«Так шли мы к победе»

Иван Христофорович Баграмян Так шли мы к победе

К читателям

В своей первой книге воспоминаний «Так начиналась война» я рассказал об ожесточенных боях на Украине, под Ростовом-на-Дону и на южных подступах к Москве в 1941 году. Мною руководило стремление показать, что уже в первых, очень тяжелых для нас сражениях Великой Отечественной войны советские люди ни на минуту не падали духом, верили в мудрость Коммунистической партии, в мощь социалистического государства, в неисчерпаемые силы своего народа, в неизбежность нашей победы. Эта уверенность крепла с каждым днем, несмотря на неимоверные трудности борьбы с сильным и коварным врагом.

Доброжелательные отклики читателей побудили меня продолжить работу над воспоминаниями. Во второй книге я попытался осветить последующие события войны, в которых мне довелось участвовать, — сражения под Барвенково и Харьковом, на Курской дуге, в Белоруссии, Прибалтике, Восточной Пруссии.

В ходе работы я, как и раньше, не полагался только на свою память и личные записи тех дней. Пришлось изучить массу архивных документов, много беседовать со своими бывшими сослуживцами — от командиров частей до виднейших военачальников, ознакомиться с обширной отечественной и зарубежной литературой.

Сердечно признателен товарищам из Генерального штаба Вооруженных Сил СССР, Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота, моим фронтовым друзьям — всем, кто своими замечаниями и советами помог мне в работе над книгой.

Автор

Глава первая. Умеем наступать!

19 декабря 1941 года по вызову Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко я прилетел в Воронеж и поспешил к нему. Главком Юго-Западного направления встретил меня радушно.

— Честь и хвала подвижной группе Костенко! Должен прямо признаться: восхищен вашими делами! Здорово вы разделались с фашистским корпусом! — сказал Семен Константинович и сразу же поздравил меня с повышением по службе.

Заметив мое недоумение, он рассказал о только что полученной телеграмме. Ставка удовлетворила ходатайство Военного совета направления о создании оперативной группы — своеобразного штаба при главкоме — и утвердила меня начальником этого нового органа управления.

— Принято решение восстановить Брянский фронт, упраздненный в первой половине ноября, — продолжал Тимошенко. — Возглавит его бывший командующий Южным фронтом генерал-полковник Черевиченко, а на его место выдвинут командующий шестой армией генерал-лейтенант Малиновский. Командующим Юго-Западным фронтом назначен генерал Костенко, так что теперь я буду заниматься только обязанностями главкома, а вам надлежит спешно сформировать оперативную группу направления…

Затем главком сообщил мне в самых общих чертах о намерениях Ставки. Уже в начале января должно начаться новое решительное наступление на всех основных стратегических направлениях. Главный удар нацеливается по группе армий «Центр», с том чтобы окончательно разгромить ее основные силы. На Юго-Западный и Южный фронты возлагалась задача нанести удар по группе армий «Юг» и освободить Донбасс.

— Общая структура оперативной группы, — сказал далее Семен Константинович, — должна быть предельно компактной и малочисленной по составу. Поскольку все функции учета, комплектования войск личным составом, вооружением и боевой техникой, а также снабжения всеми видами материального обеспечения всецело будут возложены на центральные и фронтовые управления, в составе опергруппы необходимо иметь органы, связанные с планированием операций и руководством боевыми действиями фронтов…

Чтобы читателю стало ясным дальнейшее развитие событий, вернусь несколько назад.

Еще в разгар успешно развивавшегося контрнаступления советских войск под Москвой Ставка потребовала от главкома Юго-Западного направления Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко создания сильной ударной группировки в районе Красного Лимана и Лисичанска для удара на юг к западу от городов Сталино (Донецк), Волновахи, Мариуполя (Жданов) с целью освобождения Донецкого бассейна.

Стоит также напомнить, что еще в конце ноября 1941 года войска левого крыла Южного фронта разгромили танковую армию Клейста под Ростовом и отбросили ее за реку Миус. Однако, подтянув резервы, гитлеровское командование сумело вскоре создать на этом рубеже сильную и глубоко эшелонированную оборону. Попытки наших войск преодолеть ее остались безрезультатными. Стало очевидным, что для дальнейшего наступления на этом направлении потребуются значительные силы и что даже в случае успеха оно не сулит больших оперативных перспектив, так как приведет лишь к выталкиванию вражеских войск в результате фронтальных атак. Именно по этим соображениям Ставка и решила перенести основные усилия Южного фронта с его левого крыла на правое, чтобы при содействии войск соседнего Юго-Западного фронта нанести сильный удар на более уязвимом для противника направлении — во фланг и тыл его основной группировки, обосновавшейся в Донбассе и районе Таганрога. Для осуществления этого замысла предстояло провести сложную рокировку войск 37-й и 9-й армий Южного фронта. Здесь же сосредоточивалась 57-я армия, передаваемая нам из резерва Ставки.

С первых же дней работы оперативной группы мы внимательно изучали данные о силах, средствах и группировках противника, о характере инженерного оборудования его обороны. Наша разведка всех видов, особенно агентурная, связанная с партизанскими отрядами, а так же информацая, полученная из центра, позволяли установить, что перед войсками Юго-Западного фронта фашистское командование держит свыше десяти пехотных дивизий (три из них в полосе действий левофланговой 6-й армии). Основные же силы группы армий «Юг» продолжали оставаться против Южного фронта, где на 240-километровом участке насчитывалось свыше тридцати дивизий противника, в том числе пять моторизованных и три танковых. При этом на барвенковском направлении в первой линии находилось более двух пехотных дивизий и еще две в резерве, в районах Лозовой и Славянска. Перед центральным участком фронта, на артемовском направлении, было пять немецких пехотных дивизий, итальянский экспедиционный корпус трехдивизионного состава в первой линии и одна пехотная дивизия в резерве, в районе Константиновки. Далее на рубеже Орджоникидзе (ныне Енакиево) и по западному берегу реки Миус, вплоть до ее впадения в Азовское море, оборонялась 1-я танковая армия Клейста, имевшая в первой линии четыре пехотные, четыре моторизованные и две танковые дивизии. В ближайшей глубине противник сосредоточил в резерве до пяти пехотных, одну моторизованную и одну танковую дивизии, а также кавалерийскую бригаду румын.

Каждому, конечно, ясно, что эти ценнейшие сведения о группировке фашистских войск доставались нам непросто. Кроме войсковой и авиационной разведки их добывали сотни людей, рискуя жизнью в тылу врага. Они знали, что в случае провала их ждет не просто смерть, а самые изощренные фашистские пытки. Рисковали жизнью и наши добровольные помощники из жителей оккупированных районов — старики, женщины и вездесущие мальчишки.

Поступающие к нам разрозненные материалы мы «просеивали», анализировали, обобщали. В итоге создавались карты, густо покрытые условными знаками, таблицы и диаграммы.

Вот как выглядело соотношение сил сторон в полосе двух наших фронтов по суммарным подсчетам. Юго-Западный и Южный фронты на 1 января 1942 года насчитывали 868,4 тысячи человек, 3430 орудий и минометов, 187 танков (в том числе 53 тяжелых и средних).[1] Им противостояла группа армий «Юг», имевшая в своем составе 1169 тысяч человек, свыше 9 тысяч орудий в минометов, 240 танков. Следовательно, противник превосходил советские войска в живой силе, танках и артиллерии.[2]

Таким образом, общее соотношение сил сторон было неблагоприятным для нас, поэтому успех наступления могли обеспечить только умелый маневр и создание достаточно сильных ударных группировок на решающих направлениях. Надо было громить противника не количеством войск, а искусным их применением.

При этом мы не могли забывать, что Гитлер и стоящие за его спиной монополии вцепились в Донбасс мертвой хваткой. Донецкий уголь, железная и марганцевая руды Криворожья оставались вожделенной мечтой круппов, фликов и иже с ними.

На особо важных направлениях противник создавал целые укрепленные районы с сильными гарнизонами, располагавшими огневыми средствами всех видов. Подготовленные к прочной круговой обороне, они были способны вести длительную борьбу в условиях окружения и составляли основу не только тактической, но и оперативной обороны противника. Именно в такие мощные укрепрайоны были превращены города Балаклея и Славянск.

В разработке плана наступления мне помогали генерал-майор Л. В. Ветошников, возглавлявший оперативный отдел, начальник разведки полковник И. В. Виноградов, начальник артиллерии генерал-лейтенант М. А Парсегов, начальник бронетанковых войск генерал-майор В. С. Тамручи и командующий ВВС генерал-лейтенант авиации Ф. Я. Фалалеев. В основу этой работы легли указания Ставки о подготовке операции с целью освобождения Донбасса.

24 декабря я доложил главкому наши соображения, подчеркнув, что, поскольку мы не располагаем необходимым превосходством в силах и средствах, а в артиллерии и минометах даже уступаем противнику, перед нашими войсками стоит очень трудная задача. Выполнить ее мы сможем при одном условии: если наше наступление будет для немецкого командования внезапным как в тактическом, так и в оперативном отношении.

Семен Константинович Тимошенко, выслушав наши предложения, в основном одобрил их и, встав из-за стола, подошел к висевшей на стене карте. Четко и коротко он изложил свое решение. Чувствовалось, что главком всесторонне его продумал.

Суть решения сводилась к тому, чтобы войсками смежных крыльев двух фронтов прорвать оборону противника между Балаклеей и Нырково и, решительно развивая наступление в общем направлении на Павлоград, выйти ударными силами Южного фронта в тыл донбасско-таганрогской группировки немцев, отрезать ей путь отхода на запад и, прижав основные силы противника к берегам Азовского моря, во взаимодействии с войсками левого крыла Южного фронта, окружить и уничтожить их.

По замыслу операции в состав ударной группировки Южного фронта выделялись 57-я и 37-я армии. Подвижные соединения — 5-й и 1-й кавалерийские корпуса предназначались для развития успеха.

12-я армия должна была наносить вспомогательный удар в направлении на Дзержинск по группе Шведлера, 18-я и 56-я армии — прикрыть ростовское направление. 9-й армии надлежало сосредоточиться за правым ударным крылом Южного фронта в качестве резерва главкома.

Для содействия наступлению из состава Юго-Западного фронта привлекались часть сил 38-я, 6-й армий и 6-й кавалерийский корпус. Их задача — разгромить южное крыло харьковской группировки противника и тем самым обезопасить наступающие войска Южного фронта от возможных вражеских ударов с северо-запада. Авиация должна была прикрывать с воздуха ударные группировки фронтов и поддерживать их наступательные действия. При этом намечалось принять самые строгие меры для обеспечения скрытности подготовки операции. Войскам следовало быть готовыми к наступлению 12 января.

На основе этого решения главкома мы спешно приступили к разработке директив фронтам. Поскольку решающая роль в операции отводилась Южному фронту, в подготовку директивы ему включалась большая часть работников опергруппы. 27 декабря я доложил Тимошенко наметки документа. Семен Константинович внимательно просмотрел их и сказал, что надо все согласовать с командующим фронтом. На следующий день мы с генералами М. А. Парсеговым, В. С. Тамручи и Ф. Я. Фалалеевым вылетели в Каменск, где располагался штаб Южного фронта. Там нас немедленно принял генерал-лейтенант Р. Я. Малиновский. Беседа проходила с участием члена Военного совета фронта дивизионного комиссара И. И. Ларина и начальника штаба генерал-лейтенанта А. И. Антонова. Как всегда несколько хмурый, Родион Яковлевич молча выслушал нас. Я в самых общих чертах сообщил ему о цели операции, ее замысле, предполагаемом составе ударных группировок и, ознакомив командующего с проектом директивы, добавил:

— Главком особо заботится о сохранении скрытности подготовки к наступлению. Поскольку она связана с перегруппировкой значительной части войск фронта, маршал настоятельно просит, Родион Яковлевич, так организовать все передвижения войск, чтобы противник не смог обнаружить наш маневр и принять контрмеры. В этих целях необходимо разработать и осуществить меры по дезинформации гитлеровцев.

Р. Я. Малиновский согласился со всеми нашими предложениями, внеся лишь небольшие уточнения. Под конец разговора командующий попросил передать ему из 6-й армии тяжелый артполк, который он хотел использовать на направлении главного удара.

Когда мы вернулись в Воронеж и доложили главкому о результатах нашей поездки, Тимошенко велел учесть все пожелания и просьбы генерала Малиновского и подписал директиву.

Тем временем другая группа наших операторов, работая в тесном контакте со штабом Юго-Западного фронта, подготовила вторую директиву, которая предусматривала нанесение удара силами 6-й армии, 6-го кавалерийского корпуса и войск левого крыла 38-й армии в обход Харькова с юга.

Подготовка операции осуществлялась в очень тяжелых условиях. Морозы, вьюги, снежные заносы… Сотни, тысячи людей непрерывно очищали от снега железнодорожные нути. И все-таки поезда то и дело застревали, хотя и шли с двойной тягой. А о грунтовых дорогах и говорить нечего: машины и технику приходилось тащить буквально на руках.

Трудности перегруппировки войск и ряд других причин вынудили главкома перевести начало наступления с 12 на 18 января.

10 января поступило директивное письмо Ставки. В нем обобщался опыт контрнаступления под Москвой, давались рекомендации по созданию ударных группировок для наступления на главных направлениях, по массированному применению артиллерии и танков, организации взаимодействия между родами войск на всю глубину наступления.[3]

Указания Ставки были очень своевременными. Они наложили свой отпечаток на планирование и проведение всех последующих операций Красной Армии. И мы, готовясь к наступлению, стремились выполнить эти указания.

Оперативная группа направления пристально следила за ходом подготовки к операции. Пожалуй, наиболее энергично эта работа велась в 6-й армии Юго-Западного фронта, которой раньше командовал Р. Я. Малиновский. После назначения Родиона Яковлевича командующим Южным фронтом временно возглавил армию генерал К. С. Москаленко, заместитель командарма. Напористый, неутомимый, он вместе с членом Военного совета армии дивизионным комиссаром Е. Т. Пожидаевым побывал почти во всех дивизиях, проверял готовность войск, давал необходимые советы, оказывал практическую помощь командирам.

На правом фланге была создана мощная ударная группа из трех стрелковых дивизий, двух танковых бригад и большой части артиллерии. Здесь же стоял наготове 6-й кавалерийский корпус фронтового подчинения. На левом фланге сосредоточились две дивизии. Одна из них получила задачу наиести удар на Иванчуковку юго-западнее Изюма, другая — южнее, чтобы после соединиться, замкнув кольцо вокруг Изюма, где располагалась крупная вражеская группировка.

Командование армии уже в ходе подготовки к операции стремилось улучшить позиции своих войск. 11 января части армии внезапной атакой овладели важными в тактическом отношении населенными пунктами — Савинцами, Довгалевкой и Морозовкой. Три дня спустя подразделения 411-й стрелковой дивизии полковника М. А. Песочина переправились через Северский Донец, выбили неприятеля из села Залиман и захватили плацдарм на западном берегу реки. Это было тем более важно, что, по нашим сведениям, гитлеровцы во многих местах заминировали лед и в любой момент могли взорвать его, затрудняя нам форсирование реки. Маршал С. К. Тимошенко приказал срочно соорудить переправы, чтобы перебросить на плацдарм танки и артиллерию крупных калибров. И хотя враг упорствовал, беспрестанно предпринимая контратаки, наши войска успешно переправлялись на плацдарм, ставший хорошим трамплином дли предстоящего наступлении.

В вто время в 6-ю армию прибыл новый командарм генерал Авксентий Михайлович Городнянский. Это был опытный военачальник. Он командавая 129-й стрелковой дивизией при обороне Смоленска. Соединение действовало там успешно, и талантливый командир сразу получил большое повышение — его назначили командующим 13-й армией, возглавляя которую Городнянский отличился в Елецкой наступательной операции. Так что войска 6-й армии в лице Авксентия Михайловича получили достойную замену генерал-лейтенанту Р. Я. Малиновскому.

Усиленно готовились в наступлению войска Южного фронта, которым предстояло выполнить главную роль в операции.

В войсках развернулась целеустремленная партийно-политическая работа. Она проходила под руководством членов Военного совета дивизионного комиссара Иллариона Ивановича Ларина, Леонида Романовича Корнийца, начальника политуправления дивизионного комиссара Михаила Ивановича Мамонова, заместителя начальника политуправления бригадного комиссара Леонида Ильича Брежнева. На Юго-Западном фронте эту работу возглавляли член Военного совета дивизионный комиссар Кузьма Акимович Гуров, начальник политического управления дивизионный комиссар Сергей Федорович Галаджев, его заместитель бригадный комиссар Григорий Васильевич Ушаков.

Эта деятельность была весьма и весьма многообразной. Вовлекались в партию и комсомол лучшие бойцы и командиры, происходило перераспределение коммунистов в частях и подразделениях, создавались и укреплялись партийные и комсомольские организации во всех без исключения подразделениях и частях. Сам факт активной подготовки мощных ударов по врагу усиливал приток в партию новых членов и кандидатов.

Важнейшей своей задачей политорганы считали обеспечение роста и закалки партийного актива, поскольку он составлял тот костяк, опираясь на который, они цементировали личный состав, мобилизовывали воинов на беззаветную борьбу с сильным и коварным врагом.

Политорганы Южного фронта находили и применяли многочисленные формы идейно-политического воспитания партийного актива, накопили в этом деле большой организационно-методический опыт. Широко практиковались здесь краткосрочные семинары по общеполитическим вопросам и вопросам организации партийно-политической работы, регулярные совещания партактива по обмену опытом работы в боевой обстановке, собрания партийных активов частей и соединений, посвященные предстоящим боевым операциям.

Центральной фигурой среди партполитактива в этой многообразной и ответственной работе, несомненно, являлся военный комиссар части, именно он направлял и координировал все формы воспитательной работы с людьми, осуществлял руководство внутрипартийной работой.

Очень отчетливо подчеркивал это Леонид Ильич Брежнев в одном из документов того времени, адресованном Главному политическому управлению. Замещая начальника политуправления Южного фронта, он доносил в центр:

«Военные комиссары частей Южного фронта в своем большинстве правильно понимают стоящие перед ними задачи и на деле являются большевистскими организаторами и руководителями партийно-политической работы.

Понимая, какую важную роль во всей системе партийно-политической работы, в обеспечении выполнения боевых задач играют партийные организации, военкомы уделяют им много внимания и, повседневно руководя ими, нацеливают их на решение основных, первостепенных вопросов».[4]

Далее, говоря о фактах и условиях успешной работы военных комиссаров при подготовке к наступлению, Леонид Ильич заостряет внимание на наиболее результативных формах и методах их работы.

В частности, он указывает, что по получении боевого приказа о наступлении военком созывает секретарей и членов партбюро, парторгов и ставит перед ними конкретные задачи. Партактиву предлагается провести с новым пополнением беседы о боевых традициях части, рассказать о бойцах и командирах, отличившихся в предыдущих боях, об их героизме и боевом мастерстве, а также напомнить всем воинам о необходимости тщательной и конкретной подготовки к бою с учетом своей воинской специальности. В подразделениях проинструктированные военкомом члены партбюро и парторги проводят накоротке совещания коммунистов и комсомольцев, разъясняют им сущность боевого приказа, напоминают, что первейшая обязанность коммунистов и комсомольцев — быть в первых рядах наступающих.

Неослабное внимание уделяли политорганы Южного фронта комсомолу. По указанию политуправления в период подготовки к наступлению во всех объединениях были проведены совещания, на которых обсуждались итоги работы организации ВЛКСМ в предыдущих боях и задачи комсомола в предстоящих боевых действиях.

В те незабываемые дни 1942 года по инициативе Л. И. Брежнева был выпущен сборник «Комсомольская доблесть», в котором рассказывалось о бесстрашных воинах — коммунистах и комсомольцах. Заместитель начальника политуправления поместил в нем статью «В пороховом дыму». «В эти грозные дни в пороховом дыму великих сражений за родную землю закалилось и еще более окрепло руководство партийных организаций армейским комсомолом, — говорилось в ней. — Оно стало более гибким, боевым. Прославляя себя на полях битв, коммунисты Южного фронта прививают мужество, отвагу и бесстрашие своим верным помощникам комсомольцам».[5]

Рассказывая о работе политорганов Южного фрегата пo воспитанию высоких моральных качеств воинов, и прежде всего комсомольцев и молодежи, нельзя не привести еще один замечательный эпизод из многогранной деятельности политработников, о котором пишут бывшие корреспонденты «Комсомольской правды» Михаил Котов и Владимир Лясковский.

Однажды их вызвали в политуправление Южного фронта к Л. И. Брежневу. Он сказал журналистам, что прочел в «Комсомольской правде» их корреспонденцию о шестнадцати батарейцах, прославившихся в боях глубокой осенью 1941 года.

Эта батарея совершила свой легендарный подвиг в ноябре 1941 года, защищая на подступах к Ростову-на-Дону курган Берберова. Батарейцы стояли там насмерть, не пропустили фашистские танки и, уничтожив 12 вражеских машин, сами пали смертью героев.

— Собрать материал — это полдела, а вот когда вы подробнее да поярче напишете об этом? — спросил журналистов бригадный комиссар.

Вскоре они передали Леониду Ильичу свою рукопись. Выразив удовлетворение оперативностью журналистов, заместитель начальника политуправления сказал, что ознакомится с материалом и даст свои рекомендации.

Уже на следующий день Л. И. Брежнев, встретившись вновь с журналистами и сообщив, что в целом одобряет рукопись, сделал ряд замечаний, посоветовал убрать лишнее, а в заключение сказал:

— Надо издать этот рассказ о героях-артиллеристах отдельной брошюрой, приложением к фронтовой газете «Во славу Родины», Поезжайте в Ростов и добивайтесь быстрого издания брошюры.

Когда развертывалась Барвенковско-Лозовская операция, книжка пятидесятитысячным тиражом была отпечатана в Ростове и доставлена в войска. Редактором книги был Л. И. Брежнев.[6] Брошюра сыграла немалую воспитательную и мобилизующую роль в ходе нашего наступления.

Спустя много лет после того, как батарейцы под командованием лейтенанта Сергея Оганяна и его заместителя по политической части младшего политрука Сергея Вавилова (обоим посмертно приевоено звание Героя: Советского Союза) совершили свой бессмертный подвиг, на кургане под Ростовом, где они стояли насмерть, воздвигнут в их честь обелиск.

Обратимся теперь к тому, как проходила в период подготовки к наступлению партийно-политическая работа на Юго-западном фронте. Здесь также росло число коммунистов и комсомольцев; путем правильней расстановки коммунистов партполитаппарат добивался создания партийных организаций во всех ротах и батареях.

Начальник политуправления Юго-западного фронта дивизионный комиссар С. Ф. Галаджев доносил в эти дни в Главное политическое управление:

«Политорганы и политаппарат продолжает работу над созданием и выращиванием в каждом пздразделеаии и части крепкого боевого актива, изучая личный состав подразделений, боевые качества воинов, командиры и политработники сколачивают вокруг себя группы смелых, решительных и инициативных бойцов, на которых можно опираться в бою. Политорганам и командирам удалось в большинстве частей создать крепкий боевой актив, способный увлечь своим примером весь личный состав на выполнение боевой задачи…[7]»

В войсках Юго-Западного фронта, так же как и на Южном фронте, шло активное выдвижение способных коммунистов и комсомольцев на должности политсостава.

В дни подготовки к наступлению активизировалась и агитационно-пропагандистская работа, тому в большой степени способствовала полученная в это время отонь деловая и конкретная директива Главного политического управления.

На первом месте, конечно, было налаживание работы низовых агитаторов, на что и были брошены усилия всех наших политработников. В результате выросло немало новых молодых агитаторов из числа красноармейцев и младших командиров, которые развернули в частях в подразделениях систематическую работу по мобилизации бойцов и командиров на выполнение боевых задач. Убедительным, страстным большевистским словом и личным примером агитаторы воодушевляли бойцов.

Большая подготовительная работа, проделанная политорганами, комиссарами частей и соединений, очень положительно отразилась на результатах операции.

Забегая вперед, хочу сказать, что настойчивая, поистине героическая работа политаппарата была высоко оценена партией и Верховным Главнокомандованием. Многие политработники были награждены орденами и медалями. Леонид Ильич Брежнев, в частности, был удостоен ордена Красного Знамени.

Перед началом наступления соответствующими отделами штабов и политуправлений фронтов был проведен ряд мероприятий для установления связи с партизанскими отрядами, улучшения руководства ими в полосе предстоящих действий.

Контролируя ряд населенных пунктов и основных дорог, подрывая мосты, уничтожая живую силу врага, народные мстители принуждали вражеское командование распылять силы.

Образцом в этом отношении служил Путивльский партизанский отряд, которым руководили Сидор Артемьевич Ковпак и военком Семен Васильевич Руднев. За время своего, тогда еще недолгого существования отряд ковпа-ковцев сумел нанести врагу значительные потери. Создав специальную группу для минирования дорог и мостов, они нарушили ряд важных коммуникаций.

17 января во всех частях и соединениях был получен приказ главнокомандующего войсками Юго-Западпого направления о начале наступления. Повсюду состоялись партийные и комсомольские собрания, при большой активности бойцов и командиров прошли короткие митинги, на которых ярко проявлялся большой патриотический подъем людей. В подразделения поступили специальные номера дивизионных, армейских и фронтовых газет.

Па рассвете 18 января после мощной артиллерийской подготовки войска двинулись вперед.

Я связался по телефону с начальников штаба 6-й армии генерал-майором А. Г. Батюней. С Александром Григорьевичем мы были знакомы еще по учебе в Военной академии имени М. В. Фрунзе. Говорил он густым баритоном, неторопливо, с расстановкой. Уже в самом голосе его чувствовались невозмутимость, обстоятельность и точность. Батюня доложил, что на правом фланге армии 253-я дивизия комбрига А. А. Неборака встретила бешеное сопротивление опорных пунктов противника, оборудованных в населенных пунктах Борщевое и Морозовка. Правофланговый полк дивизии сейчас отражает контратаку вражеской пехоты, которую с воздуха поддерживает семь-восемь пикирующих бомбардировщиков. Не лучше и на участке 337-й дивизии полковника С. М. Бушева — ее продвижению препятствуют авиация и танки врага.

— Но мы здесь положение выправим, — уверенно сказал Александр Григорьевич, — тем более, что на других участках продвигаемся успешно.

Генерал Батюня с удовлетворением отметил, что 411-я стрелковая дивизия полковника М. А. Песочина хорошо организовала артиллерийскую поддержку пехоты и 7-й танковой бригады полковника И. А. Юрченко. Она тоже встретила сильное огневое противодействие врага и подверглась налетам его авиации, но в упорном бою сломила сопротивление противника и продолжает успешно наступать. Неплохо, по словам генерала Батюни, шло дело и на участках левофланговых дивизий полковников И. Д. Зиновьева и З. Ю. Кутлина (393-й и 270-й).

Организованно, в назначенное время началось наступление и 57-й армии Южного фронта, о чем доложил главкому генерал Р. Я. Малиновский. Хотя темпы продвижения были невысокими, войска шли вперед уверенно.

Так выглядело, по первым сообщениям, начало наступления наших войск на стыке Юго-Западного и Южного фронтов. Были, конечно, и неудачи. Не смогли продвинуться вперед, как и правофланговая 253-я дивизия 6-й армии, все соединения соседней 38-й армии.

Командир 253-й, перегруппировав силы и получив из армейского резерва 13-ю танковую бригаду, на следующий день повторил атаку. Но и она не принесла успеха. Дивизия понесла большие потери, но все-таки не овладела ни Вербовкой, ни Балаклеей. Командарм вынужден был разрешить комбригу А. А. Небораку перейти к обороне, хотя это и ослабило правый фланг ударной группировки.

Соседняя 337-я стрелковая дивизия полковника С. М. Бушева 19 января повторила атаку, сконцентрировав усилия на своем левом фланге. Успешно! После энергичного удара воины соединения овладели Жуковкой, а затем и Волобуевкой. Так что Александр Григорьевич Батюня свое обещание выполнил. Хотя дивизии приходилось отражать вражеские атаки на своем правом фланге, обнажившемся из-за отставания подразделений 253-й стрелковой, части ее продолжали наступать и 20 января взяли Шуровку. За четыре дня они прошли десять километров. Немного, конечно, но на большее не хватило сил, к тому же один полк, по существу, не участвовал в наступлении, отбивая атаки противника с фланга.

Успех по-прежнему сопутствовал 411-й стрелковой дивизии полковника М. А. Песочина, наступавшей при поддержке 7-й танковой бригады. Расширив завоеванный плацдарм на западном берегу Северского Донца, полки овладели опорными пунктами Галинова, Иванчуковка, Ветровка и заняли восточную окраину Чепеля. Противник понес тяжелые потери. Остатки его подразделений поспешно отходили в юго-западном направлении. Песочин выслал вперед подвижные отряды лыжников; они нападали на отступающего противника с флангов и с тыла, устраивали засады на его пути.

Очень умело использовал комдив Песочин 7-ю танковую бригаду. Он приказал ее командиру полковнику М. А. Юрченко после прорыва пехотой переднего края обороны бросить в атаку все наличные боевые машины. Внезапное появление танков было для гитлеровцев полной неожиданностью. Тесное взаимодействие танкистов с пехотой и артиллерией, которая подавляла противотанковые средства гитлеровцев, привело к быстрому прорыву всей глубины обороны и неотступному преследованию врата.

После успешного нашего прорыва на Чепель сопротивление противника на флангах резно ослабло, и соседи 411-й — 337-я и 393-я дивизии — также устремились на запад.

Гитлеровцы пробовали задержаться на подготовленных в тылу опорных пунктах, но эти попытки были сорваны. Вскоре основные силы 411-й стрелковой овладели населенными пунктами Копанки и Волвенково, а передовые ее силы вырвались к Лозовеньке и освободили ее. После этого полковник М. А. Песочин повернул свои части на северо-запад, во фланг и тыл фашистам, оборонявшимся перед дивизией Бушева.

Таким образом, в итоге четырехдневных упорных боев 6-я армия на направлении главного удара взломала вражескую оборону на всю глубину, разгромив здесь 44-ю и 298-ю пехотные дивизии и один полк из состава 68-й пехотной дивизии немцев.

Радовало нас положение на левом фланге 6-й армии. Наступавшая здесь 393-я стрелковая дивизия полковника И. Д. Зиновьева вначале продвигалась медленно противник оказывал сильное сопротивление. Но после того как соседняя справа 41-я дивизия вырвалась вперед, пехотинцы И. Д. Зиновьева нанесли энергичный удар по противнику, смело обойдя с запада Ивановку, чем вынудили немцев оставить, этот сильно укрепленный опорный пункт. На плечах отступающего противника дивизия заняла Протопоповку и продвинулась к утру 22 января на 20 28 километров.

Но пожалуй, лучше всех действовала 270-я стрелковая дивизия З. Ю… Кутлина. Когда она натолкнулась на сильный узел сопротивления, Кутлин решил сковать противника атаками с фронта и два полка направил в обход. Прорвав оборону на флангах, эти части нанесли удар с тыла, и гитлеровцы отошли, потом попытались закрепиться на новом рубеже, но не успели, так как снова оказались в полуокружении. Теперь фашистам ничего не оставалось, как спасаться бегством. 20 января дивизия Кутлина захватила Пески и Гончаровку, 21 января освободила рабочий поселок Красный Шахтер и вышла на рубеж Петровская, Грушеваха, пройдя с боями до 30 километров. Оборонявшаяся здесь 298-я пехотная дивизия немцев была основательно потрепана.

Наша оперативная группа, переместившись перед наступлением на новый командный пункт в Сватово, постоянно следила за ходом операции. Мы настойчиво добывали и изучали данные разведки об изменеииях в группировке войск противника, уточняли продвижение наших частей, ортанизовывали взаимодействие. Основная тяжесть всей работы ложилась на направленцев — сотрудников оперативного и разведывательного отделов закрепленных за каждым фронтом и за каждой армией, входившей в ударную группировку. Дело у них было кропотливое и ответственное, работали они почти совсем без отдыха. Хорошо проявили себя в роли направленцев офицеры оперативного отдела полковник А. Е. Яковлев, подполковники П. Г. Соболев, В. С. Погребенко, Д. Н. Рондарев, Н. Ф. Иконников и майор П. А. Мясников, а также офицеры разведывательного отдела подполковник И. Я. Сухацкий и майор Н. А. Смолькин. С начала операции они почти не спали, но радостное возбуждение, видимо, подкрепляло их силы: наши успешно наступали! Обозначения на оперативной карте отражали неуклонное продвижение частей и соединении вперед.

Собрав воедино, обобщив и проанализировав сведения, полученные нами с мест боев, я смог доложить главкому, что 6-я армия генерала А. М. Городнянского на первом этапе операции выполнила поставленные перед ней задачи. Вместе с тем она прочно прикрыла правый фланг ударной группировки Южного фронта, чем способствовала ее наступлению. Прорыв 6-й армией обороны противника, разгром 44-й и 298-й немецких пехотных дивизий создали благоприятные условия для ввода в сражение подвижной группы войск — 6-го кавкорпуса. Я отметил в докладе главкому, что нас по-прежнему беспокоил правый фланг: части 38-й армии генерала А. Г. Маслова застряли у Балаклеи, а враг подтягивал туда резервы из Харькова.

— А что на Южном фронте? — спросил маршал.

Развернули другую карту, на которой были отмечены события в полосе наступления соединений генерала Р. Я. Малиновского. Здесь на главном направлении сражалась 57-я армия генерала Д. И. Рябышева, а на ее правом фланге — 341-я стрелковая дивизия полковника А. И. Шагина, усиленная 6-й танковой бригадой. Начав 18 января атаку с восточного берега Донца, армия за четыре дня с боями освободила Каменку, Малую и Великую Камышовахи, взломала вражескую оборону на всю ее тактическую глубину и продвинулась более чем на 20 километров.

351-я дивизия полковника И. У. Гурского с 130-й танковой бригадой перешла и наступление одновременно с 341-й стрелковой. Несмотря на ожесточенное сопротивление противника, она к исходу дня овладела вражескими опорными пунктами Перекоп и Тихоцкий. В течение 19 и 20 января части этого соединения отбивали яростные контратаки противника и, ломая сильное огневое сопротивление из населенных пунктов, превращенных в узлы обороны, продолжали продвигаться вперед. Прорвав оборону гитлеровцев на всю ее тактическую глубину и разгромив части 457-го пехотного полка, дивизия Гурского к исходу 21 января вышла на рубеж Ново-Камышеваха, Базалеевка, продвинувшись, таким образом, на 20–22 километра.

255-я стрелковая дивизия полковника И. Т. Замерцева начала атаку одновременно со своим правым соседом. В ходе успешного развития наступления 20 января пехотинцы в глубине обороны врага натолкнулись на хорошо оборудованный узел сопротивления в Долгенькой. По решению комдива подразделения первого эшелона смелым маневром обошли населенный пункт с севера и юга и к исходу следующего дня заняли в ее тылу Бобров, Дубровку и Моросовку. Потом полк второго эшелона решительным лобовым ударом ликвидировал оказавшийся изолированным очаг сопротивления. За четыре дня наступления части соединения продвинулись на 18 километров.

335-я и 333-я стрелковые дивизии, действовавшие на вспомогательном направлении, прикрывали левый фланг ударной группы 57-й армии со стороны Славянска. 335-я стрелковая дивизия подполковника П. М. Волосатых встретила отчаянное сопротивление врага в районе Богородичного, где завязались упорные схватки. Обойдя этот сильный пункт с севера и с юга и блокировав его, соединение к исходу 21 января вышло к восточной окраине деревни Голая Долина, пройдя с боями на правом фланге 6 километров, а на левом до 12 километров. 333-я стрелковая тоже натолкнулась на яростное сопротивление врага, засевшего в Маяках и Райгородке. После ожесточенных боев к исходу 31 января она блокировала эти крупные населенные пункты, но не сумела, однако, овладеть ими.

О действиях 57-й армии есть возможность привести довольно интересные свидетельства вражеской стороны. В Западной Германии издана история 257-й пехотной дивизии, противостоявшей вместе с другими соединениями армии генерала Д. И. Рябышева.

Вот что сообщает историк 257-й берлинской дивизия Альберт Бенари: «18 января в 5 ч. 30 м. по обороне нашей 257-й и находившейся севервее 298-й пехотных дивизий был нанесен мощный удар превосходящими силами. Наступление русских началось почти без артиллерийской подготовки. Термометр показывал 35 градусов ниже нуля. Из-за мороза наше автоматическое оружие по большей части не действовало. В таких условиях не было удивительным, что превосходящие по численности войска противника преодолели нашу оборону».[8]

Характерно, что западногерманские авторы почти всегда забывают, что и советские войска действовали в таких же точно условиях. Кроме того, для любого хоть сколько-нибудь сведущего в военном деле человека ясно, что наступать в зимних условиях при сильных морозах несравненно труднее, чем обороняться.

«…Запланированная на 24 января контратака с привлечением сил, дополнительно выделенных командованием нашего корпуса, не состоялась, — пишет далее историк, — так как опорные пункты 477-го пехотного полка в большей или меньшей степени оказались окруженными; прекратился подвоз к ним боеприпасов (попытки организовать снабжение по воздуху ни к чему не привели). Все это вынудило после пятидневных, сопряженных с большими жертвами боев отвести гарнизон поселка Сидорово в Маяки, а гарнизоны Банковского, Богородичного, Голой Долины и Адамовки — в Хрестище. Отход осуществлялся трудными ночными маршами, при адском морозе, по глубокому снегу, при неотступном вражеском преследовании. Также и оборонявшимся с 18 января и Долгенькой подразделениям 457-го полка пришлось в ночь на 24 января отступить на юг через Ивановку и Черкасскую».[9]

Итак, наступление 57-й армии в целом развивалось планомерно. В итоге четырехдневных кровопролитных боев ее войскам удалось преодолеть тактическую оборону противника на всю ее глубину на направлении главного удара и к исходу 21 января выйти на линию Великая Камышеваха, Базалеевка, Моросовка, Маяки, Райгородок, продвинуввшсь своей ударной группировкой до 23 километров.

Создались благоприятные условия для ввода в прорыв подвижной группы фронта, состоящей из 1-го и 5-го кавалерийских корпусов. На славянском направлении, где наносился вспомогательный удар небольшими силами, продвижение было незначительным.

Тем не менее темп продвижения правофланговых дивизий 57-й армии был ниже, чем у соседней справа 6-й армии генерала А. М. Городнянского. Объяснялось это как большей насыщенностью узлами сопротивления обороны врага в полосе действий соединений генерала Д. И. Рябышева, так и тем, что командный состав 6-й имел большой боевой опыт и проявил максимум напористости и боевого мастерства.

Не оставались вне поля зрения нашей оперативной группы и действия других армий Южного фронта. Входившая в состав ударной группы 37-я армия генерала А. И. Лопатина имела задачу ударом с фронта Драновка, Иванодарьевка в общем направлении на Дружковку во взаимодействии с 57-й и 12-й армиями уничтожить группу Шведлера и выйти на линию Беленькое, Артемовск. В состав ударной группировки армии, строившейся в два эшелона, были выделены четыре стрелковые и одна кавалерийская дивизии, две танковые бригады и основные силы артиллерия. В полосе ее наступления была создана, кроме того, армейская артиллерийская группа дальнего действия, имевшая задачу подавить огневую систему противника в глубине его обороны.

С рассветом 18 января после часовой артиллерийской подготовки войска 37-й армии генерала А. И. Лопатина при поддержке артиллерии и авиация также перешли в наступление.

275-я стрелковая дивизия, действовавшая на вспомогательном направлении, правее ударной группировки армии, натолкнулась на очень прочную оборону. Лишь на следующий день соединение овладело опорными пунктами врага на переднем крае. К исходу дня 21 января после крайне напряженных боев частям дивизии удалось проникнуть да 3 — 8 километров в глубину фашистской обороны и выйти к населенным пунктам Райгородок, Николаевка и Рай-Александровка, где их продвижение было остановлено огнем и контратаками противника. Четырехдневные напряженные бои здесь подсказали, что подступы к Славянску с востока сильно укреплены.

На участке ударной группировки армии наступление развивалось успешнее. 96-я стрелковая дивизия генерал-майора И. М. Шепетова к исходу 18 января сумела при поддержке 3-й танковой бригады с упорными боями выйти к восточной окраине Ново-Александровки, превращенной гитлеровцами в миниатюрную полевую крепость. К исходу дня 21 января части дивизии сломили этот очаг сопротивления и, продвигаясь по глубокому снегу, проникли в оборону противника на глубину до 10 километров.

Командир дивизии, командиры частей и подразделений, партийно-политический аппарат этого соединения проявили образцы воинского мастерства, беззаветного героизма в достижении поставленных целей. Весь личный состав показал высокий наступательный порыв, самоотверженность, умение владеть оружием. Именно поэтому 96-я стрелковая была в числе первых на нашем фронте преобразована в гвардейскую и стала именоваться 14-й гвардейской стрелковой дивизией. Одновременно 132-я и 142-я танковые бригады были преобразованы соответственно в 4-ю и 5-ю гвардейские.

99-я стрелковая дивизия под командованием генерал-майора В. Я. Владимирова при поддержке 2-й танковой бригады атаковала передний край обороны и, вклинившись в ее глубину, на второй день наступления овладела опорным пунктом Черногоровка. Для развития успеха на ее участке была введена в бой из второго эшелона армии 150-я стрелковая дивизия. К исходу четвертого дня наступления эти соединения проникли в глубь вражеской обороны на 20 километров, прорвав ее на отдельных направлениях на всю тактическую глубину.

Наступление частей 230-й стрелковой дивизии закончилось небольшим их вклинением в расположение противника из-за чрезвычайно сильного противодействия узлов сопротивлепия врага. Таким же был и результат действий 218-й стрелковой дивизии левее ударной группировки армии.

Итак, несмотря на успех нескольких дивизий, задачи, поставленные перед войсками 37-й армии, не были выполнены. По сравнению с армиями генералов А. М. Городнянского и Д. И. Рябышева она отстала в своем продвижении, и это в значительной степени нарушило последующее планомерное развитие операции в целом.

Тем не менее войска 37-й армии серьезно измотали противостоявшие им 295-ю и 76-ю пехотные дивизии и сковали резервы противника, сосредоточенные в районе Краматорска.

Несколько слов о результатах наступления 12-й армии генерал-майора К. А. Коротеева, которая, имея незначительный боевой состав, действовала на вспомогательном направлении, южнее армии Лопатина. Развернув в центре своего оперативного построения ударную группировку в составе трех стрелковых дивизий и одной танковой бригады, эта армия в период с 18 по 21 января безуспешно пыталась прорвать довольно сильную оборону противника, чтобы развить наступление в общем направлении на Дзержинск и этим содействовать общему успеху войск фронта в операции. Соединения здесь действовали активно, настойчиво, и, хотя им удалось добиться лишь местных тактических успехов, они сковали противостоявшие силы врага, а также его ближайшие резервы, расположенные в районах Горловки и Орджоникидзе.

Вечером 21 января мы подвели предварительные итоги наступления наших войск за первые четыре дня операции и пришли к выводу, что в необычайно тяжелых зимних условиях, потребовавших от личного состава большого напряжения физических и моральных сил, весьма прочная оборона противника на стыке двух наших фронтов оказалась прорванной усилиями 6-й и 57-й армий на всю тактическую глубину. В результате их успешных действий немецко-фашистские войска, действовавшие в полосе этих объединений, были разгромлены. Это касалось 44, 298, 257, 295-й и частично 68-й пехотных дивизий. Создались очень благоприятные условия для ввода в прорыв подвижных групп фронтов с целью развития успеха наступления.

Однако гитлеровцам все же удалось на флангах прорванного участка обороны протяжением более 75 километров — справа в районе Балаклеи и слева в районе Славянска — отразить наступление наших войск и сохранить за собой созданные здесь довольно мощные узлы сопротивления.

Наступило, таким образом, время принятия по ходу операции новых решений.

Поскольку противнику удалось сохранить за собой Балаклею и Славянск своеобразные полевые крепости на флангах участка прорыва, которые при дальнейшем глубоком продвижении наших войск могли приобрести роль плацдармов для нанесения контрударов по флангам и тылу ударных группировок 6-й и 57-й армий, — перед нами встала задача как можно быстрее ликвидировать эти опасные очаги вражеской обороны.

В последующие дни развернулись напряженные бои в полосе действии обоих фронтов. Особого накала они достигли в районе Балаклеи. Комбриг А. А. Неборак, командир 253-й дивизии, перегруппировав свои части, 22 января нанес удар по восточным подступам к Балаклее. Весь день его воины, умело маневрируя, наседали на врага, окопавшегося в опорных пунктах Морозовка (Северная), Ольховатка, Борщевое. К вечеру из всех этих поселков враг был выбит. В ночь ва 23 января бойцы 253-й сумели прорваться к железнодорожной станции Балаклея. Развернулись бои среди пристанционных построек, на железнодорожных путях. Здесь наши воины не позволили гитлеровцам угнать несколько эшелонов с вооружением и боеприпасами.

337-й стрелковой дивизии полковника С. М. Бушева была придана 7-я танковая бригада, которая ранее так умело содействовала удару 411-й дивизии полковника М. А. Песочина. Бушевцы нанесли свой удар по Балаклее с юга с утра 22 января. Овладев Первомайским, они начали ожесточенные бои за Байрак, Лагери, вышли на подступы к Балаклее. К исходу 23 января 1129-й полк дивизии прорвался к юго-восточной и южной окраинам города, завязав здесь напряженные уличные бои, 1131-й полк после рукопашной схватки занял Красную Гусаровку и Байрак, а 1127-й полк, частично посаженный на танки бригады полковника И. А. Юрченко, после упорных боев выбил врага из Лагерей и повел наступление на Балаклею с тыла.

Таким образом, пехотинцы А. А. Неборака и С. М. Бушева совместно с танкистами И. А. Юрченко почти полностью окружили Балаклею, гарнизон которой сохранил связь с основными силами только по узкой полосе местности, пролегавшей в районе опорных пунктов в Вербовке и Яковенко. Обо всем этом докладывал нам Александр Григорьевич Батюня, так как генерал А. М. Городнянский находился в частях своих правофланговых дивизии, делая все, чтобы помочь им сломить упорное сопротивление врага. Мы с минуты на минуту ждали сообщения о взятии Балаклеи. Однако самоотверженные атаки не увенчались полным успехом, так как враг снял до четырех пехотных дивизий из района Харькова и перебросил их к Балаклее, чем создал большое численное превосходство над нашими соединениями.

В это время на левом крыле 6-й армии ее главные силы, отбивая многочисленные контратаки врага, с боями упорно продвигались на запад и освобождали один населенный пункт за другим. 411-я стрелковая М. А. Песочина с утра 22 января продолжала с прежним успехом свое наступление в западном направлении. Ее правофланговые части вели ожесточенные бои за Шевелевку, остальные силы преследовали отходившего противника. Во второй половине дня Шевелевка была занята, но к вечеру гитлеровцы, подтянув свежие силы, при поддержке десяти танков перешли в контратаку, оттеснили наши части и вновь захватили ее. И только в ночь на 23 января части 411-й стрелковой повторной атакой окончательно выбили врага из этого населенного пункта.

Наступило время ввода в прорыв 6-го кавалерийского корпуса генерал-майора А. Ф. Бычковского, в составе 26, 28, 49-й кавалерийских дивизий и 5-й гвардейской танковой бригады, в направлении на Алексвевское. По мере продвижения войск 6-й армии части корпуса подтягивались к фронту. Семен Константинович Тимошенко, как опытный конник, внимательно следил за ходом наступления войск армии и положением кавкорпуса, чтобы своевременно ввести его в прорыв. В беседах с командирами кавалерийских корпусов маршал подчеркивал, что главное в действиях конников — внезапность удара, а также умелое взаимодействие с танками и пехотой. С утра 23 января, когда основные силы 6-й вышли на рубеж Шевелевка, Лозовенька, кавалерийские дивизии А. Ф. Бычковского дерзко устремились в прорыв и начали преследовать отходившего в направлении Алексеевского противника. Но Алексеевское было сильно укреплено, и бои, начавшиеся в районе этого опорного пункта врага, к исходу 23 января приняли весьма напряженный характер. Здесь гитлеровцы, используя заранее подготовленную оборону, силами примерно до двух пехотных полков с артиллерией оказали серьезное сопротивление нашим конникам. Кавалеристы вынуждены были спешиться, вести уличные бои за овладение населенным пунктом, а затем лихо атаковать фашистов, засевших в Сиваше и на железнодорожной станции Лихачево.

Боевые действия корпуса, несмотря на неоднократные налеты авиации противника, закончились успешно для частей 28-й и 49-й кавалерийских дивизий. 24 января конники, захватив разъезд Белявка, перерезали железнодорожную линию Лозовая — Харьков, лишив гитлеровцев этой важной коммуникации.

Тем временем главные силы 6-й армии А. М. Городнянского вышли на рубеж хутора Пагорные, Отрадова, Красивое, Миролюбовка, Рождественское, продвинувшись за три дня наступления на 35 — 40 километров. Все попытки гитлеровского командования задержать наступление наших войск на этом направлении кончились провалом. Чтобы спасти положение, оно вынуждено было вводить в сражение резервы из глубины. В целом наступление левофланговой армии Юго-Западного фронта с 6-м кавалерийским корпусом развивалось успешно, но, к сожалению, балаклейский узел сопротивления сломить им так и не удалось.

На Южном фронте к исходу 21 января тоже создались условия для ввода в прорыв подвижной группы, состоявшей из 5-го и 1-го кавалерийских корпусов. 5-й кавкорпус генерал-майора Андрея Антоновича Гречко в составе 34, 60 и 79-й кавалерийских дивизий и 132-й танковой бригады к исходу 21 января сосредоточился в районе Дмитриевка, Базалеевка, Бражовка, имея задачу с утра 22 января войти в прорыв в общем направлении на Малую Камышеваху, Барвенково, а овладев ими, проникнуть в глубокий тыл противника, противостоящего 37-й и 12-й армиям.

1-й кавалерийский корпус генерал-майора Феофана Агаповича Пархоменко, в который входили 35, 36, 68-я кавалерийские дивизии и 15-я танковая бригада, должен был с выходом войск 57-й армии на фронт Долгонькая, Краснополье-2 прорываться в общем направлении на Долгенькую, Васильевку и далее на юго-восток для удара во фланг славянской группировки немецко-фашистских войск. С утра 21 января корпус начал выдвижение и к исходу дня достиг района Долгенькой. К утру 22 января он был готов к выполнению поставленной перед ним задачи.

К моменту ввода в прорыв кавалерийских корпусов войска Южного фронта тремя правофланговыми дивизиями 57-й армии (341, 351 и 255-й) выбили противника с занимаемых рубежей и продолжали успешное наступление. На всем остальном фронте армия встретила ожесточенное сопротивление немецко-фашистских войск, прочно закрепившихся на разветвленных в глубину позициях Славянского укрепленного района. Фронт 57-й, достигавший в исходном положении 58 километров, увеличился вдвое; все силы армии были введены в сражение.

Вот в этих условиях начинали действовать кавалерийские корпуса генералов А. А. Гречко и Ф. А. Пархоменко. Поскольку 5-й корпус сыграл важную роль в дальнейшем успешном развитии операции, я более подробно расскажу о нем. Перед вводом его в прорыв маршал С. К. Тимошенко приказал командующему Южным фронтом передать в подчинение генерала Гречко 351-ю стрелковую дивизию и еще одну танковую бригаду. Командир корпуса решил ввести соединение в прорыв с утра 22 января, имея в первом эшелоне две, а во втором — одну кавалерийские дивизии. Начало активных наступательных действий сопровождалось огромным политическим подъемом всего личного состава. Только в день вступления в бой, по неполным данным, было подано 220 заявлений о приеме в партию.

Начавшееся стремительное наступление конников на Барвенково развивалось в целом успешно. Уже во второй половине дня все дивизии корпуса вышли на ближние подступы к городу на трех направлениях: 79-я полковника В. С. Головского при содействии полка 351-й стрелковой дивизии и поддержке 132-й танковой бригады штурмовала северо-западную окраину города; 34-я под командованием полковника А. Н. Инаури наступала на центр с севера; 60-я (командир полковник Г. Н. Перекрестов) при активном содействии подразделений соседней 255-й стрелковой дивизии вела решительную атаку северо-восточной окраины. При этом один из полков Перекрестова совершенно неожиданно для вражеского командования в конном строю ворвался на улицы Барвенкова, вызвал панику среди гарнизона и в значительной море содействовал успеху всего корпуса. В то время, когда развернулась схватка спешенных полков кавалерийского корпуса с упорно сопротивлявшимся гарнизоном Барвенкова, главные силы 351-й стрелковой дивизии под командованием полковника Н. У. Гурского, овладев в упорных боях районом Даниловка, Благодатное, обеспечивали наступление конницы на Барвенково с запада.

Нужно прямо сказать, что уличные бои — отнюдь не дело конницы, но обстановка вынуждала наших кавалеристов заниматься и этим видом боевых действий.

Кровопролитные бои на улицах Барвенкова продолжались до вечера 23 января и закончились полным поражением вражеского гарнизона, изо всех сил стремившегося удержать за собой этот важный в оперативном отношении пункт.

Поздно вечером мы получили радостное донесение от генерала А. А. Гречко: «…В итоге двухдневных боев корпус во взаимодействии со стрелковыми и танковыми частями к исходу 23 января овладел важным узлом сопротивления, неприятельской тыловой базой армейского значения, узлом шоссейных и железных дорог г. Барвенково».

Вскоре, связавшись со штабом корпуса, мы получили и более подробные данные по итогам боев за Барвенково. В частности, нам сообщили, что от налетов авиации противника корпус понес сравнительно небольшие потери, список же трофеев, захваченных при освобождении города, был довольно внушительным: 261 автомашина, 19 орудий, 2 танка, 8 ранцевых огнеметов, 4 зенитные установки, 30 000 снарядов, склады продовольствия, боеприпасов и авиабомб, 160 вагонов с военным имуществом. В районе Барвенкова враг оставил более 400 трупов солдат и офицеров.

Конники за счет противника пополнили свои запасы продовольствия и фуража. Наша оперативная группа сделала все необходимое, чтобы им были доставлены боеприпасы и горючее.

В ночь на 24 января усиленный кавкорпус генерала Гречко продолжал преследовать отходившего на юго-запад и юг неприятеля. К утру 24 января его дивизии сосредоточились в районе Ново-Александровка, Александровка, Андреевка, чтобы начать рейд в тыл врага.

Тем временем шло окончательное очищение Барвенкова и близлежащих сел и деревень от врага, чем в основном занимались подразделения 351-й дивизии. В ночь на 24 января лыжный отряд этого соединения перехватил пути отхода фашистов, в панике бежавших из Барвенкова на юг.

Одновременно с конниками генерала А. А. Гречко к активным наступательным действиям перешел и 1-й кавалерийский корпус генерал-майора Ф. А. Пархоменко. Он еще глубокой ночью 22 января передовыми частями прорвался западнее Долгенькой, а к полудню кавдивизия полковника Н. А. Кириченко продвинулась за Бобров и Дубровку. 56-я дивизия генерал-майора Л. Д. Ильина наступала на Курульку-1, а 35-я (полковника С. Ф. Скля-рова) следовала во втором ошелоне за ней. 15-я танковая бригада полковника М. В. Колосова продвигались за дивизией Кириченко. 23 и 24 января конники вели ожесточенные бои за Курульку, сковав здесь значительные силы врага.

В эти дни напряженных, до предела ожесточенных боев, развернувшихся в полосе наступления войск Юго-Западного направления, решался чрезвычайно важный вопрос: когда, на каком направлении и с какой задачей следует ввести в сражение резерв главнокомандующего — 9-ю армию генерала Ф. М. Харитонова, имевшую в своем составе две стрелковые, две кавалерийские дивизии и две стрелковые бригады?

Тщательно изучив все донесения, поступившие из войск, а также разведданные, собранные войсковой разведкой и партизанами, генералы и старшие командиры оперативной группы довольно основательно продумали и обсудили с моим участием этот вопрос. Наиболее трезвые мысли при этом были высказаны нашим «главным разведчиком» полковником И. В. Виноградовым. Вывод наш был таков, что в сложившейся к исходу 23 января оперативной обстановке целесообразно 9-ю армию использовать на правом крыле 57-й армии вслед за кавалерийскими корпусами Южного фронта. Такой маневр, как мы полагали, позволил бы нарастить на этом направлении наши силы для нанесения мощного удара во фланг и тыл основных сил немцев, засевших в Донбассе, и вынудил бы их драться в условиях, близких к окружению. К тому же этот удар надежно обеспечивался с запада действиями 6-й армии Юго-Западного фронта.

Наше предложение я доложил Военному совету направления. К сожалению, оно не было принято.

9-я армия с 24 января была передана в подчинение командующего Южным фронтом. Р. Я. Малиновскому было приказано усилить армию генерала Ф. М. Харитонова за счет войск фронта двумя стрелковыми дивизиями, одной танковой бригадой, четырьмя артиллерийскими полками и двумя дивизионами гвардейских минометов, чтобы в последующем развернуть ее войска на фронте Дубровка, Брусовка протяжением 30 километров. Армия получила задачу нанести главный удар своим правым флангом в направлении Черкасская, Лавровка, во взаимодействии с 37-й армией окружить и уничтожить краматорско-артемовскую группировку противника.

Слабой стороной этого решения было то, что войскам 9-й армии предстояло прорвать наиболее прочные оборонительные позиции Славянского узла сопротивления, чтобы проложить себе дорогу для выхода во фланг главной группировки противника. Между тем в полосе наступления главных сил 57-й армии, где уже были введены в прорыв 5-й и 1-й кавалерийские корпуса, мы к тому времени располагали достаточно широкими воротами для выхода во фланг и тыл краматорско-артемовской группировки противника.

К чему привело это неудачное решение, я скажу несколько позже.

Большое внимание маршал Тимошенко по-прежнему уделял авиации, которой на втором этапе операции предстояло прикрывать с воздуха кавалерийские корпуса с приданными им танковыми бригадами и стрелковыми частями, содействовать им на поле боя и наносить удары по резервам противника, не допуская их выхода навстречу нашим наступающим подвижным соединениям. Несмотря на тяжелые метеорологические условия и сильные морозы, летчики делали все для поддержки наземных войск. За период с 22 по 24 января авиация нанесла врагу значительный урон в живой силе и боевой технике, уничтожив 9 самолетов, 362 автомашины, 60 железнодорожных вагонов, паровоз, немало гужевого транспорта и свыше 2000 солдат и офицеров.

Итак, с 22 по 24 января длился этап оперативного развития успеха, когда активную роль в операции играли конники и приданные им танковые бригады. Сильное сопротивление пришлось сломить на барвенковском направлении 5-му и 1-му кавалерийским корпусам. Несмотря на то что мощная оборона врага почти всюду была прорвана, коннице с первых дней пришлось прокладывать себе дорогу с боями, подчас чрезвычайно напряженными, которые велись на значительном удалении от исходных позиций. Естественно, в этот период потребовалось особенно слаженное взаимодействие между кавалерийскими и стрелковыми соединениями. Достигалось же оно наиболее успешно там, где пехота на направлении действий подвижной группы конников входила в подчинение кавалерийскому начальнику (так, например, 351-я стрелковая дивизия полковника Н. У. Гурского была подчинена генералу А. А. Гречко).

В период подготовки операции в связи с перебоями в работе железных дорог, снежными заносами, некомплектом транспортных средств и неполадками в организации служб тыла общее положение с тыловым обеспечением войск фронтов, особенно их подвижных групп — кавалерийских корпусов, оставляло желать много лучшего. В ходе операции, несмотря на все усилия главкома, военных советов фронтов и армий, с трудом удавалось преодолевать недостатки в материальном обеспечении 6-й и 57-й армий, кавалерийских корпусов и действовавших с ними танковых бригад, выдвинувшихся далеко вперед. Мы делали все зависящее от нас, чтобы устранить перебои в снабжении войск боеприпасами, горючим, продовольствием и фуражом. И тем не менее они имели место из-за общей неорганизованности в то время нашего тыла, а также из-за крайне суровых погодных условий.

Поздно вечером 24 января мы собрались у главкома. Предстояло подвести итоги наступательных боев за неделю и внести необходимые коррективы в план дальнейших действий. Учитывая достигнутые войсками успехи, маршал С. К. Тимошенко констатировал, что к исходу 24 января в полосе действий ударных группировок фронтов в целом обстановка сложилась благоприятно для продолжения наступления. 6-я армия, выйдя на рубеж хутора Пагориые, Миролюбовка, Рождественское, фактически уже не встречала организованного сопротивления. Это означало, что создались предпосылки для развития успеха, так как оперативные резервы противника, направленные сюда, запоздали. Совершенно по-иному сложилась обстановка на правом фланге 6-й армии, где две дивизии оказались втянутыми в затяжные бои за Балаклею, так как гитлеровцы успели перебросить сюда резервы из-под Харькова. Между левым крылом 337-й и правым флангом 411-й стрелковых дивизий на участке Первомайское, хутора Нагорные образовался разрыв, имевший тенденцию к увеличению, что вновь ставило вопрос о необходимости ликвидировать балаклейский очаг сопротивления в самые ближайшие дни.

Аналогичная обстановка сложилась и на северном крыле Южного фронта. В то время как 57-я, встречая сравнительно слабое сопротивление, успешно продвигалась на запад, соседняя с ней 37-я армия была задержана на юго-восточных подступах к Славянску. Этот очаг сопротивления тоже необходимо было ликвидировать.

После короткого обсуждения обстановки главком подтвердил свое решение о направлении главного удара 9-й армии и конкретизировал задачи всем остальным объединениям. В частности, он потребовал развивать успех подвижными группами на севере — в тыл балаклейской группировки противника в направлении на Верхнюю Береку, а на юге — в тыл славянско-краматорской группировки в направлении на Красноармейское и Константиновну. В соответствии с этим решением 6-я армия получила задачу продолжать двумя правофланговыми дивизиями наступление на Балаклею и во взаимодействии с 6-м кавалерийским корпусом разгромить там группировку противника. Главные силы армии должны были продолжать преследование отходящего противника с выходом 270-й дивизии полковника З. Ю. Кутлина в район Лозовой.

О решении главкома было немедленно сообщено командованию 6-й армии и 6-го кавкорпуса. 25 января дивизия комдива А. А. Неборака вела упорнейшие уличные бои на железнодорожной станции Балаклея, понесла при этом серьезные потери и получила приказ с утра 26 января перейти к обороне. Одновременные неоднократные атаки соседней дивизии полковника С. М. Бушева на южную и юго-восточную окраины Балаклеи оказались малоэффективными. Дивизия закрепилась на достигнутом рубеже и приступила к подготовке удара в направлении на Меловую. Самые большие надежды, как я уже упоминал, мы возлагали на удар в тыл балаклейской группировки конников генерала А. Ф. Бычковского, но их действия были упреждены подошедшими из-под Харькова в район Верхний Бишкин, Верхняя Берека, Сиваш резервами противника. Генерал Бычковский доносил, что в боях с 25 по 28 января корпус израсходовал почти все боеприпасы и понес значительные потери. Из-за снежных метелей, продолжавшихся в течение полутора суток, дороги для автотранспорта стали совершенно непроходимыми, в связи с чем 5-я гвардейская танковая бригада осталась без горючего, а части корпуса вынуждены добывать продовольствие и фураж из скудных местных запасов. Командир корпуса просил главкома выслать самолетом для 28-й и 49-й кавалерийских дивизий полмиллиона патронов.

Таким образом, противнику ценой больших потерь и путем ввода в бой глубоких оперативных резервов удалось все же удержать за собой балаклейский очаг сопротивления.

На центральном же участке 6-й армии боевые действия продолжали развиваться удачно.

411-я дивизия полковника М. А. Песочина, используя первоначальный успех 6-го кавалерийского корпуса в районе Алексеевское, быстро продвигалась вперед и к исходу 26 января полностью выполнила поставленную ей задачу: вышла на рубеж Кошпуровка, Ивашковка, выдвинув свои передовые отряды в Нижнюю Орель и Олейники. 393-я дивизия тоже уверенно наступала на юго-запад, уничтожая разрозненные группы врага, и к исходу 26 января вышла на рубеж Верхняя Плесовая, Надеждовка, выдвинув передовые отряды в Лиговку и Орельку.

Ответственная и трудная задача выпала на долю 270-й стрелковой дивизии полковника З. Ю. Кутлина, уже прошедшей с кровопролитными боями 80 километров по снежной целине, преодолевая дебри вражеских заграждений и укреплений. Теперь ей предстояло нанести удар по Лозовой, крупному железнодорожному узлу, через который вражеское командование пополняло всеми видами довольствия и личным составом свои войска на этом участке фронта. Все пристанционные постройки там были заняты под склады, госпитали и прочие армейские учреждения. Поэтому Лозовую и прилегавший к ней район гитлеровцы особенно тщательно подготовили к обороне: населенные пункты Екатериновка, Панютина и особенно сама Лозовая были превращены врагом в полевые крепости. В связи с продвижением наших частей и быстрым приближением их к Лозовой гитлеровское командование спешно стягивало туда резервы и пополняло свои сильно потрепанные 298-ю и 68-ю пехотные дивизии, готовясь к упорной обороне.

Как докладывал нам генерал А. Г. Батюня, полковник З. Ю. Кутлин хорошо разработал план атаки этого важного в оперативном отношении узла железных и грунтовых дорог. Им были определены задачи каждому стрелковому полку и входящим в его состав батальонам, не говоря уже об артиллерийских и танковых подразделениях. Так, в частности, 975-му полку одним батальоном предписывалось наступать на Царедаровку, обходя ее с запада. После овладения Царедаровкой это подразделение должно было атаковать Панютину с запада. Главные силы этого полка должпы были наступать на Панютину вдоль железной дороги и атаковать этот пункт с севера. 977-му полку была поставлена задача овладеть Екатериновкой, обойдя ее с севера и юга. 973-й полк получил задачу из Михайловки и Братолюбовки нанести одновременные удары по северо-западной и юго-восточной окраинам Лозовой, третий батальон этого же полка должен был, обойдя ее с юга, выйти в район Домахи для атаки пункта с юго-запада.

Таким образом, в основу плана была заложена идея смелого маневра и нанесения решительных ударов с разных направлений. В ночь на 26 января части дивизии заняли исходное положение и с рассветом начали наступление. Подразделения врага, находившиеся на переднем крае, упорно пытались сдержать натиск кутлинцев, но безуспешно: наши части, уничтожая сопротивлявшихся гитлеровцев, быстро продвигались вперед.

В результате смелого маневра и решительного наступления гарнизон Лозовой оказался в полном окружении. Засевшие в городе гитлеровцы яростно сопротивлялись — каждую улицу, каждый дом приходилось брать в ожесточенных боях. В конце концов враг не выдерживал напористых и слаженных атак наших подразделений и оставлял один квартал за другим. Уцелевшие небольшие группы гитлеровцев и отдельные солдаты скапливались в центре города, у вокзала, так как этот район был особенно тщательно подготовлен к обороне. Здесь вновь разгорелся жаркий бой, в итоге которого вокзал оказался в наших руках, а враг был окончательно сломлен и деморализо ван. Бросая оружие, боеприпасы и снаряжение, оставляя раненых, гитлеровцы разрозненными группами кинулись в западном направлении на Ново-Ивановку. Однако и пути туда были перехвачены пулеметчиками дивизии.

К 7 часам 27 января Панютина, Екатериновка, Лозовая и их окрестности были полностью очищены от врага. Большим напряжением сил, высоким мастерством командного состава, всех воинов был достигнут значительный успех.

Враг потерял убитыми более 600 солдат. Кроме того, нашими войсками было взято в плен 25 солдат и офицеров, захвачено 21 орудие, 2 танка, 50 минометов, 100 пулеметов, до 300 автомашин, 18 груженных военным имуществом железнодорожных эшелонов. В наши руки помимо этого перешли сотни вагонов, 10 армейских складов с различным военным имуществом, два больших склада с боеприпасами.

Лозовая, как я уже упоминал, — железнодорожный узел на важной магистрали, связывавшей крупные вражеские группировки войск, действовавшие на центральном и южном направлениях советско-германского фронта, была очень скоро превращена тыловыми органами вермахта в крупную распорядительную станцию. Здесь рассредоточивались по разным направлениям следовавшие из германского тыла военные эшелоны с людским пополнением, вооружением, продовольствием и другим военным имуществом. Через этот же узел в обратном направлении проходили поезда с ранеными и обмороженными гитлеровскими вояками, с награбленным фашистскими бандами добром. Укрепления и огневая система строились здесь с чисто немецкой скрупулезностью в течение трех месяцев. Именно все это и объясняло то упорство, с которым враг оборонял Лозовую.

Дивизионный комиссар С. Ф. Галаджвв с несколькими политработниками Юго-Западного фронта и 6-й армии побывал в Лозовой вскоре после ее освобождения. Заехав ва обратном иути в Сватово, он подробно рассказал нам о своих впечатлениях. Сергей Федорович и его спутники говорили, что в Лозовой с первых же дней освобождения стала налаживаться нормальная жиань. Восстанавливались и вводились в эксплуатацию промышленные предприятия, оживало городское хозяйство, организовывалась торговля, ремонтировались жилища. Город жил, люди после кошмара оккупации работали с небывалой энергией и энтузиазмом. Буквально за несколько дней благодаря энергии и удивительной предприимчивости горожан удалось пустить в ход электростанцию, водокачку, кожевенный завод, типографию, хлебозавод.

После освобождения Лозовой передовые отряды 270-й дивизии выдвинулись в Соси-Петрополь, Дмитровку и Ново-Александровку и закреплялись там, организуя прочную оборову.

Таким образом, к концу третьего этапа операции на участке 6-й армии сложилась следующая обстановка: на правом фланге армии в районе Балаклеи наше продвижение оказалось скованным подошедшими резервами врага; не изменил положения и 6-й кавалерийский корпус, вышедший в район Верхний Бишкин, Верхняя Берека, Сиваш; дивизии левого крыла армии сумели развить первоначальный успех, достигнуть рубежа Ново-Николаевка, Верхняя Плесовая, Надеждовка, Лозовая.

Обратимся, однако, к боевым событиям в полосе Южного фронта. 24 января главком в телефонном разговоре с Р. Я. Малиновским конкретизировал задачи ряду его соединений. Это касалось 341-й стрелковой дивизии и кавалеристов генерала А. А. Гречко, которые нацеливались на юг, в оперативный тыл группы Шведлера. Между 6-й армией Юго-Западного фронта и 57-й армией Южного фронта устанавливалась новая разграничительная линия Грушеваха, Уплатное. Наиболее ответственная задача легла вновь на плечи конников А. А. Гречко. Им предстояло осуществить боевой рейд во фланг главной группировки противника.

Двигаясь на юг, кавалеристы 5-го кавкорпуса совместно с частями генерала Ф. А. Пархоменко могли, угрожая Шведлеру заходом в тыл, оказать решающее содействие трем армиям Южного фронта (57, 37, 12-й), при условии, конечно, что сами эти армии добьются успеха во фронтальном ударе, а кавалеристы будут систематически снабжаться всем необходимым и получать пополнения. Конники и на этот раз действовали доблестно и самоотверженно. Уже в ночь на 25 января они с боями продвинулись в район Ново-Александровка, Андреевка, водя разведку на широком фронте. Вырвавшись вперед, оставив стрелковые части позади на расстоянии 10 — 18 километров, конники лихими сабельными атаками непрерывно теснили противника к югу, обеспечивая войскам 57-й армии благоприятные условия для продвижения вперед. В то же время для корпуса обстановка стала осложняться, так как все ощутимее становилась угроза вражеского удара с флангов. Нарастало и фронтальное сопротивление, поскольку гитлеровское командование после оставления Барвенкова подтянуло резервы. Уже в боях за Елизаровку, Александровку и Беззаботовку, на подходе к реке Самаре, корпус захватил пленных из трех вновь переброшенных сюда дивизий (68, 94, 125-й пехотных).

Не ослабевали и морозы, доходившие ночами до 34 градусов. С 26 января по 5 февраля непрерывно бушевали метели, дул резкий восточный ветер, нередко валил густой снег. Большинство дорог стали не только непроходимыми для всех видов транспорта, но и разыскать-то их зачастую можно было лишь в том случае, если рядом шли телеграфные линии. Большей частью пути приходилось прокладывать заново по снежной целине. Конечно, частично утратила свою маневренность конница, которой к тому же приходилось действовать в основном ночью и на широком фронте.

К 25 января 5-й кавкорпус, понесший в предыдущих боях серьезные потери, действовал в полосе шириною 18 километров, а с 26 января, после овладения рубежом Марьянка, Степановка, — на фронте 20–22 километра.

Вечером 26 января генерал А. А. Гречко получил боевое распоряжение от командования Южного фронта, предписывавшее корпусу к утру 28 января выйти в район Красноармейского, перерезать железную дорогу Красноармейское — Павлоград и несколько позднее — линию Красноармейское — Чаплино. Одновременно корпус генерала Ф. А. Пархоменко должен был продвинуться в район Константиновки, на тылы артемовской группировки врага, чтобы блокировать ее с запада. Таким образом, делалась попытка провести в жизнь замысел главкома о глубоком рейде кавкорпусов, направленном на то, чтобы обходным маневром выйти на тылы славянского узла сопротивления и во взаимодействии с общевойсковыми соединениями, наступающими с фронта, покончить с ним. Обстановка же на левом фланге 57-й армии генерала Д. И. Рябышева и соседней 37-й армии генерала А. И. Лопатина по-прежнему оставалась без изменений. Попытки вести здесь наступление успеха не имели. Становилось все ясней, что если в самое ближайшее время не удастся сломить сопротивление противника на славянско-краматорском направлении, то в дальнейшем это станет на длительное время вообще невозможным.

Понимая сложившуюся обстановку, генерал А. А. Гречко приложил максимум энергии, чтобы достигнуть цели. Преодолевая ожесточенное сопротивление частей 100-й и 68-й пехотных дивизий, 5-й кавалерийский корпус с 4-й гвардейской танковой бригадой к 29 января достиг рубежа Крутояровка, Ленинский, совхоз им. Шевченко, Таврический. Конники прошли немногим более чем за сутки около 40 километров, двигаясь днем и ночью в условиях возросшей активности противника, при суровых погодных условиях. Они устали, намерзлись под леденящими ветрами в донецких степях, несколько суток не смыкали глаз.

27 января в районе Криворожье, Водяной, Доброполье для конников был организован отдых, и они смогли поспать, помыться, написать письма, починить обмундирование, а главное, привести в порядок своих четвероногих друзей.

А уже на следующий день, достигнув рубежа Сергеевки, кавкорпус навис над жизненно важными для немецко-фашистских войск железнодорожными линиями Красноармейское — Павлоград, Красноармейское — Чаплино. Передовые подразделения завязали бои в Каменке, на северной окраине Сергеевки, в Гришино, севернее Молодецкого, восточное Красноярского и перерезали дорогу в районе Сергеевки. О стремительности действий корпуса в период с 26 по 28 января свидетельствует то, что кавалеристы в эти дни взяли 600 пленных.

К сожалению, у нас были не только успехи. Проследим, как развивались события на направлениях наступления 37-й, 9-й армий и 1-го кавалерийского корпуса. Конники Ф. А. Пархоменко, как уже упоминалось, получили задачу совместно с 255-й стрелковой дивизией к утру 28 января выйти в район Константиновка, Дружковка на тылы артемовской группировки противника. Начав выдвижение в заданный район, 1-й кавкорпус вскоре на рубеже Явленская, Лавровка встретил ожесточенное сопротивление противника. Завязались упорные, безуспешные для конницы бои, носившие фронтальный характер. Кавалерийский корпус в этих боях лишился свойственных ему важных преимуществ — подвижности и маневренности. К тому же гитлеровское командование непрерывно подбрасывало сюда свежие силы. Положение же конников осложнялось еще недостатком боеприпасов, горючего, продовольствия и фуража. Подвоз их из тыла был сильно затруднен снежными заносами.

Утром 30 января генерал Харитонов ввел свою 9-ю армию в сражение, чтобы ударом в общем направлении на Черкасскую и Лавровку во взаимодействии с 37-й армией нанести поражение краматорско-артемовской группировке гитлеровцев. Завязав в первый же день наступления бои на фронте Черкасская, Былбасовка, Райгородок, армия, несмотря на настойчивые атаки, не смогла прорвать созданный здесь противником сильно укрепленный отсечный рубеж с весьма мощным узлом сопротивления, основу которого составлял Славянск — один из крупных городов Донецкого бассейна. В результате этой неудачи армия генерала Харитонова вынуждена была перейти к обороне. Соседи слева — 37-я и 12-я армии — в последние дни января активизировали действия, но добились лишь тактических успехов.

Таким образом, если кавалеристы генерала Гречко, с ходу нанеся мощный удар по врагу, уже 27 — 28 января прорвались на 40 километров в глубину его расположения, то остальные силы, которые должны были взаимодействовать с 5-м кавкорпусом, в эти дни по ряду причин не добились успеха, хотя наступающие и проявили подлинный героизм.

Итак, к 31 января Барвенковско-Лозовская операция, по существу, закончилась. Лозовая, важный железнодорожный узел, имевший для гитлеровцев большое оперативное значение, и Барвенково, его тыловая армейская база, были заняты войсками нашего направления и прочно ими удерживались. Сосредоточив оперативные резервы на флангах нашей ударной группировки в районах Балаклеи, Славянска и перед фронтом прорвавшихся вперед частей Южного и Юго-Западного фронтов, гитлеровское командование сумело задержать наше дальнейшее продвижение.

Фронт ударной группировки Юго-Западного направления, имевший в исходном положении протяженность в 229 километров, растянулся до 440 километров, то есть почти вдвое. Между флангами соседних дивизий образовались довольно широкие разрывы. Достигнутый успех надо было закрепить, локализуя контратаки врага с севера из района Балаклеи и с юга из района Славянска, угрожавшие глубоким тылам 6, 57 и 9-й армий и тылам подвижных групп. Необходимо было также произвести перегруппировку, подтянуть резервы. На все это требовалась оперативная пауза. А гитлеровцы тем временем подошедшими из глубины свежими силами на многих участках фронта все более ожесточали контратаки, парирование которых в основном легло на плечи кавалеристов 5-го и 6-го корпусов.

В частности, конникам генерала А. А. Гречко, дальше всех продвинувшимся вперед и добившимся наибольших успехов сравнительно со всеми другими соединениями, пришлось выдержать и самые тяжелые удары со стороны врага.

Читатель знает, что в крупных наступательных операциях, особенно после Сталинградской битвы, широко и с большой результативностью применялись конно-механизированные группы. Из истории минувшей войны видно, что фактически первым наиболее успешным опытом применения подобной группы в операции были боевые действия 5-го кавкорпуса, включавшего в свой состав две танковые бригады и стрелковые части, посаженные на автомашины. Всего за операцию корпус продвинулся в глубину расположения противника до 100 километров. При этом боевые действия объединения носили динамичный, маневренный характер, отличались большим разнообразием видов и форм боя, построения боевых порядков.

Нельзя не отметить также роль в закреплении наших успехов и 6-го кавалерийского корпуса, которым с 12 февраля командовал генерал К. С. Москаленко.[10] Приведем его собственное свидетельство:

«С 20 февраля по 2 марта корпус уничтожил до 3 тыс. солдат и офицеров противника, захватил 37 орудий, 31 станковый пулемет, 51 ручной, 9 минометов и другое вооружение. У фашистов была отбита охота к попыткам захватить Лозовую, но и корпус перешел к обороне на широком фронте (30–35 км)».[11]

Так отважно действовали наши конники в первую военную зиму.

Массовый героизм и самоотверженность в эти многотрудные для нас февральские и мартовские дни проявили также пехотинцы, артиллеристы, минометчики — бойцы всех родов войск.

* * *

Итак, хотя войска Юго-Западного и Южного фронтов далеко не полностью выполнили поставленные перед ними задачи, тем не менее им удалось пробить глубокую брешь в обороне немецко-фашистских войск и овладеть важными оперативными узлами — Барвенково и Лозовой. В ходе боев они прорвали сильную оборону врага и нанесли серьезное поражение 298, 63 и 257-й немецко-фашистским дивизиям, разгромили 236-й противотанковый полк и 179-й пехотный полк 57-й дивизии, венгерский кавалерийский полк, штаб 257-й дивизии, захватили знамена 457-го и 516-го пехотных полков. Кроме того, значительные потери понесли 44-я и 295-я немецкие пехотные дивизии и части 62, 46 и 94-й дивизий. Только за период с 18 по 31 января противник потерял свыше 36000 солдат и офицеров убитыми и несколько сот пленными.

Войска смежных флангов двух фронтов в полосе шириною более 100 километров продвинулись вперед на 90 — 100 километров и более, освободив свыше 400 населенных пунктов. Были захвачены следующие, трофеи: 658 орудий, 40 танков и бронемашин, 843 пулемета, 331 миномет, 6013 автомашин, 513 мотоциклов, 1095 велосипедов, 23 радиостанции, свыше 100 000 мин, около 80 000 снарядов, более миллиона патронов, свыше 100 километров телефонного кабеля, 23 000 ручных гранат, 433 вагона с боеприпасами и военным имуществом, 18 эшелонов с военно-хозяйственными грузами, 24 склада с военным имуществом, 2400 подвод, 2800 лошадей.

В боях с немецкими оккупантами особо отличились войска 6-й армии генерал-майора А. М. Городнянского, 57-й армии генерал-лейтенанта Д. И. Рябышева и 5-го кавалерийского корпуса генерал-майора А. А. Гречко.

Враг потерпел серьезное поражение, вынудившее его использовать на этом направлении свои оперативные резервы.

* * *

В заключение хочется сказать, что было немало причин, помешавших войскам Юго-Западного направления добиться полного успеха в Барвенковско-Лозовской операции.

Среди них в первую очередь следует отметить недостаток сил и средств, которыми мы располагали, проводя эту операцию в сложных условиях. Наши войска, как в начале операции, так и в ходе ее ведения, не обладали необходимым общим превосходством над противостоящими силами противника. Так, например, при общем равенстве в количестве людей, состоявших в дивизиях, бригадах и отдельных полках, гитлеровцы превосходили войска Южного фронта в артиллерии и танках в полтора раза. Не лучше выглядело соотношение сил и средств и на Юго-Западном фронте.

К числу крупных недостатков, отрицательно повлиявших на общий ход операции, следует отнести допущенную нами ошибку в отношении ввода в сражение 9-й армии в полосе наступления Южного фронта. Вместо того чтобы использовать эту армию на правом, успешно наступающем фланге 57-й армии, в глубину, вслед за введенными в прорыв двумя кавалерийскими корпусами, усилия ее были направлены на обход Славянска с запада и отражение вражеских контрударов из этого района.

Эта досадная ошибка лишила нас возможности закончить операцию Южного фронта с более существенными оперативными результатами.

Наконец, в значительной степени снизили успех наших войск в наступлении суровые условия зимы и наличие серьезных недостатков в организации тылового обеспечения соединений, хорошо действовавших на ударных направлениях. Это особенно касается подвижных групп обоих фронтов, состоявших из кавалерийских корпусов.

Вместе с тем нельзя забивать, что речь идет о зиме 1942 года, когда опыта крупных наступательных действий у нас еще не было. Все мы тогда учились, учились в трудной обстановке, при наличии у врага превосходства как в материальных ресурсах, так и в отношении опыта ведения боевых действий в современных для того периода условиях. Такая наука не могла обойтись без ошибок и просчетов. Но мы тогда приобрели очень ценный опыт, который был использован во всех последующих наступательных операциях.

Глава вторая. Сражение под Харьковом

Необычно холодная для Украины зима была почти на исходе. В течение февраля наступление на фронтах нашего направления развивалось все медленнее. Оно затухало, войска с каждым днем теряли свою наступательную мощь. Все яснее становилось, что скоро придет естественная пауза в активных боевых действиях.

С какими итогами шли мы к летней кампании? Что мог предпринять против нас враг на юге нашей страны? К выполнению каких задач должны быть готовы войска Юго-Западного направления?

Эти вопросы были для нас тогда самыми важными и злободневными, от их правильного уяснения и разумного решения зависело в какой-то степени дальнейшее развитие событий на южном крыле советско-германокого фронта.

Сейчас, взявшись за перо, чтобы объективно и правдиво рассказать о сложных и вместе с тем очень неприятных для нас событиях, развернувшихся под Харьковом весной и в начале лета 1942 года, я понимаю, что задача эта нелегка. Ведь с тех пор минуло свыше трех десятилетий.

Думается, мы поступаем совершенно правильно, раскрывая перед широким кругом советских читателей, и особенно перед новым поколением военных кадров, всю картину искусно подготовленных и блестяще осуществленных Красной Армией операций; приведших нашу страну к победе над фашистской Германией. Однако мы не должны, ограничиваться только освещением победных сражений и операций. Мы обязаны с такой же палнотой и объективностью рассказать и о досадных просчетах и ошибках, приводивших наши войска, к крупным неудачам, рассказать так, чтобы наши молодые военные кадры извлекли необходимые уроки на будущее.

К счастью, многие важные моменты рассматриваемого периода глубоко врезались в мою память. Кроме того, сохранились записи того времени. И наконец, в архивах отложилось немало важных документов, помогающих с достаточной полнотой осветить все наиболее важные вопросы планирования и проведения Харьковской операции.

В начале марта Ставка потребовала от Военного совета представить доклад об оперативно-стратегической обстановке на Юго-Западном направлении и соображения о возможных задачах наших войск в предстоящую летнюю кампанию. На следующий день после получения этого запроса я был вызван к главкому маршалу С. К. Тимошенко. Здесь же находился и член Военного совета Н. С. Хрущев. Семен Константинович, обращаясь ко мне, сказал:

— На Военном совете мы пришли к заключению, что для разработки доклада, который требует от нас Ставка, вероятно, с целью определения задач войскам нашего направления на предстоящую летнюю кампанию, целесообразно кроме вас привлечь также и Павла Ивановича Бодина.

Я искренне порадовался тому, что в разработке столь ответственного документа будет участвовать Павел Иванович, способности и знания которого я ценил очень высоко.

На следующий же день он прилетел из Воронежа, и мы явились к Тимошенко и Хрущеву, чтобы получить от главнокомандующего и члена Военного совета конкретные указания по подготовке доклада.

Семен Константинович начал с краткого подведения итогов нашего зимнего наступления. Он напомнил, что нам удалось на стыке Юго-Западного и Южного фронтов глубоко вклиниться в расположение войск противника и создать прямую угрозу флангу и глубокому тылу его основной группировки, оккупировавшей Донбасс и побережье Азовского моря.

Кроме того, маршал С. К. Тимошенко указал, что в зимнем наступлении войскам Юго-Западного фронта удалось занять выгодное исходное положение для дальнейшего развития успеха с целью овладения Харьковом путем охвата его с севера и юга.

Далее главком обратил наше внимание на то, что немецко-фашистская группировка, участвовавшая в боях против войск Юго-Западного направления, понесла серьезные потери в живой силе, вооружении и боевой технике и что без достаточно длительной передышки и получения крупных подкреплений из глубокого тыла она не в состоянии перейти к решительным действиям.

— Военный совет считает, что с наступлением лета, — продолжал Семен Константинович, — гитлеровское командование, по всей вероятности, свои главные операции развернет на московском направлении с целью овладения нашей столицей. На юге против войск Юго-Западного направления, надо полагать, оно ограничится наступлением вспомогательного характера. Насколько нам известно, такого мнения придерживается и Ставка Верховного Главнокомандования…

Учитывая все эти обстоятельства, С. К. Тимошенко сказал нам, что если Ставка своевременно и существенно подкрепит Юго-Западное направление резервами из центра и выделит необходимое количество людского пополнения, вооружения, боевой техники, боеприпасов, то мы сможем, используя результаты зимнего наступления, предпринять летом на Юго-Западном направлении ряд взаимосвязанных наступательных операций, чтобы освободить Харьков и Донбасс от немецко-фашистских оккупантов.

Из слов С. К. Тимошенко и неоднократно дополнявшего его Н. С. Хрущева мы поняли, что, ставя эти задачи, они руководствовались не только чисто военно-стратегическими целями, но и необходимостью укрепления нашего военно-промышленного потенциала, чему должно было послужить возвращение стране всесоюзной «кочегарки» — Донбасса и важнейшего индустриального центра, каким был Харьков.

Исходя из этих установок, Военный совет поручил нам подготовить соображения по организации наступления силами Юго-Западного направления в летнюю кампанию 1942 года, определить основные оперативные задачи, боевой состав войск каждого из наших фронтов и подсчитать, какие конкретно резервы, пополнение личным составом, вооружение и боевую технику необходимо просить у Ставки.

Получив эти указания, мы с Павлом Ивановичем Бодиным, не теряя времени, приступили к разработке доклада Ставке.

Это была очень большая по масштабам и весьма ответственная работа. Предстояло подвести итоги зимней кампании, тщательно проанализировать создавшуюся на советско-германском фронте общую обстановку, попытаться установить, на каком стратегическом направлении и с какими целями гитлеровское командование может осуществить в летнюю кампанию свой главный удар. Итогом этого анализа должен быть ответ на вопрос, как в целом с наступлением лета начнутся и будут развиваться основные боевые события на всем советско-германском фронте.

На этой основе следовало определить в них место и роль войск Юго-Западного направления.

Общая протяженность фронта, занимаемого к весне войсками направления, несколько превышала тысячу километров. На этом огромном пространство мы имели 74 стрелковые и 18 кавалерийских дивизий, 480 танков и 800 боевых самолетов.

В стрелковых дивизиях некомплект в личном составе доходил до половины от положенного по штатам. Только три дивизии были укомплектованы на три четверти штатного состава. Войска всех наших трех фронтов имели большой некомплект также в вооружении в материальной части.

Особенно низка была у нас обеспеченность войск танками, противотанковыми и зенитными орудиями, минометами и пулеметами. Надо отметить, что почти треть нашего авиапарка составляли машины марки У-2. Эти самолеты самой простейшей конструкции, предназначавшиеся, главным образом, для обеспечения связи командования и штабов с войсками, из-за недостатка боевых машин широко применялись как ночные бомбардировщики.

Против трех наших фронтов противник имел 64 дивизии, из них танковых — 7, моторизованных — 6 и дивизий СС — 3, располагавших, по данным разведки, 450 500 танками. Общий некомплект личного состава у врага превышал 400 тысяч человек. Военно-воздушные силы гитлеровцев были представлены на юге 4-м воздушным флотом, который имел в строю свыше 1000 боевых самолетов.

По нашей оценке, противник превосходил нас в танках, противотанковой артиллерии и особенно в количестве и качестве самолетов. К началу летней кампании соотношение сил могло, конечно, резко измениться. Это в решающей степени зависело от того, какие военно-политические и стратегические цели будут ставить перед собой на лето стороны на южном крыле советско-германского фронта и в какой степени в связи с этим их войска могут быть усилены резервами из центра и других направлений.

Для уяснения этих вопросов у нас не хватало многих весьма важных сведений. Мы не знали даже в самых общих чертах, какими людскими и материально-техническими ресурсами располагали у себя в тылу фашистская Германия и ее союзники для создания новых войсковых формирований, насколько возросли за зиму мощности промышленности вражеской коалиции в производстве вооружения и основных видов боевой техники, когда и в какой стенени удастся им восполнить боевые потери в личном составе и вооружении, понесенные в зимней кампании.

Очень затрудняло правильную оценку возможностей врага и то, что мы тогда, основываясь на обещаниях наших союзников, полагали, что во второй половине 1942 гаода, возможно, будет открыт второй фронт, который мог бы оттянуть часть сил противника и его резервов на запад. О вероятности открытия второго фронта нам с П. И. Бодиным говорили С. К. Тимошенко и Н. С. Хрущев.[12]

Конечно, для оценки сил и средств противника мы вынуждены были пользоваться только теми сведениями, которые имелись у нас о непосредственно противостоявших нам войсках в полосах действий войск Юго-Западного направления и соседнего с нами Западного фронта, прикрывавшего московское направление. Что же касается степени возможного усиления основных группировок противника на советско-германском фронте за счет резервов из глубины Германии и союзных с ней стран, то наши прогнозы строились больше на догадках, нежели на реальных сведениях.

По имевшимся у нас тогда довольно достоверным данным, было неоспоримо, что главная группировка немцев на советско-германском фронте по-прежнему прикована к московскому направлению. Мы с Бодиным пришли к выводу, что Тимошенко и Хрущев правы, считая, что овладение Москвой для гитлеровского командования остается первостепенной задачей и что на южном крыле советско-германского фронта оно с началом летней кампании сможет развернуть только наступление вспомогательного характера.

Эти соображения мы и положили в основу доклада. По мере надобности к нашей работе мы привлекали генералов и старших офицеров опергруппы, командующих родами войск и служб Юго-Западного направления. При определении основных задач фронтов мы учитывали предложения их военных советов. В результате нам удалось к середине марта выполнить возложенное на нас задание. После внесения некоторых существенных поправок Военный совет Юго-Западного направления утвердил разработанный доклад.

В этом документе, адресованном Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину, Военный совет оценивал обстановку, сложившуюся в полосах действий войск Юго-Западного направления следующим образом:

«Задачи, поставленные на зимний период 1942 года, войсками Юго-Западного направления еще полностью не выполнены.

В результате ряда предпринятых операций с ударами на важнейших и жизненных для противника направлениях фронты Юго-Западного направления взяли в свои руки инициативу действий, нанесли противнику чувствительные потери и освободили от немецко-фашистских оккупантов значительную территорию.

Особенно эффективными оказались действия на стыке Юго-Западного и Южного фронтов, где нашим войскам удалось прорвать укрепленную полосу противника, нанести ему значительные потери и, овладев районом Алек-сеевское, Лозовая, Барвенково, лишить врага важнейшей железнодорожной магистрали Харьков Донбасс и угрожать глубокому тылу его основной группировки, действовавшей в Донбассе и Таганрогском районе.

Одновременно наши войска заняли весьма выгодное положение для развития наступления на Харьков.

Только недостаток сил и средств не позволяет полностью использовать достигнутый успех как для окончательного разгрома главной группировки противника на юге, так и для захвата Харькова».[13]

В докладе Военного совета указывалось и о возможных намерениях гитлеровского командования в предстоявшую кампанию:

«По данным агентуры и показаниям пленных, противник сосредоточивает крупные резервы со значительным количеством танков восточное Гомеля и в районах Кременчуг, Кировоград, Днепропетровск, — очевидно, с целью перехода весной к решительным действиям.

Трудно сейчас предугадать размеры этого наступления. Можно лишь предполагать, каковы будут вероятные направления действий и оперативно-стратегические устремления противника.

Мы считаем, что враг, несмотря на крупную неудачу осеннего наступления на Москву, весной будет вновь стремиться к захвату нашей столицы.

С этой целью его главная группировка упорно пытается сохранить свое положение на московском направлении, а его резервы сосредоточиваются против левого крыла Западного фронта (восточное Гомеля и в районе Брянска).

Наиболее вероятно, что наряду с фронтальными ударами против Западного фронта противник предпримет крупными силами мотомехсоединений наступление из района Брянск и Орел в обход Москвы с юга и юго-востока с целью выхода на Волгу в районе Горького и изоляции Москвы от важнейших промышленных и экономических центров Поволжья и Урала.

На юге следует ожидать наступления крупных сил противника между течением р. Северский Донец и Таганрогским заливом с целью овладения нижним течением р. Дон и последующим устремлением на Кавказ к источникам нефти.

Этот удар, вероятно, будет сопровождаться наступлением вспомогательной группировки войск на Сталинград и десантными операциями из Крыма на Кавказское побережье Черного моря.

Для обеспечения действий основных ударных группировок на Москву и на Кавказ противник, несомненно, попытается нанести вспомогательный удар из района Курска на Воронеж.

С выходом этом группы войск противника в район Воронеж, Лиски, Валуйки мы можем лишиться важнейших железнодорожных магистралей, связывающих Москву с Донбассом и Кавказом.

Гидрометеорологические условия позволяют развернуть широкие боевые действия на юге в середине апреля и на севере в первой половине мая.

Но, учитывая выгоды одновременного перехода в наступление больших сил на всех фронтах, можно предполагать, что противник начнет решительные наступательные действия в середине мая с. г.».[14]

Переходя к определению стратегической цели действий войск Юго-Западного направления в летней кампании, Военный совет считал, что, хотя летняя кампания может ознаменоваться широкими наступательными действиями со стороны противника, войска Юго-Западиого направления при существенном подкреплении их резервами Ставки должны на первом этапе освободить от фашистской оккупации Донбасс и Харьков.

Чтобы с наступлением лета приступить к широким активным действиям, Военный совет просил Ставку выделить из ресурсов центра: стрелковых дивизий — 32–34; танковых бригад — 27–28; артиллерийских полков — 19–24; боевых самолетов 756. Кроме того, для доукомплектования войск личным составом до 80 процентов и вооружением — до 100 процентов испрашивалось и людского пополнения свыше 200 тысяч человек, большое количество вооружения, боевой техники, тракторов, автомашин и лошадей.

Учитывая огромную роль авиации в намечавшихся операциях войск Юго-Западного направления, Военный совет счатал, что «при получении 756 самолетов общее количество авиации ЮЗН будет равно 1562 самолетам, что по всем расчетным данным является минимально необходимым для выполнения боевых задач».[15]

Кроме того, для нанесения ударов по авиации противника на аэродромах Конотоп, Кировоград, Кривой Рог, Николаев, а также по железнодорожным эшелонам и промышленным объектам Военный совет просил подчинить ему две дивизии дальних бомбардировщиков.

Надо сказать, что, разрабатывая эти предложения, мы отчетливо понимали, какую большую опасность представляет для нас так называемый барвенковский выступ, который в своем основании достигал 80 километров, был сильно вытянут на запад в сторону Лозовой и имел общую протяженность по фронту до 300 километров. Чтобы лишить противника возможности окружения наших войск, находящихся в этом выступе, мы предлагали перед началом летней кампании провести две частные операции, в результате осуществления которых имели в виду значительно расширить относительно узкое основание этого выступа.

Исходя из предстоящих важных для войск Юго-Западного направления задач, Военный совет просил Ставку Верховного Главнокомандования полностью удовлетворить нашу потребность в резервах и дать все необходимое для доукомплектования армий личным составом, вооружением, особенно танками и боевыми самолетами.

Так выглядел в своих основных чертах доклад Военного совета Юго-Западного направления Ставке Верховного Главнокомандования.

В последней декаде марта главком и член Военного совета направления получили вызов в Ставку. Но первым в Москву вылетел я, чтобы заблаговременно лично ознакомиться там с общей обстановкой на советско-германском фронте и выяснить возможности получения необходимых для нас подкреплений.

Во время нашего полета из Сватово в Москву я с пристальным вниманием следил за местностью, расстилавшейся под крыльями самолета. Особое волнение вызвали районы, недавно освобожденные от оккупантов. Сердце сжималось от боли при виде тех разрушительных следов, которые оставили фашисты на нашей земле.

Во второй половине дня наш самолет благополучно приземлился на одном из подмосковных аэродромов. Здесь нас встретил офицер Генерального штаба.

На следующий день меня принял начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников. Побывал я также у его заместителя генерал-лейтенанта Александра Михайловича Василевского.

О маршале Шапошникове, стиле его работы, личном обаянии, необычайной работоспособности, громадной военной эрудиции, разносторонних познаниях написано очень много. Почти все наши военные мемуаристы с большим уважением к человеческим достоинствам и военной одаренности Бориса Михайловича рассказывают о своих встречах с ним. Я могу лишь присоединиться к их добрым словам о маршале Шапошникове.

Конечно, Борису Михайловичу в силу преклонного возраста и болезни было очень трудно справляться с той лавиной дел, которая ежедневно обрушивалась на него, главу Генштаба — мозга армии, сражавшейся в невиданно трудных условиях. Однако у него была надежная опора — талантливый заместитель Александр Михайлович Василевский, который к этому времени накопил уже большой опыт работы в Генштабе. Весьма важную роль сыграл Василевский в подготовке и осуществлении плана нашего контрнаступления под Москвой. С Александром Михайловичем я хорошо был знаком еще по учебе в академии Генерального штаба.

Маршал Шапошников и генерал Василевский, как мне представлялось, в своей деятельности взаимно дополняли друг друга, оба были скромны и доступны для представителей нижестоящих штабов. С ними легко было вести обсуждение любых вопросов и проблем, связанных с фронтовыми делами.

С первого же дня пребывания в Москве я, не теряя времени, начал изучение интересующих нас вопросов в управлениях Генерального штаба и в других центральных органах Наркомата обороны.

Через несколько дней в Москву прибыли С. К. Тимошенко и Н. С. Хрущев. Семен Константинович предложил мне перебраться к нему на квартиру, которая располагалась в одном из домов на улице Грановского. В этом же доме проживал и Н. С. Хрущев. Такое размещение облегчило нашу совместную работу по подготовке к докладу Верховному Главнокомандующему.

Вскоре выяснилось, что И. В. Сталин и Б. М. Шапошников примут нас во второй половине дня 27 марта. Мое начальство рассудило, что основным докладчиком на приеме у Верховного Главнокомандующего должен быть я начальник оперативной группы направления. Со мной были все необходимые документы, карты и расчеты, которые я, что называется, знал наизусть, как и все основные положения подготовленного нами документа. Однако все-таки я сильно волновался перед предстоящей встречей с Верховным Главнокомандующим. До этого мне еще ни разу не приходилось даже видеть его вблизи. Сталин возглавлял продолжительное время нашу партию, а теперь и правительство, являлся одновременно Верховным Главнокомандующим и пользовался высоким и непререкаемым авторитетом. Нетрудно понять, сколько разнообразных мыслей сменилось в моем сознании в часы, когда я продумывал свой предстоящий доклад.

Просмотрев еще раз все материалы и убедившись, что любой из сколько-нибудь принципиальных вопросов прочно зафиксирован в памяти, я, как, видимо, и любой военный на моем месте, придирчиво осмотрел свое обмундирование и убедился, что мой внешний вид, к сожалению, оставляет желать много лучшего. Особенно плохо выглядела на мне сильно поношенная шерстяная гимнастерка. Пришлось взяться за утюг и иголку. Но помогло это, конечно, мало, и я с досадой подумал, что следовало позаботиться об обмундировании раньше, а теперь сделать что-либо уже было нельзя.

Вечером 27 марта С. К. Тимошенко, Н. С. Хрущев и я приехали в Кремль и прошли в приемную Сталина. Ожидали мы всего несколько минут, а затем были приглашены в кабинет Верховного Главнокомандующего.

Я думал, что И. В. Сталин высок ростом, плечист и что внешность его, если можно так выразиться, соответствует тому ореолу величия, которым он был окружен в пароде.

Должен сознаться, что меня удивило и немножко даже разочаровало то, что навстречу нам поднялся человек несколько ниже среднего роста, одетый очень скромно.

Вид и осанка Верховного, казалось, ничем не выделяли его среди окружающих.

В кабинете Сталина, кроме его самого и маршала Шапошникова, никого не было. После обмена приветствиями мне приказали докладывать. Развернув перед Верховным Главнокомандующим карту, я стал говорить о сложившейся на Юго-Западном направлении оперативно-стратегической обстановке и наших стратегических намерениях на лето.

Во время доклада Сталин несколько раз прерывал меня, задавая вопросы. Ответы на некоторые из них должны были, как я понял, не только помочь ему более отчетливо уяснить некоторые детали наших предложений, но и проверить, достаточно ли обоснованны наши выводы, а может быть, и то, насколько подготовлен докладчик к выполнению тех обязанностей, которые на него возложены.

Большинством же своих вопросов Верховный Главнокомандующий с большим тактом стремился, как мне показалось тогда, направить наши мысли в нужное русло и передать нам свои собственные взгляды на важнейшие вопросы тактики и оперативного искусства.

Когда при изложении доклада я коснулся вопросов боевого применения артиллерии в намечаемых нами на лето операциях, несколько неожиданно для меня последовал вопрос. Сталина:

— А какой тип артиллерийской системы является наиболее распространенным в немецко-фашистской армии?

Я ответил, что основным типом в вермахте является 105-миллиметровая гаубица.

Сталин тут же указал на необходимость учесть то важнейшее обстоятельство, что артиллерия, по существу, является становым хребтом каждой современной армии. По-этому она должна быть массовой. Если немцы 105-миллиметровую гаубицу, универсальное по своему предназначению, а стало быть, и сложное по своему производству орудие, считают основной артиллерийской системой, то этим самым они лишают себя возможности массового производства артиллерийских орудий и снабжения ими в больших количествах своей армии. Ставка гитлеровцев на танковую артиллерию, стреляющую с коротких дистанций и часто с ходу, по меньшей мере ошибочна, ибо она не сможет выдержать соревнования в борьбе с массами нашей полевой и противотанковой артиллерии.

— В этом, — сказал И, В. Сталин, — гитлеровцы сильно просчитались, и за это им придется дорого расплачиваться.

В последующие годы войны мы неоднократно убеждались в глубокой справедливости этих указаний Верховного Главнокомандующего. Отсутствие достаточно сильной артиллерии в составе гитлеровской армии, как известно, стало пагубно для нее сказываться уже к осени 1941 года, то есть после того, как немецко-фашистские войска исчерпали преимущества, обусловленные внезапностью и вероломством их нападения на СССР.

Сталин разъяснил нам, как надо использовать артиллерию при прорыве оборонительной полосы врага после того, как войска, взломав тактическую оборону, проникнут в глубь расположения противника. Верховный Главнокомандующий говорил, что у нас ошибочно принято в этот период сражения всю мощь артиллерийского огня направлять только вперед, в границах полосы наступления, и лишь отчасти привлекать свою артиллерию для огневого обеспечения флангов наступающих войск. Между тем для дальнейшего развития наступления в глубь расположения противника не менее важно расширять фронт прорыва обороны противника в стороны его флангов.

В тот памятный вечер, оставивший у меня неизгладимое впечатление, И. В. Сталин не раз по ходу доклада и в процессе его обсуждения также разъяснял нам, как наилучшим образом использовать боевые свойства пехоты, танков, авиации в предстоящих летних операциях Красной Армии.

После того, как я закончил свой сильно затянувшийся, против ожидания, доклад, началось его обсуждение.

Борис Михайлович высказал одно замечание принципиального порядка.

— Вряд ли целесообразно, — сказал он, — как предлагает Военный совет направления, предпринимать с началом летней кампании наступление в полосе действий каждого фронта. Не лучше ли сосредоточить основные усилия войск направления для нанесения мощного удара на одном главном направлении силами одного фронта или же на смежных крыльях объединенными силами двух фронтов?

С этим замечанием мы не могли согласиться. По нашему представлению, главную операцию нужно было провести на стыке двух наших основных фронтов Юго-Западного и Южного — с целью освобождения Донбасса и Харькова. Переход же в наступление Брянского фронта на орловском направлении мы ставили в зависимость от того, будут ли с началом летней кампании войска левого крыла Западного фронта продолжать прерванное весенней распутицей свое наступление на запад.

Но тут вмешался в разговор Иосиф Виссарионович Сталин. Сохраняя, как всегда, невозмутимое спокойствие, он сказал:

— При своевременном и достаточно полном выделении Ставкой для Юго-Западного направления просимых резервов, вооружения и пополнения людьми предлагаемый Военным советом план наступления был бы приемлемым. Но вся беда заключается в том, что, к сожалению, мы сейчас в центре не располагаем резервами и другими силами и средствами для такого большого усиления Юго-Западного направления…

Затем Сталин развернул перед нами небольшую по размерам мелкомасштабную карту, на которой были схематически изображены все фронты Красной Армии, противостоявшие немецко-фашистским войскам от Баренцева до Черного моря.

Верховный сказал, что сейчас в резерве Ставки имеется всего несколько десятков стрелковых дивизий, из коих значительная часть перебрасывается по железным дорогам для усиления ряда тех фронтов, где ощущается острая необходимость в подкреплениях. Вообще, мол, трудное положение с резервами, в том числе и с накоплением людских ресурсов, вооружения и боевой техники.

— А вы только для Юго-Западного направления просите выделить свыше тридцати стрелковых дивизий, огромное количество вооружения, танков, самолетов и пополнения людьми. Сами понимаете, что мы не в состоянии удовлетворить вашу просьбу. Именно по этой причине ваше предложение не может быть принято. Встав из-за стола и медленно прохаживаясь по кабинету, Верховный продолжал излагать свои мысли, отчеканивая каждое слово: — Мы на основании изучения данных обстановки, сложившейся на всем советско-германском фронте, пришли к выводу, что с началом летней кампании гитлеровское командование, вероятно, предпримет свою главную операцию на московском направлении, вновь попытается овладеть Москвой, чтобы создать наиболее благоприятные условия для дальнейшего продолжения войны. Это обстоятельство вынуждает нас в оставшееся до лета время основательно подготовиться для срыва намерений противника…

Сталин полагал, что в такой ситуации, поскольку Военному совету Юго-Западного направления нельзя рассчитывать на получение из центра необходимого количества сил и средств, нам следует в летнюю кампанию отказаться от широких планов наступления на юге и ограничиться только задачей овладения районом Харькова. Надо при этом, пояснял Сталин, упредить противника с переходом в наступление, застать его в стадии подготовки к активным действиям, нанести ему такое поражение, чтобы вынудить гитлеровское командование отвлечь для парирования нашего удара на Харьков часть своих сил с московского направления. Этим, считал Верховный, мы в значительной мере облегчим отражение главного удара противника на Москву.

Исходя из этих соображений, Сталин предложил нам подготовить и представить на следующий день свое предложение по овладению Харьковом.

Из Кремля я вернулся весь во власти новых впечатлений. Я понял, что во главе наших Вооруженных Сил стоит не только выдающийся политический деятель современности, но также и хорошо подготовленный в вопросах военной теории и практики военачальник. Заснул я лишь перед рассветом.

А на следующий день не успел я утром открыть глаза, как один из адъютантов С. К. Тимошенко доложил, что меня ожидает закройщик, чтобы снять мерку. Поступило, мол, распоряжение срочно сшить для меня генеральское обмундирование. Мерка была снята, а к вечеру я получил комплект нового обмундирования и не без гордости облачился в него.

При вторичном приеме в Кремле Сталин бросил на меня одобрительный взгляд, и я понял, что это он позаботился, чтобы мой внешний вид не имел изъянов и соответствовал воинскому званию и занимаемому служебному положению.

Весь день 28 марта С. К. Тимошенко, Н. С. Хрущев и я посвятили разработке общего замысла Харьковской наступательной операции. Вечером И. В. Сталин, Б. М. Шапошников и А. М. Василевский заслушали главкома. Замысел разработанной нами операции, хотя он и не выходил за рамки района Харькова, снова требовал выделения большего количества резервов, чем могла тогда дать Ставка.

Нам опять указали, что принят будет лишь такой план наступления, который, строго ограничиваясь боевыми действиями по овладению районом Харькова, не требовал бы для своего осуществления выделения Ставкой крупных резервов.

Сталин тут же предупредил, что Брянский фронт не будет в дальнейшем входить в состав Юго-Западного направления.

В этот вечер И. В. Сталин пригласил на ужин Б. М. Шапошникова, А. М. Василевского, С. К. Тимошенко, Н. С. Хрущева и меня. На ужине была также группа генералов из управления Южного фронта во главе с генерал-лейтенантом А. Д. Штевневым, находившаяся в это время в Москве по служебным делам.

Во время ужина Сталин очень искусно создавал непринужденную, товарищескую обстановку. Его вниманием не был обойден ни один из сидящих за столом, каждому он сумел сказать что-либо существенное и приятное либо в форме краткого тоста, либо остроумной реплики. Тосты произносились, главным образом, в честь сражавшихся войск. Сталин при этом показывал свое умение слушать других, тонко вызывая присутствующих на откровенный обмен мнениями, в ходе которого выяснились взгляды военачальников на развитие боевых событий, их оценки слабых и сильных сторон немецко-фашистских войск и их командования.

Сталин был верен своей привычке: мало сидел, почти все время двигался вдоль стола, не расставаясь со своей трубкой. Он завязывал живые беседы то с одним, то с другим из присутствующих, охотно и подробно отвечал на заданные ему вопросы, вместе с тем все это время не только был в курсе общей беседы, но и умело руководил ею.

Так, он с помощью фактов и цифр ярко охарактеризовал героические усилия партии и рабочего класса, благодаря которым в основном был закончен перевод промышленности на военные рельсы, наложен выпуск продукции, необходимой для фронта, на предприятиях, эвакуированных в восточные районы страны. Заводы и фабрики, возрожденные к жизни в тяжелейших условиях, подчеркнул Верховный Главнокомандующий, щедро снабжают войска разнообразной боевой техникой, оружием, боеприпасами, обмундированием и снаряжением. Началось массовое производство истребителей Ла-5, Як-7. Обеспечение армии соответствующей техникой в большем чем когда-либо раньше количестве позволило создать понтонно-мостовые и инженерные части. Произошли серьезные качественные изменения в артиллерии: подверглась модернизации 45-мм противотанковая пушка, появились 76-мм пушки ЗИС-3. Кроме уже существовавших реактивных установок М-8 и М-13 скоро поступят в войска еще более мощные М-20 и М-30, то есть начнется создание тяжелой реактивной артиллерии. В войсках появились противотанковые ружья. Части ПВО получили зенитные орудия калибра 37 мм и пулеметы ДШК. Созданы новые армейские полки ПВО, а также противотанковые шестибатарейные артиллерийские полки РВГК, десятки отдельных батальонов ПТР, истребительно-противотанковые части и соединения, гвардейские минометные полки.

Далее Сталин сообщил о том, что на фронт в большом количестве стали поступать легкие танки Т-60. С особой гордостью он отметил также, что резко увеличилось производство танков Т-34, которые являются грозой для немецких войск. Верховный сказал, что при формировании танковых войск Ставка стремится проявлять гибкость в организационных формах: создаются отдельные танковые батальоны, полки и бригады, а наряду с этим в самое последнее время начато формирование танковых корпусов, в которых танковые соединения сочетаются с мотострелковыми. Скоро, по убеждению И. В. Сталина, должны были появиться и танковые армии.

Заканчивая этот краткий обзор, сделанный с большим знанием дела, Сталин добавил, что труженики тыла дали фронту сотни тысяч винтовок, карабинов и автоматов, тысячи боевых самолетов и танков, десятки тысяч орудий и минометов, десятки миллионов снарядов и мин, сотни миллионов патронов, что позволяет нам более полно обеспечивать войска, чем раньше.

Когда в общей беседе наступила короткая пауза, Сталин достал из кармана кителя листок бумаги, исписанный мелким почерком. Подняв руку с трубкой, чтобы привлечь к себе внимание, он сказал, пряча в усах улыбку, что огласит сейчас один весьма актуальный документ. Это было письмо запорожцев турецкому султану.

Каждая фраза злого, остроумного, пересыпанного солеными шутками послания вызывала громкий хохот присутствующих. Сталин тоже весело смеялся после прочтения тех мест, где сарказм запорожцев был особенно убийственным. Закончив чтение, он сказал, что Гитлер и его приспешники заслуживают еще большего презрения, ненависти и осмеяния, чем кровожадный турецкий султан и его сатрапы.

— Немецкие фашисты будут так же позорно биты, как турецкие мамлюки во времена Суворова, — закончил Сталин свой не совсем обычный экскурс в историю.

Вечер закончился, и у меня создалось впечатление, что он был организован не только для того, чтобы оказать внимание фронтовым военачальникам, но и с целью информировать их о ходе войны, о возросших возможностях нашей армии в связи с переходом экономики на военные рельсы.

Видимо, И. В. Сталин стремился еще более упрочить в каждом из нас веру в нашу конечную победу, показать, что наш враг достоин презрения и ненависти. Наверное, потому и прочел Верховный Главнокомандующий письмо запорожцев турецкому султану.

Нам вновь пришлось на следующий день приняться за разработку нового варианта замысла Харьковской наступательной операции в духе последних требований Ставки. Мне хорошо помнится, что 29 марта был воскресный день, с утра в столице стояла солнечная погода. В просторном кабинете Семена Константиновича, где мы собрались для выполнения полученного задания, было довольно светло и уютно.

Главком, член Военного совета и я в спокойной обстановке еще раз продумали все вопросы, связанные с определением цели и замысла операции, обсудили условия и сроки ее подготовки и проведения.

После довольно напряженной работы наконец родилось основное решение, которое и было отражено на карте.

Военный совет поручил мне к утру следующего дня оформить разработанное предложение для доклада Ставке. Вечером 30 марта оно в нашем присутствии было рассмотрено И. В. Сталиным с участием Б. М. Шапошникова и А. М. Василевского и получило одобрение. В документе, адресованном Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину, говорилось:

«В соответствии с Вашими личными указаниями нами разработан план действий войск Юго-Западного направления на апрель — май 1942 года.

1. Основная цель действий войск Юго-Западного направления в указанный период — овладеть г. Харьков, а затем произвести перегруппировку войск, ударом с северо-востока захватить Днепропетровск и Синельниково и лишить этим противника важнейшей переправы через р. Днепр и железнодорожного узла Синельниково.

На остальном протяжении фронта войска Юго-Западного направления должны прочно оборонять ныне занимаемые рубежи.

2. Для овладения районом Харьков, по нашим расчетам, необходимо иметь:

стрелковых дивизий — 27;

кавалерийских дивизий — 9;

стрелковых бригад — 1;

мотострелковых бригад — 3;

танковых бригад — 26;

артполков РГК — 25.

Всего: танков — 1200, полевых орудий — 1200–1300, самолетов — 620 (из них 30 — У-2)…

3. Основной замысел операции при наступлении на Харьков: нанося главный удар в обход Харькова с юга и юго-запада и вспомогательный — в обход города с севера, окружить и уничтожить харьковскую группировку противника, овладеть г. Харьков и выйти на рубеж Сажное, Томаровка, Грайворон, Екатериновка, ст. Водяная, Орчиновка-Чернеткина, Александровка, Криштоновка».[16]

Оперативное обеспечение главного удара Юго-Западного фронта из барвенковского выступа на Харьков с юга по нашему предложению возлагалось на две армии правого крыла Южного фронта, которые должны были организовать прочную оборону на южном фасе барвенковского выступа.

Для выполнения указанных задач мы просили Ставку Верховного Главнокомандования выделить к 15 апреля в распоряжение Военного совета Юго-Западного направления: стрелковых дивизий — 10, танковых бригад — 26 и артиллерийских полков усиления — 10, а также пополнить войска Юго-Западного и Южного фронтов личным составом до 80 % штатного состава, а вооружением, матчастью, артиллерией и танками — на 100 % и выделить необходимое количество боеприпасов.

Прибытие к 15 апреля на Юго-Западное направление резервов Ставки, как мы полагали тогда, давало возможность начать Харьковскую операцию в конце апреля и этим намного упредить противника, чтобы застать его в стадии еще далеко не законченной подготовки к широким активным действиям.

Одобрив наше предложение, Ставка потребовала от Военного совета приступить к подготовке операции и заверила при этом, что все наши заявки будут полностью и своевременно удовлетворены.

Заседание подошло к концу. К этому времени в кабинет Сталина вошли члены Политбюро В. М. Молотов, А. И. Микоян, Г. М. Маленков. Маршал Шапошников и Василевский получили разрешение уехать в Генштаб. Их ждала там срочная работа. С. К. Тимошенко также попросил позволения уйти, так как его жена уезжала в один из восточных городов. Я хотел присоединиться к Тимошенко, но совершенно неожиданно для меня Сталин сказал:

— Товарищи Хрущев и Баграмян останутся поужинать с нами.

Нам предстояло подняться на лифте на верхний этаж, в квартиру Сталина, где был накрыт стол.

Не успели мы сесть за стол, как послышался сигнал воздушной тревоги — в воздухе появились вражеские самолеты.

Сталин сказал, что никуда не пойдет, но Молотов настойчиво, не терпящим возражения тоном напомнил, что есть решение Политбюро об обязательном соблюдении его членами элементарных требований безопасности. Пришлось спуститься вниз, в бомбоубежище.

Позже за столом обсуждались животрепещущие вопросы снабжения фронта всем необходимым. Каждый член Политбюро отвечал за какую-либо отрасль военной экономики, работавшую на Действующую армию. В этот поздний вечер, как, видимо, и всегда, они живо решали задачи производства отраслями промышленности вооружения, боевой техники, боеприпасов, горячо обсуждали между собой некоторые конкретные вопросы обеспечения промышленности сырьем, топливом, квалифицированной рабочей силой. Сталин в случаях, когда разговор принимал слишком бурный характер, довольно быстро успокаивал разгорячившихся оппонентов. Особенно остро полемизировали Молотов и Маленков. Первый отвечал за производство танков, а второй за выпуск самолетов и авиационных моторов.

Вечер этот прошел очень интересно и прочно запечатлелся в моей памяти.

На следующее утро я зашел к Александру Михайловичу Василевскому. За несколько часов мы договорились о сроках поступления к нам обещанных резервов, вооружения, боевой техники, боеприпасов и людских пополнений. Затем мы оба побывали у маршала Шапошникова и доложили ему о проделанной нами работе. Борис Михайлович внимательно выслушал нас и без существенных изменений одобрил наши предложения.

С точки зрения стратегии и оперативного искусства намерение нашего Верховного Главнокомандования предпринять Харьковскую операцию в мае 1942 года было правомерным, поскольку оно основывалось на твердо установившемся тогда в Ставке мнении, что с началом летней кампании гитлеровское командование нанесет свой главный удар на московском направлении с целью овладения столицей нашей Родины, а против войск Юго-Западного направления одновременно предпримет вспомогательный удар ограниченными силами. Эта уверенность, как я уже отмечал, разделялась не только Генеральным штабом. Ставкой Верховного Главнокомандования, но и командующими большинства фронтов, в том числе и главнокомандованием Юго-Западного направления. Лично я тоже твердо придерживался этого мнения, которое оказалось ошибочным.

Таким образом, хотя основной щелью действий войск Юго-Западного направления на апрель — май 1942 года ставилось овладение городом Харьковом, думаю, есть основания утверждать, что проведением Харьковской операции отвлекалось определенное количество сил фашистской Германии от московского направления и этим в известной мере оказывалось содействие нашим войскам в успешном отражении ожидавшегося главного удара противника на Москву.

По завершении работы в Москве главком, член Военного совета, а затем, несколькими днями позже, и я возвратились в Воронеж, где был расположен штаб Юго-Западного фронта.

Прежде чем перейти к вопросам планирования и подготовки Харьковской операции, хочу упомянуть о некоторых важных изменениях, которые произошли у нас в это время.

Распоряжением Ставки Брянский фронт вместе с отошедшей к нему 40-й армией Юго-Западного фронта был изъят из состава войск направления и с 1 апреля передан в непосредственное подчинение Ставке Верховного Главнокомандования.

Днем раньше начальник штаба Юго-Западного фронта генерал-лейтенант П. И. Бодин был отозван в Москву и назначен заместителем начальника Генерального штаба.

8 апреля в соответствии с решением Ставки главком Юго-Западного направления маршал С. К. Тимошенко вступил в непосредственное командование войсками Юго-Западного фронта, а командовавший ранее войсками этого фронта генерал-лейтенант Ф. Я. Костенко был назначен его заместителем.

Во исполнение этого же решения Ставки я стал и начальником штаба фронта, сохранив за собой должность начальника опергруппы Юго-Западного направления.

С прибытием в Воронеж Военный совет Юго-Западного направления приступил к непосредственной подготовке Харьковской операции.

За основу плана операции мы взяли одобренный Ставкой замысел, группировку и соотношение сил сторон в полосе наступления войск Юго-Западного фронта, характер построения обороны противника на основных подступах к Харькову, прочность ее инженерного оборудования.

Наша разведка хорошо потрудилась для выявления обстановки в стане врага. Кроме того, наши действия в ходе Барвенковской операции принесли нам также вполне достоверные и обширные данные о состоянии обороны противника.

Было известно, что, готовясь к летней кампании, немецкое командование усиленно совершенствовало оборону на харьковском направлении. Главная ее полоса имела две-три позиции, общая глубина которых достигала 6–7 километров. Основу каждой из них составляли опорные пункты и узлы сопротивления, созданные вокруг населенных пунктов еще зимой. Промежутки между ними были заполнены инженерными заграждениями и огневыми точками. На важных направлениях позиции оборудовались сплошными траншеями.

Полковые резервы располагались на второй позиции, дивизионные — на третьей. Вторая оборонительная полоса была построена в 10–15 километрах от переднего края главной полосы. Тыловая — в 20–25 километрах, по рубежу населенных пунктов Змиев, Чугуев, Липцы, Черемошное.

Для устойчивости обороны Харькова противник создал наиболее развитую систему укреплений перед центром нашего фронта. Здесь на каждую пехотную дивизию, имевшую в своем составе 14,5 тысячи солдат и офицеров, приходилось 20–25 километров фронта обороны.

Несколько слабее в инженерном отношении была оборона противника на красноградском направлении. Да и тактическая плотность ее здесь была значительно ниже, чем на центральном участке.

План Харьковской операции, представленный 10 апреля 1942 года в Ставку Верховного Главнокомандования, состоял из двух этапов.

Первый этап операции предусматривал прорыв нашими войсками первых двух полос обороны, разгром тактических резервов противника и обеспечение ввода в прорыв подвижных групп. Общая глубина наступления — 20–30 километров, продолжительность этапа — трое суток.

Второй этап намечался продолжительностью в трое-четверо суток с продвижением наступающих войск на глубину в 24–35 километров. В ходе его предусматривалось разгромить оперативные резервы врага, выйти главными силами ударных группировок фронта непосредственно на подступы к городу, а подвижными войсками завершить окружение и в последующем разгром остатков харьковской группировки противника.

Этим планом на правое крыло войск Южного фронта возлагалась ответственная задача — прочно прикрыть от ударов с юга наступление Юго-Западного фронта на харьковском направления.

Для разгрома харьковской группировки и овладения городом по решению командующего Юто-Западным фронтом намечалось прорвать оборону противника на двух участках: у Волчанска, Большой Бабки войсками 28-й армии и частью сил 21-й и 38-й армий (всего четырнадцать стрелковых, три кавалерийские дивизии, восемь танковых и одна мотострелковая бригада) и у Верхнего Бишкина, Мироновки — войсками 6-й армии и армейской группы генерала Д. В. Бабкина (всего восемь стрелковых, три кавалерийские дивизии, одиннадцать танковых и две мотострелковые бригады).

В целях непосредственной поддержки наступательных действий пехоты на северном участке сосредоточивались 350 и на южном — 200 танков. После взлома обороны противника общевойсковыми армиями намечалось ввести в прорыв сильные подвижные группы, которые должны были развить успех на направлениях, сходящихся к Харькову. На южном участке наступления подвижная группа 6-й армии состояла из 21-го и 23-го танковых корпусов, имевших в общей сложности 260 танков.

Таким образом, для наступления на Харьков привлекалось девятнадцать танковых бригад, насчитывавших в своем составе 810 боевых машин. Половину из них составляли легкие танки устаревших типов и Т-60. Прорыв обороны противника и развитее успеха наступления в оперативной глубине должна была поддерживать вся фронтовая и армейская авиация.

2-й кавалерийский корпус, 277-я, 343-я стрелковые дивизии и 92-й отдельный тяжелый танковый батальон были выделены в резерв фронта. Они располагались на стыке Юго-Западного и Южного фронтов и в случае необходимости должны были поддержать боевые действия 9-й и 57-й армии Южного фронта, оборонявших южный фас барвенковского выступа.

В соответствии с одобренным Ставкой Верховного Главнокомандования замыслом Харьковской операции и разработанным нами планом операции главком Юго-Западного направления поставил перед войсками Юго-Западного и Южного фронтов задачи, определил их силы и средства, привлекавшиеся для участия в операции, назначил сроки готовности войск к выполнению возложенных на них задач.

10 апреля маршал С. К. Тимошенко издал оперативную директиву[17] согласно которой войска Юго-Западного направления начали перегруппировку и сосредоточение сил.

Конкретные задачи армиям Юго-Западного фронта в предстоящей операции были поставлены еще в первых числах апреля. А 28 апреля Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко издал новую оперативную директиву[18] с внесением некоторых изменений и уточнений в эти задачи. В ней отмечалось, в частности, что противник, удерживая занимаемый рубеж обороны, продолжает накопление резервов в районе Харькова, и делался важный вывод о том, что с наступлением сухой погоды возможна его попытка ликвидировать барвенковский выступ.

Военный совет направления в период подготовки операции обсуждал вопрос оперативного обеспечения наступления левого крыла Юго-Западного фронта на Харьков. Не исключалось, что в ходе операции противник может предпринять удар с юга под основание барвенковского выступа с использованием при этом конфигурации линии фронта, чтобы сорвать наступление нашей южной ударной группировки на Харьков.

Надо прямо сказать, что у нас был ощутимый недостаток сил и средств, их явно не хватало для того, чтобы одновременно и обеспечить достаточную пробивную силу удара на Харьков, и гарантировать отражение возможных контрмероприятий противника. Подкрепления из центра прибывали с большим опозданием и далеко не полностью.

В результате довольно детального обсуждения этого вопроса Военный совет направления пришел к выводу, что удар под основание барвенковского выступа командованием группы армий «Юг» может быть осуществлен в основном за счет выделения для этого сил из состава главной группировки противника, действующей против левого крыла Южного фронта на ворошиловградском и ростовском направлениях.

Именно поэтому командование и штаб Южного фронта должны быть готовы в случае необходимости своевременно усилить оборону своих двух правофланговых армий за счет оперативных резервов, сосредоточенных за левым крылом фронта. При этом было принято также решение использовать в районе Барвенкова дополнительно две-три танковые бригады, которые должны были поступить в состав Южного фронта из резервов Ставки в середине мая.

Командующий Южным фронтом генерал-лейтенант Р. Я. Малиновский, член Военного совета Л. Р. Корниец и начальник штаба фронта генерал А. И. Антонов в начале апреля были вызваны в Воронеж и получили от главкома полную информацию о предстоящем наступлении на Харьков и конкретные задачи войскам фронта для участия в этой операции. Особое внимание при этом маршал Тимошенко уделил вопросам прочного обеспечения правым крылом Южного фронта наступления левого ударного крыла Юго-Западного фронта на харьковском направлении.

По возвращении в свой штаб генерал-лейтенант Р. Я. Малиновский 6 апреля издал оперативную директиву. В ней указывалось, что противник в полосе действия фронта усиливает свою группировку на красноармейском и славянско-краматорском направлениях за счет подвоза пополнения из глубины и переброски сил с других направлений. Делался также очень важный вывод о возможности его активных действий в барвенковском направлении.

Основная задача войск Южного фронта этой директивой была определена так: армии фронта прочно закрепляются на занимаемых рубежах, обеспечивая своим правым крылом наступление войск Юго-Западного фронта на харьковском направлении и левым крылом прикрывая ворошиловградское и ростовское направления.

Обеспечение наступления войск Юго-Западного фронта на Харьков от возможных ударов противника на Барвенково возлагалось на 57-ю и 9-ю армии.

57-й армии (командующий генерал-лейтенант Кузьма Петрович Подлас, член Военного совета бригадный комиссар Андрей Иванович Попенко, начальник штаба генерал-майор Андрей Федорович Анисов) директивой командующего фронтом ставилась задача прочно оборонять южный фас барвенковского плацдарма от Царедаровки до Софиевки протяжением в 80 километров. Эта армия имела в своем составе пять стрелковых дивизий, усиленных тремя артполками РГК и одним отдельным танковым батальоном. Средняя оперативная плотность в обороне равнялась 16 километрам на дивизию. Командный пункт армии располагался в Миролюбовке.

9-й армии (командующий генерал-майор Федор Михайлович Харитонов, член Военного совета дивизионный комиссар Константин Васильевич Крайнюков, начальник штаба генерал-майор Федор Константинович Корженевич) было приказано прочно оборонять южный и юго-восточный фасы барвенковского плацдарма на фронте Софиевка, Кантемировка, Красноармейск, Красный Лиман протяжением 96 километров. В составе армии было семь стрелковых дивизий, одна стрелковая и две танковые бригады, пять артиллерийских полков РГК и два батальона противотанковых ружей. Средняя оперативная плотность в обороне равнялась 13 километрам на дивизию. Командный пункт армии располагался в Каменке, в 30 километрах от линии фронта, а вспомогательный пункт управления в Долгенькой, на 10 километров ближе.

В резерв командующего Южным фронтом был выделен 5-й кавалерийский корпус генерала Иссы Александровича Плиева в составе трех кавалерийских дивизий и одной танковой бригады. Он располагался в полосе 9-й армии, в районе населенных пунктов Бражовка, Курулька, Голая Долина.

От командармов и всех командиров стрелковых дивизий командующий фронтом требовал создать прочную оборону, развитую в глубину, с продуманной системой противотанковой защиты, с максимальным развитием инженерных сооружений, противотанковых и противопехотных препятствий и широким приспособлением к обороне населенных пунктов.

В результате внесения в последующем некоторых изменений в группировку войск Южного фронта к 11 мая, то есть накануне перехода наших войск в наступление на Харьков, в 37, 12, 18-й армиях Южного фронта, прикрывавших ворошиловградское направление, были выведены в резерв командующих по одной стрелковой дивизии, а в 56-й армии, обеспечивавшей ростовское направление, 3-й гвардейский стрелковый корпус с одной танковой бригадой.

В резерве командующего Южным фронтом находились в районе Ворошиловграда, за левым крылом фронта, 24-й танковый корпус и три стрелковые дивизии. Там же располагались еще четыре стрелковые дивизии, переданные из резерва Ставки в распоряжение командующего фронтом.

Эти соединения были еще в стадии доукомплектования личным составом и вооружением. Опасаясь возможного прорыва противника на ворошиловградском направлении, Ставка специальной директивой от 14 апреля приказала выделенные в резерв Южного фронта три стрелковые дивизии и три танковые бригады (впоследствии обращенные на формирование 24-го танкового корпуса) не пускать в ход без ее санкции. Это распоряжение касалось и четырех дивизий, поступивших из резерва Ставки в распоряжение Южного фронта.

Наличие такого количества резервов и их сосредоточение за левым крылом Южного фронта, по вашему мнению, обеспечивало прочность обороны на ворошиловградском и ростовском направлениях, где в это время находились основные силы немецко-фашистской группы армий «Юг».

4 мая решением Ставки Верховного Главнокомандования оперативная группа Юго-Западного направления была реорганизована в штаб направления. Все командующие родами войск и начальники служб по-прежнему совмещали в одном лице должности и по фронту, и по направлению. Я стал начальником штаба направления, сохранив за собой должность начальника штаба Юго-За-падного фронта. Новый орган управления остался в прежнем сокращенном штатном составе.

В первых числах мая главком, член Военного совета, командующие родами войск фронта и я побывали в 28-й в 6-й армиях, которые должны были в наступлении на Харьков сыграть главную роль. На протяжении нескольких дней мы проверяли в этих объединениях планирование операции и подготовку войск к наступлению.

Одновременно по указанию Военного совета специально выделенная группа работников политуправления фронта провела совместно с армейскими и войсковыми офицерами большую работу в частях и соединениях этих армий, направленную на подъем политико-морального состояния и боевого духа личного состава войск, их готовности вступить в смертельную схватку с врагом, чтобы освободить от фашистской оккупации родную советскую землю.

Для всесторонней подготовки операции мы имели относительно мало времени. К тому же все мероприятия по ее подготовке велись в условиях сложной боевой обстановки и несвоевременного поступления в войска занаряженных центром подкреплений. Наряду с руководством непрекращающимися на различных участках фронта боевыми действиями приходилось большое внимание уделять приему прибывающего из центра маршевого пополнения, стрелкового и артиллерийского вооружения, танков и самолетов, боеприпасов и других средств материального обеспечения.

Начавшаяся в первой половине апреля перегруппировка войск проходила в трудных условиях, она протекала в разгар весенней распутицы. Разлив рек, отсутствие дорог с твердым покрытием и железнодорожных линий на соответствующих направлениях затрудняли передвижение и переброску войск и их своевременный выход в назначенные районы. Одновременно с перегруппировкой приходилось принимать и выводить в районы развертывания прибывающие к нам из резервов Ставки войска, а также заниматься формированием и боевым сколачиванием ряда новых частей и соединений.

Большую работу провели штабы и управления фронтов по формированию танковых корпусов. В соответствии с директивой Ставки Верховного Главнокомандования от 17 апреля нами было создано за счет использования имевшихся на фронтах танковых бригад три таких корпуса (21, 22 и 23-й) для Юго-Западного фронта и один, 24-й, для Южного фронта.[19] Формирование и боевое сколачивание этих танковых соединений отнимало немало времени и усилий у командования, штабов, политического аппарата и тыловых органов фронтов.

Переход войск Юго-Западного фронта в наступление на Харьков сначала намечался на 4 мая, но затем мы вынуждены были перенести его на 12 мая из-за несвоевременного поступления пополнения личным составом и вооружения.

Обратимся теперь к рассмотрению того, что происходило в стане врага.

Прежде всего, как оценивалась гитлеровским командованием сложившаяся к весне общая военно-политическая обстановка на советско-германском фронте, какие стратегические планы вынашивались им накануне новой кампании?

Война фашистской Германии против Советского Союза продолжалась уже почти целый год. После понесенных в кровопролитных сражениях огромных потерь немецко-фашистская армия, по свидетельству самих немцев, в преддверии летней кампании 1942 года выглядела значительно слабее, чем перед началом войны.

Невзирая на тотальную мобилизацию промышленности, производившей вооружение, боевую технику, боеприпасы, и на проведение ряда решительных мер по укомплектованию войск личным составом, гитлеровскому командованию все-таки не удалось к началу весенне-летней кампании добиться восстановления былой боеспособности своей армии как в количественном, так и в качественном отношении.

Это отчетливо видно из справки штаба оперативного руководства верховного главнокомандования вермахта (ОКВ) от 6 июня 1942 года о состоянии вооруженных сил Германии. В ней указывалось, что на 1 мая 1942 года сухопутные войска на советско-германском фронте имели некомплект в 625 тысяч человек, хотя с 22 июня 1941 года по 1 мая 1942 года они получили 1 миллион человек пополнения. В соединениях группы армий «Юг» было около 50 процентов, а в группе армий «Центр» и «Север» около 35 процентов первоначальной боевой численности пехоты. К началу летней кампании предполагалось довести пехотные соединения группы армий «Юг» до штатной боевой численности, а в группах армий «Центр», и «Север» лишь до 55 процентов их первоначального боевого состава. Далее в справке говорилось: «Танковые дивизии групп армий «Центр» и «Север» будут иметь только по одному танковому батальону. Маневренность войск значительно снизилась из-за высоких потерь в автомашинах и лошадях, которые не могут быть восполнены… ВВС: количество боеготовых самолетов снизилось в среднем на 50–60 процентов от уровня, существовавшего на 1 мая 1941 г. В зенитной артиллерии сильно возросла материальная часть, но недостает людей». Вывод гласит: «Боеспособность вооруженных сил в целом ниже, чем весной 1941 г., что обусловлено невозможностью в полной мере обеспечить их пополнение людьми и материальными средствами».[20]

Неудивительно, что в то время очень и очень многое из этих крайне необходимых нам данных не было известно советскому командованию. Условия тогда были таковы, что Ставка и Генеральный штаб не получили еще возможности с требуемой полнотой и определенностью вскрыть истинное состояние вооруженных сил гитлеровской Германии.

Весьма характерно, что к началу летней кампании 1942 года благодаря героическим усилиям Коммунистической партии и советского народа общая численность нашей Действующей армии возросла до 5,1 миллиона человек, в ее составе насчитывалось 44900 орудий и минометов, почти 3900 танков, около 2200 боевых самолетов. Фашистская же Германия и ее союзники к этому времени имели на советско-германском фронте 6,2 миллиона человек, около 3230 танков и штурмовых орудий, почти 3400 боевых самолетов и до 57 тысяч орудий и минометов.[21]

Сравнивая приведенные данные, мы видим, что превосходство в людях по-прежнему было на стороне противника.

Некоторое количественное и большое качественное превосходство в боевых самолетах давало серьезное преимущество немецкому командованию, поскольку сохранялось подавляющее господство вражеской авиации в воздухе. Красная Армия имела заметное превосходство в количестве танков, но значительная часть нашего бронетанкового парка по своим боевым качествам уступала немецкому.

При подготовке летней кампании 1942 года немецко-фашистское командование понимало, что оно не располагает достаточными силами для достижения победы над Советским Союзом путем нанесения одновременных ударов на всех трех основных стратегических направлениях — северном, центральном и южном, — как это было перед началом агрессии против нашей страны.

Тем не менее большинство немецко-фашистских стратегов было уверено в скорой победе. Заглядывая в адскую кухню, где варились планы продолжения преступной войны против Советского Союза, мы воочию убеждаемся, что отнюдь не один Гитлер был их автором. В их подготовке принимал участие весь высший генералитет немецко-фашистской армии. И происходило это в обстановке самого безудержного карьеризма и конкуренции, когда каждый из сподвижников Гитлера изо всех сил стремился изобрести «самый лучший план быстрейшего разгрома первой социалистической державы». Среди этих прожектов Гитлер выбирал тот, который казался ему наиболее надежным.

Вызвал споры среди гитлеровского генералитета лишь вопрос, какое именно направление выбрать для главного удара.

Командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал Кюхлер предлагал: первоначально осуществить наступление на северном участке советско-германского фронта с целью овладения Ленинградом.[22] Гальдер же продолжал считать решающим центральное направление и рекомендовал нанести главный удар на Москву силами группы армий «Центр». Он и его единомышленники полагали, что разгром советских войск на центральном направлении и овладение Москвой, обеспечат успех кампании и войны в целом.[23]

Гитлер рассмотрел все эти предложения и решил, видимо по совету Кейтеля, начать кампанию большим наступлением на юге с целью овладения Кавказом, а затем по мере высвобождения сил наносить удары и на других направлениях, в частности в районе Ленинграда.

28 марта 1942 года в ставке Гитлера состоялось специальное совещание, на котором был окончательно принят план летнего наступления. Присутствовавший на этом совещании генерал Варлимонт впоследствии писал: «…Гитлер, невзирая на постигшие немцев неудачи, вновь возвратился к своей основной идее, которой он придерживался в декабре 1940 года и летом 1941 года. Он снова хотел сосредоточить основные усилия на крайних флангах широко растянутого фронта. Разница состояла лишь в том, что большие потери, которые понесла сухопутная армия и которые не удалось целиком восполнить, вынуждали его ставить перед собой последовательно одну цель за другой, начиная с южного участка, с Кавказа. Москва как цель наступления пока совершенно отпадала».[24]

В соответствии с принятым на этом совещании решением 5 апреля 1942 года Гитлер издал директиву № 41, руководствуясь которой немецко-фашистские войска после солидной подготовки вступили в летнюю кампанию. Общий замысел ее был определен этой директивой следующим образом:

«Общие первоначальные планы кампании на Востоке остаются в силе: главная задача состоит в том, чтобы, сохраняя наложение на центральном участке, на севере взять Ленинград и установить связь на суше с финнами, а на южном фланге фронта осуществить прорыв на Кавказ.

…В первую очередь все имеющиеся в распоряжении силы должны быть сосредоточены для проведения главной операции на южном участке с целью уничтожить противника западнее Дона, чтобы затем захватить нефтеносные районы на Кавказе и перейти через Кавказский хребет».[25]

Основной комплекс операций кампании, как отметают немецкие источники, слагался из ряда последовательных дополнявших друг друга глубоких ударов. Целью первого из них было уничтожение сил Красной Армии западнее Среднего Дона, для чего планировалось начать наступление из района южнее Орла на Воронеж, откуда подвижные войска должны были наступать вниз по течению Дона навстречу силам, наносящим второй удар из района Харькова на восток.

Наконец, на третьем, завершающем этапе предусматривалось соединение в районе Сталинграда войск, наступающих вниз по течению Дона и двигавшихся из района Таганрога, Артемовска.[26]

Для проведения в жизнь этого плана гитлеровское руководство готовилось использовать очень значительные силы.

Чтобы скрыть подготовку крупного наступления на южном крыле советско-германского фронта и ввести советское командование в заблуждение относительно немецких планов на летнюю кампанию 1942 года, германский генеральный штаб разработал план фиктивной операции «Кремль», которой преследовалась цель создать видимость, будто бы немецкие войска начнут летнюю кампанию мощным наступлением на московском направлении для разгрома центральной группировки советских войск и овладения столицей нашей страны.

Операция «Кремль» была разработана по указанию штаба главного командования сухопутных войск (ОКХ) штабом группы армий «Центр».

В специально подготовленном приказе о наступлении на Москву, подписанном командующим фельдмаршалом Клюге и начальником штаба генералом Велером, войскам группы армий «Центр» ставилась задача: «Разгромить вражеские войска, находящиеся в районе западнее и южнее столицы противника, прочно овладеть территорией вокруг Москвы, окружив город, и тем самым лишить противника возможности оперативного использования этого района». Для достижения этой цели в приказе ставились конкретные задачи 2-й и 3-й танковым, 4-й, 9-й армиям в 59-му армейскому корпусу.[27]

Вражеские дезинформаторы не останавливались ни перед чем, изобретая самые хитроумные уловки, чтобы запутать советское командование. Планом этой лжеоперации было, в частности, предусмотрено произвести аэрофоторазведку московских оборонительных рубежей, окраин Москвы, прилежащих районов, организовать радиодезинформацию, усилить переброску агентов через линию Тула, Москва, Калинин, размножить планы города Москвы и других городов, расположенных в полосе этого ложного наступления, и разослать их вплоть до штабов полков, подготовить новые дорожные указатели до целей наступления, провести ложные перегруппировки войск, передислокацию штабов и так далее. Однако всеми этими ухищрениями противник не достиг желаемых результатов.

В целом же замыслы высшего немецкого командования на южном крыле советско-германского фронта, как нам представляется теперь, можно резюмировать следующим образом: захватить нефтедобывающие районы Кавказа, изолировать Советский Союз от внешнего мира на юге, оккупировать Иран, втянуть в войну Турцию, коренным образом изменив в свою пользу всю стратегическую обстановку на Ближнем и Среднем Востоке. Все это, как полагали гитлеровские стратеги, должно было поставить нашу страну перед катастрофой и создать необходимые предпосылки для развертывания дальнейшей борьбы против Великобритании в сферах, игравших решающую роль в сохранении ее колониальной империи.

О том, что план на летнюю кампанию в его окончательном варианте был именно таким и преследовал далеко идущие цели, вплоть до победоносного завершения войны с Советским Союзом, недвусмысленно свидетельствуют почти все гитлеровские военачальники, принимавшие участие в его разработке и осуществлении.

Например, К. Цейтцлер, бывший начальник немецкого генерального штаба сухопутных войск, свидетельствует:

«Планируя летнее наступление 1942 года, Гитлер намеревался прежде всего захватить Кавказ и Сталинград. Осуществление этих намерений, безусловно, имело бы огромное значение. Если бы немецкая армия смогла форсировать Волгу в районе Сталинграда и таким образом перерезать основную русскую коммуникационную линию, идущую с севера на юг, и если бы кавказская нефть пошла на удовлетворение военных потребностей Германии, то обстановка на востоке была бы кардинальным образом изменена и наши надежды на благоприятный исход войны намного возросли. Таков был ход мыслей Гитлера. Достигнув этих целей, он хотел через Кавказ или другим путем послать высокоподвижные соединения в Индию».[28]

Сравнивая планы обеих сторон, необходимо подчеркнуть один очень важный для понимания дальнейших событий момент, а именно то обстоятельство, что Советское Верховное Главнокомандование предполагало на южном крыле в летней кампании ограничить свои наступательные действия задачами оперативного характера, то есть некоторого улучшения положения наших войск на юго-западном стратегическом направлении. Гитлеровская же ставка решила осуществить здесь задачу крупного стратегического масштаба с далеко идущими целями.

Командование группы армий «Юг» с первых же дней апреля начало усиленно готовить свои войска, чтобы уже в следующем месяце начать крупное наступление против войск нашего Юго-Западного фронта, находившихся в барвенковском выступе и в районе Волчанска. Эта операция получила в планах гитлеровского командования условное наименование «Фридерикус-1».

Войскам группы армий «Юг» предстояло также принять активное участие в главной операции кампании — вторжении на Кавказ — и отчасти в прорыве к Волге у Сталинграда, поэтому названное оперативное объединение в самом быстром темпе пополнялось личным составом, вооружением и боевой техникой. Все пехотные дивизии укомплектовывались до полного штатного состава и имели теперь по 14–15 тысяч человек.[29] Количество танков в каждой танковой дивизии было доведено до 170–185 единиц.

К началу перехода в наступление за счет резервов, поступавших из центра, войска этой группы были дополнительно усилены одиннадцатью дивизиями, из них пять дивизий (три пехотные и две танковые) были сосредоточены в районе Харькова против войск Юго-Западного фронта. Значительное усиление боевыми самолетами получил 4-й воздушный флот гитлеровцев, который в начале мая имел в своем составе 1220 боевых самолетов.[30]

Основная цель операции «Фридерикус-1» заключалась в том, чтобы встречными ударами 6-й немецкой армии из района Балаклеи в юго-восточном направлении и армейской группы генерала Клейста с юга на северо-запад ликвидировать барвенковский выступ, восстановить линию фронта по Северскому Донцу и овладеть на северном берегу этой реки плацдармом в районе Изюма. Этот плацдарм гитлеровское командование предполагало использовать как выгодное исходное положение для дальнейшего развития наступления против южного крыла Юго-Западного фронта.

Как видно из сказанного, в районе Харькова и Барвенкова одновременно к наступлению готовились силы обеих сторон.

…В ночь на 12 мая мы в штабе фронта имели исчерпывающую информацию о том, что после получения боевых приказов и обращения Военного совета фронта к личному составу войск во всех частях и подразделениях армий фронта поздно вечером 11 мая были проведены митинги, партийные и комсомольские собрания, на которых боевые задачи войск были доведены до сознания каждого бойца. Приказ о переходе к активным боевым действиям был встречен с большим воодушевлением.

С утра 12 мая войска Юго-Западного фронта перешли в наступление и, преодолевая упорное сопротивление противника, продвигались вперед, пытаясь ударами с севера и юга охватить его харьковскую группировку. Неплохая подготовка войск к наступлению и результаты плодотворной партийно-политической работы положительно сказались в первые же дни начавшейся операции.

В штабе фронта стремились как можно яснее представить себе картину ожесточенных боев в начавшейся операции. К нам стекались из штабов армий, от фронтовой авиации, органов разведки все новые и новые донесения. Офицеры-направленцы систематизировали их и докладывали наиболее существенные данные по каждой армии, наступавшей в составе ударных группировок фронта.

Как же протекали боевые действия фронта в первый день наступления, судя по этим донесениям и докладам?

Северная ударная группировка перед переходом в атаку в 6 часов 30 минут утра начала артиллерийскую подготовку, которая продолжалась ровно час. В конце артподготовки в течение 15–20 минут наша авиация совершила удар по районам огневых позиций артиллерии и опорным пунктам, узлам сопротивления противника.

В полосе наступления правофланговой 21-й армии, которой командовал генерал В. Н. Гордов, в ночь на 12 мая 76-я стрелковая дивизия полковника Г. Г. Воронина специально выделенными отрядами форсировала Северский Донец и на его левом берегу захватила два небольших плацдарма, с которых главные силы дивизии и начали с утра атаку обороны противника. В результате упорных боев частям 76-й стрелковой удалось к исходу дня на участке шириной 5 километров вклиниться в расположение противника на глубину до 4 километров. Наступавшие южнее 293-я стрелковая дивизия генерал-майора П. Ф. Лагутина и 227-я стрелковая дивизия полковника Г. А. Тер-Гаспаряна успешно форсировали с утра 12 мая реку и, прорвав оборону противника, к исходу дня продвинулись на 6-10 километров. Части этих соединений овладели несколькими довольно крупными населенными пунктами.

Войска 28-й армии генерала Д. И. Рябышева[31] в ходе успешно начавшегося наступления захватили сильно укрепленные немцами опорные пункты Байрак, Купьеваха, Драгуновка и окружили неприятельский гарнизон в Варваровке. Дальше продвинуться, однако, им не удалось. Объяснялось это не только большой тактической плотностью обороны врага, но и недостатками в управлении войсками.

Отличилась в этих боях 13-я гвардейская дивизия генерал-майора Александра Ильича Родимцева, которая с марта дралась на старосалтовском плацдарме. Перейдя после артподготовки в атаку, гвардейцы прорвали оборону врага и разгромили его крупный опорный пункт в Перемоге. Их удар надежно поддерживала 90-я танковая бригада подполковника М. И. Малышева.

В полосе 38-й армии генерала К. С. Москаленко, отличавшегося о первых дней войны смелыми и решительными действиями, наиболее успешно наступала 226-я стрелковая дивизия, усиленная 36-й танковой бригадой. Под командованием своего опытного и активного командира генерал-майора Александра Васильевича Горбатова воины соединения прорвали тактическую глубину обороны противника. Противостоявшие им части 294-й пехотной дивизии и 211-й полк 71-й пехотной дивизии начали довольно беспорядочно отходить. Их по пятам преследовали танкисты 36-й бригады полковника Т. И. Танасчишина.

После короткого боя в руках наступающих оказался важный в тактическом отношении опорный пункт — деревня Непокрытая. Горбатовцы прошли за день до 10 километров. Этот успех умело использовали соседи слева — бойцы 124-й дивизии полковника А. К. Берестова, которую поддержала 13-я танковая бригада подполковника И. Т. Клименчука. 124-я форсировала речку Большая Бабка и одновременной атакой с севера и востока выбила врага из села Песчаного. Бои же соседней 80-й дивизии полковника Н. В. Симонова по овладению опорными пунктами Большая Бабка и Пятницкая оказались менее результативными.

Таким образом, войска 21-й и 38-й армий северной ударной группировки фронта в первый же день наступления прорвали главную полосу вражеской обороны и продвинулись на 6-10 километров. Менее успешно наступала здесь 28-я армия, вклинившаяся в оборону противника только на 2 километра. Но она имела все возможности успешно громить противостоявшего ей врага во второй и последующие дни начавшейся операции.

Радовало нас в этот первый день наступления то, что вражеская авиация не проявляла особой активности: группами в 5–7 самолетов она только прикрывала свои войска, вела разведку, корректировала огонь артиллерии. Основные силы 4-го воздушного флота немцев продолжали поддерживать наступление гитлеровских войск, начавшееся 8 мая против Крымского фронта. Весь день наша авиация действовала очень настойчиво, совершив более 600 самолето-вылетов для прикрытия и поддержки наступления обеих ударных группировок.

Из докладов и донесений, поступавших из сражающихся войск, к исходу дня нам стало ясно, что осуществленный северной ударной группировкой прорыв главной полосы обороны противника на участках 294-й и 79-й пехотных дивизий, несомненно, вынудит командующего 6-й немецкой армией Паулюса начать переброску не только тактических, но даже и основных сил армейских резервов, чтобы воспрепятствовать дальнейшему развитию нашего наступления.

В этот день благоприятно развивались для нас события и в полосе действий 6-й армии генерала А. М. Городнянского и армейской группы генерала Л. В. Бобкина, которые с барвенковского плацдарма наступали на Харьков в составе южной ударной группировки фронта.

В 7 часов 30 минут 12 мая 1942 года после часовой артиллерийской и авиационной подготовки войска генералов А. М. Городнянского и Л. В. Бобкина перешли в наступление против частей 8-го и 51-го армейских корпусов противника на участке от Верхнего Бишкина до Мироновки, чтобы прорвать здесь фронт обороны и открыть ворота для подвижной группы с целью обхода Харькова с юга.

Войска 6-й армии во всей полосе своего наступления с утра после артиллерийской подготовки организованно и смело атаковали противостоявшие соединения противника и к исходу дня добились значительных успехов. 47-я дивизия генерал-майора Ф. Н. Матыкина, наступавшая на широком фронте против сильно укрепленной полосы обороны, достигла восточной окраины Верхнего Бишкина, 253-я дивизия подполковника М. Г. Григорьева прорвала вражескую оборону и, тесня части 62-й пехотной дивизии гитлеровцев, к исходу дня вышла к Верхнему Бишкину и Верхней Береке. В это же время к Верхней Береке с юго-востока прорвалась 41-я дивизия полковника В. Г. Баерского, поддержанная 48-й танковой бригадой полковника А. П. Сильнова, Части этого соединения разгромили до полка пехоты 454-й охранной дивизии.

Наибольшего успеха среди войск 6-й армии добилась 411-я дивизия полковника М. А. Песочина и 266-я дивизия полковника А. А. Таванцева. Они получили сравнительно узкие участки прорыва, имели хорошее танковое и артиллерийское усиление. Еще в первой половине дня соединения сломили сопротивление частей 454-й охранной дивизии гитлеровцев, а к исходу дня прорвались к берегу реки Орель на участке от Ново-Семеновки до Марьевки, вызвав столь глубоким вклинением в оборону противника сильное беспокойство и опасение генерала Паулюса за это направление, о чем свидетельствует 1-й адъютант армии полковник Вильгельм Адам.[32]

В первый день наступления войска армейской группы генерала Л. В. Бобкина прорвали оборону противника на глубину 4–6 километров на участке от Грушево до Мироновки. Во второй половине дня в полосе действий группы в прорыв были введены 6-й кавалерийский корпус генерал-майора А. А. Носкова и 7-я танковая бригада полковника И. А. Юрченко. Они неотступно преследовали довольно беспорядочно отходившие части 454-й охранной дивизии. К вечеру подвижные силы группы достигли реки Орель, форсировали ее на двух участках, захватили плацдармы на западном берегу и продолжали продвигаться к Казачьему Майдану.

Думаю, что уместно здесь сказать несколько добрых слов 6 замечательном военачальнике Леониде Васильевиче Бобкине, возглавлявшем армейскую группу. Он с 1917 года — красногвардеец и член Коммунистической партии, активно участвовал в гражданской войне, за боевые отличия был награжден орденом Красного Знамени. В 1924–1925 годах Леонид Васильевич учился вместе с Г. К. Жуковым, К. К. Рокоссовским, А. И. Еременко и автором этих строк в Ленинграде в Высшей кавшколе. В нашей учебной группе Леонид Васильевич уже тогда считался одним из наиболее подготовленных и способных командиров, отлично знавших тактику конницы.

Генерал Бобкин официально был заместителем командующего войсками Юго-Западного фронта по кавалерии, но он хотел быть в самой гуще сражения и фактически возглавлял армейскую группу войск, наносившую удар совместно с 6-й армией.

К исходу первого дня войска А. М. Городнянского и Л. В. Бобкина сломили сопротивление гитлеровцев на более чем сорокакилометровом участке и вклинились в глубь обороны 51-го и 8-го армейских корпусов на 12–15 километров. Они достигли здесь второго оборонительного рубежа противника, созданного на возвышенном западном берегу реки Орель. Это было серьезным успехом.

Наши разведчики сообщили, что на юге враг бросил в бой все, что мог, в том числе батальоны, предназначенные для сбора трофеев, строительные подразделения.

Бои на юге не прекращались и ночью. Паулюс выделил из своего резерва полк 113-й пехотной дивизии, чтобы ликвидировать наш плацдарм на западном берегу реки Орель, но эта «пожарная» мера не дала никаких результатов. Взятый нашими бойцами в плен унтер-офицер рассказал, с какой поспешностью их подразделение двигалось к передовой.

Ночью начали выдвижение соединения второго эшелона армии А. М. Городнянского: 103-я стрелковая дивизия комдива Я. Д. Чанышева — в район Каменки и 248-я дивизия полковника А. А. Мищенко — к Сивашу. Предполагалось, что для подтягивания к участку прорыва 21-го танкового корпуса генерал-майора Г. И. Кузьмина и 23-го танкового корпуса генерал-майора Е. Г. Пушкина будет использовано ночное время. Об этом сообщал нам штаб армии, но в действительности корпуса остались в прежнем районе, отстоявшем теперь на 35 километров от линии фронта.

Успешно начавшееся наступление войск нашего фронта не на шутку обеспокоило командование 6-й немецкой армии.

Вот что пишет об этом уже упомянутый нами полковник Адам: «Подготовка к переброске наших войск для летней кампании 1942 года шла полным ходом. Но на долю 6-й армии выпало еще одно тяжелое испытание. Советские соединения, располагавшие значительными силами, включая и многочисленные танки, предприняли 12 мая новое наступление с изюмского выступа и под Волчанском.

Для нас создалось угрожающее положение. Наносящим удар советским войскам удалось на ряде участков прорвать нашу оборону. 454-я охранная дивизия не устояла перед натиском. Случилось то, чего Паулюс опасался еще 1 марта. Дивизия отступила. Пришлось отвести километров на десять назад и 8-й армейский корпус, так как венгерская охранная бригада под командованием генерал-майора Абта не смогла противостоять наступающему противнику. Советские танки стояли в 20 километрах от Харькова…

Почти столь же серьезным было положение под Волчанском, северо-восточнее Харькова. Понадобилось ввести в бой буквально последние резервы 6-й армии, чтобы задержать противника».[33]

Генерал Паулюс в течение первого же дня нашего наступления выдвинул из Харькова в район Приволье, Зарожное 3-ю и 23-ю танковые дивизии и до трех полков пехоты из состава 71-й и 44-й пехотных дивизий. Эти войска предназначались для нанесения довольно сильного контрудара по левому флангу нашей северной ударной группировки. 4-й воздушный флот генерала Рихтгофена получил задачу обеспечить этот удар мощной поддержкой авиации.

Наша разведка своевременно вскрыла местонахождение тактических резервов противника. Хуже обстояло дело с выявлением резервов оперативных. Тем не менее авиаторы засекли накапливание вражеских сил на левом фланге ударной группировки. Правда, они сообщили только о двух танковых соединениях. Прибытие сюда трех пехотных полков было установлено позднее.

В предвидении подобного маневра главком направления приказал командующему 38-й армией в течение ночи вывести из боя все силы 22-го танкового корпуса и сосредоточить их к утру 13 мая за левым флангом ударной группы армии для парирования явно обозначавшегося контрудара врага.

Анализируя итоги первого дня действий северной группировки, главком и штаб фронта пришли к выводу, что в общем наступление развивается по плану. Очень озаботило нас появление двух танковых дивизий. Как видно, Паулюс и его штаб сочли, что наше наступление из района Волчанска является самым опасным в начавшейся операции, и, вероятно, поэтому приняли решение именно на этом направлении ввести в сражение свои танковые дивизии.

Отдавая командующему 38-й армией генералу К. С. Москаленко распоряжение о выводе из боя соединений 22-го танкового корпуса с целью подготовки их к парированию ожидавшегося танкового тарана противника, маршал С. К. Тимошенко надеялся, что командарм сможет умелым применением корпуса, имеющейся артиллерии и инженерных средств успешно отразить ожидавшийся удар. Ведь генерал Москаленко считался у нас большим специалистом по борьбе с танками противника.

В тот вечер в разговоре с маршалом Тимошенко Кирилл Семенович был полон оптимизма. Это видно и из его воспоминаний, относящихся к этому моменту.[34] Он тогда считал необходимым перенести направление главного удара в полосу наступления 38-й армии, полагая, что прорыв дивизией А. В. Горбатова тактической обороны противника на всю глубину должен значительно облегчить не только разгром подошедших танковых резервов противника, но и ликвидацию всей харьковской группировки немцев.

Главком маршал С. К. Тимошенко не согласился с этими доводами командарма. Он полагал, что довольно сильная, по существу ударная на этом направлении, армия генерала Д. И. Рябышева, оба фланга которой были хорошо обеспечены соседними соединениями, в последующие дни, несомненно, выполнит возложенную на нее главную задачу по овладению Харьковом.

Второй день наступления был во многом решающим. Едва забрезжил рассвет, как войска северной группировки при активной поддержке ВВС продолжили атаки на прежних направлениях.

В этот день в полосе действий 21-й армии генерала В. Н. Гордова 76-я и 293-я дивизии соединились на западном берегу Северского Донца. Здесь образовался довольно большой плацдарм, достаточный по площади для накапливания сил и средств, способных прорваться в глубину фашистской обороны. Главком приказал Гордову усилить продвижение войск на запад и овладеть опорными пунктами врага в Графовке и Муроме. Однако организация наступления в полосе действий дивизий не была достаточно четкой. Им не удалось преодолеть упорное сопротивление противника. Зато 227-я дивизия, действовавшая на левом фланге 21-й армии, обойдя Муром с юга, продвинулась на 12 километров и овладела важной высотой у поселка Высокий.

На направлении главного удара войска генерала Д. И. Рябышева утром сломили сопротивление гарнизона врага в Варваровке, но выбить гитлеровцев из Терновой не сумели. Командарм 28-й, форсируя по указанию главкома продвижение своих левофланговых соединений на юго-запад, приказал 224-й и 13-й гвардейской дивизиям овладеть Покровским. Эти соединения при поддержке 57-й и 90-й танковых бригад с упорными боями продвинулись на 6 километров в вышли к окраинам села Покровское. Здесь вновь доблестно сражались гвардейцы А. И. Родимцева.

Так, командир 6-й стрелковой роты 39-го гвардейского полка старший лейтенант П. Г. Мащенко во время артподготовки решительно вывел своих бойцов на рубеж атаки. Рота стремительным броском ворвалась в расположение врага. В короткой схватке воины истребили до взвода гитлеровцев, захватили семь пулеметов, овладев при этом господствующим в этом районе небольшим курганом. Дерзко и умело сражались разведчики взвода лейтенанта И. Я. Подкопая, метко разили врага артиллеристы дивизиона майора В. Г. Клягина. Отличились и многие другие гвардейские подразделения.

К исходу дня войска 28-й армии вышли на подступы к Харькову, на линию высот, обступающих город с востока.

Войска генерала К. С. Москаленко 13 мая продолжали наступать и в первой половине дня продвинулись на 6 километров. На своем правом фланге и в центре они овладели несколькими населенными пунктами, в том числе селом Ново-Александровка, и завязали бои за Червону Роганку.

В 13 часов на командном пункте фронта раздался очередной телефонный звонок, и я услышал в трубке встревоженный голос Кирилла Семеновича. Он докладывал, что противник при мощной поддержке авиации наносит контрудар крупными силами танков во фланг наступающим войскам армии в общем направлении на Старый Салтов.

Как выяснилось позже, гитлеровцы сумели сосредоточить в течение ночи и первой половины дня 13 мая две подвижные группировки для нанесения контрудара по 38-й армии. В одну из них вошли 3-я танковая дивизия и два полка 71-й пехотной дивизии. Исходным районом для нанесения удара этой группировкой было избрано село Приволье. Другую группировку составили 23-я танковая дивизия и один полк 44-й пехотной дивизии. Она наносила удар со стороны Запорожного. Каждая из группировок противника насчитывала примерно по 150–200 танков. Такого сильного удара массы танков с пехотой при мощной поддержке авиации ударная группа 38-й армии не выдержала и оказалась отброшенной на восточный берег реки Большая Бабка.

Исходя из того, что выход танковых дивизий противника в район Старого Салтова угрожал отсечением выдвинувшихся вперед главных сил нашей северной ударной группировки, а также потерей очень выгодного для нас плацдарма на западном берегу Северского Донца, главком немедленно приказал передать в распоряжение генерала К. С. Москаленко полнокровную 162-ю стрелковую дивизию полковника М. И. Матвеева и 6-ю гвардейскую танковую бригаду подполковника М. К. Скубы, находившиеся к этому времени в резерве 28-й армии. Одновременно маршал С. К. Тимошенко приказал командующему 38-й армией прочно закрепиться на восточном берегу Большой Бабки и ни в коем случае не терять локтевой связи с соседней 28-й армией.

Самым неприятным для нас событием в этот день явилось то, что наиболее продвинувшийся вперед южный фланг армии Д. И. Рябышева оказался обнаженным. Одновременно с танковым контрударом Паулюс постарался укрепить свою оборону в полосе наступления 28-й армии, усилив резервами 79-ю и 294-ю пехотные дивизии. В этих целях в район населенных пунктов Липцы и Веселое, как доносили разведчики Рябышева, в течение 13 мая было переброшено два полка пехоты.

Если из войск, наносивших удар на Харьков с северо-востока, 13 мая начали поступать тревожные сообщения, то наступление южной ударной группировки продолжалось довольно успешно.

Армия А. М. Городнянского вела упорные бои за Верхний Бишкин и Верхнюю Береку. Еще утром 411-я и 266-я стрелковые дивизии опрокинули оборону гитлеровцев на восточном берегу реки Орель и, отбив несколько ожесточенных контратак, форсировали ее. Закрепившись на плацдарме, вечером они завязали бой за опорные пункты противника на правобережье. Враг понял, какую угрозу представляют для него выдвинувшиеся вперед части 6-го кавалерийского корпуса генерала А. А. Носкова, и бросил здесь в контратаки многочисленную пехоту при поддержке танков. Но кавалеристы отбили все эти наскоки и успешно продолжали наступление.

Итак, в итоге двух дней напряженной борьбы войска генералов А. М. Городнянского и Л. В. Бобкина, обтекая фланги особо прочных опорных пунктов врага в Верхнем Бишкине и Верхней Береке, прорвали в своих полосах наступления тактическую оборону противника на всю глубину. Ширина участка прорыва достигла 50 километров. В полосе действий главных сил А. М. Городнянского глубина прорыва составила 16 километров, а группы Л. В. Бобкина — 20 километров. Этот успех был достигнут благодаря своевременному вводу в сражение 6-го кавалерийского корпуса. В боях южнее Харькова были разбиты основные силы 108-й венгерской легкопехотной дивизии и 62-й пехотной дивизии гитлеровцев. Серьезно были потрепаны и некоторые части 113-й пехотной дивизии.

Вражеская авиация с утра 14 мая захватила господство в воздухе. Это было первейшим признаком того, что немецко-фашистское командование осознало степень опасности, которая над ним нависла. Количественное и качественное усиление авиации противника на харьковском направлении, как мы узнали потом, было достигнуто привлечением ее со всего южного крыла советско-германского фронта, то есть целиком 4-го воздушного флота генерала Рихтгофена.

В организации отражения сильных ударов вражеской авиации вместе с командующим ВВС фронта генералом Ф. Я. Фалалеевым главком принял в этот день живейшее участие. Надо было быстро и организованно перенацели-вать авиацию нашей 6-й армии на прикрытие и поддержку действий северной ударной группировки.

Следующей вашей заботой было укрепление стыка 28-й и 38-й армии. С утра 14 мая обстановка здесь еще более осложнилась, так как именно на стыке двух армий стремились развить свой первоначальный успех 3-я и 23-я вражеские танковые дивизии. Из доклада штаба 38-й армии выяснилось, что в ночь на 14 мая части А. В. Горбатова с танкистами Т. И. Танасчшина вновь выбили гитлеровцев из Непокрытой, стремясь двигаться на Михайловку-1. Но в 10 часов утра обоими своими танковыми кулаками Паулюс нанес удар в направлениях, сходящихся на Перемогу. Генерал Горбатов, избегая излишних потерь, оттянул к реке Большая Бабка части, занявшие перед этим Непокрытую. Здесь его воины стояли насмерть и отразили вое бешеные контратаки врага.

Угроза назревала и в полосе 28-и армии, где гвардейцы А. И. Родимцева при поддержке танкистов М. И. Малышева исчерпали все возможности для удержания стыка с соседом. Офицеры штаба фронта вовремя заметили назревавший кризис, и 57-то танковую бригаду генерал-майора В. М. Алексеева было приказано выдвинуть на помощь гвардейцам Родимцева. Это оказалось весьма необходимой и действенной мерой.

28-я армия, упорно преодолевая сопротивление противника, 14 мая продвинулась еще на 6–8 километров и вышла к тыловому рубежу немецко-фашистских войск, проходившему по правому берегу рек Харьков и Муром.

По плану операции наступил момент ввода в прорыв подвижной группы армии, состоявшей из 3-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майора В. Д. Крюченкина и 38-й стрелковой дивизии полковника Н. П. До-ценко. Но из-за плохой организации управления войсками штабом 28-й армии эти соединения не успели своевременно сосредоточиться в Терновое, откуда им предстояло войти в прорыв.

Из доклада начальника штаба 21-й армии генерал-майора А. И. Данилова выяснилось, что противник по-прежнему удерживает; опорные пункты Графовка, Шамино и Муром. Стал выяснять в чем дело. Оказалось, что наши 76-я и 293-я дивизии пытались взять эти с немецкой скрупулезностью укрепленные узлы сопротивления лобовыми атаками. Главком не без соответствующего назидания приказал генералу В. Н. Гордову прекратить лобовые атаки, частью сил наступавших дивизий блокировать упорно обороняемые противником опорные пункты, а главными силами развивать наступление на северо-запад.

Привлекало внимание нашего штаба в этот день в развитие событий на крайнем северном фланге нашего фронта. Здесь нашей авиаразведкой было отмечено оживленное передвижение вражеских войск на автомашинах вдоль фронта по рокадным дорогам из Белгорода в направлении Харькова. Как выяснилось позднее, Паулюс и его штаб, озабоченные развитием событий нa подступах к Харькову, где они уже исчерпали свои резервы, решили снять свои войска с соседних участков обороны и бросить их а район Харькова для отражения наступления наших войск.

Маршал С. К. Тимошенко принял решение путем активизации действий правого крыла армии Гордова сорвать маневр противника. Эта задача была возложена на 227-ю стрелковую дивизию полковника F. М. Зайцева, которая отлично ее выполнила. Она прорвала оборону на одном из уязвимых участков 17-ro армейского корпуса, разгромила противостоящие гитлеровские части, продвинулась за день на 6 километров и овладела рядом населенных пунктов, в том числе Вергелевкой и Пыльной. Отсюда враг уже не смог снять ничего для укрепления своего центрального участка. Но из состава соседнего, оборонявшегося на подступах к Белгороду 29-го армейского корпуса командование 6-й армии взяло 168-ю пехотную дивизию.

Здесь, в районе Мясоедова, мы организовали атаку силами одного полка 301-й стрелковой дивизии, но для полнокровного корпуса врага это было поистине булавочным уколом. Собрать же хотя бы небольшой кулак из правофланговых частей 21-й армии было невозможно. Наша оборона здесь была очень жидкой, а появление еще одной дивизии на подступах к Харькову очень осложняло и без того острое положение, сложившееся там.

Значительную помощь войскам нашего фронта в наступлении на Харьков мог оказать соседний Брянский фронт. Но жаль, что наступательная операция силами 48-й и 40-й армий этого фронта на курско-льговском направлении была отменена. Надо полагать, что у Ставки были для этого веские основания. Мы очень сожалели об этом. Ведь нетрудно представить себе, какое большое влияние могло бы оказать на исход сражения за Харьков и в целом всей Харьковской операции нанесение на курско-льговском направлении мощного удара двух армий Брянского фронта, имевших в своем составе десять стрелковых дивизий, одиннадцать отдельных стрелковых бригад и более трехсот танков.

Тем не менее общий итог боев к исходу дня 14 мая в полосе северной группы был отнюдь не безотрадным — общий фронт прорыва составил здесь 56 километров. Войска, действовавшие в центре этой группы, продвинулись в глубину обороны гитлеровцев на 20–25 километров.

Благоприятно для нас в целом развивалась обстановка и в полосе наступления войск генералов А. М. Городнянского и Л. В. Бобкина.

От Авксентия Михайловича в течение дня поступали односложные донесения об упорнейших боях за Верхний Бишкин и Верхнюю Береку. Но вечером он позвонил и взволнованно доложил, что сопротивление гарнизонов обоих опорных пунктов сломлено. Под угрозой полного окружения остатки их поспешно отошли на запад. Войска армии, очистив от противника местность, прилегавшую к этим сокрушенным ими узлам сопротивления, продолжали продвижение на Тарановку и к концу дня вышли на рубеж, отстоявший не более чем на 35–40 километров от южных предместий Харькова.

В этот день удалось переговорить и с командиром 6-го кавкорпуса генералом Носковым, соединения которого имели наибольшее продвижение сравнительно со всеми другими частями южной группы. Александр Алексеевич сообщил, что враг, пытаясь прикрыть красноградское направление, ввел в бой еще один полк. Теперь уже конников контратаковали два пехотных полка. Как в дальнейшем установила наша разведка, это были части 113-й пехотной дивизии. Но все их наскоки были отбиты, и корпус в упорных боях овладел районом Казачий Майдан, Росоховатовка, Ново-Львовка, расположенным в удалении 20–25 километров от Краснограда.

К исходу дня от генерала Бобкина поступило донесение, в котором сообщалось, что 393-я и 270-я дивизии разгромили 454-ю охранную дивизию врага, расширили фронт прорыва в юго-западном направлении, освободили до десятка населенных пунктов и своим правым флангом почти вышли на соединение с вырвавшимися вперед конниками генерала А. А. Носкова.

Так что к вечеру 14 мая южная ударная группировка расширила прорыв до 55 километров, а глубина его достигла 25–40 километров.

В этот день на наш командный пункт в Сватово приезжал проводивший почти все время в войсках член Военного совета фронта К. А. Гуров, который рассказал, что партийно-политическая работа не прекращается и в ходе наступления. Всюду царит высокий наступательный порыв, а политработники умело пропагандируют подвиги отличившихся в боях красноармейцев и командиров, делая их достоянием всей солдатской массы.

В ночь на 15 мая штаб готовил донесение в Ставку Верховного Главнокомандования. В нем мы констатировали несомненный успех первых трех дней наступления. Оценивая результаты боев северной ударной группировки с резервами противника, мы отмечали, что, несмотря на большой урон, причиненный двум гитлеровским танковым дивизиям, они продолжали оставаться серьезным препятствием для наших войск в их наступлении на Харьков.

В связи с этим в документе очень настойчиво высказывалась просьба о выделении резервов, и прежде всего на правое крыло фронта. В оценке обстановки на южном крыле направления (9-я и 57-я армии) мы исходили из тех данных, которые нам представил штаб Южного фронта.

Утром маршал С. К. Тимошенко ознакомился с подготовленным нами проектом. Он в основном согласился с нашими выводами, но усилил оптимизм утверждения, что войскам Юго-Западного фронта удалось сорвать встречное наступление противника в районе Харькова.

В послевоенные годы, когда почти все документы немецко-фашистского командования, вплоть до отчетных оперативных карт германского генштаба, оказались в руках историков, вся обстановка стала предельно ясной, позволяющей лучше судить обо всех промахах и недостатках командования и штаба направления. Но и эти документы со всей очевидностью показывают, что наступление войск левого крыла Юго-Западного фронта поставило в очень тяжелое положение войска Паулюса на красноградском направлении. Наш прорыв там вызвал у немецкого командования, по существу, паническое настроение. Во всяком случае, командующий группой армий «Юг» фельдмаршал фон Бок именно 14 мая был близок к тому, чтобы отказаться от запланированной гитлеровской ставкой наступательной операции. Он запросил у Гальдера разрешения перебросить из группы Клейста три-четыре дивизии, чтобы заткнуть брешь, образовавшуюся на харьковском направлении. А какое воздействие мог бы произвести в этот день на гитлеровское командование ввод в сражение на этом направлении подвижной группы 6-й армии генерала Городнянского, имевшей в своем составе свыше 250 танков?! Если бы мы утвердили такое решение, то развитие событий, возможно, приняло бы совершенно другой оборот.

Утром я прилег вздремнуть, оставив за себя начальника оперативного отдела штаба фронта. Проснулся в начале двенадцатого и сразу же включился в работу. Мне сообщили, что на северном участке, в полосе действий 21-й армии, начала осложняться обстановка. В район Зиборовка, Бочковка, Черемошное начали прибывать на автомашинах и бронетранспортерах передовые части 168-й пехотной дивизии немцев из-под Белгорода. Они с ходу бросались в контратаки в направлении Мурома.

Вскоре раздался звонок от начальника штаба 38-й армии полковника С. П. Иванова, который сообщил, что 3-я и 23-я танковые дивизии противника и примерно до трех полков пехоты возобновили контрудар в северо-восточном направлении. Одновременно из района Борщевое, Черкасские Тишки до 80 танков во взаимодействии с пехотой стремительно атаковали наши позиции у села Петровское и продвинулись на 3–5 километров к востоку от этого пункта. Еще одна группа противника в составе нескольких батальонов и четырех десятков танков двинулась из окрестностей деревни Непокрытая, стремясь вклиниться в стык 28-й и 38-й армий в направлении на Перемогу и далее на Терновую.

Задачей этой группы, по предположению полковника Иванова, было соединение с окруженной в Терновой группировкой гитлеровцев. Начальник штаба 38-й армии ждал у телефона дальнейших указаний. Главком сам взял трубку и подтвердил полковнику Иванову приказ временно прекратить наступательные действия, закрепиться на достигнутых рубежах для надежного обеспечения фланга нашей ударной группировки.

В этот день наступательные задачи получили только 21-я армия и две правофланговые дивизии 28-й армии.

Тем временем обстановка продолжала все более обостряться. Авиаразведка в 15 часов сообщила, что над боевыми порядками 38-й армии пролетело до десятка транспортных самолетов «физилер-шторх», они выбросили в окрестностях Терновой парашютный десант до 300 человек, как видно для усиления терновского гарнизона. В то же время противником была предпринята попытка форсировать реку Большая Бабка в районе Песчаного.

Главком много внимания уделил организации боевых действий военно-воздушных сил, стремясь усилить помощь нашим войскам с воздуха и парализовать активность вражеской авиации. А она в этот день особенно свирепствовала, произведя более полутысячи самолето-вылетов. Наши летчики смело вступали в воздушные бои, сбили около 30 вражеских стервятников и произвели 340 самолето-вылетов.

Хорошо действовали также и наземные войска, особенно противотанковая артиллерия, группы истребителей танков, стрелковые части, стоявшие насмерть. В итоге, потеряв в общей сложности несколько батальонов пехоты, более полусотни танков, гитлеровцы вынуждены были прекратить свой контрудар. На ряде участков они были отброшены на исходные рубежи.

Но этот героический отпор поглотил все ваши тактические резервы, а для ликвидации парашютистов пришлось снять с фронта несколько подразделений 175-й стрелковой дивизии 28-й армии. Продвижение танкового клина из Непокрытой в стык между армиями Д. И. Рябышева и К. С. Москаленко было остановлено на рубеже Красный, Драгуновка. Критическим оставалось положение на участке левофланговых дивизий 28-й армии (244-й и 13-й гвардейской). Один из полков 244-й вынужден был отойти на 10 километров к северо-востоку и закрепиться юго-западнее Тернового, второй полк этого соединения оставил Веселое и остановился на линии высот севернее него, третий остался в окружении юго-западнее Веселого.

13-я гвардейская заняла оборону на рубеже высоты 207,0, 214,0, населенный пункт Гордиенко.

Не могу не рассказать о той железной стойкости и неиссякаемой воинской предприимчивости, которые были проявлены гвардейцами в этих боях. О них мне говорил впоследствии Александр Ильич Родимцев, были они освещены и во фронтовой печати.

В течение 15 и 16 мая гитлеровцы, стремясь добиться успеха, бросали на позиции 13-й гвардейской все новые и новые танковые части.

…Командный пункт 42-го гвардейского стрелкового полка располагался в небольшом кустарнике.

— Особое внимание надо бы обратить на стык дорог в рощу, — сказал комиссар полка старший батальонный комиссар Кокушкин командиру полковнику Елину.

— Это правильно. Но там они не пройдут. Криклий преградит им дорогу.

— Дивизион Криклия поддерживает? Это хорошо. Значит, не пройдут…

Меткость огня и необычайную храбрость бойцов и командиров артиллерийского дивизиона гвардии капитана Ивана Ильича Криклия хорошо знали в дивизии.

Вражеские танки шли на огневые позиции батарей 1-го дивизиона с трех сторон. Разведчик-наблюдатель доложил, что более восьмидесяти машин заходят во фланг 42-му полку. Капитан Криклий еще с утра пристрелял основные рубежи, на которых было удобнее всего уничтожать немецкие танки. Наводчики орудий спокойно наблюдали за приближающимся врагом. Артиллеристы приготовились как следует встретить гитлеровцев.

На огневых позициях появился командир дивизиона капитан Криклий, суровый, спокойный, уверенный. Когда до танков оставалось меньше 800 метров, он подал команду, и батареи открыли огонь залпами. Вражеские машины тоже вели стрельбу из пушек и пулеметов.

Все вокруг окуталось дымом. Более двадцати минут длился бой, многие танки уже горели, оставшиеся пока невредимыми медленно продвигались вперед. Расстояние сокращалось. Машины приблизились уже настолько, что бойцов стали поражать осколки своих же гаубичных снарядов, которыми били батареи по танкам с закрытых позиций.

Вот вражеский снаряд угодил в ящики с боеприпасами, полыхнуло пламя. Быстро замелькали лопаты — и огонь был укрощен. А наводчики орудий, не отрываясь ни на минуту от панорам, продолжали вести огонь по гитлеровским танкам.

Отважно сражались и командир орудия коммунист гвардии ефрейтор Лычак, и наводчик Белоусов, и командир орудия коммунист гвардии сержант Суховей, и наводчик Зюнев. Но особенно отличились командиры огневых взводов парторг батареи гвардии лейтенант Шашин и гвардии младший лейтенант Горлов, которые в этом бою действовали за наводчиков. Каждый из них уничтожил по четыре танка.

Нелегко досталась эта победа. Многие из артиллеристов пали смертью храбрых, многие были ранены и контужены.

Гвардии капитан И. И. Криклий тоже был тяжело ранен, но оставался до конца на позициях 1-й батареи, которая приняла на себя основную тяжесть этой ожесточенной схватки. За умелое руководство боем, личную храбрость и мужество Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 2 июня 1942 года Иван Ильич Криклий первым в Красной Армии был награжден орденом Отечественной войны I степени.

Бешеные наскоки врага на левофланговые дивизии 28-й армии, конечно, не могли не сказаться отрицательно и на действиях войск ее правого фланга: 175-я и 169-я стрелковые дивизии продвинулись за день на запад лишь на 5 километров. Тем не менее они вышли на выгодный рубеж — реку Липец.

Напряженным был день 15 мая и в полосе действий войск генералов А. М. Городнянского и Л. В. Бобкина. Главной задачей этого дня для нашей 6-й армии был выход к реке Берестовая, на вновь указанный главкомом рубеж ввода в прорыв подвижной группы. И надо сказать, что войска, действовавшие на направлении главного удара армии, справились со своей задачей, несмотря на яростную активность стервятников Рихтгофена.

Передовой полк 411-й дивизии овладел приречным селом Охочее, правофланговая 47-я дивизия вышла к Северскому Донцу на участке Глинище, Коробов, а 253-я дивизия на реке Сухая Гомольша завязала бои за опорный пункт врага в селе Большая Гомольша.

Неплохо в этот день действовала и армейская группа Л. В. Бобкина. Ее 6-й кавкорпус дрался на ближних восточных подступах к Краснограду, а 393-я и 270-я стрелковые дивизии продвинулись еще на 10 километров в западном и юго-западном направлениях, перерезали железную дорогу Красноград — Лозовая и овладели несколькими крупными населенными пунктами. Видимо, это вызвало тревогу у командования 6-й немецкой армии. Как выяснилось впоследствии, чтобы удержать за собой рубеж по реке Берестовая, для усиления 454-й охранной дивизии в район Кегичевки были брошены части 113-й пехотной дивизии. Но конники Пескова лихой кавалерийской атакой тут же оттеснили их в Красноград.

После упорных боев 113-я пехотная дивизия поспешно отошла на западный берег Берестовой и заняла там оборону совместно с остатками разбитой ранее 62-й пехотной дивизии. Тогда Паулюс предпринял поистине крайние меры: не ожидая окончания сосредоточения в Харькове всех частей 305-й пехотной дивизии, он переменил станцию назначения эшелонам этой дивизии, еще находившимся в пути. Один ее полк из Полтавы был переброшен в Красноград, а остальные два срочно из Харькова направились в Тарановку, чтобы «гальванизировать» находившуюся на последнем дыхании 62-ю дивизию.

К исходу дня гитлеровцы организовали мощную контратаку силами частей 305-й пехотной дивизии. Паулюс не без основания считал, что именно красноградское направление представляет для его 6-й армии наибольшую угрозу.

Дело в том, что с выходом наших войск в район Краснограда гитлеровцы теряли очень важную для них коммуникацию — железную дорогу, связывавшую районы дислокации и действий 17-й и 6-й полевых немецких армий, которым вместе с танковой армией Клейста предстояло решить одну из главных задач в летней кампании 1942 года. Громадную роль играл для врага и сам Красноград, как узел дорог, позволявший использовать железнодорожные магистрали Красноград Полтава и Красноград — Днепропетровск. Стремясь удержать этот город при весьма тяжелом положении с резервами в полосе действий 6-й армии Паулюса, фон Бок пошел на то, что взял резервы у 17-й армии и с их помощью подготовил контрудар на Андреевку, Сахновщину во фланг войскам генерала Л. В. Бобкина.

В ночь на 16 мая гитлеровские саперы взорвали все мосты через Берестовую. Одновременно ими были приняты экстреннейшие меры по укреплению обороны на западном берегу реки, которая и сама по себе здесь была серьезным препятствием для наступающих. Из-за, позднего паводка Берестовая от Охочего до Медведовки сильно разлилась, а широкая заболоченная пойма, вязкие берега и дно делали ее особенно серьезным препятствием для танков.

Наступило утро 16 мая, как оказалось потом, последнего дня нашего наступления. Встретили мы его настороженно, так как сопротивление противника все нарастало. Крайне необходимо было знать, как ведут себя гитлеровцы перед Южным фронтом. Мы запросили сведения об обстановке. Ответ из штаба фронта поступил утешительный: Клейст, мол, неподвижен.

Бои северной ударной группировки в этот день в основном носили оборонительный характер. Противник оказал бешеное сопротивление войскам генерала В. Н. Гордова, предприняв несколько остервенелых контратак. Все они были отбиты, но войска 21-й армии не смогли продвинуться вперед. На левом фланге (против 227-й дивизии) наша разведка обнаружила, что ночью противник отвел свои главные силы на рубеж реки Харьков. Командир 227-й дивизии полковник Г. А. Тер-Гаспарян и его сосед командир 175-й дивизии 28-й армии генерал А. Д. Кулешов, воспользовавшись этим, продвинули свои части на западный берег реки Липец.

В течение дня гитлеровцы несколько раз пытались в районе Терновой прорвать фронт армии Д. И. Рябышева силами мотопехоты, поддержанной танками, но метким артиллерийским огнем и ударами авиации эти наскоки были отбиты. Таким образом, в этот день на участке северной ударной группы обе стороны не вели решительных действий, ограничиваясь боями местного значения и перегруппировкой сил. Гитлеровское командование заметно нарастило мощь своей авиации. В дальнейшем выяснилось, что за три дня (с 14 по 16 мая) из Крыма на авиабазы Артемовска, Константиновки и Запорожья были переброшены 3-я истребительная, 55-я и 76-я бомбардировочные эскадры.[35]

За это же время в состав нашего фронта прибыла 220-я истребительная дивизия (два полка «лагов» и два полка МиГ-3). Она получила задачу прикрывать направление главного удара.

На следующий день, 17 мая, перед войсками северной ударной группы сохранялась задача разгромить вклинившуюся вражескую танковую группировку.

Рассмотрим теперь развитие событий в полосе действий южной ударной группировки. В течение всего дня 16 мая гитлеровцы по всему фронту, используя танки и авиацию, оказывали упорнейшее сопротивление. Возможность ввести в прорыв подвижную группу возникла только к вечеру, когда 266-я стрелковая дивизия переправилась через реку Берестовая в районе Парасковеи. Но и здесь нужно было еще восстановить мосты, поэтому генерал А. М. Городнянский отложил ввод 23-го-и 21-го танковых корпусов до следующего утра.

Войска генерала Л. В. Бобкина захватили переправы через Берестовую еще на рассвете. К вечеру конники генерала А. А. Носкова охватили город Красноград с трех сторон, завязав бои на его северной, восточной и южной окраинах. 393-я дивизия к исходу дня вышла на рубеж Шкварово, Можарка. Ширина полосы наступления армейской группы превосходила 50 километров.

16 мая перешла в наступление правофланговая 150-я дивизия 57-й армии Южного фронта, непосредственный сосед 270-й дивизии группы генерала Бобкина. К сожалению, она продвинулась всего на 6 километров и была остановлена.

Итак, к исходу дня войска Юго-Западного фронта взломали немецкую оборону на всю ее глубину и прорвались в расположение противника на 20–50 километров. В кровопролитных боях были нанесены чувствительные потери 3-й и 23-й танковым дивизиям противника, выведена из строя этих соединений половина танков, разгромлены 79, 294, 62, 454 и 113-я пехотные, сильно потрепаны 108-я венгерская и 4-я румынская пехотная, а также новые резервы врага — 71-я и 305-я немецкие пехотные дивизии.

Однако войска Юго-Западного фронта не полностью выполнили свои задачи. Это было связано с тем, что противник располагал гораздо большими силами, чем мы предполагали. Вводом оперативных резервов — двух танковых и до трех пехотных дивизий — на северном участке Паулюс добился превосходства на флангах нашей ударной группировки и навязал ей тяжелые оборонительные бои.

На южном участке, бросив в бой до трех резервных пехотных дивизий, он продолжал оказывать упорное сопротивление наступлению 6-й армии и благодаря этому удержал свой последний оборонительный рубеж на реке Берестовая. Большую роль при этом играло значительное наращивание сил вражеской авиации.

Командование и штаб Южного фронта в эти дни в своих докладах и донесениях не делали никаких тревожных сообщений, дающих основание допустить возможность перехода противника в наступление против правофланговых армий.

С учетом того, что нет реальной угрозы со стороны противника в полосе действий правого крыла Южного фронта на барвенковском направлении, войскам Юго-Западного фронта было приказано продолжить с утра 17 мая наступление на Харьков.

Боевые действия северной ударной группы нашего фронта 17 мая проходили в более трудных условиях. Для отражения продолжавшегося натиска на 28-ю армию генерал Д. И. Рябышев вынужден был ввести в сражение основные силы 3-го гвардейского кавалерийского корпуса.

На левом ударном крыле фронта войска 6-й армии в ночь на 17 мая восстановили на Берестовой разрушенные мосты. С утра 17 мая командующий ввел 21-й и 23-й танковые корпуса в действие, стремясь развить удар на Харьков с юга. Ломая вражеское сопротивление, танкисты вклинились на 12–15 километров в оборону противника и перерезали в районе станции Власовка железную дорогу Харьков — Красноград. Благодаря их успехам войска 6-й армии продвинулись на 6-10 километров.

Армейская группа генерала Л. В. Бобкина в этот день вела тяжелые затяжные бои за Красноград. Но она далеко оторвалась от тыловых баз и ощущала острый недостаток в боеприпасах.

Прежде чем говорить о крайне неприятных для нас событиях, начавшихся 17 мая в районе Барвенкова, важно рассмотреть, что происходило здесь в период подготовки к наступлению войск Юго-Западного фронта на Харьков и в ходе его.

Командование и штаб Южного фронта не уделили серьезного внимания выполнению возложенной на фронт главной задачи — обеспечению харьковского наступления От возможных ударов противника с юга против барвенковского плацдарма.

Как уже известно читателю, главную роль в организации обороны района Барвенкова командующий фронтом возложил на 9-ю армию. Но еще до перехода войск Юго-Западного фронта в наступление командование и штаб Южного фронта допустили несколько ошибок, в результате которых была значительно ослаблена прочность обороны 9-й армии.

В чем состояли эти ошибки?

В соответствии с оперативной директивой командующего войсками фронта от 6 апреля 9-я армия имела в своем составе семь стрелковых дивизий и одну стрелковую бригаду. Одна из этих стрелковых дивизий без ведома главнокомандующего войсками направления решением командующего фронтом генерала Р. Я. Малиновского в конце апреля была переброшена для усиления ворошиловградского направления.

Такое опрометчивое и конечно же не свойственное Родиону Яковлевичу решение в какой-то степени отрицательно сказалось на прочности обороны 9-й армии в районе Барвенкова.

Далее, несмотря на требования генерала Р. Я. Малиновского к командующим армиями и командирам дивизий — создать полностью развитую во всех отношениях оборонительную полосу, — она фактически представляла собою систему опорных пунктов и узлов сопротивления, недостаточно оборудованных в инженерном отношении. Общая глубина обороны не превышала 3–4 километров, особенно слабо была организована противотанковая оборона.

Все это позволило противнику относительно быстро сломать сопротивление армии и легко проникнуть в ее оперативную глубину.

Штаб Южного фронта не уделил должного внимания разведке и не смог правильно оценить группировку противника и его намерения.

Наконец, — и это, пожалуй, главное, — по инициативе генерала Ф. М. Харитонова, одобренной командующим фронтом, без разрешения главнокомандующего войсками направления в период с 7 по 15 мая была проведена не отвечающая обстановке частная операция в полосе 9-й армии, целью которой было овладение сильно укрепленным узлом сопротивления в районе Маяков. Для ее осуществления были привлечены значительные силы, в том числе почти все армейские резервы и 5-й кавалерийский корпус, составлявший резерв фронта.[36]

Все эти резервы прежде всего предназначались для отражения возможного прорыва противником обороны 9-й армии на барвенковском направлении. Операция в районе Маяков оказалась безуспешной, привлеченные для ее проведения резервы понесли большие потери и к началу перехода группы Клейста в наступление не успели перегруппироваться и занять место в оперативном построении армии для обороны.

В штабе Юго-Западного направления о предпринятой 9-й армией частной операции мы узнали лишь после того, как началось наступление войск Юго-Западного фронта на харьковском направлении. Весть эта была настолько неожиданной и неприятной, что мы восприняли ее с большой тревогой. Надо прямо признать, что операторы-направленцы нашего штаба по Южному фронту просмотрели этот факт, а Военный совет и штаб Южного фронта почему-то не посчитали необходимым доложить Военному совету Юго-Западного направления о предпринимаемой операции.

Поняв сразу же опасные последствия действий в направлении на Маяки, я немедленно доложил об этом Военному совету направления и просил принять безотлагательное решение о прекращении наступления и возвращении всех частей и соединений резерва Южного фронта в район Барвенкова.

Главнокомандующий маршал С. К. Тимошенко и член Военного совета Н. С. Хрущев, выслушав и обсудив мое предложение, пришли к выводу, что, поскольку операция уже ведется и, по всей вероятности, притягивает к району Маяков оперативные резервы противника, вряд ли целесообразно ее прекращать. Хрущев при этом заметил, что нельзя ограничивать свободу действий командования войсками Южного фронта, которое возглавляют такие грамотные в военном деле и опытные боевые генералы, как Родион Яковлевич Малиновский и Алексей Иннокентьевич Антонов.

Мне было предложено срочно выяснить по штабной линии, каково истинное положение дел в районе Маяков и каковы ближайшие планы командования и штаба Южного фронта в отношении продолжения этой операции.

Возвратившись к себе, я поручил своему заместителю генерал-майору Л. В. Ветошникову срочно связаться по прямому проводу с А. И. Антоновым, чтобы выяснить сложившуюся в районе Маяков обстановку, узнать, кто дал санкцию на проведение операции за счет ослабления резервов в районе Барвенкова, и, наконец, передать ему мое мнение, что проведение подобной операции явно не соответствует поставленной Южному фронту задаче по обеспечению наступления войск Юго-Западного фронта на Харьков от возможных ударов противника с юга.

Переговоры по прямому проводу состоялись 14 мая около 15 часов.[37] Л. В. Ветошников в число других вопросов поставил перед А. И. Антоновым два следующих: кто дал санкцию на проведение частной операции в этом районе за счет ослабления армейского и фронтового резервов в районе Барвенкова и каковы дальнейшие планы командования по завершению начатой операции? Генерал Антонов после подробного изложения создавшейся обстановки в районе Маяков сообщил, что пока из-за все возрастающего сопротивления противника войска 9-й армии не достигли существенного успеха. Но тем не менее решение продолжать в ближайшие дни наступление на Маяки не отменено, так как Военный совет Южного фронта считает этот пункт очень важным. Алексей Иннокентьевич также сообщил, что решение овладеть им является в сложившейся обстановке целесообразным и что ослабление резервов в районе Барвенкова произведено с разрешения командующего фронтом.[38]

Далее Ветошников сообщил начальнику штаба Южного фронта Антонову: «…тов. Баграмян просил передать Вам… не будут ли являться действия у Маяков лишь истощением своих сил, учитывая… в перспективе возможную активизацию противника. Тов. Баграмяна сейчас особенно беспокоит возможный контрудар противника на барвенковском и славянском направлениях. А отсюда не целесообразнее ли будет лучше сохранить свои силы и подготовиться для отражения этого возможного контрудара. Каково ваше мнение по этому вопросу?».

Генерал А. И. Антонов дал на это следующий ответ: «Я считаю, что если в течение сегодняшнего дня и ночи удастся овладеть районом лесничества, то это даст нам возможность выйти из леса на высоты южнее Маяков и отрезать их от Славянска, что в дальнейшем позволит полностью ликвидировать гарнизон, находящийся в Маяках, — для нас это было бы очень важно. Если дело с лесничеством быстро разрешить не удастся, то придется все это предприятие прекратить. Таким образом, решение этого вопроса прошу отложить до завтрашнего утра».[39] На этом переговоры в этот день закончились.

На следующий день, 15 мая, А. И. Антонов доложил, что боевые действия в течение второй половины дня 14 мая и ночи на 15 мая положительных результатов не дали. Сломить сопротивление противника в районе Маяков не удалось. По его мнению, перед фронтом 9-й армии генерала Харитонова противник особой активности не проявляет. Алексей Иннокентьевич сообщил также, что в районе Александровки 13 мая взят в плен обер-ефрейтор 99-го полка 1-й горнострелковой дивизии, который показал, что его полк 5 мая прибыл из района Сталино. В остальном ничего существенного нет. Для усиления района Барвенкова 34-я кавалерийская дивизия 5-го кавалерийского корпуса ночью выведена в район Никополь, Васильевка, Григоровка.[40]

Содержание этих переговоров, состоявшихся всего за сутки до перехода армейской группы генерала Клейста в наступление на барвенковском направлении, отчетливо показывает, насколько ошибочную позицию занимали в это время штаб и командование Южного фронта, пренебрегая серьезной необходимостью подготовить армии правого крыла фронта к отражению опасного для нас на барвенковском направлении удара, подготовка которого, как показали последующие события, шла в это время полным ходом.

Каков же был план врага по срыву нашего удара на Харьков?

Поскольку нам удалось упредить противника в открытии наступательных действий, командующий группой армий «Юг» фон Бок вынужден был почти все силы из состава 6-й немецкой армии, которые намечалось сосредоточить в качестве ударного кулака в районе Чугуева, направить на парирование ударов по Харькову северной и южной ударных групп Юго-Западного фронта. На северном и западном фасах барвенковского выступа у него, таким образом, не оказалось свободных сил. Об этом, конечно, не в исчерпывающем объеме, но довольно убедительно докладывала нам разведка Юго-Западного фронта. После войны стало известно, что фон Бок, опасаясь поражения 6-й армии, 14 мая хотел взять у Клейста три-четыре дивизии и перебросить их сюда.[41] Такой оборот дола был нам выгоден, поскольку это существенно ослабило бы состав армейской группы генерала Клейста, предназначенной для того, чтобы, продолжая обороняться ограниченными силами на ростовском и ворошиловградском направлениях, нанести два концентрических удара в направлении Изюма с юга: один из района Александровка, Андреевка через Барвенково, а второй из района Славянска через Долгенькую. Словом, немецко-фашистсное командование стремилось рассечь оборону 9-й армии, выйти к Северскому Донцу, форсировать его и, развивая наступление на Балаклею, добиться соединения танковой армии Клейета с 6-й армией Паулюса. При таком развитии событий все советские войска, находившиеся на барвенковском плацдарме, могли оказаться в плотном кольце окружения.

В итоге проведенной гитлеровским командованием перегруппировки с 13 по 16 мая в полосу действии 57-й и 9-й армий Южного фронта были выдвинуты дополнительно еще три пехотные и 16-я танковая дивизии.

Все соединения противника на этом участке фронта были сведены в два армейских и один моторизованный корпус. 3-й моторизованный корпус имел в своем боевом составе пять дивизий, в том числе 60-ю моторизованную и 14-ю танковую (180 танков). Главные силы этого соединения сосредоточились на 20-километровом участке Петровка, Громовая Балка.

44-й армейский корпус в составе четырех пехотных и 16-й танковой дивизий главными силами сосредоточился на 11-километровом участке в районе Былбасовка, Соболевка. 16-я танковая дивизия (170 танков), образуя второй эшелон корпуса, имела задачу развить успех после прорыва нашей обороны. 52-й армейский корпус главными силами занял исходное положение на 9-километровом участке Соболевка, Маяки. Таким образом, на участках прорыва у противника было создано громадное превосходство, особенно в танках и артиллерии.

При этом следует помнить, что оборона нашей 9-й армии еще до перехода противника в наступление быда очень серьезно ослаблена, о чем yже говорилось выше.

Теперь обратимся к событиям, которые произошли 17 мая на правом крыле Южного фронта и имели столь тяжелые последствия.

На рассвете этого дня началась артиллерийская и авиационная подготовка в полосе обороны 9-й армии. Она длилась полтора-два часа. После этого пехота и танки противника ринулись в атаку при поддержке 400 самолетов на двух направлениях: из района Андреевки на Барвенково и со стороны Славянска на Долгенькую.

Обходя опорные пункты и заграждения, вражеские подвижные группы устремились на фланги и тылы частей и соединений 9-й армии. К 8 часам утра ее оборона на обоих направлениях была прорвана: на барвенковском на глубину 6-10 километров, на славянском — на 4–6 километров. Авиация противника разбомбила вспомогательный пункт управления и узел связи 9-й армии, находившиеся в Долгенькой. Во время одной из жесточайших бомбежек был ранен начальник штаба армии генерал-майор Ф. К. Корженевич. Непрекращавшиеся в течение дня налеты авиации серьезно нарушили управление войсками.

К полудню командарм генерал Ф. М. Харитонов со штабом переехал на основной командный пункт в Каменку, откуда возможность руководить войсками была весьма ограниченна. В силу сложившейся обстановки вскоре командующий и штаб перебрались в район Песков (на левом берегу Северского Донца), не согласовав этот переезд с командующим фронтом генералом Р. Я. Малиновским. Штаб армии остался, фактически, без управления, так как радиосредств не хватало.

Несмотря на героическое сопротивление оборонявшихся, вражеские войска, пользуясь громадным превосходством в танках, артиллерии и авиации, уже к полудню продвинулись в глубь нашей обороны на изюмском и барвенковском направлениях на 20 километров, проникнув на южную окраину Барвенкова и в район Голой Долины.

Гитлеровские летчики, поддерживая наземные войска, проявили в этот день большую активность, совершив около 200 самолето-вылетов. Авиация же Южного фронта смогла осуществить всего только 67 самолето-вылетов.

В этих условиях части и соединения 9-й армии вынуждены были вести бои изолированно, без взаимодействия между собой и с резервами армии и фронта.

Фашисты рвались к Барвенкову.

В оборонительных боях на подступах к городу и в нем самом высокий героизм и воинское мастерство проявили артиллеристы 897-го артполка 333-й дивизии (командир дивизии генерал-майор Я. С. Дашевский). Когда вражеские танки подошли к Барвенкову, первой открыла огонь батарея старшего лейтенанта Порохина. Уничтожив головной танк, артиллеристы вынудили остановиться всю колонну. Тогда открыли ураганный огонь и все остальные батареи. В результате было подбито 9 танков. Здесь отличился расчет сержанта Сухоноса, уничтоживший прямой наводкой четыре машины.

К 17 часам противник, смяв подразделения 1118-го полка 333-й стрелковой дивизии и 34-й кавалерийской дивизии, захватил Барвенково, за исключением северо-западной части города, находящейся на противоположном берегу реки Сухой Торец. Встретив здесь отпор частей 341-й дивизии, гитлеровцы стали продвигаться на восток вдоль реки. 34-я кавдивизия полковника Алексея Николаевича Инаури начала отход к северу и к исходу дня вместе с подразделениями 106-й дивизии заняла оборону по рубежу Ильичевка, Краснозоревка, Григоровка, преградив немецким войскам путь на Изюм.

На левом фланге 9-й армии танковые части врага к 14 часам вышли в район Долгенькая, Голая Долина. Группы немецких танков и пехоты, посаженной на броню и автомашины, стали распространяться в западном и восточном направлениях, охватывая части 5-го кавкорпуса генерал-майора И. А. Плиева в районе Ильичевка, Курулька, Дубровка. Они стремились выйти к переправам через Северский Донец у Богородичного и Банновского, но эти намерения гитлеровцам не удались. Части 5-го кавалерийского корпуса по собственной инициативе двинулись в бой и дерзкими контратаками приостановили не-мецко-фашистские войска, наносившие удар из района Долгенькой. Настойчивое стремление врага прорваться к переправам через Северский Донец в названных районах сорвали части 333-й и 51-й стрелковых дивизий.

На этих рубежах, так же как и под Барвенково, советские воины дрались с непревзойденной стойкостью и мужеством. Вынужденные отходить под давлением многократно превосходящих сил противника, они наносили ему ощутимый урон в людях и технике.

Но обо всем, что происходило тогда в полосе действий Южного фронта, в штабе Юго-Западного направления стало известно значительно позднее. Очень прискорбно, но мы узнали о мощном ударе врага на южном фасе барвенковского выступа лишь вечером 17 мая. Командование Южного фронта, потеряв связь с подчиненными войсками, более или менее разобралось в обстановке и сообщило о ней главкому только к исходу дня.

К этому времени своим танковым кулаком Клейст не только завершил прорыв нашей тактической обороны, но и добился успехов оперативного значения. Поняв, чем это грозит войскам правого крыла Южного фронта, да и армиям Юго-Западного, мы всеми возможными способами начали выяснять истинное положение дел, чтобы быстрее организовать эффективную помощь 9-й армии имеющимися у нас силами и средствами. Оказалось, что оборона ее, фактически, повсеместно была уже прорвана. На правом фланге в северо-западной части барвенковского выступа врагу продолжали оказывать упорное сопротивление 341-я дивизия полковника А. И. Шагина и часть сил 333-й дивизии генерал-майора Я. С. Дашевского. Дальше, между Барвенково и Ильичевкой, зияла большая брешь. Затем фронт проходил по линии Григоровка, Соленый, Долгенькая, Голая Долина, Пришиб. Правый фланг соседней 57-й армии оставался на прежних позициях, а на стыке с 9-й армией ее войска отошли к северу на рубеж Доброволье, Ново-Пригожая. Таким образом, на стыке этих двух армий Южного фронта между Ново-Пригожей и Барвенково образовался второй разрыв шириной 20 километров.

Из докладов и донесений мы узнали, что, как только стало известно об ударе фашистских войск по 9-й армии, командующий Южным фронтом генерал-лейтенант Р. Я. Малиновский решил для его отражения передать 9-й армии кавкорпус генерала Плиева и, кроме того, перебросить автотранспортом из Лисичанска в район Радьковских Песков 296-ю стрелковую дивизию и 3-ю отдельную танковую бригаду.

По просьбе командующего Южным фронтом главком Юго-Западного направления передал ему свой резерв — 2-й кавалерийский корпус полковника Г. А. Ковалева и приказал силами 2-го и 5-го кавалерийских корпусов, 333-й стрелковой дивизии, 12, 15 и 121-й танковых бригад, 14-й гвардейской стрелковой дивизии (резерва 57-й армии) нанести контрудар по прорвавшемуся противнику и восстановить положение.

Одновременно с этим С. К. Тимошенко решил отменить запланированное наступление главных сил двух левофланговых дивизий 38-й армии в направлении Песчаного, Большой Бабки и приказал генералу К. С. Москаленко активными действиями войск армии сковать возможно больше вражеских сил, чтобы не допустить переброски их для удара навстречу группе Клейста. Для прочного удержания за собой Изюма он распорядился 343-ю стрелковую дивизию, 92-й отдельный танковый батальон и батальон противотанковых ружей, находившиеся в резерве главкома, выдвинуть на правый берег Северского Донца, чтобы занять оборону на южных подступах к Изюму.

Генералу А. М. Городнянскому было приказано вывести из боя 23-й танковый корпус и срочно перебросить его на рубеж реки Берека к западу от слияния ее с Северским Донцом, где он должен был поступить в подчинение командующего 57-й армией. Переброску этого корпуса предлагалось закончить вечером 18 мая.[42] 23-й танковый корпус должен был принять участие в ликвидации прорвавшейся в район Барвенкова группировки противника.

Сразу же после получения тревожных сообщений маршал С. К. Тимошенко известил о сложившейся обстановке Ставку Верховного Главнокомандования и просил основательно укрепить Южный фролт резервами. Москва оперативно отреагировала на это сообщение, разрешив для укрепления правого крыла Южного фронта перебросить с ворошиловградского направления 424-ю стрелковую дивизию, и дополнительно выделила в распоряжение главкома направления из своего резерва 278-ю стрелковую дивизию, 156-ю и 168-ю танковые бригады.[43] К сожалению, прибыть эти соединения в район их будущих действий (Радьковские Пески) могли не ранее 20–23 мая.

Не успели мы 17 мая справиться с отдачей всех боевых распоряжений по принятым главкомом решениям, как начали поступать тревожные сведения из 38-й армии. Уже давно стемнело, когда меня вызвали к прямому ироводу для переговоров с генералом К. С. Москаленко. Он доложил, что недавно из одной дивизии ему доставлены важные оперативные документы, захваченные у противника, и тут же сообщил их содержание. Речь шла о том, что фашистское командование намеревалось еще 11 мая приступить к подготовке удара силами 3-й, 23-й танковых и 71-й пехотной дивизий из района Балаклеи в юго-восточном направлении на Савинку, Изюм. Срок начала этой операции назначался на 15–20 мая.

Сопоставление данных, полученных от Москаленко, с сообщением об ударе крупной танковой группировки противника на южном фасе барвенковского плацдарма приводило к логичному выводу, что враг намерен окружить наши войска, находившиеся в выступе.

При внимательной оценке обстановки, сложившейся к вечеру 17 мая, стало совершенно очевидным, что для отражения мощного неприятельского удара по 9-й армии мы на стыке двух фронтов необходимыми резервами не располагаем. Естественным было ожидать, что наступление противника с целью выхода на коммуникации 6-й в 57-й армий и армейской группы генерала Бобкина в последующие дни будет развиваться довольно высокими темпами.

Ситуация настоятельно требовала принять решительные меры, чтобы избежать назревавшей угрозы, а именно — срочно прекратить дальнейшее наступление южной ударной группировки нашего фронта на Харьков и привлечь основную массу ее сил для ликвидации совместно с Южным фронтом и резервами главкома прорвавшихся в район Барвенкова вражеских войск. К большому сожалению, мне не удалось убедить маршала С. К. Тимошенко в необходимости срочно принять это кардинальное решение.

Несмотря на все доводы, главком ограничился тем, что приказал перебросить из полосы 6-й армии генерала А. М. Городнянского дополнительно еще и 21-й танковый корпус, а вслед за ним 248-ю стрелковую дивизию. Семен Константинович полагал, что достаточно будет этих сил для восстановления положения в полосе обороны 9-й армии. При этом он подтвердил свой первоначальный приказ войскам Юго-Западного фронта о продолжении на следующий день наступления на Харьков.

В таком же плане маршал С. К. Тимошенко в разговоре в первой половине дня 18 мая информировал по телефону Верховного Главнокомандующего, заверив его в том, что нет никакой необходимости отвлекать основные силы 6-й армии и группы генерала Бобкина для отражения удара Клейста. Узнав об этом докладе главкома И. В. Сталину, я немедленно обратился за помощью к члену Военного совета. Мне тогда казалось, что Н. С. Хрущеву удастся убедить Верховного Главнокомандующего отменить ошибочное решение, принятое главкомом направления.

Однако Сталин, видимо учтя личные заверения С. К. Тимошенко в том, что и без привлечения основных сил 6-й армии и группы Бобкина он ликвидирует угрозу, создавшуюся в районе Барвенкова, отклонил сделанное предложение.

Хорошо помню, что в этот тревожный для войск Юго-Западного направления день исполняющий обязанности начальника Генерального штаба генерал-полковник А. М. Василевский дважды звонил мне. Проявляя большое беспокойство, он с нескрываемой тревогой и волнением выяснял, каковы наши возможности для отражения наступления Клейста. Я доложил Александру Михайловичу, что мы вблизи от Барвенкова не располагаем необходимыми резервами, чтобы вводом их в действие остановить продвижение ударной группировки противника. Позднее нам стало известно, что генерал А. М. Василевский дважды вносил в Ставку предложение о немедленном прекращении наступления на Харьков и привлечении всех сил объединений генералов А. М. Городнянского, Л. В. Бобкина и К. П. Подласа для ликвидации нараставшей опасности.

18 мая кризис в полосе обороны 9-й армии продолжал обостряться. Приказ главкома — нанести совместными усилиями 2-го и 5-го кавалерийских корпусов и 14-й гвардейской стрелковой дивизии контрудар по прорвавшейся в район Барвенкова группировке противника — не был выполнен. Ко времени получения его 5-й кавалерийский корпус уже втянулся в оборонительные бои с превосходящими силами противника на широком фронте и из-за этого не было возможности сосредоточить главные силы на одном направлении, чтобы во взаимодействии со 2-м кавалерийским корпусом и 14-й гвардейской стрелковой дивизией нанести контрудар по прорвавшейся группировке противника.

Большой помехой в эффективном применении имеющихся сил и средств для отражения наступления противника явилось то, что с первых часов начавшегося наступления вражеских сил командование 9-й армии полностью потеряло управление подчиненными войсками.

С утра 18 мая гитлеровцы нарастили удар из Барвенкова в направлении Великой Камышевахи, а из Долгенькой на Изюм. На этом направлении у них действовало до 150 танков. Используя свой громадный перевес в силах, враг сломил сопротивление героически сражавшихся конников 5-го кавкорпуса генерала И. А. Плиева и частей 51-й дивизии подполковника Б. К. Алиева и уже к 10 часам овладел Каменкой, Малой Камышевахой и южной частью Изюма.

Части 30-й кавалерийской дивизии полковника В. С. Головского, остатки 12, 15, 121-й танковых бригад и 51-й стрелковой дивизии отошли с боями на рубеж Северского Донца и до исхода дня упорно сопротивлялись наседавшему со всех сторон противнику вблизи сел Студенки и Богородничное. В этих боях массовый героизм проявил личный состав 51-й стрелковой, 30-й и 60-й кавалерийских дивизий. Командиры и красноармейцы мужественно сражались против превосходящих сил гитлеровцев.

В районе Студенки части 51-й стрелковой и 30-й кавалерийской дивизий сумели удержать небольшой плацдарм на правом берегу Северского Донца, отражая непрерывные атаки врага. За день боя они уничтожили не одну сотню вражеских солдат и офицеров. Не сумев сломить сопротивление оборонявшихся здесь частей и форсировать Северский Донец в районе Студенки, Изюм, фашистское командование изменило направление усилий своих танковых частей. Они стали выдвигаться на запад вдоль правого берега Северского Донца.

К исходу 19 мая почти все части 9-й армии отошли на левый берег Северского Донца и начали готовить оборону на стыке с 57-й армией, в полосе которой войска противника вели себя пассивно. Пользуясь этим, дивизии 2-го кавкорпуса с утра 19 мая перешли в решительную контратаку.

Сломив сильное сопротивление врага, конники корпуса вышли на рубеж Золотивка, Грушеватский. Однако их попытки развить наступление дальше натолкнулись на ожесточенное сопротивление 60-й моторизованной дивизии врага.

Убедившись, что сил, направленных для разгрома барвенковской группировки противника, недостаточно, главком Юго-Западного направления только во второй половине дня 19 мая принял запоздалое решение приостановить наступление в полосе 6-й армии, закрепиться частью сил на достигнутых рубежах, вывести основную группировку войск из боя и концентрическим ударом 6, 57, 9-й армий разгромить прорвавшегося в их тылы противника.

Группе генерала Ф. Я. Костенко в составе пяти стрелковых, трех кавалерийских дивизий и трех танковых бригад была поставлена задача прочной обороной достигнутых рубежей обеспечить с запада наступление войск 6-й и 57-й армий.

6-й армии в составе пяти стрелковых дивизий, двух танковых корпусов и одной отдельной танковой бригады надлежало, прикрывшись по реке Северский Донец с севера, главные силы скрытно развернуть к утру 21 мая на рубеже Большая Андреевка, Петровка и нанести удар в общем направлении на восток.

57-я армия получила задачу, прикрываясь частью сил с запада, тремя стрелковыми дивизиями и 2-м кавалерийским корпусом ударить по флангу прорвавшейся группировки противника в обход Барвенкова с юга. Армия с 19 мая переходила в подчинение Юго-Западному фронту.

9-й армии предписывалось, сдерживая противника на рубеже реки Северский Донец, наступать основными силами из района Студенки в западном направлении.

Навстречу войскам, выходящим из окружения, предстояло нанести удар группе, созданной по приказу главкома, которую возглавил генерал-майор Г. И. Шерстюк, заместитель командующего 38-й армией. В составе одной стрелковой дивизии и трех танковых бригад она должна была наступать с востока в направлении Чепель, Лозовенька, а четыре левофланговые дивизии 38-й — нанести удар в направлении Волхов Яр, Змиев.

Два дня прошли в напряженных боях, главным образом, с прорвавшимися на барвенковском направлении вражескими танками.

22 мая боевое напряжение достигло кульминации. Группа Клейста с бешеным упорством продолжала рваться на север, в сторону Чепеля. Одновременно с чугуевского выступа Паулюс бросил обе свои танковые дивизии в южном направлении. Невзирая на героическое сопротивление наших войск, врагу удалось к исходу дня перерезать последние коммуникации, связывавшие войска 6-й и 57-й армий с тылом.

Исходя из сложившейся обстановки, главком С. К. Тимошенко решил ударную группировку 38-й армии, предназначавшуюся ранее для наступления из Волхова Яра на Змиев, использовать для восстановления коммуникаций войск барвенковского выступа в районе Савинц.

В течение 23–24 мая бои на плацдарме продолжали оставаться предельно ожесточенными. Враг изо всех сил стремился расширить коридор, отсекавший советские войска от переправ через Северский Донец, а они делали все возможное, чтобы прорвать кольцо окружения и отойти на левый берег реки.

Поскольку на действия наших частей и соединений отрицательно влияло отсутствие единого командования, маршал С. К. Тимошенко принял решение войска 6-й, 57-й армий и армейской группы генерала Л. В. Бобкина свести воедино под общим командованием генерал-лейтенанта Ф. Я. Костенко. Главной задачей этой южной группы войск, как ее назвали, было ударом в направлении Савинцы прорвать кольцо окружения и выйти на левый берег Северского Донца. Одновременно с этим войска левого крыла 38-й армии, усиленные сводным танковым корпусом, получили приказ наступать навстречу частям, прорывавшимся из окружения.

В ночь на 24 мая спешно производились перегруппировка и сосредоточение частей и соединений для выполнения поставленной задачи. Но утром к выполнению задачи удалось приступить лишь частично, так как с рассветом враг возобновил наступление на широком фронте, стремясь расчленить окруженную группировку на отдельные, изолированные друг от друга части.

С утра 26 мая войска южной группы начали наступление с целью прорыва кольца окружения. В первый эшелон ударной группы были включены 103-я стрелковая дивизия комдива Я. Д. Чанышева, 150-я дивизия генерал-майора Д. Г. Егорова, 317-я дивизия полковника Д. П. Яковлева и танковые части 23-го танкового корпуса. В итоге ожесточенных боев, в ходе которых противнику был нанесен немалый урон, вырваться удалось лишь немногим. Кольцо окружения разрывалось лишь на краткий срок, а затем, в силу огромного превосходства врага и возможностей маневра, которые у него имелись, пробитые с громадными усилиями нашими воинами бреши вновь закрывались.

Весь этот день командующий южной группой и его штаб прилагали героические усилия, чтобы сохранить личный состав, боевую технику и вооружение от непрекращавшихся массированных налетов авиации и ударов артиллерии противника, наладить управление и подготовить более решительные действия с целью прорыва из окружения.

Наступление возобновилось в ночь на 27 мая. Ударная группа прорывавшихся войск выбила ночной атакой гитлеровцев из Лозовеньки и продвинулась к востоку на 5–6 километров. Но с рассветом противник вновь занял этот населенный пункт. Группа советских войск в течение 28 и 29 мая вынуждена была выходить из окружения небольшими отрядами.

Господствовавшая в воздухе авиация противника наносила большие потери нашим частям и нарушала управление войсками. Днем буквально все было прижато к земле, и только наступление ночи позволяло подразделениям без тяжелого вооружения просачиваться через кольцо окружения за реку Северский Донец и соединяться с основными силами.

В это же время западнее Лозовеньки сосредоточивались силы, прикрывавшие до этого войска 6-й армии от ударов с запада. Сюда же к утру 27 мая вышла и 266-я стрелковая дивизия полковника А. И. Таванцева, которая полностью сохранила свою боеспособность. В ночь на 28 мая части ее, составлявшие ядро ударной группы, прорвали кольцо окружения врага и к утру 28 мая вышли в район Волвенково, Волобуевка. С ними вместе пробились сюда и остальные части и подразделения, находившиеся западнее Лозовеньки. В ночь на 29 мая эта группа ударом с тыла прорвала при содействии войск 38-й армии линию фронта противника по правому берегу Северского Донца и успешно вышла в расположение основных сил у Чепеля.

В своих воспоминаниях об этом эпизоде Маршал Советского Союза К. С. Москаленко пишет следующее: «Гитлеровское командование приложило большие усилия к тому, чтобы ликвидировать прорыв и не выпустить окруженных из смертельного кольца. Но не добилось успеха.

38-я армия нанесла удар снаружи в условиях, когда окруженные делали то же самое изнутри. Благодаря этому нам удалось вывести из окружения около 22 тысяч красноармейцев, командиров и политработников.

Помню, первыми подошли шесть танков Т-34. Из одного вышел член Военного совета Юго-Западного фронта дивизионный комиссар К. А. Гуров. За танками волнами шли тысячи советских воинов во главе с генерал-майором А. Г. Батюней. На их лицах сквозь тяжкую боль и усталость светилась непомерная радость возвращения к своим».

Оставшиеся в кольце советские воины продолжали героически сражаться вплоть до 30 мая. Многие из них в последующем отдельными отрядами и группами пробивались через позиции врага и переправлялись на левый берег Северского Донца. Немало верных сынов нашей Родины погибло в этих боях смертью храбрых. Среди них были заместитель командующего войсками Юго-Западного фронта генерал-лейтенант Федор Яковлевич Костенко, командующий 6-й армией генерал-лейтенант Авксентий Михайлович Городнянский, командующий 57-й армией генерал-лейтенант Кузьма Петрович Подлас и командующий армейской группой генерал-майор Леонид Васильевич Бобкин.

Одновременно с ликвидацией барвенковского выступа гитлеровское командование вводом в сражение новых подкреплений усилило удары северо-восточное Харькова на волчанском направлении и окончательно остановило здесь наступление войск 28-й и правого крыла 38-й армий.

Таким образом, успешно начатая войсками Юго-Западного направления Харьковская операция к концу мая закончилась нашей крупной неудачей. Ее я с большой горечью и душевной болью переживал во время войны, волновала она меня и в послевоенные годы. Мне хочется вскрыть сейчас наиболее важные причины, приведшие нас к проигрышу операции.

Пожалуй, самой существенной, вернее, решающей причиной нашей неудачи было то обстоятельство, что, предпринимая наступление на Харьков, мы еще не располагали достаточными силами и средствами для его успешного проведения. Как Ставка Верховного Главнокомандования, так и командование Юго-Западного направления при разработке замысла операции, а также при определении необходимых сил и средств для ее осуществления исходили из ошибочного мнения, что с наступлением весны и лета гитлеровское командование начнет свое главное наступление на Москву, а на юге ограничится нанесением вспомогательного удара, который нетрудно будет преодолеть силами, которые мы здесь имеем.

Однако, как показали последующие события, гитлеровцы к началу весенне-летней кампании сосредоточили свою главную группировку против южного крыла советских войск для развертывания здесь крупной стратегической операции с целью вторжения на Кавказ и выхода на нижнее течение Волги в районе Сталинграда.

Объективно вскрывает существо просчетов советского командования в этом вопросе Маршал Советского Союза А. М. Василевский. Он пишет: «Летом и осенью 1941 года наиболее сильная группировка противника действовала на московском стратегическом направлении, где развернулись ожесточенные сражения. Впечатления от этих трагических для нас событий были еще свежи в нашей памяти. Хотя в зимнюю кампанию 1941/42 года советские войска и отбросили врага от Москвы, но он продолжал угрожать нашей столице. До конца апреля 1942 года наиболее крупная вражеская группировка по-прежнему находилась на центральном участке советско-германского фронта. Учитывая это, Ставка и Генштаб пришли к ошибочным выводам, считая, что основные военные события с началом летнего периода вновь развернутся вокруг Москвы, что именно здесь, на центральном направлении, противник опять попытается нанести нам решительный удар.

…По завершении зимней кампании 1941/42 года, когда наши Вооруженные Силы по своему численному составу и особенно технической оснащенности все еще значительно уступали противнику, а готовых резервов и материальных ресурсов у нас в то время не было, в Генеральном штабе сложилось твердое мнение, что основной ближайшей задачей войск наших фронтов на весну и начало лета 1942 года должна быть временная стратегическая оборона.

…Верховный Главнокомандующий согласился с выводами и предложениями начальника Генштаба, но приказал одновременно с переходом к стратегической обороне предусмотреть проведение на ряде направлений частных наступательных операций — на одних с целью улучшения оперативного положения, на других — для упреждения противника в развертывании наступательных операций. В результате этих указаний было намечено провести частные наступательные операции под Ленинградом, в районе Демянска, на смоленском, курско-льговском направлениях, в районе Харькова и в Крыму.

…События, развернувшиеся летом 1942 года, воочию показали, что только переход к временной стратегической обороне по всему советско-германскому фронту, отказ от проведения наступательных операций, таких, например, как Харьковская, избавили бы страну и ее Вооруженные Силы от серьезных поражений, позволили бы нам значительно раньше перейти к активным наступательным действиям и вновь захватить инициативу в свои руки.

Допущенные Ставкой и Генеральным штабом просчеты при планировании боевых действий на лето 1942 года были учтены в дальнейшем, особенно летом 1943 года, когда принималось решение о характере боевых действий на Курской дуге».[44]

Таким образом, сосредоточение главных сил Красной Армии для прочной обороны Москвы от ожидавшегося удара немцев на центральном направлении лишило Ставку возможности, с одной стороны, выделения Юго-Западному направлению достаточных сил для обеспечения успешного наступления на Харьков и, с другой, — создания там крупных оперативных резервов, предназначенных для отражения вражеского удара в случае перехода противника в наступление. Поэтому общее соотношение сил на Юго-Западном направлении к переходу советских войск в наступление в Харьковской операции складывалось не в нашу пользу.

На всем огромном южном стратегическом крыле Красной Армии, за линией фронта общим протяжением свыше 800 километров, Ставка в начале летней кампании 1942 года не имела в своем резерве ни одной общевойсковой или танковой армии. Ее резервы здесь были представлены лишь четырьмя стрелковыми дивизиями, которые находились в стадии доформирования или доукомплектования личным составом и вооружением. Из-за ограниченности сил командование Юго-Западного направления не имело никакой возможности для создания резервов соответствующего масштаба.

А они на юге, как показали боевые действия, развернувшиеся здесь в мае июне 1942 года, были крайне нужны, чтобы противостоять удару гитлеровских войск. В подтверждение этих соображений хочу привести мнение Маршала Советского Союза Г. К. Жукова о главной причине наших неудач на юге:

«Анализируя причины неудачи Харьковской операции, нетрудно понять, что основная причина поражения войск Юго-Западного направления кроется в недооценке серьезной опасности, которую таило в себе юго-западное стратегическое направление, где не были сосредоточены необходимые резервы Ставки».[45]

Нельзя также обойти молчанием и то, что в силу сложившейся обстановки подготовленная по указанию Ставки для содействия войскам Юго-Западного фронта крупная наступательная операция Брянского фронта на курско-льговском направлении, в которой должны были участвовать силы 48-й и 40-й армий (всего десять стрелковых дивизий, одиннадцать отдельных стрелковых бригад, один танковый корпус, четыре отдельные танковые бригады), была отменена. Гитлеровскому командованию не нужно было оттягивать из района Харькова часть своих сил для отражения наступления Брянского фронта, и оно, наоборот, получило известную свободу маневрирования своими резервами для оказания содействия 6-й немецкой армии в отражении нашего наступления на Харьков. Это обстоятельство еще больше осложнило положение войск Юго-Западного фронта, оказавшихся, по существу, в одиночестве против главной группировки противника на советско-германском фронте.

Немаловажной причиной наших неудач под Харьковом являлось также и то, что подавляющая часть войск Юго-Западного направления не была укомплектована положенным количеством личного состава, вооружения и боевой техники. Обещанные Ставкой людские контингенты, вооружение и боевая техника прибывали в войска далеко не полностью и с большим опозданием. Особенно плохо обстояло дело с поступлением в распоряжение главкома запланированного Ставкой количества танковых бригад, что не позволило, в частности, обеспечить танками армии правого крыла Южного фронта, прикрывавшие барвенковское направление.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский, анализируя серьезные ошибки в руководстве боевыми действиями советских войск на юге со стороны их командования, утверждает, однако, что «главной… причиной крупного поражения наших войск на юге весной 1942 года… был просчет Ставки и Генштаба в определении замысла противника и основных направлений его действий летом 1942 года.

Предвзятое, ошибочное мнение о том, что летом основной удар противник будет наносить на центральном направлении, довлело над Верховным Главнокомандующим вплоть до июля».[46]

Конечно, причины наших неудач под Харьковом не ограничиваются только просчетами Ставки Верховного Главнокомандования. Командование Юго-Западного направления также допустило ряд существенных ошибок и недостатков.

Во-первых, из-за крайнего недостатка сил мы не смогли достаточно надежно обеспечить фланги южной ударной группировки Юго-Западного фронта, наступавшей из барвенковского выступа в обход Харькова с юга.

Во-вторых, имели место недочеты в ведении разведки, далеко не всегда достаточно четким было управление войсками.

В-третьих, была допущена недооценка сил противника и его возможностей маневрировать ими в ходе отражения наших ударов.

В-четвертых, когда враг сам перешел в наступление, прорвал оборону 9-й армии Южного фронта и стал выходить в тыл нашим войскам, наступавшим на Харьков, нами не были своевременно приняты меры к тому, чтобы прекратить наступление и разгромить прорвавшуюся гитлеровскую группировку.

Большую отрицательную роль сыграло и то, что командование Южного фронта без должной серьезности отнеслось к выполнению возложенной на него основной задачи — прочно прикрыть левый фланг и тыл южной группировки Юго-Западного фронта от ударов противника с юга. Штаб Южного фронта, кроме того, не сумел вскрыть подготовку вражеским командованием удара с юга во фланг и тыл войск Юго-Западного фронта, наступавших в обход Харькова с юго-востока.

Командование же и штаб Юго-Западного направления в недостаточной степени осуществляли контроль за деятельностью командования Южного фронта.

Ошибки, допущенные как при подготовке Харьковской операции, так и при ее осуществлении, лишь еще более усугубили и без того исключительно невыгодное стратегическое положение, в котором оказались накануне летней кампании советские войска на юго-западном направлении.

В прошлом дело часто представлялось так, будто исход борьбы под Харьковом и неудача, постигшая Красную Армию во всей летней кампании 1942 года, всецело зависели от ошибок и просчетов, допущенных командованием и штабами войск Юго-Западного направления при планировании и ведении Харьковской операции.

В действительности, как видим, проблема, о которой идет речь, много сложнее и выходит далеко за рамки этих субъективных представлений.

При строго научном анализе событий под Харьковом можно без преувеличения сказать, что исход их мог стать в корне иным лишь в том случае, если бы Юго-Западное направление своевременно получило резервы стратегического масштаба.

В этом смысле характерно последующее развитие событий. Только когда наши основные стратегические резервы переместились на юг, Советские Вооруженные Силы осенью 1942 года одержали блистательную победу под Сталинградом.

Нашу неудачу в Харьковской операции в известной степени обусловили и имевшиеся существенные недочеты в организационной структуре таких важных родов войск, какими являлись наши бронетанковые и военно-воздушные силы.

Важным козырем в руках немецкого командования в период ведения Харьковской операции являлись его ударные войска — танковые и моторизованные дивизии. Каждая из пяти танковых дивизий, которыми располагала группа армий «Юг», имела в своем составе 170–185 танков.

В сравнении с ними наши бронетанковые войска, состоявшие преимущественно из только что сформированных отдельных танковых бригад (лишь небольшая часть которых была поспешно сведена в корпуса), во многих отношениях оказались слабее. Вполне естественно, что значительная часть этих соединений, к нашему сожалению, еще не имела такого боевого опыта, чтобы в первых же столкновениях с противником оказаться на высоте положения.

Не менее важным козырем в руках немецкого командования для более успешного ведения боевых действий против советских войск в Харьковской операции являлись военно-воздушные силы. Противник не только превосходил нас в количестве боевых самолетов, он имел и более удачное организационное построение своей авиации, и более гибкую систему централизованного управления ею в операциях.

На всем южном стратегическом крыле советско-германского фронта, включая Крым, немцы в начале летней кампании имели довольно мощный 4-й воздушный флот, в состав которого входило свыше 1200 боевых самолетов (700–800 бомбардировщиков, 250–300 истребителей и 125 разведчиков). Имея единое командование, единые органы управления и аэродромного обеспечения, немцы без особого труда сосредоточивали основные усилия авиации для массированного боевого применения на тех направлениях, где, по их замыслам, решалась участь самых важных сражений и операций в целом.

В начавшейся летней кампании 1942 года немецкое командование последовательно сосредоточивало боевую мощь 4-го воздушного флота сперва против войск Крымского фронта и защитников Севастополя, а затем против войск Юго-Западного направления, участвовавших в Харьковской операции.

Наши же военно-воздушные силы на фронтах в организационном отношении были до предела раздроблены. Основная масса боевых самолетов фронтов входила в состав армейской авиации, действия которой планировались и управлялись, главным образом, командующими общевойсковыми армиями исходя из оперативных задач, стоявших перед ними.

В состав фронтовой авиации выделялось относительно небольшое количество самолетов. Такая организационная раздробленность во многих случаях крайне затрудняла возможность массированного их применения для решения наиболее важных задач операции.

Другим крупным недостатком организационной структуры нашей авиации в тот период являлся неоднородный, смешанный состав самолетов в авиационных дивизиях. Каждое соединение имело в своем составе два штурмовых и два истребительных или два бомбардировочных и два истребительных авиационных полка. Это крайне затрудняло, а иногда даже прямо исключало возможность массированного применения имеющихся истребителей, например, для завоевания господства в воздухе над районами, где происходили решающие боевые действия наших наземных войск, или для нанесения мощных ударов большим количеством штурмовиков и бомбардировщиков по наиболее важным группировкам войск противника.

В связи с общим ухудшением обстановки на направлении, наступившим в результате изложенных выше причин, Ставка Верховного Главнокомандования поставила в конце мая перед войсками Юго-Западного фронта задачу перейти к обороне на занимаемых рубежах, прочно закрепиться на них силами 21, 28, 38 и 9-й армий и не допускать развития наступления противника из района Харькова на восток. Линия фронта проходила в основном по реке Северский Донец.

В результате постигшей нас неудачи была потеряна относительно небольшая, но весьма важная в оперативном отношении территория, хотя в этой операции мы нанесли довольно существенный урон противнику в живой силе и боевой технике.

К началу июня 6-я полевая армия и армейская группа генерала Клейста насчитывали в своем составе 26 пехотных, 5 танковых и 2 моторизованные дивизии, что обеспечивало им существенное превосходство в силах над войсками Юго-Западного фронта. Особенно внушительным продолжало оставаться превосходство противника в авиации. Это обстоятельство вызвало у главкома маршала С. К. Тимошенко большое беспокойство. По его инициативе Военный совет направления в конце мая решил обратиться в Ставку Верховного Главнокомандования с на-стоятельной просьбой срочно подкрепить силы фронта, резервами центра.

Подписав соответствующее представление в Ставку, Семен Константинович объявил, что заседание Воеяного совета закончено, встал из-за стола и, понурив голову, стал с плохо скрываемым беспокойством расхаживать по своему просторному кабинету. По выражению его лица можно было понять, что он размышляет о чем-то очень важном. Остановившись перед членом Военного совета Н. С. Хрущевым, Семен Константинович сказал;

— Харьковская операция обошлась нам дорого. Сейчас немцы, невзирая на понесенные в ходе этой операции большие потери, все-таки намного сильнее нас. Надо думать, что как только они приведут себя в порядок, обязательно воспользуются своим превосходством и предпримут новое наступление. Для отражения новых ударов нам крайне вужны резервы центра, иначе мы не устоим… Мне думается, — продолжал главком после небольшой паузы, — что в целях ускорения решения этого важного для нас вопроса хорошо было бы вам, Никита Сергеевич, побывать в Москве.

— Согласен, — ответил член Военного совета, — но, поскольку я недостаточно компетентен в чисто военных вопросах, мне будет трудно убедительно обосновать в Ставке нашу просьбу о срочной помощи резервами из центра. Думаю, что для успеха подобной миссии необходимо, чтобы в Москву выехал вместе со мною генерал Баграмян…

После короткого обмена мнениями все мы согласились с этим предложением.

Нетрудно понять всю остроту чувств, испытываемых мною в связи с предстоящей поездкой в Москву. Теперь встреча с Верховным Гла-внокомандующим не сулила ничего приятного, и это не могло не действовать на меня удручающе.

На следующий день мы с членом Военного совета вылетели в Москву.

И. В. Сталин в присутствии других членов ГКО принял нас незамедлительно, внимательно выслушал, провел с нашим участием обсуждение сложившегося на южном крыле советско-германского фронта трудного положения.

В отличие от других участников этого обсуждения, И. В. Сталин был спокоен, сдержан. Видно было, что все его мысли поглощены одним настойчивым желанием предотвратить дальнейшее ухудшение обстановки на юге, помочь нашим войскам во что бы то ни стало отстоять занимаемые рубежи.

Конечно, Верховный мог бы серьезно упрекнуть нас за допущенные ошибки, возложить на нас всю тяжесть ответственности за неудачу. Но Сталин, невзирая на случившееся, вел себя с большим достоинством, проявляя завидную твердость и спокойствие.

В этой связи мне хочется, забегая вперед, сказать, как неизменно спокойно вел себя Верховный Главнокомандующий весной 1943 года, когда в Ставке обсуждался план Орловской наступательной операции, являвшейся составной частью битвы на Курской дуге. Как известно, до этого Красная Армия нанесла крупнейшее поражение немецко-фашистской армии под Сталинградом, далеко отбросила ее войска на запад. Добившись значительного превосходства в силах над врагом, Ставка Верховного Главнокомандования готовила ставшую вскоре знаменитой Курскую битву. И тогда в столь благоприятно изменившихся в нашу пользу условиях никто из военачальников не заметил у Верховного Главнокомандующего никаких признаков самодовольства и преувеличения достигнутых побед.

Мне представляется, что железное самообладание, исключавшее всякую нервозность и неуверенность в руководстве боевыми действиями войск в ходе войны, было одной из самых примечательных черт И. В. Сталина и благотворно отражалось на его военно-политической и полководческой деятельности.

По нашей просьбе Ставка, учитывая важность направления, обороняемого Юго-Западным фронтом, усилила его семью стрелковыми дивизиями, двумя танковыми корпусами и четырьмя танковыми бригадами. С прибытием этих резервов мы к 10 июля имели бы в составе фронта тридцать стрелковых дивизий, две стрелковые бригады, два кавалерийских корпуса, четыре танковых корпуса и восемь танковых бригад. Но даже и теперь противник еще сохранял полуторное превосходство над нашими силами. С воздуха его наземные войска по-прежнему поддерживались силами 4-го воздушного флота и 8-го отдельного авиационного корпуса, что еще более повышало общие преимущества врага над нами.

Для переброски выделенных центром резервов требовалось время. Правда, значительная их часть была уже «на колесах», а отдельные соединения даже прибыли на фронт.

Военный совет и политуправление фронта, военные советы и политорганы армий провели среди личного состава частей и соединений большую политическую работу. Надо было каждого воина подготовить к упорной обороне занимаемых рубежей. Лозунг «Стоять насмерть!» нужно было обосновать важностью выполняемой задачи и наличием необходимых для этого сил и средств. Огромная работа легла на работников тыла. Им пришлось в сложных условиях пополнить войсковые и армейские запасы боеприпасов, горючего, продовольствия и других материальных средств, эвакуировать в тыл страны большое количество раненых и больных.

Из данных разведки всех видов нам стало известно, что противник сосредоточивает крупные резервы восточное Чугуева — там отмечалось скопление больших масс танков и моторизованной пехоты. Западнее Волчанска было установлено сосредоточение крупной группировки пехотных соединений. Оценивая эти данные о противнике и сложившуюся в полосе фронта общую оперативную обстановку, мы пришли к выводу, что в ближайшее время гитлеровское командование может предпринять наступление на участках обороны 38-й и 28-й армий с нанесением главного удара по центру оборонительного расположения 38-й армии из района Чугуева в общем направлении на Купянск.

Главком направления, предвидя это, приказал значительно сузить полосу обороны 38-й армии по фронту, сократив ее до 60 километров. Для усиления этого же рубежа в первую очередь пошли и прибывшие из центра стрелковые и танковые соединения.

Как выяснилось впоследствии, гитлеровское командование еще в последние дни мая приступило к подготовке двух частных операций, которые должны были создать для него благоприятную в оперативном отношении обстановку для развертывания большой наступательной операции на южном крыле советско-германского фронта.

Сначала предполагалось силами 6-й полевой армии провести под кодовым наименованием «Вильгельм» первую из них против 28-й армии и правого фланга 38-й армии.

В ходе второй операции под кодовым наименованием «Фридерикус-П» гитлеровское командование рассчитывало ударами трех группировок по сходящимся направлениям расчленить войска 38-й и 9-й армий нашего фронта и уничтожить их на правом берегу реки Оскол, а затем, выйдя к реке, захватить в районе Купянска плацдарм на ее восточном берегу. Основные силы наступающих войск противника сосредоточивались для разгрома 38-й, наиболее сильной армии фронта. Наступление намечалось начать во второй половине июня.

Невольно бросается в глаза одно важное обстоятельство: даже обладая значительным превосходством в силах, гитлеровское командование не пошло на то, чтобы обе операции провести одновременно, как одну. Вероятно, войска противника, участвовавшие перед этим в Харьковской операции, были настолько обескровлены нами, что заправилы вермахта не отважились на осуществление единой наступательной операции, неизбежно связанной с большими потерями в живой силе и технике. Однако последовательное проведение фашистскими войсками частных операций давало нам определенные выгоды, так как гитлеровское командование теряло драгоценное время перед большим наступлением для выхода к нижнему течению Волги и к предгорьям Кавказа. Кроме того, все это позволяло командованию Юго-Западного фронта лучше использовать свои резервы и авиацию для отражения наносившихся в разное время ударов противника.

10 июня в 4 часа утра после 45-минутной артиллерийской подготовки ударные группировки противника, поддержанные мощной авиацией, атаковали 28-ю армию в районе Волчанска и правый фланг 38-й армии из-под Чугуева.

Противник стремился окружить и уничтожить главные силы 28-й армии в междуречье Северского Донца и Большого Бурлака. Не выдержав сильного удара превосходящих сил противника, 28-я с упорными боями начала отходить на восток. Войскам правого фланга 38-й армии удалось преградить наступление противника в направлении на Купянск, но они не смогли предотвратить глубокого вклинения танков и мотопехоты врага вдоль западного берета реки Большой Бурлак на северо-восток, во фланг 28-й армии. Чтобы не допустить продвижения противника, пытавшегося окружить и разгромить главные силы 28-й армии, на восток, маршал С. К. Тимошенко организовал контрудар силами двух танковых корпусов и двух стрелковых дивизий. В результате 14 июня гитлеровцев удалось остановить в 35 километрах от Водчанска.

Так закончилась первая частная операция под наименованием «Вильгельм».

Вскоре, после временно наступившего затишья в боевых действиях, нам стало известно из захваченных войсками 21-й армии документов противника о том, что гитлеровское командование намеревается в ближайшее время подготовить и провести крупную наступательную операцию под кодовым названием «Блау» на стыке 21-й и 28-й армий нашего фронта, а также 13-й и 40-й армий соседнего Брянского фронта.

Замысел и основная оперативная цель подготавливаемого наступления сводились к тому, чтобы двумя мощными ударами — на севере силами 4-й танковой армии из района Курска и на юге силами 6-й полевой армии и 40-го танкового корпуса из района Волчанска в общем направлении на Старый Оскол — взять в клещи и разгромить войска 40-й армии Брянского и 21-й армии Юго-Западного фронтов. Судя по одному из расшифрованных документов, начало операции намечалось на 23 июня.

Маршал С. К. Тимошенко, оценив назревавшую угрозу нового наступления противника, решил усилить оборону левого крыла 21-й армии и ее стыка с 28-й армией двумя стрелковыми дивизиями и 13-м танковым корпусом. Одновременно он поставил задачу фронтовой авиации, своевременно обнаружить сосредоточение волчанской группировки противника и ударами с воздуха сорвать ее переход в наступление.

Учитывая важность содержания захваченных документов, я срочно сообщил о них начальнику Генерального штаба.

Надо сказать, что Ставка проявила исключительную оперативность. Для срыва ожидавшегося наступления противника на стыке двух наших правофланговых армий она передала с Брянского фронта в наше распоряжение 4-и танковый корпус и потребовала, используя его с севера, а с юга — наши танковые корпуса, быть готовыми в случае перехода в наступление волчанской группировки противника разгромить ее фланговыми ударами. В целях усиления нашего фронта срочно по железной дороге перебрасывались на станцию Новый Оскол из резервов Ставки 24-я и 159-я танковые бригады. Командующий ВВС Красной Армии генерал А. А. Новиков и командующий авиацией дальнего действия генерал А. Е. Голованов получили приказ организовать массированный удар авиации фронта и дальних бомбардировщиков по району сосредоточения противника на стыке 21-й и 28-й армий. Для ознакомления с обстановкой на месте и оказания командованию помощи Ставка послала на Юго-Занадный фронт генерал-полковника А. М. Василевского. Он прибыл к нам, если память мне не изменяет, во второй половине дня 21 июня и быстро вник в сущность сложившейся на фронте обстановки, стремясь наилучшим образом выполнить возложенную на него миссию.

Все мы в штабе фронта понимали значение назревавшей угрозы и делали все, чтобы сорвать замыслы противника.

21 июня Ставка Верховного Главнокомандования решила Юго-Западное направление как командную инстанцию ликвидировать. В связи с этим штаб направления подлежал расформированию. С этого дня как Юго-Западный, так и Южный фронты поступили в непосредственное подчинение Ставки.

Осуществив необходимую перегруппировку своих сил, гитлеровское командование к 21 июня закончило подготовку своей второй операции под кодовым наименованием «Фридерикус-П». В ней должны были принять участив тринадцать дивизий, в числе которых было три танковые и одна моторизованная.

22 июня после часовой артиллерийской подготовки и мощных ударов авиации гитлеровцы начали наступление. Войска 38-й и 9-й армий вновь были вынуждены вести упорные оборонительные бои с крупными силами врага. Главный удар противник наносил из района Чугуев на Купянск. Одновременно для расчленения и разгрома 38-й и 9-й армий он предпринял два вспомогательных удара из района Балаклеи в направлении на Изюм. Используя подавляющее превосходство в силах, гитлеровские войска прорвали фронт обороны на трех этих направлениях и развили наступление на Купянск.

В создавшейся обстановке командующий Юго-Западным фронтом маршал С. К. Тимошенко, стремясь не допустить больших потерь в войсках и не дать возможности противнику прорваться к Купянску и форсировать с ходу реку Оскол, принял решение, предварительно согласовав его с генералом А. М. Василевским, в течение 23–26 июня отвести 38-ю армию и войска правого крыла 9-й армии на восточный берег реки и здесь перейти к прочной обороне.

Этот замысел удалось осуществить в ходе напряженных боев. Попытки врага расчленить и разгромить наши соединения, форсировать Оскол и захватить плацдармы были сорваны.

Будучи вынужденным прекратить наступление в полосе действий Юго-Западного фронта, немецко-фашистское командование приступило к переброске танковых и моторизованных дивизий 1-й танковой армии генерала Клейста в Донбасс для подготовки наступления против войск Южного фронта.

На этом, по существу, закончился первый этап весенне-летней кампании противника на Юго-Западном направлении, который, надо сказать, длился с середины мая до конца июня, то есть на протяжении более полутора месяцев.

Анализируя результаты этого этапа наступательных действий немецко-фашистских войск, нельзя не отметить, что, хотя гитлеровскому командованию и удалось ликвидировать барвенковский выступ и нанести нам существенный урон, однако для преодоления сопротивления войск Юго-Западного фронта, оборонявших рубеж Дона на фронте Волчанок, Балаклея, с целью выхода на реку Оскол врагу потребовался почти целый месяц. За это время ему удалось оттеснить наши войска всего только на 50 километров.

Естественно, возникает вопрос: чем объяснить такой чрезмерно вялый темп наступления гитлеровской армии на важном, с точки зрения ее военно-политических устремлений, направлении, выводившем главные силы вермахта к нижнему течению Волги и на Кавказ? Здесь помимо многих других соображений огромное значение имел для Гитлера и его окружения фактор времени. Ведь фашистское командование ставило себе целью до конца 1942 года нанести Красной Армии поражение такого масштаба, чтобы вынудить Советский Союз к капитуляции. Столь значительная потеря времени в темпах наступления никак не отвечала осуществлению этих политических и стратегических намерений противника.

Дело в том, что в ходе Харьковской операции гитлеровские войска понесли значительные потери в живой силе, вооружении и боевой технике, особенно в танках. Именно это обстоятельство, по моему мнению, вынудило противника потратить немало времени на подтягивание новых резервов из глубины, восполнение потерь в войсках и приведение их в порядок.

26 июня состоялось решение Ставки Верховного Главнокомандования об освобождении меня от должности начальника штаба Юго-Западного фронта.

Когда я ознакомился с этим решением, меня, признаться, охватила волна тяжелых чувств и переживаний. Однако думаю, что даже теперь, спустя 35 лет после этого события, нет никакой необходимости комментировать, насколько объективно было оно в отношении меня.

Неожиданно, как это часто бывает на войне, пришлось расстаться со старыми боевыми друзьями.

Сдав дела прибывшему из Москвы на должность начальника штаба фронта моему самому близкому боевому другу генерал-лейтенанту П. И. Бодину, я постарался осмыслить создавшееся для меня положение и после серьезного раздумья пришел к выводу, что мне вряд ли целесообразно продолжать фронтовую деятельность по штабной линии.

Я был уверен, что смогу принести несравненно больше пользы, если буду назначен на командную работу, пусть даже самую скромную.

Побуждаемый этими соображениями, я, не теряя времени, обратился в этот же день к Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину с просьбой назначить меня на любую командную работу. В ответ на это обращение 28 июня в адрес Военного совета фронта была получена из Москвы телеграмма следующего содержания: «Ставка назначила генерал-лейтенанта Баграмяна заместителем командующего 61-й армии. Немедленно направить тов. Баграмяна в Генштаб». Телеграмма была подписана генералом А. М. Василевским.

Тепло попрощавшись с командующим фронтом Маршалом Советского Союза С. К. Тимошенко и моими ближайшими соратниками, я собрался вылететь самолетом в Москву.

Перед отъездом на аэродром зашел к П. И. Бодипу. Прежде чем проститься со мной, Павел Иванович сообщил неприятную новость о том, что накануне, 28 июня, примерно около 10 часов утра крупная группировка немецко-фашистских войск, усиленная несколькими танковыми и моторизованными дивизиями, нанесла удар по обороне 13-й и 40-й армий Брянского фронта. Прорвав при поддержке авиации оборону на их стыке, войска противника к исходу дня продвинулись на воронежском направлении на 10–12 километров. Для локализации наступления и восстановления положения Ставка Верховного Главнокомандования усилила Брянский фронт 17-м танковым корпусом из своего резерва и, кроме того, приказала передать в распоряжение соседнего фронта 4-й и 24-й танковые корпуса Юго-Западного фронта.

— Сегодня с раннего утра, — сообщил Бодин, — немецко-фашистские войска возобновили свое наступление и вновь потеснили войска Брянского фронта. Особенно опасная обстановка сложилась в полосе обороны сороковой, где враг добился наибольшего успеха…

Эта весть очень удручила меня. После некоторого раздумья я сказал Бодину, что, вероятно, гитлеровское командование уже приступило к практическому осуществлению подготовленной им операции, замысел которой стал нам известен еще 19 июня, когда в наши руки попали оперативные документы, захваченные накануне у противника.

Я высказал также мнение, что в связи с начавшимся наступлением на воронежском направлении следует ожидать в ближайшее время удар немцев из района Волчанска по стыку 21-й и 28-й армий Юго-Западного фронта на Старый Оскол, где они должны, как это указывалось в захваченных нами оперативных документах противника, «подать руку помощи 4-й танковой армии».

— Маршал Тимошенко и я придерживаемся такого же мнения, — ответил на это Павел Иванович. — Сейчас мы заняты тем, чтобы как можно лучше подготовиться к отраажению ожидаемого удара. Но беда в том, что у фронта нет для этого резервов. К сожалению, Ставка взяла у нас четвертый и двадцать четвертый танковые корпуса, которые вместе с тринадцатым танковым корпусом предназначались для отражения удара.

Оба мы понимали, что назревала серьезная угроза на правом крыле Юго-Западного фронта, и было очевидно, что вряд ли фронтовое командование сможет предотвратить ее своими силами без привлечения крупных резервов Ставки.

Настал момент прощания. Крепко обняв Павла Ивановича и искренне пожелав успеха войскам фронта, я в сопровождении полковника И. С. Глебова направился на аэродром. Обуреваемый тревожными думами, покидал я ставший для меня родным Юго-Западный фронт: Не знал я тогда, что в последний раз виделся с Павлом Ивановичем. Спустя несколько месяцев, 1 ноября 1942 года, он, будучи начальником штаба Северо-Кавказского фронта, погиб, попав под бомбежку близ города Орджоникидзе.

С большой душевной скорбью я встретил печальную весть о гибели этого замечательного военачальника, большого патриота нашей Отчизны, отличавшегося высокими моральными качествами коммуниста. Отдав свою жизнь за Родину, П. И. Бодин оставил о себе добрую память. Все, кому довелось вместе с ним сражаться с врагом в самую трудную для нас пору, навсегда сохранили к нему глубочайшее уважение.

30 июня, на другой же день после прибытия в Москву, явился я к начальнику Генерального штаба генералу А. М. Василевскому. Очень занятый, Александр Михайлович все-таки нашел время, чтобы участливо побеседовать со мной. В ответ на мой вопрос о положении наших войск он сообщил, что за два дня наступления фашистским армиям удалось расширить свой прорыв на левом крыле Брянского фронта до 40 километров и углубиться в наше расположение на 40–45 километров. По-прежнему наиболее тревожной обстановка оставалась в полосе 40-й армии.

После этого А. М. Василевский в самых общих чертах познакомил меня с обстановкой на Западном фронте и предложил, не задерживаясь в Москве, отправиться к новому месту службы — в 61-ю армию. При этом он рекомендовал побывать сначала в штабе фронта, чтобы представиться командующему — генералу армии Г. К. Жукову.

На следующее утро в сопровождении офицера Генштаба я выехал на автомашине в Малоярославец, где размещался штаб Западного фронта. Шоссейная дорога, по которой мы ехали, почти на всем протяжении была сильно разбита. Двигались мы довольно медленно. Я все ещо находился под впечатлением развернувшегося в последние дни крупного наступления противника на стыке Брянского и Юго-Западного фронтов, хотя, конечно, не мог тогда знать, что именно это наступление в сочетании с последующим ударом 1-й танковой армии немцев из района Артемовска против Южного фронта приведет гитлеровские войска в августе 1942 года к стенам Сталинграда у Волги и в пределы Северного Кавказа.

Глава третья. На Западном фронте

На командном пункте Западного фронта генерала Г. К. Жукова, к моему огорчению, я не застал и представился только члену Военного совета Н. А. Булганину и начальнику штаба фронта генералу В. Д. Соколовскому, которых видел впервые.

Получив от Н. А. Булганина и В. Д. Соколовского ряд указаний и советов по работе в войсках, я на следующий день, 2 июля, уехал в 61-ю армию, штаб которой размещался в районе Белева. Прибыл я на место поздно вечером. Здесь к этому времени происходила смена командования армии. Генерал-лейтенант М. М. Попов, возглавлявший до этого более полугода 61-ю армию, сдавал свою должность вновь назначенному командарму генерал-лейтенанту П. А. Белову и отправлялся на Брянский фронт.

С Павлом Алексеевичем Беловым мы были старыми друзьями, знали друг друга с 1933 года, когда учились в Военной академии имени М. В. Фрунзе. Он начиная службу, как и я, в кавалерии, в 1940 году командовал 96-й горнострелковой дивизией в Киевском Особом военном округе, а когда началась война, возглавил 2-й кавкорпус. Встреча наша была самой теплой и товарищеской.

61-й армии предстояло нанести частный удар по болховской группировке врага. Одновременно с ней подобные действия надлежало проводить 16-й и 10-й армиям Западного фронта с целью не допустить группу армий «Центр» на помощь силам вермахта, рвавшимся к Сталинграду и на Северный Кавказ.

Мне было поручено выехать с группой командиров на правое крыло 61-й армии, где готовился вспомогательный удар в направлении Кирейкова.

Наступление армий Западного фронта из-за отсутствия превосходства над противником и прочности его обороны особых территориальных успехов не принесло, но сковало довольно крупные силы гитлеровцев.

Вечером 15 июля по вызову командарма я вернулся в штаб армии. Павел Алексеевич передал мне приказание командующего фронтом срочно ему позвонить. Вскоре в трубке телефона я услышал хорошо знакомый голос Георгия Константиновича. Поздоровавшись, он сказал:

— Генерал-лейтенант Рокоссовский назначен командующим войсками Брянского фронта. По моему представлению Ставка назначила тебя вместо него командующим шестнадцатой армией. Как ты смотришь на это?

Я выразил свою признательность за высокое доверие со стороны Военного совета фронта и Ставки Верховного Главнокомандования и заверил Г. К. Жукова, чте постараюсь на посту командующего армией, как говорится, не ударить в грязь лицом.

Георгий Константинович приказал немедленно выехать в 16-ю и вступить в командование ею.

Попрощавшись о генералом П. А. Беловым и членом Военного совета армии дивизионным комиссаром Д. Г. Дубровским, которые, кстати говоря, за время моего кратковременного пребывания в армии окружили меня вниманием и заботой, я выехал в сопровождении адъютанта старшего лейтенанта Ивана Бокорова в штаб 16-й армии, который располагался в лесу южнее Сухиничей. Ночь была безлунная, темная, поэтому в пути не раз приходилось останавливаться, чтобы убедиться, что мы не сбились с дороги. Кроме того, все осложнялось тем, что войсковой транспорт в ночное время активизировал движение, и нам нередко приходилось пробиваться через пробки, возникавшие на перекрестках дорог, в населенных пунктах, на подходах к мостам.

Мысли же мои были заняты предстоящим вступлением в командование 16-й армией. Это событие радовало меня по двум причинам. Во-первых, как я уже писал, мне хотелось перейти на любую командную работу, и моя просьба, адресованная Верховному Главнокомандующему, была теперь полностью удовлетворена. Во-вторых, назначение именно в 16-ю армию было для меня большой честью. Это ведь была та самая армия, соединения которой проявили столько мужества и стойкости под Шепетовкой, о чем я подробно говорил в своей первой книге. Затем 16-я под руководством М. Ф. Лукина прославила свои знамена в Смоленском сражении, а под командованием К. К. Рокоссовского — в битве под Москвой. Конечно, состав армии менялся, но традиции героизма, высокого понимания долга перед Родиной, несомненно, сохранялись и крепли в этом прославленном объединении.

Задумывался я, само собой разумеется, и над трудностями, которые ожидали меня на посту командарма. Чтобы их осилить, думалось мне, прежде всего надо опереться на коллектив управления и штаба, на всех коммунистов в соединениях и частях.

Преодолев все ночные дорожные передряги, к раннему утру мы наконец добрались до штаба 16-й армии, который находился в лесу, близ села Чваново, и был неплохо замаскирован.

Начальник штаба генерал Михаил Сергеевич Малинин и член Военного совета дивизионный комиссар Алексей Андреевич Лобачев ознакомили меня в самых общих чертах с обстановкой, сложившейся в полосе действий армии к моему приезду, и пригласили к завтраку.

Константин Константинович Рокоссовский еще 12 июля, передав командование армией начальнику штаба, убыл на Брянский фронт.

Из беседы с Лобачевым и Малининым я узнал, что из-за все возраставшего сопротивления противника 16-я армия, наносившая частный удар на жиздринском направлении, вынуждена была два дня назад прекратить наступление и закрепиться на достигнутых рубежах. На следующий день из штаба фронта был получен приказ о переходе войск армии к обороне во всей полосе ее действий.

После вывода в резерв фронта нескольких соединений и частей усиления в составе 16-й остались три корпусных управления (5-го гвардейского стрелкового, 1-го гвардейского кавалерийского и 10-го танкового), семь стрелковых дивизий, четыре стрелковые и три танковые бригады, ряд частей усиления. Этими силами надо было оборонять полосу шириной до 70 километров, надежно прикрываясь от удара противника из района Жиздры на Сухиничи. Передний край обороны проходил в 20 километрах севернее Жиздры по рубежу от Шипиловки до устья реки Катерянки и далее по течению рек Жиздра и Рессета до Моилова.

По данным нашей разведки, перед фронтом армии противник имел в непосредственном соприкосновении с нашими соединениями до семи танковых и пехотных дивизий, причем три танковые и две пехотные дивизии были развернуты против правого фланга 16-й, где местность в глубине расположения наших войск, в отличие от остальной полосы обороны, была безлесная, открытая, удобная для наступления крупными силами.

Слушая доклад о сложившейся обстановке и предложения по переходу к обороне, я, собственно говоря, и ознакомился с боевым составом войск, командованием, штабом и политотделом армии.

Очень хорошее впечатление произвел на меня генерал М. С. Малинин. Он грамотно и четко охарактеризовал обстановку, сложившуюся в последние дни в полосе действии армии, выделил основные направления, на которых следует создать наиболее прочную оборону, а затем детально изложил предложения по ее организации, разработанные штабом.

Выслушав доклад Михаила Сергеевича, а также мнение командующих родами войск и начальников служб по интересовавшим меня вопросам, я объявил свое решение об организации обороны и приказал штабу подготовить все необходимые распоряжения по передислокации войск и занятию полосы обороны в новой группировке.

В период ознакомления с войсками и при подготовке обороны большую помощь оказал мне член Военного совета дивизионный комиссар Алексей Андреевич Лобачев — зрелый кадровый политработник, обладавший большим опытом политического руководства войсками армии в боевых условиях.

Неплохое впечатление произвел на меня второй член Военного совета полковой комиссар Ф. В. Яшечкин. Ои в мирное время в армии не служил, попал в ее ряды по общей мобилизации в начале войны и, конечно, еще не успел приобрести достаточного опыта работы в армейских условиях. Зато Филипп Васильевич имел инженерное образование, был молод, быстро и не без успеха усваивал основы военного дела. Яшечкину было поручено заниматься вопросами партийно-политического обеспечения работы армейского тыла.

На протяжении нескольких дней я внимательно изучал весь руководящий состав армейского аппарата и убедился, что коллектив подобран удачно и хорошо сколочен для руководства войсками армии в сложной боевой обстановке.

Особенно запомнились мне заместитель командующего армией генерал-майор К. П. Трубников, командующий артиллерией генерал-майор артиллерии В. И. Казаков, командующий бронетанковыми войсками полковник Г. Я. Орел, начальник связи полковник П. Я. Максименко, начальник тыла генерал-майор Ф. З. Лазаревич, начальник политотдела полковник Д. Ф. Романов.

Надо сказать, что коллектив штаба и управления складывался в суровых условиях первых месяцев войны, прошел жестокое испытание огнем. А. А. Лобачев прибыл на Западный фронт вместе с первыми соединениями армии из Забайкалья в начале июля и с этого времени не расставался с 16-й. М. С. Малинин, В. И. Казаков, Г. Я. Орел, П. Я. Максименко начали работу с К. К. Рокоссовским, когда он еще командовал группой войск в районе Ярцева. Все они пришли из полевого управления 7-го механизированного корпуса генерала В. И. Виноградова, который понес большие потери в начале июля 1941 года. Но его штаб полностью сохранился и представлял собой хорошо слаженный руководящий механизм.

Генерал К. П. Трубников пришел в армию позднее, уже в 1942 году, но, как говорится, очень хорошо вписался в ее руководящий коллектив.

Забегая вперед, скажу, что работать со многими из названных товарищей по разным причинам мне пришлось недолго. Так, например, поскольку часть войск и аппарата управления Брянского фронта, которым стал командовать К. К. Рокоссовский, передавалась новому Воронежскому фронту, Константин Константинович попросил Ставку направить в его распоряжение генералов Малинина, Казакова, полковников Орла и Максименко. Лишь Федор Захарович Лазаревич был моим заместителем по тылу все время, пока я командовал 16-й. Это был очень опытный командир, участник гражданской войны, старый коммунист, выходец из глубинного уголка Витебщины.

Конечно, если бы все члены этого четко слаженного управленческого коллектива, состоявшего из командиров высокой профессиональной квалификации, остались на своих постах в армии, руководить войсками мне с самого начала было бы значительно легче, упростился бы и период моего становления как командарма, то есть процесс врастания в новую роль, овладения всеми тонкостями тех функций командующего, которые отличают его деятельность от штабной работы. Но, как я уже упомянул, этого не произошло. Однако новый руководящий коллектив, хотя и складывался в ходе подготовки и проведения операции, постепенно стал очень действенным и вполне соответствовавшим своему назначению.

Во многом помогло мне то, что начальником оперативного отдела штаба армии и заместителем начальника штаба стал очень опытный и всесторонне одаренным штабной работник — полковник Федор Николаевич Бобков. Он был моим ровесником, 1897 года рождения, в Красной Армии служил с 1918 года, активно участвовал в гражданской войне в должности командира роты, причем с 1919 года по 1926 год проходил службу в 25-й Чапаевской дивизии. До войны Федор Николаевич окончил курсы «Выстрел», разведывательные курсы, а в 1941 году Военную академию им. М. В. Фрунзе. Отечественную начал начальником штаба 43-й отдельной стрелковой бригады, затем был начальником штаба 32-й стрелковой дивизии и с этой должности пришел в штаб 16-й армии. После отъезда генерала Малинина полковник Ф. Н. Бобков, будучи в курсе всех штабных дел, очень помог и мне, и пришедшему на должность начальника штаба генерал-майору Василию Григорьевичу Терентьеву. И в дальнейшем Федор Николаевич нес на своих плечах едва ли не основную тяжесть всей кропотливой и малозаметной работы, если можно так вы-разиться, чисто штабного характера, поскольку начальники штаба армии по не зависящим от нас обстоятельствам часто менялись. Незаурядные способности и опыт Бобкова проявились в боевых действиях армии сразу же, поскольку обстановка вскоре стала весьма острой и противоречивой для войск армии. Очень хорошо показал он себя в ходе Жиздринской операции и битвы под Орлом и Брянском, почти всегда он был со мной на наблюдательных пунктах, откуда осуществлялось управление войсками, ведущими бой, и часто выполнял функции начальника штаба. Оперативный отдел был укомплектован грамотными боевыми командирами, такими, как подполковник А. В. Соколов, майоры И. Ф. Скоков, Ф. Д. Свердлов, Ю. В. Плотников, Н. В. Рягузов, В. С. Бугичев.

Василий Григорьевич Терентьев до прихода в 16-ю командовал последовательно несколькими стрелковыми дивизиями на Западном и Брянском фронтах, в самом начале сорок третьего ушел от нас на ту же делжность в 326-ю дивизию, в конце войны стал командиром 70-го стрелкового корпуса. Генерал Терентьев по складу своего характера и опыту работы не был штабным работником. Он был, скорее, очень хорошим моим заместителем по командной части, охотно и часто выезжал в войска.

Достойными были также преемники генерала В. И. Казакова и полковника Г. Я. Орла — генерал-майор артиллерии Б. П. Лашин и генерал К. В. Скорняков. То же самое можно сказать и о новом начальнике связи полковнике Якове Митрофановиче Давыденко.

Сколачивание армейского управленческого аппарата из новых людей, не работавших ранее вместе и не знавших командиров соединений, процесс непростой, он может быть связан с определенными издержками — ведь боевая деятельность войск не прекращается ни на минуту. Надо сказать, что у нас в армии этот процесс прошел безболезненно, с первых шагов в отношениях между офицерами, генералами сложилась обстановка благожелательности, взаимопомощи, ответственного подхода к любому решению принципиального характера.

Однако вернемся к последовательному изложению событий. В соответствии с принятым решением во всех командных инстанциях, штабах и политорганах войск армии развернулась напряженная работа. После того как все боевые распоряжения были доведены до командиров соединений, те приступили к выполнению поставленных задач, а я получил возможность побывать в дивизиях первого эшелона с тем, чтобы установить личный контакт с командирами и политработниками. Вместе со мной выезжали командующие родами войск и начальники служб армии.

31 июля по результатам поездок в части и соединения были даны указания войскам по устранению выявленных недостатков в подготовке обороны.

В первых числах августа меня вызвал Г. К. Жуков в Малоярославец для личного доклада о положении войск армии и их готовности к обороне. Захватив с собой карты и другие необходимые документы, я вылетел на самолете У-2 в штаб фронта. Командующий, пригласив к себе В. Д. Соколовского, познакомился с нашим планом и утвердил его, дав ряд конкретных указаний по улучшению системы противотанковой обороны на основных танкоопасных направлениях и по более четкой организации взаимодействия между родами войск при организации контратак и контрударов силами дивизионных и армейских резервов.

После этого Георгий Константинович поделился со мной своими мыслями о продолжавшемся на юге страны наступлении противника, отметив в заключение, что план гитлеровского командования разгромить Брянский фронт, а затем окружить войска Юго-Западного и Южного фронтов сорван нами и что на сегодня Ставке удалось перебросить в район Сталинграда крупные стратегические резервы, способные остановить наступление немецко-фашистских войск, рвущихся к берегам Волги.

На исходе того же дня я вернулся на свой командный пункт.

В сумерках наш У-2 приземлился вблизи от расположения штаба армии. Сразу же состоялась беседа с новым начальником штаба армии В. Г. Терентьевым, командующими родами войск. Присутствовал и член Военного совета А. А. Лобачев. Речь шла о доработке плана обороны армии в духе требований командующего фронтом.

В ходе укрепления обороны в частях и подразделениях проводилась большая партийно-политическая работа по изучению приказа Наркома обороны № 227. Командиры и политработники стремились довести его содержание до сознания каждого воина, чтобы все они, от рядового бойца до генерала, поняли всю серьезность обстановки, сложившейся для Родины в итоге ударов врага на юге страны. И надо сказать, что простые и точные слова этого документа никого не оставляли равнодушным, вызывая яростное стремление драться против ненавистного врага до последней капли крови, проявить в боях стойкость и бесстрашие.

Еще 16 июля, перед началом оборонительного сражения на подступах к Сталинграду, Ставка Верховного Главнокомандования приказала командованию Калининского и Западного фронтов подготовить наступательную операцию, получившую наименование Ржевско-Сычевской, в ходе которой войскам смежных крыльев этих фронтов предстояло очистить от противника территорию к северу от Волги в районе Ржев, Зубцов и территорию к востоку от Вазузы в районе Зубцов, Карамзино, Погорелое Городище, овладеть городами Ржев и Зубцов и закрепиться на реках Волга и Вазуза. Подготовка к наступлению продолжалась две недели. 30 июля нанесли удар 30-я и 29-я армии Калининского фронта, причем первая, наступавшая на Ржев, прорвала полосу обороны противника, но вынуждена была втянуться в затяжные бои за укрепленный район Полунино. 29-я армия успеха не имела.

4 августа, спустя пять суток, начали наступление 31-я и 20-я армии нашего Западного фронта. К исходу первого дня наступления им удалось прорвать две позиции главной полосы обороны врага, после чего были введены подвижные группы обеих армий.

Наступление продолжалось и ночью. К утру 5 августа соединения нашего фронта полностью преодолели главную полосу вражеской обороны, расширив прорыв до 16 километров и углубившись в расположение немецких войск на 6–9 километров. На следующий день прорыв был еще более расширен и углублен: он достиг 30 километров по фронту и 25 километров в глубину. Войска генералов В. С. Поленова и М. А. Рейтера (31-я и 20-я армии) вышли на подступы к рекам Гжать и Вазуза, где противник готовил оборону резервами, выдвинутыми из тыла.

Поскольку операция для войск нашего фронта началась удачно, Г. К. Жуков принял решение нарастить успех вводом в сражение подвижной группы фронта (два танковых и один кавалерийский корпус). Командование же группы армий «Центр» с целью предотвращения разгрома своих войск, занимавших ржевский выступ, и сохранения в своих руках этого плацдарма, откуда вел один из кратчайших путей к Москве, вынуждено было предпринять экстренные меры. Генерал К. Типпельскирх, тогдашний помощник начальника германского генштаба по разведке, после войны писал: «Прорыв удалось предотвратить только тем, что три танковые и несколько пехотных дивизий, которые уже готовились к переброске на Южный фронт, были задержаны и введены сначала для локализации прорыва, а затем и для контрудара».[47]

7-8 августа 20-я армия совместно с корпусами подвижной группы фронта нанесла серьезные потери контратакующим силам противника и вынудила их отойти в исходное положение, преградив путь на Погорелое Городище. Наши войска во всей полосе наступления подошли к рекам Вазузе и Гжати и на отдельных участках захватили плацдармы на их противоположных берегах.

Во второй половине 9 августа и в течение следующего дня встречное сражение на рубеже рек Вазуза и Гжать достигло крупного масштаба: с обеих сторон здесь столкнулось до полутора тысяч танков. В результате наши войска освободили южную часть города Зубцова и, захватили небольшой плацдарм на левых берегах обеих рек. Хотя они достигли незначительного территориального продвижения, контрудар врага в полосе 31-й и 20-й армий был отбит на тех же рубежах, где и начался.

Гитлеровское командование, убедившись в тщетности своих попыток развить удар по направлении Погорелого Городища, приняло решение о переходе здесь к обороне. Зато 11 августа оно предприняло мощный удар крупной группировкой по армиям левого крыла Западного фронта. Замысел врага при этом сводился, к глубокому прорыву обороны наших 16-й и 61-й армий и развитию в дальнейшем успеха в направлении Сухиничей, чтобы выйти затем в район Юхнова и поставить этим под угрозу все левое крыло Западного фронта. Для проведения этой операции, как это выяснилось впоследствии, привлекалось около пятнадцати дивизий, в том числе пять танковых, имевших до 500 боевых машин. Широко использовалась и авиация.

Внезапно, враг прорвал оборону соседней с нами 61-й армии в ее центре и продвинулся к северо-западу на 25 километров, выйдя к реке Жиздра на участке Восты, Бело-Камень. Три стрелковые дивизии генерала П. А. Белова оказались отрезанными от основных сил. Одновременно другая группировка вражеских войск нанесла удар на участке нашей левофланговой 322-й стрел-ковой дивизии, оборонявшей рубеж по реке Рессета протяжением 17–18 километров, фронтом на запад. Удар этот пришелся по обоим флангам соединения. Враг, как видно, стремился в последующем выйти к реке Жиздра и сомкнуться со своей основной ударной группировкой, действовавшей против армии П. А. Белова. Воины З22-й оказали врагу упорное сопротивление. Мы ввели армейские резервы, и все же противнику ценой больших потерь удалось выйти к Жиздре на участке Гретня, Восты. 322-я стрелковая дивизия потерпела значительный урон, но окружения избежала, отойдя на реку Жиздра.

В моей памяти довольно отчетливо сохранились события того периода, когда в условиях начавшегося вражеского наступления управление и штаб армии принимали все меры к отражению нависшей угрозы. Как только обозначились масштабы и возможные цели, преследуемые гитлеровским командованием, я немедленно отдал два распоряжения. 10-му танковому корпусу генерала В. Г. Буркова было приказано совершить марш из района Сухиничей и сосредоточиться к утру 12 августа на северном берегу Жиздры за левым флангом армии, в готовности к нанесению контрудара в южном направлении, навстречу танковым дивизиям противника, прорвавшим оборону 61-й армии. 5-й гвардейский стрелковый корпус генерал-майора Г. П. Короткова после сдачи своего участка обороны соседям и 31-й гвардейской стрелковой дивизии, находившейся до этого в армейском резерве, должен был совершить ночной марш и к тому же сроку сосредоточиться на северном берегу Жиздры в районе Алешинки.

Отдав эти распоряжения, я, не теряя времени, вместе с членом Военного совета дивизионным комиссаром А. А. Лобачевым, группой работников штаба и командующими родами войск армии выехал в штаб 1-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майора B. K. Баранова, который располагался к этому времени за левым крылом армии, где начинались решающие для нас боевые события. До развертывания вспомогательного пункта управления армии мы решили на первых порах использовать штаб кавалерийского корпуса и средства его связи для управления войсками армии на этом направлении.

Именно решительная перегруппировка сил армии нa ее левое крыло и помощь, оказанная на месте в упрарвлении войсками, как мне представляется, помогли добиться целесообразного, соответствующего складывавшейся обстановке боевого применения сил трех крупных соединений армии — кавалерийского, танкового и стрелкового корпусов — на уязвимом направлении. И нам удалось упорным сопротивлением, нанесением контратак и контрударов сильно обескровить ударную группировку противника, остановить ее продвижение на рубеже реки Жиздра, сохранив при этом за собой важный плацдарм на южном берегу в районе Дретова.

Выйдя к Жиздре, противник на протяжении нескольких дней упрямо стремился форсировать ее и развить успех в направлении Сухиничей. Ценой больших потерь гитлеровцам удалось крупными силами при поддержке большого количества танков форсировать реку к северу от населенного пункта Глинная, проникнуть 19 августа на узком участке в лес, что южнее Алешинки, и выйти на ближайшие подступы к этому населенному пункту. Но здесь неприятельские танки и мотопехота были остановлены мощным огнем крупнокалиберных орудий армейской артиллерийской бригады, контратаками 146-й танковой бригады и частей 11-й гвардейской стрелковой дивизии и отброшены в глубь леса. При попытке возобновить наступление на Алешинку танковые дивизии противника потерпели тяжелое поражение от контрудара вовремя подошедшего из резерва фронта 9-го танкового корпуса, которым умело командовал генерал-майор Алексей Васильевич Куркин.

Одновременно другая группировка гитлеровцев изо всех сил стремилась прорваться из района Гретни на северо-запад в общем направлении на Сухиничи, но огнем и контратаками наших войск была отброшена в исходное положение. Это был кульминационный момент в наступлении противника. Войска армии, несмотря на превосходство врага в силах, выстояли и заставили его прекратить наступление и перейти к обороне.

Исключительно важную роль в отражении удара крупных сил противника на сухиничском направлении сыграл командующий фронтом генерал армии Георгий Константинович Жуков. Со свойственной ему твердостью и требовательностью он умело направлял усилия армии и подошедших резервов.

К 18 августа ударная группировка немецко-фашистских войск была сильно обескровлена. Потеряв до 10 тысяч человек только убитыми и свыше 200 танков, вражеское командование окончательно отказалось от дальнейшего продолжения наступления.

С подходом из фронтового резерва 3-й танковой армии под командованием генерал-лейтенанта П. Л. Романенко 16-я и 61-я армии вместо с танкистами Романенко перешли 22 августа в наступление против вклинившихся в нашу оборону гитлеровцев, нанесли им ответный удар, после которого в значительной степени было восстановлено первоначальное положение наших войск.

Августовские оборонительные действия армии показали возросшую боевую мощь наших частей, их стойкость при отражении массированных атак противника, упорство в удержании занимаемых рубежей, умение наносить фашистам серьезные потери в живой силе и боевой технике. С первого же дня наступления противника был брошен в войска лозунг: «Ни шагу назад, кровью, жизнью своей отстоим родную землю!»

Исключительно большую роль в поднятии боевого духа частей и соединений армии сыграл уже упоминавшийся мною приказ Народного комиссара обороны Союза ССР № 227 от 28 июля 1942 года, который с суровой откровенностью раскрывал всю глубину опасности, нависшей над Родиной, и выдвигал жесткое требование прекратить дальнейший отход и остановить обнаглевшего врага. В приказе, в частности, говорилось:

«Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население.

Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге, у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа… После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год.

У нас нет уже теперь преобладания ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину… Из этого следует, что пора кончить отступление, ни шагу назад. Таким должен быть теперь наш главный призыв. Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности… Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину…

Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование — ни шагу назад без прикааа высшего командования».[48]

Значение этого документа трудно переоценить. Он прямо указывал на ответственность каждого воина за судьбы Родины, за то, быть или не быть нашему социалистическому государству.

Именно так и разъясняли его командиры и политработники. Приказ в считанные дни бы доведен до сознания и сердца каждого бойца, причем применительно к конкретным боевым задачам. Огромная заслуга принадлежала в этом дивизионному комиссару А. А. Лобачеву. Думаю, что именно благодаря его активной работе, проводимой непосредственно с бойцами и командирами, части армии ни разу не отошли с занимаемых позиций без приказа. А воины 7-го гвардейского кавалерийского полка 2-й гвардейской кавдивизии, состоявшего из кубанских казаков, проявили массовый героизм, отстаивая каждый метр родной земли на холмищенском рубеже. Несмотря на подавляющее превосходство противника в силах, они, выручая воинов 322-й дивизии, смелой контратакой отбросили гитлеровцев из Холмища и несколько дней в полуокружении вели бой не на жизнь, а на смерть с наступавшими здесь частями 19-й танковой дивизии гитлеровцев. Ни один казак не дрогнул и не отступил, весь личный состав этого поистине героического полка буквально до последнего человека дрался за удержание Холмища, являвшегося ключевой позицией в полосе обороны 322-й стрелковой дивизии.

Все эти герои были посмертно удостоены правительственных наград.

Враг понес немалые потери в живой силе, танках, его наступление было задержано, он лишился возможности своевременного выхода к реке Жиздра для соединения с ударной группировкой, прорвавшейся на наш фланг через расположение армии генерала П. А. Белова. С упорством и бесстрашием дрались все части и соединения 16-й. Только этим можно объяснить то, что превосходящим силам противника, имевшим в своем составе около 500 танков и поддержанным с воздуха мощной авиацией, не удалось в конечном счете с выходом к реке Жиздра развить наступление на Сухиничи и далее на северо-запад, в тыл главных сил нашей армии и ее соседа — 10-й армии.

Напряженные августовские бои 16-й армии лично для меня явились суровым испытанием и большой школой. Ведь впервые тогда довелось мне непосредственно руководить боевыми действиями армии, так как до этого, как знает читатель, на протяжении целого года войны я принимал участие в операциях только в составе крупных штабов. Последние шесть месяцев я одновременно возглавлял штабы фронта и направления и, конечно, особенно отчетливо понял все значение этих органов управления в руководстве боевой деятельностью войск. Воочию, на собственном опыте, убедился я тогда в громадном различии между штабной и командной работой в боевой обстановке. Начальник штаба имеет скромную задачу — всеми мерами обеспечить командующему успешное руководство войсками в проводимой операции. Правда, он в какой-то степени может повлиять на принятие командующим решения, предложив такой вариант, который, по его мнению, наиболее соответствует оперативной обстановке. Однако только командующий имеет право принять решение, в соответствии с которым будут действовать, войска, и обязан в первую очередь нести ответственность за его последствия.

С 9 сентября на левом крыле 16-й наступило затишье. Соединения и части перешла здесь к обороне на достигнутых рубежах. Все внимание командования, штаба и политотдела армии было направлено на доукомплектование частей и соединений людьми, вооружением и транспортом, на организацию войсками прочной обороны во всей полосе действия армии.

13 сентября вынужден был покинуть армию член Военного совета дивизионный комиссар А. А. Лобачев. В последних боях он получил серьезное ранение. Мы были с ним на переднем крае, остановились у траншеи, только что отбитой у немцев, и завязали разговор с красноармейцами. В это время один из встреченных нами бойцов незаметно для нас спустился в траншею, чтобы, упираясь в ее бруствер, поправить ремни термоса с обедом, висевшего за его плечами. Неожиданно раздался взрыв саперной мины, многочисленными осколками которой красноармеец был убит, а стоявшего рядом со мной Алексея Андреевича Лобачева ранило в обе ноги. Мне в лицо попал только небольшой кусочек затвердевшей земли, не причинив никакого вреда.

В конце августа командующий фронтом генерал армии Г. К. Жуков был отозван в Москву и назначен заместителем Верховного Главнокомандующего. В связи с дальнейшим усложнением обстановки на юге он выехал в Сталинград для координации действий советских войск в этом районе. Командующим Западным фронтом был назначен генерал-полковник Иван Степанович Конев. К 15 сентября войска 16-й армии, выделив часть своих соединений в резерв Ставки, закрепились на занимаемых рубежах, всесторонне подготовившись к их обороне. Вскоре меня вызвали в штаб фронта для личного доклада новому командующему. Захватив все необходимые документы, я вылетел в Малоярославец, где по-прежнему располагался штаб фронта.

Командующий остался доволен моим докладом. В завязавшейся потом беседе он поделился новыми сведениями о положении наших войск под Сталинградом и на Северном Кавказе. Иван Степанович, в частности, сказал:

— Ты, Иван Христофорович, должен со всей отчетливостью понять, какие большие трудности испытывает наше Верховное Главнокомандование. Чтобы отразить все усиливающийся натиск врага на юге, добиться там перелома, все резервы центра и часть сил с других направлений, в том числе и с нашего фронта, спешно перебрасываются под Сталинград с целью ликвидировать создавшуюся там угрозу. Общая неблагоприятная обстановка требует от нас постоянно быть начеку, ни в коем случае не допустить какого-либо промаха, не дать врагу лишние козыри в полосе действий нашего фронта. Мы обязаны наличными силами не только прочно удерживать за собой ныне занимаемые рубежи обороцы, но и так крепко вцепиться в горло противника, чтобы приковать его к себе, постоянно держать его под угрозой нанесения ударов со стороны наших войск…

В заключение командующий фронтом предложил мне по возвращении в армию разработать и провести в жизнь ряд мероприятии в духе его указаний, установить строгий контроль за их точным выполнением.

Закончив деловые разговоры, Иван Степанович пригласил меня на обед, за которым мы по-дружески беседовали, вспоминали наиболее интересные эпизоды наших встреч в мирное время и в канун войны. Потом командующий еще раз напомнил мне о важности задач, стоявших перед войсками армии, и, пожелав успеха в их исполнении, отпустил меня.

Неоднократные встречи в боевой обстановке дали мне возможность близко соприкоснуться с двумя нашими наиболее известными в то время полководцами Г. К. Жуковым и И. С. Коневым. Им было свойственно много общих черт как настоящим коммунистам, типичным представителям трудового русского народа, выходцам из самых его глубин: здравый ум, твердый характер, строгость и справедливость. Сходство объяснялось, естественно, и общностью жизненной и профессиональной школы, которую прошли и Георгий Константинович, и Иван Степанович: длительное командование полками и крупными войсковыми соединениями, успешное окончание ряда военно-учебных заведений. Но были, конечно, и определенные существенные различия в стиле и методах их работы: ведь каждая личность неповторима, особенно незаурядная.

От командующего я зашел к своему старому приятелю генералу А. П. Покровскому, возглавлявшему оперативное управление штаба фронта. Тут я несколько задержался и с небольшим опозданием приехал на аэродром.

Погода в этот день еще с утра стояла пасмурная. Быстро наступавшие вечерние сумерки, казалось, вот-вот превратят неприветливый облачный день в непроглядную ночь. Встал вопрос: стоит ли отправляться в путь при таких неблагоприятных условиях? Предстояло совершить ночной полет к линии фронта и приземлиться на небольшой площадке на опушке леса близ села Середея, лежавшего всего в 20 километрах от переднего края. В разговоре с летчиком на эту тему стремление поскорее попасть к себе в армию, где меня ожидало множество неотложных дел, к сожалению, взяло верх над благоразумием. Мы были уверены, что железная дорога от Малоярославца до Сухиничей и от них до реки Жиздра послужит нам надежным ориентиром и позволит без всякого риска долететь до нашего лесного аэродрома.

На деле, однако, все получилось по-другому. Не успели мы долететь до Сухиничей, как ночь полностью вступила в свои права. Над станцией, плохо видимой с высоты, летчик сделал несколько кругов и взял курс вдоль железной дороги. Опасаясь случайного перелета через линию фронта, проходившую по Жиздре возле разрушенного железнодорожного моста, я буквально впился глазами в железнодорожные пути. Каково же было мое удивление и беспокойство, когда, против ожиданий, мы никак нe могли достичь этого пункта. Я понял, что после Сухиничей летчик потерял ориентировку и отклонился от намеченного маршрута полета. Чтобы выяснить, где мы, пришлось на небольшой высоте кружиться над районом, куда мы залетели. Внимательное изучение очень плохо просматриваемых наземных ориентиров все же убеждало, что мы находимся над расположением своих войск. Во избежание дальнейших осложнений стали выбирать площадку, чтобы приземлиться. Летчик несколько раз пытался использовать едва видневшиеся полевые дороги. Но каждый раз что-то мешало совершить посадку и приходилось вновь набирать высоту. Только благодаря помощи одной из прожекторных станций Московского района ПВО, находившейся в расположении нашей армии, нам удалось сесть. Выяснилось, что летчик, долетев до Сухиничей, взял курс не на юг, к Жиздре, а на юго-восток вдоль железной дороги на Козельск.

В это время к нам прибыл новый член Военного совета генерал-майор танковых войск П. Н. Куликов. Армия получила такого же опытного и вдумчивого политработника, каким был А. А. Лобачов. Петр Николаевич, став с восемнадцати лет красноармейцем, участвовал в гражданской войне, тогда же был принят в партию. Отечественную П. Н. Куликов встретил комиссаром корпуса, потом был членом Военного сонета 48-й и 20-й армий. С этим прекрасным человеком мы с самого начала стали работать дружно и слаженно.

На следующий день после возвращения в армию у меня собрались член Военного совета, мой заместитель, начальник штаба, все начальники родов войск и служб армии. Я подробно рассказал им о полученных от командующего войсками фронта указаниях и приказал В. Г. Терентьеву совместно с начальниками родов войск и начальником политотдела армии разработать конкретный план мероприятий на ближайшее время по претворению в жизнь указаний командующего.

Особенно большое внимание мы уделили снайперскому движению. В каждой стрелковой роте появилась группа снайперов. Они изо дня в день совершенствовали свою огневую подготовку, непрерывно разрабатывали новые приемы «охоты» за фашистами, вели между собой соревнование — кто больше уничтожит гитлеровцев. Среди снайперов получил широкое распространение и признание девиз: «Фашистом меньше — победа ближе».

До сих пор в моей памяжи осталось неизгладимое впечатление, которое я вынес от встречи с нашими снайперами на армейском слете. На него съехались лучшие стрелки — 150 человек, которые в совокупности уничтожили свыше 2000 фашистов. Это было первое мероприятие такого рода на Западном фронте. Многие из бойцов на этом слете подробно и интересно рассказывали о приемах «охоты» за фашистами. Как правило, каждый снайпер, прежде чем выйти на задание, тщательно готовился. Надо было в расположении противника наметить подходящий участок, умело выбрать для себя огневую позицию, разработать способы обнаружения врага. Выступавшие иа слете снайперы демонстрировали свои образцы самодельных ложных мишеней и приемы вызова по ним огня из расположения противника.

Одним словом, шел деловой разговор о наиболее ценном опыте, о неиссякаемой выдумке и инициативе этих отважных солдат, об их выдержке и мастерстве. Слет проходил на лесной поляне, снайперы расселись кто на пеньке, кто просто на траве в маскировочных халатах, украсившись ветками и хвоей. Когда я подходил к месту слета, то в первый момент опешил — людей не было видно, казалось, что поляна поросла кустарником.

До сих пор не могу забыть, каким глубоким уважением проникся я тогда к этой славной группе красноармейцев. Каждый из них показал себя вполне зрелым воином, беспредельно преданным своей Отчизне и народу. Все они отличались высокими боевыми качествами, отточенным искусством беспощадно истреблять ненавистных фашистов.

Занимаясь своими фронтовыми делами, весь личный состав армии, и прежде всего офицеры и генералы, с неослабным вниманием следили за развертыванием боевых действий под Сталинградом и на Северном Кавказе. К общему нашему восторгу, наконец было получено известие о переходе 19–20 ноября советских войск в контрнаступление в Волго-Донском междуречье. Начавшееся здесь победное шествие Красной Армии, завершенное окружением и пленением армии Паулюса и положившее начало изгнанию оккупантов с советской земли, бесконечно радовало и вдохновляло нас. Победа под Сталинградом явилась одним из наиболее важных событий Великой Отечественной войны и второй мировой войны в целом. После поражения Паулюса под Сталинградом в фашистской Германии, как известно, был объявлен трехдневный траур. Жители германских городов и сел впервые с начала второй мировой войны вместо бравурных победных маршей услышали погребальный звон церковных колоколов.

О Сталинградской битве написано уже очень много. Бывали случаи, когда участники событий стремились взвесить на чаше весов истории весомость вклада в эту победу того или иного фронта, той или иной армии. Я думаю, что эта победа была одержана не только теми войсками, которые непосредственно в ней участвовали. Она принадлежит всей нашей армии, всему нашему народу, так как в битве на Волге был широко использован опыт всех действующих войск, наша передовая военная наука, результаты самоотверженного труда рабочих, крестьян и интеллигенции. Сталинград был расплатой с фашистами за Киев и Харьков, за Брянск и Вязьму. Теперь в котле оказались армии Паулюса и Гота, хвалившиеся тем, что не знают поражений. И если наши войска вырывались из самых мощных клещей врага, то из железной сталинградской западни не вышел ни один гитлеровец.

Мы, конечно, все по-хорошему завидовали защитникам Сталинграда, удаче, выпавшей на их долю, и с нетерпением ждали, когда наступит праздник и на нишей улице.

16 декабря в село Радождево, где размещался штаб нашей армии, прибыла делегация дружественного монгольского народа во главе с премьер-министром, героем и маршалом Монгольской Народной Республики Хорлогийном Чойбалсаном. Наши дорогие гости приехали к нам не только с добрыми чувствами, но и с богатыми дарами. Они привезли с собой большое количество теплых вещей и других подарков для вручения советским бойцам. Мы приняли делегацию братского народа с большой радостью, окружив маршала Чойбалсана и приехавших с ним монгольских друзей вниманием и заботой.

Вечером 17 декабря в торжественной обстановке состоялся вечер встречи командного и политического состава армии с делегацией. Прозвучали взволнованные приветствия в адрес дружественного монгольского народа и прибывших к нам гостей. На этом вечере маршал X. Чойбалсан выступил с большой речью, которая была проникнута чувством большой любви к советскому народу. Глава дружественной страны говорил о тесной дружбе двух наших народов, начало которой положили великий Ленин и выдающийся революционер Монголии, основатель Монгольской народно-революционной партии Сухэ-Батор. На этой встрече руководитель делегации маршал Чойбалсан от имени Великого Народного хурала МНР наградил отличившихся в боях разведчиков 11-й гвардейской дивизии монгольскими орденами. Разведчик Федоров был награжден высшей боевой наградой Монголии орденом «Полярная звезда». Вечер закончился выступлением армейского ансамбля песни и пляски, который очень понравился гостям.

18 декабря делегация Монгольской Народной Республики выехала в части и соединения армии. В этот день она побывала в 1-м гвардейском кавалерийском корпусе. Конники, несмотря на наступившую зиму, показали на лесной поляне хорошо организованные конноспортивные состязания. Они продемонстрировали гостям высокий класс рубки, мастерство в преодолении сложных препятствий, лихую джигитовку, вызвавшие восхищение гостей.

Перед развернутым строем маршал X. Чойбалсан вручил кавалерийскому корпусу Красное знамя Монгольской Народной Республики. Затем строй конников лихим галопом проскакал перед импровизированной трибуной.

19 декабря монгольская делегация во главе с маршалом Чойбалсаном посетила передний край нашей обороны ни одном из участков фронта. Здесь со специально подготовленного наблюдательного пункта делегации было продемонстрировано внезапное огневое нападение нескольких артиллерийских полков и частей гвардейских минометов на один из опорных пунктов обороны противника, который затем был атакован и занят одним усиленным стрелковым батальоном при поддержке роты танков. Этот боевой эпизод произвел на монгольских друзей большое впечатление.

20 декабря состоялся прощальный вечер. Наши гости продемонстрировали командирам и политработникам штаба армии привезенные с собой кинофильмы. Просмотр вызвал у всех большой интерес. Из этих фильмов мы узнали, как напряженно работают трудящиеся Монголии, чтобы максимально увеличить производство теплых вещей для советских воинов.

В заключение Военный совет армии дал в честь дорогих гостей прощальный ужин, который прошел в теплой, непринужденной обстановке.

Утром 21 декабря делегация дружественной Монгольской Народной Республики во главе с маршалом Чойбалсаном выехала из армии в Москву, оставив Военному совету армии благодарственное письмо следующего содержания:

«Командующему войсками 16-й армии генерал-лейтенанту товарищу Баграмяну, членам Военного совета армии генерал-майору танковых войск товарищу Куликову и полковнику товарищу Яшечкину.

Искренне благодарю за теплый прием и внимание, оказанное мне и нашей делегации в период пребывания в вашей доблестной 16-й армии.

Мы увозим с собой в вашу страну самые лучшие воспоминания о боевом духе и сплоченности личного состава армии, готовой в любую минуту, по первому приказу командования, сокрушить коварного и вероломного врага.

Прошу вас передать бойцам, командирам в политработникам 16-й армии, что монгольский народ был, есть и будет в дальнейшем самым верным союзннком великого советского народа в его борьбе с фашистскими захватчиками, что трудящиеся нашей Республики будут крепить дружбу с советским народом, спаянную кровью своих лучших сыновей в борьбе за свободу и независимость. Наш народ будет еще более усиливать помощь фронту, сделает все, что будет в его силах, чтобы приблизить час победы над озверелим фашизмом.

Наша делегация привезла подарки бойцам Красной Армии, сделанные руками всего монгольского народа. Прошу вручить эти подарки личному составу армии, пожать от нас мужественные руки героев Великой Отечественной войны и передать им заветные чувства монгольского народа, его горячую любовь к Красной Армии и преданность общему делу.

Руководитель делегации, Премьер-министр, Главком, Герой и Маршал МНР

Чойбалсан.

20 декабря 1942 года».[49]

С содержанием этого письма был ознакомлен весь личный состав армии. Привезенные делегацией подарки распределили между соединениями и частями армии, оборонявшими передний край. Очень кстати оказались для наших воинов добротные теплые вощи, изготовленные руками трудящихся Монголии. Наступившая зима была очень холодной, морозы достигали 30–40 градусов.

Маршал Чойбалсан за время пребывания в армии убедился в том, что мы ощущаем недостаток в конском составе. Перед своим отъездом он обещал по возвращении на родину направить для укомплектования 16-й 1500 лошадей.

Обещание маршал X. Чойбалсан выполнил. Уже через месяц мы получили большую партию лошадей монгольской породы.

После посещения делегацией братской Монголии нашей армии среди бойцов и командиров продолжительное время шли теплые беседы о наших добрых друзьях, их большой моральной и материальной помощи Красной Армии в самую трудную пору борьбы против немецко-фашистских захватчиков.

9 февраля 1943 года я был вновь вызван в штаб фронта, где получил от командующего задачу на подготовку наступательной операции в направлении Жиздры в целях содействия войскам Брянского и Центрального фронтов в овладении Брянском.

Чтобы стало яснее, в каких условиях готовилась нами эта операция, познакомлю читателя с некоторыми данными оперативного характера. Перед наступлением в состав нашей армии входило всего четыре стрелковые дивизии и одна стрелковая бригада. Они занимали оборону на 75-километровом участке от Запрудного до Ожигова.

Справа от нас, как и прежде, действовала 10-я армия генерала В. С. Попова, входившая в наш фронт, а слева — 61-я, перешедшая в состав Брянского фронта.

Приказом командующего фронтом армиям были поставлены довольно сложные задачи.

Ударной группировке 16-й армии в составе шести стрелковых дивизий, одной стрелковой бригады, одного танкового корпуса и четырех танковых бригад со средствами артиллерийского усиления[50] предписывалось прорвать оборону противника на участке Запрудное, Высокая.

Ближайшая задача определялась так — уничтожить противостоящие части врага и к исходу первого дня наступления овладеть рубежом Людиново, Жиздра.

В дальнейшем группировка должна была стремительно развивать наступление в направлении Мужитино, Любохна, окружить и уничтожить противника в районе Брянска и овладеть им; частью сил оказать содействие 10-й армии в овладении Людиновом, одновременно расширяя прорыв в сторону своего левого фланга, свертывать боевой порядок противника в юго-восточном направлении.

Подвижной группе в составе 9-го танкового корпуса, одной стрелковой дивизии и полка на лыжах было приказано с выходом войск армии на рубеж Дятьково, Любохна стремительным броском захватить Брянск.

Одновременно 10-й армии была поставлена задача силами всего лишь одной стрелковой дивизии наступать на Людиново.

Подготовку к операции мы начали 10 февраля 1943 года и должны были закончить ее всего за пять суток. Этот срок оказался нереальным из-за несвоевременного подхода соединений и частей, передаваемых в состав армии, и был продлен.

Командование противостоявших нам войск врага в этот период активных действий не предпринимало, ограничиваясь разведывательными поисками и обстреливая время от времени передний край нашей обороны. Понеся поражение в августовском наступлении 1942 года, гитлеровцы перешли к обороне и более полугода потратили на всемерное укрепление занимаемых рубежей. Горький опыт, полученный врагом в летних боях минувшего года, когда было разрушено нашим артогнем большинство его дзотов, заставил фашистов существенно изменить оборонительную тактику. Теперь сеть дзотов была заменена широко разветвленной системой траншей, связанных ходами сообщения при множестве открытых пулеметных площадок. Это обеспечивало гитлеровцам довольно широкую возможность маневра как огневыми средствами, так и живой силой.

Одной из важных особенностей вражеской обороны стала система выступающих вперед опорных пунктов, позволявших организовать сильное огневое фланкирование, а местами и создание так называемых огневых мешков. Вдоль всего переднего края были установлены проволочные заграждения, различные противотанковые препятствия, минные поля. Минами гитлеровские саперы «нашпиговали» не только пространство перед проволочными заграждениями, но также и полосу между заграждениями и траншеями, а на танкоопасных направлениях заминировали и все дороги в своих ближайших тылах. Кроме того, в 50–70 метрах от передней траншеи извивалась спираль на рогатках, а за ней шел так называемый немецкий забор, то есть заграждение, которое поддерживалось вперемежку деревянными и металлическими кольями.

На участке действий нашей армии главная полоса сопротивления противника опиралась на ряд узлов, каждый из которых был крепким орешком и располагался на удобных для обороны естественных рубежах и в населенных пунктах.

Приказ гитлеровского командования требовал от личного состава частей, занимавших оборону, любой ценой удержать все рубежи. Как стало известно от пленных, с каждого солдата была взята подписка, что он ни при каких обстоятельствах не оставит своей позиции. Все это обусловило большую стойкость вражеской обороны.

В подготовительный период в состав нашей армии прибыли 326-я и 64-я стрелковые дивизии, 9-й танковый корпус и значительные артиллерийские средства. В ходе операции нам дополнительно были переданы еще пять стрелковых дивизий и управление 8-го гвардейского корпуса с двумя стрелковыми бригадами.

Казалось бы, усиление армии войсками было довольно щедрым. Однако основная масса резервов, выделяемых фронтом, поступала в армию в ходе уже начавшейся операции и со значительным опозданием, что не позволяло в нужный момент вводить их в сражение. Кроме того, эти резервы направлялись к нам недостаточно организованно. Многие части и соединения появлялись в полосе действия армии неожиданно, без предварительного уведомления. При этом они подчас нарушали маршевую дисциплину, создавали пробки и путаницу на дорогах, совершали движение в дневное время и этим раскрывали перед противником подготовку нашего наступления.

Обращение к командованию фронта с просьбой навести порядок в поступлении резервов в полосу действия армии практически результатов не дало.

Как в дальнейшем выяснилось из показаний пленных, фашистскому командованию уже 16 февраля стало известно о готовящемся нами наступлении, и к 20 февраля на участок предстоявшего прорыва оно выдвинуло из глубины и соседних участков фронта части 211-й и 321-й пехотных дивизий, значительное количество противотанковой артиллерии и до 100 танков и штурмовых орудий.

22 февраля, накануне четвертьвекового юбилея Красной Армии, гром артиллерийской подготовки, длившейся более двух часов, возвестил о начале нашего удара. Главная группировка армии перешла в наступление в полосе шириною 18 километров между поселками Запрудное и Высокая. Предстояло взломать мощную оборону противника, которую он укреплял больше полугода и, по существу, довел до совершенства, не пожалев ни труда своих саперов, ни самых разнообразных инженерных средств.

Если учесть, кроме того, что из-за недостатков в маскировке войск при их сосредоточении наше наступление не явилось для командования группы армий «Цептр» неожиданным и оно произвело дополнительное укрепление позиций и выдвижение резервов, то станет ясным, в насколько трудной обстановке предстояло нам действовать.

Тем но менее в первый день наступления поступили отрадные сведения; успех обозначился в центре ударной группировки, где сражались воины 11-й и 31-й гвардейских и 97-й стрелковых дивизий, которыми соответственно командовали генерал-майор И. Ф. Федюнькин, полковник И. К. Щербина и генерал-майор Я. С. Воробьев. Они взломали передний край обороны противника и овладели его сильно укрепленными опорными пунктами: Котовичами, высотой с отметкой 210,0, восточными кварталами поселков Широковка и Дмитриевка и другими.

Труднее развивалось наступление на флангах прорыва. В частности, справа, где наступали гвардейцы 18-й дивизии полковника М. Н. Завадовского, удалось овладеть железнодорожным разъездом Котовичи и железнодорожной линией восточнее, но дальнейшее продвижение из-за ожесточенных контратак врага было остановлено.

Существенной причиной неудачи было и то, что нам, к сожалению, не удалось добиться четкого взаимодействия с 10-й армией, и гвардейцы Завадовского не имели локтевой связи с соседней 385-й дивизией армии В. С. Попова. Это соединение вообще не имело в течение первого дня даже минимального успеха.

Наступавшая на левом фланге ударной группировки нашей армии 326-я стрелковая дивизия из-за мощного огневого сопротивления врага продвинулась вперед незначительно, овладев лишь второй линией траншей врага, расположенных на северных и северо-восточных скатах высот 206,1 и 201,6. По этой же причине не был взят и опорный пункт в поселке Высокое.

Второй и третий день нашего наступления характеризовались возросшей активностью врага на всем фронте прорыва. Дело в том, что погода стала лучше и предпринимаемые гитлеровцами контратаки всюду поддерживались не только танками, но и ударами авиации, прицельным огнем артиллерии. Спешно перебросив с соседних участков две полнокровные пехотные дивизии (321-ю и 211-ю), а также несколько танковых частей, вражеское командование с бешеным упрямством старалось вернуть утраченные позиции. При этом свирепствовали танки, отборные пехотные, как видно, эсэсовские батальоны устремлялись в психические атаки. Почти непрерывно группы в 20–30 пикирующих бомбардировщиков с диким завыванием сбрасывали на наших наступающих воинов свой смертоносный груз.

Невзирая на все это, части, наступавшие в центре участка прорыва, неуклонно шли вперед. К исходу 23 февраля — нашего солдатского праздника гвардейцы М. II. Завадовского полностью сокрушили опорный пункт гитлеровцев на высоте 223,5 и ворвались на западную окраину поселка Букань. Одновременно части И. Ф. Федюнькина вышибли врага с высот 290,3, а 97-я очистила северную часть Ливадии. В этих боях врагу был нанесен серьезный урон.

На следующий день и особенно в ночь на 25 февраля части противника вынуждены были покинуть последнюю позицию главной полосы сопротивления и отойти на тыловой оборонительный рубеж. Как докладывали разведчики, 208-я пехотная дивизия и один из полков 211-й дивизии понесли большие потери.

Это был момент, когда мы вводом своих резервов могли добиться перелома положения в свою пользу. Но их к этому времени у нас еще не было. Я использовал свой последний резерв — 247-ю стрелковую дивизию с 256-й танковой бригадой, но их сил для взлома обороны на всю ее тактическую глубину было явно недостаточно.

25 февраля мы продолжали развивать успех, отражая контратаки врага. 247-я стрелковая дивизия генерал-майора Г. Д. Мухина ворвалась на северо-западные окраины села Полики, уничтожая в уличных боях неприятельские очаги сопротивления. 97-я в ожесточенном бою, умело маневрируя, окончательно очистила Ливадию, а гвардейцы 31-й дивизии полковника И. К. Щербины при поддержке танков овладели Славинкой. Радовало нас и то обстоятельство, что две наши левофланговые дивизии (326-я и 324-я) также добились некоторого успеха, расширив на несколько километров полосу прорыва.

26 февраля гитлеровцы, не выдержав нашего натиска в центре полосы наступления, дрогнули и, прикрываясь мелкими группами пехоты, начали отходить, оставляя один опорный пункт за другим.

Наши части неотступно продвигались вперед, нанося врагу серьезный урон. На отдельных участках отход гитлеровцев превратился в бегство, ими были брошены полевые госпитали с ранеными, склады с боеприпасами и снаряжением, тяжелое оружие, а также пулеметы и минометы, десятки фашистов были взяты в плен.

Особенно успешно продвигались 97-я стрелковая, 11-я и 31-я гвардейские дивизии. Тесно взаимодействуя с танками, части этих соединений 26 февраля вышли к переднему краю тылового оборонительного рубежа противника, проходившего по реке Ясенок. Командир 31-й полковник Щербина умело использовал сложившуюся обстановку: его гвардейцы форсировали реку и после упорного боя во взаимодействии с частями генерала Федюнькина овладели населенными пунктами Крестьянская Гора и Боре — важнейшими опорными точками врага на тыловом оборонительном рубеже.

Из Крестьянской Горы и из оврага юго-восточнее этой деревни противник беспрестанно шел в контратаки и вел минометно-артиллерийский огонь, чем сдерживал продвижение 11-й гвардейской дивизии на юго-запад. Там к этому времени оборонялись части 5-й танковой дивизии гитлеровцев, только что прибывшей из-под Вязьмы и введенной в бой.

В эти дни, когда шли ожесточенные бои, мужество и героизм проявили многие воины наших частей. Хочу рассказать лишь о двух подвигах, которые совершили бойцы нашей армии.

При развитии наступления на опорный пункт Полики во 2-м батальоне 40-го полка 11-й гвардейской стрелковой дивизии особенно отличилась рота лейтенанта Николая Федоровича Омелечко.

Ночью Омелечко во главе группы бойцов по приказанию командира батальона капитана В. П. Шарапова зашел в тыл опорного пункта и организовал засаду, оседлав дорогу, подходившую к нему из тыла. На рассвете наблюдатели обнаружили приближение небольшой группы вражеских селдат во главе с офицером. Николай решил захватить их в плен. Когда гитлеровцы подошли совсем близко, он вдруг громко скомандовал: «Хенде хох!» Перепуганные фрицы подняли руки и сдались.

Через некоторое время с другой стороны к месту засады подошла еще одна группа гитлеровцев численностью около двадцати человек. Лейтенант приказал пленному немецкому офицеру выйти навстречу и объявить, что солдаты окружены и должны сдаться. Тот вынужден был выполнить это требование. Вражеские солдаты сложили оружие. Только двое из них бросились бежать, но один из беглецов упал, сраженный автоматной очередью.

Как только гитлеровцы обнаружили группу лейтенанта Н. Ф. Омелечко, они открыли по ней минометный огонь и перешли в атаку. Но она была отбита с большими потерями для фашистов. Омелечко был ранен, но остался в строю. Повторную атаку фашисты провели ротой пехоты при поддержке трех танков. Это совпало с началом штурма вражеского опорного пункта Полики, что еще более приподняло боевой дух бойцов, принявших неравный бой. Лейтенант тут же вызвал огонь артиллерии по противнику. Из этой жестокой схватки гвардейцы вышли победителями. В бою с исключительной самоотверженностью сражались лейтенант Николай Омелечко и пулеметчик его роты Федор Сисейкин. Оба они были удостоены высшей награды Родины — звания Героя Советского Союза.

Еще один замечательный подвиг совершили четыре стрелка из другой части. Наша артиллерия в ходе наступления подбила прямой наводкой несколько танков противника. Возле одного из них разыгрался драматический эпизод. Автоматчикам гвардии сержантам Серых и Кирилову, гвардии рядовым Гаврилову и Галактионову командир роты приказал охранять поврежденную машину. День клонился к вечеру, гвардейцы лежали на снегу, внимательно просматривая холмистую местность. Вдруг из-за пригорка показались немецкие солдаты, которые шли во весь рост к танку. Когда они были совсем близко, сержант Серых скомандовал «Огонь!» и сам полоснул по гитлеровцам из автомата. Было скошено немало солдат, но остальные залегли, а затем перебежками снова бросились вперед. Но четверка гвардейцев не спасовала и вновь хладнокровно разила врагов. Уцелевшие фашисты не выдержали, повернули назад и скрылись за холмом.

— Неужели гады еще полезут? — сказал Гаврилов.

Да, гитлеровцы пошли снова. Быстро перемахнув высотку, ведя огонь на ходу, они приблизились на 50 метров. И вновь четыре струи метких пуль встретили их. Гвардейцы били без промаха. Враг отступил, оставив на недступах к танку груду трупов. Гвардейцы проверили оружие, патроны были на исходе. Между тем послышался шум мотора, и перед нашими автоматчиками появился вражеский танк, за которым двигались пехотинцы. Гвардейцы открыли огонь по смотровым щелям, но машина, поливая снег свинцом, ползла прямо на них.

Вдруг с нашей стороны раздался выстрел. Немецкий танк вздрогнул и остановился. Это наши бронебойщики по приказу командира поспешили на выручку своим автоматчикам. Четверка храбрецов пустила в ход последние граниты. Оставшиеся в живых гитлеровцы бросились наутек.

На склоне холма валялось несколько десятков вражеских трупов.

Этому подвигу поэт Лев Ошанин, находившийся в нашей армии, посвятил следующие строки:[51]

Четыре советских солдата С сознанием долга в груди, Четыре простых автомата И рота врагов впереди. Казалось-на жизнь не надейся, А смерть безнадежно близка. Но пламенно сердце гвардейца, Спокойна гвардейца рука. Был короток бой и неистов. Все живы на горе врагу, А добрая сотня фашистов Валяется рядом в, снегу,

Итак, в результате успешных боев 26 и 27 февраля части центра ударной группировки продвинулись вперед на 5–6 километров, преодолев густую сеть оборонительных заграждений. За первую неделю наступательных боев они взломали главную полосу сопротивления противника на участке Дмитриевка, Высокая и овладели рядом опорных пунктов, на его тыловом оборонительном рубеже.

Для жиздринской группировки, врага 27 февраля, сложилась кризисная ситуация, так как за время ожесточенных пятидневных боев соединения нашей армии нанесли ей серьезные потери в живой силе и технике. К тому же немецко-фашистскому командованию не удалось подтянуть на участок прорыва достаточное количество оперативных резервов для отражения нашего наступления. В этот момент нам следовало безотлагательно ввести в сражение 9-й танковый корпус. С его помощью мы смогли бы завершить разгром врага под Жиздрой. Однако командование фронта не дало вам санкции на ввод в действие этого корпуса.

Фактически же, мы к исходу 27 февраля смогли дополнительно использовать лишь одну нашу 217-ю стрелковую дивизию, да и то не полностью. По моей настойчивой просьбе командующий фронтом генерал И. С. Конев разрешил снять с пассивного участка дивизии два ее стрелковых полка. Командиру этого соединения полковнику Ефиму Васильевичу Рыжикову была поставлена задача 28 февраля форсировать реку Ясенок, во взаимодействии с частями 97-й дивизии Я. С. Воробьева овладеть поселком Ясенок и выйти на рубеж Островский, Дубищи. Но к сожалению, сил у Рыжикова для этого было слишком мало.

Вскоре вражеское командование подкрепило свои потрепанные 208-ю и 211-ю пехотные дивизии свежими полнокровными 239-й, 321-й пехотными, 5-й и 9-й танковыми дивизиями, переброшенными из района Ржева и Вязьмы. На 1 марта на фронте прорыва соотношение сил сложилось так, что против шести дивизий противника, из коих две были танковыми, мы располагали восемью стрелковыми дивизиями. Наше общее превосходство было мизерным, а по танкам враг превосходил нас в 3 раза. Преимущество же в огневых средствах уравновесилось прочностью укреплений и использованием врагом естественных выгод местности для усиления обороны.

7 марта войска армии, получив из резерва четыре танковые бригады, имевшие в своем составе 110 танков, прорвали тыловой оборонительный рубеж на участке Полики, озеро Ясенок и в итоге тяжелых боев с танками и пехотой противника продвинулись в центре до 5 километров, освободив при этом Ашково Нижнее, Ашково Верхнее, восточную часть села Полики, восточную и центральную часть Верхней Акимовки и Крестьянскую Гору с прилегающими с запада и юга тактически выгодными высотами. Таким образом, здесь был создан неплохой трамплин для удара в направлении Жиздра, Брянск. Но в этот благоприятный для нас период командование фронта вновь не дало разрешения на ввод в прорыв 9-го танкового корпуса.

Стремясь ликвидировать созданную нами угрозу, враг начал спешную подготовку контрмероприятий. Вначале он активизировал огневое воздействие на всем фронте, где нам удалось прорвать его оборону. Особенно свирепо била его артиллерия по участкам, на которых войска не успели еще зарыться в землю. Затем в спешном порядке стали подходить крупные резервы противника.

Соотношение сил постепенно стало изменяться не в нашу пользу. Кроме переброшенных ранее в район Жиздры танковых и пехотных дивизий сюда подошли еще три соединения - 110, 134 и 296-я пехотные дивизии.

Учитывая это обстоятельство и обстановку, сложившуюся на участках наступления Брянского и Центрального фронтов, вновь назначенный командующий Западным фронтом генерал-полковник В. Д. Соколовский принял решение дальнейшее наступление нашей армии прекратить и перейти к обороне.

Так окончилась Жиздринская операция. Несмотря на проявленные в боях героизм и настойчивость, войска армии не выполнили в полном объеме поставленных перед ними задач. Однако итог боев был явно не в пользу врага.

Должен признаться, что уже в то время я видел, что причина невыполнения армией поставленной задачи сводилась не только к нашим упущениям.

Почти все наступательные действия на западном направлении весной 1943 года носили отпечаток торопливости, спешки. Тогда у всех нас были еще свежи достигнутые под Сталинградом блестящие победы Красной Армии, положившие начало массовому изгнанию фашистских оккупантов с советской земли. В той обстановке многим казалось, что моральный дух врага надломлен и если не дать ему опомниться, непрерывно наносить удары на все новых и новых направлениях, то он вскоре будет окончательно сокрушен. К сожалению, даже у некоторых командующих войсками фронтов появилось такое ошибочное убеждение и настойчивое желание поскорее добиться успехов, подобных сталинградскому триумфу.

Не случайно в своем приказе № 95 от 23 февраля 1943 года Верховный Главнокомандующий отмечал, что, хотя наши победы очень велики, «из этого не следует, что с гитлеровской армией покончено и Красной Армии остается лишь преследовать ее до западных границ страны…

Думать так — значит переоценивать свои силы, недооценить силы противника и впасть в авантюризм. Враг потерпел поражение, но он еще не побежден. Немецко-фашистская армия переживает кризис ввиду полученных от Красной Армии ударов, но это еще не значит, что она не может оправиться. Борьба с немецко-фашистскими захватчиками еще не кончена, она только развертывается и разгорается. Глупо было бы полагать, что немцы покинут без боя хотя бы километр нашей земли».[52]

Активные действия советских войск в феврале в районе Жиздры, юго-западнее Орла и Севска вынудили немецкое командование спешно усиливать свою орловскую группировку. Свободных резервов у него не было. Тогда оно приняло окончательное решение о полном выводе своих войск из ржевско-вяземского плацдарма. Таким образом, если наше наступление не повлекло за собой больших результатов, то оно внесло определенный вклад в ликвидацию этого плацдарма, который Гитлер и его ближайшие военные советники долгое время не без основания считали трамплином для броска на Москву. Именно с этого момента захватчикам пришлось навсегда расстаться с мечтой об овладении советской столицей. Ликвидация ржевско-вяземского плацдарма улучшила положение Красной Армии на важнейшем стратегическом направлении, так как враг отошел на 130–160 километров, а линия фронта сократилась на 300 километров. Ставка вывела в резерв две армии и танковый корпус. Для наших войск открылась дорога на Смоленск и далее на запад.

Однако всем, кому довелось в составе 16-й армии Западного фронта и главных сил Брянского и Центрального фронтов сражаться против орловского плацдарма врага, пришлось убедиться, что их героическая борьба с врагом не полиостью достигла цели. Тем не менее самоотверженность воинов армии была высоко оценена Верховным Главнокомандующим — 16-я была вскоре преобразована в гвардейскую.

В то время когда мы пытались ликвидировать орловский плацдарм врага, у гитлеровского командования, как выяснилось в дальнейшем, созрел план срезать Курский выступ наших войск, и поэтому по обе его стороны, то есть в район Орла и в район Белгорода, оно стягивало все новые и новые силы.

Глава четвертая. Крах «Цитадели»

В мае 1974 года мне довелось принять участие в дискуссии, организованной французским телевидением. Из разных стран съехались в Париж военные деятели, историки, в том числе и представители немецкой стороны — бывший командир полка 78-й штурмовой дивизии вермахта полковник Холлендер и известный западногерманский историк Клинк, автор объемистой и весьма тенденциозной монографии об операции «Цитадель». Тема дискуссии-Курская битва.

Более трех десятилетий отделяет нас от событий второй мировой войны, но интерес к ним не убывает. Дискуссия привлекла внимание широчайших кругов общественности Европы. Учитывая это, многотысячный коллектив французского телевидения даже прервал на время забастовку, чтобы провести передачи из зала, в котором мы заседали. Дискуссия развернулась острая. Ведь на Западе до сих пор в ходу всякие домыслы о Курской битве, причем больше других изощряются западногерманские историки и мемуаристы. Поэтому нашей делегации не раз тогда приходилось неопровержимыми фактами разоблачать и открытые, и тщательно замаскированные попытки фальсифицировать историю.

В послевоенные годы я, как, пожалуй, и все мои товарищи, скрупулезво изучал операции Великой Отечественной войны, особенно, конечно, те, в которых довелось самому участвовать. Ознакомление со множеством документов — и наших, и немецких, — с трудами советских и зарубежных историков открыло многие важные подробности, о которых мы в ходе боев не знали, да и не могли знать. В своих воспоминаниях я считаю необходимым воспользоваться этими сведениями, иначе мои записки были бы неполными, однобокими. Ведь мемуарист, как мне кажется, должен рассказывать не столько о себе, сколько о времени, в котором жил.

Мне хорошо запомнилась весна 1943 года. Выдалась она ранней, за несколько дней дороги стали непролазными из-за распутицы. Казалось, именно она послужила причиной наступившего затишья. И не только у нас, на Западном фронте. Из оперативных сводок мы знали, что такая же необычная для войны тишина (относительная, конечно: на фронте всегда стреляют) воцарилась везде — от Заполярья до Новороссийска.

Это было тем более неожиданным, что всю минувшую зиму бои не затухали. Наши войска нанесли сокрушительный удар врагу под Сталинградом, разгромили и пленили трехсоттридцатитысячную немецкую группировку, а в оборонительный период, кроме того, враг потерял до 700 тысяч солдат и офицеров. А дальше успехи на Северном Кавказе, на Верхнем Дону, прорыв блокады Ленинграда, ликвидация вражеского плацдарма в районе Демянска, западнее Москвы. Наши войска вошли в Донбасс и на юго-восток Украины. Короче говоря, началось массовое изгнание оккупантов с советской земли. Немецко-фашистское командование, ошеломленное катастрофой под Сталинградом, лихорадочно собирало силы, чтобы сдержать натиск Красной Армии, и предприняло контрнаступление против Юго-Западного и Воронежского фронтов. Однако превратить этот оперативный успех в стратегический, прорваться в район Курска гитлеровцы не смогли.

И вот теперь все стихло. Немецкие газеты писали, что виной всему весенняя распутица. Фашисты уже наловчились объяснять свои провалы погодой, суровым русским климатом. Так было и во время боев под Москвой, у Сталинграда. Но мы понимали, что истинная причина затишья иная. Тишина на фронте — мы уже хорошо это знали — предвещает бурю. На этот раз она казалась особенно зловещей. Было ясно, что враг притих неспроста, что он собирает силы для нового удара.

Где он будет нанесен, этот удар?

Пожалуй, той весной все — от маршала до красноармейца — с тревожной пытливостью вглядывались в карту. Линия фронта рассекала ее причудливо изогнутой чертой. Начинаясь от Баренцева моря западнее Мурманска, она почти вертикально опускалась на юг к Великим Лукам, там под углом в 45 градусов поворачивала иа юго-восток к Новосилю и огибала занятый фашистами Орел. Потом эта змейка тянулась на запад, чтобы восточное Севска отвесно спуститься на юг к Сумам и снова устремиться на восток, а обогнув Белгород, опять преломиться под прямым углом и возле Чугуева повернуть на юго-восток. Таким образом, линия фронта образовала глубокие выступы в обе стороны. Логика подсказывала: именно здесь, на этих выступах, должны начаться основные события приближающейся летней кампании. И не только потому, что выступы и зигзаги в линии фронта облегчали удары с флангов. Эти крупные изгибы охватывали районы, очень важные в стратегическом отношении, где была наиболее развитая сеть дорог, где сосредоточивались самые крупные и боеспособные группировки войск обеих сторон. Успех на этих участках для победителя открывал широчайшие перспективы.

Бывая в частях и соединениях, я слышал, какие жаркие споры разгорались у карты, истыканной флажками. Все рвались в бой, а каждый наш солдат думал, откуда лучше и вернее наступать. Ну а уж если стратеги ротного и батальонного масштаба так много размышляют о Курском и белгородском выступах, можно не сомневаться: в генеральных штабах — и у нас, и у противника — тоже глаз не сводят с этих соблазнительных извилин.

Во второй половине апреля меня вызвали в штаб нашего Западного фронта. Командующий фронтом генерал Василий Данилович Соколовский зачитал приказ Верховного Главнокомандующего от 16 апреля 1943 года: за доблесть и боевое мастерство воинов наша 16-я преобразована в 11-ю гвардейскую. Меня горячо поздравили все присутствовавшие, а командующий фронтом, кроме того, предупредил:

— В переписке ваша армия пока будет называться по-старому, шестнадцатой. Незачем раньше времени настораживать противника…

Я доложил В. Д. Соколовскому, что войска армии заканчивают перегруппировку. Как было приказано, они занимают оборону южнее Сухиничей и Козельска вдоль реки Жиздра, удерживая значительный плацдарм на ее южном берегу. Усиленно изучаются противостоящие вражеские войска, пополняется и обучается личный состав, совершенствуются оборонительные позиции.

— Хорошо, — одобрил командующий, подвел меня к карте, разостланной на столе, и спросил: — Ну, как оценивают обстановку ваши гвардейцы?

— Ждут приказа окружать и разгромить немецкие войска в орловском выступе, — с улыбкой сказал я.

— Ну-ну, Иван Христофорович, вы осторожнее с такими разговорами! — встрепенулся начальник штаба фронта генерал-лейтенант А. II. Покровский.

Командующий рассмеялся:

— Вот ведь как получается; мы вызываем командарма, чтобы сообщить ему сугубо секретную информацию, а у него, оказывается, бойцы уже все знают…

— Горжусь, что командую такими мудрыми солдатами!

— Ладно, шутка шуткой, а то, что вы сейчас от меня услышите, никто больше знать не должен.

И Василий Данилович коротко рассказал, что из Генерального штаба поступило сообщение о предварительном замысле Ставки. Речь идет о крупной наступательной операции. Войска Западного, Брянского и Центрального фронтов встречными ударами с северо-востока и юга должны рассечь и уничтожить орловскую группировку врага.

— Штаб фронта уже приступил к разработке плана действий наших войск, добавил генерал Покровский. — Учтите, что важная роль отводится вашей армии.

Так я еще в апреле узнал, что нашей армии предстоит участвовать в операции большого масштаба, но, конечно, в то время никто из нас не предполагал, что эта операция станет составной частью грандиозной Курской битвы, одной из величайших за всю вторую мировую войну.

Нужно было многое сделать: сосредоточить войска — свои и приданные, подготовить штабы, принять вооружение и технику, укомплектовать части и подразделения, обучить бойцов, разработать свои предложения к плану операции, причем в самые сжатые сроки.

Позже стало известно, с какой лихорадочной поспешностью готовился враг к предстоящей летней камлании. Внимание главарей третьего рейха тоже было приковано к извилинам линии фронта. В этих выступах гитлеровские генштабисты видели трамплин для осуществления реванша за свои зимние поражения. Стрелы на картах, устремленные с севера и юга, обещали заманчивую перспективу: советские войска, расположенные внутри Курской дуги, окружены и уничтожены, линия фронта выпрямлена, высвобождены силы и средства для дальнейшего наступления. А главное-де, было бы покончено с угрозой нового удара русских с выдвинутого далеко на запад Курского выступа.

Правда, у подручных Гитлера сначала не было единого мнения. Штаб ОКВ верховного главнокомандования вооруженных сил Германии, возглавляемый Йодлем, одно время считал, что после Сталинграда вряд ли удастся добиться решающих стратегических успехов на Востоке. Поэтому предлагалось основные усилия перенести на Средиземноморский театр, чтобы продемонстрировать несокрушимость обороны Западной Европы и создать предпосылки для примирения с западными державами. Это мнение разделял и штаб германского военно-морского руководства. А компаньон Гитлера по «оси» Муссолини, испуганный разгромом своей 8-й армии, предлагал даже заключить временное перемирие с Советским Союзом. Штаб главного командования сухопутных войск (ОКХ) во главе с Цейтцлером, руководивший боевыми действиями на Востоке, полагал, что прежде всего необходимо подорвать наступательную мощь Красной Армии и только после этого переносить центр тяжести борьбы на Запад. О конкретных методах достижения этой цели у фашистских специалистов по восточным делам тоже не было единого мнения. Некоторые генералы и фельдмаршалы склонялись к тому, что следует вести маневренные операции в рамках стратегической обороны, а в дальнейшем, когда наступит благоприятный момент, перейти в контрнаступление, чтобы предельно ослабить советские войска, а быть может, и захватить стратегическую инициативу. Главное, полагали они, — не удерживать территорию, а наносить как можно более ощутимый урон противнику.

Однако все распри прекратились, когда сказали свое слово воротилы германского монополистичаского капитала. А они безапелляционно заявили, что не желают терять Украину, и особенно Донбасс. Авторитет Круппа, Флика и им подобных в третьем рейхе был непререкаем, никто не осмелился им возражать.

Теперь оставалось решить лишь два конкретных вопроса. Во-первых, ожидать ли наступления советских войск или упредить его, а во-вторых, куда направить главный удар.

Фюрер и его ближайшие помощники сочли, что лучше не дожидаться советского наступления, а первыми нанести удар по нашему позиционному фронту. Но поскольку силы, которые могло для этого выделить гитлеровское командование, были сравнительно ограниченны, то наступать оно решило не на всем фронте, а только в районе Курского выступа, тем более что намерения срезать его были еще зимой 1943 года. Об этом свидетельствует Манштейн, утверждая, что именно ему принадлежит идея ликвидировать Курскую дугу. Это лишний раа опровергает домыслы тех буржуазных фальсификаторов истории, которые до сих пор уверяют, будто эта идея принадлежала одному Гитлеру.

Итак, в первой половине марта генеральный штаб сухопутных войск вермахта под руководством своего шефа генерал-полковника Цейтцлера закончил разработку плана. 13 марта, после одобрения Гитлером, этот план превратился в оперативный приказ № 5 («Директива о ведении боевых действий в ближайшие месяцы»), в котором говорилось:

«Следует ожидать, что русские после окончания зимы и весенней распутицы, создав запасы материальных средств и пополнив частично свои соединения людьми, возобновят наступление.

Поэтому наша задача состоит в том, чтобы по возможности упредить их в наступлении в отдельных местах с целью навязать им, хотя бы на одном из участков фронта, сзою волю, как это в настоящее время уже имеет место на фронте группы армий «Юг».

На остальных участках фронта задача сводится к обескровливанию наступающего противника. Здесь мы заблаговременно должны создать особенно прочную оборону путем применения тяжелого оружия, совершенствования позиций в инженерном отношении, установки на необходимых участках минных заграждений, оборудования тыловых опорных позиций, создания подвижных резервов и т. д.».[53]

Группе армий «Юг» приказывалось до середины апреля сосредоточить сильную танковую группировку севернее Харькова, а группе армий «Центр» — создать ударную группировку южнее Орла. Они должны были ударами с юга и севера окружить и уничтожить находившиеся в районе Курского выступа советские войска. Эта операция в последующем (15 апреля) получила кодовое наименование «Цитадель».

Кстати говоря, мы долго не могли понять, почему гитлеровцы так назвали эту операцию. Цитадель — это крепость или часть крепости, во всяком случае, что-то неподвижное, незыблемое. А ведь речь-то шла о наступлении. Потом из немецких источников выяснили: подразумевалось, что третий рейх, обороняя обе части «Крепости-Европы», восточную и западную, решительными вылазками из Цитадели центральной части этой крепости — истощит осаждающего ее противника и в конце концов добьется победы.

Повторяю, я ни в коей мере не собираюсь убедить читателя, что весной 1943 года все детали вражеских планов были известны советскому командованию, а тем более автору этих строк. Утверждаю одно: самое существенное в замыслах врага Советскому Верховному Главнокомандованию удалось раскрыть своевременно.

Помню, когда к нам в армию примерно в середине мая приехал начальник Генерального штаба маршал А. М. Василевский, он доверительно сообщил мне, что, по данным Ставки, гитлеровцы скоро начнут наступление против войск Центрального и Воронежского фронтов, обороняющихся на Курской дуге. Александр Михайлович отметил, что в этом отношении Ставка и Генштаб располагают самой разнообразной и не вызывающей сомнения информацией.

Конечно, лишь после войны удалось узнать, по каким многообразным каналам шла в то время информация о планах противника на лето 1943 года. Хорошо поставленная разведка — важнейшее условие победы. Умение организовать разведку всех видов, направить ее к достижению главных целей, толково и гибко применить полученные данные — неотделимая часть военного искусства. И надо сказать, что советское командование использовало все для выявления намерений врага на летнюю кампанию 1943 года и довольно точно знало, что делается в стане врага, несмотря на сугубую секретность, которой были окружены приготовления к операции «Цитадель». Например, мы своевременно узнали, что начало операции, намеченное на конец апреля, было передвинуто на 3 мая, потом на 15 мая, а затем еще дальше.

Возвращаясь к приезду А. М. Василевского, должен сказать, что в личной беседе со мной Александр Михайлович подчеркнул, какое большое значение придает Верховный Главнокомандующий участию 11-й гвардейской армии в операции по разгрому орловской группировки немецко-фашистских войск. Армия по своему боевому составу, сказал он, является ударной, и Верховный вполне обоснованно ждет от нее больших успехов в предстоящей операции.

После этой беседы Александр Михайлович с большим вниманием стал знакомиться с оперативно-тактической обстановкой, сложившейся в полосе действий армии, затем заслушал мой доклад по планированию и подготовке операции. Особенно детально при этом он интересовался тем, как будет организован нами прорыв обороны противника на всю ее тактическую глубину. В итоге моего доклада и справок, данных штабом и командующими родами войск и служб, как мне показалось, у Александра Михайловича сложилось в целом положительное впечатление о проделанной нами работе.

Желая убедиться в правильности намеченных мероприятий для организации прорыва обороны противника, А. М. Василевский выехал к линии фронта, чтобы путем обзора с наблюдательных пунктов ознакомиться с общим характером обороны противника, условиями развертывания и атаки войск армии и развития наступления в глубине расположения немецко-фашистских войск. Приняв все необходимые меры безопасности, мы с Александром Михайловичем, членом Военного совета П. Н. Куликовым и начальником штаба армии И. Т. Гришиным отправились на «виллисах» на наблюдательный пункт армии, подготовленный южнее деревни Шемякино. Отсюда просматривался весь участок предстоящего прорыва. Как и следовало ожидать, А. М. Василевский, имевший еще до войны солидный опыт боевой подготовки войск в звеньях «полк — дивизия — корпус», довольно свободно ориентировался на местности. Будучи активным участником подготовки и проведения ряда больших операций против немцев, он со знанием дела оценил наиболее важные, ключевые узлы сопротивления в системе обороны противника и дал нам ряд ценных указаний по их преодолению.

После этой рекогносцировки мы вернулись в штаб армии. Перед отъездом в Москву Александр Михайлович еще раз подчеркнул, что по всем данным разведки, которыми располагает Ставка, гитлеровскому командованию придется все-таки первым начать наступление против войск Центрального и Воронежского фронтов, перешедших к обороне на Курской дуге. К этому его вынуждает общая политическая и военная обстановка, сложившаяся сейчас на основном театре военных действий у нас и в Западной Европе.

15 апреля был издан новый оперативный приказ Гитлера № 6, более определенно и категорично формулировавший цель операции:

«Решительно и быстро силами одной ударной армии из района Белгорода, а другой — из района южнее Орла путем концентрического наступления окружить находящиеся в районе Курска войска противника и уничтожить их».[54]

Так же отчетливо сформулировал фюрер и значение операции: «Этому наступлению придается решающее значение. Оно должно завершиться быстрым и решающим успехом. Наступление должно дать в наши руки инициативу на весну и лето текущего года. В связи с этим все подготовительные мероприятия необходимо провести с величайшей тщательностью и энергией. На направлениях главных ударов должны быть использованы лучшие соединения, наилучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов. Каждый командир, каждый рядовой солдат обязан проникнуться сознанием решающего значения этого наступления».[55]

Одновременно с планированием операции «Цитадель» в стане врага интенсивно готовились к ее осуществлению. Для восполнения людских потерь и восстановления разбитых частей и соединении фашистские правители прибегли к тотальной мобилизации. Все мужчины от семнадцати до пятидесяти лет, способные носить оружие, были призваны в армию. Делалось все и для того, чтобы возместить потери в боевой технике и вооружении, увеличить выпуск военной продукции. Особое внимание уделялось новым танкам — «пантерам» и «тиграм», а также мощным самоходным орудиям типа «Фердинанд». Авиационная промышленность стала выпускать более совершенные самолеты «Фокке-Вульф-190-А» и «Хеншель-129».

Особенно усиленно гитлеровцы готовились к боям в районе Курского выступа. Действовавшие южнее Орла и севернее Харькова немецко-фашистские войска пополнялись людьми и боевой техникой, сюда стягивались дивизии с других участков советско-германского фронта. Пользуясь отсутствием второго фронта в Европе, немецкое командование перебросило под Курск пять пехотных дивизий из Франции и Германии. Здесь сосредоточивались танковые соединения, на которые Гитлер и его генералы возлагали большие надежды, крупные силы авиации — из Франции, Норвегии и Германии (пять авиационных групп).

К началу июля 1943 года группировка противника на курском направлении в полосе войск Центрального и Воронежского фронтов была доведена до пятидесяти дивизий (тридцать четыре пехотные, четырнадцать танковых и две моторизованные). В общей сложности они насчитывали 900 тысяч солдат и офицеров, до 10 тысяч орудий и минометов, около 2700 танков и штурмовых орудий и свыше 2 тысяч самолетов. Бывший начальник штаба 48-го немецкого танкового корпуса генерал Меллентин, участвовавший в операции, признает, что «ни одно наступление не было так подготовлено, как это».[56]

Против северного фаса Курского выступа в полосе Центрального фронта сосредоточилась ударная группировка 9-й немецкой армии, включившая восемь пехотных, шесть танковых и одну моторизованную дивизию. Она должна была наступать на Курск с севера. Против южного фаса выступа, где оборонялись войска Воронежского фронта, были развернуты 4-я немецкая танковая армия и оперативная группа «Кемпф» (по имени возглавлявшего ее генерала). Их ударные группировки состояли из пяти пехотных, восьми танковых и одной моторизованной дивизий.

Гитлеровское командование связывало большие надежды с тем, что операция будет проводиться летом. Ведь генералитет фашистской армии все время твердил, что немецкие войска понесли крупнейшие поражения под Москвой и Сталинградом не столько от мощных ударов Красной Армии, сколько от козней «генерала Зимы», русских снегов и морозов, затруднявших боевые действия и ограничивавших применение танков и авиации. А теперь, дескать, в летних условиях немецкая армия снова покажет, на что она способна.

Советская сторона не только разгадала планы врага, но и противопоставила ему возросшую мощь своей армии, беспредельные моральные и материальные силы народа-богатыря. К этому времени мы добились почти двукратного превосходства над врагом в боевой технике, а по численности наша Действующая армия превосходила противника в 1,2 раза.

Наибольшее превосходство в силах советское командование создало в районе Курской дуги. Только два наших фронта — Центральный и Воронежский — имели 1 336 тысяч человек, 19 100 орудий и минометов, более 3400 танков и самоходных артиллерийских установок и 2172 самолета, то есть значительно больше, чем вся немецкая группировка в этом районе.

В войсках развернулась всесторонняя подготовка к летней кампании. Совершенствовалась организационная структура войск, они перевооружались новейшей техникой.

Принимались меры, направленные на дальнейшее совершенствование партийно-политической работы в войсках. По постановлению ЦК ВКП(б) первичные парторганизации стали создаваться в батальонах. Полковые же бюро приравнивались к партийным комитетам. Это способствовало улучшению руководства коммунистами в низовых звеньях. В войска вливались новые тысячи коммунистов, что еще больше поднимало боевой дух воинов. Всего в 1943 году в Вооруженных Силах было свыше двух с половиной миллионов коммунистов и более двух миллионов комсомольцев.

Во второй половине апреля, как уже говорилось, нас ознакомили с предварительным замыслом крупной наступательной операции силами Западного, Брянского и Центрального фронтов. На первом этапе предполагалось концентрическими ударами окружить орловскую группировку противника и уничтожить ее. Это дало бы возможность развернуть в дальнейшем общее продвижение на Брянск, а затем к верховью Днепра.

Разрабатывали операцию в такой последовательности: командование фронтов, получив от Генерального штаба предварительный замысел операции и общие указания об организации наступления, намечало конкретные фронтовые планы. К работе были привлечены также командующие теми армиями, которым предстояло осуществить операцию. Затем планы рассматривал Генеральный штаб и утверждал Верховный Главнокомандующий. Мне дове-лось участвовать в этой работе на всех ее этапах.

Командующий Западным фронтом генерал-полковник В. Д. Соколовский и командующий Брянским фронтом генерал-лейтенант М. А. Рейтер выработали согласованное предложение об организации наступления. Нашей 11-й гвардейской армии, имевшей в своем составе девять стрелковых дивизий, два танковых корпуса и другие средства усиления, предстояло прорвать оборону противника южнее Козельска и развить удар строго на юг — на Хотынец, с тем чтобы выйти во фланг и глубокий тыл орловской группировки немцев. После прорыва вражеской обороны из-за нашего левого фланга должны были выдвинуться вперед три дивизии соседней с нами 61-я армии Брянского фронта. Их задача — свертывать оборону противника, обеспечивая наше наступление с востока.

Очень важная роль в операции отводилась главным силам Брянского и Центрального фронтов. Первому надлежало нанести из района Новосиля мощный удар по вершине орловского выступа и овладеть Орлом. Войска же Центрального фронта должны были наступать из района Понырей на северо-запад — навстречу 41-й гвардейской армии, с тем чтобы в районе Хотынца замкнуть кольцо окружения.

Вместе с начальником штаба армии генерал-майором И. Т. Гришиным мы подолгу просиживали над картами и расчетами. У Ивана Тихоновича был солидный опыт и командной, и штабной работы. Чем больше мы вникали в дело, тем яснее видели уязвимые места в наметках штаба фронта, касающихся задач 11-й гвардейской.

Я знал, как трудно организовать взаимодействие соединений, выполняющих одну оперативную задачу, но входящих в армии разных, пусть и соседствующих фронтов, тем более в наступлении, когда войска должны быстро реагировать на обстановку, когда необходим стремительный маневр силами и средствами. К тому же обоим фронтам предстояло главными силами наносить удары на других, весьма удаленных от нас участках: Западный фронт готовит Смоленскую операцию, а Брянский поведет наступление из района Новосиля на Орел.

Возможно ли в этих условиях организовать достаточно тесное взаимодействие между фланговыми армиями двух фронтов? К сожалению, рассчитывать на это не приходилось.

Если бы силы, сосредоточенные для нанесения удара, находились в одних руках, дело значительно облегчилось бы. А это было тем более важно, что время для подготовки наступления отводилось очень жесткое — всего 20 дней, притом в трудных условиях затянувшейся весны.

Смущало нас и направление наступления — строго на юг, на Хотынец. Замысел эффектный — во взаимодействии с войсками Центрального фронта окружить всю орловскую группировку противника. Однако не было учтено, что силы у врага здесь огромные да и оборона его тут самая прочная. Что, если мы глубоко продвинемся, а войска Центрального фронта не подоспеют? Разбросав силы на большом пространстве, армия в этом случае неизбежно потеряла бы свою наступательную мощь и сама в конечном счете могла стать объектом сильных фланговых ударов, что угрожало ей отсечением от своих.

Жизнь показала, что операция на окружение обычно удается в том случае, если после прорыва вражеской обороны наступающие войска выходят на оперативный простор и получают возможность быстро преодолеть значительные расстояния, а затем создать внутренний и внешний фронты окружения раньше, чем враг сумеет собрать силы для парирования удара.

Реальный расчет и анализ сложившейся обстановки подсказывали, что надеяться на тесное взаимодействие с ударной группировкой Центрального фронта нам не приходится. Против Центрального нацелили удар 9-я армия Моделя и часть сил 2-й армии группы армий «Центр», получившие задачу совместно с 4-й танковой армией оперативной группы «Кемпф», группой армий «Юг» окружить и уничтожить советские войска на Курском выступе.

В такой ситуации следовало ожидать, что войска генерала К. К. Рокоссовского неизбежно и продолжительное время будут заняты напряженными оборонительными боями. Смогут ли они после этого быстро преодолеть 120 километров, отделяющих их от Хотынца?

По-видимому, замысел операции родился под впечатлением сталинградского контрнаступления, в котором ударные группировки двух фронтов — Юго-Западного и Сталинградского, — пройдя навстречу друг другу более 200 километров, замкнули кольцо окружения в точно назначенном пункте. Но под Сталинградом удар наносился по слабым флангам противника, а маневр на окружение осуществлялся по его тылам, куда он не мог перебросить резервы: их поглотили бои на улицах огромного города. В районе Орла обстановка сложилась совсем по-другому. Противник имел здесь прочную долговременную оборону и мощную группировку, которая сама готовилась наступать. Это в какой-то мере напоминало ситуацию, в которой мы оказались под Харьковом весной 1942 года. Тогда мы тоже планировали удар по группировке врага, которая сама изготовилась к наступлению. Недостаточный учет реального соотношения сил привел нас тогда к неудаче.

Так вот, взвесив все, мы пришли к выводу, что в замысел операции надо бы внести поправки. Лучше было бы ограничиться скромнее по масштабу, но более реальной задачей: сходящимися ударами нашей 11-й гвардейской из района к югу от Козельска и 61-й армии Брянского фронта с северо-востока окружить и уничтожить болховскую группировку противника, прикрывавшую с севера 9-ю армию Моделя. Для этого желательно было подчинить командованию 11-й гвардейской все силы, которые должны наступать с жиздринского плацдарма, то есть все двенадцать стрелковых дивизий, в том числе три дивизии соседа, а 61-ю армию усилить несколькими дивизиями и одним танковым корпусом из резерва Ставки. По нашему мнению, разгром болховской группировки образовал бы в обороне противника такую брешь, которую он вряд ли будет способен закрыть. Это привело бы к потере им здесь оперативной устойчивости и создало бы благоприятные условия для дальнейшего продвижения наших войск на юг, во фланг и тыл орловской группировки врага.

Наши соображения я подробно доложил командующему фронтом, но они показались Василию Даниловичу Соколовскому недостаточно убедительными. Это меня очень расстроило.

В конце апреля в Москву вызвали В. Д. Соколовского и меня, а также командовавшего тогда Брянским фронтом генерала М. А. Рейтера и командарма 61-й генерала П. А. Белова.

Нас принял заместитель начальника Генерального штаба генерал А. И. Антонов. Он заслушал соображения командующих фронтами. Я снова попытался изложить свою точку зрения, подкрепив ее расчетами и ссылками на данные разведки.

Моим главным оппонентом на сей раз оказался Макс Андреевич Рейтер, который заявил, что я требую слишком многого и что во всякой наступательной операции есть доля риска.

Я ответил, что риск следует сочетать с точным расчетом, Однако мои доводы никого не убедили. У командующих Западным и Брянским фронтами уже сложилось согласованное мнение, и руководство Генерального штаба не сочло возможным изменить что-либо.

Все же я продолжал упорно отстаивать свою мысль, и генерал М. А. Рейтер, не скрывая досады, заметил:

— Ну что ты, Иван Христофорович, упорствуешь: все ведь уже согласовано, все ясно.

В этом споре я, как говорится, оказался побежденным, но не убежденным.

Вскоре нас вызвали в Ставку. Совещанием руководил И. В. Сталин. О замысле Орловской операции и предложениях командующих фронтами информировал генерал-полковник А. И. Антонов. Его обстоятельный доклад Сталин выслушал очень внимательно. Затем он задал несколько вопросов, уточняя детали взаимодействия фронтов.

Я сидел как на иголках. Сейчас Верховный одобрит план, и он обретет железную силу. Но как оспорить предложения, уже одобренные Генеральным штабом? Ведь могут превратно истолковать мою настойчивость. Командармом я был тогда довольно молодым.

Тем временем уже начали свертывать карты. Верховный спросил:

— Все согласны с данным решением? Возможно, у кого-нибудь есть иное мнение?

Это была для меня последняя возможность. Я попросил разрешения высказаться. Сталин не без удивления, но вместе с тем вполне доброжелательно посмотрел на меня:

— Прошу.

Снова были развернуты карты. Стараясь сдержать волнение, я изложил свою точку зрения. Закончив, оглядел всех, предчувствуя, что сейчас «большая тройка» — два командующих фронтами и заместитель начальника Генштаба обрушится на меня. Одну-две минуты царило молчание. Затем слово взял В. Д. Соколовский, потом М. А. Рейтер. Оба старались опровергнуть мои аргументы. Особенно жарко говорил Макс Андреевич. Свою отповедь он закончил словами:

— Товарищ Сталин, Баграмян упорно добивается, что бы ему создали условия, облегчающие решение задачи. Если его послушать, то получается, что нужно не только усилить боевой состав одиннадцатой гвардейской, но еще и поддержать действия этого соединения ударами соседей.

Сталин, до этого внимательно изучавший карту, поднял голову, вынул изо рта трубку, неторопливо разгладил усы. Все смолкли. Рейтер бросил на меня осуждающий взгляд, словно хотел сказать: «Предупреждали же тебя: помалкивай. Не послушался, теперь пеняй на себя».

И вдруг Верховный очень тихо и очень спокойно сказал:

— А ведь Баграмян дело говорит. И по-моему, с его предложением нужно согласиться. Что же касается заботы командарма о более благоприятных условиях для выполнения задачи, то это похвально. Ведь на него же ляжет вся ответственность в случае неудачи…

Охотников продолжать спор не нашлось. Наш вариант был принят, к моему большому удовлетворению, без существенных изменений.

Нам передавались все дивизии, которым предстояло прорывать вражескую оборону южнее Козельска. Задача 11-й теперь сводилась к тому, чтобы, преодолев оборону противника на участке Глинная, Жуково, повернуть главные силы на юго-восток и наступать на Болхов, куда навстречу нам с северо-востока будут идти войска 61-й армии Брянского фронта. И уже после разгрома болховской группировки противника наша армия двинется на Хотынец.

Из Москвы я вернулся в приподнятом настроении. Окрепла уверенность в успехе, хотя я и сознавал, какую огромную ответственность взвалил на себя. Сразу же поспешил к командарму 50-й генерал-лейтенанту И. В. Болдину. Предстояло передать ему старую нашу полосу обороны от Запрудья до Хомутово и часть соединений, которые входили в нашу армию во время Жиздринской операции.

С И. В. Болдиным, умным и обаятельным человеком, мы были знакомы давно. Я знал, что солдатскую службу он начал еще в царской армии. Великая Отечественная война застала его в должности заместителя командующего Белорусским Особым военным округом. В первых же боях он проявил себя военачальником, умеющим ориентироваться и правильно действовать в самой острой и неблагоприятной обстановке. Оказавшись в окружении, Болдин вывел с боями к новой линии фронта большую, хорошо сколоченную группу бойцов и командиров. В Московской битве 50-я армия под его командованием прославилась при обороне Тулы. Войска у меня он принимал придирчиво, но без волокиты, и 29 апреля мы с ним подписали соответствующий акт.

Для нашей армии, в которую теперь входили 8, 16 и вновь формируемый 36-й гвардейские стрелковые корпуса, а также 1-й и 5-й танковые корпуса, были определены новые границы: справа — Колесово, Поляково, Шубник, слева — Клюксы, Белокамень, Жуково, Дурнево. Передний край проходил по Жиздре с тем же плацдармом на ее южном берегу. На рубеже обороны армии располагались всего две дивизии — 217-я и 108-я, позже в первую линию вывели еще и 16-ю гвардейскую стрелковую. Остальные силы армии сосредоточивались в тылу, в 40–90 километрах от линии фронта. Здесь же формировались артиллерийский корпус прорыва, главным образом из отдельных артиллерийских бригад и полков РГК, приданных армии в период Жиздринской операции, а также управление 36-го гвардейского стрелкового корпуса. В армию беспрерывно прибывали войска. К моменту перехода в наступление у нас было двенадцать стрелковых дивизий, среди них девять гвардейских, два танковых корпуса, четыре танковые бригады, два танковых полка, артиллерийский корпус в составе трех артиллерийских дивизий РГК, две зенитно-артиллерийские дивизии, семь инженерных батальонов.

Таким образом, состав 11-й гвардейской не только пополнился, но и в значительной мере обновился.

В канун Первомая в село Матчино, куда перебрался штаб армии, приехали шефы — трудящиеся Москвы. С москвичами у нас были давние и прочные связи. Над штабом армии шефствовал Свердловский район столицы, над дивизиями — остальные районы Москвы. У дружбы нашей были прочные корни. Постоянное внимание шефов объяснялось просто: многие наши ныне именитые гвардейские дивизии начинали свой боевой путь как соединения народного ополчения Москвы. В свое время они сражались у стен столицы, и именно там зародилась их слава.

Тут, пожалуй, к месту будет рассказать хотя бы о трех наших дивизиях.

1-я Московская Пролетарская мотострелковая дивизия много лет дислоцировалась в Москве и стала одной из лучших в Красной Армии. В начале войны ею командовал полковник Яков Григорьевич Крейзер. 3 июля 1941 года дивизия вступила во встречный бой с танками Гудериана, остановила и отбросила врага. За доблесть, проявленную в Смоленском сражении, многие пролетарцы были награждены, а Я. Г. Крейзер удостоен звания Героя Советского Союза. Потом в это соединение Москва тысячами посылала бойцов народного ополчения. В ее полки вливались металлурги «Серпа и молота», рабочие, инженеры и техники Московского автозавода, Мытищинского паровозоремонтного завода и других столичных предприятий, железнодорожники. Здесь прославили себя героизмом Павел Бирюков, Николай Минаев, Лена Ковальчук и многие другие. Одной из первых дивизия заслужила звание гвардейской.

В 1943 году соединением командовал генерал-майор Николай Алексеевич Кропотин.

11-я гвардейская дивизия, которую возглавлял генерал-майор Иван Федорович Федюнькин, вступила в свой первый бой как 18-я Московская дивизия народного ополчения. Создали ее трудящиеся Ленинградского района столицы; влились в нее также рабочие Орехово-Зуева, колхозники и рабочие Коммунистического, Куровского и Красногорского районов Московской области. Боевое крещение они получили в районе Вязьмы.

Трое суток враг атаковал ополченцев, но так и не смог пройти на их участке. Затем 18-я в составе 16-й армии обороняла Москву, участвовала в контрнаступлении. За отвагу и мужество воинов при защите столицы дивизия была удостоена звания гвардейской и награждена орденом Красного Знамени.

84-я гвардейская дивизия (командир генерал-майор Георгий Борисович Петерс) формировалась в Куйбышевском районе Москвы как 4-я Московская дивизия народного ополчения. Она вступила в бой в июле 1941 года и на фронте получила общевойсковую нумерацию, стала 110-й. Бойцы этого соединения сражались южнее Нарофоминска — на Киевском шоссе, и в том, что гитлеровцы не прошли здесь, большая их заслуга. Потом дивизия освобождала Нарофоминск, Боровск, Верею и была преобразована в гвардейскую 10 апреля 1943 года…

Итак, праздник Первомая мы отмечали вместе с шефами. На торжественном собрании они зачитали письмо гвардейцам от трудящихся Свердловского района Москвы. Я вручил ордена и медали бойцам и командирам, отличившимся в Жиздринской операции. Приехавшие с делегацией московские артисты дали большой интересный концерт.

…Работники штаба забыли об отдыхе. Казалось бы, что двадцать дней не так уж мало. Доводилось готовить операции и в более сжатые сроки. Но мы должны были прорвать мощную оборону, созданную за длительное время. Да и противник перед нами был сильный. По имевшимся у нас сведениям, только в первом эшелоне враг имел более двух дивизий, в ближайших тылах еще пять, в том числе одну танковую. Должны мы быть готовы и к тому, что гитлеровцы бросят против нас крупные резервы, они у них ость, тем более что противник сам собирался наступать.

Хочу заранее пояснить некоторые вопросы, касающиеся количественного состава войск. Наши дивизии в годы войны насчитывали 8–9 тысяч человек, немецкие — 14–16 тысяч. А если учесть, что оборона всегда требует меньше усилий, чем наступление, то перевес у нас был не столь уж велик.

Ко всему прочему местность перед нами была не совсем подходящей для наступления — лесистая, сильно пересеченная оврагами и реками, которые противник постарается использовать как оборонительные рубежи. Мы уже знаем, как дорого обходится каждый шаг вперед по такой местности. Главное — она исключает массированное применение танков, а без них на оперативный простор не вырваться. Смотрели мы на карту, испещренную зубчатыми линиями и кружками, обозначающими вражескую оборону, и с не меньшей тревогой, чем в эти кружки, вглядывались в топографические знаки. За рекой Жиздра — всхолмленная, вся в лощинах, пологая возвышенность. Лучше не найти места для оборудования позиций и наблюдательных пунктов. А дальше — леса и местами болота. Справа и слева избранную нами полосу наступления окаймляют реки Рессета и Вытебеть. Они могут помешать нам при расширении прорыва, а противник из-за этих рубежей будет иметь возможность наносить неожиданные удары нам во фланг.

Местность мы изучали не только по картам. Разведчики не раз прошли по дорогам и тропам в районе будущего наступления. Многое дали аэрофотосъемка и информация, полученная от партизан в местных жителей.

Вместе со штабными офицерами я с разных наблюдательных пунктов, хорошо оборудованных саперами на высотах (а один был искусно сделан на вековой раскидистой сосне), изучал вражескую систему обороны и все больше убеждался, что фашисты очень умело использовали особенности местности и времени зря не теряли. Весь открытый для нашего наблюдения участок — а он простирается километров на восемнадцать — вдоль и поперек изрыт окопами и траншеями. Можно различить главную и вторую оборонительные полосы и ряд отсечных позиций.

Главная полоса обороны врага состояла из основной позиции, позиций полковых и дивизионных резервов. Глубина ее-5-7 километров, передний край проходил по линии Глинная, Дудино, Серая, Жуково. Вторая полоса тянулась в 8–9 километрах от переднего края по рубежу Холмище, Медынцево, Ульяново и далее по южному берегу реки Вытебеть до Дурново.

Противник создал отсечные позиции по рекам Рессета и Вытебеть, чтобы не дать нам после прорыва главной полосы обороны расширить фронт наступления в сторону флангов.

На всех позициях главной полосы обороны подготовлена система опорных пунктов. Если внимательно вглядеться, можно было различить бронеколпаки, связанные один с другим траншеями и ходами сообщения. Гитлеровцы считали, что они выгоднее дзотов: не так заметны на местности и менее уязвимы. Передний край, а также важные позиции в глубине были прикрыты минными полями и проволочными заграждениями. Наиболее мощный узел обороны просматривался у села Дудино на плато, возвышающемся над долиной Жиздры. Это ключевая позиция, преграждавшая нам путь.

Большое внимание гитлеровцы уделили противотанковой обороне. Наши разведчики обнаружили множество замаскированных противотанковых и штурмовых орудий. У фашистов были подготовлены специально обученные команды истребителей танков, танкоопасные направления прикрыты минными полями и разнообразными инженерными заграждениями, а весь южный, болотистый берег реки Фомина эскарпирован.

Да, трудности нас ожидали немалые. Наша армия должна была не только самостоятельно взломать оборону противника, но и развивать успех вплоть до достижения целей операции в полном объеме.

Все это мы учитывали при подготовке операции и решили на участке протяжением 16 километров сосредоточить максимум сил, фактически, все войска с их огневыми и техническими средствами, а на остальном двадцатидвухкилометровом фронте растянуть одну 217-ю стрелковую.

Главный удар предполагалось нанести силами 8-го и 36-го гвардейского стрелковых корпусов на участке всего в 7 километров между селами Белый Верх и Ожигово, а вспомогательный удар мощью 16-го гвардейского стрелкового корпуса на участке Глинная, Серая протяжением 9 километров. В подвижной группе были 5-й и 1-й танковые корпуса.

В резерве я оставил всего одну дивизию — 108-ю стрелковую. Получили задачи артиллеристы, авиаторы.

В памяти еще свежи были наши промахи перед Жиздринской операцией. Тогда штаб фронта посылал нам один за другим артиллерийские полки, те спешили быстрее выйти в указанные районы сосредоточения, мало заботясь о маскировке. Это движение засек противник. Heтрудно понять, что я пережил в те минуты, когда увидел в стереотрубу, как черными тучами на тот участок, где нам через день предстоит наступать, движутся немецкие танки, тягачи с пушками, грузовики с пехотой. Нельзя допустить, чтобы такое повторилось!

На совещании, которое проводилось в штабе фронта 8 мая, выступили командующий и член Военного совета фронта. Они подчеркнули важность операции, сказали, что не случайно она возложена на гвардейскую армию. Партия, правительство, народ верят: гвардейцы не подведут!

На следующий день мы вместе с командирами корпусов, командующими родами войск и начальниками служб провели рекогносцировку, чтобы непосредственно на местности уточнить детали предстоящих действий.

Было получено значительное пополнение, численность каждой дивизии доведена до 7–7,5 тысячи человек. Всюду проводились учения, причем на местности, похожей на ту, где предстояло наступать. Саперы сооружали укрепления, подобные тем, что мы видели у противника. Разгорались учебные бои с участием артиллерии и танков. Напряженно занимались все — красноармейцы, командиры, штабы всех степеней.

Мы уложились в срок и ждали только сигнала. Но из штаба фронта передали: наступление откладывается. Позже стало известно, в чем дело. Советское командование создало значительный перевес сил над врагом и все необходимое, чтобы нанести ему сокрушительный удар. Однако было решено первыми не наступать. Пусть враг разобьет лоб, поломает зубы о нашу оборону, а тогда уж ударим мы. Это было мудрое решение. Если раньше мы вынужденно прибегали к обороне, стояли насмерть, выигрывая время, чтобы подтянуть резервы, собрать силы, то теперь оборона была запланирована заранее. Мы были сильнее противника, но оборонялись, чтобы ослабить гитлеровские войска и тем усугубить их поражение.

В конце июня у нас побывал заместитель Верховного Главнокомандующего маршал Г. К. Жуков. В это время в штабе армии уже находились командующий артиллерией Красной Армии генерал Н. Н. Воронов, командующий авиацией дальнего действия генерал А. Е. Голованов, командующий фронтом генерал В. Д. Соколовский.

Георгий Константинович ознакомился с планом операции. Особенно подробно расспрашивал он, как мы собираемся взламывать оборону противника и вводить в прорыв танковые корпуса. Внимательно выслушал маршал доклад командующего артиллерией армии генерал-лейтенанта Петра Сергеевича Семенова.

Я знал Георгия Константиновича давно. Человеком он был вдумчивым, решительным и властным. В годы войны Г. К. Жуков прославился своим умением организовывать операции крупного масштаба. Нам сейчас очень нужны были ого советы. И мы их получили. Самый главный: атаку пехоты и танков начинать не после артиллерийской подготовки, как обычно, а в ходе ее — это помешает противнику подготовиться к отражению удара.

Мысль эта всем поправилась. Артиллеристы во главе с Н. П. Вороновым тотчас же внесли поправки в план артиллерийского наступления и согласовали их с пехотными командирами.

Прощаясь, Г. К. Жуков предупредил: наступление гитлеровцев ожидается в ближайшие дни, их удары нацелены на участки Центрального и Воронежского фронтов, но мы должны быть готовы к любым неожиданностям.

Мы не знали, что делать с огромным количеством боеприпасов, завезенных на плацдарм. Наступление наше откладывается, а враг намерен нанести удар. Что, если он прорвется на плацдарм? Долго мы не перевозили боеприпасы обратно на северный берег реки, в конце концов занялись было этим, но тут пришло распоряжение усилить готовность войск к наступлению.

Днем 2 июля мне позвонил начальник штаба фронта генерал-лейтенант А. П. Покровский.

— Имеются данные, что немцы начнут не раньше третьего и не позже шестого июля, — сказал он. — Генеральный штаб требует усилить разведку и наблюдение за противником.

Все начало июля на соседних участках фронта было крайне тревожным. От перебежчиков стало известно, что наступление немецких войск назначено на утро 5 июля. На изготовившихся к атаке гитлеровцев были обрушены мощные артиллерийские удары. Значительные потери снизили наступательный порыв вражеских войск.

Начались ожесточенные бои. Случалось, что в них участвовало одновременно до полутора тысяч танков с каждой стороны. Не считаясь с потерями, противник бросал в атаки все новые и новые силы. Ему удалось углубиться в боевые порядки советских войск на северном фасе Курской дуги, под Понырями и Ольховаткой, на 10–12 километров, а на юге, в районе Кочетовки и Прохоровки, — на 30–35 километров.

А мы заканчивали последнее приготовления. И хотя бои шли невероятно тяжелые, командование не взяло из нашей ударной группировки ни одной дивизии. Уже одно это свидетельствовало о том, что Ставка уверена в стойкости сражающихся войск.

Наконец пришел долгожданный приказ. Начало общего наступления было назначено на 12 июля. Задачи нашей армии оставались прежними. Спешно начали подтягивать войска. За три ночи предстояло вывести в первую линию шесть стрелковых дивизий, четыре танковые бригады, два танковых полка и всю массу артиллерии. Для каждой стрелковой дивизии было подготовлено по два маршрута, для танковых бригад и полков — по одному. Выполнение графика вывода войск обеспечивали четко организованная служба регулирования на маршрутах и система комендантских постов, развернутых в исходных районах.

9 и 10 июля командиры батальонов, рот и поддерживающих подразделений в последний раз произвели рекогносцировку местности, чтобы окончательно уточнить все вопросы, связанные с организацией атаки.

Почти два месяца войска армии, находясь в сфере наблюдения авиационной разведки и в пределах видимости многочисленных наземных наблюдательных постов, которые враг расположил на выгодных высотах, готовились к наступлению. Надо сказать, что, к чести воинов, и прежде всего командиров и политработников, ничто не выдало гитлеровцам наших намерений. Как выяснилось, они даже не подозревали, что в этом районе готовится удар по их обороне.

Сработала всесторонне продуманная система маскировки. Войска передвигались только ночью. Танки, машины и тягачи шли с погашенными фарами; шум двигателей заглушался огневыми налетами по вражескому переднему краю и рокотом наших самолетов, круживших над немецкими окопами.

О том, что мы сумели скрытно подготовить наступление, свидетельствуют западногерманские исследователи Курской битвы, и среди них такие компетентные люди, как бывший командующий 2-й немецкой армией генерал-полковник Хейнрици и военный историк Гаук. В своей работе они пишут; «После первых четырех дней битвы[57] на соседних участках фронта на Орловской дуге и под Харьковом не было никаких признаков подготовки русского наступления… Планы противника о действиях на этих участках все еще не были ясны…».[58]

Это значит, что даже за три-четыре дня до нашего наступления у противника не было абсолютно никаких сведений о том, что мы готовимся прорвать его фронт.

Далее Хейнрици и Гаук утверждают, что гитлеровское командование было настолько уверено в пассивности советских войск на Орловской дуге, что сняло оттуда свои резервы. «9 июля Гитлер удовлетворил многократные ходатайства командования группы армий «Юг» и разрешил ему использовать резервы. Группа армий «Центр» тоже решила использовать два соединения из своих резервов — 10-ю моторизованную и 36-ю пехотную дивизии, находившиеся в это время в районе Орла».[59]

В ночь на 10 июля были расчищены проходы в наших заграждениях, а в ночь на 11 июля — в заграждениях противника.

Перед этим вместе с работавшим на нашем КП командующим авиацией дальнего действия генералом Александром Евгеньевичем Головановым мы наметили массированные бомбовые удары по вражеской обороне, прежде всего по Дудино самому крупному узлу сопротивления. Голованов выделил для этого 100 тяжелых бомбардировщиков. Они должны были совершить два налета — в ночь на 11 и в ночь на 12 июля. Организовать надежный по-эшелонный выход самолетов на цель и обеспечить при этом безопасность наших войск — ведь использовались бомбы в две тысячи килограммов — оказалось довольно сложно. Пришлось разработать целую систему светового обозначения мест, где были расположены наши части. Как всегда, проявился организаторский талант А. Е. Голованова: оба удара тяжелых бомбардировщиков потом были нанесены в назначенное время, с большой точностью и очень помогли нам. Наступающий всегда беспокоится, не будут ли боеприпасы выпущены впустую. Так может случиться, если враг хотя бы в последний момент разгадает твои замыслы и выведет свои силы из-под огневого удара. Стремясь действовать наверняка, мы решили провести утром 11 июля разведку боем, да такую, чтобы враг принял ее за наступление наших главных сил.

Ночью авиация дальнего действия нанесла первый бомбовый удар по основным узлам сопротивления противника. С рассветом на позиции гитлеровцев был обрушен короткий, но мощный артиллерийский удар. Штурмовики поставили дымовую завесу перед вражеским передним краем. Под ее прикрытием в 3 часа 30 минут двинулись специально выделенные передовые батальоны — по одному от каждой стрелковой дивизии первого эшелона. В авангарде этой стремительной атаки шли коммунисты и комсомольцы. Так, в подразделениях 11-й гвардейской стрелковой дивизии впереди были заместитель командира батальона по политчасти старший лейтенант Ж. Ботвинский и парторг старший лейтенант Петров, 16-й гвардейской дивизии парторг полка лейтенант К. Жиенбаев и агитатор рядовой Сименцов, 18-й гвардейской дивизии — парторг батальона младший лейтенант В. Голованов, на ряде участков бойцы ворвались во вражескую траншею. Гитлеровцы открыли бешеный огонь изо всех видов оружия. Они израсходовали в тот день более десяти тысяч снарядов. А нам это и было нужно: артиллерийские наблюдатели старательно засекали вражеские огневые точки.

Внезапная атака передовых батальонов увенчалась успехом. На некоторых участках бойцы заняли первую вражескую траншею, захватили немало пленных. Дрались все геройски, доходило и до рукопашных схваток. Не на шутку встревоженный противник начал бросать в контратаки свои ближайшие тактические резервы. Из показаний пленных стало ясно, что действия нашей разведки враг действительно принял за начало наступления главных сил.

Более того, когда мы уже начали разведку боем, то есть фактически показали врагу направление наших наступательных усилий, немецкое командование отдало приказ ввести в бой резервы на участке своей 9-й армии. «Когда 11 июля в районе 2-й танковой армии внезапно начались атаки советских полков и батальонов, — пишут Хейнрици и Гаук, — наше командование, основываясь на прежнем поведении противника, сочло, что эти атаки имеют целью сковать находящиеся на орловском плацдарме немецкие резервы и тем самым воспрепятствовать их участию в ударе на Курской дуге. Командование группы армий «Центр» и 2-й танковой армии не придало значения этим атакам».[60]

Многие немецкие мемуаристы, в том числе генералы Типпельскирх и фон Бутлар, да саж пор утверждают, что мы начали наступление не 12, а 11 июля.

Teперь не было сомнений, что втянувшийся в бой противник уже не отведет сваи войска из первой полосы обороны, следовательно, снаряды нашей артиллерии не упадут на пустое место. Передовые батальоны держались цепко. Бой длился весь день и всю ночь. А в 3 часа 20 минут утра земля задрожала от грохота всей нашей артиллерии. Ее у нас было немало — на участке прорыва на километр фронта приходилось в среднем до 200 орудий, а на более важных участках — до двухсот шестидесяти стволов, не считая «катюш».

Артиллерийским наступлением искусно руководил командующий артиллерией армии генерал-лейтенант П. С. Семенов, подлинный мастер своего дела. Три тысячи орудии и минометов уничтожали живую силу и огневые средства главной полосы сопротивления противника. Основной удар был нацелен на Дудинскую высоту, господствующую над долиной реки Жиздра. Часть стодвадцатимиллиметровых минометов мы выделили для ликвидации минных полей да направлении атак танковых соединений.

Стремясь скрыть от врага момент перехода в атаку пехоты и танков, мы наметили план артподготовки: сначала короткий, всего пять минут, но мощный огневой налет, затем двадцатиминутная пауза, а после нее — контроль пристрелки. Гитлеровцы выйдут из укрытий, займут места в траншеях, а мы еще около часа будем вести стрельбу на разрушение и подавление. И только потом, после залпа четырехсот пятидесяти «катюш», обрушим на врага всю силу огня. Через пятнадцать минут пойдет пехота. Бушующий огневой вал будет постепенно продвигаться а глубииу. За ним последуют пехота и танки.

Артиллеристы хорошо подготовились: разведали основные цели, искусно, чтобы не насторожить противника, пристреляли их, оборудовали и умело замаскировали огневые позиции, детально разработали маршруты движения своих подразделений, наметили новые позиции, которые займут батареи, следуя за войсками. Генерал П. С. Семенов и его подчиненные творчески подошли к организации управления артиллерией, особенно в отношении создания корпусных артиллерийских групп, что подняло роль командования корпусов в прорыве обороны противника, Более двух часов гремела канонада. Артиллерийская подготовка была успешной. Пехота противника понесла тяжелые потери. Большинство оборонительных сооружений дзотов, блиндажей, бронеколпаков, пулеметных гнезд — было разрушено, взорваны минные поля, разворочены траншеи и хода сообщения. На первой позиции была полностью уничтожена пративотанковая артиллерия, разбиты артиллерийские и минометные батареи. Впоследствии мы установили, что из 25 разввданных артиллерийских батарей, по которым велся огонь, 13 уничтожены полностью вместе с прислугой, а 12 — выведены из строя. Пленные показали, что части первого эшелона 211-й и 293-й немецких пехотных дивизий потеряли более половины своегое личного состава. Столь высокая эффективность огня во многом объяснялася тем, что перед нами были хорошо разведанные цели, заранее распределенные между артиллерийскими частями. Артиллеристы говорили мне, что никогда прежде им не приходилось действовать по такой четкой, до мельчайших подробностей разработанной системе огня.

Не успела окончиться артподготовка, как над передним краем появились 70 наших бомбардировщиков. Вел их командир 204-й бомбардировочной авиационной дивизии полковник С. П. Андреев. Вслед за ними пронеслись 80 штурмовиков.

Под прикрытием артиллерии и авиации пехота устремилась на вражеские позиции.

Оборону противника мы прорывали на узком участке, и потому стрелковые корпуса наступали двумя и даже тремя эшелонами. Дивизии первого эшелона (кроме фланговых) построили все свои полки в одну линию, а сами полки — в три эшелона. Такое построений войск обеспечавало наращивание усилий.

Все танковые и самоходноартиллерийские полки, а также небольшие подразделения из состава танковых бригад мы придали стрелковым дивизиям для непосредственной поддержки пехоты. Танковые бригады с десантом пехоты на броне следовали в качестве передовых отрядов стрелковых корпусов.

Люди шли в бои с величайшим воодушевлением. Накануне в частях и подразделениях состоялась митинги. Бойцов и командиров ознакомили с боевой задачей. Агитаторы побеседовали со всеми солдатами, и общее настроение их можно передать одной фразой: «Там, где наступает советская гвардия, враг не устоит!» Каждый гордился званием гвардейца, стремился оправдать его в бою, сделать как можно больше для Родины, для победы. На партийных и комсомольских собраниях всем были даны конкретные задания — что и как делать в наступлении, с кем из бойцов работать. А главное — всегда быть впереди, служить примером отваги и боевого умения. Члены Военного совета армии генерал П. Н. Куликов, полковник Ф. В. Яшечкин и начальник политотдела полковник Д. Ф. Романов дневали и ночевали в войсках, организуя партийно-политическую работу. Почти все политработники армии шли с наступающими частями. Мне доложили, что за последние дни в партийные организации поступило несколько тысяч заявлений: беспартийные бойцы и командиры хотели идти в бой коммунистами.

С наблюдательного пункта трудно было следить за развитием боя: вся долина реки застлана дымом. Однако это не мешало мне постоянно быть в курсе дела: командование щедро снабдило нашу армию средствами связи. Мы получили более пятисот переносных радиостанций и передали их во многие подразделения первых эшелонов, вплоть до стрелковых взводов. Начальник связи армии полковник Яков Митрофанович Давыденко и его подчиненные блестяще справились со своим делом. Постоянная безотказная связь обеспечивала четкое управление войсками. По докладам с мест мы на КП представляли себе, как идет бой, и могли воздействовать на его ход.

В 6 часов 05 минут в ста метрах за передним краем обороны противника вновь взметнулась черная стена земли и дыма — обозначился первый рубеж огневого вала. Пехота и танки уже ворвались в расположение врага. Безостановочно продвигаясь вперед, они при непрерывной огневой поддержке артиллерии к 8 часам 30 минутам овладели первой позицией главной полосы обороны. Крупнейший узел сопротивления Дудино пал только к десяти часам. Здесь было пленено свыше 400 солдат и офицеров противника.

Теперь можно было вводить и передовые отряды. Подан сигнал танковым бригадам. Танки с десантом на борту опережают пехоту. Артиллерия снова заговорила громче — теперь бьют дальнобойные орудия, поражая цели в глубине вражеской обороны и расчищая путь танковому десанту.

В полосе наступления 11-й гвардейской дивизии генерала И. Ф. Федюнькина в оборону противника решительно вклинилась 43-я гвардейская танковая бригада полковника М. П. Лукашева. Не давая гитлеровцам опомниться, танки сметали их огнем, давили гусеницами. Вот они уже на второй позиции вражеской обороны. С 18-й гвардейской стрелковой дивизией генерала М. Н. Завадовского успешно взаимодействует 213-я танковая бригада подполковника В. С. Гаева. Ее первый эшелон, который возглавил заместитель командира бригады по политической части Г. К. Бобровников, с ходу уничтожая отдельные группы гитлеровцев, приближается к Марьину. Командир 16-го гвардейского корпуса генерал-майор А. В. Лапшов не нахвалится действиями 29-й танковой бригады, введенной в бой в полосе наступления 31-й гвардейской дивизии.

По привычке поглядываем в небо. Совсем еще недавно немецкая авиация не давала нам поднять головы. Теперь в воздухе господствует наша авиация. Немецкие бомбардировщики в сопровождении «мессершмиттов» пытаются прорваться к нашим войскам, но их еще на подходе встречают истребители, рассеивают, заставляют сбрасывать бомбы на свои же позиции. Авиационное обеспечение нашего наступления возложено на 1-ю воздушную армию генерала М. М. Громова, выдающегося летчика и отличного организатора. В его распоряжении 720 самолетов: 500 истребителей, 150 штурмовиков и 70 бомбардировщиков. Вся авиация заблаговременно и скрытно была перебазирована на передовые аэродромы. Для поддержки постоянного взаимодействия авиации с наземными войсками в каждом стрелковом и танковом корпусе находились представители штаба воздушной армии и соответствующих авиационных соединений.

К полудню дивизии 8-го гвардейского корпуса генерала П. Ф. Малышева преодолели вторую позицию главной полосы вражеской обороны. В 15 часов 30 минут начальник оперативного отдела штаба армии полковник Федор Николаевич Бобков доложил мне, что пехота при поддержке танков форсировала реку Фомина. Значит, главная полоса обороны противника прорвана на всю глубину.

Фомина — речушка небольшая, но с очень топкой поймой, к тому же ее противоположный высокий берег противник превратил в сплошной эскарп. Пока мы не захватим этот рубеж, нельзя бросить в бой танковые корпуса.

— Пожалуй, надо вводить пятый танковый корпус, — обратился я к командующему франтом генералу В. Д. Соколовскому, который с самого начала наступления находился на нашем наблюдательном пункте.

— Не рано ли? — засомневался было Василий Данилович, но затем подошел к карте, подумал немного и бросил решительно: — Да, пора!

Командир 5-го танкового корпуса генерал-майор Михаил Гордеевич Сахно вскочил с места и вопросительно посмотрел на меня.

— Подавайте сигнал, — приказал я.

— Есть! — весело отозвался Сахно и кинулся к телефонам.

Команды он отдавал четко, лаконично. Чувствовалось, что подчиненные понимают его с полуслова. Михаил Гордеевич пользовался большим авторитетом в войсках. Образованный, волевой, он прославился еще в Смоленском сражении, на знаменитой Соловьевой переправе в июле — августе 1941 года. Будучи командиром танкового полка, Сахно сумел в неимоверно трудных условиях обеспечить отход через Днепр наших частей.

Четверть часа спустя на имя В. Д. Соколовского поступила телеграмма: «Товарищ Жуков приказал особое внимание обратить на своевременный ввод в прорыв танковых корпусов. Принять все меры к тому, чтобы не опоздать. Покровский».

— Маршал читает наши мысли, — улыбнулся командующий фронтом.

В стереотрубы следим за движением танков. Они растянулись тремя длинными колоннами. 96 тридцатьчетверок и 40 легких танков подошли к Жиздре — и вот они уже на мостах. Саперы построили переправы хитро: они притоплены, сверху ничего не видно, не случайно гитлеровцы так и не обнаружили наших мостов. Сейчас танки словно плыли по воде. Вот первые машины выбрались на перепаханное снарядами пространство, которое совсем недавно было передним краем вражеской обороны. Но что это? Правая колонна машин остановилась, а затем свернула влево.

— Дороги разбиты, — пояснял Сахно. — Приходится отказаться от правого маршрута.

Ох уж эти фронтовые дороги! В воронках от снарядов и бомб, в бесконечных рытвинах, они всегда забиты до отказа. Сплошной поток тягачей с орудиями: артиллерия торопится занять новые позиции, машины со снарядами, а навстречу автофургоны и повозки с ранеными. И все спешат. Никакой комендантской службе здесь не справится. Всех штабных офицеров, кто только оказался под рукой, мы послали туда, чтобы навести порядок, но проку мало. Сахно, попросив разрешения отправиться в войска, натянул на бегу шлем и исчез в ходе сообщения.

Колонны танков, оттесняя на обочины машины и тягачи, упорно идут вперед. Но движутся они очень медленно — на рубеж развертывания они прибыли с опозданием. Надо спешить! Ведь если противник подтянет резервы, все может застопориться.

Ввод в сражение крупных танковых соединений всегда очень не прост. Особенно же сложен он сейчас, когда еще предстоит сходу прорывать вторую полосу вражеской обороны. Нуждо всячески поддерживать танковый корпус.

Многое было предусмотрено планом операции, но разве можно учесть все? С разрешения генерала В. Д. Соколовского я вызвал на КП командира 8-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майора П. Ф. Малышева. Коренастый, с гладко выбритой головой, небольшими седеющими усами, он, как всегда, спокоен и сдержан.

— Почему медленно продвигаетесь, Петр Федорович? — спросил я с упреком.

— Ничего не поделаешь, — ответил комкор. — За каждую высоту, за каждое село приходится драться, чуть не зубами вырывать их у врага, товарищ командующий…

Ознакомившись с тем, как обстоят дела в корпусе, я убедился, что упрекать гвардейцев действительно не в чем. Общие потери частей относительно невелики. Командиры полков избеагают брать сильно укрепленные высоты и населенные пункты лобовыми атаками, стараются обходить их с флангов, с тыла.

Командир картуса с похвалой отозвался об 11-й гвардейской дивизии генерал-майора Ивана Федоровича Федюнькина. Отличились многие ее воины, особенно командир стрелкового взвода 9-й роты 27-го гвардейского полка кандидат в члены ВКП(б) лейтенант Владимир Абрамович Ионосьян.

— Это тот, что так горячо выступал на митинге? — спросил я.

— Тот самый.

Мне запомнилось, как молодой офицер говорил тогда своим бойцам:

— Товарищи, сейчас мы пойдем на прорыв вражеской обороны. Еще раз повторяю, запомните крепко, что нужно для победы. Первое: не останавливайся, стремись только вперед! Второе: огонь из автомата веди на ходу. Третье: чем сильнее вражеский огонь, тем быстрее иди вперед, чтобы выйти из зоны обстрела. Четвертое: не задерживайся, не обращай внимания на трофеи, у тебя поважнее дело — бить фашистов. Пятое: не жди команды для движения вперед, не оглядывайся назад, огнем уничтожай и рассеивай врага на ходу, стремись вперед и только вперед!

Так и действовали в бою командир взвода и его гвардейцы. У деревни Тростянка Ионосьян с пятью бойцами под прикрытием артиллерийского огня ворвался во вражескую траншею. В короткой схватке бойцы уничтожили полсотни фашистов, а восемнадцать взяли в плен.

И на следующий день этот взвод дрался так же отважно и умело. Когда в бою за деревню Белый Верх пехота была вынуждена залечь под огнем противника, Ионосьян с семью своими бойцами зашел гитлеровцам в тыл и внезапно напал на них. Фашисты решили, что окружены, и заметались в панике. Воспользовавшись этим, группа уничтожила семнадцать солдат и захватила станковый пулемет. В дальнейшем Владимир Ионосьян со своим взводом действовал в расположении вражеских войск — вызывал замешательство в их стане, устраивал засады на пути их отхода. Уничтожив несколько огневых точек, он облегчил нашим частям освобождение районного центра Ульяново.

Сопротивление противника усилилось. Немецкое командование собрало остатки подразделений 393-й пехотной дивизии, отдельные резервные части 53-го армейского корпуса и подтянуло с соседних участков артиллерию. Разведка обнаружила, что из города Жиздра подходят подразделения немецкой 5-й танковой дивизии. Местами гитлеровцы начали переходить в контратаки.

С наблюдательного пункта генерала П. Ф. Малышева нам было видно, как устремлялись в бой наши танки. В 20 часов 30 минут они прошли через боевые порядки пехоты и совместно с ней атаковали противника. Их встретил огонь из всех видов оружия. С тревогой отметили мы, что у врага здесь много противотанковых средств. Ведут огонь и вражеские танки. И все-таки части корпуса генерала Сахно при поддержке артиллерии и штурмовой авиации двигались вперед. 24-я танковая и 5-я мотострелковая бригады пытались с ходу атаковать крупный опорный пункт Старица, но вражеский огонь был слишком плотен, пришлось отойти. А 41-я танковая бригада полковника С. И. Алаева с приданным ей мотострелковым батальоном прорвалась вперед и к полуночи овладела опорными пунктами Фурсово и Ульяново-1. Для развития успеха генерал М. Г. Сахно направил туда 70-ю танковую бригаду полковника С. П. Коротеева, которая, быстро форсировав реку Фомина, захватила Ульяново-2, а затем вышла в лес севернее Крапивны.

Радовали успехи 16-го гвардейского корпуса, действовавшего на правом фланге армии. Преодолев первую позицию вражеской обороны, он наступал в юго-восточном направлении, расширяя прорыв в сторону реки Рессета. Его дивизии, усиленные танками, овладели уже рядом населенных пунктов. На левом фланге корпуса 1-я гвардейская стрелковая дивизия, введенная из второго эшелона, завязала бой за крупный узел сопротивления Медынцево во второй полосе обороны противника.

На левом фланге 18-я гвардейская дивизия 36-го гвардейского корпуса, преодолевая сильное сопротивление, к 20 часам полностью прорвала вторую позицию главной полосы обороны противника и заняла исходное положение для форсирования реки Фомина.

1-й танковый корпус генерала В. В. Буткова выдвинулся к линии фронта и развернулся за стыком 16-го и 8-го гвардейских стрелковых корпусов. На рассвете он вместе с 1-й гвардейской стрелковой дивизией тоже должен вступить в бой.

Итак, в первый день наступления войска нашей армии продвинулись на 8-10 километров и овладели всеми основными опорными пунктами и узлами сопротивления как на переднем крае, так и в глубине главной полосы обороны противника, пленили более семисот вражеских солдат и офицеров, захватили большое количество орудий и минометов, стрелкового вооружения, боеприпасов, автомашин в другого военного имущества.

Пришли первые вести о нашем соседе слева — 61-й армии Брянского фронта. Войска генерала П. А. Белова, наступая на Болхов с северо-востока, вклинились в оборону противника на глубину от 3 до 7 километров. На столько же продвинулись и главные силы Брянского фронта — 3-я и 63-я армии генералов А. В. Горбатова и В. Я. Колпакчи, наступавшие на Орел с востока. Это означало, что войска не смогли прорвать главную полосу обороны противника и вынуждены были вести ожесточенные бои в ее глубине. Двинуть в прорыв танковые корпуса им в тот день не удалось.

Ночью никто в нашей армии не спал. Над вражескими позициями кружили неутомимые ночные бомбардировщики У-2. На дорогах не прекращалось движение. Подтягивалась артиллерия, подвозили боеприпасы, продовольствие, горючее. Начальник тыла армии генерал Федор Захарович Лазаревич торопил своих подчиненных: до утра войска должны были получить все необходимое для дальнейшего наступления. Тыл армии хорошо подготовился к боям. Все склады были подтянуты к линии фронта, созданы необходимые запасы — четыре боекомплекта снарядов, пять заправок горюче-смазочных материалов, на пять суток продовольствия и фуража. Это сотни, тысячи вагонов с грузами. Очень выручила нас своевременная забота Лазаревича о транспорте. В последние месяцы в армии были обучены на специальных курсах в получили водительские права еще 600 человек.

Прибавилось работы армейским медикам, возглавляемым начальником санитарного отдела армии полковником медицинской службы Валентином Ивановичем Потаповым. В ожесточенных боях всегда миого раненых. В нашей армии их обслуживали 30 лечебных учреждений — госпитали, медико-санитарные батальоны. В. И. Потапов разработал детальный лечебно-эвакуационный план непрерывного медицинского обеспечения ва всю глубину операции.

Наши войска и ночью не давали вокоя врагу. Подготовленные к ночным боям батальоны выискивали слабые места в его обороне и переходили в атаки. Позвонил генерал М. Г. Сахно.

— Танкисты полковника Коротеева, — сообщил он, — подошли к Крапивне. Я приказал атаковать, не дожидаясь рассвета.

Чуть рассвело, и бои разгорелись с новой силой. После короткой артподготовки наши части начали движение вперед. Противник предпринимал яростные контратаки. Наступать было все труднее. Летчики сражались героически и все же не всегда могли отбить налеты вражеской авиации. Отдельные «юакерсы» прорывались через истребительные заслоны и завесы зенитного огня, сбрасывали бомбы на боевые норядки ваших войск.

Особенно упорам были контратаки против частей 8-го гвардейского и 5-го танкового корпусов. Порой противник бросал в бой одновременно до тридцати танков с пехотой. За короткое время гвардейцы генерала П. Ф. Малышева и танкисты генерала М. Г. Сахно подбили и подожгли тридцать четыре вражеских танка, в том числе три «тигра», уничтожили до двухсот гитлеровцев.

После отражения контратаки Малышев приказал своей артиллерии произвести десятиминутный огневой налет. Удар был весьма внушителен — на двухкилометровом фронте гвардейцы сосредоточили более двухсот пятидесяти орудий и минометов — и дополнился авиационным налетом. Самолеты 224-й штурмовой авиадивизии полковника М. В. Котельникова проутюжили позиции вражеских батарей и скопления техники. После этого танкисты 24-й бригады полковника В. С. Сытника вместе с пехотинцами 11-й гвардейской дивизии обошли деревню Старица с запада и ворвались в нее. Следовательно, на этом участке оказалась прорванной и вторая полоса обороны противника.

Позвонил генерал И. Ф. Федюнькин и сообщил о подвиге пулеметчика 40-го гвардейского полка гвардии рядового С. А. Кукунина. В бою за деревню Старица Кукунин меткими пулеметными очередями расчищал путь бойцам. Вместе с товарищами он отразал две вражеские контратаки, уничтожил около сотни гитлеровцев. Наши уже подошли к окраине деревни, когда заговорил вражеский дзот. Пулеметные очереди прижали бойцов к земле. В эту критическую минуту Кукунии поднялся из цепи, подбежал к дзоту и метнул гранату. Однако вражеский пулемет продолжал стрелять. Тогда Кукунин ринулся к амбразуре и закрыл ее своим телом. Пулемет замолчал.

Поднявшись, бойцы ворвались в деревню и после короткого ожесточенного боя выбили из нее противника.

Слышимость была отличной, и я держал телефонную трубку так, чтобы все, кто был на командном пункте, узнали, о чем говорил командир дивизии. Слушали его, обнажив головы… Я приказал представить пулеметчика С. А. Кукунина к званию Героя Советского Союза.

Части 83-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Я. С. Воробьева вместе с 41-й танковой бригадой полковника С. И. Алаева, обойдя с флангов опорные пункты врага, нанесли удар по большому скоплению его войск южнее поселков Ульяново-1 и Ульяново-2. На поле боя остались десятки горящих фашистских танков. Было захвачено много пленных. Вторая полоса обороны противника рухнула и здесь.

Теперь бригады 5-го танкового корпуса устремились на юг. Стараясь не отстать от них, туда двинулись передовые отряды, а затем и главные силы стрелковых дивизий 8-го гвардейского корпуса. Танкисты генерала М. Г. Сахно, преследуя отходящие вражеские части, во второй половине дня глубоко вклинились в их расположение. Риск был большой: враг мог отрезать танки от стрелковых соединений. Но зато наше наступление значительно ускорилось.

К полудню соединения гвардейского корпуса вышли на рубеж Сеничкин, Алмазово, Ломна, Светлый Верх, а танкисты заняли Веснины и Крапивну. Успеху этому содействовали дерзкие действия воинов 70-й танковой бригады полковника С. II. Коротеева. Еще ночью они совершили многокилометровый рывок, заняли Крапивпу, затем двинулись дальше на юго-восток и к полудню вышли к мосту через реку Вытебеть, неподалеку от деревни Ягодная, перерезав противнику пути отхода.

Наиболее решительно и смело действовал передовой отряд бригады — 263-й танковый батальон коммуниста майора Семена Исааковича Чубукова. Ночью, в кромешной тьме, вошел он в районный центр Ульяново. Это было настолько неожиданно, что гитлеровцы бежали без сопротивления, побросав оружие, боеприпасы и другое имущество. Но уйти далеко им не дали. Комбат натравил обходным маневром один взвод к деревне Светлый Верх. Этот опорный пункт врага тоже был взят с ходу, а его гарнизон истреблен. Не давая врагу опомниться, майор со взводом танков поспешил к Крапивне. На броне машин были автоматчики. Командирский танк на предельной скорости ворвался на главную улицу села и гусеницами раздавил расположенную здесь артиллерийскую батарею. Это дало возможность остальным машинам беспрепятственно продвигаться вперед. К 13 часам в Крапивне не осталось ни одного гитлеровца. В бою были уничтожены две артиллерийские батареи, несколько машин, до полусотни солдат и офицеров. Уцелевшие фашисты бежали в Ягодную.

Под Чухлово гитлеровцы отбивались отчаянно, так как этот узел сопротивления прикрывал подступы к штабу их крупного соединения. Танкисты и автоматчики уничтожили там до полусотни оккупантов. На окраине Чухлова бойцы обнаружили многожильный кабель, ведущий, видимо, к штабу. Его перерезали, и это еще более усилило панику в стане врага. Воспользовавшись смятением фашистов, танкисты напали на штаб, захватили две штабные машины с документами, взяли в плен несколько офицеров. Число пленных еще больше увеличилось после разгрома гарнизона в Мелехове. Здесь майор Чубуков был ранен, но продолжал управлять боем, пока командир бригады не приказал ему отправиться в медсанбат.

Таким образом, за восемь часов батальон освободил семь населенных пунктов, уничтожил полторы сотни вражеских солдат, одиннадцать орудий, две самоходные пушки, пять автомашин с боеприпасами, обоз с военными грузами, разгромил крупный немецкий штаб, радиостанцию, захватил два десятка пленных. Его же потери — два поврежденных танка и два легко раненных танкиста.

Надо сказать, однако, что самым важным результатом этого рейда оказались сведения, которые мы получили от пленных. Но об этом несколько позже.

За умелое руководство передовым отрядом, личное мужество и отвагу по представлению Военного совета армии Семену Чубукову, коренному сибиряку-красноярцу, Президиум Верховного Совета СССР присвоил звание Героя Советского Союза. Были награждены и многие другие воины его батальона.

Несмотря на успехи танкистов генерала М. Г. Сахно и неотстающей от них пехоты генерала П. Ф. Малышева, обстановка оставалась очень сложной. Мы узким клином рассекали немецкую оборону и продвигались вперед, но фланги у нас были прикрыты слабо. 1-й танковый корпус и 1-я гвардейская дивизия вели тяжелые бои с немецкими танками и пехотой, нацеливавшими удар из района Медынцева, чтобы отрезать наши части, выдвинувшиеся далеко вперед. Тем временем главные силы 25-й мотодивизии гитлеровцев при содействии частей 293-й пехотной дивизии и поддержке авиации контратаковали фланг 36-го гвардейского корпуса. Данные авиаразведки и показания пленных, захваченных танкистами майора Чубукова, свидетельствовали о том, что с юго-востока, из района Орла, подходят крупные колонны танковых и моторизованных войск противника.

С полудня 13 июля резко возросла активность вражеской авиации: группы по 20–30 пикирующих бомбардировщиков все чаще прорывались к боевым порядкам наших танковых и стрелковых корпусов.

Задача превращения тактического прорыва в оперативный решалась в сложной борьбе. Добиться этого можно было, лишь используя все силы армии, прежде всего боевые возможности танковых корпусов.

Учитывая угрозу фланговых ударов противника, я приказал генералу М. Г. Сахно закрепиться основными силама корпуса на достигнутом рубеже и присоединить к себе 70-ю танковую бригаду, которая слишком оторвалась от других частей.

Наибольшие опасения вызывали резервы противника, выдвигавшиеся из района Орла. Важно было еще до их подхода разгромить части 5-й танковой дивизии немцев, поэтому мы нарастили усилия на медынцевском направлении — ввели в бой 1-й танковый корпус В. В. Буткова, решительного и настойчивого в достижении цели командира. К вечеру танкисты во взаимодействии с 1-й гвардейской стрелковой дивизией сломили вражеское сопротивление. Немецкой танковой дивизии был нанесен громадный урон: она потеряла большое количество таиков и оказалась обескровленной. Наши войска, отбросив остатки разбитых вражеских частей, овладели населенными пунктами Медынцево и Дударово.

Героями дня стали танкисты генерал-майора Василия Васильевича Буткова. И это не впервые: 1-й танковый корпус показал свои отличные боевые качества еще в ходе Сталинградской битвы.

Успешно действовали 13 июля и соединения правофлангового 16-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майора А. В. Лапшова. Продвигаясь через леса на Хатоково и Моилово, его части обходным маневром овладели несколькими опорными пунктами. Севернее Озерного наши войска окружили и разгромили полк 211-й немецкой пехотной дивизии.

Командиры соединений от имени Президиума Верховного Совета СССР награждали отличившихся бойцов орденами и медалями прямо на поле боя. Наградные листы на тех, кто совершил наиболее выдающиеся подвиги, направляли Военному совету армии, и у нас была уже целая стопа таких документов. Некоторые помнятся до сих пор. Например, представление к награде командира батареи полковой артиллерии ростовчанина Петра Евпсифовича Татаркина. Это был испытанный офицер, кавалер ордена Александра Невского. Его батарея сопровождала огнем один из стрелковых батальонов 16-го корпуса. В лесном массиве неподалеку от реки Озерны враг вдвое превосходящими силами контратаковал и отрезал наши подразделения, Дорога была каждая минута. П. Е. Татаркин оставил у орудий по одному бойцу, а остальных повел в штыковую атаку. К артиллеристам присоединились красноармейцы стрелковых подразделений. Их поддерживали огнем те, кто остался у орудий. В жаркой схватке вражеское кольцо было прорвано. Гитлеровцы потеряли 70 человек убитыми. Собрав силы, наш батальон вновь двинулся вперед. Петр Евпсифович получил серьезное ранение, но продолжал руководить боем.

Командир корпуса представил II. Е. Татаркина к званию Героя Советского Союза. Я горячо поддержал это представление. Спустя некоторое время мы прочли Указ Президиума Верховного Совета СССР. Ряды Героев нашей армии пополнились еще одним достойным офицером.

Вечером меня ошеломила весть о гибели командира 16-го гвардейского стрелкового корпуса генерала А. В. Лапшова. Под Медынцево танкисты и артиллеристы подбили до десятка «тигров». Лапшов, будучи человеком горячим и нетерпеливым, захотел немедленно осмотреть машины, о которых гитлеровцы плели столько небылиц. Вместе с командующим артиллерией корпуса генерал-лейтенантом Л. А. Мазановым он поехал к подбитым «тиграм». И вдруг из-за них выскочили гитлеровцы. В завязавшейся перестрелке командир корпуса и его адъютант были убиты, а командующий артиллерией ранен и захвачен в плен.[61] Адъютант генерала Мазанова спасся буквально чудом, от него-то мы и узнали о случившемся. Так уже на второй день операции мы недосчитались командира корпуса и командующего артиллерией. На войне, как известно, без жертв не бывает, но эта потеря, очень чувствительная для нас, была ничем не оправдана.

Через несколько дней в наши руки среди прочих немецких документов попал протокол допроса генерала Л. А. Мазанова. Он вел себя мужественно, на допросе всячески стремился запутать немецкое командование, и ему в известной степени удалось это. С возмущением отклонил он и посулы предателя Власова, пытавшегося завербовать генерала в свою пресловутую армию. После освобождения из плена генерал Л. А. Мазанов успешно продолжал службу в Советской Армии.

На левом фланге армии, в полосе наступления 36-го гвардейского корпуса генерала А. С. Ксенофонтова, весь день продолжались ожесточенные бои за опорные пункты Долгая, Дебри, Слободка. К вечеру дивизии первого эшелона корпуса овладели этими пунктами. Попытки же форсировать реку Вытебеть и развить успех в направлении Сорокина оказались безуспешны.

В 2 часа ночи 14 июля в районе Мимогонова наша разведка обнаружила 30–40 танков и пехоту противника. Захваченный разведчиками пленный из 52-го мотополка 18-й танковой дивизии показал, что в Сорокино и Уколицы прибыла 20-я танковая дивизия и что совместно с частями 18-й танковой дивизии она будет контратаковать наши войска. То жо самое сказал и другой пленный — связист 25-й моторизованной дивизии. Разведка отметила также подход артиллерии, в том числе крупных калибров. Стало ясно, что готовится контрудар во фланг нашей армии. Мы предупредили войска о замысле противника, выдвинули на угрожаемый участок противотанковый резерв — истребительно-противотанковый полк.

За первые два дня наступления армия прорвала тактическую зону вражеской обороны; наши соединения вклинились в расположение противника на 25 километров, разгромили его 211-ю пехотную дивизию и нанесли серьезное поражение 293-й пехотной и 5-й танковой дивизиям.

13 июля перешла в наступление и соседняя с нами 50-я армия. Однако войскам генерала И. В. Болдина не удалось добиться успеха: враг на этом участке создал прочную оборону, а силы армии были весьма ограниченны. Тем не менее это было для нас серьезной поддержкой: войска 50-й приковали к своему участку крупные соединения гитлеровцев и не давали им совершать маневр по фронту.

За ходом наступления нашей армии в эти дни внимательно следил генерал-полковник В. Д. Соколовский. Вечером 13 июля, разговаривая с ним, я сказал, что утром желательно было бы сосредоточить огонь значительной части артиллерии армии против подошедших к нашему левому флангу крупных резервов противника, чтобы отразить контрудар, а затем силами 36-го гвардейского корпуса при содействии частей 8-го гвардейского корпуса атаковать эту группировку.

— Быстрый разгром противника на этом участке обеспечит главным силам армии возможность более высокими темпами продолжать наступление в направлении Болхова, — аргументировал я свое предложение.

— Я понимаю и полностью разделяю ваше стремление без лишних потерь расправиться с подошедшими резервами немцев, — ответил генерал В. Д. Соколовский. — Конечно, это вызовет большой расход боеприпасов, но я думаю, что в сложившейся обстановке не стоит скупиться на снаряды. Они у вас будут, я об этом позабочусь…

Естественно, меня обрадовало это решение. Как мы и ожидали, утром 14 июля после артиллерийского налета и удара авиации противник предпринял атаку из района Сорокина в направлении Дурнево, Дебри. Наши части своевременно подготовились к ней, сюда были подтянуты значительные силы. Против немецких танков кроме противотанковой артиллерии мы выдвинули на прямую наводку значительную часть дивизионной артиллерии, и враг понес большие потери.

В 84-й гвардейской дивизии генерала Г. Б. Петерса героически сражалась 1-я батарея 38-го гвардейского противотанкового дивизиона, которым командовал Герой Советского Союза майор И. К. Лаптев. Орудийные расчеты батареи стояли насмерть. Отбивая вражеские атаки и ведя при этом огонь порой с расстояния всего в 70-100 метров, они уничтожили 16 танков. Отважно отражали танковые атаки и другие наши части.

А затем соединения 36-го гвардейского корпуса, поддержанные мощным огнем артиллерии и штурмовыми ударами фронтовой авиации, перешли в решительное наступление и, отбросив части 25-й моторизованной, 18-й и 20-й танковых дивизий противника с рубежа реки Вытебеть, продолжали продвигаться на юго-восток, к Болхову. К исходу дня 14 июля в центре оперативного построения армии главные силы 8-го гвардейского и 5-го танкового корпусов вышли на рубеж Бобровка, Мелехово; 16-й гвардейский корпус двумя своими правофланговыми дивизиями при содействии 217-й дивизии отбросил противника за реку Рессета, а остальными силами вышел на рубеж Моилово, Любовна.

Советское информбюро 15 июля сообщало:

«Севернее Орла наши войска прорвали сильно укрепленную оборонительную полосу противника по фронту протяжением в 40 километров и за три дня напряженных боев продвинулись вперед на 45 километров. Разгромлены многочисленные узлы сопротивления и опорные пункты противника. Нашими войсками на этом направлении занято более пятидесяти населениых пуантов, в том числе районный центр Ульяново и крупные населенные пункта: Старица, Сорокино, Моилово, Дудоровский, Веснины, Крапивны, Иваново, Ягодная, Еленск, Трасна, Клен».[62]

Напомню, что при планировании операции рассматривался вопрос о нанесении удара непосредственно на Хотынец, с тем чтобы перерезать основные коммуникации орловской группировки противника — железную и шоссейную дорогу Орел — Брянск. Перспектива эта была весьма заманчива, мы продолжали думать о ней, но следовало помнить о крупной танковой группировке противника перед нашим левым флангом. Командующий фронтом приказал продолжать наносить главный удар в общем направлении на юго-восток, чтобы во взаимодействии с войсками Брянского фронта разгромить болховскую группировку противника.

Однако замысел перерезать основные коммуникации врага был, повторяю, очень заманчив, к тому же с каждым часом он становился все более реальным. И я приказал генералу П. Ф. Малышеву, продолжая движение главными силами в западном направлении, выдвинуть на Хотынец 11-ю гвардейскую дивизию генерал-майора И. Ф. Федюнькина, усилив ее артиллерией и придав ей инженерный батальон.

Генерал Федюнькин действовал со свойственными ему инициативой и энергией. Его гвардейцы в тяжелых условиях лесистой местности за два дня упорных боев продвинулись к югу на 25 километрев, доведя общую глубину прорыва до 50 километров.

Как и прежде, отважно сражались, причем нередко в отрыве от главных сил, воины 1-го танкового корпуса. В эти дни многие танкисты заслужили высокие награды. Мне доложили о молодом коммунисте Николае Петровиче Прудком. Взвод разведки, которым он командовал, следовал в головной походном заставе, обеспечивая безопасность основных сил бригады. Возле деревни Красниково танкисты наткнулись на засаду. Начался неравный бой. Метким огнем Прудкий уничтожил несколько огневых точек. От вражеского снаряда загорелась его машина. Раненый, задыхаясь oт дыма, Н. П. Прудкий продолжал сражаться. Вторым снарядом ему перебило обе ноги, но он держался, пока не передал по рации данные об обстановке. Когда подошли главные силы, Прудкого, обожженного и истекавшего кровью, вынесли из танка. Он попросил позвать командира бригады, чтобы подтвердить сведения о противнике. На его руках Прудкий и скончался.

За своя подвиг коммунист Николай Петрович Прудкий был посмертно удоетоен звания Героя Советского Союза.

…Вечером 14 июля в мой блиндаж на наблюдательном пункте армии позвонил Верховный Главнокомандующий. Поздравив с успехом, он спросил, как идет наступление. Выслушав мой краткий доклад, И. В. Сталин сделал некоторые замечания, а потом сказал:

— Ваше наступление — первое в летней кампании. Рокоссовскому стало уже легче, и он скоро нанесет удар. Главное сделано: в ходе боев произошел перелом. Имейте в виду, что за вами пойдут крупные резервы. Желаю, дальнейших успехов…

Наступление войск Брянского и Западного фронтов вызвало смятение во вражеском стане. Об этом красноречиво свидетельствуют немецкие документы, с которыми я позже ознакомился. Так, к примеру, 13 июля 1943 года штабы 9-й и 2-й танковой армий доносили в ставку Гитлера:

«Уже в этот день по масштабу наступления против 2-й танковой армии можно было заключить, что противник поставил своей целью полностью овладеть орловским плацдармом… На широком участке Восточного фронта в течение 48 часов произошли коренные изменения. Центр тяжести боевых операций переместился в район 2-й танковой армии. Здесь кризис продолжает развиваться с неимоверной быстротой».

Фок Бутлар пишет в своих воспоминаниях, что после ударов, нанесенных войсками Западного и Брянского фронтов, Модель вывел с фронта 9-й армии несколько дивизий для усиления 2-й танковой армии. «После этого, — заключает автор, — 9-я армия вынуждена была не только прекратить наступление, но и отойти на свои исходные позиции».[63]

Генерал-фельдмаршал Манштейн, бывший командующий войсками группы армий «Юг», в своих воспоминаниях, претенциозно озаглавленных «Утерянные победы», так описывает события в полосе действий своего соседа — группы армий «Центр», которой командовал генерал-фельдмаршал Клюге:

«На участке группы «Центр» 9-й армии удалось в первые два дня наступления глубоко вклиниться в оборону противника (до 14 километров) в полосе наступления центрального и левофлангового корпусов. Правофланговый корпус, напротив, продвинулся незначительно, соседние же корпуса, по существу, остались на месте.

Уже на второй день наступления противник усилил контратаки против фронта и флангов ударного клина армии.

Oн стал вводить в бой оперативные резервы, которые стояли у него в северо-западной части Курской дуги и перед юго-восточным участком орловской дуги. Это было признаком того, что противник намерен был при всех обстоятельствах удержать Курскую дугу, и одновременно того, что в случае успеха операции «Цитадель» можно было окружить действительно крупные силы противника. Несмотря на эти контратаки, ударный клин 9-й армии продвигался вперед, хотя и в полосе шириной всего лишь 10 км. Однако 9 июля наступление остановилось на линии обороны противника на холмистой местности в районе Ольховатки, в 18 км от исходных позиций 9-й армии. Командование армии предполагало, что после отражения вражеских контратак, перемещения главного направления своего удара и введения в бой резервов оно вновь возобновит наступление 12 июля, чтобы завершить прорыв. Но этого не произошло. 11 июля противник крупными силами перешел в наступление с востока и северо-востока против 2-й танковой армии, удерживавшей орловскую дугу[64]. Развитие событий на этом участке заставило командование группы «Центр» приостановить наступление 9-й армии, чтобы бросить ее крупные подвижные силы в бой на участке 2-й танковой армии».[65] (Выделено мною. — И. Б.)

Далее Манштейн пишет: «На совещании в ставке у Гитлера 13 июля фельдмаршал Клюге доложил фюреру, что он вынужден был отобрать все подвижные соединения танковые и моторизованные дивизии — у Моделя, чтобы ликвидировать глубокие прорывы, сделанные русскими на трех участках фронта 2-й танковой армии, что по этой причине наступление 9-й армии не может продолжаться и не может быть потом возобновлено».[66]

Надеюсь, что читатель простит мне перегрузку повествования цитатами, и хочу привести еще и отрывок из работы Хейнрици и Гаука — первого более или менее солидного западногерманского исследования Курской битвы: «Серьезные события развернулись на фронте группы «Центр». Здесь советские войска прорвали 12 июля фронт 2-й танковой армии, прикрывавшей тыл 9-й армии, восточнее Орла, юго-восточнее Болхова и Сухиничей. Группе армий «Центр» не осталось ничего другого, как задержать переданные уже в распоряжение 9-й армии две дивизии усиления и направить их вместе с тремя другими резервными дивизиями, находившимися на орловском плацдарме, для отражения русского контрнаступлевия.

9-я армия вынуждена была вывести две танковые дивизии и полки сверхтяжелых танков из полосы наступления. Дальнейшее продолжение операции «Цитадель» на фронте группы армий «Центр» стало невозможным, хотя Гитлер пока не хотел признавать этого, однако ему не оставалось ничего другого, как подчиниться воле обстоятельств. На следующий день, 13 июля, он вынужден был заявить командующим группами армии, участвовавших в проведении операции «Цитадель», о крахе этого плана и о необходимости прекратить дальнейшие действия по его осуществлению.

Однако против прекращения наступления возразил командующий войсками группы армий «Юг» фельдмаршал Манштейн. Он считал, что, как только резервы Красной Армии после попытки нанести контрудары окажутся обескровленными в боях, он сможет добиться решающего успеха, получив разрешение на использование резервов своей группы армий. Группа армий «Центр» должна была бы при этом первоначально лишь сковывать противостоящие ей советские силы, а после отражения наступления на орловской дуге при благоприятных условиях вновь перейти в наступление. Группа же армий «Юг» тем временем попыталась бы захватить переправу через р. Псел восточное Обояни и разбить оказывающие ей сопротивление части Красной Армии в районе южнее Курска, а затем повернуть на запад и навязать сражение тем соединениям Красной Армии, которые находились в юго-западной части Курской дуги.

Фельдмаршал Клюге в ответ на это категорически заявил, что после прорыва на северном участке орловской дуги возобновление наступления 9-й армии исключается и что необходимо отвести ее немедленно на исходные позиции.

После этого и Манштейн стал сомневаться в возможности успеха и просил Гитлера разрешить продолжать хотя бы ограниченные удары в полосе группы армий «Юг», чтобы, ослабляя противостоящие силы Красной Армии, получить свободу рук для отходного маневра. Иначе, по его мнению, и группа армий «Юг» окажется в кризисном состоянии».

В заключение Хейнрици и Гаук указывают: «С 15 июля начались частые атаки против 9-й армии группы армий «Центр», которая после передачи ряда своих дивизий 2-й танковой армии перешла к обороне своих позиций. Таким образом, Советы вернули себе инициативу не только в районе орловской дуги, но и на других участках Восточного фронта. Операция «Цитадель» провалилась![67]»

Весьма характерно, что в своих воспоминаниях фельдмаршал Манштейн всю вину за срыв операции «Цитадель» пытается свалить на соседа — группу армий «Центр». При этом он не без определенного умысла скрывает от читателя, что 12 июля в полосе наступления ударной группировки его войск, в районе Прохоровки, произошло крупное танковое сражение, в котором участвовало до тысячи двухсот боевых машин с обеих сторон, и что это сражение было выиграно советскими войсками. За один день боя под Прохоровкой наступавший здесь отборный танковый корпус СС потерял более четырехсот танков и штурмовых орудий, был остановлен и вынужден перейти к обороне. Неудачной была также попытка Манштейна прорваться к Прохоровке о юга другой танковой группировкой.

Это, безусловно, также послужило одной из причин, вынудивших Гитлера принять 13 июля решение о прекращении операции «Цитадель». Особенно Гитдер был раздосадован оборотом, который приняли события на участке 2-й танковой армии, и, как обычно в таких случаях, стал искать козлов отпущения. В числе их оказался генерал Рудольф Шмидт — командующий 2-й танковой армией, которую он принял от Гудериана в декабре 1941 года, когда того сняли за самовольный отход с рубежа рек Оки и Зуши во время Московской битвы. С тех пор Шмидт более полутора лет командовал этой армией, совершившей в сентябре 1941 года бросок из-под Рославля на юг для удара по глубокому тылу войск Юго-Западного фронта и предназначавшейся в свое время для парада в Москве. Теперь эта хваленая стальная армада была признана виновницей краха операции «Цитадель».

В общем-то, фашистское командование нашу подготовку к прорыву просмотрело. На третий день наступления, 14 июля, Шмидт был отстранен от должности как не обеспечивший руководство войсками. Его место по совместительству занял командующий 9-й армией генерал-полковник Модель.

В этот кризисный для группы армий «Центр» момент гитлеровская ставка объединила командование 9-й и 2-й танковой немецких армий, оборонявших орловский выступ. Моделю подчинялись теперь все немецко-фашистские войска, находившиеся на орловском плацдарме. Это было не случайно: Модель, которого в германской армии называли львом обороны, пользовался особым доверием фюрера.

Вступая в командование орловской группировкой, Модель в приказе войскам 2-й танковой армии от 14 июля писал: «Красная Армия перешла в наступление по всему фронту орловского выступа. Мы стоим перед сражениями, которые могут решить все. В этот час, требующий огромного напряжения всех сил, я взял на себя командование также и вашей испытанной в боях армией».[68]

Модель развил лихорадочную деятельность, отдавал жесткие приказы, требуя, чтобы действующие части стояли до последнего человека, а подходящие резервы интенсивно передвигались, не считаясь ни с чем.

Но и «лев обороны» не мог остановить Красную Армию. Советское командование продолжало владеть инициативой и наносило все более мощные удары по врагу. Об этом свидетельствуют факты. В их свете смешными выглядят измышления иных буржуазных историков, утверждающих, будто прекращение действий по плану операции «Цитадель» было обусловлено… высадкой англо-американских войск в Италии. Эту версию опровергают и западногерманские историки Гейм и Филиппи: «10 июля Гитлер приказал продолжать операцию «Цитадель», хотя в этот день западные союзники русских высадились в Сицилии. Ему казалось еще и тогда, что победа под Курском может стать лучшим оправданием неудачи в районе Средиземного моря. Однако немецкое наступление на Курской дуге после первоначальных тактических успехов фактически застопорилось, когда советское командование со своей стороны предприняло 12 июля наступление против орловской дуги, нацеленное в тыл 9-й немецкой армии, и тем самым начало осуществлять операцию, которая должна была выйти далеко за рамки данного района».[69]

Известно, что даже после перехода советских войск в контрнаступление, вплоть до 19 июля, гитлеровское командование продолжало упорно цепляться за свои наступательные планы. Только 19 июля в «Дневнике боевых действий верховного командования вермахта» появляется запись: «Из-за сильного наступления противника дальнейшее проведение «Цитадели» не представляется возможным».[70]

Замечу кстати, что к 19 июля наша 11-я гвардейская армия продвинулась на 70 километров в глубь орловского плацдарма врага и поставила под угрозу все коммуникации его 9-й и 2-й танковой армий.

Таким образом, обсуждение вопроса о продолжении операции «Цитадель» началось 13 июля и было связано отнюдь не с высадкой западных союзников в Сицилии, а с ударами советских войск на орловском плацдарме. Прекращено же осуществление этой операции 19 июля было также из-за нашего успешного контрнаступления и краха немецкого наступления на Курск с юга.

Позже, 26 июля, на совещании в ставке Гитлер потребовал высвободить несколько дивизий для Италии. Однако генерал-фельдмаршал Клюге решительно выступил против этого: «Я обращаю внимание на то, что в данный момент я не могу снять с фронта ни одного соединения. Это совершенно исключено в настоящий момент».[71] Оценивая положение своих войск, командующий группой армий «Центр» твердил Гитлеру о «давлении крупных советских сил», о «прорывах фронта» на ряде направлений, о «совершенно обескровленных соединениях».

Немецкий фронт на Востоке трещал по всем швам, и о переброске дивизий на Запад не могло быть и речи.

В течение июля с советско-германского фронта гитлеровцы не вывели ни одного соединения, ни одну часть. Наоборот, они дополнительно перебросили сюда с Запада одну дивизию. В августе с советско-германского фронта фашистское командование сняло всего одну танковую дивизию, но вместо нее уже в сентябре сюда прибыло с Запада девять пехотных и четыре резервные дивизии, а в октябре — три танковые и три пехотные дивизии, а также одна пехотная бригада.

Таким образом, отнюдь не высадка союзников в Сицилии повлияла на успешное для советской стороны развитие событий под Орлом, Белгородом и Харьковом. Напротив, разгром врага в Курской битве облегчил действия англо-американских войск в Италии.

Завоевать господство в воздухе — еще не значит обезопасить себя от авиационных налетов. Стремясь задержать наше наступление, враг не жалел ни самолетов, ни летчиков. Гитлеровское командование направляло к нашим позициям десятки, сотни бомбардировщиков в надежде, что хоть часть из них сумеет прорваться. Нашим истребителям и артиллеристам-зенитчикам работы хватало, тем более что линия фронта у нас растянулась, всю ее надежно не прикрыть, да и от своих аэродромов мы изрядно удалились. И у нас бы неминуемо были серьезные потери от вражеских бомбардировщиков, если бы не героизм советских летчиков.

14 июля мы затаив дыхание следили за воздушным боем над поселком Дудоровским, северо-западнее Болхова. 40 «юнкерсов» приближались к нашим позициям. Тревожные возгласы «Воздух!» заставили бойцов искать укрытия. И тут навстречу вражеской армаде устремилась шестерка краснозвездных «яков», которые патрулировали над этим районом.

Шесть против сорока… Юркие, маленькие самолеты врезались в строй вражеских бомбардировщиков — и тот распался. Яростно стрекотали авиационные пушки. С истошным воем падали на землю объятые пламенем «юнкерсы» — один, второй, третий… шестой… Пехота забыла об укрытиях. Все смотрели в небо и ликующим «ура!» встречали каждый сбитый «юнкерс». Не выдержали нервы у фашистских летчиков. Сбросив бомбы на свои войска, они в беспорядке ретировались. Шестерка наших «ястребков» продолжала патрулировать над заданным районом.

На КП армии не смолкали телефоны. Командиры стрелковых и танковых соединении просили наградить отважных летчиков. Так бывало часто. Пользуясь правом, предоставленным мне, я наградил уже многих летчиков, а чаще просил об этом командующего воздушной армией. Вот и сейчас связался с генералом М. М. Громовым.

— Кто у вас сейчас дрался над Дудоровским? Генерал ответил, что шестерку истребителей возглавлял майор В. Н. Буянов.

— Передайте им благодарность Военного совета армии и примите сердечную просьбу пехоты достойно наградить героев!

Мы расширяли полосу прорыва. 15 июля на правом фланге армии дивизии 16-го гвардейского корпуса выбили противника с рубежа реки Рессота, форсировали ее и во взаимодействии с войсками 50-й армии овладели селом Клинцы. В последующие два дня гвардейцы расширили плацдарм на западном берегу. Теперь мы более или менее надежно прикрыты с запада. Задачу свою корпус выполнил, и я приказал перебросить его 31-ю гвардейскую стрелковую дивизию на хотынецкое направление.

А в полосе 8-го гвардейского корпуса продолжались упорные танковые бои. Стрелковым частям во взаимодействии с 5-м танковым корпусом удалось фланговым ударом овладеть деревней Ягодная.

Пусть читателя не удивляет, что я нередко повторяю названия одних и тех же населенных пунктов. Многие из них нам приходилось брать по нескольку раз. Случалось, танкисты ворвутся в село, разгромят вражеский гарнизон и умчатся дальше, чтобы выполнить свою задачу, а враг подтянет силы и вновь займет село. Нашим подошедшим частям снова приходилось выкуривать оттуда гитлеровцев.

Преследуя отходящего противника, гвардейцы генерала П. Ф. Малышева и танкисты генерала М. Г. Сахно к исходу дня 17 июля вышли на рубеж Реутово, Вязовая, Верхняя Радомка. Здесь они встретили упорное сопротивление врага. На заранее подготовленных позициях засели части немецких 18-й и 20-й танковых дивизий и остатки 293-й пехотной дивизии, усиленные подошедшими от Орла крупными резервами, и задержали дальнейшее продвижение наших войск. Я направил сюда свой последний резерв — 108-ю стрелковую дивизию.

На левом фланге армии 5-я гвардейская стрелковая дивизия полковника Н. Л. Солдатова, введенная в бой 15 июля на участке 36-го гвардейского корпуса, совершив обходный маневр с юга, при содействии 84-й гвардейской дивизии освободила деревню Уколицы. При этом был наголову разгромлен 112-й полк 25-й моторизованной дивизии немцев. Продолжая наступление, соединения корпуса во взаимодействии с правофланговыми частями 61-й армии после ожесточенных боев к утру 17 июля овладели крупным узлом обороны противника селом Кирейково и захватили богатые трофеи. Гитлеровцы потеряли выгодные для обороны позиции, понесли большие потери и стали отходить к Болхову. Теперь и левый фланг нашей армии был достаточно обеспечен. Все усилия можно было сосредоточить на главном, болховском направлении.

11-я гвардейская армия получила новое усиление — 25-й танковый корпус генерала Федора Георгиевича Аникушкина. Ему было приказано двигаться на Хотынец. 18 июля танкисты вступили в бой. Путь им преградили переброшенные сюда из-под Брянска 253-я и 707-я немецкие пехотные дивизии. Наткнувшись на организованный огонь и подвергаясь непрерывным массированным ударам вражеской авиации, корпус своими главными силами прорваться на Хотынец не смог. Удалось это только одной 162-й танковой бригаде, которой командовал полковник Игнатий Антонович Волынец. 19 июля бригада, опередив главные силы корпуса на 20 километров, внезапно ворвалась в поселок. Здесь, на станции, танкисты уничтожили бронепоезд и железнодорожный эшелон, частично груженный танками, разрушили участок железной дороги. Но затем, атакованные противником с нескольких направлений, они вынуждены были с боями отойти на соединение с главными силами. Во время нападения на станцию полковник И. А. Волынец был тяжело ранен. Бригаду возглавил его заместитель по политической части подполковник Н. И. Сыропятов. По пути к своим танкисты разгромили еще колонну пехоты противника, а в районе Локни — штаб 76-й немецкой пехотной дивизии. При этом был убит фашистский генерал.

К 17 июля главные силы нашей армии глубоко продвинулись в расположение противника и нависли над основными тыловыми коммуникациями, связывавшими всю орловскую группировку немцев с ее тыловой базой, расположенной в районе Брянска. К сожалению, наши сомнения, высказанные при разработке операции, оправдались: войска Центрального фронта все еще вели напряженные бои севернее Курска и не имели возможности пойти нам навстречу, чтобы замкнуть кольцо.

Однако угроза выхода наших войск во фланг и тыл 2-й танковой и 9-й полевой армий немцев вынудила генерал-полковника Моделя срочно изъять из 9-й армии, действовавшей против Центрального фронта, три танковые и одну моторизованную дивизии и бросить их против нас. Это в значительной мере ускорило и вместе с тем облегчило переход Центрального фронта в контрнаступление.

Нас обрадовало известие, что начавшие 15 июля контрнаступление войска Центрального фронта сломили наконец сопротивление противника и двинулись на север. На их участке враг огрызался не менее упорно, чем на нашем.

К исходу седьмого дня боев полоса наступления нашей армии расширилась до 120 километров, войска вклинились в глубину обороны противника до 70 километров. Правда, резервы уже были введены в действие, но мы все же продолжали наступать. Между соединениями образовались большие разрывы. К тому же на подступах к Болхову мы снова встретились с прочной обороной, которую противник занял не только остатками разгромленных в предыдущих боях войск, но и вновь подошедшими из глубины резервами, в том числе выведенной из района Кром 9-й танковой дивизией. А на подходе к линии фронта отмечались все новые и новые вражеские колонны.

Чтобы изыскать средства для дальнейшего развития успеха и не бить на Болхов влобовую, мы решили перегруппировать часть сил с флангов в центр армии и нанести главный удар на юг и юго-восток, чтобы выйти в тыл болховской группировки противника.

36-й гвардейский стрелковый корпус (без 5-й гвардейской стрелковой дивизии) в ночь на 18 июля был выведен из боя и после ночного марша сосредоточился в лесах южнее Шванова. Перед ним была поставлена задача утром 19 июля начать движение правее 8-го гвардейского корпуса в общем направлении на Узкое, Знаменское. Heсколько позже туда предполагалось перебросить часть сил 16-го гвардейского корпуса.

Произведя эту перегруппировку, мы возобновили атаки. Крупные силы противника — 9-я и 4-я танковые и 253-я пехотная дивизии — сопротивлялись отчаянно, то и дело предпринимали контратаки. Кроме того, у нас стал ощущаться недостаток в боеприпасах. Темп наступления снижался.

Чтобы быть поближе к наступающим войскам, мы перенесли командный пункт армии в лес возле Шванова и здесь вместе с полковником Ф. Н. Бобковым мудрили над картой, выискивая возможности для наращивания удара. Пожалуй, настала пора просить у командующего фронтом солидной помощи. Я знал, правда, что в ближайшие дни командование собирается ввести в бой с рубежа реки Рессета прибывшую из резерва Ставки 11-ю общевойсковую армию. Это высвободило бы нам по меньшей мере три стрелковые дивизии и значительно сократило бы фронт наших действий. Эх, если бы поскорее это произошло! Размышления над картой прервал встревоженный комендант штаба капитан Гучиков, лихой горец, депутат Верховного Совета СССР.

— Товарищ командующий, — доложил он. — В районе штаба задержана машина с двумя неизвестными. Один из них назвался военным корреспондентом Эренбургом и требует, чтобы его провели к вам.

— Пригласите.

Через порог со штатской неторопливостью перешагнул сутуловатый человек средних лет, представился:

— Илья Эренбург, военный корреспондент.

Илья Григорьевич был в новой, слишком просторной для него хлопчатобумажной гимнастерке и таких же галифе. Седоватую копну волос венчала пилотка, которую он забыл снять. По всему заметно было, что человек не привык еще к военной форме, чувствует себя в ней неловко. На мой вопрос, куда он держит путь, Эренбург ответил:

— На передовую. Хочется своими глазами увидеть, как фрицы драпают.

Я попросил начальника политотдела армии полковника Д. Ф. Романова помочь писателю ознакомиться с ходом наступления, а затем направить его в одну из дивизий 16-го гвардейского корпуса.

На другой день мы снова увиделись. Илья Григорьевич вошел ко мне очень возбужденный и сразу же стал рассказывать, как много интересного увидел. Когда он прибыл в 11-ю гвардейскую стрелковую дивизию, на ее участке немецкие танковые части предприняли очередную контратаку и несколько потеснили один из наших полков. Передовые фашистские танки оказались всего метрах в восьмистах от наблюдательного пункта командира дивизии, где находился писатель. Однако дальше их не пустили. Артиллеристы открыли такой огонь, что гитлеровцы немедля повернули вспять.

Писатель своими глазами видел, как дымными факелами горели фашистские танки, как в панике бежали вражеские автоматчики.

— Все-таки я увидел, как драпают фрицы! — воскликнул Илья Григорьевич. Незабываемое зрелище!

Я заверил его, что теперь он сможет часто видеть удирающих фрицев. Красная Армия будет гнать их без передышки.

Нашу беседу прервал начальник штаба армии генерал-майор Н. II. Иванов. Он принес добрую весть: командующий фронтом распорядился ввести в сражение 11-ю армию генерал-лейтенанта И. И. Федюнинского. Обрадованные, мы кинулись к карте.

Эренбург заторопился и, тепло попрощавшись, ушел. Он побывал в ряде наших частей. Дольше всего задержался в 27-м гвардейском полку, беседовал со многими гвардейцами. Ему рассказали, как бронебойщик Владимир Родионов один вступил в бой с пятнадцатью вражескими танками и четыре из них подбил, а остальных заставил повернуть вспять; как казах Вахит Колумбаев расправился с десятком фашистов; как Сергей Комов пленил нескольких гитлеровцев; как младший лейтенант Наум Плавник со своим стрелковым взводом овладел сильно укрепленным опорным пунктом в тылу врага.

Беседовал писатель и с командиром передового в дивизии 27-го гвардейского полка майором Н. В. Харченко. Статный усатый южанин очень понравился ему. До войны Николай Васильевич Харченко работал зоотехником в совхозе, а на фронте стал отличным боевым командиром, постиг мудрую суворовскую науку побеждать малой кровью сильного врага.

Перед отъездом Эренбург выступил перед гвардейцами.

Его страстная речь о бандитской природе гитлеровской армии, моральном убожестве ее солдат произвела на всех большое впечатление.

Встретился Илья Эренбург и с младшим лейтенантом Исносьяном, о боевых делах которого я уже рассказывал. После разговора с ним Илья Григорьевич написал для дивизионной газеты яркий очерк об этом замечательном человеке.

Как уже говорилось, Владимиру Абрамовичу Ионосьяну было присвоено звание Героя Советского Союза. К великому сожалению, отважный офицер не испытал радости награждения: он погиб в боях за Карачев, где мы и похоронили его на живописном берегу реки. Жители города возложили на могилу героя венок, на ленте которого было написано: «Мы вечно будем помнить тебя, наш освободитель».

Соединения 8-го гвардейского корпуса, отражая непрерывные контратаки вражеских танков и пехоты, медленно, но неуклонно обходили Болхов с запада. Вот-вот они перехватят единственную шоссейную дорогу, связывавшую болховскую группировку врага с его базами в Брянске. Гитлеровцам в Болхове грозило окружение: войска 61-й армии наседали с северо-востока. И все-таки они изо всех сил цеплялись за город. Почему? Мы догадывались, в чем дело: гитлеровское командование, по-видимому, стремится подольше задержать здесь наши войска, чтобы выиграть время для отвода на запад остальных сил своей орловской группировки.

С учетом этого мы, не ослабляя нажима на Болхов, частью своих соединений продолжали развивать наступление на юг, на Хотынец. Передовые части 11-й и 16-й гвардейских дивизий — 27-й и 46-й гвардейские стрелковые полки прорвались к железной: дороге Орел — Брянск западнее Хотынца и перехватили ее, но, к сожалению, лишь на непродолжительное время: чтобы удержаться здесь, не хватило сил.

Однако враг уже в полной мере осознал нависшую над ним опасность.

Разведка донесла, что гитлеровцы постепенно начали выводить свои части из Болхова. Теперь самым уязвимым направлением для всей орловской группировки врага стало хотынецкое. Прорыв наших войск здесь вел к перехвату основных путей отхода противника.

О том, как оценивало в это время обстановку командование группы армий «Центр», в чьем подчинении находились войска орловского выступа, пишет бывший историограф штаба группы полковник Г. Гакенгольц: «Довольно быстрое снижение темпа наступления нашей 9-й армии против глубоко эшелонированной здесь обороны русских не вызвало у нас особого удивления. Но мощь и пробивная сила русских ударов, начавшихся 12 июля на северном и восточном фасах орловской дуги, явились для нас жестокой неожиданностью. Быстро развивающийся кризис на карачевском направлении,[72] опасность потерять железнодорожное сообщение с Орлом были преодолены с большим трудом, с привлечением всех имевшихся у других объединений группы армий резервов. Было просто непостижимо, что русские оказались способны так скоро и так успешно перейти в наступление летом. Нам в штабе группы армий стало ясно, что после русского наступления, начавшегося 12 июля, неизбежен провал операции «Цитадель» и что наступил не только новый поворот в ходе русско-германской войны, но и произошел окончательный оперативно-стратегический перелом на Восточном фронте в пользу русских».[73]

Это признание врага весьма знаменательно. Мы были в тот момент очень близки к цели — к тому, чтобы отсечь всю орловскую группировку от ее коммуникаций. Но к сожалению, сил у нас осталось для зтого очень и очень мало: на Хотынец наступали всего две ослабленные дивизии.

От Хотынца нас отделяли каких-нибудь 15–20 километров. Быстрое продвижение в этом направлении, судя по всему, было неожиданным и для нашего командования: у него не оказалось поблизости дополнительных сил, необходимых для развития успеха. Теперь Ставка спешно перебрасывала сюда из своих стратегических резервов 11-ю общевойсковую и 4-ю танковую армии. Однако они еще не были полностью сформированы и находились далеко от района предстоящих действий. Так что пока приходилось рассчитывать только на себя.

Но вот наконец мы узнали, что наш новый сосед, 11-я общевойсковая армия под комаядаванием моего друга, боевого генерала И. И. Федюнинского, пошла в наступление. Ее войска двигались правее нас. За два-три дня они углубились на запад на 15 километров. Однако подоспевшие резервы врага приостановили их дальнейшее движение. Произошло это на подступах к Хвастовичам, то есть значительно севернее Хотынца.

И все-таки 11-я армия во многом помогла нам. Она прикрыла наш фланг, отвлекла на себя крупные соединения противника и дала нам возможность свободнее маневрировать силами.

Передав свои участки войскам генерала И. И. Федюнинского, наши 31-я гвардейская и 169-я стрелковая дивизии начали выдвигаться на хотынецкое направление, где с 25 июля разгорелись чрезвычайно ожесточенные бои. Стремясь удержать в своих руках железную дорогу, противник бросил сюда все, что мог собрать в тылу, вплоть до охранных частей, саперных и автопарковых батальонов, а также значительное количество танков и артиллерии. Сюда же он вынужден был повернуть подошедшую из-под Белгорода моторизованную дивизию «Великая Германия». 25 июля противник нанес контрудар по 11-й и 16-й гвардейским дивизиям. Наши бойцы героически сдерживали натиск. Вновь назначенный командир 16-го гвардейского стрелкового корпуса генерал Иван Федорович Федюнькин 27 июля ввел в бой подошедшую к линии фронта 31-ю гвардейскую стрелковую дивизию. При поддержке небольшого количества танков она решительно атаковала противника. Завязались упорные встречные бои, и линия фронта здесь все время перемещалась то на юг, то на север. Только к 4 августа она стабилизировалась на рубеже Пыряткино, Алехино, Алисово, Изморозень, то есть в 15 километрах к северу от железной дороги Орел — Брянск.

Приведу лишь один эпизод, чтобы дать читателю представление об ожесточенности боев на этом участке.

Вражеские танки, пытавшиеся атаковать стык 31-й и 11-й гвардейских стрелковых дивизий, были отброшены мощным огнем нашей артиллерии. В поисках укрытия от огня гитлеровцы повернули к ближайшему лесу, но там стояли в засаде наши тридцатьчетверки и орудия прямой наводки. Предоставляю слово участнику этого боя командиру артполка 11-й гвардейской дивизии В. П. Семенко:

— Мы открыли ураганный огонь. Наши орудия стреляли прямой наводкой. Было видно, как снаряды бьют в броню «тигров». После такого попадания танк останавливался, но потом снова полз на нас, изрыгая огонь и смерть. Неужели эти чудовища неуязвимы для наших пушек? Но вот один из «тигров» завертелся на месте. Ага, гусеницу ему перебили! И тотчас батарейцы сорокового гвардейского стрелкового послали в поврежденный танк еще несколько снарядов пятидесятисемимиллиметровой пушки. У «тигра» заклинило башню. Бронированное чудовище стало беспомощным. И дело пошло веселое! Только за этот один жаркий летний день частями одиннадцатой гвардейской дивизии с помощью танков было подбито сорок три вражеские боевые машины, среди них до десятка «тигров» и «пантер». Находившиеся в засаде артиллеристы Бектасов и Бибиков подбили восемь танков, командир орудия старший сержант Алексеенко вывел из строя танк и самоходное орудие, наводчик Серганов из своего орудия уничтожил три танка, а бронебойщики Громов и Найденов сожгли три «фердинанда»…

Отлично поработали и орудийные расчеты полковой артиллерии 40-го гвардейского стрелкового полка под командованием начальника артиллерии этой части майора Р. А. Валиева. Дивизионная газета «За Родину» в те дни поместила частушку:

На большой лесной полянке Догорали вражьи танки, Там Валиева ребята Разгромили супостата.

24 июля на наш КП прибыли командующий фронтом генерал-полковник В. Д. Соколовский, командующий 4-й танковой армией генерал-лейтенант В. М. Баданов и член Военного совета этой армии генерал-майор В. Г. Гуляев, Баданова я знал еще с осени 1942 года по Юго-Западному направлению. Это был опытный командир крупных танковых соединений. В битве на Волге отлично действовал танковый корпус, которым он командовал. Теперь генерал Баданов получил повышение: был назначен командующим танковой армией. У него сейчас полтысячи новых могучих машин, только что сошедших с конвейера, и еще 5-й и 25-й танковые корпуса, переданные нами. Казалось, двинь эту махину — и она все сметет на своем пути. Но у нас был уже немалый опыт прогрызания прочной, глубоко эшелонированной обороны на резко пересеченной местности, и я сомневался, разумно ли вводить в сражение такую массу танков без соответствующей подготовки и обеспечения прорыва. Танки могут, что называется, увязнуть в обороне противника и понести неоправданные потери. Не лучше ли ввести армию на хотынецком направлении: там и условия для действия танков лучше, да и само это направление становится решающим. Но генерал В. Д. Соколовский стоял на своем: танки пойдут на Болхов. Тогда я попросил дать мне несколько дней, чтобы подготовить ввод танковой армии в полосе действий 8-го гвардейского корпуса. В. М. Баданов стал горячо доказывать, что танковая армия и сама сумеет прорвать оборону и разгромить противника. Поскольку его мнение соответствовало замыслу командующего фронтом, было решено вводить танковую армию на болховском направлении с ходу.

