«Три сказки об Италии. Лошади, призраки и Чижик-Пыжик...»

Три сказки об Италии. Лошади, призраки и Чижик-Пыжик... (fb2) - Три сказки об Италии. Лошади, призраки и Чижик-Пыжик... 1688K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Светлана Аркадьевна Лаврова

Три сказки об Италии. Лошади, призраки и Чижик-Пыжик...

ЛОШАДИ ЛЕТАЮТ ПОЛТОРЫ МИНУТЫ

Прости меня, Сиена. Я была с тобой только десять тысяч секунд. Я мало видела, мало поняла и, конечно, все переврала. Большое нахальство — писать сказку после столь краткого знакомства. Но мне очень хотелось.

И получился город цвета охры, с мальчишками, погонями, призраками, с капитаном Гвидориччо в плаще с синими ромбами и золотыми листьями, с лучшим в мире мороженым… И с палио, конечно.

29 июня

Глава 1 Откуда берутся сестры

— Мама, мама! Черепахам опять досталась лучшая лошадь!

Маттео вбежал в кухню, прыгая через ступеньки.

— О Cristo porko Madonna! — взвыла Франсуаза и швырнула поварешку в кастрюлю с готовым мороженым. Мороженое утробно чвякнуло, засасывая поварешку.

— Дорогая, ты опять ругаешься при ребенке, — мягко упрекнул папа.

— Молчи, негодное отродье черепахи! — воскликнула мама. — Кстати, ребенок уже привык за двенадцать лет, так что переживет. Маттео, а почему ты решил, что их лошадь лучшая?

— Мама, это Черный Горбун! — сказал Маттео, наблюдая, как поварешка медленно погружается в пучину мороженого. Мама застонала. Про Черного Горбуна ходили легенды.

— Окаянные Черепахи подкупили судей при жеребьевке, — неуверенно предположила она, понимая, что это невероятно. Жеребьевка, по-местному тратта, обставлялась так, что обман был технически невозможен.

— А что досталось Улиткам? — поинтересовался папа.

— Что-то мелкое, тощенькое, белобрысенькое, — скривился Маттео. — Крылышки худэсеньки, ножки тонэсеньки… ее затопчут на полдороге.

Поварешка уже практически утонула. Когда над поверхностью осталось миллиметра два никелированного краешка ручки, Франсуаза подцепила его ярко-алыми наманикюренными ногтями, вытянула из мороженных глубин и отдала Маттео.

— Можешь облизать.

Маттео с удовольствием схватил обмазанную мороженым поварешку. Он очень любил облизывать все после маминой готовки. Конечно, он мог съесть потом хоть сколько маминого мороженого, но вкуснее всего было облизывать.

— Стоп, — мама отобрала завазюканную поварешку. — Я забыла. Джаноцца, может, ты хочешь облизать?

Только теперь Маттео заметил незнакомую девчонку, сидевшую на табурете в углу кухни.

— Наверное, — растерянно сказала девочка. — Не знаю. Я никогда еще не облизывала поварешек.

— Ужас! — воскликнула Франсуаза. — В этой Флоренции воспитание детей никуда не годится! Они голодают! Познакомься, Маттео, это твоя новая сестра.

Маттео ошарашенно посмотрел на девочку.

— Пока я бегал на жеребьевку, ты соорудила мне сестру? — спросил он. — Папка, а ты куда смотрел? Мама совсем распоясалась.

— Я смотрел в газету, — объяснил папа.

— Это дочь моей двоюродной сестры Амалии из Флоренции, — сказала мама. — Она приехала на четыре дня, посмотреть палио. Ты ей все покажешь и расскажешь.

— Я и не знал, что у тебя есть сестра во Флоренции, — удивился Маттео.

— Я тоже, — отмахнулась мама. — Но она говорит, что есть. Ей виднее.

Мама взяла мутовку и стала энергично взбивать мороженое с фруктами.

— Теперь все убирайтесь из кухни, — скомандовала она. — Я в расстроенных чувствах из-за Черного Горбуна и скоро начну швыряться мисками и кастрюлями. Джаноцца, ты облизала поварешку? Как медленно, сразу видно, что практики нет.

