«Открытие алмазного пути»

Лама Оле Нидал – Открытие алмазного пути.

Лама Оле Нидал. ОТКРЫТИЕ АЛМАЗНОГО ПУТИ: тибетский буддизм встречается с Западом - 4-е изд., СПб.: Издательство "Алмазный путь", 2001 г. - 296 с.

Во время своего свадебного путешествия в 1969 году молодые датчане Ханна и Оле Нидал встречаются с 16-м Кармапой, духовным главой линии преемственности Карма Кагью тибетского буддизма. Этой встрече суждено изменить их жизнь.

В этой автобиографической книге Лама Оле Нидал описывает настроение прорыва, которое господствовало в шестидесятые годы в Копенгагене. Поиск духовного опыта привёл Ханну и Оле от изучения философии к расширяющим сознание наркотикам, и затем - к тибетским ламам, обладающим истинным постижением. Читатель приглашается к участию в путешествиях и приключениях, близком общении с буддийскими мастерами и растущем понимании Алмазного пути буддизма.

В книге не только увлекательно рассказывается о годах, проведённых автором в Гималаях и о приходе Алмазного пути буддизма на Запад, но также содержатся основные буддийские знания.

Содержание

Предисловие автора 7

Наше свадебное путешествие10

Прозрачный Лама40

Свобода в тюрьме54

Поездка в Непал 64

Чёрная Корона76

Забытая долина98

В стране шерпов112

Прощание с наркотиками142

Мы принимаем Прибежище в Будде150

Дорога в Бутан172

Обучение у Калу Ринпоче 192

Кармапа даёт добро210

Домой, в Сонаду224

Продолжение стабильной практики234

Мы - бодхисаттвы 246

Первое возвращение254

Южные поселения270

Жизнь - сон280

Работа начинается 286

Региональные буддийские центры290

Книги Ламы Оле Нидала на русском языке 292

Это новое, третье издание данной книги требует небольшого предисловия. Я перевёл её на английский язык в 1985 году, и сейчас, перед тем как она должна была переводиться на голландский и шесть восточно-европейских языков, впервые сам её перечитал. Моё знание английского с тех пор, несомненно, улучшилось, и я постарался отразить это в новой редакции текста. Кроме того, я устранил неточные места, внёс больше ясности и привёл содержание в соответствие с новыми реалиями, чтобы избежать двусмысленности.

За прошедшее время вышло также продолжение этой книги, "Верхом на тигре", где описываются первые двадцать лет прихода Алмазного Пути в разные страны мира, и книга Томека Ленерта "Жулики в рясах" - о недавних попытках воздействия на тибетский буддизм со стороны китайцев. Обе книги на английском языке выпустило издательство "Блу Долфин" (на русском - издательство "Алмазный Путь" - прим. ред.).

Я выражаю признательность Кэрол Аронофф за первую редакцию и благодарю Сару Кальф, Шарлотту Вебер, Стюарта Джарвиса и Ханну за помощь в этот раз.

Ваши Томек, Кати, Ханна и Лама Оле.

Перт, западная Австралия.

День Дакинь, месяц Защитника - февраль 1998 года.

Центр Дхармачакра, Румтек, Сикким, Индия Тел. 363

11.8.1983

D. С. CENTRE

RUMTEK. SIKKrM, INDIA.

Его Святейшество Шамарпа

H. H. SHAMARPA

To Whom It Kay Concern.

This ie to certify that Mr. Ole Nydahl, Denmark, ie appointed Buddhist Master, and that he transmits the blessing and activity of the Karma Kagyud Lineage.

Hie qualifications are thesei He haa been a close, personal disciple of H.H. the Gyalwa Karmapa since December 1969, when he met Him at the Swayambhu Stupa in Nepal, and he has taken i-nitiations and Mahamudra teachings from His Holiness and the highest Kagyud Lamas which he has practiced accordingly.

For the last 10 years he has been starting centres, teaching and protecting the practitioners all over the world on the request of His Holiness, and he is fully qualified in guiding meditations and leading people in the Dharma.

His wide-ranging activity has been of great benefit for countless students eo far, and it is my request that Mr. Ole Nydahl may be recognized in accordance with the above declaration and receive all help in his important work.

Всем, кого это может касаться.

Этим документом удостоверяется, что г-н Оле Нидал из Дании носит титул Буддийского Мастера и передаёт благословение и активность линии преемственности Карма Кагьюд.

Его квалификация: он являлся близким, личным учеником Его Святейшества Кармапы начиная с декабря 1969 года, когда встретил Его Святейшество у ступы Сваямбху в Непале и принял от Него и высших лам Кагьюд посвящения и поучения по Маха-мудре, которые соответствующим образом применял на практике.

Последние 10 лет он, по просьбе Его Святейшества, основывает центры, учит и защищает практикующих в различных местах мира. Он обладает всем необходимым опытом, для того чтобы проводить медитации и вести людей в Дхарме.

Его широкомасштабная деятельность успела принести большую пользу бессчётному количеству учеников, и я прошу признать статус г-на Оле Нидала согласно объявленному выше и предоставлять ему всю возможную помощь в его важной работе.

Его Святейшество Шамарпа Ринпоче

Глава первая

Наше свадебное путешествие

Э

то была неплохая идея - провести медовый месяц в Непале. 1968 год был весьма подходящим временем для встречи идеалистической среды ранних европейских хиппи и древних школ тибетского буддизма. Первый фактор в результате обретёт направление полезного движения, а второй -вместо того чтобы доживать свои последние дни в музеях, останется живой практикой. Путь, проложенный за несколько лет между зелёными низинами северной Европы и ледяными пиками Гималаев, дал рождение светскому и йогическому буддизму Алмазного Пути, который сегодня переживает столь бурное развитие. Впервые в истории встреча западного идеализма и разумного азиатского материализма открыла доступ к многочисленным неизведанным аспектам потенциала ума.

Как обнаружили для себя мы с моей милой женой Ханной и позже очень многие наши добрые друзья, плодом такого сочетания явились средства, позволяющие тому, кто их практикует, становиться хозяином собственной жизни. Алмазный Путь искусно трансформирует замутнённые состояния сознания в ясность и блаженство. Совершенно практическим образом, он способствует тому, чтобы всё в нашей жизни служило достижению освобождения и просветления.

В те годы нам, славной компании коллег-контрабандистов и прочих искателей приключений, удавалось много общаться с высшими тибетскими и бутанскими ламами. Нас воодушевлял их пример и их чрезвычайно действенные поучения, и после тщательной проверки они решили сделать нас партнёрами в деле принесения своих мощных знаний и медитаций на Запад.

Основная цель книги - поведать о том, как происходило соединение лучших качеств у двух таких разных, но ценных культур. В её продолжении, "Верхом на тигре", описывается дальнейшее развитие работы. Не исключено, что это - единственный случай в истории человечества, когда носители двух передовых цивилизаций сознательно стараются учиться друг у друга лучшему. Мы пережили несколько печальных потерь за последние годы - смерть старых лам, хранителей полной внутренней и тайнои передачи учения, - и я рад переизданию этой книги, приобщающей читателей к атмосфере первых контактов с тибетскими учителями.

Когда у нас возникла первая связь с живым буддизмом Алмазного Пути, Ханне было двадцать два года, а мне двадцать семь. Наши родители работали учителями в колледжах фешенебельных северных пригородов Копенгагена. Они были замечательными, и мир вокруг нас был пронизан верой в то, что все люди по природе своей, вообще-то, хорошие. Но, несмотря на такое гуманистическое воспитание, ещё в раннемдетстве мне то и дело снились захватывающие сны о сражениях в горах, в то время как я никогда в жизни не видел горы. Я отбивал атаки круглолицых солдат и защищал мужчин в красных женских одеждах, - как я это тогда понимал. Что это были за люди, я понял лишь спустя 25 лет, когда увидел первых тибетских монахов в Непале, и только спустя 45 лет, совершая тайное путешествие по оккупированному китайцами восточному Тибету, увидел я те горы и селения, которые оборонял в своих снах в детстве.

Привычка сражаться проявилась и в этой жизни: я сражался Против всего большого, будь то люди или системы, и не признавал ничего, что ограничивало бы мою свободу. Ханна отличалась СТОЛЬ же независимым нравом, но предпочитала работать над собой, вместо того чтобы крушить всё вокруг.

Остановка за границей по пути в Индонезию

Осенью 1961 года, когда меня уволили с принудительной военной службы (армия с удовольствием избавилась бы от меня и раньше), я стал одним из первых датчан, попробовавших "план", как мы это тогда называли, - растительный продукт, который с той поры назывался чем угодно, от «травки» до «веселящей сигары». Незадолго до этого я сдал с лучшими отметками экзамены по философии, и всё связанное с умом всегда вызывало во мне жгучий интерес.

Я ожидал, что новый опыт откроет мне бессчётное количество новых озарений. Такие же ожидания я питал и в отношении других наркотиков, воздействующих главным образом на сознание, которые употреблял впоследствии, - в общем, я позволил этому увлечению занять несколько лет моей жизни. Поскольку считал тогда, что наркотики приносят несомненную пользу живым существам, для защиты докторской степени я выбрал тему «Олдос Хаксли и его «Ворота восприятия».

Следующие несколько лет я учился в Дании и Германии, добавляя бокс и аварии на мотоцикле к химическим атакам на свои мозги. Ханна тем временем доучивалась в институте.

Мы встретились с Ханной в "Каннибале", столовой копенгагенского университета, - месте многихсчастливых встреч. Когда мне было 10 лет, а ей 5, я учил её строить шалаши в лесу в северных пригородах Копенгагена. Девочки плохо лазали по деревьям, и я смотрел на них свысока, но Ханну я всё же проводил до дому. Наверное, это была первая влюблённость в моей жизни. Но родители Ханны вскоре переехали ещё дальше на север, и связь между нами прервалась. Теперь, спустя добрых 15 лет, она снова стояла передо мною - прекраснее, чем любые мои мечты. Я был под таким впечатлением, что даже позабыл о броской рыжеволосой даме рядом со мной. Хотя Ханна была помолвлена уже четыре года, вскоре мы стали жить вместе.

В марте 1966 года, в день своего двадцатипятилетия, я впервые попробовал ЛСД. Возвращаясь на вечеринку по средневековому Копенгагену (теперь эти улицы сильно изменились), я почувствовал, как что-то тащит меня сквозь узкие ворота во двор, освещенный всего одним фонарём. Я знал, что там меня ждёт какое-то необычайное переживание. Остановившись перед домом с пустыми запавшими окнами, я услышал, как говорю ему: "Ну, покажи мне всё!" Вокруг меня ожила подвижная, дышащая стихия, вспыхнули и стали приближаться вихри белого света. Словно силы всей вселенной текли потоком в меня и разрывались в пространство; сияющая вневременная интенсивность пронизала собой всё. Вернувшись к друзьям, я мог сказать только: "Я не знаю точно, что это было, но - всё в порядке".

Вскоре после этого Ханна присоединилась к моим путешествиям по иным уровням сознания. И здесь тоже, её переживания всегда были глубокими и тёплыми. Начав с двадцатью-тридцатью друзьями - первой сплочённой группой в северной Европе, - мы попробовали все воздействующие на ум наркотики, которые появлялись в те годы, но, видимо, мало чему научились. Мы почему-то не переставали верить в их способность приносить свет и пользу, в то время как от их употребления физически и умственно гибли наши лучшие друзья. Я бы многое отдал, чтобы вернуть их, но большинство уже умерло - как правило, не самой лучшей смертью, - а немногие оставшиеся в живых настолько заблудились сами п себе, в собственных мирах, что для контакта с ними в этой жизни не осталось места. Сегодня у нас только один совет: "Не прикасайтесь к наркотикам!" Они обкрадывают подсознание, делая людей опустошёнными, а насколько непоправим причиняемый ими вред, становится видно лишь позже. Для того чтобы достичь просветления, нам нужен только наш ум, здесь и сейчас, и правильные методы.

Ханна

Я преподавал тогда английский язык в вечернем колледже. Во время частых каникул мы наездами бывали в северной Африке, Ливане, Афганистане, чтобы привозить для наших друзей гашиш. Однажды, во время полёта в Индонезию в 1967 году (ещё чувствуя тошноту от недавнего приступа гепатита и везя 34 кг золота в жилете, который слишком туго сидел на мне), к северу от Бомбея я увидел скопление светящихся облаков, спускающееся с Гималаев. Они были так красивы и произвели на меня такое сильное впечатление, что я внезапно понял: мы должны поехать туда, откуда эти облака. Что-то ждало нас там, что-то важное.

В мае 1968 года мы с Ханной поженились - самое мудрое из всего, что мы сделали до тех пор. Ей было 22 года, мне - 27, когда состоялось наше свадебное путешествие в Непал. Я уже однажды хотел добраться туда по земле в 1966, но война между Индией и Пакистаном заставила меня тогда задержаться на 3 недели в Афганистане - достаточный срок, чтобы подхватить самую злостную в Азии дизентерию. Я похудел на 25 килограмм и остался совсем без денег. Это был интересный опыт - возвращаться в Европу пешком и на попутках, по пути продавая свою кровь в больницах.

На этот раз мы не собирались делать никаких остановок по дороге. В тот же день, когда мои ученики сдали экзамен, мы разместились в двух "фольксвагенах", ожидавших нас в Гамбурге, -старом микроавтобусе и подержанном "жуке" - и отправились на юг. С нами поехали Клаас, Кристиан, которому я обязан своим первым курением, и его жена. Кристиан был теперь в инвалидной коляске. Он выпрыгнул из окна во время наркотического "путешествия" и сломал себе позвоночник, так что вести машину могли только Ханна, Клаас и я. Однако Клаасу вскоре надоела 55-градусная жара, постоянная пыль и дороги без твёрдого покрытия, служившие путём через пустыню. Мы всё же решили любой ценой как можно скорей добраться до Непала. Через шесть суток -рекордный срок - мы пересекли границу с Афганистаном. Кристиану с женой захотелось насладиться забойным кабульским гашишем; они сошли, а мы быстро продали наш автобус за сумму, которая обеспечила весь поход. Не успели мы это сделать, как Ханну прохватил жестокий понос, какой был у меня двумя годами ранее. За вечер она потеряла больше пяти килограммов; к счастью, гостиница была с уборной. Назавтра, напичканная антибиотиками, она была так слаба, что в автобус, ехавший дальше на восток, её пришлось отнести на руках. Автобус через Хайберский перевал довёз нас до северных равнин Пакистана и Индии.

Мы торгуемся в Кабуле

В Кабуле нам встретились несколько датчан, восстанавливавших статую Будды, самую большую в мире. Это 53-метровое изваяние находится к северу от Кабула, в дне езды на автобусе, у городка Бамиан. Эта статуя -достояние культуры, которое талибы в 1996 году поклялись уничтожить, потому что оно не исламское, и они вполне могут это сделать, если захватят север Афганистана. Датчане были экспертами по остаткам прежде богатой буддийской культуры этих мест. Многое повреждено - уже тысячу лет назад мусульмане поотбивали статуям носы, чтобы лишить их силы, - но и в конце шестидесятых всё ещё было на что посмотреть.

После Александра Македонского, за 300 лет до Рождества Христова, здесь процветала культура Гандхара. Памятники её искусства легко узнаваемы в каменных, тонкой работы, фигурах Будд с усами. В них заметна смесь греческого и индийского начал, возникшая здесь после завоеваний Александра Македонского. В Пакистане в музее Пешавара мы увидели впечатляющую коллекцию; правда, странно смотрелись трофейные индийские ружья, с гордостью выставленные в самом центре этого систематичного собрания, оставшегося после англичан

Приятно было оказаться в Индии, уже на границе ощущалась разница. Мы выбрались из напряжённой, насыщенной половой неудовлетворённостью атмосферы мусульманских стран, где регулярно приходилось отталкивать людей от Ханны, и нам сразу стало легче.

Мы должны были сесть на поезд до Дели в Ферозпуре. Непальскую визу нужно было тогда получать в Дели. Позже визы сроком на неделю стали давать прямо на границе.

Нью-Дели - это место, куда люди приезжают для того, чтобы оформить какие-нибудь документы, но ни один турист не задерживается там дольше необходимого. Зато соседняя, старая часть города - настоящий индийский океан впечатлений для всех органов чувств (сегодня больше всего для ушей). Некоторым европейцам это очень нравится, особенно пока есть деньги и можно уехать в любой момент. Но если тебе некуда деться из этой толпы зевак, то остаётся только развивать великое терпение.

В Дели мы впервые повстречали индуистских гуру. Они не затронули нас глубоко, хотя и вызвали желание получить обратно деньги, заплаченные за обучение в школе. Мы никогда не чувствовали тяги к ним, да и не хотелось, чтобы она возникла; они были слишком личностными и слащавыми. Однако нам показали некоторые способности, которые их методами можно развить. Это было на Коннаутской площади, в административном центре. Англичане оставили его на прощание в подарок индийцам; говорят, что индийцы чем дальше, тем больше забывают, как с ним правильно обращаться.

Первое посещение Непала. Типичные постройки

От этого центра, где расположены рестораны и магазины для туристов, улицы радиально расходятся к посольствам и виллам. Всё происходившее в Нью-Дели происходило именно здесь. Мы прогуливались под сводами галереи, как вдруг перед нами оказался старик индиец в тюрбане. Пробормотав что-то о моём "счастливом челе", он сунул мне в руку три свёрнутых трубочкой записки. Жестикулируя прямо у меня перед глазами, он приковал моё внимание к своим рукам и одновременно пристально посмотрел мне в глаза и попросил назвать какой-нибудь фрукт. Я сразу же подумал о нескольких фруктах; некоторых названий, он, наверное, даже не слыхал. Но пока я колебался, стоит ли мне подшутить над таким стариком, у меня уже само произнеслось слово "яблоко". С весьма довольным видом он взял у меня с ладони записку, развернул её - и на ней было это слово. "А теперь назови цветок", - не отставал он, и опять вышло примерно так же. Пока я подумывал о гибискусе и других диковинах, мне в полутрансо-пом-полусознательном состоянии гипнотического воздействия я пился образ розы. Чтобы не помешать интересному ходу событии, я сказал "роза". На второй записке, конечно, была "роза", и старик засуетился ещё больше. В третий раз мне надо было назвать число между единицей и десяткой, но тут гордость не позволила мне думать ни о чём, кроме единицы. Этого я и держался, не поддаваясь никаким влияниям. Однако удача не изменила ему: написанная на последней бумажке семёрка, которую он пытался внушить мне, так смахивала на единицу, что он вышел из положения и мы могли продолжить игру. Мы зашли с ним за угол, где его бы не увидела полиция. Он раскрыл книгу (многие предсказатели носят с собой какую-нибудь книгу) и попросил: "Положите сюда денег, и я расскажу вам будущее".

Нас, как северных европейцев, покоробил столь явный гибрид духовности и денег (у нас церковь поддерживается налогообложением). Но непальское посольство, где нас ждали визы, закрывалось, и, пожалев этого старика, с его тяжёлой работой, мы вложили ему в книгу эквивалент двух долларов в местной валюте. Ханна всё твердила, что нам пора; его власть над ситуацией ослабла, он чувствовал, что не сможет задержать нас ещё. На прощание он продемонстрировал нам, что способен не только на простое внушение мыслей. Он сказал, что у нас на родине девушка по фамилии Йенсен рассказала о наших делах в полиции. В тот момент мы не придали этому никакого значения, ибо знали фамилии лишь нескольких друзей, но впоследствии услышали, что на нас донесла в полицию девушка именно с такой фамилией. Старик, очевидно, в самом деле обладал ясновидением. Прощаясь, он, как многие мудрые люди, посоветовал мне оставаться с Ханной.

Из Копенгагена мы везли с собой книгу, на зелёной обложке которой был изображён атлетически сложенный Будда, и углублялись в неё каждую свободную минуту. Это была "Тибетская йога и тайные доктрины" в переводе Ламы Казн Дава Самдупа, которую издал английский учёный Эванс-Венц. В ней изложены весьма интенсивные и действенные упражнения для обретения просветления в школе Кагью тибетского буддизма. Будда открыл их только ближайшим ученикам. Читая эту книгу, мы всякий раз испытывали сильные переживания и странные, не знакомые нам состояния. В нас возникали чувства особого тепла, счастья и глубокой родственной тяги. Ощущение сокрушительной энергии, отчасти приятной, но болезненно покалывающей, поднималось в центре моего тела, а внутрсчший голос звучал всё более неотвязно: "Мы уже близко, мы уже и вправду близко!" Этот голос звучал в моём уме от самого Гамбурга, а теперь, когда до цели было рукой подать, мы почти изнывали отнетерпения. Не успев положить в карман паспорта с визами, мы сели в поезд, идущий в Непал. Поездка из Дели в Раксаул, пограничный городок, откуда переправляются в Биргундж, Непал, и пересаживаются на автобус до Катманду, была нашей первой встречей с северо-восточными индийскими поездами. Тот, кто этого не испытал, не сможет представить себе, что это такое. Сотни пронзительно кричащих людей в белых одеждах пытаются пробиться в вагоны на каждой станции, пока другие не начинают почти что вываливаться из окон и пока даже крыши вагонов не заполняются до отказа. На самом деле, это удивительно, что в такой жаре и постоянной давке так редко происходит физическое насилие. Поначалу все визжат и кричат: это - часть ритуала; но как только поезд трогается, страсти утихают до следующей остановки, где новая волна людей начинает штурмовать вагоны.

Индия из окон поезда Впервые въезжаем в Непал. Типичные постройки Рисовые поля в виде террас по дороге в долину Катманду

Непальская процессия, Катманду

Из всех штатов Индии Бихар больше всего страдает от всевозможных природных катаклизмов. Год за годом то наводнения, то засухи губят урожай, и психический климат там тоже очень суровый. Местные жители думают, что даже души их умерших матерей могут враждовать с ними. От таких духов имеются специальные защитники. Красивые предгорья Непала приносят с собой перемену на многих уровнях. Вы попадаете в"другой" мир, где живут горцы. Уже в Патне, плывя в лодке по Гангу, мы видели первых маленьких, мускулистых непальцев, часто солдат гуркха, идущих домой, и они были как островки умиротворения в океане шума и волнения.

Будда в состоянии радости в Сваямбху

В них ощущалась цельность, которая нас по-настоящему привлекала. Как только позади остались долины Индии и беспорядочные толпы людей и повсюду появились зелёные холмы, это чувство мира стало расти, пока полностью не охватило нас. Мы

чувствовали себя как дома среди этих людей, где женщина могла ходить одна - свободно и естественно, ничего не опасаясь. Здесь женщины имели обыкновение смотреть в лицо, смеяться и шутить. После косынок, закрытых лиц и ходячих палаток в мусульманских странах и индийских женщин - экспертов по уклонению от контактов, здесь возникало ощущение открытости, которого нам так недоставало.

Хотя многие говорили нам, что нас обязательно обманут, в какие бы отношения мы ни вступили, поначалу мы даже не замечали этого. В конце концов, это был вопрос нескольких пенни. Мы всё равно не сразу смогли расшифровать стоимость маленьких медных и алюминиевых монет, покрытых с обеих сторон символами удачи, ибо на них не было чисел. Открытие того, что здесь опечатывают даже спичечные коробки, чтобы спасти их содержание от исчезновения по пути к покупателю, помогло нам приспособиться к местным обычаям. Совершенствуя наши дело-вые отношения, мы налаживали контакты с людьми. Они начали воспринимать нас всерьез. Когда мы въехали в Индию, начался сезон дождей, и дорога, которая вела из Биргунджа по предгорьям в Катманду, была уже в нескольких местах размыта. В Гималаях ежегодный ремонт дорог - единственный надёжный источник работы для местных жителей, и у них есть все причины для того, чтобы ремонтировать дороги не слишком старательно. Для дополнительной страховки рабочие оставляют на стратегических пунктах на склонах гор огромные куски скал, которые достаточно легко толкнуть в нужное время, чтобы они соскользнули вниз, - так обеспечиваются дальнейшие "доходы". Поскольку они зарабатывают в лучшем случае полдоллара в день, их не очень привлекает мысль о такой роскоши, как продолжительные выходные.

Ступа Боднатх

В старом шумном и трясущемся автобусе, переполненном, как и все средства транспорта в этой части света, мы медленно, с грохотом выехали в горы, увлечённо глазея во все стороны. Что нам понравилось и к чему мы быстро привыкли, - это то, что в каждой опасной ситуации, которых было много на той дороге, и шофёр, и пассажиры непринуждённо смеялись и улыбались. Мы поняли это как древний метод сохранять присутствие духа и предотвращать затвердевание впечатлений страха в уме, и были изумлены этой практичной мудростью. Страна, благо словленная столькими Буддами, принимала нас в сумерках, которые придавали всему какой-то потусторонний вид.

В Катманду всё ещё держались старые добрые времена. Страну открыли для иностранцев всего несколько лет назад, и туристов пока было совсем мало. Потоки хиппи тоже ещё не хлынули сюда. Если кто-нибудь сбивал машиной корову в индуистском районе, то его ожидали большие проблемы, если ему не удавалось доказать (часто своевременными пожертвованиями), что это животное - божество для индуистов - решило совершить самоубийство перед его машиной. Два или три прочных такси старого образца, среди них древний "вольво", который никогда не нуждался в ремонте, были предвестниками бесчисленных помятых "дацунов" и "тойот", которые теперь делают улицы Катманду небезопасными.

На высокой скорости - чтобы сберечь бензин - и с непрестанными гудками, они лавируют по узким улочкам Катманду, и действительно видна разница двух культур: местные носилыцики-ку-ли, ручные тележки, велосипедисты и пешеходы с ангельским терпением уступают им дорогу, в то время как туристы разъяряются от этого шума. Тогда, как и теперь, воду для

Ступа Сваямбху

питья нужно было кипятить, а фрукты - тщательно очищать от кожуры, чтобы избежать огромного множества экзотических микробов. В бесчисленных храмах почти каждый вечер можно было встретить людей из местного племени невари, носителей культуры. Они пели древние буддийские медитационные тексты под протяжные мелодии ручных органов и пронзительных барабанов. Это была музыка, проникающая прямо внутрь, она оказывала сильное воздействие.

Дордже у Сваямбху

Ум обретал покой на исторических улицах этого города, и стоило о чём-то подумать, как это вскоре происходило. Например, если мы собирались навестить друзей, они обычно встречали нас на полпути со словами: "Привет, я как раз шёл к тебе". Часто то, чего мы хотели, оказывалось в руках прежде, чем мы успевали точно сформулировать желание, и это не переставало приносить ощущение удивительной радости. Множество буддийских храмов тысячелетней давности и непрерывные линии преемственности йогов создали вокруг долины Катманду поле силы, в котором ослабевали оковы привычного противоречия между духом и материей.

Не было недостатка и в химических препаратах. В то время гашиш, самый крепкий в мире и самый чистый по своему воздействию, можно было легально купить у государственных торговцев. Можно было также не спеша проверить его качество в верхней комнате, пока дочь торговца приносила чай и болтала с вами о следующем урожае. Впоследствии качество гашиша понизилось, и к нему стали что-то подмешивать. Кроме того, моралистичные американцы платят теперь непальскому правительству, чтобы оно запрещало гашиш - по крайней мере, официально.

Конец шестидесятых был временем таких колоритных личностей, как Восьмипалый Эдди - армянин, который совершал магические жесты в чайной под названием "Салон". Он возымел сильное влияние на многих длинноволосых "поэтов" в Катманду, и вскоре возникла его собственная школа оригиналов, которых легко можно было узнать по усам и языку знаков. Ещё там был "дядюшка" - помешавшийся индиец, который раздавал пироги из гашиша, сдобренные экстрактом "утренней красы" (специальное галлюциногенное растение). Насладившись таким пирогом, многие сладкоежки никак не могли на протяжении нескольких дней найти своё тело. А за углом жил добрый доктор, который всегда был рад оказать помощь быстрым уколом. Разыскивая неисколотую вену, он обычно хвалился абсолютной стерильностью своих инструментов и после китайского героина предлагал в следующий раз попробовать его превосходный бирманский кокаин. Он никогда не позволял никому больше одного укола в день и заявлял, что не допускает возникновения пагубной привычки. Встречая ранним утром его "пациентов", мы замечали, что они очень торопятся. Когда же мы пытались занять их коротким разговором, они переминались с ноги на ногу, стараясь отделаться от нас как можно скорее, и ни с чем нельзя было спутать это тяжёлое, плохое чувство, возникающее от контактов с наркотой. Быть может, добрый доктор считал, что он просто даёт им суточную порцию радости, что-то вроде похода в кино, но фактически они попадались на крючок. То ли он был не одинок на рынке, то ли люди были слабее, чем он думал.

Вокруг ступы Сваямбху

В те дни были запрещены фильмы с Питером Сэллером, поскольку он слишком напоминал короля. Постоянно происходили всевозможные религиозные праздники и процессии. Однажды весь город забастовал, возмущённый убийством таксиста. Все привыкли к будничным мошенничествам, и даже несколько политических убийств совсем не были новостью, но вооружённых нападений (убийство людей только ради денег!) раньше не случалось. Большинство дней приносили повод для празднования, и где-нибудь на улицах всегда можно было увидеть людей, наряженных и цветочные гирлянды, играющих на музыкальных инструментах и участвующих в шествиях, а другие люди в это же время несли на носилках мёртвые тела к месту их сожжения возле реки. Оно находится рядом с бойней, где работают в основном мусульмане. Они забивают животных на мясо почти по всей Азии, согласно их религии убийство животных - не грех.

Дома в Катманду маленькие, в них северные европейцы среднего роста, такие как Ханна и я, - настоящие гиганты. Во многих домах в старом городе мы не могли встать в полный рост, а часто не могли и вытянуть ноги. Окна - без стёкол, но украшены красивой резьбой по дереву; стены и потолки обычно черны от копоти из-за открытых очагов. Только глиняный пол всегда свеж и нов, потому что, как только он запачкается или потрескается, его покрывают новым тонким слоем глины.

Повсюду в старой части Катманду, так же, как и в соседних городах Патан и Бхатгаон, нас окружало столько красоты и истории, что мы как будто присутствовали на поразительной выставке искусств. Особенно бросаются в глаза бесчисленные ступы. Это буддийские святилища особых пропорций, содержащие реликвии; подобно различным изображениям во многих храмах, они сооружены для того, чтобы активизировать врождённую Будда-природу существ одним своим присутствием. Если вас не отпугнут от них уличные запахи и вид нищих и больных, то впечатление, оставшееся в уме, принесёт в будущем состояния проницательности и радости.

Частью этой красочной картины Катманду было множество выходцев из Дании, и забавные и очень "человеческие" события тех лет помнятся до сих пор, нередко пополняя материалы для докторских диссертаций "ветеранов". Я расскажу только один случай, чтобы дать общее представление. Это история о Нильсе, нашем поднаторевшем в торговле друге, который принял религию и полное индуистское облачение саддху и ходил в светло-коричневом одеянии с трезубцем в руке, выше его собственного роста. Однажды в Пашупатхинатхе, святейшем индуистском месте Непала, его коллеги, внезапно обнаружив этот "датский импорт", закричали "Американец!", побили его и вышвырнули вон.

Боднатх, Катманду, 1968

На следующий день на рынке в Катманду можно было по сходной цене купить полное снаряжение саддху с трезубцем и чашей, а Нильс, в тапочках и джинсах, уже отправился на поиски новых приключений. После книги "Тибетская йога и тайные доктрины" нам, конечно, очень хотелось встретить ламу. Однако первый "лама", которого мы встретили в Катманду, привёл нас в некоторое замешательство. Его звали Чинни Лама ("Чинни" на местном языке означает "китаец"), и он жил в розовом доме с террасой напротив главного входа в ступу Бодха.

Его курс доллира был в два раза выше, чем в банке, и друзья посоветовали нам поменять деньги у него. Мы заметили, что перед домом стояло несколько превосходных мерседесов, но тогда не придали этому большого значения. Намного позднее нам сказали, что его звание "ламы" перешло к нему по наследству и что его обязанностью было заботиться о ступе Бодха; видимо, он справлялся с этой работой хорошо и без убытков для себя.

Чинни Лама был маленьким пожилым человеком плотного сложения, с китайскими чертами лица. Когда мы вошли в комнату, он, казалось, только что проснулся. Он медленно сел, и мы с удивлением увидели, что у него на каждой руке, от запястья до локтей, надето по крайней мере по пять пар часов. Это выглядело странно, но, учитывая его титул, мы сказали друг другу, что он, возможно, применяет их для очень сложных дыхательных упражнений. Он сразу же спросил нас, не продаём ли мы какого-нибудь оружия, и мы были весьма тронуты тем, что этот сострадательный человек, должно быть, помогает тибетским борцам сопротивления, кхампам, правое дело которых мы поддерживали. Мыс сожалением сообщили ему, что оружия у нас нет, только разве что ножи, которые мы всегда носим с собой. Затем он поинтересовался, есть ли у нас какие-нибудь магнитофоны. У нас была первая модель "Филлипс", тогда кассетные магнитофоны только появились на рынке. Умудрившись привезти его в целости и сохранности на Восток, мы сказали, что сначала хотим записать тибетскую храмовую музыку. Мы были уверены, что этот интерес!: к буддизму восхитит его. Но если это и было так, то он хорошо скрывал свои чувства.

Не найдя ничего, что можно купить, он захотел продать нам опиум. Нас совершенно поразила неискушённость этого "святого" человека. Мы упорно объясняли ему, что к опиуму привыкаешь, что это губит здоровье, что не следует продавать его людям и что опиум медленно убивает многих наших друзей. В то же время встреча с этим человеком усилила заблуждение, которое мы отбросили лишь спустя несколько лет: что все святые люди Востока принимают какие-нибудь наркотики. Наконец, Чинни Лама продал нам немного гашиша по завышенной цене, но поменял доллары по фантастическому курсу.

Вечером, попробовав с друзьями в чайной его гашиш, мы покатились со смеху. Размером с кулак кусочек гашиша стоимостью целых три доллара оказался углём, покрытым чёрным кремом для обуви. Это был урок - покупку нужно проверять даже в лучшей компании.

В Катманду было чем заняться, было что посмотреть и узнать. Но местом, которое особенно нас привлекало, был холм с храмом Сваямбху на вершине, почти за городом. Направляясь туда по кратчайшей дороге, проезжаешь груды черепов животных, недавно забитых на бойне, и своры собак, - самых откормленных в долине, но, тем не менее, агрессивных. В этом районе грязно, и мы не останавливались в чайных, где воду для чая берут, наверное, из местной реки. Но ни эти неприятности, ни внеземные прелести города не могли удержать нас. Снова и снова мы возвращались туда, притягиваемые магическим холмом.

Уже из Катманду хорошо виден храм Сваямбху, стоящий на вершине пирамидального холма с тремя лестницами, крутые ступени которых ведут по склонам наверх между большими статуями Будд и бесчисленными ступами. Символическая форма ступ представляет пять видов мудрости, которые раскрываются при достижении Состояния Будд; они присущи всем живым существам. На вершине холма находится центральный купол, оставшийся от времени Будды Осунга (на санскрите "Махакаша"), который действовал в этом мире до Шакьямуни, Будды нашего исторического периода, чьё учение мы применяем сегодня. Это внушительное здание является главной непальской резиденцией великого тибетского йогина Гьялвы Кармапы и главного хранителя его ли-ппи преемственности Кюнзига Шамариы, которые впоследствии приобрели такое большое значение для нас.

Вокруг купола расположен двор в форме кольца. Посетители обходят строение по часовой стрелке, говоря мантры, и те, кому молитвенные колёса не кажутся слишком засаленными, приводят их в движение усилием рук. За несколькими кирпичными зданиями находится серо-белый тибетский монастырь с величественным центральным входом, ведущим к алтарю.

Непальское слово "Сваямбху" означает "самостоятельно возникшее место", и для буддистов этого края оно так же свято, как Бодхгайя в Индии, где Будда Шакьямуни явил Полное Просветление.

Поскольку индийцы нередко докучают посетителям храмов, многим легче почувствовать открытость в Непале. Кроме того, эта местность обладает весьма ощутимым силовым полем, которое усиливает медитацию и способствует быстрому исполнению всех желаний.

Пример буддийского искусства в Катманду

На первый взгляд место производит слабое впечатление. Нам не понравилась грязь, из-за которой в Ненале обычно негде даже присесть, не понравились дельцы в монашеских одеждах, которые постоянно хотели нам что-то продать. В воздухе носились сердитые крики обезьян. Обезьяны всё время дрались, и неприятно было видеть, как большие и сильные кусают маленьких и слабых, отбирая у них еду. Старые больные собаки - несчастные искалеченные создания, видимо, привлекаемые вибрациями -лого места, приходили к ступе умирать. I [есмотря на все эти атаки на зрение, обоняние и слух, пас не покидало ощущение, что мы это место хорошо знаем, и мы часто не уходили до наступления темноты, хотя Катманду был полон замечательных друзей.

Большую силу излучала громадная статуя Будды Радости внутри храма. Нам часто казалось, что она дышит.

Чарующей была музыка монахов в красных одеждах. Её внутренний и тайный смысл мы стали понимать намного позже, но это не мешало чувствовать её мощь.

Во время первых посещений Сваямбху на нас произвели сильное впечатление двое монахов. Одним из них был Сабчу Ринпоче, который впоследствии учил нас мирному и гневному дыханию. Он возглавлял монастырь. Сабчу Ринпоче умер спустя несколько лет, продемонстрировав уровень своих достижений: говорят, что через неделю после клинической смерти он всё ещё сидел в медитации, в то время как энергии внутри и вокруг него застывали в форме цветных жемчужин и самоцветов.

Тогда мы не знали ничего о его выдающихся способностях, но всякий раз при встрече с ним нас охватывало волнение и счастье. Однажды, когда я непроизвольно последовал за ним вокруг ступы, он вдруг обернулся и посмотрел мне в глаза, сказав что-то по-тибетски, чего я, естественно, не понял. Я почувствовал его доброту, но при этом не мог не скорчиться от смеха, потому что вблизи он был просто копией известного и очень забавного датского спортивного комментатора.

Молодой монах по имени Пунцхо подарил нам "малу" - чётки из 108 бусин, означающих 8 уровней сознания до Просветления и 100 Будда-аспектов, проявляющихся после его достижения. Затем он дал нам маленькое изображение человека могучего сложения, держащего чёрную корону над головой, и повторил несколько раз: "Кармапа, Кармапа", - так, будто хотел внушить нам что-то очень важное.

В то время основным средством передвижения до Покхары, второго по величине города Непала на западе от Катманду, служил старый бомбардировщик, а аэродромом было травяное поле. Местный транспорт состоял из специально нанятых лошадей, которых в конце концов везде приходилось тянуть: мы не били их, как это делают местные, а без этого они не двигались. Мы обрадовались, увидев большой лагерь тибетских беженцев, устроенный швейцарцами. Никто не пытался продавать людям западную культуру или христианство. Вместо этого им помогали сохранить различные практические умения, такие, например, как ткачество, которое даёт возможность кормить семью. Однако, к сожалению, швейцарцы вынуждены были из-за нажима китайцев уехать, и тибетские лагеря беженцев в Покхаре сегодня живут в основном за счёт туризма, менее благородного занятия.

Проведя в стране несколько недель, мы стали различать расы и культуры, а не только отдельных людей. Из однородной массы широко улыбающихся лиц, которую мы наблюдали вначале, нас привлекали выходцы из Тибета, страны по ту сторону гор. Мы жадно покупали вещи, которые они приносили на продажу, общаясь с ними напрямую с помощью жестов.

Несмотря на свой способ самоорганизации, тибетцы - смышлёный народ. В XX веке они всё ещё напоминали средневековую Европу: иерархическое и неприязненно относящееся ко всему иностранному центральное правительство в средней и южной частях страны, независимые, но послушные кочевники на севере и западе, и повсюду монастыри со своими законами.

Все боятся весёлых разбойников-кхампов с востока - воинственного племени, веками отгонявшего прочь китайцев. Среди них каждый сам себе господин. Такое положение вещей поистине могло удовлетворить самые разные вкусы, и подобная неорганизованность никак не сказывается в общении с тибетцами. Несмотря на полное отсутствие демократии, прозрачности или прав человека, нельзя не заметить высокий уровень человеческого взаимообмена и необычайную вежливость. Влияние буддизма и чувство юмора делает многое весьма разумным, и может возникнуть ощущение, что тебя окружает совершенство. Будь то мягкие люди из центрального и западного Тибета с лицами, как у эскимосов, или восточные племена, похожие на суровых индейцев навахо, - и тем, и другим свойственны лёгкость и внутренний покой, которые, по всей видимости, являются следствием осмысленного взгляда на мир.

В материальном отношении многие из них до сих пор принадлежат к категории одних из самых бедных беженцев на Земле. Не крича о расовых преследованиях и не желая устроить войну или революцию, они до сих пор не вызывают большого международного интереса и получают мало помощи. И сегодня много детей умирает от дизентерии, в то время как взрослых косит туберкулёз. Гостиница, где мы жили, находилась в центре города и стоила 50 центов в день. Хозяин гостиницы Шарма, который хорошо говорил по-английски, держал нас в курсе всех дел в долине.

Мы договорились. Ливан, 1967 год

Он также доставлял нам молочный рис и в огромном количестве сладкий чай, который обожают курильщики гашиша. В соседнем номере жил торговец из Кашмира с типичными чертами лица тех мест, как у Индиры Ганди. Он удивлялся тому, что иногда мы давали его собаке карамель, - необычный жест в стране, где большинство родителей не может позволить себе купить сладости своим детям. Особенно Клаас, который доехал с нами до Кабула, был с ним на короткой ноге. Он прилетел на несколько недель позже нас. Ему потребовалось больше времени, чтобы продать своего "жука", а по дороге через Пакистан сумасшедший в автобусе чуть не откусил-ему ухо. Его заставили лечь в местную больницу, и пребывание там его почти прикончило. Он так долго приходил в себя, что смог приехать только сейчас. Может быть, это от Клааса кашмирец узнал, как нежно я люблю своих родителей и брата. Во всяком случае, однажды он пришёл к нам в комнату, как раз когда мы были под действием очень сильного ЛСД и поэтому очень открыты и легко подвержены влиянию. Он целиком завоевал моё доверие, сказав много прекрасного о моём отце, о том, какой он замечательный человек, и затем начал описывать силу лам, пришедших в Кашмир из Тибета. Он рассказывал об их победах в магии над индуистскими священниками, - и вообще говорил всякие фантастические и сногсшибательные вещи, которых мы никогда раньше не слышали. Мы чуть не падали со стульев от волнения и спонтанной веры, получая из первых рук сведения о чудесных явлениях, которые тогда были так важны для Запада. Он сказал нам, что на следующий день к нему должна прийти женщина, обладающая всеми этими силами. Если у нас найдётся немного денег для неё, она зажжёт масляные лампы в святых местах в горах, и мы будем защищены от всех видов препятствий и опасностей. Ещё он посоветовал нам носить серебряные браслеты, что хорошо скажется на нашей печени. В это время я как раз приходил в себя после своего второго гепатита, Ханна - после первого, так что, сказав это, он опять попал в точку. Мы больше ни за что не хотели болеть этой немилосердной болезнью.

На следующий вечер мы, как и планировали, вылетели обратно в Европу. Мы выбрали окольный, но более дешёвый маршрут через Восточный и Западный Пакистан, чтобы избежать встречи с индийской таможней Индийские чиновники в аэропорту имеют тенденцию относиться к Непалу как к части Индии, и они могли бы придраться к нашим покупкам. Мы воображали себя владельцами нескольких ценных древних тибетских статуй и свитков с изображениями Будд, хотя сделали ошибку начинающих, больше обращая внимание на патину (появления которой обычно добиваются, подержав статую несколько недель в дымоходе или в земле), чем на точность и качество исполнения. Почти ничего из того, что оценили и выбрали наши красные глаза курильщиков гашиша во время этого путешествия, не украшает сегодня наши центры. Эти изображения не точны и не могут поэтому способствовать Просветлению. Для того чтобы они приносили уму настоящую пользу, художник должен соблюдать правильные пропорции и использовать определённые цвета, которые очень, точно описаны в текстах. Только изображения и статуэтки Будды по имени Долкар всегда были у нас первоклассными: это "Белая Освободительница", которая с самого начала являлась нам в столь многих формах. Она спасла мне жизнь на горном склоне в Южной Африке, проявив после этого своё силовое поле, и в форме Дукар или Белого Зонта она защищает сейчас моих учеников и меня самого во время быстрой езды в разных частях мира.

В ходе этих трёх удивительных недель у нас всё получалось, и мы не могли желать лучшего. Всё это увенчалось радостным завершением: к нам в гостиницу пришла женщина, о которой говорил кашмирец. Мы видели её недолго, перекинулись всего парой слов и остались под большим впечатлением от её красивых глаз Будды и исходившего от неё невероятного спокойствия. Мы попросили кашмирца передать ей 20 долларов в конверте. Клаас, отца которого не хвалили, более трезво смотрел на кашмирца и считал меня сумасшедшим. Он сказал, что лучше бы мы купили в Афганистане на килограмм больше гашиша за половину непальской цены. В последний момент подвернулась возможность купить серебряные браслеты.

До этого мы тщательно исследовали магазинчики Катманду, но тщетно, пока кто-то не посоветовал нам поискать в тибетском лагере. Хотя времени было очень мало, мы рискнули отклониться от прямого пути в аэропорт, и через десять минут перед нами предстала величавая женщина с двумя браслетами из чистого серебра весом в 170 грамм, красивой работы, и запросила по 10 долларов за штуку. Прикоснувшись к ним, мы почувствовали что-то вроде лёгкого пульса, бьющуюся в них живую силу. С тех пор за все эти годы мы встретили только один такой же. Стоит ли говорить, что мы покидали Непал с решением вернуться.

Во время короткой остановки в Кандагаре мы взяли гашиш, который дожидался нас в гостинице у Али, и полетели через Тегеран в Рим, где нашли машину, которую нужно было доставить обратно в Копенгаген. Через 20 часов мы были на датской границе, где для начала устроили небольшую проверку, спрашивая, нет ли для нас каких-нибудь писем. Обошлось без трудностей, несмотря на девушку, которая о нас проговорилась. Тогда мы с облегчением пересекли границу обратно и вернулись в Данию с гашишем.

Наше первое пребывание в Непале продолжалось меньше месяца, но какая-то часть нас так и оставалась там. Впечатления проникли очень глубоко и стали окрашивать всё в нашей жизни. Внешне наше поведение не особенно изменилось, но мы чувствовали, что внутри произошло что-то значительное.

Через несколько дней после нашего возвращения серьёзно заболел наш сосед Йорген. Он жил вместе с нами и ещё несколькими друзьями в старом доме напротив набережной Христианс-Хавн в живописном старом Копенгагене. Он потерял сознание на лестнице. Йорген выглядел жутко: тёмно-жёлтое лицо и красно-коричневые глаза. У него была тяжёлая форма гепатита. Я отнёс его домой и, держа его, пока он мочился, увидел, что у него густая, коричневая моча. Он второй раз болел этой изнуряющей болезнью, и я очень сочувствовал ему. Мы познакомились как равные соперники в кулачном бою несколько лет назад и позднее стали близкими друзьями. Общими интересами были гонки на мотоцикле и наркотики, и он, как и я, занимался боксом и выиграл большинство или все из своих 42 боёв. Поскольку для этого ему нужна была энергия - больше, чем обычно бывает у курильщиков гашиша, - он часто помогал себе амфетамином, повышая тем самым свою выносливость. Теперь он, видно, укололся одной иглой с кем-то больным, и результат не замедлил сказаться. Вспомнив слова кашмирца о том, что наши браслеты помогают от болезней печени, я надел ему на руку свой браслет, перед тем как перейти через лестничную площадку к себе.

На мгновенье я остановился перед зеркалом для бритья, висевшим на двери, и рассеяно взглянул в него. Моментально меня пронзила колоссальная энергия, как будто я попал под ток высокого напряжения. Я стоял как столб, а все мои мысли и ощущения поглощал лучистый свет. Не знаю, сколько я простоял в узком коридоре, но когда пришёл в себя, то почувствовал себя выжатым и сбитым с толку. Это произошло без химикатов и было сильнее, чем то, ч"то я испытывал под большими дозами кислоты. Только тогда, во дворе старого дома, я пережил нечто подобное по своей интенсивности. Спустившись вниз в общественные бани, находившиеся за углом, я долго стоял под струями воды и думал: "Что всё это было? Откуда этот свет?"

На следующее утро мы с Ханной пошли к Тому. Его лицо и глаза приняли естественный цвет, а моча, по его словам, была кристально чистой. Ночь прошла в ярких сновидениях, которые велели ему не играть больше с иглами. Это было настоящее и совершенное чудо! Такого не случается с заражённой печенью, обычно требуются месяцы для восстановления. Мы были несказанно счастливы. Было только одно возможное объяснение: браслеты действительно обладают целебной силой.

Мы всё ещё рассуждали, стараясь установить возможные причины этого события, когда в дверь постучали. За дверью стояла Дженни - наверное, самое несчастное существо на свете. Она сказала только: "У меня желтуха".

Сюрприз за сюрпризом. Мы не видели Дженни несколько месяцев, она никак не могла знать о том, что только что произошло, но её как бы притянуло к нам. Хотя она была в очень скверном состоянии, браслет Ханны вылечил её за неделю, и позднее она описывала нам, что видела "свет благодати", как она это назвала. Она выросла на западном побережье Дании, где живут рыбаки. В этой части страны всё ещё сильно христианство и используются подобные выражения.

Мы с Ханной были на седьмом небе. Возможность помогать другим была невероятной радостью, и случаи исцеления продолжились. Той осенью 1968 года полностью вылечились более 20 наших друзей, склонных к наркотикам. Мы с Ханной часто ощущали приводимые в действие исцеляющие энергии, а иногда у нас появлялись странные мысли, необычные для нас, - возможно, они передавались нам от тех, кто носил браслеты. Ничто не могло сравниться с интенсивностью этих событий, и даже наши регулярные поездки в Ливан поблекли на их фоне. Мы продолжали ездить туда больше по привычке и потому, что наши друзья этого от нас ожидали. Дело шло к скорому возвращению в Непал, и в первый день зимних каникул, когда моих учеников отпустили более чем на месяц, мы снова отправились на восток.

Глава вторая

Прозрачный лама

Н

а этот раз, чтобы замести следы, мы поехали через Россию, что и дольше, и дороже. Мы сели на поезд, идущий из Копенгагена через Восточный Берлин в Москву, а оттуда должны были лететь через Ташкент и Кабул в Дели.

Восточная Германия и Россия пробудили воспоминания об армии, где я понял, что на свете нет ничего смешнее важничающих должностных лиц; здесь смешного оказалось неизмеримо больше. Но ещё сильней было наше чувство сострадания к несчастным людям, которые не находили избавления от тяжёлой угнетённости. В их жизни поистине недоставало света. Нам удалось незаметно раздать нейлоновые рубашки, бритвенные лезвия и сигареты, которые мы привезли с собой. Это было лучшее, что мы могли сделать за такое короткое время.

В Брест-Литовске - послевоенной границе между Польшей и Россией, где очередной таможенный контроль длился несколько часов, - с нами произошло нечто забавное. Я забрёл в роту солдат, марширующих мимо, возможно, казаков, которые были похожи на меня. Мы все были, конечно, разного роста, но лица были очень похожи. Такого не случалось со мной даже в Дании, и появилось такое чувство, будто я попал в зеркальную комнату. Будь на мне такая же коричневая шинель вместо моей белой шведской, я бы мог сойти за своего и так и пойти дальше. Это подобное сну событие позволило почувствовать, насколько, на самом-то деле, безосновательно мы цепляемся за своё отдельное "я".

В московском аэропорту несколько солдат подошли к нам и стали спрашивать о том, что случилось в Чехословакии. При отправке офицеры сказали им, что они будут отражать нападение западных империалистов на Суэцкий канал. Вместо этого им пришлось воевать против славянских братьев в соседней стране, и теперь они не знали, что думать, лишившись многих иллюзий. Мы рассказали им всё, что узнали, побывав там проездом полгода назад во время "Пражской весны". Вскоре появились несколько здоровенных полицейских и оттащили их. Они хотели заставить солдат вернуть нам сигареты "Синьор Сервис", которые мы им дали, но мы не стали брать их назад. Наконец, полицейские тоже взяли несколько пачек, быстро их спрятав. Цирк, да и только!

Ханна с Буддой Лаксими

Незадолго до нашего путешествия двое американцев впервые приземлились на Луну. Это явно покоробило полицейских, которые охраняли нас: они были натренированы видеть всё в свете отношений Востока и Запада. "Тут вы выиграли... Можно для разнообразия", - сказали они с кислыми лицами. Мы равнодушно ответили: "Ничего особенного. Они там и в прошлом году были, но тогда это держали в секрете". Это не способствовало нашей популярности.

Пять дней, которые мы должны были пробыть в Ташкенте, чтобы соблюсти условия приобретения наших дешёвых билетов, дали нам некоторое представление о местных мусульманских племенах, о северной дороге в Тибет, и ощущение гигантской пустыни, простирающейся до Чангтанга, северной части Тибета. Мы поняли, что Россия - это где бледнолицые ходят в театр или горделиво носят униформу, в то время как круглоголовые коричневые и жёлтые строят дома. Где особенно женщины, работающие в государственном аппарате, производят впечатление глубочайшей несуразности, и всё везде - невероятно дрянного качества. Желание открыть их потенциал оставалось со мной до осени 88-го года, когда мы основали первые, подпольные буддийские группы в Петербурге и Таллинне. Сейчас, спустя ещё десять лет, на этой обширной территории имеется 50 центров, от Владивостока до Петербурга, и я посвящаю поездкам по территории бывшего Советского Союза около двух месяцев в год.

После красивого полёта над горами - похожими на гигантские опрокинутые кирпичные стены - мы приземлились в Афганистане. Кабул, украшенный лучезарно ясным среднеазиатским небом, из-за нескольких западных образцов рекламы казался современнее, хотя и был беднее Ташкента. При постоянной температуре около -10 градусов Цельсия, воздух был так сух, что всё лучилось своим собственным светом. Уже тогда, до прихода талибов, женщинам и беднякам в этой стране жилось несладко.

Необходимые для въезда в Индию справки о прививках мы купили у одного джентльмена в кабульском аэропорту. Мы ни в коем случае не позволили бы даже прикоснуться к себе ржавыми иглами лошадиных размеров, выставленными напоказ. Заплатив несколько долларов, мы получили нужную подпись в нужном месте.

Мы прилетели в Дели, получили двухнедельную непальскую визу и во второй раз отправились на север поездом. Можно было лететь в Катманду самолётом - по студенческим билетам это недорого, но мы уже считали проезд по земле неотъемлемой частью путешествия. Мы не хотели приземляться в стране наших надежд и грёз в самолёте, набитом туристами. Также переезд на автобусе зимой восхитителен. Облака и дождь не мешают любоваться гималайскими горами.

Всю дорогу у нас усиливалось предвкушение встречи с женщиной, которую мы считали источником чудесных исцелений. Этот долгий маршрут через коммунистическую Россию мы выбрали только потому, что наше досье в полиции росло. На самом деле, нам следовало бы на время затаиться, но, вопреки рассудительности, мы пообещали друзьям захватить несколько килограммов зелья на обратном пути через Ливан, чем и были обусловлены наши разные маршруты на пути туда и обратно. Теперь, когда мы уже приближались к цели и могли уделять меньше внимания поэтапному планированию, нам не терпелось встретиться с этой женщиной. Автобус приехал в Катманду вечером. Мы выпрыгнули из него у почты, чтобы миновать шумную стаю ребятишек на автовокзале, которые приставали к приезжим и тащили их за рюкзаки в ту или иную гостиницу. Этот феномен появился за последние полгода, и мы не горели желанием приобщиться к недостойному новшеству.

Прозрачный лама Кушо Чечу

По пути в гостиницу, расположенную в средневековом центре Катманду, мы снова с жадностью впитывали атмосферу этого города, вспоминали бесчисленные приключения и чувствовали себя счастливыми оттого, что вернулись. Придя в гостиницу, мы узнали от людей, что Шарма, наш неизменный источник информации, управляет теперь новой гостиницей возле пожарной башни. Хотя и без веских на то оснований, мы надеялись, что он знает нашу женщину-кудесницу и что мы сможем завязать с ней более тесные отношения после первого беглого контакта, продлившегося всего несколько секунд. Поэтому мы надели рюкзаки и опять отправились в путь. Возвращаясь через почту, мы столкнулись с Шармой.

Шарма знал эту женщину. Он посмеялся над нашими рассказами и нашим рвением и обещал отвести нас к ней на следующее утро. Она жила почти за городом, в местечке под названием Маха-раджгундж возле водопроводных сооружений, на важной в Катманду улице, проходящей мимо основных посольств. Дальше эта улица вела мимо китайской обувной фабрики и в то время переходила в тропинку к монастырю Наге Гомпа, который стоит на холме в конце долины.

Женщина жила с семьёй мужа и второй его женой в кирпичном доме. За домом был ухоженный огород. Мы узнали, что её зовут Будда Лаксими Лама, и восприняли это как знак того, что она обладает высоким официальным статусом. Нам было невдомёк, что в районах, граничащих с Тибетом, слово "лама" часто используется как часть имени, потеряв своё первоначальное значение - "сочувственный учитель". Нас приняли, и мы пили чай в одной из их комнат с низким потолком, пока она не появилась -небольшого роста, спокойная и полностью погружённая в себя, с "медитативными" глазами, которые мы не могли забыть. Переводил Т.Б. Лама (так используют имена в Непале), её брат. Нам хотелось о многом ей сказать. Мы глубоко поблагодарили её за всё доброе, что произошло, за случаи исцеления и чудесную удачу, сопутствовавшую нам во время контрабандных походов и быстрой езды. В те времена мотоциклы и машины регулярно разбивались, но с живыми существами ничего не случалось. Особенно чудесно было то, что защита распространялась также на наших друзей, и мы подарили ей золотые часы и цепочку и другие привезённые с собой вещи.

Будда Лаксими посмеялась нашему рассказу, а ещё больше её брат. Она, конечно, даже не слыхала о 20 долларах, которые мы доверили кашмирцу, и после короткой встречи в гостиничном коридоре мы в её уме не всплывали. Она сказала: "Я совершенно обыкновенная женщина, занимаюсь торговлей. У меня нет особых способностей, но если в вас живёт такое доверие, вам нужно увидеть моего ламу, чья сила безгранична. Сейчас он путешествует, но как только он вернётся, я устрою вам встречу с ним".

Решив, что мы живём слишком опасной жизнью, она пообещала, что попросит йогина из тибетского лагеря беженцев близ Эвереста сделать для нас несколько "защитников". Эти "сунг-дю", как их называют по-тибетски, - предметы, заряженные защитной энергией. Силовое поле распространяется на их обладателей, отгоняя вред и неся благо. В тантрическом тибетском буддизме, сейчас называемом «Алмазный Путь», можно использовать специальные диаграммы, связанные нитками пяти цветов мудрости, или верёвки со сложными узлами, и они чрезвычайно действенны. Йогин, который должен был сделать их для нас, появился в Катманду, когда в лагере беженцев не было денег, и вызвал дождь для фермеров. Сейчас он как раз оказался неподалёку. Ещё она сказала, что продаст нам по дешёвке гашиш и религиозные предметы, раз мы так часто их дарим. Несколько смутившись оттого, что наши лелеемые доморощенные представления рассеялись, и не совсем доверяя её скромности, мы попрощались. По крайней мере, мы подружились, а её родные получили возможность от души посмеяться. Они были рады тому, что такие дикие люди из северной Европы встретятся теперь с мастером буддийского учения.

Ожидая возвращения ламы, мы опять полностью погрузились в прежнюю жизнь в Катманду вместе со старыми и новыми друзьями. Картина вокруг нас была не лучшей. Ежедневно потребляя гашиш в больших количествах, мы не замечали, что у наших друзей постепенно «съезжает крыша». Многие поистине интересные люди - те, кто вместе с нами сел в начале 60-х в наркотический вагончик идеалистов, надеясь создать лучший мир, - становились слишком безумными, чтобы казаться смешными. Некоторые уже были на том свете. Блуждающие лунатики стали больше правилом, чем исключением, в нашем столь открытом и счастливом прежде химическом братстве.

Что же касалось Непала, внешней рамки, то здесь питать иллюзии было труднее. Ощущению цельности, которое мы обнаружили сначала в этой маленькой забытой стране, угрожал теперь не только материализм. Пекин оказывал постоянное политическое давление на непальское правительство и назойливо стремился повсеместно строить стратегические дороги. Никому не нравилась перспектива в один прекрасный день увидеть у себя на пороге многочисленную китайскую армию, воспользовавшуюся этими дорогами. К.С. Лама, хороший человек, у которого мы купили дешёвые, но превосходные свитки и статуэтки, пересказал нам то, что слышал от торговцев, ещё имевших возможность посещать Тибет, - ужасные истории о тотальном подавлении культурного и свободолюбивого народа.

О многом говорили вещи, появлявшиеся в лавках Катманду. Однажды рынок заполнился ношеными женскими браслетами -это означало, что кочевникам в Тибете их носить больше не разрешалось. Поскольку ни одна женщина не могла добровольно отказаться от этих украшений, которые часто переходили из рода в род, нетрудно было представить, в каком положении находились эти люди. Настоящие произведения искусства распродавались в избытке и по низкой цене, и на то, что музей запрещал вывозить днём, можно было за небольшую плату получить добро от дружелюбного чиновника, который приезжал на велосипеде, ночью.

Когда мы ехали на почтовом джипе вверх по лхасской дороге к горячим источникам на тибетской границе, у нас возникало чувство, что страна на другом берегу реки стонет подобно гигантскому раненому зверю. Только там мы видели неулыбчивых тибетцев: это были люди, переходившие через пограничный мост с большими мешками ячменя на плечах. Они оставляли мешки на непальской стороне и, не поднимая глаз, возвращались. Это было очень странно. Они больше не были тибетцами, какими мы их знали, - тибетцами, которые всё ещё шутили, кашляя кровью незадолго до того, как умереть от туберкулёза.

Одна женщина, которая недавно перебежала в Непал, переправившись через реку, говорила, что им там приходилось быстро прятать все буддийские книги и изображения при приближении китайцев. Люди всё ещё знали места, где были спрятаны статуи и так далее, но никто не решался пойти и взять их. Женщина была счастлива, оттого что очутилась в Непале, но, как все беженцы, глубоко переживала за тех, кого ей пришлось оставить.

Много было разговоров о коротких инцидентах на границе (часто забавных, если лично в них не участвовать), - таких, как этот случай с четырьмя французами. В густом тумане они по ошибке проехали через необозначенный пограничный мост, и китайцы арестовали их и держали три недели, до тех пор пока те не выучили почти наизусть небольшой красный цитатник председателя Мао.

В Непале китайцы выглядели очень странно - вечно держащиеся группами и однообразно одетые, они с изумлением глазели на авторучки в магазинах и другие пропагандистские товары, которые, очевидно, производились в их собственной стране, но которые они не могли там купить. Китайцы продолжали вовсю строить дороги и мосты. По условиям договорённостей, эти сооружения должны были выдерживать только один полностью гружёный грузовик, но почему-то всегда строились так, что по ним могли проехать одновременно несколько танков.

На юге по людям больно била недальновидная политика индийцев. Допекая непальцев глупыми пограничными придирками, они в знак недовольства отключали подачу нефти.

Наконец, лама приехал. Он посещал находившиеся под его опекой многочисленные монастыри и медитационные центры. Хотя он уроженец Бутана, его деятельность до сих пор оберегает существование живого буддизма в Непале. Это требует огромных усилий, так как поддерживающие буддизм социальные структуры довольно быстро распадаются. Его имя - Лопён Чечу - широко известно и почитаемо. Проведя немало лет в гималайских пещерах вместе со своими учителями, он является теперь мастером всех аспектов учения. Мы готовились к знакомству с ним. Будда Лак-сими устроила встречу.

Мы пришли к ней домой, как договорились, и сначала нам предложили очень острую непальскую еду, к которой мы постепенно привыкали. Здесь, как и в большей части Азии, на протяжении всей жизни едят два раза в день одно и то же. Пища в Непале обычно состоит из варёного очищенного риса, пюре из бобов или чечевицы, часто ломтиков картофеля и иногда куска мяса, обязательно с большим количеством перца чили. После трапезы Будда Лаксими повела нас к Ламе Чечу, её брат пошёл с нами как переводчик. Мы шли по тёмным узким улицам и тропинкам между участками с посевами риса, слушая шелест тополей. Дом оказался длинным двухэтажным кирпичным зданием непальского типа, разделённым на две части. Дверь была открыта, и мы, минуя высокие бамбуковые жерди с развевающимися молитвенными флагами, вошли. И снаружи, и внутри всё было очень простым, но опрятным. Кое-где слабые электрические лампы испускали жёлто-коричневый свет, но большая часть дома оставалась в темноте. Несколько улыбающихся мужчин и женщин в красных одеждах (очевидно, мы были в монастыре) провели нас вверх по лестнице и по узкому коридору в комнату ламы. Снаружи стоял ряд башмаков, и мы тоже сняли обувь. Будда Лаксими зашла первой, мы последовали за ней.

Наконец-то мы находились рядом с человеком, чья передача мудрости и доброй силы сопровождала нас столь многими и разными путями; он выглядел так, будто соединил в себе всё хорошее. Он сделал нам знак сесть перед ним и спросил, откуда мы и чем занимаемся. «Разговаривание» я, как всегда, взял на себя (Ханна часто больше занимается наблюдением). Под его внимательным дружеским взглядом мы не чувствовали никаких культурных барьеров.

Я поблагодарил его за случаи исцеления при помощи браслетов и стал рассказывать о наших путешествиях и захватывающей быстроте жизни. То, что я считал нас "крутыми", было видно невооружённым глазом; он, однако, просто внимал всему, что я говорю. Казалось, что время от времени он погружался в себя, его веки подрагивали или наполовину прикрывали глаза, и было ощущение, что он вот-вот заснёт, но потом он как будто снова обретал полное присутствие. И когда мы так сидели, вдруг случилось нечто такое, от чего у нас перехватило дыхание: лама стал растворяться в воздухе прямо у нас на глазах. Его тело становилось всё прозрачней и прозрачней, и мы могли ясно различить сквозь него рисунок на обоях. Когда мы обернулись к переводчику, сидевшему справа от нас, и видели ламу только краешком глаза, тот опять было сгустился, но стоило нам взглянуть на него прямо, как он снова стал прозрачным.

После того случая со стариком-индусом в Дели я не хотел больше подвергаться гипнотическому влиянию. И тут я вспомнил трюк из книги по тибетской йоге, которую мы читали. Я вытащил датский спичечный коробок и стал держать его в поле своего зрения прямо перед ламой. Под действием гипноза коробок тоже должен был казаться прозрачным, но он оставался совершенно обычным, в то время как сквозь ламу я продолжал видеть рисунок на обоях. Внезапно меня переполнило чувство счастья и доверия. Я чувствовал глубокую благодарность за то, что лама показывает нам силу ума таким убедительным образом. Он мог растворять своё тело, и мог делать это свободно. Я снял с запястья свои любимые часы контрабандиста марки "Омега", которые были первыми на Луне и сопутствовали мне в стольких захватывающих походах, и надел их ему на руку, отдав вместе с ними своё сердце. Ханна, которая часто переживает то же, что и я, чувствовала такую же полную открытость. Затем лама наклонился вперёд и положил руки нам на головы. Так он благословил нас, передавая силу линии преемственности Кагью. Был только свет... Это состояние невозможно описать.

Мы снова очутились перед домом ламы, с пустотой вместо мыслей. Должно быть, с помощью Будды Лаксими мы поймали рикшу и вернулись в гостиницу Шармы.

Мы спали недолго. Заядлые курильщики гашиша обычно встают поздно, но сейчас мы проснулись в 3 часа ночи. Вся радость куда-то исчезла. Мы в сомнении взглянули друг на друга и спросили: "Тебе снилось то же, что и мне?" Это была плохая ночь! Всплывали воспоминания о мелочных и постыдных событиях, в основном из детства. Дурацкая ложь, бессмысленные кражи и, что хуже всего, ситуации, в которых из-за тебя страдали другие, - всё, что не могло быть трансформировано в занимательные истории и тем самым облегчено, проявлялось в жестоких по своей яркости снах. Было весьма неприятное чувство: что Лама будто прошёлся по нашим умам, проверил их и нашёл много недостатков.

Потом наступили болезненные дни. Эти сны не выходили из головы, и мы не могли от них отделаться привычными методами. Беспокойство не проходило, и однажды, когда мы забрели в лавку К.С. Ламы, туда вошёл индиец, предсказатель судьбы, и захотел взглянуть на наши ладони. Посмотрев, он сказал, что скоро мы потеряем много денег и что примерно через месяц начнётся по-настоящему тяжёлый период, который будет длиться 3 или 4 месяца. Но мы почти не слушали его, дали ему несколько монет и вежливо отослали.

Вскоре после этого мы получили телеграмму, где сообщалось, что после аварии в Ливане нескольких друзей схватили с чемоданом, полным гашиша. Теперь действительно требовалась наша по мощь, и пора было возвращаться. До отъезда мы умудрились совершить несколько вызывающих действий, с тем чтобы сбылись дурные пророчества индийца. Мы потеряли нашу профессиональную осторожность, спрятали многие добрые чувства и, по-видимому, закрылись от силы, которая нас защищала. Результат не замедлил сказаться.

До того мы всегда перевозили товар под майками или привязывали его к телу, но постоянный успех лишил нас бдительности. Мы уже послали одну партию и снова собирались наполнить гашишем бронзовые головы Будды - размером больше человеческой головы - и отправить их в Данию. Поскольку полиция во всё больших количествах ловила и отправляла за решётку наших коллег-путешественников, мы придумали разбросать 10 кг лучшего гашиша, который нам когда-либо удавалось достать, в 5-граммовых пакетиках с курительными инструкциями над центральной частью Копенгагена в час пик. Таким образом мы хотели ускорить легализацию, которая, всегда казалось, вот-вот должна была произойти, - это был бы акт, который обелил бы нас всех перед законом и помог нашим друзьям освободиться из тюрьмы.

Гашиш, который мы купили, достался нам от одного из немногих поистине неприятных людей, которых мы встречали в Непале, типичного уголовника. Он был единственным, кто мог обеспечить нам достаточное количество гашиша высшего качества. Взвесить его можно было только на весах для мяса в ближайшей мясной лавке, где на подоконниках ещё жужжали последние мухи после дозы ДДТ. Запихивая гашиш в большие медные головы, мы горели злобой и желанием защитить наших друзей, попавших в беду. Жажда мщения не прибавила эффективности нашим действиям. К замечательным вибрациям этой посылки мы добавили также ножи гуркхов, которые сегодня используются главным образом для жертвоприношений, и в последнюю минуту Ханна решила положить туда ароматические палочки. Было ясно, что их запах непременно привлечёт внимание таможенников, и я сказал об этом несколько раз, но палочки всё равно оказались в посылке. Мы полностью проигнорировали наш с трудом добытый торговопредпринимательский опыт. Очевидно, завершался целый период нашей жизни и должно было наступить что-то новое.

Во время сборов мы ни на минуту не забывали о ламе. Не научившись убегать от чего бы то ни было, мы должны были увидеться с ним. Это было довольно сложно из-за его постоянной занятости, но Будда Лаксими опять смогла устроить встречу в вечер нашего отъезда, чтобы мы хотя бы попрощались. Мы уже не так петушились и рассказали ему и о наших снах, и о том, как мы их для себя истолковали. Но он только посмеялся и дал нам по маленькому плоскому бумажному свёртку, обёрнутому нитками пяти цветов, составившими определённый узор, - защитные талисманы вроде тех, которые Будда Лаксими приносила нам от ламы, вызывающего дождь, но гораздо более аккуратные. Лопён Чечу Ринпоче сказал, что через год мы вернёмся, что многое случится сейчас и что он будет помнить о нас в своих пожеланиях: мы не должны в этом сомневаться. Его прощальные слова, которые позже мы поняли совсем по-другому, звучали так: "Всё, что случится с вами, будет хорошо так, как случится". Маленькие пакетики со специально благословлённым лекарством были последним, что он вложил нам в руки. Во время медитаций йоги заряжают эти маленькие неправильной формы зёрнышки лекарственных растений энергиями различных Будд. Я обнаружил, насколько эти лекарства сильны, когда однажды нечаянно проглотил слишком много зёрнышек. Я часами не мог согнуться, такими мощными стали внутренние энергии, - будто в центре моего тела находилась стальная пружина.

Лама благословил нас в последний раз, и мы ушли от него тронутые и благодарные. Прощальным подарком Будды Лаксими была мантра: ряд слогов для того, чтобы поддерживать контакт с ламой. Жадно заучивая их, мы поехали в аэропорт.

Глава третья

Свобода в тюрьме

И

так, останавливаться в Ливане не стоило. Полиции теперь наверняка были известны наши имена, и, кроме того, мы хотели как можно скорее вернуться домой, чтобы успокоить родителей и помочь друзьям. Во время транзитной остановки во Франкфурте мы позвонили: первая посылка с головами Будды уже прибыла. Теперь вопрос был в том, как нам переправить в Данию себя.

Торопясь, мы полетели прямо в Копенгаген, как всегда веря в свою удачу. В аэропорту мы начали произносить нашу мантру и пристроились за двумя полицейскими, которые вели двух арестованных гренландцев через паспортный контроль и таможню. Служащие решили, что мы тоже полицейские, и пропустили нас без проверки.

Наши дорогие родители вовсе не выглядели счастливыми. Они не разделяли наше чувство вольных борцов за благородное дело внутренней свободы, помощников людей на пути избавления от агрессии и алкоголя.

Они видели, что их дети в большой беде: в некоторых датских газетах уже говорилось о том, чем, по подозрению полиции, мы занимались, но без доказательств.

Вскоре после нашего возвращения вторая посылка прибыла и была обнаружена таможней. Почувствовав запах благовоний, они что-то заподозрили, открыли головы и обнаружили гашиш, который мы собирались разбросать над Копенгагеном. Посылка была адресована не нам и послана не нами, так что мы оставались чистенькими, но тучи над нашими головами сгущались, и мы чувствовали, как защитная стена вокруг нашей деятельности рушится. Число арестованных друзей увеличивалось, и, в то же время, наши защитные диаграммы, казалось, исчезли с лица земли. Мы нигде не могли их найти.

Следующее предупреждение пришло, когда мы ехали, пробираясь сквозь метель, к нашему дому в шведских лесах. Нас оштрафовали за превышение скорости, чего раньше никогда не случалось. Мы едва успели спрятать самое ценное в домах наших друзей перед приходом полиции.

Мы могли затаиться в южной Европе, пока всё не утихнет. Однако все знаки явно на что-то указывали, и мы должны были пройти через события, развитие которых зарождалось сейчас. Разве нам не сказали о многом заранее, и разве лама не пообещал нам, несмотря ни на что, свою защиту? Мы знали, что он, по меньшей мере, влияет на происходящее, и отдали себя во власть закона причины и следствия.

Полиция потрудилась на славу. Они соединили все возможные концы и имели достаточно сведений, чтобы задержать нас. Это было как раз то время в Дании, когда контрабанду хотели превратить из мелкой провинности в уголовное преступление, и для этого нужны были показательные процессы и широкое освещение в средствах массовой информации. В такой маленькой стране, как наша, с высокими таможенными пошлинами и длинной береговой линией, контрабанда - традиционна, и мы всегда смотрели на наши занятия как на захватывающий джентльменский спорт. Тем временем, однако, этим ремеслом занялись иностранцы, и они прибегали далеко не к джентльменским методам. Более того, во всё больших количествах поступали действительно губительные виды наркотиков, такие как производные опиума, которые были популярны среди неблагополучных слоев общества, не имевших альтернативы.

Очевидно, благородная фаза расширения сознания закончилась, и правительство имело свои основания для того, чтобы желать покончить с этим.

Хотя мы с Ханной всегда жили предельно дёшево, предпочитая роскоши свободу, полиция всё же смогла доказать, что мы тратили на путешествия и машины (наши единственные реальные расходы тогда, как и сейчас) больше, чем я мог заработать на своей преподавательской работе.

Итак, в чём сознаться? Мы должны были в чём-то уступить, иначе женщина, которой была послана вторая посылка с головами Будды, рожала бы в тюрьме. Кроме того, я скорее хотел избавить от этой истории Ханну - маленькие комнаты без ручек на дверях изнутри не вполне соответствовали её вкусу. Итак, я решил признаться в том, что они уже могли доказать. Я заявил, что Ханна знала мало, почти ничего, о моих махинациях, а что касается других, то мне известен только один араб по имени Джо. Я повторял эту историю на всех допросах, объясняя полицейским, что ни при каких обстоятельствах не стал бы «стучать» на друзей. Двум полицейским, которые допрашивали меня, это не нравилось, но, будучи участниками движения Сопротивления во второй мировой войне, они очень хорошо меня понимали.

Однако я знал, что дело нужно как можно скорее довести до суда, чтобы они не успели получить информацию с Ближнего Востока, которую уже запросили; иначе у нас были бы крупные неприятности. Я во что бы то ни стало должен был придать нашему делу крайнюю срочность.

Итак, в одно прекрасное утро я вонзил нож в свою грудь, медленно и сознательно, ведя его вдоль рёбер, чтобы не поранить себя слишком сильно. Боль не была нестерпимой; самым неприятным был шум, с которым мускулы отрывались от рёбер. Но нож по рукоятку в груди выглядел достаточно драматично, и власти действительно решили, что я хотел покончить с собой. Меня положили в тюремный госпиталь, и судебное разбирательство ускорилось.

Мы с Ханной, хоть и виделись только раз за всё это время, оставались в постоянном контакте. В каждодневных письмах мы указывали час, когда что-то всплывало в уме кого-то из нас, и это чаще всего было взаимосвязанно.

Полицейские, читавшие нашу переписку, вскоре бросили затею настроить нас друг против друга. Известный психолог, которому мы позднее показали эти письма, сказал, что никогда не видел ничего подобного.

Неудивительно, что свой первый опыт медитации я получил, обучая другого человека. Моим соседом в больничной камере оказался один бедняга, который, хотя явно имел проблемы с головой, почему-то не оказался под широкими крыльями государства. Вместо этого он стал взломщиком-одиночкой и достиг больших высот в этом ремесле. История его жизни была запутанной, и я не мог не сочувствовать человеку в таком расстроенном, мятущемся состоянии ума. Однажды я услышал, как говорю ему: "Что тебе нужно, это - медитация". Мне самому этот предмет был известен только из тибетской книги, но, чтобы хотя бы показать ему, на что это похоже со стороны, я принял прямую позу сидя, известную мне по изображениям и статуям Будды.

Лама Оле и Ханна Нидал

Едва я уселся, произошло нечто поразительное и неожиданное: всё засветилось, и я как бы поплыл по воздуху, - я больше не чувствовал своего тела. Во лбу стало собираться какое-то сладкое давление, подобное лёгкому ветерку под черепом. Отчётливо ощущалось присутствие Ламы, Ханны, моих родителей и друзей -всего самого лучшего; это была огромная радость. Ханна очень хорошо почувствовала эту великую открытость и в своём следующем письме спросила: "Что ты делал в это время? Это, наверное, было что-то очень хорошее". С тех пор мы оба медитировали по несколько часов в день.

К тому времени, когда меня опять перевели в одиночную камеру, я решил, что государство пригласило нас научиться медитации, и с тех пор мы ничем другим почти не занимались. Это приносило много блаженства - также и то давление в наших головах, которое двигалось от лба к макушке. Из-за его силы я стал подозревать, что подхватил какое-то заболевание в Непале, но ощущение казалось таким "верным", что я не хотел никого в это вовлекать. Это тоже каким-то образом было связано с нашим ламой, да и что вообще можно рассказать доктору о внутренних ощущениях? Я предпочёл риск болезни потере чудесного чувства абсолютного единства.

Тем временем один из полицейских нашёл и принёс наших защитников, и однажды ночью я ощутил силу этих диаграмм.

Мне всегда удавалось наполнять свою жизнь захватывающими переживаниями. Ещё в детстве самые высокие деревья были недостаточно высоки для меня, а позднее самые скоростные мотоциклы были недостаточно быстрыми, и я никогда не знал, на самом деле, ни страха, ни беспокойства. Если другие в опасных ситуациях пасуют, что вызывает чувства страха и разделён-ности, я бросаюсь с головой в происходящее и испытываю при этом много радости.

Однажды ночью я проснулся в камере с ощущением давления в сердце, которое было похоже на страх, настоящий страх. Я почувствовал, что это связано с защитой вокруг моей шеи, снял её и положил на полку над моей койкой. Давление в сердце прекратилось, и я смог уснуть. Камеры ночью совершенно темны - у нас были отличные слуги, которые даже выключали и включали за нас свет, - но на следующее утро я увидел, что произошло: одна из нитей вокруг диаграммы развязалась и изменила форму. Я придал ей прежнее положение, и с тех пор очень внимательно следил за физическим состоянием моих защитников. Хорошо хранить такую диаграмму в мешочке.

Тогда же мне принесли книгу "Тибетская йога и тайные доктрины", которая сопровождала нас во время последнего путешествия, и теперь у меня была масса времени для того, чтобы сконцентрироваться на её содержании. Переписываясь каждый день, мы страница за страницей изучали медитации высших уровней практики и погружались в схожие чудесные ощущения. Благодаря скорее удаче, чем мудрости, и частому ощущению того, что эти практики нам знакомы, мы успешно применяли весьма передовые методы - техники, требующие, на самом деле, посвящения от уполномоченного учителя и многих лет подготовки.

После моего притворного самоубийства процесс ускорился, и через шесть недель мы предстали перед судом. Имя судьи было Уайт (по-английски "белый", прим. пер.), что мы посчитали добрым знаком.

Я давал свои показания словно в трансе, слыша свой собственный голос и в то же время с таким ощущением, будто говорю не я. Я рассказал им, как глубоко мы верили в расширение сознания, и что гашиш помог нам стать менее агрессивными и более открытыми к другим. Я также рассказал им о случаях исцеления и о ламе в Непале. Наркотики, исцеления, освобождение сознания! В то время мы смешивали всё это и думали, что, если так хороши плоды, дерево тоже хорошее. Мы не видели, что в этой игре участвовали очень разные плоды и деревья. Главные следователи постепенно переходили на нашу сторону. В суде распространилось необычное чувство всеобщей взаимной симпатии, и в конце даже окружной прокурор защищал нас.

Приговор был как нельзя более снисходительным в нашем случае: Ханна могла идти домой, а я должен был просидеть четыре месяца. Учитывая время, проведённое под следствием, я выйду на свободу в середине лета.

Высшие чины в полиции, однако, этому не обрадовались. Они знали, что мы создавали им неприятости в течение многих лет. Сами или вместе с друзьями, мы мешали им, как только могли, и помогали попавшим в беду. Мы заметали следы наших товарищей, помогали им укрываться и прятать товар и лично мстили тем полицейским, которые переходили границы дозволенного. Столь мягкий приговор вызвал большое неудовольствие, и полицейские мгновенно подали апелляционную жалобу. По всей видимости, они хотели крови и надеялись, что на этот раз у них будут новые, в большей степени инкриминирующие улики с Ближнего Востока. Дело пахло керосином. В довершение ко всему, суд высшей инстанции был загружен, и апелляция не могла быть рассмотрена раньше сентября. Было начало апреля, и они хотели продержать меня всё это время.

Ханна заболела, узнав эти новости, а я кипел от гнева. Теперь мы сконцентрировались на двух возможностях: или лама поможет нам, как он только что это сделал (хотя мы не представляли себе, каким образом), или мы попытаемся применить последнюю медитацию в этой книге - перенесение сознания, которое называется по-тибетски "Пхова". С её помощью ум практикующего может сознательно покидать тело.

Практики этого типа применяются в буддизме Алмазного Пути. Одна из них, называемая "Пхова Дронгджуг", была любимым методом великого тибетского йогина Марпы.

Она позволяет перенести ум из одного тела в другое; но, так как многие использовали её для различных проделок, мастера позволили её передаче прерваться. Впервые бегло просмотрев описания медитаций в книге, мы не уловили истинную цель этого метода. Нам казалось, что, пока я нахожусь в тюрьме, мы сможем покидать свои тела, оставляя их спящими, и наши умы будут свободно "гулять" вместе. Это поучение, однако, существует для того, чтобы перемещаться в "Чистую Страну". Оно относится к значительно более важному перенесению сознания в момент физической смерти.

Читатель, конечно, может спросить, как мы могли верить в такие вещи, проучившись столько лет в лучших университетах и даже преподавая такие предметы, как философия и иностранные языки.

Однако, в силу нашего опыта, мы с Ханной полностью разделяли взгляды нашего модернистского поколения. Мы были убеждены, что единственные ограничители ума - это невежество и стереотипное мышление, а его истинная природа неограниченна. Это понимание превратилось в непоколебимую уверенность в последующие годы. Тогда это было для нас скорее теорией - бледной по сравнению с той работой, которая ждала нас впереди.

В нашем затруднительном положении мы написали Ламе Че-чу, поведав ему о том, что происходит, и через три недели после суда случилось нечто уникальное в истории датского правосудия. Безо всякой причины, апелляция была отклонена.

Прокурор высшей инстанции и отделение, занимающееся наркотиками, ужасно разозлились, предположив, что кто-то в Министерстве Юстиции сошёл с ума.

Мы также знаем, что в это время Лама Чечу заперся на пять дней в своей комнате в Непале. Он совершал разновидность медитации сна, в которой ум в форме того или иного Будды может покидать тело и свободно путешествовать. Разве удивительно, что мы так любим его?

После трёх восхитительных недель одиночного заключения последние несколько недель, проведённые в компании других заключённых, не были насыщены событиями. Я занимался тем, что изучал жизнь драчунов, мошенников и пьяниц, которым невозможно было не сочувствовать. Они были очень привязаны к этому миру как к реальному, что делало весьма реальным также и страдание.

Мы отметили моё освобождение в середине лета, славно попировав. Ханна и я были несказанно счастливы снова быть вместе, и от души радовались наши друзья, а особенно - наши чудесные родители. Мы решили никогда больше не идти на такой риск, который приводит к вынужденной разлуке, понимая, что это означало конец занятий контрабандой.

В то время я имел возможность сделать некоторые выводы из переживаний, повторявшихся в тюрьме. Навещавшие меня друзья часто тайком передавали кусочки гашиша, и позднее, куря его в камере, я, к своему изумлению, обнаруживал, что он вовсе не способствует медитации, а даже делает её более слабой и поверхностной.

Вневременный покой, концентрация и радость исчезали при первой затяжке, и сознание наводняли спутанные мысли. Казалось, все добрые духи вдруг куда-то уходили. Однако следующие недели после моего освобождения превратились в один

сплошной праздник, и это понимание растворилось в компанейских облаках дыма. Мы снова были режиссёрами в наркотическом театре с традициями.

К счастью, наша связь с Ламой Чечу ни в каком состоянии ума не могла потеряться. Сладкое медитативное давление присутствовало постоянно, обещая раскрыть новые измерения в любой момент.

Во всём виделся многоплановый, расширяющий смысл. Наш мир оставался целостным, и мы чувствовали рост. Через несколько месяцев пришёл знак, которого мы ждали. В Данию приехал наш рыжеволосый приятель Алан, с которым мы покоряли горы в Шотландии. Его американский друг Билл захотел поехать в Непал на подержанном автобусе "фольксваген". Мы купили его, собрали рюкзаки и поехали.

Глава четвёртая

Поездка в Непал

М

ало что переменилось в жарких странах за это время. Стиль вождения и поведения турок словами не опишешь. Они любят оставлять свои грузовики НОЧЬЮ с выключенными фарами посреди дороги. На обочине через каждые несколько миль видны остовы разбитых машин. Мы туркам не уступали, а кое в чём даже превзошли.

Еда в Турции хорошая, много белков. Всё бы ничего, но чем дальше к востоку, тем больше насилия и подавленности появлялось среди взрослых, а стриженные наголо мальчишки со старческими лицами швыряли камни в нашу машину. Мужчины, не снимая шапок, сидели без дела, явно всем недовольные, и попивали чай, с сахаром, но в то же время горький,, а женщин не было видно вообще.

В Иране стали жить побогаче. Раньше во время путешествий через эту страну наши машины еле выживали, но сейчас северная дорога вдоль побережья Каспийского моря была почти завершена. Это было чудесно - вести машину по асфальту, а в остальном нас мало что здесь привлекало, и уж меньше всего люди. Нередко нам приходилось прямо-таки заставлять их вести себя хоть немного цивилизованно по отношению друг к другу.

Афганистан снова был оазисом на пути - местом, где можно укрепить пошатнувшуюся веру в человечество. Тогда ещё не было талибов, и мы чувствовали себя хорошо среди спокойных, не очень-то общительных людей, которые как бы знали своё место, не нуждаясь в играх. Мы соприкасались с нетронутой культурой, где хотя бы мужчины были удовлетворены своими ценностями и не спешили променять их на вольности современного мира. От них веяло извечным простором пустыни. Однако и тут уже появлялись молодые люди, работающие зазывалами, и ужасное "Эй, мистер!" стало чаще раздаваться на улицах. Это напоминало Марокко начала 60-х годов, где мне приходилось наблюдать, как с каждым годом слабела и распродавалась ещё одна, когда-то самодостаточная, культура. В Афганистане, правда, дело не зашло так далеко, и люди пока знали себе цену. Здесь, если не нужно было вступить в контакт, то никто к вам и не приставал, - вы всё ещё были гостем, а не потенциальной добычей. Они не приклеивались к вашим пяткам, как в Турции или Иране, и не глазели на западных девушек, одетых по-европейски и так не похожих на местных женщин, в своём облачении смахивавших то ли на ходячие палатки, то ли на мумии.

С Гератом, первым настоящим городом на нашем пути через Афганистан, было связано множество забавных воспоминаний. Здесь для нас начинался настоящий "Восток". В 1966 году трое датчан - "Харальд-Пророк", Андерс и я - взобрались на стену замка между старым и новым городом, взбесив солдат, охранявших пушку (похоже, старейшую в мире). Теперь Харальд был последователем индуистского гуру, а Андерс, который так и не бросил наркотики, умер вскоре после этого на куче навоза в Карачи. Отчего - никто не знал, может быть, от запущенной дизентерии. Когда мы видели его в последний раз, он был совсем не в себе, везде ему чудились злые царицы-цыганки. Наркотики прошлись по нему катком.

Ходячая палатка в Афганистане

Со времени нашей первой поездки на восток, когда мы брали с собой Кристиана со сломанным позвоночником, всё оставалось по-прежнему. Тот уже побывал в Афганистане в начале 60х и помог нам также открыть тропу в Марокко. Он регулярно вызывался курить гашиш за покойника (обычай, распространённый в некоторых племенах), а потому по вечерам нередко скакал по улицам в чём мать родила. Ему пришлось познакомиться изнутри с несколькими каталажками от Герата до Кабула. В Карачи он тоже провёл какое-то время в тюрьме, где его ежедневно избивали надзиратели, а в довершение всего подхватил гепатит. Из окна он сиганул (и стал калекой) позже: однажды под воздействием кислоты ему показалось, что у него взорвалась печень, и он захотел побыстрее со всем покончить. В Кандагаре, Кабуле и других городах по дороге хорошо знакомые с ним полицейские не раз подходили к нему и спрашивали: "Привет, мистер Кристиан! Как у вас теперь с головой?"

В Герате мы обнаружили всё те же маленькие гостиницы; тамошние клопы отличались хорошим вкусом, похожим на мой: им особенно нравилась Ханна. Вода из кранов не текла никогда, а в задней комнате по-прежнему находилась фабрика по изготовлению "афган-колы". "Афган-кола" - это ядовитое зелёное или фиолетовое пойло в бутылках из-под кока-колы. Глоток-другой, и минут через десять европеец бежит в уборную, перед которой, ясное дело, топчется нетерпеливая очередь. Оттуда - в ближайшую аптеку за антибиотиками. В аптеках же, помимо средств от поноса, имелось много других замечательных вещей. Без рецепта продавались ампулы отличного немецкого морфия, и фармацевтов изумляло, как много молодых больных иностранцев нуждалось именно в этом лекарстве. Прирождённые торговцы, они быстро научились взвинчивать цены до тех пор, пока выдерживал рынок.

Местный гашиш был "забойным". Он был мягкий, тёмно-зелёный и совсем не такой, как ливанский или непальский. Выращивали его на севере, рядом с бывшей русской границей, и часто целые группы любителей после его употребления не могли пошевелиться. Во время сбора урожая крестьяне бегают по полю в длинных замшевых плащах. Потом они соскабливают с них клейкую смолу высшего качества; в то время её продавали по пятнадцать долларов за килограмм.

Проезжая через Афганистан

Не представляли опасности для желудка большие лепёшки -они везде хорошие - и микроскопические яйца. Йогурт тоже был неплохой, если слить воду. Говорят, что культура йогурта убивает туберкулёзную палочку, поражающую большинство местных коров. Однако каждому, кто хочет остаться здоровым, рекомендуется употреблять в пищу в основном лишь хлеб и, конечно, чай, которым торгуют везде. Он подаётся в чайниках, которые чинят до тех пор, пока они не превращаются в произведения искусства мозаики, стоит меньше двух центов за чашку и даёт вам силы передвигаться с места на место даже в самое знойное время дня.

Дорога из Герата на юго-запад, построенная русскими, использовалась очень мало. Встречались иной раз старенькие школьные автобусы, пожертвованные США, битком набитые людьми и животными, которые только что не вываливались из окон, или машина индийца или пакистанца, который заработал денег в Англии и возвращался домой. Иногда приходилось стоять, пропуская стадо верблюдов, не спеша переходивших дорогу, а в остальное время мы были наедине с многоцветием пустыни.

В гостинице Али в Кандагаре мы снова встретили нескольких приятелей из Дании. Здесь часто устраивались круглосуточные празднества, и отель так и оставался местом встречи для всевозможных искателей приключений. Али за это время успел купить ещё одну гостиницу, а его брат был недоволен жизнью. Он купил себе новую жену за 1000 долларов, но она не хотела с ним спать.

Группа постояльцев недавно попрощалась с останками Айка, легендарного певца и сочинителя. Мы кутили здесь вместе всего год назад. В октябре 1967 года он первым в Дании стал употреблять гидробромиды, известные в медицине под названием "роми-лар", и подарил нам волшебную осень - эксперименты с коллективным сознанием (когда все люди в комнате делали и говорили одно и то же). Сейчас, не сумев перейти границу из Пакистана в Индию, он принял сверхдозу и убил себя этим. В оставленной им записке говорилось: "Это всё я сам. Никто не виноват - только негативная сила во мне самом". Одним из его последних зрительных впечатлений могло быть изображение Будды, и это нас порадовало. Мы знали, что это помогает получить хорошее перерождение.

В Пакистан мы решили ехать по южной дороге, проходящей через Кветту, так как северную, через Кабул и перевал Хайбер, знали по прошлым поездкам. Недалеко от пакистанской границы нам вздумалось помянуть Айка - уколоться, как во время нашей последней встречи с ним, тем более что достать хороший морфий там ничего не стоило. Меня, правда, это не очень вдохновляло. Дважды переболев гепатитом, в

Будда в Бодхгайя

Большая ступа в Бодхгайя

В начале 60-х годов в Марокко и в середине 60-х в Лондоне, к инъекциям я относился с подозрением. В последний раз, когда мне предложили шприц морфия, со стены ни с того ни с сего сорвалась книжная полка, пролетела, против всех законов природы, по странной траектории через комнату и угодила мне острым углом прямо в го* лову. И это в Дании, где землетрясений не бывает вообще. Я чувствовал, что и теперь это мне даром не пройдёт, но нельзя было отказываться и портить веселье. На этот раз я не испытал никакого кайфа - сразу только тяжесть. Мне подумалось, что это не по душе моим защитникам, и я решил быть настороже. Перед самой пакистанской границей мы увидели горы очень странных очертаний. Они напоминали груды огромных камней; подобные образования я видел ещё только в Родезии. Биллу с Аланом захотелось на них забраться. На этот раз я не пытался залезть наверх первым по самому трудному маршруту, а держался позади всех и ждал чего-нибудь худого. Так и вышло. Билл лез впереди меня и нечаянно столкнул ногой большой камень. Словно в замедленной съёмке, я увидел, как он летит на меня. Я прямо-таки прилип к горному склону, и всё же меня стукнуло по икре. До самого Дели я едва мог ходить, и боль и кровь были хорошим уроком. Это был последний укол в моей жизни.

Ехать по южной дороге через Пакистан было скверно. Начиная с Турции, местные жители умеют быстро делать из круглой, неаккуратной ямы аккуратную квадратную, но этим, видимо, и ограничиваются. Грузовики и автобусы всячески стараются вытеснить тебя с дороги, и, чтобы проехать, поневоле пускаешься на всякие трюки. Высокие, европейского вида мужчины, увешанные ружьями, пистолетами, саблями и патронташами, выглядят как ходячие крепости, и изредка мелькающие женщины носят на себе целые палатки, украдкой взглядывая на мир сквозь сетку, вшитую в ткань. На оружии написано "Made in Germany" ("Сделано в Германии"), причём буква "G" часто написана зеркально или перевёрнута, и похоже было, что поворачиваться спиной к этим людям не менее опасно, чем стоять перед ними.

В Лахоре мы за несколько часов получили пропуск на последний участок дороги до индийской границы. Чиновники здесь - это картина. В шортах и шляпах с воткнутыми в них перьями, они бегают взад и вперёд. Здесь, как и везде в колониях, англичане, наверное, здорово позабавились, нарядив туземцев в оперные костюмы. А если такая одежда придумана не для смеха, то это просто подлость со стороны англичан.

На индийской стороне границы на таможне работала женщина с репутацией медиума, которую побаивались все проезжавшие. Мило, но настойчиво, она конфисковывала нелегально провозимые рупии и прочую контрабанду. Мы, простачки, поддались её очарованию и позволили ей найти маленький кусок гашиша. Можно было предоставить Ханне иметь с ней дело, но мы надеялись, что это отвлечёт её от наших левых денег.

Будда в Бодхгайя

В Индии ничего не изменилось. Всеобщей обеспокоенности, обычной при объявлениичрезвычайного положения, ещёне чувствовалось, и люди былистрашно шумны, но дружелюбны. Нам снова стало лучше после мусульманских стран, гдеприходилось на каждой остановке отгонять толпу. На всём пути от Стамбула она часто заводится и начинает в тупом бешенстве крушить машины. Никому, правда, не посоветую вообще ехать в Индию на машине, если только нет абсолютной необходимости, - например, если вы не везёте громоздкое снаряжение. Бензин дорогой; и, кроме того, тогда становишься выставочным образном и, в то же время, отделяешься от народа. А если, как все, ездить в шатких, вечно опаздывающих и переполненных автобусах и поездах, есть возможность узнать о человеческой жизни много такого, что обычно скрыто от людей, ведущих европейский образ жизни. Это помогает стать более зрелым.

Если оставить машину там, где у местных жителей есть инструменты, рискуешь по возвращении обнаружить только кузов. Этим особенно славятся границы. И пока осматриваешь то, что осталось от твоей машины, рядом появляется пара благожелателей, нередко из полиции, говоря: "У нас тут как раз есть мотор, покрышки и фары, - может, вам подойдёт?" И ты выкупаешь половину своей машины обратно.

Ханна в Бодхгайя

В Дели мы быстро получили непальские визы, но у Билла были ещё кое-какие дела, так что мы задержались на несколько дней. За это время мы навестили старых друзей, давно выпавших из среды копенгагенских наркохиппи и живших в Индии, в учениках у индуистского свами. Он первым стал известен у нас и основал в Дании школу йоги. Нам захотелось взглянуть на него и узнать, чему он учит. Я уже говорил, что нас никогда особенно не тянуло к индуистам. Они слишком слащавы и личностны и любят всё контролировать, а этот гуру был особенно не в нашем вкусе. Мы с Ханной посчитали чепухой его утверждение, что безбрачие является единственным путём к освобождению. Как может любовь, приносящая столько радости, высоты и безграничности, быть чем-то плохим?

К тому же мы знали, что у тибетцев есть медитации для соединения пространства и блаженства, где интенсивность сексуального союза используется как средство для быстрого просветления. В этом центральном своём поучении гуру не мог найти последователей в нашем лице.

Когда свами вошёл в комнату и начал учить разделённые группы мужчин и женщин, то речь на этот раз зашла не о целомудрии, а о целительстве, что было очень важно для нас. Память о случаях исцеления, которые произошли в Дании, вызывала в нас чувство глубокой благодарности; для нас они открыли дверь в целый новый мир. Свами же сказал, что, исцеляя других, можно сойти с ума, и нужно предоставлять каждому нести свою личную карму. Он привёл несколько примеров из своего собственного опыта и даже назвал имена известных целителей из Копенгагена, находящихся теперь в психиатрических клиниках.

Так как слово "карма " упоминается столь часто на страницах этой книги, а значение его на Западе не всегда понимается верно, я отвлекусь ненадолго для разъяснения этого термина. Для просветлённого ума это свободная игра пространства, а для обычных существ - цепь причин и следствий. Она сковывает существ из-за их неведения и управляет обусловленным миром. Карма существа - это собранные подсознательные впечатления этой и бессчётного количества прошлых жизней. Если их не преобразовать или не очиститься от них, эти впечатления созревают сами собой, соединяя внутренние и внешние условия и, тем самым, определяя всё, что происходит с нами в этой жизни, в смерти и в будущих жизнях. Словно крепкий сон, и индивидуальный, и коллективный одновременно, закон кармы связывает нас по рукам и ногам, когда мы делаем дурные вещи, но путы ослабевают, если наши поступки вызваны чувством единства с другими.

И всё же он не отпускает нас насовсем до тех пор, пока мы не увидим природу ума - ясную, пустую и безграничную - при просветлении. С помощью методов буддизма "Великого Пути" или "Махаяны" существа, обладающие великим сочувствием, могут вбирать в себя и преображать плохую карму других, устраняя не только следствие, то есть страдание, но и первопричину - неведение, из-за которого нам видится разъединённость вместо единства. Мы тогда ещё не знали всего этого, но слова свами вызвали в нас глубокий протест. Мы знали, что он мудрый человек, и я вскочил и сказал: "Если карма других - болеть, то моя карма помочь им. А вы - холодная рыба". Свами только усмехнулся и сказал: "Теперь посидите, помедитируйте". Последовал целый час-сосредоточения. Мы и позже встречались с ним, в хорошей атмосфере, но избегали дальнейших дискуссий. Просто мы были слишком разные. Но вопрос исцеления занимал нас, и мы однажды задали его нашему ламе. Ответ был таков: "Помогайте другим, как только можете, и не думайте о себе". Такое учение мы могли понять. Оно подходит для простых умов.

К нашему удивлению, Билл, который меньше нас всех интересовался формированием связного мировоззрения, стал настаивать на посещении Бодхгайя. Мы не очень-то загорелись. На карте Бодхгайя совсем в стороне от прямой дороги в Непал, а мы с Ханной хотели добраться до Ламы Чечу. Алану, к тому же, успели надоесть индийцы. Однако машина принадлежала Биллу, и, поскольку он был нашим другом, мы поехали с ним. Мы едва знали это место даже по названию, но, приехав, узнали побольше.

Бодхгайя, в окрестностях Гайя в штате Бихар, - это место, где Будда нашего исторического периода явил своё Просветление. Считается, что в это наполненное силой место приходят для обретения окончательного постижения все Будды, дающие начало периодам существования недвойственного учения, приводящего к Просветлению. До Будды Шакьямуни, учившего около 2500 лет тому назад, на землю приходили ещё трое Будд, а всего до исчезновения этой мировой системы их будет тысяча, и каждый из них освободит бесконечное множество живых существ.

У всех буддийских школ здесь есть храмы, и, хотя мы мысленно не расставались с Ламой Чечу и Непалом, всё же нас впечатлила многоликость всего этого. Конечно, даже в Бодхгайя нас тянуло к тибетцам. Нам посчастливилось встретить новое воплощение Дукпа-Ламы, который в своём прежнем рождении был учителем Ламы Чечу, и получить от него сильное благословение. Видели мы также двух других лам, которые впоследствии стали очень активны на Западе - Тхубтена Йеше Ринпоче и Тхубтена Зопу Ринпоче. Поскольку первый был в своей прошлой жизни монахиней, он очень хорошо понимал женщин. Когда мы пришли в тибетский монастырь, Линг Ринпоче, один из двух главных учителей 14-го Далай-Ламы, как раз давал посвящение, на которое мы и попали. Во время этой церемонии каждому из нас дали по рупии, что нас очень тронуло и смутило, так как эти деньги исходили от таких бедных людей, а также по куску мяса, что было нам неприятно, так как мы уже около года были вегетарианцами. В своём невежестве мы тут же отдали рупию нищему, а мясо - собаке. Теперь-то мы знаем, что нужно было хотя бы попробовать и умом принять то, что даётся во время инициации. Но мы всё равно чувствовали, что получили благословение. Три дня мы считали оставшиеся часы, и наконец двинулись в Непал.

Глава пятая

Чёрная Корона

22 декабря 1969 года мы приехали в Катманду. Вкатываясь в город на нашем грохочущем автобусе, мы были изумлены, увидев вдоль так называемой Новой Дороги множество старых друзей. Они кричали нам: "Кармапа здесь! Кармапа здесь!" Мы приехали в Непал через несколько минут после Кармапы, величайшего мастера медитации и первого сознательно перерождающегося йогина Тибета. Он впервые за тринадцать лет прибыл туда, где с ним могли встретиться иностранцы с Запада.

Кармапа - это первый из тибетских лам, кто сознательно принимает новые рождения с 1110 года. Он также узнаёт сам себя при каждом рождении и отыскивает воплощенцев для других тибетских линий преемственности. Первый Далай-лама был учеником ученика четвёртого Кармапы. После того как в 1959 году, покидая Тибет, Кармапа без потерь провёл сотни своих людей через китайские заставы и высочайшие гималайские перевалы, он стал основывать центры медитации в Сиккиме и Бутане - странах, в то время закрытых для иностранцев. И вот теперь, впервые за много лет, появилась возможность его увидеть. Лишь гораздо позже мы осознали, как долго совпадали все события, подготавливая на всех уровнях условия для активизации нашей связи с Кармапой, которая длилась уже в течение множества жизней в прошлом. Мои частые яркие сны в раннем детстве, в которых я защищал жизнь мирян и монахов и сражался с ордами китайских солдат среди зазубренных гор, и неизвестно откуда взявшиеся пение и танцы в тибетском стиле в раннем детстве Ханны - всё это находило теперь своё объяснение.

В то время, однако, мы были ещё недостаточно открыты для правильного восприятия знаков мужества и красоты, исходящих из наших прошлых жизней. Мы искали лишь встречи с Ламой Че-чу и ничем другим не интересовались. По несколько раз в день мы приезжали к его дому в Махараджгундж, и всякий раз нам говорили, что он с Кармапой. Нам столько надо было ему рассказать и так хотелось его поблагодарить, но никак не выдавалось возможности встретиться с ним лично, и мы решили отправиться к ступе

Первый зрительный контакт с Кармапой у Сваямбху

Сваямбху, так как там был Кармапа, а, стало быть, и Лама Чечу.

По мере нашего приближения к подножью горы становилось ясно, что там происходит нечто необычное. На ступенях толпились тибетцы в лучших традиционных нарядах; мы ещё никогда не видели их в таком количестве. Счастливые и взволнованные, они всматривались куда-то вверх со сложенными у груди ладонями - жест, выражающий благодарность и преданность. Вниз по склонам холма катился рёв длинных тибетских рогов; эти вибрации наполняли всю окрестность. Вдруг все устремились по крутым ступеням мимо больших, недавно покрашенных статуй Будды на самый верх, к храму. Нас тоже потянуло туда. Я взял Ханну за руку, и мы стали обгонять медленно поднимавшихся тибетцев. Когда наверху мы приблизились к ступе с дордже, символизирующим Алмазное Просветление, звуки труб стали особенно пронзительными, как у гобоя. Во дворе справа плотной толпой стояли тибетцы, напряжённо всматриваясь в открытые двери монастыря. В дверном проходе, в полутьме, мы увидели человека крепкого телосложения, облачённого в красные и жёлтые одежды. Он восседал на чём-то вроде трона, держа над головой что-то чёрное. Из-за ослепительного солнца мы не смогли тогда как следует рассмотреть, что же это такое. Через несколько минут он опустил этот предмет и положил его в своего рода футляр, и тут железные ворота быстро захлопнулись. На мгновение все застыли, словно заворожённые, а затем дружно двинулись к маленькой боковой двери слева в нише, стараясь, видимо, пробраться к человеку на троне. Началась невообразимая толкотня и давка, заплакали дети, а я вдруг оказался в роли, которую мне потом часто приходилось выполнять среди тибетцев: я стал сдерживать молодых и сильных, чтобы пропустить вперёд стариков и детей, защищая тех, кого легко могут растоптать в такой суматохе. Тут нужна сила, а большинству непальцев, при их низкой весовой категории, и недоедающим тибетцам делать это довольно трудно.

Примерно через час основная масса народа прошла, и мы позволили толпе увлечь себя в числе последних. Поток протащил нас по короткому тёмному коридору, и внезапно мы, под громкий аккомпанемент труб, обнаружили себя неред Кармапой, и он возложил нам руки на головы. Мы подняли глаза, и вдруг он заполнил всё небо, огромный, золотой и сияющий. Нас толкали, тянули, а мы тряслись всем телом от переполняющей нас энергии. В состоянии транса мы прошли, спотыкаясь, мимо монахов в красных одеждах; они повязали нам на шею тонкие шнурки. Оказавшись снаружи, мы прислонились к железным воротам; ни единой мысли не было; мы видели перед собой лишь огромного золотого Будду, благословляющего всех, и понимали, что он явил нам совершенство, которое никогда не забыть. Мощь Кармапы вошла в наши жизни.