Выполняя приказ командующего фронтом, соединения 8-го гвардейского стрелкового корпуса с утра 26 июля возобновили наступление и начали медленно продвигаться вперед. Через некоторое время 11-й танковый и 6-й гвардейский механизированный корпуса 4-й танковой армии, обогнав боевые порядки стрелковых соединений, устремились в атаку. На рубеже Прилепы, Лунево, Малая Чернь, Шумово они натолкнулись на очень мощную противотанковую оборону. Оба корпуса несли серьезные потери в боевых машинах, главным образом, от огня закопанных и замаскированных вражеских танков и самоходок. В тот день, несмотря ни всю энергию генерала В. М. Баданова, танкисты продвинулись незначительно. На следующее утро из-за левого фланга 6-го гвардейского механизированного корпуса вырвались вперед машины 30-го Добровольческого Уральского танкового корпуса. Вели их вчерашние уральские рабочие, люди отчаянной смелости. Грозной лавиной атаковали они вражеские позиции. Не спасли гитлеровцев ни авиационные налеты на уральцев, ни яростные контратаки. Они начали отходить. Танкисты ринулись в преследование.

28 июля в Болхов с северо-востока вступил 26-й стрелковый корпус генерала К. М. Эрастова из 61-й армии. В ходе боев болховская группировка немцев была разгромлена; она потеряла свыше 55 тысяч солдат и офицеров, 376 орудий, очень много танков, причем 74 машины были захвачены исправными.

Теперь, когда с болховской группировкой было покончено, мы смогли усилить нажим на хотынецком направлении. К тому времени подошел выделенный нам 2-й гвардейский кавкорпус. Одновременно с продвижением к Хотынцу, где мы встречали упорное сопротивление врага, решили нанести мощный удар западнее, в направлении Карачева. С этой целью 16-й гвардейский стрелковый, 2-й гвардейский кавалерийский и 1-й танковый корпуса были объединены в оперативную группу, которую возглавил командир 2-го гвардейского кавкорпуса генерал-майор Владимир Викторович Крюков. Задача ее — захватить Карачев и развивать далее наступление на Брянск. Генерал Крюков решил нанести главный удар с рубежа Алехино, Алисово. Но из-за начавшегося вражеского контрудара в районе Алехина разгорелись бои. Командующий оперативной группой приказал главным силам 16-го гвардейского стрелкового и 1-го танкового корпусов отражать контратаки противника, а кавалерийскому корпусу нанести удар в юго-западном направлении на Пасеку, Семеновку.

В первые дни наступления соединения кавкорпуса и 1-я гвардейская стрелковая дивизия продвинулись на 15–20 километров, но затем были остановлены контратаками подошедших из Брянска резервов и частей 707-й охранной дивизии противника.

Назначение командующим столь крупной и разнородной по своему составу группой войск командира кавалерийского корпуса оказалось, к сожалению, неудачным. Лихой кавалерист, генерал Крюков был слишком привержен к своему роду войск. Он по-прежнему действовал как командир кавкорпуса, рассчитывая преимущественно на своих конников, хотя в современной войне одной кавалерией успеха не добиться. Единого войскового организма не получилось: стрелковые, танковые и кавалерийские части, фактически, действовали сами по себе.

Стало известно, что Ставка приняла решение передать 11-ю общевойсковую, 11-ю гвардейскую, 4-ю танковую армии и 2-й гвардейский кавкорпус, входившие в левое крыло Западного фронта, в состав Брянского фронта. Мы узнали, что еще в конце июня Ставка приказала командующим войсками Западного и Калининского фронтов начать подготовку к наступательной операции на смоленском и рославльском направлениях с задачей нанести здесь поражение войскам группы армий «Центр». В соответствии с замыслом Ставки главный удар наносили войска Западного фронта на рославльском направлении. Войскам правого крыла Западного фронта предстояло во взаимодействии с соединениями левого крыла Калининского фронта разгромить гитлеровцев в районе Ярцева, Дорогобужа и в дальнейшем наступать в общем направлении на Смоленск. Переход в наступление намечался на 5–7 августа. Предпринимая эту операцию, Ставка имела цель не допустить перегруппировку сил противника с этого участка фронта на юг, чтобы они нe могли повлиять на ход наступления советских войск, наносивших там глав-ный удар. С другой стороны, в связи с разгромом орловской группировки немцев и успешным продвижением наших войск на Брянск создавалась возможность расширить общий фронт наступления на всем западном стратегическом направлении. Вот почему и происходила перегруппировка сил.

29 июля войска 11-й гвардейской армии прощались с Западным фронтом.

Вечером на командный пункт нашей армии, располагавшийся теперь в маленьком населенном пункте Минино, прибыли командующий Западным фронтом генерал В. Д. Соколовский и командующий Брянским фронтом генерал М. М. Попов.

После выполнения всех формальностей, связанных со сдачей и приемом войск, оба командующих решили доложить обо всем по телефону Верховному Главнокомандующему. Первым о сдаче войск докладывал В. Д. Соколовский. Воспользовавшись случаем, он попросил Верховного пополнить людьми готовящиеся к новому наступлению части Западного фронта. Просил он 15–20 тысяч человек. Затем трубку телефона взял М. М. Попов. Доложив о приеме войск левого крыла Западного фронта, Маркиан Михайлович сообщил И. В. Сталину об оперативных намерениях командования фронта на ближайшие дни и тоже попросил пополнения.

Неожиданно генерал Попов протянул мне трубку и тихо сказал:

— Верховный будет говорить с тобой. Называй его Ивановым — это его псевдоним.

Не без волнения беру трубку:

— Здравствуйте, товарищ Иванов! Вас слушает генерал Баграмян.

— Здравствуйте, товарищ Баграмян, — услышал я хорошо знакомый голос И. В. Сталина. — Как вы оцениваете наступление вашей армии в операции по ликвидации орловского плацдарма немцев? Можем ли мы в ближайшее время рассчитывать на успешное завершение операции?

— Товарищ Иванов, — ответил я, — одиннадцатая гвардейская добилась серьезных успехов. В целом операция по разгрому орловской группировки противника развивается успешно. Но для ее завершения мы срочно нуждаемся в пополнении.

— Сколько же вам нужно и куда подать? Я быстро прикинул, какое количество пополнения потребуется на двенадцать стрелковых дивизий.

— Двадцать четыре тысячи человек. Прошу приказать подать их на станцию Козельск.

— Так вы, товарищ Баграмян, твердо убеждены, что только при этих условиях операция будет завершена скоро и успешно?

— Конечно, товарищ Иванов! Но для этого, повторяю, необходимо пополнение.

До этого Сталин говорил доброжелательно, теперь же в его голосе послышалось недовольство:

— Товарищ Баграмян, мы ведь тут самым серьезным образом занимаемся делами. Сказано вам, что пополнение будет. Сегодня же Щаденко об этом сообщат вам. Желаю успеха!

— Ну и повезло же тебе, Иван Христофорович, — сказал Василий Данилович. Мы ведь слезно просили выделить нам пополнение, но Верховный нам ни одного человека не дал…

Вечером 29 июля Ефим Афанасьевич Щаденко, ведавший вопросами комплектования войск и формированием резервов Ставки, сообщил мне, что к утру 30 июля в штаб армии прилетит его представитель, доставит план перевозки по железным дорогам в Козельск двадцати четырех тысяч человек отличного пополнения из состава курсантских бригад резерва Ставки. Забегая вперед, замечу, что столь оперативное выделение и доставка многотысячного пополнения сыграли чрезвычайно важную роль в успешном завершении операции.

Проводив начальство, я сразу же улетел в 16-й гвардейский корпус, который отражал контрудар противника. На поле боя еще дымились подбитые артиллеристами «тигры» и «фердинанды». Части прославленной 11-й гвардейской стрелковой дивизии отважно и умело дрались с танками хваленой эсэсовской дивизии «Великая Германия».

Едва я вернулся на командный пункт корпуса, как услышал телефонный звонок. Командир корпуса генерал И. Ф. Федюнькин передал мне трубку. Член Военного совета армии генерал П. П. Куликов, немного волнуясь, сообщил, что в Минино приехал маршал Г. К. Жуков и просит меня, если позволяет обстановка, немедленно вернуться на командный пункт армии.

Когда я прилетел в Минино, Георгий Константинович сразу начал расспрашивать меня о причинах не совсем удачных действий танковой армии генерала В. М. Баданова. Я коротко рассказал, как танки вводились в бой. Маршал недовольно поморщился;

— Да, решение могло бы быть и получше.

Довольно подробно я доложил о наших делах. Когда разговор коснулся роли, которая была отведена в операции генералу Крюкову, хорошо знавший его Георгий Константинович заметил:

— Владимир Викторович — славный человек, достаточно опытный и грамотный командир. Но он чересчур уж конник по характеру. Тебе надо за ним зорко следить, а то он может и дров наломать.

Ознакомив меня с ходом боевых действий Центрального и Воронежского фронтов, Г. К. Жуков вскоре выехал на автомашине к Баданову.

До нас дошли сведения, что еще 26 июля гитлеровское командование приняло решение оставить орловский плацдарм. Существенное значение здесь имели разгром болховской группировки врага силами 61-й армии и угроза выхода 11-й гвардейской армии в районе Хотынца на основные тыловые коммуникации, связывавшие орловскую группировку немцев с районом Брянска.

Как только было обнаружено, что немцы отходят, войска 3-й и 63-й армий Брянского фронта, наступавшие на орловском направлении с востока, немедленно начали их преследование. Утром 3 августа они преодолели оборону противника на реке Оптуха и устремились к Орлу. В ночь на 4 августа части 5, 129, 308, 380 и 348-й стрелковых дивизий начали бои за Орел и к утру 5 августа освободили его от фашистов.

Войска Центрального фронта тем временем наносили главный удар по орловской группировке в направлении на Кромы. Здесь они встретили упорное сопротивление крупных вражеских сил. Поддерживаемые 3-й гвардейской танковой армией генерала П. С. Рыбалко, имевшей большой некомплект в танках, войска этого фронта к исходу 30 июля продвинулись на глубину лишь до 40 километров. Город Кромы они смогли освободить 6 августа.

Стоит, хотя бы в общих чертах, сказать о том, как протекали боевые действия войск Воронежского, а затем и Степного фронтов на белгородском направлении.

В своих воспоминаниях Маршал Советского Союза Г. К. Жуков отмечает, что в результате наступления мощных сил группы армий «Юг» на Курск с юга к исходу дня 11 июля на участке Воронежского фронта возник опасный кризис в ходе оборонительной операции. В связи с этим Ставка выдвинула из своего резерва в район Прохоровки и северо-западнее 5-ю гвардейскую танковую армию генерала П. А. Ротмистрова и 5-ю гвардейскую общевойсковую армию генерала А. С. Жадова. Обе они вошли в состав Воронежского фронта и с утра 12 июля были введены в сражение. В течение дня 12 июля на этом участке развернулась величайшая танковая битва, в которой с обеих сторон одновременно принимало участие 1200 танков и самоходных орудий. Особенно ожесточенной она была на прохоровском направлении. В результате мощного контрудара советских войск наступление противника было окончательно остановлено.

В ночь на 19 июля начал боевые действия Степной фронт под командованием генерала И. С. Конева.

Полное крушение наступательных планов, преследовавших цель окружить и разгромить наши войска в районе Курска, вынудило гитлеровское командование срочно, к 23 июля, отвести группу армий «Юг» на занимаемые ею до перехода в наступление позиции, чтобы избежать окружения силами Воронежского и Степного фронтов.

Войска Воронежского и Степного фронтов начали контрнаступление 3 августа, на двадцать дней позднее Центрального. Разница в сроках в определенной степени объяснялась тем, что Центральному фронту войска Западного и Брянского фронтов, перешедшие 12 июля в решительное наступление против орловской группировки немцев, оказали значительную помощь. Были и некоторые другие причины, в частности, та, что Воронежский и Степной фронты, выдержав тяжелые бои, смогли начать планирование своего наступления только 23 июля, то есть за 10 дней до его начала.

К большой нашей радости, 5 августа — в день освобождения Брянским фронтом Орла — войска Степного фронта при содействии Воронежского фронта после весьма напряженных боев вступили в Белгород.

Все мы восторженно восприняли известие о том, что в честь освобождения Орла и Белгорода 5 августа был издан поздравительный приказ Верховного Главнокомандующего и произведен первый в истории Великой Отечественной войны салют в столице нашей Родины — Москве. Весь советский народ радовался успехам своей родной армии.

На нашем участке бои не стихали. Левофланговые соединения армии продолжали довольно успешно наступать совместно с частями 4-й танковой армии (танкисты теперь действовали безупречно) на Знаменское и далее на юг, стремясь воспрепятствовать отходу противника, выбитого из Орла. Наступление же остальных войск 11-й гвардейской на Хотынец проходило тяжело: противник создал здесь солидную систему глубоко эшелонированной обороны.

С 31 июля по 5 августа главные силы армии, используя поступившее пополнение людьми, готовили решительный удар.

Мы установили, что противник соорудил три оборонительных рубежа. Первый пролегал километрах в восемнадцати к северу от Хотынца, второй — в десяти-двенадцати и третий — непосредственно по высотам, окружавшим станцию. Оборону занимали моторизованная дивизия «Великая Германия», 253-я пехотная, 18, 20, 9 и 4-я танковые дивизии. Кроме того, противник на этом участке все время усиливался за счет отходивших от Орла войск.

Наша армия получила новые границы: справа — Клен, Пасека, Карачев; слева Болхов, Успенский, Курья. Ширина полосы армия составляла теперь только 39 километров.

Было решено прорвать оборону противника на 12-километровом участке, нанося главный удар смежными флангами 36-го и 8-го гвардейских стрелковых корпусов. Замысел был такой: обходом Хотынца с северо-запада и юго-востока окружить и уничтожить оборонявшуюся там группировку, а затем развивать наступление на Карачев. С выходом этих войск на рубеж реки Мошонка 16-й гвардейский стрелковый корпус должен был нанести вспомогательный удар в общем направлении на Карачев.

1-й и 25-й танковые корпуса, вновь вошедшие в состав армии, мы наметили ввести для развития успеха после прорыва второго рубежа обороны: 1-й — на Хотынец, а 25-й — на Бунино, чтобы с этого рубежа он прикрыл левый фланг нашей ударной группировки от возможных контрударов с востока. В полосе армии должен был вводиться также 30-й танковый корпус 4-й танковой армии, которому предстояло перехватить шоссе Орел — Брянск южнее Хотынца. Корпусом командовал опытный танкист генерал-лейтенант танковых войск Георгий Семенович Родин.

Нам удалось добиться глубокого оперативного построения войск армии и создать значительные тактические плотности. Впереди находились стрелковые корпуса в двухэшелонном построении, за ними танковый эшелон развития успеха, а затем — две стрелковые дивизии резерва. В первой линии на 12-километровом фронте должны были наступать пять стрелковых дивизий. Артиллерийская плотность на километр фронта прорыва превышала сотню стволов.

1-я воздушная армия, продолжавшая поддерживать наступление нашей армии, запланировала 600 самолето-вылетов ночных бомбардировщиков, 160 вылетов дневных бомбардировщиков и 36 — штурмовой авиации.

Прорыв начался утром 6 августа с разведки боем. Атаковали по одной роте от каждого стрелкового полка первого эшелона. Эти действия достигли своей цели: была вскрыта огневая система противника. В 12 часов началась мощная артиллерийская и авиационная подготовка, а через час войска двинулись вперед. Обходными маневрами был захвачен ряд населенных пунктов, превращенных противником в узлы сопротивления. А из Ильинского противник поспешно ретировался, узнав, что к нему в тыл вышли наши части. Во время бегства он потерял свыше тысячи человек и всю артиллерию.

После преодоления первой позиции были введены танковые корпуса. Они завершили прорыв всей первой полосы обороны противника, но перед второй полосой были остановлены сильным огнем противотанковых орудий и закопанных в землю танков.

В ночь на 7 августа специально выделенные части продолжали наступление и заняли еще шесть населенных пунктов. В последующие дни наступавшие соединения армии, отражая контратаки вновь введенных противником 10-й и 29-й моторизованных дивизий, прорвали второй рубеж обороны и вышли на ближние подступы к Хотынцу с севера и востока. В связи с довольно быстрым продвижением ударной группировки армии и безуспешностью попыток нашего правофлангового 16-го гвардейского корпуса продвинуться вперед я вынужден был выдвинуть для прикрытия правого фланга ударной группировки 217-ю стрелковую дивизию полковника Ефима Васильевича Рыжикова, находившуюся до того в армейском резерве. Полки ее развернулись по правому берегу реки Вытебеть.

Сопротивление противника не ослабевало. Для усиления своих войск в районе Хотынца он в ночь на 9 августа подтянул сюда еще две дивизии — 36-ю и 26-ю пехотные, много артиллерии, танков и два бронепоезда.

В течение 9 августа 36-й и 8-й гвардейские стрелковые корпуса совместно с 1-м танковым корпусом упорно приближались к станции. В 14 часов генерал П. Ф. Малышев доложил, что его части перерезали железную дорогу. Одновременно поступило сообщение и от генерала А. С. Ксенофонтова: части 36-го гвардейского стрелкового корпуса уже на западной окраине Хотынца. Под угрозой полного окружения гитлеровцы начали отступать на Карачев. В 7 часов 10 августа Хотынец был очищен от врага. А передовые части армии продолжали гнать противника, не давая ему возможности оторваться от преследования. С 6 по 10 августа было уничтожено семь с половиной тысяч вражеских солдат и офицеров, захвачено свыше семидесяти танков и более сотни орудий.

После падения Хотынца важный узел дорог Карачев оставался последним оплотом врага на подступах к Брянску. Карачев расположен в низине и окружен холмами, которые в сочетании с близлежащими населенными пунктами составляли естественную основу оборонительного рубежа. Его гитлеровцы долго и тщательно укрепляли, оборудовали хорошо развитой системой траншей.

Вновь были изменены границы нашей полосы действий: справа — Алехино, Карачев, Барановка; слева — Красные Рябинки, Дроново, Вельяминово, Власов. В ходе преследования противника мы передали две стрелковые дивизии в состав 11-й армии генерала И. И. Федюнинского, перегруппировали свои силы и подготовили прорыв оборонительного рубежа, пролегавшего восточное Карачева. Стало известно, что противник усилил гарнизон города 8-й танковой, 34-й и 56-й пехотными дивизиями.

Все три наших стрелковых корпуса наступали теперь в одном эшелоне: на правом фланге — 16-й гвардейский, в центре — 36-й и на левом фланге — 8-й гвардейский.

С утра 12 августа после короткой артиллерийской подготовки корпуса начали штурм карачевских оборонительных позиций. Противник отчаянно сопротивлялся, бросал против нас авиацию, непрерывно контратаковал, вводя все новые и новые резервы. В ночь на 13 августа он усилил свою карачевскую группировку 78-й штурмовой пехотной дивизией, пятьюдесятью танками и двумя бронепоездами.

В течение 12 и 13 августа нам никак не удавалось овладеть командными высотами. Тогда решили обойти город с севера и юга. Как только противник понял это, он начал отход. 15 августа Карачев был освобожден.

При освобождении Карачева отличились гвардейцы 31-й дивизии полковника И. К. Щербины, 16-й — генерала П. Г. Шафранова, 84-й — полковника Г. Б. Петерса, 83-й — генерала Я. С. Воробьева, танкисты 10-й гвардейской танковой бригады полковника А. Р. Бурлыги, 159-й танковой бригады полковника С. П. Хайдукова, 2-го отдельного тяжелого танкового полка полковника М. Ф. Кутузова и многие другие соединения и части. Приказом Верховного Главнокомандующего от 15 августа 1943 года нашим 16-й и 84-й гвардейским дивизиям было присвоено почетное наименование Карачевских. В освобождении города большое участие приняли также и войска 11-й армии генерала Ивана Ивановича Федюнинского. Особо отличились при этом 238-я дивизия полковника И. Д. Красноштанова и 369-я полковника И. В. Хазова.

Во время боев за Карачев нам добровольно сдались трое французов из Эльзас-Лотарингии, насильно мобилизованных в гитлеровскую армию. Они сообщили ценные сведения о противостоящих нам немецких частях. Перед отправкой французов в тыл я побеседовал с ними. Они в один голос говорили об упадке боевого духа фашистских солдат. Когда я спросил, почему они добровольно сдались в плен, эти молодые парни, перебивая друг друга, стали говорить о своей ненависти к немецким фашистам, оккупировавшим их родину, о том, что французы никогда не будут рабами.

Я сказал им, что советские люди восхищены самоотверженной борьбой французского Сопротивления, что плечом к плечу с советскими авиационными подразделениями отважно сражается французская эскадрилья «Нормандия», созданная в конце 1942 года, что мне не раз доводилось встречаться с летчиками этой эскадрильи.

Трое французов с жаром говорили о том, какой ужас наводят на гитлеровских солдат наши штурмовики, которые они называют черной смертью, ночные бомбардировщики У-2. Услышав в ночном небе характерный рокот, фашисты прячутся в укрытии; наибольшее напряжение в окопах возникает, когда наши пилоты перед выходом на цель выключают двигатели. В такие минуты по окопам прокатывается тревожный шепот: «Тише, тише, а то русские услышат нас и разбомбят…»

Мы шли по орловской, а затем по брянской земле, нас радостно встречали в освобожденных селах и деревнях. Отважные партизаны выходили к нам с винтовками и автоматами, еще не остывшими после боя: они сражались рядом с нами, только удары противнику наносили не с фронта, а с тыла. Очень много для победы сделали брянские и орловские партизаны. Они наводили смертельный страх на врага. Мы знали, что в непосредственном тылу гитлеровских войск, против которых мы наступали, существовало четыре партизанских края. Крупнейший из них, Брянский, простирался на 180 километров с севера на юг и на 60 километров с востока на запад. На его территории было 400 сел и деревень. Здесь располагались крупные партизанские силы, отсюда они уходияи в рейды на диверсии и разведку, сюда е Большой земли поставлялись оружие и боеприпасы. И невозможно перечислить все, что совершили народные мстители, помогая родной Красной Армии! И сейчас они радовались вместе с нами и просили об одном принять их в ряды армии, дать им возможность и дальше громить врата. Это было отличное пополнение!

За Карачевом мы наткнулись на новый мощный оборонительный рубеж, прикрывавший подступы к Брянску. Попытка прорвать его с ходу не удалась. Нужно сказать, что к этому времени армия в значительной мере обновилась, пополнилась не обстрелянными еще бойцами, наступательный порыв частей несколько ослаб. Пришлось остановиться и готовить новый удар. 5 сентября вражеский рубеж был сокрушен, а через два дня войска 11-й гвардейской освободили город и железнодорожную станцию Навля, перерезав железную дорогу Брянск — Конотоп. В последующем главные силы фронта (50, 3 и 11-я армии) приступили к освобождению Брянска глубоким обходом города с севера и северо-запада. Мы осуществили сложный и дерзкий маневр с целью удара на стыке Западного и Брянского фронтов, где, как показала разведка, оборона врага была менее прочной.

После овладения Карачевом и Навлей наша армия отбросила противостоящие ей войска гитлеровцев за Десну и успешно форсировала ее, хотя пользоваться приходилось только подручными средствами.

Смелый обходный маневр ударной группировки фронта, ее решительный натиск во фланг и тыл врага при мощной поддержке авиации поставили немецко-фашистские войска в районе Брянска в крайне тяжелое положение. Вскоре Брянск — очень важный в оперативно-стратегическом отношении узел шоссейных и железных дорог и крупный административный центр — был освобожден от оккупантов.

Следует заметить, что активные наступательные действия войск 11-й гвардейской армии к югу от Брянска отвлекли значительные силы немцев и этим во многом содействовали разгрому брянской группировки противника. В освобождении города велика заслуга славных партизан Брянщины, которые на протяжении многих месяцев наносили дерзкие удары по противнику в его глубоком тылу, отвлекая на себя крупные фашистские силы. Особенно активизировались народные мстители, когда советские войска начали громить брянскую группировку немцев.

Освобождение Брянска было новой крупной победой наших войск на западном направлении. Перед Брянским фронтом открылись весьма благоприятные перспективы для развития наступления на запад, к верхнему течению Днепра. Гитлеровцы не смогли устоять под напором соединений Брянского фронта и стали поспешно отходить. При этом они варварски разрушали все населенные пункты в полосе своего отступления. Выполняя человеконенавистнические приказы фюрера, фашисты стремились угнать в Германию поголовно все население, оставляли за собой опустошенную, выжженную землю. Эти зверства вызывали у наших воинов глубокую ненависть к захватчикам, стремление как можно быстрее идти вперед, чтобы помешать их чудовищным злодеяниям. К счастью, быстрое продвижение советских войск вынудило фашистских палачей больше заботиться о спасении от возмездия, чем об угоне мирного населения. Победное шествие Красной Армии на запад все больше набирало силы, и части оккупантов еле успевали выходить из-под смертельных ударов.

В один из дней наступления мне позвонил командующий фронтом генерал М. М. Попов и сказал:

— Только что получил личное указание Сталина вывести вашу армию в резерв и, сосредоточив в районе Брянска, заняться ее укомплектованием и вооружением. Верховный отметил отличные боевые действия войск армии в закончившейся операции и высказал мнение о целесообразности и впредь использовать одиннадцатую гвардейскую как ударную силу при решении наиболее важных оперативных задач. А пока что пусть гвардейцы как следует отдыхают и готовятся к новым сражениям…

Естественно, что столь высокая оценка войск армии Верховным Главнокомандующим очень обрадовала всех нас. Каждый стремился в сражениях доказать, что достоин этой похвалы.

Теперь можно подвести некоторые итоги.

11-я гвардейская более двух месяцев непрерывно наступала, прошла с боями 227 километров, освободила свыше восьмисот населенных пунктов. Во время этих наступательных действий армия встретила сопротивление тринадцати пехотных, семи танковых, двух моторизованных дивизий и многочисленных частей специального назначения. Три пехотные, пять танковых, две моторизованные дивизии и свыше десятка спецчастей были наголову разгромлены, а десяти пехотным и двум танковым дивизиям нанесен серьезный урон. Войска 11-й вывели из строя свыше 100 тысяч вражеских солдат и офицеров, около 300 танков, 170 бронемашин, свыше 1300 орудий, 31 тысячу ручных и станковых пулеметов, 880 минометов, свыше 1,5 тысячи автомашин, захватили большое количество различных войсковых складов.

За два месяца армия приняла участие в четырех операциях: Болховской, Хотынецкой, Карачевской и Брянской. Глубокий обход войсками 11-й гвардейской левого крыла орловской группировки противника оказал заметное влияние на исход сражения. Она отвлекла на себя значительные силы вражеской группировки, наносившей удар под основание Курского выступа с севера, а это ускорило крах наступления немецко-фашистских войск на орловском направлении.

При планировании наступательных действий армии нам удалось правильно определить направление главного удара, полностью использовать охватывающее положение наших войск по отношению к орловской группировке противника. Успешно осуществленные операции еще раз убедительно продемонстрировали, что нанесение удара во фланг и выход на коммуникации даже крупной группировки противника резко подрывают ее устойчивость и в конечном счете приводят к поражению.

Среднесуточный темп наступления, не считая оперативных пауз, составлял у нас 6 километров, а скорость преследования — около 15 километров в сутки. Цифры для того времени весьма внушительные. Действия под Болховом, Хотынцом, Карачевом показали, что при развитии успеха в оперативной глубине войска должны быть всегда готовы к отражению контратак и контрударов танковых сил противника, перебрасываемых к району прорыва с других направлений.

Гвардейцы готовились к новым боям. Военный совет, штаб армии и ее политорганы развернули большую работу. Партийно-политический аппарат, в частности, многое сделал для всемерного повышения политико-морального состояния личного состава, воспитания у красноармейцев и офицеров чувства личной ответственности за выполнение боевых задач.

За сравнительно короткий срок все стрелковые дивизии и части армейского подчинения были основательно укомплектованы и вооружены. Численность дивизий довели до 8–8,5 тысячи человек — в основном за счет вчерашних партизан. Вливались в наши ряды и местные жители, способные носить оружие: перенеся все ужасы оккупации, они горели желанием мстить фашистским захватчикам. Командование и штаб Брянского фронта выделили для армии необходимое вооружение, в том числе артиллерийские орудия, минометы, некоторое количество танков и самоходных орудий.

Много внимания мы уделили подбору и расстановке кадров командного и политического состава. Командиры и штабы обобщали боевой опыт, добытый тяжелым и самоотверженным трудом тысяч воинов, их потом и кровью, делали его достоянием всего личного состава. Вся эта большая и многогранная работа дала свои плоды. К концу сентября войска 11-й гвардейской стали ещо более грозной силой, чем до начала Орловской операции. За боевые подвиги многие гвардейцы удостоились правительственных наград. Наиболее отличившимся было присвоено звание Героя Советского Союза. Немало наших товарищей, занимающих в армии командные посты, были удостоены орденов Суворова и Кутузова.

В заключение хотелось бы подвести некоторые итоги всего комплекса операций, вошедших в историю под названием Курской битвы. Была она сравнительно недолгой, продолжалась немногим более двух месяцев. Однако в этом кратком отрезке времени сконцентрировались невиданные по напряженности противоборства сражения, свершились громадные по своим историческим последствиям военно-стратегические и политические события.

Знаменательно, что в один и тот же день, 5 августа, были освобождены от фашистской оккупации старинные русские города Орел и Белгород. После этих крупных успехов началось общее наступление, результатом которого был выход к Днепру на всем его протяжении.

Так закончилось это грандиозное сражение.

Курскую битву следует рассматривать как единый комплекс крупных стратегических операций, взаимосвязанных общими планами, замыслом и целями. Наиболее значительны три из них: Курская оборонительная, Орловская и Белгородско-Харьковская наступательные операции наших войск.

Говоря о Курской битве, нельзя не отметить абсолютную правильность утвердившегося у нас мнения, что решающую роль в разработке замысла и плана этой битвы сыграли высшие органы стратегического руководства, а не подчиненные им фронтовые командные инстанции.

Четкое определение общего замысла Курской битвы, тщательное планирование и всесторонняя подготовка всех ее операций, а также блестящее руководство боевыми действиями наших Вооруженных Сил — прежде всего результат огромной организаторской работы Центрального Комитета партии. Советского правительства, нашего высшего командования. Это был подлинный триумф советского военного искусства. Вызывает восхищение своевременно принятое мудрое решение о переходе наших войск на первом этапе летне-осенней кампании 1943 года к преднамеренной обороне Курской дуги. Это позволило войскам Центрального и Воронежского фронтов в оборонительных сражениях измотать и обескровить ударные группировки немцев, богато оснащенные танками, штурмовыми орудиями новых образцов, значительными силами авиации, и помогло войскам шести советских фронтов (Западного, Брянского, Центрального, Воронежского, Степного и Юго-Западного) с переходом в общее наступление на втором этапе битвы полностью завершить разгром вражеских соединений, участвовавших в операции «Цитадель».

Я вполне согласен с теми нашими историками, которые считают важнейшими преимуществами подготовки Советским Верховным Главнокомандованием летне-осенней кампании 1943 года следующие. Прежде всего, это нанесение ударов на гораздо более широком фронте, чем тот, на котором готовилось наступление вермахта. Исключительно важно, что были заблаговременно подготовлены мощные резервы, включая Степной фронт, позволившие создать к началу лета 1943 года на всем советско-германском фронте превосходство в силах. Успех обеспечивался и тем, что командование Красной Армии избрало наиболее целесообразный способ ведения боевых действий, полностью отвечавший сложившейся обстановке. И наконец, это отличная работа советской разведки, сумевшей вскрыть замыслы гитлеровского командования, получить данные о группировке и развертывании германских вооруженных сил и о плане операции «Цитадель».

Говоря о нашей великой победе под Курском в целом, следует отметить, что на первом этапе битвы оборонительную операцию блестяще подготовили и провели войска Центрального и Воронежского фронтов при содействии части сил Степного фронта. На втором же ее этапе, когда началось наше общее контрнаступление, важнейшую роль в разгроме орловской группировки противника, безусловно, сыграли войска левого крыла Западного, Брянского и Центрального фронтов, а в разгроме белгородско-харьковской вражеской группировки — войска Воронежского и Степного фронтов и 57-й армии Юго-Западного фронта.

Курская битва по своим масштабам превосходила битвы под Москвой и Сталинградом. К началу контрнаступления под Москвой в боевых войсках с обеих сторон насчитывалось полтора миллиона человек, на Волге — два миллиона, на Курской же дуге — около четырех миллионов. Эта битва до основания потрясла фашистскую Германию и ее сателлитов.

Фальсификаторы истории, тщетно стремясь умалить значение нашей победы под Курском, Орлом, Белгородом и Харьковом, пытаются представить Курскую битву как заурядную операцию, ничем якобы не выделяющуюся среди других. Вот хотя бы объемистый фолиант — 600 страниц убористого текста — «Решающие битвы второй мировой войны», составленный весьма известными западногерманскими историками Г.-Л. Якобсоном и Ю. Ровером. Здесь описаны двенадцать битв и сражений минувшей войны, но Курская битва даже не упомянута, хотя подробнейшим образом разбираются такие малозначительные события, как захват немцами острова Крит в мае 1941 года, бои американцев с японцами за тихоокеанские острова Мидуэй и Лейте в 1942 и 1944 годах, а также бои в Арденнах в 1944–1945 годах.

Особенно настойчиво буржуазные историографы проводят параллели между Курской битвой и высадкой англо-американских войск на острове Сицилия, причем, как уже говорилось, с боями на Сицилии связывается прекращение действий по плану операции «Цитадель». В действительности боевые действия англо-американских войск в Италии никак не повлияли на ход вооруженной борьбы на главном театре второй мировой войны — советско-германском фронте.

Вот что пишет об этом в своей «Истории второй мировой войны» генерал Курт Типпельскирх: «Обороной Сицилии руководил командующий 6-й итальянской армией генерал Гуцони. Он располагал четырьмя дивизиями этой армии, из которых лишь одна была моторизованной, и шестью дивизиями береговой обороны, кроме того, в его распоряжение были переданы две дивизии — 15-я гренадерская моторизованная и дивизия «Герман Геринг». Итальянские дивизии береговой обороны обороняли очень протяженные участки побережья — более 100 километров каждая. Они были стационарными и имели лишь легкое оружие, их способность к сопротивлению была чрезвычайно низка…

Несколько лучшей оценки заслуживают три итальянские пехотные дивизии. Самой боеспособной была единственная моторизованная дивизия «Ливорно». Дивизия «Герман Геринг» имела в своем составе лишь два пехотных батальона… 15-я гренадерская моторизованная дивизия не располагала достаточным количеством автотранспортных средств».[74]

Факты свидетельствуют о том, что именно контрнаступление под Курском, а затем общее стратегическое наступление Красной Армии лишили немецко-фашистское командование возможности активно вмешиваться в события, происходившие в Италии. Героическая борьба советского народа решающим образом облегчила англо-американским войскам проведение операции в Сицилии и в материковой Италии, а отнюдь не наоборот, как о том твердят фальсификаторы истории.

Курская битва по своему ожесточению и упорству не имеет себе равных. Именно в ходе ее летом 1943 года был сломлен хребет фашистской армии, она окончательно утратила стратегическую инициативу, а в результате последующего успешного наступления Красной Армии к концу года был завершен коренной перелом в ходе второй мировой войны.

Американский журналист и историк Г. Солсбери, которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к Советской Армии, признавал: «Это была, пожалуй, самая большая битва второй мировой войны и уж наверняка крупнейшее танковое сражение. С обеих сторон участвовало более шести тысяч танков. Поражение немцев было столь страшным, что они больше не могли вернуть стратегической инициативы на Восточном фронте… Результаты были уничтожающими. Немцы покатились назад с огромными потерями. Через несколько дней стало ясно, что им был нанесен удар такой страшной силы, что они уже никогда не смогут полностью прийти в себя».[75]

Вермахт понес на Курской дуге колоссальные потери. Было разгромлено 30 гитлеровских дивизий, в том числе 7 танковых. Даже по преуменьшенным данным немецко-фашистского командования, потери составили около полумиллиона солдат и офицеров, более 3,7 тысячи самолетов, 1,5 тысячи танков, 3 тысячи орудий. Восполнить этот урон фашистская Германия уже не смогла. Особенно тяжелый удар был нанесен по оснащенным новой боевой техпикой танковым войскам, на которые гитлеровское командование возлагало большие надежды. Соотношение сил и средств еще больше изменилось в пользу Красной Армии. Германия уже не смогла оправиться от этого поражения.

Попытка врага вырвать стратегическую инициативу и изменить ход войны полностью провалилась. Окончательное крушение потерпела наступательная стратегия вермахта. На всех фронтах второй мировой войны вооруженные силы Германии и ее союзников были вынуждены перейти к обороне. Мощью советского оружия фашистская Германия была поставлена перед катастрофой.

6 августа 1943 года президент США Рузвельт в специальном послании главе Советского правительства И. В. Сталину писал: «В течение месяца гигантских боев ваши Вооруженные Силы своим мастерством, мужеством, своей самоотверженностью и своим упорством не только остановили давно замышлявшееся германское наступление, но и начали успешное контрнаступление, имеющее далеко идущие последствия… Советский Союз может справедливо гордиться своими героическими победами».[76]

Битва на Курской дуге была важнейшим звеном летне-осенней кампании 1943 года и оказала решающее влияние на ее ход и результаты. Уже в ходе ее контрнаступление советских войск переросло в общее стратегическое наступление. До середины августа начали наступательные действия восемь фронтов. Вскоре мощные удары Красной Армии сокрушили весь немецкий фронт от Великих Лук до Черного моря.

Авторитет Советского Союза как решающей силы в борьбе с фашизмом еще более возрос. Народы всего мира видели, что социалистическая держава и ее армия несут им освобождение от фашистского порабощения. Победа на Курской дуге имела и огромное международное значение. Она ускорила развитие кризиса фашистского блока и начало его распада, укрепила надежду народов оккупированных гитлеровцами стран на освобождение, активизировала их борьбу против поработителей. Антифашистская и антивоенная борьба активизировалась также в Германии и других странах гитлеровского блока.

Истоки исторической победы, одержанной советским народом в самой напряженной и ожесточенной битве Великой Отечественной войны, — в превосходстве советского общественного и государственного строя, в мощи и жизнеспособности социалистической экономики, в самоотверженном труде советского народа, в титанической деятельности Коммунистической партии, в беззаветном героизме и воинском мастерстве Советских Вооруженных Сил.

Мы победили на древних орловских, курских, белгородских и харьковских просторах потому, что вместе с армией на защиту Родины поднялся весь советский народ. Социалистическая экономика, советский политический строй, марксистско-ленинская идеология продемонстрировали свое неоспоримое превосходство над экономикой, политикой и идеологией фашистской Германии.

Мы победили потому, что воины нашей доблестной Красной Армии были беззаветно преданы социалистической Родине, потому что армия располагала первоклассным вооружением. В ее рядах к тому времени выросли замечательные полководцы, опытыые командиры, политические и штабные работники, способные с большим искусством организовать разгром вражеских войск. Мы победили потому, что на Курской дуге плечом к плечу сражались представители всех народов нашей многонациональной Родины, сумевшие нанести по врагу такой сокрушительный и решающий удар, от которого он уже не смог прийти в себя. Курская битва еще раз показала всему миру, что страна, руководимая партией коммунистов, непобедима.

Глава пятая. Командую фронтом

К началу октября 1943 года обстановка на советско-германском фронте сложилась в целом благоприятно для Красной Армии. Войска Калининского и Западного фронтов достигли подступов к Витебску, Орше и Могилеву. Центральный, Воронежский и Степной фронты вышли к среднему течению Днепра и повсеместно форсировали его, имея задачу продолжать освобождение Украины и юга Белоруссии. К этому же времени войска нашего Брянского фронта, разгромив крупную группировку врага, продвинулись на 250 километров, выйдя к верхнему течению Днепра к северу от Гомеля.

1 октября поступила директива Ставки о расформировании Брянского фронта и создании Прибалтийского. Руководство его осталось прежним, а войска, за небольшим исключением, вливались новые. Нашей же армии предстояла передислокация. Она включалась в состав Прибалтийского фронта, который развертывался южнее Великих Лук, имея справа Северо-Западный, а слева Калининский фронты. Это организационное мероприятие осуществлялось Ставкой для того, чтобы силами названных фронтов во взаимодействии с Волховским и Ленинградским нанести поражение вражеской группе армий «Север» и очистить часть Белоруссии, Псковщину, Эстонию и Латвию.

Передислокация 11-й гвардейской в новый район прошла организованно, и к середине октября она расположилась восточное железнодорожной линии Великие Луки — Невель.

Когда все вопросы, связанные с переброской войск, были решены, наступил и мой черед ехать туда. Отправились мы в дорогу с несколькими офицерами штаба на автомашинах.

Путь наш лежал через Карачев, Орел, Тулу и Москву. Стоит ли говорить, как сильно мне хотелось побывать в столице — и по делам, и чтобы повидаться с семьей.

Чем ближе подъезжали мы к Москве, тем сильнее охватывало нас волнение. Невольно вспоминались огромные испытания и лишения, выпавшие на долю москвичей, их мужество и самоотверженность в дни битвы за родной город. Но вот мы миновали Октябрьскую площадь, проехали по Большой Якиманке, ныне улице Димитрова, и оказались у многоэтажного, внушительной архитектуры дома на набережной Москвы-реки. Здесь жила моя семья. Встреча с женой, дочерью и свояченицей доставила мне огромную радость. Не обошлось, конечно, у женщин это долгожданное свидание без слез.

За два дня пребывания в Москве мне удалось кое-что получить из вооружения, средств связи и автотранспорта для армии. Очень теплой и дружеской была моя встреча с руководителями Свердловского района — нашими неизменными шефами. Хорошо помню, что я был приглашен на вечер, где представители трудящихся района подводили итоги предоктябрьского социалистического соревнования. Меня попросили рассказать о Курской битве и вручить переходящее Красное знамя Военного совета нашей армии заводу — победителю в социалистическом соревновании. Вечер этот прошел очень тепло и интересно.

Ранним утром после нелегкого прощания с семьей я вновь пустился в путь. Дорога от Москвы до Великих Лук была трудной. До Торжка мы ехали по Ленинградскому шоссе, а затем свернули на запад и пробирались по дорогам, проложенным в заболоченных лесах. Лишь на следующий день мы добрались до деревни Крупошево, недалеко от которой, на берегу озера Псово, расположился штаб армии. Генералы Иванов и Куликов ознакомили меня с итогами перегруппировки армии и расположением ее соединений.

На следующий день мы с членом Военного совета побывали на КП фронта, где генералы М. М. Попов и Л. 3. Мехлис, выслушав мой доклад о группировке и состоянии войск армии, подробно ознакомили нас с обстановкой в полосе действий фронта. Маркиан Михайлович, в частности, сообщил, что в состав нового фронта, который с 1 по 20 октября назывался Прибалтийским, а потом стал именоваться 2-м Прибалтийским, кроме нашей армии вошли 22, 20, 6-я гвардейская, 3-я ударная, а вскоре войдет и 10-я гвардейская.[77] Действовали эти войска в полосе от озера Ильмень до Невеля. Фронту противостояли войска 16-й армии противника. Особое беспокойство у командующего вызывало положение 3-й ударной армии генерала К. Н. Галицкого и левого крыла 6-й гвардейской армии генерала И. М. Чистякова, занимавших оборону в северной части так называемого Невельского мешка.

Оценивая сложившуюся обстановку, генерал М. М. Попов сказал, что гитлеровское командование, как видно, не только будет упорно удерживать выгодные для него рубежи на подступах к Невелю, но обязательно попытается встречными ударами перехватить горловину и уничтожить наши войска, выдвинувшиеся сюда. После обмена мнениями о возможных контрмерах Маркиан Михайлович, обращаясь ко мне, сказал:

— Чтобы разрядить обстановку в районе Невеля, вам, Иван Христофорович, надо продумать вопрос об организации сильного удара на Новосокольники, чтобы во взаимодействии с шестой гвардейской и третьей ударной разгромить нависающую с севера над Невелем группировку противника.

Это решение я счел вполне целесообразным.

Во время этой беседы М. М. Попов, рассказывая о своей поездке в 3-ю ударную армию, не поскупился на похвалы ее командующему генерал-лейтенанту К. Н. Галицкому, являвшемуся, по его словам, стойким, мужественным и всесторонне эрудированным военачальником.

На следующий же день в наш штаб поступил приказ о выдвижении армии к линии фронта для прочной обороны полосы от села Островки до озера Большой Иван и о подготовке удара на Новосокольники. Началась будничная фронтовая работа по подготовке к боям на новом направлении.

В последних числах октября на 2-й Прибалтийский приехал начальник Тыла Красной Армии генерал А. В. Хрулев, чтобы помочь в становлении тыла нового фронта. Андрея Васильевича сопровождала группа опытных генералов и офицеров центральных управления. Вместе с ними, в частности, был помощник члена Государственного Комитета по вопросам интендантского снабжения Михаил Сергеевич Смиртюков.[78]

По согласованию с А. В. Хрулевым поочередно вызывались в штаб фронта все командующие армиями для доклада о самых существенных нуждах подчиненных им войск.

Заблаговременно подготовив все необходимые документы, мы с генералами Куликовым и Лазаревичем в назначенный день прибыли в штаб фронта. Андрей Васильевич внимательно выслушал нас. Он свободно ориентировался во всех многочисленных и сложных проблемах тылового обеспечения, точно знал, чем центр реально мог помочь войскам, быстро схватывал сущность запросов и тут же принимал по ним конкретные решения. Почти все наши просьбы он обещал удовлетворить, причем особую щедрость проявил в экипировке офицерского состава. Но прошло и недели после отъезда А. В. Хрулева, как мы начала получать все, обещанное им.

Результатом работы начальника Тыла Красной Армии и сопровождавшей его группы генералов и офицеров было значительное улучшение всех видов снабжения войск, укрепление фронтового армейского и войскового тылов. Все мы, от командующего фронтом до рядового воина, всегда добром вспоминали эту большую помощь, понимая, что она обеспечена усилиями тружеников городов и деревень.

В разгар подготовки армии к наступлению я был вызван на КП фронта. Помню, что, прибыв туда во второй половине дня 16 ноября, я был немедленно принят М. М. Поповым и Л. 3. Мехлисом. Выслушав мой доклад о выходе армии в район сосредоточения, Маркиан Михайлович сообщил, что Верховный Главнокомандующий срочно вызывает меня в Москву. Я не удержался и спросил о цели этого вызова, но в ответ мне не было сказано ничего определенного. Как видно, фронтовое начальство тоже было не в курсе дела.

Из-за плохой погоды ехать пришлось по железной дороге, в служебном вагоне Военного совета фронта. На следующий день я прибыл в столицу, так толком и не зная, что меня ожидает. Встретивший меня на вокзале генерал сказал, что вначале со мной побеседуют в Генеральном штабе. Заехав ненадолго к семье, я отправился в Генштаб, где сразу был принят генералом А. И. Антоновым. Тепло поздоровавшись и усадив меня у стола с развернутой картой, Алексей Иннокентьевич сказал, что получил указание проинформировать меня о планах боевых действий в Белоруссии, после чего сообщил, что в начале октября до исполнителей был доведен план наступления силами трех фронтов. При этом войска Калининского (в дальнейшем — 1-го Прибалтийского) фронта должны были, наступая на Витебск, охватить белорусскую группировку врага с севера. В центре — на Оршу и Могилев — наносили удар войска Западного фронта, а с юга — на Гомель и Бобруйск — войска правого крыла Центрального (в дальнейшем — Белорусского) фронта.

Успех этих ударов мог бы привести к далеко идущим последствиям, вплоть до выхода в Прибалтику, к границам Восточной Пруссии и Польши. Но к сожалению, ощутимых результатов добились лишь войска Белорусского фронта генерала К. К. Рокоссовского, действовавшие на гомельско-речицком направлении. В центре наступление сразу же застопорилось, так как враг оказал яростное сопротивление. На северном крыле 1-й Прибалтийский достиг лишь частичного успеха. Был освобожден Невель, но дальнейшее продвижение остановили подошедшие крупные резервы врага…

— Видите, Иван Христофорович, что получается? — после паузы продолжал Антонов, водя указкой по карте. — На юге белорусская группировка врага охвачена нашими войсками, а на севере, у Невеля, мы застряли на полпути к Витебску. Крайне необходимо и здесь добиться перелома.

Поняв, что информация закончена, я спросил, какая роль в Белорусской операции отводится мне.

— Об этом вы услышите, видимо, из уст самого Верховного, — уклончиво ответил Алексей Иннокентьевич. — К нему мы отправимся вечером вместе, захватив и Сергея Матвеевича Штеменко…

И. В. Сталин был в хорошем расположении духа, и беседа наша носила почти непринужденный характер. Осведомившись о том, ознакомили ли меня с планами Ставки на белорусском направлении. Верховный заговорил о весьма положительной для нас общей ситуации на советско-германском фронте. При этом он сразу же отметил, что есть направления, где дела обстоят неважно. К числу таковых он отнес 1-й Прибалтийский фронт, две армии которого после успеха под Невелем оказались в мешке с крайне узкой горловиной.

— По неясным для меня причинам, — продолжал Сталин, — войска Первого Прибалтийского не могут добиться перелома в обстановке и развития ранее достигнутого успеха в направлении Городка и Витебска. А там мы можем изолировать две оперативно-стратегические группировки врага — северную и центральную, открыть себе ворота в Прибалтику и создать выгодные условия для освобождения всей Белоруссии. В Ставке обсуждался вопрос о смене командующего Первым Прибалтийским фронтом. Принято решение назначить вас на этот ответственный пост. — Говоря это, Верховный внимательно и, кажется, доброжелательно смотрел на меня, а затем спросил: — Как вы к этому относитесь, товарищ Баграмян?

Я ответил, что считаю такое назначение большой честью для себя и приложу все силы, чтобы оправдать доверие партии.

Слегка кивнув, И. В. Сталин продолжал:

— Успешно проведенная вами операция в районе Орла и Брянска убеждает в том, что новый пост будет вам по плечу.

Я поблагодарил Верховного Главнокомандующего за столь высокую оценку боевых действий 11-й гвардейской армии.

— Мы решили передать одиннадцатую гвардейскую армию в состав войск Первого Прибалтийского фронта и возложить на вас задачу разгромить городокскую группировку войск противника и в последующем овладеть Витебском.

Я заверил И. В. Сталина, что приложу все свои силы для выполнения поставленной задачи.

— Но дело в том, что генерал Попов, — добавил я, — изъял из одиннадцатой гвардейской первый танковый корпус генерала Буткова и восемнадцатую гвардейскую стрелковую дивизию генерала Завадовского.

— Что касается танкового корпуса, то я вас вполне понимаю, и мы поправим товарища Попова, — ответил Сталин, — а о дивизии не стоит и говорить. Ведь в ней сейчас наверняка не больше половины штатной численности…

Я все же продолжал просить Верховного Главнокомандующего возвратить 18-ю гвардейскую, подчеркнув, что она в составе армии сражается давно и что речь идет о заслуженной дивизии, на которую равнялись воины других соединений, а в заключение сказал, что мы быстро укомплектуем ее гвардейцами, возвращающимися из армейских госпиталей, и лучшими воинами из числа вновь призываемого контингента.

— Слышите, как дерется новый командующий фронтом за каждую дивизию и за гвардейские традиции! Это, по-моему, похвально, — сказал Сталин, обращаясь к присутствующим.

Тут же он приказал соединить его с М. М. Поповым и потребовал вернуть в 11-ю гвардейскую армию 1-й танковый корпус и 18-ю гвардейскую дивизию.

— Есть ли у вас пожелание, — обратился ко мне Сталин, — относительно кандидатуры на должность командарма одиннадцатой гвардейской? Мы здесь, в центре, подумали и пришли к выводу, что неплохо было бы на эту армию назначить опытного командующего — Героя Советского Союза генерал-полковника Чибисова. Как вы смотрите на это назначение?

Предложение кандидатуры Н. Е. Чибисова было для меня несколько неожиданным, и я не торопился с ответом, чтобы лучше его обдумать.

— Что же вы не отвечаете? — спросил Сталин. — Или имеете что-либо против Чибисова?

Собравшись с мыслями, я ответил, что если вопрос еще не решен окончательно, то я порекомендовал бы другую кандидатуру. Чибисов, безусловно, опытный командующий. Однако надо иметь в виду, что, когда он после финской кампании стал генерал-лейтенантом, я был всего-навсего полковником. Чибисов об этом, конечно, знает, и это в какой-то мере может усложнить наши взаимоотношения.

— А у вас есть кто-нибудь на примете? — спросил Сталин, не теряя благодушного тона.

— Я предлагаю генерала Галицкого, нынешнего командарма третьей ударной.

— А вы давно его знаете? — снова спросил Сталин.

— Нет, — ответил я, — видел всего несколько раз, присутствуя на его докладах генералу Попову, но он произвел на меня очень хорошее впечатление своей собранностью, твердостью, умением быстро вникать в боевую ситуацию, точно сориентироваться в ходе боевых событий. Вместе с тем этот генерал хорошо знаком с обстановкой в районе Невеля, так как именно его войска сыграли основную роль в овладении этим пунктом.

— Что же, — ответил Верховный Главнокомандующий, — ваши доводы заслуживают внимания.

Сказав это, Сталин о чем-то задумался, раскуривая трубку, а затем энергично нажал на кнопку звонка. Сейчас же в кабинет вошел Поскребышев.

— Подготовьте проект Постановления Совета Народных Комиссаров о присвоении товарищу Баграмяну звания генерала армии, — повернувшись к вошедшему, сказал Верховный и спросил:- Кто-то еще из командующих фронтами ходит в генерал-полковниках?

— Командующий Ленинградским фронтом Говоров, — не задумываясь, ответил А. Н. Поскребышев.

— Включите в проект Постановления и товарища Говорова, — распорядился Сталин и обернулся к Алексею Иннокентьевичу: — Как вы думаете, товарищ Антонов, присвоение звания генерал-полковника товарищу Штеменко поможет ему в работе?

— Конечно, — ответил генерал Антонов.

Тогда, вновь обращаясь к Поскребышеву, Верховный сказал:

— Включите в проект Постановления товарищей Баграмяна, Говорова и Штеменко.

Спустя десять минут документ был подписан, и Сталин сердечно поздравил меня и С. М. Штеменко с новыми высокими воинскими званиями и моим назначением на пост командующего фронтом, пожелал успехов в проведении предстоящей операции.

На должность командующего 11-й гвардейской был назначен генерал-лейтенант К. Н. Галицкий, а вместо него на пост командарма 3-й ударной генерал-полковник Н. Е. Чибисов.

На следующий день я отправился к новому месту службы и 19 ноября 1943 года, прибыв на КП фронта в село Верхняя Затурщина, принял командование войсками 1-го Прибалтийского фронта от моего старого друга по учебе в 1924–1925 годах в Ленинграде, в Высшей кавалерийской школе, генерала армии А. И. Еременко. Андрей Иванович был, естественно, удручен тем, что ему приходилось сдавать фронт, тем более что причины неуспеха операции были, по его словам, объективными.

— На юге Белоруссии, — сказал он, — сравнительно благоприятные погодные условия, а у нас здесь непролазная грязь. Из-за бездорожья мы не можем снабдить войска достаточным количеством боеприпасов. А Гитлер перебросил в полосу действий фронта две пехотные дивизии из-под Ленинграда, пять пехотных и одну танковую дивизию с южного крыла группы армий «Центр», как раз оттуда, где действует Рокоссовский. Солидно пополнил враг и свою авиацию…

Как я убедился в дальнейшем, генерал Еременко был во многом прав.

Итак, я принял фронтовое объединение, которое было на одном из важнейших направлений советско-германского фронта. Фронт действовал сейчас в полосе между Невелем и Рудней. В состав его входили три общевойсковые армии: 4-я ударная, 43-я, 39-я, а также 3-й гвардейский кавалерийский и 5-й танковый корпуса. Заканчивала передислокацию в его полосу и ставшая мне родной 11-я гвардейская.

Я рассказал уже о тех планах, которые имелись у Ставки в отношении использования войск фронтов, наступавших с целью освобождения Белоруссии. Хотя замысел этот имел далеко идущие цели, все же не он был главным тогда в масштабе всего советско-германского фронта. Дело в том, что основной заботой Ставки на предстоящий период было освобождение Ленинградской области и, особенно, Правобережной Украины.

Одновременно планировалось наступление и на западном направлении с целью выхода наших войск на линию Полоцк, Минск, река Птичь, то есть на глубину 150300 километров, хотя для достижения подобной цели 1-й и 2-й Прибалтийские, Западный и Белорусский фронты, как показало развитие событий, не имели достаточного превосходства над противником. Они нуждались во всестороннем усилении, чего Ставка сделать не могла.

Мы ни в коей мере не берем под сомнение правильность решения направить основные резервы Украинским фронтам, где наносился главный удар. Это обеспечило успех зимней кампании 1943/44 года.

Серьезность задач, поставленных центральным фронтам, заставила их действовать очень активно, что вводило в заблуждение вражеское командование относительно истинных целей советской стороны. Там были скованы крупные силы вермахта, германское командование, таким образом, ослабило соседние направления, особенно ленинградское. Вместе с тем действия четырех упомянутых фронтов не были свободны от недостатков.

Как только я принял командование войсками 1-го Прибалтийского фронта, Андрей Иванович Еременко уехал в Москву, где вскоре получил назначение на должность командующего Отдельной Приморской армией, действовавшей в Крыму. Подробно в курс боевых событий вводил меня начальник штаба фронта генерал-лейтенант В. В. Курасов.

Владимира Васильевича я очень хорошо знал еще по совместной учебе в академии Генерального штаба в 1936–1938 годах. После успешного окончания курса обучения мы с ним в течение двух лет были старшими пре-иодавателями кафедры тактики высших общевойсковых соединений этой же академии и еще тогда стали настоящими друзьями. Но осенью 1940 года наши пути разошлись: я был назначен в войска Киевского Особого военного округа, а он — в Генеральный штаб. Новая встреча и возможность работать вместе, конечно, очень обрадовала нас обоих.

В. В. Курасова отличала высокая общая и штабная культура, огромная работоспособность, умение быстро схватывать в боевых событиях главное, сделать надлежащие общие выводы, наилучшим образом охарактеризовать сущность сложившейся обстановки для принятия правильного решения. Все эти положительные качества генерала Курасова и его незаурядные способности в вопросах организации управления войсками в различных видах операций весьма обнадеживали меня. Я хорошо понимал, что в его лице обрел одаренного и эрудированного начальника штаба фронта. До конца войны мы с ним работали, что называется, душа в душу.

Хорошо запомнился мне первый доклад В. В. Курасова. Когда я пригласил его к себе в кабинет, он, войдя, извинился, что еще не закончена работа над большой оперативной картой, которая будет готова через 10–15 минут. И тут же, нисколько не затрудняясь отсутствием карты, генерал стал докладывать мне о развитии обстановки после 25 октября, когда в соответствии с директивой Ставки началось наступление войск фронта на витебско-городокском направлении.

— Позвольте, — сказал Владимир Васильевич, — я доложу о ходе боевых действий за каждый день, и вам станут ясней особенности обстановки.

Он проинформировал меня во всех деталях о действиях 4-й ударной армии начиная со 2 ноября, так как эта армия была, как говорится, в фокусе событий на всем фронте.

Признаться, меня поначалу несколько удивила эта, как мне показалось, излишняя детализация, и я даже спросил Владимира Васильевича, как это в его памяти удерживаются все эти названия и цифры. Он ответил, что такова, видимо, особенность его памяти, выработанная опытом штабной работы.

— Кроме того, — сказал Курасов, как бы оправдываясь, — речь ведь идет о делах моей родной четвертой ударной. В ее рядах я получил боевое крещение в январе сорок второго, а потом целый год командовал ее войсками после генералов Еременко и Голикова…

Пока шел этот наш разговор, старший оператор внес прекрасно оформленную карту обстановки. Владимир Васильевич обратил мое внимание на необычайно сложную конфигурацию линии фронта. На крайнем правом его крыле, как лепестки огромного цветка, почти симметрично расположились многочисленные озера.

— В дефиле между этими озерами наши войска и прорвались на запад во время Невельской операции, — сказал Курасов, — а затем продвинулись на северо-запад и юго-запад. Образовалась довольно большая вмятина во вражеском фронте. Южнее этой вмятины нависает над войсками четвертой ударной армии крайне опасный для нас выступ, занятый врагом.

Глядя на карту, я заметил, что вершина выступа упирается в межозерье, в основании находится Витебск, в центре Городок, а близ него вновь раскинулось соцветие озер, правда, не такое живописное, как на севере, но в не меньшей степени затруднявшее наступательные действия.

— Выступ, занятый врагом, — уточнил генерал Курасов, — имеет в поперечнике от тридцати пяти до шестидесяти километров и тянется с юга на север до восьмидесяти пяти километров.

На карте особенно зримо виделась опасность для войск фронта, таящаяся в этом выступе, откуда враг легко мог нанести удар во фланг и тыл нашим соединениям, стремившимся выйти на оперативный простор с целью освобождения Белоруссии. И гитлеровское командование не жалело усилий, чтобы сделать это, сосредоточив в районе Городка многочисленные пехотные и танковые части.

Генерал Курасов сообщил, что всего за 10 дней до моего прибытия силы 3-й танковой армии Рейнгардта предприняли отчаянную попытку совершить прорыв. 6–8 пехотных батальонов при поддержке 50 танков нанесли тогда удар в северном направлении и потеснили подразделения 156-й стрелковой дивизии полковника И. Г. Бабака. Правда, решительными контрмерами положение было восстановлено с большими потерями для врага.

Много лет спустя после этих событий, работая над данной книгой, я нашел красноречивые свидетельства немецкой стороны об этом ударе. Вот что писал в своих воспоминаниях бывший начальник штаба 3-й танковой армии генерал Гайдкемпер:

«8 ноября после мощного огневого удара 252-я пехотная и 20-я танковая дивизии из межозерного дефиле… устремились в атаку, они преодолели большое минное поле и в кровопролитной для обеих сторон борьбе заняли ряд населенных пунктов и высот, углубившись на 6 км в неприятельскую оборону. Некоторые населенные пункты русские обороняли с особым упорством. В этих боях был тяжело ранен капитан Мюллер, который вел в атаку свой 3-й батальон 7-го полка. Всюду поднялось настроение, так как, хотя и в одном месте, мы снова шли вперед. Во второй половине дня в наш штаб поступило сообщение, что ОКХ приказало группе армий «Север» нанести удары по обе стороны г. Невель, западнее озера Невель, в южном направлении, чтобы восстановить прежнюю границу между обеими группами армий и освободить зажатые врагом севернее этой линии войска группы армий «Центр». Итак, можно было надеяться, что продолжение нашего наступления во взаимодействии с ударом 16-й армии, вероятно, уже на следующий день приведет к полной ликвидации бреши, что в свою очередь воспретит врагу дальнейшую переброску сил на запад, так же как и снабжение прорвавшихся вперед русских частей».

Далее Гайдкемпер пишет: «Мы тщательно готовились к продолжению наступления на следующий день, но получили уведомление, что 16-я армия не сможет нас поддержать. Генерал Рейнгардт в категорической форме опротестовал это решение, настаивая на немедленном докладе фюреру. Гитлер был в это время в Мюнхене на праздновании дня 9 ноября. Это вызвало оттяжку в принятии решения, чего оказалось достаточно для нарушения ранее разработанного плана. В 2 часа 30 минут пополуночи поступил приказ ОКХ: «На основании доклада о намерениях командования групп армий «Север» и «Центр» в районе Невеля фюрер решил: группа армий «Север» должна считать долгом чести поддержать 9 и 10 ноября (утром) всеми возможными силами достигнутый сегодня группой армий «Центр» успех. Группа армий «Центр» 9 ноября продолжает наступление, с тем чтобы в этот день по меньшей мере добиться окончательного перекрытия дефиле между озерами Езерище, Завережье, Еменец и Ордово. Цель наступления — отнять у противника возможность планомерного отхода».[79]

Из приведенного свидетельства неприятельской стороны следует прежде всего тот вывод, что о положении в межозерье во всех деталях был информирован Гитлер. Это дает представление о значении, которое придавалось в ставке вермахта городокскому направлению. Причем враг здесь стремился не только к упорной обороне, но и мощным ударам по нашим войскам.[80]

Вернемся, однако, к нашей беседе с В. В. Курасовым. В заключение он сказал, что накануне, 18 ноября, войска фронта продолжали атаки на городокском направлении в районе села Большой Прудок, перерезали большак Городок — Невель. На витебском направлении успеха добиться не удалось…

В первые же дни командования я объехал войска фронта.

Ездил я почти всегда с членом Военного совета генералом Д. С. Леоновым, и за время нелегких путешествий по непролазным дорогам на вездеходе, который, к сожалению, далеко не всегда оправдывал свое название, мы не только довольно близко познакомились, но и стали с Дмитрием Сергеевичем настоящими боевыми друзьями. Он был воистину «старожилом» Калининского фронта, так как служил здесь со дня его образования (с октября 1941 года) и был верным политическим помощником командующих генералов И. С. Конева, М. А. Пуркаева и А. И. Еременко. Дмитрий Сергеевич был на два года моложе меня, в армии служил с 1922 года, а в партии состоял с 1918 года. Перед войной он занимал последовательно посты члена военных советов Сибирского и Уральского округов. Отечественную начал, будучи членом Во-евного совета 22-й армии, действовавшей в составе Западного фронта севернее Смоленска.

Человек ясного ума и твердой воли, он видел свою миссию политического руководителя в том, чтобы помогать солдатам всех степеней и званий с полной отдачей исполнять свой долг перед Родиной. С Дмитрием Сергеевичем мы шли рука об руку почти до самого победоносного завершения войны, и у меня будет еще много случаев сказать в его адрес доброе слово.

Объезжать войска мы начали с крайнего правого крыла фронта, где действовала 4-я ударная армия генерала В. И. Швецова, а затем побывали в 43-й армии генерала К. Д. Голубева и 39-й генерала Н. Э. Берзарина. Настроение воинов всюду было боевым, несмотря на трудности в снабжении всеми видами довольствия из-за осенней распутицы.

Прежде чем принимать конкретное решение о дальнейших действиях, мне хотелось возможно более глубоко и всесторонне изучить обстановку, но приказ Ставки обязывал без какой-либо паузы возобновить наступление. И вот в итоге напряженной работы появился боевой приказ от 23 ноября 1943 года. В нем ставилась общая задача разгромить 9-й и 6-й армейские корпуса немцев, овладеть Городком и Витебском. Для этого предлагалось использовать все силы фронта.

К 19 ноября в полном составе передислоцировалась в полосу действий фронта 11-я гвардейская. Вскоре же генерал К. Н. Галицкий вступил в командование ею, членом Военного совета остался генерал П. Н. Куликов, а начальником штаба стал полковник Ф. Н. Бобков.

С Кузьмой Никитовичем Галицким я познакомился теперь весьма близко. Ему шел сорок седьмой год, родом он был из Таганрога, с 1918 года состоял в Коммунистической партии, активно участвовал в гражданской воине. В 1927 году он окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. В начале Великой Отечественной войны Галицкий командовал 67-м стрелковым корпусом, а затем последовательно 1-й и 3-й ударными армиями. 11-ю гвардейскую он возглавлял до конца войны.

Основную задачу в операции предстояло решать именно гвардейцам 11-й, усиленной 1-м танковым корпусом. Ей же была придана и основная масса артиллерии. Главный удар решено было нанести силами 36-го и 16-го гвардейских стрелковых корпусов в направлении Моховое, Городок. Предусматривались также два вспомогательных удара. Один из них на правом фланге в направлении села Езерище. Эта задача возлагалась на группу войск в составе двух дивизий во главе с заместителем командарма генералом Ксенофонтовым.[81] Вспомогательный удар на левом фланге из района западнее озера Немцово в направлении на Сидары должен был нанести 83-й стрелковый корпус (без одной дивизии), только что переданный в состав армии из войск фронта.

В целом глубина намеченной операции составляла 100 километров, продолжительность — 6–7 суток, среднесуточный темп наступления — 13–15 километров.

Задачи соседей Галицкого были весьма скромными — сковать противостоящего противника и содействовать окружению езерищенско-городокской группировки врага.

Подготовка к наступлению началась тотчас же, то есть 19 ноября. Однако погода к этому времени окончательно испортилась, началась оттепель, таял выпавший накануне снег, плотная облачность закрыла небо. В последующие дни, вплоть до 6–8 декабря, стояла такая же промозглая погода. Температура но опускалась ниже нуля. Дороги стали непроходимыми для колесного автотранспорта, а местами и для гусеничного. С громадным напряжением вели мы в этих условиях подготовку к наступлению. Но к установленному на 24 ноября сроку войска фронта не смогли закончить сосредоточения. Все складывалось так, что поспешное начало удара при столь неблагоприятной погоде могло губительно повлиять на ход и исход операции. Поэтому, продумав самые убедительные аргументы, я обратился в Ставку с просьбой об отсрочке операции. И. В. Сталин отнесся к этому с пониманием и разрешил перенести наступление на более поздний срок. Об этом я сразу же сообщил командармам, встретившим эту весть с облегчением. Передышку мы использовали, конечно, для более основательной подготовки войск.

6 декабря наконец подморозило, и нам удалось доставить минимально необходимое количество боеприпасов для войск первой линии, хотя общая обеспеченность ими и к 13 декабря — новому сроку наступления — оставалась еще неудовлетворительной.

Большая работа к этому времени была проведена политорганами и партийными организациями. Выросли ряды коммунистов и комсомольцев. Так, 11-я гвардейская армия на 13 декабря 1943 года насчитывала свыше 28500 членов и кандидатов в члены ВКП(б) и почти 20 тысяч комсомольцев.[82] Они были впереди в ходе подготовки к наступлению, личным примером мобилизуя всех воинов на повышение боеспособности, подъем наступательного порыва.

Утром 13 декабря, в день начала нашего наступления, опять потеплело, небо затянулось тучами, видимость ухудшилась до предела и командующий 3-й воздушной армией генерал-лейтенант авиации П. Ф. Папивин доложил мне, что использование авиации будет крайне затруднено. Таким образом, задача артиллерии усложнялась. Но командующий артиллерией фронта, очень опытный артиллерист генерал Н. М. Хлебников, обещал справиться с задачей. О Николае Михайловиче я потом расскажу читателям подробнее.

Огневая обработка вражеского переднего края, начавшаяся в 9 часов утра, длилась почти два часа, но с перерывами, так как боеприпасов было все же недостаточно, затем огонь был перенесен в глубину. Одновременно стрелковые части двинулись в атаку.

Передовым подразделениям 11-й гвардейской армии удалось ворваться в расположение врага, почти все траншеи первой позиции полосы обороны на всем участке прорыва были захвачены гвардейцами. Но дальше с ходу продвинуться не удалось. Одна за другой стали оживать артиллерийские огневые точки врага.

Сказались недостаток боеприпасов и плохая видимость. Максимум огневого воздействия пришелся на глубину всего до одного километра. Слаба была поддержка с воздуха. Несколько запоздал генерал К. Н. Галицкий с вводом в бой вторых эшелонов в частях. Командование противника, использовав тактические резервы (два полка 129-й пехотной дивизии), вскоре уплотнило свои боевые порядки в глубине обороны.

Реальный ход наступления, если сравнить его с тем, что запланировано, как правило, приносит много сюрпризов. Так, мы предполагали, что наибольшего успеха добьется 16-й гвардейский корпус генерала И. Ф. Федюнькина, в полосе которого оборона врага была, как нам казалось, менее устойчивой. На деле же получилось, что дальше всех продвинулась 84-я гвардейская стрелковая дивизия, входившая в состав 36-го гвардейского корпуса генерала П. Г. Шафранова. И это при том условии, что в полосе его действий у гитлеровцев были особенно сильные узлы сопротивления Зезюлино и Мамоново. Дело в том, что командир 84-й гвардейской генерал Г. Б. Петерс умело использовал артиллерию, следовавшую в боевых порядках стрелковых подразделений, и танки непосредственной поддержки пехоты. Несколько меньших, но тоже неплохих результатов добилась и соседняя 16-я гвардейская дивизия генерала Е. В. Рыжикова. К 16 часам 13 декабря воинам этих соединений удалось овладеть траншеями второй позиции полосы обороны, а вскоре один из полков 84-й дивизии вышел на шоссе Невель — Городок.

Оценивая значение этого успеха, я решил выяснить у командарма, нет ли у него предложений по корректировке плана дальнейших действий армии. Позвонив на КП 11-й гвардейской, мы с генералом Курасовым выяснили, что Кузьма Никитович изо всех сил «нажимает» на И. Ф. Федюнькина, соединения которого натолкнулись на яростные контратаки врага. Я спросил командарма, почему он не стремится развить успех дивизии Петерса. К. Н. Галицкий ответил, что в соответствии с планом операции в полосе действий Федюнькина предстоит вводить 1-й танковый корпус генерала В. В. Буткова, который выдвигается именно сюда. Кроме того, задачей армии, пояснил Кузьма Никитович, является наступление строго на юго-запад, а направление прорыва 84-й гвардейской обращено на запад. Я приказал командарму немедленно выдвинуться на КП Г. Б. Петерса и сосредоточить главные усилия армии в полосе, где удачно совершила прорыв 84-я гвардейская стрелковая дивизия. При этом мы потребовали от Галицкого организовать солидную артиллерийскую поддержку ввода в бой новых сил армии и на этом же направлении ввести в сражение 1-й танковый корпус.

Исполняя все полученные указания, Кузьма Никитович действовал очень оперативно и целеустремленно. Он сразу же вывел из своего резерва 83-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерала Я. С. Воробьева, приказав ей в полдень 14 декабря вступить в бой, чтобы развивать успех наступления дивизии Петерса. 1-я гвардейская стрелковая дивизия выводилась из состава 16-го гвардейского стрелкового корпуса в резерв командарма, чтобы в последующем ввести ее в прорыв на стыке 84-й и 83-й гвардейских стрелковых дивизий.

Когда об этих мероприятиях командарма было доложено мне, я тут же одобрил их, указав Галицкому через генерала Курасова на необходимость организации хорошего взаимодействия между соединениями.

В полосе действий 4-й ударной армии отличился 2-й гвардейский корпус генерала А. П. Белобородова, и особенно 47-я Невельская дивизия полковника Г. И. Чернова. Она дерзким ударом совместно с танкистами 24-й танковой бригады не дала врагу возможности закрепиться на промежуточных рубежах и к исходу дня полностью выполнила свою задачу.

К исходу суток на участке наступления 2-го гвардейского стрелкового корпуса генерала А. П. Белобородоиа создались предпосылки для ввода в прорыв 5-го танкового корпуса генерала М. Г. Сахно и 3-го гвардейского кавалерийского корпуса генерала Н. С. Осликовского. Когда об этих событиях мне поздно вечером доложил командующий 4-й ударной генерал В. И. Швецов, я, дав указания по обеспечению ввода подвижных сил в сражение, попросил его от моего имени объявить благодарность полковнику Г. И. Чернову и личному составу его дивизии за храбрость и боевое мастерство.

Успешное начало нашего наступления ошеломило противника. Вот как бывший начальник штаба 3-й немецкой танковой армии Гайдкемпер в своих воспоминаниях описывает реакцию на наш удар в стане врага:

«13 декабря Советы начали большое наступление с целью взять в клещи северное крыло нашей танковой армии. Зимнее сражение за Витебск… началось. Четыре советские стрелковые дивизии и приблизительно 45 танков нанесли удар с северо-востока по 129-й пехотной дивизии южнее оз. Езерище. Одновременно две стрелковые дивизии и до 50 танков атаковали с юго-запада 20-ю танковую дивизию на рубеже оа. Бернево, оз. Черново. Правый фланг 129-й пехотной дивизии был оттеснен на 4 км. К вечеру противник вышел на шоссе Невель — Городок, и армейское командование, стремясь восстановить положение, ввело последние резервы. На рубеже 20-й танковой дивизии русским удалось прорваться на более широком фронте на глубину до 3 км, но в результате наших контратак дальнейшее его распространение было прекращено.

На просьбу командования армии о разрешении быстрого отвода войск северного фланга армии фельдмаршал фон Буш[83] в своей телеграмме, полученной в штабе армии вечером 13 декабря, вновь подчеркнул, что подобные просьбы будут категорически отвергаться. Он указывал:

«Приказ фюрера о том, что конечной целью действий 3-й танковой армии является уничтожение врага, прорвавшегося западнее Невеля, требует от армии безусловного удержания ее вынешних позиций…».[84]

С утра второго дня наступления активные действия продолжались в полосах обеих наших армий. Правда, дивизии, действовавшие на левом фланге и в центре армии К. Н. Галицкого, не добились серьезных успехов, так как за ночь противник подтянул сюда резервы. Но зато части генерала Г. Б. Петерса совместно с танкистами генерала В. В. Буткова в первой половине дня продвинулись на 4 километраа.

После полудня в бой вступили и гвардейцы генерала Я. С. Воробьева. Они, стремительно продвигаясь вперед, нанесли врагу ощутимые потери, что помогло продвижению и соседней 360-й стрелковой дивизии.

В этот день настойчиво продолжали развивать успех и воины 4-й ударной армии. С утра в полосе действий 2-го гвардейского корпуса в прорыв были введены танкисты М. Г. Сахно. На командном пункте фронта мы с нетерпением ждали вестей от генерала В. И. Швецова. И вот около 17 часов он позвонил и доложил, что передовой отряд 24-й танковой бригады из корпуса М. Г. Сахно с десантом автоматчиков из дивизии Г. И. Чернова овладел станцией Блохи, перерезав железную дорогу и взорвав железнодорожный мост, расположенный южнее станции. Такими же напряженными боями были заполнены и все последующие дни нашего наступления.

В целом пятидневное наступательное сражение фронта привело к очищению от противника всего периметра восточного, северного и западного фасов городокского выступа. В несколько раз, до 40 километров, расширилась горловина нашего прорыва южнее Невеля. Положение 4-й и 3-й ударных армий стало удовлетворительным. Клин, вбитый советскими войсками в оборону врага на стыке групп армий «Центр» и «Север», еще более углубился, отчего трещина во вражеском фронте сильно расширилась.

В тяжелых условиях погоды и местности, при острой нехватке боеприпасов нам удалось окружить и в основном уничтожить вражеские войска в межозерье южнее Невеля, овладеть очень важным в оперативном отношении районом, который мог послужить трамплином для броска к Городку и Витебску, так как войска смежных флангов 11-й гвардейской и 4-й ударной армий заняли нависающее положение по отношению к соединениям врага, оборонявшимся на северо-восточных подступах к Городку.

Наш успех был по достоинству оценен Родиной. В оперативной сводке, опубликованной Совинформбюро 19 декабря, указывалось: «На днях войска 1-го Прибалтийского фронта… перешли в наступление против немецко-фашистских войск, расположенных южнее Невеля, и прорвали сильно укрепленную оборонительную полосу противника протяжением по фронту около 80 км и в глубину до 30 км.

В боях отличились войска генерал-лейтенанта Галицкого, генерал-лейтенанта Швецова, танкисты генерал-лейтенанта танковых войск Буткова, генерал-майора танковых войск Сахно и летчики генерал-лейтенанта авиации Папивина.

За пять дней напряженных боев нашими войсками освобождено более 500 населенных пунктов… В боях разгромлены 87, 129, 211-я пехотные дивизии, 20-я танковая дивизия, несколько охранных частей немцев. Уничтожено 69 танков, 164 орудия, 123 миномета, 586 пулеметов, 760 автомашин и 16 складов. Противник оставил на поле боя убитыми до 20 тысяч солдат и офицеров. Нашими войсками захвачены следующие трофеи: 194 орудия, 75 минометов, 37 танков, 110 автомашин, 24 склада с боеприпасами, вооружением и снаряжением… Взято в плен более 2000 немецких солдат и офицеров».[85]

Многие соединения и части нашего фронта были удостоены высоких наград Родины.

Это поощрение, естественно, было встречено с большим энтузиазмом войсками фронта, вдохновило их на новые подвиги. Но успокаиваться нам было нельзя, предстояло без паузы продолжить наступление. Утром 18 декабря мною были отданы соответствующие указания командующим 11-й гвардейской, 4-й ударной и 43-й армий. Основная тяжесть решения задачи по овладению Городком ложилась на 11-ю гвардейскую.

Я уже упоминал о том, что командование противника сделало все возможное, чтобы укрепить ближние подступы к Витебску. Своеобразной полевой крепостью, прикрывавшей этот стратегически важный областной центр Белоруссии, являлся Городок, и поэтому вокруг него была создана мощная оборонительная система, включавшая четыре рубежа, из которых особенно трудным для прорыва был последний, проходивший по окраинам города. Гитлеровское командование, как обычно, с большим искусством использовало местность, изобиловавшую реками, озерами и оврагами.

С утра 20 декабря ударная группировка 11-й гвардейской армии возобновила наступление. Противник, опираясь на подготовленный рубеж, оказывал яростное сопротивление.

В ходе двухдневных ожесточенных боев гвардейцы генерала К. Н. Галицкого продвинулись на левом фланге и в центре на 35 километров, прорвав два оборонительных рубежа, на правом же фланге продвижение составило 15 километров. Враг за эти дни потерял 4500 человек, 9 танков, 130 орудий, много другой боевой техники и снаряжения.[86]

Тем не менее в полной мере ожидаемых успехов мы не достигли. Городок не был взят, оказался под угрозой срыва наш замысел на окружение основных вражеских сил, оборонявшихся на его подступах. Противник умело ма-веврировал и упорно сопротивлялся. Дело осложнилось также необходимостью вывести из боя 1-й танковый корпус. Выявились, к сожалению, и недостатки в управлении войсками. Пришлось выехать на командный пункт К. Н. Галицкого и оказать ему помощь на месте.

В результате ускорения ремонта танков, налаживания более тесного взаимодействия родов войск — в частности, лучшего использования артиллерии, особенно на прямой наводке, — 22 декабря удалось добиться перелома в ходе боевых действий.

Перед решительным броском войск 11-й гвардейской армии на Городок начальник политуправления фронта генерал-майор М. Ф. Дребеднев с большой группой политработников выехал в войска. Они побывали в большинстве частей, которым предстояло продолжить наступление, и провели там короткие митинги, на которых зачитывался приказ Верховного Главнокомандующего о награждении ряда наших частей за прорыв сильно укрепленной обороны врага в межозерье. Воины, выступавшие на митингах, говорили, что высокие награды обязывают их еще более самоотверженно и умело бить врага и в кратчайший срок овладеть Городком, который он превратил в полевую крепость. Нельзя не сказать несколько добрых слов о Михаиле Федоровиче Дребедневе. Ему едва исполнилось тогда 38 лет, но за плечами была хорошая жизненная школа. В 16 лет паренек с Рязанщины ушел служить в Красную Армию, в 22 года стал коммунистом, в тридцатые годы окончил Военно-политическую академию имени В. И. Ленина. В Отечественную Дребеднев стал начальником политического отдела 10-й резервной армии, а затем политического управления Калининского и 1-го Прибалтийского фронтов…

23 декабря в 11 часов началась артиллерийская подготовка. Мы заботились о том, чтобы она была как можно более эффективной. С этой целью накануне на ряде направлений была проведена разведка боем, выявлены наиболее опасные очаги вражеского огневого сопротивления.

После часовой артиллерийской обработки вражеской обороны воины 11-й гвардейской и 43-й армий ринулись в атаку. Невзирая на отчаянное сопротивление гитлеровцев, атакующие части генералов К. Н. Галицкого и К. Д. Голубева ворвались в укрепления третьей оборонительной полосы врага на нескольких ключевых направлениях, а затем и повсеместно. Разгорались яростные рукопашные схватки в траншеях и ходах сообщения. При этом ярко проявился наступательный порыв наших солдат и офицеров, их моральное превосходство над врагом. Ведь Городок, что называется, самой природой был приспособлен к обороне. Он, как уже упоминалось, с трех сторон окружен водными преградами. Правда, озера и реки были скованы льдом, но преодолевать открытое ледовое пространство, над которым господствовали береговые высоты, занятые врагом и щедро нашпигованные огневыми позициями артиллерии и минометов, было очень трудно.

Командование 11-й гвардейской склонялось к тому, чтобы дать войскам возможность отдохнуть в ночь на 24 декабря и продолжить действия с наступлением рассвета. Однако после всестороннего обсуждения этого вопроса, скрупулезно взвесив все «за» и «против», мы решили осуществить ночной штурм. Главным аргументом в пользу этого решения было то, что в темноте сводилось к минимуму основное преимущество врага — его огневая мощь: артиллерия, минометы, да и пехота с ее пулеметами и автоматами, не могли вести прицельный огонь. Кроме того, атака в темное время суток наверняка оказалась бы для врага внезапной. И наконец, ночью нам легче было использовать небольшое количество оставшихся в распоряжении 11-й гвардейской армии танков с десантами стрелковых подразделений на броне. Конечно, и у нас были некоторые трудности при действиях ночью: люди не успевали отдохнуть, ориентироваться наступающим в темноте было нелегко, весьма усложнялась и организация взаимодействия. Но я был убежден, что эти негативные стороны будут компенсированы положительным эффектом ночного штурма.

Наступила решающая для Городокской операции ночь на 24 декабря. Примерно в два часа пополуночи был дал сигнал на атаку 83-й и 26-й гвардейским дивизиям, действовавшим с запада, и 11-й гвардейской, атаковавшей с востока. Как и следовало ожидать, враг после первоначального шока, вызванного внезапностью ночного удара пехоты и танков, оказал на обоих этих направлениях отчаянное сопротивление, открыв плотный огонь по площадям и организовав контратаки с применением танков и самоходок.

Выждав момент, когда бои на обоих атакованных участках достигли полного накала, я приказал генералу К. Н. Галицкому бросить на штурм города с севера 5-ю гвардейскую дивизию генерал-майора Н. Л. Солдатова. Характерно, что политработники этого соединения во главе с заместителем комдива по политчасти полковником И. Г. Шеренгиным по указанию Д. С. Леонова пошли еще с вечера в роты первого эшелона, чтобы поднять боевой дух воинов.

Удар гвардейцев был яростным и неудержимым. Преодолев русло реки по льду, они ворвались на северную окраину города. Первым это удалось сделать батальону старшего лейтенанта С. Тернавского. Хорошо проявили себя в ночном бою и бойцы действовавшего рядом батальона старшего лейтенанта Ф. Меркулова. Он и его замполит капитан Руднев неотлучно находились в рядах атакующих, вдохновляли их личным примером.

Ворвавшись в город, оба эти подразделения сражались напористо и дерзко: прорываясь на фланги и в тыл опорных пунктов, вели по ним непрерывный минометный и пулеметный огонь. Неся большие потери и опасаясь изоляции и окружения, фашистские гарнизоны начали спасаться бегством. Видя это и не имея свободных резервов, неприятельское командование сняло часть сил с восточного фаса городского обвода. Это тотчас же использовал генерал-майор А. И. Максимов, командир 11-й гвардейской дивизии. Он посадил автоматчиков на несколько приданных ему танков и бросил их на юго-восточную окраину города. В короткой, но ожесточенной схватке танкисты и автоматчики десанта выбили гитлеровцев, засевших в каменных домах, превращенных в доты.

Примерно так же развивались события и на западных подступах к городу. Здесь танкисты из бригады А. О. Бурлыги (10-я танковая) и бойцы Я. С. Воробьева (83-я гвардейская дивизия) в тесном взаимодействии между собой вышли к вокзалу и другим пристанционным постройкам. Им предстояло сокрушить особенно солидный узел сопротивления. И они сделали это.

Еще более твердым орешком, чем вокзал, оказался центр города, где враг решил держаться до последнего. Но и отсюда его выкурили с помощью артиллерийского и минометного огня и танкового десанта.

Вечером 24 декабря Москва салютовала войскам 1-го Прибалтийского фронта, освободившим Городок. В приказе Верховного Главнокомандующего отмечалось:

«Войска 1-го Прибалтийского фронта, развивая стремительное наступление, сегодня, 24 декабря, штурмом овладели городом и крупной железнодорожной станцией Городок, важным опорным пунктом обороны немцев на витебском направлении. В боях за овладение городом Городок отличились войска генерал-лейтенанта Галицкого, генерал-лейтенанта Малышева, артиллеристы генерал-лейтенанта артиллерии Хлебникова и генерал-лейтенанта артиллерии Семенова».

Далее в приказе перечислялись конкретные соединения и части, прославившие свое оружие в боях за Городок. В ознаменование одержанной победы им присваивалось наименование Городокских; всем войскам, участвовавшим в освобождении Городка, Верховный Главнокомандующий объявлял благодарность.

Этот приказ был встречен в войсках с большим воодушевлением. О доведении его содержания до каждого воина позаботились наши политработники во главе с генералами Д. С. Леоновым и М. Ф. Дребедневым.

В освобожденном городе состоялся митинг, в котором участвовали и жители ближайших сел, представители воинов, бойцы Городокской партизанской бригады, которая в составе пяти отрядов при активной помощи населения всего района отважно вела борьбу против оккупантов в течение почти двух с половиной лет. Комиссар бригады председатель Городокского райисполкома Ф. Е. Рыбаков, открывший митинг, а также выступавшие вслед за ним жители города горячо благодарили Красную Армию за избавление от фашистского ига. Эти же чувства были выражены в принятом участниками митинга письме Центральному Комитету ВКП(б).[87]

После потери Городка враг в ночь на 25 декабря начал отводить свои 3-ю, 4-ю авиаполевые дивизии и 6-й армейский корпус на ранее подготовленный рубеж, охватывающий Витебск.

Остается сказать, что в ходе Городокской операции в сложнейших условиях местности и погоды, преодолев исключительно упорное сопротивление немцев, войска фронта освободили свыше 1220 населенных пунктов, уничтожили свыше 65 000 солдат и офицеров врага, пленили 3300 гитлеровцев, захватили много боевой техники и другого военного имущества.[88]

Городокская операция, некрупная по масштабу, сохранилась в моей памяти, как одна из наиболее сложных среди проведенных под моим руководством в период минувшей войны. Это связано не только с тем, что она была первой из осуществленных мною на посту командующего фронтом. Имелось немало чисто объективных причин, обусловивших ее сложность. Во-первых, операция готовилась и проводилась в исключительно тяжелых условиях против крупных сил противника, с чисто немецкой скрупулезностью укрепившихся на выгодной для обороны местности, которая господствовала над исходным положением наших войск. Из-за плохой погоды и ограниченной видимости операция проходила при весьма незначительном участии авиации и артиллерии. Во-вторых, мы не имели существенного превосходства над врагом, особенно во второй фазе операции. Крайне скудными были и возможности маневра войск, особенно подвижных соединений, в ходе всей операции. В-третьих, фронт, имея перед собой мощную оборонительную систему, был крайне слабо обеспечен боеприпасами и горючим. В-четвертых, наши войска вели активные наступательные действия в то время, когда соседи — 2-й Прибалтийский фронт севернее и Западный фронт южнее, — не добившись успеха в наступлении, перешли к обороне.

И все-таки войска 1-го Прибалтийского сделали то, что является главным во всякой наступательной операции: не только освободили важную в оперативном отношении территорию, но окружили, а затем уничтожили немалые вражеские силы. В итоге произошло качественное изменение оперативной ситуации на этом участке советско-германского фронта. Если до проведения операции войска почти трех наших армий находились под непосредственной угрозой окружения, то после того, как городокский выступ был срезан, наши объединения и соединения заняли нависающее положение по отношению к северному флангу группы армий «Центр» и нарушили в решающей степени ее фланговую связь с соседним оперативно-стратегическим объединением — группой армий «Север».

В результате для противника сложилась острая кризисная ситуация на стыке двух групп армий, что привело к оперативной неустойчивости войск правого крыла группы армий «Север» — ее 16-й армии, вынужденной начать поспешный отход от Невеля, продолжавшийся с 30 декабря 1943 года по 8 января 1944 года. Это дало возможность без каких-либо усилий продвинуться вперед нашему правому соседу 2-му Прибалтийскому фронту. Уже к 4 января его войска достигли линии Новосокольники, Лошково, озеро Ущо, пройдя 30–40 километров без боя. Отход противника укрепил южный фланг группировки наших войск, наносившей удар под Ленинградом и Новгородом, оказал определенное влияние на их победу, когда мощная глубоко эшелонированная оборона врага, так называемый северный вал, которую он укреплял более двух лет, рухнула и захватчики были отброшены далеко от подступов к городу Ленина.

Если говорить в целом о плане Ставки для фронтов западного направления советско-германского фронта, то он по ряду весьма существенных причин не мог быть осуществлен в полном объеме, поскольку для этого нужны были мощные силы, оснащенные бронетанковыми войсками, более щедрое снабжение боеприпасами, горючим и всем необходимым для успешного ведения столь серьезной операции.

Тем не менее войска трех фронтов западного направления, наступавшие зимой 1943/44 года в Белоруссии, оказали существенное влияние на успех советских войск под Ленинградом, а также сыграли важную роль в достижении победы на главном направлении — на Правобережной Украине. Они сковали группу армий «Центр»,[89] не позволив ей оказать помощь потерпевшим в это время катастрофическое поражение группам армий «Юг» и «А».[90]

Если оценивать Городокскую операцию в свете последующих действий советских войск на белорусском направлении летом 1944 года — я имею в виду операцию «Багратион», — то надо сказать, что успех под Городком созвал предпосылки для наших достижении в районе Витебска, последующего удара на Полоцк и на территорию Прибалтики.

Глава шестая. Операция «Багратион»

В течение всей зимы 1944 года войска 1-го Прибалтийского фронта непрерывно наносили удары по врагу. В конце концов их наступательные возможности иссякли. Передышка стала необходимой не только для подготовки к новому наступлению, которое мы надеялись осуществить летом 1944 года, но и потому, что весна была в разгаре. Вот почему в марте, когда мы проводили очередную наступательную операцию против витебской группировки врага, я решил просить у Ставки разрешения на переход к обороне. Но надо было заручиться поддержкой соседа командующего Западным фронтом генерала В. Д. Соколовского, войска которого тоже участвовали в наступлении. Вызвав его по прямому проводу, я предложил совместно позвонить Сталину. Василий Данилович, согласившись, что войскам необходима передышка, обращаться к Сталину не советовал: в Москве, мал, не хуже нас знают обстановку на фронтах.

Когда я все-таки позвонил в Ставку, Верховный, как всегда, внимательно, не перебивая, выслушал доклад об обстановке и доводы в пользу прекращения наступления, потом, после минутного молчания, спросил:

— А что думают на этот счет на Западном фронте? Я сообщил о мнении генерала Соколовского, считающего, что Ставка и без нашей просьбы придет к такому же решению.

— Хорошо, подумаем, — заключил И. В. Сталин и попрощался.

2 апреля из Генштаба сообщили, что подписана директива о переходе войск 1-го Прибалтийского фронта к обороне, причем нам предстояло оборонять рубеж между Полоцком и Витебском силами трех армий: 4-й ударной, 6-й гвардейской и 43-и. 11-я гвардейская выводилась в резерв Ставки в район Невеля.

Не успели мы по-настоящему развернуть работу по созданию прочной обороны, как перед нами возникла чрезвычайно ответственная задача по оказанию срочной помощи одной из крупнейших в Белоруссии партизанских группировок, действовавшей в полосе 1-го Прибалтийского. О грозившей партизанам опасности я узнал от прибывшего к нам представителя Белорусского штаба партизанского движения при нашем фронте, секретаря ЦК Компартии Белоруссии И. И. Рыжикова. Когда он переступил порог, я по выражению лица гостя догадался, что его привело ко мне чрезвычайное событие.

— Товарищ командующий! — воскликнул он, даже не поздоровавшись. — Гибнет наша «партизанская республика», смерть угрожает тысячам партизан и жителей!

— Что стряслось, товарищ Рыжиков? — спросил я, пораженный его словами. Кому и где угрожает беда?

Подойдя к столу, представитель белорусских партизан быстро развернул карту и, обведя карандашом треугольник между Полоцком, Лепелем и Бешенковичами, сказал:

— Вот здесь, как вы знаете, долгое время среди моря слез и страданий, принесенных на нашу землю фашистскими оккупантами, назло фашистам существовал один из островков Советской власти. Долго наши партизанские бригады сидели у оккупантов в печенке, но вот теперь они решили любой ценой покончить с ними… — Закурив трофейную сигарету, которую машинальным движением вытащил из нагрудного кармана, и отмахнув ладонью струйку дыма, И. И. Рыжиков продолжал: — Не один раз терпели фашисты неудачу, когда пытались покончить с нашей «партизанской республикой», поэтому идут на любые жертвы, чтобы добиться успеха… И положение сейчас у нас отчаянное. Не исключено, что против партизан брошено пять полнокровных дивизий и свыше десяти отдельных частей. Наступает около шестидесяти тысяч карателей при поддержке сотни с лишком танков и двухсот пятидесяти орудий и минометов… А противостоит этому всего около семнадцати тысяч слабо вооруженных народных мстителей, положение которых затруднено не только абсолютным превосходством фашистских карателей в силах, но и скованностью партизанских частей. Они лишены сейчас самого большого своего преимущества — маневренности, так как связаны по рукам и ногам. Не могут же партизаны бросить женщин, стариков и детей на произвол карателей?! Рыжиков задумался на мгновение, а затем добавил: — О решительных намерениях фашистов свидетельствует также и то, что возглавляют этот карательный поход известный палач и садист, сам «генеральный комиссар оккупированных областей Белоруссии» генерал-лейтенант Готтберг и командующий третьей танковой армией генерал-полковник Рейнгардт…

Слушая взволнованный рассказ представителя партизанского движения, я стал обдумывать наиболее вероятные пути оказания помощи народным мстителям.

Надо сказать, вражеское командование избрало для этой операции против партизан, получившей издевательское наименование «Весенний праздник» («Фрюлингсфест»), самое выгодное для него время: наши войска, изнуренные многомесячными боями, перешли к обороне, и нельзя было думать, что в условиях развернувшейся весенней распутицы можно без тщательной подготовки прорвать оборону противника, чтобы подать руку помощи партизанам. Следовательно, если даже Ставка разрешит нам ударить солидной группировкой войск по противнику с целью прорыва к Западной Двине, то попытку эту предпринять можно не раньше чем через 10–15 дней. А за это время фашисты расправятся с партизанами или вытеснят их с территории Полоцко-Лепельской зоны. Выходит, помочь можно только массированными ударами нашей авиации по карателям и организацией регулярного снабжения окруженных боеприпасами сбрасыванием их с самолетов на парашютах.

И все же мы решили подготовить в районе Полоцка удар одним усиленным стрелковым корпусом 4-й ударной армии в целях прорыва на узком участке обороны противника и выхода к Западной Двине. Он, по моим предположениям, мог вызвать отвлечение части сил карателей, брошенных на ликвидацию партизанского края.

Был созван Военный совет фронта, на котором мы обсудили создавшееся положение, наметили конкретные меры, чтобы помочь партизанам, уделив особое внимание организации вывоза раненых из района окружения. Вскоре была установлена регулярная связь с командующим партизанскими бригадами Героем Советского Союза В. Е. Лобанком. Он сообщил нашим авиаторам районы концентрации сил карателей, по которым авиация вскоре нанесла массированные удары. Уточнялись также районы, где партизаны готовились принять боеприпасы и сдать раненых.

Постепенно выяснился замысел гитлеровцев, которые стремились, это было очевидно, оттеснять партизанские части от Западной Двины, наступлением в обход наиболее укрепленных опорных пунктов народных мстителей максимально сжать их район, лишить партизанские части возможности манееврировать и концентрическими ударами покончить с ними. Но этим намерениям партизанское командование противопоставило свой план. Предусматривалось закрыть наиболее важные подходы к районам базирования партизанских отрядов инженерными заграждениями и умело использовать их для упорной обороны; опираясь на эти заграждения, активно маневрировать и контратаковать части противника по открытым флангам и тылу, а тахже любыми путями попытаться нарушить управление карательными силами.

Претворяя этот план в жизнь, партизаны создали две линии круговой обороны на глубину 15–20 километров, опирающиеся на узлы сопретивления, систему дзотов, прикрытых минными полями, лесными завалами, а на танкоопасных направлениях — надолбами, противотанковыми рвами, эскарпами, контрэскарпами.

С нетерпением ожидая вести из района боев, мы облегченно вздохнули, когда к исходу 11 апреля получили донесение, что партизанские части успешно отразили четыре яростные атаки фашистов и нанесли им большой урон. Партизанскую бригаду имени Ленина атаковала 56-я пехотная дивизия при поддержке 35 танков (из них 12 «тигров») и авиации. Командир бригады Сакмаркин дважды водил своих партизан в контратаку, и враг был отброшен, потеряв много солдат и несколько танков. Особенно отличились бойцы отряда имени Суворова, которые не отступили даже тогда, когда их позиции стали утюжить около десятка «тигров». Партизаны отсекли пехоту от них, а затем организовали охоту и на «тигров». Смелость и упорство проявили в этом бою все партизаны, а пятеро из них схватились с «тиграми», что называется, врукопашную. Партизаны В. О. Волков, И. В. Чернышев, братья В. П. и Д. П. Хахель и В. М. Фядур — пятеро славных сынов белорусского народа не дрогнули под натиском танков.

Они со связками гранат бросились под гусеницы машин. Именно это героическое самопожертвование потрясло остальных фашистских танкистов и вынудило их отступить.

Потеряв несколько своих действительно грозных машин, фашисты откатились назад и стали издали яростно обстреливать позиции суворовцев. Трижды переходили в контратаку и их соседи — отряды имени Фрунзе, Кирова и Ворошилова. Во время одной из атак пал смертью героя начальник штаба бригады Изофатов.

Каждый день приносил нам все новые сведения о геройских подвигах народных мстителей.

Постепенно стало ясно, что каратели наносят удары в нескольких направлениях. На 5 тысяч партизан бригад имени Ленина, Чапаева и «За Советскую Беларусь» навалились две пехотные дивизии и один отдельный полк общей численностью в 20 тысяч солдат и офицеров. Но и при таком абсолютном превосходстве в силах фашисты не могли одолеть партизан. Каждый завоеванный километр каратели оплачивали огромными потерями.

…Уже более двух недель длились ожесточенные схватки патриотов с карателями. Особенно трудные испытания выпали на их долю в конце апреля. Части карателей, теснившие с запада бригаду имени Суворова, предприняли психическую атаку. Свыше 150 пулеметов и более 700 автоматов беспрерывно поливали огнем позиции партизан. На них двигалось около трех тысяч озверевших от шнапса карателей. Народные мстители хладнокровно подпустили их на 50–70 метров, а затем, дружно открыв огонь из всех видов оружия, бросились в яростную контратаку. Ошеломленные гитлеровцы обратились в бегство.

И чем меньше становилась партизанская зона, тем медленнее продвигались фашисты. Однако в связи с сокращением ее площади нам все труднее становилось снабжать партизан боеприпасами, поскольку удобных посадочных площадок для самолетов становилось все меньше. Посоветовавшись, мы решили активизировать доставку боеприпасов парашютным способом. Труднее было решить проблему вывоза раненых. Несмотря на огромные трудности, авиация фронта благодаря неустанной деятельности генералов Андреева, Папивина и Дагаева и героизму рядовых летчиков только за период боев по отражению атак карателей доставила партизанам 578800 килограммов боевых грузов и вывезла в тыл сотни раненых.

Однако сдерживать натиск 60 тысяч вооруженных до зубов карателей, поддерживаемых танками и авиацией (за период боев фашистская авиация сбросила на партизан более 500 тонн бомб), становилось после трех недель непрерывных боев все труднее и труднее. К концу апреля нам стало окончательно ясно, что долго так продолжаться не может. Партизаны оказались зажатыми в железном кольце на небольшой территории северо-западнее белорусского городка Ушачи «столицы» партизанского края. Надо было разорвать кольцо фашистских войск. Обсудив на заседании Военного совета фронта все возможные варианты, мы решили предложить партизанскому командованию прорываться или в направлении болота Великий Луг, или на северо-запад в общем направлении на Шарковщину, в районе которой находились особенно густые леса.

После изучения вновь добытых сведений о расположении сил карателей объединенное партизанское командование решило нанести два удара: на запад отвлекающий, а с целью прорыва — в направлении лесов к югу от озера Шо.

Нашей авиации мы поставили задачу не только расчистить путь народным мстителям, но и оградить их от ударов с флангов и от преследования. С величайшим нетерпением ждали мы донесения о результатах боя, но ничего утешительного не узнали: фашисты, преградив путь плотной стеной танков и пехоты, отбили атаку партизан. Тогда партизанское командование решило в ночь на 4 мая прорваться на юг.

5 мая мы с облегчением вздохнули: поступило сообщение, что перед полуночью 3 мая бригады прославленных партизанских командиров Шлапакова, Куксенок и Смоленский партизанский полк Садчикова прорвали кольцо вражеских войск. Вслед за ними вырвались из окружения и ушли в леса к юго-западу от Ушачей остальные поредевшие отряды народных мстителей.

Но часть из них, пробившись к линии фропта в районе Полоцка, оказалась к концу апреля под угрозой уничтожения. Тогда с разрешения Ставки мы двинули 29 апреля навстречу партизанам 83-й стрелковый корпус 4-й ударной армии, а для того, чтобы расчистить им путь, выслали значительные силы фронтовой авиации. Так до конца в тесном взаимодействии сражались войска и партизаны.

Итоги боев и радовали, и огорчали нас. Немало партизан и мирных жителей погибло от рук карателей, некоторые отряды понесли невосполнимые потери. И все же в ходе диадцатишестидневных ожесточенных боев фашисты не смогли уничтожить бойцов Полоцко-Лепельской партизанской зоны. Народные же мстители, уничтожив почти 20 тысяч карателей и несколько десятков танков, вырвались из вражеского кольца, и вскоре снова фашистские гарнизоны и гитлеровские прислужники ощутили на себе их внезапные карающие удары. К действиям партизан мы вскоре вернемся, когда речь пойдет о наступательных операциях войск 1-го Прибалтийского фронта с целью освобождения Белоруссии, Литвы и Латвии.

Планируя военные действия на 1944 год, Советское Верховное Главнокомандование твердо знало, где, когда и какими силами оно нанесет удары. Руководство же вермахта было, естественно, в неведении об этом и поэтому считало своей главной задачей разгадать замысел советской стороны. Но это ему не удалось. Нам с помощью ряда остроумно задуманных и искусно проведенных мер дезинформации удалось ввести в заблуждение немецко-фашистское командование. Бывший ответственный офицер штаба группы армий «Центр» Гакенгольц после войны писал: «Ход зимних сражений привел к большой концентрации русских сил на территории Западной Украины. Здесь, в Восточной Галиции, восточное Львова, где с большим напряжением удалось приостановить наступление русских, и должно было, по мнению Гитлера и его советников из ОКВ и ОКХ, развернуться главное наступление русских в летнюю кампанию 1944 г… Этой точки зрения германская ставка придерживалась и позднее, когда обстановка на советско-германском фронте существенным образом изменилась. Во всяком случае, немецкое руководство, пренебрегая всеми другими участками фронта, все наличные резервы стягивало в Галицию, особенно же большинство танковых дивизий, ибо продолжало считать, что главный удар будет нанесен русскими по группе армий «Северная Уираина».[91]

Следует указать, что в итоге зимнего наступления советским войскам удалось на западном стратегическом направлении освободить около 40 районов Витебской, Могилевской, Гомельской и бывшей Полесской областей Белоруссии. Однако гитлеровцы все еще продолжали удерживать основную часть территории республики. В результате упорных зимних боев линия саветско-германского фронта приняла здесь своеобразное начертание — образовался огромный выступ, обращенный вершиной на восток. Внутри этого выступа, названного гитлеровским командованием «белорусским балконом», оборонялась сильная немецко-фашистская группа армии «Центр» в составе 3-й танковой, 4, 9 и 2-й полевых армий. Войска группы поддерживал 6-й воздушный флот. К северу от «белорусского балкона» действовала 16-я полевая армия группы армий «Север», южнее — 4-я танковая армия группы армий «Северная Украина». Всего противник имел в Белоруссии около 65 дивизий численностью более 1 миллиона 200 тысяч солдат и офицеров.

Прочное удержание «белорусского балкона», по мнению гитлеровского командования, преграждало Красной Армии кратчайшие, наиболее важные пути к Восточной Пруссии и Польше, а также позволяло наносить фланговые удары по нашим войскам в случае их наступления в обход Белоруссии с севера и юга. Кроме того, имея в этом районе развитую сеть аэродромов, немецкая авиация все еще могла угрожать Москве. Фашистская пропаганда провозгласила оборону в белорусском выступе битвой за «фатерлянд», стремясь убедить своих солдат в том, будто они здесь защищают всю Германию. Гитлер потребовал от своих генералов превратить все крупные белорусские города в крепости и удерживать их любой ценой.

Воины 1-го Прибалтийского фронта, от рядового солдата до генерала, горели желанием как можно быстрее освободить Белоруссию, исстрадавшуюся под гнетом фашистов. Не раз бойцы и командиры спрашивали нас, руководителей фронта: когда же мы ударим но врагу и освободим белорусскии народ от фашистской оккупации? Однако вое зависело в первую очередь от того, какую главную цель поставит Ставка перед советскими войсками в летнюю кампанию 1944 года.

Фашисты, конечно, догадывались, что летом 1944 года наше Верховное Главнокомандование, безусловно, предпримет новое генеральное наступ-ление. Но где? Это было для них тайной за семью печатями. Об этом не знало не только гитлеровские командование, но даже и мы, руководящие военные работники фронтового звена. Однако у нас первые догадки зародились еще в апреле. Правда, в начале месяца ничто еще не предвещало, что войскам нашего фронта в скором времени предстоит участвовать в крупнейшей наступательной операции 1944 года. Более того, все указания Верховного Главнокомандования настраивали нас на оборонительный лад. Ставка потребовала от нас создать глубокую оборону, оборудовав не менее трех рубежей на глубину до 40 километров. Особое внимание было приказано уделять инженерному оборудованию позиций и организации системы стрелкового и артиллерийского огня, а также обеспечению стыков между армиями и с соседними фронтами. Даже населенные пункты следовало приспособить к круговой обороне. Словом, все свидетельствовало о том, что в ближайшем будущем нам предстоит обороняться.

В это время из Генштаба поступила директива, требовавшая от нас вывезти все мирнее население из прифронтовой зоны. Я знал, что эта мера предшествует обычно началу подготовки к осуществлению крупной операции. Она преследовала две цепи: во-первых, предохранить жителей от возможных потерь, в случае если противник активизирует свои артиллерийские и авиационные удары в прифронтовой зоне, а во-вторых, не дать фашистской разведке забросить во фронтовой тыл своих агентов, которым, естественно, легче маскироваться среди местного населения, особенно в том случае, тогда там оседает много беженцев. Штаб фронта в короткий срок выполнил директиву: тысячи семей коренных жителей и беженцев были организованно вывезены со всем необходимым имуществом и размещены в ближайших районах. С этого времени мы со дня на день стали ждать соответствующих указаний Ставки.

В начале мая я был вызван в Москву, где меня принял генерал А. И. Антонов. Алексею Иннокентьевичу с 1943 года приходилось замещать в Генеральном штабе А. М. Василевского, поскольку начальник Генштаба в роли представителя Ставки почти постоянно находился на различных фронтах Действующей армии.

Генерал Антонов, несмотря на огромную занятость, как всегда, встретил меня приветливо и ознакомил с проектом плана Белорусской операции, как он заметил тогда, — главной наступательной операции 1944 года, получившей впоследствии условное наименование «Багратион».

По ее замыслу предусматривались ликвидация так называемого «белорусского балкона» и выход на рубеж городов Дисна (на Западной Двине), Молодечно, Столбцы, Старобин. На пути к этой цели предстояло прежде всего окружить и разгромить фланговые группировки фашистских войск в районах Витебска и Бобруйска, затем глубоким охватом обнажившихся флангов (с одновременным давлением с фронта) встречными ударами с севера и юга в общем направлении на Минск окружить и разгромить главные силы гитлеровской группы армий «Центр».

Осуществление этого замысла намечалось возложить на войска 1-го Прибалтийского, 3, 2 и 1-го Белорусских фронтов. На правом крыле стратегического построения наших войск с северо-востока на Минск нацеливались войска 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов, а с юго-востока — 1-го Белорусского фронта. В центре на Минск должен был наступать 2-й Белорусский фронт.

Общая идея замысла операции мне сразу понравилась: навалиться силами четырех фронтов на группу армий «Центр» и разгромить ее, что обеспечивало в случае успеха не только освобождение многострадальной Белоруссии, но и создание благоприятных условий для ведения дальнейших операций Красной Армии на главном стратегическом направлении.

После краткого обмена мнениями по поводу этой операции Алексей Иннокентьевич предложил мне, вернувшись на фронт, внимательно продумать, какое наиболее аффективное участие и с какими конкретными задачами могли бы войска 1-го Прибалтийского фронта принять в организации и проведении этой грандиозной операции, указав при этом, что примерно в середине мая Ставка намерена совместно с командующими войсками фронтов рассмотреть и утвердить окончательный ее замысел и план подготовки. Мы распрощались.

Поскольку Антонов особо предупредил меня о соблюдении полнейшей тайны в отношении подготовки операции, я по возвращении в штаб фронта ознакомил с полученными указаниями только члена Военного совета генерала Д. С. Леонова и начальника штаба фронта В. В. Курасова.

А 22 мая меня вместе с генералом Д. С. Леоновым снова вызвали в Москву. Нас пригласили в Генеральный штаб для ознакомления с замыслом и планом предстоящей наступательной операции, подготовленными для доклада Сталину.

В кабинете А. И. Антонова уже был командующий 1-м Белорусским фронтом К. К. Рокоссовский. Эта встреча очень обрадовала нас обоих, вызвала большое оживление и взаимные расспросы о фронтовых делах.

Когда перешли к делу, генерал А. И. Антонов объявил, что нам предстоит поочередно обсудить с Г. К. Жуковым и А. М. Василевским, которые готовы принять нас, все вопросы, связанные с участием войск каждого фронта в намечаемой операции.

Первыми, в порядке установленной очередности, побывали на приеме у ближайших соратников И. В. Сталина мы с Леоновым. Маршалы нас встретили очень тепло и в непринужденной обстановке разъяснили цель встречи и вопросы, которые мы должны решить.

Георгий Константинович Жуков жестом пригласил меня к карте, на которой был графически изображен замысел операции и вытекающие из него задачи фронтов.

— Иван Христофорович, — обратился ко мне Жуков, — в соответствии с замыслом операции, который мы завтра с вашим участием будем докладывать Верховному Главнокомандующему, Первому Прибалтийскому фронту на начальном ее этапе надлежит силами четвертой ударной, шестой и одиннадцатой гвардейских и сорок третьей армий, первого танкового и третьего гвардейского кавалерийского корпусов прорвать оборону противника северо-западнее Витебска, форсировать Западную Двину и, прикрываясь со стороны Полоцка, наступать главными силами в направлении Лепель, Молодечно, а частью сил — на Сенно с целью окружения и уничтожения витебской группировки врага во взаимодействии с войсками Третьего Белорусского фронта. Вашему соседу слева будет поставлена задача после разгрома совместно с войсками Первого Прибалтийского витебской группировки и прорыва обороны противника в районе Орши направить главные усилия фронта для выхода в район Вильнюса. Как вы расцениваете такое построение операции?

Я выразил глубокое удовлетворение сутью замысла, смелыми и решительными целями этой грандиозной операции, однако в связи с тем, что наш сосед справа 2-й Прибалтийский фронт — на первом этапе операции в наступлении не участвовал, высказал опасения за свой правый фланг. Ведь войска нашего фронта привлекались не только к разгрому северного крыла группы армий «Центр», но и к глубокому охвату с северо-запада всей центральной группировки противника в Белоруссии.

— В этом случае, — сказал я, — обладающая значительной мощью вражеская группа армий «Север» может нанести сильный удар с севера по растянутому флангу и тылу нашего фронта.

— Да, угроза такого удара вполне реальна, — заметил Георгий Константинович, — Второй Прибалтийский перейдет в наступление значительно позднее. У противника в Прибалтике на некоторое время будут развязаны руки, и это надо учитывать. А что вы предлагаете?

Я уже продумал этот вопрос, поэтому без промедления ответил:

— После выполнения ближайшей задачи — окружения и разгрома витебской группировки противника — целесообразнее возложить нанесение глубокого удара в юго-западном направлении на правое крыло войск нашего соседа слева — Третьего Белорусского. Основные же наши усилия лучше направить на запад, для того чтобы во взаимодействии с правым крылом фронта Черняховского принять активное участие в разгроме третьей танковой армии группы «Центр» и одновременно отсечь южное крыло войск группы армий «Север».

Начался оживленный обмен мнениями. Всесторонне рассмотрев предложение об уточнении задачи войскам 1-го Прибалтийского фронта, маршалы Жуков и Василевский обещали поддержать его при докладе Верховному Главнокомандующему окончательного варианта замысла операции.

После предварительного обсуждения Генеральный штаб вынес на решение Верховного вариант замысла стратегической наступательной операции «Багратион», которым предусматривалось сначала разгромить фланговые группировки противника, занимавшие белорусский выступ и сконцентрированные, главным образом» в районах Витебска в Бобруйска. Это открывало для наступавших войск широкие ворота на территорию выступа. Распахнув их, войска 1-го и 3-го Белорусских фронтов должны были в последующем охватывающими ударами в общем направлении на Минск окружить минскую группировку противника и освебодить столицу Советской Белоруссии.

2-му Белорусскому фронту предстояло фронтальным наступлением в общем направлении на Могилев, Минск сковать возможно больше сил из состава группы армий «Центр» и всемерно содействовать войскам 1-го и 3-го Белорусских фронтов в окружении главных сил группы армий «Центр» восточнее Минска. 1-му Прибалтийскому фронту после разгрома витебской группировки противника ставилась задача в соответствии с моим предложением.

В связи с изменением замысла операции состав ударных группировок на 4-м и 3-м Белорусская фронтах решено было значительно усилить. Нашему соседу слева 3-му Белорусскому фронту — передавались 11-я гвардейская армия и 3-й гвардейский кавалерийский корпус, включенные первоначально в состав нашего фронта. Кроме того, он усиливался из резерва Ставки 2-м гвардейским Тацинским танковым, 3-м гвардейским механизированным корпусами и 5-й гвардейской танковой армией, которой командовал маршал бронетанковых войск П. А. Ротмистров.

Учитывая, что 1-й Белорусский имел в своем составе десять общевойсковых, танковую, две воздушные армии, три танковых, механизированный, три кавалерийских корпуса и Днепровскую флотилию, можно себе представить, в какие мощные клещи зажималась фашистская группа армий «Центр».

На следующий день, 23 мая, в Ставке собралось ограниченное по составу участников совещание. Кроме Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина здесь были Г. К. Жуков, А. М. Василевский, А. И. Антонов, К. К. Рокоссовский, Н. А. Булганин, В. Е. Макаров и генерал Д. С. Леонов.

Когда все уселись, Верховный закурил трубку, встал и, медленно прохаживаясь по кабинету, предложил А. И. Антонову доложить замысел и план операции. Изредка он подходил к разложенной на столе карте и пристально всматривался в конфигурацию линии фронта, задерживая внимание на стрелах, обозначавших направления главных ударов фронтов.

Поскольку по плану операции все было ясно, мы лишь еще раз высказались о нем с одобрением. Выступления командующих фронтами сводились в основном к тому, как они мыслят решать фронтовые задачи.

— Хорошо, — послышался тихий, глуховатый голос Сталина, склонившегося над картой, когда я первым доложил свое решение. — Только, по-моему, взятый вами участок прорыва великоват.

Выслушав мои объяснения, И. В. Сталин посоветовал мне по возвращении на фронт еще раз вернуться к этому вопросу, проанализировать все на местности и принять окончательное решение.

Во время обсуждения предложений командующих Верховный был немногословен. Он больше слушал, изредка задавая короткие, точно сформулированные вопросы. У него была идеальная память на цифры, фамилии, названия населенных пунктов, меткие выражения. Сталин был предельно собран, на его лице отражалась сосредоточенная строгость, взгляд чуть прищуренных глаз был всегда пристальным и несколько холодноватым.

Последним выступил К. К. Рокоссовский. Хорошо помню, что вопреки предложению Генерального штаба — нанести войсками фронта мощный удар только на одном участке прорыва — Константин Константинович весьма обоснованно решил создать две ударные группировки, которым надлежало прорвать оборону противника на двух участках, чтобы последующим наступлением в глубь обороны окружить и разгромить главную группировку противника. Это предложение командующего решительно поддержали Г. К. Жуков и А. М. Василевский, и оно было одобрено Верховным Главнокомандующим И. В. Сталиным.

Мне думается, что к генералу армии К. К. Рокоссовскому Верховный проявлял особую симпатию. С. К. Тимошенко рассказал мне как-то, что И. В. Сталин сравнивал Константина Константиновича с Ф. Э. Дзержинским. «Такой же, — говорил он, — честный, умный, добрый, человечный, только Феликс немного потверже и построже».

Очень внимательно Верховный Главнокомандующий выслушал и выступления Маршалов Советского Союза Г. К. Жукова и А. М. Василевского, высказавших ряд важных соображений по организации наиболее эффективного первого удара по врагу.

— Ну что ж, ваши предложения вам и надо решительно провести в жизнь, — сказал Сталин и объявил, что Г. К. Жуков и А. М. Василевский назначаются представителями Ставки по координации боевых действий фронтов: первый — 1-го и 2-го Белорусских, второй — 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского.

При обсуждении вопросов использования в предстоящей операции различных родов войск и их материально-технического обеспечения к работе совещания в Ставке привлекались главный маршал авиации А. А. Новиков, генерал армии А. В. Хрулев, главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов, маршал бронетанковых войск Я. Н. Федоренко, маршал инженерных войск М. П. Воробьев, маршал войск связи И. Т. Пересыпкин, маршал артиллерии Н. Д. Яковлев.

Мы уезжали, окрыленные грандиозностью предстоящего наступления, охваченные горячим желанием поскорее начать подготовку войск к великой битве за Белоруссию.

Возвратившись на фронт, мы с Д. С. Леоновым тотчас же пригласили первого заместителя командующего войсками фронта генерал-полковника В. И. Кузнецова и всех остальных наших ближайших соратников. Мое сообщение о принятом Ставкой решении на проведение Белорусской наступательной операции было встречено с глубоким удовлетворением.

В общих чертах я изложил предстоящую задачу фронта и сказал, что она будет конкретно указана в директиве Ставки. Мнение всех было единодушным: немедленно, не ожидая директивы, начать подготовку к наступлению.

На следующий день я довел до командующих армиями и соответствующих начальников родов войск и служб свое предварительное решение на предстоящее наступление.

Ставка Верховного Главнокомандования приказали нам передать полосу обороны 6-й гвардейской армии 2-му Прибалтийскому франту, чтобы мы могли использовать гвардейцев на направлении главного удара. А вслед за этим поступила директива Генерального штаба, в которой нам были даны конкретные указания по обеспечению скрытности подготовки наступления.

Таким образом, еще да получения директивы на наступление подготовка к нему уже развернулась. А когда 31 мая нарочный доставил нам директиву Ставки, мы смогли приступить и к конкретному планированию операции. Этой директивой войскам фронта ставились задачи: во взаимодействии с 3-м Белорусским фронтом форсировать Западную Двину и овладеть районом Бешенковичи, во взаимодействии с правым крылом 3-го Белорусского фронта разгромить витебскую группировку противника и овладеть городом Витебск и в дальнейшем развивать наступление в общем направлении на Лепель, прочно обеспечивая главную группировку фронта с полоцкого направления.

Для выполнения этой задачи мы располагали, как я уже сообщал выше, тремя общевойсковыми и одной воздушной армиями, отдельным стрелковым и танковым корпусами фронтового подчинения. Во главе их стояли испытанные в сражениях генералы и, я бы сказал, по-настоящему талантливые военачальники.

4-й ударной армией командовал генерал-лейтенант П. Ф. Малышев. Он обладал большой проницательностью, волей и железным упорством в достижении поставленной цели. Участвуя в боях с лета 1941 года, Малышев испытал отчаяние окружений и горечь отступления, не раз находился на волосок от гибели и даже, будучи комендантом Смоленска, едва не был но недоразумению расстрелян своими же после падения города. Но к счастью, удалось избежать этой роковой ошибки. Петр Федорович блестяще проявил свои военные способности в последующих сражениях.

Ближайшими боевыми соратниками П. Ф. Малышева были члены Военного совета этой армии генерал-майор Т. Я. Белик и полковник В. А. Кузнецов, а также начальник штаба генерал-майор А. И. Кудряшов. Политический и оперативный отделы армии возглавляли соответственно полковники С. П. Титов и С. Г. Себик.

6-ю гвардейскую армию возглавлял герой Курской битвы генерал-лейтенант Иван Михайлович Чистяков — неизменно жизнерадостный, энергичный, стремительный человек. Много крови попортили фашистским воякам сое-динения 6-й гвардейской. Членами Военного совета 6-й гвардейской были генерал-майор К. К. Абрамов, толковник Г. Н. Касьяненко, начальником штаба — генерал-майор В. А. Пеньковский, начальниками политического и оперативного отделов — полковник Л. И. Соколов к генерал-майор З. С. Рыбко.

Войсками 43-й армии командовал генерал-лейтенант Афанасий Павлантьевич Белобородов, самый молодой из командармов по возрасту. Однако боевой опыт у него был богатейший. Кто не слышал о прославленной стрелковой дивизии генерала Белобородова, ставшей гвардейской в боях под Москвой, в сорок первом! Стройный, подтянутый, небольшого роста, генерал поражал своей неистощимой энергией и смелостью решений. Членами Военного совета армии были генерал-майоры С. И. Шабалов и Н. Л. Осин, начальником штаба — генерал-майор Ф. Ф. Масленников, а политический и оперативный отделы возглавляли полковники А. П. Петров и В. В. Турантаев.

3-й воздушной армией командовал многоопытный авиационный военачальник генерал-лейтенант авиации Н. Ф. Папивин. Его ближайшими помощниками были член Военного совета армии генерал-майор Н. П. Бабак и весьма опытный и талантливый начальник штаба генерал-майор авиации Н. П. Дагаев.

1-й танковый корпус возглавлял многократно испытанный в боях генерал-лейтенант танковых войск В. В. Бутков.

Стрелковыми корпусами и дивизиями также командовали умудренные боевым опытом генералы и офицеры.

Мы, безусловно, многое знали уже о противнике, который оборонялся в полосе предстоящего наступления. Это были войска 16-й армии группы армий «Север» и 3-й танковой армии группы армий «Центр». Известны были и группировка сил врага, общая глубина его обороны и начертания оборонительных рубежей. Однако предстояло многое еще уточнить и выявить. В первую очередь требовалось установить, где точно находится стык между группами армий, xapaктep инженерного оборудования оборонительных рубежей, особенно первой полосы обороны, начертание минных полей, состояние дорог, места переправ через Западную Двину (Даугаву) и многое другое.

Ответить на все эти вопросы должен был наш разведчик полковник А. А. Хлебов. И он еще за неделю до начала наступления смог это сделать. В добывании необходимых сведений о противнике очень помогли партизаны, которые не только не позволили себя уничтожить в ходе апрельской карательной операции гитлеровцев, но и в мае снова активизировали свои действия, особенно по разведке группировки сил и организации обороны группы армий «Центр».

Было точно установлено, что противник в полосе предстоящего наступления фронта имеет 12 дивизий, 2 дивизионные группы, 10 отдельных охранных полков и свыше 40 батальонов различного назначения. В первом эшелоне оборонялись пять пехотных, авиаполевая дивизии и две дивизионные группы. Остальные силы эшелонировались в глубину. Основная часть этих войск группировалась в районе Полоцк, Лепель, Глубокое (70 километров северо-западнее Лепеля). Большая часть резервов 3-й танковой армии также находилась в полосе наступления нашего фронта.

Вражеские войска опирались на весьма развитую, преимущественно сплошную, траншейную, глубоко эшелонированную оборону, готовившуюся в течение многих месяцев.

Кроме второй оборонительной полосы противник в глубине подготовил рубежи по левому берегу Западной Двины и по линии Полоцк, Лепель и Даугавпилс (Двинск), озеро Нарочь.

Особенно сильно в инженерном отношении были укреплены Витебск и Полоцк. Насыщенные большим количеством долговременных сооружений, они представляли собой своеобразные крепости, удерживать которые Гитлер приказал любой ценой.

Стало известно, что стык двух групп фашистских армий проходит северо-западнее Витебска. Именно здесь и был намечен наш главный удар.

Много бессонных ночей просидели мы с начальником штаба генералом В. В. Курасовым над планом операции, ломая голову над различными проблемами. Не только оборона гитлеровцев, но и сама местность, невыгодная для наступающих, доставляла немало забот. Особенно тревожила Западная Двина, которую войска фронта должны были форсировать в ходе наступления, а также район между Полоцком и Лепелем, сильно пересеченный, с обширными лесисто-болотистыми массивами, многочисленными дефиле и весьма ограниченной сетью дорог.

По установившимся к тому времени взглядам, прочную долговременную оборону противника в благоприятных условиях местности обычно прорывали на сравнительно узком участке (в среднем от 5 до 7 километров на армию). Но лесисто-болотистая местность сама по себе резко снижала возможность развертывания войск и средств их усиления для осуществления прорыва. Кроме того, она до предела ограничивала свободу маневра наступавших. Учитывая все это, после повторного тщательного изучения местности мы решили значительно расширить участок прорыва, доведя его до 25 километров на две армии. Войска фронтовой ударной группировки решили расположить в одном оперативном эшелоне, с танковым корпусом в качестве фронтовой подвижной группы.

Все стоявшие перед фронтом задачи после тщательного обдумывания было решено выполнить в три этапа: на первом — взломать оборону противника на 25-километровом участке от населенного пункта Болотовка до Тошник в стыке групп армий «Север» и «Центр» на всю глубину тактической зоны; на втором ввести в прорыв в направлении на Бешенковичи наш единственный танковый корпус, с ходу форсировать Западную Двину, захватить на ее левом берегу плацдармы и одновременно во взаимодействии с 39-й армией 3-го Белорусского фронта окружить и уничтожить витебскую группировку противника; на третьем — форсировать реку Уллу, разгромить полоцкую и лепельскую группировки противника и овладеть городами Полоцк, Лепель и Камень.

Для осуществления прорыва привлекались четыре стрелковых корпуса 6-й гвардейской армии и два — 43-й, а также 3-я воздушная армия, все резервы и танковый корпус. Поскольку сил для прорыва обороны 43-я имела вдвое меньше, чем 6-я гвардейская, на ее долю было выделено всего 7 километров участка прорыва, а остальные 18 были отданы 6-й гвардейской армии. На участке прорыва мы решили сосредоточить 3760 орудий и минометов из 4900 имевшихся во фронте, а также — 535 танков и самоходных орудий из 687. Таким образом, на участке прорыва, составлявшем по протяженности лишь седьмую часть всей полосы действий фронта, сосредоточивались три четверти стрелковых дивизий, все танковые и самоходно-артиллерийские части и 90 % артиллерии.

Массирование сил и средств на участке прорыва обеспечило здесь подавляющее превосходство над противником, Ударная группировка фронта превосходила противника в людях в 3 раза, в артиллерии, танках и авиации - в 3,6 раза.

Николай Михаилович Хлебников шутливо заметил:

— Сам старик Эпаминонд[92] возрадовался бы такому яркому подтверждению живучести рожденного его гениальной головой принципа военного искусства.

На остальном 135-километровом участке фронта мы оставили кроме стрелковых дивизий войска одного укрепленного района и стрелковую бригаду. Но даже из этих более чем скромных сил генералы П. Ф. Малышев и А. П. Белобородов сумели создать два увесистых «кулака» для удара по фашистам. 4-я ударная должна была, используя успех 6-й гвардейской армии, наступать на Полоцк.

Выбор направления главного удара оказался, как свидетельствовал потом сам ход наступления, очень удачным. Противник сосредоточил свои основные усилия на удержании районов Полоцка и Витебска, а удар последовал в промежуток между ними, там, где он меньше всего ожидался.

Командование фронта делало все, чтобы наступление наших войск оказалось внезапным для фашистов. И оно стало таким.

Как всегда, весьма активную роль в подготовке операции сыграл генерал-полковник В. И. Кузнецов. Это был очень способный и храбрый генерал, прошедший в годы войне трудный и славный боевой путь. К тому времени ему уже исполнилось 50 лет. С первых дней войны он командовал различными общевойсковыми армиями, был заместителем командующего Юго-Западным фронтом, а вскоре после того как меня назначили командующим войсками 1-го Прибалтийского фронта, стал моим первым заместителем. У меня сложилось о нем самое высокое мнение. За тот участок фронта, где он находился в ходе операции, я был всегда спокоен. С началом подготовки операции он почти безвыездно работал в армии А. П. Белобородова.

Блестяще справились со своими задачами генералы В. В. Кубасов, Н. М. Хлебников, К. В. Скорняков, командующий 3-й воздушной армией генерал-лейтенант Н. Ф. Папивин, а также начальник инженерных войск генерал В. В. Косырев, начальник войск связи генерал-майор К. А. Бабкин.

Поистине геркулесову работу проделали замечательные труженики тыла во главе с генерал-лейтенантом Д. А. Андреевым. Они разумно эшелонировали тыловые части и учреждения. Первый эшелон фронтового тыла базировался на ближайшие к линии фронта железнодорожные станции Невель и Бычиха, второй эшелон был в районе станции Старая Торопа, а третий — в Нелидово и Ржеве.

Наш штаб в результате тщательных расчетов определил, что для обеспечения наступления войск фронта потребуется накопить 1682 вагона боеприпасов, 2930 цистерн горючего, 2765 вагонов продовольствия и 815 вагонов других материальных средств. Докладывая об этом, обычно невозмутимый начальник тыла растерянно разводил руками:

— Товарищ командующий! Представить себе не могу, как мы сможем в короткий срок протолкнуть по единственной железной дороге такую махину!

А ведь надо было еще подвозить и пополнение. Офицеры тыла и железнодорожники трудились героически, но задача оказалась все же невыполненной к намеченному дню наступления. Поэтому Ставка, внемля мольбам командующих фронтами (у всех была общая беда), разрешила перенести начало наступления с 19 на 23 июня.

К назначенному сроку генерал-лейтенант Д. И. Андреев с присущей ему деловитостью доложил мне, что к началу наступления фронт будет иметь от 3 до 3,5 боекомплекта на полковые и дивизионные пушки, от 5 до 6 боекомплектов на остальную артиллерию и от 4 до 5,5 боекомплекта на минометы. Этого, по нашим расчетам, было достаточно. Не хуже была обеспеченность и горючим.

Каждого командира, особенно командующего такой массой войск, которая входит в состав армии или фронта, перед наступлением весьма волнует проблема раненых. Как побыстрее эвакуировать их с поля боя, оказать медицинскую помощь, организовать лечение. Мы уже по опыту знали, какие примерно потери могут быть у нас при самой хорошей организации наступления. Исходя из этого, и строили свои расчеты. Медицинскую службу фронта возглавлял у нас очень опытный и энергичный генерал А. И. Бурназян. Он доложил, что армейские госпитали он планирует расположить в 12 — 15 километрах от линии фронта. Третья часть их зарезервирована и готова к перемещению, как только войска двинутся вперед. Первый эшелон фронтовой госпитальной базы был размещен в 30 — 40 километрах от переднего края, основная часть госпиталей — в 80 — 100 километрах, а тыловой эшелон — в 150 — 200 километрах. Таким образом, продуманное эшелонирование позволяло поэтапно эвакуировать раненых в тыл страны. Аветик Игнатьевич доложил мне, что приняты меры к освобождению всех армейских госпиталей и медико-санитарных батальонов дивизий от раненых и больных. Словом, к началу наступления фронт будет иметь 112 полевых госпиталей емкостью 42 тысячи коек и 130 эвакогоспиталей на 74 270 коек. Я был удовлетворен: при самом неудачном развитии наступления все раненые и заболевшие получат койку и необходимую медицинскую помощь.

Большую часть времени в первой декаде июня я и генерал Д. С. Леонов провели в армиях И. М. Чистякова и А. П. Белобородова, которые должны были наступать на главном направлении. Мы знакомились с ходом подготовки стрелковых корпусов, дивизий и танковых бригад к наступлению, а затем заслушивали уточненные решения командующих армиями, обсуждали с ними вопросы взаимодействия их войск с авиацией, танковым корпусом и танковыми бригадами. Особое внимание обратили мы на поддержание в полосах действий строгого режима, обеспечивающего скрытность подготовки войск к наступлению.

Разведка, рекогносцировки, накопление запасов материальных средств, разработка боевых документов на наступление — все это осуществлялось в глубокой тайне, под прикрытием различного рода легенд. До самых последних дней перед началом прорыва об истинных наших намерениях и планах знал весьма ограниченный круг лиц.

Не оставляли нас без внимания Генеральный штаб и Верховный Главнокомандующий. Часто приходилось докладывать о ходе подготовки операции и встречавшихся трудностях маршалу Василевскому и генералу Антонову, а несколько позже пришлось держать ответ и перед Сталиным.

Верховный Главнокомандующий, зная, что нашим войскам предстоит преодолеть Западную Двину, в разговоре по телефону поинтересовался прежде всего ходом подготовки войск к решению этой задачи. Я доложил ему, что мы использовали богатый опыт боев на Днепре и других крупных реках и дали войскам необходимые указания по организации форсирования Западной Двины с широким использованием как подручных, так и штатных переправочных средств.

Выслушав меня, И. В. Сталин потребовал от нас особенно тесно взаимодействовать в ходе форсирования Западной Двины с партизанами. В заключение он, подчеркивая каждое слово, сказал:

— Накануне наступления объявите всем воинам вашего фронта, что те, кто первыми форсируют Западную Двину и удержат плацдарм на ней, будут представлены к званию Героя Советского Союза.

Мы строго выполнили указания Верховного Главнокомандующего. В армиях А. П. Белобородова и И. М. Чистякова были особенно тщательно спланированы боевые действия по преодолению заболоченных участков местности, форсированию рек, и в первую очередь, конечно, Западной Двины. С партизанами было согласовано, где и какие удобные для переправы места они захватят и удержат до подхода наших передовых частей, где и какие переправочные средства подготовят и замаскируют.

Большую часть времени в ходе подготовки к наступлению все мы проводили в войсках. Там и застало нас известие о прибытии на наш фронт А. М. Василевского, которому было поручено координировать действия войск 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов.

Мы поспешили на аэродром, чтобы встретить представителя Ставки. Маршала сопровождали заместитель командующего артиллерией Красной Армии М. Н. Чистяков и заместитель командующего Военно-Воздушными Силами, мой старый товарищ по Юго-Западному фронту Ф. Я. Фалалеев.

Прибыв на командный пункт, А. М. Василевский отказался от завтрака и сразу же предложил собрать весь руководящий состав фронта для доклада о ходе подготовки наступления. Первым по решению на наступление докладывал я. Признаться, весьма беспокоила меня мысль о том, что представитель Ставки, как эта иногда случалось, внесет в принятое нами решение существенные коррективы. Это вынудило бы нас перерабатывать весь план операции и пересматривать все основные оперативные расчеты. Однако опасения мои оказались напрасными. Александр Михайлович, убедившись, что намеченная нами ширина участка прорыва продиктована особыми условиями лесисто-болотистой местности в целом одобрил замысел операции. С большим вниманием он слушал и доклады начальника штаба, начальников родов войск. И не только слушал, но и внес ряд уточнений и поправок.

Маршал Василевский очень внимательно изучил подготовленные штабом основные боевые документы, дотошно расспрашивал меня о проделанной работе по организации взаимодействия всех родов войск при осуществлении прорыва тактической зоны обороны а также при форсирования Западной Двины. Он обратил наше внимание на то, что основная часть артиллерии, может отстать при подходе стрелковых и танковых частей к реке, поэтому надо особенно тщательно подготовить бомбардировочную и штурмовую авиацию к обеспечению форсирования и удержанию захваченных плацдармов.

Как мы и ожидали, А. М. Василевский побывал в армиях генералов Бедобородова и Чистякова. Поскольку начальник Генерального штаба хорошо знал 6-ю гвардейскую армию и ее командующего еще по Сталинградской и Курской битвам, где эта армия особенно отличилась, большую часть времени он провел в 43-й, где особенно внимательво присматривался к только что назначенному молодому командарму генерал-лейтенанту Афанасию Павлантьевичу Белобородову. Маршал подробно расспрашивал Белобородова, как он намерен использовать танки, артиллерию и инженерные войска при прорыве и в ходе преследования. Он похвалил командарма ив командующего артиллерией армии генерал-майора Е. В. Щеглова за весьма высокую концентрацию артиллерии на участке прорыва: в отдельных местах на один километр приходилось до 290 орудий и минометов. Сделав ряд замечаний, А. М. Василевский поблагодарил командарма за успешно проделанную работу и пожелал ему удачи. В тот же день он в донесении на имя И. В. Сталина сообщил о том, что удовлетворен деятельностью нового командующего 43-й армией.

Маршал был доводен и работой командиров стрелковых корпусов этой армии: 1-го — генерал-лейтенанта Н. А. Васильева, 60-го — генерал-майора А. С. Люхтикова и 92-го — генерал-майора Н. Б. Ибянскаго.

Почти до 20 июня Белебородвв и Чистякав одновременно с организацией наступления и постепенной перегруппировкой своих войск упорно и целеустремленно готовили их к штурму вражеских позиций и форсированию водных преград. Шли беспрерывные учения. А в это время разведчики фиксировали малейшие изменения в группировке войск противника, в организации его обороны, ночью проникали в его тыл, выявляли различные противотанковые препятствия в глубине.

Огромную помощь в получении сведений о противнике продолжали оказывать партизаины. Представитель Белорусского штаба партизанского движения секретарь ЦК Компартии Белоруссии И. И. Рыжиков и его оперативная группа поддерживала с командирами партизанских соединений регулярные контакты как по радио, так и через связных.

Помнится, партизаны помогли нам детально разведать Западную Двину в районах, намеченных для форсирования. Были взяты на учет все уцелевшие и наведенные фашистами мосты. Мы узнали, например, что у местечка Улла немцы устроили мост длиной 200 метров и грузоподъемностью 20 тонн, а у Бешенковичей была только паромная переправа. Партизаны сообщили нам обо всех имевшихся бродах, подходы к которым были удобными для танков и всех видов транспорта, подробное описание рек Оболь и Улла.

В полосе наступления нашего фронта у немцев было мало оборудованных аэродромов, поэтому партизаны разведали и взяли на учет все участки, где можно было быстро, без больших инженерных затрат оборудовать полевые взлетно-посадочные полосы для 3-й воздушной. Начальник штаба этой армии генерал Дагаев немедленно воспользовался полученными от партизан сведениями: подобрал небольшие по составу группы специалистов аэродромной службы и стал упрашивать меня разрешить забросить их в тыл противника для подбора площадок, на которых можно будет с подходом наземных войск начать подготовку аэродромов. Он так убедительно обосновал свои предложения, что я согласился. И это сыграло важную роль в ходе наступления: значительная часть нашей авиации смогла перебазироваться вперед в первые же дни наступления.

Партизанская оперативная группа И. И. Рыжикова в тесном контакте с оперативным управлением фронта разработала подробный план взаимодействия войск 6-й гвардейской и 43-й армий с партизанскими соедине-ниями в ходе наступления.

Ожидая переброску подкреплений из группы армий «Север» на помощь оборонявшимся перед нашим фронтом фашистским войскам, мы настоятельно просили партизанских руководителей со второго дня нашего наступления перерезать движение поездов по железнодорожным линиям от Полоцка на Даугавпилс, от Даугавпилса на Вильнюс, а также на участке Крулевщина, Воропаево.

Рыжиков сообщил нам, что такая задача уже поставлена партизанам директивой П. К. Пономаренко. Он с радостью добавил, что 30 бригад и отрядов, насчитывающих 13 тысяч партизан, ждут сигнала, чтобы нанести внезапные удары по тылам фашистских войск, обороняющихся перед силами 1-го Прибалтийского фронта. Это было приятное известие. А ведь в мае фашистское командование широко возвестило о том, что с партизанами в Ушачской и Полоцкой зонах покончено.

Партизанский представитель заверил нас в том, что взрывчатка, боеприпасы и оружие, которые были заброшены партизанам самолетами в точение июня, будут использованы в предстоящих боях с должной эффективностью.

Народные мстители выполнили свое обещание. Еще за два дня до начала нашего наступления они нанесли свой первый запланированный удар. В тылу 3-й танковой армии творилось невообразимое: шли под откос воинские эшелоны, взлетали на воздух мосты, рельсы оказались разрушенными в тысячах мест, было уничтожено несколько километров линий связи. На следующий день удары повторились. Особенно отличилась партизанская бригада под командованием Покровского. Ее отряды уничтожили все вновь восстановленные немцами мосты на участках шоссе Долгиново — Плещиницы и Плещиницы — Илия. Мы тогда не могли представить всех последствий этих партизанских ударов. Всю их эффективность мы осознали только в ходе наступления, но фашистское командование ощутило это сразу.

Начальник военных сообщений группы армий «Центр» генерал Теске пишет: «Мощный отвлекающий партизанский налет на все важные дороги на несколько дней лишил немецкие войска всякого управления».[93] А упоминаемый уже нами Гакенгольц подчеркивал: «Сигналом к Белорусской битве послужили 10000 взрывов на коммуникациях западнее Минска».[94] И это ведь было только началом. Партизаны обещали максимально активизировать свои действия, как только войска нашего фронта двинутся вперед.

Огромный вклад в подготовку победы внесли наши партийно-политические работники во главе с членом Военного совета генерал-лейтенантом Д. С. Леоновым, которого я всегда считал образцом политического работника. Их работа в войсках имела четкую идейную направленность и конкретность, благодаря чему к началу операции бойцы и командиры жили одним стремлением — поскорее ударить по врагу.

Активно трудился большой отряд агитаторов из числа наиболее авторитетных, прославившихся в боях воинов. Только в одной б-й гвардейской армии их было свыше двух с половиной тысяч, из них 86 процентов — коммунисты и комсомольцы, 64 процента — награжденные орденами и медалями.

Сохранилась запись беседы бывалого солдата 210-го гвардейского стрелкового полка Сафронова. Он говорил молодым воинам: «Бой — это такая штука, где душу человека видно насквозь. Если заколебался в бою — конец тебе. Мы, пехота, должны помнить: артиллерийский обстрел — эта половина дела, венец всему рукопашная схватка. Выходит, мы, пехотинцы, венчаем бой и закрепляем успех. Поэтому мы должны отлично владеть своим оружием, быть смелыми, дерзкими и умелыми воинами. Рукопашный бой короткий, и победителем из него выходит тот, кто не только знает технику боя — умеет стрелять, владеет штыком и гранатой, лопатой, — но и у кого нервы крепче. Смелый всегда побеждает. Фашисты боятся смелых, а напуганный враг — наполовину побежден».

С большим вниманием слушали такие бесхитросные рассказы молодые бойцы, и чувствовалось, чте слова агитаторов до глубины души трогают их.

Накануне наступления во всех частях прошли короткие митинги с выносом боевых знамен. Высокий боевой накал ощущался в выступлениях бойцов. Наиболее яркие из них распространялись потом в виде листовок среди личного состава дивизий.

Глубоко в память врезался митинг, на котором присутствовали воины прибывшего в 6-ю гвардейскую армию пополнения. Горячее сочувствие вызывали полные негодования слова одного из молодых солдат:

— Я сам видел, как фашисты живьем зарывали в землю и взрослых, и детей. Жутко было видеть и слышать, когда засыпали их землей. Я до конца жизни не позабуду этого, и вот теперь я имею оружие. Мие вручила его Родина, чтобы я мог покарать фавшистских извергов за смерть невинных людей. И я буду мстить им беспощадно! К этому я призываю всех вас, дорогие товарищи по оружию!

Вслед за ним на импровизированную трибуну поднялся сержант Яроовой.

— Моих родителей — отца и мать — фашисты живыми сожгли нa костре, — с болью в голосе рассказывл он, — над сестрой надругались, а затем расстреляли. Кровь замученных зовет к возмездию. Я да последнего вздоха буду мстить извергам. Я сделаю все, чтобы фашистские бандиты почувствовали силу моей ненависти. Но я прошу вас, дорогие товарищи бойцы, сержанты и офицеры, всех вас прошу, поддержите меня в этом справедливом деле.

Эти выступления воспламеняли сердца людей лютой ненавистью к врагу, Мы завершали последние приготовления к наступлению, когда из Москвы позвонил А. М. Василевский и спросил меня, как я смотрю на то, чтобы войскам 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов начать наступление на один-два дня раньше войск К. К. Рокоссовского. Я согласился. Меня и В. Д. Черняховского этот вариант вполне устраивал, так как мы надеялись, что в самые трудные первые дни прорыва авиация дальнего действия сможет выделить в интересах наших войск значительно больше сил. Так оно и вышло. А. М. Василевский прислал вскоре к нам заместителя командующего авиацией дальнего действия генерала Н. С. Скрипко для согласования задач, которые летчики в ночь на 23 июня смогут выполнить в интересах войск нашего фронта.

День 21 июня 1944 года был на исходе. Памятная дата для тех, кто пережил войну! Невольно вспомнилось, как ровно три года тому назад вечером я спешил с оперативным отделом штаба Киевского Особого военного округа в Тернополь, куда днем раньше выехали командование и штаб округа. Мы тогда не знали, что враг, образно говоря, уже держит палец на спусковом крючке, что всего несколько часов нас отделяют от войпны… Знают ли сейчас фашисты, что мы предпримем завтра? Сделано все, чтобы они этого не знали. Однако мы должны были, прежде чем двинуть главные силы в наступление, не только убедиться в этом, но и проверить сведения об обороне фашистских войск на первом рубеже, добытые разведкой. Именно поэтому было намечено провести на рассвете 22 июня разведку боем, выделив для участия в ней по одному усиленному стрелковому батальону от каждой дивизии первого эшелона. Доложив А. М. Василевскому о готовности к проведению разведки боем, я попросил его разрешить начать ее в 5 часов утра.

22 июля, когда чуть рассвело, я с группой командиров прибыл на наблюдательный пункт, чтобы руководить боем выделенных подразделений. Было туманно, и местность просматривалась плохо. Но вот из-за горизонта прорвалось солнце, и дымка начала медленно рассеиваться. К пяти часам видимость была уже сносной.

Я повернулся к нетерпеливо посматривавшему на меня Н. М. Хлебникову и негромко сказал:

— Пора начинать.

Ровно в 5 часов громыхнули залпы нашей артиллерии. На шестнадцатой минуте канонада достигла апогея. Генералы Чистяков и Белобородов доложили, что батальоны пошли в атаку.

Противник молчал. То ли нам удалось застать его врасплох, то ли он готовит нам сюрприз. Однако вскоре со стороны переднего края обороны гитлеровцев раздались первые пулеметные очереди, послышалось завывание шестиствольных минометов. Огонь все нарастал, и по его интенсивности мы поняли, что главные силы врага находятся на прежнем месте.

Признаться, в то время и в штабе фронта, и в войсках было немало противников проведения разведки боем силами передовых батальонов накануне общего наступления. Высказывалось даже мнение, что начавшиеся боевые действия раскроют оборонявшимся наши планы. Я был глубоко убежден в обратном, однако подобные разговоры влияли отнюдь не успокаивающе, и поэтому я с облегчением вздохнул, когда через час в телефонной трубке послышался радостный голос командующего 6-й гвардейской армией:

— Товарищ командующий! Бойцы генерала Ручкина[95] ворвались на первую позицию и громят фашистов в трех опорных пунктах. Взяты пленные.

Через некоторое время первые пленные были доставлены на наблюдательный пункт. Допрос их подтвердил имевшиеся у нас данные о группировке врага и начертании рубежей его обороны. Пленные заявили, что артиллерийский налет и последовавшую за ним атаку передовых батальонов они приняли за начало общего наступления советских войск.

Минут через десять генерал А. П. Белобородов доложил, что и на его участке батальоны 1-го стрелкового корпуса генерала Н. А. Васильева захватили первую траншею противника.

К 8 часам утра гитлеровцы оправились от шока. На нашем НП беспрерывно звонили телефоны. То один, то другой командарм докладывал о новых контратаках тактических резервов врага. Разгорелся ожесточенный огневой бой за первую оборонительную позицию. То там, то здесь он переходил в яростные рукопашные схватки.

На правом фланге участка прорыва противник все же не смог устоять. И тогда командир 22-го гвардейского стрелкового корпуса неизменно спокойный Архип Иванович Ручкин, видя, что вражеская оборона серьезно нарушена, смело ввел в бой свежие батальоны из состава главных сил. Это и решило успех. Фашисты начали в беспорядке отходить. Преследуя их, батальоны вклинились в расположение противника на глубину от 4 до 7 километров. Первая полоса вражеской обороны в ряде мест оказалась прорванной.

На участках 23-го гвардейского и 1-го стрелкового корпусов генералов А. Н. Ермакова и Н. А. Васильева бой к концу дня затих на первой позиции.

Стало темнеть. Враг не ослаблял сопротивления. Не только огнем, но и контратаками он стремился оттеснить наши подразделения. Было понятно, что такой активностью противник может замаскировать отвод своих основных сил на подготовленные позиции в глубине обороны. Чтобы не допустить этого, мы двинули вперед подготовленные для ночного боя подразделения, которые до утра держали врага, что называется, за горло. А в это время его боевые порядки подвергались непрерывным ударам наших ночных бомбардировщиков По-2.

К утру 23 июня начальник разведки полковник А. А. Хлебов доложил мне, что на отдельных участках прорыва фашистские солдаты стали покидать занимаемые позиции. Перед нами встала дилемма: начинать запланированную артиллерийскую подготовку или, воспользовавшись растерянностью противника, немедленно ударить всеми силами, поддержав их массированным огнем артиллерии и авиацией.

В 4 часа утра, оценив обстановку, мы решили проводить артиллерийскую подготовку только на тех участках, где оборона гитлеровцев не была нарушена, а там, где войска вторглись в расположение врага, не теряя времени, начать атаку при поддержке огня артиллерии и ударов штурмовой авиации с воздуха.

В 6 часов утра генерал И. М. Чистяков доложил, что его 22-й и 23-й гвардейские стрелковые корпуса, поддержанные огнем артиллерии и ударами штурмовой авиации, пошли в атаку.

Часом позднее позвонил генерал А. П. Белобородов. — Васильев и Люхтиков после мощной авиационной и артиллерийской подготовки начали атаку и успешно продвигаются вперед, — доложил командарм.

Судя по донесениям, исход боя на этом участке решался в районе станции Сиротино, которая являлась стержнем всей обороны. О том, что там идет ожесточенная схватка, я понял по сообщениям генерала Чистякова. Иван Михайлович докладывал очень кратко и односложно:

— Части Ермакова атакуют, товарищ командующий!

По опыту я знал: это означает, что войскам не удается пока ворваться в Сиротино.

Наконец голос Чистякова зазвучал веселее, а его доклады становились пространнее и конкретнее. Вскоре он радостно сообщил:

— Баксов доложил, что майор Шляпин[96] со своим полком ворвался в Сиротино. Первую брешь проделал батальон старшего лейтенанта Зайцева, вышедший к станции. Лед тронулся, товарищ командующий!

Через три часа генерал Чистяков доложил, что главный узел сопротивления противника в центре участка прорыва — Сиротино — под ударами частей 23-го гвардейского стрелкового корпуса и при поддержке правофланговых дивизий 43-й армии пал. Он скааал, что и у Ручкина дела идут успешно. 51-я дивизия, задержанная упорными контратаками в районе деревни Ровное, теперь сломила сопротивление врага и устремилась на юго-запад.

— Ну, все, кажется, идет по плану! — радостно произнес генерал В. В. Курасов.

Однако успокаиваться не приходилось. С подходом наступавших войск к железной и шоссейной дорогам, связывающим Полоцк и Витебск, упорство гитлеровцев возросло. Продвижение наших частей замедлилось. Каждая деревушка, каждая высота, каждая пядь земли доставались в ожесточенных боях.

Начальник разведки доложил о выдвижении к участку прорыва значительных сил, примерно до пехотной дивизии, из района Полоцка. Нетрудно было догадаться, что враг перебрасывает резервы, чтобы удержать за собой второй оборонительный рубеж. Этого нельзя было допустить.

Я приказал командующим воздушной армией и артиллерией фронта максимально усилить удары по противнику, закрепившемуся на второй (тыловой) оборонительной полосе, и одновременно распорядился выдвинуть для ввода в прорыв 1-й танковый корпус генерал-лейтенанта В. В. Буткова.

Бойцы и командиры наступавших частей были широко оповещены о большом значении для хода всей операции быстрого прорыва второй оборонительной полосы. По подразделениям мгновенно распространились листки-молнии. В них говорилось, что фашисты пытаются удержать, железную и шоссейную дороти Витебск — Полоцк, чтобы увезти свою живую силу и технику. Надо не дать им уйти, надо перерезать врагу пути отхода. Эти обращения сыграли большую мобилизующую роль. Воины действовали стремительно, смело.

Наиболее ожесточенный бой разгорелся за крупный опорный пункт противника Шумиливо. Здесь, как и при овладении Сиротином, фашисты были буквально ошеломлены метким и точным шквальным огнем реактивной артиллерии полков генерала Ю. П. Бажанова.[97]

При поддержке артиллерии части 179-й стрелковой дивизии полковника М. М. Шкурина и 306-й стрелковой дивизии генерала М. И. Кучерявенко атаковали этот мощный узел вражеской обороны с трех сторон. Однако фашисты продолжали упорно сопротивляться.

Первая трещина в обороне гитлеровцев появилась на участке нашего 935-го стрелкового полка. Первые атаки его подразделений, наступавших на Шумилино с востока, были отбиты. Тогда полковые артиллеристы на руках выкатили орудия в боевые порядки пехоты и ударили прямой наводкой по вражеским дзотам. Огонь противника сразу же резко ослабел. И как раз в это время над одним из самых высоких домов в тылу врага взвился и заполыхал на ветру красный флаг. Воины, как по команде, поднялись и с криком «ура» бросились вперед. Их уже ничто не могло остановить.

После боя выяснилось, что в Шумилино незаметно просочилась группа бойцов во главе с сержантом Сахатовым. Храбрый командир проник на крышу дома и привязал к трубе красный флаг. Это вызвало огромную панику среди фашистов. Им показалось, что советские войска уже у них в тылу.

Повсюду так же самоотверженно и умело сражались наши воины. Южнее 1-го стрелкового корпуса части 60-го стрелкового корпуса стремительной атакой выбили фашистов из сел Хотилово и Дворище и перерезали железную дорогу, связывающую Витебск с Полоцком. Поэтому и на второй оборонительной полосе противник не выдержал яростных атак. Он в панике отступал к Западной Двине. Гитлеровцев подгоняла с воздуха наша штурмовая авиация.

Преследуя врага, войска 6-й гвардейской и 43-й армий к исходу первого дня наступления на направлении главного удара продвинулись на 15 — 18 километров и полностью прорвали тактическую оборону противника на всю глубину. Оборонявшиеся здесь части 36-й и 252-й пехотных дивизий были разгромлены. Мы захватили много пленных, 66 орудий, 6 танков и 12 складов. Фашисты потеряли 11 самолетов. Итоги первого дня радовали нас.

На очереди была Западная Двина. Эта река к югу от Полоцка являлась мощной водной преградой. Наши передовые части были от нее всего в 18–20 километрах. Собравшись на командном пункте, мы с генералами Курасовым, Хлебниковым, Папивиным и Скорняковым напряженно думали о том, как упредить гитлоровцев в выходе на рубеж Западной Двины. Было над чем задуматься. Только что начальник штаба воздушной армии генерал-майор Н. П. Дагаев доложил, что летчики обнаружили движение к реке с юго-запада многочисленных колонн противника. Да и отходившие фашистские части, если бы им удалось оторваться от энергично наступавших наших войск и переправиться за реку, могли надолго задержать их.

Мелькнула мысль: ускорить ввод танкового корпуса генерала Буткова.

— Куда сейчас вышли его передовые части? — спросил я начальника штаба.

— Передовые отряды Буткова находятся в боевых порядках стрелковых дивизий, — моментально ответил генерал В. В. Курасов, — а главные силы отстали. Вот Федор Николаевич, — он кивнул в сторону стоявшего рядом начальника оперативного управления генерала Бобкова, — говорит, что колесные машины еле тащатся по непролазной грязи. Даже танки с трудом идут…

После недолгого раздумья мы пришли к решению, что вводить сейчас корпус неразумно. Придется освободить ему и без того малочисленные дороги, а это сразу же затормозит продвижение успешно наступавших стрелковых дивизий и задержит переправочные средства. Кроме того, выход танковых частей к реке ничего не даст, форсировать водную преграду до подхода пехоты они не смогут. Значит, надо принять все меры для того, чтобы стрелковые соединения ускорили темп наступления, не задерживаясь даже ночью. А как только они захватят плацдарм на Западной Двине, можно начать переправу танкового корпуса.

Генералам Белобородову и Чистякову были немедленно отданы приказания: ночью продолжать наступление передовыми частями стрелковых соединений и к утру 24 июня захватить плацдармы на противоположном берегу Западной Двины. Представляя, какая суматоха творится сейчас на дорогах, я предупредил командармов, чтобы они взяли под личный контроль своевременный выход к реке переправочных средств.

Всю ночь не пришлось сомкнуть глаз. Отовсюду шли тревожные донесения: в кромешной тьме на дорогах образуются пробки, машины буксуют, тяжелые переправочные средства приходится тянуть буквально на руках. К тому же на пути попадаются отходящие группы гитлеровцев и надо успевать расправляться с ними.

Вот когда я особенно остро почувствовал, как необходимы штатные дорожно-комендантские полки. Дело в том, что имевшихся во фронте дорожно-эксплуатационных частей не хватало, и поэтому службу регулирования в ряде случаев осуществляли у нас строевые части, выделенные армиями. Едва их соединения проходили, подразделения, регулировавшие движение, снимались и пускались вдогонку за своими. Как будут идти следом другие, их уже не интересовало. А будь у нас достаточное количество специальных дорожно-комендантских частей, они регулировали бы движение всей группировки войск и, конечно, порядка было бы больше. Но коль их не хватало, пришлось, скрепя сердце, потребовать от командармов выделить регулировщиков за счет боевых частей.

В 12 часов дня 24 июня Иван Михайлович Чистяков радостно доложил:

— Орлы генерала Ермакова[98] черпают воду из Западной Двины!

— Отлично! — ответил я. — А плацдарм захватили?

— Захватили, товарищ командующий. Не напрасно столько трудились.

Да, к форсированию реки войска фронта готовились тщательно. Учились преодолевать водные преграды не только на табельных, но и на подручных средствах. И вот, несмотря на то что переправочные средства и артиллерия застряли в дороге, вышедшие к Западной Двине подразделения без промедления приступили к ее форсированию. Первым с ходу начал переправу учебный батальон 67-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора А. И. Баксова.

Командир батальона капитая И. П. Украдыженко узнал от скрывавшихся в лесу жителей о наиболее удобных для переправы местах, они же помогли перевезти бойцов на лодках и плотах.

Первой на противоположный берег, в 10 километрах юго-восточнее местечка Улла, высадилась группа смельчаков, состоявшая из коммунистов и комсомольцев. Возглавляли ее старшие лейтенанты Вербицкий, Котляр и лейтенант Александров. Отважные пулеметчики Герасименко, Трифонов, Хмельницкий и Иванишко сумели благополучно переправить свои станковые пулеметы. Они установили их на самодельные плотики, а затем, захватив с собой конец кабеля, под огнем противника вплавь переправились через Западную Двину и подтянули плотики. Пулеметчики помогли группе отразить контратаку фашистов и прикрыть огнем переправу главных сил подразделения. Через час весь учебный батальон находился уже на противоположном берегу.

Коммунисты и комсомольцы, повторяю, были душой боевой группы, так блестяще осуществившей переправу. Вот красноречивое свидетельство: из 16 человек, представленных в этом батальоне к присвоению звания Героя Советского Союза, 10 человек были коммунистами, а все остальные — комсомольцами.

Чистяков доложил, что и в 71-й гвардейской дивизии генерала И. П. Сивакова форсирование реки тоже началось успешно. Передовые подразделения 212-го гвардейского стрелкового полка майора Сивади на подручных средствах переправились через Западную Двину и захватили плацдарм в районе деревни Буй. Там отличился командир взвода лейтенант Владимир Долгов. Он первым поплыл к берегу, поставив ручной пулемет на самодельный плотик и толкая его перед собой. Фашистские автоматчики вели по нему непрерывный огонь. Лейтенант был ранен в руку, но, собравшись с силами, выскочил с пулеметом на берег и открыл меткий огонь. Отогнав вражеских автоматчиков, офицер обеспечил высадку своих товарищей, а затем поднял их в атаку. Фашисты были отброшены. Уже дважды раненный, Долгов в очередной контратаке был сражен насмерть. Но на плацдарм уже высаживались главные силы полка. Я приказал представить погибшего лейтенанта к званию Героя Советского Союза посмертно.

Горячо поздравив генерала Чистякова с удачным началом, я потребовал ускорить форсирование Западной Двины, пока противник не опомнился. Командарм заверил, что меры приняты: в прибрежных деревнях собираются лодки, вяжутся плоты из бочек и бревен. Он доложил также, что соединения генерала Ручкина (22-й гвардейский стрелковый корпус) успешно продвигаются на полоцком направлении, а главные силы генерала Фе-дюнькина (103-й стрелковый корпус) увязли в мелких стычках с отходящим противником в болотистых лесах северо-восточнее Уллы, поэтому комкору отдан приказ не ввязываться в лесные бои, немедленно прорываться к Западной Двине и захватить плацдарм в районе Уллы. Заканчивая переговоры, Чистяков сказал, что он сейчас же выедет в район уже начавшегося форсирования, а начальника штаба армии генерала В. А. Пеньковского направит в 103-й стрелковый, чтобы помочь «протолкнуть» его к реке. Я высоко ценил этого исключительно энергичного генерала и поэтому несколько успокоился за дальнейший ход боевых действий в 103-м стрелковом корпусе.

И все же меня не покидала тревога. Для этого были серьезные основания. Ведь настал момент, когда решалась судьба операции. Я уже говорил, что если бы мы не успели быстро переправиться через Западную Двину, то противник основательно закрепился бы на ней и тогда длительная остановка оказалась бы неизбежной. А это было чревато опасными последствиями. Задержка войск 1-го Прибалтийского могла поставить в трудное положение части 3-го Белорусского, успешно наступавшие севернее Минска навстречу 1-му Белорусскому фронту с целью окружения главных сил 4-й немецкой армии восточнее белорусской столицы.

Разобравшись с положением дел в 6-й гвардейской армии, мы переключили свое внимание на левофланговую 43-ю армию, 1-й и 60-й корпуса которой успешно развивали наступление в обход Витебска. По последним данным, передовые части этой армии находились уже на подступах к Западной Двине, северо-восточнее Бешенковичей. Связаться с генералом А. П. Белобородовым мне не удалось — он выехал в 60-й стрелковый корпус, чтобы на месте проконтролировать форсирование реки с ходу. Через начальника штаба генерал-майора Ф. Ф. Масленникова я передал командующему, что жду его немедленного доклада о ходе форсирования.

В это время позвонил Маршал Советского Союза А. М. Василевский. Выслушав мою информацию о положении войск, он предупредил:

— Учтите, Иван Христофорович, сейчас важнее всего успеть переправиться через Западную Двину правофланговыми соединениями генерала Белобородова. Именно от этого будет зависеть исход окружения витебской группировки. Соединения генерала Людникова[99] уже обошли Витебск с юго-востока и устремились на Гнездиловичи. Мы имеем сведения, что фашистское командование уже второй раз обратилось к Гитлеру с просьбой разрешить отход из витебского мешка, пока советские войска не завязали его. Но не Гитлер, а мы должны решить судьбу этой группировки. В любом случае нужно не выпустить фашистов. Это зависит от быстрых действий товарища Белобородова. Окажите ему помощь и добейтесь, чтобы его войска не позже исхода завтрашнего дня не только были на том берегу, но и соединились с войсками Людникова.

После разговора с А. М. Василевским мне удалось наконец связаться с командующим 43-а армией. Генерал Белобородов доложил, что наступление развивается успешно: передовые части 1-го и 60-го стрелковых корпусов прорвались к реке северо-восточное Бешенковичей и начали форсирование ее с ходу, несмотря на то что артиллерия и тяжелые переправочные средства отстали. А в это время части 92-го стрелкового корпуса генерала Н. Б. Ибянского ворвались на северо-западную окраину Витебска.

Изложив командарму суть разговора с А. М. Василевским, я предупредил его, что завтра в первой половине дня нужно во что бы то ни стало соединиться с войсками 39-й армии и замкнуть кольцо окружения вокруг витебской группировки и пообещал временное отсутствие артиллерии у него восполнить на первых порах выделением армии основных сил авиации. Командарм заверил, что назавтра его войска выйдут в район Гнездиловичей навстречу 39-й армии.

До конца дня мы внимательно следили за ходом событий в районах начавшегося форсирования реки севернее в северо-восточнее Бешенковичей. Там вслед за учебным батальоном 67-й гвардейской стрелковой дивизии, о котором я уже говорил, к реке подошел 201-й гвардейский стрелковый полк, которым командовал подполковник Г. А. Иноземцев. И он тоже блестяще осуществил форсирование. Первыми на противоположный берег вышли разведчики капитана Прохорова и 25 бойцов во главе ео старшим лейтенантом Турушевым. Так же стремительно одолели Западную Двину части 71-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора И. П. Сивакова. Закреплению плацдарма способствовала быстрая переправа противотанкового дивизиона майора Лященко, я вскоре и танков 34-и гвардейской танковой бригады полковника Садовского. Артиллеристы и танкисты приняли на себя основную тяжесть первых танковых контратак противника.

Захваченный дивизиями 23-го гвардейского стрелкового корпуса плацдарм был удержан и расширен, несмотря на непрерывные контратаки врага, пытавшегося сбросить ваши войска в реку. Насколько ожесточенно сопротивлялись гитлеровцы, видно на примере действий 199-го гвардейского стрелкового полка 67-й гвардейской стрелковой дивизии. Лишь за один день 25 июня эта часть отразила 10 контратак пехоты противника, поддержанной танками. Не только артиллеристы, но и пехотинцы смело вступали в единоборство с фашистскими танками. Особенно отличился командир стрелковой роты 219-го гвардейского стрелкового полка 71-й гвардейской стрелковой дивизии старший лейтенант Курзанов. Он уничтожил два танка и одно артиллерийское самоходное орудие противника. Много новых героев родилось в этих жестоких боях на левом берегу Западной Двины.

В тот же день плацдармы на левом берегу Западной Двины захватили части 270-й стрелковой дивизии генерал-майора И. П. Беляева (к северу от местечка Улла), а в районе деревни Малые Щетки — полки 51-й стрелковой дивизии генерал-майора А. Я. Хвостова.

Сопротивление фашистов на рубеже Западной Двины заметно усилилось. Начальник разведки фронта полковник Хлебов утром 25 июня доложил мне, что перед фронтом наших войск обнаружена новая пехотная дивизия гитлеровцев (24-я), которая раньше отмечалась перед 2-м Прибалтийским фронтом.

Не всем дивизиям, однако, удалось в этот день захватить плацдармы. Особенно огорчила весть о неудаче, постигшей одну из дивизий моего старого фронтового товарища генерала И. Ф. Федюнькина. Хотя ее части и прорвались к Западной Двине, но форсировать реку с ходу им не удалось. И фашисты успели организовать оборону.

Нужно было принимать срочные меры, чтобы ускорить преодоление Западной Двины в районе Уллы. Я приказал И. М. Чистякову подтянуть к реке артиллерию и табельные переправочные средства, для огневой поддержки дивизии поставить на прямую наводку часть артиллерии, в том числе часть орудий 46-й зенитно-артиллерийской дивизии РГК, подготовить как можио больше плотов.

Не успели мы переговорить с генералом Чистяковым, как позвонил командующий 43-й армией. По веселому тону юношески звонкого голоса генерала А. П. Белобородова я догадался: все в порядке. Действительно, оба наступавших корпуса его армии успешно преодолели Западную Двину на всем фронте между Вяжицей в Гнездиловичами.

Находившийся в районе форсирования начальник оперативного отдела штаба 43-й армии полковник В. В. Турантаев, сам слывший храбрым офицером, после возвращения на командный пункт армии с восторгом рассказывал об исключительно высоком боевом порыве всех бойцов и командиров, начавших переправу под ураганным огнем противника.

Он рассказал, что 179-я и 306-я стрелковые дивизии преодолели реку и захватили плацдарм в 13 километрах северо-восточное Бешенковичей. Особо отличились бойцы разведывательной роты 306-й стрелковой дивизии под командованием капитана Гусева. Первой на противоположный берег переправилась группа бойцов под командованием Ладо Шириншаевича Давыдова. Разведчики стремительно высадились на берег и атаковали деревню Шарыпино, в которой расположился штаб немецкого полка. Уничтожив несколько десятков фашистов, воины организовали оборону, отбили все атаки немцев и обеспечили форсирование реки остальными силами разведроты и передовыми батальонами дивизии.

Успех войск генерала А. П. Белобородова очень обрадовал нас. Теперь между нашими войсками и 39-й армией соседнего фронта был лишь 10-километровый промежуток и оставалось только завязать мешок, в который попала витебская группировка фашистов.

Это была победа. В витебском котле оказалось свыше пяти дивизий и множество отдельных частей и подразделений 3-й немецкой танковой армии. Общее количество фашистских солдат, попавших в это пекло, по нашим подсчетам, составляло более 50 тысяч. К этому времени части 92-го стрелкового корпуса 43-й армии, ворвавшись в Витебск, очищали от врага северо-западную часть города.

Таким образом, семь из девяти стрелковых дивизий 43-й армии оказались втянутыми в бои с окруженной группировкой противника. А на внешнем фронте окружения на запад наступали только 306-я и 357-я стрелковые дивизии 1-го стрелкового корпуса во взаимодействии с подвижной группой армии (10-й и 39-й гвардейскими танковыми бригадами).

Было ясно, что дни витебской группировки гитлеровцев сочтены. У нее оставалось два выхода: или сдаться в плен, или обречь себя на полное уничтожение. Поэтому я приказал генералу Белобородову оставить для участия в ликвидации окруженных фашистских войск лишь часть соединений и частей армии, а главными силами развивать успех в направлении Лепеля. Представитель Ставки Маршал Советского Союза А. М. Василевский, одобрив это решение, потребовал вести наступление на запад главными силами ударной группировки фронта, не давать противнику использовать подходившие из глубины резервы для организации прочной обороны в полосе многочисленных озер и болотистых речушек на линии Полоцк, Лепель.

К концу 25 июня исход боев за Западную Двину окончательно определился. 6-я гвардейская армия не только удержала захваченный плацдарм, но и с вводом в сражение из второго эшелона части сил 2-го гвардейского стрелкового корпуса расширила его до 20 километров по фронту и до 10 километров в глубину. Был освобожден крупный населенный пункт на левом берегу Западной Двины Бешенковичи.

Судя по результатам первых трех дней наступления, войска нашего фронта ударили противника по самому уязвимому месту, кроме того, удар этот оказался внезапным. Значит, не пропали наши старания даром. Это подтвердил впоследствии гитлеровский генерал К. Типпельскирх. Вспоминая о событиях в Белоруссии летом 1944 года, он заявил: «Особенно неприятным было наступление северо-западнее Витебска, так как оно в отличие от ударов на остальном фронте явилось полной неожиданностью, поразив особенно слабо защищенный участок фронта на решающем в оперативном отношении направлении».[100]

Ставка придавала важное значение результатам боев на Западной Двине. Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин дважды звонил мне и справлялся о ходе форсирования реки.

Когда я доложил, что на другом берегу Западной Двины ведут бой уже семь стрелковых дивизий и часть сил нашего танкового корпуса, Сталин с присущей ему лаконичностью сказал:

— Хорошо, так и действуйте дальше. Спасибо.

Я понял, что Верховный Главнокомандующий доволен результатами наступления.

На следующий день Москва салютовала освободителям Витебска, в том числе и войскам нашего фронта. Это был первый за 1944 год победный салют в честь войск 1-го Прибалтийского фронта, и всех воинов это известие очень воодушевило.

Тепло и сердечно в этот праздничный для войск фронта день поздравил меня и моих боевых друзей с достигнутыми успехами Маршал Советского Союза А. М. Василевский. Я решил воспользоваться этим обстоятельством, чтобы получить его согласие на представление к правительственным наградам особо отличившихся солдат, сержантов, офицеров и генералов. Как только я заговорил об этом, тут же в телефонной трубке послышался проникнутый теплотой голос Александра Михайловича:

— Дорогой Иван Христофорович, войска вашего фронта, вопреки всем ожиданиям, настолько блестяще справились с прорывом вражеской обороны и форсированием Западной Двины, что Верховный, несомненно, положительно отнсется к представлениям Военного совета фронта. Со своей стораны я охотно поддержу ваши просьбы. Думаю, неплохо будет, если одновременно с этим воабудить ходатайство перед Сталиным о присвоении очередных воинских званий руководящим кадрам фронта.

Я выразил представителю Ставки глубокую признательность Военного совета за столь высокую оценку боевых заслуг войск фронта.

В результате почти недельной работы командования, иолиторганов и кадровых органов всах степеней появились два важных документа, полностью согласованных с маршалом Василевским: один — представление на при-своение звания Героя Советского Союза 146 воинам фронта, в том числе командармам И. М. Чистякову и А. П. Белобородову; другой — ходатайство перед Верховным Главнокомандующим о присвоении воинского звания «генерал-полковник» В. В. Курасову, П. М. Хлебникову, И. М. Чистякову и Н. Ф. Папивину.

Однако продолжим рассказ о дальнейшем ходе наступления.

В связи с резким переломом в ходе операции командование фронта уточнило армиям их дальнейшие задачи.

4-й ударной армии предстояло, используя успех 6-й гвардейской, наступать в обход Полоцка с севера, 6-й гвардейской армии — двумя корпусами совместно с 4-й ударной окружить и уничтожить полоцкую группировку, а остальными силами развивать наступление на Даугавпилс. Главные силы 43-й армии, как я уже упоминал, нацеливались на Лепель, для освобождения которого генералу А. П. Белобородову было приказано создать армейскую подвижную группу. Начавшие переправу на захваченный плацдарм части 1-го танкового корпуса мы решили направить не на Лепель, как предусматривалось планом, а на Камень и далее на Ушачи, то есть на северо-запад, с целью перехвата железной дороги Полоцк Молодечно. Это решение было одобрено А. М. Василевским.

В последующие дни войска фронта при поддержке авиации успешно развивали наступление на полоцком и свенцянском (швенченисском) направлениях.

Не более двух суток потребовалось частям 43-й и 39-й армий для ликвидации окруженного в районе Витебска противника. Утром 27 июня гитлеровцы сложили оружие. Фашисты потеряли убитыми 20 тысяч солдат и офицеров, 10 тысяч сдались в плен. И хотя зиачительным силам окруженных во главе с генералом Писториусом удалось выскочить из котла, недолго пришлось им гулять по нашим тылам. 60-й стрелковый корпус генерала А. С. Люхтикова настиг их и ликвидировал. В этих боях отличился заместитель командира корпуса по политической частя полковник С. П. Васягин.[101]

А в это время 1-й стрелковый корпус и подвижная группа 43-й армии стремительно наступали на Лепель, на подступах к которому разгорелся ожесточенный бой. И снова бойцы и командиры проявили исключительный героизм. Когда окруженные фашисты, пытавшиеся пробиться на Лепель, яростно атаковали с тыла частя 1-го стрелкового корпуса, наши воины, наступавшие вдоль шоссе Витебск — Лепелъ, преградили путь гитлеровцам и стояли насмерть.

Эффвктивную поддержку пехоте оказали летчики генерала Папивина. Они превратили шоссе Витебск — Лепель в «дорогу смерти», как назвали ее пленные немцы. Действительно, все шоссе от города Камень до Лепеля представляло кладбище фашистской техники, на его обочинах лежали тысячи трупов вражеских солдат и офицеров.

Разгромив прорывавшиеся с востока на запад группы противника, части 1-го стрелкового корпуса и армейской подвижной группы с ходу ворвались в Лепель и к исходу 28 июня полностью очистили город от фашистской нечисти. Неуемная ярость наполнила сердца воинов 43-й армии, когда они узнали, что в концлагере, устроенном в Лепеле, гитлеровцы погубили около 40 тысяч советских граждан.

Сбивая цеплявшегося за каждую речушку, за каждый населенный пункт противника, войска фронта настойчиво продвигались вперед. Врагу так и не удалось остановить наступавших даже на линии бесчисленных озер между Полоцком и Лепелем, несмотря на то что к этому времени гитлеровское командование успело перебросить сюда 81, 212 и 29-ю пехотные дивизии из группы армий «Север» и три дивизии из резерва группы армий «Центр».

Появление новых дивизий, которые раньше стояли против нашего соседа справа — 2-го Прибалтийского фронта, очень встревожило нас. Поскольку фронт генерала А. И. Еременко продолжал стоять в обороне, а мы все дальше продвигались на запад, полоса боевых действий наших войск быстро увеличивалась, и командование группы армий «Север» имело возможность собрать значительные силы и ударить нам во фланг и тыл. В связи с этим я попросил А. М. Василевского усилить нас за счет резервов Ставки и ускорить переход войск 2-го Прибалтийского в наступление.

Из беседы с А. М. Василевским я понял, что он видит все ожидающие нас трудности и предпримет необходимые шаги. А пока нужно было пользоваться растерянностью фашистов и форсировать наступление войск фронта.

В этой обстановке Ставка Верховного Главнокомандования приказала нашим войскам главными силами продолжать наступление в западном направлении, а частью сил ударить на Полоцк и овладеть этой важной опорной базой группы армий «Север».

Партизанским соединениям тоже было приказано максимально активизировать свои действия на коммуникациях противника с целью содействия успеху наступавших войск. Народные мстители оказывали нам большую помощь с первых дней наступления.

В последующие шесть дней операции, с 29 июня по 4 июля, наиболее ожесточенные бои разгорелись за Полоцк, являвшийся после Витебска самым сильным узлом сопротивления.

Если освобождение Витебска открывало нам путь в северную часть Белоруссии, то со взятием Полоцка ликвидировалось серьезное препятствие на пути в центральную часть Прибалтики. Поэтому немецко-фашистское командование предпринимало отчаянные попытки удержать Полоцк. На подступах к нему была подготовлена оборонительная полоса под грозным наименованием «Тигр». Полоса озер и болот, на линии которых пролегал этот рубеж, в сочетании с широко развитой системой полевых, а местами и долговременных укреплений делала оборонительную систему вокруг города весьма мощной и труднопреодолимой. Сам Полоцк также был тщательно подготовлен к круговой обороне. Для усиления находившихся в городе войск противник к 25 июня перебросил две пехотные и охранную дивизии; всего в районе Полоцка действовало к этому времени около шести гитлеровских дивизий.

Неудивительно, что соединения 4-й ударной до конца июня продвигались медленно, с большими трудностями отвоевывая у фашистов каждый метр земли. А. М. Василевский, хорошо представлявший все сложности, с которыми встретилась армия генерала П. Ф. Малышева на подступах к Полоцку, изыскивал всевозможные пути для оказания помощи командарму.

В конце июня меня вызвал на переговоры Сталин. Выслушав мой доклад о ходе наступления против полоцкой группировки немцев, он сказал:

— Я понимаю обстановку, сложившуюся в районе Полоцка. Учитывая важное оперативное значение этого крупного узла обороны для прикрытия рижского направления, гитлеровское командование крепко будет цепляться за Полоцк. К сожалению, Еременко еще не готов к переходу в наступление, а это позволило противнику значительно усилить полоцкую группировку. Несмотря на все это, вы должны принять самые решительные меры, чтобы возможно быстрее вышвырнуть немцев из Полоцка. Иначе вы можете упустить момент — противник сумеет затормозить дальнейшее наступление главных сил фронта на важном для нас каунасском направлении. Я распорядился усилить четвертую ударную армию одним стрелковым корпусом. Желаю вам успеха…

Я заверил Верховного Главнокомандующего, что не допущу остановки наступления главных сил фронта к границам Литвы и что судьба Полоцка будет решена в ближайшие дни. К счастью, в начале июля обстановка под Полоцком стала заметно улучшаться для нас.

В период с 29 июня до 1 июля войска фронта упорно прорывались в Полоцку. Чем ближе подходили они к городу, тем ожесточеннее становилось сопротивление гитлеровцев. Полосы наступления корпусов постепенно сужались. Поэтому я приказал генералу И. М. Чистякову вывести 103-й стрелковый корпус и направить его вдоль левого берега Западной Двины в общем направлении на Даугавпилс. 4-я ударная армия должна была обходом города с севера обеспечить окружение полоцкого гарнизона. Одновременно я потребовал от генерала И. М. Чистякова силами 22-го и 23-го гвардейских стрелковых корпусов быстрее прорваться к городу с востока и юга, ре-шительной атакой разгромить противника и освободить Полоцк.

К вечеру 1 июля соедниения 22-го гвардейского стрелкового корпуса прорвались к восточной окраине Полоцка, тогда как дивизии 23-го гвардейского стрелкового корпуса все еще вели бои в 8-10 километрах южнее города, преодолевая ожесточенное сопротивление противника на очень тяжелой для наступления лесисто-болотистой местности. К этому времени соединения 2-го гвардейского стрелкового корпуса 6-й гвардейской армии и войска 43-й армии перезали железную дорогу Полоцк — Молодечно и вышли на рубеж Германовичи. Плисса, Березино.

На фронте 4-й ударной армии тоже был достигнут значительный успех. В результате ввода переданного армии из резерва Ставки 100-го стрелкового корпуса, которым командовал генерал-майор Д. В. Михайлов, левофланговые соединения армии продвинулись на 20 километров, а их передовые части завязали бои на окраине Полоцка. Очень успешно действовали в эти дни части 1-го танкового корпуса. Выйдя на оперативный простор, они в итоге стре-мительного удара 29 июня овладели городом Ушачи и, пройдя по очень трудной местности около 30 километров, двумя бригадами (мотострелковой и танковой) с ходу атаковали узел дорог Ветрино. Это обеспечило частям 23-го гвардейского стрелкового корпуса форсирование реки Ушачи в районе Заскорки.

150-я танковая бригада танкового корпуса в течение 29 июня к ночи на 30 июня прошла около 45 километров и утром внезапно для противника ворвалась на уаицы Дисны. Нападение было настолько неожиданным, что враг не сумел оказать организованного сопротивления и поспешно отступил на правый берег Западной Двины. Вслед за ним сумели перевравиться с помощью захваченного парома и наши танкисты, которые заняли и удерживали на правом берегу реки небольшой плацдарм. Остальные соединения 1-го танкового корпуса, форсировал с ходу реку Мнюта, ударом с тыла содействовали стрелковым дивизиям в захвате важных узлов сопротивления в Лужках и Плиссе.

Сохранить высокий темп наступления танковых частей в условиях труднопроходимой местности помогали местные жители. Если танковую часть задерживал мощный опорный пункт противника, захватить который с ходу не удавалось, то его обычно обходили. И в этом деле местные селяне была неоценимыми помощниками. Бывшие воины 159-й танковой бригады никогда не забудут жительницу деревни Попки Ветринского района Марию Андреевну Кашук, которая, несмотря на свой весьма преклонный возраст (ей в то время уже пошел восьмой десяток), с радостью вызвалась вывести их в тыл противника. Наши танкисты стремительно преодолели лесисто-болотистый участок местности и перерезали дорогу отходившим вражеским войскам. За активную помощь Красной Армии Мария Андреевна была награждена медалью «За боевые заслуги».

30 июня я с оперативной группой прибыл в расположение 22-го гвардейского стрелкового корпуса, чтобы наладить тесное взаимодействие соединений 4-й ударной армия, 22-го и 23-го гвардейских стрелковых корпусов, наступавших на Полоцк. Побывав на восточных и юго-восточных подступах к городу, мы пришли к выводу, что решительный штурм его должен осуществляться одновременно со всех сторон: это не позволило бы противнику маневрировать силами и средствами. С этой целью были возобновлены атаки с севера, востока и юга. При этом внимание командующего 4-й ударной армией и командира 23-го гвардейского стрелкового корпуса было обращено на то, чтобы не допустить отхода гитлеровцев из Полоцка на северо-запад и запад.

С утра 1 июля дивизии 22-го и 23-го гвардейских стрелковых корпусов перешли в решительную атаку. В течение первых двух дней враг беспрерывно контратаковал. Каждый дом гвардейцы брали с боем. Для поддержки штурма пришлось привлечь значительную часть авиации, в первую очередь штурмовой. Массированные удары по огневым позициям артиллерии и минометов привели к заметному ослаблению огневой мощи противника и вынудили его прекратить контратаки. Ударами бомбардировочной и штурмовой авиации было прервано всякое движение по железной дороге Даугавпилс — Полоцк, что серьезно затруднило фашистам дальнейшую переброску сюда подкреплений.

3 июля наступил перелом в нашу пользу. Уже в первой половине дня части 51-й гвардейской стрелковой дивизии 23-го гвардейского стрелкового корпуса вели ожесточенный бой в северо-восточной и восточной частях города.

Убедившись в том, что освобождение Полоцка и разгром полоцкой группировки противника предрешен, я поспешил в штаб фронта. Необходимо было определить пути дальнейшего наступления с целью развития достигнутого успеха. Ведь задачи, поставленные Ставкой фронту директивой от 31 мая, были уже выполнены. Что же дальше? Какое решение примет Верховный?

Прибыв в штаб, я, не заходя к себе, направился в оперативное управление. На вопрос, получена ли новая директива Ставки, генерал Бобков ответил отрицательно. Подойдя к рабочей карте, на которой дежурные операторы скрупулезно отмечали все происходившие на фронте изменения, я стал внимательно изучать ее. Начальник оперативного управления доложил, что, пока два гвардейских стрелковых корпуса армии Чистякова «доколачивают» полоцкую группировку, командарм настойчиво продвигает свои 2-й гвардейский и 103-й стрелковые корпуса вдоль левого берега Западной Двины в общем направлении на Даугавпилс, причем значительная часть сил 103-го стрелкового корпуса вынуждена развертываться вдоль левого берега реки, чтобы обезопасить себя от ударов с севера. В армии Белобородова тоже значительная часть сил пока не включилась еще в наступление, поскольку занята уничтожением в тылу отдельных групп немцев, вырвавшихся из окружения, а 92-й стрелковый корпус следует к линии фронта после завершения боев по очищению Витебска и уничтожению окруженных дививий противника. Таким образом, к границам Литвы в последние дни армии Чистякова и Белобородова целиком продвигаться не могли. Однако, несмотря на ограниченность сил, передовые соединения 6-й гвардейской и 43-й армий настойчиво очищали последние белорусские города и села от фашистов.

Радовало умелое маневрирование наших частей в ходе наступления. В эти дни мы наблюдали множество примеров, когда командиры полков и дивизий умело направляли свои войска в обход населенных пунктов, если фашисты успевали прочно закрепиться в них. Такие узлы сопротивления, как правило, атаковались с тыла. Судя по донесениям командиров, войскам большую помощь продолжали оказывать белорусские партизаны. Они не только указывали наиболее уязвимые места в обороне противника, но и наносили удары с тыла, помогая атакующим войскам в самые решающие моменты боя. В тесном взаимодействии с партизанами освобождены, например, были города Браслав, Шарковщина и Докшицы. Партизаны продолжали помогать войскам не только на линии фронта, но и ударами по тыловым коммуникациям. Генерал Бобков показал мне на карте многочисленные районы, где в последние дни особенно активизировали свои действия народные мстители Белоруссии и Литвы. С каждым днем увеличивался список пущенных под откос фашистских эшелонов. Железнодорожное движение в тылу фашистов было, фактически, парализовано. Не легче было гитлеровцам и на шоссейных дорогах. Партизаны не давали им и здесь покоя ни днем, ни ночью. Только получили мы донесение о том, что партизанская бригада под командованием Тябута наголову разгромила фашистскую автоколонну с солдатами в районе Кубличи, как из района Постав получена новая весть об уничтожении подкреплений, спешивших к линии фронта. Фашисты недосчитались 8 танков, 3 бронемашин и 37 грузовиков, до отказа набитых солдатами. Партизаны смело атаковали отступавшие части противника с тыла. Многие тысячи убитых и плененных оккупантов были на их счету к моменту завершения освобождения Полоцкой и Витебской областей. Как было радостно снова услышать хорошо известные нам имена партизанских вожаков и названия их соединений, об уничтожении которых столько трубила фашистская печать накануне нашего наступления!

Так, громя фашистские части при активном содействии партизан, корпуса 6-й гвардейской и 43-й армий с 29 июня продвинулись на запад еще на 120–130 километров и вышли к белорусскому городу Дисна, что на левом берегу Западной Двины, и к озерам Дрисвяты, Богиньское и Нарочь. Успешному продвижению соединений генерала А. П. Белобородова в эти дни содействовали стремительные рейды по тылам противника бригад 1-го танкового корпуса. 1 июля генерал В. В. Бутков, получив от меня приказ ударить в тыл противнику, упорно оборонявшемуся перед фронтом 1-го стрелкового корпуса в районе Глубокого, сосредоточил свои силы южнее Лужков и нанес удар в обход Глубокого. Выход танковых бригад в тыл противника принудил его к отступлению. А тем временем бригады генерала Буткова стремительно продвигались по тылам вдоль железной дорога на Поставы, содействуя успеху соединений 43-й армии.

Но на этом наступление войск 1-го Прибалтийского не заканчивалось. Впереди были фронтовые дороги советской Прибалтики.

Глава седьмая. В край четырех тысяч озер

3 июля мы получили радостную весть: войска 1-го и 3-го Белорусских: фронтов, освободив столицу Белоруссии, завершили окружение 4-й фашистской армии. Порадовало нас и другое сообщение — войска правого крыла нашего фронта нанесли решительное поражение полоцкой группировке врага и были близки к полному очищению Полоцка от фашистских войск.

В зтот же день мне из Москвы позвонил генерал А. И. Антонов и сообщил, что Ставка решила усилить 1-й Прибалтийский двумя общевойсковыми армиями, одним танковым корпусом и некоторыми другими частями и соединениями. Кроме этого, как сказал Алексей Иннокентьевич, в Ставке рассматривается вопрос о передаче нам от генерала И. Д. Черняховского 39-й армии и 3-го гвардейского механизированного корпуса. Поскольку в связи с такими крупными подкреплениями роль 1-го Прибалтийского фронта на втором этапе операции «Багратион» сильно возрастала, генерал Антонов предложил ос-новательно продумать его замысел. В заключение Алексей Иннокентьевич сказал, что директива с указанием сроков прибытия резервов и конкретной задачи фронта поступит не позднее 4 июля.

Вечером 3 июля на командном пункте 1-го Прибалтийского фронта, развернувшемся в районе белорусского города Ушачи, собрались все мои ближайшие боевые товарищи. Нужно было обсудить план дальнейших действий наших войск. Задачи, поставленные директивой Ставки от 31 мая, были полностью выполнены. Не был, правда, еще освобожден Полоцк, но бои шли уже на его улицах.

Как обычно, начальник разведки полковник А. А. Хлебов доложил последние данные о противнике и высказал предположения о его дальнейших намерениях. Он перечислил немецкие дивизии, части, которые упорно сопротивлялись, ведя бой в основном вдоль дорог и вокруг населенных пунктов. В первой линии у фашистов были 132, 81, 215, 252 и 212-я пехотные дивизии, остатки отдельных специальных и карательных частей. Таким образом, непосредственно перед фронтом армий генералов И. М. Чистякова и А. П. Белобородова при продвижении их на запад насчитывалось не так уж много сил. Исходя из этого, полковник А. А. Хлебов сделал вывод, что в связи с продолжающимся наступлением войск 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов между группами немецких армий «Север» и «Центр» с каждым днем будет увеличиваться разрыв, поскольку 16-я армия группы армий «Север» стоит на месте, а потерпевшие серьезное поражение войска 3-й танковой армии группы армий «Центр» отступают в юго-западном направлении. Фашистское командование в этой обстановке вынуждено перебрасывать дивизии из резерва и с других участков фронта, чтобы восстановить, как начальник разведки выразился, локтевую связь между группами армий «Север» и «Центр». В заключение он сделал вывод, что создавшаяся обстановка не позволяет останавливать продвижение главных сил фронта на запад с целью дальнейшего расширения бреши между двумя группами фашистских армий «Север» и «Центр». Последние слова полковника потонули в гуле одобрительных возгласов собравшихся. Не было сомнения, что он выразил общее мнение.

Потом генерал Ф. Н. Бобков подробно доложил о положении войск фронта включительно до дивизии.

По установившейся традиции, на основе фактов, изложенных в докладах разведчика и оператора, начальник штаба фронта генерал В. В. Курасов сделал выводы и внес предложения по задачам войск фронта. Подчеркнув тот факт, что на стыке групп армий «Север» и «Центр» сейчас мало сил и что фашистское командование не замедлит усилить обороняющиеся здесь войска, он высказался за продолжение наступления без оперативной паузы, хотя, как справедливо отметил Владимир Васильевич, для подготовки к новой операции требовалось время. Ведь необходимо было подтянуть отставшие войска, тяжелую артиллерию, воссоздать ударные группировки в армиях и подвезти боеприпасы, то есть осуществить самые неотложные меры по обеспечению дальнейшего наступления.

Аргументируя необходимость как можно дальше продвинуться на запад на литовской земле, начальник штаба сказал:

— Надо иметь в виду, что Советская Литва — это многочисленные реки, леса и озера, а местами и болота. Только одних озер там насчитывается более четырех тысяч! Противник, безусловно, попытается использовать эти природные условия для создания оборонительных рубежей и отсечных позиций. Чем больше времени мы дадим врагу, тем сильнее он укрепит местность в инженерном отношении. Следовательно, до подхода резервов наступление надо продолжать имеющимися пока силами фронта вдоль левого берега Западной Двины, а после овладения Полоцком всеми силами четвертой ударной армии по правому берегу этой реки.

Я без колебания одобрил предложение начальника штаба. Однако нам предстояло продумать, как построить операцию в дальнейшем, после прибытия в состав фронта новых крупных подкреплений.

Войскам 3-й немецкой танковой армии, которые оборонялись в полосе нашего наступления, нанесен настолько серьезный урон, что она уже не опасна, тем более что армии И. Д. Черняховского не дадут ей передышки до самой Восточной Пруссии. Кроме того, успешное продвижение войск 3-го Белорусского на Вильнюс и далее на Каунас снимает с нас заботу о стыке с ним. Таким образом, ударов с юга мы можем не опасаться. Зато с севера над войсками 1-го Прибалтийского фронта дамокловым мечом нависла группа армий «Север», которая за долгие месяцы обороны очень хорошо укрепилась и обладает нерастраченными силами.

Поскольку 2-й и 3-й Прибалтийские фронты не наступают, командование группы армий «Север» имеет возможность (и, очевидно, использует ее) нанести с севера удар во фланг и тыл войск нашего фронта при дальнейшем продвижении на запад.

Опираясь на эти доводы, я высказал мнение, что в создавшейся обстановке нам целесообразно частью сил содействовать войскам Черняховского в овладении Вильнюсом и Каунасом, а главными силами разгромить южное крыло группы армий «Север» и выйти затем к Риге.

Успепешное продвижение в указанных направлениях позволит нам на завершающем этапе операции сперва лишить группу армий «Север» сухопутных связей с Восточной Пруссией, а затем во взаимодействий со 2-м и 3-м Прибалтийскими фронтами приступить к разгрому ее главных сил, оборонявшихся к востоку и северо-востоку от Риги. Кроме того, непосредственаая угроза левому крылу и тылу войск группы армий «Север» неизбежно должна вынудить ее командующего генерал-полковника Линдемана не только израсходовать свои оперативные резервы, но и снять часть войск, действовавших перед остальными Прибалтийскими фронтами, что облегчало бы их задачу. Навалившись дружно на главные силы этой фашистской группы, можно было рассчитывать на относительно быстрый ее разгром. Исходя из этих соображений, мы пришли к единодушному мнению: с подходом выделенных нам резервов главные силы фронта нацелить для удара с юго-востока в общем направлении на Ригу, а часть сил — на запад, в направлении на Шяуляй, с целью развития успеха наступления во взаимодействии с 3-м Белорусским фронтом.

Мы были твердо убеждены, что, если будет одобрен наш замысел новой наступательной операции 1-го Прибалтийского фронта, это позволит войскам не только завершить во взаимодействии с 3-м Белорусским фронтом полный раагром 3-й танковой армии и обеспечить дальнейшее успешное наступление в западном направлений, но и добиться окончательного отсечения группы армий «Север» от ее правого соседа, создать попутно весьма благоприятные условия для последующего ее разгрома совместными усилиями трех Прибалтийских и Ленинградского фронтов при поддержке Краснознаменного Балтийского флота. А достижение этой цели обеспечивало освобождение всей Прибалтики. Словом, наш фронт, как мы понимали, в дальнейшем должен был играть важную роль одновременно в двух стратегических операциях — в завершении операций «Багратион» и в осуществлении нового стратегического наступления с целью разгрома группы армий «Север» и освобождения Прибалтики. Необходимо было прежде всего получить одобрение нашего замысла со стороны представителя Ставки. Однако связаться с Маршалом Советского Союза А. М. Василевским оказалось непросто. В начале июля в действиях 3-го Белорусского фронта наступил самый решающий этап. Его армии должны были соединиться в районе Минска с войсками генерала К. К. Рокоссовского и захлопнуть «мышеловку», в которую попали главные силы 4-й армии фашистов. А. М. Василевский был, естественно, поглощен осуществлением этой задачи и находился у генерала И. Д. Черняховского.

Легче оказалось связаться с генералом А. И. Антоновым. Ему я и изложил наш замысел и просил доложить его И. В. Сталину. Однако Алексей Иннокентьевич ответил, что согласованное с А. М. Василевским решение о направлениях дальнейшего наступления нашего фронта принято и директива по этому вопросу уже направлена нам.

Какие же задачи возложит Ставка на наш фронт в дальнейшем? Насколько совпадут они с нашими намерениями? Об этом мы должны были узнать с часу на час. А пока на очереди было освобождение Полоцка.

Исходя из кратких докладов командармов И. М. Чистякова и П. Ф. Малышева, я пришел к убеждению, что утром 4 июля город будет взят. Так и случилось. На рассвете следующего дня генерал Ф. Н. Бобков доложил о завершении штурма Полоцка.

Итак, 4 июля стал днем освобождения от оккупантов этого старинного белорусского города. Впоследствии я получил от генералов И. М. Чистякова и П. Ф. Малышева подробные донесения о ходе штурма.

Полоцк разделен Западной Двиной на две части, поэтому для полной ликвидации гарнизона врага нужно было захватить мосты через реку.

Когда левобережная часть города была освобождена, специальная команда саперов из 51-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора С. В. Черникова разминировала деревянный мост, чем воспользовался командир наступавшего здесь стрелкового полка. Он быстро переправил на другой берег несколько подразделений, которые захватили там плацдарм. Подразделения другого полка преодолели реку по фермам взорванного железнодорожного моста и тоже закрепились на правобережье. К утру на противоположном берегу была вся дивизия, которая с рассветом перешла в атаку навстречу частям 22-го гвардейского стрелкового корпуса генерала А. И. Ручкина, наступавшим с северо-востока и востока. Успешному штурму Полоцка во многом способствовал и маневр 4-й ударной армии в обход города о севера, угрожавший окружением всей полоцкой группировки.

Около шести отборных немецко-фашистских соединений было разгромлено в районе Полоцка. Уцелевшие части в беспорядке отступали на Даугавпилс…

В это же утро, 4 июля, поступила директива Ставки, предписывавшая войскам нашего фронта «развивать наступление, нанося главный удар в общем направлении на Свенцяны (Швенченис), Каунас».

Выполняя ближайшую задачу, фронт должен был пробиться на территорию Советской Литвы и 10–12 июля «овладеть рубежом Двинск, Нов. Свенцяны, Подбродзе». В дальнейшем 1-му Прибалтийскому предписывалось, обеспечивая себя от ударов с севера, «наступать на Каунас, и частью сил — на Паневежис, Шяуляй».

Эти задачи мы должны были выполнять с измененными силами. 4-я ударная армия с 4 июля передавалась во 2-й Прибалтийский фронт, в связи с чем разграничительная линия с его войсками устанавливалась такая: Выровля, Залесье, Прудок, Полоцк и далее по Западной Двине. А от соседа слева — 3-го Белорусского фронта — к нам переходила 39-я армия, и левая граница нашего фронта отодвигалась к югу.

Этой же директивой нам передавались из резерва 51-я армия генерал-лейтенанта Я. Г. Крейзера и 2-я гвардейская армия генерал-лейтенанта П. Г. Чанчибадзе. Оба эти объединения ко времени получения директивы Ставки были еще далеко в тылу, и нельзя было рассчитывать на их вступление в операцию в ближайшее время.

Когда генерал Курасов отметил на карте новую границу, то двойная красная линия прочертила лист от озера Нарочь севернее Вильнюса до Каунаса. Нетрудно было представить, что с продвижением наших войск на запад полоса их наступления должна расширяться.

Итак, замысел Ставки был предельно ясен: как можно скорее вывести войска 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов к границам Восточной Пруссии. При выработке этого плана в Генеральном штабе исходили, как я понимал, из предположения, что войска группы армий «Север» под угрозой отсечения от Германии поспешат уйти из Прибалтики в Восточную Пруссию. В таком случае войска 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов, упреждая противника с выходом к Восточной Пруссии, безусловно, сорвали бы осуществление этого замысла.

Но побегут ли фашисты из Прибалтики? Ответить на этот вопрос было нелегко. Во всяком случае, мнения Военного совета нашего фронта и Верховного Главнокомандования, судя по содержанию новой директивы, на этот раз не совпали.

Однако коль есть приказ, то нужно сделать все возможное, чтобы его выполнить. Для этого, как мы считали, прежде всего надо было разгромить две обозначившиеся на флангах основные группировки противника — дау-гавпилсскую и швенченисскую — и в дальнейшем наступать на запад, сосредоточивая основные силы на стыке с войсками 3-го Белорусского фронта и прикрываясь от войск группы армий «Север» частью сил 6-й гвардейской армии.

Исходя из этого замысла, мы определили новые задачи армиям, организовали их взаимодействие, проработали вопросы авиационного, артиллерийского и инженерного обеспечения операции, продумали дальнейший порядок пополнения войск горючим и боеприпасами.

Я продолжал заниматься вопросами подготовки операции, когда ко мне пришел В. В. Курасов в сопровождении двух генералов. В одном из них, молодом, высоком, стройном генерал-лейтенанте, я сразу узнал своего старого товарища по Юго-Западному фронту. Это был Яков Григорьевич Крейзер. В конце 1941 года он командовал на Юго-Западном фронте 3-й армией.

Генералы подошли ко мне и, как полагается, представились.

Я был рад увидеть Крейзера живым и невредимым. Прошло более двух с половиной лет! И каких лет! Ведь война не щадила ни командармов, ни командующих фронтами. А Крейзер с первых дней войны находился в боях, командуя различными общевойсковыми объединениями. 51-ю армию, которая передавалась нам из резерва Ставки, Крейзер возглавлял уже почти год и заслуженно считался одним из самых опытных и проверенных в боях командармов. Мне он очень нравился своей настойчивостью в достижении цели, оптимизмом и умением быстро ориентироваться в сложной обстановке, Я дружески приветствовал этого славного военачальника, и наша встреча сразу вышла за рамки официальности.

Спутником Крейзера был член Военного совета армии генерал-майор Б. И. Уранов. С ним я не был знаком, но впоследствии убедился, что этот политработник заслуживал самого уважительного отношения к себе.

Я. Г. Крейзер доложил о составе своей армии, который в общем соответствовал штатному. Генерал Уранов высоко отозвался о моральном духе бойцов и командиров.

В. В. Курасов в моем присутствии познакомил командарма и члена Военного совета с обстановкой на фронте, а я рассказал в общих чертах о дальнейших, задачах 1-го Прибалтийского. Судя по местонахождению соединений армии Я. Г. Крейзера, я с огорчением понял, что раньше середины июля ввести ее в сражение не удастся. Расставаясь, мы условились, что Крейзер с подходом его войск к линии фронта соберет всех своих командиров корпусов и дивизий, чтобы я мог с ними познакомиться.

Вскоре выяснилось, что в течение ближайшей недели мы можем рассчитывать только на силы 6-й гвардейской в 43-й армий, хотя фронт наступления расширился до 150 километров. Вызванный мною командарм 39-й генерал И. И. Людников доложил, что его соединения только что начали выдвижение из района Витебска. По самым оптимальным расчетам, вступить в сражение раньше 6–7 июля они не смогут.

Ивана Ильича Людникова я знал с первых дней войны. Он в 1941 году командовал стрелковой дивизией на Юго-Западном фронте и уже тогда проявил поразительную смелость, прославился как блестящий тактик общевойскового боя. Тяжелое ранение выбило Людникова, как говорится, из седла. С тех пор мы не виделись с ним. Я знал, что он отличился и под Сталинградом, был удостоен звания Героя Советского Союза. Блестяще действовала его армия в ходе окружения и быстрого разгрома витебской группировки, так что генерал Людников оказался на высоте и в должности командарма.

Исходя из общей цели наступления фронта, я поставил перед И. И. Людниковым задачу к 7 июля сосредоточить свои дивизии к северу от озера Нарочь и быть готовым ввести их и сражение на южном крыле фронта с рубежа Кретуонис, Подбродзо (Пабраде) общем направлении на Укмерге и далее на Каунас. Словом, мы стремились как можно лучше выполнить приказ Ставки наступать главными силами фронта на каунасском направлении.

К этому времевн выяснилось, что фроит, фактически, лишился последнего своего подвижного соединения — 1-го танкового корпуса. Генерал К. В. Скорняков доложил, что в корпусе на ходу не более десятка танков. Остальные требуют ремонта: сказались длительные рейды по пескам и болотам и бои в районе Полоцка. Пришлось согласиться на вывод танкового корпуса в резерв для пополнения и приведения уцелевшей бронетанковой техники в боевое состояние.

Едва мы успели приступить к подготовке новой наступательной операции, известной в исторических трудах под названием Шяуляйской, как к нам прибыл первый секретарь ЦК Коммунистической партии Литвы, начальник Литовского штаба партизанского движения А. Ю. Снечкус.

Представители Литовского штаба обращались к нам и прежде с просьбами о помощи партизанам. Они регулярно информировали нас о положении на оккупированных землях Советской Литвы. Теперь, когда войска фронта стояли у ее границ, А. Ю. Снечкус решил лачно договориться о координация действий литовских партизан и наступающих войск.

Впервые я встретился с Антанасом Юозовичем вскоре после проведения Городокской операции. Он тогда приезжал с Ю. И. Палецкисом, чтобы посетить 16-ю Литовскую стрелковую дивизию, входившую в состав войск нашего фронта. Встреча состоялась на командном пункте фронта в Езерище. Еще тогда А. Ю. Снечкус произвел на меня глубокое впечатление.

Снечкус был одним из самых выдающихся революционеров буржуазной Литвы. В рядах Коммунистической партии Литвы он состоял с 1920 года, а с 1926 года стал бессменным первым секретарем ее Центрального Комитета, Долгие годы этот несгибаемый борец за счастье трудящихся провел в тюрьмах. Я, конечно, был очень рад вновь встретиться с этим легендарным человеком и, немедленно отложив все текущие дела, поспешил в дом, где разместили руководителя литовсках партизан и его соратников.

В. В. Курасов начал разрабатывать совместно с помощниками Снечкуса конкретный план взаимодействия войск фронта с партизанскими отрядами, а мы уединились с Антанасом Юозовичем в соседней комнате. Беседовали долго. Он подробно рассказал мне о положении в оккупированных районах, о настроениях населения, о ходе нараставшего с каждым днем сопротивления оккупантам.

Машинально поглаживая темные, гладко зачесанные назад волосы и все более оживляясь, Снечкус говорил о ненависти, которую с первых дней вторжения в Литву фашисты возбудили в народе. В первые месяцы борьба против оккупантов носила стихийный и очаговый характер, но уже с конца 1942 года, когда руководство антифашистским сопротивлением взял в свои руки только что созданный Литовский штаб партизанского движения, отпор оккупантам стал приобретать все более целенаправленный и всенародный характер.

Попытки наладить руководство партизанским движением были предприняты еще в марте 1942 года, когда на территорию Литвы были заброшены две группы руководящих партийных и комсомольских работников во главе с секретарем ЦК КП Литвы И. Мескупасом-Адомасом. Но к несчастью, они сразу же были окружены карателями и героически погибли в ожесточенном бою. В апреле 1943 года была послана новая оперативная группа Центрального Комитета во главе с членами ЦК М. Ю. Шумаускасом и Г. О. Зиманасом. Первый из них возглавил Северный подпольный областной комитет партии, а второй — Южный. Оба одновременно стали главными редакторами подпольных партизанских газет, которые сыграли важную мобилизующую роль среди населения. С 1943 года у фашистских оккупантов не было ни одного дня спокойной жизни. Снечкус рассказал о массовом героизме партизан и подпольщиков. От него я впервые услышал о подвиге славной дочери литовского народа Марите Мельникайте, которая вела беспощадную борьбу с оккупантами и их прислужниками, а когда, раненной в бою, попала в руки карателей, то не склонила перед ними головы, героически перенесла все выпавшие на ее долю мучения.

Весьма характерным для деятельности литовских партизан был случай, о котором мне рассказал Снечкус.

В Швенченисском уезде некоторое время зверствовал фашистский уездный комиссар Фриц Оль, который лично участвовал в убийстве 500 литовских граждан. Когда о злодеяниях этого изверга стало известно партизанам, они 24 марта 1944 года средь бела дня ворвались в помещение уездного комиссариата и публично казнили фашиста.

Не было спокойствия и в многочисленных гитлеровских гарнизонах. Народные мстители регулярно подвергали их внезапным атакам. 10 апреля они, например, окружили и наголову разгромили сильный фашистский гарнизон в деревне Вечиоришки. Только за первые пять месяцев 1944 года партизаны взорвали 11 железнодорожных мостов и более 2 тысяч рельсов, уничтожили свыше 130 километров линий связи фашистских войск, вывели из строя 10 промышленных предприятий. Более 5 тысяч фашистских солдат и офицеров нашли свой бесславный конец в боях с партизанами.

Антанас Юозович заверил меня, что в ходе наступления мы получим необходимые сведения о передвижениях вражеских войск в тылу и о характере их обороны. Постоянную разведку вели более 3 тысяч человек, партизанские осведомители находились почти в каждом крупном селе. К моменту вступления советских войск в Литву на ее территории вели борьбу 96 отрядов, составлявших в целом грозную десятитысячную партизанскую армию. Снечкус с особой похвалой отозвался об отрядах «Аудра» («Буря»), который под командованием Пятраса Кутки терроризировал фашистов в Утенском уезде, «За свободу Родины», что вел успешные боевые действия вдоль железной дороги Даугавпилс — Вильнюс, имени Костаса Калинаускаса и «Бичюляй» («Друзья»), оперировавших в Швенченисском уезде, и о бригаде имени Жемайте, имевшей зоны действия в северо-западной Литве. В окрестностях Шяуляя гремела слава отряда Станиониса, в Паневежисском районе — отряда «Гражина»[102] под командованием прославленного народного мстителя, старого литовского коммуниста Ионаса Вильджюнаса. Я был глубоко опечален, когда вскоре узнал, что 14 июля этот славный партизанский командир пал смертью храбрых в неравном бою с отступавшей фашистской частью.

Встреча с руководителем литовских коммунистов явилась началом тесного взаимодействия командования 1-го Прибалтийского фронта с руководством Коммунистической партии и правительства Литовской Советской Социалистической Республики, которое осуществлялось до конца нашего пребывания на литовской земле.

Подготовка к новой операции была в разгаре, когда к нам прибыл Александр Михайлович Василевский. Он сразу же включился в работу. Я высказал ему свои соображения по предстоящей операции.

Внимательно выслушав меня до конца, маршал сказал, что надо всегда рассчитывать на умного противника. А как должен поступить умный командующий вражескими войсками в сложившейся ситуации? Разгром группы армий «Центр» и продвижение советских войск к Восточной Пруссии ставит группу армий «Север» в отчаянное положение, изолирует ее от остальных сил вермахта. В обстановке, когда фронт стремительно катится к самой Германии, подвергать изоляции и угрозе уничтожения огромные силы, находящиеся в Прибалтике, — величайшая глупость. Значит, следует ожидать, что Гитлер поспешит отвести группу армий «Север» в Восточную Пруссию, чтобы использовать ее в сражениях за собственно Германию.

Если главные силы 1-го Прибалтийского фронта будут наступать на рижском направлении, говорил маршал, то их задержат отходящие войска противника, и они не смогут преградить им путь в Восточную Пруссию. Наступление же главных сил фронта на каунасском и шяуляйском направлениях позволит не только содействовать успешному продвижению войск 3-го Белорусского фронта, но и упредить войска группы армий «Север» в выходе к северо-восточным границам Восточной Пруссии.

Логика рассуждений А. М. Василевского была, как всегда, безупречной. И все же интуиция подсказывала, что гитлеровцы вряд ли оставят Прибалтику, они, видимо, будут держаться здесь до тех пор, пока мы не уничтожим их последнюю дивизию. Думал я так потому, что начиная с лета 1943 года фашисты не оставили добровольно ни одного клочка советской земли, несмотря ни на какие выгоды тактического или оперативного значения. Таких тупоголовых упрямцев история войн еще не знала. Кроме того, удержание Прибалтики пока еще не потеряло значения, ибо Финляндия оставалась в орбите войны, а нахождение немецкого флота в Финском заливе облегчало доставку шведской руды в Германию.

Однако и эти соображения, когда я их высказал маршалу, не явились новостью для него. Он сказал, что в случае если и на этот раз Гитлер поступит неразумно, оставив свои войска в Прибалтике, то в дальнейшем это выяснится и тогда можно будет внести необходимые коррективы в наши планы.

Словом, нам пришлось на время отказаться от мысли нанести главный удар на Ригу.

Кстати, как выяснилось впоследствии, враг действительно хотел удерживать Прибалтику до последнего солдата. Еще до вступления сюда наших войск командующий группой армий «Север» генерал-полковник Линдеман заявил; «Мы стоим в преддверии фатерлянда. Каждый шаг назад приближает войну к Германии. Ни шагу назад - таков наш лозунг».[103]

Итак, главный удар — на Каунас. А. М. Василевский подробно остановился и на задачах соседних фронтов, с тем чтобы мы в своих планах предусмотрели взаимодействие с ними. Войскам 3-го Белорусского фронта предстояло на втором этапе операции «Багратион» развивать наступление в общем направлении на Молодечно, к 10–12 июля выйти на линию городов Вильнюс и Лида, а в дальнейшем идти на Каунас, куда был нацелен и наш фронт.

Наш правый сосед — 2-й Прибалтийский фронт — готовился перейти к активным действиям с целью прорыва обороны противника на рубеже Идрица, Себеж, Дрисса и наступления в общем направлении на Резекне и далее на Ригу. Однако переход этого фронта в наступление планировался не ранее 10–11 июля. Еще позднее намечалась активизация действий войск 3-го Прибалтийского фронта.

Внимательно ознакомившись с ходом подготовки войск фронта к новой операции и дав необходимые указания, маршал вылетел вскоре к генералу А. И. Еременко.

5 и 6 июля я провел в 6-й гвардейской и 43-й армиях. Командарм И. М. Чистяков вновь проявил себя блестящим организатором. Он не только развернул активную подготовку к новому наступлению, но и последовательными атаками продолжал медленно теснить противника к Даугавпилсу. Поблескивая голубыми глазами, выделявшимися на обожженном июльским солнцем лице, командарм оживленно докладывал о ходе подготовки к операции, о местонахождении отставших корпусов, о мерах по накоплению материальных средств.

Когда я потребовал подробнее осветить положение частей 2-го гвардейского и 103-го стрелковых корпусов, действовавших в непосредственном соприкосновении с противником, Чистяков доложил, что они находятся в 10 километрах к востоку от Друи и у озер Укла и Богиньское. Заметив, что примерно на этом рубеже с утра они вели бои, он детально обрисовал положение полков, которые непрерывно атаковали противника и продвигались вперед.

— А не измотаете ли вы свои корпуса каждодневными атаками? — засомневался я. — Ведь они должны подготовиться к новому рывку.

— Нет-нет, — поспешно заверил командарм. — Мы атакуем только передовыми отрядами, а главные силы приводим в порядок.

Решение Чистякова мне понравилось: ведь продолжая атаки, он не позволял фашистам закрепиться на новых рубежах.

Встретившись с генералом А. П. Белобородовым, я и ему приказал тоже не стоять на месте, а продолжать теснить противника, не давая ему закрепляться на занимаемых рубежах. Молодой командарм заверил, что с утра следующего дня два его стрелковых корпуса, вышедшие на линию городов Видзы и Константинов, продолжат продвижение на запад.

Стало быть, получилось, что, хотя до 9 июля войска 1-го Прибалтийского имели передышку для подготовки к новой операции, паузы в ходе наступления фактически не было: четыре наших стрелковых корпуса передовыми частями продолжали медленно теснить врага на запад.

На следующий день Чистяков доложил, что его корпуса очистили от фашистов местечко Друя и прорвались на подступы к озеру Даугайляй и к местечку Войпнюны. Прикинув на карте, я с удовлетворением отметил: части 6-й гвардейской продвинулись на запад от 10 до 20 километров. Почти таких же успехов добилась 43-я армия. Генерал И. И. Людников прислал донесение о том, что его корпуса почти по плану выдвигаются к линии фронта.

Некоторое замедление марша объясняется необходимостью часто развертывать авангарды для уничтожения блуждающих по тылам фашистских разрозненных частей. Он сообщил, что передовые части армии как раз завершили разгром крупной группировки фашистов, пробивавшейся на запад. Командовавший этой группировкой генерал-лейтенант Винцент Мюллер взят в плен вместе с многими офицерами и солдатами.

Когда я доложил возвратившемуся от А. И. Еременко А. М. Василевскому о том, что мы не только готовим новую операцию, но и продолжаем наступать, он, взвесив все «за» и «против», одобрительно отнесся к решению не прекращать продвижение на запад частью сил армий Чистякова и Белобородова. Маршал информировал также о своих переговорах с И. В. Сталиным, которого он просил ускорить переход в наступление двух соседних фронтов, и сообщил, что осуществить это войска 2-го Прибалтийского смогут не раньше 10–11 июля, а 3-го Прибалтийского — к 16–17 июля. Представитель Ставки объявил, что отныне он постоянно будет находиться при штабе нашего фронта, где уже к тому времени развертывался специальный узел связи, который должен обеспечивать ему постоянные контакты с командующими 2-м Прибалтийским и 3-м Белорусским фронтами, а также с Москвой.

Поздно вечером позвонил А. П. Белобородов и доложил, что в штаб 1-го стрелкового корпуса прибыли представители литовского партизанского отряда имени Костаса Калинаускаса, которым командовал легендарный Бронюс Урбанавичюс, удостоенный впоследствии звания Героя Советского Союза. Они сообщили, что по дорогам, ведущим к линии фронта, идет интенсивный подвоз войск и техники, что партизаны предпринимают решительные меры для того, чтобы сорвать воинские перевозки.

С утра 9 июля в сражение были введены подошедшие остальные корпуса 6-й гвардейской и 43-й армий, и наступление обрело еще большую силу. Генерал Белобородов в конце дня с гордостью сообщил, что его корпуса пересекли железную дорогу, связывающую Даугавпилс с Вильнюсом. Он, конечно, мог гордиться успехами своей армии. Ведь свою задачу она выполнила досрочно.

Белобородов сказал, что он мог продвинуться еще дальше, если бы 1-й танковый корпус участвовал в наступлении. Когда я спросил о местонахождении танкистов, командарм не мог ответить. Только после настойчивых поисков штаб фронта обнаружил 1-й танковый корпус в районе белорусского городка Видзы, оставшегося уже в глубоком тылу наших войск.

Поэтому я потребовал от начальника штаба доложить, почему корпус задержался и не выполнил приказ о выходе к линии фронта. Генерал В. В. Курасов объяснил, что танкисты, совершая марш, неожиданно натолкнулась в Видзах на сопротивление довольно крупной группировки врага, прорывавшейся из окружения. Вместо того чтобы обойти ее, корпус ввязался в бой.

Я уважал храброго командира 1-го танкового корпуса, но его неоправданной задержкой в тылу был возмущен и попросил Курасова передать ему мой строжайший приказ — немедленно обойти Видзы и выполнять поставленную задачу. Иначе он строго будет наказан.

К сожалению, в этот день не смогла добиться решающего перелома в ходе наступления 6-я гвардейская армия. Узнав о незначительном ее продвижении, я связался с командармом и потребовал объяснений.

И. М. Чистяков ответил, что такого ожесточенного сопротивления его армия не встречала с самого начала наступления.

— Создается впечатление, — сказал oн, — что противник тоже решил наступать, ибо с каждым днем он активизирует контратаки. Сегодня наша разведка выявила две свежие пехотные дивизии — двести шестнадцатую и двести восемьдесят восьмую. Пленные показывают, что они еще совсем недавно находились перед фронтом наших соседей.

— Вот и хорошо, — успокоил я огорченного командарма. — Чем больше противник снимет войск перед нашими соседями, тем скорее они прорвут оборону и придут нам на помощь.

Для меня, в общем-то, не было неожиданным медленное продвижение армии Чистякова. То, чего я опасался, началось: враг пытался организовать удар во фланг главным силам нашего фронта, а для этого начал вводить новые войска в районе Даугавпилса, откуда так удобно идти на соединение с войсками группы армий «Центр».

Прибывший около полуночи из 39- й армии генерал Ф. Н. Бобков доложил, что она сосредоточилась в указанном районе южпее Подбродзо (Пабрадс) и завтра с утра начнет удар на Укмерге, то есть южнее армии Л. П. Белобородова.

Докладывая о задачах следующего дня, генерал В. В. Курасов сказал:

— Итак, с девятого июля на каунасеном направлении у нас будут наступать уже две армии. Можно счиать, что мы точно выполним директиву Ставки.

Ввод в сражение армии И. И. Людникова увеличил темп наступления. К исходу 10 июля генерал Белобородов сообщил, что его армия оседлала шоссе, соединяющее Даугавпилс с Каунасом. Людников тоже порадовал: 39-я успешно продвигалась на юго-запад.

Наш разведчик доложил, что в ходе ожесточенных боев 81-я силезская и 290-я гамбургская пехотные дивизии противника разгромлены наголову, но фашистское командование ввело в сражение еще три свежие дивизии — 225-ю и 263-ю пехотные и 6-ю охранную. Из допроса пленных офицеров было установлено, что вторжение войск 1-го Прибалтийского фронта в Прибалтику на южном крыле группы армий «Север» вынудило Гитлера, как это он обычно практиковал, снять генерал-полковника Линдемана с должности командующего группой армий «Север» и иазначить на его место генерал-полковника Фриснера. Это он, командуя группой «Нарва», сумел задержать войска Ленинградского фронта на реке Нарва. Был снят и командующий 16-й армией, действовавшей на рижском направлении. Генерала Ганзена сменил, более молодой и энергичный генерал Лукс.

Смена командующих ощущалась и нами. Группа армий «Север» с каждым днем активизировала свои действия, и я все больше опасался за правый фланг фронта. Было ясно, что генерал Фриснер сделает все, чтобы оправдать доверие фюрера, то есть закрыть брешь, которую 1-й Прибалтийский фронт создал своим наступлением на стыке групп армий «Север» и «Центр». Однако задача Фриснера осложнилась. Вечером 10 июля мне позвонил А. И. Еременко и, поинтересовавшись результатами действий наших войск, радостно сообщил:

— А у нас тоже праздник; сегодня начали… И весьма успешно.

Наш правый сосед тоже перешел в наступление, в теперь угроза нашему флангу будет с каждым дном уменьшаться, ибо Фриснеру придется отказаться от наступления на юг.

Так в действительности и случилось. Из воспоминаний гитлеровских генералов нам теперь известно, что еще предшественник Фриснера просил Гитлера разрешить войскам группы армий «Север» отойти за Западную Двину, то есть оставить большую часть Прибалтики. Однако, как и следовало ожидать от Гитлера, отвод войск он запретил, а Линдемана сместил. Вначале Фриснер был настроен оптимистично, решительно и стремился, как мы и ожидали, во что бы то ни стало восстановить связь с группой армий «Центр» путем наступления на юг. Однако настойчивые атаки 6-й гвардейской и переход в наступление войск А. И. Еременко заставили Фриснера отказаться от наступления.

Именно в эти дни он вынужден был сочинить следующее свое обращение к Гитлеру: «Мой фюрер! Когда 3 июля 1944 года Вы поручили мне командование группой армий «Север», обстановка на фронте группы армий «Центр» уже позволяла говорить о серьезной угрозе южному крылу группы армий «Север»… Когда я прибыл сюда, войска северного крыла группы армий «Центр», отведенные назад в связи с угрозой охвата, находились в 15 километрах и северо-востоку от Глубокого. Таким образом, для нанесения контрудара во фланг наступающему 1-му Прибалтийскому фронту на Шарковщину нет условий, так как этот фронт намертво сковал войска в районе Друя, Дрисса, Миоры, которые могли нанести контрудар».[104]

Судя по этому письму, Фриснер уже к середине июля окончательно убедился, что надежды на соединение с войсками группы армий «Центр» у него нет. Однако Гитлер запретил отвод войск из Прибалтики и продолжал настойчиво требовать закрытия бреши, пробитой 1-м Прибалтийским фронтом. И Фриснер предпринимал решительные меры для выполнения воли фюрера. Он продолжал перебрасывать к району разрыва все новые и новые соединения, ослабляя тем самым свою оборону перед 2-м и 3-м Прибалтийскими фронтами, а западнее Даугавпилса начал спешно формировать сильную группировку под командованием генерала Клеффеля для обеспечения стыка с группой армий «Центр». 14 июля войска Клеффеля должны были начать удар во фланг наступавшим войскам нашего фронта.

Таким образом, это был удивительный случай, когда наш Генеральный штаб и командование фронта несколько по-разиому оценивали замыслы фашистского руководства, причем обе оценки имели под собой достаточно веские основания: наш Генштаб предугадал логичное намерение командования группы армий «Север», а мы — волевое решение Гитлера. Тогда об истинных намерениях врага мы могли лишь догадываться. Но во всяком случае, я все больше убеждался в отсутствии признаков отхода гитлеровцев из Прибалтики и приходил к выводу о необходимости изменения направления главного удара 1-го Прибалтийского с каунасского на рижское. Замедлявшееся продвижение нашей правофланговой армии, появление все новых и новых соединений врага, растущая ожесточенность боев под Даугавпилсом окончательно убедили меня в том, что именно отсюда следует ожидать контрудар войск группы армий «Север».

Вот почему на отражение контрудара из-под Даугавпилса мы настойчиво нацеливали генерала И. М. Чистякова при каждом удобном случае. Я был рад, что именно эта армия во главе со своим опытным и решительным командующим оказалась на самом опасном участке. Поэтому, встречаясь с Иваном Михайловичем в эти дни и видя его удрученное состояние в связи с медленным продвижением армии, я старался приободрить его, подчеркивая решающую роль 6-й гвардейской в сковывании войск группы армий «Север». Не видя иной возможности помочь генералу Чистякову, я приказал Афанасию Павлантьевичу Белобородову, как только он сообщил, что его передовые части в районе Утена оседлали шоссе, соединяющее Даугавпилс с Каунасом, повернуть один стрелковый корпус фронтом на север и совместно с 1-м танковым корпусом нанести удар на Даугавпилс вдоль шоссе. Выполняя этот приказ, войска 43-й встретили ожесточенное сопротивление противника, получившего подкрепление — свежую 58-ю пехотную дивизию.

Опасность обстановки под Даугавпилсом требовала создания сильного фронтового резерва, а все наши войска были введены в сражение. Пришлось просить А. М. Василевского о помощи. Он, понимая возросшую роль фронта, стал добиваться в Ставке передачи нам ряда соединений с 3-го Белорусского фронта, который к этому времени уже покончил с вильнюсской группировкой врага, а войск имел больше, чем мы. Вскоре из Генштаба поступило радостное сообщение о решении Ставки передать нам 16-ю Литовскую стрелковую дивизию и ускорить переброску 19-го танкового корпуса. Но радость наша была прежде-времевной. Эти соединения пришли к нам не скоро по причинам, о которых скажу позже.

К этому времени А. М. Василевский, убедившись, что группа армий «Север» не только упорно держится за Прибалтику, но и пытается соединиться с соседом, предпринял первую попытку убедить И. В. Сталина в необходимости главным силам нашего фронта наступать не на Каунас, а на Шяуляй и частью сил на Даугавпилс. В связи с этим он предложил ввести в сражение подходившие к линии фронта 2-ю гвардейскую и 51-ю армии в общем направлении на Шяуляй, 39-ю армию передать Черняховскому, а от него перебросить к нам 5-ю гвардейскую танковую армию. Это предложение маршала я горячо поддержал. Но видимо, кому-то в Москве оно показалось несвоевременным. Во всяком случае, Верховный не согласился с нами. Он разрешил передать лишь 3-й гвардейский мехкорпус. Когда А. М. Василевский сообщал мне об этом, я распорядился вызвать в штаб фронта генерал-лейтенанта Виктора Тимофеевича Обухова, командира этого корпуса, чтобы выяснить, когда можно рассчитывать на его ввод в сражение.

11 июля в соответствии с указаниями А. М. Василевского мы уточнили войскам фронта их задачи. 6-й гвардейской армии было приказано, сковывая противника на правом фланге и в центре, главный удар наносить войсками своего левого фланга во взаимодействии с 4-й ударной армией 2-го Прибалтийского фронта в обход Даугавпилса с юга с целью окружения засевшей там группировки, а затем развивать наступление на северо-запад, на Рокишкис, лежащий в восьми километрах западнее Даугавпилса. 43-я армия нацеливалась главными силами строго на северо-запад, на Паневежис, а частью сил по-прежнему должна была содействовать И. М. Чистякову в юго-запада. 39-й армии надлежало наступать на Укмерге, а после овладения им нанести удар главными силами тоже на северо-запад, на Кедайняй, и лишь частью сил содействовать войскам 3-го Белорусского фронта в овладении Каунасом. Считая, что вести наступление на 250-километровом фронте без крупного подвижного резерва рискованно, мы решили вывести наш 1-й танковый корпус из боя и сосредоточить его в районе Утена.

Таким образом, представитель Ставки принял на себя ответственность за перенос направления главного удара нашего фронта с юго-запада (как это предписывалось директивой Ставки от 4 июля) на северо-запад. Насколько это решение соответствовало обстановке, покажет дальнейший ход событий. А сейчас давайте рассмотрим, что же произошло в середине июля под Даугавпилсом в на реке Швянтойи, где, согласно донесению литовских пар-тизан, фашисты спешно готовили новый оборонительный рубеж, перед которым они рассчитывали остановить войска 1-го Прибалтийского фронта.

12 и 13 июля все три наши армии, закрепившись на достигнутом рубеже, проводили подготовку к выполнению уточненных задач: осуществляли необходимые перегруппировки и подвозили боеприпасы. Однако на ряде участков фронта бои продолжались с прежним ожесточением. Генерал Чистяков доложил, что вынужден отдать приказ временно закрепиться на рубеже Друа, Салакас, поскольку противник предпринимает непрерывные атаки и ему удалось глубоко вклиниться между 22-м гвардейским и 103-м стрелковыми корпусами. Такое развитие событий лишь подтверждало, что геверал-полковник Фриснер еще не отказался от попытки соединиться с войсками группы армий «Центр».

Положение 6-й гвардейской было по-прежнему трудным. 4-я ударная соседнего фронта сильно отстала, и поэтому И. М. Чистякову пришлось растянуть своя корпуса почти на 150-километровом рубеже. А поскольку нужно было наступать, между соединениями образовались значительные разрывы, в которые противник пытался вклиниться. Особенна опасным оказался прорыв сильной группировки гитлеровцев в стыке между 22-м гвардейским и 103-м стрелковым корпусами. Большая опасность нависла над их тыловыми частями и учреждениями. Генерал Чистяков решил немедленно разгромить прорвавшуюся группировку ударом во фланг силами вторых эшелонов этих двух корпусов. Однако начать немедленную атаку могла лишь одна дивизия 22-го гвардейского, а 29-я дивизия 103-го стрелкового находилась далеко от участка прорыва, и поэтому ввести ее в бой можно было лишь на следующий день. Что же делать? Ждать, пока подоспеет вторая дивизия? Но ведь под ударом тылы. И Чистяков решил атаковать врага немедленно силами одной дивизии. Атака эта сковала вклинившуюся группировку противника, а вступившая на следующий день в бой 29-я стрелковая дивизия под командованием полковника А. К. Макарьева помогла окончательно разгромить ее.

Я не случайно рассказал об этом небольшом боевом эпизоде. Именно на такие примеры ссылаются некоторые историки, обвиняя генерала И. М. Чистякова в распылении своих сил вследствие неодновременного ввода резервов. Но посудите сами, можно ли было поступить иначе в подобных критических ситуациях? Как бы там ни было, Чистяков не только сумел отразить все попытки противника нанести поражение его войскам, но и постепенно теснил его на запад.

Я отнюдь не хочу сказать, что командармы и командиры соединений не допускали ошибок. Нет, не все шло гладко. Увлекаясь преследованием фашистов, они забывали порой о разведке и в результате встречались в ходе наступления с неожиданными сюрпризами: то внезапная контратака, то неразведанный узел сопротивления вставал на пути, то упирались в непроходимые топи. В спешке забывали частенько и о скрытности перегруппировок своих войск, вследствие чего противник заранее узнавал о направлениях нашего главного удара и именно туда стягивал свои силы. И нам не раз приходилось указывать на эти недочеты. Но упомянутые выше обвинения в адрес командующего 6-й гвардейской армии явно необоснованны.

Вскоре генерал А. П. Белобородов сообщил об освобождении городов Зарасай, Даугайляй и Утена. В первом из них родилась и выросла героическая дочь литовского народа прославленная партизанка Марите Мельникайте, Одновременно был освобожден и Дукштас — город, в котором героиня была казнена фашистами. На подступах в этому населенному пункту гитлеровцы отчаянно сопротивлялись. Но когда бойцы и командиры узнали, что именно здесь немцы варварски расправились с героической партизанкой, они с такой яростью атаковали, словно перед ними были именно то самые палачи, которые казнили Марите.

У генерала И. И. Людникова наступление развивалось довольно успешно, если не считать тех сюрпризов, которые преподносила наступавшим войскам лесисто-болотистая местность, особенности которой противник, надо признать, использовал весьма умело. И все же войска 39-й армии каждые сутки преодолевали с боями по 15–20 километров. Людников доложил, что к исходу 12 июля его войска вели бои на юго-восточных подступах к городу Алунта и освободили город Гиедрайчай. Не знаю, из каких источников получал наш Генштаб сведения, но как только я прибыл на новый фронтовой КП в 15 километрах южнее Видзы, начальник связи фронта доложил, что из Москвы уже дважды звонил генерал Антонов, разыскивая меня. Я приказал немедленно соединить меня с ним. Даже не поздоровавшись, Алексей Иннокентьевич ошеломил меня неожиданным сообщением:

— Группа армий «Север» уходит из Прибалтики. Надо обязательно преградить ей путь, а потому сосредоточьте главные силы вашего фронта на направлениях, указанных в директиве от четвертого июля.

Поскольку мы уже отдали одобренные А. М. Василевским указания о серьезных изменениях задач наших армий, я спросил Антонова:

— Это официальный приказ Ставки?

— Нет, Иван Христофорович, это пока мнение Генштаба.

Тогда я поинтересовался, откуда такие сведения. Оказалось, что штаб 2-го Прибалтийского, приняв частный отход фашистских войск под Опочкой за общее отступление, немедленво сообщил об этом и доложил, что войска фронта начали преследование.

Высказав твердое убеждение в необоснованности такого вывода, я доложил Антонову, что А. М. Василевский, хотя и настойчиво требует ускорить продвижение наших армий, однако не в прежних направлениях, а с переносом главных усилий на запад и северо-запад. Антонов, прощаясь, обещал проверить полученное донесение и сообщить решение Верховного.

Маршал А. М. Василевский немедленно вылетел к Еременко, а мы тем временем продолжали упорные атаки против даугавпилсской группировки противника и форсировали продвижений главных сил на шяуляйском направлении.

13 июля наступление возобновилось на всем фронте. В 14 часов следующего дня возвратился к нам представитель Ставки А. М. Василевский. Он сообщил, что поспешное донесение штаба 2-го Прибалтийского не подтвердилось. Враг ожесточенно сражается за каждый рубеж. Следовательно, дело за нашим фронтом. Мы должны поскорее перерезать все сухопутные коммуникации группы армий «Север». Но я вынужден был доложить маршалу, что темп продвижения армий заметно снижается, в связи с постепенным расширением полосы наступления и растущим сопротивлением специально созданных для закрытия бреши групп войск «Клеффель» и «Ривальд». А мы, к сожалению, все еще не располагаем резервами, которые можно было бы ввести в сражение. На ввод 2-й гвардейской и 51-и армий можно рассчитывать не раньше 18–20 июля. А 3-й гвардейский мехкорпус пока еще небоеспособен, ибо имеет большой некомплект в танках. Александр Михайлович обещал в скором времени выделить на укомплектование корпуса 90 танков, которые Ставка направила в его распоряжение.

Таким образом, в ближайшие дни мы получали возможность ускорить ход наступления. Стремясь сосредоточить все наше внимание на развитии успеха на шяуляйском направлении, представитель Ставки получил согласие Сталина на то, чтобы с вводом в сражение 51-й и 2-й гвардейской армий передать 39-ю армию, наступавшую на каунасском направлении, 3-му Белорусскому фронту. Так логика развития событий в полосе наступления нашего фронта постепенно привела к отказу от нанесения главного удара на каунасском направлении.

Медленное продвижение войск 1-го Прибалтийского объяснялось не только отсутствием достаточных сил и растянутостью фронта наступления, но и острым недостатком боеприпасов и горючего. Войска удалились от железных дорог кое-где на 300 километров. Поэтому подвозить боеприпасы и горючее можно было только по шоссейным и грунтовым дорогам. А мы располагали для этой цели всего одной автомобильной бригадой, которая могла обеспечить потребности наступавших войск в боеприпасах и горючем только на треть. В этих условиях невольно возникла мысль: а не прекратить ли наступление на несколько дней, чтобы перегруппировать силы, пополниться боеприпасами, горючим и с выходом на линию фронта двух свежих армий с новой силой возобновить продвижение вперед?

Ho, внимательно — оценив обстановку и посоветовавшись с представителем Ставки, мы пришли к убеждению, что останавливаться и на этот раз ни в коем случае нельзя. Ведь тогда противник получит возможность создать прочную оборону и нам придется организовывать ее прорыв, а это вызовет огромный расход боеприпасов и неоправданные потери в людях.

Итак, решено хотя бы и медленно, но непрерывно идти вперед. И мы с согласия А. М. Василевского отдали соответствующие указания командармам.

К 19 июля 6-я гвардейская продвинулась лишь на несколько километров, а 43-я, серьезно потрепав главные силы 2-го армейского корпуса группы армий «Север» и 9-го армейского корпуса группы армий «Центр», вышла к реке Швянтойи, где у противника имелся подготовленный оборонительный рубеж. Генерал А. П. Белобородов, проявив большую изобретательность и настойчивость, с ходу сумел захватить плацдарм на этой реке в районе Сведасай, что весьма облегчало нам преодоление этого рубежа обороны. К этому времени 39-я армия, перешедшая в состав 3-го Белорусского, значительно продвинулась на запад и вела бои за овладение важным узлом дорог Укмерге, а главная группировка войск этого фронта продолжала развивать наступление на запад от Вильнюса.

Все возраставшая угроза выхода войск 1-го Прибалтийского фронта в глубокий тыл группы армий «Север» и заметное ослабление обороны ее войск в полосах наступления 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов вынудили гитлеровское командование сузить фронт обороны главных сил группы путем их отвода на новый рубеж. Неудивительно, что на 2-м Прибалтийском фронте и в Генеральном штабе этот маневр противника был расценен как его общее отступление. Генерал Антонов, сообщив мне об оставлении войсками группы армий «Север» первого оборонительного рубежа «Пантера», с нескрываемым удовлетворением сказал:

— Ну, кто был прав, Иван Христофорович? Уходит ведь противник из Прибалтики! Теперь от вашего фронта зависит, успеет он ускользнуть в Восточную Пруссию или нет.

Тон моего старого товарища был настолько уверенным, что я невольно засомневался: неужели Гитлер решил наконец исправить ошибку и пытается спасти свои войска в Прибалтике.

И все-таки, поколебавшись мгновение, я убежденно заявил:

— Нет, Алексей Иннокентьевич, не уйдет противник из Латвии. Еременко и Масленникову немало придется потрудиться, чтобы преодолеть его сопротивление на новом оборонительном рубеже.

— Ну смотри, Иван Христофорович! Не простит тебе Верховный, если упустишь противника.

Я был уверен, что этого не произойдет еще и потому, что у нас были средства, чтобы воспрепятствовать уходу врага. Две свежие армии — не шутка! Как выяснилось впоследствии, вопрос о выводе группы армий «Север» из Прибалтики в стане противника не снимался с обсуждения. Теперь нам известно, что именно 18 июля генерал Фриснер снова обратился в ставку Гитлера с мольбой о разрешении отступить в Восточную Пруссию. И снова фюрер, приказав выделить Фриснеру подкрепления, потребовал от него во что бы то ни стало удержать Прибалтику.

Таким образом, к 19 июля войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов вступили в пределы Латвии на всем протяжении ее восточной границы. В числе первых на родную землю вступили воины 30-го Латышского стрелкового корпуса под командованием старого, испытанного бойца генерал-майора Д. К. Бранткална.

А мы тем временем готовились к вводу в сражение армий генералов Я. Г. Крейзера и П. Г. Чанчибадзе.

В этих армиях я провел 19 и 20 июля, знакомясь с ходом подготовки соединений к предстоящему вводу в сражение. Когда я приехал в штаб 2-й гвардейской, развернувшейся к северо-востоку от литовского города Укмерге, все командиры корпусов собрались там, как мы и условились с командармом. Начальник оперативного отдела привел меня к большой палатке. Пригнувшись, я нырнул под приподнятый сопровождавшим меня офицером брезент и оказался в просторном помещении, в котором, несмотря на яркий июльский день, светились электролампочки.

Коренастый бритоголовый генерал-лейтенант подал команду и, сделав несколько шагов навстречу мне, чеканя слова, но выговаривая их с заметным акцентом, отрапортовал.

Это был Порфирий Георгиевич Чанчибадзе, который уже второй месяц командовал 2-й гвардейской армией. О нем очень лестно отозвался генерал Антонов, когда сообщал о решении передать нам его армию. Он назвал его блестящим тактиком и отчаянно смелым человеком. Впервые Порфирий Георгиевич отличился под Сталинградом, командуя сначала 49-й гвардейской стрелковой дивизией, а затем 13-м гвардейским стрелковым корпусом, во главе которого прошел с боями от берегов Волги до Севастополя. Хорошо говорил о генерале Чанчибадзе и маршал А. М. Василевский.

Однако в роли командарма Порфирию Георгиевичу предстояло держать свой первый экзамен. Меня, естественно, беснакоило, как проявит себя молодой командующий в предстоящей операции? Ведь от его армии, как и от 51-й, во многом зависит главное: удастся ли нам запереть группу армий «Север» или нет?

Поэтому я с особым интересом присматривался к Чанчибадзе. Генерал уверенно излагал замысел предстоящей операции, правильно оценивал роль своей армии, с командирами корпусов всегда держался твердо, умело подводя их решения к единой цели. Руководствуясь общим замыслом командования фронта, Чанчибадзе добился сосредоточивая большей части своих сил и средств на стыке с армией Крейзера, намереваясь общими усилиями взломать оборону противника к северу и югу от Аникшчяя и развивать наступление южнее Паневежиса в общем направлении на литовский городак Титувенай. В связи с тем что 39-я армия соседнего фронта должна была наносить главный удар на Каунас, между ней и 2-й гвардейской мог образоваться разрыв, и я порекомендовал Чанчибадзе обратить на это особое внимание и держать постоянную связь с И. И. Людниковым. Когда все детали предстоявшего наступления были обсуждеиы, мне были представлены командиры корпусов и дивизий. 11-м гвардейским стрелковым корпусом командовал генерал-майор Серафим Евгеньевич Рождественский. Это был молодой генерал, но он уже успел зарекомендовать себя хорошим командиром корпуса. Рождественский представил мне командиров дивизий: 2-й гвардейской — генерал-майора Никиту Сергеевича Самохвалова, 32-й гвардейской — генерал-майора Николая Кузьмина Закуренкова и 33-й гвардейской — генерал-майора Павла Михайловича Волосатых.

Когда П. Г. Чанчибадзе начал говорить о командире 13-го гвардейского стрелкового корпуса, я прервал его, сказав, что прекрасно знаю генерал-лейтенанта Антона Ивановича Лопатина. Глядя на могучую, словно высечен-ную из гранита фигуру комкора, я невольно подумал, как давно свела нас вместе война. Еще в самом начале войны на Юго-Западном фронте Антон Иванович уже был командиром корпуса. В штабе бытовало мнение: если необходимо во что бы то ни стало удержать рубеж, то поручить эту задачу следует Лопатину. Он выполнит ее, если даже рядом с ним останется в живых хотя бы горстка людей.

Когда в ноябре 1941 года встал вопрос, кого поставить во главе вновь сформированной 37-й армии, которой предстояло разгромить под Ростовом-на-Допу танковую армию Клейста, то выбор пал на Антона Ивановича. Мне довелось принимать непосредственное участие в планировании и проведении контрнаступления войск Юго-Западного фронта под Ростовом-на-Дону. И я хорошо помню, что армия Лопатина вынудила генерала Клейста оставить Ростов-на-Дону и бежать на Таганрог, спасая остатки своей танковой армии. Мы снова встретились с Антоном Ивановичем на 1-м Прибалтийском фронте, когда он был заместителем командующего 43-й армии. Это был исключительно волевой, но импульсивный человек, что-то чапаевское проскальзывало в его характере. Как и все люди необыкновенной силы воли, он, принимая решения, порой больше доверялся командирской интуиции, чем расчетам своего штаба. Это его иногда подводило. И все же я считал Лопатина очень достойным генералом и при первой возможности рассчитывал выдвинуть его на повышение.

Антон Иванович любил самостоятельность, поэтому я не удивился, когда он попросил назначить его на корпус. В июле такая возможность представилась, и Лопатин стал командиром 13-го гвардейского. Дивизиями в его корпусе командовали: 3-й гвардейской — полковник Григорий Федосеевич Полищук, 24-й гвардейской — генерал-майор Яков Филиппович Еременко, 87-й гвардейской полковник Кирилл Яковлевич Тымчик.

Командира 54-го стрелкового корпуса 2-й гвардейской армии генерал-майора Игнатия Викеатьевича Кляро я знал меньше, чем Лопатина. Однако все данные его богатой боевой биографии не позволяли сомневаться в возможностях генерала успешно командовать корпусом в любом виде боевых действий. В состав этого соединения входили 126, 263 и 346-я стрелковые дивизии, которыми соответственно командовали полковник Александр Игнатьевич Казаков, генерал-майор Александр Михайлович Пыхтин и генерал-майор Дмитрий Иванович Станкевский.

Обсудив все неясные вопросы предстоявшей операции с командармом, а также с членом Военного совета генералом В. И. Черешнюком и начальником штаба армий генералом П. И. Левиным, я распрощался с ними, будучи уверенным в успехе, зная, что с такими опытными и испытанными командирами корпусов молодому командарму будет намного легче выполнять свои сложнейшие обязанности.

В армии Я. Г. Крейзера я побывал накануне наступления. Операция была спланирована здесь штабом армии, во главе которого стоял опытный генерал Я. С. Дашевский, очень четко, и мие не пришлось вносить в план изменения. Генерал Крейзер за годы командования армией провел десятки наступательных операций, поэтому сейчас для него не было никаких неожиданностей. На мой вопрос, как он оценивает перспективы, командарм ответил:

— Вполне уверен, товарищ командующий, что задача будет решена: к назначенному сроку Шяуляй будет нашим, а там и к морю пробьемся…

Мне нравилась уверенность Я. Г. Крейзера в своих силах, но я счел нужным предупредить его, что фашистское командование сделает все, чтобы не допустить пересечения сухопутных коммуникаций группы армий «Север», так что надо быть готовым к любым сюрпризам.

В армии Крейзера командиры корпусов тоже были опытными и проверенными в боях. Войсками 1-го гвардейского стрелкового командовал хорошо знакомый мне, испытанный ветеран этой войны генерал-лейтенант Иван Ильич Миссан. Командирами дивизий у него были: 87-й стрелковой — полковник Георгий Петрович Куляко, 279-й стрелковой — генерал-майор Владимир Степанович Потапенко, 347-й стрелковой — генерал-майор Александр Харитонович Юхимчук. С командиром 10-го стрелкового корпуса генерал-майором Константином Павловичем Неверовым мне не раз приходилось воевать вместе. 91-й стрелковой дивизией этого корпуса командовал полковник Евгений Константинович Собянин, которого я вскоре с удовлетворением представил к генеральскому званию. 216-ю и 257-ю стрелковые дивизии возглавляли опытные боевые командиры генерал-майор Григорий Федорович Малюков и полковник Александр Глебович Майков. 63-м стрелковым корпусом командовал генерал-майор Федор Алексеевич Бакунин, а во главе входивших в его состав 77, 267 и 417-й стрелковых дивизий были соответственно генерал-майоры Алексей Павлович Родионов, Архип Иванович Толстов и Федор Михайлович Бобраков. Словом, в 51-й армии оказался уже «сыгранный» командирский ансамбль. Заметно было, что командиры корпусов и дивизий считали своего командарма одаренным военачальником, а тот в свою очередь гордился своими испытанными в боях подчиненными.

Возвратившись на командный пункт фронта, я подробно доложил А. М. Василевскому о ходе подготовки операции и выразил полную уверенность в ее успехе.

Во время нашей беседы пришел генерал В. В. Курасов с докладом о завершении перегруппировки в 6-й гвардейской. Генерал И. М. Чистяков снял 22-й гвардейский стрелковый корпус генерала А. И. Ручкина с правого фланга и перебросил его на левый, усилив наступавшие здесь 2-й и 23-й гвардейские корпуса, а на 50-километровом фронте от озера Дрисвяты до Даугавы оставил лишь 103-й стрелковый корпус генерала И. Ф. Федюнькина.

Таким образом, Чистяков главные силы своей армии нацеливал на глубокий обход Даугавпилса с юга.

— Смелое и разумное решение, — заметил маршал Василевский.

Утром 20 июля я с нетерпением ожидал первые доклады генералов Я. Г. Крейзера и П. Г. Чанчибадзе. От успеха их армий зависело осуществление нашего замысла. В полосах наступления армий И. М. Чистякова и А. П. Бе-лобородова я, естественно, не ожидал резкого поворота событий.

И вот первые доклады получены: полный успех! Оборона противника, которую корпусные группы «Клеффель» и «Ривальд» так долго и тщательно готовили, мобилизовав для этого население, довольно быстро рухнула под мощными ударами наших войск. Организованное сопротивление противника было сломлено в первые же часы наступления. Обе армии перешли в преследование.

Вот когда пригодилась бы нам танковая армия! Ее ввод в сражение позволил бы в этой обстановке максимально повысить темп преследования. Но танковую армию Ставка продолжала держать у И. Д. Черняховского, желая, видимо, ускорить завершение Каунасской операции. 3-й гвардейский мехкорпус генерала В. Т. Обухова мы тоже не могли пока использовать. Виктор Тимофеевич только что получил танки и просил дать ему еще пару дней на подготовку их к бою. Мы вынуждены были удовлетворить его просьбу.

В первые два дня наступления особенно отличился генерал Я. Г. Крейзер. Его передовые соединения вырвались далеко вперед, и к исходу второго дня боев мы получили от него лаконичное и волнующее донесение:

«Форсировал реку Иодица и вышел к дорого Паневежис — Шяуляй». За два дня 50 километров! Это был замечательный успех. Мы от души поздравили славного командарма.

Генерал П. Г. Чанчибадзе не мог порадовать такими же успехами. Однако и его корпуса, наступавшие на стыке с 51-й армией, также продвинулись на 30–35 километров в направлении на литовский город Рагува. В эти дни довольно успешно наступала 43-я армия, стремившаяся своим левым крылом оказать содействие 51-й армии. Даже 6-я гвардейская, невзирая на сильное сопротивление противника, за два дня продвинулась на 8-10 километров. Но и на это противник реагировал немедленно, бросив в контратаку резервы. Большому успеху 51-й и 2-й гвардейской армий во многом способствовала 3-я воздушная армия, самолеты которой, перебазировавшись на новые аэродромы, усилили удары по гитлеровцам и надежно прикрыли наступавшие войска от атак фашистской авиации с воздуха.

Третий день наступления ознаменовался новыми успехами. Крейзер доложил, что его соединения обошли Паневежис с севера и юга и, взяв его штурмом, продолжают продвигаться в направлении Шяуляя. Он сообщил также, что в боях за Паневежис войскам существенную помощь оказали партизанские отряды, которые блокировали подступы к этому городу с тыла. Войска 2-й гвардейской армии, продвинувшись на 15–20 километров, освободили город Рагува. Определенный успех обозначился и в полосе 43-й армии. Белобородов сообщил, что, нанеся поражение 43-му армейскому корпусу противника, его войска перерезали железную дорогу Даугавпилс — Паневежис и очистили от фашистов ряд крупных населенных пунктов, в том число Южицтай, Камаяй, Пацямунелис и Купишкис. Лишь в 6-й гвардейской армии наступление вновь застопорилось. Ее корпуса продолжали отражать ожесточенные контратаки свежих частей гитлеровцев. Противник особенно болезненно продолжал реагировать на продвижение наших войск в сторону Даугавпилса. Несмотря на массовый героизм гвардейцев, каждый километр на подступах к этому латышскому городу доставался высокой ценой, оплачивался жизнью и кровью бойцов.

На подступах к Даугавпилсу пал смертью героя младший лейтенант Николай Черкасов, командир взвода 21-й артиллерийской дивизии. Продвигаясь в боевых порядках стрелковых частей, он корректировал огонь своей батареи. Фашисты прочесывали огнем каждый метр. Осколок мины попал Черкасову в живот, и он на миг потерял сознание. Очнувшись, офицер стянул гимнастеркой сквозную рану и, превозмогая адскую боль, продолжал корректировать огонь до последнего вздоха. Сообщая об этом подвиге, генерал И. М. Чистяков просил меня представить артиллериста к званию Героя Советского Союза посмертно.

Вся короткая жизнь этого юноши была подвигом. Николай Черкасов погиб в 21 год. Уже с первых дней войны он сражался с фашистскими захватчиками в составе партизанского отряда. О его храбрости ходили легенды. Дважды Николай был схвачен фашистами и оба раза уходил из-под расстрела. Я, конечно, поддержал просьбу командарма, и Николаю Ивановичу Черкасову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Докладывая мне о результатах наступления этого дня, генерал В. В. Курасов высказал опасение за положение на стыке армий А. П. Белобородова и Я. Г. Крейзера. В связи с резким рывком 51-й вперед между нею и 43-й армией возник опасный разрыв. Противник мог воспользоваться им для нанесения удара в тыл войскам 51-й армии. Обратив на это внимание Крейзера, я спросил его, что он думает предпринять. Командарм несколько самоуверенно заявил, что это неопасно. Я понял, что он не хочет использовать свою резервную дивизию для закрытия бреши. Пришлось приказать ему сделать это, а взамен использованной резервной дивизии я выделил ему еще одну. Словом, штаб фронта зорко следил за ходом продвижения армий и старался предугадать сюрпризы, которые мог преподнести противник. Но, судя по всему, фашистское командование было в растерянности. В его контрмерах не чувствовалось целеустремленности и единого плана. Ответные удары носили яростный, но стихийный характер.

Крейзер был по-прежнему в центре внимания. Его войска шли на острие клина, неуклонно отсекавшего группу армий «Север» от главных сил гитлеровской армии. Лишь на северном и южном крыльях фронта продвижение по-прежнему было незначительным.

Представитель командующего 2-м Прибалтийским фронтом генерала А. И. Еременко, прибывший к нам в этот день для согласования вопросов взаимодействия при завершении разгрома даугавпилсской группировки противника, окруженной войсками 6-й гвардейской и 4-й ударной армий, сообщил, что войска нашего северного соседа перерезали железную дорогу Резекне — Даугавпилс. Кольцо вокруг Даугавпилса неуклонно сжималось. Почувствовав угрозу окружения, командование группы армий «Север» предприняло попытку отвести войска из района Даугавпилса на Ригу. Об этом и информировал Еременко. Наша воздушная разведка подтвердила его сообщение: вражеские колонны вытягиваются с северо-западной окраины Даугавпилса в сторону Риги. Но было уже ясно, что противник опоздал с отводом. Мы договорились с Андреем Ивановичем активно препятствовать отходу врага ударами авиации. О начавшемся отступлении даугавпилсской группировки свидетельствовали и донесения из 6-й гвардейской армии: в наступление перешел даже 103-й стрелковый корпус, растянувший свои соединения на 50-километровом фронте.

К вечеру 24 июля А. И. Еременко сообщил, что соединения 4-й ударной армии обошли Даугавпилс с севера и прорвались на его западную окраину. Фашистский гарнизон города был обречен.

Внимательно следя за продвижением армии Я. Г. Крейзера и П. Г. Чанчибадзе, мы обнаружили заметный спад в темпах их наступления. В чем причина? Командармы, увлекшись, не успели в нужный момент ввести свои вторые эшелоны, к тому же значительная часть артиллерии и тылы отстали. Правда, темп наступления соединений был в первые дни настолько высоким, что вторые эшелоны едва поспевали за ними.

Исходя из сложившейся обстановки, я приказал генералам Я. Г. Крейзеру и П. Г. Чанчибадзе ввести с утра 25 июля вторые эшелоны. В связи с этим со второй половины дня 24 июля наступление продолжали только мощные передовые отряды, выделенные дивизиями первого эшелона, а остальные силы обеих армий перегруппировывались, подтягивали отставшую артиллерию и тылы, пополняли боеприпасы и горючее. Соединения вторых эшелонов, используя ночное время, выходили на линию фронта. Дальнейшие задачи 51-й и 2-й гвардейской армиям с 25 июля были уточнены. Крейзеру было приказано, прикрываясь с северо-запада, главными силами развивать наступление на Шяуляй и к исходу 26 июля выйти на линию городов Пасвалис, Кловайняй, Шедува, а 27 июля овладеть Шяуляем. Чанчибадзе должен был своими войсками к исходу 26 июля перерезать железную дорогу Шяуляй — Кедайняй, а 27 июля выйти в район Титувенай и оседлать железную дорогу Шяуляй — Таураге.

Настал черед и 3-го гвардейского механизированного корпуса. Выслушав доклад Виктора Тимофеевича Обухова о готовности к наступлению, я поставил ему задачу — на рассвете 26 июля ввести в полосе действий 51-й армии свои бригады в сражение и, развивая наступление на Шяуляй, обойти город с севера и концентрическими ударами с ходу овладеть им. Напутствуя командира корпуса, я предупредил его, что если не удастся взять город с ходу и противник окажет организованное сопротивление, то нужно блокировать все выходы из Шяуляя и начинать атаку только после подхода к городу стрелковых дивизий 51-й армии. Я опасался, что очень горячий комкор не удержится и бросит танки в уличные бои, а машины надо было беречь особенно, поскольку они обеспечивали нам стремительность в развитии наступления.

Ввод вторых эшелонов 51-й и 2-й гвардейской армий снова резко увеличил темп продвижения войск, и пламя сражения разгорелось с новой силой. Введя в действие 1-й гвардейский стрелковый корпус, генерал Крейзер вечером 26 июля доложил, что поставленная его армии задача выполнена: соединения армии вышли к реке Муша, перерезали железную дорогу Шяуляй — Каунас. Судя по донесениям, поступавшим из 2-й гвардейской армии, от 10 до 25 километров продвинулись лишь ее правофланговые корпуса. Левый фланг армии топтался на месте. Когда я запросил у Чанчибадзе о причинах задержки, он с тревогой сообщил, что армейская разведка и партизаны из отряда «Кяршитояс» докладывают о сосредоточении крупных танковых и пехотных сил против его левого фланга. Успокоив встревоженного командарма, я принял необходимые меры для парирования любого неожиданного удара с юга. Мы надеялись, что наступление войск И. Д. Черняховского на Каунас не позволит командующему 3-й немецком танковой армией выделить для нанесения контрудара достаточно большие силы. И все же мы не стали рисковать: дали указание командиру 1-го танкового корпуса быть в готовности к маневру на южное крыло нашего фронта.

В этот день генерал В. Т. Обухов оправдал закрепившуюся за ним славу мастера наступательного маневра. Он вел свои бригады, обходя узлы сопротивления и оставляя их, так говорится, на расправу стрелковым соединениям 51-й армии. Во второй половине дня 26 июля он донес: «Веду бой на юго-восточной окраине Шяуляя. Противник оказывает упорное сопротивление. Обхожу город с севера».

Поразительный успех: за неполные сутки соединения прошли с боями 70 километров! Получив донесение от Обухова, я немедленно связался с Крейзером и потребовал от него посадить пехоту на танки и автомашины и поспешить на помощь механизированному корпусу. Возвратившийся от Обухова генерал Бобков доложил мне в начале ночи на 27 июля, что бригады мехкорпуса и армейские танковые части полностью блокировали все подступы к городу: 1-я моханизированная бригада и 43-й отдельный танковый полк — с востока, 8-я механизированная бригада и 44-й отдельный танковый полк — с северо-востока, 9-я механизированная бригада оседлала шоссе Шяуляй — Елгава. 35-ю гвардейскую танковую бригаду Обухов направил для перехвата подступов к городу со стороны Кельме. Внезапной атакой она захватила к утру аэродром на юго-западной окраине Шяуляя.

Вечером к городу начали подходить стрелковые дивизии 51-й армии. В течение ночи генералы Крейзер и Обухов разработали согласованный план атаки и с утра двинули войска на штурм города. В ходе боев за город особо отличились 8-я мехбригада полковника С. Д. Кремера, 35-я гвардейская танковая бригада генерала Ази Асланова, а также 43-й и 44-й отдельные танковые и 1510-й отдельный самоходно-артиллерийский полки. В числе первых с востока в город ворвался командир роты 43-го танкового полка старший лейтенант В. М. Крылов. По пути к центру он сокрушил своим танком 5 противотанковых и зенитных орудий, огнем уничтожил 6 пулеметом и до 40 фашистов. В центре города фашистам удалось поджечь советский танк. Приказав экипажу покинуть машину, старший лейтенант Крылов продолжал бить по фашистам, пока не расстрелял все снаряды. Обгоревший и полуослепший от огня, он повел своих танкистов в атаку и пробился к своим. Василий Меркурьевич Крылов был удостоен звания Героя Советского Союза.

Важную роль, в обеспечении успеха штурма сыграла 6-я стрелковая рота 8-й мехбригады, которая скрытно проникла к центру города с северо-востока и внезапно захватила церковь. Над колокольней взвилось красное знамя, а с ее высоты по фашистам был открыт уничтожающий пулеметный огонь. В числе первых к центру пробились также танковая рота капитана Волкова и мотострелковый батальои капитана Алабушева. В ходе боев на узких улочках города особенно стремительно и дерзко действовали танковые экипажи под командованием совсем молодых офицеров 44-го танкового полка лейтенантов Замшилкина, Карелина, Павловича, Подчинкина и Царенко.

В города было захвачено большое число пленных, много военных складов и огромное количество оружия, боеприпасов и техники.

Одновременно с Шяуляем был освобожден наконец и другой важный узел сопротивления — Даугавпилс. Этот город взяли дружной атакой соединения фланговых армий 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов. С севера даугав-пилсскую группировку изолировали 100-й стрелковый и 5-й танковый корпуса 4-й ударной армии, а ее 14-й и 83-й стрелковые корпуса вместе со стрелковыми дивизиями нашей 6-й гвардейской штурмовали город, зажав его в клещи. В 8 часов 30 минут 27 июля остатки фашистского гарнизона сложили оружие. Генерал И. М. Чистяков, побывавший в городе сразу же после освобождения, доложил, что он наполовину разрушен.

Шяуляй и Даугавпилс — наши, дорога к морю открыта! Однако перед войсками 1-го Прибалтийского фронта встали и немалые трудности. Полоса их наступления расширилась до 400 километров. Соседние фронты сильно отстали, ибо 2-й Прибалтийский вышел лишь на линию Резекне, Даугавпилс, а войска 3-го Белорусского вели бои западнее Вильнюса. Противник продолжал с прежним упорством цепляться за Прибалтику. 2-му и 3-му Прибалтийским фронтам каждый километр на рижском направлении стоил таких напряженных боев, что, если бы мы продолжали продвижение на запад, разрыв между нашим фронтом и ими неизбежно бы рос. Уже тогда 2-я гвардейская и 51-я армии и 3-й гвардейский мехкорпус нашего фронта оторвались от главных сил 2-го Прибалтийского более чем на 200 километров, а войска 3-го Прибалтийского даже еще не вступили на территорию Латвии.

Войскам 2-го Прибалтийского фронта, которые вели бои на подступах к Лубанской низменности, еще предстояло преодолеть несколько мощных оборонительных рубежей. Таким образом, двигаться дальше на запад, оставляя группу армий «Север» в своем тылу, становилось все более опасным. Да и помочь войскам 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов было весьма необходимо. Словом, настал момент, когда поворот главных сил на рижское направление окончательно назрел. Дальше медлить было нельзя. К тому времени в Генштабе созрело убеждение, что противник не намерен уходить из Прибалтики. Более того, действия войск группы армий «Север» стали заметно активизироваться. Из допросов пленных офицеров несколько прояснились дальнейшие намерения гитлеровского командования. Мы не сомневались, что многие генералы группы армий «Север» лишатся своих постов в связи с новым поражением, которое они потерпели на шяуляйском направлении. Поэтому я с полным доверием отнесся к докладу начальника разведки фронта полковника А. А. Хлебова о том, что во главе войск группы армий «Север» поставлен генерал-полковник Шернер. Как выяснилось впоследствии, Гитлеру надоели стенания Фриснера и его настойчивые просьбы об оставлении Прибалтики. 23 июля он сместил его, надеясь, что фанатичный Шернер спасет группу армий «Север» от катастрофы. Мы понимали, что назначение любимца Гитлера на пост командующего войсками группы армий «Север» свидетельствует о намерении Гитлера во что бы то ни стало удержать Прибалтику. Следовательно, он не пожалеет сил и найдет для Шернера новые резервы.

Узнав о результатах штурма Шяуляя и всесторонне оценив обстановку, А. М. Василевский решил принять на себя ответственность за поворот главных сил нашего фронта на рижское направление.

— Готовьте приказ войскам, а я постараюсь убедить товарища Сталина в необходимости этого шага, — сказал он.

Прежде всего я приказал генералу Обухову вывести корпус из Шяуляя и немедленно, не ожидая утра, наступать вдоль шоссе Шяуляй — Елгава. Двигаться крупными силами ночью было, конечно, рискованно, но мы стремились нанести внезапный удар, и риск был здесь оправданным.

Задачи 6-й гвардейской и 43-й армий оставались прежними — наступать с юго-востока в общем направлении на Ригу. Генералу Я. Г. Крейзеру было приказано оставить в районе Шяуляя до выхода туда соединений 2-й гвардейской 63-й стрелковый корпус генерала Ф. А. Бакунина, а дивизии 1-го гвардейского стрелкового корпуса двинуть вслед за корпусом Обухова. Командующий 2-й гвардейской армией должен был развернуть свои главные силы на шяуляйском направлении и развивать наступление на запад.

Отдав необходимые указания командующему воздушной армией по прикрытию 3-го мехкорпуса от ударов с воздуха, я решил немного отдохнуть, поскольку рассчитывал, что к утру Обухов не уйдет дальше Ионишкиса, где, по данным разведки, имелся сильный гарнизон. Однако в 3 часа ночи меня разбудил генерал Ф. Н. Бобков и доложил, что передовые отряды мехкорпуса в 2 часа ночи внезапно ворвались в Ионишкис и, разгромив его гарнизон, устремились на Елгаву. В городе было захвачено 5 целехоньких самолетов, склады, 9 паровозов и другие богатые трофеи.

Сон как рукой сняло. Владимир Васильевич Курасов, довольный ходом событий, радостно потирал руки:

— В таком темпе Обухов к утру и до Риги домчится. Вот будет сюрприз для Шернера!

Я ответил, что Шернер, безусловно, знает уже о повороте наших войск от Шяуляя на Елгаву и, естественно, принимает меры со свойственной ему энергией и жестокостью. На легкую победу рассчитывать здесь не приходилось. Ригу немцы так просто не сдадут. Как выяснилось впоследствии, когда Шернер узнал о захвате нашими войсками Ионишкиса, он поднял гарнизон Елгавы по тревоге, а на помощь ему двинул из Риги пехотную дивизию. А тем временем разведка и передовые отряды 3-го мехкорпуса, уничтожая встречавшиеся на пути отдельные тыловые части и подразделения, стремительно приближались к Елгаве, рассчитывая и ее захватить внезапно.

В ходе ночного марша особенна отличился командир разведроты 9-й гвардейской мехбригады капитан Григорий Галузо. Выступив в 22 часа 27 июля из района Мяшкуйчай, который находился в 25 километрах северо-восточнее Шяуляя, он со своей ротой за 6 часов преодолел 75 километров. За городом Ионишкис танкисты догнали фашистскую колонну, отступавшую на Елгаву, обошла ее, организовали засаду и разгромили противника. На подступах к Елгаве разведрота была встречена огнем бронепоезда и четырех танков. Умело маневрируя и ведя меткий огонь из засады, разведчики вынудили гитлеровцев отступить в Елгаву и, преследуя их вместо с подо-шедшим передовым отрядом, ворвались в город с юга. Григорию Григорьевичу Галузо за этот бой было присвоено звание Героя Советского Союза.

Воспользовавшись результатами разведки, Обухов двинул одну мехбригаду в обход Елгавы с юго-востока, а другую — с юго-запада. Встретив организованное сопротивление, он донес о потерях и запросил указании. Я распорядился передать ему по радио: «Дождитесь подхода соединений 51-й армии и вместе с ними атакуйте город. Частью сил немедленно обойти город с юго-запада и пробиться к Рижскому заливу».

Крейзеру был послан приказ ускорить выход стрелковых дивизий к Елгаве и возглавить штурм города совместно с 3-м гвардейским мехкорпусом. К утру Курасов принес мне повую директиву Ставки, подтвердившую принятое А. М. Василевским решение.

Водоворот событий закрутил нас и снова заставил забыть об отдыхе. Все мое внимание было сосредоточено на действиях войск Обухова и Крейзера. Сейчас только от них зависело осуществление нашего замысла — запереть группу армий «Север». В этой обстановке совсем неожиданно прозвучало сообщениее из 2-й гвардейской армии. Не скрывая тревоги, генерал П. Г. Чанчибадзе доложил:

— Атакован с юга двумя крупными группировками танков и пехоты. Всего до ста пятидесяти танков. Противник вклинился между одиннадцатым и тринадцатым корпусами. Есть угроза окружения тридцать второй дивизии. Прошу помощи.

Нетрудно было понять, что Гитлер, помогая своему любимцу Шернеру, отдал приказ командующему 3-й немецкой танковой армией атаковать войска 1-го Прибалтийского фронта с юга, хотя сама эта армия оказалась в тяжелом положении: под ударами войск генерала И. Д. Черняховского она еле-еле держалась. Поэтому мы не считали положение 2-й гвардейской армии опасным. Контратакующие части, несомненно, скоро выдохнутся. А армия Чанчибадзе еще полна сил и способна устоять против такого натиска. Тревога командарма объяснялась его неопытностью. Ведь это была его первая наступательная операция, и волнение Порфирия Георгиевича было вполне понятным.

— Прежде всего, не следует волноваться иа-за такого пустяка, — как можно спокойнее ответил я. — Это жест отчаяния противника. Утопающий за соломинку хватается, но это ему не поможет. Но выпускайте из рук управление корпусами. Действуйте решительно. Артиллерию вперед! Смелее маневрируйте. При первой же возможности атакуйте противника сами. На помощь не рассчитывайте. Сил у вас вполне достаточно. А если не справитесь — доложите мне немедленно, и я сам ириеду к вам…

Молодой командарм П. Г. Чанчибадзе был не только смелым, но и самолюбивым человеком. Я был уверен, что теперь он будет рассчитывать только на свои силы и поэтому проявит максимальную твердость и находчивость. Однако для подстраховки я все-таки приказал командиру 1-го танкового корпуса генералу В. В. Буткову выдвигаться в полосу 2-й гвардейской армии.

Зная, что на войне нельзя полагаться на авось, что следует всегда ждать от противника любой пакости, я поставил перед начальником разведки задачу точно установить силы, контратакующие армию Чанчибадзе, и определить, каковы дальнейшие возможности противника. Одновременно я пригласил к себе начальника штаба воздушной армии генерала Н. П. Дагаева и предложил ему взять под личный контроль организацию воздушной разведки на юге, а также постоянное наблюдение за всем нашим 400-километровым фронтом, так как теперь в любом месте противник может преподнести сюрприз. В том, что он готовит против нас ряд контрударов, сомнений но было. Но где? Своевременно установить это могла воздушная разведка, а также партизаны. Если первая легко могла определить общие масштабы контрманевра противника, то вторые — уточнить важные для нас детали. Поэтому полковнику А. А. Хлебову была поставлена задача поддерживать связь с партизанскими штабами, которые должны активизировать разведку.

Между тем наши надежды на быстрый захват Елгавы не оправдывались. Дивизии 1-го гвардейского стрелкового корпуса намного отстали от частей 3-го мехкорпуса. Шоссе на Елгаву было забито войсками, и движение их замедлилось. Я приказал генералу Я. Г. Крейзеру принять решительные меры по ускорению продвижения пехоты, и прежде всего организовать четкую комендантскую службу. В тех армиях, которые в составе нашего фронта находились давно, этот вопрос был у командующих всегда в центре внимания, как только войска шли в наступление. А привить такое отношение к этому важнейшему виду обеспечения в только что прибывших к нам объединениях мы не успели.

В связи с задержкой выхода дивизий 51-й армии к Елгаве мы потребовали от генерала В. Т. Обухова предпринять попытку атаковать противника своими силами. Во второй половине дня Обухов прислал донесение: «Несу большие потери в танках. Из Риги подошли подкрепления — свыше пехотной дивизии. Разрешите прекратить атаки». А за несколько минут до этого генерал Н. П. Да-гаев доложил мне, что летчики сообщают о выходе из Риги новых колонн пехоты и танков противника.

Мы поняли, что продолжение атак не даст успеха. У противника была хорошо организована противотанковая оборона. Без надежно подготовленного удара силами пехоты не обойтись. Надо дождаться сосредоточения стрелковых соединений 51-й армии и возложить на них эту задачу. А Виктору Тимофеевичу Обухову было приказано, овладев и закрепив за собой Добеле, ускорить выход одной из механизированных бригад корпуса к Рижскому заливу в районе Тукумса.

Обухов вскоре сообщил: «Приказ выполнен: бригада полковника Кремера Меня очень интересовал ход событий во 2-й гвардейской армии, но я намеренно не звонил командарму. Мне хотелось поскорее привить ему самостоятельность и уверенность в себе. Из боевых донесений, поступавших в штаб фронта, было ясно, что противнику не удалось добиться там большого успеха.

К концу дня генерал Чанчибадзе позвонил сам. Я уже по голосу понял, что у него все в порядке. Порфирий Георгиевич доложил, что выдвинутая навстречу контратакующим силам противника 33-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора П. М. Волосатых стоит насмерть. Вся полковая и дивизионная артиллерия находится в боевых порядках пехоты, а позади развернуты корпусные и армейские артиллерийские части. Враг потерял 30 танков и остановлен. Его попытки прорваться на Байсогалу сорваны.

— Ну как, теперь надеешься на свои силы, — спросил я, зондируя настроение командарма, — или прислать подкрепление?

— Нет, товарищ командующий, — решительно отказался Чанчибадзе, — справимся своими силами.

Убедившись, что молодой командарм полностью овладел собой, я сообщил ему, что он может рассчитывать на 1-й танковый корпус, который уже идет к нему. Как бы ни храбрился Чанчибадзе, а эта весть, я знал твердо, еще больше укрепила его веру в свои силы.

Целиком занятый управлением войсками армий генералов Крейзера и Чанчибадзе, я возложил контроль за развитием наступления в остальных армиях на своего первого заместителя генерал-полковника В. И. Кузнецова.

Поздним вечером он позвонил мне из 43-й и доложил, что для ускорения продвижения армии на Биржай и Бауску приказал ввести из второго эшелона остальные две дивизии 60-го стрелкового корпуса генерала Люхтикова. Это дало отличные результаты: войска генерала Белобородова продвинулись на рижском направлении на 30 километров и с ходу овладели Биржаем, уничтожив 18 фашистских танков. Передовым частям 179-й стрелковой дивизии полковника М. М. Шкурина удалось прорваться к реке Мемеле и захватить плацдарм на противоположном берегу. Противник предпринял настойчивые попытки сбросить переправившиеся подразделения 259-го стрелкового полка, но они отбили все контратаки. Особенно тяжело пришлось 2-му стрелковому батальону. Он был атакован превосходящими силами пехоты, поддержанной танками. Бойцы и командиры сражались с потрясающий стойкостью. Когда на позиции, которые прикрывал огнем своего пулемета Вачагай Унатович Ванцьян, в третий раз двинулись фашистская пехота и 9 танков, пулеметчик укрылся в окопе. Пропустив танки, он выскочил из укрытия и почти в упор стал расстреливать пехоту. Ошеломленные фашисты побежали назад. Два танка тоже развернулись и двинулись на пулемет, стреляя на ходу. До ближайшего танка оставалось не более десяти метров. Тогда Вадцьян поднялся и с противотанковыми гранатами в обеих руках бросился под танк. Раздался взрыв — и машина закрутилась на месте, объятая огнем. Вачагаю Унатовичу Ванцьяну было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Следующий день принес нам большую радость. Командир гвардейской мехбригады полковник С. Д. Кремер, выполняя приказ, с утра 30 июля устремился на Тукумс. Уничтожая мелкие фашистские подразделения и полицейские формирования, бригада прошла 60 километров и с ходу ворвалась в Тукумс. В результате короткого, но ожесточенного боя город был освобожден. Кремер выслал передовой отряд, который в районе рыбацкого поселка Клапкалн вышел на побережье Рижского заяива, перерезав последнюю сухопутную коммуникацию группы армий «Север». Семен Давыдович Кремер был удостоен звания Героя Советского Союза.

А к этому времени танковая бригада генерала А. А. Асланова очистила от фашистов город Добеле. Наконец-то замысел, который не давал нам с В. В. Курасовым покоя с первых дней вступления на землю Прибалтики, осуществился! Мы немедленно послали телеграмму командиру 8-й гвардейской мехбригады: «Военный совет фронта горячо благодарит и поздравляет гвардейцев с победой». Генералу В. Т. Обухову было приказано представить особо отличившихся к правительственным наградам. Я доложил об этом важном событии представителю Ставки, a oн — И. В. Сталину. Александр Михайлович сообщил, что Верховный Главнокомандующий приказал представить особо отличившихся в прорыве к Рижскому заливу к званию Героя Советского Союза.

Поздравив командование фронта с важной победой, маршал Василевский предупредил, что выход к заливу — это лишь часть задачи. Вторая ее половина расширить и удержать коридор, пробитый 3-м мехкорпусом к Рижскому заливу. Осуществление этой задачи я решил возложить на армию Я. Г. Крейзера и корпус В. Т. Обухова. Но вначале им обоим предстояло овладеть Елгавой, чтобы можно было развивать наступление на Ригу с юго-запада. Я приказал Крейзеру выехать в Елгаву и лично возглавить штурм города.

Ночью из армии Чанчибадзе возвратился посланный туда генерал К. В. Скорняков. Он доложил, что положение там остается напряженным. С утра противник возобновил наступление в стыке 11-го и 13-го гвардейских корпусов, но на этот раз главный удар обрушился на 346-ю стрелковую дивизию 54-го стрелкового корпуса, которой командовал генерал Д. И. Станкевский. Стрелковые части были смяты вражескими танками и стали отступать. Однако гитлеровцам не удалось далеко продвинуться, так как на их пути оказались опорные пункты, предусмотрительно подготовленные комдивом в глубине. К этому времени генерал П. Г. Чанчибадзе за 346-й стрелковой дивизией выдвинул из второго эшелона для занятия обороны 263-ю стрелковую дивизию генерал-майора А. М. Пыхтина, а 126-го стрелковую дивизию полковника А. Н. Казакова перегруппировал для усиления обороты Байсогалы. Генерал К. В. Скорняков, докладывая мне о ходе событий, выразил полное удовлетворение тем, что контрудар противника фактически сорван стойкой обороной 2-й гвардейской армии. Но я был недоволен пассивностью Чанчибадзе. Вместо того чтобы решительно нанести удар во фланг вклинившейся группировке, он развертывал на ее пути одно соединение за другим для пассивной обороны. Это можно было оправдать лишь неопытностью командарма. Именно поэтому я в ходе переговоров с Чанчибадзе постарался выразить ему свои упреки в очень сдержанной форме, однако предупредил, что, если он будет так действовать и дальше, прикреплю к нему в качестве «дядьки» генерал-полковника В. И. Кузнецова.

Наступил последний день июля. Генерал Крейзер доложил, что после короткой артиллерийской подготовки пошли в атаку части 1-го гвардейского стрелкового корпуса и две мехбригады 3-го гвардейского мехкорпуса. Бои на улицах завершаются…

Мне захотелось взглянуть на итоги заключительного удара по врагу в этом многострадальном городе, и, пригласив с собой генерал-полковника Н. М. Хлебникова, я выехал на место сражения. На КП 51-й мы Крейзера не застали. Он выехал в Елгаву. Мы последовали за ним. Однако в городе еще шел бой. У самой Елгавы наши автомашины попали под минометный обстрел. Мы залегли в кювет. Хлебников невесело пошутил:

— Невежливо фрицы встречают нас…

— А в этом виноват прежде всего командующий артиллерией, — ответил я в том же тоне. — Что же твои артиллеристы позволяют паршивым фашистским минометчикам держать нас в придорожной канаве?

— Ну я им намылю шею за такое неуважение к начальству! — сказал Николай Михайлович, сделав свирепое лицо.

Пока мы обменивались колкостями, разрывы мин становились все реже, и я предложил Хлебникову:

— Давай-ка, Николай Михайлович, вспомним солдатскую выучку и двинем короткими перебежками к городу.

Так вот мы с Хлебниковым и вышли из-под обстрела. А недалеко от города нас встретил полковник с группой автоматчиков, посланный нам навстречу Крейзером, которому сообщили, что мы выехали к нему на передовой наблюдательный пункт. Когда мы появились на НП Якова Григорьевича, он облегченно вздохнул, увидев нас невредимыми, но тут же предупредил, что здесь нам оставаться чрезвычайно опасно и лучше вернуться на командный пупкт армии, откуда и управлять легче.

— Товарищ командующий армией! — с напускной строгостью возразил я. — О какой опасности идет речь? Ведь город-то наш! Гарнизон, как вы доложили, разгромлен наголову!

На мгновение смутившись, Крейзер сказал:

— Город действительно уже был наш, но подоспевшие из Риги подкрепления внезапной контратакой потеснили наши части и теперь продолжают отчаянно контратаковать.

— Николай Михайлович, — повернулся я к Хлебникову, — мы когда-нибудь бежали из освобожденных нашими войсками городов? А ведь товарищ Крейзер именно это нам и предлагает.

— Нет, товарищ командующий, ни за что не опозорим своих седин! — поняв мою шутку, клятвенно заявил Хлебников и, увидев, что я при последних его словах снял фуражку и вытираю пот с гладко выбритой головы, вдруг весело захохотал.

Шутка наконец дошла до сознания Крейзера, и он, поняв, что я не сержусь на него за невольную дезинформацию, тоже с облегчением рассмеялся, а потом рассказал, что оборона города поддерживается за счет постоянного подхода подкреплений из Риги. В связи с этим командарм отдал приказ — силами стрелковой дивизии и мехбригады пробиться на северо-восточную окраину города и захватить вокзал и мост через Лиелупе, то есть отрезать путь, по которому прибывали подкрепления. Эту задачу войска сейчас и решали. Противник, видимо, осознал надвигавшуюся катастрофу. Канонада и несмолкаемый рокот всех видов стрелкового оружия нарастали со стороны вокзала с каждой минутой. Видно было, что именно там сейчас решается судьба города. Крейзер не отрывался от телефонной трубки, выслушивая доклады о ходе атаки. Каждую полученную весть он повторял вслух:

— Пехота ворвалась в здание вокзала. Бой продолжается внутри здания… На путях много эшелонов с военными грузами… Только что подошедший эшелон с фашистской пехотой расстрелян прямо на путях… Танки ворвались на мост и овладели им. Противник не успел взорвать его…

Крейзер доложил, что в решающий момент боя за вокзал туда подоспел с подкреплением заместитель командира 3-го гвардейского мехкорпуса по политической части полковник Артем Филиппович Андреев. Он помог отбить контратаку противника, пытавшегося вернуть вокзал, В ходе штурма, как потом стало известно при рассмотрении представлений к награждению, совершил также выдающийся подвиг заместитель командира 64-го отдельного тяжелого танкового полка по политической части подполковник Леонид Афанасьевич Бердичевский. Следуя в атаку на своем танке во главе подразделений полка, он уничтожил один вражеский танк и 15 зенитных орудий. Дважды танк загорался, и оба раза Бердичевский, рискуя жизнью, организовывал тушение пожара. Все члены экипажа получили сильные ожоги, однако продолжали бой. И в третий раз вспыхнула машина — броню пробило снарядом. Раненный осколками, подполковник приказал экипажу покинуть горящий танк, а сам, прикрывая отход танкистов, продолжал вести огонь до тех пор, пока машина не взорвалась. Так погиб этот бесстрашный человек. Звание Героя Советского Союза Л. А. Бердичевскому было присвоено посмертно.

Итак, пути отступления остаткам гитлеровского гарнизона на Ригу отрезаны: захват моста вскоре сказался на ходе боя и в других районах города. Сопротивление стало заметно ослабевать. Вскоре командир 1-го гвардейского стрелкового корпуса генерал И. М. Миссан доложил, что разрозненные группы вояк разгромленного гарнизона бежали на северо-запад. Важный форпост обороны противника на западных подступах к Риге был в наших руках. Мы с Н. М. Хлебниковым проехали по улицам города, на которых кое-где еще продолжалась перестрелка. Много развалин. Улицы загромождены завалами, подбитыми танками, орудиями, автомашинами и другой техникой. Об ожесточенности боев свидетельствовало множество трупов, большей частью в грязно-зеленых немецких мундирах.

Я приказал Крейзеру закрепить успех наступления, превратив город в крупный узел сопротивления на случай возможных попыток противника вновь овладеть им, а прощаясь с командармом, предложил ему подготовить список частей, отличившихся в боях за Елгаву, для доклада Верховному Главнокомандующему.

Мы возвращались из Елгавы. Хлебников беспрерывно шутил, громко декламировал стихи, словно стараясь подавить душевную тревогу, навеянную встречей со смертью и видом разрушенного города. На окраине путь нам преградил опущенный шлагбаум, установленный для предотвращения самовольных поездок в город, где шли бои. У шлагбаума стоял боец с забинтованной головой. Левая рука его покоилась на перевязи. Увидев двух генералов, он правой рукой стал торопливо подымать толстый ствол березы, служивший шлагбаумом, и одновременно поддерживал автомат. Бревно со скрипом пошло вверх. Шофер включил скорость и плавно двинул наш открытый вездеходик вперед. И вдруг что-то заскрежетало за моей спиной, и тут же раздались стон и звук сильного удара. Я удивленно оглянулся. Между мной и сидевшим сзади Хлебниковым лежало бревно. Взглянув на смертельно бледного и морщившегося от боли красноармейца, я все понял: он не удержал тяжелое бревно и, стараясь предотвратить его падение, ухватился за веревку раненой рукой, что причинило ему невыносимую боль. Словом, бревно рухнуло вниз со всей силой и только чудо спасло нас от нелепой смерти. Я медленно вылез из машины и подошел к замершему бойцу. В его глазах стояли слезы. Стараясь улыбнуться, положил руку на его плечо.

— Ничего, ничего, товарищ, все в порядке, — успокоил я солдата и, повернувшись к подбежавшему адъютанту, готовому, кажется, наброситься на виновника происшествия, строго добавил: — Раненый не мог удержать шлагбаум. Его вины здесь нет…

Больше я не мог ничего сказать и, молча сев в машину, махнул рукой: «Вперед!»

Некоторое время ехали молча. Вдруг за спиной под мягкий рокот мотора зазвучал по-прежнему бодрый голос генерала Хлебникова:

— Иль чума меня подцепит, иль мороз окостенит, иль мне в лоб шлагбаум влепит непроворный инвалид…

Пушкинские строки настолько соответствовали случившемуся с нами нелепому происшествию, что это развеселило меня. Я расхохотался, и досаду как рукой сняло: чего не бывает на фронте?

Я рассказал подробно о таком, в сущности, незначительном эпизоде из наших фронтовых будней только затем, чтобы показать читателю, какое удивительное самообладание, неистребимый оптимизм и чувство юмора были присущи славному соратнику Чапаева и моему замечательному боевому другу Николаю Михайловичу Хлебникову. Он до конца войны был самым желанным моим спутником в скитаниях по фронтовым дорогам.

На командный пункт фронта мы возвратились в конце ночи, но ни Леонов, ни Курасов, ни другие находившиеся на месте генералы почему-то не ложились отдыхать. Обычно они имели такую возможность именно в это время. «Что-то, видимо, произошло необычное», — подумал я и, поздоровавшись, попросил Курасова доложить общую обстановку на фронте.

Но Владимир Васильевич вдруг вытянулся передо мной во весь свой богатырский рост и торжественным тоном произнес:

— Товарищ командующий фронтом! Разрешите горячо поздравить вас с присвоением вам звания Героя Советского Союза! — И он протянул мне телеграмму, в которой сообщалось об Указе Президиума Верховного Совета СССР.

Я был настолько взволнован, что, не находя подходящих слов, молча пожимал руки поздравлявших меня товарищей. Кому не приятно сознавать, что ты честно выполняешь свой долг перед Родиной!

Потом выяснилось, что «именинник» не я один. Леонов и Курасов удостоились полководческих орденов: первый — ордена Кутузова I степени, а второй — ордена Суворова I степени. Я горячо поздравил их. Орденом Суворова I степени был награжден и Н. М. Хлебников.

По такому случаю наши штабные хозяйственники подготовили скромный ужин с несколькими бутылками трофейного вина. А я ради такого выдающегося в моей жизни события приказал адъютанту вынуть две бутылки армянского коньяку, присланные мне земляками. Однако, прежде чем сесть за стол, я попросил Курасова сообщить мне обо всем происшедшем на фронте за мое отсутствие. О положении в 51-й армии было уже известно. События во 2-й гвардейской армии тоже развивались в нашу пользу. Контрудар танковой группировки противника ослабел. Выход нашего 1-го танкового корпуса к району контрудара окончательно снял угрозу, нависшую над левым флангом армии Чанчибадзе. 43-я армия в ожидании контрудара стремилась во всей своей полосе поскорее пробиться к реке Мемеле и закрепиться на ней. По сообщению штаба латышской партизанской бригады Отомара Ошкална, к юго-востоку от Риги наблюдалось интенсивное движение пехоты, артиллерии и танков. Генерал Н. Ф. Папивин, внимательно слушавший начальника штаба, добавил:

— Летчики тоже докладывают об этом.

Это сообщение окончательно убедило нас в том, что со дня на день южнее Риги противник нанесет контрудар. 6-я гвардейская медленно продвигалась к Риге вдоль левого берега Даугавы.

Увлекшись анализом обстановки, мы забыли и об ужине. Курасов, перелистывая свои записи, подвел краткий итог июльскому наступлению войск нашего фронта: за 25 дней пройдено с боями от 100 до 300 километров на флангах и около 400 километров в центре; группа армий «Север» лишилась непосредственной связи с группой армий «Центр»; войска нашего фронта вышли на дальние подступы к военно-морским базам Лиепая и Клайпеда; в ходе наступления войска фронта оттянули на себя значительные силы врага от 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов и тем содействовали их успехам.

Не удержавшись, полковник А. А. Хлебов уточнил:

— Только против правого крыла нашего фронта противник перебросил около одиннадцати дивизий.

— Однако, — продолжал В. В. Курасов, — в ходе июльских боев полоса наступления наших войск расширилась почти до пятисот километров. Причем в начале Шяуляйской операции на фронте в двести километров мы имели три армии, а теперь — четыре. Так что полоса наступления увеличилась в два с половиной раза, а количество войск — лишь на одну армию. В то же время силы врага перед нашим фронтом выросли в несколько раз. Легко видеть, что у него появились широкие возможности находить у нас уязвимые места и бить по ним. — Начальник штаба задумался, словно вспоминая, обо всем ли он сказал, а затем заключил: Следовательно, продолжать наступление на всем фронте в данной обстановке значит идти на неоправданный риск. Необходимо закрепиться на достигнутых рубежах, просить об усилении и только после этого возобновлять удары.

— Думаю, — сказал генерал Д. С. Леонов своим глуховатым ровным голосом, Владимир Васильевич во всем прав, кроме одного. Прекратить наступление без разрешения Ставки мы не можем. Следовательно, надо думать о том, что, продолжая наступление, необходимо быть в готовности отразить любую вылазку врага. В достижении этой цели огромная ответственность лежит на нашей разведке. Имейте это в виду, товарищ Хлебов!

Заслушав мнения В. В. Курасова и Д. С. Леонова, я сказал, что в нынешней ситуации нам нельзя упускать из виду, что в результате успеха 51-й и 2-й гвардейской армий и овладения районами Елгавы и Шяуляя группа армий «Север» лишилась своих основных коммуникаций — автомобильной и железной дорог Рига Елгава — Шяуляй — Тильзит, которые связывали ее с Восточной Пруссией. Это ставит войска противника, находящиеся в Эстонии и Латвии, в очень тяжелое положение. Значит, гитлеровское командование в ближайшее время предпримет, конечно, самые решительные меры для восстановления потерянных коммуникаций. Отсюда наша главная задача — возможно быстрее создать необходимые оперативные условия для прочного удержания районов Елгавы и Шяуляя. Вот почему нам необходимо продолжать наступление армий Крейзера и Чанчибадзе на запад с целью их выхода на линию Ауце, Куршенай, где надлежит перейти к жесткой обороне. Одновременно следует усилить прикрытие внешних флангов этих армий: на севере в районе Тукумса и на юге в районе Кельме. Чтобы иметь возможность отразить удар, который противник может нанести нашим войскам, нам нужно изыскивать резервы внутри фронта за счет перегруппировок и вывода из боя ряда соединений.

С моими предложениями Д. С. Леонов и В. В. Курасов согласились, и мы приступили к их осуществлению на следующий же день. Начальнику штаба было поручено подготовить соответствующие указания войскам.

Необходимость иметь и этой обстановке подвижные резервы подсказывала решение: вывести 3-й гвардейский мехкорпус из рижского коридора и сосредоточить его к югу от Елгавы, а 1-й танковый корпус — в район восточ-нее Шяуляя для восполнения потерь в танках и вооружении.

Армиям правого крыла фронта были поставлены такие задачи: 6-й гвардейской — развивать наступление вдоль левого берега Западной Двияы в общем направлении на Ригу; 43-й — как можно быстрее выдвинуться на рубеж реки Мемеле и подготовиться здесь к отражению возможного контрудара крупных сил противника с севера в общем направлении на Биржай.

Тревожная обстановка на фронте не позволяла нам спокойно посидеть за накрытым столом. Наспех перекусив, мы все заторопились по неотложным делам.

Вскоре я доложил наши выводы и предложения А. М. Василевскому, на которого к тому времени Ставка возложила не только координацию действий 3-го Белорусского, 1-го в 2-го Прибалтийских фронтов, но и общее руководство их действиями. Маршал в целом согласился с нами, обещал добиться от Ставки выделения нам новых сил. Он снова вернулся к вопросу о передаче нам 5-й гвардейской танковой армии от генерала Н, Д. Черняховского, поскольку его войска к тому времени освободили Каунас и положение в полосе 3-го Белорусского еще больше стабилизировалось. Ему уже не угрожали никакие неожиданности. Кроме того, А. В. Василевский настаивал на передаче в мой резерв одного стрелкового корпуса из 4-й ударной армии 2-го Прибалтийского фронта. Словом, мы были очень рады, что рядом есть человек, облеченный большими полномочиями и в то же время вместе с нами непосредственно ощущающий биение фронтового пульса. Я, откровенно признаюсь, не любил, чтобы меня, как говорится, вели по полю сражения за руку. И надо сказать, Александр Михайлович Василевский с большим тактом руководил действиями командующих фронтами. Свои замыслы и решения Ставки он претворял в жизнь твердо, но без излишней опеки. Постоянная связь с представителем Ставки (нередко он в течение многих дней находился при штабе фронта, особенно в решающие моменты боевых действий) облегчала командующему принятие важных решений в обстановке, когда для получения одобрения Верховного уже не было времени. Наиболее ощутимую помощь получал я от А. М. Василевского в тех случаях когда, надо было добиться согласованных действий с соседями при решеиии общей задачи на стыке фронтов, как это было, например, в период разгрома даугавпилсской группировки врага. Кроме того, постоянный контроль со стороны представителя Ставки имел и еще одну важную особенность: меньше было возможностей для принятия поспешных, необдуманных решений.

…В начале августа на КП фронта явился хорошо знакомый мне генерал-майор В. А. Карвялис.

— Товарищ командующий фронтом! Шестнадцатая Литовская стрелковая дивизия завершает сосредоточение в районе Паневежиса, — доложил он с едва заметным акцентом. — Прибыл за получением конкретной боевой задачи.

Должен сказать, что дивизия еще задолго до моего вступления в командование фронтом входила в его состав. Я неплохо знал ее кадры и ценил это соединение за высокую боеспособность. В период подготовки Белорусской операции Верховный Главнокомандующий приказал мне ввести литовцев в сражение только с вступлением войск фронта на территорию Литвы. Мы передали 16-ю в оперативное подчинение командующего 4-й ударной армией без права ввода ее в сражение. После освобождения Полоцка 4-я ударная армия, а вместе с ней 16-я Литовская дивизия были переданы в состав 2-го Прибалтийского фронта.

Главные силы нашего фронта так далеко вырвались вперед, что между ними и 4-й ударной теперь пролегло огромное расстояние, которое и пришлось преодолевать дивизии, когда Ставка снова передала ее нам.

— А мы заждались вас, — сказал я командиру дивизии, вспомнив, что о передаче соединения нам сообщили еще в середине июля.

— Полтысячи километров тащились своим ходом по забитым войсками дорогам, виновато развел руками Карвялис. — Дни промелькнули как мгновения. Мы не имели передышки.

— Сколько дней вам нужно, чтобы отдохнуть и привести части в порядок?

— Нет-нет! — запротестовал комдив. — Дивизия готова сейчас же идти в бой.

Ознакомившись с боевым составом 16-й и ее состоянием после совершения длительного марша, я распрощался с генералом. Так Литовская дивизия вновь оказалась в составе нашего фронта. И, как оказалось впоследствии, весьма кстати.

Спустя несколько дней после этого из армии А. П. Белобородова стали поступать донесения — одно тревожнее другого. До шести пехотных дивизий, поддержанных сотней танков, ударили с севера на Биржай. На острие удара оказалась вырвавшаяся вперед 357-я стрелковая генерала А. Г. Кудрявцева, которая выдержала натиск превосходящих сил, поэтому противник стал обтекать ее с флангов. Связь с дивизией на время прервалась. Бои уже шли на северной окраине Биржая.

Замысел гитлеровского командования было нетрудно разгадать. Глубоким ударом на Биржай и далее на Паневежис противник стремился выйти на тыловые коммуникации 51-й и 2-й гвардейской армий, овладевших к этому времени районами Шяуляя и Елгавы и узким клином врезавшихся через Тукумс в Рижский залив. К нашему счастью, этот удар по времени не совпал с другим ударом противника по левому флангу 2-й гвардейской армии, который несколько дней тому назад мы успели отразить с крупными потерями для противника.

Немецко-фашистское командование явно нервничало, нанося несогласованные удары по уязвимым местам наших войск.

Учитывая, однако, какую опасность для нас мог представлять мощный удар противника по армии Белобородова, я решил усилить ее 22-м гвардейским стрелковым корпусом генерала А. И. Ручкина, находившимся в резерве фронта, и 19-м танковым корпусом генерала И. Д. Васильева, который поступил в мое распоряжение из резерва Ставки.

Доложив о случившемся А. М. Василевскому и поручив В. В. Курасову ускорить выдвижение корпусов Ручкина и Васильева в район Биржая, я направился к машине, чтобы выехать к ожидавшему меня самолету: мы с Хлебниковым вылетали к генералу Белобородову, На крыльце лицом к лицу столкнулся с худощавым стройным полковником с интендантскими погонами. Вытянувшись, он стоял передо мной, загораживая выход.

— Ну что, товарищ Саушин, что случилось? — нетерпеливо спросил я полковника, запыхавшегося от быстрой ходьбы.

— Вот… приказ вам на подпись… — отдышавшись, вымолвил он наконец.

— Какой еще приказ? — удивился я.

— О заготовке сена, товарищ командующий фронтом…

— Ну, нашли время для решения таких проблем, полковник! — сердито заметил провожавший меня начальник оперативного управления. — Не до того сейчас. Белобородов в тяжелое положение попал… Командующий спешит…

Федор Семенович Саушин виновато молчал, но дорогу не освободил, настойчиво держа перед собой проект приказа:

— Ведь без сена останемся, чем тогда будем кормить лошадей?..

Я вспомнил, как мы прошлой зимой вынуждены были кормить коней соломой, и заставил себя возвратиться в дом, где и подписал приказ, внеся в него необходимые поправки. Спустя три часа мы с Н. М. Хлебниковым были уже у генерала А. П. Белобородова.

Штаб 43-й армии, располагавшейся к тому времена юго-восточнее Биржая, оставался на месте, несмотря на прорыв войск противника. Артиллерийская канонада уже явственно доносилась до расположедия штаба. В штабе было обычное оживление. Ни малейшей растерянности и тревоги я, к своему удовлетворению, не заметил. Нас встретили ветераны армии: член Военного сонета генерал С. И. Шабалов и начальник штаба генерал Ф. Ф. Масленников.

— В Биржай прорвались фашистские части, — сразу жe сообщил начальник штаба. — Дивизия Кудрявцева окружена. Связь с ней пока не восстановлена.

— Где Белобородов?

— Нездоров, — огорченно вздохнул Масленников. — По всей вероятности, печень. А тут не ко времени и началось это…

Открыв дверь, ведущую в другую комнату, я увидел следующую картину: на кровати, придвинутой к столу, полулежал командарм и слабым голосом кого-то распекал по телефону. Увидев меня, он, прервав разговор и передав трубку адьютанту, попытался встать с кровати.

— JIежи, лежи, — остановил я его. — И докладывай, что случилось.

— Несчастье, товарищ командующий. Кудрявцев окружен.

— Об этом я уже знаю. Что с тобой?

— Да, ерунда какая-то, — досадливо махнул рукой командарм, — боли только сильные. Пройдет!

— А может, отправить тебя в госпиталь? Чем черт не шутит, вдруг станет хуже? — засомневался я.

— Ни в коем случае! — запротестовал Белобородов. — Разве я смогу находиться в госпитале, если здесъ такая обстановка?!

— Ну ладно, — согласился я, — Какие принял меры?

— Прежде всего я строго предупредил соседей, триста пятьдесят седьмой, позволивших обойти ее с флангов, приказал им установить с Кудрявцевым, связь и немедленно ударить по врагу, чтобы соединиться с окруженными. Перебрасываю две дивизии первого стрелкового корпуса с другого участка и создаю ударную группировку, для того, чтобы выбить противника из Биржая.

Узнав, что в его распоряжение идут 22-й гвардейский стрелковый и 19-й танковый корпуса, командарм повеселев, приказал адъютанту пригласить начальника штаба. Тут же он обсудил с генералом Масленниковым план использования подходивших корпусов и, согласовав со мной свое решение, продиктовал его начальнику штаба.

Уяснив обстановку, сложившуюся в полосе действий 43-й армии, я убедился, что в результате контрудара на Биржай образовался довольно широкий разрыв между ней и 51-й армией, который враг может использовать для удлра на Елгаву с востока. Чтобы предотвратить это и вместе с тем оказать содействие А. П. Белобородову в отражении контрудара противника на Биржай, я поручил В. В. Курасову передать Я. Г. Крейзеру мой приказ — быстро выдвинуть из-под Елгавы на восток стрелковую дивизию, усиленную танками и артиллерией, чтобы она вышла во фланг и тыл биржайской группировки немцев. Забегая вперед, хочу отметить блестящие действия 417-й стрелковой дивизии генерала Ф. М. Бобракова, осуществившей этот маневр. Расстояние в 50 километров ее воины преодолели в пешем строю за день, и дивизия угрожающе нависла над правым флангом ударной группировки врага.

Так началась подготовка к вызволению из окружения 357-й стрелковой.

История этой дивизии мне была хорошо известна. Соединение было создано в начале войны трудящимися Советской Удмуртии. Президиум Верховного Совета Республики вручил дивизии Знамя, которое воины соединения с честью и достоинством пронесли через самые суровые испытания войны. И вот этой дивизии угрожает смертельная опасность. Но я был уверен, что фашистам не удастся уничтожить ее, хотя бы потому, что сыны Удмуртии были закалены в непрерывных боях и никогда не падали духом. Да и в командира дивизии генерала А. Г. Кудрявцева я верил безгранично. Это был не только смелый, но и опытный, не терявшийся в любой обстановке военачальник.

Вскоре с окруженной дивизией была налажена надежная связь по радио и самолетами. Генерал Кудрявцев доложил, что все попытки фашистских войск уничтожить дивизию сорваны. Сказал, что тают боеприпасы, приходится беречь каждый патрон. Мы передали ему приказ: пробиваться на юго-восток, на соединение с главными силами армии.

Я немедленно связался с генералом В. В. Курасовым и приказал поставить командующему воздушной армией задачу сбросить в районе расположения дивизии максимально возможное количество боеприпасов, а самолетами вывозить раненых.

Генерал Курасов, пользуясь случаем, доложил, что на остальных участках фронта все благополучно. 6-я гвардейская продолжает медленно теснит противника. Попытки 51-й армии развить наступление на Ригу от Елгавы пока не имеют успеха, но 2-я гвардейская, овладев во взаимодействии с 39-й городом Кедайняй, продолжает продвигаться на запад.

Из Москвы в штаб фронта сообщили, что И. В. Сталин удовлетворил просьбу А. М. Василевского о подчинении нашему фронту стрелкового корпуса из 4-й ударной армии, но отказал в передаче нам танковой армии. Весть об усилении нашего фронта стрелковым корпусом меня обрадовала.

А тем временем, освободившись от части раненых и пополнив боеприпасы, А. Г. Кудрявцев предпринял обманный маневр: оставив небольшое прикрытие, он неожиданно для противника двинул главные силы в глубину леса, находящегося к юго-востоку, и сообщил в штаб армии, что будет пробиваться из окружения лесами на Тамашиунай и далее на юг, на соединение с 92-м стрелковым корпусом.

Днем 3 августа дивизия, ускользнув от ударов врага, вышла к шоссе, идущему от Тамашиунай на Биржай, и попыталась здесь прорваться. Но к сожалению, противник успел выдвинуть сюда резервы и артиллерию и создать прочную оборону. Поэтому все попытки пробиться в течение двух дней, 4 и 5 августа, оказались безуспешными.

Положение соединения к этому времени стало более надежным, так как мы сумели наладить подвоз ему боеприпасов и медикаментов, бросив на это дело все наши самолеты По-2.

В этих условиях дивизия имела возможность перейти к прочной круговой обороне и держаться до подхода наших войск. И воины 357-й сражались героически. Первыми на помощь им подошли две дивизии 1-го стрелкового корпуса, которые 5 августа нанесли удар навстречу окруженным. В это же время на помощь соединению спешили одна из дивизий 22-го гвардейского стрелкового корпуса генерала А. И. Ручкина и части 19-го танкового корпуса генерала И. Д. Васильева. Их стремительный удар вынудил противника начать отход из района Биржая на северо-восток.

Генерал Белобородов, беспокоясь о судьбе окруженных частей, торопил по радио танкистов. Однако воины 357-й не стали ждать, пока их выручат, а утром 7 августа сами неожиданно нанесли стремительный удар по противнику в районе Латвеляй, Погервела, и вскоре передовые части дивизии соединились со 101-й танковой бригадой 19-го танкового корпуса. Эта была очередная неудача фашистского генерала Шернера.

Еще в ходе ликвидации прорвавшейся в район Биржая группировки противника В. В. Курасов доложил мне, что Сталин решил передать нам еще два оставшихся в 4-й ударной армии стрелковых корпуса. Это было весьма кстати, так как тучи над нашими левофланговыми армиями сгущались. Сопротивление врага все усиливалось. На фронте с каждым днем выявлялись новые вражеские части.

В такой обстановке у меня все чаще стала появляться мысль о необходимости перейти к обороне в центре и на левом крыле, чтобы закрепить достигнутые рубежи и создать крупные резервы для завершения разгрома рижской группировки противника. Однако в Ставке считали переход к обороне еще преждевременным. От нас, полагаю, ожидали, что, воспользовавшись относительной слабостью противника на клайпедском и лиепайском направлениях, мы сумеем дальше на запад отодвинуть внешний фронт окружения группы армий «Север». Но главной задачей нашего фронта оставалось дальнейшее наступление на Ригу, поскольку войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов, наступавшие с востока, встретили упорнейшее сопротивление и снова были остановлены в 150 километрах от столицы Латвии. Поэтому я приказал Я. Г. Крейзеру захватить плацдарм на восточном берегу реки Лиелупе, юго-восточнее Елгавы, и обеспечить ввод в сражение с этого плацдарма мехкорпуса генерала В. Т. Обухова для удара на Иецаву и Огре. Успешное осуществление такого удара освободило бы 43-ю армию от опасного давления со стороны противника.

Однако войскам генерала Крейзера не удалось захватить плацдарм, и мехкорпус перейти в наступление не смог. Но на ряде направлений противник был потеснен: 43-я армия отбросила фашистские части за реку Мемеле и закрепилась на ней; 51-я продвинулась на запад в освободила город Ауце; 2-я гвардейская на своем левом фланге овладела городом Расейняй.

Дальнейшее наше продвижение на запад становилось уже опасным. Разведка в первой половине августа начала отмечать все более активную переброску танковых и пехотных колонн противника из Восточной Пруссии на севера в полосу действий 2-й гвардейской армии. Как потом выяснилось, Гитлер в это время начал спешно стягивать против левого крыла нашего фронта огромные танковые силы. Но разведчики сумели обнаружить выдвижение фашистских войск только в полосу действий 2-й гвардейской. Из этого мы сделали вывод, что для этой армии создается явная угроза в районе Шяуляя. Опыт, безусловно, подсказывал нам, что удары могут последовать и на других направлениях. Но в каком месте от Рижского залива до города Расейняй противник нанесет главный удар? Это надо было определить в первую очередь. После всесторонней оценки группировки сил противника мы пришли в выводу, что он попытается, скорее всего, срезать под корень клин, вбитый нами в сторону Рижского залива. Следовательно, наиболее опасными направлениями для нас были шяуляйское и елгавское. Предчувствие этой угрозы и торопило нас с создаавем прочной обороны, особенно противотанковой, на подступах к Шяуляю и Елгаве с запада и юго-запада. Ускорило принятие нового решения прибытие в штаб фронта командира 2-й Латышской партизанской бригады Отомара Ошвална. С тех пор прошло много лет, но я и сейчас хорошо помню этого бородатого партизана с красивым, выразительным лицом. Он неторопливо вошел в комнату, где я работал, и сказал с мягким акцентом:

— Здравствуйте, я Ошкалн.

Прославленный партизанский вожак мне сразу понравился неторопливостью в суждениях, немногословием и прекрасным знанием обстановки. Он сообщил, что в леса южнее Риги фашистское командование стягивает отовсюду все новые и новые части. Подойдя к моей карте, Ошкалн на память перечислил все соединения и отдельные части, находившиеся в районе Риги, и указал примерные районы их дислокации.

О полученных сведениях я доложил А. М. Василевскому, который тоже принял Ошкална и, дружески побеседовав с ним, горячо поблагодарил за помощь, которую оказывают партизаны.

Расставаясь с нами, партизанский командир обещал держать нас в курсе всех передвижений противника в районе Риги. Забегая вперед, скажу, что Отомар Ошкалп был удостоен звания Героя Советского Союаа.

Вскоре А. М. Василевский пригласил меня к себе. Мы всесторонне обсудили создавшуюся обстановку и в результате решили подготовить краткую докладную на имя И. В. Сталина. Мы сообщили, что войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов находятся в 150 километрах восточнее и северо-восточнее Риги. Противник, развернув вдоль реки Мемеле около 7 пехотных дивизий, одновременно сосредоточивает значительные силы в лесах южнее Риги для нанесения удара на Елгаву, а юго-западнее Шяуляя — крупную танковую группировку. В связи с этим настало время войскам 1-го Прибалтийского фронта прочно закрепиться на достигнутых рубежах, чтобы подготовиться к отражению возможных контрударов.

Посоветовавшись со мной, А. М. Василевский предложил Ставке следующий замысел: усилить 4-ю ударную армию, наступавшую от Крустпилса вдоль Даугавы на Ригу, и 6-ю гвардейскую, которую мы предполагали тоже двинуть на Ригу с юго-востока. Войскам 43-й армии временно перейти к обороне вдоль реки Мемеле с целью подготовки удара на Ригу, 51-я армия должна была, превратив район Елгавы в танконедоступдый, прочно удерживать занимаемый рубеж. Соединениям 2-й гвардейской армии совместно с 1-м танковым корпусом надлежало прочной обороной прикрыть шяуляйское направление, превратив район Шяуляя в мощный узел сопротивления. 3-й гвардейский мехкорпус и 103-й стрелковый корпус мы намеревались оставить в резерве с целью нанесения контрударов вдоль трех железнодорожных линий, ведущих от Елгавы на северо-запад, запад и юго-запад.

Приказав подготовить докладную И. В. Сталину с изложением этого замысла, маршал уверенно сказал мне:

— Думаю, что товарищ Сталин одобрит ваши предложения, поэтому готовьте необходимые распоряжения войскам.

И действительно, Ставка утвердила наши предложения готовить наступление на рижском направлении силами 4-й ударной, 43-й армий и перейти к прочной обороне на фронте от Рижского залива до литовского города Расейняй. От Елгавы до Рижского залива (к западу от Круопяй) спешно создавали оборону дивизии 1-го гвардейского и 63-го стрелковых корпусов 51-й армии. Две дивизии 10-го стрелкового корпуса закреплялись южнее Елгавы, на стыке с 43-й армией. Все соединения были развернуты в линию, а в резерве у командарма оставалась 77-я стрелковая. Южнее, до города Расейняй, командующий 2-й гвардейской армией тоже развернул свои три стрелковых корпуса в линию, однако в каждом из них по одной дивизии было выведено во второй эшелон. К необходимости такого построения сил двух наших левофланговых армий мы пришли после долгих раздумий. Не одну бессонную ночь просидели над картой я и генерал-полковник В. В. Курасов, пытаясь определить направления возможных ударов противника на всем 250-километровом фронте этих армий. Наибольшее опасение вызывало у нас острие клина, который мы вбили западнее Риги, перерезав все сухопутные коммуникации группы армий «Север». Ширина его была от 40 до 60 километров. Острие клина составляли четыре стрелковые дивизии 1-го гвардейского и 63-го стрелковых корпусов. Мы понимали, что для прочного удержания участка фронта четырех ослабленных в боях дивизий недостаточно, но больше ничего выделить не могли. Не было сомнений, что противник будет стремиться срезать вбитый клин под основание, а поэтому, чем больше сил мы оттянем к Рижскому заливу, тем легче будет ему осуществить свой замысел.

Словом, сомнений не было, что удары гитлеровцев последуют неизбежно. Но откуда и какой силы? Это главное, чего мы, к сожалению, не знали точно почти до самого начала наступления.

16 августа обнаружились первые признаки ожидаемого нами контрудара. Утром генерал-лейтенант П. Г. Чанчибадзе прислал тревожную весть: вражеская пехота при поддержке 30 танков и авиации атаковала позиции 11-го гвардейского стрелкового корпуса в районе Кельме. Вскоре штаб армии донес о начале боев в районе города Расейняй и западнее Шяуляя. Во второй половине дня и от командующего 51-й армией генерал-лейтенанта Я. Г. Крейзера поступило донесение о наступлении небольших сил пехоты и танков южнее Ауце.

Сообщения о первых результатах начавшихся боев свидетельствовали о том, что враг перешел к активным действиям и что на всех направлениях его атаки отражены. Совершенно очевидно, что враг ведет разведку боем, и поэтому следует ожидать ввода его главных сил. Наши предположения вскоре подтвердились. На юго-западных и западных подступах к Шяуляю в бой вступили уже крупные силы пехоты и до 250 танков. Мы, конечно, надеялись, что подготовившиеся к отражению удара гитлеровцев войска 2-й гвардейской и 51-й армий выстоят и под таким мощным натиском врага, но все же тревога не покидала нас ни на минуту. Поэтому такой огромной была наша радость, когда к концу дня стало известно, что атаки фашистских танков и пехоты успешно отбиты на всех направлениях. Лишь западнее Шяуляя части нашей 126-й стрелковой дивизии не устояли перед мощным танковым тараном и были отброшены на северо-восток. На остальных участках обороны войска 2-й гвардейской армии генерала П. Г. Чанчибадзе стояли насмерть.

Таким образом, события показали, что все принятые нами меры по усилению войск на шяуляйском направлении оказались своевременными. Однако нас продолжала тревожить неясность обстановки. К исходу 16 августа разведка сумела выявить только две дивизии: 7-ю танковую и моторизованную дивизию СС «Великая Германия». Ни фронтовой, ни армейской разведкам не удалось определить нумерацию и численность фашистских соединений, перешедших в наступление северо-западнее Шяуляя против дивизий 51-й армии. Во всяком случае, докладывая мне к исходу дня 16 августа о группировке перешедших в контрнаступление войск противника, начальник разведки фронта не смог ответить на вопрос, насколько велика угроза левому флангу 51-й армии. В ответ на мой упрек полковник А. А. Хлебов положил на стол только что полученную из штаба 51-й армии разведывательную сводку. Ничего тревожного в ней не было. О танковой группировке, сосредоточенной для удара против левофланговых дивизий 51-й армии, — ни слова, В сводке сообщалось, что «противник в течение 16. 8. 44 г. на правом фланге и в центре армии продолжал удерживать занимаемый рубеж… На левом фланге подвижными отрядами перешел в наступление и в результате боя к исходу дня батальоном пехоты с восемью танками овладел местечком Кликоляй.[105]

— Какие силы следует нам ожидать на этом направлении? — спросил я Хлебова, с трудам сдерживая нараставшее раздражение.

Начальник разведки лишь виновато развел руками. Высказав по телефону свое недовольство генералу Крейзеру, я потребовал, чтобы на следующий день он ясно доложил в составе группировки и численности сил противника, наступавших северо-западнее Шяуляя.

Добытые к концу 16 августа разведкой сведения позволяли все же сделать вывод, что на следующий день нашим левофланговым армиям, особенно 2-й гвардейской, предстоит выдержать еще более мощный удар. Об этом в первую очередь свидетельствовали данные, полученные от авиационной разведки, о том, что на шоссе от Таураге на Кельме наблюдаются сплошные колонны танков и автомашин с пехотой и что из района станции Тельшяй тоже выдвигаются к линии фронта большие силы танков и мотопехоты.

В ожидании нового удара крупных танковых сил противника мы потребовали от генералов Я. Г. Крейзера и П. Г. Чанчибадзе выдвинуть артиллерию в боевые порядки стрелковых батальонов первого эшелона. А. М. Василевский, неотлучно находившийся в эти дни при штабе нашего фронта, принимал все меры для ускорения прибытия к вам 5-м гвардейской танковой армия.

На следующий день атаки врага усилились и в направлении на Жагаре. На левофланговые дивизии 51-й армии обрушились около 200 танков и крупные силы пехоты. Это могло означать, что противник кроме пехоты ввел здесь в сражение до двух танковых дивизий. В этот день для наступления на Шяуляй со стороны Куршеная и Кельме фашистское командование помимо ранее действовавших двух пехотных дивизий сосредоточило, по всей вероятности, до 3–4 танковых и одну моторизованную дивизии. Враг, как нам казалось, стремится мощными ударами на Шяуляй и Жагаре выйти на широком участке фронта на шоссе и железнодорожную линию, ведущие из Восточной Пруссии в Ригу. Мы пришли к выводу, что дальнейшее наступление ударных группировок врага угрожает разгромом двум левофланговым армиям нашего фронта и восстановлением весьма важных для противника коммуникаций с Восточной Пруссией. Исключительно тяжелым было положение 2-й гвардейской армии: огромные массы фашистских танков давили с двух направлений. Особенно усилился натиск на Шяуляй с запада. Наиболее ожесточенные бои разгорелись в районе Куршеная. Главный удар принял на себя 54-й стрелковый корпус генерал-майора И. В. Кляро. В чрезвычайно тяжелых условиях вела бой его левофланговая 126-я стрелковая дивизия полковника А. И. Казакова. Она понесла значительные потери и с упорными боями отступала к северо-востоку от Куршеная. Ее отход обнажил правый фланг 33-й гвардейской 11-го гвардейского стрелкового корпуса. Командир дивизии генерал-майор П. М. Волосатых принял разумное в этих условиях решение: развернуть свой правофланговый полк фронтом на север. С севера части 263-й и 126-й, а с юга — 33-й гвардейской стрелковых дивизий стойко отражали попытки танковых частей противника расширить участок прорыва. Подступы к Шяуляю с запада прикрывали части 16-й Литовской стрелковой дивизии. Особое беспокойство генерал П. Г. Чанчибадзе проявлял о 126-й стрелковой дивизии, которая с трудом удерживала наспех оборудованные позиции. Относительную устойчивость ей обеспечила соседняя 263-я стрелковая дивизия генерал-майора А. М. Пыхтина, которая стойко отбила все атаки противника, хотя натиск его танковых и пехотных частей был очень сильным. Только позиции 5-й стрелковой роты одного из ее полков атаковали 12 танков. Я был рад, что мы своевременно выдвинули вперед не только полковую артиллерию, но и пушечные подразделения дивизий. Они сыграли важную роль в отражении танковых атак.

Юго-восточнее Куршеная танковые части противника были задержаны 25-й истребительно-противотанковой артиллерийской бригадой полковника А. Г. Байнова. Наиболее сильному удару подвергся 1187-й артполк полковника Н. Г. Павленко. Артиллеристы отбивались до последнего снаряда. Только один расчет противотанкового орудия, которым командовал коммунист Алексей Митрофанович Кустов, поджег 5 фашистских танков, в том числе 2 «тигра». А когда фашистские автоматчики вплотную приблизились к орудию, солдаты забросали их гранатами.

У орудия остался лишь один наводчик Тимофей Николаевич Подгорный. Раненный, он продолжал вести огонь до последнего снаряда, а потом вместе с водителем тягача отвел орудие в безопасное место. А. М. Кустову и Т. Н. Подгорному Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года было присвоено звание Героя Советского Союза.

В такой обстановке армия действительно нуждалась в помощи. Пришлось выполнить обещание, данное Чанчибадзе: использовать для укрепления обороны в районе Шяуляя наш фронтовой резерв — 103-й стрелковый и 1-й танковый корпуса.

В этот день меня особенно встревожило донесение разведотдела 51-й армии о том, что на усиление рижской группировки врага прибыли две пехотные и одна моторизованная дивизии, а в район Бауска подтягивается танковая дивизия. Всегда сдержанный и уравновешенный, Владимир Васильевич Курасов, выслушав доклад полковника А. А. Хлебова о новой угрозе со стороны Риги, вдруг резко бросил на карту курвиметр, которым он уточнял протяженность линии фронта, и в крепких выражениях высказал о фюрере все, что он о нем думал. Этот взрыв свидетельствовал о том, что нервы начальника штаба были напряжены до предела…

Контрудар со стороны Риги был бы крайне неприятным для нас. Пришлось и 43-й армии отдать приказ временно прекратить наступление на Ригу и закрепить занимаемый рубеж, а 19-й танковый корпус генерала И. Д. Васильева передать во фронтовой резерв и спешно перебросить его на левый фланг 51-й армии.

Таким образом, в полосу этой армии были нацелены уже два корпуса: механизированный и танковый. С 3-го Белорусского фронта шла 3-я артиллерийская противотанковая бригада, и три артиллерийские противотанковые бригады следовали к нам из резерва Ставки. К району боев мы стягивали все, что могли. Радовало завершение сосредоточения в районе Шяуляя 5-й гвардейской танковой армии, командующего которой я ожидал 17 августа, чтобы поставить ему боевую задачу. Танковая армия — это ведь 500–600 машин, думал я, прикидывая количество боевых машин, которые вступят в сражение против танковых дивизий противника в районе Шяуляя.

Для встречи танкистов я направил в район Шяуляя генерала К. В. Скорнякова. Через некоторое время он сообщил мне неприятную весть: временно командовавший танковой армией генерал М. Д. Соломатин в районе Шяуляя получил тяжелое ранение и выбыл из строя. Узнав об этом, я приказал К. В. Скорнякову вступить в командование армией и попросил его доложить о ее боевом составе. Каково же было мое огорчение, когда выяснилось, что в армии имеется всего лишь 17 исправных танков, десятка два других боевых машин, мотопехота и штатная артиллерия.

— У нас и в танковых бригадах не меньше боевых единиц, — заметил я, крайне огорченный полученными сведениями.

Генерал Скорняков предложил выслушать начальника штаба армии генерал-майора П. И. Калиниченко.

— Ведь мы, — начал Калиниченко, предварительно назвав себя и поздоровавшись, — почти два месяца не выходили из боев, участвовали в Вильнюсской и Каунасской наступательных операциях, несли потери не только от огня противника, но и от износа машин, нехватки запасных частей. Немало танков армия оставила по пути в район Шяуляя. Москва занарядила для нас довольно большое количество техники. Мы рассчитывали, что будем иметь время для пополнения и приведения частей в порядок. Эшелоны с танками уже в пути…

Выслушав объяснения начальника штаба, я поставил задачу генералу Скорнякову в течение ночи на 18 августа выдвинуть танковую армию на рубеж западнее Шяуляя и, подчинив ей там 16-ю Литовскую стрелковую дивизию, поставить задачу перейти к прочной обороне на подступах к городу, обратив особое внимание на создание мощной противотанковой обороны, чтобы во взаимодействии с 3-й воздушной армией отразить массированные танковые удары противника.

В ночь на 18 августа начальник разведки фронта принес мне справку о выявленных разведкой потерях противника за последний день боя. В 117 танков и 2,5 тысячи убитых обошлось фашистам продвижение на несколько километров. Полковник А. А. Хлебов доложил, что разведчики сумели установить нумерацию одной из танковых дивизий, наступавших на Жагаре. Это была 5-я танковая дивизия.

А в это время от генерала Н. Г. Чанчибадзе продолжали поступать тревожные донесения. Танковые части противника встречными ударами с севера и юга срезали выступ, который все еще удерживали войска 2-й гвардейской западнее Куртувеная, городка, что в 25 километрах юго-западнее Шяуляя. И теперь бои приближаются к Шяуляю. Однако сопротивление наших соединений не было сломлено. По-прежнему натиск основных танковых сил противника был направлен вдоль дорог, ведущих от литовских городов Куршенай и Кельме на Шяуляй.

Вдоль дороги от Куршеная вместе со вступившими в сражение бригадами 1-го танкового корпуса генерал-лейтенанта В. В. Буткова сражались части 16-й Литовской стрелковой дивизии. Командиры полков полковники В. Луня и В. Мотека выдвинули почти всю приданную им артиллерию в боевые порядки пехоты. Это укрепило положение стрелковых подразделений. Когда фашистские танки приближались к переднему краю обороны на 400–500 метров, артиллеристы, а затем танки открывали по ним меткий огонь прямой наводкой. С прорвавшимися вражескими машинами вступали в бой и пехотинцы. В схватке с врагом особо отличились отец и сын Дауетасы. Отец уничтожал машины снайперским огнем из противотанкового ружья, а сын Стяпас в это время разил пехоту столь же метким огнем из пулемета. Несколько фашистских танков нашли свой бесславный конец перед позицией Дяуетасов. А когда и ружье оказалось бессильным перед огромным «фердинандом», старший Дауетас взялся за противотанковые гранаты. Меткий бросок — и самоходка замерла с перебитой гусеницей. Но вот тяжело ранило Стяпаса. А пехота продолжала наседать. Тогда отец сам лег за пулемет. Вскоре и он был ранен, но продолжал вести огонь, пока не потерял сознание от потери крови. Фашисты здесь не прорвались.

Всего 16-ю Литовскую стрелковую дивизию в этот день атаковало 90 танков, из них 50 обрушилось на 156-й стрелковый полк. Когда положение этого полка стало критическим, комдив генерал В. А. Карвялис двинул на помощь из второго эшелона 249-й стрелковый полк. И бой разгорелся с новой силой. В числе многих героев здесь отличились артиллеристы из орудийного расчета сержанта В. Шалтелиса, подбившие 4 фашистских танка, и пулеметчица Дануте Станиелене, которая участвовала в отражении 13 атак. Славная дочь литовского народа за героизм, проявленный в боях под Шяуляем, была награждена орденом Славы I степени и стала полным кавалером этого ордена.

Большую роль в отражении атак противника на Шяуляй с запада сыграли в эти дни и части 1-го танкового корпуса. Особенно храбро сражались воины 44-й мотострелковой бригады полковника Д. П. Халаева. О напряженности боя, который вели части бригады в этот день, можно судить по действиям 8-й мотострелковой роты. На ее позиции шли 18 танков и батальон пехоты, но с помощью артиллерии и танков атака была успешно отбита. С такой же стойкостью продолжали обороняться соединения 11-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майора С. Е. Рождественского на юго-западных подступах к Шяуляю. Наиболее трудные испытания снова выпали здесь на долю воинов 33-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора П. М. Волосатых, которая прикрывала шоссе, ведущее от Тильзита на Шяуляй. Например, 4-я стрелковая рота 84-го гвардейского стрелкового полка два часа удерживала перекресток дорог у деревни Горды, отбивая все атаки врага. Но вот 7 фашистских танков ворвались на позиции подразделения. Первым на их пути встал рядовой Прокофий Лукич Литвинов. С противотанковыми гранатами в руках он бросился под головной танк и остановил его. Потрясенные его самопожертвованием, бойцы подбили еще два танка, а остальных заставили отступить. П. Л. Литвинову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Словом, 2-я гвардейская армия продолжала отражать атаки с нарастающим упорством.

Обнадеживающие сведения в этот день поступили и от генерала Я. Г. Крейзера. Хотя противник ввел южнее Ауце новые танковые силы, сломить дивизии 63-го стрелкового корпуса генерал-лейтенанта Ф. А. Бакунина он не смог. Я облегченно вздохнул, услышав от Крейзера, что отсеченный от главных сил 87-й стрелковой дивизии стрелковый полк майора М. М. Халявицкого к югу от местечка Вегеряй продолжает успешно отбивать непрерывные атаки танковых частей противника, несмотря на то что в них участвовало около сотни фашистских танков и штурмовых орудий. Остальные части 87-й стрелковой дивизии полковника Г. П. Куляко, отступив на 3–4 километра к северу, продолжали с непоколебимым упорством отражать атаки противника южнее Ауце.

На помощь попавшей в тяжелое положение 87-й стрелковой дивизии генерал Крейзер перебросил свою резервную 77-ю стрелковую дивизию и 257-ю стрелковую дивизию из 10-го стрелкового корпуса. Полки этих дивизий с ходу контратаковали противника на подступах к Жагаре и задержали его продвижение. Особенно тяжелые бои выпали на долю 257-й стрелковой дивизии полковника А. Г. Майкова, однако все ее полки держались стойко, бойцы и командиры проявляли массовый героизм. На ряде участков танкам удавалось прорваться через боевые порядки пехоты, но они натыкались на меткий огонь артиллеристов. Так было юго-восточнее Ауце, где на пути прорвавшихся двух полков пехоты и 40 танков встали дивизионы 27-й пушечной артиллерийской бригады полковника В. С. Капитоненко. Артиллеристы не пропустили противника дальше. Все поле перед огневыми позициями бригады было усеяно разбитыми танками и трупами фашистских пехотинцев.

Положение наших войск на подступах к Жагаре еще более упрочилось после вступления в сражение здесь бригад испытанного 3-го гвардейского механизированного корпуса, который мы вовремя передали Крейзеру.

В ходе боев на этом направлении подтвердилось наступление 5-й танковой дивизии гитлеровцев. Кроме того, к нашему удивлению, разведка обнаружила здесь танковый полк моторизованной дивизии СС «Великая Германия», которая одновременно отмечалась и западнее Шяуляя. Неужели противник, потерпев неудачу под Шяуляем, начал перегруппировывать танковые дивизии на север? Но ведь против трех дивизий 51-й армии и без того уже наступали, по нашим сведениям, немалые силы. Словом, неясность в группировке сил противника на левом фланге 51-й армии нас чрезвычайно тревожила. Мы все еще не решались снять с рижского направления ни 6-ю гвардейскую, ни 43-ю армии, поскольку командующий 51-й армией генерал-лейтенант Крейзер продолжал ежедневно напоминать мне о нараставшей угрозе со стороны Риги. В штабе фронта тоже сложилось мнение, что рижская группировка все же должна ударить навстречу своим танковым дивизиям, прорывавшимся из районов Шяуляя и Ауце. И действительно, к исходу третьего дня боев генерал Крейзер доложил мне о том, что пленные заявляют о сосредоточении южнее Риги, в районе Бауски, новой танковой дивизии неустановленной нумерации и о якобы готовящемся из этого района наступлении. Поставив соответствующую задачу фронтовой разведке, мы снова обратились к командиру партизанской бригады Отомару Петровичу Ошкалну с просьбой проверить сведения, полученные от армейской разведки.

А тем временем вступление в сражение соединении 5-й гвардейской танковой армии окончательно стабилизировало положение на западных подступах к Шяуляю. He смотря на малочисленность, части этой армии заметно укрепили положение, организовав активную оборону.

Убедившись на следующий день, что все атаки противника юго-западнее Жагаре уверенно отбиваются стрелковыми и артиллерийскими частями, мы решили вывести 3-й гвардейский мехкорпус в резерв. Однако нас не покидала тревога за узкий коридор, который образовался в результате выхода наших войск к Рижскому заливу. С запада его прикрывали лишь части 417-й и 267-й стрелковых дивизий, и мы понимали, что он может быть пробит противником в любое время. Надо бы втянуть туда побольше сил, но ведь этого и ожидал противник. Прорвавшись в направлении на Жагаре и далее на Елгаву, он отсек бы все войска 51-й армии вместе с коридором. На этот риск нельзя было идти до тех пор, пока продолжался натиск врага на елгавском направлении.

Противник атаковал на шяуляйском направлении и на четвертый день, но мы вдруг почувствовали, что центр его усилий все заметнее смещается на север, против левофланговых соединений 51-й армии. Из данных разведки можно было сделать вывод, что гитлеровцы решили усилить нажим на Жагаре. Это вынудило нас придержать пока 3-й гвардейский мехкорпус в этом районе, а в свой резерв подтянуть сюда из 43-й армии 19-й танковый корпус.

В течение 19 августа атаки противника были успешно отбиты на всех направлениях. Однако стрелковые части не смогли бы столь долго сдерживать яростный натиск крупных танковых сил, если бы не блестящие действия артиллерии. Не раз в самые критические моменты положение спасали противотанковые артиллерийские бригады 8-й пушечной артиллерийской дивизии РГК, которой командовал генерал-майор П. Г. Степаненко.

Почти каждый мой разговор с генералом Я. Г. Крейзером в эти дни начинался с вопроса:

— Держится полк Халявицкого?

— Держится, товарищ командующий фронтом, — неизменно отвечал командарм, но таким неуверенным тоном, словно и сам не верил своим словам.

И действительно, трудно было представить, как этот полк, стиснутый в железное кольцо танковых и пехотных частей, находил еще силы отбивать непрерывные атаки. Главные силы 87-й стрелковой дивизии пытались пробиться к окруженным, но на пути стальной плотиной вставали фашистские танки и артиллерия.

Прн отражении одной из очередных атак противника командир полка был ранен, не продолжал руководить боем. Я приказал Крейзеру предпринять в ночь на 20 августа новую попытку вызволить окруженных, разорвав вражеское кольцо встречными ударами частей 77-й и 257-й стрелковых дивизий.

К концу дня 19 августа из 2-й гвардейской армии стали поступать все более утешительные донесения. Хотя противник продолжал еще атаки, но они разбивались, наталкиваясь на оборону гвардейцев. Стрелковые корпуса с бригадами танковой армии и 1-го танкового корпуса уверенно отражали одну атаку за другой.

Генерал П. Г. Чанчибадзе доложил о своем намерении перебросить под Шяуляй управление 13-го гвардейского стрелкового корпуса, с тем чтобы оно возглавило руководство всеми стрелковыми соединениями. Зная командира этого корпуса А. И. Лопатина, его железную волю, я одобрил решение генерала Чанчибадзе поручить Антону Ивановичу наиболее трудный участок обороны армии.

А тем временем стрелковые дивизии совместно с бригадами 5-ой гвардейской танковой армии и 1-го танкового корпуса стойко отражали вражеские атаки. Артиллерия по-прежнему играла решающую роль в противотанковой обороне. Однако мне не хотелось бы, чтобы у читателя создалось впечатление, будто танки уничтожали только артиллеристы. Просто танков было так много, что остановить и уничтожить их можно было лишь совместными усилиями пехоты, танков и артиллерии.

19 августа немало бронированных громадин пожгли и пехотинцы. В этот день в центре нашего внимания снова оказались дивизии 11-го гвардейского стрелкового корпуса, прикрывавшие юго-западные подступы к Шяуляю. Несмотря на то что командир корпуса генерал С. Е. Рождественский выбыл из строя, управление боем осуществлялось твердо. Мой старый товарищ генерал-майор Баграт Арушанян, заменивший комкора, умело руководил войсками. Так, он сорвал замысел противника проделать брешь в обороне 32-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Н. К. Закуренкова на участке обороны ее 85-го гвардейскогоо стрелкового полка, когда до двух полков пехоты и несколько десятков танков врага перешли в атаку. Хотя много танков было поражено артиллерийским огнем, несколько машин прорвалось в боевые порядки полка. Тогда пехотинцы взялись за противотанковые гранаты и бутылки с горючей смесью. В 4-й стрелковой роте сержант Евтей Моисеевич Грибенюк, спасая товарищей, бросил противотанковую гранату под гусеницы фашистского танка, который приблизился почти вплотную, и подорвал его. Звание Героя Советского Союза ему присвоено посмертно.

Рассказывая мне о примерах героизма наших бойцов и командиров, член Военного совета фронта генерал-лейтенант Д. С. Леонов, взъерошивая от волнения свои мягкие и редкие светлые волосы, восклицал:

— Какие люди! Какие люди! Да разве можно с такими не победить! — И он тут же просил меня выбрать время, чтобы подписать представления о награждении особо отличившихся в боях.

…Оценивая итоги четвертого дня сражения, я не мог отделаться от смутного предчувствия надвигающейся беды. Оно почему-то всегда охватывало меня, когда в сражение приходилось бросать последние резервы. Я никогда не забывал известное изречение о том, что полководец, ведущий сражение без резервов, наполовину побежден.

А между тем обстановка на левом фланге 51-й армии продолжала оставаться весьма туманной. Враг продолжал усиливать натиск своих танковых сил вдоль железной дороги от Ауце на Елгаву. В связи с этим пришлось снова отказаться от мысли вывести в резерв 3-й гвардейский мехкорпус. Пришлось рассчитывать пока лишь на танковый корпус генерала И. Д. Васильева, который мы предусмотрительно подтянули в полосу 51-й армии.

Я был в восторге, когда в этот день получил опровержение выводов армейской разведки о сосредоточении в районе Бауски немецкой танковой дивизии и о якобы назревавшем контрударе. Это полволяло нам снять часть сил с рижского направления. Мы уже обдумывали вопрос о срочной переброске одной из армий в полосу 51-й армии, когда позвонил Иван Михайлович Чистяков.

— Товарищ командующий! — начал он без предисловий. — В полосе действий моей армии относительно спокойно. Противник особой активности не проявляет и, по данным разведки, не собирается… Считаю возможным передать мой участок соседу слева, а главные силы моей армии перебросить под Жагаре… — И уже как об одолжении: — Очень прошу. Я знаю, как тяжело там отражать танковые удары, но у нас есть большой опыт борьбы против них на Курской дуге. Мы наверняка пригодимся…

Удивительный человек — Чистяков! Он ведь знал, упрашивая меня послать его в самое пекло сражения, что оборона не принесет его армии славы, а прорыв фашистов, случись он на участке, который она примет, доставит командарму много неприятностей. Но постоянная готовность быть на самом трудном месте — главная особенность его характера.

С одобрения маршала А. М. Василевского генералу Чистякову был отдан приказ срочно начать переброску армии в полосу обороны, которую он должен был занять на стыке 51-й и 2-й гвардейской армий. На осуществление этого решения мы возлагали большие надежды. Ведь после выхода 6-й гвардейской в район сражения можно будет смело вывести во фронтовой резерв 3-й гвардейский мехкорпус и 5-ю гвардейскую танковую армию. Однако Чистякову еще предстояло решить весьма сложную задачу: совершить с армией незаметно для противника 150-километровый марш. Надо было осуществить переброску армии так, чтобы противник не обнаружил ее ухода, не узнал о направлении марша и не разгадал цель этого маневра. А ведь перебросить надо многие десятки тысяч солдат и офицеров, массу боевой техники и тяжелого вооружения. И перемещение провести надо было, как говорят конники, «на галопе», то есть с молниеносной быстротой.

Я верил, что Чистяков выполнит эту задачу успешно и в кратчайший срок. Но все же тревога не покидала меня: а не устроит ли противник какую-нибудь новую пакость в полосе армии Крейзера до выхода туда армии Чистякова?

К несчастью, так оно и случилось. Утром 20 августа позвонил Крейзер:

— Товарищ командующий! Противник перешел в наступление на Тукумс. Около трехсот танков окружает город с севера и юга. Оборона рухнула. Частям, обороняющимся в районе Тукумса, грозит окружение.

— Пусть части дивизии, обороняющиеся в районе Тукумса, организуют круговую оборону и ожидают помощь, — приказал я, — а мы будем готовить контрудар для восстановления обороны. Немедленно передадим вам танковый корпус генерала Васильева и шестидесятый стрелковый из сорок третьей армии.

Спустя два часа Крейзер доложил, что организует контрудар с целью восстановления связи с частями, обороняющимися в районе Тукумса. А во второй половине дня командарм 51-й сообщил, что на побережье Рижского залива, к северо-востоку от Тукумса, противник высадил морской десант с 35 кораблей и нанес удар навстречу танковым частям, наступавшим в направлении Тукумс, Рига против 417-й стрелковой дивизии; с востока же, из района Юрмалы, против частей 346-й стрелковой дивизии перешли в атаку значительные силы пехоты и танков. Генерал Крейзер попросил разрешить отвести 346-ю и 417-го стрелковые дивизии на рубеж Елгава, Добеле.

У меня не оставалось сомнения в том, что без немедленной помощи этим дивизиям угрожает гибель. Но помочь мы им пока ничем не могли. Поэтому я дал разрешение на отвод частей 346-й и 417-й стрелковых дивизий. Крейзер отдал им приказ пробиваться на рубеж Елтава, северо-западнее Добеле, Ауце.

Горечь неудачи, постигшей наши войска на побережье Рижского залива, была смягчена докладом генерала Крейзера о стабилизации положения наших войск на подступах к Жагаре. Левофланговые дивизии 51-й армии совместно с бригадами 3-го гвардейского мехкорпуса снова успешно отразили все атаки противника на елгавском направлении.

В ходе боя на участке обороны 77-й стрелковой дивизии генерал-майора А. П. Родионова подлинный героизм проявили воины батареи 239-го артиллерийского полка, которой командовал старший лейтенант Иван Владимирович Борщик. Его подчиненные отразили пять танковых атак. Но один за другим погибли все наводчики. Тогда командир сам встал к орудию и последними снарядами подбил еще два танка. Оставшиеся в живых израненнные батарейцы винтовками и автоматами отбили все атаки пехоты. Но вот, расчищая дорогу пехоте, снова двинулись танки. Иван Борщик с противотанковыми гранатами в руках двинулся наперерез «тигру». Осколок впился офицеру в руку. Он быстро терял силы. Взяв обе гранаты одной рукой, командир батареи бросился под танк и спас своих товарищей от гибели.

Положение 87-й стрелковой дивизии тоже значительно укрепилось. Ее 1379-й стрелковый полк, с удивительным упорством пробивавшийся в ночь на 20 августа из окружения, к утру вышел к главным силам. Генерал Крейзер сообщил мне поразительные подробности. Оказалось, что бойцы и командиры части, ведя непрерывные бои с 17 по 20 августа в полной изоляции, сумели уничтожить 34 танка, 9 штурмовых орудий и более 1200 фашистов. В части же было потеряно за это время 74 солдата и офицера убитыми и 131 ранеными, а также всего 12 противотанковых пушек. Весь остальной личный состав пробился из окружения, сохранив все вооружение, технику и военно-хозяйственное имущество. Командир полка майор Халявицкий при выходе из окружения был вторично тяжело ранен. Крейзер, выехавший лично встретить пробившийся полк, не успел выслушать до конца доклад командира — тот потерял сознание и через несколько часов скончался.

И. В. Борщику и М. М. Халявицкому посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

К этому времени командующий 2-й гвардейской армией уже докладывал не только о полной стабилизации положения его войск на западных подступах к Шяуляю, но и о заканчивающейся подготовке к контрудару. Лишь на левом фланге противник продолжал еще атаки против 32-й гвардейской стрелковой дивизии генерала Закуренкова, прикрывавшей шоссе Тильзит-Шяуляй.

22 августа гитлеровцы полностью прекратили атаки на шяуляйском направлении, почувствовав сокрушительный отпор. Зато южнее Ауце разведка вдруг обнаружила две новые танковые дивизии, спешно переброшенные фашистским командованием от Шяуляя. Сомнений не было: враг окончательно отказался от попыток пробиться на восток через Шяуляй и решил все силы бросить на прорыв к Елгаве по кратчайшему направлению через Жагаре. Но сюда уже подошли бригады 19-го танкового корпуса. И мы решили разбить группировку противника встречными ударами 51-й и 2-й гвардейской армий.

Пока под руководством генерал-полковника В. И. Кузнецова готовился контрудар в районе Жагаре, соединения 2-й гвардейской армии перешли в наступление западнее Шяуляя и отбросили противника на 10–12 километров.

А, враг тем временем продолжал наращивать атаки своими танковыми силами, стремясь окружить левофланговые дивизии 51-й армии, оборонявшиеся на подступах к Жагаape. Поэтому бригадам 19-го танкового корпуса пришлось с ходу вступать в сражение.

Мы очень надеялись на этот корпус, которым командовал герой освобождения Крыма генерал-лейтенант танковых войск Иван Дмитриевич Васильев, а начальником штаба корпуса был полковник Иван Егорович Шавров,[106] которого я знал как очень храброго и опытного танкиста, И наши надежды оправдались. Сначала генерал Васильев подтянул к Жагаре 101-ю танковую бригаду, 8-й отдельный гвардейский тяжелый танковый и 867-й самоходно-артиллерийский полки. 101-я танковая бригада полковника А. И. Никулина стремительной контратакой отбросила фашистов от западной окраины города и стабилизировала положение стрелковых частей. Тогда противник ударил на другом участке — на Калнаймуйжу и снова начал теснить стрелков. Васильев двинул навстречу 202-ю танковую бригаду. Командир бригады полковник М. Г. Фещенко ночью успел окопать свои танки, а на рассвете 22 августа дал решительный отпор гитлеровцам: потеряв 13 танков, они отступили. Но это была, видимо, только разведка. Вскоре фашистские танковые части сплошным бронированным валом ринулись в атаку. В течение пяти часов 19-й танковый корпус и стрелковые части отразили 6 мощных танковых атак! Особенно ожесточенный бой разгорелся в районе деревни Букайшис, где насмерть стояли 1-й и 2-й танковые батальоны 202-й танковой бригады под командованием старшего лейтенанта М. Н. Казакова и капитана Л. С. Падукова, а также батарея противотанковых орудий капитана В. Н. Кирмановича. Все трое удостоены звания Героя Советского Союза.

…Выслушав доклад генерала Крейзера об успешном исходе боя на подступах к Жагаре, я предупредил его, что противник еще не обескровлен и утром, видимо, вновь попытается прорваться на Елгаву — иного выхода у него нет. И командарм подготовил за ночь войска к встрече с врагом. Но противник, потерпев неудачу и под Жагаре, перегруппировал свои силы и 23 августа нанес главный удар севернее железной дороги Ауце — Елгава, потеснив оборонявшиеся там стрелковые дивизии.

Метание танковых дивизий вдоль фронта обороны 51-й армии в поисках слабых мест свидетельствовало о неуверенности врага в своих силах. Узнав о новой вражеской перегруппировке, я приказал генералу Крейзеру немедленно перебросить туда же наш 19-й танковый корпус. И снова его соединения помогли стрелковым дивизиям остановить фашистские танки. В дальнейшем в связи с подходом к району сражения передовых соединений 6-й гвардейской мы уже обезопасили себя от любой случайности.

Штаб фронта к исходу 25 августа представил мне справку, из которой было видно, что противник только с 16 по 25 августа потерял 15,5 тысячи солдат и офицеров, 354 танка, 26 штурмовых орудий, 268 артиллерийских орудий, тысячи автомашин и много других видов вооружения и техники.

Атаки танковых дивизий в районе Жагаре и севернее продолжались до конца августа, но это было проявление бессильной ярости, а может быть, и страха перед Гитлером, приказа которого они не смогли выполнить — войска левого крыла 1-го Прибалтийского фронта не были отсечены от главных сил, хотя Шернер и его генералы получили от фюрера для этого огромные силы — около 12 дивизий, в том числе 6 танковых и одну моторизованную. Так рухнул еще один замысел Гитлера нанести поражение советским войскам в Прибалтике.

Изучение захваченных вражеских документов и опрос пленных офицеров позволили нам после отражения контрударов убедиться в серьезности замыслов фашистского командования. Сосредоточив против соединений 51-й и 2-й гвардейской армий несколько пехотных, шесть танковых и моторизованную дивизию, в которых насчитывалось более 800 танков и штурмовых орудий, оно рассчитывало мощными ударами по всему фронту от Рижского залива до города Кельме сокрушить оборону этих объединений, окружить и разгромить их и, продвинувшись на восток, освободить основные автомобильные и железнодорожные коммуникации, связывавшие группы армий «Север» и «Центр». Несокрушимая стойкость соединений 2-й гвардейской и 51-й армий на подступах к Шяуляю и в районе Жагаре сорвала осуществление этих намерений, и фашистскому командованию пришлось довольствоваться узким коридором, который совместными усилиями соединений 3-й танковой артаии немцев, сосредоточенных у Риги войск группы армий «Север» и морского десанта уда-дось проделать по берегу Рижского залива. Гитлеровцам там пришлось заново прокладывать железнодорожную линию.

Словом, грандиозно задуманная фашистским командованием операция не принесла желаемых результатов.

Еще продолжалось отражение контрудара 3-й танковой армии, когда меня пригласил к себе маршал А. М. Василевский и сказал, что Ставка замыслила новую стратегическую операцию: совместными ударами войск Ленинградского, 1-го, 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов нанести поражение войскам группы армий «Север». На северном крыле советско-германского фронта она представляла собой весьма грозную силу.

Изложив в общих чертах замысел предстоящей операции, маршал А. М. Василевский сказал, чтобы мы подумали и доложили свои предложения по организации наступательной операции силами 4-й ударной и 43-й армий в общем направлении на Ригу с юга. Начало наступления намечалось на 5–7 сентября. Директиву Ставки на наступление мы должны были получить со дня на день.

Глава вocьмая. К берегам Янтарного моря

В последние дни августа мы получили директиву Ставки на новую операцию, которая в дальнейшем вошла в историю Великой Отечественной войны как Прибалтийская стратегическая наступательная операция, включившая в себя четыре фронтовые и межфронтовые операции: Рижскую, Таллинскую, Моонзундскую и Мемельскую. Из полученной директивы и из бесед с представителем Ставки мы смогли уже тогда представить себе — правда, не в полном объеме — ее гигантский размах. Возможность осуществления этой грандиозной операции возникла в связи с тем, что в ходе летнего наступления в июле — августе 1944 года советские войска вступили ва землю Эстонии, освободили значительную часть Латвии и большую часть Литвы, выйдя к началу сентября на линию: западнее Нарвы, Чудское озеро, Тарту, восточное Валги, западнее Гудбеде, Крустпилс, Бауска, Елгава, западнее Шяуляя, Расейняй.

В Прибалтике оборонялись по-прежнему немецко-фашистские войска группы армий «Север» в составе армейской группы «Нарва» 16-й в 18-й армий, а также 3-й танковой армии из состава группы армий «Центр»[107] при поддержке 1-го и 6-го воздушных флотов (всего 56 дивизий и 3 бригады, свыше 700 тысяч человек, около 7 тысяч орудий и минометов, свыше 1200 танков и штурмовых орудий, 400 боевых самолетов.).[108] Противник имел прочную многополосную оборону от линии фронта до побережья Балтийского моря.

Замысел Советского Верховного Главнокомандования в Прибалтийской стратегической наступательной операции заключался в нанесении мощных ударов по сходящимся направлениям на Ригу силами 3, 2 и 1-го Прибалтийских фронтов и силами Ленинградского фронта совместно с Балтийским флотом на таллинском направлении с целью расчленить оборону врага, окружить и уничтожить его группировку по частям и полностью освободить Прибалтику. Советские войска насчитывали 900 тысяч человек, около 17 500 орудий и минометов, более 3000 танков и самоходно-артиллерийских установок, свыше 2600 боевых самолетов.

Конкретно перед войсками четырех фронтов ставились следующие задачи. Ленинградский фронт должен был принять полосу обороны от 3-го Прибалтийского в районе Тарту, начать оттуда наступление на Ракворе и выйти в тыл войскам нарвской группировки противника, а в дальнейшем продвигаться на Таллин. Краснознаменному Балтийскому флоту надлежало содействовать наступлению войск этого фронта огнем корабельной артиллерии, ударами авиации и высадкой десантов.

Войскам 3-го Прибалтийского фронта, занимавшим рубеж от озера Выртс-Ярве, следовало наступать в направлении на Валмиеру, Цесис и далее к Рижскому заливу, совместно с силами 2-го Прибалтийского френта уничтожая группировку противника в районе Смилтене. Перед 2-м Прибалтийским фронтом, действовавшим в полосе от Гулбене до Даугавы в районе Гостини, стояла задача разгромить во взаимодействии с соседними фронтами фашистские войска севернее Даугавы и овладеть Ригой. Войскам 1-го Прибалтийского фронта, развернувшимся на 400-километровом фронте от Даугавы до Бауски, Елгавы, Добеле, Жагаре, Шяуляя, Расейняя, предстояло тоже внести свой вклад в осуществление этой стратегической операции. Мы должны были измотать в оборонительных боях мощную группировку 3-й танковой армии противника и не допустить ее прорыва на елгавском и шяуляйском направлениях. Одновременно наша 43-я армия наносила удар из района юго-восточнее Елгавы на Иецаву, а часть сил 4-й ударной армии из района Бауски на Вецмуйжу. Сначала они должны были овладеть рубежом Вецмуйжа, Иецава, а затем прорваться к устью реки Даугава и вместе о войсками 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов разгромить рижскую группировку врага и отрезать остатки группы армий «Север» от Восточной Пруссии.

Словом, Ставка подтвердила задачу, на выполнение которой нас уже нацелил А. М. Василевский. Однако начало наступления она наметила на 15 сентября. Александр Михайлович объяснил, что перенос начала операции на более поздний срок объясняется необходимостью тщательно подготовить войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов к наступлению, а главное, перебросить 2-ю ударную армию Ленинградского фронта в район Тарту.

…К началу сентября в тылу противника к северо-западу от Елгавы оставалась лишь часть сил 346-й стрелковой дивизии (800–900 человек), так как ее главные силы пробились через вражеское кольцо. Я приказал Я. Г. Крейзеру направить в район окружения смелого, решительного и предприимчивого офицера 346-й стрелковой дивизии, чтобы организовать прорыв окруженных на Елгаву. Выбор пал на заместителя командира 1164-го стрелкового полка майора Павла Семеновича Бублия. В ночь на 2 сентября Бублий с группой бойцов и командиров проник в тыл противника, а на следующий день радировал, что организует вывод подразделений. Потом радиосвязь прервалась. Невольно возникло опасение, что противник расправился с окруженными. Но 5 сентября командарм вдруг доложил, что майор Бублий вывел 700 бойцов и офицеров. Они прошли с боями 30 километров, уничтожив вражеские заслоны. П. С. Бублий был удостоен звания Героя Советского Союза.

Подготовка к наступлению шла полным ходом. К операции привлекались пока лишь 43-я армия генерала Белобородова, 22-й гвардейский стрелковый корпус 4-й ударной армии и 3-й гвардейский мехкорпус. 43-й армии надлежало, форсировав реку Лиелупе в районе Бауски, прорвать оборону противника на 9-километровом участке. Правее, в треугольнике между реками Мемеле и Мунта, 22-й гвардейский корпус должен был после преодоления роки Мемеле прорвать оборону на 4-километровом участке. Замысел операции был следующим: встречным ударом обоих объединений разгромить баускую группировку фашистских войск и затем развивать наступление в общем направлении на устье реки Даугавы, то есть на Ригу. После прорыва первой полосы обороны 43-я армия должна была «сматывать», как любили выражаться фронтовики, фашистскую оборону по реке Лиелупе влево и этим расширять брешь в ней. А для наращивавши темпа наступления мы готовили фронтовую подвижную группу, основу которой составил наш прославленный 3-й гвардейский механизированный корпус. Ввести его в сражение мы собирались в первый же день, сразу после прорыва тактической обороны, чтобы враг не успел подтянуть резервы. Продвигаясь на Кекаву и Ригу, обуховцы должны были расчищать дорогу пехоте, дезорганизуя управление фашистскими войсками. Так как первая полоса вражеской обороны была неглубокой, мы наметили провести артподготовку всего на глубину 3–4 километра, чтобы сэкономить снаряды для сопровождения пехоты и танков. Штаб фронта тщательно сопоставил наши силы, предназначенные для удара, с противодействующими и убедился, что для наступления на Ригу возможностей у нас маловато. Досадно было, что ни 51-я, ни 5-я гвардейская танковая армии, так же как 19-й и 1-й танковые корпуса, не могли принять участие в операции одновременно с войсками 43-й и 4-й ударной армий, из-за того что мощные танковые кулаки врага еще угрожали нам ударом с запада на Елгаву и Шяуляй. Вот почему мы с А. М. Василевским стали думать над тем, как все же привлечь и эти войсковые объединения фронта к Рижской операции, и пришли все-таки к решению, не теряя времени, готовить нанесение удара главными силами 51-й армии, а также танковой армией и двумя танковыми корпусами из района Елгавы и Добеле на Кемери, чтобы снова выйти к Рижскому заливу и перерезать узкий коридор, соединяющий группу армий «Север» с Восточной Пруссией. Нанесение такого удара, безусловно, сыграло бы решающую роль в разгроме рижской группировки немцев. Только начало этого удара мы решили отнести на более позднее время, готовность же к активным действиям наметили на 29 сентября.

А. М. Василевский отстоял это решение перед И. В. Сталиным, и мы приступили к его выполнению.

Еще 22 августа на должность командующего нашей гвардейской танковой армией прибыл генерал-лейтенант В. Т. Вольский. Я был очень рад вновь встретиться с этим замечательным танкистом. Ведь мы с Василием Тимофеевичем начинали войну на Юго-Западном фронте. Он был тогда помощником командующего фронтом по бронетанковым войскам. Все лето и осень сурового 1941 года мы пережили вместе, сражаясь плечом к плечу.

С первых дней генерал Вольский развернул энергичную деятельность по руководству боевыми действиями, а когда армию вывели в резерв, приложил немало усилий для укомплектования соединений и частей личным составом, танками и другим вооружением, основательно потрудился над боевым сколачиванием армии.

В период подготовки наступления 43-й и 4-я ударной армий на Ригу нам предстояло провести целый ряд весьма сложных мероприятий. В их числе была и подготовка к форсированию рей Мемеле и Лиелупе. Необходимо было собрать огромное количество переправочиых средств, подготовить строительство мостов, переправ. И тут у нашего начальника инженерных войск генерала В. В. Косырева зародилась великолепная идея. Пришел он однажды ко мне вместе с начальником штаба фронта и, весь сияя от радости, предложил перекрыть реки Мемеле и Муша (обе они впадают в Лиелупе) выше участка форсирования плотинами. В результате этого уровень воды в них должен понизиться и реки можно будет преодолеть вброд.

Я выразил сомнение: справимся ли мы с этой задачей до начала наступления? Предложение активно поддержал В. В. Курасов, заявивший, что штаб детально проверил все расчеты и считает задачу выполнимой. Было известно, что Владимир Васильевич человек осторожный, если он поддержал эту идею, значит, она имеет под собой реальную освову. Я одобрил план строительства плотины и каждый день интересовался ходом работ.

Но главной нашей заботой было, как всегда, обеспечение скрытности подготовки наступления. Насколько это нам удастся, мы могля выяснить только с началом наступления.

Генерал Д. С. Леонов в тесном контакте с армейскими политработниками развернул кипучую деятельность: проводились партийные и комсомольские собрания в ротах, многочисленные беседы о значении предстоящего наступления, публиковалось множество материалов, в которых рассказывалось о наиболее выдающихся примерах борьбы артиллеристов, пехотинцев и саперов с танками. Надо сказать, что высокий эффект политической работы достигался потому, что в ротах были сильные партийные организации. Всего в войсках фронта насчитывалось около 173 тысяч коммунистов. Во всех ротах были восстановлены партийные организации. В 4-й ударной и 43-й армиях коммунисты и комсомольцы составляли от 27 до 40 процентов всего личного состава. В каждой дивизии безвыездно находились представители фронтового и армейских политорганов, которые всеми формами и методами мобилизовывали воинов на четкое выполнение предстоящей задачи. Перед наступлением Военный совет 43-й армии выпустил специальное обращение, в котором говорилось, что действия подразделений будут поддерживать более тысячи орудий, в воздух поднимется около тысячи самолетов, в штурме вражеских позиций примет участие много танков и самоходных орудий. Признаюсь, что, когда генерал Д. С. Леонов дал мне для ознакомления текст этого обращения, я поначалу засомневался: не будет ли это разглашением некоторых данных, которыми противник может воспользоваться? Но, подумав, согласился: все равно фашистов ничто уже не спасет, а моральное воздействие на бойцов такой документ окажет огромное. На проводившихся в частях митингах это обращение было в центре внимания. Оно сыграло важную роль в подъеме боевого духа бойцов и командиров.

Вечером 10 сентября командующий 4-й ударной армией генерал П. Ф. Малышев доложил, что у него все готово, чтобы начать операцию по ликвидации плацдарма противника на реке Мемеле в полосе наступления.

Бой начался утром 11 сентября весьма удачно. П. Ф. Малышев применил обманный ход: накануне атаки поставил дымовую завесу на 4-километровом участке значительно левее участка прорыва. Противник попался на крючок — немедленно стянул туда тактические резервы. Разведка обнаружила это, и ударная группа 22-го гвардейского стрелкового корпуса, которым командовал генерал А. И. Ручкин, стремительно атаковала гитлеровцев. Удар оказался внезапным. Бой длился недолго. Уцелевшие фашистские подразделения были сброшены в реку. Преследуя их, атакующие почти без потерь форсировали Мемеле и захватили плацдарм. Таким образом, воины 4-й ударной нежданно-негаданно «перевыполнили» задание — не только ликвидировали плацдарм противника, но и сами создали такой же плацдарм на противоположном берегу.

Опомнившись, противник бросил в контратаку резервы, но они опоздали: наши подразделения успели к концу дня закрепиться на левобережье. С этого времени начались беспрерывные вражеские атаки, до 15 в день.

13 сентября я и Леонов были у генерала А. П. Белобородова, проверяя готовность 43-й армии к наступлению. Афанасий Павлантьевич, как и всегда в таких случаях, был сосредоточен и задумчив. Всего каких-нибудь три месяца командовал он армией, но я успел проникнуться полным доверием к нему. Командарм 43-й был очень педантичен в подготовке боевых операций, не упускал из поля зрения даже мелкие на первый взгляд вопросы, лично контролировал всю подготовку войск. Мы на месте убедились в полной готовности 43-й к началу наступления. Об этом же доложил по телефону и генерал П. Ф. Малышев. В связи с этим А. М. Василевский решил начать удар днем раньше.

Как и замышлялось, В. В. Косырев приказал перекрыть плотины.

На рассвете мы приехали на КП А. П. Белобородова, но из-за дождя и тумана атаку пришлось отложить. Лишь к полудню видимость стала лучше, и мы дали сигнал начать авиационную и артиллерийскую подготовку. Загудела привычная нашему слуху артиллерийская канонада, а над головой заревели самолеты.

От саперов поступило донесение о том, что уровень воды в обеих реках упал до 30–50 сантиметров.

— Как раз самая пора двигать войска вперед! — обрадовался Белобородов.

Я отдал приказ в 13 часов начать атаку, и обе ударные группировки без особого труда переправились через Мемеле и Лиелупе и стремительно атаковали противника. Генерал Белобородов не отходил от телефона в нетерпеливом ожидании первых докладов. Вскоре командиры 1-го и 84-го стрелковых корпусов сообщили, что их войска вклинились в оборону гитлеровцев и успешно продвигаются на север. Враг пытается оказывать огневое сопротивление, но артиллерия срывает эти попытки. О контратаках — ни слова. Значит, противник ничего не знал о нашей подготовке к наступлению.

Видя, что боевые действия развиваются успешно, я передал генералу В. Т. Обухову приказ начать выдвижение мехкорпуса. Только спустя несколько часов фашистское командование смогло организовать активное противодей-ствие ему, бросив в контратаки все тактические резервы. Но было уже поздно. Первая полоса обороны была войсками 43-й армия прорвана. А в прорыв двинулись бригады генерала Обухова. И хотя фашисты до конца дня несколько раз затевала контратаки, оборона их под натиском танкистов рухнула на всю тактическую глубину. Образовалась брешь шириной 25 километров. П. Ф. Ма-лышев тоже передал радостную весть: 22-й гвардейский стрелковый корпус прорвал первую полосу обороны.

По данным разведки нам было известно, что через город Иецава проходит третий рубеж обороны, который фашистское командование именовало восточно-митавской оборонительной линией. Надо было попытаться с ходу прорвать и ее. Эту задачу мог решить только мехкорпус В. Т. Обухова. И мы с нетерпением ожидали донесение о взятии города Иецава. Командир корпуса доложил о результатах боя только к ночи, но и его сообщение не оправдало наших надежд: уже затемно подошедшие к городу передовые отряды корпуса встретили организованное сопротивление врага и были вынуждены закрепиться в ожидании подхода главных сил.

Мы поняли, что противник уже оправился от растерянности, вызванной внезапным ударом, и в дальнейшем войскам придется преодолевать все более нарастающий отпор. А в том, что гитлеровцы умеют отчаянно защищаться, когда им грозит гибель, все мы не раз уже убеждались.

Оценивая поступившие в течение ночи из разных источников сведения о ходе сражения, я все более убеждался, что ввязываться в тяжелые бои на подступах к Иецаве, где у врага создан мощный оборонительный узел, нет смысла. Это было бы только на руку противнику, стремившемуся выиграть время для переброски резервов. Поэтому я приказал генералу Обухову обойти Иецаву с востока и развивать наступление к Даугаве и на Ригу. Белобородову было приказано поторопить генерал-лейтенанта И. А. Васильева, стрелковый корпус которого наступал вслед за мехкорпусом.

К 10 часам утра стало известно, что мехкорпус обходит Иецаву с востока. Вслед за ним двинулись и дивизии 1-го стрелкового. На поддержку этих соединений были нацелены две бомбардировочные и две штурмовые авиационные дивизии. Надо отдать должное авиаторам — они хорошо содействовали наземным войскам. Истребители решительно атаковали фашистские самолеты, в коротких воздушных схватках уничтожали их или обращали в бегство. А в это время бомбардировщики и штурмовики огнем и бомбами сокрушали живую силу врага, расчищая путь наступавшим. В результате мощнейших ударов летчиков 1-го гвардейского бомбардировочного авиационного корпуса (командир генерал-майор авиции В. А. Ушаков), 314-й отдельной ночной бомбардировочной дивизии (командир полковник С. Ф. Плахов), 211-й и 335-й штурмовых авиационных дивизий (командиры полковники П. М. Кучма и С. С. Александров) фашистские части были значительно ослаблены. Но, подгоняемые жестокими приказами Шернера, они продолжали отчаяние контратаковать. В течение дия наступавшие отразили 17 контратак. Мы понимали, что командующий группой армий «Север» предпримет самые решительные меры, чтобы не подпустить наши части к Риге. Ведь падение Риги это первый шаг к разгрому 16-й и 18-й фашистских армий.

43 я и 4-я ударная армии своим продвижением к столице Латвии словно стягивали веревку на горловине гигантского мешка, в котором оказались главные силы группы армий «Север». Еще каких-нибудь два десятка километров — и для фашистских вояк, которые с большим упорством удерживали Эстонию и Латвию, последние пути отступления в Германию будут отрезаны. Вот почему Шернер в середине сентября вновь стал настоятельно просить Гитлера разрешить ему отвести свои войска из Эстонии и Латвии. На этот раз фюрер санкционировал отвод.

Таким образом, хотя войскам нашего фронта не удалось прорваться к Рижскому заливу и перерезать коммуникации, связывающие основные силы группы армий «Север» с Восточной Пруссией, все же упорное продвижение соединений 43-и и 4-й ударной армий заставило Шернера осознать реальную угрозу полной блокады своей разбросанной по территории Эстонии н Латвии группировки и разгрома ее по частям. Даже твердолобый фюрер согласился наконец с необходимостью срочной эвакуации войск со всей территории Прибалтики, исключая Рижский район и побережье Балтийского моря от Даугавы до границ Восточной Пруссии. Но для того чтобы можно было вывести войска из Эстонии и северо-восточной части Латвии, надо было любой ценой удержать рижский коридор. Шернер предпринимал для этого самые решительные меры, но не мог решить эту задачу без существенного ослабления своей обороны перед войсками 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов, откуда ему пришлось снимать значительные силы.

Генерал Н. П. Дагаев чуть ли не через каждый час докладывал мне новые сведения о сосредоточении к юго-востоку и к югу от столицы Латвии крупных сил танков, пехоты и артиллерии. Надо было спешно прорываться туда, пока Шернер не сколотил под городом мощную ударную группировку своих войск. И я торопил генералов В. Т. Обухова и А. П. Белобородова, требуя, чтобы они наступали даже ночью.

Шел третий день операции. Генерал Обухов прислал донесение о том, что передовые отряды его корпуса прорвались к Даугаве, а Белобородов доложил о выходе передовых частей своей армии к городу Балдоне. Приложив линейку к карте, начальник оперативного управления генерал Ф. П. Бобков удовлетворенно заявил:

— Неплохие результаты: за три дня войска продвинулись почти на пятьдесят километров! Надо бы поздравить Обухова и Васильева — их корпуса все время впереди. Просто молодцы!

— Молодцы не только они, — заметил В. В. Курасов. — Замечательно поработали летчики, расчищая войскам путь! Больше пяти тысяч вылетов за три дня и около двух тысяч двухсот бомбометаний по противнику — это итог прекрасный!

И действительно, 3-я воздушная армия господствовала в небе Западной Латвии и Литвы. Только в первый день наступления истребители сбили в воздушных боях 67 самолетов врага.

Результаты были, безусловно, неплохими, особенно если принять во внимание то, что войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов три дня вели бои лишь в пределах главной полосы обороны противника. Войска же нашего фронта успешно прорвали оборону врага и к исходу третьего дня наступления продвинулись, как уже упоминалось выше, до 50 километров, угрожая перерезать коммуникации, ведущие в Восточную Пруссию. Враг вынужден был начать отвод группы «Нарва» из Эстонии и левого фланга 18-й армии из района озера Выртс-Ярве с целью усиления своей группировки под Ригой. Стремясь облегчить положение войск южнее Риги, противник 16 сентября нанес два сильных контрудара в районе западнее Добеле и из района северо-западнее Балдоне (под Ригой), но успеха не добился.

Итак, до Риги нам было, как говорится, рукой подать. Но именно в это время наши предположения о том, что противник в ближайшие дни снова нанесет контрудар, начали оправдываться. Первым тревогу забил генерал И. М. Чистяков. Он сообщил, что до 300 танков и штурмовых орудий атакуют его войска в районе Добеле, сосредоточив их на 12-километровом участке. Начались атаки и на левом фланге 51-й армии.

Таким образом, Гитлер снова двинул войска 3-й танковой армии на помощь рижской группировке. В этой обстановке начинать наступление силами 51-й и 5-й гвардейской танковой армий было явно нецелесообразно. И мы, получив одобрение Ставки, приняли решение пока отложить переход в наступление.

К концу дня выяснилось, что войска 6-й гвардейской армии устояли. Фашистским танковым дивизиям удалось продвинуться лишь на 4–5 километров, оплатив этот мизерный успех потерей 60 танков и штурмовых орудий. И снова потекли донесения о героизме наших солдат и офицеров, стоявших насмерть на пути фашистской танковой армады. На следующий день генерал Чистяков прислал захваченный при разгроме одного немецкого штаба приказ генерала Шернера, в котором тот требовал от своих командиров «держаться до последнего солдата и не сдавать без боя ни одной позиции… расстреливать на месте каждого солдата, обнаруженного в тылу».

Эти меры Шернера еще более усилили сопротивление фашистских полчищ в обороне и настойчивость в контратаках. Это ощущалось и другими Прибалтийскими фронтами. Командующие генералы А. И. Еременко и И. И. Масленников сообщили, что их войска не смогли прорвать первую полосу вражеской обороны. В связи с этим маршал А. М. Василевский настоятельно требовал ускорить выход 43-й и 4-й ударной армий нашего фронта к Риге. Но стрелковые корпуса 43-й армии натолкнулись на упорное сопротивление немцев в районе Иецавы и Балдоне. Лишь 18 сентября войскам А. П. Белобородова удалось овладеть этим мощным узлом фашистской обороны. Прорыв 3-го гвардейского мехкорпуса к реке Даугава вынудил гитлеровские части, упорно оборонявшиеся в полосе действий 4-й ударной армии, начать частичный отход на северо-запад. Генерал П. Ф. Малышев доложил об освобождении городов Яунелгава, Вецмуйжа и станции Миса, что на железной дороге Елгава — Крустпилс. Войска обеих наших армий еще больше приблизились к Риге.

Штабу фронта приходилось теперь направлять свои усилия не только на руководство наступлением под Ригой, но и на отражение контрудара в районе Добеле. Шернер продолжал попытки отсечь главные силы 51-й армии. Он рассчитывал, на худой конец, сковать остальные силы 1-го Прибалтийского и не допустить, чтобы они помогли армиям генералов Малышева и Белобородова в разгроме рижской группировки и в освобождении Риги. И пока что танковым дивизиям противника удавалось достигнуть этой цели.

Обстановка стала накаляться и на юго-восточных подступах к Риге. Ослабив свои силы, оборонявшиеся перед другими Прибалтийскими фронтами, Шернер сколотил наконец новую мощную ударную группировку южнее Риги. Об этом успел нас предупредить генерал Н. Ф. Папивин, а партизаны подтвердили данные воздушной разведки. Поэтому донесения генералов Белобородова и Обухова о том, что их части отражают яростные контратаки крупных сил противника, не застали нас врасплох. Мы успели нацелить войска на отражение этого контрудара, а воздушная армия уже активно бомбила и штурмовала сосредоточившиеся дивизии противника.

Впоследствии удалось установить, что в районе Риги Шернеру удалось сгруппировать около 12 дивизий, в их числе 2 танковые. В районе Балдоне по передовым соединениям 43-й армии удар нанесли 2 танковые и 4 пехотные дивизии. В связи с этим продвижение на Ригу резко застопорилось. Надо было прежде всего отразить контрудар. Во всяком случае, в первый день наши дивизии устояли.

19 сентября меня по телефону ВЧ вызвал И. В. Сталин. Я доложил ему о ходе наступления 43-й и 4-й ударной армий, подчеркнув при этом, что резко усилилось сопротивление противника на подступах к Риге. Верховный похвалил войска фронта за успешные действия и предложил немедленно передать в Генеральный штаб данные об отличившихся. Заканчивая разговор, И. В. Сталин сказал:

— К сожалению, Еременко и Масленников пока что слабо помагают наступлению войск вашего фронта. Мы потребовали от них возможно быстрее завершить прорыв обороны противника, чтобы затем развернуть решительное наступление в направлении Риги. Полагаем, что они с этой задачей справятся, и вам легче будет разделаться с противостоящей группировкой немцев. Желаю вам успеха.

Вечером мы с волнением слушали по радио приказ Верховного Главнокомандующего, в котором он благодарил войска 1-го Прибалтийского фронта за достигнутые в ходе сентябрьского наступления успехи. Столица салютовала нам двадцатью артиллерийскими залпами.

Трудно описать ликование войнов 4-й ударной и 43-й армий, а также 3-го гвардейского мехкорпуса, когда им объявили этот приказ. Благодарность Верховного Главнокомандующего вызвала у всех огромное воодушевление и прилив сил. Я еще раз убедился, сколь высоким было моральное воздействие таких приказов на бойцов и командиров.

Вскоре мы с удовлетворением отметили, что противник с каждым днем выдыхается. На подступах к Риге наши части отбили все атаки войск Шернера, а на некоторых участках даже отбросили их.

Особенно яростным контратакам подверглись бригады мехкорпуса В. Т. Обухова и стрелковые дивизии генерала П. А. Васильева, которые оказались на острие клина.

Теперь трудно было определить, кто наступает, а кто обороняется. Если на одном участке фашистам приходилось обороняться, то на других наши войска вынуждены были отбивать контратаки. Но мы стремились любой ценой удержать инициативу.

В. Т. Обухов в эти напряженные дни доносил о том, что в связи с отставанием стрелковых дивизий его бригадам приходится вести бой, имея в своем тылу части противника. Однако отойти к основному ядру 43-й армии он отказался.

Обухов никогда не боялся окружения. Он блестяще владел искусством маневрирования и не терялся, когда оказывался в отрыве от главных сил.

Мы настойчиво добивались, чтобы А. П. Белобородов соединился с 3-м гвардейским мехкорпусом, и он 22 сентября с радостью доложил мне, что, отразив в течение двух дней 15 контратак, его соединения выбили фашистов из города Балдоне и вышли на подступы к Кекаве. С мехкорпусом Обухова они вошли в непосредственное соприкосновение.

До Риги оставалось всего 16 километров. Но они были самыми трудными. Шернер отнюдь не прекратил попыток повернуть наши войска вспять. К вечеру 22 сентября выяснилось, что крупные силы вражеской пехоты при поддержке танков снова контратаковали наши части, ворвавшиеся в Балдоне. Шернер явно стремился ударом во фланг отрезать дивизии, прорвавшиеся на Кекаву. Но генерал Н. Ф. Папивин сорвал осуществление этого замысла. По противнику были нанесены мощные удары бомбардировщиков и штурмовиков. А. П. Белобородов сообщил мне: «Мы восхищены боевой работой авиации».

На следующий день от пленных офицеров стало известно, что Гитлер подчинил и 3-ю танковую армию Шернеру. Отныне ему будет легче координировать действия обеих группировок войск, наносивших контрудар с запада и южнее Риги.

Но гитлеровцы не могли, естественно, быть сильными везде. Укрепляя группировку войск южнее Риги, Шернер постепенно ослаблял оборону восточное нее. Это сразу же сказалось на положении 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов, которые возобновили продвижение к столице Латвии.

В сложившейся обстановке войска Ленинградского фронта при поддержке сил Балтийского флота перешли в наступление и вскоре освободили Таллин — столицу Эстонии. Войска 3-го Прибалтийского фронта 23 сентября начали преследование 18-й немецкой армии, поспешно отходившей на рубеж Сигулда, подготовленный в 60–80 километрах от Риги. 22 сентября преодолел оборону противника и 2-й Прибалтийский фронт. Но 27 сентября войска обоих фронтов были остановлены врагом на рубеже Сигулда.

Во второй половине сентября из собранных нашей разведкой данных стало очевидно, что в район Риги постепенно стянуты почти все силы 16-й и 18-й немецких армий. Характерно, что даже те дивизии, которые Шернеру удалось эвакуировать из Эстонии морем, он высаживал в районе Риги. К тому же большая часть сил 3-й танковой армии, располагавшей значительным количеством танков, оказалась в районе к северо-западу и западу от Елгавы, по-видимому, с единственной целью — не допустить прорыва армий Я. Г. Крейзера и В. Т. Вольского к Рижскому заливу. Таким образом, в результате сосредоточения всех сил для удержания Риги направление на Мемель (Клайпеду) оказалось заметно ослабленным. Всего здесь мы насчитали не более 8 дивизий. Примерно к 20 сентября ударная группировка 3-й танковой армии в бесплодных атаках против левого фланга 51-й армии и примыкавших к ней с юга дивизий 6-й гвардейской потеряла большое количество танков и личного состава. Она была обескровлена и отказалась от активных действий. В связи с этим сложились наконец более благоприятные, чем раньше, условия для перехода в наступление 5-й гвардейской танковой и 51-й армий с целью прорыва к Рижскому заливу. Поэтому 23 сентября я с группой генералов и офицеров фронтового управления выехал в район Елгавы, чтобы с утра следующего дня начать непосредственное руководство действиями этих войск.

Однако не успел я еще добраться до своего ВПУ, подготовленного на этом направлении, как было получено срочное приказание Ставки наступление силами 5-й гвардейской танковой и 51-й армий не начинать. Ставка и на этот раз удивительно точно уловила самый удобный момент для внезапного маневра главными силами нашего фронта с целью наступления на новом, ставшем к тому времени наиболее выгодным для нас направлении. Мы в Военном совете фронта сразу же оценили всю целесообразность этого действительно мудрого решения.

Утром 24 сентября была получена новая директива Ставки Верховного Главнокомандования о переносе главного удара нашего фронта с рижского направления на мемельское, с тем чтобы отсечь группу армий «Север» от Восточной Пруссии.

Это был приказ о проведении Мемельской операции, которой суждено было стать решающей в ходе всей Прибалтийской стратегической наступательной операции, ибо в ее ходе группа армий «Север» была окончательно и навсегда отсечена от Восточной Пруссии, а враг был принужден в «пожарном» порядке эвакуировать свои войска из Риги и всего прилегающего к столице Латвии района, не говоря уже об Эстонии.

Конкретно нашему фронту упомянутой директивой предписывалось: быстро и скрытно перегруппировать все свои силы с рижского направления на мемельское, создать в районе Шяуляя сильную ударную группировку для нанесения мощного удара по фашистским войскам, оборонявшимся на этом направлении, с целью разгрома их, прорыва к побережью Балтийского моря и отсечения всей группы армий «Север» от Восточной Пруссии.

Ближайшей нашей задачей был прорыв первой и второй олосы обороны и выход на линию городов Тиркшляй, Плунге, Шилале, Таураге. Затем предстояло выйти к Балтийскому морю от Паланги до устья Немана. Всю операцию надлежало завершить в 10–11 суток, а ее подготовку в течение 6 суток. Это был слишком малый срок, поскольку переход в наступление на новом направлении был связан с огромной перегруппировкой войск фронта. Но надо было постараться уложиться в него, чтобы противник не успел осуществить контрманевр. Правда, мы рассчитывали, что фашистскому командованию будет нелегко своевременно осуществить переброску крупных сил из района Риги для уплотнения своей относительно слабой обороны на клайпедском направлении, поскольку войскам 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов Ставка в это же время поставила задачу: продолжая наступление на рижском направлении, освободить столицу Латвии и очистить побережье Балтийского меря до порта Лиепая.

…25 сентября мы уже всесторонне обдумывали замысел новой наступательной операции. Необходимость наступать на двух расходящийся направлениях — на северо-запад и на юго-запад — вынудила меня принять решение нанести два удара: главный — западнее Шяуляя на 19-километровом участке с целью выхода основнай группировки войск фронта в район Клайпеды и вспомогательный — юго-западнее Шяуляя на 12-километровом участке с целью возможно быстрее отбросить войска, противника за реку Неман в ее нижнем течении. Но этот замысел вызвал отрицательное отношение со стороны начальника штаба фронта. Генерал В. В. Курасов со свойственной ему логичностью доказывал, что прорыв на двух участках ведет к распылению сил и средств фронта. Неудивительно, что на его сторону встал и член Военного совета генерал. Д. С. Леонов.

Пришлось настойчиво убеждать их, что нанесение двух ударов при наличии у нас достаточных сия позволяло не только расчленить войска противника, но и одновременно повести наступление как на Клайпеду, так и в сторону Восточной Пруссии. Такое построение операций, кроме того, облегчало участие в ней и 39-й армии 3-го Белорусского фронта, которая должна была из района Расейняя наступать на Таураге и далее на Тильзит (Советск).

В конце концов начальник штаба и член Военного совета согласились со мной. Главный удар, по принятому решению, должны были нанести 6-я гвардейская, 43, 51 и 5-я гвардейская танковая армии, вспомогательный - 2-я гвардейская армия и 1-й танковый корпус во взаимодействии с 39-й армией 3-го Белорусского фронта. На направлении главного удара, то есть на участке шириной всего 18–20 километров, мы решили сосредоточить около половины всех сил и средств фронта.

На каждый километр прорыва выделялось в среднем 180–200 орудий и минометов, 30–50 танков и самоходных артиллерийские установок. Это при умелой организации наступления должно было обеспечить успех.

Большую часть времени заняли у нас передислокация и сосредоточение войск главной ударной группировки фронта и их подготовка к переходу в наступление на клайпедском направлении.

В результате тщательной оценки сил фронта в их возможностей были определены конкретные задачи армиям.

6-я гвардейская должна была вступить в сражение в составе 2, 22, 23-го гвардейских и 103-го стрелковых корпусов, вводивших в нее еще с начала операции «Багратион», и приданного армии 19-го танкового корпуса. Перед этой армией была поставлена задача прорвать оборону на 10-километровом участке и, нанося главный удар в общем направлении на Тельщяй, Кальвария, на 4-5-й день наступления овладеть рубежом Тиркшляй, Кальвария, Плунге. 43-й армии предстояло участвовать в наступлении, имея в своем составе 1, 19, 90 и 92-й стрелковые корпуса. Ей надлежало прорвать оборону на 9-километровом участке и, нанося главный удар в общем направлении на Рета-вас, Клайпеда, во взаимодействии с остальными силами фронта разгромить противника западнее Шяуляя и на 4-5-й день наступления овладеть рубежом Плунге, Леги.

2-я гвардейская армия вступала в сражение в составе четырех стрелковых (11-й, 13-й гвардейские, 44-й и 54-й) и 1-го танкового корпуса. Она имела задачу прорвать оборону на самостоятельном 12-километровом участке юго-западнее Шяуляя и, нанося главный удар в общем направлении на Кельме, Шилале, во взаимодействии с 43-й и 39-й армиями разгромить шяуляйско-кельмсскую группировку противника и на 4-5-й день наступления овладеть рубежом Леги, Шипале, Таураге.

Таковы были задачи армий первого эшелона.

Из объединений второго эшелона первой определилась задача 5-й гвардейской танковой армии. Мы решили ввести ее в сражение в первый же день наступления на стыке 6-й гвардейской и 43-й армий для развития успеха в направлении на Жораны, Клайпеда. Предполагалось, что уже к концу второго дня наступления ее корпуса должны углубиться на 60 километров, а в дальнейшем прорваться к Балтийскому морю на рубеже Паланга, Клайпеда.

4-й ударной и 51-й армиям были поначалу поставлены задачи: высвободить войска 6-й гвардейской и 43-й армий, приняв от них занимаемые ими рубежи, а затем сдать свои полосы обороны войскам 2-ю Прибалтийского фронта и сосредоточиться в тыловых районах, которые мы выбрали севернее Шяуляя.

В составе 4-й ударной армии оставались 14, 60, 83 и 84-й стрелковые корпуса. 51-я армия сохранила в своем составе 1-й гвардейский, 10-й и 63-и стрелковые корпуса, силами которых она отражала августовский контрудар фашистских танковых дивизий. В нашем резерве мы решили оставить 3-й гвардейский мехкорпус генерала В. Т. Обухова, которому пришлось столько вынести в предыдущих боях, что возникла острая необходимость в его пополнении.

Сложные задачи выпали и на долю 3-й воздушной армии. Она должна была прежде всего максимально активизировать ведение воздушной разводки, особенно на клайпедском направлении. Только авиация могла помочь нашей разведке уточнить группировку оборонявшихся там фашистских сил. Важную роль должна была сыграть она, прикрывая с воздуха перегруппировки армий фронта на новое направление, а также противодействуя налетам фашистской авиации по сосредоточившимся для наступления войскам и важным объектам тыла фронта. Перед наступлением воздушная армия осуществляла мощную авиационную подготовку атаки, а с началом его должна была прикрывать наши войска от ударов с воздуха, бомбя и штурмуя оборону и идущие к фронту резервы врага.

Постановка задач — это только начало огромной работы. Мы должны были незаметно для противника вывести части из боя, сдать занимаемые рубежи 2-му Прибалтийскому фронту и передислоцировать на расстояния от 80 до 240 километров войска пяти общевойсковых и одной танковой армий, а также двух танковых, одного механизированного корпусов и двух стрелковых корпусов, переданных нашему фронту Ставкой из состава 2-го Прибалтийского фронта. Кроме того, предстояло перебазировать на новое направление часть авиации. Перегруппировке и перевозкам подлежали (с учетом сил 2-го Прибалтийского) 500 тысяч человек, более 9 тысяч орудий и минометов и свыше 1300 танков и самоходных артиллерийских установок и масса различных материальных средств. Надо ли пояснять, насколько трудна эта задача?!

При подготовке наступления мы всегда считали одной из самых важных и неотложных забот всемерное обеспечение скрытности. На этот раз мы постарались реализовать все имевшиеся у нас возможности. Прежде всего, как обычно, максимально ограничили круг лиц, которые знали цель намеченных командованием фронта мероприятий. Были запрещены какие-либо переговоры по всем средствам связи о вопросах наступления, тщательно спланирована и обеспечена была скрытность перегруппировки войск на новое направление. Этому способствовала и хорошо налаженная штабом комендантская служба. Генерал В. В. Курасов был блестящим ее организатором. Строго-настрого запретили мы проводить рекогносцировку местности в районе наступления большими группами и в офицерском обмундировании. Генералам и офицерам было разрешено появляться у переднего края обороны только в красноармейском обмундировании или в маскировочных халатах. Было, также, запрещено передвижение войск и техники в светлое время суток.

Но на этот раз мы не ограничились лишь мерами маскировки, а решили активно дезинформировать противника о наших намерениях, прежде всего, генералам П. Ф. Малышеву н В. Т. Обухову было приказано демонстрировать возобновление наступления на Ригу с юга: активизировать все виды разведки, совершать перегруппировки войск, показывать движение автотранспорта к линии фртота и т. д. По проводным средствам связи специально подготовленные командиры вели переговоры, связанные с подготовкой к возобновлению наступления, и так далее.

Такая же задача была поставлена генералу Крейзеру в районе Елгавы. А под Шяуляем, наоборот, были организованы демонстративные оборонительные работы: усиливались заграждения, углублялись окопы, разветвлялась сеть ходов сообщения, по телефонной сети разговоры велись только по вопросам укрепления обороны.

Творчески потрудились в ходе подготовки артиллерийского обеспечения операции генерал Н. М. Хлебников и его штаб. Несмотря на то, что у нас были достаточно высокие артиллерийские плотности, чтобы обеспечить поддержку атаки двойным огневым валом, артиллеристы совершенно разумно предложили поддержать атаку пехоты и танков методом последовательного сосредоточения огня, да и то лишь на глубину 2–2,5 километра. Такой метод артиллерийской поддержки атаки соответствовал очаговому и неглубокому характеру первой оборонительной полосы. И это в свою очередь гарантировало большую экономию боеприпасов. Так же напряженно и плодотворно работали все другие службы.

Но как мы не торопились, а отпущенные на подготовку наступления 6 суток таяли молниеносно. 1 октября невозмутимый обычно В. В. Курасов пришел ко мне в весьма возбужденном состоянии.

— Не успеваем к назначеиному сроку, товарищ командующий! — начал он прямо с порога. — Задыхается штаб, изматываются войска, работы еще уйма, а уже время докладывать о готовности к наступлению.

Я сразу обезоружил Владимира Васильевича согласием просить А. М. Василевского отсрочить на пару суток начало наступления. Мы доложили ему точный растет времени, необходимого на завершение подготовки, и маршал обещал выпросить у Ставки еще два дня.

Ставка разрешила начать наступление 5 октября. К этому сроку надо было успеть во что бы то ни стало. И почти все генералы и офицеры фронтового управления разъехались по войскам для контроля за подготовкой к наступлению и оказания помощи.

Генерал Д. С. Леонов, начальник политического управления фронта генерал М. Ф. Дребеднев, его заместители полковники Медведев и Филатов, начальник организационно-инструкторского отдела полковник Диброва и другие политработники постоянно находились в войсках. Огромное моральное воздействие оказывало на бойцов в командиров освещение материалов Государственной Чрезвычайной Комиссии по расследованию злодеяний фашистов. После одной из бесед, в ходе которой было рассказано о зверской расправе фашистов над несколькими тысячами советских граждан в Жагаре, вблизи от района предстоящего нашего наступления, солдат Безногих сказал:

— Физическую усталость можно вынести, но нельзя больше терпеть бесчинство фашистских зверей на нашей земле…

Хорошие результаты давали встречи солдат с бывалыми воинами. Смотрели они на подобного себе по внешности паренька с орденом на гимнастерке, на счету которого несколько подбитых «тигров» и десятки уничтоженных фашистов, и думали: «Значит, и мне такая задача по плечу».

В то время когда армии первого эшелона готовились к прорыву, мы постепенно вносили ясность в план использования 4-й ударной и 51-й армий, которые к началу наступления должны сдать войскам 2-го Прибалтийского фронта прежние свои рубежи. Раньше всего, мы указали севернее Шяуляя районы, где эти объединения должны были сосредоточиться. А 3 октября 51-й была поставлена конкретная задача подготовиться к вводу в сражение на третий день наступления с рубежа городов Тришкяй, Упина и, развивая наступление в общем направлении на Тельшяй, Паланга, овладеть рубежом Кальвария, Плупге.

Почти до самого начала активных действий мы колебались, какую конкретно задачу поставить 4-й ударной.

В конце концов мы пришли к выводу, что с первых же дней наступления главная ударная группировка фронта подвергнется сильному давлению с севера и, как это было в июльском наступлении, 6-я гвардейская армия вынуждена будет развертываться фронтом на север для отражения контрударов. Надо было освободить ее от необходимости сковывать свои силы в обороне. Поэтому мы поставили 4-й ударной задачу занять своим 84-м стрелковым корпусом оборону на правом фланге ударной группировки фронта по реке Свете фронтом на северо-запад и подготовить совместно с 3-м гвардейским мехкорпусом контрудар на Ауце. Таким образом, по мере продвижения 6-й гвардейской армии на запад прикрывать ее от ударов с севера должна 4-я ударная армия перемещением на северо-запад.

За день до начала наступления Военный совет фронта рассмотрел данные о противнике и характере его обороны в полосе наступления. Полковник А. А. Хлебов подробно охарактеризовал три основных оборонительных рубежа (а всего гитлеровцы подготовили их шесть), которые успола создать 3-я танковая армия. Главная полоса обороны представляла собой линии стрелковых ячеек и пулеметных позиций, связанных густой сетью ходов сообщения и прикрытых плотным кольцом инженерных заграждений; протянулась она в глубину до 5 километров. Начальник разведки правильно отметил слабую сторону этого рубежа — очаговый характер обороны.

Вторая оборонительная полоса находилась на удалении от 14 до 28 километров от главной полосы. Различное удаление этого рубежа вызвано было стремлением оборудовать его под прикрытием рек Вирвите и Крожента. Третий оборонительный рубеж, проходивший по линии городов Клайпеда, Тильзит (Советск), был самым мощным и глубоким из всех. Третья его позиция была оборудована по Неману. Была подготовлена также и отсечная оборонительная позиция, проходившая через озера Биржулис и Лукштас. Особенно мощные узлы обороны были созданы вокруг городов Тришкяй, Кельме, Тольшяй, Плунге, Ретавас, Либава (Лиепая), Мемель (Клайпеда).

Оценивая группировку войск 3-й танковой армии, сложившуюся к началу наступления, полковник А. А. Хлебов указал еще на один изъян в обороне противника — линейное расположение имеющихся сил. Все пять пехотных дивизий были растянуты в ниточку на первом оборонительном рубеже. Рассеки эту «ниточку» сильным ударом, и связать ее будет уже невозможно, поскольку крупных резервов в тылу не было. Лишь к юго-западу от Шяуляя, перед левым флангом 43-й армии, отмечалось сосредоточение танковых частей, да на стыке с 3-м Белорусским фронтом авиация отмечала начало сосредоточения значительного количества пехоты. Как впоследствии выяснилось, в первом случае была танковая группа «Лаухерт», равная по численности примерно танковой бригаде, а во втором — 21-я пехотная дивизия.

Основные силы группы армий «Север» по-прежнему оставались в районе Риги и в 60 километрах к востоку от нее. Как раз в ходе состоявшегося перед заседанием телефонного разговора с генералом А. И. Еременко он подтвердил, что противник прочно удерживает мощный оборонительный рубеж Сигулда, прорыв которого требовал от войск 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов новых усилий и жертв.

Главную опасность для нас представляли танковые соединения юго-западнее Риги. Сосредоточение танков и пехоты было отмечено именно на юго-западных подступах к ней. Как оказалось, это были выведенные в резерв одна танковая и две пехотные дивизии. Прорыв частей 3-го гвардейского мехкорпуса в район, находившийся всего в 16 километрах от южной окраины Риги, вынудил Шернера держать на пути к городу этот крупный резерв.

Особенно обрадовали нас заверения начальника разведки и командующего 3-й воздушной армией о том, что танковые дивизии, которые доставили нам столько тревог в августе и сентябре, по-прежнему скованы, находясь в первом эшелоне в районе к юго-западу от Елгавы. Все свидетельствовало о том, что перегруппировка сил 1-го Прибалтийского фронта на новое направление не обнаружена фашистами. А пока они спохватятся, будет уже поздно. Правда, как впоследствии выяснится, мы сделали не совсем точный вывод. Перегруппировку целого фронта на новое направление осуществить в абсолютной тайне просто было невозможно. Что-то, видимо, разведка противника пронюхала в первых числах октября. И может быть, поэтому генерал Шернер начал постепенно отводить танковые дивизии в тыл с целью дальнейшей переброски их на клайпедское направление. Но это было слишком запоздалое решение.

4 октября я вместе с Хлебниковым и Папивиным побывал в 5-й гвардейской танковой армии. Приехали к генералу В. Т. Вольскому рано, но он успел уже посетить до завтрака штаб ближайшего своего корпуса. Василий Тимофеевич пригласил нас позавтракать. За столом собрались все его заместители. Хотя я и не любил обсуждать дела в такой обстановке, нить беседы все время вилась вокруг завтрашнего наступления. Я сказал, что от танковой армии зависит, насколько быстро захлопнем мы группу армий «Север» в ловушку.

— И захлопнем, товарищ командующий! — уверенно воскликнул заместитель Вольского генерал-лейтенант Д. И. Заев. — Зевать не будем. Танкисты не подведут. Правильно я говорю, Василий Тимофеевич?

— Так оно и будет, — с не меньшей уверенностью подтвердил Вольский. Задачу мы выполним в срок. Я еще никогда так не был уверен в успехе, как сейчас.

Мне определенно нравилось такое настроение.

…Наступило утро 5 октября. Оно было по-осеннему хмурым. В 10 часов мы прибыли на наблюдательный пункт, оборудованный в полутора километрах от переднего края. Серые сплошные облака, казалось, цеплялись за крыши домов и буквально источали влагу на раскисшую уже землю. Местами сплошной туман. Видимость мизерная.

Лица моих ближайших соратников стали мрачнее висевших над нами туч.

— Ну и погодка! — не выдержал Хлебников. — Моим артиллеристам словно повязку на глаза надели.

— Да… — вздохнул Папивин. — При такой погодке даже штурмовика не выпустишь.

Я молча слушал реплики, отлично понимая, что они являются косвенными намеками на необходимость отложить начало операции: как же наступать без артиллерии и авиации!

Однако трудно было смириться с этой мыслью. Ведь каждые сутки промедления — это выигрыш для врага, так как у нас не было уверенности, что он еще не обнаружил передвижений огромной массы войск. Основания для тревоги уже были: разведывательные самолеты 4 октября отмечали возросшую интенсивность движения на дорогах, ведущих от Риги на юго-запад.

Посоветовавшись с Д. С. Леоновым и В. В. Курасовым, я решил начать наступление, как только улучшится видимость. Доложили об этом А. М. Василевскому. Он согласился с нами.

На наше счастье, к 11 часам подул легкий ветерок и разогнал туман. Облака, словно избавившись от избытка влаги, поднялись выше. Условия для действий артиллерии и авиации немного улучшились.

Заметив нетерпеливые взгляды генерала Курасова, я приказал ему подать сигнал «Начать бой передовыми батальонами!».

И в 11 часов 10 минут земля под нами вздрогнула от залпа реактивных установок и орудий, а над головами с глухим рокотом пронеслись снаряды. Тяжелые реактивные снаряды даже можно было наблюдать в полете. Двадцать минут нарастающего гула… Какая приятная для слуха «музыка»! Внимательно смотрю на часы. Вот минутная стрелка прошла цифру «30» — и раскаты артил-лерийско-минометной канонады еще более усилились.

— Пошли вперед! — воскликнул Курасов. Потянулись томительные минуты, хотелось поскорее узнать результаты атаки.

Первым доложил генерал И. М. Чистяков:

— Внезапность, товарищ «первый»! Полная внезапность. Разведывательные отряды форсировали Венту и очистили первую позицию. Заняты Рудышки, Крокли, Чуйки. Ввожу главные силы без дополнительной артподготовки…

Успех несомненный! Об этом же свидетельствовал и доклад А. П. Белобородова. П. Г. Чанчибадзе, как обычно, не торопился докладывать. Он любил выждать, чтобы обрести полную уверенность в успехе. Не выдержав, я приказал соединить меня с ним.

— Ну, что молчишь? — спросил я, как только в трубке послышался знакомый хрипловатый голос. — А Чистяков с Белобородовым уже главные силы вводят…

— А у нас тоже, товарищ «первый», все в ажуре: разведывательные отряды уже за рекой выкуривают зверя из берлоги… Мы тоже вводим главные силы.

Я подумал: «Как уверенно начинает свою вторую армейскую наступательную операцию Порфирий Георгиевич! Как он вырос за каких-нибудь два с половиной месяца!» Успех в Шяуляйской операции окрылил его, а августовские бои укрепили его увередиость в своих способностях. Голос командарма звучал спокойно. Он докладывал не торопясь, словно излагая ход учений, где все заранее предусмотрено.

Меня особенно радовало то обстоятельство, чте мы настолько хорошо и скрытно подготовили войска фронта к наступлению, настолько умело и неожиданно ввели в бой усиленные передовые батальоны стрелковых дивизий, что создались весьма благоприятные условия для перехода главных сил 6-й гвардейской, 43-й и 2-й гвардейской армий в наступление с ходу без предварительного проведения намеченной планом операции мощной артиллерийско-авиационной подготовки с расходованием огромного количества боеприпасов и ресурсов.

Разведывательные отряды 6-й гвардейской а 43-й apмий, воспользовавшись имевшимися переправами, а также вплавь стремительно форсировали реку Вента и ворвались в траншеи. Начался изнурительный рукопашный бой. Фашистов пришлось выбивать из каждой норы.

Остроумную мистификацию применил командующий 43-й армией. Главный удар армия наносила на правом фланге, но, чтобы противник не догадался об этом, на левом фланге, на участке 70-й стрелковой дивизий; была организована мощная дымовая завеса на широком фронте, а под ее прикрытием был устроен такой «тарарам», чтобы фашисты подумали, что тут наступает по меньшей мере корпус. Так оно и получилось. Если на правом фланге отдельные батальоны тихо и незаметно врывались в расположение врага, то на левом фланге армии стоял, как говорят, дым коромыслам и поднялась страшная шумиха. Перепуганные подразделения 551-й пехотной дивизии и 1561-го полевого запасного батальона немцев, окопавшиеся на этом направлении, в панике бежали от двух стрелковых рот 68-го стрелкового полка подполковника Н. М. Джижикова, которые беспрепятственно ворвались в местечко Кужи. Как потом выяснилось, введенный в заблуждение командир 40-го немецкого танкового корпуса двинул свои резервы на это ложное направление.

Фашистские командиры предпринимали стихийные, но ожесточенные контратаки. Наступавшие отражали их спокойно и уверенно.

На южном направлении с такой же уверенностью прокладывали себе путь к Восточной Пруссии воины 2-й гвардейской армии и 1-го танкового корпуса.

Разведывательные отряды внезапно форсировали реку Дубисса и в ходе ожесточенной схватки отбросили фашистов на запад от 2 до 4 километров. Особенно стремительными были действия усиленного батальона 156-го стрелкового полка 16-й Литовской стрелковой дивизии. Коммунисты и комсомольцы во главе с комбатом капитаном Беланом первыми ворвались на вражеские позиции и увлекли за собой все подразделение. Используя их успех, командир дивизии полковник А. Урбшас двинул свои главные силы. Вперед в направлении на Кельме вырвался 249-й стрелковый полк под командованием полковковника Федора Константиновича Лысенко. Блестяще действовали и разведывательные батальоны дивизий 11-го и 13-го гвардейских стрелковых корпусов. В батальоне 2-й гвардейской стрелковой дивизии особенно отличился в начале атаки восемнадцатилетний комсомолец Михаил Епишкин. Когда с находившейся на пути атакующих высоты обрушился губительный огонь, Михаил с группой таких же юных бойцов, как и он сам, пробрался к ней с тыла. В короткой схватке смельчаки забросали фашистов гранатами и подняли над высотой красное знамя. Развевавшееся на ветру алое полотнище звало бойцов 1-го гвардейского стрелкового полка вперед. И командир полка майор Гавриш повел их дальше.

М. П. Епишкин удостоился за свой подвиг звания Героя Советского Союза.

Так выглядело начало наступления, если взглянуть на него глазами тех, кто шел впереди. Следует попутно заметить, что вряд ли пехота достигла бы таких блестящих успехов, если бы ей не помогли саперы и артиллеристы. Артиллеристы, несмотря на скверную видимость, так метко и кучно стреляли, что фашисты на всей первой позиции в страхе не сразу решились вылезти из своих нор, а саперы проделали к нужному моменту множество проходов в минных и проволочных заграждениях и подготовили переправочные средства.

Таким образом, в первые же часы наступления я почувствовал, что накал сражения усиливается. Теперь только успевай своевременно вводить новые войска. И мы занялись этим. Прежде всего дали команду генералу Вольскому начать выдвижение своих передовых отрядов, чтобы они шли непосредственно за первым эшелоном. Мы полагали, что темп продвижения пехоты и сопровождающих ее танков при дальнейшем вклинении в оборону неизбежно замедлится, как это случалось обычно при прорыве тактической обороны. А вот тут-то и подоспеют танковые корпуса, чтобы еще более ускорить темп прорыва.

Расширялся и фронт наступления за счет ввода 4-й ударной армии. Генералу П. Ф. Малышеву, вызванному на наблюдательный пункт, была поставлена задача силами трех стрелковых корпусов перейти в решительное наступление на правом крыле фронта в общем направлении на Акмене-Эзере.

Не оставили мы без внимания и 51-ю армию, находившуюся севернее Шяуляя. Генерал Я. Г. Крейзер получил приказ начать движение двух корпусов к реке Вента в готовности ввести их в сражение на следующий день в стыке 6-й гвардейской и 43-й армий.

Мой заместитель генерал В. И. Кузнецов выехал к генералу В. Т. Вольскому, чтобы уточнить с ним рубеж ввода и наладить взаимодействие танковой армии о армиями И. М. Чистякова и А. П. Белобородова.

Таким образом, мы привели в действие все свои силы. В связи с этим перед нами во весь рост вставала труднейшая задача — протолкнуть вперед всю эту махину по ограниченному количеству дорог, да так, чтобы войска не перемешались.

Догнать дивизии первого эшелона в таких условиях войскам развития успеха оказалось нелегко. Наступавшие соединения первого эшелона растекались вглубь и вширь, словно вода, прорвавшая плотину. Несмотря на запоздалое начало, они без задержки преодолели первую оборонительную полосу врага и двинулись ко второй. При такой стремительности и ограниченности во времени лишь в одном стрелковом корпусе 6-й гвардейской армии удалось в этот день ввести в сражение дивизию второго эшелона с целью прорыва второй оборонительной полосы. Использовать армейскую подвижную группу — 19-й танковый корпус — генерал Чистяков не решился до форсирования реки Вирвите, за которой была оборудована вторая полоса. Но с ходу преодолеть реку и ворваться туда передовые дивизии явно не успевали. Короткий осенний день промелькнул быстро. А вечером и ночью, в непроглядной осенней тьме, вводить в сражение крупные силы без специальной подготовки — безумие. Поэтому я, не колеблясь, разрешил Чистякову, как говорится, задействовать свой танковый корпус на следующий день.

Генерала В. Т. Вольского, на КП которого я поехал вместе с К. В. Скорняковым, застали в сильнейшем раздражении. Он слал проклятия на тылы наступавших стрелковых дивизий, которые задерживали выдвижение танковых и механизированных бригад его армии к рубежу ввода в сражение. Не смогли ему помочь ни Чистяков, ни Белобородов — нельзя было от наступающих дивизий отсечь тылы, которые и без того отстали, с трудом продвигаясь по раскисшим дорогам. А в таких условиях и танковой армии не вырваться вперед.

По самым оптимальным нашим расчетам, обогнать стрелковые дивизии первого эшелона корпуса танковой армии могли лишь с наступлением непроглядной осенней темноты. А ведь в танковых корпусах тоже немало автотранспорта. Представив всю опасность перемешивания войск и неразберихи, которые возникнут, когда танковая армия в темноте врежется в боевые порядки стрелковых дивизий, мы решили начать ввод танковой армии с наступлением светлого времени.

Наше решение не вводить в сражение 19-й танковый корпус и 5-ю гвардейскую танковую армию к вечеру 5 октября в настоящее время оценивается, насколько мне известно, некоторыми советскими военными историками отрицательно. Они утверждают, что быстрое продвижение стрелковых дивизий первого эшелона «могло послужить и достаточным основанием для ввода в прорыв подвижных групп фронта и 6-й армии».[109] Это, по меньшей мере, слабо аргументированное утверждение.

Сейчас некоторые из тех, кто ведет исследование прошлой войны, иногда, видимо, не могут представить себе корпус или армию реально на местности. А на карте они кажутся такими маленькими и такими мобильными, что трудно понять: как это тот или иной военачальник не успел ввести корпус или армию? Но даже опытный полководец, отвыкший видеть реальные армии на поле сражения, когда «воюет» на каком-нибудь стратегическом учении на картах, так иногда увлекается, что начинает передвигать армии на сотни километров, не задумываясь о том, возможно ли это на практике.

Мне припоминается в связи с этим случай, имевший место на стратегическом учении вскоре после войны. Один генерал принял решение немедленно перебросить общевойсковую армию на новое направление. Ну а раз решение принято, то штабы к назначенному времени ату армию «нарисовали» на карте уже в другом районе, поскольку для этого требовался лишь красный карандаш и минута времени. Покойный Константин Константинович Рокоссовский так был поражен невероятной «прыгучестью» армии, что лично проехал на газике весь лесисто-болотистый маршрут, который условно преодолела воображаемая армия. Оказалось, что даже он на машине и днем едва успел пройти это расстояние в установленное для армии время.

Так и в нашем случае. Легко красным карандашом нарисовать танковую армию к концу 5 октября где-нибудь далеко западнее реки Вирвите. Но к сожалению, условия, сложившиеся 5 октября 1944 года, не позволили его осуществить на деле. Ведь в первый день наступления мы только в полдень смогли двинуть разведывательные отряды. За ними последовал ввод главных сил стрелковых дивизий, подтягивание артиллерии, инженерных средств, сразу же отставших тылов. И все эти весьма сложные мероприятия осуществлялись на местности, расквашенной долгими осенними дождями. Не следует еще забывать, что октябрь не летний месяц — вечерело рано. И вот если все это наши критики взвесят тщательно, то иначе оценят упомянутый эпизод.

Итак, войска остановились на достигнутых рубежах, чтобы привести себя в порядок, пополниться горючим и боеприпасами и с рассветом двинуться дальше. А командиры соединений и частей выслали вперед разведку и передовые отряды, чтобы держать противника в напряжении.

Мы стали подводить итоги. Войска 6-й гвардейской и 43-й армий успели углубиться в расположение противника от 14 до 17 километров и расширить фронт прорыва до 76 километров. Они закрепились на линии населенных пунктов Папиле, Рудышки, Тришкяй, Юзефов, Смильги.

В районе города Тришкяй соединениям 6-й гвардейской удалось подойти попосредственно ко второй оборонительной полосе. Более скромные результаты были у генерала П. Г. Чанчибадзе, сообщившего, что его войсками полностью прорвана первая оборонительная полоса на 18-километровом участке. Передовые дивизии углубились в оборону противника на 7 километров. И по-прежнему в авангарде наступала 16-я Литовская стрелковая дивизия. Ее 249-му стрелковому полку удалось с ходу форсировать реку Крожента и оседлать шоссе Шяуляй Кельме. Вечером офицеры штаба фронта для доклада в Москву подсчитали, что за первый день освобождено 250 населенных пунктов.

Меня очень волновала мысль: какие меры предпримет Шернер на следующий день? Но полковник А, А. Хлебов, увлекшись опросом многочисленных пленных, сумел лишь перечислить разрозненные факты, собранные разведкой за день. Судя по донесениям авиаторов, которые подтвердили выдвижение танковых колонн севернее участка прорыва, на следующий день Шернер мог подтянуть две-три танковые дивизии. Показания некоторых пленных, доставленных в штаб фронта, весьма меня заинтересовали. Обер-лейтенант, захваченный на пути из штаба 40-го танкового корпуса, заявил, что командир его дивизии был предупрежден 4 октября о том, что русские недели через две, возможно, предпримут наступление. Поэтому ни у кого и мысли не было, что, как выразился пленный, «меч уже занесен и на следующий день неотвратимо обрушится на наши головы».

Получив первые донесения из штабов дивизий о начале нашего наступления в районе Шяуляя, начальник штаба 40-го танкового корпуса доложил об этом в штаб группы армий «Север», но там не поверили, что советские войска успели подготовить крупное наступление, и расценили его как бои местного значения.

…Эта ночь прошла без отдыха. Высланный генералом И. М. Чистяковым от 19-го танкового корпуса усиленный 3-й мотострелковый батальон 26-й мотострелковой бригады под командованием майора Г. И. Писарева в 3 часа ночи внезапно атаковал противника. Несмотря на беспорядочный, но плотный огонь гитлеровцев, отряд форсировал реку и захватил переправу. Фашистское командование бросило против него охранный полк. Отразив несколько атак, отряд все-таки удержал плацдарм до подхода главных сил корпуса.

В ту же ночь генерал П. Г. Чанчибадзе решил подготовить благоприятные условия для штурма Кельме. Он выслал несколько отрядов для захвата наиболее важных объектов на подступах к городу. Один из отрядов 13-го гвардейского стрелкового корпуса генерала А. И. Лопатина должен был захватить мост через реку Крожента. 50 стрелков и 6 танков под общим командованием лейтенанта Д. О. Яремчука ночью внезапно ворвались в расположение противника в 800 метрах юго-восточнее города. В ожесточенном бою гвардейцы захватили две противотанковые батареи, прикрывавшие мост. 20 автоматчиков на двух танках стремительно прорвались к 100-тонному железобетонному мосту. Завязалась горячая схватка с охраной, в составе которой были и саперы, подготовившие мост к взрыву. Каждую секунду он мог взлететь в воздух.

Так и случилось бы, не окажись в числе автоматчиков сорокашестилетний участник гражданской войны сапер Артем Михайлович Плысенко о четырьмя юными товарищами. Пока шел бой с охраной, они рассыпались по мосту с щелью обезвреживания взрывчатки. Плысенко удалось буквально на мгновение упредить взрыв. А в это время два танка под командованием лейтенанта В. В. Князева, проскочив мост, врезались в ночной тьме в колонну артиллерии, спешившую улизнуть в тыл. Они так старательно проутюжили дорогу, что на ней осталось лишь 5 искореженных тягачей и 9 пушек, 4 миномета, 4 зенитные установки и около 50 трупов. Д. О. Яремчук, А. М. Плысенко и В. В. Князев удостоились звания Героя Советского Союза.

Спустя полчаса противник бросил в атаку на мост пехоту и танки. Небольшой отряд, атакованный с фронта и тыла, был окружен. 11 атак следовали одна за другой. Оба танка были подбиты, все автоматчики погибли в неравной схватке. Осталось в живых лишь семь танкистов из подбитых танков и три сапера. Командование принял А. М. Плысенко. Окруженные отбивались из всех видов оружия, оставшегося от погибших товарищей. Артем Михайлович выкрикивал в темноту во весь голос: «Первая рота, огонь! Вторая рота, огонь!» Горстка храбрецов создавала такой шум беспрерывными очередями из автоматов и пулеметов, что в ночи их действительно можно было принять за две роты. И мост был удержан до подхода главных сил, а атаковавшие фашисты потеряли 103 солдата и офицера убитыми. 35 солдат было пленено, когда подошла наша пехота.

6 октября натиск наступавших армий усилился на всех направлениях, поскольку удалось ввести в сражение танковую армию, танковые корпуса и отдельные стрелковые дивизии 51-й армии.

Генерал П. Г. Чанчибадзе донес об освобождении Кельме. Подразделения 156-го стрелкового полка полковника В. Луни из 16-й Литовской стрелковой дивизии, передовой отряд 3-й гвардейской стрелковой дивизии полковника Г. Ф. Полищука при поддержки танков 1-го танкового корпуса генерала В. В. Буткова сильными ударами окружили и разгромили оборонявшиеся в районе города части противника. В ходе атаки на Кельме особенно дерзко действовал 3-й батальон 117-й танковой бригады, возглавляемый капитаном Захарченко. Высланный им вперед танковый взвод под командованием младшего лейтенанта М. Ф. Мурашкина внезапной атакой уничтожил штурмовое орудие, две пушки и до полусотни гитлеровцев. Расчистив путь, Мурашкин повел свои три танка в тыл обороны. У противника это вызвало панику. Артиллеристы трех вражеских батарей, бросив свои орудия, разбежались. Путь нашим танкам был расчищен. И Мурашкин повел свои боевые машины на деревню Покальниек, в которой засели гитлеровцы. С ходу ворвались они туда, но в бою с превосходящими силами было потеряно два танка. За это гитлеровцы крепко поплатились. Раненый командир уничтожил 4 орудия и несколько десятков гитлеровцев; он продолжал бой, пока на помощь не пробился со своей ротой старший лейтенант А. П. Плугатарь, а затем и остальные силы батальона. Михаил Федорович Мурашкнн был удостоен звания Героя Советского Союза.

Множество таких схваток разгорелось по всему фронту наступления, так как сопротивление противника заметно усиливалось. В донесениях из армий в этот день появились сведения о подходе частей 5-й и 7-й танковых дивизий, моторизованной дивизии СС «Великая Германия». У нас не были сомнений, что генерал Шернер полностью осознал свой просчет и спешил удержать за собой пути для отхода в Восточную Пруссию и поэтому он поспешил с отходом из района Риги. Об этом я узнал от генерала армии А. И. Еременко, с которым поддерживал постоянную связь. Он сообщил, что его войска перешли в преследование противника, отходящего на Ригу. Эта весть одновременно встревожила и обрадовала меня. Встревожила потому, что Шернеру теперь будет легче перебрасывать свои дивизии против нашего фронта. И он, конечно, поспешит это сделать. Однако было приятно сознавать, что сокрушительный удар войск 1-го Прибалтийского фронта вынудил группу армий «Север» оставить такую мощную оборонительную полосу, какой по праву считался рубеж Сигулда, перед которым были задержаны войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов.

Оценив создавшуюся обстановку, мы пришли к твердому убеждению, что у нас есть все возможности для того, чтобы не допустить ухода войск Шернера в Восточную Пруссию. Главную надежду мы возлагали на 3-й гвардейский и 29-й танковые корпуса 5-й гвардейской танковой армии. 3-й гвардейский под командованием генерал-лейтенанта А. П. Панфилова должен был пробиваться через Телыпяй, Плунге, Кретинга на Палангу, а 29-й — под командованием генерал-майора К. М. Малахова — через Лукники, Ретавас на Клайпеду (Мемель).

Переправившись через реку Вента, оба корпуса опередили стрелковые дивизии и устремились ко второму оборонительному рубежу, проходившему по рекам Вирвите и Упина. Мы с нетерпением ждали от Вольского донесений о прорыве туда его корпусов.

…В этот день мы узнали, что 39-я армия 3-го Белорусского тоже перешла в наступление и, используя успех нашей 2-й гвардейской, стремительно продвигается на Таураге. Сообщая мне об этом, А. М. Василевский выразил удовлетворение, что теперь к границе Восточной Пруссии будут наступать уже две армии. Зная, что меня тревожит мысль, верно ли мы сделали, когда перенацелили в ходе подготовки к наступлению армию генерала П. Г. Чанчибадзе с Клайпеды на Восточную Пруссию, маршал своим сообщением словно бы подчеркивал правильность выбранного нами направления главного удара левофланговой армии.

Теперь и генерал П. Ф. Папивин уже не отводил от меня в смущении свой взгляд — его летчики, несмотря на сохранившуюся облачность, втрое активизировали свои действия. Особенно доставалось фашистам от штурмовиков. Истребители надежно прикрыли танковые корпуса от ударов с воздуха.

В середине дня армии, наступавшие на Клайпеду и севернее, вели упорные бои за второй оборонительный рубеж по рекам Вирвите и Упина, встречая организованное сопротивление пехоты и подоспевших частей 5-й, 7-й танковых дивизий и мотодивизии СС «Великая Германия». Из штаба танковой армии поступали весьма неутешительные сведения: ее мощным передовым отрядам не удалось с ходу преодолеть второй оборонительный рубеж. Серьезное препятствие представляли не только заболоченные реки, но и противотанковые заграждения, защищаемые плотным огнем артиллерии и закопанных танков. Передовые отряды несли ощутимые потери.

Во второй половине дня мне позвонили с командного пункта танковой армии.

— Товарищ командующий! — послышался взволнованный голос генерала В. Т. Вольского. — В районе станции Убишке сильная противотанковая оборона, прикрытая заболоченной поймой реки. Передовые отряды несут потери… А южнее, в полосе первого стрелкового корпуса, обозначился успех, да и реку не надо форсировать. Разрешите прорываться там…

Представив, что танковой армии придется пробивать при таком сопротивлении дорогу через второй оборонительный рубеж с наступлением темноты, я без колебаний одобрил решение осуществить маневр на юг, в полосу 1-го стрелкового корпуса. Нам было важно поскорее вывести танкистов из тактической зоны обороны на оперативный простор, где они будут иметь широкие возможности для маневра.

В середине ночи главные силы 5-й гвардейской танковой армии преодолели второй оборонительный рубеж противника южнее местечка Упина и силами передовых отрядов устремились на запад.

Брешь в обороне противника расширилась до 80 километров. Было освобождено еще 400 населенных пунктов. Армии И. М. Чистякова и А. П. Белобородова продвинулись за день на 15–20 километров, а гвардейцы П. Г. Чанчибадзе — на 13–15 километров. О стремительности наступления свидетельствовало то, что фашисты, отступая, оставили в этот день на дорогах 650 орудий, 19 танков и бронетранспортеров и много различного имущества.

Главные силы 51-й армии не могли угнаться за ушедшими вперед армиями первого эшелона. Они медленно продвигались по забитым дорогам в готовности вступить в сражение.

…Как мы и рассчитывали, на следующий день войска добились еще больших успехов, хотя противник предпринял 20 контратак. Танковые корпуса, как и следовало ожидать, вели за собой стрелковые соединения. В этот день в 19-м танковом корпусе генерала И. Д. Васильева снова отличился уже известный читателю по предыдущим боям командир передового отряда майор Писарев. Вырвавшись со своим батальоном далеко вперед, он вышел к крупному населенному пункту Седа. Узнав, что там сильный гарнизон, майор повел батальон в обход Седы с севера. В пути отряд встретил мотоколонну гитлеровцев, с ходу атаковал ее и разгромил, уничтожив 15 бронетранспортеров, 15 орудий и 150 автомашин. Подойдя к укрепленному пункту с тыла, он внезапной атакой истребил фашистский гарнизон, захватив 200 пленных, 15 орудий и много другого вооружения. Противнику так и не удалось выбить из Седы отважный батальон, и он несколько часов держал оборону, пока не подошли главные силы 26-й мотострелковой бригады полковника Храповицкого. Георгию Ивановичу Писареву было присвоено звание Героя Советского Союза.

В полосе наступления 1-го стрелкового корпуса 43-й армии исключительной дерзостью отличались в этот день действия 10-й гвардейской танковой бригады под командованием полковника Н. В. Волкова. Искусно маневрируя, она стремительно вырвалась вперед. Подойдя к сильно укрепленному узлу дорог Жораны, Волков повел бригаду в обход и внезапным ударом с тыла захватил его. Пути противнику были перерезаны. Но фашисты об этом не знали. Отходившая на Жораны фашистская часть попала в засаду и была уничтожена. В течение 6 часов бригада удерживала этот узел дорог до подхода главных сил.

Столь же стремительными действиями порадовал 7 октября 29-й танковый корпус генерала К. М. Малахова. К концу дня бригады этого корпуса, пройдя с боями около 60 километров, почти на 12 километров оторвались от главных сил 43-й армии и овладели крупными населенными пунктами Кетураки, Медынгяны и Ретавас. 3-й гвардейский танковый корпус шел следом в общем направлении на Ретавас. Это было неплохо, но мы рассчитывали на более стремительное продвижение танковой армии. Это я высказал генералу Вольскому и потребовал от него активное маневрировать, быстрее использовать успех передовых отрядов.

6-я гвардейская и 43-я армии своими главными силами тоже продвинулись на 25–30 километров. Особенно хорошо шли дела у генерала Чанчибадзе. Чрезвычайно стремительно паступал у него 1-й танковый корпус генерала В. В. Буткова. Его бригады опередили основное ядро армии на 12 километров. А главные силы 2-й гвардейской, пройдя за день 30 километров, соединились с 39-й армией 3-го Белорусского фронта. Общий фронт прорыва расширился до 130 километров. В течение дня было освобождено 500 населенных пунктов. Потери противника росли, особенно в бронетанковой технике. Только за этот день он лишился около 90 танков, штурмовых орудий и бронетранспортеров. Наши авиаторы продолжали летать даже в дождь и при низкой облачности и причиняли гитлеровцам немалые потери. Только 7 октября штурмовики уничтожили 20 танков, 200 автомашин и большое количество фашистов.

…Вступили в сражение и войска 4-й ударной армии. К концу дня генерал Малышев донес, что в ходе упорных боев они продвинулись в направлении на Акмене до 5 километров. Но и это было неплохо. Нам было важно то, что эта армия сковала сильную группировку противника, угрожавшую наступающим войскам с севера.

Утро четвертого дня наступления снова огорчило погодой: на многих участках шел изнуряющий дождь, расквашивая и без того насквозь пропитанную влагой землю. Однако главные силы фронта не снизили темпа продвижения. Генерал Чистяков доносил, что его корпуса идут вдоль железной дороги Шяуляй — Лиепая, успешно отражая контратаки. Наиболее сильным ударам подвергся правофланговый 22-й гвардейский стрелковый корпус. Из района станции Мажейкяй, что на железной дороге Шяуляй — Лиепая, 90-ю гвардейскую стрелковую контратаковали крупные силы пехоты, и ее части подверглись сильному огневому налету с бронепоездов. Полкам пришлось несколько отступить. Обеспокоенный этим, я приказал авиаторам нанести удар по бронепоездам и контратакующим частям врага, согласовав свои действия с командованием 6-й гвардейской.

В этот день генерал Крейзер наконец-то твердо взял в руки управление корпусами и с присущей ему стремительностью повел их вперед. Продвижение главных сил его 1-го гвардейского и 10-го стрелковых корпусов севернее озера Таусало и наступление 29-го танкового корпуса на Плунге, как мы и ожидали, вынудили группировку противника, оборонявшуюся юго-восточнео озера, к отступлению. Генерал Крейзер сообщил, что передовой отряд 1-го гвардейского стрелкового корпуса в 11 часов без труда овладел городом Тельшяй.

В танковой армии блестяще действовал корпус генерала К. М. Малахова. Его бригады с ходу освободили город Плунге и прорвались на дальние подступы к Мемелю (Клайпеде).

Докладывая об успехах 29-го танкового корпуса, генерал В. Т. Вольский отметил большую помощь, оказанную танковым бригадам летчиками 3-й воздушной армии. Они своевременно наносили удары по тем объектам, которые собирались атаковать танкисты, и громили подходившие к полю сражения резервы. Успех этого соединения несколько смягчил мое раздражение медлительностью 3-го гвардейского танкового корпуса этой армии, который продолжал тащиться позади по размытым дождями и забитым войсками дорогам. Но все же я высказал генералу Вольскому свое недовольство.

В 43-й армии положение было лучше. Ее корпуса успешно использовали стремительное наступление танковых бригад и, несмотря на плохую погоду, продвинулись к западу на 25–30 километров. 2-я гвардейская армия тоже преодолела 22–30 километров и подошла на отдельных направлениях к третьему оборонительному рубежу.

Очень радостное сообщение прислал к концу дня генерал П. Г. Чанчибадзе: частям 54-го стрелкового и 1-го танкового корпусов удалось с ходу форсировать реку Юра и вклиниться в оборону противника на третьем рубеже. 117-й и 159-й танковым бригадам и 1437-му самоходно-артиллерийскому полку этого корпуса под командованием полковников А. Я. Берзина, К. О. Петровского и майора М. Н. Плешева удалось полностью прорвать первую оборонительную позицию в районе населенных пунктов Тенени и Аужбиково. Это позволяло надеяться, что и третий рубеж обороны скоро будет прорван.

Вечером генерал И. М. Чистяков доложил, что главным силам его 6-й гвардейской удалось продвинуться на запад еще на 20 километров и выйти на линию населенных пунктов Луше, Илакяй, Кадзе. А о бригадах 19-го танкового корпуса он мог сообщить только то, что они уже пересекли границу между Литвой и Латвией. О точном местонахождении бригад командарм обещал доложить через час, как только он переговорит с командиром корпуса. Но уже через 10 минут К. В. Скорняков, установивший связь с генералом И. Д. Васильевым по радио, сообщил, что 79-я танковая бригада под командованием полковника П. С. Архипова овладела станцией Вайнёде и захватила аэродром противника. При взятии аэродрома особо отличился танковый батальон капитана Ивана Ивановича Пименова. Он не дал подняться в воздух десяти самолетам, захватил в целости все аэродромное оборудование и склады с бомбами. Вскоре крупные силы пехоты при поддержке 60 танков попытались отбить аэродром, но танкисты заняли круговую оборону и успешно отразили атаку. Иван Иванович Пименов был удостоен звания Героя Советского Союза.

Словом, наступление все больше входило в рамки отработанного нами плана. Каждый день, докладывая об итогах боев А. М. Василевскому, я с радостью отмечал, что они его удовлетворяют. Видимо, и в Ставке считали, что события развиваются нормально.

Вечером меня вызвала Москва для доклада Верховному. И. В. Сталин звонил, как правило, только в двух случаях: или когда был очень недоволен действиями командующего, или наоборот. Я доложил о том, что за 4 дня войска 1-го Прибалтийского продвинулись от 60 до 90 километров на фронте в 200 километров. Освобождено более 2 тысяч населенных пунктов, передовые соединения находились уже в 16 километрах от Клайпеды. Наголову разгромлены 551-я, 548-я пехотные и 7-я танковая дивизии, танковая бригада «Гросс», пять охранных полков. Значительные потери понесли моторизованная дивизия СС «Великая Германия» и 5-я танковая дивизия. Уничтожено 192 танка и штурмовых орудия и захвачено в исправном состоянии 60 танков и 285 автомашин. Сказал я и о дальнейших задачах армий, о перспективах. Я обещал, что не позднее 10–11 октября войска будут на берегу Балтийского моря. И. В. Сталин слушал терпеливо, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Заканчивая разговор, он пожелал дальнейших успехов войскам фронта и мне лично. А на следующий день был получен приказ Верховного Главнокомандующего с объявлением благодарности войскам 1-го Прибалтийского фронта за достигнутые успехи. Это уже была десятая по счету благодарность И. В. Сталина 1-му Прибалтийскому. Мы немедленно передали приказ в войска и довели его до каждого бойца. Конечно же он явился новым зарядом боевого воодушевления для всех воинов фронта.

Казалось, все предвещало успех. Однако 9 октября мне стало известно от генерал-лейтенанта К. В. Скорнякова, что с 8 октября оба корпуса нашей танковой армии застряли на реке Миния. В качестве основной причины задержки командарм выдвинул усилившиеся контратаки противника. Зная, что их приходилось отражать и в предыдущие дни, я спросил генерала Вольского:

— Василий Тимофеевич! Почему бригады перестали маневрировать? Почему они уперлись в укрепленные позиции и не обходят их? Почему не прорываются к морю севернее Клайпеды?

— Товарищ командующий! Получилась серьезная организационная неувязка. По телефону подробности доложить не могу. С докладом о причине задержки и принятых мерах немедленно высылаю самолетом своего офицера… Завтра постараемся пробиться к морю. А пока прошу помочь авиацией. В районах Дарбенай и Кретинга большие скопления войск противника. Прошу запланировать на утро десятого октября массированные удары авиации по этим районам…

Предупредив командарма, что до 12 часов 10 октября жду его доклад о выходе армии к морю в районе Паланги, я пообещал ему помочь авиацией. А генералу Н. Ф. Папивину приказал связаться со штабом В. Т. Вольского и согласовать время нанесения ударов.

9 октября генералы И. М. Чистяков, Я. Г. Крейзер, А. П. Белобородов и П. Г. Чанчибадзе по нескольку раз звонили мне, стараясь лично доложить о достигнутых успехах. Это было явным признаком того, что наступление шло особенно успешно. Однако в этот день, как язвительно выразился генерал В. В. Курасов, снова «ушли в подполье» генералы В. Т. Вольский и П. Ф. Малышев. На все его запросы из штабов поступал ответ: «Командарм выехал в войска. Устанавливаем с ним связь». Чувствуя, что в этих армиях происходит что-то неладное, я распорядился передать мой приказ, чтобы командармы лично вышли на связь со мной. А тем временем мы с удовлетворением отмечали успехи 2-й и 6-й гвардейских, 51-й и 43-й армий.

Правда, наступление войск 6-й гвардейской резко замедлилось. Каждый километр им приходилось брать в ожесточенном бою, отражая упорные контратаки. Не было сомнений в том, что Шернер бросает против наших правофланговых армий выводимые из Риги дивизии. Все же передовые соединения генерала И. М. Чистякова сумели закрепиться на рубеже Пикеляй, Вайнёде, Зарини и отразить все попытки противника отбросить их назад. Особенно яростные контратаки пришлось выдержать частям 51-й гвардейской стрелковой дивизии в районе станции Пикеляй. Они начались внезапно. Значительные силы фашистской пехоты при поддержке 19 танков и бронемашин ударили в стык двух полков. Но командир дивизии полковник И. Ф. Пряхин мгновенно ответил контрманевром, выдвинув навстречу противотанковую артиллерию. Гитлеровцы встретили организованный отпор со стороны наших пехотинцев и артиллеристов. Особенно отличились здесь батареи 232-го истребительно-противотанкового артполка. Они расстреливали танки почти в упор. Наибольший успех выпал на долю расчета, которым командовал ветеран войны Яков Степанович Зимин. Он первым подбил головную машину и этим сразу привлек к себе внимание фашистских танкистов. Они стали вести по орудию Зимина массированный огонь и зажгли дом, у которого оно было замаскировано. Дым разъедал батарейцам глаза, едкие слезы проложили светлые полосы по их запыленным щекам, но они продолжали вести огонь, подбили еще два танка. Остальные машины повернули назад, но после мощного артиллерийского налета вновь двинулись на позиции наших противотанкистов. Ранены все товарищи Зимина. Нестерпимым жаром несло от горящего дома, и все же командир орудия в единоборстве подбил третий танк. Слева на него надвигались еще две машины. В продолжавшейся перестрелке артиллерист зажег и четвертый танк. Осталось всего три снаряда. И Зимин решил использовать их экономно: подпустил еще одну стальную громадину на 100 метров и выстрелом в упор уничтожил ее. Противник, как и на других участках, не прошел. Якову Степановичу Зимину было присвоено звание Героя Советского Союза.

Отлично сражались в этот день войска 51-й армии. Хотя в ее полосе не наступали танковые корпуса, стрелковые дивизии продвинулись на запад более чем на 30 километров и вышли на рубеж Моседис, Салантай, Докторы. Используя успех, достигнутый накануне 5-й гвардейской танковой армией, так же далеко прошли и соединения 43-й армии, правофланговые дивизии которой совместно с корпусами танковой армии успешно форсировали реку Миния и вплотную приблизились к границе Мемельской (Клайпедской) области.

Очень успешными 9 октября были атаки 935-го стрелкового полка 306-й стрелковой дивизии. О напряженности боев, которые вели пехотинцы, можно судить на примере действий 8-й стрелковой роты. Под командованием младшего лейтенанта Бердышева она пробилась к штабу фашистского полка. Гитлеровцы предприняли несколько яростных контратак, отражение которых каждый раз завершалось рукопашной. И каждый раз фашисты не выдерживали и отступали. В составе роты сражались 17 коммунистов и комсомольцев, а это была могучая сила. В одной из схваток пал смертью героя командир роты. Вражескими пулями были сражены командиры взводов. Но рота и после этого стойко держалась. В командование ею вступил парторг Терешин. И вновь бойцы поднимались в атаки. В ходе одной из них горстке воинов, которую возглавил рядовой Бадальян, удалось пробиться к фашистскому полковому знамени, Бадальян успел завладеть им, но тут же был окружен группой гитлеровцев. Солдат был смертельно ранен, но фашистам не удалось вырвать знамя из его рук. Подоспевшие бойцы уничтожили гитлеровцев. Передав им знамя и теряя остатки сил, Бадальян посмотрел в сторону Клайпеды и прошептал:

— Эх, совсем немного не дошел!

Успешно развивалось наступление и в полосе 2-й гвардейской армии. В авангарде по-прежнему шли 89, 117 и 159-я танковые бригады 1-го танкового корпуса, части 3-й гвардейской и 16-й Литовской стрелковых дивизий.

Доложив к концу дня о том, что войска 2-й гвардейской армии прорвали первые две оборонительные позиции последнего рубежа обороны и вышли на рубеж Инкакли, Катичяй, севернее Таураге, генерал П. Г. Чанчибадзе просил не задерживать представление наиболее отличившихся к званию Героя Советского Союза. И мы это сделали немедленно, несмотря на огромную занятость. Вскоре звания Героя Советского Союза были удостоены многие солдаты и офицеры, в их числе и старший лейтенант Алексей Петрович Плугатарь, танковая рота которого неизменно была впереди, дерзко врываясь в боевые порядки отступавшего противника. В местечке Вайнутас в бою с превосходящими силами врага герой погиб.

Докладывая об итогах пятого дня наступления, генерал В. В. Курасов сообщил, что еще 500 населенных пунктов освобождено от фашистов. Войска нашего фронта вступили на территорию Мемельской (Клайпедской) области и вели бои уже в 16 километрах от Мемеля. Это был большой успех. И в его обеспечении все более важную роль стала играть наша воздушная армия. 1256 раз ее самолеты поднимались в хмурое осеннее небо Прибалтики.

Во второй половине дня узнал я наконец истинную причину задержки танковой армии. Из письменного объяснения генерала В. Т. Вольского я понял, что эта задержка явилась следствием просчета при подготовке тылового обеспечения наступления. Начальник тыла и штаб армии, планируя подвоз горючего и боеприпасов в корпуса, не предусмотрели, что в результате ежедневных дождей дороги так развезет, что колесные машины будут продвигаться вперед черепашьим темпом. В результате танковые корпуса, ушедшие далеко вперед, оказались без горючего. Генерал Вольский обещал принять необходимые меры, чтобы ускорить подвоз топлива и боеприпасов. Я все же решил силами авиаторов помочь танковой армии. Генерал Н. Ф. Папивин немедленно мобилизовал все свои транспортные самолеты на подвоз горючего и боеприпасов. В конце дня генерал Вольский после продолжительного молчания появился на проводе. Он доложил, что все необходимое доставлено в бригады и с утра 10 октября армия возобновит движение к морю.

…Вечером прояснилась причина затянувшегося молчания командующего 4-й ударной. Оказалось, он наводил порядок в полосе наступления 83-го стрелкового корпуса генерала Н. Л. Солдатова. В этот день я еще раз убедился, что общий успех на фронте иногда приводит к притуплению бдительности. Отступающий противник кое-кому начинает казаться безнадежно слабым. За такое пренебрежение приходилось порой расплачиваться кровью. В этот день была наказана беспечность подразделений 119-й стрелковой дивизии, которые, с ходу овладев станцией Векшняй, не закрепились на достигнутом рубеже.

Воспользовавшись этим, многочисленные группы фашистских автоматчиков при поддержке 37 танков, штурмовых орудий и бронетранспортеров внезапно атаковали нашу пехоту, занявшую станцию, и окружили ее.

Все расчеты противотанковых орудий погибли. Фашистские танки с десантом пехоты двинулись в тыл 119-й стрелковой дивизии. На их пути оказались огневые позиции 3-го артдивизиона 349-го артполка, которым командовал подполковник Егоров. Когда танки ворвались на НП командира дивизиона майора Н. Г. Минаева, он по радио вызвал огонь на себя. На наблюдательном пункте бушевал огненный смерч. Часть танков была подбита, десант сметен с лица земли. Уцелевшие машины противника поспешно покинули поле боя. И вот прямое попадание очередного снаряда в наблюдательный пункт отважного офицера. Перестал звучать в эфире его голос, но артиллеристы продолжали стрельбу по указанным им координатам.

Танки пытались проскочить на другом участке, но повсюду их встречал меткий огонь. В конце концов гитлеровцам удалось прорваться к наблюдательным пунктам командира полка подполковника Егорова, командиров дивизионов майора Гусева и старшего лейтенанта Сантнанеева. И все трое без колебаний сосредоточили огонь своих орудий на себя. Враг, неся потери, снова вынужден был отступить.

Один из танков пытался раздавить командира полка полковника Егорова, спокойно подававшего команды дивизионам по радио. Каких-нибудь 10 метров было между ним и танком, когда полковой разведчик старший сержант Петр Никифорович Шилов, крикнув: «Братцы, бей фашистскую сволочь!» — бросился под танк с противотанковыми гранатами в руках. Ценой своей жизни ои спас командира полка и находившихся с ним офицеров. Н. Г. Минаев и П. Н. Шилов были посмертно удостоены звания Героя Советского Союза.

В результате мер, принятых командиром корпуса и командармом, положение дивизии упрочилось. Но эта внезапная вылазка стоила немалых жертв. Много бойцов и командиров было потеряно. В числе офицеров, вызвавших огонь своих батарей на себя и павших героями на поле боя, был упомянут и капитан Герасимов. Так было записано в полковом журнале боевых действии, так и сообщили впоследствии семье. В одной из моих статей говорилось об этом боевом эпизоде. Как же я был удивлен и обрадован, когда вскоре после этого сам капитан Герасимов прислал взволнованное письмо, в котором сообщил, что тогда взрывной волной его взметнуло в воздух и он потерял сознание. Очнулся офицер уже в плену, а через несколько месяцев был освобожден нашими войсками.

…Ритм сражения подсказывал, что противник на направлении главного удара наших войск сильно деморализован. Это было особенно заметно по пленным, которых с каждым днем становилось все больше. Они выглядели небывало растерянными и явно испуганными, охотно давали показания и все чаще произносили ставшую сакраментальной фразу «Гитлер капут!». Как были они не похожи на тех, кого мне довелось увидеть в первые дни войны на Украине!

Дороги отступления фашистских войск выглядели сплошным кладбищем боевой техники: танков, орудий, автомашин. И всюду трупы… Ужасающая картина даже для глаз бывалых воинов, повидавших многое за годы войны. Это было поистине суровое возмездие фашистам за содеянные преступления!

Впоследствии стало известно, что в эти тяжелые для оккупировавших Латвию и Литву гитлеровцев дни генерал Шернер вынужден был обратиться к Гитлеру с просьбой о помощи. Но фюреру было не до него: советские армии все ближе подходили к границам рейха, и ему приходилось прибегать к новым «тотальным» мобилизациям, которые втягивали в армию даже инвалидов и несовершеннолетних.

В этой обстановке Шернеру оставалось лишь предпринимать самые отчаянные меры. И он бросал все новые и новые дивизии навстречу армиям П. Ф. Малышева и II. М. Чистякова, пытаясь яростными контратаками остановить их продвижение. Если 8 октября в них участвовало около 200 танков, на следующий день это число удвоилось.

Мы были убеждены, что Шернер теперь не будет держаться за Ригу, чтобы сосредоточить побольше сил против нашего фронта. И действительно, не имея возможности одновременно противодействовать войскам, наступавшим на Лиепаю, и удерживать район Риги, Шернер, как выяснилось впоследствии, 9 октября настоятельно просил Гитлера разрешить оставить Ригу и отвести группу армий «Север» на Курляндский полуостров. Гитлер тогда отказал, видимо надеясь, что Шернеру удастся остановить войска 1-го Прибалтийского фронта и удержать за собой Ригу и ее первоклассный порт. Мы об этом, конечно, не знали, но чувствовали, что от успеха наших ударов на Клайпеду и Лиепаю во многом зависит и исход боев за Ригу и старались ускорить прорыв на Балтийском побережье.

Шестой депь наступления — 10 октября — стал решающим. Утром вся переправившаяся через реку Миния армейская артиллерия и фронтовая группа гвардейских минометов, которую вывел туда генерал-майор Юрий Павлович Бажанов, нанесли сокрушительный огневой удар по обороне противника. Под прикрытием огня артиллерии и ударов авиации корпуса 5-й гвардейской танковой армии смяли пехоту и противотанковые орудия и устремились на Клайпеду и Кретингу. Бригады 29-го танкового корпуса совместно с 1-м гвардейским мотоциклетным полком успешно продвигались на Кретингу. Вокруг этого города фашисты создали наиболее мощный узел сопротивления. Командир 29-го танкового корпуса генерал К. М. Малахов не стал атаковать его в лоб. Он направил 32-ю танковую бригаду полковника С. Г. Колесников а в обход Кретинги с севера, а 31-ю танковую бригаду подполковника А. И. Поколова — с юга. С фронта противника сковала 25-я танковая бригада полковника И. В. Полукарова. Успешно преодолев с ходу заболоченные речушки Акмене и Даете, бригады Колесникова и Поколова прорвались в тыл засевшему в Кретинге врагу. Это и решило исход боя: фашисты в страхе покинули город и при попытке пробиться к Паланге были разгромлены.

Угроза окружения фашистов в Кретинге помешала им расправиться с заключенными концлагеря. Из донесений генерала Вольского мы узнали, что на небольшой территории, густо опутанной проволочными заграждениями, находились многие тысячи умирающих от каторжного труда и голода узников. Я распорядился, чтобы начальник тыла фронта немедленно организовал нормальное размещение, питание и медицинскую помощь этим спасенным от смерти людям.

Сложнее была обстановка в полосе наступления 3-го гвардейского танкового корпуса, бригады которого атаковали мощные укрепления на северо-восточных подступах к Клайпеде. Они сразу же натолкнулись здесь на сильную оборону, опиравшуюся на прочные инженерные сооружения и плотный огонь противотанковых орудий. И все же танкисты хотя и медленно, но продвигались вперед, отражая беспрерывные контратаки подразделений моторизованной дивизии СС «Великая Германия». В ходе ожесточенного боя был захвачен Пликкен.

Отрадные донесения в этот день поступали и от генерала Я. Г. Крейзера, который почти через каждые два часа сообщал о выходе на новый рубеж и об очищении новых населенных пунктов от фашистов. И все же первым, как мы и ожидали, о прорыве к морю доложил генерал В. Т. Вольский. Во второй половине дня 10 октября между мною и командармом состоялся любопытный разговор.

— Товарищ командующий! Бригады Долганова и Поколова и гвардейцы мотоциклетного полка первыми прорвались к морю и овладели Палангой и Каркельбеком! — радостно сообщил Василий Тимофеевич. — Посылаем вам фляжку балтийской воды в подарок.

— Спасибо! Но фляжки нам маловато, — ответил я. — Подавай все море!

— Приезжайте, товарищ командующий! — подхватил шутку Вольский. — Море будет в вашем распоряжении…

— А как Шернер на это посмотрит?

— Это от него уже не зависит: что с воза упало, то пропало, — уже серьезно заверил командарм. — Дорога на юг ему закрыта…

Я попросил передать поздравления командиру 29-го танкового корпуса генерал-майору К. М. Малахову, командирам бригад и всем воинам корпуса с выходом к Балтийскому морю. Как потом выяснилось, первыми вымыли морской водой свои потемневшие от порохового дыма лица танкисты лейтенанта Судакова из 31-й танковой бригады и мотоциклисты лейтенанта Коробочки из 1-го гвардейского мотоциклетного полка. Им-то и выпала честь наполнить флягу балтийской водой. А вскоре офицер, прилетевший от генерала Вольского, вручил нам эту флягу. Доложив А. М. Василевскому о прорыве к морю, я передал подарок танкистов ему, а он обещал при первой оказии послать ее И. В. Сталину в подтверждение нашего сообщения о прорыве к морю.

Под вечер позвонил генерал Крейзер и со сдержанной гордостью доложил, что его дивизии прорвались к морю южнее озера Папес-Эзерс. Я приказал командарму принять от 5-й гвардейской танковой армии побережье к югу от Паланги, не останавливая наступления в общем направлении на порт Лиепая.

Войска 43-й армии в этот день с нарастающим упорством пробивались к Клайпеде, сокрушая вражескую оборону на ее подступах. Резко замедлившийся темп продвижения дивизий 43-й армии А. П. Белобородова свидетельствовал о том, что город хорошо подготовлен к обороне. Предполагая, что враг поспешит увести свои войска из Клайпеды по железной и шоссейным дорогам, связывающим этот порт с Тильзитом (Советск), я потребовал от генералов А. П. Белобородова и П. Г. Чанчибадзе к исходу дня перерезать эти коммуникации. Как выяснилось впоследствии, первыми прорвались на важные магистрали подразделения 249-го стрелкового полка 16-й Литовской стрелковой дивизии, которым по-прежнему командовал подполковник Федор Константинович Лысенко. Таким образом, войска 2-й гвардейской армии тоже вступили в пределы Мемельской (Клайпедской) области.

Подводя итоги шестого дня наступления, мы донесли в Ставку, что освободили еще 400 населенных пунктов, захватили 248 автомашин, 45 исправных танков, 15 самолетов, 17 паровозов и несколько складов с военным имуществом.

Противник потерял убитыми около 2,5 тысячи солдат и офицеров…

В этот день к нам доставили «Правду» за 9 октября, в которой была опубликована статья «Блистательная победа наших войск в Прибалтике». Политуправление фронта немедленно размножило статью и разослало в армии. Политработники и командиры провели беседы с бойцами. Они говорили о значении проводимой нашим фронтом наступательной операции, о тактике наступающих войск при прорыве обороны и развитии успеха, о предполагаемых действиях группы армий «Север», которая оказалась в ловушке, и о дальнейших задачах войск Прибалтийских фронтов.

С 11 октября темп продвижения наступавших войск снизился до 10–12 километров в сутки. Это свидетельствовало о нараставшем сопротивлении врага. Каждый день начальник разведки полковник А. А. Хлебов докладывал о появлении перед фронтом наступавших войск все новых и новых гитлеровских дивизий. Хотя наступление 1-го Прибалтийского фронта продолжалось до 20 октября, но главная цель, которая стояла перед нами, была достигнута к концу седьмого дня боев: более чем полумиллионная фашистская армада оказалась отрезанной от Восточной Пруссии. За 7 дней войска 1-го Прибалтийского продвинулись более чем на 130 километров, освободив свыше 1280 тысяч квадратных километров территории и 3100 населенных пунктов. Таким образом, они успешно выполнили основную задачу, поставленную перед ними Ставкой Верховного Главнокомандования в Мемельской наступательной операции.

…Так во второй раз группа армий «Север», была отсечена от Германии, и на этот раз окончательно. Однако мы понимали, что Гитлер и его приспешники не смирятся о этим и пустятся на все ухищрения, чтобы исправить положение.

Вот почему мы с Маршалом Советского Союза А. М. Василевским единодушно решили немедленно вывести 5-ю гвардейскую танковую армию в резерв, чтобы иметь в своих руках мощный кулак для парирования возможных ударов по нашим войскам, прорвавшимся к берегам Балтийского моря. Одновременно были приняты все меры, чтобы установить группировку сил противника, противостоявших нашему фронту.

Вот как, по итоговым данным всех видов нашей разведки, выглядел противник. Перед дивизиями 4-й ударной армии в первом эшелоне оборонялись 12-я, 7-я танковые дивизии, 11-я моторизованная дивизия СС «Нордланд», 44-я бригада штурмовых орудий, 5-я бригада «Медера» и 201-я охранная дивизия. Войскам 6-й гвардейской армии противостояли 4, 5, 14-я танковые и 61-я пехотная дивизии, 303-я бригада штурмовых орудий. Правофланговым дивизиям 51-й армии, наступавшим на Лиепаю вдоль Балтийского побережья, противостояли 23-я и 122-я пехотные дивизии. Подступы к Клайпеде с яростным ожесточением обороняли 58-я пехотная, 391-я охранная дивизии, моторизованная дивизия СС «Великая Германия», танковая бригада «Гросс» и пять отдельных охранных полков. Наступление 2-й гвардейской армии сдерживали соединения 9-го армейского корпуса.

Сил у врага было немало. Но нас интересовали не только его войска, находившиеся в первой линии: с ними можно было расправиться. А вот какие силы будут стоять за ними и чем располагает Гитлер в Восточной Пруссии? На эти вопросы начальник разведки фронта не мог дать над пока определенного ответа. Но мы учитывали, что Шернер, располагая крупной группировкой войск, оказавшейся отрезанной от Восточной Пруссии, конечно, не преминет организовать мощный удар из Курляндии, чтобы прорваться в Восточную Пруссию. А Гитлер, вероятно, оттуда попытается организовать какими-то солидными силами встречный удар. К отражению такого маневра мы должны были быть готовыми.

Тогда еще не было известно о решении Гитлера начать отвод главных сил группы армий «Север» из Рижского района в Курляндию. Однако с началом прорыва войск 1-го Прибалтийского фронта на Клайпеду отступление немецко-фашистских войск теперь уже обозначилось не только в Эстонии, но и в Латвии. Соединения 16-й и 18-й немецких армий спешили проскочить опасный рижский коридор. Теперь, когда они оказались отрезанными от Восточной Пруссии, им надо было спешить из района Риги в Курляндию, чтобы оттуда попытаться пробить себе путь в «фатерлянд». Поэтому мы со дня на день ждали сообщения об освобождении Риги. А это означало бы, что вскоре Шернер сможет выставить против наших 4-й ударной, 6-й гвардейской и 51-й армий много новых дивизий.

В эти дни мы уже привыкли к медленному продвижению 4-й ударной армии, поэтому доклады генерала П. Ф. Малышева воспринимали спокойно, но когда и остальные командармы стали измерять продвижение своих дивизий считанными километрами, то это со всей очевидностью показало нам, что устанавливается равновесие, а значит, потребуются поиски новых методов разгрома противника. К тому же армиям все больше и больше приходилось растягивать свои силы по фронту.

В связи с тем что 39-й армии предстояло вскоре принять участие в наступательной операции 3-го Белорусского фронта с целью прорыва сильно укрепленной обороны врага южнее Немана и вторжения в пределы Восточной Пруссии на кенигсбергском направлении, Ставка приказала 1-му Прибалтийскому фронту сменить войска этой армии на участке от Таураге до Юрбаркаса. В результате мы, фактически, лишились на левом крыле фронта целой общевойсковой армии с ее средствами усиления и авиационной поддержки. Пришлось потребовать от командующего 43-й армией А. П. Белобородова занять полосу наступления 54-го стрелкового корпуса 2-й гвардейской армии, а ей в свою очередь растянуть фронт на восток до Юрбаркаса.

Между тем уже 12 октября войска П. Г. Чанчибадзе подверглись первым атакам из Восточной Пруссии. В 11 часов 30 минут он доложил, что час назад крупные силы пехоты при поддержке танков обрушились на 16-ю Литовскую стрелковую дивизию. Как потом выяснилось, командующий 3-й танковой армией собрал части 551-й пехотной дивизии, подразделения офицерской школы и части танковой дивизии СС «Герман Геринг», переброшенной Гитлером из-под Варшавы, и сосредоточенно двинул их на узком участке фронта против 249-го стрелкового полка 16-й Литовской дивизии. Сначала фашистское командование пыталось нащупать у нас слабое место. Главный удар пришелся по 2-му и 3-му стрелковым батальонам. Дважды атаковала фашистская пехота при поддержке до 12 танков позиции 2-го стрелкового батальона, но ей удалось лишь незначительно потеснить его. Атака же на 3-й стрелковый батальон вообще окончилась для фашистов полным провалом. Пехотный полк при поддержке 20 танков двинулся на позиции подразделения. Уверенные в своем превосходстве, фашисты шли спокойно, словно победа была уже у них в кармане.

Командир литовского батальона майор Вольфас Виленскис, расставив на переднем крае обороны почти все пулеметы и часть стрелков, со своими главными силами устремился в тыл атакующим. Внезапное появление там советских солдат вызвало у гитлеровцев панику. Они бросились назад и столкнулись с бойцами Виленскиса, которые, уничтожив в рукопашной схватке около сотни фашистов, рассеяли атакующих. Увидев, что в помощь удиравшим фашистам развернулось около двух пехотных рот противника, майор Виленскис лег за пулемет и снайперским огнем отбил их атаку. Оправившись от испуга, гитлеровцы предприняли еще две атаки, но успеха так и не добились.

Генерал П. Г. Чанчибадзе правильно оценил вылазку противника как начало атак подошедших резервов. Он потребовал от командира 16-й Литовской дивизии полковника Урбшаса подготовиться к отражению нового, более мощного натиска. Поэтому 13 октября довольно сильный удар двух полков пехоты и 50 танков на стыке 249-го и 167-го стрелковых полков 16-й Литовской стрелковой дивизии не был неожиданным. И все же частям дивизии выпала трудная задача. Четырежды противник при поддержке танков обрушивался на батальоны 249-го полка. Дважды бой заканчивался ожесточенной рукопашной схваткой. Четвертая атака гитлеровцев была особенно яростной. Фашистские солдаты, обезумевшие от шнапса и вида многочисленных трупов своих сообщников по разбою, прорвались почти к самым окопам подразделений нашего полка. И в этот решающий миг над бруствером поднялся во весь рост подполковник Лысенко. Метнув гранату и стреляя на ходу из автомата, он бросился навстречу врагу. Воины-литовцы вслед за командиром в одно мгновение взметнулись над окопами, обогнали подполковника, прикрыли его и сшиблись с приблизившимися фашистами. Рукопашная схватка длилась около часа. Никто не хотел признать себя побежденным. Но то ли гитлеровцы постепенно трезвели, то ли они просто не выдержали — сначала лишь раненые фашисты покидали поле боя, затем одиночки выскакивали из гущи дерущихся и устремлялись в тыл, а потом настал тот момент, когда немцы стали все заметнее пятиться и вдруг, словно по команде, в панике бросились назад.

Федор Константинович Лысенко за геройство, проявленное в этом бою, был удостоен звания Героя Советского Союза. Были награждены и многие его подчиненные.

..А тем временем наш прорыв к морю все-таки вынудил Гитлера отказаться от решения удержать район Риги за собой. Как впоследствии выяснилось, узнав о падении Паланги и выходе советских войск к морю севернее и южнее Клайпеды, фюрер разрешил своему любимцу Шернеру с вечера 12 октября отвести войска из района Риги на Курляндский полуостров. Но Шернер не успел организовать отвод, так как атаки 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов вынудили оккупантов под угрозой окружения улизнуть из района латвийской столицы. В этот день Андрей Иванович Еременко, постоянно державший меня в курсе событий на подступах к Риге, поспешил поделиться со мной радостью: войска его правого соседа — 3-го Прибалтийского фронта — очистили правобережную часть города от фашистов, а его армии стремятся отрезать пути отхода противника к западу от столицы Советской Латвии — Риги.

В связи с отступлением из Риги войска группы армий «Север» словно сматывались в плотный клубок на Курляндском полуострове. Я подумал, что разматывать его будет нелегко. Мне тогда казалось, что в создавшейся обстановке необходимо было всеми наличными силами 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов без каких-либо перегруппировок и паузы в наступлении перейти к решительному преследованию не всегда организованно отступавших из Рижского укрепрайона главных сил группы армий «Север», не допустить их беспрепятственного отхода. Необходимо было нанести им поражение, поскольку в Курляндии гитлеровцы могли спастись от наших ударов, перейдя к жесткой обороне в благоприятных условиях лесисто-болотистой местности. Важно было максимально использовать относительно сухое время для решительного наступления, чтобы еще до тяжелой, характерной для Прибалтики распутицы всеми силами и средствами, которыми располагали Прибалтийские фронты и Балтийский флот, расправиться с основными силами курляндской группировки врага.

16 октября, после овладения Ригой, 3-й Прибалтийский фронт был упразднен. При этом две его армии выключились из наступательных действий: 67-я, действовавшая на правом крыле 3-го Прибалтийского фронта, была передана Ленинградскому фронту и получила пассивную задачу по противодесантной обороне побережья Рижского залива, а 54-я выводилась в резерв Ставки. 1-я ударная армия передавалась А. И. Еременко, 61-я — 1-му Прибалтийскому фронту. Однако фактически войска армии П. А. Белова пришли к нам лишь спустя две недели, в самый разгар осенней распутицы, когда вести наступательные действия стало практически невозможно. Эта реорганизация потребовала перегруппировки войск 2-го Прибалтийского фронта. И решением Ставки начало общего наступления против курляндской группировки было перенесено на 27 октября.

Читатель также, вероятно, не забыл и того, что 39-я армия 3-го Белорусского фронта была устранена от дальнейшего участия в незавершенной еще Мемельской операции.

Все это в совокупности облегчило немецко-фашистскому командованию отвод рижской группировкп в Курляндию и переход здесь силами 36–38 дивизии (в том числе 7–8 танковых и моторизованных) к жесткой обороне на фронте от юго-восточных подступов к Лиепае и до Тукумса, протяжением всего в 210 километров, имея при этом на весьма благоприятной для обороны местности очень высокую оперативную плотность — около 6 километров фронта на одну дивизию.

В связи с этим темпы нашего наступления вскоре резко снизились. На каждую атаку немецко-фашистские войска, имея крупные резервы, отвечали сильными контрударами. Каждый километр доставался нам лишь в итоге ожесточенных схваток. Однако в эти неблагоприятные для наступления осенние дни напряженные бои не прекращались ни на один час.

Должен сказать, что, как у руководящего состава Прибалтийских фронтов, так и в Генеральном штабе, Ставке, возникло убеждение, что гитлеровское командование, учитывая сложившуюся к тому времени на советско-герман-ском фронте обстановку, обязательно постарается как можно быстрее эвакуировать войска группы армий «Север» из Курляндии в Германию, чтобы использовать их для обороны «фатерлянда». Такое мнение было вполне логичным, ибо Гитлеру и его ближайшему окружению, безусловно, было бы весьма выгодно заполучить более трех десятков дивизий группы армий «Север» для попыток остановить советское наступление у границ Германии.

Однако желания руководства фашистского рейха не совпадали с его реальными возможностями. Как выяснилось после войны, гитлеровское командование испытывало серьезные затруднения с морским транспортом. При наличном тоннаже флота для вывоза войск и техники из Курляндии потребовалось бы не менее полугода времени. Об этом тогда нам не было известно. Все мы в тот момент были заняты одной мыслью — попытаться возможно скорее разгромить курляндскую группировку немецко-фашистских войск, не допуская их эвакуации морем. Именно поэтому, в частности, нам пришлось временно отказаться от штурма Клайпеды, поскольку с ходу взять ее войскам 43-й армии не удалось. Орешек оказался слишком крепким. Мы явно недооценили мощную оборону этого балтийского порта, превращенного немцами за долгие годы оккупации в настоящую крепость, располагающую несколькими позициями, каждая из которых включала в себя три линии траншей, соединенных между собой сетью ходов сообщения, множество дотов, бетонированных пулеметных площадок. И все это находилось под прикрытием сплошной линии инженерных заграждений. Действительно, без специальной тщательной подготовки и сосредоточения необходимой группировки войск, инженерных, артиллерийских и авиационных сил такую оборону прорвать было невозможно. Но сосредоточить такие силы и средства мы не могли в связи с нашим наступлением против блокированных в Курляндии войск группы армий «Север».

Постепенное затухание наступления позволило в эти дни уделить внимание опросу пленных офицеров. Мне хотелось поглубже вникнуть в психологический настрой тех фашистских вояк, против которых в ближайшее время придется нам продолжать сражаться.

Присутствуя на опросе нескольких пленных, я убедился, как удивительно изменился внешний и духовный облик гитлеровского офицера. Убежденность в своем военном превосходстве, безграничная вера в своего фюрера сменились унынием, страхом перед возмездием за разбойничьи деяния на чужих землях.

В районе действий 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов, где бои продолжались с прежним ожесточением, движение наших войск с каждым днем замедлялось. Однако Ставка надеялась, что нам удастся с ходу расколоть, а затем и уничтожить группу армий «Север». Поэтому 2-му Прибалтийскому фронту была поставлена задача нанести два удара по войскам Шернера: главный — из района Добеле силами трех армий и вспомогательный — вдоль Рижского залива на Тукумс силами одной армий. 1-й Прибалтийский фронт должен был наступать на порт Лиепая силами 6-й гвардейской и 51-й армий и 5-й гвардейской танковой армии, выведенной нами в резерв.

Мы знали, что хотя группа армий «Север» понесла значительные потери, но имеет еще массу неизрасходованных сил и средств. Надо было лишить противника возможности организовать прочную оборону. Мы поставили новые задачи 6-й гвардейской и 51-й армиям. Первая должна была наступать из района станции Вайнёде в направлениях на Скрунду и на Салдус, а вторая — из района Скуодас в направлениях на Айзпуте и на Лиепаю. Осуществив необходимые перегруппировки, обе армии 16 октября после короткой артиллерийской и авиационной подготовки возобновили наступление. В первый день они продвинулись на 3–4 километра, но враг не был сломлен, его сопротивление все более возрастало. Более того, на следующий день начались сильные контратаки немцев. То Чистяков, то Крейзер доносили об остервенелых наскоках крупных сил пехоты, поддержанных 50–60 танками. От пленных мы узнали, что как раз на направлении нашего наступления Шернер подготовил ударную группировку для наступления с целью соединения со своей второй группировкой, блокированной в Клайпеде. В результате пятидневных изнурительных боев нам с 20 октября пришлось прекратить наступление на железнодорожные станции Векшняй, Вайнёде и город Скуодас, южнее озера Лиепая. Действовавшие правее нас войска А. И. Еременко тоже вынуждены были прекратить атаки на рубеже южнее железной дороги Мажейкяй — Елгава, западнее Добеле и до побережья Рижского залива у рыбацкого поселка Клапкалнс.

19 октября порадовал нас генерал П. Г. Чанчибадзс: начавшиеся с 13 октября ожесточенные бои с подошедшими фашистскими резервами завершились полной победой 2-й гвардейской. Непрерывно контратаковавшие фашистские дивизии были обескровлены. Только в боях с 16-й Литовской стрелковой дивизией враг потерял 50 танков и штурмовых орудий, 32 бронетранспортера, 44 орудия, 85 автомашин и 5600 солдат и офицеров убитыми. Не выдержав, вражеские полчища поспешно отошли за Неман. Войска 43-й и 2-й гвардейской армий прочно закрепились на этой реке. Перед ними простиралась Восточная Пруссия.

Итак, подведем итоги Момельской операции 1-го Прибалтийского фронта и всей Прибалтийской стратегической операции, начавшейся 14 сентября при содействии сил Балтийского флота войсками трех Прибалтийских п Ленинградского фронтов.

В ходе Мемельской операции войска 1-го Прибалтийского фронта при содействии 39-й армии 3-го Белорусского фропта полностью сокрушили оборону противника. Развивая успех в глубину, подвижные силы фронта к 10 октября прорвались на побережье Балтийского моря севернее и южнее Мемеля (Клайпеды) и блокировали город-порт с суши; другая группировка войск нашего фронта вышла на границу с Восточной Пруссией у Таураге. 39-я армия 3-го Белорусского фронта к 22 октября отбросила врага за Неман от Тильзита (Советска) до Юрбаркаса. В итого этой операции было убито свыше 24 тысяч солдат и офицеров врага, уничтожено или захвачено исправными 420 танков и около тысячи орудий и минометов.

Таким образом, 1-й Прибалтийский фронт в Мемельской операции полностью выполнил поставленную перед ним Ставкой задачу: группа армий «Север» снова была отрезана от Восточной Пруссии, и на этот раз навсегда. План немецко-фашистского командования по отводу войск этой группы армий в Восточную Пруссию был сорван, и она была вынуждена начать поспешный отход из Риги ни Курляндский полуостров.

Войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов в соответствии с планом операции в ночь на 6 октября возобновили наступление на Ригу. В связи с крупным поражением немецко-фашистских сил на мемельском направлении главная группировка вермахта в Прибалтике начала поспешный отход из района Риги. Воспользовавшись этим обстоятельством, войска двух указанных фронтов перешли к преследованию отходящего противника и к 10 октября вышли на внешний оборонительный обвод этого важного в стратегическом отношении города, а 12 октября они завязали бои непосредственно за Ригу. 13 октября войска 3-го Прибалтийского фронта освободили правобережную часть города, а 15 октября войска 2-го Прибалтийского фронта — левобережную. 27 сентября — 10 октября войска Ленинградского фронта во взаимодействии с Балтийским флотом в основном завершили Моонзундскую операцию, очистив острова Вормси, Даго (Хийумаа), Муху и Эзель (Сааремаа).

Трезво оценивая успехи, достигнутые войсками 1-го Прибалтийского фронта в Мемельской операции, нельзя не признать, что они не только достойно увенчали собой крупнейшую стратегическую операцию (Прибалтийскую), но и явились внушительной победой Советских Вооруженных Сил в преддверии завершающего этапа войны.

Переходя к общим итогам Прибалтийской стратегической наступательной операции, следует сказать, что после предельно напряженных, носивших исключительно маневренный и динамичный характер боевых действий, длившихся без какой-либо паузы более месяца, эта во всех отношениях поучительная операция закончилась крупным успехом стратегического масштаба. От фашистских оккупантов была очищена вся территория Прибалтийских советских республик, за исключением Курляндского полуострова и города Клайпеды.

С изгнанием врага из Рижского оборонительного района рухнули планы гитлеровского политического и военного руководства удержать за собой советскую Прибалтику. Это привело к важнейшим политическим и военно-стратегическим последствиям.

Томившиеся свыше трех лет под игом немецко-фашистских захватчиков Латвия, Литва и Эстония вновь обрели свободу и независимость, встали в строй Советских Социалистических Республик.

Крупным стратегическим результатом явилось тяжелое поражение фашистской группы армий «Север». Из принимавших участие в боевых действиях 59 дивизий 26 были разгромлены, три полностью уничтожены, остальные оказались блокированы на Курляндском полуострове и в Клайпеде. Они утратили свое стратегическое значение и не могли уже сколько-нибудь существенно повлиять на дальнейший ход вооруженной борьбы. Германский военно-морской флот лишился свободы действий в Финском и Рижском заливах. Нашему флоту был обеспечен выход в центральную часть Балтийского моря.

В связи с сокращением протяженности советско-германского фронта к северу от Немана почти на 750 километров Советское Верховное Главнокомандование получило возможность использовать высвободившиеся здесь силы на главном, западном направлении для завершения освобождения Польши и выхода к Германии.

Советские воины добились выдающейся победы в ходе Прибалтийской стратегической операции, проявив в боях высокое ратное мастерство, массовый героизм и беззаветную преданность Родине. Свыше 332 тысяч солдат, сержантов, офицеров и генералов Ленинградского и Прибалтийских фронтов были награждены орденами и медалями, многие из них за особые подвиги удостоились звания Героя Советского Союза.[110] С большим подъемом и отменной храбростью сражались за родную землю воины национальных формирований — 16-я Литовская стрелковая дивизия, 130-й Латышский и 8-й Эстонский стрелковые корпуса.

Большой вклад в нашу победу внесли трудящиеся Прибалтики, в течение трех лет не прекращавшие борьбу с гитлеровскими захватчиками. Наиболее активными формами этой борьбы были действия партизан и подпольных патриотических организаций, возглавляемых республиканскими штабами партизанского движения, работой которых руководили Центральные Комитеты Коммунистических партий Литвы, Латвии и Эстонии и их первые секретари А. Ю. Снечкус, Я. Э. Калнберзин, Н. Г. Каротамм. Днем и ночью наносили ощутимые удары по врагу многочисленные литовские, латышские и эстонские партизанские отряды и бригады. Всей стране стали известны славные имена героев: мужественного руководителя рижского подполья И. Судмалиса, бесстрашной литовской патриотки М. Мельникайте, командира эстонского партизанского отряда Э. Аартеэ. За Прибалтику отважно сражались партизаны и воины различных национальностей, в чем ярко проявились единство и дружба наших народов, пламенный советский патриотизм, животворная сила социалистического строя.

Глава девятая. Блокада

20 октября мы собрались, чтобы обсудить план наступления наших войск на Курляндском полуострове, которое по директиве Ставки предстояло возобновить с 27 октября. После всестороннего разбора обстановки было принято решение осуществить прорыв между населенными пунктами Пикеляй и Приекуле, то есть в центре полосы действий фронта в общем направлении на Айзпуте. Для этого привлекались 6-я гвардейская и 4-я ударная армии, стрелковый корпус 51-й армии, а для развития успеха — 5-я гвардейская танковая армия. К исходу второго дня наступления войска должны были выйти к железной дороге Елгава Лиепая. Это направление было кратчайшим до Айзпуте. При этом перерезались коммуникации, ведущие к Лиепае.

С востока вновь начинали действовать и войска генерала армии А. И. Еременко, который создал на стыке с нашим фронтом ударную группировку в составе 42-й, 10-й гвардейской и 3-й ударной армий, которые должны были перейти в наступление 27 октября и, нанося удар в общем направлении на Салдус, выйти на рубеж Ремте, Салдус, Пауре.

Поскольку к этому времени эвакуация фашистских дивизий из Курляндии не была замечена, а разведка все увереннее стала докладывать о явной готовности прижатых к морю соединений группы армий «Север» сражаться до конца, опираясь на хорошо подготовленную оборону, Ставка начала проявлять заботу о некотором усилении наших войск. 23 октября маршал А. М. Василевский подтвердил сообщение о передаче нашему фронту 61-й армии, которая после овладения Ригой находилась в резерве Ставки. Два дня спустя в штабе передо мной предстал генерал-полковник П. А. Белов. Он доложил о подхода частей своей армии.

— Сильно поредели мои дивизии в ходе многомесячных и почти беспрерывных наступательных боев в Прибалтике, — сокрушался Павел Алексеевич. — Особенно это стало заметно с первых чисел октября: потери несем, а пополнение поступает все реже и реже…

Я подробно рассказал генералу Белову об обстановке в полосе действий фронта, о составе сил, которые готовятся перейти в наступление, сообщил, что его армию решено ввести в сражение между 4-й ударной и 6-й гвардейской, спросил, знает ли он генералов П. Ф. Малышева и И. М. Чистякова. Он ответил отрицательно: воевали на разных фронтах. Это было досадно, так как я был уверен, что знание командармами личных качеств друг друга очень помогает им правильно строить свои взаимоотношения, а это в сражении необыкновенно важно.

Я разъяснил П. А. Белову задачу его армии — наступать из района Вайнёда на север, в общем направлении на Бриньти, Суноуши. Обсудив ряд вопросов подготовки наступления, мы тепло распрощались с Павлом Алексеевичем.

…Подготовка к наступлению шла полным ходом. Утром следующего дня генерал Малышев взволнованно доложил мне:

— Противник перешел в наступление против восемьдесят третьего и шестидесятого стрелковых корпусов… В бой введены крупные танковые силы!

К 11 часам нам стало известно, что одна из дивизий 4-й ударной под сильным давлением вражеских войск оставила три населенных пункта. Особенно досадно узнавать об отступлении, когда готовишься наступать. Хоть и маленькая неудача, но она портила настроение солдатам: где уж там идти вперед, если приходится уступать врагу занятую ранее территорию! И я решительно потребовал от П. Ф. Малышева во что бы то на стало вернуть оставленные населенные пункты.

Попытка врага наступать свидетельствовала о сосредоточения им на этом направлении значительных сил, особенно танковых. Это вас встревожило. К вечеру 26 октября, выслушав доклады командармов о готовности к наступлению, мы дали разрешение начать его на следующее утро. Время начала артиллерийской и авиационной подготовки должны были уточнить утром: приходилось учитывать капризы осенней прибалтийской погоды.

К 9 часам 27 октября туман немного рассеялся, и, хотя утро оставалось хмурым и сырым, я распорядился начать артиллерийскую и авиационную подготовку. Послышалась уже привычная для слуха канонада. Генерал-полковник Н. М. Хлебников не отходил от телефона, поддерживая непрерывную связь с командующими артиллерией армий. Он, словно опытный дирижер, улавливал на слух, когда что-то не срабатывало, когда кто-то не подавал свой «голос» в нужную минуту. Сходная картина была и на передовом командно-наблюдательном пункте генерал-полковника Н. Ф. Папивина, который с такой же твердостью руководил действиями фронтовой авиации. Все шло вроде бы по плану, однако, поскольку подготовка к наступлению из-за недостатка времени была поспешной, смутное чувство тревоги не покидало меня.

Атака началась почти одновременно по всему фронту. Первые часы принесли радость: наступающие ворвались в оборону противника! Это предвещало успех. Но потом начались изнурительные стычки с непрерывно контратакующими фашистскими частями. К вечеру начальник разведки доложил, что наше наступление отражают 4 — 5 пехотных дивизий врага при активной поддержке основных сил 4-й и 14-й танковых дивизий, а также 502-го и 510-го ударных дивизионов тяжелых танков «тигров». Пленные рассказали, что они готовились прорваться к Клайпеде, чтобы в последующем восстановить связь с Восточной Пруссией, а теперь были брошены для срыва наступления наших войск.

Для поддержки наших армий генерал Н. Ф. Папивин по моему требованию нацелил против танков противника свои штурмовики. А тем временем командующий авиацией Балтфлота генерал-полковник авиации М. И. Само-хин сообщил о подходе в порт Лиепая значительного числа транспортов. По нашим предположениям, они доставляли блокированным войскам пополнение и боеприпасы. В дальнейшем это подтвердилось: в Курляндию регулярно прибывали морем подкрепления. Случалось, за декаду выгружалось не менее 10 тысяч солдат и офицеров и большое количество оружия и боеприпасов.

Однако многим фашистским воякам не удалось ступить на берег: они вместе с транспортами шли на дно под ударами морской авиации. Особенно много фашистских кораблей было потоплено со второй половины октября, когда энергичный и смелый М. И. Самохин попросил нас «приютить» его крылатые машины на фронтовых аэродромах поближе к портам Лиепая и Вентспилс. Я приказал генералу Папивину позаботиться о самолетах флота, как о своих собственных. И он сделал все, для того чтобы надежно обеспечить боевую работу морских летчиков. В первый же день нашего наступления 180 самолетов флотской авиации беспрерывно бомбили и штурмовали фашистские корабли, скопившиеся в Лиепае и Вентспилсе.

На земле, однако, события развивались менее успешно. За три дня наши войска сумели продвинуться в глубь фашистской обороны лишь на 6 километров. На следующий день благодаря принятым нами мерам наступление несколько оживилось, тем не менее каждую пядь земли на Курляндском полуострове приходилось освобождать лишь в итоге настойчивых и зачастую многократно повторяемых атак. Ожесточенные бои велись за каждый хуторок, за каждую высотку. Ведь удержание их было для фашистов вопросом жизни и смерти, а для советских воинов задача вырвать их у гитлеровцев — делом воинской чести, долгом перед Родиной.

Как ни тяжелы были бои, наши войска шли вперед. Фашистские дивизии, беспрерывно контратакуя, все-таки оставляли одну позицию за другой. Введенные в сражение корпуса 5-й гвардейской танковой армии несколько вырвались вперед и к полудню захватили плацдарм на реке Дзелда в районе Лиелдзеллы. К этому времени соединения 6-й гвардейской и 61-й армий прорвались к реке Вента от населенного пункта Нигранда до устья реки Штервелке. И в этот момент, видимо, не выдержали нервы у Шернера: он разрешил отступить частям, упорно оборонявшимся в выступе к югу от железной дороги Мажейкяй — Ауце. К 6 ноября эта дорога была занята нашими войсками. Но тут наступление пришлось снова прекратить. Беспрерывные осенние дожди настолько усилили распутицу, что продвижение вперед стало попросту невозможным.

27-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции мы отпраздновали в относительно спокойной обстановке. Во всех частях били проведены торжественные собрания. В этот день все командиры и политработники находились среди солдат на переднем крае, информируя их о результатах наступления, о событиях, происходивших на других участках советско-германского фронта.

Хорошо помнится, что к бойцам нашего фронта на праздник Великого Октября приехали делегации Белоруссии, Литвы, Латвии, Армении и Дагестана. Они привезли нам свой дары, а главное — теплые чувства, сердечные праздничные поздравления советского народа и наказ Родины — приблизить час победы над фашистской Германией. Пребывание делегаций братских народов непосредственно в войсках оставило неизгладимое впечатление у воинов. Небезынтересно вспомнить, что на протяжении почти целого месяца с большим успехом выступал в частях фронта с концертами талантливый ансамбль народных песен и танцев Армении во главе со своем замечательным художественным руководителем Дату Тиграновичем Алтуняном.

…После прекращения наступления полковник А. А. Хлебов завалил меня многочисленными выписками из показаний пленных, различными документами фашистского командования. Их изучение укрепило мое убеждение, что верхушка блокированной немецко-фашистской группировки не рассчитывает на эвакуацию морем. По всей видимости, Гитлер не оставлял Шернеру такой надежды. Судя по всему, солдаты и офицеры невольно сравнивали свое положение с судьбой окруженных под Сталинградом. Пытаясь бороться с такими настроениями, Шернер, обращаясь к войскам, писал: «Tем, кто по своей глупости или злонамеренности сравнивает положение наших войск с судьбой армии Паулюса под Сталинградом и болтает о котле, следует заткнуть глотку». Вторя Шернеру, командир 10-то армейского корпуса, войска которого оборонялись в полосе наступления нашего фронта, в одном из своих приказов предупредил: «…Тот, кто побежит, будет расстрелян, как заяц. И только тот, кто останется на месте, может рассчитывать на помощь артиллерией и контратаками… Это необходимо внушить каждому солдату». Словом, фашистские генералы поставили своего солдата перед дилеммой: если не хочешь погибнуть от немецкой пули, погибни от советской.

По распоряжениям, которые продолжали поступать из Ставки, мы видели, что в Москве не отказываются от мысли о возможности попыток со стороны гитлеровского командования вывезти группу армии «Север» морем, чтобы использовать ее в решающей схватке на территории Германии. Только этим можно было объяснить настойчивые требования Ставки о продолжении наступления. Выполняя их, мы короткими, но сильными ударами не только держали врага в постоянном напряжении, но постепенно изматывали гитлеровцев и не позволяли вражескому командованию снимать с фронта сколько-нибудь значительные силы. Эта задача довольно успешно выполнялась в тесном взаимодействии с войсками 2-го Прибалтийского фронта.

Между тем Ставка в предвидении крупного наступления Красной Армии на главном, западном направлении решила вывести в свой резерв из состава нашего фронта 61-ю, 2-ю гвардейскую и 5-ю гвардейскую танковую армии. От А. И. Еременко ушла 3-я ударная.

В эти же дни с глубоким сожалением проводили мы и члена Военного совета фронта генерал-лейтенанта Д. С. Леонова, который был отозван Ставкой для получения нового назначения.

Его сменил генерал-лейтенант Михаил Васильевич Рудаков. Хотя он был еще молод, но уже обладал большим опытом политической работы во фронтовом звене: был членом Военного совета 3-го Прибалтийского фронта. Новый член Военного совета был очень энергичен, добродушен, спокоен, внимателен к людям. Он как-то незаметно, но прочно вошел в нашу дружную фронтовую семью.

Поскольку все наши заботы по-прежнему были направлены на то, чтобы на допустить вывода из Курляндии ни одной фашистской дивизии, мы регулярно организовывали воздушные налеты по портам Вентспилс и Лиепая. В них участвовали сотни самолетов воздушных армий обоих Прибалтийских фронтов, Балтийского флота и даже авиации дальнего действия.

14 декабря, например, была предпринята очередная такая операция. В ней только со стороны Балтийского флота приняли участие 200 самолетов. Если фронтовая авиация наносила удары по аэродромам противника, чтобы самолеты люфтваффе не мешали морским летчикам, то флотские авиаторы все свои силы нацелили на порты, главным образом на Лиепаю, где на рассвете воздушная разведка обнаружила большую группу транспортов и много боевых кораблей. Генерал-полковник М. И. Самохин значительную часть своих штурмовиков и пикирующих бомбардировщиков направил на уничтожение фашистских кораблей. Это была нелегкая задача: район Лиепаи прикрывался крупными силами зенитной артиллерии и истребительной авиации. И все же советские самолеты прорвались к порту. Первую группу штурмовиков вел прославленный летчик Герой Советского Союза подполковник Нельсон Степанян, вторую — капитан Пысинин, третью младший лейтенант Борисов. Именно им предстояло расчистить путь, подавить корабельные зенитные средства. Но eщe на подступах к цели они были встречены 30 фашистскими «мессерами». С помощью истребителей прикрытия штурмовики преодолели этот заслон и прорвались сквозь заградительный огонь корабельных зенитных средств. Бомбовыми ударами и меткими залпами штурмовики резко снизили интенсивность зенитного огня фашистских кораблей. Это облегчило подошедшим вскоре пикирующим бомбардировщикам выполнение задачи.

В результате массированного удара штурмовиков и пикирующих бомбардировщиков один за другим шли на дно крупные немецкие транспорты. Вскоре уже шесть судов водоизмещением в 24000 тонн скрылись под водой. А в воздухе тем временем был сбит 21 фашистский самолет. К сожалению, понесли потери и атакующие. Погиб в этот день и Нельсон Степанян. В ходе одной из атак его самолет был подбит, но бесстрашный летчик не отвернул назад свою машину и последними усилиями бросил ее на фашистский корабль. Я лично знал этого мужественного человека, и поэтому мне было особенно больно услышать о его гибели. Ныне бронзовый бюст дважды Героя Советского Союза Нельсопа Георгиевича Степаняна высится на его родине, в городе Шуша.

Много героев было среди морских летчиков, но более всого меня поразил рассказ Михаила Ивановича Самохина о летчице Лидии Шулайкиной. На счету бывшей учительницы русского языка и литературы к тому времени насчитывалось пять потопленных фашистских кораблей.

На следующий день лиепайский порт бомбила наша 3-я воздушная. Пока бомбардировщики сбрасывали свой смертоносный груз на вражеские корабли, часть истребителей и штурмовиков подвергла налетам ближайшие фашистские аэродромы в районах Скрунды и Лиепаи. В нанесении этих ударов участвовало 186 бомбардировщиков и 343 истребителя. Они обрушили на врага 200 тонн авиабомб. В результате точных ударов загорелось 8 фашистских кораблей, были нанесены разрушения в доке, возникло 10 очагов пожара в порту. В воздушных боях было сбито в этот день 40 немецких самолетов.

…Новый, 1945 год мы встречали с большим оптимизмом: все предвещало близкий конец войны. Впереди уже ясно виделась наша великая Победа. Мне было известно из беседы с А. М. Василевским, что войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов приближались к восточным границам самой Германии. Впереди перед ними вырисовывалось берлинское направление, оставалось дойти до Одера, а там и до логова фашистского зверя, как говорится, рукой подать. Одновременно войска 2-го и 3-го Белорусских фронтов при поддержке Краснознаменного Балтийского флота стремились отсечь группу армий «Центр», оборонявшую Восточную Пруссию, от остальных сил вермахта, прижать ее к морю и уничтожить по частям.

Для достижения намеченной в этой операции цели войска генерала И. Д. Черняховского должны были разгромить тильзитско-инстербургскую группировку и в дальнейшем развить наступление в направлении на Кенигсберг.

Маршал А. М. Василевский попросил меня иметь в виду, что с переходом в наступление Белорусских фронтов войска 1-го Прибалтийского должны быть готовы частью своих сил, в том числе и авиацией, оказать необходимую помощь генералу И. Д. Черняховскому.

…В конце первой декады января в большом поселке, где были расположены части береговой обороны флота и одна морская истребительная авиационная дивизия, по взаимной договоренности я встретился с командующим Краснознаменным Балтийским флотом адмиралом В. Ф. Трибуцем. На меня адмирал произвел самое хорошее впечатление. Он прекрасно знал обстановку на всем Прибалтийском театре военных действий, понимал переживаемые нами трудности и по возможности старался помочь их преодолеть. Мы особенно дружно решали общую задачу — не выпустить из Курлдидии группу армий «Север». Командующий флотом охотно предложил мне в случае необходимости использовать для обороны побережья как его истребительную авиационную дивизию, так и тяжелые железнодорожные артиллерийские дивизионы. Это предложение устраивало нас: ведь артиллерия могла вести огодь не только по морским, ни и по сухопутным целям. Bместе с адмиралом Трибуцем, мы побывали на готовящемся месте базирования торпедных катеров, где работали около тысячи саперов нашего фронта, потом осмотрели огневые позиции артиллерийских железнодорожных дивизионов.

После озлакомления с положением дел в этом районе и увязки некоторых вопросов я вылетел в Кальварию и доложил маршалу А. М. Василевскому о проделанной работе. Александр Михайлович одобрил согласованные нами меры по улучшению взаимодействия войск фронта и флота.

Едва успел я вернуться от Василевского к себе в штаб, как генерал А. П. Белобородов по телефону ВЧ доложил мне:

— В пятнадцать двадцать десятого января крупные силы пехоты при поддержке шестидесяти танков атаковали части генерала Ибянского из района Клайпеды на Кретингу… Принимаю меры по отражению наступления.

Генерал Курасов, присутствовавший при этом разговоре, возмутился:

— Вот нахалы, неужели они надеются соединиться с курляндской группировкой?

— Если ваше предположение, Владимир Васильевич, верно, — заметил я, — то следует ожидать и встречный удар в полосе обороны армии Крейзера.

Поручив генералу Курасову выяснить обстановку в полосе 51-й армии, я приказал Н. Ф. Папивину нацелить против группировки, начавшей наступление, не менее двух дивизий штурмовиков, а по клайпедскому порту нанести мощный бомбовый удар. Вскоре Владимир Васильевич Курасов доложил, что у генерала Крейзера все в порядке, его войска отразили попытки противника нанести встречиий удар. А от Белобородова поступило известие, что главный удар пришелся по частям 179-й стрелковой дивизии генерал-майора М. М. Шкурина. Командир корпуса двинул ей на помощь полк 156-й стррелковой дивизии и 40-ю танковую бригаду. Командарм перебрасывает к участку прорыва 31-ю истребительно-противотанковую артиллерийскую бригаду и 91-ю стрелковую дивизию. Словом, необходимые меры принимаются. Оснований для тревоги не было. Но тут позвонил адмирал Трибуц, и с волнением сказал:

— Иван Христофорович, не оставь на погибель нашу артиллерию и аэродромные части.

Ему, как выясиилось, только что доложили о том, что противник особенно активно атакует участок вдоль железной дороги Мемель — Кретинга, а там как раз расположились два тяжелых артиллерийских дивизиона. Им угрожает опасность. Я заверил адмирала, что сделаем все, чтобы спасти эти дивизионы, что на помощь уже вылетают штурмовики, а генерал Белобородов спешно подтягивает туда подкрепления. Командующий флотом со своей стороны обещал немедленно послать штурмовики флотской авиации. Но, как оказалось, артиллеристы и сами не дали себя в обиду. Они ударили прямой наводкой из 130- и 152-миллиметровых орудии по прорвавшимся фашистским танкам и порядочное количество их уничтожили. Однако тяжелые орудия были недостаточно маневренны, и скоро танки проскочили в мертвую зону, то есть туда, где орудия уже не могли их достать. Тогда навстречу им вышли краснофлотцы, вооруженные противотанковыми гранатами, Первыми подбили два танка моряки из группы лейтенанта Родионова. Уже несколько машин было уничтожено, когда сверху по танкам ударили штурмовики из авиационной дивизии полковника Манжосова. Метким пушечным огнем и бомбовыми ударами они разметали их. Вскоре сюда подоспели и другие эскадрильи ффлотской авиации и 3-й воздушной армии.

На следующий дань наступающее фашистское части были повсюду остановлены, а 12 января решительными контратаками соединений 92-го стрелкового корпуса генерала Н. Б. Ибянского отброшены назад. Эта наглая вылазка блокированной в Клайпеде группировки фашистских войск вынудила нас задуматься: а не пора ли всерьез заняться этими недобитками? Начавшееся 13 января наступление войск 2-го и 3-го Белорусских фронтов в Восточной Пруссии благоприятствовало тому, чтобы покончить с ними. Мы в связи с этим поручили генералу А. П. Болобородову подсчитать силы и средства, необходимые для проведения штурма Клайпеды, и продумать замысел операции. Осуществить ее было решено после окончания очередного наступления против курляндской группировки, которому мы продолжали уделять главное внимание.

В это время мы снова попытались получить достоверные данные о том, что творится в расположении вражеских войск, стремились как можно точнее и любым способом определить их намерения. В частности, было налажено четкое взаимодействие с партизанами и подпольщиками, которые не давали покоя оккупантам в Курляндии. Когда начальник разведки фронта А. А. Хлебов еще в ноябре доложил мне о первых контактах с партизанами, я долго и внимательно изучал крохотные темно-зеленые пятна на карте Курляндского полуострова и никак не мог представить себе, как партизаны смогли уцелеть на этом клочке латышской земли, буквально нашпигованном фашистскими дивизиями. Ведь все города, населенные пункты, рощи и перелески были забиты войсками, штабами, различными карательными органами и подразделениями оккупантов. И все же партизаны и подпольщики действовали все более активно. Без их помощи нашим многочисленным разведывательным группам было бы значительно труднее добывать сведения, а иногда и просто уцелеть в этом змеином гнезде. Наши разведчики рассказывали, что основная масса народных мстителей действует мелкими группами, напасть на след которых фашистам непросто. Однако имеется ряд довольно крупных отрядов, которые смело вступают в бой с карателями и, нанося им чувствительные потери, умело маневрируют, не позволяя загнать себя в ловушку. Когда наши разведчики уходили от преследователей, они, как правило, укрывались в таких партизанских отрядах и вместе с ними успешно отбивали атаки карателей.

С особым восхищением разведчики отзывались о бесстрашных и умелых действиях одного из самых крупных партизанских отрядов, известного под названием «Булта» («Стрела»). Большую помощь партизаны получали от руководства подпольной сети советских патриотов, охватившей почти все населенные пункты вдоль побережья Балтийского моря. Руководил этим подпольем человек, о котором ходили легенды. Но настоящее имя его знали немногие. Оно было неизвестно даже нам. Лишь после войны, вступив в командование войсками Прибалтийского военного округа, я из бесед с первым секретарем ЦК Компартии Латвии Яном Эдуардовичем Калнберзиным узнал много нового об антифашистской борьбе патриотов. От него услышал я и имя этого легендарного руководителя партизан и подпольщиков. Им был представитель ЦК Компартии Латвии А. Мацпан. Узнал я и имена прославленных партизан и героев подпольной борьбы В. Семенова, М. Стрельникова, А. Лаукмана, Я. Туркса, К. Салминя, В. Кащеева, В. Валтсона, В. Барона, А. Страутманиса, Э. Элерта, К. Путкалиса, Л. Фреймане, О. Путкале и многих других мужественных борцов, о подвигах которых уже немало написано, и, будем надеяться, эта волнующая тема будет еще долго вдохновлять историков и писателей Советской Латвии.

После войны я имел возможность убедиться, что высокая оценка деятельности партизан и подпольщиков Курляндии, данная нашей фронтовой разведкой, вполне оправдана. Их активность очень беспокоила командование группы армий «Север». Вот что, например, записали фашистские «летописцы» в журнале боевых действий этой группы 13 декабря 1944 года: «…Обо всех районах Курляндии, занятых бандами, пока трудно говорить. Нападение банд особенно чувствительно в прибрежном районе Павилоста и в районах Виндавы (Вентспилс), в 10 км северо-восточнее Виндавы, Спаре, Ренды, в 20 км восточ-нее Голдингена, в Голдингене…»

Фашисты до самой своей капитуляции так и не смогли подавить деятельность партизан и подпольщиков. Вот чем, например, кончилась затеянная 5 декабря 1944 года гитлеровцами очередная карательная операция против партизан, скрывавшихся в Абавских лесах. Блокировав все выходы из массивов, каратели начали их прочесывать. Об этом стало известно в отряде «Стрела». Партизаны устроили засаду — и одним подразделением у карателей стало меньше. А в отряде прибавилось 5 пулеметов, 10 автоматов, несколько десятков винтовок, гранатомет, 2 ящика с фаустпатронами и несколько ящиков с патронами.

Едва мы начали готовить очередное наступление против курляндской группировки, как получили от маршала А. М. Василевского приказ скрытно от противника сосредоточить к северо-западу от Тильзита (Советска) главные силы 43-й армии для овладения этим городом во взаимодействии с 39-й армией, наступавшей на правом крыле 3-го Белорусского фронта. Кроме того, он предупредил меня, что 3-я воздушная армия нашего фронта должна быть готова, вместе с 1-й воздушной армией генерала Т. Т. Хрюкина принять участие в поддержке наступления войск 3-го Белорусского на кенигсбергском направлении. Общее руководство силами обеих армий предполагалось возложить на представителя Ставки маршала авиации Ф. Я. Фалалеева.

Так и не довелось Афанасию Павлантьевичу Белобородову принять участие в штурме Клайпеды. 19 января он заехал ко мне попрощаться и был не в силах скрыть своей радести. И я понимал боевого кемаддарма: ему надоело, как он сам выразился, «ждать у моря погоды». Занятые организацией систематических ударов по блокированной группе армий «Север», мы вынуждены были откладывать штурм Клайпеды, а исключительно деятельный по натуре Белобородов особенно тяжело переживал ожидание. Теперь перед его армией открывались дороги наступления в Восточиой Пруссии. И я искренне пожелал славному командарму новых побед. Высказав и мне самые добрые пожелания, Афанасий Павлантьевич щелкнул каблуками и, лихо козырнув, весело воскликнул:

— До скорой встречи после победы, товарищ командующий!

— До скорой! — в тон ому ответил я, даже и не догадываясь, что наша новая встреча состоится через каких-нибудь три недели.

Обсудив на Военном совете свои возможности, мы решили просить А. М. Василевского разрешить нам после очередного сковывающего удара по блокированным в Курляндаи армиям предпринять штурм Клайпеды. Представитель Ставка одобрил наше намерение и обещал заручиться согласием И. В. Сталина. В связи с убытием 43-й армии эта задача «по наследству» перешла к 4-й ударной, занявшей позиции на подступах к Клайпеде. Генерал П. Ф. Малышев с радостью приступил к разработке замысла предстоящего штурма. Я обещал ему необходимую поддержку авиацией, усиление тяжелой артиллерией и инженерными частями.

Сырым и холодным утром 21 января генералы И. М. Чистяков и Я. Г. Крейзер доложили, что после разведки боем ударные группировка их армий вновь перешли в наступление против курляндскои группировки. И снова начались упорные бои. На каждую атаку советских дивизий фашисты отвечали остервенелыми контратаками. Как только на одном из направлений обозначался наш успех, гитлеровцы со всех сторон бросали туда свои части, выводя их из резерва, изымая с менее угрожаемых участков. А поскольку расстояния были сравнительно короткими, подкрепления прибывали быстро. Продвижение наше было незначительным, зато перемещение вражеских частей к портам погрузки сразу прекратилось, а некоторые из них были снова возвращены на фронт. Цель нашего наступления была достигнута.

К сожалению, на войне каждая операция сопряжена с потерями. Несли потери и мы. Я, как всегда, тяжело переживал каждое донесение о гибели бойцов и командиров, особенно тех, кого знал лично. Глубокую сердечную боль доставила мне весть о смертельном ранении моего земляка, замечательного танкиста генерал-майора Ази Асланова.

Впервые встретились мы в самую трудную пору, когда войска нашего Юго-Западного фронта летом 1941 года отступали к Киеву. Обстановка была очень тяжелой. Даже смелые люди, случалось, теряли голову. И поэтому мне особенно запомнился стремительный и энергичный кавалерист, без колебаний бросившийся со своим небольшим отрядом на выручку арьергарда отступавшей стрелковой дивизии, который попал в беду. Когда фашисты были отброшены, мы познакомились с ним. Кавалерист спешился, и я удивился, какой он был маленький и по-юношески стройный. А каким грозным великаном казался, мчась на коне в атаку!

С озорной улыбкой, поглядывая на меня снизу вверх, он приложил руку к пилотке.

— Майор Асланов! — И, крепко пожав мою руку, добавил: — Из Баку. А вы?

— Из села Чардахлы, что возле Шамхора.

— О! Знаю! — обрадовался кавалерист. — Бывал там. Значит, земляки.

Осенью 1941 года майора Асланова вызвали в Москву для назначения на должность в танковую часть. Он выехал в штаб фронта попрощаться и был, как всегда, жизнерадостен и переполнен энергией. Счастливо улыбаясь, Ази показывал мне только что полученную фотографию жены и сына и весело смеялся, читая вслух письмо от сынишки, в котором тот «наставлял» отца, как бить фашистов.

В Сталинградской битве танковый полк под его командованием особо отличился, и подполковник Асланов стал Героем Советского Союза. Затем новые сражения, новые бои и новые отличия. И вдруг в июле сорок четвертого из доклада генерала Обухова я узнал, что мой земляк уже несколько дней воюет на нашем фронте. Его 35-я гвардейская танковая бригада стремительно продвигалась вперед. Из-за непрерывных боев мы смогли повидаться только в начале сентября, когда готовили наступление на Ригу. Я внезапно нагрянул в бригаду Асланова. И он предстал передо мной все такой же сухощавый и подвижный, как ртуть. Поблескивая карими глазами, он со своим характерным гортанным выговором подчеркнуто официально ответил на мое приветствие:

— Здравия желаю, товарищ командующий!

Я был искренне рад увидеть полюбившегося мне танкиста живым и здоровым и в дальнейшем постоянно следил за его боевыми делами. 35-я гвардейская, танковая бригада действовала всегда блестяще. После упомянутой выше встречи мы виделись еще один раз, да и то мельком, в боевой обстановке. Я обещал пригласить его в гости, как только покончим с курляндской группировкой.

Так и не состоялась наша встреча. В живых Ази Асланова я уже не застал. Но он не умер в моей памяти. Каждый раз, когда мне доводится бывать в Баку, я иду с цветами в один из красивейших уголков столицы Азербайджана к своему фронтовому другу. Ази Асланов смотрит с высоты своего пьедестала, и мне кажется, что вот-вот его бронзовое лицо озарится озорной улыбкой.

Итак, подготовка к штурму Клайпеды, последнего оплота фашистов в Литве, началась. Если читатель помнит, я поручил эту нелегкую задачу командующему 4-й ударной армией генералу П. Ф. Малышеву и его штабу. Помогал им в этом деле мой испытанный заместитель генерал-полковник В. И. Кузнецов.

Гарнизон Клайпеды возглавлял сорокалетний генерал Беккер, награжденный фюрером Рыцарским крестом. Наша разведка установила, что прежний состав гарнизона полностью заменен новыми частями. Солдаты и офицеры, не испытавшие ужасов бегства из Шяуляя, были настроены весьма драчливо. Один из пленных так и заявил: «Нам отступать некуда, будем драться!» Словом, все свидетельствовало о необходимости готовиться к ожесточенным боям.

Мы уже привыкли к тому, что появление на фронте вездесущих и всезнающих корреспондентов фронтовых и центральных газет предвещает начало особо горячих денечков. Вот и сейчас, не успели мы как следует обдумать замысел штурма Клайпеды, как в литовское село Кальвария, где разместился штаб 1-го Прибалтийского, нагрянула целая бригада газетчиков во главе с Н. Г. Михайловским из «Правды». По опыту зная, что от журналистов отбиться не легче, чем от вражеского десанта, я покорно вышел к ним, когда они завладели передней половиной крестьянского дома, в котором меня разместили. Любознательность корреспондентов неистощима. Поэтому мне было нелегко ответить на все их вопросы и в то же время соблюсти требования о сохранении военной тайны. Я дал подробный анализ боевых действий в Восточной Пруссии, стараясь убедить представителей печати, что именно там сейчас происходят важные события. Но мои слушатели, сославшись на то, что в Восточной Пруссии уже «воюют» их коллеги, потребовали, чтобы я посоветовал, где им находиться в ближайшие дни, Я сообщил, что сейчас идут ожесточенные бои на подступах к Лиепае, о которых в сводках Совинформ-бюро не упоминается, хотя наши солдаты и офицеры в этих схватках не щадят своей жизни, чтобы приблизить час нашей победы. Осторожно намекнул я и на то, что в скором времени интересные события могут произойти в районе Клайпеды, и при этом выразил надежду, что корреспонденты могут собственными глазами увидеть этот освобожденный порт. Достаточно утомив друг друга, мы распрощались.

Не успели еще прекратиться бои на лиепайском направлении, как генерал Малышев доложил мне о начавшихся в Клайпеде взрывах. Мы уже по опыту знали, что пожары и взрывы — первые предвестники подготовки фашистов к бегству. Значит, нервы у гитлеровского командования не выдержали. В результате прорыва войск 3-го Белорусского фронта к Кенигсбергу, а 2-го Белорусского фрегата — к Балтийскому морю восточнее Эльбинга основные силы восточно-прусской группировки вермахта тоже оказались отрезанными и прижатыми к морю. Мы поняли, что смертельная угроза, нависшая над группой армий «Центр»,[111] вынуждает Гитлера спасать свои войска, блокированные в Клайпеде.

Нам не оставалось ничего другого, как максимально ускорить переход в наступление имевшимися у нас силами. Генерал В. В. Курасов выразил опасение, что два наших стрелковых корпуса, стоявшие на подступах к Клайпеде, вероятно, не смогут быстро сломить сопротивление гитлеровцев, и они не только беспрепятственно ускользнут, но и выведут всю боевую технику. Однако никогда неунывающий Михаил Васильевич Рудаков, новый член Военного совета, утешил его:

— Да успокойтесь, Владимир Васильевич, не так-то просто противнику улизнуть от нас: ведь вывезти морем такое количество войск и техники за несколько дней ему не удасться.

Мне понравилась спокойная уверенность молодого генерала. Действительно, уйти противнику трудно: с фронта мы немедленно атакуем двумя стрелковыми корпусами, а с моря его могут встретить основные силы фронтовой и флотской авиации, а также бригада торпедных катеров. И я тут же поручил Владимиру Васильевичу согласовать этот вопрос со штабом флота. А генералу П. Ф. Малышеву был отдан приказ начать штурм Клайпеды. Выполняя его, командарм решил тремя дивизиями 19-го стрелкового корпуса генерала Д. И. Самарского наступать на город с юго-востока, а силами 92-го стрелкового корпуса генерала Н. Б. Ибянского — с северо-востока. На этом же направлении генерал П. Ф. Малышев собирался ввести и свой резерв — 16-ю Литовскую стрелковую дивизию.

Перед началом наступления главных сил было решено пустить, как всегда, в разведку боем по одному усиленному стрелковому батальону от каждой стрелковой дивизии. В каждом соединении для развития успеха этих батальонов подготовили стрелковый полк второго эшелона. Нелегкая задача по расчистке пути от своих и фашистских мин, как обычно, легла на саперов.

Первыми разведку боем начали в 17 часов подразделения 179-й стрелковой дивизии генерала М. М. Шкурина. Они вклинились в фашистскую оборону, а вслед за ними командир дивизии двинул главные силы полков. К исходу дня генерал Шкурин доложил командарму, что его дивизия проникла в оборону противника на 3 километра, захвачены Каркельбек и Фридрихсганде. Тогда генерал Малышев решил двинуть в наступление главные силы обоих корпусов. Узнав о столь стремительном развитии событий на подступах к Клайпеде, я поспешил туда. П. Ф. Малышев доложил, что принял решение начать ввод стрелковой дивизии второго эшелона в полосе 19-го стрелкового корпуса и резерва армии — 16-й Литовской стрелковой дивизии — в полосе 92-го стрелкового корнуса.

Утром 27 января наступление развернулось по всей линии вражеской обороны вокруг города. Однако наступавшие части сразу «увязли», с трудом преодолевая многочисленные заграждения и сопротивление фашистов, засевших в дотах. Успешнее продвигались части 16-й Литовской дивизии. Ее 156-й и 249-й стрелковый полки настойчиво расчищали себе путь к городу. Подойдя к мощным опорным пунктам врага, они окружили их и овладели ими ударом с тыла.

В 156-м полку успех атаки обеспечили умелые и дерзкие действия стрелковой роты, которой командовал лейтенант Нарбутас. В этом бою он был смертельно ранен. Подразделения 249-го полка, овладев в ходе ожесточенной рукопашной схватки опорным пунктом, по льду форсировали реку Данге и первыми пробились к окраине города.

С ходу ворваться в город части не смогли: враг оказывал сильное огневое сопротивление. В 18 часов оба полка после 10-минутного огневого налета поднялись в атаку, но понесли потери и отошли назад. И снова умелые действия воинов двух батальонов 249-го стрелкового полка обеспечили успех. Они под покровом темноты проникли в промежутки между огневыми точками и завязали бой в тылу. Перепуганные гитлеровцы стали спасаться бегством. Командир 249-го стрелкового полка бросил в преследование 1-й стрелковый батальон, который в 3 часа ночи ворвался в город. Узнав об этом, генерал П. Ф. Малышев приказал продолжать ночной бой всем наступавшим частям. Противник открыл массированный артиллерийский огонь с косы Курише-Нерунг и беспрерывно контратаковал небольшими силами пехоты и танков.

Утром 167-й стрелковый полк 16-й Литовской дивизии под командованием майора И. В. Баранова разгромил группировку фашистов, оборонявшую вокзал, и в 5 часов 30 минут первым вышел к заливу. К тому времени и другие дивизии 19-го и 92-го стрелковых корпусов ворвались в город и к 8 часам 28 января ликвидировали там последние очаги сопротивления. Над Клайпедой взвился алый советский флаг. Находившиеся на командном пункте 4-й ударной армии руководители Коммунистической партии и правительства Советской Литвы вместе со мной и генералом П. Ф. Малышевым направились в освобожденный город.

Часть войск вражеского гарнизона, пытавшаяся спастись морем, попала под удар торпедных катеров и морской авиации. На дно пошло более сотни различных мелких судов и два крупных транспорта, на которых стремились удрать фашисты. Досталось и боевым кораблям, которые их прикрывали. Два миноносца были серьезно повреждены. Словом, моряки-балтийцы снова хорошо помогли нам.

Когда мы доложили А. М. Василевскому о результатах боев за Клайпеду, он сказал:

— С этой группировкой противника, можно считать, покончено. Теперь все усилия надо сосредоточить на Курляндии. Снимайте из района Клайпеды все, что можно, и перебрасывайте на лиепайское направление.

Штаб 4-й ударной армии, подведя итоги операции, долее о том, что в ходе боев за Клайпеду фашисты потеряли только убитыми около 5 тысяч солдат и офицеров, кроме того, они лишились 40 танков, 70 орудий, 188 минометов, более 180 пулеметов, 48 паровозов, свыше 1400 вагонов и платформ и многих других видов техники и военного имущества.

…В первых числах февраля основные соединения 4-й ударной армии приняли участок, занятый ранее войсками 51-й. Таким образом, мы собирались начать очередное наступление уже силами трех армий.

В эти дни мы расстались с А. М. Василевским, которого Ставка отозвала в Москву. Свыше полугода Александр Михайлович делил с нами все трудности фронтовой жизни с ее повседневными опасностями. Он с присущим ему тактом твердо направлял действия трех фронтов к достижению целей, которые Ставка Верховного Главнокомандования ставила перед ними.

Мы уже привыкли, что в трудную минуту можем посоветоваться с человеком, облеченным Ставкой большой властью, и без излишних проволочек добиться одобрения решения, принятие которого диктовалось быстро менявшейся обстановкой. Вот почему мы с особой теплотой и нескрываемым огорчением провожали А. М. Василевского. Его отъезд окончательно убедил меня в том, что Ставка считает дело с блокированными в Курляндии фашистскими армиями в принципе решенным, поэтому держать там начальника Генерального штаба не видит необходимости.

Для координации действий 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов прибыл командующий войсками Ленинградского фронта Маршал Советского Союза Л. А. Говоров. О его прибытии я узнал от А. И. Еременко. Он позвонил мне в полдень 4 февраля и, поздоровавшись, сказал шутливо:

— К вам едет ревизор, готовьтесь! — А затем, перейдя на серьезный тон, пояснил: — Товарищ Говоров через пару часов будет у вас.

Вскоре к командному пункту фронта подъехало несколько легковых автомашин. Я вышел встретить Л. А. Говорова. Увидев меня, Леонид Александрович молча протянул мне руку, и скупая улыбка приподняла щеточку его темных усов. Не говоря ни слова, маршал прошел в дом, снял фуражку, поправил прическу и, медленно повернувшись ко мне, с улыбкой сказал:

— Ну, здравствуй еще раз, Иван Христофорович! Рад тебя видеть в добром здравии. Сколько же мы с тобой не виделись?

И мы стали припоминать, когда и где встречались в последний раз.

Мы знали друг друга с 1935 года, когда служили на Украине. В 1936 году одновременно поехали учиться в академию Генерального штаба, где я имел возможность поближе узнать Леонида Александровича. Он не отличался общительностью, но не отдалялся от товарищей по учебе, был доброжелателен к ним. В общие разговоры вступал редко, но когда высказывался, то слушали его внимательно, потому что мысли свои даже по самым сложным вопросам он умел излагать очень лаконично и ясно. Он был прекрасным артиллеристом, но и в знании общей тактики и оперативного искусства превосходил многих общевойсковых командиров, обучавшихся на нашем курсе. Поэтому я не удивился, когда во время войны узнал, что Л. А. Говоров командует общевойсковой армией, а затем возглавил войска Ленинградского фронта.

Мы с Леонидом Александровичем начали обсуждать сложившуюся обстановку и оценивать стоявшие перед войсками обоих фронтов задачи.

На следующий день Говоров назначил объединенное заседание Военных советов 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов. Были заслушаны доклады начальников штабов. В заключение выступил представитель Ставки. Анализируя обстановку, он сказал:

— Товарищ Сталин, направляя меня сюда, указал на необходимость держать противника в напряжении. Стоит нам ослабить нажим, как Гитлер снова начнет потихоньку вытаскивать из Курляндии одну дивизию за другой. Верховный Главнокомандующий предупредил, что, по имеющимся у него сведениям, Гитлер намеревается вывезти морем из Курляндии в Германию несколько дивизий. Этому мы должны воспрепятствовать. Следовательно, нам в ближайшее время надо нанести удар такой мощи, чтобы Гитлеру пришлось совсем отказаться от мысли ослаблять силы курляндской группировки…

Маршал Говоров сообщил о выделении из резерва Ставки в его распоряжение еще одной общевойсковой армии и о своем решении предпринять новое наступление, чтобы сорвать планируемый Гитлером вывоз дивизий.

Однако не успели мы развернуть подготовку к новому наступлению, как получили директиву Ставки объединить все армии в составе одного 2-го Прибалтийского фронта. В связи с этим необходимость координировать действия двух фронтов отпала, и Л. А. Говоров был назначен командующим войсками объединенного 2-го Прибалтийского фронта. Это решение, на наш взгляд, было весьма своевременным и полностью отвечало оперативно-стратегической обстановке в Прибалтике.

Мне было приказано к 8 февраля вместе с управлением фронта и 3-я воздушной армии убыть в Восточную Пруссию, где принять под свое командование другие армии.

Поручив генерал-полковнику В. И. Кузнецову передачу наших войск Л. А. Говорову и поставив задачу генералам В. В. Курасову и Н. Ф. Папивину на передислокацию штаба фронта и 3-й воздушной армии в Восточную Пруссию, я выехал к генералу армии И. Д. Черняховскому, от которого мне предстояло принять три армии с частями усиления.

Перед отъездом я зашел проститься к Говорову. Леонид Александрович, обложившись картами, схемами, различными справочными материалами, характеризующими оборону и боевой состав группы армий «Курляндия», был целиком поглощен предстоящим наступлением.

Услышав мой голос, он нехотя оторвался от дел и тяжело вздохнул:

— Ох и тяжелая это работа — из болота тащить бегемота…

Я понял, что, внимательно изучив обстановку, Леонид Александрович полностью оценил всю сложность предстоящего наступления. Более трех десятков полнокровных фашистских дивизий, собранных в кулак, будут отчаянно сопротивляться, потому что отступать им некуда. А поскольку гитлеровцы, как видно, питают надежду на эвакуацию морем, то сдаваться в плен к русским, о «зверствах» которых им ежедневно трубит геббельсовская пропаганда, торопиться не будут.

Прощаясь, я высказал Л. А. Говорову уверенность, что не выпустить фашистские армии из Курляндии он сумеет и с теми силами, которыми располагает. А это главное, поскольку будущее фашистов в Курляндии определилось четко неизбежная капитуляция. И это не так уж плохо для нас.

— Ну ладно, не утешай, — улыбнулся маршал, — я не кровожаден, просто сторожем этих обреченных фашистов не стану, они все время будут под ударами наших войск.

Мы тепло попрощались, пожелав друг другу успехов и выразив обоюдную убежденность в скором и окончательном сокрушении фашистской Германии.

Леонид Александрович, как известно, до конца войны руководил войсками, действовавшими против курляндской группировки и принял 9 мая безоговорочную капитуляцию немецко-фашистских войск.

…Когда я рассказываю об этих боевых событиях давно минувших лет, у меня невольно возникает вопрос: могли ли советские войска в сложившейся стратегической обстановке разгромить прижатые к морю 33 вполне боеспособные, технически хорошо оснащенные дивизии курляндской группировки противника?

Должен признаться, что я не раз задумывался над этим вопросом как во время войны, так и в послевоенные годы и в результате тщательного анализа обстановки того времени пришел к твердому убеждению, что подобная задача была связана для советских войск с преодолением ряда весьма серьезных трудностей.

В чем состояли эти трудности?

Во-первых, гитлеровскому командованию удалось отвести главные силы группы армий «Север» из района Риги в Курляндию и расположить их там компактно, в весьма плотной оперативной группировке, обеспечивавшей возможность успешного ведения упорных оборонительных боев в лесисто-болотистой местности со слабо развитой сетью шоссейных и грунтовых дорог.

Попутно мне хочется отметить, что гитлеровское командование, прежде чем совершить такой маневр, хорошо уяснило для себя, что дальнейшее пребывание войск, отрезанных в советской Прибалтике от Восточной Пруссии, в двух оперативных группировках — рижской и курляндской — могло в конце концов привести к неизбежному разгрому их по частям. Поэтому истинной целью предпринятого фашистами маневра было стремление спасти основные силы группы армий «Север» от неминуемого истребления. При этом единственным путем к такому спасению фашистские стратеги логично считали сосредоточение всех своих сил, действовавших ранее в пределах советской Прибалтики, в одном районе, а именно в Курляндии, где они могли найти самые благоприятные условия для организации весьма устойчивой обороны при сохранении за собой морских коммуникаций.

Во-вторых, для разгрома такого мощного объединения отборных сил вермахта, каким являлась, курляндская группировка, нужно было иметь крупные силы и солидные средства. А между тем именно в это время Ставка Верховного Главнокомандования была озабочена созданием мощных ударных группировок для подготовки генерального наступления на главном, западном направлении. Читатель помнит, что она изъяла в этих целях значительные силы из состава советских войск, действовавших в Прибалтике, вскоре после освобождения столицы Латвии, а затем вновь в конце 1944 года.[112]

В-третьих, операции советских войск с целью разгрома курляндской группировки противника проходили в условиях сильной осенней распутицы, а затем — не менее слякотной зимы, сильно затруднявших наступательные действия с применением танков, артиллерии и других видов боевой техники. Для продвижения вперед приходилось не только преодолевать мощную оборону и ожесточенное сопротивление вражеских войск, но и буквально бороться за каждый метр раскисшей лесисто-болотистой местности.

И наконец, как мы на фронте, так и в Москве, вопреки реальному положению, предполагали, что советские войска в Курляндии имели дело с группировкой войск, полностью изолированных от главных сил вермахта.[113] Это обстоятельство, как нам казалось тогда, должно было значительно облегчить задачу разгрома блокированных в Курляндии гитлеровских дивизий.

Однако следует отметить, что в отличие от армии Паулюса, которая в буквальном смысле оказалась в железном кольце, курляндская группировка, защищенная с трех сторон морем, имела возможность все свои силы компактно использовать для прочной обороны сухопутного участка фронта протяжением всего 200 километров, с чрезвычайно высокой оперативной плотностью — не более 6 километров, на одну дивизию. При такой насыщенности войск гитлеровское командование имело возможность создать глубоко эшелонированную, развитую в инженерном отношении оборону, располагавшую солидными вторыми (а на важнейших направлениях и третьими) эшелонами и крупными резервами, способными к проведению сильных контратак и нанесению мощных контрударов.

Балтийское море явилось тем «окном», через которое блокированные с суши войска до конца войны получали все необходимое для ведения боевых действий.

О масштабах подвоза морским транспортом материальных средств для курляндской группировки рассказывает Вернер Хаупт в своей книге, вышедшей в свет после войны. Вот что он пишет по этому поводу: «В октябре 587 кораблей перебросили в Курляндию 881 000 тонн грузов, в ноябре эти цифры повысились 764 корабля и 1 577 000 тонн, а в декабре у Курляндского побережья бросили якорь 575 кораблей с 1 112 000 тонн груза.[114]

Стало быть, фашистские войска в Курляндии не испытывали, как армия Паулюса под Сталинградом, недостатка ни в боеприпасах, ни в горючем, ни в продовольствии. К сожалению, наш Балтийский флот не располагал тогда такими силами и средствами, чтобы достаточно эффективно блокировать курляндскую группировку с моря.

Попутно стоит сказать и о том, что, когда речь шла о сокрушении обороны врага в прибрежных районах, советское командование, как правило, прибегало к одновременным комбинированным ударам с суши и с моря с помощью крупных и хорошо подготовленных морских десантов. Так было, например, при освобождении Крыма и Новороссийска. В данном случае Ставка тоже вынашивала замысел морского десанта силою до стрелкового корпуса через Ирбенский пролив в тыл курляндской группировке, но из-за неподготовленности Балтийского флота к подобного рода операциям осуществить этот замысел не удалось.

В заключение мне хотелось бы привести некоторые существенные факты, которые стали нам известны после окончания Великой Отечественной войны.

…Перед Нюрнбергским процессом представитель Советского Союза во время допроса генерал-фельдмаршала Кейтеля спросил его: «На основании чего немецкое командование продолжало оставлять войска в Курляндии… не перебрасывая их на активные участки Восточного фронта?»

Ответ Кейтеля был следующим: «Вопрос о Курляндии… являлся предметом неоднократного рассмотрения и значительных разногласий в руководящих сферах.

Генерал-полковник Гудериан придерживался мнения, что необходимо постоянно вывозить войска из Курляндни — одну дивизию за другой. Командующий курляндской группой армий генерал-полковник Рендулич предлагал абсолютно фантастический план — прорваться в Восточную Пруссию.

Необходимо учитывать, — заявил ближайший помощник Гитлера, — что мы испытывали большие затруднения с морским транспортом. На перевозку дивизии из Либавы[115] в Германию требовалось минимум 12 дней, а для полного оборота кораблей — три недели. По грубым расчетам, на вывод всей группы армий требовалось не менее полугода. К этому надо добавить воздействие со стороны противника, который, безусловно, усилил бы воздушные атаки, заметив массовый вывод войск. Поэтому фюрер решил продолжать вывоз техники, материальной части, конского состава и небольшого количества войск, оставляя главные силы для сковывания русских».[116]

Подытоживая все сказанное, мне хочется отчетливо подчеркнуть, что, несмотря на весьма многочисленные и в своем большинстве весьма продуманные меры, принятые гитлеровским командованием для спасения своей курляндской группировки, ее постигла горькая и бесславная участь. Она вынуждена была 9 мая 1945 года безоговорочно капитулировать. Сдались в плен почти 300 тысяч солдат и офицеров. Только генералов было пленено 48. Было захвачено в исправности 158 самолетов, около 500 танков и штурмовых орудий, почти 3,5 тысячи полевых орудий и минометов, свыше 18 тысяч автомашин, 675 транспортеров и тягачей, много другой техники и огромное количество различных материальных запасов.

Это свидетельствует о том, что командованию советских войск в Прибалтике удалось активными, самоотверженными и умелыми действиями своих соединений сковать мощную группировку и совершенно выключить из борьбы за рейх 33 щедро оснащенные, отборные дивизии вермахта, личный состав которых имел многолетний опыт борьбы на советско-германском фронте.

Таким образом, борьба Прибалтийских фронтов при ее верной и всесторонней оценке представляется подлинной эпопеей мужества и самоотверженности, имевшей своим следствием значительное облегчение войскам главного, западного направления решения исторической задачи — полного сокрушения немецко-фашистского разбойничьего государства.

Глава десятая. Операция «Земланд»

Утром 9 февраля 1945 года мы с группой генералов и офицеров под охраной подразделения автоматчиков пересекли границу Восточной Пруссии. Уже через несколько десятков километров у нас создалось впечатление, будто мы попали в обширное военное поселение. Все деревни и хутора выглядели как маленькие опорные пункты с мощными стенами из дикого камня и красного кирпича, поместья же прусских юнкеров были настоящими крепостями. Так обстраивались обычно конкистадоры-разбойники, захватившие чужую землю. А восточнопрусские помещики и были в действительности потомками настоящих разбойников, которых один из величайших сынов немецкого народа Карл Маркс метко окрестил «псами-рыцарями». Это они в XIII веке пришли на землю мирного литовского племени пруссов с мечом и крестом: одной рукой крестили, а другой — убивали. И вскоре от пруссов осталась память лишь в названии страны да некоторых населенных пунктов и рек. Как раковая опухоль, распространялся вширь германский Тевтонский рыцарский орден. Слишком поздно почувствовали смертельную опасность славянские и прибалтийские народы: вскоре орден стал настолько наглым и мощным, что прогнать его обратно за Одер стало уже невозможным. Не раз славянские и прибалтийские народы наносили «псам-рыцарям» смертельные, казалось бы, удары, как было, например, в великой Битве при Грюнвальде, но на место одних разбойников из Германии спешили другие. Если бы недальновидные польские короли могли только представить в начале XVII века, что объединение разбойничьего гнезда — бывшего Тевтонского ордена с таким же разбойничьим германским княжеством — Бранденбургом — породит королевскую Пруссию, будущего могильщика великой Речи Посполитой, то они не отнеслись бы столь спокойно к этому событию. Но в истории часто так случалось: жертва добровольно вскармливала своего будущего палача. Пруссия сначала по кусочку растаскивала Польшу, а во второй половине XVIII века решила проглотить ее целиком, но вынуждена была поделиться с другими хищниками. Ненасытный аппетит юнкеров-пруссаков толкал их от одной авантюры к другой. И они развязывали новые и новые войны, в которые втягивали большинство европейских государств. И каждый раз, когда пруссакам приходилось сталкиваться в войнах с русскими войсками, они терпели, как правило, на полях сражений полное поражение.

Когда мы перед выездом в Восточную Пруссию изучали по карте положение сражавшихся там войск, то частенько наталкивались на очень знакомые из военной истории названия городов и деревень. Вот, например, деревушка Гросс-Егерсдорф. Около нее в 1757 году русские войска наголову разбили армию прусского короля Фридриха II. В следующем году пруссаки потерпели поражение у деревни Цорндорф. А деревня Кунерсдорф напомнила о самом сокрушительном поражении прусских войск короля Фрица (Фридриха II) в 1759 году. Считавший себя великим полководцем, Фридрих II при первом же успехе в начавшейся битве послал в Берлин гонцов c вестью о «решительном, разгроме» русских. Но он не учел, что в войнах против русских не следует спешить с выводами, даже если ты добился успеха на первых норах. И он поплатился за это. Берлинцы были обмануты: армия их короля оставила на поле битвы 28 боевых знамен, 172 орудия и 10 тысяч ружей» а от 48 тысяч солдат и офицеров у короля не осталось и 3 тысяч.

Восточная Пруссам явилась полем сражения в годы первой мировой войны. Именно отсюда двинулись 1 сентября 1939 года и поджигатели второй мировой войны. А в сорок первом из Восточной Пруссии вторглась на советскую землю мощная группа армий «Север», принесшая столько бед и страданий народам советской Прибалтики, а также населению Ленинградской, Псковской и Новгородской областей. С первых дней второй мировой войны Восточная Пруссия превратилась в сплошной концлагерь для военнопленных, стала тюрьмой для юношей и девушек, свезенных из многих европейских стран, и в первую очередь из Советского Союза. И вот теперь, зимой 1945 года, советские воины настигли потомков «псов-рыцарей» в их гнусном разбойничьем вертепе. Неудивительно, что для нас было ненавистно само название этого края и мы были готовы на любые жертвы ради уничтожения этого давнего очага агрессии.

…На командный пункт 3-го Белорусского фронта мы прибыли к вечеру 9 февраля. К счастью, генерал армии И. Д. Черняховский не уехал еще на новый командный пункт в район Растенбурга, и мы смогли согласовать с ним порядок приема 11-й гвардейской, 39-й и 43-й армий. Несмотря на занятость, Иван Данилович встретил меня радушно и помог разобраться в очень напряженной обстановке, которая сложилась к тому времени в Восточной Пруссии. Склонившись над картой, на которой было изображено последнее положение фашистских войск и армий 3-го Белорусского, генерал Черняховский своим звучным, приятным баритоном образно рассказав, каких усилий стоил прорыв мощного Ильменхорстского укрепленного района, сколько героизма проявили советские воины. Заканчивая свой рассказ, Иван Данилович, приглаживая темную густую шевелюру, сказал:

— Ну а теперь Восточной Пруссии конец… Остатки войск группы армий «Центр», ныне «Север», заперты на Земландском полуострове, блокированы и прижаты к морю в районе Кенигсберга и юго-западнее от него. Таким образом, вся эта группировка рассечена на три изолированных котла: на Земландском полуострове, в Кенигсберге и юго-западнее, в Хейльсбергском укрепленном районе. На Земландском полуострове и в Кенигсберге обороняются войска армейской группы «Земланд»,[117] a юго-западнее, в Хейльсбергском укрепленном районе, — четвертая полевая армия. Всего противник имеет тридцать две дивизии, в том числе пять танковых и моторизованных, две боевые группы, одну бригаду, много различных частей спецназначения и части фольксштурма. Вся эта мощная группировка поддерживается значительными силами авиации и военно-морского флота…

Иван Данилович сообщил, что против этих сил действуют войска 43, 39, 11-й гвардейской, 5-й, 2-й гвардейской, 31-й армий 3-го Белорусского, а также войска 3, 48 и 5-й гвардейской танковой армий маршала Рокоссовского.

— В результате прорыва войск Константина Константиновича к побережью залива Фришес-Хафф в районе Эльбинга, — продолжал Черняховский, — путь войскам группы армий «Север» в Германию закрыт. Теперь наша задача — уничтожить ее. На вашу долю досталась Земландская группа войск, блокированная на полуострове и в Кенигсберге, а на долю армий Третьего Белорусского — войска четвертой армии в Хейльсбергском укрепленном районе.

Я спросил Черняховского, как он оценивает возможности тесно прижатых к морю войск группы армий «Север».

Иван Данилович сказал, что, несмотря на большие потери, противник ожесточенно отстаивает каждый рубеж и отступает в относительном порядке, командование группы армий «Север» тоже не теряет управления, и сейчас наступающие армии остановлены хорошо организованной обороной, опирающейся на заранее подготовленные Кенигсбергскую крепость и Хейльсбергский укрепленный район.

У меня не оставалось сомнений, что перед нашими войсками стоит нелегкая задача. Во-первых, группировка врага засела в мощных укреплениях и располагает достаточными силами и средствами, чтобы оказывать нам серьезное сопротивление, и, во-вторых, все наши армии настолько ослаблены предыдущими боями, что нуждаются в пополнении.

Но у фашистских войск, блокированных в Восточной Пруссии, все же было одно слабое место: их силы на представляли собой компактного ядра, а расчленялись на три изолированные группировки, растянутые вдоль морского побережья от Земландского полуострова до рубежа, лежащего значительно западнее Браунсберга.

Согласившись с этими моими выводами, И. Д. Черняховский сказал:

— Верховный не без оснований опасается, что Рендулич[118] успеет привести свои войска в порядок после длительного отступления и сможет еще более укрепить занятые позиции, если мы дадим ему передышку… Выходит, мы должны не позволить противнику как следует подготовиться к отпору и с ходу разгромить его… В общем, до двадцать пятого февраля нам приказано покончить с дивизиями группы армий «Север». Я отдал приказ своим войскам возобновить наступление с целью завершения разгрома четвертой армии в районе Прейсиш-Эйлау, Вормдитт, Хейлигенбёйль. А вам предстоит заняться армейской группой «Земланд» и Кенигсбергом…

Черняховский перечислил силы, которые он передает мне: 11-ю гвардейскую, 39-ю и 43-ю армии, 1-й танковый корпус, 2-ю гвардейскую артиллерийскую дивизию прорыва, три истребительно-противотанковые артиллерийские бригады, два гаубичных и два минометных полка, зенитную артиллерийскую дивизию, отдельный зенитный артиллерийский полк, инженерные соединения и отдельные батальоны связи — это то, что отныне составит все силы 1-го Прибалтийского фронта.

Получив от начальника оперативного управления штаба генерал-майора П. И. Иголкина справку о боевом составе и численности передаваемых нам армий, я на следующий день пригласил всех командармов и командира 1-го танкового корпуса к себе. Первым прибыл генерал-лейтенант танковых войск В. В. Бутков. Его корпус прошел в составе нашего фронта с боями всю Белоруссию и Прибалтику и вместе с 39-й армией ушел в Восточную Пруссию. Там, как мне было известно, танкисты Буткова вновь проявили себя блестяще. Василий Васильевич по-военному лаконично ответил на все мои вопросы, но прямо-таки огорошил меня, сказав, что располагает сейчас всего 33 исправными танками. Не успел я закончить беседу с комкором, как адъютант доложил о прибытии генерала К. Н. Галицкого. Командарм степенно вошел в комнату, осторожно притворил за собой дверь и, приблизившись ко мне, строго официально представился:

— Товарищ командующий фронтом! Командующий одиннадцатой гвардейской армией генерал-лейтенант Галицкий прибыл по вашему вызову! Я с интересом вглядывался в сутуловатую фигуру Кузьмы Никитовича, в бледное лицо его, в прищур светлых глаз, выражавших сосредоточенность и целеустремленность, и не увидел в нем особых перемен за прошедшие почти полтора года ни во внешности (если не считать сильно поредевших светлых волос), ни в манере держаться. Он был, как обычно, сдержан, суховат и уверен в себе. Лишь в ответ на мое сердечное приветствие и дружеское рукопожатие Галицкий на мгновение расслабился и заулыбался. Я уважал его за ум и энергию, очень ценил его железную настойчивость в достижении поставленных целей. Поэтому, как помнит читатель, в свое время без колебаний рекомендовал Кузьму Никитовича на пост командующего 11-й гвардейской армией, которая стала мне родной и с которой в ноябре 1943 года я расставался в связи с назначением командующим войсками 1-го Прибалтийского фронта. И я не ошибся: армия под командованием Галицкого упрочила свою боевую славу.

С вполне понятным интересом я расспрашивал Галицкого о боевом составе 11-й гвардейской, о судьбе командиров, которых знал, о многом другом. Кузьма Никитович отвечал мне четко и кратко, как и всегда, когда вел беседу по делам службы. У него было три стрелковых корпуса — 8, 16 и 36-й гвардейские, которые по-прежнему составляли главную ударную силу армии, насчитывавшей к этому моменту около 57 тысяч человек, 600 орудий, 167 противотанковых пушек, 383 станковых пулемета. Соединения 11-й гвардейской охватывали Кенигсберг с юга, юго-востока и востока. И я спросил командарма, готовы ли они перейти в ближайшее время в наступление с целью разгрома фашистов в районе Кенигсберга. Галицкий ответил, недоумевая:

— Но ведь перед нами укрепленный район, настоящая современная крепость! Разве ее возьмешь без подготовки?!

Я пояснил, что наступать будем не на крепость, а против войск, обороняющихся северо-западное в юго-западнее Кенигсберга. По нашему убеждению, полная изоляция гарнизона Кенигсберга лишит его надежды на спасение и максимально ослабит его стойкость в обороне.

Вскоре подъехали командующие 43-й и 39-й армиями. Генерал Белобородов ворвался радостный и, как всегда, оживленный. Некрупный ростом, но крепко сбитый, он энергично передвигался по комнате, а звонкий голос Афанасия Павлантьевича буквально заполнял ее. Чувствовалось, что он, как и я, искренне рад нашей встрече, тому, что мы вновь будем воевать вместе.

— Очень доволен я, товарищ командующий, — сказал Белобородов, улыбаясь, что победу нам, видимо, посчастливится встретить вместе!

Я ответил, что разделяю его радость, но, чтобы ускорить встречу с победой, нам придется немало потрудиться.

— Будем стараться, как всегда! — заверил командарм. Вошедший вслед за Белобородовым командующий 39-й армией И. И. Людников скромно задержался у двери. Когда я двинулся к нему, Иван Ильич сделал несколько энергичных шагов навстречу и, молча сжав мою руку в своей сильной, жилистой ладони, негромко сказал:

— С благополучным прибытием, товарищ командующий!

Я был убежден, что мне повезло: легче руководить войсками, когда знаешь основной командный состав.

У нас состоялся подробный разговор по существу стоящих перед ними задач. Все командующие единодушно заявили, что штурмовать Кенигсберг в таком составе дело явно бесперспективное, хотя бы потому, что в армиях слишком мало сил. Оказалось, в частности, что в 39-й, в которую входили 5,11, 13-й гвардейские, 94-й и 113-й стрелковые корпуса, насчитывалось всего-навсего 52 тысячи человек, 550 орудий и 1097 ручных пулеметов. Еще меньше сил было в 43-й. В ее 54, 90 и 103-м стрелковых корпусах и армейских частях насчитывалось всего 27 тысяч человек, то есть по численности — две-три дивизии, 348 орудии, 172 станковых пулемета и 500 ручных пулеметов.

Больше всего обескураживало почти полное отсутствие танков, без которых нечего было и думать о преодолении мощной обороны врага, тем более что, как мы полагали, он имел немало танков. Как впоследствии выяснилось, в группе «Земланд» их насчитывалось более 250.

Ставка, требуя продолжать наступление, не могла выделить нам нужные для этого силы, так как шесть общевойсковых армий и одну танковую пришлось сосредоточить в составе 3-го Белорусского фронта, которому предстояло разгромить мощную хейльсбергскую группировку.

12 февраля я подписал приказ о вступлении в командование войсками 1-го Прибалтийского фронта нового состава. А в следующие два дня мы объехали все армии и окончательно убедились, что создать ударную группировку для наступления очень трудно. 43-я и 39-я армии растянули свои дивизии на Земландском полуострове, охватывая Кенигсберг с северо-запада, востока и юго-востока, а 11-я гвардейская блокировала гарнизон Кенигсберга с юга и запада. На долю генерала К. Н. Галицкого выпала довольно сложная роль, так как его армия могла подвергнуться ударам со стороны Кенигсберга и хейльсбергской группировки, если враг предпримет прорыв блокады гарнизона. Нам пришлось поручить пятидесятитысячной армии Галицкого «держать за горло» стотридцатитысячный гарнизон Кенигсберга, а часть сил 39-й и 43-й армий было решено направить на уничтожение почти равной им по численности группы войск, оборонявших западную часть Земландского полуострова.

14 февраля я отдал приказ: генералу К. Н. Галицкому сменить силами своих войск три стрелковые дивизии армии И. И. Людникова на фронте река Прегель, Штибенген и сковать гарнизон Кенигсберга с запада, юга и востока; генералу И. И. Людникову ударом в направлении на Крагау, Таффкен главными силами прорваться на побережье моря в районе Фишхаузен (Приморск), Циммербуде, а частью сил — к крепости-порту Пиллау (Балтийск); генералу А. П. Белобородову создать ударную группировку и, наступая в направлении Норгау, Гермау, выйти на побережье Балтийского моря правее 39-й армии.

К 19 февраля ударные группировки должны были закончить подготовку к наступлению. Времени оставалось мало. И началась привычная кипучая работа: разведка, передислокация войск с целью создания компактных группировок для осуществления прорыва, боевое и материально-техническое обеспечение наступления и масса других мероприятий. Очень трудно оказалось обеспечить скрытность подготовки: местность на подступах к полуострову сравнительно открытая, да и враг развил бурную деятельность, чтобы разгадать наши намерения.

Весь день 18 февраля я провел у Ивана Ильича Людникова. Положение его 39-й армии было особенно трудным. Правым ударным флангом она должна была наступать, а ее центр и левый фланг сами находились под угрозой удара с двух сторон — из Кенигсберга и с Земландского полуострова. Однако создать необходимые резервы на угрожаемых направлениях из-за недостатка сил мы не могли — все, что можно было, стягивалось к участку прорыва.

С мыслью о том, где взять силы для оказания помощи 39-й, я к вечеру возвратился на командный пункт и сразу же пригласил к себе В. В. Курасова, чтобы обсудить с ним эту проблему. Я настолько хорошо изучил своего начальника штаба, что по выражению его лица понял: случилось что-то из ряда вон выходящее. Так оно и было, Владимир Васильевич, устало опустившись на стул, с болью в голосе сказал:

— Сегодня погиб Иван Данилович…

Война не щадила никого… Черняховский был уже третьим командующим фронтом, которого постигла такая печальная участь. Я был настолько ошеломлен этой трагической вестью, что надолго замолчал, живо вспоминая свою последнюю встречу с генералом Черняховским, его красивое, необыкновенно выразительное лицо, проникновенный взгляд, энергичные жесты, звучный голос.

Оправившись от потрясения, я спросил Курасова об обстоятельствах гибели.

— В районе Мельзака от осколка снаряда, — ответил oн. — Подробности пока не известны.

Впоследствии выяснилось, что, когда Черняховский ехал на командный пункт 3-й армии генерала А. В. Горбатова, осколок разорвавшегося неподалеку снаряда пробил навылет его грудь. Спустя три четверти часа Иван Данилович скончался.

Настоятельная необходимость изыскания сил и средств для укрепления левого фланга 39-й армии отвлекла нас от горестных мыслей, вызванных гибелью И. Д. Черняховского. Мы наметили тогда ряд мер для упрочения положения соединений И. И. Людникова, но утром убедились, что противник, получив солидные подкрепления людьми и танками, успел все же упредить нас. В 9 часов позвонил Иван Ильич.

— Полчаса назад, — начал он без предисловий, даже не поздоровавшись, что свидетельствовало о его сильном волнении, — противник начал мощный артиллерийский обстрел боевых порядков левофланговых дивизий. В нем участвуют более сотни артиллерийских и минометных батарей. Огонь ведется одновременно и с полуострова, и из Кенигсберга. Противник определенно попытается деблокировать гарнизон города и восстановить с ним связь по суше. Готовимся к отражению атаки. Прошу помочь авиацией…

Обещав командарму немедленно послать самолеты, я потребовал от него перебросить к угрожаемому участку все, что можно. Людников заявил, что усилить левый фланг он может только за счет ослабления ударной группировки, которую готовит для наступления. Пришлось согласиться и на это, чтобы не допустить объединения изолированных друг от друга группировок врага на Земландском полуострове и в Кенигсберге. Командующий 3-й воздушной армией получил задачу ударами бомбардировочной и штурмовой авиации воспрепятствовать наступлению противника.

В одиннадцатом часу командарм 39-й доложил, что час назад более трех пехотных полков при поддержке 60 танков начали атаку из Кенигсберга и свыше трех пехотных дивизий при поддержке сотни танков — с Земландского полуострова. Когда мы подсчитали соотношение сил, то оказалось, что враг в полосе своего наступления имеет больше людей, чем обороняющиеся, и абсолютно превосходит их в танках. Несмотря на большие потери, понесенные от нашей авиации, гитлеровцам все же удалось вклиниться в расположение 39-й армии и захватить ряд населенных пунктов. Обе ударные группировки врага продолжали медленно сближаться. Только решительные меры могли сорвать замысел Рендулича.

Я передал в подчинение Людникова 54-й стрелковый корпус 43-й армии и приказал ему подготовить контрудар, чтобы восстановить положение. Одновременно генералу Папивину была поставлена задача всеми своими силами поддержать контрудар. В ходе его подготовки нам стало известно о назначении командующим войсками 3-го Белорусского фронта Маршала Советского Союза А. М. Василевского. Значит, Ставка считает разгром восточнопрусской группировки врага одной из первостепенных и неотложных задач. Я искренне радовался этой вести, так как за многие месяцы совместной с Александром Михайловичем работы в Прибалтике сердечно привязался к этому мудрому, многоопытному и тактичному человеку.

Как мы ни торопились с нанесением контрудара, фашистские дивизии, наступавшие из Кенигсберга и с полуострова навстречу друг другу, успели соединиться и сразу же создали фронтом на северо-восток барьер из танков. Поэтому удар 54-го стрелкового корпуса натолкнулся на прочную оборону, опиравшуюся на эту стальную стену. И фашистам удалось сохранить связь между обеими группировками войск по суше.

Всесторонне проанализировав сложившуюся обстановку, мы пришли к убеждению, что вновь отсечь гарнизон Кенигсберга от главных сил группы «Земланд» без значительного усиления наших войск вряд ли удастся. Было вместе с тем понятно, что из-за явного превосходства врага в пехоте и артиллерии и особенно в танках отпадает и возможность в ближайшем времени успешного штурма такой первоклассной крепости, какой был Кенигсберг с его мощными фортами и многочисленным гарнизоном. К тому же и наступление 3-го Белорусского фронта против хейльсбергской группировки проходило, как говорится, со скрипом и не сулило скорой победы. При такой ситуации невольно напрашивалось два решения: либо усилить наш фронт значительным количеством резервов и создать этим реальные предпосылки для успешного выполнения поставленной задачи, либо объединить руководство войсками двух фронтов для последовательного разгрома всех сил противника, противостоявших их войскам, по частям.

Руководствуясь этими соображениями, я позвонил 21 февраля в Москву. Генерал А. И. Антонов выслушал меня и сообщил, что вопрос уже обсуждался в Генеральном штабе и Ставке и что после доклада об этом Верховному Главнокомандующему принято решение объединить руководство войсками двух фронтов, с тем чтобы можно было маневрировать силами и средствами с целью сосредоточения их сначала для разгрома хейльсбергской группировки, а затем для штурма Кенигсберга, после чего завершить боевые действия в Восточной Пруссии ликвидацией противника в западней чести Земландского полуострова.

В ночь да 22 февраля мы получили директиву Ставки, согласно которой 1-й Прибалтийский фронт упразднялся а его армии, получившие наименование Земландской группы войск, включались в состав 3-го Белорусского фронта. Я был назначен командующим этой группой войск и одновременно заместителем командующего войсками 3-го Белорусского фронта.

Поскольку в директиве ничего не говорилось о дальнейших задачах войск Земландской группы, утром 22 февраля я поспешил к маршалу А. М. Василевскому. Я застал его на КП фронта целиком поглощенным изучением обстановки. Однако принял он меня со свойственной ему доброжелательностью, внимательно выслушал мой доклад о сложившейся в районе Кенигсберга обстановке и о боевом составе подчиненных мне армий. Я еще раз убедился в способности А. М. Василевского мгновенно схватывать существо оперативной ситуации. Всего сутки миновали, как маршал вступил в командование войсками, однако он уже успел увидеть главную причину резко замедлившихся темпов наступления в Восточной Пруссии. Выслушав меня Александр Михайлович сказал:

— Не следует забывать азбучную истину оперативного искусства — быть везде сильнее противника невозможно. Для этого надо обладать значительным общим превосходством в силах. Но это уже к военному искусству отношения не имеет. Наша задача — при общем незначительном превосходстве добиться подавляющего превосходства на тех направлениях, где мы собираемся разделаться с противником в первую очередь. А это значит, что мы должны уничтожить группу армий «Север» по частям: сначала навалимся на главную группировку в Хейльсбергском укрепленном районе, а затем — на группировки, засевшие на Земландском полуострове и в Кенигсберге. — Подумав несколько мгновений, А. М. Василевский добавил: — Я полагаю, что после разгрома врага в районе Хейльсберга мы сосредоточимся на Кенигсберге. После падения этой крепости противнику трудно будет удержаться и на Земландском полуострове. Такой именно план я и предложу товарищу Сталину. Если Верховный одобрит его, то придется сделать оперативную паузу, чтобы сначала сосредоточить все, что можно, против хейльсбергской группировки, хорошенько подготовить удар и осуществить его в стремительном темпе.

Воспользовавшись паузой, я попросил маршала уточнить дальнейшие задачи войск Земландской группы.

— Вы торопитесь, Иван Христофорович, — улыбнулся А. М. Василевский. — Какие же новые задачи я могу поставить, если ваши армии мне пока не подчинены? Ведь они пойдут в мое подчинение только с двадцать четвертого февраля… — И уже серьезным тоном он решительно добавил:- Пока приводите войска в порядок, накапливайте боеприпасы, укрепляйте занимаемые рубежи, а двадцать пятого я объявлю свое окончательное решение.

Как я и ожидал, Ставка согласилась с предложениями командующего фронтом: сосредоточить основные усилия фронта на разгроме группировки противника, прижатой к морю к юго-западу от Кенигсберга, а остальные его силы блокировать, пока не настанет и их черед. В связи с этим А. М. Василевский отдал мне приказ перейти на всем фронте к обороне, а значительную часть нашей артиллерии и авиации привлечь к участию в наступлении в районе Хейльсберга.

26 февраля я подписал директиву о переходе 39-й и 43-й армий к обороне. Генералам И. И. Людникову и А. П. Белобородову было приказано вести активную разведку, организовать инженерное оборудование местности, подготовить огневые позиции артиллерии и минометов, отрыть траншеи с блиндажами, укрытиями, дзотами, а также прикрыть их полосой проволочных и минных заграждений.

Вспоминая тот ущерб, который был нанесен войскам 39-й вражескими танками, особый упор мы делали на оборудование противотанковых опорных пунктов. В корпусах и дивизиях было решено создать сильные общевойсковые и противотанковые резервы. Словом, делалось все, чтобы лишить гитлеровцев малейшего шанса на успех в их вылазках против наших армий. А ожидать этого следовало, поскольку нетрудно было предположить, что сильная группировка фашистских войск, блокированных на Земландском полуострове и в Кенигсберге, попытается помочь войскам 4-й армии, когда главные силы нашего фронта обрушатся на нее.

И потекли дни, заполненные поездками по частям, хлопотами по укрытию войск, мероприятиями по дезинформации вражеского командования. Нам было крайне выгодно, чтобы оно приняло наши перегруппировки за подготовку к наступлению, поэтому мы намеренно открыто демонстрировали «концентрацию» войск в отдельных районах. Таким образом, после непрерывных ожесточенных боев в Восточной Пруссии установилось временное затишье. А. М. Василевский, осуществляя свой замысел, в глубокой тайне готовил новый мощный удар по району Хейльсберга. Все, что можно было, маршал забрал у нас для участия в наступлении. В первых числах марта он, вызвав меня на свой командный пункт, сказал:

— Надо, Иван Христофорович, и вашим войскам принять посильное участие в разгроме хейльсбергской группировки.

— Но ведь армиям уже отдан приказ перейти к обороне, — недоуменно заметил я. — Значит, этот приказ отменяется и нам снова надо начинать готовить наступательную операцию?

— Решение о переходе к прочной обороне остается в силе, — успокоил меня маршал, — но вот на левом фланге армии Галицкого вы должны провести частную операцию против левого фланга хейльсбергской группировки, чтобы сковать имеющиеся там резервы. Даже это, несомненно, будет содействовать общему успеху. Словом, продумайте и доложите мне, какие силы от одиннадцатой гвардейской можно будет привлечь к участию в наступлении.

Посоветовавшись с генералом К. Н. Галицким, мы решили выделить для участия в наступлении 36-й гвардейский стрелковый корпус. Я доложил о наших возможностях А. М. Василевскому, и он 4 марта издал директиву, предписывающую этому корпусу разгромить бранденбургскую группировку фашистов, овладеть городом Бранденбург, одноименным с находящимся в собственно Германии и лежащим на побережье к юго-западу от Кенигсберга. Ответственность за подготовку и проведение этой операции я возложил на генерала К. Н. Галицкого и командира корпуса генерал-лейтенанта П. К. Кошевого.[119] Но я ни на минуту не забывал, что эта частная операция является лишь краткой прелюдией к предстоящему штурму Кенигсберга, над замыслом которого мы уже глубоко задумывались. Прежде всего нам надо было определить состав сил, необходимых для непосредственного участия в этом штурме. Поскольку с юга и юго-востока Кенигсберг охватывали соединения 11-й гвардейской армии, ее участие в штурме было само собой разумеющимся. С северо-востока и северо-запада город блокировала 39-я армия. Я был настроен предоставить и ей возможность участвовать в штурме, зная, что Иван Ильич Людников мечтает об этом, стремясь взять реванш за последнюю неудачу, когда его дивизии не сумели удержать коммуникации, связывающие кенигсбергскую и земландскую группировки врага. Но сил этих двух армий для штурма крепости со стотридцатитысячным гарнизоном было мало. 43-ю к участию в штурме в тогдашних условиях привлечь было невозможно. Она сковывала фашистские войска на Земландском полуострове.

7 марта определилась и третья армия, которую можно было привлечь к штурму крепости. А. М. Василевский сообщил мне о своем решении вывести из боя 50-ю и передать ее в состав Земландской группы войск. При этом он попросил подумать, на каком участке внешнего обвода Кенигсберга ввести ее в дело. Я и В. В. Курасов недолго размышляли над этим. Зная, что армия, только что вышедшая из боя, весьма ослаблена, я без колебаний решил ввести ее корпуса между 39-й и 11-й гвардейской, которым, по нашим предварительным наметкам, предстояло нанести основные рассекающие удары по Кенигсбергу с северо-запада и юга. На долю новой армии выпадала роль связующего звена между этими объединениями. Главная ее задача — совместно с 39-й армией основными силами нанести удар с северо-запада, а частью сил сковывать противостоящего врага с востока, не позволяя ему перебрасывать силы и средства против главных ударов группировок.

Общие соображения по замыслу штурма, который был условно назван операцией «Земланд», мы с Курасовым доложили А. М. Василевскому. Несмотря на большую занятость подготовкой удара по хейльсбергской группировке, он нашел время для разработки замысла и плана штурма Кенигсберга. Выслушав наши предложения по группировке сил, маршал неожиданно для меня предложил на направлении главного удара поставить 43-ю армию. Меня несколько удивило такое решение: ведь 39-я уже находилась на северо-западных подступах к Кенигсбергу, а 43-ю нужно было перебрасывать с правого крыла фронта в центр. Я, естественно, выразил сомнение, обоснованна ли такая перегруппировка. Ведь 39-я армия хорошо проявила себя во всех предыдущих наступательных операциях. Об И. И. Людникове, насколько я знал, А. М. Василевский был самого высокого мнения. Так в чем же дело?

— При подготовке штурма, — разъяснил маршал, — мы должны учитывать малейшие психологические нюансы. Вы помните, что произошло девятнадцатого февраля?

Я понял, что Александр Михайлович напоминает о досадной неудаче 39-й армии, войска которой не смогли помешать гарнизону Кенигсберга соединиться с группировкой войск на Земландском полуострове, и подтвердил:

— Да, конечно, помню.

— Думаю, что и в тридцать девятой эту неудачу не забыли. И конечно, нужно учесть, что доля неуверенности в своих боевых возможностях после этого в армии осталась. Войскам сорок третьей подобную неудачу, к счастью, пережить не пришлось. Вот почему я решил главную роль в штурме Кенигсберга наряду с одиннадцатой гвардейской предоставить ей. Имейте в виду, Иван Христофорович, что по мере разгрома хейльсбергской группировки противника я буду иметь возможность передать в состав вашей группы одну-две армии со средствами их усиления. Первой такой армией, вероятнее всего, будет вторая гвардейская генерала Чанчибадзе, которую необходимо выдвинуть на правое крыло ваших войск, что существенно облегчит смену и сосредоточение соединений и частей сорок третьей для штурма Кенигсберга с северо-запада.

Я, конечно, тут же согласился с таким решением.

Прощаясь, маршал порадовал меня сообщением, что к обеспечению штурма Кенигсберга он рассчитывает привлечь всю авиацию, действующую в Восточной Пруссии: 1-ю и 3-ю воздушные армии, военно-воздушные силы Балтийского флота, соединения 18-й воздушной армии.[120] В целом это составляло почти две с половиной тысячи самолетов! Кроме того, Александр Михайлович сказал мне, что в разрушении фортов крепости участие примет сверхмощная артиллерия РГК, вплоть до 305-миллиметрового калибра.

Так в первой декаде марта началась кропотливая работа Военного совета и штаба Земландской группы войск по подготовке штурма Кенигсберга. Все основные заботы по решению этой нелегкой задачи легли на нас, поскольку А. М. Василевский и его штаб в марте были целиком заняты операцией по ликвидации группировки врага в районе Хейльсберга. Объем работы по подготовке новой операции по сравнению с прежними был значительно большим. К тому же нам предстояло решить ряд проблем, которые прежде не возникали, так как за всю войну нам еще не приходилось осуществлять штурм такого крупного города-крепости, каким являлся Кенигсберг, и удержанию которого Гитлер придавал особое значение. Одним из самых сложных был вопрос подготовки войск, поскольку им предстояло прорывать оборону, насыщенную такими инженерными сооружениями, как форты, многочисленные доты, крупные и особо прочные здания, приспособленные к обороне, всевозможные хитроумные препятствия для боевой техники и пехоты. Немалые трудности надо было преодолеть и при обучении командного состава. В городе трудно ориентироваться, есть постоянная опасность столкновения между своими же войсками, сложно поддерживать взаимодействие между наступающими частями и поддерживающими их средствами. Для того чтобы войска уверенно и со знанием дела шли на штурм крепостных укреплений, необходимо было построить подобные им сооружения в нашем тылу и на них практически тренировать части и соединения.

Для лучшей ориентировки командного состава усилиями операторов, топографов и инженеров был создан макет (в масштабе 1: 3000), на котором подробнейшим образом была обозначена вся система оборонительных и крепостных сооружений как на внешнем, так и внутреннем обводе города, с указанием группировки войск противника, системы огня из всех видов оружия, обозначением противопехотных и противотанковых заграждений и наиболее подготовленных к обороне городских кварталов и отдельных крупных зданий. Особенно четко были показаны крепостные форты. Кроме того, был подготовлен и размножен в нужном количестве план города с единой нумерацией кварталов и всех важных объектов. Макет обеспечивал такое четкое и рельефное зрительное восприятие Кенигсберга, что я 9 и 10 марта с удовольствием знакомил на нем командующих армиями, командиров корпусов и дивизий с задачами войск в предстоящем штурме.

Иногда создавалось такое впечатление, будто мы и в самом деле шагаем по предместьям и по улицам города и внимательно разглядываем места, где скоро должны во что бы то ни стало проложить себе дорогу наши войска.

Хотя эта крепость строилась задолго до этой войны и несколько устарела, но гитлеровское командование за последние годы модернизировало ее, а город тщательно подготовило к отражению штурма. Оборона Кенигсберга состояла из трех рубежей. Костяком первого из них, оборудованного в 6–8 километрах от центра города, являлись 15 старинных, необычайно прочных фортов. Чтобы не быть голословным, забегая вперед, скажу, что по фортам № 5 и № 5а было выпущено по 500–600 снарядов из наших самых мощных орудий (203- и 280-миллиметровых), но разрушить их так и не удалось. Между фортами были построены доты и другие железобетонные оборонительные сооружения. И все это было связано несколькими линиями траншей. Подступы к первому рубежу прикрывались системой противотанковых и противопехотных заграждений: противотанковым рвом, минными полями и проволочными заборами. Правда, на макете противотанковый ров выглядел безобидной канавкой, но в действительности же она, эта «канавка», была шириной 10 и глубиной 3 метра, с кирпичными стенами, и могла стать могилой как для танков, так и для пехоты, поскольку была заполнена водой. Каждый форт — это выступающее вперед и развернутое по фронту шестиугольное сооружение (360Х180 м), окруженное противотанковым рвом и земляным валом и имеющее четыре капонира: один — впереди, два — по бокам и один — с тыла. Они соединены между собой подземными ходами сообщения — потернами, трехметровые стены капониров сложены из кирпича и скрыты под толщей земли. В центре форта — трехэтажное кирпичное сооружение, укрытое толстым слоем земли, на котором успели вырасти большие деревья.

Видя на макете, как сеть линий, обозначивших направления огня артиллерии и пулеметов, укрытых в капонирах и дотах, густо перекрещивалась на подступах к фортам, мы серьезно задумывались над тем, как обезопасить от этой угрозы штурмующую пехоту.

Второй оборонительный рубеж проходил по окраинам города. Основой его являлись особо прочные, приспособленные к обороне каменные здания, баррикады и доты.

Он усиливался также многочисленными ирригационными каналами. Третий рубеж опоясывал центральную часть старого города и включал в себя девять старинных фортов и наиболее мощные, приспособленные к обороне каменные постройки. А в самом центре города, на высоком берегу реки Прегель, господствуя над городом и окрестностями, громоздился старинный королевский замок, в котором засело несколько тысяч самых оголтелых фашистов. Здесь Кенигсберг был сплошь перегорожен баррикадами, завалами, опорными пунктами и узлами сопротивления. На всех площадях, перекрестках, в скверах и парках были сооружены доты, закопаны танки и штурмовые орудия. Во всех этих фортах, капонирах, дотах, в укрепленных зданиях и других оборонительных сооружениях засело 130 тысяч гитлеровцев, готовых сражаться до последнего патрона. Не следует забывать при этом, что это огромное войско располагало помимо всего прочего четырьмя тысячами единиц артиллерии и более чем сотней танков и штурмовых орудий.

На макете яркой красной краской были обозначены участки прорыва на направлениях ударов войск 43, 50 и 11-й гвардейской армий, на плечи которых ложилась почетная, но неимоверно трудная миссия — штурмовать город-крепость. Существо замысла операции заключалось в следующем — рассечь оборону Кенигсберга мощными и стремительными встречными ударами с северо-запада и юга. С северо-запада должны были нанести удар войска 43-й и два корпуса 50-й армии, с юга — основные силы 11-й гвардейской. В центре города, на северном берегу реки Прегель, им надлежало встретиться. С востока сковывающие удары на широком фронте наносили дивизии 69-го стрелкового корпуса 50-й армии. В то время пока эти три объединения будут дробить на части Кенигсбергский «орешек», другие три армии — 2-я гвардейская (она прибыла в состав нашей группы значительно позднее), 5-я и 39-я — наступлением на Земландском полуострове отбрасывали войска группы «Земланд» к морю, в общем направлении на Пиллау, обеспечивая внешний фронт окружения Кенигсбергского укрепленного района.

Примерно к середине марта командный состав армий, участвовавших в штурме, уже знал в общих чертах свои задачи. Командармы начали подготовку войск к предстоящей операции.

12 марта, когда главные силы фронта под командованием маршала А. М. Василевского уже заканчивали подготовку к мощному удару по хейльсбергской группировке немцев, генерал К. Н. Галицкий доложил мне, что 36-й гвардейский стрелковый корпус готов к наступлению на Бранденбург. Я сразу же поспешил в это соединение. Командир корпуса генерал-лейтенант Петр Кириллович Кошевой сообщил, что в его полосе наступления обороняются остатки моторизованной дивизии СС «Великая Германия», несколько пехотных полков и спецчастей из Прибалтики. У них было свыше 30 танков. Разгромить эту группировку предстояло 16-й и 18-й гвардейским стрелковым дивизиям.

Убедившись, что наступление подготовлено всесторонне, я доложил об этом маршалу Василевскому. 13 марта он сообщил мне, что, несмотря на моросящий дождь и плохую видимость, войска фронта начали наступление против хейльсбергской группировки. Я проинформировал его, что мы тоже не отстаем: в 12 часов 40 минут части 16-й гвардейской стрелковой дивизии вторглись в оборону противника, овладели деревней Вердинген и перерезали шоссе, связывающее Бранденбург с Кенигсбергом, но, поскольку вражеские части беспрерывно контратакуют, наступление застопорилось.

— Принимайте меры и завтра доложите о результатах, — спокойно распорядился А. М. Василевский.

Обсудив создавшееся положение, мы решили нарастить удар силами 88-й гвардейской стрелковой дивизии. Галицкий приказал Кошевому ввести ее в бой для ускорения выхода к реке Фришинг, которая прикрывала подступы к Бранденбургу, и для форсирования ее с ходу. Ввод этого соединения в бой помог сломить сопротивление гитлеровцев, и они отступили к реке Фришинг. Наши дивизии приступили к ее форсированию.

Убедившись, что генералы К. Н. Галицкий и П. К. Кошевой делают все необходимое, чтобы сломить сопротивление врага, я снова сосредоточил свое внимание на подготовке штурма Кенигсберга. К этому времени мы уже заканчивали разработку основных документов плана операции.

Всю операцию намечалось провести в три этапа: в ходе первого — завершить подготовку; на втором — прорвать первый оборонительный рубеж и войскам 43-й и 50-й армий выйти на рубеж Поерштиттен, Клейн Хейдекруг, а 11-й гвардейской на рубеж Шенфлис, Понарт, Кальген; на третьем — осуществить штурм самого города. Задачи второго этапа планировалось решить за одни сутки, а третьего за четверо суток. Таким образом, на весь штурм Кенигсберга отводилось 5 дней.

В ходе подготовки операции «Земланд», которую предполагалось осуществить до конца марта, мы решили провести целый ряд сложных мероприятий. Надо было прежде всего полностью вскрыть характер обороны противника и группировку его войск в Кенигсбергском укрепленном районе, активными действиями улучшить исходный рубеж, с которого соединениям предстояло перейти в наступление, полностью завершить подготовку войск 39, 43, 50 и 11-й гвардейской армий к предстоявшей операции и в тайне от противника занять исходное положение для штурма Кенигсберга, скрытно вывести передаваемые в состав нашей группы войск 5-ю и 2-ю гвардейскую армии в полосы их наступления, довести численность дивизий до 3000–3600 человек. Следовало также обеспечить аэродромами нашу многочисленную авиацию, организовать всестороннее боевое и материально-техническое обеспечение операции, осуществить мероприятия по дезориенти-рованию противника. За трое-четверо суток до начала штурма намечалось провести предварительную артиллерийскую и авиационную подготовку с целью разрушения мощных фортов. Надо было готовить силы и для преследования на случай, если до начала штурма обнаружится отход противника.

Начало штурма, как и указывалось Ставкой, было намечено через 8-10 дней после ликвидации хейльсбергской группировки противника, чтобы использовать часть высвобождающихся после этого сил.

С проектом плана операции «Земланд» я и В. В. Курасов прибыли 15 марта к А. М. Василевскому. Маршал со скрупулезностью рассмотрел каждый документ. Серьезных расхождений во мнениях проект плана не вызвал. Прежде чем окончательно утвердить его, А. М. Василевский на следующий день послал докладную И. В. Сталину, в которой изложил существо плана операции «Земланд» и высказал просьбу о выделении дополнительного вооружения, боевой техники и боеприпасов.

Возвратившись в штаб своей группы войск, я с удовлетворением узнал, что наступление корпуса генерала Кошевого развивается успешно: бои идут уже за Бранденбург.

Вечером 17 марта позвонил А. М. Василевский.

— План операции, — сообщил он, — утвержден Ставкой. Разгром хейльсбергской группировки приказано закончить не позднее двадцать второго, а операцию «Земланд» начать не позднее двадцать восьмого марта. Так что до двадцатого заканчивайте наступление корпуса Кошевого и сразу же перебрасывайте его к Кенигсбергу.

Итак, времени оставалось в обрез. Надо было спешить, и прежде всего ускорить завершение прорыва к морю в районе Бранденбурга. Задачу свою корпус П. К. Кошевого, фактически, уже выполнил: с 13 по 18 марта его соединения захватили 40 населенных пунктов, в том числе Бранденбург. Командующий 4-й немецкой армией так и не смог снять из района Бранденбурга ни одного полка. 20 марта К. Н. Галицкий доложил, что соединения генерала Кошевого вышли на побережье залива Фришес-Хафф. Теперь без помех можно перебрасывать 36-й гвардейский к Кенигсбергу. В этот день Ставка продлила подготовку операции еще на несколько дней. А. М. Василевский сообщил, что И. В. Сталин разрешил начать предварительную артиллерийскую и авиационную подготовку штурма в первых числах апреля. Он сказал также, что выводит 2-ю гвардейскую армию и направляет ее к нам для участия в наступлении на Земландском полуострове.

23 марта В. В. Курасов доложил о завершении работы по созданию штурмовых отрядов и групп в 11-й гвардейской, 43-й и 50-й армиях. В каждом стрелковом полку был подготовлен один штурмовой отряд, в состав которого, как правило, включались стрелковый батальон, саперная рота, огнеметный взвод, танковая рота, взвод 76-миллиметровых орудий, батарея 120-миллиметровых минометов, орудия крупного калибра либо самоходки. В батальонах штурмовые группы состояли из стрелковой роты, саперного взвода, отделения огнеметов, отделения химиков, двух противотанковых орудий, двух орудий дивизионной артиллерии и двух-трех танков. Стрелковые взводы штурмовых отрядов и групп имели на вооружении противотанковые гранаты, дымовые шашки, «кошки» с веревками для подрыва мин натяжного действия, ножницы, топоры, термические шары с горючей смесью. Каждый боец группы имел шесть гранат. Словом, воины были обеспечены всем, что нужно для ведения боя в укрепленном районе и в городе.

Однако создание и оснащение штурмовых подразделений — лишь половина дела. Их надо было еще сколотить, практически натренировать в учебных городках, под которые мы спешно приспособили ранее занятые оборонительные сооружения и многие заброшенные поместья, похожие на крепости.

В эти дни у нас побывал Главный маршал авиации А. А. Новиков. Он подтвердил, что к обеспечению штурма Кенигсберга будет привлечена вся авиация, имеющаяся в Восточной Пруссии. Координацию действий трех воздушных армий (1, 3 и 18-й) он взял на себя, что весьма облегчало мою задачу. В связи с тем, что штаб 1-й воздушной армии в это время был целиком занят ликвидацией вражеского гнезда в районе Хейльсберга, основную работу по планированию боевого применения авиации в операции «Земланд» пришлось выполнять штабу 3-й воздушной армии. Я заверил Новикова в том, что этот штаб, возглавляемый очень опытным генералом Н. П. Дагаевым, успешно справится с данной задачей.

Боевое применение авиации было одним из наиболее важных и сложных вопросов подготовки операции не только потому, что воздушный щит Кенигсберга — это 450 стволов зенитной артиллерии и около сотни истребителей, но и потому, что решено было привлечь к участию в штурме три воздушные армии, авиацию Балтийского флота и два авиационных корпуса РГК. Всего насчитывалось 1124 бомбардировщика (в том числе 192 ночных-По-2), 830 истребителей, 470 штурмовиков и 20 торпедоносцев. Наиболее мощной по составу была 1-я воздушная армия, которой командовал тридцатичетырехлетний генерал-полковник Т. Т. Хрюкин. В ее составе было более 40 процентов всех участвовавших в операции самолетов. Остальными авиационными объединениями командовали: 3-й воздушной армией — уже известный читателю генерал-полковник Н. Ф. Папивин, 18-й воздушной армией — Главный маршал авиации А. Е. Голованов, 5-м гвардейским бомбардировочным корпусом — генерал-лейтенант В. А. Ушаков, 5-м бомбардировочным корпусом — генерал-майор М. X. Борисенко, авиацией флота генерал-полковник М. И. Самохин. За исключением морской авиации, которая предназначалась для срыва морских перевозок, остальные военно-воздушные силы нацеливались главным образом на авиационное обеспечение штурма Кенигсберга и наступления 39, 5 и 2-й гвардейской армий на Земландском полуострове.

Таким образом, около двух с половиной тысяч боевых самолетов надо было «разместить» на клочке кенигсбергского неба. Это требовало напряженной, кропотливой работы по согласованию действий такого огромного числа боевых машин, входивших в совершенно самостоятельные авиационные объединения, не только между собой, но и, главное, с наземными войсками. И руководство этой работой целиком легло на опытнейшего нашего авиационного военачальника командующего советскими Военно-Воздушными Силами Главного маршала авиации А. А. Новикова. Основной опорой его в этом деле на первых порах явился штаб 3-й воздушной, а накануне штурма — и 1-й воздушной армии.

Особенно много времени пришлось уделить организации штурмовых действий авиации в черте Кенигсберга. Это была, пожалуй, наиболее сложная задача, потому что до этого нам еще не приходилось так массированно применять авиацию по объекту, подобному Кенигсбергу. Для нанесения ударов в черте города создавалась авиагруппа в составе шести штурмовых авиационных дивизий, которыми командовали генерал-майоры В. И. Шевченко, С. С. Александров, полковники П. М. Кучма, Д. С. Прутков, Ф. С. Хатминский и подполковник К. П. Заклепа. Действия этих соединений А. А. Новиков планировал особенно тщательно, так как их удары должны были прийтись на всю тактическую глубину обороны противника двумя эшелонами: первым — на глубину до двух километров, вторым — до четырех и более. Придавая важное значение действиям штурмовой авиации, Новиков впервые, пожалуй, в таком большом масштабе привлек к этому истребители: 200 машин этого типа предназначались для постоянного использования в качестве штурмовиков, а остальные истребители могли привлекаться по мере необходимости.

До начала штурма авиаторы наряду с ведением разведки должны были прикрывать от ударов с воздуха наземные войска, препятствовать подвозу гитлеровцами в Кенигсберг пополнения и воинских грузов, парализовать деятельность военно-морской базы в Пиллау. Предполагалось также провести двухдневную предварительную авиаподготовку штурма с целью разрушения фортов и других основных оборонительных сооружений перед фронтом 11-й гвардейской и 43-й армий, вывода из строя аэродромов и уничтожения фашистской авиации. За двое суток предусматривалось 5316 самолето-вылетов, в ходе которых на головы гитлеровцев в районе Кенигсберга должно было обрушиться 2690 тонн бомб.

В первый день наступления перед началом штурма 406 мощных бомбардировщиков и 133 истребителя с бомбами на борту должны были первой огневой волной прокатиться по вражеским позициям, расчищая путь атакующим войскам. А как только отряды двинутся вперед, дорогу им будут готовить несколько сотен штурмовиков и истребителей, вооруженных бомбами.

На прикрытие этой мощной армады бомбардировщиков и штурмовиков от ударов с воздуха А. А. Новиков выделил три авиационные истребительные дивизии, а остальные соединения истребителей должны были преграждать путь фашистской авиации в район штурма. В первый день наступления предусматривалось 4124 самолето-вылета.

Следует указать, что все вопросы участия авиации в штурме Кенигсберга перед докладом маршалу А. М. Василевскому на окончательное утверждение А. А. Новиков предварительно согласовывал со мной как командующим Земландской группой войск.

В районе Кенигсберга намечалась, таким образом, одна из самых крупных воздушных операций. И не могу не отметить с восхищением, что спланирована она была блестяще. Изучение плана боевого применения авиации при подготовке штурма Кенигсберга и в ходе его доставляло глубокое удовлетворение. Все мы думали тогда о том, как бы облегчилась неимоверно трудная задача наземных войск, если бы этот грандиозный план удалось осуществить в полной мере.

В тесном сотрудничестве с авиаторами генерал Н. М. Хлебников со своим штабом и штабом артиллерии фронта разрабатывал план боевого применения артиллерии. Для участия в обеспечении штурма А. М. Василевский разрешил привлечь все артиллерийские средства, которые было можно стянуть в район Кенигсберга. В результате набралось около 5 тысяч орудий и минометов и 300 установок реактивной артиллерии. Народный комиссар Военно-Морского Флота Адмирал Флота Советского Союза Н. Г. Кузнецов прислал в наше распоряжение 5 морских железнодорожных батарей, в составе которых было 15 дальнобойных орудий. Некоторые из них могли вести огонь на 34 километра. Мы рассчитывали с их помощью воспрепятствовать эвакуации гарнизона города по Кенигсбергскому морскому каналу.

Особенно нас обнадеживал тот факт, что почти половину артиллерии составляли орудия крупных калибров, в том числе и от 203 до 305 миллиметров. Н. М. Хлебников предложил следующий план использования этой грозной ударной силы: за четыре дня до начала штурма осуществить огневую разведку целей, вскрытие (снятие земляного покрытия) фортов и других оборонительных сооружений и их разрушение; за два-три часа до начала штурма провести непосредственную артиллерийскую подготовку с целью разрушения уцелевших сооружений и уничтожения огневых средств и живой силы; с началом штурма сопровождать огневым валом атаку пехоты и танков до захвата первого оборонительного рубежа. Всю полковую и дивизионную артиллерию и часть орудий крупных калибров мы решили распределить по штурмовым отрядам и группам.

Самая, пожалуй, трудная миссия выпала на этот раз на долю начальника инженерных войск генерала В. В. Косырева. Ведь в обеспечении преодоления таких укреплений, которые были созданы вокруг города и в самом городе, инженерные войска должны были сыграть не менее важную роль, чем авиация и артиллерия. Силы были выделены немалые: десять инженерно-саперных, три штурмовые инженерно-саперные, две моторизованные инженерные и одна понтонная бригады. И это не считая тех штатных саперных подразделений, которые имелись в корпусах и дивизиях. Значительную часть этих сил пришлось включить в состав 26 штурмовых отрядов и 104 групп. Инженерным войскам предстояла гигантская работа как в период подготовки штурма, так и в его ходе. Помимо проведения тщательной инженерной разведки обороны противника надо было подготовить массу дорог, мостов в колонных путей, достроить пункт базирования торпедных катеров на побережье Земландского полуострова, эстакады для спуска бронекатеров, доставленных по железной дороге на реку Прегель, выбрать исходный плацдарм для войск, предназначенных для штурма города, преодолеть под огнем противника сотни проходов в минных и проволочных заграждениях. С началом штурма инженерные войска должны были разминировать и восстанавливать пути для продвижения танков, артиллерии и других видов боевой техники, а затем разминировать улицы города и построить переправы через реку Прегель и многочисленные глубокие каналы. И вся эта работа была тщательно спланирована и своевременно выполнена.

Важная роль принадлежала и химическим войскам, боевое применение которых планировал генерал-майор М. Ф. Доронин со своим отделом. Для обеспечения штурма было выделено три батальона химической защиты, семь отдельных огнеметных батальонов, рота фугасных огнеметов и пять отдельных рот ранцевых огнеметов. Огнеметные подразделения были распределены по штурмовым отрядам и штурмовым группам.

Трудно было в эти дни начальнику связи штаба Земландской группы войск, который обеспечил управление наступающими войсками хорошо разветвленной и надежной связью. Из района Норгенена можно было поддерживать устойчивую связь со штабами армий по радио, телефону, телеграфом, самолетами и автомашинами. Связь была подготовлена также на трех наблюдательных пунктах: на главном, который был оборудован на высоте севернее Фухсберга, и двух вспомогательных, подготовленных в двух с половиной километрах южнее Квандиттена и в трех с половиной километрах за Зеехундом.

Как всегда, огромную работу проделал накануне генерал Д. И. Андреев и его штаб. Большую помощь оказал им начальник тыла фронта генерал В. П. Виноградов. Нелегко было подвезти, разместить и укрыть боеприпасы и горючее для столь огромного количества артиллерии и авиации. Решение одной этой задачи потребовало колоссального напряжения сил офицеров и генералов тыла фронта и Земландской группы войск.

В обеспечении перегруппировки и сосредоточения личного состава и подвоза материальных средств немало сделали железнодорожные войска. Они восстановили пути и все транспортные объекты от советской границы до Кенигсберга, а железнодорожники в короткие сроки отремонтировали трофейный состав и наладили его эффективную эксплуатацию. В связи с нехваткой трофейных вагонов им пришлось спешно «перешить» все железнодорожные пути от границы до Кенигсберга на широкую колею. В результате героического труда военных и гражданских железнодорожников поток эшелонов с воинскими грузами, нужными для обеспечения успешного штурма Кенигсберга, резко возрос. Это помогло тылу фронта справиться со своими трудными задачами.

25 марта маршал А. М. Василевский сообщил мне, что войска 3-й и 31-й армий овладели последним мощным узлом сопротивления городом Хейлигенбёйлем. Остатки фашистских войск — более 100 тысяч — скопились на небольшом прибрежном плацдарме шириной в 13 километров и глубиной от 2 до 5 километров. Гитлеровское командование спешило вывезти морем часть сил из небольшого приморского городка Розенберга, но к нему уже прорвались войска 28-й армии генерала А. А. Лучинского. Хейльсбергская группировка вермахта доживала последние дни. Это, естественно, подстегивало и нас. К 28 марта нам удалось, и вроде бы скрытно, сменить войска 43-й армии силами 2-й гвардейской, которой предстояло наступать на правом крыле войск фронта, как это предусматривалось планом.

…В эти дни состоялась еще одна встреча с представителями штаба Балтфлота и его командующим адмиралом В. Ф. Трибуцем, который ввел нас в курс обстановки на Балтике. Морские силы Германии (кригсмарине), основная часть которых была сосредоточена на Балтике, представляли собой серьезную угрозу: 2 линейных корабля, 8 крейсеров, более 200 подводных лодок, 30 миноносцев и 70 торпедных катеров противостояли нашим кораблям: линкору, 2 крейсерам, 12 эсминцам, 20 подводным лодкам, 78 торпедным катерам и 226 малым «охотникам». Соотношение в силах было явно в пользу кригсмарине. Однако это отнюдь не снижало боевую активность Балтийского флота. Его командование готовило моряков к активному участию в операции. Кроме дивизиона бронекатеров, который планировалось использовать на реке Прегель, В. Ф. Трибуц обещал привлечь для обеспечения приморских флангов наших армий большую группу торпедных катеров, базировавшихся на побережье Земландского полуострова.

29 марта А. М. Василевский, сообщив, что с хейльсбергской группировкой полностью покончено, предупредил о своем скором прибытии к нам вместе с основным составом штаба фронта. Вскоре из штаба 3-го Белорусского нам сообщили точный итог закончившейся в районе Хейльсберга операции: с 13 по 29 марта наши войска уничтожили 93 тысячи и захватили в плен более 46 тысяч солдат и офицеров. В качестве трофеев нам досталось 605 танков и штурмовых орудий, 5000 орудий и минометов, 128 самолетов. Эту радостную весть мы поспешили довести до сведения всех воинов, готовившихся к штурму Кенигсберга.

1 апреля мне представилась возможность побывать в штабе 5-й армии. С интересом всматривался я в располневшее добродушное лицо командарма генерала Н. И. Крылова, с которым мне еще не приходилось воевать вместе. Однако Николай Иванович имел столь блестящую боевую репутацию, что не было сомнений: в предстоящих боях мы быстро, как говорится, найдем общий язык. Боевому пути этого добрейшего по натуре и абсолютно невозмутимого генерала можно было позавидовать. Он был начальником штаба армий, героически оборонявших Одессу, Севастополь и Сталинград. Этот факт говорил сам за себя. Мне было известно, что Крылов блестяще проявил себя и на посту командарма как в операции «Багратион», так и в сражении за Восточную Пруссию. Николай Иванович не имел высшего военного образования, но его отточенное оперативное мышление и ясное предвидение неожиданных поворотов в боевых действиях просто поражало.

Я объяснял это его выдающимися способностями. Не будь Крылов военным, из него, несомненно, вышел бы видный специалист любого дела, лишь было бы оно ему по душе. Впоследствии Николай Иванович стал Маршалом Советского Союза и главнокомандующим Ракетными войсками стратегического назначения. Наше фронтовое знакомство заложило первый камень в фундамент большой дружбы, которую прервала лишь его смерть…

Из подробного доклада генерала Крылова я узнал о боевом составе армии и о дислокации ее соединений. В заключение нашей беседы я уточнил задачу его армии.

Мы вводили 5-ю на Земландском полуострове между 2-й гвардейской и 39-й армиями. С началом операции ее войска должны были с рубежа Куменен, Викау наступать на Крогау, Блюдау с целью сковывания войск противника на полуострове.

В этот же день были уточнены задачи и остальных армий, готовившихся наступать на полуострове. 2-я гвардейская генерала П. Г. Чанчибадзе должна была на правом фланге обороняться силами одного стрелкового корпуса, а на стыке с 5-й армией наступать в общем направлении на Норгау.

39-й армии, наносившей удар на стыке с 43-й, предстояло продвигаться в общем направлении на Наутцвинкель и к исходу второго дня наступления выйти на побережье залива Фришес-Хафф до устья реки Прегель.

Таким образом, к началу апреля все армии вышла в свои полосы наступления. Ранее был решен вопрос о том, какая командная инстанция должна непосредственно руководить боевыми действиями войск при штурме Кенигсбергской крепости и в дальнейшем вести операцию по очищению от врага Земландского полуострова. 2 апреля мы получили директиву, согласно которой наша Земландская группа войск с 3 апреля прекращала существование, ее штаб выводился в резерв Ставки, а я, как заместитель командующего войсками фронта, и несколько генералов и офицеров штаба группы, принимавших участие в подготовке штурма Кенигсберга, должны были помочь фронтовому командованию в проведении операции.

В тот же день к нам прибыл Маршал Советского Союза А. М. Василевский с основным составом штаба 3-го Белорусского фронта, который по-прежнему возглавлял генерал-полковник А. П. Покровский. Александр Петрович был одним из самых опытных и талантливых штабистов. Войну он начал начальником штаба Юго-Западного направления и до середины октября 1941 года работал под руководством сначала С. М. Буденного, а затем С. К. Тимошенко. В дальнейшем А. П. Покровский успешно руководил штабом Западного (с 24.4.44 г. — 3-й Белорусский) фронта. С таким начальником штаба И. Д. Черняховскому, в апреле 1944 года возглавившему этот фронт, было легко осваивать обязанности командующего войсками. Пользовался Покровский заслуженным уважением в у маршала А. М. Василевского. Александр Петрович всегда покорял меня своей высокой культурой и, если так можно выразиться, эмоциональной дисциплиной, казавшейся на первый взгляд холодностью в отношении к сослуживцам. Невысокого роста, худощавый, с наголо бритой головой, Александр Петрович сразу же после приезда к нам быстро и бесшумно обошел помещения штаба, на ходу отдавая распоряжения о размещении фронтового управления. Затем, приказав развесить карты и схемы, он погрузился в изучение обстановки. Это был исключительно трудолюбивый человек. Мне тогда казалось, что он вообще не спит: когда бы я ни приходил в штаб фронта, всегда заставал его или у карты боевых действий, или разговаривающим по телефону с подчиненными…

Одновременно с А. М. Василевским приехал и член Военного совета фронта генерал-лейтенант В. Е. Макаров с офицерами и генералами политуправления фронта. Появились и начальники родов войск: командующий артиллерией генерал-полковник М. М. Барсуков, командующий бронетанковыми и механизированными войсками, герой Курской битвы генерал-полковник А. Г. Родин, начальник инженерных войск генерал-лейтенант Н. П. Баранов, начальник тыла фронта генерал-лейтенант В. П. Виноградов с группой офицеров своего штаба. Вопросами организации связи в штабе фронта ведал генерал-майор И. И. Буров.

Все эти генералы без особых трудностей разобрались в обстановке и в последние дни перед началом штурма приняли на себя управление войсками в районе Кенигсберга.

А. М. Василевский и А. П. Покровский еще раз тщательно изучили план операции, заслушали начальников разведки, оперативного управления, родов войск, а также генерал-полковника Т. Т. Хрюкина, который доложил план боевого применения всех авиационных сил.

Маршал А. М. Василевский с виду был, как всегда, невозмутим, но я чувствовал, что он сдерживает свою досаду: ведь наступил срок начинать предварительную артиллерийскую и авиационную подготовку штурма, а погода, как назло, мешала. С середины марта шли дожди вперемежку с мокрым снегом. Местность расквасило так, что двигаться можно было только по дорогам с твердым покрытием. Но особенно мучили дожди и туманы. Видимость сквернейшая, поэтому условия для управления огнем артиллерии были чрезвычайно трудными, а боевую авиацию в воздух поднять было почти невозможно. Так природа похоронила наши надежды использовать при подготовке штурма наше огромное превосходство в авиации, втуне остался скрупулезно разработанный план боевого применения ВВС. Даже артиллерию невозможно было использовать с достаточной эффективностью.

А. М. Василевский позвонил Верховному Главнокомандующему и доложил ему обстановку.

— Торопит Верховный, — с нескрываемым огорчением заметил маршал, закончив разговор со Сталиным. — Берлинская операция поджимает… — Посмотрев в окно на завесу моросящего дождя и плотные облака, низко висевшие над раскисшей землей, он решительно заключил: — Надо начинать!

В связи с тем что авиацию поднять в воздух было невозможно, приказ начать предварительную артиллерийскую подготовку получила артиллерия. Генералы Барсуков и Хлебников занялись ее осуществлением, стараясь использовать для вскрытия и разрушения фортов каждый час улучшения видимости.

А. А. Новиков заверил, что авиация присоединится при малейшем улучшении погоды.

Оставшиеся до начала операции дни А. М. Василевский посвятил изучению готовности армий к штурму Кенигсберга. В сопровождении группы генералов и офицеров oн поехал в 43-ю армию, наносившую главный удар по городу с северо-запада. Генерал А. П. Белобородов с предельной лаконичностью доложил:

— К штурму все готово… Артиллерия начала свою работу…

На вопрос маршала, как он оценивает перспективы, командарм ответил без колебаний:

— В успехе уверен. Для обеспечения его сделано все возможное, а солдаты, как никогда, рвутся в бой. Ведь появившееся в сводках «берлинское направление» внушило им надежду на скорый конец войны.

— А если авиация из-за погоды не сможет поддержать вас в полную силу?

После некоторого раздумья Белобородов решительно махнул рукой:

— Сломим и без авиации! Артиллеристы не подведут и в такую погоду. Верно я говорю? — с улыбкой повернулся он к командующему артиллерией.

— Так точно! — с готовностью ответил тот. — Нам удалось сосредоточить на километр участка прорыва двести пятьдесят восемь стволов, в том числе более ста — тяжелой артиллерии. Она уже принялась за выполнение своей задачи.

Улыбка удовлетворения скользнула по лицу маршала.

— Вот и хорошо, — одобрил он.

Уточнив у Белобородова некоторые детали штурма, он распрощался и выехал в 11-ю гвардейскую, наносившую удар навстречу 43-й армии с юга. Генерал-лейтенант К. Н. Галицкий встретил нас на своем наблюдательном пункте, разместившемся в захваченном у немцев форту № 9. Галицкий со свойственной ему неторопливостью подробно и обстоятельно доложил свой замысел и план захвата южной части Кенигсберга и на схеме показал оперативное построение своих войск для штурма. Маршал слушал очень внимательно, не перебивая, а когда командарм закончил, сделал ряд замечаний и указаний.

На вопрос о возможности штурмовать город без активной поддержки авиации Галицкий ответил уклончиво: дескать, можно, да лучше все-таки с авиацией. Этот дипломатичный ответ вызвал улыбку у командующего фронтом.

Особенно пристальное внимание А. М. Василевский уделил подготовке войск армии к форсированию реки Прегель и взаимодействию корпусов с артиллерией, авиацией и с войсками 43-й армии.

Дружески побеседовав с находившимися на наблюдательном пункте членом Военного совета армии генерал-майором П. И. Куликовым, начальником штаба генерал-лейтенантом И. И. Семеновым, Александр Михайлович сказал, что хотел бы побывать в одной из дивизий. Ближайшей от наблюдательного пункта оказалась 1-я Московско-Минская гвардейская стрелковая. По ходам сообщения маршал в сопровождении лишь нескольких человек направился туда и остаток дня провел в полках, изучая готовность их к штурму, экипировку и настроение солдат, знание офицерами противостоящего противника и тех кварталов города, где им предстояло сражаться.

После посещения маршалом этих двух армий даже по его всегда невозмутимому выражению лица можно было определить, что Александр Михайлович был удовлетворен готовностью войск и боевым настроением личного состава.

4 апреля погода существенно не изменилась, и авиация продолжала бездействовать. А. М. Василевский решил побывать и в 50-й армии, которой тоже отводилась немаловажная роль в штурме города. На наблюдательном пункте нас уже ожидали командующий генерал-лейтенант Ф. П. Озеров, член Военного совета генерал-майор Н. Г. Пономарев, начальник штаба генерал-майор Н. Ф. Гарнич и другие ближайшие боевые помощники командарма.

Хотя фронт, который занимала 50-я, был много шире, чем у 11-й гвардейской и 43-й армий, но Озеров умело применил принцип сосредоточения основных сил на решающем участке: он занял войсками 69-го стрелкового корпуса генерал-лейтенанта Н. Н. Мультана 90 процентов армейской полосы наступления, а 81-й и 124-й стрелковые корпуса генерал-лейтенантов Ф. Д. Захарова и И. И. Иванова сосредоточил на участке прорыва шириной всего в три с половиной километра, примыкавшем к участку прорыва 43-й армии.

Боевые порядки обоих корпусов, прорывавших оборону на стыке с 43-й армией, были построены в два эшелона. При скромной общей численности артиллерийских средств командарм сумел сосредоточить на каждый километр участка прорыва около 250 орудий и минометов. Словом, и от 50-й армии можно было ожидать самых решительных действий. Изучив схему оперативного построения армии, А. М. Василевский выразил полное удовлетворение.

Воодушевленный похвалой маршала, генерал Ф. П. Озеров попросил разрешить ему провести небольшую операцию с целью улучшения исходного положения для наступления: в ночь на 5 апреля внезапной атакой захватить так называемый «малый форт» — сильный опорный пункт на переднем крае обороны противника. В случае успеха этой операции система огня противника перед передним краем нарушалась и создавались более благоприятные условия для перехода в общее наступление. Для захвата опорного пункта был подготовлен штурмовой отряд, которым командовал очень опытный боевой офицер — майор Могилев. Убедившись, что операция подготовлена всесторонне, А. М. Василевский разрешил ее провести ближайшей ночью.

Возвратившись из 50-й, командующий фронтом пригласил к себе А. А. Новикова. Когда тот быстрым шагом вошел в комнату, на ходу приглаживая волосы, маршал нетерпеливо спросил:

— Поднимете завтра авиацию в воздух?

Главный маршал авиации развел руками:

— Ручаться не могу: погодой не командую.

— А все-таки, можно сегодня пустить хоть часть авиации?

А. А. Новиков, подумав мгновение, ответил:

— Если погода улучшится, выпустим У-два и часть бомбардировщиков…

— Да-а-а, — задумчиво протянул А. М. Василевский, — штурмовать без авиации… — И, обращаясь ко мне, спросил: — А вы-то как думаете, Иван Христофорович?

Вопрос этот был не из легких: я не мыслил штурм такой крепости, как Кенигсберг, без поддержки авиации, на которую мы делали большую ставку. Ведь наши армии имели почти такую же численность, как и гарнизон города. У нас было 137 тысяч солдат и офицеров — у противника 130. Артиллерийских средств мы имели в 1,3 раза больше чем гитлеровцы. Таким образом, лишь в танках и самолетах на нашей стороне преимущество. Начинать штурм без поддержки авиации в этой обстановке было рискованно. Вот об этих своих соображениях я и доложил маршалу. Наши мнения по этому вопросу, как я и надеялся, совпали. Во всяком случае, А. М. Василевский решил отложить начало штурма еще на сутки, поскольку метеорологи предсказали улучшение погоды.

В тот же день у меня состоялась запавшая в память встреча с руководителем отряда бывших военнослужащих вермахта — участников антифашистского движения, возглавлявшегося Национальным комитетом «Свободная Германия». Отряд в количестве 79 человек прибыл в район Кенигсберга для разъяснения окруженному гарнизону бессмысленности дальнейшего сопротивления.

Еще в ходе боев в Латвии и Литве я уделял немало внимания работе отдела политуправления фронта, руководимого всесторонне эрудированным и очень инициативным полковником Е. А. Бродским. Он и его подчиненные делали все возможное, чтобы помочь немецким антифашистам, группу которых на нашем фронте возглавлял уполномоченный Национального комитета «Свободная Германия» обер-лейтенант Герман Ренч. В результате такой поддержки отряду лейтенанта Петера уже однажды удалось просочиться в Кенигсберг и вывести оттуда почти полностью одну из рот 561-й гренадерской дивизии.

В отряде антифашистов были представители различных слоев немецкого общества, но в подавляющем большинстве — рабочие и крестьяне, и роднило их одно — ненависть к фашизму, к Гитлеру, приведшему их родину на край гибели.

В заключение мой собеседник сказал, что все его бойцы полны решимости ближайшей ночью вновь проникнуть в город. Я от всей души пожелал им успеха.

В ночь на 5 апреля дождь прекратился. Новиков приказал выпустить на город две дивизии легких У-2. Они были сделаны из дерева и перкаля, но носили грозное наименование «ночные бомбардировщики». Каждый самолет мог поднять в воздух до 200 килограммов авиабомб. Однако он был совершенно беззащитным против истребителей, и поэтому только темнота и сплошная облачность обеспечивали безопасность полета У-2.

В течение ночи было совершено 657 самолето-вылетов. У-2 большого урона фашистам не нанесли, но спать спокойно им не дали. Под утро в воздух начали подниматься даже фронтовые двухмоторные бомбардировщики. Они успели сделать всего около сотни самолето-вылетов. Менее удачной оказалась попытка выпустить на город тяжелые бомбардировщики из армии А. Е. Голованова. Лишь 15 самолетам удалось выйти к Кенигсбергу и сбросить на него бомбы, а остальные 25 машин потеряли ориентировку и задание не выполнили.

Поднявшись утром после короткого отдыха, я машинально заглянул в окно: на улице снова моросил дождь, белая пелена тумана скрывала горизонт, видимость была ничтожной. На применение авиации никакой надежды. А завтра — штурм!

Однако не все выглядело так мрачно. Полковник Тарасов, начальник оперативного отдела штаба нашей группы, порадовал меня вестью об удачном завершении штурма «малого форта». Озеров успешно провел задуманную им операцию. Штурмовой отряд майора Могилева внезапно ворвался в укрепленный пункт врага и уничтожил его гарнизон. Командир 343-й стрелковой дивизии генерал-майор А. Л. Кроник для развития успеха направил туда стрелковый батальон майора Шорникова, который продвинулся вперед на полтора километра. Потом был введен еще один стрелковый полк этой дивизии. Так в фашистской обороне возникла небольшая брешь, которую командование кенигсбергского гарнизона безуспешно пыталось закрыть в течение всего дня.

Поинтересовался я также результатами вылазки антифашистов и вот что узнал. К трем часам ночи прояснилось, и луна осветила местность в районе действия отряда. Все же ударной группе Арно Борнмана удалось скрытно преодолеть нейтральную полосу. Взвод Гебхарда Кунце последовал за ней, взводы Гарри Лау и Карла-Гейнца Мейснера в это время изготовились к броску. Первыми подползли к проволочному заграждению противника Арно Борнман и Гельмут Фиркант. Окликнув вполголоса часового, Фиркант сказал, что в свое расположение возвращается разведгруппа, посланная штабом полка.

Как выяснилось позднее, в ту ночь на этом участке фронта действительно должна была пройти немецкая разведгруппа. Тем не менее часовой громко скомандовал:

— Лежать! Иначе буду стрелять!

После короткой паузы Фиркант продолжал:

— У нас два тяжелораненых. Пропустите, иначе они умрут…

— Подождите минуточку! — ответил немецкий часовой и побежал к блиндажу. Оттуда он вернулся в сопровождении четырех солдат.

— Идите направо, — сказал кто-то из них. — Здесь мины. Проволочные заграждения проходите поодиночке.

Однако антифашисты поступили по-иному. Они оттащили в сторону проволочную рогатку, а затем устремились в образовавшийся проход. У окопа кто-то из солдат спросил их:

— Кто вы такие?

— Мы разведчики, — ответил Борнман, — и должны явиться к командиру первого батальона.

Пока продолжался этот разговор, трое из отряда подошли к пулеметной точке и разоружили пулеметчиков.

Неожиданно в воздухе вспыхнула осветительная ракета, и гитлеровские солдаты обнаружили всех антифашистов. Кто-то воскликнул:

— Да здесь людей гораздо больше, чем было в нашем разведподразделении!..

Между тем Борнман с тремя товарищами уже спустился в окоп, за ними последовало еще пять человек. Какой-то унтер-офицер предложил Борнману следовать в блиндаж для проверки его документов. Шедший за командиром ударной группы патриот подошел и унтер-офицеру и скомандовал:

— Руки вверх! Бросай оружие и иди за мной! Однако к этому времени кто-то уже успел донести на командный пункт 367-й немецкой дивизии о появлении в ее расположении «тех, которые недавно увели на сторону русских почти целую роту кенигсбергских солдат». Чтобы уничтожить отряд Петера, гитлеровцы открыли ураганный огонь из всех видов оружия по району его вклинения в их оборону.

Пришлось отступить. Начались поиски других путей проникновения в гарнизон.

Хорошо помню, что позднее я с большим удовлетворением подписывал представления к награждению орденами Отечественной войны особенно отличившихся немецких антифашистов, действовавших на 1-м Прибалтийском фронте и в Земландской группе войск.

Сейчас, как и перед каждой операцией, мы особо важное значение придавали партийно-политической работе. Хороший морально-политический настрой бойцов и командиров, идущих в бой, удваивает их силы.

Партийно-политическая работа началась почти сразу же после принятая решения на штурм Кенигсберга. Первыми, как всегда, пропагандистскую кампанию начали фронтовая, армейские и дивизионные газеты. Они стали широко освещать боевой опыт советских войск при ведении уличных боев в Сталинграде, при взятии укрепленных районов в Восточной Пруссии. Печатались многочисленные статьи на такие, например, темы: «Штурм укрепленного города», «Штурмовая группа идет в наступление» и другие.

Во всех частях были проведены беседы «Чему нас учат сталниградские бои». Участники сражения на Волге делились с молодыми воинами опытом боев в больших домах, подвалах, квартирах, на чердаках. В газетах и листовках прославлялись героические действия бойцов и командиров, проявивших особую смелость и смекалку при штурме укреплений, уничтожении гарнизонов сильных опорных пунктов, дотов, публиковались советы бывалых воинов, которым доводилось брать укрепрайоны, рекомендации по ведению боя в условиях крупного города.

Даже доморощенные поэты нередко свои стихи посвящали пропаганде методов ведения боя в городе. Возможно, с литературной точки зрения они были и далеко не безупречны, но хорошо принимались каждым бойцом, как, например, вот такая стихотворная «инструкция», опубликованная в газете.

В бою секунда дорога Смелей врывайся в дом врага! Входи в проломы, лезь в окно Спастись фашистам не дано. Чтоб фриц живым не вышел вон, Дом атакуй со всех сторон.

Словом, пропагандисты всячески старались подчеркнуть жизненность известной пословицы «Смелость города берет».

Политработники настойчиво разъясняли бойцам значение успеха в предстоящем штурме Кенигсберга для завершения разгрома врага в Восточной Пруссии. «Взятие Кенигсберга и Берлина, — говорили они, — это и есть конец войны».

Особенна заметно активизировалась партийно-политическая работа по подготовке штурма в первых числах апреля, когда руководство проведением широких агитационно-пропагандистских мероприятий взял в свои руки член Военного совета 3-го Белорусского фронта опытнейший политработник генерал-лейтенант В. Е. Макаров, а непосредственное участие в них приняли все офицеры политуправления фронта во главе с генерал-майором С. Б. Казбинцевым.

Накануне штурма Кенигсберга во всех частях в торжественной обстановке проводились партийные собрания, митинги. Коммунисты и комсомольцы клялись быть в первых рядах штурмующих войск. Настроение бойцов и командиров хорошо выразил на митинге в 264-м стрелковом полку солдат Верин.

— Мы скоро идем в бой, товарищи, — горячо заявил он. — Перед нами гнездо фашистских разбойников в Восточной Пруссии. Взять Кенигсберг нам приказала Родина. Я обещаю с честью выполнить приказ и призываю всех, не щадя своей жизни, бить гитлеровцев. Фашистские грабители и детоубийцы, засевшие в змеином гнезде — Кенигсберге, будут уничтожены!

Его под одобрительные возгласы товарищей поддержал сержант Макаров:

— Кенигсберг — сильная крепость. Но и эта крепость не спасет фашистов!

Накануне штурма в войсках были получены обращения военных советов армий. В них особо подчеркивалась сложность предстоявших боев, говорилось о необходимости не только самоотверженно выполнять боевой долг, но и умело управлять войсками.

Во всех подразделениях агитаторы зачитали обращение Военного совета 3-го Белорусского фронта «Вперед на штурм Кенигсберга!».

Воодушевление бойцов и командиров накануне штурма было настолько сильным, что в бой собирались идти даже раненые. Многие из них в эти дни присылали письма с настоятельными просьбами досрочно выписать их из госпиталей. Старые воины Сергей Иванович Акимов и Александр Алексеевич Новокрещенов, имевшие на своем боевом счету немало уничтоженных фашистов, прислали такое письмо: «В настоящее время мы работаем в госпитале № 2544. Признаны негодными к строю и зачислены в штат госпиталя. Горя неодолимой ненавистью к этим проклятым фашистам и желая ускорить час победы, мы просим направить нас в 91-ю гвардейскую Духовщинскую ордена Ленина, Краснознаменную дивизию, к полковнику Кожанову, под командованием которого мы хотим сражаться. Пусть мы нездоровы, не стопроцентные строевики, но руки и ноги у нас пока есть, оружие мы можем держать в руках, а также владеть им».

Словом, советские воины были полны решимости овладеть Кенигсбергом во что бы то ни стало. Но, как нам было известно, фашисты тоже будут любой ценой удерживать его. Гитлеровская пропаганда сделала все, чтобы запугать немецкий народ и его солдат, стращала угрозой всеобщего истребления немцев «озверевшими русскими». Повсюду в городе были развешаны лозунги: «Победа или всеобщая гибель!» Геббельсовские подручные со своей стороны успокаивали жителей Кенигсберга высокопарными хвастливыми заверениями: «Скорее Балтийское море высохнет, чем русские возьмут Кенигсберг».

К концу дня 5 апреля дождь наконец-то прекратился. Хотя небо по-прежнему было закрыто свинцово-серыми тучами, все заметно повеселели в ожидании дальнейшего улучшения погоды.

— Выходит, и метеорологи иногда угадывают, — невесело пошутил А. М. Василевский, отдавая распоряжение провести разведку боем до начала артиллерийской подготовки.

Обращаясь ко мне, маршал попросил отправиться к Белобородову, чтобы помочь ему в руководстве войсками, наносящими главный удар по Кенигсбергу с северо-запада. На рассвете я поспешил в район Фухсберга (ныне поселок Холмогоровка), что лежит в 10–12 километрах от центра Кенигсберга. Здесь был КП 43-й армии. В этом же районе по моему указанию был подготовлен для командующего войсками фронта наблюдательный пункт. Самой удобной для наблюдения за противником оказалась заросшая деревьями высотка, на которой заметно выделялся двухэтажный каменный дом какого-то прусского юнкера. Обзор с этой высотки был великолепный. И это преимущество первым оценил начальник инженерных войск Земландской группы войск генерал В. В. Косырев. По его распоряжению саперы оборудовали на стволе одного из самых мощных и высоких деревьев площадку для наблюдения, которая для безопасности была окружена с трех сторон стальными плитами. Со стороны города они были особенно мощными. После окончания работ я поднялся на НП и был вполне удовлетворен: с этой хорошо замаскированной площадки превосходно просматривалась вся местность вокруг, вплоть до окраин Кенигсберга. Ближайшие форты были как на ладони. На площадке могли свободно разместиться 2–3 человека. Густые кроны деревьев надежно маскировали наш «воздушный» наблюдательный пункт. Неподалеку столь же надежно были укрыты еще две наблюдательные площадки на деревьях. Там разместились летчики и артиллеристы. Они готовились корректировать с них удары авиации и артиллерии. В подвальном этаже двухэтажного каменного дома разместилась оперативная группа штаба 43-й армии. Когда мы подъехали к этому дому, он показался безлюдным, но, внимательно присмотревшись, я обнаружил, что повсюду идет напряженная работа: вокруг спрятанных в укрытиях и хорошо замаскированных радиостанций сновали связисты и штабные офицеры.

У входа в здание меня встретил молодцеватый полковник.

— Начальник оперативного отдела полковник Турантаев, — представился он.

Владимира Владимировича я знал еще со времен форсирования Западной Двины, где он проявил не только энергию и решительность, но и незаурядную храбрость. Бывая в армии генерала А. П. Белобородова, я всегда с удовольствием беседовал с главным оператором его штаба, от которого всегда веяло спокойствием и уверенностью.

Турантаев проводил меня к командарму, обосновавшемуся в одной из комнат второго этажа, окна которой были обращены в сторону Кенигсберга. Стены дома были очень мощными, а все оконные проемы забаррикадированы мешками с песком.

Белобородов сидел за стереотрубой, нацеленной на город, и так увлекся наблюдением, что не заметил моего прихода.

— А не опасно ли командарму иметь такой заметный для противника наблюдательный пункт? — громко спросил я.

Афанасий Павлавтьевич удивленно оглянулся, увидев меня, энергично поднялся со стула и, крепко пожав мою руку, сказал:

— Оперативная группа штаба армии размещена в подвальном этаже. Я имею возможность в случае обстрела здания тяжелой артиллерией в одно мгновение спуститься туда же… А от обстрела орудиями среднего калибра наш наблюдательный пункт вряд ли пострадает.

Решив, что мои опасения развеяны, командарм стал подробно докладывать о результатах боя передовых батальонов. Выяснилось, что противник с отчаянным упрямством пытается удержать первый рубеж обороны, сосредоточив на нем значительные силы. И все же на ряде участков передовым батальонам удалось вклиниться в оборону и улучшить исходное положение для штурма. Артиллеристы уточняли схему огня на предстоящую артиллерийскую подготовку.

А тем временем рассвет вступал в свои права. Я склонился к окулярам стереотрубы и стал внимательно всматриваться в панораму города. За плотной дымкой утреннего тумана очертания Кенигсберга едва-едва вырисовывались. Над городом низко висели сизые тучи.

— А самолеты поднять все-таки не удастся, — вздохнул я с огорчением.

— Ничего не поделаешь, — откликнулся Белобородов, — вся надежда на бога войны. Что говорят авиаторы, Владимир Владимирович? — спросил он, обращаясь к вошедшему полковнику Турантаеву. — Поднимут самолеты или нет?

— Команда поднять в воздух все, что можно, поступила, но вот погода. Обидно…

— Конечно, — согласился командарм. — Но я надеюсь, что штурмовики все же пойдут в бой: они ведь привыкли сражаться в любую погоду.

Я попросил соединить меня с командным пунктом фронта и едва успел доложить А. М. Василевскому о результатах разведки боем и о готовности артиллерии стрелковых полков и дивизий к бою, как вдруг откуда-то с юга, с противоположной стороны города до нашего слуха донесся прерывистый и быстро нарастающий гул. Взглянул на циферблат часов — было ровно 9 часов. И тут же послышалась непрерывная серия глухих разрывов тяжелых мин. Это «катюши» возвестили о начале артиллерийской подготовки в 11-й гвардейской армии. Вслед за ними дружно подали голос тяжелые орудия. Несмотря на большое расстояние, от разрывов снарядов тяжелой артиллерии стекла в окнах здания, где мы находились, заметно вздрагивали.

— Слышите, Александр Михайлович? — спросил я маршала, прервав свой доклад и вслушиваясь в нараставшую артиллерийскую канонаду.

— Хорош концерт! — с удовлетворением ответил А. М. Василевский. — Жаль, что авиации не слышно…

В 10 часов раскаты артиллерийского грома послышались неподалеку от нас. Тысячи орудий и минометов создали невообразимый грохот, земля под нами корчилась, как при землетрясении, а оконные стекла, казалось, вот-вот рассыплются на мелкие осколки. Вскоре и северо-западные подступы к городу скрылись в сполохах сплошного огня и дыма. Это продолжалось еще два часа.

Сплошные разрывы дымовых снарядов и мин вдоль переднего края фашистской обороны свидетельствовали о том, что сейчас под прикрытием расползавшейся вокруг завесы пойдут в атаку пехота и танки. Удастся ли штурмующим войскам преодолеть полосу заграждений и ворваться в оборону противника? Начались самые томительные минуты. Нам не были слышны голоса штурмующих, а бойцов при такой плохой видимости даже в бинокль трудно было обнаружить. Надо было ждать донесений из корпусов. И мы нетерпеливо ждали. Белобородов не отнимал телефонной трубки от уха.

— Ну как? — поминутно повторял он, вызывая то одного, то другого командира корпуса. Но ответы, как правило, были односложными и не очень определенными:

— Пошли вперед! Атакуют!..

Первым порадовал нас Антон Иванович Лопатин, по-прежнему командовавший 13-м гвардейским стрелковым корпусом. Его дивизии наступали в центре оперативного построения 43-й армии на пригород Амалиенау (ныне район улицы Кутузова).

— Соединения Краснова и Тымчика, — докладывал он своим уверенным голосом, — ворвались в оборону противника и обходят форт номер пять! Враг ожесточенно сопротивляется…

Когда я доложил о начале штурма А. М. Василевскому, он задумчиво проговорил:

— Как бы они не застряли у фортов… Прикажите первым эшелонам не задерживаться там, обходить форты, а вторым эшелонам блокировать и подрывать их, выкуривать оттуда гарнизоны…

Вскоре об успешном вклинении во вражескую оборону доложили и командиры других корпусов — генералы А. С. Ксенофонтов и Э. Ж. Седулин.

После переговоров с генералом Покровским мне стало известно, что успех сопутствует и войскам 11-й гвардейской армии. Было получено донесение о прорыве дивизий 16-го гвардейского стрелкового корпуса С. С. Гурьева, которые наступали на участке, где мощный форт № 9 давно, еще до перехода в наступление войск армии, был в наших руках. Поэтому соединения здесь сразу же вклинились в глубину вражеской обороны. Хуже было положение на флангах-в 8-м и 36-м гвардейских стрелковых корпусах, который пришлось преодолевать фронтальными атаками яростное сопротивление гарнизонов мощных фортов № 8 и № 10.

Из штаба 50-й тоже поступили обнадеживающие донесения: ее корпуса, медленно продвигаясь вперед, завязали бой за сильный опорный пункт Нойзидлунг и пробиваются к форту Гнейзенау.

Не оставалось сомнений: начало штурма удачное… Надо было наращивать темп. Многое зависело от авиации. Поэтому я попытался выяснить у Главного маршала авиации Новикова, сколько самолетов ему удалось поднять в воздух. Однако не успели меня соединить с ним, как буквально над крышей дома раздался хорошо знакомый гул моторов. Все бросились к окнам: низко над землей в сторону Кенигсберга летело звено краснозвездных штурмовиков.

— Кажется, пошли, — облегченно вздохнул Афанасий Павлантьевич. — С авиацией-то будет полегче.

У А. А. Новикова я узнал, что штурмовики действуют небольшими группами, что сделано уже около 200 самолето-вылетов и предпринимаются попытки послать на город бомбардировщики.

Это были первые попытки наших славных летчиков вступить в противоборство не только с врагом, но и с погодой. Однако начавшиеся полеты штурмовой авиации пока еще были очень скромным вкладом в такую операцию.

Когда мы с Афанасием Павлантьевичем уточняли возникшие вопросы по управлению войсками, неожиданно рядом громыхнул оглушительный взрыв. Я почувствовал довольно сильный удар в левое плечо и, отброшенный в противоположный угол комнаты взрывной волной, закрыл лицо руками от пыли и осколков стекла. Когда через несколько мгновений медленно открыл глаза, у меня отлегло от сердца: я видел, — значит, глаза уцелели. Голова побаливала, уши словно ватой заложило. Осмотрелся вокруг. Ударная волна от взорвавшегося в стене дома снаряда вышибла оконные рамы вместе с мешками с песком, превратив стекла в мелкие осколки. Я и Белобородов отделались легкими ушибами. Первым к нам подбежал взволнованный Турантаев. Убедившись, что и нами ничего серьезного не случилось, он успокоился и поспешил выполнить распоряжение командарма: выяснить потери на командном пункте. Как мы узнали впоследствии, потери от артобстрела были совсем незначительны.

Когда о случившемся я доложил А. М. Василевскому, он укоризненно сказал мне:

— Могло быть хуже. Наблюдательный пункт Белобородов выбрал не совсем удачно. Хорошо, что так обошлось…

А. М. Василевский строго приказал нам спуститься в подвальное помещение, а наблюдение вести с бронированной вышки, оборудованной на дереве.

Тем временем наступление войск армии Белобородова развивалось по плану. Несмотря на все еще слабую поддержку со стороны авиации, части методично уничтожали гарнизоны многочисленных укреплений и медленно продвигались вперед, причем штурмовые группы смело прорывались в промежутки между фортами, окружали и блокировали их, обтекая со всех сторон.

Дивизии правофлангового 90-го стрелкового корпуса во второй половине дня громили сильные опорные пункты, созданные на высотах с отметками 20,6 и 21,0. Первый из них был захвачен 349-м стрелковым полком 26-й стрелковой дивизии генерал-майора В. А. Белоногова согласованными ударами с фронта и тыла. А в это время другие части форсировали канал Ландграбен (река Голубая) и продвинулись в глубь вражеской обороны. Падение второго опорного пункта предрешил успешный обходный маневр 2-го стрелкового батальона 252-го стрелкового полка 70-й стрелковой дивизии полковника С. А. Красновского. Командир этого батальона майор Шерегородцев сумел провести свои подразделения в тыл опорного пункта. Внезапное появление их там обеспечило успех атаки на него с фронта.

Еще больших успехов достигли дивизии 13-го гвардейского стрелкового корпуса, наступавшего в центре, хотя на его пути оказался мощный форт, который на наших картах значился под номером 5а. Штурмовали его части 87-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора К. Я. Тымчика.

Напомню, что еще до перехода войск в наступление А. М. Василевский выразил озабоченность тем, что наши части могут «увязнуть» в боях против фортов. Белобородов предупредил генерала Лопатина о такой опасности. И командиры дивизий старались избежать ее. Генерал Тымчик, например, бросил два стрелковых полка в обход форта, а третьему полку приказал блокировать его. Приданная этому полку батарея самоходных артиллерийских установок совместно с другими орудиями сопровождения метким огнем подавила все огневые средства, прикрывавшие подступы к форту. Но гарнизон, укрывшись внутри главного сооружения, оказывал упорное сопротивление огнем из канониров. Тогда подразделения штурмового отряда полка, умело сочетая огневые удары со смелыми атаками своих бойцов, стали выбивать фашистов из сооружений.

На долю левофлангового корпуса 43-й армии (54-го стрелкового) досталась задача штурмовать форт № 5. Генерал-лейтенант А. С. Ксенофонтов, один из наиболее опытных наших комкоров, тоже не стал сковывать свои главные силы штурмом форта. 263-ю стрелковую дивизию полковника К. Г. Черепанова он двинул в обход него справа в общем направлении на пригород Амалиенау, а само укрепление приказал взять силами штурмовых отрядов 801-го и 806-го стрелковых полков 235-й стрелковой дивизии генерал-майора И. Л. Луцкевича. Однако Луцкевич посчитал и эти силы слишком большими для штурма. Он приказал оставить всего лишь один штурмовой отряд, а остальные силы под прикрытием дымовой завесы, ослепившей гарнизон, обошли форт справа и слева и двинулись вслед за дивизией Черепанова.

Таким образом, блокировав к концу первого дня наступления оба форта лишь небольшими силами, войска генерала Белобородова прорвались к северо-западной окраине Кенигсберга, то есть ко второму оборонительному рубежу противника.

Войска 50-й армии, наступавшие левее, тоже вклинились во вражескую оборону и, проникнув на северную окраину города, очистили от гитлеровцев около 40 кварталов, захватив при этом городскую радиовещательную станцию. Младший сержант Сапожников и рядовые Шереметько, Михальчук и Николаев укрепили на ее 50-метровой мачте красный флаг.

Результативно развивалось наступление и в полосе 11-й гвардейской, штурмовавшей Кенигсберг с юга. До конца дня наибольшего успеха добились левофланговая дивизия 8-го гвардейского стрелкового корпуса и две стрелковые дивизии соседнего 16-го гвардейского стрелкового корпуса генерала С. С. Гурьева. Эти соединения уже за первые 3–4 часа продвинулись на 3–4 километра и завязали бой на подступах к мощным узлам обороны Розенау (ныне Московский район Калининграда) и Понарт (ныне поселок Димитрово). В это время части 16-й и 83-й гвардейских стрелковых дивизий блокировали форты № 8 и № 10.

Опасаясь, что на подступах к этим узлам обороны и на разлившейся по-весеннему реке Беек ударная группировка будет задержана, генерал К. Н. Галицкий приказал ввести в сражение вторые эшелоны корпусов. В 19 часов они после короткого, но мощного артиллерийского налета при поддержке штурмовой авиации вступили в бой.

К концу дня войска 11-й гвардейской полностью овладели фортом № 10, захватили 20 вражеских опорных пунктов и очистили около 45 кварталов в южной части города. Вся группировка, оборонявшая южную окраину Кенигсберга, оказалась под угрозой рассечения на две изолированные части.

Некоторых успехов достигла в этот день и 39-я армия, наступавшая северо-западнее Кенигсберга с целью обеспечения войск А. П. Белобородова от ударов противника с Земландского полуострова. К исходу дня ее соединения вклинились в оборону противника на 4 километра. Особенно отличилась 91-я гвардейская стрелковая дивизия полковника В. И. Кожанова, которая перерезала шоссе и железнодорожную линию, связывающие Кенигсберг о Земландским полуостровом и военно-морской базой Пиллау (Балтийск).

К сожалению, бомбардировочной авиации удалось в первый день штурма Кенигсберга совершить всего 85 самолето-вылетов вместо запланированных 1218. Всего же за день все рода авиации совершили чуть более тысячи самолето-вылетов вместо предусмотренных планом более 4 тысяч.

Так закончился первый день штурма Кенигсберга. Своими впечатлениями об успешном штурме укреплений противника в полосе 43-й армии я поделился вечером этого дня с маршалом Василевским, который очень внимательно выслушал меня и попросил от его имени поблагодарить Афанасия Павлантьевича Белобородова за отличные действия его армии.

В заключение своего доклада я с восхищением отозвался об исключительно высоком наступательном порыве войск 43-й армии и о массовом героизме бойцов. Иллюстрируя свой рассказ, я передал только что полученное сообщение о подвиге разведчика 107-й гаубичной артиллерийской бригады Тукманова. Пуля глубоко рассекла ему лицо. После перевязки солдата направили в тыл, но он, возвратившись на батарею, сказал командиру:

— Во мне еще достаточно сил, чтобы продолжать выполнять боевой приказ, и никуда я с поля боя не уйду.

Другой разведчик, Матусевич, был ранен, когда корректировал огонь своего дивизиона, но не сообщил об этом командиру. Следуя его точным командам, артиллеристы разрушили укрепления фашистов и расчистили путь штурмовому отряду. Когда пехотинцы продвинулись вперед, то нашли Матусевича умирающим от потери крови.

Положительно в целом оценив достигнутые войсками фронта успехи, А. М. Василевский приказал командармам не прекращать боевых действий, продолжать штурм и ночью. И надо сказать, что войска выполняли этот приказ с исключительной настойчивостью.

В 43-й армии части 87-й гвардейской дивизии сумели за ночь форсировать канал Ланд-Грабен и захватить плацдарм на противоположном берегу. В бою за его удержание особо отличился брат легендарной Зои Космодемьянской восемнадцатилетний командир самоходно-артиллерийской установки Александр Космодемьянский.

В середине ночи пал наконец форт № 5а. Бойцы 87-й гвардейской стрелковой захватили в плен весь его гарнизон. В эту ночь прогремела слава и о подвиге взвода 51-го отдельного саперного батальона из 13-го гвардейского стрелкового корпуса. Солдаты этого подразделения под командованием лейтенанта А. М. Родителева проникли в тыл противника для ведения разведки. Обнаружив огневые позиции зенитной артиллерийской батареи, офицер с восьмеркой вооруженных автоматами и гранатами саперов внезапной атакой захватил 14 зенитных орудий и взял в плен 25 фашистских артиллеристов. А. М. Родителев стал Героем Советского Союза.

У К. Н. Галицкого наиболее дерзко и решительно действовали в ночном бою гвардейцы из дивизий генералов И. Ф. Бурмакова и П. Ф. Толстикова. Вот как, например, сражались воины 2-го стрелкового батальона 99-го полка дивизии генерала Бурмакова. Им предстояло захватить пивоваренный завод, который фашисты сильно укрепили. Все подступы к заводской стене освещались и простреливались. И все же саперам удалось незаметно пробраться к ней и заложить взрывчатку. Когда стена взлетела на воздух, в образовавшийся пролом неудержимо хлынули подразделения пехоты. Пустив в дело ранцевые огнеметы, пулеметы и гранаты, бойцы и командиры к утру уничтожили гарнизон. А в это время части 1-й гвардейской стрелковой дивизии генерала Толстикова внезапной атакой овладели мастерскими и железнодорожным мостом через полноводную реку Беек.

Ожесточенный бой длился всю ночь; фашисты не получили ни часу передышки. До утра, конечно, не спали и в штабах. Метеорологи дали на 7 апреля благоприятный прогноз, поэтому всюду всесторонне согласовывали предстоящие действия штурмовой и бомбардировочной авиации с последующим наступлением сухопутных войск. Ведь на другой день в воздух должны подняться тысячи самолетов! В такой обстановке они могли ударить и по своим: в городе особенно трудно сверху определить, где наши, а где чужие войска.

С исключительным напряжением работал штаб фронта. Несмотря на то, что генералам и офицерам пришлось принять руководство операцией буквально накануне штурма, они, как принято говорить, быстро вросли в обстановку и с помощью генералов и офицеров штаба бывшей Земландской группы войск успешно справлялись со своими задачами. И снова я с удовлетворением отметил, что этому очень способствовало жесткое, но уверенное и, я бы сказал, педантичное (в самом хорошем смысле этого слова) руководство со стороны А. П. Покровского.

Утром 7 апреля погода действительно резко улучшилась: солнце озарило пылающий город. Едва рассеялся плотный утренний туман, как первые эшелоны самолетов из 11-го истребительного авиакорпуса генерала Г. И. Иванова атаковали фашистские аэродромы и, нанеся несколько штурмовых ударов, прочно блокировали их. Почти одновременно с ними на город устремились штурмовики. Свои первые удары они нанесли по зенитным орудиям.

В 9 часов 30 минут, после короткой, но мощной артиллерийской подготовки, на штурм снова пошли войска генералов Белобородова, Озерова и Галицкого. И сражение разгорелось с новой силой. Однако второй день операции резко отличался от первого. В небе отмечалось полное господство советской авиации. Она устроила фашистам, как образно выразился генерал Папивин, «последний день Помпеи».

А. А. Новиков в 10 часов поднял в воздух 246 бомбардировщиков 1-й, 3-й воздушных армий и 5-го гвардейского бомбардировочного авиакорпуса, которые нанесли один за другим три мощных удара по городу и фашистским войскам на Земландском полуострове, пытавшимся помочь гарнизону Кенигсберга.

Стремясь максимально усилить удары с воздуха, А. А. Новиков решился на дерзкий шаг: поднять в воздух тяжелые бомбардировщики авиации дальнего действия, которые обычно использовались только в ночное время. Он позвонил А. Е. Голованову и спросил его мнение по этому вопросу, но Главный маршал авиации попытался уклониться от такого риска, ссылаясь на то, что летчики тяжелых бомбардировщиков не имеют опыта групповых полетов в дневное время, а это, мол, может снизить эффект их бомбометания. Кроме того, он выразил опасение, что тяжелые и тихоходные самолеты Ил-4 могут стать легкой добычей фашистских истребителей.

— Да не бойтесь же вы! — раздраженно перебил Новиков. — Я дам вашим самолетам такой эскорт в сто двадцать пять истребителей, что ни один «мессер» не отважится атаковать их. Кроме того, две-три сотни штурмовиков под сильным прикрытием истребителей будут постоянно висеть над городом, и они во взаимодействии о артиллерией не позволят даже пикнуть зенитчикам противника…

Голованов, видимо, хотел высказать еще какие-то сомнения, но командующий ВВС решительно сказал:

— Словом, задача вам ясна — готовность армии к подъему в воздух всем составом к тринадцати ноль-ноль. Цели для ударов согласуйте с товарищем Хрюкиным. О готовности доложите…

Командующий военно-воздушными силами некоторое время взволнованно ходил по просторному блиндажу, а когда Голованов доложил о готовности, решительно махнул рукой:

— В тринадцать десять выпускайте армию на Кенигсберг!

Затем, соединившись с командующими 1-й и 3-й воздушными армиями, Новиков приказал им немедленно поднять в воздух все остающиеся еще на аэродромах штурмовики и фронтовые бомбардировщики и нанести массированный удар по аэродромам, где базировались вражеские истребители, а также по огневым позициям зенитной артиллерии.

В ожидании появления дальних бомбардировщиков Голованова А. А. Новиков поднялся на вышку. Минут через двадцать с севера и востока в небе показались медленно приближавшиеся к городу самолеты. Они шли один за другим с примерно равными интервалами.

Когда первые машины сбросили на центральные районы Кенигсберга свой бомбовый груз, вверх взвились густые клубы дыма, освещаемые заревом пожара. Они росли и росли, пока весь город не заволокло. Меньше чем за час 516 «илов» сбросили более 3700 бомб общим весом 550 тонн. Многие укрепления были разрушены. Движение танков, автомашин и подразделений пехоты с тяжелым вооружением по улицам города стало невозможным. Оборона противника, фактически, распалась на отдельные изолированные очаги сопротивления.

Не успело осесть пыльное марево, поднятое над городом бомбежкой, как по северо-восточной части нанес удар 5-й гвардейский бомбардировочный авиакорпус генерала Ушакова. В это же время самолеты авиакорпуса генерала Борисенко и авиация флота совершили несколько массированных налетов на военно-морскую базу Пиллау и фашистские боевые корабли.

Во второй день штурма нашим авиаторам удалось совершить 4700 самолето-вылетов, сбросить на врага более 1600 тонн бомб и уничтожить свыше 50 вражеских самолетов. Однако прочные долговременные сооружения очень надежно защищали фашистов от уничтожения. Гитлеровцы продолжали отсиживаться в своих железобетонных норах и оказывали ожесточенное сопротивление в течение всего дня.

А. П. Белобородов доложил, что главные силы его армии ведут напряженные бои по расширению плацдармов на противоположном берегу канала Ланд-Грабен. Противник непрерывно контратакует. Генерал Т. Т. Хрюкин, командующий 1-й воздушной армией, нацелил против контратакующих штурмовики, которые непрерывными атаками с воздуха помогли пехотинцам сломить сопротивление врага в районе канала. К концу дня корпуса 43-й армии прорвались на окраину пригорода Ратсхоф и овладели несколькими кварталами в северо-западной части Кенигсберга.

К тому времени штурмовому отряду 235-й стрелковой дивизии удалось покончить и с гарнизоном форта № 5, блокированного еще в первый день. Успех здесь был обеспечен героическими действиями дивизионных саперов. Ураганный огонь не помешал им снять свыше двухсот мин и расчистить пехоте путь к форту. Саперы извлекли из мин взрывчатку, и командир отделения В. К. Полупанов подорвал ее у стены форта. Однако стена устояла. Второй заряд туда подтащил командир взвода лейтенант И. П. Сидоров. Но и этот взрыв не был достаточно разрушительным. Пришлось снять еще много мин, чтобы сделать два усиленных заряда. Сидоров и Полупанов одновременно подорвали их и проделали наконец в стене большие бреши. Фашисты открыли ураганный огонь по смельчакам. Пока шла огневая дуэль, бойцы, лейтенанта И. И. Ишкинина закладывали взрывчатку с другой стороны форта, а саперы П. И. Меренков и Г. А. Малыгин укладывали заряд в амбразуру капонира. Оставив товарища в укрытии, Меренков пополз устанавливать детонатор, но был ранен. Малыгин поспешил на помощь другу, но тоже получил ранение. Сам истекая кровью, он оттащил назад Меренкова и произвел взрыв. Почти одновременно подорвал свой заряд и лейтенант Ишкинин. Всем этим мужественным саперам было присвоено звание Героя Советского Союза.

Пока взрывы потрясали стены форта, старшина А. П. Шубин, снайперски стреляя из своего орудия по амбразурам, мешал ведению огня из форта. Подоспевшие штурмовые группы старшего лейтенанта И. Ф. Ткаченко и лейтенанта Р. Р. Бабушкина атаковали гарнизон. Бабушкин со своими бойцами ворвался во двор и загнал фашистов обратно в помещение, куда вслед за ними вскочил рядовой Ф. Т. Чирков и забросал фашистов гранатами. Все эти храбрецы также были удостоены звания Героя Советского Союза.

К вечеру остатки гарнизона форта № 5 сложили оружие и над ним взвился красный флаг.

Наступавшие левее 43-й армии 81-й и 124-й стрелковые корпуса 50-й армии в этот день с трудом продвигались к северо-восточной части Кенигсберга, а наступление соединений 11-й гвардейской с юга развивалось все более удачно. Генерал К. Н. Галицкий доложил, что дивизии его правофлангового 8-го гвардейского стрелкового корпуса настойчиво пробиваются к реке Альтер Преголь. 26-я и 5-я гвардейские стрелковые дивизии генералов Г. И. Чернова и Г. Б. Петерса, овладев артиллерийским заводом и рядом других предприятий, приступили к штурму фортов, окружавших Зюд-Парк.

16-й гвардейский стрелковый корпус, генерала С. С. Гурьева разгромил гарнизон сильного узла обороны в пригороде Понарт, потом, пробиваясь к реке Прегель, ворвался на железнодорожный вокзал, что находится на юго-западной окраине Кенигсберга, и после упорного боя захватил его. Столь же решительно действовали гвардейцы 36-го корпуса генерала П. К. Кошевого. Форсировав расу Беек, они с ходу ворвались в Нассер-Гартен — последний узел обороны на подступах к реке Прегель — и к концу дня очистили его от фашистов, выйдя на широком фронте к реке. Первыми туда в районе Континен пробились части 16-й гвардейской стрелковой дивизии генерала М. А. Пронина, а вслед за ними правее — части 18-й гвардейской генерала Г. И. Карижского.

Таким образом, в течение второго дня штурма корпуса армии К. П. Галицкого овладели всеми узлами обороны на подступах к центру города с юга, вышли к третьему рубежу обороны противника, а на флангах пробились к реке Прегель.

Фашистское командование предпринимало настойчивые попытки оказать помощь гарнизону Кенигсберга со стороны Земландского полуострова. Командование группы «Земланд» стягивало силы для контрудара по войскам 43-й армии с запада, но настойчивые атаки армии И. И. Людникова западнее Метгетена надежно сковывали их. Поэтому гитлеровцам 7 апреля пришлось ввести в дело 5-ю танковую дивизию главную ударную силу группы «Земланд». Она в течение дня предприняла 18 контратак, но, несмотря на это, войска генерала И. И. Людникова заняли населенный пункт Лазенкайм.

В этот день в наступление перешли 2-я гвардейская и 5-я армии, что еще более уменьшило возможность нанесения врагом контрудара с Земландского полуострова.

И третья ночь не принесла фашистам передышки. Бомбардировщики дальней авиации и дивизии наших «кукурузников» всю ночь висели над центром города, сбросив на головы фашистов 569 тонн бомб. С 8 часов утра эстафету у них приняли бомбардировщики, штурмовики и истребители фронтовой авиации. В течение двух часов самолеты долбили укрепления противника, а в 10 часов, после окончания артиллерийской подготовки, возобновили общее наступление все армии.

И снова пришлось выкуривать фашистов из каждого укрепления. Правофланговый корпус 43-я армии под командованием генерала Э. Ж. Седулина, оттесняя части группы «Земланд» от Кенигсберга, блокировал форт Королева Луиза. Вскоре пал и он. При штурме форта вновь отличился старший лейтенант Александр Космодемьянский.

Всего несколько часов прошло с тех пор, как ему было приказано принять батарею самоходных артиллерийских установок, но юный командир и в новой должности по-прежнему сражался мастерски. Несмотря на сильный огонь, Космодемьянский подтянул батарею к форту Королева Луиза и, дав залп по амбразурам, повел ее на штурм. На своей машине он таранил ворота форта и ворвался внутрь, а за ним двинулись остальные машины и штурмовые подразделения. Судьба укрепления была предрешена.

13-й гвардейский стрелковый корпус генерала А. И. Лопатина вел тяжелые бои в густо застроенных кварталах северо-западной части города. В этот день мы убедились, что без специально подготовленных штурмовых групп наши войска надолго застряли бы в железобетонном лабиринте крепости. Боевой состав групп действовал на редкость согласованно: автоматчики, используя малейшую брешь в обороне, проникали внутрь опорных пунктов, а если это не удавалось, сопровождавшие их орудия прямой наводки расчищали путь, саперы снимали мины и подрывали оборонительные сооружения, химики дымовыми завесами прикрывали маневр или преодоление открытого пространства. Действуя таким образом, правофланговые дивизии корпуса пробились к реке Прогель южнее Юдиттен и Ратсхоф.

Приблизительно около 3 часов дня генерал А. П. Белобородов, выслушав очередной доклад командира 13-го гвардейского стрелкового корпуса, поспешно отложил телефонную трубку и, повернувшись ко мне, радостно доложил:

— Семьдесят первый гвардейский стрелковый полк дивизии Помрачева[121] в четырнадцать тридцать соединился с переправившимися через реку Прегель частями шестнадцатой гвардейской из одиннадцатой армии.

Вникнув в смысл слов командарма, я с радостью подумал: «Все, мышеловка захлопнулась! Теперь гарнизону не ускользнуть!»

Молча и с теплыми чувствами пожав Белобородову руку, я, однако, не скрыл своего опасения:

— Надо, Афанасий Павлантьевич, подсказать командиру корпуса, чтобы он не допустил восстановления связи гарнизона с Земландским полуостровом…

Командарм немедленно передал это предупреждение командиру правофлангового корпуса. Я не удержался и, позвонив А. М. Василевскому, попросил его дать указания Главному маршалу авиации А. А. Новикову помочь авиацией в срыве попыток фашистских войск деблокировать окруженный гарнизон.

…В то время как правофланговые дивизии пробивались к реке, части 87-й гвардейской стрелковой дивизии генерала К. Я. Тымчика вышли к городскому каналу, а дивизиям 81-го и 124-го стрелковых корпусов 50-й армии удалось в этот день сломить сопротивление врага в пригородах Пальфе и Марауненхофе. Особенно ожесточенный бой вели воины 343-й стрелковой дивизии генерала А. Л. Кроника, когда они выбивали фашистов с товарной станции и из паровозного депо. Генерал Ф. П. Озеров, введя в 16 часов в сражение 2-ю стрелковую дивизию полковника М. И. Перевозникова, форсировал продвижение навстречу корпусам 11-й гвардейской армии, которые в этот день тоже с возросшим упорством стремились соединиться с армиями Белобородова и Озерова.

Первыми, как уже упоминалось выше, удалось это осуществить частям 36-го гвардейского стрелкового корпуса генерала П. К. Кошевого. Это его 16-я гвардейская стрелковая дивизия на западной окраине Кенигсберга соединилась с войсками 43-й армии.

К форсированию реки Прегель командир дивизии приступил еще в ночь на 8 апреля. Генерал М. А. Пронин ночью начал преодолевать реку силами трех штурмовых отрядов из 46-го и 49-го гвардейских стрелковых полков. Начало было удачным, но противник на это немедленно ответил яростными контратаками, и переправившиеся подразделения 49-го полка были отброшены назад.

Удаче штурмового отряда другого полка способствовали смелые действия стрелкового взвода лейтенанта Леонова, одновременно с которым в числе первых переплыл реку парторг роты Третьяков с бойцами Абашевым и Брыковым. Храбрецы внезапно для фашистов высадились на берег и подняли такой шум, словно их было не меньше батальона. Гитлеровцы растерялись. Пока они собирали силы для контратаки, реку форсировал весь штурмовой отряд, которому удалось захватить и удержать плацдарм в районе завода «Унион». Пронин стал немедленно переправлять на захваченный плацдарм главные силы сваей дивизии. Им помогли вовремя подоспевшие туда эскадрильи штурмовиков майора Коровина и капитанов Асадчих и Пятери. Вслед за дивизией генерала Пронина начали форсирование реки части 18, 31 и 11-й гвардейских стрелковых дивизий генералов Г. И. Карижского, И. Д. Бурмакова и Н. Г. Цыганова.

В 31-й гвардейской стрелковой успех форсирования обеспечили стремительные действия воинов 95-го гвардейского стрелкового полка. Они первыми пробились к железнодорожному мосту через Прегель. Гвардейцам 3-го батальона удалось перебраться по искореженным фермам моста на другой берег. Они внезапно атаковали фашистов с тыла и помогли переправиться главным силам своего полка, который после форсирования реки повел решительное наступление вдоль берега в направлении к Цитадели. А к этому времени 97-й и 99-й гвардейские стрелковые полки этого соединения, овладев в ходе ожесточенного боя машиностроительным заводом, пробились к Цитадели с юга.

11-я гвардейская стрелковая дивизия приступила к форсированию в 9 часов 30 минут. Первым начал преодоление реки штурмовой отряд 40-го гвардейского стрелкового полка. Солнечные лучи еще не успели разогнать утренний туман, когда, над рекой поднялась плотная стена дымовой завесы. Ослепленные фашисты не видели, как гвардейцы устремились к противоположному берегу на автомобилях-амфибиях и на различных подручных средствах. Поэтому они стреляли наугад. Наши бойцы появились на другом берегу внезапно, и это обеспечило им успех. Пока они вели бои за расширение захваченного плацдарма, штурмовые отряды 33-го гвардейского полка переправились сюда по железнодорожному мосту.

Таким образом, 8 апреля лишь 8-му гвардейскому стрелковому корпусу не удалось форсировать реку. Его дивизиям пришлось вести тяжелые бои по уничтожению фашистов засевших в мощных фортах.

Анализируя итоги третьего дня штурма, мы пришли к выводу, что у гарнизона Кенигсберга остается последний шанс на спасение: ближайшей ночью внезапно ударить вдоль берега реки Прегель и пойти навстречу войскам оперативной группы «Земланд». А если фашисты не решатся на этот отчаянный шаг, то им остается одна надежда — упорной обороной наиболее укрепленного третьего рубежа, который окружал густо застроенную центральную часть города с королевским замком в центре, только продлить свое существование на несколько дней.

Хочу напомнить читателю, что этот последний оборонительный рубеж опирался на сплошную цепь прочных бастионов, равелинов, высоких башен с толстыми стенами и на многочисленные железобетонные сооружения для огневых средств.

Но в одном положение гарнизона несколько улучшилось: теперь мы были лишены возможности массированно применить бомбардировочную авиацию по такой небольшой площади из-за опасений ударить по своим войскам.

Видя обреченность все еще продолжающего сопротивление гарнизона и стремясь избежать напрасного кровопролития, А. М. Василевский решил обратиться к окруженным с предложением сложить оружие, гарантируя всем сдавшимся жизнь и возвращение на родину после войны. Это обращение было немедленно передано по радио и через громкоговорящие радиоустановки на переднем крае.

Ночью мы нетерпеливо ждали: как будет реагировать на это противник? Однако, как впоследствии выяснилось, командующий всеми недобитыми в Восточной Пруссии немецкими войсками генерал Ф. Мюллер отдал безрассудный в этой обстановке приказ — пробиваться на запад навстречу войскам оперативной группы «Земланд». Вот почему комендант Кенигсберга решил ответить на обращение А. М. Василевского нанесением мощного удара из района окружения на запад.

Первую весть о начале этой авантюры мы получили в середине ночи, когда А. П. Белобородов доложил об атаке крупных сил танков и пехоты со стороны Земландского полуострова. Предвидя это, А. М. Василевский еще днем предупреждал командарма 43-й о возможности подобной вылазки. Поэтому дивизии 90-го и 13-го гвардейского стрелковых корпусов организованно встретили контратаки как с Земландского полуострова, так и из центра города. Лишь на отдельных участках небольшим отрядам фашистов в ночной темноте удалось просочиться в расположение наших соединений, где они и нашли свой конец.

Один из этих отрядов, численностью в 500 человек, прорвался к огневым позициям 12-го минометного полка. Первым тревогу поднял оказавшийся на пути гитлеровцев восемнадцатилетний связист старший сержант А. А. Евсеев. Окруженный фашистами, он открыл огонь, расстреливая их в упор. Ему кричали: «Русс, сдавайся!» Но боец на каждую попытку немцев приблизиться отвечал сильным огнем. Когда патроны кончились, юноша подпустил врагов вплотную и, ворвавшись в их гущу, бросил себе под ноги две ручные гранаты.

А. А. Евсееву было присвоено звание Героя Советского Союза посмертно.

К месту схватки подоспела группа минометчиков под командованием заместителя командира минометного полка подполковника Зубца. Огнем, штыками и прикладами они быстро истребили около 400 фашистов, а большую группу захватили в плен.

Важную роль в разгроме ударной группировки, прорывавшейся навстречу гарнизону Кенигсберга, сыграли 3-я и 18-я воздушные армии. Весь день и ночь к западу от Кенигсберга не умолкали взрывы авиабомб, выстрелы самолетных пушек, раскаты рвущихся реактивных снарядов — это бомбардировщики, штурмовики и истребители генерала Н. Ф. Папивина и Главного маршала авиации А. Е. Голованова обрабатывали фашистские дивизии, которые стягивались для нанесения контрудара.

Захватив листовки с обращением А. М. Василевского, в эту ночь в центр города проникли две группы антифашистов из комитета «Свободная Германия». Они распространяли среди окруженных листовки, а одна из групп в сопровождении капитана А. П. Пушкарского, которая несла белый флаг, попыталась приблизиться к зданию Цитадели. Но фашисты не подпустили парламентеров, открыв по ним ураганный огонь.

Когда А. М. Василевскому на рассвете 9 апреля доложили, что нет никаких признаков капитуляции, он вызвал командующего артиллерией фронта генерал-полковника М. М. Барсукова и приказал ему сосредоточенным огнем всей артиллерии по центральным кварталам города помочь армиям к концу дня завершить штурм Кенигсберга.

Когда рассвело, после короткой, но мощной артиллерийской подготовки штурм возобновился по всему фронту.

Правофланговый корпус 43-й армии, тесня противника к востоку от Метгетена, овладел фортом № 6. А дивизии корпусов генералов А. И. Лопатина и А. С. Ксенофонтова ворвались в центральную часть города и захватывали одно укрепление за другим. Генерал Ксенофонтов во второй половине дня доложил об овладении городским вокзалом и цементным заводом.

Из 50-й армии поступило донесение о том, что 307-я стрелковая дивизия под командованием генерал-майора В. Е. Долматова успешно продвигается на юг, навстречу частям 8-го гвардейского стрелкового корпуса 11-й гвардейской. Сообщение генерала Ф. П. Озерова о том, что части его 69-го стрелкового корпуса, развернувшего свои войска на очень широком фронте, вышли к пригороду Девау и захватили там аэродром, свидетельствовало: генерал Лаш оттягивает из восточного сектора оборонявшиеся там части в центр.

В полосе наступления 11-й гвардейской еще до начала артподготовки соединения 8-го гвардейского корпуса под покровом темноты начали переправу через северный рукав реки Прегель.

С началом общей артиллерийской подготовки главные силы 26-й и 5-й гвардейских стрелковых дивизий переправились на противоположный берег к юго-востоку от главного почтамта. Используя успех этих соединений, к 9 часам 30 минутам форсировали реку и части правофланговой 83-й гвардейской стрелковой дивизии. Пока они выколачивали фашистов из уцелевших укреплений в южной части города и готовились к форсированию другого рукава реки, гвардейские стрелковые корпуса генералов С. С. Гурьева и П. К. Кошевого брали штурмом укрепления в центре города по ту сторону реки, наступая с запада.

На помощь частям 11-й и 31-й гвардейских стрелковых дивизий, наступавшим вдоль правого берега реки Прегель с запада, в 13 часов пришла 1-я Московско-Мин-ская стрелковая дивизия генерала П. Ф. Толстикова. Ее части на подручных средствах под ураганным огнем противника начали форсирование реки Прегель. Первой внезапно для противника переправилась на наспех сколоченных плотиках группа разведчиков во главе с капитаном Богацким. Она сумела закрепиться на плацдарме и огнем обеспечила переправу одного из полков соединения.

Гвардейцы этой дивизии, форсировав реку, оказались ближе всех к королевскому замку. И командир корпуса С. С. Гурьев, постоянно появлявшийся на самых трудных участках, прибыл к генералу П. Ф. Толстикову и приказал ему штурмовать этот важнейший узел обороны в центре города, в котором засели офицерские батальоны 69-й пехотной дивизии.

Во второй половине дня стрелковые полки 1-й Московско-Минской при поддержке орудий 35-го гвардейского артиллерийского полка подполковника Гунько начали штурм замка. Автоматчики и саперы сразу же проникли внутрь здания через проломы в стенах и завязали рукопашный бой, в котором важную роль сыграла «карманная артиллерия» — ручные гранаты. Борьба шла за каждый этаж.

А в это время другие соединения выбивали фашистов из главного почтамта, успешно форсировали северный рукав реки Прегель и пробивались навстречу войскам 50-й армии. Бои до самого конца носили ожесточенный характер. Яростное сопротивление оказали фашисты во время форсирования северного рукава реки Прегель дивизиями 8-го гвардейского корпуса генерала М. Н. Завадовского.

Первыми на противоположном берегу были гвардейцы Вешкин, Горобец, Лазарев, Ткаченко, Шайдеревский и Шиндрат. Фашисты немедленно атаковали их, пытаясь сбросить в реку. Однако смельчаки не отступали. Окруженные с трех сторон, они сражались до последнего патрона, отвлекая на себя внимание от главных сил переправлявшегося полка. Когда подразделения, форсировавшие реку, прорвались к месту неравного боя, они нашли тела шести героев, а вокруг них множество вражеских трупов. На место боя была обнаружена наспех нацарапанная карандашом записка: «Здесь дрались гвардейцы и погибли за Родину, за братьев, сестер и отцов. Дрались и не сдались врагу…»

После преодоления последнего водного рубежа соединения 8-го гвардейского корпуса овладели несколькими кварталами к юго-востоку от Августовских казарм, захватили здание городской радиостанция, комендатуру, электростанцию и ряд других важных объектов, а затем, наступая на север, в районе городского пруда Обер-Тайх (ныне Верхнее озеро) в 19 часов соединились с войсками 50-й армии. Докладывая об этом событии, генерал К. Н. Галицкий сообщил и о падении королевского замка, который к тому времени очистили части дивизии П. Ф. Толстикова.

К вечеру 9 апреля вся северо-западная, западная и южная части Кенигсберга были в наших руках. Противник продолжал из последних сил удерживать лишь самый центр и восточную часть города.

Наконец комендант Кенигсберга принял первое за последние два дня боев разумное решение. Он выслал, к нам парламентеров с сообщением о прекращении дальнейшего сопротивления. В 18 часов 30 минут К. Н. Галицкий доложил маршалу А. М. Василевскому о прибытии в штаб 11-й гвардейской стрелковой дивизии представителей коменданта полковника Хевке и подполковника Кервина. А. М. Василевский распорядился послать с ними наших представителей в штаб генерала О. Лаша для принятия капитуляции. В качестве парламентеров в расположение противника пошли начальник штаба 11-й гвардейской стрелковой дивизии подполковник П. Г. Яновский, капитаны В. М. Шпитальник и А. Е. Федорко. С опасностью для жизни они пробрались к бывшей Университетской площади по заваленным обломками, подбитой техникой и заминированным улицам. В 21 час 30 минут генералу О. Лашу был вручен ультиматум советского командования, и он после некоторых колебаний подписал письменный приказ своим войскам о прекращении сопротивления.

На рассвете из центра города потянулись первые колонны пленных. Возвратившись на командный пункт фронта, я застал там группу фашистских генералов, которых возглавлял высокий и худощавый комендант павшего Кенигсберга Отто Лаш. Подавленные столь неожиданным для них падением неприступной, по их мнению, крепости, они с мрачным видом ожидали встречи с А. М. Василевским, который выразил желание допросить руководителей фашистской обороны. Когда я вошел в кабинет командующего войсками фронта, там уже собрались Главный маршал авиации А. А. Новиков, генералы В. Е. Макаров, А. П. Покровский и другие. Маршал Советского Союза А. М. Василевский обменивался с ними впечатлениями о ходе штурма Кенигсберга. Я с удовольствием присоединился к беседующим и с восхищением услышал из уст начальника штаба фронта о результатах нашей победы.

В течение всего четырех дней советские войска покончили со 130-тысячным гарнизоном, засевшим в мощных крепостных укреплениях. Уничтожено было около 42 тысяч солдат и офицеров, 120 самолетов, 1196 орудий, 588 минометов, 104 танка и штурмовых орудия, 82 бронетранспортера, 1719 автомашин, около 2000 пулеметов, разрушено 143 дота и форта. В плен взято около 92 тысяч человек, в том числе 1800 офицеров и генералов. В числе огромных трофеев насчитывалось свыше 2000 орудий, более полутора тысяч минометов и 128 самолетов.

Закончив обсуждение итогов штурма, А. М. Василевский приказал ввести пленных генералов. Те вошли и молча стояли перед нами, понурив головы. Особенно подавленным и несчастным выглядел сам комендант крепости. И мы, естественно, догадались о том, что его угнетает не только плен. Нам из радиоперехватов было уже известно, что бесноватый фюрер объявил генерала О. Лаша за сдачу крепости изменником, а его семью приказал арестовать. Угроза, нависшая над ближними, конечно, угнетала генерала Лаша. Лишь один из пленных генерал инженерных войск, ненависть которого к нам выражалась буквально в каждой складке обрюзгшего и грубого лица пивовара, тужился держаться высокомерно, будто не он был у нас в плену, а мы у него.

Генерал Лаш отвечал на вопросы весьма охотно. Когда А. М. Василевский спросил, как он оценивает итоги боев за Кенигсберг, тот с горечью и удивлением ответил:

— Никак нельзя было раньше предположить, что такая крепость, как Кенигсберг, падет так быстро. Русское командование хорошо разработало и прекрасно осуществило эту операцию.

Лаш сообщил, что на второй день штурма он полностью потерял управление войсками. От массированных ударов артиллерии и налетов советской авиации в городе возникли многочисленные пожары, а городские кварталы оказались настолько сильно разрушенными, что совершенно невозможно было передвигаться по улицам. А последние два дня штурма, по мнению генерала Лаша, показали всю бессмысленность дальнейшего сопротивления.

Слушая признания коменданта крепости, генерал инженерных войск, о котором я упоминал выше, всячески — и позами своей тучной фигуры, и гримасами старался выразить свое недовольство поведением Лаша. Отвечая на вопросы А. М. Василевского, он не смог скрыть своего раздражения и пытался всю вину за столь быстрое падение крепости свалить на коменданта, бросая при ответах на него взгляды, полные нескрываемой злобы.

А. М. Василевский несколькими едкими замечаниями и вопросами быстро осадил этого хорохорившегося фашиста, и тот, не сумев скрыть своего испуга, внезапно умолк и потупился.

В конце допроса А. М. Василевский спросил у пленных, кого они знают из советских военачальников. К нашему удивлению, они не могли назвать, кроме Ворошилова, Буденного и Тимошенко, ни одного советского полководца, войска которых нещадно били их хваленые армии, начиная от Москвы и Сталинграда. Не удержавшись, я спросил: неужели они не знают даже таких прославленных полководцев, как Жуков, Василевский, Рокоссовский и Конев? Пленные в ответ лишь переглянулись и промолчали. После минутного молчания генерал Лаш смущенно сказал, что он впервые услышал о Маршале Советского Союза Василевском в связи с его ультиматумом гарнизону Кенигсберга.

Видно, далеко не все немецкие генералы имели доступ к данным, добываемым всеми видами разведки рейха, ибо, безусловно, сведения о советских полководцах имелись в ОКХ и ОКВ. В отличие от гитлеровцев, советские генералы и офицеры на протяжении всей войны старались разузнать не только фамилии и чины тех командиров, войска которых им предстояло громить, но и в первую очередь, на что каждый из них способен, что можно от него ожидать в той или иной обстановке.

Так закончился штурм Кенигсберга. Безусловно, это была очень важная победа советских войск. Теперь Ставка могла все внимание сосредоточить на завершении подготовки и проведении наступления на столицу фашистской Германии.

В тот же день ровно в 24 часа Москва салютовала героям штурма Кенигсберга. В ознаменование этой победы Президиум Верховного Совета СССР учредил медаль «За взятое Кенигсберга», которой были награждены участники штурма. 98 соединениям и частям было присвоено почетное наименование Кенигсбергских.

Воины, штурмовавшие Кенигсберг, проявили массовой героизм и блестящую выучку. Повествуя о ходе штурма, я уже приводил ряд примеров. Я не мог, естественно, рассказать обо всех особо отличившихся. И пусть простят меня за это те тысячи бойцов, кого я не упомянул в своем рассказе, как не упомянул, например, о таких героях штурма, какими были солдаты и офицеры одного из батальонов 366-го стрелкового полка 126-й стрелковой дивизии, которым блестяще командовал майор Н. И. Мамонтов. Только один этот батальон в ходе ожесточенных боев очистил 23 квартала, уничтожил 450 фашистов, захватил 5 орудия, 300 автомашин и взял в плен 3000 солдат и офицеров!

И неудивительно, что более двухсот воинов, участвовавших в штурме Кенигсберга, стали Героями Советского Союза. Среди удостоенных этого высокого звания были и упомянутый мною майор Н. И. Мамонтов, командиры стрелковых дивизий И. Д. Бурмаков, Г. И. Карижский, М. А. Пронин, Г. Б. Петере, П. Ф. Толстиков, Н. Г. Цыганов, Г. И. Чернов, командиры стрелковых корпусов С. С. Гурьев, М. Н. Завадовский, А. С. Ксенофонтов, А. И. Лопатин, командир танкового корпуса В. В. Бутков, командармы К. Н. Галицкий и Н. Ф. Папивин, командующий артиллерией 11-й гвардейской армии генерал-лейтенант П. С. Семенов, генерал-полковники артиллерии Н. М. Хлебников и М. М. Барсуков. Командармы А. П. Белобородов, Т. Т. Хрюкин и летчик П. Я. Головачев стали дважды Героями Советского Союза, а А. М. Василевский был награжден вторым орденом «Победа».

К сожалению, некоторые участники штурма, как и генерал С. С. Гурьев, были удостоены высокого звания посмертно.

После войны мне часто приходилось бывать в этом городе, у стен которого советские воины совершили один из самых выдающихся подвигов. И я всегда приходил на братскую могилу героев, павших при штурме этой твердыни пруссачества. На могиле воздвигнут обелиск, на котором начертаны справедливые слова: «Ваше мужество было беспримерным. Ваша воля была непреклонной. Ваша слава бессмертна».

И мне хотелось бы, чтобы и мой строго документальный рассказ очевидца хотя бы немного послужил увековечиванию памяти воинов, героически штурмовавших эту крепость.

После допроса пленных генералов мы занялись организацией наступления войск фронта с целью разгрома дивизий врага на Земландском полуострове и овладения его крупной военно-морской базой Пиллау (Балтийск.). По установившейся традиции А. М. Василевский решил заслушать доклад начальника разведки фронта, чтобы четко представить себе, с какими силами ваши войска встретятся дальше, и, исходя из этого, уточнить замысел дальнейшего наступления, которое являлось, по сути дела, логичным продолжениям штурма Кенигсберга, составляя как бы следующий этап операции «Земланд».

Согласно замыслу этой операции, предусматривалось сначала уничтожить гарнизон Кенигсберга, а затем бей оперативной паузы разгромить земландскую группировку войск.

Начальник разведки фронта подробно доложил уточненные сведения о боевом составе вражеской группировки и о характере подготовленной ею обороны. Он сообщил, что к имевшимся ранее 8 пехотным и одной танковой дивизии прибавились за последние дни марта остатки разгромленной в Хейльсбергском укрепленном районе 4-й немецкой армии, доставленные на Земландский полуостров транспортами. При этом он указал, что генерал Ф. Мюллер, который командовал этой армией и возглавлял все немецкие войска на Земландском полуострове и в Кенигсберге, снят Гитлером с этого поста и заменен генералом Д. Заукеном.

По сведениям начальника разведки, армиям 3-го Белорусского фронта на Земландском полуострове противостояла не менее чем 100-тысячная группировка войск. Она опиралась на заранее подготовленную оборону, состоящую из трех полос. Главная полоса включала три позиции, каждая из которых имела по три траншеи, многочисленные ходы сообщения, блиндажи и дзоты. Третья оборонительная полоса закрывала доступ к порту Фишхаузен (Приморск) и к полуострову, на котором находилась военно-морская база Пиллау (Балтийск). Все населенные пункты были подготовлены к круговой обороне.

Узкий полуостров был пересечен пятью оборонительными позициями, прикрывавшими подступы к старинной морской крепости Пиллау. Словом, вся территория была сплошной оборонительной полосой, насыщенной траншеями, дотами, противотанковыми и противопехотными препятствиями.

Маршал А. М. Василевский решил ликвидацию последнего крупного очага сопротивления в Восточной Пруссии возложить на пять наших общевойсковых армий, которым должны были содействовать 1-я и 3-я воздушные армии, а также корабли и авиация Краснознаменного Балтийского флота. Все общевойсковые армии усиливались танками и значительным количеством артиллерии.

В соответствии с этим решением к трем находившимся на полуострове общевойсковым армиям (2-й гвардейской, 5-й и 39-й) в сражение против южного фланга обороны противника вводилась 43-я армия, 11-я гвардейская выводилась во второй эшелон.

Главный удар А. М. Василевский решил нанести вдоль шоссейной и железной дорог на Фишхаузен силами 5-й и 39-й армий, чтобы рассечь всю группировку фашистских войск на две части и в последующем уничтожить ее. Войскам 2-й гвардейской и 3-й надлежало наступать с целью изоляции сил противника от моря и содействия продвижению 5-й и 39-й армий на Фишхаузен (Приморск) и Пиллау (Балтийск). 11-я гвардейская, составлявшая второй эшелон войск фронта, должна была вступить в сражение на главном направлении для штурма Пиллау. Была также предусмотрена высадка тактических десантов в ходе наступления для захвата косы Фришес-Нерунг, прикрывавшей с моря Кенигсбергский морской канал.

Все наши общевойсковые армии после беспрерывных наступательных боев были малочисленными, общее количество людей в стрелковых дивизиях, считая и тыловые подразделения, не превышало двух с половиной тысяч. Поэтому объединениям выделялись сравнительно узкие полосы для наступления: 2-й гвардейской-20 километров, остальным — по 7–8 километров. Благодаря этому удалось достичь двойного превосходства над противником в людях и тройного в артиллерии.

Краснознаменный Балтийский флот должен был прикрывать приморские фланги наступавших, содействовать в захвате военно-морской базы Пиллау и обеспечивать высадку тактических десантов.

После принятия решения штаб фронта немедленно приступил к постановке задач каждой армии и флоту в предстоявшем наступлении. Особое внимание было уделено организации взаимодействия общевойсковых армий с авиацией и соединениями Балтийского флота. Готовность войск к переходу в наступление была назначена на конец дня 11 апреля.

Поскольку война против фашистской Германии вступила в свою завершающую стадию, а фашистская группировка на Земландском полуострове была полностью блокирована, отрезана от главных сил вермахта и, по существу, обречена на уничтожение, маршал Василевский сделал попытку избежать ненужного кровопролития. Обращаясь к члену Военного совета фронта генералу В. Е. Макарову, он сказал:

— Прошу подготовить обращение к войскам противника, в котором показать всю бесперспективность их дальнейшего сопротивления и предъявить требование в течение суток сложить оружие…

Это второе обращение А. М. Василевского к фашистским войскам было подготовлено, размножено и к исходу 11 апреля различными средствами доведено до сведения противника.

А. М. Василевский предоставлял солдатам, офицерам и генералам группы «Земланд» последнюю возможность сохранить свои жизни.

«…Вам хорошо известно, — говорилось в обращении, — что вся немецкая армия потерпела полный разгром. Русские — под Берлином и в Вене. Союзные войска — в 300 км восточное Рейна. Союзники — уже в Бремене, Ганновере, Брауншвейге, подошли к Лейпцигу и Мюнхену. Половина Германии — в руках русских и союзных войск. Одна из сильнейших крепостей Германии Кенигсберг пала в три дня. Комендант крепости генерал пехоты Лаш принял предложенные мною условия капитуляции и сдался с большей частью гарнизона. Всего сдалось в плен 92 000 немецких солдат, 1819 офицеров и 4 генерала…

Немецкие офицеры и солдаты, оставшиеся на Земланде! Сейчас, после Кенигсберга — последнего оплота немецких войск в Восточной Пруссии, ваше положение совершенно безнадежно. Помощи вам никто не пришлет. 450 км отделяют вас от линии фронта, проходящей у Штеттина. Морские пути на запад перерезаны русскими подводными лодками. Вы — в глубоком тылу русских войск. Положение ваше безвыходное. Против вас — многократно превосходящие силы Красной Армии. Сила на нашей стороне, и ваше сопротивление не имеет никакого смысла. Оно приведет только к вашей гибели и к многочисленным жертвам среди скопившегося в районе Пиллау гражданского населения… Чтобы избежать ненужного кровопролития, я требую от вас: в течение 24 часов сложить оружие, прекратить сопротивление и сдаться в плен. Всем генералам, офицерам и солдатам, которые прекратят сопротивление, гарантируется жизнь, достаточное питание и возвращение на родину после войны. Всем раненым и больным будет немедленно оказана медицинская помощь. Я обещаю всем сдавшимся достойное солдат обращение… Если мое требование сдаться не будет выполнено в срок 24 часа, вы рискуете быть уничтоженными. Немецкие офицеры и солдаты! Если ваше командование не примет мой ультиматум, действуйте самостоятельно. Спасайте свою жизнь, сдавайтесь в плен».

Срок, предоставленный А. М. Василевским противнику, истекая в полночь 12 апреля по московскому времени.

Один день и две ночи ждали мы, что блокированные на полуострове фашисты образумятся. Под утро 13 апреля А. М. Василевский отдал приказ: «Атаковать и уничтожить противника».

В 8 часов началась артиллерийская подготовка, направляемая нашими опытными артиллеристами генералами М. М. Барсуковым и Н. М. Хлебниковым. Генералы Т. Т. Хрюкин и П. Ф. Папивин подняли свои авиационные дивизии для нанесения бомбовых и штурмовых ударов по наиболее мощным опорным пунктам, штабам, скоплениям танков, аэродромам и огневым позициям артиллерии врага. Авиация и торпедные катера Краснознаменного Балтийского флота ударили по военно-морской базе и кораблям противника. Целый час на полуострове бушевала огненная буря. Казалось, все фашистские опорные пункты будут перепаханы взрывами. Но вот в 9 часов войска поднялись в атаку — и вздыбленная, почерневшая земля вдруг ожила. Фашисты оказали сильное огневое сопротивление, а когда наступающие части ворвались в глубь первой оборонительной полосы, последовали их беспрерывные контратаки.

Примерно до полудня командармы докладывали почти одинаково многословно, подробно описывая перипетии боев за опорные пункты. И нам стало ясно, что враг не сломлен, что наступающим приходится драться за каждый опорный пункт.

Особенно ожесточенное сопротивление противник оказывал войскам 5, 39 и 43-й армий. Фашистское командование, видимо, понимало, что мы стремимся отрезать его основные силы от портов Пиллау и Фишхаузен.

И все же войска продвигались вперед. Особенно ожесточенные бои велись вокруг населенных пунктов. В схватке за опорный пункт в районе деревни Рогенен прославился заместитель командира 1191-го стрелкового полка 358-й стрелковой дивизии майор С. Л. Козак. Всю первую половину дня подразделения полка атаковали деревню и господствующую высоту рядом с ней. Враг отчаянно сопротивлялся. Несколько наших танков были подбиты, но машина, на броне которой был десант автоматчиков во главе с Козаком, чудом прошла сквозь огненную завесу и ворвалась в деревню. Майор, соскочив с танка, повел бойцов на засевших в домах и подвалах фашистов.

Очистив деревню, пехота и танки атаковали противника, занимавшего высоту с отметкой 43,3, что находилась в двух километрах западное. Превосходящие силы пехоты противника двинулись в контратаку. Неоднократно фашистам удавалось оттеснить наши подразделения. В последний раз С. Л. Козак с ручным пулеметом в руках сам повел бойцов вперед, но был ранен в плечо. Наскоро перевязав рану, он снова появился в цепи атакующих и снова был ранен, на этот раз в голову. Очередная поспешная перевязка — и опять майор Козак в атаке. Осколок мины пронзил грудь бесстрашного командира, и, умирая, он слабеющей рукой молча указал на высоту, как бы призывая бойцов к последнему штурму. И на этот раз высота была взята. Ворвавшиеся на нее бойцы и командиры, онемев от гнева на фашистов, продолжавших бессмысленную бойню, молча крушили их в рукопашном бою.

С. Л. Козаку было присвоено звание Героя Советского Союза посмертно.

Чрезвычайно упорный бой шел и за деревню Фирбруденкруг. Только после нескольких ожесточенных атак части 319-й стрелковой дивизии ворвались в этот опорный пункт. Вместе с ними на улицах деревни действовала и батарея самоходных артиллерийских установок под командованием старшего лейтенанта Александра Космодемьянского. Гусеницами своей самоходки юный командир раздавил четыре фашистских орудия и несколько десятков гитлеровцев, К несчастью, в этом бою оборвалась и его жизнь.

Докладывая об этом печальном событии, генерал А. П. Белобородов, горячо любивший отважного и жизнерадостного юношу, горестно повторял:

— Что мы скажем его матери? Как сообщить ей эту страшную весть?!

И я понимал командарма. Любови Тимофеевне Космодемьянской так трудно было пережить трагическую и мученическую смерть Зои, а теперь, когда до конца войны оставались считанные недели, она лишилась и единственного сына.

Командир полка, сообщая матери о гибели Александра, писал: «Ваш сын гвардии старший лейтенант Александр Анатольевич Космодемьянский погиб смертью героя в борьбе с немецкими захватчиками. Он отдал свою молодую жизнь во имя свободы и независимости нашей Родины… Вы отдали самое дорогое, что имели, своих детей…»

Фашисты дорого расплачивались за те судорожные попытки нанести хоть какой-то урон нашим войскам, чтобы оттянуть свой конец. Занимаемая гитлеровцами территория неотвратимо сокращалась.

Правее 43-й упорный бой вели соединения 39-й армии. Батальонам 61-го гвардейского стрелкового полка 19-й гвардейской стрелковой дивизии пришлось несколько раз подниматься в атаку, пока им удалось ворваться в деревню Коркенен. Их успеху содействовали полковые артиллеристы, которые хладнокровно выкатывали свои пушки на прямую наводку и в упор расстреливали фашистские огневые точки. Особенно отличился в этом бою взвод младшего лейтенанта В. А. Беляева. Артиллеристы под пулеметным огнем перетащили свои орудия через речушку и расстреляли пушку и два пулемета врага, мешавшие продвижению пехоты. Когда один расчет полностью погиб, командир сам встал за панораму и снайперским огнем заставил замолчать еще одно орудие и два внезапно оживших пулемета. Василий Александрович Беляев за этот и другие выдающиеся подвиги был удостоен звания Героя Советского Союза.

О таком же ожесточенном характере боев докладывал в этот день и командующий 5-й армией генерал-полковник Н. И. Крылов. Все же к концу дня фашисты были оттеснены в глубину обороны примерно на 3 — 5 километров.

Подводя итоги дня, А. М. Василевский потребовал от генералов Крылова и Людникова усилить с утра следующего дня натиск. И утром 14 апреля наши атаки возобновились с еще большей настойчивостью. Однако неожиданно для всех нас перелом в ходе сражения произошел в этот же день не в центре, где мы наносили главный удар, а на флангах. Во второй половине дня командующий 2-й гвардейской армией генерал П. Г. Чанчибадзе прислал донесение: «Противник отступает, веду преследование».

Успешно продвигались вперед и войска 43-й. Большую помощь им оказали моряки. Бронекатера стремительно ворвались в залив Фришес-Хафф и в Кенигсбергский морской канал и метким огнем подавили огневые точки вдоль побережья, а морская авиация и корабельная артиллерия флота наносили сосредоточенные удары по военно-морской базе Пиллау. Тесное взаимодействие войск 2-й гвардейской и 43-й армий с силами флота оказало существенное влияние на результаты наступления.

К исходу дня 2-я гвардейская продвинулась вперед на 15 километров, а 43-я — на 10 километров. Лишь от генералов Н. И. Крылова и И. И. Людникова продолжали поступать донесения о непрекращавшихся контратаках гитлеровцев. И А. М. Василевский решил использовать успех, обозначившийся в полосе 2-й гвардейской армии. Он приказал перебросить туда две танковые бригады и два полка самоходной артиллерии, усиленных стрелковыми частями и инженерными подразделениями. Под натиском введенной в сражение подвижной группы отступление противника стало приобретать панический характер: фашисты бросали свое вооружение и тяжелую боевую технику.

Угроза выхода 2-й гвардейской на тылы немецких войск, которые оказывали упорное сопротивление частям 5-й и 39-й армий, вынудило и их к отступлению. Однако, даже удирая, фашисты яростно огрызались. Это не было удивительным; ведь купание в холодном апрельском море не предвещало им ничего хорошего.

39-й армии генерала Людникова весь день 16 апреля пришлось вести ожесточенный бой в населенном пункте Гайдау. Командарм выдвинул на прямую наводку даже часть орудий приданной ему 67-й зенитной артиллерийской дивизии. Воинов этого соединения и комдива полковника Габибуллу Эйнуллаевича Гусейнова я хорошо узнал в ходе боев в Литве и Латвии, особенно в августе 1944 года, когда войска генералов Крейзера и Чанчибадзе изнемогали под натиском сотен фашистских танков и мне минутами казалось, что оборона вот-вот может рухнуть. Тогда мы вынуждены были ввести в бой зенитчиков против танков. И они показали себя не только подлинными снайперами артиллерийского огня, но на редкость мужественными бойцами.

На этот раз Г. Э. Гусейнов выдвинул свои пушки прямо в боевые порядки пехоты и с блестящей точностью уничтожал вражеские огневые точки.

Но на следующий день до нас дошла скорбная весть о героической гибели этого славного командира.

Похороны Г. Э. Гусейнова были по-фронтовому простыми и суровыми. Проститься с ним пришли многие ветераны дивизии. Официальных речей не было. Только два старых друга погибшего сказали несколько трогательных прощальных слов, от которых у многих повлажнели глаза, да совсем еще юный лейтенант опустился на колено перед гробом, поцеловал своего командира и, комкая в волнении фуражку, глухо, сквозь слезы произнес:

— Прощай, отец!

Прозвучали три залпа салюта. Бросив прощальный взгляд на свежий холмик земли, все заторопились в свои части. И снова бой. И кому-то тоже было не суждено дожить до Победы…

Однако сколько бы ни ярились фашисты, конец их близился неумолимо. 15 и 16 апреля моряки снова содействовали продвижению войск 43-й армии вдоль побережья. Высадив два тактических десанта из состава 24-й гвардейской стрелковой дивизии на дамбу Кенигсбергского канала и поддержав наступление войск огнем с катеров и из орудий дальнобойной артиллерии, балтийцы помогли соединениям 43-й выбить фашистов из населенных пунктов Циммербуде и Пайзе и очистить всю дамбу канала.

От пленных стало известно, что неудержимое отступление немецких войск на Земландском полуострове вынудило гитлеровское командование ликвидировать оперативную группу «Земланд», а сохранившиеся ее войска включить во вновь созданную армию «Восточная Пруссия», в состав которой вошли также и остатки бывшей группы армий «Север», уцелевшие на косе Хель и в обширных и труднодоступных плавнях устья Вислы.

Пытаясь не допустить катастрофы, фашистское командование бросило в контратаку свой последний резерв — офицерский полк. Но и он был наголову разгромлен частями 39-й армии.

Чем ближе подходили отступавшие войска к побережью, тем активнее воздействовали на них корабли и авиация Краснознаменного Балтийского флота. Они не позволяли транспортам противника эвакуировать свои прижатые к морю части. Самолеты и торпедные катера беспрерывно атаковали их в портах и при выходе в море. Как и сухопутные войска, балтийцы сражались самоотверженно. Они не щадили своих сил, а ради победы отдавали и свои жизни, как отдали ее в эти дни морской летчик Л. Романов и его стрелок-радист А. Дубенчук. Когда во время одной из атак фашистских кораблей их самолет загорелся, Романов направил его на палубу миноносца. Последовал страшный взрыв — и фашистский корабль погрузился в морскую пучину вместе со своей командой. Так под ударами авиации и катеров Балтийского флота таяли надежды фашистов на спасение морем.

Фашистское командование, оттянув на узкий Пиллауский полуостров остатки своих войск, надеялось отсидеться там.

11-я гвардейская получила задачу атаковать последний оплот гитлеровцев и сбросить их в море. Гвардейцам предстояло решить нелегкую задачу. Весь узкий полуостров перерезался пятью мощными оборонительными позициями, густо насыщенными дотами и прикрытыми сплошными противотанковыми и противопехотными препятствиями.

Самая южная часть его была закрыта старинной крепостью с пятиметровыми каменными стенами, земляным валом и широким рвом, заполненным водой.

Впоследствии мы убедились, что прочные сооружения морской крепости не поддавались даже мощным снарядам и авиационным бомбам. Все каменные здания города были превращены в опорные пункты. Словом, Пиллау — это Кенигсберг в миниатюре.

Маршал А. М. Василевский приказал мне неотлучно находиться на командном пункте 11-й гвардейской армии, проследить за наступлением ее войск при выполнении поставленной задачи, а в случае необходимости помочь генералу К. Н. Галицкому в руководстве войсками. Надо сказать, что я хорошо знал каждую дивизию 11-й гвардейской и весь ее руководящий состав. Гвардейцы этой славной армии во всех фронтовых операциях, в которых им приходилось принимать участие, выполняли самые важные боевые задачи, всегда наступали на направлении главного удара. Начиная с лета 1943 года 11-я гвардейская имела стабильный состав — 9 гвардейских дивизий, сведенных в 3 гвардейских стрелковых корпуса, которые возглавляли опытнейшие командиры. В отличие от других объединений, во всех ее дивизиях было по одному дивизиону самоходной артиллерии, а в корпусах штатные артиллерийские полки, свои зенитные артиллерийские, саперные и другие части. Соединения армии отличались высокой боеспособностью, имели свои добрые традиции, выкованные в боях.

В 11 часов 20 апреля дивизии 16-го и 36-го гвардейских стрелковых корпусов пошли на штурм первой оборонительной позиции врага. И началось самое настоящее прогрызание бетонированных укреплений. Впереди шли тяжелые танки и самоходные артиллерийские установки. Они прямой наводкой били по огневым точкам, укрытым в железобетонных сооружениях. Но даже тяжелые снаряды отскакивали от них, словно горох от стены. А обойти укрепления не позволяли заболоченные леса. И снова вперед пришлось идти нашим славным саперам, которые терпеливо подкапывались под доты и подрывали их. И я не удивился, что войскам 11-й гвардейской армии удалось за день продолбить вражескую оборону всего лишь на километр.

На следующий день наступление продолжалось с нарастающим темпом. В ночь на 22 апреля К. Н. Галицкий, посоветовавшись со мной, решил ввести в сражение 8-й гвардейский стрелковый корпус генерала М. Н. Зава-довского. К утру его дивизии заняли исходное положение и в 11 часов одновременно с остальными корпусами перешли в наступление. Как ни сопротивлялся враг, но не спасли его и железобетонные укрепления, рухнувшие под натиском гвардейцев.

24 апреля соединения 11-й гвардейской армии обложили остатки фашистских войск в последнем их пристанище — крепости Пиллау. В связи с улучшением в эти дни погоды авиация 1-й и 3-й воздушных армий значительно активизировала свои действия, совершив за сутки более двух тысяч самолето-вылетов. 24 апреля наши самолеты превратили Пиллау, как говорится, в кромешный ад. Невзирая на плотный огонь зенитной артиллерии, авиаторы неуклонно вели свои самолеты к намеченным целям и не поворачивали назад, пока не сбрасывали на них свой разрушительный груз. Так поступил, например, 24 апреля летчик Ю. И. Пырков. Подлетая к Пиллау, он был тяжело ранен осколком зенитного снаряда, но, превозмогая боль и истекая кровью, довел свою машину до цели и повернул на обратный курс только после того, как бомбы точно накрыли ее. К счастью, у пилота хватило сил посадить свой самолет на ближайший аэродром.

Юрий Иванович Пырков был удостоен звания Героя Советского Союза.

Все более активную помощь своим сухопутным войскам стала оказывать корабельная артиллерия фашистов. Курсируя вдоль берега, крейсеры и миноносцы беспрерывно осыпали позиции штурмующих войск тяжелыми снарядами. Наши части несли потери. В этот день у стен Пиллау погиб Герой Советского Союза генерал С. С. Гурьев — прославленный командир 16-го гвардейского стрелкового корпуса, которым гордилась вся армия.

Утром 25 апреля наступил решающий момент штурма последней твердыни фашистов на полуострове — города и крепости Пиллау. Едва рассеялся туман, как город снова скрылся в клубах густого дыма, поднятого в воздух взрывами авиационных бомб и снарядов. Как только артиллерия перенесла огонь с окраин Пиллау в центр, гвардейцы устремились вперед и ворвались в город. В 12 часов дня его центральная часть уже была полностью очищена. Фашисты, прижатые к портовым сооружениям, пытались уйти через пролив Зее-Тифф на узкую косу Фришес-Нерунг. Галицкий вполне своевременно приказал командиру 36-го гвардейского стрелкового корпуса генералу П. К. Кошевому усилить натиск вдоль железнодорожной линии на юг, а генералам М. Н. Завадовскому и И. И. Семенову, заменившему погибшего С. С. Гурьева, содействовать ему ударами справа и слева.

Еще было светло, когда войска генерала Завадовского овладели судоверфью, а дивизии генерала Кошевого во взаимодействии с 16-м гвардейским корпусом ликвидировали последний очаг сопротивления на противоположном берегу гавани. Уцелевшие в бою фашисты сложили оружие. По данным авиационной разведки и по показаниям многочисленных пленных было установлено, что на узкой полуторакилометровой косе Фришес-Нерунг скопилось до 40 тысяч вражеских солдат и офицеров.

Под утро гвардейцы начали форсирование узкого пролива Зее-Тифф, отделявшего Пиллау от косы Фришес-Нерунг. В числе самых первых высадился штурмовой отряд 17-го гвардейского стрелкового полка 5-й гвардейской стрелковой дивизии, которым командовал капитан Л. 3. Чугуевский. Офицер организовал успешное отражение трех фашистских контратак. Временами положение отряда становилось критическим. За оружие пришлось взяться даже санитарам и связистам. Пока командир отделения связи старшина С. С. Бойко четко корректировал огонь минометной батареи, телефонист гвардии сержант Е. И. Аристов отбил у фашистов пулемет и метким огнем из него отразил очередную контратаку.

Ток и не удалось немцам сбросить группу капитана Чугуевского в море. Отважные гвардейцы под его командованием обеспечили переправу остальных сил батальона, а затем и главных сил полка. Всем этим смельчакам было присвоено звание Героя Советского Союза.

Полк расширил и закрепил плацдарм, на который переправились остальные части 5-й гвардейской стрелковой дивизии генерала Г. Б. Петерса, а правее столь же успешно форсировали залив гвардейцы 31-й гвардейской стрелковой дивизии генерала И. Д. Бурмакова.

В ночь на 26 апреля корабли Балтийского флота подошли к косе с двумя десантами. Командовал высадкой десантов вице-адмирал Н. И. Виноградов. Десантированием сил на восточный берег косы руководил контр-адмирал Н. Э. Фельдман, а на западный — капитан 1 ранга А. В. Кузьмин. На восточный берег высаживались усиленный полк 260-й бригады морской пехоты под командованием полковника Добротина и стрелковый полк подполковника Козлова, а на западный стрелковый полк 83-й гвардейской дивизии полковника Белого.

В 4 часа утра вице-адмирал Виноградов доложил, что на западном берегу косы полк перешел в наступление. Но от контр-адмирала Н. Э. Фельдмана сообщений не было, и, где находился его десант, мы не знали. Лишь через два часа Фельдман прислал донесение о начале успешной высадки. Морские пехотинцы стремительно атаковали фашистов и скоро пробились на противоположный берег косы. Появление десантников в тылу немцев ошеломило их, и гитлеровские вояки стали тысячами складывать оружие. Вскоре сюда подоспел и второй эшелон под командованием подполковника Козлова. Оба десанта повели стремительное наступление навстречу частям 5-й и 31-й гвардейских дивизий.

К концу дня генерал К. Н. Галицкий получил донесение о том, что гвардейцы, соединившись с обоими десантами, закончили ликвидацию группировки противника. Только в плен здесь было взято более 6 тысяч гитлеровских солдат и офицеров.

Теперь осталось добить еще несколько десятков тысяч фашистов, укрывшихся в западной части косы Фришес-Нерунг и в обширных плавнях заболоченного устья Вислы. Стремясь избежать потерь, я рекомендовал К. Н. Галицкому организовать тщательную разведку, прежде чем продолжать наступление вдоль узкой косы, где совершенно невозможно было маневрировать.

Тут же меня вызвал в штаб фронта А. М. Василевский. Когда я прибыл к нему, маршал сказал:

— Иван Христофорович, меня товарищ Сталин срочно вызывает в Москву. Тебе приказано вступить в командование войсками фронта. Основная задача — в кратчайший срок завершить разгром остатков земландской группы войск противника. Поразмысли о том, как добиться этого с наименьшими для нас потерями. Это — главное…

Тепло попрощавшись с нами, А. М. Василевский улетел, а мы с А. П. Покровским стали подводить итоги проведенной на Земландском полуострове операции. В ходе ее противник потерял убитыми и пленными свыше 80 тысяч солдат и офицеров. Наши войска захватили большие трофеи: 268 танков и штурмовых орудий, 239 бронетранспортеров, 1185 полевых орудий, 576 минометов, около 5 тысяч пулеметов, 107 самолетов и свыше 300 различных военных складов. Гитлеровцы потеряли последнюю военно-морскую базу Пиллау. Это событие намного ухудшило положение блокированной в Курляндии группировки фашистских войск.

Забегая вперед, откровенно признаюсь, что нам, участникам кровопролитных сражений в Восточной Пруссии, пришлось особенно по душе историческое решение Берлинской конференции руководителей трех союзных держав о ликвидации извечного восточнопрусского очага германского милитаризма. Большая часть бывшей Восточной Пруссии была включена в состав Польши, а Кенигсберг и прилегающие к нему районы вошли в состав Советского Союза, воины которого обильно полили эту землю своей кровью. Город Кенигсберг, переименованный в Калининград, стал центром новой области Российской Федерации Калининградской.

Глава одиннадцатая. Победа

В связи с продвижением войск 2-го Белорусского в глубь Померании Ставка приказала нам передать 43-ю армию в распоряжение командующего войсками этого фронта маршала К. К. Рокоссовского.

Вскоре мне стало известно, что генералу А. П. Белобородову поставлена задача развернуть дивизии западнее 48-й армии нашего фронта, на северо-запад от реки Вислы, и блокировать недобитые фашистские части, укрывшиеся в прибрежных плавнях и на косе Хель.

Последние дни апреля и первая неделя мая прошли для войск 3-го Белорусского фронта в радостном ожидании заключительных залпов войны. В том, что истекают ее последние дни, никто уже не сомневался. Все наши взоры были прикованы к Берлину, где подходила к концу завершающая битва Великой Отечественной.

Армии 3-го Белорусского фронта, выведенные в резерв, после беспрерывных боевых действий с трудом входили в русло мирной жизни. Для них война уже кончилась. Войска приводили себя в порядок, тщательно проверяли оружие и впервые после выхода из заводских цехов начищали его до блеска или сдавали в ремонт.

Лишь с косы Фришес-Нерунг и из района плавней в устье Вислы продолжали поступать скупые донесения о ходе столкновений с блокированными там остатками фашистских частей. Когда 11-я гвардейская очистила от противника значительную часть косы Фришес-Нерунг, я приказал командующему 48-й армией, которая до этого располагалась вдоль морского побережья к западу от Кенигсберга, сменить ее, взяв на себя задачу дальнейшего очищения косы от фашистов. Командарм 48-й генерал-полковник Н. И. Гусев решил выполнять эту задачу, по возможности избегая потерь, главным образом, за счет огневого воздействия на врага.

Изучив протоколы допросов многочисленных пленных, начальник разведки фронта доложил мне, что большая часть укрывшихся на косе и в плавнях гитлеровцев — это самые отпетые бандиты, главным образом, из состава карательных войск, полиции, завзятые нацисты и военные преступники, на совести которых лежали многие кровавые дела, совершенные ими на оккупированных землях. Теперь они, боясь возмездия, огрызались, как затравленные волки, и на неоднократные предложения сложить оружие не отвечали. Дивизии 48-й армии постепенно теснили обреченных фашистов к морю.

…1 мая до нас долетела радостная весть: Знамя Победы развевается над рейхстагом! А еще через день — сообщение о безоговорочной капитуляции остатков гарнизона германской столицы. Этот акт мы уже восприняли как прелюдию к общей и безоговорочной капитуляции фашистской Германии.

…А тем временем генерал Н. И. Гусев подготовил завершающий удар по окопавшимся восточное устья Вислы вражеским частям. К сожалению, мы в эти дни не смогли еще установить истинную численность войск противника, окопавшихся на косе и скрывавшихся в привисленских плавнях. Пленные давали весьма разноречивые показания.

К северо-западу от Вислы к последнему удару готовились соединения генерала А. П. Белобородова. Я послал к нему своего представителя, чтобы согласовать наши действия. Завершающий удар мы готовили с исключительной тщательностью, принимали все меры, чтобы он обошелся без серьезных потерь.

Не успели мы развернуть наступление в полную силу, как мне позвонил генерал А. И. Антонов и передал указание Сталина — во избежание ненужного кровопролития предъявить прижатым к морю гитлеровским недобиткам ультиматум. 8 мая мы разбросали в расположении немецких войск листовки с текстом подписанного мною ультиматума, которым фашистам предписывалось сложить оружие. Вот его текст:

«К генералам, офицерам и солдатам немецкой армии на Фришес-Нерунг и в устье Вислы от командующего советскими войсками 3-го Белорусского фронта.

Советские и союзные войска соединились на всем фронте от Балтийского моря до Дрездена. 2 мая советские войска овладели Берлином. Немецко-фашистские захватчики изгнаны из Италии, Голландии и Дании. Вся Германия оккупирована союзными войсками.

7 мая 1945 г. в Реймсе представители германского правительства и ОКВ подписали безоговорочную капитуляцию Германии и всех германских вооруженных сил как на Восточном, так и на Западном фронтах. Капитуляция вступает в силу с 23.00 8 мая 1945 года по среднеевропейскому летнему времени…

…Немецкие офицеры и солдаты!

В соответствии с подписанным представителями германского правительства и ОКВ текстом капитуляции предлагаю: немедленно прекратить боевые действия, сложить оружие и сдаться в плен. Если отдельные нацистские фанатики не подчинятся приказу ОКВ — уничтожайте их как предателей германского народа.

Если вы не выполните условий капитуляции и к 10.00 по среднеевропейскому летнему времени 9 мая 1945 года не сложите оружия, наши войска перейдут к решительному штурму и беспощадно уничтожат вас».

В ночь на 9 мая мне позвонил генерал Антонов:

— Все, конец. Германия безоговорочно капитулировала! Только что в Берлине представители всех трех видов вооруженных сил Германии подписали соответствующий акт. Поздравляю, дорогой Иван Христофорович!

Узнав о том, что ультиматум окруженным фашистам предъявлен, А. И. Антонов сказал на прощание:

— Если к назначенному часу не сложат оружия, добивайте! Желаю успехов.

Верные своему обещанию, мы не пускали в ход оружия до установленного часа. Однако, как оказалось, фашисты понимали лишь язык силы. И мы применили ее, Этот последний удар вынудил капитулировать перед нашими армиями около 30 тысяч солдат и офицеров немецко-фашистских войск во главе с тремя генералами.

Так вот и получилось, что, когда во всех городах и селах нашего необъятного государства бурлило невиданное ликование, в День Великой Победы мы еще продолжали оружием утверждать ее.

Но в тот день уже не думалось о противнике. Все мысли и чувства захлестнула беспредельная радость, вызванная в наших сердцах правительственным сообщением о победоносном завершении Великой Отечественной войны. Мы слушали его затаив дыхание. Буря восторга охватила воинов. Во всех частях, как на переднем крае, так и в тылу, звучали стихийные салюты в честь долгожданной Победы.

9 мая во всех армиях фронта были проведены митинги, а в некоторых частях и импровизированные парады Победы. На одном из митингов я слушал выступления солдат и офицеров, не переставая удивляться и восхищаться: сколько же в каждом из них было скромности! Ведь они наголову разгромили самую мощную ударную силу империализма, только что всего за четыре дня штурмом овладели, казалось бы, неприступной крепостью Кенигсберг, но в речах бойцов я не услышал ни слова об этих подвигах. Они просто выражали искреннюю радость, что наконец-то кончились страдания народные, что впереди их ждет мирный труд, гигантская работа по залечиванию ран, нанесенных войной.

Я с любовью смотрел на радостные лица воинов и вдруг заметил, как на запыленных щеках одного усатого ветерана слезы прочертили светлые полосы. Приблизившись к нему, я спросил:

— О чем, старина, взгрустнул в такой радостный день?

— Друга сердечного похоронил сегодня, — ответил он, глубоко вздохнув. Несколько часов не дотянул до конца войны. А шагали мы с ним аж от самого Витебска! Если бы не он, не жить мне на этом свете…

Прошло уже более трех десятилетий, но каждый год в День Победы ветераны великой войны обязательно вспоминают тех, кто не дожил до этого радостного праздника. Мы храним и будем до конца жизни хранить в своих сердцах память о них. А о многих из них будут напоминать нашим потомкам книги, посвященные войне, города, селения и улицы, носящие имена павших.

Много имен героев, отдавших свои жизни за свободу и независимость Родины, увековечено на земле бывшей Восточной Пруссии. Город Гумбиннен носит теперь имя капитана С. И. Гусева, Инстербург — прославленного полководца генерала армии И. Д. Черняховского, Людвигсорт — лейтенанта И. М. Ладушкина, Метгеттен — Александра Космодемьянского, Нойхаузен — бесстрашного генерала С. С. Гурьева, Побеттен — капитана П. И. Романова, Хейлигенбёйль — подполковника Н. В. Мамонова, Шталлупенен — полковника С. К. Нестерова.

…После пленения основных сил уцелевших фашистских войск мы все вдруг оказались в совершенно непривычной для нас обстановке: вокруг воцарилась такая мирная тишина, от которой мы за четыре года войны совершенно отвыкли. По установившейся привычке я каждое утро просыпался задолго до рассвета и первым делом вызывал к себе оперативного дежурного с докладом о событиях, происшедших в войсках за ночь. Но ничего чрезвычайного уже, естественно, не происходило, и чувство постоянного тревожного напряжения, владевшее мною всю войну, с каждым днем ослабевало. Однако времени на отдых тоже не было. Внезапно навалились повседневные заботы мирного времени: надо было взять на учет захваченные трофеи и организовать их надежное хранение — это уже народное добро, налаживать мирную жизнь на очищенной от фашистов территории.

Еще одна очень нелегкая задача — обеспечить наиболее удобное размещение войск фронта и организовать их боевую и политическую подготовку, без которой немыслима повседневная жизнь любого воинского организма.

Но не успели мы как следует развернуть эту работу, как меня вызвали в Москву.

С аэродрома я поехал к начальнику Генерального штаба. На мой вопрос о причине вызова Алексей Иннокентьевич Антонов ответил:

— Товарищ Сталин решил обсудить с участием командующих войсками фронтов и начальников центральных управлений Наркомата обороны ряд проблем, связанных с переводом армии на мирное положение. Совещание начнется завтра в одиннадцать часов утра в Кремле. Руководить им будет сам Верховный, участие в работе примут члены Политбюро.

Прибыв к назначенному времени в приемную Сталина, я увидел там всех командующих фронтами и группу генералов центрального аппарата Наркомата обороны. Обменявшись взаимными приветствиями со знакомыми, И приблизился к стоявшему неподалеку от двери Маршалу Советского Союза Ф. И. Толбухину, с которым у меня издавна сложились дружеские отношения. Завязалась оживленная беседа. Она была прервана приходом С. М. Буденного, с появлением которого в приемной наступило заметное оживление.

Алексей Иннокентьевич, взглянув на часы, пригласил всех собравшихся войти в зал, где должно было состояться совещание. И. В. Сталин приветствовал вошедших жестом правой руки, дружески улыбаясь, а когда все сели, сказал нам об основной цели совещания и порядке его проведения.

— Прежде чем приступить к обсуждению вопросов, которые нам надлежит рассмотреть, — говорил Верховный Главнокомандующий, — заслушаем доклад начальника Генерального штаба, который доложит нам о теперешнем составе и численности нашей армии, а также предложения Генерального штаба о порядке демобилизации из армии военнослужащих старших возрастов и порядке ее перехода на мирное положение.

С исключительным интересом выслушали мы обстоятельный доклад А. И. Антонова, в котором он изложил предложения Генерального штаба и о численности армии на мирное время, и о создании ряда новых приграничных и внутренних военных округов, и о преобразовании некоторого количества наших фронтов в группы советских войск на территориях освобожденных от фашизма стран Европы.

После краткого обсуждения и одобрения этих предложений мы приступили к более детальному рассмотрению численного состава, организационной структуры, вооружения и технического оснащения основных боевых соединений каждого рода войск.

Из числа участников совещания было создано несколько комиссий, в задачу которых входила подготовка предложений по каждому роду войск.

Помнится, комиссии, которую возглавил маршал Ф. И. Толбухин, была поручена разработка боевого состава и организационной структуры стрелковой дивизии и стрелкового корпуса, а комиссии маршала С. М. Буденного — кавалерийской дивизии и кавалерийского корпуса. Мне и маршалу инженерных войск М. П. Воробьеву было предложено подготовить мнение по организационной структуре и техническому оснащению частей и соединений инженерных войск. Аналогичные комиссии были созданы и по всем остальным родам войск.

В течение нескольких дней мы с маршалом инженерных войск Воробьевым напряженно работали и уже завершили подготовку доклада и необходимых схем в обоснование разработанных нами рекомендаций, когда позвонил А. И. Антонов и сообщил, что в связи с внезапной болезнью С. М. Буденного докладывать по кавалерии Сталин поручает мне.

Пришлось спешно изучать все материалы, разработанные комиссией С. М. Буденного.

В двадцатых числах мая И. В. Сталин собрал все комиссии и заслушал доклады. Первым получил слово маршал Ф. И. Толбухин. В целом его предложения были одобрены. Лишь по средствам тяги артиллерии стрелковых дивизий возникли разногласия. Комиссия рекомендовала иметь как полковую, так и дивизионную артиллерию на конной тяге, мотивируя свое предложение надежностью лошади в любой обстановке. Она вытягивала, мол, орудие даже там, где автомашина намертво вставала, к тому же в этом случае не требуется горючего. Словом, тяжелые орудия на мехтяге, а легкие и средние — на конной.

И. В. Сталин вдруг спросил:

— Какой вы, товарищи, представляете себе будущую стрелковую дивизию?

— В каком смысле, товарищ Верховный Главнокомандующий? — уточнил Ф. И. Толбухин.

— В смысле ее мобильности, конечно.

После продолжительной заминки, насколько мне помнится, маршал И. С. Конев решительно ответил:

— Думаю, что она должна быть прежде всего максимально моторизованной…

— Верно понимаете, — удовлетворенно кивнул Сталин и, обращаясь ко всем участникам совещания, добавил:- В ходе военных действий на Западе вы все убедились в преимуществе мехтяги. Будущее — за ней. И поэтому перевод артиллерийского парка стрелковой дивизии на мехтягу — это первоочередная задача.

Замечание Верховного Главнокомандующего примирило всех участников дискуссии по этому вопросу.

Когда настала моя очередь, я кратко изложил доводы в пользу сохранения небольшого ядра конницы. Наша комиссия предлагала оставить пока один-два кавалерийских корпуса в составе двух кавалерийских дивизий и одной танковой бригады в каждом.

Как и следовало ожидать, это предложение было встречено в штыки большой частью военачальников. Существо их высказываний сводилось к следующему: конница отжила свое, в век всеобщей моторизации она — явный анахронизм. Не случайно, говорили противники кавалерии, она в ходе Великой Отечественной войны, на завершающем ее этапе, как правило, использовалась только в составе конно-механизированных групп.

Неожиданную поддержку мы получили лишь от И. В. Сталина.

— В принципе вы, товарищи, правы, — заметил он, обращаясь к сторонникам немедленного расформирования кавалерийских соединений. — Однако вы не учитываете следующего факта: наша страна так велика и границы ее тянутся через столь разнообразные театры военных действий, что на некоторых из них нам просто трудно обойтись без конницы… — Помолчав, Сталин с едва заметной улыбкой спросил самого активного сторонника расформирования кавалерии: — Вы не согласны с этим, товарищ Жуков?

Жуков ответил не сразу. Несколько мгновений царила мертвая тишина, а Георгий Константинович стоял, нахмурив брови, в раздумье. Зная непреклонный характер маршала, я ожидал с его стороны возражений, но он вдруг выпрямился и с легкой усмешкой сказал:

— Согласен, полностью согласен, товарищ Верховный Главнокомандующий!

— Вот и хорошо, — удовлетворенно резюмировал Сталин, — раз вы согласны, значит, согласны, надеюсь, и остальные?

Одобрительный гул подтвердил его слова. Принятые на совещании предложения комиссии легли в основу дальнейших организационных мероприятий Генерального штаба по переводу Красной Армии на штаты мирного времени.

Все участники совещания были приглашены в Кремль на торжественный обед. Парадных мундиров у большинства не было, поэтому нам разрешили явиться на прием в повседневном обмундировании, но с орденами.

Около 20 часов 24 мая я не спеша поднимался по широкой мраморной лестнице, ведущей в знаменитый Георгиевский зал. Впереди, рядом и следом за мною шагали другие приглашенные: прославленные военачальники, ученые, выдающиеся деятели народного хозяйства, передовики производства. Даже среди гражданских лиц преобладали костюмы военного покроя. Каждому хотелось выглядеть по-военному подтянутым. Просторный Георгиевский зал был уже полон гостей.

Не успел я поздороваться со всеми знакомыми мне гостями, как вдруг на мгновение наступила мертвая тишина, взоры всех присутствующих обратились в сторону, где в окружении других руководителей партии и правительства появился И. В. Сталин. Потом разразилась буря оваций и восторженных возгласов. Сталин наклоном головы ответил на дружные приветствия и тоже начал аплодировать. Потом он жестом пригласил всех к столам.

Когда бокалы были наполнены, в наступившей тишине раздался голос, провозгласивший тост за Советские Вооруженные Силы, за здоровье красноармейцев, краснофлотцев, офицеров, генералов и адмиралов. Следующий тост — за Коммунистическую партию и ее Центральный Комитет — вызвал новую бурную вспышку оваций и приветственных возгласов.

Тостов было много: за здоровье Всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина, за старейших полководцев Красной Армии, за Генеральный штаб, Государственный Комитет Обороны и его Председателя, за выдающихся военачальников, отличившихся в годы Великой Отечественной войны, в первую очередь — за командующих войсками фронтов. В промежутках между тостами перед гостями выступали прославленные артисты театров и эстрады. Чаще забилось мое сердце, когда была произнесена моя фамилия. В моем лице воздавалась честь воинам 1-го Прибалтийского фронта, особо отличившимся при освобождении Белоруссии и Прибалтики.

И вдруг внезапно воцарилась тишина. С бокалом в руке поднялся И. В. Сталин. Своим глуховатым ровным голосом он произнес свой знаменитый тост.

— Товарищи, — сказал он, — разрешите мне поднять еще один, последний тост. Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа, и прежде всего за здоровье русского народа…

Взрыв единодушного одобрения, возгласы «ура» заполнили зал. Спокойно выждав, когда снова наступила абсолютная тишина, Сталин продолжал:

— Я пью прежде всего за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание как руководящая сила Советского Союза среди всех народов нашей страны. Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение.

У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом.

Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!

За здоровье русского народа!

Под высокими сводами Георгиевского зала долго не смолкал гром оваций и заздравных возгласов.

На следующий день всем командующим войсками фронтов объявили приказ Верховного Главнокомандующего о подготовке к Параду Победы. Он был намечен на 24 июня. Каждый из десяти существовавших к концу войны фронтов должен был сформировать один сводный полк пятибатальонного состава. Три батальона состояли из шести стрелковых рот, в другие два входили четыре роты: танкистов, артиллеристов, летчиков и сводная, в которую включались кавалеристы, саперы и связисты. Словом, представлялись все рода войск Советской Армии.

В состав подразделений надлежало отобрать самых заслуженных бойцов и командиров фронта, а во главе каждого отделения поставить офицера. Стрелки на парад должны были выйти с автоматами, артиллеристы, кавалеристы, саперы и связисты — с карабинами, танкисты и летчики — с пистолетами, а кавалеристы, кроме того, и с шашками. Во главе каждого сводного полка по Красной площади должны были пройти командующий войсками фронта и командующие всеми армиями, входившими в состав фронта. Одиннадцатый по счету сводный полк формировал Военно-Морской Флот. Возглавил его вице-адмирал В. Г. Фадеев. Каждый сводный полк должен был вынести на парад 36 боевых знамен наиболее отличившихся соединений и отдельных частей фронта.

Я выехал в штаб 3-го Белорусского фронта. Надо было спешить: мне предстояло готовить два полка — от 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского. Сводный полк 1-го Прибалтийского фронта надлежало вести мне, а 3-го Белорусского — Маршалу Советского Союза А. М. Василевскому. Александр Михайлович, с головой ушедший в подготовку наступления против Квантунской армии, поручил мне также формирование и подготовку сводного полка его фронта. С согласия маршала командиром полка этого фронта был назначен дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант П. К. Кошевой, а во главе полка 1-го Прибалтийского фронта мы поставили одного из самых заслуженных ветеранов войны генерал-лейтенанта А. И. Лопатина, начавшего свой боевой путь почти от самой границы.

И началась кропотливая работа по отбору солдат и офицеров: каждая кандидатура рассматривалась индивидуально, высокой чести представлять в Москве свой фронт удостаивались лучшие из лучших. Надо было спешить, поскольку к 10 июня полки должны прибыть в Москву, где каждый участник парада получал парадное обмундирование. Еще до отъезда парадные части начали строевую подготовку к торжественному маршу, а 8 и 9 июня они убыли из Восточной Пруссии вместе со всеми захваченными в боях знаменами фашистских соединений и частей.

Разместившись в московских казармах, участники парада получали и подгоняли парадное обмундирование и продолжали строевую подготовку.

Занялись экипировкой и мы с командармами. Парадное обмундирование шилось для всех нас по индивидуальным заказам. Требовались шашки и шпоры. Со шпорами я по кавалерийской привычке не расставался и на фронте, так как нередко приходилось садиться на коня: иногда из-за того, что на машине на некоторые участки фронта невозможно было добраться, а чаще — ради поддержания спортивной формы. Сабель тоже хватало: боевая шашка всегда была при мне, а во время войны я получил в подарок от армянского народа дорогую дамасскую саблю. Ею-то я и решил блеснуть на параде. Однако для достижения единообразия всем нам выдали хотя и одинаковые, но великолепные златоустовские боевые клинки.

23 июня в «Правде» был опубликован следующий приказ Верховного Главнокомандующего:

«В ознаменование победы над Германией в Великой Отечественной войне назначаю 24 июня 1945 года в Москве на Красной площади парад войск Действующей армии, Военно-Морского Флота и Московского гарнизона — Парад Победы.

На Парад вывести: сводные полки фронтов, сводный полк Наркомата Обороны, сводный полк Военно-морского Флота, военные академии, военные училища и войска Московского гарнизона.

Парад Победы принять моему заместителю Маршалу Советского Союза Жукову.

Командовать Парадом Победы Маршалу Советского Союза Рокоссовскому…»

В торжестве должны были принять участие и народные представители депутаты Верховного Совета СССР, которые собрались в Москве на сессию.

Накануне исторического дня бюро погоды не предвещало ничего хорошего. И действительно, утро 24 июня было по-осеннему хмурым, небо заволокло низкими свинцовыми тучами, накрапывал мелкий дождь. Но даже капризная природа не могла испортить нам праздничного настроения. К 8 часам утра улицы Москвы были запружены ликующим народом. На подступах к Красной площади ровными квадратами выстроились войска столичного гарнизона, а на гранитной брусчатке Красной площади в строгом порядке разместились сводные полки фронтов и Военно-Морского Флота. Они выстроились в той последовательности, как располагались в ходе войны представляемые ими фронты с севера на юг: первым начинал шествие сводный полк Карельского фронта, возглавляемый Маршалом Советского Союза К. А. Мерецковым, за ним — полк Ленинградского фронта, впереди которого шел Маршал Советского Союза Л. А. Говоров, третьим — полк 1-го Прибалтийского фронта, который вел я. Далее полки фронтов возглавляли: 3-го Белорусского — Маршал Советского Союза А. М. Василевский, 2-го Белорусского — заместитель К. К. Рокоссовского генерал-полковник К. П. Трубников, 1-го Белорусского заместитель Г. К. Жукова генерал армии В. Д. Соколовский (в составе сводного полка этого фронта особой колонной построились бойцы Войска Польского во главе с начальником генерального штаба Польши В. В. Корчицем), 1-го Украинского фронта — Маршал Советского Союза И. С. Конев, 4-го Украинского — генерал армии А. И. Еременко, 2-го Украинского — Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский, 3-го Украинского — Маршал Советского Союза Ф. И. Толбухин. Полком ВМФ командовал вице-адмирал В. Г. Фадеев.

Над головами воинов алым морем плескалось 360 боевых знамен.

Дождь постепенно усиливался. Однако к 9 часам 30 минутам вся Красная площадь была заполнена депутатами Верховного Совета СССР, многочисленными зарубежными гостями, представителями московских трудящихся, деятелями науки и культуры. На особо почетном место перед Мавзолеем разместились советские военачальники — активные участники Великой Отечественной войны, не попавшие в состав парадного расчета.

Без четверти 10 часов на трибуну Мавзолея поднялись члены Политбюро ЦК ВКП(б) и Советского правительства.

И вот наконец куранты Спасской башни начали с неповторимым мелодичным звоном отбивать часы. Не успел пролететь над площадью звук десятого удара, как вслед за ним раздалось протяжное: «Смир-но-о-о-о..!» Командующий парадом К. К. Рокоссовский на вороном скакуне устремляется навстречу Г. К. Жукову, выехавшему из Спасских ворот на коне светло-серой, почти белой масти. Красная площадь замерла. Отчетливо слышен цокот копыт, а затем четкий рапорт командующего парадом. Последние слова Рокоссовского тонут в торжественных звуках сводного оркестра, объединившего 1400 музыкантов.

Г. К. Жуков в сопровождении К. К. Рокоссовского объезжает построившиеся для парада войска и поздравляет солдат, офицеров и генералов с Победой. Мощное, раскатистое «ура» сопровождает маршалов от полка до полка. Оно сначала все дальше и дальше уплывает от Красной площади, а затем, как тысячеголосое эхо, сопровождает Г. К. Жукова и К. К. Рокоссовского по пути обратно и словно повисает в воздухе.

Сводный оркестр под командованием главного дирижера Красной Армии генерал-майора С. А. Чернецкого выходит на середину площади и исполняет «Славься, русский народ!». Спешившись, Маршал Советского Союза Г. К. Жуков быстро поднимается по ступеням Мавзолея, подходит к микрофонам. От имени и по поручению ЦК ВКП(б) и Советского правительства он поздравляет советских воинов, трудящихся города и деревни, работников науки и техники, деятелей социалистической культуры — весь советский народ с Великой Победой над фашистской Германией. На убедительных фактах маршал показал решающую роль Советского Союза в обеспечении разгрома мирового фашизма, указал на главные источники Великой Победы — животворную силу социалистического строя, мудрое руководство ленинской партии, морально-политическое единство советского общества, нерушимую дружбу народов, непобедимую силу Красной Армии, трудовой героизм советских людей и глубоко продуманную политику Советского правительства.

Г. К. Жуков закончил свое выступление пламенной здравицей в честь великой социалистической Родины, советского народа, его героической Красной Армии и Коммунистической партии — вдохновителя и организатора победы советского народа в Великой Отечественной войне.

Громогласное «ура» трижды всплескивается над Красной площадью, прокатывается над рядами выстроившихся полков и где-то в районе улицы Горького постепенно замирает. И вот уже стены древнего Кремля сотрясают величавые звуки Гимна Советского Союза. Этой торжественной мелодии напряженно внимали тысячи собравшихся на Красной площади. А мне казалось, что ее слушает сейчас вся Европа, избавленная от коричневой чумы, весь мир.

Наступил самый ответственный для нас момент: К. К. Рокоссовский подает команду о начале торжественного марша.

Открывает парад сводный полк Карельского фронта. Впереди с достоинством вышагивает Маршал Советского Союза К. А. Мерецков. Во многих славных операциях Великой Отечественной войны участвовали войска Волховского и Карельского фронтов, которыми он командовал. Прорыв блокады Ленинграда, форсирование реки Свирь и разгром гитлеровских и маннергеймовских оккупантов в заболоченных лесах Карелии и в суровом Заполярье — вот неполный перечень славных боевых дел его войск на советско-германском фронте.

На определенной дистанции от замыкающей шеренги сводного полка Карельского фронта чеканящим шагом, чуть склонив вперед голову, шагает впереди сводного полка Ленинградского фронта мой старый товарищ Маршал Советского Союза Л. А. Говоров. Если бы у этого выдающегося военачальника Красной Армии не было никаких других славных боевых дел, кроме 900-дневной героической обороны Ленинграда, то и тогда его имя навеки сохранили бы благодарные потомки. Но у его войск было немало и других великих боевых свершений: сокрушительный разгром оккупантов в Ленинградской области и на Карельском перешейке, освобождение Эстонии и островов Моонзундского архипелага.

Поворачивая у здания Исторического музея вслед за воинами-ленинградцами, я с гордостью оглядывал идущие за мной стройные шеренги воинов, которым выпала честь представлять на параде 1-й Прибалтийский фронт, довелось освобождать Белоруссию, Литву, Латвию, перерезать путь отступления войск группы армий «Север» из Прибалтики в Восточную Пруссию, участвовать в героическом штурме Кенигсберга.

С чувством честно исполненного долга перед Родиной чеканили мы шаг по звонкой брусчатке Красной площади, приветствуя взмахом клинка и поворотом головы стоявших на центральной трибуне руководителей партии и правительства.

Я прошагал мимо Мавзолея и, повернув направо, остановился в положении «смирно» у его подножия, пока не прошел торжественным маршем возглавляемый мною полк.

Далее следовали стройные шеренги сводного полка 3-го Белорусского фронта, которые возглавлял Маршал Советского Союза А. М. Василевский. Его имя неразрывно связано с большинством выдающихся сражений Великой Отечественной войны, в подготовке и руководстве которыми он принимал самое активное участие в качестве начальника Генерального штаба и представителя Ставки. На заключительном этапе войны ему довелось в качестве командующего войсками 3-го Белорусского фронта руководить разгромом группы армий «Север» в Восточной Пруссии.

А тем временем и А. М. Василевский, свернувший к Мавзолею, пропустил шеренги своего сводного полка, и мы вместе поднялись на трибуну, куда были приглашены все командующие войсками фронтов. И уже с высоты трибуны Мавзолея мы продолжали наблюдать за прохождением остальных сводных полков.

По брусчатке мимо трибуны чеканили шаг шеренги сводного полка 2-го Белорусского фронта. При виде полка этого фронта мы мысленно представляли, что его ведет командующий — один из самых прославленных советских полководцев Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. Армии 2-го Белорусского, созданного в апреле 1944 года, участвовали в освобождении Белоруссии, Польши, в разгроме восточнопрусской группировки немецко-фашистских войск, а затем им выпала честь в числе трех наших центральных фронтов принять активное участие в Берлинской операции.

Приближение сводного полка 1-го Белорусского фронта к Мавзолею вызвало заметное оживление. На долю этого фронта под командованием самого выдающегося из когорты советских полководцев — Маршала Советского Союза Г. К. Жукова выпала честь на завершающем этапе Великой Отечественной войны сражаться за освобождение братской Польши, а затем наступать на центральном направлении, которое вывело его на подступы к Берлину. Это его воины водрузили Знамя Победы над рейхстагом! Когда колонна сводного полка 1-го Белорусского фронта поравнялась с Мавзолеем В. И. Ленина и его воины дружно вскинули в приветствии свои головы, суровое лицо Г. К. Жукова смягчилось теплой, доброй улыбкой.

В составе этого полка на Красную площадь самостоятельной колонной с боевыми знаменами торжественно вступают героические представители Войска Польского но главе с генералом В. В. Корчицем. Они тоже внесли достойный вклад в дело освобождения своей Родины от фашистских захватчиков.

Следом за полком 1-го Белорусского фронта ведет своих героев Маршал Советского Союза И. С. Конев. Воины 1-го Украинского фронта прославили себя в битве за Днепр и за северную часть Правобережной Украины. Летом 1944 года войска этого фронта с боями вступили на польскую землю и приняли активное участие в очищении ее от фашистских захватчиков. 1-му Украинскому выпала великая честь во взаимодействии с войсками 1-го и 2-го Белорусских фронтов осуществить Берлинскую наступательную операцию и закончить войну освобождением Праги. Мимо нас шествовала живая история Великой Отечественной войны.

С интересом разглядываю коренастую фигуру военачальника, возглавлявшего сводный полк 4-го Украинского фронта. Четко печатай шаг, идет генерал армии А. И. Еременко. Не прошло и полгода с тех пор, как мы вместе наступали на Ригу, а затем прочно заперли войска группы армий «Север» в курляндском котле. Потом мы расстались: он убыл на 4-й Украинский, чтобы драться за освобождение братской Чехословакии, а я — в Восточную Пруссию готовить штурм Кенигсберга. И вот теперь Андрей Иванович с гордостью представлял руководителям партии и правительства своих славных воинов.

В шеренгах сводного полка 2-го Украинского фронта шагают 77 Героев Советского Союза. Ведет полк Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский. Войска этого фронта, освобождая Украину, форсировали Днепр и первыми вышли к Государственной границе СССР. Совместно с 3-м Украинским фронтом они блестяще осуществили Ясско-Кишиневскую наступательную операцию, в ходе которой было окружено 18 вражеских дивизий, освобождали Румынию, Венгрию, Чехословакию, Австрию.

Посланцев 3-го Украинского фронта вел замечательный военачальник и добрейший человек Маршал Советского Союза Ф. И. Толбухин. Войска этого фронта в годы войны осуществили много блестящих боевых операций. Они освободили южную часть Правобережной Украины, Румынию, Болгарию, Югославию, участвовали в Белградской операции и закончили свой поход в Австрии.

Замыкали парадный марш победителей моряки Северного, Балтийского, Черноморского флотов, а также Днепровской и Дунайской флотилий, которые вывел на Красную площадь вице-адмирал В. Г. Фадеев. Военно-морские соединения и части, которые они представляли, громили фашистов не только на море, но и на суше, защищая Ленинград, Одессу, Севастополь, Новороссийск, Керчь и многие другие приморские города.

* * *

…Едва последние шеренги сводных полков миновали Мавзолей, как торжественная музыка сменилась барабанной дробью, под аккомпанемент которой к Мавзолею двинулась удивительная колонна: двести советских солдат несли склоненные до земли боевые знамена побежденных фашистских дивизий. Под гром барабанов солдаты все тверже печатали шаг и, поравнявшись с Мавзолеем, четко повернулись к нему и швырнули вражеские стяги к его подножию.

Начиная войну против Страны Советов, фашистские заправилы мечтали гордо пронести свои штандарты по Красной площади. Да, они, эти знамена, попали в Москву, но не так, как мечтали фашисты, а с бесчестьем. Их принесли победители, чтобы бросить к подножию усыпальницы великого вождя пролетарской революции, завещавшего нам до последней капли крови защищать исторические завоевания Октября.

Глядя на поверженные вражеские боевые знамена, я невольно вспоминал вещие слова славного победителя немецких «псов-рыцарей» Александра Невского: «Кто с мечом к нам придет — от меча и погибнет!»

Так было, так будет всегда! И пусть сокрушительный разгром фашистских полчищ в Великой Отечественной войне послужит уроком для тех, кто все еще не уразумел эту истину.

Биографическая справка

БАГРАМЯН Иван Христофорович, родился 2.12.1897 в городе Елисаветполь, ныне Кировабад Азербайджанской ССР, в семье рабочего-железнодорожника. Армянин. Член КПСС с 1941. С 1915 в армии, окончил школу прапорщиков в 1917. В Советской Армии с 1920. Участник Гражданской войны. В 1923-31 командир кавалерийского полка. Окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе в 1934, Военную академию Генштаба в 1938. С 1940 начальник оперативного отдела штаба армии и штаба КОВО. С началом Великой Отечественной войны — заместитель начальника штаба, а с декабря 1941 — начальник штаба Юго-Западного фронта, одновременно штаба войск юго-западного направления. С июля 1942 командовал 16-й армией (с мая 1943-11-я гвардейская), отличившейся в Орловской наступательной операции. С ноября 1943 командовал 1-м Прибалтийским фронтом. За выдающиеся результаты, достигнутые войсками фронта в Белорусской операции, и личное мужество 29.7.44 генералу армии Баграмяну присвоено звание Героя Советского Союза. С февраля 1945 — командующий Земландской группой войск, с апреля 1945 — командующий 3-м Белорусским фронтом. После войны был командующим войсками ПрибВО, главным инспектором МО СССР — заместителем министра обороны СССР, начальником Военной академии Генштаба. Маршал Советского Союза (1955). С 1958 заместитель министра обороны — начальник Тыла ВС СССР. С 1968 в Группе генеральных инспекторов МО СССР. 1.12.77 за заслуги перед ВС СССР и в связи с 80-летием награжден второй медалью «3олотая Звезда». Канд. в члены ЦК КПСС в 1952-61, член ЦК КПСС с 1961. Депутат Верховного Совета СССР 2-10-го созывов. Награжден 7 орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, 3 орденами Красного Знамени, 2 орденами Суворова 1 степени, орденом Кутузова 1 степени, «За службу Родине в ВС СССР» 3 степени, медалями, Почетным оружием, иностранными орденами и медалями. Умер 21.9.1982. Похоронен на Красной площади у Кремлевской стены. Бронзовый бюст установлен в Кировабаде. В селе Чардахлы Шамхорского района Азербайджанской ССР создан музей Баграмяна. Его имя носит совхоз в Эчмиадзинском районе Армянской ССР.

(Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь. Москва. Воениздат. 1987. Том 1, стр. 102.)

Примечания

1

Институт военной истории Министерства обороны СССР. Документы и материалы (далее — ИВИ. Документы и материалы). ф. 244, oп. 287, д. 4, л. 3–9.

(обратно)

2

История второй мировой войны 1939–1945. Т. 4. М., 1975, С. 320. (Здесь и далее — примечания автора, кроме случаев, помеченных особо. — Прим. ред.)

(обратно)

3

Центральный архив Министерства обороны СССР (далее — ЦАМО СССР), ф. 228, oп. 3947, д. 17, л. 7.

(обратно)

4

ЦАМО СССР, ф. 228, oп. 710, д. 66, л. 92-103.

(обратно)

5

Котов М., Лясковский В. Бессмертие. Ереван, 1970, с. 3–8.

(обратно)

6

Вскоре книжка вышла также в Ереване на армянском и русском языках.

(обратно)

7

ЦАМО СССР. ф. 229, оп. 213, д. 58, л. 114.

(обратно)

8

Benari A. Die Berliner Baren-Division. Bad-Nauheim, 1955, S. 74.

(обратно)

9

Benari A, op. cit, S. 74.

(обратно)

10

До этого момента, как уже упоминалось, К. С. Москаленко был заместителем командующего 6-й армией.

(обратно)

11

Москаленко К. С. На юго-западном направлении. Воспоминания командарма. Кн. 1. М., 1973, с. 148–150.

(обратно)

12

12 июня 1942 года было опубликовано торжественное заверение правительств западных союзников об открытии в 1942 году второго фронта в Европе.

(обратно)

13

ЦАМО СССР, ф. 251, oп. 646, д. 145, л. 34–35.

(обратно)

14

ЦАМО СССР, ф. 251, oп. 646, д. 145, л. 35, 36.

(обратно)

15

ЦАМО СССР, ф. 251, oп. 646, д. 145, л. 59.

(обратно)

16

ЦАМО СССР, ф. 229, oп. 161, д. 799, л. 278–283.

(обратно)

17

ЦАМО СССР. ф. 229, оп. 161, д. 800, л. 361–362.

(обратно)

18

ЦАМО СССР, ф. 251, оп. 646, д. 145, л. 189–196.

(обратно)

19

ЦАМО СССР, ф. 251, оп. 646, д. 492, л. 111–112.

(обратно)

20

Kriegstagebuch des Oberkommandos der Wehrmacht (Wehr-machtiuhrungsstab) 1940–1945 (далее- KTB/OKW). Bd. I. Frankfurt a/M., 1965, S. 51–52.

(обратно)

21

См.: История второй мировой войны 1939–1945. Т. 5. М., 1975, с. 121–122.

(обратно)

22

Гальдер Ф. Военный дневник. Пер. с нем. Т. 3, кн. 2. М, 1971, с. 239.

(обратно)

23

См.: «Военно-исторический журнал», 1961, № 1, с. 35.

(обратно)

24

Warlimont W. Im Hauptquartler ter deutschen Wehrmacht. 1939–1945. Frankfurt a/M., 1962, S 238.

(обратно)

25

«Совершенно секретно! Только для командования!» Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. Документы и материалы (далее — «Совершенно секретно! Только для командования!»). М, 1967, с. 380–381.

(обратно)

26

Дёрр Г. Поход на Сталинград. Пер. с нем, М., 1957, с. 19–20.

(обратно)

27

«Военно-исторический журпал», 1961, № 8, с. 81.

(обратно)

28

З. Вестфаль и др. Роковые решения. Пер. с англ. М., 1958, с. 153.

(обратно)

29

См.: История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945. Т. 2. М., 1961, с. 412.

(обратно)

30

См.: Великая Отечественная война Советского Союза 1941–1945. Краткая история. М., 1978, с. 162.

(обратно)

31

В ходе подготовки к Харьковской операции из резерва Ставки была выдвинута 28-я армия в составе 301, 175, 162, 38-й стрелковых дивизий. Командармом был назначен генерал-лейтенант Д. И. Рябышев, хорошо зарекомендовавший себя в ходе Барвенковско-Лозовской операции. Командующим 57-й армией вместо него был назначен генерал-лейтенант К. П. Подлас.

(обратно)

32

См.: Адам В. Трудное решение. Пер. с нем. М., 1972, с. 40.

(обратно)

33

См.: Москаленко К. С. На юго-западном направлении, с. 193.

(обратно)

34

Немецкая авиационная эскадра по силам и средствам равнялась примерно пашей авиадивизии.

(обратно)

35

ЦАМО СССР, ф. 228, oп. 754, д. 123, л. 384.

(обратно)

36

ЦАМО СССР, ф. 251, oп. 646, д. 262, л. 230–234.

(обратно)

37

ЦАМО СССР, ф. 251, oп. 646, д. 262, л. 230–234.

(обратно)

38

ЦАМО СССР, ф. 251, oп. 646, д. 262, л. 233.

(обратно)

39

Там же, л. 233–234.

(обратно)

40

ЦАМО СССР, ф. 251, oп. 545, д. 262, л. 265–267.

(обратно)

41

Гальдер Ф. Военный дневник. Т. 3, кн. 2, с. 103.

(обратно)

42

ЦАМО СССР, ф. 228, oп. 754, д. 83, л. 331, 385; ф. 251, oп. 545, д. 189, л. 30–32.

(обратно)

43

ЦАМО СССР, ф. 228. оп. 754, д. 83, д. 393.

(обратно)

44

«Военно-исторический журнал», 1965, № 8, с. 3–10.

(обратно)

45

Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1969, с. 387.

(обратно)

46

«Военно-исторический журнал», 1965, № 8, с. 9.

(обратно)

47

Типпельскирх К. История второй мировой войны. Пер. с нем. М., 1956, с. 242.

(обратно)

48

ЦАМО СССР, ф. 845, oп. 50342, д. 1, л. 59.

(обратно)

49

Письмо X. Чойбалсана хранится в личном архиве И. X. Баграмяна. — Прим. ред.

(обратно)

50

Несколько частей и соединений включались в состав армии на период проведения операции.

(обратно)

51

ЦАМО СССР, ф. 358, оп. 5867, д. 17, л. 48.

(обратно)

52

Сталин И. В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1946, с. 56.

(обратно)

53

«Совершенно секретно! Только для командования!», с. 499.

(обратно)

54

«Совершенно секретно! Только для командования!», с. 499–502.

(обратно)

55

Там же.

(обратно)

56

Меллентин Ф. Танковые сражения 1939–1945 гг. Пер. с англ. М., 1957, с. 191.

(обратно)

57

Речь идет о начале немецкого наступления на обоих флангах Курского выступа, то есть 5–8 июля.

(обратно)

58

Heinгici G., Hauck W. Zitadelle. Wehrwissenschaftliche Rundschau, H. 8-10, 1965, S. 587.

(обратно)

59

Heinrici G., Hauсk W., op, cit, S. 588.

(обратно)

60

Неinriсi G., Hauсk W., op. cit, S. 588.

(обратно)

61

Генерал Л. А. Мазанов занимал штатную должность командующего артиллерией 10-й гвардейской армии, а на время операции был прикомандирован к нашей армии и исполнял обязанности командующего артиллерией 16-го гвардейского стрелкового корпуса.

(обратно)

62

Сообщения Советского информбюро. Т. 5. М., 1944, с. 26.

(обратно)

63

Цит. по: История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945. Т. 3. М., 1961, с. 279.

(обратно)

64

Здесь Манштейн допускает неточность. Советские войска перешли в наступление днем позже, 12 июля. Удары при этом с севера наносила 11-я гвардейская армия генерала И. X. Баграмяна, с северо-востока-61-я армия генерала П. А. Белова и с востока — главные силы Брянского фронта. — Прим. ред.

(обратно)

65

Манштейн Э. Утерянные победы. Пер. с нем. М., 1959, с. 445.

(обратно)

66

Там же, с. 448.

(обратно)

67

Heinгiсi G., Hauck W., op. cit, S. 590.

(обратно)

68

Цит. по: История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941 1945. Т. 3, с. 279.

(обратно)

69

Рhilippi A., Heim F. Der Feldzug gegen Sowjetrussland. 1941–1945. Stuttgart, 1962, S. 212.

(обратно)

70

KTB/OKW, Bd. 3, S. 804.

(обратно)

71

«Совершенно секретно! Только для командования!», с. 512.

(обратно)

72

Карачев — следующая за Хотынцом крупная станция на железнодорожной линии Орел-Брянск.

(обратно)

73

Wehrwissenschaftliche Rundschau, 1965, H. 10, S. 592.

(обратно)

74

Типпельскирх К. История второй мировой войны, С. 295–296.

(обратно)

75

Цит. по: «Коммунист», 1970, № 1, с. 89.

(обратно)

76

Переписка Председателя Совета Министров СССР с Президентами США и Премьер-Министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Т. 2. М., 1976, с. 77.

(обратно)

77

22-я и 20-я армии входили ранее в Северо-Западный фронт, 3-я ударная-в Калининский, остальные были выдвинуты Ставкой с других направлений.

(обратно)

78

Ныне М. С. Смиртюков занимает пост Управляющего делами Совета Министров СССР.

(обратно)

79

Heidkamper W. Witebsk. Heidelberg, 1954, S. 44, 46.

(обратно)

80

Читатель без труда заметит также, что Гайдкемпер, не стесняясь, преувеличивает успехи своих войск. Тем не менее он вынужден свидетельствовать, что наши части, оборонявшиеся в дефиле, оказались на высоте положения и отбросили назад две свежие дивизии врага.

(обратно)

81

А. С. Ксенофонтов командовал ранее 36-м гвардейским стрелковым корпусом. В дальнейшем считаю возможным не оговаривать изменения в должностном положении и воинских званиях офицеров и генералов. Это и так будет ясно читателю.

(обратно)

82

ЦА МО СССР, ф. 358, oп. 5616, д. 275, л. 44.

(обратно)

83

Командующий группой армий «Центр».

(обратно)

84

Heidkamper W., op. cit. S. 65.

(обратно)

85

Сообщения Советского информбюро. Т. 5, с. 294, 295.

(обратно)

86

ЦАМО СССР, ф. 358, oп. 5938, д. 53, л. 424.

(обратно)

87

ЦАМО СССР, ф. 307, oп. 5938, д. 77, л. 1.

(обратно)

88

ЦАМО СССР, ф. 235, oп. 2074, д. 829, л. 13–14.

(обратно)

89

В группу армий «Центр» в это время входная 2-я полевая армия (командующий генерал-полковник Вейс) в составе трех армейских корпусов, 9-я полевая армия (командующий генерал пехоты Иордан) в составе двух армейских и одного танкового корпуса, 4-я полевая армия (командующий генерал пехоты фон Типпельскирх) в составе двух армейских и одного танкового корпусов, 3-я танковая армия гонерал-полковника Рейнгардта в составе трех армейских корпусов.

(обратно)

90

История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945. Т. 4. М., 1962, с. 100.

(обратно)

91

Цит. по: Jacobsen И. — А. Rоhwer J. Entschddluagsschla-chten des Zweiten Wellkrieges. Frankfurt a/M., 1960, S. 445.

(обратно)

92

Древнегреческий полководец, первым применивший принцип максимального сосредоточения сил на одном направлении для нанесения таранного удара.

(обратно)

93

Итоги второй мировой войны. Сборник статей. Пер. с нем. М., 1957, с. 407.

(обратно)

94

Jacobsen H.- A. Rоhwer J., op. dt, S. 455.

(обратно)

95

Командир 22-го гвардейского стрелкового корпуса.

(обратно)

96

Баксов — командир 67-й гвардейской стрелковой дивизии, Шляпин командир 196-го гвардейского стрелкового полка этой дивизии.

(обратно)

97

Начальник оперативной группы гвардейских минометных частей фронта. В послевоенные годы (с 1965 года) — маршал артиллерии.

(обратно)

98

Командир 23-го гвардейского стрелкового корпуса.

(обратно)

99

Командующий 39-й армией 3-го Белорусского фронта.

(обратно)

100

Tиппeльcкиpх К. История второй мировой войны, с. 443.

(обратно)

101

Ныне генерал армии, начальник политуправления Сухопутных войск.

(обратно)

102

По имени литовской патриотки, героини одноименной поэмы великого польского поэта Адама Мицкевича.

(обратно)

103

Нaupt W. Kurland, Bad-NauheIm, 1961, S. 35.

(обратно)

104

Фриснер Г. Проигранные сражения. Пер, с нем. М., 1966, с. 28.

(обратно)

105

ЦАМО СССР, ф. 407, oп. 9839, д. 187, л. 317.

(обратно)

106

Ныне генерал армии, один из видных военачальников Советской Армии.

(обратно)

107

25 сентября эта армия была включена в состав группы армии «Север».

(обратно)

108

Численность группы армии «Север» дана без учета 3-й танковой армии.

(обратно)

109

Борьба за советскую Прибалтику в Великой Отечественной войне 1941–1945. Кн. 2. Рига, 1967, с. 186.

(обратно)

110

История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945, Т, 4. с. 367.

(обратно)

111

С 26 января 1945 года она была переименована в группу армий «Север», а последняя-в группу армии «Курляндия».

(обратно)

112

Имеется в виду расформирование 3-го Прибалтийского фронта и вывод части его сил в резерв Ставки, а также изъятие 3-й ударной армии из состава 2-го Прибалтийского фронта, 61-й, 2-й гвардейской и 5-й гвардейской танковой армий-из состава 1-го Прибалтийского фронта.

(обратно)

113

О том, что блокированные войска снабжались всем необходимым по морю, мы узнали из показаний плененного нами командования группы армий «Курляндия».

(обратно)

114

Нaupt W., op. cit., S. 86.

(обратно)

115

Hыне Лиепая.

(обратно)

116

«Совершенно секретно! Только для командования!», с. 653.

(обратно)

117

И. Д. Черняховский не поясняет, что в состав оперативной группы «Земланд» были включены войска 3-й немецкой танковой армии, управление которой убыло из Восточной Пруссии в Померанию.

(обратно)

118

Командующий группой армий «Север».

(обратно)

119

Впоследствии Маршал Советского Союза.

(обратно)

120

Ранее — авиация дальнего действия. — Прим. ред.

(обратно)

121

24-я гвардейская стрелковая дивизия.

(обратно)

Оглавление

К читателям

Глава первая. Умеем наступать!

Глава вторая. Сражение под Харьковом

Глава третья. На Западном фронте

Глава четвертая. Крах «Цитадели»

Глава пятая. Командую фронтом

Глава шестая. Операция «Багратион»

Глава седьмая. В край четырех тысяч озер

Глава вocьмая. К берегам Янтарного моря

Глава девятая. Блокада

Глава десятая. Операция «Земланд»

Глава одиннадцатая. Победа

Биографическая справка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте