«Приключения Джима Пуговицы»

Приключения Джима Пуговицы (fb2) - Приключения Джима Пуговицы (пер. Татьяна Алексеевна Набатникова) (Джим Пуговка - 1) 7485K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Михаэль Андреас Гельмут Энде

Михаэль Энде Приключения Джима Пуговицы

Первая глава, в которой все начинается

Страна, в которой жил Лукас-машинист, называлась Ласкания, только она была очень маленькая.

Особенно по сравнению с другими странами — с Германией, там, с Африкой или с Китаем. Она состояла в основном из горы с двумя вершинами: одна повыше, другая пониже.

Гору опутывала железная дорога с мостиками и тоннелями.

Дома там тоже были — один обыкновенный, другой с магазином. И маленькая станция у подножия горы. Там жил Лукас-машинист. А между двумя вершинами стоял замок.

Как видите, страна не пустовала. Но и слишком много в нее не помещалось.

Приходилось бдительно следить за тем, как бы не нарушить государственную границу, иначе промочишь ноги. Потому что Ласкания была островом посреди безбрежного океана, и волны шумели на границе день и ночь. Когда море утихало, в его глади отражалось днем солнце, а ночью луна. Тогда Лукас-машинист сидел на берегу и любовался.

Почему остров назывался Ласканией, а не как-нибудь иначе, никто не знал. Но когда-нибудь это, конечно, выяснится.

Итак, здесь жил Лукас-машинист со своим паровозом по имени Эмма. Эмма была очень хорошая, хоть и старая модель. Ну разве что немного толстоватая.

Конечно, может возникнуть вопрос: зачем в такой маленькой стране паровоз?

А как же: иначе что водить машинисту? Не лифт же! Ведь он бы тогда был лифтером. А он машинист. А настоящие машинисты водят только паровозы. К тому же, в Ласкании и нет лифтов.

Самого Лукаса ничуть не беспокоило, нужен ли еще кому-нибудь его паровоз. Он носил комбинезон и кепку. Глаза у него были голубые, но лицо и руки черные от сажи и мазута, хоть он каждый день мылся специальным мылом для машинистов. Сажа въелась глубоко в кожу.

Лукас курил трубку и часто улыбался, сверкая белыми зубами, которыми он мог разгрызать любой орех. Еще он мог завязать железную штангу бантиком. Но свою удивительную силу применять ему не приходилось, потому что он предпочитал спокойствие и мир.

Кстати, еще он мог точным плевком искусно погасить спичку на расстоянии трех с половиной метров и мог плевать мертвой петлей.

Каждый день Лукас ездил по извилистой железной дороге через пять тоннелей с одного конца острова на другой и обратно. Эмма пыхтела и посвистывала. И Лукас иногда насвистывал. А то они свистели вместе, это было здорово, особенно в тоннеле, потому что там гулко.

Помимо Лукаса и Эммы Ласканию населяло еще несколько человек. Например, король, который правил страной и жил в замке между двумя вершинами. Его звали Альфонс Без-Четверти-Двенадцатый, потому что он родился в двенадцать без четверти. Это был очень хороший правитель. Плохого про него никто не мог сказать, потому что про него вообще трудно было что-либо сказать. В основном он сидел в замке с короной на голове, в бархатном халате и клетчатых шлепанцах и звонил по телефону.

У короля Альфонса Без-Четверти-Двенадцатого было двое подданных, если не считать Лукаса, который, собственно, был не подданный, а машинист.

Один подданный — господин по фамилии Рукав — ходил гулять в котелке и с зонтиком. Он жил в обыкновенном доме и не имел других занятий, только ходил гулять, подвергался правлению короля и раскрывал зонтик, когда шел дождь.

Вторым подданным была женщина — правда, очень славная. Круглая, румяная, как яблочко, и звали ее госпожа Каак, с двумя а. Видимо, кто-то из ее предков был туговат на ухо и все время переспрашивал: ка-ак? Люди так и стали ее называть.

Госпожа Каак жила в доме с магазином, там можно было купить все, что хочешь: жевательную резинку, газеты, шнурки, молоко, стельки, масло, шпинат, ножовку, сахар, соль, батарейки для карманного фонарика, точилку для карандашей, кошелек, бусы из искусственного жемчуга, сувениры, клей — короче говоря, все.

Сувениры, правда, почти не покупали, потому что в Ласканию не приезжали туристы. Разве что господин Рукав от случая к случаю купит какой-нибудь сувенир — больше так, из любезности. Потому что дешево. Ну и чтобы поболтать с госпожой Каак.

Чтобы не забыть: короля можно было увидеть лишь по праздникам, в остальное время он был занят правлением. Но в праздники, ровно без четверти двенадцать, он подходил к окну и приветственно махал рукой. И его подданные ликовали и бросали вверх шляпы, а Лукас дергал паровозный свисток. После чего для всех подавалось ванильное мороженое, а по большим праздникам — земляничное. Мороженое король заказывал у госпожи Каак, она была большая мастерица его готовить.

Так и шла себе мирная жизнь в Ласкании, пока в один прекрасный день — да, вот тут-то и начинается, собственно, вся история.

Вторая глава, в которой приходит посылка

Однажды к берегу Ласкании причалил почтовый корабль, и почтальон с большой посылкой в руках спрыгнул на землю.

— Здесь живет некая госпожа Зубояд или что-то в этом роде? — осведомился он очень официально, чего за ним раньше не водилось.

Лукас вопросительно взглянул на Эмму, Эмма посмотрела на обоих подданных, а те друг на друга, и даже король выглянул из окна, хотя не было ни праздника, ни двенадцати без четверти.

— Досточтимый господин почтальон, — сказал король с некоторой укоризной. — Уже многие годы вы доставляете сюда почту. Вы отлично знаете меня и моих подданных, и вдруг вы спрашиваете, не живет ли здесь госпожа Зубояд или что-то в этом роде!

— Да, но, ваше величество! — смутился почтальон. — Взгляните сами, ваше величество, тут написано.

И он протянул посылку королю в окно. На ней было написано:

Король прочитал адрес, потом надел очки и прочитал еще раз. И поскольку от очков ничего не изменилось, он пожал плечами и обратился к подданным:

— Действительно, черным по белому, хотя я ничего не понимаю.

— Странный адрес, — сказал господин Рукав.

— Да, — подтвердил почтальон. — Не разберешь. Нам, почтовым служащим, это причиняет массу неудобств.

Король поискал на посылке адрес отправителя:

— Здесь написано только «Чертова дюжина».

— Очень странно! — снова заметил господин Рукав.

— Ну, странно ни странно, а Тосканией может быть только Ласкания. Значит, кто-то из нас и есть госпожа Зубояд! — От этого вывода король сразу успокоился и вытер со лба пот.

— Да, но у нас на острове вообще нет третьего этажа! — воскликнула госпожа Каак.

— Тоже верно, — признал король.

— И Старой улицы, — добавил господин Рукав.

— И это верно, — огорчился король.

— Номера 133 и подавно нет, — Лукас сдвинул кепку на затылок. — Мне ли не знать, я исколесил остров вдоль и поперек. Должно быть, это ошибка.

— Может, ошибка, — сказал король, — а может, и нет. Если нет, то у меня есть еще один подданный, а я о нем ничего не знаю! Это очень, очень волнующая новость!

И он побежал к телефону и от волнения звонил три часа подряд.

Между тем, подданные и почтальон решили еще раз обследовать остров. Они сели в паровоз Эмму и поехали. На каждой остановке Эмма громко свистела, а пассажиры громко кричали во все стороны:

— Госпожа Зубояд! Вам посылка!

Но никто не отзывался.

— Ну ладно, — сказал наконец почтальон. — Мне некогда, я оставлю посылку вам, а через неделю заеду снова. Если госпожа Зубояд не отыщется, я заберу посылку, — и он уплыл на почтовом корабле.

Подданные еще немного поискали и вернулись к замку. Король, вдоволь назвонившись, снова выглянул из окна и принял такое решение: госпожа Зубояд, без сомнения, женщина. Единственная женщина на острове — госпожа Каак. Значит, посылка ей. Во всяком случае, вскроем, а там будет ясно.

Подданные нашли это решение мудрым, и госпожа Каак стала распечатывать посылку. В ней оказалось несколько вложенных одна в другую коробок, прослоенных соломой и стружками. В последней коробке — боже правый! — лежал чернокожий младенец!

— Ребенок! — ахнули все в один голос. — Черненький!

— Должно быть, негритенок! — разумно предложил господин Рукав.

— И верно! — король надел очки. — Удивительно, весьма удивительно. — И снова снял очки.

Лукас помрачнел и гневно произнес:

— Такой подлости я никогда не видел! Запаковать мальчонку в ящик! А если бы мы его не открыли? Ну, попадись мне негодяй, который это сделал, я бы ему показал!

Ребенок расплакался — наверно подумал, что Лукас ругается на него. Он же не понимал слов. А может, испугался черноты Лукаса — ведь ему невдомек было, что он и сам черненький.

Госпожа Каак взяла его на руки и успокоила. Она давно мечтала о ребенке, чтобы вечерами шить ему рубашки и штанишки. А что ребенок черненький, даже лучше: ему пойдет розовое, самый любимый цвет госпожи Каак.

— Как его зовут? — вдруг спросил король, и все задумались.

— Раз это мальчик, — сказал Лукас, — то почему бы не Джим?

Он повернулся к ребенку и сказал, стараясь больше не испугать его:

— Ну что, Джим, будем дружить?

И Джим засмеялся.

С того дня они и подружились.

Неделю спустя почтальон снова заехал. Госпожа Каак уже поджидала его на берегу и издали замахала руками, что он может проезжать, посылка была ей.

Она сильно волновалась: вдруг ее уличат во лжи и отнимут ребенка? Но почтальон проехал на своем корабле дальше.

Госпожа Каак вернулась домой и от радости принялась плясать с Джимом на руках. Но мысль о том, что она присвоила себе чужого ребенка, часто тревожила ее.

— Когда-нибудь я открою ему правду, — говорила она со вздохом, советуясь с королем, Лукасом и господином Рукавом, и те соглашались: да, придется сделать это.

А пока что Ласкания жила себе, жили король, машинист и двое с четвертью подданных, потому что Джим был еще слишком мал, чтобы считаться за целого подданного.

Однако с годами он вырос в настоящего мальчишку, который озорничает, злит господина Рукава и не очень любит мыться, как все мальчишки. Мыться ему вообще было бессмысленно, потому что на черной шее не видно, мытая она или нет. Госпоже Каак приходилось особенно следить за этим. Она то и дело беспокоилась — как все матери — даже если для беспокойства не было причин. Ну подумаешь, разве это причина? Джим любил есть зубную пасту вместо того, чтобы чистить зубы.

С другой стороны, и польза от Джима, конечно, была. Например, он помогал госпоже Каак в магазине, когда король или Лукас, или господин Рукав заходили что-нибудь купить.

Лучшим другом Джима как был, так и оставался Лукас-машинист. Иногда он брал Джима в поездки и все ему объяснял. Джиму даже перепадало самому вести паровоз.

Он тоже хотел стать машинистом, эта профессия подходила ему по цвету кожи. Правда, для этого нужен был еще один паровоз. А обзавестись паровозом не так просто, особенно в Ласкании.

Ну вот, теперь мы знаем про Джима главное, осталось только рассказать, как он получил свое прозвище.

У Джима постоянно рвались штаны, и все по одному и тому же шву. Госпожа Каак уже раз сто их чинила, но этого хватало на несколько часов. Стоило Джиму влезть на дерево или скатиться разок с горы — и нитки снова лопались. В конце концов госпожа Каак просто подрубила края дыры и пришила большую пуговицу. Теперь, вместо того, чтобы рвать дыру, ее можно было просто расстегнуть. А вместо того, чтобы зашивать, достаточно было застегнуть на пуговицу.

С этого дня все на острове так и звали Джима — Пуговица.

Третья глава, в которой чуть не приняли печальное решение

Годы шли и Джим превратился уже в полподданного. В другой стране он бы уже пошел в школу, но в Ласкании не было школы. И он жил себе без особых забот.

Раз в месяц госпожа Каак измеряла его рост, отмечая на дверном косяке, и всякий раз радовалась.

Тревожился лишь один человек на острове — король, ведь ему приходилось думать о благосостоянии подданных.

Однажды он вызвал к себе Лукаса-машиниста, тот явился в замок, снял кепку, вынул трубку изо рта и вежливо сказал:

— Добрый вечер, ваше величество!

— Добрый вечер, дорогой Лукас-машинист, — ответил король, сидя у своего телефона, и пригласил Лукаса тоже присесть. Потом несколько раз вздохнул и сказал: — Ну вот. Не знаю, уважаемый Лукас, как и начать, но надеюсь, что ты меня поймешь. Ты ведь понятливый человек, Лукас.

— Что случилось? — осторожно спросил машинист.

Король стянул с головы корону, подышал на нее и протер рукавом, чтобы блестела. Потом решительно водворил ее на место, еще раз вздохнул и сказал:

— Дорогой Лукас, я много размышлял и наконец пришел к выводу, что так дальше не пойдет. Мы должны это наконец сделать.

— Что сделать ваше величество? — спросил Лукас.

— Разве я не сказал? — удивился король. — По-моему, я только что сказал об этом.

— Нет, — отвечал Лукас, — вы сказали только, что нам придется что-то сделать.

Король рассеянно моргал.

— Странно, я готов был поспорить, что сказал это: мы должны ликвидировать старую Эмму.

Лукас решил, что ослышался.

— Что, что мы должны сделать с Эммой?

— Ликвидировать, — повторил король и серьезно кивнул. — Конечно, не сейчас, но, все же, как можно скорее. Я понимаю, это для всех нас очень трудное решение, но мы должны это сделать.

— Ни за что, ваше величество! — решительно заявил Лукас.

— И, кроме того: с какой стати?

— Ну рассуди сам, — стал убеждать его король. — Ласкания маленькая страна по сравнению с другими странами — с Германией, там, с Африкой или Китаем. Для короля, паровоза, машиниста и двух подданных ее как раз хватает. Но поскольку прибавился еще один подданный…

— Да его же только половина! — возразил Лукас.

— Пока да, — озабоченно согласился король, — но сколько это еще продлится? Он ведь растет! А я должен думать о будущем нашей страны, на то я и король. Ведь когда-нибудь Джим Пуговица станет целым подданным, захочет построить дом. Ну и скажи, пожалуйста, где мы поместим этот дом? Ведь вся свободная земля занята рельсами.

— М-да, — сказал Лукас и почесал в затылке.

— Сам видишь, — разгоряченно продолжал король, — наша страна вконец перенаселена. Правда, это происходит и с другими странами, но с нашей Ласканией особенно. Я очень обеспокоен. Как быть?

— Да, — сказал Лукас. — Я сам не знаю.

— Либо ликвидировать Эмму, либо одному из нас придется уезжать, когда Джим Пуговица станет целым подданным. Ведь ты друг Джима, Лукас, разве ты хочешь, чтобы мальчик уехал из страны, когда вырастет?

— Нет, не хочу, — печально сказал Лукас. — Но с Эммой я расстаться не могу. Что такое машинист без паровоза?

— Знаешь, ты подумай еще, — сказал король. — Ты рассудительный человек. Может что и придумаешь.

И он подал Лукасу руку в знак того, что аудиенция закончена.

Лукас надел кепку и, понурившись, покинул дворец. Король со вздохом опустился в кресло и вытер пот со лба шелковым платком.

Лукас пришел к своей станции, где его ждала Эмма. Он похлопал ее по толстому боку и добавил масла, она это любила. Потом сел на границе страны, подперев голову рукой, и стал смотреть, как в море отражается заходящее солнце, вымостив из золотого расплава дорогу от самого горизонта к его ногам. Дорога вела в неизведанные страны. Лукас печально кивнул и тихо сказал:

— Хорошо. Мы уйдем. Но вместе.

И вернулся к Эмме. Она, наверно, заметила, что случилось недоброе. Паровозы не особенно умны, потому им и нужен машинист, но зато они очень чутки. И стоило Лукасу тихо пробормотать: «Бедняга Эмма!», как сердце у нее сжалось от дурных предчувствий и дыхание сбилось.

— Эмма, — тихо сказал Лукас незнакомым голосом. — Я не могу с тобой расстаться. Мы будем вместе, хоть на земле, хоть на небе, если только попадем туда.

Эмма, конечно, не поняла его слов. Но она его так любила, что не могла вынести его печали и принялась реветь.

Насилу Лукас ее успокоил.

— Джим Пуговица скоро станет целым подданным, — сказал он, — и тогда для кого-то из нас не будет места. Подданный для страны важнее паровоза, поэтому король решил, чтоб тебя не было. Но я тоже уйду с тобой, а как же иначе. Что я без тебя?

Эмма глубоко вздохнула и собралась снова разреветься, но тут послышался детский голосок:

— Что случилось?

Это был Джим Пуговица, он заснул в тендере, поджидая Лукаса, а теперь проснулся от его голоса и поневоле все услышал.

— Привет, Джим! — обрадовался Лукас. — Знаешь, так вышло, что мы с Эммой уезжаем.

— Из-за меня? — испуганно спросил Джим.

— Если разобраться, король не так уж и неправ, — сказал Лукас. — Ласкания маловата для всех нас.

— И когда вы собираетесь уезжать? — пролепетал Джим.

— Чтобы не растягивать прощание, прямо сейчас, — ответил Лукас.

— Я с вами! — решительно сказал Джим.

— Ну что ты, Джим! Что скажет госпожа Каак? Она не разрешит.

— А мы не будем спрашивать! — придумал Джим. — Я оставлю ей записку и все объясню. Когда я с тобой, она не очень волнуется.

— Не знаю, не знаю, — сомневался Лукас. — Да ты и писать не умеешь.

— А я нарисую!

Но Лукас покачал головой:

— Нет, Джим, я был бы рад, но так не годится. Ты еще маленький и… — Лукас запнулся, глянув в несчастные глаза Джима.

— Вот увидишь, я вам пригожусь! — отчаянно взмолился он.

— Это ясно, ты толковый мальчишка… — смущенно бормотал Лукас. Он раскурил свою трубку и замолчал, почти согласившись. Но все же хотел испытать мальчика и начал снова: — Но подумай, Джим! Ведь Эмма должна освободить место для тебя, а ты собрался тоже ехать.

— Я не могу остаться без лучшего друга! — упрямо заявил Джим. — Или мы все трое остаемся или все трое уезжаем.

— Приятно слышать, старина Джим, — Лукас обнял мальчика. — Боюсь только, королю все это не понравится. На это он не рассчитывал.

— Ну и пусть. Я все равно уеду с тобой!

Лукас совсем окутался дымом из трубки — он всегда так завешивался, когда был взволнован, чтобы никто не заметил этого. Но Джим-то его хорошо знал.

— Ну ладно, — наконец донеслось из-за дымовой завесы. — Жду тебя здесь ровно в полночь.

— Договорились! — ответил Джим.

Он уже убегал, когда Лукас снова окликнул его:

— Джим Пуговица! — торжественно сказал Лукас. — Ты самый лучший мальчишка, какого я только встречал.

И Джим побежал домой. Слова Лукаса сладко повторялись у него в мыслях, а еще он думал о госпоже Каак, которая всегда была так добра к нему. И было ему и радостно, и грустно.

Четвертая глава, в которой в море появляется странное судно

После ужина Джим так зевал, что казалось: он уснет, не добравшись до постели. Госпоже Каак это было удивительно, ведь обычно Джима не уложишь. Видимо он взялся за ум, решила госпожа Каак. Она ласково укрыла его одеялом, выключила свет и вернулась на кухню вязать для него новый пуловер.

Джим ждал, лежа в постели. Луна светила в окно. Было тихо, только море слегка шуршало на государственной границе, да с кухни доносилось тихое постукивание спиц.

Джим подумал, что не придется ему носить пуловер, который вяжет сейчас госпожа Каак. И представил, как она огорчится, когда узнает об этом…

От этой мысли ему стало так грустно, впору заплакать или побежать на кухню и во всем сознаться. Но он снова вспомнил прощальные слова Лукаса и сдержался. Хоть это и было трудно, почти непосильно для человека, который еще пока только полподданный.

К этому добавилась усталость. Джим не учел, что в это время он обычно уже спит, и сейчас глаза у него слипались. Постель была такая мягкая, под одеялом так тепло!

Он протер глаза и ущипнул себя за руку, чтобы проснуться. Но все равно задремал.

Ему приснилось, что он стоит на границе страны, а в море удаляется паровоз Эмма, колеса ее катятся по волнам как по суше. В освещенной кабине стоит его друг Лукас, машет красным платком и кричит:

— Что ж ты не пришел? Прощай, Джим! Прощай, Джим! Прощай, Джим! — и голос его гулко отдается в ночи.

Паровоз все уменьшается, удаляясь, Джим хочет броситься вдогонку, но ноги его будто приросли к земле.

Из-за отчаянных усилий оторвать их он проснулся — в комнате было светло от луны. Который час? Ушла ли госпожа Каак спать? Миновала ли полночь? Неужели его сон сбылся?

В это мгновение башенные часы на королевском дворце пробили двенадцать. Джим пулей вскочил с постели, оделся и хотел выпрыгнуть в окно, но вспомнил про записку, которую должен оставить госпоже Каак, иначе она будет ужасно волноваться.

Дрожащими руками Джим вырвал листок из тетрадки и нарисовал:

Это означало: я с Лукасом-машинистом уехал на Эмме. Ниже он нарисовал:

Это должно было означать: целую тебя. Джим.

Это означало: не горюй, а будь спокойна. И, наконец, быстренько добавил еще:

Он положил письмо на свою подушку и мигом вылез в окно.

Когда он прибежал на станцию, там не было ни Лукаса, ни Эммы. Джим помчался к государственной границе.

К счастью, они еще не уехали. Эмма плавала у берега в воде. На ней верхом сидел Лукас-машинист, укрепляя на крыше кабины мачту.

— Лукас! — отчаянно крикнул Джим. — Подожди, Лукас! Вот он я!

Лукас обернулся, и радостная улыбка расплылась по его лицу.

— Бог ты мой, да это никак Джим Пуговица! — сказал он.

— А я уж думал, ты не придешь. Полночь-то давно пробило.

— Да знаю! — Джим вброд добрался до Эммы, Лукас подал ему руку и втащил наверх. — Я чуть не забыл про записку, понимаешь? Пришлось возвращаться!

— А я уж думал, ты проспал, — сказал Лукас и задымил своей трубкой.

— Я вообще не спал! — заверил Джим. Он, конечно, соврал, но уж очень ему хотелось оказаться в глазах друга надежным человеком. — А ты бы так и уехал без меня?

— А что, — сказал Лукас. — Ну, я бы, конечно, подождал, но потом… Я же не знал, вдруг ты передумал.

— Но ведь мы договорились! — укорил Джим.

— Верно, — признал Лукас. — Я рад, что ты держишь слово. Теперь я вижу, что ты надежный парень. Ну, а как тебе наш корабль?

— Посудина что надо! А я думал, паровозы тонут в воде.

Лукас ухмыльнулся:

— Нет, если из котла слить воду, разгрузить угольный тендер и законопатить все двери. Этот фокус не все знают.

— А как же мы попадем внутрь, если двери законопачены?

— Будем вползать туда через тендер, — сказал Лукас. — Когда знаешь дело, даже паровоз может плавать, как утка.

— Ах! — восхитился Джим. — Но все же странно, ведь он железный.

— Ну и что, — ответил Лукас и довольно плюнул в воду мертвой петлей. — Корабли тоже железные. Пустая канистра, к примеру, не тонет, хотя и железная.

— Ага! — начал понимать Джим. Лукас, конечно, казался ему необыкновенно умным человеком. С таким не пропадешь.

Они отвязали трос, которым Эмма была привязана к берегу, ветер наполнил паруса, мачта тихо скрипнула, и чудной корабль поплыл.

Ни звука не было слышно, разве что легкий плеск волн о бока Эммы.

Лукас обнял Джима за плечи, и оба молча глядели, как удаляется от них Ласкания, тихая, освещенная луной, с домами госпожи Каак и господина Рукава, с маленькой станцией и замком короля.

По черным щекам Джима покатились две крупные слезы.

— Что, брат, грустно? — вздохнул Лукас. У него тоже подозрительно заблестели глаза.

Джим шмыгнул носом, вытер слезы и храбро улыбнулся:

— Ничего, уже прошло.

— Лучше давай не оглядываться, — Лукас похлопал Джима по спине, они отвернулись и стали смотреть вперед.

Лукас набил трубку, раскурил ее, и вскоре оба уже болтали и смеялись. И уплывали в открытое море, озаренные светом луны.

Пятая глава, в которой заканчивается плавание

Плавание проходило без особых приключений. Хорошая погода сопутствовала им. Легкий бриз днем и ночью наполнял паруса и подгонял Эмму вперед.

— Интересно, куда мы плывем? — задумывался временами Джим.

— Понятия не имею! — уверенно отвечал Лукас. — Пусть это будет для нас сюрпризом.

Несколько дней их сопровождала целая стая летучих рыб. Это очень веселый народец. Они носились вокруг Джима и играли с ним в салки. Он ни одну не догнал, такие они верткие. Зато сам несколько раз падал в воду, но, к счастью, плавать он умел. Когда Лукас доставал его из воды и втаскивал на крышу кабины, летучие рыбы высовывались из воды и разевали пасти, будто смеялись. Конечно, смеха не было слышно, ведь рыбы немые.

Проголодавшись, путешественники срывали с подводных деревьев несколько морских груш или огурцов. Подводные фрукты питательны и прекрасно утоляют жажду. Ведь вы же знаете, что морскую воду не пьют, она слишком соленая.

Дни напролет друзья рассказывали всякие истории или насвистывали песенки или играли в фишки. Ночью они открывали крышку тендера и пробирались в кабину. Лукас закрывал крышку изнутри, они укутывались в теплые одеяла, и им было хоть и тесновато, но уютно, особенно в качку, когда Эмма убаюкивала их.

Однажды утром — на четвертой неделе их плавания — Джим проснулся от сильного толчка.

— Что это? — подумал он. — И почему Эмма больше не качается, а стоит как вкопанная?

Лукас еще спал, и Джим осторожно, чтобы не разбудить его, встал, приподнялся на цыпочки и выглянул в окошко.

В лучах розовой зари он увидел живописную местность, какой и на картинках не встречал.

— Нет, — решил он. — Это я, наверное, сплю, и мне снится сон.

И он скорее лег и закрыл глаза, чтобы досмотреть сон, но больше ничего не увидел. Тогда он снова выглянул в окно — картина была на месте.

Деревья и растения были прозрачны, как из цветного стекла. Поблизости стояло могучее фиолетовое дерево, и сквозь него, как сквозь аквариум, было видно в фиолетовом свете все, что росло позади. На ветвях висели колокольчики и звенели, когда дул ветерок.

Душистый туман клубился над лугом, тут и там струились ручейки, через них были перекинуты фарфоровые мостики.

Большие бабочки со сверкающими крыльями порхали над цветами.

А вдали, на горизонте, высились горы, уходя вершинами в облака.

Джим от удивления забыл закрыть рот.

— Ну, старина, и выражение у тебя, — послышался голос Лукаса. — Не очень-то осмысленное. Впрочем, доброе утро! — И он от души зевнул.

— О, Лукас! — начал заикаться Джим, не сводя глаз с окна.

— Там… там… все прозрачное… и…

— Что значит прозрачное? — Лукас зевнул еще раз. — Вода, она всегда прозрачная. Правду сказать, эта вода мне уже надоела. Когда уж мы наконец приплывем куда-нибудь?

— Какая там вода! Деревья! — отозвался Джим.

— Деревья? — Лукас потянулся. — Ты еще спишь, Джим. Деревья не бывают прозрачными и не растут в воде.

— Да не в воде! — Джим начал терять терпение. — Там, снаружи — деревья, цветы, мосты, горы…

Он потянул Лукаса за руку, чтобы скорее поднять его.

— Ну-ну-ну, — бормотал Лукас, поднимаясь. Он выглянул в окно, увидел сказочный пейзаж и долго молчал. Потом вымолвил:

— Черт побери!

И снова надолго замолк. Открывшийся вид поразил его.

— Что бы это могла быть за страна? — прервал Джим молчание.

— Эти удивительные деревья?.. — задумчиво пробормотал Лукас. — Эти колокольчики повсюду, эти фарфоровые мостики?.. — И вдруг воскликнул: — Да не будь я Лукас-машинист, если это не страна Ландай! Пошли, Джим, вытащим Эмму на берег!

И когда они сделали это, то сперва сели и спокойно позавтракали. Они доели морские огурцы, и Лукас закурил трубку.

— Ну и куда поедем теперь? — спросил Джим.

— Лучше всего в Пинг. Так называется, сколько я помню, столица Ландая. Поглядим, не удастся ли нам побеседовать с императором.

— Зачем он тебе? — удивился Джим.

— Хочу спросить, не нужен ли ему паровоз и два машиниста. Если мы вдруг понадобимся, то останемся здесь жить, понял?

Они приступили к делу и вернули Эмме сухопутный вид. Сняли паруса, расконопатили двери, наполнили котел водой, а тендер — древесиной, повсюду валявшейся на песке.

Потом развели под котлом огонь. Оказалось, прозрачная древесина горит не хуже любой другой и даже лучше, почти как уголь. Когда котел как следует разогрелся, они смогли ехать. На суше Эмма чувствовала себя гораздо увереннее, чем на воде.

Они выбрались на дорогу и покатили вперед, избегая, впрочем, въезжать на фарфоровые мостики, потому что фарфор — материал хрупкий, это каждый знает, и неизвестно, выдержит ли он, если по нему проедет паровоз.

И хорошо, что они не свернули ни влево, ни вправо, потому что прямая дорога вела как раз в Пинг, столицу Ландая.

Вначале они ехали просто в сторону гор, но через несколько часов Джим, взобравшись на крышу кабины, чтоб осмотреться, заметил вдали поблескивающие на солнце шатры — тысячи и тысячи больших шатров. Лукас объяснил ему:

— Это золотые крыши Пинга. Значит, мы на правильном пути.

И через полчаса они достигли города.

Шестая глава, в которой желтое официальное лицо чинит препятствия

В Пинге неимоверная толчея. Джим никогда не видел столько народу и вначале даже испугался.

У всех ландайцев были раскосые глаза, косички и круглые шляпы на голове. Каждый ландаец вел за руку другого ландайца, поменьше. А тот держал за руку еще меньшего. И так до самого маленького, который был не больше горошины. Может, и тот держал за руку еще меньшего, но увидеть его без увеличительного стекла Джим не мог.

У ландайцев очень помногу детей.

В городе были тысячи и тысячи домов, все многоэтажные, и У каждого этажа своя крыша, похожая на зонтик, а из окон свисали флаги и фонарики.

Над переулками были натянуты бельевые веревки, на них сушилось белье. Ландайцы очень чистоплотны, и даже самые крохотные, размером с горошину, каждый день сами стирают свои пеленки и вывешивают их сушиться.

Эмме приходилось очень осторожно пробираться сквозь толпу, чтобы никого не переехать. Это было очень утомительно, и дышала она с трудом. Ей приходилось беспрерывно гудеть, чтобы прогнать детей с дороги.

Наконец они добрались до дворцовой площади. Лукас потянул за рычаг, Эмма остановилась и с облегчением выпустила пар. Ландайцы от страха посыпались врассыпную. Они никогда не видели паровоза и решили, что Эмма — чудовище, которое обдает их своим горячим дыханием, чтобы съесть их на завтрак.

Лукас раскурил новую трубку и сказал Джиму:

— Ну, пошли, мой мальчик! Поглядим, дома ли император.

Они поднялись по девяносто девяти серебряным ступеням к дворцовой двери, на ней красовалась табличка из слоновой кости с золотыми буквами:

«Император Ландая».

Лукас нажал бриллиантовую кнопку, и в черной двери открылось смотровое окошечко. Выглянуло официальное желтое лицо и любезно улыбнулось. Лицо было большое. У такого лица и тело должно быть большое, но оно было скрыто дверью. Лицо спросило тоненьким голоском:

— Что будет угодно господам?

— Мы оба иноземные машинисты паровоза, — ответил Лукас. — И хотели бы видеть императора, если он великодушно позволит.

— На какой предмет вы хотели побеседовать с великим императором? — спросило лицо, любезно улыбаясь.

— Мы ему сами скажем, — заявил Лукас.

— К сожалению, высокочтимые машинисты обворожительного паровоза, — вкрадчиво пропело лицо, улыбаясь все любезнее, — совершенно невозможно повидать нашего великого императора. Или, может, вы приглашены к нему?

— Зачем это? Нет, — сказал Лукас озадаченно.

Желтое лицо в окошке пропело:

— Простите меня, ничтожную мошку, но в таком случае у императора нет времени.

— Но, может быть, в течение дня он выкроит для нас несколько минут?

— Я крайне сожалею! — отвечало лицо, прямо-таки источая сладость. — У нашего императора нет времени никогда. Прошу прощения!

И окошечко захлопнулось.

Спускаясь по девяносто девяти ступеням вниз, Джим предположил:

— Мне кажется, у императора нашлось бы для нас время. Но только эта желтая башка не хочет нас пропустить. Что будем делать?

— Вначале осмотрим город, — примирительно сказал Лукас, он не умел долго сердиться.

На площади собралась толпа, почтительно глазея на паровоз. Эмма стояла, смущенно потупив глаза-фары. И лишь когда Лукас подошел и похлопал ее по боку, она с облегчением вздохнула.

— Слышишь, Эмма, — сказал он, — мы с Джимом немного прогуляемся, а ты оставайся здесь и веди себя тихо!

Эмма преданно и послушно вздохнула.

— Мы скоро! — утешил ее Джим.

Но они бродили по нарядным улицам несколько часов и не могли надивиться. Чего они тут только не увидели!

Тут были, например, чистильщики ушей — наподобие наших чистильщиков обуви. Перед каждым стоит серебряный столик, и на нем множество инструментов: щеточки, кисточки, палочки, тампончики, баночки и скляночки.

А еще у них там есть счетчики волос на голове. В Ландае это очень важно, сколько у тебя волос. Счетчики орудуют маленькими золотыми пинцетами. Они отсчитывают сотню волосинок и связывают их бантиком, а подмастерье потом складывает и перемножает бантики.

Но это еще не все.

Там у них не редкость увидеть на улице волшебника. Один может на голой ладони вырастить из семечка дерево, на котором даже чирикают живые птички, а на ветках висят плоды размером с жемчужину, очень сладкие, можно сорвать и съесть.

Были там акробаты, которые жонглировали своими маленькими, с горошину, детьми. А те при этом играли на трубе, кувыркаясь в воздухе.

А сколько всякой всячины продавалось в лавках! Перечислить — не хватит самой толстой книги.

И еще там было много резчиков по слоновой кости. Иным из них уже сто лет, а они всю жизнь вырезали одну-единственную вещицу. Она была так бесценна, что никто во всем мире не мог ее купить. И приходилось ее кому-нибудь дарить просто так.

Некоторые, например, вырезали шар величиной с футбольный мяч. Весь покрытый кружевными резными узорами, он содержал внутри себя другой шар, тоже резной, а внутри того — следующий, и так до бесконечности внутрь. Самое замечательное, что эти шары не вынимались друг из фуга, а были вырезаны из одного цельного куска; вся работа велась крохотными ножичками сквозь тонкие отверстия кружевной резьбы. Начав такую работу в детстве, ее заканчивали в глубокой старости.

Седьмая глава, в которой Эмма изображает карусель и друзья знакомятся с младенцем

Целый день Лукас и Джим прогуляли по городу. Солнце уже склонилось к горизонту, и золотые крыши заблестели.

В переулках, где уже стемнело, ландайцы зажгли разноцветные фонарики. Они носили их на длинных прутьях. Большие ландайцы — большие фонари, маленькие ландайцы — маленькие. А у самых крохотных — фонарики были, как светлячки.

За всеми этими чудесами друзья совсем забыли, что после утренних морских огурцов они за весь день ничего не съели.

— Ничего себе! — спохватился Лукас. — Сейчас же идем в харчевню!

— А у тебя есть ландайские деньги? — спросил Джим.

— Проклятье! — ответил Лукас и поскреб за ухом. — Я и не подумал. Что ж, если денег нет, так человеку и вовсе не есть? Надо что-нибудь придумать!

Он думал, а Джим терпеливо ждал.

Наконец Лукас вскричал:

— Придумал! Если денег нет, их надо заработать!

— Здорово! — восхитился Джим. — Но давай скорее!

— Запросто! — ответил Лукас. — Идем сейчас же к Эмме и объявим, что за десять ли катаем по площади всех желающих.

Они вернулись на площадь, где толпа все еще глазела на паровоз, держась на почтительном расстоянии. Теперь все были с фонариками.

Лукас и Джим протиснулись сквозь толпу и взобрались на крышу паровоза. Выжидательный шепот прошел по рядам.

— Внимание! Внимание! — громко крикнул Лукас. — Уважаемые дамы и господа! Мы привезли сюда этот паровоз издалека и скоро опять уедем. Воспользуйтесь редкой возможностью, покатайтесь с нами! Это стоит сегодня, в виде Исключения, всего десять ли.

Шепот и бормотанье пронеслись по толпе, но никто не сдвинулся с места.

Лукас начал снова:

— Подходите ближе, господа! Паровоз совсем не опасен! Не бойтесь! Занимайте места в кабине!

Публика опасливо поглядывала снизу, но не приближалась.

— Чтоб их всех прошило! — прошептал Лукас Джиму. — Боятся. Попробуй ты.

Джим набрал в грудь воздуха и громко крикнул:

— Дорогие дети и ребятишки! Поехали кататься! Лучше всякой карусели! Через несколько минут отправляемся! Занимайте места! Всего десять ли!

Никто не пошевелился.

— Ни одного! — огорченно шепнул Джим.

— Может, сами проедем разок, — предложил Лукас. — Тогда и им захочется.

И они спустились с крыши в кабину и поехали. Но результат оказался совсем не тот, что они ожидали. Люди в страхе разбежались, и площадь опустела.

— Ничего не вышло! — прошептал Джим, когда они остановились.

— Надо придумать что-нибудь другое, — пробормотал Лукас.

Они стали думать, но урчание в животе нарушало ход мыслей. Наконец Джим пожаловался:

— Боюсь, нам ничего не придумать. Разве что познакомиться с кем-нибудь из местных. Может, он нам что-нибудь подскажет.

— Я бы с удовольствием! — пропищал чей-то голосок. — Чем могу быть полезен?

Лукас и Джим удивленно оглянулись и увидели где-то у себя в ногах крохотного мальчика, ростом с ладонь, голова с теннисный шарик. Он снял круглую шляпу и вежливо поклонился, так, что его косичка задралась вверх.

— Меня зовут Пинг-Понг, досточтимые иноземцы, — сказал он. — К вашим услугам.

Лукас вынул трубку изо рта и тоже поклонился.

— Я — Лукас-машинист.

— А я — Джим Пуговица, — поклонился и Джим.

Теперь снова настала очередь кланяться маленькому Пинг-Понгу:

— Я услышал жалобы ваших высокочтимых желудков. Окажите мне честь, позвольте вас угостить! Только подождите минутку!

И он помчался к дворцу, да так быстро, будто на велосипедике.

Когда он скрылся в темноте, друзья озадаченно переглянулись.

Вскоре Пинг-Понг вернулся, покачиваясь под тяжестью груза, который он нес на голове. Это был маленький столик, величиной с тарелку. Он поставил его около паровоза. Потом положил вокруг столика несколько подушек размером с почтовую марку.

— Прошу вас, садитесь! — пригласил он.

Друзья уселись, как могли, чтобы не показаться невежливыми. Пинг-Понг сбегал еще раз, принес крошечный фонарик и пристроил его между паровозных колес. Получился уютный освещенный уголок — ведь к этому времени совсем стемнело, а луна еще не взошла.

— Вот! — сказал Пинг-Понг, довольно оглядывая свою работу. — Что же мне принести досточтимым чужеземцам поесть?

— Да, — кивнул Лукас. — Хорошо бы чего-нибудь.

Маленький хозяин начал перечислять:

— Может, столетние яйца с салатом из ушей молодого единорога? Или лучше засахаренных дождевых червей в сметане? Очень рекомендую пюре из древесной коры, посыпанное растолченным лошадиным копытом. А может, вы хотели бы отведать пареные осиные гнезда со змеиной кожей в уксусе и масле? А как насчет муравьиных клецек с деликатесной улиточной слизью? Очень вкусны жареные стрекозиные яйца в меду или молодые шелковичные черви с ежовыми иглами всмятку. А может, вы предпочли бы поджаристые ножки саранчи с салатом из пикантных усиков майского жука?

— Дорогой Пинг-Понг, — сказал Лукас, переглянувшись с потрясенным Джимом, — все это, конечно, изысканные лакомства. Но мы совсем недавно в Ландае и должны сперва привыкнуть к здешней пище. А для начала нет ли чего-нибудь попроще?

— О, конечно! — горячо закивал Пинг-Понг. — Например, панированные конские глаза в слоновьем молоке.

— Ах, не то, — сказал Джим, — мы не это имели в виду. Нет ли чего-нибудь более разумного?

— Более разумного? — озадачился Пинг-Понг. И тут лицо его просияло: — Я понял! Например, мышиные хвостики и пудинг из лягушачьей икры. Это самое разумное, что я знаю.

Джим содрогнулся от отвращения.

— Нет, — сказал он, — и не это. А вот, нет ли просто большого бутерброда?

— Большого чего? — не понял Пинг-Понг.

— Бутерброда, — повторил Джим.

— Такого я не знаю, — огорчился Пинг-Понг.

— Или жареной картошки с яичницей, — предложил Лукас.

— Нет, — ответил Пинг-Понг. — Про такое я никогда не слыхал.

— Или кусок швейцарского сыра! — вспомнил Лукас, и у него потекли слюнки.

Теперь содрогнулся Пинг-Понг, с ужасом глядя на своих гостей.

— Извините меня, господа иноземцы, за то, что я вздрогнул, — пропищал он. — Но ведь сыр делают из заплесневевшего кислого молока! Неужели вы можете это есть?

— Да, да! Можем! — вскричали оба в один голос и закивали.

На какое-то время все озадаченно замолкли, потом Лукас вдруг припомнил:

— Братцы, а ведь это же Ландай, здесь должен быть рис!

— Рис? — спросил Пинг-Понг. — Обыкновенный рис?

— Да! — обрадовался Лукас.

— О, конечно, сейчас вы получите императорскую рисовую закуску. Сейчас, сию минуту, я бегу!

Но Лукас удержал его за рукав:

— Но только ради бога, Пинг-Понг, — сказал он, — никаких жуков или жареных шнурков к этой закуске, ладно?

Пинг-Понг пообещал ему это и исчез в темноте. Вернувшись, он принес два горшочка величиной с наперсток и поставил их на стол.

Друзья переглянулись и подумали, не маловато ли этого будет для двух голодных машинистов. Но они, понятно, ничего не сказали, ведь они были гости.

Но Пинг-Понг снова исчез, принес еще два горшочка и убежал за следующими. Наконец он уставил ими весь стол, запахло очень аппетитно. Перед гостями он положил по две палочки, похожие на тонкие карандаши.

— Хотел бы я знать, — шепнул Лукас, — что делать с этими палочками?

Пинг-Понг расслышал и объяснил:

— Эти палочки, высокочтимые чужеземцы, чтобы ими есть.

— Ага! — озабоченно пробормотал Джим.

— Ну хорошо, попробуем, — сказал Лукас. — Приятного аппетита!

И они попытались есть. Но всякий раз, подцепив палочками рисовое зернышко, они роняли его, не донеся до рта. Это было тем более неприятно, что голод разыгрался у них не на шутку.

Пинг-Понг был хорошо воспитан и не смеялся над неловкостью гостей, пока они сами не принялись над собой смеяться.

— Извини, Пинг-Понг, — сказал Лукас, — а можно, мы будем есть без палочек? А то мы умрем от голода.

И они стали просто опрокидывать себе в рот горшочки, тем более, что в них помещалось не больше чайной ложки риса. Правда, в каждом горшочке рис был приготовлен по-другому: в одном — красный рис, в другом — зеленый, в третьем — сладкий, острый рис, соленый рис, рисовая каша, рис воздушный, рассыпной и порошковый, голубой, золоченый и сухой. Они, знай себе, ели.

— А скажи-ка, Пинг-Понг, — спросил наконец Лукас, — почему ты сам не ешь с нами?

— О, — отвечал Пинг-Понг с важной миной, — для детей в моем возрасте эта пища пока не годится.

— А сколько тебе лет? — спросил Джим с полным ртом.

— Мне 368 дней! — гордо ответил Пинг-Понг. — Но у меня уже есть четыре зуба!

Это было поистине удивительно! Оказывается, Пинг-Понгу был всего один год и три дня! Чтобы понять это, надо знать вот что: ландайцы очень, очень умный народ. Может самый умный на свете. И это очень древний народ. Они были уже тогда, когда другие народы еще не появились. У них было время поумнеть. Поэтому, у них даже крошечные дети сами стирают себе белье. В год они проворно бегают и разговаривают, как взрослые. В два года они читают и пишут, в три решают трудные математические задачи, которые у нас осилит разве что какой-нибудь профессор. Но в Ландае этим никого не удивишь, там все дети такие.

Этим и объясняется, что Пинг-Понг так умел изъясняться и вел себя, как взрослый. Ну, а в остальном он был обыкновенный грудной ребенок, как другие младенцы в его возрасте во всем мире. Например, вместо штанишек на нем была пока еще пеленка, завязанная бантиком.

Только понимал он все, как взрослый.

Восьмая глава, в которой Джим и Лукас обнаруживают таинственную надпись

Взошла полная луна, и ее голубой свет заполнил улицы и площади города Пинга. С дворцовой башни донесся колокольный звон.

— Это лу, час сверчка, — спохватился Пинг-Понг. — В это время все грудные дети Ландая получают свою бутылочку на ночь. Разрешите мне сбегать за моей?

— Конечно! — отпустил Лукас.

Пинг-Понг убежал и вскоре вернулся. В руках у него была бутылочка с соской, совсем крошечная. Он улегся, вытянувшись на своей подушке и сказал:

— Молоко ящерицы. Для детей в моем возрасте оно необходимо. Правда, не очень вкусно, зато питательно.

И с этими словами принялся с причмокиванием сосать.

— Скажи-ка, Пинг-Понг, — спросил Лукас, — а где, собственно, ты взял для нас еду?

Пинг-Понг прервал свой ужин.

— На кухне императорского дворца, — пояснил он. — Вон, видите, вход рядом с серебряной лестницей.

Джим очень удивился:

— И что, ты запросто можешь туда войти?

— А почему нет? — пожал плечами Пинг-Понг. — Я, все-таки двадцать третий ребенок господина Шу Фу Лу Пи Плю, шеф-повара.

— Но разве там можно запросто брать еду? — встревожился Лукас. — Я думаю, она была кому-то предназначена?

— Это был ужин великого императора, — ответил Пинг-Понг, небрежно махнув рукой.

— Что? — вскричали разом Джим и Лукас и испуганно переглянулись.

— Ну да, — сказал Пинг-Понг, — великий император опять не стал есть.

— Но почему? — удивился Джим. — Так вкусно!

— А вы разве не знаете, высокочтимые чужеземцы, что произошло с нашим императором? Весь мир про это знает.

— Нет, — ответил Лукас. — А что с ним произошло?

— Сейчас я вам покажу, вот только поужинаю, — пообещал он и снова приложился к соске.

Лукас и Джим обменялись многозначительными взглядами. Не покажет ли им Пинг-Понг дорогу к императору?

В ожидании Лукас задумчиво вертел в руках палочки для еды, потом внимательно присмотрелся и прочитал на них надпись. По-ландайски пишут буквы не в строчку, а в столбик. На одной палочке было написано: «Я смотрю на луну. Глаза мои, верно, ослепнут от слез». А на другой палочке продолжение: «Сквозь слезы луна мне кажется похожей на моего ребенка».

— Как это печально звучит, — сказал Джим и вспомнил госпожу Каак.

— Да, это кто-то тоскует по своему ребенку, — отозвался Лукас. — Может, он умер или заболел. Или его похитили.

Пинг-Понг между тем управился с ужином и сказал:

— Это стихотворение, высокочтимые чужеземцы, сочинил сам великий император. Он велел написать его на всех палочках для еды в Ландае, чтобы мы все постоянно помнили об этом.

— О чем? — в один голос спросили Джим и Лукас.

— Сейчас! — Пинг-Понг бегом отнес на кухню посуду и взял в руки лампу:

— Идемте, высокочтимые чужеземцы! — Но уже через несколько шагов остановился и обернулся к ним: — У меня есть одна просьба: нельзя ли прокатиться на паровозе?

— Почему же нет! — ответил Лукас. — Ты только покажи, куда ехать!

Джим взял маленького Пинг-Понга на руки, они влезли в кабину и поехали.

Кажется, Пинг-Понгу стало немного не по себе от страха, хоть он и продолжал храбро и воспитанно улыбаться.

— Немного потише! — пискнул он. — Следующая улица, пожалуйста, налево. По-моему… — начал он, тревожно ощупывая свой животик, но тут же перебил сам себя: — Теперь, прошу вас, направо. По-моему, я… Теперь прямо. По-моему, я слишком быстро выпил мое молоко. Теперь по мосту, пожалуйста. Это для детей в моем возрасте вредно. Еще раз, пожалуйста, направо. Очень вредно. О, потише, прошу вас!

Через несколько минут они очутились на другой площади. Она была круглая, посередине стоял громадный, как тумба, фонарь темно-красного цвета. В лунном свете он выглядел очень грозно.

— Стоп! — вполголоса сказал Пинг-Понг. — Приехали. Это центр Ландая. И там, где стоит фонарь, самый центр мира. Пуп земли. Это вычислили наши мудрецы. Поэтому площадь называется просто: Пуп.

Они остановили Эмму и сошли на землю. Подойдя поближе к фонарю, они увидели на его освещенной боковой поверхности надпись — ландайскими буквами, написанными в столбик. Это выглядело так:

Лукас изумленно присвистнул.

— Что там написано? — нетерпеливо теребил его Джим. Лукас прочитал вслух.

Маленький Пинг-Понг, между тем, беспокоился все сильнее:

— Нет, я действительно слишком быстро выпил мое молоко, — лопотал он. И вдруг воскликнул: — Ах, боже мой!

— Что такое? — участливо спросил Джим.

— Ах, высокочтимые чужеземцы, — горестно ответил Пинг-Понг, — вы же знаете, как это бывает с младенцами в моем возрасте! Ах, сколько хлопот в такой поздний час! К сожалению, мне надо поменять мои пеленки!

И они скорее поехали назад к дворцу, и Пинг-Понг спешно распрощался с ними.

— Грудным младенцам, как я, давно пора спать, — сказал он.

— Итак, до завтра! Спокойной ночи, высокочтимые чужеземцы! Я очень рад был познакомиться с вами!

Он поклонился и исчез в тени дворца. Было видно, как открылась и снова закрылась дверь императорской кухни. И снова стало тихо и темно. Оба друга с улыбкой глядели вслед младенцу.

— По-моему, — сказал Джим, — это не от молока, а от страха. Из-за поездки на нашей старой Эмме.

— Вполне вероятно, — признал Лукас. — Он же еще такой маленький и ехал впервые. Идем, Джим, спать. Столько событий за один день!

Они поднялись в кабину и уютно устроились.

— Как ты думаешь, — тихо спросил Джим, заворачиваясь в одеяло, — не попробовать ли нам освободить принцессу?

— Я тоже об этом подумал, — ответил Лукас, выбивая свою трубку. — И если нам это удастся, Джим, то император наверняка разрешит нам проложить по Ландаю железную дорогу. И тогда наша старушка Эмма наконец снова будет ездить по настоящим рельсам. И мы сможем остаться тут.

Джим подумал, что ему не так уж и хочется тут оставаться. Конечно, в Ландае хорошо. Но лучше было бы поехать туда, где поменьше народа. И где люди, по крайней мере, не на одно лицо. Ласкания, к примеру, такая славная страна! Но Джим не стал говорить это вслух, а то еще Лукас подумает, что у него началась тоска по родине. Он только спросил:

— А ты умеешь обращаться с драконами? Я боюсь, что это не так просто.

Лукас радостно сообщил:

— Я их ни разу не видел, драконов, даже в зоопарке. Но думаю, наша Эмма найдет на них управу.

— С одним-то, может, она и управится, но с целым городом драконов! — голос Джима прозвучал не очень храбро.

— Ну, поглядим, старина, — ответил Лукас. — А пока давай поспим. И не волнуйся, все обойдется. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Лукас, — пролепетал Джим.

И еще немножко подумал про госпожу Каак. Что она там теперь делает? И помолился, чтобы господь утешил ее, если ей грустно. И чтобы все объяснил ей.

После этого он еще прислушался к ровному глубокому дыханию Эммы, которая давно спала.

И только потом задремал сам.

Девятая глава, в которой появляется цирк и кое-кто замышляет злое против Лукаса и Джима

Когда, наутро, оба друга проснулись, солнце стояло уже высоко. Вчерашняя толпа зевак опять собралась на площади глазеть на паровоз.

Лукас и Джим встали и пожелали друг другу доброго утра.

— Хороший день сегодня! — сказал Лукас. — Как раз подходящая погода, чтобы навестить императора и сообщить ему, что его дочь скоро будет освобождена.

— Может, сперва позавтракаем? — спросил Джим.

— Я думаю, на завтрак нас пригласит император, — ответил Лукас.

Они снова поднялись на девяносто девять ступеней серебряной лестницы и нажали бриллиантовую кнопку звонка. Смотровое окошечко в двери открылось, и снова выглянуло желтое официальное лицо.

— Что будет угодно досточтимым господам? — все так же любезно, как вчера, пропел он тоненьким голосом, сладко улыбаясь.

— Нам угодно к ландайскому императору, — сказал Лукас.

— К сожалению, и сегодня императору некогда, — ответило лицо и хотело исчезнуть.

— Погоди, дружище! — остановил его Лукас. — Доложи-ка императору, что здесь пришли двое, хотят освободить его дочь из драконьего города.

— О! — блаженно прошептало официальное желтое лицо. — Это меняет дело. Не будете ли вы так добры подождать минуточку?

И он захлопнул окошко.

Друзья остались ждать перед дверью.

Они ждали.

Ждали.

И ждали.

Минуточка давно прошла. Много прошло минуточек. Но лицо никак не появлялось в окошке.

Наконец Лукас не выдержал:

— Ты был прав, Джим, вначале лучше позавтракать. А у императора тогда пообедаем.

Джим оглянулся, ища маленького Пинг-Понга, но Лукас сказал:

— Нет, Джим, не годится все время быть гостями грудного младенца. Что мы, сами не можем о себе позаботиться?

— Ты думаешь, нам надо еще раз испробовать Эмму в качестве карусели? — усомнился Джим.

Лукас выпустил несколько колец дыма.

— Я придумал кое-что получше, — сказал он. — Послушай-ка, Джим!

И он плюнул двойной петлей, но маленькой, так что никто, кроме Джима, и не заметил этого.

— Сообразил? — спросил он, довольно подмигнув.

— Нет, — с недоумением ответил Джим.

— А помнишь вчерашних акробатов, которых мы видели на улице? Ну, мы ведь тоже кое-что умеем. Дадим цирковое представление!

— Ух ты! — воодушевился Джим. Но тут же сник, вспомнив, что сам ничего не умеет. — А что же буду делать я?

— Ты будешь валять дурака и помогать мне, — сказал Лукас.

— Сейчас увидишь, как это важно — обладать каким-нибудь талантом!

Они взобрались на крышу Эммы и принялись, как и накануне, выкрикивать попеременке:

— Почтеннейшая публика! Мы бродячие циркачи из Ласкании и сейчас дадим представление, какого вы еще никогда не видели! Сюда, спешите скорее сюда, почтеннейшая публика! Представление сейчас начнется!

Люди с любопытством подходили поближе.

Для начала Лукас, «самый сильный в мире человек», под восхищенные возгласы публики завязал кочергу бантиком. Зрители громко захлопали в ладоши.

Следующим номером Джим высоко поднял зажженную спичку, а Лукас искусным плевком потушил ее на расстоянии в три с половиной метра. При этом Джим, которому по роли полагалось валять дурака, притворился, что боится, как бы Лукас не попал плевком в него.

Потом Лукас просвистел прелестную песенку на два голоса с Эммой. Публика восторженно аплодировала, потому что ничего подобного они действительно никогда не видели и не слышали.

И наконец Джим призвал почтеннейшую публику к полной тишине для единственного в мире неповторимого номера.

И тут, в воцарившейся тишине, Лукас совершил причудливый фигурный плевок мертвой петлей, какого и Джим никогда не видел.

Тишина взорвалась аплодисментами, ландайцы требовали повторить все сначала. Но прежде чем начать новое представление, Джим обошел зрителей и собрал деньги. Толпа любопытных все прибывала, и Джим набрал целую кучу денег. Это были крохотные монетки с дырочкой посередине, чтобы можно было нанизывать их на нитку. Джим нашел это очень удобным, иначе с такой кучей монет было бы не управиться.

Так проходил час за часом, а желтое лицо в окошечке все не показывалось.

Это было связано вот с чем. За большой черной дверью располагалась императорская канцелярия. Первый привратник сначала все доложил старшему привратнику, старший побежал к главному привратнику. Тот пошел к писарю, писарь — к младшему конторщику, младший — к старшему, старший пошел в совет канцелярии, и так — снизу доверху через весь аппарат. Можно представить, сколько это длилось, пока сообщение дошло до бонзы.

Бонзами называют в Ландае министров. Самый главный министр носит титул главбонзы. Нынешнего главбонзу звали господин Пи Па По.

Про господина Пи Па По можно, к сожалению, сказать только то, что никого не порадует. Он был страшно честолюбив и ревнив и не терпел в других людях ничего выдающегося. Когда он услышал, что нашлись два чужеземца, готовые освободить принцессу Ли Зи, он тотчас воспылал к ним лютой завистью.

— Если кто во всем свете и достоин получить принцессу в жены, — сказал он сам себе, — так это я.

Конечно, он струсил бы отправиться в драконий город, чтобы освободить принцессу. Но раз уж он, главбонза Пи Па По, недостаточно храбр для этого подвига, никто другой тоже не посмеет отважиться на такое. Уж об этом он позаботится.

— Ну, я этим чужеземцам подсыплю соли! — потирал он руки. — Я арестую их как шпионов и брошу в тюрьму. Надо только проследить, чтобы император ничего про это не узнал, иначе мне придется худо.

И он вызвал к себе начальника стражи. Тот встал навытяжку и отдал честь своей кривой саблей. Это был старый вояка, иссеченный шрамами битв. Он привык слушаться и подчиняться, не задумываясь.

— Господин начальник стражи, — сказал главбонза, — приведите сюда обоих чужеземцев, что ожидают у входа во дворец. Но только никому про это ни слова, понятно?

— Конечно! — ответил начальник стражи, снова отдал честь и вышел, чтобы кликнуть стражников.

Десятая глава, в которой Лукас и Джим попадают в беду

Цирк Ласкании только что закончил очередное представление, и над площадью гремели аплодисменты.

— Ну вот, — сказал Лукас Джиму. — А теперь идем спокойно позавтракаем. Деньги есть. — И, повернувшись к зрителям, объявил: — Небольшой антракт!

В это мгновение распахнулись черные двери дворца, и по лестнице маршем сошли тридцать стражников. Толпа стихла и расступилась. Стражники чеканным шагом прошли к Джиму и Лукасу.

— Не угодно ли будет досточтимым иноземцам последовать за мной во дворец! — отрывисто приказал начальник стражи.

Лукас достал из кармана трубку, тщательно набил ее и закурил. Когда она разгорелась, он обернулся к начальнику стражи и степенно произнес:

— Нет, сейчас нам это не будет угодно. Мы как раз хотели позавтракать. Вы не спешили, теперь и нам некуда спешить.

Начальник стражи скривил свое изрезанное шрамами лицо, что должно было означать улыбку, и пролаял:

— Я здесь по высочайшему приказанию и должен привести вас обоих. Я только исполняю приказ. Такова моя профессия.

— А моя — нет, — ответил Лукас и выпустил несколько колец дыма. — Вас послал император?

— Нет, мы явились от господина Пи Па По, главбонзы.

— Как ты полагаешь, Джим, — повернулся Лукас к своему другу. — Позавтракать нам сперва или отправиться к господину Пи Па По?

— Не знаю, — робко ответил Джим, чувствуя неладное.

— Ну хорошо, — решил Лукас. — Будем более вежливы, чем он, и не станем заставлять его ждать. Идем, Джим!

Дворцовая стража сопровождала их вверх по девяносто девяти серебряным ступеням. Черная дверь распахнулась, и они очутились в просторном вестибюле. Повсюду висели занавесы из красного бархата и цветного шелка. Налево и направо расходились коридоры со множеством дверей.

— Здесь располагается императорская канцелярия, — пояснил начальник стражи. — Следуйте за мной, я отведу вас к его светлости господину Пи Па По.

— Его светлость господин главбонза безусловно проводит вас к великому императору, — начальник стражи опять скривил лицо в улыбку.

И они еще долго шагали по бесконечным коридорам дворца, пока не остановились перед одной дверью.

Лукас небрежно постучался и вошел с Джимом в комнату. В просторном помещении на тронах восседали трое бонз. Средний, в золотом одеянии, сидел на самом высоком троне. Это и был господин Пи Па По. Все трое обмахивались шелковыми веерами. Перед каждым на полу сидел писец с тушью, кисточкой и бумагой, потому что в Ландае пишут кисточками.

— Доброе утро, господа! — приветливо сказал Лукас, дотронувшись до своей кепки. — Не вы ли есть господин Пи Па По, главбонза? Дело в том, что нам надо к императору.

— Доброе утро! — ответил с улыбкой главбонза. — К императору вы попадете несколько позже.

— Может быть! — внес поправку второй бонза, обменявшись взглядом с главбонзой.

— Не исключено! — уточнил третий бонза.

И все трое закивали друг другу, а писцы довольно заулыбались и стали записывать глубокомысленные слова бонз, чтобы сохранить их для потомков.

— Позвольте для начала задать вам несколько вопросов, — сказал главбонза. — Кто вы такие?

— И откуда вы? — добавил второй бонза.

— И что делаете здесь? — осведомился третий.

— Я Лукас-машинист, а это мой друг Джим Пуговица, — сказал Лукас. — Мы прибыли из Ласкании и хотим попасть к императору, чтобы сообщить ему, что мы освободим его дочь из драконьего города.

— Весьма похвально! — сказал улыбаясь главбонза. — Но это всякий может сказать.

— А есть ли у вас на это подтверждение? — спросил второй бонза.

— Или разрешение? — добавил третий.

И снова писцы заулыбались и записали все для истории, а бонзы в это время обмахивались веерами и любезно кивали ДРУГ другу.

— Послушайте-ка, господа бонзы! — сказал Лукас, сдвинул кепку на затылок и вынул трубку изо рта. — Что вы, собственно, хотите? Я полагаю, император не похвалит вас, когда узнает, как вы здесь важничаете.

— Этого, — ответил главбонза улыбаясь, — он, по-видимому, не узнает никогда.

— Без нас, — услужливо разъяснил второй бонза, — высокочтимые господа иноземцы вообще никогда не попадут к императору.

— А мы пропустим вас к нему лишь после того, как все проверим, — завершил третий.

И снова бонзы закивали, а писцы записали, любезно улыбаясь.

— Ну ладно, — вздохнул Лукас. — Но только поторопитесь с проверкой. А то мы еще не завтракали.

— Скажите, господин Лукас, — начал главбонза, — у вас есть удостоверение личности?

— Нет, — ответил Лукас.

Бонзы подняли брови и многозначительно переглянулись.

— Но без удостоверения личности, — сказал второй бонза, — вы не сможете подтвердить ваших намерений.

— Без удостоверения личности, — довершил третий, — вас как бы и нет. Формально. И вы не можете попасть к императору. Потому что человек, которого нет, никуда не может попасть. Такова логика.

И бонзы закивали, а писцы записали все для истории.

— Но мы же вот они! — заметил Джим. — Значит, мы есть!

— Это любой может сказать, — возразил с улыбкой главбонза.

— Во всяком случае, формально вас нет, — добавил третий.

— В лучшем случае мы можем вам выписать временное удостоверение личности, — снисходительно предложил главбонза. — Но это все, что мы можем для вас сделать.

— Отлично, — сказал Лукас. — Но с ним нас пустят к императору?

— Нет, — улыбаясь сказал второй бонза. — С временным удостоверением, конечно, не пустят.

— Тогда к чему оно нам? — спросил Лукас.

— Совершенно ни к чему, — улыбался третий бонза.

И снова бонзы кивали, улыбаясь, а писцы записывали.

— Тогда я кое-что вам скажу, господа бонзы, — степенно произнес Лукас. — Если вы сейчас же не отведете нас к императору, то мы вам докажем, что мы — есть! В том числе и формально. — При этом он показал свой черный кулак, и Джим тоже показал свой черный кулак.

— Попридержите язык! — прошипел главбонза с коварной улыбкой. — Это оскорбление официального лица! За это я велю вас тотчас же бросить обоих в тюрьму!

— Ну, это уже слишком! — взревел Лукас и действительно начал терять терпение.

— И кроме того, вы шпионы! — главбонза победно улыбнулся. — Вы арестованы!

— Так! — сказал Лукас с опасным спокойствием. — Наверно, вы полагаете, что нас можно одурачить! Ну, это у вас не пройдет, любезные толстые бонзы!

С этими словами он шагнул к писцам, отнял кисточки и отхлестал их по ушам. Писцы опрокинулись на спину и заверещали.

Потом, не вынимая трубки изо рта, Лукас схватил господина Пи Па По, перевернул и сунул головой в мусорную корзину. Главбонза в ярости завопил и стал дрыгать ногами, но выбраться из корзины не мог.

Лукас схватил за шиворот остальных двух бонз — по одному в каждую руку, ногой распахнул окно, выволок бонз наружу и держал их на вытянутых руках в воздухе. Оба верещали, но не смели шелохнуться, уж больно высоко было.

— Ну? — проревел Лукас. — Как? — при этом он встряхнул обоих так, что у них от страха застучали зубы. — Поведете меня к императору или нет?

— Да, да! — запищали оба бонзы.

Лукас втащил их назад и поставил на дрожащие ноги. Но в эту минуту в дверях показалась дворцовая стража, сбежавшаяся на вопли главбонзы. Все тридцать стражников, обнажив мечи, ринулись на Лукаса и Джима. Оба прыгнули в угол комнаты, чтобы не опасаться нападения сзади. Лукас заслонил собой Джима, а сам отражал сабельные удары ножкой от столика писца, прикрываясь столешницей, как щитом. Но ему пришлось быстро сменить столик, потому что прежний был изрублен. Джим подтащил следующий, но больше столиков не было, и друзья не могли долго держать оборону.

Поскольку битва требовала от них полного внимания, они не заметили, как в дверях мелькнуло испуганное личико и тотчас исчезло.

Это был Пинг-Понг!

Он проспал почти до полудня, потому что лег вчера непривычно поздно. Своих новых друзей у паровоза он уже не застал, но зрители рассказали ему, что обоих увела дворцовая стража. Пинг-Понг заподозрил неладное и бросился во дворец. Он обежал все коридоры канцелярии, пока не заслышал вдалеке шум битвы, поспешил туда и заглянул в дверь. Мигом он оценил, в каком опасном положении находятся его друзья. Помочь тут мог лишь один человек: сам великий император. Проворно, как белка, малыш бросился бежать, преодолевая лестницы, залы, покои и коридоры. Несколько раз он миновал посты, и стражники, скрестив алебарды, пытались преградить ему дорогу, но он проскальзывал под ними и мчался дальше. Часто на крутых поворотах он падал, поскользнувшись на гладких мраморных плитах и теряя драгоценные секунды. Но снова вскакивал на ноги и мчался дальше. Вот он взбежал по широкой лестнице и понесся по бесконечной ковровой дорожке.

Уже его отделяли от тронного зала всего две комнаты. Теперь уже одна. Вот сейчас он минует открытую последнюю дверь… но — о ужас! — двое стражников спешат закрыть створки у него перед носом. В самое последнее мгновение Пинг-Понг все же проскользнул в узкую щелочку и очутился в тронном зале. Стук сомкнувшихся створок послышался за его спиной.

Тронный зал был громадный, и лишь в дальнем его конце на серебряном троне восседал сам великий император. Рядом с троном на столике стоял унизанный бриллиантами телефон. Императора окружали князья и мандарины, мудрецы и звездочеты, великие художники и поэты Ландая, чтобы давать советы в управлении государством.

Тут были и музыканты, и они как раз заиграли веселую пьесу. Все, замерев, слушали. Но Пинг-Понг не мог ждать, когда музыка кончится, потому что в Ландае самые длинные в мире концерты.

Он протиснулся сквозь благородное окружение императора и, когда от трона его отделяло не больше двадцати метров, упал ниц — ибо так в Ландае полагалось приветствовать правителя — и уже ползком добрался до серебряных ступеней трона.

Придворные заволновались. Музыканты прервали игру, сбившись с такта, и поднялся возмущенный ропот.

Император Ландая, высокий старец с тонкой седой бородой, глядел на крошечного Пинг-Понга, подползающего к его ногам, с удивлением, но без гнева.

— Чего тебе, малыш? — спросил он снисходительно. — Почему ты помешал моему концерту?

Он говорил тихо, но голос его звучал так, что достигал самого дальнего уголка тронного зала.

Пинг-Понг в страхе стал запинаться:

— Джипп… Лукф… Пароф… Опаф… Опасность!

— Говори отчетливее, малыш! — ласково сказал император.

— Что произошло? Не торопись!

— Они же хотят спасти Ли Зи! — выпалил Пинг-Понг.

Император вскочил на ноги.

— Кто? — вскричал он. — Где они?

— В канцелярии! — кричал Пинг-Понг. — У господина Пи Па По!.. Быстрее!.. Дворц… Дворцовая стража!..

— Что со стражей? — встревожился император.

— …хочет их убить! — пискнул Пинг-Понг.

Поднялась ужасная тревога. Все ринулись к двери. Музыканты побросали инструменты и побежали вслед за придворными. Впереди всех мчался император, окрыленный надеждой, что его дочь может быть спасена. За ним бежали придворные, а среди них колобком катился маленький Пинг-Понг, все время остерегаясь, как бы его не растоптали, потому что в таком волнении никто его не замечал.

Лукас и Джим тем временем были уже в очень трудном положении. Вся мебель порублена, обороняться нечем — разве что голыми руками. Тридцать мечей направлены на них остриями.

— Схватить их, связать, заковать в цепи! — кричал главбонза, который был уже на ногах, но корзину для бумаг так и не смог стянуть с головы.

Лукасу и Джиму надели на руки и на ноги тяжелые кандалы.

— Ну? — гневно скалясь сквозь решетку корзины, спросил главбонза. — Каково теперь? Будет лучше всего, если мы немедленно отрубим вам ваши досточтимые головы.

Лукас ничего не ответил. Он собрал все силы и попытался разорвать цепи. Но они были выкованы из ландайской стали и могли выдержать даже слона. Бонзы сладко закивали друг ДРУГУ, а писцы засмеялись над тщетными усилиями Лукаса.

— Джим, старина, — хриплым голосом проговорил Лукас.

— Коротковато оказалось наше странствие. Мне жаль, что тебе приходится разделить мою участь.

Джим сглотнул и тихо ответил:

— Но ты же мой друг, — и закусил губу, чтоб она не дрожала.

Писцы снова захихикали, а бонзы заухмылялись, кивая друг другу.

— Джим Пуговица, — сказал Лукас. — Ты и вправду лучший из мальчишек, которых мне когда-либо доводилось видеть.

— Тащите их к эшафоту! — приказал главбонза, и стражники схватили Лукаса и Джима, чтобы увести их.

— Стойте! — вдруг послышался голос, негромкий, но звучавший так, что каждому было слышно. Все обернулись на этот голос. В дверях стоял император Ландая, а позади него толпились придворные. — Убрать мечи! — приказал император.

Начальник стражи побледнел от страха и опустил меч.

— Освободить пришельцев! — потребовал император. — И немедленно заковать в цепи господина Пи Па По и остальных!

Очутившись на свободе, Лукас первым делом закурил трубку и только потом сказал:

— Идем, Джим!

Оба друга подошли к императору Ландая. Лукас снял кепку, вынул трубку изо рта и сказал:

— Добрый день, ваше величество! Рад наконец познакомиться с вами.

И все трое обменялись рукопожатиями.

Одиннадцатая глава, в которой Джим Пуговица неожиданно узнает свою тайну

Император, Лукас и Джим в сопровождении придворных не спеша отправились в тронный зал.

— Вовремя вы явились, ваше величество! — сказал Лукас императору, когда они поднимались по широкой мраморной лестнице. — А то бы все это плохо кончилось. Откуда вы узнали про нас?

— От крошечного ребенка, который внезапно ворвался в тронный зал, — ответил император. — Не знаю даже, кто он такой, но, похоже, очень толковый и решительный малец.

— Пинг-Понг! — в один голос воскликнули Джим и Лукас.

— Где же он?

Все принялись искать его и наконец нашли. Он спал, завернувшись в краешек занавеса. Для такого маленького ребенка спасать людей — занятие еще непривычно трудное. И как только он увидел, что оба друга вне опасности, тотчас успокоился и заснул.

Император склонился над ним, взял на руки и заботливо перенес наверх в свои покои. И там уложил в собственную императорскую ее высочества постель. Лукас и Джим растроганно смотрели на своего крохотного спасителя, который теперь тихонько посапывал, посвистывая носиком, как сверчок.

— Я его по-императорски награжу, — тихо пообещал император. — А что касается главбонзы Пи Па По, то будьте спокойны. Ему и его подручным не уйти от наказания.

С этого часа у друзей все пошло на лад. Они были с ног до головы осыпаны почестями. А всех ученых Ландая отправили в императорскую библиотеку, чтоб они спешно перечитали все 7 389 506 томов этой библиотеки и разузнали из книг, что едят на обед жители острова Ласкания и как эта пища приготовляется.

Наконец, нужные сведения были извлечены и отправлены в императорскую кухню господину Шу Фу Лу Пи Плю и тридцати восьми его детям, которые тоже были все повара и поварята, один другого меньше. Но господину Шу Фу Лу Пи Плю пришлось собственноручно готовить этот обед, потому что его многочисленное семейство от гордости за Пинг-Понга и от возбуждения ничего не способно было делать.

Обоим друзьям этот обед понравился больше, чем все, что они ели до сих пор, исключая разве земляничное мороженое госпожи Каак. Кстати сказать, к обеду подали настоящие вилки, ложки и ножи. Про это ученые тоже вычитали в книгах и срочно дали задание императорскому кузнецу изготовить эти приборы.

После обеда император с обоими гостями вышел прогуляться на просторную террасу. Они уселись под тентом и сперва поболтали о том, о сем, а потом Джим сбегал к паровозу и принес коробку с настольной игрой. Друзья объяснили императору правила, он очень увлекся, но все время проигрывал. И почему-то радовался этому. Он думал про себя: если этим ребятам так везет в игре, то, может, повезет и в спасении его маленькой дочери Ли Зи!

Позднее появился наконец-то выспавшийся Пинг-Понг. Тут подали приготовленные по ласканийским рецептам пирожные и какао, и император, не знавший этих блюд, отведал и нашел их очень вкусными.

— Ну, когда же вы собираетесь в драконий город, друзья мои? — спросил он.

— Как можно скорее, — ответил Лукас. — Надо только все разузнать про драконий город — где это и как туда добираться.

Император кивнул.

— Сегодня к вечеру вы будете знать все, что известно об этом в Ландае.

Затем император и Пинг-Понг проводили друзей в императорский сад, чтобы они скоротали там время до вечера, любуясь растениями и наслаждаясь пением птиц.

Вечером все вместе ужинали на террасе, а когда стемнело, вернулись в тронный зал. Тут Лукаса и Джима поджидали двадцать два самых знаменитых ученых Ландая. Можно себе представить, какие это были профессора, если прославились в стране, где даже грудные младенцы такие умные. Эти профессора знали все — даже расстояние до Луны, сколько капель в море, почему Красное море красное, как называются самые редкостные звери и когда будет следующее затмение солнца. И все это они помнили наизусть. Профессора носили титул: «цветы учености».

Ну, на цветы они мало походили. От долгой зубрежки и научных занятий одни из них совсем сморщились и облысели. Другие от долгого сидения и чтения сплющились. А третьи — наоборот, все время привставая на цыпочки за книгами к верхним полкам, вытянулись в длину, как ручка метлы. Все они носили золотые очки — отличительный знак особого достоинства.

После того, как двадцать два профессора поприветствовали императора и его гостей падением ниц, Лукас стал задавать вопросы.

— Вначале я хотел бы знать, — сказал он и закурил свою трубку, — откуда известно, что принцесса находится именно в драконьем городе?

Выступил вперед профессор метелочного типа, поправил свои очки и сказал:

— Все это произошло, высокочтимые чужеземцы, следующим образом: прекрасная, как утренняя роса, принцесса Ли Зи во время летних каникул отдыхала у моря. Однажды она бесследно исчезла, и никто не знал, что с ней произошло. Мы пребывали в ужасной неизвестности, пока две недели назад рыбаки не выловили в Желтой реке бутылку. Желтая река течет со стороны красно-белых гор и протекает мимо нашего города. Бутылка была игрушечная, кукольная, с соской, такими играют девочки. И в ней оказалась записка, написанная нашей лотосоподобной принцессой.

— Нельзя ли взглянуть на эту записку? — спросил Лукас. Ученый порылся в своих бумагах и протянул Лукасу записку. Лукас прочел вслух:

— «Дорогой незнакомец, нашедший эту записку, отнеси ее как можно скорее моему отцу Пунг Гингу, великому императору Ландая. „Чертова дюжина“ похитила меня и продала госпоже Зубояд. Тут много и других детей. Пожалуйста, спасите нас, потому что в плену очень плохо. Госпожа Зубояд — это дракон, и мой теперешний адрес такой: Принцессе Ли Зи у госпожи Зубояд. Тоскания, Старая улица, N133, третий этаж налево.»

Лукас опустил записку и погрузился в размышления.

— Зубояд… — бормотал он. — Зубояд?.. Тоскания? Где-то я уже слышал это…

— Тоскания — так называется драконий город, — объяснил профессор. — Это мы обнаружили в одной старинной книге.

Лукас вынул трубку изо рта, присвистнул и пробормотал:

— История становится интересной…

— Почему? — с удивлением спросил Джим.

— Послушай-ка, Джим Пуговица! — серьезно сказал Лукас.

— Наступило время, когда ты должен узнать большую тайну, тайну твоего появления в Ласкании. Ты был тогда еще слишком мал и ничего не помнишь. Тебя принес почтальон в посылке.

И он рассказал, что произошло тогда в Ласкании. Под конец Лукас нарисовал на бумажке, как выглядел адрес на посылке.

— А вместо обратного адреса было написано только «Чертова дюжина», — закончил он свой рассказ.

Император, Пинг-Понг и ученые внимательно слушали и сравнивали адрес на записке и адрес, нарисованный Лукасом.

— Нет никаких сомнений, — сказал профессор из сорта толстяков, видимо специалист в таких вопросах, — нет сомнений, что адрес в обоих случаях один и тот же. Только у принцессы Ли Зи он написан правильно, а тот, на посылке с Джимом, был написан кем-то неграмотным.

— Да, но тогда, значит, госпожа Каак мне не родная мать! — вдруг воскликнул Джим.

— Да, — ответил Лукас. — Она всегда из-за этого горевала. Джим помолчал и потом робко спросил:

— Но кто же тогда моя родная мать? Может, госпожа Зубояд?

Лукас с сомнением покачал головой.

— Не думаю, — сказал он. — Госпожа Зубояд все же дракон, как пишет принцесса. Сперва надо узнать, что такое «Чертова дюжина». Ведь это они прислали тебя в посылке.

Но кто такие «Чертова дюжина», никто не знал. Даже «цветы учености».

Джим был очень взволнован тем, что ему неожиданно открылось.

— Теперь у нас еще больше причин спешить в драконий город, — сказал Лукас. — Надо не только освободить принцессу Ли Зи, но и узнать тайну Джима Пуговицы.

— Да, — сказал император, — тут кроется какая-то тайна.

— Мы с моим другом Джимом Пуговицей откроем ее, — решительно и сурово заявил Лукас. — Итак, где находится этот драконий город?

Тут вышел ученый из сорта сморщенных и лысых. Это был главный императорский географ, он все карты мира помнил наизусть.

— Достопочтенные чужеземцы, — начал он с горестной миной. — К сожалению, местоположение драконьего города неведомо никому.

— Еще бы, — сказал Лукас. — Иначе почтальон отыскал бы его.

— Но мы все же предполагаем, — продолжил ученый, — что он находится где-то за красно-белыми горами. Поскольку послание принцессы принесли волны Желтой реки вниз по течению, значит, город находится выше. Но русло Желтой реки изучено нами лишь до красно-белых гор. Дальше оно теряется в глубине скал. А откуда берет свое начало, неизвестно.

Лукас поразмыслил, выпустил несколько колец дыма к потолку тронного зала и спросил:

— А в пещеру, откуда вытекает река, можно въехать или вплыть?

— Нет, — ответил ученый, — совершенно невозможно. Вода там вырывается из-под земли с большой скоростью.

— Но ведь откуда-то река течет! — сказал Лукас. — Как же попасть на обратную сторону гор, чтобы разузнать это?

Ученый расстелил перед Джимом и Лукасом большую географическую карту.

— Вот карта Ландая, — объяснил главный придворный географ. — Границу образует, как это отчетливо видно, знаменитая Великая Ландайская Стена, она замыкает страну со всех сторон, кроме моря. Стена имеет несколько ворот.

Если ехать через западные ворота, попадешь в лес Тысячи Чудес. Позади леса — красно-белые горы, они называются Корона Мира. К сожалению, они абсолютно неприступны. Но в одном месте, вот тут, немного южнее, есть ущелье, оно называется Долина Сумерек. Это ущелье — единственный путь через горы. Но до сих пор еще никто не отважился проделать этот путь. Потому что Долина Сумерек заполнена какими-то голосами и стонами, которых никакой слух выдержать не может. На том конце этой долины по-видимому находится громадная пустыня. Мы называем ее Край Света. И больше мне нечего добавить, потому что дальше лежит совершенно неизведанный край.

Лукас внимательно изучил карту и задумался. Потом сказал:

— Если пройти по Долине Сумерек за красно-белые горы и ехать все время на север, то где-нибудь можно снова натолкнуться на Желтую реку. И потом плыть дальше вверх по течению, пока не доберешься до драконьего города. Если он вообще находится на Желтой реке.

— Этого мы не знаем достоверно, — ответил осторожный ученый. — Но наши предположения в этом сходятся.

— Что ж, попробуем, — сказал Лукас. — Я бы хотел прихватить эту карту с собой на всякий случай. У тебя есть вопросы, Джим?

— Да, — ответил Джим. — А как выглядят драконы?

Тут вышел сплющенный от сидения ученый и сказал:

— Я — императорский профессор зоологии и знаю все виды животного мира. Что же касается самки дракона, то я должен с сожалением констатировать, что наука пока что блуждает в потемках на сей счет. Все описания, какие я находил, крайне приблизительны и противоречивы. Вот здесь вы увидите несколько изображений, но насколько они достоверны, я, увы, не могу судить.

С этими словами он развернул перед Лукасом и Джимом свиток, на котором были изображены несколько причудливых тварей.

— Ну, — повеселел Лукас, — если мы вернемся к вам живыми, мы расскажем, как выглядят драконы на самом деле. Для начала нам достаточно. Большое спасибо, господа «цветы учености»!

Двадцать два ученейших профессора Ландая снова почтительно бросились ниц перед Лукасом, Джимом и императором, потом сгребли свои бумаги и покинули тронный зал.

— Когда вам будет угодно пуститься в путь, друзья мои? — спросил император, когда они остались одни.

— Завтра рано утром, я думаю, — ответил Лукас. — Лучше до восхода солнца. Путь нам предстоит долгий, и времени лучше не терять.

Потом он повернулся к Пинг-Понгу и спросил:

— Будь добр, принеси мне листок бумаги и конверт с маркой. Мы должны написать письмо в Ласканию, прежде чем отправимся в драконий город. Неизвестно, что с нами может произойти.

Лукас и Джим вместе написали письмо. Они объяснили госпоже Каак и королю Альфонсу Без-Четверти-Двенадцатому, почему они покинули Ласканию. И что Джим теперь знает про посылку. И что они отправляются в драконий город Тосканию, чтобы освободить принцессу Ли Зи и открыть тайну Джима. В конце они добавили сердечные приветы господину Рукаву. Лукас подписался, а Джим нарисовал свое лицо.

Все вчетвером они пошли на площадь бросить письмо в почтовый ящик. В лунном свете одиноко стояла покинутая Эмма.

— Хорошо, что я вспомнил! — сказал Лукас и повернулся к императору. — Эмме надо свежей воды. А тендер надо загрузить углем. В поездке в неизвестность никогда нельзя сказать заранее, сколько понадобится топлива.

В этот момент из дверей кухни вышел шеф-повар Шу Фу Лу Пи Плю, чтобы полюбоваться луной. Когда он увидел чужеземцев с императором, он учтивейше пожелал им доброго вечера.

— Ах, мой дорогой господин Шу Фу Лу Пи Плю, — сказал император. — Ведь мы обеспечим наших друзей водой и углем с нашей кухни?

Шеф-повар тотчас с готовностью принялся за работу. Лукас, Джим, да и сам император тоже, таскали воду и уголь из кухни к паровозу. Пинг-Понг тоже не хотел оставаться без дела и помогал, хотя его ведерко было не больше наперстка.

Наконец тендер загрузили углем, а котел наполнили водой.

— Так! — довольно сказал Лукас. — Большое спасибо! А теперь — спать!

— Разве вы не хотите переночевать во дворце? — удивился император.

Но Лукас и Джим сказали, что им лучше спать в паровозе. Там очень уютно, и они уже привыкли.

Император, шеф-повар и Пинг-Понг обещали завтра рано прийти проводить друзей.

Лукас и Джим поднялись в кабину паровоза, Пинг-Понг и шеф-повар ушли на кухню, а император скрылся во дворце.

Скоро все они уже спали.

Двенадцатая глава, в которой начинается поездка в неизвестность

— Эй, Джим, вставай!

Джим сел, протер глаза и сонно спросил:

— Что, уже?

— Пора, — сказал Лукас. — Сейчас отправляемся.

Мигом Джим проснулся и выглянул из окна кабины.

Площадь была пуста. Солнце еще не взошло, все тонуло в серых утренних сумерках.

Но вот открылась дверь кухни, и оттуда вышел господин Шу Фу Лу Пи Плю, направляясь к Эмме. В руках у него был огромный сверток. За ним шел маленький Пинг-Понг, крохотное его личико кривилось, готовое расплакаться, но он изо всех сил сдерживался.

— Вот, — сказал шеф-повар, — тут я кое-что приготовил в дорогу для высокочтимых чужеземцев. Бутерброды по-ласканийски.

— Спасибо, что вы позаботились об этом! — ответил Лукас. Тут Пинг-Понг все же расплакался, не в силах справиться со своим горем.

— Ох-ох-ох, достославные машинисты, — всхлипывал он, вытирая слезы, — извините, что я плачу. Но маленькие дети в моем возрасте — ох — ох — ох — плачут иногда неизвестно отчего…

Лукас и Джим растроганно улыбнулись, пожали малышу руку, и Лукас сказал:

— Прощай, Пинг-Понг, наш маленький друг и спаситель! Наконец пришел и император. Он был бледнее обычного казался очень серьезным.

— Друзья мои, — сказал он. — Храни вас небо, вас и мою дочь. Отныне я буду тревожиться не только о Ли Зи, но и о вас обоих. Я привязался к вам.

Лукас от волнения выпустил из своей трубки густое облако дыма и пробормотал:

— Ну, все обойдется, ваше величество!

— Вот тут горячий чай для вас, — сказал император и протянул Лукасу золотой термос. — В дороге это всегда пригодится.

Лукас и Джим поблагодарили его, поднялись в кабину и помахали рукой. Эмма тронулась, странствие в драконий город началось.

В начале они ехали по пустым улицам, потом золотые крыши Пинга остались позади. Взошло солнце, погода была ясная, лучшей и желать нельзя. Они ехали весь день, двигаясь по Ландаю в направлении таинственной Долины Сумерек.

На следующий день они проезжали обширные поля и сады, миновали деревни, и местные крестьяне и крестьянки махали им рукой. По всему Ландаю уже разнеслась весть, что два чужеземца едут спасать Ли Зи.

Всюду, где они делали остановку, люди приносили им корзины с фруктами и сладостями и заправляли паровоз углем и водой.

На седьмой день они добрались до западных ворот в Великой Ландайской Стене. Двенадцать стражников, охранявших ворота, принесли громадный ключ. Они едва смогли повернуть его в замочной скважине. Со скрежетом могучие створки ворот отворились. На памяти живущих это произошло впервые.

— Ура! Ура! Ура героям Ласкании! — отсалютовали стражники, а несколько минут спустя Эмма уже ехала по лесу Тысячи Чудес.

Управлять в такой чаще паровозом, выбирая для него подходящую дорогу — дело нешуточное, и будь это не Лукас, а какой-нибудь другой, менее опытный машинист, Эмма непременно бы застряла. Лес Тысячи Чудес был настоящими дикими джунглями из цветных стеклянных деревьев, лиан и причудливых цветов. И поскольку он был прозрачным, можно было видеть издали здешних редкостных зверей. Тут летали бабочки величиной с зонтик. Пестрые попугаи крутились на ветках, как гимнасты. В цветах ползали большие усатые черепахи с мудрыми лицами, а на листьях сидели красные и голубые улитки, и домики на их спинах были многоэтажные, как ландайские дома Пинга с золотыми крышами.

Иногда показывались изящные пестрые единороги. Поблескивающие медью громадные змеи обвивались вокруг стволов деревьев. Они были совсем не опасны, потому что у них на каждом конце тела было по голове, и обе головы постоянно вступали в противоречие друг с другом, куда ползти. Об охоте на других зверей им и подумать было некогда. Приходилось змеям питаться плодами, которые не могли от них убежать.

Целых три дня путешественники ехали по джунглям, очень медленно продвигаясь вперед. На третий день заросли вдруг расступились, и впереди открылась панорама красно-белых гор, которые назывались Короной Мира.

Уже по тому, что эти горы были видны Лукасу и Джиму еще с моря, на расстоянии во много тысяч миль, можно судить, насколько они были высоки.

Горы громоздились так тесно, что нечего было и думать пробраться через них. За первой грядой высилась другая, за нею третья, и потом еще и еще. Вершины уходили в облака и тянулись от одного края горизонта до другого.

Каждая гора была расцвечена в красно-белый узор — чаще всего в полоску — то в косую, то в прямую, в волнистую или зигзагами. Но некоторые горы были даже в клеточку, а то и в горошек.

Досыта налюбовавшись и сами как следует накрасовавшись перед горами, друзья развернули карту.

— Так, — сказал Лукас. — Теперь поглядим, где же эта Долина Сумерек.

Вскоре он обнаружил ее на карте, и это привело Джима в восхищение, потому что сам он не различал на этой карте ничего, кроме путаницы линий.

— Гляди сюда, — Лукас ткнул в карту пальцем. — Вот тут находимся сейчас мы, а вот Долина Сумерек. Значит, мы слишком отклонились к северу, когда ехали по лесу. Поэтому нам следует сейчас повернуть на юг.

— Тебе видней, Лукас, — почтительно сказал Джим.

И они поехали в южную сторону вдоль гор и скоро увидели узкое ущелье между высокими вершинами.

Тринадцатая глава, в которой заговорили голоса Долины Сумерек

Долина Сумерек представляла собой темное ущелье шириной с улицу. Под ногами была красная скалистая порода, гладкая, как асфальт. Справа и слева возносились отвесные скалы до самого неба. И далеко впереди, на другом конце ущелья, в просвете гор стояло закатное солнце, окрашивая стены скал в пурпурный цвет.

Перед тем, как въехать в ущелье, Лукас остановил паровоз и вошел туда с Джимом пешком, чтобы проверить, как там внутри насчет страшных голосов.

Но ничего не было слышно. Торжественная и таинственная тишина царила вокруг. Только сердце у Джима стучало, и он схватил за руку Лукаса. Они молча постояли. Потом Джим сказал:

— Совсем тихо!

Лукас кивнул и только собрался что-то ответить, как вдруг голос Джима отчетливо прозвучал справа:

— Совсем тихо!

И дальше это пошло повторяться на все лады то справа, то слева вдоль по ущелью:

— Совсем тихо! — Совсем тихо! — Совсем тихо!

— Что это? — испуганно спросил Джим и еще крепче сжал руку Лукаса.

— Что это? — Что это? — Что это? — зашептали стены скал.

— Не бойся! — успокоил Лукас. — Это всего лишь эхо.

— Лишь эхо — лишь эхо — лишь эхо, — отдалось в ущелье. Друзья вернулись к Эмме и хотели уже влезть в кабину, как вдруг Джим насторожился:

— Тс, Лукас! Прислушайся!

Лукас замер. И тут они услышали, как эхо возвращается с другого конца ущелья. Вначале тихо, потом все громче, нарастая:

— Совсем тихо! — Совсем тихо!! — Совсем тихо!!!

Теперь это был не одиночный голос Джима, а будто сто Джимов говорили наперебой.

Тут эхо опять развернулось и стало удаляться на другой конец ущелья.

— Вот это да! — прошептал Джим. — Эхо возвращается и, кажется, умножается.

Тут как раз подоспело издали другое эхо:

— Что это? — Что это? — Что это? — Теперь это была уже целая толпа Джимов, попеременно то справа, то слева. Эхо добежало до края ущелья и повернуло обратно.

— Да, — шепнул Лукас, — весело будет, если так и дальше пойдет.

— Почему? — тихо спросил испуганный Джим. Ему не очень-то приятно было, что его голос разгуливает сам по себе да еще и умножается.

— А представь себе, — приглушенно сказал Лукас, — что будет, когда Эмма в этом ущелье загрохочет. Это же получится целый вокзал.

Тут как раз вернулось третье эхо зигзагом от скалы к скале:

— Лишь эхо — лишь эхо — лишь эхо, — кричали тысячи Лукасов.

Потом все эти голоса снова отправились назад.

— Как это получается? — шепотом спросил Джим.

— Трудно сказать, — ответил Лукас. — Надо это исследовать.

— Чу! — шепнул Джим. — Снова возвращается!

Это первое эхо набегало издали, чудовищно усилившись.

— Совсем тихо! — Совсем тихо! — Совсем тихо! — ревели десять тысяч Джимов так, что можно было оглохнуть.

Когда эхо удалилось, Джим еле слышно пролепетал:

— Что будем делать, Лукас? Оно ведь становится все страшнее.

Лукас шепотом ответил:

— Боюсь, делать нечего. Надо скорее проскочить это ущелье.

Снова вернулось это «что это»? — сто тысяч орущих Джимов. Земля под паровозом задрожала, и Джим с Лукасом зажали уши.

Когда эхо ушло, Лукас быстро и решительно открыл ящик в кабине и достал восковую свечу, размякшую от близости парового котла. Он отщипнул кусочек воска, скатал два шарика и дал Джиму:

— Залепи уши, а то полопаются барабанные перепонки! И не забывай открывать рот!

Джим быстро запечатал уши, и Лукас сделал тоже самое. Оба прислушались, но гром приблизившегося эха едва различили.

Лукас довольно кивнул, подмигнул Джиму, подбросил в топку угля, и они на полном пару въехали в проклятое ущелье. Дорога была гладкая, и они понеслись вперед на хорошей скорости — правда, в сопровождении грохота паровоза.

Чтобы понять, что произошло потом, надо знать устройство Долины Сумерек.

Стены скал стояли так, что звук отражался от них туда и сюда, но никогда не выходил из узкого ущелья наружу. Он возвращался к своей исходной точке и снова проделывал тот же путь, при этом образуя новое эхо, а оно в свою очередь свое эхо. Голосов получалось все больше, они звучали все громче, складываясь вместе. И если такое получалось из обыкновенных голосов, то что же будет из грохота паровоза?

Впрочем, может возникнуть вопрос, почему тут было так тихо при появлении Лукаса и Джима?

Ведь даже малейший шорох, когда-то прозвучавший в ущелье, должен был постепенно разрастись в ужасающий грохот, не имея выхода и все время умножаясь в этом резонаторе?

Да, это был бы очень умный вопрос, настоящий исследовательский и научный.

Ход рассуждений правильный, и появись друзья в ущелье двумя днями раньше, они бы еще застали ужасный гул. Он возник из нескольких шорохов, со временем разросшихся до грохота. Например, если мяуканье котенка усилить в сто двадцать тысяч раз, чириканье воробья — в миллион раз, а шорох упавшего камешка — в семьсот миллионов раз — то можно представить, как это зазвучит.

Но куда же подевался весь этот грохот?

Разгадка кроется — в дожде! Всякий раз, когда идет дождь, на каждой капельке оседает часть эха. И Долину Сумерек промывает от шумов. За день до появления Лукаса, Джима и Эммы как раз прошел ливень, и в ущелье не осталось ни шумочка.

Но вернемся же к нашим друзьям, которые на полном ходу мчатся сквозь ущелье.

Путь оказался длиннее, чем рассчитывал Лукас. Когда примерно на половине дороги Джим случайно оглянулся, то увидел такое, что и у взрослого мужественного человека побежали бы по телу мурашки от ужаса!

Если бы паровоз все еще находился в начале ущелья, он был бы уже погребен под грудами камней. Потому что стены скал позади них обрушивались с обеих сторон. Джим видел своими глазами, как справа и слева откалывались целые пласты, словно взорванные, как начинали шататься высокие вершины, оседали и заполняли Долину Сумерек обломками и осыпями. Со скоростью вихря беда мчалась вдогонку за паровозом.

Джим вскрикнул и дернул Лукаса за рукав. Лукас обернулся и вмиг оценил всю опасность, нависшую над ними. Не колеблясь и не раздумывая, он рванул на себя небольшой красный рычаг, над которым была надпись: «Аварийный рычаг! Использовать в чрезвычайных случаях!»

Лукас не трогал этот рычаг уже много лет и не знал, сможет ли Эмма в ее годы выдержать такую сверхнагрузку. Но выбора не было.

Эмма почувствовала сигнал и издала пронзительный свист, который должен был означать: я поняла! И тотчас стрелка спидометра поползла вправо, отклоняясь все дальше и дальше; вот она перевалила за красную черточку с надписью «предельная скорость» и продолжала ползти туда, где уже и делений не было, вот она уже за пределами шкалы, вот ее уже не видно, и тут спидометр взорвался, разлетевшись на куски.

Как им это удалось, Джим и Лукас впоследствии и сами не могли объяснить, но от гибели они ускользнули. Паровоз вылетел из жерла ущелья, как пушечное ядро, как раз в то мгновение, когда вершины последних скал откололись и были уже в падении.

Лукас отпустил красный рычаг. Эмма покатилась медленнее, и потом они почувствовали толчок. Паровоз выпустил весь пар и остановился. Эмма не дышала и вообще не подавала никаких признаков жизни.

Лукас и Джим выпрыгнули из кабины, вынули воск из ушей и оглянулись.

Позади них высились горы Корона Мира, а на месте ущелья, через которое они проехали, поднималась громадная красная туча пыли.

Когда-то на этом месте была Долина Сумерек.

Четырнадцатая глава, в которой Лукас узнает, что без Джима ему пришлось бы туго

— Смотри-ка, обошлось! — сказал Лукас, сдвигая кепку на затылок и вытирая пот со лба.

Джим, все еще дрожа от пережитого страха, сказал:

— Кажется, больше уже никто не сможет попасть в Долину Сумерек.

— Да, — серьезно ответил Лукас. — Долины Сумерек больше нет.

Потом он набил свою трубку, раскурил ее, выпустил облако дыма и задумчиво продолжил:

— Самое главное во всей этой истории то, что мы не сможем вернуться назад.

Об этом-то Джим и не подумал.

— О господи! — сказал он испуганно. — Но ведь нам надо домой!

— Да, да, — ответил Лукас. — Придется искать другую дорогу.

— А где мы, собственно, находимся? — робко спросил Джим.

— В пустыне. Кажется, это и есть Край Света.

Солнце зашло, но было еще достаточно светло, чтобы увидеть бесконечную равнину, плоскую, как столешница. Вокруг не было ничего, кроме песка, камней и осыпей. Далеко на горизонте торчал одинокий кактус, как громадная растопыренная пятерня, чернея на фоне сумрачного неба.

Друзья оглянулись к красно-белым горам. Туча пыли немного осела, и стало видно заваленную Долину Сумерек.

— Как это случилось? — спросил Джим.

— Наверно, грохот паровоза так усилился, — ответил Лукас, — что стены обрушились.

Он повернулся к Эмме, похлопал ее по боку и ласково произнес:

— Отлично ты управилась, моя старушка!

Эмма помалкивала и все еще не подавала признаков жизни. Только тут Лукас заметил, что с ней не все ладно.

— Эмма! — испуганно вскрикнул он. — Эмма, хорошая моя, что с тобой?

Но паровоз не шелохнулся. Не было слышно ни малейшего вздоха.

Лукас и Джим тревожно переглянулись.

— Ах ты боже мой! — начал заикаться Джим. — Если Эмма сейчас…

Он не осмелился договорить до конца.

Лукас сдвинул свою кепку и пробормотал:

— Вот тебе и на!

Они быстро достали ящик с инструментами. Там были всевозможные гаечные ключи, отвертки, клещи, молотки, напильники и вообще все, что нужно для ремонта паровоза.

Лукас долго осторожно простукивал каждый узел, каждое звено старой Эммы и напряженно вслушивался. Джим не совался с вопросами, чтобы не мешать. Лукас так углубился в осмотр, что у него даже трубка выпала изо рта. Это был плохой знак. Наконец он выпрямился.

— Подозреваю, что сломался тактический поршень, — мрачно сказал он. — К счастью, у меня есть запчасти.

Он развернул кожаную облатку и вынул оттуда маленький стальной стержень не больше пальца Джима.

— Вот он, — Лукас осторожно держал его в руках. — Маленькая, но очень важная деталь. От нее зависит ритм дыхания Эммы.

— Ты считаешь, — тихо спросил Джим, — что Эмму можно починить?

Лукас пожал плечами и озабоченно сказал:

— Попробуем. Не знаю, перенесет ли Эмма такой тяжелый ремонт. Ты мне поможешь, Джим, одному мне не справиться.

Джим видел, что дело не шуточное, и больше не задавал вопросов. Молча они принялись за работу.

Между тем, постепенно стемнело, и Джим стал светить Лукасу карманным фонарем. Друзья упорно боролись за жизнь своей старой доброй Эммы. Шел час за часом. Тактический поршень находился в самой сердцевине паровоза, так что приходилось деталь за деталью разбирать на части весь организм Эммы. А эта работа требует большого терпения и тщательности.

Полночь давно миновала. Взошла луна, но скрылась за облаками. Лишь слабый свет неба стекал на пустыню Край Света.

— Плоскогубцы! Ключ на четырнадцать! — вполголоса командовал Лукас. Он работал, лежа под паровозом.

Джим подавал ему инструменты. И вдруг он услышал в воздухе свист крыльев, а потом жуткое карканье. И снова этот шум повторился, уже ближе. Джим вгляделся в темноту. Он различил несколько черных птиц, нахохлившихся на земле. Их горящие глаза были устремлены прямо на него. Джим чуть не вскрикнул. Не спуская глаз с чудовищных птиц, он прошептал:

— Лукас! Эй, Лукас!

— Что такое? — спросил Лукас из-под паровоза.

— Тут прилетели какие-то птицы! — прошептал Джим. — Много. Сидят и, похоже, что-то замышляют.

— А как они выглядят? — спросил Лукас.

— Очень плохо, — ответил Джим. — Клювы хищные, глаза зеленые, шеи голые. На крыше тоже сидит один и уставился на меня.

— Да это всего лишь грифы, — сказал Лукас.

— А, — жалобно отозвался Джим и через какое-то время спросил: — А они хищные или нет? Как ты думаешь?

— На живых они не нападают, — объяснил Лукас из-под паровоза. — Они ждут, пока умрешь.

— Так, — задумался Джим. И через несколько минут спросил: — А ты уверен?

— В чем? — спросил Лукас.

— Ты уверен, — повторил Джим, — что они не делают исключений? Может, черных маленьких детей они едят живьем?

— Нет, — сказал Лукас. — Не бойся. Грифов называют могильщиками пустыни, потому что они поедают мертвых.

— А. Ну тогда ладно.

Гриф на крыше паровоза глядел на Джима с алчностью, и Джима никак не покидало чувство, что все-таки для маленьких черных мальчиков грифы делают исключение…

Если Эмму не удастся починить, то… Тогда они останутся здесь среди пустыни Край Света, с этими жуткими могильщиками, которые уже расселись и только ждут. А они с Лукасом так далеко от людей, особенно от Ласкании. Нет, это конец, им никогда не вернуться в Ласканию, никогда.

Когда Джим подумал об этом, им вдруг овладело ужасное чувство покинутости. И он не смог подавить всхлипа отчаяния.

Лукас как раз выбрался из-под паровоза и вытер руки тряпкой.

— Что-нибудь случилось, старина? — спросил он и сразу отвернулся, потому что уже понял, что случилось с Джимом.

— Нет, ничего, я только… я думал… я просто поперхнулся.

— А, — сказал Лукас.

— Скажи мне честно, Лукас, — тихо попросил Джим. — Надежда еще есть?

Лукас задумался, потом серьезно поглядел мальчику в глаза и сказал:

— Послушай-ка, Джим Пуговица! Ты мой друг, и потому я скажу тебе всю правду. Что было в моих силах, я сделал. Но одну гаечку я не смог открутить. Это можно сделать изнутри. Надо лезть в котел. А я слишком большой, мне туда не проникнуть. Вот проклятье!

Джим взглянул на грифа, который сидел на крыше, и на остальных птиц. Они постепенно придвигались поближе и с любопытством вытягивали свои голые шеи. И решительно сказал:

— Полезу я!

Лукас строго кивнул.

— Пожалуй, это последняя возможность. Но это опасно, смотри. Ведь тебе придется работать в котле под водой. Мы не можем слить воду, потому что новой воды здесь в пустыне не раздобыть. И кроме того, тебе придется действовать на ощупь в темноте, ведь в воде не посветишь. Подумай, сумеешь ли ты. Если ты откажешься, я не обижусь, это так понятно.

Джим подумал. Плавать и нырять он умел. И потом, ведь Лукас сам сказал, это последняя возможность, так что выбирать не приходилось.

— Я сделаю, — сказал он.

— Хорошо, — медленно произнес Лукас. — Возьми вот этот гаечный ключ. Он должен подойти. Находится эта гайка примерно тут, — он показал снаружи место на самом дне котла.

Джим запомнил место, потом взобрался на котел. Гриф на крыше удивленно взирал на него. Вдруг луна выглянула из-за туч, и стало светлее. Джим снял ботинки и бросил их Лукасу. Потом заполз в отверстие. Оно было очень тесное, и сердце Джима колотилось.

Но он сжал зубы и протискивался дальше, ногами вперед. Когда снаружи оставалась только голова, он кивнул Лукасу и тут же почувствовал ступнями воду. Она была еще теплая.

Джим набрал в легкие воздуху и скользнул вниз.

Лукас стоял возле паровоза и ждал. Он побледнел, насколько это позволяла его испачканная сажей и мазутом кожа. Что он будет делать, если Джим там захлебнется? Ведь он даже не сможет придти к нему на выручку, в котел ему не проникнуть. Он вытер со лба холодный пот.

Тут послышалось постукивание внутри котла, потом еще. И вдруг что-то звякнуло, упав на землю.

— Это винт! — воскликнул Лукас. — Джим, вылезай, готово!

Но Джим не появлялся. Шли секунды, от страха за своего друга Лукас потерял самообладание, вскочил на паровоз и кричал через отверстие внутрь:

— Джим! Джим! Вылезай! Джим, где ты?

И вот наконец показалось черное личико Джима, мокрое и задыхающееся. И рука, протянутая вверх. Лукас схватил ее и вытянул друга наружу, взял его на руки, как маленького, и спустился с ним на землю.

— Джим! — повторял он. — Старина Джим!

Мальчик закашлял. Потом смущенно улыбнулся, выплюнул воду и наконец прошептал:

— Видишь, Лукас, как хорошо, что ты меня взял!

— Джим Пуговица! — сказал Лукас. — Ты классный парень, без тебя бы я пропал!

— Знаешь, что там было самое ужасное? Нет, гайку я сразу нашел. И она легко открутилась. Но когда я уже выныривал, то не мог найти выход. Но потом все же нашел.

Лукас стянул с Джима мокрую одежду и завернул его в теплое одеяло. Потом напоил его горячим чаем из императорского термоса.

— Так, — сказал он. — А теперь отдыхай. С остальным я справлюсь один.

Вдруг он ударил себя ладонью по лбу и испуганно вскричал:

— Черт возьми! Ведь через крепежное отверстие вытекает вода!

Так оно и было. Но, к счастью, вытекло совсем немного.

Лукас быстро заменил сломанный тактический поршень и снова все свинтил. Котельный винт завинчивался и снаружи. Потом он тщательно, деталь за деталью, собрал старушку Эмму. И, закрутив последнюю гайку…

— Ну, Джим? — воскликнул он. — Что скажешь теперь? Прислушайся!

Джим замер. И верно: Эмма задышала! Правда, пока еще очень тихо, едва слышно, но — это было ее дыхание!

— Лукас! — закричал счастливый Джим. — Эмма ожила! Мы спасены!

И друзья смеясь стали трясти друг другу руки.

Грифы были разочарованы. Но все же они не теряли надежды. Они только отступили немного назад в пустыню.

— Так! — удовлетворенно сказал Лукас. — А теперь пусть Эмма как следует выспится, чтобы набраться сил. Мы, я думаю, поступим так же.

Они влезли в кабину и закрыли за собой дверцу. Потом закусили фруктами и сладостями из корзины и выпили чаю из золотого термоса.

И еще Лукас выкурил трубку.

Но Джим в это время уже спал. На лице его даже во сне блуждала гордая улыбка — так мог улыбаться только человек, который, рискуя собственной жизнью, спас погибающий паровоз.

Лукас хорошенько укрыл его и нежно пробормотал:

— Славный маленький Джим!

Потом выбил свою трубку и еще раз выглянул в окно. Грифы сидели кружком в отдалении, освещенные луной, сдвинув головы, будто совещались.

— Вот уж фиг вам! — проворчал Лукас. — Мы вам не достанемся!

Потом растянулся, глубоко вздохнул, зевнул и заснул.

Пятнадцатая глава, в которой путешественники попадают в волшебную местность

На другое утро Джим и Лукас встали поздно. Оно и понятно, ведь они уснули далеко за полночь.

Солнце стояло уже высоко, и зной наполнял округу. В пустыне, где нет ни дерева, ни кустика для тени, воздух очень быстро раскаляется и становится удушливым, как в печи.

Друзья наскоро позавтракали и отправились в дорогу. Эмма весело дымила, все время держа направление на север. Компаса у них не было, и единственным ориентиром служили полосатые горы Корона Мира, которые все время оставались справа. Где-то на севере они должны были снова выехать к Желтой реке, это и без карты было ясно.

Эмма, судя по всему, прекрасно перенесла ремонт. Все же, несмотря на возраст и полноту фигуры, она была замечательным паровозом.

Солнце поднималось все выше. Воздух над пустыней стал дрожать от зноя. Лукас и Джим плотно закрыли окно. Хоть в тесной кабине было жарко от паровозной топки, но эта жара все же была терпимой по сравнению с той, что снаружи.

Примерно в полдень Лукас вдруг ошеломленно вскрикнул:

— Вот это да! Кажется, мы сбились с пути.

— Как так? — встрепенулся Джим, слегка сморенный жарой.

— Выгляни в правое окно! До сих пор там все время были полосатые горы. А теперь они вдруг оказались слева.

Действительно, так оно и было. Справа простиралась пустыня до горизонта, а горы виднелись с другой стороны.

И если бы только это! С самими горами тоже творилось что-то неладное. Они не стояли на земле, а парили в воздухе.

— Что же это такое? — удивленно спросил Джим.

— Сам не знаю, — сказал Лукас. — Но, пожалуй, надо повернуть.

Но едва он это произнес, как горы исчезли совсем, и их не было теперь вообще нигде. А вместо них друзья увидели морское побережье с пальмами, которые покачивались от ветра.

— Ты смотри-ка, что делается! — пробормотал сбитый с толку Лукас. — Ты что-нибудь понимаешь, Джим?

— Нет, — ответил Джим. — Кажется, мы попали в волшебную местность.

Он оглянулся назад и, к его огромному удивлению, обнаружил, что полосатые горы высятся позади них. Но зато стоят вверх ногами! Или, вернее, свисают с неба.

— Этого не может быть! — сказал Лукас, зажав зубами трубку.

— Что будем делать? — испуганно спросил Джим. — Если так и дальше пойдет, мы не найдем дороги.

— Разумнее всего все-таки ехать, — сказал Лукас, — чтобы поскорее выбраться из этого проклятого не знаю чего.

И они ехали дальше. Но выехать за пределы этого не могли. Наоборот, все становилось только запутаннее. К примеру, они увидели громадный айсберг, плывущий по небу. Это было тем более удивительно, что любой айсберг растопился бы в такой жаре.

Вдруг перед ними появилась Эйфелева башня, которая вообще-то находится в городе Париже, а ни в коем случае не в пустыне Край Света. Слева возникло множество индейских вигвамов, посреди лагеря горел костер, а вокруг него кружились в ритуальном танце воины, украшенные перьями. Справа оказался город Пинг с его золотыми крышами. Потом все это исчезло так же загадочно, а вокруг простиралась лишь голая пустыня.

Лукас надеялся, что после полудня они найдут северное направление по положению заходящего солнца. Но, оказалось, об этом нечего и думать. Потому что даже солнце светило то слева, то справа, а то и разом с обеих сторон. Оно просто раздвоилось. Казалось, все в мире свихнулось.

Наконец, все вообще перепуталось. К примеру, возникла церковь, стоя вверх ногами на своем шпиле, над нею парило озеро, а на его волнах паслись коровы.

— Это самый большой кавардак, какой только может примерещиться! — сказал Лукас, уже почти веселясь.

Тут появилась большая ветряная мельница, которая стояла на спинах двух слонов.

— Все это было бы смешно, — сказал Лукас, — если бы не было так непонятно.

В это время на небе появилось огромное парусное судно, с которого низвергался водопад.

— Не знаю почему, — сказал Джим, покачав головой, — но мне все это не нравится… Скорей бы выбраться отсюда.

Перед ними возникло колесо обозрения, какие бывают в луна-парках, оно резво передвигалось по пустыне.

— Мне бы тоже этого хотелось, — заметил Лукас, почесав за ухом. — Ничего, когда-нибудь это все равно кончится. Я думаю, с полудня мы проехали миль сто. Да, зря мы не прихватили компас.

Некоторое время ехали молча, наблюдая за возникающими то и дело видениями. Только хотел Лукас указать Джиму, что солнце теперь светит сразу из трех мест, как мальчик издал радостный крик.

— Лукас! — воскликнул он. — Посмотри! Да ведь это же — это же Ласкания!

И правда! Они совершенно отчетливо увидели Ласканию посреди моря. Была тут и большая вершина, и маленькая, а между ними замок короля Альфонса Без-Четверти-Двенадцатого. Блестели рельсы железной дороги, и все пять тоннелей были тут как тут и даже дом господина Рукава. И маленькая станция, и дом госпожи Каак с магазином! А по морю отплывал от острова почтовый корабль.

— Скорей! — закричал Джим вне себя от радости. — Скорей, Лукас! Едем туда!

Но Эмма и сама уже взяла курс на Ласканию, видимо, тоже заметив родной остров. Тут они увидели, что король подошел к окну. А перед дворцом стояли господин Рукав и госпожа Каак с письмом в руке. Все трое казались очень печальными. Госпожа Каак то и дело вытирала глаза кончиком своего передника.

— Мы здесь! — закричал Джим, открыл окно кабины и высунулся наружу, невзирая на палящий зной. — Вы видите нас? Подождите, мы едем!

Он кричал и махал руками и чуть не вывалился из окна. Лукас едва успел поймать его за большую пуговицу на его штанах.

Но когда Эмму отделяло от острова не больше десяти метров, он вдруг исчез так же загадочно, как и все остальные видения. И снова вокруг простиралась лишь бесконечная пустыня.

Джим никак не хотел примириться с этим. Ведь только что здесь была Ласкания! Но ничего не поделаешь. Две большие слезинки катились по его черным щекам. У Лукаса тоже подозрительно заблестели глаза, и он завесился густым облаком дыма из своей трубки.

Дальше они ехали молча. И самое удивительное было у них впереди.

Вдруг они увидели другой паровоз, очень похожий на Эмму. Этот паровоз ехал параллельно с ними метрах в ста.

Лукас, не веря своим глазам, высунулся из окна, и машинист того, другого паровоза, тоже высунулся из окна. Лукас махнул рукой, и тот сделал то же самое.

— Кажется, я схожу с ума! — сказал Лукас. — Надо поглядеть на это поближе.

Они свернули к другому паровозу. Тот паровоз тоже свернул к ним, и они понеслись навстречу друг другу.

Наконец Лукас остановил Эмму. Другой паровоз тоже встал. Джим и Лукас вышли из кабины, и одновременно с ними вышли из своего паровоза другой машинист и другой черный мальчик.

— Да ведь это!.. — Лукас поскреб в затылке.

И они пошли навстречу друг другу, Лукас к другому Лукасу, а Джим к другому Джиму. Оба Лукаса и оба Джима протянули руки для приветствия, но тут подул легкий ветерок. Другой Лукас, другой Джим и другая Эмма стали прозрачными и исчезли… просто растаяли в воздухе.

Джим стоял, вытаращив глаза, не понимая, куда же девался другой Джим. Вдруг Лукас присвистнул и сказал:

— Кажется, я понял! Да, конечно, это оно самое!

— Что? — спросил Джим.

— Ты что-нибудь слышал о проделках Фата-Морганы и о ее волшебных зеркалах?

— Нет, — ответил Джим. — Какой такой фатер?

— Не фатер! — засмеялся Лукас. — Фата-Моргана! Идем назад к Эмме, и я объясню тебе. А то здесь жарко, как на сковородке.

Они снова поднялись в кабину, тронулись с места и, пока ехали, Лукас рассказывал Джиму про Фата-Моргану и ее волшебные зеркала.

Такие зеркальные комнаты бывают иногда в луна-парках. Войдешь туда, и все запутается, потому что никогда не знаешь, что реальность, а что лишь зеркальное отражение. Но в луна-парке это весело, потому что всегда кто-нибудь есть рядом, кто в случае чего выведет тебя оттуда. А в пустыне — это совсем другое дело!

Фата-Моргана состоит, конечно, не из обычных зеркал. Разве напасешься зеркал на громадную пустыню! Фата-Моргана — это так называемый мираж. Когда солнце раскаляет песок, воздух над ним сильно нагревается. И начинает от зноя дрожать, мерцать и отражает наподобие зеркала. Отражает не только то, что рядом, но и то, что очень далеко. И вдруг возникают видения, которые в действительности удалены отсюда на тысячи миль. Бывает, путешественники в пустыне вдруг видят перед собой автомат с газированной водой. Но если они, изнемогая от жажды, подбегут поближе, все бесследно исчезнет.

Конечно, от такого разочарования недолго и свихнуться.

— А под конец, — завершил Лукас свои объяснения, — под конец мы видели собственное зеркальное отражение. Когда же подул ветерок, воздух слегка остыл и перестал отражать.

Джим немного подумал, а потом с восхищением спросил:

— Лукас, а есть на свете что-нибудь, чего бы ты не знал?

— Есть, — ответил Лукас и засмеялся. — Очень много всякого есть на свете, чего я не знаю. Например, я не знаю, что это там впереди.

Они напряженно вгляделись.

— Кажется, какая-то колея в песке, — сказал Джим.

— Верно, — согласился Лукас. — Похоже на след от колес.

— Если только это опять не мираж, — озабоченно сказал Джим.

Они подъехали ближе, но на сей раз картина не исчезла. Это, действительно, был след от колес.

— Похоже, нас кто-то опередил, заметил Джим.

Лукас остановил Эмму, вышел и как следует рассмотрел следы.

— Проклятье! — сказал он и почесал в затылке. — Кто-то, действительно, проехал здесь до нас. И знаешь, кто?

— Кто?

— Мы сами. Это след Эммы. Мы сделали большой круг и вернулись на собственный след.

— О, боже мой! — в отчаянии воскликнул Джим. — Надо как-то выбираться из этой чертовой пустыни!

— Еще бы! — согласился Лукас. — Вопрос только — как?

Он огляделся по сторонам.

Справа от них по небу как раз проплывал пароход, из трубы его поднимались громадные мыльные пузыри.

Слева стоял старый маяк. На верхней площадке кит делал стойку на голове. Позади себя Лукас увидел большой универмаг, из окон и дверей его росли деревья. А впереди тянулся целый ряд телеграфных столбов. По проводам прогуливалось семейство бегемотов. Лукас глянул в небо. Солнце стояло в трех разных местах, и неизвестно было, какое из них настоящее, а какое лишь зеркальное отражение.

Лукас покачал головой.

— Все бессмысленно, — пробормотал он. — Надо переждать, когда кончится Фата-Моргана. Иначе мы не выберемся. Только уголь и воду зря переведем.

— А когда, ты думаешь, кончится эта Фата-Моргана? — подавленно спросил Джим.

— Думаю, к ночи. Когда спадет жара.

Они снова вернулись в кабину, чтобы отдохнуть в ожидании захода солнца. Жара их сморила, и Лукас уже задремал, когда Джим вдруг спросил:

— Почему они были такие грустные?

— Кто? — зевнул Лукас.

— Все, — тихо ответил Джим. — В Ласкании.

— Может, они как раз получили наше письмо, — задумчиво сказал Лукас.

Джим глубоко вздохнул. А потом печально сказал:

— Лукас, как ты думаешь, мы еще когда-нибудь увидим Ласканию?

Лукас дотронулся до плеча своего друга и утешил его:

— У меня есть твердое предчувствие, что в один прекрасный день мы обязательно туда вернемся: ты, я и Эмма.

Джим поднял голову и с надеждой поглядел на Лукаса широко раскрытыми глазами:

— Ты правда так думаешь?

— Могу дать тебе честное слово, — заверил Лукас.

И Джим сразу повеселел, как будто они были уже на пути к дому. Он знал: Лукас слов на ветер не бросает.

— И как ты думаешь, это скоро случится? — спросил он еще.

— Может, да. А может, и нет, — ответил Лукас. — Я не знаю точно. У меня есть только предчувствие.

И через некоторое время добавил:

— Постарайся лучше уснуть, Джим. Может, нам придется ехать всю ночь.

— Ладно, — сказал Джим и уснул в то же мгновение.

Но Лукас не спал и все думал. Когда он набил новую трубку, закурил и выглянул в окно, он заметил, что коршуны появились снова. Они сидели кружком вокруг Эммы, терпеливо, молча и выжидательно. Кажется, они не сомневались, что путешественникам не выбраться отсюда.

Шестнадцатая глава, в которой Джим Пуговица набирается опыта

Всякий, кто странствовал по пустыне, знает, что солнце заходит там с особенным великолепием. Вечернее небо пылает всеми цветами, от огненно-оранжевого до светло-зеленого.

Лукас и Джим сидели на крыше паровоза и болтали ногами. Доедая при этом остатки провианта и допивая чай из золотого термоса.

— Все, теперь придется ждать, пока не раздобудем новой еды. Раньше не пообедаем, — озабоченно сказал Лукас.

Жара немного спала. Даже подул легкий ветер, почти прохладный. Миражи пропали, кроме одного, который упорно не хотел исчезать. Правда, это был совсем небольшой миражик: половина мотоцикла и еж верхом. Еще четверть часа он одиноко и неприкаянно катался по пустыне, а потом тоже растаял.

Теперь друзья по крайней мере могли не сомневаться, что заходящее на горизонте солнце — вполне настоящее. А поскольку, как известно, солнце всегда заходит на западе, Лукас теперь мог определить, где север и куда ехать.

Когда солнце уже почти совсем опустилось до линии горизонта, Джим заметил, что коршуны, которые до сих пор неотступно преследовали их, вдруг разом развернулись и спешно полетели прочь.

— Что это с ними? — спросил Джим.

— Решили наконец отвязаться от нас, — довольно сказал Лукас.

Но в этот миг Эмма вдруг издала пронзительный свист, который прозвучал как крик ужаса, тут же развернулась и бешено помчалась прочь.

Лукас бережно остановил ее. Она дрожала и тяжело дышала.

— Ну-ну, Эмма! — воскликнул Лукас. — Что за рывки?

Тут Джим случайно глянул назад, и все слова застряли у него в горле.

— Там! — только и смог он прошептать.

Лукас оглянулся, и то, что он увидел, превзошло все когда-либо представавшее перед его взором.

На горизонте маячил великан таких чудовищных размеров, что даже поднебесные горы Корона Мира рядом с ним казались холмиком. Великан был стар, его седая борода свисала до колен, заплетенная в косу. Наверно, чтобы легче содержать ее в порядке. Можно представить — расчесывать такую чащу каждый день!

На голове у великана была соломенная шляпа. И где он только раздобыл для этой шляпы такие гигантские соломины? Одет он был в ветхую рубаху, которая, конечно же, по размерам превосходила самые просторные паруса.

— О! — выдохнул Джим. — Быстрее поехали отсюда, Лукас! Может, он нас еще не заметил?

— Спокойствие! — ответил Лукас и выпустил маленькое облачко дыма, пристально разглядывая великана. — По-моему, если не принимать во внимание его размеры, он выглядит вполне миролюбиво.

— К..к..как? — в ужасе заикался Джим.

— Хоть он и огромный, — спокойно произнес Лукас, — он вовсе не обязательно чудовище.

— Да, но… — заикался Джим. — Если вдруг все-таки чудовище?

Тут великан с мольбой простер руку. И потом снова безнадежно опустил, и глубокий вздох вырвался из его груди. Но при этом, на удивление, не послышалось никакого шума ветра.

— Он и шага не ступил в нашу сторону, — сказал Лукас, зажав трубку зубами. — Кажется, он добрый. Может, он сам нас боится?

— О Лукас! — простонал Джим, от страха стуча зубами. — Нам конец!

— Я так не считаю, — возразил Лукас. — Может, он даже скажет нам, как выбраться из этой проклятой пустыни.

Джим не знал, что и подумать.

Вдруг великан воздел обе руки, потом молитвенно сложил их и воскликнул жалким, едва слышным голоском:

— Пожалуйста, прошу вас, незнакомцы! Не уезжайте! Я вам ничего не сделаю!

При такой-то величине можно было ожидать громоподобного голоса.

— Мне кажется, — сказал Лукас, — это очень симпатичный великан. Вот только с голосом у него что-то не то.

— А вдруг он притворяется! — в страхе предположил Джим.

— Поймает нас и сварит. Я про такое слышал. Вот увидишь, Лукас!

— Ты ему не веришь только оттого, что он большой, — ответил Лукас.

Тут великан на горизонте опустился на колени и с мольбой воскликнул:

— Ах, прошу вас, поверьте мне! Я вам ничего не сделаю, я только хочу с вами поговорить. Я так одинок, так ужасно одинок!

Снова его жалобный голос прозвучал еле слышно.

— Жалко старика, — сказал Лукас. — Я ему помашу.

Джим с ужасом глядел, как Лукас высунулся из окна, учтиво снял кепку и помахал ею. Вот сейчас разразится беда! Великан медленно поднялся. Он казался нерешительным и смущенным.

— Не означает ли это, — спросил он с мольбой, — что я могу подойти ближе?

— Конечно! — крикнул Лукас, приложив ладони рупором ко рту и снова помахал кепкой.

Великан осторожно шагнул к паровозу. Потом остановился.

— Он нам не верит, — буркнул Лукас, решительно спрыгнул из кабины и зашагал навстречу великану.

У Джима от ужаса все поплыло перед глазами. Может, у Лукаса солнечный удар? Но бросить друга одного в такой опасности Джим не мог, он тоже спрыгнул и побежал за ним, хоть у него при этом и дрожали колени.

— Постой, Лукас! — он хрипло кашлянул. — Я с тобой!

— Ну, вот видишь! — сказал Лукас и похлопал его по плечу.

— Так-то лучше. Бояться нечего. У страха глаза велики.

Когда великан увидел, что мужчина и маленький мальчик вышли из паровоза и идут к нему, его несчастное лицо просияло.

— Ну, друзья, — воскликнул он тихим голоском, — тогда и я иду!

И он зашагал к Джиму и Лукасу. Но то, что тут произошло, было так удивительно, что у Джима открылся рот, а Лукас забыл сделать очередную затяжку из своей трубки.

Великан приближался, с каждым шагом становясь все меньше. На расстоянии метров в сто он был уже не выше колокольни. Еще через пятьдесят метров — не выше дома. А когда дошел до друзей, оказался ростом не выше Лукаса, даже ниже.

— Добрый день! — сказал он и снял свою соломенную шляпу.

— Не знаю, как вас и благодарить, что вы не уехали. Уже давно, много лет я ждал, что у кого-нибудь хватит мужества приблизиться. Но никто до сих пор не подпускал меня близко. Ведь издали я так страшен. Впрочем, я забыл представиться. Меня зовут Тур Тур. По имени Тур и по фамилии Тур.

— Добрый день, господин Тур Тур, — вежливо ответил Лукас и снял свою кепку, — меня зовут Лукас-машинист, — он ничем не выказал своего изумления, как будто в этой странной встрече не было ничего необычного. Ведь Лукас понимал, как подобает вести себя настоящему мужчине.

Тут и Джим взял себя в руки и сказал:

— Меня зовут Джим Пуговица.

— Я действительно безмерно рад, — сказал господин Тур Тур, на сей раз повернувшись к Джиму. — Прежде всего потому, что такой молодой человек, как вы, мой дорогой господин Пуговица, проявил такое необыкновенное мужество. Вы оказали мне громадную услугу.

— О… ах… я… собственно, — запинался Джим, покраснев до ушей под своей черной кожей. Ему стало ужасно стыдно за свою трусость, и он решил впредь ничего не бояться, не рассмотрев вблизи.

— Знаете, — сказал господин Тур Тур, снова обращаясь к Лукасу. — В действительности я никакой не великан. Я великан только мнимый. Но это настоящее несчастье. Из-за этого я так одинок.

— Не могли бы вы нам подробнее все объяснить, господин Тур Тур? — попросил Лукас. — А то вы первый мнимый великан, которого мы встретили.

— С удовольствием, насколько сумею, — заверил господин Тур Тур. — Но не здесь. Позвольте мне пригласить вас, господа, в мою скромную хижину.

— А вы здесь живете? — удивился Лукас. — Посреди пустыни?

— А что? — улыбаясь ответил господин Тур Тур. — Да, я живу посреди Края Света. Но зато в оазисе.

— А что такое оазис? — осторожно спросил Джим, боясь какого-нибудь очередного сюрприза.

— Оазисом называют родник или другой источник воды в пустыне, — объяснил господин Тур Тур. — Я поведу вас туда.

Но Лукас предпочел ехать на паровозе. Попутно и Эмму заправить свежей водой. Пришлось долго убеждать пугливого мнимого великана, что ездить на паровозе вполне безопасно.

Наконец они все трое поднялись в кабину и поехали.

Семнадцатая глава, в которой мнимый великан объясняет свои необычные свойства

Оазисом господина Тур Тура был маленький прозрачный пруд, посреди которого плескался родник. Вокруг зеленела сочная трава, несколько пальм и фруктовых деревьев тянулись верхушками к небу пустыни. Под деревьями стоял маленький белый домик с зелеными наличниками. В палисаднике цвели цветы, а в огороде росли овощи.

На ужин было много вкусных овощей, а на десерт — фруктовый салат.

Дело в том, что господин Тур Тур был вегетарианец. Так называются люди, которые никогда не едят мяса. Господин Тур Тур очень любил животных, и его удручало то обстоятельство, что звери убегали от него, пугаясь его мнимой величины.

Пока они ужинали, старая Эмма отдыхала у пруда. Лукас открыл крышку котла, и туда наливалась вода из родника. Эмма блаженствовала, измучившись в пустыне от жажды.

После ужина Лукас закурил трубку, откинулся на стуле и сказал:

— Спасибо за великолепный ужин, господин Тур Тур. Но мы с нетерпением ждем вашего рассказа.

— Ну, — сказал господин Тур Тур, — рассказывать особенно нечего. Очень многие люди имеют свои странности. Господин Пуговица, например, чернокожий. Он таков от природы, и ничего удивительного в этом нет, не правда ли? Почему бы, собственно, и не быть черным? Но, к сожалению, многие думают иначе. Если, к примеру, сами они белые, то убеждены, что это самый правильный цвет, и очень возражают против черного. Люди довольно часто неблагоразумны.

— А иногда, — вставил Джим, — это очень даже практично, иметь черную кожу. Например, если ты машинист паровоза.

Господин Тур Тур серьезно кивнул и продолжил:

— Видите ли, друзья мои: если бы кто-то из вас сейчас уходил, он бы становился по мере удаления все меньше и меньше, пока не превратился бы в точку на горизонте. А возвращаясь, он увеличивался бы, но вы же понимаете, что сам по себе он при этом не меняется. Только видимость такая, что он становится то меньше, то больше.

— Верно! — сказал Лукас.

— Ну, — объяснял господин Тур Тур, — у меня же эта видимость обратная. Чем я дальше, тем больше кажусь.

— Значит, — спросил Лукас, — вы вовсе не уменьшаетесь, подходя ближе? И вы вовсе не великан, а только кажетесь им издали?

— Совершенно верно, — ответил господин Тур Тур. — Поэтому я мнимый великан. Как других людей можно назвать мнимыми карликами, потому что издали они кажутся маленькими.

— Да, все это очень интересно, — пробормотал Лукас, задумчиво покуривая трубку. — Но скажите, господин Тур Тур, это у вас с детства или как?

— Да, — огорченно сказал господин Тур Тур, — с рождения. Ничего не поделаешь. В детстве это мое свойство было еще не так сильно выражено. Но все равно меня сторонились. Можете представить, как это было мне грустно, ведь я был такой общительный и миролюбивый. Но стоило мне где-нибудь появиться, все в ужасе разбегались.

— А почему вы живете в пустыне Край Света? — участливо спросил Лукас. Ему действительно было жаль старика.

— Так вышло, — рассказал господин Тур Тур. — Я родился в Ларипуре. Это большой остров к северу от Огненной Земли. Мои родители были очень славные люди. Когда они умерли, я решил уехать. Я хотел найти страну, где бы меня не боялись, и объехал весь мир. Но всюду было одно и то же. Наконец я пришел в эту пустыню, чтобы больше уже никого не пугать. Вы, друзья, первые люди после моих родителей, кто меня не побоялся. А я так мечтал, прежде чем умру, хоть с кем-нибудь поговорить. И вы исполнили мое желание. Теперь я всегда буду думать о вас. Это великое утешение — знать, что где-то в мире у тебя есть друзья. Я хотел бы в благодарность что-нибудь сделать для вас.

Лукас молча обдумывал услышанное. Джим тоже сидел, погруженный в мысли. Он бы с радостью сказал господину Тур Туру что-нибудь утешительное, но ему ничего не приходило в голову.

Наконец Лукас прервал молчание:

— Если вы хотите, господин Тур Тур, вы могли бы оказать нам одну важную услугу.

И он рассказал о поисках драконьего города, где томится в плену принцесса Ли Зи и где скрыты следы тайны Джима Пуговицы.

Господин Тур Тур уважительно посмотрел на друзей и сказал:

— Вы мужественные люди. Я не сомневаюсь, что вам удастся освободить принцессу, хоть это и опасно — ехать в драконий город.

— Может, вы могли бы подсказать нам, как туда попасть? — спросил Лукас.

— Лучше я сам выведу вас из пустыни. Во всяком случае, доведу вас до Черных скал. А дальше вы сможете сами. Я уже много лет живу здесь и знаю пустыню как свои пять пальцев, но иногда и мне приходится целыми днями плутать по ней. Фата-Моргана в последние годы совсем распоясалась.

— Да, нам здорово повезло, что мы встретили вас, господин Тур Тур, — вставил Лукас.

— О да! — согласился господин Тур Тур и серьезно наморщил лоб. — Одним бы вам из пустыни не выбраться. Завтра или через день вы бы уже стали добычей коршунов.

Джим передернулся.

— Ну так поехали, — предложил Лукас. — Луна уже взошла.

Господин Тур Тур быстренько приготовил бутерброды и наполнил золотой термос ландайского императора свежим чаем. Потом все пошли к паровозу.

Но перед тем, как уехать, Джим пожелал еще разок взглянуть издали на господина Тур Тура и его особенные свойства, и господин Тур Тур согласился.

Луна светила ясно, было светло, почти как днем. Джим и Лукас остались около Эммы, а господин Тур Тур отошел в пустыню. Друзья видели, как он с каждым шагом увеличивался, а потом, возвращаясь, уменьшался до своего нормального вида.

Потом Лукас остался стоять, а Джим пошел с господином Тур Туром вдаль, чтобы убедиться, что тот действительно не растет. Отойдя довольно далеко, они повернулись, и Джим крикнул:

— Ну, что ты видишь, Лукас?

Лукас ответил:

— Ты теперь величиной с мизинец, а господин Тур Тур, как телеграфный столб.

При этом Джим убедился, что господин Тур Тур рядом с ним каким был, таким и оставался.

А потом Джим стоял возле Эммы, а Лукас отправился с господином Тур Туром в пустыню. Теперь Джим своими глазами видел, как Лукас становился все меньше, а господин Тур Тур все больше. Когда они вернулись, Джим удовлетворенно произнес:

— Да, господин Тур Тур, вы действительно мнимый великан!

— В этом нет сомнений, — подтвердил и Лукас. — А теперь поехали, братцы!

Они влезли все трое в кабину, закрыли дверцу и поехали. Дым из трубы старой доброй Эммы поднимался вверх, все выше и выше, и пропадал где-то далеко в вышине, где сияла большая круглая луна.

Восемнадцатая глава, в которой путешественники прощаются с мнимым великаном и застревают у Пасти Смерти

Пустыня была плоская, как стол, и одинаковая во все стороны. Но господин Тур Тур ни минуты не сомневался, в какую сторону ехать. Не прошло и трех часов, как они достигли конца Края Света.

Луна освещала всю местность, но там, где был край пустыни, вдруг все обрывалось. Не было больше ни земли, ни неба. Просто НИЧЕГО. Издали это выглядело, как черная пустота снизу доверху.

— Превосходно! — сказал Лукас. — Что это?

— Это и есть Черные скалы, — пояснил господин Тур Тур.

Они подъехали совсем вплотную к темноте. Лукас остановил Эмму, и они вышли из кабины.

— Драконий город, — начал объяснять господин Тур Тур, — находится где-то в Земле тысячи вулканов. Это высокогорная равнина, покрытая действительно тысячами огнедышащих гор.

— Но что это здесь за чернота? Так и ехать сквозь нее? — спросил Джим.

— Этого не избежать, — ответил господин Тур Тур. — Земля тысячи вулканов, как я уже сказал, находится на высокогорной равнине, это метров на семьсот выше уровня Края Света. А единственный путь туда наверх ведет через эти Черные скалы.

— Путь? — удивился Лукас. — Но я не вижу никакого пути.

— Его и нельзя увидеть, — спокойно ответил господин Тур Тур. — Это и есть тайна Черных скал. Они такие черные, что поглощают любой свет. Только в самые солнечные дни можно разглядеть на небе слабенькое фиолетовое пятно. Это солнце. И все. А так здесь полная тьма.

— Но если ничего не видно, как найти дорогу? — рассуждал Лукас.

— Дорога отсюда ведет прямиком вверх, — объяснил господин Тур Тур. — Она тянется примерно на пятьдесят миль. Если будете ехать все прямо, ничего опасного не случится. Но ни в коем случае не отклоняйтесь! Потому что слева и справа зияют глубокие пропасти.

— Ничего себе! — присвистнул Лукас и поскреб в затылке. Джим испуганно пробормотал про себя: «О Боже мой!»

— Когда доедете доверху, — продолжал господин Тур Тур, — дорога пройдет через большие скалистые ворота. Они называются Пасть Смерти. Это самое темное место, там даже в солнечные дни царит непроницаемая тьма. Вы сразу узнаете Пасть Смерти по ужасному вою и стону.

— А что это за стон? — спросил Джим. Ему было не по себе.

— Это ветер, он всегда дует в этой Пасти Смерти, — ответил господин Тур Тур. — Кстати, вам надо крепко закрыть дверцу паровоза, поскольку тут вечная ночь, ледяной ветер и холод. И не выходите из кабины! Иначе сразу замерзнете.

— Спасибо за хорошие советы! — сказал Лукас. — Я думаю, мы лучше подождем до восхода солнца. Немного света — это все же лучше, чем полная тьма. Как ты полагаешь, Джим?

— Я тоже так считаю, — ответил Джим.

— Ну, тогда мы распрощаемся здесь, — сказал господин Тур Тур. — Я вам все сказал, что знал, друзья мои. И пойду теперь домой, пока не наступил день. Вы же знаете, начнется эта Фата-Моргана…

Они пожали друг другу руки, и господин Тур Тур попросил: если друзья снова окажутся в пустыне Край Света, чтоб навестили его. И мнимый великан пустился в путь к своему оазису.

Друзья глядели ему вслед. С каждым шагом фигура его становилась все больше, пока он не замаячил на горизонте великаном. Он повернулся и еще раз помахал рукой, и Джим и Лукас тоже помахали ему. Потом господин Тур Тур зашагал дальше, все время увеличиваясь, но очертания его становились размытыми, пока совсем не растворились на фоне ночного неба.

На следующее утро над пустыней взошло ослепительное солнце, Джим и Лукас позавтракали, потом плотно закрыли дверцу кабины и все окна и тронулись в дорогу — прямо в угольно-черную тьму.

Господин Тур Тур оказался прав: слепящее солнце вскоре померкло. На его месте осталось лишь слабое фиолетовое пятно посреди черного неба. Черные скалы поглощали весь свет.

Лукас включил фары, но горы проглатывали и этот свет.

Чем дальше они ехали, тем становилось холоднее. Джим и Лукас укутались одеялами, но скоро и это не спасало. И хоть Лукас бросал в топку много угля, все равно мороз пробирался сквозь стекла окон. У Джима застучали зубы.

Он тоже помогал бросать уголь в топку, чтобы вода в котле хоть как-то кипела и пар не остывал. Эмма тащилась все медленнее. Из ее трубы и из вентиляционных отверстий свисали сосульки льда.

Лукас озабоченно глядел, как быстро тают запасы угля.

— Может не хватить, — пробормотал он.

— А на сколько тут? — спросил Джим и подышал на замерзшие руки.

— Может, на час, — ответил Лукас. — А может, меньше. При таком расходе трудно оценить.

— А мы доедем за час? — спросил Джим, дрожа от холода. Его губы посинели.

— Если ничто не помешает, — пожал плечами Лукас и погрел свои пальцы над трубкой.

Теперь даже бледное фиолетовое пятно солнца исчезло в черноте неба. Они приближались к Пасти Смерти. Несколько минут спустя они вдруг услышали издали чудовищный рев и стон:

— Ууууйййоохххх!

Невозможно описать, как это звучало. Кто сам не слышал, не сумеет это себе представить. Вой был не столько громкий, сколько ужасный. Да еще в этой черной тьме. Вынести его было невозможно.

— О Боже! — заикался Джим. — Я думаю, лучше залепить уши воском.

Но свечной огарок закаменел от холода и лишь крошился, не разминаясь в пальцах. Приходилось выдерживать этот нестерпимый вой.

— Ааааауууу! — доносилось все ближе.

Лукас и Джим стиснули зубы.

В этот момент Эмма вдруг остановилась, издав отчаянный свист. Она почувствовала, что отклонилась от прямого пути, и перед своими передними колесами ощутила пропасть.

— Проклятье! — сказал Лукас и подергал за несколько рычагов. Но Эмма не подчинилась. Она только дрожала, не смея шевельнуться.

— Что с ней? — испуганно спросил Джим.

— Понятия не имею, — проворчал Лукас. — Не хочет ехать.

— Что теперь будет? — прошептал Джим.

Лукас не ответил. Но Джим уже знал, какое бывает у Лукаса лицо в минуты особой опасности: рот сжимается, глаза суживаются.

— На всякий случай надо держать пар, — сказал он. — Иначе конец.

— Но ведь мы не можем тут просто стоять!

Лукас только пожал плечами, и Джим больше не лез с вопросами. Если уж Лукас не знает, как быть, то дела совсем плохи.

Вой ветра звучал теперь почти злорадно. Будто Пасть Смерти хохотала:

— Хахахахахохохохоооо!

— Не отчаивайся, старина! — утешил Лукас. Но это прозвучало не очень убедительно.

Они ждали и оба напряженно думали, что делать. Выйти наружу нельзя из-за космического холода в Черных скалах. Да и что проку. Задний ход не действовал, потому что Эмма боялась шелохнуться. Сделать они ничего не могли, но что-то делать надо было. Каждая секунда промедления сокращала их и без того скудный запас угля. Пока они поддерживали огонь в топке и тщетно напрягали мозги, снаружи подготовлялось само по себе их спасение. Пар, который поднимался из трубы, замерзал в ледяном воздухе и падал на землю снегом. Белый снег покрыл черноту скал вокруг Эммы, свет в этих местах больше не поглощался, и вдруг стало видно дорогу. Посреди черного Ничто вдруг открылся кусок видимого пути, занесенный белым снегом.

Джим заметил это первый. Он продышал проталинку в морозных узорах на стекле и выглянул наружу.

— Эй, Лукас! — воскликнул он. — Посмотри!

Лукас выглянул, потом выпрямился, вздохнул и сказал:

— Мы спасены! — И закурил новую трубку.

Теперь и Эмма отважилась сдвинуться с места и дала задний ход, вновь ощутив твердую почву под колесами. И снова они, покинув светлое снежное пятно, въехали в угольно-черную тьму.

— Уууууооооххх! — стонал ветер. Похоже было, что они въезжают прямо в ревущую разверстую Пасть Смерти.

— Ооооааааахххх! — длился чудовищный зевок этой пасти. И потом они очутились на другой стороне, миновав эти жуткие ворота.

— Хиииииююююуууу! — выло позади них, но этот вой уже не был таким угрожающим. А потом и вообще смолк вдали.

У них оставалось не больше десяти лопат угля. И хоть дорога тут шла с небольшим уклоном вниз, каждую минуту в топку требовалось бросать лопату угля: одна минута — вторая — третья лопата — четвертая — пятая минута — шестая — седьмая лопата — восьмая — девятая и — десятая минута — и вот сгорела последняя лопата угля. А светлее вокруг не становилось. Паровоз катился все медленнее. Вот сейчас он остановится…

Да, в последнее мгновение они словно бы выскользнули из-под темного занавеса, и Эмма остановилась. Свет ворвался в кабину сквозь замерзшие окна, ясный солнечный свет.

— Так, Джим, — сказал Лукас. — Как ты смотришь насчет небольшого перерыва на обед?

— Я не против, — ответил Джим и с громадным облегчением вздохнул.

Они, не торопясь, отбили намерзший лед с задвижки и открыли дверь. Теплый воздух хлынул в кабину. Они выбрались наружу, чтобы их закоченевшие руки и ноги оттаяли на солнце.

Девятнадцатая глава, в которой Лукас и Джим чинят маленький вулкан

Широко расставив ноги и засунув руки в карманы, друзья стояли у паровоза и озирались вокруг.

Перед ними простиралась Земля тысячи вулканов с тысячами и тысячами огнедышащих гор разной величины. Некоторые высились как многоэтажные дома, другие были совсем маленькие, не больше кротовой норки. Одни были действующие — это означало, что они извергали пламя и дым, другие лишь слегка курились. Из некоторых вырывалась наружу лава, и они напоминали кастрюли, в которых закипела каша.

Земля беспрерывно дрожала, и в воздухе стоял грохот. Внезапно друзья ощутили толчок, с треском разверзлась неподалеку земля, и образовалась глубокая трещина.

Ближние вулканы закипели, раскаленная каша полезла через край. Тут же треснуло в другом месте.

Вдалеке высилась огромная одинокая гора — она тоже курилась дымом.

Лукас и Джим молча взирали на эту малоуютную местность.

— Хотел бы я знать, — сказал наконец Джим, — что тут начнется, когда закипит вон та большая гора. Видимо, горячей кашей зальет всю округу. Как ты думаешь, Лукас?

— Вполне возможно, — ответил Лукас. Он был занят размышлениями другого рода. — Итак, где-то тут поблизости должен быть драконий город, — пробормотал он. — Но где именно?

— Да, где? — сказал Джим. — Надо бы разузнать.

— Впрочем, что толку. Ведь мы не можем туда поехать.

— Как это? — удивился Джим. — А здесь мы застрянем в горячей каше или провалимся в трещину. Нет, тут нельзя оставаться.

— Да, но у нас нет больше угля, — сказал Лукас.

— Ах! — испугался Джим. — Я и не подумал. Это неприятный факт.

— Ужасно неприятный, — подтвердил Лукас. — Дров тоже нигде не видно — ни деревца.

Но вначале они все же сели и перекусили бутербродами, запивая чаем мнимого великана из золотого термоса ландайского императора. Было часа четыре пополудни, как раз время чаепития. К тому же они и не обедали сегодня.

Управившись, Лукас закурил свою трубку, а Джим завинтил крышку термоса. Вдруг им послышались какие-то подозрительные звуки.

— Тс! — насторожился Джим. — Слышишь?

Звуки повторились. Было похоже на повизгивание поросенка.

— Будто бы чей-то голосок, — шепнул Джим.

— Ага, — сказал Лукас. — Поросенок или вроде того. Посмотрим?

Они встали и пошли на звук. Он исходил из невысокого вулканчика неподалеку. Вулкан, похоже, был потухший. Не было в нем ни огня, ни каши, ни даже дымка.

Джим и Лукас поднялись на его вершину и заглянули внутрь. Жалобное хрюканье звучало теперь совсем отчетливо. Друзья даже различили отдельные слова:

— Ах, я больше не могу, я просто не могу больше! О-о-о, бедный я червяк!..

Но никого не было видно, внутри вулкана царила полная темнота.

— Эй! — крикнул Лукас вниз. — Кто там?

Все стихло, плач прекратился.

— Эй, там! — крикнул Джим. — Кто сказал «бедный я червяк»?

Сперва все было тихо, потом послышался скрежет. Внутри вулкана забрякало и застучало. Оба друга даже отпрянули, боясь, что оттуда полезет горячая каша и огонь.

Но из отверстия вулкана высунулась голова с круглыми глазами, как у бегемота. Потом показалось туловище с крокодильим хвостом. Расставив лапы, странное это существо встало перед Лукасом и Джимом, уперев ручки в бока, и очень злобно прошипело:

— Я дррракон! Фу!

— Очень приятно, — сказал Лукас. — А я Лукас-машинист.

— А я Джим Пуговица, — представился Джим.

Дракон озадаченно поглядел на них и спросил хрюкающим поросячьим голоском:

— А разве вы меня не боитесь?

— Нет, — ответил Лукас. — А что, надо бояться?

Тут дракон горько разрыдался, слезы градом полились из его выпуклых глаз.

— Ох-ох-ох! — ревело маленькое чудовище. — Даже люди не принимают меня за настоящего дракона! Что за несчастный день сегодня!

— Да нет же, ты самый настоящий дракон, — утешил его Лукас. — Если бы мы вообще чего-нибудь боялись, то тебя. Не так ли, Джим? — И он при этом подмигнул своему другу.

— Конечно, — подтвердил Джим. — Но по случайности мы те люди, которые ничего не боятся. Иначе мы бы уже тебя испугались, да еще как!

— Ах! — жалобно всхлипнул дракон. — Это вы только так говорите.

— Нет же, правда! — уверял Лукас. — У тебя ведь ужасающий вид!

— Да, — подтвердил Джим. — Ужасный и невыносимый.

— Правда? — недоверчиво спросил дракон, и его морда просияла от удовольствия.

— Совершенно точно! — сказал Джим. — А разве кто-нибудь сомневается, что ты настоящий дракон?

— Да, ох-ох-ох-ох! — ответил дракон и снова расплакался.

— Чистокровные драконы не пускают меня в свой драконий город. Они утверждают, что я лишь полудракон. Только потому, что моя мать была бегемотиха! Но ведь мой отец был настоящий дракон!

Лукас и Джим многозначительно переглянулись: ага, этот полудракон несомненно мог бы показать им дорогу.

— И из-за этого ты такой несчастный? — спросил Лукас.

— Ах, если бы только это! — шмыгал носом дракон. — Но сегодня просто какой-то невезучий день. Мой вулкан потух, и я никак не могу его разжечь. Я уже все перепробовал — никак!

— Ну-ка, давай мы посмотрим! — предложил Лукас. — Мы машинисты и кое-что понимаем в топках.

Полудракон тотчас вытер слезы и вытаращил глаза.

— Ах, это было бы чудесно! — прохрюкал он. — Я был бы ужасно благодарен. Ведь это у нас считается великим позором, если чей-нибудь вулкан потухнет.

— Я понимаю, — сказал Лукас.

— Впрочем, — горячо продолжал полудракон, — я же еще не представился. Меня зовут Непомук.

— Прекрасное имя, — сказал Лукас.

— Но оно же человеческое! — удивился Джим. — Разве человеческие имена годятся для драконов?

— Так назвала меня моя мать, бегемотиха, — ответил Непомук. — Она жила в зоопарке и вращалась в человеческих кругах. А вообще-то у драконов совсем другие имена.

— А, — понял Джим.

Потом они один за другим спустились в кратер вулкана. Там Лукас зажег спичку и осмотрелся. Они стояли в просторной пещере. Половина ее была занята кучей угля, на другой стороне находилась большая печь, над которой висел на цепи котел. Все было перепачкано сажей, пахло копотью, серой и еще чем-то подобным.

— А у тебя уютно, Непомук, — вежливо сказал Лукас и оглядел печь.

— Но у тебя нет кровати! — удивился Джим.

— Ах, видите ли, — сказал Непомук, — я люблю спать на угле. Это так хорошо пачкает, что утром не нужно специально измазываться.

Оказалось, что у драконов не так, как у людей. Люди моются утром и вечером, чтобы быть приятно чистыми, а драконы по утрам и вечерам пачкаются, чтобы быть приятно чумазыми. Но это только у драконов так.

Лукас между тем принялся исследовать печь. Через несколько минут он нашел неисправность.

— Ага! — сказал он. — Нападало сажи, и нет тяги.

— А долго придется ее чинить? — спросил Непомук, готовый снова расплакаться.

Только собрался Лукас заверить его, что неполадка пустяковая, как в голову ему пришла другая мысль. Он сказал:

— Посмотрим, посмотрим… По правде говоря, ремонту она уже не подлежит. Придется тебе, видимо, раздобывать новую печь. Но все же я попытаюсь исправить. Тебе здорово повезло, что мы оказались машинистами.

Ему пришлось немного преувеличить ради исполнения задуманного.

— Джим, — продолжал он со скорбной миной, — сбегай к нашему паровозу, принеси ящик с инструментами, сам знаешь, с какими, да не забудь нашу операционную лампу!

— Есть! — с такой же серьезностью ответил Джим, вылез наружу и мигом обернулся с инструментами и лампой.

— Так, дорогой ты наш Непомук! — сказал Лукас, озабоченно наморщив лоб. — Теперь будь добр: оставь нас ненадолго. Мы с ассистентом не можем работать, когда кто-нибудь смотрит под руку.

Непомук уважительно глянул на ящик с таинственно поблескивающими инструментами. Потом выбрался из вулкана и сел ждать. Скоро он услышал, как внутри застучали и запилили. Должно быть, оба машиниста были действительно великие знатоки своего дела!

В действительности же Лукас одним махом выскреб сажу из дымохода — и все было в порядке. И теперь оба друга сидели рядышком, ухмылялись и стучали по котлу молотком и пилили плиту напильником, так что грохоту было, как в кузнице.

Через некоторое время Непомук крикнул сверху:

— Ну как, дело движется?

— С трудом, — прокричал Лукас в ответ. — Приходится поломать голову. Но я надеюсь, мы управимся!

И они продолжали стучать и греметь. Джим с трудом сдерживал смех. Непомук сидел наверху, слушал шум работы и был чрезвычайно рад, что бог послал ему в трудную минуту двух машинистов.

Потом Лукас тихо сказал Джиму:

— Ну, я думаю, достаточно.

Они прекратили стук, и Лукас развел в печи огонь. Заплясали языки пламени, дым потянулся наружу. Все действовало отлично.

Увидев дым, Непомук был вне себя от счастья. Ведь под конец он уже сомневался, смогут ли машинисты устранить, такое тяжелое повреждение. Теперь он плясал вокруг вулкана и хрюкал:

— Ура! Ура! Мой вулкан снова горит! Ура! Он действует!

Джим и Лукас выбрались наружу.

— Большое спасибо! — сказал Непомук.

— Рады стараться! — степенно отвечал Лукас. — Но у меня есть одна маленькая просьба.

— Я счастлив буду исполнить любую! — приготовился полудракон.

— Видишь ли, — сказал Лукас. — У меня как раз кончился уголь. А у тебя его целая куча. Ты не будешь возражать, если мы загрузим наш тендер?

— Конечно! — радостно воскликнул Непомук, улыбаясь во всю пасть. — Я сейчас же все сделаю!

Джим и Лукас хотели помочь ему, но Непомук настоял на том, чтобы они отдохнули после своих трудов. Он сновал с ведром от вулкана к паровозу и назад, пока не загрузил тендер. Друзья глядели на его старания, и их мучила совесть.

Наконец полудракон управился.

— Уф! — выдохнул он и вытер пот со лба. — Я думаю, теперь хватит. Больше не влезает.

— Огромное спасибо тебе, Непомук! — сказал пристыженный Лукас. — Это было с твоей стороны очень, очень великодушно. Не согласишься ли ты поужинать с нами?

Было уже довольно позднее время, и солнце клонилось к горизонту.

— А что у вас есть? — спросил Непомук, и глаза у него нетерпеливо заблестели.

— Чай и бутерброды, — ответил Джим.

На морде Непомука отразилось разочарование.

— Нет, спасибо, это я не ем, мой желудок этого не переносит. Лучше я проглочу хорошую порцию лавы.

— А что такое лава? — спросил Джим. — Это вкусно?

— Лава — любимое блюдо драконов, — гордо объяснил Непомук. — Это горячая каша из расплавленного железа и серы с добавлением других пикантных приправ. У меня полный котел. Хотите отведать?

— Лучше не надо, — сказал Джим, и друзья принесли из паровоза свой провиант и замечательно поужинали. Правда, Непомук был не особенно приятным застольным компаньоном. Он ужасно чавкал и хлюпал, и брызги его раскаленной каши разлетались во всё стороны, так что Лукасу и Джиму приходилось следить, чтобы их не заляпало и не подпалило. Непомук хоть и был полудракон, но в поведении старался подражать настоящим чистокровным драконам.

Наевшись, он просто вывалил остатки каши из котла в первую попавшуюся трещину в земле. Потом облизал пасть, похлопал себя по тугому животу и от души отрыгнул. При этом у него из обоих ушей поднялось по облачку сернистого желтого дыма.

Друзья тоже покончили с едой. Джим отнес оставшиеся бутерброды и термос в паровоз, а Лукас раскурил свою трубку. Потом они все поболтали о том — о сем. И, наконец, Лукас сказал как бы между прочим:

— А не съездить ли нам в драконий город? Ты знаешь дорогу, Непомук?

— Еще бы мне не знать, — ответил Непомук. — А зачем вам туда?

Они коротко объяснили ему дело. Тогда Непомук сказал:

— Конечно, мы, драконы, должны во всем выручать друг друга. Поэтому мне не следовало бы вам ничего рассказывать. Но вы мне помогли, а драконы из Тоскании нас, полудраконов, только презирают и не пускают в город. Поэтому я им назло лучше примкну к вам. Видите вон ту высокую вершину? — Он показал лапой на большой вулкан, высившийся посреди Земли тысячи вулканов. — В этой горе и находится драконий город. А сверху кратер.

— А что такое кратер? — спросил Джим.

— Кратер — это… ну, кратер он и есть кратер, — ответил Непомук. — Гора внутри полая, а вверху отверстие с большое блюдо или что-то в этом роде.

— А, — сказал Джим.

— А внутри вулкана находится Тоскания, драконий город. Он большой, там живут тысячи драконов. Они поселились там с тех пор, как на земле стало опасно. И почти не выезжают в другие страны.

— А что это за дым над горой? — спросил Джим. — У них там тоже печь, как у тебя?

— Дым идет от самих драконов, — ответил Непомук. — Они ведь изрыгают пламя.

Для примера он снова отрыгнул, и из его носа и ушей опять пошел дым с искрами огня. Правда, выглядело это все довольно жалко.

— Ага, — сказал Джим. — Вон что!

— А как попасть в драконий город? — спросил Лукас и тоже выпустил несколько дымных колец из своей трубки.

— Да, это вопрос, — вздохнул Непомук и задумчиво подпер голову лапой. — Попасть туда никак нельзя. Даже мне.

— Но должен же быть где-то вход? — спросил Джим.

— Вход-то есть, — ответил Непомук, — пещера, которая сквозь гору ведет в драконий город. Но этот вход день и ночь охраняется. Драконы никого не пропускают, кто не настоящий дракон.

— А нет ли другого пути? — спросил Лукас.

— Нет, другого я не знаю, — ответил Непомук.

— Может, река, которая вытекает из драконьего города? — осторожно намекнул Лукас.

— Нет, — заявил Непомук. — Про реку я никогда не слыхал. Если бы она протекала через Землю тысячи вулканов, мы, полудраконы, знали бы о ней.

— Это странно, — пробормотал Лукас. — А мы-то думали, Желтая река течет из драконьего города.

— А как выглядят чистокровные драконы? — спросил Джим.

— О, по-разному, — ответил Непомук. — Но прежде всего они не должны походить ни на какого другого зверя, иначе тогда они не чистокровные. Я, к сожалению, похож на свою мать, бегемотиху. Ну и, кроме того, дракон должен изрыгать дым и пламя.

Все трое немного подумали.

Вдруг Джим предложил:

— А может, мы Эмму нарядим драконом? Она не похожа ни на какого другого зверя и может извергать дым и пламя.

— Джим! — ошеломленно воскликнул Лукас. — Да это же гениальная идея!

— Да, и правда, — подтвердил Непомук. — Это был бы выход. Я знаю драконов, которые выглядят очень похоже.

— Тогда остается только один вопрос, — сказал Лукас. — Как доехать до той пещеры? Не хотелось бы провалиться в трещину или застрять в лаве.

— Ну, это очень просто, — оживленно ответил Непомук. — Я провожу вас, и ничего такого не случится, потому что я знаю, когда и в каком месте должна треснуть земля и где закипает котел с лавой. Да, да, мы, полудраконы, установили жесткий порядок на этот счет. И расписание никто не нарушает.

— Отлично! — сказал Лукас. — Тогда немедленно за дело — наряжать нашу Эмму в дракона.

Непомук спустился в свой вулкан и повесил над печью разогревать котел со свежей лавой.

Джим и Лукас завесили одеялами окна изнутри кабины.

К этому времени у Непомука поспела лава. Он мог нести раскаленный котел, не обжигаясь, ведь он был полудракон. Горячей лавой Непомук обляпал Эмму, вылепил ей большой хребет, впереди длинный нос, а по бокам чешую и шипы. Остыв, лава затвердела, как бетон. Под конец Эмму раскрасили красной краской и намалевали на ее добродушном лице ужасную рожу.

Все это она переносила терпеливо. Правда, глаза ее выражали недоумение, она ведь не понимала, зачем все это затевается.

К заходу солнца все приготовления были закончены. Лукас влез в кабину и для пробы проехался туда-сюда, заставляя Эмму извергать огонь и дым. И действительно, все это выглядело очень драконоподобно.

Выезжать решили утром, а пока отправились спать — Непомук на свою угольную кучу, а друзья в кабину своего драконо-паровоза.

Двадцатая глава, в которой чистокровный дракон приглашает Эмму на вечернюю прогулку

Непомук уверял, что путь до драконьего города намного длиннее, чем кажется, поэтому путешественники встали пораньше. Оказалось, и в самом деле так. Из-за множества трещин и лавовых озер ехать напрямик не удавалось. То и дело что-нибудь объезжали.

Непомук уселся впереди прямо на котел Эммы и указывал направление хвостиком, вертя его то влево, то вправо.

Они встретили по дороге еще нескольких полудраконов. Те с любопытством таращились, высунувшись из своих вулканов. Некоторые были величиной с крота или даже с саранчу, некоторые походили на кенгуру или на жирафа — в зависимости от их родни. Едва завидев загримированную Эмму, они испуганно прятались в вулкан. Видно, принимали ее за какого-то могущественного дракона, который совершает прогулку. Лукас и Джим были очень довольны, что Эмма производит такое впечатление.

Когда они наконец подъехали к входной пещере драконьего города, Непомук сделал знак остановиться.

— Дальше вы поедете одни, — сказал он. — А я лучше вернусь домой. Я не хочу попадаться на глаза чистокровным драконам. Никогда не знаешь, чего от них ждать.

Оба друга еще раз сердечно поблагодарили его за помощь, Непомук пожелал им удачи и отправился назад к своему вулкану.

Несколько минут спустя Эмма достигла входной пещеры драконьего города. Это было громадное закопченное жерло, из которого тянулся дым, как из печи. Над входом висела большая каменная плита с надписью: «Внимание! Не чистокровным драконам вход запрещен! Карается смертью!»

— Ну, Джим, старина, — сказал Лукас. — Теперь держись!

— Не беспокойся! — ответил Джим.

И они въехали в пещеру. Тут было темно, хоть выколи глаза, и Лукас включил фары Эммы. Вскоре из темноты им навстречу загорелись два глаза величиной с футбольный мяч.

Лукас и Джим быстренько завесили окна одеялами, оставив только крохотную щелку. Сейчас выяснится, похожа Эмма на чистокровного дракона или нет. Если нет — что тогда будет, трудно сказать заранее.

Медленно, очень медленно паровоз приближался к горящим глазам. Они принадлежали громадному дракону, раза в три больше Эммы. У него была отвратительная длинная шея, закрученная спиралью. Морда его походила на комод. Чудище сидело поперек дороги, перегородив проезд. Длинный, усаженный шипами хвост он элегантно перекинул через левое плечо, а лапой скреб толстое желто-зеленое брюхо, посреди которого светился пупок, словно кнопка лифта.

Когда Эмма остановилась перед ним, чудище развернуло свою спиральную шею и оглядело паровоз со всех сторон. Для этого ему не понадобилось даже вставать с места. Достаточно было этой шлангообразной шеи. Проверив Эмму таким образом на чистокровность, дракон осклабился в улыбке.

— Ха! Ха! Ха! — голос его напоминал скрежет пилорамы. — А у тебя прехоррошшенькие блестящщщие глазки! Ха! Ха! Ха!

— Он думает, Эмма — девушка-дракон, — прошептал Лукас.

Дракон ухмылялся и подмигивал красным глазом. При этом он пытался ущипнуть Эмму за бок. Она испуганно взвизгнула.

— Ха! Ха! Ха! — хохотал дракон, и его светящийся пупок прыгал вверх-вниз, а желто-зеленое брюхо колыхалось. — А ты мне нрравишшься. Глазки и пррравда преххорошшенькие. И паххнешшь как хорошо дымом!

Эмма стыдливо опустила глаза-фары. Она ужасно смутилась и не знала, как себя вести в ответ на эти комплименты.

Джим и Лукас, выглядывая в щелку между одеялами, заметили сбоку от главной пещеры дежурное помещение, где сидели несколько других драконов. Они пришли сменить своего коллегу на вахте. Этот самый коллега как раз пытался почесать у Эммы под подбородком и с глупым заигрыванием таращился на нее.

— Скажи мне твой адрес, я зайду за тобой, чтобы погулять! Я скоро освобожжусь со служжбы!

Эмма глядела на него непонимающе.

— Запахло жареным! — шепнул Лукас. — Будем надеяться, что он не очень свирепый!

— Ахх ты! — рассерженно зашипел дракон. — Не очень-то ты рразговоррчива, толстая копчченая драконья колбаса!

Джим и Лукас тревожно переглянулись. К счастью, тут дракона окликнул из дежурного помещения другой дракон:

— Ахх, Бррюль-Попель, оставь крошшку в покое! Не видишь, она не ххочет рразговаривать с тобой!

— Слава Богу! — тихо шепнул Джим.

— Гррр! — прогремел дракон и в ярости плюнул зеленым огнем с фиолетовым дымом. — А ну пошшла отсюда куда подальшше! Шшш!

И он злобно посторонился. Лукас потянул на себя рычаг. Эмма с места на всем пару покатила вперед. Лукас следил, чтобы она при этом напустила побольше искр и дыма — как будто она ужасно возмущена. Чтоб этот дракон знал.

Скоро они проехали всю пещеру и очутились в драконьем городе.

Дома тут были построены из громадных скалистых блоков и возвышались этажей на сто. Улицы напоминали темные шахты. Если запрокинуть голову и глянуть вверх, то едва разглядишь щелочку неба. Но и эта щелочка задымлена чадом. Этот чад исходил от самих драконов, которые заполняли улицы, извергая из пасти, из ушей и из носа огонь и дым.

Чудовищный шум царил вокруг. Драконы шипели, гремели, стучали, щелкали зубами, громко зевали, кашляли, ревели, хохотали, свистели, бранились, вздыхали, топали, брякали, и еще не знаю что.

Причем, драконы были разносортные. Одни величиной с таксу, другие — с товарный поезд. Одни шлепали и ползали, плоские, как кроты. Другие, наоборот, были вытянуты в длину, как гусеницы. У некоторых была тысяча ног, у других одна-единственная, на которой они прыгали. У иных вообще не было ног, и они катились, лежа на боку, как бочки. Еще были драконы крылатые. Они со свистом пронизывали задымленный воздух, деловито взлетая к самым высоким этажам.

Все ужасно куда-то спешили. Они бегали, натыкались друг на друга, падали, кувыркались через голову и вообще вели себя совершенно бесцеремонно.

В окнах домов Джим и Лукас замечали драконов, занятых домашними делами. Одни варили кофе на огне из собственных ноздрей, другие пекли блины. Разумеется, кофе был драконий и блины тоже драконьи — из смолы и костяной муки, приправленные ядом и желчью, битым стеклом и ржавыми гвоздями.

Лишь одного друзья нигде не заметили — детей. Ни драконьих, ни каких-либо еще. Потому что у настоящих драконов не бывает детей. Драконы не рождаются и не умирают своей смертью — разве что кто-нибудь их убьет. Они живут и живут, только становятся старше.

Каких-нибудь других детей здесь тоже не было видно, и слава богу. Им здесь совершенно негде было бы играть. На улицах их растоптали бы, а парков или скверов здесь и в помине нет. Ни кустика, ни деревца, чтобы влезть на него. Никакой вообще зелени. Одни только ущелья дымных улиц, шум и грохот, поднимающийся вверх к самому краю кратера.

Как видите, этот город совсем не даром носил такое имя: Тоскания.

Двадцать первая глава, в которой Джим и Лукас попадают в тосканийскую школу

После некоторого блуждания по улицам друзья столкнулись с непредвиденной трудностью: а как им узнать, где здесь находится Старая улица? Не могли же они выглянуть из кабины и кого-нибудь спросить. Оставалось только одно: искать наугад.

Им повезло. Уже на следующем перекрестке Лукас, осторожно выглянув в щелочку, прочитал на углу: «Старая улица».

Теперь оставалось только доехать до 133 номера. Скоро они нашли его.

— Ну, Джим, тебе не страшно? — тихо спросил Лукас.

Джим вспомнил про мнимого великана и решительно сказал:

— Нет, Лукас. — И потом, чтобы уж быть правдивым до конца, добавил: — По крайней мере, не очень.

— Ладно, — сказал Лукас. — Тогда поехали.

Лукас осторожно направил Эмму в громадные двери. Она очутилась в вестибюле, просторном, как вокзал. Лестница закручивалась спиралью и вела вверх, но в сумраке не видно было, где она кончается. Собственно, это и не лестница была, а завитая спиралью дорога. Оказывается, в Тоскании вообще нет ступеней. И это понятно: таксоподобные драконы не поднялись бы по высоким ступеням, а низкие ступени очень неудобны для драконов типа товарного поезда.

Как раз в это время сверху спускался дракон. Он просто сел на свой роговой хвост и съехал вниз, как на санках.

Друзья тоже были довольны таким устройством: Эмма без препятствий могла въехать наверх. Тотчас они и сделали это, и очутились на третьем этаже. У первой двери налево они остановились. Дверь была высокая и широкая, так что в нее въехал бы и двухэтажный автобус.

Но, к сожалению, к двери была привалена большая каменная плита, а на ней высечена надпись:

Госпожа Зубояд.

Будьте любезны стучать три раза. Посещения нежелательны.

Лукас прочитал Джиму надпись.

— Что, постучим? — с сомнением спросил Джим.

Лукас покачал головой. Увидев, что поблизости не видно никаких драконов, он быстро выпрыгнул из кабины и с усилием сдвинул плиту.

— С Эммой — так оно надежнее, — шепотом объяснил он, тронул паровоз с места и по возможности бесшумно въехал в квартиру. Там он снова остановился, вышел из кабины и задвинул плиту на прежнее место.

— А разве можно без разрешения въезжать на паровозе в чужую квартиру? — тревожно прошептал Джим, спускаясь из кабины.

— Если в гости, то, конечно, нельзя, — тихо ответил Лукас.

— А спасать из плена принцессу — можно. Сейчас разведаем обстановку.

Эмма осталась стоять, а они тихонько проскользнули в длинный темный коридор. Перед каждой дверью они останавливались и заглядывали внутрь. Никого не было видно — ни человека, ни дракона. Вся мебель в доме была каменная — каменные столы, каменные стулья, каменные диваны, каменные подушки на диванах, а на стене висели большие каменные часы, и их каменное тик-так неуютно отдавалось в тишине. Вместо окон в стенах на большой высоте зияли дыры, через которые внутрь проникал сумеречный свет.

Когда друзья крадучись добрались до конца коридора, из последней комнаты раздался резкий противный голос — он взревел пронзительно и злобно. Потом снова стало тихо.

Джим и Лукас напряженно прислушались. Теперь до них донесся едва слышный испуганный детский голосок, который запинаясь что-то произнес.

Друзья переглянулись и быстро прокрались к двери.

Заглянув внутрь, они увидели просторный зал и в нем три ряда каменных парт. За партами сидели примерно двадцать детей из разных стран — индейцы и белые, маленький эскимос и коричневокожие дети в тюрбанах, а в середине сидела совершенно очаровательная маленькая девочка с двумя черными косичками и нежным лицом, как ландайская фарфоровая кукла. Без сомнения, это и была принцесса Ли Зи, дочь ландайского императора.

Все дети были прикованы к партам цепями. Перед ними стояла громадная каменная школьная доска, а рядом с ней высилась каменная кафедра размером с платяной шкаф. За кафедрой восседало омерзительное драконовидное существо, длинное и тощее. Острая морда была покрыта толстыми бородавками и щетиной. Маленькие глазки колюче поблескивали из-за очков, бамбуковая палка то и дело рассекала воздух. Острый кадык так и ходил вверх-вниз по тощей шее, а из пасти торчал наружу длинный одинокий зуб.

Сомнений не оставалось: это и была госпожа Зубояд.

Дети сидели прямо, боясь шелохнуться, и не сводили с драконицы испуганных глаз.

— Похоже, это школа, — шепнул Лукасу Джим на ухо.

— О Боже мой! — вздохнул Джим, он ведь еще никогда не видел школы. — Вон они, оказывается, какие, школы!

— Да Боже избави! — прошептал Лукас. — Бывают школы очень даже приятные. Если, конечно, учителя там нормальные люди, а не драконы.

— Тихххо! — заорала тут драконица и стегнула палкой воздух. — Кто сейчас шшшептал?

Лукас и Джим мигом замолкли и втянули головы в плечи. В классе воцарилась мертвая тишина.

Взгляд Джима то и дело возвращался к маленькой принцессе. И всякий раз, когда он глядел на нее, сердце его вздрагивало. Он не мог припомнить, чтобы кто-нибудь так же понравился ему с первого взгляда. Исключая Лукаса, конечно. Но Лукас — это было нечто другое. Лукас ведь не был красавцем, этого при всей симпатии и дружбе о нем не скажешь. А маленькая принцесса была красавица. Такая нежная и хрупкая, что Джиму хотелось ее немедленно защитить. Весь страх куда-то пропал, и он твердо решил освободить Ли Зи, чего бы это ему ни стоило.

Драконица поблескивала очками и орала пронзительным голосом:

— Аххх, вы не хххотите отвечать мне, кто сейчас шшшептал! Ну погодите у меня! — Кадык ходил ходуном, и вдруг чудовище прошипело: — Сколько будет семью восемь? Ну-ка, ты!

Мальчик-индеец, на которого она указала своей палкой, вскочил. Он был еще совсем маленький, не старше четырех-пяти лет. Но в его головной повязке красовалось уже три пера. Видимо, это был сын вождя. Он со страхом глянул на госпожу Зубояд и заикаясь ответил:

— Семью восемь — это… — семью восемь будет — это — Ну? — язвительно подгоняла драконица. — Сколько же?

— Семью восемь — двадцать! — отчаянно сказал малыш.

— Так! — издевательски прошипела драконица. — Двадцать, говоришь? Да неужто?

— Нет, н-нет! — сбивчиво сказал маленький индеец. — Я хотел сказать, пятнадцать.

— Хватит, довольно! — заорала драконица и сверкнула очками. — Не знаешшшь! Ты самый нерадивый и тупой ребенок, какого я только видела! А нерадивость и тупость должжны быть наказаны!

С этими словами драконица встала, подошла к мальчику, перекинула его поперек парты и жестоко отхлестала палкой. Когда экзекуция закончилась, драконица, довольно отдуваясь, снова уселась за кафедру. У маленького индейца глаза были полны слез, но он не заплакал. Ведь индейцы очень стойкие, это всем известно.

Джим побледнел от гнева, несмотря на свою черную кожу.

— Какая подлость! — выдавил он.

Лукас не мог произнести ни слова, только сжал кулаки.

Теперь драконица спросила, хищно высматривая новую жертву:

— Так сколько же будет семью восемь? Ли Зи?

У Джима оборвалось сердце. Неужто и принцессу побьют? Ведь не могла же она знать ответ на такой трудный вопрос.

Что-то надо было немедленно предпринять.

Джим не подумал, что ведь маленькая принцесса была ландайским ребенком, а ландайские дети уже в четыре года справляются с труднейшими математическими задачами.

Маленькая принцесса встала и сказала голоском, похожим на пение райской птички:

— Семью восемь — пятьдесят шесть.

— Аххх! — драконица рассвирепела, потому что ответ был правильный. — А сколько будет тринадцать минус шесть?

— Тринадцать минус шесть, — отвечала Ли Зи своим певучим голоском, — будет семь.

— Ба! — разъярилась драконица. — Ты воображаешь, что ты умнее всеххх, а? Ты, задавака! Скажжи мне сейчас же таблицу умножения на семь! Да побыстрее!

— Одиножды семь будет семь, — начала Ли Зи, и это звучало, как пение соловья. — Дважды семь четырнадцать, трижды семь двадцать один… — и она без запинки продолжала таблицу умножения на семь.

Джим никогда бы не подумал, что это может так прекрасно звучать. Драконица внимательно следила, чтобы поймать Ли Зи на ошибке. При этом она со свистом рассекала палкой воздух.

— Джим! — прошептал Лукас. — Ты не боишься?

— Нет.

— Хорошо, Джим. Слушай: я знаю, что делать. Мы дадим драконице возможность добровольно отпустить детей. А если она не согласится, придется применить силу, хоть я и не сторонник применения силы.

— А как мы это сделаем, Лукас?

— Ты войдешь и заговоришь с ней, Джим. Расскажи ей, чего ты хочешь. Тут я на тебя полагаюсь. Но ничего не говори про меня и про Эмму. Мы будем ждать здесь и в случае чего придем на помощь!

— Все ясно! — решительно ответил Джим, и Лукас на цыпочках отправился за паровозом.

Между тем принцесса управилась с таблицей умножения, не сделав ни одной ошибки. Именно это и привело драконицу в ярость. Она напустилась на Ли Зи с криком:

— Так, значит ты думаешь, что можешь меня вывести из себя тем, что не сделаешшшь ни одной ошшшибки? Ты, заносчивая дерзкая девчонка! А? Отвечай, когда тебя спрашивают!

Принцесса молчала. Что можно было ответить на это?

— Сколько будет три плюс четыре? — вкрадчиво спросила драконица.

— Семь, — ответила Ли Зи.

Драконица гневно сверкнула глазами.

— А если я скажжжу, что восемь?

— Все равно будет семь, — сказала маленькая принцесса.

— Если я скажжжу, что будет восемь, — прошипела драконица, — то восемь и будет! Понятно?

— Нет, семь, — прошептала Ли Зи.

— Что? Ты будешь возражать мне? Я и без тебя знаю, что семь. Но ты должжжна слушшшаться! Ты — высокомерная и наглая! А высокомерие и наглость должжны быть наказаны! Итак, скажи: будет восемь!

Ли Зи лишь отрицательно покачала головой.

И только собралась драконица перекинуть Ли Зи поперек парты, как вдруг гневный мальчишеский окрик остановил ее:

— Минуточку, госпожа Зубояд!

Драконица удивленно обернулась и увидела в дверях маленького черного мальчишку, который бесстрашно глядел на нее.

— Вы не дотронетесь до Ли Зи, — твердо сказал Джим.

— Эй ты, ччерная клякса! — прохрюкала драконица. — Откуда ты взялся и кто ты вообщщще такой?

— Я Джим Пуговица, — спокойно отвечал Джим. — Я приехал из Ласкании, чтобы освободить принцессу Ли Зи. И всех других детей тоже.

По классу пробежал осторожный шепот, и все большими глазами уставились на Джима. Особенно маленькую принцессу поразило, с каким бесстрашием этот черный мальчик выступил один-на-один против чудовища.

Драконица зашикала во все стороны:

— Тихххо! Что вы там себе вообразили, невоспитанная вы банда!

Потом обернулась к Джиму и спросила с притворным дружелюбием:

— Тебя прислала сюда «Чертова дюжина»?

— Нет, — ответил Джим.

— Уж не хочешшшь ли ты сказать, — прошипела она сквозь зубы, — что ты явился ко мне сам по себе? Уж не из любви ли ко мне?

— Вот уж нет, — ответил Джим. — Я хотел узнать от вас тайну моего происхождения.

— При чем же здесь я? — вкрадчиво спросила драконица.

— На посылке, в которой меня прислали в Ласканию, отправителем значилась «Чертова дюжина», а получателем госпожа Зубояд.

— Аххх! — воскликнула драконица, и злая ухмылка расползлась по ее бородавчатой морде. — Так это ты, мое сердечччко.

У Джима по спине побежали холодные мурашки, но он тотчас взял себя в руки и вежливо спросил:

— Не могли бы вы мне сказать, кто мои настоящие родители?

— Не надо далеко ходить за ответом, золотко мое, — захихикала драконица. — Ты — мой!

— Вначале я тоже так думал, — решительно сказал Джим. Но теперь вижу, что у нас нет ничего общего.

— Но я купила тебя у «Чертовой дюжины»! — прорычала драконица.

— Мне на это плевать, — сказал Джим. — Я снова вернусь в Ласканию.

— Да, в самом деле? — коварно спросила драконица.

— Да, — сказал Джим. — И принцессу я беру с собой. И остальных детей тоже.

— А если я не отдам? — спросила драконица, все еще с вкрадчивой притворной мягкостью.

— Отдадите, госпожа Зубояд! — ответил Джим и переглянулся с маленькой принцессой.

Тут драконица разразилась издевательским смехом:

— Хи-хи-хи-хи! Видали умника? Хо-хо-хо-хо! Он пришел ко мне сам по себе! Да ты же попал в ловушшшшку! Ха-ха-ха!

— Лучше бы вам так не смеяться, госпожа Зубояд! — гневно воскликнул Джим. — Отдаете вы мне детей добровольно или нет?

Драконица от смеха схватилась за бока.

— Нет! — веселилась она. — Нет, ты мой чччумазый карапуз!

— Вдруг смех ее оборвался. Она опасно сверкнула глазами и проревела: — Все эти дети — мои, только мои, понял? Никто большшше не имеет на ниххх права! Я всех их купила у «Чертовой дюжины»! Я заплатила за ниххх! И теперь они мои!

— Но откуда «Чертова дюжина» берет детей, которых она вам продает? — спросил Джим и посмотрел драконице прямо в глаза.

— А ужжж это тебя не касается! — она злобно пыхнула дымом.

— Нет, касается, госпожа Зубояд! — храбро ответил Джим.

— Еще как касается! Маленькая принцесса, например, была похищена!

Драконица хлестнула своим длинным хвостом по полу и прохрипела:

— Теперь она все равно моя! И ты тожже мой! Больше ты никогда не увидишшшь свою родину, ты, глупец! Я уже не выпущщщу тебя! — И она медленно двинулась к Джиму. — А для начала я тебя как следует высеку, душшенька моя, чтоб ты раз и навсегда заткнулся!

Она хотела схватить мальчика своей когтистой лапой, но Джим ловко увернулся. Драконица стегала вокруг себя палкой, но попадала в пустоту. Джим проворно, как белка, прыгал между партами и кафедрой. Драконица гонялась за ним, но схватить его не удавалось. От ярости она то краснела, то зеленела, и по всему телу у нее вспухали бугры и бородавки. Что и говорить, вид был непривлекательный.

Джим уже запыхался, драконица между тем начала изрыгать дым и пламя. Да где же там Лукас? Он же обещал прийти с Эммой на помощь! Уже весь класс тонул в чаду, и Джим бегал вслепую.

И тут, наконец, раздался торжествующий свист Эммы. Драконица остановилась, заметив сквозь клубы дыма страшное чудище, которое с горящими глазами неслось прямо на нее.

— Что вам здесь нужжжно? — прохрипела драконица, вне себя от ярости. — Кто разрешшшил?..

Она не договорила, потому что Эмма без лишних слов налетела на нее как ураган, и драконицу отшвырнуло к стене. И тут между ними завязалось ожесточенное единоборство.

Драконица с ревом и хрипом так двинула Эмму, что какое-то время еще неизвестно было, кто одержит верх. Но Эмма не сдавалась. Она тоже изо всех сил дымила и искрила и снова бросалась в атаку. При этом, правда, от Эммы кусками отваливался драконий грим, и становилось все отчетливее видно, что это не чудовище, а паровоз.

Дети, прикованные цепями к партам, не могли убежать и в ужасе наблюдали за ходом битвы. Когда же они разглядели, что Эмма не дракон, а паровоз, они ликующими криками стали подбадривать ее.

— Паровоз! Да здравствует паровоз! Браво, паровоз!

Наконец Эмма с разбега так ударила драконицу, что та опрокинулась и осталась без сознания лежать всеми четырьмя лапами кверху.

Лукас выпрыгнул из кабины и воскликнул:

— Скорее, Джим! Связать ее, пока она не пришла в себя!

— Да, но чем? — спросил запыхавшийся Джим.

— Нашими цепями! — взволнованно крикнул маленький индеец. — Ключ у нее на шее!

Джим прыгнул к драконице и перекусил шнурок у нее на шее. Потом быстро отомкнул замки ближайших парт. Когда он подбежал к маленькой принцессе, она покраснела и смущенно потупилась.

— Скорее! — крикнул Лукас. — Эта тварь приходит в себя!

Они обернули цепью ее пасть, чтобы не раскрывалась. Потом связали вместе передние и задние лапы.

— Так! — Лукас с облегчением вздохнул и вытер со лба пот. Теперь уже нечего опасаться.

Когда Джим освободил всех детей, радости не было конца. Дети смеялись и наперебой кричали, а малыши прыгали и хлопали в ладоши.

Джим и Лукас были в центре ликования. Дети окружили и Эмму, хлопали ее по бокам, и перепачканное ее лицо сияло от удовольствия.

— Так, братцы, — сказал Лукас. — У нас мало времени. Нам надо подумать, как лучше выбраться из этого проклятого драконьего города. Боюсь, что бежать через главную входную пещеру опасно. Во-первых, Эммин грим осыпался. Во-вторых, все мы не поместимся в кабине, драконья охрана нас заметит. Значит, надо разработать другой план.

Некоторое время все напряженно думали. Наконец Джим спросил:

— Ли Зи, а где ты бросила в воду свою почтовую бутылку?

— А за нашим домом берет начало река, — ответила принцесса.

Джим и Лукас удивленно переглянулись, и Лукас хлопнул себя по колену:

— Что же это? Непомук обманул нас?

— А эту реку видно отсюда? — спросил Джим.

— Да, — ответила принцесса. — Идемте, я покажу.

Она повела их в комнату на другой стороне дома. Там стояли двадцать маленьких каменных кроватей. В этой спальне драконица каждый вечер запирала детей. Если придвинуть кровать к стене и встать на спинку, то через дырку в стене можно выглянуть наружу. И действительно — внизу, посреди площади, бил мощный родник желтого цвета, и вода струилась широкой рекой по мрачному ущелью улицы.

— Если бутылка Ли Зи доплыла до Ландая, — размышлял Джим вслух, — то, может быть, и мы сможем?

Лукас вынул трубку изо рта.

— Черт побери, Джим, — пробормотал он, — а ведь это мысль! Нет, это больше, чем мысль, это готовый план, и очень смелый!

— Но я не умею плавать, — сказала одна маленькая девочка.

Лукас улыбнулся:

— Это ничего. Наша толстушка Эмма плавает, как лебедь.

Правда, для этого нам нужна смола или вар, чтобы все законопатить.

К счастью, с черным варом здесь не было трудностей: в прихожей драконицы стояло несколько бочек, потому что вар — один из основных продуктов питания драконов.

— Слушайте внимательно, братцы, — сказал Лукас. — Лучше всего дождаться ночи. Под покровом темноты эта река вынесет нас из драконьего города, а к утру мы будем уже далеко.

Дети с воодушевлением одобрили этот план.

— А теперь разумнее всего будет немного поспать про запас.

Все немедленно согласились и уснули на каменных кроватях. Только Лукас сидел в углу комнаты в каменном кресле, курил свою трубку и охранял детский сон.

Маленькому индейцу снился вигвам на его родине и снилось, как его дед, вождь племени Белых Орлов, преподнес ему новое перо.

А маленькому эскимосу снилась его снежная юрта; в небе над нею играло и переливалось полярное сияние, и седоволосая тетушка Улуболо принесла ему чашку горячего рыбьего жира.

Девочка из Голландии видела во сне бескрайнее поле тюльпанов, а посреди него маленький беленький домик своих родителей.

Принцесса Ли Зи шагала во сне за руку со своим отцом через фарфоровый мостик.

Джиму Пуговице снилась Ласкания. Он сидел в кухне и рассказывал про свои приключения. Солнце светило в окно, принцесса Ли Зи сидела рядом с госпожой Каак и восхищенно слушала его рассказ.

Остальным детям тоже снилась их родина, а, между тем, постепенно опускались сумерки и близился час отъезда.

Двадцать вторая глава, в которой путешественники попадают под землю

Каменные часы в соседней комнате пробили десять. Пора.

Лукас разбудил детей. Они зажгли факелы, прикатили из прихожей бочку вара, общими силами взгромоздили ее на плиту в драконьей кухне и развели огонь. Лукас пригнал Эмму на кухню, и они с Джимом принялись заливать горячим варом все отверстия и щели.

— А что будет с драконицей? — спросил Джим, не отрываясь от дела. — Так и бросим ее тут связанной?

Лукас немного поразмыслил, потом покачал головой:

— Нет, так не годится. Она же издохнет от голода. Мы ее победили, и было бы с нашей стороны не великодушно — так отомстить безоружному противнику.

— Но если мы ее развяжем, — озабоченно сказал Джим, — она поднимет тревогу и нам не дадут убежать.

Лукас задумчиво кивнул.

— Тогда нам ничего не остается, как взять ее с собой. К тому же, мне надо ее кое о чем расспросить.

— Но это будет трудно! — воскликнул Джим. — Эмма под такой тяжестью утонет, а нам самим не останется места, если мы ее возьмем.

— Верно, — ответил Лукас и ухмыльнулся. — Поэтому, пусть эта тварь плывет за нами сама.

— Но ведь тогда придется ее развязать, — заметил Джим и наморщил лоб. — А она ужасно сильная и будет упираться.

— Я не думаю, — ответил Лукас и довольно засмеялся. — Мы поступим очень просто. Мы привяжем ее к Эмме на цепь за ее единственный зуб. Нам даже не придется развязывать ей пасть, зуб и так торчит наружу. Мы развяжем ей только лапы. Если она будет упираться, зуб сразу заболит. Вот увидите: она будет послушная, как ягненок.

План всем понравился. Как только управились с работой, покатили Эмму обратно в класс. Драконица, увидев их, подняла голову. Она уже полностью очнулась. Но путы на ней были надежные, и приходилось ей довольствоваться только злобным взглядом да желтым дымом из ноздрей.

Но когда Лукас объяснил, что ей придется плыть за ними, она разъяренно вскочила и брякнула цепями.

— Прекрати! — строго сказал Лукас. — Проку не будет, поэтому будь благоразумна.

Драконица, кажется, поняла, во всяком случае она положила голову на пол и бессильно прикрыла глаза. Но никто не проникся к ней жалостью, на которую она рассчитывала.

При свете факелов Лукас достал плоскогубцы и соединил все оставшиеся на партах цепи в одну длинную. Потом прикрепил эту цепь к Эмме, а другой конец — к большому торчащему зубу драконицы, чтобы эта тварь не смогла освободиться.

Управившись, он велел детям взобраться на паровоз.

Когда все разместились, Лукас пошел впереди, чтобы вести Эмму; внутрь он уже не помещался. Он дал Джиму сигнал, Джим развязал драконице лапы и быстренько отскочил в сторону.

— Идем, Эмма! — сказал Лукас.

Паровоз тронулся, и цепь натянулась. Драконица открыла глаза и тяжело поднялась. Обнаружив, что лапы ее свободны, она уперлась изо всех сил. Но в тот же миг из ее груди вырвался стон, потому что зуб был ее самым чувствительным местом. Он и без того причинял ей ужасные боли. Ей ничего не оставалось, как шлепать позади Эммы. Ее маленькие глазки от ярости переливались всеми цветами радуги.

Доехав до двери квартиры, Лукас велел детям потушить факелы, чтобы свет не выдал их. В полной темноте паровоз осторожно съехал по спиральному спуску на первый этаж и на улицу.

Несколько припозднившихся драконов протопали мимо них по другой стороне улицы. Дети затаили дыхание. К счастью, эти твари ничего не заметили, во-первых, из-за темноты, а во-вторых, потому что, как обычно, были слишком заняты перебранкой.

Лукас осторожно завел паровоз за дом, и скоро они очутились у реки. Спуск к воде был пологий.

— Сидите тихо! — шепнул Лукас детям. — А ты, моя толстушка Эмма, уж поработай еще разок кораблем. Я на тебя надеюсь.

Он открыл кран под котлом и слил воду. Потом снова завернул кран опустевшего котла и подтолкнул паровоз к спуску. Эмма медленно покатилась к воде, а Лукас с Джимом быстро запрыгнули на нее и взобрались к детям на крышу.

— Ну, держитесь! — приглушенно сказал Лукас, когда Эмма скользнула на воду. Течение было довольно быстрое. Оно тотчас подхватило паровоз и понесло его вперед.

Драконица, которая боялась воды, как и все ей подобные, все еще стояла на берегу, с ужасом глядя, что будет. Ведь она знала, что вода потушит весь ее огонь и смоет ее грязь, а это казалось ей поистине ужасным. Она сделала несколько жалких попыток удержаться, потом побежала по берегу за натянувшейся цепью, но впереди возник мост, и ей ничего не оставалось, как прыгать в воду. Она жалобно заскулила с закрытой пастью, как собака, потом предалась своей судьбе и воле волн. Сразу же от соприкосновения с водой она зашипела и задымилась, как раскаленная сковородка, но потом оказалось, что драконы вполне хорошо могут плавать, если их заставит нужда.

В полной тишине они двигались по ночному драконьему городу.

Но куда же течет эта река? Неужто Непомук обманул их и течение проходит по Земле тысячи вулканов? Или есть какая-то тайна, скрытая от полудраконов?

Течение реки убыстрялось. Насколько было видно в темноте, путешественники приблизились к краю города и, значит, к стене кратера вулкана, окружавшей город наподобие крепости.

— Осторожно! — воскликнул Лукас, который вместе с Джимом сидел впереди на котле. Все пригнулись, и река нырнула в непроницаемую темноту подземелья.

Вода неслась все стремительнее. Ничего не было видно. Только шум воды гулко отдавался в узком проходе.

Лукас очень тревожился за детей. Будь он один с Джимом, он бы не так опасался. Ведь, как-никак они уже привыкли к приключениям. А дети — перенесут ли они неожиданные трудности путешествия? Ведь среди них есть малыши и девочки. Наверное, они умирали от страха. Но назад возврата нет, а в гулком грохоте быстрого потока они не расслышали бы слов утешения и ободрения.

Оставалось только ждать, что будет.

Течение устремлялось вниз все более круто. Дети зажмурились и прижались друг к другу и к паровозу. Они ничего не видели и не слышали, только чувствовали, что низвергаются куда-то вниз, и этому падению нет конца, будто их несет к центру земли.

Наконец течение немного замедлилось, и шумные волны успокоились. Вскоре река снова потекла так же бесшумно, как у истока, только теперь путешественники находились, видимо, где-то глубоко под землей.

Постепенно они начали открывать глаза и заметили странное разноцветное мерцание издали сквозь темноту. Но пока еще трудно было понять, что это. Лукас повернулся и крикнул:

— Никто не потерялся? Все на месте?

Дети еще не пришли как следует в себя и долго не могли пересчитаться. Но в конце концов передали Лукасу, что все в порядке.

— А что поделывает драконица? — спросил Лукас. — Жива ли она там? Не сорвалась с цепи?

Да и с драконицей не случилось ничего серьезного, разве что нахлебалась воды.

— Интересно, где мы? — спросил маленький мальчик в тюрбане.

— Понятия не имею, — ответил Лукас. — Надеюсь, скоро станет светлее, тогда разберемся.

И он закурил свою трубку, которую чуть было не потерял, когда нырнули в тоннель.

— Во всяком случае, мы на пути в Пинг! — успокоил всех Джим, видя, что некоторые малыши готовы расплакаться.

Дети быстро успокоились и стали с любопытством озираться по сторонам. Слабое мерцание между тем разрослось в пурпурную зарю, и в ее свете стало видно, что река протекает в высокой сводчатой пещере. Свечение же исходило от бесчисленного множества красных рубинов, которые длинными кристаллами росли на сводах пещеры. Эти рубины светились, как уличные фонари. Вид был неописуемый.

Через некоторое время свет изменился, превратившись в зеленый — он исходил от целого леса смарагдов, которые сосульками свисали с потолка чуть не до самой поверхности воды. Потом путешественников вынесло в низкий грот, где царил фиолетовый свет, исходивший от миллионов аметистов, покрывавших стены сплошным наростом. Потом миновали пещеру, наполненную таким ярким светом, что дети зажмурились. Там гроздьями свисали сверкающие бриллианты, словно множество люстр.

Дети вначале перешептывались, потом совсем замолкли от восхищения и только любовались всеми этими подземными чудесами.

Иногда течением проносило корабль так близко к стене, что дети могли отломить себе на память несколько драгоценных кристаллов.

Никто не знал, сколько времени они находятся в плавании, но тут Лукас заметил, что течение снова убыстряется. Стены скал сдвигались все ближе, проход суживался, свет приобретал красноватый оттенок, кое-где пронизанный белыми полосами и зигзагами.

А волшебная игра самоцветов постепенно замирала. Наконец стало темно, как в начале путешествия. Лишь изредка темноту прорезал луч, исходивший от какого-нибудь одинокого кристалла. Потом и это прекратилось. Вода снова начинала реветь, бурлить и клокотать, как в горном потоке, и путешественников снова понесло и с большой высоты низвергло течением вниз.

Однако на сей раз их ожидали весьма приятные новости. Шумные воды вынесли Эмму с ее прицепом-драконицей на свободу!

Их встретила чудная звездная ночь. Река струилась теперь в просторном русле величественно и спокойно. Берега поросли дремучим лесом. Даже в свете луны было видно, что деревья прозрачны, как цветное стекло. Ночной ветер шевелил ветки, и они издавали хрустальный звон, потому что были увешаны тысячами колокольчиков.

Вот паровоз скользнул под какой-то мост, в изящном изгибе перекинутый через реку — и мост этот оказался фарфоровым!

С удивлением путешественники озирались по сторонам. Первой обрела дар речи маленькая принцесса Ли Зи.

— Ура! — закричала она. — Это же Ландай! Мы приплыли в мою страну! Теперь мы спасены!

— Но этого не может быть! — сказал Джим. — Из Ландая мы ехали до Тоскании много дней, а тут прошло лишь несколько часов.

— Я бы тоже не поверил, — озадаченно пробормотал Лукас.

— Может, все это нам только мерещится?

Джим взобрался на трубу, чтобы дальше видеть в свете звезд, и оглядел окрестности. Позади он увидел могучие горы, протянувшиеся от одного края горизонта до другого. Каждая гора была с красно-белым узором. Сомнений не оставалось — то была Корона Мира.

Джим спустился с трубы и медленно и почти торжественно произнес, обращаясь к детям:

— Так и есть, мы в Ландае!

— Джим! — возликовала маленькая принцесса. — О Джим, я так рада, я так рада!

И от радости она поцеловала его. Джим стоял, как громом пораженный.

Дети от счастья стали смеяться и подняли такую возню, что Эмма закачалась и чуть не опрокинулась, но Лукас вовремя всех утихомирил.

— Я нахожу этому только одно объяснение, — сказал он Джиму, когда Эмма снова успокоилась. — Видимо, под землей мы срезали очень большой крюк. Как ты считаешь, Джим?

— Что-что? — спросил Джим. — Ты что-то сказал?

И наморщился, силясь вникнуть в происходящее. Ему казалось, что он в волшебном сне.

— Да ладно, ничего, — усмехнулся Лукас. Конечно же, он заметил, что Джим не видит и не слышит ничего вокруг, кроме маленькой принцессы.

И он повернулся к детям и предложил, чтобы каждый рассказал свою историю. Все равно им еще долго плыть до Пинга, и они бы скоротали время за рассказами, кто как очутился в Тоскании.

Все согласились. Лукас закурил новую трубку, и маленькая принцесса первой начала свой рассказ.

Двадцать третья глава, в которой ландайская принцесса рассказывает историю, а Джим ссорится с ней

— Это было в летние каникулы, — начала Ли Зи. — Я, как всегда в это время, поехала отдыхать к морю. Мой отец даже разрешил мне пригласить семерых подруг, чтобы мне не было скучно. За нами присматривали три придворные дамы.

Мы жили в небольшом замке из голубого фарфора. Прямо у порога плескалось море и золотился песок.

Придворные дамы каждый день напоминали нам, чтоб мы играли неподалеку. Вначале я слушалась и не отходила дальше, чем на расстояние зова. Но поскольку дамы все равно продолжали каждый день повторять свои наставления, во мне взыграло чувство протеста, и однажды я убежала и бродила по пляжу одна. Я видела издали, что меня ищут. Но вместо того, чтобы отозваться, спряталась в камышах. Дамы и подружки звали меня и были очень взволнованы, но я продолжала молчать в своем укрытии. Они говорили, что надо искать где-то в другом месте, я посмеивалась себе, а когда они ушли, выбралась из камышей и снова стала гулять, уходя все дальше от замка. Я собирала в передник красивые ракушки и напевала песенку, которую сама тут же сочинила:

Как прекрасно в выходной Целый день гулять одной. Не отыщете Ли Зи Ни вдали и не вблизи. Пум дидель дум, Шрум!

Очень трудно было подобрать рифму к Ли Зи, и я не заметила, как очутилась на каком-то скалистом берегу, который круто обрывался к морю. Мне уже разонравилось тут гулять, но я не хотела сдаваться первой и уходила все дальше. Вдруг я заметила в море парусник, он быстро плыл к берегу, прямо к тому месту, где была я. Паруса были красного цвета, на самом большом чернела цифра 13.

При этом воспоминании Ли Зи сделалось так страшно, что она замолчала.

— Да, становится интересно! — буркнул Лукас и многозначительно переглянулся с Джимом. — Рассказывай дальше!

— Корабль плыл прямо ко мне, — продолжала принцесса, все еще бледная. — Я испугалась так, что не могла ног от земли оторвать. Корабль был большой, края его борта были выше обрыва, на котором я стояла. И с палубы прыгнул человек, ужасный и страшный. На шляпе у него был нарисован череп со скрещенными костями. Сам в яркой куртке, шароварах и сапогах раструбом. За поясом торчали кинжал, нож и пистолет. Под громадным крючковатым носом черные усы, в ухе серьга, а маленькие глаза посажены так близко, будто он их нарочно скосил к носу.

Увидев меня, он крикнул хриплым голосом:

— Ого, какая находка! Маленькая девочка!

Я хотела убежать, но он схватил меня за косу и засмеялся. Зубы у него были крупные и желтые, как у лошади.

— Ты нам очень пригодишься, крошка!

Я кричала и вырывалась, но некому было прийти мне на помощь. Этот пират поднял меня и швырнул на корабль, и пока я летела, я только подумала: «Ах, если бы я не», а «сбежала» не успела додумать, потому что на палубе меня поймали на лету другие руки, и поймавший меня походил на предыдущего как две капли воды, так что я даже подумала в первый момент, что это он и есть. Но ведь такое невозможно. Когда меня опустили на палубу, я увидела, что тут еще много таких же пиратов, все как из одного яйца.

Пираты посадили меня в клетку, наподобие птичьей, и повесили на мачте. Тут у меня пропало всякое мужество, я так плакала, что мой передник совсем намок, я умоляла пиратов выпустить меня. Но им не было до меня никакого дела, корабль плыл себе по морю, берег исчез вдали, и вокруг была одна вода.

К вечеру мне просунули сквозь прутья клетки несколько кусков черствого хлеба и кружку воды.

Когда стемнело, пираты зажгли фонари и выкатили на палубу большую бочку. Они расселись вокруг нее, стали пить и орать песни. Одну я даже запомнила, потому что они ее то и дело повторяли. Наверное, это была их любимая песня:

Тринадцать пиратов сидят на гробу. Хо! Хо! Хо! — и бочонок рому. Три ночи пируют и хвалят судьбу. Хо! Хо! Хо! — и бочонок рому. Семь футов под килем и море вина. Хо! Хо! Хо! — и бочонок рому. Покуда их всех не прибрал сатана. Хо! Хо! Хо! — и бочонок рому.

Кстати, я пробовала пересчитать пиратов, но это трудно было сделать из-за пляшущего света факелов и потому, что все они были похожи. Но, видимо, их и было тринадцать, как они пели в своей песне. Тут я поняла, почему эта цифра написана у них на парусе.

В этом месте Джим прервал рассказ принцессы и заметил:

— Теперь я понимаю, почему отправителем на моей посылке значилось: «Чертова дюжина».

— Что это была за посылка? — спросила Ли Зи. — Ты уже упоминал о ней, когда говорил с госпожой Зубояд.

— Если вы не против, — вмешался Лукас, — то пусть сперва Ли Зи закончит свою историю, чтобы все шло по порядку.

Все согласились, и Ли Зи продолжала:

— И вот, разбойники так сидели и пили, и тут я заметила, что они и сами друг друга путают и даже, кажется, про себя не знают, кто из них кто и кого как зовут. Похоже, им это было безразлично. Они отличали только капитана, у того на шляпе была красная звезда.

На другой день все повторилось. Вечером пираты выкатили бочку рома, и капитан сказал:

— Слушай сюда, братва! В полночь мы опять встречаемся на условном месте с драконицей. То-то она обрадуется.

При этом он глянул вверх на меня и осклабился.

— Отлично, капитан, — сказал один. — Значит, будет нам новая выпивка. Давно пора. Эта бочка уже на исходе.

Тут я все поняла. Можете представить себе, каково было у меня на душе.

Ночью подул холодный ветер, нагнал туч, луна то исчезала, то появлялась. Я ужасно продрогла в моей клетке. В полночь на горизонте что-то блеснуло, и наш корабль направился на этот сигнал. Когда мы приблизились, луна как раз выглянула, и я увидела острые железные рифы. На одном из них сидела драконица. Ее черная фигура отчетливо вырисовывалась на фоне неба.

— Ххххх! — прошипела она, и при этом из ноздрей у нее повалил дым. — Ну что, ребята, есть чччто-нибудь для меня?

— Еще бы! — крикнул капитан. — Прехорошенькая девочка!

— Да? И что жжже вы за нее хххотите, старые ворюги?

— То же, что всегда, — ответил капитан. — Бочку Тосканийского рома марки «драконья глотка». Это единственный в мире напиток, достаточно крепкий для моих ребят. Если ты не согласна, мы отчаливаем.

Они еще немного поторговались, и драконица выкатила бочку рома — она, оказывается, на ней сидела. А взамен получила у пиратов клетку со мной. Еще раз условившись о новой встрече, они распрощались. Еще какое-то время сквозь вой ветра слышалась пиратская песня, потом корабль исчез вдали.

Драконица подняла клетку повыше, чтобы как следует разглядеть меня, и наконец сказала:

— Так, детка. С куклами, прогулками, каникулами, ленью и всеми проччими такими шшштуками поконччено раз и навсегда. Ужже пора тебе начать серьезную жжжизнь.

И она завернула мою клетку в глухое покрывало, так что я очутилась в полной темноте и больше ничего не видела и не слышала.

Не знаю, сколько это продлилось, потому что я заснула. Может, вы удивитесь, как можно в таких тревожных условиях спать, но ведь с тех пор, как пираты меня украли, я глаз не сомкнула от страха и холода. А под покрывалом было тепло и темно — короче, я заснула, а проснувшись, обнаружила себя в квартире госпожи Зубояд. Ну, вы сами все это видели. Единственное, что меня утешило — я была тут не одна в несчастье, а с другими такими же детьми. Жизнь, которая началась потом, была ужасно скучной и тоскливой. Госпожа Зубояд ужасно всех мучила, особенно когда бывала не в духе — то есть почти всегда. К ночи она отмыкала нас от парт и гнала в спальню. Ужина у нас не было никогда, потому что каждый день находилась какая-нибудь причина в наказание оставить нас без ужина. Разговаривать между собой мы тоже не могли. Каждый вечер драконица сидела у нас до тех пор, пока мы все не заснем.

Но однажды ночью, едва она ушла, я встала — моя кровать стояла у самой стены, я взобралась на спинку кровати и выглянула в дыру на улицу. Я сразу увидела, что для побега там слишком высоко, зато обнаружила реку. Я вспомнила про кукольную бутылочку, которая осталась в кармане моего передника. Я берегла ее как память о доме. Тотчас у меня созрел план. Я разбудила остальных — у кого-то нашелся огрызок карандаша, у кого-то клочок бумаги. Потом вот этот мальчик закинул бутылку в реку. И мы стали надеяться и ждать, пока не пришли вы и не освободили нас.

Так маленькая принцесса закончила свой рассказ. Потом другие дети по очереди рассказали, как это случилось с ними. Например, пятеро коричневых мальчиков в тюрбанах были похищены все разом, когда однажды вечером купали в реке своих слонов. Маленький индеец ловил в реке рыбу, и его каноэ вынесло в открытый океан. Эскимос сидел на айсберге, на котором отправился к северному полюсу навестить свою бабушку. Некоторые дети плыли на корабле с родителями, на них напали пираты, забрали все деньги и ценности, в том числе и детей, а корабль с пассажирами потопили.

Должно быть, эта «Чертова дюжина» была совершенно бессовестная.

И напоследок Джим рассказал все, что пережили они с Лукасом.

— Одно я знаю теперь точно, — закончил он свой рассказ, все время возвращаясь мыслями к Тосканийской школе. — Мне совсем не хотелось бы учиться читать и писать. Нисколечко неохота.

Ли Зи удивленно подняла брови и спросила:

— Как, разве ты не умеешь читать и писать?

— Нет, — ответил Джим. — Да мне это вовсе и не нужно.

— Но ведь ты по меньшей мере на год старше меня, — сказала Ли Зи. И добавила: — Хочешь, я научу тебя?

Джим отрицательно покачал головой:

— Это совсем лишнее. Только отвлекает от важных дел.

— Он абсолютно прав! — воскликнул маленький индеец.

— Нет! — с упорством возразила маленькая принцесса. — Эти вещи очень даже полезны. Если бы, к примеру, я не умела читать и писать, я не смогла бы отправить почтовую бутылку и никто бы нас не спас.

— Да что толку было бы от этой бутылки, — сказал Джим, — если бы мы вас не вытащили оттуда.

— Конечно! — подтвердил маленький индеец.

— Да? — обиженно ответила принцесса. — Но с тобой был Лукас! А если бы и он был неграмотный, как ты?

Джим не знал, что ответить. Он чувствовал, что Ли Зи не так уж и неправа. Но именно это и разозлило его. Еще не хватало, чтобы она его поучала! Да он только что ее освободил, рискуя жизнью! Мужество и храбрость — качества поважнее, чем ученость. Нет, учиться он не станет — и все тут!

Лицо Джима помрачнело, так что Лукас с улыбкой похлопал его по плечу и сказал:

— Джим, старина, взгляни-ка туда!

И он показал на восток, куда их несло течением реки. Там во всем великолепии вставала утренняя заря, позолотив волны. И вскоре вслед за этим путешественники увидели уже другую позолоту: это поблескивали вдали тысячи крыш Пинга.

Двадцать четвертая глава, в которой Эмма получает знак отличия

Лукас и Джим причалили Эмму к берегу. Выползла из воды и драконица и лежала без движения. Видно, у нее отбило охоту плохо себя вести.

Полчаса понадобилось Лукасу и Джиму, чтобы привести Эмму в сухопутный вид. Котел заполнили водой и в топке развели огонь.

Все были так увлечены работой, что никто не заметил ландайского жандарма, который в это время проезжал на велосипеде мимо.

Заметив группу путешественников, он остановился — уж не шпионы ли какие-нибудь? Увидев, что это всего лишь дети, он подъехал поближе и чуть не наткнулся на драконий хвост. Насмерть напуганный, он мигом развернул свой велосипед и рванул прочь, будто за ним гнались сто чертей. Высунув язык, он добрался до столицы и доложил своему начальству обо всем, что увидел.

— Да это же самая счастливая весть, какая только может быть! — воскликнул начальник. — За такую весть император пожалует вас в генералы жандармерии! Счастливчик вы!

— Что-что-что? — запинался жандарм.

— Разве вы не знаете, что вы видели? — в сильнейшем волнении кричал жандармский начальник. — Ведь это наверняка были двое досточтимых машинистов с их паровозом. И если они действительно привезли с собой дракона, то принцесса Ли Зи должна быть с ними! Немедленно надо известить императора!

И оба жандарма побежали к дворцовой площади. Разумеется, не без того, чтобы по дороге раззвонить эту новость.

Невозможно описать, что началось в столице. Новость передавалась из уст в уста, и вскоре уже все в Пинге, вплоть до самых маленьких детей, знали ее. Все улицы были срочно украшены цветами, лентами, флагами и шарами. Толпа зрителей теснилась в ожидании героев.

И наконец те явились. Эмма ехала очень медленно, потому что ослабевшая драконица еле тащилась сзади. Джим и Лукас махали из кабины направо и налево. А на крыше сидели дети, и среди них Ли Зи, маленькая принцесса. Ландайцы засыпали их цветами, махали флажками, подкидывали вверх шляпы и орали ура, браво, виват и все, что обычно кричат в таких случаях ландайцы.

Целый день в магазинах все раздавали бесплатно. Каждый хотел только дарить. Так всегда бывает с ландайцами, когда они счастливы.

Дворцовая площадь была запружена народом. Когда Эмма наконец остановилась перед девяносто девятью серебряными ступенями, наверху распахнулась тяжелая дверь, и император в развевающейся мантии сбежал по лестнице вниз. Пинг-Понг, повиснув на его мантии, парил за ним по воздуху, чтобы не опоздать к торжественному моменту.

— Ли Зи! — кричал император. — Моя маленькая Ли Зи!

— Отец! — воскликнула Ли Зи и спрыгнула прямо с крыши паровоза на руки императору. Все ландайцы на площади растроганно вытирали глаза.

Между тем Лукас и Джим здоровались с маленьким Пинг-Понгом, дивясь на его крошечный золотой халат. Пинг-Понг объяснил им, что за время их отсутствия был назначен главбонзой вместо отставленного господина Пи Па По. И оба друга сердечно поздравили его с таким высоким назначением. Когда император наконец нарадовался на свою дочь, он повернулся к Джиму и Лукасу и обнял их обоих. От радости он не мог произнести ни слова. Потом он пожал руки всем детям и сказал:

— А теперь прежде всего идемте, мои дорогие, подкрепимся как следует завтраком. Уж наверно вы проголодались и устали с дороги. Пусть каждый скажет, какое у него любимое блюдо.

Он уже хотел повернуться, чтобы проводить своих гостей во дворец, но Пинг-Понг потянул его за рукав, что-то шепнул ему и незаметно указал на Эмму.

— Ах да! — воскликнул император. — И как я мог забыть!

Он махнул в сторону дворцовой двери. Оттуда показались два стражника. Один нес золотую звезду величиной с суповую тарелку, второй поддерживал большой бант, прикрепленный к этой звезде. На банте было вышито серебром:

А на звезде было выгравировано с двух сторон:

Тут император сказал небольшую речь:

— Дорогая Эмма! На всем свете сейчас нет человека счастливее меня, потому что я вновь обрел мою маленькую дочь. По вмятинам на твоем лице видно, что ты много перенесла и подвергала себя большим опасностям. Как знак моей великой признательности, я хотел бы вручить тебе этот орден. Я заранее заказал его на случай вашего удачного возвращения. Правда, я не знаю, ценятся ли среди паровозов ордена. Но мне бы хотелось, чтобы впредь все люди видели, что перед ними заслуженный паровоз.

Когда стражники укрепляли на Эмме звезду с бантом, ландайцы снова пришли в великое ликование.

Между тем Пинг-Понг послал за директором императорского зверинца, чтобы тот забрал дракона. Директор явился с шестерыми помощниками и громадной клеткой на колесах, запряженной в четверку лошадей. Драконица послушно забралась в клетку, и Лукас спросил, куда ее повезут.

— Запрем ее пока в старом слоновнике, — деловито ответил Пинг-Понг, не переставая от сильного волнения подпрыгивать. — Ты можешь пойти к ней когда захочешь, высокочтимый машинист орденоносного паровоза.

Лукас довольно кивнул и последовал с Джимом и детьми за императором, чтобы спокойно позавтракать в тронном зале.

Эмма осталась на площади, и целый день вокруг нее теснились ландайцы, которые больше ни капли ее не боялись. Они смазали ее маслом, потому что кто-то из них вычитал, что паровозы любят масло. Отскребли с нее грязь и отполировали платками до блеска, пока она не стала как новенькая.

Между тем император и Ли Зи со своими гостями сидели на террасе и завтракали в лучах утреннего солнца. Как и было обещано, каждый получил своё любимое блюдо.

Маленькому эскимосу, например, принесли китовую вырезку, и он запивал ее горячим рыбьим жиром. Маленький индеец ел кукурузные лепешки и поджаренное на вертеле буйволиное мясо, а Джим и Лукас ели свежие медовые булочки, подливая себе из большого чайника какао.

Короче говоря, каждый получил то, что имел дома и чего был так долго лишен.

И сам император впервые за долгое время как следует и с аппетитом поел.

Когда появился шеф-повар Шу Фу Лу Пи Плю, чтобы осведомиться, не угодно ли еще чего-нибудь дорогим гостям, император пригласил его к столу, чтобы и он послушал истории, которые рассказывали дети. Господин Шу Фу Лу Пи Плю как раз уже освободился от дел и с удовольствием присел.

Когда рассказы смолкли, Лукас, как всегда, предложил:

— А давайте-ка все ляжем и поспим! Мы же целую ночь не спали.

Дети давно украдкой позевывали, а самый маленький уже уснул прямо на своем стуле. Так что все приняли предложение.

— Но сперва один вопрос, друзья мои! — сказал император.

— Не угодно ли вам будет погостить у меня недели две, чтобы как следует отдохнуть? Сердечно буду рад.

— Ах, прошу вас, если можно, — ответил маленький индеец, — я хотел бы сразу домой. Чем скорее, тем лучше.

— Я тоже! И я! — закричали остальные дети.

— Хорошо, — сказал император с пониманием. — Я бы с удовольствием подержал вас у себя в гостях. Но я вижу, что вы хотите домой. Мой главбонза Пинг-Понг распорядится, чтобы тотчас снарядили корабль.

— Спасибо! — с облегчением сказал маленький индеец.

Для каждого между тем была приготовлена отдельная комната с мягкой постелью. Можно представить, с каким наслаждением дети утонули в подушках после своих каменных кроватей.

А оба друга получили одну комнату на двоих. В этой комнате была двухъярусная койка. Джим стянул ботинки и взобрался по лесенке на верхний ярус. Едва коснувшись подушки, он уже спал.

А Лукас сидел, задумчиво подперев рукой подбородок. В голове у него роились вопросы, один труднее другого.

Итак, маленькая принцесса наконец счастлива.

Другие дети тоже скоро окажутся дома. Но как быть с Джимом? Не могут же они просто так вернуться к себе в Ласканию и все. Во-первых, король Альфонс наверняка очень сердит на них за то, что они тогда, ничего не сказав, уехали с острова вместе с Эммой вместо того, чтобы исполнить его королевский указ. И даже, если король больше не сердится на них, они не могут вернуться, ведь Ласкания за это время не стала просторнее. Может, расстаться с Эммой, бросить ее в Ландае и вернуться в Ласканию вдвоем?

Лукас попытался представить себе, что он будет делать без Эммы. Нет, ничего не выйдет. С Эммой он расстаться никак не мог. Особенно теперь, после всех приключений, что они пережили вместе. А может, великий император даст им разрешение остаться в Ландае и для них построят железную дорогу? Да, но Ландай чужая страна. Где же им остаться? Не странствовать же всю жизнь по свету.

Лукас вздохнул, встал и отправился к императору.

— Извините меня, если я вам помешал, ваше величество, — сказал Лукас, войдя в тронный зал.

Император радостно воскликнул:

— Мой дорогой Лукас, это прекрасно, что мы наконец побеседуем с глазу на глаз. Я давно хотел обсудить с вами важные вещи.

— У меня тоже много вопросов, — серьезно ответил Лукас, садясь напротив императора. — Но сперва скажите, что тревожит вас.

— Как вы, может быть, помните, — начал император, — я публично обещал отдать мою дочь за того, кто освободит ее из драконьего города.

— Да, я помню, ваше величество, — ответил Лукас.

— Но поскольку вас двое, — продолжал император, — то я в растерянности. Кто из вас двоих обручится с ней?

— Ответ очень простой, — вдумчиво сказал Лукас. — Тот, кто нравится ей самой.

— И кто же он? — с нетерпением спросил император.

— Джим Пуговица, естественно, — сказал Лукас. — Если я не ошибаюсь, они оба понравились друг другу. — И он с улыбкой добавил: — Если между ними и возникали разногласия, то лишь единственно в том, надо ли обучаться грамоте. Во всяком случае, они подходят друг другу. И кроме того, освободил Ли Зи именно Джим. Я и Эмма — мы ему только помогали.

— Ах, если так, то все в порядке, — успокоился император.

— Я того же мнения, что и вы, дорогой мой Лукас. Оба действительно подходят друг другу. Правда, они еще маловаты для женитьбы, но мы могли бы их пока обручить.

— Предоставим это лучше им самим, — предложил Лукас.

— Правильно, — согласился император. — Не будем особенно вмешиваться. Но скажите мне, дорогой Лукас, как мне отблагодарить вас? К сожалению, у меня только одна дочь, иначе бы я вам отдал в жены какую-нибудь принцессу. Может, вы сами подскажете мне, какое у вас самое главное желание?

— Вы не сможете исполнить его, ваше величество, — Лукас грустно покачал головой. — Оно состоит в том, чтобы мы с Джимом и Эммой вернулись в Ласканию. Но вы уже знаете причину, которая вынудила нас покинуть остров. Он тесноват, для всех на нем не хватает места, и потребовалось бы чудо, чтобы мое желание исполнилось. Но у меня есть другая просьба, ваше величество: велите проложить по Ландаю железную дорогу. Это пригодилось бы и вашим подданным, а моя Эмма под старость лет хоть покаталась бы по настоящим рельсам.

— Мой высокочтимый друг, — сказал император с сияющим лицом, — я благодарю вас за то, что вы хотите остаться у нас. Тем самым вы делаете меня счастливым. Я сейчас же прикажу построить для вас самую длинную в мире железную дорогу с самыми роскошными вокзалами. Я надеюсь тем самым смягчить хоть немного вашу тоску по родине.

— Большое спасибо, — ответил Лукас. — Вы очень хорошо сказали, ваше величество. Это очень мило с вашей стороны.

В эту минуту на террасу вышел маленький Пинг-Понг, низко поклонился и пропищал:

— Великий император, корабль для детей готов и ждет в порту. Сегодня на закате он может отправиться в плавание.

— Очень хорошо, — ответил император и кивнул Пинг-Понгу. — Ты действительно очень дельный главбонза.

Лукас встал.

— Я думаю, все главное мы уже обсудили, ваше величество. Если вы не возражаете, я пойду посплю. Я смертельно устал.

Император пожелал ему приятного отдыха, Лукас вернулся в комнату с двухъярусной койкой, лег и, уже засыпая, подумал: «Интересно, что скажет Джим, когда узнает, что мы остаемся здесь и больше не вернемся в Ласканию? Впрочем, он ведь может вернуться домой и один, без меня и Эммы. Я бы не обиделся на него».

Двадцать пятая глава, в которой госпожа Зубояд прощается и из Ласкании приходит письмо

Было около полудня, когда Лукаса и Джима разбудил стук в дверь.

— Откройте! Это очень важно! — слышался взволнованный голосок.

— Да это же Пинг-Понг! — Джим вскочил и открыл дверь. Крохотный главбонза вбежал в комнату, задыхаясь, и пролепетал:

— Извините, высокочтимые друзья, что я вас потревожил, но я должен немедленно передать вам от драконицы большой привет и просьбу, чтоб вы срочно пришли к ней, дело неотложное!

— Уж нельзя и подождать? — недовольно проворчал Лукас.

— Она говорит, — шмыгал носом Пинг-Понг, — что должна с вами немедленно проститься, а перед тем сообщить вам нечто важное.

— Проститься? — недоумевал Лукас. — Что с ней?

— Боюсь, что она… умирает, — озабоченно сказал Пинг-Понг.

— Умирает? — воскликнул Лукас и переглянулся с Джимом. Вот уж этого они вовсе не хотели. — Ну история!

Они быстренько обулись и побежали вслед за Пинг-Понгом в императорский зверинец. Драконица лежала за толстыми прутьями, положив голову на лапы и закрыв глаза, будто спала.

— Ну, в чем дело? — спросил Лукас, и голос его против воли прозвучал участливо и сострадательно.

Драконица не пошевелилась, но вместо этого произошло нечто удивительное. По всему ее телу, от кончика носа до кончика хвоста, вдруг пробежало золотое свечение.

— Видел? — шепнул Лукас, и Джим так же тихо отозвался:

— Что бы это могло быть?

Теперь драконица медленно открыла усталые глаза.

— Спасибо, что вы пришли, — слабым голосом проговорила она. — Извините, что я не могу говорить громче. Я так устала…

— А ведь она больше не шипит и не хрипит, — шепнул Джим.

Лукас кивнул. Потом он громко спросил:

— Скажите, госпожа Зубояд, вы не умираете?

— Нет, — ответила драконица, и даже на миг почудилось, что по ее отвратительной морде пробежала улыбка. — Мне хорошо, не беспокойтесь обо мне. Я просила позвать вас, чтобы поблагодарить.

— За что же? — спросил Лукас, сбитый с толку, как и Джим.

— За то, что вы победили меня и оставили в живых. Кто победит дракона и не убьет его после этого, тот поможет ему превратиться в нечто другое. Никто из злых существ не бывает счастлив, чтоб вы знали. Мы, драконы, только для того и злые, чтобы кто-нибудь из-за этого пришел и победил нас. К несчастью, в большинстве случаев нас при этом убивают. Но поскольку со мной этого не случилось, то произошло другое, чудодейственное…

Драконица прикрыла глаза и помолчала, отдыхая, и снова по ее шкуре пробежало странное золотое сияние. Лукас и Джим молча ждали.

— Мы, драконы, очень много знаем. Но пока мы не побеждены, мы употребляем свои знания только во зло. Мы ищем, кого бы помучить нашим знанием — например, как я мучила детей. Когда же мы преображаемся, мы становимся «золотыми драконами мудрости». И нас можно расспрашивать о чем угодно, мы знаем все сокровенные тайны и можем разгадать любые загадки. Но это случается раз в тысячу лет, потому что в большинстве случаев нас убивают, не дав нам преобразиться.

Драконица снова замолкла, и золотой ореол в третий раз пробежал над ее телом. На сей раз часть золота осталась на ней легким налетом, какой остается на пальцах, когда дотронешься до крыльев бабочки.

— Когда золотое сияние еще раз пройдет надо мной, я усну, и будет казаться, что я умерла. Я пролежу так целый год. Пожалуйста, позаботьтесь, чтоб меня в это время не трогали. Через год в этот же час я очнусь «золотым драконом мудрости». Тогда приходите ко мне, и я отвечу на ваши вопросы. Ибо вы оба теперь мои повелители и господа. Но частицей моей будущей мудрости я обладаю уже теперь, как вы можете видеть по золотому ореолу, который остался на мне. Итак, спрашивайте, но спешите, у нас мало времени.

Лукас поскреб в затылке. Джим дернул его за рукав и шепнул:

— Ласкания!

Лукас мгновенно понял и спросил:

— Мы покинули Ласканию, потому что одному из нас там не хватало места. Что нам сделать, чтобы снова вернуться туда, никого не стеснив при этом?

Какое-то время драконица молчала, и Джим уже сказал шепотом, что она заснула. Но тут послышался еле различимый голос:

— Плывите завтра на рассвете в сторону Ласкании. На второй день плавания вы встретите в 12 часов дня в точке 321°23′3″ западной долготы и 123°21′1″ северной широты некий плавучий остров. Не прозевайте его, а то он пройдет мимо, и больше вы его не найдете. Это очень редкостный вид островов. Возьмите его с собой, поставьте на прикол у Ласкании, а в воду под ним бросьте несколько отростков кораллового дерева. Из отростков вырастут кораллы, они закрепят остров снизу, и к тому времени, когда Джим Пуговица станет целым подданным, у него будет свой островок…

— Пожалуйста! — вскричал Джим, увидев, что глаза драконицы закрываются, — где похитила меня «Чертова дюжина» перед тем, как запечатать в посылку?

— Я… не могу… — прошептала драконица. — Извините… это… долгая история… не теперь…

Она смолкла, и в последний раз золотое сияние пробежало над ее безжизненным телом.

— Прощайте… прощайте… — едва расслышали друзья.

— Ничего не поделаешь, — глухо сказал Лукас. — Придется годик подождать. Но совет, который она нам дала, не так уж плох. Если, конечно, ее предсказание насчет острова сбудется.

— Все это весьма загадочно и таинственно, — сказал Пинг-Понг, подходя ближе. — Если вам будет угодно, идемте к великому императору и сообщим ему обо всем.

Он подобрал полы золотого халата и понесся бегом. Джим и Лукас едва поспевали за ним.

— Поистине, — сказал император, — я много видел и слышал за свою долгую жизнь, но то, о чем вы мне поведали, друзья мои, удивительнее всего. Разумеется, я распоряжусь, чтобы превращению дракона ничто не помешало.

— Тогда мы спокойно можем завтра утром плыть в сторону Ласкании и поглядим, встретится ли нам плавучий остров, — сказал Лукас и закурил трубку, полный новых надежд.

— Ты думаешь, — спросил Джим, — что король Альфонс Без-Четверти-Двенадцатый разрешит нам посадить рядом с Ласканией новый остров?

— А почему нет? — удивился император. — Он даже рад будет!

— К сожалению, все не так просто, ваше величество, — сказал Лукас. — Ведь мы вам еще не рассказали, что мы с Эммой и Джимом тогда просто сбежали не простившись. Король и госпожа Каак, возможно, сердятся на нас. Они скажут, я сорвал мальчишку с места, и будут не так уж неправы. Может, они не пустят нас назад.

— Я поеду с вами, — решительно заявил император, — и все объясню королю Альфонсу.

Но в этот момент маленький Пинг-Понг вдруг хлопнул себя по лбу и горестно вскричал:

— Ах, я недотепа! Ах, я разгильдяй! Тысячу раз прошу вас простить меня, высокочтимые машинисты!

— Да что случилось? — спросил Джим.

— Ужасное! Ужаснейшее! — пищал безутешный Пинг-Понг.

— За всеми хлопотами встречи, снаряжения корабля, а тут еще эта история с драконицей — и я совершенно забыл самое главное! Ах, я ничтожество! Ах, мои мушиные мозги!

— Успокойся, Пинг-Понг, — поднял руку император. — И скажи нам, в чем дело!

— Уже три дня, как обоим высокочтимым машинистам пришло письмо из Ласкании, — слезно произнес главбонза.

— Что? Где оно? — в один голос вскричали Лукас и Джим.

Пинг-Понг кинулся бежать так быстро, как он бегал лишь однажды в жизни — когда нужно было спасать друзей от дворцовой стражи.

— Должно быть, это пришел ответ на наше письмо, — сказал Лукас. — Сейчас все решиться. Ну, где же этот Пинг-Понг?

Но крошечный главбонза был уже здесь и протянул Лукасу толстый конверт, запечатанный сургучом с печатью короля Альфонса Без-Четверти-Двенадцатого. Толстые пальцы Лукаса дрожали, когда он вынимал сложенные листки. Писем оказалось три. Он прочитал вслух первое:

«Дорогой Лукас-машинист! Дорогой Джим Пуговица!

Из вашего письма мы, слава Богу, наконец узнали, где вы. Поверьте, когда обнаружилось, что вас больше нет, был опечален весь народ Ласкании, вернее, весь остаток народа. И сам я очень горевал. Все флаги в моем дворце с тех пор висят, окаймленные траурной лентой. Совсем тихо и одиноко стало на нашем маленьком острове. Никто больше не свистит на два голоса в тоннелях, как это делали Лукас и Эмма; никто больше не лазит по двум вершинам горы, как Джим Пуговица. Теперь по праздникам и воскресеньям, когда я без четверти двенадцать подхожу к окну, мой народ больше не ликует. Мои подданные так печальны, что сердце мое разрывается. Славное мороженое госпожи Каак больше никого не радует.

Конечно, я не ожидал таких последствий, когда отдавал распоряжение устранить старую толстую Эмму. Теперь я вижу, что эта мера не является выходом из критического положения.

Поэтому я прошу вас всех троих как можно скорее вернуться назад. Мы на вас не сердимся и надеемся, что и вы на нас тоже. Я, правда, по-прежнему не знаю, что мы будем делать, когда Джим Пуговица вырастет и обзаведется своим собственным паровозом, но уж мы как-нибудь поищем другой выход.

Итак, приезжайте скорее!

С особым почтением к вам остаюсь — король Альфонс Без-Четверти-Двенадцатый».

— Лукас! — воскликнул Джим. — Да ведь это означает…

— Момент! — сказал Лукас. — Это еще не все.

Он развернул второе письмо и прочитал:

«Милый мой мальчик Джим! Дорогой Лукас!

Мы все очень горюем и тоскуем без вас и совсем не знаем, что делать. Ах Джим, почему ты не сказал, что непременно хочешь уехать? Уж я бы как-нибудь поняла. И я бы хоть положила тебе в дорогу теплые вещи и несколько носовых платков, ведь они у тебя так быстро пачкаются! А теперь ты мерзнешь и еще, не дай Бог, простудишься. Я очень беспокоюсь о тебе. А это не опасно — ехать в драконий город? Береги себя, чтобы ничего не случилось, и веди себя хорошо, мой мальчик. И всегда как следует мой шею и уши, слышишь, Джим? Я ведь не знаю, что за народ эти драконы, но на всякий случай будь всегда вежлив. А когда привезете принцессу домой, то скорее возвращайся к твоей любящей госпоже Каак.

P. S. Дорогой Лукас! Ну вот, теперь Джим знает, что я ему не родная мать. Может, его мать и есть та госпожа Зубояд, которой была адресована посылка? Я очень горюю, но, с другой стороны, рада за моего маленького Джима, что он теперь найдет свою родную маму. Я надеюсь, она не очень сердится на меня, что я тогда оставила его у себя. Попросите, пожалуйста, госпожу Зубояд, чтобы она отпустила Джима в Ласканию погостить. Я бы его еще разок повидала. А может, она смогла бы приехать вместе с ним? Это было бы лучше всего, я бы счастлива была с ней познакомиться. И уж вы, дорогой Лукас, наверное проследите, чтобы с Джимом не случилось ничего опасного? Он ведь такой легкомысленный маленький мальчик.

С сердечным приветом — госпожа Каак».

Лукас задумчиво сложил письмо. У Джима в глазах стояли слезы. Ах, в этом письме была вся госпожа Каак, как живая — такая же добрая и заботливая.

Теперь Лукас развернул третье письмо:

«Уважаемый господин машинист! Мой дорогой Джим!

Сим я присоединяюсь к просьбам его величества и нашей бесценной госпожи Каак. Мне уже наскучило жить без проделок Джима. И вы, господин машинист, без вашего совета и помощи никто в Ласкании не может обойтись. Вот и кран у меня течет, а сам я не в состоянии починить его. Возвращайтесь же скорее домой!

С громадным почтением! Ваш уважаемый господин Рукав».

У Джима от смеха высохли слезы на черных щеках. И он спросил:

— Значит, завтра утром можем ехать? Опять на Эмме?

— Поплывем на правительственном корабле! — заявил император.

— Поплывем? — переспросил Лукас.

— Ну, конечно, — ответил император. — Вы оба, моя дочь Ли Зи и я сам. Я бы очень хотел познакомиться с госпожой Каак. Похоже, она очень славная женщина. И кроме того, должен же я когда-то посетить короля Альфонса Без-Четверти-Двенадцатого, чтобы наши государства наконец установили дипломатические отношения.

— Черт побери! — воскликнул Лукас. — Вот это будет нашествие на Ласканию! — Потом он повернулся к Пинг-Понгу и спросил: — Ну, сможем ли мы завтра утром отплыть?

— Если я немедленно отдам все необходимые распоряжения, — пропищал главбонза, — то к утру корабль будет готов.

— Прекрасно, — ответил Лукас. — Ну, так отдай же все необходимые распоряжения!

Пинг-Понг вскочил и убежал. Для такого крошечного главбонзы всех этих забот, конечно, было многовато. Но зато он был теперь уважаемая персона и мог красоваться в золотом халате.

Как гласит ландайская пословица, вес в обществе давит и на собственные плечи.

Двадцать шестая глава, в которой дети прощаются, а плавучий остров встречается

К вечернему чаю все снова собрались на террасе и как следует закусили. Перед дворцом ожидала целая вереница карет. Разумеется, детям разрешили самим править лошадьми в сторону порта.

А Лукас и Джим поехали на Эмме, замыкая колонну.

У причала стояли два больших парусника. Матросы делали последние приготовления и поднимали паруса, помогая себе дружными криками — раз-два-взяли!

На втором корабле еще не было парусов. Там пока только загружали запас продовольствия. Нос этого корабля был украшен золотой фигурой единорога. А на бортах слева и справа красовалась надпись, имя императора Ландая:

Пунг Гинг

Это и был правительственный корабль. На рассвете он должен был отправиться в Ласканию.

Когда зашло солнце, с берега подул легкий, но устойчивый ветер. Капитан детского корабля, старый и веселый морской волк, сошел на берег и доложил, что яхта готова к отплытию.

Император созвал детей и сказал:

— Мои дорогие друзья и подружки! Я был счастлив познакомиться с вами. Жаль, что вы не остались погостить у меня, но вообще-то это понятно. Ведь вы еще очень далеко от дома. Передайте привет от меня вашим родителям, родным и друзьям. И напишите, хорошо ли вы доехали. А что касается чертовой дюжины пиратов, которые вас похитили, то будьте уверены, им не поздоровится. В ближайшее время я снаряжу военный корабль, и он уйдет на поиски банды.

Потом слово взял Лукас:

— Так, братцы, — сказал он, попыхивая трубкой. — Я не мастер говорить речи. Черкните же и нам с Джимом открытку с видом ваших мест. Ну, а теперь счастливого пути и до свидания!

Все поднялись в сопровождении капитана на корабль, а в порту начался грандиозный фейерверк. Это был сюрприз маленького Пинг-Понга. Он сам его придумал. Ракеты взлетали в ночное небо и лопались там, рассыпая сказочные цветные огни, а ландайский оркестр играл прощальный марш.

Подняли якорь, и корабль медленно отчалил от пирса. Все кричали «до свидания!» и махали платками. У всех в глазах стояли слезы. Больше всех ревела Эмма, хоть и не совсем понимала, как обычно, что происходит. Но она ведь была очень чувствительная и волновалась даже по пустякам.

Корабль медленно отплыл в ночное море и исчез из виду. В покинутом порту все стихло.

— Будет лучше всего, — предложил император, — если мы заночуем на борту нашей яхты. На рассвете она выйдет в море, и к завтраку мы будем уже далеко от берега.

Друзья и принцесса сразу согласились.

— Тогда попрощаемся с Пинг-Понгом, моим главбонзой, — сказал император.

— А разве он не едет с нами? — спросил Джим.

— К сожалению, нет, — ответил император. — Кто-то должен в мое отсутствие управлять государством. Лучше Пинг-Понга никто не справится. Он хоть и маленький, но очень способный, да вы сами видели. Пинг-Понг приедет в Ласканию как-нибудь в другой раз.

Но крошечного главбонзы нигде не было видно. Обыскали весь порт и наконец нашли его в одной из маленьких карет. Утомленный напряженными трудами, он крепко спал.

— Послушай-ка, Пинг-Понг, — нежно сказал император.

Главбонза вскочил, протер глаза и обеспокоенно спросил:

— А? Что? Что-нибудь не так?

— Прости, что пришлось разбудить тебя, — улыбаясь, сказал император. — Но мы хотели с тобой проститься. Тебе придется во время моего отсутствия управлять государством. Я знаю, что на тебя можно положиться.

Пинг-Понг склонился в низком поклоне перед императором и чуть не упал, такой был сонный. Джим еле успел его подхватить. Он пожал крошечную руку Пинг-Понга и сказал:

— Приезжай к нам обязательно, Пинг-Понг!

— Непременно, — пробормотал Пинг-Понг, глаза у него снова слипались. — Сделаю все, обязательно, не беспокойтесь, о высокочтимые машинисты, прощайте и… и… — при этом он зевнул и пропищал: — Извините, пожалуйста, но вы же знаете, грудные дети в моем возрасте… — И тотчас заснул с легким посапыванием.

Друзья с императором и Ли Зи поднялись на корабль, матросы установили Эмму на корме и крепко привязали канатами, чтобы она во время качки не каталась туда-сюда. Она уже крепко спала.

Когда на следующее утро все проснулись, корабль давно уже плыл в открытом море. Погода стояла ясная. Устойчивый ветер надувал паруса. Конечно, такое плавание до Ласкании окажется гораздо короче, чем прежнее путешествие на Эмме.

После завтрака Джим и Лукас отправились к капитану на капитанский мостик предупредить насчет плавучего острова, который должен встретиться им завтра в полдень на 321°23′3″ западной долготы и 123°21′1″ северной широты.

Капитан, лицо которого было обветрено так, что кожа походила на кору дерева, от изумления открыл рот.

— Да чтоб меня на месте проглотила пьяная акула! — пробормотал он. — Я уже полсотни лет плаваю по морям, а плавучего острова не встречал ни разу. Откуда вам знать, что завтра в полдень именно в той точке координат он будет проплывать?

Друзья ему все рассказали. Капитан сощурил глаза и прорычал:

— Наверное, хотите меня разыграть?

Но Джим и Лукас уверяли его, что все очень серьезно.

— Ну, — сказал капитан и поскреб в затылке, — тогда посмотрим. Тем более, что по расчету штурмана мы так и так завтра в полдень будем проходить именно эту точку. Если позволит погода.

Друзья снова спустились с капитанского мостика к императору и принцессе. Все уселись на палубе и поиграли в фишки. Ли Зи не знала правил, и Джим ей объяснил. Уже через две партии Ли Зи всех обыгрывала. Джим предпочел бы, чтоб она была не такой способной. Тогда бы она нуждалась в его помощи. А тут наоборот, она то и дело подсказывала ему, и ее советы оказывались очень к месту. А ведь это было ему обидно.

Позднее за обедом император спросил:

— Скажите-ка, Джим и Ли Зи, когда же ваша помолвка?

Маленькая принцесса покраснела и сказала своим певучим голоском:

— Это пускай Джим назначает.

— Да, — сказал Джим. — Но я тоже не знаю. Как ты скажешь, Ли Зи.

Но она потупила глаза и опустила голову:

— Нет, лучше ты.

— Итак, — заявил Джим после короткого раздумья. — Отпразднуем, когда приедем в Ласканию.

Император сказал:

— А со свадьбой придется подождать, пока вы подрастете.

— Да, — сказала принцесса. — Когда Джим научится читать и писать.

— Но я не собираюсь этому учиться! — вспылил Джим.

— Нет, Джим, прошу тебя! — попросила Ли Зи. — Ты должен научиться. Сделай это ради меня!

— Но зачем? — спросил Джим. — Ты же умеешь все это, для чего еще мне учиться?

Маленькая принцесса склонила головку и тихо сказала:

— Джим, но не могу же я… но ведь это… ну, в общем, я хотела бы, чтобы мой жених был не только мужественнее меня, он ведь должен быть еще гораздо умнее, чтобы я им восхищалась.

— Так, — сказал Джим, и лицо его помрачнело.

— Знаете что, — примирительно сказал Лукас. — Давайте не будем об этом спорить. Может, Джим когда-нибудь сам захочет выучиться грамоте. А не захочет — не надо. И так хорошо.

Больше к этой теме не возвращались. Но Джим все-таки время от времени задумывался над словами принцессы.

На другой день около полудня, когда все сидели за обедом, вдруг матрос, который вел наблюдение с мачты, крикнул:

— Вижу землю!

Все вскочили и побежали к носу корабля, чтобы посмотреть вперед.

— Остров! — взволнованно закричал Джим. — Маленький остров!

Вскоре и остальные разглядели островок, грациозно скользивший по волнам.

— Эй! — крикнул Лукас капитану наверх. — Ну, что вы скажете теперь?

— Да чтоб меня раздавил замороженный кашалот! — ответил капитан. — Никогда бы не поверил, если б не видел собственными глазами. Что будем делать с этой штуковиной?

— А нет ли у вас на борту прочной рыбацкой сети? — спросил Лукас.

— Найдется! — ответил капитан.

Бросили сеть в море, укрепив один конец на палубе.

Корабль объехал вокруг островка к исходной точке, достали из воды другой конец сети, и островок оказался внутри петли. Матросы подтянули его поближе, чтоб не оторвался.

Да, драконица оказалась права. Она заслужила десяти похвал, уж больно хорош был островок. Он состоял из зеленых ступенчатых террас, поросших деревьями. Среди деревьев три оказались прозрачными — какие растут в Ландае.

Этому особенно обрадовалась принцесса. Остров окаймлял песчаный пляж, удобный для купания, а в кронах деревьев птицы свили гнезда.

— Тебе нравится этот остров, Ли Зи? — спросил Джим.

— Он просто чудесный! — сказала восхищенная принцесса.

— А он не маловат? — спросил Джим. — Ну, по сравнению с Ландаем?

— Маленькие страны нравятся мне гораздо больше! — воскликнула принцесса. — Особенно острова!

— Тогда все в порядке, — успокоился Джим.

— Можно было бы прорыть парочку тоннелей, — прикидывал Лукас. — Прямо под террасой. Как ты смотришь, Джим? Ведь это же твой остров.

— Тоннель? — Джим задумался. — Да, это было бы замечательно. Но ведь у меня пока нет паровоза.

— А ты все еще хочешь стать машинистом? — спросил Лукас.

— Разумеется! — очень серьезно ответил Джим. — А кем же еще?

— Хм, — пробормотал Лукас и загадочно улыбнулся. — Ну, в таком случае у меня для тебя кое-что припасено.

— Паровоз? — вскричал Джим.

Но Лукас больше ничего не сказал, как Джим ни допытывался.

— Погоди, вот приедем в Ласканию, — и больше ни слова.

— Джим, а ты придумал название своему острову? — спросил император.

Джим немного подумал, потом предложил:

— Как вы посмотрите насчет Ново-Ласкании?

Так оно и осталось.

Двадцать седьмая глава, в которой празднуется помолвка и заканчивается книга

Спустя несколько дней, ясным утром, госпожа Каак вышла из дверей своего магазина, отпирая его. Господин Рукав как раз высунулся из окна своего дома, чтобы узнать, нужно ли ему сегодня на прогулку брать зонтик. И оба одновременно увидели, как к берегу подплывает большой красивый корабль.

— Что это за парусник? — спросила госпожа Каак. — Почтовый корабль куда меньше. Да и вместо почтового рожка на носу единорог. Что бы это значило?

— К сожалению, ничего не могу вам сказать по этому поводу, почтеннейшая госпожа Каак, — ответил господин Рукав. — Но вы только поглядите, он же тащит за собой целый остров! Ох, я боюсь, за этим кроется что-нибудь опасное! Может, это разбойники, похитители островов, и они посягают теперь на нашу Ласканию?

— Вы так думаете? — неуверенно спросила госпожа Каак. — Что же нам теперь делать?

Но еще прежде, чем господин Рукав собрался ответить, корабль причалил, с палубы донеслись крики радости, на берег спрыгнул Джим и, сломя голову, помчался к дому.

— Джим! — воскликнула госпожа Каак. И они бросились в объятия друг другу и долго не могли опомниться от радости. Между тем на берег сошли и Лукас, и Ли Зи с императором, а потом матросы осторожно спустили Эмму и поставили ее на рельсы, которые за время ее отсутствия поросли мхом и травой. На Эмме все еще красовался большой золотой орден с бантом. Она, едва ступив колесами на родные рельсы, издала радостный свист.

Когда господин Рукав, обомлевший от удивления, наконец пришел в себя и понял, КТО это приехал, он тотчас побежал к замку между двумя вершинами и взволнованно постучался в дверь.

— Да-да, я иду! — отозвался сонным голосом король Альфонс Без-Четверти-Двенадцатый. — Что случилось?

Его шлепанцы прошаркали к двери.

— Ваше величество! — кричал в сильнейшем волнении господин Рукав. — Простите великодушно, но дело величайшей важности! Только что приехали Джим Пуговица и Лукас-машинист. И с ними маленькая девочка и пожилой господин, по виду очень, очень знатный, и еще корабль с островом в сети…

Он больше ничего не успел сказать, потому что дверь замка распахнулась, оттуда вылетел король. Он был еще в ночной рубашке и на бегу пытался натянуть на себя халат из красного бархата. Корону он впопыхах водрузил на голову кое-как.

— Где? — кричал он возбужденно, ничего не видя, потому что забыл свои очки.

— Минуточку, ваше величество! — удержал его господин Рукав. — Нельзя же в таком виде встречать людей!

Он помог королю как следует надеть халат, и они вместе побежали вниз к кораблю. От великой спешки король потерял одну клетчатую комнатную туфлю, так что вниз пришлепал полубосиком.

Ну, и тут начались рукопожатия, приветствия и объятия, и конца этому не было видно. Лукас представил друг другу короля Альфонса Без-Четверти-Двенадцатого и ландайского императора, а Джим представил всем Ли Зи, и когда все наконец представились и поздоровались, все вместе пошли в дом госпожи Каак завтракать. Было, конечно, тесновато в ее крохотной кухне, так что и повернуться негде. Но в такой счастливой компании это было только в удовольствие.

— Да где же вы так долго пропадали? — восклицала госпожа Каак, подливая всем кофе. — Я просто умираю от любопытства. Что с вами происходило? И кто такая госпожа Зубояд? Она симпатичная? Почему же она не приехала? Да расскажите же!

— Да, расскажите, расскажите! — кричали господин Рукав и король Альфонс Без-Четверти-Двенадцатый.

— Терпение! — ухмылялся Лукас. — Всему свое время, расскажем.

— Да, — сказал Джим. — Вот позавтракаем, и я покажу вам свой остров, который мы привезли.

С завтраком покончили быстро, потому что всем не терпелось все узнать. Когда вся компания шла к кораблю, госпожа Каак тихо спросила Лукаса:

— А вам не кажется, что Джим сильно подрос за это время?

— Вполне возможно, — ответил Лукас, попыхивая трубкой.

— Ведь он столько всего пережил!

Матросы между тем привязали остров стальными тросами к берегу Ласкании, не забыв перед тем бросить в воду несколько отростков кораллового дерева, как велела драконица.

Под предводительством Джима вся компания ступила на новую землю и немного погуляла по ней. Конечно, места было не очень много, но зато все оно было исключительно живописное.

— Да ведь это же решение проблемы! — догадался король Альфонс Без-Четверти-Двенадцатый. — И кто бы мог подумать! Ну, теперь я могу больше ни о чем не волноваться. Впервые за долгое время я наконец буду спать спокойно.

А когда Джим объявил, что остров называется Ново-Ласкания, радости короля не было границ. Раскрасневшись от гордости, он сказал:

— Значит, теперь я буду называться королем объединенного королевства Ласкании и Ново-Ласкании.

Когда все возвращались к дому госпожи Каак, король Альфонс отозвал в сторонку ландайского императора и предложил ему проложить телефонную линию между Пингом и Ласканией. Императору эта идея пришлась по вкусу. Он пошел к капитану правительственного корабля и дал ему задание вернуться в Ландай, взять побольше телефонного кабеля и на обратном пути в Ласканию проложить по дну моря линию.

Корабль тотчас пустился в плавание, а император пошел на кухню госпожи Каак, где все уже сидели вокруг Джима и Лукаса и увлеченно слушали их рассказ.

Госпожа Каак то и дело бледнела в опасных местах рассказа и бормотала то «Боже мой!», то «Господи, Господи!», — так она боялась за Джима, и ее не убеждало даже то, что он сидит напротив, целый и невредимый.

Через неделю корабль вернулся, матросы проложили подводный кабель, один его конец подсоединив к телефону императорского дворца, а другой конец — к телефону короля Альфонса Без-Четверти-Двенадцатого. Император проверил, как работает связь, поговорив с Пинг-Понгом и расспросив, как идут дела в Ландае.

Назначили день помолвки принцессы Ли Зи с Джимом Пуговицей, и все это время госпожа Каак вечерами шила, готовя детям какой-то сюрприз. Шитье было ее особенной страстью.

Император и Ли Зи жили у короля в замке между двумя вершинами. Конечно, было тесновато, зато Ласкания радовала глаз. Разве мог сравниться с ней замок из фарфора, в котором принцесса проводила летние каникулы!

И вот наступил день обручения. Прежде всего дети получили сюрприз, приготовленный госпожой Каак. Для Джима она сшила синий комбинезон машиниста, только маленький. И, конечно, кепку с козырьком. А для маленькой принцессы она сшила чудесное подвенечное платье с оборками и шлейфом.

Конечно, оба немедленно нарядились в обновы.

Потом Ли Зи подарила Джиму трубку, совсем как у Лукаса, только новую. А Джим подарил Ли Зи маленькую стиральную доску.

Принцесса несказанно обрадовалась, ведь до сих пор она ничего подобного не держала в руках — из-за ее высокого происхождения, хоть она и любила стирать, как все ландайские дети.

И наконец они поцеловались, и король Альфонс Без-Четверти-Двенадцатый именем объединенного королевства Ласкании и Ново-Ласкании объявил их женихом и невестой.

Подданные бросали шляпы вверх, и император вместе со всеми воодушевленно кричал:

— Тили-тили-тесто, жених и невеста! Ура! Ура!

Матросы на правительственном корабле стреляли из ракетниц, а Джим и Ли Зи, взявшись за руки, неистово прыгали по обоим островам объединенного королевства.

Все были веселы и довольны, и только Лукас, казалось, чего-то напряженно выжидал.

Когда опустился вечер, над Ласканией и Ново-Ласканией зажглись сотни огней. Взошла луна, и поскольку на море в этот день был полный штиль, все огни вместе с луной отразились в воде. Это было ни с чем не сравнимое зрелище.

Госпожа Каак по случаю праздника особенно постаралась и приготовила не только ванильное и земляничное мороженое, но еще и шоколадное. И всем пришлось признать, что это самое лучшее мороженое, какое только им приходилось когда-нибудь пробовать. Признал это даже капитан, а ведь он объехал уже весь мир и много повидал.

Потом Джим отправился на берег, чтобы полюбоваться игрой огней на воде. Он стоял, увлеченный этой сказочной картиной, и тут ему на плечо легла рука Лукаса. Джим обернулся, и Лукас поманил его пальцем.

— Идем-ка, Джим, — таинственно шепнул он.

— Что такое? — спросил Джим.

— Ты ведь хотел иметь паровоз, старина. Тем более, что спецодежда у тебя уже есть, — улыбнулся Лукас.

Сердце Джима заколотилось.

— Паровоз? — спросил он, замирая. — Настоящий паровоз?

Лукас приложил к губам палец и подмигнул Джиму.

Потом взял его за руку и повел к маленькой станции, где мирно посапывала Эмма.

— Слышишь? — спросил он.

Джим прислушался, но не различил ничего, кроме дыхания Эммы. Но тут — если ему только не почудилось это? — тут он услышал еще одно, совсем коротенькое и тихое «ш-ш-ш-ш». А вот раздался тоненький свисток.

Джим ошеломленно взглянул на Лукаса. Лукас с улыбкой кивнул, подвел его к угольному тендеру Эммы и велел заглянуть внутрь.

Там сидел маленький паровозенок и таращился на Джима большими, несмышлеными детскими глазами. Он старательно пыхтел и пускал крошечные клубы пара. Впрочем, это был очень даже симпатичный паровозный младенец. Он храбро пытался встать на колеса и подъехать поближе к Джиму, но все время падал. И это ничуть не портило ему настроение.

Джим протянул руку и погладил малыша.

— Это Эммин паровозенок? — растроганно спросил он.

— Да, — сказал Лукас. — Я давно знал, что он у нее должен появиться. Но не говорил, чтобы для тебя был сюрприз.

— И он будет мой? — спросил Джим, затаив дыхание.

— А то чей же еще? — ответил Лукас, попыхивая трубкой.

— Но за ним надо ухаживать. Потом он вырастет и через несколько лет станет как Эмма. А как ты его назовешь?

Джим взял паровозенка на руки, немного подумал и сказал:

— А как тебе нравиться имя Молли?

— Отменное паровозное имя, — кивнул Лукас. — Ну, а теперь положи его назад. Он должен пока оставаться у Эммы.

Джим снова отпустил Молли в тендер, вернулся вместе с Лукасом к остальным и рассказал про эту славную новость. Тут все, конечно, тоже захотели взглянуть на паровозенка.

Джим повел их, и они налюбовались досыта. Маленькая Молли, правда, не заметила этого, потому что уснула и только пускала пузыри.

Через несколько дней император и маленькая принцесса уехали в Ландай, ведь Ли Зи должна была до свадьбы жить в родительском доме. И кроме того, принцесса уже соскучилась по школе — по настоящей, разумеется, а не драконьей. А ведь в Ласкании не было школы.

Но дети могли теперь ездить друг к другу в гости, потому что правительственный корабль довольно часто стал курсировать между Ландаем и объединенным королевством. И еще они перезванивались по телефону — конечно, когда телефон не требовался королю Альфонсу Без-Четверти-Двенадцатому. А он требовался ему почти всегда, потому что ведь теперь, у него были дипломатические отношения с императором Ландая.

И снова Ласкания зажила как прежде. Господин Рукав в своем котелке и с зонтиком под мышкой ходил на прогулки и подлежал правлению короля. Лукас колесил на Эмме по всем виткам железной дороги с одного края острова на другой. Джим почти все время ухаживал за Молли, и ему теперь некогда было затевать проделки против господина Рукава или лазить по вершинам горы. Ведь он уже подрос.

А в ясные вечера Джим и Лукас сидели рядом на государственной границе. Заходящее солнце отражалось в безбрежном океане, по воде пролегала золотая сверкающая дорога от горизонта к ногам обоих машинистов. И взгляды их уходили по этой дороге в далекую даль, в неведомые края. Потом кто-нибудь из них говорил:

— А помнишь, тогда у господина Тур Тура?.. Как он там?

Другой отвечал:

— А помнишь, как мы ехали по Черным скалам и чуть не погибли у Пасти Смерти?

И оба сходились на том, что надо бы еще как-нибудь съездить в неведомую даль. Ведь, на свете еще столько неразгаданных загадок и нераскрытых тайн.

Надо же, наконец, выяснить, где пираты похитили Джима Пуговицу, когда он был совсем маленький. Правда, для этого друзьям придется разыскать банду «Чертова дюжина», которая все еще рыщет по морям, наводя ужас на все живое. А найти их и победить будет не так-то просто.

И они обсуждают свои планы на будущее и поглядывают на море, а волны, большие и маленькие, с шелестом набегают на берег и омывают государственные границы.

Оглавление

Первая глава, в которой все начинается

Вторая глава, в которой приходит посылка

Третья глава, в которой чуть не приняли печальное решение

Четвертая глава, в которой в море появляется странное судно

Пятая глава, в которой заканчивается плавание

Шестая глава, в которой желтое официальное лицо чинит препятствия

Седьмая глава, в которой Эмма изображает карусель и друзья знакомятся с младенцем

Восьмая глава, в которой Джим и Лукас обнаруживают таинственную надпись

Девятая глава, в которой появляется цирк и кое-кто замышляет злое против Лукаса и Джима

Десятая глава, в которой Лукас и Джим попадают в беду

Одиннадцатая глава, в которой Джим Пуговица неожиданно узнает свою тайну

Двенадцатая глава, в которой начинается поездка в неизвестность

Тринадцатая глава, в которой заговорили голоса Долины Сумерек

Четырнадцатая глава, в которой Лукас узнает, что без Джима ему пришлось бы туго

Пятнадцатая глава, в которой путешественники попадают в волшебную местность

Шестнадцатая глава, в которой Джим Пуговица набирается опыта

Семнадцатая глава, в которой мнимый великан объясняет свои необычные свойства

Восемнадцатая глава, в которой путешественники прощаются с мнимым великаном и застревают у Пасти Смерти

Девятнадцатая глава, в которой Лукас и Джим чинят маленький вулкан

Двадцатая глава, в которой чистокровный дракон приглашает Эмму на вечернюю прогулку

Двадцать первая глава, в которой Джим и Лукас попадают в тосканийскую школу

Двадцать вторая глава, в которой путешественники попадают под землю

Двадцать третья глава, в которой ландайская принцесса рассказывает историю, а Джим ссорится с ней

Двадцать четвертая глава, в которой Эмма получает знак отличия

Двадцать пятая глава, в которой госпожа Зубояд прощается и из Ласкании приходит письмо

Двадцать шестая глава, в которой дети прощаются, а плавучий остров встречается

Двадцать седьмая глава, в которой празднуется помолвка и заканчивается книга Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg