Павел Валентинович Катаев Летающий на стрекозе
1. НОВОЕ СКАЗОЧНОЕ СУЩЕСТВО
Из листвы смотрели два ярких, зелёных глаза с чёрными точечками зрачков.
— Женька, ты? — крикнул я.
Листья зашуршали, из зелени высунулась коричневая нечёсаная голова с ушами, оттопыренными, как у летучей мыши. Да, это был Женька, мой лучший друг, которого я и поджидал в условленном месте. К губам он прижимал указательный палец.
— Тишшшше!
Женька оглянулся, словно за ним кто-то гнался или подсматривал. Затем из кустов на поляну вышмыгнула его вёрткая фигурка в чёрных трусах и синей майке. Одеты мы с ним были одинаково.
— Что с тобой? — спросил я, но Женька снова прижал указательный палец к губам.
Ещё раз оглянувшись, он схватил мою голову руками, засунул свой ледяной от волнения нос в моё ухо и чуть слышно прошептал:
— Он придумал новое существо!
Женька кивнул в ту сторону, где сквозь зелёные заросли виднелся дом, окружённый розовыми стволами мачтовых сосен. В этом двухэтажном доме, выкрашенном яркой жёлтой краской, жил Чуковский. Да-да, тот самый Корней Иванович Чуковский, знаменитый писатель и сказочник, чьи книги вы так хорошо знаете.
Я ничего не понимал.
— Какое существо?
— Сказочное, конечно! — воскликнул Женька.- Он назвал его сказочным человечком по имени Бибигон!
Би-би-гон! Какое странное имя — звонкое, таинственное, весёлое.
— Никогда не слыхал!
— Конечно, не слыхал! Ведь он только сегодня ночью его придумал,- горячо прошептал Женька.- Он даже сначала решил назвать его Чендер-Мендер. Но передумал.
— Правильно сделал! — воскликнул я.
— Конечно, правильно! Он и сам говорит, что имя Бибигон больше понравится детям. Я того же мнения. А ты?
— Я за Бибигона! — Но тут вдруг я спохватился. Постойте! Женька славится своей фантазией, он может такое напридумывать, что ого-го! И хотя сейчас он наверняка не врал, я всё-таки спросил:-Откуда тебе всё это известно?
— Собственными ушами слышал. Возле беседки, где они чай пьют, знаешь?
— Конечно, знаю! А что ты там делал, возле беседки?
Женька немножко успокоился, мы сели на мягкий мох под сосной, и мой друг всё рассказал по порядку.
Проснувшись, он, по обыкновению, вылез через окно на улицу и направился сюда, на поляну, чтобы встретиться со мной. Но так как было ещё рано, он решил на всякий случай заглянуть в одно из наших заветных местечек, проверить, не накопилось ли там конфетных обёрток с серебряными бумажками. Поход оказался удачным: Женька опередил мусорщика.
И вот, возвращаясь с богатой добычей мимо скрытой зеленью беседки, он нечаянно услышал, как Корней Иванович Чуковский рассказывал своей жене Марии Борисовне и её помощнице Золотой Рыбке о новом человечке Бибигоне.
— Когда же ты успел его придумать? — удивилась Мария Борисовна.
Чуковский весело рассмеялся:
— Он явился ко мне этой ночью, разбудил меня своей острой и длинной шпагой. «Что вам угодно?»-спросил я. «Мне угодно, чтобы ты дал мне какое-нибудь имя».- «Чендер-Мендер!» -воскликнул я первое, что пришло мне на ум. И я заснул, но рано утром сказал себе: «Нет, ты будешь Бибигоном. Так больше понравится детям».
— И он не спорил? — спросила Мария Борисовна.
— Представь себе — нет. Ему это имя тоже понравилось.
Женька сломя голову бросился ко мне, чтобы сообщить удивительную новость.
2. О ЗОЛОТОЙ РЫБКЕ И СЕРЕБРЯНЫХ БУМАЖКАХ
Когда Золотая Рыбка, стоя среди водорослей в зеленоватой воде большого старого аквариума, шевелила кружевными золотистыми плавниками и таким же кружевным золотистым хвостом, никто бы не подумал, что она волшебная. Обычная красная рыбка с круглыми глазками, удивлённо смотрящими на тебя сквозь толстые стёкла аквариума, танцует весёлый танец.
Однако же она была волшебная, и Мария Борисовна часто выпускала её погулять по земле. Золотая Рыбка мелькала в зелёной траве, как рыжая мохнатая собачонка. Когда же рыбке надоедало гулять, она оказывалась возле Марии Борисовны, и та разрешала ей вернуться в аквариум, стоявший тут же, рядом с плетёным креслом старушки на специальной чугунной подставке.
Нам с Женькой Золотая Рыбка казалась иногда обыкновенной девочкой, порой даже слишком строгой.
Золотая Рыбка помогала старушке по хозяйству. Ведь от перемены погоды у Марии Борисовны начинали болеть кости, и она плакала, вытирая слёзы кружевным платочком. Но никогда Корней Иванович не видел этих слёз. Для него Мария Борисовна всегда оставалась красивой и полной сил, как в молодости.
Дом Чуковских был очень гостеприимный.
Гости особенно любили приходить к Чуковским летом на чай в пять часов вечера. Мария Борисовна и её верная помощница Золотая Рыбка накрывали на стол в зелёной беседке под старой липой.
Ветерок приносил из кустов ароматный запах крепкого чая, самоварного дымка и клубничного варенья. Слышался нежный звон посуды, клокотание и бульканье кипятка, смех гостей и голос Чуковского, такой таинственный, что даже сердце замирало!
Мы с Женькой не очень-то расстраивались, что нас не приглашали. Конфет и варенья мы в рот не брали. Мы любили эти чаепития по другой причине. После них в нашем заветном местечке — вы уже знаете про него — можно было обнаружить много конфетных обёрток с серебряной бумагой, необходимой нам для производства ракет.
Чуть позже я расскажу, как мы их делали.
Установив очередную ракету на песке, мы разогревали её носовую часть спичкой. Фольга раскалялась, фотоплёнка — она у нас была горючим — воспламенялась внутри трубочки, и из сопла ракеты с грозным гудением вырывалось облачко жёлтого удушливого дыма.
Теперь, конечно, если бы мы снова превратились в мальчиков и принялись за постройку ракет, все бы нас хвалили: вот, мол, какие любознательные дети, как они идут в ногу со временем. Понятно — в век космоса даже взрослые запускают ракеты. Но в то время полёты в космос казались некоторым взрослым людям несбыточной мечтой.
— Вы когда-нибудь спалите Переделкино! — говорили взрослые.
Серебряная трубочка длиной в вершок, сверкнув в воздухе, падала в траву в нескольких метрах от нас, и мы с Женькой были счастливы.
И вот вдруг я узнаю от Женьки, что здесь, в Переделкине, где-то рядом с нами поселился сказочный человечек Бибигон!
Женькино волнение передалось мне.
— Что ж нам теперь делать?
— Начнём с Чуковского, — сказал Женька, и мы помчались к дороге, по которой Корней Иванович любил прогуливаться в перерывах между работой.
3. БИБИГОН И БРУНДУЛЯК
Он шагал, вертя между пальцами толстую суковатую палку — целое дерево с отрезанными сучьями. Нам с Женькой и двумя руками не удержать.
Заметив нас, Чуковский остановился и, когда мы приблизились, наклонил к нам седую голову в белой панаме.
— Чем могу служить?
— Какого он роста? — в один голос спросили мы с Женькой.
Он! Кто это — он?
Но Корней Иванович отлично нас понял.
— Он маленького росточка, — ответил Корней Иванович, хитро поглядывая на меня и на Женьку светлыми весёлыми глазами, поблёскивающими сквозь заросли нависших над ними густых бровей.
— Как он? — в один голос спросили мы с Женькой, кивая друг на друга.
— Значительно меньше.
Чуковский посмотрел по сторонам, словно бы желая найти предмет, с которым можно сравнить Бибигона. Тут листья по ту сторону канавы зашуршали, и из-под куста вылезла белая курица в красной пилотке. Её шея была похожа на покрытую снегом крутую крышу терема.
— Как курица? — спросили мы с Женькой.
Корней Иванович покачал головой.
— Он, конечно же, меньше курицы. Он может вскочить на курицу, как на боевого коня! А впрочем, зачем гадать? Я вам его покажу.
— Пожалуйста, Корней Иванович, покажите нам Бибигона! — взмолились мы.
— Обязательно! Непременно! — проговорил Чуковский, наклоняясь то в мою сторону, то в Женькину. — Но сейчас, к сожалению, это невозможно!
— Почему же?
— Сейчас его нет!
— Где же он?
— Он отправился на бой с индюком Брундуляком!
— Я знаю, где он живёт! — крикнул я.
— Я тоже знаю! Бежим! -крикнул Женька, и мы помчались по дороге, толкаясь плечами, но не желая уступать друг другу первенство.
Индюк Брундуляк жил по ту сторону железнодорожной линии, на горе, в сером деревянном курятнике.
Вокруг курятника росли вишнёвые деревья. В тёмной, почти чёрной зелени красными фонариками светились спелые вишни. Их было очень много, почти столько же, сколько листьев, но в саду, среди побелённых корявых вишнёвых стволов, разгуливал индюк Брундуляк, и мы с Женькой не рисковали приближаться, только издали глядели на вишни и облизывались.
Теперь же, высматривая Бибигона, мы подошли ближе обычного. Увидев нас, Брундуляк замотал головой, распушил веером хвост и, размахивая серьгами, бросился в бой. Можно было подумать, что на нас надвигается плетёная корзина, украшенная нарядными лентами — красными индюшачьими серьгами. К счастью, мы с Женькой не успели подойти слишком близко. Мы легко добежали до откоса, скатились по заросшему жёсткой травой склону к железнодорожной насыпи, перемахнули через раскалённые на солнце рельсы, взобрались на холм и почувствовали себя в безопасности. Здесь наша территория, сюда Брундуляк не посмеет сунуться.
Однако индюк не отставал.
От ужаса мы не могли пошевелиться.
Но тут раздался шум, грохот, свист. Из-за поворота выскочил паровоз. Он промчался между нами и Брундуляком, горячий, окружённый облаком пара. Паровоз шипел и свистел, как кипящий самовар.
Паровоз тащил за собой товарный состав. На коричневых платформах лежали и стояли доски, ящики, грузовик, красный комбайн, брёвна. В теплушках с маленькими оконцами ехали коровы. Как это ни странно, но мы с Женькой сквозь шум поезда слышали их вздохи и мычания. Потом проехал зелёный вагон с высокой железной трубой, покрытой круглой, как воронка, крышкой, из-под которой шёл дымок. Этот вагон был последний. На задней площадке мы увидели золотоволосую девушку в телогрейке, с ружьём через плечо, читающую книжку.
Пока ехал железнодорожный состав, мы с Женькой забыли про индюка. Но, увидев его внизу, на насыпи, рядом с рельсами, снова испугались. Теперь уже нас ничто не разделяло: Брундуляк перебежит на нашу сторону, взберётся на откос, и мы пропали.
— Бежим! — крикнул я, вскакивая на ноги, но Женька даже не пошевелился, словно не слышал меня.- Ну что же ты!
— Смотри! Бибигон!
Я снова бухнулся в траву рядом со своим другом и посмотрел в ту сторону, куда он показывал, но не увидел никого, кроме индюка Брундуляка, продолжавшего яростно дуться и , мотать туда и сюда длинными красными серьгами, которые свисали почти до самой земли. Однако теперь его гнев был обращён не на нас, а на кого-то другого, кто прятался за кустом бурьяна — побуревшего, покрытого налётом угольной копоти. Среди зелени в лучах солнца что-то вспыхивало, словно осколок зеркала.
— Где Бибигон? — крикнул я, толкая Женьку локтем в бок.
— Ты что, ослеп? — Женька тоже пребольно толкнул меня в бок.
«Где же он? Я не вижу!»-хотел было крикнуть я снова, но тут увидел маленького человечка в коротких штанишках, полосатой рубашке и белой панамке. Он выскочил из куста, из самой его середины, размахивая над головой длинной шпагой — это она сверкала на солнце и показалась сначала осколком зеркала,- и помчался на Брундуляка.
— Защищайся! — услышали мы тоненький, но очень сильный голосок.
Это кричал Бибигон. Индюк поник, хвост его упал на землю, как веник.
— Ну тебя! Чего пристал! Отстань!
Большая птица словно бы вдруг уменьшилась. Никогда бы не подумал, что такое может произойти с индюком.
Женька завопил:
— Видел? Ура! Бей его!
Я захлопал в ладоши и закричал:
— Ура!
А индюк Брундуляк, преследуемый Бибигоном, улепётывал, путаясь в своих серьгах.
Тут снова послышался шум пара, стук колёс, скрип рессор, и из-за поворота, но уже в другую сторону проехал другой железнодорожный состав. Под нами мелькали зелёные пассажирские вагоны с квадратными запылёнными окнами. Можно было сквозь стёкла рассмотреть внутренность вагона, но нам с Женькой было не до этого. Нам хотелось, чтобы состав скорее проехал. От нетерпения мы переминались с ноги на ногу и подталкивали друг друга. В просветах между вагонами мы видели то Бибигона, то Брундуляка.
Но вот, наконец, состав проехал. Снова стало тихо, только вдалеке за поворотом продолжал пыхтеть паровоз и стучать колёсами на стыках рельсов. Мы явственно услышали звон кузнечиков, жужжание мух в траве. Снова перед нашими глазами возник куст бурьяна, из которого так неожиданно выскочил Бибигон.
Ни Бибигона, ни Брундуляка уже не было.
Я толкнул Женьку локтем в бок.
— Где они?
Женька посмотрел на меня круглыми горящими глазами.
— Он его победил! Он его гонит прочь!
— Почему же его не видно?
— Он уже скрылся из виду.
Женька застыл на месте и долго ещё всматривался в даль, уши его от волнения пылали, а губы шептали что-то. Я стоял рядом и недоумевал.
«Чудеса, — хотел сказать я. — Был — и нет его. А вдруг Бибигона вообще не было?»
Однако же не сказал.
4. НОЧЬ В ЛЕСУ
Хотя небо и светилось нежно-голубым, почти белым светом, была уже настоящая ночь. В лесу было темно и жутко. В траве у подножия деревьев шуршали молодые ежи. Казалось, это подбираются к нам какие-то ужасные существа, готовые в любой миг напасть на нас и растерзать.
Мы с Женькой с трудом различали друг друга.
Сегодня днём мы снова подкараулили Чуковского во время его прогулки и попросили показать Бибигона. И снова Корней Иванович пообещал:
— Обязательно покажу, но в настоящее время он отсутствует.
— Где же он?
— Улетел на Луну.
— На Луну?
— Да, на стрекозе. Я ожидаю его возвращения в Переделкино со дня на День, с часу на час. Может быть, — добавил Чуковский, — он вернётся на родную землю этой ночью. Когда вы будете спать.
«Ну уж нет, сегодня ночью мы не будем спать!» — решили мы с Женькой.
И вот мы в лесу ждём возвращения Бибигона.
Очутившись в самой чаще, мы вдруг заметили, что на небе нет луны. Откуда же вернётся Бибигон?
Под ногой хрустнула ветка. Я почувствовал, как Женька сжался в комочек. А он почувствовал, как я сжался в комочек. А ведь невдалеке по лесной дороге ходили, переговариваясь, дачники, и сквозь ветви деревьев виднелась освещённая электричеством стеклянная терраса, слышалось звяканье ложек о стаканы.
— Боишься? — прошептал Женька.
— Не-а! А ты?
— Я тоже не боюсь. Только мне кажется, что он сегодня не прилетит, потому что луны нет!
— Мне тоже так кажется…
— Тогда пойдём?
— Пошли! -сказал я, с облегчением вздохнув: сейчас мы сделаем решительный скачок через кусты и окажемся среди людей.
Вдруг Женька дёрнул меня за руку и прошептал:
— Смотри, Бибигон! Он всё-таки вернулся!
Сначала я услышал слюдяной шелест крыльев, а затем увидел и саму стрекозу, сверкающую под сильным синим светом, откуда ни возьмись, появившейся луны. Стрекоза летела мимо нас в лунном луче над тёмной поляной, а верхом на ней, как на коне, сидел Бибигон. Его белая панама светилась словно фосфорная.
Маленький человечек заметил нас. Мгновение — и вот он уже стоит во весь свой крошечный рост на спине стрекозы, как на гимнастическом бревне. Он сорвал с головы панаму, нацепил её на остриё своей длинной шпаги.
— Привет жителям Земли! — закричал Бибигон, взмахнув шляпой.
— Он вернулся! — крикнул я и посмотрел на Женьку.
Мой друг стоял, широко раскрыв в изумлении свои круглые глаза, в которых сверкали две маленькие зелёные луны. Вдруг лицо его исказилось от ужаса. Женька зажмурился, и я скорее догадался, чем услышал его слабый крик:
— Спасайся!
В лесной тьме на фоне светлого, словно бы дневного, неба, искрящегося звёздочками, мелькнула мохнатая тень. Это была сова. Она спикировала на Бибигона, но тот как ни в чём не бывало стоял на стрекозиной спине, словно сиянием окружённый её сверкающими крыльями, и размахивал шпагой.
Стрекоза, трепыхая крыльями, висела на одном месте, как вертолёт.
Холодея от страха, я прошептал:
— Спасайся! — и зажмурил глаза. Сейчас сова сомнёт стрекозу, а Бибигона ударит когтями…
Раздался совиный крик, треск стрекозиных крыльев. В наступившей тишине я услышал крик Женьки:
— Он погиб!
— Я жив и здоров! — послышался знакомый голосок, и, открыв глаза, мы с Женькой увидели такую картину. Быстро махая крыльями, мелькающими между стволов в мохнатых просветах, сова улетала прочь, а за ней, по-прежнему стоя на стрекозиной спине и размахивая шпагой, мчался Бибигон.
Панама соскочила с острия его шпаги и упала на покрытую еловой хвоей землю, словно опустилась на дно сквозь зелёную воду ночного воздуха.
Мы с Женькой кинулись к белому пятнышку, грохнулись на колени, стукнулись лбами. Из глаз у нас посыпались искры. На мгновение тёмная ночь превратилась для нас в ослепительный полдень. Но лишь на мгновение.
Снова наступила ночь.
Мы потёрли свои лбы и выбрались на дорогу.
5. ФОТОГРАФИЯ БИБИГОНА
Под фонарём мы рассмотрели панамку Бибигона. Это был шёлковый колпачок, очень приятный на ощупь.
Женька осторожно, двумя пальцами пощупал панамку, потом понюхал.
— Я знаю, что это такое. Это цветок львиного зева, — проговорил он и задумался.
Мне тоже показалось, что это цветок львиного зева, а вовсе не панамка Бибигона. Но ведь мы же своими глазами видели, как человечек махал этой панамкой, нацепив её на шпагу.
И тут мы с Женькой, стоя в лесу под фонарём, возле которого, как снежинки в метель, метались ночные мотыльки, одновременно подумали об одном и том же.
— Может быть, знаешь что?
Женька встрепенулся:
— Что?
— Может быть, его вообще не было?
— Он есть! — крикнул Женька. — И это можно доказать!
— Как?
— Его надо сфотографировать!
В то далёкое-далёкое лето нашего детства мы с Женькой увлекались фотографией. Целыми днями бегали по Переделкину с нашим широкоплёночным фотоаппаратом «Комсомолец» и щёлкали друг друга, всех встречных людей, знакомых и незнакомых, детей и взрослых, а также деревья, небо, траву, цветы, автомобили, насекомых, лошадей, коров, самолёты, пруд, кошек, собак, дома, коз, молний, птиц, облака, петухов и кур…
Хуже обстояло дело с проявлением плёнок. Мы разводили в стеклянных банках химикалии, занавешивали окно одеялом, залезали под кровать, чтобы темнее было, но всё без толку. Плёнки либо оказывались чёрные, как ночь, либо слипались и покрывались, словно лишаями, зелёными пятнами. Хоть плачь от обиды! Постепенно увлечение фотографией притупилось, и мы забросили аппарат.
Но вот сейчас, когда Женька предложил сфотографировать Бибигона, угасшая было страсть вспыхнула с новой силой. Уж очень хотелось сделать карточку маленького человечка!
Теперь Бибигон довольно часто попадался нам на глаза, вдруг окликая нас из кустов. Мы наводили видоискатель и щёлкали Бибигона, оседлавшего ветку и показывающего нам с Женькой нос своими игрушечными пальчиками.
Однажды, когда мы проявляли плёнку, Бибигон вдруг вылез из-за одеяла, которым мы занавесили окно, как из-за театрального занавеса и, очутившись на подоконнике, сочувственно спросил:
— Не получается?
— Не получается, — грустно ответили мы с Женькой в один голос.
— Ну ничего, не вешайте нос! — бодро воскликнул Бибигон. — В конце концов получится! — И исчез так же неожиданно, как и появился.
Однако все наши усилия были тщетны.
— Нет, — задумчиво сказал как-то Женька, доставая из бачка и выбрасывая в окно испорченную плёнку. — Надо придумать что-то другое.
— Конечно, надо,- согласился я.- Но вот что?
— Не знаю… Так дальше продолжаться не может!
И Женька придумал.
Как-то утром я набрёл на одно из наших с Женькой заветных местечек, куда мы давненько не наведывались, и увидел Бибигона. Он сидел на краю зелёного ящика, пытаясь расправить серебряную бумажку.
Бибигон пыхтел и отдувался.
— Привет, Бибигон! Дай-ка я тебя щёлкну! — крикнул я, наводя на него фотоаппарат. — Не шевелись!
— Ладно, щёлкай! Только потом объяснишь мне, как делается ракета! Хорошо?
— С удовольствием!
Бибигон замер, я несколько раз его щёлкнул, а потом начал показывать, как делается ракета.
Наскоро расправив фольгу, я намотал её на карандаш, который достал из-за пазухи. Получилась трубочка.
— Теперь эту трубочку с одной стороны надо заделать! Вот так! — И я постучал концом карандаша по доске.
Бибигон стоял в нескольких сантиметрах от моих пальцев, ловко выполнявших привычную работу. Время от времени, показывая длинной и острой, как игла, шпагой, он спрашивал:
— А это что такое? А дальше как быть? А спичкой где нагревать?
Я подробно объяснял Бибигону, как на уроке в школе учитель объясняет внимательному ученику.
Это было очень приятно, я даже подумал: «До чего же хорошее и доброе существо этот Бибигон!»
6. ПОГОНЯ
Но тут вдруг кусты рядом с ящиком с шумом и треском раздались по сторонам, и я увидел Женьку.
Трудно было узнать его. Глаза горят, из ноздрей, словно у Змея Горыныча, вырываются клубы дыма и пламени.
— Хватай его! Быстро! Чего ждёшь? — крикнул мой лучший друг и бросился к Бибигону, намереваясь накрыть его ладонями, точно бабочку.
Плохо бы пришлось Бибигону, если бы мне не удалось вовремя схватить Женьку за руки. Пока Женька вырывался, Бибигон успел отскочить чуть в сторону, и Женька прихлопнул своими ладонями край доски вместо перепуганного человечка.
Бибигон выхватил шпагу, встал в оборонительную позицию.
— Что вам угодно, сударь?
В голосе его слышалась горькая обида. Мне и самому стало очень обидно за него, но тут Женька крикнул:
— Чего стоишь? Хватай его! Мы отнесём его в школу!
В школу? Бибигона?
Вот так Женька! Как же эта гениальная мысль не пришла мне в голову? Ведь тогда никакой фотографии не потребуется, чтобы доказать, что Бибигон существует в действительности !
И в тот же миг всё исчезло: и раннее утро в летнем лесу, и зелёный ящик, до краёв наполненный консервными банками и скомканной бумагой, и мой друг Женька. В моём воображении возникла такая картина.
Первое сентября, утро, бодрая прохлада, мальчики и девочки в красных галстуках, с портфелями и цветами. Все спешат в школу. Я тоже спешу, я очень взволнован, мне хочется лететь со всех ног, но я сдерживаю себя, медленно поднимаюсь по знакомой и такой родной лестнице на второй этаж, шагаю по гулкому опустевшему коридору, открываю дверь своего класса. Все ребята уже расселись по местам. Анна Ивановна, сдвинув в сторону горы флоксов и астр, раскрыла школьный журнал.
«Явился наконец! — говорит учительница. — Первый день — и опоздание!»
«Ругайте, ругайте меня, — думаю я, — интересно, что вы все скажете, когда увидите, что у меня в портфеле!»
«Почему ты держишь портфель на коленях, как хрустальную вазу? Что у тебя там?»-спрашивает Анна Ивановна.
«Бибигон», — скромно отвечаю я.
Класс замер.
«Кто-кто?»
«Маленький человечек Бибигон, которого мне удалось поймать летом. Вот он!»
Я открываю замок портфеля и…
— Чего рот разинул? Хватай его! Он сейчас улетит!
Женькин крик вывел меня из задумчивости. Надо скорее хватать Бибигона! Но куда там! Бибигон уже успел вскарабкаться на крышку ящика, где сидела стрекоза. Не мешкая, человечек оседлал её и укрепил на поясе свою длинную шпагу. Он был спокоен. Он покашлял, заслоняя рот перчаткой с раструбом, как у королевских мушкетёров, и двумя пальчиками послал нам воздушный поцелуй.
Пока мы с Женькой подпрыгивали, пытаясь схватить стрекозу за хвост, она снялась с крышки ящика, сделала над нами прощальный круг и, с неодобрением взглянув на нас, улетела, унося на своей спине Бибигона.
Мы ещё некоторое время слышали звон и треск сверкающих крыльев. Они мелькали в лучах утреннего солнца, пробивающегося сквозь листву.
Но вот стрекоза со своим всадником исчезла, словно бы растворилась в воздухе, а шум её крыльев потонул в других звуках утреннего леса — пении и щёлканье птиц, жужжании зелёных мух над ящиком, стуке дятла, шуме стада, продирающегося сквозь кусты, и криках пастуха.
— Вперёд! — воскликнул Женька и бросился в погоню.
7. В КАБИНЕТЕ ЧУКОВСКОГО
Солнце уже поднялось над лесом, а мы всё бегали и бегали в надежде догнать Бибигона.
Я остановился и перевёл дыхание.
— Нужно что-то придумать.
— Уже придумал, — проговорил Женька и приставил палец к губам, чтобы я помалкивал. — Смотри!
Я посмотрел туда, куда показывал Женька, и увидел за деревьями дом Чуковского. Вы уже знаете, что он двухэтажный и покрашен жёлтой краской. Можно подумать — дом как дом. Но в действительности он необыкновенно красивый.
Дом Корнея Ивановича весело выглядел в любое время года. Сейчас, летом, могло показаться, что за деревьями не жёлтая стена, а чудесный луг, заросший жёлтыми цветами и ярко освещённый солнцем. Да и зимой он напоминал о лете и солнце. А осенью жёлтые стены дома сливались с жёлтыми листьями на деревьях, и дом превращался в невидимку. Сверкающие окна и белые рамы как бы сами собой висели в воздухе среди осенней листвы.
Так он выглядел снаружи. А что же внутри?
Мы с Женькой понимали друг друга с полуслова. И сейчас, конечно, я отлично понял его замысел, но всё же переспросил:
— Неужели ты хочешь пробраться туда?
Женькины зелёные глаза сияли от восторга и отваги.
— Вперёд! — шёпотом крикнул Женька и, ступая на цыпочки, неслышно устремился к таинственному дому.
Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.
Подкравшись к крыльцу, мы один за другим поднялись по скрипучим ступеням.
В прихожей было сумрачно, прохладно, тихо. Трудно понять по этой тишине, дом пуст или в нём кто-нибудь есть. Ведь писатель работает в полной тишине, только перо скрипит по бумаге. А поди-ка улови такой тихий звук, как скрип пера!
Мы с Женькой некоторое время стояли затаив дыхание и прислушивались. Ничего не было слышно — ни звука.
— Смотри-ка, — шепнул Женька,- вешалка.
— Ну и что?
— Нет шляпы. И трости тоже нет!
— Значит, он гуляет?
— Верно! Вперёд!
Дом Корнея Ивановича и Марии Борисовны состоял из книг. Все стены, за исключением дверей и окон, от пола до потолка уставлены рядами книг. Здесь и очень толстые тома в кожаных переплётах с золотыми буквами, и тоненькие книжечки в тонких обложках, напоминающие обычные школьные тетрадки. Книжные корешки, коричневые, чёрные, красные, синие, жёлтые, серые, белые, зелёные, стоят на полках, как буквы на тетрадных линейках,- некоторые в одну сторону наклонены, некоторые в другую.
Набрав в себя воздуха, как перед нырянием, мы бросились вверх по винтовой лестнице, словно бы прорубленной в скале из книг.
И вот мы уже стоим на втором этаже перед закрытой дверью.
— Входим, — в один голос шепнули мы и толкнули заветную дверь.
Дверь легко и бесшумно отворилась.
Мы с Женькой протиснулись в комнату.
Рабочий кабинет Корнея Ивановича напоминал просторную пещеру в книжной горе. Здесь было тихо и таинственно.
Большое, во всю стену, окно распахнуто, но в комнату не проникало с улицы ни одного звука. Густые ветви старых высоких лип заслоняли солнечный свет, в комнате было темновато. Но вот листья беззвучно зашевелились, в комнату влетели солнечные зайчики. Они пролетели по полу, по книжным корешкам, по потолку и один за другим, толкаясь, как мы с Женькой, вылетели в окно.
Бибигона здесь не было.
— Ведь про него ещё не написана книжка,- прошептал я, но Женька, который успел подойти к столу, воскликнул:
— Вот же он!
Тут и я увидел Бибигона, как бы лежащего на спине. Он был в широких шароварах и тюбетейке. На шее у него повязан красный бант — этот бант, один-единственный из всей одежды, был цветной. Весь остальной Бибигон был нарисован чёрным карандашом на листе очень белой шершавой бумаги. Неслышно влетевший в окно ветер приподнял рисунок, он отъехал в сторону, открыв ещё один лист с нарисованным Бибигоном — в будённовском шлеме с большой красной звездой.
Вдруг я почувствовал, как Женькин острый локоть вонзился мне под ребро.
— Что тебе? — прошептал я сердито и тут увидел художника, который тихонечко сидел на низком табурете в углу кабинета и, прикнопив к прямоугольному куску фанеры лист бумаги, рисовал Бибигона. Чёрный, длинный уголёк шуршал и крошился, оставляя на бумаге контур смешного человечка. У художника были густые чёрные волосы, и он был похож на чёрный одуванчик.
Художник, хотя и заметил нас, не проронил ни слова, продолжая быстро чертить угольком по бумаге.
Женька осмелел:
— А где же Бибигон?
Художник неопределённо хмыкнул:
— Хотел бы я это знать! Он ужасный непоседа!
В наступившей тишине мы отчётливо услышали скрип лестницы под тяжёлыми и неторопливыми шагами Корнея Ивановича. Вот он уже шагнул к двери, уже половицы заскрипели…
Что делать? Не сговариваясь, мы с Женькой бросились к тахте и в один миг, как ящерицы, юркнули под неё. Снаружи остались лишь голые, похожие на картофелины, пятки, но мы их успели втянуть под тахту, когда дверь отворилась и в комнате появился хозяин.
8. В КАБИНЕТЕ ЧУКОВСКОГО (Окончание)
Корней Иванович прошествовал к своему рабочему столу. Когда он проходил мимо тахты, мы чувствовали, как доски пола прогибаются под тяжестью его большого тела.
Писатель уселся в кресло, после чего наступила тишина, лишь слышалось шуршание угля по бумаге да шелест рисунков, которые Корней Иванович рассматривал, перекладывая с места на место.
— Ну что же, прекрасные портреты, — сказал Корней Иванович. — Вам удалось передать внешнее сходство. Но где же сам Бибигон?
Художник вздохнул и пожал плечами.
— Хотел бы я это знать. Он ужасный непоседа!
— Ну погоди же, непослушный мальчишка! — воскликнул Корней Иванович. С этими словами он встал из-за стола и громко захлопал в ладоши: -Би-би-гон! Где ты? Возвращайся!
И не успел Чуковский подойти к окну, как в комнату с треском влетела наша знакомая стрекоза со стоящим на её спине Бибигоном. Не дождавшись, пока стрекоза сядет, Бибигон бесстрашно спрыгнул на стол и сразу же углубился в изучение собственных портретов.
— А что? — проговорил Бибигон, взглянув на Корнея Ивановича. — По-моему, совсем не плохо! — И он ткнул шпагой в собственное изображение на одной из картинок.
Корней Иванович согнал с лица улыбку, уселся в кресло и нахмурился. Всё-таки ему пришлось закрыть глаза, излучающие доброту и любовь.
— Не заговаривай зубы! — строго сказал он.
— В чём дело, Дед? — насторожился Бибигон.
— Где ты пропадал?
— В лесу.
— А что ты там делал?
— Летал на стрекозе.
— А почему ты опоздал? Почему заставляешь взрослого человека ждать? Ты понимаешь, что это невежливо?
Бибигон после каждого вопроса кивал головкой. Когда же Корней Иванович замолчал, он воскликнул:
— Я хотел прийти вовремя, но не смог…
— Почему?
— Мне помешали…
— Кто?
Женька ткнул меня в бок локтем, да так больно, что я чуть не вскрикнул, еле удержался. Я искоса взглянул на своего товарища. Даже в темноте было видно, как Женька побледнел.
— Это про нас,- услышал я его слабый-слабый шёпот.
— Кто тебе помешал? — повторил Корней Иванович.
Бибигон выхватил шпагу, взмахнул ею, повернулся на каблуке и звонко закричал:
— Мальчики! Они хотели меня поймать и посадить в коробку.
— Зачем? — удивился Корней Иванович.
Бибигон пожал плечами.
— Чтобы отнести в школу.
— Вот тебе раз! Бибигона — и вдруг в коробку сажать! Что же это за мальчики такие? Где они?
— Мальчики, что ли? — переспросил Бибигон. — Да вот же они, под тахтой! — И он ткнул своей длинной шпагой в нашу сторону.
Чуковский медленно поднялся со своего кресла.
— Под тахтой? — переспросил он, и мы с Женькой увидели нахмуренное лицо, наклоняющееся к нам.
— Бежим! — крикнул Женька.
Толкаясь пятками и локтями, мы начали выкарабкиваться на волю. Старые пружины хватали нас за одежду, царапали, тахта готова была совсем прижаться к полу, чтобы задержать нас.
Вслед за Женькой мне всё-таки удалось выбраться наружу. Несколько шагов от тахты до двери показались нам длиннее, чем дорога от дома до речки в знойный день.
Мы с Женькой одновременно схватились за ручку двери и рванули её на себя.
— А крючок! — воскликнул у нас за спиной Чуковский.
Да, дверь была закрыта на крючок, но и крючок не смог остановить нас. Шурупчик с неприятным скрежетом вылез из дверной рамы, дверь распахнулась, и мы с Женькой, повизгивая от ужаса, выскочили из кабинета и покатились вниз по крутой лестнице.
Навстречу нам поднималась Золотая Рыбка. Она еле успела отскочить в сторону и прижаться к стене. Иначе бы ей, наверное, несдобровать!
9. ОН ОПЯТЬ УБЕЖАЛ
Целую неделю Бибигон не попадался нам на глаза, и мы даже начали сомневаться, существует ли он в действительности. Но вот неожиданно мы наткнулись на него, возвращаясь с речки.
Мы шли через овсяное поле по узенькой тропиночке и вдруг увидели художника, сидящего по-турецки посредине тропинки. Перед собой он держал уже знакомую нам фанерку, которая нижним краем упиралась в его колено, верхний же он придерживал рукой.
Приколотый к фанерке лист сиял так ослепительно в лучах полуденного солнца, что на него больно было смотреть.
Художник, по-видимому, уже давно сидел под открытым небом. Руки его по локоть, до самого края засученной рубашки, а также лицо и шея от солнца сделались красными. Художник делал быстрые наброски на листе бумаги, не обращая внимания ни на жгучее солнце, ни на ручейки пота, стекающие из-под его густых и как будто бы пыльных волос.
Мы с Женькой переглянулись, потому что одновременно подумали с восхищением: «Вот это да! В такую жару рисует, вместо того чтобы лежать на солнышке, купаться в речке или просто сидеть на станции в буфете и пить холодный лимонад!» Мы бы, конечно, на его месте так и сделали.
Следующая мысль, и тоже общая, у нас с Женькой была такая: «Уж не Бибигона ли он рисует?»
Да, художник рисовал Бибигона. Взглянув через его плечо на рисунок, мы увидели множество крошечных фигурок Бибигона, расположенных так и сяк по всему листу.
Вот маленький человечек поднял левую руку над головой, а в вытянутой правой руке держит свою длинную шпагу, приготовившись сделать выпад. Вот Бибигон стоит, заложив ногу за ногу и гордо подняв курносый носик. Вот он летит на стрекозе. Вот пьёт чай из блюдца.
Художник заканчивал ещё один портрет, последний на этом листе, — места больше не оставалось.
— Что это у Бибигона в руке? — спросил я.
Но Женька вместо ответа, по своему обыкновению, толкнул меня локтем в бок, в то самое место, где у меня от этих постоянных толчков даже появился синяк.
Я посмотрел, куда показывал Женька, и увидел живого Бибигона. Он стоял в тени густых и высоких стеблей овса, как среди молодых берёзок, и нюхал синий василёк. Видно было, что Бибигону уже надоело стоять неподвижно, уткнувшись в синие лепестки полевого цветка, похожие на кружевной воротничок какого-нибудь сказочного принца. Он переминался с ноги на ногу и вдруг поднял голову.
Бибигон увидел нас. На какое-то мгновение он замер. Мы с Женькой тоже замерли.
Бибигон решительно выхватил шпагу.
Художник, не отрывая взгляда от своего листа, недовольно проговорил:
— Бибигон, не шевелись! Мне трудно ухватить твой характер… Вот я уже и ошибся! Нюхай цветок, как раньше!
— Мне неинтересно его нюхать, он не пахнет! — пронзительно крикнул Бибигон, взмахнул над головой шпагой, прыгнул в сторону и скрылся в зарослях овса.
Некоторое время мы ещё видели, как среди зелени мелькала его белая панамка, но вот и она скрылась. Всё поле звенело ровным звоном, и уже невозможно было уловить в этом шуме шуршание стеблей, торопливо раздвигаемых Бибигоном. Да и ветерок вдруг поднялся, серебряной волной прошёлся по всему полю — от края и до края. И снова затих.
— Ну вот, убежал! Что ты будешь делать… — вздохнул художник. — Никогда не встречал другого такого непоседу! — И художник громко и сладко зевнул.
А мы с Женькой помчались наугад за Бибигоном, хотя и понимали: и на этот раз нам его не поймать.
10. ЛОВУШКА
Ну вот, теперь, подойдя уже к самым главным событиям того далёкого лета, должен сказать, что мой друг Женька вдруг почему-то сильно изменился. Особенно после того, как я показал ему коробку, предназначенную для Бибигона. Ведь надо же было где-то держать Бибигона, когда мы его поймаем.
Для этой цели я приготовил коробку из-под крекера — доел оставшееся печенье, вытряс крошки, в крышке проткнул карандашом дырки, чтобы Бибигон не задохнулся. А чтобы ему было мягче спать, я положил на дно коробки вату.
Женька повертел коробку в руках.
— Для Бибигона?
— Да, а что?
Женька как-то недоверчиво открыл крышку, сунул в коробку собственный нос, словно бы желая узнать: а как, интересно, я сам себя почувствую в этой коробке, очутившись в ней вместо Бибигона?
— Не хотел бы я там оказаться,- тихонько проговорил Женька.
— Зато не удерёт! — крикнул я весело, и мы с Женькой, оставив коробку в комнате, вылезли, по своему обыкновению, на улицу через окно и отправились на поиски Бибигона.
Неожиданно мы обнаружили его на клубничной грядке.
Обняв крупную ягоду, Бибигон вгрызался в неё крепкими зубками. Мы слышали, как маленький человечек стонал и пел от удовольствия:
— Ой, до чего же восхитительно! Ох, как вкусно! Ах, какая сладкая и сочная!
Клубничный сок стекал с его перепачканного подбородка на белую рубашку с пышными рукавами и кружевным воротничком. Рубашка, конечно, из белой превратилась в розовую, намокла, прилипла к телу. Однако это нисколько не тревожило Бибигона, он весь был поглощён своим приятным занятием. И забыл о всякой опасности.
Первым заметил Бибигона Женька — он чуть было не наступил на него. Мой друг остановился как вкопанный посреди грядки и уставился себе под ноги. Тут и я увидел Бибигона. Маленький человечек был в наших руках. Достаточно было Женьке наклониться — и Бибигон в плену. Спасти его могло только чудо.
Женька медлил.
— Хватай его! Чего ждёшь!
Мой крик вывел Бибигона из приятной задумчивости. Он оторвался от ягоды, молниеносно выхватил шпагу и бросился наутёк. Красная клубничина, выеденная до белорозовой сердцевины, печально повисла на стебле…
Я бросился за Бибигоном, но налетел на неподвижно стоявшего Женьку, который и не собирался хватать человечка. Вместо этого он вдруг начал тереть свой глаз кулаком и охать. Бибигон воспользовался заминкой, добежал до края грядки и, раздвинув бархатные клубничные листья, прыгнул под куст и исчез.
Было ясно: и на сей раз Бибигону удалось спастись.
— Чего стоишь как столб! — крикнул я Женьке. — Нарочно, что ли?
Ну да, нарочно, — ответил он, нахмурившись. — Не видишь, в глаз что-то попало?
На его щеке появились грязные разводы — так он усердно тёр свой глаз.
И тут меня осенило. Нечего рассчитывать на слепой случай. Нужно поймать его с помощью хорошо испытанного средства — ловушки.
Мы с Женькой изготовили хитроумное приспособление и установили его на лесной тропинке, по которой любил прогуливаться Бибигон.
Ловушка была устроена просто и надёжно. Главное — заманить Бибигона внутрь загородки из шести кирпичей. Лишь только он там появится, мы дёрнем верёвку, палочка из-под фанерки выдернется, фанерка упадёт — и Бибигон пойман.
Самым трудным во всей этой затее было найти приманку. В ловушку следовало положить что-то такое, что наверняка привлечёт Бибигона.
— Чего там думать, кладём кусочек хлеба — и всё! — заявил Женька, но я сказал, что хлеб для Бибигона не приманка. Скорее всего, этот хлеб склюют птицы.
— Ну тогда клубнику. Он её любит!
— Он и без ловушки может есть клубнику до отвала!
— Тогда что же нам туда положить?
— Положим в ловушку ракету!
Расчёт мой был точен: Бибигон очень интересовался устройством наших ракет. Я даже однажды показывал ему, как сделать ракету, но не успел всего объяснить до конца — Женька помешал.
Наши приготовления закончились поздно вечером, и поимка Бибигона была назначена на следующий день. И вот наступило наконец утро.
Ночью прошёл дождь, погода была пасмурная. Пока я пробирался сквозь кусты к Женькиному дому, мои трусы и майка намокли, словно я в них искупался в речке.
Я встал на карниз и заглянул в окно. Женька лежал, укрывшись с головой одеялом, только коричневый хохолок виднелся на подушке. Мне показалось, что Женька не спит, а притворяется.
Я влез в комнату.
— Просыпайся! — громко зашептал я. — Пора Бибигона ловить!
— Да ну его, — пробормотал Женька. — Пошли лучше ракету запускать!
— Ракету потом, а сейчас надо Бибигона поймать! — решительно заявил я.
Тут Женька скидывает с себя одеяло, прыгает с кровати на пол, странно улыбается и говорит:
— Ведь ты и без меня пойдёшь?
— Конечно, пойду!
— Ну ладно, тогда и я с тобой! — И добавляет: -Тебя ведь нельзя одного отпускать.
«Почему это нельзя одного отпускать?»-подумал я, а вслух сказал:
— Так-то лучше! — и похлопал Женьку по плечу.
11. «БИБИГОН, СТОЙ!»
Лесная тропинка, как речка по зелёному ущелью, текла сквозь заросли орешника, сужаясь в том месте, где была установлена ловушка для Бибигона.
Нам было холодно, мы с трудом удерживались от того, чтобы не стучать зубами.
— Неужели он явится? — шёпотом спросил Женька.
— Конечно, явится! Ты что, его не знаешь? Он же любопытный, он сам полезет, особенно когда увидит ракету.
— В том-то и дело, — прошептал Женька. В его голосе я почувствовал жалобные нотки. Он вздохнул, губы у него скривились, глаза сощурились, брови поднялись, лоб наморщился — вот-вот заплачет.
Уж не жалеет ли он Бибигона?
— Может, раздумал? — грозно зашипел я.
Женька беззвучно зашевелил губами, но я всё равно расслышал:
— Явился!
В просвете между листьями орешника мы увидели Бибигона.
Как я и ожидал, наша ловушка сразу же привлекла его внимание. Подбежав к кирпичам, он попытался было заглянуть в щёлочку, но кирпичи так плотно стояли друг возле друга, что щёлочки не найти.
Бибигон побежал в обход и своей панамкой чуть было не задел за верёвку, свисавшую над землёй, как телефонный провод после урагана. Эх, надо было повыше верёвку подтянуть. Увидит её — и всё пропало. Он сразу же догадается, что это наша затея. Но Бибигону было не до верёвки.
Он обежал вокруг ловушки, но так как заглянуть за кирпичи ему не удалось, он решил взобраться на них. В один миг он оторвался от земли и взлетел на кирпич.
Оказавшись наверху, Бибигон увидел приманку — ракету с закопчённым носом и соплом. От неё исходил волнующий запах сгоревшей киноленты.
Затаив дыхание я смотрел на Бибигона. Вот сейчас он спрыгнет вниз, Женька дёрнет верёвку, фанерка упадёт и прихлопнет ловушку. И… Бибигон мой! От нетерпения я так сжал кулаки, что самому стало больно. Ну, Бибигон, давай прыгай!
И вдруг раздался крик:
— Бибигон, стой!
Это кричал мой лучший друг. Он поднялся во весь рост, его лопоухая голова высунулась из-за куста.
Бибигон увидел его.
— Это ты мне кричишь?
— Тебе! Не прыгай!
— Прыгай! — крикнул я, тоже высовываясь из своего укрытия.
Бибигон рассмеялся.
— Один кричит — прыгай, другой — не прыгай! Кого же мне слушать?
— Меня! — в один голос завопили мы с Женькой, и я, изловчившись, выхватил верёвку из Женькиных рук и дёрнул её.
Палка выскочила из-под фанерки, фанерка упала и прихлопнула пустую ловушку — Бибигон успел отскочить к самому краю кирпича. От волнения он не сумел удержать равновесия и, взмахнув руками, полетел вниз. Очутившись на земле, Бибигон хотел было юркнуть в кусты, но упал, запутавшись в собственном плаще.
— Спасите! — крикнул Бибигон. Его голосок еле-еле пробился сквозь ткань плаща.
Я бросился к Бибигону — сейчас схвачу! — однако кто-то крепко держал меня за майку, я даже как бы повис в воздухе. «Куст», решил я, рванулся, майка затрещала, и я полетел носом вперёд на тропинку. Мои пальцы схватили плащ Бибигона, а губы шептали: «Мой! Мой» Мой!»
Однако я рано праздновал победу. Бибигон успел выбраться из-под плаща, который я изо всех сил прижимал пальцами к земле (она, как обычно на лесных тропинках, была утрамбованная и твёрдая, точно камень), на четвереньках, подобно маленькой обезьянке, добежал до куста и исчез.
Пока я поднимался на ноги, тёр ушибленную о корень коленку и охал, Бибигона и след простыл.
— Что, съел?
Я оглянулся. Женька, прищурившись, смотрел на меня своими зелёными глазами. В его руке я увидел клок моей майки.
Так, значит, меня держал и не пускал не бездушный куст, а мой лучший друг?
Теперь — всё! Дружбе конец!
Сжав кулаки, я ринулся на противника.
12. БЕСЕДА В ЛЕСУ
Плащом Бибигона — моей единственной добычей — оказался красивый, но вполне обычный кленовый лист с тремя дырками — одна для головы и две для рук.
Обнаружив плащ Бибигона в своём кулаке, я сначала хотел было отшвырнуть его за ненадобностью, но распорядился им иначе — расправив на ладони, обернул им свой опухший нос.
Мой бедный нос, пострадавший в результате побоища с Женькой, горел огнём. Кроме того, он ещё и побаливал. Однако я не очень-то расстраивался — моему другу досталось ничуть не меньше моего. Значит, чем больнее мне, тем больнее и ему.
«Боли! Боли!» -обращался я мысленно к своему носу, пробираясь сквозь лесную чащу.
Но постепенно мой нос перестал болеть и пылать огнём. Можно было снять с него кленовый лист, который уже заметно подвял, сделавшись мягким, как тряпочка. Невольно я улыбнулся, а улыбнувшись, уже совсем в другом свете увидел происшедшие события. Конечно, что и говорить, жаль несчастного Бибигона — запутался в плаще, лежит, беспомощный, на тропинке, не может пошевелиться. Наверняка я тоже попытался бы остановить Женьку, если бы он бросился к Бибигону против моей воли. Помешал же я ему схватить человечка тогда, возле зелёного ящика!
Но вот вопрос: почему он не захотел ловить Бибигона, почему раздумал?
Так я размышлял, когда вдруг услышал негромкий, но отчётливый старческий голос:
— Мальчик, пойди сюда!
В голосе чувствовались строгие нотки. Я вздрогнул от неожиданности, обернулся и тут увидел Марию Борисовну. Она сидела в своём плетёном кресле, поставив на скамеечку ноги в вязаных носках и в войлочных домашних туфлях. Рядом на подставке из толстой проволоки стоял аквариум, словно брусок зеленоватого стекла в железной оправе. Но вот в аквариум упала сосновая хвоинка в форме римской цифры «V». По поверхности пошли морщинки, и стало ясно: это не стекло, а вода.
Аквариум был пуст.
Мария Борисовна выпростала из-под плаща, закрывающего, словно шатёр, и её самоё, и кресло, и скамеечку, лёгкую прекрасную руку и поманила меня пальцем. Ноги мои сами собой двинулись к ней и остановились возле кресла.
Конечно же, она была волшебница!
— Скажи мне, мальчик, — проговорила Мария Борисовна, когда я приблизился, — зачем ты расстраиваешь Корнея Ивановича?
— Я не расстраиваю,- не очень-то уверенно ответил я, потому что никогда не мог быть уверен, что не расстраиваю кого-нибудь из взрослых.
— Вспомни-ка! Неужели ты не замечаешь, что у него последнее время огорчённый вид?
Я вспомнил Корнея Ивановича. Высокий старик шёл ссутулившись, задумчиво переставляя свою большую палку. Обычно он и не опирался на неё — вертел в руке пропеллером, подбрасывал к небу, ловил и снова подбрасывал. Я же вдруг увидел его опирающимся на палку. Он сначала как бы выбрасывал её вперёд, а уж потом подходил к ней. Вне всякого сомнения, он был чем-то очень расстроен. Но вот чем? И при чём здесь я?
— Не надо больше охотиться на Бибигона, — тихонько проговорила старушка.
— Почему?
Мария Борисовна поёжилась. Невольно и я поёжился.
— Слушай меня внимательно, мальчик, это очень важно понять.
Губы Марии Борисовны зашевелились, они произносили какие-то слова, но я совсем не слышал её голоса. Мне чудился шум океанских волн, свист ураганного ветра, крики чаек. Мелкие дождевые капли, падавшие на моё лицо с листьев берёзы, казались морскими брызгами.
Мария Борисовна была похожа уже не на старенькую старушку, а на молодую девушку-принцессу. На её щеках выступил румянец, голубые глаза широко раскрылись и так засияли, что сумрачный денёк словно бы осветился тёплым солнечным светом.
Но вот лицо доброй волшебницы снова изменилось. Теперь оно уже не было похоже на лицо юной принцессы, но продолжало оставаться очень красивым, хотя и сильно постарело. Теперь оно стало лицом прекрасной доброй феи.
— Бибигон — это чудесный, сказочный человечек, доброе существо, — проговорила фея. — Корней Иванович придумал его, чтобы вы, дети, поняли, что такое радость, озорство и веселье. Ведь если есть Бибигон, значит, есть доброта и справедливость.
Слова Марии Борисовны были красивые, точно музыка!
— А кто такой ты или твой друг Женя? Вы хорошие мальчики, а ведь человек, даже если он ещё молод, всегда легко справится с любым сказочным существом. Неужели ты ещё сомневаешься в своих силах? Неужели ты не понял, что легко можешь поймать Бибигона? Только зачем?
Тут она снова превратилась в старушку, и я заметил в морщинках у её глаз две слезинки. Мария Борисовна ловко смахнула их кружевным платочком, который вытащила из своего рукава, а потом, скомкав, снова засунула глубоко в рукав, только кружева остались снаружи.
Пока мы беседовали, возвратилась в аквариум Золотая
Рыбка, и теперь она высунула из воды круглый ротик и проговорила сладеньким голоском:
— До свидания, слушайся старших!
«Тоже мне воспитательница нашлась!»-сердито подумал я и зашагал по тропинке в сторону своего дома. Удаляясь, я услышал, как Мария Борисовна всхлипнула и пожаловалась:
— Ох, мои косточки, болят и болят!..
— Потерпите, бабенька, — пропела Золотая Рыбка. — После обеда предсказывают прояснение.
— Не верю я что-то этим предсказаниям!
Мария Борисовна что-то ещё сказала, но я уже не расслышал.
Теперь, кажется, я всё понял про свою сегодняшнюю неудачу. Конечно же, старушка уже успела поговорить с Женькой, и, конечно же, Женька послушался её.
Я и сам понимал, что Мария Борисовна права.
Понимал, да только не совсем.
По пути домой я увидел Женьку. На площадке возле своего дома мой друг запускал ракету. В тот момент, когда я остановился за деревом и выглянул, Женька чиркнул спичкой. Розовый шарик пламени расплющился верхним краем о носовую часть ракеты. И вот серебряная трубочка с шипением вырвалась из-под Женькиных рук, молниеносно взмыла вверх, со свистом сделала мёртвую петлю и, обессиленная, с выгоревшим запасом горючего, легко упала на песок под ноги Корнея Ивановича.
Огорчённое лицо Чуковского прояснилось, седые брови поднялись, голубые глазки сверкнули удовольствием. Он ловко подхватил под мышку суковатую палку и начал хлопать в свои огромные ладони, выкрикивая громовым голосом:
— Ура! Браво! Это прекрасно!
Женька, бледный от гордости и волнения, во все глаза уставился на Чуковского, а в туманном воздухе медленно расходилась и таяла дымовая петля.
13. КТО СПИТ В КОРОБКЕ
Понурясь, стоял я посреди комнаты. Ох, как было сумрачно в доме! Ох, как мне было скучно! Послушайся я Женьку, пойди с ним запускать ракету, и мне бы аплодировал Чуковских!, и я мог бы с гордостью смотреть на него. Но я не пошёл, я решил поймать Бибигона, и вот результат: ни-че-го!
Как же понять Марию Борисовну, что Бибигона поймать проще простого? Ведь сколько ума потратили мы с Женькой, сколько терпения и изобретательности — и всё без толку. Нет, это очень трудно, и я не буду слушать её, я поймаю Бибигона.
Но, подумав так, я тяжело вздохнул: пойди-ка поймай, да ещё без Женьки! Нет, ничего, видно, не получится.
Я подошёл к окну.
За стеклом куст жасмина намок. Ветви его почернели. Белыми прозрачными ягодками светились в зелёном сумраке дождевые капли. Мокрые листья с чёрными прожилка-ми, казалось, промокли до косточек.
Я отвернулся от окна, и тут мой взгляд упал на раскрытую коробку, приготовленную для Бибигона. Она валялась в тёмном углу.
«Пнуть бы тебя хорошенько ногой!» -с горечью подумал я.
Но что это?
В коробке лежал Бибигон. Не веря своим глазам, я в один прыжок очутился в углу и стал на четвереньки. Нет, зрение меня не обмануло — в коробке действительно лежал Бибигон и спал, подогнув коленки и положив под щёку ладошку. Он сладко посапывал и посвистывал во сне.
— Бибигон! — шёпотом позвал я.
Он сразу же открыл глаза и, увидев меня, улыбнулся.
«Что это с ним? — удивился я.- Ведь он же попался! Ему надо бы ужаснуться, а он улыбается! Чудеса!»
Нащупав крышку коробки, лежавшую рядом, я осторожно, чтобы не спугнуть Бибигона, подвинул её поближе. Бибигон не заметил моих приготовлений. Да если бы и заметил, это ничего бы не изменило. Не было в природе силы, которая могла спасти его. Он был в моих руках.
— Бибигон! Как ты сюда попал? — шёпотом спросил я.
Бибигон сладко потянулся и ответил с улыбкой:
— Пришёл отдохнуть! Дома надоело! Художник замучил! Можно?
Я кивнул головой: конечно, можно и даже нужно. Уж теперь-то у тебя хватит времени отдохнуть!
Ловко нахлобучив на коробку крышку с дырками, я подхватил её и, не в силах сдержать приступ дикой радости, несколько раз высоко подпрыгнул, с грохотом опускаясь на пол. Наша маленькая дача затряслась и закачалась — вот-вот развалится!
— Перестань безумствовать! — крикнула из-за закрытой двери мама. — Лучше иди мой руки, пора обедать! Все уже тебя давно ждут!
Обедать? Ну уж нет! Теперь, когда Бибигон в моих руках, когда он запрятан в коробку и закрыт крышкой, продырявленной карандашом, я не мог обедать. И в доме не мог оставаться: необходимо было как-то действовать, что-то предпринимать. Я выскочил из комнаты, с треском распахнув дверь. Вся семья уже сидела за столом. Перед каждым стояла тарелка с зелёным щавельником, посредине которого, как остров среди пруда, возвышался купол крутого яйца. Над тарелками поднимался горячий пар.
— Куда ты? — крикнула мне вслед мама.
— В чём дело? — рассердился папа.
Что я мог им объяснить?
— Бибигон! — только и прокричал я и вылетел на улицу.
14. ЧАЕПИТИЕ В ЗЕЛЕНОЙ БЕСЕДКЕ
Теперь — к Женьке.
Я мчался коротким путём через лес. В моих руках тряслась коробка, и я чувствовал, как несчастный Бибигон катается в ней, словно какая-нибудь кукла.
И тут вдруг меня пронзила мысль: «А вдруг он ушибся или, чего доброго, задохнулся в этой коробке? Или умер от сотрясения? Ведь он маленький и хрупкий человечек, с ним всякое может случиться».
Как вкопанный остановился я среди леса, сердце сжалось от горя. Неужели я погубил его?
Серые водянистые тучи медленно и лениво клубились совсем низко над соснами и берёзами, не предвещая ничего хорошего. Если разобраться, что хорошего они могли предвещать? Я погубил доброе существо ради того только, чтобы все повторяли: «Вот какой знаменитый и великий мальчик! Он поймал Бибигона!» А ведь на самом-то деле Бибигон сам забрался в комнату и уснул в коробке.
Присев на корточки, я опустил коробку на мох и осторожно открыл крышку. Бибигон лежал на боку, подложив под щёку ладошку и — что это? — преспокойно посапывал и посвистывал, словно ничего не произошло, и коробка не тряслась у меня в руках, и он не катался в ней туда и сюда. В это трудно было поверить.
— Бибигон! — крикнул я. — Ты жив?
— Что за вопрос! — проговорил Бибигон, не открывая глаз и недовольно сморщив носик.- Не мешай! Я летаю!
Тут он открыл глаза. На лице его выразился испуг: он окончательно проснулся.
— Где я? В коробке?
— Ага,- ответил я и отвернулся, потому что покраснел от стыда.
— Мальчик! Дорогой мальчик! — звонко крикнул Бибигон.
Бибигон стоял в коробке на коленях, протягивая ко мне сложенные в мольбе ручки.
— Пожалуйста, не держи меня в тюрьме! Мне страшно! Я не хочу сидеть здесь, мне хочется жить в лесу, на воле! Помилуй меня!
— Помилуй? — переспросил я.
— Ну да, а что? — воскликнул Бибигон. — Помилуй. Что тебе стоит?
Бибигон продолжал стоять на коленях, и я всё ещё не мог понять, шутит он или серьёзно. И тут мне сделалось так стыдно, что даже передать невозможно. Почему он должен стоять передо мной на коленях? Как случилось, что я виноват и меня же просят о помиловании?
Я отвернулся и побежал прочь.
— А что же будет со мной? — крикнул мне вслед Бибигон.
— Ты свободен!
Мне некуда было спешить. Я сделал большой круг по лесу и снова вернулся к тому месту, где лежала коробка. Теперь она уже была пустая. Некоторое время я стоял возле неё, и разные мысли крутились у меня в голове.
Я тяжело вздохнул и поддел коробку ногой. Она перевернулась.
Был Бибигон, и нет его. Всё!
Не успел я хорошенько вытереть глаза, как из травы раздался сладенький, очень знакомый голосок:
— Ты молодец, мальчик!
Я вздрогнул от неожиданности.
— Кто здесь?
— Золотая Рыбка, — последовал ответ. — Я пришла по поручению Марии Борисовны и Корнея Ивановича. Они убедительно просят тебя пожаловать к ним на чай. Чаепитие состоится в зелёной беседке и будет проходить в тёплой, дружеской обстановке.
Золотая Рыбка изо всех сил тянулась ко мне из травы. Ротик её взволнованно открывался и закрывался. Теперь она снова казалась мне девочкой, но не строгой, а доброй.
— Придёшь?
Конечно, я приду. Но как же я приду один, без своего друга? И я спросил:
— Можно, я возьму с собой одного человека?
— Мальчика Женю?
— Ну да, Женьку! Ведь он же мой лучший друг!
— Он тоже приглашён на чаепитие. Приходите вместе.
Золотая Рыбка вильнула своим розовым хвостиком и исчезла в зелёной траве, а я отправился за Женькой.
Ну вот, пожалуй, и вся история. Остаётся добавить немногое.
Всё в природе сделалось радостным, даже сквозь серые тучи начало просвечивать синее небо, заклубился пар среди мокрых деревьев, птицы запели. И очень нежно, немного грустно звякали ложечки о края чашек, когда Мария Борисовна подставляла очередную чашку под самовар, и Корней Иванович поворачивал своими длинными крепкими пальцами кран, и из самовара, булькая и клокоча, лился кипяток.
Бибигон весело поглядывал то на меня, то на Женьку, то на всех остальных, попивая из блюдца ароматный чаёк. Бибигон сидел перед блюдцем по-турецки и наклонялся над ним, как над небольшим круглым озерцом.
Прихлёбывал чай и приговаривал:
— Уверен, самое ценное, что есть у людей,- это шутка и дружба. Только это не все понимают. Верно? И ещё, конечно, немного озорства.
Комментарии к книге «Летающий на стрекозе», Павел Валентинович Катаев
Всего 0 комментариев