— Она в рот не влазит, — пожаловалась девочка, тщетно пытаясь натянуть свой рот на черпак поварешки.

— О чтоб тебя… Маттео, покажи технологию. И быстро вон! А то не успею сделать мороженое к вечеру.

Мама была лучшим кондитером контрады Улитки. За ее мороженым приезжали даже из пригородов. Вечером, после сиесты, соседи будут толкаться в лавчонке Франсуазы, ругать Черепах, сетовать на судьбу… Значит, мороженого потребуется много.

Маттео хотел улизнуть, но окрик матери настиг его в дверях:

— Возьми девочку с собой и все ей покажи! Пусть надменные флорентийцы не думают, что Сиена забыла законы гостеприимства!

Глава 2 Немного об утопленниках

— Я ничего не поняла, — призналась девочка. — Почему флорентийцы надменные?

— Ну нельзя же сказать, что они паразиты и сволочи, мы же вежливые люди, — объяснил Маттео, обдумывая, как бы избавиться от девчонки — некогда было с ней возиться.

— А… а что, все флорентийцы… это самое… нехорошие? — осторожно спросила Джаноцца.

— Да нет, нормальные люди, хорошие… но мы с ними враждовали более 800 лет. Помнишь, как мы вам надавали по шеям в 1260-м в битве при Монтеапетри?

— А потом мы вас присоединили, — парировала Джаноцца. — Великий Герцог Тосканский и Флорентийский правил Сиеной.

— А, эти Медичи, — отмахнулся Маттео. — Они все колдуны были… а сиенцы — добрые католики. Знаешь, сколько ведьм сожгли? Ужас. Мою пра-пра-сколько-то-раз-прабабку тоже сожгли в XIV веке.

Девочка хотела что-то возразить, но вместо этого сказала:

— Покажи мне все интересное, ладно? Я немного знаю, читала. Знаю, что в городе 17 контрад-районов, которые соперничают, как на войне. Знаю, что на скачки-палио по жребию выходят десять контрад. Знаю, что коней распределяют по жребию…

— Ну да! — воскликнул Маттео. — И вот сегодня наши враги, контрада Черепахи, получила лучшего жеребца, Черного Горбуна! А нам досталась какая-то Белька… Белика… тьфу, даже имя дурацкое. Слабая лошадь.

— А наездники?

— Наездники уже приехали, их обычно вызывают из Сардинии, — сказал Маттео. — У нас какой-то Гвидо… не знаю, что за Гвидо. Из Сардинии, а выговор местный, тосканский. Капитан говорит, что он слишком длинный, тяжел для такой слабой лошади, какую мы вытянули. Будут менять, наверное, — жокеев можно менять, не то, что лошадей. Попытаются перекупить у Слонов, у них очень хороший жокей, Сеппио. Знаешь что, мне ужасно некогда. Давай так: я буду везде ходить, где мне надо, а ты можешь быть со мной, только не мешайся и не ной.

— Я не буду ныть, — тихо сказала Джаноцца. — А лошадей можно посмотреть?

— Вообще-то всем нельзя, — сказал Маттео. — А мне можно. У моего друга Джованни брат — барбарески, они ухаживают за лошадьми. Через полчаса мы встретимся с нашими и пойдем глядеть лошадей и думать, чем можно помочь родной контраде. А пока надо съесть что-нибудь. Мама не в настроении, поэтому пошли к бабушке. Она тоже Улитка. А папа — Черепаха.

— А ты кто? — фыркнула Джаноцца. — Помесь?

— Балда, я — Улитка! — гордо сказал Маттео. — Я родился в контраде Улитки. Вообще-то я чуть было не стал презренной Черепахой. Когда мама с папой поженились и я должен был родиться, мы жили в бабушкином доме. Дом стоял на границе двух контрад. Окно спальни находилось в контраде Черепахи, а дверь — в контраде Улитки. А кровать, где мама собралась меня рожать, как раз посредине. Ну, маме не до контрад, она увлеклась процессом моего рождения и ни на что внимания не обращает. А папа, пользуясь тем, что она занята, потихонечку начал двигать кровать к окну. Незаметно так, по несколько сантиметров. Чтобы я родился в контраде Черепахи. Ну, время идет, все заняты делом: мама — рождением меня, папа — двиганьем кровати, которая уже на три четверти в контраде Черепахи… и тут входит бабушка! Она сразу все просекла и как закричит: «Ах ты, негодный Черепах! Мой внук должен родиться Улиткой!» И как дернула кровать к двери! Папа спинку кровати не выпускает, тянет на себя, бабушка — на себя. Папа сильнее, а бабушка темпераментнее. Кровать трясется, как отбойный молоток, мама кричит: «Потише, меня уже укачало!» И тут бабушка и папа одновременно дернули кровать на себя. Несчастная мебель разломилась пополам, мама свалилась, я решил, что с меня хватит, вылетел из мамы и полетел по синусоиде прямо в контраду Улитки. У самой двери бабушка поймала меня в броске и чуть было автоматически не отбила пас, но опомнилась и закричала: «Улитка!» А потом: «Мальчик!» Это в смысле, что я мальчик, а не девочка.

Джаноцца с горящими глазами слушала это эпическое повествование.

— Маттео! Маттео! — прервал его громкий голос откуда-то сверху. — Куда ты ведешь эту недокормленную синьориту? Она же совершенно голодная! Быстро заходите, лазанья стынет!

— Мы уже идем, бабушка, — и Маттео помахал кому-то в окне. — Пошли, моя бабка классно готовит. Это от нее мама унаследовала свой кулинарный талант.

Джаноцца представляла бабушку огромной и могучей старухой, с громовым голосом. А в доме их встретила маленькая, кругленькая и совсем не старая женщина. От нее пахло горячей пастой, перцем, изюмом и чем-то еще острым и вкусным. Она шмякнула на тарелку шмат лазаньи величиной чуть поменьше Палаццо Публико, опрокинула сверху гору тертого пармеджано размером с Везувий и сказала:

— Ешь, детка. А то твои ребра скоро проткнут твою синюю кожу. Маттео, где ты взял такую истощенную синьориту? Ты устроил ей побег из темницы?

— Между прочим, это моя сестра, — сказал Маттео, уплетая лазанью. — М-м-м… бабушка, дай еще пармеджано, этот уже весь куда-то съелся.

— Сестра? — удивилась бабушка. — Твоя мать позволяет себе совершенно недопустимые вещи! Нельзя рожать сразу такого большого ребенка, это опасно для здоровья. Или она родила ее раньше и много лет прятала под кроватью?

— Она не родная сестра, а троюродная, из Флоренции, — объяснил Маттео. — Как вкусно, баба, а панфорте есть?

Бабушка достала горячую ковригу. Над ковригой завис густой дух сухофруктов и пряностей.

— Глупости, — сказала она, отрезая ломоть. — У тебя не может быть троюродной сестры, потому что у твоей матери нет двоюродной сестры, потому что у меня нет родной. Тем более во Флоренции. Нашла где сестру иметь! Это какая-то интрига.

Она оглядела совершенно багровую от этих разговоров Джаноццу и удовлетворенно заметила:

— Ну вот, поела так хоть порозовела, а то зеленая была, аж синяя, как утопленник. Ты плавать умеешь?

— Да, немного, — пролепетала Джаноцца.

— Ну и хорошо, значит, ты не утопленница, а живой человек, — кивнула бабушка. — А то я ходячих утопленников не люблю и вообще шустрых мертвяков не одобряю. Умер — так лежи в земле или в воде, нечего шляться. С живыми проще и приятнее. Ешь, детка, а то твой живот прилип к позвоночнику, и как его отделить без хирурга — ума не приложу.

— Сейчас модно быть худой, — робко возразила Джаноцца. — Все девочки худеют.

— Все девочки дуры, это закон природы, — заметила бабушка. — Так было при Медичи, так есть и сейчас. Женщины умнеют годам к пятидесяти, а тогда уже поздно. Ешь и срочно толстей. Если у женщины одни локти и колени, то это не женщина, а паук-косиножка. Кстати…

Она оглядела гостью еще раз.

— Что-то с тобой не так… Эй, Мурио!

Из угла вышел толстый черный кот. Приблизился неспешно, обнюхал Джаноццу, лизнул ей руку и кивнул головой: мол, мое почтение.

— Надо же, — удивилась бабушка, — Мурио тебя признал. Еще и поклонился. Значит, ты не то, про что я думала… может, и вправду человек…

— А про что ты думала? — хмыкнул Маттео. — Что она привидение?

— Что-то вроде, — уклончиво сказала бабушка. — Но тогда Мурио ей бы глаза выцарапал… или что там у нее вместо глаз. Он у меня на призраков натасканный. А он ей руку лизнул. Хотите добавки, ребята?

Джаноцца опасливо отодвинулась от кота.

— Нет, — отказался Маттео. — Нам пора. Мы с ребятами сейчас подумаем, что можно сделать с Черепахами.

— Наведите порчу на Черного Горбуна, — быстро предложила бабка. — Это же надо — опять Черепахам повезло! Такой конь! Опять не видать нам победы!

— Вот ты и наведи, — предложил Маттео. — Мы не умеем.

— Мне нельзя, я обещание давала, — отказалась бабушка. — Ну, идите, спасайте родную контраду…

Уже в дверях Джаноцца обернулась и спросила:

— Это ведь вас сожгли в XIV веке?

Бабушка засмеялась и махнула рукой:

— Э-э, внученька, кто же упомнит такие старые дела… тут программу телепередач на завтра забываешь, а ты про XIV век… склероз, он даже колдовством не лечится.

ВЫПИСКА ИЗ ПЛОХОГО ПУТЕВОДИТЕЛЯ ДЛЯ ТУРИСТОВ

Сиена, основанная при римском императоре Октавиане Августе на месте старого этрусского поселения, до сих пор сохранила свой средневековый облик. Узкие улицы цвета охры, старые палаццо, живописные тупики и переулки придают городу неповторимое своеобразие. Более всего знаменита Сиена своими скачками — палио, проводимыми с незапамятных времен. Когда в XVI веке герцоги Тосканские подчинили Сиену, они стали всячески культивировать конкуренцию контрад — семнадцати районов города. Пусть лучше сиенцы сражаются друг с другом, чем с Флоренцией, — решили Медичи.

Два раза в год, 2 июля и 16 августа, в городе проводятся скачки. Лошадей распределяют по жребию. Они должны сделать три круга по главной площади города — Кампо. Если всадник упадет, то лошадь может и одна победить: ведь в палио самое важное — это лошадь. Скачки длятся около девяноста секунд. Победившая контрада по традиции имеет право в следующие после палио дни безнаказанно издеваться над соперниками. Потому что главное — это победа, и победителю прощается все.

В Сиене сохранилось много интересных архитектурных памятников, в музеях города хранятся жемчужины мировой живописи. Посетив Сиену, вы увезете с собой незабываемые впечатления и интересные сувениры.

Глава 3 Первое появление лошади

Затертая в толпе Джаноцца почти ничего не видела. Она стояла очень неудачно. К тому же прямо перед ней возвышался здоровенный тип в красной рубашке, пахнущей бензином. Он закрывал весь обзор. Мальчишки, скорее всего, что-то видели, потому что комментировали:

— Мелисенту повели. Ну и ляжки!

— А вон Сеппио на Рыжей Оглобле. Эх, хороша, повезло Слонам!

— А наша где? Нашу вообще не видно.

Они встретили друзей Маттео почти сразу после того, как вышли от бабушки. Друзей было трое, они подозрительно оглядели Джаноццу.

— Вот, — развел руками Маттео. — Это моя новая сестра. Мать велела ей все показать.

Мальчики вздохнули — они прекрасно понимали, как чужой человек может нарушить всю компанию.

— Значит так, — решительно сказал старший. — Мы скидываемся, покупаем тебе много-много мороженого и пирожных, и ты сидишь в кондитерской и ешь. А мы подберем тебя на обратном пути.

— Значит, так, — не менее решительно возразила Джаноцца. — Не пойдет, и фиг вам.

Мальчишки вздохнули еще раз и покорились. Все пятеро пошли туда, где должны были состояться первые пробные скачки. Теперь до палио тренировочные заезды проводились утром и вечером. Джаноцца быстро запомнила новых знакомых. Тот, что хотел запереть ее в кондитерской, звался Стефан, он был высокий и красивый. Второй, Паоло, был толстый, вертлявый и болтливый. Третий, Джованни, был никакой, без особых примет. Они все ей не очень понравились.

Толпа заволновалась. Кусочком южной ночи, сгустком темноты проплыл Черный Горбун, сын Колдуньи и Грома, фаворит скачек. Черепахи надулись от важности. Маттео выдохнул, Паоло сплюнул с досады, Джованни сказал:

— А вон наша лошадь. Вон мой брат рукой машет.

Джаноцца опять ничего не увидела — тип в красной рубахе просто распухал на глазах и заслонял весь горизонт. Прозвучал сигнал, лошади рванули с места. Это был пробный забег, он ничего не значил. Черный Горбун пришел первым с большим отрывом. Белика, лошадь контрады Улитки, пришла предпоследней.

Совсем сникнув, ребята выбрались из толпы.

— Пошли в конюшню, — сказал Стефан. — Поглядим поближе. Твой брат нас пустит, я надеюсь.

В конюшню обычно не пускали вообще никого — боялись, что конкуренты повредят лошади. Но брат Джованни, такой же невыразительный и без особых примет, провел ребят прямо в стойло.

Джаноцца прислонилась щекой к жердям загона. Маленькая изящная кобылка, не белая, а цвета топленого молока, удивленно посмотрела на девочку, скосила глаза, будто узнавая. Она заволновалась, переступая копытцами, развернула сложенные на спине крылья, словно собралась взлететь…

— Грустно тебе? — спросила Джаноцца.

— Нет, ничего, — сказала лошадка. — Они все добрые. Только трудно не летать. Почему нам нельзя летать, моя госпожа?

— Не знаю, — пожала плечами Джаноцца. — Люди не любят, когда кто-то летает…

— Старая Мелисента говорит, что летать неприлично, — сказала лошадка. — Мы же не дикие кони долины реки По, мы — благородные берберийские скакуны для палио. Упряжь так больно прижимает крылья… и захочешь — не взлетишь. Прикажи им, госпожа. Пусть нам разрешат летать, сколько мы захотим.

— У меня нет власти над ними, — сказала Джаноцца и погладила лошадку по крылу.

— Эй! Девочка! Трогать нельзя! — закричал Джакопо, брат Джованни.

— Почему лошадям запрещают летать? — спросила его Джаноцца. — Они же умеют.

— Умеют, — кивнул Джакопо. — Еще как. Но считается, что нельзя. Я думаю, чтобы навоз сверху не падал на головы зрителей.

— Еще судить скачки было бы трудно, — подсказал Джованни. — Все летят кто куда, и кто первый — непонятно. А когда по земле — все это… регламентировано.

— Странно… — протянула Джаноцца. — Этак лошади совсем разучатся летать, и крылья у них отпадут.

— Как люди, — сказал Маттео. — Моя бабка говорит, что люди тоже умели летать. Но считалось, что это нехорошо, неприлично. Крылатых жгла инквизиция. И люди разучились, и крылья у них отвалились.

— Ладно, идите отсюда, — сказал Джакопо. — Сейчас жокей придет, господин Гвидо. Нельзя к лошадям, я уж так пустил, по знакомству. Лошадь хиленькая, ноги слабые, иммунитет никакой, еще заразите чем-нибудь или сглазите. Да-да, господин Гвидо, проходите…

Он ворвался в конюшню, как маленький черный ветер — быстрый, гибкий, горбоносый, глянул зло и весело:

— Посторонних гнать! Что, опять младшие братья деверя шурина соседа старшего конюха?

— Брысь, малышня, — заторопился Джакопо.

Ребята ринулись к дверям, Джаноцца последняя. Гвидо дернул ее за руку, развернул к лампе:

— Синьорита, кто вы?

— Я сестра из Флоренции, — объяснила Джаноцца, вырывая руку. — Пустите, господин Гвидо, больно.

— Обознался… — пробормотал жокей и повернулся к лошади. Он что-то сказал ей тихо и радостно, и она ответила и засмеялась, дернув крыльями.

Мальчишки вышли на улицу расстроенные. Лошадь и вправду была слабая.

— Капитан контрады сейчас заседает с лейтенантами, вырабатывает стратегию, — сказал Паоло. — Может, перекупят Сеппио у Слонов.

— Не надо менять жокея, — вдруг сказала Джаноцца. — Это очень хороший всадник. Он все понимает…

— Ты-то откуда знаешь? — скривился Стефан. — Ладно, давайте думать, что делать.

Глава 4 Спасти родную контраду!

Ребята сели на ступеньки в каком-то переулке.

— Ну, — сказал Стефан. — Кто что надумал?

— Порча или сглаз, — предложил Маттео. — Сглазим Черного Горбуна — он ослабнет и захиреет. И проиграет скачки. Нехорошо, конечно. Но главное — победа.

— Порчу наводить — не мужское дело, — заметил Джованни, и все посмотрели на Джаноццу.

— Я не умею, — пискнула та.

— Ты же из Флоренции? Раньше флорентийские ведьмы на всю Италию славились… Ну ладно, порча — дело сложное, а сглазить любой человек сможет, — продолжил Стефан. — Нужно только хвалить коня и смотреть на него дурным глазом. У кого из нас дурной глаз?

— У меня аж два глаза дурные, потому что близорукие, — похвастался Паоло.

— У меня левый глаз почти дурной, — сказал Маттео. — Потому что на нем ячмень был, только вчера прошел. Наверное, глаз еще немного дурной — «остаточные явления» называется.

— У меня тоже глаз должен быть дурной, потому что черный, — сказал Стефан. — По традиции все сглазивали… сглаживали… черными глазами.

— Это что, у меня одного глаз не дурной? — обиделся Джованни. — Ну уж нет, так не честно. Я тоже хочу.

— Ладно, все пойдем и сглазим, — подытожил Стефан. — Оптом, наверное, лучше выйдет. Еще что?

— Слабительное подсунуть, — придумал Паоло. — Я вчера по телеку комедию смотрел.

— Коню или жокею? — уточнил Стефан.

— Лучше жокею. Если накануне скачек вечером первого июля дать торт со слабительным, то он ничего не заметит, а утром будет того… ослабленным.

— Хорошо. Ты, Паоло, обеспечиваешь слабительным, а ты, Маттео, делаешь торт из мороженого.

Паоло был сыном аптекаря.

— Еще можно побег устроить, — сказал Паоло. — Я кино смотрел, «Железная маска». Если прокопать подкоп, то Черный Горбун убежит.

— Эй, ты как себе представляешь, лошадь по своей воле лезет в подземный ход? — изумилась Джаноцца.

— А ты не встревай. М-м-м… может, он любознательный и любит по подземельям лазать. Или можно крышу разобрать.

— Зачем?

— Ну… чтобы Черный Горбун вылез на крышу и ушел.

— От погони он уходил по крышам, — пробормотал Маттео, вспоминая последний шпионский боевик.

— Лучше дверь взорвать, — предложил Джованни. — Коню не придется лезть на крышу или под землю, он мирно уйдет по горизонтали.

— Взрыв — это громко, — возразил Стефан. — Все прибегут, нас поймают и побьют. Я не боюсь, конечно, но Черного Горбуна тоже поймают.

— Мы тихонечко взорвем, — уговаривал Джованни, который уже давно ничего не взрывал, а очень хотелось.

— Ладно, все строительные работы — взрывы, подкопы и разборки крыш — на Джованни, — сдался Стефан. — Инструмент у отца возьмешь.

Отец Джованни был строителем.

— А что ты придумала? — спросил Маттео Джаноццу.

— Я не знаю… ну вот можно ласку запустить в конюшню… — неуверенно сказала девочка. — В старые времена бывало: хозяин заходит утром в конюшню, а конь весь в мыле, храпит и бьется. И потом весь день плохо ездит. «Это на нем черт катался», — думает хозяин. А на самом деле в конюшню залезла ласка, такой маленький хищник, меньше кошки. Ласка бегает, мышек ловит. Конь ей без надобности — больно велик. А конь лесного зверя чует, боится, всю ночь бесится… конечно, утром он не работник. Если накануне палио запустить ласку…

— Где ж я тебе посреди города ласку возьму? — развел руками Маттео. — Они у нас и не водятся. Одни кошки.

