Юрий Харламов В краю исчезнувшего тигра Сказки
Волшебная тюбетейка Приключения воробья
ЧАСТЬ I
ГЛАВА 1
Скворец Петька
Жил-был воробыш, звали его Чирка. И был у него друг — скворец Петька по прозвищу Острый клюв.
Дружба у них вот с чего началась. Чирка только из гнезда выпорхнул, летать еще путем не умел — его рыжий котяра Савелий прикогтил. Ну, воробьи шум, крик подняли, вокруг Савельки прыгают, крыльями машут, Чирка благим матом орет, а что толку — ори, не ори, из кошачьих лап, раз уж попался, не вырвешься. Петька случайно рядом оказался, мимо пролетал. Видит, такое дело — камнем с неба на Савельку упал, да в ухо ему так свистнул, что тот перекувыркнулся и глаза под лоб завел. От верной гибели сна с бедного Чирку Острый клюв.
С тех пор дружба у них — водой не разольешь, куда один, туда и другой. Петька на речку купаться — и Чирка с ним. Петька на конюшню мух ловить — Чирка впереди него скачет. Петька по садам, вишни клевать — Чирка туда же. И ведь не нравится ему вишня, а ест. Давится, а ест — потому что Петька ест. Чиркины родители забеспокоились: где это видано, чтобы скворец с воробьем дружбу водили? Чего доброго, сманит мальчонку в город.
Полетела мать Чирки к соловью Суле — он при клубе в зарослях сирени жил. Рассказала ему все как есть.
– И чем же я могу помочь? — спрашивает Суля, сам горло утренней росой прополаскивает.
– Позволь ему с твоими детишками играть, вон они у тебя какие — тихие, послушные, от гнезда ни на шаг. Может, забудет с ними этого баламута Петьку.
– Что ж, приводи, — отвечает Суля. — Только боюсь, ничего из этого не выйдет. Разные они у нас: наши музыкально одаренные, а ваш...
Привела все-таки мать Чирку. Соловьята в честь гостя концерт устроили, уж так пели, так пели, охрипли даже бедняжки.
– А теперь, — говорят, — давай вместе новую песню разучивать.
Какую там песню! Чирка еле дождался, пока они свое тили-тили закончили, весь исстрадался.
– В другой раз, — говорит. — Меня Острый клюв ждет, головастиков пойдем на пруд ловить.
На том и кончилась его дружба с соловьями.
Петька, надо сказать, непутевый был скворец. Другие в поле да в огороде, а он с утра до вечера песни поет, собак дразнит. Всего-то и старше Чирки на два года, а послушать — весь белый свет облетел. Старые скворцы, глядя на него, только посмеивались. А кто и вздохнет тайком: сирота — отца из рогатки застрелили, мать в перелете погибла... Жил Петька в рассохшейся, почерневшей от дождей скворешне, спал на голых досках. Но не унывал. Умел мяукать кошкой, квакать по-лягушачьи, подражал пению петуха и бибикал, как автомобиль. Полиглот, одним словом.
Ладно, речь не о нем — о Чирке.
ГЛАВА 2
Жажда странствий
Ловят они как-то оводов на водопое. Тоже сказать, зачем Чирке овод, если он его проглотить не может? Одного Петька силком затолкал ему, так он у него в животе полдня жужжал.
Ну вот, ловят это они, значит, оводов. А Петька возьми да и скажи:
– Хороший ты парень, Чирка, один у тебя недостаток.
– Какой? — так и вскинулся Чирка.
– Оседлая ты птица, неперелетная.
– А зачем мне лететь куда-то? — отвечает Чирка.— Гнездо теплое, корму хватает. Вырасту — буду, как отец, поля от гусениц охранять.
– Вот-вот, так и просидишь весь век под застрехой, ничего в жизни не увидишь: ни попугаев, ни страусов, ни обезьян.
– Подумаешь, обезьяны! В город в зоопарк слетаю — всех увижу.
– Зоопарк! Детки в клетках... А вот та-а-а-ам...
– Ну, что? Головастики, что ли, крупнее наших?
– Скажешь тоже — головастики. Ты крокодила видел когда-нибудь?
– Конечно, видел!
– Где? В кино?
– По чивилизору.
– То-то и оно! А там их — как огурцов в бочке, только ноздри из воды торчат.
– А искупаться захочешь? Или напиться?
– Лично я в океане купаюсь. В Индийском. Или в Тихом, там волна поменьше. На дельфинах катаюсь... А пить... Кто ж в теплых краях воду пьет? Да еще сырую.
– Неужели молоко?!
Петька овода на лету поймал, живьем проглотил.
– Коров мы с собой туда не берем, как тебе известно. А пьем, значит, так: утром — сок манго, в обед — кофе с шоколадом, на ужин — чай с лимонадом...
Чирка, наивная душа, с раскрытым клювом слушает, каждому слову верит.
– А кормишься чем?
– Да уж не навозом из-под снега. На завтрак у меня, например, муха це-це. Я еще сплю, а она уже вокруг меня летает, жужжит: Петруччио! (Это здесь меня Петькой зовут). Петруччио, — жужжит — я готова: искупалась, ножки помыла, зубки почистила, извольте мною позавтракать... Интеллигентное обращение! Не то, что наш конский овод — его глотаешь, а он норовит тебя за язык тяпнуть. Да потом еще в животе бодается.
– А живешь где? В поле, в лесу?
– Какой лес? Какое поле? Джунгли! Саванна! Мартышки по деревьям, как белки, прыгают. Попугаи визжат. Слоны стадами бродят, как у нас коровы. А то, смотришь, кенгуру с сумкой скачет, ну, точь-в-точь наша почтарка Дуська. Только из сумки вместо писем да бандеролей дитёночек выглядывает.
Наболтал Петька с три короба. Ему что, привычное дело, а Чирке всю ночь Африка снилась. И на слонах катался, и царя зверей за усы дергал, и со страусами в казаки-разбойники играл.
Утром ни свет ни заря — к Петьке:
– Острый клюв, как думаешь, смогу я до теплых стран долететь?
– Кузнечик до Китая допрыгал, чтоб на креветку посмотреть, — отвечает Петька. Любил выразиться позатейливее да позаковыристее.
– Возьми меня с собой!
– Взять можно, отчего ж не взять. Да только...
– Ну?
– Вдруг что случится — отвечай потом за тебя.
– Случиться везде может. Вон, в родном дворе чуть не схрумкали.
– От судьбы в кувшине не спрячешься, это верно. И что мать-отец скажут? Отпустят?
– Догонят и еще раз отпустят. Сбегу!
Петька макушку лапой поскреб.
– А если в розыск подадут? И мне из-за тебя влетит. Скажут: сманил малолетку.
– Не подадут! Возьми, Острый клюв, я тебе перья чистить буду, червяков копать.
– Подумать надо. Не к теще ведь на блины. Ты хоть летать умеешь?
Чирка рад стараться — свечкой над крышей взмыл, в воздухе кувыркается, всякие коленца выкидывает.
– Да ты не акробатику — скорость мне покажи. А ну, давай наперегонки.
Пока до речки долетели, Чирка на полкилометра отстал, весь взмок, запыхался, а там и лету всего ничего.
Петька пульс у него пощупал:
– Мало каши ел, подрасти немножко.
Чирка чуть не плачет:
– Сам же сказал: кузнечик до Китая допрыгал!
– Так то кузнечик, он, может, сто лет прыгал. Будешь всю стаю назад тянуть.
У Чирки от обиды — комок в горле:
– А я-то считал тебя другом!... Ошибся, видно...
Петька подумал, клювом повертел, хвост у Чирки зачем-то смерил.
– Ладно, — говорит, — попробуем. Но учти, будешь у меня все лето на голове стоять, в холодной луже по утрам купаться, горошину по вертикальной стенке клювом закатывать. Да и гранит науки придется погрызть!
– Все, что скажешь! А гранит — зачем?
– Не могу же я лететь в жаркие страны с таким необразованным воробьем. Захочет, к примеру, какая-нибудь тамошняя трясогузка-вертихвостка с тобой поболтать, а ты ни бе, ни мэ, ни кукареку. Мне что, краснеть за тебя?
– Буду грызть! — заверил Чирка.
ГЛАВА 3
Пера, ера, чуха, рюха...
Начали с урока сообразительности.
– Кто такой — сам не клюет и другим не дает?
– Огородное пугало, кто же еще!
– Верно! — приятно удивился Острый клюв. — А это что такое: не сеют, не сажают, сами вырастают?
– Перья!
– Гм, соображаешь... Тогда ответь мне: от чего утка плавает?
Это был каверзный вопрос, но Чирка не заметил подвоха.
– Оттого, что в воде живет, — ответил он.
– Эх ты! От берега! А когда черной кошке легче в дом пробраться?
– Ночью, конечно.
– Когда дверь открыта! — засмеялся Петька.
Чирка обиделся:
– А давай теперь я спрошу. Три теленка — сколько ног будет?
– Двенадцать.
– Сколько ни три — больше четырех не бывает — захлопал крыльями Чирка. — А почему свинья бегает?
– По земле, почему же еще?
– Потому что летать не умеет!
– Молодец, котелок варит. А вот с произношением у тебя неважно, – придрался Острый клюв. — Ну-ка, скажи: «Враль клал в ларь, а вралья брала из ларя».
– «Враль крал в ларь, а краля врала из ларя», — повторил Чирка, сам чувствуя, что заврался дальше некуда.
– Садись, двойка! — сказал Острый клюв.
– Сейчас я ее исправлю. Ну-ка, сам скажи: «Иван-болван молоко болтал, да не выболтал».
– Пожалуйста: «Иван-молван, болоко молтал, да не выломтал».
Чирка так и покатился со смеху.
– Ладно, — сдался Петька. — Перейдем к мать-и-мачехе.
Высыпал горсть семечек:
– Сосчитай!
– Пера, ера, чуха, рюха, — начал Чирка. — Пята, мята, ива, дуба...
– А по-какому это ты считаешь? — удивился Острый клюв.
– По-нашему, по-воробьиному.
Глядь — а семечек уже нет, Чирка, пока считал, все склевал.
– Оно и видно, что по-воробьиному! — возмутился Петька. — А ну, живо гусениц ловить!
Наловил Чирка гусениц.
– Вот как надо считать,— говорит Острый клюв.— Ать, два — чуть жива, три, четыре — проскочили, пять, шесть — ваша честь, семь, восемь — снова бросим, девять, десять — ноги свесить.
– А это по-какому? — спрашивает Чирка.
– По-нашему, по-скворчиному, — отвечает Петька
– Оно и видно, что по-скворчиному. Добавки не надо?
Глянул Острый клюв, и, правда — ни одной гусеницы: пока считал, не заметил, как проглотил их.
– Айда в школу, там ненаглядные пособия есть.
Прилетели. Школа на замке — каникулы. Нашли открытую форточку, забрались в класс.
Первым делом на глобусе, как на карусели, покружились — географию прошли.
Потом Петька урок химии устроил — колбу с какой- то жидкостью перевернул, дым повалил, чуть не задохнулись.
– Я тут все знаю, — хвалился он. — Я ведь у них основателем живого уголка был.
– Как это? — не понял Чирка.
– Как-как! Молодой был, глупый, на мучного червяка польстился. А, думаешь, откуда у меня такое имя? Здесь дали. Всю зиму просидел.
– В клетке?!
– Сперва в клетке, потом вольнолетающим. Все равно не убежишь — снег кругом. А кормили хорошо, черепаха у меня вроде личного автомобиля была. Я один раз на ней в учительскую приехал, все со стульев так и попадали. Потом она в спячку впала, один остался. Тоска зеленая. Ну, да зато образование получил.
– Все на свете знаешь?
– Всего никто не знает. Главное — иметь представление.
Раскрутил какое-то колесо.
– Соединяем вот эти блестящие шарики.
Соединили. Молния ка-а-а-ак шарахнет — оба на пол попадали, Петьке хвост осмалило, палёным запахло.
– Зато имеем представление, да, Петька?
– Всё, хватит!— проворчал Петька. — А то шибко умный будешь. Да и я не железный.
ГЛАВА 4
Речка „Серебряное колечко“
Науки науками, а главное все ж таки физическая подготовка — жаркие страны не ближний свет.
Выработал Острый клюв специальную систему упражнений — для крыльев, для шеи, для хвоста. Так и назвал: «Крыло кондора», «Бычья шея», «Орлиный хвост». По этой системе Чирка ежедневно тренировался и закалялся, накачивал мышцы и отращивал перо.
Прошли пилотирование, начали полеты на выносливость. Острый клюв, как и положено тренеру, больше со стороны наблюдает. Сядет на вишню, спелые ягоды одну за другой в клюв кидает, а сам командует: «Еще два круга! До водокачки и обратно! Да не вздумай за машину прицепиться, я отсюда все вижу!».
Один раз он Чирке такой круг задал, что тот еле-еле до вечера облетел. А в это время поймала Петьку бабка Бобылячка, да в назидание другим любителям полакомиться чужой ягодой и привязала в вишеннике за ногу. Бился Петька, бился, запутался, повис среди ветвей вниз головой, уже и кричать не может. Так бы и скончался позорной воровской смертью, да Чирка, наконец, вернулся. Развязал клювом нитку на ноге, освободил друга.
— Ты где пропадал? Вокруг Земли, что ли, решил облететь? — накинулся на него Острый клюв.
– Сам же сказал: «Не вздумай за машину прицепиться»!
– А ты уж и обмануть не можешь!
Посмеялись, конечно.
Не забыл Острый клюв и о таком важном предмете как краеведение. Но тут он оказался в самом деле на высоте.
– Как наша речка называется?
Чирка — наугад:
– Камышиха.
– А если подумать?
– Комариха.
– А еще лучше подумать?
– Ну, Лягушиха, больше никак.
– Да, повезло ей, что не ты ее крестил. Кто же такое имя речке дает?
– А какое?
– Речка — Серебряное колечко, вот какое!
– Почему?
– Потому что девушка-краса длинная коса купалась и кольцо в воду уронила. Жених за ним нырнул, а назад не вынырнул — русалки его околдовали. Так с ними навсегда и остался.
– А как же он дышит под водой?
– Так это сто лет назад было, у него давно зябры выросли... Теперь ответь мне, где ты живешь?
– Как будто не знаешь!
– Я-то знаю, а ты?
– Четвертый дом от дороги, третья черепица с краю. Вон, отсюда видать.
– Сам ты «Третья черепица с краю!» Село как называется?
Чирка сопит, в носу ковыряет.
– Не знаешь. А надо знать. Вдруг в дороге потеряемся. И вообще — это же неуважение к людям! Запомни: село, где мы с тобой живем, называется Генеральский мост.
– Вроде здесь и генералов нет.
– Проезжал один, еще при царе Горохе. Мост был деревянный, гнилой, карета и перевернулась. Еле вытащили старичка — полные уши воды набрал. Разобиделся, как малое дитё: «Я,— говорит, — за отчечество живота не жалею, на мне уже крестов негде вешать, такой я славный боевой енерал, а в вашей речке, воробью по плечики, чуть не утонул, тьфу на вас!». Но потом, говорят, сменил гнев на милость, достал кошелек с деньгами: «Вот вам, — говорит, — мужики, полфунта золотишка, постройте каменный мост, буду назад ехать, чтоб мост уже стоял». Ну, мужики мост построили да в честь генерала-благодетеля так и назвали — Генеральский, а с ним и село.
– И откуда ты все знаешь? — удивлялся Чирка.
– Интересуюсь, вот и знаю. А то иные по заграницам летают, всякими Тутанхамонами восхищаются, а почему родного деда Мухомором дразнят, не знают!
В завершение чиркиного образования взял его Острый клюв с собой в город, куда летал изредка навестить приятелей.
Первый раз в жизни видел Чирка многоэтажные дома, троллейбусы и трамваи, светофоры и подземные переходы, клевал крошки в парке и допивал в летнем кафе мороженое из блестящих вазочек.
Городские воробьи не понравились — задаваки и сладкоежки, а спросил у одного: «Сколько будет семь без четырех, да три улетело?» — думал-думал, чуть с ума не сошел, так и не смог решить. Спросил у другого, как город называется — понятия не имеет. Спросил у третьего, как на такую-то улицу попасть? — «Трамваем пятая марка», — говорит, совсем летать разучился.
– Ни за что не стал бы жить в городе — сказал Чирка, когда возвращались домой.
– Людям без птиц нельзя, — возразил Петька. — Мы им жизнь украшаем.
– Так пускай они к нам едут.
– А в городе кто останется?
– Всех кошек туда свезти — пусть перегрызут друг друга!
Никак не мог забыть Чирка острых когтей рыжего кота Савелия, через всю свою короткую жизнь пронес ненависть и презрение к кошачьему роду.
ГЛАВА 5
В теплые края
Между тем, минуло леточко, паутинки в небе полетели, лист начал желтеть. Пора в путь собираться.
– Не передумал? – спрашивает Острый клюв.— Скоро летим. Я уже вожаку сказал.
– Как это — передумал? — возмутился Чирка. — Да за кого ты меня принимаешь?
...Настал, наконец, день отлета.
Рано утром, звездочки на небе еще светились, залетел Острый клюв за Чиркой. Свистнул тихонько, как разбойник, Чирка из гнезда вылез, перелетел на ветку, родному дому поклонился — и ходу, пока не хватились.
Прилетели на речку.
Скворцы со всех окрестных деревень были уже в сборе. Сидели, раскачиваясь, на метелках камышей, что-то доказывали друг другу. Чирка прислушался. Обсуждали, какой дорогой лететь — через Черное море в Турцию и ещё дальше на юг, или же через Среднюю Азию в Индию и Африку. Сердце у него готово было выпрыгнуть: море, Африка, Индия — слова-то какие!
Поначалу скворцы приняли его за провожающего. Узнав, что он собрался лететь с ними, подняли на смех:
– Куда тебе, сероштанный! Сиди на печи, ешь калачи!
Острый клюв за Чирку грудью встал:
– Вам бы только языками чесать! Да вы посмотрите, какое у него перо — вода, как с гуся, скатывается. А шея! А клюв!
– Не воробей, а прямо ероплан! — смеются скворцы.
Тут вожак — Хромой атаман подлетел. Крылья за спиной, словно черная бурка, одна нога не сгибается, на манер костыля торчит — с вороном, говорят, подрался.
– Хватит зубы скалить! У людей научились? Нет бы чему хорошему! – Осмотрел Чирку с ног до головы. – Ничего, добрый казак. Как зовут?
– Чирка.
– А дразнят?
– Никак не дразнят.
– Эх ты, какой! Будешь Серый хвост.
– Годится! Лучше не придумаешь!— зашумели скворцы. — Наш атаман скажет — как печать поставит!
– Тихо! Все в сборе? Попьем на дорожку.
Ф-р-р-р-р-р-р-р! Все дружно, как по команде, снялись и перелетели на луг, чтобы в последний раз набиться из родной речки.
Чирке пить не хотелось — не после чего.
– Пей! — зашипел на него Петька. — Хочешь, не хочешь — пей, примета такая: чтобы домой вернуться.
Сделал Чирка-Серый хвост три глотка. Вода была холодная и звонкая — видно, до сих пор лежит где-то на дне серебряное колечко девицы-красы.
Все скворцы на минуту притихли, задумались.
– Эх, за морем веселье, да чужое, а у нас и горе да своё! — вздохнул рядом с ним какой-то скворец, из старичков.
– Что верно, то верно: своя печаль чужой радости дороже, — поддакнул другой.
– Всяк кулик на своей кочке велик! — молвил третий.
Чирка удивился: летят в жаркие страны, где всего вдоволь — и солнца и еды, а почему-то не рады.
Хромой атаман стряхнул каплю с клюва.
– В путь! — свистнул он негромко, и стая поднялась в небо.
Уже светало.
Но прежде чем взять курс на юго-восток, сделали прощальный круг над родным селом. Помахали крыльями осиротевшим скворешням, избам, садам-огородам, крикнули пронзительно, вразнобой — не поминайте, мол, лихом, люди добрые, весной вернемся, если на чужбине голову не сложим!... Кто перо на родное подворье уронил, кто слезу крылом смахнул...
После этого заложили крутой вираж, набрали высоту и вытянулись в походный строй. Впереди — старые опытные скворцы, за ними — молодежь.
— Что носы повесили? А ну, давай песню! — свистнул Хромой атаман и, не дожидаясь, сам запел:
Мы странники крылатые, Певцы и пересмешники, Летим в края, богатые Маслиной и черешнею. Но возвратимся с первым червяком И по полям поскачем босиком!– подхватила вся стая.
И по полям поскачем босиком!— Пусть реки там кисельные, А берега медовые, И солнце развесеннее, И все жуки съедобные, Мы возвратимся с первым червяком И по полям поскачем босиком!– грянула стая.
Чирка летел в самом хвосте, изо всех сил размахивая крыльями.
– Устанешь — садись мне на спину, — шепнул ему Петька. Он летел рядом, крыло в крыло.
– Что я, маленький?— обиделся Серый хвост. — Не мешай петь... Мы возвратимся с первым чирр-вяком и по полям поскачем босиком! – хоть невпопад, но от души заорал он.
Скворцы оглядывались:
– Летит? Не отстал еще?
– Летит.
– А чего это он там надрывается? Живот болит?
– Да это он поет.
– Ну, с ним не соскучишься!
ГЛАВА 6
На буксире
Но как ни старался Чирка, как ни подталкивал его сзади Острый клюв, как ни подбадривали остальные скворцы, всё же воробей, как видно, не создан для дальних перелетов — конструкция не та. Через несколько часов стал Серый хвост терять высоту, дыхание участилось, крылья немели. Вожак сбавил скорость, но это не помогло. Сели.
Стали думать, как быть дальше. А тут в общем-то и думать нечего, всем ясно: не видать Чирке Африки, как своих ушей.
– Дорогу домой найдешь?— спрашивает Хромой атаман.
Чирка в слезы:
– Не хочу домой, хочу в жаркие страны!
– Так ведь не тянешь. Из-за тебя нас всех зима в пути застанет.
– Летите — я пешком пойду.
– Э, нет, где это видано — товарища в чистом поле бросить?
– Расступись! — раздался голос Петьки. Он успел за это время слетать на виноградник и вернулся оттуда с куском шпагата. — А ну, давай ногу!
– Не дам! — закричал Чирка. Он решил, что Петька хочет привязать его здесь, чтобы избавиться от него.
Но Петька задумал совсем другое. Он привязал один конец шпагата к Чиркиной ноге, другой к своей, и таким образом Серый хвост оказался на буксире. Скворцы подивились изобретательности Петьки, но когда взлетели, оказалось, что Чирку разворачивает хвостом вперед. Пришлось отвязать веревку от ноги и дать конец ему в клюв. Дело сразу пошло на лад. Теперь он мог время от времени парить, раскинув крылья, словно планер, отдыхая в полете.
Буксировала его вся стая — каждому хотелось попробовать. Передавали веревочку прямо на лету, из клюва в клюв. Петька очередь установил — кто за кем, за порядком следил, чтобы без очереди не лезли. В общем, был распорядителем при друге.
Ночевали в рощах и лесопосадках, кормились спелой, уже тронутой первым морозцем ягодой, в основном рябиной. Видели другие стаи — грачей, журавлей, уток. Переговаривались, перекрикивались на лету. Куда? А вы куда? Где лучше? Где теплее? Где в этом году корма обильнее?
– А зачем это вы воробья с собой тащите? — удивилась какая-то мама-утка.
– Крокодилов будем на него ловить, на живца! — ответил Петька. И для пущей важности прикрикнул на Чирку: – А ну, давай, пошевеливайся, уснул там, что ли? Зря мы тебя все лето откармливали!
– Креста на вас нет! — закрякала сердобольная утка. — Воробышка — на наживку!
Скворцы укатывались со смеху.
Чирка и раньше относился к ним с уважением, теперь же лишний раз убедился, какие это веселые и дружные птицы.
ГЛАВА 7
Ураган
На одном из привалов заметил Чирка: Хромой атаман не находит себе места — прыгает, припадая на больную ногу, вертится, да все на небо посматривает.
– Что это с ним? — спросил он у Петьки.
– Ногу крутит, — объяснил тот. — Видать, к перемене погоды... Она у него лучше всякого барометра.
На ночевку в этот день остановились в какой-то деревушке, хоть рядом были заросшие камышом плавни.
А утром вдруг завыли собаки, небо потемнело, послышался отдалённый гул.
– Прячьтесь! – свистнул Хромой атаман, и вся стая бросилась кто куда – по сараям, застрехам, чердакам. Некоторые, не боясь людей, залетали даже в дома, забивались в собачьи будки.
Чирка с Острым клювом успели юркнуть на сеновал и, высунув оттуда носы, ждали, что будет.
Вдруг раздался страшный рев и грохот, зазвенели выбитые стекла, дерево, на котором они только что сидели, выпрыгнуло с корнями из земли, а над деревней уже летели ворота и собаки, мяукающие кошки и ощипанные петухи, не говоря уже о разных там бочках, корытах и тазах, которые неслись с таким воем, визгом и улюлюканьем, как будто в них сидели ведьмы и дьяволы.
В следующую секунду невидимая могучая рука подняла сеновал, сено разлетелось, как одуванчик на ветру, и друзья очутились в самой воронке ревущего урагана.
Помимо того, что Чирку крутило по спирали, его вращало еще и вокруг самого себя, выкручивая крылья и хвост. Петька что-то кричал ему, но он ничего не слышал, только зыркал по сторонам, чтобы не стукнуло по голове каким-нибудь ящиком или сковородкой — вокруг вертелось много всего такого, чему он даже названия не знал.
За каких-нибудь пять минут их занесло на головокружительную высоту — страшно было вниз глянуть. Потом карусель кончилась, понеслись по прямой.
— Ничего ураганчик, а? — подруливая к Чирке, весело свистнул Острый клюв. — Малость потрепало, зато мы теперь раньше всех в жаркие страны прилетим, лучшие места займем.
Он чувствовал себя в урагане, как дома. Над городом пролетали — все шляпы, какие к ним забросило, перемерил, все вывески, хоть и по складам, прочитал, во все кастрюльки нос сунул.
Глядя на него, и Чирка немного осмелел, высунул голову из плеч. А когда булочку с изюмом поймали, совсем настроение поднялось. Летят, изюм выковыривают, лакомятся, друг дружку угощают. Пакет с молоком заметили, подрулили к нему, с двух сторон дырочки продолбили, напились от пуза. Остальное мякишем заткнули, скиснет — простокваша будет. Оказывается, и в урагане жить можно!
Внизу пустыня пошла. Ждали, может, верблюда одногорбого, на орбиту к ним забросит — Чирка посмотреть интересовался — нет, не забросило.
– Видать, они с головой в песок зарылись, — объяснил Острый клюв. — Знаю я этих обормотов, их у меня целое стадо было!
– Да зачем они тебе? — удивился Чирка.
– Как — зачем? Мух на них разводил. Из шерсти носки вязал — сусликам продавал.
Где только не бывал, чем только не занимался Петька!
– Про меня даже в газетах писали! — похвастался | он. — Русский скворец на островах Макуоли... или Макуанофа, не помню уже... Там такие названия — язык сломаешь. К людоедам попал, чуть не съели, дьяволы.
– Значит, это были не людоеды, а птицееды? — уточнил Чирка.
– Натуральные людоеды. Только я к ним в рыбный день попал.
— Но ты же не рыба! — совсем Петька голову ему заморочил.
– Конечно, не рыба! Но это же так только говорится — «рыбный день». Это значит, что в этот день они едят не человечину, а что-нибудь полегче, диетическое.
— Я тоже... диетический? — на всякий случай спросил Чирка.
— Диетический, диетический, — успокоил его Петька. — А где-нибудь в Сахаре или Калахари даже! за деликатес сойдешь.
— Слово какое-то нехорошее.
— Это значит: с перчиком, с лучком, с корешками какими-нибудь — пальчики оближешь!
— Да ну тебя!
— А ты слушай, да на клюв мотай! — строго сказал Петька. — Вдруг со мной что случится, я ж везде свой нос сую, натура такая. Останешься один в чужом краю...
И как в воду смотрел.
Только случилось не с ним — с Чиркой.
Вдруг повеяло холодом, впереди показалась белая сверкающая пирамида, которая стремительно приближалась.
— Что это? — удивился Чирка.
Острый клюв забеспокоился:
— Ну-ка, где тут наша веревочка? Сейчас самое время нам с тобой связаться.
Но веревочка как сквозь землю провалилась.
Белая пирамида между тем вырастала прямо на глазах.
— Да что это? — снова спросил Чирка, почувствовав смутную тревогу.
— Что-что! Горы, дело нешуточное. А ну, давай ко мне поближе. Куда же ты? Прикувыркивайся ко мне, кому говорят!
— Не могу, уносит!
— Хвостом рули! Эх, да у тебя и хвоста-то еще не наросло! С подветру заходи, с подветру.
Но все его советы были напрасны.
А ураган, столкнувшись с горами, совсем распоясался. Он рвал и метал, швырялся в каменных исполинов бочками и оглоблями, ящиками и табуретками, но всё это отскакивало от их лбов, разлетаясь в щепки. Тогда он взвыл, взревел, вспылил и резко пошел вверх. Началась ужасная тряска, вокруг все закружилось и заплясало, Чирку перевернуло вверх ногами. Пытаясь найти опору, он выпустил правое крыло и вдруг почувствовал в нем острую боль — крыло беспомощно повисло.
В следующую секунду сверкнула молния, бабахнул тром, и черная туча проглотила их. Единственное, что успел сделать для друга Острый клюв, так это втолкнуть его в пролетавшее мимо корыто. Сам спрятаться в него он уже не успел — его отшвырнуло, закружило и унесло.
ГЛАВА 8
В корыте — с высокой горки
Корыто хоть и дребезжало невыносимо, хоть и моталось туда-сюда, как строптивый воздушный змей, все же оказалось далеко не худшим из летательных аппаратов. И улетел бы в нем наш Чирка-Серый хвост за моря-океаны, не зацепись оно при одном из своих маневров за макушку самой высокой горы.
Зато какие немыслимые прыжки и перевороты оно выделывало, через какие страшные пропасти перелетало, с каким голодным поросячьим визгом неслось по глетчерам, и какой грохот издавало, прыгая по камням!
Несколько раз Чирку выбрасывало из кареты, то есть, простите, из корыта, но он исхитрялся снова вцепиться в него. После очередного прыжка, словно трамплина, оно несколько раз перевернулось в воздухе, потом раздался звонкий всплеск — и корыто заплясало на волнах.
Река неслась в пене и бурунах, то закручиваясь водоворотами, то низвергаясь гремучими водопадами, то вообще пропадая под землей. Самый отчаянный путешественник не рискнул бы довериться ее бешеному нраву.
Но всему бывает конец.
Теснины расступились, и удивленному взору нашего путешественника открылась цветущая долина, в рощах и садах, наполненных птичьим свистом...
Здесь было тепло, даже жарко, за каких-нибудь: пять минут Серый хвост согрелся и обсох, корыто теперь уже не плясало, как сумасшедшее, а медленно и плавно покачивалось, убаюкивая его.
Может, это и есть Индия или Африка? Но почему же тогда не видно обезьян и носорогов, страусов и кенгуру, о которых Петька ему все уши просвистел? И где то он сейчас сам, его верный друг, успевший в последнюю секунду втолкнуть его в корыто? А остальные скворцы, которые так самоотверженно тащили его на буксире? Вот и сбылись вещие Петькины слова — остался он один-одинешенек в чужой незнакомой стране.
Но солнышко припекало, корыто медленно поворачивалось, подставляя ласковым лучам то один Чиркин бок, то другой, и он, после стольких страхов и переживаний почувствовав себя наконец в относительной безопасности, расслабился и обмяк, глаза его закрылись сами собой, он брыкнулся на спину и мгновенно уснул, сложив на животе лапки.
ГЛАВА 9
Королева бабочек
Долго ли он плыл по этой благодатной долине, Чирка не знал. Проснулся же он оттого, что корыто остановилось, кто-то наклонился над ним — на глаза ему рала тень — и голосом, не предвещавшим ничего хорошего, сказал:
— Это еще что за новый Синдбад-мореход? Спит или притворился? Эй, а ну, хватит дурака валять!
Он открыл глаза и — о, ужас! — в сантиметре от своего клюва увидел странное существо с вытаращенными, как у стрекозы, глазами, голубыми ресницами и кроваво-красными губами до самых ушей. Над головой у незнакомки колыхалось какое-то перо — то ли павлина, то ли страуса, а ногти пальцев, вцепившихся в копыто, были длинные, острые и тоже ярко-красного цвета. Мгновенно мелькнувшая мысль о людоедах (уроки Петьки не прошли даром) подбросила его, словно пружина. Испуганно чирикнув, он выпрыгнул из корыта, прошмыгнул у нее под мышкой и бухнулся в траву.
— Неужели ж я такая страшная? — обиделась она.
— А... а... почему у тебя губы в крови? — заикаясь, чирикнул Серый хвост.
— Дурачок! Да это же губная помада. Сразу видно — не городской.
Чирка недоверчиво покосился на нее.
— Поклянись, что ты не людоедка!
— Я — людоедка?! — она хлопнула своими голубыми ресницами и рассмеялась: — Нет, этот воробей явно ненормальный. Подумать такое обо мне! Да знаешь ли ты, что я питаюсь исключительно нектаром и лепестками роз?
— Поклянись, что ты не людоедка, — упрямо повторил он.
Тогда она еще больше выпучила глаза и страшным шепотом сказала:
— Чтоб меня до смерти защекотали!
Клятва показалась ему неубедительной.
— Поклянись по-настоящему!
— Ты что расчирикался? — осерчала вдруг незнакомка. — Да людоеды здесь вообще не водятся, географию надо знать. Это во-первых. Во-вторых, кому ты нужен? Разве что какой-нибудь голодной кошке? Откуда явился? Здесь и корыт таких нету.
— Меня ураганом принесло, – сказал Чирка, — Потом я с горки летел, чуть шею не свернул. Потом меня по волнам швыряло, все кишочки вымотало... А куда это я приплыл? — в свою очередь спросил он, увидав что находится в тенистой роще с причудливыми деревьями.
— О несчастный! — отвечала незнакомка. — Ты попал в Ватное царство, Лоскутное государство, который правит злой и жестокий царь Тюфяк.
— Вот не знал, что есть такое! А ты сама кто?
— Не догадываешься? — Она вскинула руку | браслетами и крутнулась на одном каблуке, чуть не запутавшись при этом в своем ярком длинном платье. - Я — королева бабочек!
— Какая же ты королева, да еще бабочек, если у тебя даже крыльев нет? — удивился Чирка.
— Зато у меня есть бабочки... Эй, мои подданные ко мне! — крикнула она, и тут же к ней слетелось целое облако маленьких крылатых существ, чуть побольше обыкновенной домашней моли.
— Соскучились? — ласково пропела она. — Ладно-ладно, летите, вы мне пока не нужны. Но будьте наготове — в любую минуту можете понадобиться. — А почему они такие маленькие? — спросил Чирка.
— Маленькие да прожорливенькие! — засмеялась Королева бабочек, — Иди и ты ко мне жить. Смотри, я как знала — детской одежды накупила.
Она развязала лежавший у ее ног узел и стала показывать Чирке вышитые цветами платья, ленты, тюбетейки и башмачки.
— Зачем они мне? — чирикнул он. — Я же воробей. — Ну и что? А жить будешь по-человечески — Она развернула сложенный вчетверо крохотный носовой платочек. — Смотри, какая прелесть! Все воробьи от зависти с ума сойдут.
Платочек Чирке понравился — он был такой легкий, воздушный, словно бы сотканный не грубыми человеческими руками, а ласточками в небе — из воздуха и тончайших паутинок.
— Но какая тебе от меня польза? — спросил он. — У меня вон и крыло сломано...
— Я тебя в три дня вылечу, — пообещала она. — Не думай, ко мне многие набиваются, да я никого не беру. А вот ты мне приглянулся, потому что вижу: смышлен не по годам. Именно такой помощник мне и нужен.
— А что я должен буду делать?
— Пустяки! Летай по всему царству-государству, да все примечай, а потом мне рассказывай.
— Петьку надо найти, — подумав, сказал Чирка. — Друг у меня, скворец, вместе в жаркие страны летели. Может, он где-нибудь с перебитым клювом лежит и некому глоток воды принести.
— Скворец! С кем ты только водишься? — воскликнула Королева бабочек. — Это же самая нахальная птица из всей вашей братии! Да он, небось, давно в Африке оливы трескает, про тебя даже не вспомнит, а ты ему глоток воды!
— Он не такой! — возразил Чирка.
Но она продолжала уговаривать его, и он заколебался. В самом деле, где теперь искать Петьку? А тут сама Королева бабочек зовет к себе. Служба вроде нетрудная, кормить-поить будет, а что еще воробья надо?
И все же чувство долга взяло верх над этими coображениями.
— Давай уговоримся, — сказал он. — Я поплыву дальше поищу Петьку, а не найду — к тебе припрыгаю.
— Упрямец! Ну, хорошо, моя дача — вон за деревьями. Только как я узнаю, что это ты, а не какой-нибудь другой воробей? Вы же для меня все на одно лицо.
— А я приду и скажу: «Это я, Чирка-Серый хвост!».
Она оглянулась по сторонам:
— Какой же ты наивный! Вот сидит сейчас в кустах какой-нибудь здешний воробей-бездельник и подслушивает наш с тобой разговор. Потом прилетает и мне и говорит: «Это я, Чирка-Серый хвост». Я беру его в дом, а он оказывается лентяй, обжора и дурак. А выгнать его уже невозможно даже мокрой тряпкой. И мучайся с ним всю жизнь... — Она подумала. — Но мы сделаем иначе. Возьми этот платочек, я вижу, тебе понравился. Придешь, покажешь мне его — я сразу и пойму, что это ты.
— Будь по-твоему...
— Смотри же, — напутствовала его Королева бочек, — будь осторожен, в руки не давайся, не забывай, куда ты попал. Здесь муха чихнет — все знают, муравей с дерева упал — событие. Тюфяку небось уже доложили о тебе. А у него разговор короткий: мешок в зубы – лети хлопок собирай!
Но Чирка уже не слушал её. Он запрыгнул в корыто, она нехотя оттолкнула его, и он, помахав ей платочком, спрятал его под крыло. Платочек был такой маленький, что мог бы поместиться даже в напёрстке. Знал бы он, что это за платочек!
ГЛАВА 10
Маленькие разбойницы
Корыто медленно плыло по ручью, то под сводами могучих чинар, то сквозь зеленые ивовые гроты, то мимо привольных лугов с пасущимися оленями. Птиц вокруг было много, и наш путешественник громко чирикал, спрашивая у всех про Петьку, но они только удивленно переглядывались — никто не слышал о таком?
Вдруг ему почудились голоса.
В следующую секунду корыто вынесло на открытое кто, и Серый хвост увидал трех девочек с растрепанными цветочными головками, как у хризантем, а может это были три живых цветка, похожих на девочек? В ушах у них блестели сережки — или это были капельки росы? А голоса у них были такие звонкие, что никакие колокольчики не могли сравниться. Видно, они только что плескались в ручье, с пальцев у них еще стекала вода, а теперь бегали по берегу, заглядывая под каждый куст — что-то искали.
Чирка обрадовался. Ведь он был не взрослый воробей, а воробыш, ему так не хватало общения со своими сверстниками. И все же врождённое чувство осторожности подсказало ему, что высовываться не надо. Он спрыгнул со своего капитанского мостика на дно корыта и затаился, забившись в дальний угол, откуда ему хорошо было видно происходящее на берегу.
– Нигде нет, значит, ее не спрятали, а украли! - неслось до него.
– Неужели опять Зу-зу?
– Конечно, она, больше некому!
– Как же мы пойдем домой голышом?
– Придется ждать ночи.
– А ночью нас тут шакалы сожрут!
– Бедные мы, несчастные! — обнявшись и дрожа от холода и страха, заплакали две из них.
Но третья, самая стройная и длинноногая, вокруг увидала проплывавшее мимо корыто и крикнула:
– Смотрите!
Она бросилась в воду, подняв целый фонтан брызг, схватила Чиркин корабль и вытащила его на берег.
Подружки перестали плакать.
– А тут воробей! — заглянув в корыто, сказала одна из них. — Как же он сюда попал?
Длинноногая (очевидно, она была у них предводительница), не долго думая, наклонила корыто и поддала босой ногой под дно, да так, что Серый хвост вылетел из него, как из катапульты.
Все трое рассмеялись, а длинноногая села в корыто и, крикнув: «Я — капитан Кук!», попытались отплыть от берега. Но то, что было позволено воробью, не было позволено «капитану Куку» — корыто стало торчком и, зачерпнув воды, пошло ко дну.
Брызгаясь и вырывая его друг у друга, они снова вытащили его на берег, но поскольку ни одной из них так и не удалось оседлать его, оно им быстро надоело, и они бросили его на берегу.
Все это время Серый хвост сидел под кустом, наблюдая за ними. Он уже знал, как их зовут. Те, которые плакали, обнявшись и причитая «Бедные мы, несчастные!», называли друг дружку Лула и Балула, а длинноногую звали странным именем Бойчечак.
Несколько раз он порывался покинуть свое укрытие и поучить их, как надо плавать в корыте, да побаивался, как бы они нечаянно не утопили его — уж больно много крика и брызг было вокруг.
Но вот корыто брошено на берегу, и Лула с Балулой опять захныкали.
– Я замерзла! — хныкала одна.
– Я есть хочу! — хныкала вторая.
– Не нойте! — прикрикнула на них Бойчечак. — Я тоже и голодная и холодная... Разведем костер и будем греться. А есть... Ну-ка, где воробей, который был в корыте? Сделаем из него шашлык!
– Ура! Шашлык! — закричали Лула и Балула. — Наша Бойчечак всегда что-нибудь придумает! — И они кинулись шарить по кустам в поисках бедного Чирки, который сидел ни жив ни мертв, забившись под широкий лист подорожника.
— Где ты, воробышек? — ласковым голоском выманивала его Лула.
— Откликнись, сладенький наш! — вторила ей Балула.
Чирка сидел, затаив дыхание, втянув голову в плечи и зажмурившись от страха.
А если бы он еще видел, как Бойчечак, усевшись на корточки, словно заправская дикарка из племени унга-мунга, вертела в ладонях палочку, добывая огонь!
— Скоро вы там? — крикнула она. — У меня уже дым идет!
— Нет его нигде, — отвечали Лула и Балула. — Видно, упрыгал, кому охота, чтобы его на костра зажарили! Эх вы, ничего не умеете!
Бойчечак бросила палочку и принялась сама искать Чирку, шаря по траве руками, словно граблями. Но он уже успел покинуть свое ненадежное убежище и, решив, что корыто их теперь больше не интересует, спрятался под ним.
Вдруг Бойчечак стукнула себя ладонью по лбу.
— Какие же мы дуры! Корыто!
— Что? — не поняли Лула и Балула.
— Сейчас увидите!
Она подбежала к корыту, схватила его, и Серый хвост с криком пустился наутек. Лула и Балула кинулись было за ним, но Бойчечак остановила их:
— Бросьте его! Берите корыто, накроемся им и побежим домой.
— Ну ты и умная! Что бы мы без тебя делали! — закричали подружки.
Они накрылись корытом, и хоть оно едва прикрывало их головы и плечи, это их не смутило.
— Вперед! — крикнула Бойчечак, и многострадальное Чиркино корыто понеслось на шести резвых загорелых ногах, только пыль за ним взвилась.
ГЛАВА 11
Снова вместе
Оправившись от испуга, Серый хвост сел на берегу ручья и стал думать, как ему быть дальше.
И сама собой сложилась грустная песенка, которую он зачирикал с такой страстью и обидой, что ослик, щипавший рядом какие-то сухие колючки, хоть вокруг были заросли зеленой сочной травы, слушал-слушал и не выдержал, разрыдался в голос.
Вот эта грустная песенка, так тронувшая чуткое ухо его благодарного слушателя, которому, видно, тоже жилось не сладко на белом свете:
Я бедный разнесчастный воробей, Удачи нет мне в жизни, хоть убей, Корабль отняли, сломано крыло И друга ураганом унесло. Мне Африки заветной не видать, С мартышками по веткам не скакать, И не крутить у носорога рог, Чтоб от него бежать, не чуя ног. Я залетел — куда, не знаю сам, Не рад теплу и синим небесам. Видать, без друга даже птичий рай Для нас чужой и неуютный край!Вдруг что-то зашумело в воздухе. Серый хвост пригнулся — уж не коршун ли — каково же было его изумление, когда прямо перед ним бухнулся в траву — кто бы вы думали? Острый клюв!
Радости друзей не было предела!
— Как же ты меня нашел? — удивился Чирка.
Петька первым делом осмотрел его крыло, клювом в него потыкал:
— Так больно? А так?...А так? Ерунда, через неделю будешь летать... Я же видел, как ты в воздушный поток попал, — продолжал он. — Кинулся следом. Весь день искал тебя, в каждую трещинку заглянул — нет нигде. Проголодался, полетел червячка заморить, а здешний царь...
— Тюфяк?
— Почему — Тюфяк?
— Но это же Ватное царство, Лоскутное государство...
— Да кто тебя научил такому? — удивился Петька. — Солнечное царство, Хлопковое государство, вот как называется этот сказочный край. И правит им никакой не Тюфяк, а самый добрый и самый щедрый царь — Навруз. Он в честь меня такой пир закатил!
«Странно, — подумал Чирка. — Одно и то же царство, а называется по-разному. Один и тот же царь — для кого Тюфяк, а для кого — Навруз».
— А меня самого чуть не съели, — чирикнул он.
— Знаю, знаю, — засмеялся Острый клюв. — Принцесса Бойчечак с фрейлинами.
— Принцесса? Так она еще и принцесса?!
— Ну да, дочь царя Навруза. Причем, красоты необыкновенной, как ты мог заметить.
— Не заметил, не до этого было, — буркнул Чирка. — Принцесса... Разбойница с большой дороги, вот она кто! Дать пинка под хвост бедному несчастному воробью, отнять у него корыто, да потом еще... Их что, дома не кормят?
— Избалованные девчонки! — согласился Петька. — Но, с другой стороны, если бы не они, я тебя так никогда и не нашел бы. Я как корыто увидал — сразу к ним: «А воробья, — спрашиваю, — в нем не было?». — «Как же, как же, — отвечают, — был, мы из него чуть шашлык не сделали!». Я на них ястребом налетел: «Да как вам не стыдно? — говорю. — Это же мой друг Чирка-Серый хвост, он исторический перелет совершил, а вы его на шашлык!». Наврузка тоже рассердился. Палкой как стукнет: «Это вы так гостя встречаете? Это вместо того, чтобы хлеб-соль ему поднести? Эй, слуги!— кричит. — Найти воробья и привести ко мне — я должен извиниться перед ним за свою невоспитанную дочку!».
— Так и сказал? — не поверил Чирка.
— Так и сказал!
— Сам царь?
— Ну а кто же еще?
— Не верю. Чтобы царь извинялся перед воробьём!?
— Но ты же не простой воробей, ты — мой друг. Так что привыкай, грейся в лучах моей славы... А вот и они!
Тут в самом деле появились слуги с носилками — паланкином, схватили Чирку, усадили его на мягкую подушку и понеслись рысью по той самой дороге, по которой час назад убежало его корыто.
Серый хвост не мог поверить, что все это происходит с ним наяву. Такой чести не удостаивался, наверное, даже соловей, не то что воробей.
Острый клюв летел рядом, время от времени присаживаясь на ручку паланкина и все хвалился, как его здесь встретили и обласкали, просят дать большой сольный концерт для скворца с оркестром, да кроме того предлагают место придворного дирижера, да еще зовут петь на свадьбах, с ума можно сойти!
Несколько раз Чирка порывался рассказать ему о Королеве бабочек, но Петька не дал ему слова сказать.
А тут и столица Хлопкового царства показалась. И что это было за необыкновенное зрелище!
ГЛАВА 12
Город Вечного солнца
Здесь не было автомобилей, троллейбусов, метро и подземных переходов, которыми так гордятся жители больших городов. Не было многоэтажных домов — вместо них стояли маленькие хрустальные домики, как потом узнал Чирка — точная копия хлопковой коробочки, напоминающей бутон лилии. И так же, как лилии они раскрывались с первыми лучами солнца, а закрывались с последними, а жили в этих легких прозрачных домиках-коробочках юные мастерицы, собранные сюда со всего царства. Они пряли пряжу, из которой получались затем чудесные ткани, а из тканей шили платья, халаты, платки, сюзане и тюбетейки, славившиеся на весь мир.
Здесь прямо на улицах возвышались горы белоснежного, словно морская пена, хлопка, сушились нитки и пряжа, с утра до вечера жужжали прялки и веретена.
Труд мастериц приносил им радость, поэтому в городе Вечного солнца не было унылых и грустных лиц. Шутки, веселье и смех царили на улицах и площадях.
И как же не заглянуть в паланкин — что за важный гость пожаловал в их царство?
— Чумчук в паланкине! — крикнула самая маленькая мастерица.
Чирка хотел было обидеться, но оказалось, что «чумчук» на их языке означает «воробей». Не обижаться же на самого себя!
— Поистине, сегодня день чудес! — воскликнула вторая мастерица. — То голая принцесса с корытом бегает, то воробья в паланкине несут!
— А воробьишка, похоже, не наш, — заметила третья, — Ишь, какой любопытный!
Серый хвост в самом деле весь извертелся — так интересно, и необычно было здесь все для него.
— Это он невесту выбирает! — засмеялись носильщики паланкина.
— Куда нам! Ему, небось, царскую дочку подавай!
— Бойчечак — драчунья! — вырвалось у Чирки.
Мастерицы так и покатились со смеху.
Но по мере приближения к царскому дворцу смех звучал все реже. Более того, Чирка заметил, что в городе начинается какая-то суматоха, чуть ли не паника. Развешенная для просушки пряжа поспешно снималась, платья, платки и сюзане заносились в коробочки.
— Что случилось? — спросил он у Петьки. — Дождь обещают?
— Не обращай внимания, — ответил тот. — Тут у них свои дела.
Они как раз поравнялись с башней-минаретом, откуда глашатай объявлял царский указ. Но поскольку он поворачивался во все стороны, Чирка смог разобрать лишь отдельные слова: «Прячьте, закрывайте... Снова появилась Зу-зу...».
Кто такая Зу-зу? — спросил он.
Петька не успел ответить — перед паланкином выросли два стражника, охранявшие вход в царский дворец.
— Это со мной! — небрежно бросил он, но стражники, пропустив паланкин, схватились за сабли и ощетинили на него свои тараканьи усы:
— Опять ты! — закричал один.
— А ну, кыш отсюда, пока по шее не получил! — пригрозил другой.
— Ну-ну, не очень-то, не очень! — отскочив в сторону, прошипел Петька. — Ладно, я тебя здесь подожду! — крикнул он.
Чирка растерялся. Как же он один, без Петьки? Но тяжелые резные двери закрылись, назад пути не было.
Не сбавляя скорости, носильщики пронеслись по коридорам дворца и влетели в тронный зал. Здесь его сняли с паланкина и посадили на спинку стула, видать, заранее приготовленного для него.
Несколько секунд он ничего не мог рассмотреть, ослепленный убранством зала. И прежде чем он увидел царя Навруза, он услыхал его голос:
— Добро пожаловать в наше Солнечное царство, Хлопковое государство, друг Чирка-Серый хвост! Потом он увидел его.
ГЛАВА 13
Царь Навруз
Он восседал на резном деревянном троне, и был толщины необъятной, с могучими плечами и пышными седыми усами, одетый в простую рубаху и такой же простой хлопчатобумажный халат. На голове у него вместо короны была крохотная тюбетейка, которая чудом держалась на самой макушке, а на ногах — резиновые калоши на босу ногу, что немало удивило нашего путешественника.
Зато придворные, окружавшие трон, были разодеты в пух и прах, по самой последней моде и во все самое заграничное.
Впрочем, Серый хвост взглянул на них лишь мельком, потому что в следующую секунду увидал принцессу Бойчечак.
Там, на берегу ручья, он не успел даже как следует рассмотреть ее. Теперь же, увидав ее, сидящей вместе с Лулой и Балулой на атласных подушечках у подножия трона, он поразился ее оперению, то есть платью, которое было сверху донизу расшито диковинными цветами. Черные волосы Бойчечак были заплетены в бесчисленное множество тонких, как ивовые прутики, косичек, а вышитая золотом тюбетейка сияла на голове, словно маленькое солнце. Петька был прав: она была конечно же красавица, вот если бы только не слишком длинные ноги, которые она, как ни старалась, не могла поджать под себя.
Бойчечак подмигнула ему, как будто они были старые друзья, а когда он обиженно отвернул клюв, показала ему язык.
— Узнал своих обидчиц? Ты уж прости глупых девчонок, — сказал царь Навруз. — Я уверен: вы еще подружитесь.
— Ладно, чего уж там, — отвечал Чирка, необученный придворному этикету.
— Да, может, мы пошутили! — засмеялась принцесса Бойчечак. — Какой обидчивый!
— Конечно, пошутили! — подхватили Лула и Балула. — Мы в жизни воробьев не ели!
— Ну, вот и хорошо... А теперь позволь мне представить моих сановников и министров, — продолжал царь Навруз.
Один за другим были представлены:
Министр развлечений и отдыха, качелей и каруселей, фонтанов и автоматов с газированной водой, воспитанный и упитанный господин Аллавердин.
Министр иностранных дел, торговли и парфюмерии, заграничных джинсов, подтяжек и застежек, кругленький, благоухающий всеми духами мира, Апиль-син.
Главный дегустатор царских кушаний и напитков, варений-солений, сухофруктов, пряностей и копченостей, толстяк Ур-Баба.
Главный балетмейстер, хормейстер, церемониймейстер и придворный поэт, вертлявый и дерганный, как кукла на ниточках, Шу-Туруль.
Раскрашенная, как попугайчик, неотразимая и неумолимая, владычица сердец, колец, браслетов и туалетов, первая красавица двора Тути.
Худая, как щепка, и желтая, как горчичник, первая сплетница, завистница и доносчица Шу-шу.
Да разве всех упомнишь.
Каждый из них, выходя из толпы и вежливо раскланиваясь, демонстрировал свое красноречие, пытаясь как можно тоньше уязвить неименитого гостя. Апиль-син, например, порекомендовал Чирке тройной одеколон, как средство отбивающее все запахи, включая запах коровьего навоза — «Вам ведь по роду ваших занятий приходится иметь с ним дело?». Шу-Туруль выразил надежду, что Чирка, отдохнув после своего героического перелета, выступит черед ними с большим сольным концертом. Ур-Баба поинтересовался, на какой посуде он привык клевать — на золотой, серебряной, фарфоровой или хрустальной. Шу-шу успела шепнуть даме слева и даме справа, что корыто, в котором он прилетел, с двойным дном, и там спрятаны фальшивые деньги.
— Умные у меня министры? — усмехнулся царь Навруз. — Ну, а теперь расскажи, как ты попал в наши края. До тебя ведь еще ни один воробей не совершал такого дальнего перелета.
— А я со скворцами, — ответил Чирка. — Они меня на буксире тащили, — добродушно добавил он.
Придворные захихикали:
— Воробей на буксире! Вот так герой, вот так исторический перелет!
— А потом ураган поднялся, нас унесло... Острый клюв меня в корыто запихнул.
— Острый клюв? Это кто? — поинтересовался царь. — Твой друг?
— И ваш тоже, — ответил Чирка. — Забыли? Вы еще в честь него пир устроили. Скворец Петька!
— Ваше величество! Это тот самый наглец, который перед обедом в окно залетел! — прорычал Ур-Баба. —И все блюда перековырял. А когда мы его выгоняли, он дебош устроил, вазу разбил.
Царь Навруз нахмурился:
— Когда птица в дом летит, это хорошая примета.
— Вот! А его не пускают! — Чирка уже немного освоился и решил замолвить слово за друга. — Меня пропустили, а ему говорят: Кыш отсюда, пока по шее не получил!
— Безобразие! — царь Навруз так круто повернулся, что трон под ним заскрипел. — Чей приказ? Кто посмел обижать бездомную птицу?
Все молчали.
— Я! — раздался вдруг спокойный и наглый голос.
Серый хвост обернулся и чуть не упал со стула — за его спиной на ковре сидел огромный черный паук.
ГЛАВА 14
Пузур-Самукан
В следующую секунду он уже стоял перед Чиркой, покачиваясь, как на рессорах, на коротких мохнатых лапах.
— Не бойся, это мой визирь, паук-тартанак Пузур-Самукан, — сказал царь Навруз.
Ну и чудовище был этот Пузур-Самукан! У него было восемь ног, четыре пары глаз, вросшая в грудь лысая голова и волосатые пальцы, унизанные перстнями с драгоценными камнями, в которых плескался яд. Видал Серый хвост пауков, но этот был всем паукам паук!
Он запрыгнул с ногами в гамак, висевший возле трона, и проскрежетал оттуда, как будто ножик точил о камень:
— Не зря говорят: построй бассейн, а лягушка сама прискачет! Кто такой?
— Будь повежливей, тартанашка, — отвечал царь Навруз. — И не обижай скромных — кто знает, может, за столбом пыли скрывается всадник!
— За этим пучком перьев может скрываться только вор и попрошайка! — отрезал Пузур-Самукан. — Что ему здесь надо?
— Разве ты не видишь? Он мой гость. И кроме того - герой. Да будет тебе известно: этот маленький воробышек совершил неслыханный перелет. А помог ему тот самый скворец, которого ты приказал стражникам гнать в шею. В чем дело? Двери и окна моего дворца да и всего государства всегда были открыты для крылатых странников, которых гонят на чужбину стужа и голод.
Пузур-Самукан перестал раскачиваться и вперил в Чирку все свои восемь глаз:
— Типичный бродяга и вор, как все воробьи! А его крылатый друг — ашно-пашно шныряет по всему двору и везде сует свой длинный нос. Собственными ушами слышал, как он выпытывал у стражников, почему у них сабли не звенят.
Царь Навруз улыбнулся:
— Ни для кого не секрет, что сабли у нас деревянные, потому что мы ни с кем не воюем — только торгуем. Ты стал излишне подозрительным, тартанашка, тебе чудятся враги там, где их нет, а между тем истинный наш враг — Зу-зу снова грозит нам бедой... Эй, слуги! Воробья накормить, напоить и выдать самую мягкую постель для отдыха! — распорядился он. — Да показать моему личному врачу — у него, я вижу, что- то с крылом.
— Ваше величество! — воскликнул Чирка в порыве благодарности. — Но я... то есть мы с Петькой... не привыкли клевать хлеб даром... Весь день сегодня только и слышу: Зу-зу да Зу-зу. Кто такая эта Зу-зу? Может, мы вам сможем чем-то помочь?
Царь Навруз жестом остановил слуг, бросившихся было к Чирке.
— Спасибо, Серый хвост! — приложив руку к сердцу, сказал он. — Вижу, что не ошибся в тебе, ты добрая отзывчивая птица... Кто такая Зу-зу? Это наше несчастье, бич нашего государства, и я готов отдать полцарства тому, кто избавит нас от нее, но такого молодца пока не нашлось.
Пузур-Самукан выпрыгнул из гамака и нервно забегал перед троном:
— Верный человек сообщил: в этом году Зу-зу собирается потребовать с нас триста платьев, сто флаконов духов, два чемодана румян и губной помады, а также три бочки хны.
— Да это же грабеж! — в один голос закричали дамы.— Она нас по миру пустит! Сто флаконов духов! Она что, купается в них?
Царь Навруз удивленно поднял брови:
— Триста платьев?! В прошлом году она обходилась всего двумя дюжинами.
— Пусть подавится ими! — крикнул паук. — Триста, так триста, не обеднеем, зато будем жить спокойно.
— Ну нет, это слишком дорогое спокойствие, — возразил царь Навруз. — Тебе-то что! Ты не сеешь, не пашешь, в какой конец иголки нитка вдевается, не знаешь... Хватит! Я — царь и отвечаю перед народом за наше общее богатство.
— Смотри, сэкономишь уздечку — потеряешь верблюда.
— А, по-твоему, затыкать пасть собаки мясом?
— Так Зу-зу — собака?— воскликнул Серый хвост,
— Ну, деревня! — фыркнул Пузур-Самукан.— У вас там что, собаки в платьях бегают? И по десять раз в день переодеваются?
Царь Навруз попросил его помолчать и, обращаясь к Чирке, сказал:
— Я не могу тебе даже описать, как она выглядит и во что одета, потому что Зу-зу постоянно перевоплощается. Никогда не узнаешь, кем она будет завтра, через час, через минуту. Она обложила нас данью, и мы вынуждены платить. Не откупишься — будешь иметь дело с её чапалачками. А еще может град или суховей наслать. А то так и саранчу. Но всякому терпению приходит конец!
— Это она украла сегодня нашу одежду! — закричали Лула и Балула. — Плакали наши платьица, Зу-зу теперь купальник себе из них сошьет.
— А мне больше всего жаль платочка, — вздохнула принцесса Бойчечак.
— Платочек? — вырвалось у Чирки.
И тут он все понял. Так вот кто была его таинственная незнакомка, называвшая себя Королевой бабочек! Вот чей платочек вручила она ему в знак их будущей встречи!
— Кто такие чапалачки? — спросил он.
Ответ царя Навруза развеял последние сомнения.
— По-нашему это бабочки, — сказал он.
— Только не те яркие и красивые, которыми можно любоваться всю жизнь, — вставила Бойчечак,— а маленькие, вредные и прожорливые, как сама Зу-зу.
— Которая именует себя Королевой бабочек! — сказал Чирка.
— А ты откуда знаешь? — удивился царь
Ни секунды не раздумывая, Серый хвост принял решение.
— Ваше величество! — воскликнул он.— Дайте мне десять солдат, назначьте меня генералом над ними, и я поймаю вам вашу Зу-зу.
Он, разумеется, не собирался скакать на лошади в генеральской форме с саблей наголо и кричать солдатам: «За мной, в атаку!». Этим он только хотел сказать, чтобы солдаты беспрекословно слушались его, а вышло курам на смех. Сановники и министры схватились за животы, у дам потекла тушь с ресниц, Бойчечак с фрейлинами чуть не подавились фисташками, которые они потихоньку грызли. Даже царь Навруз не смог сдержать улыбки. Не говоря уже о Пузур-Самукане, который раздулся от смеха, как футбольный мяч.
В этот момент сторожевая леска-паутинка, протянутая от гамака Пузур-Самукана к открытому окну, выходившему в сад, настойчиво задёргалась. Он перестал смеяться, встал и с видом человека, который решил подышать свежим воздухом, направился к окну.
ГЛАВА 15
Платочек принцессы Бойчечак
Зу-зу уже больше часа сидела под окном и слышала все, о чем говорили у царя Навруза. Вплоть до последних слов Чирки, которые и переполнили чашу ее терпения. Она поняла: царь переманил его на свою сторону, а раз так...
— Здравствуй, Пузурчик, здравствуй, Самуканчик,— ласково шепнула Зу-зу, когда паук-визирь выглянул из окна.
— Чего притащилась? — процедил он сквозь зубы,— Польстилась на детскую одежду! Во всём царстве переполох... А про триста платьев и не мечтай.
— Ну, это еще посмотрим! — самоуверенно усмехнулась Зу-зу.— А пока — прикажи обыскать воробья.
— Зачем?
— Платочек.
— Что — платочек? Говори толком!
— У воробья под крылом — платочек принцессы Бойчечак.
Глаза Пузур-Самукана злорадно блеснули.
— Не врешь?
— Чтоб меня защекотали!
— Молодец! Когда же это ты успела? — похвалил он ее.— А теперь брысь отсюда, чтобы духу твоего не было.
— С кем это ты там? — спросил его царь Навруз.
— Кошка какая-то, не извольте беспокоиться, ваше величество, — ответил Пузур-Самукан. — Видно, воробья почуяла.
Он плотно закрыл окно и продолжал, обращаясь теперь уже к принцессе Бойчечак:
— Так вам жаль вашего платочка, светлейшая? Я могу помочь вашему горю.
— Каким образом? — удивилась Бойчечак. — Ведь он у Зу-зу.
— Вы уверены?
С этими словами он неторопливо прошелся вдоль толпы придворных, заглядывая каждому в глаза, потом подошел к Чирке и, остановившись перед ним, стал сверлить его своими маленькими немигающими глазками.
Чирке стало не по себе. Ведь если у него найдут платочек принцессы, как он объяснит, откуда он у него?
— Обыскать его! — крикнул вдруг Пузур-Самукан.
Бежать было бессмысленно — окна закрыты, у дверей стража. Но, помимо его желания, ноги сами оттолкнулись от стула, крылья взмахнули и, сам не понимая, зачем он это делает, Чирка взлетел, закувыркался в воздухе и упал, запутавшись в тартанашкином гамаке. Платочек выпал у него из-под крыла, Пузур-Самукан на лету поймал его и, шаркнув ножкой, подал принцессе.
— Ваш, сударыня?
— Я узнала бы его из тысячи! — воскликнула Бойчечак.
у Царь Навруз гневно стукнул палкой об пол.
— Откуда у тебя платочек моей дочери? Отвечай, негодник!
Усатый стражник крепко держал Чирку, зажав его в кулаке.
— Ваше величество, я все объясню! — задыхаясь, чирикнул он. — Платочек дала мне Королева бабочек. Теперь я понял: это была Зу-зу.
— Все слышали? Платочек дала ему Зу-зу! — крикнул Пузур-Самукан. — За какие заслуги?
— Она звала меня к себе на службу, а я не пошел. А она дала мне платочек и сказала...
— Все ясно! — перебил его паук-визирь. — Перед нами сообщник и шпион Зу-зу.
— Я не шпион! — в отчаянии чирикнул Серый хвост.— Что хотите делайте — не шпион!
— Поклянись! — велел царь Навруз.
И тут он совершил еще одну непростительную ошибку.
— Чтоб меня защекотали! — чирикнул он, решив, что так клянутся здесь все.
— Пожалуйста! У них даже клятва одна! Нужны ещё доказательства? — торжествовал Пузур-Самукан. — Итак, мною пойман и полностью изобличен важный государственный преступник. Предлагаю: отрубить ему голову и дело с концом.
— Голову? Да за что? — крикнул Чирка. — Ну и царство-государство! То чуть не съели, теперь — голову отрубить.
— Прикажете позвать палача? — склонился в изящном поклоне главный церемониймейстер Шу-Туруль.— Это будет очень кстати, у нас в этом месяце не было ни одного бала, ни одного циркового представления. Никакой культурной жизни!
Царь Навруз хмурился и молчал.
— Ты все еще сомневаешься, мудрейший? — Пузур-Самукан вскарабкался к нему на трон и зашептал в самое ухо: — Тогда скажу больше: а что если перед нами не воробей, а Зу-зу в образе воробья? Не ты ли только что говорил о ее поразительной способности перевоплощаться в кого угодно?
— Отрубить! — зашумели придворные. — Уж что-то тут да есть, раз у него платочек принцессы нашли!
— Казнь! Казнь! — захлопали в ладоши Лула и Балула.
Придворные шумели все громче. Царь Навруз колебался. Жизнь Чирки висела на волоске.
— И вдруг раздался звонкий голос принцессы Бойчечак:
— Да, может, я ему сама подарила! А он, чтобы меня не выдать, про Зу-зу наболтал вам! Эх, вы! Конечно, подарила! Мой платочек — кому хочу, тому дарю! Отпустите его!
Что тут началось! Одни кричали: «Казнить!», другие — «Помиловать!», третьи — «Позор принцессе Бойчечак!», четвертые — «Тартанашку на мыло!». Пузур-Самукан носился, как бешеный, то запрыгивая в гамак, то взлетая на подлокотник трона и шепча что-то на ухо царю.
Царь Навруз опять вынужден был стукнуть палкой:
— Хватит! Отрубить — не отрубить! Отрубить легко, пришить трудно. Посадить в зиндан, завтра разберемся!
ГЛАВА 16
Барамат-дарамат
Серый хвост сидел в тюрьме-зиндане, куда едва проникал свет луны, и думал о том, что ждет его завтра. Хоть ничего хорошего не успел увидеть он в этой жизни, умирать ему все же не хотелось, да еще бесчестной смертью вора и государственного преступника, чуть ли не шпиона. Единственная надежда была на Петьку, но как сообщить ему, как послать весточку на волю?
Лепешка перед ним лежала не клевана, вода в пиалке не отпита. До еды ли, когда завтра, может, самого бросят на съедение кошкам!
Вдруг за дверью послышался шорох, чье-то бормотание, и дверь медленно, без скрипа отворилась.
— Выходи, — раздался противный голос Пузур-Самукана.
— Куда? Зачем?
— Как — куда? Голову пойдем тебе рубить.
Чирка забился в угол и задрожал от страха.
— Но ведь царь сказал: «Утром разберёмся». Нельзя же так, без суда и следствия.
— Никогда не надо откладывать на завтра то, что можно отрубить сегодня, — отчеканил Пузур-Самукан.
— Но мне бы хоть с Петькой попрощаться! — взмолился Серый хвост. — Друг у меня, вместе оводов на пруду ловили...
— «Но мы вернемся с первым червяком и по полям поскачем босиком!» — заорал вдруг Пузур-Самукан голосом Петьки — вернее, это и был Петька, который до этого валял дурака, подражая голосу Пузур-Самукана.
Друзья бросились в объятия друг друга.
— Как же ты дверь открыл?
— Очень просто! Когда я увидел, что тебя в зиндан поволокли, я вперед полетел, спрятался под ослиной шкурой и пароль подслушал. Оказывается, достаточно сказать: «Барамат-дарамат, открой дверь, мархамат!». И дверь — нараспашку... Ну, вперед, дорогой успеем наговориться.
— Какой дорогой? — не понял Чирка.
— Весна красна моллюсками — осень каракатицами, — ответил Петька. — Погостили и хватит. Найдем другое царство-государство. Бежим!
Чирка нахохлился.
— Никуда я не уйду отсюда.
Петька клюв у него потрогал — температура вроде нормальная.
— Ничего не понимаю! Тебе что, жить надоело! Да что у вас там произошло?
Рассказал ему Серый хвост все, как было: про Зу-зу и про платочек, про тартанашку — злого старикашку, и как принцесса Бойчечак выручила его в решительную минуту.
— Как же я после этого убегу? Да еще ночью, тайком, как вор! Что обо мне подумают? Значит, я и правда виноват, раз сбежал.
Острый клюв так и взвился.
— А что я твоим отцу-матери скажу, если тебе голову оттяпают?
— Скажешь: за правду пострадал.
— Я тебе пострадаю! Ты посмотри на него: еще не созрел, а уже киш-миш! Не пойдёшь добром — насильно уведу, в клюве, как дождевого червяка унесу. А ну, выметывайся из зиндана, освободи казенное помещение!
И на Чирку — грудью. Чирка увернулся — Петька носом в решетку.
— Ах ты, сероштанный! Ну, нет, не на того напал, со мной шутки плохи!
Видит Чирка, не совладать ему с Петькой, в самом деле, схватит в клюв и унесет.
— Ладно, — говорит, — твоя взяла. Только отломи лепешки на дорогу, а то кошки в животе скребут.
— То-то, смотри у меня!
Петька к лепешке, а Серый хвост — шмыг за порог:
— Барамат-дарамат, закрой дверь, мархамат!
Дверь закрылась — Петька в зиндане остался. Но не испугался, а только рассмеялся:
— Эх ты, голова два уха! Да ведь я пароль лучше тебя знаю! Ну-ка, Барамат-дарамат, открой дверь...— и умолк, забыл, как дальше. Начал сначала: — Барамат-дарамат, открой дверь, саламат... Открой дверь, валамат... Открой дверь, дармоед! Открой, а то хуже будет!
Барамат-дарамат даже пальцем не пошевелил.
Петька в дверь клювом забарабанил:
— Эй, сероштанный! Я пароль подзабыл — перенервничал тут с тобой, а этот бездельник Барамат-дарамат не выпускает меня. Как там дальше?... Что молчишь? Ты что, ушел?
— Ушел, — чирикнул Серый хвост и поскорее упрыгал, чтобы не слышать, как Петька скандалит с Барамат-дараматом.
ГЛАВА 17
Заговор
На дворцовой площади стоял минарет, а к нему была приставлена лестница, по которой глашатай взбирался наверх объявлять царские указы. На этой лестнице Чирка и решил подремать до утра, чтобы с рассветом явиться во дворец для следствия и суда. Запрыгнул на нижнюю ступеньку и только стал моститься, как вдруг послышались чьи-то шаги. Он юркнул под лестницу и притаился там.
Из-за минарета появились две темные фигуры. Одна худая, в платье до пят, другая — словно расплывшаяся квашня, с огромным, туго набитым чемоданом на плечах. Видать, чемодан был не из лёгких — «квашня» пыхтела и кряхтела под ним.
— Сил моих больше нет... Отдохнуть бы!
— Тише ты, — шепнула худая. — Пришли уже... Давай помогу. Да не греми ты своим чемоданищем, стражу разбудишь!
— Как же мне не греметь, — отвечала «квашня». — Чемоданчик у меня, сама знаешь, не ватой набит... Ох, похудеть бы! Все лето облачком по небу порхала, а теперь еле по земле ползаю.
«Да это же туча!» — смекнул Чирка.
— Сделаем дело — я тебе такое средство дам, — пообещала ее спутница, — «Похуддин» называется, от которого ты прямо на глазах станешь тоненькой, как спичка, в платье принцессы влезешь. Кстати, оно у меня есть — получишь и его впридачу.
Серый хвост сцепил клюв, чтобы не чирикнуть. Зу-зу! Конечно, она, то-то голос показался ему знакомым!
— Скажешь тоже — платье принцессы! — проворчала Туча. — Куда оно мне, на нос?
— Так средство-то не наше, французское! — шепнула Зу-зу. — Но ты должна поработать как следует... Объясняю задачу: подняться на минарет и устроить им тарарам. Града не жалеть. А после этого я натравлю на них своих чапалачек — и царь Навруз упадет мне в ножки.
Чирка сидел, как мышь в норке, боясь пошевелиться. Так вот что задумала Зу-зу! Но что же делать, как помешать этому замыслу? Поднять тревогу? Кто услышит его чириканье? Разве что Зу-зу с Тучей, а уж они сумеют заткнуть ему клюв. «Петька!» — мелькнула мысль. — «Этот что-нибудь придумает». — Но тут оказалось, что волшебное слово вылетело не только из Петькиной головы — из его тоже.
Туча задрала голову и посмотрела вверх.
— А если не успею до утра? Тут же тыща ступенек, не меньше. А увидят — несдобровать.
— Подумаешь! Поднимается на минарет маленькая тучка, что здесь такого? Бедняжка так растолстела, что летать уже не может, по лестнице на небо карабкается. Посмеются, да и все.
— Не скажи! Кое-где в мой чемодан уже из пушек палят. С лейкой — ничего, только рады, а в чемодане, знают уже, град.
— Царь Тюфяк пушек не держит, — успокоила ее Зу-зу. — А в случае чего, я их отвлеку.
— А как?
— Это уж мое дело. Вот только сбегаю переоденусь.
— И этот, как его... «Похуддин» сразу захвати, — напомнила Туча. — Да не жадничай, отсыпь побольше.
— Принесу целый килограмм — ешь на здоровье!
ГЛАВА 18
Застёгнутый в чемодане
Зу-зу умчалась, а Туча, поплевав на руки и взвалив на спину чемодан с градом, начала восхождение на минарет. Серый хвост выпрыгнул из своего укрытия и вцепился ей в подол юбки. У него родился отчаянный план, но для того, чтобы осуществить его, надо было сначала добраться до чемодана.
Вот где пригодились ему ловкость и выносливость, которые он все лето вырабатывал по системе Петьки! Ведь Туче надо было взобраться только на вершину минарета, а Чирке — еще и на вершину Тучи. У Тучи была лестница, а у него? Всего лишь когти да клюв. Перебираясь по крутому карнизу с бедра Тучи на поясницу, он шарахнулся, испугавшись мощного урчания у нее в животе, и чуть не сорвался, повиснув на одной ноге. В другой раз, когда он был уже возле подмышки, Туча нечаянно придавила его рукой, да так, что он от боли вцепился ей когтями в бок. «Где это я репейников набралась!» — проворчала Туча и уже потянулась к нему своей пятерней, чтобы отодрать и швырнуть вниз, но он успел перебежать к ней на спину.
Но вот последнее усилие — и он на голове у Тучи. В волосах у нее Серый хвост нашел какую-то тесемку, вытащил ее и, держа в клюве, ринулся на штурм чемодана. Долго и упорно взбирался он по левой руке Тучи, по шелковому, скользящему, как снежная лавина, рукаву, и уже был близок к цели, но Туча переставила чемодан на другое плечо, и он вынужден был начать все сначала. Так повторялось несколько раз, пока он не догадался зацепиться за браслет на руке Тучи и дождаться, когда чемодан, побывав на другом плече, снова вернется к нему.
Самым опасным участком восхождения оказались кольца, перстни и драгоценные камни, коварные и скользкие. Балансируя хвостом и клювом, Чирка перебежал по ним бегом, на ногте безымянного пальца поскользнулся, упал, но успел вцепиться в чемодан и закрепился на нем.
Один конец тесемки он привязал к ручке чемодана, другой к собственной ноге и спустился к застежке молнии. Расчет оказался точным — повиснув вниз головой, он дотянулся до застежки, вцепился в нее клювом и стал тянуть изо всех сил. Застежка не двигалась. Он попробовал стронуть ее рывком - тоже не вышло. Тогда, не выпуская застежки из клюва, Чирка стал медленно подтягиваться, наматывая шнурок себе на ногу. Шея у него вытянулась, как у страуса, нога, казалось, вот-вот выдернется из сустава, но он продолжал тянуть, мысленно приказав себе перерваться пополам, но не разжать клюва.
И застежка сдвинулась. Сначала на один зубок, потом еще на один, потом сразу на три. И вот уже первая градина, величиной, с гусиное яйцо, выглянула в образовавшуюся прореху.
Дальше все было просто. Болтаясь на шнурке, Серый хвост только успевал помогать градинам выскакивать из прорехи, подправляя их клювом, и за каких-нибудь пять минут разгрузил весь чемодан.
— Чудеса! — удивлялась Туча. — Казалось бы чем выше, тем труднее, а у меня наоборот — чемодан пушинкой кажется! Втянулась, что ли?
Две или три градины катались по дну чемодана, никак не желая вытряхиваться. Серый хвост отвязался и нырнул в чемодан, чтобы вытолкнуть их оттуда. Это был Рискованный маневр, но, упоенный удачей, он уже не думал об опасности. Долго гонялся за последней градиной, которая, как живая, каталась по всему чемодану и чуть не отдавила ему ногу. Наконец, и она вылетела. И тут, остановившись передохнуть, Туча увидала, что застежка отошла, и застегнула ее. Серый хвост метнулся к прорехе, но было поздно — молния замкнулась. Он потыкался в нее клювом, но открыть молнию изнутри еще никому не удавалось. «Видно, из этого зиндана-чемодана меня уже никакой барамат-дарамат не выпустит!» — подумал он.
Ну, да теперь будь что будет!
ГЛАВА 19
Необыкновенная лотерея
Как ни торопилась Туча сделать свое чёрное дело под покровом ночи, подняться на минарет до рассвета ей так и не удалось.
Взошло солнце, распахнулись хрустальные домики, и мастерицы, выглянув из них, увидали, что на минарет кто-то карабкается.
— Да ведь это Туча! — воскликнула одна из них, заметив под лестницей лужу от растаявшего града. — Готовьте зонтики, быть дождю!
— А то так и с градом! — заметила вторая. — Туча- то с чемоданом!
Мастерицы забеспокоились.
Но тут откуда ни возьмись появилась крашеная блондинка.
— Лотерея! Лотерея! — закричала она. — Покупайте лотерейные билетики!
— Отстань ты со своими билетиками! — отвечали мастерицы. — Не видишь — Туча на минарет ползет! Крашеная засмеялась.
— Укушенный змеей — боится веревки! Где вы видите Тучу? Да это же бродячая художница-пейзажистка в чемодане у нее мольберт с красками. Но мастерицы продолжали волноваться. Тогда Зу-зу (а это была, конечно же, она) крутнула вертушку с лотерейными билетами и закричала:
Не ковры, автомобили, Пеньюары и духи — Первый раз сегодня в мире Разыгрываются ЖЕ-НИ-ХИ! Принцы, царевичи! Султанята и королевичи! Сынки набобов и мандаринов! Лимонов и апельсинов! Все женихи красивые, Все билеты счастливые!Мастерицы тут же забыли о Туче и, выпрыгнув из своих коробочек, окружили Зу-зу.
— А сколько стоит билетик?
— А когда тираж?
— А где получить выигрыш?
—Билеты почти даром! — отвечала Зу-зу. — Тираж сегодня. Выигрыш вам доставят прямо домой.
— А если он мне не понравится? — поинтересовалась одна из девушек.
— Можете обменять.
— А можно взять деньгами? — спросила другая.
— Ненормальная! — зашикали на нее подружки.
— Зачем тебе деньги?
— Конфет куплю!
— У нее только одно на уме — конфеты!
В царском дворце заметили необычное оживление на площади. Все окна распахнулись, дамы и вельможи высыпали на балконы. Велели узнать, в чем дело, а когда выяснилось, что лотерея, да еще такая необычная, дамы тайком от своих старых надоевших им мужей стали посылать служанок за билетиками.
Ажиотаж вокруг лотереи поднялся неслыханный. Билеты шли нарасхват, уже требовали давать только по одному.
Зу-зу волновалась. Билеты кончаются, а Туча, вместо того, чтобы поторопиться, поставила чемодан на ступеньку и, разинув рот, смотрит вниз.
Наконец, последний билет выхватила у неё Первая дама двора, и Зу-зу осталась с пустой вертушкой.
А Туча — ни с места.
— Объявляется дополнительный тираж — бесплатный, безбилетный и беспроигрышный! — закричала Зу-зу.— Пусть каждый загадает номер... Загадали?
— Загадали! — прогремела с минарета Туча.
— Боюсь, что это не для вас, госпожа художница,— через силу улыбнулась ей Зу-зу. — В этом разряде разыгрывается не очень чистокровный принц!
— А я его отмою! — прогремела Туча.
— Притом он еще несовершеннолетний! — продолжала Зу-зу, моргая ей обоими глазами.
— Подожду!
— Грудной! — закричала Зу-зу.
— Вынянчу!!! — загремела Туча.
Она никак не могла взять в толк, что вся эта лотерея - сплошной обман и надувательство, а продавщица билетов — переодетая Зу-зу.
Королева бабочек погрозила ей кулаком:
— У меня в кулаке — номер счастливого билета! — сказала она.
— Так говори скорее! — загремела Туча, не двигаясь
с места.
— Счастливый номер у меня в кулаке! — снова погрозила ей Зу-зу.
Туча стояла, как вкопанная, упорно дожидаясь результатов розыгрыша.
И тогда Зу-зу, позеленев от злости, крикнула:
— Но я объявлю его не раньше, чем наша гостья поднимется на минарет. А то вдруг она выиграет и от счастья свалится с лестницы!
— Я уже здесь! — загремела Туча, с поразительной для нее легкостью преодолев последние пять ступенек.
— Тридцать семь! — крикнула Зу-зу первое попавшееся число.
— Мой! Мой! — как девочка, запрыгала на минарете Туча. — Где он? Кто он? Когда получить?
— Он у тебя в чемодане! — крикнула Зу-зу, напоминая Туче о цели ее восхождения на минарет. — А зовут его «Похуддин»!
Туча, наконец, все поняла.
— Так бы сразу и сказала! — разочарованно проворчала она.
— У Тучи принц в чемодане!— подхватили смешливые мастерицы. — Покажи нам его! Похвались принцем!
— Ах вы, кривляки! Издеваться надо мной? — загремела Туча. — Сейчас вы увидите моего принца! Сейчас он спляшет на ваших спинах, посчитает ваши коробочки — только стекла полетят!
И Туча взялась за чемодан.
— Град! У нее град в чемодане! — бросаясь врассыпную, закричали девушки.
Площадь мгновенно опустела.
ГЛАВА 20
Скорее сюзане!
Мастерицы бегали вокруг своих хрустальных коробочек, накрывая их одеялами и матрацами, укутываясь сами в ватные халаты и курпачи.
Даже во дворце заволновались. Он был, конечно, намного прочнее хрупких коробочек, поэтому придворные чувствовали себя здесь в безопасности, но всё же и над ними слуги держали на всякий случай подушки.
— Чем мы тебя прогневили, царица неба? — выйдя на балкон, как можно более ласково спросил у Тучи царь Навруз.
— А, Наврузка, — проворчала Туча. — Да вот, решила заглянуть к вам в гости.
— Сама, или кто-то послал? Кто, если не секрет?
Но тут из-за его спины, закутанный в перину, с тремя подушками на голове, высунулся Апиль-син.
— А виза на въезд у тебя есть? — закричал он. — А таможенный досмотр прошла? А знаешь, что бывает за незаконный ввоз контрабанды?
Вот уж верно говорят: не водись с хромым слоном — сам упадёт и тебя придавит.
Туча прямо на глазах потемнела от гнева.
— Сейчас я вам устрою досмотр! — загремела она.— И подушки с одеялами не помогут! Визу они у меня будут требовать! Как будто я должна жить по их дурацким земным законам!
— Давай, что же ты! — крикнула Зу-зу и даже ногой топнула от нетерпения.
Блеснула молния — это Туча раскрыла чемодан, и все придворные в панике бросились с балконов в комнаты, устроив давку в дверях.
Туча подняла чемодан над головой, собираясь обрушить вниз весь свой запас града, встряхнула его и... Не то, что град — пушинки не вылетело из страшного чемодана.
— Примёрз он у тебя там, что ли? — крикнула Зу-зу.
Туча, сама не понимая, что случилось с ее градом, запустила руку в чемодан и вынула оттуда дрожащего от холода и страха Чирку.
— Воробей! — как эхо прокатилось над площадью.
Но больше всех была поражена сама Туча.
— Ты как сюда попал? — загремела она. — А где мой град?
Терять Чирке было нечего, и он, бесстрашно глядя в лицо Туче, сказал:
— А я его склевал! Ночью так пить захотелось...
— Чемодан града? И не лопнул!?
Серый хвост только плечами пожал: как видишь, мол.
— Ай да чумчук! Ай да богатырь! Чемодан града у Тучи склевал! — бросая подушки и одеяла, закричали мастерицы.
Такого позора Туча не испытывала за всю свою жизнь.
— Да ты знаешь, что ты натворил? — загремела она.
— Знает! Он все знает, этот волчище в овечьей шкуре! — взвизгнула Зу-зу. — Шмякни его об землю, чтоб от него мокрое место осталось!
— Приговор окончательный и обжалованию не подлежит! — гаркнула Туча.
И тут наш герой простился с жизнью. В последний раз взглянув на белый свет, увидал он на одном из крошечных балкончиков царского дворца принцессу Бойчечак в длинной ночной рубашке. Что ж, пусть видит, как умеет умирать простой серый воробей. Теперь никто не скажет, что он шпион Зу-зу! Будете слезы лить, локти кусать, да поздно.
Но Бойчечак смотрела не на него, а совсем в другую сторону. Перегнувшись пополам и свесившись с балкона так, что косички ее чуть ли не касались земли, она кричала кому-то тонким срывающимся голосом: — Сюзане! Скорее сюзане!
Потом он летел вверх тормашками с минарета, с такой скоростью, что в ушах свистело, а голова откинулась на спину — рука у Тучи была тяжёлая. И, конечно же, он разбился бы насмерть, если бы не это спасительное слово — «Сюзане». Услышав отчаянный крик принцессы, проворные мастерицы успели схватить за четыре угла и натянуть расшитое шелковое покрывало-сюзане, которым и поймали Чирку у самой земли.
— Растяпа! — крикнула Туче Зу-зу. — Даже этого не смогла сделать! — И со злости грохнула об землю свою лотерейную вертушку.
— А тираж?
— А принцы и царевичи?
— Султанята и королевичи! — в один голос закричали мастерицы.
— Да разве вы не видите?! Это же Зу-зу! — чирикнул Серый хвост.
— Ну, попадёшься ты мне! — бросаясь наутек, крикнула она.
— В нее швыряли пуфиками и подушками, ловили одеялами и курпачами[1], накрывали халатами и коврами — Зу-зу была неуловима. Она носилась вокруг минарета, то перепрыгивая через брошенную под ноги перину, то повисая на ступеньке лестницы и пропуская под собой, целую дюжину своих преследовательниц, то сбивая с ног одним ударом подушки сразу троих. Платье на ней было разорвано, каблуки на туфлях поотлетали, парик болтался на шее, словно борода. Но и Зу-зу не осталась в долгу. Многих поцарапала и потаскала за косы, наставила шишек, синяков, не одну перину распорола своими острыми ногтями.
Тут подоспела стража, и Зу-зу начала отступать, прокладывая себе дорогу подушкой, из которой во все стороны летел пух.
— Куда же ты! — загремела с минарета Туча. — А «Похуддин»? Ты же обещала!
— Вот тебе твой «Похуддин»! Правда, не из Парижа, но другого ты не заслужила!
Зу-зу подбежала к минарету, уперлась в него спиной, а ногами в лестницу, свернулась, как пружина, потом резко развернулась и оттолкнула лестницу.
Мастерицы с криком бросились врассыпную. Лестница, отделившись от минарета и описав дугу, рухнула на площадь. А Зу-зу как сквозь землю провалилась.
ГЛАВА 21
Кавалер ордена Хлопковой коробочки
В городе Вечного солнца звенели дойры и сурнаи, на главной площади и в царском дворце царило веселье — праздновали победу над Зу-зу.
Серый хвост был, разумеется, не последним на этом празднике, если не сказать больше: он был героем дня. Даже про Петьку забыл на радостях.
Пузур-Самукан, уверенный в том, что это совсем другой воробей, а Серый хвост сидит в зиндане, решил показать свою объективность и широту.
— Предлагаю наградить этого славного сына воробьиного племени нашей высшей наградой, — сказал он,— орденом Хлопковой коробочки! Он заслужил его, поскольку спас город от страшного бедствия.
Тут же принесли орден, но он оказался размером с Чирку, и носить его было бы для него не наградой, а наказанием.
И на этот раз выручила находчивая Бойчечак.
— Орден твой, а носить его, так уж и быть, буду я! — сказала она и воткнула белую коробочку себе в волосы, отчего стала еще красивей.
— Не будем забывать еще об одной церемонии, назначенной на сегодня, — продолжал Пузур-Самукан.
Придворные с недоумением переглянулись: о какой еще церемонии говорит Главный советник.
Пузур-Самукан повернулся к Чирке:
— Тут вчера к нам забрел какой-то твой собрат, но в отличие от тебя, плут и воришка. Придется его казнить.
Царь Навруз засмеялся.
— А тебе не кажется, что это один и тот же воробей? — И, обращаясь к Чирке, спросил: — Кстати, кто тебя выпустил? Говори, не бойся.
Тот не успел ответить. Пузур-Самукан бросился к окну и крикнул:
— Зиндан закрыт! Тот воробей там! Пойдемте — и вы убедитесь!
Надо ли описывать удивление царя Навруза, советников и министров и в первую очередь Пузур-Самукана, когда «Барамат-дарамат» открыл дверь, и все увидали лежащего под дверью Петьку, который шептал охрипшим голосом:
— Барамат-дарамат, открой дверь, мармелад... Барамат-дарамат, открой дверь, дам халат... Барамат-дарамат, открой дверь, бюрократ...
— Такое простое слово — мархамат - пожалуйста — и ты не мог вспомнить! — засмеялся царь Навруз.
А Пузур-Самукан только зубами скрипнул от злости.
В этот же день царь Навруз издал указ, которым навсегда закреплял права перелетных птиц, взяв их под свое личное покровительство. Чирка с Петькой, как особо отличившиеся, были поставлены на полное довольствие при дворе, под жилье им отвели мансарду-балахону рядом с комнатой царского звездочета. Друзьям были пожалованы халаты и тюбетейки, сшитые по мерке самой маленькой мастерицей. Халаты были расшиты золотом, сразу скажешь — царский подарок, но летать в них было невозможно, потому что мастерица забыла сделать окошки для крыльев.
— Ничего, целее будут,— рассудил хозяйственный Чирка.
Часть II
ГЛАВА 1
Чем не Африка?
Через неделю крыло у Чирки зажило, и он снова стал летать. За один день они с Петькой облетели все Хлопковое царство, познакомившись с его достопримечательностями—древними развалинами, водопадами, горячими источниками и тысячелетними чинарами. Здесь было множество рощ, садов, виноградников и озер, где зимовали такие же крылатые странники, как они. Край был богатый, растительность буйная, ягод, фруктов, орехов — клюй не хочу. В зарослях-джангалах хрюкали дикие кабаны, олени и джейраны брали пищу из рук, на деревьях, свесив хвосты, сидели фазаны.
Но главным богатством, гордостью и славой царя Навруза были хлопковые поля, где с утра до вечера трудились простые люди, хлопкоробы, выращивая чудо- растение. Даже Петька, облетевший полсвета, вынужден был признаться, что видит такое впервые.
Зеленые кустики с резными листьями были усеяны плодами, похожими на маленькие тыквочки или дыньки — их называли коробочками, а когда эти коробочки созревали и лопались, из них выглядывали крошечные живые барашки. Их собирали, стригли, из шерсти делали пряжу, а барашков отправляли в горы, где они откармливались на сочных травах.
Но не думайте, что чудо-растение росло само по себе. Каждый кустик надо было выходить, взрыхлить вокруг него землю, подвести под самые корешки воду — ведь солнце жгло немилосердно, и барашки в коробочках все время просили пить. В сезон созревания коробочек все люди, от мала до велика, выходили собирать барашков. Кроме сановников и министров, разумеется, которые, как всегда, а в это время особенно, были заняты важными государственными делами.
— Эх, лодыри, доберусь я когда-нибудь до вас! — грозился царь Навруз.
Сам он брал старый латаный-перелатаный мешок, повязывал его на животе и вместе со всеми выходил в поле. Народ любил его, называя почтительно царь-Хлопок, а вот вельможи прямо из себя выходили, глядя как царь работает до седьмого пота, ест из общего котла, а вечером сражается с хлопкоробами в примитивные нарды или затевает с ними гуштингири — борьбу простолюдинов. «Для кого я каждый день пробую три десятка всевозможных изысканных блюд? — возмущался обжора Ур-Баба. — Живота своего, как говорится, не жалею, а он? Натрескается какой-то там шурпы и доволен!». «А для кого я устроил в прошлое воскресенье бал цветов? — подпевал ему Шу-Туруль. — Мы все веселились, плясали до упаду, не жалея сил и подметок, а он даже не явился во дворец—в поле ночевал!». «Я слышала, — подливала масла в огонь сплетница Шу-шу, — что у него есть грандиозный, фантастический, феерический проект: сажать хлопок у нас на головах. А что вы думаете? И посадит! Больше ведь уже негде». Осторожный Аллавердин, заметив Чирку, переходил на шепот: «Тише, друзья, я подозреваю, что этот чумчук все ему докладывает. Не за красивые же глазки царь пригрел и обласкал его».
Петька целыми днями пропадал в рощах, где подружился с местными скворцами-майнушками. Чирка же, наоборот, тянулся к людям. Он мог часами наблюдать за работой золотошвеек и вышивальщиц, поражаясь их выдумке и фантазии. Цветы и узоры, расцветавшие под их неутомимыми пальчиками, были столь диковинны и в то же время так похожи на настоящие живые розы, тюльпаны и анемоны, что сбитые с толку пчелы прилетали собирать с них мед. Да что пчелы! Однажды он видел, как райская мухоловка пыталась свить гнездо в чаще гобелена. Она приносила сухую веточку, клала ее в развилку дерева и не могла понять, почему веточка все время падает. Девушки долго потешались над глупой мухоловкой, а потом одна пожалела ее и пока та летала за очередной веточкой, вышила на гобелене гнездо и птичку возле него. Когда мухоловка вернулась, она поняла, что дерево занято и полетела искать другое место для гнезда.
Но вершиной искусства у мастериц считалось, когда вытканные ими лани, олени и павлины оживали и уходили с гобеленов и сюзане[2] в рощи. Во владениях царя Навруза было немало таких сказочных птиц и зверей.
Мастерицы полюбили Чирку и давали ему разматывать какую-нибудь нитку или теребить клювом пряжу. Но Бойчечак обижалась, если он не прилетал к ней по первому зову. Она считала его своей собственностью, ей нравилось, когда он прыгал за нею или сидел у нее на голове. В карманах у нее всегда было лакомство для него — печенье и подсолнечные семечки — и вскоре Чирка сделался совсем ручным.
— Ты брось это, — шипел на него Петька. — Ты всё-таки птица. Гордость у тебя есть?
— Гордость есть — семечек нет, — отвечал Чирка.
— Семечки можно украсть, а свободу потеряешь — не вернешь.
Сам Петька в руки не давался, был осторожен и недоверчив:
— Знаю я их! Петенька, Петенька, а потом за шиворот — и в клетку. Кто в живом уголке побывал, тому на всю жизнь урок.
— Ты уже и в тюрьме побывал, не без ехидства напоминал ему Серый хвост.
— С таким другом немудрено... Ну, так что, будем зимовать у царя Навруза или полетим все-таки в Африку?
— А чем здесь не Африка? — ответил Чирка. — Тепло, светло и крокодилы не кусают.
Решили зимовать.
ГЛАВА 2
Плащ из чапалачек и полмешка кошек
Поселились на чердаке — в мансарде было слишком душно. Острый клюв облюбовал себе рассохшийся книжный шкаф, Чирка — карнай, музыкальный инструмент метра три длиной с широким треснувшим раструбом. Натаскал туда ваты, пуху, получилось уютное гнездышко. Петька заглянул — баем обозвал.
— А что это? — спросил Чирка.
— Буржуй, значит. Называй как хочешь. Зато меня отсюда никакая кошка не выцарапает!
— Да где ты их видел? Во дворце ни одной кошки нет.
— А вдруг появятся?
— Сказано: пуганая ворона куста боится!
Но, как вскоре выяснилось, Чиркина предосторожность оказалась не лишней.
Сначала в городе появилась иностранка, выдававшая себя за миллионершу. И правда, один плащ на ней чего стоил! Он был сшит из какой-то невиданной ткани цвета лунного камня, весь переливался перламутром, скользил и шуршал, как змеиная кожа, развевался без ветра и был как будто живой. Бросив работу, мастерицы сбежались полюбоваться заморской тканью и, окружив иностранку, не могли оторвать глаз от ее плаща.
— Такой красифый дэвушк могу даже дать приймерят, — великодушно молвила иностранка, ужасно коверкая слова.
Но как только одна из мастериц осторожно, двумя пальчиками взяла плащ, он вдруг на глазах у всех с шумом разлетелся, и у нее в руках осталась одна вешалка.
Таким хитроумным способом Зу-зу пронесла в город своих чапалачек, которые могли бы натворить дел, не окажись в это время поблизости Чирки с Острым клювом — они ринулись на хлопкоедок и расправились с ними прежде, чем те успели забраться в платья и ковры.
— Не успокоюсь, пока не изведу вас обоих! — погрозила им уже издалека «иностранка».
— Изводи почаще! Таких вкусных чапалачек я сроду не ел! — отвечал ей Петька, хлопая себя по животу.
На другой день у ворот царского дворца появился седой старик в чапане до пят с огромным полосатым мешком за спиной. В мешке что-то шевелилось.
— Кто такой? — остановили его стражники.
— Чабан царских отар, несу барашков для стола его величества.
— А почему ты их не гонишь своим ходом?
— Так они уже ходить не могут — такие толстые.
Молодой стражник пощупал мешок, оттуда раздалось мяуканье.
— А почему они у тебя мяукают? - спросил он.
— Блеять уже не могут такие жирные.
Чабана пропустили, но старого стражника все-таки взяло сомнение. Он догнал старика и велел ему развязать мешок. Тот обиделся, бросил мешок, повернулся и ушел, сказав: «Развязывай сам, если тебе надо!».
Развязали мешок—оттуда выскочило с полсотни голодных ободранных кошек. А старик сорвал бороду и крикнул, убегая:
— Это подарочек от меня вашим птичкам! Приятного аппетита, кошечки!
«Подарочек» разбежался по всему дворцу, и для Чирки с Петькой настали чёрные дни. Голодные кошки подстерегали их на каждом углу, карабкались за ними по деревьям, устраивали загоны и облавы.
Царь Навруз объявил премию за каждую пойманную кошку, но все люди были в поле, а среди сановников и министров бегать за ними по крышам и чердакам охотников не нашлось.
Тогда за дело взялся сам Петька. Он велел спустить на воду Чиркин «корабль», который так и валялся посреди двора, стащил у Шу-шу пузырек с валерьяновыми каплями и вылил его в корыто, а сам спрятался, держа корыто на веревочке. Все кошки, как одна, привлеченные запахом валерьянки, ринулись в корыто и принялись валяться и мяукать, как сумасшедшие. Тогда Петька отпустил корыто, и оно понеслось по волнам, словно пиратский корабль, наводя ужас на окрестные села и города. Если оно не потерпело где-нибудь корытокрушение, то, наверное, и сейчас ещё плавает по морям и океанам. Но скорей всего голодных обезумевших кошек спасли отважные моряки какой-нибудь морской державы.
ГЛАВА 3
Тартанашка нервничает
Принцесса Бойчечак решила обучать Чирку бальным танцам — «Ты все-таки живешь при дворе, надо учиться хорошим манерам». Но танцор из Чирки не получился, только все ноги ей оттоптал. После этого ей пришло в голову сделать из него своего личного пажа, который бы во время балов и приёмов носил за нею шлейф её платья. Но Серый хвост от этой милости решительно отказался.
— Ах ты, неблагодарный! — воскликнула Бойчечак. — Я тебя от смерти спасла, а ты вон как!
— За то, что спасла, кланяюсь тебе в ножки, — отвечал Серый хвост. — Может, когда-нибудь и я тебе пригожусь, а носить в клюве подол твоего платья, будь ты хоть королева вселенной, не стану. Я птица, хоть и воробей!
— А вот я крылья тебе спутаю — будешь бегать за мной, как собачонка.
— Сначала поймай!
Он отлетел — Бойчечак за ним. Чирка на дерево — Бойчечак в него спелым урюком. Промахнулась, да в глаз Шу-шу, которая подглядывала из-за дерева. Шу-шу крик подняла, прибежали Лула с Балулой. «Окружай его!». Чирка у Лулы бант на лету развязал, Балулу за бок ущипнул, Бойчечак схватила его — он у нее в один рукав залез, из другого вылез. Крику, визгу, смеху.
Такие потасовки они устраивали не в первый раз, и Пузур-Самукан, наблюдавший за ними из-за черной шторы своего пыльного кабинета, наконец не выдержал.
— О, мудрейший, — представ перед царем Наврузом, сказал он. — Наши дальние поля страдают от гусениц. Пошлем туда героя-воробья, он их живо поставит на место.
— Опоздал, — Острый клюв с майнушками давно там порядок навели.
— Но этот чумчук, ваше величество...
— Вот оно что — решил избавиться от воробья?
— Не век же ему за фрейлинами бегать, пора и делом заняться. И на принцессу он дурно влияет. Опять же сор от него кругом, семечки вечно грызет, пух летит... — Тартанашка уже не знал, что бы еще вменить в вину Чирке.
— Я как раз думал о нём, — сказал царь Навруз.— И знаешь, что я решил?
— Сослать его на скотный двор! — подсказал Пузур-Самукан. — Правильное решение, там ему место!
— Нет, мой мудрый визирь, ошибаешься. Ты ведь знаешь, Зу-зу не оставит нас в покое. А от неё всего можно ожидать. Надо усилить охрану Волшебной тюбетейки.
— Усилим. Сегодня же дам распоряжение.
— Не беспокойся. Главным хранителем тюбетейки я решил назначить воробья.
Пузур-Самукан подпрыгнул, как ужаленный.
— Светлейший! Ты хочешь открыть ему нашу тайну? Доверить ключ вору?
— Всё ещё сомневаешься в его честности? Или боишься, как бы он не занял твое место? — усмехнулся царь.
Пузур-Самукан понял, что спорить с ним бесполезно, проглотил ядовитую слюну и тихо сказал:
— Смотри, пожалеешь...
ГЛАВА 4
Тайна трех сундуков
Три стены этой маленькой потайной комнаты, куда царь Навруз привел Чирку, были украшены коврами, изображавшими времена года — лето, осень и зиму. Четвёртая представляла собой сплошное зеркало.
— А где же весна? — спросил Серый хвост.
— Собирает в горах цветы, — улыбнулся царь. — Ведь скоро навруз[3] — праздник весны.
— Так ты — царь Праздник! — воскликнул Чирка.— А Бойчечак? Это тоже что-то означает? Что?
— Похвальное любопытство, — сказал царь Навруз. Мой отец говорил: «Когда попадешь в чужую страну, первым делом спроси, как называется здесь хлеб и вода, в честь какого великого человека назван город, что означает имя твоего нового друга». О, наши имена могут рассказать о многом. Послушай, как они звучат: Рустам, Джамшед, Афросиаб! Могучий, Блистательный, Непобедимый! А как ласковы и нежны женские имена: Лола — Тюльпан, Гульнора — Гранатовый цветок, Шамсия — Солнечная, Ойбиби — Подобная луне. Есть и не такие звучные, но все они что-то да значат. Спросишь: «Как тебя зовут?» — «Джума». Все ясно — человек родился в пятницу. «А ты кто?» — «Асад». Ой-ой-ой, как страшно! Ведь Асад — это лев. А еще у нас дают имена по погоде. Родится девочка в холод — назовут Зилзила, Стужа, значит. Родится ранней весной — назовут Сабза, Молодая травка...
— Ну, а Бойчечак? — нетерпеливо спросил Чирка.
— Бойчечак означает Подснежник,— ответил царь.— Дитя Весны, первый цветок пробуждающейся природы.
— Вот почему у нее такие длинные ноги! — воскликнул Чирка. — Как у цветка! Она и капризная, как цветок.
— И так же любит солнце, — добавил царь Навруз.
Он обошёл вокруг кованого железного сундука, стоявшего посреди комнаты, внимательно осмотрел его.
— Вот этот сундучок тебе и придется охранять,— сказал он. — Форточка будет открыта. Как только услышишь или заметишь что-нибудь подозрительное — сразу поднимай тревогу.
— Здесь важные государственные бумаги? — взлетев на сундук, спросил Серый хвост. — Или золото и бриллианты? Или печать вашего величества?
— Сейчас увидишь.
Царь вытряхнул из маленькой табакерки-тыквочки, висевшей у него на поясе, три ключика на цепочке — золотой, серебряный и простой. Серебряным ключиком он открыл железный сундук и достал из него сундучок поменьше, окованный серебром. Этот сундучок он открыл золотым ключиком и достал из него третий сундучок, совсем маленький, не сундучок, а скорее шкатулку. Он открыл ее простым ключиком и достал из нее — не бриллианты, не печать и не ценные бумаги — обыкновенную тюбетейку. То есть настолько обыкновенную, даже расшитую не шелковыми, а простыми нитками, что Серый хвост не смог скрыть своего разочарования.
— Всего лишь тюбетейка... — чирикнул он.
— Тюбетейка, да не простая, — сказал царь Навруз. — Смотри внимательно... Вот я её надел. Ничего не случилось? Ничего... Теперь снимаю, поворачиваю на сто восемьдесят градусов и снова надеваю. Что ты видишь теперь?
— Вас вижу, ваше величество, — ответил Чирка.
— Понятно, меня. Ну, а что-нибудь изменилось во мне?
— Да нет, все как было.
Царь быстро повернулся, взглянул на себя в зеркало, на лице у него отразился испуг.
— Неправильно надел, — успокоил он себя. — Недовернул малость. Тут, брат, точность нужна. Так, это у нее север, это юг, здесь Большая медведица, там созвездие Близнецов... Разворачиваем… Надеваем!... Нет, опять не то...
Он надел тюбетейку в третий раз и стал медленно поворачивать ее прямо на голове, в надежде на то, что нужное положение найдется само, но как он её ни вертел, ожидаемого эффекта не получалось.
— А что должно случиться? — спросил Чирка.
— Теперь уже ничего, — упавшим голосом сказал царь Навруз. Он снял тюбетейку и со всех сторон осмотрел её. — Моя была ношеная, а это совсем новая... Тюбетейку подменили!
— Почему не просто украли?
— Это сделано для того, чтобы я не сразу догадался. Я ведь надеваю ее раз в год, но проверяю чуть ли не каждый день. Как проверяю? Загляну — на месте, ну и ладно. А её, оказывается, уже давно нет!
Он швырнул поддельную тюбетейку в угол и сел на сундук, обхватив голову руками. Таким расстроенным Чирка видел его впервые.
Он взлетел ему на плечо и ласково чирикнул: — Не расстраивайся, Наврузка! Или как у вас говорят: «Не грусти, ослик, придет весна!».
— В том-то и дело, что не придет! — тяжело вздохнул царь Навруз. — Мы ведь очень маленькое царство и наша жизнь течет по своим законам. Мы ближе всех к солнцу, у нас по другому идет время. Когда на твоей родине еще только утро, у нас уже давно день. Здесь все очень быстро растёт, но также быстро и отцветает. Ты попал к нам в счастливую пору нашей юности, но она быстро пролетит, не успеешь оглянуться, как все мастерицы, эти юные существа, станут старушками.
— И Бойчечак? — вырвалось у Чирки.
— Да, и она тоже.
— Но это же так грустно!
— Наоборот — весело! Потому что у нас есть... была!— посмотрел он на пустые сундуки — волшебная тюбетейка...
Он усадил Чирку к себе на колени, погладил его и сказал:
— Вот история этой тюбетейки. Выслушай её внимательно. Она не только интересна, но и в высшей степени поучительна.
ГЛАВА 5
Подарок странствующего индуса
— Мой отец был пастух, мать служила у богачей, а сам я с детства обрабатывал чужую землю. И вот однажды возле меня остановился бедный странник-индус, тело которого было едва прикрыто грязными лохмотьями. Он долго смотрел, как я размахиваю тяжелым кетменем, потом спросил:
«А своя земля у тебя есть?».
«Конечно!» — с гордостью ответил я.
Мы жили высоко в горах, где были одни камни, дома тоже были сложены из камней, и стояли они каждый на отдельном валуне. Земля ценилась там на вес золота, поэтому, подметая нашу лачугу, я, как учила мать, не выметал пыль за порог, а собирал ее, и к тому времени у меня уже было свое крохотное поле, величиной с лепешку.
«Больше и не надо, — сказал индус. — Вот тебе семечко, посади его, сам я не могу этого сделать». Мне стало жалко его, и я сказал:
«У тебя нет земли? Возьми мою, я себе ещё соберу».
Он грустно улыбнулся в ответ: «Спасибо, мальчик. У меня есть земля. У меня столько земли, что орел в три дня не облетит её. Я — Арбореум, сын царя Хирзутума. Но я великий грешник. Много лет назад, когда я был молод и беспечен, я покинул землю отцов. Меня влекли чужие страны, я путешествовал, развлекался, пил дорогие вина, охотился на львов и носорогов и ни к кому не был привязан сердцем. И боги наказали меня. Когда я понял всю тщету и бесполезность такой жизни и решил вернуться домой бог Солнца Сурья дал мне это семечко, сказал: «Взрасти!», а верховное божество Ишвара вложил мне в руку посох и сказал: «Иди!». Так я и скитаюсь по земле вот уже много лет с семечком в одной руке и с посохом в другой. Семечко жжёт мне руку, оно плачет по ночам и просит, чтобы я посадил его, но я не могу этого сделать, потому что должен все время идти, нигде не останавливаясь дольше, чем на одну ночь. Силы мои на исходе, я чувствую, что скоро умру. Возьми семечко, посади его, ухаживай. Вырастет кустик, на кустике — живой барашек. Да смотри, чтобы он ножками земли не коснулся, убежит, не догонишь. Барашка этого постриги. Из волокна сделай ткань, но не шей из нее ни штанов, ни рубахи, даже если будешь гол и бос. Сшей тюбетейку. Тюбетейка эта будет непростая, она...». И не договорил, умер... Я похоронил его, а семечко в тот же день посадил, хоть и не верилось, что из него вырастет живой барашек. Но — бывают же чудеса на свете! — на кустике в самом деле вырос барашек, да такой беленький и пушистый, что просто загляденье. Я его из рук поил, днём собственной тенью от солнца укрывал, по ночам от волков охранял. Объел мой барашек всю траву вокруг кустика, весу набрал, вот-вот ножками земли коснется. Тут я его и сорвал. Взял ножницы, постриг барашка, сделал и всё остальное, как велел индус, вот и тюбетейка, а что с нею дальше делать, не знаю. Надел, но ничего особенного не случилось: золотой дождь не пролился, прекрасная пери с неба не слетела, джин из кувшина не вышел. Забросил я тюбетейку в чулан и забыл о ней. Вспомнил уже в старости, когда голова побелела. Дайка, думаю, еще разок надену, вдруг хоть под конец жизни откроется мне ее тайна. Надел, а красный тюльпан впереди, который еще покойница матушка вышила, так не идет к моим морщинам и бороде. Перевернул я ее задом наперед и ахнул — в зеркале передо мной вместо старика — безусый юноша. Брови чёрные, волосы из-под тюбетейки локонами, из глаз свет струится. Выбежал я из дома, глянул по сторонам — а зима была — и тут же ручьи зашумели, птицы запели, миндаль в горах зацвел. И куда бы я ни обратил свой взгляд, всё расцветало и обновлялось. Древние старики становились юношами, старухи в девушек превращались. Даже дряхлый облезлый орел, не слетавший уже десять лет со скалы, стоило мне взглянуть на него, расправил крылья и полетел. Тюбетейка, в самом деле, непростой оказалась, надо было только правильно надеть её… Народ тут же выбрал меня царем и дал мне имя Навруз, а хлопковая коробочка за несколько лет сделала наше государство сказочно богатым. И тогда появилась она...
Царь Навруз умолк, погрузившись в воспоминания, и Чирка нетерпеливо клюнул его в палец:
— Кто она?
ГЛАВА 6
Королева Барбадензе
— Я полюбил простую девушку, — продолжал свой рассказ царь Навруз.—Уже был назначен день свадьбы, как вдруг однажды утром вместе с первыми лучами солнца на небе показалась сияющая колесница, запряжённая, наверное, миллионом радужных мотыльков, вся в цветах и колокольчиках. В колеснице восседала красавица, каких свет не видывал. Весь народ высыпал на крыши домов, боясь пропустить это небывалое зрелище, а карета вдруг приземлилась, небесная путешественница в широкой шляпе и развевающемся шелковом платье спрыгнула с подножки.
«Летите, вы мне больше не нужны!» — махнула она мотылькам.
Колесница умчалась, а Прилетевшая с утренними лучами приблизилась ко мне и сказала:
«Ты — сын великого Хирзутума, Арбореум, которому бог Солнца Сурья подарил волшебное семечко. Наконец-то я нашла тебя!».
«Кто вы?» — удивленно спросил я.
«Твоя невеста — принцесса Барбадензе», — ответила она.
Я сказал ей:
«Вы ошиблись, прекрасная принцесса Барбадензе. Я не Арбореум, я царь Навруз. А сын царя Хирзутума Арбореум давно умер, я могу вам показать его могилу».
«Не обманешь! — воскликнула она. — Я узнала тебя, и теперь ты не скроешься от меня ни на земле, на на небе!».
«О, я был бы счастлив стать жертвой вашего заблуждения! — воскликнул я, потому что влюбился в неё с первого взгляда. — Но смогу ли я составить счастье такой высокородной особы? Ведь сам я, хоть и царь, человек простой и необразованный».
«Это как раз то, чего не хватает мне! — засмеялась она. — А моего аристократизма хватит на нас двоих, мы прекрасно дополним друг друга».
Свадьба наша была омрачена трагедией. Юная Бунафша-Фиалка, на которой я собирался жениться, с горя лишилась рассудка и бросилась со скалы в воду.
Царь Навруз подошел к окну.
— Вон та скала, ее видать отовсюду. А вода в реке до сих пор окрашена ее кровью, и с тех пор ее называют Сурхоб, что значит Красная вода. А вон другая речка, голубая в ней любила купаться королева Барбадензе. Ниже по течению обе реки сливаются, но воды их так и текут, не смешиваясь, до самого моря.
— А где сейчас королева Барбадензе? — спросил Чирка. — И почему ты — царь, а она — королева?
— Потому что она не желала признавать наших обычаев и все хотела переделать на свой лад. Сразу после свадьбы она выстроила этот дворец, разорив всю мою казну. Она окружила себя поклонниками и подхалимами, награждая их высокими титулами, одаривая землями и рабами. Да-да, я вдруг узнал, что в моём свободном государстве появились рабы! В узких, и темных, как змеиные норы, тоннелях Кухилала они добывали драгоценные камни для безделушек моей жены- королевы, карабкались, рискуя жизнью, по отвесным скалам Ляджвардары, чтобы под самыми облаками найти для нее небесный камень лазурит. Все мастерицы с утра до ночи шили для неё платья — королева не знала других забот кроме нарядов, украшений и разлечений. Единственная книжка, которую она читала, была Книга царей, откуда она брала имена для своих придворных. Апиль-син, Шу-Туруль, Пузур-Самукан — это ведь все имена древних царей. Ей доставляло удовольствие, что они у неё на побегушках. Я старался угождать её капризам, но их у неё оказалось слишком много. То собачьи выставки, то петушиные бои, то ослиные бега. Потом охоту завела, пальба по всему царству. Тигра сама застрелила. А уж сколько оленей придворные перебили! Всякие колдуны-шаманы, гадатели- предсказатели, всякая дрянь, какая ни есть — все возле неё. Да вот хотя бы этот тартанашка. Зачем он, спрашивается? Нет, хочу паука и все тут тебе! Буду с ним на прогулки ходить, ночью он меня от воров охранять будет. Ладно, паука, так паука. Думал, какого-нибудь маленького, безобидного заведёт, будет себе мух в уголке ловить. Нет, же, выписала откуда-то с Маркизских островов это волосатое чудовище. А под нашим солнцем он еще больше вымахал. Да потом ещё визирем сделала, больно он мне нужен.
— Что-то в нем есть, — вставил Серый хвост. — Платочек же он у меня нашел. Может, он и правда, всех насквозь видит.
— Честно говоря, я его даже побаиваюсь, — признался царь Навруз. — Кто знает, что у него на уме!
— Ну, а королева? — снова спросил Чирка.
— Королева совсем с ума сошла — слонов решила в Индии закупить, для торжественных выездов и всяких там пикников. Терпел я, терпел, вижу — дальше терпеть некуда. Царство моё в упадок приходит, народ стонет, полное разорение от такой королевы. К тому же, стал я примечать, что она все больше волшебной тюбетейкой интересуется. Где, мол, я её храню, да нельзя ли взглянуть на неё, да почему у меня секреты от родной жены. Тут взяло меня сомнение: уж не задумала ли она её украсть и полноправной хозяйкой в моем царстве стать? Решил испытать я её. Привел в эту комнату, всё показал — и сундуки, и тюбетейку, и где ключи храню, а когда уходили, я тюбетейку незаметно за пазуху спрятал, а на её место мышку посадил — королева от одного их вида в обморок падала. Среди ночи— крик, шум. Что такое? С королевой истерика, и никто не может понять отчего. Я-то сразу понял — сундуки нараспашку. Утром велел уложить все её наряды, золото и бриллианты, погрузить вместе с нею на ослов и отправить туда, откуда она прилетела. Ну, да и королева в долгу не осталась — ведь Зу-зу это она нам подкинула.
— Как можно подкинуть Зу-зу? — удивился Чирка.
— А тогда она была еще крошечная пчёлка-бабочка, королева ее на шее в янтарном медальоне носила. Вот её-то она незаметно и выпустила, когда уезжала.
— Так это она из пчелки-бабочки такая выродилась?
— Вот именно! Сначала окуклилась, гусеницей стала. Потом в шелка замоталась, в кокон превратилась. Из кокона какое-то странное существо вылетело, вроде феи. Первым делом пудру, духи, помаду у всех наших дам перетаскала. Бусы, цепочки, браслеты, всякие безделушки в дупле прятала. Учиться не хотела, работать и подавно. Даже летать ленилась. Крылья отпали, так постепенно и превратилась из феи в ведьму-аджину, злой дух... Но самое удивительное не это. Как только королева покинула дворец, на берегу красной реки Сурхоб, на Алмазной скале, зацвела фиалка. С тех пор она цветёт там круглый год, а когда я надеваю волшебную тюбетейку, превращается в красавицу Весну, которая так похожа на мою невесту Бунафшу. Не похожа—я уверен: это она и есть. Но гостит она у нас только три дня — ведь ей надо успеть обойти всю землю, я же не могу последовать за нею, потому что я царь, а царям нельзя оставлять свой народ. Вот почему в праздник весны навруз, когда все поют и пляшут, от рыданий трескаются карнаи, рассказывая почти человеческим голосом историю нашей любви...
Царь Навруз поднялся.
— Вот я тебе все и рассказал, излил душу. А теперь пойдем, я должен объявить народу о пропаже волшебной тюбетейки.
— Мы найдем её! — взлетев ему на голову, чирикнул Серый хвост. — Это говорю я, Главный хранитель волшебной тюбетейки!
— Хранитель тюбетейки, которой нет, — грустно улыбнулся царь Навруз. — Не слишком ли трудную службу выбрал я для тебя, мой юный друг?
ГЛАВА 7
„Ищите вора во дворце"
Не звучат музыка и песни в Хлопковом царстве, нет былого оживления, не слышно звонких голосов мастериц. Они работают молча, низко склонившись над рукоделием, но яркие краски, ложась на ткани, чернеют, золото гаснет, цветные нитки на глазах обесцвечиваются.
А по дорогам идут во все концы глашатаи, объявляя волю царя Навруза:
— Слушайте, слушайте! Кто похитил волшебную тюбетейку, пусть придет во дворец и сядет на трон. Царь Навруз уступает трон тому, у кого волшебная тюбетейка. Только бы не погибло наше славное царство! Только бы старость и разрушение не коснулись его!
Слушают глашатая, опершись на кетмени, хлопкоробы, смуглые сборщицы хлопка, седой старик-поливальщик с темным, как глина, лицом.
— Здесь труженики, а не воры, — говорит старик, глашатаю. — Ищите преступника во дворце.
Легко сказать — ищите!
Весь дворец был поставлен вверх дном в поисках тюбетейки. Пузур-Самукан учинил следствие, вызывая всех поодиночке, каждому смотрел в глаза и задавал каверзные вопросы: где был, откуда шел, на каком боку спал, с какой ноги встал. Но кроме того, что Шу-шу спит в очках и со слуховым аппаратом, Ур-Баба, бедняжка, объедаясь на службе, берет работу еще и на дом, Апиль-син, снабжая дам индийскими духами, разводит их сырой водой, — ничего существенного выяснить не удалось.
Вот тогда-то царь Навруз ради спасения государства и решился на крайнюю меру — объявил о своем отречении от престола в пользу похитителя тюбетейки, сказав при этом:
— Не сумел уберечь нашу святыню — какой я царь?
Но похититель все равно не объявлялся.
— И не объявится, — сказал Аллавердин. — Где гарантия, что это не ловушка?
Царь Навруз удивленно посмотрел на него:
— Но я же пока ещё царь, мое слово — слово царя!
— Значит, ему не нужен трон, — сказал Апиль-син. — Ему нужна волшебная тюбетейка, которой он решил пользоваться в одиночку. А на нас ему чихать, пусть состаримся, превратимся в труху и умрем. Вот что он задумал!
От этих ужасных слов дамы дружно захлюпали носами и полезли в сумочки за успокоительными каплями. Их можно было понять: в ожидании праздника Весны, когда царь Навруз повернет свою волшебную тюбетейку, и они снова станут молодыми и стройными, жены вельмож, толстые, как бочки, уже нашили себе платьиц на девочек, запаслись туфельками для Дюймовочек, и вот на тебе — такое несчастье!
— Тюбетейку украл воробей! — крикнул из гамака Пузур-Самукан. — Почему он не сбежал, когда вырвался из зиндана? Да потому, что тогда он еще не добрался до нее. Я говорил! Я предупреждал! Он специально за нею прилетел!
— А я уверена: тюбетейку украла Зу-зу, — молвила одна из дам.
— Ну, нет! Уж она бы не замедлила воспользоваться приглашением сесть на трон, — возразила другая.
— Ой! — схватившись за щеку, вскрикнула третья.— У меня появилась новая морщинка.
— Что морщинка! — всхлипнула красавица Тути. — Я сегодня выдернула целых три седых волоска.
— Из парика? — хихикнула Шу-шу, которая знала про всех даже то, чего они сами про себя не знали.
Тути, как кошка, тут же выпустила когти, чтобы вцепиться в ее горчичные щеки, как вдруг дверь распахнулась, и в тронный зал влетела принцесса Бойчечак.
— Отец! — закричала она. — Я знаю, что надо сделать! Многие принцы добиваются моей руки. Вот достойное испытание для них: я выйду замуж за того, кто найдет волшебную тюбетейку!
— Свадьба! Свадьба! — закричали вбежавшие за нею Лула и Балула.
Придворные оживились. В самом деле, принцесса на выданье. И хоть характер у нее, прямо скажем, не сахар — избалована и своенравна, зато какая красавица. К тому же единственная дочь, наследница неисчислимых богатств царя Навруза. Да за такую награду на дно океана можно нырнуть, на высочайшую гору вскарабкаться, со страшным дивом-драконом сразиться!
— Ты хорошо подумала? — спросил у дочери царь Навруз. — А если он окажется маленьким, некрасивым?
— Пусть! Я обещаю быть ему верной женой, даже если им окажется... наш тартанашка! — не найдя более отвратительного примера для сравнения, засмеялась принцесса.
Пузур-Самукан метнул в нее свирепый взгляд, и было видно, как заработали у него ядовитые железы. Но он не был бы тем, кем он был, если бы не умел владеть своими чувствами.
— О, не волнуйтесь, светлейшая, — ответил он со смиренной, хотя и язвительной усмешкой. — Вы не увидите меня среди соискателей вашей очаровательной ручки — я слишком стар совершать подвиги ради красавиц. Пусть участвует в этом рыцарском турнире наша достойная молодежь. Желаю им успеха, может, кому-то из них и повезет!
— А если нет, моё слово остается в силе, — сказал царь Навруз. — Вор... ну, то есть обладатель волшебной тюбетейки в любое время дня и ночи может занять мой трон.
— Ему не место на троне! — пылко возразила Бойчечак. — Я уверена: тюбетейку найдет достойный человек, а вор получит по заслугам!
Все остались довольны ее словами, за исключением Шу-шу, которая во всем умела найти черную сторону.
— Вот, — сказала она, ни к кому не обращаясь, но так, чтобы ее все слышали. — Государство в опасности, а ей не терпится замуж выскочить! Давно ли головастик лягушкой стал!
ГЛАВА 8
Принцы съехались
Не успели гонцы-скороходы оповестить соседние государства о решении принцессы Бойчечак, как во дворец отовсюду стали съезжаться принцы, царевичи и королевичи. Шу-Туруль, подражая великим поэтам древности, посвятил этому событию целую поэму, восхваляя храбрость, силу и богатство царских сынков, надеясь, что каждая его строчка будет оценена ими по достоинству— ведь царствующие особы во все времена отличались фантастической щедростью по отношению к тем, кто возвеличивал и прославлял их подвиги, даже несуществующие.
Вот первая глава этой поэмы» из которой мы узнаем, кто, на чем и в какой последовательности прибыл во дворец царя Навруза:
Всех прочих резвей оказался потомок царя Помидоров—Гирдак. За ним — его брат Огуречный, приплывший на тыкве — Хурдак. А вот приближается тот, чей прославлен могуществом род — Наш молниеносный и громоподобный гривастый Шерзод. Из царства гераней, тюльпанов и роз, что зовётся Бустон, Явился стыдливый, в румянцах, как девушка, юный Бутон. А с ним — разодетый в шелка (ведь отец его славный Шохтут) Наследник червей шелковичных, что сами и вяжут и ткут. Несут в паланкине царевича лоз Виноградных — Шоди, С мечом, что в три раза длиннее владельца, бежит Пулоди. И вот, наконец, перепрыгнув дувал, на индеек и кур Орлом с поднебесья слетает бесстрашный наездник Анзур.По обычаю, принцесса не должна была появляться перед женихами, так же, как и сама она не имела права даже взглянуть на них. Да у нее и желания такого не было. Но любопытные Лула и Балула проделали дырочки в занавесках и наблюдали за принцами, которые гоняли вокруг минарета на мотоцикле принца Анзура, упражнялись в остроумии или включали на всю катушку транзисторы — у кого громче.
На минарете по-прежнему сидела Туча, заметно похудевшая за это время. Обиженная на царя Навруза за то, что он до сих пор не распорядился снять ее, она обрадовалась случаю насолить ему, и на чем свет стоит поносила принцессу Бойчечак, сочиняя про нее всякие небылицы.
— Да вы хоть видели ее? — свесившись с минарета, гремела Туча. — Это же такое страшненькое существо с кривыми ножками и разноцветными глазками, что ее даже замуж никто не берет! Ее уже и даром отдавали и доплату давали — нет дураков! У нее-то и приданого всего подушка с одеялом, да и те камнями набиты, у вас все бока в синяках будут!
Принцы только посмеивались над ней. Они были наслышаны о красоте принцессы Бойчечак, хоть сами и не видели ее.
Но Туча все капала и капала, все поливала и поливала принцессу, пока, наконец, Огуречный принц не дрогнул.
— А вдруг все это правда, что она говорит? Ножки кривые...
— Мне подойдет! На мотоцикле лучше сидеть будет! — сверкнув крепкими, как горный хрусталь, зубами, улыбнулся принц Анзур.
— Глазки разные... — продолжал ныть Огуречный.
— Мне подойдет! В один глаз надоест смотреть — в другой смотреть буду! сказал принц Анзур.
— А синяки на боках?
— Мне подойдёт! Я на камнях вырос, для меня синяки слаще поцелуев будут! — засмеялся принц Анзур.
Фрейлины, слыша его рыцарские речи, потешались над своей госпожой:
— Вот отважный жених! На такой страхолюдке жениться хочет!
А Туча, между тем, устроила на минарете целый дивертисмент.
— Обряды, обычаи — всё это пустые отговорки! — вещала она. — Вам её не показывают потому, что она вот такая... — Туча ходила враскорячку по минарету. — И еще вот такая! – она смотрела глазами в разные стороны, одним на север, другим на юг. — И еще вот такая...— Она трясла головой и дергала рукой, изображая парализованную.
Огуречный принц не выдержал.
— Мне такую не надо, — сказал он. Сел на свою тыкву и уплыл восвояси.
Остальные принцы задумались.
— А в самом деле, почему бы нам на нее не взглянуть, прежде чем отправиться искать тюбетейку?
Доложили царю Наврузу.
— Показать! — распорядился он.
— Но принцесса не наряжена, не причесана! — заволновались няньки и тетки.
— Тем лучше, показать как есть!
И тут из своего гамака подал голос Пузур-Самукан.
— Между прочим, у меня есть одна знакомая — Волшебница дамских причесок, — сказал он. — Прикажете привести?
ГЛАВА 9
Брови живого тигра
Зу-зу в своей летней резиденции под зеленым шатром, злая, как оса, перешивала на швейной машинке старое платье. Куски материи так и летели во все стороны из-под ее рук, катушки ниток так и раскатывались по всем углам.
В этот-то момент и заявился к ней Пузур-Самукан, в темных очках, с портфелем-дипломатом и в галстуке с попугаем.
— Бедняжка, перешивает старое платье! — лицемерно вздохнул он.
Зу-зу вскочила и, уперев руки в бока, окинула гостя презрительным взглядом.
— Зато ты, смотрю, разодет, как павлин! Стыд и срам: друг-приятель — Главный визирь, а его ближайшая подруга ходит в обносках. Вот, даже накраситься нечем! — и она запустила в него пустой железной банкой из-под румян.
Пузур-Самукан ловко увернулся от нее и сел, развалясь в кресле, заложив нога за ногу.
— Нарядами да румянами старость не победишь,— спокойно сказал он.
В самом деле, это была уже не та Зу-зу, которая еще недавно блистала на балах и маскарадах. Никакие косметические ухищрения не могли скрыть морщины и увядающую кожу Королевы бабочек.
— Ты знаешь другое средство? — спросила она надменно.
Пузур-Самукан только и ждал этого вопроса.
— Знаю, — ответил он. Щелкнул замками «дипломата» и достал из него тюбетейку. — Ну-ка, примерь.
— Ширпотреб, — взяв тюбетейку, хмыкнула Зу-зу.
— Надень, тебе говорят!
— Ну, надела... — она посмотрелась в зеркало-трюмо. — Хоть бы золотом была расшита, а то простыми нитками.
— А ты поверни ее задом наперед.
— Как будто от этого что-то изменится... — Зу-зу повернула тюбетейку и ахнула: из зеркала глядела на нее юная стройная девушка с тонкой талией, румянцами на щеках и огромными черными глазами.
Несколько секунд она не отрываясь смотрела на свое отражение, не в силах вымолвить слова.
— Волшебная... — прошептала она. — Так это и есть та самая тайна, которую от меня все скрывали?
Пузур-Самукан подошел к ней, поцеловал в щечку и снял тюбетейку. Зу-зу тут же, на глазах, снова превратилась в старуху.
— Отдай! — кинулась она к нему. — Зачем она тебе? Я тебя и так буду любить! Отдай! Буду твоей рабыней! Все что скажешь! Смотри, я падаю перед тобой на колени!
— Успокойся. — Пузур-Самукан спрятал тюбетейку в «дипломат» и снова уселся в кресло. — Ты ее получишь, но за это...
— Мать родную зарежу!
— Резать никого не надо, нам же еще и спасибо скажут... Разве ты не слышала? Обладателю волшебной тюбетейки царь Навруз уступает свой трон. Только чтобы не погибло его любимое Ватное царство.
— Так ты будешь королем!? — прошептала Зу-зу.
— Меня вполне устраивает мой гамак... Королевой будешь ты.
— Я — Королева Хлопка? — От одной этой мысли Зу-зу бросило в жар. — Говори скорее, что я должна сделать?
— Собственно говоря, ничего особенного... Помочь мне украсть принцессу.
Зу-зу вытаращила на него глаза:
— Ты хочешь украсть принцессу Бойчечак?! А... зачем?
Пузур-Самукан заерзал в кресле. Он считал свою подругу более сообразительной.
— А-а-а, понимаю, ты хочешь получить за нее выкуп!
— У меня своих денег куры не клюют.
— Тогда... обменять на кого-нибудь?
— На Шу-шу, что ли?
— Но не собираешься же ты кровь из нее пить!
— Дура! — подпрыгнул в кресле Пузур-Самукан.— Не знаешь, зачем крадут принцесс? Я хочу жениться на ней!
Зу-зу чуть не села на подушечку с иголками — так ошарашил ее тартанашка. В другой раз она от души посмеялась бы над ним, но сейчас...
— Так бы сразу и сказал, плутишка, — защебетала она. — И нечего нервничать. Подумаешь! Все женятся друг на дружке. Да лучшего жениха ей и на солнце не найти! Ну, а то, что ты в некотором роде, мягко говоря, слегка - немножко паучок — пузатый бочок, так кому какое до этого дело, пусть на себя посмотрят!
— Да и какой я паук? — приосанился тартанашка. — Так, одна видимость, а внутри я уже давно как все. Я даже папашки с мамашкой не помню, — с гордостью сказал он. — А уж где они, эти Маркизские острова убей меня, не знаю и знать не хочу.
— Все это так... Но выкрасть принцессу... Тут ведь могут и головы полететь.
— Умная голова не полетит, а глупая и полетит — не жалко,— буркнул тартанашка.
— Глупая — это, конечно, моя, — догадалась Зу-зу,— Был один царь — когда он хотел избавиться от своего подданного, он посылал его добыть брови живого тигра...
— Не бойся, — успокоил ее Пузур-Самукан. — Собственно говоря, принцесса принадлежит мне по праву: она сама заявила, что выйдет замуж за того, кто найдет волшебную тюбетейку.
— А не задумал ли ты и принцессу получить и тюбетейку себе оставить? — насторожилась Зу-зу. — Ты ведь мастер на чужой голове орехи колоть.
— Не болтай глупостей. Да, я могу вернуть тюбетейку и получить за нее принцессу. Но зачем? Чтобы навсегда покрыть свое имя позором? Да и неизвестно еще, сдержит ли она свое слово. А смотри, что получится, если мы украдем ее: ты станешь королевой — раз. Я останусь при тебе советником — два. И самое главное — никто никогда не узнает, куда девалась принцесса Бойчечак. А чтобы ты не сомневалась... — он снова щелкнул замками «дипломата», достал тюбетейку и протянул ее Зу-зу. — Держи! Об одном прошу: не надевай ее раньше времени — отовсюду съехались принцы, ищут тюбетейку. А как только птичка будет в клетке...
Зу-зу схватила тюбетейку и прижала ее к груди.
— Клянусь: не пройдет и трех дней — принцесса будет твоя!
— Никаких трех дней! Она будет в моем подземном дворце сегодня!
— Сам же сказал: принцы съехались. Подождем пока все утихнет.
— Рыбку надо ловить в мутной воде. Не понимаешь? Принцессу украдем мы, а подозрение упадет на кого-нибудь из этих оболтусов. А?
— Ну ты и жук, тартанашка! — восхитилась его коварством Зу-зу. — Ну ты и змей, ну ты и скорпион!
— Есть немножко, — ответил он скромно.
— И все равно, я должна подумать, разработать план, это ведь не мешок с кошками подкинуть.
— Все уже давно продумано и разработано. — Он посмотрел на часы. — Пять минут на сборы. Ты — Волшебница дамских причесок. И поторопимся во дворец.
ГЛАВА 10
Аркан для принцессы
Пока Зу-зу швыряла в сумку ножницы, гребни и бигуди, наматывала на голову полосатое полотенце вместо тюрбана, как у бродячих заклинателей змей,— словом, пока она входила в образ Волшебницы дамских причесок, Пузур-Самукан нетерпеливо расхаживал взад-вперед, излагая ей план похищения принцессы.
— От тебя требуется только одно: пока будешь причесывать Бойчечак, вплети ей в волосы концы аркана.
— Какого еще таракана? — не дослышала Зу-зу.
— Аркана, а не таракана!... Три года я плел его и незаметно, тайком, ночами, прокладывал через сад и по коридорам дворца. Да-да, не удивляйся, похищение принцессы задумано мною давно. Я ждал, пока она подрастет, а сам тем временем наращивал свой аркан, делал его все прочнее, все надежнее. И вот мой час настал!
— А ты уверен, что она нигде не зацепится? — спросила Зу-зу, законопачивая пудрой и кремом морщины приклеивая ресницы из перьев фламинго и унизывая запястья и щиколотки разноцветными браслетами из пластмассы.
— Я пройду по коридорам и распахну все двери,— сказал Пузур-Самукан.— В одном месте, где слишком крутой поворот, я уже оббил плинтус ватой, в другом, где чересчур высокий порог, велел сделать подобие въезда. Паркет для лучшего скольжения натерт воском. Она будет лететь как на воздушной подушке и остановится только в моих объятиях... Не беспокойся,— продолжал он. — Я даже провел испытания: когда все было готово, я поймал крысу, привязал ее за хвост к моему аркану, потом спустился в нору и стал стремительно сматывать его. После этого во дворце долго судачили, что какая-то сумасшедшая крыса неслась по коридорам вперед хвостом, да так быстро, что не успевала перебирать лапами, как будто какая-то неведомая сила несла ее по воздуху. Этой неведомой силой был я! Сматывая аркан, я так размечтался, что забыл, кто находится на другом его конце, вообразив, что тащу уже принцессу. Когда она упала в мои объятия, я крикнул «Радость моя!» и чуть не умер от ужаса, увидав перед собой оскаленную морду старой дворцовой крысы. Но главное — на теле у нее не было ни одного ушиба или царапины, не говоря уже о вывихах и переломах. Так что принцесса полетит испытанной дорогой.
— Как тут не позавидовать ей! — то ли в шутку, то ли всерьез сказала Зу-зу. — Меня еще никто так не утаскивал — как крысу, за хвост.
— Ты сама кого хочешь утащишь,— ответил тартанашка. — Подожди, вот наденешь волшебную тюбетейку, да станешь красавицей королевой — все принцы из-за тебя передерутся.
— Пусть дерутся, — милостиво разрешила Зу-зу.
— Единственное, чего я не мог предусмотреть, так это появления воробья, — продолжал Пузур-Самукан.— Он мне все карты путает.
— Не говори о нём! — закричала Зу-зу. — У меня аллергия от него, как услышу — вся пятнами покрываюсь и чешусь, как бешеная.
— А думаешь я нет?
— Так давно бы уже отравил его. Для чего яд копишь?
— Его отравишь! Он же одними семечками питается, да и те принимает только из рук принцессы. А пить летает на речку.
— Ну, а представь себе, если он будет рядом вертеться, как я твой аркан вплету?
Тартанашка сорвался с места и стал кругами носиться по комнате —I нервничал. Потом резко остановился:
— Побегу вперед и попробую отправить его куда-нибудь с важным государственным поручением. Ну, а если не удастся — сама что-нибудь придумай. Скажи: волшебные прически не терпят посторонних глаз, мне ли тебя учить... Ты тоже не задерживайся. Стража предупреждена. Действуй, как всегда, уверенно и нагло.
— Уж чего-чего, а наглости мне не занимать!
Как только он ушел, она выхватила из-за пазухи волшебную тюбетейку, чтобы еще разок примерить ее, но тут шелковая занавеска на окне вздулась, как от сквозняка, а когда она откачнулась на место, Зу-зу увидала посреди комнаты худенькую девочку, которая словно облачко, вплыла в окно.
— Не узнаешь? — улыбнулась гостья.
— Туча! — всплеснула руками Зу-зу. — Какая метаморфоза!
— Не Туча, а Облачко. Как видишь, опять летаю. Пришла за платьем принцессы — ты ведь обещала. Или забыла?
— Подружка! Для тебя! Последний бриллиант отдам! — засуетилась Зу-зу, которая побаивалась Тучи. Она ведь побудет Облачком всего лишь несколько дней, а потом опять станет грозою неба.
Она распахнула шкаф и принялась вышвыривать свой гардероб, устроив целый вихрь из платьев, юбок, шалей, платков, поясков и еще бог знает чего. Наконец, в этом вихре мелькнуло и розовое платьице принцессы. Она ловко ухватила его за подол и, встряхнув, подала Облачку.
Платье оказалось ему как раз впору.
— Вот только были бы у тебя ножки подлиннее,— сказала Зу-зу, расправляя складочки и воланы.
— Так ведь я могу принять любую форму.
И Облачко вытянулось на ножках.
— Вылитая принцесса! — ахнула Зу-зу. — Надеюсь, ты на меня не сердишься? Чего не бывает между друзьями...
— Что ты, подружка! Я тебе так благодарна... Иначе я бы никогда не похудела. А вот воробьишке я этого не прощу — так опозорить меня перед всеми! Пусть только попадется мне!
— Так зачем же откладывать! — воскликнула Зу-зу.
Сегодня для нее был день сплошных удач — все само шло к ней в руки!
ГЛАВА 11
«Говорил — не приручайся!»
Серый хвост сидел, спрятавшись за вазой с цветами, в той самой комнате, где должны причесывать принцессу Бойчечак. Окно было открыто, со двора доносились веселые голоса птиц, но Чирка ничего не слышал н не видел вокруг. Он сидел нахохлившись, размышляя, как видно, о чем-то очень серьезном, и когда в окно заглянул Острый клюв и свистнул: «Эй, сероштанный, ты здесь?», он сначала не подал голоса, но когда Петька добавил: «Тебя Бойчечак ищет», он не удержался и выглянул из-за цветов.
— Где ты ее видел?
— В саду, на дереве сидит. Позови, говорит, Чирку, а то я залезла, а слезть не могу.
— Так ей и надо! — ответил Серый хвост. — Хоть бы упала, хоть бы упала, хоть бы упала!
— Ты что? Желать такое царской дочери!
— А зачем она замуж выходит? Кто найдет волшебную тюбетейку! Тому отдам руку и сердце! Буду верной женой! — передразнил он ее. — Вот упадет, сломает ногу, кому она будет нужна; калека несчастная!
— Ты-то чего переживаешь?
— Как же мне не переживать? Ты видел этих принцев? Да они все вместе одного ее мизинца на ноге не стоят!...
Петька сердито покосился на него.
— Говорил — не приручайся! Не послушал. Впредь будешь умнее — свободу за кулек семечек не променяешь.
— Я и не менял. Я же не в клетке, вольная птица — куда хочу, туда лечу.
— Это тебе так только кажется. А на самом деле
ты летишь туда, где твоя Бойчечак. Из клетки еще сбежать можно, а приручился — считай пропал, потому что без хозяина жить уже не можешь.
— Могу! У меня характер — тверже бублика. И вообще... уйду я, Петька, — чирикнул он вдруг.
— Как это — уйду? Куда?
— Куда глаза глядят. Вот только взгляну на нее в последний раз и уйду.
— А как же я?
— Тебе и с майнушками хорошо. А я буду бродить, скитаться, дервишем-бродягой стану. И умру где-нибудь в канаве на зло ей!
Тут на ограде появилась принцесса Бойчечак.
— Ну что, Острый клюв, — крикнула она. — Не нашел моего воробушка?
— Сказать, что тебя нет? — шепнул Петька.
Целую секунду Чирка, сцепив клюв, демонстрировал свою твердую, как бублик, силу воли. Но на вторую секунду его уже не хватило.
— Здесь я, здесь! — закричал он и, толкнув Петьку в грудь, опрокинул вазу с цветами и, чуть не разбив окно, кинулся на зов Бойчечак.
Острый клюв видел, как она спрыгнула на ту сторону ограды, крикнула «Догоняй!» и побежала по зеленому лугу. И Серый хвост, как на ниточке, послушно полетел за нею.
ГЛАВА 12
За облачком
— Куда мы несемся? — едва поспевая за принцессой, пытался выяснить Чирка. — Тебя ведь сейчас должны причесывать, чтобы показать принцам.
— Видеть их не могу! — отвечала она, перепрыгивая через ручей.
— Правда? — радостно чирикнул он, перелетая вслед за нею.
— Разве ты не видишь, что я люблю только тебя?— крикнула она, не оборачиваясь. — Вот, вынудил меня первой объясниться в любви, жестокий и бессердечный воробьишка!
От этих слов дыхание у Чирки остановилось, он задохнулся, поперхнулся, упал в траву и, ткнувшись клювом в какой-то цветок, обдавший его мелкой душистой пыльцой, сладко чихнул.
— Ну вот, ему про любовь, а он чихает! — обиделась Бойчечак. — Я вижу, ты меня совсем не любишь!
— Люблю! — крикнул он, запутавшись в траве, которая была ему выше головы. — Только я не смел сказать! Я давно! Я с первого взгляда! Я жить без тебя... без вас!
Наконец, ему удалось взлететь, он радостно чирикнул и пошел носиться кругами вокруг нее, стараясь заглянуть ей в лицо, но она почему-то все время отворачивалась или закрывалась рукавом платья.
— Теперь будем жить вместе! — срывая на бегу ромашки, которых у нее был уже целый букет, отвечала она. — Построим домик, заведем свой королевский двор. Ты будешь король, я королева! Быстрее! За нами может быть погоня! Ах, и почему ты не орел? Ты унес бы меня на крыльях.
— Я буду носить тебя в клюве! — крикнул ошалевший от счастья Серый хвост.
— Ну, так хватай меня в клюв, хватай! Уноси! Я жду! Ну, что же ты?
— Сейчас, сейчас! — взволнованно чирикал он, порхая над нею и безуспешно пытаясь ухватиться клювом за ее растрепанные волосы, а она то приседала, то вертела во все стороны головой, дразня его. Потом вдруг резко остановилась, он перелетел через нее и шлёпнулся в дождевую лужу с огромными зелеными лягушками которые удивленно вытаращили на него глаза.
Бойчечак же вместо того, чтобы помочь ему выбраться из лужи, вдруг швырнула ему в нос букет ромашек, подпрыгнула, легко оторвалась от земли и медленно, словно воздушный шарик, взмыла в небо, раскинув в стороны руки и ноги.
— Это тебе за чемодан града! — крикнула она. И запела, улетая:
Чумчук-воробей, Твой брат — скарабей! Сёстры — бабы, Земляные жабы! Хороши без ложки, Навозные лепешки, А твоя невеста Брякнулась с насеста!Тут только он понял, что в розовом платьице принцессы его дурачило маленькое пушистое Облачко, бывшая Туча. Да не просто дурачило — оглянувшись по сторонам, он увидел, что находится в незнакомой местности без дорог и тропинок. Вспомнил, как час назад тартанашка пытался спровадить его с каким-то пакетом в соседнее царство, тоже, видать, неспроста, и заволновался: во дворце замышляется что-то недоброе.
ГЛАВА 13
Сорок косичек и еще одна
Принцессу Бойчечак до глубины души возмутило требование принцев показать им ее. Эти напыщенные самовлюбленные сынки садово-огородных королей еще сомневаются в ее достоинствах! Хорошо, они увидят ее! Они еще долго будут вздрагивать, бледнеть и заикаться при одном воспоминании о ней!
Она надела рваное платье из мешковины, выпросив его у старой служанки, руки и шею вымазала сажей, как будто сроду не умывалась, под глазами навела синие круги — всякий мало-мальски сведущий в медицине мог бы поклясться, что у нее больное сердце, печенка, селезенка, язва, столбняк и вообще не все дома. И вот теперь, сидя перед зеркалом в вертящемся кресле, она отдавала распоряжения Волшебнице дамских причесок, которая с ножницами и гребенкой стояла наготове за ее спиной.
— Сделайте мне прическу «У меня черти на голове плясали», — велела она. — Или «Меня смерч три дня носил за волосы». Или хотя бы «У меня крысы на голове гнездо свили».
— О, я вижу, последние веяния моды не обошли ваше маленькое царство, — улыбнулась Волшебница причесок. — Принцы, я думаю, будут в восторге от подобного зрелища.
—Да? Вы так считаете? Но я вовсе не собираюсь завоевывать их сердца... В общем, сделайте из меня пугало огородное, — шепнула она.
— О, это я умею! — обрадовалась Зу-зу. — Сделаем прическу «Сорок косичек», как у простых мастериц. Уверяю вас, принцев это шокирует больше, чем если бы вы явились перед ними с кустом цветущей розы на голове. Но поскольку вы все-таки принцесса в ваши сорок косичек, как знак отличия, я вплету еще одну косу.
— Прекрасно! Заплетайте ваши сорок косичек, а я пока усею щеки веснушками, накрашу губы до самых ушей, и пообгрызаю ногти!
И Бойчечак с таким усердием принялась уродовать себя, что забыла обо всем на свете, даже запела песенку про девочку-дурнушку, которую сама сочинила на ходу:
Я девочка-дурнушка, Страшней на свете нет. Другим идут веснушки, А мне они во вред. Белила и румяна Я зря перевожу — Во мне одни изъяны, Куда ни погляжу! Но не к лицу мне зависть. Душе не нужен грим. Хоть не люблю красавиц, Сочувствую я им. Поклонники к ним тучей Летят, как на халву, Но лучшая из лучших Достанется ослу. А я не унываю, Смеюсь и хохочу, Поскольку выбираю Сама, кого хочу!Зу-зу подпевала ей, расхваливая, какая удачная получилась песенка, а сама тем временем, отогнув ногой ковер, достала из-под него конец тугого паучьего аркана и принялась вплетать его в косички Бойчечак.
Ах, если бы Серый хвост был рядом! Конечно же он увидал бы, какая опасность грозит принцессе, поднял бы крик на всю вселенную и сорвал коварный замысел тартанашки. Но он был сейчас далеко, подружки-фрейлины были заняты собой, готовясь к предстоящему балу, а няньки даже не осмеливались заглянуть сюда, зная, что у принцессы специально приглашенная Волшебница дамских причесок.
Наконец, закончив размалевывать себя, прилепив на нос бородавку из жевательной резинки и вылив на платье флакон жидкости от комаров, Бойчечак окинула взглядом всю себя в зеркале и тут только увидала, что от ее головы тянется через всю комнату тугая черная змея.
— А это что? — удивилась она.
— Коса, которую я обещала вплести в ваши сорок косичек, — невозмутимо ответила Волшебница.
— А почему такая длинная? Я вижу, она уходит куда-то за дверь.
— О, да! Это самая длинная в мире коса. Ее будут нести за вами все ваши слуги и придворные.
— Но откуда она взялась? Ведь вы пришли без нее!
Зу-зу уже приплетала последнюю косичку. Дело было сделано, и она не считала нужным особенно таиться.
— Я могла бы ответить вам, что это мой профессиональный секрет, — сказала она. — Но не в моих правилах приписывать себе чужие заслуги. Так вот, эта коса — подарок вам от весьма достойного господина.
— Вот новость! Я не принимаю подарков от незнакомых! — почувствовав неладное, забеспокоилась принцесса.
— Скоро познакомитесь! — и Зу-зу дернула аркан три раза, давая сигнал Пузур-Самукану.
— Слуги! Стража! Есть здесь кто-нибудь? — закричала Бойчечак, но было уже поздно: аркан натянулся, как струна, ее выбросило из кресла и, сжавшись в комочек, она полетела по коридорам, вращаясь и кувыркаясь, словно уносимая ветром пушинка.
Она пролетела через весь сад, едва не зацепившись за колючий куст китайской розы, у самой дворцовой стены, заросшей тамариском и джидой, провалилась в тёмную нору и долго падала в нее, как в колодец. Потом почувствовала, что кто-то ее поймал, открыла глаза и лишилась чувств, увидав прямо перед собой сияющую от счастья рожу Пузур-Самукана.
Но и у того улыбка мгновенно сменилась гримасой отвращения, как только он увидал, что вместо принцессы Бойчечак держит в своих объятиях непонятно что.
Он осторожно опустил ее на пол и брезгливо отряхнул руки.
— Ну, Волшебница, это тебе даром не пройдёт! — скрипнув зубами, прошептал он. — Подсунуть мне вместо принцессы какое-то чучело!
И он нажал кнопку лифта, чтобы немедленно отправиться во дворец.
— Господин, а что делать с этой?... — спросил слуга, не зная, как назвать то, что похитил его хозяин.
— Брось в ванну, пусть отмокает, — велел тартанашка. — Ночью занесёшь куда-нибудь подальше!
ГЛАВА 14
Неудавшаяся королева
В большом зале царского дворца собралась вся придворная знать и принцы. Ждали появления принцессы.
Но вместо нее в зал уверенной походкой вошла странная дама в тюрбане и, остановившись перед царем Наврузом, сказала:
— Вы предлагали обладателю волшебной тюбетейки занять ваше место. Не буду объяснять, как она ко мне попала, но тюбетейка у меня, вот она!
— Нашлась! — ахнули сановники и министры.
— Мы спасены! — подхватили их жены-бочки, срывая с себя шиньоны и парики.
Радость царя Навруза была столь велика, что он никак не мог попасть ногами в галоши, стоявшие возле трона. Тогда он схватил их в руки, заодно прихватил и свою палку и шагнул к даме, чтобы собственноручно возвести ее на престол.
Но придворные, опередив его, бросились к своей новой госпоже и отнесли ее на руках.
Апиль-син тут же преподнес ей флакон духов, шепнув при этом: «Неразведенные!», Аллавердин произнес (краткую, но прочувствованную речь. Шу-Туруль обшлагом своего бархатного пиджака сметал пыль с её сапожек.
Дамы смотрели на нее с обожанием. Принцы раскланивались и расшаркивались.
Лишь толстяк Ур-Баба сохранил верность царю Наврузу, зная, что никто другой не станет держать возле себя такого обжору.
— Ваше величество, — шепнул он. — Только прикажите — и тюбетейка будет у вас. А эту воровку и аферистку...
— Чем же я буду лучше ее, если возвращу тюбетейку ценой обмана? — ответил царь. — Тюбетейка нашлась — это главное... Пожалуйста, наденьте ее! — обратился он к даме в тюрбане. — Я должен удостовериться в ее подлинности.
— Да-да, наденьте ее скорее! — закричали дамы, сгоравшие от нетерпения вернуть свою молодость.
— Ах, так вы сомневаетесь в честности вашей новой королевы? — возмутилась Зу-зу. — Что ж, сейчас я ее надену. Но я буду крутить ее до тех пор, пока не превращу вас всех вот в таких маленьких детишек, а потом велю слугам выпороть вас, как Сидоровых козлят. Сановников и министров, в знак высшей милости так уж и быть, буду пороть лично.
Придворные приуныли.
Дама, между тем, взобралась на трон с ногами, чтобы ее все видели, сняла свой дурацкий тюрбан и надела вместо него тюбетейку.
Все затаили дыхание в ожидании чуда, но чуда не произошло.
— Поверните на сто восемьдесят градусов... — шепнул ей царь Навруз.
— Без тебя знаю! — огрызнулась Зу-зу.
Она повернула тюбетейку, и снова все замерли. Но чуда не произошло и на этот раз.
Придворные захихикали.
— Зря подарил такие дорогие духи! — шепнул Апиль-син Аллавердину. — Одно утешение — все-таки разбавленные.
Дама опять крутнула тюбетейку — никакого эффекта.
Все засмеялись уже открыто.
— Хорошо, что не назвал ее дорогой и любимой, — шепнул Аллавердин Апиль-сину. — Вот бы влип!
А смех в зале уже сменился хохотом. Да и как можно было оставаться серьезным, глядя на растрепанную особу, забравшуюся с ногами на трон и с таким рвением вращающую на макушке тюбетейку, что кажется вот- вот повернет вместе с нею и голову.
— Где мой Главный советник? — вне себя от гнева, крикнула Зу-зу, вызвав тем самым новый взрыв смеха. — Эй, стража! Привести его ко мне, живым или мертвым!
И тут раздался негромкий зловещий голос:
— Зачем же мертвым? Лучше — живым...
Все обернулись и увидали Пузур-Самукана.
Он был мрачнее тучи — казалось, с бровей его вот-вот польется дождь со снегом. В углах рта, как мыльные пузыри, лопалась ядовитая пена.
Несколько секунд он молча взирал на несостоявшуюся королеву, но даже ее позор и все это посмешище вокруг нее не смогли развеять его мрачного настроения. Да, он обманул ее, надо быть последней дурой, чтобы поверить в то, что он отдаст ей волшебную тюбетейку. Но им двигала любовь, самое возвышенное из всех чувств. А она? Какую ничтожную, мелочную, издевательскую цель преследовала она, отправляя в его подземный дворец вместо царской дочери жалкую замызганную служанку или судомойку — где только нашла такую! Долгие годы, недосыпая, таясь по тёмным углам, шарахаясь от щеток, швабр и пылесосов, плел он свой заветный аркан — и для чего? Чтобы выкрасть это маленькое противное существо с бородавкой на носу! Знала ли она, вплетая жалкие крысиные хвостики этой дурнушки в его аркан, что тюбетейка поддельная? Если знала, то это, разумеется, месть. Но в таком случае она не дерзнула бы заявлять свои права на королевский трон. Выходит, не знала, и отправила это маленькое чудовище будучи уверена в подлинности тюбетейки и что сама она без пяти минут королева. Какой же надо быть после этого самоуверенной и глупой старухой!
Но и это еще не всё. Один из его слуг, чья ловчая сеть раскинута на сухом тутовнике у дворцовой стены, видел принцессу Бойчечак, убегающей с воробьем! Сомнений нет: его верная подруга и сообщница переметнулась на их сторону. Она раскрыла им все его планы и помогла бежать. Какое ужасное предательство! Та, кому он доверил тайну аркана, единственная, кто видел у него настоящую волшебную тюбетейку, стала теперь его врагом. Ну что ж, она пожалеет об этом. И очень скоро!
Зу-зу была настроена не менее решительно. Она честно выполнила свой долг соучастницы — помогла похитить принцессу, а он? Обманул даже ее!
— Вот кто украл волшебную тюбетейку! — закричала она.— Я сама видела, я даже примеряла ее!
— Может, заодно и принцессу? — не моргнув глазом, спокойно парировал Пузур-Самукан.
— А разве нет? вскричала Зу-зу, поражаясь его наглости. — Да, и принцессу!
— Ну-ну, тогда уж заодно и воробья, которого посадил в клетку, чтобы услаждать свой слух его мелодичным чириканьем. Ах, какой нехороший этот тартанашка! — Он был известный салонный остряк» и демагог, в подобных словесных турнирах он чувствовал себя как рыба в воде.
— А, кстати, где они? — спросил царь Навруз. — Что-то я давно не вижу ни Бойчечак, ни ее крылатого друга.
Тартанашка скорбно склонил голову.
— Осмелюсь доложить вашему величеству: час назад ваша дочь убежала с воробьем. Что касается этой дамы...
— Не верьте ему! — закричала Зу-зу. — Это он украл ее, он! Эй, стража, арестовать его!
— Что касается этой дамы, — не повышая голоса, продолжал Пузур-Самукан, — то в одном она безусловно права: да, видно, я в самом деле плохой слуга своему господину, если допустил, что его трон попирает своими ногами... — тут он, как хороший актер, выдержал паузу и закончил на высокой ноте: — Да неужели ж вы здесь все ослепли? Посадили на трон Зу-зу!
Одного этого слова — Зу-зу — было достаточно, чтобы весь царский дворец пришел в движение. Поднялся невообразимый крик и визг, дамы, как подкошенные, падали в обморок, сановники и министры, словно военачальники на поле боя, отдавали приказы слугам, слуги, сталкиваясь лбами, хватали то Тути, то Шу-шу, то Апиль-сина, которому Зу-зу, убегая, нахлобучила на голову свой тюрбан.
Особенно старались показать свою ловкость и бесстрашие принцы.
Но Зу-зу, проявляя чудеса изворотливости, носилась между колоннами, повисала на шторах и карнизах, вдруг каким-то образом оказалась на люстре, а когда ее согнали оттуда, пролетела над визжащими дамами, рухнула в самую гущу сановников, но тут же выкарабкалась и, пробежав, как по сваям, по их лысым головам, выпрыгнула в окно.
Среди этого шума, гама и неразберихи никто не заметил, как к Пузур-Самукану подошел его слуга и шепнул на ухо:
— Отмыли, причесали—в самом деле принцесса!
Тот ушам своим не поверил.
— А бородавка на носу?
— Отлипла. Это была жевательная резинка.
Тартанашка от радости чуть до потолка не подпрыгнул:
— Одеть, накормить, связать, и не спускать с нее глаз!
ГЛАВА 15
По следу рассыпанных семечек
Весть об исчезновении принцессы с быстротой молнии облетела царский дворец.
— Мы все обыскали, ее нигде нет! — заливались слезами Лула и Балула.
— Снарядить погоню! — крикнул Пузур-Самукан,—
Я лично отрублю голову этому злодею!
В этот момент кто-то выглянул в окно и сказал:
— Да вон он! Только что это с ним?
Было похоже, что исчезновение принцессы нисколько не волновало Чирку. Он прыгал по аллейкам, подбирая подсолнечные семечки, но не лузгал их, а лишь внимательно рассматривал и оставлял на том же месте.
Все сановники и министры устремились вниз, окружили воробья и вместе с царем Наврузом с недоумением наблюдали за его странным поведением.
А Серый хвост все прыгал и прыгал, от одного семечка с другому, удаляясь от царского дворца в глубину сада.
Наконец, он остановился. Дорожка из семечек кончилась, перед ним была темная отвесная нора, замаскированная сухой травой.
— У Бойчечак всегда было лакомство для меня, — сказал он.— Не знаю, кто ее похитил, но шла она не по своей воле — она кувыркалась и летела, так что семечки высыпались из карманов... — А, может, она их сама разбрасывала, — добавил он, — чтобы указать нам дорожку, по которой ее тащили... Она здесь! — заглядывая в нору, уверенно сказал он.
— Что это за нора? — спросил царь Навруз старого садовника.
— Она ведет в подземелье господина Пузур-Самукана, — ответил тот. — Это один из его запасных ходов.
— Как ты можешь объяснить это? — спросил царь, не оборачиваясь. — Я тебя спрашиваю, тартанашка!
Ответа не последовало — Пузур-Самукана среди присутствующих уже не было.
ГЛАВА 16
В паучьих сетях
Принцесса Бойчечак сидела в комнате, сплошь увешанной коврами, на целой дюжине пуховых подушек, перед цветным телевизором. Перед нею возвышалась гора сладостей, и слуга подносил ей ко рту то конфетку, то пирожное, но принцесса мотала головой, отказываясь от всего. На более решительные поступки она была не способна, поскольку руки и ноги у нее были крепко связаны.
Под потолком висела клетка с канарейками, а в огромном аквариуме с водорослями и гротами плавали золотые рыбки, но канарейки не пели, а рыбки грустно смотрели на принцессу сквозь толстые стены аквариума.
Открылась дверь, в комнату вошел Пузур-Самукан, за ним двое слуг внесли богатые подарки. Они сложили их перед Бойчечак и, поклонившись, удалились, а тартанашка, в кожаном скрипящем пиджаке, мягких вельветовых штанах, с цветком за ухом, расчесал брови расческой и радостно сообщил:
— Подземный дворец полон гостей. Тысячи пауков, вся моя ближняя и дальняя родня, жаждут увидеть невесту. Я не поскупился, велел отпустить на свадьбу сто мешков рису, пятьсот баранов, триста быков, тысячу индюков, десять тысяч подносов халвы, набота, печака, миндаля, фисташек-орешек. Пир будет на весь наш паутинный мир! Но пусть вас не смутит, светлейшая, — добавил он, — если кто-то по старинке будет в уголке пить кровь из мухи, или, не разобравшись в пылу застолья, закусит соседом. Это у нас, пауков, не считается зазорным. Мы помним и чтим нашу старину.
Бойчечак, согнув ноги в коленях, изо всех сил пнула груду подарков, и не успевший отскочить тартанашка оказался погребенным под платьями, ожерельями, жемчугами и хрусталем.
— Какая резвость! Какая игривость! — выползая из-под фаты и снимая с ушей нитки кораллов, словно вязанки сушеных грибов, воскликнул он. — Давно у меня не было такой жены!
— Твоя жена — острая сабля, которой тебе снесут твою подлую башку! — крикнула Бойчечак.
— Какие слова! Какие угрозы! Кровь замирает в жилах, мурашки бегут по телу! – прыгая вокруг неё и потирая ручки от удовольствия, приговаривал тартанашка. Потом вдруг остановился и, глядя на нее в упор, сказал: — О, как сладко ты забьёшься в моих сетях! Смотри!— он отдернул ковер: — Все они были такими же неприступными и гордыми, как ты!
И Бойчечак увидала страшную картину — сотни подвешенных за лапки и крылья бабочек, замученных, выпитых до последней кровинки, сухих и легких, как осенние листья. Многих из них она узнала. Это были яркие беспечные существа, она любила играть с ними, а потом они одна за другой куда-то исчезали. Вот, оказывается, куда!
— Все они ненавидели и презирали меня! — продолжал Пузур-Самукан. — Но я сумел заманить их в свои сети. Лестью, подарками, обманом. Вон той, например, Золотоглазке, сказал, что я режиссер и буду снимать её в кино. Подземные съемки, ха-ха!... Да, нам приходится быть и хитрыми, и коварными, и жестокими. Что делать, если все красивое на земле презирает нас. Презирайте! Этим вы только разжигаете наше желание видеть вас в своих сетях. И чем больше будет в вас красоты и совершенства, тем быстрее мы всех вас выпьем и передушим. Или сделаем такими же, как мы.
— Этому никогда не бывать! — крикнула Бойчечак.
— Именно так и будет! Сколько бы ни боролись добро и зло, солнце и тьма, победим мы, пауки — тихие, незримые, неслышные советники сильных мира сего. Войны объявляют короли, умирают солдаты, а плоды пожинаем мы. Весь мир уже оплетен нашей паутиной! Ну, да ты еще ребенок в этих делах, поживешь со мной — многое поймешь... А сейчас о, свет моих очей, позвольте мне оплести вас подвенечной паутиной и надеть фату под нею не будет видно ваших связанных ручек и ножек.
— Только посмей! — сказала Бойчечак, поджав ноги, чтобы быть готовой дать отпор, если тартанашка попытается приблизиться к ней.
— Ну что ж, сударыня, в таком случае вам придется повисеть.
— Как это — повисеть? Ты что болтаешь! Не забывай: я все-таки дочь царя! — напомнила ему Бойчечак. Но как ни храбрилась она на словах, внутри у нее всё похолодело.
Глазки у тартанашки сузились.
— Как повисеть? Очень просто, как все висят, неважно — бабочка ты или принцесса.
С этими словами он вдруг метнулся к Бойчечак и впился ей в шею. Она вскрикнула и потеряла сознание. А когда очнулась, Пузур-Самукан деловито бегал вокруг ее ног, обматывая лодыжки паутиной.
— Ага, щечки порозовели, — сказал он. — Значит, всё в порядке. Почему-то мой первый поцелуй всех парализует. Многие бабочки вообще не приходят в сознание. Но ведь никогда нельзя угадать, кому какую порцию яда ввести, я ведь не аптекарь, во мне, кхе-кхе, тоже кровь играет.
Бойчечак все слышала и видела, но не могла ни ответить, и пошевелить хотя бы пальцем. А тартанашка, закончив оплетать ей ноги, взлетел наверх, прикрепил там паутину, в противоположном углу сделал растяжку, стал как матрос на рее, расставив ноги, потянул, перебирая лапками за конец паутины — и Бойчечак начала медленно, рывками подниматься вверх, пока не очутилась под самым потолком, словно воздушная акробатка в цирке, подвешенная за ноги. Она раскачивалась и вращалась от каждого движения Пузур-Самукана, а тот все суетился вокруг нее, выкручивая ей руки и по-хозяйски закрепляя их, приговаривая при этом: «Ай да жена! Такой у меня ещё не было. И красавица, и умница. А повисит да присмиреет — цены ей не будет. Заживем с нею, как два голубка».
Бойчечак набрала полный рот слюны и плюнула в него.
— А еще принцесса! — утершись, буркнул он.
ГЛАВА 17
В целлофановом пакете — к Пузур-Самукану
Нескончаемая вереница мастериц вытянулась перед входом в царский дворец.
Они без сожаления отрезали свои косы, из которых тут же сплеталась длинная прочная веревка.
— Друзья! — сказал царь Навруз, обращаясь к принцам и царевичам. — Не успели вы отправиться на поиски волшебной тюбетейки, как новое несчастье постигло наше Хлопковое царство: мою дочь похитил паук. Кто из вас спустится под землю, сразится с ним и выручит их беды принцессу?
Принц Хурдак подошел к норе, смерил ее диаметр и свой живот и облегченно вздохнул:
— Не пролезу. А то бы я показал этому паучишке!
Принц Шоди, который всё время был навеселе, и у него двоилось в глазах, храбро шагнул вперед, качнулся, икнул и чуть не упал в нору.
— В какую из них — в ту или эту? — спросил он. — Нет, вы скажите: в ту или в эту? Не могу же я спуститься в две норы одновременно!
Сын Шохтута и племянник королевы Роз Бутон, очень вежливые воспитанные юноши, раскланивались друг перед другом, великодушно уступая эту честь один другому.
Храброму Пулоди мешал его длинный меч.
У принца Анзура кончился бензин, и он срочно укатил на заправку.
Принц Шерзод вспомнил, что ему надо постричь свою гриву — она у него отросла, как у льва.
— Позвольте мне, ваше величество...
Царь обернулся. На краю паучьей норы, воинственно задрав хвост, стоял Чирка.
— Ты?! Да ведь он убьет тебя одним щелчком!
— А я навяжу ему воздушный бой! — Серый хвост расправил крылья и показал, как он это сделает: — Залечу слева, удар клювом в челюсть, разворот, удар в другую челюсть, набираю высоту, делаю мертвую петлю, вхожу в штопор...
Вдруг что-то черное мелькнуло в сухой прошлогодней траве. В ту же секунду с неба со свистом, словно метеор, упал Петька, вонзив свой клюв, как шпагу, возле самой Чиркиной ноги и нанизав на него маленького» но страшно ядовитого паучка по имени Кара-курт — Чёрная смерть. И хоть он не проглотил его, а только проткнул и отшвырнул, его тут же начало трясти, как в лихорадке, а пальцы на лапах свело судорогой.
Чирка бросился к нему. Он готов был отдать свою кровь и дыхание, только бы спасти друга, но яд действовал неотвратимо.
Срочно послали за врачом. Расцепив Петьке клюв, он влил ему ложку какого-то снадобья. Петька открыл глаза и слабым голосом шепнул Чирке:
— Прилетишь домой — поклонись от меня речке, камышам, лягушкам... А бабке Бобылячке скажи: «Некому теперь клевать твою вишню...», пусть сама клюет... Прощай друг...
— Ты будешь жить! — крикнул Чирка. — Ты не имеешь права! Вспомни нашу клятву: «Но мы вернемся с первым червяком...».
— «И по полям... поскачем... босиком...» — с трудом выговорил Острый клюв, и глаза его начали заволакиваться пленкой.
Царь Навруз выхватил у садовника лопату и кинулся раскапывать нору.
— Я доберусь до него! Я это паучье гнездо выжгу огнем!
— Это слишком долго, — остановил его Чирка. — Пусти, я должен рассчитаться с ним теперь еще и за Петьку.
— Три кара-курта нырнули в нору, — предостерег его царь Навруз.
Чирка секунду подумал.
— Пакет! Обыкновенный целлофановый пакет! — крикнул он.
Как только пакет принесли, он запрыгнул в него и скомандовал:
— Привязывайте! Опускайте! — и полетел в пакете, как в батискафе, во тьму паучьей норы.
ГЛАВА 18
За пять минут до свадьбы
Не три, а наверное тридцать три кара-курта из личной охраны Пузур-Самукана бросались на Чирку, пока он спускался вниз, но отлетали, как горох от стенки, и повисали на своих паутинах-лонжах, недоумевая, что это за странный непробиваемый щит вокруг воробья.
Несколько раз пакет замирал — это кончалась веревка, и мастерицы на ходу довязывали ее. Даже маленьким фрейлинам пришлось расстаться со своими жиденькими косичками — так глубоко упрятал свои апартаменты паук-визирь. И как раз этих-то последних косичек хватило, чтобы Чиркин дыролет коснулся, наконец, дна норы.
Серый хвост выбрался из пакета, увидал вдалеке слабый свет и направился к нему. Это светилась гнилушка, а перед нею была раскинута сеть, которую он заметил в самый последний момент. Таких гнилушек-ловушек ему попалось несколько, последняя была особенно коварной — достаточно было задеть за одну из тончайших сторожевых паутинок, и сеть-накидка падала сверху, опутывая непрошеного гостя.
Наконец узкий ход расширился и перешел в высокий зал со сводами, освещенными парящими в воздухе светлячками — они без устали мигали, разгоняя мрак.
— Смотрите, новый гость пожаловал! — просигналил один из светлячков: — Вы на свадьбу нашего господина с принцессой? Пожалуйте в этот зал, гости уже собрались, ждут невесту. До свадьбы осталось ровно пять минут.
Чирка вспомнил, как по вечерам они с Бойчечак сидели на балконе, а вокруг них бесшумно, как маленькие звёздочки, парили вот такие же светлячки, и она учила его понимать их язык.
— Никакой свадьбы не будет! — сказал он. — Я пришел арестовать паука, потому что он вор и злодей!
Светлячки от радости замигали, как лампочки на новогодней елке.
— Как хорошо! Принцесса такая красавица, а Пузур-Самукан такой страшный и жестокий.
— Зачем же вы ему служите?
— Мы спасаем звезды! — ответил самый маленький светлячок. — Пузур-Самукан сказал: если мы откажемся ему светить, он потушит все звезды на небе, а ведь они наши сестры.
— Глупые! Разве можно потушить звезды! — поразился их наивности Чирка.
Вдруг рядом, за стенкой, откуда доносился неясный шум, раздался хриплый надтреснутый голос:
— Раз нам не торопятся показать невесту, споем! Давно мы не пели наших удалых паучьих песен. Эй, оркестр! Барабан! Литавры!
И хор пауков запел отрывисто и резко, как будто душил и топтал слова:
Жил паук-восьминог, Он построил чертог: Зал — гостей принимать, Зал другой — петь, плясать, В третьем — руки крутить, Кровь невинную пить!Чирка заглянул в зал, и перья у него на голове стали дыбом — он кишел пауками всех мастей и пород, тенетниками, крестовиками, длинноногами и пузанами, в плащах, при шпагах, в драгоценных перстнях и с золотыми цепочками на животах. Они висели в сетях и гамаках, раскачиваясь, дергаясь и прихлопывая в такт музыке, звучавшей страшно фальшиво и неестественно. В плетёных креслах и шезлонгах сидели приглашенные: скорпионы с жалящими хвостами, мохнатые фаланги, ядовитые сколопендры и всякая другая нечисть, которая добросовестно подтягивала:
Всю-то ночь он не спал, Всё дворец украшал, Плёл узоры, ковры Да стелил до поры, Сам начистил с утра Зеркала и паркет — Прилетай, мошкара, К пауку на обед!Потом на середину выскочила рыжая сороконожка и, став на хвост, исполнила весёленький куплет, обращаясь к плюгавому паучишке в очках:
А скажи-ка, брат паук, Кандидат лесных наук, Паутинный муховед, Сладок был эксперимент? Топ-топ-топ-топ! -— подхватил хор.
У паука легка рука, Надежна паутина, Одна — для друга и врага Для матери и сына, Ткём бессонными ночами, Разгоняя тьму очам, Для невест фату, фату, Яд копя во рту, во рту,— затянули в другом углу.
Серый хвост повернулся к светлячкам:
— Где принцесса? Ведите меня к ней!
И они понеслись вперед, указывая путь.
То, что он увидел, не могло присниться ему даже в самом кошмарном сне: принцесса Бойчечак, дочь царя Навруза, его повелительница и госпожа, висела, как муха, в паутине, подвешенная за ноги.
Он уже раскрыл клюв, чтобы крикнуть ей: «Держись, я здесь!», но тут из боковой двери в комнату вошел паук в халате и тюбетейке, очень похожий на Пузур-Самукана, только моложе его втрое — по виду сын или племянник.
— Не хочешь замуж за старика — выходи за меня, — сказал он. — Чем я тебе не пара?
— Вам всем отрубят головы, как только мой отец найдет меня! — ответила Бойчечак слабым голосом.
— Забудь об этом — тебя никогда не найдут. Кричать бесполезно, ты уже убедилась: отсюда не доносится ни один звук. Так что не упорствуй.
— Найдут, — уверенно сказала она.
— Даже если найдут, подумай сама: кто осмелится спуститься сюда?
— Тот, кто меня любит! — ответила Бойчечак.
— Хотел бы я увидать этого смельчака!
Сердце у Чирки забилось — вот решающая минута. Или он погибнет, или спасет ее!
— Ну, так смотри! — крикнул он и вылетел на середину комнаты.
— Чирка! — воскликнула Бойчечак. Она рванулась ему навстречу, но только еще больше запуталась в липкой, как клей, паутине. — Один? А где остальные?
— Все здесь!... Заходи слева, Гирдак. Заходи справа, Хурдак! Окружай, Шоди! Отрезай, Пулоди! Шерзод, не лезь вперед! — закричал он.
Паук сначала испугался, но быстро понял, что это всего лишь тактический прием.
— Ну, где же они? — злорадно усмехнулся Он.
— Отстали, а может обогнали, неважно. Развяжи принцессу! — приказал Чирка.— И позови сюда Главного советника, у меня разговор к нему, — Он уже заметил за собой: когда положение было из рук вон и ему нечего было терять, он становился отчаянно храбрым и дерзким, сам себя не узнавал.
— А поговори сначала со мной, его сыночком! — ответил молодой тартанак. Резким движением он отпрыгнул к стенке и нажал кнопку сейфа. Дверца распахнулась, сейф был набит холодным оружием — рапирами, кинжалами, саблями.
Паук схватил тонкую, как жало, шпагу, со свистом взмахнул ею, и стал в боевую позицию.
— А ну, посмотрим, на что ты способен, принц навозный!
ГЛАВА 19
Поединок
Чирка осмотрелся — места для маневра, разворотов и пике было маловато. Везде паутина, заденешь крылом или хвостом — считай, что пропал. К тому же он не знал, где у паука уязвимое место, куда его надо бить.
— Не связывайся с ним, Чирка, — услышал он жалобный голос Бойчечак.— Лети за подмогой, я повишу, уже немножко привыкла.
— Много чести для этого колченогого, сам управлюсь!
Взлетев под потолок, он сложил крылья и камнем упал на паука, но тот отпрыгнул, одновременно сделав выпад шпагой. Серый хвост повторил заход. Теперь он решил нанести удар крылом, но паук пригнул голову, а когда он выходил из крутого пике, успел дать ему хорошего пинка под хвост. Чирка отлетел и растянулся на полу. Удар шпагой был молниеносным, но не точным — шпага воткнулась в землю и сломалась.
— Клюй его! — крикнула Бойчечак.
Но пока Чирка набирал высоту, тартанак успел нырнуть в свой сейф и выскочил оттуда с саблей наголо. Будь Чирка порасторопней, он мог бы захлопнуть его там.
Саблей паук владел намного лучше, чем шпагой. Да и Чирка сплоховал: сделав ложный выпад, не успел увернуться, и удар достиг цели — из клюва хлынула кровь. Он взлетел на аквариум, макнул нос разок-другой в воду и снова пошел в атаку. Наконец, его прямой в лоб опрокинул паука навзничь. Чирка уже хотел броситься врукопашную, но паук опустил перед собой заградительную сеть, и пока Серый хвост искал подступы к нему, незаметно прокрался и оказался у него в тылу.
Бойчечак билась в сетях, пытаясь разорвать паутину, но это ей не удавалось, и она вынуждена была наблюдать за поединком со стороны, не в силах помочь бедному Чирке.
А тот устал летать вверх-вниз, и постепенно паук завладел инициативой в воздухе. Он ловко взбегал по своим невидимым воздушным лестницам под самый потолок и с криком, как самурай, бросался оттуда на Чирку.
Клетка с канарейками уже валялась на полу, конфеты были разбросаны. Лишь телевизор как ни в чём ни бывало продолжал показывать какую-то передачу из жизни морских звезд, и тартанак несколько раз испуганно шарахался от него. «Он боится воды! — догадался; Чирка. — Так я тебе устрою потоп».
Он стал бегать вокруг аквариума, дразня паука, строя ему через толщу воды рожи, выпучивая глаза, как у него, и раздирая лапами рот. Паук страшно разозлился. Он кинулся за Чиркой, а тот взлетел на край аквариума, чирикнул: «Перемирие, напиться надо!» и стал невозмутимо пить.
— Вот тебе перемирие! — крикнул паук и, схватив саблю двумя руками, рубанул ею изо всех сил. Чирке только того и надо было. Он отскочил, удар пришелся по аквариуму, стекло со звоном разлетелось, и вода хлынула на паука. Спасаясь от волны, он бросил саблю и запрыгнул на телевизор, весь в водорослях и ракушках. Чирка из последних сил поднялся в воздух и пошел на таран. Сбитый с телевизора, паук покатился по полу... Тюбетейка слетела у него с головы, и в тот же миг молодой тартанак прямо на глазах превратился в Пузур-Самукана, старого и немощного.
— Тюбетейка! — ахнула Бойчечак.
Она рванулась, намокшая паутина лопнула, и она успела схватить тюбетейку раньше, чем Пузур-Самукан дотянулся до нее.
ГЛАВА 20
„Но он же не принц!"
Подняли веревку в первый раз — вместо Чирки и Бойчечак вытащили клетку с канарейками.
— Пузур-Самукан заколдовал их! — ахнули придворные.
Снова опустили веревку—вместо Чирки и принцессы вытащили золотых рыбок в целлофановом пакете.
— Он превратил их в рыбок!
В третий раз опустили веревку — и подняли наконец. Бойчечак с Чиркой.
Царь Навруз бросился к дочери, расцеловал её, а Чирку даже не знал, как благодарить за верную службу. Но для того дороже всех наград была весть о том что могучий Петькин организм победил, и хоть он пока' лежачий, завтра его можно будет уже навестить.
— Вот твоя тюбетейка, отец! — сказала Бойчечак.— Хотела я вручить ее тебе вместе с головой твоего верного слуги, да Чирка, добрая душа, пожалел его.
— Он пожалел, зато я не пожалею! — вскричал царь Навруз.
По его команде садовник открыл шлюз, и вода хлынула в паучью нору. Тут же из всех щелей и трещин полезли пауки, фаланги, скорпионы и сороконожки, удирая без оглядки. Потом рассказывали, будто кто-то видел и самого Пузур-Самукана, переодетого в какой-то балахон, чтобы его не узнали. Он выбрался через вентиляционный люк и по сточной канаве уплыл к Зу-зу. Что было с ними дальше, никто не знает, но в Хлопковом царстве их больше никогда не видели.
— Ваше величество, скорее наденьте волшебную тюбетейку! — сгорая от нетерпения, закричали придворные.
Царь Навруз расправил тюбетейку, стряхнул с нее пыль и паутину, надел, повернул задом наперед и превратился в стройного безусого юношу с копной курчавых волос и черными веселыми глазами, из которых струился свет. И в тот же миг вместе с ним помолодело и обновилось все Хлопковое царство. Улыбнулись мастерицы, расцвели узоры на их платьях, мгновенно отросли обрезанные косы.
Придворные не узнавали друг друга — куда девались их лысины и животы, морщины и седые волосы! Дамы-бочки превратились в стройных стрекозок, даже Шу-шу, помолодев, оказалась не такой уж мымрой. К ней вернулись слух, нюх, зрение, и она тут же выбросила подслушивательный аппарат и подсматривательные очки.
Да что придворные! В горах зацвел миндаль, зашумели молодой листвой деревья в садах, окрестные холмы покрылись живыми коврами из тюльпанов, маков, анемонов и синих, как горный лазурит, колокольчиков.
С полей и пастбищ доносились звуки дойр и карнаев — начинался всенародный праздник Весны.
Помолодевший садовник открыл клетку и выпустил на волю канареек, которые тут же запели, а выпущенные в прозрачный ручей золотые рыбки принялись резвиться и выпрыгивать из воды.
А уж о принцессе Бойчечак и говорить нечего. Синяки, ссадины и кровоподтеки исчезли, бледные щеки вспыхнули лепестками мака, волосы сами завились в локоны, а локоны уложились в пышную, как куст жасмина, прическу, и вся она расцвела, словно диковинный цветок.
Чирке, серенькому, невзрачному, сидевшему у нее на плече, стало даже неловко рядом с нею, и он хотел потихоньку улизнуть, но она поймала его за хвост.
— Дочь! — сказал царь Навруз. — Волшебную тюбетейку вернула мне ты. Тебе самой и выбирать, кого из принцев взять себе в мужья.
Царевичи и королевичи снова приободрились и полезли один вперед другого. Ведь принцесса не видела, какие они все трусы, счастье могло улыбнуться любому из них. Особенно рвался вперед принц Анзур, у которого бак мотоцикла был теперь залит до отказа и он мог увезти принцессу хоть на край света.
— Нет, отец, — ответила Бойчечак, — тюбетейку и меня вместе с нею отбил у Пузур-Самукана храбрый воробей Чирка. И я остаюсь верна своему слову. — Она подняла его высоко над головой и объявила: — Смотрите все, вот мой избранник!
Советники и министры остолбенели. Их жены потеряли дар речи. Принцы тут же повернулись и ушли оскорбленные в своих лучших чувствах.
С минуту царило полное замешательство.
— Какой пассаж! Какой неслыханный скандал! — раздался наконец восторженный шепот Шу-шу.
— Но ведь он не принц! — зашумели вельможи.
— Даже ничей из нас не сын и не племянник! — подхватили советники и министры.
— И вообще — слыханное ли дело — отдавать царскую дочь за воробья! — возмутились дамы. — Да от нас все соседние королевства отвернутся, никто к нам на балы не станет ездить, всякая светская жизнь угаснет!
— А я жалую ему звание Хлопкового принца! — крикнул царь Навруз.
— Звание! Одно название! — засмеялся молодым сочным смехом стройный, как бамбук, Апиль-син. — От этого он ведь не перестанет быть воробьем!
И тут из высокой каменной башни с телескопом выглянул звездочет.
— Между прочим, — сказал он, — сегодня — ночь Летящей звезды, Лайлатулкадр. Так что все желания исполнимы!
ГЛАВА 21
Ночь Лайлатулкадр
Ночь Летящей звезды, таинственная и светлая, опускается на Хлопковое царство.
— А что надо делать? — волнуясь, спрашивает Чирка.
— Не спать, только и всего, — отвечает Бойчечак. — А когда увидим летящую по небу звезду, попросим, чтобы она сделала тебя принцем.
Они сидят на крыше царского дворца, откуда, как на ладони, видать всё Хлопковое царство.
И везде, где только можно — на крышах, деревьях, балконах, башнях, у раскрытых окон чердаков и мансард сидят поодиночке, парами и целыми семьями хлопкоробы и мастерицы, вельможи и жены вельмож.
— Они все хотят о чем-то просить? — удивляется Чирка. — О чем?
— Людям всегда чего-нибудь не хватает, — отвечает Бойчечак. «Но в основном просят золота. Видишь, возле каждого какой-нибудь предмет—чайник, лепешка, тыква, кетмень. Когда появится Звезда, надо успеть схватиться за них и крикнуть: «Преврати это в золото!».
— А вон старичок на лестнице с. пустыми руками.
— А лестница для чего? — смеется Бойчечак. — За нее-то он и схватится.
На развалинах старой крепости в окружения юношей и девушек сидит царь Навруз, перебирая струны дутара, и тоже посматривает на небо.
— Твой отец хочет иметь золотой дутар? — спрашивает Чирка.
— Дутар не может быть золотым — он не будет звучать. Отец хочет попросить у Звезды волшебные струны. Тогда бы он собрал вокруг себя весь наш маленький народ и спел ему древние предания нашей земли.
Ночь Летящей звезды идет над Хлопковым царством. Горят на балконах огоньки. Тают свечи. Сами собой закрываются глаза.
Спят мастерицы и вельможи.
Спят хлопкоробы.
Спят на крошечном балкончике Лула и Балула.
Спит царь Навруз, обняв юную красавицу Весну склонившую ему на плечо голову.
Не спят лишь принцесса и Чирка. Но вот и он начинает клевать носом.
— Не спи! — тормошит его Бойчечак.
— А долго еще? — спрашивает он.
— Этого никто не знает. Иначе бы все завели будильники и спокойно легли спать.
— Я не сплю, я только глаза на секундочку закрою.
— Пузур-Самукан! — кричит Бойчечак, и Чирка испуганно вскидывается. Бойчечак хохочет.
— А вдруг из меня получится какой-нибудь никудышный принц? — говорит он.
— Нет! — прижимая его к груди, отвечает она. — Из такого отчаянного воробья получится такой же храбрый и верный принц!
Гаснут последние огоньки. Спит Хлопковое царство. Даже блуждающие, словно огни святого Эльма, светлячки, которые набились в волосы Бойчечак, когда она покидала дворец тартанашки, куда-то попрятались. И вот, завороженная волшебством этой таинственной ночи, убаюканная пением цикад и соловьев, засыпает наконец и Бойчечак. Чирка уже давно спит у нее на коленях.
И тогда над спящим царством появляется Летящая звезда, огненная царица неба, подобная странствующей комете.
— Желания людей мне известны, — шепчут ее губы. — Золото, золото, золото... Как будто золото можно переплавить в любовь или купить за него дружбу, или смыть им позор и бесчестье... А вот что хотел попросить у меня воробей?
И хоть голос её — словно шорох песка в часах вечности, принцесса Бойчечак вздрагивает и просыпается.
— Сделай его принцем! — вскакивая и протягивая ей Чирку, кричит она.
— Принцем? Пожалуйста, что может быть проще. Но пусть он сам попросит меня об этом, — отвечает Звезда. — Может, ему хочется стать орлом или павлином!
Принцесса трясет Чирку, но сон его глубок и крепок.
— Я не могу разбудить его! Он бился с тартанаком, он так устал, мой славный рыцарь и герой.
— Но ты же знаешь: я исполняю желания только тех, кто не спит. Прощай, девочка.
И Звезда летит дальше.
— Подожди! — кричит Бойчечак.
Она быстро спускается с крыши и бежит за нею.
Остались позади городские ворота, она бежит уже без дороги, среди туманных весенних холмов, перепрыгивая через ручьи и овраги — вот когда пригодились ей ее длинные ноги!
— Я — принцесса, он — воробей, нам никогда не быть вместе, если он не станет принцем! — кричит она.
— Но я не всесильна, — отвечает Звезда. — Пойми, я могу исполнить лишь твое желание. Проси о чем хочешь, но только за себя. Поторопись, я улетаю...
Бойчечак останавливается.
— Хорошо, — секунду подумав, говорит она. — Тогда... тогда... Вот мое желание...
Говорят, в ту ночь Летящая звезда замедлила свой бег и склонилась до самой земли, чтобы рассмотреть странную девочку, чья просьба была так непривычна для ее слуха.
ГЛАВА 22
Превращение
Наутро все Хлопковое царство было взбудоражено поразившей всех новостью: дочь царя Навруза в волшебную ночь Лайлатулкадр превратилась — в кого бы вы думали? — в воробья! Да-да, вон та серенькая птичка, которая сидит на ветке и чистит клювом перышки, это и есть принцесса Бойчечак, видите, у нее даже ноги такие же несуразно длинные. Какой скандал! Какой позор! У нее и мать, королева Барбадензе, если помните, тоже была ненормальной — охотилась на тигров, а мышей боялась. Зачем она это сделала? Такая, видите ли, у них любовь с воробьем, что или оба принцы или оба воробьи. А еще говорят, прошли времена Лейли и Меджнуна[4]!
Не пощадили злые языки и Чирку, хоть он сам себя казнил и готов был броситься головой в арык[5], считая себя виновником всей этой истории.
Царь Навруз сначала был страшно расстроен сумасбродной выходкой дочери, но потом, рассудив, что хуже она ведь от этого не стала — напротив: какая верность слову! — велел построить для них золотую скворешню, отделав ее драгоценными камнями.
Но у друзей были свои планы. Уже летели высоко в небе стаи уток, гусей, журавлей, и зоркие глаза их были устремлены вдаль, и крылья были, как одно крыло, и все клювы были нацелены в одну точку — туда, где за морями и горами лежит самая волшебная из всех стран — родина.
Как только Петька стал на крыло, они втроем явились к царю Наврузу, чтобы попрощаться, поблагодарить за все и тоже пуститься в путь.
Царь Навруз благословил дочь и вручил ей хлопковое семечко.
— Это тебе приданое, — сказал он. — Ты ведь все- таки дочь царя Хлопка, а не какого-то там Голого короля. Тут вам и одеяла, и подушки, и халаты, и рубашки. Только не ленитесь.
Лула и Балула схватили свою бывшую госпожу и ни за что не хотели расставаться с нею.
— Не могла и нас превратить в каких-нибудь птичек! — плакали они.
Сделали прощальный круг над Хлопковым царством.
Мастерицы махали им платками. Хлопкоробы — тюбетейками. Какая-то странная пестрая толпа на краю поля — кулаками.
— Это что за ряженые? — удивился Чирка.
— Придворные! — засмеялся Петька. — Пришли к Наврузке за новыми назначениями, а он им вместо должностей да чинов — кетмени в зубы!
На одном из птичьих базаров встретили своих — возвращались из Африки. Скворцы были удивлены и обрадованы — они считали Чирку с Петькой погибшими в урагане. Хромой атаман окрестил Бойчечак Длинной ногой, но все скворцы звали ее ласково — Длинноножка, и когда она уставала, несли в клювах за кончики крыльев.
Надо ли описывать радость матери-воробьихи, дождавшейся своего блудного сына! Отец хотел задать ему хорошую трепку, но, увидав Бойчечак, обнял их, прослезился и, взлетев на крышу, стал созывать гостей на свадьбу.
Свадьбу играли в роще, тамадой был, конечно, Петька. Ветки трещали и гнулись от гостей. Сороки, грачи, жаворонки, иволги, синички, удоды, всякие кулички, водяные курочки — кого-кого тут только не было!
Соловей Суля спел несколько романсов. Журавль с цаплей исполнили па-де-де. Потом сводный птичий хор грянул заздравную-величальную, а кукушка куковала многие лета, пока не сбилась со счета. После этого пошли уже кто во что: гуси — в гусли, утки — в дудки, пеликаны — в барабаны, чечетки — в трещотки. В общем, такой веселой птичьей свадьбы даже старый ворон не мог припомнить!
Все лето Чирка и Бойчечак пропадали в садах и рощах, а когда зацвели подсолнухи, не вылезали из них. Качались на шляпках, осыпали друг дружку пыльцой, прятались от жары под листьями и были счастливы. Подсолнухи особенно нравились Бойчечак, потому что каждый из них был как маленькое солнце, напоминая ей далекую родину.
Не успели свить гнезда — глядь, лето пролетело. Спасибо Петьке — улетая на юг, оставил им свою скворешню. Но она была не утеплённая, а приданое, семечко хлопчатника, они забыли посадить, вот и остались в зиму без подушек и теплых одеял. А зима выдалась холодная, все вокруг замело, ветер волком воет.
И тогда вспомнила воробьиха-мать, что в городе в теплой кочегарке живет их дальняя родственница — седьмая вода на киселе.
Так они оказались в городе. Родственница их не признала, и вот однажды...
ГЛАВА 23
Сильнее жизни и смерти
Всю ночь стены старого дома трещали от мороза. А утром, выглянув из окна, я увидал на заиндевевшей крыше двух воробушков — прижавшись друг к дружке, они сидели над отдушиной чердака, тщетно пытаясь согреться.
Я открыл окно и крикнул им:
— Летите, чаем напою.
Они переглянулись, чирикнули и без лишних церемоний впорхнули в комнату.
Я отогрел их, накормил, напоил, и целый месяц они жили вместе со мной в моей крохотной комнате под самым чердаком. Долгими зимними вечерами у электрического камина они рассказывали мне эту сказку, уверяя, что всё это было с ними на самом деле. Кто бы мог подумать, что эти неприметные серенькие птички, которых мы видим каждый день, такие выдумщики и фантазеры!
Я успел полюбить их за это время, да и они, похоже, привязались ко мне.
Но вот стал я замечать: Бойчечак все время какая- то грустная. Сядет на окошко и в небо смотрит. «Что ты там увидела?» — «Солнышко жду». А солнышка нет и нет, все небо в тучах. Нарубил я дров, затопил печку, в комнате жара, как в тропиках. Она ожила, по всей комнате летала, но потом опять загрустила. Видно, тепло — это еще не солнышко... Взял я акварельные краски, нарисовал ей солнце, подсолнухи, цветущие деревья. Как она обрадовалась! Да тоже не надолго. Стала худеть, а взгляд такой тоскливый, что у меня сердце сжималось, глядя на нее.
Вдруг однажды засобирались. Умылись под краном, Чирка причесал ее, она перед зеркалом головкой туда- сюда покрутила.
— Куда это вы? — спрашиваю.
— На крышу, сегодня ночь Лайлатулкадр. Ты тоже не спи, если хочешь увидеть Звезду желаний.
— Глупости! — говорю им. — На дворе мороз двадцать градусов, а Бойчечак больная тем более.
— У меня нигде не болит, — отвечает она. — Я без солнца устала жить.
— Ну хорошо, сядем возле окна, самовар поставим, чтобы не уснуть, и будем ждать вашу Звезду.
— А вдруг она с другой стороны дома пролетит?
— А вдруг я возьму и окно на шпингалет закрою, и никуда вас не пущу! — рассердился я.
— Его закрой, — кивнула она на Чирку. Хотела еще что-то добавить, но он перебил ее.
— Молчи! Я не оставлю тебя, даже если ты захочешь превратиться в пыль!
Ну что мне было с ними делать?
Не отпустить я их не мог, но и видеть, как они сидят, прижавшись друг к дружке, неподвижные, на заснеженной обледенелой крыше под холодными ночными звездами, было выше моих сил. Я метался по комнате, пил крепкий чай и через каждые пять минут окликал их, высовываясь из окна. Они чирикали в ответ, значит, живы!
Потом я сел в кресло возле открытого окна, закутался в пальто и не почувствовал, как уснул.
Проснулся от холода в остывшей за ночь ледяной комнате. Бросился к окну — на крыше никого нет. «Замерзли и скатились вниз!». Сбежал во двор, со страхом ожидая увидеть их закоченевшие тельца, но их не было и здесь...
Несколько дней я ходил, как потерянный. В комнате все напоминало о них, и я уходил из дому, оставляя открытой форточку и крошки на столе. Но они так и не вернулись. И если бы не хлопковое семечко, которое они забыли или оставили мне на память, я бы подумал, что все это мне приснилось. Я снова и снова восстанавливал в памяти наш последний разговор. «Молчи, я не оставлю тебя, даже если ты захочешь превратиться в пыль!» — эта страстно брошенная Чиркой фраза наводила меня на грустные размышления. Я начинал догадываться, что произошло. Очевидно, ей оказалась не под силу трудная воробьиная жизнь, наша холодная, бессолнечная, бесконечно длинная зима, она поняла, что не дождется весны и солнца, умрет с тоски, но смерть — это разлука, а он не мог пережить ее, не мог отпустить ее туда одну и сам ушел вместе с нею. Это ли не высшее проявление верности и любви? Она пошла за ним в воробьи, он за нею — в смерть. А ночь Лайлатулкадр они придумали для меня, чтобы я не горевал о них. Но нет, нет, гнал я от себя эти мрачные мысли. Ведь я нигде не нашел их замерзшие тельца, значит, они живы!
И мне ничего не оставалось, как поверить в волшебную ночь Лайлатулкадр, это было моим последним утешением. Конечно, говорил я себе, именно так все и было: они дождались Летящую звезду, и она превратила их... в кого? Этого я не знаю. Но с тех пор, всякий раз, когда я вижу двух счастливых мотыльков, или целующихся ласточек на проводах, или двух влюбленных, юношу и девушку, на душе у меня становится светло и печально. Это они — храбрый Чирка и верная Бойчечак, два пылких любящих сердца, навеки преданных друг другу, которым не страшна даже смерть, потому что сильнее жизни и смерти — любовь...
В краю исчезнувшего тигра Повесть-сказка
1
В детстве я никогда не задумывался, откуда берутся сказки — я считал, что сказки были всегда.
Но вот я стал старше и узнал, что было время, когда не существовало ни Тридевятого царства, ни змея Горыныча, ни Принцессы на горошине. Мне стало грустно: я подумал о детях, которые жили до того, как появились эти сказки.
Когда я стал взрослым, я понял, что мне тоже не придется узнать многих сказок, потому что они появятся после меня. Но если они не написаны, это же не значит, что их нет! Сказки живут вокруг нас — мы их просто не замечаем. А, бывает, и не хотим замечать. Но — вспомните — даже короли бросали важные государственные дела и с удовольствием участвовали в сказках. Глупые короли шли на войну, а умные — в сказки. И что же? У тех королей, которые завоевали целые страны, эти страны отняли потом другие короли. А те короли, которые предпочли сказку, так навсегда в ней и остались. Сказку нельзя ни завоевать, ни отнять, ни убить: она никому не принадлежит, а значит принадлежит всем.
И вот однажды я решил во что бы то ни стало побывать в сказке.
2
В маленьком двухэтажном домике, от ступенек до крыши увитом виноградной лозой, помещалось Министерство лесов. Я наугад открыл первую попавшуюся дверь и оказался в кабинете министра. Лесной министр не был похож ни на одного министра — он сидел в кресле и ел грушу. Я извинился, но министр вызвал курьера и велел, чтобы мне тоже принесли грушу.
— Сам вырастил, — похвалился министр.
Я видел много министров и даже разговаривал с ними, но никогда ни до чего не мог договориться, потому что министры всегда были страшно заняты. Они одновременно и слушали, и кому-то отвечали по телефону, и принимали какой-то приказ сверху, и посылали другой приказ вниз. Предложить посетителю грушу — это им и в голову не приходило.
— Хочешь, я сделаю тебя своим секретарем? — сказал министр.
— А что я должен буду делать? — поинтересовался я.
— О! Ты будешь читать все бумаги, которые приходят в министерство. Ты будешь их подшивать и помнить, где какая бумага подшита. Подшивай да помни! Это очень интересно.
— Но я ужасно рассеянный человек, — возразил я,— и обязательно перепутаю все бумаги, подошью их в обратном порядке, а то и вверх ногами.
Министр задумался.
— Хорошо, тогда ты будешь моим помощником. Ты будешь принимать всех, кто приходит в министерство- тут уж не имеет значения, с начала или с конца их принимать. Все, что они будут говорить, надо слушать, все, что они будут просить, надо обещать...
— Но я не смогу запомнить всё, что они будут говорить, — воскликнул я. У меня плохая память.
Министр вздохнул:
— У помощника должна быть хорошая память. Министр может позволить себе что-то забыть, но на то у него и помощники, чтобы все помнить.
Мне стало стыдно. Министр, чего доброго, может подумать, что я тоже хочу быть министром, раз у меня плохая память. И я сказал:
— Не хочу быть ни секретарем министра, ни помощником министра, ни самим министром! Я хочу в лес.
— Ах, вот как! — удивился министр.
Видно, так же, как лесной министр не был похож на всех остальных министров, так и я не был похож на человека, который хочет в лес. Но ведь никогда нельзя узнать, кто чего хочет. Можно с первого взгляда определить чем человек занимается, но чего он хочет, этого он иной раз и сам не знает.
3
— Есть один заповедный край, — сказал министр.— В том краю масса всяких зверей, деревья ломятся от птичьих гнезд, озера полны рыбы. Когда-то там водились даже тигры, но их выжили свиньи и шакалы. Сейчас там нужен наблюдательный человек.
— А за чем наблюдать? — спросил я.
— За погодой, конечно. Куда идут облака и как образуются туманы, откуда дует ветер и сколько выпадает дождя.
— Вот это по мне! — воскликнул я.
— Но в краю Исчезнувшего Тигра[6] тьма комаров,— предупредил министр. — Они живут там припеваючи, хоть и не охраняются законом. Три наблюдателя погоды сбежали из-за комаров.
— Меня они не выживут, — сказал я.
— В краю Исчезнувшего Тигра масса змей,— продолжал министр. — Если связать их вместе, получится веревка в тыщу километров. Пять наблюдателей погоды сбежали из-за змей.
— Со мной этого не случится! — заверил я.
— И, наконец, не исключено, что в краю Исчезнувшего Тигра может снова появиться тигр,— сказал министр.— Все остальные наблюдатели погоды сбежали только потому, что боялись тигра.
— Пусть возвращается, я не боюсь!
— Тогда поезжай, — сказал министр. — Найдешь Главного Смотрителя — Зелёную Бороду и скажешь, что я назначил тебя наблюдателем погоды.
Он крепко пожал мне руку, а я даже не знал, как благодарить его.
Сбежав по ступенькам, я оглянулся. Министр стоял на балконе.
— Возьми пропуск! — крикнул он и бросил мне грушу.
Это был необыкновенный министр. Наверное, он с удовольствием оставил бы свое министерское кресло и тоже ушел в лес. Но он не мог этого сделать: повелевая тысячами подчиненных, министр не вправе распоряжаться собой. Так что, если вам когда-нибудь предложат быть министром, подумайте, прежде чем согласиться.
4
Не буду описывать, как я добирался в край Исчезнувшего Тигра. Скажу только, что мне пришлось лететь самолетом, ехать в автомобиле и шагать пешком.
На опушке турангового[7] леса я остановился, потому что тропинка делилась на три тропинки, и я не знал, по которой из них идти.
Стой и не шевелись! — раздался скрипучий голос, как будто вытаскивали щипцами гвозди из доски.
— Я и так стою, — ответил я.
— Попался!— проскрипело из камышей. А ну, бросай ружье!
— С удовольствием, но у меня нет ружья.
— Успел спрятать? Тогда давай сети!
— Да где же я их возьму?
— Успел расставить? Выкладывай капканы!
— Вот несчастье — и капканов у меня нет.
— Может еще скажешь, что ты не Мамур?
Я понятия не имел, кто такой Мамур, но на всякий случай решил обидеться:
— С какой это стати я должен быть Маму ром? Делать мне больше нечего!
— А вот посмотрим, Мамур ты или не Мамур!
Камыши раздвинулись, и передо мной появился маленький человечек, до самых пят заплетенной зелёной вьющейся бородой. Из бороды сверкали два глаза и торчало ружье.
— Ты — Зелёная Борода! — догадался я.
— Я-то Зелёная Борода, — проскрипел он. — А вот ты кто?
— А я приехал наблюдать, куда идут облака и как образуются туманы, откуда дует ветер и сколько выпадает дождя.
— Гм, а чем ты это докажешь?
Я достал грушу и протянул ее Зелёной Бороде. Больше мне ничего не пришлось объяснять, потому что груша эта была особенная — её в перерывах между совещаниями и заседаниями вырастил сам Министр. Об этом все знали, и это было лучше всяких рекомендаций.
5
Зелёная Борода повел меня оленьей тропинкой. Вокруг нас в камышах что-то шуршало, хрюкало, пищало.
— Много ли зверей в твоем лесу? — спросил я Зелёную Бороду.
— Двести оленей да сорок джейранов, — ответил он, — свиней семь семей, да шакалов пять стай, да дикобразов двадцать, да семь гиен полосатых, да десять котов усатых, а тушканчиков может сто, а может сто один — прыгают никак сосчитать не могу.
— А много ли птиц?
— Фазанов тысяча, да зимородков пятьсот, да ремезов-ткачей триста, да дроф-красоток пятьдесят, да орлов-змееедов шесть, да райских мухоловок две, а сов сосчитать не могу, потому что ночью летают.
— А много ли рыб в озерах?
— Сазанов пятьсот косяков, да сомов пять тысяч хвостов, да усачей по сотне на каждый ручей, а плотву сосчитать не могу, потому что плодится быстрее, чем я считаю.
— Чудесный лес, — сказал я.— В таком лесу хоть сто лет живи — не соскучишься.
— Я всю жизнь живу — не скучаю, — ответил Зелёная Борода.
— Неужели тебе больше, чем сто?
Зелёная Борода заскрипел, как несмазанное колесо — это он так смеялся.
— Сто лет мне было, когда борода по пояс была. До колен дошла — сто пятьдесят стукнуло. Сейчас по земле стелется — двести, значит.
— Вот чудеса! А почему она у тебя зелёная? — спросил я.
— Лето — вот и зелёная. Осень придёт — порыжеет. Снег упадет — побелеет.
— Не борода, а прямо календарь! — удивился я.
— И календарь и укрытие: я всех вижу, а меня никто. Вот только когда кассир приезжает, путаница получается: в ведомости — Зелёная Борода, а на самом деле она у меня уже рыжая или белая.
— И как же — до весны без зарплаты?
— Доверенность писать приходится. «Я, Зелёная Борода, доверяю получить зарплату Рыжей Бороде». А потом сам себе отдаю.
Тут Зелёная Борода чихнул.
— Который раз на этом месте чихаю, — проскрипел он. — Неспроста это! Ты иди, а я останусь проверю. Дойдешь до Круглой лужайки — увидишь Флору. Она тебе дальше дорогу укажет. И грушу ей отдай, у нее зубы покрепче.
6
Лужайка была круглой и желтой, как подсолнух. На этой лужайке росли желтые цветы, а в них купались желтые шмели и воздух над лужайкой был желтый от цветочной пыльцы. Во времена тигров эта лужайка, наверное, была детской и здесь резвились желтые тигрята. Я даже подозреваю, что тигры потому и желтые, что в детстве валяются на таких вот желтых лужайках. Флора играла в пятнашки с бабочками. Руки и ноги у нее были исцарапаны, искусаны комарами и расцвечены синяками, но самое любопытное — чёлка у нее тоже была зелёной.
— Стой, предъяви пропуск! — крикнула Зелёная Чёлка.
Я достал грушу и протянул ей.
— Это тебе от Зелёной Бороды.
— А почему он сам не съел? — спросила Флора, взяв грушу.
— Жёсткая, говорит.
Флора повела меня джейраньей тропкой.
— Ты внучка Зелёной Бороды? — спросил я.
— Прапрапрапрапраправнучка, — сказала Зелёная Чёлка. — Но прапрапрапрапрапрадедушка велит называть его просто дедом — боится, как бы я за лето заикой не стала.
Зелёная Чёлка засмеялась. Смех у нее был звонкий и радостный, как колокольчик.
— Ты приехала к деду в гости?— спросил я.
— На каникулы, — сказала Зелёная Чёлка. — Весь год я училась, из кожи вон лезла, зато теперь делаю, что хочу. Хочу — с бабочками в пятнашки играю, хочу — с зайцами наперегонки скачу, хочу — ничего не хочу. Иди по этой тропке, — продолжала она, — увидишь Одинокое дерево, под деревом сидит бедный Равшан — он укажет, как дальше идти. А я сбегаю ежей навещу — три дня не виделись.
Зелёная Чёлка понюхала грушу. — И грушу ему отдай. Она, наверное, кислая.
7
Бедный Равшан сидел под деревом и писал диктант. Сам диктовал и сам писал. Пот с него лил градом, потому что тень от дерева давно ушла, а двигаться за тенью у бедного Равшана не было времени.
— Вот тебе груша, — сказал я.
— Спасибо, не заслужил.
— От Зелёной Чёлки, — добавил я.
— С отличницами не вожусь.
— А разве сам ты не отличник, если даже летом трудишься?
Тут только он поднял голову от тетрадки.
— Весь год я делаю, что хочу. Хочу учу, а хочу не учу. Хочу — из рогатки воробьев стреляю, хочу — с собаками наперегонки гоняю. А вот летом туго приходится.
Бедный Равшан повел меня через камыши напролом. У него даже не было времени изучить тропинки.
— Как ты оказался в лесу? — спросил я.
— С сестрой приехал. Она эта... как её... укротительница, или повелительница. В цирке работает.
— Кем же она повелевает?
— Пресмыкающимися. Из змей веревки вьет. Но меня ей не укротить!
Из камышей мы вылезли с ног до головы в пуху. Я встряхнулся — пух от меня полетел, как из перины. Бедный Равшан встряхнулся — от него пуху вышло поменьше, как из подушки.
— Ступай через это болото, — сказал он, — выйдешь на Песчаную полянку — там её и увидишь. Она тебя доведет. А мне сегодня еще три диктанта написать надо. Да, и грушу ей отдай, может в ней червяк — пусть съест.
8
Еще издалека я услышал нежные звуки флейты. А когда передо мной открылась Песчаная полянка, я так и замер на месте — полянка была запружена змеями! Они скользили по песку, сворачиваясь спиралями, восьмерками и синусоидами, а посреди полянки стояла Маленькая Повелительница с серебряной флейтой, и самая большая змея раскачивалась перед нею на хвосте.
— Вот, груша... — растерянно пробормотал я.
— Груша? — удивилась Маленькая Повелительница. — Так скорее несите ее сюда, обожаю груши!
— Нет-нет, идите лучше вы ко мне, — сказал я.
— Вы заставляете даму идти к вам?
— Тогда стойте на месте, я вам ее брошу.
— Ну, это совсем не по-джентльменски, — капризно сказала Маленькая Повелительница.
Я понимал: бросаться грушами — верх невоспитанности. Страшным усилием воли я оторвал одну ногу и сделал ею шаг вперед, но пока я подтаскивал вторую ногу, первая снова убежала назад. Пока я подтаскивал первую, назад убежала вторая. Я готов был провалиться сквозь землю — так мне было стыдно за свои ноги.
— Не бойтесь, — сказала Маленькая Повелительница. — Если подсчитать, сколько людей каждый день попадает под автомобиль, и сколько погибает от змей, то автомобиль в сто, в тысячу, в десять тысяч раз опаснее змеи.
— Это я-то боюсь? — возмутился я. — Да ничуть я их не боюсь! — и, зажмурившись, смело шагнул вперед.
— Не наступите какой-нибудь из них на хвост! — закричала она. — Им это не нравится.
Я прошёл через змеиные кольца и вручил ей грушу…
— Чудесная груша! — сказала Маленькая Повелительница.— Даже есть жалко. Подарю-ка я ее кому-нибудь.
Только узнав, что груша уже была подарена Зелёной Бороде, а Зелёная Борода подарил ее Зелёной Чёлке, а Зелёная Чёлка бедному Равшану, а больше и дарить некому, Маленькая Повелительница съела ее сама. Груша оказалась не жесткой, не кислой и не червивой. Просто каждый хотел сделать приятное другому. Но не думайте, что последнему лучше всех. Сознавать, что у тебя есть кому подарить грушу, намного приятнее, чем просто съесть её.
9
На берегу озера стояли три домика. В одном жил Зелёная Борода с Зелёной Челкой и олененком Соской, в другом — Маленькая Повелительница с бедным Равшаном, в третьем никто не жил — в нем я и поселился.
Я вставал вместе с солнцем и смотрел на небо. Если небо было ясным, я так и отмечал: «Ясно». Были облака — я отмечал: «Облачно». Дул ветер — я отмечал: «Ветрено». После этого я проверял термометры. Один термометр был минимальный — он показывал самую низкую температуру, которая была ночью. Другой, максимальный, показывал самую высокую температуру, которая была днем. Третий, срочный, показывал температуру, которая была в тот момент, когда я на него смотрел. Ветромер показывал, откуда дует ветер, дождемер — сколько выпадает дождя.
Всё это надо было знать ученым, и если раньше я смотрел на небо без всякой пользы, то теперь, делая то же самое, вносил вклад в науку. Но так уж устроен мир, — всегда найдется кто-то, кому это не понравится.
10
— Вы что-то потеряли? — спросила Маленькая Повелительница.
— Полотенце, — сказал я. — Оно висело вот здесь, на ветке, а пока я окунулся, куда-то исчезло.
— Странное у вас полотенце.
— Да никогда такого не было! — воскликнул я.— Оно всегда оставалось там, где я его вешал.
— А, может быть, оно просто успевало вовремя возвратиться?
— Вам смешно потому, что это случилось не с вашим полотенцем.
— Не стоит из-за этого расстраиваться, — сказала Маленькая Повелительница. — Я догадываюсь, в чем дело, но надо проверить.
— Повесьте еще что-нибудь.
— Ну хорошо, вот я вешаю рубашку. И что?
— Теперь закроем глаза.
Я добросовестно зажмурился.
— А теперь откроем.
Я открыл глаза — рубашки не было.
— Это невероятно! — закричал я. — Где моя рубашка?
— Я все знаю, — сказала Маленькая Повелительница. — Рубашка там же, где и полотенце.
Это меня мало утешило. Знать, что рубашка там же, где и полотенце, но не знать, где полотенце, это в общем-то не намного лучше, чем вообще ничего не знать.
— Сейчас мы его поймаем, — сказала Маленькая Повелительница. — Вот только... еще что-нибудь повесить бы.
— Разве что джинсы, — сказал я. — Но если и они исчезнут...
— На этот раз мы только сделаем вид, будто закрыли глаза, а сами будем следить.
Я повесил джинсы. Пока мы на них смотрели, джинсы висели на ветке, но как только сделали вид, что зажмурились, они шагнули с дерева и скрылись в кустах. Я бросился за ними и успел вцепиться в штанину.
— Держите крепче, не отпускайте! — закричала Маленькая Повелительница, бросаясь мне на помощь.
Мы упирались изо всех сил, цеплялись за кусты и падали на землю, но кто-то невидимый увлекал нас вместе с джинсами.
Тут подоспел бедный Равшан.
— А! Он у меня три диктанта слопал!
Джинсы трещали.
— Не жалейте, тащите! — кричал я.
Мы поднатужились и вытащили невидимку из кустов. Я не поверил глазам — перед нами стоял олененок Соска! Почувствовав, что сила на нашей стороне, он выпустил обмусоленную штанину и пошел прочь.
— Вот злодей! — закричал я. — Да он же сахар из рук берет, и вдруг такой ворюга.
— Сахар! Он даже в кино снимался, а все равно жулик... У меня жилы растянулись, — пожаловалась Маленькая Повелительница.
— Три диктанта, — вздохнул бедный Равшан. — Кто поверит, что я их написал?
Так была разгадана тайна исчезнувшего полотенца, улетевшей рубахи и убежавших джинс.
Джинсы я вернул, но зато лишился тайны. Признаться, я даже пожалел об этом. Джинсы можно купить в магазине, а вот тайну не купишь ни за какие деньги. Так что если когда-нибудь у вас появится тайна, не торопитесь с нею расстаться — неизвестно, что вы получите взамен.
11
Вот история оленёнка Соски.
Шел Зелёная Борода лесом и нашел оленёнка. Принес домой, стал выхаживать, а олененок не ест, не пьёт — соска нужна. Настроил Зелёная Борода свое лесное радио и передал в открытый эфир сигнал бедствия. Так, мол, и так, гибнет, лесное животное — оленёнок трех дней от роду. Срочно пришлите соску.
Не успел сказать, а уж в лес Исчезнувшего Тигра помчался мотоциклист с соской в шлеме. Доехал до песков и застрял.
Не дождался Зелёная Борода соски и снова передал сигнал бедствия:
— Гибнет лесное животное — олененок четырёх дней от роду. Что соску не шлете?
И тогда в лес Исчезнувшего Тигра покатил вездеход с соской. Прошел вездеход пески, да в болоте увяз.
Опять Зелёная Борода шлет сигнал бедствия:
— Ни за что погибает лесное животное — оленёнок пяти дней от роду. Срочно соску везите, совести у вас нет!
Послали вертолет с соской. Пролетел вертолет над песками, прострекотал над болотами, да в туманах заблудился.
Ждал Зелёная Борода, ждал — не везут соску. Уронил голову на грудь и впервые за двести лет заплакал.
— Что ж это творится! — сказал он. — Гибнет лесное животное — оленёнок всего-то шести дней от роду, а они соску не могут доставить!
А радио было включённым, и эти отчаянные слова Зелёной Бороды услышали в эфире военные летчики.
В ту же секунду с аэродрома поднялся в небо самый быстрый самолет. Он пролетел над песками, болотами, пробился через облака и туманы и сбросил соску на парашюте с такой точностью, что Зелёную Бороду накрыло куполом, и он еле из него вылез.
Олененок стал на ноги, но и не подумал ускакать в лес. Через неделю соска была ему уже не нужна, и он ее съел. Потом он съел занавеску. После занавески — домашние тапочки. После домашних тапочек — мыло. После мыла — зубную пасту. После зубной пасты — настенный календарь, и, наконец, — парашют, на котором сбросили соску.
Приехал однажды Кандидат лесных наук.
— Ты, — говорит Зелёной Бороде, — всю жизнь среди зверей живешь. Ну-ка, скажи, чем лесное животное олень питается? Мне для диссертации нужно.
— Чем питается, — отвечает Зелёная Борода. — Сосками да занавесками, тапочками да мылом, зубной пастой да календарями, да еще парашютами.
Лесной Кандидат обиделся — настолько это все противоречило его диссертации. И даже когда у него самого исчезли носки и берет, он никому об этом не сказал. Защитив диссертацию, он прислал один экземпляр Зелёной Бороде, чтобы тот не заблуждался насчет того, чем питается лесное животное олень. Зелёная Борода прочитал сам и дал почитать олененку. Соске диссертация понравилась. Во всяком случае, она была ничем не хуже соски и занавески, домашних тапочек и мыла, зубной пасты и календаря и даже парашюта.
12
Я решил побродить по лесу.
Один ты заблудишься,— сказала Зелёная Чёлка. — Я пойду с тобой и буду показывать тропинки.
Мы отправились в путь.
— Это Олений проспект, — объясняла Зелёная Чёлка. — Он прямой и широкий, на машине можно проехать.
Олений проспект начинался от озера Белой Цапли, пересекал Заячью поляну и вдоль Бакланьего пляжа тянулся до Голубого ручья.
На берегу Голубого ручья стояло дерево, а на дереве висела варежка.
— Кто это варежку на дерево забросил? — удивился я.
— Правда — как варежка, — засмеялась Зелёная Чёлка. — Только это не варежка, а гнездо, в нем ремезы живут.
Тут у варежки из пальца выпорхнула серая птичка, а другая, опять же через палец, впорхнула с червяком в клюве; из варежки раздался писк.
— Ремезята вывелись, — сказала Зелёная Чёлка.
— Вот не думал, что ремезы варежки вязать умеют!
— Они их не вяжут, а ткут, — поправила Зелёная Чёлка. — А это уже Джейранья улица, — продолжала она. — Здесь придется идти гуськом.
Джейранья улица шла вдоль озера Трех Сомов к Холодным Ключам и еще дальше через Змеиные пески.
На Змеиных песках мы увидели двух змей. Они гонялись друг за дружкой, но ни одна не могла догнать другую.
— Ишь, резвятся, — сказал я.
— Это у них обед, — возразила Зелёная Чёлка.
— Не вижу, чтобы они что-то ели.
— А вот какая первая догонит, та и пообедает.
— А другая останется без обеда?
— Так другая и есть обед!
Я не поверил. На что это похоже — обедать друг другом? Но Зелёная Чёлка оказалась права: вскоре одна змея изловчилась и проглотила другую.
— Я даже видела, как одна змея чуть сама себя не съела, — сказала Зелёная Чёлка. — Она была такая длинная, что уже не видела, где кончается, и приняла собственный хвост за чужой... Теперь пойдем Кабаньими переулками. Но тут придется где на четвереньках, а где и вброд.
Кабаньи переулки никуда не вели. Они кружили вокруг да около Большого болота, пересекали Чистые воды и кончались возле Кабаньих ванн.
— Какие же это Чистые воды! — удивился я. — Грязнее не бывает.
— Когда-то они были чистыми, — сказала Зелёная Чёлка. — Все звери приходили сюда пить воду. Свиньи замутили — для них ведь чем грязнее, тем чище.
Мы проведали ежей с ежатами, посмотрели, как зимородок рыбу ловит и где летучие мыши спят.
На обратном пути нас застал дождь, но мы не стали от него прятаться, потому что это был необычный дождь. Плыло по небу облако и, как из душа, освежало лес. Мы только отскочили от него, как от поливалки. Облако пошло дальше, а все полянки и лужайки снова осветило солнце.
Тут мы увидели бедного Равшана. Он сидел на пеньке и плакал.
— О чем плачешь, бедный Равшан? — спросила Зелёная Чёлка.
— Как же мне не плакать! — ответил бедный Равшан. — Три диктанта написал. Сам диктовал и сам писал, а их дождем смыло. Кто мне теперь поверит, что я их написал!
Бедный Равшан! Мы взяли его под руки и повели домой.
— Бросьте меня! — кричал он. — Зачем я вам нужен? Для вас лето — радость, а для меня каторга. Утонуть бы!
13
Но бедный Равшан зря завидовал нам.
Прошло три дня, и для всех нас кончилась спокойная жизнь. Она кончилась на третий день, но я опишу все по порядку, потому что и в те два дня, когда мы еще не знали, что принесет нам третий день, тоже кое-что случилось.
В первый день, возвратившись с наблюдательной площадки, я увидел Зелёную Бороду, который что-то крушил ломом. Это «что-то» подпрыгивало, как лягушка, и лязгало зубами, словно волк.
— Так его, так! — подзадоривала деда Зелёная Чёлка.
Я подошел в тот момент, когда Зелёная Борода нанес своему врагу особенно мощный удар, и он с треском отлетел в сторону. Это был огромный стальной капкан.
Я спросил, кто этот злодей, поставивший в заповедном лесу капкан. Зелёная Борода что-то проскрипел в ответ, но я не смог разобрать ни слова; таким злым я его никогда не видел.
— Кто же еще, как не Мамур! — сказала Зелёная Чёлка.
— Вот изверг! — возмутился я.
Зелёная Борода снова кинулся на капкан и точным ударом вышиб ему стальную челюсть. Еще удар — и вторая челюсть со свистом отлетела в сторону.
— Неужели нет на него управы? — сказал я.
Зелёная Борода что-то проскрипел, но и на этот раз все слова непонятными вышли.
— Мамур очень хитрый, — отвечала Зелёная Чёлка. — Это он посыпал табаком тропинки. Дедушка ходит бесшумно, а как чихнет на весь лес слышно...
Расправившись с капканом, Зелёная Борода немного успокоился.
— А кто страшнее — волк или Мамур? — спросила Зелёная Чёлка.
— Волк перед ним — ягненок, — проскрипел Зелёная Борода.
— А медведь?
— Медведь сильнее, да Мамур все равно страшнее, потому что он — не человек и не зверь, а лесной браконьер-вредитель.
— А тигр? — не унималась Зелёная Чёлка. — Неужели и тигр ему нипочем?
Зелёная Борода вздохнул:
— Пока здесь жили тигры, ни одного злодея не было. Тигр себя в обиду не даст!
— Какой он хоть из себя, этот Мамур? — спросил я.
— Поймаю — покажу! — проскрипел Зелёная Борода.
Когда он ушел, Зелёная Чёлка собрала стальные капканьи челюсти и бросила их в озеро.
— Если б я была тигром, я бы ни за что не ушла из своего леса, — сказала она. — Я бы всех слабых зверей защищала, а злодея Мамура — хрум, и нету.
— Может, тигр еще вернется? — вспомнил я слова лесного министра.
Зелёная Чёлка задумалась.
— Он должен вернуться, — сказала она очень серьезно.— Он не имеет права где-то отсиживаться, когда в его лесу разбойничает злодей!
14
На второй день произошло событие еще более удивительное. В туранговом лесу появился Профессор.
— Я изучил все науки, объехал все страны и прочитал все книги, — сказал Профессор. — Я все знаю,
может хоть здесь я найду что-то, чего не знаю.
Он приехал не один — с сыном. Сына Профессора звали Одарён.
— Отличник или двоечник? — спросил бедный Равшан.
Одарён потупился.
— Второгодник? — обрадовался бедный Равшан. Ему так хотелось встретить родственную душу.
— Что такое «второгодник»? — спросил Одарён.
— Ты что, с луны упал?
— Нет, но я не знаю, что такое «второгодник». Мы этого не проходили.
— Что же у вас за школа такая странная?
— Я учусь в школе для одаренных, — сказал Одарён.
Бедного Равшана даже передернуло.
— Как же ты позволил, чтоб тебя... чтоб над тобой... Ведь там, небось, тоска.
— Что такое «тоска»? — не понял Одарён.
— Он не знает, что такое тоска! — воскликнул бедный Равшан. — А когда ты сидишь и слушаешь про всякие деепричастия, а за окном прыгают воробьи, а у тебя в кармане рогатка — это, по-твоему, не тоска? Может ты еще не знаешь, что такое рогатка?
— Рогатка? — переспросил Одарён. Он никогда не чувствовал себя таким невеждой.
— Неужели не знаешь? — бедный Равшан растопырил два пальца.
— А, вспомнил! — обрадовался Одарён. — Она у нас в школьном музее висит.
— Рогатка в музее?! Да это же издевательство! — бедный Равшан даже побледнел, так на него подействовала эта новость. Но все-таки любопытство взяло верх. — Чему вас там хоть учат? — спросил он.
— В первом классе мы логарифмировали, во втором
интегрировали, в третьем изобретали, — ответил Одарён.
— Они изобретали! Да что можно изобрести, если не имеешь представления о рогатке? Ну вот ты, например, что ты изобрел?
— Машину, которая Видит Сны, — ответил Одарён. — Но мне никто не верит, потому что она не умеет их рассказывать.
— Понятно, — сказал бедный Равшан. — Нет-нет, не оправдывайся, мне всё понятно, — добавил он, хоть Одарён и не думал оправдываться. — Давай так: я тебя не знаю, и ты меня не знаешь. Я сам по себе, ты сам по себе.
— Ты не хочешь со мной дружить? — спросил Одарён. — Но ведь я не сделал тебе ничего плохого.
— Ты считаешь этого достаточно, чтобы стать другом? А что ты сделал хорошего? А? Природа одарила тебя, может даже за счет кого-то. Ты учишься в школе для одаренных, между прочим, бесплатно учишься. Так вместо того, чтобы заниматься полезным делом...
— Но разве сны...
— Не перебивай! — закричал бедный Равшан. — Кому нужны твои сны, когда журналы полны двоек, парты трещат от родительских собраний, а рогатки превращаются в музейную редкость? Ты мог бы изобрести ручку, которая писала бы без ошибок. Или прибор, предсказывающий, когда тебя вызовут к доске. Или доску, которая шептала бы решение задачи.
— Но какая польза от таких изобретений? — сказал Одарён.
— Да, конечно, пусть лучше у кого-то шея вытягивается через три парты, ухо превращается в локатор, а рука до самого плеча исписывается предлогами!
Бедный Равшан швырнул в сердцах тетрадку и ушел. Тетрадку он швырял при каждом удобном случае, но на этот раз он был обижен не на шутку — в самом деле, нельзя же быть таким эгоистом.
15
— Ты изобрел Машину, которая Видит Сны? — спросила Зелёная Чёлка.
— Да, — ответил Одарён.
— Вот здорово! А почему ты не радуешься?
— Бедный Равшан говорит, что сны никому не нужны.
— Как это не нужны! Я, например, во сне и летаю, и путешествую!
Одарён сразу повеселел.
— А какие сны ей снятся? — спросила Зелёная Чёлка.
— Сначала снились только машины. Потом начали сниться люди. Теперь я хочу, чтобы ей снились леса, звери и птицы.
— Как же они будут ей сниться, если она никогда юс не видела?
— Вот я и собираю для нее голоса птиц и зверей. Немного в зоопарке собрал, но там все звери грустные.
— Будешь грустным — в клетке. А здесь все звери вольные да веселые! Вот только злодей Мамур всех изводит.
— Это зверь такой?
— Не человек и не зверь, — объяснила Зелёная Чёлка. — Зверя перерос, до человека не дорос. Ну, да ничего, недолго ему осталось разбойничать в лесу!
Тут снова подошел бедный Равшан.
— Может, еще не поздно перестроить твою машину? — сказал он. — Пусть бы она, например, писала диктанты. А я буду вместо нее сны смотреть.
— Прямо на уроке! — вставила Зелёная Чёлка.
— Нет, — сказал Одарён. — Это будет слишком примитивно для нее.
Бедный Равшан весь задрожал от негодования;
— Вот! Он о ней думает. А человек для него так, букашка. Карабкайся как можешь. А утонешь — туда тебе и дорога.
16
И, наконец, настал третий день. В этот день и произошло главное событие, перед которым померкло все, что случилось до этого.
— Смотрите, чей-то след! — сказала Маленькая Повелительница. — Я никогда такого не видела.
След был в самом деле необычный — большой и круглый, с глубокими вмятинами от когтей.
— Это след гиены, — сказал бедный Равшан.
— Для гиены слишком большой, — возразила Зелёная Чёлка.
— Может, медведя? — предложил Одарён. Но его подняли на смех, потому что медведи в туранговом лесу вообще не водились.
— Да что мы гадаем, — сказал я. — Надо спросить Профессора. Он ведь все знает.
— Ну-ка, ну-ка, что здесь такое? — сказал Профессор. — Может, это и есть наконец то, чего я не знаю.
Мы показали ему след.
— Обыкновенный тигр, — сказал он.
— Тигр??? — закричали мы в один голос.
— Конечно, тигр, — невозмутимо повторил Профессор. Он все знал, все видел, его ничем нельзя было удивить.
— Как это тигр? — сказал Одарён и с опаской посмотрел на камыши.
— Не может быть, — сказала Маленькая Повелительница.— Последний раз тигра видели здесь сто лет назад.
— Значит, опять пришел! — торжествующе сказал бедный Равшан.
— Странно: меня не было — и тигра не было. Я приехал — и он явился. — Это сказал Одарён. Его явно не радовала перспектива жить в одном лесу с тигром.
Позвали Зелёную Бороду.
— Конечно, тигр! — проскрипел Зелёная Борода. — Как же это я не заметил?
— Но откуда он взялся? — недоумевала Маленькая Повелительница.
— В природе все закономерно, — объяснил Профессор. — Раз появился тигр, значит, он нужен.
Зелёная Борода покружил-покружил и нашел еще несколько следов. Последние сомнения рассеялись — в краю Исчезнувшего Тигра появился тигр. Мы все помолчали, каждый обдумывал про себя это событие и привыкал к мысли, что вот жили мы без тигра, а тигр без нас, а теперь будем жить вместе, и как это — хорошо или плохо.
Зелёная Борода считал, что это великолепно.
— Теперь держись, злодей Мамур! — скрипел он.— Кончилась твоя привольная жизнь. Стрелять беззащитных животных — это ты герой. А вот что ты теперь запоешь?
— Тигр — не заяц! — пищала от восторга Зелёная Чёлка. — Он с тебя живо шкуру спустит! Так что пока не поздно — убирайся из леса! Уноси ноги, пока голова цела!
— Да, но как тигр узнает, что именно Мамур — злодей? — сказала Маленькая Повелительница. — Ему ведь все равно — злодей или хороший человек, лишь бы... — она поколебалась, но не нашла другого слова — лишь бы пообедать.
— Тигр — животное справедливое, — проскрипел Зелёная Борода.
— А интересно, чем питаются тигры? — как бы между прочим спросил Одарён. Вроде бы вслух подумал.
Да-да, чем они питаются? Уж, наверное, не травкой и не цветочками? Оказалось, этот вопрос волновал всех нас.
— Тигр, конечно, хищник, — сказал Профессор, — но, как у каждого из нас, у него есть лакомство.
— Я больше всего люблю бисквитное пирожное! — вставила Зелёная Чёлка.
Вот и у тигра есть свое бисквитное пирожное, — продолжал Профессор, это — свинья.
Мы все облегченно вздохнули: уж кого-кого, а свиней в туранговом лесу было больше чем надо.
17
Каждый день мы находили свежие следы тигра. И хоть никто из нас пока не видел его, мы чувствовали — он где-то рядом.
— А вдруг столкнешься с ним нос к носу? — спросил Одарён.
— На дерево сразу, — посоветовал Зелёная Борода. — Тигры по деревьям не умеют лазить.
— А если я тоже не умею?
Бедный Равшан торжествовал.
— Вот, изобрел бы вместо своей дурацкой Машины, которая Видит Сны, машину для вскарабкивания на дерево,— сейчас бы и пригодилась. А тебя-то он первого приметит. Ты же весь такой чистенький, аккуратненький. Дай-ка, скажет, попробую.
— Не слушай его, — успокаивала Одарёна Зелёная Чёлка. — Дедушка что сказал? «Тигр — животное справедливое».
— Да, но чтобы записывать голоса птиц и зверей, мне надо бродить по лесу. А теперь я боюсь.
— Не бойся! Ручаюсь — он тебя не тронет.
— Ручаешься? Как ты можешь ручаться за тигра?
Зелёная Чёлка смутилась.
Я не так сказала. Я хотела сказать: если ты не чувствуешь за собой вины, не надо ничего бояться.
— Я бы и не боялся, если б умел лазить по деревьям, — ответил Одарён. — Вооружусь-ка хоть вилами. Пусть видит, что я не с пустыми руками.
— А я возьму грабли! — закричала Зелёная Чёлка.
— Зачем? Ведь ты его не боишься?
— Но он-то не должен знать об этом. Представь, что ; ты — тигр, а тебя не боятся. Обидно.
— Тогда ты бери вилы, а я грабли, — сказал Одарён. Если тигр увидит меня с вилами, он подумает, что я очень уж его боюсь, а с граблями — вроде боюсь и не боюсь.
— Выходит, я боюсь его больше, чем ты?
— Так подумает тигр. Я-то знаю — ты его совсем не боишься.
Бедный Равшан ходил вокруг них и хихикал.
— Что, отличники, дрожите за свою жизнь? А мне терять нечего!
Откуда было знать бедному Равшану, что именно над его ухом впервые прогремит гневный тигровый рык... Но нет, нет, всему свой черед, кто же рассказывает сказки с конца? Тем более, что еще не все герои вышли на сцену.
18
Одарён ушел далеко от дома и заблудился. Куда бы он ни повернул — всё не так. И забрел Одарён в Большое Кабанье болото. Прыгал-прыгал с кочки на кочку, смотрит, а уж и кочки кончились, и прыгать дальше некуда. Сел Одарён на последнюю кочку и задумался, что ему, Одарёну, дальше делать. Крикнуть? А вдруг тигр услышит? А кочка тем временем погружаться стала, и уже по колено в болоте Одарён. Может, все-таки крикнуть? Крикнуть не жалко, да вдруг тигр услышит? А кочка все опускается — уже по пояс в воде Одарён, «Погибаю ведь, надо бы крикнуть», — думает Одарён. А сам уже до самых подмышек ушел в болото. «Была ни была, крикну, теперь, если тигр и услышит, он со мной связываться не станет, охота ему в болото лезть!».
Крикнул Одарён.
И тут появился незнакомец. Лицом пригож, рубашка —цветочками, на голове кепка, за спиной — ружье.
— Чего кричишь? — спрашивает. А то не ясно, почему кричит Одарён.
— Тону — вот и кричу!
— Молча нельзя тонуть? Всех уток мне распугал...
— Так ведь тону-у-у! — Одарён ему, а у самого уже пузыри изо рта — вот-вот в болоте скроется.
— Вытащить, что ли?
— Буль-буль-буль, — отвечает Одарён.
— Что говорит — не пойму. Вытащу, может пригодится.
Вытащил незнакомец Одарёна. Еле успел за макушку схватить.
— Ты кто такой?
— Я Одарён, сын Профессора. Я собираю голоса птиц и зверей.
— Ты мне голову не морочь! Как можно собирать голоса?
— Очень просто. Хожу с магнитофоном — кто где крякнет или свистнет, я тут же и запишу. А ты кто?
Незнакомец достал из-за голенища пенсне и водрузил его на нос.
— Я этот... как его... натуралист-любитель. Природу изучаю.
— Тигра видел? — шепотом спросил Одарён.
— Тигра? Да откуда ему здесь взяться?
— Как! Ты ничего не знаешь? — воскликнул Одарён.
— Что, что такое? — насторожился незнакомец.
— А то, что в лесу появился тигр.
— Ну-ка, ну-ка, это интересно. Завезли откуда-нибудь?
— Если б завезли, нам бы сказали. Сам пришел.
— И кто-нибудь видел его?
— Видеть не видели, а следов полно.
— Вот так дела!... Верно, верно, следы я тоже встречал. Думаю, что за зверь такой странный... Неужели тигр?
— Точно, тигр, — сказал Одарён. — Я вот с граблями хожу — думаешь от хорошей жизни?
— С тигром шутки плохи, — согласился натуралист- любитель. — Глазом моргнуть не успеешь — голову отгрызет.
— Он с головы начинает? — ужаснулся Одарён.
— Да если и с ног — мало радости. Спасибо, что предупредил.
Он указал Одарёну дорогу, а когда тот ушел, громко засмеялся и сказал сам себе:
— Так я и поверил! А, между прочим, это мне на руку: недосчитается Зелёная Борода оленя или джейрана, а я тут при чем? — тигр съел.
Спаситель Одарёна был не кто иной, как злодей Мамур. Потому он и ходил непойманный, что ничем не отличался от обыкновенного человека — он был вполне современный злодей.
19
А теперь приготовьтесь к встрече с новым персонажем, который еще ни разу не появлялся в сказках. Да и как он мог появиться, если его вообще не было. Вы спросите, откуда он теперь взялся? Его создали!
Было время, когда человек спасался от диких зверей. У зверей были клыки и когти, а у человека — только руки. И тогда человек взял в одну руку палку, а в другую камень; силы стали равными. Но человек на этом не успокоился, он изобрел копье и лук. Теперь он был уже сильнее зверя. Но человеку и этого показалось мало, он придумал огнестрельное оружие и стал сильнее всех — сильнее крокодила, слона и даже кита. Он уничтожил миллионы крокодилов, чтобы снять с них шкуру, миллионы слонов, чтобы спилить у них бивни, миллионы китов, чтобы срезать китовый ус.
Но человек — существо разумное. Почувствовав, что может остаться без слонов, китов и крокодилов, без тигров, львов и носорогов, без жирафов, кенгуру и страусов — он стал заботиться о них. Во всех странах срочно появились комитеты и комиссии, которые занялись охраной животных. Было издано множество указов, и среди них даже такие: «Ввиду того, что в таком-то лесу не осталось такого-то зверя, охоту на него запретить!».
Но — пора! Вот уже трещит мотоцикл на лесной дороге, прячутся звери и птицы, едет новый персонаж нашей сказки — КОМПОТ.
Подкатил, спрыгнул с сиденья и весь зазвенел, как копилка. Что за чудеса? А никаких чудес: вместо свитера на нем — стальная кольчуга.
— Здравствуйте! Я — КОМПОТ.
— Как — компот? — удивилась Зелёная Чёлка.
— Не компот, а КОМПОТ.
— Я и говорю — компот.
— Да нет же. Как тебя зовут?
— Флора — Зелёная Чёлка.
— Ну вот. А меня — КОМПОТ.
— Компот с большой буквы!— сообразил Одарён.
— Правильно. Только все буквы с большой буквы:
— Почему все — с большой?
— Потому что я расшифровываюсь. КОМПОТ — значит Комиссия по Охране Тигра.
— То-то, я смотрю, свитерок не простой!— засмеялся Зелёная Борода.
— Чистейшая сталь — нисколько не смутившись, отвечал КОМПОТ.— Я должен беречь себя ради тигра. Если он меня... ну, как бы это сказать...
— Ням-ням,— подсказал Одарён.
— Вот именно... Если он меня — ням-ням, то кто же будет его охранять?
— Опасная у вас работа!— засмеялась Маленькая Повелительница.
КОМПОТ взглянул на нее и... Но поскольку он был лицом ответственным, уполномоченным и всяким прочим, более того, поскольку он был целой Комиссией и не мог единолично распоряжаться собой... В общем, на самой последней странице вы узнаете, что случилось с КОМПОТОМ после того, как он взглянул на Маленькую Повелительницу. А пока считайте, что он на нее вовсе и не смотрел.
Он отцепил от мотоцикла табличку и воткнул ее в землю. «БЕРЕГИТЕ ТИГРА!»— прочли мы.
— Берегите?— удивился Одарён.— Может, берегитесь?
— Именно — берегите!— сказал КОМПОТ, — Ведь это просто чудо, что он вернулся. Мы думали, он навсегда покинул туранговый лес, но раз уж он вернулся, надо окружать его заботой и вниманием.
И тут мы первый раз подумали о тигре. Ведь раньше, думая о нем, мы в первую очередь думали о себе: как бы не попасть ему на обед. Но так ли страшен наш тигр? Вовсе нет. Бродит себе где-то в камышах, мы его даже не видим. Профессор с Одарёном в палатке живут — будь у него дурные замашки, он бы к ним давно наведался. В общем, тигр вел себя вполне благонадежно, и если мы его боялись, то потому лишь, что он тигр. Были бы мы тиграми, а не он, точно так же он боялся бы нас.
— Да-да, — сказал Профессор. — Тигра надо беречь!
Маленькая Повелительница пожала плечами:
— Разве кто-нибудь может его обидеть?
— А Мамур? — сказал бедный Равшан.
— Как!— вскричал КОМПОТ.— Мамур еще на свободе?!
— Никак не могу поймать,— потупился Зелёная Борода.
— Так надо немедленно ловить тигра, пока этот злодей не убил его! Мы должны срочно спасать тигра от Мамура.
— Злодеев я на своем веку переловил — дай бог,— проскрипел Зелёная Борода.— А вот тигров не приходилось.
— Нужна большая железная клетка,— сказал КОМПОТ.
— Клетка найдется. А как его туда заманить?
— Заманим!— уверенно сказал КОМПОТ.— Мы не имеем права рисковать нашим единственным тигром.
— Конечно, в клетке в сто раз безопасней,— обрадовался Одарён.
— Для кого?— уточнил бедный Равшан.
Одарён не ответил. Есть вопросы, на которые отвечать или трудно, или не хочется. Умные люди вообще их не задают.
20
Притащили КОМПОТ с Зелёной Бородой клетку-ловушку в чащу леса, принялись защелку налаживать. Очень хитроумная защелка—то сработает, когда не надо, то совсем не сработает.
— Сейчас я ее на себе испытаю,— проскрипел Зелёная Борода.
Стал на четвереньки, вроде он тигр, и полез в клетку. Сработала защелка. Дверца захлопнулась, да с такой силой, что шлепанцы Зелёной Бороды ударной волной разметало.
— Отлично!— закричал КОМПОТ.
— Так-то оно так,— отвечает Зелёная Борода,— да только хвост бы ему не прищемило.
— Ничего, потерпит. Лучше остаться без хвоста, чем без головы.
— Ну-ка, открой, я вылезу.
Потянул КОМПОТ защелку, а она — ни в какую, заело.
— Тяни сильнее!
Потянул КОМПОТ сильнее — защелка согнулась, а все равно ни с места.
— Нажми!— скрипит Зелёная Борода.
Нажал КОМПОТ, защелка — пополам, теперь и ухватиться не за что.
— Как же ты так!— упрекнул его Зелёная Борода.— Пойди дрель принеси... Да побыстрее, мне здесь скучно одному.
Пошел КОМПОТ за дрелью.
Тут проходил мимо Профессор — он с утра до вечера искал в лесу то, чего не знал.
— Что такое?— удивился Профессор.
— Защелку испытываем,— отвечает Зелёная Борода.
— А где же КОМПОТ?
— За дрелью пошел.
— Между прочим, — говорит Профессор,— американские ученые поставили однажды эксперимент: как будут вести себя обезьяны, когда увидят человека в клетке. Поехали в джунгли, поставили клетку и сами в нее залезли. И, можете себе представить, обезьяны вели себя точно так же, как мы ведем себя в зоопарке — окружили клетку, кидались орехами, совали через прутья бананы.
— Орехи да бананы — не так уж плохо,— проскрипел Зелёная Борода.— Животному в зоопарке, бывает и гвоздь подсунут.
— Обезьяны до этого не додумались,— сказал Профессор.— Что ж, это лишний раз доказывает, как далеко мы ушли от своих предков.
21
Профессор ушел. И тут в камышах зашумело, затрещало и появился — нет-нет, не тигр, если бы тигр, это куда ни шло — собственной своей персоной вышел из камышей злодей Мамур! Оказывается, он сидел там давно и все видел.
— Главному Смотрителю леса — мое злодейское почтение! — сказал Мамур и для большего издевательства приподнял кепку.
Можете представить себе положение Зелёной Бороды: злодей Мамур рядом, а сам он сидит в клетке и ничего не может сделать. Но и тут Главный Смотритель не потерял присутствия духа.
— Ага! Наконец-то ты мне попался! — закричал он так, как будто в клетке сидел не он, а Мамур.
— Я попался?— у Мамур а даже голос охрип от такой неслыханной дерзости.— Ты хочешь сказать, что поймал меня?
— Ну ладно, ладно, будем считать: ты сам пришел,— уступил Зелёная Борода. — Раскаялся и пришел. Бросай ружье! Вон туда брось, чтобы я видел.
У Мамура от возмущения в глазах потемнело. Он хотел поиздеваться над Зелёной Бородой, а выходило наоборот — Зелёная Борода издевался над ним.
— Мамур! Если ты сделаешь, как я советую — бросишь ружье и покаешься,— я тебя прощу, а нет...— Зелёная Борода нарочно тянул слова, дожидаясь, когда же наконец вернется КОМПОТ.
— Да-да, а вот если нет? Тогда что?— усмехнулся Мамур.
— Тогда пеняй на себя! — крикнул Зелёная Борода. — Пощады не жди!
— Ой-ой-ой, как страшно! Говорит, а сам даже не улыбнется. Сейчас улыбнешься, сейчас ты у меня будешь смеяться до слез!
И вот что сделал злодей Мамур. Он срезал метелку камыша и стал щекотать Зелёной Бороде пятки. Но Зелёная Борода мужественно перенес щекотку — даже ни разу не хихикнул.
— Ах, так! — сказал Мамур.— Ну, если не хочешь смеяться, я тебя плакать заставлю.
Он схватил ружье Зелёной Бороды и, заскрипев зубами, согнул его коромыслом. Но Зелёная Борода выдержал и это испытание. Как ни жаль было ему ружья ни слезинки не блеснуло на его бороде.
Тут, наконец, явился КОМПОТ с дрелью и Мамуру пришлось исчезнуть.
Зелёная Борода вылез из клетки, поднял согнутое в дугу ружье и, повернувшись в ту сторону, где скрылся Мамур, торжественно произнес:
— Ну, Мамур, теперь берегись! Нет тебе моего прощенья!
22
Наутро — новая неприятность: пропал Одарён. Проснулся Профессор — ни Одарёна, ни спального мешка Одарёна.
— Пропал вместе со спальником?— удивился Зелёная Борода.
— В том-то и загадка!
— Странно,— сказал КОМПОТ.— Когда человек теряется без спального мешка, можно предположить, что он пошел погулять. Но в спальном мешке никто не гуляет, во всяком случае, я бы не пошел гулять в спальном мешке.
— За Одарёном я этого тоже не замечал.
— Значит, он не сам ушел, а его утащили!— воскликнул бедный Равшан.
— Утащили?— удивился Профессор.— Но кто и зачем?
— Кто же еще, как не тигр!— сказал бедный Равшан.
— Неправда! — вступилась за тигра Зелёная Чёлка. — Наш тигр не мог этого сделать.
— Это исключено,— согласился Профессор.— Палатка была зашнурована. Не мог же тигр расшнуровать, а потом снова зашнуровать ее.
— А не украл ли его злодей Мамур?— предположила Маленькая Повелительница.
— Но тогда бы он украл меня,— обиделся Профессор. — Все-таки я представляю большую ценность.
— Да ведь ему все равно, кого украсть — лишь бы неприятность сделать,— сказала Маленькая Повелительница.— Из вас двоих он выбрал кто полегче.
— Нет-нет,— сказал Профессор,— версия похищения отпадает: возле палатки нет других следов, кроме моих и Одарёна.
— Смотрите!— закричал вдруг бедный Равшан. Мы все повернулись, куда он показывал, и увидели... грабли.
— Грабли? Ну и что?— не понял КОМПОТ.
— Так ведь он без них — ни шагу!— сказал бедный Равшан.— Значит...
— Что — значит?
— В самом деле — что же это все значит? Если Одарёна не утащил тигр и не похитил Мамур, значит, он ушел куда-то сам. Но если он ушел сам, да еще ночью, почему он не взял грабли?
— Вот несчастье! — сказал Профессор.— Для того ли я привез его сюда, чтобы здесь потерять?
— Мы как могли утешали его, но утешения утешениями, а Одарёна-то нет.
— Надо идти искать,— сказал Зелёная Борода.— Я пойду к Большому Кабаньему болоту — вдруг его кабан затоптал.
— А я пойду к Змеиным пескам,— сказала Маленькая Повелительница.— Как бы его змея не цапнула!
— А я обойду вокруг озера Белой Цапли,— сказала Зелёная Чёлка.— Может, он тонет, и некому подать руки.
Профессор решил идти с Зелёной Бородой. КОМПОТ с бедным Равшаном взялись обследовать камыши, а я отправился к Бакланьему пляжу — помнится, Одарён собирался пойти туда записывать уток.
23
Итак, мы разбрелись по лесу искать Одарёна, но чтобы вы не волновались, я сразу скажу, что он жив-здоров. Пока мы искали его где только можно, он спал себе спокойно в своем спальнике на наблюдательной вышке.
Я нигде не упоминал об этой вышке, потому что она не заслуживала внимания, но теперь придется сказать. Вышка эта стояла прямо возле домиков. Когда-то Зелёная Борода обозревал с нее свои владения. Постепенно она обветшала, ступеньки на ней перекосились, а где и совсем повыпадали. При мне на нее уже никто не лазил.
Но как же все-таки Одарён оказался на вышке? Что это за фантазия — спать выше всех?
Не фантазия — страх. Да-да, страх разбудил Одарёна среди ночи, сунул ему в руки спальный мешок и погнал по ступенькам на вышку. Вспомните — больше всех боялся тигра Одарён. Но пока были только следы тигра да разговоры о нем, он еще надеялся, что может быть это и не тигр. Приезд КОМПОТА развеял последние сомнения. Уж если есть Комиссия по Охране Тигра, значит, есть и тигр! Тигр может быть и без КОМПОТА, но разве бывает КОМПОТ без тигра?
Одарён был не против того, чтобы тигра посадили в клетку. Но сам вид клетки с толстыми железными
прутьями приводил его в трепет. «Если я дрожу при виде клетки без тигра, что же будет, когда я увижу тигра без клетки?»— думал Одарён.
Ночью ему приснился сон. Как будто идет по лесу, а навстречу — тигр: худой, облезлый, сразу видно, плохо питается. Посмотрел на Одарёна и говорит ему человеческим голосом: «Жалко мне тебя, но себя тоже жалко. Давай по справедливости: орел — ты меня, решка — я тебя». Одарён весь гусиной кожей покрылся. Думает: «А что если сказать: нет у меня монетки. У него ведь тоже нет. Так и разойдемся». Понимает, можно в таком случае пойти на обман, да совесть не позволяет — не так воспитан. Кинул Одарён монетку. Глянули — орел! «Эх, не везет,— вздохнул тигр,— Ну, начинай, как тебе лучше — с ушей или с хвоста?» «Что ты! Что ты!— закричал Одарён.— Не надо мне тебя, иди с богом!» «Ну спасибо,— говорит тигр.— С кем бы еще сыграть? Ужас, как есть хочется!»
Проснулся Одарён весь в поту. Сон как будто не очень страшный, все по справедливости, а прошибло. «Не к добру это,— подумал он.— Во сне всегда всё наоборот: там я его, значит, наяву он меня». Включил фонарик. Отец спит, комар у него на щеке кровь пьет — он даже не чувствует. Отцу бояться нечего — тигр его не утащит, тяжелый, а Одарёна — запросто. Хоть не засыпай, сиди всю ночь с открытыми глазами.
И решил Одарён написать письмо своему другу Смышлёну. Прощальное письмо на случай, если сбудется вещий сон. В этом письме, написанном дрожащей рукой при свете фонарика, прощался Одарён со всеми друзьями, а единственную свою ценность — Машину, которая Видит Сны,— завещал школьному музею. «Конечно, погибнуть от зубов тигра, с одной стороны, даже почетно, но когда тобой обедают, это все-таки больно и унизительно. Прощайте!» — заканчивалось письмо.
Но не хочется умирать Одарёну. «А полёзу-ка я спать на вышку!— пришла ему счастливая мысль.— Уж оттуда он меня не стащит».
24
Одарён все ещё спал, когда возле домиков появился злодей Мамур.
— Нигде от них покоя нет, — возмущенно сказал он. — Ладно, пока они по камышам шастают, я им здесь какую-нибудь пакость устрою...
Он осмотрелся и увидел скамью. Потом заметил на крылечке пилу. Этого было достаточно, чтобы в голове Мамура тут же созрел коварный план. Он перевернул скамью вверх ножками и стал пилить ее — как раз посередине. Но если вы думаете, что он перепилил скамью, значит, вы плохо знаете злодея Мамура. Нет, он её не перепилил, а надпилил, ровно настолько, чтобы она треснула пополам, как только кто-нибудь на нее сядет.
— Вот смеху-то будет!— радовался Мамур.
Он поставил скамью на место, взял веник и принялся разметать опилки. Точь-в-точь как лиса хвостом следы заметает.
— Что ты делаешь?— раздался голос.
Мамур оторопел. Во-первых, он не подозревал, что здесь кто-то есть, но если уж есть, то где он — тот, кто спрашивает?
— Я здесь.
Мамур поднял голову и увидел на вышке Одарёна.
— А, это ты!— обрадовался он.
— Я,— улыбнулся Одарён.— А где все наши?
— Тебя ищут. Слышишь, по всему лесу: «Одарён! Одарён!» А ты, оказывается, вон где притаился. Правильно, пусть поищут.
— Я не притаился, я здесь спал.
— Значит, ты только проснулся? — Мамур хотел узнать, видел ли Одарён, как он пилил скамейку.
— Только-только. Слышу, кто-то веником шаркает...
— Это я, я шаркаю,— сказал злодей Мамур.— Проходил мимо, а вас никого нет. Думаю, что бы им такое приятное сделать? Дай-ка, думаю, двор подмету. Подмету и уйду потихоньку. Вот удивятся — кто это нам двор так чисто подмел?
— Так ты уже уходишь?
— Дела, дела. Столько дел! Надо научные данные 4 отправить — ученые ждут...
— А как ты их отправляешь?
— Когда по почте, когда сам съезжу отвезу. А что?
— Я тут письмо написал.
— Давай — отправлю, — с готовностью сказал Мамур.
Одарён достал письмо и бросил его вниз. Мамур поймал, положил конверт в кепку, а кепку надел на голову.
— Собственной рукой в ящик брошу,— пообещал он. — А что слышно насчет тигра?
Одарён вздохнул.
— Ловят. Да что-то я мало верю.
— В тигра?
— Нет — что поймают.
— Ты думаешь, тигр все-таки есть?
— Думаю! Он мне даже сниться начал! Злодей Мамур — и тот ни разу не приснился, а тигр...
Мамур вздрогнул, услышав свое имя, и скорее полез в сапог за пенсне.
— Злодей Мамур? Я что-то слыхал о нем. А что, Ж какой он из себя?
— Не знаю,— сказал Одарён.— Я его ни разу не видел. Но Зелёная Борода говорит: все звери и птицы просто плачут от него.
— Господи, и как у людей рука поднимается на беззащитных животных!— лицемерно вздохнул злодей Мамур.— Вот я, например, с уточками покрякаю, с рыбками помолчу — мне больше ничего и не надо.
— Хорошая у тебя работа. А ружье зачем?
— Без ружья нельзя. Вдруг волк. Или тот же Мамур встретится — что ж ты думаешь, я его упущу? Ни за что! Свяжу и Зелёной Бороде доставлю.
— Вот бы тигр Мамура слопал! — вырвалось у Одарёна.
— Хорошего человека он скорее съест,— сказал Мамур.— А злодей — он и есть злодей, ничем его не выведешь.
— И он поскорее ушел, потому что сгорал от нетерпения прочитать письмо Одарёна. Оно просто жгло ему голову. Еще секунда-другая — и он упал бы без чувств, как от солнечного удара.
25
Надо сказать, что и на вышке Одарён спал не очень спокойно. Всю ночь над ним летали совы и летучие мыши, в спальник лезли какие-то жуки, а снизу вонзались в ребра кривые жерди настила. На одной из жердей, видно, был сук. Как ни вертелся Одарён, сук этот все равно находил его и впивался то под лопатку, то в бок, то в живот.
Скатывая спальный мешок, Одарён решил взглянуть на своего мучителя и увидел, что это не сук, а гвоздь. Он торчал между жердями острым кривым концом наружу. Одарён ухватился за него и вместе с гвоздем вытащил из расщелины круглую деревяшку, из которой торчало еще четыре гвоздя — таких же кривых и острых. С одной стороны деревяшки были набиты мягкие резиновые подушечки, а с другой — тоже резиновое — крепление, как на лыжах.
Несколько секунд Одарён с удивлением рассматривал эту странную находку и вдруг его как молотком по голове стукнуло: да это же... «Нет-нет, не может быть,— прошептал Одарён.— Это уж слишком, это даже бесчеловечно, если это так!» Он спустился вниз, просунул ногу в крепление, сделал шаг этой ногой и ахнул — перед ним был след тигра! Одарён попрыгал на одной ноге, наискосок, как в классики, и получилось — тигр прошел.
У Одарёна внутри все задрожало и он чуть не заплакал — так обидно стало ему за все свои страхи и унижения.
Но кто, кто этот бессовестный человек? Вбить в деревяшку гвозди, загнуть их, как когти, и наследить по всему лесу? В чьей голове могла родиться эта страшная шутка? Да в чьей же еще, как не в голове бедного Равшана, этого двоечника и стрелка по воробьям из рогатки? Не зря же он ходит героем — знает, что никакого тигра нет.
— Ну, Равшан, такие шутки даром не проходят!— прошептал Одарён.
Конечно, самое простое — взять эту «лапу» и всем показать: вот он, тигр. Но если даже в обычных школах ябедничество не в почете, то в школах для одаренных вообще не знают, что это такое. Это во-первых. Во-вторых: зачем же сразу выдавать тайну, когда из нее можно кое-что извлечь?
— Никому ни слова! — сказал он сам себе. — Спал в лесу — пошел сверчков записывать, да там и уснул... Эх, и зачем я письмо отправил!
Он вскарабкался на вышку, положил тигриную «лапу» где взял, в щель между жердями, свернул спальный мешок и спустился вниз. Потом зашел в палатку, но не оставил там спальный мешок, а наоборот — взял еще и магнитофон и нырнул в заросли.
26
Мы обшарили чуть ли не весь лес и вернулись ни с чем. Только бедный Равшан все еще шумел в камышах: «Одарён! Одарён!»
— Вот несчастье! — вздохнул Профессор. — Прямо как сквозь землю провалился.
— Под землей тоже нет,— сказала Зелёная Чёлка.— Я в погреб лазила.
— А какой у него спальник — ватный или пуховый? — спросил КОМПОТ.
— Пуховый,— сказал Профессор.— А что? Вы что-нибудь заметили?
— Да нет, это я так,— ответил КОМПОТ.— Смотрю вот — пух в воздухе летает.
— Это камышовый пух, — проскрипел Зелёная Борода.
— Понимаю, понимаю,— согласился КОМПОТ.— Конечно, камышовый.
Пух в самом деле был камышовый, и все же нам стало как-то не по себе. Ничего не было сказано, но каждый подумал о том же, о чем подумал КОМПОТ.
— Одарён! Ау, Одарён! — кричал уже где-то поблизости бедный Равшан.
И вдруг... Не знаю, сумею ли я описать этот момент. Ведь никакие многоточия, восклицательные знаки и междометия не могут передать и сотой доли того, что чувствует человек, когда в десяти шагах от него, в камышах, вдруг раздается гневный тигровый рык. Даже сейчас, когда я пишу об этом, у меня по спине пробегает мороз, а пальцы попадают не в те буквы на пишущей машинке.
Рычание прокатилось по лесу, словно раскат грома. Так может реветь или смертельно раненный, или смертельно обиженный тигр — скажем, когда ему наступают на хвост. Вслед за тем раздался душераздирающий крик, в камышах затрещало, и из них вылетел бедный Равшан. Он вихрем пронесся мимо нас и, словно подброшенный невидимой пружиной, в одно мгновение очутился на крыше домика.
Мы все дружно попятились. Первым пятился КОМПОТ.
— Отступайте! — кричал он. — Я вас прикрою!
Мы еще только нащупывали пятками ступеньки крыльца, а КОМПОТ уже выглядывал из окна.
— Не бойтесь, — успокаивал он нас. — Теперь мы уже в безопасности.
Тигр рявкнул еще раз — да так, что у нас затряслись коленки, но выйти из камышей не решился и вскоре затих.
— Значит, он в самом деле есть... — прошептала Зелёная Чёлка.
Маленькая Повелительница всхлипнула;
— Неужели... тигр... Одарёна...
— Нет-нет, — сказал Профессор, — я этого не переживу.
— Чтобы тигр поднял лапу на невинное дитя! — проскрипел Зелёная Борода. — Быть того не может!
— На меня поднял же! — отозвался с крыши бедный Равшан.
— Что ты ему сделал? — накинулась на него Маленькая Повелительница. — Небось пнул в бок ногой или схватил за хвост? Не оправдывайся! От тебя все учителя плачут, а теперь и тигра довел!
— Я его даже не видел! — защищался Равшан.
— Не спорьте, — проскрипел Зелёная Борода. — Тигр тигром, а Одарёна-то нет.
— Надо искать Одарёна!— крикнул из окна КОМПОТ.— Вы ищите там, а я здесь поищу — может, он где-нибудь под кроватью спрятался.
— Не надо меня искать!— раздался голос Одарёна.
Мы все разом повернулись — Одарён стоял перед нами, живой и невредимый, со спальным мешком и магнитофоном.
Мы бросились к Одарёну, окружили его. Кто смеялся, кто плакал от радости, только бедный Равшан не мог выразить свои чувства, потому что сидел на крыше и не знал, как с неё слезть.
— Мы с ног сбились — искали тебя!— сказал Профессор Одарёну.— Где ты был?
— Ходил сверчков записывать,— ответил Одарён.— Всю ночь не спал, записывал, да там и уснул, только сейчас проснулся.
— А тигр? Ты же его так боялся, и вдруг ушел один.
— Да еще ночью!— ужаснулся КОМПОТ.
— Да еще без граблей!— вставила Зелёная Чёлка.
— Перебоялся, — ответил Одарён. — Сколько можно!— И тут только заметил на крыше бедного Равшана. — А что это Равшан там делает?
Узнав, что бедного Равшана загнал на крышу тигр, Одарён рассмеялся.
— Рявкнул бы он у тебя под самым ухом...— сказал бедный Равшан.
— Он даже голос подал?— удивился Одарён.— Надо сбудет как-нибудь записать его.
Мы были поражены. Еще вчера Одарён дрожал при одном упоминании о тигре, а сегодня говорит о нем, как о равном.
— Смотрите, свежие следы!— закричала Маленькая Повелительница.
— Теперь уже и без следов все ясно,— проскрипел Зелёная Борода.— Вернулся хозяин Тигрового леса.
Одарён посмотрел на следы и усмехнулся. Это были те самые следы, которые он отпечатал тигровой «лапой».
27
На другой день Зелёная Борода занялся починкой лодки. Профессор тоже никуда не пошел. Он положил под микроскоп какую-то мошку и весь день просидел над нею.
— Всё знаю, всё,— шептал он.— Может, хоть через микроскоп я увижу то, чего не знаю.
Зелёная Чёлка тоже осталась дома:
— Надоело с бабочками в пятнашки играть — они все такие неповоротливые.
Бедный Равшан с этого дня решил заняться тяжелой атлетикой. Он разыскал в сарае ломик и ходил с ним, перекладывая с одного плеча на другое.
— Не тяжело?— посочувствовал Одарён.
— А думаешь, как становятся чемпионами?— ответил бедный Равшан.
— Начал бы все-таки с граблей, а то сразу такая нагрузка,
Бедный Равшан побледнел от обиды и чуть не уронил ломик на ногу Одарёну.
КОМПОТ перетащил тигроловку поближе к домикам.
— Мне кажется, здесь он быстрее поймается,— сказал он.
— Неужели вы его нисколечко не боитесь?— спросила Маленькая Повелительница.
— Я готов сам пострадать, только его не дать в обиду,— ответил КОМПОТ.— Но я не имею права подвергать себя опасности: рискуя собой, я рискую тигром. Поэтому нам с ним лучше не встречаться — целее будем.
Что же касается меня, то в этот день я обнаружил, что есть более удобный путь к моей наблюдательной площадке. Не напрямую, через камыши, как я ходил раньше, а зигзагом, от одного дерева к другому. Он был, правда, втрое длиннее, но, если разобраться, куда мне спешить?
Один только Одарён не изменил своим привычкам. Дождавшись, когда Профессор уснул за микроскопом, он взял магнитофон и отправился бродить по лесу.
28
В это же самое время вышел на промысел злодей Мамур. Он шел и думал о том, как трудно быть злодеем — никто тебя не любит, никому ты не нужен, живешь — доброго слова не слышишь, и умрешь — ни одна слеза не прольется.
Эти грустные мысли не покидали Мамура с той самой минуты, когда он узнал о тигре. Вернее, не узнал, а поверил. Сначала, если помните, он только сделал вид, что поверил, но сам даже посмеивался — следы могли быть и не тигровыми. Точно также и клетку-ловушку могли поставить на другого зверя. Но когда он прочитал письмо Одарёна, он понял: тигр есть и все об этом знают, но скрывают от него. «Конечно,— думал он,— кто я для них, чтобы предупредить, мол, берегись, Мамур, тебе грозит опасность! Да они только рады будут, если тигр с меня шкуру спустит!»
Кстати, письмо Одарёна злодей Мамур не отправил. Он сделал в нем небольшую приписку (о чем — вы скоро узнаете) и собирался отправить, а пока оно так и хранилось у него на голове под кепкой, постоянно напоминая об опасности.
Бедный Мамур! От страха и волнения у него даже аппетит пропал. Сколько раз у него была возможность убить оленя, но он чувствовал — оленя ему уже не съесть. Как он раньше любил зайчатину, но теперь она застревала у него в горле. «Разве что уточкой полакомиться»,— подумал Мамур. Да, уточку он, пожалуй, съест.
Спрятавшись в густой траве на берегу озера Белой Цапли, он достал крякалку, засунул ее в рот и стал подзывать уток на чистейшем утином языке. В переводе на человеческую речь он говорил им примерно так:
— Плывите сюда, здесь хорошая сочная трава. И водоросли есть. Ах, какие прекрасные водоросли!
— Плыви лучше ты к нам!— отвечали ему с того берега утки.— Здесь тоже хватает и травы, и водорослей, и ряски.
— Как же я поплыву, когда у меня... лодки нет!— вырвалось у Мамура.
— Кря-кря-кря-кр... — насторожился старый селезень.— Зачем тебе лодка?
Но Мамур не растерялся.
— Я хотел сказать, у меня лапка сломана — как я к вам поплыву?
И тут ему почудился шорох. Да не просто шорох, а вроде бы как кто-то осторожно крался в камышах. Мамур прислушался. Уж не Зелёная ли Борода выследил его?
— Кря-кря-кря!— громко закрякал он, давая понять, что никакого Мамура здесь нет.
И в ответ услышал, как в нескольких шагах от него кто-то лязгнул зубами.
Мамур похолодел. Нельзя сказать, чтобы он был очень уж труслив, но встретиться с тигром, когда лежишь к нему спиной, а ружье заряжено утиной дробью — тут даже у закоренелого злодея дрогнет сердце. Но почему он решил, что это непременно тигр? Смешной вопрос! Кто же еще осмелится щелкать на него зубами?
Шорох приближался, а Мамур лежал как парализованный, не смея даже повернуть головы. Тигр снова лязгнул—теперь уже совсем близко, и понял Мамур; настал его последний час. Единственное, что он еще мог успеть, так это притвориться мертвым в надежде на брезгливость тигра.
Так он и сделал. Набрал побольше воздуха и затаил дыхание — как будто умер. За те мучительные секунды, пока лежал он без дыхания, пронеслась перед ним вся его жизнь. И что же он увидел? Рыб в сетях и зайцев в капканах, падающих на лету птиц и настигаемых пулей оленей. Это и была вся его жизнь. И подумал Мамур: «Если пощадит, брошу навеки свое злодейское ремесло, начну новую жизнь!»
И вдруг почувствовал, как кто-то потянул его за сапог. «Нет не пощадил — начинает!— пронеслось в голове у Мамура. — Так и умру, как последний злодей, с крякалкой во рту!»
— Ты что, спишь?— спросил тигр. Спросил на чистейшем русском языке, но это еще ни о чем не говорило. Если Мамур умел крякать с утками по-утиному, почему бы тигру не научиться говорить по-человечески.
— Я не сплю, я мертвый, дохлый, значит,— хотел сказать Мамур, но крякалка застряла у него в горле и он не сказал это, а прокрякал.
— Вот чудеса! — сказал тигр.— Что это с тобой?
Мамур открыл один глаз и увидел Одарёна. Не поверил, открыл второй—все равно Одарён. Протянул руку, погладил—не кусается. Видно, и впрямь Одарён.
Он поднатужился и выплюнул, наконец, проклятую крякалку.
— Ты что это?— сказал он человеческим голосом.
— Что?— не понял Одарён.
— Ты зачем подкрадывался?
— Я думал, ты — утка. Давай-ка, думаю, запишу.
— А зубами зачем лязгал?
— Зубами лязгал?— удивился Одарён.
— Конечно, лязгал.
— С чего ты взял? У меня даже привычки такой нет,— сказал Одарён и пришлепнул на лбу комара.
Мамур вздрогнул.
— Вот оно в чем дело!— сказал он.— Это ты комаров бил, а мне послышалось — тигр зубами лязгает. Я уж совсем нервный за эти дни сделался. Вот, когти ношу — на дереве спасаться.
Тут только Одарён заметил на поясе у Мамура кривые монтерские когти и засмеялся.
— Тигра можешь уже не бояться.
— Почему?
— Да потому что его нет.
— Куда же он девался?
— А его и не было. Это бедный Равшан, его штучки.
— Да неужели! — сам не свой от радости, крикнул Мамур.
— Точно. Я даже «лапу» нашел, которой он следил.
— Уши надрать бы ему за такие шутки! Это же хулиганство — тигром людей пугать.
— Ничего, он сейчас сам ходит дрожит,— ответил Одарён.
29
Злодей Мамур проводил Одарёна до самой тигроловки и тут они остановились, чтобы разойтись каждый своей дорогой. Но они не разошлись, потому что из клетки пахло свежим окороком, и у обоих потекли слюнки
— Он все еще надеется поймать его?— засмеялся Мамур.
— Пока только я один знаю, что тигра нет!— гордо сказал Одарён.
— Вот и хорошо! Пусть думают, будто он есть. Им — тигр, а нам с тобой — каждый день бесплатный обед... Полезай!
Одарён засмеялся.
— Стыдно как-то,— признался он.
— Перед кем стыдно?— удивился Мамур.
— Перед тигром.
— Так его же нет!
— Все равно стыдно. Выходит, мы вроде бы как вместо него. А какие мы тигры?
— Человек — царь зверей. Вы разве не проходили в школе?
В общем, уговорил Мамур Одарёна. Полез Одарён в клетку и вытащил приманку, а Мамур дверцу придерживал, чтобы не захлопнулась.
— Эх, мне бы тебя в ученики!— расчувствовался Мамур,— Я бы из тебя такого... (он чуть было не сказал — злодея) такого натуралиста сделал!
Он отрезал кусочек Одарёну, а сам принялся обгладывать окорок прямо с кости, поворачивая его, как на вертеле.
— Вернулся, вернулся! — урчал злодей Мамур.
Одарён огляделся по сторонам, но никого не увидел.
— Кто вернулся?
— Аппетит вернулся! — прорычал Мамур и от жадности укусил сам себя за палец.
Разделавшись с окороком, он снял кепку, надергал с макушки волос и стал разбрасывать их вокруг клетки.
— Это тигровая шерсть,— объяснил он.— Ры-ыжий тигр и ры-ыжий я, значит, мы одна-а-а семья-я,— запел Мамур.
Одарён увидел в кепке свое письмо, схватил его и радостно закричал:
— Так ты еще не отправил его?
— Завтра отправлю,— пообещал Мамур.
— Теперь уже не надо! Я тут такое написал — самому стыдно.
Одарён раскрыл письмо и стал перечитывать его.
— «А все мои личные вещи отдайте моему другу Мамуру»?!— прочитал он вслух.
Это была та самая приписка, которую сделал Мамур.
Одарён еще не успел сообразить в чем дело, как Мамур бросился к нему и выхватил письмо.
— Так, значит, ты и есть злодей Мамур!— прошептал Одарён.
— Да ну, какой же я Мамур. Разве я похож на него? Ну, посмотри, посмотри на меня внимательно...
Он сунулся было в сапог за своим пенсне, но понял, что это бесполезно — обман раскрыт и притворяться дальше не имеет смысла. И тогда злодей Мамур решил действовать по-другому.
— Ну хорошо, допустим я — Мамур. Но какой же я злодей? Вспомни, кто тебе спас жизнь, когда ты пузыри в болоте пускал.
— А сколько жизней ты загубил? Сколько птиц и зверей погибло от твоей руки?
— Согласен. Для кого-то я, может, и злодей. Но для тебя-то — Друг.
— Не надо мне такой дружбы! — закричал Одарён.
— Надо или не надо, а она есть. И не стоит ссориться по пустякам.
— Не хочу быть другом злодея! Отдай мое письмо.
— Отдам, а ты побежишь и все расскажешь?
— Расскажу! Все твои ходы и выходы, все расскажу!
— Неужели ты хочешь, чтобы меня поймали? — вздохнул Мамур.
— Хочу! — твердо сказал Одарён.
— А письмо? Неужели ты хочешь, чтобы его прочитали? И узнали, какой ты трус?
Злодей Мамур попал в самую точку. Одарён потупился и тихо сказал:
— Нет, не хочу.
— Ну так давай договоримся. Ты про меня — молчок, а я — про твое письмо. Зачем тебе надо, чтоб над тобой смеялись. Да еще спросят, как оно ко мне попало, и выяснится, что мы с тобой друзья. Скажут, ай-яй-яй, как нехорошо — сын профессора и какой-то злодей.
— Тебя все равно поймают, даже если я — молчок, — сказал Одарён.
— А вот ты и сбивай их со следа. Я пойду в одну сторону, а ты скажи — видел меня в другой. Я здесь, а ты скажи — там.— Он подмигнул Одарёну, как будто ничего не случилось, и добавил: — А КОМПОТУ скажи, пусть почаще наживку меняет. Мы ведь с тобой на аппетит не жалуемся.
— Лучше бы ты меня оставил тогда в болоте! — сказал Одарён.
30
Утро вечера мудренее.
Встал Одарён утром, взял по привычке магнитофон, но никуда не пошел, а сел на берегу озера и задумался.
И когда КОМПОТ потащил всех взглянуть на обглоданную кость и три рыжих волоска, найденных возле ловушки, Одарён даже не пошевелился.
Не пошел и бедный Равшан. После того, как тигр загнал его на крышу, у него не было никакого желания смотреть обглоданные кости. Он подошел к Одарёну, небрежно воткнул в землю ломик и сел рядом.
— Тигр приходил,— сообщил он.— Приманку слопал и спасибо не сказал.
— Два,— ответил Одарён.
— Что — два?
— Два тигра приходили.
— С чего ты взял?
— Если бы один, он полез бы в ловушку и поймался. Значит, один лазил за приманкой, а другой в это время дверцу держал.
Бедному Равшану шутка понравилась. Он представил, как два тигра вытаскивают из ловушки приманку, и засмеялся.
— Вот бы посмотреть на них в этот момент!
— Можешь даже быть третьим,— сказал Одарён.
— Нет уж, спасибо.
— Ах, да ты ведь первый!
Бедный Равшан обиделся.
— Я уже в одном слове больше двух ошибок не делаю,— с достоинством сказал он.— А если уж на то пошло, из двоечников тоже люди выходят!
«Даже тигры, правда, однолапые»,— хотел сказать Одарён, но промолчал, потому что думал о другом и это было сейчас важнее личных обид.
И, наконец, он решился. Пусть узнают о письме, пусть будут над ним смеяться, но он не имеет права молчать — он должен покаяться перед всеми в своей позорной дружбе с Мамуром и помочь Зелёной Бороде поймать его.
Одарёну сразу стало легко, и он решил даже искупнуться — пока все придут.
Поплыву на остров, на песочке поваляюсь,— сказал он и, раздевшись, прыгнул в прозрачную воду озера Белой Цапли.
Одарён уплыл, а бедный Равшан, оставшись один на берегу, от нечего делать стал нажимать клавиши на магнитофоне. Кассета завертелась, и прямо в руках V бедного Равшана защебетал жаворонок. Жаворонка сменил соловей, соловья — кукушка.
И такая благодать снизошла на бедного Равшана, такое тепло и покой разлились по всему телу! Он откинулся на спину, закрыл глаза и забыл про все на свете.
И вдруг — словно гром с ясного неба, обрушился на него, клокоча и захлебываясь, негодующий рев тигра. Бедного Равшана подкинуло в воздух, там он перевернулся, спружинил и, как кошка, стал на ноги.
Глаза его сверкали, волосы шевелились над головой и в них проскакивали голубые искры. Если бы в эту минуту его увидел тигр, он убежал бы в камыши с поджатым хвостом.
Но тигр не мог его увидеть. Так же, как бедный Равшан не мог увидеть тигра. Он мог его только услышать.
31
Когда Одарён приплыл назад, его удивило лицо бедного Равшана. Оно было все в пятнах, как промокашка, а в глазах светился лихорадочный блеск.
— Повалялся на песочке? — спросил бедный Равшан.
— Повалялся, — ответил Одарён.
— Так-так,— сказал бедный Равшан и, засунув руки в карманы, обошел вокруг Одарёна.
Одарёну это не понравилось, и он поспешил надеть штаны — одетый человек всегда чувствует себя уверенней.
— А я тут птичек твоих слушаю, — тем же зловеще- ласковым голосом продолжал бедный Равшан.
— Да слушай, жалко что ли! — сказал Одарён и вдруг растерянно захлопал глазами.— А какая там кассета, красная?
— Красная.
— И ты ее с самого начала слушаешь?
— С самого начала.
— Интересно? — дрогнувшим голосом спросил Одарён.
— Дух захватывает. Оказывается, ты уже и тигра записал. Что ж не похвалишься?
— А что хвалиться! У меня даже слон есть, — ответил Одарён.— Хочешь послушать?
— Слон меня не интересует. А вот тигр — очень любопытно. Это где ж ты его записал? Здесь, в лесу, или там же, где и слона — в зоопарке?
И тут Одарён не выдержал.
— Неважно — где!— закричал он.— Но если уж твой тигр — невидимка...
— Почему — мой?— удивился бедный Равшан.
— Ты еще спрашиваешь, почему — твой! Одарён поплевал на ладони и белкой взлетел на вышку.— Почему — твой?— крикнул он оттуда, быстро спустился и сунул в самый нос бедному Равшану тигровую «лапу». — Вот почему!
— Значит, следы тоже ненастоящие?
— Не знал, да?
— Ты хочешь сказать, что это я... что это моя «лапа»? Так вот почему ты набросился на меня в камышах!
— Неужели не твоя? Клянись!
— Век в одном классе сидеть.
— Вот это да! А чья же?
Стали бедный Равшан с Одарёном гадать, кто этот однолапый тигр, который живет на вышке. Всех перебрали, каждого представили в роли тигра, но никто не подходил для нее, потому что непонятно было главное — зачем? Зачем понадобилось кому-то перевоплотиться в тигра и разнести по всему лесу эти ужасные следы?
Неизвестно, как сложились бы дальнейшие события если бы тайна тигровой «лапы» так и осталась нераскрытой.
Разгадка пришла вместе с Зелёной Чёлкой. Увидев «лапу» в руках у бедного Равшана, Зелёная Чёлка остановилась, как вкопанная, и тихо сказала:
— Так вы все знали?
— Что — знали? — грозно спросил бедный Равшан.
— Про «лапу».
— Неужели твоя?— прошептал Одарён.
— Я же не думала, что вы все так перетрусите,— сказала Зелёная Чёлка.
— Но зачем? Что мы тебе плохого сделали?— в один голос закричали бедный Равшан с Одарёном.
— Не вы, а Мамур,— сказала Зелёная Чёлка,— | думала: увидит тигровые следы, испугается и уйдет.
— А почему нас не предупредила?
— Если бы вы знали, что тигра нет, никто бы его и не боялся. И Мамур понял бы, что его нет.
— А получилось наоборот — мы все поверили, а ему хоть бы что!
— Но ведь оказалось, тигр все-таки есть. Настоящий.
— В том-то и дело, что настоящий тоже ненастоящий.
Зелёная Чёлка не поняла, но когда Одарён включил ей своего магнитофонного «тигра» и рассказал, как все произошло, она чуть не расплакалась.
— Значит, никакого тигра нет? А кто же тогда съел приманку и обронил рыжую шерсть возле клетки?
Одарён потупился.
32
Зелёная Чёлка ушла расстроенная, а Одарён, собравшись наконец, с духом, сказал:
— Приманку съел Мамур. Мы с ним вместе съели ее.
— Шутки у тебя какие-то,— буркнул бедный Равшан.
— Я не шучу, а говорю, как есть. Приманку мы с ним съели вдвоем.
— С кем? С Мамуром?
— Не с тигром же! — закричал Одарён.
— Да уж лучше с тигром!— закричал бедный Равшан.
Так они стояли и кричали друг на друга, пока Одарён не понял, что бедного Равшана ему не перекричать.
— Я не знал, что это Мамур,— сдался он.— Я видел злодеев только в кино, а там они совсем другие...
И Одарён рассказал о том, как Мамур спас ему жизнь и как они после этого подружились. Рассказал о письме, о крякалке и о том, как они вытаскивали приманку. Все без утайки рассказал Одарён.
Бедный Равшан возмущался и негодовал, удивлялся, чему их только учат в школе для одарённых, если он не умеет злодея отличить от хорошего человека.
— Хватит!— сказал Одарён.— Мне еще от отца влетит. Да и Зелёная Борода по головке не погладит.
— Это уж точно! Только нечего впутывать их в эту историю.
— Но ведь надо поймать Мамура!
— А разве мы сами не можем это сделать? Ты его приручал-приручал, а поймает кто-то другой?
— Пусть поймает, мне не жалко,— сказал Одарён.
— А мне жалко! Мы его сами поймаем!
— Вдвоем?— пересохшим голосом спросил Одарён.
— Втроем.
— А кто третий?
— Тигр. Пора ему, наконец, заняться делом!
33
Бабочки летали вокруг Зелёной Чёлки, приглашая поиграть в пятнашки, но она их не замечала. Кузнечики садились ей на плечо и пели в самое ухо — она их не слышала.
— О чем грустишь, Зелёная Чёлка?— спросил я ее.
— Как же мне не грустить!— ответила Зелёная Чёлка и рассказала, как задумала она выжить из лесу злодея Мамура и что из этого вышло.
Я с удивлением выслушал историю тигра — от первых его шагов, сделанных Зелёной Чёлкой, до нападения в камышах на бедного Равшана, совершенного с помощью Одарёна. Два тигра жили в одном лесу, не зная друг о друге!
— Мамур видел только следы, а надо, чтобы он увидел самого тигра!— сказала Зелёная Чёлка.
— Но для этого, как минимум, нужен тигр.
Она долго сидела молча. Потом сказала:
— Он его увидит!
— Ты опять что-то задумала?
Зелёная Чёлка посмотрела на меня как-то странно, как будто хотела что-то сказать и не решалась.
— Никому не говори, что его нет. Он — есть!
— Хорошо!— сказал я.— Он — есть.
Это было днем. А вечером я узнал, что Зелёная Чёлка куда-то исчезла. Но если бы только это — вместе с нею исчезла пижама Зелёной Бороды. «Видать, Соска стащил — дня не пройдет, чтобы он кого-нибудь не раздел»,— ворчал Зелёная Борода.
Но олененок Соска на этот раз был не виноват. Я вспомнил слова Зелёной Чёлки: «Он его увидит!» и догадался, для чего понадобилась ей желто-полосатая дедова пижама. Потерпев неудачу со следами, она решила в открытую, один на один, выйти против злодея Мамура. Маленькая беззащитная Зелёная Чёлка в полосатой пижаме против вооруженного злодея! Но это же безумие! И чем искусней сыграет она свою роль (а ночью, в камышах, даже матрац можно принять за тигра), тем меньше гарантии, что Мамур не выстрелит в нее!
Как же я не догадался о ее замысле, не прочел в ее глазах этого отчаянного решения и не остановил ее! Но, может, еще не поздно?
И я бросаюсь в ночную тьму леса, бреду тропинками и без тропинок, продираюсь сквозь камыши и кричу: «Флора! Флора — Зелёная Чёлка! Я все знаю! Вернись немедленно! Оставь свою глупую затею! Ты меня слышишь?» Не знаю, слышит ли она меня — ответа нет. Тогда я кричу: «Мамур! Не стреляй в тигра! Ты слышишь меня, злодей Мамур? Даже если он бросится на тебя,— не стреляй! Я тебя прошу!» Но в ответ — только уханье сов да вой шакалов...
34
Легко быть тигром, когда ты в самом деле тигр. Но каково быть им, когда вся твоя сила в деревяшке с гвоздями вместо когтей, отвага в магнитофонной кассете, а ловкость в том, чтобы получше укрыться от глаз Мамура.
Одарён и бедный Равшан лежали в траве в нескольких шагах от клетки. Они залегли с вечера, наследив вокруг ловушки тигровой «лапой» и держа наготове магнитофон. Время тянулось невыносимо медленно. Если бы не их сердца, гулко стучавшие в землю, отсчитывая секунды, можно было бы предположить, что все в мире остановилось.
Но вот их чуткие уши, направленные на все четыре стороны света, уловили треск камыша. Они переглянулись и поняли — решающая минута настала: идет злодей Мамур.
Треск приближался. Они затаили дыхание. Вот он уже совсем рядом... Сейчас он выйдет из камышей... Он выходит... Вышел!
И тут одно сердце на какое-то время остановилось совсем — это было сердце Одарёна, а другое — бедного Равшана, понеслось вскачь, словно перепуганный до смерти заяц. И было отчего — перед ними, четко вырисовываясь на фоне светлого камыша, стоял тигр!
Мы-то знаем, кто этот тигр, но вообразите себя на месте наших героев, которые были уверены, что единственные тигры — они, пусть ненастоящие, но уж какие есть,— и вдруг появляется натуральный тигр. Это была ужасная минута!
— Ты видишь?— тихо сказал Одарён.
— Вижу,— еще тише ответил бедный Равшан.
— Это же тигр.
— А может... может мы уснули, и он нам снится?
— Двоим — один и тот же сон? Ну-ка, ущипни меня.
Бедный Равшан ущипнул Одарёна.
— Ой!— вскрикнул Одарён,— А теперь я тебя.
— Ай!— закричал бедный Равшан.
Тигр повернулся и посмотрел в их сторону. Одарён вспомнил, как Мамур притворялся мертвым, и прошептал:
— Не шевелись! Тигры покойников не едят. Они уже приготовились закрыть глаза, но тут — о, ужас!— тигр встал на задние лапы, а передними поддернул полосатые штаны и тихо произнес:
— Не прячьтесь, я вас вижу!
35
Так встретились три «тигра»— два еле живых от страха, а третий весь исцарапанный, в разорванной пижаме.
И поняли три «тигра»: надо наконец объединиться и действовать сообща. Один тигр — тигр, два тигра — пара, а три — это уже целая стая. Тут уж и настоящему тигру можно дать отпор!
— Вожаком стаи буду я, — сказал бедный Равшан. — Я в этой истории больше всех пострадал.
— Проголосуем,— предложил Одарён. Он не имел ничего против, но считал, что и среди тигров должно быть равноправие.
— Темно голосовать,— возразил бедный Равшан.— Да у них это и не принято. Кто первый сказал, тот и вожак.
— Тогда тебе придется быть самым храбрым,— предупредила Зелёная Чёлка.
— Ты молчи!— рыкнул на нее бедный Равшан.— Нарядиться тигром и бегать по всему лесу искать Мамура — это, по-твоему, храбрость? А если бы он пальнул в тебя?
— Ну и пусть!
Бедный Равшан повертел пальцем возле виска.
— Вот что такое твоя храбрость... А теперь слушайте. Нас трое. Спрячемся в разных местах. Один останется здесь, второй укроется в камышах, третий залезет вон в тот куст. Действовать по моему сигналу. Какой же придумать сигнал?
— Ты закричишь фазаном,— подсказал Одарён.
— Если б я умел!
— Ну тогда зальешься соловьем,— предложила Зелёная Чёлка.
— Нет, лучше я зальюсь... лягушкой,— сказал бедный Равшан.
На том и сошлись. Слово вожака — закон, неважно пропоет он его или проквакает.
36
Тем временем Мамур уже подходил к ловушке, напевая свою злодейскую песенку «Рыжий тигр и рыжий я, значит, мы одна семья». Он убил зайца, и настроение у него было чудесное. У злодеев ведь все наоборот: убил — радость, не убил — горе.
Издалека почуял он запах окорока и облизнулся. Но прежде, чем выйти из камышей, постоял послушал — не грозит ли откуда опасность, что-то подозрительно тихо вокруг. «Да кого мне бояться! — успокоил он себя. Тигра нет, Зелёная Борода без ружья, а раз появилась свежая наживка, значит, и Одарён про меня — молчок».
Следы тигра возле ловушки насторожили его.
— Как же так,— прошептал он,— тигра-то нет... А вдруг этот Одарён нарочно сказал — нет, чтобы он меня врасплох застал? Совсем он мне голову заморочил: то есть, то нет, то есть, то нет... А-а-а,— засмеялся Мамур. — Так это же он их для КОМПОТА отпечатал: давай, мол, лови, меняй почаще наживку. Ай да молодец! Надо будет ему дудку из камыша сделать.
Тут ему почудилось, будто ближний куст шевельнулся и листочки на нем затрепетали (это Одарён задрожал от возмущения). Мамур замер и целую минуту смотрел на этот странный куст.
— Померещилось,— решил он.— Эта нервотрепка с тигром здорово меня подкосила... А вдруг все-таки есть? — снова заколебался он.— Нет уж, как говорится, своя шкура ближе к телу, надену-ка я на всякий случай когти.
Он снял ружье, бросил на землю зайца и, отцепив от пояса свои монтерские когти, приладил их к сапогам. Потом осторожно обошел вокруг тигроловки.
«Вот если бы он полез в клетку! Ну полезай, полезай!»— гипнотизировал его бедный Равшан.
Но, видно, на злодеев гипноз не действует. Засучив рукав, он приник к прутьям и запустил руку внутрь клетки.
И тогда бедный Равшан вспомнил, кто он. Не просто тигр, а вожак. Ему представилось, что все тигры, оставшиеся еще на земле, смотрят сейчас на него и говорят: «Ты должен быть самым храбрым. Храбрее самого храброго из нас!»
И он пополз. Даже не пополз — это было бы слишком долго. Как краб, на четвереньках, боком, выбежал он на полянку, схватил ружье и тем же манером, только еще быстрее, отскакал назад.
Увидев этот отчаянный бросок, Зелёная Чёлка ахнула от восторга, а Одарён вздохнул от зависти. Только Мамур ничего не видел и не слышал, увлеченный окороком, который никак не протаскивался через прутья.
— Куа-ке-ке-ке-ке! — торжествующе проквакал бедный Равшан.
И в ту же секунду из кустов грянул негодующий рев тигра. Он прозвучал так правдоподобно и так грозно, что даже у самих «тигров» головы втянулись в плечи.
А Мамур? Он рухнул, словно пораженный громом, потом вскочил, потом снова упал и принялся лихорадочно шарить по траве, нащупывая ружье. Тигр снова рявкнул, и Мамур в панике заметался по поляне. Бежать было некуда — со всех сторон что-то трещало и шевелилось. Он кинулся было к дереву, но наперерез ему метнулась полосатая тень. И тогда он устремился к клетке. Только там он мог найти спасение от распоясавшегося хищника. Как хоккейный вратарь в броске за шайбой влетает в сетку ворот, так Мамур влетел в клетку, и она с треском за ним захлопнулась.
37
Не буду описывать, как был удивлен Зелёная Борода, и как был поражен Профессор, и как всплеснула руками Маленькая Повелительница, узнав, что злодей Мамур сидит в клетке для тигра.
Только КОМПОТА нигде не было видно. Мы решили, что он пошел купаться (он всегда купался по утрам), но ждать его не стали, потому что всем не терпелось увидеть злодея Мамура. И мы понеслись к тигроловке.
Еще издалека услышали голос:
— Это безобразие! Откройте клетку! Я этого так не оставлю!
Голос был очень знакомый. Мы подошли ближе и ахнули — в клетке сидел... КОМПОТ.
— Это и есть злодей Мамур?— удивился Профессор. — Впервые наблюдаю такое поразительное сходство!
— От этого разбойника всего можно ожидать,— проскрипел Зелёная Борода.— А ну, хватит притворяться!
— КОМПОТ, КОМПОТ!— позвала его Маленькая Повелительница, чтобы проверить, отзовется ли он на свое имя.
— Я жертва обмана, откройте клетку!— вскричал КОМПОТ.
«Тигры» растерянно смотрели друг на друга и ни-че-го не понимали.
38
Вот как было дело:
С утра пораньше побежал КОМПОТ проверять свою тигроловку. Прибегает, глядь — сидит. Странный, однако, тигр: кепка на голове и папироска в зубах, курит!
— Вы что там делаете? — спрашивает КОМПОТ.
Тут Мамур и сообразил, что он еще ничего не знает.
— Здравствуйте,— говорит,— коллега!— И руку из клетки тянет.
— Коллега?— удивился КОМПОТ,— Что-то не припоминаю.
Мамур тем временем очечки свои на нос накинул.
— Я,— говорит,— натуралист-любитель, решил повторить опыт американских ученых.
(Это он подслушал, когда Профессор Зелёной Бороде про обезьяний эксперимент рассказывал).
— Какой такой опыт?— удивился КОМПОТ.
— Разве вы не слыхали? Как будут вести себя дикие животные, когда увидят человека в клетке. Я здесь всю ночь просидел. Научный подвиг, можно сказать, совершил.
— Поздравляю... И какой же результат?
— Звери... ну, в общем, интересовались. Заяц прибегал, смотрел. Кабан приходил. Тоже смотрел...
— Любопытно. А что это у вас на ногах — монтерские когти?
— Да, лучшее средство защиты от тигра.
— А сам он, случайно, не приходил?
— Тигр? Как же! Самый первый!
Тут уж КОМПОТ не выдержал:
— Я, конечно, восхищен вашим экспериментом, но разве вы не видите, что это не просто клетка, а клетка- ловушка? И если бы вы ее не заняли, сейчас бы в ней сидел тигр. А где же приманка?
— Я ее съел. Ночью так проголодался.
— Хорошенькое дело! Использовать мою клетку-ловушку для своих научных целей, да еще питаться тигровой приманкой, которую я отрываю от себя. — КОМПОТ открыл дверцу и, задыхаясь от гнева, крикнул:— Немедленно освободите клетку!
— Мне очень стыдно!— вылезая из ловушки, сказал Мамур.
— Вижу, как вам стыдно! Да еще накурили здесь окурков набросали...
КОМПОТ полез в клетку, чтобы навести там порядок, тут злодей Мамур и захлопнул его.
— Что за глупые шутки!— возмутился КОМПОТ.— Откройте клетку! Я буду жаловаться министру! Я — КОМПОТ!
Но в клетке — чем громче кричишь, тем смешнее выходит. Особенно если ты — КОМПОТ и хочешь жаловаться министру.
— Компот?— хихикнул Мамур.— Какой компот? Сливовый? Вишневый? Или клубничный? А, может, ежевичный?
Но тут он услышал наши голоса и кошкой взлетел на дерево. Ему хотелось посмотреть, чем все это кончится. Он еще не знал, что все сказки кончаются счастливо...
39
Пока КОМПОТ рассказывал нам, как он очутился в клетке, Мамур сидел на дереве и потешался.
Вдруг ему послышался какой-то странный звук — как будто рядом закипал чайник. Он оглянулся и обомлел: прямо возле его уха висело осиное гнездо, и злые желто-полосатые существа уже поводили усами и нервно потирали лапки. Мамур попробовал отодвинуться от
них, но ветка закачалась, и вконец осерчавшие осы сорвались и пошли носиться вокруг дерева, словно мотоциклисты по вертикальной стенке.
«Скорость развивают!»— догадался Мамур и с тоской посмотрел на синее небо. В ту же секунду он почувствовал удар в левую бровь — и левая половина неба сразу закрылась. Вторая оса угодила в правый глаз — и правая половина неба тоже погасла. Третья впилась в нос — и нос тут же вспух. «Загрызут!— с ужасом подумал Мамур.— От Зелёной Бороды ушел, от тигра ушел, от КОМПОТА ушел, а эти живьем сожрут!»
И когда сразу три осы впились ему в щеку, в ухо и в губу, он не выдержал, взвыл от боли и, отпустив ветку, полетел вниз.
— Вот он! Держите его!— закричал КОМПОТ.
Но Мамур и не думал бежать.
— Спасите! — завопил он. — Что хотите делайте, только отнимите меня у них!— И кинулся к нам. За ним неслась разъяренная осиная семья.
Первым дрогнул КОМПОТ. За КОМПОТОМ побежали «тигры», за «тиграми» — Профессор, за Профессором — Маленькая Повелительница, а за нею Зелёная Борода тащил за руку своего врага злодея Мамура, который бежал, путаясь в собственных когтях.
Вы спросите, за кем бежал я? Не помню. Но скажу не хвалясь — я был не последним, далеко не последним!
40
С ветки на ветку, от лужайки к лужайке, из одного звериного уха в другое разнеслась по лесу ликующая весть: «Пойман злодей Мамур!»
Только Одарён ходил грустный, потому что письмо- завещание все еще находилось в руках у Мамура. Одарёна выручил олененок Соска. Он потихоньку подкрался к Мамуру и слизнул у него с головы кепку Письмо выпало, и Одарён успел схватить его.
— Возьми, возьми,— «разрешил» Мамур.— А меня развяжи за это. И никто не узнает.
— Про что не узнает?— удивился Одарён.
— Про письмо.
Соска уже пообедал кепкой и выражал явное желание получить на десерт письмо. Но Одарён не доверил ему такого ответственного дела. Он съел письмо сам, на глазах у злодея Мамура и к немалому удивлению олененка Соски.
— О чем ты говоришь?— невинным голосом сказал он.— Письмо какое-то? Какое письмо?
Мамур только плюнул с досады.
41
— Слушайте, слушайте!— оповестила с вышки Зелёная Чёлка.— Звери в лесу, птицы на ветках и рыбы в озерах! Начинается суд над злодеем Мамуром! Долго вы все терпели от него, но теперь можете жить спокойно! Начинается суд!
Думал ли Мамур, когда пилил скамейку, что она превратится для него в скамью подсудимых!
— Вот и настал светлый день в нашем лесу,— торжественно проскрипел Зелёная Борода.— Садись, Мамур!
— Спасибо, я постою,— покосившись на скамейку, ответил Мамур.
— Ах, какой воспитанный злодей!— воскликнула Маленькая Повелительница.
— Садись!— приказал Зелёная Борода.
— Помялся Мамур и осторожно присел на край скамейки.
— Судим мы сегодня злейшего врага леса...— продолжал Зелёная Борода.
— Не имеете права! — крикнул Мамур. — Суд без защитника недействительный.
— Чего захотел!— возмутился КОМПОТ.
Но Профессор подумал и сказал:
— У подсудимого должен быть защитник. Только такой суд считается справедливым.
— Хорошо, пусть будет защитник,— проскрипел Зелёная Борода.— Кто хочет защищать злодея?
Все посмотрели друг на друга и отвернулись.
Жалко стало Одарёну Мамура. Вспомнил, как спас он ему жизнь, как вместе тигровую наживку ели, как собирался Мамур дудку ему из камыша сделать.
И сказал Одарён:
— Я буду его защитником.
Все ахнули. Одарён, сын Профессора, по доброй воле вызвался защищать злодея!
— Век не забуду!— сказал Мамур.
И начался справедливый суд.
Я не буду перечислять все злодейские дела Мамура, которые припомнил в своей обвинительной речи Зелёная Борода. Скажу только, что речь Главного Смотрителя была яркой и убедительной.
— Но, может быть, Мамур страдает какой-нибудь болезнью, и ему нужна диета — рыба и нежное птичье мясо?— сказал Одарён.
— Вот именно: я больной человек!— подхватил Мамур и закашлял.
— Чем же ты болен?— спросил КОМПОТ.
— У меня этот... как его, склероз печени.
— Может, цирроз?
— Да-да, цирроз.
— Склероз совести у него!— вскричал Зелёная Борода.— А с такой болезнью не только зайца — слона можно проглотить, как таблетку.
— Меня оскорбляют!— обиделся Мамур.
Одарён встал с пенька.
— Я протестую! Посмотрите на это добродушное существо с открытым и честным взглядом. Неужели он может съесть слона?
— Съест и косточки обгложет! — подтвердил Зелёная Борода.
— Мне даже противно было бы есть его,— брезгливо сморщился Мамур.— Он с хоботом.
— Как записать? — спросила Зелёная Чёлка: она вела протокол.
— Запиши: «Противно, а съел бы»,— подсказал бедный Равшан.
— При чём тут слон?— возмутился Мамур.— Они у вас даже не водятся.
— Но там, где есть слон, водятся такие же злодеи, как ты,— проскрипел Зелёная Борода.
— Я протестую,— сказал Одарён.— Какое отношение имеет наш злодей к тому злодею?
И тут слово взял Профессор:
— Самое прямое,— сказал он.— Оба они — враги природы, неважно, убил ли наш злодей маленького зайца или тот злодей — великана-слона. В старину считали, что Земля держится на трех китах. В определенном смысле это так и есть: на китах, слонах, рыбах и птицах держится наша Земля. Держат её деревья, травы, цветы. Каждый корешок, каждая былинка держат Землю...
— На земле человек — царь,— проворчал Мамур.
— Разум — царь,— поправил Профессор.— Но, к сожалению, не всякому он дан.
— Неужели тебе не жалко убитых птиц и зверей?— бросив карандаш, прошептала Зелёная Чёлка. Из глаз у нее брызнули слезы.
— Жалко, как не жалко,— спокойно ответил Мамур.
— Так почему же ты не плачешь?
— Заплачь,— шепнул ему Одарён.— Это тебе зачтется.
— Сейчас, сейчас,— Мамур принялся тереть кулаками глаза, но не смог выдавить даже слезинки.
— Крокодил — и тот плачет,— сказал бедный Равшан.
— Неужели ж ты хуже крокодила? — возмутился Одарён.— И я тебя еще защищал!
— Не хуже, ничем не хуже!— закричал Мамур.
Но чего стоит самый громкий крик по сравнению с самой тихой слезой?
42
До позднего вечера длился суд. И был злодей Мамур единодушно признан виновным, как злостный и неисправимый враг леса.
Стали думать, как наказать его — чтобы и сам он навсегда забыл дорогу в лес и другим злодеям был бы урок.
Вернулся бы в самом деле тигр, да хоть одним таким Мамуром закусил,— вот это был бы урок!— проскрипел Зелёная Борода.
— А что если...— сказал КОМПОТ и поднял палец.
Мы все посмотрели на его палец, но ничего не поняли.
— Что, если...— сказал КОМПОТ и поднял второй палец.
Но и второй палец не прояснил мысль КОМПОТА.
Тогда КОМПОТ взмахнул руками, и тот палец, который был слева, перешел направо, а правый палец перешел налево.
— Только так!— закричал КОМПОТ.— Это будет самое справедливое решение. Прошу слова!
Ему дали слово, и вот какую мудрую речь произнес наш КОМПОТ:
— Значит, так. У нас есть злодей, который нам не нужен, и нужен тигр, которого у нас нет. Так давайте обменяем злодея на тигра, и каждый будет иметь то, что ему нужно!
— Мамура в зоопарк!— запищала Зелёная Чёлка.
От этих слов ноги у Мамура подкосились, и он рухнул на скамью, которая с треском под ним переломилась.
— Не хочу!— завопил он, сидя на земле.
— Это еще честь для тебя,— проскрипел Зелёная Борода.— Там все-таки звери как звери, не злодеи.
— Не хочу в зверинец!
— Я думаю, если ты будешь себя хорошо вести, тебя не станут держать в клетке,— успокоила его Маленькая Повелительница.— Дадут какую-нибудь работу, будешь ухаживать за животными — кормить их, поить, купать. Со временем ты их полюбишь, и тебе уже не захочется их убивать.
— А если... если за меня не дадут тигра?— с надеждой спросил Мамур.— Вот не дадут — и все. Скажут, самим нужен.
— На бегемота согласны,— проскрипел Зелёная Борода.
— А если и бегемота не дадут?
— На крысу обменяем!!!— завизжал Зелёная Борода.
«ОБМЕНЯТЬ ЗЛОДЕЯ МАМУРА НА ТИГРА ИЛИ НА ЛЮБОЕ ДРУГОЕ МЛЕКОПИТАЮЩЕЕ»,— записала в протоколе Зелёная Чёлка.
43
Усадили Мамура на заднее сиденье мотоцикла, надел на него КОМПОТ свою кольчугу, как смирительную рубашку, завязал ему Зелёная Борода рот полотенцем, чтобы не укусил сзади КОМПОТА за ухо, и увез КОМПОТ Мамура в город менять на тигра.
А скоро пришло время разъезжаться и всем остальным...
— Я возьму с собой тигровую «лапу»,— сказала Зелёная Чёлка.— Она мне будет напоминать, как мы были тиграми.
— А я возьму камышовые качалки,— сказал бедный Равшан.— Распущу на уроке и представлю, что я в Тигровом лесу.
— А у меня все здесь!— похлопал по магнитофону Одарён.
— Неужели КОМПОТУ так ничего и не дадут за Мамура? — вздохнула Маленькая Повелительница.— Такой редкий злодей.
— Злодеев своих везде хватает,— ответил Зелёная Борода.
— Да-да,— подхватил Профессор.— И кажется, я тоже кое-что увезу отсюда.
Все посмотрели на Профессора, но в руках у него ничего не было.
— Я узнал, наконец, то, чего не знал,— продолжал Профессор.
— Что же это такое?— спросила Маленькая Повелительница.
— Оказывается, мало — знать все, когда рядом еще живут люди, не знающие ничего — вот что я узнал. Каждый должен знать то, что знают все. Только тогда мы сможем сохранить нашу Землю. Невежество одного может принести больше вреда, чем пользы — знание многих!
— Истинно так! — сказал Зелёная Борода.
И вдруг на глазах у всех борода Главного Смотрителя леса из зелёной стала огненно-рыжей. И в ту же секунду озера стали синими, задумались деревья, притихли птицы.
Это в край Исчезнувшего Тигра пришла осень...
Что было дальше?
В детстве, когда мне читали сказку и когда сказка кончалась, я всегда спрашивал: «А что было дальше?» Мне не хотелось расставаться со сказкой. Взрослые говорили: «А ничего. Сказка ведь кончилась!» Я не верил и, когда научился читать, заново перечитал все сказки. Но они и правда кончались, дальше ничего не было.
Это, конечно, несправедливо. И особенно остро чувствуешь это, когда сам очутишься в сказке, живешь в ней целое лето и вдруг — сказка кончилась.
Но дело в том, что наша сказка не совсем сказка — герои ее не придуманные, а настоящие. Поэтому я могу смело сказать, что сказка не кончилась. Она разъехалась по разным городам, только и всего. И если вы хотите знать, что было дальше, я с удовольствием расскажу.
Очень смешная история приключилась с бедным Равшаном. Камышовые качалки, которые он взял, чтобы распустить в классе, распустились прямо в самолете, и все пассажиры вышли из лайнера с ног до головы в пуху. Весь аэропорт сбежался смотреть на них. Бедному Равшану здорово попало от Маленькой Повелительницы. Но зато весь класс был просто потрясен, узнав, что сочинение бедного Равшана «Как мы были тиграми» удостоено высшего балла.
Одарён усовершенствовал свою Машину, которая Видит Сны. Теперь ей снятся леса, звери и птицы. А это очень важно, ведь машин с каждым днем все больше, так лучше уж машины пусть тянутся за человеком, чем человек станет похожим на машину.
«Не бойся быть укушенным тигром — хуже, если ты убьешь муравья»— так начинается книга, которую пишет Профессор. В ней он решил рассказать все, что знает, для тех, кто хоть чего-то не знает.
Мамур в зоопарке. Как и предсказала Маленькая Повелительница, в клетке его держать не стали, это оскорбило бы всех обитателей зоопарка. Он ухаживает за животными и в самом деле полюбил их. А со слоном даже подружился — водой не разольешь. Тигра за Мамура не дали. В зоопарке он всего один, да и тот старый, вот-вот умрет. КОМПОТ разослал письма во все заповедники, но, оказывается, уничтожить тысячи тигров было легче, чем добыть теперь двух тигрят.
Я обещал сказать, что случилось с КОМПОТОМ после того, как он увидел Маленькую Повелительницу. Так вот, с ним случилось то, что так часто случается с первого взгляда: он в нее влюбился. Сейчас они вместе выступают в цирке — Маленькая Повелительница повелевает змеями, а силач КОМПОТ поднимает тяжести. На него кладут чугунную плиту и на нее въезжает легковой автомобиль с пассажирами. Все терпит он, чтобы только доказать свою любовь. Но Маленькой Повелительнице этого мало: она считает, что от любви у человека вырастают крылья. Только после того, как КОМПОТ пролетит на трапеции под куполом или хотя бы пройдет по канату, она поверит в его любовь... Если вы увидите в цирке человека, осторожно, наощупь идущего по канату, вполне возможно, что это наш КОМПОТ.
Зелёная Борода все так же охраняет лес. Каждое утро он заботливо поправляет табличку «БЕРЕГИТЕ ТИГРА». Он не теряет надежды, что в туранговом лесу когда-нибудь снова будет тигр, а пока, за неимением тигра, бережет табличку. Все-таки когда есть табличка, остается раздобыть только тигра, а это, согласитесь, меньше, чем и табличку и тигра. У олененка Соски выросли рожки, и он норовит все поддеть ими, но даже для него табличка неприкосновенна.
И, наконец, Зелёная Чёлка. Молва о её храбрости, проявленной при защите птиц и зверей от злодея Мамура, дошла до самого лесного министра. Лесной министр отложил все дела и тут же сочинил приказ, в котором объявил Зелёной Чёлке благодарность, а лично от себя наградил ящиком груш. Он сам отправил груши Зелёной Чёлке по почте, старательно переложив их стружками.
Ящик груш! Представляете, какое это богатство, если только одна груша, брошенная с балкона, может превратиться в целую сказку.
Принцесса коз
Однажды над небольшим кишлаком, затерянном высоко в горах, появилась жар-птица, или птица Симург, как называют её в этих краях.
Известно: перо жар-птицы приносит счастье, поэтому все жители кишлака при виде нежданной гостьи заволновались. А тут ещё чайханщик Мурод, как будто он был падишах, а не чайханщик, вывел на балкон своего двухэтажного особняка красавицу дочь и крикнул:
– Отдаю любимую дочку за того, кто добудет мне перо жар-птицы!
Что тут началось! Вся молодежь прямо с ума сошла, все кинулись плести сети, мастерить силки да ловушки, кто за ружье схватился, кто про дедовский лук со стрелами вспомнил...
Один Гаюр, сын вдовы, которая всю жизнь вышивала на продажу тюбетейки, даже ухом не повел.
– Ты что же, не хочешь жениться на дочери чайханщика?— крикнула ему через дувал соседка Малика.— А я мечтала поплясать на твоей свадьбе!
– Сначала смой свои веснушки, Принцесса коз!— ответил Гаюр.
Так дразнили в кишлаке Малику, потому что мать ее держала этих несносных животных, и Малика с утра до вечера гонялась за ними по горам.
– И правда, попытал бы счастья, сынок,— сказала мать Гаюра.— У меня уже глаза не видят тюбетейки вышивать. Эта, пожалуй, последняя — возьми ее себе... — и протянула сыну тюбетейку, вышитую обыкновенными шерстяными нитками, но такую, что глаз не отвести.
– Ладно, попробую...
Принцесса коз, сама как коза, вокруг него – прыгает:
– Не поймаешь жар-птичку — не расстраивайся, я не дочь чайханщика, я за тебя и так пойду.
– Причешись сначала!— растрепал ей жесткую, как проволока, челку Гаюр и пустился в путь.
Шел он, шел, карабкался по отвесным скалам, карабкался и забрался на такую крутизну, что самому страшно стало. Тут его и ночь застигла. Запахнул он потуже халат, сел, прислонился к камню, да так и уснул.
Просыпается утром — что такое? На голове у него палка лежит. Хотел сбросить ее, глядь — вторая палка поперек первой на голову опускается. Поднял глаза к небу и ахнул: это жар-птица у него на голове гнездо вьет. Видно, приглянулась ей вышитая цветными узорами материнская тюбетейка...
Что тут делать? Известно, что: хватай ее за хвост, пока не улетела! Но Гаюр пожалел жар-птицу. Раз она облюбовала для гнезда его голову, значит лучшего места не могла найти, пусть вьет.
Между тем в кишлаке заметили сидящего на вершине Гаюра, у которого жар-птица на голове гнездо сооружала. Все жители от мала до велика, высыпали на плоские крыши своих кибиток и стали в недоумении переговариваться между собой: «Что же он медлит? Спит, что ли?»
Тут Гаюр почесал за ухом, и народ заволновался пуще прежнего: «Не спит!»
Закончила жар-птица вить гнездо (а получилось оно, надо сказать, на славу, потому что она еще и ваты из халата у Гаюра надергала), снесла яйца и села птенцов высиживать.
День проходит, второй, третий. Сидит жар-птица в гнезде, хвост до самой земли свесила, хорошо ей, уютно. А каково Гаюру? Днем солнце немилосердно печет, ночью холодом от ледников тянет, шея под тяжелым гнездом так и гнется. Но терпит...
У матери Гаюра сердце кровью обливается. Который день сын, бедняжка, голодный сидит. Налила кувшин молока, понесла Гаюру. Да куда ей! На первом же камушке оступилась, кувшин разбился, молоко ручьем полилось...
Младший брат Гаюра нарвал яблок, понес Гаюру. Довольно высоко взобрался, да на узком овринге оробел, зашатался — яблоки по всему ущелью раскатились...
Ночь настала. Жар-птица с гнезда слетела, в небо взвилась, звезд поклевала, из Млечного Пути напилась. А у Гаюра вот уже сколько дней маковой росинки во рту не было. Закрыл он глаза, стал дремать, чтобы о еде не думать.
Утром проснулся, глядь — перед ним свежая лепешка и кувшин студеной воды. Чья же это добрая душа позаботилась о нем? Схватил он лепешку, ест, водой запивает, чувствует, как силы к нему возвращаются.
Весь кишлак снова на крыши высыпал: у Гаюра лепешка с водой появились! Кто мог доставить их ему на такую головокружительную высоту? Не иначе как жар-птица. Ведь если перо ее приносит счастье, то почему бы ей самой не принести лепешку доброму человеку? Вот только где она их берет, не печет же сама в тандыре?
Неизвестно, кто и где выпекал эти лепешки, только появлялись они перед Гаюром теперь каждое утро. Как ни старался он подкараулить своего таинственного благодетеля, как ни таращился по ночам в темноту, но перед самым рассветом всегда хоть на пять минут засыпал, а когда просыпался, лепешка и кувшин воды были уже перед ним.
…Уходил Гаюр искать жар-птицу молодым и стройным, а пока вывела она птенцов, стал на старика похож: борода отросла, согнулся, от солнца и холода почернел. Но доволен: над головой уже птенцы пищат.
– Этот Гаюр не такой простак, как мы думаем,— потирая руки, говорил чайханщик Мурод.— Ему мало одной жар-птицы — он решил ее вместе с птенцами поймать. Вот это по-моему! Ради этого стоило немножко и пострадать...
Хорошенькое «немножко»! Посидел бы сам на его месте.
Трудное время для Гаюра настало. Птенцы растут не по дням, а по часам, в гнезде потасовки устраивают, мускулы развивают, гнездо так ходуном и ходит. А надо держаться: уронишь гнездо — птенцы со скалы упадут, насмерть разобьются.
Снова народ в кишлаке заволновался: ну чего он ждет? Ведь окрепнут птенцы — вылетят, ни с чем останется, счастье свое упустит. Все нервы людям вымотал!
А птенцы уже на краю гнезда сидят, крылья расправляют, глазом в небо косят.
– Хватай — улетят!— кричит Гаюру чайханщик Мурод.— Больше все равно не вырастут!
Сидит Гаюр, не шелохнется, руками в землю уперся, из последних сил держится.
И вот подтолкнула жар-птица плечом одного птенца, потом второго, а вслед за ними и сама взмыла в небо. Тут только Гаюр расслабился, тряхнул головой, сбросил с себя тяжелое гнездо и упал в изнеможении.
Лежал он и видел, как парят в небе три жар-птицы, три радуги — одна большая, две поменьше — и улыбался от счастья, что выдержал до конца.
А жар-птица, сделав круг над гнездом и увидав лежащего без сил Гаюра, только теперь поняла, что это не скала была, не камень — живой человек так терпеливо ждал, пока она высидит у него на голове птенцов.
И когда спускался он по тропинке на негнущихся ногах, вдруг увидал, как с неба спланировало и упало прямо перед ним перо жар-птицы — подарок от нее за его терпение и доброту.
Нагнулся Гаюр, поднял перо. А было оно, видать, и вправду непростым, потому что нагнулся Гаюр стариком с бородой и сгорбленной спиной, а разогнулся прежним Гаюром — молодым и веселым.
Помахал он жар-птице и, спрятав перо, заторопился домой.
Весь кишлак вышел встречать его. В каждом доме для него угощение, везде он желанный гость, ведь все видели, как жар-птица ему перо подарила.
Гаюр не отказывался. Заходил, присаживался к дастархану, но к всеобщему удивлению почти не прикасался к еде. Отщипнет кусочек лепешки, попробует, поблагодарит — и дальше.
— Это он бережет силы для угощения в доме чайханщика Мурода,— шептались за его спиной.— Уж там его встретят!
В самом деле, обед у чайханщика был приготовлен прямо-таки царский. Но каково же было изумление присутствующих, когда Га юр и здесь ничего не стал есть Надломил лепешку, попробовал: «Нет, не она...»—и поднялся из-за стола.
– А перо жар-птицы?— напомнил чайханщик Мурод.— Ты не хочешь получить за него мою дочку? Так что же ты хочешь?
– Я готов отдать его всего лишь за одну лепешку,— ответил Гаюр.— Но только за ту, которую ищу...
Он обошел весь кишлак, но, увы, безуспешно. Да уж и впрямь — не жар-птица ли приносила ему те лепешки?
Невеселый подходил он к своему дому.
– Ну что, Гаюр, выбрал невесту? А когда свадьба? — раздался за его спиной задиристый голосок Принцессы коз.
Он остановился, подумал и решил не обижать ее — раз уж у всех побывал, надо хотя бы из вежливости и к ней зайти.
Усадила она его за стол, на столе — чай, сладости. Сама напротив села, щеки кулачками подперла.
– А не найдется ли у тебя лепешки, Принцесса коз? — спросил Гаюр, потому что в самом деле проголодался.
– Сегодня не пекли,— ответила она.
– Так, может, испечешь?
– Этим занимается мать,— ответила Малика. – Но её нет дома, она ищет пропавшую козу.
– Ты даже не умеешь испечь лепешку!— поразился Гаюр. — Да кто же тебя возьмет замуж, такую белоручку?
– А у меня муж будет все делать, — не отрывая кулачков от щек, сказала Малика.— Я буду ему только указывать.
Надо ли описывать возмущение нашего Гаюра! Хотел он тут же встать и уйти, но что-то удержало его. Поборов в себе мужское самолюбие, он засучил рукава и сказал:
– Ну давай, командуй...
– Разожги тандыр,— сказала Принцесса коз,— отмерь три пиалки муки... Теперь возьми горшок и подои козу...
– Вот уж это не мужское дело!— вскричал Гаюр.— Чтобы я доил эту лупоглазую сестру шайтана?! Не бывать этому!
– Хорошо, можешь замесить тесто на воде.
– Нет, я хочу ту лепешку, которую готовят в вашем доме всегда.
– Тогда дои сестру шайтана...
Как ни оскорбительно было для Гаюра доить козу, которая к тому же ни секунды не стояла на месте, он все же изловчился выдоить из нее полкосы терпкого, пахнущего горными травами молока. Сделал и все остальное, как велела Принцесса коз, а когда попробовал свежеиспеченную лепешку, понял, что зря ходил по всему кишлаку — надо было начать отсюда!
– Что ж не попробуешь мое изделие, да не оценишь, гожусь ли я тебе в мужья? — с трудом скрывая волнение, сказал Гаюр.
Принцесса коз даже не оторвала кулачков от щек.
– Разве мой муж не будет кормить меня из рук?— усмехнулась она.
И тут новая догадка пронзила Гаюра. Он подошел к Малике, разжал ее кулачки (она при этом вскрикнула от боли) и увидел, что ладони у нее — сплошные кровоточащие раны. Вот чего стоило ей каждую ночь подниматься к нему по острым, как ножи, отвесным скалам.
Перо ли жар-птицы тому виной или что-то другое, но Гаюр вдруг почувствовал, что смотрит на нее теперь совсем другими глазами. И он увидел, что Малика, которую все считали дурнушкой, вовсе не дурнушка — просто она не такая, как все: ни у кого нет таких солнечных веснушек, как у нее, и таких торчащих в разные стороны косичек, как у нее, и такого платья с разноцветными заплатами в виде цветов. А главное — такого любящего верного сердца...
– Зачем мне перо жар-птицы?— воскликнул Гаюр. – Может ли оно принести мне больше счастья, чем любовь преданного человека?— И он, выхватив перо из-за пазухи, подбросил его вверх со словами:— Лети! И принеси счастье тому, у кого его еще нет...
Когда Гаюр переступил порог своего дома, мать, укоризненно покачав головой, сказала:
– Где же твоя жар-птица, сынок? Ты так и не поймал ее?
Гаюр улыбнулся и, показав на Малику — Принцессу коз, сказал:
– Вот она!
Как солнечный лучик сражался с ночью
Жил-был солнечный Лучик. Он был еще совсем маленький, и Солнце ни на шаг не отпускало его от себя. Каждый день солнечные братья улетали кто на Юпитер, кто на Меркурий, кто на Марс и потом хвалились своими подвигами, а солнечный Лучик слушал и только вздыхал.
Но больше всего он мечтал побывать на удивительной планете Земля, где братья нагревали океаны, растапливали ледники, выращивали яблоки в садах и редиску в огородах.
Однажды он не выдержал:
— Я тоже хочу греть океаны!
— Подрасти немножко,— отвечало Солнце.
— Потому я и не расту, что дома сижу! Ну, хоть редиску красить!
— Рано, рано, потерпи...
— Ну хоть только взглянуть на Землю!
Жалко Солнцу отпускать маленького, да ничего не поделаешь: раз уж поманила его какая-нибудь из планет, все равно улетит.
— Так и быть, возьмите его с собой,— говорит Солнце старшим сыновьям.— Только смотрите за ним хорошенько.
Надели солнечные братья боевые доспехи, набили колчаны стрелами и понеслись к Земле.
Через три минуты они уже подлетали к Меркурию, через пять минут — промчались мимо Венеры, а еще через три — показалась Земля.
Дзыннннь! Солнечный Лучик врезался в камень, да так, что шлем отлетел.
— Привыкай!— засмеялись братья. — Земля — планета крепкая.
Попробовал солнечный Лучик нагревать океаны — ничего не вышло. Кинулся растапливать ледники — в трещину упал. Редиску в синий цвет выкрасил.
— У нас тоже не сразу получалось,— успокоили его братья.— Учись пока просто прыгать по Земле.
Так он и сделал. Прыгал сначала на одной ножке, потом на другой и не заметил, как очутился в пустыне. Здесь не было ничего интересного, и он уже хотел лететь дальше, как вдруг песчинка у него под ногой шевельнулась, потянулась, лопнула, из нее выглянул пушистый желтый цветок. Оказывается, это была не песчинка, а зернышко.
— Ах, ну кто просил, кто просил!— сказал цветок.— Я так сладко спала!
— Извините, — промолвил солнечный Лучик.
— Как скучно! — продолжал цветок.— Сейчас вы спросите, как меня зовут.
— Ну что вы!— еще больше смутился солнечный Лучик, потому что именно это он и хотел спросить.
— Ах, так! Вас это не интересует?
— Да нет же, я...
— Вот видите! Ну хорошо, хорошо, если вы так настаиваете... Меня зовут мимозка Фаришта. А почему вы все время молчите?
— Но вы...
— Хватит, дайте же и другим слово сказать!
Это было очень капризное растение. Солнечный Лучик просто с ног сбился, исполняя желания Фаришты. То ей было душно — и он летел в горы за прохладным ветерком, то она умирала от жажды — и он мчался к океану за дождем... «Ну что это за дождь!— возмущалась она. — Это дождь для слонов, а не для цветов! А ваш ветерок чуть не вырвал меня с корнем!... Поставьте-ка шлем, я посмотрюсь в него. Ах, на кого я похожа!»
Пока мимозка приводила в порядок свою прическу, он сидел в сторонке и любовался ею. Он никогда не видел других цветов, но готов бы поклясться, что лучше ее нет на всей Земле. И от его взгляда над пушистой головкой Фаришты вспыхнула маленькая радуга.
— Благодарю вас, эта безделушка мне, кажется, идет, — сказала мимозка.
Солнечный Лучик от счастья даже покраснел.
— Нисколько не удивлюсь, если услышу, что вы влюбились в меня,— продолжала она.— Что поделаешь, в такой красивый и умный цветок трудно не влюбиться. Признаться, я вам даже завидую: влюбиться — это такое счастье!
— Но почему же вы... тоже... не влюбитесь?— прошептал он.
— Увы, не вижу, в кого,— ответила мимозка.
Солнечный Лучик присел на камешек и умолк. Ему вдруг стало очень грустно.
Но долго грустить ему не пришлось. Раздался шум сражения, и он увидел на холмах своих братьев. Черные зловещие тени надвигались на них.
— Мы вам покажем, как нагревать океаны!— шептали тени.— Мы вас отучим растапливать ледники! Вы у нас забудете дорогу в сады и огороды! На Земле хозяйка — Ночь!
Братья отбивались мечами, разили копьями и стрелами, но тени были неуязвимы.
— Отходим!— скомандовал самый старший из братьев — Обойдем вокруг Земли, зайдем в тыл Ночи и рано утром дадим сражение!
— Прощайте,— шепнул солнечный Лучик.
— Как! Вы оставляете меня одну?— удивилась мимозка.— Очень мило с вашей стороны!
— Но ведь все отходят...
— Ах, вам стыдно оказаться храбрее других. Какая скромность!
«В самом деле, как же я могу оставить ее одну?— подумал солнечный Лучик.— Нет, видно, не все равно: имеешь ли ты дело с ледниками, океанами и редиской или отвечаешь за такой беззащитный и нежный цветок!»
— Где ты, малыш?— звали его старшие братья.
Солнечный Лучик не отзывался.
— Да он, наверное, уже давно дома,— сказал кто-то из братьев.
Они взлетели на вершины гор, оттуда на облака и скрылись за горизонтом.
И в ту же минуту из-за холмов вышла Ночь.
Она была в черном бархатном платье, в черных туфлях и в черной шляпе, украшенной алмазами. Черные волосы ее были распущены. Она шла по Земле, и от ее шагов засыпали рыбы в океанах, сворачивались клубками звери в норах, цепенели от страха птицы на ветках. А все, что днем пряталось по темным закоулкам и подвалам, выползало и шло вслед за Ночью. Это были ее слуги. Угождая хозяйке, они бранили Солнце, смеялись над добрыми делами, чернили светлые имена.
— Спать, спать, кто тут еще не спит?— прошептала Ночь и, увидав солнечный Лучик, накрыла его своей черной шляпой. Глядь — не Лучик под шляпой — шляпа под ним!
Честно говоря, он сам не ожидал от себя такого.
Ночь повертела шляпу — нет ли где дырочки — и снова, теперь уже не накрыла, а прямо прихлопнула солнечный Лучик. А вышло опять наоборот—Лучик прихлопнул шляпу.
— Понятно, он хочет мне служить,— усмехнулась Ночь. — Ну что ж, это даже оригинально: Ночь с солнечным Лучиком в шляпе!
Она надела шляпу — солнечный Лучик остался на камне.
— Издеваться надо мной?!— вскричала Ночь.
Но мимозка Фаришта расценила его верность, как измену.
— Вам очень интересно играть с нею в прятки?— обиженно сказала она.— Что ж, спокойной ночи! Но знайте: если я замерзну, это будет на вашей совести.
Она сомкнула свои пушистые ресницы и тут же уснула.
А Ночь, между тем, разошлась не на шутку. Она топтала солнечный Лучик, тыкала в него зонтиком, вбивала каблуками в землю — все тщетно.
Тогда она позвала своих слуг.
Один из них выплеснул целый пузырек чернил, но на чёрном солнечный Лучик стал еще светлее. Другой принялся стирать его щеткой, но от этого он засверкал еще ярче!
Ночь вся почернела от злости.
— Подите все прочь!— крикнула она.— Если бы вы служили мне так же верно, как он служит Солнцу, на Земле давно бы уже была вечная Ночь! Единственный мой верный слуга — Мрак! Эй, Мрак!
И тут из темноты, словно послушный пес, явился Мрак. Он был такой черный и страшный, что даже Ночь отшатнулась, увидав его.
— Что прикажешь?— спросил Мрак.
— Да вот, какой-то крохотный солнечный Лучик всю меня извел!— пожаловалась Ночь.— У меня даже голова разболелась.
Мрак наклонился над камнем.
— Не вижу никакого лучика,— проворчал он.— Уж не приснился ли он тебе?
Глянула Ночь — и правда: там, где только что сиял солнечный Лучик, ничего не было.
— Он исчез от одного твоего взгляда!— воскликнула Ночь — Ай, да Мрак!
И они, обнявшись, пошли дальше.
Но солнечный Лучик не исчез. Если бы Ночь догадалась потрогать камень, она бы почувствовала, что он теплый. Но она торопилась — с востока уже шли солнечные полки: это братья, узнав, что солнечный Лучик один бьется с Ночью, спешили ему на помощь.
И вот они пришли, но где же славный боец?
— Я знаю, где он, — проснувшись, сказала мимозка—Он спрятался в камне!... Эх вы, храбрец, испугались Ночи! Выходите, я уже не сержусь...
Солнечный Лучик молчал. А молчал он потому, что в камне его уже не было — он до последней частицы отдал себя мимозке. всю ночь согревая ее.
И тогда мимозка горько заплакала. Она поняла: такого верного солнечного Лучика ей больше никогда не найти.
А солнечные братья молча сняли свои золотые шлемы.
Долго горевало Солнце. Но с тех пор, посылая своих сыновей к ближним и дальним планетам, оставляет оно под конец самые верные, самые светлые свои лучи и говорит им так:
— А вы летите на Землю и оставайтесь там. Нагревайте камни, лесные тропинки, прячьтесь в крышах и стенах домов, проникайте в сердца людей и помогайте им победить Ночь!
И если за окном сейчас темно, воет ветер и по улицам крадется Мрак, а тебе совсем не страшно, значит крохотный солнечный лучик поселился и в твоём сердце.
Зелёный мальчик
Зелёный он был не весь, только пальчики, но уже зелёные они у него были такие, что никакое мыло не могло отмыть. А позеленели они у него оттого, что жил он возле самого леса, там он и пропадал целыми днями. Прыгал с кузнечиками, делал пищалки из листьев, за стрекозами носился — мало ли в лесу забав.
Однажды увидал он на полянке сломанную Ёлочку. Подвязал ее, укрепил, принес воды из ручья, и Ёлочка поправилась. Стали они друзьями...
Какой же лес без лесничего! Был в лесу и Лесничий, но жил он в городе, на самой главной улице, в самом высоком доме, в лес же являлся только за тем, чтобы натрясти орехов, наворовать меда у пчел или убить кабана. Стены в доме Лесничего были увешаны оленьими рогами, на полу валялись медвежьи шкуры, на кухне что-нибудь постоянно жарилось.
— Все это дары природы за мою любовь к ней!— говорил Лесничий своему сыну.— Люби природу — она в долгу не останется.
— Люблю!— отвечал лесников сын.— Я без нее просто жить не могу. Что там у нас сегодня на обед — зайцы или фазаны?
Сын Лесничего не умел отличить ель от березы, лягушку от соловья, но Лесничий не терял надежды привить ему любовь к природе, и на день рождения подарил ружье.
Отправился сын Лесничего в лес. Полдня ходил — ни одного зайца не встретил. «Э,— думает,— на сковородке я их быстрее найду!» Только хотел повернуть назад, глядь: полянка, на полянке Ёлочка, а возле нее Зелёный мальчик. Держит Ёлочку за ветку и разговаривает с нею. У лесникова сына даже ухо вытянулось от желания узнать то, что его не касалось. Подкрался поближе и стал слушать.
— Ах, как бы мне хотелось побывать на новогоднем балу!— говорила Ёлочка.
— Так в чем же дело?— отвечал Зелёный мальчик. — Ты будешь самой красивой снегурочкой.
— Я знаю,— вздохнула Ёлочка.— Ещё бабушка рассказывала: в новогоднюю ночь все маленькие Ёлочки превращались в снегурочек и до утра водили хоровод. Некоторые даже убегали в город, чтобы повеселиться там. Но с тех пор, как нас стали рубить для новогодних елок, мы боимся людей и не верим им.
— Тебя никто не обидит, я обещаю!— воскликнул Зелёный мальчик.
Ёлочка помолчала. Видно, очень уж ей хотелось побывать на новогоднем балу.
— Ну хорошо, — сказала она. — Приходи в ночь под Новый год, наряди меня, и ровно в полночь я превращусь в снегурочку.
— Жди! Обязательно приду!— воскликнул Зелёный мальчик.
Он ушел, а Ёлочка помахала ему вслед зелёной веткой и прошептала: «Скорее бы Новый год!»
«Так вот какие дела здесь творятся!— подумал сын Лесничего.— Что ж, посмотрим, какая выйдет из нее снегурочка».
За три дня до Нового года взял он топор, пошел в лес и срубил Ёлочку. Принес домой, нарядил ее, ждет, когда Новый год придет.
Вот пришел Новый год.
В доме Лесничего накрыли столы, и было на этих столах немало такого, что еще вчера бегало, летало и пело. Гости были довольны.
А сын Лесничего собрал своих друзей, они надели маски, влезли в медвежьи и волчьи шкуры и топали вокруг Ёлочки.
Но вот часы в гостиной начали бить полночь.
— Сюрприз!— закричал сын Лесничего. — Смотрите на Ёлочку!
Все ждали, что она начнет кружиться или мигать лампочками, но случилось такое, о чем никто и подумать не мог. С двенадцатым ударом Ёлочка сбросила игрушки и превратилась в Девочку. Руки у нее были тонкие, как веточки, шубка белее снега, но самое удивительное — вместо ресниц у нее были зелёные иголки!
— Вот так сюрприз!— закричали мальчишки.— Как же мы раньше не заметили, что это не Ёлочка, а Девочка!
— Для этого надо любить природу!— важно сказал сын Лесничего.— Я эту Ёлочку тащил на себе из лесу в трескучий мороз!
— Но ведь я просила нарядить меня в лесу, а ты срубил!— сказала Девочка.
— Я боялся, что тебя срубит кто-нибудь другой,— вывернулся сын Лесничего.
— Мне было так больно, я плакала, неужели ты не слышал?
— У меня шапка была на ушах,— ответил сын Лесничего.
Девочка пристально посмотрела ему в глаза и сказала:
— А ну, покажи пальцы.
Сын Лесничего протянул руки, и Девочка все поняла.
— Это не ты,— сказала она.— У моего мальчика пальцы зелёные, как трава, а у тебя белые.
— Все правильно, летом зелёные, а зимой они у меня под цвет снега,— не моргнув глазом, соврал сын Лесничего.
Но Девочка не поверила ему и пошла искать Зелёного мальчика.
Тогда лесников сын вытащил на улицу мешок орехов и крикнул:
— Эй! Кто хочет орехов, красьте пальцы в зелёный цвет!
Все мальчишки вымазали пальцы зелёнкой, и когда появился настоящий Зелёный мальчик, который тоже искал Девочку-елочку, она и ему не поверила.
«Она его не узнала, теперь надо и его запутать!»— рассудил сын Лесничего.
Он выкатил бочку меда и крикнул:
— Эй, девчонки! Кто хочет меду, красьте ресницы зелёной краской!
Тут же все девочки намазали ресницы зелёной тушью, и теперь уже никто не мог различить, которая из них бывшая Ёлочка. Даже Зелёный мальчик.
Во дворце уже все было готово к открытию карнавала. Прибыли музыканты и клоуны, снегурочка и дед Мороз с мешком подарков. А Зелёный мальчик и Девочка никак не могли найти друг друга. Несколько раз они оказывались рядом, и сердца их подсказывали им, что надо только взяться за руки, как все сомнения исчезнут, но вокруг них было столько притворства и сами они стали такими подозрительными и недоверчивыми.
И тогда сама природа возмутилась такой несправедливостью. Она велела Зиме уступить на полчаса свое место Весне, и вдруг дохнуло теплом, закапали и зазвенели сосульки, по улицам побежали ручьи, а с неба хлынул теплый летний дождик. Он смыл зелёнку с мальчиков и тушь с девочек — только пальцы Зелёного мальчика и ресницы Девочки-елочки остались зелёными, потому что они были настоящие. И они узнали друг друга.
А сына Лесничего мальчишки и девчонки, узнав в чем дело, не пустили на бал. Кроме того, дома ему попало за мед и орехи, да так, что он возненавидел дары природы и навсегда забыл дорогу в лес.
Кого лифт не везёт
В одном городе жил мальчик, звали его Горошек. Он был такой маленький, что его даже лифт не вез. Ну, вы знаете, многие лифты так устроены: если не хватает веса, хоть ты тресни — ни за что не повезет. Это нарочно так сделано, чтобы дети не ездили одни, без взрослых.
Каждый день Горошек съедал целый пузырек витаминов, уж очень ему не хотелось ходить пешком, но лифт все равно не вез.
Вот однажды стоит он возле подъезда, ждет, пока кто-нибудь вверх поедет, глядь — бредет пес Чуткий нос. «Может, с ним меня лифт повезет?»— думает Горошек.
— Эй!— кричит,— Чуткий нос, меня лифт не везет, весу не хватает. Выручи, поехали со мной!
— А забыл, как ты меня дразнил?— отвечает Чуткий нос.— Я всю ночь магазин караулил, пришел — с ног падаю, наконец-то, думаю, вздремну в теплой конуре. Как же, вздремнул!
— Не дразнил!— закричал Горошек.— Чтоб мне провалиться на этом месте — не дразнил!
Чуткий нос весь задрожал от такой страшной клятвы, но земля под Горошком даже не шелохнулась.
— Извини, видать, я тебя с кем-то спутал,— говорит Чуткий нос.— Что ж, поехали.
Стали они в лифт, нажали кнопку — лифт ни с места.
— Не расстраивайся,— говорит Чуткий нос.— У меня в соседнем дворе друг живет. Троих он нас точно повезет.
Привел Чуткий нос друга кота с драным хвостом.
— Что? Ради него?! Даже не подумаю!— фыркнул Драный хвост.— Пусть пешком топает!
— Что с тобой?— удивился Чуткий нос.— Ты всегда выручал друзей.
— За друга я головы не пожалею! Но когда ты нежишься на солнышке, а к тебе подкрадываются, хватают за хвост и начинают таскать, как половую тряпку...
— Опять меня с кем-то путают! — закричал Горошек.— Не таскал! Чтоб меня громом на этом месте убило — не таскал!
Драный хвост брыкнулся на землю и заткнул уши лапами, потому что страшно боялся грома. Но над Горошком не то что гром — воробей не чирикнул.
— Надо же! А как похож...— виновато сказал Драный хвост.
Стали они в лифт, нажали кнопку — лифт ни с места.
— Худые мы, брат, с тобой, — вздохнул Чуткий нос. — Надо еще кого-то звать.
— Есть тут у меня одна приятельница,—говорит Драный хвост.— Подождите, я мигом!
Привел Драный хвост приятельницу — черепаху Костяную рубаху.
— Для него? Пальцем не пошевельну!— прошипела Костяная рубаха.
— А как же дружба?— спрашивает Драный хвост.
— Хорош друг! Мне в этот четверг сто лет исполнится, я ему в прапрапрапрапрабабушки гожусь, а он что сделал? Перевернул меня на спину и целый час наслаждался, как я мучаюсь!
— Да что такое! Весь день меня с кем-то путают! — возмутился Горошек.— Не переворачивал я тебя! Чтоб мне с этого места не сойти!
— Всё! Он будет стоять на этом месте всю жизнь, как столб!— воскликнула Костяная рубаха.
Ничего подобного — Горошек и секунды не постоял на месте.
— Я думала, только мы, черепахи, похожи друг на друга!— удивилась Костяная рубаха — Ну что ж, прошу прощения...
Стали они в лифт, нажали кнопку — лифт ни с места.
— Жми сильнее! — кричит Чуткий нос.
— Ударь кулаком! — шипит Драный хвост.
— Топни ногой!— советует Костяная рубаха.
Горошек и нажимал изо всех сил, и топал обеими ногами, и барабанил кулаками в стенку — лифт как вкопанный.
Тогда он выскочил из лифта и стал кричать, что какой-то злой волшебник заколдовал лифт.
Тем временем Чуткий нос нажал кнопку, и лифт послушно пошел вверх. Горошек даже рот открыл от удивления. А друзья доехали до самого верха, спустились вниз, дверцы перед ними сами раскрылись, и они вышли из лифта.
— Да что же это творится!— заплакал Горошек.— Вас даже без меня везет, а меня даже с вами — нет! Зря только все наврал...
— Что наврал?— не понял Чуткий нос.
— Да вам всем. Это ведь я тебя дразнил. А тебя за хвост таскал. А тебя мучил... Потому что глупый был!
— Смотрите, что это с ним?! — закричал Чуткий нос. — Он вдруг прямо на глазах вырос! Ну-ка, стань в лифт... Нажми кнопку...
Горошек зашел в лифт, нажал кнопку — и лифт плавно пошел вверх. То-то было радости!
С тех пор Чуткий нос, Драный хвост и Костяная рубаха подружились с Горошком, и он никому не давал их аз обиду. А расти он стал не по дням, а по часам.
— Оказывается, растут не только от витаминов,— глядя на него, удивлялся Драный хвост.
— Оказывается! Это давно известно, — отвечала Костяная рубаха.
А Чуткий нос, который в своей конуре, охраняя чужое добро, часто размышлял о жизни, говорил так:
— Известно-то давно, но самое приятное — что люди, кажется, тоже начинают понимать это...
Примечания
1
Курпача — узкий тонкий ватный матрас в Средней Азии.
(обратно)2
Сюзане — настенный ковёр в Средней Азии, вышитый по шелку, бархату или хлопчатобумажному полотну.
(обратно)3
Навруз — Праздник нового года (21 марта) по астрономическому солнечному календарю у иранских и тюркских народов.
(обратно)4
Лейли и Меджнун — герои трагической истории любви, популярной на Ближнем и Среднем Востоке.
(обратно)5
Арык — небольшой оросительный канал в Средней Азии.
(обратно)6
Имеется в виду заповедник Тигровая Балка, расположенный на юге Таджикистана, где автор работал метеонаблюдателем.
(обратно)7
Туранговый (тугайный) лес — разновидность густой растительности вдоль берегов рек полупустынной и пустынной зон Средней и Центральной Азии.
(обратно)
Комментарии к книге «В краю исчезнувшего тигра. Сказки», Юрий Ильич Харламов
Всего 0 комментариев