«Девочка-мебель»

Девочка-мебель (fb2) - Девочка-мебель 811K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Евгений Юрьевич Енин

Евгений Енин Девочка-мебель

© ЭИ «@элита» 2016

* * *

1

Янка толкнула окно. Закрыто. А ведь она специально его открывала, уходя из дома. Наверное, мама закрыла. Вечно она так. Значит, придётся домой заходить через дверь. Она нырнула вниз, в метре над землёй спрыгнула с леталки, и успела её сложить прежде, чем ноги коснулись асфальта. Довольно хмыкнула. Такой фокус она подсмотрела в школе, у Насти, девочки года на два её старше, и неделю тренировалась.

Кроме обычной школы, Янка училась в школе фейской, замаскированной от родителей под Центр развития творческих способностей. Отчасти это было правдой, про способности, они такое иногда творили, в этом центре, что его ремонтировали раз в месяц, и перестраивали раза четыре в год.

Янка сунула леталку в сумку, в сложенном виде та как раз там помещалась. Это её первая настоящая фейская вещь, подарок ведьмы Эммы. Впрочем, и последняя. Оказалось, ничего такого специально фейского не бывает. И летать можно хоть на черенке от лопаты, хоть на ломе, хоть на садовой скамейке, только их таскать с собой неудобно.

Янка погромыхала ключами, запрыгнула в квартиру, разулась, наступая на пятки кроссовкам, прошла на кухню. Ага, записка: «Котлеты в холодильнике, газовую плиту не включай, разогрей в микроволновке, целую, мама».

Янка открыла холодильник. Из холодильника высунулась рука и протянула ей котлету. Надкушенную. Она машинально взяла.

– Угу, спасибо. Что???

Янка секунду смотрела то на котлету в своей руке, то на дверцу холодильника, соображая, куда её деть.

– Да кто там ещё!

Она шлёпнула котлетой по кухонному столу, превратив её в мясной блинчик. Потянулась к холодильнику, посмотрела на свою котлетную ладонь, скакнула к мойке. Смыв котлету, вытерев руки и несколько успокоившись, потянула дверцу. Дверца открылась на сантиметр, и тут же захлопнулась: кто-то держал изнутри. Янка упёрлась ногой в стену, хэ-э-эть! Дверца не открылась, а внутри холодильника что-то затрещало. Ладно, хватит дёргать, холодильник ни в чём не виноват.

– Эй! – Янка постучала в дверцу. – Открой немедленно! Слышишь, ты! Ты! – Она не знала, как к нему обращаться. – А ну, вылезай, ты, снеговик придурочный!

Из холодильника послышались какие-то звуки.

– Что? Не слышу! Открывай, говорю! Или я дверцу стулом подопру, и ты станешь там свежезамороженным.

Дверца приоткрылась. Янка зло её дёрнула. Из холодильника на неё смотрели испуганные глаза какого-то мальчишки. Изо рта у него торчал кусок котлеты.

– Ты что это, ты мой обед сожрал?!

Янка взбесилась. Ей не было жалко котлет, но она терпеть не могла самоуправства.

– Ну и подавись тогда!

Она схватила его за волосы и запихнула в рот последний кусок котлеты. Мальчишка рефлекторно пытался прожевать вдавленное.

– Ай!

Янка выдернула пальцы, а то он начал жевать их вместе с котлетой.

– Ты что, ещё и людоед? Может, ты ещё за ногу меня укусишь? – Янка показала на свою ногу.

Мальчишка затряс головой, всем видом показывая, что намерений кусаться за ногу у него нет.

– Вылезай!

Янка показала пальцем на плиточный пол кухни. Так собаке командуют: место!

Мальчишка вылез. Одной рукой он придерживал на голове кастрюлю с куриным бульоном. Он поставил её себе на голову, чтобы поместиться в холодильнике.

– Дай сюда!

Янка сняла кастрюлю, поставила на место.

– Ты кто?

Мальчишка судорожно проглотил остатки котлеты.

– Фёдор я. Фей холодильника. Нет-нет, не этого. – Он поймал изумлённый взгляд Янки, брошенный на родной холодильник. – Не узнаешь? Я из фейской квартиры.

Он пригладил волосы и покраснел. На Янку он смотрел испуганно, исподлобья. Боялся, что она его не узнает.

– Помнишь? – робко спросил мальчишка.

Янка вспомнила.

– Фёдор? Ты? Фёдор! Привет!

Точно, это он. Только с котлетой во рту и кастрюлей на голове узнать его трудно. Когда она видела его в последний раз, он был ростом так же, как сейчас, примерно с неё. Вот только она тогда и до пяти сантиметров не дотягивала.

– Федечка! – Янка стиснула шею фея.

Через пару секунд она отодвинула слегка задохнувшегося Фёдора от себя и посмотрела ему в глаза, придерживая за плечи.

– Что случилось? Только говори честно.

В последний раз, когда в её квартире обнаружились гномы, всё кончилось двухдневной беготней по Москве за бывшей фейской королевой. Москва при этом почти не пострадала. Так, самую малость. Фёдор, конечно, не гном, а фей. Значит, бегать придётся не два дня, а четыре.

– Да не, так, ничего…

Фёдор махнул рукой и посмотрел на потолок так, будто сидеть в чужих холодильниках и жрать чужие котлеты было для него самым обычным делом.

– Не ври. Снова Клавдия, королева, что-то затеяла?

– Клавдия? Да не, она свинарник убирает, что она может затеять? Только какашками кидается, когда мимо проходишь. А я это, так просто, соскучился. Ну, в гости.

– Понятно. Я вот прямо так и поверила. А ты всегда в гостях в холодильники прячешься?

– Янка, ты извини, я по привычке. Ну, пойми, я же двадцать лет феем холодильника отработал, а в деревне у гномов не то, что холодильников, даже электричества нету. Ну вот, я и не выдержал, – вздохнул Фёдор.

– А то, что размеры у того холодильника, по которому ты соскучился, другие, ты не подумал? Не подумал, что в фейской квартире ты ростом был с три пельменя?

– Ну, всё, всё, – Фёдор выставил перед собой ладони. – Прости! Больше не буду. – Он оглядел кухню. – Ну, и как ты тут? – спросил фей светским тоном, переключая разговор на другую тему.

– Что как я тут? Живу я тут…

– А… Ну и мы… Там живём… Помнишь, как мы уезжали?

Фёдор безуспешно пытался завести беседу ни о чём.

– Помню, – улыбнулась Янка. – Слушай, Федь, подожди, я, между прочим, есть хочу. Там хоть осталось что-то?

Янка засунула голову в холодильник.

– Бутерброды с сыром будешь? – спросила она из вежливости.

– Ну… Давай, что ли.

Фёдор сказал это так, как будто ему предложили пюре из лягушек, но в гостях отказываться неудобно.

Янка достала сыр.

– Ты что, не наелся?

– Ну, я так, за компанию. Как вообще дела? – Фёдор надкусил первый бутерброд. – Что было тут у тебя?

– Ну…

Янка задумалась, ковыряя пальцем масло.

– Даже не знаю. Была, конечно, парочка историй, с тех пор как мы не виделись.

– И?

Глаза у Фёдора заблестели, уши растопырились, челюсти задвигались быстрее.

– Ну, ладно, слушай. Я тут… В общем, вляпалась.

* * *

Как Янка превратилась в трюмо, она до сих пор не понимает.

Угораздило как-то.

Может, меньше волшебной палочкой махать надо. Вдруг это зараза какая-то волшебная, вроде простуды. Перегулял на улице – чихаешь. Перемахал палочкой – и ты трюмо.

Она даже не знала, как эта штука называется, потом только узнала. Дома у них трюмо не было. Только обычные зеркала. А трюмо – это зеркало и ещё два зеркала по бокам, и они поворачиваются на шарнирах. Внизу – вроде тумбочки с ящичками.

Вот такой ящичек она задумчиво открывала и закрывала. Открывала и закрывала. Пока не поняла, что она открывает и закрывает ящичек, будучи тумбочкой. И зеркалом. Вместе – трюмо. Ну, заорала, конечно, попробовала выскочить из этого… Из той штуки, в которой очудилась. Именно очудилась, а не очутилась.

Вроде только что сидела дома, думала о чём-то своём, о фейском. Например, о том, что жульничать с игровыми автоматами, заставляя их тошниться билетиками, нехорошо. Хлоп – и она уже внутри трюмо. Хотя, даже хлоп не было. Скорее – раз! – и ты внутри.

Янка поёрзала.

Ящики задвигались.

Да нет. Всё гораздо хуже. Она не внутри трюмо. Она сама – трюмо. Была обычной московской малолетней феей, стала предметом мебели. Не новым, кстати. Коричневый лак поцарапан, местами пузырится, амальгама зеркал пошла пятнами. Одно пятно такое большое, что ей приходилось пригибать голову, чтобы посмотреть – что вокруг.

А вокруг какая-то комната. Из своего зеркала она видела двуспальную кровать и шкаф. А створки-то боковые, створки поворачиваются! Янка заскрипела петлями, поворачивая зеркала. Вот окно, сервант, дверь.

Дверь начала открываться.

* * *

– А ну, спрячься немедленно! Ты что себе позволяешь!? Что ты там маячишь? Не видишь, хозяйка заходит!

Вот уж чего-чего, а спряталась бы Янка с превеликой радостью, да так, чтобы её никто никогда не нашёл, и без всяких криков. Тем более кричал шкаф. Когда на вас кричит шкаф, хочется спрятаться, даже шкаф кричит: прекратите прятаться немедленно. Янка заметалась по зеркалу. Так по стене мечется солнечный зайчик. Отражаясь от зеркальца, которое держит трясущийся от страха человек.

– Прекрати сейчас же виднеться! – кричал шкаф.

– Чего? – пискнула Янка.

– Стань прозрачной!

Как-то ей это удалось. Не спрашивайте, как. Станете зеркалом – научитесь.

И вовремя.

Только она распрозрачнилась, как в неё заглянула женщина лет пятидесяти. Женщина поправляла причёску, близоруко щурясь, почти касаясь зеркала носом. А с той стороны на неё, выпучив глаза и зажав рот руками, смотрела Янка. Женщина смотрела Янке в глаза и брызгала на себя лаком. Янка пучилась. Невидимой быть она привыкла, фея всё-таки. Но в неё ещё ни разу не причёсывались.

– Фух! – скрипнул дверцей шкаф, когда хозяйка вышла. – С ума сошла, да? А если бы она тебя заметила? Вот, помню, был случай. Так же одно зеркало зазевалось. Хозяйка – бух! – шкаф бухнул чем-то внутри себя. – И в больницу. Так перепугалась. А вернулась, давай мебель менять. И всё, брата моего двоюродного, трёхстворчатого с антресолью, на дрова отправили. Он сам мне и рассказал напоследок.

– Здравствуйте, – запоздало решила поздороваться Янка, не зная, как ещё отреагировать на трагическую историю из жизни шкафов.

– Да здравствуй, здравствуй уже. Новенькая, что ли? Раньше-то кем была? Тумбочкой, небось, судя по глупости. И кто только таких в зеркала пускает?

– Я раньше девочкой была.

– Чего?

– Девочкой.

По зеркалу побежало отражение слезинки. Янка хотела вытереть щеку, но только двинула левой своркой трюмо. От чего разревелась в полный скрип. Трюмо зашаталось и захлопало створками.

– Тихо ты! Ещё сломаешься! – прикрикнул на неё шкаф. – Девочкой так девочкой. Эка невидаль. Кого тут только нет. Хватит реветь.

Янка закрыла створки трюмо, как закрывают лицо руками, чтобы успокоиться.

– А вы кто? – спросила она минут через пять.

– Как это кто? Не видишь, что ли? Шкаф. Из гарнитура. Только из всего гарнитура только я один и остался.

Шкаф вздохнул, стукнув полками.

– Остальные уже кто где. Но, опасаюсь я, большей частью на свалке. Разве что книжная полка жива ещё. Она такая, знаешь, крепкая очень была, устойчивая.

– А я? – спросила Янка.

– Что я?

– Я так и буду мебелью?

– А чем тебе не нравится? Хочешь, лампой становись. В квартире двумя этажами выше лампа не занята, тоже в спальне. Только скучно это, с потолка свисать.

– Эй! На себя посмотри! Сарай деревянный! – заругался кто-то дребезжащим голосом.

«Это же лампа говорит», – поняла Янка. Лампа даже раскачивалась от возмущения.

– Вот выключу вам свет, будете знать! – брюзжала лампа. – Что вы понимаете, мебель!

Это слово лампа сказала, как мы говорим… В общем, тоже говорим «мебель», о каком-то человеке.

– Да выключай! – засмеялся шкаф, отчего его стенки несколько раз выгнулись и вогнулись. – Нам-то что? Мы тут что, иголки с пола собираем?

– Ах, так! – искрилась лампа. – Выключусь – хозяева в темноте ничего в вас не найдут, выкинут вас на помойку.

– Зачем же нас выкидывать? Они фонариком посветят. А выкинут потом тебя, тёмная ты наша.

– А я вам, а я вам!..

Янка подумала, что лампа сейчас перегорит от негодования.

– Тихо, тихо, – вступила она. – Расскажите лучше, а хозяева ваши про вас знают?

– Точно тумбочкой ты была, а не девочкой! – шкаф сразу же забыл про скандальную лампу. – Как можно не знать, что у тебя в квартире шкаф стоит?

– Нет, я не про это. Они знают, что вы… вы…

Янка замялась. Она хотела сказать «живые», но подумала, что говорить про шкаф «живой», это как-то слишком.

– Они знают, что вы говорящие?

– Что ты, что ты! – хором закричали шкаф и лампа. – Как же можно! Это секрет! Тайна!

– Кто же захочет жить с говорящей мебелью? – хмыкнул до сих пор молчавший сервант. – Ты бы захотела, новенькая?

– Я? – Янка задумалась.

– Я бы не захотел, – решительно сказал шкаф. – Чтобы кто-то мне говорил: эй, ты зачем в меня грязные носки положил? Почему у тебя футболки в кучу?

– Да, действительно, – согласилась Янка, – и не спрячешь ничего.

– Ну, не то, чтобы…, – начал шкаф, но остановился.

– Что ты там проскрипел? – заинтересовался сервант.

– Не то, чтобы не спрячешь, – продолжил шкаф после паузы. – Во мне прежний хозяин сто рублей спрятал. Так до сих пор и лежат. Забыл он про них. Слышь, висючка! Гаси свет, как грозилась. Хозяева в театр ушли. Спать будем.

* * *

Постепенно Янка привыкла к мебельной жизни. Сначала они много болтали, в отсутствие хозяев, конечно, и Янка наслушалась историй вроде: «А вот, помню, десять лет назад, они носовые платки не в тот ящик положили, вот умора, ха-ха-ха!» Постепенно говорить они стали меньше. А хозяева появляться чаще. Где-то через месяц Янка поняла, что это не хозяева часто к ней подходят причесаться. Это она, ну, вроде бы дремлет, пока их нет. Подошли – она проснулась. Ушли – она заснула. Потому и кажется, что они всё время возле неё.

Или даже не заснула.

Одеревенела.

«Ну и что, – медленно подумала Янка. Начала думать утром, закончила вечером. – Так даже хорошо. В школу не надо. Волноваться не о чем. Стоишь себе и отражаешь, когда к тебе подойдут. А не подойдут – не отражаешь».

Разбудил её жук-древоточец. В начале весны Янка почувствовала лёгкую щекотку в правом нижнем внешнем углу. Не обратила внимания, занятая отражением облаков: она повернула левую створку так, чтобы видеть окно. Через день щекотка усилилась. А через неделю вся её правая стенка страшно чесалась.

– Да что же это такое? – спросила Янка саму себя. – Ауууооо! – она зевнула, потянулась, то есть скрипнула петлями, и поглядела по сторонам.

Та же комната. А в окно через открытую форточку пахло весной.

– Ай!

Янка попробовала почесаться, но чего никак не может сделать мебель, так это почесаться.

– Ай! Эй, шкаф! Шкаф!

– Чего тебе?

Шкаф тоже зевнул, приоткрыв дверцы так, что мелькнули висящие на средней дверце галстуки.

– У меня чешется.

– А? Что у тебя?

– Чешется. Справа. Правая стенка.

– Чешется? Хм. Окно, прикрой на минутку форточку.

Форточка закрылась.

– А теперь давайте все прислушаемся.

В наступившей тишине Янка услышала тихое то ли похрустывание, то ли постукивание.

– Что это? – шёпотом спросила она.

– Это, зеркальная ты наша, жук-древоточец. Зимой он спал, весной проснулся. Ты особо не переживай, он не первый год в тебе живёт. Чесаться постепенно перестанет, в труху тебя не сжуёт. Это тебе не термиты какие-нибудь, вот они нашего брата за месяц изнутри выгрызть могут.

«Термиты, – подумала Янка, – древоточцы. Вот и все мои заботы. Вся жизнь – чесотка в боку. То есть в стенке. Ой-ой. Что-то я совсем одеревенела. Нет-нет, мне внутри меня жуков не надо! И, подождите, как это весна? Я же сюда в начале зимы попала…»

Янка окончательно проснулась.

– Граждане деревяшки! – сказала она вслух. – Посоветуйте неопытному трюмо, а как бы мне обратно в человека превратиться?

В ответ раздалось постукивание дверей и ящиков – мебель смеялась.

– Ну, точно тумбочка, – отскрипев пружинами, сказала кровать. – На что тебе такая суета? Вот у нас жизнь. Стоим себе… И стоим! И хватит болтать, спать пора. Окно, задёрни шторы, будь любезно.

Но поспать им на этот раз не пришлось. В комнату вошли хозяева.

* * *

– Ну-ка подержи, – мужчина протянул женщине конец ленты рулетки. – Вот сюда, – он отошёл к стене, – как раз влезет.

Лента взвизгнула, сматываясь обратно в рулетку.

– А здесь мы поставим прикроватные тумбочки, помнишь, такие симпатичные?

Женщина показала, куда они собираются поставить тумбочки.

– Точно, дорогая!

Мужчина поцеловал женщину в щёку.

– Пойдём на кухню, снимем мерку для кухонного гарнитура. Я предлагаю, со столешницами под камень.

– Конечно, дорогой.

– Чтоб я в сундук превратился! Чтоб меня на дрова порубили! Чтобы во мне тараканы поселились, – запричитал шкаф, когда хозяева вышли. – Они же мебель менять собрались!

– И, похоже, во всей квартире. – Сервант нервно заколотил ящиками.

– А мебель менять, это плохо? – осторожно поинтересовалась Янка.

– Плохо? – шкаф даже подпрыгнул. – Это катастрофа! Повезёт, если нас продадут по дешёвке. Или отдадут молодожёнам. Или отвезут на дачу. Но мы уже не новые, совсем не новые. – Кровать возмущённо скрипнула. – Что ты скрипишь, до пола продавленная? Старые мы, да, старые! И нас могут просто выбросить! Порубить на дрова!

– Ну что ты заладил: дрова, дрова, где ты видел эти дрова? – истерично прозвенела пружинами кровать.

– Мне рассказывали! Дрова – это то, во что превращается мебель после окончания срока эксплуатации.

– Так вам и надо! – Лампа под потолком извивалась на шнуре так, что сверху сыпалась извёстка. – Давно пора хозяевам избавиться от старья.

– Что ты радуешься, висючка тусклая? Мебель поменяют, купят новую люстру, к новой мебели. Ты забыла, что тебя саму к нам в комплект купили? – шкаф возмущённо тряс внутри себя плечиками. – А до тебя была голая лампочка в патроне. Тоже умничать любила. Её сразу в мусорное ведро – и до свидания!

– Собрание, собрание! – услышали они через приоткрытую дверь.

– Собрание! – закричал шкаф и со страшным скрипом начал переступать ножками в сторону двери.

– Вы что, ходить умеете?

Если бы Янка могла, она бы села от удивления.

– Конечно, умеем, – натужно прохрипел шкаф, царапая ножками паркет.

– А что же вы раньше не ходили?

– А нам зачем?

Шкаф задел угол кровати, та обиженно брякнула пружинами.

«С ума сойти. Мойдодыр какой-то, – подумала Янка, пытаясь приподнять одну ножку».

И ей это удалось.

Шкаф прошёл в дверь боком, царапая косяки. Янка, в два раза уже его, умудрилась ничего не задеть. Только зеркала при ходьбе раскачивались, и она боялась, что разобьются.

– А я! А я! – причитала кровать. Её когда-то вносили в спальню боком, сама на бок она перевернуться не могла, и теперь с треском билась о дверной проём.

– Тихо ты, – тяжело дыша, остановил её шкаф, – сломаешься ещё. Сиди здесь, мы тебе всё расскажем.

В гостиной собралась вся мебель, какая смогла. Хорошо стенке, диванам и креслам, они в гостиной и стояли. А вот шкаф, трюмо, кухонный стол, шкаф из прихожей сверкали свежими царапинами. Кухонный гарнитур чуть не устроил потоп, пытаясь сдвинуться с места. Его успела остановить газовая плита, иначе бы он оторвал водопроводные трубы от встроенной мойки. Гостиная выглядела как во время большого ремонта, когда всю мебель из квартиры сдвигают в одну комнату, пока в другой клеят обои. За журнальным столиком робко переминалась гладильная доска.

– Что там у вас? Что там у вас? – кричала из ванной стиральная машинка.

– Мне не видно, не видно, пустите! – подпрыгивала табуретка.

– Тихо! – гулко скомандовала стенка. – Слушайте, мои деревянные братья!

– Почему только деревянные? – возмутился журнальный столик.

Он был сделан из стекла на алюминиевых ножках.

– Все слушайте! – покачнулась стенка. – Братья мои! Нас постигло несчастье. Не один десяток лет мы стояли в этой квартире. Именно мы делали её домом. Без нас квартира – только стены, жить в которых невозможно. На нас сидели, на нас спали, на нас ели, в нас складывали вещи. И вот – чёрная неблагодарность. Наши хозяева решили, что мы устарели. Что мы неудобные, и, вы только подумайте, немодные! Немодные! – повторила стенка. – А я хорошо помню, как за мной хозяева стояли в очереди, три ночи подряд!

Стенка замолчала, видимо, вспоминая свой триумф.

– Ну? И что? – прервала паузу полочка для обуви, отбивавшая по паркету дробь от нетерпенья. – Что с нами будет?

– Нас заменят, – вздохнула стенка, разом открыв все свои дверцы и ящики.

– Аааа! – выдохнула собравшаяся мебель.

– Как, когда? – перебивая друг друга, запричитали все.

– Скоро, – скорбно скрипнула стенка. – Они уже были в мебельном магазине. Ещё раз съездят, и всё закажут. А нас… Нас… Они говорили что-то о даче. Но туда возьмут не всех. Только мелкие предметы. А я… Я… Я никому не нужна-а-а! – зарыдала стенка. – Я старая, уродливая и громоздкая-я-я-я!

Вся прочая мебель бросилась успокаивать стенку. То есть, за полчаса они до неё доскрипелись, и теперь пытались погладить дверцами.

– Не царапайте меня-а-а-а! – выла стенка.

– Стеночка, милая, да не убивайся ты так, мы что-нибудь придумаем! – гремел вилками кухонный стол.

– Что придумаем? Меня разберут и выбросят! Ну что ж, я прожила долгую жизнь, пора познакомиться и с мышами. Меня сгрызут мыши, точно, я знаю, сгрызут мыши. Ыыыы!

Через час стенка перестала рыдать, но настроение её не улучшилось. У остальных тоже. На свои места мебель вставала в глубочайшем унынии.

* * *

– Прощайте, друзья, – сказал шкаф через некоторое время после того, как они вернулись в спальню. – Я думал. Я советовался. И я понял, что мы ничего не сможем сделать. Сначала я хотел предложить стенке спрятать деньги, отложенные хозяевами на покупку новой мебели. Но оказалось, что деньги больше не хранят в стенках или в шкафах, спрятав в пододеяльниках, как это было во времена моей молодости. Вместо денег сейчас какие-то карточки, которые хозяева носят с собой. Я хотел предложить всем стать ещё полезнее для хозяев, чем сейчас, но никто не знает, как. К тому же многие из нас сломаны. У кого дверца. У кого полка. А ремонтировать друг друга мы не умеем.

Обстановка спальни молчала, мысленно прощаясь с жизнью. Янка не знала, огорчаться ей со всеми или нет. Быть трюмо ей надоело. Но что с ней станет потом, когда деревянная часть трюмо превратиться в деревяшки, а зеркала разобьются? Она не знала.

– Подождите-подождите, – Янка вдруг поняла, что в рассказе шкафа не сходится. – Слушай, шкаф, а как это ты со всеми советовался, когда собрание уже кончилось?

– Обыкновенно, – меланхолично откликнулся шкаф. – Перешёл в дверь. Из двери в цветочный горшок. Из горшка – в гардину.

– Как это перешёл? – удивилась Янка так, что в ней что-то хрустнуло.

Она представила себе шкаф, втискивающийся в цветочный горшок со всеми последствиями.

– Обыкновенно, – так же отсутствующе повторил он. – Оставил шкаф, стал горшком. Перестал быть горшком, стал гардиной. Переселился.

– Это что, так можно?

– Можно.

– И ты раньше мог?

– Мог.

– И я так могу?

– Можешь.

Янкины зеркала задребезжали.

– Ах, ты, куча дров лакированных, что же ты раньше молчал? И чего вы тут все рыдаете, что вас выкинут? Переселитесь куда-нибудь ещё, и все дела.

Янка размахивала створками от возмущения. Шкаф раздражённо хлопнул дверцей.

– Ха! Переселитесь. Куда? Ты пробовала найти в Москве свободный шкаф?

– Ты же только что в вазу переселялся!

– В вазу можно. Вазы не заняты. Но чтобы я сорок лет был шкафом и стал какой-то вазой? И в меня наливали воду? И втыкали цветы? Да ни за что!

Если бы шкаф мог скрестить дверцы на груди, он бы это сделал.

– Ну а я-то? Я так тоже скакать могу? Правда? – затаив дыхание, уточнила Янка.

– А что же не можешь? Можешь. Эххх! Прошла моя жизнь. А ведь начинал… Знаете, никогда вам не рассказывал, но теперь уж чего… Начинал я с карандаша. Я прошёл долгий путь. И на меньшее, чем шкаф, я не согласен. Лучше уж на дрова.

У шкафа даже дверцы покосились от отчаянья.

– Подожди на дрова. Ты вообще не деревянный, если уж на то пошло, а из ДСП. Таких даже на дрова не берут, они горят плохо и воняют. Но ты не расстраивайся раньше времени. Есть у меня одна идея.

Янка помолчала, потом не сдержалась и хихикнула. В гостиной, куда мебель пришкандыбала на собрание, Янка заметила каталог мебельного магазина. Она в нём была, вместе с родителями, и сейчас догадалась, что новую мебель хозяева решили покупать именно там. Значит, нужно до этого магазина добраться. И кое-что этой новой мебели объяснить.

Янка снова хихикнула.

* * *

Хуже всего ей пришлось, когда она переселилась в троллейбус. Ну, представьте – глаза у вас с тарелку, на голове – рога, вы несётесь по грязному асфальту в потоке машин, и брызги грязи из-под чужих колёс летят вам в лицо и даже в рот. Еле она из него выпрыгнула. Хотела пощупать голову на предмет рогов, не остались ли, но уличные фонари себе головы не щупают – нечем. Глаз у Янки был теперь один, и из него лился свет. А в голове что-то потрескивало.

«Да, шкафом в квартире быть поприятнее, чем кем-то на улице», – подумала она.

И переселилась в рекламный щит. Сразу почувствовала себя дурой – такие глупости на ней написаны. Долго в нём не задержавшись, прыгнула в мост. Ой, мамочки! Руками она держалась за один берег, ногами цеплялась за другой, а по спине ехали машины. Как вспомнит – до сих пор поясница болит. Быть маршруткой оказалось не лучше: страшно, маршрутки долго не живут, это она сразу поняла, как только ею стала. Но к магазину приблизилась. В него проникла запросто: стала магазинной тележкой и её закатили внутрь вместе с другими тележками, собранными на стоянке. Тележки на вопросы не отвечали, значит, в них никто не жил.

* * *

Янка, как могла, огляделась. Ого! Да тут мебели на всю Москву хватит. Оставалось дождаться, когда магазин закроют. Через пару часов главное освещение погасили, оставив дежурные лампочки, и торговый зал погрузился в полумрак. А ещё через пять минут Янка услышала глухое бормотание, которое становилось всё громче, громче: мебель друг с другом разговаривала. Ни одного пустого шкафчика, да что там: ни одной пустой полочки для душа, вся мебель населена. Но почему же не понятно, о чём они говорят? Точно! Янка догадалась. Это импортная мебель, она говорила не по-русски! Ой, и не по-английски тоже. А других языков Янка не знала.

– Эй! – тихо сказала она.

Никакой реакции.

– Эй! – закричала погромче.

Бормотание прекратилось.

– Гхм, гхм, – Янка откашлялась. – Я извиняюсь, а тут по-русски кто-нибудь говорит? Очень надо.

– Мы все имеем немного говорийть по-рюсски. Но исчо ошень плёхо. Мы только столько учить язык наша нова страна. Меня звайть стеллаж Вилли. Я быть ошень приятен.

– Привет, Вилли, – поздоровалась Янка. – У меня к вам дело.

– Дело это есть ошень хороший, мы есть ошень деловой мебель, из ошень деловой страна.

– Ну и чудненько.

Вокруг Янки-тележки к этому времени образовалось кольцо из самых разнообразных предметов обстановки. В отличие от собрания в квартире, сходились они тихо: новая мебель не скрипела и не трещала. Приковыляли на уголках даже подушки.

– Всем меня слышно? Хорошо. К вам тут заходили хозяева квартиры, на Ленинградском проспекте. Выбирали новую мебель, хотят заменить всё, что есть у них дома. Помните?

– Я, да, это есть быть одна недель в прошлом, – подтвердил ортопедический матрас, – ошень приятны люди, мы быть счастлив жить у них в дому.

– Вот об этом я и хочу вас предупредить. Там такое счастье, в этом дому, вам мало не покажется. Только мне надо переселиться во что-то деревянное, чтобы показать.

Янка обвела тем, что заменяло ей глаза, мебельный круг.

– Мы не иметь незанятый мебель, – огорчился компьютерный стол, – вам увашаемый телешка нет куда переселяйсь.

– Ну, неужели ничегошеньки свободного деревянного тут нет?

Янка начала волноваться, что у неё ничего не получится. После такого-то пути!

– Ох, ай-ай-ай, как мы не мог догадаться! – покатилась куда-то подставка под телевизор, – у нас тут есть много-много упаковка! – крикнула она издалека.

Вместе с обеденным столом подставка притащила несколько длинных деревяшек.

– Вот, добро пожаловаться, здесь совсем незанято, – скинула она деревяшки на пол.

Янка вздохнула. Она уже начала разбираться в предметах, подходящих для заселения, и становиться упаковочной деревяшкой – это вообще нищета какая-то. Но на что не пойдёшь ради доброго дела.

– Граждане мебель! – сказала она, когда ей удалось встать вертикально. – Посмотрите на меня. Я есть несчастный беженец… Тьфу!

Янка сама начала говорить с иностранным акцентом, заразилась.

– Я несчастная беженка из той самой квартиры на Ленинградском проспекте. Видите, до чего я дошла. До деревяшки. И сейчас я вам расскажу, почему. Это страшная история. Так что слабонервных прошу удалиться.

Мебель ахнула и отступила назад. И тут же снова шагнула вперёд, чтобы не пропустить ни одного слова.

– Это, граждане мебель, несчастная квартира. Все, кто туда попадает, умирает страшной мучительной смертью. Потому что эта квартира заражена…

Янка сделала паузу. В пахнущей новой мебелью тишине дребезжали от страха тысячи дверок.

– Эта квартира заражена… Заражена… Жуком-древоточцем! – выкрикнула Янка. – Слушайте!

Мебель взвизгнула от страха и затихла. И услышала, как в деревяшке, в которой поселилась Янка, скрипит и тикает грызущий дерево жук. Тот самый жук, что щекотал правый бок трюмо. Янка захватила его с собой, это и был её план.

– О майн год! Мы не хотеть попадать в эту страшную смертельную квартиру! – возопил огромный шкаф в прихожую.

– Мы не хотеть! – хором подхватили остальные.

– Мы прибыть в вашу страна жить долго и счастливо! Мы не хотеть умереть изгрызенный жуком. Что же нам делать!? – из шкафа в прихожую со звоном вывалилась пара шурупов.

– Ну, одна идея у меня есть, – слегка покачнулась деревяшка-Янка, – но не знаю, подойдёт ли она вам…

– О, говори, говори, наша предупредительница! Мы сделать всё что есть в наших сил!

– В общем, всё просто. Вам надо им разонравиться. Ну, этим, мужу и жене, хозяевам. Когда они придут вас покупать, вы уж как-нибудь постарайтесь, чтобы где-то дверца не закрывалась, где-то стенку перекосило. Чтобы им на вас противно было смотреть. Поняли?

– Мы понять, мы понять! – радостно закричала магазинная мебель.

* * *

А ещё через неделю семейная пара вернулась к себе домой.

– Как мы вообще могли позариться на эту дешёвку? – удивлялась сама себе жена.

– Да, правду говорят, сейчас не умеют делать качественную мебель. Поток, ширпотреб, сляпают лишь бы держалось, и побыстрее продать. Капитализм! – соглашался с ней муж.

– То ли дело в наше время, – умилилась жена, – ты только посмотри. Да он ещё сто лет простоит. Он ещё нас переживёт.

Она с нежностью погладила изнутри стенку шкафа, куда складывала свитер.

Шкаф еле сдержался, чтобы не скрипнуть от счастья.

* * *

– А дальше что? – спросил Фёдор.

Не знаю. Я из той деревяшки сразу домой вернулась. И знаешь, как мне в фейской школе за прогул всыпали? Чуть на второй год не оставили. Я вообще по ночам уроки делала.

– А ты-то в чём виновата?

– Вот! И я говорю: в чём я виновата? А они сказали, что только ленивая фея может на столько времени застрять в трюмо. И если бы я хотела, сразу бы оттуда выселилась.

– Правда?

– Не знаю, – пожала плечами Янка. – Больше я в мебель не попадала. А у вас что интересного было? Как там гномы? Белка, Толстый, Малыш, Профессор?

– А ещё бутик сделаешь?

– Да сделаю, сделаю. Как в тебя столько влезает. Дай хлеб. Там, он в пакете, на подоконнике.

– О, пакетик.

Фёдор рассматривал пакет с хлебом, держа его перед собой на вытянутой руке.

– Что, «о пакетик»?

– Да был у нас случай.

– С пакетиком?

– По большой части с Малышом. Ну, и с пакетиком тоже.

2

– Слазь, слышишь, слазь, говорю!

Толстый стоял под деревом и пытался сманить оттуда Малыша.

– Слазь, я тебе орешков дам!

На ладони Толстого лежало пять пустых ореховых скорлупок, умело склеенных сосновой смолой. Ядрышки он съел сам.

– Я тебе что, белка, что ли? – огрызнулся Малыш откуда-то из кроны.

– Ага, – радостно согласился Толстый, – белка. Если ты на дереве второй день сидишь, кто ты ещё? Корова, что ли? Если ты корова – хочешь, я тебе молока принесу? Тьфу, то есть сена. А молоко ты сам, внутри себя делай.

Где-то наверху треснула ветка, несколько листочков, раскачиваясь, спланировали на голову Толстому.

– Эй, белко-корова, ты слазишь или падаешь? Если падаешь, я отойду в сторонку, ага?

– А я, может быть, на мягкое хочу упасть? – сострил Малыш. – Ты постой, я сейчас прицелюсь.

– Малыш, у меня сверху голова, а не живот. Я тебе лучше камень подложу, он помягче моего котелка будет. Слезай, давай, тебя Белка зовёт, – всерьёз рассердился Толстый.

– Какая ещё белка?

– Ты вообще там ополоумел, от птичьей жизни? Наша Белка, Белочка. А не та, которая тебя на дереве усыновить собралась.

Ветки затрещали, Малыш прыгнул вниз. В позе «стоя смирно», руки по швам. Метра за три от земли он расправил крылья, затормозил и мягко приземлился.

– Ну, фейское отродье, – Толстый схватил его за руку, – долетаешься, я тебя за ногу привяжу, будешь у меня вентилятором работать.

– Не бурчи, – вырвался Малыш, – пошли, гусеница ползучая, а то и правда обед остынет.

* * *

Месяц назад Малыш изобрёл воздушный шар. Сидел у Янки в московской квартире, смотрел мультик «80 дней вокруг света», и изобрёл. Вот прямо так показал пальцем на экран и сказал:

– Ой, это же я его придумал!

Интерес к воздухоплаванью он проявлял давно. После самого первого своего полёта. Другое дело, тогда это было не воздухоплаванье, а в воздух киданье. Полёт осуществлялся с помощью дикого медведя, схватившего Малыша и Толстого, и дикого великана, схватившего этого медведя. И долбанувшего медведем об сосну. Повторить это упражнение невозможно, в чём Малыша убедить удалось не сразу, пару недель он бродил вокруг деревни и искал медведей под каждым кустом. А вскоре он познакомился с феями, те научили его летать и подарили крылья. Гномы летать могли не хуже феев, всё-таки одна порода. Но не летали. А феи не рыли подземные ходы. Хотя тоже могли.

Но – не принято.

Мы же не бегаем голые по городу, хотя можем, по той же причине: не принято. Когда лет пятьсот подряд не принято, уже и в голову никому не придёт попробовать.

Малыш обучился полётам, потому что был самым младшим из четвёрки гномов, и к своему нелетанию до конца не привык. Ну и по глупости, как утверждал Толстый.

Первый в мире летающий гном пытался приобщить к аэронавтике своих друзей, но Профессор отказался сразу, Белочка попробовала и расстроилась – от того, что не взлетала, а Толстый сделал почти удачную попытку. Разогнался он хорошо. Даже очень хорошо. Кто ж виноват, что какой-то дурак на его пути построил сарай. Мог бы подумать, когда строил, что лет через сто тут толстые будут бегать. Сломал он всего одну стену. В общем, почти получилось. Но Толстый с тех пор при разговорах о полётах бросался шишками.

Малыш неделю подумал и твёрдо решил: он сделает воздушный шар.

* * *

– Малыш, если хочешь жить на дереве, переселяйся в фейский город, – начала ругаться Белочка, как только Толстый, таща за собой Малыша, переступил порог. – Мне не жалко, сколько угодно. Но здесь ты или ведёшь себя нормально и на обед приходишь вовремя, или до свидания. Понял?

– Да понял, понял, – пробурчал Малыш, усаживаясь за стол.

– Куда лезешь, быстро руки мыть, бурундук загвазданный!

Малыш вздохнул и, шаркая ногами, поплёлся во двор, к бочке с водой, бормоча что-то о беличьем хвосте.

– Я, между прочим, всё придумал, – объявил он, вернувшись, и уже забыв, что решил на всех обидеться. – Я понял, как в него дым напускать.

– Ну и как? – спросил Профессор, ковыряясь в тарелке.

– Стоймя! – гордо объявил Малыш.

– Чего?

– Ну, когда воздушный шар лежит, дым, то есть воздух горячий, в него не зайдёт. Надо его подвесить. А снизу – костёр.

– А на костёр – котелок. И уху варить, – непонятно к чему сказал Толстый.

– Вот ты мне скажи, – Профессор облизал ложку, – ты кого собрался подвешивать? То есть, чего? Воздушный шар ты из чего делать собрался?

– Ну, – смутился Малыш, – я пока не знаю, но что-нибудь придумаю.

– Этого я и боюсь, – мрачно сказала Белочка.

* * *

Малыш даже звонил Янке. Что для гнома из гномьей деревни совсем непросто. У них мобильных телефонов не было. Чтобы позвонить, они сами должны быть мобильными. Нужно на поезде по гномьей подземной железной дороге доехать до фейской квартиры. Бывшей – феи оттуда переселились в лес, но станция осталась, и пятеро феев, её обслуживающих, тоже. Там – упросить феев помахать волшебной палочкой. После чего телефон больших, хозяев квартиры, соединился с телефоном Янки. Она по просьбе Малыша порылась в Интернете. Он узнал, что оболочка воздушного шара делается из специального воздухонепроницаемого материала. А материала этого нужно столько, что, если догола раздеть всех гномов из деревни, и всех феев, поселившихся рядом, то на воздушный шар всё равно не хватит. Не говоря уже о том, что их штаны и куртки вполне воздухопроницаемы. Что особенно заметно, когда кто-то давно не мылся.

Малыш спросил Янку, что там есть ещё, в этом вашем Интернете, кроме воздушных шаров, чтобы летало.

Летало там много чего.

Самолёты с вертолётами Малышу не подошли. Не придумал он, как заставить Толстого вертеть винт с достаточной скоростью. Ракета – это лучше, но на дровах ракеты, к сожалению, не летают.

Но кое-что подходящее нашлось.

Через неделю Малыш, даже на ночь не возвращаясь из леса, набрал столько грибов, что смог выменять у феев резинку. Старую, от трусов. О чём феи Малышу не сказали. Да какая разница от чего, главное, это была резинка от трусов больших, хозяев фейской квартиры, и Малыш сейчас привязывал её между столбами ворот.

– Что это? – спросил пришедший с речки Профессор.

– Катапульта.

Малыш вытер пот со лба.

– А. Понятно. Как я сразу не догадался. А что такое пульта?

– В смысле?

– В смысле, что там с котом такое? Пульта кота, это он сразу помрёт или помучается?

– Да нет, – Малыш раздражённо мотнул головой. – Это запускать.

– Котов запускать?

– Гномов.

– А почему тогда не гномопульта?

Малыш так глянул на Профессора, что тот начал пятится.

– А куда запускать, – спросил он, приближаясь к крыльцу, – через ворота во двор?

– В небо запускать.

Профессор задумчиво посмотрел в небо.

– А. Ну, трудись, я пошёл, – сказал он и побежал.

– Эй!

Малыш хотел попросить его помочь, но Профессор уже скрылся в доме. Если Малыш собирается что-то запускать и упоминает небо, лучше на недельку переехать к бабушке.

– Запускать? В небо? Зашибись!

Профессор услышал через открытое окно голос Толстого, вздохнул и начал бросать вещи в рюкзак с удвоенной скоростью. Но вылезти с рюкзаком через окно он не догадался. Вышел через дверь. Стоило ему шагнуть на крыльцо, как он услышал:

– По Профессору! Малышом! Заряжай! Растягивай!

– Вверх, Толстый, вверх! – визжал Малыш.

– Чтобы тебя вверх, я должен пятиться вниз, а ты, уж извини, яму для меня не выкопал. Малышом по Профессору – пли!

Толстый отпустил растянутую резинку. В Профессора он, конечно, не попал. Не пристрелялся ещё. Поэтому Профессора Малышом не пришибло. Его пришибло навесом над крыльцом, в который угодил Малыш.

Когда Профессор очнулся, он услышал бормотание Толстого:

– Да где же это мой снарядик?

Две доски, лежащие на лице Профессора, поднялись.

– Не, не то, – сказал Толстый, – и положил доски обратно.

– Да я тебя сейчас самого на небо запущу! – Профессор встал из груды досок как разбуженный медведь из берлоги. – Ты у меня до Луны допрыгнешь! Ты с ума сошёл – дом ломать?!

– О, нашёл!

Толстый за ногу вытащил Малыша из-под морковной ботвы: тот рикошетом от крыльца отлетел на грядку. Поднял за ногу и начал отряхивать от земли.

– Ничего, почти не запачкался. Профессор, это же чисто научный эксперимент, – повернулся он к Профессору. – Науку кто-то должен двигать вперёд? Должен? – спросил он ещё раз, глядя в глаза Малышу.

Малыша он при этом держал вверх тормашками. Взгляд у того был затуманенный, но он попытался кивнуть.

– Науку? – Профессор выбирал обломок доски потяжелее. – Науку двигать надо. И я сейчас так двину тебя по голове, что наука сдвинется, подлетит и перевернётся. Ты у меня сейчас читать разучишься, снайпер одноглазый.

Когда Белочка зашла во двор, Профессор гонялся за Толстым, пытаясь стукнуть его доской, а Толстый, убегая, отбивался Малышом, которого держал за ногу. Через полчаса артиллерист, снаряд и мишень пололи грядки. На их заявления о том, что сорняков практически нет, Белочка обещала сорняки посеять специально, чтобы им было чем заняться. Она предложила им напрячь остатки мозгов и придумать, как поубивать друг друга без ущерба для домашнего хозяйства. Резинку она отвязала, спрятала, и ещё одна летняя неделя прошла спокойно. А потом Малыш снова пошёл к феям с полной сумкой грибов.

– Сумка, сумка, сумка, – бормотал он на ходу, – сумка, пакет. Воздухонепроницаемый. Воз-ду-хо-не-про-ни-ца-е-мый, – повторил он это слово по слогам, как заклинание. – Воздухонепроницаемый пакет. Точно! Как я не догадался-то сразу!

Чего это Малышу стоило, даже не спрашивайте. Ни одного гриба на расстоянии дневного перехода от деревни ещё месяц никто не мог найти. Белки от голода начали осваивать рыбалку. Ежи ходили по лесу с плакатами: «Подайте грибочек жертве гномьего произвола».

Наконец, всё было готово.

У феев Малыш выменял пакет, в котором большие из фейской квартиры приносили продукты из магазина. Он такой видел, когда гномы вместе с Янкой свергали фейскую королеву, смешно ещё называется – маечка. Пакет пластиковый, то есть воздухонепроницаемый. Дырочки есть, но можно заклеить смолой. По размеру – вполне воздушный шар. А как наполнить его воздухом, Малыш придумал заранее. Разжигать большой костёр вовсе ни к чему. Сами посудите: зачем нужен костёр, если Белочка сегодня собралась топить печь и варить варенье?

* * *

Варенье Белочка варила в большом медном тазу. Малину собирали вчетвером целый день, она как раз созрела. Окна открыты, чтобы не жарко, Профессор подбрасывает дрова в печь, Толстый мешает варенье, но съесть не сможет, оно горячее. Он уже попытался, убедился, на губе – волдырь. А Белочка осуществляет общее руководство. Вот только Малыш куда-то подевался. Ладно, фигушки бездельникам, а не пенки от варенья.

– Белка, у тебя таз кривой, – окликнул её Толстый.

– Чего? Сам ты кривой.

Белочка подошла к плите.

– Ой.

Варенье забиралось на край тазика и готовилось из него сбежать.

– Ой. Это не таз кривой. Это плита кривая.

Круглое брёвнышко, за которым наклонился Профессор, само подкатилось к его ногам.

– Ой. Это не плита кривая. Это у нас дом кривой.

– А что это у нас дом кривой? – тревожно спросила Белочка. – Вчера ещё, между прочим, был прямой.

Толстый выглянул в окно.

– Белка, Профессор, это у нас не дом кривой. Это у нас земля кривая.

– Да и не у нас уже эта земля, – задумчиво произнёс подошедший к нему Профессор.

Земля действительно была не у них. Не под окном. Она была на некотором расстоянии внизу. На некотором – это значит, метрах в пятидесяти.

– А-А-А! – дружно заорали гномы. – Земля упала!

– Чего орёте?

С чердака спрыгнул Малыш.

– Тихо, гномы! Это не земля упала. Вообще ещё никто не упал. Это мы над землёй взлетели.

На этих его словах взлетел ещё и тазик. И полетел. Недалеко. С плиты – на пол. Оказалось, что варенье, растёкшееся по полу, легко заменяет каток. Малыш тоже полетел, чем он хуже тазика. Туда же, на пол. Упал на спину и с криками: «Ой, горячо! Ой, горячо!» лихо подкатился к окну по наклонному полу.

– Куда это мы летим? – спросила Белочка, поставив ему ногу на грудь. – А?

– Мы это… Мы просто летим.

Малыш заёрзал в варенье.

Толстый и Профессор подняли его, ухватив за рубашку.

– Твоя работа? – спросил Профессор, кивнув за окно.

– Не, не моя, – замотал головой Малыш, глянув на лес за деревней. – А, ну да, моя, – признался он, поняв, что его спрашивают не о том, кто посадил лес.

– А давайте его выкинем, – задумчиво предложил Толстый. – Тех, кто дома в воздух запускает, надо в окно выбрасывать. У нас будет такая традиция. С сегодняшнего дня.

– Сначала пусть расскажет, как он это сделал, – не согласилась практичная Белочка. – А потом уже выкинем.

– Говори, – тряхнул Малыша Профессор.

– Эй, не надо меня выкидывать, вы чего, озверели? Я же для вас старался! Вы же летать не умеете! А это так здорово! Ну? Вы чувствуете? Чувствуете? Мы летим! Летим! – Малыш размахивал руками, и варенье с его рукавов покрывало гномов липкими каплями.

– Малыш, балда! – заорала Белочка, облизав губы. – Ты не мог нас летать как-то по отдельности, а не вместе с домом?

– А по отдельности у вас не получалось.

– Я его сейчас придушу, – протянула Белочка руки к горлу Малыша.

– Подожди, – придержал её Профессор, – пусть сначала расскажет, как он собирался нас обратно, на землю спускать.

– На землю? – переспросил Малыш с искренним изумлением.

– Ой, – Белочка закрыла липкое лицо ладонями, – мы живём с идиотом. Он даже не подумал, как мы приземлимся.

– Ну и зачем он нам такой нужен? – резонно спросил Толстый. – Я сразу сказал, в окно его, и дело с концом.

* * *

Так они и сделали. Малыша выкинули в окно через полчаса. Он с криком улетел к земле, такой далёкой, что деревья казались травой. Выкинули, предварительно нацепив крылья. Поднявшись и пролетая мимо окна, он улыбнулся и помахал рукой. Толстый бросил в него огрызком яблока и почти попал.

Как спуститься, гномы придумали быстро. Если дом поднимается, потому что через трубу выходит горячий дым из печки, попадает в пластиковый пакет, а пакет тянет дом, значит, если погасить печку, дом опустится. Это просто. Другой вопрос – куда он опустится.

– Ты понимаешь, гусь облезлый, что нас ветром отнесло? – кричал Толстый. – Ты понимаешь, что мы в лесу опустимся? Ты в лесу хочешь жить?

– Не хочу, Толстый, конечно не хочу.

Малыш, осознавший, что натворил, чуть не плакал.

– Раз не хочешь, будешь дом обратно в деревню переносить. Разберёшь и перенесёшь по брёвнышку. Понял?

– Понял, Толстый, понял!

– Да ничего он не перенесёт. Не сможет. И мы все вместе не сможем.

Профессор плюнул в окно. Попал в кого-то или нет, с такой высоты не рассмотреть.

– А верёвка у нас есть? Длинная?

– Ну, найдётся. А что?

Белочка посмотрела на Профессора.

– По земле не перенесёт, пусть по воздуху тянет. Сволочь пернатая. Запряжём его, как лошадь с крыльями, и будем «Но!» кричать. Дом, пока летит, ничего не весит, утянет как-нибудь.

– Вперёд, вперёд! – кричали гномы, забравшиеся на крышу. – Маши, маши, тягло крылатое. Но, поехали!

Малыш надрывался. Тянуть на верёвке целый дом, даже если он подвешен к воздушному шару, оказалось ну очень трудно.

– Давай, давай, радуйся полёту!

Если учесть высоту, с которой опускался дом, и расстояние, на которое его отнесло, Малыш практически попал. Дом опустился практически на своё старое место. Совсем рядом. Почти. На грядки.

* * *

– А что, даже удобно: открыл люк в погреб, а там морковка растёт! – Малыш сделал вид, что радуется такой удаче. – Ай!

Это Белочка дала ему подзатыльник.

– Ай!

Это Толстый попытался дать подзатыльник Малышу, но сам получил от Белочки. Раздавать подзатыльники здесь имела право только она.

– Малыш, ты понял, что у тебя есть занятие на ближайшую неделю? – спросила Белочка, держа руку над его затылком.

– Понял, – сник Малыш, потирая голову.

– И повеселее, пожалуйста. Любишь летать, люби и грядки копать.

Неделю он копал новые грядки, потом прошла ещё неделя, а потом прошёл месяц, за который с Малыша практически спала опухоль от пчелиных укусов.

Пчелы покусали его за то, что он пытался использовать их в качестве подъёмной силы для модернизированного воздушного шара. Пчелы против дыма, называется. Что не понравилось глупым насекомым – осталось загадкой. Но, судя по тому, как Малыш подпрыгивал, убегая к речке, подняться в воздух ему почти удалось. Причём без шара, только с пчёлами. А потом он сам был как воздушный шар – такой же круглый.

– Нет, они безнадёжны, – вздыхая, объяснял почти не опухший Малыш дворовому псу Шарику. – Одно слово: гномы. Землеройки. Не понимают они нас, свободно парящих в небе подобно птицам.

Шарик наклонил голову и высунул язык. Вместо того, чтобы убежать, поскуливая.

– Но ты-то меня понимаешь?

Шарик часто задышал.

– Ты же хочешь летать?

Шарик забил хвостом.

– Так давай я тебя научу! – вскочил Малыш.

Шарик запрыгал вокруг него, радостно полаивая. Наивный пёс решил, что Малыш собрался с ним поиграть.

– Ах ты, мой лётчик! – умилился Малыш.

Он приходил домой только есть и спать. Пропадал в лесу, что там делает, никому не говорил. Щёки у него впали, руки трясись, глаза горели и смотрели слегка в разные стороны.

– Малыш, ну-ка посмотри в этот угол, – сказал как-то вечером Толстый. – Пуговица укатилась, темно, не могу найти. Посвети своими зенками.

– Ой! – испугалась Белочка.

Из глаз Малыша действительно вырывались два неярких, но вполне различимых луча света.

– Вот это я понимаю, глаза светятся, – позавидовал Профессор, – а я до сих пор думал это так, оборот речи.

– Ты что затеял? Гадость какую-то снова? – сразу догадалась Белочка, что, в общем, было не трудно. – Ну-ка, посмотри мне в глаза! Ой, нет! – зажмурилась она от света. – Лучше не смотри.

– Кстати, а что это Шарик из будки не вылезает и спит всё время? – не дал ему ответить Профессор.

– Он устал. Он кошек гонял, – объяснил Малыш, честно светя глазами в стену.

– А! – успокоился Профессор.

Знал бы он, как Шарик гонял этих несчастных кошек!

* * *

– Ну, всё, лети, – сказал Малыш и поцеловал Шарика в мокрый нос.

Если уж феи летают, привязав себе на спину крылья, если у гнома получается летать, то собака с такими умными глазами должна носиться по небу как ястреб-собачатник, решил Малыш. А что до сих пор не носилась, так это потому, что ей крылья не давали. Шарик вывалил из пасти язык, часто дышал, но взлетать не собирался.

– Эй, лети, давай!

Малыш замахал руками, показывая Шарику механику полёта. Глупый пёс весело тявкнул. Малыш попытался подбросить собаку в воздух. Родители у Шарика были волкодавы, и это он мог подбросить в воздух Малыша, но никак не наоборот.

– Эк мы тебя перекормили, – сделал вывод Малыш, вытирая пол со лба. – Ладно, будем взлетать с разбега. Побежали! – крикнул он.

Шарик бежал за Малышом, радостно лая. Пробежав несколько километров, Малыш встал на четвереньки и тяжело задышал. Как старая собака. Шарик весело прыгал рядом. Как молодая собака.

– Ах, ты, собака! – ругнулся на него Малыш.

– Гав, – не стал спорить Шарик.

Утром Малыш догадался. Чтобы Шарик взлетел, ему нужен стимул. Малыш попытался наврать наивному животному про какие-то два вагона жирных кур, которые уже на подходе и все предназначены псу, который научится летать первым из собак, но Шарик в ответ только лизал ему лицо. И вот тут Малыша, вытиравшего со щёк собачью слюну, осенило: нет лучшего стимула для собаки, чем кошка.

Кошки в гномьей деревне жили. Именно в деревне, а не в домах. Они, можно сказать, паразитировали на мышах, которые, в свою очередь, паразитировали на гномьих припасах. То есть, совместное проживание гномов и кошек в одном населённом пункте было обусловлено сложившимися обстоятельствами, а не тем, что кошки кому-то принадлежали. У них даже кличек не было. Совершенно дикие твари. И чего Малыш так обрадовался своей идее наловить мешок кошек, мог объяснить только сам Малыш. Он устроился за домом, разложил мешок, так, чтобы его можно мгновенно завязать, в центр положил сосиску и затянул:

– Кс-кс-кс!

О том, что кошек подзывают этими звуками, Малыш знал исключительно из мультфильмов, виденных в Москве, у Янки. Гномы кошек никогда не подзывали, никак. За каким лешим гному кошка? Шубы из кошачьих шкур выходили плохие и быстро облазили, в этом они давно убедились. А есть их – так не голод же.

Кошки на кысканье Малыша действительно собрались, полюбопытствовать на гнома, который мало того что заговорил по-кошачьему, так ещё по-кошачьему иностранному. Они поразились глубиной его познаний и в тоже время глубиной его безумия.

– Как бы он не начал ловить нашшших мышшшей! – прошипела одна кошка другой.

Малыш взял из мешка сосиску и потряс ею, привлекая внимание собравшихся:

– Сморите, что у меня есть, кс-кс-кс!

Кошки приблизились. Им и в голову не приходило полакомиться этой штукой. Они даже не знали, что это сосиска. Более того: они не знали, что это еда. Еда, с точки зрения кошек из гномьей деревни, это такое маленькое, пищащее, и с хвостиком. Сосиска пищать не собиралась. Но кошки начали подозревать, что этот говорящий на кошачьем иностранном гном решил устроить для них представление. Например, показывать фокусы. Чокнулся и решил. Поэтому кошки подошли ещё ближе. И первые десять минут в мешке они молчали. Думали, это такой фокус: раз, и они в мешке. Собственно, это такой фокус и был. Так что по деревне Малыш протащил на спине просто мешок. Который превратился в мешок, полный орущих и рвущихся на свободу кошек уже в лесу.

Оставался совсем пустяк: вытаскивать их по одной и привязывать крылья. Крылья для кошек Малыш сделал сам, из веточек и травы, рассудив, что глупые твари модничать не станут.

Когда он бросил мешок на землю, кошки приготовились выскочить и объяснить этому гному, что такие фокусы им не нравятся. Но Малыш развязал мешок ровно настолько, чтобы в него просунулась морда Шарика, которая была размером с кошку, и немедленно на эту морду мешок надел.

– Мама! – заорала кошка, больше всех хотевшая царапать Малыша и поэтому сидевшая сверху.

Шарик внутри мешка улыбнулся и облизнулся. Кошка грохнулась в обморок. А дальше дело техники. Малыш методично надевал мешок на морду Шарика, доставал кошек, потерявших сознание от ужаса, привязывал им крылья и складывал под кустик в красивую кучку. Шарик наблюдал за процессом с величайшим интересом.

Кошек он не трогал. Во-первых, потому что деревенские собаки не трогали деревенских кошек. Писку много, толку мало. Проще ловить зайцев, которые по деревьям не лазают. Во-вторых, потому что он считал кошек добычей Малыша. А какая приличная собака будет вырывать кусок кошки изо рта хозяина?

Наконец, окрылённые кошки начали шевелиться под своим кустом. Малыш понял, что пора. Он взялся за первый задёргавшийся хвост, выволок тушку с ещё мутными глазами из-под кучки других тушек, хорошенько раскрутил….

– Стартовая площадка для запуска кошек готова! Раз, два, три, первая пошла! – скомандовал он сам себе и разжал кулак.

Разжал слишком рано, кошка полетела не вверх, а в бок, врезалась башкой в берёзу и снова потеряла сознание.

– Первый запуск прошёл неудачно, – прокомментировал Малыш. – Готовится второй спутник.

Он вытащил из груды ещё одну кошку, и на этот раз раскрученное за хвост животное взлетело метров на пять. В верхней точке траектории кошка окончательно пришла в себя.

– Мама! – заорала она, поняв, что висит в воздухе.

Да, это была та самая, первая кошка из мешка.

– Мама! – заорала она снова, глянув вниз, откуда на неё смотрели, улыбаясь во весь рот, точнее, во весь рот и во всю пасть, Малыш и Шарик.

Кошка забила в воздухе лапами. Кошка попыталась дотянуться до ствола ближайшей сосны. Кошка очень захотела дотянуться до этого ствола. Ровно настолько захотела, насколько хотела жить. Крылья её задёргались. И вместо того, чтобы падать, она стала медленно, болтаясь из стороны в сторону, но приближаться к сосне. Она летела! Она долетела до ствола и вонзилась в него когтями так, что, взявшись за спинку, сосну можно выдернуть с корнем.

– Ура! – закричал Малыш, – получилось!

– Идиот! И фокусы у тебя идиотские! – ругалась сверху кошка, но её никто не понимал.

Малыш запускал кошек одну за другой. Скоро ближайшая сосна оказалась обвешенной кошками. Если не знать, можно подумать, что на соснах растут не шишки, а кошки.

– Ну? – Малыш посмотрел на Шарика. – А ты чего ждёшь?

– Гав? – спросил Шарик.

Заранее привязанные к его спине крылья мотнулись, но только потому, что пёс переступил с ноги на ногу.

– Ну, вот же, – показал Малыш, – кошки.

– Гав? – не понял Шарик.

– Что гав? Вперёд, за ними!

– Гав! – не поверил своему счастью Шарик.

Эти кошки, оказывается, не добыча хозяина. И они не деревенские. Они же сейчас не в деревне. Это типичные дикие лесные кошки. Особой древесной породы, растут на деревьях. Шарик запрыгал, восторженно размахивая ушами. Но… Э…

– Гав? – снова спросил он.

Шарик имел в виду: «Хозяин, ты издеваешься, что ли? Они же высоко. На дереве. А я, между прочим, собака, я по деревьям лазить не умею».

Малыш ничего не успел ответить. И неизвестно, чем бы кончилась эта история, если бы одна из кошек не захихикала. Мерзко так захихикала. Какое ещё зрелище может быть приятнее для кошки, чем глупый пёс, прыгающий под деревом? И все кошки хихиканье подхватили. И вот уже вся сосна смеётся над Шариком:

– Ха-ха-ха!

– Ой, не могу, – вытирала одна из кошек слёзы, текущие от смеха, – ой не могу. Вы только посмотрите на этого идиота. Вы посмотрите, у него даже глаза покраснели от злобы. Так лает, что слюни на весь лес летят. Ой, ха-ха-ха, как он смешно подпрыгивает. Ой, как старается. Ой, смотрите, всё выше и выше. Ой. Ой. Ойёёй. Мама! Куда это он! Что вытворяет эта шелудивая тварь! Мама!

Кошки своим смехом так взбесили Шарика, что он хотел их достать ещё больше, чем сами они пять минут назад – дотянуться до сосны. Шарик подпрыгивал, и каждый раз у него получалось всё лучше.

– Давай, давай, – восторженно орал Малыш.

Шарик взлетел! Вернее, не упал после очередного прыжка. И сейчас, маша лапами, ушами и крыльями, пусть неуклюже, пусть рывками, но подлетал к кошкам всё ближе и ближе.

– Бежим! – заорали кошки.

– Летим! – тонким голоском поправила одна из них.

Они влетели с сосны как стая снегирей. Пьяных и больных одновременно. Но взлетели. В разные стороны. Шарик растерялся: кого хватить?

– Всех хватать, – решил Шарик, – но по очереди.

И погнался за ближайшей кошкой.

– Бежим! То есть, летим! – в ужасе кричали кошки.

– Эх, красота!

Малыш лёг на мягкую лесную подстилку из опавших перепрелых иголок, подложил руки под голову и наблюдал за воздушным боем. Шарик носился за кошками, выписывая в воздухе петли. Кошки разворачивались на сто восемьдесят градусов, помогая себе хвостами.

– Есть в жизни счастье, – пришёл к глобальному выводу Малыш.

* * *

После этого оглушительного успеха Малыш развил деятельность бурную, но для посторонних пока не заметную. Только через неделю гномы-охотники стали возвращаться из леса с выпученными глазами и рассказывать невероятные истории о летающих белках, летающих зайцах и летающих ежах. Кто-то видел даже летающего волка, гнавшегося по воздуху за летающим енотом. Но это, скорее всего, был Шарик. Хотя кто его знает? Если Малышу волк подвернулся, он мог и волку крылья привязать, пока тот объяснял, что пришёл его съесть.

Охотникам поначалу не верили. Но постепенно всё больше гномов в деревне видели своими глазами, как кошка, умывавшаяся на крыше сарая, вдруг перепархивала на соседнюю крышу, заметив там воробья.

– Надо же, как они прыгать далеко научились, – удивлялись гномы.

Воробьи деревню гномов вскоре покинули, осыпая проклятиями того, кто додумался до такого надругательства над природой.

И настал для Малыша час триумфа.

Однажды Белочка подходила к деревне.

Идёт она себе по тропинке, на небе солнышко светит, вокруг – цветочки, кузнечики стрекочут, птички поют. Нет, птички как раз не поют, они от кошек сбежали. Но всё равно был прекрасный летний день. Белочка шла, подпрыгивая от переполнявшей её лёгкой летней радости, и напевала какую-то песенку.

– Привет, Белка.

Из-за кустов вышел Малыш.

– Ой! Привет. Чуть не напугал. А мы с Машкой гуляли. Ты домой? Хочешь, пошли вместе. А Толстый с Профессором и Степаном на речке, я туда потом…

– Подожди-подожди, – остановил её болтовню Малыш. – У меня для тебя есть подарок.

– Ух ты! Какой? – обрадовалась Белочка.

– Вот.

Малыш достал из-за спины руку, которую до сих пор там прятал. В руке была зажата верёвочка.

– Держи. Это тебе.

– Спасибо, Малыш.

Белочка взяла верёвочку.

– А что это?

– Как это что? Это корова.

– Какая же это корова, Малыш? Это верёвочка.

– Ну да. А на верёвочке корова.

– Что?

Настроение Белочки резко упало.

– Где корова? – медленно спросила она, боясь поднять взгляд выше довольного лица Малыша.

– Да вон. Смотри.

Малыш показал пальцем. Белочка тяжело вздохнула и подняла голову. Над ней, на верёвочке, привязанная, как воздушный шарик, висела корова. Корова, не переставая жевать свою коровью жвачку, посмотрела на Белочку большими красивыми коровьими глазами.

– Мууу! – сказала корова.

– Аааа! – заорала Белочка.

Она выпустила верёвочку и поставила рекорд по прыжкам вбок.

– Ты что делаешь? – схватил верёвку Малыш. – Улетит, ищи её потом. Да не бойся, не упадёт она на тебя.

Белочка ещё раз посмотрела на корову и ещё раз заорала.

Корова замычала и удивлённо моргнула.

* * *

– Так это всё ты!

Профессор ходил по комнате, в которой собрались все четверо. Малыш сидел на табуретке в центре.

– Я! – гордо признался Малыш.

– Ну, зачем?

В голосе Профессора слышалось страдание.

– Как это зачем? Чтобы летали, – удивился непонятливости Профессора Малыш.

– А зачем им летать?

– Да как же? – растерялся Малыш. – Они же хотели!

– А ты их спрашивал? – вскочила Белочка. – Спрашивал?

– Спрашивал, – честно сказал Малыш.

– Вот я тебе сейчас за враньё! – размахнулась Белочка.

Но Малыш не врал. Он действительно верил в то, что все вокруг него, включая животных, хотели летать. А если не хотели, то только потому, что ещё не знали, что хотят.

– Тихо, тихо ты, – поймал её руку Толстый. Он на Малыша не ругался, потому что страшно Малышу завидовал. – А что случилось-то? Ну, крылья, ну, летают. Вам жалко, что ли? Кому от этого плохо?

И в самом деле, плохо животным от крыльев, кажется, не было. Когда гномы поняли, наконец, что происходит, и попыталась освободить от крыльев тех же кошек, кошки исцарапали им всё что могли, но крылья снять не дали.

– Хорошо-хорошо, – убрала руку Белочка. – Но объясните мне, зачем нам летающая корова?

– Здрасьте, – начал объяснять Толстый, – который уже оценил все удобства улучшенной бурёнки. – По земле её на пастбище гнать замучаешься. Она то в болото залезет. То к кусту какому-нибудь пристанет. А так идёшь себе, она за тобой на верёвочке летит. На пастбище верёвочку привязал, она пасётся.

– Пасётся она, – буркнула Белочка. – Допасётся.

На общем собрании всех гномов деревни Малыша решили не бить. Даже наоборот, похвалить его за изобретательность. Но его предложение – выдать ему какую-нибудь премию, ну, там, банку варенья – отвергли. Как сказал Толстый:

– Разбалуем, он и не до того додумается.

До поздней осени Малыш ходил в деревенских героях. Сами летать гномы так и не начали, но животным крылья привязывали по первому мяву или муву. Но коров запретили над деревней на верёвках таскать. Коровы, они, знаете ли, не только молоко производят, и когда на тебя это сверху неожиданно падает… В общем, многие были недовольны.

Ранним утром, в начале октября, Малыша, Белочку, Профессора и Толстого разбудил шум. Гномы с криками бегали по деревенским улицам.

– Что случилось-то? – открыв окно, высунулся Толстый.

– Коровы! Коровы! – кричали ему бегающие гномы.

– Что коровы? – не понял Толстый. – Они там «коровы» кричат, – сообщил он, всунувшись обратно в комнату. – Профессор, проверь как там наша, на всякий случай.

– Нету! – заорал Профессор через две минуты.

А ещё через полчаса гномы собрались на деревенском пастбище. Все коровы были здесь. Они стояли, задрав морды в небо и пошевеливая крыльями. То одна, то другая корова, глядя куда-то на облака, протяжно мычала.

Гномы топтались на кромке пастбища, не зная, что им делать. Наконец кто-то потихоньку, бочком, подошёл к своей корове.

– Пеструшка, ты чего? Пойдём назад, в коровник!

– Му!

Пеструшка так мукнула, что гном убежал назад, спотыкаясь.

Коровы зашевелились и, потоптавшись, перестроившись в подобие треугольника. Наконец, самый большой бык так замычал, что с деревьев осыпались последние сухие листья и начал размахивать крыльями. За ним – всё стадо. Коровы махали всё сильнее, гномы прикрывали лица от пыли, листьев, веток и сухой травы, летевших с пастбища. Самый большой бык оторвался от земли. Коровы, одна за другой, взлетали. Они кружили над пастбищем, пока не поднялись все. Тогда они выстроились клином и полетели, куда-то, оглашая поля и леса протяжным мычаньем.

– На юг подались. Зимовать, – мрачно заключил кто-то.

– Точно! Зимовать!

Это Малыш сделал очередное открытие. Он открыл, что эту зиму хочет провести в лесу, в землянке. В размышлениях. Но главное – в одиночестве. То есть, подальше от всех. И начинать рыть эту землянку ему необходимо прямо сейчас. Жизненно необходимо. А вот прощаться, наоборот, ни с кем не нужно. Пока все стояли, задрав головы и провожая взглядами улетающих коров, Малыш очень тихо, но очень быстро побежал в сторону леса.

* * *

– А они вернулись? – спросила загрустившая Янка Фёдора.

Ей стало жалко коров – как они там устроились на юге? И гномов тоже жалко: как они без коров?

– А как же! Вернулись. Весной, как снег сошёл, трава пробилась. Вот такие бока наели! И сами по своим коровникам разошлись. Теперь у нас два новых праздника: проводы коров на юг, осенью, и встреча коров весной. Весной мы венки плетём, встречаем всей деревней. Осенью провожаем – ленточки на рога привязываем. Зато теперь сена не надо на зиму запасать.

– А молоко? Как вы зимой без молока?

– А для молока у нас козы есть. Только коровы улетели, сразу у коз крылья отобрали.

Фёдор помолчал.

– Кстати. А у тебя мороженого нет? Я пока в холодильнике сидел, пошарил, не нашёл.

– Есть. Оно в морозилке. Ладно хоть ты туда не залез. Сам бы стал мороженым.

Янка хлопнула дверцей морозилки.

– Держи.

Она вывернула из обёртки целый брикет. Сначала хотела отрезать половину, потом выложила всё, чтобы лишний раз не лезть в холодильник.

– Ммм, шоколадное!

Фёдор быстро-быстро зашкрябал ложечкой по тарелке.

– Помедленнее, простынешь.

– Ыостыну, – отмахнулся тот ложкой. – А у тебя что тут ещё было?

– Ну, – Янка подумала, вспоминая, – ну, я тут выросла.

– Тоже мне приключение, – фыркнул Фёдор, – человеческие дети всё время растут.

– Растут, – согласилась Янка немного грустно. – Но не так же…

3

– Какая ты у меня уже большая, – поцеловала мама Янку в макушку, уходя на работу.

Янка позавтракала, сходила в школу, вернулась, пообедала, сходила в фейскую школу, вернулась.

– Какая ты у меня большая, – поцеловала мама Янку в лоб, придя с работы. – Как дети быстро растут, – вздохнула она, повязывая кухонный фартук.

– Спокойной ночи, милая, – поцеловала мама Янку на ночь, зайдя к ней в спальню. В подбородок. Встав на цыпочки. – Подожди. – Она положила руки Янке на плечи и посмотрела ей в глаза. Снизу вверх. – Ой. – Мама нажала руками на плечи, пытаясь сделать её пониже. – Ну-ка. – Она надавила сильнее, начиная сердиться.

Янка присела на кровать. Мама задумчиво побарабанила пальцами ей по плечам.

– Нет, встань. Распрями ноги, не сгибай колени. Ой. Ой-ёй.

Мама смотрела на то, что получилось, и сердитость на её лице сменил испуг. Потому что первая мысль – Янка это нарочно – внутри её головы покрутила пальцем у виска и вытолкнула из-за спины вторую мысль: нарочно она так не может. А если не нарочно, то что же это?.. Что вообще происходит?

Для верности мама положила руку себе на голову, и, стараясь держать её горизонтально, провела к лицу Янки. Ребро ладони упёрлось Янке в губы. Мама бухнулась на кровать, так и продолжая держать руку над собой. Некоторое время посидела, глядя то на свою руку, то на Янкины губы. Осторожно пощупала свою макушку.

– Что-то я второй день неважно себя чувствую. Янка, принеси мне водички попить. Да-да. Надо больше пить. Надо пить, насыщать организм влагой, чтобы он… Чтобы он… – мама всхлипнула, – чтобы он не ссыхался.

И только когда Янка вошла в спальню, пригнув голову, едва не стукнувшись об косяк, мама зарыдала в полный голос.

* * *

– Не понимаю.

Вызванный среди ночи доктор считал пульс, держа запястье Янки обеими руками: одной рукой он обхватить его не мог.

– Пульс нормальный. Остальное тоже. Деточка, открой ротик.

Янка открыла. Доктор засунул голову ей в рот, высунул, вздохнул, протёр очки кончиком галстука.

– Гланды не воспалённые, – сообщил он.

– Доктор, ну при чём тут гланды! – завыла мама.

– Действительно, при чём тут гланды? – покладисто согласился доктор. – Гланды тут совершенно ни при чём.

– А что при чём? – Мама вцепилась ему в руку. – Доктор, сделайте что-нибудь!

– Да? А что вы предлагаете мне сделать, милочка?

Доктор наконец-то ударился в истерику. Но, молодец, долго сдерживался.

– Ваш ребёнок здоров как… как…

Доктор краснел и надувался, пытаясь подобрать сравнение. Сначала он хотел сказать «как бык», но успел подумать, что психованной мамаше это не понравится. И выпалил:

– Как слон!

Мама посмотрела на дочь и завыла громче. Доктор сорвал с красного лица очки и размахивал ими, будто отбивался от пчёл.

– Я так понимаю, вас волнует размер вашего ребёнка, а не его здоровье? Хотите, чтобы я что-то сделал с размером? Ну что же, я могу рекомендовать резекцию, если пожелаете. Хотите?

Доктор принялся нервно складывать и раскладывать дужки, как будто пытался очки сломать.

– А… а… а… что такое резекция? – спросила мама.

– Усечение. Что будем усекать? Руки? Ноги? Или сразу голову? Какой размерчик желаете?

Доктор снова надел очки и теперь размахивал руками. Янка упёрла ему в грудь указательный палец и выдавила доктора в коридор. Он что-то ещё кричал, пытаясь убрать палец с груди, но даже двумя своими руками не мог с ним справиться.

– Вы это самое… – разбавил общую истерику спокойный голос водителя доктора, до сих пор стоявшего, подперев плечом стенку в коридоре. – Вы бы это самое своё на улицу бы вывели. А то, это самое, ещё полчаса – и стены ломать придётся.

– Я тебе сейчас устрою «это самое своё»! Это не «это самое», это моя дочь!

Мама наконец-то нашла себе занятие, подходящее её состоянию. Она полезла убивать хама-водителя.

– Тихо, тихо, дамочка, – отбивался водитель, – дочь так дочь, мне-то что. Только у вашей дочи одна нога в кухне, другая в зале, она скоро в вашей квартире будет как черепаха в панцире.

Мама упала водителю на грудь и снова разрыдалась.

* * *

Из квартиры Янке пришлось уйти, если так можно сказать. Она из неё еле выбралась, по подъезду на улицу она ползла как удав по кроличьей норе. Мама шла за ней и причитала:

– Осторожнее, милая, не ударься, ой, ты не ушиблась? – это когда она оторвала перила.

На улице Янка взяла маму в одну руку, другой погладила по голове. Указательным пальцем. Мама плакала, закрыв лицо руками. Выбежавшие на улицу соседи, разбуженные сотрясением дома, кричали:

– Смотрите, Кинг-Конг!

Мама пыталась их перекричать. Янка услышала про дачу. Ну да, может быть. Дома точно оставаться нельзя. Потому что это никак не дома, это возле дома. Спортивную площадку у подъезда она нечаянно растоптала, можно и устроиться на этом месте. И спать, свернувшись калачиком. Ага, как собака возле будки. Нет уже, спасибочки. И на дачу она не пойдёт. Это мама как-то не подумав сказала. В коттедж она не влезет. И на участке целиком не поместиться. Только если руки-ноги на соседские участки сложит. Соседи так обрадуются, что разбегутся. Те, конечно, кого она не задавит. Янка вздохнула. Ближайшее дерево заколыхалось. Нет, она лучше куда-нибудь подальше пойдёт. А домой вернётся, когда обратно сдуется. Ну, уменьшится. Не может же она всю жизнь так вот великанить.

* * *

Машины гудели гудками, рычали моторами, а когда понимали, что происходит, с визгом выпрыгивали на тротуар и поджимали колеса. Три больших чёрных джипа с мигалками, тупо ехавшие посередине дороги, пришлось пнуть. Они отлетели, перевернулись, и лежали на спинах, вращая колёсами. Снизу, с тротуара, послышалось что-то вроде аплодисментов. Ещё одна зазевавшаяся машина с визгом метнулась в переулок.

Янка шла по Ленинградскому проспекту. Уходила из Москвы. Честно старалась ни на кого не наступить. В основном это ей удавалось.

Через час она уже пересекла границу Московской области, о чём, конечно же, не подозревала.

Через день она перешла границу России. Перешагнула. Маленькие зелёные человечки, смешно суетившиеся внизу, были не инопланетянами, а пограничниками. Янка не то чтобы специально решила уйти за границу, она просто гуляла. А с её размером гулять в одной стране скучно, быстро всё прогуливаешь вдоль и поперёк.

Она дошла до Северного Ледовитого океана, погладила белого мишку, которого едва поймала, такие они оказывается вёрткие, замёрзла, чихнула, перепугав полярников, развернулась и пошла на юг.

Слоники ей очень понравились. Это когда она в Африку пришла. Слонами их назвать она не могла. Слоны, они большие, а этих она по пять штук ставила на ладонь, поэтому слоники. На ладони они задирали вверх хоботы, трубили и жались друг к другу, опасаясь подходить к краю.

Янка осторожно встала на колени, и обдула участок саванны. Это чтобы никого не задавить. Антилопы, гиены и прочие страусы полетели вверх тормашками в клубах пыли, непрерывно благодаря Янку за заботу. Она разобрала что-то вроде: «Чтобы калебас размером с луну упал на твою глупую голову, безобразно большая белая девочка». Янка присмотрелась: кричал крокодил. Она двумя пальцами вытащила его из общей мычащей, рычащей и стонущей кучи спасённых ею животных, хорошенько размахнулась и кинула в сторону Мадагаскара. Улетая, крокодил пытался помогать себе коротенькими лапками, и кричал: «Чтобы мой глупый рот ел только камни, раз уж не может вовремя помолчать».

Расчистив саванну, Янка расчертила её на квадратики и попыталась поиграть в классики. Надо же как-то себя развлекать. Она не успела допрыгать до «неба», как у её головы закружился вертолёт, и усиленный мегафоном испуганный мужской голос начал умолять её прекратить. «Девочка Яна, девочка Яна, убедительная просьба от всех жителей Земли: прекратите прыгать, прекратите прыгать. По всему земному шару землетрясения. Я прошу вас от имени всего человечества: прекратите прыгать».

– Ладно, ладно, – легко согласилась Янка. – Извините!

– Ладно! – крикнула она погромче, решив, что в вертолёте из-за шума винтов её не слышно.

Вертолёт от её крика полетел как самолёт, и быстро скрылся из виду. Янка, вздохнув, потопталась на месте.

Она не знала, чем себя занять.

Чтобы она могла посмотреть мультики, пришлось бы привезти в Африку и сложить вместе все телевизоры Земли.

Чтобы она могла почитать книжку, пришлось бы собрать все книги мира и превратить обратно в бумагу, чтобы напечатать книгу, буквы которой она могла бы разглядеть. Только сначала пришлось бы построить печатный станок размером с город.

Янка вздохнула, встала на колени, нарисовала вырванным из земли баобабом квадрат, расчертила его на клеточки, восемь клеточек на одну сторону. Получилась шахматная доска. А вот шахматные фигуры поначалу норовили разбежаться. Слонов Янка назначила слонами, зебр – конями, бегемотов – ладьями, львов – королями, а каких-то мужиков в шортах, которых вытащила из перевёрнутого «Лендровера» – ферзями. На пешки пошли обезьяны. Но, стоило ей поставить фигуру на место, как та удирала с максимально возможной скоростью, причём все почему-то делали это на задних лапах, даже бегемоты. Янке пришлось набрать полные лёгкие воздуха, от чего полсаванны чуть не задохнулось из-за нехватки кислорода, и крикнуть:

– Стоять!

Теперь фигуры не разбегались, только дрожали и покачивались. Янка начала играть в шахматы сама с собой. Но через несколько ходов все звери начали отчаянно подсказывать:

– Лошадью ходи! – трубил слон.

– Слон по диагонали! – ржала зебра.

Кто лучше играл: Янка или Янка, так и осталось неизвестным. Фигуры, которые «съедались», действительно начали есть, и после потери одной зебры и двух обезьян Янке пришлось прекратить это безобразие.

На закате она пошла купаться в океан. До берега было недалеко, всего полтысячи километров, так что дошла минут за пятнадцать. Но потом ещё полчаса пришлось брести по колено в воде, пока не вышла на глубокое место. Разогнав руками корабли, Янка поплыла по оранжевой дорожке заходящего солнца. Где-то в районе мыса Доброй надежды к ней присоединились синие киты, и они играли до восхода луны. Янка подбрасывала китов в воздух, и они ныряли, сделав три оборота. А киты брызгали на неё своими фонтанами. Когда совсем стемнело, Янка нашла пляж, достаточно широкий, чтобы не ломать пальмы, и уснула, разглядывая звёзды.

Проснувшись, Янка села, и попыталась расчесать волосы. Она легла спать с мокрой головой, да ещё мокрой от солёной воды, поэтому расчесаться у неё не получилось. Хорошо хоть песок из волос вычёсывать не надо. Песок стал для неё в десять раз мельче, чем раньше была, например, сахарная пудра. Так, пару брёвен и одну подводную лодку из головы вытащила, и хватит, будем считать, что умылась. Янка встала, потянулась… Ой. Только что был день! И тут же ночь – чёрное небо, звёзды горят. Ой. Янка посмотрела вниз. Внизу отыскался земной шар. Именно шар, она и раньше не сомневалась в том, что Земля круглая, а теперь и сама в этом убедилась. Облака плыли у неё на уровне живота. Одна нога занимала всю южную оконечность Африки, другая стояла в воде. От чего уровень мирового океана поднялся, и вода начала затапливать прибрежные города.

– Да, кажется, я переросла эту планету, – она тяжело вздохнула.

Янка с чпоком выдрала правую ногу из Африки.

«След на миллиард лет теперь останется, – подумала она, – как кратер от гигантского метеорита».

Левую ногу она вытащила из воды, попыталась отряхнуть, нечаянно вызвав ураган. И пошла дальше. В космосе она пока помещается – и то ладно.

* * *

Луну она решила не трогать. Очень хотелось ткнуть в неё пальцем, но кто его знает, чего ждать от этих маленьких планет. Ещё улетит, лови её потом по всему космосу, вешай на место. А вот красивый камешек из кольца Сатурна в карман сунула. Там этих камешков миллионы, никто не хватится. Ну и больше ничего интересного в Солнечной системе она не обнаружила. Планеты, кроме Земли, необитаемые. На Юпитере какое-то газовое облако извивалось подозрительно, но, сколько Янка ему руками ни махала, никакой реакции не добилась. Ладно, пойдём дальше.

Дальше, то есть в дальнем космосе, было повеселее. А иногда и пострашнее. Янка решила, что руками планеты лучше не трогать, она же одним пальцем может целый континент утопить. И, проходя мимо очередной планеты, проводила рукой по атмосфере, будто поглаживая этот шарик по шёрстке. Ну, не могла удержаться. Такие миленькие шарики. И вдруг раз – она всего лишь приложила ладонь к облачному слою – а её мизинец вспыхнул от боли.

– Ай!

Янка чуть не сунула палец в рот, по привычке, но вовремя остановилась: на мизинце болталась какая-то помесь бульдозера с бульдогом размером с Австралию. Янка резко тряхнула рукой, чудовище отцепилось и полетело куда-то в созвездие Стрельца, причём его глаза в вакууме всё выпучивались и выпучивались, а щёки надувались и надувались. Тварь явно не радовалась результату своей охоты.

– Это же космос, без давления атмосферы его разорвёт как воздушный шарик, если надуть слишком сильно, – догадалась Янка.

Пришлось ловить создание с гусеницами вместо ног и ртом вместо ковша, и засовывать обратно в родные облака, с виду совершенно ядовитые.

После этого случая Янка, если хотела посмотреть, что твориться на планете, сначала макала в воздушный слой специально пойманный метеорит, и, если ничего не происходило, трогала атмосферу рукой, а потом и заглядывала под облака.

Ей попадались белые голые каменные шары, и шары, сплошь покрытые оранжевой водой. Попадались планеты чёрные, от полюса до полюса заросшие чёрным лесом, в котором не жили даже насекомые. Поговорить тут явно было не с кем. А какие-то планеты выглядели необитаемыми только на первый взгляд. На второй взгляд могло оказаться, что континенты – это и есть обитатели планеты, только очень большие и очень медленные, но вполне разумные. Один из них даже начал складывать на своей спине из горных хребтов слово «привет». По крайней мере, Янка так подумала. Ей хватило терпенья только на букву «П» да и то не целиком. А всего слова пришлось бы ждать пару столетий. Так что Янка помахала континенту, формой напоминавшему гриб, рукой и пошла дальше. Шла и думала: а вдруг он хотел написать не «привет», а «проваливай»?

– Какие на этой планете негостеприимные континенты, – разозлилась было Янка, но сообразила, что это можно быть и слово «помогите».

Решила заглянуть сюда лет через двести, если оказия будет, тогда, наверное, слово появится целиком.

С планетами, населёнными обитателями нормального размера, было, как ни странно, поскучнее. Из космоса, или с высоты нижнего слоя облаков, если плотные, Янка видела города, дороги, плотины, поля. Ну и толку со всего этого? Она даже людей не могла рассмотреть, такие они для неё были мелкие.

Янка не догадывалась, что обитатели этих планет, во-первых, не были людьми, во-вторых, они-то её отлично видели. Представьте, что вы идёте на работу, никого не трогаете, вдруг из облаков появляется огромный нос, а за ним два огромных глаза. И эти два огромных глаза внимательно так на вас смотрят. Есть от чего сделаться заикой.

Так Янка оставила за собой массу религиозных культов. Жители одной планеты считали её богом, и верили, что она будет заглядывать к ним раз в тысячу лет, чтобы проверить, как у них дела. Жители другой планеты верили отдельно в нос и отдельно в глаза. Причём самые впечатлённые верили ещё и в каждую ноздрю по отдельности. А на третьей планете всё кончилось самоуничтожением. Население разделилось на два лагеря: одни говорили, что огромные глаза, заглянувшие на их планету, голубые, другие – что карие. Они так скандалили, что разбудили мирового змея, до этого мирно дремавшего на дне океана. Он так разозлился, что сожрал всю планету, от чего лопнул сам.

Но Янка, к счастью, этого ужаса уже не видела, она успела уйти в соседнюю галактику, где встретила гигантскую черепаху. Раза в три больше размером, чем средняя планета. На её панцире стояли четыре слона, а на их спинах лежало что-то вроде круглого пирога.

– Это же плоский мир! – догадалась Янка.

Она знала, когда-то люди верили, что Земля плоская и лежит то ли на слонах, то ли на китах.

– Надо же, – удивилась Янка, – это что, и правда так бывает?

К ещё большему её удивлению черепаха, маша ластами, подлетела к какой-то щели в темноте, если в темноте бывают щели. По крайней мере, звёзды там не светили. Черепаха подгребла к ней боком, и сбросила с себя плоскую землю, попав ею точно в щель. Слоны тоже чуть туда не попадали, они цеплялись за панцирь не только ногами, но и хоботами. Что-то это Янке напомнило. Черепаха спланировала чуть ниже, если в космосе есть верх и низ, и пару раз провернула ластами рукоятку, которую Янка до этого момента принимала за огромную, но тусклую звезду. Послышался стук, скрежет, судя по звуку, что-то запрыгало, и из круглого чёрного отверстия в космической черноте, расположенного ниже рукоятки, выкатилась вполне себе круглая планета. Янка аж закашлялась. Больше всего это походило на автомат, бросив в который монету, можно получить круглую жвачку или маленький мячик. Черепаха, подгоняя новую планету мордой, куда-то её покатила.

– Ставить на место, – решила Янка.

* * *

Постепенно ей стало надоедать путешествие. Поговорить не с кем, все, кто попадаются, слишком мелкие. Черепаха большая, но она оказалась неговорящей, как и полагается черепахе. Даже величайшим открытием, тем, как на самом деле появляются планеты, поделиться не с кем.

Янка решила вернуться назад, в Солнечную систему и там попытаться как-нибудь наладить контакт с Землёй. А что? Она станет очень полезной. Самый большой лесной пожар может погасить одним плевком. Тонущие корабли – вытаскивать сачком. А ещё она сможет запускать спутники! Точно! Ракеты больше не нужны! Она будет их брать, осторожно, чтобы не раздавить, и закручивать по орбите. Надо только придумать, как с людьми общаться. Слышать она их не способна, как мы не способны слышать микробов, которые орут нам, чтобы мы не смели мыть руки перед едой. Ну, ничего, они что-нибудь придумают. Вот, например, вариант: писать огромные слова на песке какой-нибудь пустыни, какую не жалко испортить.

Янка так замечталась, что не заметила протянувшейся к ней руки. Хоп! И она уже на ладони. На ладони? Мамочка! Это какая же должна быть ладонь, чтобы она на ней поместилась!

Ну, вот такая ладонь и была. А к ладони прилагалась рука. К руке – плечо. К плечу – туловище. К туловищу – голова. К голове – рот. И эта рука в этот рот её несла. Её поймал ребёнок, совсем маленький. То есть, совершенно гигантский, но по человеческим меркам ему не больше года.

– Да откуда же берутся такие дети! – возмутилась Янка.

Но откуда они берутся, это сейчас не главное. Главное, такие дети берут всё что видят и тащат себе в рот.

– Брось, брось меня, – закричала Янка, – я не мытая!

Ребёночек в ответ улыбнулся, показав два имеющихся зуба.

«Ну, хоть не загрызёт, – подумала Янка, – но заслюнявит до смерти!»

– Мама! – заорала она.

– Что такое? – послышался голос. – Сёмочка, что ты там опять подобрал? Сколько можно повторять: не ешь каку.

«Сама ты кака!» – хотела крикнуть Янка, но решила не вмешиваться в воспитательный процесс.

– Ой, это ещё что такое? Сёмочка, отдай.

Огромные пальцы вытащили её из чуть менее огромных липких пальчиков малыша.

– И откуда же ты здесь взялась?

На Янку строго смотрели огромные глаза.

– Ну, я шла, шла, – начала объяснять Янка.

– Это понятно, что шла, – перебила её космическая мама, – я спрашиваю, откуда ты здесь взялась, вся такая нарядная? С какой планеты?

– С Земли, – пискнула Янка.

– С Земли?

Космическая мама хмыкнула и почесала в затылке:

– Координаты помнишь?

– Янка помотала головой.

– Ох, ты ж! – вздохнула космическая мама. – Такая большая девочка, а домашнего адреса не знает. Сказала бы я пару слов твоим родителям. Не могут заставить ребёнка выучить адрес – нечего отпускать одну по космосу шляться. Разводят беспризорников на нашу голову.

Янка покраснела. Ей стало стыдно за свою необразованность.

– Ладно, сейчас в атласе посмотрю, что мне, сложно, что ли? Посиди здесь.

Рука посадила Янку на астероид.

Через половину космического часа космическая мама вернулась.

– Ага. Нашла. Далеко же ты забралась. Ладно, что делать, верну тебя домой. Может, и моего Сёмочку кто-нибудь так же вернёт, когда вырастет и превратиться в такого же оболтуса, как его папаша.

Огромные пальцы осторожно взяли Янку поперёк туловища.

* * *

– Ну и вот. Вернулась.

Фёдор доедал уже вторую порцию мороженого. Слушал он заворожённо, даже затаив дыхание, но есть ему это почему-то совершенно не мешало.

– А размер? – уточнил он.

– Ну, видишь же, – Янка развела руки. – Она меня к Земле поднесла, я ей Москву из космоса показала, она меня раз – и поставила прямо на Красную площадь. Я потом только сообразила, что уменьшилась. Ну, то есть, унормальнилась. А что, как, почему, даже не успела спросить.

– Да уж, – Фёдор поёжился.

– Ты чего?

– Да вот думаю. Если огромные пальцы могут нас раз – и на землю поставить, то они могут нас раз – и с Земли схватить. Ну, страсть ты рассказала, теперь буду всё время на небо смотреть, вдруг там что-то такое появится.

Фёдор пошевелил пальцами.

– Не переживай! – Янка похлопала его по плечу. – – Я же ничего плохого никому не сделала. Ну, разве что с парочкой материков проблемы, а так, нормально.

– Ага, нормально.

Фёдор тщательно выскребал пластиковую коробку из-под мороженого, которая ещё недавно была коробкой с мороженым.

– Ой!

Он заметил большое жирное пятно у себя на груди.

– Обляпался.

Фёдор начал пальцем соскребать мороженое с рубашки, тщательно палец облизывая и даже выгрызая что-то зубами из-под ногтя.

– Тьфу, – Янка состроила гримасу, – не свинячь. Иди, замой под краном.

– Не свинячь. Хе!

Фёдор усмехнулся.

– Был тут, кстати, у нас тут случай со свиньями. Вернее, у нас там был.

– Это ты кого свиньями назвал? Себя с Толстым?

– Свиней я свиньями назвал, – обиделся Фёдор. – Ну и Клавдия с Марком тоже отличились.

– О! Я и забыла про них.

Янка, лежавшая до этого на кровати, внимательно села.

– И что они?

– Ну и вот…

4

– Сволочи! Ненавижу…

Клавдия сидела в луже из жидкого свиного помёта.

– Моя королева! Вы не ушиблись?

Марк смотрел на неё из-за забора, но попыток подойти и помочь не делал.

– Пошёл вон! Идиот!

Клавдия по давней привычке стукнула кулаком. Вот только рядом не было не то что ручки трона, но даже кривого стола из неструганых досок. Клавдия лупанула по свинячей жиже, окончательно себя забрызгав.

– Моя королева! – воскликнул Марк упавшим голосом и начал медленно отступать.

Нет, как верный бывший подданный он, конечно, должен был броситься королеве на помощь. Но и королева должна держать себя в рамках бывших приличий. Служить ругающейся куче свиного навоза он не нанимался.

– Я за водой! Воды принесу, умыться! – крикнул Марк убегая.

– Сволочь! – поблагодарила его Клавдия, а брошенная ему вслед свиная какашка не пролетела и метра.

– Ничего, я смогу. У меня получится.

Клавдия зачерпнула горсть помёта и медленно растёрла по голове.

* * *

Примерно за год до этого феи переселились в лес из фейской квартиры. Переселению предшествовало свержение Клавдии, самозваной, но всеми признанной королевы, её секретарём и советником, Марком. Которого самого тут же свергли.

Свергали его Августа, фея-крёстная, Машка, фея горячей воды, Степан, фей на подхвате, Фёдор, фей холодильника и Янка, работавшая тогда в фейской квартире зубной феей.

Клавдию, как успевшую, пусть недолго, но пострадать от тирании Марка, наказывать за безобразия и притеснения феев не стали, и позволили переехать в лес со всеми. Она построила себе избушку на дальней поляне и спокойно, втайне, в тишине и на свежем воздухе, начала готовиться к новому захвату власти.

А Марка фея-крестная приспособила пасти гномьих свиней. Со словами:

– Хочет этот шибздик конспиративный, чтобы вокруг него строем ходили, пусть сперва на чушках потренируется.

* * *

Феи, сбежавшие из квартиры, поселились возле гномьей деревни. В городе лесных фей, которые жили на деревьях, им не понравилось.

– Не буду я жить на дереве, как макака голозадая, – шипела фея штор фею домашних тапочек, – как хочешь, так и строй эту, как её? Как они её называют? Избу? Да, избу. И чтобы со всеми удобствами!

– Да какие же тут удобства? – блеял фей домашних тапочек. – Велюровая моя, здесь нет горячей воды. И даже холодной. Вообще! Я всю деревню этих землероек обошёл, ни в одной избе нет.

Фея штор коротко, но увесисто на него глянула.

– Хорошо, хорошо, тюлевая моя, – фей аж присел, испугавшись того, что начал перечить подруге, – у нас будет, у нас всё будет!

– Тьфу, к медведям жить уйду, – сплюнул он, стоило фее штор отойти в сторонку. – Чтобы ни одна зараза меня не спрашивала, где здесь тёплый сортир.

По первому времени феи бегали к своим соседям, гномам, за каждой мелочью. Выросшие в благоустроенной квартире, они понятия не имели, как устроена деревенская жизнь. Гномы только радовались: каждый час как цирк приехал.

В первый же вечер фей выключателей сначала гномов огорошил, а потом довёл до истерики, растерянно выспрашивая, почему люстра улетела, и как её вернуть. Да, такая яркая, жёлтая, круглая, вон туда свалилась. А когда ему дали свечку, он долго пытался включить её как фонарик.

Получив картошку на семена, феи умудрились почистить её, порезать, пожарить, упаковать в пакетики, зарыть, вырыть, съесть, и пойти хвастаться к гномам:

– Какой у нас хороший урожай. Только мы не поняли, почему картошку нужно сначала зарывать в землю, почему нельзя съесть сразу?

Осенью фей горячих батарей, когда по ночам уже начали прихватывать морозы, спросил:

– А когда здесь включают отопление?

Ему объяснили, что отопление здесь печное, когда хотят, тогда и включают. На вопрос «как?» какой-то гном, не подумав, хмуро буркнул:

– Берёшь и поджигаешь, тупилка городская.

И фей батарей радостно поджёг свой дом. Всего же сгорело четыре дома, потому что он, согрев замёрзшие ладони, успел поделиться открытием с соседями, пока гномы его не поймали и не заткнули рот брюквой, чтобы он перестал советовать.

А Марку было ещё хуже. Квартирные феи картошку в клубнях, то есть целиком, хотя бы видели. А также морковку, апельсины и яблоки. Ну и прочие растения. Что не мешало им думать, что они растут в холодильнике. А вот куриц они видели только четвертинками. Молоко – в пакетах, а не в коровах. Свинину – в вакуумной упаковке, в виде бекона и ветчины.

* * *

Лежавшие в луже грязные от хвостиков до пяточков свинки радостно улыбались новому свинопасу. Марк, упёршись правой рукой в стену свинарника, левой себе в колено сосредоточенно блевал.

– И мы, мы, это, это… И мы это едим! – хрипел он, не на выдохе, а на вдохе, в перерывах между приступами.

Хрюшки согласно хрюкали. Тошнота с новой силой выворачивала Марка наизнанку.

А всё потому, что он спросил у феи-крёстной, за шиворот приволокшей его к свинарнику:

– Что это?

Понимаете, он спросил: «что это?», а не «кто это?». По уши занятый дворцовыми интригами, свиней он не видел даже на картинках.

– Это? – усмехнулась Августа. – Это, сатрап недоделанный, котлеты, – показала она, – вот это колбаса, которая в чёрных пятнах, зовут Зойка, а вот там ветчина лежит, хрюкает. Мясо это, свинина, понял, вождь авторитарный? Свинина в виде свиней. И ежели они у тебя за лето в два раза не потолстеют, я тебя самого на холодец пущу. Усёк, диктатор марионеточный?

Марк свёл, наконец, в своей голове образ сосиски с источником сосисок. Грязным, вонючим и хрюкающем. И его затошнило. Чем он и развлекал себя и свиней до самого вечера. Никто ещё в гномьей деревни не начинал карьеру свинопаса с пятичасового марафонского блевания.

Очнувшись утром, Марк попытался сбежать. Куда угодно. Сказать: «куда глаза глядят», нельзя – после вчерашнего глаза у него совершенно не глядели. Но был выловлен Августой на подходе к пастбищу, и возвращён на рабочее место с помощью волшебной палочки. Волшебной палочкой на этот раз служил выломанный в ближайших кустах дрын. Свиньи приветствовали Марка радостным хрюканьем, чем доказали своё интеллектуальное превосходство. Он ещё надеялся от работы свинопаса как-то отвертеться, а они уже поняли, что к этому странному двуногому, который еду не в себя складывает, а наоборот, из себя достаёт, им придётся привыкать.

– Ладно, – сказал Марк, задумчиво потирая голову после вдохновляющих подзатыльников феи-крестной, – ладно. Ну, а в самом деле? Чем они, эти благородные животные, – он сделал широкий жест в сторону настороживших уши свиней, – чем эти, не побоюсь сказать, млекопитающие, хуже феев?

Свиньи с энтузиазмом хрюкнули.

* * *

Марк не просто так столько времени был советником королевы, и сам, пусть на один день, стал королём. Большинство придворных действительно были хуже свиней. Жрали так же, хрюкали, нажравшись, так же, в грязи валялись так же, но ещё старались друг друга толкнуть, ущипнуть и всячески нагадить, до чего ни одна честная свинья не додумается. Она если и нагадит, то беззлобно, и не на тебя, а рядом.

И благородными животными свиней Марк не так просто назвал. А для самомотивации. Одно дело – он пасёт грязных вонючих хрюшек. Другое дело, он возглавляет стаю благородных животных. Чувствуете разницу? Марк сразу почувствовал. Его согнутая унижением спина распрямилась, высохшая грязь с придворного мундира отлетела, под ней даже пара орденов обнаружилась.

Свиньи, до этого привычно валявшиеся в грязи, медленно, одна за другой поднимались на ноги. Тех, кто лежал отвернувшись, пихали в спины. Тем, кто непонимающее вертел головой, что-то тихо хрюкали в ухо. Постепенно они собрались у забора, глядя на Марка, как ему показалось, преданными глазами. Марк откашлялся и обратился к свиньям с речью.

– Э-э-э… Животные! – начал он. – Я обращаюсь к вам, животные, потому что…

Несколько свиней начали разворачиваться к нему спиной. Парочка легла. Марк пожевал губы.

– Свиньи! – попробовал он начать по-другому. – Гхм, гхм. Свиньи!

Легла уже половина стада. Ещё несколько вернулись к любимому занятию – рыться пятачками в навозе.

Марк сжал кулаки. Его лицо покраснело. Он, опытный царедворец, понимал, что нужно сделать, но заставить себя было непросто. Наконец он собрался с духом.

– Уважаемые свиньи! – ещё раз обратился он к своему стаду тихим сдавленным голосом.

Самый большой боров коротко хрюкнул.

Марк набрал в грудь воздуха.

– Уважаемые свиньи! – крикнул он.

Все свиньи повернулись к нему, те, кто лёг, начали вставать, боров хрюкнул два раза.

– Уважаемые свиньи! – уже уверенным голосом продолжил Марк. – Впрочем, нет, я не прав, что обращаюсь к вам так.

Свиньи вопросительно дёрнули хвостиками.

– Одно слово, из тех, что я сказал, лишнее.

Боров мрачно посмотрел на него исподлобья.

– И это слово – свиньи. Уважаемые, вот как я должен был обратиться к вам с самого начала.

Боров округлил глаза.

– Да, именно так. Отныне никаких свиней. Нет, в самом этом слове нет ничего плохого. Ведь этим словом называли таких прекрасных животных…

Боров хрюкнул.

– Простите, таких прекрасных существ, как вы! Но это слово испоганили. Вы не раз слышали, как эти ваши так называемые хозяева, гномы, обзывали свиньями друг друга. И когда они это делали? Когда поздравляли с днём рождения? Когда признавались в любви?

Свиньи синхронно покачали головами.

– Нет! Когда они хотели назвать кого-то грязным, неопрятным гномом. Разве это справедливо? Разве вы грязные живот… Извините, существа? Это не так!

Свиньи согласно закивали. Комья грязи с их голов посыпались в грязь.

– Поэтому я больше не произнесу этого запачканного слова: свиньи. Отныне вы…

Свиньи замерли.

– Отныне вы представители семейства нежвачных парнокопытных!

Челюсти нежвачных парнокопытных отпали. Самый большой боров от удивления сел на свою толстую задницу. Его глаза медленно наливались кровью. Ещё немного, и он полез бы через забор бить Марку морду.

– Спокойно, спокойно уважаемые! – замахал руками Марк, – это ваше научное название, я всего лишь хотел сказать, что так вас называют учёные, которые, между прочим, не чета этим малообразованным гномам!

Боров захлопнул пасть, но глаза его остались красными.

– А я буду назвать вас так: кабаны! Кабаны – так звали ваших далёких диких предков, которые держали в ужасе окрестные леса. Помните ли вы, что один дикий кабан мог сожрать за один присест троих волков, а ещё четверым – откусить хвосты?

Свиньи радостно захрюкали, подтверждая, что, конечно, помнят, хотя они не помнили ничего дальше вчерашнего корыта с ботвиньей.

– Помните ли вы, что два кабана могли завалить медведя? А три кабана – ещё и не дать ему встать?

Свинячье хрюканье начало переходить в восторженное повизгивание.

– Когда-то вы были хозяевами этого леса, – показал Марк на ближайший сарай, очевидно имея в виду, что доски, из которого он построен, выросли в лесу. – Так негоже вам подчиняться этим жалким гномам, которые только и думают о том, как сделать из вас котлеты! Вперёд, животные, и теперь я не боюсь сказать это слово, потому, что вы – животные, и этим вы должны гордиться!

Когда неистовый визг свиней, видимо, собравшихся немедленно идти валить медведей и не давать им встать, немного затих, Марк смог закончить речь:

– Но нам нельзя спешить. Мы должны тщательно подготовить наше освобождение. Верите ли вы в меня, кабаны?

Боров попытался отдать Марку честь своим парным копытом. Марк улыбнулся.

* * *

С тех пор свиньи ходили только по двое. Происходило это так: одна свинья выглядывала из-за угла дома, внимательно осматривала двор, и на полусогнутых, хотя куда уж – и без того коротких – ножках, перебегала к поилке. Настороженно оглядывалась, тихо хрюкала, и двор пересекала вторая свинья, на кончиках своих копытцев. Если бы у них были тёмные очки, они бы их надели.

Гномы смотрели на это с удивлением, но и только: мало ли что глупым тварям в голову придёт.

Беспокоиться стали только тогда, когда свиньи начали маршировать по деревенским улицам в колонну по четыре. Они шли, в ногу, хором хрюкая строевую хрюкалку. Хрю-хрю-хрю-ХРЮ. Хрю-хрю-хрю-ХРЮ. Смотрели строго перед собой. Занимали всю ширину улицы. Марк шагал следом, улыбаясь, посвистывая, помахивая прутиком, как стеком.

– Это они чего у тебя? – спрашивали у него гномы, чеша в затылках.

– Не беспокойтесь, любезные, свинки, которых вы мне поручили пасти, гуляют. От прогулок их мясо становится вкуснее. Стойловое содержание – это вчерашний день, не слышали?

– Неа…, – тянули ошеломлённые гномы.

– Правильно, откуда вам это знать, в вашей деревне.

– Ну да, – соглашались гномы, подавленные городским авторитетом.

Мясо у свиней, может быть, и становилось вкуснее от этих хрюмаршей, только проверить это у гномов не получалось. Когда кто-то заходил в свинарник с большим ножом и намереньем превратить свинью в запас мяса на зиму, его там встречала не одна свинья, а восемь. Они стояли дружно в ряд, оскалившись, опустив морды, рыли копытами землю, и тихо рычали. Оказывается, свиньи умели рычать. Гном, пятясь, выбирался из свинарника, возвращался домой, прятал дрожащими руками большой нож в кухонный шкаф и говорил жене:

– Что-то мне свинины не хочется. Наверное, я разлюбил свинину. Да, до сих пор ел, а прямо сейчас разлюбил. Вот. Я зимой лучше брюкву буду есть.

Жена, конечно, начинала скандалить, ругаться:

– Да я сейчас сама её чик – и всё, раз ты не можешь!

Но стоило ей с ножом в руках шагнуть за дверь, как её встречала свинья, сидевшая на крыльце с мрачной мордой.

– А? – говорила гномиха.

– Рррр! – говорила свинья.

– Да, дорогой, конечно, ты прав, будем есть брюкву, она гораздо полезнее для здоровья, чем свинина, – говорила гномиха, возвращаясь.

Заменить свинину зайчатиной тоже не получилось. Зайцы сбежали из окрестных лесов, когда свиньи начали на них охотиться. Ловить, конечно, не ловили, куда им зайца догнать, но бегали с таким визгом, что зайцы сочли за лучшее перебраться куда-нибудь подальше от этих сумасшедших хрюшек. Впрочем, Марк приказал прекратить охоту, после того, как пять самых храбрых и самых глупых хрюшек нашли медвежью берлогу. Медведь серьёзно пострадал: он не то, что до весны, до следующей осени из берлоги вылезти не мог – так нажрался свининой. А Марк наградил свиней бантиками на хвост за мужество, посмертно, и объявил героями. Но остальным таскаться к медведям запретил, сказал, что свиньи ещё не совсем окабанились, чтобы медведей драть.

* * *

Вот в это время в деревне и появилась Клавдия. После провалившейся попытки захвата Москвы Августа определила её в помощницы свинопаса, Марка, то есть.

– Давай, королева бескоронная, ёршик унитазный, поступай в подчинение свиному начальнику. Доверия тебе совсем нет, даже трёхногого поросёнка не дам тебе пасти. Ты его или голодом уморишь, или в статские советники произведёшь, от чего он сам окочурится. Поручить тебе могу только какашки свиные убирать, да и то сомневаюсь, справишься ли. Не начнёшь ли воровать, замок себе из них строить. А? Что ты там булькаешь, не слышу?

Августа легонько стукнула Клавдию по затылку волшебной палочкой. Ну, той самой, метра два длиной. Клавдия зашипела от боли и сказала громче:

– Ладно, ладно! Отстань, надоела.

– Это я тебе надоела? Ох, надо было тебя в пенёк превратить, теперь уже жалею, что ведьму Эмму послушала. Давай, приступай к трудовым обязанностям, осколок империи.

– В-в-в-в-ваше величество, – дрожащим голосом начал Марк, когда Августа улетела верхом на своей дубине, – как же я рад вас видеть!

– Рад? Видеть? Идиот! Как ты можешь радоваться тому, что я оказалась в этом свинарнике!? Или тебя именно это и радует? – по дворцовой привычке набросилась на него Клавдия.

– Что вы, ваше величество, я совсем не рад тому, что вы здесь!

– То есть, ты не рад меня видеть? Меня, твою королеву? Ты, мешок с огрызками, чучело пингвина облезлое, как ты смеешь!?

– Ва… ва… ва… – завякал запутавшийся Марк, не зная, что для него безопаснее: радоваться Клавдии, или огорчаться.

– Ладно, сядь. Не мельтеши. Что значит, некуда сесть? Ну, встань на колени. Да, в эту грязь и встань. Какого чёрта ты не прибрался перед моим появлением?

– Ваше величество, но ведь Августа сказала, что это вы, ваше величество будете теперь убирать эти… убирать эти…

Марк замялся, не зная, как бы потактичнее обратить внимание королевы на то, что она, мягко говоря, не во дворце:

– Эти поросёночкины какашечки.

Зря он это сказал. Клавдия ещё не простила ему попытку своего свержения, кстати, вполне удавшуюся. За окно фейской квартиры Марк её выманил и форточку за ней захлопнул. Это ещё ладно: то тебя свергают, то ты свергаешь, такова придворная жизнь. Но как он смел подумать, что она на самом деле будет убирать за его свиньями! Что она будет ему подчиняться! Она его из грязи когда-то подняла, она его обратно в грязь и загонит! Утопит! Раздавит! Он со своими вонючими свиньями из одного корыта баланду жрать будет!

Ну, положим, чтобы утопить и раздавить, Клавдия должна была сначала снять Марка крыши свинарника, куда он забрался от её визга с поразительной лёгкостью. А вот про вонючих свиней она зря сказала. Вонючие свиньи, которые изумлённо наблюдали, как их генерала ругала последними словами какая-то швабра, после упоминания о себе встали и окружили Клавдию. Самый большой боров толкнул Клавдию пятачком пониже спины.

– Я, типа, не понял, ты, типа, кто вообще такая? – прохрюкал он.

– Пошёл вон! – заорала Клавдия.

– Ты чё, в натуре, себе позволяешь? Ты чё на нашего главного кабана пасть раззявила? – прохрюкал боров.

– Уйди, животное!

Клавдия, пока ещё плохо понимавшая по-поросячьи, влепила борову пощёчину. Вернее, помордину. И ровно через пятнадцать секунд она лежала в центре свиного загона, рядом со свинарником, в луже, состоящей из того, что свиньи выпили и съели не далее, как вчера. А Марк суетился за забором, не решаясь войти и протянуть руку.

Каждая свинья после оскорбления главного кабана посчитала своим долгом или наступить на Клавдию, или ткнуть её совсем не мягким пятачком, и сейчас она отличалась от кучи свиного дерьма только тем, что могла разговаривать. Она стала такая грязная, что даже навоз брезгливо морщился и пытался от неё отползти. Марк убежал якобы за водой для умывания. Свиньи разошлись по своим делам. То есть – валяться в грязи.

– Ничего, я смогу. У меня получится.

Клавдия зачерпнула горсть навоза и медленно растёрла его у себя на голове.

* * *

Королевами просто так не становятся. И абы кто не становится. Королева – она не самая умная среди феев. И не самая красивая. Но она лучше всех феев знает, как стать главной. И как главной остаться, что сложнее. А если уж она с феями справлялась, то с какими-то свиньями…

Клавдия зачерпнула ещё одну горсть навоза и растёрла по плечам. Потом встала на четвереньки и пошла к свиньям, толкавшимся возле кормушки.

Королевой в гномьей деревне она стать не сможет. Даже главным свинопасом вместо Марка – вряд ли. Ну что ж, она пойдёт другим путём. Клавдия станет главной свиньёй.

– Ваше величество, я вам воду принёс, умойтесь, – жалобно крикнул Марк из-за забора.

– Хрю, – ответила Клавдия.

– Что? – не понял Марк.

– Да хрю же, идиот, – огрызнулась Клавдия.

– Ваше величество, я вас не понимаю, – окончательно растерялся Марк.

Клавдия с кряхтеньем разогнулась, встала на колени, на ноги, подошла к стоящему за забором с кувшином воды Марку.

– Хрю, – тихо сказала она, глядя ему в глаза.

– А? – рот Марка скривился, он начал стремительно пугаться.

– Хрю, – повторила Клавдия.

– Чт-т-то хрю? – решил уточнить Марк дрожащим голосом.

– Хрю – хрю, – объяснила Клавдия.

– Ва-ва-ваше величество, я вас не понимаю!

Марк начал паниковать. Клавдия, похоже, стала свиньёй. Но как её пасти, в свинском состоянии, он решительно не представлял. Хворостиной по юбке подгонять, или обращаться со всей вежливостью: моя королева, не хотите ли помоев? Клавдия тяжело вздохнула, вцепилась Марку в волосы, перетащила его через забор и свалила в лужу.

– Хрю, хрю, хрю, – повторяла она, тыча его мордой в грязь.

Свиньи смотрели на этот новый способ общения, не вмешиваясь. Это же не посторонний кто-то их кабана обижает, а свой человек, свинья.

Только самый большой боров подошёл к Клавдии и хрюкнул, что макать главного кабана мордой в грязи здесь никто, кроме него, большого борова, права не имеет. Так и сказал:

– Хрю.

– Ну, хрю так хрю, – вздохнула Клавдия, – давай-ка мы, хрю, за угол с тобой хрю-хрю.

Из-за угла она вернулась первой, самый большой боров шёл следом, тихо повизгивая, опустив уши, и распрямив дрожащую спираль хвостика.

– Ещё хрю вопросы хрю? – обернулась к нему Клавдия.

Взвизгнув, боров упал на спину, и задрал ножки в небо, показывая, что он сдаётся.

– То-то же. Я хрю во дворце и не с такими хрю. Они хрю у меня все как хрю по струночке хрю, – тихо проворчала Клавдия.

* * *

С тех пор Марк так же ходил со свиньями, но не с гордо поднятой головой, как главный кабан, а с растерянной и смущённой улыбкой. Вроде бы он свинопас, как был, так и остался, но его теперь никто особенно не спрашивает, и не он стадо ведёт, а он сам за стадом идёт. Да и то потому, что делать ему больше нечего.

Свиным стадом управляла Клавдия. К корыту, в которое свиньям наливали баланду и помои, она не подходила. Это к ней корыто пятачками подталкивали дежурные по кухне свиньи. Она лежала на спине, в грязи, ладонью черпала бурду из корыта, глядела в небо, и отдыхала душой:

– Красота! Практически дворец. Только придворные поприятнее.

По деревне свиньи ходили теперь не строем, в колонну по четыре, а как бы лениво прогуливаясь. Плотной толпой.

Гномам от этого легче не стало. И они никак не могли понять, чья же это худая грязная свинья, всегда неуклюже идущая впереди. Митрофан, деревенский староста, как-то наклонился к ней, протягивая руку, чтобы погладить:

– И чья же это у нас такая худая свинка?

Свинка подняла голову, посмотрела на него злыми глазами и отчётливо произнесла:

– Пошёл вон, холоп.

Митрофан с тех пор немного заикался, а рука у него тряслась.

К середине осени свиньи начали перебираться в дома. Не в свои, свинские, своих у них не было, а в гномьи. Получалось это так. Свинья сидела на крыльце, а когда её хозяева открывали зачем-то дверь, цепляла её пятачком, широко распахивала и заходила в дом. Скорее всего, её выгоняли:

– Кыш, кыш, куда лезешь, свинюка грязная!

Когда хозяева открывали дверь в следующий раз, свинья опять сидела на крыльце. А возле крыльца, полукругом, ещё свиней десять.

– А? – не понимал, что происходит гном.

– Хрю. – говорила свинья.

– Хрю! – хором повторяли сидевшие у крыльца свиньи.

Очень мрачно повторяли. Таким низкими голосами, что с крыши дома сыпалась соломенная труха.

– Э, заходи, – приглашал её понятливый гном.

Непонятливых свиньи долго гоняли по деревне, пока одна из них обустраивалась в новом жилище. Потом, конечно, разрешали вернуться. Должен же был кто-то показывать новому обитателю, что где лежит и доставать всё, что нужно, с верхних полок.

Потом к этой свинье приходили в гости друзья. Оставались ночевать. Оставались погостить. Нет, хозяев они не выгоняли, что вы. Но однажды хозяева сами решали перебраться в свинарник. Там и попросторнее, и не так воняет. А свинья, когда лужи ночью уже стали замерзать, однажды выходила из дома в накинутой на спину хозяйской шубе.

– Ваше величество, – как-то раз, поздней осенью, Марк обратился к самой худой свинье. – Ваше величество, – мялся он, – я уже не раз говорил вам, что вы гениальны.

Её величество хрюкнуло.

– Вы всегда остаётесь королевой. Даже… Даже… В этом окружении, – сказал он осторожно.

– Хрю? – покосилась на него королева.

– Ваше величество!

Марк упал перед ней на колени.

– Потому что вы настоящая королева, и будете ею всегда. И не это…

Он снова замялся.

– Не это окружение делает вас королевой, а вы делаете это… это окружение – свитой королевы.

Королева довольно хрюкнула.

– Но, ваше величество! Почему же вы… Почему же вы… Когда всё… Когда всё получилось…

Марк никак не решался сказать, что хотел.

– Почему же вы, когда всё получилось, продолжаете ходить на четвереньках?! – выпалил он. – Ваше величество, я наблюдал и за гномами, и за свинь… Простите, ваше величество, за вашими придворными. И вы, ваше величество, можете снова ходить на двух ногах! Ничего не изменится, они всё равно будут считать вас королевой. Почему же вы продолжаете ходить на четвереньках?

Марк затих и испуганно зажмурился. Если эти слова разозлили королеву, она могла приказать самому большому борову покусать его.

– Хрю, – сказала королева. – Хрю-хрю.

– Простите меня, ваше величество, – прошептал Марк, – я не понимаю.

– Когда я была королевой феев, – Клавдия говорила медленно, она отвыкла произносить другие звуки кроме Х, Р и Ю, – я ходила на двух ногах. Хотя могла бы ползать на четвереньках. И вы всё равно бы мне кланялись. Но королева должна вести себя подобающе. И сейчас мне подобает вести себя так.

Клавдия замолчала на минуту. Марк не решался нарушить тишину.

– К тому же мне хрю.

– Что, ваше величество? – прошептал он.

– Мне так удобнее, идиот!

* * *

– Ничего себе!

Янка сидела, ошеломлённая таким рассказом. Это что же, вашу деревню свиньи захватили?

– Почему это нашу? – возмутился Фёдор. – Гномью.

– И… И что? Там теперь свиньи живут?

– Да почему? Можно мне жвачку?

Фёдор показал на шкафчик над кухонным столом, в котором лежала жвачка. Интересно, откуда он узнал, что она там есть?

– Бери. Ну, что дальше-то? – подёргала его Янка.

– А дальше… – Фёдор засунул себе в рот розовую пластинку. – Дальше вернулась Августа. Она улетала на лето на север, к великанам.

– И всех свиней прогнала? – догадалась Янка.

– Нет, – вполне по-свински прочавкал Фёдор. – Она же знаешь, как говорит: я в чужие дела не вмешиваюсь.

– Ага, – согласилась Янка. – И что?

– Она сказала: не кормите их, и всё.

– И всё? – удивилась Янка.

– Всё. Гномы же их кормили, по привычке, свиней своих. А как перестали, те сразу из домов снова в свинарник перебрались. Клавдия даже на ноги встала. Кричала: что вы делаете, вас же на котлеты пустят.

– А они?

– А им хоть на котлеты, лишь бы кормили. Свиньи, что ты хочешь. М-м-м, вкусно, спасибо. Везёт тебе, каждый день жвачки ешь.

– Ты что, съел её, что ли? Проглотил?

Янка выпучила глаза.

– Ну да. Прожевал и съел. А что?

– Балда, это же жвачка, её жуют!

– Тьфу на тебя, а я что сделал? Прожевал.

– Ага, и проглотил. Её только жуют, не едят. Не глотают.

– Жуют и не глотают? Вы тут вообще с ума посходили, зачем жевать и не глотать?

– Ну…

Янка задумалась:

– Для вкуса. И чтобы зубы после еды очищать.

– Вот ты как была зубной фей, так и осталась. Ой… – Фёдор потрогал свой живот. – А что теперь будет? Это что, я как если бы зубную щётку проглотил?

– Что будет, что будет. Попа слипнется.

– Ой.

Фёдор потрогал попу.

– Скоро? – спросил он с тревогой в голосе.

– Скоро, скоро. Да шучу я, ничего не будет. Перевариться и всё.

– Фух!

Он вытер лоб.

– Ну и шуточки у тебя. Ладно, давай дальше.

– Что давай дальше? Ещё жвачку?

– Рассказывай, что тут у тебя было. Ну и жвачку тоже можно.

– Две жвачки подряд – слишком жирно будет.

– Почему жирно? Она совершенно не жирная. Ну, пожалуйста, я же это, только ещё учусь, как её жевать.

– Учится он, – проворчала Янка, – в школе вашей предмет надо завести, между великановедением и математикой. Жвачкожевание.

– Ага, – легко согласился Фёдор, – надо. Давно надо.

– Ладно, держи. А было у нас… Нас тут снегом завалило.

– Ха, подумаешь, нас каждую зиму снегом заваливает.

– Вас может и заваливает. А нас первый раз такое.

5

Янка обиделась на будильник и решила с ним не разговаривать. Но тому явно на это плевать, они и так не дружили, и он пищал, пока не получил по башке розовым зайчиком. Янка села, зевнула, легла, снова села, зевнула, встала, подошла к окну и раздёрнула шторы. За окном темно. Совсем. То есть, абсолютно. Зимой в семь утра на улице, конечно, темно. Но темно на улице. А тут никакой улицы – темнота начиналась сразу за стеклом. Даже не темнота, а чернота.

Янка поняла это не сразу, пытаясь рассмотреть фонарь над спортивной площадкой и свет в окнах дома напротив. Сообразив, что рассматривает черноту в десяти сантиметрах от своего носа, она щёлкнула настольной лампой и повернула её в окно. Легче не стало. Чернота превратилась в белизну. Стекло, а сразу за ним, вплотную, что-то поискривает.

Янка залезла на подоконник и чуть-чуть приоткрыла створку окна. На руку ей высыпалось что-то белое и холодное. Янка ничего не поняла, подумала почему-то про манную кашу из морозилки. Повернув ручку, открыла окно полностью. Закрыть смогла, когда комнату уже изрядно засыпало снегом.

Улицы за окном не было.

Вообще.

Только снег.

Распинав сугробы на подоконнике и письменном столе, Янка спрыгнула и побрела в ванную. По щиколотку в снегу. Снеговикам тоже надо умываться. Хотя бы для того, чтобы перестать быть снеговиками.

Согрев лицо и руки в горячей воде, Янка осторожно заглянула в свою комнату. Вздохнула. Снег не исчез. А она так на это наделась. Умывалась и думала: какой только ерунды не приснится. Но эта ерунда ей не приснилась.

Из-под главного сугроба возле окна текла вода, натаянная батареей. Ну, хоть так. Убирать в квартире снег её, знаете ли, не учили. Не бывает в квартирах снега. До сих пор не бывало. А воду можно тряпкой затереть. Ещё лучше – подождать, пока сама высохнет. Янка подумала, что ждать придётся долго, вздохнула, поплотнее закрыла дверь и включила в гостиной телевизор.

На всех каналах происходило примерно одно и тоже. Дикторы дурными голосами рассказывали про невероятный снегопад, обрушившийся на Москву.

– Сейчас вы видите Красную площадь, – практически кричал диктор, – наши камеры уставлены на крыше ГУМа, вы видите, что Кремль засыпан снегом по самые зубцы, Мавзолей, прошу прощения за каламбур, погребён под снегом, полностью скрыты ворота Спасской башни. Мне передают, что Президент сегодня впервые не вышел на работу, потому что не смог выйти из своей Резиденции в Ново-Огарёво. Сейчас его раскапывают двадцать пять генералов ФСБ специальными пуленепробиваемые лопатами, украшенными двуглавыми орлами.

«Чего орать-то, – подумала Янка, – мы и сами всё видим».

– А это вид Москвы с вертолёта, – надрывался ведущий.

Вид Москвы с вертолёта впечатлял. Сначала казалось, что это обычные зимние улицы, присыпанные снежком, только почему-то пустые: ни машин, ни людей. Потом, увидев знакомые дома, Янка поняла: они засыпаны снегом примерно до пятого этажа. И машины, и люди остались внизу, под снегом.

– Мэр объявил в столице чрезвычайное положение, – верещал диктор.

«Идиоты, – подумала Янка. – Это не он объявил чрезвычайное положение, это оно само объявилось, вместе со снегом».

Янка включила планшет. Лента новостей была однообразна до рыдания: снег, снег и снег. Шуток про снег придумать не успели, только фотографии и смайлики с выпученным глазами.

Янка бросила планшет на диван, вытащила из коробки конфету, пощёлкала пультом телевизора, нашла единственный канал, где от отчаянья показывали не засыпанный город, а «Зиму в Простоквашино».

– Пожалуй, в школу я сегодня не пойду, – мрачно сказала она вслух.

Час Янка наслаждалась бездельем. Пыталась наслаждаться. Прогулять школу и отправиться гулять – это иногда неплохо, если в меру. Не пойти в школу и сидеть дома, потому что на улицу не выйти, это как-то даже обидно.

Янка оделась, открыла дверь, спустилась до второго этажа. Дальше лестница завалена снегом. На нём следы ног, отпечатки рук и портфелей. Наверное, клерки в панике пытались прокопать себе дорогу в офисы. Некоторые, судя по всему, копали сотовыми телефонами. Они по привычке любую проблему пытались решить с помощью сотового телефона.

Янка хмыкнула, вернулась домой, и, поставив две табуретки друг на друга, что, кстати, было ей строжайше запрещено, засунула нос на антресоли. Оставив без жилья и средств к существованию бедную, но гордую семью пауков, она вытащила две пластмассовые лопатки, синюю и красную, три совочка, ведёрко. Подумала, и формочки вытащила тоже. Не то, чтобы куличики лепить собиралась, но для комплекта.

Московский ребёнок, прошедший суровую школу копания в песочницах, называемых так скорее по традиции, потому что вместо песка их наполняли главным образом глина, пивные пробки и окурки, со снегом мог сделать всё что угодно.

Штаны она натянула на валенки, варежки примотала к рукавам скотчем, шапку под подбородком завязала узлом. В руках – лопатки, за поясом – совочки. В карманах – формочки. Во рту – ириска. Не то, что в снег, в космос запускать можно.

Янка залезла на подоконник, открыла окно, отступив в сторону, чтобы её прямо в квартире не засыпало, и зарылась в снег.

* * *

Если бы Москву залило таким же количеством бетона, москвичи загрустили бы надолго. Отбойный молоток не у каждого в кладовке. А снег для тех, кто привык давиться в час пик в метро – препятствие досадное, но преодолимое. Главное, поднажать. Скоро пятиэтажный слой снега напоминал яблоко, густо населённое червяками.

Человекоточины шли от окна к булочной. От подъезда к метро. От метро к поликлинике. Где-то это были узенькие норки на одного человека: из форточки к мусорному баку. Где-то они соединялись в широкие подснежные тоннели, идущие над бывшими дорогами.

Сверху, по снегу, почти никто не ходил. Это же надо прокопаться на пять этажей вверх, дойти по снегу туда, куда собрался, потом прокопаться на пять этажей вниз, да ещё умудриться попасть туда, куда тебе надо.

Подснежная навигация оказалась делом очень непростым. Куда копать, чтобы попасть, к примеру, в школу? Ну, если из окна, то примерно в ту сторону примерно под таким углом. Копаем. Шкряб. Стена. Ага, значит левее. Копаем. Дзынь. Забор. Значит, правее. Копаем. Бум. Дерево. Не пойдём сегодня в школу.

Ориентироваться приходилось не в двухмерном пространстве, на плоскости, а в трёхмерном, в объёме. К привычным «налево» «направо» прибавились «вверх» и «вниз». Вот старушка, докопавшись до булочной, чуть-чуть ошиблась и оказалась на три этажа выше входа. Стала копать вниз вдоль стены, щупая водосточную трубу. Упала на крыльцо, пришибив покупателей. Купила хлеба. А потом долго стояла, задрав голову в прорытый ход, ловя очками снежинки. Вниз копать дело нехитрое, а вот вверх по этому ходу лезть… Но кто-то решил помочь старушке:

– Бабушка, вы где живете? На Краснопрудной? Вам нужно рыть вперёд, метров тридцать, потом вверх, на полтора этажа, потом вниз на этаж, потом направо метров сто, потом прямо вверх под углом тридцать градусов.

В результате она заблудилась, дорылась до окна другой старушки, залезла в форточку, подружилась и осталась у неё жить. Вот так сходила бабушка за хлебушком.

Проложив поначалу ход кривой и закрученный, как кудряшка у барашка, его постепенно спрямляли. Так что через неделю многие вылезали на улицу без копательных приспособлений. Но это только если ползёшь в школу, и никуда не надо копнуть по дороге. Так теперь говорили, не «зайти», а «копнуть».

Постепенно все приспособились.

Хотя случались скандалы.

Кто-то рыл свой ход слишком близко к чужому и заваливал его. А хозяин хода выходил утром на работу в лёгком пальто и без лопаты. Кто-то не дорывался до мусорного бака и закапывал мусор посредине двора, а другие на него натыкались. Мало приятного: только что рыл снег, и вот уже роешься в грязных подгузниках.

Появлялись новые привычки.

Подъездами почти никто не пользовался, из домов выбирались через окна, так быстрее. Хорошим тоном стало, встретив кого-то, предложить воспользоваться прорытым тобой тоннелем.

Выходили недоразумения.

Роется кто-то к кому-то в гости, договариваются встретиться посередине между домом и станцией метро. Первый дорывается до метро, второй – до его дома, созваниваются: ты где, что случилось? Оказывается, промахнулись, их тоннели не состыковались. Роют обратно. Снова промахиваются. И так раз пять.

Где-то через неделю жизнь вошла в новую колею. А ещё через неделю начались странности.

* * *

На то, что снег по стенкам тоннелей, по полу и даже по потолку вдруг начинал бугриться, бежать сухими холодными снежными ручейками, не сваливаясь при этом вниз, вначале не обращали внимания.

Потом кого-то, спешащего на четвереньках по своему лазу на работу, подняла такая снежная волна и потащила вперёд, а на повороте впечатала в стену. Шапку он так и не нашёл.

Потом кто-то, остановившийся передохнуть, вдруг обнаружил, что тонет в снегу, до этого плотном, утоптанном за много дней. С трудом вырвался.

Потом на человека, идущего в широком тоннеле над центральной улицей, обрушилась лавина. Прохожие бросились разгребать снег, разгребли, а там – никого.

С тех пор люди в снежных тоннелях, ходах, норах и лазах стали пропадать всё чаще. Но о том, что причина исчезновений одна, никто не догадывался. Думали: этот заблудился, тот загулял, этого снегом засыпало, он выбраться не смог. Да, печально, но такое бывает. Под машины попадало больше, когда машины ещё ездили.

Наконец, пропавших набралось столько, что по городу поползли слухи, и москвичи стали опасались выходить из дома. Но выходили – в магазин и на работу всё равно надо.

Когда в школе у Янки в каждом классе по два, по три, а то и по пять учеников перестали ходить на уроки, дети начали рассказывать страшные истории. Один говорил:

– Я видел, как прямо в снегу глаз открылся. Посмотрел на меня, моргнул и снежинками рассыпался.

Другой:

– А меня как будто за ногу кто-то схватил. И вот так вот сжал. Но я выдернул.

Третий:

– А я домой лезу, вижу: в моей норе такой коридорчик появился. Которого раньше не было. Тёмный такой. Я чуть в него не залез по ошибке, но слышу, там такие звуки, как будто снег в сильный мороз хрустит под большими лапами.

Янка это слушала-слушала, и начала вспоминать. Кто-то ей что-то такое уже рассказывал. И снег там был, и глаза, и хруст под большими лапами. Точно! Гномы ей рассказывали.

* * *

Снежные существа, вспоминала Янка, это такие снежные существа. Особая форма существования сугробов. В снегу живут и сами из снега состоят. Причём понять, где кончается снег и начинается снежный зверь, очень трудно. Они друг в друга превращаются. Когда ты собирался прислониться к сугробу, он был сугробом, самым настоящим. А когда прислонился – превратился в снежного льва. И наоборот: видишь, ползёт снежная черепаха, догнал её – а это уже снежный холмик, хоть снеговика из него лепи, никакой жизни.

Как эти снежные звери попали в Москву, непонятно. Может быть, никак не попали. Сами здесь появились. Столько снега в городе, вполне мог кто-то снежный завестись. Наслушавшись рассказов в школе, Янка прикинула, какие именно снежные звери завелись в столице.

Чаще всего попадались снежные змеи, это они снежными ручейками шуршали по стенкам тоннелей. Если такой змее удавалось вцепиться зубами-льдинками в руку без перчатки, рука замерзала в лёд, а змея становилась длиннее.

Снежные пауки не плели паутины, а разрыхляли снег. Шёл или полз человек обычной дорогой, вдруг твёрдый вчера снег оказывался не плотнее перьев из подушки, человек в него проваливался, и лучше не знать, что с ним дальше происходило.

Снежные барсы нападали из засады. Высунулась из снега когтистая лапа, зацепила прохожего за куртку, утянула в снег. Результат тот же: больше его никто не видел.

Снежные слизняки маскировались под снег, налипший на одежду. Только слой толще, чем у обычного снега. Если человек не обращал внимания и не отряхивался, снег медленно, но верно облеплял его целиком, добирался до лица, и всё – оставался только сугроб, похожий формой на человека.

Снежные грифы обрушивались сверху снежным ливнем. Тоже – только сугроб и оставался.

Попадались и безобидные твари, вроде снежных кротов, которые сослепу тыкались прохожим в ноги и тут же рассыпались снежинками.

* * *

Янка привычно вернулась домой через окно, и, толком не раздевшись, начала нервно ходить по квартире. Она думала: что делать? О пропавших людях и странных случаях со снегом уже говорили по телевизору, но никто не подозревал, что это за напасть. Янка решила, что она должна рассказать всё, что знает. Всем рассказать. А сделать это можно только… Она привычно нажала на кнопку пульта, чтобы посмотреть новости – сколько ещё человек пропало. Точно! Она должна попасть в телевизор.

То, что снег на подоконнике в её комнате, где он не таял из-за постоянно открытого окна, перекатывается какими-то шариками, она не заметила.

До Останкино, где располагается телестудия, она добиралась часа два. Станции метро рядом не было, она шла пешком от ВДНХ, а идти под снегом это не быстро, хорошо хоть рыть не пришлось, тоннель уже проложен. Но добраться до телевидения оказалось проще, чем на телевидение попасть. В дверях, перед которыми прорыли целый зал, стояли два охранника с пистолетами.

– Куда? – спросил Янку тот, что пониже, когда та попыталась пройти между ними.

– Я на телевидение!

– Нельзя, – сквозь зубы сказал охранник, глядя куда-то на снежный потолок.

– Как это нельзя? – удивилась Янка. – У меня важное сообщение.

– У всех важное, – буркнул тот охранник, что повыше, – ходят тут всякие…

– Да вы не понимаете, – начала волноваться Янка, – у меня правда важное сообщение, про всех, кто пропал под снегом.

– Нельзя, – повторил первый охранник. – На телевидение нельзя.

– Подождите, – Янка ничего не понимала, – телевидение передаёт новости. А у меня самая важная новость. За весь месяц самая важная. С тех пор, как снег выпал, самая важная.

– Девочка, иди отсюда, – второй охранник наконец-то взглянул на Янку. – Детям на телевидение нельзя. И вообще никому нельзя. Кроме работников телевидения.

– А если у меня новость? Или ещё у кого-то новость? Как же её рассказать всему городу?

Янка совершенно растерялась. Первый охранник рассмеялся:

– Иди для начала бабушке своей расскажи. А она сплетни разнесёт.

– А по телевидению, – продолжил второй охранник, – рассказывают только те новости, которые узнали работники телевидения.

– Ну так и давайте я работникам телевидения расскажу! – Янка обрадовалась, что из этой дурацкой ситуации нашёлся выход. – Пустите меня внутрь, я там найду кого-нибудь и расскажу!

– Внутрь можно только работникам телевидения. – Первый охранник явно утомился разговором. Он пнул снег ногой так, что снежинки полетели в Янку. – Иди отсюда, малявка, не мешай работать.

Ну, в общем, зря он это сделал. В фейской школе, которая от родителей маскировалась под Центр развития творческих способностей, они как раз начали проходить превращение одних животных в других. Жабу – в журавля. Ёжика – в кактус.

– Янка, садись: два, – сказала после этого преподаватель превращений.

Волка – в собаку.

– Максим тройка, – сказала преподаватель, – слишком родственные животные.

Слона – в улитку.

– Размеры, Яна, сколько раз можно повторять, не забывай превращать размеры, – терпеливо повторяла преподаватель, отмахивалась указкой от двухэтажной улитки.

Как вы поняли, пока у Янки не очень хорошо получалось. Или слишком хорошо – это как посмотреть. Почему охранники превратились в кенгуру, она потом объяснить не смогла. Как и чего общего между кенгуру и пингвинами, которыми она хотела сделать этих болванов.

* * *

Пройдя между двух очумевших кенгуру с пистолетами, Янка включила фейскую незаметность. Это когда видеть-то её видят – невидимым никто стать не может, – но не замечают. Скользнут взглядом – и идут себе дальше.

Изрядно поплутав по коридорам, Янка, наконец, нашла студию, откуда как раз передавали семичасовой выпуск новостей. Как же удивились зрители, когда между телеведущими появилась из ниоткуда девочка в розовой куртке. Тут же они удивились ещё раз. Потому что телеведущие, которые попытались затолкать девочку под стол, вдруг превратились в муравьедов.

– Яна, ну откуда в Останкино муравьи? – возмущалась потом преподаватель. – Мухи там, мухи.

Но это было потом. А сейчас Янка краснела, потела, откашливалась и чесала голову, не зная, как начать. Всё-таки первый раз на телевидении, она очень волновалась.

– Сюда, сюда говори, – показал оператор на объектив телекамеры.

Янка ещё раз откашлялась.

– Уважаемые товарищи, – начала она.

Нет, так глупо как-то.

– Дорогие друзья.

Нет.

– Дорогие россияне.

Нет, так ещё глупее выходит. Янка разозлилась на саму себя и крикнула:

– Слушайте все!

Не стоит говорить, что к этому моменту её и так слушали все москвичи до единого.

– Это снежные звери. Можете мне не верить, но это снежные звери. Это из-за них люди пропадают. Они охотятся за теплом. Они снежные, понимаете, холодные. Им нужно тепло, понимаете, чтобы двигаться и расти. Вот они за теплом, ну… Охотятся, короче. Ходите осторожнее, не снимайте перчаток и закрывайте лица. Ну… Вот… Всё… Конец передачи, всем спасибо.

Янка не знала, что ещё сказать и на всякий случай сделала книксен, которому научилась ещё у фейской королевы.

* * *

В это мгновение в студию ворвались Президент страны, Мэр столицы, три генерала и директор телевидения.

– Ты кто такая! Что это себе позволяешь, что это, понимаешь, происходит?! – заорал мэр.

Три генерала передёрнули затворы позолоченных автоматов с прикладами из ценных пород дерева.

– Ой, извините, я забыла представиться. Меня зовут Яна, – представилась Янка, повернувшись к камере.

– Тихо, спокойно, – Президент положил руку на плечо Мэру. – Девочка откуда у тебя эта информация?

– М-м-м, – замялась Янка.

Если она скажет, что информация от гномов, в снежных зверей точно никто не поверит.

– А можно я вам на ухо скажу? – спросила Янка, сжимая в кармане волшебную палочку. – Это секретная информация.

– Секретная? Тогда обязательно на ухо, – наклонился к ней Президент.

Разогнулся он с очень серьёзным лицом.

– Дорогие россияне! – обратился он к камере. – Как нам стало известно из достоверных источников, причиной несчастных случаев и исчезновений наших сограждан стали снежные звери. В кратчайшие сроки нам удалось выработать меры борьбы с этим бедствием. Мы должны… Мы должны…

Президент вопросительно посмотрел на Янку.

– Грелки, – шёпотом подсказала она.

– Да, совершенно верно. Совместно с генеральным штабом…

Президент посмотрел на генералов. Генералы встали по стойке «смирно» и попытались втянуть животы.

– Совместно с мэрией Москвы…

Президент посмотрел на мэра. Мэр вытер платком вспотевшую лысину.

– И с представителями общественности…

Он посмотрел на Янку. Янка ободряюще улыбнулась.

– Мы выработали план действий. Эти снежные, э-э-э, звери, нуждаются в тепле. Но слишком большое количество тепла для них губительно, потому что они, э-э-э…

– Снежные, – подсказала Янка.

– Совершенно верно. Поэтому каждый горожанин, выходя из дома, обязан брать с собой, э-э-э…

Неизвестно откуда взявшийся референт подсунул Президенту папку с неизвестно откуда взявшимся текстом выступления.

– Брать с собой грелки.

Один из генералов от удивления выронил автомат, а мэр укусил платок.

– Да, именно грелки. Резиновые, наполненные горячей водой. А также химические, – читал Президент. – При встрече со снежным зверем грелку следует вытащить из-за пазухи и бросить в его сторону. Снежный зверь среагирует на тепло, и броситься на грелку, проигнорировав вас. А поскольку тепло грелки является для него избыточным, переходящим за критический уровень, он растает. Итак, – Президент закрыл папку и посмотрел в камеру. – Все вооружаемся грелками. В Москве объявляется охота на снежных зверей.

Муравьеды испуганно забились в угол.

* * *

Горожане, одуревшие от жизни под снегом, набросились на снежных зверей, как будто те были причиной, а не следствием суперснегопада. Пенсионерки, у которых грелок в хозяйстве обычно много, шли в булочную, шатаясь и булькая, обвесившись грелками со всех сторон. И потом хвастались друг другу:

– А я давеча двух снежных барсов завалила, и змеюку растаяла.

– Да брешешь, Петровна, ты барса от кошачьей задницы не отличишь, – не верили ей подружки.

Те, кто побогаче, покупали в аптеках химические грелки. Палочку внутри неё сгибаешь, солевой раствор мгновенно нагревается. Набив полные карманы грелками, их швыряли, как гранаты, во всё, что шевелилось. Через пару недель от снежных зверей остались только заледенелые углубления в снегу.

Янка ждала, что к её дому, а лучше к школе, пророет тоннель чёрный президентский бронированный грейдер с мигалками, и её наградят какой-нибудь медалью, «За оборону Москвы от снежных тварей», например. Но награждать никто не спешил. Даже одноклассники спустя месяц как-то переставили верить, что в телевизоре видели именно её. Хорошо хоть в фейской школе её поздравили с тортом. Феи, они своих всегда узнают и ни с кем не спутают.

* * *

Вернувшись как-то после уроков, Янка пыталась поплотнее затворить створку окна. На раме намёрз лёд, и плотно она не закрывалась. Толкнув пару раз, Янка решила, что так сойдёт, встала на колени и начала сползать на пол. В маленьком сугробе на подоконнике прокатился какой-то шарик. В одну сторону, в другую. И ещё один с краю шевельнулся. И ещё один выкатился из-за примёрзшей к подоконнику шторы.

Янка, взвизгнув, соскочила на пол спиной вперёд. Бросилась на кухню, включила чайник, и даже немного тряслась, пока он закипал. Ничего себе! Всех снежных тварей в городе растаяли, и только у неё, у той, кто придумал, как с ними справиться, кто-то остался! Причём прямо в квартире!

Через пять минут Янка с чайником кипятка на цыпочках прокралась в свою комнату. Она решила, что, если выплеснуть кипяток на подоконник, то растает кто угодно, хоть снежный барс, хоть снежный слон.

Она уже наклонила чайник, когда из сугроба на неё глянули маленькие снежные глазки. А позади глазок из снега поднялся маленький снежный хвостик. И рядом в снегу образовались глазки, а снежинки вокруг них насыпались в мордочку. А чуть в стороне из снега слепилась целиком… Да, снежная мышка. Янка медленно наклонила над ними чайник с кипятком. Мышки пискнули. Или хрустнули. Не поймёшь этих снежных мышей, пищат они или хрустят. Янка вздохнула, отнесла кипяток на кухню и заварила чай. Так у неё на подоконнике поселилась, а вернее осталась жить, последняя семейка снежных мышек в Москве.

Весной вырытый Янкой проход от окна до школы обвалился, и она стала выходить из дома как раньше, через подъезд, через общий снежный тоннель. Окно теперь не открывалось, и сугроб на подоконнике стремительно таял. Однажды Янка заметила, что снега уже не хватает на то, чтобы мышки в нём прятались. Всё, что осталось, они использовали, чтобы слепить себя. Мышек оказалось четыре, и одной не хватило снега на хвостик. Янка осторожно сгребла их с подоконника в лопатку и переселила в морозилку.

* * *

– Смотри!

Янка встала, открыла холодильник, выдвинула один из ящиков морозилки. Фёдор наклонился. Из ящика на него внимательно посмотрели восемь маленьких глазок.

– Ничего себе!

Он протянул руку, чтобы погладить мышек.

– Осторожно, – Янка схватила его за локоть, – гладить можно, но сначала перчатки надень, обморозишься.

– Круто! Мыши в холодильнике!

Фёдор откровенно ей завидовал.

– О, кстати, – он показал на брикет мороженого. – Кстати. Кстати…

Лицо Фёдора сделалось необыкновенно задумчивым.

– Кстати. Янка. Я правильно понимаю, что мороженое, которое я ел, и эти мыши…

– Что эти мыши?

– Ну, что они там, в морозилке, живут, а мороженое там лежит?

– Ну, лежит, да. А что?

– Ты знаешь, Янка, – осторожно сказал Фёдор, – у нас в деревне тоже есть мыши. Иногда они залазят в кладовки. Если мышеловку не поставить, они там всё могут перепортить. Погрызть, покусать. Ну и это… Накакать. И мы погрызенное мышами не едим, чтобы какой-нибудь гадостью не заразиться.

Янка уже смеялась.

– Ну, ты тоже мне, фей холодильника. Это же снежные мыши. Зачем им грызть холодное мороженое из морозилки? И всё остальное. Я их знаешь, как кормлю? Смотри.

Янка вытащила ложку из стакана с горячим чаем и бросила в ящик с мышками. Мышки немедленно собрались вокруг неё. Через минуту их шкурки стали более искристыми, а ложка не просто остыла, а покрылась инеем.

– Они тепло едят, понял?

Янка стукнула ледяной ложкой Фёдора по лбу.

– Ладно, раз уж заговорили о мороженом. Но это последний.

Янка вытащила брикет, отрезала кусок, разделила на две тарелки.

– Снег в городе, между прочим, таял всю весну и всё лето. Только в сентябре тротуары протаяли так, чтобы по асфальту ходить, а не по снегу. Но до декабря всё равно не растаял, новый сверху нападал, но уже не столько, а как обычно. Так вот, в Сокольниках, там долго между деревьями снег лежал, нашли снежных коров.

Янка потыкала пальцем в тарелку:

– Это они.

– Что?

Фёдор в ужасе вскочил.

– Это снежные коровы?

– Да сядь ты, что ты такой нервный. Это они делают. Ну, дают, производят. Не молоко, а сразу мороженое. Смотри.

Янка показала брикет. На этикете была нарисована весёлая корова, состоящая из снежинок. Фёдор потрогал мороженое, осторожно облизал палец.

– Ничего вроде, нормально.

– Не нравится, не ешь, я тебя, между прочим, не заставляю.

– Нравится, нравится!

Фёдор подвинул тарелку поближе.

– Слушай, а это кто такие?

Он показал на картинку на коробке с хлопьями.

– Это?

Янка посмотрела, нахмурившись, на рисунок.

– Это пираты.

– Да ты что? – Фёдор поджал ноги. – И у вас?

– Что значит «и у вас»? – не поняла Янка.

– Так и у нас тоже пираты были!

– Да ну, брось, – не поверила Янка, – откуда у вас пираты?

6

– Да ну, бросьте, откуда у нас пираты? – спрашивал Толстый.

Удочку он при этом держал на манер копья, нацелив в приставший к берегу корабль.

За полчаса до этого рыбы, жившие в этой речной заводи, свистом созывали друг друга к наживке на крючке Толстого, чисто пожрать, как они это называли. На утонувший поплавок Толстый не обращал внимания. Собственно, как обращать, если он утонул? Он обращал внимание на подплывавшую шхуну. Или бриг. Или фрегат. Или корвет. Или галеон. Или когг. Или бригантину. В парусных судах он не разбирался. Он вообще в судах не разбирался. Гномы даже на весельных лодках не плавали, считая, что рыба, если она не дура, и сама к берегу подплывёт, а если дура и червяка не хочет, то вдруг она заразная. Кстати, червяк на крючке Толстого из последних сил бил морду ершу и дёргал леску с криками:

– Хозяин, тащи, тащи, рыбак не дотопленный, мы тут всех уже поймали!

Судно, мягко зашипев песком, ткнулось широким деревянным носом в берег. На бак вышел человек в ботфортах, широких полосатых штанах, яркой рубахе, кожаной жилетке и треугольной шляпе. Это если описывать его наряд снизу вверх, как смотрел Толстый.

– Куда это мы пристали? – спросил он, поставив ногу на бушприт и попыхивая трубкой.

– К берегу, – ответил Толстый.

Человек, перегнувшись через фальшборт внимательно осмотрел песчаный берег.

– Гм, действительно к берегу, – признал он этот факт. – А что это за берег?

Толстый посмотрел налево, посмотрел направо. И слева, и справа волны шевелили нападавшие в воду листья ивы.

– Это, дяденька, речной берег, – терпеливо объяснил Толстый глупому человеку. – А что это у вас за плавучий сарайчик с тряпочками?

Стоявший на носу моряк вздрогнул и оглянулся. Назад он повернулся с красным лицом. Вернее, мордой.

– Это, пацан, не сарайчик с тряпочками, а корабль с парусами! – рявкнул он, пошевелив бровями.

– Кора-абль… – протянул Толстый. – Ух ты! А вы, дяденька, собственно, кто?

– Мы, гхм… – моряк гордо выпятил грудь. – Мы, пацан, пираты.

– Да ну, бросьте, откуда у нас пираты? – махнул рукой Толстый, – у нас тут гномья страна. Феи есть, великаны есть, пиратам откуда взяться?

– Гхм, да, действительно, откуда? – несколько смутился моряк. – Мы, это, приплыли.

– Дяденька, вы это видите?

Толстый показал на чёрное полузатопленное бревно, прибитое к берегу течением.

– Оно тоже приплыло. Оно пират?

Моряк снова перегнулся через фальшборт и внимательно осмотрел бревно.

– Нет, – сделал он вывод, – не пират. Ладно, подожди.

Пират убежал в сторону юта. Что-то загрохотало. Толстый, вздохнул, вытащил удочку, снял с крючка записку от червяка: «Хозяин, погибаю, но не сдаюсь. Отомсти за меня карасям». Ещё раз вздохнул.

– А так?

Пират вернулся на бак. Теперь его грудь пересекала коричневая кожаная перевязь с кривой саблей. Толстый пожал плечами. Пират нахмурился:

– Подожди. Вот ещё.

Пират снял шляпу, перевязал левый глаз чёрной тряпкой, надел шляпу.

– И вот так.

Он тряхнул правой ногой, ботфорт с неё улетел в сторону грот-мачты, откуда послышались сдавленные ругательства. Под ботфортом обнаружился деревянный протез. Толстый смотрел на эти манипуляции, разинув рот.

– Ну что? – Пират гордо посмотрел на Толстого. – А, подожди ещё секундочку.

Он засунул руку себе под жилет, долго там рылся.

– Ага. Вот.

В руке у пирата оказался растрёпанный заспанный попугай. Он посадил его на плечо. Попугай начал заваливаться набок. Пират прилепил его покрепче.

– Ну что? На кого я теперь похож? – спросил пират со значением, наклонившись вперёд.

– Ой, дяденька, – честно ответил Толстый, – на клоуна!

– Ватерлинию тебе в глотку! – заорал пират. – А ну, взять на абордаж этот сухопутный пень с ушами, – скомандовал он матросам.

* * *

Через час пират капитан Финт сидел рядом с Толстым на палубе, свесив ноги за борт, и жаловался на жизнь.

– И вот плывём мы, значит, по Карибскому морю. И вдруг – туман. Такой, что я не увидел свой палец, пока не ткнул им в глаз. Видишь, – показал Финт синяк. – Слышу, справа по борту кого-то грабят. И слева по борту кого-то грабят. А мы в тумане. И вдруг понимаю: это нас грабят. А ничего не видно. Из тумана вышли – у половины команды кошельки пропали. А мы здесь. – Финт горестно сплюнул в набежавшую волну. – У вас тут есть кого грабить? – искоса глянул он на Толстого.

– Грабить? – Толстый задумался. – Ну, хотите меня пограбьте, если вы без этого не можете.

– Да, нам без этого нельзя, – согласился Финт. – Но что с тебя взять?

– Да хоть удочку. А я себе новую сделаю.

– Удочку?

Финт повертел в руках рыболовное приспособление, выломанное Толстым в ближайшем орешнике. С грохотом кинул на палубе.

– Надо мной все акулы смеяться будут, если я удочку себе награблю.

Команда корабля, собравшаяся за спинами капитана и Толстого, коллективно вздохнула.

– А нет у вас тут замков? Коронованных особ? С драгоценностями? – с надеждой спросил из-за плеча капитана боцман Брюк.

– Коронованных? – поковырял в носу Толстый. – У нас тут одна раскоронованная есть, Клавдия, бывшая королева. Её грабьте сколько хотите. Только, учтите, она своими драгоценностями кидаться будет.

– Драгоценностями? Кидаться? – обрадовался боцман. – Это как?

– Какашками свинячьими из-за забора, вот как. А других драгоценностей у неё нету. Но вы, если хотите, можете её похитить. И выкуп попросить.

– А заплатят? – надежда снова загорелась в боцмане.

– А как же. Какашками свинячьими.

– Тьфу!

Вся команда дружно сплюнула за борт. Из воды послышалась ругань окуней.

– И что ж нам делать? – схватил Толстого за руку кок Анорексий. – Мне не из чего готовить. На обед я сварил последний спасательный круг.

– А в чём проблема-то? – не понял Толстый. – Вон речка, рыбы наловите.

– Нельзя нам рыбачить, – затянулся трубкой капитан. – Из пиратов исключат. Можно только грабить. И клады искать.

– Грабить? Клады искать? Ну, – Толстый забарабанил пальцами по губам. – Ну, всегда же можно что-нибудь придумать.

* * *

Через час вся команда грабила реку. Пираты стояли вдоль берега с удочками, которые награбили в лесу. На крючках у них пускали пузыри червяки, награбленные в земле. А капитан бегал туда-сюда, стреляя в воздух из пистолета и вопил:

– На абордаж! Рыба, сдавайся! Плавник твою на рею!

– Во, награбил! – радостно показывал худенький матросик худенькую плотвичку.

– Молодец, – хлопал его по плечу капитан Финт. – Бросай в котелок.

– Ну а завтра, – облизывал Толстый ложку после ужина, – пойдём искать клад.

Клад они искали в огороде его бабушки. Морские разбойники приволокли специальные кладоискательные лопаты, называемые «заступы», купленные в магазине «Всё для пирата за два дублона». За полдня перекопали огород на три раза.

– Вот спасибо, внучки, – радовалась бабушка. – Хорошо поработали. Только ты, с больным глазиком не старался, сам не копал, а других пинал.

– Как это поработали? Как это поработали? – От возмущения капитан забыл, каким глазом смотреть и закрыл тот, что не завязан. – Где этот юнга, брашпиль ему в штаны, я его не вижу!

– Не переживайте капитан, – успокаивал его юнга, – эта сухопутная бабушка, она ничего не понимает в пиратском деле, ей просто показалось. Конечно же, вы искали клад.

– Да? – немного успокоился капитан. – А почему не нашли?

– А я разве обещал, что вы его найдёте? Я обещал, что вы будете его искать. Вот вы и искали.

– Идите, покушайте, внучки, я вам брюковки сварила, так вы хорошо огород мой перекопали, вот я картошечку посажу, – звала пиратов бабушка.

Через неделю, поискав клады во всех огородах гномьей деревни, пираты заскучали.

– Не может пират без моря, – сидел вечером, пригорюнившись, капитан. – Сколько можно эти клады искать, пора отчаливать. Надо и пограбить для разнообразия.

– Пиастлы, пиастлы, – соглашался с ним попугай Клок, который букву Р не выговаривал.

– Поплыли, – легко согласился Толстый, – чур, я буду главным юнгой.

– А кто не главный? – поинтересовался капитан.

– Он, – показал Толстый на попугая.

– Дуяк, – нахохлился попугай.

– Курица, – обозвался Толстый.

– Где? – заинтересованно спросил попугай, успевший подружиться с местными курицами.

Курицы его жалели и подкармливали пшеном.

* * *

Пиратский корабль «Пробка» гордо выплыл на середину реки.

– Юнга должен залезть в воронье гнездо на грот-мачте, и кричать «земля», когда увидит землю, – начал обучать Толстого морской службе боцман.

Толстый орал «земля» часа три. Ни одна попытка сбить его с мачты чем-нибудь тяжёлым не увенчалась успехом.

– Боцман, не обижайтесь, но вы идиот, – слез он под вечер совершенно охрипший. – Это же река. Здесь везде земля. Здесь земли больше, чем воды.

– А ты только что это заметил? – улыбнулся боцман в усы.

– Я старался, – оправдывался Толстый.

– Молодец. – Похлопал его боцман по плечу. – Тупой, но старательный. Такие на корабле всегда пригодятся. Вдруг, например, у нас кончится балласт.

Через два дня путешествия река впала в озеро. Так далеко в эту сторону гномы из деревни никогда не заходили, и Толстый даже не знал о его существовании.

– Назовём его Море, – предложил капитан.

– Но капитан, море, это море. Это факт, а не название, – возразил Толстый.

– Ну и что? Зато мы всегда можем сказать, что плавали по морю, и это будет чистая правда.

– Капитан, а мне дадут пистолет? – поинтересовался Толстый.

– Зачем?

– Чтобы я грабил вместе с вами.

– Хорошо, – согласился капитан. – Только целься всё время в меня.

– Почему? – удивился Толстый.

– Потому что ты стрелять не умеешь. И туда, куда целишься, точно не попадёшь. А я ещё жить хочу. На вот, хлебни рома, – протянул капитан бутылку.

У хлебнувшего из бутылки с широким горлышком Толстого образовались белые усы.

– Капитан, но это же кефир?

– Мда? – Капитан поднял бутылку к глазам. – А написано ром.

На этикетке действительно было написано «Чёрный ром, сделано на Ямайке. Рекомендации худших пиратов. Хранить в прохладном месте, не более трёх суток».

– Ну, вот такой ром, – развёл капитан руками. – Закуси стручком перца, как настоящий пират.

На его ладони лежал красный леденец в форме стручка перца.

– А ты думал, мы, пираты, себе враги? И не забудь по утрам съедать щепоть пороха.

– М? – прищурился Толстый.

– Витаминки, – прошептал, наклонившись к его уху, капитан.

* * *

Первыми жертвами пиратов стали медведи. На медведей у Толстого был зуб ещё с тех пор, как он провалился в медвежью берлогу во время зимнего похода к великанам. Другое дело, у медведей зубов было гораздо больше, и они были универсальные, хоть на Толстого, хоть на кого.

– А что у них грабить? – неуверенно спросил первый помощник капитана Влоб.

– Ну, здрасьте, что? Мёд. М-м-м, вкусно, – Толстый для убедительности погладил себя по животу.

– А. Ну ладно.

Пристав к берегу, пираты быстро отыскали медвежью берлогу.

– Странно, я думал, они лучше прячутся.

Бомбардир Бацмимо рассматривал поваленные деревья с ободранной корой и выбеленные солнцем кости, окружавшие берлогу. И непонятно даже, что больше выдавало убежище медведей, свалка костей или табличка с надписью «Берлога».

– Звери же. Ничего не понимают, – успокоил его матрос Шканец.

– Ну? – Толстый нетерпеливо посмотрел на капитана. – Грабим?

– Грабим, – несколько неуверенно согласился капитан. – Пираты! Вперёд! Нас ждут сокровища! – скомандовал он, отступив на полшага назад.

Вперёд продолжалось недолго. Ровно до того момента, как из берлоги вылез медведь.

– Чё надо? – поинтересовался он, лениво ковыряя в зубах когтем длиной с саблю капитана.

– Пограбить бы, – тонким голосом сообщил ему о цели визита боцман Брюк.

– А. Ну, давай.

Медведь кивнул головой размером с бочку в сторону берлоги.

– Можно? – не поверил боцман.

– Можно, – лениво подтвердил медведь.

– То есть, мы пошли?

– Ага.

– Грабить?

– Ага.

– Берлогу?

– Ага.

– И вы нас не…?

– Не? – поднял ухо медведь.

– Не съедите? – нервно сглотнул боцман.

Медведь внимательно осмотрел его с ног до головы.

– Съем, – спокойно сказал он.

– Эй, эй! – вмешался Толстый. – Что за шуточки? Сами же сказали: можно грабить.

– Можно, – согласился медведь.

– А чего тогда сразу есть?

– Фух! – Медведь вытер лоб. – Вы кто?

– Пираты! – смело сказал Толстый.

Он прикинул: медведь, если что, начнёт с кого-то покрупнее, чем он.

– Вот, – кивнул медведь. – Вы грабите. А я кто?

– Медведь, – истерично хихикнул кто-то в толпе пиратов.

– Вот! Вы грабите, – показал медведь когтем на пиратов. – Я ем. – Он ткнул когтем себе в грудь. – Каждому своё. Начинайте уже, что ли, жарко сегодня.

Медведь зевнул.

– А мы не будем сегодня грабить, – принял решение капитан. – Мы так, просто поинтересоваться приходили. Можно там грабить, или нельзя.

– Так же говорю: можно, – удивился медведь, – что непонятно?

– Нам как раз всё понятно. Мы пошли, ладно?

– Ладно, – пожал плечами медведь. – А что искали-то?

– Мёд, – решил не скрывать Толстый.

Медведь хмыкнул:

– Мёд? Это вы хорошо придумали. Маша, вылезай, – крикнул он в глубину берлоги. – Тут насчёт мёда пришли.

– Классно мы пограбили этих пчёл, – преувеличенно весело говорил Толстый вечером на пути к кораблю. – Ух, как пограбили!

Он незаметно посмотрел на опухших от пчелиных укусов пиратов. Все как один стали одноглазыми.

– Да уж, – мрачно согласился бомбардир Бацмимо. – Только мне казалось, что мы идём грабить медведей.

– Ну и что, мы передумали. Мы с медведями это, объединились, – не унимался Толстый. – И пограбили пчёл.

– А мне показалось, что, когда мы пограбили пчёл, – боцман посмотрел на маленький горшочек с мёдом, который он бережно нёс в руках, – медведи пограбили нас. И отобрали почти весь мёд.

– Ну и что? Часть добычи всегда теряется! Такова пиратская жизнь.

Толстый прутиком весело рубил одуванчики.

– Зря мы на пчёл разменивались, – неожиданно сказал капитан.

– В смысле? – не поняли пираты.

– Когда за спиной у тебя ревёт вставший на дыбы медведь, можно не только на дерево в пчелиное гнездо залезть. Можно королеву Англии ограбить. Вместе со всей Англией. От страха.

– Ух ты, мы плывём грабить королеву! – обрадовался Толстый.

– Сбегать, позвать медведей? – по-деловому поинтересовался старший помощник Влоб.

Он успел добежать до корабля и спрятаться в трюме прежде, чем капитан его догнал. И долго там думал о пользе протезов.

– Ну что, пограбили медведей, может быть, на крокодилов замахнёмся? – сыто потягиваясь после ужина, спросил младший матрос Кабельтофф.

На корабле ему бежать было некуда. Из воды его решили вылавливать на обратном пути. Да и то, если он найдёт и предъявит хоть одного крокодила. А рано утром Толстый, сидевший в вороньем гнезде, заорал что было сил:

– Земля, земля!

* * *

Ни один из брошенных в него сапогов не попал в цель.

– Да посмотрите, вы, мазилы, там правда земля! На земле – крепость! Мы будем грабить королеву Англии!

Капитан Финт долго возился с картой, компасом и секстантом, подглядывая в какую-то бумажку, наконец плюнул и спросил у проплывавшего мимо бобра:

– А что уважаемый, не знаете ли вы, в каком направлении Англия?

– Зюйд-зюйд-вест, – ответил бобр.

– Издеваешься животное, какой зюйд, ты мне пальцем покажи! – заорал капитан и швырнул в бобра рундук.

Бобр уплыл с рундуком, отгрызая углы и урча от удовольствия.

– Нет, это не Англия, – сделал вывод капитан. – Но мы всё равно её ограбим.

Никаких надписей вроде «пиратам вход воспрещён» или «грабить запрещается, штраф – 100 рублей» возле крепости не обнаружилось, и пираты, ползшие на четвереньках, приободрились и встали на ноги. Впрочем, и сама крепость вблизи оказалась больше похожей на огромный квадратный кирпичный сарай. Капитан построил команду полукругом возле высоких дубовых ворот, надавал подзатыльников тем, кто прикидывался кустиком, подошёл к воротам и размахнулся, чтобы хорошенько стукнуть. Ворота распахнулись раньше, чем он успел долбануть по доскам.

– Э?

Рукой, занесённой за голову, капитан пригладил волосы.

– Здрасьте? – осторожно спросил он.

– Здорово, – ответил хмурый мужик, открывший ворота.

На плече мужик держал здоровенный сундук.

– Ну, что встали, – послышался изнутри уверенный женский голос, – пошли живее.

Из ворот один за другим стали выходить хмурые мужики, кто с сундуком, кто с мешком, кто с тумбочкой, кто с креслом.

– Эльдорадо, – прошептал кто-то из матросов.

Вслед за мужиками появилась высокая красивая женщина, в синем платье с пышной юбкой до земли, низким лифом и узкой талией.

– Королева, – прошептал кто-то из матросов.

– Не убивать! Брать в плен! Толстый, стой!

Орал капитан, глядя, как Толстый летит к этой женщине в длинном прыжке, вытянув руки к её шее.

– Эмма! – орал Толстый.

– Эх, ма! – поддержал его боцман.

– Эмма, Эмма, привет!

Толстый повис у женщины на шее.

– Толстенький! – радостно воскликнула она, закружив гнома. – Привет, мой дорогой!

– Эмма, Эмма, ты как здесь оказалась? – захлёбывался от радости Толстый. – И где мы все, кстати, находимся?

– Вот, по совету друзей, – она поставила Толстого и расправила платье, – ну, то есть по совету Августы, феи-крёстной, решила приобрести у вас тут землю, ну и замок, конечно. Воздух, Толстенький, у вас здесь просто замечательный. После Москвы – не воздух, а чистый кислород. Она меня давно уговаривала, вот я и решилась, пока всё не разобрали.

– Юнга, не мог ты бы нас представить? – застенчиво подступил капитан.

– Эмма, это капитан Финт, он пират, и мы все пираты, плаваем тут, грабим, – светским тоном представил Толстый. – Капитан, это ведьма Эмма, она из Москвы. Вот. Будьте знакомы.

Ведьма и пират пожали друг другу руки.

– Мадам, этим прекрасным солнечным утром я буду счастлив вас ограбить, – заговорил капитан, подкручивая ус.

– Ограбить?

– Ну, я же пират, мадам, ноблис оближ, если вы понимаете, о чём я, хе-хе.

Капитан попытался дружески ткнуть ведьму локтем в бок, но та легко уклонилась.

– Ах, вот вы о чём. Ну что же, как видите, я хорошо подготовилась. Все вещи уже упакованы. Вас не затруднит пограбить мой новый замок, вон тот.

Пираты посмотрели на розовые башни с тонкими шпилями, возвышающиеся над лесом километрах в пяти по берегу озера. Капитан жадно сглотнул.

– Ну что вы мадам, как я могу отказать такой красавице, я с удовольствием ограблю ваш новый замок.

– Прекрасно. Вы же не откажетесь от чашечки чая во время ограбления?

– Буду счастлив мадам.

– Что ж. Тогда приступайте.

Эмма изящно указала на хмурых мужиков с поклажей.

Пираты похватали у них сундуки, мешки и мебель.

– Богатство, вот богатство, эх, тяжёлое-то какое богатство, – кряхтели они, сгибаясь, пристраивая добычу на плечи.

Хмурые мужики, напротив, разгибались, потирали поясницы, и лица их веселели.

– А тебе, Толстый, я доверю нести вот это, – Эмма с улыбкой протянула ему волшебную палочку. – Смотри, не урони. Лягушек здесь и так хватает.

– Не вопрос.

Толстый сунул палочку в карман, и они с Эммой пошли впереди, болтая об общих знакомых. Пираты растянулись по берегу потной пошатывающейся и постанывающей цепочкой.

– Веселее, – подбадривал их Финт, – сегодня нам улыбнулась госпожа удача.

До замка они добирались часа три. За это время двое матросов бросили поклажу и ушли из пиратов в лесные разбойники. Они решили, что разбойникам столько не награбить, а значит, и таскать столько не придётся.

– Заходите.

Ведьма Эмма забрала у Толстого палочку, прервав его попытки превратить шишку в конфету, взмахнула ею, и подъёмный мост плавно опустился.

– Эй, любезный, поставь сундук сюда. А вы двое, поднимите диван на третий этаж. Осторожнее, умоляю. Если вы поцарапаете паркет, я расстроюсь. А лучше бы я не расстраивалась. Толстенький, тут где-то должна быть кухня. Найди, пожалуйста, и распорядись насчёт обеда, на всех.

Пираты кряхтели, стонали, стучали и попукивали от напряжения по всему замку. Эмма присматривала за ними, поигрывая волшебной палочкой, и раздавая команды направо и налево.

Через пару часов капитан упал на свежеустановленный диван, снял треуголку и вытер пот со лба:

– Славно пограбили.

– Да, неплохо. – Эмма оглядела комнату. – Теперь прошу к столу. Вы должны подкрепиться. Грабёж, как я вижу, отнимает много сил.

Пираты, весело галдя, собрались за длинным столом в огромной кухне с каменным сводчатым потолком. Капитан открыл крышку кастрюли, понюхал, отломил кусочек хлеба, пожевал.

– А ром? – обиженно спросил он.

– Ром?

Толстый, сидевший во главе стола рядом с Эммой, зашептал ей на ухо.

– Ах, ром. Да, конечно. Не обессудьте, ром у нас разливной.

Перед каждым пиратом поставили по стакану с кефиром.

– Ну, за грабёж, – поднял тост капитан.

– За грабёж! – хором крикнули пираты и чокнулись так, что на тёмное дерево стола полетели брызги кефира.

Довольно поздним вечером они прощались у ворот замка.

– Благодарю вас. Ваш грабёж был как нельзя кстати, – провожала пиратов Эмма. – А ты, Толстый, непременно должен заглянуть ко мне в гости, вместе со всеми своими друзьями. До свидания, осторожнее, не споткнитесь, освещение на дорожке ещё не сделали.

– Эх, хорошо пограбили!

Капитан после кефира шёл, слегка пошатываясь, с наслаждением вдыхая свежий воздух сумерек.

– Да, хорошо, – согласился старший помощник Влоб. – Душевно.

– Э… капитан? – тихонько окликнул боцман Брюк.

– Чего?

– А добыча?

– Чего добыча?

– Добыча, которую мы награбили. Мы забыли её в замке.

– Да мы и замок забыли, – добавил матрос Трос. – Мы же его тоже награбили.

– Точно! – хлопнул капитан себя по лбу. – Ну ладно я забыл, а вы куда смотрели? Разгильдяи! Ротозеи!

– Стойте! Подождите! – пытался их остановить Толстый, но его не слышали.

Шумной толпой пираты подвалили к замку и замолотили в ворота.

– Вы что-то забыли? – спросила Эмма, открывшая маленькую калитку в больших воротах.

– Ага! Хозяйка, мы добычу забыли. Ты подвинься в сторонку, мы сейчас всё заберём.

– Заберём?

Эмма наморщила лоб:

– Вы говорите о том, что вы сюда принесли?

– Гы, – подтвердил капитан.

– То есть вы хотите это вынести?

– Гы!

– Толстый, – обратилась ведьма к гному, который скромно ковырял ногой в песке. – А вас тут все пираты такие?

– Ну…

– Толстый, я спросила серьёзно.

– Нету у нас других, – буркнул Толстый.

– Понятно. Господа. Тихо, пожалуйста, – успокоила Эмма галдящих пиратов. – Господа, я вижу, что вы находитесь во власти заблуждения и должна его развеять. Это касается того, что сегодня здесь происходило. Я, как вам и говорила, купила себе новый замок. И его необходимо было обставить мебелью. А мебель принести со склада. Да, того самого, большого, кирпичного. Я признаться, господа, приняла вас за местных жителей, которые любезно согласились помочь с переездом мне, своей новой соседке. Между соседями такое принято.

– Мы же говорили: грабим, – вякнул капитан. – Мы же предупреждали.

У капитана, который был посообразительнее своей команды, на глаза начали наворачиваться слёзы обиды.

– Боже, я не разбираюсь в вашем деревенском диалекте! – Эмма подмигнула Толстому. – Я решила, что грабим, это значит помогаем. Теперь, когда недоразумение исчерпано, позвольте с вами ещё раз попрощаться. Можете зайти завтра, только не очень рано, я поздно ложусь.

Капитан, растолкав матросов, пошёл прочь, низко опустив голову и пиная шишки.

– Да что же это, да что же это! – заверещал худенький матросик, который был гораздо глупее капитана. – Целый день грабили, и ни шиша? А ну, братва, штурмуй замок.

– Секундочку! Секундочку! – ведьма легко перекричала матросню. – Толстый, ты ведь уже отошёл в сторонку?

– Да я вообще за деревом, – крикнул давно спрятавшийся Толстый.

– Умница. А теперь штурмуйте, что же делать, раз вам неймётся.

Матросы кинулись на ворота.

– Вот нельзя было сразу в мешок! – ворчал Толстый через пять минут, собирая с площадки перед воротами лягушек в маленьких полосатых тельняшках.

– Эх, боцман, боцман! – капитан поглаживал по голове сидящую у него на ладони жабу.

– Ква, – пожаловался боцман.

– Скажите, капитан, а как вы смотрите на то, чтобы стать директором лодочной станции?

Эмма носком туфли подпихнула к мешку пытавшуюся упрыгать лягушку.

– Лодки, катамараны, байдарки, скутеры. Я как раз думала о том, чтобы организовать лодочную станцию вон там, на берегу, чтобы мои друзья могли развлекаться.

– А грабить?

Капитан осторожно положил боцмана в мешок.

– Ну, если это вам необходимо…

– Я пират! – Капитан ударил себя в грудь.

– Хорошо. Два раза в месяц ваше жалование управляющий будет запирать в сундук. А вы его – грабить.

– Бизань-мачту мне в глотку!

– Вы настаиваете?

– Нет, – быстро ответил капитан.

– Вот и договорились, – улыбнулась ведьма.

* * *

– А лягушки? – спросила Янка – Ну, которые пираты?

– Толстый их в деревню принёс. Тогда всё и рассказал. Через неделю они назад распиратились.

– И уплыли?

– Да нет. Они из своего корабля паром сделали. Ну, возить пассажиров через речку, на другой берег.

– А что у вас на другом берегу?

– Ничего.

– И кого они возят?

– Да никого. Пока. Но они надеются. Начали рекламную компанию: «Два ограбления по цене одного. Незабываемые впечатления. А также проводим детские праздники». Ничего, у нас к ним уже привыкли. А вначале смотрели как на привидений.

– На привидений? – задумчиво переспросила Янка. – А ты видел привидений?

– Нет, у нас, знаешь, они не водятся.

– А хочешь посмотреть?

– Ещё спрашиваешь! Конечно!

Янка хмыкнула.

– Вася, выгляни на секундочку, – сказала Янка в электрическую розетку над кухонным столом.

Из стены высунулась полупрозрачная растрёпанная голова.

– Ауа! – зевнула голова.

Высунувшаяся из стены полупрозрачная рука потёрла полупрозрачные глаза.

– Чего? – недовольно спросила голова.

– Во-первых, привет, во-вторых, нечего целый день дрыхнуть. Познакомить хотела. Знакомься, это Фё…

Знакомиться оказалось не с кем. Фёдор на кухне отсутствовал.

– Фе… Фёдор!

Янка заглянула под стол. Ну, Фёдор не маленький ребёнок, чтобы под столом прятаться. Как взрослый самостоятельный гном, он залез на шкаф в спальне.

– При-при-при-при-при, – он не столько говорил, сколько отбарабанивал челюстями.

– Привет? – предположила Янка.

Фёдор отчаянно помотал головой.

– При-при-при, – замолотил он.

– Придурок залез на шкаф? – описала Янка ситуацию.

– Привидение! – Фёдор, наконец, справился с нервами, успокоился и заорал во весь голос.

Рядом с ним из шкафа высунулась голова Василия.

– Знаешь, что, – сердито сказал тот, глядя на Янку, и не обращая на Фёдора никакого внимания, – ещё раз такого психа приведёшь, месяц не покажусь. Что он орёт, как слон без хобота? Ты чего орёшь? – повернулся он к источнику крика. – Привидений не видел?

Бабах! Это Янка, подпрыгнув, перехватила Фёдора, летевшего со шкафа на люстру как горный орёл с вершины на вершину.

– Тихо! Лежать. Ты чего орёшь? – повторила она вопрос Василия. – Сам же просил показать привидение. Успокойся, они не кусаются. Почти.

– Аааа!

Это Фёдору почти удалось вырваться.

– Тихо! Шутка. Вообще не кусаются. Садись.

Она посадила его на кровать.

– Ты тоже сядь, – сказала Янка Василию, висевшему посреди комнаты. – Видишь, фей нервный попался. В общем, дело было так.

7

Все мы слышали, что привидения проходят сквозь стены. Это не совсем так. Они входят в стены. И выходят из стен. Это правда. Но сказать: «Привидения проходят сквозь стены», это всё равно, что сказать: «Люди проходят сквозь дома». Потому что в стенах привидения живут.

Запыхавшееся привидение выскочило из стены детской комнаты где-то в половине восьмого вечера в третий вторник октября и бросилось к Янке.

– Янка? Ты? Ты Янка? Фея?

– Фея. Янка, – согласилась с привидением Янка и начала тихо и спокойно падать в обморок.

– Не бойся! Не бойся! – закричало привидение и замахало перед её лицом руками.

Не будь Янка феей, она бы от этого в два обморока упала, причём сразу. Но перемены в фейской школе, замаскированной от родителей под Центр развития творческих способностей, закалили её психику. Знаете, когда пятнадцать малолетних фей пытаются наколдовать только что пройдённое на уроке, и пострашней привидений штуки получаются. Скажем, превратить подружку в парту – это ещё ничего, чтобы вы понимали, чем они там занимаются. А вот парту – в подружку, это действительно «ой» два раза. Так что Янка закрыла только один глаз.

– Янка? Фея?

Янка мигнула открытым глазом.

– Сделай так.

Привидение сложным образом переплело полупрозрачные руки, сцепив полупрозрачные пальцы в фигуру, напоминающую четыре фиги сразу. Не будь просьба откровенной дурацкой, Янка ни за что бы так не сделала. Но от удивления, мы же от привидений ждём кошмаров, а не глупостей, руки она сплела. Ну и чтобы попробовать, сможет ли.

– Вот так, – показало привидение.

Ага, один палец она неправильно согнула. Янка исправилась и меньше чем за минуту стала полупрозрачной, слегка взлетев при этом над полом.

– Эй? Эй! Это чего?

Она смотрела сквозь свои руки на свои ноги, а сквозь свои ноги – на ковёр. На ковре лежала бумажка от жвачки.

– Это ты сделало? – протянулась она к привидению. Потянулась медленно, не могла сообразить – как бы половчее придушить существо, которое и без того не совсем живое.

– Я, – привидение встретило её руку крепким рукопожатием, – очень приятно, Вася.

Именно крепким. Это для нас они неосязаемые. Друг для друга – хоть защупайся.

– Полетели, – потянул её Вася за собой.

– Да куда? Ты кто? Что вообще происходит? Почему я прозрачная?

Янка, ухватив привидение за воротник, трясла его так, что оно болталось как пальто на вешалке.

– Ва, ва, Вася, при, при, привидение, – не сказал ничего нового Вася. Он оторвал её руку от себя. – Полетели, объясню. Мы в стене живём. В стену надо войти.

– В стене живете?

– В стене, – кивнул Вася.

– В стену надо войти?

– Войти, – согласился Вася.

Янка пихнула Васю в сторону кровати, в которую он вошёл по пояс. В общих чертах понятно: она превратилась в привидение. Для девочки, несколько месяцев бывшей мебелью, это не трагедия. Но так же было понятно, что прямо сейчас очеловечиться не удастся. Опять что-то начинается, опять она куда-то влипла. Вздохнув, Янка молча позвала Васю за собой кивком головы, и первая вошла в стену.

* * *

Ну, в общем, там было где развернуться. Она-то представила, что привидения в стене стоят, прижавшись друг к другу, как рыбки в банке с рыбными консервами. Оказалось, внутри хоть угуляйся.

Представьте.

Широкая улица, которую не назовёшь пешеходной, потому что не столько по ней идут, сколько над ней плывут привидения. По сторонам улицы домики. А на домиках – ещё домики, соединённые лесенками и длинными балконами. Получаются многоэтажные дома, до самого потолка, но составленные из маленьких избушек. В промежутках между избушками виднелась изнанка обоев.

– Ничего себе, – только и смогла сказать Янка.

Василий довольно хмыкнул.

– А как это? – Янка оказала на дома и улицу.

– Что «как это»?

– Как это всё в стене?

– А как у вас всё не в стене?

– Ну… не знаю. Так получилось. Так мы живём.

– Вот именно. А мы так живём. Полетели ко мне.

Василий жил в домке под самым потолком. Ничего похожего на кухню, спальню, туалет и просто мебель там не наблюдалось: незачем всё это привидениям, просто пустая комната.

– Располагайся.

Василий завис в воздухе в такой позе, как будто сидел в кресле. Янка попыталась устроиться так же, но провалилась сквозь пол на три домика ниже, сопровождаемая визгами и руганью соседей. Какой-то бородатый полупрозрачный дядька поймал её за ногу и вышвырнул в окно, где уже поджидал Василий.

– Вы-то чего орёте? Привидений не видели? – крикнул он соседям, просунув голову в стену. – Представь, что сидишь и будешь сидеть, – быстренько научил он Янку, затащив обратно к себе.

– Ага, – она довольно поёрзала в воздухе. Сидеть получилось. – Ты, значит, Вася.

– Вася.

Янка думала, как бы поделикатнее начать знакомиться.

– И когда ты умер?

Вася закашлялся, выпучив глаза:

– Чего? Ты с чего взяла? Живой я.

Тут уже закашлялась Янка:

– Как живой? Ты же привидение?

– Ну. А при чём здесь умер?

– Подожди, – Янка выставила вперёд ладонь. – Привидения, это когда кто-то умер, и получилось привидение. Не так, что ли?

– А, – вздохнул с облегчением Вася, – понятно. Когда кто-то умер, это призраки. Они в замках старинных живут, на кладбищах заброшенных. А мы привидения. Живём в стенах. И ничего мы не умерли. Мы вообще не умираем. Хотя…

Вася замялся:

– Тут такая штука… Чего я тебя позвал-то…

– Ничего себе позвал! – возмутилась Янка. – Ты меня в привидение превратил.

– Ну а как бы ты иначе сюда попала? – виновато развёл руками Вася.

– А ты меня спросил, хочу я вообще сюда попасть или нет? И как я, кстати, попаду обратно?

– Обратно легко, – отмахнулся Вася, – я тебе покажу. Хочешь – прямо сейчас. Послушай только. Послушаешь? – с надеждой заглянул он ей в глаза.

Сквозь его глаза Янка посмотрела в окно. Вздохнула. Послушать, пожалуй, можно. Истории слушать она любила.

– Ну, давай. Ладно.

* * *

– Ну вот, – начал Вася, устроившись в воздухе поудобнее. – Нас тут страшилки одолели.

– Ой! – решила заранее испугаться Янка. – Какие страшилки?

– Ваши. Детские.

Янка помотала головой. Она ничего не поняла.

– Ну, детские. В чёрном-чёрном лесу, красная рука, зелёные пальцы, гроб на колёсиках, и всё такое.

Янка не понимала.

– Ясно, – вздохнул Вася. – Объясняю. Были такие детские страшилки. Дети ваши человеческие друг другу рассказывали. А потом перестали. Забыли, наверное. Ну, они к нам и перебрались.

– Дети? – растерялась Янка.

– Да нет, страшилки.

Янка нервно оглянулась. Что такое страшилки, она не знала, но от красных рук с гробами на колёсиках хорошего ждать не приходилось.

– Они не здесь, – успокоил её Вася, – там, – неопределённо махнул он рукой.

– И что? – на всякий случай шёпотом спросила Янка.

– И то, что привидения в них пропадать начали.

– В гробе?

– В гробу, – поправил Вася. – И в нём тоже. Они же их не знают, страшилки эти. Страшилки их караулят в темноте, и им рассказываются. Как дорасскажутся, так привидение в страшилку попадает. И страшилка про него становится. И всё рассказывается и рассказывается. Только расскажется, сразу снова начинается. И так его целый день душат или ноги отрубают. Представляешь?

– Ой. А ты откуда про страшилки знаешь?

– Ну как откуда? Дом-то старый. До тебя дети жили. Рассказывали. А я подслушивал в розетку. Поэтому знаю. А теперь перестали рассказывать, – пригорюнился Вася.

– А что же ты всех не предупредишь? – удивилась и даже возмутилась Янка. – Предупреди всех, чтобы они эти страшилки не слушали.

– Как? – удивился уже Василий. – Нас знаешь сколько, только в этом доме. Десять этажей, восемь подъездов. Район-то хороший, тихий центр, все стены заселены под самый потолок.

– Ну что значит, как? По радио расскажи. Или по телевидению. Граждане привидения, опасайтесь гробов на колёсиках. И без колёсиков тоже.

– Янка, ну какое у нас радио? – пожал плечами Василий. – Мы же привидения. Ты бы ещё СМСки разослать предложила.

– А, ну да. Действительно. Ну, ладно. Хорошо. Страшилки. Саморассказывающиеся. Сами себя рассказывают в темноте. Привидения исчезают. А я-то здесь при чём?

Янка взмахнула руками так, что взлетела до потолка.

Ей только гробов не хватало.

– Как при чём? Как при чём? – в свою очередь подвзлетел Василий. – Ты же ребёнок.

– Сам ты ребёнок.

– Ну, не взрослая же.

– И что?

– И фея.

– И что?

– И… И…

Похоже, аргументы у него кончились. В том, что дети перестали рассказывать друг другу страшилки, она не виновата. В том, что те ушли к привидениям – тоже.

– Ты не поможешь? – спросил Василий после длинной паузы.

В его полупрозрачных глазах едва угадывались совсем прозрачные слёзы. Янка поняла, что деваться ей некуда, и тяжело вздохнула.

* * *

Через десять минут – чего тянуть, ей ещё уроки делать – единственная в мире девочка-охотник на страшилки отправилась на поиски страшилок. Они с Василием прошли внутри стены между детской и прихожей, свернули в стену между гостиной и кухней. Янка засмотрелась на гвозди, на которых с той стороны, в комнате, висели фотографии, а с этой стороны на них были натянуты верёвки и сушилось полупрозрачное бельё.

Из этой стены Василий привёл её в угол дома, наружной стене. Она была толстая, зимой промерзала, изнутри не прогревалась, и тут почти никто не жил. От чего обстановочка была что надо: темно и страшно.

– Ну вот, – сдавленным голосом сказал Василий. Он уже и сам не очень верил в свою затею. – Ну, вот, где-то здесь они и появляются чаще всего. Они, ну, это, здесь. Где-то.

Он нервно сглотнул.

– Ты иди, – подтолкнула его Янка, – тебе тут, наверное, нельзя. Я одна разберусь.

– Ладно, – сразу согласился Василий, – я тебя в гостиной в стене под подоконником подожду.

– Ага. Ну, давай.

Он улетел с такой скоростью, что ноги загибались. Янка стояла, оглядываясь. Что делать – понятия не имела. Вдруг из тёмного угла послышался песочный шепоток. Он становился всё громче, пока не превратился в шелестящий, но вполне различимый голос.

* * *

В чёрном-чёрном лесу стоит чёрный-чёрный дом. В чёрном-чёрном доме есть чёрная-чёрная комната. В чёрной-чёрной комнате стоит чёрный-чёрный стол. Вокруг чёрного-чёрного стола сидят чёрные-чёрные люди. На чёрном-чёрном столе стоит чёрный-чёрный гроб. В чёрном-чёрном гробу лежит чёрный-чёрный человек.

Янка вдруг поняла, что она не слышит это, а видит! Это она входит в чёрный-чёрный дом, открывает чёрную-чёрную дверь, попадает в чёрную-чёрную комнату. Это к ней повернулись чёрные-чёрные люди, сидящие вокруг чёрного-чёрного стола, на котором стоял чёрный-чёрный гроб. И чёрный-чёрный человек садится в своём чёрном-чёрном гробу и протягивает чёрную-чёрную руку именно к Янке. И все сидящие за столом чёрные-чёрные люди поворачиваются к Янке. А человек в гробу говорит:

– «ОТДАЙ МОЁ СЕРДЦЕ!»

Янка зажмурилась и заорала.

Когда она открыла глаза, никакого чёрного дома не было. Всё то же сумрачное и холодное место внутри наружной стены её квартиры. Часто дыша, она стала дёргать свою одежду. Отпечатков чёрных рук не видно. Успокоившись, Янка тут же разозлилась. С ума посходили, так пугать. Ну ладно, она им устроит. Янка походила кругами, глядя в тёмные холодные углы. Минут через пять шепоток посыпался снова. И всё повторилось. Она входит в чёрный дом, открывает дверь в чёрную комнату, в чёрном гробу на чёрном столе садится чёрный человек и протягивает к ней чёрную руку.

– «ОТДАЙ МОЁ СЕРДЦЕ!» – кричит чёрный человек.

– Да подавись! – кричит Янка, достаёт из кармана трепыхающееся чёрное сердце и со всего размаха шлёпает его в гроб.

Чёрные люди смотрят на неё, вытаращив глаза.

– Ты чего это? – наконец приходит в себя чёрный человек, сидящий в гробу. – Девочка, ты чего это себе позволяешь? Тебе кто разрешил хулиганить? А?

Спросив это плачущим голосом, сердце он всё-таки подобрал, понюхал, лизнул, и засунул себе в грудь.

– Это я хулиганю? Это вы что себе позволяете? Это что такое?

Янка провела пальцем по столешнице и показала его всем. Палец стал чёрным-пречёрным.

– Вы здесь когда последний раз прибирались? Ну-ка, встали все. И ты, покойничек поднимайся. Тряпки у вас есть? Ты за водой. Ты метлу тащи.

Ошеломлённые её напором, чёрные-чёрные люди повскакивали и заметались по чёрной-чёрной комнате. Через час чёрной-чёрной она быть перестала. В белую-белую не превратилась, но светло-серого оттенка добиться удалось.

– Гроб уберите! – скомандовала Янка. – Ну, куда-куда, в сарай, я сарай во дворе видела. И умойтесь, там бочка с водой есть! – крикнула она им вслед.

– Ну, так уже лучше.

Янка оглядела мужичков, снова собравшихся за столом. С них капала вода, оставляя на досках серые разводы.

– Всё, я пошла.

– В чёрном… – писклявым голосом затянул один из них, и затих, затравленно оглядываясь.

Комнату и мужичков вполне можно было назвать грязными, но ничего чёрного в доме не осталось.

– В чёрном, в че… – жалобно шепнул другой, запнувшись на второй букве «ё».

– А вот фиг вам, а не в чёрном!

Янка гордо улыбнулась и хлопнула дверью. Из-за двери послышались рыданья, и тут же затихли, как будто кто-то убавил звук. Бывший чёрный дом исчез.

* * *

Не прошло и минуты, как из другого тёмного угла донёсся скрип несмазанных колёсиков.

Жила девочка с мамой. Однажды мама, уходя на работу, сказала:

– Девочка, никому не открывай дверь.

Осталась девочка одна. И вдруг включилось радио. Радио сказало:

– Внимание, внимание, гроб на колёсиках выкопался из могилы.

Девочка выключила радио. Вдруг радио включилось и сказало:

– Внимание, внимание, гроб на колёсиках выехал с кладбища. Он едет в ваш город. Не выходите на улицу.

Девочка выключила радио. Оно снова включилось и сказало:

– Внимание, внимание, гроб на колёсиках заехал в ваш город, теперь он ищет вашу улицу. Не выходите из дома.

Янка и сама не заметила, как она стала этой девочкой, и дальше всё происходило с ней.

Девочка выключила радио и стала дальше играть. Но радио включилось и сказало:

– Внимание, внимание, гроб на колёсиках нашёл вашу улицу. Он ищет ваш дом. Никому не открывайте дверь.

Девочка выключила радио и включила мультфильмы. А радио сказало:

– Внимание, внимание, гроб на колёсиках нашёл ваш дом. Он ищет вашу квартиру. Прячьтесь.

Но девочка смотрела мультфильмы и этого не услышала. Вдруг в дверь позвонили. Девочка забыла, что говорила мама и открыла дверь. Гроб на колёсиках заехал в квартиру, отворился, оттуда выскочил мертвец и утащил девочку с собой. Пришла мама с работы, а дома – никого, только на полу следы от колёсиков. И никто больше эту девочку не видел.

Апчхи!

В гробу было пыльно.

– Так, ну хватит.

Янка пихнула мертвеца и откинула крышку гроба.

– Ты кто такой?

– Ме-ме-мертвец, – ответил явно испуганный мертвец.

Он сидел в гробу в маленьком креслице и держался за маленький руль. Справа торчала рукоятка коробки передач, спереди и по бокам прорезаны окошки, затянутые чёрным тюлем и незаметные снаружи.

– Понятенько. И далеко мы с тобой собрались?

– На-на-на кладбище.

– Ну да, могла и догадаться. А зачем, можно поинтересоваться?

– В мо-мо-могилу.

– Ясно. Да что ты так трясёшься?

Мертвец действительно дрожал так, что с него сыпалась могильная пыль.

– Жи-жи-живых боюсь.

– Надо же, какие мы нервные. Радио ты включал?

– Гы.

Мертвец кивнул так энергично, что его шея хрустнула и голова съехала набок. Он с трудом поставил её на место и показал маленький радиопередатчик.

– Ух ты! – восхитилась Янка. – Какой прогресс. Вот что. Где тут магазин знаешь? Знаешь?

Мертвец, боясь, что голова снова отломиться, кивнул всем телом.

– Поехали.

Из магазина Янка вышла с баллончиком краски и смазкой для подшипников. Через полчаса колёсики гроба совершенно не скрипели, а сам он стал истерично-розовым. С блёстками.

– Вот, – Янка протянула мертвецу тюбик со смазкой, – это если снова скрипеть начнут. А на кладбище тебе делать больше нечего. Поедешь в парк аттракционов, будешь детей катать. Ну, там, какой-нибудь уголок ужасов или что-то в этом духе. И с первой зарплаты купи себе такой цилиндр, чёрный. Ну, шляпу на голову высокую. Вот так будешь смотреться. – Янка показала большой палец. – Понял? Всё тогда, пока.

* * *

Гроб укатился с тихим жужжанием. А откуда-то слева послышалось постукивание каблучков. К постукиванию прибавился хруст песка под подошвами. Звуки становились всё громче. Эхо стука и хруста заполнило пространство внутри стены. Вокруг Янки закрутилась новая страшилка.

Жила-была одна девочка. Она долго просила у мамы новые туфельки. Наконец, мама отпросилась с работы, и они пошли на базар. По дороге им встретилась тётенька.

– Только не покупайте красные туфельки, – сказала тётенька.

Потом им встретился дяденька.

– Только не покупайте красные туфельки, – сказал дяденька.

Потом им встретилась старушка.

– Только не покупайте красные туфельки, – сказала старушка.

Пришли они на базар, и девочка увидела, как какая-то женщина продаёт красные туфельки.

– Мама, купи мне красные туфельки, – попросила девочка.

– Нет, девочка, сказала мама, – нельзя покупать красные туфельки.

Девочка стала плакать и просить красные туфельки. Она так сильно плакала, что мама купила ей красные туфельки. Они пошли с базара и встретили тётеньку.

– Только не надевай красные туфельки, – сказала тётенька.

Потом они встретили дяденьку.

– Только не надевай красные туфельки, – сказал дяденька.

– Не надевай красные туфельки, – сказала бабушка, и милиционер тоже сказал.

Дома мама спрятала туфельки в шкаф и ушла на работу. Девочке очень хотелось надеть красные туфельки, она залезла в шкаф и надела туфельки. Её ноги тут же начали плясать. Она плясала по комнате, плясала по улице, плясала по городу, и никак не могла остановиться. Она проплясала три дня и, наконец, приплясала к доктору.

– Помогите мне снять туфельки, – попросила девочка.

– Я не могу снять туфельки, – сказал доктор. – Но я могу отрезать тебе ножки.

Взял большой нож и отрезал девочке ножки. И стали эти ножки сами плясать уже без девочки. Пришла мама домой, а там девочка без ножек. Посадила мама девочку на тележку, на которой ездят без ножек, и поехали они на базар. А на базаре та же женщина снова продаёт те же красные туфельки.

– Женщина, зачем вы продаёте такие туфельки? – спросила девочка.

– Потому что они ко мне возвращаются, – ответила женщина.

– Так, хватит с меня!

Янка встала с тележки.

– Чем торгуем, гражданочка?

Гражданочка вышла из-за прилавка, и, нагнувшись, долго рассматривала её ноги, которые были на своём законном месте, и не в красных туфельках, а в синих кроссовочках. Тьфу, в кроссовках, то есть.

– Туфельками, – наконец разогнулась женщина, посмотрев на Янку довольно тупым взглядом.

Ну да, и вопрос «чем торгуете» особо умным не назовёшь.

– Туфельками, значит. Ага. А гигиенический сертификат соответствия у вас имеется? И разрешение на торговлю? А санитарная книжка?

– Чё? – только и могла спросить женщина, явно не понявшая ни слова.

– Разрешение на торговлю есть, говорю? Что тут у нас за прилавком, ну-ка проверим.

Янка легла животом на прилавок и глянула вниз.

– Ну, ничего себе!

Глаза у неё сделались как две тарелки. Янка спрыгнула на землю, проскользнула за прилавок и выставила на всеобщее обозрение большую картонную коробку. Полную отрезанных ножек в красных туфельках. Ножки подрагивали и шебуршились, но выбраться через край коробки у них не получалось.

– Это что такое? – Янка взяла в каждую руку по отрезанной ножке. – Это что такое, я вас, гражданочка, спрашиваю?

– Н-н-ножки, – подтвердила женщина очевидное.

– Ножки?

Янка размахнулась и врезала ножкой в красной туфельке по голове торговке.

– Ножки? – долбанула она с левой руки. – Ножки?

Янка наступала, размахивая отрезанными ножками как двумя батонами колбасы, если бы на колбасу надели белые гольфики и красные туфельки. Торговка визжала и пыталась спрятаться под прилавок.

– Голова у вас есть, я спрашиваю, детей без ножек оставлять? А ну, вылезайте немедленно!

– Не вылезу, – раздался из-под прилавка сдавленный голос.

– Вы не вылезете, я залезу, хуже будет.

Из-за прилавка блеснули два испуганных глаза.

– Вот что. Я так понимаю, перестать торговать туфельками вы не можете.

– Не могу, – согласилась женщина, энергично кивая.

– Дурацкая страшилка, – сплюнула Янка. – Ладно, я придумала. Туфельки-то всегда назад возвращаются?

– Гы, – кивнула женщина.

– Вот и продавайте их не детям, а туристам, вместо компаса. Они в поход отправятся, а когда назад пора возвращаться, туфельки выпустят и за ними пойдут. Ясно? И вывеску новую сделайте. «Спортивные товары». И учтите, я проверю.

– А если туристы их наденут? – решила уточнить торговка, явно не желавшая встречаться с Янкой ещё раз.

– Женщина, вы в своём уме? Зачем туристы наденут детские красные туфельки? Куда они их наденут, на нос себе? Рисуйте, давайте, вывеску.

Женщина достала из-под прилавка баночку с красной краской, окунула в неё кисточку и нечаянно капнула краску на землю. Красное пятно стало расползаться, расползаться, пока всё вокруг не заволокло красной краской. Похожей на кровь. Началась новая страшилка.

* * *

Одна семья переехала в новую квартиру. Они начали делать ремонт и случайно капнули красной краской на полу в ванной. Папа оттирал пятно и не смог оттереть. Мама оттирала пятно и не смогла оттереть. Бабушка оттирала пятно и не смогла оттереть. Девочка оттирала пятно и не смогла оттереть. Ночью, когда они легли спать, пятно стало расползаться и стало большим. Папа пошёл ночью в туалет, а из пятна высунулась красная рука и утащила его вниз. А утром пятно снова было маленьким. На следующую ночь оно снова стало расползаться. Мама пошла ночью в туалет, из пятна высунулась красная рука и утащила её вниз. А утром пятно снова было маленьким. На следующую ночь пятно снова стало расширяться. Пошла бабушка в туалет, из пятна высунулась красная рука и утащила её вниз. Осталась девочка одна. Ночью она осторожно заглянула в ванную. Она увидела огромное пятно. Из него торчала красная рука и хватала всё вокруг. Тогда схватила девочка молоток и как врежет по красной руке. Откуда-то снизу раздался страшный крик. Из красного пятна высунулась ещё одна красная рука. Из красного пятна высунулась красная голова. Из красного пятна кто-то начал вылезать. И посмотрел на девочку красными глазами. И сказал: «Зачем ты ударила меня девочка?»

– Ну, блины дырявые, ну вы что тут совсем озверели! Не семья, а зоопарк какой-то. Поубивать вас всех мало. Откуда вы взялись на мою голову?!

На край дыры в полу ванной комнаты вскарабкался мужик, весь заляпанный красной краской. Говорил он нечётко, потому что ушибленный большой палец правой руки сунул себе в рот. Янка уронила молоток.

– Здрасьте, – растерянно поздоровалась она.

– Здрасьте-мордасти, – передразнил её заляпанный краской мужик. – Ну, кто тут у вас ещё остался, кроме тебя? Тёти-дяди имеются?

– Нет, – помотала головой Янка.

– А, ну значит, вся семейка в сборе. Ну и ты, что ли, иди сюда.

Он протянул к Янке красную руку.

– А вы, собственно, кто? – спросила Янка, – отступив назад.

– Кто? Дед Пихто! Сосед я ваш, снизу. Ремонт делаю. Как и вы, между прочим. Вы эту дыру свою когда заделывать собираетесь? Или так и будете на мою голову падать? А, что с тобой говорить, ты-то что в этом понимаешь? Ну, иди сюда, говорю, не бойся. Нет? Ну и ладно. В общем, соберёшься, милости просим.

Мужик спрыгнул в дыру. Янка осторожно подошла к краю. Сквозь дыру она увидела квартиру, такую же, как у них. Голые бетонные стены, в углу свалены рулоны боев. Паркет отциклёван наполовину. Вся комната заставлена какими-то вёдрами и стремянками. Ремонт в самом разгаре. Посередине комнаты – стол, вместо скатерти застеленный старыми газетами. А за столом папа, мама и бабушка. Пьют чай. С баранками. Мама приветливо помахала Янке рукой.

– Помощь нужна? – крикнула Янка.

– Так это, строителей надо звать, – откликнулся папа. – Мы же это, сами дыру-то не заделаем. Ты это, в справочную позвони. Узнай, как строителей позвать.

– Ладно. А где телефон?

– Так это, телефон не провели ещё.

– Ладно. Я выйду на улицу, поищу, откуда позвонить.

Янка открыла дверь в подъезд, но вместо подъезда попала в другую квартиру. В ней все спали. А на окне колыхались жёлтые шторы.

«Странно, – подумала Янка. – Окно закрыто, а шторы вон как развеваются».

* * *

Жили отец, мать, девочка и её брат. Однажды послали девочку на базар купить шторы. И мать сказала ей:

– Только не покупай жёлтые шторы.

Походила девочка по базару, но никаких штор, кроме жёлтых, не нашла. Делать нечего, повесили на окно жёлтые шторы. А ночью шторы стали сами собой колыхаться и заговорили.

– Отец, отец, подойди к окну, – позвали жёлтые шторы.

Отец подошёл, они схватили его, задушили, и куда-то спрятали.

На следующую ночь жёлтые шторы снова начали колыхаться.

– Мать, мать, подойти к окну, – позвали жёлтые шторы.

Мать подошла к окну, жёлтые шторы схватили её, задушили и куда-то спрятали.

На следующую ночь жёлтые шторы снова начали колыхаться.

– Брат, брат, подойти к окну, – позвали жёлтые шторы.

Брат подошёл к окну, жёлтые шторы схватили его, задушили и куда-то спрятали.

На следующую ночь жёлтые шторы снова начали колыхаться.

– Девочка, девочка, подойди к окну, – позвали жёлтые шторы.

А девочка заранее позвала милиционера. Милиционер выскочил из-под кровати, и начал стрелять в шторы. Из них полилась жёлтая кровь, и они умерли.

– Вообще чушь какая-то.

Янка сдвинула стволом пистолета милицейскую фуражку на затылок. Спрятала пистолет в кобуру, подошла к шторам, схватила, хорошенько дёрнула, скорее даже повисла, и шторы с треском оторвались от гардины. Запинав мокрые тряпки в угол, Янка осмотрела поле боя. Вернее, стену боя. В трубе центрального отопления одна из пуль пробила дыру, из неё хлестала жёлтая ржавая вода.

– Да, девочка, придётся вам сантехников вызывать. Родители-то где?

– Исчезли, – пискнула девочка. – Их шторы задушили.

– Ага, два раза. Никого ещё шторы не душили. А это что?

Между шкафом и стеной обнаружилась небольшая ниша, при висящих шторах незаметная. А в нише нашлась дверца.

А когда открыли эту дверь, там нашли отца, мать и брата, всех задушенных.

– Уйди зараза, – отмахнулась Янка пистолетом от нового варианта страшилки про жёлтые шторы.

За дверью, в малюсенькой, не больше кладовки комнатке и в самом деле сидела вся семья. Живая, но действительно придушенная, дышали они ртами, хватая воздух как рыбы на берегу. Отец зашёлся в кашле. Брат оглушительно чихнул.

– А, ну всё понятно. Шторы их задушили, как же. Давайте, выходите по одному.

Каждому выходящему Янка капала в нос капли от насморка.

– Их не шторы задушили, их простуда душила, – объяснила Янка девочке. – Шторы-то у вас почему колыхались?

– Потому что жёлтые, – робко предположила девочка.

– Ага, жёлтые. Потому что сквозняки. Вот они все и простудились, пока по ночам искали, откуда дует. Хотя, что тут искать.

Янка сунула палец в щель между оконной рамой и стеной.

– Вам граждане, ремонт делать надо. Поставьте, как все нормальные люди, пластиковые окна, и не будут шторы по ночам колыхаться. Или хотя бы утеплитель для окон попросите в соседней страшилке, там как раз ремонт. А шторы потом хоть оранжевые вешайте.

– Да, – маме удалось продышаться, – главное, не жёлтые. Потому что жёлтые…

* * *

Потому что жёлтой была кофточка.

Купила мама девочке кофточку. Жёлтую. Девочка её очень полюбила и всегда надевала.

– Мама, меня кофточка душит, – пожаловалась однажды девочка маме.

– Не выдумывай, дочка, – ответила мама.

– Мама меня кофточка душит, – снова пожаловалась девочка.

– Не выдумывай, дочка, – ответила мама.

Девочка снова пожаловалась:

– Мама, меня кофточка сильно душит.

– Не выдумывай, дочка, – ответила мама.

Прошло ещё время.

– Мама, меня кофточка очень сильно душит, почти задушила, – пожаловалась девочка.

– Не выдумывай, дочка, – ответила мама.

А однажды она к ней подошла, а девочка уже не дышит. Так кофточка её задушила.

– Так, отойдите в сторонку, – отодвинула Янка рыдающую над телом дочери мать.

Она взяла зеркальце и приставила её ко рту девочки. Зеркальце затуманилось.

– Дышит она ещё, можете не убиваться. Но как-то слабо дышит. Ну-ка.

Янка начала расстёгивать пуговицы жёлтой кофточки. Они расстёгивались со звоном. С помощью матери кофточку удалось стянуть с девочки.

– Понятно. Вы, уважаемая, когда кофточку дочери купили?

Янка держала на вытянутой руке, перед лицом матери кофточку размером на пятилетнего ребёнка.

– Когда она в старшую группу пошла, в са-а-адике, – зарыдала мать.

– А сейчас она у вас в какой группе?

– В третьем кла-а-ассе! – провыла мать.

– Гражданочка, ну чем вы себе думаете? Если на ребёнка кофточку надеть в два раза меньше по размеру, чем нужно, кто угодно задушится. Она вам ни на что больше не жаловалась? Что ноги в сапожки не входят?

– Жа-а-аловалась, – мать размазывала по лицу слезы.

– Гражданочка, вы бы как-то обращали внимание, на то, что у вас ребёнок вырос. Хватит реветь, идите одежду покупайте.

– Ха-а-арашо!

Мать с дочерью исчезли.

– И что? Ещё страшилки будут? – спросила Янка пустоту внутри стены. – Вася, ты как там? Видно ещё страшилки? А то тут какая-то уже мелочь пошла.

Вдалеке, там, где в наружной стене виднелся подоконник окна в гостиной, начали собираться полупрозрачные привидения.

* * *

– Как можно было в такие дурацкие страшилки попадаться, я не знаю.

Янка скрестила руки на груди и даже надулась от возмущения.

– Вот не ври, что ты не пугалась.

Фёдор не раз вздрагивал, пока она рассказывала.

– Ну… Ну да, пугалась. Знаешь, когда ты внутри стены, а потом ещё и внутри страшилки, и ты не слушаешь её, а это всё с тобой на самом деле происходит… Конечно, страшно.

– А оно на самом деле происходило?

– Да откуда я знаю? Спроси у привидений, если очень хочется.

Фёдор подумал, встал, кашлянул, помялся, и интеллигентно постучал согнутым указательным пальцем в электрическую розетку.

– Кгхм. Василий. Василий, не могли бы вы выйти.

– Дурак, я здесь.

Василий висел в воздухе у него за спиной.

– Ой! – испугался Фёдор. – Ой. А я хотел спросить, а с Янкой это всё на самом деле было?

– Интересуешься? – мрачно усмехнулся Василий. – Ну, давай, сходим, ты проверишь. Вот так сложи руки.

– Нет! – Фёдор поспешно спрятал руки за спину.

Янка улыбнулась.

– То-то же.

– А они там остались ещё? Страшилки?

– Да мелочь всякая, – махнул полупрозрачной рукой Василий. – В общем, и не страшные даже. Ну, знаешь, вроде того, как в детском лагере появилась белая простыня, красная рука и зелёные пальцы. Того, кто этой простыней накрывался, красная рука душила, а зелёные пальцы щекотали до смерти. И когда родители приехали детей забирать, там вместо лагеря было детское кладбище.

– Как же это не страшно? – поёжился Фёдор.

– Конечно, не страшно. От щекотки ещё никто не умирал. Мы специально эту страшилку не трогаем. Когда настроение плохое, ходим в неё посмеяться.

– Ну, вы даёте, – Фёдор оценил особенности повседневной жизни привидений. Вдруг глаза у него загорелись. – Слушайте, у меня есть предложение. Василий, а ты вот всё время в стене сидишь?

– Я там не сижу, а живу, – обиделся Василий.

– Ага. А вот посмотреть другие места, попутешествовать, никогда не хотел?

– Хотел, – вздохнул Василий. – Но нельзя нам по Москве. Строго-настрого запрещено. Если про нас узнают, все начнут стены ковырять, чтобы на нас посмотреть. Что мы тогда, в дырках жить будем?

– Ага. Правильно. Вот я и говорю: айда со мной.

– Куда айда? – не понял Василий.

– Да к нам. В гномью деревню. Ну, в фейскую, то есть, и в гномью. Я тебя с нашими познакомлю, со Степаном, с Машкой, с Толстым, с Малышом, с Профессором, с Белочкой. Ты же знаешь, кто они такие.

– Знаю, конечно, – уверенно сказал Василий.

– Точно, он подслушивал, – хлопнул Фёдор ладонями, – Янка, слышишь, я так и думал, он подслушивал в розетку, когда я рассказывал.

– Не подслушивал, а слушал, – вступилась за привидение Янка. – Я сама ему разрешила. Скучно же всё время в стене.

– Ну, вот и замечательно. Хочешь с ними познакомиться? – спросил Фёдор с хитрющей улыбкой глядя в глаза Василию.

– Хочу, – потупился Василий.

– Прекрасно! Мне всё равно пора. Погнали? Прямо отсюда, чтобы в Москву не выходить?

– Подождите, – заволновался Василий, – как это погнали, мне же надо собраться, предупредить, что меня не будет.

У привидения, никуда никогда не выходившего, начался предотпускной мандраж.

– И мне кошку надо с кем-то оставить, и цветы полить.

– Ну, тогда поливай. Только недолго. А я тебя здесь подожду.

Привидение тонкой струйкой пара втянулось в розетку.

– Что это ты вдруг решил его в гости позвать? – с подозрением спросила Янка.

– Да ты представь себе! – Фёдор запрыгал по комнате. – Привидение у нас в деревне! Толстый ко мне заходит, а его привидение встречает! Представляешь?

Фёдор был счастлив заранее.

– Ясно, – улыбнулась Янка, – хулиганить будете.

– Да не то слово! А ты сама-то, кстати, к нам когда?

– Ну, когда, на каникулах, как договаривались.

– Вот здорово, вот мы что-нибудь с тобой устроим!

– Устро…

8

Янке не дал договорить дверной звонок. Они с Фёдором переглянулись.

– Может, соседи, – пожала плечами Янка. – Кто там? – крикнула она через дверь.

– Извините, Яна здесь живёт?

Голос из-за двери звучал глухо, но понятно, что голос детский. Отчего-то ей захотелось сказать «нет».

– Здесь! – крикнула она. – И что? – добавила через несколько секунд, потому что за дверью молчали.

– Как что? Открывай. То есть открой, пожалуйста.

– Сейчас, бегу.

– А откуда ты бежишь? – спросил голос секунд через пятнадцать. – Долго тебе ещё бежать осталось?

Янка вздохнула:

– Издалека бегу.

– Да? – удивился голос. – А когда прибежишь?

Он, похоже, расстроился.

– Послезавтра. Ты вообще, что ли, шуток не понимаешь? Я незнакомым не открываю. До свидания.

Янка замерла, слушая, что будет дальше. Фёдор сопел ей через плечо.

– Ну, я это, Игорь меня зовут.

Сообщив своё имя, Игорь снова замолчал. Янка выждала секунды три. Фёдор пихнул её в бок, она пихнула его.

– И что? Я всех Игорей должна домой пускать? Все Игори тут не поместятся. Весь подъезд забьют и ещё на улице в очередь выстроятся.

За дверью послышалась возня и топот. Кажется, Игорь пытался допрыгнуть до глазка. В чём совершенно не было смысла, заглянуть через глазок внутрь квартиры все равно невозможно.

– Яна! – крикнул он, напрыгавшись.

– Что?

– Яна!

– Да что тебе?

– Меня Эмма послала!

Янка посмотрела на Фёдора, выпучив глаза. Он старательно выпучился ей в поддержку. Ведьму Эмму лично он не знал, но много слышал о ней от гномов, которые при её помощи выгоняли из Москвы бывшую королеву Клавдию.

– Вертолёт, – прошептал Фёдор.

Самым ярким впечатлением гномов от Эммы стал её личный вертолёт. У Фёдора от их рассказов тоже.

Янка задумалась.

С одной стороны, кто попало Эмму не знает. С другой – Эмма наверняка бы позвонила, если бы послала кого-то к Янке. В эту секунду запиликал сотовый телефон.

– Яночка, привет, – читала она СМСку. – Я в отпуске. Нужна твоя помощь. Поговори, будь любезна, с Игорем, он всё расскажет. Целую, вернусь через неделю.

– Леший я, – рассказывал Игорь через пять минут, сидя в кресле напротив Янки и Фёдора. – Отец мой у Эммы садовником работает. А так наши за парками присматривают. Ну там, бутылки собирают, окурки…

– Это лешие? – удивилась Янка.

Тех, кто собирает в парках бутылки, она видела, но думала, что это бродяги.

– Нет. Ну, то есть, не все. Есть лешие, есть люди. Мы им не мешаем, если они ничего не портят. Вооот, – протянул сбившийся с мысли Игорь. – Вооот. В общем, они моему отцу сказали, а Эмма в отпуске. Он ей написал, а она попросила к тебе приехать.

– Ничего не поняла, – нахмурилась Янка, – что рассказали-то?

– Ну…

Игорь нахохлился и посмотрел на Янку и фея холодильника исподлобья.

– В общем, дети в парках стали пропадать.

Фёдор вздрогнул.

* * *

В городских парках стали пропадать дети. Не фейские, обычные. Даже внимательные лешие заметили это случайно. Они присматривают за парками, присматривая за людьми, которые в них гуляют. Парк сам себе гадостей не сделает, гадят в нём люди. И вот один леший заметил, что днём в парк пришли два мальчика и три девочки. А что они из парка не вышли, знал уже другой леший. И пока у них разговор случайно зашёл о посетителях, пока один сказал, что дети пришли, а другой понял, что эти самые дети не ушли, пока они вспомнили, когда ещё такое было, пока других леших спросили, неизвестно сколько ещё детей в парках пропали. Не остались, а именно пропали, лешие их поискали, вдруг те заблудились, но никого не нашли. И рассказать об этом ведьме Эмме, через её лешего-садовника, парковые лешие решились не сразу. Им до людей особого дела нет: чем меньше людей, тем лучше. Но они сообразили: если люди поймут, что это не один случай и не с одним ребёнком, если начнут парки толпами прочёсывать, перетопчут всё, что смогут. А что перетоптать не смогут, то переломают.

– Расследовать бы надо. – Игорь просительно посмотрел на Янку. – Ну, там, следствие провести.

– Я вам что, собака милицейская? – возмутилась Янка. – Я вам должна одна заблудившихся детей искать?

– Она меньше чем королев не ищет, – вставил Фёдор.

– Милиция с собаками искала, – вздохнул Игорь. – Не нашла ничего.

– Ну! А я-то что смогу?

Янка не выделывалась. Феям, гномам и привидениям она помогала, и не раз. Но им она помогала как фея. А тут дела человеческие. А как человек она ребёнок, которому, по-хорошему, в эти парки без родителей вообще нельзя заходить. «Мама, можно я пойду в парк, поищу бандитов, которые детей воруют? Немного, всего одну банду. К обеду вернусь». Так она, что ли, должна сказать?

– Эмма написала по электронной почте, что не похоже это на человеческих бандитов.

Игорь смотрел в пол и барабанил пальцами по подлокотнику кресла.

– Ну вот пусть сама и расследует. Она взрослая. И как человек, и как ведьма.

– Говорю же, в отпуске она. На Мальдивах. Рейс не поменять. А на метле над океаном не долететь. Она же не просила кого-то ловить. Она просила поискать что-то необычное. Она через неделю вернётся, и всё сделает. Ну, чтобы не затягивать.

Игорь вспотел от волнения. Он стеснялся навязываться к незнакомой фее, но, если она не согласится, отец заставит его всем дождевым червям в саду Эммы бантики завязывать. По крайней мере, обещал.

Янка вздохнула:

– Ты привидений боишься?

– Ну… Да, – удивился вопросу Игорь.

– Прекрасно! – улыбнулась Янка.

* * *

– Надо искать улики, – с умным видом сказала Янка, оглядываясь по сторонам. – Преступники всегда оставляют улики.

Игоря они с собой не взяли, ему поручили предупредить привидение Васю, чтобы тот их не терял, они скоро вернуться, путешествие не отменяется, а только откладывается. И отправились в парк. В Сокольники.

Далеко Янка решила не ездить, какая разница, если дети во всех парках пропадали, а до Сокольников у неё одна остановка на метро.

В будний день тут было пусто. Они прошли через ворота, и Янка с трудом выдернула ладонь из рук Фёдора, который как вцепился в неё ещё у подъезда, так и не отпускал в метро и пока они шли по аллее.

– Да не бойся ты, тут уже никто не ездит.

– Мэ, – согласился Фёдор, на которого московские улицы произвели очень большое впечатление. – А что такое улики? – смог спросить он.

– Улики, это следы. Когда преступники совершают преступления, они оставляют следы.

Фёдор наступил на влажную землю. Поднял ногу. Остался отпечаток подошвы. Он испуганно посмотрел на Янку.

– Ну, ты же не преступник, – успокоила она его. – И следы, это не только на земле. Это ещё отпечатки пальцев. Или кто-то штанами зацепиться, когда в окно полезет, и нитку вытянет. Или пирожное откусит и оставит. Или мешок с мукой утащит, а мука сыплется, и след остаётся до самого его логова. Лучше всего, если паспорт потеряют.

– А-а. А я подумал, что улики, это улитки, только очень быстрые.

Фёдор на всякий случай вытер пальцы о штаны.

– Ну, пошли искать.

Янка достала из кармана увеличительное стекло.

Через час они нашли:

Две горсти сигаретных окурков.

Три разбитые стеклянные пивные бутылки и одну целую пластиковую.

Пять банок, тоже из-под пива.

Сломанную расчёску.

Несколько обёрток от шоколадных батончиков.

Ботинок с оторванной подошвой.

Ржавые ключи от квартиры.

– Всё ясно, – сказал Фёдор. – Эти преступники покурили, выпили пива, съели шоколад, расчесались и пошли домой. Дело раскрыто.

– Ага, – добавила Янка, – упрыгали они на одной ноге, причём все на одной и той же, и сейчас плачут под дверью, потому что без ключей войти не могут. Или померли уже, столько сигарет скурить, странно, что прямо здесь не окочурились.

Янка и Фёдор переглянулись.

– Нет, – покачала головой Янка, – это не улики.

– Как это? – возмутился Фёдор.

– Это свиньи оставили, а не преступники.

– Какие ещё свиньи?

– Обыкновенные, двуногие. Эмма сказала искать необычное, а мусор в парке – это очень даже обычно. Пошли дальше искать.

* * *

Фёдор шёл, с ужасом представляя странных двуногих свиней этого мира. Которые курят, пьют пиво и непрерывно причёсываются. Ещё через восемь пустых пивных бутылок и час хождения по парку Фёдор устал.

– Ну, погоди, Янка. Янка! – крикнул он ломившейся через кусты фее. – Подожди. Фух!

Фёдор присел на натянутый между осинами гамак.

– Давай передохнем, а?

– Ладно. Только недолго.

Янка и сама хотела отдохнуть, но почему-то не решалась сказать об этом Фёдору. Она села в гамак напротив, поёрзала, и легла. Вцепившись в края гамака, потому что чуть не вывалилась.

– Минуту! – она подняла руку, стараясь не раскачивать гамак, показала Фёдору один палец. – Не больше.

– Я пять минут только ложиться буду, – проворчал Фёдор, с трудом устраиваясь в сетчатой кровати. – Да как в них лежат-то? О, нормально.

Фёдор поймал точку равновесия.

– Главное вылезти из него не мордой в землю, – заметила Янка.

– Да? Об этом я не подумал. Ну, сейчас, дай минутку полежать, потом уже мордой в землю.

Они замолчали.

* * *

– Быстро у вас темнеет, – пробормотал Фёдор.

– А? Что? Да, быстро. Что?

Янка попыталась вскочить. Руки и ноги у неё каким-то образом просунулись в ячейки гамака, и даже номер «мордой в землю» она исполнить не смогла. Смогла только перевернуться лицом вниз, и теперь висела, не доставая носом до земли сантиметра два.

– А!!!

Янка задёргалась, как рыба в сети.

– А! А! А!

Это она пыталась вырваться. Наконец, левая рука с красным надавленным следом вокруг запястья выдернулась из верёвок. Янка упёрлась рукой в землю, вытащила левую ногу. «Мордой в землю» таки получилось, но сейчас это её только обрадовало. Фёдор неподвижно лежал в гамаке и молча испуганно моргал. Руки и ноги у него торчали между верёвками. Янка выпутала его, даже не уронив.

– Да, как-то мы задремали, – задумчиво произнёс Фёдор, когда они отдышались.

– Да нет, я вроде бы не спала. Лежала просто. Минуты три. Ну, пять, не больше. А потом ты сказал «стемнело», я смотрю: и правда, стемнело.

– А что же мы запутались так, если не спали?

– Не знаю.

Янка рассматривала свой гамак:

– А знаешь, что в этом гамаке необычного?

– Нет…

– Гамак необычный. Весь.

– Почему? – Фёдор потрогал деревянную рейку. – Гамак как гамак. У нас такие же. Бывают ещё не сетчатые, а из ткани.

– Фёдор, откуда здесь гамак?

Глаза Янки блестели в сумерках.

– Откуда я знаю? Повесил кто-то.

– Зачем повесил?

– А зачем гамаки вешают? Отдыхать.

– Фёдор. Это Москва. Здесь гамаки в парках не вешают. А если вешают, то ненадолго.

– Почему ненадолго?

– Украдут потому что.

Невдалеке захрустели ветки, кто-то шёл.

– Прячемся!

На поляну вышел бродяга. Подошёл к одному гамаку, к другому. Потрогал. Посмотрел на свою сумку на колёсиках. На гамак. Покачал головой и пошёл дальше.

– Вот, видишь, не крадут, – прошептал Фёдор.

Янка решительно вышла из кустов перед бродягой.

– Вы леший?

Бродяга вздрогнул.

– Чего?

– Вы леший?

– Ле… леший, – кивнул он с ошарашенным видом. – А ты откуда зна…

– Неважно, – перебила его Янка, передайте своим, – что мы всё тут расследуем. Пусть готовятся. Скоро уже.

– Ла… ладно.

Бродяга убежал, испуганно оглядываясь и скрипя колёсиками. Остановился он только перед воротами парка.

– Откуда пигалица знает, что у меня кличка Леший? – спросил он сам себя. – К чему готовиться? Эй, мужики! – догнал он ещё двух таких же оборванных типов. – Уходим отсюда.

С тех пор полгода ни один бродяга в Сокольники не заходил.

Но Янка об этом, конечно, не узнала. Она рассматривала через увеличительное стекло стволы деревьев на поляне неподалёку, света пока с трудом, но хватало.

– Видишь?

Она поковыряла пальцем кору.

– Что?

– Следы от верёвки. Здесь привязывали гамак. И там. И там.

Она показывала на уже обследованные деревья.

– Здесь везде гамаки висели. Не вешают в Москве в парках гамаки.

– Ну как же не вешают, если следы? – завёлся Фёдор. – Вон ещё один висит. Не вешают, как же, – бухтел он, пиная сухие листья по пути к белевшему между деревьями гамаку.

– Вот, видишь, мальчик в гамак завернулся и спит. Всё нормально.

Фёдор потыкал пальцем в мальчика. Тот не шевельнулся. Он действительно завернулся в гамак, как люди заворачиваются в одеяло, когда им холодно.

– Это не улика, – решил Фёдор. – Всё обычное.

– Фёдор? – задумчиво позвала его Янка.

– А?

– А ты пробовал вот так в гамак завернуться?

– Нет. А что?

– А то, что в гамак завернуться нельзя. Он же между деревьями натянут. И распорки деревянные.

– Ну, тебе только спорить! – возмутился Фёдор. – Видит она, что мальчик завернулся и говорит, что нельзя. Ну, ты вообще!

– Нельзя завернуться, – тихо повторила Янка. – Это только если гамак сам вокруг тебя…

– Тихо! – перебил её Фёдор. – Ещё идёт кто-то.

* * *

Из кустов они смотрели, как к гамаку подходил – нет, это явно не бродяга – мужчина в длинном тёмном плаще, шляпе, закрывавшей лицо, невысокий и какой-то круглый. Не просто пузатый, какими бывают невысокие мужчины, а весь круглый, со всех сторон. Он постоял у гамака, наклонившись, как будто прислушиваясь. Потом, не пытаясь размотать гамак, подхватил мальчика снизу, приподнял, забросил себе на плечо. Придерживая его руками, отвязал верёвки от деревьев. Непонятно как отвязал, руки-то у него заняты, Янка и Фёдор не рассмотрели.

– Ну вот, – прошептал Фёдор, – это его папа пришёл, домой отнесёт, чтобы не будить.

– Нет, – возразила Янка, – папы детей из гамаков достают, а не вместе с гамаками домой уносят. Это как в школу отнести вместе с кроватью, чтобы не будить.

– Ну, не знаю я, как тут у вас…

Фёдор сердился на то, что все его предположения Янка отвергает.

– Главное, что у нас тут не так. А Эмма просила найти необычное.

– Вон, твоё необычное уходит.

Янка замялась секунду, потом приняла решение:

– Давай за ним!

Мужчина так и нёс мальчика, на плече, завёрнутым в гамак. Он шёл по уже тёмным улицам, стараясь обходить освещённые фонарями места. Янке приходилось следить за феями-контрабандистами, она отстала от мужчины в плаще метров на сто, чтобы он её не заметил, и делала вид, что гуляет. Фёдор вцепился в её куртку и вертел головой, как вертят чупа-чупс во рту.

– Знаешь… Знаешь… Как-то мне не по себе, – признался он, набравшись смелости. – Как это всё, ну, понимаешь, подозрительно.

– Конечно, подозрительно, – прошептала Янка, у которой самой в животе щекотало от волнения, – если бы они ярким днём взявшись за руки гуляли и мороженое ели, мы бы за ним не следили.

– А вдруг он украл этого мальчика?

Голос Фёдора дрогнул. Янка остановилась и посмотрела на него, как на говорящий столб.

– Динозавру могли хвост отъесть, пока он соображал, что происходит. А тебя съедят, переварят, тобой покакают, а ты ещё не догадаешься.

– А? – совсем растерялся Фёдор.

– Конечно, украл. А ты думал, он его поиграть взял, а потом отдаст?

– А?

– Тихо. Пошли. Он за угол заворачивает.

* * *

Через час они пришли к двухэтажному зданию, стоявшему на пустыре. Кирпичный дом, окружён металлическим забором. Окна не светятся. Мужчина, пригнувшись, нырнул в дыру в заборе, там не хватало одного прута. Судя по звуку, мальчик на его плече стукнулся о металл, но так и не проснулся.

Янка и Фёдор проскользнули следом.

Деревянные ступени на крыльце провалены. Вблизи видно, что окна забиты досками. Мужчина обошёл дом кругом. Сзади обнаружилась маленькая дверка, видимо, чёрный ход. Ничуть не пытаясь избежать скрипа заржавленных петель, он распахнул её и шагнул в темноту.

Янка с Фёдором войти за ним не решились: услышит. Пройдясь вдоль стены, они нашли подвальное окошко. Уже наступила ночь, фонарей здесь не было, может быть, никогда, Луну закрывали тучи, и обычные дети не нашли бы ничего, кроме своих переломанных ног. Но Эмма знала, к кому обращаться за помощью. Фёдор – фей, Янка – фея, они прилично видели в темноте.

Подвальное окно было прибито к раме двумя гвоздями, но дерево прогнило, гвозди проржавели, и Фёдор отодрал его с одного рывка.

Янка ждала, что в подвале будет хлама по колено, но здание, заброшенное снаружи, внутри содержалось в относительном порядке.

Из подвала они быстро выбрались на первый этаж. Длинный коридор, с дощатым полом, покрашенным коричневой краской когда Янки ещё не было на свете. Сейчас краска протёрлась до светлого дерева. Впрочем, пол был чистый. Зелёная краска на стенах, где облупилась, тщательно зачищена, и стены получились пятнистые, зелено-белые. В конце коридора что-то свалено, вернее, уложено кучей до самого потолка. Парты! Старинные парты, состоявшие из скамейки со спинкой и столешницы, соединённых воедино.

Значит, это заброшенная школа.

Хотя нет, какая же она заброшенная? Одного ребёнка сюда принесли на их глазах. Это школа, в которой детей не учат, а… А что здесь с детьми делают? Янка осторожно приоткрыла дверь, ту, что поближе. По всему бывшему, освобождённому от парт классу, от стены до стены развешаны гамаки. В гамаках лежат дети. Если бы Янка с Фёдором не видели того мальчика в Сокольниках, они бы и не поняли, что это такое.

* * *

– Куколки, – сказал Фёдор.

– Какие ещё куколки, о чём ты думаешь? – шикнула на него Янка. – Ещё машинки вспомни.

– При чём здесь машинки? – возмутился Фёдор. – Куколки, в которые гусеницы заворачиваются. Перед тем, как в бабочек превратиться.

Янка живо представила себе стайку детей с крыльями как у бабочек, летящих с портфелями в руках.

– Мама! Это что же, кто-то здесь из детей бабочек делает?

– А можно? – недоверчиво спросил Фёдор.

– Конечно нельзя, кто же это разрешит?

– Да нет, вообще, в принципе можно из детей делать бабочек?

– Не знаю, – пожала плечами Янка. – Вряд ли. Если бы из детей можно было делать бабочек или ещё кого-то, родители знаешь, чего бы натворили?

– Чего?

– Того. Все эти зайчики, котятки, рыбки, как они детей называют, так бы и стали зайчиками, котятками и рыбками. А ещё свиньями, – мрачно продолжила Янка. – Они бы постарались.

– Ой! – Фёдор поёжился. – А может, это дети сами превращаются? Может, это болезнь такая? Потому они и пропадают…

– Ага, эпидемия. Птичий грипп был, свиной был, а это бабочий.

– А что, от птичьего гриппа в птиц превращались?

– Нет. Чихали просто. В том-то и дело. Знаешь…

Янка подошла к ближайшему гамаку и внимательно его рассмотрела. Мальчик, плотно тянутый верёвками, спал так глубоко, что дышал раз в минуту, не чаще.

– Знаешь… Не только гусеницы в такие коконы заворачиваются.

– А кто ещё?

– Ну, то есть, не только сами заворачиваются. Ещё в них заматывают, в коконы.

– Кто заматывает?

Дверь скрипнула, отворяясь.

В дверном проёме стоял кругленький мужчина, в тёмном плаще и шляпе, надвинутой на глаза. Янка пискнула. Фёдор шагнул назад, и замер, наткнувшись на гамак. Мужчина пошарил рукой по стене. Щёлкнул выключатель, Янка с Фёдором зажмурились.

– Здравствуйте, – сказал мужчина.

Открыв глаза, они увидели, как тот, сняв шляпу, вытирает пот со лба. Шляпа скрывала лысину, пухлые щеки и оттопыренные уши.

– Фух. Душно. Здравствуйте, – повторил мужчина.

– Здра-а-а… – замычала Янка.

– Добрый вечер, – неожиданно светским тоном поприветствовал его Фёдор.

– Скорее уж доброй ночи. Следили?

В его вопросе не было никакой враждебности. Только лёгкая усталость.

– Нет, дяденька, что вы, мы ни за кем не следили! – затараторила Янка.

– Ясно. А здесь как оказались?

– Мы, это, мы заблудились, – заговорил Фёдор. – Мы шли-шли, вокруг лес-лес.

Янка пихнула его локтем.

– Ой. Ну, то есть, вокруг дома-дома. Людей никого. Ой. Ну, в общем, ночь уже, а переночевать негде. Вот мы сюда и залезли. Переночевать, – добавил Фёдор после паузы, потому что мужчина молчал.

– Деревенские, что ли? – спросил наконец мужчина.

– Ага, деревенские, – сказал Фёдор чистую правду, по крайней мере, про себя.

– В Москву решили прокатиться?

– Ага, – кивнул Фёдор.

– И родители не знают, где вы?

– Нет, не знают, – с готовностью подтвердил Фёдор.

Янка топнула ему по ноге.

– Ой, нет, знают, знают, конечно, мы им записку оставили: если что ищите нас в Москве, вот в этом доме, который… Который… На улице…

– Ясно, – сказал мужчина, – можешь дальше не врать. Здесь вас искать никто не будет. Что кстати.

Он начал расстёгивать плащ. Янка сжалась и схватила руку Фёдора. Плащ расстёгивался как-то странно. Он расстёгивал его снаружи, от горла, как это обычно делают. А ещё плащ расстёгивался снизу, изнутри. Сам расстёгивался. Вот расстегнулась последняя пуговица, посередине. Под плащом обнаружилось толстое пузо. И три пары рук.

Янка с Фёдором как стояли, взявшись за руки, так и упали в обморок, как деревяшки.

* * *

– Ну, ну, давайте, вставайте, хватит валяться.

Голос доходил до Янки глухо, как через вату, но в глазах постепенно светлело. Мужчина стоял над ними, голый по пояс. Верхние руки он сложил на груди, остальные упёр в толстые бока. Янка села, потрясла Фёдора. Тот со стоном открыл глаза и потёр затылок – набил шишку, когда падал в обморок.

– Вставайте, вставайте.

Они поднялись. Не отрывая глаз от рук, которые этот – как же его называть-то? – скрывал на улице под плащом.

– Что, интересно?

Он развёл восемью руками. Янка и Фёдор аж подпрыгнули.

– Понимаю. Знаю, что производит впечатление.

Он сказал это с явной гордостью. Янка с Фёдором молчали. Вопрос, который им хотелось задать, был слишком очевидным.

– Ладно, можете не спрашивать, – махнул он тремя левыми руками. – Знаю, что хотите спросить. Будем знакомы. Хотя и недолго, – хихикнул он. – Я – человек-паук.

Секунду Янка держалась, потом не то что засмеялась, а заржала, как молодая лошадь на зелёном лугу. Человек-паук? Такой? Маленький, лысый, с короткими ручками и жирно блестящим пузом, покрытым редкими волосами? Фёдор, первый день в Москве, не был знаком со светлым образом человека-паука, известным детям по фильмам, мультикам, игрушкам и комиксам. Он решил, что Янка сошла с ума от страха, а потом решил, что это к лучшему, пусть лучше смеётся, чем плачет.

– Ну, знаете! – Человек-паук хмурился, кусал губы, и сжимал и разжимал пальцы восьми рук. – Ну, знаете! Это просто неприлично, в конце концов. Прекратите немедленно! Прекратите сейчас же, я вам говорю!

Янка не могла остановиться. Человек-паук сложил все руки, те, что влезли – на груди, остальные на животе, и отвернулся, как показалось Фёдору, со слезами на глазах.

– Эй, хватит, – подёргал Фёдор Янку, – видишь, он обижается.

– Обижается? – еле-еле успокоилась она. – Он нас съесть хочет, а я не должна его обижать? И не съесть даже! – теперь Янка орала. – Знаешь, что пауки делают? Они внутрь яд впрыскивают, а потом выпивают, когда внутри всё размягчится! Он тебя через трубочку для коктейля выпьет, вставит в попу и выпьет!

– Эй, эй, я бы попросил без таких фантазий! – повернулся к ним человек-паук. – Какая трубочка, какая попа? Не собираюсь я вас выпивать.

– А что ты собираешь сделать, насекомое несчастное! – кричала Янка.

– Ну…

* * *

Через полчаса они сидели в бывшей учительской. Человек-паук одновременно наливал всем чай, раскладывал в блюдца печенье и стряхивал со стола крошки.

– Ну и вот, так я приехал из Астрахани, на заработки, – рассказывал он после чаепития. – Я там в совхозе раньше работал, «Красная бахча». А потом он закрылся.

– А вы в этом своём совхозе что, детей ели?

Фёдор сидел, вцепившись в чашку обеими руками. В неё вместо чая легко можно было налить бензин, он бы и не заметил.

– Нет. – Человек-паук оставался грустным. – Мы арбузы выращивали, астраханские. А в Москве я на работу устроиться не смог. Ну и вот…

– Что – вот? – прошептала бледная Янка.

– Вот, – показал куда-то в сторону двумя правыми руками человек-паук. – А что делать?

Он загрустил ещё сильнее.

– Это же наше исконное, человеко-паучье. Ловить, вот, связывать, и… И…

Он никак не мог закончить предложение.

– И есть? – помогла ему Янка.

– Да…

Человек паук расстроился окончательно, и вытирал набежавшие слёзы верхними руками. Фёдор закрыл глаза. Янка напряглась.

– А сколько вы уже… Съели?

– А, – отмахнулся левой второй сверху и правой второй снизу руками человек-паук, – никого я не съел. Я и есть-то людей не умею.

– Ловить, значит, умеете, а кушать разучились? – не поверила Янка.

– Ловить что: сеть сплёл, между деревьями повесил… Мы так рыбу в Волге ловим, сетями. Ну и народные промыслы… Кружева… Макраме… Это мы не разучились. А вот есть… Придётся заново придумывать, как. Рецепты разрабатывать. Пока-то я просто запасался.

– Много запас?

Янку начало потряхивать.

– Ну, тут десять классных комнат, по сорок примерно детишек в каждой…

Человек-паук зашевелил губами, подсчитывая. Видимо, плести сети в деревне под Астраханью учили лучше, чем таблицу умножения. А Янка сидела, вцепившись в стул и дрожала. Она не ожидала такого продолжения разговора. Она думала, человек-паук скажет, что людей он есть не может, и кончится всё тем, что она уговорит его всех выпустить, а деньги зарабатывать плетением кружев. А он, значит, рецепты придумывает. Ничего себе!

– Ну, где-то четыреста человек, – наконец, сосчитал человек-паук. – И, знаете что, давайте-ка вы сами, а то устал я сегодня.

Он протягивал Янке и Фёдору по два мотка верёвки.

– Что – сами? – не понял Фёдор.

– Заматывайтесь. Мы же не чужие уже. Я вас чаем напоил, а вы мне помогите, замотайтесь сами.

Фёдор взял моток верёвки и смотрел на него так, как если бы это была граната, готовая взорваться.

– Как заматываться?

Он никак не мог поверить в то, что им предлагают присоединиться к детям, спящим в гамаках, да ещё самостоятельно соорудить себе кокон. Янка лихорадочно соображала.

– А мы, кстати, не познакомились. Чай попили, а не познакомились.

Она старалась выгадать время.

– Меня Янка зовут, его Фёдор. А вас?

– Человек-паук, – ответил человек-паук. – Я уже говорил.

– Ой, длинно как. А можно я буду звать вас Чепа? Ну, сокращённо от человек-паук.

– Чепа? – растерялся человек-паук. – Ну, не знаю. Не знаю… Ну, зови, если тебе так удобнее. Чепа, надо же! – пробормотал он. – Чепа…

– Чепа, а как вот с этим всем?

Пока он примерял новое имя, Янка успела распустить половину клубка.

– Дай сюда.

Она выхватила клубок из руки оцепеневшего Фёдора и начала быстро его разматывать.

– Вот это как, Чепа? Это что, на себя наматывать? Вот так, что ли?

Она обмотала верёвку вокруг большого пальца.

– Да, – начал говорить Чепа.

– Ой, а что это за верёвка у тебя? Фу, гадость какая. Это что такое?

Верёвка состояла из множества верёвочек, бечёвочек, шнурков, обрывков ткани, связанных узелками. Некоторые короче сантиметра, как он их связать умудрился?

– Денег же нет, – застеснялся человек-паук, – что нахожу на улице, из того связываю.

– Не-не, я таким обматываться отказываюсь.

Янка отпихнула от себя запутавшиеся верёвочные петли.

– Это как минимум постирать надо. Это же валялось неизвестно где, в грязи. А я это на себя? Ещё и на лицо? Нет, этим ты сам обматывайся, если хочешь, а мы не будем.

– Дык, а как?

Чепа совершенно растерялся. К таким претензиям он не привык. Он вообще ни к каким претензиям не привык, свои жертвы он получал уже спящими.

– А как? – развёл он всеми восемью руками.

– Верёвки, Чепа, это вчерашний день. Это ты у себя в деревне будешь с клубками, как кошка, играться. А здесь город. Надо жить по-современному. Есть такая штука, – Янка посмотрела ему в глаза, – называется скотч.

* * *

Если бы человек-паук, недавно приехавший из деревни гастарбайтер-неудачник, не хотел стать похожим на настоящего жителя современного мегаполиса, Янка ни за что бы его не уговорила. Но он хотел этого очень сильно, и она уложилась в десять минут. Оставив в залог Фёдора, которого объявила для ценности своим братом, Янка побежала искать скотч. В ночной Москве это не так-то просто, но она вернулась, когда ещё не рассвело, с пятью рулонами прозрачного широкого скотча.

– А как? – опять спрашивал Чепа, пробуя скотч на зуб.

– Плюнь. Смотри. Всё очень просто. Вот это приклеиваешь сюда. И сюда. И мотаешь.

Скотч затрещал, разматываясь. Всё действительно оказалось очень просто. Ошеломлённый напором Янки, которая обещала показать, как это делают настоящие москвичи, Чепа покорно дал обмотать себя скотчем. Второй и третий слой Янка с Фёдором наматывали, заклеив Чепе рот, потому что он понял, что происходит, и ругался какими-то особыми деревенскими словами.

– Тьфу, – ворчала Янка, когда они заволакивали спелёнатого человека-паука к ней в квартиру. – Даже неинтересно. А покажи мне, Баба-Яга, – заговорила она, как будто кого-то передразнивая, – как на лопату садиться. Тут-то Иванушка её в печь и засунул. Вот деревня, даже сказок не знают. Игорь? Вася? Вы тут как? Принимайте клиента.

Привидение Вася неслышно вплыл в прихожую.

– Кто это?

– Сейчас расскажу. А Игорь где?

– На шкафу сидит.

– Так и не слез? Всю ночь? Во даёт. Чемпионат по сидению на шкафу он у Федьки выиграл. Ну надо же, а ещё леший.

– Сказал, без тебя не слезет.

– Игорь, слезай давай, я уже здесь. Смотри, кого мы притащили.

Когда Янка с Фёдором рассказали о своих приключениях, осталось придумать, что делать с человеком-пауком. Игорь предлагал пристроить его на какую-нибудь фабрику, где плетут сети для рыбаков. Но когда Чепе расклеили рот чтобы спросить его мнение, он снова начал ругаться непонятными деревенскими словами. Перевоспитываться и становиться хорошим он явно не собирался.

– Вась. А давай его к тебе. А? – предложила Янка. – Туда, где страшилки оставшиеся живут. Там же у вас их ещё немного осталось.

Человек-паук задёргался, хотя понять, что именно с ним хотят сделать, он не мог.

– Ну, – задумался Вася, – а как ты себе это представляешь?

– Да запросто. Я страшилку расскажу, она его засосёт. Попробуем?

Так в стене, где жили привидения, в самом дальнем углу, появилась ещё одна страшилка.

Однажды в городском парке стали появляться гамаки. Дети, которые убегали в парк гулять без разрешения родителей, ложились в них отдохнуть. А встать не могли. И чем больше старались, тем больше запутывались. Потому что это были не гамаки, а паучьи сети. А по ночам к ним приходил человек-паук, и забирал детей к себе. И больше их никто не видел.

Страшилку эти привидения обходили стороной, но если совсем маленькие приви-дети в неё попадались, то, когда человек-паук их забирал, они оказывались в детском саду, где он детей развлекал и всячески за ними ухаживал. Такое условие поставила Янка. Будет хорошо справляться, может быть, она его из страшилки выпустит, когда-нибудь.

* * *

– Ну, что пора нам уже, наконец. Вася! – Фёдор постучал пальцем по розетке. – Давай скорей, пока к Янке еще кто-нибудь не заявился. Нас заждались уже, в гномьей деревне. Янка, спасибо, всё, пока, мы пошли. То есть полетели. Ну, в общем, исчезаем.

– Подожди, – придержала она Федора, когда Василий появился из стены с полупрозрачным чемоданом.

Сквозь крышку чемодана можно было рассмотреть футболки, шорты, ласты и полотенца.

– А ты чего приходил-то? А то заболтал меня, я даже не спросила. Может быть, тебе нужно чего-то?

– Янка, – проникновенно сказал бывший фей холодильника. – Я, если честно… Ты только не обижайся. Я, в общем, не к тебе приходил. Я, понимаешь… К холодильнику я приходил. Соскучился я очень по холодильникам. Там же у нас какие сейчас холодильники? Даже электричества нет… Понимаешь?..

Федор посмотрел ей в глаза жалобно-жалобно.

И Янка его поняла.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg