Жан-Филипп Арру-Виньо Магнус Миллион и Спальня кошмаров
Патрисии, как всегда
Орельену и Камилле
Орели, которая на каждую мою книгу взирает взглядом мудрой птицы богини Минервы
Эта история началась, когда колокола Гульденбургского лицея пробили полночь.
Именно в полночь филин по кличке Тотем пускается в полёт вокруг лицея. Он стартует ровно с двенадцатым ударом. Тотем уже совсем старик и никогда не нарушает давно устоявшегося чёткого распорядка. Я хотел было написать, что распорядок у него такой же чёткий, как у кукушки, живущей в часах, но Тотему, властителю ночной жизни, это сравнение вряд ли пришлось бы по душе.
С седеющим оперением и косматыми бровями, он, без сомнения, самый старый из всех обитателей лицея. За добрые полвека филин изучил вдоль и поперёк все здешние крыши (шестьдесят семь штук, если быть точным), все колоколенки и башни. Да и в парке с его столетними деревьями для Тотема давно уже нет ничего таинственного.
Что же до имени филина, то никто не знает, откуда оно взялось[1]. Возможно, произошло от поросшего мхом герба, украшающего фронтон главного входа. На гербе изображён филин: широко раскинув крылья, он держит в когтях ленту с девизом лицея: «Et nunc erudite».
Переводится это примерно так: «А теперь учитесь!»
Да ведь тем, кто приходит сюда, ничего другого и не остаётся! Девиз будто нарочно написали на латыни, чтобы он внушал страх и почтение ученикам, впервые переступающим этот порог.
Но сейчас, когда в морозном воздухе звенит отголосок последнего удара бронзового колокола, лицей кажется пустым. Почти мёртвым. В окнах интерната, расположенного в северном крыле, не видно ни огонька. И в главном здании, где находятся комнаты директора и учителей, тоже ни шороха, полный покой.
Снег, бескрайним войлочным покрывалом лежащий на крышах, приглушает всякий звук и мягко мерцает в лунном свете, отчего все домики и башенки лицея кажутся начерченными на белом листе бумаги.
Тотем балансирует на карнизе здания и пристально всматривается в даль. Его круглые жёлтые глаза моргают в черноте ночи, как глаза механической куклы. Немалых усилий стоило ему покинуть своё тёплое логово под лицейской крышей.
На горизонте, над промышленным комплексом, разлит по небу странный зеленоватый свет. Угроза войны, нависшая над страной, заставляет заводы работать круглые сутки, и теперь день и ночь в воздухе стоит туман и запах серы.
Тотем вздрагивает. Он терпеть не может зиму: зайцы почти не высовываются, мышей не найдёшь, впору клюв положить на полку. Зима – не лучшее время для филинов. Правда, дни зимой короткие, это очень выручает птиц, которые ведут ночной образ жизни и по природе своей вечно голодны. Но вот ведь какое дело: с возрастом Тотема стала мучить бессонница. Сна ни в одном глазу!
Большое везение, если, вернувшись с долгой ночной охоты, ему удаётся забыть про пустой желудок и уснуть хоть на несколько секунд. Но именно в этот момент старшему наставнику интерната непременно придёт в голову что есть сил ударить в утренний колокол или же грузовик молочника с оглушительным грохотом радостно ворвётся во двор. Тотем тогда испуганно просыпается, сваливается со своего насеста, бешено колотит крыльями и сыплет такими отборными ругательствами, что преподаватель этики и нравственности содрогнулся бы от ужаса, понимай он хоть самую малость язык филинов. Теперь до глубокого вечера лицей будет ходить ходуном от криков учащихся, грохота дверей и скрежета стульев, которые шумно двигают по полу классных комнат.
И всё, день загублен, больше Тотему уже не уснуть. До самой ночи будет он маяться в своём логове, с завывающим от голода желудком, зевая и кляня судьбу, которая сделала его самым старым обитателем Гульденбургского лицея.
Вы спросите – зачем же было на склоне лет селиться под крышей старого образовательного заведения? Но дело в том, что Тотем всегда жил здесь. И менять ничего ему не хочется. Он любит свой пыльный амбар, просторное чердачное помещение, заваленное старыми учебниками, сборниками латинских выражений, словарями с оторванными обложками, тетрадками по геометрии, исписанными фиолетовыми чернилами. Тотем обустроил себе тёплое укрытие меж шатких деревянных опор: правда, оно готово обрушиться от малейшего чиха или неловкого взмаха крылом, но зато здесь, среди запахов старой бумаги, миндаля и высохшего клея, никто его не отыщет. Только он один знает, как попасть сюда по лабиринту чердаков, и никому не придёт в голову беспокоить его здесь.
Круглое слуховое окно служит Тотему входной дверью. Через него он выскальзывает наружу и слетает, как по горке, по обледенелому скату крыши к самому водосточному жёлобу: здесь он занимает позицию и принимается ворчать на зиму, из-за которой, весьма вероятно, опять придётся вернуться домой ни с чем.
Но эта ночь была совсем не похожа на остальные.
Как только последнее эхо последнего полночного удара растворилось в воздухе вокруг лицейской колокольни, до слуха старого филина донёсся едва различимый шум.
Хр-р-р… Хр-р-р…
Хруст? Шелест?
Хр-р-р… Хр-р-р…
Тотем навострил свои и без того стоящие торчком уши.
Хр-р-р… Хр-р-р…
Хоть мягкий снег и смягчал шаги подобно домашним туфлям, обмануть чутьё старика Тотема ему было не под силу. По аллеям парка определённо что-то двигалось, осторожно, маленькими выверенными скачками…
Хр-р-р… Хр-р-р…
Землеройка? Полёвка? А может, и того лучше: нежнейший новорождённый крольчонок, неосмотрительно покинувший свою норку? У Тотема слюнки потекли от предвкушения, а сердце заколотилось в предчувствии долгожданного пира.
Расправив онемевшие крылья, он нырнул с крыши и полетел над самыми верхушками деревьев, даже слегка касаясь их, неслышный и незримый, словно призрак.
Хр-р-р… Хр-р-р…
Тотем облетал парк небольшими концентрическими кругами. Его внимательный взгляд острым ножом врезался в самую гущу деревьев и кустов. Он ощущал себя невидимым и следил за тем, чтобы его собственный запах смешивался с запахом густых ветвей. Его внутренний радар был включён на максимальный уровень чувствительности. Эта добыча от него не уйдёт! Малейшее движение наглеца – попытка бегства или, наоборот, оцепенение – и Тотем безжалостно пустит в ход острые клюв и когти.
Хр-р-р… Хр-р-р…
Однако это неосторожное существо оказалось хитрее, чем мог предположить старый филин: оно семенило, укрывшись от острых глаз, перепрыгивало из одного куста в другой и между этими скачками надолго замирало. Как будто бы можно обмануть хищную птицу, которая уже несколько недель ничего не ела! Чтобы обнаружить свою жертву, Тотему достаточно было всего-навсего проследить за её крошечными следами, которые она оставляла на нетронутом белом снегу парка – как дети проводят пальцем по строчке в книге, которую читают.
След заканчивался под нижними ветвями столетнего вяза. От этого дерева до соседнего – добрых десять метров, быстро прикинул филин. На таком расстоянии ни одному грызуну от него не уйти. Нужно всего лишь дождаться, пока этот недоумок высунет мордочку из-под ветвей. Тотем сбавил скорость, начал постепенное снижение, и стук сердца принялся отсчитывать секунды, остающиеся до встречи с добычей.
Гордыня? Неосмотрительность старого филина, который с годами совсем забыл об осторожности? За всё время, что он царствовал в парке Гульденбургского лицея, у Тотема никогда не было настоящего соперника. Его когти внушали уважение даже самым большим смельчакам, а мудрость и опыт охлаждали пыл даже самых дерзких выскочек. Никому и в голову не приходило иметь с ним дело.
И всё же сейчас по следу шёл ещё один охотник. Он был намного крупнее филина и выглядел гораздо более жутко, к тому же обладал сверхъестественной способностью передвигаться совершенно бесшумно.
Никто не видел, как он пробрался в парк, в головокружительном прыжке перескочив через ограду. Он не оставлял следов на снежном покрове аллей. Лишь внимательный наблюдатель (что едва ли мог очутиться здесь среди ночи, к тому же в такой мороз) заметил бы на ветках развешанные подобно обрывкам паутины фосфоресцирующие нити слюны, которые чудовище роняло на бегу.
Не осознавая грозящей ему опасности, Тотем готовился к нападению.
Хр-р-р… Хр-р-р… Ну наконец-то: его обед высунулся из-под дерева. Это и в самом деле был крольчонок, нежный пушистый комочек, который пыхтел в снегу, пожёвывая мёрзлую травку. Возможно, в своей шубке цвета снега он ощущал себя невидимым?
Вдруг несчастная зверушка ошарашенно застыла, потому что сверху на неё упала чёрная тень.
Это Тотем бросился вниз, сложив крылья и выставив вперёд свой хищный клюв.
Он уже собирался вонзить когти в хрупкий хребет добычи, как внезапно остановился. Что-то не так. Тревога! Тревога! Сигнал к отступлению! Смертельная угроза!
В то же мгновение тишину парка разорвал яростный вопль. От этого сиплого крика кровь стыла в жилах – казалось, будто он вырывается не из одной, а из сотни глоток одновременно.
Перья Тотема встали дыбом. Рефлекс самосохранения заставлял отчаянно бить крыльями, пытаясь остановить падение.
Напрасно. Тварь, явившаяся неведомо откуда, уже настигла его. Это была собака. Бульдог или боксёр. Невероятно громадная, чёрная, как сажа. С грудью, блестевшей от слюны, мерцающей в голубоватом свете луны.
Говорят, в последние секунды перед смертью время словно останавливается. У филинов тоже так. Тотем смотрел и видел, будто в замедленной съёмке, как огромная извергающая пену пасть заглатывает застывшего от ужаса крольчонка, слишком крошечного для подобной глотки.
На долю секунды в старом филине вспыхнула надежда: воспользоваться этой заминкой, чтобы спастись!
Только он не учёл второй пасти, которая в это мгновение клацнула у него за спиной.
Да-да, вторая, как бы ни было странно об этом говорить. Не одна, а две, то есть нет, погодите: целых три головы венчали тело этого чудовища, явившегося из преисподней.
Последним отчаянным рывком Тотем увернулся от второй пасти. Ему удалось спастись? Нет. В ту же секунду с чудовищным хрустом захлопнулась возникшая из ниоткуда третья пасть.
В парке старого лицея вновь воцарилась мёртвая тишина.
Внутри никто и ухом не повёл. Ни в окнах северного крыла, ни в спальнях преподавателей не мелькнуло ни огонька. Разве что кто-нибудь с бурчанием перевернулся на другой бок, словно сражаясь с дурным сном, мелькнувшим перед глазами, когда раздался последний вопль чудовища.
В парке, в дуплах и норах в ужасе прижались друг к другу землеройки, белки, кролики и полевые мыши, вырванные из зимней спячки этим бешеным криком.
Криком ярости и разочарования, который испустили одновременно все три глотки.
Что за тварь способна на такой вопль? Никто не рискнул высунуть мордочку из норки, чтобы это узнать.
Впрочем, вся сцена длилась лишь долю секунды – как любой ночной кошмар. И после неё осталась лишь кучка окровавленных перьев на снегу.
1. Двенадцать будильников Магнуса Миллиона
Давно пора познакомить вас с главным героем этой истории.
Его зовут Магнус. Ему четырнадцать. Пока нам видны только взлохмаченные рыжие волосы, которые невозможно расчесать, и рука в полосатой пижаме. Всё остальное спрятано под толстой вышитой периной, поднимающейся и опускающейся в такт его храпу. Вокруг в полумраке тикают и побрякивают двенадцать будильников, которые ровно через минуту и десять секунд затрезвонят дружным хором.
Если бы Магнус знал, в какие приключения вот-вот отправят его эти двенадцать будильников, он бы ни за что не стал просыпаться. Ведь он совсем не герой. По общему мнению, это самый обыкновенный мальчишка. Покрупнее и посильнее других. Без сомнения, очень-очень крупный и очень-очень сильный для своего возраста. А ещё – очень-очень богатый. Кажется, даже имя – Магнус Миллион – обещает ему самое грандиозное будущее.
Но пока Магнус Миллион – мальчик стеснительный, более того – редкостный трус. Что никак не сочетается с таким величественным именем и образом будущего героя.
А ещё он большой любитель поспать и спит всегда так крепко, что по утрам ему никак не обойтись без двенадцати будильников.
Будильники разных форм и размеров расставлены по всем углам: круглые, овальные, квадратные и даже одни старинные часы с кукушкой и скрипучим механизмом, которые висят на стене над письменным столом… Почти все достижения города Гульденбурга в сфере производства будильников (а Гульденбург – столица страны, славящейся точностью своих часовых механизмов) несут караул у постели юного Магнуса Миллиона.
Двенадцать будильников, которые тикают слаженным хором, будто двенадцать крошечных бомб, готовых взорваться.
Сегодня четверг. Опаздывать категорически нельзя, потому что сегодня в Гульденбургском лицее начинаются итоговые контрольные первого триместра.
Ещё двадцать три секунды… Но уже сейчас где-то в углу самый первый будильник (антикварный экземпляр в металлическом корпусе) нетерпеливо прокашливается. Все пружины напряглись и задержали дыхание, будто ни одна не решается выскочить первой.
Двери деревянного домика открылись, и кукушка вот-вот появится в окошке. Честно говоря, последняя фраза – метафора. На самом деле птица из часов давным-давно потерялась. Но Магнус всё равно очень дорожит ими. Ведь это подарок мамы, которой не стало, когда ему было семь. И выбросить часы без кукушки означало бы навсегда расстаться с воспоминанием, зашвырнув его за тридевять земель – окончательно и бесповоротно.
Ровно в семь утра раздаётся скрипучая мелодия, которую тут же перекрывает трезвон остальных одиннадцати будильников, будто все они одновременно открывают огонь.
ДЗЫНЬ!!
ТРРРР!!
КУ-КУ! КУ-КУ!!
Будильники гудят, дребезжат и голосят. Будто каждый решил во что бы то ни стало перекричать соседа.
Растерянное лицо Магнуса высовывается из-под толстого одеяла. Он несколько раз моргает, лихорадочно нащупывает ближайший будильник и пытается разнести его ударом кулака, но промахивается мимо ночного столика и летит лицом вниз на прикроватный коврик.
К сожалению, падает он с недостаточно большой высоты. Будь кровать повыше, от удара об пол он бы проснулся, а так всего лишь зябко сворачивается калачиком и под звуки кульминационного крещендо двенадцати будильников, способного поднять и мёртвого, немедленно засыпает снова, обняв подушку, которую, падая, прихватил с собой…
Магнус Миллион – единственный человек на свете, способный выдержать испытание двенадцатью будильниками.
Возможно, именно из-за этого его и сослали в самый дальний конец дома. Особняк Миллионов – одно из самых шикарных строений во всём Гульденбурге и к тому же одно из старейших. В здании не меньше сорока трёх комнат – многовато для мальчика, его отца и кучки прислуги.
Что делать с такой прорвой комнат, высокопарно именуемых «спальнями друзей»? Друзей у Миллионов нет уже несколько поколений. Если сюда кто и заглядывает, то лишь почётные гости, банкиры, послы или главы государств, с которыми отец Магнуса подписывает выгодные контракты. Но друзей, в том смысле, который мы вкладываем в это слово, тут не бывало с тех пор, как умерла хозяйка.
Вот Магнус и живёт в неотапливаемой части дома, которая отведена для гостей, вдали от комфортабельных покоев отца. Здесь тянется бесконечная анфилада сырых комнат с высокими потолками и одинаковыми вытертыми коврами. Над головой висят пыльные люстры, в которых перегорела половина лампочек. Комнаты отличаются друг от друга только цветом старых обоев (тут – бледно-голубой, там – блёкло-лиловый) да портретами предков над камином.
Магнус – мальчик дико неаккуратный и чудовищно ленивый. Поэтому, вместо того чтобы привести свою комнату в порядок (в конце концов, за него это вполне могли бы делать горничные), он предпочитает её менять: например, когда грязной одежды на кровати скапливается так много, что она начинает сваливаться на пол, или когда становится невозможно поставить ногу на паркет, не наступив при этом на какой-нибудь хрупкий предмет.
По крайней мере, раньше он поступал именно так. Теперь же ему выделили одну-единственную комнату, в которой он обязан наводить порядок не меньше одного раза в неделю, до того как к нему явится с инспекцией госпожа Карлсен, кухарка и гувернантка Миллионов, которая взвалила на свои плечи почти непосильную задачу – воспитать этого насквозь испорченного и избалованного мальчишку.
Но тут нужно сделать примечание: избалованным Магнус был только в материальном отношении. Когда тебе четырнадцать, ни дом из сорока трёх комнат, ни горничные, ни кухарка, которая готовит по утрам завтрак, не заменят материнской любви и общения с отцом.
Рикард Миллион, отец Магнуса, уже целый час как вышел из дома. Как всегда по утрам, шофёр доставил его в клуб: здесь господин Миллион курит неизменную толстую сигару и поглощает английский завтрак, разложив перед своим колоссальным пузом свежие газеты.
Магнус был бы страшно удивлён, если бы ему рассказали, что некоторые отцы играют со своими детьми. Или что других мальчишек отцы порой берут на футбольный матч, а ещё (это уж совершенно уму непостижимо) иногда они вместе смеются!
Для Магнуса отец – это важный человек, вечно занятой и почти невидимый, кому по пятницам дворецкий подаёт на подпись обёрнутый в кожаную обложку дневник сына.
В воскресенье – по традиции это семейный день – Магнус с отцом единственный раз в неделю обедают вдвоём, сидя на разных концах стола – настолько длинного, что на нём пришлось установить телефон.
Благодаря этому аппарату иногда они ведут настоящие семейные беседы:
– Алло, папа?
– Гм-хрм…
– Вы не могли бы передать мне соус, если это вас не затруднит?
– Хл-блрп…
– Благодарю вас.
Они оба берут на эти семейные обеды что-нибудь почитать: Рикард Миллион – захватывающие биржевые сводки, а его сын – какие-то чудны́е книжки из библиотеки госпожи Миллион, к которым после её смерти никто, кроме него, не притрагивается.
– Выдуманные истории, – пожимает плечами Рикард Миллион, – вместо того чтобы извлекать пользу из бухгалтерских книг или каталогов оружия компании «Миллион»! Прости за прямоту, Магнус, но ты унаследовал от матери её худшие черты…
Он точно ничего не понимает в детях. А ещё меньше – в себе самом.
Иногда он, кажется, вообще забывает, что они с сыном живут под одной крышей. Однажды ночью они оба одновременно встали попить воды и столкнулись друг с другом посреди холодной кухни.
– Кто вы? – рявкнул господин Миллион, отступая на шаг.
– Это я, отец. Магнус…
– Магнус? – переспросил Миллион-старший.
– Отец, ну что вы! Это я, ваш сын!
– Сын? – пробормотал родитель. Тут он заметил, что они оба одеты в одинаковые шёлковые пижамы. Это его убедило. – Да-да, конечно… Очень приятно! – Он протянул ему вялую со сна руку и вежливо добавил: – Разрешите представиться: Рикард Миллион – хозяин этого дома.
Теперь вам будет проще разобраться в событиях, которые вот-вот произойдут.
Если бы Магнус не был предоставлен самому себе в огромном доме, где запросто разместился бы полк солдат, он бы в то утро не продрал осоловевшие глаза в 8 часов 27 минут, наконец разбуженный холодным сквозняком, дующим по полу.
Ночью ему приснился страшный сон, подробностей он не помнил, но сон всё равно вертелся в голове.
Магнус оглушительно чихнул, потом ещё раз – и окончательно проснулся. Катастрофа! Контрольная! Ровно через тридцать три минуты он должен быть в лицее.
– Чёрт-перечёрт!
По счастью, мальчики его возраста почти не моются. Через минуту Магнус уже натянул вчерашнюю одежду, пригладил холодной водой несколько вихров и с зубной щёткой во рту шнуровал ботинки.
– Торт-переторт! – повторил он, плюясь зубной пастой.
Надо успокоиться, он это знал, нельзя поддаваться панике. Перевозбуждение действует на него очень необычно, о чём мы расскажем потом, когда будет время. А пока включён обратный отсчёт. Тридцать минут с хвостиком. Этого очень мало, особенно если учесть, что Магнус никак не может выйти из дома с пустым желудком.
Он бросился на кухню, изо всех сил нажимая на педали. Да-да, педали, несмотря на строжайший запрет госпожи Карлсен, которая просто отстала от жизни, ведь велосипед, как бы он её ни сердил, единственное удобное средство передвижения в доме с сорока тремя комнатами и бесконечными коридорами.
Велосипедные шины оставляли кошмарные чёрные следы на натёртом до блеска паркете. Последняя пробуксовка, и Магнус бросил своего коня в холле, а сам ворвался в кухню, где его ждало разочарование: овсяная каша безнадёжно остыла, а шоколад в кружке покрылся толстым слоем молочной пенки.
– Сейчас разогрею, – вздохнула госпожа Карлсен, которая терпеть не может непредвиденных обстоятельств и беспорядка у себя на кухне.
– Некогда! – бросил Магнус и окунул губы в чашку. – Через двадцать три минуты контрольная!
Он спешно придумывал план. Трамвай? Слишком медленно. Велик? Слишком много снега. Ну а про то, чтобы идти пешком…
– Двадцать три минуты? Ни за что не успеешь!
Госпожа Карлсен была замужем за здешним шофёром. Но на его помощь рассчитывать не приходилось: в эту минуту Леонард Карлсен надраивал кузов лимузина у входа в Ричмен-клуб, дожидаясь, пока хозяин доест последнюю английскую булочку.
Нужен другой способ, но какой?
Внезапно Магнуса озарило. И как он сразу не подумал? Времени, конечно, оставалось совсем мало, но почему бы не попробовать!
– Надеюсь, у тебя на уме никаких глупостей? – Кухарку напугал решительный вид мальчика.
– Не бойтесь, госпожа Карлсен, я успею, слово Магнуса!
Эти слова едва ли успокоили добрую женщину: за годы службы у Миллионов она изучила Магнуса как свои пять пальцев. Бессмысленно пытаться его урезонить, если он принял решение.
– И как же ты намерен добираться?
– На драконе, госпожа Карлсен! – провозгласил Магнус, бросив торжествующий взгляд на кухарку и её скептическую физиономию. – Да-да, на драконе!
С этими загадочными словами он звонко поцеловал госпожу Карлсен в лоб, изрядно перепачкав какао её безукоризненную причёску.
– Съешь хотя бы бутерброд!
Но было уже поздно.
Дверь за Магнусом хлопнула так, что у бедной госпожи Карлсен подкосились ноги, а тарелки, медная утварь и банки с вареньем задребезжали, будто началось землетрясение.
С детства Магнус Миллион не умел рассчитывать силу (и это не самый большой его недостаток).
2. Дракон
Как назло, первое утро итоговых контрольных в Гульденбургском лицее выдалось на редкость холодным. Всю ночь морозило, и теперь карнизы домов украшали гирлянды сосулек. Снег на тротуарах схватила ледяная корка, и спешащие на службу деловые люди в каракулевых шапках и воротниках были похожи на участников соревнования по конькобежному спорту.
Магнус с болтающейся за спиной школьной сумкой ввернулся в гущу толпы, как нападающий в хоккее. От бега щёки его раскраснелись, а лёгкие наполнились обжигающим морозным воздухом. Те, кто попадается ему на пути, пускай пеняют на себя: никому ещё не удавалось остановить летящие к цели восемьдесят килограммов Магнуса Миллиона!
Никому, кроме призрачного силуэта Дракона, что маячил среди голых деревьев парка, сразу за городской стеной.
Магнус невольно замедлил шаг. Дракон выглядел ещё ужаснее, чем в его воспоминаниях. В утреннем тумане, застилавшем парк, петли и изгибы старого аттракциона казались скрюченным телом чудовища из ночного кошмара, зависшим над городом.
Тем, кто, как Магнус, терпеть не может американские горки и прочие дьявольские машины подобного толка, Дракон тоже показался бы настоящим чудовищем.
«Самая длинная трасса в Европе! – сулила кроваво-красная вывеска над кассой. – Смертельный спуск! Незабываемое приключение!»
Триста метров металлических рельсов головокружительными петлями спускались к Нижнему городу… Шестьдесят три витка, пять мёртвых петель, из которых одна – тройная, гвоздь программы! Вагонетки, способные развить скорость пули, вылетающей из револьвера…
Я уже говорил, что Магнус, хоть и был очень крупным для своих лет, не обладал большой храбростью. В отличие от своих товарищей он ни разу не решился прокатиться на аттракционе, соединяющем Верхний город с Нижним. И теперь, увидев погружённые в туман хитросплетения рельсов, он усомнился в своём плане.
Тем более он забыл об одной детали. Так, мелочь, конечно, но мелочь немаловажная: зимой Дракон не работает. Касса закрыта, вход в парк аттракционов загорожен невысоким деревянным заборчиком, на котором висит табличка: «ВХОД ЗАПРЕЩЁН, ОПАСНО». Магнус на секунду испытал облегчение, как все трусливые люди, когда неожиданное препятствие встаёт у них на пути.
Но разве у него был выбор? До начала контрольной оставалось всего четырнадцать минут. А чтобы кто-то из Миллионов провалил экзамен – такого невозможно себе представить, особенно если учесть, что основателем Гульденбургского лицея являлся не кто иной, как Максимус Миллион, банкир и благотворитель, прапрадед Магнуса.
Решимости Магнусу придала в итоге не отвага, а другой страх, более сильный, чем ужас перед Драконом: страх разгневать отца. Перешагнув через ограждение, Магнус двинулся к аттракциону.
Вагонетки на зиму убрали в сарай, на двери висел большой замок. Магнус бегло осмотрел его и понял: не оторвать. За покрытыми инеем окошками вагонетки Дракона, накрытые брезентом, напоминали огромную гусеницу, в общем безобидную, но всё-таки внушающую беспокойство. Она будто забралась в глубину своего жилища и спала там в ожидании весны.
Магнуса охватило уныние. Двенадцать минут… Воображение отчётливо рисовало иссохший силуэт и злое пенсне директора лицея. Без сомнения, это был самый пунктуальный человек в стране: пунктуальный настолько, что даже часы, выглядывавшие у него из жилетного кармана, были не просто часами, а хронометром с точностью до десятой доли секунды. Ученики знали, что, даже если ты пришёл вовремя, для директора это было равнозначно опозданию, особенно в день контрольной.
Вдруг внимание Магнуса привлекла какая-то штуковина за сараем: подойдя поближе, он увидел ржавую вагонетку, наполовину заваленную снегом. Наверное, в обычное время она служила для ремонта трассы, но сейчас опрокинулась колёсами вверх и походила на гигантское насекомое.
Магнус понял: это последний шанс. Он бросился к вагонетке и с усилием водрузил её на рельсы. Транспортное средство было самое незатейливое: просто скамеечка на деревянном шасси. Никаких тебе перекладин для безопасности пассажира, только обгрызенный кожаный ремешок. Рычаг в передней части вагонетки служил ручным тормозом, и это немного обнадёживало. Значит, можно будет регулировать скорость – на обычных тележках аттракциона такой возможности нет.
Оставалось дотолкать вагонетку до стартовой площадки. Она оказалась тяжёлой. К тому же колёса были облеплены снегом, плотным и вязким. И всё-таки машинка, подгоняемая собственным весом, понемногу начала набирать скорость. Ещё раз подтолкнув её, Магнус вскочил на сиденье, торопливо обвязываясь ремнём безопасности и стараясь не смотреть в пустоту, которая бросилась ему навстречу.
Представьте себе, что вас поместили в ствол револьвера. Например, высокоточного оружия, произведённого на одном из заводов Миллиона. Примерно так чувствовал себя Магнус. Вцепившись в рукоять тормоза, Магнус зажмурил глаза и завизжал от ужаса: вагонетка покачнулась, перевалилась через край стартовой площадки и рванула вниз.
Тормозной механизм производил душераздирающий скрежет, рельсы аттракциона раскачивались влево и вправо – они явно не были готовы к внезапной нагрузке.
У Магнуса перехватило дыхание, сердце рвануло вверх, как воздушный шар, под которым обрубили канаты. Когда он наконец снова решился открыть глаза, вагонетка летела по густому туману и невозможно было оценить её скорость и глубину пустоты под колёсами.
– Уф! – выдохнул Магнус. – Ну, не так уж и страшно. Почти как летать во сне. Главное – не вывалиться.
Но радовался он недолго. Внезапно неслыханная сила вдавила Магнуса в скамейку, он во всё горло заверещал, сжался, приготовившись на следующем вираже быть отброшенным вперёд, но на этот раз его не сдвинуло с места. Магнус едва успел подхватить на лету сумку: вагонетка снова накренилась, чтобы обрушиться вниз. Никакой тормозной рычаг тут не поможет. Да он вообще работает? Магнуса швыряло с одного борта на другой, и он заботился сейчас лишь об одном: удержаться внутри.
И тут внезапно всё стихло. Машинка удивительным образом перестала раскачиваться, и в эту секунду, будто бы разогнанный бешеной скоростью полёта, расступился туман и перед Магнусом открылся весь Нижний город: крошечные заснеженные крыши, жмущиеся друг к другу, лабиринт убогих улочек, мостиков и тупиков… А за Нижним городом возвышался Гульденбургский лицей – мрачное здание, больше похожее на казарму, окружённое парком и высокой оградой. Магнус был потрясён – он словно впервые увидел Нижний город: неужели люди – настоящие человеческие существа, а не какие-нибудь там кроты или лесные гномы – в самом деле могут жить здесь, в этих страшных чёрных улицах-кишках?
Однако размышления пришлось прервать. Вагонетка вдруг накренилась вперёд и подобно пикирующему самолёту обрушилась вниз. У Магнуса от резкого падения кровь прихлынула к голове, и казалось, что мозг сейчас рванёт наружу через уши. Потом тележка с оглушительным грохотом взлетела вертикально вверх, после чего ушла в такой затяжной вираж, что белое небо и Нижний город на время поменялись местами.
Это была первая из обещанных мёртвых петель Дракона, но Магнус, перевёрнутый вверх ногами и терзаемый приступом тошноты, давно потерял счёт фигурам пилотажа. Двойные петли, одинарные перевороты и «бочки» сменяли друг друга в адском темпе. Его швыряло в стороны, как беспомощную игрушку в жестоких руках закона притяжения. Половина лица онемела, из глаз на морозном ветру брызнули слёзы.
Но это был ещё не предел, далеко не предел. То, что он увидел, когда очередной зигзаг аттракциона зашвырнул его на самую высокую точку Дракона, было ужаснее всякого ужаса.
Старые американские горки закрыли неспроста: на выходе из последнего виража рельсы обрывались и торчали в воздухе бессмысленным обрубком, под которым зияла пустота. Ржавые балки были разбросаны по снегу далеко внизу, отчего последний спуск превратился в превосходный трамплин!
– А-а-а-а-а-а-а! – заорал Магнус.
Он всем телом навалился на рычаг тормоза, но вагонетка разогналась как сумасшедшая и летела на максимальной скорости, не остановить!
– А-а-а-а-а-а!
Неизбежного не избежишь. Это должно было произойти – и произошло. Причём в самый неподходящий момент.
В голове у Магнуса вдруг всё перемешалось, в ушах загудело, в глазах помутилось. Мир вокруг будто обмяк и стал глухим и ватным.
– НЕТ! – простонал он. – ТОЛЬКО НЕ СЕЙЧАС!
Но он прекрасно знал, что это значит. Бороться бесполезно, приступа не избежать. Магнус начал клевать носом, мысли стали путаться, веки потяжелели, будто налились чугуном.
– ТОЛЬКО… НЕ… СЕЙЧАС, – повторил он, зевая. – Нет… Не… сей… час…
И в то мгновение, когда вагонетка долетела до конца рельсов и с разгону взмыла в воздух, как пушечное ядро, Магнус уснул.
Уснул в одно мгновение, будто лампочку выключили. Безучастный к надвигающейся катастрофе, он летел, безмятежно похрапывая, и его силуэт чертил в морозном небе идеальную дугу.
3. На старт, внимание…
В Гульденбургском лицее приближался час икс: хронометр господина директора показывал 8 часов 59 минут и 36 секунд: меньше чем через полминуты должна была начаться итоговая контрольная первого триместра. Важнейшее событие в унылой жизни лицея. Особенно для господина директора, который сурово следил за бегом стрелок и держал над головой ржавый стартовый пистолет, целясь в потолок. Палец директора был судорожно прижат к спусковому крючку, словно тот боялся, как бы пистолет сам собой не выстрелил ему в физиономию.
– Господа, приготовьте стилографы, – скомандовал он замогильным голосом.
Перед ним убегали вдаль три ряда парт, расставленных с безукоризненной точностью вдоль линии желтоватого света ламп-колпаков. На каждой парте стояла открытая баночка чернил и лежал двойной лист бумаги, готовый к записи уравнений на деление с остатком и прочих каббалистических формул, которые появятся тут, как только ученикам раздадут задания.
Контрольную проводили в огромной, плохо протопленной столовой, в северной галерее главного здания. Здесь было так холодно, что большинство учащихся сидело за партами в пальто и перчатках, и им было не слишком удобно выводить своё имя на полях, привычно следя за нажимом пера.
О скупости директора были наслышаны все. Впрочем, сам он наверняка никогда не мёрз (закроем глаза на каплю, которая вечно висела у него на кончике носа). Шея под вытянутой физиономией была обмотана толстым чёрным шарфом, а одет он был, как и всегда, в чёрный костюм, за который многие поколения лицеистов звали его Могильщиком.
Между рядами прохаживались в ожидании сигнала надзиратели с заклеенными конвертами в руках: через секунду конверты будут вскрыты и задания розданы. От надзирателей так и веяло нервозностью, они будто нарочно нагнетали тревогу, и каждый ученик, мимо которого они проходили, испуганно опускал голову.
Нужно сказать, что директор, для повышения бдительности надзирателей, со вчерашнего дня не давал им есть – так поступают с собаками перед охотой. Горе тому, кто решится бросить взгляд через плечо соседа или вынуть из рукава шпаргалку! Добычу немедленно схватят и поволокут к выходу под ледяным взглядом Могильщика.
Порядок и дисциплина – вот главные ценности Гульденбургского лицея с тех пор, как его возглавил господин директор. И только последний безумец или самоубийца решился бы это оспорить.
И всё же одна деталь нарушала сегодня безупречный порядок и как магнит притягивала взгляды: одно место на тринадцатой парте в третьем ряду пустовало.
Отсутствующий? Или, ещё хуже, опоздавший? Тяжелейшая провинность, о которой и подумать-то страшно! На шкале правонарушений лицея пропуск триместровой итоговой контрольной – это почти так же неслыханно, как выбежать голым на поле для регби во время финального соревнования межлицейского турнира… Дети едва не устроили беспорядок во время рассаживания. Одни толкали соседа локтем и шептали: «Видал?», – другие спрашивали: «Как думаешь, это кто?» Пока не прозвучало где-то и не побежало с парты на парту: «Магнус! Это Магнус!.. Вот здорово! Магнус Миллион прогулял контрольную!»
– Тишина! – проорал директор. – Кто откроет рот, получит сто строчек!
– Сто строчек! – эхом отозвались надзиратели, будто мстили желудкам, терзающим их голодными клещами.
Дети умолкли. На больших часах, висящих над головой Могильщика, большая стрелка стояла уже почти вертикально. Ещё один секундный шаг, и будет ровно девять.
– Внимание! – произнёс директор, не отрывая глаз от хронометра. – Приготовиться к раздаче заданий. На старт, внимание…
Скомандовать «Марш!» он не успел.
В то мгновение, когда его палец надавил на курок, столовая содрогнулась от взрыва.
В высокое окно зала вместе с осколками стекла хлынули обломки дерева и обрывки штор. Потрясённые ученики сидели разинув рты и молча наблюдали, как над их головами проносится странный летающий объект – позже самые наблюдательные будут рассказывать, что размером он был примерно с вагонетку американских горок.
Полёт летающего объекта слегка замедлила встреча с пыльной шторой, которая теперь летела за ним подобно хвосту метеорита. На мгновение всем показалось, будто машина зависла под потолком, но в следующую секунду она рухнула аккурат на свободное место за тринадцатой партой и расплющила её, как ореховую скорлупу.
В следующую долю секунды, в оглушительной тишине, наступившей после приземления, раздался выстрел директорского пистолета.
Те, кому довелось пережить это, потом всю жизнь вспоминали, что в ту секунду не знали, какое чувство в них сильнее: изумление или страх перед директором.
Доски оконной рамы, которые ударом вырвало из стены и развернуло внутрь, представляли собой восхитительное зрелище: можно было подумать, что кто-то выбил окно гигантским футбольным мячом. Онемевшие и застывшие на месте зрители любовались этой картиной, а сверху падал сверкающий снег из пыли и стеклянного порошка. Ученики за партами, надзиратели и даже сам директор – все были поражены и, вытаращив глаза, взирали на кратер, пробитый в идеальном ряду столов летающей машиной, которая, к счастью, никому не причинила вреда.
Каждый подумал о бомбе – огромном снаряде, запущенном в здание лицея давним врагом страны, Западной Сильванией, которая таким образом, возможно, намеревалась развязать войну. Но бомба, к счастью, не взорвалась. Да и какой же должна быть пушка, чтобы из неё вылетали снаряды в форме вагонетки, к тому же снаряды обитаемые?
Ведь из-под занавески, накрывшей вагонетку, сначала донёсся еле слышный кашель, а потом показалась голова: она несколько раз моргнула и от души, широко зевнула.
Рыжие волосы, побелённые пылью и извёсткой… Округлившиеся от удивления глаза… Да это же…
– Магнус! Магнус Миллион!
Крик, будто вырвавшийся из одного рта, взорвал столовую. Забыв о правилах и приличиях, дети бросились к Магнусу, расталкивая друг друга и опрокидывая парты.
– МАГ-НУС! МАГ-НУС!
Все хором скандировали имя воздухоплавателя, и вокруг него росло кольцо изумлённых зрителей, с недоверием взиравших на тележку аттракциона.
– По местам! – кричал директор. – По местам!
Но пронзительные звуки его свистка лишь прибавляли шума к общей суматохе. Со всех сторон к герою тянулись руки: каждый хотел прикоснуться к нему, подхватить и торжественно пронести по залу, как трофей межлицейского соревнования.
– МАГ-НУС! МАГ-НУС!
– Спасибо, – бормотал он в ответ и, казалось, совершенно не понимал, где он и что тут вообще происходит. – Спасибо.
Уже несколько месяцев никто не скандировал его имени. С тех пор, как была диагностирована его сонная болезнь, закрывшая ему путь на поле для регби. А ведь с его габаритами он, как никто другой, подходил для этой игры. Однако сегодня его триумф был безграничен: ребята из интерната и те, кто приходил в школу из дома, маленькие и большие, друзья и заклятые враги – все выкрикивали его имя, поздравляли, стремились дотронуться до него и тоже забраться в машину, каркас которой торчал среди школьной столовой, как останки корабля пришельцев.
Шум нарастал, а Магнус понемногу вспоминал, что произошло: контрольная, страх опоздать… Дракон, безумный спуск, рельсы, которые обрываются и ведут в никуда, ужас, охвативший его…
То, что случилось потом, – как вагонетка на полном ходу полетела в небо, как ворвалась прямиком в окно столовой, – всё это он мог себе только представить. Каким чудом он ухитрился не переломать себе кости, Магнус понятия не имел. А вот что он понимал прекрасно, так это то, что совершил, сам того не желая, страшнейшую, огромную, феноменальную провинность!
В школьной столовой царило уже настоящее безумие! Чернильницы летали в воздухе, столы опрокидывались, двойные листки превращались в самолётики и устремлялись в счастливые физиономии. Лицеисты не могли припомнить, когда в последний раз здесь творился подобный хаос. Директор вызвал в столовую подкрепление. Учителя в чёрных мантиях заполонили столовую, тщетно пытаясь призвать детей хоть к какому-нибудь подобию порядка.
Магнус вдруг с ужасом осознал, что обезумевшие надзиратели, директор, забравшийся на кафедру и орущий оттуда во всю глотку, шапки, которые взмывали в воздух и вылетали в выбитое окно, – во всём этом виноват он один, Магнус Миллион. Весь этот выдающийся кавардак – на его совести!
4. Заслуженное наказание
– Чисто технически, Миллион, мы не можем вменить вам в вину опоздание на сегодняшнюю контрольную, – произнёс директор.
Триста свидетелей, присутствовавших в то утро в школьной столовой, подтвердили бы, что пистолет Могильщика выстрелил после знаменательного прибытия Магнуса в экзаменационный зал.
– Вы не опоздали, это факт, – продолжал директор, и голос его звучал как из глубины ледяной пещеры. – Но вы не опоздали на контрольную по той простой причине, что никакой контрольной и не было.
Магнус стоял посреди директорского кабинета. Ему не оставалось ничего, кроме как прикрыть веки в знак согласия. Учителям и надзирателям потребовалось больше часа, чтобы угомонить разбушевавшуюся столовую, – теперь в лицее снова царил безупречный порядок. Ученики разошлись по классам. За исключением нескольких несчастных, которым велели собирать испорченные проверочные листы, устилавшие школьный двор подобно осенним листьям. В наступившей тишине было слышно, как они шаркают мётлами – мрачно и даже угрожающе.
– Таким образом, Миллион, вы не будете отстранены от прохождения триместровых испытаний, – продолжал директор. – Тут вам, считайте, повезло.
Магнусу на мгновение показалось, что всё, возможно, не так плохо. Хотя он, конечно, понимал, что Могильщик не стал бы вызывать его к себе в кабинет в сопровождении двух надзирателей, похожих на голодных ротвейлеров, для того, чтобы поздравить с удачей. Магнус впервые находился в этом навевающем ужас месте, о котором ходили странные легенды. До того странные, что в них едва ли стоило верить, но и проверить тоже не было возможности. Говорили, будто ученики, попадавшие в кабинет директора, оттуда уже не возвращались. Будто господин директор, сидя в своём кресле, запускал механизм, который открывал ловушку, расположенную под ковром. И что эта ловушка вела прямиком в чёрные воды Акероса, где и тонули непокорные лицеисты.
Неизвестно, правду рассказывали или выдумывали, но Магнусу было не по себе.
В комнате от пола до потолка громоздились толстые тома, источавшие резкий запах плесени. Прищурившись, можно было разобрать названия. «Правила и положения, принятые в лицее», «Сборник прав и обязанностей учащегося», «Свод штрафов и наказаний» – и несметное множество других книг того же рода… Это была личная коллекция господина директора, его единственная страсть, не считая хронометров высочайшей точности да нравоучений безмозглым ученикам вроде Магнуса Миллиона.
– Раньше вы не баловали нас подобной пунктуальностью, – произнёс директор. – Позвольте похвалить вас за столь необычное усердие.
Магнус не верил собственным ушам. А что, если суровость Могильщика на самом деле такая же выдумка, как и ловушка под ковром?
– Правда, это ваше рвение, как вы, наверное, успели заметить, привело к тому, что вы нарушили кое-какие правила… О, сущий пустяк, уверяю вас: несколько невинных промашек, которые я позволю себе перечислить.
Как вы думаете, могут у человека подкоситься ноги при звуке щелчка резинки? Могут, если речь идёт о резинке, которую Могильщик поддевает ногтем, чтобы раскрыть свой чёрный блокнот с засаленной обложкой.
Думаете, можно потихоньку шалить где-нибудь в уголочке, укрывшись от посторонних взглядов? Ошибаетесь. Если за спиной у вас щёлкнула эта резинка, знайте: вы пропали. Директор, о чьём приближении вы и не догадывались, уже удаляется, довольно потирая руки, а ваша проделка зафиксирована в его блокноте мелким почерком, когтистым и неразборчивым.
– Так-так, – с видимым удовольствием продолжал он. – «Самовольный полёт над образовательным учреждением… Вход в экзаменационный зал запрещённым способом… Разрушение исторического здания…»
С каждым новым пунктом Магнус всё ниже опускал голову, будто собственные провинности придавливали его к земле.
– «Порча школьного имущества… Пронос в учреждение запрещённого механизма… Создание угрозы безопасности учащихся… Подстрекательство к мятежу… Отказ повиноваться приказам…»
– Я… Дело в том… – робко начал Магнус.
Но что он мог сказать? Что стал жертвой стечения обстоятельств? И не виноват, что конец маршрута разобрали на зиму и обрывающиеся рельсы оказались направлены прямиком в окно лицейской столовой?
– Ну и конечно, главное украшение этого фейерверка, – продолжал директор, глядя на Магнуса с таким отвращением, будто увидел на своём рабочем столе грязную мышь. – По причине вашего непростительного поведения впервые за всю историю нашего учебного заведения зимние проверочные работы в этом году начнутся на один день позже положенного… – Тут его голос сорвался, словно директора передёрнуло от ужаса. – На целый день позже! – визгливо повторил он. – Вы понимаете, насколько это неслыханно?
Директор вдруг вышел из себя и треснул кулаком по столу, отчего подпрыгнули медная лампа, хрустальная чернильница и кипы бумаг, которые, воспользовавшись случаем, рухнули на пол.
Магнус упал на колени и бросился торопливо собирать разлетевшиеся листки. На одном из них, напечатанном на официальном бланке лицея, он успел заметить слово «СЕКРЕТНО». Директор поспешно выхватил листок у Магнуса. От злости пенсне соскочило с его носа и завертелось на шнурке подобно рыбке, попавшейся на крючок.
– Не трогайте! – закричал он. – Это важные документы! Не смейте к ним прикасаться!
– Прощу прощения, – пробормотал Магнус, потрясённый этой необъяснимой вспышкой гнева. – Я всего лишь хотел…
Но сегодня ему, видно, было не суждено закончить ни одной фразы.
– Не надо ничего хотеть, Миллион! – перебил его Могильщик, поглубже пряча в стол драгоценные документы. – Сегодня вы совершили уже достаточно преступлений.
Из-за спины директора с немым укором взирал на Магнуса портрет величественной персоны в цилиндре и крахмальном воротничке. Магнусу было прекрасно знакомо это крупное красное лицо с холодным взглядом и победоносными бакенбардами: тот же взгляд пристально смотрел со стены столовой в доме Миллионов, готовый испепелить всякого, кому вздумается играть с хлебом или не доесть то, что лежит у него на тарелке. Это был Максимус Миллион, прапрадедушка Магнуса и основатель Гульденбургского лицея.
– Любого из перечисленных мною нарушений было бы достаточно, чтобы вас, Миллион, исключили из школы, – продолжал директор, наконец овладев разбушевавшимися нервами. – Но в совокупности все они выходят за пределы понимания. Вы – преступник за гранью возможного, Миллион, вы – феномен! Таких людей земля рождает раз в сто лет, не чаще!
Продолжая говорить, он снял с одной из полок толстый жёлтый том и принялся яростно листать страницы, то и дело облизывая указательный палец.
– Чтобы не поддаться справедливому гневу, я решил обратиться к библии нашего учреждения – «Своду штрафов и наказаний». Это интереснейшее произведение, дарующее читателю истинное наслаждение и с годами не теряющее своей свежести и новизны. Даже несмотря на то, что после отмены телесных наказаний, о которой лично я глубоко сожалею, из книги пришлось изъять её лучшие главы. Например, главу о применении палки, простой плети и плётки под названием кошка-девятихвостка…
Зрачки директора за стёклами пенсне, казалось, постепенно подёргиваются тонким слоем льда.
– Я не смог найти здесь наказания, которое соответствовало бы степени вашей провинности, Миллион. Если, конечно, не считать немедленного и бесповоротного отчисления.
У Магнуса загудело в ушах. Перед глазами поплыли странные белые тени. На мгновение он представил, как надзиратели-ротвейлеры волокут его к выходу и ударом под зад вышвыривают на улицу. Отчисление? Его выгнали из школы?
У Магнуса закружилась голова, и пришлось ущипнуть себя за бедро, чтобы предотвратить новый приступ сонливости. Нет, только не сейчас! Это было бы уже слишком, момент самый неподходящий! Он не доставит такого удовольствия Могильщику и двум надзирателям, которые ждут в тени, готовые в любую секунду наброситься на него.
– Однако, – продолжал директор, чей силуэт медленно расплывался у Магнуса перед глазами, – я ни на секунду не забываю, что ваш предок, выдающийся Максимус Миллион, был одним из отцов-основателей нашего учреждения.
С этими словами директор почтительно поклонился портрету и снова повернулся к Магнусу.
– Не забываю я и о том, что ваш отец, достойнейший Рикард Миллион, – бывший ученик лицея и главный его попечитель, а также один из самых выдающихся членов нашего административного совета. Так вот, из уважения к этим господам и семейству, чьё доброе имя вы позволили себе запятнать, я решил отложить ваше отчисление…
Оцепенение, охватившее Магнуса, развеялось. Отложить отчисление? То есть его не выгоняют?
– …и ограничить наказание всего лишь часами задержки после уроков, – закончил директор и громко захлопнул «Свод штрафов и наказаний».
– Спа… спасибо, господин директор, – пролепетал Магнус, окончательно проснувшись.
– Не благодарите, – со зловещей ухмылкой произнёс директор. – Я всего лишь строго следую правилам лицея. По моим подсчётам, Миллион, ваши провинности приравниваются к одной тысяче трёмстам сорока одному часу задержания после уроков.
– Одной тысяче трёмстам сорока одному? – переспросил Магнус, решив, что ослышался.
– Но из снисхождения к вам я округлил это число до одной тысячи трёхсот сорока.
– Я… я должен отсидеть столько часов после уроков до конца этого года? – спросил Магнус, всё ещё не веря в происходящее. – Но ведь это получается…
– По семь часов в день, Миллион, – договорил за него директор. – По семь часов и семьдесят пять сотых, если быть точным. Так что я предлагаю вам с этого вечера переселиться в Спальню наказаний.
Этот удар едва не добил Магнуса. В Спальню наказаний? Уж лучше бы тайная ловушка директора сбросила его в бурные воды Акероса!
– Ступайте, – закончил директор, театральным жестом указывая на дверь. – С глаз моих долой. И чтобы больше никаких выходок, не то пожалеете! Идите, Миллион.
И Магнус ушёл, понурив голову, под приглушённый смех ротвейлеров, которые толкали друг друга, будто один из них только что рассказал ужасно смешной анекдот.
5. Тем временем в Ричмен-клубе…
– Как же это надоело, Гаральд! Просто невыносимо!
Возглас вырвался из глубины огромного кожаного кресла. Человек, издавший его, держал в руках развёрнутую газету, из-под которой выплывали облака голубого дыма.
– Всё война да война… У этих дрянных журналистов, похоже, в голове и слов-то других нет.
Его собеседника, тоже укрывшегося за газетой, казалось, не слишком тронуло брюзжание соседа. Как, впрочем, и молчаливого слугу, подливавшего кофе в чашки.
Невозмутимость была необходимым качеством всякого, кто вознамерился стать членом закрытого клуба для избранных, каковым являлся Ричмен-клуб. Как следовало из названия, Ричмен-клуб[2] собирал самых богатых людей Гульденбурга. Старое здание со дня основания клуба (в 1835 году) совсем не изменилось: ковры, лепнина, кресла – всё осталось прежним. Богатые терпеть не могут перемен.
С тех пор как исчезла жена Рикарда Миллиона, он всегда завтракал в клубе. Здесь он мог быть уверен, что ему подадут те самые английские булочки и тот самый апельсиновый джем, что и его предкам (тоже людям с большим состоянием и большой ненавистью к переменам). А может, он приходил сюда каждое утро ради того, чтобы курить толстые сигары и просматривать прессу, ни на что и ни на кого не отвлекаясь?
Рикард Миллион, отец Магнуса Миллиона, представлял собой персону, безусловно, значительную: он обладал самым большим состоянием во всём великом герцогстве Сильвания, точно так же, как когда-то его отец и дед. Едва ли не все заводы Гульденбурга принадлежали ему, кроме того он был владельцем банка «Миллион», а также имел доли в разных компаниях, включая иностранные. Жизнь его протекала просто: каждую минуту каждого дня он управлял, распоряжался, покупал и продавал. У него никогда не бывало ни отпуска, ни выходных. Отдых означал бы непростительную трату времени, а главное – денег! А в жизни Рикарда[3] Миллиона не было ничего важнее денег.
Обычно Рикард Миллион читал только те страницы газет, где пишут об экономике. Но даже и тут теперь говорили только о войне…
– Вот увидите, биржа в конце концов обвалится, – мрачно предрёк он, обращаясь к соседу. – Гаральд, когда вы наконец решитесь запретить газеты?
Гаральд Краганмор, канцлер великого герцогства, украдкой отмахнулся от тошнотворного дыма, который собеседник выпустил прямо в него. Это был высокий человек с вытянутым лицом, острыми чертами и тяжёлым пронизывающим взглядом. Странная особенность его внешности сразу бросалась в глаза: одна бровь была белой как снег, а другая – угольно-чёрной.
– Хочу напомнить вам, Рикард, что три четверти газет в стране принадлежат вам, – сказал он.
– Да, это так. Надо будет уволить всех главных редакторов. Естественно, без выходного пособия.
– Чего вы опасаетесь? Ведь с тех пор, как возникла угроза войны, продажи ваших газет подскочили до невиданных высот.
– Инфекции, Гаральд, я опасаюсь инфекции! Если слишком сильно напугать общественность, усилятся позиции этих их проклятых пацифистов. Банды дегенератов, которые продолжают считать, что война – это катастрофа!
Тройной подбородок Рикарда Миллиона задрожал от негодования.
– Я – человек богатый, Гаральд, и вы это знаете. Так вот благодаря войне я стану в сто, в тысячу раз богаче! Вы представляете себе, сколько денег потеряют военные заводы Миллиона, если случится худшее и воцарится всеобщий мир?
– Если принимать во внимание цены, по которым вы продаёте своё оружие, то, думаю…
– Гаральд, мы – маленькое государство, – перебил Рикард. – Несчастная сопля на карте Европы. Как мы сможем защитить свою страну, если заводы Миллиона перестанут производить оружие новейших моделей?
– Ваш патриотизм делает вам честь, Рикард.
Промышленник скромно зарделся и одним махом проглотил очередную булочку, будто бы это было одно из многочисленных предприятий, которые ежедневно поглощала его компания.
– Знаете, что я думаю, Гаральд? Война – это благословение: она уничтожает слабых, а сильным мира сего приносит ещё большее могущество. В каком-то смысле её можно назвать синонимом прогресса! По-моему, бедноте давно пора перестать мешать порядочным людям обогащаться.
Повисла долгая пауза, во время которой канцлер Краганмор не сводил с Рикарда Миллиона холодных глаз, вопросительно изогнув одну бровь – ту, которая была белой.
– Пацифисты не представляют для вас никакой угрозы, – пробормотал он наконец. – Горстка смутьянов в лачугах Нижнего города – только и всего. Моя тайная полиция хорошенько за ними приглядывает. Расскажите лучше про это новое месторождение, которое обнаружили ваши инженеры.
– Мы уже начали бурить. Но оказалось, что в болотистой местности выкачивать этот газ очень нелегко. Для скромного промышленника, вроде меня, инвестиции просто чудовищны. Даже учитывая, что доход обещает быть баснословным. Нет, Гаральд, вы можете себе представить: неизвестный газ! – прокричал Рикард Миллион шёпотом, наклонясь к самому лицу собеседника. – Но об этом пока никому, вы ведь понимаете?
– Конечно.
– Этот новый газ, когда мы его приручим, обеспечит нам небывалое превосходство над врагами. Ну и, понятное дело, увеличит моё состояние на несколько миллиардов сильвенгрошей.
– Тем более у вас будет монополия на его использование, – согласился канцлер, кивнув. – Поздравляю, Рикард. Я сделаю всё от меня зависящее, чтобы помочь вам.
– Предоставьте мне рабочую силу, Гаральд. Для ускорения добычи газа. Естественно, самую дешёвую.
– Я уже отдал распоряжения. Потерпите несколько недель, и вы получите рабочих.
– Конечно, было бы совсем хорошо, если бы они мне вообще ничего не стоили. Понимаете, о чём я? Ни единого сильвенгроша.
– Сделаем всё как обычно, – с холодной улыбкой отвечал Краганмор. – Можете не беспокоиться.
Тайные переговоры вдруг прервало робкое покашливание. Мужчины подняли головы и увидели мажордома, который застыл перед ними навытяжку с подносом в руках. На подносе стоял антикварный телефон с золотым диском.
– Прошу меня извинить, – проговорил он, наклоняясь к Рикарду. – Вас просят к телефону.
– Вы прекрасно знаете, что я терпеть не могу, когда меня отвлекают от первой утренней сигары! – рявкнул магнат, окутав слугу синеватым облаком дыма, как окуривают вредных насекомых.
– Это ваш сын, господин Миллион, – продолжал мажордом, ничуть не смутившись. – Похоже, что-то срочное.
– Мой сын? – переспросил Рикард.
– Да, господин. Магнус.
– У этого парня вообще есть хоть какое-то представление о том, во сколько обходится один телефонный разговор? – проворчал магнат. – Он что, хочет разорить меня своими необдуманными поступками? Хочет, чтобы его отец обанкротился и пошёл по миру?
– Он звонит из лицея. Похоже, у него неприятности, господин, и ему нужна ваша помощь.
– Моя помощь? Значит, у него, помимо всего прочего, хватает наглости о чём-то меня просить?? Это уж слишком! – Рикард обернулся к Краганмору и воскликнул, задыхаясь от возмущения: – Вы слышали, Гаральд? Ему нужна моя помощь! И плевать, что каждая минута моего времени стоит целое состояние!
– Ответьте на звонок, Рикард, – посоветовал Краганмор, резко поднимаясь. – Это, в конце концов, ваш сын. Хотя вы, безусловно, правы, когда говорите, что это ещё не даёт ему права портить вам удовольствие от сигары.
Рикард Миллион с обречённым вздохом буквально вырвал телефонный аппарат из рук у мажордома.
– Только ради вас, дорогой Гаральд, – проворчал он. – Вы уже уходите?
– Дела великого герцогства не ждут, – ответил тот. – Да и ваши, я думаю, тоже. Позже дадите знать?
– О чём?
– О том, что стряслось с вашим сыном. Надеюсь, ничего страшного.
Рикард Миллион пожал плечами, обсыпав манишку пеплом.
– Да ладно вам, – проговорил он, презрительно скривившись. – Наверное, выкинул очередную глупость, чего ещё ждать от этого остолопа. Алло? Алло?
6. Спальня наказаний
Спальня наказаний располагалась в восточном крыле лицея и полностью оправдывала своё название.
Это был большой сырой зал с низким потолком, по обе стороны которого тянулись ряды спальных отсеков, разделённые деревянными перегородками, как стойла в конюшне. Каждому воспитаннику полагались кровать, столик и железный шкаф. От центрального прохода отсеки отгораживались шторками такого странного болотного оттенка, будто в них сморкались многие поколения учеников и надсмотрщиков.
Спальня наказаний держалась особняком от остальной части интерната. Сюда, под присмотр старшего надзирателя господина Прибилитца, отправляли самых трудновоспитуемых учеников и лицеистов-рецидивистов. Прибилитц был человеком невысоким, с бледным лицом и лихорадочным взглядом, но по ночам, когда он обходил Спальню с дозором, ему достаточно было хрустнуть пальцами, чтобы спящие дети похолодели от страха под своими тоненькими одеялами.
Брецель и Кнёдль, те самые надзиратели, похожие на ротвейлеров, занимали маленькую застеклённую комнатку в центре Спальни. В их конуре никогда не выключался свет. Если они порой и засыпали, то только вполглаза: вечно были настороже и готовы при малейшем шорохе вскочить и броситься на нарушителя, чтобы растерзать в клочья.
По крайней мере, именно такое впечатление сложилось у Магнуса в первую ночь, когда он вертелся с боку на бок на узкой кровати и никак не мог уснуть.
Вокруг скрипели матрасы, темноту разрывали приступы кашля, кто-то стонал во сне, сражаясь с воображаемыми врагами.
– Вот увидите, Миллион, – приветливо объяснял господин Прибилитц несколькими часами ранее, вручая Магнусу комплект воспитанника интерната. – Мы тут умеем управляться с бунтарями.
Две простыни, одеяло, свёрнутое в рулон, и жестяная кружка для утреннего кофе. Расписавшись в журнале учёта, Магнус двинулся вслед за господином Прибилитцем по длинной винтовой лестнице, зажав полученные вещи под мышкой. Его сумку тщательно обыскали: в Спальне наказаний каждому воспитаннику полагалась сменная одежда, по две пары трусов и носков, пижама и зубная щётка. Это всё. Любые личные вещи (книга, перочинный ножик, фотография двоюродной сестры в купальном костюме или комок жёваной лакрицы) были строго-настрого запрещены.
– Забудьте про комфорт, Миллион, – подытожил Прибилитц. – И для начала сдайте-ка мне то, что так неумело прячете.
Магнус сконфуженно протянул ему пакетик домашней карамели, которую госпожа Карлсен затолкала ему в карман, прежде чем уйти домой.
– Вы очень быстро поймёте, что от меня ничего нельзя утаить, – проговорил господин Прибилитц, злорадно усмехаясь. – Правда, Джед?
При звуке этого имени что-то шевельнулось на плече наставника интерната, и Магнус отшатнулся.
Это была тварь длиной сантиметров в двадцать. С хвостом-ёршиком, когтистыми лапами и плоской треугольной мордочкой, которая злобно таращила на Магнуса мелкие блестящие глазки. Хорёк, изумлённо определил мальчик. Но откуда он взялся? Выбрался из дырявого сюртука господина Прибилитца?
– Джед обожает сладкое, – заметил наставник, довольный произведённым эффектом, и достал из пакета Магнуса одну карамельку.
Зверёк тут же набросился на угощение, ощерив острые зубки.
– Тише, мой драгоценный, тише, – рассмеялся хозяин. – Ты же знаешь, сахар тебе вреден. – Он снова завернул конфету, не обращая внимания на возмущённый писк Джеда. – На первый раз я вас прощаю, Миллион, – сказал он. – Но впредь – никаких запрещённых предметов. Когда устроитесь, живо мыть руки и на ужин: ваши товарищи уже в столовой.
Ещё раз окинув взглядом отсек Магнуса, он выбрался наружу и зашагал по центральному проходу, а хорёк у него на плече плевался от ярости.
Через несколько секунд из каморки Кнёдля и Брецеля донеслось хрюканье и шум борьбы: наверняка надзиратели сражались за карамельки, которые швырнул им господин Прибилитц. Магнус пока не решил, кто наводит на него больший ужас – Джед или эти двое.
Магнусу было не слишком уютно лежать на кровати, которая стонала и рыдала под его весом.
И всё-таки он обещал себе держаться мужественно. Отец, конечно же, палец о палец не ударил, чтобы выручить его. Только проорал в телефон, что это станет ему хорошим уроком и что Магнус сам будет возмещать убытки, которые нанёс лицею, сам выплатит всё до последнего сильвенгроша.
Может, не так уж плохо, что его отправили в Спальню наказаний. По крайней мере, какое-то разнообразие в обычной жизни, полной одиночества и тоски.
Те, кто растёт без братьев и сестёр, поймут, о чём я. Магнус часто завидовал обитателям интерната, которые после уроков дружно поднимались к себе в спальни, дурачась и толкаясь, как весёлые щенки. Бывали вечера, когда Магнус предпочёл бы присоединиться к ним, вместо того чтобы вновь обнаружить за воротами лимузин и шофёра в фуражке, который доставлял его домой, к одинокому ужину в огромной семейной столовой.
Теперь, когда он лишился этого огромного холодного дома с анфиладами нежилых комнат, давно не разжигаемыми каминами и потушенными люстрами, Магнусу вдруг показалось, что там было очень даже тепло. Стоило ему прикрыть глаза, как перед ним тут же возникало уютное пятно света и приятные запахи безупречно чистой кухни госпожи Карлсен. Теперь дом казался далёкой точкой, которая растворялась в ночи, и Магнус со слезами наблюдал, как она исчезает.
Если бы мама была жива. Она бы ни за что не позволила им так просто взять и наказать его.
Выходя из дома, он захватил медальон, который нашёл среди маминых украшений. Это была крошечная золотая книжечка, закрывавшаяся на застёжку. Внутри хранился снимок размером с почтовую марку: мама с растрёпанными волосами пристально смотрит в камеру. Магнус спрятал портрет в подкладку куртки, слегка отпоров её в незаметном месте, и взял с собой как талисман. Если бы не страх разоблачения, он бы сейчас достал медальон из тайника – и на душе стало бы светлее.
Первый ужин Магнуса в интернате никак было нельзя назвать весёлым: ему пришлось примоститься на краю стола и наскоро проглотить какие-то объедки под насмешливые взгляды и хихиканье новых товарищей. К счастью, события этого долгого дня слегка подпортили ему аппетит, что вообще-то с Магнусом случалось крайне редко. Но ведь не каждый день слетаешь с американских горок вместе с вагонеткой, устраиваешь бунт в лицее и получаешь тысячу триста сорок часов послеурочного наказания. От этого и более выносливые люди раскисли бы напрочь.
Едва выйдя из-за стола, Магнус поспешил спрятаться у себя в отсеке, под иллюзорной защитой болотной шторы. Не раздеваясь, он лёг в постель, натянул одеяло до самого подбородка и стал с ужасом ждать, когда закончится обход господина Прибилитца и в Спальне выключат свет.
И вот ведь насмешка судьбы: ему никак не удавалось уснуть! Ему, Магнусу Миллиону, с его странным заболеванием, о котором в лицее слагали легенды.
По-научному заболевание это называлось нарколепсией, а если перевести на обыкновенный язык, то просто – сонной болезнью. Люди, которые, как и Магнус, страдают этим заболеванием, не в состоянии контролировать своего желания уснуть: они погружаются в глубочайший сон в одно мгновение – так гаснет свечка, если на неё подуть. Пфф! – и всё. И неважно, где они в этот момент находятся – пусть даже в вагонетке американских горок, полёт которой мы недавно наблюдали. Чем сильнее эмоциональный накал, тем выше вероятность приступа. Магнус об этом прекрасно знал, и с тех пор, как медицина нашла название тому, что раньше все считали его ужасающей ленью, он избегал всего, из-за чего мог сильно разволноваться, – включая, конечно же, ответы у доски.
А тут – ничего. Сна ни в одном глазу. Уставшее за день тело Магнуса лежало на матрасе тяжёлым обмякшим мешком, а сознание летучей мышью носилось вокруг, улавливая каждый шорох в сумраке Спальни и ударяясь о стены.
Но они появились так внезапно, что он не успел ничего услышать.
Мгновение – и вот они уже у него в отсеке, а он лежит будто парализованный, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.
– Молчать или ты труп! – услышал Магнус тихий голос у себя над ухом.
Предупреждение было бессмысленным: чего Магнусу хотелось сейчас меньше всего на свете, так это разбудить надзирателей-ротвейлеров.
Их набилось в отсек не меньше десятка. Двое сидели у него на груди, двое – прижимали к кровати ноги, чтобы он не мог двигаться. Остальные открыли узкий железный шкаф, вывернули содержимое сумки Магнуса на постель и без стеснения рылись в его вещах. Только бы не нашли медальон, испуганно подумал Магнус. Лохматые, в мятых пижамах с оторванными пуговицами, они были похожи на кучку худых изголодавшихся пиратов, которые пришли грабить камбуз.
– Эй! – запротестовал он. – Не трогайте…
– Заткнись! – повторил голос. – Ты вообще понимаешь, с кем имеешь дело?
Удар кулаком по рёбрам отбил у Магнуса охоту протестовать.
Главным у них был мальчик среднего роста, с мрачным лицом и выдающимся кадыком. Он был наголо обрит, только одна желтоватая прядь болталась на затылке. Магнус знал его. Все учащиеся Гульденбургского лицея его знали. Антон Спитл по прозвищу Плевок.
– Сигареты? Конфеты?
Магнус покачал головой, не сводя глаз с лезвия ножа, которое Плевок поднёс к самому его носу.
– Это ведь запрещено, – объяснил он.
Мальчишка издал странный смешок, чем ужасно развеселил всю банду.
– Тут хозяева мы. И нам решается, что тут запрещено, а что нет.
– Нам решать, – не удержался Магнус.
– Нам решать, – повторил Антон Спитл, нахмурив лоб. – Точно?
Магнус промолчал. Антон Спитл был грозой лицея, главарём банды. Его боялись в равной степени и ученики, и учителя, и никому бы не хотелось встретиться с ним наедине.
– Так что, сигарет, значит, нету? – снова спросил он приглушённым голосом, немного подумав над словом «решать».
Магнус снова помотал головой. Он уже задыхался под тяжестью тех, кто навалился ему на грудь.
Антон Спитл отправил в дощатый пол сгусток слюны – как бы подтверждая своё прозвище. Магнус заметил, что один глаз Антона беспрестанно моргает, в то время как другим главарь смотрит не мигая.
– Ты на нашей территории, Магнус, – сказал он. – В гостях у экстримов. Слыхал о нас?
В иерархии учеников обитатели интерната всегда стоят особняком, они представляют собой отдельный сплочённый коллектив, и остальные лицеисты опасаются иметь с ними дело. Интернатских жалеют и в то же время ими восхищаются. Они будто группа арестантов, вынужденных проводить дни рядом с обычными людьми, но с наступлением вечера наслаждаются благами мира, вход в который простому человеку заказан: ночной жизнью лицея.
Гульденбургский лицей не был исключением. Но в его устройстве был дополнительный уровень, ещё более закрытый: выше всех стояли те, кого сослали в Спальню наказаний. Но даже и на этой ступени не все были равны, потому что на верхушке иерархии находилась банда экстримов: самые непробиваемые из непробиваемых, ребята из Нижнего города, преимущественно сироты, которые устанавливали свои законы во всех сферах лицейской жизни.
– Нет, ты не знаешь, кто мы такие, – продолжал Антон, отчаянно моргая нервным глазом. – Да и нет ваще таких людей, кто знает.
При этих словах Магнус невольно поморщился.
– Чё? – смутился Плевок. – Не так говорят, что ли?
– Нет. Если… Ладно, неважно.
– А то смотри, мало не покажется, если будешь и дальше за своё! – разволновался Антон, поднося нож к самым ноздрям Магнуса. – Не умничать мне тут!
Вся шайка дружно загоготала, но тут же умолкла, услышав вдалеке невнятный шум.
– Ложная тревога, – наконец прошептал один из экстримов, оставленный снаружи наблюдать за центральным проходом.
– Тебе повезло, – со вздохом проговорил Плевок, обращаясь к Магнусу. – Ещё б чуть-чуть, и я бы тебе веселья ради перерезал сонную антерию.
– Артерию.
– Чё?
– Не антерию, а артерию, – опять не удержался и разъяснил Магнус.
– Чё, серьёзно?
Антон нахмурил брови и на несколько секунд погрузился в размышления, а потом, очнувшись, тряхнул головой.
– Ты меня сбиваешь всей этой ерундой… Я уж побольше твоего знаю, что я же сам и говорю.
– Я сейчас задохнусь, Антон. Скажи им, чтобы слезли.
Плевок скорчил презрительную физиономию:
– Миллион, ты не у себя дома. Ты, конечно, круто выступил с этой своей американской горкой, вообще очень-очень круто… Но всё равно крутые тут – это мы, экстримы. И здесь не место для ребят из Верхнего. Эй, вы, так или не так?
В знак согласия все опять дружно загоготали.
– Тебе, кстати, сколько дали?
– Сколько дали чего?
Магнус прикидывал, какие у него шансы. Те двое, которые сидели у него на груди, давили уже не так сильно, оба были мелкие и хилые, и при желании он мог бы легко их сбросить. Но экстримов было слишком много, и к тому же у их главаря был нож, которым тот небрежно поигрывал перед лицом Магнуса.
– Могильщик – сколько он тебе дал часов отсидки?
– Восемьсот, – соврал Магнус, не зная зачем.
Лицо Антона Спитла расплылось в гордой улыбке.
– Так я и знал. В этом меня никто не переплюнет. И уж особенно ты, Миллион. Ни один пацан из Верхнего не переплюнет ни одного из экстримов.
Голос Плевка слегка дрожал. В Спальне было ужасно холодно, и экстримы в своих плохеньких пижамках держались на одном только адреналине, переминаясь с ноги на ногу на ледяном полу и толкая друг друга локтями. Они могли бы и задушить его просто для того, чтобы согреться, в ужасе подумал Магнус.
– Вбей себе в башку, – продолжал Плевок, и глаз его бешено дёргался. – Новенькие делают то, что я им скажу. Понятно?
– Понятно.
Вдруг из каморки надзирателей раздался сонный голос.
– Кто там разговаривает?
Плевок прыснул от хохота.
– Это придурок Брецель. Вечно бормочет во сне.
Остальные радостно захрюкали в ответ.
– Так ты понял, про что я тебе сказал, новенький? – Антон снова взялся за Магнуса, правда слегка понизив голос. – Найди нам конфет. И сигарет тоже. А то… – Не дождавшись ответа, он подал знак остальным: – Смываемся.
Пока Магнус с трудом распрямлял онемевшие ноги и руки, вся банда разом исчезла из его отсека и растворилась во тьме.
Остался только Антон. Он поводил ножом теперь уже рядом со своей собственной шеей и хмурил брови.
– Чё, правда нужно говорить артерия, а не антерия? – спросил он наконец.
– Правда.
Плевок на секунду задумался, как будто обрабатывал важные сведения.
– Ты ваще как, на второй год оставался?
– Нет.
– Чё, ни разу?
– Нет.
– Ну понятно тогда.
– Что понятно?
– Понятно, чего ты так правильно говоришь, – буркнул Антон вроде бы с завистью.
Вдруг он прижал палец к губам. Магнус даже задержал дыхание, но ровным счётом ничего не услышал: в огромной Спальне царила мёртвая тишина.
Однако опытное ухо Плевка уловило опасность.
– Джед, – прошептал он, жестами приказывая Магнусу молчать.
Что-то приближалось к ним по коридору. Едва различимое постукивание, похожее на топот лап грызуна по плохо обработанному деревянному полу. Хорёк господина Прибилитца.
Магнус вспомнил маленькую злобную морду и отвратительный злобный визг, когда у Джеда отняли карамельку. При мысли, что подлый зверь снуёт тут повсюду, может забраться куда угодно и таращиться оттуда маленькими злобными глазками, становилось не по себе.
А вдруг он остановился прямо перед отсеком Магнуса? По крайней мере, стука когтей больше не было слышно. Потянулись бесконечные секунды, и Магнус ждал, что в любое мгновение из-за болотной шторки появится треугольная морда мерзкой твари.
Но тут Плевок дал отбой тревоги.
– Опасайся Стукача, – предупредил он. – Он всё передаёт Прибилитцу.
Это был такой подарок Магнусу? Или просто лишний повод продемонстрировать, что здесь, в Спальне, нет ничего, о чём не знал бы Антон?
Магнус не успел задать себе эти вопросы. Главарь экстримов молча подтянулся на перегородке, перемахнул на ту сторону и растворился в темноте.
7. Первая смерть Антона Спитла
У тех, кого ссылали в Спальню наказаний, было по крайней мере одно преимущество: в течение дня никто тебя пальцем не тронет, можешь жить спокойно и делать что хочешь. Обитатели Спальни наказаний автоматически попадали в касту неприкасаемых – это было самое дно лицейского общества. И учителя, и ученики относились к ним с презрением, но при этом побаивались и старались лишний раз не будить лиха.
У Магнуса никогда не было друзей, а теперь все вообще отвернулись от него, как от чумного. Только астрономическое число часов отсиживания после уроков, которое ему впечатали, вызывало всеобщий живой интерес. Две тысячи? Два миллиона?
Если не считать грандиозного и громоподобного начала, неделя итоговых контрольных запечатлелась в памяти Магнуса как один из самых тоскливых и безрадостных периодов его жизни.
Высокое окно столовой до лучших времён занавесили куском брезента, но он совсем не защищал от пронизывающего зимнего холода. Некоторые особенно сильные порывы ветра зашвыривали на проверочные листы целые охапки снега.
Магнусу было совсем не до задачек по алгебре и не до переводов с латыни. Когда у тебя за спиной постоянно маячат двое надзирателей-ротвейлеров, сосредоточиться на контрольной не так-то просто. Он портил лист за листом, клевал носом, рисовал загогулины и потом так яростно пытался их стереть, что протирал в листе дыры. И именно в тот момент, когда он наконец приступал к выполнению задания, господин директор стрелял из своего пистолета в знак окончания контрольной – и надзиратели выхватывали у Магнуса листок, который так и остался практически пустым.
Единственным проблеском в обыденном сумраке была раздача почты.
Обитатели Спальни наказаний выстраивались по стойке смирно перед своими отсеками и с замиранием сердца наблюдали, как господин Прибилитц идёт по центральному проходу с хорьком на плече. Каждый молил Небеса, чтобы старший наставник интерната остановился именно перед его отсеком. Ритуал повторялся каждое утро, и всегда на лицах отражались одни и те же чувства: беспокойство и надежда. Казалось бы, какая ерунда – всего-навсего письмо. Но для обитателя интерната важно знать, что кто-то думает о тебе. При этой мысли становится теплее, и весь день выходит не таким уж мрачным и унылым. А те, о ком забыли, наоборот, погружаются в тоску, беспросветное уныние и ожидание долгих безрадостных часов, конца которым не будет… Весь день они ходят опустив голову и тяжело переставляя ноги, будто за ними по земле волочится цепь с ядром.
Магнус входил в число счастливчиков. За первую неделю он получил целых два письма: исполненную любви и орфографических ошибок открытку от госпожи Карлсен (Магнус даже расплакался, когда прочитал) и послание от отца – правда, там говорилось лишь о том, что он вычтет из карманных денег Магнуса стоимость телефонного разговора, с помощью которого сын тщетно добивался его помощи.
– А мне казалось, телефонная компания принадлежит вашему отцу, Миллион, – съязвил господин Прибилитц, который согласно правилам лицея прочитывал всю почту, прежде чем разнести её адресатам.
– Так и есть, – ответил Магнус, приказав своему подбородку не дрожать. – И в будущем ею стану владеть я. Вот поэтому-то отец так бережно следит за каждым сильвенгрошем компании – чтобы я потом тоже был очень-очень богат.
В общем, ему было грех жаловаться. Экстримы, например, вообще никогда не получали писем. От кого ждать почты тем, у кого нет родителей? И всё-таки они каждое утро подпрыгивали от нетерпения, закусывали губу и взволнованно следили за приближением господина Прибилитца, который нарочно двигался ужасно медленно. А когда он проходил мимо, они убирались к себе, и слышно было, как они копошатся в своих отсеках, чем-то стучат и переругиваются друг с другом через стенку.
Слава богу, с той первой ночи в Спальне наказаний экстримы больше не наведывались к Магнусу. Когда он встречал кого-нибудь из них в столовой, они ограничивались тем, что хохотали ему в лицо и опрокидывали его поднос с едой. Ну или ещё по утрам в туалете могли плюнуть ему на зубную щётку или окунуть его пижамную куртку в грязную воду – но это всё было так, ерунда, милые шалости, если принять во внимание их репутацию.
К счастью, в течение дня экстримы редко приближались к обычным ученикам. Все они были родом из рабочих семей, и их легко можно было отличить от других по рубашкам из серой материи, которые служили им своего рода униформой.
Дети рабочих занимались не в классах, а в специальных трудовых мастерских, которые находились в глубине парка в отдельном строении со стеклянной крышей. Чему они учились в этих мастерских, никто не знал: они выходили оттуда с грязными руками и перемазанными лицами только для того, чтобы подраться с кем-нибудь на спортивной площадке или поплевать друг в друга рисом через специальные трубочки, пока у остальных шли вечерние занятия в классах.
У них были собственные учителя – бригадиры. Никаких тетрадей или инструментов им не выдавали – только потрёпанное техническое руководство с разорванными и испачканными страницами. Да и зачем бы им понадобились другие школьные принадлежности? Большинство из них едва умели читать. Почти все были родом из Нижнего города, и после учёбы им предстояло вернуться туда же – причём часто они исчезали прямо среди года, и на смену им приходили другие, столь же неспособные к учёбе, но зато талантливые в драке, как и их предшественники.
При каждом удобном случае директор напоминал, что забота об этих потерянных детях делает честь великому герцогству. Им дают шанс, но они, само собой, в будущем вернут этот долг сторицей.
В общем, днём Магнус почти не видел экстримов, зато по ночам дрожал от страха, что они в любую секунду заявятся к нему в отсек (в «ящик» на жаргоне экстримов, который Магнус невольно стал перенимать).
Конечно, он мог бы расшвырять и шестерых, но они всегда появлялись внезапно, их было слишком много, а главное – они были экстримами, одно это слово вселяло ужас. А Магнус, несмотря на свой вес, был далеко не самым отважным учеником Гульденбургского лицея.
Возможно, им немного связывало руки присутствие Джеда, чей топот до поздней ночи не давал Магнусу уснуть. Поэтому за первую неделю ничего существенного больше не произошло.
Джед был недремлющим оком господина Прибилитца. Совершив ежевечерний обход, старший наставник удалялся к себе и поручал Джеду присматривать за Спальней. Джед был идеальным шпионом: он проскальзывал в любую щёлку, перемещался почти бесшумно и знал как свои пять пальцев (как свои четыре пальца) сложный лабиринт коридоров и систему труб. Нередко случалось, подняв голову от уроков, обнаружить, что хорёк сидит на шкафу и не сводит с тебя маленьких бешеных глазок… Можете мне поверить, это незабываемое ощущение, от которого волосы встают дыбом и сердце превращается в попкорн!
Самым страшным в Джеде был его мех, рыжий и вечно всклокоченный, будто хорёк только что спасся из взорвавшегося здания. Поистине – дьявольское создание!
Те, кто поначалу считал, что можно тайком погрызть что-нибудь у себя в отсеке или безнаказанно бузить после отбоя, быстро узнавали, что за это бывает: господин Прибилитц вихрем врывается в ящик, влекомый хорьком, который тащит его за штанину пижамы, и на голову нарушителя обрушивается такая лавина наказаний, что у него надолго пропадает охота пренебрегать правилами и делать глупости!
На восьмой вечер, когда Магнус наконец уснул беспокойным сном, его горло вдруг обхватила ледяная рука.
Он резко вскочил и увидел перед самым носом жёлтое лицо и страшный оскал Плевка.
– Не дёргайся, а то прикончу, – пригрозил Антон.
Они снова, как в первую ночь, захватили отсек Магнуса и опять принялись переворачивать вверх дном его вещи.
– Конфеты есть?
– Ч-что? – переспросил Магнус.
– Конфеты. Быстро.
В ответ Магнус пробулькал что-то невразумительное. Для человека такого невысокого роста у Антона была на удивление мощная хватка: он придавил Магнуса к кровати и дёргающимся глазом наблюдал, как тот барахтается у него под руками.
– Ты чё, забыл? – прошипел Плевок. – Новенькие тут платют. Можно и баблецом, давай гони бабло.
Магнус беспомощно смотрел, как разоряют его шкаф.
– Где оно? Хочешь, чтобы я ещё поднажал?
– Перестань… – прошептал Магнус, задыхаясь. – У меня ничего нет, честно!
Они перетряхнули всю одежду и вывернули все карманы, но не нашли ни одной завалящей монетки – и от этого ещё больше разозлились.
– С таким папашей, ты наверняка где-нибудь прячешь бабло! – наседал Антон, всё сильнее сжимая Магнусу горло. – Хочешь, чтобы я поджарил тебе пятки? Или так скажешь, а?!
Один из экстримов уже схватил Магнуса за ногу и стянул носок. Магнуса охватил ужас. Как объяснить этим психам, что все его карманные деньги до последнего сильвенгроша лежат на замороженном счету банка «Миллион»? Что его отец, конечно, самый богатый человек в стране, но одновременно и самый жадный?
Нехватка кислорода и паника затуманили его ум. Он изо всех сил дёрнулся, пытаясь вырваться, но тело уже не слушалось.
Последнее, что он успел заметить, – это зажигалка, которую кто-то передал Плевку. В то мгновение, когда пламя приблизилось к его ступне, Магнус потерял сознание, провалившись в глубокий сон, как камень – на дно колодца.
Проснулся он от холода.
Как обычно после приступа сна, он не сразу смог сообразить, где находится. Подушка была мокрой от слюны, и вся кровать походила на поле битвы. Почему у него носок только на одной ноге?
И тут Магнус всё вспомнил. Экстримы, перевёрнутый вверх дном отсек, зажигалка…
Он быстро ощупал голую ступню и с облегчением обнаружил, что она невредима. Ни шрама, ни ожога. Наверное, просто хотели напугать. Хотели, чтобы он начал отбиваться, визжать как свинья, разбудил бы Кнёдля и Брецеля в их конуре… От одной мысли о том, чего он избежал, у Магнуса перехватило дыхание.
Как долго он оставался без сознания, Магнус точно не знал: его часы остановились в ходе сражения. В Спальне было непривычно тихо. За окном падали крупные снежинки, и в этой белизне и тишине было что-то удивительно уютное, будто кто-то сверху укрывал весь мир одеялом и обещал защиту…
Совершив набег, экстримы разбрелись по грязным ящикам и погрузились в свои звериные сны – до конца ночи Магнус мог ничего не бояться. И всё равно на сердце было неспокойно, и как-то мутило от пережитого унижения и невыносимого чувства, что ты один и никому не нужен.
Когда Магнус стал подбирать разбросанные вещи, он заметил, что негодяи ушли не с пустыми руками. Они унесли его куртку, в подкладке которой был спрятан медальон с маминым портретом.
Магнус задохнулся от гнева и отчаяния. Ничего дороже медальона у него не было. Просто невыносимо представить, что он попал в лапы экстримов с их чёрными ногтями и вонючими пижамами. Ладно, когда они лезли к нему самому, но к маме…
Магнус был вне себя от злости. Он быстро надел ботинки (с тех пор как его поместили в Спальню наказаний, он не раздевался на ночь) и бросился из отсека.
Ящик Антона Спитла находился в самом конце Спальни – дальше всех от конуры надзирателей. Каким образом Плевок добился этой привилегии – загадка. Может, господин Прибилитц даровал ему такую милость в обмен на поддержание мира в интернате? Пронырливый старший наставник был вполне способен на подобные сделки.
– Ты за это заплатишь, гад! – проревел Магнус, врываясь в ящик к Антону Спитлу.
Осознание того, что он совершает непоправимое, лишь распаляло его гнев. Нападение на главаря банды экстримов сулило Магнусу бесконечные неприятности, и он это знал. Но бывают в жизни такие ситуации, когда ты просто не можешь больше терпеть – не можешь, и всё тут. И плевать на последствия.
Преимущество Магнуса заключалось в том, что его появления Антон никак не ожидал. Тело, свернувшееся в клубок под несколькими одеялами, даже не шевельнулось, когда он на него наскочил.
– Защищайся, сволочь!
Но кулаки его уткнулись во что-то мягкое, и это мягкое никак не реагировало на нападение: под одеялом вместо Антона лежала старая засаленная подушка.
Магнус в гневе швырнул подушку на пол и принялся топтать её ногами, пока ткань не треснула и на пол не вывалилась гора пожелтевших перьев.
Понемногу он успокоился и огляделся. В отсеке у Плевка царил абсолютный порядок, как в армейской казарме. На полу ничего не валялось, если не считать старой письменной работы с ошибками, которые кто-то так яростно исправил красными чернилами, что казалось, она покрыта пятнами крови.
В шкафу с открытыми дверцами лежал огрызок карандаша, майка, до того поношенная, что даже просвечивала, огарок свечи и пустой спичечный коробок – всё имущество, которым обладал на этой земле Антон Спитл, вдруг осознал Магнус. Он-то готовился попасть в грязную берлогу, воровское логово, до отказа набитое награбленным. И никак не ожидал увидеть этой нищеты, от которой почему-то сжималось сердце.
Куртки Магнуса здесь не было. Медальона – тоже.
Его внимание привлекла маленькая лужица на полу: окно было закрыто неплотно, и в небольшую щель капал тающий снег. Магнус распахнул раму, и в лицо ему хлестнуло ночным холодом.
Уйти из отсека через окно было невозможно, если только ты не планировал разбиться в лепёшку о камни школьного двора, лететь до которых три этажа. Разве что, вдруг заметил Магнус, попробовать пройти по карнизу, который тянулся вокруг всего здания и на котором красовались чётко отпечатавшиеся на свежем снегу следы от ботинок довольно большого размера. Если ухватиться за водосточную трубу, нет ничего проще перебраться отсюда на пожарную лестницу.
Ну, конечно, только для тех, у кого от высоты не кружится голова… Ухватившись за край подоконника, Магнус подтянулся и почувствовал, как бешено заколотилось сердце, но гнев его по-прежнему был слишком силён… Ухватившись за водосточную трубу, он тоже поставил ногу на заснеженный карниз и тремя осторожными шажками преодолел расстояние до пожарной лестницы.
Снег не успел засыпать следы, оставленные Антоном на ступеньках, спиралью ведущих вверх. Они привели Магнуса этажом выше, на зарешеченную галерею, которая тянулась вдоль всего фасада. Внутри оказалось слишком темно и почти ничего не видно, не считая череды запертых дверей: Магнус тщетно подёргал их за ручки. Куда вели все эти двери? В квартиры учителей? В старинные классные комнаты, которые давно перестали использовать?
Галерея заканчивалась тупиком и ещё одной дверью, которая тоже оказалась закрыта. Плевка нигде не было. Он будто растворился в черноте ночи.
«Стоило ли рисковать ради того, чтобы оказаться взаперти здесь, наверху?» – спрашивал себя Магнус, привыкая к мысли, что опасную дорогу сейчас придётся повторить в обратном направлении.
– Не меня ищешь?
Магнус резко оглянулся. Плевок сидел на парапете галереи, словно большая ночная птица. Как он сумел проскользнуть незамеченным прямо перед носом у Магнуса?
Плевок курил, кончик его сигареты светился красной точкой в полутьме, и казалось, главарь хулиганов был загипнотизирован бездной, раскинувшейся внизу.
– Что ты здесь делаешь?
– Смотрю.
– На что смотришь?
– На кое-что.
– Отдавай, гад.
Магнус подошёл ближе, сжимая кулаки. Антон продолжал сидеть неподвижно, созерцая двор внизу, и даже не поднял головы, что разозлило Магнуса ещё больше. Достаточно было толкнуть его разок, и Плевок опрокинулся бы с парапета и полетел вниз, унося с собой все свои проблемы.
– Отдавай, – повторил Магнус.
– Чего?
– Ты прекрасно знаешь чего.
Плевок пожал плечами. Чересчур просторная куртка Магнуса подчёркивала худобу Антона и делала его удивительно беззащитным.
– Она всё равно воняет.
– Мне плевать на куртку. Отдавай медальон.
– А, это…
Он поднял вверх правую руку: на пальцы была намотана, подобно чёткам, цепочка с украшением в форме книжки.
– Эту девчачью ерунду?
– Это память. Отдай её мне, Плевок, и можешь забрать себе куртку.
– Кто это на фотографии?
– Кое-кто… Тебя не касается.
Антон восхищённо присвистнул.
– Красивая. Это твоя мать?
– Нет… Да… Не твоё дело.
Плевок всматривался в медальон так внимательно, что глаза почти сошлись на переносице. Уголок правого века слегка подёргивался.
– Везёт тебе. Я всегда мечтал узнать, каково оно это.
– Каково оно что?
– Когда у тебя есть мать.
– Она умерла, Плевок. Я замёрз и не хочу об этом говорить.
– Умерла? Когда это? Давно, что ли? Поэтому ты тут? Потому что у тебя больше нет родителей?
– Хватит. Отдавай медальон. Сейчас же.
Антон пожал плечами. Белобрысая прядь волос, свисающая с его лысого черепа, была похожа на хвост Джеда, хорька господина Прибилитца.
– Найдёшь свой брелок в снегу – и бери себе, – с довольной ухмылкой проговорил Плевок, выставив над парапетом руку, на которой раскачивалась цепочка с медальоном. – Всё равно он ничё не стоит.
– Не смей, – пригрозил Магнус. – Если ты его уронишь, я…
– Поздно.
Плевок в театральном жесте разжал пальцы, и медальон исчез в ночной мгле.
– Нет! – выдохнул Магнус. – Зачем ты это сделал?
– Дешёвка, говорю ж тебе.
– Сволочь! Ты за это заплатишь!
Магнус бросился на Антона. Но тот с кошачьей лёгкостью вскочил обеими ногами на парапет и забалансировал на нём, раскинув руки, как канатоходец.
– Думаешь, сможешь меня поймать? Ну-ка попробуй!
– Не дури, Антон. Слезай!
Плевок в ответ рассмеялся каким-то клокочущим смехом.
– Зацени, такое может только Плевок!
И на глазах у онемевшего Магнуса он опрокинулся в пропасть, где его подхватила ночь и снежные хлопья, которые всё кружились и кружились, как будто бы ничего не произошло.
– Антон! – крикнул Магнус, перевесившись через перила. – Антон!
Внизу, на расстоянии десяти метров от балкона, на укрытом белым снегом школьном дворе лежало тёмным пятном в форме звезды нелепо изогнутое тело Антона Спитла.
Магнус бросился, спотыкаясь и пошатываясь, к пожарной лестнице и кубарем покатился вниз, перемахивая через четыре ступеньки зараз. Ему казалось, что происходящее – страшный сон. Антон Спитл покончил с собой у него на глазах и к тому же по его вине.
Но когда он выскочил во двор, толком ничего не видя вокруг из-за застилающих глаза слёз и бьющего в лицо снега, тела Антона там не было.
– Чё, не поверил, что я так могу, да?
Главарь экстримов стоял под навесом галереи, засунув руки в карманы. В уголке его губ мерцал огонёк коротенького бычка, и снега на одежде почти не было. Он с презрительной усмешкой разглядывал запыхавшегося Магнуса.
– Чё, напугался?
– Ты больной! – из последних сил выдохнул Магнус. – Напугался, да!
– Я и с крыши один раз пробовал. Тут главное – прицелиться как следует.
– Прицелиться? Ты про что?
– Площадка для прыжков, – раздражённо ответил Антон. – Ты чё, тупой?
Снег в этой части двора не был расчищен. Антон ткнул носом ботинка в сугроб и соскрёб с него тонкий верхний слой снежинок. Под ним обнаружился мат для прыжков в высоту, который и смягчил его падение.
– Да ты сумасшедший! – закричал Магнус. – А если бы промахнулся?
Главарь экстримов самодовольно ухмыльнулся:
– А ты реально наложил в штаны, да? Тебе б, наверно, лучше, чтоб я сквасился об камни!
– Нет такого слова – «сквасился». То есть у нормальных людей нет, Антон, – со вздохом устало произнёс Магнус. – Но ты-то чокнутый. Совершенно больной. Что ты там вообще делал, наверху?
– Ничего.
– На таком холоде? Ну я же говорю: двинутый по полной программе.
– Я тебе сказал. Я наблюдал кое за чем… Но сегодня они так и не появились.
– Ты о чём?
Антон пожал плечами и плюнул в снег, как будто бы пожалел, что сказал слишком много.
– Тут иногда кое-что происходит, когда ночь зелёная. Очень странные вещи, можешь мне поверить.
– Какие ещё вещи? Ты о чём, Антон? Может, хватит уже всякой ерунды на сегодня, а?
– Говорю тебе, я их видел. Не веришь?
– Антон, мне плевать. Я замёрз и возвращаюсь в Спальню.
– Эй, погоди.
– Я пошёл, говорю тебе. Пока.
– Да погоди ты! – повторил Антон, хватая его за рукав. – У меня есть для тебя кое-что.
Ладонь Магнуса обжёг медальон – совершенно ледяной оттого, что некоторое время пролежал в снегу.
– Ты его нашёл? – ошарашенно спросил он.
Антон безразлично хмыкнул.
– Забирай свой тупой брелок… А куртка, чур, моя.
– По рукам, – согласился Магнус и поскорее сунул медальон в карман, пока Плевок не передумал. – Носи на здоровье. И… спасибо.
Антон плюнул, чтобы закрепить сделку.
– Ладно, вали отсюда, – процедил он сквозь зубы и сам двинулся прочь. – И смотри не разбуди Джеда, а то я тебе вспорю брюхо снизу доверху. Понял?
8. Странный посетитель
В Гульденбургском лицее изучали только практические вещи. То, что позволяло бы изобретать, производить и обогащаться. Конечно, здесь учили и латынь, но только из-за того, что этот язык подарил наукам множество терминов, а искусству ведения войны – лучшие учебники по военной стратегии.
Учителями здесь были всё больше старики с дрожащими еле слышными голосами, и всех их, помимо рубашек, которые когда-то были белыми, но с годами приобрели желтоватый оттенок, объединяла способность распространять вокруг смертельную скуку. Большинство из них были старыми холостяками – таким полагалась комната под крышей лицея и питание в особой лицейской столовой, где еду им подавали лучшие ученики.
Понятное дело, только отличники-подхалимы боролись за эту честь. Попасть в официанты можно было, только если твоё имя поместили на Доску почёта, с которой каждую неделю под торжественный бой барабана сдёргивал покрывало сам господин директор.
Целыми днями в лицее приходилось слушать бормотание унылых стариков, изо всех сил стараясь не уснуть. А впрочем, Магнус неоднократно убеждался, что учителя всё равно ничего не замечают: то ли они были слишком близоруки, то ли чересчур рассеянны. Из сонного забытья иногда вырывал лишь скрежет мела по доске, или внезапное падение на пол стопки книг, или звон колокола, знаменующий окончание уроков, который тут же тонул в топоте сорока восьми башмаков: дети рвались на волю с таким отчаянием, словно от этого зависела их жизнь.
В то утро, когда Магнус дремал на уроке физики, прижавшись щекой к окну, он увидел сквозь подёрнутое изморозью стекло, как к главному входу подъехал длинный и чёрный, похожий на катафалк автомобиль.
Посетитель в Гульденбургском лицее? Событие довольно выдающееся, тем более что это была правительственная машина с заиндевевшими флажками по обе стороны капота. Министр? Или, может, великий герцог собственной персоной? В любом случае кто-то очень важный, потому что господин директор лично поспешил к машине, чтобы открыть дверцу, но его бесцеремонно оттеснил шофёр в фуражке с серебряным галуном.
Магнуса, конечно, это страшно заинтересовало. Старый учитель Рагнард по прозвищу Викинг плёл какую-то муть, стоя перед чистой доской, – испытание, которое с трудом выносили даже самые примерные отличники.
Человек, выбравшийся из катафалка, был одет в роскошное пальто с каракулевым воротником. Его лица, скрытого под фетровой шляпой, Магнус не разглядел, но, входя в здание, посетитель вдруг резко обернулся, будто почувствовал, что за ним наблюдают, и Магнус успел заметить крупный нос с горбинкой и удивительные брови, словно предназначенные для двух разных людей: одна была чёрной, другая – белой, отчего взгляд казался очень неприветливым.
Лицо вроде бы знакомо Магнусу. Где он мог его раньше видеть? Но посетитель уже скрылся внутри здания, и директор услужливо засеменил следом.
В списке многочисленных недостатков Магнуса любопытство занимало одну из верхних строчек. Учитель Рагнард, окутанный облаком из мела и брызг собственной слюны, даже не заметил, как он выскользнул из класса. Одноклассники же были слишком увлечены игрой в крестики-нолики и морской бой.
Обычно только главным отличникам и подхалимам предоставлялось почётное право спуститься в туалет на первом этаже, чтобы намочить тряпку для стирания с доски. Тряпка Викинга, сморщившаяся в глубине мисочки, которую Магнус позаботился по дороге к двери прихватить с собой, была похожа на кусок какого-то внутреннего органа и выглядела, мягко говоря, не слишком привлекательно.
По пути ему встретилось только несколько опоздавших учеников и спешащих по своим делам учителей, которые не обратили на Магнуса никакого внимания. Да и кто усомнится в благонадёжности примерного ученика? А на лестнице, по которой он кубарем скатился вниз, и вовсе никого не было.
Как раз в ту секунду, когда он вылетел на лестничную площадку первого этажа, дверь кабинета директора, обитая кожей, выпустила наружу таинственного посетителя. Беседа длилась недолго.
– …Ну что ж, я на вас надеюсь, – бросил незнакомец, завершая разговор, начатый в кабинете.
В этой фразе не слышалось просьбы или предложения, это был скорее приказ, подкреплённый хлопком перчаток о ладонь.
Человек был высокого роста, примерно метр девяносто. Рядом с ним директор в его полосатом костюме казался мальчиком-официантом.
– Относительно операции номер два, господин канцлер, вы можете в полной мере на меня положиться, – услужливо закивал он. – Что же касается первой поставки, я… – Он резко прервался, заметив у лестницы Магнуса. – Что вы здесь делаете, Миллион?
Посетитель обернулся, показав нежелательному свидетелю хищный профиль, и Магнус почувствовал дрожь в коленках. Было очевидно, что незнакомец способен одним взглядом пригвоздить жертву к полу.
– Это всё Викинг… то есть я хотел сказать – Рагнард, – забормотал он в своё оправдание. – Он велел…
– Я сомневаюсь, что учитель Рагнард позволил вам болтаться по коридорам, Миллион, – перебил его директор, всё же введённый в заблуждение миской с тряпкой, которую мальчик держал обеими руками, словно ценную реликвию. – Ступайте в уборную и быстро возвращайтесь в класс.
Магнус не заставил его повторять дважды. Он развернулся и поспешил прочь, чувствуя спиной буравящий взгляд посетителя.
– Миллион? – проговорил тот задумчиво. – Сын Рикарда Миллиона?
– Он самый, господин канцлер.
– Надо же… Его ведь нет в списке, не так ли?
– Если господину канцлеру будет угодно…
– Нет. Я не хочу волновать его отца, по крайней мере пока…
Больше Магнус ничего не услышал, но по лестнице он летел вверх с такой скоростью, будто за ним гонится сам чёрт.
Он снова занял своё место у окна, как раз вовремя, чтобы увидеть, как длинная чёрная машина уезжает по заснеженным аллеям парка. Небольшая вылазка удовлетворила его любопытство хотя бы в одном: теперь он знал, кто этот загадочный гость.
Не считая великого герцога, канцлер Краганмор был самым значительным человеком в стране. Его изображение печатали на почтовых марках и на купюрах в сто сильвенгрошей, вот почему лицо посетителя показалось Магнусу знакомым. Что ему понадобилось в лицее? Если бы это был официальный визит, ему оказали бы торжественный приём, а так они с директором встретились тайно и оба были раздосадованы, обнаружив в коридоре Магнуса, – как заговорщики, которых поймали с поличным.
У Магнуса хватало забот и без этих новых загадок. Однако последние слова канцлера ему не понравились. О каком списке он говорил? Что за «операция номер два», осуществление которой директор обещал канцлеру?
А если ещё и вспомнить странные речи Антона, выходило, что престижный Гульденбургский лицей не так-то прост и скрывает множество тайн.
На следующее утро, когда Магнус в полудрёме направлялся в сторону столовой, его едва не сбил фургон, вкатившийся во двор лицея. К счастью, Магнус в последнюю секунду увернулся.
Было уже 6:30, и Магнус, как обычно, опаздывал, ведь у него больше не было двенадцати будильников, которые помогали вовремя встать с постели. К тому же страх встретиться в промозглом туалете с экстримами был сильнее голода. Когда прозвонил чугунный колокол столовой, Магнус засунул голову под подушку, чтобы ещё несколько секунд провести в тепле, и в итоге снова уснул и пропустил завтрак. Занятый сложным выруливанием, водитель фургона даже не заметил его. Магнус хотел было пойти и высказать всё, что о нём думает, но в последний момент заметил во дворе директора и решил не соваться. Лучше отбежать подальше и из укрытия понаблюдать, что тут происходит.
Не та ли это поставка, о которой говорил Могильщик? Он самолично, в домашнем халате и меховых тапочках, контролировал разгрузку: это были большие металлические баллоны, не меньше дюжины. Таскать их было поручено Кнёдлю и Брецелю, и они ходили туда-сюда, по колено утопая в снегу, – видно, баллоны были тяжеленные. До Магнуса доносилось их ворчанье и ругань директора, который то и дело поглядывал на часы, торопясь покончить с разгрузкой, пока ученики завтракают.
Куда они несли эти баллоны? Загадка. Магнус подошёл бы ближе, но риск был слишком велик. Лучше довольствоваться тем, что видно и слышно из укрытия.
Разгруженный фургон покатил к воротам. Когда он проезжал мимо Магнуса, тот узнал водителя: сейчас на нём не было ни фуражки, ни форменной куртки, но это был тот самый шофёр, который накануне привозил канцлера.
9. Желе с глазами и яйцо пашот
За несколько следующих дней произошло два непредвиденных события, которые встряхнули монотонную и безрадостную жизнь Гульденбургского лицея и, как вы, наверное, уже сами догадались, сильно усложнили и без того непростую жизнь Магнуса Миллиона.
Первое случилось 18 декабря. Прямо перед большой утренней переменой по классам прошёл наставник, вызывая учеников к врачу – на осмотр, о котором заранее не предупреждали.
Магнус попал в первую партию вызванных. В холле перед кабинетом врача, где нужно было дожидаться своей очереди в носках и кальсонах в компании нескольких товарищей по учёбе, вовсю шло обсуждение происходящего:
– Как думаете, что с нами будут делать?
– Не знаю, но я отказываюсь писать в их колбочки!
– Говорю вам, это из-за эпидемии чумы.
– Чумы? Как в Средние века, что ли?
– Вроде того. Сначала сыпь по всему телу, а потом начинают пальцы отваливаться, один за другим…
– Идиот, это от проказы пальцы отваливаются, а не от чумы.
– Да тебе почём знать? У тебя она, что ли, была, чума?
Один маленький мальчик сидел на стуле и ничего не говорил. Это был интернатский из спальни номер два, очень худой – руки и ноги как спички. Он дрожал в своей чересчур просторной майке.
Большой Вацлав, сидевший рядом, возвышался над ним на две головы. Это был правая рука Антона Спитла, огромная скотина с маленьким мозгом. Он сделал себе репутацию у экстримов тем, что заглатывал мух живьём, предварительно оторвав им крылья.
Вацлаву быстро наскучило сидеть и чесать себе грудь, а мух, которых можно было бы погрызть, рядом с медицинским кабинетом не обнаружилось, поэтому он нашёл себе развлечение в лице слабого соседа.
– Ты чё дрожишь? Укольчиков боишься? – спросил он и хлопнул малыша по ляжке своей здоровенной ручищей. – Тебя как звать, козявка?
– Шв… Швоб, – проговорил мальчик.
От следующего шлепка у него на глазах выступили слёзы.
– Швоб-микроб? – расхохотался Большой Вацлав, который наверняка впервые в жизни додумался поиграть словами, да к тому же так удачно, что все присутствующие захохотали.
Ещё один шлепок. Бедро у малыша стало ярко-красным.
– Швоб – слепой крот? – предложил кто-то ещё.
И – шлёп! На этот раз удар пришёлся по левой ляжке – от соседа слева.
– Швоб – куриный зоб? – вбросил третий.
Мальчик дёрнулся прежде, чем его успели ударить, и это вызвало всеобщий взрыв хохота. Большой Вацлав был так доволен собой и своей сообразительностью, что придумал кое-что ещё.
– А ну-ка, Швоб-микроб, – скомандовал он мерзким голосом, – потанцуй – согреешься!
Порой мы делаем какие-то вещи не подумав. И это даже хорошо, потому что, если бы мы задумались, мы бы ничего не сделали, а потом жалели бы об этом.
В Спальне наказаний Магнус всегда избегал встреч с мрачным чудовищем по имени Вацлав, который благодаря своим могучим плечам исполнял самые низкие поручения Плевка.
Возможно, всё произошло потому, что Вацлав в этот момент сидел, а Магнус стоял и казался выше. Но он вдруг подошёл вплотную к громиле и вмазал ему кулаком прямо в нос.
Шарах!
Вацлав свалился со стула и разинув рот таращился на красный поток, хлынувший из ноздрей.
– Миллион, ты труп! – промычал он и бросился на Магнуса.
Остальные кинулись их разнимать, но благородный порыв очень быстро перерос во всеобщую драку. Лились оскорбления и ругань, тут и там раздавались удары и крики – на! вот тебе! получи! – и если бы не ниспосланный Провидением школьный медбрат, дело закончилось бы кровавым побоищем.
Картина, открывшаяся взору медбрата, напоминала зрелище, которое представляет собой раздевалка после особенно жестокого регбийного матча: в воздухе кружит лоскут, оторванный от чьей-то рубашки, на немногочисленных стульях, которые не были опрокинуты в ходе сражения, сидят противники – с красными лицами и всклокоченными волосами, в разной степени избитые, и краем глаза осматривают свои раны в тяжёлой тишине, в которой ещё гудят отголоски проклятий.
У Магнуса нестерпимо болели рёбра и не открывался подбитый правый глаз, но зато у Большого Вацлава нос стал похож на картофелину, и к тому же он ковырялся пальцем во рту в поисках пропавшего зуба.
Школьный медбрат был человеком незлым. Он не стал задавать вопросов и ограничился тем, что густо смазал йодом самые выдающиеся ссадины и потом быстро, тяп-ляп завершил медицинский осмотр. Магнус, Большой Вацлав и все остальные были прослушаны стетоскопом, взвешены и объявлены здоровыми физически, но не духовно, и быстро отправлены обратно на урок.
Когда осмотр был окончен, только маленького Швоба и ещё человек десять невезучих детей оставили в медпункте, экстренно превращённом в изолятор.
А на двери появилось объявление следующего содержания:
ВЕТРЯНАЯ ОСПА, НЕ ВХОДИТЬ!
Достоверными в этом объявлении были только слова «не входить». Потому что медбрат, после недолгого раздумья, зачеркнул ветряную оспу и вписал на её место корь, что, как можно догадаться, послужило поводом для слухов.
– Так корь или ветрянка, пусть разберутся!
– Они что-то скрывают. Говорю вам, на самом деле тут болезнь пострашнее. Какая-нибудь смертельная, вот увидите.
– Скажи уж сразу холера, ты, тупак!
– Корь – это не шутки. Я слышал, что если заболеть в нашем возрасте, то можно оглохнуть, как учитель Рагнард.
– Хорошо ещё, что это парни из второй спальни!
– Чёрт! Я тоже из второй спальни и по утрам чищу зубы щёткой, которую отнял у Микро-Швоба!
– Ну, готовься поплатиться за свои грехи, братан!
– Кстати, о расплате! Вы уже слышали? Похоже, Магнус Миллион отделал Большого Вацлава!
– Правда? Жаль, что меня там не было, вот бы посмотреть!
Корь? Ветрянка? Магнус готов был поклясться, что на бледных ногах малыша Швоба не было никаких следов – только отпечатки гигантских лап Вацлава. Но, возможно, у болезни есть период скрытого развития, когда болеешь незаметно? Магнус не был ни врачом, ни даже школьным медбратом, чтобы об этом судить.
Второе событие, гораздо более значительное, быстро охладило всеобщее возбуждение, вызванное первым. Чего стоит судьба нескольких несчастных ребят в сравнении с праздничным рождественским обедом!
В лицее было принято в конце каждого триместра накрывать для учащихся праздничный стол. Рождественский обед был самым любимым, и его ждали с особым нетерпением. У учеников начинали течь слюнки за несколько дней до праздника – и особенно, конечно, у ребят из интерната. И хотя меню из года в год оставалось неизменным, за несколько недель до праздничного обеда все принимались строить самые нелепые и удивительные гипотезы относительно того, что им подадут. Они толпились под окнами лицейской кухни, наблюдая, как носятся взад-вперёд помощники повара, высматривали, вынюхивали, готовые в любой момент сорваться с места, если появится главный повар, гигант со скверным характером, который следил за порядком на кухне с топориком для мяса в руках.
Дозорные возвращались в большом волнении.
– Толстяк варит омаров! – кричали они. – Прямо живыми кидает в кипяток!
– А майонез будет?
– А ещё рагу из оленя! И жареная картошка, и шоколадное полено…
– Чё, правда? Шоколадное полено??
– Ну это же рождественский обед, забыл? Понятное дело, Толстяк постарается на славу!
И вот наконец долгожданный день настал. Забыты были и медицинский осмотр, и дети, заболевшие чумой (ой, простите, всего лишь корью), и квадратная голова Большого Вацлава: теперь все мысли были только о том, чтобы набить брюхо, и в целом лицее не нашлось бы сейчас темы более значительной, чем предстоящий обед.
Колокол ещё не успел прозвонить полдень, как перед входом в столовую собралась сгорающая от нетерпения толпа. Вот кому достанутся лучшие места в самом начале стола, где можно брать еду первым – и выбирать куски побольше и получше.
Экстримы – настоящие мастера этой игры. Озверевшие от целого триместра несъедобных супов и консервированных фруктов, они уже выбили себе дополнительные порции, угрожая под столом ножом.
С тех пор как он подрался с Вацлавом, Магнус стал очень рассеян. Его противник, сидевший через несколько стульев, не сводил с него глаз, строя планы мести.
«И чего мне вздумалось защищать малыша Швоба?» – не переставал спрашивать себя Магнус, которого вновь охватила обычная трусость. Каждый сам за себя – вот правило выживания в интернате. И так хватало проблем с Плевком, так нет же – взял и нажил себе смертельного врага в лице его первого помощника, громилы с подбородком размером с тумбу и кулаками с голову младенца.
Те, кто шушукались, глядя на него, были совершенно правы: он рисковал нарваться на кровавую месть в Спальне наказаний!
– Ты не будешь лимонад? – поинтересовался его сосед, маленький второклассник, у которого и так уже щёки раскраснелись от съеденного и выпитого.
– Нет.
– А хлеб? Можно я возьму?
– А кулаком в нос ты, случайно, не хочешь? – уточнил Магнус и придвинул к нему кусок чёрствого хлеба, на который второклассник набросился, как голодный грызун.
Что до учителей, то их рождественский обед был назначен только на следующий вечер, поэтому пока они занимались тем, что пытались сдержать волнение, которое охватило ученическую столовую.
Когда наконец принесли закуски, гам немедленно стих.
– Смотрите!
– Это что за штука?
На тарелках, в гнезде из вялых листьев салата дрожали прозрачные полусферы с чем-то непонятным внутри.
– Желе с глазами? На рождественский обед?
– Это называется заливное с яйцом, идиот, а не желе с глазами!
– Яйца, глаза – неважно, всё равно я это есть не буду! Оно на меня будто смотрит!
Только Большой Вацлав запихнул в пасть сразу три штуки, но он-то ест даже козявки из носа. Остальные порции заливного вернулись на кухню нетронутыми – к радости надзирателей: ведь если бы учащиеся добрались до яиц, они бы поняли, как ими удобно швыряться. Ученики были до того удивлены выбором закуски для праздничного стола, что даже не смогли как следует разозлиться.
Однако, когда следующим блюдом принесли тощую пригоревшую курицу, терпение детей лопнуло.
– И это они называют рождественской индейкой?
– Проще какую-нибудь железяку пососать, и то больше наешься!
– А жареная картошка? Она где вообще, а?
В воздухе засвистели кусочки комковатого пюре из каштанов, запущенные с вилок, как из рогаток. Надзиратели принялись, конечно, орать во всю глотку, но толку от этого не было. Лишь ожидание десерта уберегло лицей от мятежа.
Но гвоздём праздника оказался рождественский апельсин, слегка размякший и местами покрытый плесенью.
– А полено? А мороженое? А нуга?
Появление директора и господина Прибилитца, привлечённых шумом, ещё сильнее распалило возмущение.
Даже Толстяк покинул рабочее место, вышел в зал и стоял, сложив на груди свои мощные руки. Обычно его появления было достаточно, чтобы аппетит проснулся даже у самых привередливых. Но на сей раз Толстяк вынужден был поспешно отступить, спасаясь от свистевших в воздухе кусков хлеба. Остолбеневшие помощники повара наблюдали за всем из-за приоткрытой двери в кухню.
– Господа, но послушайте! – тщетно надрывался Могильщик, и голос его тонул во всеобщем гвалте. – В эти нелёгкие времена… меры по сокращению расходов… это ведь всем очевидно… мы так хотели, чтобы каждый был доволен и рад…
– Рад как мой зад! – выкрикнул в ответ какой-то остроумный рифмоплёт, подпрыгивая на стуле. – Да у нас в животах урчит от голода!
– УР-ЧИТ! УР-ЧИТ! – подхватила вся столовая. – У НАС УР-ЧИТ!
Дальше началось нечто совершенно неописуемое.
Когда столовая наконец опустела, директор из соображений безопасности отменил послеобеденные занятия. Тех, кому было куда идти, распустили по домам, а обитателей интерната согнали на морозный двор – подумать над своим поведением под присмотром господина Прибилитца и отряда надзирателей.
В группах ребят, которые бесцельно слонялись по двору, продолжало расти возмущение: отвратительно, позор, старожилы не припомнят такого мерзкого рождественского обеда!
– Во всём виноват Толстяк!
– Нет, директор!
– Ну что он может поделать, если сейчас нужно на всём экономить, – попытался вступиться за директора один из подхалимов-отличников, но ему мигом заткнули рот пригоршней снега – чтобы поучился хорошим манерам.
– Экономить? Ну конечно, давайте всё валить на войну! Но, во-первых, ещё не факт, что она вообще будет. А во-вторых, это не повод отменять жареную картошку!
– Тем более что учителя-то, конечно, ни в чём себе не отказывают!
Магнус тоже ворчал, чтобы не выделяться, но вообще-то он не принадлежал ни к одной из топчущихся во дворе компаний. При его приближении разговоры смолкали, а когда он отходил, демонстративно возобновлялись. В глазах лицеистов у него был непростительный недостаток: он был Миллионом, сыном самого богатого человека Сильвании. Родители большинства учеников работали на заводах Миллиона, в шахтах Миллиона или в банке «Миллион». И если бы Магнус не был так силён и плечист, ему бы давно показали, что значит быть папенькиным сынком.
– Ты у меня получишь, – повторял Большой Вацлав каждый раз, когда они встречались, и грозил Магнусу кулаком. – Своих не узнаешь.
Магнус подошёл к медпункту в надежде получить новости о малыше Швобе. Но надзиратели держали здесь караул, и пробраться в зону карантина было невозможно, так что Магнус побрёл обратно, с подбитым глазом и тяжёлым сердцем.
Иногда мы ищем защиты у тех, кто слабее нас, – просто чтобы не было так одиноко.
10. Месть!
После обеда они дожидались его у входа в Спальню: Вацлав с расквашенным носом и его ближайшее окружение – маленькие, тщедушные, угловатые телохранители, заранее сжимавшие кулаки в предвкушении драки.
С каждым по отдельности Магнус разделался бы в две секунды, но вместе они были как те насекомые, что налетают на жертву дружной тучей, и от них уже не отбиться.
– Слушай, ты, – с порога набросился на него Большой Вацлав, немного гнусавя из-за распухшего носа. – Ты откуда такой наглый?
– А ты что, мало получил? – откликнулся Магнус, который решил так просто не сдаваться.
Это была не храбрость, а отчаяние. Но если уж суждено погибнуть, лучше перед смертью выбить громиле ещё пару зубов. Тем более что времени у него не так много: сбивчивый стук сердца не сулил ничего хорошего, Магнус это прекрасно понимал. Если сейчас его свалит очередной приступ нарколепсии, экстримы на нём отыграются, так что уж лучше вмазать кому-нибудь, пока он ещё в состоянии это сделать.
– Куда намылился?
– Не твоё дело.
Они заблокировали узкий проход. Занавески тут и там отодвигались, и из-за них, в предвкушении кровавой драки, высовывались любопытные. Где же Кнёдль и Брецель? Магнус почти не сомневался, что они наблюдают, укрывшись в стеклянной конуре.
– Пропусти, – приказал он, наступая на Вацлава.
– Народ, вы это слышали? – прыснул тот.
Но смех прозвучал фальшиво. Дикари не знают иной силы, кроме физической, они привыкли, что все их боятся, и пользуются этим. А если кто-то не испугался, в их узколобую башку тут же проникает сомнение, что на этот раз они имеют дело с кем-то более сильным.
Вацлав немного поутих. Тех, кто стоял в первом ряду, уверенность Магнуса тоже смутила – они отступили на шаг. Вацлав и Магнус стояли практически нос к носу, оглядывая друг друга, широко расставив ноги и выпятив грудь. Вацлав был здоровяком и знал хитрые запрещённые удары, но он уже испытал на себе силу правого кулака Магнуса и не ждал от встречи с ним ничего хорошего.
Лишь страх потерять лицо перед своими вассалами заставил его процедить перекошенным от злобы ртом:
– Ты для меня ваще пустое место, Миллион, понял? Даже руки об тебя марать неохота.
Он сделал шаг назад, прыснув над собственной шуткой. Но оскорбительная тишина, в которой потонула эта шутка, хлестнула его как пощёчина.
Стоило Магнусу пройти вперёд, как Вацлав набросился на него сзади и повалил. У Магнуса перехватило дыхание. Они покатились по полу, вцепившись друг в друга. Вацлав, благодаря подлому нападению со спины, быстро одолел противника, навалился предплечьем на горло, уселся Магнусу на грудь и занёс над его лицом здоровенный кулак.
– Только попробуй ударить, и я вышибу тебе все оставшиеся зубы, – раздался вдруг резкий голос Плевка – будто кто-то плеснул кислотой.
Интересно, давно ли главарь экстримов наблюдал за происходящим? Никто этого не знал.
– Я только хотел подправить ему физиономию, – объяснил Большой Вацлав и снова замахнулся, но в ту же секунду получил от Антона в ухо.
– Ты чё, не понял, что я сказал?
– Ай, больно! – завопил громила и свалился на бок, обхватив голову руками.
– Хочешь перебудить надзирателей, да? Этого ты хочешь?
На этот раз Плевок поддал своему помощнику ногой и бросил напоследок:
– Ну ты всё-таки придурок!
Во время драки никто из наблюдателей не сдвинулся с места. Когда главари разбираются друг с другом, лучше не вмешиваться.
Вжавшись в перегородку одного из отсеков, Большой Вацлав жалобно пыхтел. Из носа у него снова текла кровь, но это было ничто в сравнении с унижением, которое он претерпел на глазах у всей банды.
– По ящикам, быстро! – скомандовал главарь экстримов. – Кто начнёт выступать, будет иметь дело со мной. – После этого он ткнул указательным пальцем в нескольких человек: – Ты, ты и ты, встречаемся в полночь внизу.
– Я?
Магнус не мог в это поверить: Плевок что, в самом деле только что указал на него?
– Это не обсуждается. В полночь внизу, и чтобы без фокусов, ясно?
– Ясно.
– А чё это он тоже идёт? – запротестовал кто-то. – Он не из экстримов!
– Я разве задал тебе вопрос? – Плевок замахнулся. – Все исчезли, быстро.
Никто не стал ждать повторения приказа.
Большой Вацлав в число избранных не попал. По дороге к себе в отсек Магнус поймал на себе его взгляд и понял, что нажил кровного врага.
В назначенное время они собрались под часами в холле.
Один за другим бесшумно выскользнули из Спальни, стараясь ступать так, чтобы не скрипнула ни одна половица. Их было четверо плюс Магнус. Двигались молча – похоже, такие ночные вылазки для всех были делом привычным.
Куда они шли? Вёл Антон. Он двигался в темноте с уверенностью кошки, и казалось, что в лицее для него нет вообще никаких секретов.
Когда Магнус опознал вход в кухню, отступать было поздно. После кабинета директора это было самое тщательно охраняемое помещение во всём лицее. Плевок с поразительной лёгкостью отпер замок отмычкой.
– Вы идёте или как? – поторопил он всех.
– А как же Толстяк? – решился кто-то спросить вполголоса. – Если он нас накроет…
– Точно, – поддержали его. – Лично мне как-то страшно.
Антон раздражённо вздохнул:
– Банда трусов. Да он дрыхнет, ваш Толстяк… Ну и катитесь к чёрту, я пойду с Магнусом. Хоть ты-то не трусишь?
– Издеваешься?
По правде говоря, Магнусу было не по себе. Но он скорее бы позволил искрошить себя в капусту поварским тесаком, чем признался бы в этом.
– Остальные тогда стойте на стрёме, – скомандовал главарь экстримов, прежде чем переступить порог запретной двери. – Магнус, не отставай.
Внутри была полная темнота, и каждый звук отдавался гулким эхом. Магнусу казалось даже, что он слышит стук собственного сердца.
– Антон?
Он вслепую нащупывал дорогу, выставив руки перед собой.
– Антон?
Вдруг он стукнулся обо что-то коленкой, и какие-то металлические предметы обрушились на пол с грохотом, сопровождаемым ругательствами Антона. Тележка с пустыми кувшинами, догадался он.
Тут же вспыхнул слабый свет. Антон достал откуда-то свечку и зажёг её прямо перед носом у Магнуса.
– Прекрати греметь! Хочешь, чтобы нас поймали?
– Думаешь, я нарочно? И почему ты не отзывался?
– Пошли, – только и ответил Антон.
Это он умел – изводить своими внезапными появлениями и исчезновениями. В конусе света его бледное и узкое лицо было похоже на лезвие ножа.
Магнус клял себя на чём свет стоит и задавался вопросом: что он делает в логове Толстяка, посреди ночи, в компании своего злейшего врага?
– Быстрее, – скомандовал Антон. – Самое интересное не здесь.
При свете слабого пламени свечи стало не так страшно. Ну, по крайней мере, чуть-чуть менее страшно… Большие деревянные печи были ещё тёплыми, чёрный от копоти вытяжной колпак над плитой походил на огромную шляпу. Пол под ногами скользил от жира, а жестяные кастрюли и ковши, развешанные под потолком, мерцали, напоминая экзотические плоды.
– Куда мы идём?
Антон возился с очередным замком, и тот поддался ещё легче первого. За дверью обнаружилось что-то вроде кладовки, в которую Плевок без лишних разговоров втолкнул Магнуса.
– Вот, смотри, – сказал он и поднял свечу вверх.
Магнус шумно сглотнул. Кладовая буквально ломилась от продуктов. Полки прогибались под плитками шоколада, кубиками мармелада, персиками в сиропе, банками с консервами и множеством других чудес, в которых Плевок беспардонно рылся, прекрасно ориентируясь, что где лежит.
– Энзэ учителей, – объяснил он.
– Что? – переспросил Магнус.
– Ну, их заначка, неприкосновенный запас. Здесь они прячут самое лучшее.
– Вот почему нам никогда не достаётся десерта? Потому что они всё забирают себе?
– Ну да. А ещё здесь то, что вынимают из посылок, и сладости, которые отбирают…
– Гады! – возмутился Магнус, вспомнив карамельки госпожи Карлсен. – Мы не позволим им обжираться за наш счёт! Мы заберём себе то, что нам положено!
– Нам много не надо.
Магнус уже заталкивал под рубашку плитку шоколада, но Плевок поймал его за рукав:
– Подожди. Только мы знаем про это место, слышишь? Если ты кому проговоришься…
– За кого ты меня принимаешь?
– Просто люблю заранее предупредить, вот и всё, – сказал Плевок, продолжая держать Магнуса за рукав. На мгновение он превратился в прежнего Антона – того, который готов перерезать глотку за конфету. Наконец он шмыгнул носом и пожал плечами: – Ладно. Зови остальных.
Набег длился всего несколько минут. Видно было, что для остальных это дело привычное. Не раздумывая, они просто набивали карманы – чтобы хватило на всю Спальню.
– Берём только из глубины полок, – предупредил Антон. – Передний ряд не трогаем, а то заметят.
И нельзя было уронить ни крошки – тонкий нюх Джеда уловил бы малейший след. Велик был соблазн начать набивать брюхо прямо здесь, урча от удовольствия, хотя все знали, что за это влетит от Плевка.
– Пора валить, – объявил он.
– Мы только начали!
– Я сказал, всё!
Они нехотя выбрались из кладовки, шаркая ногами и ворча, и Антон закрыл дверь.
Кому, интересно, взбрело в голову по дороге из любопытства толкнуть дверь учительской столовой?
Они прямо-таки прилипли к полу от изумления.
В середине зала был накрыт длинный банкетный стол. Перед тарелками лежали карточки, на которых Магнус в свете свечи смог разобрать надписи «Господин директор», «Профессор Рагнард», «Господин Прибилитц»… На сервировочном столике стояли блюда, накрытые белыми салфетками, приготовленные к подаче. Магнус не удержался и изумлённо присвистнул, заглянув под одну из салфеток: там лежали половинки омаров! Остальные угощения были ничуть не хуже: пирог с мясным паштетом, изысканные закуски на шпажках, дорогие сыры, шоколадные полена, трюфеля, конфеты с сюрпризом…
– Рождественский обед! – поперхнулся Плевок.
– Наш рождественский обед! – поправил его кто-то. – Они всё забрали себе…
– Вот гады! Они тут, значит, будут обжираться, а нам – ничего?!
Ночные лазутчики не ошиблись: может, угроза войны и существовала, но Толстяк и его помощники всё равно приготовили настоящий рождественский пир. Только не для учеников, а исключительно для учителей. И после того как они испортили детям праздник, допустить такую несправедливость было никак нельзя!
– Это уж слишком, – сказал Магнус.
– Мы им покажем, – разошёлся Антон. – Давайте посбрасываем всё на пол!
– Чтобы они наказали за это всю школу? Ну уж нет. У меня есть идея получше.
– Я чё-то не понял, у нас тут теперь ты, что ли, командуешь?
– Антон, я не командую. Просто я не хочу, чтобы Толстяк заявился среди ночи со своим мясным тесаком и отрубил мне уши.
Все одобрительно загудели.
Существуют вещи более изящные, чем разгром, все ученики это знают. Например, поперчить сидр в кувшине, или затолкать в начинку мясного пирога побольше соли, или заменить кусок твёрдого сыра куском мыла из душевой… В этом деле воображение ребят было безгранично, и они с радостью принялись за дело.
– Вот бы оказаться завтра на месте кого-нибудь из подхалимов-отличников, которые будут тут прислуживать, и увидеть всё своими глазами! – воскликнул кто-то из ребят, когда дело было сделано.
– Да уж! – ответил, давясь от хохота, другой, заканчивая посыпать омаров крысиным ядом, который собрал вдоль плинтусов столовой.
– Приятного аппетита, господа! – почтительно раскланялся третий хулиган. – Примите поздравления от экстримов!
Преступление было совершено без сучка без задоринки. На этот раз рождественский пир учителей будет таким же незабываемым, как и праздничный обед учеников.
Магнус был прав: месть – это блюдо, которое подают холодным[4]. Хохоча как сумасшедшие, ребята гурьбой выкатились на улицу, довольные содеянным.
Ночной холод немного отрезвил их.
– Так, теперь быстро в Спальню – раздавать добычу, – скомандовал Плевок.
– А заразным в медпункт? Им тоже?
– Нет, слишком рискованно. Только нашей Спальне.
– Плевок, а ты с нами не пойдёшь?
– Ты мне что, мамочка, чтобы решать, когда мне возвращаться домой? У нас с Магнусом ещё есть одно дельце.
Остальные разочарованно двинулись к дверям в интернат с раздутыми от награбленного карманами.
– Антон, я страшно устал. Я бы тоже, пожалуй, уже пошёл.
– Заткнись. Мне надо тебя познакомить кой с кем.
– С кем это?
– С кем надо. С дружком одним. Я ему тоже прихватил угощение, смотри.
Магнус отскочил: угощением оказался труп мышки, которым Плевок помахал у него перед носом.
– Ты больной?
– Толстяк ловит их в мышеловку, а я отдаю своему дружку. Он их обожает, особенно когда они свежесдохшие. – Он нахмурил брови. – Так говорят?
– Я не знаю, Антон! Убери её!
– Всё-таки сразу видно, что ты из Верхних, – презрительно рассмеялся Антон Спитл. И, засунув трупик мыши в карман своей новой куртки (или старой куртки Магнуса, как угодно), зашагал в ночь.
Магнус шёл сзади и клялся себе, что в последний раз слушается безумных приказов Антона.
11. Запретная комната
В умении ориентироваться в лицее Антону Спитлу не было равных. Он знал здесь все переходы, все ответвления и кратчайшие пути. Свечу на этот раз он зажигать не стал – слишком велик был риск наткнуться на привратника. Временами он щёлкал зажигалкой, чтобы сориентироваться на развилке, и продолжал путь в темноте.
Ночью лицей таинственным образом увеличивался в размерах, как некий живой организм, который по ночам растёт и лишь к утру возвращается к прежней величине. Они миновали кабинеты руководства, прошли через коридоры, взбежали по нескольким лестницам и ещё по нескольким спустились. Интересно, где они теперь?
– Тут, – вдруг объявил Антон.
Он опустился на корточки перед очередным замком и принялся ковыряться в нём. Не прошло и минуты, как замок поддался. Перед Плевком не могла устоять ни одна дверь: со своей отмычкой, сделанной, вероятно, из инструмента для чистки трубок, Плевок управлялся с ловкостью профессионального взломщика.
Они оказались в просторном круглом зале со стеклянным куполом, сквозь который лился бледный молочный свет луны.
Через зал тянулись ряды призраков – это были столы читального зала, догадался Магнус, внимательнее вглядевшись в полумрак. Письменные столы, стулья и лампы – всё это было накрыто покрывалами, ужасно пыльными: ясно было, что помещение очень давно не использовалось по назначению.
Но тут Магнус увидел вещь ещё более удивительную: по стенам от самого пола уходили высоко вверх стеллажи. Сотни книг или даже тысячи. Магнус никогда не видел такого количества в одном месте. Здесь были книги всех размеров, с корешками из блестящей кожи и пожелтевшего папируса, из ткани и картона… Магнусу удалось разобрать несколько имён: Лагерлёф, Линдгрен, Лондон; но произведения их были недосягаемы: библиотечные стеллажи закрывали щиты с металлической решёткой.
У Магнуса закружилась голова. В Гульденбургском лицее книги были под строжайшим запретом. Я имею в виду романы, сказки, поэзию и театральные пьесы – короче говоря, все те глупости, которые разрушают дух, поощряя бессмысленные мечтания. Разрешены здесь были только учебники и, конечно же, старые добрые технические руководства, которые грудами громоздились на столах учителей и из которых они уныло надиктовывали что-то каждый день.
Так, значит, в Гульденбургском лицее есть библиотека? Книги, к которым никто не может прикоснуться. О наличии которых не знает ни одна живая душа. Может, Магнусу это снится?
– Ты идёшь? – поторопил его Плевок.
Он уже забрался на антресоли, которые тянулись по периметру зала. Оттуда можно было дотянуться до верхних книжных полок.
– Подожди… Ты не понимаешь!
Но Антон не слышал. Между двумя стеллажами, неразличимая на фоне деревянной обшивки, открылась узкая дверца, которая вела на лестницу из жёлтого дерева, туда-то и устремился Антон.
Магнус вздохнул и тоже протиснулся в дверцу – ему показалось, что он забрался в дымоход, в котором не развернуться. Ступеньки лестницы были крутые и гулкие. Завершалась лестница люком – Антон открыл его, аккуратно отодвинув щеколду.
– Давай за мной, толстый. Голову береги.
– Я не толстый. Я просто сильный и могу тебе вмазать хорошенько.
– Верхний против экстрима? Не смеши, – прыснул Антон.
Он легко заскочил в люк, и Магнус с усилием протиснулся следом.
– Тсс! – прошипел Антон, когда Магнус выбрался из люка. – Спрячься за мной, чтобы его не запугнуть.
Кого «не запугнуть»? В темноте что-то шевельнулось. Тревожно зашуршало, будто кто-то готовился дать отпор незваным гостям.
Антон зажёг свечку, вокруг них взметнулись длинные тени, и в слабом свете стал различим чердак, который определённо служил библиотечным складом. Тесное пространство было так захламлено, что приходилось пробираться сквозь лабиринт разрозненных томов, учебников без обложек и заплесневелых словарей.
Кто может тут жить? – спрашивал себя Магнус. Гном? Домовой, как в тех сказках, которые ему рассказывала мама, когда он был маленьким? Мамины домовые жили под полом и пили чай из хрустальных чашечек размером с напёрсток.
Кем бы ни был обитатель этого чердака, он сильно разволновался при их появлении. Раздался скрежет и такой звук, будто кто-то с остервенением рвал газету.
– Это я, – произнёс Плевок неожиданно ласковым голосом. – Не бойся… Это я.
Это, конечно, не успокоило Магнуса. В какую ещё передрягу Антон хочет его втянуть?
– Познакомься с моим дружком, – сказал Плевок, внезапно очень торжественно. – Поздоровайся, но руки не протягивай.
Они вышли на пятачок, похожий на пещеру, сложенную из книг. Из глубины пещеры смотрел на них, жмурясь от света, отбрасываемого свечой, крупный филин. Он переминался с ноги на ногу, будто никак не мог решить, в какой позе лучше принимать гостей.
– Он бы разодрал тебя клочьями, – объяснил Антон. – Но ты со мной, так что тебе ничего не грозит, если будешь делать, как я говорю.
Филин всматривался в лица мальчиков, вращая головой на сто восемьдесят градусов. Клюв его походил на ракушку и казался очень острым, так что Магнусу не пришло бы в голову протягивать ему руку. Его серое оперение выглядело потрёпанным и тусклым, как у чучел, которые украшали некоторые трактиры Гульденбурга. Больше всего впечатляли длинные перья-кисточки по обе стороны головы, похожие на мохнатые брови, – они придавали ему вид то ли мудреца, то ли упрямого старика, в зависимости от положения головы и направления взгляда.
– Его зовут Тотем. Ему не меньше ста десяти лет.
– Ста десяти? Не может быть. Животные так долго не живут!
– Филины – живут. Если, конечно, их хорошо кормить.
Он вынул дохлую мышь, добытую в кладовке. Тотем бешено забил крыльями.
– Я нашёл его в парке как-то утром, – рассказывал Плевок, вкладывая еду в лапы Тотема так почтительно, будто приносил жертву пернатому божеству. – Он был весь в крови. Ни за что б сам не взлетел. Думаю, ему крыло тогда сломали. А ещё тот, кто это сделал, перьев у него вырвал и кусок мяса в придачу.
Тотем набросился на подарок Антона и принялся терзать его, искоса поглядывая на мальчиков.
– Это я его сюда притащил, – с гордостью продолжал главарь экстримов. – Охотиться сам он теперь не может, поэтому приходится накармливать.
– Подкармливать, – рассеянно поправил Магнус.
Откуда это странное ощущение, будто бы всё уже было? Ведь он не знал, что в лицее живёт филин, и всё-таки в этой встрече было нечто смутно знакомое, словно перед ним был кто-то, кого он знал раньше.
– Это его собака цапнула. Здоровенная. Чуть совсем крыло ему не отодрала.
– Собака?
Где-то в глубине сознания Магнуса зашевелились невнятные картинки. Собака? Нет, это была не собака, по крайней мере не обыкновенная собака…
– Я видел твоего Тотема во сне несколько ночей назад, – начал поспешно рассказывать Магнус, пока картинки не улетучились из памяти. – По крайней мере, это был филин, как две капли воды похожий на него. Дело было ночью, он охотился, и вдруг…
– Ну-ка, ну-ка? И чего?
– Сверху на него набросилось что-то вроде собаки… Только у этой собаки было три головы.
Антон расхохотался во весь голос:
– Ты совсем того, да? Давно ты видел трёхголовых собак?
– Я не говорю, что видел их в реальной жизни, я рассказываю, что мне приснилось. Она набросилась на Тотема… ну, то есть на того филина, а дальше я проснулся.
Воспоминания о снах всегда такие – образы в них хрупкие, как мыльные пузыри. Попытаешься поймать – тут же лопнут.
– Честное слово, – настаивал Магнус. – На снегу лежали перья и кровь. Это всё, что я помню.
– Подожди, – сказал Антон и принялся рыться в разбросанных по полу книгах. – Вот так выглядела твоя псина, которой ты в жизни не видел?
Наполовину разорванный том, сунутый им Магнусу, был старым учебником по Древней Греции в серой тряпичной обложке. Из него вываливались страницы с присохшими пятнами птичьего помёта.
Антон указывал на картинку с изображением фрагмента старинной вазы. На светлом фоне был нарисован Цербер, трёхголовый пёс, охранявший вход в преисподнюю, он приготовился прыгнуть на Геракла, все его три пасти были распахнуты, а головы щетинились змеями.
Магнуса передёрнуло.
– Да, это он: Цербер, только настоящий. Живой, понимаешь. Где ты его взял?
Антон пожал плечами:
– Все эти старые книжки, надо же им для чего-нибудь служить. Тотем на них спит.
Наевшись, филин стал не так суров. Он втянул голову в плечи, полуприкрыл глаза и позволил погладить себя по макушке. Антон осторожно приподнял его крыло, показывая рану.
– Без шуток, он бы умер от холода, если б я его не нашёл. Хорошо, что крыло всё-таки не сломалось, а только вывихнулось. Думаешь, это твой Цернер его так?
– Цербер, Антон, а не Цернер. Мифическое животное. Легенды Древней Греции.
– Так ты думаешь, это он напал на Тотема?
– Я не знаю. Мне просто приснился сон. Удивительное стечение обстоятельств.
– Удивительное чего? – переспросил Антон.
– Ну, стечение обстоятельств. Совпадение.
Антон скорчил физиономию:
– Ты нарочно говоришь слова, которые я не понимаю?
– Я хочу сказать, что иногда нам снится что-то, а потом кажется, что сон сбылся в действительности.
– А, ну да.
– У тебя такого не бывает?
Плевок пожал плечами:
– Ты-то больной, чё с тебя взять. У тебя сонный вирус, нормально, что у тебя в башке всякая странная ерунда. Вот если бы мне снились сны, чего бы там было?
– Антон, всем людям снятся сны.
– Только не мне.
Сытый Тотем от поглаживаний по голове будто задремал. Он потихоньку подвинулся к Антону и прижался, чтобы согреться. Только дрожание век указывало, что он не спит. Иногда он вдруг открывал глаза и осматривался по сторонам, словно пытался следить за разговором мальчиков, которые сидели по-турецки перед горящей свечой и беседовали вполголоса, укрывшись от всего мира в маленьком убежище под самой крышей.
– Сны видят только богачи. Те, кто живёт в Верхнем. А нам-то, остальным, о чём смотреть во сне? О заводе, что ли, на который надо идти работать? Какая от этого радость?
– Разве ты никогда не представляешь себе, что ты где-нибудь не здесь и что ты – это кто-то другой?
– Нет.
– Подожди, а как же кошмары? Не говори мне, что у тебя и их никогда не бывает!
– Никогда.
– Я тебе не верю.
Антон скорчил насмешливую гримасу:
– Кошмары – это когда боишься. А мы, которые экстримы, ничего не боимся! Может, храбрости придавала птица, которая дремала, прижавшись к нему? На покрытом шрамами черепе Плевка, туго обтянутом кожей, пульсировала голубая вена, как у новорождённого младенца, и на секунду он вдруг показался Магнусу ребёнком – тем, которым когда-то и в самом деле был.
– А эта женщина с медальона, она тебе тоже снится?
– Часто.
– Повезло.
Он раскрошил в ладони печенье, поделился с Тотемом и сказал:
– У нас тут ни у кого нет родителей. Вот поэтому мы все здесь.
– У кого это – у вас?
– Ну у нас, которые из рабочих. Ты чё, тупой?
– Это, наверное, очень грустно. Рождество без… ну, то есть, я хочу сказать, грустно, когда нет семьи.
– У меня-то есть она, семья. Приёмная, так они это называют. Но им до меня большого дела нет.
«Как и моему отцу – до меня», – чуть было не сказал Магнус, но сдержался. Даже жадный и не самый заботливый отец – это всё-таки отец, ведь у некоторых нет и такого.
– А твои… ну… твои настоящие родители. Ты их не знал?
– Не хочу про это говорить.
Антон нахмурился. Несколько секунд мальчики сидели молча и только смотрели на пламя свечи, дрожащее на сквозняке. Первым тишину нарушил Плевок. Он нагнулся к Магнусу и спросил почти шёпотом:
– Эти больные из травмпункта, ну, с эпидемией… Тебе не кажется, что всё это очень странно?
– Что странно? – решил уточнить Магнус.
– Корь. Тебе не кажется странным, что её подхватили только сироты?
– Малыш Швоб? Вагнер? Сироты?
Плевок вздохнул и покачал головой:
– Да говорят же тебе, все они – сироты! Ты всё-таки тупой. Это сделали нарочно. Их-то никто не станет искать, понимаешь?
– Ну это какая-то ерунда, Антон. Почему ты считаешь, что там одни только сироты?
– Насколько я знаю, только они. Я видел список на двери.
– На двери медпункта?
– Там все имена были написаны заранее! Будто кто-то заранее знал, у кого она будет, а у кого нет, эта их эпидемия.
Канцлер тоже говорил о каком-то списке, вспомнил Магнус. А что, если за корью скрывали нечто другое? Какую-то более серьёзную болезнь… Настолько серьёзную, что пациентов необходимо посадить на карантин…
Но почему бы тогда не увезти их в больницу? Потому что началась бы паника? Магнус вздрогнул, у него вдруг резко зачесалось всё тело. А странные баллоны, которые вчера утром доставили с такой секретностью по личному распоряжению канцлера, – это что, какое-то экспериментальное лечение? Препарат, который не позволяет болезни прогрессировать?
– Эй, ты слушаешь?
– Я ничего не понимаю. Ведь у тебя тоже нет родителей. Почему тогда тебя нет в списке тех, кого посадили на карантин?
– Почему? – хихикнул Антон. – Да потому что они, чёрт возьми, знают, что я так просто не дамся! Можешь спросить у Тотема: нас с ним никто не сможет упрятать под замок.
Филин, казалось, понял его слова: он приподнял раненое крыло и снова опустил, огорчённо поворчав.
– Видишь, я хорошо о нём забочусь. Ещё неделя-другая, и он уж сможет охотиться сам.
– И больше не понадобится носить ему дохлых мышей, – проговорил Магнус с отвращением, вспоминая, с каким неистовством Тотем разодрал несчастную мышку, прежде чем её проглотить.
– Теперь надо, чтоб он поспал, – решил Антон. – Давай, сваливаем.
Он ещё раз погладил птицу и почесал у неё между ушами – точь-в-точь как чешут кошек.
– Они днём спят, филины, – заметил Магнус, распрямляя затёкшие ноги. – Не ночью.
– У этого не так, – не согласился Антон. – Днём у него бессонник – наверное, тоже болезнь сна, как у тебя, только наоборот.
– Бессонница, Антон.
– Это одно и то же.
– Ты прав, – сказал Магнус и зевнул. Его вдруг охватила смертельная усталость. – Всё равно всем плевать.
– Именно так – плевать! – пробормотал Плевок, убирая огарок свечи.
Движения мальчиков вывели Тотема из оцепенения. Он попятился, переваливаясь с ноги на ногу, в глубину чердака, по пути уронил несколько книг, и вот уже от него остались только два мигающих глаза.
– Знаешь что? – начал Плевок, задувая свечу, пока она не обожгла ему пальцы. – Мне никогда не снятся сны. Но если бы однажды я увидел сон, то пускай бы это было про то, что я летаю, как он. Хотя бы один разок.
Они возвращались в полной тишине. Антон снова шёл впереди и показывал дорогу. В какой-то момент они услышали побрякивание связки ключей и нырнули в укрытие дверного проёма. Привратник. К счастью, он прошёл мимо, не заметив их. Потом они увидели свет его фонаря внутри за окнами и решили срезать через парк, чтобы зайти прямиком в здание интерната.
Дорожка, белая от снега, потихоньку искрилась под луной, и Магнус снова вздрогнул, вспомнив свой сон. Он инстинктивно ускорил шаг и застучал зубами.
Антон остановился и насмешливо спросил:
– Чё ты, сдрейфил?
– Замёрз… – ответил Магнус на ходу.
Антон ухватил его за локоть:
– Знаешь что? Я его тоже видел, этого твоего Цернера.
– Что?
– Пса с тремя головами. Говорю тебе, я его тоже видел.
– Ничего ты не видел, Антон, – проговорил Магнус, старательно выговаривая слова и пытаясь не стучать зубами. – Таких собак не бывает.
– То есть ты считаешь, что я трепло? – вскипел Плевок. – Я его сразу узнал в книге.
– Тебе снился сон, Антон. Просто мы с тобой оба увидели во сне одно и то же.
– Я не спал, – стоял на своём Плевок. – Он вон там бежал через парк. Вдоль пруда. Я его видел, как тебя сейчас.
Оба невольно перевели взгляд на замёрзшую гладь пруда, будто чудовище могло внезапно выйти оттуда и наброситься на них. В ту же секунду в кустах что-то хрустнуло. Какой-то зверёк шевельнулся во сне? Или под тяжестью снега сломалась ветка?
Но этого было довольно, чтобы мужество окончательно покинуло мальчиков: не сговариваясь, они со всех ног бросились в интернат и там рухнули без сил на ступеньки. А через секунду зашлись безумным хохотом.
– Видел бы ты свою рожу!
– А ты – свою!
– Ваще! Прям как будто за тобой гонится Цернер!
– Думаешь, я бы испугался обыкновенной собаки?
– Не обыкновенной, а с тремя головами! Кстати, интересно, каково это, когда головы у тебя три, а задница только одна??
Мальчики наконец добрались до лестницы, ведущей в их Спальню.
– Можно я тебя спрошу? – решился Магнус, осмелев после общего приступа хохота. – Почему ты помешал Большому Вацлаву…
Антон презрительно сплюнул, и его правое веко снова дёрнулось.
– Только не подумай, что мне есть до тебя дело, Миллион. Вацлав – придурок, вот и всё.
И он исчез на лестнице.
12. Послание на стекле
На следующее утро, прямо во время урока физкультуры, Магнуса вызвали к директору.
Тот встретил его несколькими ледяными словами:
– Входите, Миллион, и закройте дверь.
Магнусу стало не по себе. Неужели кто-то всё-таки пронюхал про их прогулку с Антоном?
– Вызывали, господин директор?
– Избавьте меня от дурацких вопросов, Миллион, и слушайте. Все прекрасно помнят совершённое вами преступление. Но из уважения к вашему отцу и чтобы не лишать его возможности провести праздники с любимым сыном, я решил сделать самое что ни на есть уникальное исключение и на время школьных каникул освободить вас от несения наказания.
– Это значит, что я… – ошарашенно пробормотал Магнус, из-за сложных формулировок почувствовав себя ещё более бестолковым, чем обычно.
– Что вы отправитесь на каникулы домой, точно так же, как и все ваши товарищи, – раздражённо объяснил Могильщик и немедленно добавил, вперив в Магнуса угрожающий взгляд: – Естественно, я рассчитываю, что вы расскажете отцу об исключительной снисходительности, которую я проявил к вам. Я ясно выразился, Миллион? Лицей несёт огромные издержки, и я надеюсь, ваш отец проявит свойственную ему щедрость во время следующего пожертвования. – После этого директор указал пальцем на дверь: – А теперь вон отсюда. Прочь с глаз моих, назойливая муха!
Магнус не заставил повторять дважды.
Едва закрыв дверь, он сжал кулаки, едва удержавшись, чтобы не заорать от радости.
Он вернётся домой! Провести целую неделю вдали от Спальни наказаний, экстримов, господина Прибилитца и Большого Вацлава! Это первая хорошая вещь, которая произошла с ним с тех пор, как месяц назад начались его тысяча триста сорок часов наказания.
Но мысль об экстримах внезапно омрачила Магнусу радость. За неимением влиятельных родителей – точнее, за неимением каких-нибудь родителей вообще – у этих ребят не будет рождественских каникул. И у интернатских, попавших в изолятор, – тоже. Малыш Швоб, Вагнер и другие останутся на карантине, и никто не заступится за них, даже просто не пожалеет.
Жизнь несправедлива. Если ты носишь фамилию Миллион и твой отец – самый богатый человек в стране, значит, у тебя есть преимущества перед другими. И хотя эти преимущества сейчас оказались как нельзя более кстати, у Магнуса было тяжело на душе. Он даже никак не мог порадоваться собственному невероятному везению.
Вместо того чтобы вернуться в спортзал, он вдруг развернулся на сто восемьдесят градусов.
Он не уедет, пока не узнает, как дела у малыша Швоба. Сейчас или никогда: у него есть несколько минут, пока учитель не обеспокоился его долгим отсутствием. К тому же вызов к директору – достойное оправдание для шатания по коридорам во время уроков.
Бросив взгляд в сторону медпункта, Магнус увидел двух надзирателей, которые охраняли дверь изолятора. С этой стороны не пройти.
Существовал ещё один способ пробраться в медпункт – через приёмную. Правда, там был риск попасться на глаза господину Прибилитцу и его шпионам. Но ничего не поделаешь. Магнус решил попытать счастья и пошёл этой дорогой, стараясь как можно тише ступать по мраморным плитам. К счастью, узкая застеклённая дверь, ведущая во двор, оказалась не заперта. Магнус толкнул её и вышел на морозный воздух.
Он двинулся вдоль школьного фасада, который упирался в заднюю стену медпункта. Под ногами скрипел мёрзлый снег, но надзиратели ничего не услышали. Они притопывали ногами, чтобы согреться, и едва различимый гул голосов смешивался в стылом воздухе с дымом их сигарет.
Позади медпункта красовалась небольшая деревянная пристройка. Несколько дней назад её здесь точно не было. Доски выглядели совсем новыми и сколоченными на скорую руку. Заглянув под навес, Магнус чуть не присвистнул от изумления: десяток ржавых баллонов высотой с человеческий рост. Те самые, что у него на глазах разгружали из фургона канцлера.
Зачем они здесь? От каждого баллона к стене медпункта тянулся резиновый шланг.
Становилось всё любопытнее. Выходит, содержимое этих баллонов, информация о котором была тщательно соскоблена с этикеток, предназначалось для заболевших? Но почему баллоны привезли тайно, а главное – за несколько дней ДО ТОГО, как было объявлено об эпидемии?
У Магнуса голова шла кругом от этих вопросов.
На боковой стене травмпункта обнаружилось небольшое зарешеченное окно. Подтянувшись на руках, Магнус навалился грудью на карниз и потихоньку заглянул внутрь, но стекло так сильно запотело, что ничего нельзя было разглядеть.
Как быть? Время поджимало: Магнус ушёл с физкультуры почти полчаса назад, и господин Винстрём наверняка скоро начнёт задаваться вопросом, куда он подевался.
Он собирался уже бежать обратно, как вдруг за окном что-то зашевелилось. К стеклу с той стороны прижалось лицо, нос и рот нелепо сплющились, будто это было лицо утопленника подо льдом.
Малыш Швоб. Магнус сразу его узнал и замахал руками, чтобы привлечь внимание.
Бледное личико мальчика вдруг прояснилось. Он начал протирать стекло рукавом пижамы и едва заметно прижал указательный палец к губам, будто ему было опасно находиться у окна.
– Ты как? – спросил Магнус одними губами.
Швоб не ответил, только продолжал смотреть своими огромными глазами.
– Брр! – изобразил Магнус и обхватил себя за плечи. – Замёрз как собака!
Потом он собрал пальцы в щепотку и показал, будто ложкой кладёт в рот еду. Он указал пальцем на малыша Швоба: «Кормят тебя хотя бы хорошо?»
Эта пантомима тоже осталась без ответа. На секунду в глазах Швоба мелькнул весёлый огонёк, но тут же снова угас. Малыш смотрел на Магнуса безо всякого выражения, словно за стеклом начиналось какое-то другое измерение.
Сбитый с толку, Магнус попробовал другой вопрос: «У тебя точно всё в порядке?» Он произносил каждое слово как можно отчётливее, чтобы Швоб мог прочитать по губам. «Чем те-бе по-мочь?»
И снова – никакой реакции.
Вдруг малыш начал что-то писать на запотевшей части стекла. Высунув кончик языка от усердия, он вывел вывернутую наизнанку цифру 5, за ней – 0 и ещё одну пятёрку.
505? Магнус развёл руками, показывая, что не понимает.
– Что э-то зна-чит?
Но тут малыша Швоба что-то спугнуло. Он успел лишь провести рукавом по стеклу, чтобы стереть таинственное послание. Его оттащили от окна – и чья-то рука задёрнула штору.
Магнус чертыхнулся. Не хватало ещё, чтобы по его вине малыша Швоба теперь наказали. Что же он хотел сказать этим странным посланием? 505 – это ведь какая-то бессмыслица, на каком языке ни читай. Для телефонного номера слишком мало цифр, для зашифрованного сообщения – слишком простая комбинация. Что же тогда?
Однако Магнусу пора было позаботиться о собственной безопасности. Если его застукают висящим на окне изолятора, никаких каникул ему не видать. Он пожал плечами, отгоняя сомнения и раздумья, и рысцой побежал обратно в спортзал.
Два дня спустя он уезжал из лицея.
В школьном дворе царила весёлая неразбериха, из года в год сопровождавшая начало каникул. Все обнимались, кричали от радости и бежали навстречу родителям. «Очень рад видеть вас в добром здравии, господин Магнус», – поприветствовал его шофёр Карлсен, ожидавший мальчика у безупречно вымытого лимузина.
Магнус проскользнул внутрь, как воришка: его терзала мысль, что он предаёт тех, кто остаётся на каникулы в лицее. Но что поделать, если жизнь так несправедлива?
Когда машина проезжала вдоль школьной ограды, он увидел картину, которая врезалась в память как немой укор. Антон Спитл и банда брошенных мальчишек прилипли к решётке ворот, словно стая облезлых собачонок, и провожали завистливыми взглядами уезжающую в снежную мглу череду машин со счастливчиками, в число которых им никогда не попасть.
Магнус ещё не знал, что увидит их очень и очень не скоро.
13. Человек с рупором
Рождественские каникулы пролетели очень быстро – даже синяк под глазом у Магнуса и тот продержался дольше.
Первые три дня Магнус проспал, зарывшись под горой тёплых одеял и перин – такой огромной, что и мёртвый бы под ней задохнулся. Он так и не разобрал сумку, с которой приехал из лицея, и комната больше напоминала логово дикого вепря, чем человека разумного. Магнус выбирался из логова посреди ночи, с воющим от голода желудком, шёл на кухню и набивал живот разной едой, приготовленной госпожой Карлсен, а потом, пошатываясь, брёл обратно и валился в постель, где спал беспробудным сном до следующей ночи.
На четвёртый день ближе к вечеру бесстрашная госпожа Карлсен взяла дело в свои руки: Магнуса жестоко вырвали из спячки, отвели в ванную, швырнули в чан с водой и драили щёткой до тех пор, пока кожа его не приобрела цвет хорошей ветчины.
– Гос… по… жа Карл… сен! – задыхаясь под ледяной струёй, он пытался прикрыть свою наготу.
– Перестань! Будто я тебя не видела вот таким вот малышом! И к тому же будет тебе урок: это же надо так зарасти грязью!
Вырвавшись из рук госпожи Карлсен, Магнус едва узнал незнакомца, который с глупым видом таращился на него из зеркала в ванной комнате. Блестящий пробор разделял его гриву ровно посередине, одет он был в белую рубашку, пуловер с вырезом в форме буквы V, фланелевый блейзер с монограммой «ММ» на груди и галстук, завязанный так туго, что Магнус предпочёл головой пока не вертеть – не ровён час задушишь сам себя.
– Я в таком виде ни за что не выйду! – запротестовал он.
– Не говори ерунды! Ты наконец-то снова похож на мальчика из хорошей семьи, – заявила кухарка, выбегая за ним из ванной с флаконом туалетной воды в руках. – А могу ли я поинтересоваться, куда ты собрался?
– В город, – придумал Магнус, сбегая по лестнице, по которой за ним неотступно следовала госпожа Карлсен.
Весь дом был вверх дном. Горничные карабкались на табуреты и развешивали по стенам гирлянды из гофрированной бумаги, в кухне начищали фамильное серебро, во дворе выбивали половики и ковры. Магнус уже привык к этому: каждый раз, когда отец устраивал дома приём, за Магнусом из комнаты в комнату сновала целая армия горничных, которые без устали мели прямо у него под ногами или принимались немедленно поправлять подушки на диване, где он, как назло, решил поваляться.
– Надеюсь, на этот раз обойдётся без глупостей! – бросила госпожа Карлсен. – И будь добр, не опаздывай к началу праздника.
– Праздника?
– Ты что, забыл?
Госпожа Карлсен не успела договорить. Бабах! – захлопнулась входная дверь, и люстры, плафоны, хрустальные бокалы и фарфоровые тарелки задребезжали так, будто над ними пронёсся ураган.
Да, похоже, интернат ничуть его не изменил, со вздохом подумала добрая госпожа Карлсен, переводя дух. Магнус навсегда останется достойным сыном своего отца: в их семье мужчины перемещаются в пространстве с изяществом артиллерийских снарядов.
По правде говоря, Магнус понятия не имел, зачем идёт в город. Ну, по крайней мере, там он сможет укрыться от беспощадной заботы госпожи Карлсен и предпраздничной суеты, которая поднялась в доме.
На улице смеркалось и стоял мороз. Над аллеями сверкали арки из огоньков. Муниципалитет не поскупился на рождественские украшения: на главной площади установили ёлку – такую высокую, что она могла тягаться со шпилями собора. Коляски, запряжённые лошадьми, катили семьи, обвешанные свёртками, мимо витрин шоколадных лавок; одетые в форму лакеи старательно расчищали снег, чтобы никто не поскользнулся и не упал.
Да ведь сегодня ночью Рождество! – вдруг с ужасом осознал Магнус. Он проспал ровно половину каникул!
После месяца, проведённого в кошмарной Спальне наказаний, было так странно окунуться в предпраздничную суету. Оказывается, жизнь шла своим чередом и ей было плевать на его судьбу – как и на судьбу всех остальных обитателей интерната.
Всё вокруг казалось игрушечным. Возможно, виной тому был снег: ты будто очутился в шкатулке, обитой внутри белым шёлком, и на этой блестящей подкладке кто-то расставил колокольни, магазины, прохожих и даже маленьких человечков, катающихся на коньках на площади Станисласа. Всё виделось Магнусу слишком чистым, слишком тщательно продуманным, оптической иллюзией, в центре которой он и сам чувствовал себя притворщиком, нарядившимся во все эти шикарные вещи, чересчур старательно отутюженные госпожой Карлсен.
Ведь это его родной город – где он всегда жил, где рос и гулял под Рождество – вот так же, как сейчас, только с мамой. Почему же он вдруг чувствует себя здесь чужим?
Настало время сказать несколько слов о Гульденбурге.
У столицы Сильвании два лица – в зависимости от того, откуда посмотреть, – Верхний город и Нижний.
На холме, в окружении толстой крепостной стены, стоит Верхний город – место, где живёт великий герцог, расположены правительственные здания и дома жёлтого камня, принадлежащие влиятельным семьям, которые, как и семья Магнуса Миллиона, делят между собой экономику и власть. Высокое положение на холме делает Верхний город похожим на небесный остров, забравшийся подальше от течения времени и от недовольства черни. Время и в самом деле здесь будто остановилось: с шикарными лимузинами соседствуют старинные пролётки, мужчины носят цилиндры, а для телефонных звонков продолжают пользоваться антикварными аппаратами со специальной ручкой, которую нужно крутить, чтобы куда-нибудь дозвониться.
Река, которая семь раз огибает столицу, тоже отделяет Верхний город от Нижнего. Когда-то она служила естественной преградой на пути захватчиков, и из века в век город привык жить уединённо, отрезанным от мира, вдали от нужды, прогресса и чужаков.
Но Гульденбург – это ещё и Нижний город, обширная заболоченная местность, где ютятся рабочие. Как говорит Рикард Миллион, беда богачей в том, что им приходится поддерживать бедняков, которые трудятся для их обогащения. К счастью, марево, поднимающееся от реки, и чёрный дым заводских труб накрывают Нижний город чем-то вроде постоянного навеса и прячут от живущих наверху несчастье и нищету, которая кишит у их ног подобно проказе.
Как выглядит Нижний город, Магнус понятия не имел. Знал только, что каждый день туда стекаются нищие и голодные со всех концов страны (а то и из соседних государств) в призрачной надежде разбогатеть. Большинство домов здесь пришли в негодность и разрушены, а те, которые ещё уцелели, заняты семействами беженцев и бедноты. Остальные жители строят себе жалкие лачуги из обломков металла и шалаши из веток. Говорят в этом неблагополучном районе на всех языках, а ещё здесь процветает малярия и чёрный рынок.
Разумеется, на «Драконе», которым Магнус воспользовался в то злополучное утро, катаются только жители Верхнего города: аттракциону придаёт особую пикантность зрелище, открывающееся внизу, когда пролетаешь над этой сточной канавой, зажав в зубах дорогую сигару. Когда наступает ночь, улицы Верхнего города очищаются от черни, неизбежно просачивающейся сюда в течение дня (попрошаек, карманников, торговцев каштанами), и городские ворота до самого утра запираются на двойной оборот ключа. Горе опоздавшему, который не сможет предъявить удостоверение личности!
Магнус шёл куда глаза глядят по площади рядом с «Драконом», и его внимание привлекла толпа людей, собравшаяся явно не для того, чтобы послушать хор или посмотреть одно из многочисленных представлений, которые показывали в Верхнем городе в преддверии Рождества.
Отряд жандармов в треуголках и расшитых шнурами мундирах пытался разогнать шумное сборище людей, которые выкрикивали какие-то лозунги и размахивали плакатами.
Плакатами? Демонстрации в Гульденбурге запрещены, так же как и забастовки. Да и против чего протестовать, когда великий герцог с его безграничной мудростью каждому – богатому или бедному – даёт то место, которое человек заслуживает?
Происходящее на площади привлекло внимание любопытных, и вокруг собралась толпа зевак. «МИР СЕЙЧАС!» – удалось прочитать Магнусу, когда он подошёл поближе. «НЕТ ВОЙНЕ!» У возмутителей спокойствия лица были черны от сажи, глаза – свирепы, а одеты они были в суконные рубахи или залатанные куртки.
– Опять эти треклятые пацифисты из Нижнего, – проворчал прохожий.
– Сидели бы в своей дыре и не высовывались, – поддержал другой.
В центре демонстрантов стоял, забравшись на скамейку, какой-то человек, наверняка их лидер. Одет он был лучше остальных, а в руках держал рупор, при помощи которого пытался обратиться к толпе.
– Не позволим втянуть нас в несправедливую войну! – квакал медный рожок. – Дипломатия должна победить насилие! Не позволим торговцам оружием наживаться на чужой беде!
Подоспевшие жандармы пытались остановить оратора, но соратники заслонили его. По мере того как он продолжал, толпа вокруг вела себя всё более и более враждебно.
– Мир? Это значит распахнуть двери перед чужаками и сказать: «Берите что хотите!»
– Вас обманывают! – трубил в свой рожок оратор. – Западная Сильвания нам не враг! Это наши древнейшие и вернейшие союзники! Война на руку только самым богатым…
Но голос его немедленно потонул в шквале оскорблений:
– Изменники!
– Продажные твари!
– Убирайтесь к себе, нищий сброд!
В дело пошли дубинки. Правда, обрушивались они не только на манифестантов… Никто не заметил, кто начал драку, но за несколько секунд схватка стала всеобщей. С одной стороны – толпа, с другой – жандармы, а в середине – демонстранты и – угадайте, кто ещё? – конечно же Магнус, которого каким-то непостижимым образом занесло в самую гущу сражения.
Он инстинктивно отбивался и от тех, и от других, без разбору размахивая кулаками, но выбраться из водоворота драки не мог.
– Господа, прошу вас! – надрывался оратор. – Это мирная манифестация!
Но его уже никто не слышал, тем более он давным-давно потерял свой рупор и теперь тоже энергично размахивал кулаками. Зажатые со всех сторон, манифестанты, похоже, были полны решимости держаться до последнего.
Магнус, оказавшийся в самом центре этой мясорубки, продолжал отбиваться. Нет, ну надо же было так вляпаться! Только вырвался из Спальни наказаний – и тут же ввязался в драку, вроде той, у медпункта, только в исполнении взрослых: с полицейскими дубинками, плакатами и тяжёлыми палками с металлическими набалдашниками.
Напряжение достигло апогея. Конный отряд жандармерии, вызванный в качестве подкрепления, пробил брешь в толпе дерущихся. Народ стал расступаться, только самые азартные продолжали теснить демонстрантов к крепостной стене. В довершение всего повалил густой снег, и теперь вообще ничего нельзя было разобрать. Кто рядом? Свой? Чужой? Никто уже не понимал, кого и за что бьёт. Конная полиция с самого начала не задавала никаких вопросов: всадники ворвались в гущу побоища и шашками принялись разгонять тех, кто ещё держался на ногах и продолжал драться.
Демонстранты оказались в ловушке, и Магнус, стоя в переднем ряду, уже чувствовал на щеках горячее дыхание лошадей.
«Я не имею к ним никакого отношения! – хотелось ему закричать. – Я – сын Рикарда Миллиона, знаменитого производителя пушек!»
Тех, кто пытался сбежать, непременно ловили, оглушали шашкой и забрасывали в тюремный фургон. Одни пытались забраться на решётку ворот, другие карабкались на крепостной вал, но в последний момент поворачивали обратно, обнаружив, с какой высоты придётся прыгать на той стороне.
Пути к отступлению были отрезаны. Но в последнюю секунду, когда Магнуса уже вот-вот должны были схватить, чья-то рука вдруг опустилась ему на плечо.
– Сюда! За мной, живо! – крикнули ему в самое ухо.
И могучая рука потащила его за собой. Снег повалил с удвоенной силой, надёжно укрывая их от преследователей. В суматохе никто не заметил, как они проскользнули между ног у лошадей и нырнули за угол в узкую улочку.
Спасены? Нет. За спиной раздался пронзительный свисток жандарма.
– Быстро, сюда!
Но куда же, куда? Улочка оказалась ловушкой: узкий коридор тянулся вдоль крепостной стены и упирался в слепые фасады домов. Магнус и его спаситель неслись со всех ног, но всадник уже настигал, он пришпоривал лошадь, и стук её копыт по заснеженной мостовой слышался всё отчётливее.
И в то мгновение, когда он уже почти их догнал – о чудо! – улочка вдруг резко свернула в бок. Лошадь на всём скаку занесло на повороте, она встала на дыбы и закружилась на месте. Пока всадник усмирял лошадь, незнакомец выдернул из земли у подножия стены решётку вроде водосточной, которую Магнус бы и не заметил. Он втолкнул мальчика в открывшееся отверстие и сам нырнул следом, тут же приладив решётку на место – так ловко, будто проделывал это всю жизнь.
Как раз вовремя. Тесно прижавшись друг к другу в узком проходе и стараясь не дышать, через щели в решётке они видели, как мечется туда-сюда лошадь. Видимо, всадник был поставлен в тупик их внезапным исчезновением. Топот копыт какое-то время ещё раздавался на узкой улочке, потом всё стихло.
– Ну, кажется, на этот раз спаслись, – пробормотал незнакомец и зажёг спичку, чиркнув ею о ноготь.
Это оказался человек с рупором.
Он был одного роста с Магнусом. Конечно, не такой крупный, но широкий в плечах и, судя по тому, как он схватил Магнуса за плечо, довольно сильный. Лет сорока, с решительным взглядом карих глаз, в которых золотыми точками отражалось пляшущее пламя.
– Подождите! – запротестовал Магнус, стараясь унять бешеный стук сердца. – Это ВЫ спаслись! Я-то никакой не революционер!
– Я прекрасно знаю, кто ты. Если тебе хочется объяснить это господам жандармам, пожалуйста! Квартал оцеплен надолго.
– Да ничего вы не знаете! Я совершенно случайно…
Но какой смысл спорить? Магнус потерял рукав пальто, карманы пиджака болтались с самым жалким видом. А если прибавить к этому подбитый глаз, то у него были все шансы праздновать Рождество за решёткой вместе с другими жертвами облавы.
– Они наблюдают за улицей. Как вы планируете выбираться отсюда?
Проход, в котором они оказались, был бы тесен даже для двух более изящных людей. Крайне неудобно оказаться в буквальном смысле нос к носу с человеком, который тебе совершенно незнаком. Особенно если вы – здоровяк вроде Магнуса, а ваш сосед норовит подпалить вам брови спичкой.
– У меня за спиной – дверь, – ответил человек, не обижаясь на резкий тон. – Задвижка. Мне за неё не ухватиться, но у тебя должно получиться.
– Дверь?
– Надо спешить, – сказал человек, когда спичка у него в руке погасла.
Его слова прозвучали так властно, что Магнус подчинился. Свободной рукой он стал шарить за спиной у своего спутника, пока не оцарапал пальцы обо что-то шероховатое и влажное. Наконец задвижка нашлась. Старинная вещь, догадался Магнус, и подёргал щеколду, но она не двигалась.
– Заклинило.
– Ты хочешь, чтобы мы застряли в этой крысиной дыре?
– Думаете, это легко? – возмутился Магнус. – Попробуйте сами, раз вы такой ловкий.
Чтобы ухватиться за щеколду, ему пришлось упереться щекой в грудь нового знакомого и слушать сквозь твидовую ткань куртки, как стучит его сердце. Какое счастье, что отец не видит этого – отец, который до смерти боится бунтовщиков и пацифистов всех сортов.
– Получилось?
– Почти.
Ещё один рывок, и ржавая щеколда со скрежетом отодвинулась.
– Отлично! А теперь держись…
И человек мощным ударом ноги толкнул дверь. Снежный вихрь тут же устремился в отверстие, и Магнус вынужден был снова покрепче прижаться к спутнику.
– Готов к спуску, мой мальчик? – проорал тот.
Магнус осторожно высунул голову из-за плеча соседа, но поначалу ничего не увидел из-за кружащих снежинок. Когда же, вглядевшись повнимательнее, он наконец смог что-то разобрать, его прошиб холодный пот.
Маленькая дверь, которую он отпер, вела в пустоту.
14. В Нижнем городе
– Этот тайный ход прорыли ещё в Средние века, – пояснил человек, будто эти сведения могли приободрить Магнуса. – Лебёдка, с помощью которой в Верхний город поднимали провиант, исчезла, а вот это сохранилось…
Он указал на ржавые скобы, вбитые в стену одна под другой. Они образовывали нечто вроде лестницы, ступеньки которой почти сразу исчезали из виду, теряясь в снежном вихре.
– Вы же не хотите, чтобы мы спускались по этой штуковине? – в ужасе проговорил Магнус, ещё глубже вжимаясь в стену.
Даже одного взгляда наружу ему хватило, чтобы испытать жестокий приступ головокружения. Колени задрожали, руки и ноги вспотели, несмотря на пронизывающий ветер, задувавший в укрытие. Только не повторение «Дракона»!
– Я много раз это проделывал, – заверил его спутник. – Просто не смотри вниз, и всё пройдёт отлично. Ты никогда не занимался альпинизмом?
– Нет! И начинать сегодня не собираюсь! Я ни за что туда не полезу, хоть режьте!
Снег всё сыпал и сыпал, не утихая.
Досадный инцидент с антивоенной демонстрацией уже превратился в воспоминание. День клонился к вечеру, а жителям Верхнего города предстояло переделать ещё кучу дел, чтобы подготовиться к встрече Рождества, поэтому они как сумасшедшие носились по городу, забыв о кучке бунтарей. Тем более что большинство из них были арестованы и отряд жандармерии патрулировал квартал в поисках оставшихся мятежников.
Никто не заметил двух крошечных силуэтов, которые медленно спускались по городской стене: их припорошенная снегом одежда сливалась с меловым цветом каменной кладки.
В этом месте земляной вал, окружавший старый город, образовывал вертикальный отвес высотой метров пятьдесят. Чтобы преодолеть это расстояние, Магнусу и его проводнику понадобилось больше восьми минут.
Человек с рупором указывал дорогу и спускался первым, останавливаясь на каждой скобе-ступеньке, чтобы дождаться Магнуса и подбодрить его. Но вот сможет ли он удержать вес мальчика, если тот оступится или выпустит из рук скобу? На этот счёт у Магнуса были большие сомнения, и он мысленно клял своего спутника на чём свет стоит, ступенька за ступенькой. Пронизывающий холод сковывал Магнусу руки и ноги, пальцы окоченели и почти ничего не чувствовали.
Вдруг на месте очередной ступеньки-железяки его нога нащупала твёрдую поверхность. Ещё мгновение он оставался прикованным к стене, не в состоянии выпустить из рук последнюю скобу.
– Вот видишь, не так уж это и сложно, – поздравил его спутник, помогая оторваться от стены. – Всё хорошо?
– Мы уже внизу?
– Почти. Но дальше будет легко. Идти можешь?
– Ка… кажется, да.
– Вот и хорошо, – как можно бодрее сказал человек. – Тогда бежим.
После такого опасного спуска последняя возвышенность у подножия крепостной стены показалась Магнусу сущей ерундой. Снег наконец перестал, но здесь, у подножия стены, они погрузились в густой туман, который с каждым шагом вниз становился всё плотнее.
Наконец показались первые дома, лабиринт путаных закоулков и шатких мостов привёл беглецов в Нижний город.
Чтобы поспевать за своим проводником, Магнусу пришлось ускорить шаг. Было бы просто ужасно потеряться в этой топкой неразберихе поворотов. Постоянный рост населения вынуждал людей продвигаться всё дальше на болота, в беспорядке застраивая местность хижинами на сваях и лачугами под железными крышами. Даже в самом центре не застроенные прежде площади теперь были заняты покосившимися хибарами. Такие же нищенские жилища ютились во дворах больших домов, жались к их стенам и перегораживали узкие улочки. Городского освещения здесь почти не было, но повсюду, даже в самых убогих развалинах, в окнах горел свет фонаря или жаровни. А ещё за этими окнами, чёрными от копоти, тут и там дрожало пламя свечи и висела на двери потрёпанная гирлянда или ветка остролиста.
«Они тут тоже празднуют Рождество?» – удивлялся Магнус. До весёлого оживления Верхнего города было, конечно, далеко: вместо ярко освещённых витрин здесь зияли тёмные окна магазинов с полупустыми полками да уличные торговцы предлагали яблоки и сигареты поштучно.
И взрослые и дети – по крайней мере, так казалось Магнусу – смотрели на него враждебно. Наверное, не будь рядом проводника, его бы разорвали на части.
– Куда вы меня ведёте? – решился поинтересоваться он.
Человек ничего не ответил и завёл Магнуса в одну из старых трухлявых построек. Узкая неосвещённая лестница вела вверх. Спутник Магнуса остановился на третьем этаже и отодвинул засов на двери с медной табличкой. На табличке значилось:
СПИРИТИЧЕСКИЙ КРУГ ГУЛЬДЕНБУРГА
– Это прикрытие, – объяснил он. – Но ты входи, внутри всё-таки теплее, а нам надо поговорить.
– Поговорить? О чём? – спросил Магнус, настороженно остановившись на пороге. – Меня ждут дома, и если я задержусь, отец…
– Не бойся, Магнус, – сказал человек, опускаясь на колени перед дровяной печью. – Располагайся, чувствуй себя как дома.
В просторном кабинете было холодно и темно, несмотря на высокие окна и лампочки из матового стекла, свисающие с потолка. В глубине стояла деревянная конторка шириной во всю стену да пара кресел с потёртой обивкой. На стопке пожелтевших газет громоздилась старинная пишущая машинка. Было похоже на бюро путешествий из прошлого или старинный кабинет нотариуса.
– Вы знаете моё имя?
Человек рассмеялся:
– Почему же я, по-твоему, помог тебе убежать от жандармов?
Магнус шагнул вперёд и сказал как можно увереннее:
– Если вам нужен выкуп, то я вас предупреждаю: вы ничего не получите! Мой отец…
– Не только самый богатый, но ещё и самый жадный человек из всех, кого когда-либо рождала земля, – перебил его хозяин кабинета и опустился в одно из старых кресел, которое отозвалось громким скрипом. – Это я тоже знаю. Ты точно не хочешь присесть? Кстати, я совсем забыл… – Он вдруг снова вскочил. – Я ведь не представился. Свен Мартенсон, очень рад знакомству.
Невозможно было не пожать этой протянутой руки. И невозможно было дольше отказываться от приглашения сесть в одно из глубоких кресел, стоявших у самой печи, которая понемногу начинала распространять приятное тепло.
– Я тоже знаю, кто вы такой, – пробурчал Магнус, всё же присаживаясь на краешек кресла.
– Правда?
– Я видел вас сегодня в деле – вас и ваших товарищей: опасных агитаторов, которые стремятся насаждать в обществе свои гнусные идеи.
– Да ты тоже там не растерялся, – усмехнулся Свен Мартенсон. – Видно, что драка – твоя стихия.
– Это другое дело, – возмутился Магнус, но вспомнил про свой подбитый глаз и решил, что эта деталь, наверное, не прибавляет достоверности его речам. – Я оказался там совершенно случайно – и как раз в тот момент, когда объявились жандармы.
Свен Мартенсон зажёг сигарету, которую достал из портсигара, и лишь после этого ответил Магнусу:
– В таком случае ты должен был видеть, какая из сторон применила силу.
– Не валите с больной головы на здоровую! Жандармы лишь защищают честных граждан от таких, как вы!
Свен Мартенсон вздохнул и покачал головой:
– Тебе ещё многое придётся узнать, Магнус Миллион. В целом ты не слишком умён, но, по-моему, тебе всё-таки хватит ума, чтобы понять ошибочность этих рассуждений. Так что послушай-ка меня. – Он наклонился поближе к мальчику и пристально посмотрел ему в глаза. – Опасные бунтари, о которых ты говоришь, в эту самую минуту гниют за решёткой. А знаешь, в чём состоит их преступление? В том, что они решились высказать своё мнение и сделали это мирным путём. Мы не бандиты, Магнус. Просто мы выступаем против войны. Мы убеждены в том, что Западная Сильвания нам не враг и что обе страны потеряют больше, чем приобретут, если война вдруг всё-таки начнётся.
Как было его не слушать? В глазах Свена Мартенсона горел огонь. Он говорил со спокойной уверенностью – безумные фанатики на такое не способны.
– Однако я вырвал тебя из лап жандармов не для того, чтобы читать нотации, – вдруг с улыбкой прервал он себя.
– А для чего же?
– У меня есть для тебя задание.
– Задание? – переспросил Магнус, вытаращив глаза. – Для меня? Какое ещё задание?
– Ты должен стать нашим секретным агентом в Гульденбургском лицее.
И, не дав Магнусу опомниться, он начал свой рассказ.
15. Небывалая правда
– То, что я расскажу, должно остаться между нами, Магнус. Ты ведь умеешь хранить секреты, правда? Ты находишься в штаб-квартире Филантропического общества Гульденбурга. Ну, или, по крайней мере, в том, что от неё осталось после того, как великий герцог запретил все негосударственные организации взаимопомощи.
Но одним указом нищету не отменишь. Поэтому мы продолжаем свою работу подпольно, я и ещё несколько человек, мы пытаемся что-то изменить. Магнус, здесь свирепствует бедность. Бедность, нехватка медицинской помощи, образования… Можно подумать, представители власти забыли о нас.
Но я привёл тебя сюда не из-за этого. Слушай внимательно: несколько месяцев назад случилась авария в угольной шахте у реки. В главной скважине произошёл взрыв, и вся ночная бригада шахтёров погибла.
С тех пор как возникла угроза войны, шахты работают в полную силу, чтобы обеспечивать военные заводы. Приходится рыть новые спуски, всё более и более глубокие, добывать всё больше угля… Люди сменяют друг друга в забоях, пренебрегая правилами безопасности. И то, чего с самого начала стоило опасаться, всё-таки случилось: какой-то несчастный шахтёр пробурил скопление газа – и от контакта с воздухом произошёл взрыв.
Свен Мартенсон взял новую сигарету, постучал ею по портсигару и зажёг, не сводя с Магнуса глаз.
– Случившееся, естественно, не стали придавать огласке. И понятно почему: владелец шахты – тот же человек, которому принадлежат все газеты в стране. Твой отец, Магнус. Рикард Миллион. Кому захочется злить такого могущественного человека – особенно из-за кучки чумазых работяг? Жертв тайком закопали, на их место собрали новую ночную бригаду, и все дела. Жизнь пошла своим чередом.
По крайней мере, внешне. Потому что с тех пор, как случился взрыв, по Нижнему городу ходят странные слухи. Говорят разное…
Свен выпрямился в кресле и вперил в Магнуса внимательный взгляд:
– Поверь, мой мальчик, я не из тех людей, которые верят всякому вздору. Я передаю тебе только достоверные сведения. Я своими глазами видел один из этих… феноменов, назови как хочешь.
С тех пор как произошла авария, над рекой по ночам иногда появляется зелёный туман. Нижний город построен на болоте, в сырости. Все знают, что жить здесь вредно для здоровья. Мы привыкли к туманам, которые поднимаются над болотами. Но на этот раз речь идёт о чём-то совсем другом: о мареве изумрудного цвета, которое будто стирает вещи с лица земли.
Я не преувеличиваю, Магнус: множество хижин, стоявших раньше на болотах, теперь исчезло. Это были всего лишь несчастные хибары, построенные из чего придётся. Никто не знает, кто в них жил и что с ними стало, – можно подумать, туман их попросту поглотил.
Но это ещё не всё. К туманам прибавились видения. И даже нападения. Три недели назад на входе в город на детей напали волки. Говорят, целая стая, и если бы не отвага самого старшего из ребят…
– О, я знаю, что ты хочешь сказать, – поспешно перебил Свен, прежде чем Магнус успел недоверчиво поднять брови. – Ты хочешь сказать, что в Сильвании уже много лет нет никаких волков, и ты совершенно прав. И всё же следы, которые нашли на снегу, несомненно принадлежали именно волкам, причём огромным.
В этом месте рассказчик поднялся и стал ходить по комнате, возбуждённо размахивая руками.
– Сначала я, как и ты, подумал о галлюцинациях, но слушай дальше. Не далее чем в прошлом месяце из болотных туманов выбралось нечто невообразимое. Гигантское чудовище, наполовину гидра, наполовину ящерица. Оно перепугало всех, кто был в этот момент на набережной, а потом исчезло так же внезапно, как и появилось.
Его успели увидеть человек тридцать: портовые грузчики, моряки, прохожие… Мы с тобой как-нибудь сходим на это место, если хочешь. Покажу тебе следы: стены обгорели от его дыхания, и на дверях остались борозды от когтей…
Магнуса передёрнуло, и он сказал себе: ни за что. Лучше уж поверить Свену Мартенсону на слово, чем преследовать монстра. Да и не похоже, чтобы тот выдумывал или врал. Врун сочинил бы что-нибудь более убедительное, а Мартенсон рассказывает полную чушь, поверить в которую просто невозможно.
– Удивительнее всего, что такое чудовище описано в наших старинных легендах, Магнус, – продолжал тот. – Его зовут Логем – это монстр с чешуйчатой кожей, который живёт в болотах и в туманные дни утягивает на дно тех, кто осмелился выйти на воду. Старые бабушки пугают им детей, которые не хотят есть суп.
Магнус и раньше слышал о Логеме. Но рассказ Свена Мартенсона вдруг напомнил ему другую легенду – миф о Цербере, собаке с тремя головами, которая приснилась ему и которую Антон Спитл якобы видел разгуливающей вокруг лицея. Но что-то удержало его, и он не стал рассказывать об этом. С чего доверять человеку, которого знаешь не больше часа?
– Почему я должен поверить хотя бы слову из того, что вы рассказываете? – запротестовал он, чтобы скрыть волнение.
– Потому что мне незачем врать. – С этими словами Свен уверенно тряхнул головой. – Я сомневался в этом не меньше твоего, Магнус, до тех пор, пока… пока со мной не произошло вот что. – Он смущённо отвернулся, чтобы раздавить окурок в пепельнице, одновременно подбирая подходящие слова. – Это произошло прямо здесь. В кабинете. Человек, которого я хорошо знал и который… Скажем так, она физически не могла здесь оказаться. И всё же она ждала меня здесь, на том самом месте, где сейчас сидишь ты.
– Вот на этом? – пискнул Магнус, вскакивая с кресла.
– Не беспокойся, она пробыла здесь всего несколько минут.
Спокойнее от этого уточнения Магнусу не стало.
– Этот человек, – начал Магнус, снова усаживаясь, – то есть она… Она что, умерла? Вы видели её призрак?
– И да и нет. Но я не хочу забегать вперёд, просто хочу, чтобы ты знал, что речь идёт не о пустых слухах. Я и сам не верю в духов и монстров. И всё-таки истории об этом чудовище в последнее время я слышал от очень многих людей. Здесь, в Нижнем городе. Я ни черта не понимаю, что происходит, и знаю только одно – всем этим… феноменам предшествует зелёный туман над рекой.
Антон тоже говорил о чём-то вроде этого, вдруг припомнил Магнус. Что-то там про зелёные ночи. Магнус тогда не понял, о чём речь, но, похоже, слова Плевка подтверждали рассказ Свена Мартенсона. А тот продолжал:
– Люди с тех пор боятся спускаться в шахту, говорят, после взрыва там кого только не видели. Некоторые в Нижнем городе даже утверждают, что разверзлись врата в преисподнюю, ну и много ещё всякой ерунды мелют, от которой я тебя избавлю. Но в чём я совершенно уверен, так это в том, что у всех этих явлений должно быть рациональное объяснение. К несчастью, доступ в зону аварии теперь закрыт. Она находится под усиленной охраной – якобы «из соображений безопасности».
– Я не понимаю, зачем вы мне всё это рассказываете, – перебил его Магнус, у которого от рассказа Свена дрожали колени. – Чего вы от меня хотите?
– Я как раз подхожу к этому, Магнус. Тебе о чём-нибудь говорит имя Филиппа Оппенгейма?
– Ни о чём.
– Профессор Оппенгейм – наш величайший химик, учёный мирового масштаба. На следующей неделе у него запланирован визит в Гульденбургский лицей, где когда-то давно он учился. Официальный повод – вручение профессору ордена Сильвании за особые заслуги. Великий герцог лично наградит Оппенгейма в стенах его альма-матер. На самом же деле…
– Ну? – поторопил Магнус, потому что Свен вдруг замялся.
– Я хочу, чтобы ты узнал истинную причину его визита.
– Что значит – истинную причину?
– Если я скажу, что Филипп Оппенгейм посвятил жизнь изучению токсичных газов, тебе станет понятнее?
– Погодите. Вы думаете, что он едет в лицей для того, чтобы…
– Тайно изучать свойства этого газа, да. Если подтвердится, что газ способен порождать монстров, ты представляешь себе, какая из них получится армия для грядущей войны?
Война, опять? Все остальные разглагольствования Свена были ещё куда ни шло, даже забавно, но если всё это он говорил только для того, чтобы подкрепить свои гнусные пацифистские призывы, то пускай не надеется: Магнус не попадётся на эту удочку! Он вдруг почувствовал, что ему всё страшно надоело.
– Я не знаю, почему для этой миссии вы выбрали именно меня, – с раздражением бросил он. – Как вы уже, наверное, догадались, в лицее полно куда более сообразительных учеников, чем я.
За время рассказа Свена Мартенсона совсем стемнело, но Магнусу всё же показалось, что он заметил улыбку на лице своего собеседника, когда тот ответил:
– Один – ноль, Магнус. Я беру свои слова обратно. Ты очень сообразительный мальчик. И к тому же бесстрашный.
– Я – бесстрашный?
– Малыш Швоб. Это ведь ты решил его защитить, да?
– Так вы и это знаете? – возмутился Магнус. – Интересно, с каких пор вы за мной шпионите?
– В Нижнем городе новости разлетаются очень быстро. Ты будешь не один. Своё задание ты станешь выполнять под защитой проверенного и надёжного человека. Конечно, если согласишься выполнить задание.
Не дав Магнусу опомниться, Свен Мартенсон встал, зажёг несколько ламп и нажал на кнопку маленького медного звонка, прикрученного к письменному столу.
– Магнус, познакомься, это – Мимси Пóкет.
16. Самый маленький телохранитель
Во вселенной Магнуса Миллиона девочки были существами почти такими же редкими и мифическими, как, например, эльфы и единороги.
Единственными девушками, которые вращались на его орбите, были горничные – молоденькие розовощёкие крестьянки, наводившие порядок в особняке Миллионов по утрам и вечерам. Остальные же, девчонки его возраста, ходили в школу домоводства Гульденбурга, неприступную крепость, где было категорически запрещено любое появление лиц мужского пола. В мальчишеском лицее девчачьи пелерины и синие форменные платья были неисчерпаемым предметом обсуждений, а некоторые хвастуны даже утверждали, что уже целовались в губы с некоторыми из этих существ.
Юная персона, появившаяся на пороге, безо всякого сомнения являлась представителем рода девчонок. Чёрные как смоль волосы, высокий лоб, острый подбородок, огромные глаза, которыми она смотрела на Магнуса безо всякого выражения, будто бы ей было крайне неприятно его здесь обнаружить.
Магнус вскочил и не знал, куда деваться – или хотя бы куда девать свои руки: они судорожно искали карманы, чтобы спрятаться туда и придать Магнусу уверенности.
– Мимси и сама прекрасно справилась бы с небольшим разведывательным заданием, о котором я говорю, – сказал Свен Мартенсон, – Но, несмотря на её многочисленные таланты, боюсь, интернат для мальчиков – не самое подходящее для неё место.
– Я делала и потруднее, – раздражённо буркнула девчонка.
Рот у неё, заметил Магнус, был в форме вишни. Мимси Покет была одета в военный китель, доходивший ей почти до колен, тёмные заплатанные гетры и замшевые ботинки с отворотами. В ней поражали две вещи: способность абсолютно бесшумно передвигаться и маленький рост – не выше метра пятидесяти пяти.
А Магнус был большим, очень большим и сейчас, рядом с этим миниатюрным созданием, вдруг почувствовал себя неловко в собственном теле.
Его смущение, похоже, развеселило Свена Мартенсона.
– Чтобы ты составил более полное представление о Мимси, наша юная подруга…
– Я ему никакая не подруга, – перебила Мимси.
– …до того как присоединиться к Филантропическому обществу, – продолжал Свен, не обращая внимания на её слова, – была помощницей иллюзиониста в цирке…
– В цирке придурков.
– Ещё у неё есть навыки недооценённой профессии взломщика, в этом она исключительно талантлива. На время выполнения задания она станет твоим телохранителем, Магнус. Тебе достаточно будет её позвать, и…
– Моим телохранителем?
Тут уж Магнус не выдержал: он представил, как эта девчонка летит его спасать – бабочка на выручку к слону, – и расхохотался. Это же надо придумать такую откровеннейшую чушь!
Расхохотался – и сразу пожалел об этом. Не прошло и секунды, как он лежал на полу, уткнувшись носом в ковёр, и понятия не имел, что произошло.
– Всё ещё хочешь посмеяться? – прошипела Мимси в самое ухо.
Она села на него верхом, так крепко обхватив его заведённые за спину руки, что Магнус был не в состоянии пошевелиться.
– Ладно, довольно, – вмешался Свен Мартенсон. – Магнус всё-таки наш гость.
Ему явно было не впервой наблюдать подобные выходки Мимси, он даже не рассердился – скорее был раздосадован тем, что она ставит под угрозу его планы. Ругаясь и ворча, она послушалась и отпустила Магнуса, и Свен помог ему подняться.
– Прошу прощения, мой мальчик. Я забыл предупредить, что иногда она бывает вспыльчива.
– Вспыльчива? Да она мне чуть плечо не вывихнула! – простонал Магнус, разминая пострадавшие суставы.
Но больше всего, конечно, пострадало его самолюбие.
– Мой любимый приёмчик, – заметила Мимси не без гордости. – Тебе ещё повезло, я могла бы сломать тебе оба локтя.
Магнус не стал ждать продолжения.
– Я ухожу, – заявил он. – Хватит с меня этой вашей… психической.
– Подожди.
Свен Мартенсон попытался преградить ему путь, но Магнус оттолкнул его:
– Отойдите, а то…
– Куда ты собрался?
– Не ваше дело. Пустите.
– Не говори глупостей: на дворе ночь, и ты совсем не знаешь Нижнего города.
Он был прав. Но Магнусу больше улыбалось всю ночь плутать по грязному лабиринту Нижнего города, чем ещё хоть минуту терпеть унижение в компании этой чокнутой.
– Я не хочу иметь дела ни с вами, ни с… ней.
– И после этого ещё будут говорить, что я вспыльчивая, – проворчала Мимси.
– Тогда мы тебя хотя бы проводим, – твёрдо сказал Свен, надевая пальто. – Ради твоей же безопасности.
– Я прекрасно могу сам позаботиться о своей безопасности, – возразил Магнус, гордо запрокинув голову. – Я уже достаточно наслушался ваших бабушкиных сказок. И можете не рассчитывать на мою помощь!
– Ну хорошо, я попрошу прощения, довольны? – выпалила Мимси Покет в ту секунду, когда он уже переступил через порог. – Но только пускай он первый!
Магнус от такой наглости просто остолбенел.
– Я у тебя должен просить прощения?? – поперхнулся он. – Ну ты даёшь! Какая-то козявка прыгает мне на спину, и я после этого должен ещё…
– Как ты меня назвал? – прошипела Мимси, подпрыгнув.
Если бы не суровое вмешательство Свена Мартенсона, они бы сцепились в драке.
– Наше знакомство не слишком удачно началось, мой мальчик, – наконец признал он. – Сегодня Рождество, зря я вообще завёл с тобой весь этот разговор в такой вечер. Возвращайся домой и забудь всё, что я тебе рассказал. Но если случится так…
Он не договорил, и фраза повисла в воздухе. Свен пожал плечами – будто его планы так или иначе были обречены на провал.
– Что?
– Ничего. Просто мне бы очень хотелось, чтобы это был именно ты. Ну да ладно… Ты уверен, что найдёшь дорогу?
– Уверен.
Но Мимси не собиралась его так просто отпустить. Магнус сжался, как пружина, увидев, что она ринулась к нему.
– Возьми, – приказала она, сунув ему в ладонь какой-то предмет. – Пригодится, если заблудишься.
Это была вещица из хромированного металла в форме табакерки. Магнус несколько раз недоумённо открыл и закрыл крышку.
– Что это?
Мимси скорчила изумлённую физиономию:
– Только не говори, что никогда не видел мобильного телефона!
– Он для того, чтобы…
– Для того чтобы звонить, чёрт возьми! У вас в Верхнем что, таких нет?
– Нет. А ты где его взяла?
– Не твоё дело.
– Наверняка украла у какого-нибудь иностранца, – предположил Свен. – Я думал, ты избавилась от этой дурной привычки.
Мимси пожала плечами и сказала Магнусу:
– В других странах все такими пользуются. Знаешь, как это работает? Ну понятно, не знаешь. Открываешь крышку и нажимаешь на кнопку, вот здесь, и тогда мой такой же звонит.
– И я могу с этой штуки позвонить куда угодно?
– Конечно, – ответила Мимси, закатив глаза. – Только заряда там не очень много осталось.
– Спасибо, – сказал Магнус с облегчением. – Не думаю, что стану звонить тебе, но теперь я хотя бы знаю, как вернуться домой.
17. Неожиданный подарок
Когда Магнус наконец оказался в особняке Миллионов, был уже двенадцатый час. Никто не успел заметить его отсутствия. Рождественский приём отца был в самом разгаре, лимузины и коляски заполнили улицу, и, несмотря на разорванную одежду, Магнусу ничего не стоило затеряться в толпе приглашённых, чтобы войти в дом незамеченным.
Всё это благодаря помощи господина Карлсена, мужа госпожи Карлсен, который приехал за Магнусом прямо к зданию, в котором располагалось Филантропическое общество.
Увидев его сидящим в снегу в загубленном костюме, даже невозмутимый господин Карлсен удивлённо поднял бровь, но присутствие рядом юной особы женского пола, видимо, разъяснило ему ситуацию.
Любовная история, заключил добрый человек, открывая дверцу перед молодым хозяином. Хорошо, что господин Магнус позвонил и попросил его приехать. Говорить об этом с госпожой Карлсен было бы совершенно бессмысленно: женщины из таких историй раздувают целую трагедию…
Любовное свидание с Мимси Покет? Магнуса чуть не стошнило.
Уютно устроившись на заднем сиденье лимузина, он не удостоил прощальным взглядом маленький силуэт в огромном кителе, быстро растворившийся в ночном воздухе. Сама виновата, он предлагал её подвезти. Однако, вспоминая истории, которые ему рассказывал Свен Мартенсон, Магнус всю дорогу усилием воли подавлял желание позвонить ей по мобильному телефону и убедиться, что она добралась до дома целой и невредимой.
В гостиных дома Миллионов праздник шёл полным ходом.
Казалось, всё высшее общество Гульденбурга заявилось в этот вечер в гости к Рикарду Миллиону, несмотря на то что шампанское он подавал отвратительное и огонь в его каминах еле тлел. Скупость магната была в городе притчей во языцех, но так устроен мир, что чем богаче и могущественнее становится человек, тем больше у него появляется друзей и тем меньше недостатков они за ним замечают. Дамы не стали снимать дорогих шуб, а мужчины, опьянённые сигарами и ощущением собственной значимости, согревались тем, что ворочали миллиардами и слишком громко смеялись.
Конечно, есть такие места, где Рождество – это семейный праздник, где близкие люди собираются вокруг ёлки, украшенной свечками и сладостями. Какая трата времени и денег! В Гульденбурге (по крайней мере, в Верхнем городе) любой праздник – это лишний повод заняться бизнесом. Даже Рождество.
Магнус, умирая от голода, пробирался к столу с угощениями. Госпожа Карлсен устроила пир горой, но прожорливые гости почти ничего не оставили. Подсохший бутербродик, несколько кусочков остывшей индейки, забытой на чьей-то тарелке… Слишком мало для здоровяка вроде Магнуса, который уже сто лет нормально не ел.
В некоторых комнатах дым от сигар образовал голубую завесу, почти непроглядную. Туман стоял до того густой, что можно было просачиваться между людьми незамеченным.
Вдруг посреди леса из парадных штанов и накрахмаленных манишек Магнус узнал пузо своего отца, который увлечённо беседовал с человеком, чей длинный силуэт тоже едва угадывался в наполнившем комнату облаке дыма.
Магнус хотел поздороваться, но что-то его остановило. Беседующие были слишком увлечены разговором и явно не желали, чтобы их слышали. Они стояли вдалеке от толпы и разговаривали вполголоса.
– Мы ещё в самом начале, Рикард… Немного терпения, и я обещаю вам…
– Но профессор Оппенгейм…
– Не беспокойтесь, исследования уже начались.
«Оппенгейм». Вроде бы Магнус где-то уже слышал эту фамилию? В комнате было очень шумно, но всё-таки Магнус не спутал бы этот низкий голос ни с чьим другим: Гаральд Краганмор, канцлер великого герцога.
– …я надеюсь, не представляет опасности?
– Знаете, Рикард… Волков бояться – в лес не ходить…
Вот и всё, что удалось разобрать Магнусу. Будто почувствовав, что их слушают, канцлер взял хозяина под руку, и они удалились из комнаты, не прерывая беседы.
Что это значит? Магнус ничего не понимал.
То ли из-за дурманящего запаха сигар, то ли из-за того, что в желудке было пусто, как в барабане, но он вдруг почувствовал, что эмоций за сегодняшний день накопилось уже слишком много: глаза затянула пелена, в ушах загудело…
Что произошло дальше, вы уже и сами догадались.
Когда он открыл глаза, было раннее утро, и он лежал, свернувшись клубком, в глубоком кресле. Огонь в камине погас, и Магнус проснулся от холода, от которого не смогло уберечь одеяло, заботливо накинутое кем-то – госпожой Карлсен? Одной из горничных?
Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, где находится. Ковры, усыпанные конфетти и серпантином, опрокинутые бокалы из-под шампанского, пустые бутылки… Сегодня ведь рождественское утро, осознал Магнус, и это наконец его разбудило, наполнив радостным волнением.
А впрочем… В доме Миллионов 25 декабря уже давно не было никакого праздника. Давно – в смысле с тех пор, как умерла мама. Но даже когда тебе четырнадцать и ты больше не веришь в Деда Мороза, этот день остаётся особенным и кажется, что по какому-то волшебству дом вдруг наполнится криками радости и звоном бубенцов.
Все ещё спали. Идеальный момент, чтобы заглянуть под ёлку.
А впрочем, какой смысл? – вдруг спохватился Магнус. Он ведь всё равно забыл положить под ёлку свои башмаки.
Но кто-то подумал об этом за него! Войдя в гостиную, он обнаружил на самом видном месте пару своих тапок. Кто же их туда поставил? – спрашивал он себя, исполненный благодарности. Госпожа Карлсен? Горничная?
Ёлка, занимающая чуть ли не всю гостиную, была похожа на Рикарда Миллиона: внушительная (верхушка почти касалась осыпающейся позолоты на потолке), пузатая и унылая. Шары и гирлянды на ней больше походили на военные награды, чем на рождественские украшения.
Что же до подарка, который выглядывал из тапки Магнуса… Радость его была недолгой. Необязательно было развязывать ленту, перехватившую свёрток, чтобы узнать привычную стопку акций предприятий Миллионов: отец дарил Магнусу одно и то же каждый год вот уже десять лет, и Магнус всё равно не мог воспользоваться этими акциями, пока не достигнет совершеннолетия.
Но во второй тапке лежало что-то ещё: маленький свёрток прямоугольной формы, завёрнутый в папиросную бумагу, которую Магнус тут же раскрыл.
Это был альбом в картонной обложке с монограммой «Э. М.». Внутри обнаружилась дюжина чёрно-белых фотографий молодой женщины с нежным лицом и красивыми волосами, собранными на затылке.
Магнус дрожащими руками перебирал снимки. На первых фотографиях его маме Элизе Миллион было не больше двадцати. Она была одета в чопорные накрахмаленные одежды, принятые в кругу девушек из аристократических семей Гульденбурга, но во взгляде её сквозило что-то дикое, как у зверька, попавшего в ловушку.
На следующем снимке мама стояла под руку с Рикардом Миллионом, в котором было килограммов на тридцать меньше, чем сейчас, прикинул Магнус. На маме – свадебное платье с короткими рукавами, а на нём – перчатки. Рикард выглядел озадаченным, будто никак не мог поверить, что такое хрупкое создание могло предпочесть его прочим мужчинам.
На последней фотографии мама стояла у борта самолёта. На этот раз она была одета в брюки и рубашку с закатанными рукавами, очки авиатора сдвинуты на лоб, распущенные волосы перекинуты на одно плечо.
Чувствовалось, что ей надоело позировать и не терпится поскорее уйти (в Гульденбурге до сих пор пользовались старинными фотоаппаратами с длинной выдержкой). Во взгляде её читалась насмешка, отблеск вызова или даже триумфа в ответ на возмущение, которое её поведение вызвало в высшем свете Гульденбурга. Элиза Миллион была (ужасный скандал!) первой женщиной Сильвании, которая села за руль автомобиля и за штурвал самолёта, и, когда она не вернулась из очередного полёта, высший свет воспринял её исчезновение как реванш хорошего тона и здравого смысла.
Когда Магнус закрыл альбом, у него дрожали пальцы и внутри будто что-то разрывалось. Он отдал бы что угодно, чтобы мама была сейчас, в это праздничное утро, с ним рядом, чтобы они снова были семьёй, все втроём…
– Счастливого Рождества, Магнус.
Он подскочил, как будто застигнутый за преступлением:
– Госпожа Карлсен?
Он нелепо спрятал альбом за спиной – впрочем, недостаточно быстро для того, чтобы обмануть опытный взгляд кухарки.
– Какой хороший подарок тебе достался.
– А, этот? – спросил он, дрожа. – Да, спасибо…
– Отец решил тебя побаловать.
– Отец? – переспросил Магнус. – Это подарок от него?
– Он бережёт этот альбом как зеницу ока. Мне даже тряпочкой его протереть не позволяет, что ты! Но и у меня тоже есть для тебя кое-что. От нас с господином Карлсеном.
– Подождите! – воскликнул Магнус. – Прошу вас, одну минуту!
И он как сумасшедший бросился в свою комнату, довольный, что таким образом может скрыть волнение. Отец сделал ему подарок? Завернул в папиросную бумагу и положил под ёлку? Это было так не похоже на человека, которого, как полагал Магнус, он хорошо знал. Так же, как не был похож молодой Рикард Миллион в свадебном фраке на толстого человека с вечно кислым выражением лица, в которого с годами превратился… Неужели это и в самом деле один и тот же человек?
Магнусу придётся переварить все эти новые сведения и попытаться их осмыслить. Но сейчас на это не было времени. Скорее! Куда же он его засунул?
Пальто комком валялось на кровати. Магнус принялся рыться в оторванных карманах. Только бы он не потерял его вчера в драке!
Нет, ура! Он кубарем спустился с лестницы, перепрыгивая через несколько ступенек, впопыхах едва не опрокинул госпожу Карлсен и протянул ей скромную безделушку, которую раздобыл для неё в Верхнем городе, потратив на это несколько своих последних сильвенгрошей.
– Очень красивая брошь, – похвалила госпожа Карлсен, и щёки её порозовели от удовольствия, когда она прикалывала вещицу к блузке. – У меня никогда не было такой красоты!
– Она вам очень идёт, – проговорил Магнус, крайне довольный собой.
Теперь была его очередь развернуть подарок госпожи Карлсен: это оказался ужасный свитер, который она связала в часы досуга и который, конечно, очень пригодится Магнусу, когда он вернётся в промозглую Спальню наказаний: если надевать свитер поверх пижамы, будет гораздо теплее.
– А твой отец? Ты ведь не забудешь и про его тапочки, правда? – напомнила госпожа Карлсен, когда они покончили с неловкими объятиями и пожеланиями счастливого Рождества.
Магнус взглянул на огромные лакированные туфли, стоявшие рядом с его собственными мягкими тапочками, и почувствовал, как краснеет. Ему нечего туда положить – даже сигары со скидкой он не подумал купить. Он, честно говоря, ни разу не вспомнил о том, что отцу тоже нужен подарок.
– Пойдём, – велела госпожа Карлсен, увидев виноватое выражение на лице Магнуса. – Твой отец обожает конфеты из солёной карамели. Давай приготовим их для него вместе. Как думаешь?
По правде говоря, гувернантка, какой бы любящей и заботливой она ни была, никогда не заменит маму. Но всё-таки здорово, если в дни вроде этого рядом с тобой окажется человек, который любит тебя просто за то, что ты – это ты.
18. Рождество у Миллионов
– Твоя мать была женщиной своенравной и волевой. О, конечно, она была девушкой совсем другого круга, не то что твой отец, но тоже из очень хорошей семьи. Я уже служила у него, когда он на ней женился. Сказать по правде, их брак был для меня полной неожиданностью: я всегда считала, что твой отец никогда не заведёт семью… Он был, конечно же, завидным женихом. Многие зарились на его богатство. Твой отец всегда был очень представителен, но думал исключительно о делах. Работа, работа, вечно одна только работа! Даже когда несёшь на себе такую ответственность, нельзя думать лишь об этом. Ведь я права, господин Карлсен?
Они сидели на кухне, раскрасневшиеся от огня в печи. Сначала смешали молоко, сахар и солёное масло в тяжёлой медной кастрюле. Магнусу, вооружённому деревянной ложкой, было поручено следить за процессом варки: массу, которая постепенно приобретала золотистый цвет и сказочный аромат, нужно было непрерывно помешивать, не давая пристать ко дну кастрюли. Потом её следовало остудить и после – нарезать на маленькие ровные квадратики и ухитриться (это – самое трудное) не съесть половину самому.
Магнус с радостью провёл бы так весь рождественский день: обвязавшись фартуком и слушая госпожу Карлсен, болтавшую без умолку. Господин Карлсен довольствовался тем, что кивал и задумчиво поглаживал усы. Он был не из тех, кто влезает в разговоры со своими суждениями.
– О, я и сама была в состоянии вести его хозяйство, – продолжала госпожа Карлсен. – Там и работы-то почти не было. Твой отец у меня как в масле катался, можешь не сомневаться! Но мужчине в его положении необходима супруга. Кто-нибудь, с кем не стыдно показаться в обществе, кто составил бы ему достойную пару. Твоя мама была очень красивой, Магнус, я уверена, что её красота очень помогла твоему отцу в делах. В начале каждого месяца…
Господин Карлсен, оторвавшись от кружки кофе, неодобрительно откашлялся.
– Что, господин Карлсен? Вы находите, что я болтаю лишнее? Но вам всякий это скажет: женщина из приличной семьи не садится за руль автомобиля и не носит брюк. Это так же очевидно, как дважды два четыре.
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что отношения между Элизой Миллион и госпожой Карлсен не всегда были гладкими: гувернантке, много лет состоявшей на службе у Миллионов, вероятно, тяжело далась мысль о том, что главное место в доме заняла другая женщина – молодая, красивая, честолюбивая.
– Твоя мама, Магнус, – поспешила добавить госпожа Карлсен, – была очень хорошей женщиной, царствие ей небесное. Она всегда жертвовала собой ради бедных и обездоленных. Столько она всяких дел добрых делала, с утра до ночи кому-то помогала и при этом всегда находила время для тебя. Правда ведь, господин Карлсен?
Господин Карлсен счёл за лучшее осмотрительно промолчать.
– Однажды, – продолжала его словоохотливая супруга, – она даже взяла тебя с собой в этот свой самолёт. Ты помнишь, мальчик мой?
Да, Магнус помнил. Смутное воспоминание, светлое и приятное, запрятанное в самый дальний уголок памяти. А может, он помнил об этом только из рассказов гувернантки – неясно.
– Расскажите ещё раз, госпожа Карлсен.
– Ну хорошо, только не забывай помешивать…
Магнусу было тогда четыре или пять лет. Конечно, мама в тот раз вела самолёт не сама, за штурвалом сидел инструктор, которого она с огромным трудом выписала себе вместе с самолётом. Весельчак, в ненадёжных воспоминаниях Магнуса наделённый костистым лицом, немного напоминал господина Карлсена: у него были такие же усы, похожие на велосипедный руль. Магнус сидел сзади, на руках у матери. Воздух в это весеннее утро был голубым и свежим, и он испытывал сладостный страх от осознания того, что они подвешены высоко в воздухе, но при этом он чувствует себя так безопасно, прижимаясь к ней, – он до сих пор ощущал на щеках дрожь от нежного прикосновения маминой мохнатой шубы.
Временами скорость становилась такой большой, что слёзы замерзали, едва накатившись на глаза. «Смотри! Смотри!» – шептала Элиза Миллион на ухо сыну. И там, на жёлтом поле, которое служило им посадочной площадкой, рядом с машиной, отсюда сверху похожей на игрушечную, стояла, подперев бока руками, крошечная госпожа Карлсен и кричала им, чтобы они были поосторожнее, но её никто, конечно, не слышал.
– Я с ума сходила от беспокойства, можешь себе представить. Потащить с собой ребёнка на аэроплане, ну это же надо такое придумать! К тому же когда ты госпожа Миллион и должна всем подавать пример. Ну разве я не права, а, господин Карлсен? Во что превратилось бы общество, если бы женщинам вздумалось во всём стать равными мужчинам?
Господин Карлсен ничего не ответил, и неспроста: допив кофе, он давно бесшумно покинул кухню и спрятался у себя в гараже: ему было куда приятнее копаться в двигателе лимузина, чем в воспоминаниях жены.
А она тем временем продолжала:
– Так устроен мир, мой мальчик: в нём есть мужчины и женщины, есть местные, а есть иностранцы, учёные и невежды, богатые и бедные… Посмотри вокруг, и ты увидишь, что я права. Так повелось, и ничего с этим не поделаешь. Я вот уже больше пятидесяти лет состою на службе в этой семье. Ты хоть раз видел, чтобы я надвинула на ухо кепку и принялась разгуливать по дому и орать, как эти демонстранты из Нижнего города?
Магнусу хватало благоразумия не противоречить госпоже Карлсен. Образ, который она нарисовала, был ужасно смешным. Но то, что он узнал о своей матери, о её непокорном нраве и отчаянном стремлении к независимости, почему-то наполняло его радостью. Возможно, всё дело в том, что сейчас Рождество, такой день, когда хочется, чтобы весь мир стал лучше, чем он есть на самом деле.
– Как я частенько говорю господину Карлсену, – если бы Богу понадобилось, чтобы мы были господами, Он бы не сделал нас теми, кто мы есть. Все эти крикуны из Нижнего города и их пустая болтовня ничего не изменят.
– Но ведь нет ничего плохого в том, чтобы хотеть выбраться из нищеты, – рискнул заметить Магнус, вспомнив залатанные чулки Мимси Покет. – Это несправедливо, что у нас есть всё, а у них…
– Почему ты веришь всему, что они говорят?
– Я не знаю…
Кухарка принялась бранить его на чём свет стоит:
– Твоя мать тоже верила во всю эту чушь: общественный прогресс, просвещение, равенство, что там ещё. Это всё книги! Они ей вскружили голову. Несмотря на то что наши мудрые правители запретили эту дрянь, они продолжают приходить из-за границы целыми ящиками! И до чего это довело твою мать? Порядочное общество от неё отвернулось, вот до чего! – Госпожа Карлсен грустно покачала головой, будто предвидела такое развитие событий, но не сумела его предотвратить. – Что же касается этих, снизу, – добавила она, – которым от твоей матери нужны были только деньги, разве она им в итоге помогла? Как были бедняками и невежами, так ими и остались. Да она целое состояние вбухала в эти их благотворительные фонды и разную там помощь! Будто недостаточно того, что твой отец, святой человек, обеспечивает их работой на своих заводах… Он никогда не был достаточно твёрдым по отношению к ней.
– Не был твёрдым?
– Нужно сильно любить человека, мой мальчик, чтобы терпеть такого брата, как у неё.
– Брата? – переспросил Магнус. – У моей матери был брат?
– Революционер, фанатик. Если хочешь знать моё мнение, это он вбил ей в голову все идеи о свободе и равенстве. Понятное дело, после аварии отец запретил ему появляться в доме.
Магнус вдруг начал понимать: так вот почему дома никогда не говорили о родственниках мамы. Он даже о дедушке и бабушке почти ничего не знал. Что же касается этого дяди, в существовании которого госпожа Карлсен, заболтавшись, вдруг призналась Магнусу, то раньше он вообще о нём не слышал. Будто со смертью Элизы Миллион он был вычеркнут из числа родственников, как человек, запудривший ей мозги идеями эмансипации.
– Что же с ним стало? Он тоже умер?
– Понятия не имею. И боже меня упаси узнавать о нём новости! Он достаточно зла причинил этой семье, хватит!
Тут госпожа Карлсен спохватилась, что наговорила уже много лишнего, и набросилась на Магнуса:
– Ты посмотри, заставил меня говорить, а у самого карамель пригорает! Всё равно тебе ещё рано вести такие разговоры.
– Расскажите мне ещё о ней, пожалуйста! – воскликнул Магнус.
– И зачем это тебе? Я скажу только одно, самое главное: мать тебя обожала, она гордилась своим маленьким мальчиком. Вот и всё, что тебе нужно знать, когда ты думаешь о ней. Правда ведь?
Правда, согласился Магнус. И мысль эта была почти такой же сладкой, как карамельные конфеты, которые он принялся выкладывать на горячий противень – под бдительным контролем господина Карлсена, по такому поводу вернувшегося на кухню: его усы на расстоянии зашевелились от предвкушения лакомства.
Когда около полудня Рикард Миллион проснулся (это было единственное утро в году, когда он позволял себе поспать в своё удовольствие), праздник наконец начался.
Отец и сын торжественно развернули свои подарки (Магнус заново упаковал альбом с помощью клейкой ленты, и отец ничего не заметил), робко обменялись рукопожатием и поздравлениями, после чего оба неловко закашлялись, и госпожа Карлсен пригласила всех к рождественскому столу, украшенному гирляндами и подсвечниками. Оживлённый индейкой с каштанами, магнат воспользовался случаем, чтобы рассказать отпрыску о баснословной прибыли, которую принесли предприятия Миллиона в уходящем году.
Магнус смиренно слушал его рассказ, иногда со значением прочищая горло. Деловой разговор тянулся до самого коньяка, который оба отправились пить в гостиную, где уселись друг напротив друга, закинув ногу на ногу и синхронно покачивая носком туфли.
– Мы будем очень богаты, Магнус, – с гордостью завершил свой отчёт отец.
– Но, отец, мы ведь уже и так богаты!
– Ну что ж, значит, будем ещё богаче!
– Кстати, – осмелился спросить Магнус, так и не притронувшись к своей рюмке. (Этот вопрос так и вертелся у него на языке со вчерашнего дня, а подведение бухгалтерских итогов года привело старшего Миллиона в такое благостное настроение, что он стал почти похож на любящего отца.) Это правда, что обнаружен новый газ?
Лицо Рикарда Миллиона, окутанное дымом сигары, вытянулось от неожиданности.
– Кто тебе это сказал?
– Эм-м… Канцлер, – растерянно объяснил Магнус. – Вчера вечером мне показалось, он намекал на что-то вроде этого, но, возможно, я ослышался…
– Ты ослышался! – отрезал отец. – Слухи об этом распускают злонамеренные люди, которые стремятся мне навредить. А если бы это и было правдой, то речь идёт о военной тайне, и ты ещё слишком юн для таких вещей. Понятно?
– Конечно, отец.
– Ну что ж, счастливого Рождества, Магнус!
– Счастливого Рождества, отец.
– И впредь не суй нос не в свои дела.
– Хорошо, отец. Принести вам газету? Вчерашнюю.
– Отличная мысль, сынок: перечитаю биржевые сводки – более приятного завершения этого чудесного дня и не придумать!
19. Вторая смерть Антона Спитла
С хорошим всегда так: ты ещё толком не успел понять, что оно началось, как оно уже заканчивается.
Через несколько дней после Рождества Магнус снова возвращался знакомой дорогой в Гульденбургский лицей.
Господин Карлсен высадил его у ворот, Магнус вошёл во двор и поплёлся, еле волоча ноги и понурив голову, в печальной толпе остальных обитателей интерната, к башне, где располагались спальни, – размещаться на новый триместр. Всем, кто уезжал на каникулы, было непросто проститься с теплом дома и снова оказаться в старом и мрачном здании лицея. Часы едва пробили пять, но желтоватые огни в классах уже горели – будто бы кто-то смотрел суровым взглядом из вечерней мглы.
– Добрый вечер, господа, – поприветствовал всех господин Прибилитц, одетый в ночной колпак. – Счастлив снова видеть вас в нашем учреждении.
Слово «счастлив» прозвучало как издевательство, и, чтобы всем окончательно стало понятно, что каникулы окончены, старший наставник построил мальчиков на морозе во дворе для проверки их сумок.
Нечего и пытаться в честь праздника пронести в почтенное заведение сладости. От хорька Джеда невозможно было спрятать запрещённые лакомства, даже в грязном белье четырнадцатилетнего мальчика, а это о чём-нибудь да говорит! Попискивая и натягивая поводок, Джед бросался на очередную сумку, обнюхивал её по всем швам и, разочарованно фыркнув, перебегал к следующей.
– Мерзкая тварь! – буркнул себе под нос сосед Магнуса.
– Однажды мы сдерём с него шкуру! – пообещал другой вполголоса.
Какой-то шутник, видно, насыпал в свои вещи перцу, потому что Джед вдруг начал бешено чихать и валяться в снегу, потирая нос когтистыми лапками – это вызвало взрыв хохота у учащихся и страшно разозлило господина Прибилитца.
– Тот, кто сделал это, дорого поплатится за свою шутку! – выкрикнул он. – Кнёдль, Брецель! Куда опять подевались эти недоумки?
Надзиратели с лицами ротвейлеров немедленно выбежали во двор, с видом ещё более сонным, чем обычно.
– И не надейтесь, что вам это сойдёт с рук! – продолжал кричать господин Прибилитц, пока у него на руках пыхтел и отплёвывался ужасный зверёк. – Можете не сомневаться, вы за это ответите!
На этой суровой ноте развеселившихся мальчишек поспешно развели по спальням.
Успех шутки поднял боевой дух Магнуса. За несколько недель, проведённых в Спальне наказаний, он научился расстраивать планы надзирателей не хуже, чем экстримы. Благодаря его выходке бедняга Джед на этот раз всё на свете проморгал – проморгал и прочихал! То, что Магнус сумел протащить в Спальню, предназначалось не ему самому: главным запрещённым содержимым его сумки были монеты, которыми он рассчитывал откупаться от Антона Спитла и его банды. К тому же он надеялся таким способом загладить свою вину, ведь он-то уехал домой на все каникулы, а экстримы сидели здесь, без всякого Рождества.
Когда Магнус распахнул дверь Спальни наказаний, его ждал сюрприз: она оказалась пуста. Все болотные шторки отдёрнуты, и внутри отсеков – никого. Даже полки в шкафах вычищены. Куда подевались экстримы?
Может, Спальню перестали использовать для наказаний? Сейчас здесь обустраивались новенькие – ребята, переведённые из других корпусов. Вид у них был совершенно ошалелый: так бы выглядели, наверное, обитатели чистилища, если бы их пригласили погостить в аду.
Кнёдль и Брецель со списком в руках приступили к распределению отсеков. На кроватях идеальными квадратами были сложены простыни и одеяла. Полы тщательно отдраили и надписи со стен соскоблили – будто кто-то пытался уничтожить малейшие следы прежних обитателей.
Магнус ничего не понимал. Он расспрашивал надзирателей, но ни один из них не смог объяснить, что случилось. А ему – то ли случайно, то ли по чьему-то злому умыслу – достался тот самый отсек, в котором прежде ночевал Антон Спитл: последний бокс в дальнем конце Спальни.
Исчезновение Антона и его банды оглушило Магнуса. Конечно, он опасался встречи с ними, но всё-таки, как ни крути, он успел к ним привыкнуть, они стали неотъемлемой частью его здешней жизни и, как бы странно это ни звучало, он почувствовал, что ему их недостаёт. Шум новеньких раздражал, их шутки казались ужасно глупыми, а шутили они, как назло, очень громко – наверное, чтобы скрыть волнение.
– Может, заткнётесь уже, а? – наконец не выдержал он.
Все испуганно смолкли, и эта внезапная тишина оказалась ещё отвратительнее, чем смех.
Магнус тяжело опустился на кровать и обхватил голову руками. Он не просто занял бывший отсек Плевка: в каком-то смысле он сам стал Плевком и нагнал ужас на растерянных новеньких.
Развеять мрак первого вечера в школе позволило одно удивительное событие, которое произошло за ужином.
Когда все уселись вокруг стола отведать первую в этом году стряпню Толстяка (переваренную картошку с хрящеватыми сосисками), дверь столовой распахнулась и на пороге появился господин директор.
Он сопровождал небольшую группу гостей, и среди этих гостей была женщина, самая красивая из всех, кого когда-нибудь видел Магнус.
У него перехватило дыхание, как и у всех мальчишек в столовой. Они резко перестали жевать и сидели разинув рты, вилки так и зависли в воздухе, и все не мигая созерцали это удивительное зрелище.
Невозможно представить себе (если, конечно, ты сам не переживал этого), какой эффект способен произвести обыкновенный стук каблуков или мелодичный звон женского голоса в сумрачной повседневности мальчишеского интерната… Это как если бы луч золотого света вдруг пронзил ночную тьму. Одиночество, неухоженность, заброшенность – всё это вдруг отступает как по волшебству: спины распрямляются, сердца начинают биться чаще, лица прижимаются к оконному стеклу: на короткое мгновение появляется ощущение, будто жизнь взяла верх, будто ты вдруг ожил, как потухавшее пламя, которое разгорелось вновь оттого, что на него подули.
Видению было, наверное, около тридцати. Куртка с воротником из серебряного волка, волосы, собранные в тугой пучок, широкая замшевая юбка, подчёркивающая идеальные лодыжки. Сбоку головы непостижимым образом удерживалась крошечная шляпка в форме барабана.
Когда женщина приподняла вуаль и несколько раз моргнула длинными накрашенными ресницами, чтобы привыкнуть к свету столовой, добрая сотня пар глаз в оцепенении проследила за движением её век.
– Вот это да! – не удержался наконец кто-то справа от Магнуса, и это была немного грубая, но достаточно точная формулировка того, что чувствовали сейчас все сидевшие за столами.
Могильщик воспринял внезапную тишину в зале на свой счёт и, довольный тем, что имеет такое влияние на учеников, решил воспользоваться удачным положением, чтобы рассказать гостям про лицей.
– Как видите, со времён вашей учёбы тут практически ничего не изменилось, – важно произнёс он.
Тот, к кому он обращался, был седым стариком лет семидесяти, одетым в чудовищно мятый шерстяной костюм в клетку и галстук, завязанный крупным узлом. Старик осматривался по сторонам, прижимая к глазам лорнет. Надзиратели, похожие на ротвейлеров, по особому случаю перевоплотились в услужливых помощников и несли его портфель, пальто и объёмистые папки, из которых во все стороны торчали листы бумаги. Наконец вся группа вслед за директором удалилась в учительскую столовую.
Едва за ними закрылась дверь, поднялся ужасный гвалт.
– Кто это был?
– Новая медсестра?
– Если так, то я не прочь уступить ей уголок в своём ящике…
– Ага, разбежался, придурок!
– Спорим, Толстяк наварил им чего-нибудь эдакого.
– Это и ежу понятно! Не кормить же такую красивую женщину какой-нибудь тупой картошкой!
Вопросов, связанных с появлением прекрасной гостьи, было так много, а надежда встретить незнакомку в коридорах лицея – так велика, что мальчишки почти совсем забыли о том, что сегодня – грустный вечер возвращения в школу. Директору и надзирателям пришлось изрядно попотеть, чтобы после ужина разогнать детей по спальням.
Один только Магнус не разделял всеобщего восторга. Он догадался, кем был этот седовласый гость: профессор Оппенгейм, прославленный химик и старинный ученик Гульденбургского лицея, за которым Магнусу поручили шпионить.
Задача, понятное дело, абсурдная, рассуждал Магнус. Правильно он сделал, что отказался. Профессор совсем не производил впечатления опасного человека – вид у него был скорее потерянный. А вот что за женщина сопровождала старика, Магнусу ужасно хотелось разузнать. Ассистентка? А может, даже жена, судя по тому, как она держала его под руку? Нет, невозможно: она как минимум вдвое его моложе. Но разве преклонный возраст – преграда, когда ты так умён да к тому же известен на весь мир?
Магнус имел слишком мало опыта в подобных делах, чтобы делать какие-то выводы.
Когда он вернулся к себе в отсек – то есть, простите, в отсек к Антону Спитлу, на Магнуса снова накатила тоска.
Он торопливо застелил постель, разложил в шкафу свои нехитрые пожитки, но всё равно никак не мог отделаться от ощущения, что это – чужая комната и располагаться здесь как-то неловко. С исчезновением экстримов в Спальне наказаний стало ужасно пусто. И пока он не узнает, что с ними произошло, эта пустота так и будет зиять своей бессмысленной чернотой – и её не заполнишь ничем. По крайней мере, точно не новенькими: Кнёдлю и Брецелю достаточно было рявкнуть один раз, чтобы все они послушно бросились в постели и немедленно уснули, как последние подхалимы и отличники.
Может, экстримы тоже стали жертвами эпидемии, охватившей лицей перед каникулами? И их тоже отправили на карантин? Но куда? Крошечный медпункт и без того был уже забит до отказа, туда не влезло бы ни одной дополнительной кровати. И чем объяснить неловкость и замешательство, с которыми надзиратели отбивались от его вопросов?
Магнус попытался привести в порядок мысли и собрать воедино все известные ему факты.
1. Антон Спитл видел в парке странные вещи, а филин Тотем там едва не погиб.
2. Революционер по имени Свен Мартенсон тоже рассказывал о чём-то таком.
3. Всё как будто бы было связано с таинственным зелёным газом, который случайно обнаружили на глубине угольной шахты, и изучать этот газ приехал известный специалист, профессор Оппенгейм.
4. Нескольких учеников якобы свалила эпидемия, причём жертвами её стали, как заметил Плевок, тщательно отобранные учащиеся, все как один сироты.
5. Экстримы, которые оставались в лицее на каникулы, бесследно исчезли.
Магнус вертел эти факты и так и эдак, но не продвинулся в своём расследовании.
Тщательный осмотр отсека Плевка показал, что тот покидал своё жилище в спешке. Иначе он непременно нашёл бы способ оставить какое-нибудь послание. Конечно, не письмо (он едва умеет писать), но хоть какой-нибудь знак, предмет, что-нибудь… Даже на такой маленькой площади есть сколько угодно тайников, с помощью которых можно, если захотеть, обмануть бдительность надзирателей: карниз за окном, полая ножка кровати, неплотно прибитая половица… Но сколько Магнус ни искал, ничего необычного в отсеке не было – если не считать окаменелой жвачки, прилепленной изнутри к стенке встроенного шкафа.
Возможно, Плевок был слишком одинок, чтобы подумать о необходимости оставить кому-нибудь послание? И в самом деле, ну кто станет его искать? Кому есть дело до исчезновения банды приютских детей, отбросов, которых страна уже и без того слишком долго кормила, растила и обучала?
– Мне есть дело, вот кому, – прошептал Магнус, сжимая кулаки. – Я тебя не брошу, Антон, обещаю.
20. Человек из книги
Он знает, какую помощь Антон точно оценил бы.
Нужно только дождаться последнего обхода. Магнус лёг не раздеваясь. Он забрался под одеяло с фонариком и, чтобы время не тянулось так медленно, раскрыл книжку в холщовой обложке, которую привёз из дома.
С помощью перца ему удалось пронести в лицей не только сладости, но ещё и книгу, а они, как вы помните, в лицее были запрещены.
Это был первый том истории, которую Магнус выбрал из-за названия, когда рылся в маминой библиотеке, и в книге даже стояли её инициалы: «Э. М.».
Называлась она «Три мушкетёра». В кратком описании говорилось, что речь пойдёт о дуэлях на шпагах, любви, погонях и предательстве. Бедный и дерзкий юноша по имени д’Артаньян приезжает из маленького городка в Париж (Магнус уже слышал про этот город, только не помнил где). Он вскочил на жёлто-рыжего коня, и первая глава ещё не успела закончиться, как его уже хорошенько отделали, украли рекомендательное письмо, которое на дорогу вручил ему отец, и к тому же парень обзавёлся заклятым врагом в лице зловещего незнакомца из Менга, одного из лучших фехтовальщиков королевства.
Магнус настороженно прислушивался к звукам Спальни, чтобы при малейшей опасности погасить фонарик, и первые страницы дались ему не слишком легко. Маленькие чёрные значки на белой бумаге липли друг к другу, собирались в группы, и получалось что-то не слишком внятное. Но по мере того как разворачивалась история, читать становилось всё легче. Скоро Магнус и вовсе забыл о том, что читает. Это было так странно: глаза больше не спотыкались о слова, наоборот, слова стали будто прозрачными, нематериальными и вели в красочный мир невероятных событий и образов.
Внезапный грохот оторвал Магнуса от чтения. Он что же, уснул? Фонарик выпал из рук и ударился об пол.
Он сунул руку под кровать, нащупывая фонарик, но тут его пронзила такая нестерпимая боль, что Магнус закричал.
Джед. Мерзкая зубастая тварь дежурила под кроватью и цапнула его за руку – стиснув зубы с такой яростью, что не вырваться! Это ж надо: такой мелкий зверёк, а меряется силой с Магнусом! Пришлось размахнуться и шмякнуть хорьком о металлическую ножку кровати, чтобы тот наконец разжал пасть и отлетел в центр отсека. Оглушённый, подлый зверь сидел на полу, рыча от ярости.
– Отвяжись, гад! – взвыл Магнус и прицелился в хорька ботинком.
Бросок вышел неудачный, башмак пролетел мимо, и Джед недолго думая удрал.
– Вот гад, – с отвращением повторил Магнус. – Гад!
Кисть была в крови. От боли перехватывало дыхание, рука болела до плеча, точнее даже до самого сердца. Он, как сумел, обернул ладонь носовым платком, спустился вниз к общему умывальнику и долго промывал рану. Ледяная вода сыграла роль анестетика. Теперь, когда рука была чистой, стало видно, что рана не такая уж и страшная: две маленькие красные дырочки в мясистой части ладони, но по форме они напоминали дьявольскую отметину, и Магнус теперь долго будет носить этот след схватки с Джедом как памятную татуировку.
Платок был весь в крови, его пришлось выбросить. Магнус искал, чем бы перевязать руку, и заметил кусок ткани, висящий над умывальником. Это было истрёпанное до дыр полотенце Плевка.
На ходу заматывая рану, Магнус поспешно поднимался обратно в Спальню. Только бы Джед не нашёл еду! Железный шкаф в отсеке был открыт, но в дальнем углу Магнус с облегчением обнаружил маленький свёрток, обёрнутый холстом и перехваченный толстой резинкой.
Магнус сунул его в карман, и тут на другом конце спящей Спальни послышался скрип. Кто-то открыл дверь. Господин Прибилитц, которого выслеживание нарушителей окончательно лишило сна?
Магнус выглянул из-за занавески в центральный проход – и похолодел от страха.
В центральном проходе Спальни стоял всадник. Длинный чёрный силуэт, укутанный в плащ, от которого валит пар ночной сырости, и из этих клубов пара выглядывают сверкающие сапоги. Он остановился в голубоватом свете ночных ламп и внимательно вглядывался в сумерки. Он что, провёл лошадь по лестнице? Лошадь, кстати, тоже была чёрной и нервно втягивала воздух дрожащими ноздрями. Всадник сжал колени и пустил коня шагом по проходу.
Магнус сразу его узнал: да это же незнакомец из Менга, злодей, о котором он только что читал в «Трёх мушкетёрах»! Послушайте, ну нет, он, должно быть, спит: персонажи не выбираются из книг наружу!
Но тут Магнуса наполнила страшная уверенность, от которой задрожали колени: человек из Менга явился сюда за ним, он ищет именно его.
Всадник медленно ехал по центральному проходу. Перед каждым отсеком он останавливался, отодвигал занавеску двумя пальцами облачённой в перчатку руки и заглядывал внутрь, и в это мгновение под широкими полями шляпы показывался профиль худого, измождённого лица.
Это Магнусу только показалось или перед его бывшим отсеком всадник задержался дольше, чем перед остальными? Словно раздосадованный тем, что не нашёл его, он раздражённо провёл рукой по усам и снова пустил коня.
Магнус в панике наблюдал за его приближением. Куда смотрят Кнёдль и Брецель? Почему не слышат глухого стука копыт по полу – ведь они же всегда вскакивают при малейшем шорохе! Длинная рапира, висящая у всадника на боку, стучит по стенкам отсеков: дзынь! дзынь! Почему никто не просыпается? Неужели ни одна живая душа не придёт ему на помощь?
Плевок! Он последует его примеру.
Магнус вскочил на подоконник, настежь распахнул окно, не обращая внимания на сквозняк, который взметнул болотную занавеску и дал подсказку всаднику. Он выбрался на карниз и, стараясь не смотреть вниз и не слушать бешеный стук сердца, крошечными шажками добрался до спасительной темноты пожарной лестницы, где и затаился.
Он простоял так несколько минут – дрожа и готовясь в любую секунду броситься вверх по винтовой лестнице, если в окне появится его преследователь.
Но никто не появлялся.
Спящий лицей был погружён в непривычную тишину. Туман стелился по земле слоями, которые в морозном свете луны и в самом деле казались зелёными. Откуда взялась эта странная подсветка, Магнус сказать не мог, но каждый предмет вокруг был окутан ею и мерцал почти флюоресцентным свечением. Единственные звуки, достигавшие слуха и напоминавшие позвякивание шпор, были на самом деле стуком его собственных зубов.
Может, ему всё приснилось? Из своего укрытия он никак не мог не заметить человека, выходящего из Спальни, – особенно если бы это был всадник на коне. И всё же, когда он наконец решился заглянуть одним глазком в окно, длинный мрачный проход между отсеками был пуст.
Невероятно! И всадник, и его конь просто бесследно исчезли.
Магнусу частенько доводилось засыпать в самый непредвиденный момент. Наверное, он и на этот раз задремал над книгой, а всё остальное ему приснилось. Только ведь сны не оставляют после себя такого крепкого запаха конюшни, капель крови на полу и следов укуса на руке.
В памяти у Магнуса вдруг всплыли слова Свена Мартенсона:
– В последнее время истории вроде этой можно услышать где угодно… Я раньше тоже не верил, как и ты, Магнус, пока… пока это не произошло со мной самим. Если этому и есть объяснение, то оно должно быть рациональным…
Свен Мартенсон тоже упоминал странное зелёное свечение, предшествующее видениям. Выходит, Магнус стал только что свидетелем одного из тех самых феноменов? Мобильный телефон, который дала ему Мимси Покет, по-прежнему непривычной тяжестью оттягивал карман Магнуса. На секунду он подумал, не воспользоваться ли им, не позвонить ли этой сердитой девчонке, чтобы рассказать ей… рассказать о чём? Как всадник взял и вышел из книги, которую он начал читать, и появился в Гульденбургском лицее? Да она только рассмеётся, и будет совершенно права!
К тому же у него ведь есть важное дело. Обещание, которое он дал самому себе. А такие обещания нарушать нельзя. Магнус натянул толстый свитер госпожи Карлсен, сверху надел тёплую куртку и теперь бежал, сдерживая дрожь, по коридорам лицея.
21. Возвращение того, по кому не скучали
Всю дорогу он испуганно оглядывался – ждал, что в луче фонарика вот-вот появится всадник, готовый на него наброситься. Но нет, лицей, похоже, мирно спал. Опасаться можно было лишь очередного обхода Прибилитца или привратника, но Магнус воспользовался уроком Антона Спитла и в точности повторил маршрут, который тот ему показал.
Он бесшумно проник в библиотеку. Необходимости в фонарике больше не было: благодаря зеленоватому свету, проникающему через стеклянный купол, Магнус быстро отыскал лестницу, ведущую в книгохранилище, и поднялся по её скрипучим ступенькам.
– Тотем? – позвал он как можно нежнее, открыв дверцу люка. – Тотем? Не бойся. Это я, Магнус.
Внутри, как и в прошлый раз, стоял затхлый запах старой бумаги и птичьего помёта. Интересно, филин его узнает? Ведь Магнус был здесь всего однажды. Но существует особая форма узнавания – через желудок, и эта форма куда надёжнее всех других: сначала Тотем смотрел на Магнуса с опаской, но когда мальчик осторожно раскрыл свёрток с сушёным мясом и печеньем, филин тут же набросился на них, и Магнус едва успел отдёрнуть пальцы от острого птичьего клюва.
По тому, с какой жадностью ел Тотем, нетрудно было догадаться, как давно ему в последний раз приносили пищу. Интересно, сколько дней он тщетно дожидался Антона с его ежедневной кормёжкой? Впрочем, крыльями филин хлопал уже гораздо лучше. Рана его зажила, но вот добывать себе пищу Тотем по-прежнему не мог: Плевок, желая защитить своего выздоравливающего питомца от бродячих котов и Джеда, запер слуховое окно на задвижку.
Если бы Магнус не поспешил приоткрыть окно, Тотему не долго было бы и умереть здесь от голода.
– Ну и дела, старик, – приговаривал Магнус, возясь с задвижкой. – Вот это мы бы с тобой влипли! Антон бы мне голову оторвал, если бы с тобой что-нибудь случилось.
Старый филин хромая поковылял к приоткрытому слуховому окну. Он стоял, вдыхая пьянящий и морозный ночной воздух, от которого перья его взъерошились, и переступал с одной ноги на другую, как будто не мог решиться полететь после такого долгого затворничества.
– Слушай, а твой друг Антон, где он? Может, ты знаешь?
Филин даже не оглянулся, он только жадно глотал воздух и моргал.
– Тебе плевать, да? Набил себе живот – и ладно… Знаешь, что я тебе скажу? Ты ничем не лучше других, ясно?
Магнус вдруг почувствовал чудовищную усталость. Забота о Тотеме была последней ниточкой, связывавшей его с Антоном. Но теперь он больше не нужен птице. Одиночество и отчаяние навалились Магнусу на плечи.
– Я оставлю окошко открытым, – сказал он, собирая остатки мяса и печенья и засовывая свёрток обратно в карман. – Антона здесь больше нет, так что начинай как-то выкручиваться сам. Ты достаточно взрослый для этого. Как-нибудь вечерком я опять загляну, ок?
Магнус уже наполовину спустился в люк, как вдруг что-то обхватило его за ноги и яростно потянуло вниз.
Он не смог удержаться за скользкий пол, руки сорвались с края люка, и вот его тяжёлое тело уже летит вниз по узкой лестнице, увлекая за собой невидимого врага.
Вокруг было темно и ничего не видно. Пиная и колотя друг друга, противники перелетали с пролёта в пролёт в молчаливой и ожесточённой драке.
Первым, наполовину оглушённый, вырвался Магнус.
– Не ожидал, а? – пропыхтел второй, тоже поднимаясь на ноги. – Ну, держись!
Незнакомец был выше Магнуса и шире его в плечах. А ещё этот знакомый запах пота и грубый голос…
– Большой Вацлав!
– Он самый, мой господин, – с идиотской ухмылкой ответил громила.
В прошлой их схватке Вацлав лишился зуба и теперь чуднó пришепётывал. Впрочем, насколько можно было разглядеть в тусклом свете, падающем через стеклянный купол, он и выглядел тоже плохо: волосы на макушке торчат во все стороны, взгляд – безумный.
– Ну что, испугался, Миллион? Мы тут одни, только я и ты. Кричи не кричи – на этот раз никто не придёт спасать твою задницу!
Они стояли на узких антресолях, которые тянулись по стене вокруг библиотеки, и в этом тесном пространстве у Магнуса не было против Вацлава ни единого шанса.
– Ну, иди-ка сюда! – проговорил Большой Вацлав, надвигаясь на Магнуса. – Повеселимся!
– Стой! – Магнус попытался потянуть время. – Ну это же глупо. Не будем же мы…
– Ты серьёзно? Ещё как будем! Я тебе сейчас рожу в компот превращу, недомерок!
Что хорошо в здоровенных зверюгах, так это то, что мозг у них обычно размером с горошину. Придавленный Вацлавом к перилам галереи, Магнус решился на отчаянный шаг.
– Стой! – повторил он, выхватил из кармана мобильный телефон Мимси Покет и навёл на Большого Вацлава голубой луч светящегося экрана.
Тот остановился, опешив.
– Лучше отойди, а то пожалеешь, – предупредил Магнус.
Вацлав сделал шаг назад:
– Э, чё это за штука?
– Эта штука, – насмешливым тоном отвечал Магнус, – излучатель тройного альфа-процесса. Если я нажму вот на эту кнопку, от тебя останется малю-у-усенькая кучка пепла, даже на одну пепельницу не хватит.
– Шутишь? – недоверчиво спросил Вацлав.
– Можем попробовать.
Блеф сработал. Вацлав поднял руки в знак капитуляции, и его мохнатые брови заходили вверх-вниз, после чего он наконец спросил еле слышно:
– Откуда у тебя это?
– Военные заводы Миллиона, слыхал про такие?
Вацлав закивал, будто загипнотизированный маленькой светящейся коробочкой, которой Магнус тряс у него перед носом.
– Пробная модель, разработали инженеры моего отца… Никак не выпадает случая её испытать.
Вацлав был похож на воздушный шар, из которого выпустили воздух. Плечи поникли, щёки жалко повисли.
– Ладно. Убирай свою игрушку.
Магнус с внезапным наслаждением садиста стал очень медленно закрывать крышку телефона. Когда в твоей власти такой зверюга, как Большой Вацлав, появляется ощущение власти, которым грех не насладиться. Однако измождённый вид злодея слегка подпортил Магнусу чувство триумфа.
– Ну, и что ты тут забыл? – спросил он сурово, убирая в карман драгоценное устройство.
Вацлав мог в ответ задать ему тот же вопрос. Но он ответил:
– Прячусь, что ж ещё… Ты ведь меня не выдашь?
– Я что, по-твоему, похож на стукача?
– Не знаю…
– И давно ты ничего не ел?
Вацлав пожал плечами, но круги у него под глазами говорили сами за себя.
– Таскаю то-сё. В помойке у Толстяка. С тех пор как вы тогда залезли в кладовку, они всюду повесили замки. Беру что найдётся.
– Держи, – сказал Магнус. – Замори червячка.
Он бросил ему обёрнутый клеёнкой свёрток. Большой Вацлав неловко поймал его, наверняка ожидая от Магнуса очередной злой шутки. Но, обнаружив внутри сушёное мясо и печенье (то немногое, что оставил Тотем), Вацлав забыл про недоверие и голодными глазами уставился на съестное.
– Это мне? – спросил он, не веря.
– Ешь, – приказал Магнус. – А потом всё мне расскажешь.
Они отыскали в библиотеке укромный уголок. На стеклянный купол падал снег, и тени от снежных хлопьев рябью кружили по их лицам. В полутьме мягко поблёскивала кожа книжных корешков – казалось, они сидят глубоко в пещере, чьи своды создают ощущение защищённости и безопасности. Большой Вацлав, пожирающий долгожданную пищу, – зрелище не для слабонервных, но встреча со старым знакомым оказалась на удивление радостной для Магнуса, пусть даже этот знакомый и был такой мерзкой скотиной. Тем более что и бояться ему больше было нечего: с тех пор как он посветил в лицо Вацлаву мобильным телефоном, тот готов был есть у него из рук.
– Ну, так что же тут произошло?
– Ты о чём?
– Издеваешься? Предупреждаю, если не расскажешь, отниму жратву.
Вряд ли он на самом деле смог бы исполнить эту угрозу. Но какая разница, главное – Вацлав поверил.
– Э, не дури!
– Ну тогда валяй, рассказывай!
Вацлав стал вспоминать. Он не очень-то умел рассказывать, поэтому сидел нахмурив брови и так мучительно думал, что глаза его вращались в орбитах, как бешеные белки в барабанах.
– Когда вы все, домашние, типа, разъехались на каникулы, прошло несколько дней, и они велели нам выметаться во двор…
– Кто – они?
– Могильщик и надзиратели. Сказали, утренняя поверка, типа. «Во двор, быстро!» У них там, типа, был для нас сюрприз, так они вроде бы сказали.
– Сюрприз?
– Ну щас, подожди. Мы только, значит, успели нацепить шмотки, а они, такие, всё орут, чтоб мы быстрее, а мы вообще не торопимся, потому что на улице ж мороз дикий. «А кофе? – Антон такой спрашивает. – Кофе-то мы ещё не пили!» И Могильщик тогда ему говорит, чтоб он заткнулся, что он паразит – да, так и сказал – паразит, и что он его может просто раздавить, и никто даже не заметит… Понимаешь, к чему он это говорил, да?
– Не отвлекайся, давай дальше.
– Ну и вот, – сказал Вацлав, вгрызаясь в очередной ломтик мяса. – Антону, конечно, не понравилось, что его называют паразитом. Он прямо взорвался, ну, ты его знаешь, и надзирателям пришлось вдвоём его волочь, чтобы вытащить во двор. Не, ну правда, кто говорит такое экстриму!
– Короче, Вацлав! Что дальше?
– Магнус, мы не сдались им, вот тебе честное слово! Никто не смеет трогать Плевка! Парни из Спальни орали всю дорогу до самого двора. Но там внизу, вот верь или не верь, нас ждали солдаты.
– Солдаты?
– Чтоб мне провалиться, солдаты, с ружьями и всё такое. Плевок от этого всё равно не утих, но мы все – ну а чего мы-то. Нас построили в ряд, половина вообще в пижамах ещё, остальные ботинки завязать не успели, а там, между прочим, снег валит и мороз нехилый… Знаешь, о чём я тогда подумал?
– Нет.
– Что на этот раз кофе нам, похоже, не видать.
– Чёрт возьми! – вздохнул Магнус и полез в карман за телефоном. – Ты перестанешь отвлекаться и расскажешь всё по порядку или хочешь получить волну тройного альфа-процесса, чтобы у тебя мозги прочистились?
– Подожди! Потом они нас пересчитали.
– А дальше?
– Заставили лезть в грузовик с брезентовой крышей, он там стоял во дворе. Плевок не захотел лезть, и тогда солдаты на него набросились, человека четыре понадобилось, чтобы затолкать его в грузовик, но он и там продолжал орать и дубасить всех направо и налево ногами!
– А потом?
– Когда мы все были внутри, грузовик поехал. Вот и всё.
– Что значит «и всё»? А ты как же?
– Я?
– Да, ты, придурок! Ты тоже там был, в этом грузовике?
– Когда они тащили Плевка, я воспользовался суматохой и забрался под колёса. Меня никто не видел, могу поспорить.
– Ты знаешь, куда их повезли?
Вацлав покачал головой.
– Эти солдаты, они слушались кого? Директора?
– Да. А вообще нет. Там был ещё один тип…
– Прибилитц?
– Нет, другой. Здоровенный такой. Я его раньше никогда в жизни не видел. Но они все перед ним тряслись. Даже Могильщик.
Магнус так хватил кулаком по столу, что Вацлав подпрыгнул от неожиданности.
– Сейчас же пойдём и разбудим его!
– Кого?
– Директора!
– Чтобы он узнал, где я прячусь, и отправил меня к остальным? Ну нет, спасибо! – запротестовал Большой Вацлав.
– Мы заставим его сказать, где они.
– Но я не хочу, чтобы он узнал, что я отсиживаюсь здесь!
– Не говори ерунды! Они ведь сделали перекличку до того, как всех стали заталкивать в грузовик, ты сам сказал. Можешь мне поверить, они тебя уже повсюду разыскивают.
– Ты уверен?
– Ну, может, в лицее пока не разыскивают, – признал Магнус. – Но ты же не можешь оставаться здесь вечно. Нужно…
– Я просижу здесь столько, сколько понадобится. Никто меня тут не найдёт, вот увидишь. Там снаружи слишком опасно.
– Что ты плетёшь?
– Что есть, то и плету! Я видел разное такое, в парке. Ненормалые вещи…
– «Ненормальные», – невольно исправил Магнус.
– Да ты их сам-то видел? Не видел, вот и не говори про то, чего не знаешь, понял?
– Понял.
– Сегодня ночью там опять был зелёный свет, – продолжал Большой Вацлав, бросив испуганный взгляд в сторону стеклянного купола. – А когда этот зелёный свет светится, обязательно происходит что-нить такое…
– Какое такое? Что ты видел?
– Ты издеваться не будешь? – Большой Вацлав перегнулся через стол и прошептал: – Я видел крыс. Гигантских крыс… Они ходили, такие, и пытались войти в кухню к Толстяку, но он их порубал своим топориком.
– Чего? – не поверил Магнус.
– Говорю тебе, зверюги вот такенные, – показал Вацлав, раздвинув свои толстые руки на ширину стола. – Весь снег был в крови… Эй, ты меня слушаешь?
Теперь ещё и гигантские крысы… Но это не более абсурдно, чем собака с тремя головами или всадник из книги.
– Ты можешь не верить, но я наружу ни ногой, – заявил Большой Вацлав. – Что-то не хочется, чтобы эти твари обгрызли мне пятки.
– Почему бы тогда тебе не вернуться к себе?
– К себе? – рассмеялся Вацлав. – Это ты про чё? – Он громко рыгнул и продолжил: – Ты думаешь, они бы заинтересовались нами, детьми из рабочего класса, если бы у нас было это самое «к себе», куда можно вернуться? – Он нагнулся поближе к Магнусу и, наморщив лоб, постучал большим пальцем по столу, будто вбивал гвоздь. – Государство не за красивые глаза берёт к себе всех этих несчастных сироток, Магнус. А потому, что мы им нужны для их целей, и потому, что мы не можем за себя постоять.
– Прямо как у тебя с малышом Швобом.
– Чего?
– Ничего. Ты прав, – сказал Магнус, вскакивая. – Ты – грязное животное, но сейчас ты прав.
Большой Вацлав, вероятно, впервые в жизни услышал похвалу собственным мыслительным способностям. Он даже покраснел от удовольствия.
– Парни из Спальни исчезли неспроста, – объяснил ему Магнус. – Твоя история про солдат и грузовик это подтверждает: те, кто организовал похищение детей, обладают властью. Я не знаю, что именно они замышляют, но у них есть пособники за пределами лицея. На самом высоком уровне. Мы с тобой вдвоём ничего не сможем сделать…
Большой Вацлав торопливо закивал: теперь, когда он набил живот, нужно было найти того, кто всё за него решит. Он относился к тому сорту приземлённых людей, которым необходим вожак. Плевка больше не было рядом, и он готов был забыть, что Магнус – его злейший враг. Счёты можно свести позже.
– Что будем делать? – спросил он.
– Ты – ничего. Спрячься обратно и не высовывайся, понятно?
– Понятно.
Такая покорность могла бы рассмешить Магнуса, но на эту ночь выпало уже слишком много эмоций. Если он и задержался здесь с Большим Вацлавом дольше, чем следовало, то лишь потому, что боялся возвращаться в Спальню: вдруг там его всё-таки поджидал всадник с рапирой? Но теперь пора было идти: больше уже ничего не случится: зелёное свечение, которое исходило от стеклянного купола, постепенно рассеялось, и на смену ему пробивался холодный серый рассвет.
– А ты?
– Что я?
– Что ты будешь делать?
Магнус пожал плечами:
– Придумаю. Я знаю человека, который, наверное, сможет помочь.
22. Разговор в театре
Сильвания не могла похвастать большим количеством учёных. В этом маленьком процветающем государстве всегда превозносили науку и технику, но бескорыстных исследователей, которые посвящали жизнь поискам истины, здесь считали людьми нелепыми и подозрительными. Чему ещё может служить наука, рассуждали жители Сильвании, если не обогащению?
В зале величественного Гульденбургского театра преподавателям лицея отвели первые ряды. Они сидели в церемониальных мантиях и квадратных шапочках с кисточками, обменивались поздравлениями и раздували щёки от важности, будто тот, ради кого они здесь собрались, был обязан каждому из них лично своей медалью, которую сегодня ему вручит сам великий герцог.
Позади них сидели лучшие ученики: справа – мальчики из Гульденбургского лицея, слева – девочки из школы домоводства. Все они были торжественно одеты (одни – в пиджаки и галстуки, другие – в плащи и воротнички, похожие на лопатки для торта), все хихикали и выкручивали шеи, чтобы получше разглядеть друг друга, не обращая внимания на бдительность надзирателей и торжественность момента.
Магнус тоже попал в число этих счастливчиков – наверняка исключительно благодаря имени отца. А вот как проник в толпу почётных гостей Свен Мартенсон, было полнейшей загадкой. Магнус быстро заметил его на первом балконе. Смокинг сидел на нём как влитой, волосы сверкали брильянтином, Свен разглядывал публику в маленький театральный бинокль, инкрустированный перламутром.
Интересно, заметил ли он, что Магнус ему потихоньку помахал? Во всяком случае, он не ответил и, казалось, высматривал среди зрителей кого-то другого. Мальчик почувствовал лёгкий укол досады, обнаружив, что Мимси Покет рядом со Свеном нет.
Но вот настала торжественная минута, и по залу прокатился нетерпеливый гул. Загремели первые такты военного марша, выдуваемые из оркестровой ямы ансамблем из медных духовых инструментов и гобоев. Зрители в едином порыве поднялись, приветствуя человека, который появился в герцогской ложе.
Магнус впервые в жизни видел своими глазами великого герцога, и дрожь любопытства пробежала у него по спине.
Самый могущественный человек в государстве, потомок правящей династии Сильвании, оказался мальчиком лет двенадцати, не больше. Среднего роста, щуплый, с бледным, будто фарфоровым лицом, чёрными волосами, разделёнными посередине безупречным пробором. Одет он был в парадную военную форму, сбоку висела шпага, а рукой он прижимал к себе громоздкий шлем с перьями казуара, который надевают только в самых торжественных случаях.
Рядом стоял Гаральд Краганмор, внушающий страх канцлер и личный советник великого герцога. Краганмор был так высок, что в ложе с низким потолком ему приходилось стоять согнувшись чуть не пополам. Рот его был искривлён в гримасе, напоминающей улыбку, но во взгляде, которым он окидывал публику в партере, не было ни намёка на дружелюбие. Не дай бог испытать когда-нибудь на себе гнев этого человека! – будто бы говорила притихшая толпа, дожидаясь, пока великий герцог усядется в своё кресло в ложе, после чего смогут сесть и все остальные зрители.
Возможно, он ошибся, но Магнусу показалось, будто на лице великого герцога мелькнула улыбка, когда он увидел в партере под собой лицеистов. Улыбка появилась и тут же исчезла… Что это было? То ли он просто был рад их видеть, то ли испытал разочарование из-за того, что не может к ним присоединиться, то ли почувствовал зависть… Он будто бы на секунду стал самым обычным мальчишкой, но тут же поспешил снова вернуть на лицо бесстрастную маску, полагавшуюся ему по статусу.
Чувство одиночества было прекрасно знакомо Магнусу, он хорошо понимал герцога. Должно быть, непросто управлять страной вроде Сильвании, когда тебе так мало лет – как бы ни старались опекуны придать тебе солидности с помощью эполет с золотой бахромой и шлема с перьями.
Не может быть, чтобы великий герцог был замешан в исчезновении Антона Спитла и его товарищей, даже несмотря на то что их увезли из лицея солдаты, убеждал себя Магнус. Юный правитель никогда не одобрил бы подобной низости. Может, он даже выслушал бы Магнуса и помог отыскать ребят?
Но для этого, конечно, понадобилось бы прорваться через глухую стену телохранителей. И миновать Гаральда Краганмора, от одного присутствия которого подкашивались ноги.
– Ваше величество, господин канцлер, уважаемые собратья, дамы и господа…
Из длинной речи Филиппа Оппенгейма, произнесённой монотонным голосом, Магнус не запомнил ни слова.
Известный химик прославился уж точно не благодаря своим ораторским талантам и не благодаря лаконичности. Его выступление длилось два часа, минута в минуту: он что-то говорил про войну и мир, про роль науки в деле объединения народов (родился учёный в Гульденбурге, но всю свою научную деятельность вёл в соседнем государстве, Западной Сильвании). С первых же минут его речи Магнус вынужден был бороться с сильнейшими приступами летаргии. Справедливости ради надо сказать, что этой ночью он почти не спал. И теперь клевал носом и, если бы не сочувственные толчки соседа в бок, уснул бы безмятежным сном и оглушил своим храпом весь зал.
Впрочем, и остальные зрители тоже впали в оцепенение. Профессор Оппенгейм оказался исключительным занудой, и противостоять сну удавалось, похоже, только двоим: великому герцогу и Свену Мартенсону.
Первый с достоинством и бесстрастием блистательно играл свою роль правителя государства. Что же до второго, то он прилип к перламутровому биноклю и, как загипнотизированный, не отрывал глаз от очаровательного создания, которое появилось на сцене рядом с оратором.
Она была одета в шёлковое платье, будто бы сшитое прямо на ней. Скрестив руки на груди и обратив прекрасное лицо профилем к зрительному залу, она полуприкрыла веки и устремила взгляд на носы своих туфель-лодочек: образец внимания и самообладания.
Осознавала ли она, что весь зал смотрит сейчас на неё одну? Так или иначе, её это нисколько не смущало. Должно быть, когда всю жизнь носишь на плечах груз такой неземной красоты, привыкаешь к тому, что все без исключения обращают на тебя внимание. И всё-таки, по мнению Магнуса, Свен Мартенсон разглядывал её уж слишком пристально, и Магнусу было от этого немного не по себе.
Когда конференция наконец-то завершилась, все были так рады вздохнуть свободно и размять затёкшие ноги, что оратору достался настоящий шквал аплодисментов.
– Это ещё хуже, чем старик Рагнард! – прошептал сосед Магнуса.
– Хватит хлопать, а то сейчас по новой начнёт! – предупредил другой.
Оркестр определённо разделял эту точку зрения: словно для того, чтобы не допустить нового всплеска вдохновения оратора, трубачи заиграли весёлую мелодию, оповещающую начало церемонии вручения награды.
Опираясь на руку своей прекрасной спутницы, Филипп Оппенгейм торжественным шагом направился к штуковине, похожей на скамейку для молитв и с такой же обивкой из бордового бархата, и с видимым усилием преклонил на неё колени.
Но даже и так, стоя на коленях, он всё равно был слишком высок для его высочества. Великий герцог вышел на сцену под бой барабанов и был вынужден подняться на цыпочки, чтобы надеть на шею учёному награду: светло-зелёную ленту, на которой висела тяжёлая медаль с гербом Сильвании.
Великий герцог вынул из ножен саблю и трижды коснулся клинком плеча учёного, прежде чем провозгласить своим по-мальчишечьи звонким, но сильным голосом:
– Профессор Филипп Оппенгейм, за заслуги, оказанные нашему отечеству, я посвящаю вас в великие магистры ордена рыцарей Сильвании.
Казалось бы, смех, да и только: почтенный учёный стоит на коленях перед мальчишкой. Однако ни у Магнуса, ни у его товарищей не возникло желания усмехнуться. Несмотря на невысокий рост и хрупкое телосложение, великий герцог внушал уважение, трудно было даже объяснить почему. А ещё он вызывал непонятную грусть – такая, бывает, находит, когда видишь человека, которому повезло меньше, чем тебе, и он вынужден играть навязанную роль, но несёт свою ношу с изяществом и достоинством.
Конечно, учащихся не пригласили на официальный приём, который последовал за церемонией. Но попробуй-ка удержи отряд оголодавших лицеистов от посещения театрального буфета, тем более что девочки из школы домоводства были уже там и, вырвавшись из-под контроля надзирательниц, хлопали ресницами и за обе щёки уплетали пирожные…
Магнус воспользовался общей суматохой и не побежал вместе со всеми в буфет. Он хотел найти Свена Мартенсона, но как это сделать в такой толчее?
Оказалось проще простого: надо было лишь присоединиться к толпе поклонников и журналистов, которая тянулась за прекрасной женщиной в шёлковом платье. Все хотели взять интервью у профессора, и неизвестно, как бы он смог добраться целым и невредимым до зала приёмов, если бы не двое надзирателей, старательно ограждавших профессора от толпы.
– Магнус? Вот уж кого не ожидал увидеть…
Вот он и нашёлся – стоял укрывшись за колонной, с глазами красными от чрезмерного всматривания в бинокль. Он хлопнул мальчика по плечу и воскликнул с преувеличенной радостью:
– Я-то думал, тебя держат взаперти в интернате!
– Мне тоже интересно, как вам удалось заполучить приглашение сюда, – парировал Магнус. – Все ваши враги – ну, или почти все – сегодня здесь.
– Тоже мне проблема! Мимси отменно подделывает любые бумаги.
– То есть она специалист не только по кражам, но ещё и по фальшивым документам? Класс! – Свен Мартенсон изобразил, будто снимает воображаемую шляпу. – Ты имеешь честь беседовать с его превосходительством Малроем Макколли, полномочным послом Нового Уэльса. Звучит шикарно, правда? Самое сложное было достать смокинг. Но скажи мне: тебя-то что сюда привело?
Разговаривая, он не упускал из виду прекрасную даму. Когда она удалялась, он тоже продвигался по залу и тащил за собой Магнуса. Его игривость, напускная или искренняя, начинала раздражать мальчика.
– Похоже, вас куда больше интересуют сейчас другие вещи, – насмешливо сказал он.
– А! Ты о ней? – спросил Мартенсон, и лицо его расплылось в мечтательной улыбке. – Красавица, правда?
– Нет. Ну, то есть да… Но какое это имеет значение! – вскипел Магнус. – Я пришёл просить вас о помощи, а вы, вы… Ну и ладно. Сам справлюсь.
Он развернулся и хотел было уйти, но Свен Мартенсон его остановил:
– Подожди.
– Не буду вам мешать.
– Это не то, что ты думаешь! Я знаю Алисию уже десять лет.
– Алисию?
– Алисию Оппенгейм. Дочку профессора. Я так давно её не видел, что совершенно потрясён этой встречей.
– Тогда почему бы вам не пойти и не поздороваться с ней, если вы так хорошо знакомы?
– Это очень долгая история, Магнус. Слишком долгая для того, чтобы рассказывать её здесь. Пойдём, я знаю место, где можно спокойно поговорить.
Свен Мартенсон повёл Магнуса по торжественной лестнице, не преминув бросить ещё один взгляд на Алисию Оппенгейм и её свиту, после чего тех снова загородила толпа. Просторные фойе театра были пусты, вся охрана была выставлена у входа для проверки пригласительных билетов. Приоткрыв дверь одной из лож, Мартенсон втолкнул Магнуса внутрь.
– Ну как, ты согласен? – сразу накинулся он на мальчика с вопросом.
– Вы о чём?
– О задании, которое я тебе поручил. Ты ведь поэтому здесь?
– У меня есть заботы посерьёзнее, чем следить за профессором Оппенгеймом! – воскликнул Магнус. – В лицее творится что-то ужасное, и…
– И?.. – поторопил его Свен Мартенсон.
– И я ещё не понял, можно ли вам доверять.
– Ты прав, – ответил Свен. – Мне бы следовало начать с самого начала. Ну что ж, смотри. – Он залез во внутренний карман смокинга, вынул оттуда тоненький блокнот и протянул его Магнусу. – Аккуратнее с ним. Он мне очень дорог.
Наверное, когда-то этот блокнот был очень изящным. Размером он был не больше игральной карты – такой легко можно спрятать в карман женской одежды и не измять. Розовая обложка поблёкла, чернила тоже. На каждой странице стояла дата, а затем – нечто вроде списка разнообразных загадочных названий: «Мазурка… Шотландский… Фокстрот…»
– Узнаёшь почерк?
– Откуда у вас это? – спросил Магнус, чувствуя, что бледнеет.
Хотя в ложе царил полумрак, сомнений быть не могло: в блокноте писали тем же быстрым и элегантным почерком, которым была подписана на форзаце книга «Три мушкетёра».
– Это её бальная книжка, – объяснил Свен Мартенсон.
– Каким образом в ваши руки попала бальная книжка моей матери? – повторил свой вопрос Магнус неожиданно резким голосом.
– Я её не украл, уверяю тебя. Посмотри.
Он раскрыл книжку на первой странице, где было всего несколько слов, но они произвели в душе Магнуса эффект, сравнимый со взрывом мощнейшей бомбы.
Эта книжка принадлежит Элизе Мартенсон.
– Мартенсон? – повторил Магнус. – Элизе Мартенсон?
Свен аккуратно закрыл блокнот и погладил его выцветшую обложку.
– Мартенсон – это девичья фамилия твоей матери, Магнус. Так её звали до того, как она вышла замуж за твоего отца.
Магнус не сразу отреагировал на эту фразу.
– То есть вы…
– Её брат.
Порой интуиция подбрасывает подсказки, но нам недостаёт времени, упорства или ума задуматься над ними, и истина так и не открывается… Накануне, начав листать «Трёх мушкетёров» и обнаружив там инициалы «Э. М.», Магнус немного удивился, ведь книга принадлежала матери в детстве, когда она ещё не звалась Элизой Миллион. Но он лениво отмахнулся от этой несостыковки.
За буквами «Э. М.» скрывалось имя Элизы Мартенсон, а не Элизы Миллион. Но, может, он предчувствовал нечто подобное, не признаваясь самому себе? Особенно с тех пор, как госпожа Карлсен проболталась о каком-то дяде, которого он не знал.
В любом случае переварить подобную новость было непросто, и Магнус некоторое время не мог вымолвить ни слова и только яростно чесал затылок.
– Теперь ты понимаешь, почему я выбрал именно тебя – тебя, и никого больше – в тот день, когда ты явился к нам на манифестацию?
– Почему же… – смог наконец выдавить Магнус. – Почему вы сразу не рассказали?
– Да, ты прав, так было бы честнее. Но я не знал, что тебе рассказывали обо мне и как ты отнесёшься, если узнаешь, кто я.
– Не хочу вас огорчать, но я вообще не знал, что у меня есть дядя.
Свен горько усмехнулся:
– Я не удивлён. С тех пор как умерла Элиза, ну, то есть, я хотел сказать, с тех пор как умерла твоя мать, меня объявили персоной нон грата[5] не только в вашем доме, но и во всей Сильвании. Мне пришлось уехать из страны, и на бумагах меня и по сей день здесь как бы не существует. Я – иностранец в своей отчизне, Магнус.
– Но почему? Что произошло?
– Это тоже долгая история. Ты уверен, что хочешь её выслушать?
– Да я скоро лопну от загадок и вопросов. Объясните мне, пожалуйста, всё раз и навсегда.
– Хорошо понимаю твоё раздражение, – сказал Свен, усаживаясь в кресло. – Но когда ты всё узнаешь, ты согласишься, что мне необходимо соблюдать осторожность. – Он достал портсигар, повертел в руках и снова убрал в карман. – Ну что ж, слушай.
23. Другая Элиза М.
– Для начала прими к сведению, что наш род – один из старейших в Сильвании. Среди множества напастей, которые выпали на долю Мартенсонов, последней стал мой отец: жестокий человек, азартный игрок, сделавший несчастной мою мать и растративший за несколько лет всё, что осталось от семейного состояния… С юных лет нас с Элизой отсылали в ужасные заграничные интернаты. В конечном итоге так было даже лучше: чем дальше мы находились от отца, тем лучше себя чувствовали. Если коротко, мать умерла от горя – и я виню отца в её смерти. Сам он вскоре после этого покончил с собой. Нет-нет, не из-за раскаяния, а то ли из-за карточного долга, то ли из-за любовницы, никто толком не знал. Нам с сестрой не было ещё и двадцати лет, когда мы узнали, что такое разорение и кто такие кредиторы. Вот тут-то Элиза и познакомилась с Рикардом Миллионом, самым богатым холостяком страны.
От последней фразы Магнуса передёрнуло.
– Вы же не хотите сказать, что…
– Что она вышла за него ради денег? Нет, мой мальчик: Элиза была слишком цельной натурой, чтобы опуститься до такой сделки с совестью. Она искренне, всей душой полюбила твоего отца. Но она была слишком молода и бедна. Богатства Миллионов пришлись как нельзя более кстати. В начале замужества она наслаждалась вдруг обрушившейся на неё роскошью и ни в чём себе не отказывала, как будто желала наверстать упущенное за ужасные годы, проведённые в пансионе. Можешь мне поверить, в высшем свете Гульденбурга никто ей в подмётки не годился: у неё были самые элегантные туалеты, самые изысканные духи, самые дорогие украшения…
Он поморщился при этом воспоминании, как будто не знал, как совместить в себе восхищение красивой и умной сестрой и осуждение легкомысленного стиля жизни, который она вела.
– Она могла бы продолжать в том же духе: быть богатой и расточительной женой. Но в один прекрасный день всё разом изменилось, после того как она побывала в Нижнем городе. Я изучал тогда медицину, и вместе с товарищами по учёбе мы открыли в Нижнем что-то вроде диспансера, где бесплатно консультировали больных. Для неё этот визит стал настоящим потрясением: она обнаружила, что всё это время совсем рядом с ней существовали нищета, грязь и разруха… Это открытие ранило её до глубины души. Она тщетно силилась понять, как могут две трети населения жить в такой бедности, когда мы – такая богатая, прямо-таки чудовищно богатая страна?
Сомнений не оставалось: сейчас, когда Свен Мартенсон был взволнован своим рассказом, стало видно, что взгляд у него такой же печальный и напряжённый, как и у матери Магнуса на фотографиях в альбоме, который он получил на Рождество.
Свен тем временем продолжал:
– Её образ жизни полностью переменился. Она стала финансировать диспансер, занялась строительством приютов для бездомных и стала пользоваться своим влиянием и влиянием твоего отца, чтобы улучшить условия жизни в Нижнем городе. Именно для этого она и выучилась водить машину и самолёт: чтобы ни от кого не зависеть. Она была женой богатого человека и считала, что её долг – сделать так, чтобы от этого выиграло как можно больше людей, нуждающихся в помощи.
– А он? – спросил Магнус, потрясённый услышанным. – Мой отец?
– Он обожал её. Не всегда понимал, конечно, но защищал и поддерживал. Она нажила множество врагов… Сильные мира сего не любят, когда их заставляют испытывать угрызения совести. Она была так настойчива, что обратила на свою сторону даже великого герцога. Не теперешнего, а его отца, принца Атаназа. Он был тогда уже старик и позволял твоей матери всё, несмотря на жестокое сопротивление советников. С его смертью советники взяли власть в свои руки, но дать задний ход было уже поздно: диспансер пришлось закрыть из-за нехватки субсидий[6], однако остальные благие начинания сохранились. Например, в учебные заведения Верхнего города и по сей день продолжают принимать сирот из Нижнего. Этим они обязаны твоей матери, Магнус. И если бы не авария, в которую попал её самолёт, одному Богу известно, сколько ещё добрых дел могла бы она совершить. – Свен наклонился поближе к Магнусу. – Я предупреждал, что это длинная история, – проговорил он с напускной весёлостью, будто хотел скрыть чувства, которые всколыхнули в нём воспоминания. – Красивая история с грустным концом.
– А вы? – протянул Магнус. – Почему вы…
– Почему я исчез? – спросил Мартенсон, снова горько усмехнувшись. – Деньги обладают безграничными возможностями, Магнус. Они защищали твою мать, а заодно и меня… Её исчезновение было на руку тем, кому выгодно оставить всё как есть. В один прекрасный день меня вдруг объявили опасным революционером. Диспансер рухнул под грузом долгов; на всё имущество, включая личные вещи, наложили арест… Вот этот смокинг, к примеру, Мимси пришлось «одолжить» у одного прославленного кутюрье из Верхнего города. Не волнуйся, завтра верну.
Притворная весёлость Свена ничуть не развеселила Магнуса.
– Не понимаю, – упорствовал он. – Почему мой отец перестал вам помогать?
– Когда умерла твоя мать, он чуть с ума не сошёл от горя. В один прекрасный день он просто не позволил мне войти к вам в дом, будто я был виноват во всём, что случилось. Я не держу на него зла, Магнус: никогда не знаешь, как отреагирует человек на трагедию. Он был без ума от твоей матери, и эта потеря его совершенно сломала. Видимо, работа, в которую он ушёл с головой, помогала спасаться от тяжёлых мыслей… Я устроился на службу в Западной Сильвании, и тут про меня сразу забыли.
– На службу к профессору Оппенгейму?
– Да. В лаборатории я и познакомился с его дочерью Алисией. А когда спустя два года захотел вернуться в Гульденбург, пограничные службы не пропустили: за время отсутствия меня лишили гражданства.
– Какие гады! – возмутился Магнус. – Вы же не сделали ничего плохого, наоборот!
– Мне очень приятно слышать это от тебя. Но я не из тех, кого легко остановить. К тому же в Нижнем городе живёт под вымышленным именем не один только Малрой Макколли.
– Мимси – тоже?
Свен кивнул:
– И многие другие.
– А с ней вы как познакомились?
– Как-то раз она пыталась обчистить мне карманы. С тех пор мы не расстаёмся.
– Ведь это не настоящее её имя, да?
– Нет. Она никогда не знала своего настоящего имени… Тсс!
Свен Мартенсон зажал ладонью рот Магнусу и толкнул его поглубже в тень ложи, отчего трухлявые кресла, в которых они сидели, опасно заскрипели.
Внизу раздались голоса, и яркий луч фонарика пронёсся по ложам и балконам театра.
– Охрана, – прошептал Мартенсон. – Из-за того, что великий герцог здесь, полиция стоит на ушах.
К счастью, из партера увидеть их было невозможно. Свет скользнул несколько раз туда-сюда у них над головами, ненадолго задержавшись на лепнине. Это была всего лишь очередная проверка: очень скоро луч погас, раздался стук закрывшейся двери, и в зале снова стало тихо.
– Пронесло, – выдохнул Магнус, когда опасность миновала. – Ведь они могли и сюда посветить…
– В ложу великого герцога? Не думаю, – уверенно мотнул головой Свен Мартенсон.
– Ложа великого герцога? – громким шёпотом переспросил Магнус и, повертев головой, обнаружил, что на спинке его кресла изображён герб королевской семьи.
– Ты знаешь другое место, где бы нас оставили в покое? Но не будем терять время. Что такое важное ты хотел сказать?
Магнус больше не сомневался. Стараясь не слишком вдаваться в подробности, он рассказал Свену обо всём: о таинственных баллонах, доставленных в лицей, об инсценированном карантине малыша Швоба и его товарищей, об опустевшей Спальне, об облаве, которой чудом избежал Большой Вацлав… Ну и ещё о своём сне, о появлении в Спальне человека со шпагой, о сильном запахе лошади, который Магнус продолжал чувствовать и проснувшись, – если, конечно, это вообще был сон.
– В ту ночь был зелёный туман, ты уверен?
Магнус боялся, что Свен посмеётся над его рассказом, но тот слушал чрезвычайно внимательно и уделял внимание каждой детали.
На его вопрос Магнус кивнул, и тогда Мартенсон заговорил:
– Помнишь, я рассказывал об аварии, которая произошла на шахте? Согласно сведениям, что мне удалось добыть, во время взрыва было обнаружено крупное месторождение газа. На этом месте уже строят буровую платформу, но большое количество газа успело просочиться в грунт. Вот его-то выделения и образуют тот самый зелёный туман, который ты видел вчера вечером.
– Хорошо, но это ведь ничего не объясняет. Из-за какого такого газа персонаж может выбраться из книги или чудовище – из мифа?
– Профессор Оппенгейм и его дочь прибыли сюда неспроста. И неспроста в лицей были доставлены баллоны, и дети посажены на карантин – тоже неспроста. Твой лицей служит экспериментальной базой, Магнус, голову даю на отсечение.
– Вы хотите сказать, что профессор Оппенгейм использует Швоба, Вагнера и остальных как подопытных кроликов?
– Послушай, профессор – добрейший старик. Я уверен, что он и мухи не обидит. Вопрос в другом: кто им управляет…
Свен на мгновение задумался и повертел в руках бинокль – возможно, вспомнил об Алисии Оппенгейм, но тут же отогнал эту мысль. Похоже, он не слишком доверял ей, как бы притягательна она ни была? Если бы он был в ней полностью уверен, он бы не стал поручать Магнусу проследить за окружением учёного.
– В общем-то ты был прав, что не стал сломя голову бросаться в эту авантюру, – снова заговорил Свен после небольшой заминки. – Мы имеем дело с сильным противником, и, пока нам неизвестно, кто именно дёргает за нитки…
– Директор. Он у них за главного.
– Нет, он тоже всего лишь исполнитель. Ты представляешь себе, насколько это ценно – подчинить себе этот новый газ?
– В кабинете у Могильщика были документы из государственной канцелярии, – вдруг вспомнил Магнус. – Я думал, он меня убьёт, когда я нагнулся, чтобы их собрать.
– Из канцелярии, ты уверен?
– Совершенно уверен.
– Краганмор! Мой старейший враг…
– Но какое может быть дело канцлеру до…
– Я не знаю, но, если в этом замешан Краганмор, ставка должна быть очень серьёзной.
Свен Мартенсон поднялся, не в состоянии дальше сидеть на месте, и стал ходить взад-вперёд по ложе, продумывая план сражения.
– Необходимо действовать быстро. Великий герцог не имеет к этому никакого отношения, я уверен: он никогда не причинил бы зла детям. Но канцлер пользуется его полнейшим доверием, и, чтобы разоблачить Краганмора, нам нужны неопровержимые доказательства. Знаешь, что ты сделаешь?
– Нет, – пробормотал Магнус, вдруг почувствовав слабость.
– Ты сегодня же ночью проникнешь в кабинет директора.
– О нет!
Он был так категорически против, что даже сам удивился.
– Я не взломщик, и не просите! А Мимси? Вот она-то, я уверен…
– Это задание, конечно, как раз для неё, ты прав. Но Мимси исчезла.
– Исчезла?
– Разозлилась, что я запретил ей идти сюда.
– А почему ей нельзя?
– Ты можешь себе представить его превосходительство Малроя Макколли в сопровождении спутницы в вечернем платье канареечного цвета?
– Что?
– Когда Мимси «одалживает» одежду для себя, чувство стиля частенько её подводит.
Вечернее платье канареечного цвета. Можно ли придумать более абсурдное объяснение тому, почему именно он, Магнус, должен вламываться среди ночи в кабинет директора, чтобы выкрасть бумаги, которые тот бережёт как зеницу ока?
– Нет, об этом даже речи быть не может! Вы поссорились, а мне расхлёбывать? Я не согласен! И вообще, я вам ничего не должен!
– Мне – нет, Магнус. А маме?
– В смысле?
– Ведь это благодаря тебе она ввязалась в борьбу. Твоё рождение изменило её. Как можно оставаться бесчувственным к бедам других, когда у тебя самого появился ребёнок?
– Это шантаж, – возмутился Магнус.
Но разве мог он теперь струсить и отказаться? Вернуться к прежней скучной жизни после всего, что узнал о матери и её отваге?
Ему вдруг стал отвратителен Свен Мартенсон. Быть отпрыском Рикарда Миллиона – это, конечно, не всегда легко, но по крайней мере жизнь его была сказочно спокойна. А тут откуда ни возьмись сваливается на голову этот дядюшка, и всё катится кувырком! По какому праву он разворошил старые воспоминания, от которых так больно? По какому праву заявляет, что Магнус должен быть как эта женщина? Он, конечно, гордится ею, но ведь её черты – храбрость, упорство, щедрость – у него отсутствуют!
Он бы дорого заплатил, чтобы никогда не знать этого типа и вести, как прежде, безбедное существование богатого сынка.
И вдруг он осознал, что, наверное, так же чувствовала себя и мама, когда принимала решение покинуть свою золотую клетку.
– То, что вы мне рассказывали в прошлый раз, ну, это, видение… Это ведь была она, в смысле, вам явился её призрак?
– Да. Ты понимаешь, почему я не мог сразу тебе рассказать.
Его признание стало последней каплей.
– Ладно, будь по-вашему, – вздохнул Магнус, вставая. – Если я попадусь…
Лицо Свена Мартенсона просветлело.
– Она бы тобой гордилась, – сказал он, положив руку Магнусу на плечо. – Я же тем временем посмотрю, какую информацию можно добыть здесь.
– У дочери профессора? – саркастически поинтересовался Магнус.
Не дожидаясь ответа, он двинулся к выходу из ложи.
– Я подам вам знак, когда что-нибудь найду, – сказал он. – А сейчас мне нужно поскорее присоединиться к остальным, пока меня не хватились.
24. Мимси Покет к вашим услугам
Несколько часов спустя Магнусу снился сон: он идёт по незнакомому городу среди полуразрушенных домов с покосившимися фасадами. Солнце уже садится, и прохожих на улицах почти нет, тишину нарушают лишь угольные вагонетки, со скрипом проносящиеся по натянутым над улицей стальным тросам.
А ведь он обещал себе, что не уснёт. Он прилёг ненадолго в своём отсеке, дожидаясь, пока в лицее всё стихнет и можно будет без опаски отправиться на задание. Но откровения Свена Мартенсона оказались слишком сильным переживанием: Магнус беспрестанно клевал носом над книгой, которую силился читать, и мысли в голове безнадёжно путались.
Во сне был этот странный город и женщина, которая быстро шагала перед ним. Кто она такая? Магнус не знал, разве что догадывался, что они знакомы, что когда-то раньше он её знал. Она шла торопливо, не оглядываясь. Он звал её: «Госпожа! Госпожа!» – но она не обращала на него внимания.
Он бросился за ней бегом, но дорога была засыпана снегом, и бежать было трудно. Удивительно: он продвигался вперёд, но догнать её не получалось. Он тянул к ней руки, но ничего не помогало, сердце его оглушительно колотилось, и он понимал, что долго в таком бешеном темпе не протянет.
В тот момент, когда она начала поворачивать к нему лицо и он должен был вот-вот разглядеть в вечерних сумерках её черты, Магнус проснулся.
Что-то нарушило его сон. Ощущение чьего-то присутствия, едва слышный металлический щелчок…
Он подскочил и сел в постели.
– Эй! Отдай!
В ногах его кровати сидел Большой Вацлав, ещё более грязный и ободранный, чем накануне, если такое вообще можно себе представить. Он держал в своей огромной лапе мобильный телефон Мимси Покет и играл с ним, открывая и закрывая крышку и зачарованно наблюдая за голубоватым светом, который исходил от экрана.
– Быстро отдай! – прошипел Магнус.
Большой Вацлав тут же прицелился в Магнуса телефоном.
– Не двигайся, понял? Сиди смирно!
– Что ты здесь делаешь? – проговорил Магнус.
Большой Вацлав только рассмеялся и показал печенье, которое держал в левой руке:
– Голодный.
– Ты ещё и продукты мои таскаешь! Ну сейчас я тебе…
– Сиди! Сиди и не двигайся, а то как пальну альфа-прессом!
– Альфа-процессом, идиот.
– Хочешь всё-таки получить альфа-лучом, да? Неймётся тебе? – рычал зверь Вацлав, одурманенный могуществом, и совал телефон прямо в нос Магнусу.
– Не трогай эту кнопку! – приказал тот, отодвигаясь.
Он опасался, как бы Вацлав не выбил ему глаз своей новой игрушкой.
– Ага! – обрадовался громила. – Испугался? – Он поглаживал указательным пальцем центральную кнопку на телефоне, будто это был курок пистолета. – Сейчас получишь протонами по башке, вот весело будет!
– Вацлав, перестань, не дури! Это же полная ерунда!
Но зверюга ничего не слышал, наслаждаясь местью.
– Встань на колени и моли о пощаде!
– Не трогай кнопку!
– Тебе уже всё равно не спастись от луча, приготовься стать пеплом! Но сначала давай моли о пощаде!
– Вацлав, это не то, что ты думаешь. Поверь, в твоих же интересах не нажимать эту кнопку.
– Сила на моей стороне. Значит, не хочешь молить? Ну, тогда пеняй на себя! Прощай, Магнус-недомерок.
И Вацлав, зажмурив один глаз, чтобы лучше прицелиться, выставил телефон вперёд, направил его прямо в макушку Магнусу и нажал на кнопку с тихим возгласом: «Бабах!»
Ничего не произошло.
Он нахмурился и нажал на кнопку ещё раз. Опять ничего.
– Не работает, – заметил он, тупо уставившись на телефон.
Поразмышлять над тем, что произошло, Вацлав не успел. Окно распахнулось, и в комнату впрыгнул тёмный силуэт. Секунда – и Вацлав был уже на полу: его ударили ногой в грудь, опрокинули на пол и сдавили горло – события развивались так быстро, что Магнус ни разу не успел выдохнуть.
– Ты его… убила? – наконец выдавил он.
– Просто оглушила! – объявила Мимси, изящно поднимаясь с пола.
Всё это произошло в полнейшей тишине, так что в соседних отсеках никто и бровью не повёл.
– Ты чокнутая, абсолютно! – проговорил, громко сглотнув слюну, Магнус и опустился на колени, чтобы пощупать пульс Большого Вацлава.
– Это всё, что ты можешь сказать после того, как я спасла тебе жизнь?
– Да меня не от кого было спасать, это полнейший кретин, безобидный идиот, который хотел произвести на меня впечатление. Я бы и сам запросто с ним справился!
Слава богу, сердце злобного Вацлава билось. Он отделается шишкой, и голова будет сильно болеть, когда очнётся.
– Что на тебя нашло, чёрт возьми? – набросился Магнус на Мимси.
– Ты мне звонил, да или нет? – рявкнула она, подбоченившись и скорчив недовольную физиономию, требующую незамедлительного ответа.
Под кителем на ней была чёрная облегающая одежда ночного вора и такая же чёрная шапочка, а волосы она заплела в толстую косу. Магнус уже второй раз видел её за работой. В голове не умещалось, как может такая хрупкая девчонка сеять вокруг себя столько разрушений.
– Я не звонил. Это он. Он думал, что… Долго объяснять.
– Откуда мне было знать? Ты звонишь, я вмешиваюсь, такой был уговор. Я всего лишь выполняю приказы.
– Например, уничтожив нашего единственного союзника во всём этом здании? Отличная работа.
– Чего?
– Ничего. Это я так, сам с собой. Как тебе это, кстати, удалось?
– Как мне что удалось?
– Так быстро здесь оказаться.
Мимси бросила на него колючий взгляд:
– Я тут давно околачиваюсь, если хочешь знать. Жду, когда ты решишься.
– В лицее? Но это ведь безумие!
– Почему? Это что, опасно?
– Привратник, надзиратели, господин Прибилитц, директор плюс ещё человек сто учеников. Или, по-твоему, тут слишком мало людей, которым лучше бы тебя не видеть?
– Сто учеников?
– Ты девчонка, если вдруг забыла. А парни здесь живут довольно крепкие.
Мимси прыснула от смеха. Носком сапога она указала в лежащую на полу неподвижную кучу, представлявшую собой Большого Вацлава.
– Ой-ой-ой! Спасибо, что предупредил.
– Моё дело – напомнить, а ты уж смотри, – пожал плечами Магнус. – В конце концов, мне не поручали работать телохранителем моего собственного телохранителя. У меня есть своё задание, и, поскольку теперь я по твоей милости остался один…
– Ты что, рассчитывал попросить о помощи этого бешеного?
– Да, ну то есть нет. Я не знаю, – раздражённо бросил Магнус, не найдя, что сказать. – Ты без конца жужжишь как муха, невозможно сосредоточиться!
– Ясно, – сказала Мимси.
Она запрыгнула на кровать, уселась по-турецки и, не обращая больше на него внимания, схватила том «Трёх мушкетёров» и принялась вертеть его в руках, будто это не книга, а кирпич.
Магнус вдруг понял: Мимси Покет не умеет читать.
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Жду приказаний. Ведь ты у нас главный, правильно?
Боже, как его бесила эта девчонка! С обречённым вздохом Магнус уселся рядом.
– Свен Мартенсон. Ты знала, что он…
– Твой дядя, да.
– Приятно, что я узнал об этом последним.
– Вообще-то было не так уж трудно догадаться, – заметила она, переплетая косу.
Ладно. Спокойно. Он не станет нервничать.
– Вот как мы будем действовать. Я войду в кабинет директора. Тебе необязательно меня сопровождать. Если я найду бумаги, ты отнесёшь их Свену, хорошо? Он ждёт. Без этих бумаг нам ни за что не доказать, кто затеял всю эту историю. Это наш единственный шанс.
Она никак не отреагировала на его слова, поэтому Магнус повторил, пытаясь поймать её взгляд:
– Понимаешь?
– Да, командир.
– Прекрати, Мимси! Ты выводишь меня из себя!
– Для начала ты сам прекрати разговаривать со мной как с идиоткой!
С девчонками что – всегда так трудно? Вообще-то Магнусу куда лучше жилось до тех пор, пока это исчадие ада не принялось его защищать.
– Я всего лишь пытаюсь тебе объяснить. Я сам не до конца понимаю, что происходит. То есть, если точнее, почти совсем ничего не понимаю. Знаю только, что нужно действовать быстро. Пока ты отнесёшь документы Свену, я проникну в изолятор и выпущу оттуда ребят, которых заперли на карантин. Их больше нельзя оставлять в лапах Оппенгейма и его банды.
Ему потребовалось несколько минут, чтобы в двух словах описать Мимси сложившуюся ситуацию. Она слушала очень внимательно, теребя в руках шапку и не меняя сосредоточенно-сердитого выражения лица. Её большущие глаза, похожие на два миндальных ореха, высокие скулы и вздёрнутый нос представляли неистощимый интерес для Магнуса, который тайком поглядывал на неё при каждой возможности. Она была бы даже хорошенькой, если бы вела себя попроще, думал он.
Когда он рассказал о своей последней встрече с малышом Швобом и о зашифрованном послании, которое тот нарисовал на окне, Мимси переспросила:
– Что за послание?
– Ну, это было число. Вот такое.
Магнус написал пальцем на слое пыли, покрывавшем полку, цифры 5, 0 и 5 и тут же хлопнул себя по лбу:
– SOS! Какой же я идиот! Это было никакое не число, а сигнал SOS! Мимси, ты гений!
– Вообще-то было совсем нетрудно догадаться, – заявила она, без стеснения приписав себе открытие, которое только что сделал Магнус.
Тот спрыгнул с кровати:
– Профессор Оппенгейм сегодня приглашён в гости к его высочеству. Я смогу свободно войти в изолятор. Но первым делом – бумаги…
Мимси, соскочив с кровати, последовала за ним, на ходу натягивая чёрную шапку. Она остановила Магнуса, который собирался выйти через занавеску в коридор:
– Нет, не через дверь. Слишком рискованно. Окно.
– Как скажешь, – вздохнул Магнус, которому совсем не улыбалось опять играть в канатоходца.
– Подожди-ка.
Мимси нагнулась над Большим Вацлавом, который всё ещё лежал без сознания, вытащила у него из руки свой мобильник и протянула Магнусу:
– Вдруг пригодится.
Этот идиот Вацлав так долго играл с телефоном, что индикатор заряда показывал почти пустую батарейку.
– Это его ты поколотил, чтобы защитить малыша Швоба? – спросила Мимси. – Этого?
Магнус кивнул, заталкивая телефон в карман.
– Жаль, что я ему оставшиеся зубы не выбила.
– Я думаю, он достаточно покалечен, – заверил он Мимси, подталкивая её к окну. – А малыша Швоба ты откуда знаешь?
– У нас были общие приёмные родители, – сказала она, подтягиваясь на подоконник. – Пока я окончательно не вернула себе полную свободу. Так что в одной из прошлых жизней он был для меня кем-то вроде младшего брата.
25. Как стать взломщиком за один урок
Гнаться за Мимси Покет по крышам Гульденбургского лицея – задача не из лёгких.
Снег и ночная мгла мешали удерживать равновесие, но её это, похоже, нисколько не беспокоило, она перелетала с карниза на карниз с проворством белки.
Иногда она оглядывалась, чтобы поторопить Магнуса или показать, как преодолеть трудный переход.
– Цепляйся за карниз. Так, теперь ногу…
– Подожди, – пыхтел Магнус, хватая её за руку. – Ты уверена, что эта дорога куда-нибудь ведёт?
Она метнула в него презрительный взгляд:
– Я знаю все входы в этот ваш лицей, можешь не сомневаться.
– Да конечно! Лучше, чем я?
Мимси пожала плечами и стала перечислять, загибая пальцы:
– 18 дверей, 165 окон, 14 чердачных окошек. И это не считая подземных ходов.
– Ты шутишь?
– Может быть, – уклончиво ответила Мимси, вдруг пожалев, что рассказала слишком много. – И вообще, не лезь не в своё дело.
– Это вообще-то мой лицей, если ты вдруг забыла.
Она снисходительно усмехнулась:
– Вы, люди из Верхнего города, знаете только один вход – большую центральную дверь, которую, к тому же, кто-нибудь всегда придерживает перед вами.
Вообще-то это было недалеко от истины, вынужден был признать Магнус. И Мимси права, что не хочет делиться своими секретами: воровское мастерство – единственное богатство, которое у неё есть.
– Ну что, ты идёшь? – спросил он.
– Стой! – вдруг прошептала Мимси и присела, как кошка, на самом краю крыши.
Магнус интуитивно повторил её движение, пытаясь разглядеть, на что она указывает пальцем.
Вид отсюда открывался захватывающий: парадный двор, парк лицея, а чуть дальше – мерцающие огни промышленного комплекса.
Через парадный двор шла группа людей. Четыре силуэта в длинных белых халатах, которые почти сливались со снегом.
– Оппенгейм и его сообщники!
– Я думал, он во дворце у великого герцога…
Разглядеть лица было невозможно: на голове у каждого красовался стеклянный шар, похожий на шлем скафандра. Люди ступали тяжело – казалось, они обуты в особые ботинки на свинцовой подошве, какие бывают у водолазов. Они медленно шли друг за другом, неся тяжёлый баллон. Удивительнее всего было свечение, которое исходило от процессии: шлейф зелёного, почти флюоресцентного газа – если бы не он, они прошли бы через неосвещённый двор незамеченными.
– Что они делают?
– Понятия не имею, – ответил Магнус и добавил, поёжившись: – Но мне бы не хотелось свалиться отсюда им на голову.
Процессия направлялась в сторону медпункта, и их внешний вид подтверждал предположение Свена Мартенсона: лицей используют в качестве экспериментальной площадки.
Когда четвёрка скрылась за углом, Мимси вскочила.
– Нельзя их туда пускать, – воскликнула она. – Я пошла!
– Нет, сначала бумаги! – приказал Магнус, схватив её за руку.
Она принялась вырываться, юркая, как угорь, но Магнус держал крепко. Свен Мартенсон был прав: поодиночке им не справиться.
– Ладно, пусти, – сдалась она. – Но имей в виду: если они причинят зло малышу Швобу…
– Они своё получат, обещаю, – заверил её Магнус.
– Ну тогда пошли.
Мимси побежала дальше по карнизу, приподняла трухлявую раму слухового окна и проскользнула внутрь.
Магнус последовал за ней, хотя и с трудом. Весил он, должно быть, раза в два больше, чем Мимси, и приземлился с глухим стуком.
– Ты не мог бы потише? – прошептала Мимси Покет, увлекая его в темноту.
Какое счастье, что она пошла с ним. Кабинет директора оказался заперт на два оборота ключа. Сам бы Магнус ни за что не справился со сложным замком, который Мимси мигом одолела.
Она вошла вслед за Магнусом, закрыла дверь, задёрнула шторы и зажгла лампу. Она действовала быстро и чётко, будто всю жизнь только этим и занималась.
– Чего уставился?
– Я? Я не уставился.
– У нас вообще-то времени в обрез! Как они выглядят, эти твои бумаги?
Магнус почесал в затылке, силясь вспомнить свой визит к директору.
– Это была такая толстая связка. Официальные бланки, и по диагонали на каждом листе – слово «СЕКРЕТНО» красными буквами.
– Ладно. Ты ищи на полках, а я – в столе.
То ли из-за предка, сурово взиравшего из своей рамы, то ли из-за слабого запаха плесени, который исходил от охотничьих трофеев, висевших на стене, но у Магнуса вдруг закружилась голова. Если их поймают, дело плохо.
– Слышал? Скорее.
Они перелопатили все ящики и полки – а времени на это ушло немало, потому что каждый предмет нужно было положить обратно точно так же, как он лежал до этого, – и ничего не нашли. Бухгалтерские тетради, классные журналы, набор скрепок, скобок и штепсельных подушек – что угодно, но только не сверхсекретные документы.
– Он точно должен был положить их на место, – злился Магнус, чувствуя, что впадает в отчаяние.
В это мгновение вдалеке раздался мощный взрыв.
Стены были толстые, дверь – обита войлоком и кожей, поэтому невозможно понять, откуда донёсся звук, но взрыв был сильный, всё здание вздрогнуло.
Мимси молнией бросилась к лампе и выключила её. Они на цыпочках пробежали через комнату и забились в тёмный угол, такой тесный, что Магнус чувствовал локтем хрупкие рёбра Мимси и бешеный стук сердца под ними – так бьётся в руках пойманная птица.
– Ложная тревога, – наконец сказала она.
– Что это был за шум?
– Понятия не имею. Давай поскорее найдём эти тупые бумаги и валим отсюда.
После того как они долго стояли в темноте, лампа, снова зажжённая Мимси, ослепила глаза. Где же искать? Они прочесали всю комнату, пролистали от начала до конца даже толстенную папку, в которой директор хранил личные дела учеников. Магнус не удержался и, отыскав своё дело, пробежал глазами перечень вынесенных ему за три года учёбы замечаний, письменных выговоров, опозданий без уважительной причины и наказаний. Листок, где говорилось о наказании длиной в одну тысячу триста сорок один час, тоже был тут. На мгновение Магнусом овладело желание вырвать листок из личного дела и порвать. Но остатки порядочности не позволили ему этого сделать: он и так только что под влиянием новых друзей Свена Мартенсона и Мимси Покет вломился в кабинет директора собственной школы.
– Здесь где-то должен быть несгораемый шкаф, – вдруг догадалась Мимси.
Ей понадобилось двадцать семь секунд, чтобы его найти. Он оказался спрятан в стене за неприветливым портретом Максимуса Миллиона.
– Как же я сразу не догадался! – раздосадованно воскликнул Магнус.
– О чём?
– О том, что старый хрыч прячет сейф: это мой прапрадед.
– А, – бросила Мимси, – подумаешь, удивил. Помолчи немного, ладно?
Шкаф был закрыт на кодовый замок. Приложив ухо к дверце, проделанной в толстой стене, она принялась крутить рифлёное колёсико с таким проворством, что Магнус изумился:
– Ты это уже делала?
Невероятно: разве мог он когда-нибудь, в прежней жизни, поверить, что в один прекрасный день у него появится друг – профессиональный взломщик?
– Тсс! – цыкнула Мимси.
Ещё несколько попыток, щелчок, и дверца сейфа медленно, со скрипом распахнулась.
– Вуаля! – объявила Мимси.
– Вот это да… – произнёс Магнус, не веря глазам. – Мимси, ты просто невероятная!
Впрочем, он был не вполне уверен, что именно этот эпитет – наиболее удачный из всех, что крутились у него в голове. «Потрясающая»? «Немыслимая»? «Восхитительная»?
Она скромно улыбнулась:
– Замок «Грауфмайер и сыновья» 1928 года, комбинация всего из шести цифр. Легкотня. Механизм такой разболтанный, что даже глухой открыл бы с закрытыми глазами.
Нужная папка лежала сверху на куче других бумаг. Дюжина скреплённых вместе листков под названием «ОПЕРАЦИЯ ИЗУМРУД».
«Получателю сего приказано… – жадно разбирал Магнус, поднеся документы к лампе, – отчитываться исключительно лично господину канцлеру… абсолютная конфиденциальность, которая необходима… ни при каких обстоятельствах не попасть в руки врага…»
Что означала вся эта абракадабра?
– Ну и?..
Следующие страницы не слишком прояснили дело: транспортные накладные, технические паспорта, отчёты о проделанной работе – на неопытный взгляд Магнуса, ничего толкового.
– Ну? – снова поторопила Мимси.
– Подожди, пожалуйста.
Магнус не знал, что ожидал увидеть, но уж точно не этот ворох белиберды, в которой, он готов был поспорить, даже Свен ничего не сможет разобрать.
На последней странице обнаружился список, тоже пересечённый красным словом «СЕКРЕТНО».
Это был список имён. Точнее – Магнусу не понадобилось много времени, чтобы это понять, – список сирот, которых государство определило в интернат Гульденбургского лицея.
– Смотри! – воскликнул он, победно размахивая списком перед носом у Мимси. – Вагнер, малыш Швоб – они все здесь!
Это было то самое доказательство, что они рассчитывали найти: имя каждого ребёнка, посаженного на карантин, было помечено крестиком, и в канцелярии этот список завизировали, если судить по дате на листке, за три дня до того, как была объявлена так называемая эпидемия, к которой приговорили детей из списка.
– Ты понимаешь, что это значит, Мимси? Их выбрали. Выбрали, чтобы спокойно проводить на них свои подлые эксперименты.
Имена Антона и других ребят, пропавших из Спальни наказаний, почему-то отмечены не были. Когда Магнус указал на это Мимси, она сердито оттолкнула протянутый ей список:
– Чего я там разберу? Это ты у нас в школе учишься, не я.
– Всё остальное наверняка касается организации операции, – продолжал Магнус, терпеливо возвращаясь к первым страницам документа.
И вдруг он увидел такое, что у него перехватило дыхание. Один из листков, возможно транспортная накладная, оказался бланком компании «Миллион Добыча». Это была одна из многочисленных компаний его отца, которая специализировалась на бурении. Это она осуществила секретную поставку баллонов с газом в лицей.
Магнус не мог прийти в себя от потрясения. Его отец имеет отношение к этим ужасным перевозкам? Но ведь этого просто не может быть. У Магнуса закружилась голова, и Мимси пришлось на него прикрикнуть, чтобы вернуть к реальности.
– Эй, я тебя спрашиваю! Нашёл что-то ещё?
– Нет-нет, ничего важного, – соврал Магнус, заталкивая бумаги ей под китель. – Держи это, и смываемся.
Они быстро закрыли несгораемый шкаф, убрали следы своего посещения и нырнули обратно в коридор.
Мимси двигалась впереди, быстрая и бесшумная, точно эльф. Магнус, тяжело дыша, еле поспевал за ней. Свен Мартенсон мог гордиться племянником: он возвращается с задания с документами, которых будет довольно, чтобы приговорить его отца к ста годам принудительных работ!
– Ты идёшь?
Он нагнал Мимси у подножия лестницы, ведущей к крыше.
– Здесь мы разделимся, – сказала она. – Ты точно справишься один?
– Конечно… Ты…
Это головокружение он не спутает ни с чем другим. В ушах засвистело, перед глазами потемнело.
– Что с тобой? Ты побледнел.
– Ничего… – пробормотал он из последних сил. – Я сейчас…
Напрасный труд, что уж там. Язык налился свинцом, ноги подкосились.
– Магнус! – услышал он чей-то крик. – Магнус!
Через мгновение он провалился в чёрную дыру.
26. Секретная лаборатория
Сквозь веки пробивался яркий свет.
Он с большим трудом приоткрыл их, но тут же снова закрыл, вздрогнув от ужаса. Над его лицом нависала пара мушиных глаз, словно разросшихся до гигантских размеров за толстыми стёклами увеличительных линз.
Наверняка его движение было замечено.
– Проснулся, – сказал кто-то приглушённым и одновременно металлическим голосом.
– Уберите свои грязные лапы, не то я вам…
Откуда Магнусу знаком этот второй голос? За фразой последовал шум борьбы и стон, который заставил его окончательно очнуться.
– Мимси, – с трудом выговорил он.
Он лежал на ледяном полу вестибюля, в том самом месте, где на него накатил приступ нарколепсии.
Только теперь они были здесь не одни: двое держали Мимси (в одиночку с ней бы никто не справился), не обращая внимания на её брыкания и выкручивания. Третий, одетый в такой же белый халат и шлем от скафандра, как и двое первых, держался на почтительном расстоянии от Магнуса и светил ему в лицо фонариком.
– Вставайте и идите за нами, без разговоров, – пробулькал он.
Его шлем, подсоединённый к кислородному баллону, был снабжён акустической мембраной, которая и придавала голосу этот гнусавый резонанс, будто он доносился из телефонной трубки. Стеклянный шар шлема деформировал черты лица и делал глаза похожими на мушиные – те самые, которые напугали Магнуса в момент пробуждения.
– Ну что, Магнус-недомерок, думал, ты самый сильный, да? – раздался насмешливый голос у Магнуса за спиной.
Большой Вацлав. Этот болван решил, что, выдав их, убьёт одним ударом двух зайцев: отомстит Магнусу и Мимси и заодно получит прощение за побег.
Ухватив Магнуса за шкирку, Вацлав заставил его подняться.
– Ну ты у меня получишь, – процедил Магнус сквозь зубы.
Один из мужчин закинул Мимси за спину, как мешок опилок.
– Пошёл, – скомандовал Вацлав и толкнул его.
Что было делать Магнусу? Ему ничего не стоило сбить зверюгу с ног и убежать. Но нельзя же было бросить Мимси, тем более что он даже не знает, раскрыто похищение документов или нет. Единственная надежда – тянуть время и ждать, пока представится случай бежать вдвоём (если, конечно, он вообще представится).
Приняв вынужденное решение слушаться, Магнус вдруг вспомнил, что во дворе был ещё и четвёртый человек в таком же халате и шлеме от скафандра. Почему же здесь его нет?
Процессия направлялась в сторону классных комнат, и это слегка приободрило Магнуса: хотя ему частенько бывало там смертельно скучно, всё-таки класс – знакомое место, в котором не должно произойти ничего ужасного.
И всё же, когда они шли мимо окон, выходящих на школьный двор, Магнус чуть не закричал от ужаса.
Изолятор исчез. Исчез бесследно, как и не было. Стёрт с лица земли взрывом, от которого недавно содрогнулась школа.
А на том месте, где прежде был изолятор, стояла теперь стена зелёного тумана, такого плотного, хоть руби топором, и к тому же клокочущего и шевелящегося, будто нечто живое.
– Вагнер, малыш Швоб, – ошеломлённо проговорил Магнус. – Они…
Вацлав мерзко расхохотался:
– Не твоё дело, Недомерок. Не лезь куда не просят!
Они прошли мимо классных комнат и поднялись по лестнице. Магнус узнал галерею, по которой бежал за Плевком, когда тот забрал его медальон.
Главный в скафандре достал ключ и открыл одну из загадочных дверей в галерее, дождался, пока все войдут внутрь, и только тогда зажёг жёлтые шарообразные лампы, свисавшие с потолка.
Комната оказалась похожей на химическую лабораторию, загромождённую рабочими столами и сломанными инструментами. В центре стояло нечто вроде медицинского кресла, а вокруг в бутылях из прозрачного стекла, подсоединённых к большим металлическим баллонам, булькала изумрудная жидкость. Хитросплетение шлангов вело к машинам, которые прерывисто пыхтели, как тяжело дышащий человек.
– Здесь уже безопасно, – сказал главный и снял с головы шлем. – Удивлён, Миллион?
Удивлён – не то слово. Магнус невольно отшатнулся, узнав главного экспериментатора в лицо.
– Господин директор!
В запотевшем пенсне, с измождённым лицом и прилипшими ко лбу прядями волос – Могильщик сейчас как никогда прежде оправдывал своё прозвище.
Двое помощников тоже сняли шлемы и тихо ржали, как две лошади. Кнёдль и Брецель. Надзиратели, похожие на ротвейлеров.
– Это называется на ловца и зверь бежит, Миллион, – пошутил директор, потирая руки от удовольствия. – Наверное, вам следовало бы представить нам юное создание, которое вас сопровождает?
– Она ни в чём не виновата, – запротестовал Магнус. – Отпустите её. Я один буду за всё отвечать.
Но Мимси была недовольна таким поворотом событий.
– Чего ты плетёшь? – возмутилась она, вырываясь из лап своего тюремщика. – Хочешь сказать, я не смогу сама за себя постоять?
Раздался громкий хлопок, и Мимси покатилась по полу и замерла там, наполовину оглушённая.
– Гады! – заорал Магнус. – Гады!
Большой Вацлав скрутил его и упёрся коленом в поясницу.
– Связать, – приказал директор, – а то не даст спокойно работать.
Понадобилось подкрепление в лице второго надзирателя, чтобы повалить Магнуса на пол. В мгновение ока ему стянули ремнями лодыжки и запястья и пристегнули к креслу.
– Ну вот теперь вы наконец посидите смирно, – одобрил директор. – Можно перейти к более серьёзным вещам.
– Что вы хотите с нами сделать?
Могильщик беспечно пожал плечами:
– Вы уже видели, что случилось с изолятором. Нам очень жаль. Авария произошла по недосмотру этих двух имбецилов, – сказал он, кивнув на Кнёдля и Брецеля.
– Авария? Вы называете это аварией?
– …Авария, которая лишила нас наших юных объектов исследования, – продолжал Могильщик с таким беззаботным видом, будто речь шла о горстке белых мышей. – К счастью, мы предусмотрительно устроили здесь запасную лабораторию. Это очень надёжное место, прекрасно защищённое от любопытных вроде вас. Вы знаете, с каким уважением я отношусь к вам, Миллион, но на этот раз вы пришлись как нельзя более кстати: сонная болезнь, доставившая вам столько неудобств, нам, напротив, очень поможет.
– Что вы имеете в виду? – спросил Магнус.
– Сейчас объясню. Газ «Изумруд», который мы тестируем, обладает множеством свойств. Мы пока изучили ещё далеко не все эти свойства, но главная отличительная черта этого газа (если нам удастся полностью его подчинить) будет решающей для нашей армии в случае возникновения конфликта с Западной Сильванией.
– Я ни слова не понимаю из того, что вы городите. При чём здесь я?
Магнус решил заставить его говорить как можно дольше, чтобы выиграть время. Краем глаза он посматривал на Мимси, надеясь обнаружить хоть какую-то реакцию. Но она, похоже, смирилась со своей участью и сидела в углу лаборатории под присмотром Большого Вацлава.
– Газ «Изумруд» открывает дверь в сферу сна, Миллион, ни больше ни меньше! – продолжал директор. Он указал на стеклянные бутыли, в которых бурлил странный зелёный бульон. – Профессору Оппенгейму удалось перевести этот газ в жидкое состояние. Когда разберёмся с его дозированием, мы сможем влиять на сны людей. Вы понимаете, что это означает? Проблема только в том, что закрывать эту дверь мы пока не научились. Злополучный взрыв, который сегодня произошёл, вычеркнул изолятор из реального мира. Понимаете? Ваши товарищи не умерли, Миллион, по крайней мере, мы так полагаем: их всего лишь перебросило в сферу сна. Мы рассчитываем на вас, чтобы получить доказательство, что это действительно так.
– Доказательство? Но как я могу в этом помочь?
– Вы отправитесь туда к ним.
Бред. Полнейший бред.
– Но почему именно я?
– Ваша болезнь, Миллион. Ваша способность мгновенно перемещаться из бодрствования в сон. Благодаря этой способности вы становитесь… как бы это сказать? Идеальным подопытным кроликом.
– Предупреждаю, – пригрозил Магнус, – вам не поздоровится, когда об этом узнает мой отец!
– Напротив, он будет очень горд, что вы приняли участие, пускай и против собственной воли, в важнейшем открытии, которое станет огромным вкладом в будущее нашей страны.
И в будущее колоссальное богатство самого Рикарда Миллиона, подумал Магнус и едва не заплакал от отчаяния, вспомнив папку с бумагами, которая лежала во внутреннем кармане кителя Мимси. Транспортная накладная в этой папке доказывала, что его отец с самого начала был в курсе всей истории.
Возможно, именно он и оплатил или, ещё хуже, организовал испытание газа на сиротах из лицея? Неужели его алчность так безгранична, что он готов ради обогащения подвергать опасности детей, даже родного сына?
Магнус тяжело сглотнул: у него не было ответов на эти вопросы.
– Взрыв наверняка слышала куча народу. Вам не позволят продолжать эксперименты.
– Кто это его слышал? Господин Прибилитц? Он глух как тетерев, – развеселился директор. – Вы так этого и не поняли? Обычно его ушами служит хорёк, но сегодня маленькое чудовище спит мёртвым сном. Благодаря безвредному лекарству, которое мы подсыпали в его любимые сладости.
– Значит, вы всё предвидели! – пуще прежнего разозлился Магнус.
Могильщик засмеялся жутковатым смехом:
– Помощи ждать неоткуда, Миллион.
– А если… если я откажусь?
– Вы не в том положении, чтобы отказываться. Но если вы решите загубить наше предприятие, пострадают два ваших товарища.
– Я? – возмутился Большой Вацлав, вдруг осознав, что попал в ловушку. – Эй, погодите! Я ведь на вашей стороне!
– Ты думал так легко отделаться, да? – не удержался от сарказма Магнус.
Двое надзирателей встали по обе стороны от Большого Вацлава, но он не оказывал никакого сопротивления. Он так гордился своей ролью директорского приспешника и надсмотрщика, а теперь вдруг сам стал заключённым. Нет, хуже: стукачом, который выдал чужой секрет – и, как выяснилось, совершенно напрасно. Ещё немного, и он упал бы на колени, чтобы молить о пощаде.
– Я ничего не скажу, обещаю!
– Вы видели слишком много, – с отвращением бросил директор. – И к тому же вы, мой бедный друг, определённо чересчур глупы. Я подумаю чуть позже над тем, как с вами поступить.
– Ладно, – сказал Магнус, немного подумав. – Я сделаю то, чего вы от меня хотите. Но я хочу, чтобы эксперимент проводил лично профессор Оппенгейм.
– Что? – переспросил директор, закипая от ярости. – Боюсь, это невозможно, Миллион: профессор Оппенгейм сейчас на приёме, который даёт великий герцог.
Магнус заботился сейчас лишь об одном: выиграть время.
– Плевать! – настаивал он. – Либо он, либо я отказываюсь. Выбирайте.
– Что? – не поверил своим ушам директор.
– Я не согласен, чтобы ваши идиоты снова всё подорвали, включая меня.
– Миллион, кто вы такой, чтобы выдвигать требования?! – прошипел красный от злости директор. – Вы хотите вынудить меня применить силу?
– В этом не будет необходимости, – раздался голос у него за спиной.
Директор подскочил от неожиданности.
– Вы можете объяснить, что здесь происходит? – продолжал человек, появления которого никто не заметил.
В душе Магнуса мелькнула безумная надежда на спасение, но она испарилась так же быстро, как и появилась.
– Госпожа Оппенгейм, – пробормотал директор. – Добро пожаловать.
Так вот кто был четвёртым человеком во дворе. И вот кто был настоящим руководителем операции, вдруг с тоской осознал Магнус.
Теперь её удивительная красота скорее пугала. Казалось, эта женщина чересчур совершенна для человеческого существа. Она распустила волосы, но чётко очерченное лицо казалось жёстким, а глаза сверкали холодным, алмазным блеском.
– Я полагала, что вы будете держать меня в курсе всего, что происходит, не так ли? – Голос её звучал сухо и повелительно – так разговаривают те, кто привык к беспрекословному повиновению.
Могильщик в ответ растерянно забормотал, пытаясь оправдаться:
– Конечно, госпожа, конечно. Мы поймали их в вестибюле, и я подумал, что мы могли бы…
– Вы подумали? – повысив голос, перебила его Алисия Оппенгейм. – Вы подумали? Не утруждайте себя этим, директор. Вашей глупости уже с лихвой хватило, чтобы подвергнуть риску успех нашей операции.
– Моей глупости? Но ведь это не я, а эти два идиота…
– От вас требовалось лишь предоставить нам подопытных и следить за тем, чтобы никто не проник на территорию эксперимента. Как случилось, что эти молодые люди смогли обмануть вашу бдительность?
– Этого больше не повторится, я вас уверяю.
– Надеюсь. Ещё один промах канцлеру вряд ли понравится. Но сделанного не исправишь. Нам придётся…
Она вдруг запнулась, заметив в углу Мимси. Она приподняла её подбородок рукой в перчатке и заглянула в лицо:
– Девочка? Она-то что здесь делает?
– А, это так, маленькая цыганка, воровка, заявилась сюда просто, чтобы…
– Бедное дитя, – пробормотала дочь профессора Оппенгейма. – Они тебя ударили, эти звери? – Она нежно провела большим пальцем по синяку, растянувшемуся через всю щёку Мимси, и убрала пряди волос с её лба, силясь встретиться с девочкой взглядом. – Не бойся, – сказала она. – Я не причиню тебе зла. Как тебя зовут, дитя моё?
Но из Мимси невозможно было вытянуть ни слова: она не реагировала на происходящее и сидела без движения, словно до смерти перепуганный зверёк, оказавшийся в ярком свете фар автомобиля.
– Ну, ничего. Мы с тобой поболтаем попозже. Обещаю. – Затем она указала на Магнуса: – А этот? Как зовут?
Магнус дёрнулся, крепко привязанный к креслу.
– Магнус Миллион, госпожа, – нелепо представился он сдавленным голосом, словно надеялся добиться её расположения и защиты. – Магнус Миллион, учащийся лицея…
Алисия Оппенгейм сухо прервала:
– Начнём. Мы уже и так потеряли слишком много времени.
– Подождите! – воскликнул Магнус. – Я требую, чтобы моего отца поставили в известность! Нет, лучше сразу лично великого герцога! Вы не имеете права!
Но надзиратели, бесчувственные к его воплям, подкатили к креслу металлический штатив, к которому была подвешена склянка с ядовито-зелёной жидкостью внутри.
– Не беспокойтесь, вдыхание газа «Изумруд» совершенно безболезненно, – заверила Алисия Оппенгейм, присоединяя трубку, идущую от склянки, к резиновой маске. – По крайней мере, так мы полагаем. Такой дозы ещё никто не получал. Но можете не волноваться: вы попали в самые надёжные руки, я ассистировала отцу во всех его опытах. По правде говоря, с тех пор, как старик не вполне в ладах с головой, я сама управляю лабораторией и редактирую статьи, которые выходят под его именем… Когда вы проснётесь, вы ничего не будете помнить.
– Помогите! – хрипло заорал Магнус, брыкаясь изо всех сил. – Мимси! Вацлав! На помо…
Это был последний слог, который ему удалось произнести.
Один из надзирателей прижал к его лицу резиновую маску и закрепил её на затылке тугим ремнём.
Ощущение было ужасное, будто на лицо налепили вантуз. Маска была оснащена регулятором давления, который топорщился винтами: подкручивая их, можно было изменять объём подачи газа. Но как ни старался Магнус дышать полной грудью, в лёгкие не проникало ничего, кроме тоненькой струйки отравленного воздуха, зажатого в трубке.
– Когда окажетесь в мире снов, – продолжала женщина, которую ничуть не смущали судороги Магнуса, – не вздумайте там задерживаться надолго, ни в коем случае. Ваше дезертирство дорого обойдётся вашим друзьям, которые остаются здесь. Слышите?
– Пфф! Пфф! – сипел Магнус, задыхаясь.
– Если с вами случится беда, чего нам, конечно же, очень не хотелось бы, эта юная девушка, которую вы называете Мимси, станет нашим следующим подопытным.
Мимси… Это последнее слово, которое мелькнуло в сознании Магнуса.
В то мгновение, когда ему показалось, что его грудная клетка сейчас взорвётся от отсутствия кислорода, свежая струя наполнила маску. Противиться этому было невозможно: Магнус жадно, почти с благодарностью вдохнул полные лёгкие ужасного сонного газа.
– Счастливого пути, Магнус Миллион, – услышал он где-то над головой голос Алисии Оппенгейм.
27. В мире снов
Мы рискуем разочаровать читателя, но не можем этого не сказать: мир снов как две капли воды похож на тот мир, в котором мы живём.
Разница лишь в том (и Магнус скоро испытает это на собственной шкуре), что время здесь идёт по-другому. Сцены следуют друг за другом без всякой логики, как ускоренные и прыгающие кадры первых фильмов кинематографа.
– Счастливого пути, Магнус Миллион, – произнесла Алисия Оппенгейм.
И ничего не произошло. Вообще.
А чего ждал Магнус? Разноцветного салюта? Бездонной пучины, в которую его должно было засосать?
Бывают веселящие газы, от которых хочется безудержно хохотать, бывают газы, обладающие галлюциногенными свойствами и вызывающие в сознании странные и пугающие картины. А газ «Изумруд», даже если вдохнуть его в суперконцентрированном виде, может глубоко разочаровать тех, кто ищет сильных ощущений: можно с таким же успехом подышать воздухом из пустой бутылки – с запахом затхлой воды или лекарства.
Открыв глаза, Магнус обнаружил, что по-прежнему находится в лаборатории. Но вот что странно: он так же лежал в медицинском кресле, но в комнате больше никого не было, и он мог свободно шевелить руками и ногами. Резиновая маска с лица тоже исчезла, а вот стеклянных бутылей вокруг него, похоже, стало гораздо больше, и все они булькали кто во что горазд.
Магнус сел, потёр кулаками глаза. Ура, он свободен. Куда же подевались остальные?
– Мимси? Вацлав?
Он не услышал собственного голоса, но был убеждён, что позвал их.
– Мимси? Вацлав?
Неверными шагами Магнус двинулся к двери. Она, к счастью, была не заперта. Он осторожно приоткрыл её, но за дверью, как бывает, только когда спишь, оказался не коридор, а другой сон.
Комната, в которую он проскользнул, напоминала кабинет. Магнус не сразу узнал его. Мрачные кресла на лапах грифона, жёлтые обои, керамическая печка с закрученной трубой, ковры, приглушающие шаги.
Он знал, что ему нельзя здесь находиться. Если его поймают, ему несдобровать.
А между тем в комнате уже кто-то есть. Чей-то внушительный силуэт склонился над письменным столом и беспардонно роется в ящиках.
Это мальчишка с рыжими всклокоченными волосами, который дышит слишком тяжело и шумно для человека своего возраста.
Только во сне нам представляется возможность взглянуть на себя со стороны, словно один «я» играет на сцене, а другой за ним наблюдает. Магнус даже не удивился, будто не было ничего странного в том, что мальчик, разорявший ящики с бумагами отца в поисках чего-то очень важного, – это он сам.
– Магнус?
Магнус из сна подскочил, застигнутый на месте преступления незнакомкой, которая подошла откуда-то сбоку и с любопытством за ним наблюдала.
Незнакомка была молода, стройна, с рыжеватыми пятнами в светлых глазах.
– Мама?
Магнус сразу узнал её: эта женщина часто снилась ему, он всё время бежал за ней и никак не мог разглядеть её лица. Сны – это такой хрупкий мир. Вот бы на этот раз задержаться здесь, не просыпаясь!
– Ты изменился, – заметила мама, грустно оглядывая того, другого Магнуса. – Тебя хорошо кормят в интернате?
Голос у неё точь-в-точь как он себе представлял: мелодичный и плавный, укутывающий, будто объятия. Обращаясь к Магнусу, она перебирала пальцами жемчужные бусы, немного старомодные.
– Ты похудел. А может, возмужал, не знаю.
Магнусу, наоборот, казалось, что его двойник весит несколько тонн, ему было неловко за эту огромную тушу перед мамой, которая была такой юной, почти девушкой, в этом платье в бледно-голубой цветочек.
Почему она обращается к другому Магнусу, а не к нему? Он стоял в тёмном углу и не решался вмешаться, опасаясь, как бы сон не развеялся. Но ему мучительно хотелось оказаться на месте того, другого, чтобы наконец прикоснуться к ней и сказать, как сильно он скучает!
– Ты часто мне снишься? – Тот Магнус вдруг задал нелепый вопрос.
– Часто. Особенно когда тебе грустно.
– Правда? Я почти никогда не помню своих снов, – с сожалением сказал он. – А мне бы очень хотелось помнить. Кажется, от этого стало бы легче.
– Просто ты спишь не так, как другие.
– В тех снах, которые я помню, я зову тебя, но ты меня не слышишь. Я бегу за тобой, пытаюсь до тебя дотянуться, но будто… становлюсь невидимым. Это так обидно.
Его досада вызвала улыбку мамы.
– Видишь, возможно, некоторые сны лучше и не помнить, особенно те, что заставляют страдать. Но сейчас я здесь, правда? И я тебя слышу.
Другой Магнус вздохнул:
– Да, но теперь, когда мы наконец-то могли бы побыть вместе, у меня совсем нет времени: отец может войти в любую минуту, и я могу проснуться!
– Он знает, что ты у него в кабинете?
– Нет. Знаешь, он… он совершил ужасные вещи. Но я не могу рассказать тебе какие.
Мама склонила голову:
– Я знаю, что сделал твой отец. Я вижу, как плохо он спит по ночам и стонет во сне. Я знаю, что его мучает совесть.
«Совесть? – возмутился про себя настоящий Магнус. – Да отец думает только о деньгах!»
– Ты ошибаешься, – сказала мама, будто услышала его мысли. – Ты ещё ребёнок, Магнус. Взрослые – другие: порой, пережив сильное горе, они почти забывают про тот маленький огонёк, который горит у них внутри, но это не значит, что он гаснет навсегда. Если бы твой отец был таким бессердечным человеком, как ты говоришь, разве я смогла бы его полюбить?
Другой Магнус показал маме реестр компании «Миллион Добыча», который только что откопал в секретном ящике стола.
– Мимси Покет в опасности, – объяснил он. – Мне нужно разыскать сирот из интерната, иначе ужасные эксперименты начнут ставить и на ней. Но я тебе обещаю, что после всего этого…
– Ты всё сделаешь правильно, Магнус, я в этом не сомневаюсь. Я могу тебе помочь. В конце концов, мир снов – это в каком-то смысле мой дом.
– Ты знаешь, где находятся малыш Швоб и остальные? Ты их видела?
Она приложила палец к губам:
– У нас не так много времени, мой дорогой. Так что слушай внимательно. Я не знаю, где твои друзья, сфера сновидений огромна, но вот что могу тебе сказать. Войти в мир снов можно через три двери: дверь Страха, дверь Желаний и дверь Воспоминаний. Газ «Изумруд» открывает все три двери. Именно так твои друзья оказались заброшены в этот мир. Однако, когда открываются двери, и обратное тоже становится возможным: существа, которые раньше жили лишь во сне, теперь могут свободно проходить в реальность.
Второй Магнус разинул рот. А потом проговорил, словно до него наконец дошло, что сказала мама:
– Получается, что и ты тоже можешь проходить в реальный мир?
Мама тряхнула головой:
– Нет, этого делать не стоит.
– Но ведь ты приходила к Свену, – запротестовал мальчик. – Он сам мне сказал.
– Это было в самом начале, сразу после аварии на шахте. Всё тогда перевернулось вверх дном. Я оказалась у него в кабинете помимо своей воли.
– Но ты ведь придёшь потом ко мне, правда?
– Нет, мой дорогой, не приду. – Она печально улыбнулась. – Двери снов должны снова закрыться, Магнус. Так надо. Сны существуют для того, чтобы освобождать людей от страхов и потаённых желаний, они не должны вторгаться в реальную жизнь.
– И всё-таки было бы здорово, если бы некоторые из них становились правдой!
– А кошмары? Как выбрать, какая из дверей должна остаться открытой, а какая – закрытой? Теперь по ночам через дверь Страха в ваш мир проникают чудовища, которые нападают уже не во сне, а в реальной жизни!
– Как то, которое напало на Тотема? Или как гигантские крысы Вацлава?
– По ночам у каждого свои страхи. Представляешь, что было бы, если бы страшные сны стали явью?
Перед глазами у настоящего Магнуса возник человек из Менга – всадник, который прочесал всю Спальню, разыскивая его. В тот вечер Магнус уснул от усталости над «Тремя мушкетёрами», и незнакомец с рапирой не просто приснился ему, он по-настоящему проник в наш мир из потустороннего. При мысли об этом Магнус поёжился.
– Если кто-то сумеет подчинить себе газ «Изумруд», именно это и произойдёт, – продолжала мама, и видно было, что она торопится. – Раньше эти существа оставались в границах наших снов, и достаточно было проснуться, чтобы от них избавиться. Но зелёный газ открыл ящик Пандоры[7]. Ты должен его закрыть, Магнус. Иначе кошмары захватят ваш мир.
– Но как?
– Слушай внимательно: нужно…
В это мгновение дверь содрогнулась от сильных ударов.
– Открой, Магнус! Немедленно!
Его охватила паника – паника страшных снов, абсолютная, неконтролируемая. Его двойника сейчас обнаружат, прогонят отсюда прежде, чем сам он, Магнус, успеет сказать хоть слово человеку, которого ему так не хватает!
– Мама! – простонал он, не в силах больше держать себя в руках. – Мама, это я!
Но мама стала таять, её призрачные черты начали расплываться, и теперь их едва можно было различить.
– Мама, – повторил он. – Не уходи, пожалуйста!
Да, так иногда бывает: чувствуешь, что сон вот-вот ускользнёт, и изо всех сил стараешься задержать его, хватаешь, ловишь – но напрасно. Наши усилия лишь приближают конец.
– Открывай, Магнус! – гремел за дверью голос отца. – Открывай сейчас же! Я знаю, что ты там!
Тот, другой Магнус стоял, держась за край стола, будто не мог двинуться с места.
– Мама, пожалуйста, не уходи!
Но она исчезла в ту самую секунду, когда дверь с грохотом распахнулась, обнаружив багровое и заросшее щетиной лицо отца, который орал, брызгая слюной от ярости:
– На этот раз я научу тебя, как надо себя вести!
Комната погрузилась в темноту, и Магнус перенёсся в другой сон.
Он лежал в каком-то пустынном месте, похожем на заброшенный завод. Чугунные колонны с огромными болтами, каркасы машин, стеклянная крыша с пробоинами, через которые внутрь сыпался снег. Ему было холодно, и где-то в глубине души таилась необъяснимая грусть, ощущение, будто почти прикоснулся к чему-то очень дорогому, но в последний момент у тебя это отобрали.
– Думаешь, он умер?
– Во всяком случае, не шевелится. Одеревенел совсем. Наверно, замёрз.
Вокруг стояло не меньше дюжины человек. Прямо на свои полуистлевшие пижамы они нацепили самодельные сумки из обрывков брезента, перевязанных бечёвкой. Некоторые держали в руках ржавые металлические прутья.
– Снимайте с него башмаки. Ему всё равно уже не пригодятся.
– Я их первый увидел. Значит, мои.
– Сорок седьмого размера? Куда тебе с твоими микробьими ногами!
– Даже если они мне велики, всё теплее, чем босиком!
– Может, один сварим? Умираю от голода.
– Вот придурок, и что тогда делать со вторым?
– С мёртвых всегда снимают обувь. А там уж решим, что с ней делать.
– Эй! – запротестовал Магнус, отбиваясь. – Пустите!
Над ним разом склонилось десять лиц, обдав общим дыханием. Послышался ропот удивления – его, похоже, узнали.
– Чёрт возьми, да он не мёртвый! Это Магнус Миллион!
– Это тот, который выбил зубы Большому Вацлаву?
Малыш Швоб тоже был здесь, с его выпученными глазами и бледным лицом. И Вагнер, и все остальные ребята из изолятора.
– Что ты здесь делаешь, Магнус? – спросил Вагнер, помогая ему подняться. – Откуда ты свалился?
– Вот, значит, как вы встречаете друзей? Ну, спасибо!
– Да ты пойми, мы тебя сначала не признали. И потом, мы помираем с голоду. Тут странное местечко: как в Нижнем городе, но как бы и ничего похожего.
– Хорошо, что мы тут все вместе, – произнёс малыш Швоб. – А то бы тут было жуть до чего страшно.
– У нас эпидемия, – объяснил Вагнер. – Нам сказали, что надо оставаться в изоляторе, пока этот их газ нас не вылечит.
– Фея сказала, – восторженно пробормотал какой-то второклашка.
– Фея?
– Госпожа Оппенгейм, – уточнил Вагнер. – Это она лечила нас газом. А потом всё взорвалось, и мы оказались здесь. Ты не знаешь, где мы?
– В мире снов, – ответил Магнус. – Произошла авария, взорвался баллон.
– В мире снов? Смеёшься?
– Вы ничем не больны, – принялся рассказывать Магнус. – Алисия Оппенгейм и директор использовали вас, чтобы испытать новый газ, газ «Изумруд».
Ребята смотрели на него, вытаращив глаза, и не верили ни одному слову. В лицее на них никогда не обращали внимания, и стать жертвами эпидемии казалось им чуть ли не привилегией, от которой они не желали отказываться.
– Ты точно знаешь? – наконец спросил кто-то.
Магнус кивнул:
– Точно. Со мной сделали то же самое.
– И как мы отсюда выберемся?
– Не волнуйся, я что-нибудь придумаю…
Внезапный шум заставил их замолчать. Магнус уже где-то слышал этот грохот, и у него мурашки побежали по спине.
– Тсс! Слушайте!
Все настороженно прислушались, инстинктивно прижавшись друг к другу.
– Что это?
Тыг-тыгдым! Глухой стук подкованных копыт по полу завода.
Дзынь-дзынь-дзынь! Металлическое позвякивание удил лошади, которую придерживают и ведут шагом.
Ноги Магнуса стали ватными. Всадник из сна. Человек из Менга. Снова он? Он по-прежнему искал Магнуса, ведь страшные сны, бывает, повторяются. Но здесь, в мире сновидений, он был на своей территории. Убежать от него будет непросто. Сам того не желая, Магнус притянул свой кошмар к тем, кого пришёл выручать.
Огромная тень всадника накрыла стеклянную крышу заброшенного завода, готовая наброситься на них.
– Смываемся!
Магнусу не пришлось повторять дважды. В долю секунды их маленький отряд разлетелся в стороны, как стайка воробьёв.
Пейзаж вокруг завода действительно можно было принять за один из мрачных уголков Нижнего города. Остальные хорошо ориентировались здесь, и Магнусу пришлось бежать за ними, чтобы не запутаться в лабиринте коридоров и дворов-тупиков.
Как они оказались в глубине погреба, Магнус понятия не имел. Вокруг стояла полная темнота, если не считать щели от неплотно прилегающей к полу дверцы погреба у них над головами.
– Думаешь, мы оторвались?
Они сидели молча, навострив уши, так тесно прижатые друг к другу, что Магнусу казалось, они срослись в единый организм, в котором все дыхания объединились в одно и сердца стали биться как одно большое сердце.
– Слышите?
Тыгыдык.
Топот копыт доносился из щели над ними и здесь, в темноте, казался ещё более ужасным. Значит, всадник по-прежнему преследует их.
Ребят охватила паника.
– Нужно держаться вместе, – приказал Магнус вполголоса, на всякий случай сжав в темноте кулак. – Слышите? Это наш единственный шанс.
– Мы пропали, – проскулил чей-то тоненький голосок.
Швоб? Второклашка?
– Нет! Вам бояться нечего. Он ищет меня.
Подковы стучали всё ближе. Теперь уже отчётливо было слышно назойливое бряцание рапиры о стремя.
– Тогда почему мы все должны тут сидеть? – спросил кто-то.
– Мы будем держаться вместе. Я сказал, что верну вас обратно, и выполню своё обещание.
Понять бы только, как это сделать. Они плотно влипли в мир снов, и вот через щель в крышке уже виднелись облепленные снегом копыта.
Затем там же показались влажные лошадиные ноздри. Лошадь будто пыталась унюхать, что там в погребе, и до них доносилось её горячее дыхание.
– Фу! – простонал кто-то. – Какая га…
Магнус заткнул ему рот. Возможно, всадник их ещё не заметил. Слышно было, как он цокает языком, подбадривая коня.
В ту секунду, когда он, казалось, уже начал удаляться, в погребе что-то загудело.
Бу-у-у…. бу-у-у… бу-у-у… – упрямо, настойчиво и, конечно, слишком тихо для того, чтобы звук уловило снаружи человеческое ухо, но лошадь остановилась и сделала несколько шагов назад.
– Какой идиот…?
Гудение шло откуда-то из середины образованной ими единой массы и отдавалось в костях у каждого.
Бу-у-у… бу-у-у… бу-у-у…
Ну вот, подумал Магнус, чувствуя, что сейчас взорвётся от злости: теперь их обнаружат из-за какого-то болвана, который…
И в эту секунду с ужасом осознал, что предательский звук раздаётся из его собственного кармана.
28. Алло? Алло?
Мимси Покет не теряла времени даром.
Как вы наверняка догадались, её покорность была хитрой уловкой, с помощью которой Мимси надеялась заставить всех про себя забыть. Пока Магнуса пристёгивали к креслу, Мимси оценивала ситуацию: дверь – на замке, на окнах – решётки. Она видела, как Магнус дрыгал ногами, когда ему надевали на лицо отвратительную резиновую маску, но ничем не могла помочь.
От Большого Вацлава ждать помощи тем более не стоило: его предали те, ради кого он предал сам, и для его цыплячьего мозга это было слишком. Совершенно ошалев, он смотрел, как Мимси быстро вскочила на ноги и угрожающе приложила палец к губам, велев ему молчать.
Дверь была оснащена вентиляционным окошком из матового стекла. Узенькое окно располагалось так высоко, что никому и в голову не пришло бы пытаться выбраться через него. В то самое мгновение, когда Магнус провалился в мир потерянных детей, Мимси перешла к решительным действиям: вскочила на плечи Большого Вацлава, открыла форточку и с быстротой ртути нырнула головой в окошко.
Мастерски перекувырнувшись в воздухе, она бесшумно приземлилась в коридоре.
В лаборатории повисла восхищённая тишина: эксперимент удался. После первого вдоха газа «Изумруд» по телу Магнуса будто пробежал электрический заряд. Его кожа, ставшая вдруг полупрозрачной, замерцала зелёным светом. И через секунду он исчез.
Исчез в один миг, словно по щелчку пальцев.
Первым опомнился от изумления Могильщик.
– Мои поздравления, госпожа Оппенгейм, – сказал он. – Опыт проведён мастерски!
– Девчонка, – вдруг спохватилась госпожа Оппенгейм, и в её холодном взгляде мелькнула паника. – Она сбежала.
– Поймать! – рявкнул директор, повернувшись к ассистентам.
Он не учёл Большого Вацлава, который постепенно начинал прозревать.
Первый надзиратель (Кнёдль?), метнувшийся к двери, быстро об этом пожалел: Вацлав боднул его головой так, что несчастный покатился по полу. Второму (Брецелю?) повезло не больше: Вацлав схватил табурет и треснул бедолагу по голове, расколотив в мелкие осколки шлем от скафандра.
– Остановите его! – закричала Алисия Оппенгейм. – Я приказываю!
Через секунду комната содрогнулась от выстрела: директор извлёк из кармана оружие и пальнул в воздух.
– Сдавайтесь, Вацлав! – пригрозил он, красный от гнева и страха. – Иначе…
Плохой ученик остаётся плохим учеником – даже в самые тяжёлые моменты. Большой Вацлав задумался на долю секунды – и совершил преступление, которого хватило бы на все страницы чёрного директорского блокнота.
– Я не могу позволить, чтобы они меня схватили, – сказал он, отступая. – Вы должны понять, господин директор…
– Отдайте это мне, идиот! – выкрикнула дочь профессора Оппенгейма, выхватывая оружие у директора.
И, не целясь, от бедра дважды выстрелила в Большого Вацлава.
Но кого остановишь стрельбой из сигнального пистолета, заряженного старомодными пистонами и годящегося только для того, чтобы давать старт триместровым контрольным?
Вацлав растерянно переводил взгляд со своей целой и невредимой груди на дымящееся дуло пистолета и обратно.
– Вы видели, господин директор? – возмущённо произнёс он. – Видели, на что они способны?
И, выбив дверь одним ударом плеча, вслед за Мимси нырнул в ночную мглу.
Для его превосходительства Малроя Макколли – то есть, простите, для Свена Мартенсона – ночь тоже выдалась долгая.
Присутствие профессора Оппенгейма и его дочери на приёме, который устраивал великий герцог, привело его в такое восторженное состояние, что он совсем забыл об осторожности.
Как только Магнус уехал, Свен отправился в закрытые покои, где проходил праздник. Конечно, глупо было надеяться попасть туда без пригласительного билета. С тех пор как умерла сестра, Свен Мартенсон превратился в изгоя.
И, конечно, никто бы его никуда не впустил, если бы не восхитительная дерзость Свена и его неподражаемое умение носить смокинг.
Отыскав в очереди приглашённых даму почтенного возраста, он подошёл к ней и по-военному пристукнул каблуком:
– Малрой Макколли, посол Нового Уэльса. Счастлив снова видеть вас, моя дорогая. Вы позволите?
С этими словами он взял зардевшуюся даму под руку и, растолкав очередь, пробрался к двери, где собственноручно предъявил пригласительный билет своей спутницы двум внушительного размера швейцарам, которым было поручено строго следить, чтобы на праздник не проникли посторонние.
Внутри бокал шампанского и тарелочка миниатюрных пирожных позволили ему избавиться от новой знакомой, которая, конечно, немного беспокоилась, что съела лишнего, но зато была в восторге, что и теперь, в своём возрасте, становится объектом внимания со стороны мужчин.
– Нет, это я была чрезвычайно рада нашей встрече, ваше… э… превосходительство!
Однако подобраться к профессору Оппенгейму оказалось непросто. Даже при своём высоком росте Свен лишь изредка замечал всклокоченную шевелюру учёного в толпе осаждавших его гостей.
Канцлер Краганмор тоже, конечно, был здесь. В какую-то секунду его орлиный взгляд встретился с глазами Свена Мартенсона и задумчиво остановился. В этом взгляде мелькнула смутная догадка, будто канцлер узнал своего старого врага, которого считал давно обезвреженным, но окончательно ещё не сообразил, кто это такой.
Свен развернулся и затерялся в толпе. Ему совсем не улыбалось быть обнаруженным, к тому же он увидел, как канцлер наклонился к Алисии Оппенгейм и что-то шепнул ей: та тряхнула головой и тоже обвела взглядом толпу гостей. Было очевидно, что они с канцлером заодно, и это до глубины души ранило Свена Мартенсона.
Оставаться здесь было небезопасно, поэтому он незамедлительно исчез.
От Магнуса новостей не было. Ну ничего, просто времени прошло ещё слишком мало. Что же до Мимси, то она, наверное, где-нибудь дуется. Её рассердило замечание Свена по поводу платья, но что поделаешь? Это было дельное замечание: если хочешь остаться незамеченной, нельзя являться на праздник в платье канареечного цвета.
Свен притаился у стен дворца, куда перевезли для торжественного ужина великого герцога и его гостей. Стояла морозная ночь. Свен ждал, пританцовывая от холода и куря одну сигарету за другой.
Что делать? То, что профессор и канцлер находятся во дворце, обнадёживало. Пока они здесь, никакой опасности нет и Магнус может спокойно заниматься поисками в лицее.
О том, чтобы пробраться внутрь и проследить за обоими, нечего было и думать: перед дворцом разгуливал целый взвод стражников в парадной форме. Канцлер удвоил количество часовых, и попытка пройти незамеченным была бы полным безумием: с таким же успехом можно просто подойти, представиться и попросить, чтобы его бросили за решётку.
За многовековую историю дворца никому ещё не удавалось проникнуть сюда без приглашения. Никому и в голову не приходило попытаться, таким неприступным считалось это здание.
Вот Мимси – та смогла бы, не удержался Свен от задорной мысли. Маленькая воровка отыскала бы здесь какой-нибудь мышиный лаз и проникла в эту суровую крепость, если бы ей вдруг вздумалось попробовать.
С Мимси всегда была одна сложность: из любопытства или пустого бахвальства она могла решиться на что угодно…
Незадолго до полуночи автомобиль профессора Оппенгейма наконец покинул резиденцию великого герцога.
Машина остановилась перед парадными воротами, чтобы охрана провела необходимую проверку.
Заднее стекло медленно опустилось: Алисия Оппенгейм, укутанная в соболиную шубу, на мгновение мелькнула в окне, и Свен увидел, как она прикуривает длинную сигарету в мундштуке.
Её профиль показался лишь на пару секунд, но у Свена перехватило дыхание и внутри всё перевернулось. Отчего? Оттого, что теперь Алисия как-то связана с канцлером? Или от опустошающей уверенности, что эта женщина никогда не будет принадлежать ему?
Стекло снова поднялось, и машина медленно растворилась в ночи.
Профессора Оппенгейма в ней не было.
Той же ночью, в начале четвёртого, мощные удары сотрясли дверь Филантропического общества Гульденбурга и заставили Свена Мартенсона подскочить в кресле, где он вздремнул, укрывшись пледом.
Это одна из его немногочисленных педагогических побед в отношении Мимси: он научил её стучать, прежде чем войти, а не вваливаться в комнату через окно или дымоход в любое время дня и ночи.
– Магнус! – проговорила она, задыхаясь от бега. – Схватили… лицей… быстро…
Её ресницы и брови были покрыты инеем, а шапочка и китель задеревенели от ледяного снега.
– Успокойся и войди. Я приготовлю тебе чай, и ты мне всё расскажешь.
– Некогда… нужно…
Она так сильно дрожала, что не могла говорить, и, даже когда обхватила ладонями обжигающую чашку, это её не согрело.
Всю дорогу от лицея Мимси бежала, преодолевая шквалистый ветер и петляя по тёмным улицам. Если бы не старьёвщик и его телега, она бы никогда не добралась до Нижнего города.
– Магнус… – повторила она, когда к ней вернулась способность говорить. – Нас поймали… Мне удалось сбежать, но он… они привязали его к такому креслу и… и отправили в сферу снов… Он исчез… совершенно исчез… будто стал невидимым или будто его просто больше нет.
Когда Мимси закончила рассказ, по щеке у неё потекла слеза. Она яростно смахнула её рукавом: Свен Мартенсон никогда не видел, чтобы она плакала, и она не собиралась его разочаровывать.
Она выбралась из кресла, полезла в карман кителя и, достав оттуда скомканную пачку бумаг, с подчёркнутой резкостью протянула её Свену:
– Бумаги. Магнус велел передать вам.
Свен пробежал глазами несколько листов и присвистнул.
– Это надолго свяжет руки канцлеру! Отличная работа, Мимси. Ты что делаешь?
Девочка подняла с пола ботинки, постучала ими друг о друга, чтобы стряхнуть снег, и стала снова натягивать их. Это было нелегко, башмаки совсем одеревенели от мороза.
– Иду обратно – искать этого недоумка! Только не пытайтесь меня остановить, не выйдет!
Свену Мартенсону пришлось удержать её чуть ли не силой.
– Это безумие. Ты сейчас туда попросту не дойдёшь. И потом, если даже дойдёшь, что ты там станешь делать?
– Газ «Изумруд». Я тоже могу отправиться в мир снов.
– А как ты оттуда вернёшься? Об этом не подумала? Не хватало ещё, чтобы ты застряла там вместе с Магнусом.
Видимо, этот довод показался Мимси достаточно убедительным.
– Я… я не знаю, – мрачно признала она.
– Конечно же, мы его не бросим, – заверил её Свен. – Но нам необходимо разработать план сражения.
Несколько мгновений Свен мерил шагами комнату.
– Сколько времени он уже… на той стороне? – спросил он.
Мимси растерянно взглянула на стенные часы:
– Два-три часа, может больше.
– Хорошо, – кивнул Свен, забыв, что определять время по часам Мимси не умеет. – Довольно долго. А это значит, что они разработали способ серьёзной дозировки. Идти его искать бессмысленно: нам нужно придумать средство, как его разбудить.
– Как же мы его разбудим прямо отсюда?
– В этом-то и вопрос: как. Каким образом люди устанавливают связь со сферой снов?
Лицо Мимси расплылось в торжествующей улыбке.
– Кажется, я знаю каким! – Она вынула из кармана мобильный телефон – точно такой же, как тот, который она дала Магнусу. – Они нас не обыскивали. Как вы думаете, можно…
– Можно ли позвонить в мир снов? Понятия не имею, Мимси. Но попытаться стоит.
Ей пришлось дважды набирать номер. Пальцы окоченели, и сердце колотилось как сумасшедшее.
Прошло ужасно много времени, прежде чем в трубке наконец раздалось далёкое «Бу-у… Бу-у…».
– Возьми трубку, Магнус, – умоляла она. – Возьми трубку!
Бу-у-у… Бу-у-у… Бу-у-у…
Никто не отвечал.
– Ну же! – стонала Мимси.
– Нужно подождать, – подбадривал Свен.
Бу-у-у… Бу-у-у… Бу-у-у…
По-прежнему тишина.
– Да что он там делает? – возмутилась девочка. – Почему не отвечает?
Бу-у-у… Бу-у-у… Бу-у-у…
– Наверное, села батарейка, – уныло пробормотала она. – Всё пропало.
Но в ту секунду, когда она уже собиралась отключиться, гудение в трубке прекратилось.
– А… алло? – произнёс сонный голос. – Алло?
29. Бунт в Спальне
Помните историю про двенадцать будильников? Удивительно: как обычный телефонный звонок смог вытянуть Магнуса из глубокого сна, в который его погрузил газ «Изумруд»?
Но иногда чудеса случаются – просто случаются, и всё тут. То, чего мы совсем не ждали, вдруг происходит, по воле судьбы или благодаря исключительно назойливому звонку телефона.
– А… алло?
– Это ты? – проорала Мимси Покет в трубку. – Где ты?
– Где я?
Магнусу понадобилось несколько секунд, чтобы узнать маленькую сводчатую комнату, металлические кровати, отгороженные шторками, баллоны, стоящие у изголовий.
– Я… Я… в изоляторе… ну, я так думаю.
– А остальные?
– Остальные?
– Чёрт, может, хватит переспрашивать?
Они все были тут: Вагнер, малыш Швоб и другие ребята. Они тоже проснулись и теперь зевали, ошеломлённо оглядываясь по сторонам.
– Со мной, – ответил он. – Все тут. Но странно… разве изолятор не…
Последнее, что помнил Магнус, – это облако странного тумана, повисшее в школьном дворе на месте медпункта.
Но теперь здание снова возникло: изолятор с мальчишками вернулся так же необъяснимо, как и пропал: просто взял и материализовался, словно по волшебству.
– Что «изолятор не»? – крикнула Мимси. – Что ты хочешь сказать?
Следы огня на потолке и осколки огромной бутыли свидетельствовали о взрыве, который произошёл здесь несколько часов назад – а может, и несколько дней: Магнус потерял чувство времени.
Мимси Покет раздражённо вздохнула.
– Ты точно проснулся? – спросила она.
– Мм… в смысле?
– Ну не знаю, ты странно разговариваешь. Это из-за газа «Изумруд»? Кстати, как тебе путешествие?
– Путешествие куда?
– В мир снов, конечно! Не говори, что ты ничего не помнишь!
Как ни старался Магнус напрячь извилины, он не мог вспомнить, что произошло. Он вспомнил только маску, которую на него нацепили в секретной лаборатории, а дальше – ничего, пустота. Так бывает, когда засыпаешь беспокойным сном и, проснувшись, смутно чувствуешь, что видел нечто важное, но никак не можешь вспомнить.
– Газ «Изумруд»… Они что, всё-таки успели меня…
Тут Магнус увидел следы кожаных ремешков на запястьях и лодыжках и понял, что да, всё-таки успели.
– Конечно, успели! – подтвердила Мимси. – Эй, ты слышишь?
В трубке что-то зашуршало.
– Слышишь?
– Да, да.
– Уф, испугалась, что ты пропал. У тебя батарейка почти разрядилась, так что молчи и слушай…
Но Мимси не успела больше сказать ни слова. Связь оборвалась.
Магнус закрыл крышку телефона, отныне бесполезного, и выдохнул с облегчением: Мимси Покет цела и невредима и к тому же больше не орёт ему в ухо, а чьи-то крики в ухе – не самый приятный способ проснуться.
Один за другим обитатели изолятора поднимались с кроватей и окружали его, озадаченные и напуганные.
– Магнус? Магнус Миллион? Что ты здесь делаешь?
– Вот это да! Это он выбил зубы Большому Вацлаву?
– Раз он тут с нами, значит, у него пидемия!
– Эпидемия, идиот!
Магнус растолкал их и сел на краю кровати.
– Слушайте, – проговорил он со смутным чувством, что однажды всё это с ним уже происходило. – Не морочьте мне голову.
Все они были одеты в пижамы, и только на Магнусе была нормальная одежда и даже ботинки, оставлявшие грязные следы на простыне. В голове было пусто, её ломило от боли. Ещё один эффект газа «Изумруд»?
– Это я послал ему сигнал SOS, – похвастался малыш Швоб. А потом, повернувшись к Магнусу, добавил: – Но ты не очень-то спешил…
– Знаете что? – сказал второклассник. – Когда рвануло, я думал, нам крышка!
– Не-е, – не согласился другой. – Я подумал, что это Гульбенкян опять переел фасоли!
– Очень смешно, придурок!
Все расхохотались, даже Магнус. Иногда дурацкие шутки бывают очень кстати, особенно если ты только что чудом избежал смерти.
– Лично я ложусь обратно, – объявил один из младших. – Вам всем сделают укол из-за Миллиона, и будете сами виноваты.
– Никто не ложится обратно, – приказал Магнус. – Запомните, вы больше не будете их подопытными кроликами!
– Их кем? – переспросил кто-то.
– Корь и ветряная оспа были фальшивкой, их придумали, чтобы посадить вас на карантин и проводить над вами опыты!
– Он что, больной? Что он говорит?
– Пускай говорит, – приказал Вагнер, воспользовавшись своим авторитетом старшего по палате.
– Долго объяснять, но нам нужно скорее удирать, пока они не обнаружили, что я вернул вас обратно.
– Они – это кто?
– Могильщик и дочь профессора Оппенгейма. Они в сговоре.
– А, это та, фея! Красивая… – мечтательно проговорил второклассник.
– Вот заладил, фея да фея! Ты бы лучше…
– Так, замолчали все, – вмешался в разговор Вагнер. – Вы слышали, что он сказал? Собираем вещи и валим отсюда.
А что случилось с директором, Алисией Оппенгейм, Большим Вацлавом и двумя надзирателями? Они по-прежнему были в лаборатории? Этого Магнус не знал, но понимал, что они могут свалиться им на голову в любую секунду. Сейчас важно было одно: переместить всех остальных в надёжное место.
– В Спальню, – решил он. – За мной!
Зелёный туман, окутывавший изолятор, уже совершенно рассеялся. Во дворе сыпал мелкий снег и не было ни души. Ребята гуськом, прижимаясь к стене, проскользнули под арками галереи и добрались до пожарной лестницы.
– Лично я не пойду в Спальню наказаний! – упёрся вдруг один из младших. – Мне страшно.
– А Прибилитц? Он нас со свету сживёт, если обнаружит! – поддержал другой.
– Предпочитаете околеть во дворе?
Даже самым трусливым пришлось признать очевидное: им некуда было идти. Ни дома, ни семьи.
– Потом найдём другое место. Останемся здесь только на эту ночь.
У Магнуса появилась прекрасная идея. В особняке Миллионов пустовало более сорока комнат. Можно, конечно, представить себе лицо госпожи Карлсен, когда она увидит эту банду оборванных и голодных детей, ну и пусть! Но вот пытаться добраться в такую холодную ночь до Верхнего города, да к тому же в этих полуистлевших пижамах, было бы полным безумием.
– Ладно, ты – главный, – согласился Вагнер.
– Ждите здесь, – сказал Магнус, забираясь на карниз.
К счастью, окно отсека по-прежнему было приоткрыто. Похоже, никто его так и не хватился. В Спальне – ни шороха, разве что скрипнет где-то матрас или кто-то покашляет во сне. Когда взорвался изолятор, наверное, грохот донёсся и сюда, несмотря на толстые стены, но подростки, особенно те, до которых никому нет дела, имеют свойство стирать из сознания то, что мозг не способен объяснить.
– Пссст! Дорога свободна.
Старшим потребовалось несколько минут, чтобы помочь младшим пройти по карнизу.
– Теперь что? – спросил Вагнер.
В конуре надзирателей было пусто. Прибилитца тоже видно не было.
– Швоб, ты отвечаешь за младших. А мы идём будить остальных и ведём их всех сюда. Тихо.
– Ты серьёзно?
– Чем больше нас будет, тем выше наши шансы отбиться от надзирателей, если они вдруг вернутся.
Ещё несколько минут ушло на то, чтобы растолкать все отсеки. Спящих силой вырывали из постели и в случае необходимости затыкали им рты, чтобы они не перебудили весь интернат.
– На пом…
– Заткнись, идиот! Ты что, не видишь, что это мы? Одевайся и бегом в отсек к Магнусу.
– По… понятно…
– И захвати тёплых вещей побольше.
Когда все собрались, Магнус провёл инструктаж. Держаться вместе. Передать информацию в другие спальни. Забаррикадировать входы в интернат. Держать осаду, пока он не приведёт подкрепление.
– Полицию?
– Нет. Полиция служит канцлеру.
– Тогда кого же?
– Плевка.
При упоминании имени Антона Спитла по рядам пробежал ропот.
– Плевка? Ты что, совсем?
– Нельзя бросать экстримов. Не знаю, куда их отвезли, но я их обязательно найду и притащу сюда.
Он в нескольких словах объяснил остальным, как пропали Антон и его банда.
– Не думаю, что их, как и вас, использовали в качестве подопытных кроликов. С экстримами этот номер не пройдёт.
– Тогда зачем их увезли?
– Откуда мне знать! Возможно, для того, чтобы здесь не оставалось неудобных свидетелей.
Хотя кто бы поверил показаниям банды хулиганов и последних отбросов Гульденбургского лицея?
– Как же ты их найдёшь?
– У меня есть кое-какая догадка.
Догадка, может, и не самая блестящая, но других у Магнуса пока не было.
– Я пойду с тобой, – вызвался Вагнер.
– Нет. Ты нужен здесь. Внимание: с этой минуты все слушаются Вагнера. Кто начнёт с ним спорить, будет иметь дело со мной, когда вернусь, ясно?
Иногда бывает всё же очень удобно быть на голову выше остальных. Даже если по натуре ты человек мирный и вообще-то трусоватый, достаточно слегка повысить голос, чтобы все немедленно присмирели и слепо начали выполнять твои распоряжения.
– Главное – из Спальни не выходить и никому не открывать. Здесь вы в безопасности.
– А если нам вообще-то есть захочется? – забеспокоился один из зубрил.
– Ага, – поддержал его другой. – Я вот уже сейчас голодный!
– Вы можете думать о чём-нибудь другом, кроме жратвы? – возмутился Вагнер.
Но тут скрипнула дверь Спальни, и гомон резко оборвался.
– КТО ЗДЕСЬ ГОВОРИТ О ЕДЕ? – проревел ужасный голос.
– Прибилитц, – пробормотал один из ребят. – Мы пропали.
Но это оказался не старший наставник, а кое-кто похуже: Большой Вацлав и внушительных размеров персонаж, чей силуэт перегородил собой весь дверной проём.
– Толстяк!
Спальня содрогнулась от ужаса.
Главный повар Гульденбургского лицея явно не выспался. Он стоял на пороге с всклокоченной бородой и в окровавленном фартуке и держал в руках тесак из голубоватой стали.
– Чего вы хотите? Предупреждаю, нас тут много.
Большой Вацлав тряхнул головой:
– Магнус, это не то, что ты думаешь. Могильщик и эта тётка сбежали, а оба надзирателя в туалете, связанные, как колбаски. – Толстяк затрясся в беззвучном смехе, и его брюхо заколыхалось. – Когда ты исчез, – продолжал Вацлав, – я побежал за подмогой.
– Ко мне на кухню, конечно, – уточнил главный кашевар. И добавил, потрясая в воздухе тесаком: – Не знаю, что тут происходит, но своих дорогих ребятишек я в обиду не дам!
30. Погоня
Уже занимался рассвет, когда Магнус покинул Спальню в сопровождении Большого Вацлава.
Ни директора, ни Алисии видно не было. Господин Прибилитц тоже как сквозь землю провалился: неужели и его одурманили какой-нибудь отравой – а заодно и его дьявольского шпиона Джеда? А может, и вовсе убили? Неизвестно. Но часа через два в окнах учителей зажжётся свет, и жизнь в лицее снова закипит. Тогда канцлер будет уже бессилен.
– Какой у тебя план? Эй! Какой план?
– Заткнись, Вацлав. Если хочешь, иди со мной, только молча. Понял?
– Понял. Но ведь у тебя есть план, да? Ты уверен, что есть?
Магнус глубоко вздохнул:
– Нет, не могу! В момент опасности ты не придумал ничего лучше, как пойти на кухню воровать еду!
– Я?
– И к тому же нарвался на Толстяка!
– Да честное слово, я туда за подмогой побежал.
– Рассказывай. Ты всё-таки даже хуже, чем идиот.
Впрочем, благодаря неожиданному подкреплению в лице Толстяка можно было больше не беспокоиться за малыша Швоба и остальных обитателей интерната. Все собрались в Спальне наказаний и приготовились, если потребуется, держать осаду.
– Никому не двигаться, иначе будете иметь дело с моим тесаком, – пообещал повар, не понимая, к кому обращается.
Угроза зависла в воздухе и висела там до тех пор, пока за Магнусом и Большим Вацлавом не закрылась дверь. Но кому бы ни была адресована эта угроза, вряд ли нашёлся бы на свете злодей, отважившийся иметь дело с поваром и его тесаком, которым можно разделать быка.
Магнус и Вацлав направлялись в библиотеку и по дороге не встретили ни одной живой души.
– Жди здесь, – приказал Магнус.
– Чего ты будешь делать?
– Ты просто стой тут и смотри, не появится ли кто во дворе.
План у него был не самый лучший, но, как известно всем, кто любит играть в шахматы, лучше плохой план, чем никакого.
Однако, когда несколько минут спустя Магнус вышел из библиотеки, волоча на плечах тяжёлую ношу, ему самому уже не верилось в успех.
– Всё ещё хочешь пойти со мной? – рявкнул он ошалевшему Вацлаву. – Тогда бегом!
Мы часто срываемся на других, когда теряем уверенность в себе: это даёт нам иллюзию, что мы правы.
В северной стене парка был тайный проход. Все обитатели интерната знали о нём. Сырость и холод испортили древесину, и через щель в ограде дети могли тайком покидать территорию лицея, выталкивая разболтавшиеся доски, которые садовник регулярно прибивал обратно – совершенно напрасно.
Под весом Магнуса доска легко подалась.
Едва он протиснулся в отверстие, как раздался леденящий душу хруст.
Он успел только защитить свой драгоценный свёрток: маленькая засыпанная снегом фигурка бросилась ему на шею с такой стремительностью, что едва не опрокинула его на землю.
– Мимси!
– Магнус! А ты что, думал, я тебя брошу, да? Не рад меня видеть?
– Рад, конечно!
Сердце у него колотилось как сумасшедшее, и к тому же он не знал, что делать со свободной рукой.
Тоже обнять Мимси в ответ? Обхватить её за талию?
К счастью (или к несчастью, как посмотреть), появление Большого Вацлава положило конец этому неловкому проявлению симпатии.
– А он что здесь делает? – прорычала девочка, спрыгнув на землю.
Магнусу пришлось удержать её за полу кителя.
– Стой, он с нами!
– Этот предатель? Сейчас я ему вмажу в оба глаза!
Вацлав отскочил назад, и, если бы не вмешательство Свена Мартенсона, Мимси изорвала бы его в клочья.
– Довольно, Мимси, – остановил он её. – Вы объяснитесь позже.
На Свене была просторная дублёнка, на уши он надвинул шапку, а щёки и подбородок заросли щетиной, отчего в сумерках он смахивал на лесного разбойника.
– Он у меня получит! – шипела Мимси Покет, раздражённо отталкивая Магнуса, будто он, защищая их врага, и сам становился предателем.
– Сейчас не время сводить счёты, – произнёс Свен. – Мы как раз собирались внутрь тебе на выручку, Магнус. Я счастлив видеть тебя целым и невредимым.
– У меня всё в порядке, – заверил мальчик. – У ребят из изолятора – тоже. Но нужно ещё разыскать остальных.
– Не может быть и речи, чтобы снова подвергать тебя опасности, – сказал Свен. – Ты и так уже достаточно рисковал. Теперь всё это – забота великого герцога и властей.
– Почему вы думаете, что великий герцог поверит вам, а не своему канцлеру? У вас даже нет удостоверения личности. Вас и близко к нему не подпустят.
Тюк, который Магнус прижимал к груди, делался всё тяжелее, а терпения у Магнуса становилось всё меньше.
– Я что-нибудь придумаю. Когда я принесу ему бумаги, его высочество будет просто обязан меня принять. А тебя я сейчас отведу домой.
– Пока вы будете собираться, канцлеру хватит времени провести свои ужасные эксперименты на Антоне и его банде. Чего вы хотите? Чтобы я бросил друзей в беде, да? Чтобы я спокойно лёг спать, пока они, возможно…
Свен задумчиво посмотрел на Магнуса, заражаясь его пылом.
– Он прав. Надо отыскать Плевка. Это мой дружбан, ясно? – поддержал Магнуса Большой Вацлав и добавил, притопывая по мёрзлому снегу: – И потом, мы тут все окончательно задубеем, если будем молоть языками и ничего не делать.
– Мимси? – попытался было найти поддержку у неё Свен.
Девчонка всего лишь пожала плечами и запахнула китель.
Свен вздохнул, сдаваясь:
– Ладно. Вижу, ты такой же упрямый, как твоя мать. Не будет ли слишком большой дерзостью, если я спрошу, каким образом ты планируешь действовать дальше?
– У меня есть план, – ответил Магнус.
И осторожно развернул драгоценный свёрток, который прятал под курткой.
Тотем там, наверху, на чердаке, дался ему в руки без особых проблем и позволил завернуть себя в кусок материи.
Однако теперь, когда его освободили, старый филин вдруг принялся хрипеть, раздувать перья и расправлять крылья, ругаясь, что ему пришлось пережить столь недостойное обхождение.
Но когда он обнаружил вокруг четырёх человек, которые внимательно его рассматривали, хохолки на сердитой голове разгладились. Он несколько раз моргнул и качнулся на руке у Магнуса, исцарапав того своими когтями.
– Ну, ну, старик, всё хорошо, – заверил Магнус, протягивая филину несколько кусков печенья.
Совсем маленьких – просто чтобы заручиться его расположением.
У ночных птиц, наверное, тоже есть чутьё, как у собак? Могут ли они, если сильно проголодаются, идти по следу, чтобы отыскать руку, которая их кормила?
– Это и есть твой план? – поперхнулась от удивления Мимси. – Древнее чучело, которое уже еле дышит?
– Я не знаю, сработает или нет, – признался Магнус, доставая из кармана старую тряпку – полотенце, оставленное Антоном Спитлом в лицее.
Тотем взглянул на любопытное подношение круглым глазом и несколько раз ущипнул его клювом.
– Чувствуешь запах? – подбадривал Магнус. – Где он, Тотем? Где Антон?
Филин безразлично отвернулся.
– Старик, он спас тебе жизнь. Ну, постарайся! – уговаривал Магнус, снова пихая ему под клюв полотенце. – Отведи нас туда, куда его увезли.
Тотем почесал макушку и заворчал, будто происходящее не представляло для него никакого интереса.
И вдруг без предупреждения взлетел, зашуршав перьями, как кипа мятой бумаги.
И началась странная погоня.
Магнус Миллион и его товарищи ввязались в такую сумасбродную затею, что я даже не знаю, с чем её сравнить. На ум приходят разве что волхвы, которые шли однажды за утренней звездой.
Тотем взлетел так внезапно, что они едва успели запрыгнуть в сани, на которых Свен и Мимси приехали из Нижнего города: безыскусные, из ясеня, увязанные верёвками, – на таких когда-то приезжали в столицу браконьеры продавать свою добычу.
Сани были запряжены тремя собаками, они катились довольно живо по слежавшемуся снегу. Свен правил, стоя на одном из полозьев, Вацлав стоял на другом, чтобы равномерно распределить вес. Магнус сидел в санях, а рядом, привалившись к его плечу, устроилась Мимси, и из-под вонючей шубы, которой они были укрыты, выглядывал лишь её крошечный нос.
– Смотри не слишком-то прижимайся! – предупредила она Магнуса.
Но его голова была занята другим, и он не собирался отвечать сердитой девчонке. Одна мысль неотступно кружила вокруг, подобно летучей мыши: «Вдруг я ошибся? Что, если Тотем полетел вовсе не по следу Антона?»
Свен Мартенсон одобрил план Магнуса.
– В конце концов, эта птица – охотник, – сказал он, пожимая плечами. – Не такая уж это и безумная затея.
Филин будто не мог пока окончательно положиться на свои силы. Сначала он полетал туда-сюда под нижними ветвями парка. Тяжело, неловко, как старик, которому все эти упражнения уже не по плечу.
Внезапно, нырнув в листву, филин исчез.
– Быстро! – закричал Магнус. – Сюда!
К счастью, когда деревья закончились и сани выехали на открытую местность, Магнус и остальные снова увидели Тотема. Он летел не слишком высоко и был похож на персонажа театра теней: кружил в молочном зареве восхода и будто бы нарочно их поджидал.
Потом, несколько раз широко взмахнув крыльями, он двинулся на север.
– Болота, – бросил Свен. – Держитесь, сейчас тряхнёт.
Перекинув весь свой вес на одну сторону, он заставил упряжку скатиться с дороги. Скрипя и скрежеща, сани въехали на узкий снежный мостик, подскочили одной стороной вверх и наконец приземлились на дорожку, которая бежала вниз среди скудной чёрной растительности.
– Молодцы, собаки! – загоготал Большой Вацлав.
Они со Свеном Мартенсоном образовали отличный тандем. Хотя присутствие Вацлава и создавало лишнюю тяжесть для собак, оно оказалось бесценным: его геркулесова сила не раз помогала саням выбраться из колеи или, как сейчас, предотвращала аварию.
Передвигаться в предутренних сумерках было непросто. Вокруг тянулись болота, окружавшие русло Акероса – реки с семью излучинами. Летом люди плавали здесь на плоскодонных лодках, отталкиваясь от дна длинными шестами, а зимой, когда замёрзшие болота становились твёрдыми как камень, катались на коньках.
За ночь выпал свежий снег, что сильно усложнило задачу: собаки по грудь проваливались в сугробы. Сани трещали и душераздирающе стонали, угрожая развалиться. Несколько раз они опрокидывались на бок, швыряя пассажиров друг на друга.
– Ай! Ты меня раздавишь! – возмущалась Мимси и, пользуясь случаем, от души толкала Магнуса локтем в бок.
Приходилось вылезать, ставить сани обратно на полозья и распутывать ремни упряжки.
– Могла бы вообще-то помочь, – злился Магнус. – Если мы из-за тебя упустим Тотема…
– Это всё ты придумал. Дурацкий план!
– Тихо! – вдруг оборвал их Свен. – Слышите?
Собаки нетерпеливо тянули поводья, скулили и лаяли. Большой Вацлав резко дёрнул поводья, заставив собак замолчать.
– Слушайте.
По мере того как они углублялись в болота, небо приобретало всё более тревожный зеленоватый оттенок, не суливший ничего хорошего.
Сначала не было слышно ничего, кроме свиста ледяного ветра. А потом… Что это?
Собаки тоже навострили уши. Они зарычали, оскалились, шерсть встала дыбом. Даже Тотем высоко в небе замедлил полёт и стал нарезать концентрические круги, будто поджидая того, кто к ним приближался.
– Быстро! – крикнул Свен. – Бежим отсюда!
Магнус как можно скорее выбрался из снега, который доходил ему почти до колен, и бросился в сани.
– Вперёд, собаки! – крикнул Свен Мартенсон и ударил хлыстом.
Но дорога была слишком тяжёлой, и силы – неравными. Приходилось продираться сквозь замёрзшие кусты, толкать сани, чтобы ослабить натяжение упряжки. Они отчаянно спешили, но существо, которое гналось за ними и которого по-прежнему не было видно, неизбежно приближалось.
– Река, – решил Свен. – На открытом пространстве у нас больше шансов.
Он бросил тревожный взгляд на зелёное небо. Действие изумрудного тумана началось, и, кем бы ни оказалась преследующая их тварь, она определённо не принадлежала нашему миру. Это было чудовище из ночных кошмаров.
– Как думаешь, какое оно? – спросила Мимси бесцветным голосом, съёжившись в комочек под боком у Магнуса.
– Не бойся, мы справимся.
Одного уверенного тона было мало, чтобы успокоить Мимси, он это понимал. Тесно прижавшиеся друг к другу в люльке саней, они представляли жертву, такую же доступную, как две рыбы, попавшие в сеть.
Преследуя филина через болота, они напоролись на его кошмар: чудовище, сошедшее со страниц старых книг, что захламляли жилище Тотема под крышей лицея.
Их настигал Цербер, трёхголовый пёс из Аида.
31. Тварь болотная
Сани резко нырнули вниз.
Спасены! Перед ними расстилалось большое открытое пространство: река сверкала точно зеркало и дрожала в первых лучах солнца. Полозья вгрызлись в обледенелую корку льда, и сани снова набрали скорость.
Вот только собаки не ожидали, что тащить станет так легко, вожак упал и потянул за собой вторую собаку. Упряжка опрокинулась.
– Вперёд! – заорал Свен. – Вставайте!
Но кричал он совершенно напрасно. Собаки дрожали от ужаса и злости, не сводя безумных глаз с чудовища, появившегося на берегу.
Величиной с мастифа, чёрное с рыжими подпалинами, всклокоченное. Ужаснее всего была тройная пасть: три плоские квадратные морды, утыканные острыми, как у мурены, зубами, сквозь которые яростно брызгала слюна.
Монстр уже приготовился наброситься на добычу, но немного замешкался, словно выбирая, кого схватить первым.
Свен Мартенсон схватил хлыст, который обронил в снег, и принялся размахивать им, пытаясь удержать чудовище на расстоянии.
– Собаки! Распрягите их!
Это были крепкие сибирские хаски – помесь собаки с волком, – способные вцепиться в горло даже самому лютому медведю.
Но Цербер – больше чем просто зверь, пёс из ада, чудовище, призванное вселять ужас. Даже вожак – запутавшийся в ремнях упряжки богатырь весом больше шестидесяти килограммов – сейчас лишь скалил зубы и лаял, покорно и отчаянно.
Вацлаву пришлось перебраться назад: находиться рядом с собаками было опасно – в таком состоянии они могли разорвать в клочья.
– Собираемся в кучу, – скомандовал Свен Мартенсон. – И главное – никаких резких движений. Оно бросится на первого, кто попытается убежать.
В отношении Мимси это предупреждение было излишним. Она дрожала всем телом и, казалось, вообще потеряла способность двигаться. Магнусу пришлось силой затащить её под перевёрнутые сани.
– Не высовывайся, что бы ни происходило. И закрой глаза, – добавил он, укрывая её шубой.
Хрупкие сани были, конечно, игрушкой для челюстей монстра. Но у Магнуса мелькнула надежда, что вонючая шкура, из которой сшита шуба, помешает чудовищу унюхать Мимси.
Откуда у трусливого Магнуса вдруг появилась храбрость, он не знал, но в ту секунду важнее всего было защитить Мимси, даже если для этого придётся вступить в единоборство с ужаснейшим чудовищем всех времён и народов.
Зверь, брызгая слюной и рыча, вертелся вокруг, отвечая тройным рыком на каждый удар хлыста. Его злоба и голод были настолько древними, что никто не мог бы их усмирить. Магнус, Свен Мартенсон, Большой Вацлав – что, все они против монстра, который разорвал столько героев? Было очевидно: долго уворачиваться от разинутых пастей им не удастся.
Даже Тотем у них над головами, чудом спасшийся Тотем, похоже, дожидался неотвратимой развязки. Ведь от кошмара можно избавиться, проснувшись, но, если кошмар пробудился сам, от него уже нет никакого спасения.
Совершенно никакого. Не считая, конечно, другого кошмара.
Внимание чудовища вдруг что-то отвлекло. Дрожь прошла по льду, сначала лёгкая, будто постукивание пальцами по барабану, затем всё более и более громкая – по мере приближения второго.
Собаки тоже его почувствовали. Они прижали уши и завыли в смертельном ужасе.
– Что это? Землетрясение?
– Лёд сейчас треснет!
– Бежать нельзя, погибнем, – предупредил Свен. – Садимся спиной к спине, чтобы на нас не напали сзади.
До того как показался всадник, все услышали отчётливое позвякивание сбруи и шпор.
Конь приближался. Он скакал галопом, но будто в замедленном темпе. Всадник был одет в чёрное, и плащ распылял вокруг кристаллы льда.
Цербер присел, приготовившись к нападению. Хриплый рёв вырвался из всех трёх глоток.
– Моё почтение, господа, – бросил всадник, снимая шляпу.
У него был крупный нос с горбинкой, и от правой щеки до подбородка тянулся красный шрам. Выдернув из рукава кружевной платок, он промокнул ноздри и спокойно добавил:
– Этот пёс – ваш? Чёрт возьми, нет, не думаю: от него за версту несёт серой и адом! Позвольте избавить вас от его присутствия. Доброго дня, господа!
И, выхватив рапиру из ножен, бивших его по бедру, он слегка пришпорил лошадь и бросился на монстра.
Не ожидавший нападения адский пёс повалился на лёд. Всадник воспользовался этим и прижал чудовище к берегу. Подняв коня на дыбы, он вознёсся высоко над монстром и приготовился вонзить шпагу тому в сердце. Но зверь вдруг резко вскочил. Присев на задние лапы, он издал вой, от которого волосы вставали дыбом, и чудовищные челюсти клацнули подобно зубьям волчьего капкана.
Магнус и его товарищи не отрывая глаз следили за ужасной схваткой. Человек из Менга, казалось, стремился лишь отвлечь внимание адской псины. Зверь нашёл себе достойного соперника. Обычный всадник не продержался бы в битве с ним и минуты, но наёмный убийца заставлял коня кружиться волчком, искусно уворачивался от нападений и в промежутках атаковал, оттесняя чудовище всё дальше от группы, укрывшейся под санями.
Вдруг человек из Менга снова поднял коня на дыбы, пришпорил его и поскакал прочь через болота.
Цербер с победным воплем бросился в погоню, и вскоре оба скрылись в зарослях камыша, слышно было только, как с треском ломаются сухие стебли, дрожит земля и морозный воздух разрывают удаляющиеся крики.
Свен Мартенсон не стал дожидаться продолжения. Он быстро раздал короткие распоряжения и скомандовал бежать. Никто не оглядывался, пока сани не миновали второго изгиба реки, – только теперь все могли быть уверены, что опасность позади.
32. Ящик Пандоры
– Свен, а что такое ящик Пандоры?
– Зачем тебе?
– Не знаю. Всё время вертится в голове.
Они ненадолго остановились, чтобы дать собакам передохнуть и поделиться друг с другом тем, что нашлось из еды. Занимался день, и зелёный туман понемногу рассеивался, а вместе с ним – и риск встретить ещё какое-нибудь существо из ночных кошмаров.
Надо было спешить, но предварительно – хоть немного набраться сил. Измученная пережитым за ночь, Мимси Покет тут же уснула на плече Магнуса, который жевал хлеб, стараясь не шевелиться, чтобы не потревожить эту маленькую живую грелку, тесно прижавшуюся к нему.
– Пандоры? Это кто, она, что ли? – пошутил Большой Вацлав, которого никто не спрашивал.
Страх отступил, они осознали, что уцелели, и их переполняла радость. Что бы сталось с ними, если бы не судьбоносное вмешательство человека из Менга? Никто не решался об этом даже подумать.
Всадник, вышедший из книги Магнуса, являлся ему уже третий раз. И хотя он с ужасом вспоминал каждую из этих встреч, невероятный факт оставался фактом: их только что спас его собственный кошмар.
Выжил ли сам всадник? Или погиб, проглоченный кошмаром, ещё более ужасным, чем он сам?
– Антон его тоже видел.
– Кого?
– Цербера. Он мне рассказывал. Он видел его однажды в парке лицея. Думаете, его поэтому увезли? Чтобы он никому не рассказал?
– Не знаю, – ответил Свен.
– Но тогда зачем увезли остальных?
– Не знаю, – повторил Свен, высматривая в небе Тотема. – Честное слово, не знаю. Но скоро мы во всём разберёмся. По крайней мере, я на это надеюсь.
Они отказались от мысли ехать напрямик через болота. Слишком опасно. Там ещё могут скитаться существа не менее жуткие, чем трёхголовый пёс. Семь поворотов реки – это дольше, но надёжнее. Если, конечно, старая ночная птица с наступлением дня не решит, что пора возвращаться на чердак.
– Пора, – сказал Свен Мартенсон, проверяя ремни упряжки. – Предстоит длинная дорога.
– Но вы так и не ответили на мой вопрос.
– Ах да. Ящик Пандоры…
На секунду Свен задумался, жуя хлеб.
– Если память мне не изменяет, так греки назвали глиняный кувшин, в который Зевс заточил все беды и страдания: катастрофы, болезни, смерть…
– И кошмары тоже?
– Возможно, мой мальчик. И кошмары тоже.
Магнус поёжился. Кто рассказывал ему об этой легенде? Никак не вспомнить. Но в ней словно говорилось и об опасностях, которые ожидают их впереди. А как было бы хорошо остаться вот так – рядом с тёплой Мимси, прижавшейся к нему, и ни о чём больше не беспокоиться.
Свен продолжал рассказ, причём от холода речь его казалась замедленной, будто слова замерзали на губах:
– Пандора, которой этот кувшин подарили, запретив открывать, оказалась, конечно же, слишком любопытной. И открыла его. Все беды вырвались оттуда и разлетелись по миру.
– Тупо вышло, – подытожил Большой Вацлав. – А всё потому, что никогда нельзя доверять девчонкам.
Мимси открыла один глаз и несколько раз моргнула, пытаясь сообразить, где она.
– Что?
– Ничего, – предусмотрительно замял тему Вацлав.
Но в каком-то смысле он оказался прав: едва забравшись в сани, Мимси залезла под вонючую шубу и немедленно уснула, никому не оставив места.
Свен стряхнул снег, налипший на шапку, и снова запрягал собак, которые наперебой лаяли от нетерпения: им хотелось поскорее снова пуститься в путь.
– Мы потеряли уже слишком много времени, – сказал он, взглянув на часы. – Скоро совсем рассветёт.
– Эй! – крикнул вдруг Вацлав. – А филина-то нет!
В самом деле, небо над рекой было пусто. Плотные тучи, напоминавшие о ночи, ещё летели над горизонтом, но Тотем исчез.
– Неужели всё зря? – с отчаянием простонал Магнус.
Но Свена это, похоже, не очень встревожило.
– Ничего страшного, – заверил он Магнуса. – Я понял, куда он нас вёл.
– Вы знаете, где Антон и остальные?
Свен Мартенсон указал на трубы дымоходов, показавшиеся вдали.
– Думаю, да. Но ещё не все трудности позади. – Он замолчал и через некоторое время добавил: – Алисия Оппенгейм и канцлер Краганмор сыграли в Пандору, открыв сосуд, полный бедствий… Но, по легенде, кое-что осталось на дне кувшина, когда все беды вырвались оттуда. И это оружие куда более сильное, чем самые ужасные несчастья.
– Что за оружие?
– Надежда, друзья мои.
33. В ловушке!
Через четверть часа они прибыли на место.
Под конец шли пешком, спрятав сани под береговым откосом. Так больше шансов проскользнуть незамеченными, решил Свен. Ведь стоит собакам хоть раз тявкнуть, их тут же обнаружат со смотровых вышек, установленных по обеим сторонам ограды.
– Вы уверены, что Тотем летел именно сюда…
– Магнус, я ни в чём не уверен. Только в том, что попасть внутрь будет очень непросто.
Перед ними, придавленный шапкой дыма, раскинулся промышленный комплекс: группа почерневших бараков размером с небольшой городок, шахта и заводские постройки, чьи трубы беспрестанно изрыгали языки пламени под оглушительный гул мехов. Здесь была даже настоящая железнодорожная станция и стальные тросы, по которым с лёгким шипением кружили вагонетки с углём.
Над всем этим светилась гигантская вывеска:
«ПРОМЫШЛЕННЫЙ КОМПЛЕКС МИЛЛИОНА. ВХОД ЗАПРЕЩЁН ПОД СТРАХОМ СМЕРТИ».
– Это всё твоё, что ль? – изумлённо присвистнул Большой Вацлав.
– Не моё, а моего отца. Только его, и ничьё больше.
Это было, конечно, не совсем так, если учесть, что Магнус был единственным наследником, которому в один прекрасный день достанется всё. Но мальчику сейчас совсем не хотелось вдаваться в эти подробности. Он лишь несколько раз бывал на отцовских заводах, вырядившись по такому поводу в нелепый костюм и цилиндр, точь-в-точь как у отца. И всегда стремился поскорее уйти отсюда.
Не так уж сложно смириться с тем, что ты богат. Гораздо труднее – узнать, откуда взялось твоё богатство и чего оно стоило другим людям.
Сейчас, рядом с новыми друзьями, Магнусу хотелось стать кем-нибудь другим – кем угодно, только не сыном Рикарда Миллиона.
– Если б у моего папаши было столько всего, я бы ни за что не пошёл в лицей! – размечтался Вацлав. – Чего учиться, когда ты уже и так богач?
Мимси бросила на него злобный взгляд. После недолгого отдыха она проснулась в убийственном настроении.
– У тебя нет вообще никакого папаши, хватит парить нам мозг!
– Да я ничего не парю, только говорю, зачем богачам учиться, когда за них всё равно другие пашут!
Воздух вокруг комплекса был почти горячим и дрожал. Густым туманом стояла чёрная пыль, которая забивалась в нос и щипала глаза. Работа здесь не прекращалась ни на минуту: круглые сутки из-под земли добывали уголь, производили сталь, отливали пушки. И всё это – на благо семьи Миллионов. Утренние бригады уже спешили ко входу, не глядя на очередь несчастных, которые топтались в стылой грязи в надежде, что их наймут хотя бы на день.
Грязные и облепленные снегом, Магнус и его товарищи без труда затерялись в толпе шахтёров, которые шли на работу. Здесь, среди работяг, на них никто не обращал внимания. Но вот пройти незамеченными мимо охраны – это другое дело.
Большой Вацлав вдруг дёрнул Магнуса за рукав:
– Форма! Я понял! Это не солдаты тогда приезжали за Антоном и остальными, а они, вот эти!
– Ты уверен?
– Говорю, я узнал их форму!
В серо-коричневых офицерских куртках с эполетами, военных ботинках и с оружием наперевес, охранники промышленного комплекса Миллиона могли сбить с толку кого угодно. Они и в самом деле были похожи на солдат регулярной армии Сильвании.
Значит, Тотем и Свен не ошиблись. Значит, Антон и его товарищи действительно здесь, в руках службы безопасности заводов Миллиона.
– Позвольте мне пойти одной, – нетерпеливо попросила Мимси. – Я сумею пробраться.
Свен покачал головой:
– Мы больше не разделяемся. Слишком опасно.
– Опасно? Смеётесь? Вчетвером точно не пройти!
Они подошли уже совсем близко ко входу, и сзади их подгоняла толпа, которая неумолимо продвигалась вперёд. Нужен был план действий, и как можно скорее, если они не хотели быть растоптанными или, что хуже, остановленными охраной.
Свен Мартенсон отчаянно тёр подбородок, силясь что-нибудь придумать.
– Когда вы сбежали, Алисия Оппенгейм наверняка подняла тревогу. Если ждать вечера, может быть слишком поздно.
– Если только…
Их шушуканье начинало вызывать волнение в очереди. Сзади их подталкивали и ворчали, чтобы они проходили вперёд. К счастью, квадратные плечи и оплывшее лицо Вацлава усмиряли любое недовольство. Но вечно противостоять потоку невозможно, даже если двигаться максимально медленно.
– Если только – что?
– Если только я не скажу, кто я.
– Это даже не обсуждается. Чересчур рискованно.
– Но почему, Свен? Они меня узнают, я потребую, чтобы меня отвели к отцу, и расскажу ему, что творит канцлер у него за спиной. Конечно, при условии, что…
«Что мой отец с канцлером не заодно», – не договорил Магнус. Закончить фразу он не успел.
– Антон! – вдруг во всё горло заорал тупой Вацлав, замахав руками. – Антон! Это мы! Мы пришли за тобой!
Из-за ограды выходила ночная бригада шахтёров, которые в сопровождении двух вооружённых охранников направлялись к баракам. Они шли тяжёлой поступью, с изнурёнными лицами, чёрными от копоти. На крик Вацлава один из шахтёров оглянулся, и, несмотря на угольную пыль на лице, сомнений не оставалось: эти острые черты и хрупкий силуэт могли принадлежать только одному человеку – Плевку.
– Антон, Антон, это мы!
Свен и Магнус не успели отреагировать. Раздались резкие свистки, поднялась суматоха, кто-то закричал. Толпа расступилась, и за ней обнаружился отряд охранников, которые тут же взяли их на прицел.
– Ни с места, – приказал один из вооружённых людей.
Свен Мартенсон поднял руки. Сопротивляться, когда на тебя направлены дула винтовок, было бы чистым безумием.
Мальчики поспешно сделали то же самое.
– Идиот, – прошипел Магнус Вацлаву. – Ты-то куда лезешь?!
– Молчать! – гаркнул командир отряда. – Руки за голову и следуйте за нами без разговоров.
– Меня зовут Магнус Миллион, – выкрикнул Магнус, гордо выставив вперёд правую ногу и с достоинством задрав нос. – Я – сын Рикарда Миллиона и требую, чтобы меня и моих друзей немедленно проводили к моему отцу.
Его оскорблённый тон не произвёл ровным счётом никакого впечатления на охранников.
– Можете называть себя кем угодно, канцлер Краганмор разберётся, что с вами делать. Шевелитесь.
– Краганмор? – возмутился Магнус. – Вы, может, не в курсе, но этот завод принадлежит моему отцу!
– Вы предприняли попытку проникновения на территорию, которая находится под военизированной охраной, – сообщил начальник, не поддаваясь на провокацию. – Канцлер Краганмор – единственный, кто отвечает за безопасность этого предприятия. Так что вперёд и без разговоров.
С этими словами он ткнул Магнуса в спину дулом винтовки.
– Эй! Полегче! – возмутился Вацлав, делая тем не менее шаг вперёд.
Удар прикладом заставил его умолкнуть.
– Делайте всё, как он скажет, – вмешался Свен и добавил чуть слышно: – Мы ещё не сказали своё последнее слово…
Но было ясно, что на этот раз всё пропало.
Ждать помощи от толпы рабочих было бессмысленно, те стояли и смотрели, как Магнуса и его друзей уводят под вооружённой охраной, и во взглядах читалась смесь покорного страха и удовлетворения, будто охрана остановила чужаков, явившихся, чтобы отнять у них работу. Они и пальцем не пошевелят ради трёх незнакомцев.
Трёх?
Да, потому что, воспользовавшись суматохой, Мимси Покет исчезла – будто её и не было.
Миновав ограду, пленники с заложенными за голову руками пошли через ряды бараков. Люди, попадавшиеся навстречу, взирали на них с враждебным безразличием.
Несмотря на ранний час, тут вовсю кипела работа. Вагонетки с грохотом кружили по сети железных дорог, покрывавшей всю территорию, колонны людей в чёрном поднимались и спускались к скважинам. Каски, оснащённые фонарями, делали их похожими на странных подземных насекомых.
Антона нигде не было. Пару раз Магнусу показалось, что он узнал его среди измождённых рабочих, с любопытством глядевших сквозь запылённые стёкла. Хотя мелькнувшее лицо могло принадлежать кому угодно – усталость и сажа были чем-то вроде униформы, стиравшей различия между людьми.
Сколько их здесь? Точно не одна сотня. Они жили прямо на территории, чтобы как можно раньше прибывать на работу и тратить скудное жалованье в заводском магазине и столовой. Каждый день к ним присоединялась ещё добрая тысяча людей, шахтёров или рабочих сталелитейного завода, которые приходили из Нижнего города и работали в три смены, чтобы процесс ни на минуту не останавливался. За бараками показались крошечные огородики, обнесённые дощатыми заборами. Но сейчас, когда стояла зима и лежал снег, они скорее походили на ряды кладбищенских оград, окружавших могилы.
Вдруг перед ними возникло нарядное здание из розового кирпича, украшенное башенками и нелепыми зубчатыми выступами, делавшими его похожим на торт. Розовый дом стоял на небольшом возвышении, и из его окон открывался вид на шахту и крыши цехов. Здесь располагался главный офис Промышленного Комплекса Миллиона.
Когда Магнус увидел, куда их привели, у него мелькнула надежда, что отец сообразит, как вытащить их из этой передряги. В конце концов, он здесь главный, и он не позволит, чтобы его родного сына…
Но Магнуса ждало разочарование. Лимузина господина Карлсена на стоянке не было: верный своим привычкам, Рикард Миллион наверняка велел шофёру отвезти его в Ричмен-клуб, где в эту минуту наслаждался неизменными английскими булочками и первой утренней сигарой.
Единственным утешением была птица, которую Магнус заметил над одной из заводских труб, когда они входили в розовое здание.
Тотем, старый филин Гульденбургского лицея, не бросил их в беде.
34. Краганмор раскрывает карты
– Свен Мартенсон! Какой неприятный сюрприз!
– Канцлер.
– Выходит, не зря мне вчера в театре показалось, будто я заметил вас в толпе. Значит, вы всё-таки вернулись.
– Чтобы положить конец вашим подлым махинациям, Краганмор.
Канцлер разразился смехом, напоминающим звук, с которым алмазом проводят по стеклу.
– Я бы сказал: чтобы влезть куда не звали и лишиться головы, Мартенсон! Что вы об этом думаете, дорогая Алисия? Не правда ли, наш друг поступил крайне неосмотрительно?
Они застали канцлера с Алисией в кабинете Рикарда Миллиона, где эти двое швыряли в горящий камин пачки документов. Блики огня подчёркивали острый профиль канцлера и отбрасывали тени на его парадный костюм.
Внешность этого человека поражала внушительностью: он был очень высокого роста, глубоко посаженные глаза искрились под мохнатыми чёрно-белыми бровями, а посеребрённая шевелюра, разделённая ровным пробором, спускалась к вискам подобно крыльям хищной птицы.
Взмахом руки он отпустил охрану, дав понять пленникам, что они целиком находятся в его власти, и бросил на Свена Мартенсона ледяной взгляд:
– Насколько мне помнится, я раз и навсегда запретил вам появляться в нашей стране. Но вы и ваша сестра всегда были бунтарями, правда?
Свен смотрел на него не мигая.
– Сильвания – такая же моя страна, как и ваша, Краганмор, нравится вам это или нет. И не рассчитывайте, что я позволю вам втравить мою страну в войну. Мне известно всё о ваших низких замыслах. Маски сорваны. Единственное, что вам разумно сейчас сделать, – это освободить мальчиков и поскорее сдаться.
Спокойствие, с которым он говорил, казалось Магнусу невероятным. Лично ему было сильно не по себе. Когда он снова, после эпизода в лаборатории, увидел Алисию Оппенгейм, у него угрожающе застучало в висках. Она молча стояла немного в стороне, глядя на Свена Мартенсона, и едва заметно покусывала губы.
Канцлер игриво приподнял белоснежную бровь:
– Вы говорите ерунду, Мартенсон. Вам достаёт наглости требовать, чтобы я сдался вам, изгнаннику, объявленному вне закона? Просто смешно! К тому же слишком поздно: несмотря на ваши жалкие попытки саботажа, мы скоро подчиним себе газ «Изумруд», и тогда уже никто не помешает нам развязать эту войну.
– Вы забываете великого герцога.
– Ха! Великий герцог – ребёнок, марионетка в наших руках.
Свен изобразил недоумение:
– Не понимаю, Краганмор. Вы не хуже меня знаете, что любая война – это беды и разрушения. Почему вы упрямо пытаетесь навлечь на нашу страну эту трагедию? Какую выгоду надеетесь получить?
Краганмор буквально взорвался от хохота:
– Какую?! Власть, мой друг, конечно же власть!
– Но она у вас уже есть.
– Сейчас я в тени, я наделён лишь властью кукловода, который дёргает за верёвочки и тайно даёт советы. Но я рассчитываю на куда бóльшую власть и жду её уже так давно, что не стоит пытаться встать у меня на пути.
– Не может быть, чтобы в ваши планы входило также…
– Убийство великого герцога?
Канцлера очень развеселило это предположение.
– Мартенсон, вам определённо недостаёт воображения! Народ Сильвании не простил бы мне этого. К тому же, уверяю вас, я успел немного привязаться к этому лягушонку…
– Тогда как?
Весёлость будто ветром сдуло с лица канцлера. Глубокая морщина пролегла на лбу. Глаза блеснули нездоровым огнём, и он, чеканя каждый слог, проговорил:
– Вы крайне ограниченный человек, Мартенсон. Подумайте: допустит ли народ, чтобы в бой его повёл ребёнок? Первый же артиллерийский залп заставит этих трусов отвернуться от великого герцога. Они потребуют настоящего командующего, способного защитить их. Мне достанется безраздельная власть, и дело будет в шляпе: я стану абсолютным монархом и хозяином Сильвании.
– Вы забываете одну небольшую деталь. Западная Сильвания – могущественное государство, и нет никакой гарантии, что вы выиграете войну.
– Не смешите! Не понадобится даже армия: одна атака с применением газа «Изумруд», и врагов истребят их собственные кошмары.
Это заявление было встречено мрачным молчанием. Свен Мартенсон, до сих пор сохранявший хладнокровие, словно получил удар под дых. Его лицо посерело, и, когда он снова нашёл силы заговорить, голос его немного дрожал:
– То есть вы готовы превратить всё в руины, чтобы удовлетворить свою жажду власти? Заклинаю вас, Краганмор, одумайтесь, пока не поздно!
Но заклинать Краганмора – всё равно что пытаться убедить стальную трость.
– Остановиться? Сейчас? Когда мы почти у цели? Дорогая, что вы на это скажете?
Свен тоже обернулся к женщине, словно ища у неё поддержки:
– Что вы делаете здесь, Алисия? Мы столько лет работали вместе, я знаю ваше прекрасное сердце и светлый ум. Вы – учёный. Как можете вы поддерживать эти гнусные планы?
Алисия пренебрежительно усмехнулась:
– Это правда, я – учёный, но я лишена вашего идеализма, Свен. Газ «Изумруд» станет моим великим открытием, подобная удача выпадает раз в жизни. Я не хочу упустить свой шанс.
– Даже если придётся предать родного отца?
– Я достаточно жертвовала собой ради него. Теперь пришло моё время.
– Даже если придётся проводить эксперименты на детях? Развязывать войну? Расплачиваться смертью тысяч и тысяч людей?
– Цена, которую я заплачу, касается только меня, – сухо проговорила Алисия Оппенгейм.
Её безупречное лицо было таким спокойным, будто речь шла о червяке, которого можно без сожаления раздавить каблуком.
– Как вы можете говорить это? – пробормотал Свен, глядя на неё с изумлением. – У вас, должно быть, камень вместо сердца.
Алисия Оппенгейм не ответила. Тени от очага плясали на тонком бархате её платья. Несмотря на полыхавший в камине огонь, она обхватила плечи руками, будто мёрзла.
– А я-то думал, что люблю вас…
Она рассмеялась:
– А разве нет? Тогда так и скажите. Скажите, что я вызываю у вас отвращение.
Несколько секунд они мерили друг друга взглядом. Казалось, она нарочно хочет, чтобы он осудил её. Никто не решался первым отвести глаза.
Наконец Свен сдался – и отвернулся.
– Видите? – Канцлер с улыбкой триумфатора поцеловал руку Алисии. – Кишка тонка, дорогой Мартенсон. Нас уже никто не остановит и не помешает нам насладиться победой.
– Нет, помешает! – не выдержал Магнус, который больше не мог молчать. – Мой отец. Этот завод принадлежит ему. Стоит мне рассказать ему про всё, как он…
Магнус трясся от гнева и с трудом подбирал слова, в которые сам же не верил. Ведь, судя по всему, отец был сообщником канцлера. К тому же он силой увёз на завод сирот из лицея и заставил их работать у себя на шахте.
– А вы, значит, сын Рикарда Миллиона? – с любопытством уставился на него Краганмор. – Ну конечно, я же видел вас в лицее. Интересно. Очень интересно!
И, словно обдумывая новые перспективы, которые дарило ему это неожиданное совпадение, он открыл изысканный деревянный ларец, стоявший на письменном столе, достал сигару и принялся задумчиво вертеть её в пальцах.
– Не имеете права, – возмутился Магнус. – Это сигары моего отца!
– О, весьма ненадолго. Промышленный комплекс Миллиона слишком важен для подготовки к войне. Заводы и шахты очень скоро будут национализированы.
– И тоже попадут в ваш толстый кошель, – потухшим голосом закончил Свен Мартенсон. – Я прав?
– Абсолютно, – похвалил канцлер, довольно потирая руки. – Скоро я стану самым могущественным и самым богатым человеком в Сильвании.
– Но это же обыкновенное воровство! – воскликнул Магнус. – Не рассчитывайте после такого попасть в рай!
– Поверьте, молодой человек, мои амбиции столь далеко не распространяются, – пошутил канцлер. – Ад представляется мне куда более перспективным направлением. – Он побарабанил пальцами по драгоценному ящику с сигарами. – Однако довольно болтовни. Алисия, дорогая, на чём мы остановились? Как поступить с этими несчастными, я решу потом.
Они собирались вернуться к своим делам, как вдруг в коридоре раздались крики.
Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ворвался человек в меховой шапке и шубе и с таким багровым от ярости лицом, что казалось, он сейчас взорвётся.
– Что? – вопил он. – Меня не пускают в мой собственный кабинет? Что за новости! Вы уволены, все без исключения, слышите? И без возмещения убытков! – Оттолкнув охранников, которые пытались его удержать, человек захлопнул дверь у них перед носом и разъярённо повернулся к канцлеру: – Гаральд, я требую объяснений! Слышите? С каких это пор мне запрещено входить на моё собственное предприятие?
Тяжёлая шуба, расстёгнутая на животе, делала его похожим на медведя гризли, а «приятные» манеры выдавали хозяина этих мест, милейшего Рикарда Миллиона.
– Вы как нельзя более кстати, – приветствовал его канцлер, нимало не смутившись. – Последний акт только что начался, и без вас праздник был бы неполным. Вы позволите представить моих гостей?
– Последний акт? – переспросил Рикард Миллион. – Что за чушь вы несёте?
Насмешливая гримаса исказила лицо канцлера.
– Ну, с Алисией вы знакомы. Что же касается этих людей, – произнёс он, указывая на пленников, – то мы поймали их, когда они вынюхивали что-то на территории завода. Своего сына вы, конечно, узнаёте…
– Отец! – крикнул Магнус. – Будьте осторожны!
Но взгляд Рикарда Миллиона скользнул по нему, будто Магнус был прозрачным, и с изумлением остановился на Свене.
– Этот джентльмен, видимо, душа их смехотворного заговора, – продолжал Краганмор, – тоже не нуждается в представлении: брат вашей прелестной и незабвенной Элизы.
– Мартенсон? – прохрипел Рикард Миллион, будто увидел дьявола. – Свен Мартенсон – в моём кабинете? После всего, что вы натворили?
Большой Вацлав, о котором все забыли, представился сам, приподняв кепку:
– А я Вацлав, друган вашего сынка.
Его никто не услышал.
– Рикард, – сказал Свен, – вы не того принимаете за врага.
Из красного лицо магната сделалось белым как мел, и на висках опасно задрожали вздувшиеся вены.
– Я ЗАПРЕТИЛ, слышите, ЗАПРЕТИЛ вам показываться мне на глаза. Вы и ваши ничтожные идеи убили мою жену. Я никогда этого не прощу!
– Отец, нет!
Но Рикард Миллион уже шёл на Свена, сжав кулаки.
– Хватит!
В руке Алисии Оппенгейм вдруг появился револьвер – на этот раз настоящий. Она выхватила его из ящика секретера и теперь держала, направив на богача.
– Довольно кривляться, – приказала она. – Садитесь на своё место.
Промышленник с изумлением уставился на оружие, нацеленное ему в грудь, и проговорил:
– Гаральд, вмешайтесь! Она смеет угрожать мне – Рикарду Миллиону, да ещё и оружием, которое произведено на моём собственном заводе!
– Мне доставило бы огромное удовольствие посмотреть, как вы задушите брата своей жены, Рикард. Но у нас нет времени на эти ребячества. Вы позволите, Алисия?
Вынув револьвер у неё из рук, Краганмор проверил барабан и сунул оружие себе за ремень. Затем снял график прибыли, висевший над письменным столом подобно картине. Под ним оказался монументальный сейф, вмонтированный в стену.
– Вы больше не в том положении, чтобы спорить, Рикард. Партия окончена, вы проиграли. Назовите код.
Глаза Рикарда Миллиона расширились до размера чайных блюдечек.
– Код? Ничего не понимаю. Разве мы с вами не союзники?
– Союзники – в чём? В приумножении вашего неслыханного богатства? В том, чтобы позволять вам каждый день набираться спеси и наглости? Да, Рикард, мы были союзниками во всём этом, но теперь фарс окончен. Я использовал вас, мой дорогой, вас и вашу невероятную и неизлечимую жадность, для того чтобы продвигать по доске свои собственные фигуры, – и я выиграл. Завтра всё здесь станет моим, и вы не сможете этому помешать.
Рикард Миллион стоял, разинув рот, и изумлённо взирал на канцлера.
– Он ставил опыты на детях! – крикнул Магнус. – Они даже меня…
Канцлер подскочил к нему и ударил рукоятью револьвера по скуле.
– Молчи, ничтожный доносчик!
Рикард Миллион был потрясён до глубины души.
– Как вы смеете поднимать руку на моего сына? Вы просто чудовище!
– Код, Рикард, или ваш сынок поплатится первым!
– Вы этого не сделаете.
– Вы уверены?
Краганмор железной хваткой вцепился Магнусу в горло и приставил холодное дуло револьвера к его виску.
– Меня ничто никогда не могло остановить. Даже ваша дорогая Элиза, которой вздумалось угрожать моим интересам. Так что если вы полагаете…
– Элиза? – проревел Рикард Миллион. – Вы убили её?
Наполовину задушенный, Магнус всё же не проронил ни слова из этого чудовищного признания. Ему показалось, пол уходит из-под ног. Значит, авиакатастрофа, в которой погибла мама, была вовсе не аварией, а убийством? Преступлением, совершённым, чтобы избавиться от человека, который стал слишком мешать? У Магнуса загудело в ушах и стало больно глотать.
Канцлер закусил губу. Снедаемый ненавистью, он сказал больше, чем хотел, но жажда реванша была сильнее его. Магнат, такой могущественный вчера, теперь был полностью в его власти.
Канцлер продолжал, будто хотел окончательно уничтожить Миллиона:
– Она вошла в доверие старого герцога Атаназа. Он уже почти согласился на реформы, которых она требовала. Был готов отдать страну народу. Мы бы погрязли в демократии и отвратительной филантропии. Я не мог этого допустить! К счастью, одного отвинченного болта бывает достаточно, чтобы устранить проблему. Эти летающие игрушки чрезвычайно капризны, Рикард!
– Ничтожество… – прорычал Миллион.
– Ничтожество теперь вы сами, мой дорогой. Всё ваше состояние, все принадлежавшие вам компании у вас изъяты. Да вы практически нищий! Не правда ли, забавный поворот?
Увлечённый унижением бывшего хозяина, канцлер не видел, что происходит на другом конце комнаты.
Дальняя стена кабинета Миллиона была прозрачной. За квадратиками из стекла, скреплёнными свинцом, показалась вдруг верёвка, сброшенная с крыши, за ней ещё, и ещё одна.
По ним тихо спускались удивительные силуэты цвета сажи. С чёрными лицами и мрачными взглядами, они всё прибывали, и скоро их было уже не меньше дюжины, зависших между небом и землёй и заглядывающих внутрь, прижавшись носами к стеклу.
Самой ловкой и миниатюрной фигурой, которая перемещалась по стене с лёгкостью кошки, была девочка. Мимси Покет привела Антона Спитла с его бандой, чтобы отбить пленников, высадившись с крыши.
35. Колодец в ад
Первый удар шахтёрским ломиком пустил трещины по всей поверхности стекла.
Бэмс!
От второго удара стена разлетелась на тысячу осколков, и комнату накрыло стеклянным ливнем.
Увидев, что Магнусу грозит опасность, банда Мимси и Антона начала нападение.
Привязанные к тросам, они вперёд ногами ввалились в проломленную стену, выбивая ботинками остатки стёкол. Первые, во главе с Мимси, уже кубарем ввалились в комнату.
– Держись, Магнус, мы идём!
На долю секунды лицо канцлера окаменело. Но он с поразительной быстротой совладал с собой.
– Значит, крысы бегут с корабля, да?
Он покрепче сдавил горло Магнуса и двинулся в сторону камина, по-прежнему сжимая револьвер. Алисия Оппенгейм присоединилась к нему.
– Не приближайтесь, не то я стреляю! – предупредил он.
– Всё кончено, Краганмор, – попытался остановить его Свен. – Ваш план провалился. Сдавайтесь без сопротивления, и вам не причинят вреда.
Ватага перемазанных сажей подростков окружила Краганмора и неумолимо наступала.
– Мне – сдаваться?
Канцлер оценил ситуацию: события развивались не в его пользу. На звон разбитого стекла стекались группы шахтёров, и вскоре они уже плотным кольцом окружали здание. На охранников тоже рассчитывать не приходилось, они отважно разбежались в первые же секунды нападения.
– Что скажете, Алисия? Смогу я хладнокровно пристрелить мальчишку?
Дочь профессора Оппенгейма не ответила, но бледность и напряжённое лицо говорили о её решимости.
– Нет, Гаральд. Я не позволю этого сделать. Отдайте оружие, – подал голос Рикард Миллион.
Вытянув руку ладонью вверх, он решительно двинулся к канцлеру, и его лакированные туфли забавно попискивали на паркете.
– Гаральд, это мой сын! Я не дам причинить ему зло.
Выстрел отшвырнул его назад. Миллион бросил удивлённый взгляд на лацкан пиджака, будто обнаружил там незнакомое украшение, и рухнул на пол.
– Отец! – завопил Магнус, пытаясь вырваться из железных тисков канцлера.
Напрасно.
– Все назад! – заорал Краганмор. – Назад!
А потом, указывая Алисии на камин, к которому они оказались прижаты, крикнул:
– Тайный ход, моя драгоценная.
Колпак над камином был украшен старомодной лепниной. Алисия нажала на изображение, напоминавшее маску, и произошло невообразимое: камин повернулся вокруг собственной оси, и за ним открылся вход в тёмную галерею.
– Подними его, – приказал канцлер, подталкивая Магнуса к безжизненному телу. – Быстро!
Магнусу не хватало сил, чтобы взвалить на плечи тело весом в полтора центнера.
Бывший магнат лежал на животе и казался совершенно необъятным в своей каракулевой шубе. Магнус перевернул его на спину, потряс, приложил ухо к груди – ничего: ни дыхания, ни ударов сердца.
– Отец, – тщетно звал Магнус. – Отец!
Глаза его затуманились слезами, и он наконец смог подняться и, пошатываясь, взвалить на плечи то, что раньше было его отцом.
– Они идут со мной, – объявил канцлер и подтолкнул Магнуса ко входу в камин, где уже стояла Алисия Оппенгейм с горящей головнёй в руке вместо фонарика. – Не пытайтесь нас преследовать или что там ещё взбредёт вам в голову. Иначе – пеняйте на себя!
Все стояли как громом поражённые. Канцлер бросился в узкий проход, потянув за собой камин, и старый механизм стал со скрипом закрываться.
– Прощайте, господа! – бросил Краганмор издевающимся тоном.
– Магнус! – услышал мальчик в тот момент, когда их поглотила темнота. – Магнус!
Это Мимси Покет отчаянно кричала вслед, сознавая свою беспомощность.
– Вперёд. И смотри, без шуточек.
Магнус покорно зашагал, сгибаясь под тяжестью своей ноши. Галерея была узкой, с низким потолком, даже Алисии, которая шла первой, приходилось нагибать голову, чтобы не удариться.
Где они? Понятно, что галерея должна была выводить с территории завода коротким путём, прорытым в горе. О том, что дорога шла прямо внутри горной породы, свидетельствовала чёрная скользкая почва под ногами, которую освещало танцующее пламя факела в руке у Алисии. Позади раздавались глухие удары, по мере того, как процессия продвигалась дальше по тёмному земляному коридору, удары становились тише. Механизм, запиравший камин, сработал на славу.
– Твои предки были людьми подозрительными, – усмехнулся канцлер, ткнув дулом револьвера в поясницу своему пленнику. – Этот подземный переход позволял им тайно следить за работой на шахте. Если бы они знали, что он пригодится мне для того, чтобы сбежать…
– Вам теперь из всего этого не выпутаться, – проговорил, давясь рыданиями, Магнус.
– А я и не собираюсь ни из чего выпутываться, – ответил канцлер почти весело.
Галерея вдруг стала просторнее и перешла в ответвление шахты, где потолок опирался на брусья. Тут могли легко пройти бок о бок четыре человека. По неровной почве тянулись рельсы, освещённые крошечными синими лампочками.
Алисия, казалось, засомневалась, куда двигаться дальше.
– Отцу нужна помощь, – взмолился Магнус. – Его ещё можно спасти!
Он совершенно выбился из сил. Слёзы катились по щекам, и он то и дело спотыкался, тяжёлое тело отца давило на плечи, как туша огромного животного – оленя или кабана, чья голова безвольно болталась из стороны в сторону.
Канцлер, завладев факелом, указал направление.
– Вперёд, – скомандовал он, глухой к мольбам Магнуса.
И они снова пустились в путь.
Галереи шахты образовывали настоящий подземный лабиринт, тянувшийся на многие километры. Выбраться отсюда было под силу разве что самому чёрту, но канцлер, видимо, успел хорошо изучить карту. Они доберутся до скважины, предположил Магнус, и по одному из заброшенных коридоров поднимутся наверх там, где их никто не ждёт.
Но вместо этого они, казалось, спускались всё глубже под землю. Воздух здесь был разреженный, как высоко в горах, но вдобавок ещё и пропитанный запахом серы, который хватал за горло. Даже пламя факела дрожало в этой удушливой атмосфере.
– Слышите их, Алисия? – загадочно спросил канцлер. – Они нас ждут.
Они нас ждут? О ком это он?
Несмотря на то что в висках оглушительно стучала кровь, Магнус вдруг уловил какой-то звук. Гул голосов, сначала далёкий, а потом всё более близкий.
Гул голосов? Нет. Нечто гораздо более ужасное, будто поднимающееся из недр земли. Смесь приглушённого шёпота, шипения и криков, от которых кровь стыла в жилах.
Даже Алисия Оппенгейм, казалось, испугалась. Её передёрнуло, с ног до головы, и она выглядела так, будто вот-вот упадёт.
– Вперёд, – подбодрил Краганмор. – Мы почти у цели.
Гул становился оглушительным, его умножало эхо сводчатого потолка, и казалось, он идёт со всех сторон одновременно.
Мерещилось, что стоны и яростные вопли доносятся из забытых под землёй тюремных камер, вызывая невыносимый ужас и нестерпимую жалость одновременно.
– Смелее! – крикнул канцлер, каким-то чудом сохранявший хладнокровие. – Мы на месте!
Галерея вывела их в пещеру, заваленную обломками камней. Стены были странного зеленоватого оттенка. Рельсы здесь резко обрывались – совсем как тогда, на Драконе. На том месте, где взрывом разрушило железную дорогу, открывалась глубокая скважина, дно которой терялось в темноте.
Магнусу стало дурно, голова закружилась, и это лишило его последних сил. Позволив телу отца соскользнуть с плеч, он в бессилии повалился на землю, вызвав язвительный смех канцлера.
– Ты хотел помешать моим планам, Магнус Миллион? Так вот тебе наказание.
И, схватив Магнуса за загривок, он окунул его головой в пустоту скважины.
Магнусу показалось, что его барабанные перепонки сейчас лопнут. Именно оттуда, со дна колодца, доносились ужасные вопли, стоны и зубовный скрежет, и все эти звуки становились ещё громче и страшнее, отражаясь от стен скважины. Магнус увидел тысячи безобразных ртов, пастей, ужасных зверей и уродливых фурий. Они кружили во флюоресцирующей мгле, сталкиваясь друг с другом, как тела утопленников, лица которых на секунду показывались на поверхности, словно пытаясь глотнуть воздуха, а потом снова исчезали в глубине.
– Источник газа «Изумруд»! – прокричал безумным голосом Краганмор в самое ухо Магнуса. – Вход в мир кошмаров!
Долго смотреть на это было невозможно. Магнус уже начал терять сознание, когда канцлер выдернул его обратно.
– Ты увидел достаточно, – удовлетворённо проговорил он. – Если б не ты, я подчинил бы себе этот ад и управлял самыми тайными снами и самыми постыдными страстями людей. – Канцлер резко вскочил на ноги и отряхнул пыль со штанов. – Но поскольку ты мне помешал, – он снова схватил Магнуса за шею, – ты исчезнешь вместе со мной.
У Магнуса не осталось сил бороться.
– Я не могу бросить отца, – взмолился он. – Бегите и оставьте нас здесь…
– Бежать? Да ты ничего не понял! Краганмор никогда не убегает. Я потерпел неудачу? Ну и пусть, к чёрту! – Он указал на колодец, где шевелились кошмары. – Значит, я просто присоединюсь к таким же, как я сам. И ты отправишься туда вместе со мной. – С этими словами он поднял Магнуса – легко, будто мешок тряпья.
– Нет, Гаральд.
Перед ним стояла Алисия. Волосы её были растрёпаны, под глазами лежали угольные тени, казалось, она постарела лет на десять.
– Нет?
Лицо канцлера на мгновение исказилось невыразимым удивлением. Беззаветно преданная союзница вздумала пойти против него?
– Заклинаю вас, Гаральд, – твёрдо произнесла Алисия, хотя подбородок её дрожал. – Отпустите ребёнка.
– Но почему, объясните! – прошипел Краганмор, сверкнув недобрым глазом из-под белоснежной брови.
– Потому что он этого не заслуживает.
– Он сорвал мои планы и не заслуживает умереть?
– Нет. Он не заслуживает разделить с вами ваш триумф, Гаральд. Ведь мир кошмаров отныне принадлежит вам одному.
Это, похоже, задело Краганмора.
– Мне одному… Вы хотели сказать «нам двоим»?
– Хорошо, нам двоим, если вам угодно.
– Вы же отправитесь вместе со мной, не так ли?
Она поёжилась и отвела взгляд от колодца, из которого доносился монотонный стон.
– Вы прекрасно знаете. Я отправлюсь за вами хоть в ад.
– Этому молодому человеку повезло, – решил Краганмор через мгновение. Он оттолкнул Магнуса и махнул на него рукой. – Что же, пусть остаётся. Здесь ему самое место. Мне нет дела до его ничтожной судьбы. А мы, дорогая, не будем терять время. Вы позволите?
Он обнял её за талию и повёл через груды камней вглубь пещеры.
Там, в темноте, громоздился тяжёлый механизм, служивший для управления подъёмниками в шахте. «Клеть», как называли этот лифт рабочие, представляла собой простую деревянную платформу, ограждённую сеткой.
Они встали на площадку, которая прогнулась под их весом, и канцлер схватился за рычаги управления.
– Что с вами, дорогая? – спросил он шутливо, словно садился в новенький гоночный автомобиль. – Прижмитесь ко мне, а то вы как будто дрожите.
Алисия Оппенгейм прислонилась к ограждению и не мигая смотрела в пустоту.
Что, если она жертвует собой ради его спасения? – думал Магнус. Он никогда не узнает правды. Так или иначе, именно ей он обязан жизнью, если, конечно, его здесь найдут… Но он верит в Мимси и Антона: сейчас они наверняка уже прочёсывают шахту, галерею за галереей. По крайней мере, хочется надеяться. Ему самому, с отцом на плечах, отсюда не выбраться.
Когда «клеть» начала опускаться, скважину бешено затрясло.
Изумрудный туман забурлил и заклокотал, взболтанный невидимыми мордами, которые уже дрались в ожидании пиршества. Это было похоже на дрожь, которая поднимается в реке, заселённой хищными рыбами, когда течение несёт туда несчастную жертву.
– Знай, Магнус Миллион, это был отличный план! – крикнул канцлер как можно громче, чтобы перекрыть поднявшийся в колодце шум.
Он вытащил из кармана сигару, которую взял в ящике Рикарда Миллиона.
– Но из-за тебя всё закончится, как и эта сигара…
Он прикурил от факела, который держал в другой руке, сделал глубокую затяжку, и край сигары засветился красным огоньком.
– …лишь струйкой дыма, – договорил он. А потом с гримасой отвращения добавил: – Дурной вкус был у твоего отца в отношении табака.
В ту секунду, когда «клеть» должна была исчезнуть в колодце кошмаров, Краганмор с досадой швырнул зажжённую сигару за борт.
36. Нужно лишь закрыть глаза
Говорят, взрыв слышали даже в Верхнем городе.
Последний акт коварного замысла или просто красивый способ попрощаться? Возможно, не сумев достичь цели, канцлер решил всё уничтожить, чтобы уже никто не смог занять его место?
Под обломками галереи не нашли никаких следов ни его, ни Алисии Оппенгейм. Взрыв, который был спровоцирован дурной сигарой, похищенной у Рикарда Миллиона, уничтожил скопление рудничного газа, навсегда закрыв кошмарам выход в наш мир.
Навсегда ли? Я очень на это надеюсь. В Гульденбурге больше не слышно разговоров о чудовищах из страшных снов и прочем вздоре. Но если однажды вечером на безлюдной просёлочной дороге у вас вдруг возникнет чувство, что вас преследуют, или послышится скрип половиц за дверью, значит, я ошибся.
В самом деле, кто может сказать с уверенностью, что мы надёжно защищены от мрачного царства ночи?
Но остаются ещё вопросы, на которые надлежит ответить, прежде чем поставить точку в этой истории.
Что касается Магнуса, он после взрыва в подземной галерее оглох на целых две недели.
Не такая уж большая цена, если принять во внимание силу взрыва и количество времени, которое потребовалось Мимси Покет и шахтёрам, которых собрали Антон и Большой Вацлав, чтобы вытащить его из-под обвала. Что ни говори, героям вроде Магнуса помогает счастливая звезда.
К тому же в глухоте есть свои плюсы, особенно когда она временная. Если бы не она, Магнус ни за что не пережил бы храпа, сотрясавшего комнату раненого, где он самоотверженно просиживал день и ночь.
Сбитая с пути медной пуговицей на пиджаке, пуля канцлера чудесным образом прошла мимо сердца Рикарда Миллиона. Магнат был мощного телосложения: от болевого шока он впал в кому, но через три недели очнулся – без обломка ребра, без пуговицы со своими инициалами и, благодаря постным бульонам госпожи Карлсен, без нескольких лишних килограммов.
Пожалуй, пуля поразила магната не так сильно, как поразили Магнуса первые слова очнувшегося отца:
– Это ты, сынок?
– Да, отец.
– С тобой всё хорошо? Ты не ранен?
– Нет, отец, не волнуйтесь.
– Я бы не вынес, если бы мне пришлось во второй раз потерять тебя.
О каком первом разе он говорил? О годах, после смерти жены, когда он смотрел на сына как на незнакомца? Магнус не знал, что ответить, непривычная нежность отца смутила его.
– Не разговаривайте, отец. Вам нужно отдыхать.
– Дай руку.
– Да, отец.
Рикард взял сына за руку и держал её в своей, ничего не говоря. Только смотрел на Магнуса влажными глазами, будто они встретились после долгой разлуки.
Но затем добавил, потому что даже пуля из револьвера не способна полностью изменить человека:
– Сынок, напомни, чтобы я вычел из твоих карманных денег стоимость сигары, которую ты позволил подлому Краганмору у меня украсть.
– Хорошо, отец.
– Не забудешь?
– Обещаю, отец. А теперь спите.
Вскоре после того, как Рикард Миллион пришёл в себя, выяснилась его полная непричастность к подлым экспериментам, которые Алисия и её приспешники ставили на детях. Он был уверен, что исследования проводит знаменитый профессор Оппенгейм, и спонсировал исключительно добычу и хранение драгоценного газа – в ожидании, когда его можно будет использовать.
Расследование, которое в срочном порядке провела полиция великого герцога, установило его невиновность. Но Магнус понял это ещё раньше – увидев реакцию отца на рассказ о том, что происходило в секретной лаборатории лицея.
А история про сирот, которых насильно отправили работать в шахте и на заводах Миллиона?
И хотя здесь вина Рикарда неоспорима, я опять должен сообщить, что он не имел к этому никакого отношения. По крайней мере, официально. Прессе не из чего было раздувать скандал.
Причина проста: по мнению зажиточных граждан Гульденбурга, страна дала этим «лишним людям» кров, пропитание и образование. Разве не естественно отплатить родине честным трудом? Какой неблагодарностью было бы при этом требовать зарплаты, сокращения рабочего дня и прочих глупостей!
– Но, отец, это же рабство! Как вам не стыдно?
– Не дури, Магнус. Веками люди поступали именно так. Когда придёт твоё время распоряжаться нашим состоянием, сам поймёшь.
– Нет, отец! Я никогда не буду вести себя как вы.
– Сентиментальность доведёт до беды, сынок. Эти сиротки, твои так называемые «друзья», на что они могли рассчитывать в будущем? Стать кучкой безработных? А я дал им возможность работать…
– Бесплатно!
– Добровольно. Это совсем другое дело, Магнус. Хотя такая мысль не пришлась бы по вкусу опасным агитаторам, под чьё тлетворное влияние ты попал.
Но не волнуйтесь, Рикарду Миллиону эта история всё-таки не сошла с рук. Узнав, что на шахтах Сильвании заставляют работать детей его возраста, великий герцог вызвал магната во дворец и вынудил принять новые условия. Отныне промышленник должен был жертвовать часть своего баснословного состояния на благо тех, кого раньше бессовестно использовал. Иначе он раз и навсегда лишится самого крупного клиента – великого герцога Сильвании.
Юному правителю, потрясённому предательством канцлера Краганмора, требовалось, безусловно, какое-то время, чтобы начать полностью доверять новому советнику. Свен Мартенсон пока не получил официального назначения, но поговаривали, что условия договора, предложенного Рикарду Миллиону, разработал именно он.
Кроме того, великий герцог поручил Свену руководить строительством больниц, школ, библиотек и приютов в Нижнем городе. Всё финансирование взял на себя Миллион.
– Поздравляю, отец, – обрадовался Магнус, узнав эту новость из газет Миллиона (она, конечно же, попала на первые полосы). – Я всегда знал, что у вас золотое сердце.
– Золотое? Ты даже не представляешь, насколько золотое, – отозвался отец, потирая руки. – Какие астрономические суммы я сэкономлю на налогах, если займусь этими благотворительными делами!
В высшем свете заботу Рикарда Миллиона о бедноте Нижнего города восприняли как причуду. Осушить болота? Построить новое чистое жильё? В кулуарах тут же начали плести интриги, чтобы переубедить великого герцога. Но тот твёрдо стоял на своём: все жители Сильвании должны пользоваться богатствами своей страны.
Свен Мартенсон не тешил себя иллюзиями: исчезновение Краганмора и прекращение военной угрозы принесло стране облегчение, которое продлится какое-то время, но потом аппетиты богачей разгорятся снова. И неважно, что денег у них столько, что хватит до конца жизни. Они всё равно не смогут долго мириться с мыслью, что нужно делиться с кем-то или перестать обогащаться. И если ради выгоды им придётся устранить юного принца с его нежным сердцем или сделать так, чтобы в мнимом несчастном случае погиб советник, они пойдут и на это.
Но Свен Мартенсон не привык отступать. Даже зная, каковы люди, надо стремиться их изменить. Задача огромная, и Свен отдавал ей душу и тело – без сна и выходных.
Злые языки поговаривали, будто сумасшедшая активность Мартенсона была вызвана трагической гибелью Алисии Оппенгейм. Будто он с головой ушёл в работу, чтобы забыть её. Правда ли это, не знал даже Магнус. Ведь Свен никому не рассказывал о своей несчастной любви.
Но как-то воскресным утром, в конце зимы, они случайно встретились на кладбище Гульденбурга, куда Магнуса привёз господин Карлсен.
Они не виделись с тех пор, как закончилось их приключение, – то есть не виделись вдвоём, наедине. Магнус, конечно, скучал по Свену, но меньше, чем мог бы предположить.
Свен Мартенсон был одет в дорогое пальто и кашемировый шарф. В руке, обтянутой замшей перчаток, он держал маленький букет ранних фиалок, который положил на могилу, укрытую снегом.
– Рад тебя видеть, Магнус.
– Я тоже, Свен.
– Хотя приятнее было бы, конечно, встретиться где-нибудь в другом месте. Ты без отца?
– Вы же его знаете. Много работы. К тому же он не любит этот день.
– Понимаю.
– Вы тоже по ней скучаете? – спросил Магнус, укладывая свой букет рядом с фиалками Свена.
– Сегодня семь лет, как она исчезла. Да, мне очень её недостаёт.
Они постояли немного бок о бок, не говоря ни слова.
– Свен, – наконец прервал тишину Магнус. – Как вы думаете, когда-нибудь настанет день, когда я смогу её окончательно забыть? Ну, в смысле, перестану помнить её запах или то, каким голосом она разговаривала?
– Нет, – ответил Свен, немного подумав. – Мы никогда не забываем людей, которых любили. И поэтому, когда нам слишком сильно их недостаёт, нужно просто закрыть глаза, чтобы снова с ними встретиться.
– Во сне?
– Или в кошмаре, – проговорил Свен, и щёки его слегка покраснели.
В этот момент он подумал об Алисии? Магнус удержался от вопроса.
– А Мимси? У вас есть новости о ней? – спросил он, когда они медленно шли по аллее кладбища, оба заложив руки за спину и стараясь шагать в ногу.
– Никаких. Птичка упорхнула. Но ты же её знаешь: она бы никогда не смогла жить со мной во дворце. А ты ничего о ней не слышал?
– Нет, – мрачно ответил Магнус.
По крайней мере, последние несколько недель. Жизнь в огромном особняке Миллионов понравилась Мимси не больше, чем жизнь во дворце у герцога.
Идея принадлежала Магнусу: у них в доме было достаточно комнат, и Мимси могла гостить у них сколько пожелает. Делала она это, по мнению госпожи Карлсен, весьма необычным способом: входила и выходила через окно, спала одну ночь там, другую сям, отказывалась от изысканных блюд, приготовленных славной кухаркой, а потом тайком грызла что-нибудь на кухне, пока все спят.
Как заключила здравомыслящая госпожа Карлсен:
– А чего ты хотел, Магнус? От бродячей кошки, которую взял в дом, странно ждать, что она ляжет спать именно там, где ты поставил для неё корзинку.
И, подумав, добавила, что, если бы ей удалось схватить эту кошку за шкирку, она бы насильно вымыла и причесала чумазую дикарку.
С тех пор Мимси больше не появлялась.
Свен подул на свои руки в перчатках, пытаясь согреться.
– Приходи ко мне, когда захочешь, Магнус, – сказал он. – Мой кабинет всегда открыт для тебя.
– Хорошо, приду. Но ведь у вас так много работы…
Прошли те времена, когда он отчаянно нуждался в обществе взрослого человека. Он вдруг осознал, что события последнего года помогли ему повзрослеть. Например, сегодня он впервые пришёл на кладбище один в грустный день маминой годовщины.
Для этого он даже получил официальное разрешение у руководства лицея.
Откуда у него появилась эта самостоятельность?
В те долгие часы, которые он провёл под завалами подземной пещеры, укрывая собой тело отца, ему казалось, что кто-то заботится о нём. Кто-то нежный и очень хорошо знакомый находился рядом, держал за руку и приободрял. Конечно, Магнус был без сознания, и все эти ощущения наверняка принадлежали сфере снов. Когда его вытащили на поверхность, первым делом он спросил:
– Она всё ещё там?
– Кто?
– Та женщина…
Но там никого не было, и Магнус снова потерял сознание.
В тот день, на кладбище, теребя медальон под шарфом, он понял, что она всё-таки была с ним тогда и больше никогда его не покинет.
– Ты слышал новость? Филантропическое общество снова открывается, и на этот раз ему присвоят имя твоей матери. Придёшь на открытие?
– Конечно, Свен. Я вам ещё надоем.
– Постарайся и отца привести. В конце концов, теперь общество будет работать на его деньги.
– О, да вы ведь знаете, он всегда так занят…
Машины ждали их у выхода с кладбища: Магнуса – лимузин господина Карлсена, а Свена – одна из машин королевского автопарка.
– Я уверен, что Элиза гордилась бы всем, что ты сделал, Магнус, – заметил Свен на прощание. – Благодаря тебе её дело будет продолжено.
– Вообще-то благодаря вам.
– Ну хорошо, благодаря нам обоим…
– И Мимси.
Свен дружески хлопнул Магнуса по плечу.
– А за Мимси не беспокойся, – весело добавил он, прежде чем нырнуть в автомобиль. – Эта девчонка всегда прекрасно справлялась одна. Она ещё вернётся, спорим?
37. А теперь слушайте…
Свен Мартенсон, конечно, не думал, что выиграет пари так быстро.
В ту же ночь Магнус встал попить воды – и обнаружил, что в кресле кто-то сидит, свернувшись в клубок.
– Мимси! Что ты здесь делаешь?
– Греюсь, а ты что думал! Ты хоть представляешь себе, какая на улице холодина?
Она не сняла ни кителя, ни облепленных грязью ботинок, ни берета, надвинутого на уши, – и всё равно дрожала так, что зуб на зуб не попадал.
Магнус быстро подбросил полено в почти остывшую печь, стянул с кровати толстое пуховое одеяло из разноцветных лоскутков и накинул Мимси на плечи.
– Ладно тебе, – запротестовала она для порядка, – я не сахарная.
– Где ты пропадала? – набросился он на неё, когда она немного согрелась.
Она невнятно махнула в воздухе рукой:
– Да так, в разных местах…
– Если хочешь знать, я ужасно беспокоился! Нельзя вот так брать и исчезать без предупреждения!
Мимси подтянула колени к подбородку, прищурила глаза и уставилась в невидимую точку на ковре.
– Ты слышишь, что я говорю?
Она пожала плечами.
– Всё равно, – пробормотала она, пряча взгляд. – Какая тебе разница, где я пропадала, если мы с тобой больше никогда не увидимся.
Магнус побледнел и упал на колени перед креслом, в котором сидела Мимси.
– Что ты несёшь? Почему не увидимся?
Она снова пожала плечами:
– Потому что я воровка, вот почему…
– А я засыпаю где угодно, – ловко отбил удар мячом Магнус. – Думаешь, это лучше?
– Я не умею читать и писать.
– А я не умею ходить по крышам.
– Я слишком маленькая…
– А я – слишком большой!
– У меня в кармане ни сильвенгроша…
– А я так богат, что даже стыдно.
– Я даже не знаю своего настоящего имени…
– А мне ужасно нравится Мимси Покет. Я бы и не смог называть тебя как-нибудь по-другому.
Она возмущённо задрала брови:
– Ты что, ничего не понимаешь? Я же вру, как дышу!
– А я – самый невозможный трус на белом свете.
– У меня отвратительный характер…
– А я всегда говорю не подумав.
– Я не справляюсь с задачей телохранителя…
– А мне больше и не нужно, чтобы меня защищали.
Она хотела продолжить, но Магнус приложил палец к её губам.
– Сама видишь, – подытожил он радостно. – Мы с тобой отлично поладим!
– Ты правда так думаешь? – спросила она, и её огромные глаза стали ещё больше. – Значит, мы сможем иногда видеться?
– И даже станем друзьями, – заверил её Магнус. – Это так же верно, как дважды два четыре.
«Друзьями»? Если бы вы увидели, как Мимси Покет бросилась к Магнусу в объятия, вы бы подумали, что слово «друзья» слабовато. Но ничего удивительного: в этой сфере, как и во многих других, девочки часто сильно опережают мальчиков. Или я ошибаюсь?
Что же до Антона Спитла, Большого Вацлава и их товарищей, то все они вернулись в лицей и карманы им оттягивала щедрая стипендия, вручённая Рикардом Миллионом в качестве компенсации.
В остальном же для обитателей Спальни наказаний мало что изменилось. Экстримы остались экстримами, разве что теперь к тому же обросли ореолом загадочности после истории с работой на шахте. В ожидании нового назначения господин Прибилитц исполнял роль директора, и в этой задаче ему помогал злобный Джед, который как никогда оправдывал свою кличку Стукач.
Кнёдля и Брецеля, надзирателей, похожих на ротвейлеров, тоже заменили. На их место пришли надзиратели, похожие на бульдогов, так что ситуация не сильно улучшилась.
Учреждения вроде Гульденбургского лицея всегда и во всём отчаянно противостоят переменам. Профессор Рагнард и его коллеги продолжали как ни в чём не бывало нагонять скуку, Толстяк и его помощники – подавать в столовой несъедобную пищу. Отличники и подхалимы, как и положено, остались отличниками и подхалимами, а кретины как были кретинами, так и продолжили ими быть.
Магнус вскоре поправился и вернулся в интернат. Ему оставалось просидеть после уроков ещё шестьсот тридцать один час, но руководство лицея приняло единогласное решение отменить наказание в благодарность за его подвиги.
Но как можно радоваться тому, что тебе удалось избежать наказания, когда твой отец вынужден ежедневно расплачиваться за старые ошибки? – опрометчиво заявил Магнус и тут же прикусил язык, подивившись собственной глупости. Но отступать было поздно. Он оттрубит в Спальне наказаний весь положенный срок.
– Не лезь куда не просят! – с порога предупредил его Плевок. – Ты тут больше не главный, хоть и сделал для нас много чего.
– Я не хочу быть главным, Антон. Я тебя всего лишь прошу разбудить остальных.
– Зачем?
– Не твоё дело. Делай, как я говорю.
Антон злобно прищурился, и рот у него несколько раз нервно дёрнулся. С того времени, как он побывал на шахте, волосы у него слегка отросли, но крысиный хвостик на загривке был всё такой же хилый.
– Чего? – просипел он. – Ты мне командуешь?
– Если бы ты не был главным, – терпеливо объяснил Магнус, – думаешь, я стал бы тебя просить разбудить остальных? Ну ясно ведь, что тогда я бы просто сам пошёл и дал им всем под зад.
Антон почесал подбородок.
– Это да, – согласился он наконец. – Тут никто больше не имеет права давать им под зад – только я.
– Ну вот видишь! Так что давай, шевелись!
Скоро все собрались перед отсеком Магнуса (тем, старым, в который он снова перебрался в связи с возвращением Плевка). Сонные интернатские ворчали и зевали во всё горло. Малыш Швоб еле держался на ногах, но ужасно радовался встрече с Магнусом. Было уже за полночь, и надзиратели с лицами бульдогов крепко спали в конуре в центре Спальни.
– Надеюсь, у тебя были веские причины вытаскивать меня из кровати, – прохрипел Большой Вацлав, с опухшим от сна лицом. – Мы, типа, куда-то идём?
С тех пор как Антон вернулся, мозг Вацлава разрывался на две половины: одной правил страх перед старым главарём, другая жаждала повиноваться Магнусу.
– Чего ты меня-то спрашиваешь? – усмехнулся последний.
Подзатыльник Антона окончательно разбудил тупицу.
– Ты слышал, что он сказал? – прорычал Плевок. – Идёшь за Магнусом и больше ни о чём не спрашиваешь, понял?
Они двинулись гуськом по спящему лицею, прикрывая ладонями фонарики, как в старые добрые времена, и стараясь бесшумно ступать по расшатавшимся плиткам.
– Куда идём? – прошептал кто-то из младших.
– Смотреть на голых танцовщиц.
– Ой, правда? А если нас поймают?
– Тихо! – скомандовал Магнус, возглавлявший вереницу.
– Слышали, что он сказал? – подхватил Плевок. – Заткнулись и пошли дальше!
Никто не заметил тёмного силуэта, который поспешил за ними.
Прижимаясь к стене и возбуждённо поблёскивая маленькими глазками, на безопасном расстоянии за ребятами шёл хорёк Джед.
Ему не было равных в вынюхивании преступных затей, и при виде компании хулиганов, разгуливающей в пижамах по пустынному лицею, у него прямо слюнки потекли от предвкушения.
Компания остановилась перед какой-то дверью, дожидаясь, пока первый (рыжий толстяк, которому Джед мечтал отомстить с тех пор, как нанюхался перцу) вскроет замок двумя поворотами ложки с длинной ручкой. Затем они один за другим проскользнули внутрь.
Джед хотел тоже войти, но не успел: дверь захлопнулась так быстро, что едва не перерубила его пополам. Он разочарованно запищал и бросился на дверь, но она была, конечно же, заперта изнутри. Жертвам удалось скрыться – по крайней мере, пока.
– Где это мы?
– Ух ты! Чего это тут такое?
Они восторженно охали, оглядываясь по сторонам и рассматривая головокружительные ряды книг, уходившие под самую крышу. Через стеклянный купол струился молочный свет, выхватывая из темноты мебель в белых чехлах, похожую на сборище призраков.
– Вы чё, никогда не видели библатеков? – рассмеялся Плевок, гордый тем, что ему здесь всё знакомо.
– Библиотек, Антон, – поправил Магнус.
– Я так и говорю. Скажи ещё, что это не я её нашёл!
– Ты, – вздохнул Магнус. – Конечно же ты.
– Почему она всё время закрыта? – спросил кто-то. – Я даже не знал, что она тут есть, эта биби… как ты там её назвал?
– Скоро она снова откроется, Прибилитц обещал. А пока это наше с вами секретное место. Но первый, кто схватит книгу своими грязными руками, будет иметь дело со мной.
– Вы слышали, что сказал Магнус? – подключился Плевок. – Книги не лапать, убью!
Они быстро нашли уголок, где можно было уютно устроиться и достать принесённые с собой припасы. В старой заброшенной библиотеке было не слишком тепло, но, стащив чехлы с письменных столов и завернувшись в них как в одеяла, ребята уселись в круг, потеснее прижались друг к другу и почти согрелись.
– Ну что, теперь голые женщины?
Тут в темноте что-то щёлкнуло.
– Тихо, идиот.
– Э, отвали, больно же!
– Хочешь ещё?
– Заткнитесь, или возвращаемся в Спальню, – пригрозил Магнус.
Это было очень непривычное место для банды невеж, которые только и умели, что обсыпаться крошками от печенья и раздавать друг другу подзатыльники. Даже Плевок, похоже, понимал, что им сейчас непросто.
– Врубились, парни? Первый, кто откроет рот, получит лично от меня.
Угроза произвела впечатление, и на несколько секунд в библиотеке стало так тихо, что можно было услышать, как летает муха.
– Я принёс одну книжку, – начал Магнус, вытягивая из кармана томик «Трёх мушкетёров». – Но, пожалуй, она слишком сложная для таких баранов, как вы. У меня есть другая идея…
– Как он нас назвал? – возмутился кто-то.
В темноте раздался звонкий шлепок.
– Уй-я!
– Заткнись, сказали же тебе.
– И смотрите не съешьте всё без меня! – предупредил Магнус.
– Не волнуйся, – успокоил его Антон. – Я за ними приглядываю.
В благоговейной тишине Магнус взобрался на лестницу, ведущую к верхним книжным полкам, нашёл там то, что искал, разрезал плоскогубцами тонкую сетку, закрывавшую книги, и вытащил нужный том.
Это была старинная книга с обложкой из пожелтевшего картона. На ней лежал тонкий слой пыли, но достаточно было разок подуть – и пыль тут же разлетелась.
– Готовы? – спросил Магнус, усаживаясь в центр круга.
– Да готовы-готовы! – отозвались остальные, дрожа от волнения.
Кому из этих детей, не знавших родителей, когда-нибудь читали вслух? Антон, Вацлав, малыш Швоб – все они выросли без книг, и большинство из них едва умели читать. Глаза их округлились, рты – раскрылись, и все затаили дыхание.
Никто не заметил тощего силуэта, который крался у них над головами, быстро-быстро перебирая лапками по скользкой крыше.
Джед Стукач никогда не признавал себя побеждённым. Он знал лицей лучше, чем кто-либо. Со стеклянного купола, венчавшего библиотеку, открывался прекрасный вид на всё, что происходит внутри, – теперь уж маленькие зоркие глазки хорька ничего не упустят!
Он быстро высмотрел внизу группу мальчишек, собравшихся вокруг Магнуса и его включённого фонарика: в своих мебельных чехлах они напоминали индейцев, сидящих вокруг костра.
На этот раз они не уйдут! Взвизгнув от удовольствия, хорёк со всех лап бросился в обратном направлении, чтобы поскорее разбудить своего хозяина.
А в это время в библиотеке:
– Ну что ж, начинаю, – объявил Магнус, откашлявшись.
– А что это такое?
– Что-нибудь страшное?
– Надеюсь, без сложных слов!
– Предупреждаю, если будете перебивать, брошу читать, и все отправятся в Спальню!
– Ладно, – отозвались все хором. – Молчим.
И, не ведая ничего о кознях Джеда, под надёжным колпаком тихой ночи, Магнус начал читать:
– Ну, слушайте: «Жил-был в норе под землёй хоббит…»
Колокола Гульденбургского лицея пробили час. Всего один удар, но звук отозвался во всех башнях и колоколенках и будто бы завис в стылом воздухе.
Тотем, символ лицея, ворчал от досады. Он снова вернулся с охоты ни с чем. Ничего, ни захудалой лесной мышки, ни крошечной лягушки – ни маковой росинки в клюве.
Может, он потерял сноровку, пока его подкармливали в берлоге под крышей? Катался себе как сыр в масле и горя не знал. А может, он просто постарел… Вот уже несколько ночей он ничего не ест, и, если бы не гостинцы, которые ему продолжает раз в неделю приносить Антон Спитл, он бы уже, наверное, уже умер с голоду.
И вот, когда он неспешно возвращался с неудачной охоты, ворча и лениво размахивая крыльями, Тотем заметил, что под куполом библиотеки (той самой, над которой расположено его логово) горит неяркий свет.
Спланировав сквозь кроны деревьев, он подлетел ближе.
В эту же самую секунду Джед-хорёк, ни о чём не подозревая, бежал по крыше с доносом хозяину.
Тотем сразу его заметил: зрачки зверька от возбуждения светились красными огоньками, будто два уголька.
Хорьку оставалось пробежать буквально несколько шагов, чтобы нырнуть в трубу, ведущую прямиком в спальню его хозяина.
Интересно, он бежал так быстро, потому что чувствовал опасность, или просто ему не терпелось скорее отомстить своим врагам?
Этого мы не знаем, да и какая разница? Тотем не упустил своего шанса.
Всё произошло мгновенно. Даже звук единственного удара колокола ещё не успел полностью рассеяться в ночном воздухе.
Короткий писк – будто наступили на резиновую игрушку – и всё.
– Слышали? – Магнус оторвался от книги.
– Что? – спросили остальные, недовольные, что история прервалась.
– Будто кто-то крикнул…
– Не, это у тебя в книжке! Читай дальше, Магнус! Что дальше было?
Обитателям Гульденбургского лицея больше не о чем беспокоиться: Джед Стукач отныне никогда и ни на кого не донесёт. Тотем, убелённый сединой старый ворчливый филин, стоит на страже их покоя.
Может быть, именно поэтому его и выбрали талисманом этого старого учебного заведения? Кто знает…
Сноски
1
В верованиях некоторых народов тотемом называют животное (реже – растение), наделённое магической силой. Считается, что это животное или растение было родоначальником племени или народности, поэтому его чтят как священное и поклоняются предметам с его изображением. Тотемы стали прообразами гербов: в геральдике многих кланов и народов использовались (и используются до сих пор) образы священных животных.
(обратно)2
От англ. rich man – богач.
(обратно)3
1 В европейских языках имя Рикард и его вариации означают «могущественный», «вождь» или даже просто «богач».
(обратно)4
Это старинная пословица, которая означает, что мстить сгоряча и не подумав опасно, можно что-нибудь напутать или перегнуть палку.
(обратно)5
Персоной нон грата (от лат. persona non grata – нежелательная персона) называют людей, которые подвергаются гонению обществом, страной или какой-либо организацией. За некоторую провинность или несоблюдение правил такие люди лишаются возможности участвовать в общественной жизни страны или в мероприятиях данной организации и в некотором смысле перестают существовать для своего государства или сообщества. В отличие от персона нон грата, персона грата (желательная персона) – наоборот, всеми уважаемый и достойный человек, пользующийся всеобщим доверием.
(обратно)6
Субсидии (от лат. subsidium – помощь, поддержка) – деньги, которыми государство или другие могущественные организации поддерживают социальные, научные или культурные проекты и предприятия.
(обратно)7
Ящик (или ларец) Пандоры подарил главный древнегреческий бог Зевс первой женщине на Земле, которую он послал людям в наказание за похищение огня. Ларец содержал в себе беды и несчастья, и Зевс строго-настрого запретил Пандоре в него заглядывать, но она, конечно, не сдержала любопытства и заглянула внутрь. На род человеческий немедленно хлынули беды и горе. От полнейшего отчаяния человечество спасло лишь то, что на дне ларца, подо всеми бедами, хранилась Надежда (Зевс был всё-таки справедлив). В наше время выражение «открыть ящик Пандоры» означает совершить действие, влекущее за собой неминуемые печальные последствия, остановить которые уже невозможно (или очень-очень сложно).
(обратно)
Комментарии к книге «Магнус Миллион и Спальня кошмаров», Жан-Филипп Арру-Виньо
Всего 0 комментариев