В свите Кармапы лучше всех говорил по-английски бутан-ский доктор Ургьен Джигме Цеванг, весёлый человек приятной полноты, с красными от постоянного жевания бетеля губами. Он помогал нам с переводом и стал для нас главным связующим звеном в общении с Кармапой. Будда Лаксими тоже заботилась о нас. Её особенно беспокоило наше шаткое финансовое положение. Она заметила, что мы не в состоянии говорить "нет" очаровательным старым тибеткам, желавшим нам что-либо продать. Мы не могли долго торговаться с людьми, которые действительно нуждались. Чтобы хоть как-то помочь, с помощью своих многочисленных друзей она нашла для нас дешёвую комнатушку в старом городе; мы выигрывали этим не менее половины доллара в день, не платя за гостиницу.

Кармана во время церемонии чёрной короны

Мы даже толком не распаковывались. Все наши дни проходили в Сваямбху - с раннего утра до позднего вечера, когда уже все спали. Нам просто надо было находиться как можно ближе к Кар-мапе, и он давал нам понять, что он не против. Приятные или нет, мы были первыми его учениками с Запада. Через несколько дней доктор устроил для нас первую аудиенцию. В знак связи с ним, которую мы чувствовали, мы подарили ему мощный магнит в форме подковы из Дании и 1000 микрограмм ЛСД - тогда наиболее убедительный для нас доступ к истине и блаженству ума. Он пристально смотрел на нас какое-то время, потом угостил сладостями, рассмеялся и предложил нам повторить за ним тибетские названия цветов пяти Будда-мудростей. Перед нашим уходом он возложил руки нам на головы и вновь дал одно из своих благословений, действие которых, похоже, никогда уже не прекращается.

Поздно вечером, когда в небе ярко светила полная луна, доктор принёс нам маленький бумажный пакет. "Здесь волосы всех прошлых воплощений Кармапы, - сказал он. - Я даже не думал, что такое вообще существует. Его Святейшество посылает их вам". Взволнованные и тронутые, мы взяли пакетик, я положил его в левый карман моей армейской рубашки, и мы пошли домой. Пока мы шли, кожа под нагрудным карманом стала теплеть, и у меня в груди появилось чувство чего-то жалящего. Боль усилилась до ощущения, будто внутри меня что-то горит. Я переложил пакет в правый карман, от чего это чувство не прошло совсем, но несколько уменьшилось.

Каждую ночь нам приходилось разыгрывать одну и ту же драму с хозяевами нашей комнаты в Катманду. Дверь дома сделали прежде, чем в Непале появились замки, и, когда мы возвращались поздно ночью, она всякий раз была заперта изнутри на засов. Мне почему-то всегда приходилось чуть ли не сломать её, пока нам удосуживались отпереть. Ещё более странным было то, что хозяев это, казалось, не смущало, а раз так - то что возьмёшь с нас, туристов? Но в этот вечер мы разбудили их дважды: во второй раз -когда я громко закричал, снимая рубашку. Расставание с пакетиком, в котором были волосы Карман, вызвало невероятную боль.

Назавтра Кармана давал посвящение у ступы Бодха, величайшей в своём роде в мире. Наведываясь туда раньше, мы встречались только с пресловутым Чинни Ламой, или же были в компании приятелей, навеселе. На этот раз мы увидели, что в этой местности много выдающихся лам-воплощенцев, и решили узнать их поближе.

Никто не объявлял, где будет сегодня Кармана, - этого не делали никогда. Но мы вскоре поняли, что нужно идти за тибетцами, целеустремлённо движущимися по улицам. Они болтали меньше обычного, твердили мантры и явно готовились к чему-то важному. Карману следовало искать там, куда они шли, и с его благословения, благодаря дружелюбному подталкиванию со всех порой, а главное - потому, что нам этого очень хотелось, мы всякий раз находили себе место впереди.

В тот день Кармана трижды передавал просветлённое состояние всех Будд, держа над головой Чёрную Корону. Силой её формы он открывал глубокие уровни ума присутствующих, и недюжинной мощью сосредоточения наводил мост между своим, уже проявленным, Будда-умом и нашими, пока ещё спящими. Когда мы увидели Карману впервые, он делал именно эту медитацию. Даже среди изобилия могучих средств, применяемых в Алмазном Пути, этот метод занимает выдающееся место. На протяжении многих веков он приводил людей к спонтанному осознанию природы ума, Просветлению, и в Чёрной Короне скрыта одна из главных причин силы этой передачи, свойственной школе Карма Кагью.

В дальнейшем Кармана совершал церемонии короны ежедневно, возводя всех присутствующих к необычайным уровням ясности и неуклонного постижения. Он основательно смешивал свой ум с нашими, засевая семена, которые будут прорастать в этой жизни и во всех остальных, вплоть до Просветления.

Каждая церемония короны действует по-своему, и не стоит ожидать какой-то "заданной" реакции. Я обычно переживаю всё, что касается ума, очень драматично и всеобъемлюще, и высшая точка этого связана с парашютами, мотоциклами, любовью и, в прошлом, психоделическими наркотиками; но другие могут предпочитать что-то более утончённое. Экстремальные переживания ничуть не лучше, чем более плавные, как у большинства, хотя, конечно, они весьма убедительны. При передаче энергии никогда не следует ожидать чего-то известного наперёд, как и в случае занятий медитацией и любовью. Это основательно блокирует ум. Что бы ни проявилось, - это и есть то, что нужно. Может даже не быть непосредственного переживания, - впечатления засеяны, и результаты обязательно появятся, рано или поздно. Однако для того, чтобы сломать такое упрямое эго, как у меня, требовался динамит, и у Кармапы его было в избытке. Ощущение присутствия Кармапы не покидает нас и сегодня, наполняя всё растущим смыслом и блаженством. Иногда во время церемоний всё вспыхивало оранжевыми огнями, и только корона оставалась ясно видна.

В другой раз столб энергии двигался вверх по центру моего тела, и в этом была такая сила, что я едва не терял сознание и часами не мог прийти в себя. Будда предсказал в двух сутрах, что просветлённые впечатления, получаемые тем, кто смотрит на эту корону и испытывает неподдельный интерес, никогда не будут потеряны и пробудятся во время физической смерти или вскоре после неё. В этом состоянии, когда ум больше не связан чувственными впечатлениями, становится возможно слияние с энергополем короны. Ум осознает свою истинную суть, и наступит освобождение вне всех измерений времени и пространства. Удивительно, как эти энергии начинали действовать, когда умирали мои родители (а они были близки к Кармапе), а также другие люди, посетившие подобные медитации. Всегда проявлялись хорошие знаки, сопутствующие уходу из тела.

Раньше, в Тибете, многие ламы высокого ранга благословляли после церемоний далеко не всех. Теперь они были такими же беженцами, как и остальные тибетцы, и появилось больше демократии, но, очевидно, не все ещё это поняли. В этом была причина ажиотажа, - хотя также и в том, что некоторые считали первые благословения лучшими. Однако в давке не возникало ни ревности, ни обид, хотя напряжённых ситуаций было предостаточно. Пока те, кто впереди, пытались отклониться назад, чтобы их не смели, сзади напирали. Все хотели получить благословение, и, учитывая, что количество людей исчислялось сотнями и иногда тысячами, всё это могло приобретать довольно беспорядочный вид.

В Бодхе однажды было совсем тяжко. Ещё немного, и толпа растоптала бы всё, включая самоё себя. В какой-то миг показалось, что Кармапа может принять гневное обличье - угрожающий вид одной из форм, которые Будды используют для защиты существ от всего негативного. Эти формы, окружённые языками пламени, часто ошибочно считаются демонами. Внезапно в моих руках оказался длиннющий бамбуковый шест, и я начал отпихивать им толпу с силой, о которой раньше и не подозревал, - по-видимому, она исходила от Кармапы. Мне удалось справиться с давкой и заставить людей двигаться к сиденью Карманы струйкой.

Назавтра мои прочные сандалии были порваны, а сам я чувствовал себя так, будто меня переехали. На мне живого места не было. Зато во время следующего визита в Бодху нас ждала существенная перемена.

Нас сразу провели по лестнице на балкон храма, где пожилые ламы стали задавать нам целенаправленные вопросы - о нас самих и, в особенности, о моей силе. Они спрашивали про родинки и прочие вещи, и нам не до конца тогда было понятно, зачем. Как бы то ни было, нас приняли в ближний круг Кармапы; во мне с тех пор видели его телохранителя или, скорее, усмирителя волн, бушующих вокруг него.

Несколькими днями позже Кармапа улетел на вертолёте в монастырь Наге Гомпа, который располагается в конце долины Катманду, на полпути к горному перевалу. Здесь жил лама Ургьен Тулку со своей женой, тоже ламой (по-непальски - ламини), и двумя сыновьями. Поговаривали, что он, в лучшей йогической традиции, наполнил своим потомством полдолины, и некоторые его сыновья воспитывались в монастыре Румтек в Сиккиме, который уже давно служил резиденцией Кармапы вне Тибета. Кармапа построил его в 1961-1965 годах в благоприятном месте в восточных Гималаях, заботясь о людях, которые вместе с ним бежали от китайских коммунистов.

Нам с Ханной хотелось быть рядом с Кармапой также и в Наге Гомпе. Мы на автобусе доехали до китайской обувной фабрики, прошли через бамбуковые рощи к подножью горы Шивпури в конце долины и начали подъём по узкой тропинке. Ханну сразу же бросило в жар, - хороший признак очищения, - и мне пришлось нести оба рюкзака. К концу подъёма она так обессилела, что её тоже пришлось почти нести.

Когда мы добрались до плато, на котором стоял монастырь, Кармапа давал посвящение. Нам посчастливилось оказаться прямо напротив и ближе, чем до сих пор, и мы могли наблюдать, с каким неимоверным сосредоточением он выстраивает Будда-энергии, которые передаёт. Он казался больше обычного, и у нас обоих возникло ощущение, что это какой-то другой Кармапа. "Что

Медитация на крыше, лад головой Карманы

это, - спросили мы у доктора Джигме, - мыслеформа Кармапы или настоящий Кармана?" Доктор считал, что это настоящий, хотя в случае с Карма]юй это вообще не важно. Поясняя нам, что он имеет в виду, доктор рассказал о событии, которое произошло перед приездом Кармапы в Непал.

В Бомбее политики настояли на том, чтобы Кармана прошёл медицинское обследование. Индийцы считают тибетцев низкой кастой, и делалось это не из добрых чувств, но в связи с тем, что тибетцы в индийской армии - лучшие бойцы десантных отрядов - находятся полностью под влиянием высоких лам. Нужно было просто узнать, как долго ещё проживут разные ламы-воплощенцы.

Кармапе было чем заняться, но, как гость страны, где обосновалось столько тибетских беженцев, он отказаться не мог. Результаты обследования всех поразили. На рентгеновском снимке были видны болезненно раздувшиеся лёгкие и сердце величиной с грецкий орех. В его моче нашли сахар, а в слюне - бациллы брюшного тифа. Власти не могли в это поверить, и, когда он через несколько дней прилетел в Калькутту, настояли на повторном обследовании. Теперь на снимках было сердце размером с футбольный мяч с очень тонкими лёгкими по краям. Вместо тифа появилась холера, а сахар пропал.

За несколько дней до отбытия в Наге Гомпу Кармапа разрешил обследовать себя немецкому врачу Фишеру. Этот доктор в течение многих лет помогал бедным в Катманду, и это обследование было просто бескорыстным подарком. На этот раз сердце, моча и слюна Кармапы были в норме.

Пока мы сидели с доктором на ступенях, совершенно поглощённые рассказом, и почти не обращали внимание на фантастический вид, открывающийся оттуда, по лестнице в верхнюю часть здания стала подниматься вереница девушек. Они шли, склонив головы, и у каждой в руках был белый шарф для подношения. Мы расценили это как возможность лишний раз подойти к Кармапе и тут же пристроились к процессии и проскользнули в комнату за ними. Увидев нас, Кармапа громко расхохотался. Он посвящал этих девушек в монахини, срезая немного волос с их голов, а я бы не дал им покоя, оказавшись в женском монастыре. Жестом он пригласил нас сесть рядом, и мы впервые смогли поговорить с ним подольше. Он спросил о нашей родине, и я рассказал о датчанах, взяв за типичный образец своих друзей, брата и себя. Я, возможно, преподнёс всё так, будто мы всё ещё были отважными викингами, а не толкающими детские коляски "миллиметровыми демократами", в которых превратились многие из нас. Кармапа рассмеялся и сказал, что он тоже сильный.

Кармана с высокими тибетскими ламами на собрании в Дхарамсале

Он - кхампа, выходец из племени воинов в восточном Тибете. С этими словами он пару раз стукнул меня кулаком по плечу. Забыв, с кем имею дело, я стукнул его в ответ. Он чуть не свалился с сиденья, ревя от смеха. Смутившись, я начал понимать, что это я такое себе позволил.

Вдруг он спросил: "Что вы от меня хотите?" Я услышал, как отвечаю словами, которые мы вряд ли понимали или произносили раньше: "Мы хотим быть бодхисаттвами на благо всех существ".

Наши книги преподносили бодхисаттв как идеал буддизма Великого Пути, или Махаяны. Осваивая всё новые уровни проникающего видения, они помогают по мере возможности другим. Такое решение работать для блага всех существ подходило нам по всем статьям. Мы желали этого больше всего. Мой ответ, похоже, понравился ему, и он подарил нам по небольшому оттиску на белой жести: с одной стороны Будда, с другой - дордже, символ непоколебимого просветления. Повесив их нам на шеи, он сказал: "Ничего особенного, но это от меня". Мы носили эти кулоны, пока они не распались несколько лет назад, и один из них теперь содержится в коробке, которую я использую для передачи благословения Кармапы.

На следующее утро Лама Чечу прилетел за Кармапой на армейском вертолёте, и замечательно было снова его увидеть. Он не покидал наши умы, но мы редко видели его, из-за того что он много путешествовал. Кроме того, нам было немного совестно, так как мы чувствовали, что, вероятно, ослабляем связь с ним, поскольку следуем повсюду за Кармапой. Мы продолжали мыслить в западных, "личностных" категориях и считали себя особо одарёнными учениками, из-за которых один лама непременно будет завидовать другому. Ханна, наверное, и тогда была исключением, но я был агрессивным и заносчивым типом, бульдозером необузданной энергии, и по привычке сносил всё, что попадалось на моём пути. Понимая нашу дилемму, Лама Чечу неоднократно поощрял нас видеть в Кармапе учителя, и постепенно чувство смущения исчезло. Хорошо знакомые с абстрактным мышлением, мы всё же не раз ещё лишались иллюзий, прежде чем научились усваивать уроки жизни. Мы не сразу могли видеть сначала в наших учителях, а затем во всё большем количестве существ и ситуаций энергополя Карманы, способствующие нашей зрелости. Гораздо легче умничать о вездесущем Будда-уме, чем принять его силу в своей жизни.

Кармапа с высокими учителями школы Кагъю

В место для медитационного уединения, которое Кармапа должен был освятить в тот день, попасть было нельзя, и мы спустились вниз по горе вместе с остальными. В окружении Карма-пы было четверо подростков, которые нам сразу понравились. Они задавали множество вопросов, но часто, казалось, заранее знали ответ. Мы вместе прыгали с камня на камень вниз по склону, и с цомощью нескольких английских слов, которые они знали, и выученных нами непальских фраз мы смогли довольно хорошо пообщаться.

Хотя эти молодые монахи были особенными, мы всё же удивлялись реакции горцев при встрече с ними. Люди быстро снимали шапки и склонялись, в то время как юноши мимоходом касались их голов. Когда светит солнце, луны и звёзд не видно, и наше внимание было настолько занято Кармапой, что мы едва замечали другие четыре драгоценности школы медитации Кагью.

Хотя тибетское феодальное общество и наличие человеческого тела налагают свой отпечаток на жизнь почти всех воплощен-цев, эти юноши были неординарны. В течение последних восьми сотен лет, вместе или поодиночке, они помогали поддерживать передачу линии Карма Кагью в промежутках между воплощениями Кармапы.

Среди них к самому высокому уровню относится Шамар Ринпоче, чьи перерождения в течение 200 лет были под запретом со стороны гелугпинского, или "добродетельного" правительства; затем идут Ситу Ринпоче, Джамгён Конгтрул Ринпоче и Гьялцаи Ринпоче.

За это время нас навестило много старых друзей из "крутых лет" в Копенгагене, и благословение Кармапы ошеломило их. Хотя не многим удалось произвести большие изменения в своей жизни и люди предпочитали обильные посвящения медитацион-ной практике, всё-таки они, несомненно, получили пользу. Глубоко внутри их умов пробудилось трогательное доверие, и это позволило Буддам окружать их весьма заметной защитой.

В долине вокруг Сваямбху царило возбуждение. Люди прибывали из многих стран, и Кармапа выслушивал их, наставлял, благословлял, исцелял и помогал им днём и ночью. Всегда случалось так, что ему непременно нужно было куда-то пойти или сделать что-то, чего хотели люди, и мы никогда не слышали, чтобы он сказал "нет" или спросил: "А как же я?".

Из множества церемоний очень популярными у западных людей были "пуджи" - особенно те, где призываются защитники. В пуджах как вспомогательное средство для медитации используется музыка, и вибрация инструментов иногда столь глубока, что всё вокруг будто раскачивается. Звуки больших барабанов и ритмичное пение влияют на сердцебиение и овладевают сознанием. Обычно монахи сидят двумя рядами лицом друг к другу с рожками, трубами, инструментами вроде гобоя, маленькими и большими барабанами и различного рода колокольцами. Играя на инструментах, они в унисон декламируют тексты, лежащие перед ними на небольших столиках. Тихие пассажи декламации часто прерывались громким барабанным боем, звоном колокольцев и игрой на рожках. Голоса монахов и лам звучали будто из другого мира. Часто восприятие становилось расплывчатым, и было уже непонятно, откуда приходят звуки.

В конце ряда, на тронах в форме коробок сидели Кармапа и разные воплощенцы, в жёлтом одеянии поверх красного. К нашему немалому удивлению, держались они совсем не скованно и не церемонно. Пока всё шло своим чередом, они болтали, шутили и смеялись, посматривали вокруг, зевали, - но вот наступало время, когда все они становились очень сосредоточенными. А потом расслаблялись опять.

Едва выдавалась возможность, мы вели друзей на эти пуджи. При погружении в звук сами собой распускались узлы ума. Вспоминалось давно прошедшее, чувства возникали и рассеивались в такт с рёвом длинных рогов. Хотя мы и не ведали, что такое благословение, посвящение, декламация и так далее, нас привлекала цельность и энергия, которая на деле ощущалась.

Некоторые мантры, являющиеся важной частью этих декламаций, мы уже знали. Чаще всего мы произносили мантру КАР-МАПА ЧЕННО, которую дал нам сам Кармапа. Она имеет очень широкий спектр действия и означает: "Активность всех Будд, работай через меня". Мы чувствовали, что она объединяет нас с Кар-мапой, делает полезными для других и быстро приводит желания к исполнению. Мы также использовали мантру, данную нам Буддой Лаксими от Лопён Чечу Ринпоче (мы её твердили ещё в тюрьме), и, конечно, знаменитую ОМ МАНИ ПЕМЕ ХУНТ, которую тибетцы произносят главным образом для блага других существ. На внешнем уровне этот "царь мантр" является призыванием бод-хисаттвы Любящие Глаза (Ченрезиг или Авалокитешвара), соединённого сочувствия всех Будд, в то время как шесть слогов превращают шесть мешающих чувств в мудрость (привязанность и жадность имеют здесь одну и ту же природу):

Ом преобразует гордыню и самомнение; Ма - ревность и зависть; Ни - привязанность и эгоистические желания; Пе - неведение и запутанность; Me - жадность и алчность; Хунг - ненависть и злость.

Воздействие мантр подтверждало их хорошую репутацию. Подобно пуджам, они прекращали внутреннюю болтовню и приносили истинный покой.

В общем, почти все методы, с которыми мы встречались, получая при этом минимум объяснений, были полезны и привлекательны и являли собой здравый смысл. Но один фактор никак не вписывался в общую картину: часто призываемый Махакала. Это имя всегда звучало, когда энергия была наиболее сильна, и я знал, что это имя иссиня-чёрной мощной формы, изображаемой на тибетских свитках и в виде статуй, либо в одиночестве, либо в союзе, и окружённой языками пламени. С тремя налитыми кровью глазами, клыкастый, в двух, четырёх или шести руках держащий оружие, облачённый в тигриную и слоновью шкуры и украшенный ожерельем из отрубленных человеческих голов, он обладает столькими признаками силы и свирепости, что его просто нельзя не заметить.

Энергия этих форм всегда заставляла мои кулаки сжиматься; мне думалось, что так представляется абсолютная негативность, и возникало желание добраться до всех этих ужасов и раз и навсегда с ними покончить. Затем, в то время как мой обусловленный западным воспитанием ум продолжал придерживаться этого мнения о Махакале, его энергия стала казаться мне настолько знакомой, что отношение к нему не могло не измениться. Я невольно чувствовал, как связь с ним усиливается, пока наконец не обнаружил, что он, фактически, нравится мне. При этом я надеялся, что это не свидетельствует о серьёзном изъяне в моём характере. Казалось, нет ничего лучше этих форм сырой силы и, "присвоив" мне титулы "кхампа" и "Дхарма-генерал", позднее Кармапа часто называл меня также Махакалой.

Тибетский новый год празднуется в новолуние в феврале или марте, и в этот день Кармапа должен был освятить и Сваямбху, и Бодху. В Сваямбху должны были проводиться традиционные "танцы лам", а в Бодхе намечалось народное празднование с местными танцорами в костюмах и масках.

Перед храмом Сваямбху стояла гигантская голова Махакалы, а над ней покачивалась замысловатая сеть из разноцветных нитей, переплетённых в узоре из квадратов и ромбов. Во время церемонии под открытым небом все вредоносные энергии прошлого года были связаны в сети; Махакала разрушил и вобрал их в себя, а затем его отнесли в сопровождении процессии к специальному месту сожжения. В разгар большого празднования зло посредством первоэлемента огня возвращается в пространство, тем самым обеспечивая новому году столь необходимое чистое начало. Нескольким из нас предложили отнести голову Махакалы к месту сожжения. Она оказалась неимоверно тяжёлой: с нас семь потов сошло, пока мы спустились с нею по ступеням ступы. Зато потом, когда образ был перевёрнут и его подожгли, мы ощутили победу над всем вредным, и я немного лучше понял, что такое Махакала. Я понял, что он является не чем-то негативным, а скорее силой, побеждающей негативное. Его безграничная энергия уничтожает как вредные чувства, так и внешние препятствия к нашему развитию. Несмотря на устрашающий облик, его суть - сочувствие всех Будд. Сегодня он и его энергополе представляют силу, поддержи-вающуюбуддизм Алмазного Пути во всём мире.

Буддийские ступы Непала построены все по схожему образцу. Хотя чем дальше, тем больше они становятся объектом коммерции, сосредоточенность и блаженство, которые можно испытать вблизи них, выходят за пределы концепций. Так часто, как могли, мы медитировали также в комнате Кармапы, и он позволял нам оставаться там часами и просто проникаться его присутствием. Когда мы приходили, он всегда улыбался и говорил: "Очень хорошо".

В его силовом поле даже те, кто приходил поговорить о самых важных вещах, казалось, не замечали наших белых лиц напротив. Когда казалось, что мы всё же слегка навязчивы, мы поднимались на плоскую крышу храма и ходили по ней, пока не начинали чувствовать восходящий поток его энергии. Мы располагались прямо в этом потоке, и автоматически возникало состояние глубокой погружённости.

Когда не были рядом с Кармапой, мы бродили по округе вместе с друзьями - Футом, Генералом, Нильсом Эббом и другими представителями нашего буйного поколения, шумно обрушиваясь на бесчисленные святые места, которыми полна долина. Ночи мы проводили в химически изменённых состояниях сознания и затем днём ходили вокруг великих ступ, вращая мимоходом молитвенные колёса, прямо как тибетцы, и чувствовали себя как дома со всем этим. Иногда нам удавалось проводить время с Ламой Чечу, получая его благословение и ощущая неотделимый от него глубокий покой. Серебряных дел мастер в Бодхе сделал коробочку наподобие тюбика для волос Кармапы. Мы с Ханной носили её по очереди через день. На теле, в том месте, где висела коробочка, всё так же чувствовалось жжение, и многие, кто её носил, говорили то'же самое.

В один прекрасный весенний день мы узнали о том, что Кар-мапе пора уезжать. Из-за того что в нём нуждалось так много людей, он всё откладывал отъезд. В тот день мы встали очень рано и в густом, как гороховый суп, тумане, покрывавшем дно долины и достигавшем середины холма, прошли к Сваямбху. Поднявшись в комнату Кармапы через балкон с чёрного хода, мы, к нашему удивлению, увидели там Чинни Ламу. Он выглядел совершенно потерянным, и на нём был белый плащ, который Кармапа только что ему вручил. Интуиция подсказала нам, что это связано с очищением его поступка, и на следующий день очищение Чинни Ламы действительно началось. Вскоре об этом говорило иол-Непала.

Когда Кармапа уезжал в аэропорт, за ним последовали сотни людей на самых разных видах транспорта, от тракторов до грузовых машин. Все были огорчены его отъездом, но если большинство людей тихо и скрыто переживало свою боль, то меня это огорчение делало недружелюбным. Логического объяснения этому не было. Всё шло, как мы хотели. Кармапа согласился с тем, что нам следует сначала побыть с Ламой Чечу, на чём мы настаивали вследствие нашей высокой самооценки. В конце концов, все были учениками Кармапы, а мы видели совсем не многих учеников Ламы Чечу. К тому же, мы полюбили Непал и могли теперь оставаться там и дальше. Кармапа сказал, что мы скоро увидимся, и всё равно разлука ощущалась нами так, будто мы лишались части своего тела.

В аэропорту мы стали свидетелями умственной стабильности сознательно переродившегося мастера. Тибетский титул "тулку" означает "иллюзорное тело".. Этот титул обычно носит тот, кто чувствует, что он не является своим телом, но у него есть тело. Хотя за прошедшие века многим детям этот титул присваивался по политическим причинам, всё же "настоящие" тулку, сохраняющие осознавание природы ума, часто становятся воодушевляющими страха: напротив, как только наши глаза встретились, возник ясный контакт. Поразившись этому, поскольку ребёнок был всего лишь мальчик с пальчик, я позвал Ханну, чтобы вместе с ней получить его благословение.

Пёнлоп Ринпоче

Когда мы стояли перед ним, он не коснулся наших голов рукой, но вместо этого своим лбом прижался к нашим. Мы знали, что это жест приятия и узнавания, и были несказанно рады. С неожиданным светом в голове, мы вернулись на свои места, чтобы переварить это событие. Впоследствии мы узнали, что это был новый Пёнлоп Ринпоче, воплощение одного из пяти братьев 15-го Кармапы и держатель передачи Дзогчен - одного из высших видов знания об уме.

учителями. Этого титула наверняка достойны многие западные идеалисты, хотя официально он даётся только детям, рождающимся в тибетских семьях.

Одного из этих маленьких тулку, всего нескольких лет от роду, подняли и поставили на стол. Стоя в красных и жёлтых одеждах монаха посреди зала ожидания в аэропорту, он явно отличался от остальных детей, шумно бегающих вокруг в серых лохмотьях. Пока Кармана находился в дальней комнате с несколькими членами правительства, мы заметили ребёнка и оценили всю необычность ситуации.

Несколько тибетцев и непальцев подошли к нему с подношениями, и ребёнок благословил их. Казалось, они были удовлетворены, но никто не замечал других детей и не давал им ничего, и это мне не нравилось. Побуждаемый общим демократическим чувством, я подошёл поближе к этому мальчику, чтобы посмотреть, что же в нём особенного. С моей фигурой, огромной по тибетским меркам, с пятидневной щетиной на лице, я нагнулся над ним, состроил гримасу и громко сказал: "Бу!" Я хотел увидеть его реакцию, но её не последовало. Ни малейшего

Глава шестая

Забытая долина

П

осле отбытия Кармапы Лама Чечу снова должен был отправиться в одну из своих частых поездок, и, так как в Катманду в это время не происходило ничего особенного, мы приняли приглашение нашего друга Терри Бека. Он хотел исследовать отдалённую долину около Трисули в центре северного Непала. Терри сотрудничал с Корпусом Мира; эту долину незадолго до нашего решения посетить её обнаружил вертолёт, принадлежащий группе контроля за рождаемостью. Один из друзей Терри был первым белым человеком, побывавшим в этом месте, и сейчас нам хотелось как следует её осмотреть.

Мы хорошо знали Терри по нашему первому визиту в Катманду в 69-м году. Тогда мы познакомились во время полёта в Покхару в западном Непале, и он рассказал нам много интересного. Терри, вероятно, знал Непал лучше, чем кто-либо другой в то время, будучи единственным западным человеком, который за несколько лет исходил эту страну вдоль и поперёк. Основным его занятием была запись местной музыки, и он трижды пересёк Непал с запада на восток, таская на себе все свои вещи. Он никогда не щадил себя, и у него не возникало проблем с носильщиками. Его большим увлечением был альпинизм, и он первым покорил несколько вершин, граничащих с Тибетом. Терри сделал очень хорошие снимки и собрал материал для нескольких книг, но, находясь в Непале, не мог их опубликовать. Он никогда не депонировал правительству 600 долларов страховых денег за каждую вершину, зная, что они бесследно исчезнут.

В Непале существует около тринадцати отдельных, не смешивающихся племён, говорящих на собственных диалектах, одни из которых происходят от санскрита, другие - от тибетского. Терри знал несколько наиболее распространённых санскритских и обладал также качествами отличного организатора. Вместе с Терри и его другом Ричардом, тоже опытным альпинистом, мы собрались подняться на несколько спорных перевалов и вершин, которые непальцы считали своими, а китайцы объявили находящимися уже на территории Тибета. Доступ туда был строго воспрещён. Средство передвижения для нас обеспечили Раны - каста невероятно богатых индуистов, которые раньше правили Непалом. Тысячу лет назад, когда мусульмане грабили северную Индию, они переселились в Непал вместе со своими сокровищами и вскоре стали правящим классом и построили огромные дворцы, которые можно видеть сейчас вокруг Катманду. В перерыве между мировыми войнами показателем общественного положения стали автомобили. И, таким образом, в Непале ещё не было дорог, по которым могли бы ездить машины, ещё не продавался бензин, а многие Раны уже купили себе лучшее на колёсах.

Здесь мы поставили на стоянку форд модели "А " перед походом в "забытую долину"

Автомобили были доставлены на кораблях в Калькутту в разобранном виде, а потом их перенесли на своих спинах кули по предгорьям Гималаев. Теперь они стояли в амбарах различных имений, блестящие и без ржавчины, часто менее чем с пятью милями пробега. Их распродавали очень дёшево, с тех пор как на внутренних рейсах появились неразрушимые автобусы "фольксваген" (временами мы втискивались в количестве 23 взрослых человек вместе с багажом в один автобус) и большие дизельные "мерседесы" для особенно смелых поездок, а в городах использовались японские машины. Старыми моделями редко пользовались в стране, где цена литра бензина равна дневной зарплате рабочего. Некоторые предприимчивые друзья Терри купили здесь огромные новёхонькие "роллс-ройсы", которые перевезли в Америку и продали, получив солидную прибыль. И теперь мы ехали на совершенно новом "форде" модели "А" 1928 года выпуска, который приобрели Терри с приятелем.

По пути мы не столкнулись с особыми трудностями, привыкнув к таким вещам, как ручной акселератор, и мне даже понравилось вести. Мы доехали по просёлочной дороге до селеньица около Трисули, к западу от Катманду, где дорога просто заканчивалась. Дальше мы пошли пешком, взвалив на себя рюкзаки. Мы с Ханной всегда довольствовались малым, предпочитая тратить больше денег ради учения Будды, и собрались подняться в горы, питаясь хлебом и фасолью. Наши друзья, однако, жили на более широкую ногу. Они накупили самых разных вещей, которые нам сейчас приходилось нести; поверх нашей одежды, обуви, керосина и спальников лежали всевозможные предметы роскоши, среди них -тяжёлые банки с ореховым маслом, особый хлеб, большое количество шоколада и другие предметы, которые можно было приобрести в американском государственном магазине. Каждый мужчина нёс на себе более тридцати килограммов, а багаж Ханны весил половину этого.

Первый участок пути пролегал вдоль быстротечной рекис гидроэлектростанцией, построенной русскими. В том месте,где нам надо было перейти реку, мост провалился, и путешественникам оставалась единственная возможность - пересечь овраг при помощи сомнительно выглядящей верёвки с платформой, откуда открывался прекрасный вид на пенящийся поток внизу. Один из нас ложился, и мы перетягивали его на другую сторону. Хорошо, что ни один из наших рюкзаков не упал вниз и мы все благополучно переправились на тот берег.

Восхождение на гору

Теперь началось восхождение на гору, и это было восхождение в полном смысле слова. Мы начали понимать, почему так мало людей попадает в эту долину. Перед нами предстала скала, на которую мы должны были подняться, и это вызывало у нас восхищение. Позднее нам рассказали, что в этом месте здешние женщины отказываются что-либо нести, а мужчины распределяют груз, помогая друг другу сделать несколько ходок. Однако мы не знали об этом и начали подниматься каждый сам по себе, каждый со своей весьма тяжёлой поклажей. Вид, открывшийся с высоты на горный хребет на противоположной стороне реки, становился всё красивее.Наши длинные рюкзаки высоко поднимались над головами - это для того, чтобы ноги могли ступать свободнее, и чтобы мы казались солиднее, на случай встречи с медведем. Тем не менее, я сделал ошибку, характерную для новичков: так туго затянул ремень на поясе, что стоило мне ухватиться за скалы одновременно руками и ногами, как верх рюкзака упирался в выступ. Благодаря этому я несколько раз имел хорошую возможность глубже вникнуть в буддийские поучения о ценности человеческого тела. Я помог забраться наверх бесстрашной Ханне и затем поднялся сам, позже всех. Наши профессионалы-альпинисты сказали, что никогда больше не будут преодолевать этот участок без помощи веревок.

Остановка в пути

Под вечер мы подошли к развилке долины. Вдалеке виднелось несколько деревянных домов, прочных, добротно построенных. Их обитатели разрешили нам переночевать под навесами: поскольку они были индуистами, нам запрещалось входить в их дома. Мы отметили, что у них был самый лучший гашиш, который мы когда-либо пробовали, - в том числе лучший в Непале, -и мы решили познакомить их с нашим приятелем из Катманду. Очевидно, эти люди сами не знали, какой у них удивительный сорт. Поскольку они были дружелюбны и поддерживали такой хороший стиль, обходясь тем немногим, что имели, мы подумали, что неплохо было бы дать им возможность подзаработать.

На следующий день мы пошли вдоль левого ответвления долины по узким тропинкам, прилегающим к горной стене, - час за часом, всё вверх и вверх. Часто мы пробирались сквозь заросли бамбука высотой примерно в наш рост, в которых легко можно было заблудиться. Все растения были коричневого цвета. Говорят, что этот бамбук умирает каждые одиннадцать лет, когда наблюдается большое количество солнечных пятен. Также стояли мёртвыми большие деревья можжевельника. Когда они засыхают, их легко можно разрубить обычным топором от вершины до основания; это дерево очень мягкое, и люди настилают им крыши домов в Гималаях. Чтобы всегда иметь в запасе подручный материал, местные жители сдирают кольца коры вокруг основания стволов, чтобы деревья засыхали, и часто так и оставляют их, гниющими и неиспользованными,

Из-за перенаселённости в Непале происходит массовая эрозия почвы, и реки, текущие в Индию, год от года становятся всё более коричневыми. Это плохой знак для тех, часто полуголодных, людей, которые обитают в непальских горах.

Во второй половине дня, ближе к вечеру, мы миновали выступающую скалу, от которой узкая долина сворачивала немного влево. Здесь мы обнаружили несколько соломенных хижин, которые ютились на небольшом участке земли в форме террасы, , у крутого обрыва, на высоте в несколько сотен метров над рекой. Насколько мы могли судить, дорогу, по которой мы пришли, невозможно было разглядеть, и, тем не менее, люди уже приготовили для нас еду. Большинство из них никогда в жизни не покидали долину и, возможно, настолько срослись с этим местом, что оно стало продолжением их органов чувств. Они просто знали, что мы к ним идём.

Мужчины предложили нам понести наши вещи за шесть рупий в день, примерно полдоллара в то время. Это было слишком дорого, но, желая быть великодушными, мы согласились. Покидая Катманду, мы запаслись новенькими однорупиевыми банкнотами, которые горцы считали более ценными, чем потрёпанные. Это избавляло нас от споров, которые, на мой вкус, столь унизительны, и у нас было чем их порадовать. Эти люди, как и теперь уже 80% непальцев, были индуистами (они просто неудержимо размножались), и снова нам пришлось ночевать на открытом воздухе под навесом. На самом деле, это было лучше, чем спать внутри, - здесь не водились клопы, и можно было получить хорошее представление об образе жизни этих людей. Интересно было наблюдать, как она у них организована.

Заправляла здесь всем, без сомнения, бабушка, непреклонная в своих решениях и острая на язык. Чтобы дожить до её лет в этой местности, надо быть очень выносливым человеком, и казалось, что с возрастом она ничуть не утратила свою силу. Мне всегда всё нужно попробовать, и я затянулся из её трубки размером с водопроводную трубу. Я закашлялся, и меня чуть не стошнило. Она курила необработанные табачные листья, чистый яд.

Наши носильщики были небольшого роста, коренастые, шли медленно, со знанием дела, и не уставали. Их босые ступни были почти квадратные и при ходьбе мягко, как верблюжьи, встраивались во все неровности земли, хорошо распределяя вес. Время от времени они дышали гулко и с присвистом. Будучи в Гималаях знаком того, что кто-то идёт с тяжёлым грузом, свист этот здесь звучал гармонично.

Невероятно, но опытные носильщики, включая даже самых худых, могут нести на себе такую ношу, и это только благодаря контролю за дыханием, а не мускулам, не физическомуразвитию. В зависимости от уклона, веса и высоты, они меняли соотношение между частотой дыхания и ритмом шагов, и создавалось впечатление, что они сознательно переключают скорость. Часто их груз настолько тяжёл, что они не могут без посторонней помощи закинуть его себе на спину, но как только он оказывается там, удерживаемый ремнём, перетянутым через лоб, они могут идти и идти. Некоторые из них способны даже нести на себе тяжёлого европейца, страдающего от болезни высоты, но только несколько миль в день и преимущественно вниз по склону. На наиболее посещаемых маршрутах у подножья крутого подъёма можно найти лавочку с крепкими напитками, которые позволяют измождённым телам до самого перевала не чувствовать боли. Многие из этих людей выглядят на все шестьдесят, когда им ещё тридцать.

Последний перевал перед шалашом

Носильщики взяли три тяжёлых рюкзака, и, желая быстрее войти в форму и чувствуя себя, как всегда, неловко от того, что за работу взялся кто-то другой, я забрал у Ханны её лёгкий рюкзак. С этими людьми мы многое узнали. Спутники привлекли наше внимание не только своей техникой переноски вещей; мы столкнулись с тем, о чём только читали в книгах. Когда мы в полдень сделали остановку, они собрали сухую траву, надёргали немного торчащей шерсти из своих курток с короткими рукавами в стиле шерпов ( эти куртки вместе с набедренными повязками составляли весь их гардероб), затем вынули из карманов стальные бруски, полированные с одной стороны, и стали ударять ими по одному из полупрозрачных камней, лежавших повсюду. Искры попали на шерсть, которую они держали над камнем, и её тление было проворно использовано для того, чтобы зажечь солому и затем - сухое дерево. Вскоре у них уже был небольшой огонь, на котором они приготовили маисовую кашу -единственное их блюдо на протяжении всей жизни. Мы видели несколько десятков стеблей, растущих одиноко и небольшими группками возле их хижин. Растения были обглоданы их трёхногой, замученной от недостатка соли коровой, и я не уставал удивляться, как люди выживают в таких условиях.

К вечеру мы добрались до заброшенного шалаша, откуда открывался великолепный вид на долину, и решили здесь остановиться. Поначалу наши носильщики не осмеливались приблизиться к нему. Там раньше обитал могущественный колдун, сказали они, и это -опасно. Но, поскольку с нами в шалаше ничего не случилось, а мы с Ханной (как уже заметили наши спутники) обычно повторяли мантры, они решили, что наша магия может быть сильнее и, попросив у меня покровительства, вошли. У них не было ни матрасов, ни одеял, и они спали на валявшихся кругом бамбуковых подстилках. Ночью они ворочались, подставляя огню то один бок, то другой. Это была нелёгкая жизнь, но мы не слышали никаких жалоб.

На следующее утро мы шли по свежевыпавшему снегу, и, хотя носильщики привыкли ходить босиком, им захотелось "улучшения условий труда", и они попросили разрешения попробовать наши кроссовки, вместо которых мы надели свои проверенные армейские сапоги. Это было для них в новинку, и мы разрешили им, желая втайне, чтобы им было так неудобно, что они приобрели бы хоть какой-то иммунитет против мира людей в башмаках, который неуклонно надвигался на них, неся с собой большую угрозу для их ценностей и самоуважения.

На следующий день, после полудня, на красивом плоскогорье с огромными деревьями, где растительность была уже другой, нам встретилось семейство мелких зелёных растений, напоминающих одуванчики, только с гораздо более толстыми низкорастущими листьями. Увидев их, носильщики заволновались и запрыгали радостно вокруг. Они не хотели идти дальше. Отныне ими владела только одна мысль - о том, чтобы отнести растения домой. Это растение называется "датура", и корни его обладают свойствами сильного галлюциногена.

У ступы из камня на гребне горы

В Европе в средние века его использовали ведьмы для вхождения в транс, натирая им наиболее восприимчивые части тела. Во времена нашей молодости эти корни также пользовались иногда популярностью среди наших друзей, когда недоставало более благородных субстанций. Урожай их собирался ночью в в ботанических садах. "Полёты" с их помощью были бесплатными, но влекли за собой больше побочных физических эффектов, чем хотелось бы большинству. Долговременные последствия, как и в случае бромидов и скополамина, наносят вред позвоночнику. Носильщики сказали нам, что, когда жгут эти растения, все злые духи уходят, и что теперь они хотят побыстрей вернуться в свои дома и очистить их от духов. Мы подумали, что наши друзья, наверное, и сами не прочь подышать этим дымом, но дали каждому по двенадцать новых рупий и разрешили им бежать. Поспешив, они могли успеть добраться домой до наступления темноты; потом ходить очень опасно, даже для них. Они обещали, что оставят обувь на нашем последнем привале, где она понадобится нам для пути вниз. И снова мы взвалили на плечи весь свой груз. Поскольку теперь мы уже находились на высоте 4000 метров, он казался тяжелее, чем раньше. Спустя некоторое время, однако, мы начали идти как наши носильщики, касаясь пятками земли, даже на крутых подъёмах, неуклонно продвигаясь вперёд короткими шажками, часто останавливаясь только для того, чтобы опорожнить мочевой пузырь, к чему вынуждала смена высоты. Незадолго до сумерек, поднявшись ещё на 500 метров, мы достигли плато, с которого открывался сногсшибательный вид. Справа лежали Лангтанг Химал и Госинкунд, а слева - горы Тибета. Мы нашли несколько ступ, сооружённых тибетскими путниками, и каменную избу, где можно было остановиться. На следующий день Терри и Ричард пошли обследовать окрестности и, к счастью, взяли с собой всё своё снаряжение. Мы с Ханной хотели позаниматься медитацией. Мы забрались на гребень горы, откуда могли одновременно видеть Тибет и избу с нашими вещами. На Востоке быстро учишься не сводить глаз со своих вещей, где бы ты ни находился.

Усевшись около сложенной из необработанного камня ступы, символизирующей, как и более аккуратные её сородичи, пять видов просветляющей мудрости, я открыл книгу и погрузился в изучение известной и мощной медитации Внутреннего Тепла. Это была не та книга, что я использовал в тюрьме, но здесь также описывались медитации, на которых специализируется линия преемственности Кагью. Едва я приступил к созданию внутреннего образа и глубокому дыханию, как скрытая энергия ума стала подниматься огромной волной через центр моего тела. Это было, очевидно, благословение из прошлой жизни. В этой жизни я никогда не получал наставлений и не имел прочих условий для практики, и в случае более слабого телосложения, чем у меня, это может вызвать эффект, подобный болезни Паркинсона. По мере того как все блоки взрывались во мне и невероятный свет, энергия и радость разрывали меня на части, оставалось всё меньше места для вопросов или сомнений.

В этой части Гималаев с помощью именно этой практики достиг своей цели Миларепа, обретший полное совершенство. Его сила питает сегодня школу Кагью, и это его энергии просветления, неподвластные границам времени и пространства, приходили к нам тогда. Неподалёку за долиной, в Тибете, находился монастырь Кьиронг, главным ламой которого был Чечу Ринпоче, наш первый учитель. Также на небольшом расстоянии оттуда, он медитировал в пещерах с Дукпа-Ламой. В течение нескольких лет он нередко питался тремя ложками воды в день. Я впервые почувствовал, как сила струится из моих рук, и привлёк Ханну к себе, чтобы передать ей это.

Вечером мы вернулись в каменный дом. Терри и Ричарда нигде видно не было. Пошёл снег, и, когда мы проснулись утром, он лежал повсюду более чем полуметровым слоем. Хотя наши друзья намеревались вернуться ещё предыдущим вечером, мы были уверены, что с ними всё будет в порядке. Они взяли с собой лучшее пуховое снаряжение, и защитные энергии местности наверняка должны были позаботиться о них. Когда снова ночь окутала высокое плоскогорье, наши друзья наконец пришли, с трудом пробираясь сквозь снег.

Они обрадовались домашнему очагу и сразу же набросились на еду. Они всего несколько раз попадали в напряжённые ситуации. Оба хвалили свою пуховую экипировку и теплоизолирующие металло-пластиковые простыни, которые позволили им комфортно спать на снегу. Только однажды Ричард, ослеплённый снегом, чуть не оступился и не шагнул со скалы в открытое пространство.

На следующее утро мы отправились в обратный путь. Свеже-выпавший снег не давал нам возможности быстро двигаться. Спускаться вниз было очень весело - мы могли проезжать большие расстояния на ягодицах. Нам не терпелось избавиться от влажных как губка сапог и сменить их на обувь, оставленную носильщикам. Однако, добравшись до места, где она должна была нас ждать, мы нигде ничего не обнаружили. Не очень-то довольные этим, мы пошли дальше вниз, в колдовское место, где также могли вновь обрести свои кроссовки, и наконец достигли хижин, где жила бабуля со своей бандой. Старуха излучала не самую глубокую искренность. Она сказала, что люди с нашими кроссовками находятся где-то на другой стороне долины, и она не знает, когда они возвратятся. Это, прямо скажем, нам не понравилось, поскольку явно было уловкой, чтобы оставить обувь себе. Мы в самой дружеской форме сказали, что подождём около часа, пока будем есть, и, если к тому времени обувь не будет доставлена, мы сожжём их крыши. Когда, спустя час, мы начали доставать спички (мы, конечно же, никогда не сожгли бы имущество бедных людей), вдруг появился самый смелый и старший носильщик, как-то отыскав наши кроссовки. Теперь они снова уважали нас. Они чувствовали, что надули нас, запросив слишком большую плату за работу; заплатив им, мы упали в их глазах. Сейчас это было забыто, и они захотели сопровождать нас в Трисули и даже предложили бесплатно нести нашу поклажу. Временами мы давали им нести то один из наших рюкзаков, то другой, но, успев научиться правильно дышать, мы сейчас просто получали удовольствие, неся багаж самостоятельно. К тому же, рюкзаки стали легче, так как по дороге мы освободились от большого количества еды.

Мы достигли места, где нас ждал наш открытый форд модели "А", заплатили человеку, который охранял его, и вместе с тремя носильщиками в открытом кузове поехали по двум петлям дороги, вдоль которой стояли хижины из рифлёного железа, носящие бравое название Трисули. Для носильщиков это было первое посещение города, и они были так горды от того, что въехали в него на машине, что заставили нас сигналить, чтобы все могли увидеть их. Мы гудели, пока не привели в замешательство весь город, помогая нашим пассажирам вписать славную страницу в историю их клана.

Глава седьмая

В стране шерпов

К

огда мы вернулись, Лопён Чечу уже находился в Катманду, и было чудесно увидеть его. Он от души посмеялся над нашими приключениями. В скором времени он собирался уехать снова, на этот раз в Бутан, поэтому в городе нас мало что удерживало, и мы решили ещё раз отправиться в Гималаи, но теперь уже не просто ради лазанья по горам. Нас привлекала страна шерпов, которая тогда всё ещё являла собой поистине хранилище тибетской культуры в нетронутом виде. Но, если мы собирались попасть туда той весной, нам нужно было поторапливаться. Иначе мы рисковали быть захваченными врасплох сезоном дождей, когда дождь может не прекращаться целый месяц.

Лама Чечу сказал нам, каких лам и какие монастыри стоит посетить. Заручившись его защитой и имея уже практический опыт предыдущего путешествия, во время которого Терри и Ричард показали себя прекрасными учителями, мы отправились в поход одни. Лучший способ добраться из Катманду в Шеркумбу, "Страну Шерпов" - сесть рано утром на почтовый джип до тибетской границы, выйти в Ламсанго или Барбези, а оттуда уже идти пешком, на северо-восток.

Мы добрались после полудня. Не желая останавливаться в домиках из рифлёного железа, расположенных на берегу реки и набитых до отказа дорожными рабочими - китайцами, мы сразу же начали кажущееся бесконечным восхождение в гору. Деревьев почти не было, солнце палило, а у нас в запасе была только вода во флягах. Незадолго до темноты, которая наступает, как только солнце скрывается за горами, мы нашли место под крышей, где был рис и чай, но ничего более существенного.

На следующее утро мы продолжали восхождение. После небольшого освежающего отрезка пути тропа вновь повела нас вниз по горному склону, и так было и дальше всю неделю: наверх к перевалу, вниз в долину и снова наверх к следующему перевалу. Часть маршрута была украшена ступами, высеченными в скалах изображениями Будд и прочими признаками культуры. Веками тибетцы доставляли свои товары по этой тропе в Катманду и Индию.

Ченрезиг, который порозовел и улыбнулся

нам в Сваямбху в День Просветления Будды

Однако вскоре опять мы видели только коричневые, изъеденные ветром и влагой холмы и людей в бедных жилищах. Время от времени встречался индус-саддху, просящий подаяния, или парочка молодых европейцев, чьи здоровье и крепость радовали взор. Европейские лица тогда были не таким частым явлением в тех местах, как сейчас, и почти все представители Запада были участниками многолюдных, со множеством носильщиков, хорошо оснащённых экспедиций. Проходя мимо ферм, мы кричали: "Молоко? Яйца?", и если этого ничего не было, тогда - "Бобы? Чечевица?"; но у людей обычно был только рис, очищенный, а значит -бесполезный, и много перца чили. Если же, к несчастью, нас опережала экспедиция, то у местного населения часто и вовсе не оставалось еды. Со временем мы стали более осторожно спрашивать. Ведь, в конце концов, не могли же они есть деньги, которые мы им давали, а на клочке земли в горах много ли вырастишь, - так что нехорошо было давать им возможность продать слишком много. Хотя, конечно, им всем хотелось иметь деньги, чтобы кушать недолговечные фонарики, к которым нужны дорогие батарейки, или шариковые ручки, от которых им вообще нет никакого проку.

Путешествуя в Гималаях, нужно учитывать, что вне городов люди предпочитают, чтобы с ними расплачивались новыми банкнотами, и не могут дать сдачи с крупных денег. В 1970 году это было 10 рупий (1 доллар) и больше. Полезно запастись новыми мелкими купюрами перед отбытием из Катманду. Кроме того, в некоторых долинах жители не доверяют некоторым монетам, особенно в полрупии. Если на месте остановки вам дают много мелочи какого-нибудь вида, то у вас есть большие шансы не суметь от неё избавиться в следующий раз.

Все были очень благожелательны, терпеливо показывая, какие из необозначенных путей верные, и мы, в свою очередь, тоже могли для них что-то сделать. В любой деревне люди выходили к белым посетителям со своими болезнями, обычно - чудовищными случаями зоба или гриппа, заражёнными ранами или головными болями, и часто всё решали несколько капель йода и перевязка. Если научить их давать детям как можно больше воды, когда у них понос, то одним этим можно даже, не прилагая усилии, спасти многие жизни. Высокий процент детей здесь не доживает до пяти лет (в то время около 65%), и один доктор сказал нам, что это оттого, что большинство просто высыхает. Родители считают, что они не должны пить в случае поноса.

Частыми препятствиями на пути были огромные движущиеся кусты на маленьких ножках - женщины, несущие громадные связки листьев, которые мужчины срезают с деревьев. Листья так называемых "травяных деревьев" собирают на зиму для коров и коз. Сами стволы абсолютно ободранные, но всё же плодоносят каждый год, и их сучковатые формы придают ландшафту сходство с пейзажами Гойи. У каждой долины есть своё настроение, своя атмосфера: одни дружелюбны, другие агрессивны, третьи горды, четвёртые - охвачены коммерческим духом. Уже на перевале можно было почувствовать, что будет там дальше внизу, какие человеческие игры будут преобладать на этот раз. Иногда большинство людей в долине были на одно лицо: когда-то многих дам ублажал сильный мужчина, и теперь все принадлежали одной семье.

Как уже упоминалось, на второй день часть пути нам пришлось пройти по старой дороге из Тибета на юг, в Катманду, и мы вовсю наслаждались видом ступ, статуй Будд и образцов сланцевого барельефа вдоль дороги. Однако, как только мы отклонились на восток, пейзажи стали опять неприглядными, и первые дни были в основном отмечены остановками в индуистских домах, в которые нельзя заходить, и большим недостатком интересного. Мы просто отмеряли ногами километры и нагуливали аппетит в отношении того, с чем предстояло нам встретиться.

В Гири, деревне, расположенной в широкой, прекрасной долине, швейцарцы скрещивают местные породы коров с европейскими и поставляют в Катманду лучший в Непале сыр. Там есть даже взлётно-посадочная площадка, на которую могут приземляться небольшие самолеты. Мы пожили там в швейцарском стиле, недёшево, но цивилизованно, насладившись их отличным хлебом после аскетического броска через местность, где нечего было есть и пить.

На следующем подъёме ощущение местности заметно изменилось. Теперь мы находились в районе древнего буддизма, и начали происходить разные события, которые волновали нас. Всё казалось каким-то очень выразительным, и мы чувствовали облегчение, открытость и радость.

Прямо за поселением, когда нам ещё видна была долина позади, на узком уступе вдруг появился мчащийся вниз взрослый буйвол; он хотел занять всю дорогу. Я прижал Ханну к скале, прикрыв собой, и быстро вытащил из ножен свой непальский офицерский кинжал, удивительный полуметровый рубящий инструмент. Храпя, животное пронеслось мимо; по-видимому, буйвол целился в нас рогами, но промахнулся. Он был неуправляем, но, к счастью, мне не пришлось его убивать. Это происшествие обострило нашу восприимчивость для созерцания поразительных пейзажей, где леса из симметричных сосен сменили унылое однообразие бурой потрескавшейся земли предыдущих дней.

Ближе к полудню, когда мы поднимались на перевал, я вдруг увидел впереди лучезарно-прозрачное, четырёхрукое явление -человекоподобную форму энергии и света цвета лунного камня, зависшую над дорогой. Я не мог в это поверить, протёр глаза и посмотрел снова, но она всё так же парила в воздухе, - как показалось, на протяжении нескольких часов, пока мы устало шли. Сегодня я сравнил бы её с голограммой, - в то время они не были известны, - только она была ещё более ясной, лучезарной и неописуемо прекрасной. Это был основной аспект Любящих Глаз ("Авало-китешвара" на санскрите и "Ченрезиг" по-тибетски), объединённого сочувствия всех Будд. Я впервые в этой жизни видел Будду, находясь при этом в здравом уме, и - так долго; но, вместо того чтобы полностью открыться ему в невыразимом счастье, я не знал, что думать о подобном "присутствии". Несколько раз я описал то, что видел, Ханне, и мы решили считать это знаком того, что вступаем в буддийскую область.

Как раз когда стемнело, мы добрались до больших деревянных домов шерпов. Их цены за ночлег и еду были в два раза выше обычных, а это равнялось пятидесяти центам на двоих. Так как уже становилось темно и нам понравились хозяева, мы решили остановиться там и порыться в собственных съестных припасах, вместо того чтобы сбивать цену, как это обычно делается. Они сами и их дом показались нам почему-то очень чистыми, и нам как-то не хотелось досаждать им. Однако, узнав потом, что мы последователи Кармапы, они тут же снизили цены, и мы с радостью разделили с ними трапезу.

мантра ОМ МАНИ ПЕМЕХУНГ

Был премилый вечер, и мы рассказывали им о наших ламах в Катманду, о которых им интересно было знать всё. А в конце они даже подарили Ханне чётки одной старой и высокосовершенной йогини, которая жила раньше в этих местах. Обмотав их вокруг запястья, Ханна получила свою дневную порцию благословения. Она с удивлением почувствовала тепло, растекающееся вверх по руке и к сердцу, и распространяющееся по всему телу. Позднее, когда я больше по привычке, чем из надобности, попытался улучшить курением и без того чудесный вечер, я серьёзно пожалел об этом. Я впервые почувствовал очень неприятное, дикое сердцебиение. Мы находились в стране Будд, и (хотя я всегда быстро забывал об этом, поскольку это шло вразрез с моей философией), по всей видимости, им не нравилась конопля в качестве благовония.

На следующий день нам нужно было преодолеть ещё несколько перевалов. Ландшафт был, главным образом, открытый, и в течение нескольких часов справа от нас виднелась река. Дул сыром ветер, а временами шёл также крупный град. Всё равно нас всё устраивало. Шерпы, звавшие нас укрыться от непогоды в свои дома, часто были по-человечески интересны, и незабываемы были их алтари. Хотя чрезмерно большие глаза и руки у их статуй и на тханках выглядели простовато, это почему-то вовсе не вызывало протеста. Мирные и защищающие, женские и мужские, одиночные и в союзе, - грубо срубленные Будда-формы есть везде и благословляют дороги и дома. С шерпами мы разговаривали не как с детьми, а по-настоящему. Даже когда почти не о чем было говорить или нечего делать, просто находиться там было приятно.Ког-да хозяева узнавали о нашей связи с Кармапой, они отказывались брать у нас деньги. Мы уже, однако, освоили небольшой трюк: оставлять несколько рупий на алтаре дома. Это спасало от ненужных препирательств: уж тут-то они не могли отказаться.

В тот день мы не ушли далеко - слишком часто наносили визиты. Как бы то ни было, в итоге мы оказались в нужном месте: наутро нам принесли ребёнка, чуть живого, от которого в полном смысле слова остались кожа да кости. Когда я приложил коробочку с волосами Кармапы к его макушке, он открыл глаза и улыбнулся. Что бы ни происходило потом, энергии ребёнка были направлены вверх, что должно было способствовать переходу в хорошее состояние существования.

К десяти часам следующего утра мы, наконец, добрались до Бандера, палаточного лагеря, расположенного у слияния двух горных потоков на высоте всего 600 метров. Это - место, откуда начинается восхождение в самое сердце страны шерпов. Нам подробно описали это несколько раз: отсюда нужно три километра подниматься на перевал, идти несколько часов по хребту, потом спуститься, пройдя несколько сотен метров через лес. Через час мы дойдём до места, где живут люди.

Там уже лежал снег. Мы вышли поздно, а переход нужно было закончить до темноты. Нам советовали подождать до следующего утра, но европейцам некогда ждать, и мы двинулись в путь в тот же день, доверившись защите наших Будд. Тропа вела вверх по бесплодному холму и проходила затем по нетронутым местам. Птичье щебетание внезапно смолкало только при приближении огромных орлов. С каждым поворотом дороги открывался новый и более грандиозный вид, да к тому же у нас с собой было консервированное молоко - хорошее "топливо" для тела; с ним можно не останавливаться на отдых.

На полпути вверх находился монастырь, который мы не могли просто так миновать. Его охранял шумный тибетский мастиф величиной с корову, но лама оказался образованным и приятным человеком. Он с удовольствием показал нам здание и смог дать ответы на все наши вопросы о Буддах в виде статуй и изображений на свитках великолепной работы. Однако, если мы хотели заночевать под крышей в тот день, мы не могли задерживаться там надолго, и потому продолжили восхождение.

У перевала, когда наша обувь была уже в снегу, нам встретился небольшой конный караван, и путники пригласили присоединиться к ним. Они сказали, что знают место на другой стороне хребта, где можно остановиться, добавив, что никто не смог бы добраться до столицы шерпов Джамбези до темноты: от перевала туда добрых три часа ходьбы, да ещё по такой дороге, что можно запросто переломать себе ноги.

Это была историческая возможность. Мы никогда раньше не были в караване, и теперь вспомнили многое, о чём читали у Чо-сера и других авторов. Среди свободных людей те или иные внешние условия порождают схожее человеческое поведение, и всё это было каким-то вневременным и в высшей степени интересным. Нам особенно понравилась доброта, которую они проявляли к животным. Это было приятным сюрпризом после всяческих издевательств, свидетелем которых особенно часто бываешь в мусульманских странах. Шерпы отличались добрым нравом и внутренним спокойствием и находили вполне естественным (в отличие от меня самого тогда) то, что прохожие, встретившиеся на пути, подошли и попросили меня благословить их. Такое случилось впервые, - наверное, благодаря видению Любящих Глаз, поистине необычному явлению. Я выходил из положения, прикладывая значок с изображением Карманы и коробочку с его волосами к макушкам их голов, и испытывал глубокое удовлетворение, ощущая, как льётся сила линии. Путь вдоль хребта вёл через неземные заросли рододендрона. Мы с замиранием сердца созерцали долины с обеих сторон, одна прекрасней другой. Когда солнце скрылось за горизонтом, караван, наконец, спустился в долину шерпов. Все были мокрые по колено, но счастливые.

Не менее тринадцати различных племён населяют Непал. Они практически не смешиваются, и все занимаются чем-то своим. Большинству индуистов жилищем служат соломенные хижины, в то время как другие живут прямо-таки в музеях - как, например, буддисты-невари. Их дома восхищают приезжих в центрах городов долины Катманду. Шерпы, сильный и активный народ, строят себе дома, которые хорошо смотрелись бы в любом уголке мира. Большие, бревенчатые, они стоят там, в основном, с тех времён, когда через эту страну шли товары из Тибета. Тогда местные жители торговали и провожали караваны. Когда же, после разрушения Тибета китайцами, надобность в этих видах деятельности отпала, они стали вкладывать свою энергию в другие занятия. Многие из них водят различные экспедиции в Гималаи или торгуют в Катманду. Из-за их готовности к переездам в поисках лучшей доли, что встречается в традиционных азиатских обществах относительно редко, и благодаря их необычайным лёгким, которые дают им возможность работать проводниками высоко в горах, они часто теряют представителей своего молодого поколения. Это тем более заметно, поскольку шерпы, так же, как тибетцы и бутанцы, предпочитают иметь небольшие и образованные семьи. Это отличает их от представителей других рас этого региона, которые стремятся произвести как можно больше солдат для Аллаха или надеются, что многочисленное мужское потомство поможет им обеспечить свою старость, - поэтому женщины у них всё время беременны. В большей степени именно этот эгоизм приводит в упадок и загрязняет некогда красивые страны.

Как только стало слишком темно для того, чтобы двигаться дальше, показался огонёк справа и наш караван был принят, как нам показалось, на первой же ферме, встретившейся по дороге. За главным домом располагался огороженный треугольный участок, на котором на длинной жерди развевалось так называемое знамя победы. Мы спали на свежем сене; лошади ржали, молитвенные флаги колыхались на ветру, и нам снились хорошие и яркие сны.

На следующее утро семья шерпов пригласила нас посетить их комнату для медитаций. Они видели, как мы медитируем, и теперь хотели нам что-то показать. Они открыли перемётные сумы, которые первыми внесли в дом прошлым вечером, и выложили их содержимое на стол. Мы редко видели столь скрупулёзно выполненные статуи Будд и высоких лам, но лица скульптур были разбиты, - очевидно, китайцами. Это были серьёзные произведения искусства, и их неповреждённые основания свидетельствовали о том, что внутри до сих пор хранились освящённые предметы, которые делают эти статуи намного полезнее в качестве пособия для медитации. Это, в основном, свитки с мантрами и реликвии от великих йогов и из сильно заряженных мест, и их энергии могут чувствовать те, кто открыт этому. "У них теперь будут новые лица, - сказали шерпы, - и мы тогда доставим их туда, где люди понимают, что это такое".

Мы были тронуты. Это было здорово - доставлять контрабандой наполненные силой статуи из Тибета, чтобы можно было использовать их по истинному назначению. Но мы знали также, что и в храмах они могут задержаться ненадолго. Бессовестные торговцы платили шайкам воров, которые рыскали по всей стране в поисках статуй и выкрадывали их; затем статуи отсылались на Запад. Таможенники, ищущие гашиш, или любопытные новые владельцы часто вынимают из статуй благословлённые предметы, - и потом стоят они как экзотические украшения или предметы вложения капитала в домах людей, не имеющих представления об их ценности для ума. Минуты, проведённые в этой комнате за разглядыванием статуй, предоставили нам превосходную возможность поразмыслить о хитросплетениях кармы - о том, как существа засевают семена страдания или счастья на будущее. Не все результаты, однако, приходят в следующих жизнях. При известном содействии, карма созревает и быстрее!

Как раз тогда в Катманду все говорили о судебном разбирательстве в связи с деятельностью сыновей Чинни-Ламы. Их схватили во время вооружённого нападения с целью похищения подобных вещей - неслыханное дело в Непале. Их задержали на следующий день после того, как Кармапа дал Чинни-Ламе белые одежды, - как мы поняли, в помощь его очищению. Как выяснилось в процессе следствия, и как давно было известно большей части Непала, эта семья отличилась во многих областях.

По чётко обозначенной дороге к Джамбези, столице страны шерпов, идти было неприятно. Земледельцы почему-то выбрасывали туда камни со своих полей. Мы шли по направлению к Джамбези, огибая худшие барьеры, мимо идиллических деревянных домиков и многих, многих ступ. Они радовали взор повсюду. Незадолго до этого мы узнали, что в ступах содержатся различные ритуальные предметы и реликвии, которые «заряжают» своим влиянием всё окружение. В Катманду очень быстро учишься обходить ступы, повернувшись к ним правым плечом, - по ходу солнца, или по часовой стрелке.

Ступы - неотъемлемая часть буддийской культуры. Структура всех их разновидностей служит тому, чтобы объяснять вселенную на внешнем, внутреннем и тайном планах, и тексты утверждают, что их воздействие на ум человека, увидевшего их, всё время возрастает. Они помогают преобразовать наше "нечистое" восприятие мира в восприятие его в качестве чистой Будда-сферы, которой он, в действительности, и является. Засевая семена для того, чтобы вещи воспринимались такими, как они есть на самом деле, вне ожиданий и страхов, ступы поднимают нас до такого состояния, когда каждое событие истинно и совершенно само по себе.

Гуру Ринпоче

Благодаря этому ум постепенно постигает свою первозданную радость и свободу и приходит от обусловленных состояний к необусловленным, от запутанности к просветлению.

Квадратное основание ступы отображает твёрдый аспект "земли" во вселенной, и его цвет прозрачно-жёлтый. Он соответствует мешающему чувству гордости и южному направлению. При просветлении это чувство трансформируется в мудрость, которая показывает изначальную равноценность всех вещей; показывает, что всё, снаружи и внутри, по своей природе обусловленное и составное. Округлая, похожая на каплю часть над ней символизирует первоэлемент воды, аспект "текучести" вселенной. Её цвет прозрачно-синий, и соответствует ей чувство злости и восточное направление. Злость преобразуется в зеркальную мудрость, ясно показывающую вещи, как они есть, ничего не прибавляя и не отнимая. Следующий, прямоугольный уровень представляет "тепло", первоэлемент огня и западное направление. Его цвет прозрачно-красный, и представляет он эгоистическое желание, которое по ходу работы с умом превращается в различающую мудрость. Эта проницательность в высшей степени уместна для радостных людей: она видит, как все вещи проявляются отдельно, будучи при этом частями единого целого. В Тибете и Непале (как на ступах в Бодхе и Сваямбху) эта часть нередко украшается глазами мудрости, глядящими в четырёх направлениях. Конусообразная верхняя часть с кольцами символизирует первоэлемент воздуха или движение в обычном смысле. Ему соответствует прозрачно-зелёный цвет, северное направление и чувства зависти и ревности. Медитация, верное видение и жизненный опыт трансформируют эти чувства в мудрость опыта, называемую также «всеосуществляющей мудростью». Самая последняя часть - это, обычно, солнце внутри месяца, хотя иногда это трактуется как пылающая капля первоэлемента пространства, лежащая в чаше эликсира жизни. Цвет - лучезарно-прозрачный или как у лунного камня, и так представлены в нечистом состоянии неведение и тупость. Они преобразуются в ходе работы с четырьмя предыдущими помехами, и очень редко с помощью прямого подхода, и тогда рождается всепроникающая мудрость и интуитивное глубокое видение, растворяющее все границы времени и пространства. Эти пять видов мудрости вместе составляют полное просветление. Они выражаются как бесстрашное проникающее видение (куда? Может, видение или прозрение?), самопроизвольная радость и активное сочувствие и благословляют всех существ, даруя покой, обогащая, очаровывая и защищая. Известное но тибетским рисованным свиткам как сидящая со скрещенными руками синяя форма Дордже Чан-га, держателя Просветления, подобного алмазу, - в линии Кагью это состояние ума выражается ламой, в особенности - последовательными воплощениями Кармапы. Называемое «Великая Печать», «Чагчен» или «Махамудра», оно является первозданной природой каждого существа. Полное Просветление означает пребывать в этом осознавании во все времена и во всех местах.

Стены "мани" высотой до плеч, разделяющие дороги на две части в стране шерпов, предназначены для той же цели, что и ступы. На них пятью цветами нанесена мантра ОМ МАНИ ПЕМЕ ХУНГ, а также другие мантры, и рельефные изображения наиболее известных Будда-аспектов. Таким образом, даже прогулка мимо них превращалась в практику раскрытия ума.

Нигде не было заметно никаких признаков обновления, но вся страна вибрировала буддизмом, всё вело к одному. Для позитивного наблюдателя очень убедительно были представлены различные пути достижения полезных уровней сознания. Мы с Ханной были в восторге от этого и чувствовали себя окружёнными теми влияниями, к которым питали доверие и любовь. В приподнятом настроении, счастливые, мы подгоняли иногда людей, но чаще - лошадей каравана, увлекая их за собой.

После того как мы прошли мимо особенно большой мантры, недавно нарисованной на огромной нависающей скале, пейзаж неожиданно изменился, и внизу перед нами предстала широкая долина с небольшим, около двадцати домов, поселением - столицей страны шерпов Джамбези. Слева от нас неподалёку стояло на лужайке единственное высокое здание. На пороге появился молодой итальянец и радостно устремился к нам.

Дордже и колоколец. Ритуальные предметы,

символизирующие союз мужского и женского,

сочувствия и мудрости, блаженства и пространства

Оказалось, что он жил здесь с целью научиться рисовать тханки. Парень поинтересовался, кого мы встретили по пути. Он выглядел одиноким и потерянным, не знал тибетского и, наверное, просто хотел узнать, жив он ещё или нет. В нескольких километрах за этим домом мы увидели величественный монастырь, наполовину скрытый за горой, и почувствовали, что он чем-то очень нас привлекает. Однако мы договорились встретиться в Джамбези с нашей датской бандой, прежде чем строить дальнейшие планы, и сначала пошли к условленному месту встречи. Мы не нашли их ни в одной из двух закусочных города. Они уже успели прославиться во всей округе. Им удалось выпить весь здешний чанг, домашнее пиво, и теперь они отправились в поход на несколько дней, чтобы выпить всё пиво в окрестностях. Ещё мы узнали, что монастырь, который нам захотелось посетить, возглавляет Тучи Рин-поче. Итак, сдержав обещание, мы оставили записку и большую часть багажа друзьям и быстро двинулись вверх по склону. Нам хотелось увидеть ламу, с которым Чечу Ринпоче так настоятельно советовал нам встретиться.

Это была идиллическая прогулка между горами. Погода стояла изменчивая, а пейзаж напоминал английский парк. Монастырь был построен в типично тибетском стиле и благодаря, наверное, чьей-то щедрости блестел на солнце слоем свежей краски, как и несколько мантр по дороге. Задняя стена главного здания примыкала к горе, а впереди находился центральный двор, окружённый стеной. Вокруг него и ниже были построены небольшие хижины, в которых жили ламы, монахи и монахини. Гораздо выше на скалистом склоне горы, правее главных зданий, виднелись интригующие домики для медитаций, встроенные в гору. Здесь йоги проводили в уединении месяцы, а иногда и годы. Часто эти хижины такие маленькие, что там нельзя даже лечь, можно только сидеть. Постороннему они могут показаться местом ужасной пытки, однако для медитаторов это места великого блаженства. Для них такая ситуация представляет удобную возможность избежать всяческой внешней запутанности, обратить ум внутрь и постичь его природу. Достичь чего-либо может только ум, и правильное поучение может способствовать проявлению самопроизвольной радости, которая является нашей вневременной сутью.

Этот монастырь также охранял огромный и шумный пёс, но, к счастью, после нескольких метких бросков камнями он понял, что ему лучше отступить. Ничто не могло заглушить пронзительные крики воронов, и нам пришлось стучаться довольно долго, прежде чем кто-либо выглянул.

Услышав, что мы являемся учениками Кармапы и посланы Ламой Чечу, монах широко отворил дверь. Он явно был рад и провёл нас прямо на кухню, где был готов чай. Кухня в тибетских домах и монастырях - это место, где планируется большая часть всей деятельности, и если не мешает дым очага, зачастую такой едкий, что глаза западного человека не могут его вынести, то кухня в тибетском стиле - вполне милое место. Монах, взявший на себя заботу о нас, был просто гений. Его лицо способно было строить невероятные гримасы, пародируя кого угодно. Он так похоже передразнивал чиновников визовой службы в Катманду, грозы всех чужеземцев, что мы просто покатывались со смеху. Это было совершенно неожиданно - встретить человека с таким чувством юмора и актёрским талантом в местности, где люди казались высеченными из серого гранита. Он рассказал нам, что вместе с Тучи Ринпоче и другими монахами бежал от наступающих китайцев из района, что к северу от Эвереста. Он показал настенное изображение прежнего монастыря, который был теперь разрушен, и у него же мы впервые увидели изображение Кармапы, дающего самое полное благословение. Подошвы его ног и ладони рук полностью обращены в сторону благословляемого.

Мы были рады, что у нас ещё оставалось немного аспирина, бинтов и йода для подарков. Монах отвёл нас в богато украшенную комнату, в которой мы могли остановиться. Он сказал: "Ринпоче совсем недавно уединился на шесть месяцев для медитации. Он сидит на верхнем этаже здания и никого не принимает; вы же располагайтесь и чувствуйте себя здесь как дома".

Незадолго до того, как отправиться в этот поход, мы впервые получили текст медитации Алмазного Пути на английском языке. Его прислал китайский йогин из Калимпонга, города в восточных Гималаях. Этот йогин поначалу несколько удивил нас тем, какие книги он хотел получить из Дании. В духе тех невинных лет, они были полны женских прелестей, которые сделали радости нашей страны известными во многих частях мира. Нам было невдомёк, зачем ему могли понадобиться обнажённые женщины. Может быть, есть какие-нибудь тонкие различия внутренних каналов в телах западных и восточных людей? Как бы там ни было, он прислал нам хороший подарок. В моём рюкзаке бережно хранился перевод медитации на Зелёную Освободительницу, Долму (Тару), женское сочувствие всех Будд. Тогда всё было на тибетском, и эта медитация оказалась для нас настоящим сокровищем.

Хотя сами этого не знали, "официально" мы ещё не были буддистами. Во время визита Кармапы мы кочевали в течение двух месяцев с одной церемонии короны и посвящения на следующие и были окрылены передачей силы, но никто не сказал нам о таком начальном шаге, как принятие Прибежища. Но и не будучи формально буддистами, мы, конечно, ими были, и поэтому безо всяких сомнений создавали в уме совершенный образ Зелёной Освободительницы и использовали её звуковую вибрацию ОМ ТАРЕ ТУТТАРЕ ТУРЕ СОХА. Сложнее было отождествлять наши подвижные умы с её неизменной Будда-сутью. Воистину, она была милостива к нам, и мы чувствовали необыкновенные волны благословения и любви.

Так как на следующий день мы все ещё не были просветлены, я решил, что неплохо будет улучшить достигнутые результаты, приняв порцию очень чистой кислоты, которую мы взяли с собой. Ханна приняла двойную дозу, а я - несколько обычных доз сразу, и мы взобрались на небольшую площадку на голой скале в нескольких сотнях метров над монастырём. Место, казалось, было идеальным для медитации. Очень быстро, уже по пути наверх, ЛСД начало действовать. Крутой песчаный путь с катящимися вниз из-под наших ног камнями вдруг ожил, и всё вокруг задышало. А потом мы сидели и медитировали над монастырём, освещаемые ярким солнцем, и перед нами открывался величественный вид на страну шерпов. Мы нежились в океане радости. Снова и снова мы растворяли отдалённые горы, вдыхая их в себя, а затем выдыхали обратно. Мы чувствовали сильные энергии элементов красной меди и жёлтой латуни, проходившие к нам сквозь серую скалу. Нам открывались всё новые уровни смысла, и атомы и клетки вибрировали огромным блаженством. Внезапно я заметил, что вокруг нас начали летать слепни, хотя, может быть, они были тут и раньше. Я позволил первому из них укусить меня. Мне казалось страшно забавным, что он теперь тоже сможет неожиданно "отправиться в путешествие", насосавшись моей крови, - и действительно, улетая, он сделал несколько смешных петель в воздухе. Когда же следующая муха, желая насытиться, уселась на меня, я, не долго думая, раздавил её. Я сидел всё там же, с распластанной, всё ещё слегка шевелящейся мухой, и теперь уже не было никаких хороших чувств. С огромной силой я мог создавать и разрушать миры, но при этом во мне не нашлось сочувствия к крошечному животному. Сознание этого меня очень обеспокоило.

Когда вечером мы возвращались вниз к монастырю, кислота всё ещё действовала. Но после этого случая с мухой я больше не чувствовал себя спокойно. Мне казалось, будто какое-то понимание внутри меня не находило способа проявиться. По дороге вниз мы увидели двоих шерпов, строивших хижину, но теперь все люди казались мне безобразными и недоразвитыми. Я знал, что всё, что человек видит вокруг себя, есть отражение его внутреннего состояния, и то был явно недобрый знак. Я тогда спросил себя, как лучше всего выйти из этого припадка замороченности и вернуться в нормальное сознание дружелюбного парня, с наибольшим числом позитивных впечатлений в качестве негаснущего стимула. Я был в раздумье, и неподалёку от входа в монастырь мы увидели дерево с прикреплёнными к нему связками медитационных текстов - старых, много раз использованных, так что их уже нельзя было читать на церемониях. Очевидно, они были повешены там для того, чтобы их хорошие энергии могли теперь достигать всех живых существ. Итак, ключ найден: практическое сочувствие, стоящее за этим. Всё остальное, по большому счёту, не важно. При осознании этого вся внутренняя напряжённость пропала. Со слезами благодарности на глазах, снова и снова я повторял обещание работать для этого драгоценного учения. Вместе с Ханной глубоко в сердце мы дали себе обещание распространять методы, которые уравновешивают только что испытанную нами силу с величайшей мудростью и любовью.

Вернувшись в монастырь, мы подтвердили это глубокое желание перёд Буддами, и оно осталось с нами. Мы оба полагаем, что корнями оно уходит в прошлые жизни и будет продолжать своё действие в будущих, и, на самом деле, это лишь здравый смысл: если мы думаем о себе, то у нас есть проблемы; если же мы думаем о других, то у нас есть множество увлекательных занятий и ситуаций.

Наши соотечественники вернулись в Джамбези. Они поглотили все запасы пива в окрестностях и говорили, что в городе теперь должны сварить ещё. Приятно было вновь встретить их, и всем было о чём порассказать. Они с поразительной скоростью вписались в жизнь этого посёлка шерпов. Их повадки викингов были приняты, и не было никакого чувства дистанции между ними и местными жителями. Они недавно узнали об истоках шерпов, пообщавшись с историком, и вот что они нам поведали.

Начиная с XVI века, шерпы заселили территорию, которую теперь занимают, тремя волнами с промежутком в несколько столетий. Они пришли из восточной части Тибета, теперь провинции Кхам, откуда, очевидно, были вытеснены воинственными племенами пришельцев, частично европейского происхождения. Те "новейшие" кхампы - крутые ребята Тибета, которые до сих пор сопротивляются безжалостной китайской армии; говорят, что половина из них - разбойники, половина - святые. Здесь, в гималайских долинах, укрытых за надёжными стенами гор, шерпы сохранили очень земные практики, которые в Тибете были уже почти забыты. Большой популярностью пользовались длящиеся по неделе празднества, с выпивкой, музыкой и религиозными танцами днём и ночью.

Эти празднества - не просто кутёж. Они удаляют агрессивность и стирают все грани, разобщающие людей. Руководящие празднеством ламы направляют пробуждённые энергии, и благодаря их искусству шерпы испытывают чувство подлинного единения, которое способствует миролюбию и сплочённости этого деятельного народа. Ламы принадлежат к "старой" школе тибетского буддизма, а также к линии Кармапы, и у многих из них есть женщины. Будучи сильными учителями, они могут наслаждаться мирским счастьем, но не находятся при этом в его власти.

В Джамбези все знали о том, что Тучи Ринпоче снова уединился на полгода; что он медитирует, чтобы трансформировать негативное в этом опасном мире. Люди здесь живут под сенью "Прибежища". Это означает уверенность в том, что есть абсолютная цель - полное Просветление, достижение Состояния Будд; путь к нему - учение Будды или Дхарма; и что они могут доверять своим друзьям на пути (Сангхе). Если мы хотим использовать действенные методы для получения быстрейших результатов, то нам нужно также Прибежище в Ламе, учителе. Он (она) является источником доверия, духовной силы и активности.

Именно эта уверенность в абсолютном Прибежище воодушевляет не только шерпов, которые, в общем, не жалуются на жизнь, но и беднейших тибетских беженцев. Теперь и растущее число практикующих людей Запада проявляет то качество непоколебимости, которое говорит об общем здоровье ума. Это интуитивная теплота, которая появляется, когда ум более не скован чувствами ожидания или страха. Когда его спонтанная энергия не связана жёсткими конфронтациями "или-или" и есть способность наблюдать мир с позиции "и то, и другое", вышеупомянутое качество возникает само собой.

Здешние дома, построенные из серых, грубо отёсанных камней и деревянных досок, были величественны и гостеприимны. В каждом доме имелась специальная комната для Будд, которая обычно использовалась только для практики, в остальное же время пустовала. При них часто были дворы для ритуальных танцев, окружённые грубо сколоченными деревянными заборами, заметно отличающимися от образцов изящной резной работы долины Катманду. На алтарях стояли статуи, созданные сотни лет назад; их, как и многие свитки, встречавшиеся нам по дороге, явно сделали не в городе, а в деревне. Об этом свидетельствовало то, что, несмотря на передаваемые издревле наставления, их руки и глаза были непропорционально велики, и чрезвычайно длинными были туловища.

Входишь в Джамбези и выходишь из него между ступами, и всё пронизывает сила Гуру Ринпоче - полностью совершенного йогина, который принёс буддизм в Тибет. Этот "Драгоценный Учитель", которого называют также Падмасамбхава или Пема Джунгне, "Родившийся в Лотосе", был держателем высочайших посвящений тантрического буддизма. Придя из той местности, которая сегодня является Афганистаном, около 741 года, он принёс в Тибет знание об абсолютном Просветлении за рамками эго, а также многочисленные методы Алмазного Пути для обретения этого состояния. Он доверил своё наследие одной из своих главных жён, но вскоре после его ухода шаманы стали разрушать буддизм по всей стране, и сегодня от его поучений осталось не многое, помимо различных "скрытых сокровищ". Их могут добывать только ламы-немонахи, и эти поучения всегда обнаруживаются, когда они полезны для духа времени. Три "старые" школы буддизма, или школы "красных шапок", считают его поучения подлинными, тогда как школа "жёлтых шапок" - "добродетельная" школа Гелугпа, которая управляла Тибетом, - их не признаёт.

Через несколько дней вместе с семью или восемью нашими друзьями мы отправились в путешествие по стране шерпов. Двигаясь на средней высоте 3000 метров, мы планировали совершить большой круг по их центральным областям, посещая все важные места и монастыри. Единственное, что мы пропустили, это знаменитые Тангбоче и Пангбоче, опорные пункты для подъёма на Эверест. Две стартующие экспедиции, австралийская и японская, уничтожили все съестные припасы в округе, и цены подскочили так, что оставалось только смеяться.

Мы оставили позади нижнюю дорогу, проходящую мимо самой большой в городе ступы, перешли по скользким деревянным доскам поток слева и начали восхождение по склону. Тропа вилась через нехоженые леса, и с каждым её поворотом нам открывались всё новые пейзажи, от красоты которых замирало сердце. Всюду, куда ни глянь, вдалеке и вблизи, находилось что-нибудь приятное для глаза.

В большинство домов нас приглашали зайти и угощали. Нас расспрашивали о новостях, все наши вещи трогали и обсуждали. Почти на каждой остановке мы могли как минимум пять раз продать наши подстилки из пенопласта и, по крайней мере, по разу -всё остальное. Реликвии, данные нам Кармапой, они тут же прикладывали к головам, чтобы перевести в себя их энергию. Они спрашивали, где он сейчас, и то один, то другой с гордостью рассказывал, что его дядя или тётя видели Чёрную Корону в Катманду и получили благословение Кармапы. Кулинарные радости своим обилием не радовали. Основная пища шерпов - картофель, который они кидают в тлеющие угли в очаге, достают руками и едят, или жареная ячменная мука, которую они смешивают с чаем, получая своеобразную пасту, называемую «цампа». Сейчас многие тибетцы питаются пшеницей, кукурузой или даже соевыми бобами, но цампа, их главный продукт, - это то, что прежде всего ассоциируется у нас с их культурой; говорят, что Тибет - это страна, где верят в лам и едят цампу.

Иногда бывает и йогурт, а если в округе есть мусульмане, убивающие животных, или если те падают и умирают сами, то шерпы едят и мясо. Овощами их можно испугать! Многие тибетцы не были знакомы с подобными субстанциями, пока не оказались в изгнании; многие и по сей день думают, что зелёные вещи - это только для коров.

Есть несколько способов приготовления цампы; вот один из наиболее распространённых. Зёрна бросают в котёл с горячим песком и всё это помешивают, до тех пор пока зёрна не начнут трескаться. Потом песок отсеивают, а зёрна кладут в мешок и танцуют на нём, пока не отстанет шелуха. В конце всё это подбрасывают на ветру, и то, что остаётся, перемалывают в мелкую муку.

У "чая", который пьётся в неимоверных количествах, плохая репутация, главным образом из-за тех ассоциаций, которые это слово вызывает у западных людей. Для тибетцев это суп из молока, масла и соли, с небольшим количеством низкосортного чая, необходимым для того, чтобы пробился вкус, и важным эффектом от него является отложение, особенно на груди этих горцев, слоя жира, защищающего организм от резких ветров и холода. Пить это как чай в пять часов - ужасно, но как суп - не так уж плохо. Также и утверждение многих путеводителей, что масло всегда прогорклое, неверно. Шерпы, без сомнения, предпочитают свежее масло, но людям, еле сводящим концы с концами, приходится довольствоваться тем, что они могут достать. Однако, отведав эту субстанцию несколькими днями позже, мы поняли, что это незабываемо.

Во время этих путешествий нам очень недоставало одного простого приспособления, которое очеловечило бы любое жилище - дымохода. Всякий раз, когда мы заходили в дом, через какие-нибудь несколько минут наши глаза начинали слезиться, и мы не знали, как примоститься подальше от открытого очага. Дым выходит только через дыру в крыше, которую тибетцы проделывают, отодвигая дранку, в зависимости от силы и направления ветра. Система явно не функционирует. Также похоже, что в дереве, которое они жгут, содержится слишком много кислоты. Даже когда не видно дыма, глаза всё равно слезятся.

Хотя мы, западные люди, не переставая тёрли глаза, шерпы, казалось, не чувствовали никакого неудобства. Также и в другом они были не особенно привередливы: голыми руками доставали из огня раскалённые угли и носили медные котлы без ручек с кипящей водой. Поражало то, что и образ их жизни, и телосложение, и строение лиц не отличались индивидуальностью или чувственностью, хотя спектр повседневных ощущений у них, видимо, разнообразнее, чем у современного человека в его уютненьких "потребительских" ситуациях. Они производили впечатление выросших из скалы, а немногие люди "современного" типа, как тот наш друг-монах, который умел передразнивать конторских работников, явно составляли меньшинство.

Здесь, как и везде в Непале, у меня пытались купить мой нож гуркхов, который я носил на поясе, и мне постоянно приходилось прилагать усилия к тому, чтобы перевести разговор на другую тему. Хотя большинство ножей, которые продаются в Непале, хорошего качества - их делают из рессор грузовиков, -этот был рубящим инструментом офицера, поразительно выверенным; им можно было даже срубить небольшое дерево. В результате бесчисленных закаливаний и ковок, молекулы стали на лезвиях подлинных экземпляров таких ножей принимают направление вперёд, и критерием этого является то, что лезвием одного такого ножа безо всякого ущерба для него можно оставить зарубку на тупой части другого. Традиционно считается, что эти ножи должны испробовать вкус крови всякий раз, когда покидают ножны. Поэтому у солдат-гуркхов постоянно есть небольшая ранка на пальце, которую они держат открытой. Мой нож теперь находится в лесах южной Швеции, в доме, построенном моим братом. Мы продвигались не спеша и были ещё на первом этапе нашего похода, как вдруг один из нашей команды, Джон, ученик индуистского свами, стал не только настаивать на своём облачении в неудобные рясы, но и захотел быть абориген-нее аборигенов и идти босиком по такой дороге, где и местные были бы рады идти в обуви. Так что, посуетившись немного вокруг него и поизучав растительность слева и справа, мы пошли вперёд, довольные тем, что на ногах у нас кроссовки. Поклажи у нас было не много, что также приносило радость.

Вокруг всё напоминало о Миларепе, самом знаменитом из тибетских йогов, медитировавшем в этих местах девятьсот лет назад. Его благословение не оставляло меня после практики Внутреннего Тепла в забытой долине. Местные жители показывали нам несколько пещер, где он медитировал. Силой своего полного просветления и спонтанной красотой песен, в которых оно выражалось, он ещё при жизни принёс пользу многим живым существам. Книги о нём - "Великий йогин Тибета Миларе-па", "Сто тысяч песен Миларепы", "Вода из горного потока" - это впечатляющие вехи в тибетском буддизме, и путь развития, который он прошёл в своей жизни, не перестаёт воодушевлять. Такие жизнеописания показывают буддизм Алмазного Пути лучше, чем десятки учёных трактатов.

Пейзаж, казалось, не изменился с тех времён, так же, как и жизнь людей, если не считать некоторых технических усовершенствований и появления пластмассы. Приблизившись к Тжу-ангу, старому, очень крупному монастырскому комплексу, расположенному высоко над долиной, мы пошли вверх по короткой крутой дороге для альпинистов, и оказались вдруг в окружении храмов.

Вокруг главных монастырских зданий находились, как обычно, домики для медитации. Были там также плйщадки, где специально подготовленные йоги медитировали, чтобы разгонять пагубные грозы с градом во время сбора урожая. Они делали это на удивление успешно, трубя в свои длинные трубы и Раковины. А ураганы здесь нешуточные. Град, достигающий размеров куриного яйца, убивает людей и скот, уничтожает урожай. Сам монастырь пребывал в запустении и упадке. В нём жило всего несколько монахов и монахинь, а замечательно красивые образцы искусства на стенах были в ужасном состоянии. В отличие от Ладакха и Тибета, где сухой высокогорный воздух сохраняет здания и предметы искусства веками - до тех пор, пока не нахлынет какая-нибудь волна иностранцев или не начнётся культурная революция, - здесь климат достаточно влажный. Плесень появляется моментально, как только начинает протекать крыша, и вещи, которые не защищены, попросту сгнивают. В общем и целом, весь район вокруг монастыря производил удручающее впечатление. Так как там не было больше сильных лам, которые поддерживали бы людей, то даже крестьяне перебрались в более воодушевляющие места.

Ричард, американец, уже некоторое время жил и учился в Тжуанге. Он одним из первых западных людей начал регулярно применять медитации Алмазного Пути, и говорил, что это приносит ему большую пользу. Хотя он пытался вести медитативный образ жизни, визиты к нему страждущих датчан были слишком частыми и легко сводили его с истинного пути. Перед нашим приходом его навестил Ян - "Генерал", весьма настойчивый гость. Он оказался просто провидцем в том смысле, что мог точно угадать, в каком доме в долине варят сейчас пиво; его способность к ясновидению превосходило лишь то бесконечное усердие, с каким он бережно донёс два полных до краёв ведра с забродившей ячменной жидкостью, шествуя вверх по длинной вьющейся дороге. Некоторые шутили, что если бы он использовал эти свои качества для медитации, то у мира сейчас был бы великий учитель.

Мы переночевали в Тжуанге, и утром Ханна купила небольших размеров дордже и ритуальный колоколец одной умершей монахини. Мы заплатили семь долларов, что было слишком дорого. Мы ещё не знали, что многие люди в монашеских одеждах являются, как и большинство жителей Азии, ловкими торговцами. Поэтому мы не стали торговаться, как этого от нас ожидали, а заплатили согласно названной цене, оставшись, к тому же, благодарными за благословение, которое виделось нам в этом поступке. Даже теперь, когда мы знаем их лучше, нам странно торговаться с монахами. Как бы то ни было, мы становились обладателями многих уникальных вещей, и эти пособия для медитации и освящённые предметы способствуют сейчас созданию нужной атмосферы в наших центрах медитации Алмазного Пути во многих частях мира.

По дороге, с которой видна была почти вся долина, мы дошли до монастыря Таксинду. Всё было окутано туманом и ветрами с Эвереста, и, как только можно было видеть хоть на какое-то расстояние, - слева от нас появлялась ледяная стена гигантской горы. Во время долгого восхождения мы увидели низкий деревянный домик у дороги. В нём жила удивительная пожилая йогиня, одетая в красное изодранное одеяние. Она была знаменита тем, что у неё всегда имелись молоко и йогурт. Я не мог оторвать от неё глаз. Она обладала утонченной, чуть нервной женской энергией, которая так привлекает меня с самого детства и всегда сильно активизирует во мне потребность защищать. И вот опять, прямо у горы Эверест, встретился мне вполне современный тип, - она могла бы вести женский кружок в Копенгагене или создавать значительные произведения искусства в той или иной области. Глядя на неё, я испытал один из редких приступов тоски по дому, вспомнил свою мать, задумался о хитросплетениях кармы и действиях, приводящих нас к рождению в том или ином месте.

Таксинду расположен на последнем перевале по пути к На-мче Базару и базовому лагерю. Ледяные пики, когда их удаётся разглядеть сквозь то и дело возникающие облака, кажется, находятся на расстоянии вытянутой руки, тогда как пейзажи сменяются каждую минуту. С тех пор как мы посетили это место, у нас есть желание однажды провести там больше времени, уединившись для медитации.

Главный лама оказался молодым и весёлым воплощенцем, и он либо не видел больше никакого различия между обусловленным и необусловленным миром, либо был не очень заинтересован в том, чтобы учить нас буддизму. Так или иначе, он уклонился от наших вопросов и, сразу после призывания с впечатляющим использованием церемониальных инструментов, стал предлагать нам для продажи различные предметы культуры. Мы отнеслись к нему излишне моралистично. Вместо того чтобы понять, что ему, наверное, нужны деньги для монастыря, и что, без сомнения, он уже не раз пытался объяснять учение Будды безразличным представителям Запада, - вместо благодарности за те сокровища, которые нам предлагались, и по весьма разумным ценам, мы тут же расценили его как "ламу-дельца" и оставались почти непроницаемыми для той открытости и мягкости, которую он излучал. В конце концов, мы купили хорошо исполненное силовое поле ("манда-лу") Алмазного Ума, очищающей энергии всех Будд, и несколько очень красивых медных вещей для алтаря.

Последним местом, которое мы посетили в стране шерпов, был тибетский лагерь беженцев Джалса. По дороге встретился небольшой храм того самого ламы, который приходил в Катманду вызывать дождь и у которого Будда Лаксими приобрела для нас первые защитные амулеты. Ламы там не оказалось, но была его семья, и мы оставили им подношение, в благодарность за то, что он избавил нас от стольких проблем. Его добрые пожелания до сих пор сопровождали наши быстрые подержанные машины и мотоциклы немецкого производства, делая их почти невидимыми для дорожной полиции и необычно увеличивая срок их службы.

Несмотря на внешнюю бедность, манеры в лагере были превосходными, чего, в общем, можно ожидать от тибетцев, пока они не вовлекаются в политику. В домах были алтари со статуями Будда-аспектов и лам, а во дворах на деревьях и столбах развевались разноцветные молитвенные флаги. Через раскрытые двери мы видели, как разговорчивые женщины ткут разноцветные тибетские ковры. Они были счастливы: члены комиссии по контролю за ростом рождаемости раздали презервативы, и теперь можно было заниматься любовью без риска беременности. На каждом углу встречались старые знакомые со времени визита Кармапы в Катманду.

Когда я сидел вместе с ними в столовой лагеря, со мной произошло нечто такое, что некоторые считают отблеском из прошлой жизни, тогда как другие полагают, что это продублированная разумом реакция на впечатления, принимаемые непосредственно органами чувств. Пока нет возможностей для объективной проверки, лучше не иметь слишком много жёстких идей по поводу таких феноменов. Так или иначе, глядя сквозь дверной проём на заходящее солнце, я очень ясно увидел характерные силуэты трёх высоких воинов-кхампов на фоне пламенеющего вечернего неба и понял, что уже видел раньше именно эту картину. Это могло быть только в Тибете.

От Джалсы мы выбрали самую короткую дорогу до Джам-бези, где находилась остальная часть нашего багажа. Приближался сезон дождей, и нам нужно было скорее добраться до Катманду. Форсированным четырёхдневным маршем Ханна (весёлой танцующей походкой своих длинных ног) и я (спотыкаясь под тяжестью багажа) добрались до Ламсанго как раз к отправлению автобуса.

Тем же вечером мы снова очутились в мегаполисе впечатлений, который называется «Катманду». Возможности, заложенные в пространстве гор, принимали теперь везде ощутимую форму.

Глава восьмая

Прощание с наркотиками

П

лохие новости ожидали нас в Катманду. Мы сделали запрос в Дели о визе в Сикким ещё за месяц до отъезда Кармапы, и теперь, два месяца спустя, министерство внутренних дел в Дели прислало нам отказ, без всяких комментариев. Это было серьёзным препятствием. Мы никак не могли примириться с тем, что будем разлучены с Кармапой из-за каких-то некомпетентных индийских бюрократов. К этому добавлялись и чисто практические вопросы. Хотя Будда Лаксими, всегда готовая нам помочь, нашла для нас чудесную комнату в доме по соседству с домом Ламы Чечу, - о лучшей нельзя было и мечтать в нашем положении, - у нас не только заканчивались деньги, но и истекал срок непальских виз. Однако мы не хотели возвращаться в Европу; слишком немногому мы успели научиться.

В тюрьме я впервые отрастил волосы. В те годы, когда занимался контрабандой, я всегда носил короткую стрижку, чтобы не выделяться из общей массы. Длинные волосы сделали меня мягче, и было приятно чувствовать лёгкое щекотание на плечах, когда я откидывал голову назад. Так что какое-то время я их не стриг. Единственным неудобством было то, что они быстро путались. Однажды, когда мыл голову, я решил, что это отнимает слишком много времени и лучше постричься наголо. Хотя бы внешне, я стал походить на наших учителей, - с белым респектабельным яйцевидным черепом, изукрашенным шрамами - следами прежней жизни. Как раз когда я выходил из парикмахерской, мимо проезжал на велосипеде Терри. Как всегда невозмутимый, он сказал: "Послушай, ты ведь в университете учился? Не хочешь преподавать английский для американского посольства?" Целеустремленность всегда вознаграждается. Неожиданно представился случай остаться в Непале. Такая работа давала нам возможность и продлить визы, и подзаработать денег, так что, естественно, я сказал "да".

Вот так мы с Ханной обосновались в Непале на целых полгода, войдя в состав той привилегированной группы людей, которая могла жить и даже зарабатывать деньги в этом раю. Всё более жёсткие условия получения виз и обязательные суммы денег, которые необходимо ежемесячно обменивать по официальному банковскому курсу, - всё это нас больше не касалось. Школа находилась над американской библиотекой на Новой Дороге, и я ходил туда на несколько часов в те дни недели, на которые не выпадало никакого религиозного или национального праздника. Это было ещё и весело. Мои ученики, которые нуждались в английском для того, чтобы изучать сельское хозяйство в университетах, главным образом - в странах третьего мира, были очень любознательными, умными и - необычайно искушёнными в надувательстве.

Наши доходы составляли восемьсот рупий в месяц -около сорока долларов. Этого было достаточно для того, чтобы жить самим, давать что-то другим, покупать тибетские религиозные предметы, - и даже ещё немного оставалось. Нас беспокоило только то, что Ханна подхватила какую-то странную болезнь, что-то с желудком. В русской больнице не могли установить, что это такое. В остальном же мы были в неплохой форме, и даже сезон дождей, от которого почти все ослабли, ничуть нам не повредил. Через некоторое время меня пригласили также и в русское посольство преподавать английский и немецкий языки одной их важной птице. Ситуация была весьма забавная. Русские платили лучше и всегда подъезжали за мной прямо к американскому посольству на одном из своих лимузинов марки "ЗИЛ". Они были большие и крепкие люди, но, казалось, вечно чем-то недовольные; полдела было вселить в них доверие к тому образованию, которое они уже имели, и просто разговорить. На выходные мы часто ехали к тибетской границе, медитировали для блага разрушенной страны и купались в горячих источниках. Хотя наши идеалы и образ мышления не изменились, к собственному удивлению мы постепенно стали местом встречи различных миров и поколений Катманду и его окрестностей. Странно было ощущать чувство зависимости со стороны буржуазных типов, которых мы всегда старались избегать, и тем более странно - нередко обнаруживать в них такие качества, в которых наше поколение очень нуждалось.

Нашим закадычным другом стал Руби - чёрный тибетский мини-пёс, принадлежавший поистине интеллигентной семье, у которой мы остановились. Однажды вечером он отведал сгущённого молока, в котором содержалось немного гашиша. Он абсолютно растерялся и сидел, отклонившись вбок, не переставая глядеть на нас, - как будто чувствовал, что только мы знали, что с ним происходит. Мы пробыли с ним всю ночь, проводя его через это испытание. Ни страха, ни смятения не возникало в его уме, и, хотя он не мог говорить, этот процесс мало чем отличался от нашей обычной работы гидами "путешествий" с людьми. С тех пор он стал бесконечно доверять нам и, видно, решил просто ходить за нами, предоставив мне защищать его от орд завистливых уличных собак. В то время я смог многое узнать о собаках, а также о серых зонах в своём уме, не вполне понимая, почему я пинал уличных собак - из сочувствия или из злости.

Мы ежедневно призывали силовое поле Кармапы, звеня в свои колокольцы, чтобы сосредоточиться, и делая глубокие пожелания перед его портретом, пока не начинали чувствовать, что он оживает. Мы не могли переварить тот факт, что какие-то лодыри в Дели отказали нам в получении виз в Сикким, и стали наводить справки о том, как можно попасть туда без нужных документов. И вот однажды Лама Чечу посоветовал нам ещё раз попробовать законный способ. Мы так и сделали, на этот раз испрашивая разрешения приехать в Сикким всего на несколько дней, в качестве туристов, хотя перспектива ждать ответа около месяца вовсе нас не радовала. Внешне мы выглядели героями, но внутри не были удовлетворены. По вечерам мы часто приходили к Ламе Чечу и получали его благословение, опускавшееся на наши, в то время большей частью "задымлённые", головы с красными глазами, но и только. Ничего другого он нам не давал.

Однажды вечером он позвал нас. "Ну, наконец-то, - подумали мы восхищённо. - Наконец-то он даст посвящение, как в книгах о Миларепе". Но лама просто хотел, чтобы мы продали несколько деревянных чашек в пользу одного бутанского монаха, которому нужны были деньги. Возвращаясь к нашему дому, в нескольких шагах оттуда, мы чувствовали себя опустошёнными и обманутыми. Пришло запоздалое письмо, в котором сообщалось, что в день моего рождения немец-хиппи сжёг нашу квартиру в историческом центре Копенгагена, которая служила превосходной базой для многих наших внутренних "путешествий" и путешествий по свету. Но Лопён Чечу лишь улыбнулся и сказал: "Хорошо, огонь очищает". Вскоре после этого сгорел также наш алтарь в Непале, пока мы были на вечеринке. Всё, что там было, сгорело дотла, за исключением портрета Кармапы и некоторого количества ЛСД. Нам подарили эту кислоту, так как никто не знал дозировок.

Мы были в полном духовном вакууме, и в один прекрасный вечер приняли оставшуюся кислоту. Теперь хоть что-нибудь да должно было случиться. Мы восприняли тот факт, что кислота не сгорела, как знак принять её, в особенности ожидая, что давление в наших лбах выльется в какое-нибудь прояснение. Наркотик был очень сильный даже для нас и начал действовать очень быстро. Мы покинули наши тела и стали перемещаться по округе, возвращались и снова "шли гулять". Потом мы начали медитировать на Падмасамбхаву. Ближе к утру, во время любви, я внезапно увидел силовое поле, состоящее из ромбических форм металлических оттенков, и мне показалось, что оно хочет сделать Ханну беременной. Я мысленно прогнал его, но это недоразумение позже продолжилось. Через несколько часов в лингвистическом кабинете я обнаружил, что ромбы металлического цвета всё ещё здесь. Голос срывался, я не мог внятно говорить, и, когда я рассказывал об экономическом значении нефти, недавно найденной у берегов Норвегии, мне пришло в голову, что нужно приобрести раствор женьшеня в одной из лавок Катманду, где торгуют китайскими товарами. Хотя отсутствие времени и воображения всегда спасало меня от большинства заболеваний, я знал, что женьшень очень полезен для здоровья, и выпил сразу целый пузырёк, хотя его следует принимать по несколько капель. Какая-то странная энергия вошла прямо в горло, и ромбический узор исчез. Это было подобно перемещению во времени на несколько лет назад, в дни бокса и еженедельных драк. Вновь я заметил, что сам провоцирую ситуации. И вот я устроил драму, которая была бы немыслимой совсем ещё недавно.

Возвращаясь от тибетской границы, мы сидели на передних сиденьях в новеньком автобусе фирмы "Тата" с упрощённым двигателем модели "Мерседес", выпускавшимся по патенту в Индии. После долгого пребывания на медленном Востоке я внутренне восторгался этим прекрасным образцом техники, гудевшим под нами. Не наслаждался я, однако, тем, как водитель, высокий и сильный на вид бывший солдат-гуркха, делал всё, чтобы вывести его из строя. Как и другие водители, он подрабатывал, подбирая всё, что стоит вдоль дороги, так что автобус был битком набит животными и людьми, сидевшими даже на крыше. Я сказал ему несколько раз, что при перегрузке машины нужно переключать скорости, не то новый, "с иголочки" мотор придёт в негодность. Он отлично понял меня, но это его мало волновало.

Случилось то, чего и следовало ожидать. Заело поршень, и водитель лишь смог съехать на холостом ходу по склону до начала деревни. Когда он вылез из кабины посмотреть повреждение, я встал перед ним и сказал: "Это твоя вина, что мы тут застряли. Нам нужен другой автобус, так что верни нам остаток денег". Водитель был зол и схватил меня за грудки своими замасленными руками. Я отшвырнул его, и он упал в канаву. Он вскочил и вновь набросился на меня, а я снова отправил его в канаву. Когда он стал подходить ко мне в третий раз, у него в руках был железный лом, но люди из автобуса его остановили. Я бросил рюкзак, которым собирался отражать удар. Хорошо, что дальше этого не пошло, а то, полезь он на меня с оружием, мне пришлось бы всыпать ему по первое число.

Это подействовало отрезвляюще! Люди не знали о нашем разговоре - и вот, с бритой головой, с чётками на шее, имея значок с изображением Кармапы на тенниске, я только что грубо обошёлся с человеком, который в их глазах был лишь невезучим водителем. Под сверлящими взглядами со всех сторон я быстро спрятал в карман чётки и изображение Кармапы, которому не сделал чести своим поступком, а сам постарался стать как можно менее заметным. Я ускользнул в ближайшую чайную, но дурные вибрации не оставляли меня. Все избегали обычно весёлого белого человека, и даже собаки, казалось, боялись есть то, что я им кидал. Вернувшись вечером в Катманду, мы прямиком направились к ламе и рассказали о том, что случилось.

Когда я поведал ему о ромбическом явлении металлического цвета, он сказал: "Да, да, этого я знаю. Он часто доставляет неприятности. Я этим займусь". До поздней ночи мы слышали звуки его колокольчика и барабана, его пение, призывающее защитные энергии, и на следующее утро я проснулся со слезами радости на глазах. "Это" прошло, и было такое чувство, будто я сбросил с себя давившую тяжесть.

За несколько дней до новолуния в сентябре 1970 хорошая карма и благословение сошлись. Всё вдруг стало подталкивать и тянуть нас в Сикким. Нас вспомнил один из важных чиновников в службе выдачи виз. В Непале в те годы редко можно было встретить абсолютно неприятных людей за пределами этого заведения. Дело в том, что во время нашей первой встречи несколько лет назад я устроил ему небольшую взбучку за то, что он неуважительно отнёсся к Ханне, а теперь его повысили.

Вообще-то, в Непале чиновники верхних уровней регулярно теряют работу, когда становится слишком очевидно, что рост их доходов никак не соотносится с их смехотворным жалованием, -другими словами, что они продают визы. Так или иначе, этот джентльмен мог, наконец, сполна расквитаться с нами: мы должны были в недельный срок покинуть страну. Что делать? Просить о помощи американцев или русских? Подключить ламу? Мы знали, что его влияние в Непале даже больше, чем у посольств, что королевская семья, хотя и индуистская, рассчитывает на его силу для переправки их умов в момент смерти. А может быть, нам стоило самим уладить дело с нашими визами, используя классический способ с варёным яйцом? Пока мы взвешивали различные возможности, пришло, в конце концов, сообщение из Дели, что наши бумаги для поездки в Сикким готовы.

С грузом подарков от тибетских друзей для Кармапы и его лам, мы через несколько дней отправились в Сикким. У тибетцев принято превращать путешественника ещё и в почтальона. Это приносит ему определённую выгоду - всегда радушно встречают (если только ему удаётся дойти, не столкнувшись по пути с ворами и не сломав себе спину от тяжести). Несколько датчан пообещало доставить в Европу свитки, статуэтки и другие медитацион-ные предметы, которые мы собрали за время пребывания в Непале. С этим нам повезло, поскольку мы никак не могли взять все эти вещи с собой. Празднование нашего отъезда длилось всю ночь в кругу близких друзей, и мы курили так много, что большую часть следующего дня я ходил кругами. В этом состоянии никто из нас не заметил, как в поезде украли сумку с нашими книгами, а на какой-то станции в северной Индии, вылезая через окно, чтобы не наступить на людей, лежащих у двери, я разбил один из термосов, которые нас попросили передать. Термос потерять было жаль, а исчезновение книг мы приняли за знак того, что постижение Алмазного Пути только с помощью интеллекта закончено.

Ханна к тому времени была уверена, что обильное потребление гашиша не столь полезно для нашего развития, и полагала также, что это он мешает нам получить посвящения от Ламы Че-чу. Позднее мы узнали, что Кармапа попросил его "держать" нас, назвав своими личными учениками. Но Ханна тоже, конечно, была права. Оставив важное Кармапе, Лама Чечу, наверное, дал бы нам какие-нибудь поучения, если бы мы только поняли, что курение и духовное развитие несовместимы, - что первое рассеивает ум, тогда как второе его концентрирует. Отправляясь к Кармапе, мы догадались раздать все наши курительные атрибуты в Непале, не взяв с собой ни ценных приспособлений, ни самих субстанций - даже в самом небольшом количестве. Так закончились, наконец, девять лет'моей жизни (у Ханны этот период был примерно вдвое меньше), принесённые на алтарь наркотиков. Это было гигантское, неожиданное чувство пробуждения и свободы - суметь просто остановиться. Хотя некоторые долговременные последствия, возможно, всё ещё оказывают на меня своё действие, в результате чего внутри всегда что-то громыхает, когда я трясу головой (шутка), - первый шаг был всё-таки сделан, и мы сами удивляемся, что нам никогда больше не хотелось прикасаться ко всему этому.

Глава девятая

Мы принимаем Прибежище в Будде

К

ак и все поездки по железным дорогам северной Индии, путешествие в Сикким приводит вас в другой мир. Хорошему автору достаточно было бы повра-щаться в этой системе несколько недель, чтобы собрать материал для увлекательной книги. На самом деле, это не столько система перевозки пассажиров, сколько место обитания бессчётного числа индийцев, которые живут везде - в поездах, на них, под ними, между ними и вокруг них. Ни один аспект подноготной человеческого бытия не укрыт здесь от посторонних глаз.

Чтобы добраться на восток Гималаев, нужно сначала ехать в тряских местных поездах на юг, а затем на возмутительном "ассамском почтовом" мимо деревень, состоящих часто из нескольких соломенных или бамбуковых хижин. Сначала мы катили на юг через пыльные джунгли, отравленные малярией, - по предгорьям, где три английские экспедиции, отправившиеся покорять Непал, попросту исчезли. Продвигаясь на восток, жалеешь о том, что белые люди подарили местным жителям пенициллин, но не научили их пользоваться противозачаточными средствами. От перевала Хайбер на афганской границе до Бирмы раскинулись невероятно перенаселённые равнины, которые были бы раем при условии в десять раз меньшей плотности населения. Только небольшие горы у Раджгира и Бодхгайя, где учил Будда, немного оживляют однообразие, напоминая соски на широкой груди.

Менялись как пейзажи за окном, так и люди в поездах. Сначала были низкорослые, темнокожие индийцы доарийского периода, стойкие к малярии, и мало кто думал о билетах, поскольку кондукторы не отваживались входить в поезда. Постепенно, однако, мы оказались в районе крупных североиндийских городов, и этот тип представителей человечества исчез. Теперь появились светлокожие "европейские" индийцы повыше ростом; они также занимали каждый доступный сантиметр пространства. Эти люди пришли 3000 лет назад из мест, которые сегодня являются частью Украины, и оттеснили коренное темнокожее население на окраины страны, иногда, впрочем, смешиваясь с ним и образуя народности типа бихарцев.

Эти "украинцы" сохранили свой генофонд благодаря Ведам и Упанишадам и создали по существу своему консервативную индуистскую культуру, которую мир сегодня воспринимает как типично "индийскую". Кастовая система, предусматривающая жёсткую социальную расслоённость, и определённые правила поведения оказались полезными для поддержания контроля в данных условиях. Будда, кстати, принадлежал к касте воинов. Несмотря на то что многие сегодня представляют его типичным азиатом, в текстах говорится, что он был высокорослым, сильным и голубоглазым.

Преодолевать черепашьим шагом тысячи километров быстро надоедает, поэтому хорошо иметь книгу для чтения или мантры для повторения. Два дня в фильме, который прокручивали за окном, мы видели ровную землю, соломенные хижины и пальмы, огромные деревья со свисающими надземными корнями и приходящие в упадок храмы. Белые истощённые коровы с широкими рогами (с этими коровами, однако, обращаются хорошо, ибо индусы считают их богами) тянут незамысловатые, иногда деревянные, плуги и телеги - с большими колёсами, чтобы они не застревали в грязи. И - люди, люди, люди, все в белом, многие попрошайничают.

Нам казалось, что пол-Индии собралось в поезде и вокруг него, и, когда мы не были исключительно погружены во что-то своё и просто смотрели по сторонам, при первом удобном случае нам задавался стандартный вопрос: "Из какой страны вы откуда?" Люди жаждали общения, и мы не прочь были это поддержать, однако их английский, как правило, ограничивается этой или другой столь же смешной фразой, которой они, видно, научились у друзей.

Вы можете ответить что угодно - из Нижней Слобовии, с Луны, - и они будут мудро кивать; при этом старики скажут: "О, Англия", - а молодые: "О, Америка". Однажды в наше купе влетел лохматый индиец, скорее всего замаскированный до неузнаваемости великий гуру экзистенциализма. Он пристально посмотрел на нас, прокричал: "Где вы?", - и был таков. Мы вышли из поезда в Силигури, в двух днях езды на восток от Катманду. Снова показались улыбающиеся круглые лица и маленькие энергичные фигуры горцев, и мы услышали непальскую речь, которую понимали. Вибрации были спокойными, здесь не было больше того ужасного гвалта, и радость оттого, что скоро мы встретимся с Кармапой, опять наполняла нас всё больше и больше.

На втором этаже вокзала, переступив через множество людей, спящих на газетах и тонких простынях, мы получили, наконец, так называемый "внутренний пропуск" - бумагу, необходимую для того, чтобы ехать в Дарджилинг, расположенный у подножья восточных Гималаев. Её никогда не проверяют, но её следует предъявить, если хочешь продлить срок пребывания или поехать в совсем уже закрытые районы, такие как Сикким. Полицейский спал, его пришлось будить, так что всё это заняло некоторое время. К счастью, последний джип дожидался нас, что обеспечило роскошную поездку.

Ехало всего шесть-семь человек, тогда как в Непале присутствие 23 взрослых, нескольких детей и нескольких мешков с рисом в одном микроавтобусе "фольксваген" считалось вполне нормальным. Другим приятным сюрпризом было то, что джип оказался совсем новым, а то у нас уже сложилось впечатление, будто их просто выпускают "старыми". В скором времени, правда, он тоже станет похож на один из древних "лэндроверов", которые останавливаются каждые десять километров из-за различных поломок. Но пока очень приятно было видеть, что водителю нет нужды поворачивать руль дважды, прежде чем машина хоть как-то отреагирует.

Доррга вверх идёт то в одну, то в две полосы, и часто её пересекают рельсы старой миниатюрной железной дороги, сделанные в Шотландии в конце прошлого века. По всей видимости, у тех инженеров, которые строили дорогу, были неважные взаимоотношения с теми, кто строил рельсы,. Нам несколько раз приходилось ждать, пока проедет игрушечный поезд, а необозначенные перекрёстки - это было круто. Но с каждой встряской мы приближались к Кармапе и - не жаловались.

Из Силигури дорога идёт долгое время по равнине, усеянной чайными плантациями, а затем вьётся вверх через субтропический лес. Этот район граничит с Ассамом, первым в мире местом по количеству осадков. Здесь их выпадает ежегодно от 13 до 17 метров, и это всего за несколько месяцев. После двухчасовой езды по серпантину, вдоль которого мы видели несколько деревянных лачуг, наш водитель остановился напротив железнодорожного вокзала в Курсеонге. Этот первый после Силигури город, расположенный на высоте около 1000 метров над уровнем моря, порадовал нас чаем, пирожными и прекрасным видом на равнины. На таком же расстоянии отсюда вверх по дороге лежит Сонада, где позднее произошло столько важных событий. Ещё через восемь вьющихся километров с прекрасным видом слева мы достигли перевала. Тамошний город Гхум на 2,5 километра выше и почти постоянно покрыт облаками, так что многие местные, на английский манер, называют его "Глум" (по-английски "мрак" - прим. пер.).

Незадолго до перевала проезжаешь единственную на всём протяжении горного склона настоящую развилку. По словам водителя, эта дорога круто спускалась между чайными плантациями к мосту через Тисту и затем разделялась на две - одна вела в Ка-лимпонг, другая в Сикким. Мы продолжили путь к Дарджилингу, и после перевала последние 6-7 километров джип спускался с выключенным мотором. Наконец, мы приехали. Дарджилинг - главный город этой местности, здесь находится вся администрация. Фактически, название его - Дордже-Линг, место неизменного просветления, и здесь находилась резиденция Дордже-Ламы. Первоначальное сиккимско-тибетское поселение, называемое сейчас «Бхутиа Басти», располагается вниз по холму, а главная часть города несёт отпечаток колониального периода. Каждый год во время сезона дождей англичане приезжали сюда, убегая от восточно-индийской малярии.

Наше первое впечатление о Дарджилинге было драматично. По тёмной улице металась и дико визжала женщина, у неё на голове виднелась рана, из которой сочилась кровь. Мы подумали, что кто-то напал на неё, и направились поднять, но, когда мы подошли поближе, она закричала ещё громче. Мы увидели, что она абсолютно пьяна и кричит больше от злобы, чем от страха или боли. Так как подобная болезнь длится столько же, сколько и опьянение, мы оставили её в покое. Но она производила сильное впечатление, будучи, наверное, находкой для современного балета или оперы.

Воздух был свеж, и даже ночью город смотрелся более светлым и привлекательным, чем Катманду, хотя ему и недоставало чудесных ступ и древней культуры. Наша дешёвая гостиница не обладала очарованием гостиниц Непала, но зато в ней не было грязи. Несколько вёдер тёплой воды были настоящей роскошью, и нам снились яркие сны на холодном воздухе.

На следующее утро мы увидели громаду Канченджанги, третьего в мире по высоте горного пика, блистающего в лучах солнца. Мы выяснили, как пройти из "Нижнего Базара" - бедной части города, где мы ночевали, - в шикарный район, расположенный над почтамтом. Поразительно, как большие виллы, магазины и рестораны сохранили свою провинциальную английскую атмосферу, и, поскольку культура и язык имеют тенденцию как бы застывать, будучи оторваны от своей родины, - многое там было гораздо более "английским", чем в современной Англии. Однако общий упадок и недостаток богатых туристов создали кризис, а путешественники вроде нас, не заботящиеся о том, чтобы им прислуживали, и прежде всего спрашивающие о цене, мало чем могли помочь.

В наши дни, с приливом богатых индийских туристов, снова пользуется спросом здешний сервис - вкупе с ангельским терпением местных жителей. Оказалось, что угодить иностранным завоевателям было куда проще, чем торговцам из Бомбея и Дели, приезжающим проматывать деньги, утаённые от налогообложения. Они часто непомерно надменны.

Вдыхая чистый холодный воздух, мы соглашались с тем, что Дарджилинг - курорт. Мы обрадовались, получив груду писем от родных и друзей, - почта здесь работала прекрасно. В Непале, когда гора накопившейся бумаги начинает выглядеть пугающе, служащие почты часто просто сжигают её. В течение многих последующих лет Дарджилинг оставался в Индии оазисом нормальности. Несмотря на запустение и снобистские черты, там просто есть свой стиль.

Гигантское здание суда, где оформляются разрешения для въезда в Сикким, открывалось в 10 часов. Придя раньше, мы медитировали на улице, призывая силу Кармапы, чтобы разрешение было на месте. Мы достаточное время пробыли в Азии и знали, что извещение, которое мы получили в центральных Гималаях, отнюдь не означает, что информация успела дойти до восточной части гор. К нашей огромной радости, всё было в порядке, и мы без всяких затруднений получили визы.

Теперь нужен был джип, следующий в Сикким: они отправлялись недалеко от места нашего прибытия. Стоянка находилась рядом с бойней, на Нижнем Базаре, где живут носильщики, таксисты и лесорубы. Первая остановка была на перевале у Гху-ма. При свете дня мы увидели, что и здесь есть ступы. И хотя они казались какими-то детскими и им было далеко до замечательных произведений искусства Непала, они, по крайней мере, украшали перевалы и холмы. Когда облака, плывшие вдоль дороги, на мгновение рассеялись, перед нами завораживающе предстал тибетский монастырь.

Свернув налево после Гхума, дорога спускается очень круто. Высота быстро падает от 2,5 км до нескольких сот метров. Здесь находится стратегически важный мост через широкую реку Тиста, стремительно текущую вниз из Тибета. Из горного воздуха Дард-жилинга мы снова опустились в то, что ощущалось как тропическая жара. Открытые склоны с чайными кустами уступили место банановым растениям с короткими, толстыми треугольными плодами и мандариновым деревьям (всегда кажется, что на них ничего нет). Здешние бананы намного вкуснее, чем те плоды, которые мы получаем в Европе, и мы рады были недорогим фруктам после жирной пищи, которую ели в горах.

Перед мостом сведения о нас были записаны в солидного вида книгу, - процедура, редко занимающая меньше получаса. У нашего шофёра было время найти ещё несколько пассажиров для своего джипа, и без того уже безнадёжно переполненного. Подивившись тому, как индийцы стали бы защищать жалкий подвесной мост от китайских бомб или местного коммунистического динамита, мы поползли вверх по крутой дороге в Калимпонг, держась слева от реки и проезжая мимо ряда военных лагерей. Хоть и скрытые в лесу, они, как обычно, производили бедное впечатление. Это и не удивительно: ведь Индию завоевали всего пять тысяч английских солдат. Вновь наши бумаги были переписаны и проверены. Это проделывалось дважды с каждой стороны от моста в Сикким, и мы рады были предоставить стольким людям столь увлекательную работу. Поистине дело великого значения!

Здесь, в отличие от официально "сухой" Западной Бенгалии, в меню ресторанов предлагалось местное виски, - надо полагать, в качестве великого вклада Сиккима в сферу химической войны. Иностранцы называют это варево "обезьяньим виски" и говорят, что если его случайно пролить мимо стакана, то на этом месте со стола сходит и лак, и краска. Было здорово видеть первые дорожные знаки, написанные тибетскими буквами, и мы стали действительно осознавать, что очень скоро увидим Карману. Наши попутчики из джипа, наверное, рассказывали потом истории о белых великанах, которые сидели, держась за руки и постоянно перебирая чётки, и с таким энтузиазмом встречали совершенно обычные вещи. Остальных пассажиров заботили мысли о непрекращающемся дожде и видах на урожай.

Примерно за 8 километров до Гангтока водитель вдруг остановился возле узкой, разбитой дороги, ответвлявшейся влево. Показывая рукой направление, он сказал: "Там Румтек, где живёт великий Лама Кармапа". Так как у нас было очень много багажа, - в основном, подарки, - а дождь лил как из ведра, мы предложили ему двойную плату, чтобы он подкинул нас туда, но, не имея разрешения двигаться по этому участку пути, он не решился, посоветовав нам переночевать в Гангтоке и вернуться утром, когда погода будет получше. Мы, конечно, пропустили его слова мимо ушей. Ничто не могло заставить нас сделать даже один шаг, отдаляющий нас от Кармапы. Не успели мы, обратившись в новогодние ёлки, обвешанные всевозможными подарками плюс нашими вещами, пройти и нескольких шагов, как навстречу приехал пустой джип. Этот водитель оказался храбрее (или его дядя не был владельцем гостиницы) и согласился за 30 рупий пойти на риск и отвезти нас по разбитой дороге к монастырю. Дождь полил ещё сильнее, словно целый водопад низвергался с неба. Это было что-то невероятное: ни полог джипа, ни зонты, ни полиэтилен, лежащий вокруг нас, не спасали от потоков воды. Двигаясь больше по памяти, водитель медленно преодолел 11 километров извилистой дороги, а тем временем все наши вещи без исключения прошли через хорошую баню.

Внезапно фары осветили серо-белую стену с тёмными оконными проёмами в форме замочных скважин. Затем последовали открытые ворота. Мы приехали в Румтек. Это было поздно вечером, монастырь уже затих, и мы никого не встретили, когда поднимались по лестнице и складывали вещи в комнате, предназначавшейся, как мы решили, для ожидания. После того как мы постучались в разные двери, нас вышли поприветствовать несколько монахов; некоторые лица показались нам знакомыми по Катманду. Они окружили нас, что-то обсуждая, в то время как другие исчезли, чтобы найти кого-нибудь знающего английский. Наконец, пришёл Джигмела, племянник Кармапы, а ныне и его официальный представитель в Европе. Ему потребовалась вся его дипломатия, чтобы убедить нас в том, что уже слишком позднее время для встречи с Кармапой - "Драгоценностью, Исполняющей Желания", как называют его тибетцы. В конце концов мы успокоились, согласившись, что утро будет более благоприятным временем, и, вздохнув с облегчением, хозяева предоставили нам комнату в гостинице напротив монастыря.

Утром, после полугода глубочайших пожеланий, мы, наконец, вновь увидели Кармапу. Мы взволнованно бросились внутрь и сразу почувствовали его мощь. Он сильно благословил нас и сказал: "Это хорошо, что вы приехали, можете рассчитывать на меня как на своего учителя. Ну, что вы хотите?" Было трудно выразить в словах, чего мы хотели. Мы даже и не думали об этом.

Монаст ырь Румтек

Мы ска зали, что хотим быть с ним и работать для него, и что он лучше знает, что делать. Кармана сказал: "Хорошо. Завтра полнолуние, особый день, когда заканчивается отшельничество сезона дождей. Завтра я дам вам геньен". Мы не имели понятия, что такое геньен, но раз это исходило от Кармапы, то было непременно чем-то хорошим. Мы обрили головы, не зная, что так делают лишь монахи и монахини, оставив лишь прядь волос на макушке. Сестра Палмо, пожилая монахиня-англичанка, помогла нам с традиционными дарами, которые могли нам понадобиться. Она была поразительной женщиной старого образа мыслей (на смену которому потом пришёл период глобального безумия); имея индийское гражданство, она могла жить в Румтеке годами. Сначала она была с Далай-Ламой, но потом перешла к Кармапе, так как предпочитала медитацию дебатам. В то время она, наверное, делала для тибетских беженцев и их культуры больше, чем кто бы то ни было. Тем не менее, не во всех начинаниях ей сопутствовал успех. Кроме всего прочего, в 1967 году она отправила в Шотландию четверых тибетских воплощенцев, после того как они прошли обучение в её школе в Далхузи; трое из них, однако, принесли немало трудностей тибетскому буддизму. Особенно в Великобритании и Северной Америке они серьёзно замедлили - и продолжают замедлять - развитие буддизма Алмазного Пути, - развитие, которое должно быть основано на западном принципе прозрачности, предназначенном для самостоятельных людей.

Сестра Палмо монахиня-англичанка

Ханна была очаровательна, вне слов, с безупречным белым куполом её головы, сияющим во все стороны. Внутри явно просматривался незаурядный ум. Мы изучали достопримечательности монастыря, с волнением ожидая следующего утра. Медитируя, когда могли, мы старались быть открытыми для предстоящего подарка Кармапы.

Быстро наступил вечер, и вскоре большинство огней в монастыре погасло. Протяжные звуки длинных труб возвещали людям долины о том, что Защитники здесь, охраняют их. Огонь горел лишь в окне Кармапы на самом верху, освещая окрестности. Когда около полуночи я проснулся для быстрой командировки, свет всё так же горел, и когда рано утром от волнения спать было уже невозможно, свет продолжал гореть, хотя в монастыре не было заметно никаких других признаков жизни. Как мы узнали позже, по ночам Кармапа даёт своему телу отдохнуть, но не спит в прямом смысле слова. Постоянная, всепроникающая ясность его ума никогда не затемняется.

Даже в богато украшенной верхней комнате для медитаций Кармапа сиял подобно солнцу. Сидя на полу спиной к окну за небольшим столиком, он с улыбкой принял наши дары. При входе в комнату монахи, окружавшие нас, показали нам традиционные простирания. Нужно сначала коснуться головы, горла и середины груди сложенными руками, а потом прижаться лбом к полу. И так повторить три раза. До этого момента наше западное демократическое воспитание удерживало нас от этого символического раскрытия и отказа от эго. Мы считали, что это делают туземцы в тёплых странах, и никогда не представляли себе, что сами могли бы склониться перед кем-то или чем-то. Но эти монахи нам нравились, и мы впервые поклонились Кармапе. Сначала это было очень странное чувство, однако, в силу нашего доверия к нему, это прошло. Впоследствии даже на Западе в течение некоторого времени были приняты такие поклоны ламе или алтарю, и это продолжалось до середины девяностых годов. Затем возникла настоятельная необходимость избегать любых ритуалов, которые слишком напоминают ислам.

Кармапа перегнулся через стол и срезал с наших голов последние волосы. Таким образом, он ввёл нас в круг практикующих учение Будды, часто называемый «Сангха». Затем он дал нам имена в Дхарме. Мы ожидали, что он посвятит нас теперь в какую-нибудь бесподобную медитацию, взлетит в небо или выкинет какой-нибудь ещё потрясный фокус, но - мы обманулись. В ходе церемонии, которая показалась нам бесконечной, мы должны были сидеть, скрючившись, на полу, в самой неудобной позе, и повторять за Кармапой фрагменты длинных тибетских предложений. Вскоре у нас заболели кости, но в его могучем присутствии сомнений в необходимости подобной пытки даже не возникало. Затем, наконец, Кармапа сказал: "Когда я щёлкну пальцами, прибежище придёт к вам. Сосредоточьтесь". И мы действительно почувствовали в тот момент, как что-то запало в нас, и поняли: свершилось. Монахи продолжили повторять нараспев какие-то фразы, Кармапа бросал на нас зёрна риса, но было понятно, что важное уже позади. В завершение Кармапа сказал: "Вы должны доверять мне так же, как Будде". А мы про себя подумали: "Мы тебе доверяем ещё больше".

Когда мы вышли, на крыше монастыря доктор перевёл нам наши имена. Грех было жаловаться: имя Ханны значило "Могущественный Цветок Лотоса", а моё - "Океан Мудрости". Первая часть имени, "Карма", которая даётся всем, означает принадлежность к линии преемственности Карма Кагью буддизма Алмазного Пути, а также содержит в себе обещание использовать i просветлённую активность на благо всех живых существ. Глубокий смысл прибежища неизмерим, и мы не полностью осознаём его аспекты, пока сами не становимся Буддами. Но если мы принимаем его с мотивацией приносить пользу другим, то всё вокруг сразу наполняется значимостью и способствует нашему развитию. 16-й Гъялва Кармапа, взгляд Махамудры

После этого жизнь обретает вкус постоянного раскрытия новых измерений. Такое прибежище является встречей сочувственной природы истины внутри и снаружи и значит гораздо больше, чем "формальное введение в буддистские практики", как это часто описывается. Принятие прибежища выражает доверие к "Трём Драгоценным и Редким", или "Трём Драгоценностям": Будде, его учению (Дхарме) и стабильным друзьям на пути, бод-хисаттвам (Сангхе). "Будда" - не человек и не бог. Это слово означает состояние полного Просветления, которое в нашу эпоху впервые продемонстрировал молодой принц Шакьямуни 2550 лет назад. Это состояние есть неразрушимая, вневременная сущность каждого, даже если мы этого и не сознаём. Его учение показывает, что относительно, а что абсолютно, и сопровождает ясные наставления активной энергией для их осуществления. Важны также спутники и помощники на пути, - без них большинство, скорее всего, не сдвинулось бы с места. Таким образом, для всех школ буддизма существенную роль играют цель, путь и товарищи на пути. Они приносят сотням миллионов людей то, что нужно для осмысленной и независимой жизни.

Процессия в монастыре Румтек

Для того чтобы идти, этих трёх аспектов достаточно, но если мы хотим лететь, то нам нужен также учитель. Его состояние осознания - контакт с Буддой для ученика. Он учит тому, что полезно здесь и сейчас, а его деятельность служит разумным примером того, как приносить пользу другим. Тибетцы называют это четвёртое прибежище, неотделимое от быстрого и прямого Алмазного Пути, "Ламой". Он может быть представлен либо как одно целое, либо как единство трёх аспектов. "Лама" здесь означает не прекращающуюся вплоть до наших дней передачу благословения Будды через линию преемственности просветлённых учителей. Многие ощущают это как тепло и радость, как положительную силу, которой легко можно довериться. Далее, "Йидам" - это связь ума с Просветлением. Он является источником особых качеств, как мирских, так и духовных. Здесь ключ к Просветлению - это наша способность отождествляться с формами проявления Будда-ума, будь то мирные, гневные, женские, мужские, одиночные или в союзе. Вне-личностные впечатления, которые закладываются в наше подсознание во время совместной медитации или формального посвящения, действенно связывают нас с мудростью Будд. На самом деле, эти Будда-аспекты, известные благодаря художественным альбомам и музеям, так же реальны, как наш ум. Когда открытое пространство ума свободно играет, в нём возникают такие чистые формы и соответствующие вибрации мантр. Они излучаются из сочувственной сути истины Будд и бодхисаттв, для того чтобы пробуждать свойственный существам потенциал просветления.

В тибетском буддизме известно и используется несметное множество различных искусных форм, но не стоит пугаться их количества и разнообразия. Они являются чистыми выражениями ума, и суть у них всех одна. Достаточно до конца вникнуть в смысл одной формы, чтобы стать просветлёнными, - так же, как довольно одного блюда, чтобы насытиться, хотя в меню хороших ресторанов выбор весьма широк.

Делают всё это возможным Защитники, по-тибетски - "Чё-чонг". Они бывают разные и находятся на разных ступенях развития, но в линии Карма Кагью призываются только просветлённые. Это - Будда-энергии, молниеносная сила которых действует на благо всего сущего. Их грозные формы искусно устраняют внутренние блоки и внешние помехи. В этой линии преемственности главным является Чёрный Плащ, великий двурукий Махакала, а все остальные гневные формы активны в его энергополе. Защита необходима, поскольку используемые методы обладают огромной силой. Преобразующий неврозы, а также вредные внешние влияния, на всех уровнях и бесчисленными способами, Алмазный Путь - не лёгкая прогулка. Активизируя глубочайшие слои подсознания, он высвобождает материал, заложенный туда много жизней назад. Начинают всплывать впечатления, которые в обычных условиях не созрели бы до старости, смерти, стадии после смерти и будущих существований. Специально ускоренные таким образом, подобные очищения кармы не очень приятны. Несмотря на усиливающуюся радость и возрастающую свободу, всё же - люди уязвимы, и у них короткая память. Они легко падают духом в случае трудностей, и вот тут-то и нужна энергия мудрости, чтобы сломать и смягчить силу проблем, пропустив лишь те ощущения и события, из которых ученик может извлечь урок. Итак, как бы мы ни называли это четвёртое прибежище - "Лама" или "Лама-Йидам-Чёчонг", значение остаётся тем же. Многие его измерения, однако, становятся яснее, если использовать более длинную формулу. Как уже говорилось, полное значение Прибежища постигается лишь с Просветлением.

Его Святейшество 16-й Гъялва Кармапа

Однако сразу же можно почувствовать его сильное позитивное влияние. Оно позволяет как бы "найти собственный центр" и связывает нас с Буддами. Вместе с Прибежищем мы получаем полномочия выполнять медитации, , которые удаляют беспокоящие отпечатки в сознании-хранилище и растворяют много вредной кармы. Благодаря Прибежищу наш ум функционирует лучше, и мы тогда больше делаем для других.

В Румтеке сентябрьское полнолуние для всех было особенным. Это конец шести недель "йерне" или "уединения сезона дождей", в течение которого особенно монахи и монахини восполняют пробелы в практике прошедшего года и целыми днями медитируют и декламируют тексты. В тот день должны были состояться ритуальные танцы. Уже рано утром мы услышали рычание труб и рёв гобоев и пробежали несколько шагов от гостиницы к монастырю, чтобы посмотреть.

Во дворе, окружённом кельями, процессия монахов в больших красно-золотых традиционных шапках школы Кагью (они созданы по форме башмака великого йога Миларепы) совершала три церемониальных круга вокруг главного здания. Сегодня монахи надели, конечно же, свои лучшие одеяния - то, что они носят только раз в год, - и всё же не видно было того чопорного сознания собственной важности, которое кошмарно знакомо нам по процессиям на Западе. Они смеялись, иногда шутили и кивали головами друзьям и родственникам, которые съехались отовсюду, чтобы на них поглазеть.

Казалось, что влияние покоя, который многие ощущают вблизи лам, было глубже и затрагивало всех. Густой дым от горящего можжевельника смешивался с низко ползущими тучами, из которых до сих пор лился почти не прекращающийся дождь, позволявший видеть что-либо лишь фрагментами. Сезон дождей ещё не кончился, и во время танцев он мешал как никогда. Над выровненным прямоугольным плато на холме за монастырём был натянут огромный белый тент с восемью знаками счастья, а в дальней части поля находился тент поменьше, открытый с одной стороны. Отсюда хорошо обозревалось поле, крыша монастыря и, изредка, тибетские горы за долиной. Трижды обойдя вокруг главного здания, процессия стала подниматься туда по ступеням. Учителя-во-площенцы высокого ранга заняли места под маленьким тентом, в то время как все остальные расселись вокруг площадки для танцев. Мы отыскали местечко среди важных особ, чтобы быть как можно ближе к Кармапе, и нам часто удавалось видеть его в профиль или слышать раскатистый смех, который шёл, казалось, из самой глубины его тела и неоднократно раздавался, легко достигая всех. Среди многих великих лам, которых нам удалось повидать, Кармапа уникален в выражении мощной радости Просветления. Это неотделимо от него; его вспышки беспричинного счастья были неодолимы, как силы стихии.

Хотя облака выглядели так, словно вот-вот разразятся дождём, по какой-то причине они этого не делали, и начались танцы -наглядная интерпретация учения Будды. Первое представление было творчеством Шамара Ринпоче. Старший среди молодых во-площенцев, он является излучением Будды Безграничного Света, называемого «Опаме» по-тибетски и «Амитаба» на санскрите. В Японии это известный Амида-Будда, в Китае - Амитофу. Шамар Ринпоче - прекрасный пример того, как внеличностная мудрость может оказывать влияние на выбор генов. Чертами лица он похож на изображения Будды Амитабы, которые появлялись в буддийских культурах в разные времена.

Пьеса была связана с ощущениями невежественного ума в состоянии, называемом "бардо". "Бардо" означает "промежуточное состояние" между смертью и перерождением, когда сознание уже свободно от старого тела и ещё не прикрепилось к новому. Вплоть до освобождения ум связан собственными проекциями. В результате он воспринимает все происходящие процессы как реальные; какие - обстоятельно объяснено в "Бардо Тхёдол", знаменитой "Тибетской книге мёртвых".

Посредством символических действий и выразительных масок инсценировка Кюнзига Шамарпы весьма наглядно показывала, как содержимое подсознания созревает после смерти. Как уже упоминалось, когда поступление новых чувственных впечатлений прерывается, неподготовленный ум не оказывается мудрее, чем при жизни тела. Он и после смерти продолжает видеть свои изменяющиеся проекции как реальные, и неизбежным результатом этого являются ненависть или гордость, жадность или ревность, привязанность или тупость. Не более чем за семь недель наиболее сильные из этих чувств придают соответствующую структуру восприятию, и мы оказываемся в одном из шести обусловленных миров. Таким образом, ощущение ада или рая, духов или полубогов, человеческого или животного тела есть не что иное, как накопившиеся действия существ, или их "карма". Эти меняющиеся сны есть наше восприятие жизни и смерти, перехода из одного существования в другое. Одним словом, пьеса показывала, как обусловленные состояния продолжаются, пока ум не осознает свою открытую, ясную и безграничную суть. Тогда бесстрашие, радость и сочувствие не прекращаются никогда, и их сила вне всяких мыслимых пределов.

Можно было действительно почувствовать, что постановка Кюнзига Шамарпы находит живой отклик у публики. В спектакле превосходно сочетались и практично дополняли друг друга абсолютные и относительные поучения, показывалась тесная взаимосвязь цели и пути. Для материалистов подчёркивались непостоянство и изменчивость всего, для нигилистов - связь причин и следствий. Показывая, как наши благотворные поступки предстают после смерти в дружелюбных белых формах, а негативные действия появляются из пространства в качестве устрашающих чёрных видений, эта пьеса была очень поучительной для незрелых людей, живущих иллюзиями.

Следующий танец, очень древний, рассказывал о царе, который отдал другим своё богатство, жену и даже глаза - словом, всё, что имел. Он и впрямь был великодушен, но длинные напыщенные монологи нам порядком поднадоели, и вскоре мы порадовались за царицу, что и ей больше не нужно было всё это слушать. Фольклор, конечно же, был занимателен, но наше внимание сосредоточилось на Кармапе и происходящем вокруг него. Он был попросту важнее.

Днём нам пришлось объяснять то, что мы знали о тибетских практиках, группе итальянцев, с роскошью разъезжающих по экзотическим странам. Странно, какими большими и сильными выглядели даже южные европейцы рядом с тибетцами и непальцами, но бросалась в глаза также наша незрелость и индивидуализм. Впервые я официально объяснял тибетскую религию и культуру западным людям, и это вызвало во мне настоящий всплеск энергии, - я впервые ощутил уверенность и радостное волнение, которые в дальнейшем станут постоянными. Передача сработала, наш глубокий интерес подействовал на них, и они все отправились за благословением к палатке Кармапы. После этого все молчали, и самым чудесным было то удовольствие, с которым Кармапа и другие ламы принимали участие в этом процессе. Было видно, что они стремились навести мосты, хотели, чтобы мы на Западе поняли их. Это открытие пронзило нас как молнией и осталось с нами: ведь это - огромной важности дело, которому стоило посвятить жизнь.

Когда танцы закончились, а дождь так и не начался, наступила очередь всех остальных, и совершенно спонтанно, ко всеобщему удовольствию, все стали демонстрировать свои таланты - кто в борьбе, кто в пении, кто ещё в чём-нибудь. Меня тоже попросили показать какие-нибудь фокусы. И, хотя в школе, как и большинство моих друзей, во время уроков физкультуры я был занят более интересными вещами, всевозможные сложные прыжки у меня в костях; тибетцы не видели раньше ничего подобного. До них дошли рассказы о нас, которые следовали за нами из Непала, и, так как своей внешностью и поведением я походил на воинов восточного Тибета, меня снова прозвали "кхампа". После этого стало невозможно избежать света рампы, и несколько раз в день мне приходилось без особого восторга становиться гимнастическим снарядом для не очень-то гигиеничных маленьких монахов или демонстрировать крепость своих хорошо смазанных западных мускулов. Этим, конечно, похвастаться было легче всего.

В паузе между танцами кто-то принёс транзистор, подарок Кармапе от бутанского короля. В 1970 году этот предмет выглядел совершенно "нездешним" в Гималаях. Его хотели починить; как мы ошибочно полагаем, будто тибетцы обладают особыми медитативными способностями, так же и тибетцы ожидают "технического мастерства" от нас.

Опять пригодился мой швейцарский нож. Все смотрели на разобранный приёмник, как на чудо. Хотя я предпочитал радиоприёмникам и прочим маленьким вещицам детали мотоциклов, всё же отошедший проводок сам прыгнул мне в руку. В один миг всё было исправлено, и, когда радио вновь начало ловить местные грозы, все были поражены. Мы с Ханной тоже были поражены. В тот день в округе не выпало ни капли дождя, хотя в остальной части долины стихия бушевала вовсю. Тучи разразились дождём лишь тогда, когда представление закончилось и все укрылись в домах; вот тут ливень зарядил на несколько часов без остановки. И так повторялось все три дня празднеств: перед началом танцев дождь утихал, а когда они вечером заканчивались, - начинался вновь.

На третий день вечером, как будто бы совсем невзначай, я спросил у одного монаха, говорящего по-английски, как это может быть. Он же просто ответил: "Исполняющая Желания Драгоценность (Кармапа) не хочет, чтобы дождь шёл во время представлений, и монахи вон там жгут благовония и читают мантры". Это был не последний случай в нашем общении с Кармапой, когда нам хотелось потребовать назад деньги за своё школьное образование. Нашему формальному образованию очень не хватало тех освобождающих измерений, которым учил Кармапа.

Глава десятая

Дорога в Бутан

К

аждый день в монастырь приходили самые разные люди, нуждающиеся в благословении и совете и желающие получить доступ к вневременному уму Кар-мапы через мощные церемонии короны. Чем более мы очищались и вдохновлялись благодаря близости Кармапы, тем заметнее менялось действие, оказываемое на нас этой церемонией. Сначала это было ощущение сырой силы, что-то физическое, как будто в тебя ударяет молния. Меня сотрясало с головы до ног, и мы оба чувствовали себя как после взрыва, и в то же время были до краёв наполнены блаженством. Постепенно, однако, шоковые переживания стали уступать место более плавным, безграничным и продолжительным. Каждая церемония заново вводила нас в состояния вне времени и пространства, и мы при любой возможности спешили приобщиться к уму Кармапы.

Теперь, когда нам удалось встретиться с Кармапой, совершенно не хотелось покидать его вновь, и у меня возникла отличная идея - стать его водителем. Пройдя школу автомагистралей Европы, я мог водить машины быстро и нешаблонно. В душе мы надеялись, что индийцы не осмелятся выслать из страны шофёра Кармапы.

Обычно иностранцам не разрешается находиться в Сиккиме дольше нескольких дней, так как этот район легко досягаем для китайских войск в Тибете. Выискивая различные возможности продлить своё пребывание здесь, мы, в то же время, обнаружили, что наша потребность в непосредственном присутствии Кармапы постепенно уменьшается. Его силовое поле так ясно ощуща-лось повсюду, что мы стали менее настойчивыми в своих попытках оставаться с ним всё время. С нескончаемым потоком людей, которые нуждались в его внимании, у Кармапы, конечно, хватало дел. Он проявлял безмерную доброту, отвечая на вопросы каждого, разрешая проблемы людей, выполняя их пожелания.

Кармана в своей комнате в Румтеке

При этом он не уходил от ситуаций, которые другие списали бы как безнадёжные. Видя на много жизней назад, в прошлое, и вперёд, в будущее, он явно создавал связи, которые пришли бы в действие в нужный момент.

Верхние этажи монастыря Румтек

Благодаря одним только ежедневным церемониям короны мы постоянно ощущали себя в потоке его благословения, и само пребывание в Румтеке открывало потенциал ума. Ханна, однако, вскоре почувствовала, что пришло время использовать методы, что мы должны заниматься формальной практикой, а не просто наслаждаться чудесами. В ответ на наш вопрос Кармана выкрикнул в экстазе три необычайно сильные мантры. Мы должны были повторять их как можно больше. Первая призывала великого йо-гина Карма Пакши, второе воплощение Кармапы в Тибете. Марко Поло утверждает, что встречался с ним в Монголии, и описывает, как его магические силы пробудили человечность в Хубилай-ха-не. Активизируя его энергетическое поле, эта мантра приносит также дополнительное благословение "старой" школы (Ньингма или Дзогчен), поскольку Карма Пакши был излучением Гуру Ринпоче. Вторая мантра являлась ключом к Алмазной Свинье (Дордже Пхамо), представляющей внутреннюю мудрость всех Будд. Сам Миларепа медитировал на её танцующую женскую форму, красную, нагую, светящуюся и прозрачную. Третья была естественной вибрацией часто упоминаемого защитника Чёрный Плащ, Бернаг Чен, активной энергии Карма Кагью. Всё ещё удивлённый от того, что передал нам такие тайные наставления не на ухо шёпотом, Кармапа пообещал, что эти энергополя будут теперь всегда расти в нас и вокруг нас. Постепенно стала вырисовываться картина монастырской жизни Румтека, где день выглядит следующим образом. Примерно с 3 часов утра, сразу после пробуждения, ламы и монахи занимаются медитацией и декламацией текстов. Около 6 часов они весело толпятся во дворе около умывальника (обычно работает всего один кран на весь монастырь). После этого они завтракают в своих кельях. Они готовят тибетский чай с маслом и солью и добавляют туда маис или рис. В Румтеке монахи в то время ели полуочищенный красный рис из Бутана, подарок щедрого короля, и поэтому были здоровее многих своих коллег, которым доставался только местный полностью очищенный рис. Но даже несмотря на это около 80% монахов болело туберкулёзом, и практически все страдали от недостатка витаминов и белков. Когда родственники или спонсоры дают монаху денег, тот покупает свежую жареную цампу, - это их любимая еда.

В семь они вновь встречаются в главном зале для общих медитаций, объединяя свои энергии для блага всех существ или отдельной семьи или личности. Они вместе концентрируются на мантрах различных Будда-аспектов и текстах, и благодаря этому активизируются освобождающие энергии. Как и в случае глубокой медитации, результаты часто очень точны и появляются с поразительной быстротой. Этот процесс на санскрите называется "пуджа", на тибетском - "чёпа", что значит "призывание через подношение". Подношения могут быть внешними, внутренними и тайными, и также может подноситься само пространство. Как бы то ни было, реальную пользу получает именно тот, кто подносит: отбрасывая привязанности нашего эго, мы устраняем препятствия для благословения Будд.

Музыка используется очень сознательно. Звуки резонируют с центрами осознавания в теле и избавляют ум от его постоянной занятости чувственными впечатлениями и мыслями. Растворение психических преград способствует возникновению самопроизвольной радости, и если получается "вжиться" в эту музыку, то это нередко пробуждает сильные внутренние переживания. Во время полуденного перерыва мир звуков меняется. Теперь слышны звонкие голоса детей, которые учатся читать по слогам, в то время как те, что постарше, учат наизусть различные тексты. Этот метод, конечно же, не сопоставим с современным процессом обучения, развивающим самостоятельность, восприимчивость и способность быстро найти нужную информацию. Тибетцы, определённо, лучше знают, что изучать, чем как этому учить. Так или иначе, то, что они заучивают наизусть в эти первые годы, придаёт им стабильность и становится также фундаментом для их дальнейшего образования. Постепенно формируется стойкая убеждённость, которая помогает им в жизни. Несмотря на слабое здоровье, нередкие жестокие побои от злобных монахов, отвечающих за дисциплину, и плачевные бытовые условия, в которых они живут, - эти дети более гармоничны, чем дети многих других культур.

В послеполуденное время также бывают пуджи, или монахи занимаются своими привычными делами в монастыре и вне его. Они вручную печатают книги при помощи деревянных клише, страница за страницей, готовят лекарства из трав или учат других. Когда наступают сумерки и раздаются звуки длинных труб, монахи вновь возвращаются к своим личным медитациям; лучшие из них продолжают медитацию и во время сна.

Однако такой распорядок дня полностью сбивается, когда в монастырь приезжает Кармапа. Тогда постоянно приходят посетители, днём и ночью совершаются церемонии и посвящения. Способность тибетцев к импровизации впечатляет. Даже если специальная церемония уже полностью подготовлена, они могут гибко и без колебаний приспособиться к новому развитию событий и найти способ всё изменить, так что никто не будет обделён вниманием. Годы медитации удаляют многие завесы стереотипных мыслей, и эти тибетцы свободно обращаются с измерениями времени и пространства. Нам с Ханной не мешало иметь больше свободы, особенно в отношении времени. Хотя мы решили для себя оставаться с Кармапой какможно дольше, а желательно -всю жизнь, внешние условияне благоприятствовали этому.Телефонные звонки индийского политического деятелямистера Даса раздавались понесколько раз в день, - он требовал, чтобы мы немедленнопокинули Сикким. До нас ниодин иностранец не оставалсяв Сиккиме больше семи дней,а после трёх дней пребываниятребуется продлевать визу. В20 километрах от монастыряпо петляющим дорогам находится перевал Натху-Ла, ведущий в тибетскую долину Чумби.

В долине полно китайских солдат, и совсем недавно там гремели перестрелки. На самом деле, позиции китайцев были намного выгоднее, и это очень нервировало индийцев. Весёлый доктор Джигме, говорящий по-английски, уже не раз пытался использовать своё влияние, объясняя властям, что Кармапа скоро отправится в Бутан и мы последуем за ним, но это ничего не изменило.

Белая Тара

Собственно, за себя-то мы не очень беспокоились в плане властей. Если бы мы задержались в Сиккиме подольше, с нами ничего особенного не сделали бы - просто выгнали бы оттуда, а для этого нас нужно было сначала найти. Но, как гости беженцев, не имеющих легальных прав и находящихся в уязвимом положении перед индийцами, мы, хотя и вопреки своей воле, должны были слушаться. Было очень больно расставаться с Кармапой даже на несколько дней. Мы не сочли это возможностью учиться терпению и наблюдать за умом; вместо этого я злился на индийские власти, которые всегда оказывались такими бестолковыми. Когда мы пришли прощаться с Кармапой в его комнату на крыше, он, чтобы пробудить наше сочувствие, сказал: "Из-за своего невежества они разлучают учителя с учениками. Такие поступки в дальнейшем приносят дурные последствия, но как им это объяснить?". С кривой улыбкой, которая глубоко тронула наши сердца, он продолжал: "Возьмите пример с меня. Я каждый день совершаю пожелания для Мао Цзэ Дуна. Ему действительно нужна помощь". Мы сошлись на том, что будем ждать Кармапу в Калимпонге и поведём одну из его легковых или грузовых машин в Бутан. Там мы получили бы бутанские паспорта, которые позволяют находиться без визы в Индии и Гималаях, и, таким образом, избавились бы от всех препятствий к нашему пребыванию рядом с Кармапой.

В Рангпо, на границе между Сиккимом и Индией, ожидали те же самые чиновники, что и раньше, наверняка недовольные продолжительностью нашего визита. В те дни возможна была война, и они в каждом видели шпиона, как это часто бывает в странах, где абсолютно не за чем шпионить. Под проливным дождём, мы не стали переходить мост через Тисту, чтобы сняться с учёта пребывания в зонах ограниченного доступа, но, немного не доходя до моста, остановили такси и поехали по узкой дороге, вьющейся вверх и ведущей в Калимпонг. До самого китайского вторжения в Тибет в 1959 году Калимпонг был точкой, где встречались Тибет, Непал, Сикким, Бутан и Индия, чтобы надувать друг друга в торговле и политике.

И, хотя Китай закрыл Натху-Ла, важный перевал в Тибет, Калимпонг всё же оставался тем местом в восточных Гималаях, где можно было больше всего увидеть и услышать, купить и испытать. Там также жил китайский йогин, который более 24 лет не отходил.от своего дома дальше, чем на 7 шагов. Приехав сюда, он обосновался в прекрасном месте за городом, , однако Калимпонг неимоверно разросся, и теперь со всех сторон жили соседи с ордами шумных детей. Йогин умудрялся вести переписку с людьми со всех концов света, и это он выслал нам в Непал медитацию на Освободительницу. Мы нашли время его навестить, так как до проезда каравана Кармапы оставался ещё по меньшей мере целый день.

Китайский йогин в Калимпои/с

Проходя по городу, мы увёртывались от христианских и индуистских миссионеров, выполнявших свою нелёгкую повседневную работу. Подумать только, религии, сбыт которых затруднителен! Йогин отвесил нам множество поклонов возле своего жёлтого дома, а мне вспомнился мой бросок за золотом в Индонезию. В доме была такая же атмосфера старого Китая, как в Сингапуре, со множеством всяких картинок и безделушек.

Йогин был маленьким, кругленьким энергичным джентльменом неопределённого возраста. Позднее мы от кого-то услышали, что ему 70 лет. Он рассказал нам несколько необычных историй о своём пути к буддизму в даосском обществе. При этом он с поразительной скоростью метался по своему кабинету, доставая буклеты из всевозможных ящиков и снимая их с полок. Он, по всей видимости, был плодовитым автором; теперь он сваливал всё это перед нами в кучу. Его стиль - и письменный, и устный -смущал наши, в прошлом «хипповские», а ныне «выпрямившиеся» умы. Буклеты часто содержали поучения нескольких уровней одновременно, включая те, которые вызывают возмущение у непонятливых моралистов и требуют большой подготовки и дополнительной информации. Кроме того, на нас тогда не лежала ещё ответственность за развитие буддизма Алмазного Пути, и нам претили его критические взгляды на некоторых известных лам. Не видя политики вековой давности за монашескими одеждами и улыбающимися лицами, мы благодушно считали, что, раз учение совершенно, то такими же должны быть и учителя. Конечно же, Тибет был средневековым обществом, не знавшим таких вещей, как демократия, свобода мнений, прозрачность, права человека и пресса. Окружающие страны славятся своей жестокостью, в самом Тибете существовали разительные социальные контрасты, и неудивительно, что там имели место ужасные наказания и было много другого грязного белья. Но так велика сила беззаветного идеализма, что, находясь в Гималаях, мы почти не видели в поучениях о карме инструмент для изменения кармы. Хорошо, что мы не услышали от йогина Чена сплетен о Кармане. Однажды мантра КАРМАПА ЧЕННО спасла ему жизнь, когда его чуть не загрызла гигантская собака.

Однако большую часть этой информации мы получили во время последующих визитов. При первой встрече йогин Чен был для нас, прежде всего, владельцем изысканных маленьких тха-нок, на многих из которых были изображены изумительные Будда-аспекты, чьё благословение проникло в нас; прежде мы таких не видали. Он был также обворожительным рассказчиком, и постепенно картина ещё больше прояснилась. У его матери после его рождения появилось четыре соска, из которых она его вскармливала. Очевидно, глубинное значение этой истории заключалось в том, что он получил благословение из четырёх направлений вселенной.

Мы говорили также о его юности, когда он был учителем в Китае, и о его страхе преждевременной смерти. Сначала он много лет практиковал продлевающие жизнь упражнения даосов, но потом напал на буддийский след и отправился в Тибет, медитировать. В Кхаме он познакомился со знаменитой француженкой Александрой Дэвид-Неэль. Она была одной из первых западных путешественниц по Тибету и автором теософски окрашенных книг по некоторым, скорее магическим, аспектам медитации. Не упомянув о бушевавшем в Тибете сифилисе, он посетовал на то, что она не захотела заниматься практикой союза с йогами, которых посещала в горах. Наш йогин полагал, что это могло принести всем быстрое просветление. Он также поведал нам о тех годах, которые он сам провёл в пещере в Тибете, о женщинах, которые к нему приходили, и пожаловался на нынешнюю нехватку "дакинь", женщин с пробуждённой внутренней мудростью.

В ходе своего рассказа, - а надо отметить, что его английский был причудливым и интересным, - он позвал маленького мальчика из группы, которая собралась за окном и, в лучших индийских традициях, глазела на странного человека и его странных посетителей. Он дал мальчику денег и велел сбегать за момо.

Мы хорошо знали, что такое момо. Это было отваренное на пару рубленое мясо в тесте, популярное блюдо у тибетцев. Уже три года будучи вегетарианцами (со дня, когда начались исцеления) и желая оставаться ими и в дальнейшем, мы подробно объяснили ему, почему не будем есть момо. Я позвал мальчика назад и отменил распоряжение, но йогин снова сказал ему что-то с "момо", и тот убежал. Мы подумали, что теперь он, должно быть, попросил, чтобы внутрь положили сыр вместо мяса, что также было возможно, но доставленное явно было приготовлено из животных. Когда мы ещё раз, со всей возможной убедительностью, заявили, что не собираемся есть мясо, он ответил, что сам Будда ел всё, что ему предлагали. У нас не было выхода из создавшейся ситуации, и мы поглотили угощение. Мы ожидали потери благословения и прочих дурных последствий; особенно же опасались, что гормоны страха животных, которые, конечно, умерли не в океане спокойствия, пробудят во мне былые агрессивные тенденции. Но больше всего мы беспокоились, не исчезнет ли исцеляющая сила наших серебряных браслетов.

За несколько часов до первого исцеления в Копенгагене наш друг Харальд-Пророк вдохновил нас на то, чтобы оставить на своих тарелках нетронутыми два куска ветчины. Мы хотели попробовать не есть мясо в течение месяца, но, когда произошло первое "чудо", мы усмотрели тут явную связь и просто решили остаться вегетарианцами. Сейчас мы также почувствовали себя виноватыми перед покровительствовавшей нам Белой Освободительницей, так как стали есть существ, которых она защищает. К нашему удивлению, мясо не оказало неблагоприятного эффекта на тело или ум, разве что сон стал несколько более глубоким и менее осознанным.

В последующие недели мы продолжали исключать животную пищу из нашего рациона и даже просили Кармапу наложить на нас обет не прикасаться к мясу. Он, однако, этого не делал, и было ясно, что он хотел от нас гибкости. Сейчас мы поступаем, как большинство практикующих буддистов: принимаем то, что предлагают, сами покупаем немного мяса, но никогда не позволяем убивать животных специально для нас: это сделало бы нас первопричиной их гибели. Можно помочь и животным, и тем, кто их убил, желая им хороших перерождений и развития в будущем и произнося над едой такие мантры, как ОМ АМИ ДЭВА ХРИ. Если не прошло ещё 7 недель после смерти животного, то это очень полезно.

В Калимпонге мы остановились в милой и стратегически важной гостинице Гомпус, из которой просматривались все дороги в город и из него. Владелец Таши и его жена и мать имели знакомых по всей округе, и если бы что-нибудь случилось, то они проведали бы об этом первыми. Таши был учеником столетнего монгольского ламы, который жил на горе над городом и обладал особыми целительными способностями. Мы бы с удовольствием посетили его и посмотрели также окрестные пещеры, посвященные великому Падмасамбхаве, но машины Кармапы могли приехать в любой момент. Утром мы укрылись от полиции у входа в отель, с упакованными рюкзаками, готовые в любой момент выбежать на улицу. Перевалило за полдень, но никто не появлялся.

Это уже было больше, чем обычное тибетское опоздание. Хотя дозвониться в Сикким было почти невозможно, мы попытались это сделать и тут же дозвонились. Отнимая солнце у небес наших умов, чёткий голос Джигмелы подтвердил слух, который мы слышали утром, но предпочли проигнорировать: дорога от Сиккима до Калимпонга снова размыта дождями, и, чтобы вообще добраться до Бутана, Кармапа выехал этой ночью по военной дороге, расположенной выше. Он мог уже прибыть к тому времени.

Итак, оставалось следовать за Кармапой в Бутан, и нас не заботило, что эта страна закрыта для иностранцев. Как водителей Кармапы, нас никто не мог остановить на границе, но теперь нам нужно будет как-то обхитрить пограничников самим, что было предприятием весьма захватывающим. На наших прежде лысых и немного загорелых черепах уже стали отрастать волосы, и мы не очень-то отличались от местных кхампов. Традиционные тибетские накидки, так называемые чубы, также маскировали наше происхождение, так что главное, что следовало скрывать - это мои голубые глаза. Если бы их увидели, у нас сразу же возникли бы неприятности. Когда мы сели в автобус, идущий из Калимпонга в Панчёлинг, первый бутанский город по пути в Тхимпху, водитель окинул нас долгим насмешливым взглядом. К счастью, он был тибетцем, и когда мы ему объяснили в нескольких словах нашу ситуацию, он пообещал не выдавать нас пограничникам.

Верхняя военная дорога шла через живописные горы и жалкого вида военные лагеря к перевалу, а затем спускалась вниз, минуя растительность, которая, несмотря на очень влажный климат, выглядела как типичные средиземноморские заросли кустарника. Начинались низины, и мы ехали на хорошей скорости на восток, оставляя слева подножья гор и двигаясь через бесконечные чайные плантации, затенённые акациями с плоскими кронами. На первом контрольно-пропускном пункте мы спрятались за спинками передних сидений. Мы позаботились о том, чтобы занять тёмные задние места. Это было подарком: индийцы лишь заглянули в автобус и пропустили его.

Вторая проверка была менее приятна. Таможенники зашли внутрь, и один из них медленно пошёл по проходу. Мы постарались стать как можно меньше - наклонили головы и притворились, что нас укачало. Мне казалось, что я чувствовал дыхание чи новника на своей шее, когда он находился рядом с нашими местами, но его больше интересовали полки для багажа наверху, и он не заметил в полутьме наших светлокожих голов. Он удалился, автобус мог следовать дальше, и с триумфальным чувством, что дело почти сделано, мы въехали через границу в Бутан.

У охода в гостиницу Гомпус

Было слишком поздно, чтобы подниматься в горы - в Тхимпху, столицу Бутана. Ни один автобус не шёл ночью, по пути было семь контрольно-пропускных пунктов, так что на следующее утро мы собрались заняться оформлением необходимых бумаг в Пан-чёлинге. В этой стране, которая проявляла такую преданность Кармапе и его учению, мы не возражали против соблюдения всех правил. Я даже мечтал подняться в горы на джипе, который, как мне казалось, нам должны были официально предоставить, - и посмотреть, с какой скоростью это можно сделать.

Действительно, идея спокойно провести ночь была не так уж плоха. При пересечении границы, вероятно, созрела какая-то сильная карма. Ханна почувствовала себя плохо, и мы подыскали комнату и легли спать, развесив сетки против комаров. Посреди ночи Ханна, проснувшись, увидела человека, роющегося в наших рюкзаках. Видимо, принцип никогда не думать ни о ком плохо глубоко проник в её благородное сердце, и, вместо того чтобы разбудить меня, что привело бы к большой суматохе, она упрекнула себя за мысль, что кто-то ворует наши вещи, решила, что всё это -следствие высокой температуры, и вновь задремала.

На следующее утро я нашёл часть наших вещей на полу, а часть - за окном. Собрав всё, мы пришли к выводу, что почти ничего не пропало. Даже наш старый добрый фотоаппарат "Кэнон" и цветные плёнки, большая ценность в этих местах, остались с нами. Только две вещи мы не могли найти - фотопортрет Карманы в чёрной короне и тханку Белой Освободительницы, которая всегда так добра к нам. Фотография была из ателье "Ом" на 11-й миле в Калимпонге. Мы регулярно покупали такие вещи, посылая их друзьям и используя для подарков. Хуже было потерять тханку, - она казалась нам какой-то живой. Белая Освободительница (Долкар) - это женская форма сочувствия ума, совершенная Будда. Она является излучением бодхисаттвы Любящие Глаза, который представляет принцип любви, и её поле силы очень активно в наше время.

Белая Освободительница конденсируется из безграничного пространства как форма с семью глазами, что показывает её восприимчивость к страданиям всех существ и способность помогать им силой высшей мудрости. Пять дополнительных глаз находятся у неё на ладонях, подошвах ног (она сидит в позе лотоса, подошвы ног обращены вверх) и на лбу. Её правая рука лежит на колене - жест сострадательного даяния, а левая держит у сердца стебель лотоса, который открывается у её уха, - признак всеобщей изначальной чистоты.

Потеря этой тханки огорчила нас. Хотя тханка была написана просто и быстро, - нас, западных людей, восхищали пропорции и черты лица белой Будда-формы. Это изображение создал старый художник румтекского монастыря, гений формы, который постепенно терял зрение. Уже тогда он надевал двое очков, одни поверх других, на свою огромную голову, и вскоре у него останется лишь внутреннее видение да множество учеников.

Трудно сказать, что это был за странный вор, - может, тайный агент полиции или кто-то ещё, но мы почему-то думали, что наши вещи отправились впереди нас в горы к Кармапе. Вообще, в Алмазном Пути такие потери считаются знаком того, что наши Будды ограждают нас от по-настоящему серьёзных неприятностей, таких как аварии и болезни.

Мы спросили дорогу к ближайшему SDO - или, может быть, он был DSO. Мы никогда не испытывали большого желания разобраться в аббревиатурах, которые используют люди в бывших английских колониях, стараясь придать названиям помпезное звучание. Они имеют смысл только для тех, кто кормится за их счёт..

Так как было ещё раннее утро, мы направились прямо домой к этому чиновнику. Мы предвкушали, что с ним вместе посмеёмся над тем, как удачно обманули индийцев, и надеялись, что он с приветом Кармапе и всеми необходимыми бумагами отправит нас дальше, - может быть, даже даст нам джип. Когда его заспанное лицо показалось из дверей особняка, мы догадались, что вряд ли он так сразу нам всё это предложит. Он выглядел так, будто хотел верить, что всё ещё спит, и воскликнул: "Каким ветром вас сюда занесло?" Этот SDO показался нам чисто бенгальско-индийским, чего мы не ожидали. Находясь на бутанской территории, мы объяснили, что являемся учениками Кармапы, потеряли его в Калимпонге, что он пригласил нас в Тхимпху, и нам очень хотелось бы получить необходимые бумаги, чтобы проследовать туда через контрольно-пропускные пункты. Очнувшись от первого потрясения, он, в общем, проявил себя как вполне любезный человек, который и рад бы помочь нам, но имеет вполне недвусмысленную инструкцию не допускать ни одного белого человека в горы. Он сказал, что нас непременно посадили бы в тюрьму, если бы остановили дальше на дороге. Он обещал связаться с властями в Тхимпху - нелёгкая задача, так как правительство находилось в отпуске и отправилось на церемонии, проводимые Кармапой. Нам предложили остановиться в качестве государственных гостей в гостинице для путешественников в верхней части города, пока дело не прояснится, и предоставили чудесную большую комнату с замечательной лужайкой под окном, с видом на холмы и всякими атрибутами комфорта. Несколько слуг-непальцев заботились о поддержании идеальной чистоты и три раза в день хорошо нас кормили, чем мы сами себя не радовали годами. Но, хотя мы и жили как богатые люди, в наших умах не было покоя.

Мы чувствовали себя неотделимыми от активности Кармапы и знали, что там, в горах, происходит что-то важное. Он наверняка каждый день даёт большие важные посвящения в Тхимпху, а мы застряли здесь в ожидании приглашения. Пропускать эти церемонии было особенно жаль потому, что мы начали понимать, какое воздействие они оказывают. Ранее мы просто посещали их все, наслаждаясь вспышкой увлекательных переживаний, но не задумывались о долговременной пользе.

То, что мы называем "посвящение" или "ванг" по-тибетски, означает силу и её передачу. Через концентрацию с использованием ритуальных предметов или без них учитель активизирует какой-либо аспект неограниченного Будда-ума и передаёт его другим. Передавать можно только то, что получено благодаря непрерывной линии преемственности, и это - великий подарок. В результате посвящений у нас возникает способность ощущать как себя, так и окружающий мир на всё более высоких уровнях, до тех пор пока все наши действия не станут непринуждёнными и свободными от усилий. Тогда исчезнут видимые различия между Будда-аспектом и нами, и все вещи предстанут в своём первозданном совершенстве.

Посвящения оставляют глубокий след в нашем подсознании, и регулярная практика взгляда Алмазного Пути Будды, как и соответствующие медитации, часто позволяли существам достигать полного развития ума. Ни одна радость не сравнится с радостью освобождения и приближающегося просветления. И даже если нам трудно конструктивно работать со своим умом в этой жизни, посвящения не проходят бесследно. Во время смерти и в будущих жизнях эти впечатления вновь возникнут из подсознания. Проявляясь как сильные влияния, способные поворачивать нашу карму, они позволят нам снова встретиться с Алмазным Путём. Таким образом, эти энергополя продолжают своё действие при любых обстоятельствах и шаг за шагом, от жизни к жизни, ведут нас к полному просветлению. Поэтому всегда очень полезно принимать участие в буддийских церемониях (даже в тех, которые нам не понятны), но всё же здесь необходима предусмотрительность. Не следует принимать посвящения, которые даются с какими-либо условиями, которые вы не можете или не собираетесь выполнять. Также не стоит смешивать линии преемственности посвящений различных школ, потому что это ведёт к запутанности на глубоком плане. Не считая другие буддийские передачи более низкими, следует придерживаться той линии, в которой чувствуешь себя как дома.

Итак, мы жили в гостинице с отличным сервисом, и мимо нас каждый день в горы к Кармапе следовали счастливые туземцы. Мы передали с путниками письма для него и для доктора и часто пытались дозвониться до министерства в Тхимпху. У правительства в то время, как это ни поразительно, было всего три телефонных номера и никаких добавочных. Когда мы, наконец, дозвонились, то попали в министерство по тибетским беженцам, и прежде, чем мы успели изложить наши пожелания, связь оборвалась.

С каждым днём мы всё больше раздражались и расстраивались. Очень мрачное настроение было у Ханны, а я ломал всё, что попадало под руку, и достигал немыслимых высот в чёрном юморе. Это было слишком для нашего эго. Мы, особые избранные ученики Кармапы, сидим тут не у дел, теряя драгоценное время. Было ясно, что для него это вовсе не проблема. Здорово было проглотить такую бяку. Начать же в одну прекрасную ночь долгий переход в Тхимпхучто нам часто хотелось сделать, тоже не представлялось возможным. Мы дали слово чести и паспорта DSO. Спустя неделю он пришёл и сказал нам, что больше не может держать нас в Панчёлинге. Ответ не получен, и нам придётся продолжить ожидание в Индии.

Что делать? У нас оставалось ещё около 20 долларов, но не было никакой визы в Сикким; возвращаться в Катманду абсолютно не хотелось. Когда мы выбрели из Панчёлинга, перегруженные и в угольно-черном настроении, индийские пограничники чуть не сломали шеи, глядя в другую сторону и как бы нас не замечая. Официально они ничего о нас не знали, но даже это нас не развеселило. Дабы пробудить силы, могущие способствовать каким-либо изменениям, что помогало нам раньше в ситуациях безысходности, я сказал: "Теперь мы поедем прямо в Данию. Это уж слишком".

Конечно, нам не хотелось возвращаться. Мы не достигли того, ради чего приехали. Мы всё ещё не укрепились в практическом применении буддизма, которое гарантировало бы постоянный прогресс. У нас не было ясного направления, не было пути и цели, о которых мы могли бы рассказать друзьям. И даже получив много ослепительных благословений, мы знали, что пока не изменились фундаментально. Датское чемпионство в сознании, которое я часто выдвигал в качестве объекта наших устремлений, всё ещё не было выиграно.

Но какие оставались возможности? Что ещё мы могли предпринять, если не вернуться в Копенгаген, чтобы заработать денег, - ведь у нас был, ни много, ни мало, целый мешок занимательных историй. Пока мы стояли на пыльной дороге рядом с границей, мимо нас проследовал большой роскошный автобус - вещь абсолютно немыслимая в этих краях. Он был полон богатых французских туристов, демонстрировавших последний писк моды в маникюре и звеневших украшениями в стиле поп-арт. Во время экскурсии из Калькутты в чайные районы Ассама они решили посетить также "шикарный" Бутан. Индийцы на границе, для которых и мы-то с Ханной были достаточным сюрпризом, просто остолбенели от этого вторжения из другого мира. Они начали кричать и направили на автобус автоматы, чтобы поскорее прогнать это наваждение, я же воспользовался возникшей сумятицей и попросил нас подбросить. Французы оказались очень милы и охотно согласились. Было ужасно странно вдруг оказаться среди хорошо действующей техники и других так называемых атрибутов цивилизации, большей частью бессмысленных. Мы сидели в окружении огромных, не по размеру, солнечных очков, отражавших всё, к чему призывало нас стремиться наше воспитание. Когда через несколько часов мы высадились у железнодорожной станции в Силигури, откуда могли ехать либо в Дели и домой, либо в Дарджилинг, мы уже точно знали, что не поедем обратно в Европу. Мы не могли вот так расстаться с нашими тибетцами и Кармапой.

Мы ждали почты в Дарджилинге и планировали написать родителям. Так как мы больше не зарабатывали деньги контрабандой золота и гашиша, они расценили наше пребывание на Востоке как полезную учёбу и предложили посылать необходимые деньги. Мы собирались просить о 50 долларах в месяц, небольшой сумме для них и достаточной для нас, чтобы иметь возможность также и делиться немного с другими. К счастью, мы могли прожить на то, что у нас оставалось, до получения этих денег. Но больше всего нас тянуло в Дарджилинг потому, что Ханна сейчас вспомнила, как во время всенощного веселья на свежем воздухе у Сваямбху до нас дошли слухи, будто в Сонаде рядом с Дарджи-лингом живёт один старый лама высокого уровня развития, который с разрешения Кармапы стал первым тибетским мастером, передающим традиционное учение Алмазного Пути западным людям. Мы видели мельком его портрет, и даже сквозь облака дыма он очаровал нас. И вот опять вспомнилось его имя: Калу Ринпоче.

Глава одиннадцатая

Обучение у Калу Ринпоче

П

рибыв в Дарджилинг, мы нарядились в наши единственные приличные костюмы и отправились за студенческими визами. Чиновников в канцелярии по делам иностранцев тошнило от хиппи уже тогда, и они были приятно поражены красотой Ханны, моими короткими волосами и белой рубашкой и позволили нам сделать запрос. Если принять во внимание долгоиграющий бюрократизм Дели, это означало почти шесть месяцев свободы, прежде чем на нас вообще обратят внимание. На то, чтобы выяснить, что мы живём с тибетцами в закрытых районах, а не тратим деньги в одном из индийских университетов, тоже понадобится некоторое время. И наконец, мы знали, как устроить ещё кое-какие отсрочки, до того как нас выгонят. Стало быть, мы заполучили достаточно времени и могли делать всё, что хотели.

Мы нашли комнату в маленькой аккуратной гостинице около почты, меньше чем за доллар в день с завтраком. Вскоре, однако, выяснилось, что в низких деревянных строениях водятся духи. В домиках просто кишели странные энергии. В прежних изданиях этой книги мы не привели никаких подробностей, не желая мешать бизнесу радушной спиритуалистки - нашей старой хозяйки, которая жила за счёт сдачи комнат.

Мы не считали также, что нужно отдавать привидения на растерзание туристам. Но прошло уже 28 лет, многое изменилось, и мы позволим себе назвать это место: Шамрок Лодж. Тамошние духи или какие-то другие энергии не казались нам особенно негативными. В основном, они были запутанными, но, обладая недюжинной силой, иногда здорово надоедали. Перед носом у нескольких весьма добропорядочных знакомых они несколько раз кряду бесцеремонно сбрасывали книги со стола на пол, а остановившийся там однажды на неделю доктор Джигме из Румтека закончил тем, что вынужден был каждый вечер напиваться, чтобы заснуть. Он чувствовал, что духи постоянно толкают его в спину. Мы с Ханной тоже кое-что заметили, хотя в нашем случае воздействие было лишь косвенным. Призраки знают, что я не премину содрать простыню с первого из них, кто попадётся мне на глаза, чтобы посмотреть, из чего он сделан. От их присутствия по утрам возникала какая-то опустошённость и потеря благословения, и я чувствовал над руками прохладный липкий ветерок.

Калу Ринпоче, первый традиционный лама, посланный Кармапой на Запад. Он особенно много сделал во Франции и Канаде

Кроме того, блаженное ощущение контакта с Кармапой ослабевало, когда эти энергии оказывались поблизости; это нас, конечно, настораживало. В остальном же всё шло неплохо, а хозяйка, разговаривающая со своими чёрными кошками, - это было просто шоу.

Дожидаясь денег в таком сомнительном окружении и собирая сведения о Кармапе, мы как-то раз решили посетить Калу Ринпоче. Вместе с приятелем-американцем, который бывал там раньше, мы отправились пешком, всю дорогу наслаждаясь великолепной бодрящей погодой.

На протяжении первых шести километров пути до Гхума сзади и справа открывались невероятные горы Канченджанга, а следующие семь-восемь километров по дороге на Силигури прямо под нами виднелись равнины Индии. Мы нашли монастырь Калу Ринпоче перед самой Сонадой. На высоте около двух километров над уровнем моря слева на холме стояло несколько убогих деревянных домов, покрашенных зелёной краской. Первым тибетцем, которого мы встретили, был Гьялцен, приятный молодой монах, - он проводил нас к Калу Ринпоче и помог с переводом. В продолговатой комнате, куда он нас привёл, стены понизу были обиты деревянными панелями. В дальнем её конце на ложе за низким деревянным столиком сидел аскетического вида человек с лицом, которое невозможно забыть. Это был лама высокого уровня, Калу Ринпоче.

Хотя казалось, что этот хрупкий старик едва присутствует на физическом плане, - от него исходила мощная духовная сила. К тому же, первое впечатление о его физическом состоянии оказалось обманчивым. Позже, поездив с ним по Европе, мы убедились в том, что он крепче своих молодых лам. Летом 1983 года, в возрасте восьмидесяти лет, Калу Ринпоче дал в Сонаде две тысячи посвящений за пять месяцев, и он не прекращал активную деятельность вплоть до своих последних дней в 1989 году.

Соиада

Мы проделали перед ним простирания, которым уже научились. Пусть это было для нас ещё не вполне естественно, но мы хотели сделать честь Румтеку и продемонстрировать хорошее воспитание. Калу Ринпоче принял нас с тонкой улыбкой и дал сильное благословение. Затем он достал школьный атлас мира, и, как всегда в тёплых странах, я гордо показал и Данию, и Гренландию, честно объяснив, что люди там живут лишь на маленькой зелёной части, а большая белая часть покрыта льдом. Конечно, и на этот раз я не упустил случая воспеть оду геройству датчан. Он много спрашивал о наших ламах в Непале и Сиккиме, и особенно о новостях от Кармапы.

На его вопрос, как долго мы намерены пробыть здесь, мы, подумав, ответили: "Пока Кармапа не вернётся из Бутана". "Хорошо, - сказал он. - Вы можете остановиться здесь и учиться вместе с другими. Это мой племянник Гьялцен". И, указав на молодого человека, переводившего наш разговор, продолжил: "Он поможет вам найти жильё".

Когда мы вышли, Гьялцен сказал, что в большом старом доме, расположенном в ста метрах справа на холме, живут американцы Сью и Ричард: там, конечно, нашлась бы незанятая комната. Поначалу нам не хотелось задерживаться в Сонаде. И само место, и монастырь мало чем привлекали; вокруг - никаких культурных достопримечательностей, только единственная разбитая дорога между обветшавшими от дождей деревянными домами и стойлами, и очень шумно из-за неизменных свистков проходящих там миниатюрных поездов. В этой заброшенной деревне всё казалось покрытым угольной пылью. Ещё там не хватало манящего вида на гряду Канченджанги из Дарджилинга и, так как рядом находился перевал, там было больше дождей и облаков. Хуже всего было то, что мы лишались мистера Сингха и единственной на Востоке почты, которой мы доверяли, да и полиция не любила, когда европейцы слишком сближались с ламами. Власти хотели, чтобы туристы вели себя как положено туристам, сами втайне подражая при этом выходцам с Запада; тем, кто не соответствовал их представлениям о мире, чиновники отказывали в продлении виз.

Но предложение Калу Ринпоче запало в сознание, и, когда нам, наконец, надоело почти полное отсутствие какого бы то ни было разнообразия в Дарджилинге, мы перешли на южную сторону перевала. Ради спокойствия властей мы решили оставаться зарегистрированными в Шамроке.

Присоединившись к небольшой компании, состоявшей в основном из американцев, канадцев и французов (шестеро из них там жили, остальные находились проездом), мы пришли в комнату Калу Ринпоче на первую лекцию. Было удивительно, что кроме Гьялцена, который переводил, там не было ни тибетцев из монастыря Калу Ринпоче или соседнего лагеря беженцев, ни местных шерпов и тамангов, тоже способных понимать то, что он говорил.

Мы не успели привыкнуть к тому, что полное доверие к Дхарме сочеталось в этих людях с поразительным отсутствием интереса к самостоятельному совершенствованию в ней. Мы пообещали себе сделать всё, чтобы такая тенденция не сложилась на Западе.

Калу Ринпоче учил об аде, о целой веренице адов. Этого мы ожидали от него в последнюю очередь. Кроме уроков по христианству в школе (которые мы либо прогуливали, либо отводили для выполнения домашних заданий), у нас не было никакого религиозного образования. Мы воспитывались в гуманистической среде и были счастливы не иметь дела с забавными богами и не опасаться ада, в котором существа горели после смерти. Мы считали это поучение низким трюком, предназначенным для того, чтобы управлять слабыми людьми и опустошать их карманы. Мыто ждали от Калу Ринпоче глубоких психологических поучений, чудес или знаков молниеносного Просветления, и не знали, что теперь думать.

Вот он сидит перед нами и показывает большой свиток с детскими рисунками, изображающими фигуры, горящие в огне, разрезанные на куски, раздавленные между горами и мёрзнущие среди огромных глыб льда. Он говорит об ужасах восьми "горячих" и восьми "холодных" адов, об "аде по соседству" и "аде иногда". Они там были всех сортов: обитатели одного из них убивали друг друга по-разному, затем оживали вновь под действием холодного ветра и опять убивали, и этот цирк продолжался у них без конца. В других адах существа сидели в больших котлах с расплавленным металлом, или их пожирали черви. Одна боль ужаснее другой, один ад отвратительнее другого, и Калу Ринпоче провозгласил, что всякий легко попадёт туда, если не будет осторожен. Грузил он плотно, и - это было слишком! Западная духовная литература была единодушна в том, что никто не падёт до состояния животного или духа и не очутится в аду, если уже достиг человеческого уровня, и что отрицательные поступки могут только "заморозить" движение вперёд. Я сказал об этом Калу Ринпоче, добавив, что всевозможные спиритуалисты, теософы, антропософы и все остальные на Западе согласны с такой точкой зрения, - но он лишь ответил: "Это учение Будды".

Тогда мы ещё жили в Дарджилинге и по дороге домой (где-то на перевале у Гхума, в трясущемся джипе, наполненном одноокисью углерода) обсуждали этого старого ламу. Мы были едины во мнении, что все эти экзотические средневековые истории больше подходят для трактата по народным сказаниям или манипулирования при помощи страха, чем для высоких поучений просветлённого Будды .

Сонадский душ

Хотя мы уже знали, что он способен читать наши мысли как открытую книгу, и предполагали, что он в курсе наших сомнений, нам всё же думалось: "Может быть, это у него возрастное". На следующий день переводчиком был Шераб Тхарчин. Родом из неимоверно богатой американской семьи банкиров, он великолепно говорил по-тибетски. Очевидно, они с Гьялценом работали по очереди.

После первого занятия мы ещё раз просмотрели примечания в серии книг Эванс-Венца, нашего главного источника информации, и снова убедились, что обращать внимание на все эти истории об аде совсем не обязательно. Мы готовы были простить старику его ошибку, если только он предложит в следующий раз что-нибудь поинтереснее.

Но Калу Ринпоче снова начал рассказ об адах; на этот раз он говорил о переживаниях существ и о том, сколько лет они проводят в разного рода страданиях. К концу лекция превратилась в сухое перечисление астрономических цифр.

Американцам, канадцам и французам, которые явно не отличались мятежным характером, это досаждало не так, как нам с Ханной. Напротив, они в высшей степени послушно сидели и записывали всё, что говорилось, а мы уже начинали выходить из себя.

Хотя нам и нравился этот старый воин, - он был родом из Кха-ма в восточном Тибете, - и хотя он успел покорить нас своей обаятельной улыбкой и фантастическим лицом, всё же мы сильно сомневались в том, что его поучения могут нам пригодиться. Решив дать ему ещё один шанс, мы опять приехали в Сонаду на следующий день. И - не поверили своим ушам: рассказ об адах всё ещё не был закончен. Теперь он описывал разные виды злости и всевозможные вредные поступки, мысли и слова, которые приводят существ в разные преисподние. Когда на четвёртый день он начал то же самое, моё терпение лопнуло.

Мы и в самом деле приезжали сюда не ради такого развлечения. Каждый день мы совершали часовое путешествие из Дард-жилинга в Сонаду и обратно - очень неприятное, в открытых джипах, где, скорчившись, сидело или вывешивалось наружу человек пятнадцать. Это были вековой давности джипы "лэндро-вер" и "уиллис", собранные по лицензии из материалов не лучшего качества. Ужасные выхлопы из их изношенных моторов и третьесортное масло у всех вызывали тошноту, и каждый раз по дороге что-нибудь ломалось.

Мы чувствовали, что за такие муки и особенно за ежедневные расходы, которые мы несли, чтобы присутствовать на его поучениях, мы вправе услышать что-то привлекательное или хотя бы глубокомысленное. "Мы уже слышали это раньше", - прервал я его. Он посмотрел на меня с тонкой ироничной улыбкой и ответил: "Это так, но вы - поняли?" И внезапно мы осознали, что мы и не стремились понять, чего он добивается. Он не призывал мириться с тем, что существа страдают, и в его словах не было осуждения, он не грозил нам перстом и не требовал, чтобы всем воздалось за их грехи. И он не хотел никого контролировать. Ринпоче рассказывал невероятные истории о страдании с самыми лучшими намерениями: он действительно верил в то, что говорил, и говорил всё это своим слушателям для того, чтобы избавить их от неприятностей.

Мы же вместо сочувствия ощущали бездушное раздражение и хотели слышать только приятные вещи. Это не вело к прогрессу, и к нам пришло осознание того, что период путешествий по увлекательным местам и случайных инициации закончился и настало время кропотливого усвоения учения, в непрерывной и упорной работе с умом.

С нашей привычкой к постоянному передвижению, нам слишком легко было просто впитывать то, что хотелось слышать, лелеять собственную ложную духовность и доморощенные идеи, избегая работы по выкапыванию корней эго.

В нас возникло сильное доверие к Калу Ринпоче, - к учителю, который не старается угодить, но предпочитает давать то, что, на его взгляд, наиболее эффективно и полезно. Мы безотлагательно решили перебраться в Сонаду и как следует вникать в его поучения. Теперь, избавившись от своих блоков по отношению к нему, мы начали также понимать, что это за преисподние, о которых он говорит. Это были не наказания, полученные от злонамеренных богов, но нежелательные, болезненные состояния ума - результат вредных поступков в прошлом. Разве мы не видели раньше на примере всех тех людей, которым сами помогали выбираться из кошмаров, что ум может наделять реальностью самые странные вещи? Что он может страдать даже в своём нормальном состоянии, когда его отвлекает масса чувственных впечатлений человеческого тела? Ады - разве это не длительное психическое заболевание? Хотя мы сами встречали их очень редко, - но разве многие люди уже сейчас не живут в аду своих страхов и сомнений? В состояниях, которые - как и все обусловленные переживания непросветлённого ума - не имеют ни основания, ни прочности, которые суть только проекции, и, тем не менее, по ощущению совершенно реальны и потому приносят страдания?

Теперь стали понятны и различия во взглядах. Западная вера в неуклонное развитие существ, очевидно, путает два разных понятия. Первое - это генетическое развитие тела, которое, вероятно, действительно имело место до начала двадцатого столетия; но естественный отбор перестал существовать с изобретением пенициллина и автоматического оружия. А второй момент здесь - это ощущаемый рост способностей ума. На самом деле, начинать эту тему нужно ещё раньше: с процесса принятия нового рождения, обусловленного иллюзией отдельного "я" каждого индивидуума.

Эта тема должна включать происходящее в момент зачатия соединение ума с телом и средой, которые соответствуют содержимому подсознания.

А максимально полной эту картину сделает понимание того, что и в будущих жизнях непросветлённый ум будет ощущать реальным тот мир, который ему позволят воспринимать его привычные тенденции и органы чувств. Понятно, почему Будда так настоятельно не рекомендует неуместные выдумки по поводу кармы.

Это, впрочем, не означает, что ум, истинная сущность которого есть пространство и осознавание, имеет "форму" этого тела и после отделения от одного тела соединяется с другим, очень похожим, - как полагают материалистически настроенные сторонники теории перерождения. На самом деле, как объяснено и в "Тибетской книге мёртвых", всё это больше напоминает русскую рулетку.

После смерти, когда новые впечатления больше не поступают в ум через органы чувств, оживает подсознательное содержимое ума. Тогда самые сильные отпечатки и побуждения ума по-степенно приобретают форму главенствующей грёзы, и она, в соответствии со своим содержанием, приводит ум в один из шести видов существования. Этот процесс не имеет начала во времени, как и пространство, и вплоть до просветления воспринимается как принудительный и полный страдания. Если в уме преобладают впечатления гордости, созревание их ведёт к перерождению в мире богов; если доминирует зависть - перерождение происходит в мире полубогов; привязанность и та или иная степень накопления хорошей кармы формируют человеческую жизнь; глупость приводит в мир животных; жадность - в мир духов, а ненависть и злость - в те ады, рассказами о которых так долго "восхищал" нас Калу Ринпоче.

Для Будды все эти процессы - сон. Они - "пусты", в смысле отсутствия сколько-нибудь реальной сути, и выражают свободную игру бесконечных возможностей ума. С точки зрения чистоты, любое явление - это нечто спонтанно совершенное, но для тех, кто захвачен всеми этими состояниями, они всегда несут боль. Даже величайшая радость, возникающая из причин и условий, является слабой тенью того блаженства, которое присуще постоянной и истинной природе ума. Более того: большинство существ регулярно испытывает недостаток даже обусловленных радостей.

Нам досталась комната в так называемом Криз-хаусе, огромном деревянном здании в стиле эпохи Тюдоров, которое располагалось на холме выше Сонады. Строил его итальянский миллионер, пожелавший лечить свой туберкулёз высокогорным воздухом. Но он умер, так и не увидев свой дом. Теперь здесь, в окружении двух или трёх миров, жила молодая непальская вдова английского пастора. На нижнем этаже и в хижинах вокруг обитали бесчисленные родственники вдовы, жившие в традиционном непальском стиле.

В этих огромных семьях, где каждый, кто вышел из грудного возраста, называет другого братом или сестрой, непросто определить, какой из матерей принадлежит тот или иной ребёнок. Что касается отцов (часто - солдат-гуркхов, приезжающих в отпуск), то мы так и не смогли понять, различают ли их дети. Так или иначе, на первом этаже создавали шум все и всюду. Кроме того, там жил ещё сын священника, рок-музыкант, в своей манере одеваться и мыслить следовавший, с неизбежным для Индии опозданием, европейским причудам. И, наконец, большую часть верхнего этажа занимала странная группа западных бормотате-лей мантр. В это время пришли первые 150 долларов от моих родителей. Банк давал только шесть рупий за доллар, рынок в Дарджилинге - девять, а вот в Калькутте можно было получить все двенадцать. Поэтому мы предприняли наше первое короткое путешествие в Калькутту и обратно.

В целях экономии времени мы использовали надёжные ночные поезда. Эти однодневные поездки, превратившиеся в регулярное событие на много месяцев, стали для нас важным практическим дополнением к обучению. Покидая умиротворённое окружение Калу Ринпоче и тут же попадая в атмосферу всеобъемлющих проблем Калькутты, этого бесконечного города-трущобы, - мы особенно хорошо замечали боль обусловленного мира. Возвращаясь к учению, мы могли признать: "Это действительно так. Это всё происходит. Мы только что сами видели все эти состояния".

Тщательно спланировав время поездки, мы уехали в конце "адов", пропустили несколько церемоний и вернулись, когда начались "голодные духи" и "животные". Голодные духи - это существа в состоянии крайней жадности и привязанности. Их умы всецело захвачены алчностью: они постоянно пытаются что-то схватить и удержать. А так как ничего нельзя "иметь" или "сохранить" окончательно, они пребывают в постоянном расстройстве. В крайней степени скованные нуждами, они, со своим искажённым восприятием, всецело сосредоточены на еде и питье. Некоторые из них, едва приблизившись к пище, видят, как она превращается в грязь или пламя; у других создаётся иллюзия, что они пытаются наполнить желудок размером с город через горло и рот величиной с игольное ушко. Многие описания напоминали о картинах Босха и Брейгеля.

Калу Ринпоче на своём любимом учительском сиденье в Сонаде

Поучения Ринпоче о духах оказались весьма эффективными. Мы до сих пор ко всем возникающим материальным желаниям автоматически добавляем: "А нужно ли?"

В животном мире рождается тот, кто отличался невежеством, сознательно что-то искажал и не использовал возможности ума. Главные страдания домашних животных - порабощение и убиение людьми. Дикие животные охотятся друг на друга, убивают и пожирают себе подобных. Большинство живёт под землёй или в воде. Они не способны контролировать ум и лишены возможности сознательно идти к освобождению. Эти три состояния - ад, духи и царство животных - называются "нижними" мирами. Они являются результатом естественного созревания негативных впечатлений ума. И человеку достаточно здравого смысла, чтобы отказаться растить в себе семена, которые приведут к таким плачевным последствиям.

Право же, в этих состояниях нет ничего достойного внимания, - тот, кто в них попадает, полностью связан, и там нет возможности помогать ни себе, ни другим.

"В верхних мирах "хороших" перерождений тоже есть страдание, - продолжал Ринпоче. - Там нет надёжного прибежища". Когда преобладание желаний и добрые поступки предыдущих жизней приводят нас к человеческому рождению, здесь автоматически появляются восемь источников страдания: четыре явных -рождение, старость, болезнь и смерть, и четыре "подленьких" -боль от разлуки с тем, что мы любим; неприятная необходимость терпеть рядом с собой то, что мы не любим; расстройство, когда мы не можем получить то, что хотим; и, наконец, неизбежная проблема с защитой того, что нам принадлежит! Ринпоче описал всё в мельчайших деталях, показав, что столь многое из того, что считается "естественным", на самом деле не удовлетворительно и представляет собой замаскированное страдание.

"Богам и полубогам также не позавидуешь", - говорил он. Полубоги рождаются с красивыми телами и наделены могуществом вследствие хороших поступков в прошлом, но сильная ревность наполняет их жизнь борьбой и интригами. Они никогда не удовлетворяются, и, как правило, умирают в состоянии великой злобы и ненависти; поэтому их следующее рождение в высшей степени болезненно.

Даже наиболее радостные состояния в обусловленном мире, состояния богов, не приносят окончательного удовлетворения, поскольку иллюзия отдельного "я" всё ещё есть и у них. Хотя на протяжении необычайно долгого времени они испытывают крайнее наслаждение, пребывая либо в мире, где все желания автоматически исполняются, либо в сфере чистых форм, либо в свободе полной абстракции, - всё же в конце концов ничто не может предотвратить их падение в другие состояния, поскольку накопленная хорошая карма, которая вызвала эти приятные переживания, рано или поздно исчерпывается.

Так обстоит дело во всех мирах. Пока высшая радостная Будда-мудрость не удалила двойственную модель мышления, ум из-за своего неведения ощущает свою пустоту или природу пространства как "я".

Тогда то, что проявляется в нём, его "ясность", воспринимается как объект или "ты". Из иллюзии того, что воспринимаемое и воспринимающий разделены, появляется желание по отношению к тому, что нам нравится, и недоброжелательность по отношению к тому, что не нравится.

Желание естественно влечёт за собой жадность, ибо мы хотим сохранить то, что приятно; отвращение вызывает зависть, ибо мы не хотим, чтобы наши враги процветали. Наконец, глупость рождает бесполезную гордость, которая заставляет нас думать, что мы лучше других, и делает нас одинокими и чопорными. Отождествление с преходящим - мыслями, телом и богатством - не позволяет уму ощущать своё бескрайнее лучезарное пространство. И вот -проблемы.

Когда присутствуют эти мешающие чувства, то вредные мысли, слова и действия появляются сами собой и приводят к неизбежным результатам: страданию и неудовлетворённости существ. Это тот хаос, который большинство не может контролировать или отбросить, который воспринимается как "жизнь", на каком бы уровне существования она ни происходила. Используя практические примеры, Калу Ринпоче показывал, что двойственность даёт о себе знать на каждом из шести обусловленных уровней, даже на уровне высших богов.

"Только одно состояние, - настойчиво повторял он, - вечно и совершенно: Состояние Будд". Только одна цель, учил он нас, действительно стоит усилий! Это достижение такого уровня, на котором омрачённость исчезает, а сила и желание работать для других достигают полной зрелости.

Завершив этот недельный экскурс в тупики обусловленного существования, Калу Ринпоче переключился на объяснение того, какую редкую удачу представляет собой наше теперешнее рождение, если среди бесчисленных существ, наполняющих вселенные, именно мы получили драгоценную возможность практиковать учение Будды и достичь Освобождения.

"Восемнадцать условий сложились вместе, чтобы возникла эта ситуация, - говорил он. - Нужно было избежать восьми "беспокойных" видов существования, получить пять условий от других и пять - от самих себя". Он перечислил их все и продолжил: "Все они действуют здесь и сейчас и дают вам уникальную благоприятную возможность".

Удаление завес неведения и мешающих эмоций стало чем-то очень близким и нужным под его руководством, чем-то, что мы реально могли осуществить.

Совершенство, которое он описывал, было не мечтой, а истинной, неизменной сутью ума, неотделимой от нас. Подчёркивая реальность совершенства, он вдохновлял даже самых ленивых членов группы.

Следующие поучения, о непостоянстве, показали неотложность практики. Ринпоче объяснял преходящую природу всех вещей, неизбежность смерти и краткость жизни, напоминая нам о многих знаках изменения и увядания повсюду. "В этой жизни вы имеете возможность найти то, что не исчезает и не умирает, - вашу собственную Будда-природу, - говорил он. - Это драгоценная возможность, но жизнь коротка. Если вы не воспользуетесь ею теперь, сколько ещё жизней вы проведёте в боли и запутанности, не будучи в состоянии помочь другим и себе, пока снова не встретитесь с условиями, которые дают шанс освобождения?"

Даже с нашим возобновившимся доверием к поучениям, нам с Ханной поистине трудно было найти правильное отношение к феномену страдания. Мой ум определяет боль и расстройство как ошибочные программы и отфильтровывает их. И похоже, что никто их сонадской группы слушателей не понимал, что эти поучения основываются на уровне Будды. Поскольку они преподносились в традиционной манере, мы мало задумывались об этом. Мы с Ханной были самыми счастливыми из всех, кого знали; всё виделось нам значительным и волнующим, и на практику нас подвигал не кнут сзади, но неизменно увеличивающаяся в размерах морковка впереди. Намного более эффективным стимулом для нас послужила бы информация о том, что даже высшие и наиболее радостные состояния, известные нам, являются лишь слабой тенью безграничного блаженства, связанного с полным просветлением.

Но с таким преподнесением пришлось подождать до тех пор, пока я сам не начал давать эти поучения. Калу Ринпоче закончил тему следующим образом: "Обусловленному существованию присущи три вида страдания:

Страдание страдания - состояние, когда накопившаяся больстановится невыносимой.

Страдание перемен: всё, что появляется, когда-нибудь исчезнет.

Неуловимое страдание неведения - незнание того, что происходит на самом деле. Только Состояние Будды совершенносвободно от этих изъянов".

Глава двенадцатая

Кармапа даёт добро

В

Криз-хаусе наши американские соседи Сью и Ричард часами занимались практикой, напоминающей некую странную гимнастику. Они касались макушки, горла и груди сложенными руками, как мы научились делать во время принятия прибежища, но вместо того, чтобы коснуться лбом земли, они скользили на руках вперёд, пока их тела не оказывались полностью распростёртыми на полу. Совершенно не отдыхая, они опять поднимались, делая всё это много раз. Канадец по имени Кен драматически выполнял простирания во время пудж в монастырском зале, другие - дома. То ли мы не знали, как правильно спросить, то ли наступили на ногу некоторым преданным ученикам ламы своей непреклонной своей приверженностью Кармапе (а может быть, вызывающим поведением по отношению к Ринпоче в начале), - так или иначе, казалось, что все слишком поглощены своей практикой, чтобы рассказывать другим о том, чем занимаются. Получить информацию было трудно. Скоро мы забыли про это, хотя меня интриговал атлетический аспект. Только по окончании лекций о страдании Калу Ринпоче перешёл к объяснению этого специального вида гимнастики, которым занимались остальные.

Очевидно, 100 000 таких "простираний" были первым из четырёх оснований практики. Мастера подлинного буддизма Алмазного Пути в Тибете всегда утверждали, что успех с такими простыми видами медитативной практики, как шинэ и лхагтонг (шаматха и випашьяна), а также действительно передовыми "тантрическими" медитациями в значительной степени зависит от такой подготовки. Истинные результаты приходят только после интенсивного накопления положительного багажа впечатлений и мудрости, - и то и другое достигается этими предварительными упражнениями.

Эффективно устраняя гордыню, простирания ещё оказывают очень сильное влияние на тело, речь и ум, выпрямляя энергетический канал в середине тела и обращая нас к просветлению. "Сто тысяч простираний - это первый решающий шаг на пути к просветлению", - часто повторял Калу Ринпоче. Хотя учителя говорят «сто тысяч» или «бум» по-тибетски, на самом деле необходимо сделать. Ханна была готова начать тут же, но моя гордыня почуяла опасность и быстро нашла лазейку: если бы нам надо было их делать, Кармапа уже сказал бы нам. А уж если начинать, то надо довести дело до конца. Лучше делать "настоящую", сидячую медитацию, пока мы опять не будем с Кармапой. Это был удобный способ избежать простираний. Даже если бы мы делали по тысяче в день, это заняло бы три месяца, а мы определённо не собирались задерживаться в скучной Сонаде так долго. Мы по-прежнему оставались полностью настроенными на Кармапу. Хотя мы были счастливы иметь такого учителя, как Калу Ринпоче, и чувствовали, как наша благодарность ему растёт с каждым днём, всё же оставались целые пласты доверия, открытые только Кармане, великому смеющемуся Будде в наших сердцах.

Но нелегко видеть, как другие делают простирания, и не попробовать самому. И вот однажды, движимый в основном любопытством, я расчистил несколько досок деревянного пола в нашей комнате. Положив спальный мешок для защиты колен, диванную подушку под живот и взяв пару старых носков, чтобы скользить на руках, я хорошенько оттянулся. Решив, что просто попробую, я не хотел никому говорить об этом. Но чувство я пережил особенное, настоящий подъём. Когда в 17 лет я ездил в Соединённые Штаты по программе обмена для игры в американский футбол, отбор мяча с лёту всегда доставлял мне большое удовольствие, и здесь я обнаружил то же чувство скорости. Однонаправленность движений захватывала, и я, вероятно, сделал 500-600 без остановки. Это было всё, что я хотел знать об их эффекте. Единственным напоминанием осталась боль в мышцах живота, и я определил простираниям место на складе сознания среди экзотических видов спорта.

Однако, когда мы пришли на следующее занятие, Калу Ринпоче с наимилейшей улыбкой сказал: "Это хорошо, что ты начал делать простирания. Они - очень важная помощь для удаления негативных впечатлений в теле, речи и уме". Он высоко отозвался обо мне, и присутствовавшие при этом тибетцы подхватили и стали в один голос расхваливать 100 000 простираний. Мне стало неловко. Это был бы явньщ саботаж - заявить перед нашей подающей надежды группой, что моё начало было всего лишь экспериментом и я, вообще-то, не собираюсь продолжать. Это могло остановить и остальных в их практике и нанести вред работе Ринпоче. Выхода не было. Нас мастерски надули, и вот мы с Ханной начали делать по 200 простираний три раза в день, что оставляло нам достаточно времени на многие другие вещи - такие, как осмотр интересных подножий холмов между Непалом, Бутаном и границей Сиккима.

Люди говорили, что Калу Ринпоче - не единственный выдающийся йогин в окрестностях Дарджилинга. На лесистых горных склонах над городом жил лама Канджур Ринпоче, ученик Кармапы из Тибета и один из высших учителей линии преемственности Ньингма. Хотя добрый инстинкт всегда подсказывал нам с Ханной, что лучше придерживаться одной линии и не смешивать учения (лучше не понимать одну вещь, чем заблуждаться в нескольких), всё же нам было любопытно и хотелось благословения. И вот однажды мы отправились на прогулку через прекрасные рощи, чтобы посетить этого мастера.

Хотя между школами Кагью и Ньингма есть большие отличия в терминологии, - на протяжении веков поучения и благословения этих двух школ несколько раз смешивались, и теперь поучения школы Ньингма составляют важную часть нашей передачи. Часто один лама держит обе традиции, и третий Кармапа Рангджунг Дордже спас высшую мудрость ума, хранимую школой Ньингма и называемую «Великое Совершенство» (Дзогчен), включив её в поток Великой Печати (Махамудры) Кагью. В общих словах можно сказать, что Дзогчен наиболее полезен людям, склонным к гневу, в то время как Чагчен оптимален для тех, у кого преобладает желание. При условии доверия к присущему нам Будда-уму, и то и другое - самый быстрый путь к цели.

Канджур Ринпоче жил с женой и сыном-воплощенцем в окружении крупного можжевельника на склоне холма. Их большой, красивый каменный дом всё ещё строился, а у Ринпоче была групппа чрезвычайно богатых учеников-французов. Чтобы войти, нам надо было сначала открыть калитку, охраняемую двумя шумными немецкими овчарками. Собаки были в плохом настроении; несколько дней назад, по словам французов, они кого-то здорово пожевали. Однако никто из западных учеников, сидевших в нашем поле зрения, не проявил особой заботы о гостях. Как и некоторые члены ближайшего окружения Калу Ринпоче, они, видимо, были слишком заняты самосовершенствованием. Мы ещё раз дали себе обещание, что, если мы начнём основывать буддийские центры на Западе, то в них не будет места эгоцентричным типам, создающим угрюмую атмосферу. Позже я проявил особенную последовательность в том, чтобы не забывать этот обет, и я даже наслаждаюсь этой активностью. Бюрократия, недружелюбие и эгоизм - это качества, которые Алмазный Путь просто не может себе позволить; это есть полное предательство духа Кармапы.

Собаки не захотели неприятностей, когда нам удалось отпереть ворота, и сразу появился Канджур Ринпоче. Он выглядел трогательно, шагая впереди нас по дороге в дом в тапочках и длинной ночной рубашке. От его жены также исходили вибрации любви, и они оба не могли сразу не понравиться. Ринпоче сел на свой трон, задал несколько вопросов и погрузился в медитацию. Мы медитировали вместе с ним, так хорошо, как могли, и вдруг оказалось, что получается намного лучше, чем обычно. Мы находились в самой сути ума, за пределами мыслей; нас просто не было - и одновременно сохранялась полная ясность. Вернувшись к повседневному сознанию с идеями и различением, мы заметили, что прошло несколько часов, и на обратном пути поздним автобусом в Сонаду мы всё ещё ощущали его благословение. Во время нашего последующего визита к нему повторилось нечто похожее. Сидя на стуле напротив нас, он начал произносить нараспев: ОМ А ХУНГ БЕНЗА ГУРУ ПЕМА СИДДХИ ХУНГ, и внезапно внутренние энергии поднялись вверх с такой силой, что я весь содрогнулся, почувствовав бесчисленные открывающиеся измерения. Полный радости и благодарности, я коснулся лбом его колена. Он умер, когда мы были с "делегацией Румтека" в Женеве весной 1977 года. Кармапа тогда пообещал, что он скоро примет новое рождение. За несколько дней до кончины своего 16-го воплощения в Чикаго в ноябре 1981 года Кармапа подтвердил новое воплощение Канджура Ринпоче, как и двадцати других важных лам. В Тибете Канджур Ринпоче сначала был одним из монахов Кармапы. После периода усиленной медитации к нему пришла женщина - обладательница мудрости, и он достиг недвойственных уровней осознавания.

Мы не пожалели также о визите к другому высокому ламе школы Ньингма, Чагдралу Ринпоче. Его монастырь недалеко от Гхума примечателен своими прекрасными ступами в старом стиле Кхадампа. Он не был воплощенцем и достиг своего уровня сознания в этой жизни. Близкий друг Калу Ринпоче, он был известен своими предсказаниями, которые привлекали многих людей, и жёсткими практическими методами обучения. Однажды Чагд-рал Ринпоче заставил одну западную девушку из породы поклонниц поп-певцов чистить хлев на протяжении полугода, и она подхватила туберкулёз, прежде чем получила от него какие-либо поучения. Когда у него бывают деньги, он часто спускается в Сили-гури, покупает столько живой рыбы, сколько может себе позволить, произносит над ней мантры и отпускает обратно в реку. Он вегетарианец и, как все последователи Гуру Ринпоче, считает дым вредным в любых формах, за исключением благовоний. "Дым отпугивает всех Будд", - говорят они. В отношении алкоголя, однако, у них более широкие взгляды. Употребляемый с должным контролем, он вроде даже продлевает жизнь. В Тибете Ринпоче посещал пещеры, в которых оставили своё благословение Гуру Ринпоче и Миларепа. Взяв за собой двух ослов, одного с книгами, а другого с провизией, он медитировал в своё удовольствие. Вскоре после этого он основал в Непале центр отшельничества с помощью щедрой королевской семьи Бутана. Как мы слышали в середине 90-х, его работа успешно продолжается.

Тогдашним главой школы Ньингма был Дуджом Ринпоче. Он скончался в 1987 году во Франции. Как и Кармапа, он постоянно был окружён своими приверженцами и людьми, которые нуждались в помощи. Он жил то в Калимпонге, то в Катманду, и в семидесятые и восьмидесятые годы несколько раз учил на Западе. В Лондоне, Париже и Нью-Йорке появились группы под его руководством. Мы уже пытались встретиться с ним в Калимпонге, но дом оказался пуст. В этот раз мы узнали, что Ринпоче в Дарджи-линге, и успели встретиться с ним за день до его отъезда.

Дуджом Ринпоче страдал от очень тяжёлой астмы. Его ученики считали это знаком того, что он берёт на себя плохую карму многих существ (а йогин Чен, цитируя свои даосские источники, утверждал, что тот слишком часто занимался любовью!) Так или иначе: его недомогание давало многим возможность получить хорошую карму, помогая ему. Он остановил наши поклоны, и, когда мы спросили о его самочувствии, он сказал просто и откровенно, так что появился целый мир ясности: "Я жалок". Он дал нам "лекарство ламы" в пакетиках - неправильной формы маленькие зёрнышки из трав, благословлённые йогами и ламами во время недель призываний, и под занавес подарил нам тонкое светлое благословение. Во время нашего третьего паломничества в 1981 году он ещё смог благословить сотню наших друзей.

На горном склоне между Дарджилингом и Гхумом, также над бензоколонкой, жили Друкчен Ринпоче и Тхугце Ринпоче. Первый теперь уже принял новое тело. Они недолюбливали Калу Ринпоче, который, по всей видимости, купив Сонаду, увёл её у них из-под носа. Они вносили важный вклад в местную активность, устраивая большие курсы и коллективные декламации. Это выводило местных буддистов из их традиционной "потребительской" роли и побуждало предпринимать что-то и самостоятельно в своей жизни. Здание монастыря порадовало нас внушительной архитектурой, а пуджа - поразительным ритмом. Однако странно было увидеть общепризнанного тулку, у которого поехала крыша. Тогда это не укладывалось у нас в голове.

Местом наших частых визитов стала община Бхутиа Басти, находившаяся за Дарджилингом. Это было интересно, поскольку они функционировали как светская организация, - но им ещё многому нужно было учиться! Коллективные процессы в их группе были гораздо менее прозрачны и продуктивны, чем в наших западных группах, которые возникнут позже. Эти визиты к соседним ламам, однако, не заставили нас забыть, что методам мы должны учиться у Калу Ринпоче. Если это не происходило само собой, как в нашем случае, тогда часто Кармапа сам посылал к нему учеников, чтобы они могли изучить основы буддизма. Традиционные поучения, а также иерархии, основанные на безбрачии, которые Калу Ринпоче принёс из своего древнего монастыря в Тибете, до сих пор составляют скелет основанных им монастырей во Франции, Канаде, Норвегии и США, и практика там ведётся на тибетском языке. Мыже вместе с нашими друзьями до 1998 года создали более 200 светских и йогических центров непосредственно для Кармапы, и особенно деятельность Кюнзига Шамарпы снабдила эту структуру важной пищей для интеллекта. Группы работают на принципах дружбы, и сами принимают решения по организационным вопросам. Этот открытый подход, частые поучения по Великой Печати (Махамуд-ре), мудрое применение медитации на учителя (Кармапу) на родном языке, - всё это уже успело принести многим удивительную зрелость. Поскольку наши группы светские и работают у всех на виду, - они не отделяются от основного потока жизни, и это обеспечивает открытые и равные условия игры для самых светлых и независимых умов.

Хотя мы учились у Калу Ринпоче почти каждый день и начали простирания под его руководством, мы до сих пор не принимали от него посвящений. Они затрагивают сознание на таких уровнях, к которым мы не хотели допускать никого, кроме Кармапы. Однажды мы вышли из комнаты перед самым началом посвящения, и это всем показалось странным. Калу Ринпоче видел затруднение, в котором мы находимся, и однажды сообщил, что Кармапа скоро поедет из восточной части Бутана в западную с заездом в Индию. Ринпоче посоветовал нам воспользоваться этой благоприятной возможностью, чтобы спросить о посвящениях. Это было лучшее, что он когда-либо нам говорил. Мы подпрыгнули от радости и волнения при мысли, что скоро опять увидим Кармапу.

Это было невообразимо чудесно, всё вокруг наполнилось светом. В течение следующих дней мы собрали информацию о его маршруте и о присутствии полиции в этих местах. Хотя мы редко могли понять, по каким каналам распространяются известия, кто-то из кхампов, истинных воинов по своей внешности, всегда знал, что делает Кармапа.

Итак, говорили, что через несколько дней он будет проезжать через Индию. Прямая дорога через Бутан ещё не достроена, и мы могли ждать его только на одной дороге, - там, где ранее сели в роскошный автобус. Мы без труда получили документы для посещения Калимпонга. К счастью, мы знали военную дорогу оттуда. Поскольку она использовалась только в тех случаях, когда обваливалась главная дорога, до бутанской границы контрольно-пропускных пунктов не было.

На этот раз мы сошли с автобуса перед шлагбаумом, отправились на пост и спросили, можем ли мы подождать там Карма-пу. Пограничниками были не те гении, что в прошлый раз, но такие же параноики. Они пригрозили, что арестуют нас, если мы быстро не уйдём. Они, наверное, боялись потерять работу, а потеря работы в Индии не шутка. Мы сказали их шефу, что являемся учениками Карманы, но он не поверил. По-видимому, он получил какое-то классическое индуистское образование и не переставая повторял: "Такую сильную кармическую связь нельзя обрести в одной жизни". Конечно, звучало странно, что двое светлокожих европейцев ощущают себя ближайшими родственниками высоко почитаемого Кармапы - учителя величайших йогов Тибета и растущего числа индийцев. Охранник, однако, не учёл в своей философии возможность того, что многие из тех ширококостных людей с белыми лицами, которые теперь исследуют Восток, могли жить здесь в прошлых жизнях, в то время как азиаты, чувствующие тягу к христианству не только ради денег и "повышения в касте", наверняка в прошлом собирали впечатления в христианских культурах.

На самом деле, узнавать своих учеников, по крайней мере, исходя из их общих черт, не трудно. Но лучше поменьше говорить о прошлых жизнях. Начинаются всякие домыслы, нельзя иметь полную уверенность, а большинству и в этой жизни эго доставляет достаточно проблем. Лучше избегать личностной драматизации и просто продолжать учить, опираясь на оптимальные возможности для этого.

Пограничники не выказали благодарности за то, что мы обогатили их философию. Наоборот, они были доведены до отчаяния. Мы поняли, что это пустая трата времени (к тому же попахивающая большой кутерьмой), надели рюкзаки и повернули обратно. Мы немного прошли по песчаной дороге с растущими по краям кривыми соснами, и нас подобрал бутанский джип. Он довёз нас до ближайшего поселения, которое всё ещё находилось в запретной зоне. Мы с радостью заметили, что никакие другие дороги не пересекают ту, на которой мы находимся, и не вливаются в неё, - это означало, что Кармапа наверняка проедет через эту деревню. Можно было остаться здесь. Мы быстро сошли с главной улицы, чтобы избежать встреч с полицией, как тайной, так и в форме, и стали искать место для ночлега. Помимо того что здесь не было пронырливых служителей власти, это оказался самый приятный маленький городок из тех, что попадались нам к югу от Гималаев. Населённый простыми и доброжелательными людьми, он лежал под сенью огромных акаций. Приятно было встретить индийцев, с которыми можно не напускать на себя строгость. Когда мы спросили, где найти гостиницу, они отвели нас прямо в главный храм, постелили циновку и предложили располагаться, принимая нас как раньше, до того как волны хиппи ринулись на восток. В этом раю был даже работающий телефон, и, когда нам сообщили из Панчёлинга, что Кармапа приедет не раньше следующего дня, подобное гостеприимство оказалось как раз кстати. Мы расположились рядом с главным алтарём. Время от времени заходили местные жители, ударяли в гонг, чтобы пробудить своего бога, подносили еду или монеты, произносили свои пожелания и удалялись. Некоторые прихожане приносили нам поесть, а вскоре несколько тамангов, представителей в основном буддийского племени, пригласили нас посетить их храм. Это была та ситуация, когда от одного поступка зависит многое. Взять с собой поклажу или довериться им? Первый и единственный раз в Индии мы решили рискнуть и взяли только то, что всегда и так носили в карманах. Выходя, мы поняли, что им это понравилось.

Таманги повели нас тенистой дорогой между недавно посаженными деревьями, и мы подумали: "Вот так прекрасно, должно быть, выглядела Индия до того времени, когда белый человек дал им пенициллин, не дав презервативов, и произошёл демографический взрыв". Храм находился недалеко от посёлка. Он стоял на сваях для защиты от змей и крыс, и тамангский стиль был безошибочен. Как и у подножий гор, так и здесь, на равнинах, мы видели всё те же изображения белых четырёхруких форм Любящих Глаз, с неимоверно большими руками и глазами, а также выглядящие незаконченными дордже и колокольцы, сделанные местными кузнецами. Они используют простые мульды и не могут разогреть металл настолько, чтобы очистить его.

Очевидно, они не часто наведывались в это место, и мы решили, что их духовная практика должна быть здорово "подмоченной", имея ввиду изрядное количество алкоголя. Тем не менее, здесь тоже чувствовались те фундаментально хорошие энергии, которые появляются везде, где люди хотя бы просто думают о Буддах. Мы благословили место мантрами, которые знали, бросили рис, и хозяева остались довольны.

На следующее утро мы выбрали стратегическую позицию, которая давала широкий обзор дороги, позволяя нам оставаться невидимыми. В этом месте, перед въездом в посёлок, караван машин замедлил бы движение; там были также ограничители скорости. После нескольких часов ожидания и дюжины бананов появился Кармапа - в открытом лэндровере, с сопровождением позади. Мы выбежали на дорогу перед машиной, и он велел изумлённому шофёру остановиться. Раскатисто смеясь и много говоря при этом, он не пожалел времени, чтобы хорошо благословить нас.

В следующий миг он дал указания спрятать нас среди багажа в кузове грузовика, и неожиданно мы опять оказались в Бутане. В Панчёлинге автомобили остановились у гостиницы рядом с тем нашим домом отдыха. Мы удрали от компании многочисленных румтекских друзей, желавших с нами поболтать, и бросились прямо к Кармапе. Не замечая целую очередь сановников, ожидающих у входа, мы сразу вбежали внутрь. Это был момент, когда мы могли дать ему наши датские паспорта и получить взамен бутанские, чтобы уже не расставаться с ним никогда. Мысль о возвращении в Европу даже не возникала в наших умах; мы хотели только быть рядом с ним. Держа паспорта, Кар-мапа сказал: "Вам повезло, что у вас есть страна и вы не беженцы. Вы должны знать это. Оставьте их у себя, они ещё пригодятся", - и пообещав, что сделает всё возможное, он предложил нам сесть на бамбуковые стулья рядом с ним.

Мы чувствовали себя там неловко и никак не могли удобно устроиться на стульях, но были слишком поглощены своими планами, чтобы понять, почему. Но когда крепко сложенный человек, чьё лицо мы знали по значкам на лацканах и фотографиям, вошёл в комнату и сел на пол напротив Кармапы, мы, как можно незаметнее, также соскользнули вниз. Это был король Бутана собственной персоной.

Поздно вечером опять выдалась возможность увидеться с Кармапой. Войдя в комнату, мы чуть не вывалились обратно за дверь от удивления. В комнате не было ни одного внешнего источника света, и всё же она была освещена золотым сиянием с лёгким, как мне показалось, зелёным оттенком.

Этот свет исходил от самого Кармапы. Когда мы пришли в себя настолько, что смогли говорить, то спросили сначала о посвящениях. Кармапа улыбнулся: "Олухи, неужели вы не видите, что Калу Ринпоче делает мою работу? Конечно, вы можете принимать посвящения от него. Возвращайтесь в Сонаду, занимайтесь основополагающими упражнениями и всегда приезжайте ко мне в Сикким, когда сможете".

Мы встретились также с королевской семьёй, которая впоследствии, в 1979 и 1987 году, любезно приглашала нас в Бутан как своих гостей. Король Бутана сейчас женат на четырёх племянницах Чечу Ринпоче. Там был также Джигмела, племянник Кармапы, который посчитал необходимым рассказать нам, как быстро люди заканчивают простирания в медитационном уединении. После церемонии короны, устроенной для полчищ окрестных горцев совершенно обалдевшего вида, в три часа утра мы снова отправились в путь, на этот раз на мягком сиденье в кабине грузовика по соседству с нашим старым другом доктором. Поскольку Кармапа, благословляя людей и места, делал больше остановок, чем мы, к мосту Тиста мы приехали первыми. Мы ждали его с изображениями и вещами, которые ещё не дали ему на благословение в великой спешке, - мы хотели отправить их друзьям на родину. Дунув на предметы в моих руках, когда его джип проползал мимо, Кармапа вдруг исчез за мостом.

Глава тринадцатая

Домой, в Сонаду

О

т Тисты мы поехали на служебном джипе до Дард-жилинга, сошли у Гхума и нашли грузовик вниз, в Сонаду. Теперь всё стало на свои места. Кармапа велел нам оставаться здесь и учиться, - значит, это и нужно было делать. Извлекая возможную пользу из окружающего нас однообразия и стараясь действительно учиться, мы довели число ежедневных простираний до двух, а затем до трёх тысяч. Это был наш максимум, учитывая время на еду, лекции и поддержать ние живой связи с Европои.

Тогда, как и сейчас, письма были большим делом, занятием каждого свободного момента, и время у нас оставалось, фактически, лишь потому, что мы стали меньше спать. Поле благословения Кармапы и пружинистые движения простираний выпрямляли наши энергетические каналы до такой степени, что нам вполне хватало для отдыха четырёх-пяти часов сна. Комната остывала, и хорошо было начинать рано утром, чтобы наработать тепло. К нашему удивлению, практика превратила наши тела в настоящий дар, орудие, которое можно свободно использовать, и никакая тяжёлая работа не была нам неприятна с тех пор.

На меня производило очень большое впечатление то, как делала простирания Ханна, - мудрость, с которой она управлялась с этим трудным физическим упражнением. Мы делали их бок о бок, она задавала ритм, и, так как она вынослива и знает, как поддерживать плавное течение вещей, - остановок не было. Мы считали те простирания, что делала она, а я временами добавлял быстрые взрывы «сверхурочных», чтобы усилить переживание. Сочетая в себе активность тела (само движение), речи (произнесение мантр) и ума (поддержание умственного образа и осознавания), простирания являются глобально преобразующей человека тантрической практикой. Они производят необратимые изменения, и нет лучшего способа устранить запутанные энергетические потоки, оставшиеся после многих лет интоксикаций, доморощенных философий или пассивности, чем пройти это "лошадиное лечение". При этом лучше доверять вековой мудрости практики. Когда я попытался усовершенствовать её, чтобы растрясти свой сердечный центр, подкладывая что-нибудь твёрдое под грудь в том месте, где она ударялась об пол, пользу это принесло небольшую. Я получил не только некоторые интересные ощущения в области сердца, но и сломанное ребро впридачу. Моя грудь здорово болела, и мне пришлось делать последние 30000 на одной левой руке, издавая часто стоны вместо мантр. Благодаря практике созрело много глубоких впечатлений, и на протяжении недели большой чёрный плащ Защитника заслонял всё остальное, просто вися впереди и не двигаясь. Тогда мне было невдомёк, какое это фантастическое благословение.-

Калу Ринпоче

Устранение столь многих влияний, созданных наркотиками, и неправильных взглядов часто вызывало дрожь и резкие гримасы. Хорошо было знать, что это очищение, что я избавляюсь от этих вещей, а не приобретаю их. Последние 10000 распластываний, хлопков животом и так далее (этому было придумано много забавных названий) мы совершили, делая по 4000 в день, в монастыре Бхутиа Басти в Дарджилинге, слева от древней, заряженной силой статуи Гуру Ринпоче, и ламы Тхубтен и Лоди, а также доктор Джигме и члены его семьи приносили нам пищу. Новогодним утром 1971 года 111111 простираний, первая часть основополагающей практики, остались позади. Мы отметили это, вволю насладившись тёплой ванной.

Мы возвратились в Сонаду на посвящение, которое давал Калу Ринпоче, - первое из многих, полученных от него. Он передавал сочувственную сущность всех Будд, посвящая в белого четырёх-рукого Будду, которого теперь называют Любящие Глаза. В течение первых 1500 лет в Индии эта сила называлась Авалокитешва-ра, а тибетцы дали ей имя Ченрезиг. Мы втиснулись прямо перед чудесно выгравированным лицом Ринпоче, излучающим вневременную мудрость. Звуки его речитатива, колокольчика и барабана, казалось, исходили отовсюду, и его лицо принимало всё новые формы. Внезапно я ясно увидел прозрачно-белого четырёхрукого Будду перед нами. Благословение было просто невероятным, после него я еле мог стоять на ногах. Незабываемое посвящение. Особенно тибетцев рассмешило моё "усовершенствование" простираний. Ребро продолжало болеть, несмотря на повязки и экзотические мази от чересчур ревностных врачевателей. Однако продолжать терпеть это глупое препятствие было неприемлемо. Зная также, что на воскресном базаре в Калимпонге ещё можно купить подлинные тибетские произведения искусства, мы решили посетить при первой возможности этот интересный город, а также наведаться к местному ламе-целителю.

Таши из отеля Гомпус, разделивший с нами все треволнения нашего последнего визита, был довольно хорошо осведомлён о нашем местонахождении. Похоже, мы и здесь попали в тибетскую систему сплетен и информации. Однако чего он не знал и что вызвало у него настоящий восторг - это то, что мы занимаемся традиционной практикой и планируем закончить четыре основы. Он отправился с нами вместе к монгольскому ламе, купив по дороге свежеперемолотой цампы, и было отрадно чувствовать, что путь вверх, который раньше показался бы обременительным, был теперь чистым удовольствием. Тело нашло свой ритм, функционировало плавно и без усилий после простираний, и очень важный этап был позади. Наши тела теперь были хорошими слугами, а не капризными господами, и больше не ограничивали свободу ума и не делали его ленивым.

Мы достигли верха гряды и вдоль стены из серого камня, окружавшей, видимо, то, что было монастырём, подошли к воротам, за которыми располагался ряд низких домиков. Таши провёл нас в одну из дальних дверей. После яркого солнца мы вначале ничего не видели, но, привыкнув к темноте, обнаружили дружелюбно выглядящего старика, сидящего в конце низкой комнаты, заполненной коробками и сумками, и приветственно кивающего нам.

Мы, в свою очередь, поприветствовали его, и он дал нам благословение так же, как часто делает Чечу Ринпоче, - возложив обе руки по сторонам головы и затем медленно двигая их вверх к макушке, призывая к нам своих Будд-Защитников. Мы дали ему цампу и немного денег как подношение и рассказали ему о себе, а он нам - о себе.

Как большинство монголов, он принадлежал к школе Гелуг-па, буквально - школе "добродетельных". Хотя современному человеку трудно в это поверить, гелугпинцы действительно сами выбрали такое название. Соответственно, они больше известны организованностью и учёностью, чем спонтанной свежестью йогов. Они управляли Тибетом политически и основали огромные монастыри, такие как Сера, Дрепунг и Ганден, каждый из которых вмещал тысячи монахов. В этих учреждениях многие монахи сдавали экзамены по логике и искусству дебатов.

Способность иметь дело с причинами, а не только со следствиями, - это великий подарок Будды миру, и самое главное здесь -искоренить причину неведения. При этом в Тибете, где самые непревзойдённые поучения Будды сохранялись живыми в течение 1000 лет, можно было предпочесть либо путь всеохватывающего опыта и медитации, свойственный трём "старым" школам (или школам "красных шапок"), либо путь изучения, применявшийся "реформированной" школой (или школой "жёлтых шапок"). Таким образом, и быстрый путь преданного отождествления с Буддой или Ламой, и медленный и ровный путь постепенного познания - оба пути до сих пор передаются ученикам и способствуют развитию любых талантов на любом из желаемых уровней.

Этот старый монгольский лама (Таши сказал, что ему около 100 лет, хотя он определённо выглядел моложе) не соответствовал стандартам. Он был скорее йогином, чем интеллектуалом. Его главной практикой был Чёд, "отсечение" - захватывающая медитация, убивающая корень привязанности. Под аккомпанемент чрезвычайно красивого ритмичного пения и при музыкальной поддержке большого ручного барабана, колокольчика и трубы из бедренной кости, в этой медитации практикующий мысленно жертвует собственное тело голодным духам и прочим бедствующим существам, а ум отсылает Ламе. Это -практика, используемая в старых школах тибетского буддизма. Переживания в процессе этой медитации могут быть самыми впечатляющими. Сначала привлекаемые энергии появляются в воображении медитирующего, но затем он действительно видит их, и тот, кто освоил это всеобъемлющее отсечение привязанности, может потом только смеяться над всем, что обычно вызывает в людях страх и подавленность.

Монгольский лама предложил научить нас этой практике, не откладывая дело в долгий ящик, что было большой честью. Всё, что от нас требовалось, - это провести с ним шесть месяцев на местных кладбищах. Но мы хотели сначала закончить основополагающие практики с Калу Ринпоче. Костями чувствуя, насколько эффективной оказалась первая, мы горели желанием продолжать и были уже достаточно учёными, чтобы не менять просто так медитации, не спросив сначала у тех, кто уже вёл нас, - надёжный рецепт против неприятностей. Поэтому, поблагодарив его за доверие и пообещав принять поучение, как только это будет возможно, мы рассказали ему, чем уже занимаемся и под чьим руководством. Когда мы собрались уходить, я упомянул в разговоре о своём ребре, на что лама тоже от души посмеялся. На самом деле, идея положить нечто твёрдое под грудь там, где она ударяется об пол, родилась после прочтения одной из брошюр китайского йога, живущего внизу. Но лама, казалось, ничего не слышал о нём, хотя Таши знал его хорошо. Это из его отеля нам принесли те самые мясные момо.

Старый лама взял немного серо-жёлтого порошка длинной ложкой из двух различных бутылок и завернул его в три квадратных кусочка рисовой бумаги. Произнося нараспев пожелание о благополучии, он вручил их мне и сказал: "Эти два примешь с горячей водой рано утром завтра и послезавтра, а этот завтра вечером, с тёплой". В результате боль действительно исчезла, и с тех пор ребро никак о себе не напоминало. Трудно сказать, что подействовало так исцеляюще, - его непосредственное влияние или порошок... Возможно, и то и другое вместе.

Вскоре после этого мы вынуждены были вернуться в Калькутту. Полиция в Дарджилинге не могла больше продлевать наши пропуска, поэтому нам пришлось отправиться к полицейскому начальству, чтобы получить новые. Молодой, хорошо образованный человек в конторе в Доме Писателей, несомненно посланный туда хорошей кармой плюс влиятельным папашей, отнесся к нам с симпатией, и мы ответили тем же. Он пообещал устроить нам разрешение на полугодовое пребывание в районе Дарджилинга. Как обычно, мы сослались на медицинские причины, на то, что Ханна нуждается в горном воздухе для поправки здоровья после дизентерии в Непале. Чиновники, наверное, подозревали, что мы миссионеры, но им было всё равно, так как они ничего против миссионеров не имели. Открой мы им истинную причину нашего пребывания в Дарджилинге, они бы моментально аннулировали все разрешения, как это регулярно происходило с нашими менее опытными друзьями, и как они безуспешно пытались поступить с нами несколькими годами позже, когда разоблачили нас. Тибетцы для них низшая каста, грязные беженцы, которые, возможно, тайно работают на Китай. Им сильно досаждает тот факт, что западные люди, их тайные идолы, приезжают теперь учиться у самых низких беженцев в их собственной стране. Прятать чётки и застёгивать рубашки, чтобы скрыть шнуры благословения, перед тем, как идти в какое-либо официальное заведение, - это стало вскоре второй натурой для друзей Тибета.

Разрешение было обещано через десять дней, и в ожидании его мы решили не торопить события возвращением в горы. Вместо этого мы отправились в Пури, город на берегу Бенгальского залива. Он находится к югу от Калькутты и известен как приятное место для зимнего времени в Индии. Итак, мы выбрали Пури, потому что слышали о нём много хороших отзывов, и от туристов, и от хиппи, но также он представлял для нас особый интерес, поскольку там жил Джозеф, бывший слуга В.Й. Эванс-Венца. Он прислуживал ему в двадцатые годы в Сиккиме, когда профессор добыл первые и, наверное, лучшие переводы некоторых очень важных и прежде секретных тибетских текстов. Вскоре после первой мировой войны появились искусные переводы Ламы Кази Дава Самдуба в виде четырёхтомной оксфордской серии - "Тибетская книга мёртвых", "Великий йогин Тибета Миларепа", "Тибетская книга великого Освобождения" и "Тибетская йога и тайные доктрины". Особенно с последней из этих книг мы не расстава232

лись со времени тюремного заключения. Тут был шанс увидеть человека, который являлся свидетелем самой первой встречи двух передовых культур, слиянию лучших аспектов которых мы надеялись способствовать.

Североевропейская цивилизация, распространившаяся по миру, и тибетский буддизм гармонично дополняют друг друга во многих отношениях. Сегодня мы продолжаем считать прямые переводы в этих четырёх книгах первоклассными, однако большинство медитаций нельзя практиковать без солидной подготовки и необходимых наставлений. Комментарии же только запутывают. Доктор Эванс-Венц защищал докторскую степень по кельтской религии друидов, и глубокое понимание буддизма было ему просто не по плечу. От подобных комментариев нет пользы никому, и вся свежесть и сила теряется из-за смешения терминологий и взглядов религиозных систем. У них слишком разные пути и цели. В наше время гораздо полезней выяснять, какие религии помогают существам и несут свободу, и останавливать те, которые наносят вред.

Наша встреча с Джозефом не ознаменовалась активным общением: когда его пугливые внучки, наконец, открыли дверь и впустили нас, мы увидели Джозефа в постели, и он почти не мог говорить. Зато мы насладились видом цилиндра и трости Эванс-Венца. Всё семейство только и говорило о соседях-индусах: те бросались в них камнями, потому что они были христиане, и внучки - вполне привлекательные на фоне местных усатых дам - не могли найти себе мужей.

Мы провели в Пури несколько замечательных дней в домике на берегу, купаясь в удивительно мутной воде и поедая горы пищи после всех этих простираний. Мы выучили наизусть 100-слоговую мантру для второй части основополагающих упражнений, узнали о последних событиях у местных хиппи и поработали "гидами" группы, которая приходила в себя после тяжёлого кислотного "отъезда". Некоторые хиппи даже открылись буддийской мудрости и приехали потом к нам в Сонаду. Теперь каждый раз, рассказывая о Кармапе, я чувствовал, как что-то течёт через меня, и слова просто приходили сами собой. На самом деле, хорошо, что мы проходили эту напряжённую часть нашего развития в таком "раю для простачков", как Индия, а не под критическими взорами наших образованных родных и друзей. Им наверняка показалось бы странным, что мы почти не говорили больше о вещах, не связанных как-либо с освобождением ума, и видели все ощущения и события именно в этом свете. Уже тогда сила учения Будды свела энергию ума в этом едином центре нашего внимания, а повторение мантр и слияние с Будда-формами энергии и света всё стремительней растворяли стереотипы и мешающие чувства, оставляя только осознавание. Мы не сомневались, что развитие теперь будет автоматическим, хотя мы и находимся только в начале долгого странствия.

Глава четырнадцатая

Продолжение стабильной практики

Вернувшись в Сонаду с разрешением на большой срок пребывания, мы обрадовались хорошим новостям. Наши почти забытые запросы о допуске в Сикким, поданные два месяца назад, власти удовлетворили, и это было как раз вовремя. Кармапа собирался давать большое посвящение Дол-мы Налджормы. Эта важная передача, которую каждый Кармапа даёт только несколько раз, длится не один день и сопровождается прочими посвящениями. Большинство сонадской группы Калу Ринпоче уже уехало в Румтек, и мы, почти не распаковываясь, направились прямиком туда, взяв с собой двух австралийских друзей, приехавших с нами из Пури. Ничего не зная о Кармапе и почти ничего - о буддизме, они как-то запросили пропуска, будучи в западных Гималаях. Опять всё, связанное с Кармапой, прекрасно совпадало. Мужчина из этой пары занимает сегодня высокий пост на поприще содействия коренному населению Австралии, а женщина поддерживает центр Тхеравады близ Сиднея.

В тот же вечер мы пересекли последний мост и оказались в Сиккиме. Вышли из джипа у дороги в Румтек, на восьмом километре от Гангтока. На этот раз погода была сухой и бодрящей, и последний отрезок пути вверх нам захотелось пройти пешком. Там есть короткая тропа, пересекающая дорогу в нескольких местах. Когда мы приблизились к монастырю, было уже темно, и мы то и дело натыкались на коров и коз, лежащих на дороге. Большинство животных всё ещё таскало за собой верёвки и шесты, к которым они были привязаны. Во дворе перед главным зданием монастыря суетилось много людей в свете нескольких открытых лампочек. Сотни тибетцев и многие высокие ламы со всего региона Гималаев прибыли поучаствовать в этом событии. На этот раз нашлось место только на полу гостевого дома, и Йе-ше, гениальный местный организатор, оправдываясь, произнёс имена внушительной плеяды ринпоче. Комнаты были действительно переполнены, и мы могли себе представить, скольких людей ему уже пришлось разочаровать. На следующее утро Кармапа начал проводить подготовительные церемонии для большого посвящения. Так как мы, люди Запада, были гостями тибетцев, и, к тому же, преодолели такое большое расстояние, - важные факторы в их культуре, - нам предоставили места прямо перед Кармапой, откуда мы беспрепятственно видели его и всё, что он делал, - это можно было чувствовать физически.

Главный Махакала, Большой Чёрный Плащ, Защитник линии. Маска в Румтеке

Используя небольшой бубен с двойным дном, рог из кости и колокольчик, скандируя и медитируя без остановки, он строил силовое поле вокруг зала. Постепенно коровы и козы, на которых мы наступали вчера ночью, начали ходить по проходам между людьми. Там не было никакой еды, но, очевидно, их привлекало само событие. Все знали, что, когда давались большие посвящения, некоторые животные долины отвязывались и приходили на место действия. В конце концов, их хозяева оставляли свои попытки утащить их назад, поскольку многие всё равно опять убегали, и разрешали животным остаться на церемонии. После посвящений они обычно сами находили обратный путь.

Танцы Лам в Румтеке, "Махакала "

Той ночью все были уставшими, но полными благословения. Каждому дали по два стебля травы "куша" от Кармапы. Длинный надо было на ночь подложить под туловище, а короткий под подушку, так чтобы они образовали букву "Т". После этого мы должны были запомнить свои сны, так как они могли иметь важное значение.

Мне приснилось два ярких и подробных сна. В первом мы с одним моим датским другом просматривали стопку очень красивых тханок. Увидев свиток с изображением защитника Чёрный Плащ, я прижал его к себе со словами: "Вот это я хочу". Сильным движением он исчез в моём сердце. Во втором сне я подхватил старую, но статную тибетскую женщину, которая падала со склона, и помог ей взобраться на гору. Я помнил большое сочувствие, которое испытывал к ней, и фантастический вид, открывавшийся с той горы. Ханна тоже видела содержательные сны, и утром мы были довольны.

Посвящение было ещё более впечатляющим, чем подготовка. Долма Налджорма - это защищающий Будда-аспект, полугневная зелёная женская форма с восемью руками. Перед нашим изумлённым взором, Кармапа действительно начал выглядеть как она, обретая и её черты, и её юность. Я не видел только цвет, но к нам, несомненно, текла женская энергия. Пока он поддерживал центр энергетического поля, несколько воплощенцев ходили между рядами.

Процессия Защитников на выходе из румтекского монастыря

во время танцев Махакалы

Они касались нас заряженными предметами, несущими силу медитации Кармапы, обычно передавая их энергию нашим головам и рукам. Тем самым в нас закладывались семена совершенного Просветления, и мы получали посвящение. Это даёт возможность постичь сущность тела, речи, ума, достоинств и деятельности Будды и проявить его лучезарную неограниченную природу. Сила посвящений Алмазного Пути может привести к состоянию Освобождения после смерти, когда ум не смущают никакие чувственные впечатления . Те, кто доверяет своим потенциальным способностям, могут тогда распрощаться с иллюзией отдельного "я", и всё происходящее приобретёт вкус Освобождения, свободной игры ума. Отсюда нет возврата в низшие формы существования. По мере того как один уровень озарения открывает путь следующему, внезапно воспринимающий, восприятие и его объект образуют одно целое, и мы сами становимся Буддами.

После физической смерти ум не отвлекается на чувственные впечатления, и эти формы мудрости, связанные с посвящениями, возникают из нашего сознания-хранилища в качестве живых полей энергии и света (как, например, особенно эффективная чёрная корона Кармап), и, если мы сохранили контакт с этими отражениями совершенной мудрости, то мы войдём в их силовое поле вне времени и пространства.

В буддизме Великого Пути (знаешь, при сочетании существительных, одно из которых означает более общее понятие, а другое - более конкретное, и нужно обозначить область знаний, то общее ставится первым. Физика твердого тела, философия идеализма...) во время смерти призывается Чистая Страна красного Будды Безграничного Света (Опаме по-тибетски и Амита-ба на санскрите). Поскольку причиной человеческой жизни является преобладание желаний, то их трансформация приносит самые быстрые результаты. Кто не думает, что будет жить вечно, поступит мудро, если будет повторять ОМ АМИ ДЭВА ХРИ, мантру Будды Безграничного Света. Хорошо также принять посвящение в Будду семейства Лотоса от ламы, которому вы доверяете. Вечером второго дня посвящение Долмы Налджормы закончилось, и люди разошлись, чтобы всё это переварить. Почти никто не разговаривал, все были так переполнены ощущениями дня, что даже не хотели о них говорить. По дороге в гостиницу мы встретили безукоризненно опрятного монаха, на вид моего ровесника. Он немного знал английский и хотел наладить контакты с людьми Запада, и мы смогли лучше познакомиться с ним в последующие дни. Его звали Аянг Тулку, и он принадлежал к одной из малых братских линий школы Кагьюпа.

Хотя все три старые школы тибетского буддизма, школы "красных шапок", владеют методами перенесения сознания во время смерти, только эта линия преемственности часто обучала большие группы людей коллективно, проверяя при этом результаты. Эта медитация позволяет силе осознавания ума направленно покинуть тело через макушку головы, место на расстоянии восьми пальцев от первоначального края волос на лбу, и слиться с осознаванием красного Будды Безграничного Света. Внешний признак успеха - это маленькая ранка, прыщик, капелька крови или лимфы в том месте, где энергия ума прорвалась сквозь кожу.

Аянг Тулку с тремя братьями и монахами в Билакуппе, 1972 год

Внутренние ощущения при умирании бывают намного сильнее, чем во время прохождения практики, но также включают в себя движение вверх по световому тоннелю. Затем происходит вылет из тела, и умирающий оказывается в состоянии блаженства и осо-знавания, абсолютно за пределами всего, что нам известно. Это в высшей степени радостное состояние, сила и смысл которого постоянно растут, вплоть до растворения всех ограничивающих умопостроений, - есть силовое поле Будды Безграничного Света, его так называемая "Чистая Страна". Я обучил этой практике с 1987 по 1997 год 26000 человек в разных странах мира, и это доставило мне огромное удовольствие. Теперь я провожу курсы Пховы примерно 12 раз в год.

Сон Аянга Тулку также был добрым предзнаменованием: он встретил Шамара Ринпоче, эманацию Безграничного Света, попросил у него благословения и поднёс в дар фрукты. После рассказа о своём сне Аянг Тулку пополнил наши знания о тибетских способах толкования снов. Потом он рассказывал о тибетских поселениях между Бенгалуру и Мангалуру, где он жил. Для нас было новостью, что тысячи тибетцев с высокого плоскогорья, выше Гималаев, живут теперь в тропическом климате южной Индии, который для них весьма неблагоприятен. Большинство этих людей составляли кочевники из западного Тибета, которые покинули страну на семь лет позднее других. Оставив юрты, скот и всё имущество, они пришли в Индию в 1966 году, во времена китайской культурной революции. Китайские коммунисты, утверждавшие, что эти безобидные беженцы тоже преступники, требовали у индийцев их выдачи, поэтому их от северной границы переселили в далёкие, в прошлом не населённые южные джунгли. Примерно треть из них умерла, не выдержав шока столь резкой перемены, но оставшиеся получили богатые возможности продемонстрировать свои таланты. Внезапный скачок от жизни арктических кочевников к жизни фермеров в джунглях не так уж прост, но они совершили его с поразительной быстротой и уже показывали местным индийцам, что терпение может заставить землю давать хорошие урожаи. Аянг Тулку был чрезвычайно заинтересован в том, чтобы мы навестили его там и оказали некоторую помощь, и мы пообещали поддерживать с ним контакт и не забыть то, о чём он нас просил.

В следующие дни Кармапа дал ещё несколько посвящений. Появился весьма странный лама-канадец, державший своих учеников «в ежовых рукавицах». Это был первый западный учитель, которого мы видели, и мы с Ханной заметили в нём много показного. Кармапа, однако, никак его не выделял. Кармапа засевал в каждом из нас семена радости, мудрости, сочувствия, активности и защищающей силы всех Будд, приводил в действие энергии, способствующие достижению Состояния Будд. До завершения основополагающих упражнений такие посвящения являются скорее благословением, чем началом практики, но мы знали, что их воздействие будет усиливаться внутри нас и они придадут глубину предстоящим медитациям. По-видимому, на этот раз Кармапа уладил вопрос с властями, и все смогли остаться на те десять дней, которые заняла серия посвящений. Мы были благодарны за то, что избежали общения с индийцами на эту трудную тему. По возвращении в Сонаду настало время для повторений стосло-говой мантры Алмазного Ума (Ваджрасаттвы, Дордже Семпы) и сопутствующей медитации. Так как здесь нужно членораздельно произносить каждый слог, то у тех, кто находится в хорошей физической форме, на эту стадию часто уходит больше времени, чем на простирания. Алмазный Ум является очистительной силой всех Будд, и воздействие этой практики крайне эффективно. По мере того как сознание-хранилище освобождается от вредных впечатлений, наш ум становится всё приятнее сам себе и, наконец, в достаточной степени расслабляется для того, чтобы распознать свою совершенную сияющую природу.

Ничто в обусловленном мире не может даже приблизительно сравниться с совершенным состоянием ума. Непросветлённость сама по себе является изъяном. Будда объясняет этот болезненный факт, который касается буквально всего на свете, следующим образом. Вследствие извечного неведения, омрачающего ум так же, как облака закрывают небо, появляется иллюзия двойственности - разделённости между субъектом, объектом и действием. Ум привязывается к своей пустотной природе, своему "пространству", называя его "я", и ощущает свою природу ясности, то, что происходит в этом пространстве, как "ты" или "не я". Из этого ощущения разделённости появляются основные мешающие состояния: привязанность к тому, что мы любим, и неприязнь к тому, что мы не любим. Когда есть привязанность, появляется жадность, потому что мы, естественно, хотим сохранить то, что нам приятно. Когда есть неприязнь, появляется зависть, - ведь не многие желают добра своим врагам. Наконец, когда есть неведение, появляется глупая, исключающая гордость. Она возникает из иллюзии, что наше настоящее состояние, которое так же преходяще, как и всё остальное, является чем-то реальным. Мы верим в то, что оно в тех или иных аспектах лучше, чем состояния других, -состояния, которые тоже не имеют никакого истинного существа или прочности. Будда говорит о 84 тысячах возможных сочетаний этих мешающих чувств, из которых происходят все негативные действия, слова и мысли, приводя к вредным привычкам и создавая завесы, не позволяющие уму воспринимать свою просветлённую природу. Хотя эти помехи ощущаются такими реальными, когда присутствуют, - на самом деле они никогда не были реальнее, чем пыль на зеркале. По этой причине и иллюзии существ, и вытекающие отсюда страдания могут быть устранены. С этой целью все Будды соединили свою очистительную силу в форме Алмазного Ума. Его сияюще ясное, доброе и неразрушимое осозна-вание способно очищать ум любого, растворяя бесчисленные узлы в подсознании. При трезвом взгляде на нашу жизнь можно сделать вывод, что, даже если не заниматься вышеупомянутой практикой, всё же наиболее разумная привычка, которую можно выработать, - это несколько повторений стослоговой мантры перед сном. Это создаёт ясность для следующего дня.

Процесс очищения будет наиболее эффективен, если мы поймём динамику причины и следствия, кармы, в том числе возможность предотвратить появление нежелательных результатов. Ниже изложена суть многих поучений на эту тему, полученных нами от наших лам, а если кто-то хочет узнать об этом больше, то рекомендую обратиться к моей книге "Каким всё является на самом деле", которая также выпущена издательством "Алмазный Путь". Принцип причинно-следственной связи - её возникновение, проявление и возможность растворения - можно изложить в виде системы из трёх групп, в каждой из которых четыре условия.

Для появления "кармы", то есть для того, чтобы впечатления откладывались в умах существ и вызывали в дальнейшем счастье или страдание, должно соблюдаться хотя бы одно из четырёх условий:

1. Мы должны быть осведомлены о ситуации. 2. Мы должны желать, чтобы действие произошло. 3. Мы должны сделать это сами или способствовать тому, чтобы это сделали другие. 4. Мы должны быть довольны результатом.

Чем больше этих условий соединяется в одном действии и чем больше есть факторов, усиливающих их интенсивность, тем сильнее эффект. Результаты проявляются также четырьмя способами:

1.В нашем восприятии после смерти, в отсутствие новых сенсорных поступлений, подсознательные впечатления ума всплывают и создают проекции, которые ощущаются как реальные. Онивызывают радость или страх, жадность или запутанность, ревность или привязанность. Не более чем через семь недель наиболее стойкая схема впечатлений застывает в качестве одного из шести состояний существования.

Когда вновь, часто именно спустя семь недель, ум соединится с человеческим телом, то проявятся остальные три последствия:

2.Тип тела, к которому притянется ум, то есть те гены, которые уму соответствуют; это даёт нам здоровье и долгую жизнь илинечто противоположное.

3. Окружение, в котором мы рождаемся:среди 10% людей планеты, населяющих богатые страны, или среди тех 90%, которые живут в бедных странах, в пригородах и в гетто. Например, нанесение другим сексуального вреда приводит крождению в условиях пустыни, в то время как очень хорошая карма, смешанная с неправильными взглядами, порождает такие условия, как в северо-западной Европе.

4. И, наконец, привычныетенденции, которые заставляют нас производить новую карму: будем ли мы, например, от природы дружелюбными и понимающими или контролирующими и неприятными.

Итак, это был обзор принципа причины и следствия, во власти которого находятся все непросветлённые существа. Как же мы можем разорвать эту безначальную запутанную цепь? Также с помощью четырёх шагов:

1. Мы приходим к убеждению, что не всё удовлетворяет нас в нашей жизни (мы не просветлены, впадаем в болезненные состояния ума, нанесли вред другим или не можем достаточно для них делать, или что-то ещё).

2. Мы очищаем ум, используя для скорейших результатов действенные методы Алмазного Пути, такие как медитации на Алмазный Ум.

3. Мы обещаем впредь не совершать вредных действий и не говорить вредных слов и повторяем обещание при каждом его нарушении.

4. Мы сознательно стараемся совершать только положительные поступки. Есть много радости и облегчения в том, чтобы сводить на нет всё страдание, причины которого мы создали раньше.

"Даже среди самых серьёзных поступков нет таких, которые нельзя было бы очистить с помощью этих четырёх шагов, - часто говорил Калу Ринпоче. - Однако они действуют только тогда, когда мы используем их. Какая вам польза от куска мыла, - продолжал он, - если вы просто носите его в кармане? Даже за сотню лет оно не сделает вас чище. Только намыливаясь им вы получите результат". Не испытывая никаких сомнений по поводу того, что Ринпоче предписывал всем одно и то же лекарство, мы начали стослоговых очищающих мантр. Мы старались как можно лучше осознавать кристальную форму Алмазного Ума над нашими головами и желали очищения нашего сознания-хранилища от всех впечатлений, которые его обременяли. Уже после первых повторений мантры мы почувствовали, как силовое поле Алмазного Ума сгущается и начинает течь сквозь нас. Хотя во время практики всплывали всевозможные мешающие чувства, особенно раздражение, мы понимали, что это - зоопарк, покидающий наш ум. Хорошо было знать, что это лишь верхушка айсберга препятствий, что многие трудности проявились бы позднее, не будучи обезврежены в ходе практики. Сидя на кровати в своей комнате, в открытые окна которой часто заплывали пряди облаков, мы легко проводили в медитации до 16 часов в день, с облегчением сжигая семена будущих неприятностей (хотя поначалу наши колени никак не могли приспособиться сидеть после простираний).

Очищающая мантра убедительно устраняла результаты предыдущих негативных действий. Бесчисленные (но честные) кулачные бои и многие блоки во внутренних каналах, вызванные приёмом наркотиков, растворялись в постоянном потоке нектара, и постепенно роботоподобные реакции сменялись поведением, соответствующим более широкому спектру ситуаций. Незадолго до завершения практики нам приснились яркие сны. Это были хрестоматийные сны: мы боролись с чёрными великанами, пили молоко, и нас рвало чернилами; всё это свидетельствовало об успешном очистительном процессе. Мы чувствовали себя так, будто ходили по воздуху.

Глава пятнадцатая

Мы - бодхисаттвы

В

это же время мы узнали о том, что получена следующая виза в Сикким, которую мы запросили сразу после возвращения (теперь мы поступали так каждый раз). Таким образом, мы опять прибыли в Румтек накануне чего-то важного. Мы были тогда единственными иностранцами, и впечатления остались особенно незабываемые.

Мы сидели перед Кармапой и отвечали на его вопросы о том, как мы раньше делали весьма передовые медитации по разным книгам. Мы описывали, как чувствовали огромное благословение, даже не зная, что есть такие вещи, как Прибежище и посвящение. На это он отвечал, что, несмотря на такие сильные переживания, эти медитации не могут принести необратимого эффекта без его благословения, и что основополагающие упражнения на этом этапе, фактически, более действенны, и - тут произошло что-то, чего мы сначала не поняли.

По ходу объяснений Кармапа попросил меня сказать время, не глядя на часы, и, так как я ошибся где-то на четверть часа, пояснил, что тот, чьи внутренние каналы полностью очищены, всегда знает точное время. Не успел он договорить, как его глаза внезапно закатились (мы это не раз видели и раньше), и, не говоря ни слова, он встал и вышел в соседнюю комнату. Мы услышали его голос, звуки колокольчика и ручного барабана и поняли, что он сейчас призывает ум кого-то, кто умер, и направляет его к чистому уровню восприятия. "Кто это?" - спрашивали мы себя, и засуетившиеся монахи выглядели не менее удивлёнными. Только через два часа, когда Кармапа всё ещё был один в своей комнате, ответ прозвучал по радио и разнёсся с быстротой ветра. Король Бутана, оказывавший большую поддержку Румтеку, ученик Карма-пы, скончался в Найроби от сердечного приступа. Кармапа, по-видимому, уже переправил его сознание.

Король Бутана (как и тот компетентный правитель, который у власти сейчас) получил образование в Англии. Тогда, забыв о силе своих корней, он принял материалистические взгляды образованного поколения. Но когда он вернулся в свою страну, чтобы принять правление, в Бутане находился Кармапа, и он традиционным способом напомнил королю о потенциале ума.

Кюнзиг Шамар Ринпоче и Джамгён Конгтрул Ринпоче

Он описал приметы, семейные условия, время рождения и прочие подробности, касающиеся трёх воплощений, которых уже несколько лет разыскивали их монастыри. Мальчики переродились в отдалённых долинах Бутана. Король немедленно послал за ними, и вся информация Кармапы, который сам никогда не бывал в той части страны, оказалась точной. Детей проверили согласно традиции: они должны были выбрать из многих одинаковых предметов те, которые принадлежали им в прошлой жизни. Они узнали также нескольких своих старых слуг. Под глубоким впечатлением от того, что такие силы существуют, король принял мудрое решение и стал учеником Кармапы, тем самым сделав сначала свою жизнь значительной и богатой, а теперь получив освобождение после смерти. Напоминанием о нём осталась очень важная активность. Король стал великим спонсором буддизма, щедро используя своё влияние и материальные средства для поддержки трёх "старых" школ тибетского буддизма, которые очень редко получают что-либо из официальных источников. На предположительно "духовном" Востоке эта функция не менее важна, чем сегодня на Западе. В ситуациях, когда ни церковь, ни поддерживающая община не оплачивает счета, может наступить полный штиль и ничего происходить не будет. Нужно использовать средства обусловленного мира, чтобы выбраться из него, и отсутствие щедрости часто становится узким местом в нашей работе повсеместно. Тот, кто выбирает буддизм потому, что идеалисты не устанавливают фиксированных взносов, получает поистине дешёвое благословение! На следующий день Кармапа вместе с пятьюдесятью ламами отправился в Бутан. Он был нужен там для церемонии погребения и должен был также присутствовать при возведении на трон нового короля. Он начисто обрил голову и, как всегда, когда наращивал особые энергии, казался больше, чем обычно, и его голос звучал очень громко. Когда Кармапа пересекал двор по направлению к джипу, защитные энергии вокруг него были почти видимым полем силы. Когда он проходил мимо, край его одежды коснулся меня, и это было как удар током.

Перед отъездом Кармапа посоветовал нам оставаться в Рум-теке с четырьмя молодыми воплощенцами - Кюнзигом Шамар-пой, Ситу Ринпоче, Гьялцапом Ринпоче и Джамгён Конгтрулом Ринпоче - и принять обет бодхисаттвы с Шамаром Ринпоче, старшим среди них.

Теперь мы имели возможность лучше их узнать, а они - задать бессчётное множество вопросов о Западе. Индийцы, казалось, на время забыли о нас, в Румтеке не раздавалось тревожных телефонных звонков. Шамар Ринпоче объяснял нам обет бодхисаттвы, а другие сидели рядом. Объединив их многообещающий английский с нашими не самыми блестящими познаниями в тибетском и непальском языках, мы смогли прояснить основные моменты. Смешение умов с ними в просторном зале, в окружении сотен декламирующих монахов дало нам незабываемый опыт, и, возвращаясь в джипе, мы ощущали их сидящими в наших сердцах и продолжающими объяснения. Это была удивительная поездка!

В то время как внешние обеты помогают избегать неприятностей и освобождают энергию для духовного развития, тайные или "тантрические" обеты, принятые в ходе посвящений, или такие поучения об уме, как Великая Печать, трансформируют наш обычный мир в чистое Будда-поле. Обет бодхисаттвы наводит мост между этими двумя уровнями и даёт нам силу для альтруистической работы. Эффект всех позитивных действий возрастает неизмеримо, когда они совершаются для всеобщего блага, и наше отношение к страданию также глубоко меняется. Неприятные события превращаются теперь из болезненных очищений в часть нашей учёбы; благодаря осознанному восприятию этих событий мы обретаем мудрость, которая позволит нам в дальнейшем помогать другим в подобных ситуациях.

Обет бодхисаттвы состоит из двух частей. Первая касается мотивации. Мы решаем достичь просветления для блага всех существ, избегать злости и не исключать никого из своих добрых пожеланий. Это ни в коем случае не означает подставлять другую щёку. Если мы миримся с вредным поведением, то это всё равно, что давать определённым людям или культурам верёвку подлиннее, чтобы они могли повеситься.

Вместо этого следует без всяких сантиментов работать с причинами боли, а не со следствиями. Сегодня это означало бы помогать бедным странам и слоям общества иметь гораздо меньше детей, а тем детям, которые появляются на свет, обеспечивать образование. Сочувствие в виде разумных дальновидных действий приносит реальные результаты. Оно эффективно удаляет большинство причин для агрессивности и предотвращает страдание в будущем. Чрезвычайно необходимо умело удалять любую причину злости, потому что нет более разрушительного чувства для нашей хорошей кармы. Если же мы теряем высшую мотивацию пустоты и сочувствия и, начиная ощущать происходящее как реальность, реагируем отрицательно, не всё ещё потеряно. Можно всё же очиститься от гнева, и лучше делать это как можно скорее, обезвреживая его разрушительную силу. Тогда мы в скором времени с облегчением начнём замечать, как зависть и ненависть постепенно уменьшаются.

Вторая часть обета относится к нашей действительной жизни. Здесь мы решаем предпочитать те поступки, слова и мысли, которые приносят пользу существам и могут привести их к Просветлению. Название этого - «шесть освобождающих действий». Вот они:

Щедрость. Она касается тела, речи и ума, - материальныхвещей, образования и защиты. Щедрость создаёт замечательныймост между нами и другими существами и наполняет ум богатством. То есть мы не стараемся удержать для себя приятные вещи иощущения, но свободно делимся ими, видя дающего, получающего и дар как части одного целого.

Правильный образ жизни. Это лучше не называть "моралью", поскольку мораль всегда использовалось церковью и государством для того, чтобы контролировать людей. На протяжениитысяч лет, если в ходе жизни людей не ловило государство, то церковь потом отправляла их в ад. Наш термин означает искусноевладение телом, речью и умом: мы стремимся совершать то, чтоприносит долговременное счастье, и не создавать причин вреда.

Терпение. Это значит, главным образом, избегать злости.

Кюнзиг Шамар Риипоче

Тогда мы предотвращаем разрушение хороших впечатлений, накопленных двумя предыдущими действиями.

4.Усердие, или радостная энергия. Она помогает постояннорасширять имеющиеся возможности и никогда не удовлетворяться достигнутым, но продолжать развитие.

Полезность этих четырёх пунктов признают любовники, юристы и художники, - их все считают хорошими качествами, даже те, кто мало задумывается о Просветлении.

5.Медитация. В этой системе под медитацией не подразумеваются высшие методы постижения природы ума. Здесьцелью является, скорее, создание дистанции. Благодаря этому мы сможем сознательно выбирать комедии жизни и избегать её трагедий. Теоретическое понимание постепенно углубляется и превращается в полнокровный опыт, приносящий пользу и в практических ситуациях. Такая медитация "успокоения и удержания" ума (шинэ, шаматха) служит основанием для последующих весьма занимательных методов. 6. Освобождающая мудрость. Это тоже пока не «спонтанное проникновение в суть» и всё ещё сопряжено с умопостроениями. Если представить первые пять освобождающих действий как сильные ноги, которые несут нас, то эта глубинная проницательность подобна зорким глазам, показывающим, куда идти. Суть этой мудрости - понимание, что для нас естественно творить добро, поскольку субъект, объект и действие взаимосвязаны и поскольку мы всегда получаем обратно то, что отдаём.

Эти шесть освобождающих действий - отличное начало, и, когда мы осваиваем их в совершенстве, нам открываются следующие четыре, которые редко упоминаются. По-тибетски это - тхаб, мёнлам, тхоб и йеше, и эти термины переводятся как особые методы, сильные добрые пожелания, сила и высшая мудрость. Поскольку сопутствующее им состояние - самовозникшее, недвойственное и непосредственное, то оно делает нас безупречными в принесении пользы всем существам.

В ходе трогательной церемонии, во время которой мы часто тёрли глаза, Кюнзиг Шамарпа принял от нас обет бодхисаттвы. Вначале его было непросто соблюдать. Первое испытание произошло, когда индийцы опять попросили нас удалиться из Сиккима. В течение долгого времени нам иногда приходилось буквально замораживать свои мысли. Постепенно, однако, обет обнаружил своё нескончаемое благословение, предоставив всем агрессивным людям, из которых я имел обыкновение "выбивать пыль", возможность не.попадаться на моём пути. Если "внешние" обеты (не убивать, не воровать, не лгать и т.д.) принимаются всего один раз, - до тех пор пока мы не нарушим их и не понадеемся восстановить, - то "внутренний" обет бодхисаттвы можно укреплять с учителями, которых мы считаем бодхисаттвами. Также следует вспоминать о нём каждый день. Наверняка нет лучшей мотивации для жизни, чем пожелание блага всем существам.

Глава шестнадцатая

Первое возвращение

В

Сонаде мы начали делать дарение мандалы, третью часть основополагающих медитаций. Это было сущее удовольствие. В ходе этой практики, которая повторяется также раз, мы насыпаем семь маленьких горсточек окрашенного риса на металлическую тарелку и представляем при этом, что они являются всем драгоценным, что есть во вселенной. Мы удерживаем перед собой упрощённый образ Прибежища и дарим ему всё это без привязанности. Затем мы смахиваем рис на материю, разложенную на наших скрещенных ногах, и снова строим в воображении совершенный мир, который опять дарим. В этой практике тело, речь и ум тоже работают вместе, и результат - не какое-то интеллектуальное понимание, но, скорее, обогащение всего нашего существа. В Сонаде в то время после каждой сотни таких коротких даров совершалось большое подношение, состоящее из 37 желанных вещей традиционной азиатской вселенной. Сюда включаются слоны, танцующие девушки и опытные генералы, выигрывающие для тебя войны. Насладившись традиционными удовольствиями, можно затем вернуться к мотоциклам БМВ, спортивным автомобилям, модной одежде "Роло", сине-зелёным водорослям, полезным для здоровья, современным девушкам или ночным дискотекам - всему, что наполняет восторгом жизнь людей сегодня.

Дарение мандалы - самая быстрая из практик, и её можно завершить дней за двадцать. Последние десять тысяч повторений мы также делали перед статуей великого Гуру Ринпоче в монастыре Бхутиа Басти. Со зданием этого монастыря связана история, которую мы рассказывали американским миссионерам, пристававшим иногда к нам в автобусах. Мы всегда пытались не тратить на них своё время и говорили, что религию нужно считать лекарством, единственное назначение которого - помогать живым существам, и каждый должен познавать то, что больше подходит ему, и позволить другим искать своё. Что до религиозной ориентации человека не должно быть дела никому, кроме него самого, если только религия не заставляет своих последователей притеснять женщин или устраивать "священные" войны. Наименее образованные миссионеры бывали, однако, настойчивы и продолжали напирать, пока мы не отпугивали их слишком сложными для их понимания фразами или не предлагали им просто заткнуться. В таких ситуациях всегда возникала приятная долгая пауза в разговоре, когда мы рассказывали следующую историю о примере навязчивости в духовных вопросах.

Монастырь Бхутиа Басти, построенный в честь буддийских Защитников, прежде располагался на вершине того холма, на склоне которого он стоит сейчас (это треугольная лесистая возвышенность позади площади Чоу Растра и отеля "Уиндермир" в Дарджилинге). Он был построен там потому, что на этом месте люди несколько раз видели Защитника Махакалу. На рубеже нашего века англичане переместили монастырь туда, где он стоит сейчас, - снесли и возвели его вновь. Они хотели, чтобы на этом отличном месте, с которого открывается вид на Непал, Сикким и Бутан, стояла церковь. Однако, едва закончилось её строительство, как здание рухнуло, непонятно почему. Они опять построили его, и опять оно рухнуло. На третий раз повторилось то же самое. Позже на этом холме опять появилось место Махакалы, но левую сторону открытого помещения заняли индуисты и местные религии. Англичане поставили свою церковь на главной улице Дарджилинга, и сегодня это кинотеатр. Никто не получил вообще никакой пользы.

Кармапа оставался в Бутане долго. После смерти короля многое нужно было сделать, и он воспользовался своим пребыванием там для поиска новых воплощений и проведения посвящений во многих местах. Мы закончили дарение мандалы, а Калу Ринпоче и его племянник Гьялцен тоже выехали в Бутан; перед отъездом они порадовали нас тем, что использовали наш рис от дарения мандал на больших церемониях в своём храме. Незадолго до их отъезда мы стали свидетелями одного из тех трюков, которые учителя порой проделывают с людьми для их же пользы. Несколько шерпов - любителей спиртного регулярно приходили в монастырь, но их участие ограничивалось жалобами. На этот раз они пришли пожаловаться на погоду: дожди задерживаются больше, чем на месяц, и урожай может пострадать. Калу Ринпоче хорошо их знал. Они были по совместительству коммунистами по выходным; пьяные и крикливые, они ходили с демонстрациями по городу. Увидев Калу Ринпоче на улице, они покидали процессию, подбегали для быстрого благословения, а затем возвращались в колонну и продолжали кричать на весь город. Бхокар Тулку, крайне чувствительный ринпоче из северных тибетских кочевых племён, воспитанник Калу Ринпоче, который провёл много времени в уединённой медитации, всегда бледнел, когда дикие шерпы приглашали его к себе провести пуджу. Но Калу Ринпоче не делал ничего, чтобы защитить его. С кривой улыбкой, он посылал его снова и снова на эти пьяные празднества.

Монастырь Бхутиа Басти, который был перемещён

вниз с холма Махакалы

В окрестностях Дарджилинга, на расстоянии лишь нескольких долин от своей родины, шерпы стали жертвой дешёвых политических лозунгов; те уравновешенные люди, каких мы встречали в Непале, здесь почему-то казались угрюмыми и неприкаянными. Без поддержки со стороны их буддистской культуры отношения между религией и алкоголем нарушились, и шерпы сильно съехали в сторону простейшего из этих двух явлений. И вот они пришли просить Калу Ринпоче о дожде. С необыкновенно ангельским видом, он сказал: "Вы получите то, что хотите". Так часто бывало, когда он решал преподнести кому-нибудь урок, и мы ждали внимательно, что будет дальше. Это было что-то! В несколько часов чёрные облака окутали возвышенность, и вода полилась как из ведра. Всё было затоплено, и во многих местах смыло края полей, устроенных в виде террас. Людям пришлось работать под проливным дождём, чтобы исправлять повреждения, в то время как мы пытались представить себе, каково бывает с похмелья, когда вокруг столько воды. Кармапа всегда "возвышал" людей. Он вызывал во всех ощущение собственного величия, которое длилось до тех пор, пока глупые привычки и прошлая карма не стаскивали людей вниз с этого пьедестала. Тогда он снова подбадривал их, и этот процесс продолжался до тех пор, пока и подъёмы, и падения не становились увлекательными проявлениями потенциала ума. Как только мы забывали о своих личных делах и фокусировались на том, чтобы неуклонно вести других к просветлению, мы автоматически становились его коллегами, а не учениками.

Калу Ринпоче, с другой стороны, гораздо больше задействовал личностные моменты. Он во что бы то ни стало старался задеть человека, когда видел, что тот слишком зазнаётся. Он тогда провоцировал ситуации, которые очень ясно показывали людям, насколько продвинулась их работа с умом. Когда, например, его группа ударялась в "хорошую", буржуазную буддийскую мораль, - кошмар для нас с Ханной, но это легко случалось с не столь отважными учениками Ринпоче, - он был тут как тут. То же самое касалось жёстких идей о вещах, которых люди ещё не знали по собственному опыту. Почти не меняя своей интонации, Ринпоче тогда быстро переключался с ортодоксальных поучений на рассказы о "святых чудаках" вроде Другпы Кюнле.

Другпа Кюнле был бутанским йогином, приверженцем Кар-мапы. Он обладал пробуждённым сочувствием к прекрасному полу и способствовал развитию тысяч женщин в ситуациях близкого общения. Фрагменты его биографии изданы теперь на английском языке, и, хотя его стиль обучения требует большей силы и "присутствия", чем на то способно большинство, Другпа Кюнле является признанным примером просветлённой активности. Любое его действие вело людей к Освобождению или вытряхивало их из «ящичков» обусловленных идей и суждений. Каждому, в чём бы ни состояла его практика, - будь то уход от трудностей, мотивация или чистое видение, - полезно было бы задуматься о словах Другпы Кюнле, громко сказанных Будде в Джокханге, главном храме Лхасы: "Вот ты, просветлённый, потому что думал о других, и вот я, который думал только о себе". Калу Ринпоче также знал, как достать нас с Ханной. Мы, особенно я, всегда на коне, и события, которые нам не по душе, мы можем находить, по крайней мере, интересными. Всегда есть достаточно пространства вокруг сложных ситуаций и склонность обратить их в шутку. Ханна настолько гармонична, что обычно её ранят лишь страдания других, в то время как мой ум находит потрясающим вообще всё, что воспринимает. Только в одном месте мы были уязвимы - в том, что касалось нашей любви и привязанности друг к другу. Так повелось в наших семьях: наши родители и родители родителей были очень близки. Это были двухголовые существа, слаженные пары, в которых мужчина становится силой и радостью женщины, а женщина - его интуитивной мудростью и открытостью. Мы чувствовали полное единство, и любое разделение было для нас неприятным. Калу Ринпоче, конечно, это знал. И вот, когда мы, счастливые, пришли к нему в апреле и попросили благословения, потому что вспомнили, что это третья годовщина нашей женитьбы, он с улыбкой сказал: "Как мило. Теперь на следующие три года вы можете стать монахом и монахиней. Это будет хорошо для вас". Если его целью было разозлить нас, то ему это удалось. В течение следующих нескольких часов нам пришлось сознательно держать свои умы как бы в замороженном состоянии, чтобы не допустить мыслей, от которых нам впоследствии нужно было бы очищаться. Для четвёртой и заключительной части основополагающих упражнений, Гуру-Йоги, мы нуждались в дальнейших поучениях. В начале там идёт длинное вступление, в котором мы открываемся линии преемственности. За этим следуют высокие поучения об уме, несколько пожеланий о просветлении и, наконец, повторение, посредством которого призывается благословение всех Будд. Поскольку Калу Ринпоче находился в Бутане, мы должны были ждать его возвращения, чтобы начать, так как не стали бы принимать поучения ни от кого другого. Однако всё, как обычно, совпало наилучшим образом, и время не было потеряно впустую. В эти дни в Сонаду приехало несколько человек, с которыми у нас сохранились впоследствии контакты. Ким Вунш, Ник и Эва, Оле и Ханне, Хара, Клаус и Рикке были теми, чья карма созрела к тому моменту, - они приехали, чтобы получить благословение Карманы. И замечательно было то, что Калу Ринпоче уже попросил нас передавать его поучения другим. Мы получали дополнительное наслаждение от местных достопримечательностей, на осмотр которых у нас никогда раньше не находилось времени, а когда Ринпоче и Гьялцен вернулись, вся Сонада встречала их на миниатюрной железной дороге. Мы с Ханной тогда поняли, как мы успели полюбить этого старого воина. После благословения я ещё очень долго ощущал у себя на голове его руки.

В Криз-хаусе мы, уроженцы Запада, слишком долго жили как непальцы. Нас было попросту слишком много, а комнат слишком мало, что способствовало избытку бессмысленной болтовни. Мы испытали облегчение от того, что могли теперь продолжить свою практику. После посвящения в Любящие Глаза Калу Ринпоче впервые попросил меня объяснить внутреннюю медитацию, и теперь нашим друзьям тоже было чем заняться. Такое поручение Ринпоче было для меня честью. Чтобы учить Алмазному Пути, нужно наверняка знать все нюансы и одновременно быть приемлемым примером для других. Если люди потеряют доверие из-за вашего странного поведения, то даже самые лучшие методы станут бесполезными.

Мы с Ханной получили инструкции по последней части основополагающих упражнений и могли, наконец, начать. Во время перерыва наша мотивация, пожалуй, ещё больше укрепилась. В окружении старых друзей, из-за нашей новообретённой чувствительности, мы ощущали внутренний протест против всплывающих из прошлого привычек, мыслей и оборотов речи. Нам стало очевидно, что нужна дополнительная дистанция, чтобы снова не попадаться в эти ловушки, и мы не сомневались в необходимости этого. Мы с содроганием замечали, что корнями ошибок в большой степени являются как раз те чувства, которые Калу Ринпоче описывал нам как яды ума: привязанность, злость, жадность и гордость. Тем счастливее мы почувствовали себя после этого прозрения, зная, что можем теперь опять заняться умом.

Когда мы почти заканчивали основополагающие упражнения, атмосфера вокруг Сонады изменилась. Мы видели больше страдания, чем раньше, война в Восточном Пакистане привела в горы потоки беженцев. От Сонады до фронта боевых действий было всего десять километров, и я иногда был уверен, что мы слышим выстрелы орудий на расстоянии, хотя это мог быть и частый гром муссона. Дороги в Дарджилинг заполнили беженцы из Восточного Пакистана в розовых хлопчатобумажных рубахах, мёрзнущие в чужом климате, с резко красными, больными глазами. По дороге в Калькутту мы заметили, что каждый из бетонных блоков, стоявших годами вдоль железной дороги без всякой пользы и предназначавшихся когда-то для водоснабжения, теперь служил "домом" для целой семьи беженцев.

Умельцы в различных областях из нашей группы пытались добровольно помогать этим людям, что явно не приветствовалось, а судьба вещей, посланных в помощь беженцам с Запада, более чем сомнительна. Мы говорили наши мантры, и нам было немного грустно, оттого что всё как будто рушилось. Всё говорило о том, что медитационное уединение в Сонаде должно завершиться и.период традиционного обучения подходит к концу. Понимая, что не так легко найти гармоничные внешние условия для беспрепятственной практики, мы побуждали себя использовать каждое мгновение.

Полиция по делам иностранцев уже сообщила нам о своём желании поболтать с нами. Власти в Дели обнаружили, что мы используем свои студенческие визы для пребывания в закрытых зонах и не посещаем занятий в университете на равнине, как им бы того хотелось. Теперь мы имели очаровательный выбор - либо покинуть горы, либо покинуть страну. Мы послали дружеское, бессмысленное письмо, которое при оперативности тамошней бюрократии могло бы дать нам ещё несколько месяцев, но - не сработало. Хотя несколько чиновников в Дарджилинге были буддистами и поэтому отсрочивали всё наше дело, какие-то большие ребята в столице не сводили с нас своих бдительных взоров, и вскоре мы опять оказались перед тем же выбором. На этот раз мы послали им медицинское заключение, однако знали, что и это не позволит нам выгадать много времени. В самый разгар гонки ради завершения практики произошло нечто, поразившее нас как молния. Не-вротичный американец, уклонившийся от участия во вьетнамской войне, вбежал в нашу комнату с воплем: "Калу Ринпоче едет в Америку! Они уже собирают вещи". Это было осенью 1971 года. Мы считали себя готовыми хладнокровно встречать любые повороты событий, но это было таким шоком, что у меня схватило живот и я должен был сразу отправиться в туалет.

Да, Калу Ринпоче действительно собирался в путь. Пришло время нести активность всех Будд на Запад; этот старый лама будет давать там традиционные поучения Миларепы и Кармап. Он, Гьялцен и монахиня Ани Чогар только что узнали от Кармапы, что их (бутанские) паспорта готовы.

Среди суматохи этих последних дней одно событие ясно показало, что пользу от буддизма могут получать и животные. В Дарджилинге джип переехал крупную рыжую собаку. Мы подскочили к ней и, повторяя ОМ АМИ ДЭВА ХРИ, я приложил свои чётки к её макушке. Она не обнаружила абсолютно никаких признаков паники, и, когда поток крови хлынул из её горла и она умерла, мы знали, что она направляется к чему-то лучшему. Мы не только радовались тому, что благословение подействовало, но и чувствовали большую благодарность.

ПЕРВОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ

В качестве прощального дара своим ученикам, незадолго до отъезда Калу Ринпоче дал посвящение "Долгой Жизни", на которое пришло много тибетцев. Он благословлял нас множеством предметов, заряженных благотворной силой, и удалял препятст263вия для жизни существ, усиливая те качества, которые её, наоборот, продлевают. В ходе церемонии я, к своему удивлению, почувствовал болезненное жжение в правой ладони. Взглянув на свою ладонь, отмеченную не многими, но чёткими линиями, я увидел, как на ней появлялась новая глубокая борозда. Впечатление было сильным; даже не зная, что думать, мы решили, что происходит "настройка" - Будды подготавливают и нас к принесению буддийского учения на Запад.

Было трогательно видеть, как тибетцы прощаются с Калу Ринпоче. Они так привязаны к своим учителям, что всякое расставание для них целая трагедия. Хотя очень важно видеть в Ламе не личность, а скорее зеркало нашего собственного совершенства, проявление Будда-ума, - тем не менее, многие привязываются к его внешней физической форме. Ощущаемое благословение от этого может усиливаться, но одновременно человек становится более уязвимым.

Наши тибетские друзья переживали, а мы, западники, были на подъёме. Теперь это, наконец, произойдёт! Калу Ринпоче едет на Запад, и наши друзья смогут увидеть его. Фантастика!

Несколько западных учеников Ринпоче присоединились к нему. Среди них были Шераб Тхарчин, который оплачивал расходы группы на поездку, и канадцы Кен и Ингрид, закончившие основополагающие упражнения. Дени и Розмари, французская пара, уехали раньше, чтобы заняться организацией в Париже. По пути в Америку Калу Ринпоче посетил Израиль, Папу Римского и Париж. В Париже он находился три недели, и некоторые наши друзья поехали на встречу с ним.

Мой брат Бьорн, получив от нас письмо на своей ферме в Швеции, не долго думая, набил вольво друзьями и проехал полторы тысячи километров до Парижа. Не успел он посмотреть адрес, как выяснилось, что они находятся как раз напротив нужного дома. Тогда они с друзьями взбежали по лестнице и очутились прямо на посвящении в Любящие Глаза. Из Парижа Калу Ринпоче вылетел в Северную Америку, где застрял на год. Он дал Шераб Тхарчину, своему спонсору, непрошенный совет в области секса, и тот обиделся и отказался оплачивать его возвращение. Месяцы нашего с Ханной пребывания в Сонаде тоже подошли к концу. Извещения из Дели становились всё более угрожающими, и было уже неудобно злоупотреблять гостеприимством местной полиции. Поскольку мы теперь знали, как можно доить различные инстанции, которые ничего не знали друг о друге, мы опять спустились с гор в Силигури и обеспечили себе ещё две недели. Как раз столько времени нам понадобилось для окончания последней практики. К концу второй недели пришла виза в Сикким из третьей конторы, и мы с радостью поехали к Кармапе.

Это было замечательно - опять встретиться с друзьями в Рум-теке, который поистине успел превратиться в нашу "Чистую Страну". Кармапа снова дал серию посвящений, в числе которых были важнейшие в нашей линии - Высшее Блаженство и другие. Тибетцы удивлялись, наблюдая за моими гримасами, которые всё ещё появлялись от сильного притока энергии. Они видели в этом выражение сильной преданности, но прежде всего это означало, что с моими верхними внутренними каналами ещё нужно поработать. Хотя дрожь в теле почти исчезла. В перерывах между посвящениями Гелонгма Палмо, величавая монахиня-англичанка, дала нам некоторые поучения по следующей практике, медитации на восьмого Карману и его энергополе. Но, так как она не очень хорошо знала тибетский и, честно признаться, воплощала в себе сильные христианские, индуистские и гелугпинские веяния, далеко не все её поучения имело смысл впоследствии использовать, и нам пришлось от них отказаться.

Индийские власти снова стали чудить, особенно пресловутый мистер Дас в Гангтоке. Он воспринял как личное оскорбление тот факт, что мы всегда оставались в Сиккиме дольше, чем позволено, и решил, что на этот раз мы зашли слишком далеко. Мы послали запрос о продлении визы с человеком, который должен был заехать сначала в Калькутту. Мы позвонили мистеру Дасу, но, конечно же, ничего не добились от него, и он даже пригрозил, что пришлёт солдат, если мы сейчас же не покинем Сикким. Я был супердружелюбен в нашем телефонном разговоре, явно наслаждаясь демонстрацией того, что ему больше нас не разозлить, но даже этот новый подход не дал результата. Итак, с помощью Кармапы нам нужно было очень быстро решить, куда теперь направляться. Мы сами подумывали о Непале и нашем добром Ламе Чечу, но у Кармапы были другие планы. "Поезжайте домой", - сказал он. "Домой? Куда домой?" - спросили мы. "Домой в Европу, конечно", - ответил Кармапа. Это был нокаут. Мы предполагали всё, что угодно, только не это. Если не Непал, тогда, может, Цейлон или, с благословения Кармапы, даже Бутан. Но Европа? Мы не могли представить себе ничего более странного. Слова Кармапы были как ледяной душ. Однако, оправившись после первого шока, мы почувствовали настоящее воодушевление от этой идеи. Мы получили разрешение встать на ноги, чтобы самостоятельно поддерживать и развивать всё, чему мы научились в первой западной группе в совсем другой культуре. Значит, мы были готовы к этому? Нам предстояла увлекательная работа.

На прощание Кармапа подарил нам прекрасную тханку с Буддами, которые выражают сочувствие, мудрость и силу ума. Он пообещал, что его благословение будет с нами, и отправил нас на грузовике к дороге в Гангток, где нас уже ждал джип. Мы возвращались в Европу с его последними словами: "Мы всегда вместе".

Мы поехали окольным путём, через Дарджилинг, где дали возможность полицейским отличиться перед начальством, официально выкинув нас вон. В Дарджилинге мы сели на поезд в Дели. После одного-двух дней, проведённых в доме эксцентричной леди, которая кормила только скандинавов, мы получили телеграмму от родителей с сотней долларов. Вместе с нашими пятьюдесятью, этого хватало на дорогу, которая в то время обходилась примерно в семьдесят пять долларов. Мы быстро отыскали Жака, большого, крепко сложенного француза. Он был владельцем старого автобуса "Бефорд", на котором направлялся на запад, в Европу. И хотя цена внезапно подскочила до ста долларов на человека, он согласился взять нас с Ханной за ту сумму, что у нас была, включив туда даже расходы на ежедневное питание. Он мог бы вполне найти кого-нибудь и за полную плату, так что это был великодушный поступок. Вот так мы покидали Индию, медитируя перед лобовым стеклом и не давая Жаку уснуть, в то время как он с великим искусством, постоянно сигналя, вёз своё стадо из пятидесяти хиппи через потоки людей, животных, машин и повозок в Индии и Пакистане. Были очень неприятны холодные ночи в Афганистане. После двух лет походов наши дешёвые спальные мешки стали тонкими, как бумага, и мы отлично понимали прежних солнцепоклонников этих мест. В одну из особенно бедственных ночей, когда вся имеющаяся одежда уже была использована в качестве одеял для Ханны, а я каждые полчаса вставал и прыгал, чтобы согреться, - уже становилось совсем тяжко, как внезапно прямо из пустыни возникли огромные собаки, пахнущие чистотой и, по всей видимости, не заражённые никакими паразитами. Они были кремового цвета, с короткой шерстью, и головы у них были размером с наши. Собаки легли по обе стороны от нас и не позволяли замёрзнуть нашим ослабленным Азией телам, получая взамен множество благословений и мантр, до тех пор пока первый свет нового дня не дал нам возможность двигаться дальше. Жак был неутомим - всего несколько часов сна ночью, но зато огромное количество пищи. Хотя система управления автобуса была почти несуществующей, как я понял, иногда подменяя Жака, - каждый новый день приближал нас к Европе. В Стамбуле автобус остановился на день или два для смены пассажиров, и нам удалось посетить некоторые знакомые места, которые уже не казались такими очаровательными теперь, когда не было дыма в лёгких. Худшее из всех - отель "Гульхан", где Европа и Азия годами встречались по наркотическим делам. Это уже не было смешно. Можно было просто переделать гостиницу в больницу и тут же начать лечение.

Здесь все чем-нибудь болели; попадались и худшие случаи гепатита, отсвечивая глубоким золотисто-зелёным. Психическая атмосфера тоже изменилась. Общая открытость и бескорыстное товарищество двухлетней давности исчезли. Турки теперь отправляли в тюрьму на тридцать лет лишь за хранение гашиша, а для европейца было вряд ли возможно выдержать там хотя бы несколько лет. Царила всеобщая паранойя. Поймали одного американца, и, зная, что его правительство ему не поможет, он выхватил у полицейского автомат и разметал весь участок, прежде чем застрелили его самого. Турция, как и всё мусульманское, была, конечно, Азией. Болгария и Югославия представляли собой нечто неопределённое, но в Граце культурная, свободная и многогранная Европа развернулась в полную силу, и мы поняли, что приехали. Уже в 1971 году, впервые будучи в этом городе, я возымел намерение основать здесь буддийский центр. Это, наверное, было удачное пожелание! Сегодня в Граце мои ближайшие друзья руководят двумя прекрасными центрами: в самом городе центр поменьше, а за городом - большой.

Мы снова наслаждались европейскими домами: такими чистыми, просторными и с такими чёткими углами. Хотя мы всё ещё ползли в нашем старом автобусе по направлению к Голландии, нас охватывало ощущение огромной свободы при виде машин, мчащихся по автомагистрали со скоростями более 150 километров в час. Поражало, что здесь такси задним ходом едут быстрее, чем большинство автомобилей в Индии - обычным, и удивительно было ощущать неограниченные возможности места, располагающего таким количеством сырой, свежей энергии. Европа казалась великолепной после столь долгого пребывания в медленной части света.

Встретившись с моими любящими родителями, приехавшими в Амстердам, мы со слезами радости упали в объятия друг друга и, счастливые, поехали домой в Данию на их машине. Родители Ханны также были чудесны. За несколько дней вокруг нас собралась почти вся наша банда. Быстро распространилась новость, что этот Алмазный Путь, должно быть, действительно представляет собой нечто эффективное, поскольку он явно придал человеческий облик даже такому смутьяну, как их старый друг Оле. Сами того не замечая, так как видели всё в свете нашего нового "дела", мы уже были совсем не теми людьми, которые покинули Копенгаген два года назад.Мы решили, что наша первоочередная задача -сделать доступным для других то, чему мы научились сами. Важно было преподносить Алмазный Путь так, чтобы это помогло преодолеть культурные различия между Тибетом и Западом. Многие хорошие люди были сбиты с толку экзотической литературой и получили бы пользу от ясной картины тибетского буддизма. Нужно было объяснять, что это не просто длинные и скучные ритуалы или магические фокусы, но - методы, основанные на прикладной психологии и философии, за которыми 2500 лет опыта. Помогая людям лучше жить, умирать и перерождаться, сделать свою жизнь и осмысленной, и полезной для других, учение, наверняка, может многое дать. Отличный материал для этого мы собрали в в Сонаде: пять тетрадей с наставлениями Калу Ринпоче. В них встречалось много повторов, поскольку он часто начинал с начала, когда приходили новички, но даже это было полезным примером. Конечно, следует черпать вдохновение от наивысшего из всех понятных нам уровней учения, но ещё важнее укреплять основы для дальнейшего развития. Итак, у нас имелось достаточно материала для небольшого буклета, и мы уединились в нашем домике в шведских лесах, чтобы обеспечить появление книжки.

Каждый день мы медитировали по десять-двенадцать часов на восьмого Кармапу и в оставшееся время только спали и работали над книгой. Вокруг дома образовалось силовое поле, которое оберегало нас от любых помех, - это действительно чувствовалось. Посещая туалет, стоящий в 20 метрах от дома, мы замечали, как перед самым достижением заветной цели у нас появлялось множество странных мыслей. На обратном пути от надворного строения защитное поле снова окутывало нас: на таком же расстоянии от дома ум вновь прояснялся, и мы могли полностью сосредоточиться на работе. Даже наши друзья, приезжавшие из Копенгагена на мотоциклах, не отвлекали нас разговорами, а только оставляли нам на окне еду и снова уезжали. Мы начали писать в новолуние и закончили в день Чёрного Плаща, Махакалы, за день до следующего новолуния. Так была написана книга "Учение о природе ума". Это была первая из полудюжины моих книг о буддийском взгляде на вещи. Недавняя книга "О природе вещей" вобрала в себя весь мой предыдущий писательский опыт и отличается, наверное, наибольшей зрелостью. Она переведена на многие европейские языки.

Теперь необходимо было заработать денег. Мой отец написал 50 учебников по немецкому языку, и благодаря этому имя "Ни-дал" имело определённый вес в датском академическом мире. Мы быстро получили работу учителей в школе примерно в 60 километрах к западу от Копенгагена. Мы ездили туда каждое утро по снегу, и нам всегда везло. Хотя мне приходилось толкать наш автобус "фольксваген", чтобы он завёлся, -и несмотря на его лысые покрышки, мы никогда не опаздывали. Вдобавок к полному учебному дню, мы ещё наводили порядок после занятий в другой школе в Копенгагене, куда часто заходили друзья с вопросами и помогали нам. Весь этот взрыв внешней активности был нам только в радость. Мы ни на миг не забывали, что наше пребывание в Европе только временное и что Кармана даст нам знак, когда возвращаться на Восток. Однажды Ханна вела занятия, а я уединился в маленьком классе для медитации. За несколько месяцев мы накопили уже достаточно денег и чувствовали, что теперь нечто должно произойти. Поэтому я глубоко попросил Кармапу о помощи. Когда я находился в этом состоянии, отворилась дверь, и три школьника поднесли ко мне большую белую доску с контурами Азии. На ней не были помечены ни границы, ни города, за исключением южной оконечности Индии, где был нарисован большой пунктирный кружок и корявыми большими буквами написано: ANGALORE. Меня поразило как молнией: это слово можно одновременно понять как Бенгалуру и Мангалуру, а между этими двумя большими городами находятся южные тибетские поселения. Значит, это будет наша следующая цель. Как дополнительное подтверждение, на следующее утро пришло письмо от Аянга Тулку -ламы, который на большом посвящении восьмирукой Освободительницы в Румтеке рассказывал нам об этих поселениях. Он опять просил нас приехать к нему. Итак, знаки были ясны, и наш путь снова лежал на восток. После Рождества и Нового Года, проведённых с родителями и друзьями, мы собрали наши рюкзаки и отправились в путь.

Глава семнадцатая

Южные поселения

Мы полетели дешёвым арабским рейсом через Сирию в Бомбей, в то время мало заботясь о том, какую культуру поддерживаем. Все прошлые ночи мы веселились, вместо того чтобы спать, и теперь проснулись лишь несколько раз, чтобы поесть и посмотреть на песок пустыни. Ну, а потом нас снова встречала старая добрая Индия. Бомбей не вызвал у нас особенного энтузиазма; если в Дели преобладает злость, в Калькутте - запутанность, то здесь царь - гордость. В тот же вечер мы сели на тряский поезд в Майсор. Оттуда до тибетских поселений ходил автобус. Всю ночь мы тряслись в переполненном купе и весь следующий день пересаживались с поезда на поезд, не имея времени как следует отдохнуть. Кроме того, благополучно провезя через таможню множество подарков, мы не хотели, чтобы теперь кто-нибудь их унёс. Однако на следующее утро, во время пересадки на очередной поезд, мы увидели по карте, что едва отъехали от Бомбея. Это было действительно так, и можно было лишь сожалеть о столь прискорбном пробеле в нашей информации - не знать, что в западной части страны автобусы и пароходы передвигаются быстрее, чем поезда.

Постоянно меняющиеся пейзажи, тем не менее, радовали глаз, и мы видели здесь больше различных рас, чем на севере и на востоке. Почти на каждой станции толпы людей различной внешности и совсем разных вибраций наполняли вагоны, и только великие новоиндийские мантры "рупия" и "пайса" не переставали повторяться на всех языках, чуть ли не в каждом предложении.

Проведя следующую ночь и утро в поезде, мы, наконец, прибыли в Майсор, на полпути между Мангалуру и Бенгалуру. Мы наняли рикшу, запряжённого здоровой лошадью, - редкий случай в Азии, за исключением Афганистана и буддийских стран (хуже всего, конечно, в Иране, где подгоняемые кнутом скелеты на трёх негнущихся ногах тащат повозки по улицам их святого города Мешхеда). Добравшись до автобусной станции, мы запаслись апельсинами на оставшиеся часы поездки и втиснулись в уже переполненный автобус. Город вызывал неприятное чувство. Как и в нескольких других местах по пути, здесь демонстрировались фильмы "анти-хиппи", а индийцы верят всему, что видят.

Перед вылетом в Бомбей

Здесь, наверное, показывали наиболее неприятные картины. Мы явно не нравились местным, и мне пришлось почти силой поднимать людей, чтобы освободить наши места в автобусе. Через несколько часов езды вдоль аллей из цветущих деревьев справа появились первые тибетские молитвенные флаги, и я просто не мог сдержать слёзы. Я пытался скрыть их, кашляя, чихая и глада с большим интересом в окно, но на самом деле я плакал. Я просто был так счастлив видеть, что буддийская мудрость и её действенные пути освобождения живут также и здесь. Как это часто бывало раньше, вскоре возник поток сильных обещаний, - мы готовы были сделать всё для сохранения мудрости тибетского буддизма.

Индийцы не хотели, чтобы западные люди посещали поселения, поэтому мы не сошли у главного входа, а проехали ещё несколько километров. Оттуда разные тибетцы провели нас по узким тропинкам через поля и группы кустов и деревьев. С таким количеством багажа на наших горбах, это был очень подходящий короткий путь к четвёртому лагерю, нашей цели; такой выбор маршрута, к тому же, позволил нам избежать расспросов со стороны индийских чиновников у главных ворот лагеря. Белые люди у них ассоциировались с деньгами и положением в обществе, и, хотя нам они ничего не могли сделать, мы должны были учитывать зависть, которую местные питают к беженцам из-за хорошей организованности последних. Индийцы с радостью пользовались любым случаем оказать давление на своих гостей. Было начало февраля, и праздновался тибетский Новый Год. Этот район называется "Кург" и находится на высоте около 1000 метров, поэтому ночи были приятно прохладными, а дни тоже не слишком жаркими.

Авалокитешвара - Ченрезиг. Кармана подарил нам эту тханку

сочувствия, мудрости и силы осенью 1972 года, уполномочив

основывать центры на Западе

Тропа вилась мимо тесно посаженных кукурузных полей, разительно отличавшихся от полей местных жителей, и было очевидно, что тибетцы, известные своей старательностью, могли процветать и здесь, если только им не мешать. Мы легко нашли четвёртый лагерь и дом номер два - простую хижину из веток с земляным полом, в левой половине которой Аянг Ринпоче жил вместе со своими тремя братьями. Как всегда, система заблаговременного оповещения у тибетцев сработала хорошо, и скоро нас окружила стая в высшей степени воспитанных детей; они повели нас к восьмому дому с твёрдыми стенами, где всё было приготовлено к встрече. Пока на маленьких тарелках прибывал нескончаемый поток деликатесов, в большинстве своём съедобных для европейца, мы завязали хороший контакт.

Лама, которого мы собирались попросить о поучениях Пхо-вы, был уже несколько недель в отъезде, но вслед ему послали нашу телеграмму. Он прибудет через несколько дней, сказали нам, а пока мы можем остановиться у его братьев, которые появятся через несколько часов.

Вынужденная задержка позволила наладить дружеские отношения с хозяевами, освежить наш запущенный тибетский и вдоволь налюбоваться изысканным алтарём, занимавшим всю стену. Хотя это была не совсем наша традиция (наши хозяева относились к школе Сакья), мы наслаждались тханками и статуями Будд вокруг и чувствовали опьянение от той среды, где во многих вещах видят инструменты для Просветления. Мы разбирали провезённые контрабандой подарки и показывали нашим хозяевам, как пользоваться пишущей машинкой и клейкой лентой, а на следующий день вернулся лама.

Его главной практикой была вышеупомянутая Пхова - пере-сылание сознания, и нам предстояло стать первыми из людей с Запада, кто получит эту медитацию. Мы приступили к ней уже на следующий день, устроившись под одиноким деревом в открытом поле. При первом же "отсылании ума" я чуть не потерял сознание. Вокруг начали собираться любопытные, и мы решили продолжить расширение нашего опыта в близлежащей деревушке, которая носила то же имя, что и место, выбранное для своей кончины Буддой: Кушинагар, Город Счастья. В сыром и не полезном для здоровья недостроенном бетонном здании мы нашли то, что столь редко и ценно в Индии, - покой и тишину, позволяющие как следует сосредоточиться.

Лагерь Мандгод находился всего в нескольких часах езды от Гоа, «хипповой Мекки». Может быть, поэтому он особенно бдительно оберегался индийцами от контактов с западными людьми. Мы сели на скорый ночной автобус до города Хубли и прибыли к воротам лагеря на раннем грузовике, набитом рабочими. Нам нужно было добраться туда до того, как проснутся индийские полицейские. Мы незамеченными прошли между спящими стражами порядка. Это был прямо-таки мегаполис: с верхней точки местности рядом с кооперативной лавкой мы насчитали 12 деревень. Окружённые полями, они раскинулись на большом, немного холмистом пространстве, недавно расчищенном от джунглей. Это место почему-то вызывало у нас необычное ощущение, и не только из-за недавно построенного монастыря и развевающихся молитвенных флагов, которые, конечно, приятно было видеть. Просто вся территория вызывала какое-то неповторимое чувство.

Постепенно мы осознали, что есть особенного в этом лагере. Мы попали в необычный мир. Здесь, в Мандгоде, жила подлинная часть Тибета, сбалансированная и коллективно целостная - нечто такое, что мы встречали только в людях из внутренних долин Бутана. Хотя климат и окрестности составляли полную противоположность холодной центральной Азии, сюда переместилось не сломленное и всё ещё жизнеспособное силовое поле старого Тибета. Мы пропадали шесть недель в этом посёлке, став одним целым с его жителями и вернувшись к тем условиям жизни, которые всегда были нормой для людей. Эти условия лежат совсем близко под лощёной поверхностью материально обеспеченной жизни со временного человека, которая продлилась всего каких-то 50 лет.

Всё, с чем мы столкнулись там за это время, надолго отпечаталось в наших умах, - как весьма откровенные ситуации, в которых мы наблюдали людей, так и заметные примеры инстинктивного сотрудничества. Мы начали лучше понимать механизмы, благодаря которым ранимое человечество сумело пройти сквозь столько всяких перипетий в течение стольких тысяч лет.

Кочевой король из западного Тибета. Мы жили в их семье

Один случай показал нам значение и силу передачи. Во Время посвящения в Безграничный Свет, которое нужно было для практики, в комнату на простыне внесли больного туберкулёзом. Он весил от силы килограммов тридцать. Мы пересели с ковра для гостей на пыльный пол к остальным, освободив больному более мягкое место впереди. Было удивительно, как он ещё жив: от него оставались только кожа да кости. Он часто отхаркивал кровь и слизь в чашку, которую мы спешили прикрыть бумагой в перерывах, объясняя людям, что это уменьшает количество микробов, разносимых тучами мух среди играющих детей. Больной лежал впереди нас и получал благословение освящёнными ритуальными предметами; выражение его глаз явно менялось. Они сильнее светились изнутри, а морщины от боли на лице постепенно разглаживались. Наконец, стало очевидно, что он вошёл в состояние возрастающего блаженства и воспринимал истинную сущность всего, что было вокруг.

Через два часа после посвящения он смог попасть в ту умственную сферу, входа в которую ждал. Он покинул своё разрушенное тело ради великого освобождения. Он получил билет туда. Доктора списали его в мертвецы ещё за год до этого.

В отличие от большинства центральных и западных тибетцев, среди жителей Мандгода было меньше смешной политики. Они, однако, часто играли в другие игры, обусловленные их культурой, но быстро обнаружили тщетность своих попыток втянуть в это нас. Мне было всё равно, а несколько раз я даже здорово ошарашил тех, кто пытался это сделать. Дело ограничилось лишь вспышкой грязных сплетен, когда маленькие грудастые женщины обнаружили, что нордическая Ханна - женщина, а я, соответственно, не монах. Многие отличались свободными, хорошими манерами, свидетельствующими о внутренней зрелости, и продолжали работать на основе того, чего уже достигли: на восходе и закате по всему лагерю раздавались голоса, декламирующие тексты, а также бодрящие звуки колокольчиков и ручных барабанов. Хижины были построены из цемента или веток и переполнены жильцами, но, несмотря на духоту и жару, туберкулёз и бедность, многие местные жители представляли собой прекрасные примеры практикующих мирян и йогов. Соединяя жизненный опыт со взглядом Алмазного Пути и его методами, они воплощали тот тип поведения, который y впоследствии будет глубоко j вдохновлять Запад.

В основном, они пришли из западных и северных частей Тибета, расположенных недалеко от Ладакха и Монголии. Это были не крепкие воины кхампа, которые вывели 85000 своих соотечественников и большинство лам из Тибета в Беженка-кхампа в южном лагере

1959 году, а мирные кочевники, столь далёкие от основных событий, что они были действительно замечены и захвачены врасплох, прожив целых восемь лет под красным Китаем. Когда культурная революция поставила крест на остатках свободы и людей заставляли уничтожать свои места для медитаций, около восьми тысяч человек, оставив всё своё имущество, бежало в Индию через Ла-дакх. Уступая давлению Китая, индийцы поместили большинство из них в вагоны для перевозки скота и отправили в в джунгли на юге, где затем месяцами не затухали погребальные костры. Около 30 процентов беженцев не смогли адаптироваться к чужому климату и справиться с болезнями, но те, кто выжил, достигли мастерства в земледелии и уже обучают местное население. Почти все индийцы, живущие изначально в этом районе, получили хорошие рабочие места благодаря находчивым людям с севера.

Поначалу одной из самых серьёзных проблем были стада слонов, которые убили немалое число поселенцев. Слонам джунгли нравились такими, как они были раньше. Проходя по окрестностям, люди показывают то туда, то сюда, говоря: "Здесь был убит Таши, здесь гнались за Долмой". Но потом Кармапу попросили окружить поселение защитной энергией, и после этого животные уже не возвращались. Мы слышали нечто подобное в Билакуппе, который также подвергался жестоким набегам слонов, пока туда не нанёс визит Далай-Лама.

Это был самостоятельный мир, но едва ли так могло продолжаться долго. Два тревожных знака предупреждали об упадке и выхолащивании основанной на традициях культуры: молодёжи вокруг было немного - большинство уехало в города - и надвигалось электричество. Уже были установлены столбы, протягивались первые линии, и открывалась дорога для отвлекающего, бессмысленного шума радио и сонливости по утрам. Тибетцы, казалось, не замечали угрозы своему, пока ещё нетронутому, укладу жизни. Мы сказали им, чего следует опасаться, хотя, может быть, и не слишком категорично. Это выглядело немного как недооценка их способностей с нашей стороны. Практикующий тантру рассчитывает на свою способность трансформировать и усваивать

происходящее, вместо того чтобы избегать его. Ничто не требует, однако, большей духовной стойкости, чем такой подход; это весьма быстрый путь, но только для зрелого ума. Будущие годы покажут, сумеют ли люди Мандгода его пройти.

Как несколько месяцев назад в Дании мы увидели знаки, что надо посетить южные поселения, так и теперь мы поняли, что пришло время их покинуть. Опять мы почувствовали, что Кармапа зовёт нас, но я интуитивно знал также, что нам нужно сначала посетить Чечу Ринпоче в Непале. Поэтому в Мандгоде мы тепло простились со своими друзьями, с которыми нас связывали целые миры переживаний, и снова взвалили на плечи рюкзаки. Когда мы проходили через ворота лагеря, в котором провели шесть недель, индийская полиция смотрела на нас так, словно мы упали с неба.

Глава восемнадцатая

Жизнь - сон

К

атманду не особенно изменился. Холодные туманы зимы рассеялись, и поля и деревья украсились миллионом зелёных оттенков долины. Ступа Бодха стала теперь популярной, и наша компания в основном селилась вокруг неё. Нам тоже быстро нашли комнату с видом с балкона на это впечатляющее строение. После Пховы вдохновение побуждало нас попросить Чечу Ринпоче о медитации сна. Мы провели несколько прекрасных дней в оживлённом Катманду в ожидании возвращения нашего первого учителя.

В эти дни ожидания нашей следующей медитации очень полезной оказалась уже освоенная нами Пхова. Мы быстро завоевали симпатии стай полуголодных собак в окрестностях ступы. Они бросались абсолютно на всё, что могло служить пищей, включая детские экскременты, а корки сыра и чёрствого хлеба, которые мы бросали из окна, пользовались особым успехом. Что они думали о мантрах и добрых пожеланиях, которыми мы сопровождали пищу, остаётся загадкой, но, очевидно, они заметили своих спонсоров. Однажды вечером мы возвращались из города очень поздно, и, когда мы пересекали пустырь между ступой и нашим домом, со всех сторон как по сигналу к нам устремились собачьи стаи. В один миг нас окружили десятки лающих голодных псов, и это грозило реальными неприятностями. Все они были больны, и укус такого животного содержал бы чистый яд. Я оттеснил Ханну к стене ступы, достал свой нож, но - тут мы поняли, в чём дело, и почувствовали волну тепла в своих сердцах. Они не хотели нападать, но, на самом деле, пришли сказать спасибо. Грубый лай, который они только и могли произвести, означал нечто вроде: "Спасибо вам за еду". Я слышал раньше, что животные могут выказывать благодарность, но впервые видел это воочию. Мы были глубоко тронуты и очень хотели сделать что-либо ещё для этих несчастных существ. Скоро такая возможность представилась.

Кто-то - возможно, туристы, - пожаловался на диких, часто заражённых бешенством собак вокруг Бодхи, и вот однажды появилась группа полицейских. Они разбросали из мешка серые комки отравленной пищи для собак, обрекая их на медленную мучительную смерть. Хотя тибетцы пытались спрятать в своих домах как можно больше собак, им удалось спасти лишь нескольких, которые им доверились.

Мы вернулись днём, когда полицейские уже уехали. Результаты их работы, однако, были видны повсюду. Вокруг ступы лежали груды тел умирающих собак, хватающих ртом воздух. Пока Ханна бегала за водой, чтобы утолить их жажду, я благословлял умирающих животных реликвиями от Кармапы, обеспечивая почти всем лёгкую смерть. Грузовику, который приехал за трупами, пришлось подождать, пока я закончу, а тибетцы радовались, видя, что мы делаем. Тогда и появилась расхожая шутка, что у нас будет много учеников с грубыми голосами и длинными носами - воплощения тех собак, которые умерли в столь "сильном" месте и которым мы помогли.

Наконец, вернулся Лама Чечу. Это было замечательно - снова видеть его, а он хотел знать подробно обо всём, что мы делали. Когда я спросил его о медитации сна, он некоторое время смотрел вниз, как будто ждал знака. По-видимому, знак был положительным, потому что он быстро поднял на нас глаза - этот взгляд мы никогда не забудем - и сказал: "Хорошо, я дам вам Милам, медитацию для узнавания ума в состоянии сна".

Не успели мы услышать его "да", как наше восприятие изменилось. Всё стало сном, и мы оставались в этом состоянии все шесть недель, что провели у него. Эта медитация вводит ум в такое состояние, когда "то, что знает", или "наблюдатель", присутствует вне зависимости от того, спите вы или бодрствуете. Образуется как бы огромное, прозрачное защищенное пространство. В этих условиях ум учится узнавать свои "приколы" и сознательно влиять на них. Становится весьма понятно, что наше так называемое состояние бодрствования поистине является индивидуальным сном внутри коллективного, что мир нашего нормального дневного сознания - это набор проекций, в которых мы участвуем наравне с другими. Чем ближе взгляды и происхождение людей, тем лучше у них получается сотрудничать, а трудность смешения рас и культур объясняется существенными разтличиями в восприятии. Когда это осознавание сияющего пространства пускает корни, - мешающие чувства, возникающие вследствие веры в то, что «вещи - реальны», растворяются сами собой.

И вот, шесть недель мы провели в пыльной кладовой, над которой жил Лама Чечу. Мы всё время чувствовали его силу и переживали всё как сновидение, спали мы или бодрствовали.

Несколько раз в день удивительно длинноносая водяная крыса подходила к нашей двери. Она проверяла всё вокруг и своей неторопливой походкой шла к пище, которую мы для неё клали, забирала её и удалялась. Кроме этой крысы к нам не заглядывал никто, и уединение было очень глубоким. Ничто с тех пор не бывает "узким" или "скучным". Когда практика была закончена, Лама Чечу снова проявился в своей обычной форме. Он сказал, что нам пора отправляться к Кармапе. Поскольку мы хотели добраться быстрее, а также потому, что это стоило всего девять долларов, мы взяли билет на самолёт до Биратнагара на самом востоке Непала. Чечу Ринпоче сам проводил нас в аэропорт, и через два дня мы уже были в Сонаде, где узнали точную дату возвращения Кармапы в Сикким. Ринпоче опять был точен: Кармапа возвращался на следующий день.

Сонаду обволакивало чёрное облако. Удивительно, как община страдала в отсутствие ламы. Калу Ринпоче задерживался в Канаде больше года, и, хотя взамен привезли его брата, в монастыре ничего не происходило. Такая зависимость была трогательной, но детской, и мы решили, что будем делать всё иначе. У нас так дело не пойдёт - ведь целью буддизма является становиться независимым и находить свою собственную силу. В нашей работе на Западе на первом месте должна быть передача людям силы и уверенности. Всё произошло вовремя, и нам не пришлось долго ждать на мосту Тиста, опять наблюдая множество миров, пересекающихся там, - скоро появились машины Кармапы. Он улыбнулся, указал на внутренний карман моей армейской куртки, где было письмо для него, о котором мы совершенно забыли, и благословлял нас до тех пор, пока мы не увидели свет и наши сердца не открылись. Счастливые, мы сели в один из его грузовиков и, медитируя под прекрасным голубым небом, вместе с ним въехали в Сикким.

16-й Кармана в шапке Гампопы

Следующие дни в Румтеке были необычны, и мы держали ухо востро. Мы как бы проходили курс младших партнёров в работе: Кармана, как никогда раньше, позволял нам наблюдать из-за своего плеча, неоднократно показывая или говоря нам вещи, которых мы не могли понять, пока сами не стали ответственны за развитие других. Он заботился о том, чтобы мы присутствовали, когда он давал советы по организации центров и ритритов (места для медитации в уединении), объяснял, какие практики он считает нужными и как их следует делать. Часто он интересовался нашим мнением, спрашивал, как бы мы организовали это на Западе, и всегда выслушивал наши идеи, но никогда не говорил "да" или "нет". И наша следующая медитация или сон наверняка приносили очевидное решение. В один из дней, когда все знаки, наверное, проявились, и до того, как индийцы стали на нас давить, Кармапа позвал нас, подарил нашему другу Киму Вуншу и нам замечательные подарки и сказал, что теперь мы - первые на Западе - можем с его благословения основывать центры, и после первого опыта п Дании я буду учить в Европе и везде. Он обещал направлять нас, сделать так, чтобы его передача и благословение работали через нас всегда, и затем отослал нас, - в полушоковом состоянии, но с таким приливом энергии, который постоянно усиливается и сегодня, - назад в Европу для работы всей этой жизни. Вот так. Наше жгучее желание начать не оставляло пространства для колебаний. Такая ответственность опьяняла нас, а работа была не для лентяев. Принесение освобождающих поучений на Запад, в честь наших учителей и линии преемственности Кагью, потребует от нас неуклонного развития осознавания. С удивлением и глубокой благодарностью мы замечали множество благоприятных событий в течение трёх недель, пока мы добирались до нашего неоднократно забронированного самолёта из Бомбея. Мы радостно считали эти события знаками будущего успеха. В Бодхгайя, в спешке прощаясь с большим золотым Буддой в ступе, мы оба увидели, как он ожил и - улыбнулся нам. Совершенно обалдевшие, мы выбежали из помещения, чтобы поймать наш мотороллер, прежде чем он исчезнет вместе с вещами, и успели только подумать: "А у него есть чувство юмора". Что ещё можно было подумать или сказать?

Видение вызвало сильнейшее очищение, и всю дорогу до Би-лакуппе и в течение времени, проведённого там, я был на редкость тяжело болен, и боль была удивительно сильной. Голова и горло, казалось, постоянно взрывались. Приехав туда на приятном поезде Калькутта-Мадрас-Майсор - где даже нашлись места для всех -мы попали как раз на цементирование пола первого здания монастыря Кагьюпы на холме с прекрасным видом на лагерь беженцев. Хотя меня' шатало из стороны в сторону и кружилась голова от температуры, я чувствовал, что в каком-то смысле важно сделать что-то на Востоке сейчас, перед началом работы на Западе, - и боль не могла считаться препятствием. Местные поезда до Бомбея быстрее не стали, но дюжина телеграмм изо всех уголков Индии, по крайней мере, сохранила нам бронь на самолёт.

Прохладным, ясным октябрьским вечером мы приземлились в прекрасном городе Копенгагене.

Глава девятнадцатая

Работа начинается

Н

аши чудесные родители встречали нас в аэропорту, счастливые оттого, что на этот раз мы не задержались на годы, а вокруг них стояла славная группа наших старых друзей.

Некоторые из них одновременно с нами прошли через наркотические тусовки, и на них произвела сильное впечатление наша первая книга, "Учение о природе ума". Имея богатый жизненный опыт и много хорошей кармы, они были теперь способны и готовы приносить пользу другим. Символический смысл их появления был ясен, и мы были ужасно рады: работа на Западе начнётся с самой лучшей основы - яркой, проверенной и сплочённой группы идеалистов.

Уже на следующий вечер в группе этих друзей пробудилась передача Кармапы. С изумлением мы вдруг поняли его последние слова, обращенные к нам: "Теперь я с вами везде и всегда". Датская бухта украсилась закатом, когда я впервые осуществил передачу силы Кармапы на европейском континенте. Удивляясь, я услышал, как даю поучения, и увидел, как мои руки благословляют присутствующих реликвиями от Кармапы.

Нечто гораздо более сильное и сознательное, чем "я", с которым отождествляются люди, прокладывало себе путь, и всё наполнялось блаженством.

По большому счёту это означало постепенное окончание нашей с Ханной беззаботной жизни потребителей буддизма. Ради самого себя можно и не подвергать определённые ценности критическому анализу. Но если есть ответственность за других, то такой роскоши себе уже не позволишь.

По этой причине продолжение этой книги, "Верхом на тигре" (на русском языке также выпущенное издательством "Алмазный Путь"), высвечивает как здоровые, так и нездоровые аспекты прихода буддизма на Запад.

Они, в основном, касаются уникального развития самого яркого из переселенцев - линии Карма Кагью. Ей удалось учредить институт KIBI (Международный Буддийский Институт имени Кармапы) в Дели, Дордонье, Элисте и Вирджинии, монашескую организацию во Франции, и, на данный момент, свыше 200 светских и йогических центров в мире, ответственность за которые лежит на мне.

Его Святейшество 16-й Гьялва Кармапа в копенгагенском центре. Декабрь 1976 года

Я работаю ламой начиная с 1972 года. Это время не было скучным, и я очень доволен тем, что Запад не только впитал лучшее из традиционного буддизма, но и дал ему новую жизнь.

Сейчас, спустя 1250 лет, исполняется великое пророчество Гуру Ринпоче: "Когда огненный бык будет двигаться на колёсах (поезда) и повсюду будет летать железная птица (самолёты), когда тибетцы расползутся как муравьи по всему миру, моя Дхарма придёт на землю белых людей".

Региональные буддийские центры

линии преемственности Карма Кагью в России, на Украине и Балтии, находящиеся под духовным руководством 17-го Кармапы Тхайе Дордже и направляемые Ламой Оле Нидалом:

Санкт-Петербург

Штаб-квартира Российской Ассоциации Буддистов Школы

Карма Кагью:

Санкт-Петербург, 190068, Никольский пер. 7-26

тел. 812-3100179

Факс:812-1134265

e-mail: [email protected]

Москва

г.Москва ,103051, Петровский б-р, 17/1-35

тел./факс 095-9251681

e-mail: [email protected]

Волга

Самара ул. Ерашевского 1-15

тел. 8462-354153

Ульяновск [email protected]

Нижний Новгород [email protected]

Юг

Пятигорск [email protected]

Элиста (филиал Международного Института Кармапы)

[email protected]

Краснодар [email protected]

Дальний Восток

690014, г.Владивосток, ул. Державина, 3

тел. 4232 - 405233

e-mail: [email protected]

Хабаровск [email protected]

Благовещенск [email protected]

Север

Архангельск [email protected]

Сибирь

Иркутск

664035 г. Иркутск, ул. Шевцова 68, Буддийский Центр.

тел. 3952 - 337914

[email protected]

Новосибирск [email protected]

Новосибирск-Академгородок

[email protected]

Улан-Удэ [email protected]

Красноярск [email protected]

Урал

Челябинск [email protected]

Украина

Штаб-квартира Украинской Ассоциации Буддистов Школы

Карма Кагью

88017 Украина, г.Ужгород, ул.Шевченко, 41-а

тел. 03122 - 42692

E-mail:[email protected]

Киев, ул. Белорусская 28, кв. 37

тел.(044)213-49-78

e-mail: [email protected]

г. Луганск

тел. 0642 - 552339

e-mail: [email protected]

Беларусь

Минск E-mail: [email protected]

Латвия

Рига E-mail: [email protected]

На территории России, Украины, Беларуси и Балтии насчитывается около восьмидесяти центров и групп медитации Линии Карма Кагью. Информацию о них можно получить, связавшись с ближайшим региональным центром или Штаб-квартирой.

Реклама на сайте