— А если кошку запустить? — предложила Джаноцца.

— Глупости все это, — сказал Стефан. — Если мы накануне палио запустим в конюшню ласку, то как Черный Горбун будет есть отравленно-слабительное мороженое? У него аппетит пропадет, он будет на ласку отвлекаться и ничего не съест.

— А может, они подружатся и вместе поедят мороженого? — сказала Джаноцца. — И вообще вы торт собирались жокею давать, а не коню…

— Тьфу, я перепутал. Ты меня так заморочила своими ласками… то есть зверем лаской, я имел в виду. Ласки у меня, конечно, нет, но вот как сделаем: я принесу из дому кошку, и мы ее запустим сегодня в конюшню. Для репетиции. Если завтра на утреннем заезде Черный Горбун не придет первым, значит, кошка подействовала, и можно будет повторить на следующий день.

— Кошка лучше, чем ласка, — одобрил Джованни. — Больше и страшнее.

— А еще можно кошку раскрасить в пугающие цвета, — предложил Паоло. — Я по телеку смотрел: безобидная гусеница раскрасилась красными и желтыми полосками, и все птицы в обморок от ужаса попадали. «Отпугивающая окраска» называется.

— Если я нашу кошку раскрашу красными и желтыми полосками, то в обморок от ужаса упадет моя мама, — фыркнул Стефан. — Потому что это ее любимая кошка. Так что раскрашивать не бу… о-о-о!

— Что о-о? — подозрительно переспросил Паоло.

— Мы раскрасим ко-ко-коня! — Стефан аж заикался от собственной гениальности. — Зеленкой! Утром придут за Черным Горбуном, а он зеленый! Его не узнают! Или снимут с состязаний как заболевшего ветрянкой! Или чумой и оспой!

— И холерой, — подсказала Джаноцца.

— И холе… холера такая, как мы сразу не придумали! Если даже Горбуна не снимут со скачек, то все равно над Черепахами все будут смеяться!

— Я зеленку принесу, — обрадовался Паоло. — У нас много.

— Здорово, — одобрил Маттео. — Но нас в конюшню не пустят.

— Так Джованни все равно дырку в потолке будет делать, когда дверь взорвет и подкоп выроет, — сказал Стефан. — А мы через эту дырку в потолке просунем это самое… чем брызгают… ну пш-ш-ш…

— Чего?

— Я забыл, как называется, такое из него пш-ш-ш получается, когда красят…

— Пульверизатор? Краскопульт? — сообразил Джованни. — У отца есть! Заправим зеленкой, и Черный Горбун станет нежно-фисташковым!

— Все, пишем план, а то половину позабываем, — и Стефан порылся в карманах. Ручку он нашел, а бумажку дал Паоло — какой-то старый рецепт, в который он пирожное заворачивал. Стефан усердно трудился над документом, потом огласил:

«План сами знаете чего.

29 июня. Сглаз и запустить ласку.

30 июня. Утром смотрим, сработала ли ласка. Вечером Джованни роет подкоп, разбирает крышу, взрывает двери. Еще вечером полить сами знаете кого зеленкой.

1 июля. Вечером подсунуть мороженое жокею или коню. Ответственный Маттео. Все».

— Утро второго июля еще свободно, — заметил Маттео. — Может, еще что запланировать?

— Я думаю, хватит, — сказал Паоло. — Несчастный Черный Горбун будет зеленым, сглазенным, слабительным, испуганным страшной кошко-лаской и убежавшим из конюшни!

— Мы использовали химическое оружие (слабительное и зеленку) и биологическое оружие (ласку), — сказал Маттео. — Осталось ядерное.

— Ладно, уговорил, — кивнул Стефан. — Тебе, Маттео, поручается за три дня изобрести ядерное оружие и применить его в отдельно взятой конюшне. Но смотри — не очень ядерное, чтобы конь не пострадал!

Маттео почесал в затылке.

— Пошли сглазивать… сглаживать… сглазить, короче, — сказал он. — А то темнеет, скоро и не разглядишь, у кого какой глаз — дурной или не очень.

Глава 5 Практические советы по сглазиванию

Сиена — очень подходящий город для коварных планов и преступных заговоров. Злодейские тупички, каменные мешки дворов, зловещий красноватый колорит улиц и прочий средневековый антураж весьма располагает пырнуть кинжалом или преподнести яд в золотом бокале врагу из соседней контрады. Когда ребята торопились по узкой, чуть шире бедер, улице к Черепаховой контраде, Джаноцца чувствовала себя так, словно шла по крайней мере свергать Медичи с тосканского престола. На повороте она столкнулась с монахом в рясе, подпоясанной веревкой… вернее, столкнулась бы, но монах в низко надвинутом капюшоне прошел сквозь нее, не заметив.

— Не бойся, это Инквизитор, — «успокоил» Маттео. — Уважаемый был человек в XIV веке, столько ведьм и еретиков пожег в Сиене… и чего ему в могиле не лежится? Ходит и ходит… Мать ему мороженое в блюдечко выставляет на крылечко — не ест! Гордый! Ага, вот и конюшня.

Ребята заняли стратегически выгодную позицию в переулке: их не видно, если не приглядываться, а им вход в конюшню виден хорошо. Внутрь, конечно, было не пробраться. И то удивительно, что вокруг не стоял пикет из мальчишек-Черепах.

— Все, начинаем сглаз, — скомандовал Стефан. — Ах, какой сильный этот Черный Горбун!

— Как он быстро бегает! — подхватил Паоло. — Обгоняет ветер… м-м-м… и ламборджини тоже обгоняет… когда у нее бензин кончается.

— Какой он классный, клевый и крутой, — сказал Джованни.

— Какой он длинноногий, длинногривый, длиннохвостый, — сказал Маттео.

— Какой он м-м-м… черный и горбатый.

— Какой здоровый и могучий… и сильный…

— И быстрый…

Ребята явно стали повторяться.

— Он летит над Сиеной, как ураган над яблоневым садом, — подсказала Джаноцца. — Он падет на своих врагов, как Тин на лазов. Глаза его мечут молнии, из ноздрей вылетают громы, бег его — бой барабанный, на крупе его стоит небесный свод, в гриве его запутались звезды…

— О-о! — потрясенно выдохнул Паоло. — Во дает!

— Ну, если и сейчас не сглазили, то я уж и не знаю, что ему надо, — развел руками Стефан.

И тут…

— Ага! А-а-а! Улитки! Бей Улиток! — из конюшни выскочила ватага чужих мальчишек и бросилась на Стефанову компанию. Наверное, они тоже «по знакомству» ходили смотреть Черного Горбуна.

— Отступаем, — скомандовал Стефан, но все и так уже отступали очень быстро, как могли. Со свистом и улюлюканьем мальчишки-Черепахи бросились за врагами. Маттео, Паоло, Джованни и Стефан отработанным приемом брызнули в разные стороны — они всегда так уходили от погони во враждебных контрадах. Джаноцца бежала быстро, но чужой мальчишка уже схватил ее за рукав, как вдруг…

Вдруг сильные руки подняли ее вверх, практически вырвав у догонявших. Еще мгновение — и она сидит на высокой, теплой лошади впереди незнакомого всадника. Глаза его темны, как ночь, и ясны, как звезды, на одежде — темно-синие ромбы и золотые виноградные листья. Что-то знакомое чудится в быстром взгляде, в прищуре. Преследователи растаяли, будто их и не было.

— Куда отвезти тебя, маленькая донна? — ласково спросил всадник, глаза его сияли.

— Где-то здесь мой брат с товарищами, — оглянулась Джаноцца.

— Твой брат? Твой брат не здесь, — сказал всадник. — Далеко ехать… тебе еще рано туда, маленькая прекрасная донна. Хочешь, я вызову кого-нибудь на смертный бой ради тебя?

— Нет, — быстро отказалась Джаноцца. — Я не люблю смертные бои. Мне бы найти Маттео и ребят.

— Найдем, — пообещал всадник. — Мы же в Сиене. Здесь все находят… ненадолго… и все теряют навсегда… как, впрочем, и везде. Держись, маленькая донна, держись и смотри. Такую Сиену ты еще не видела.

И они поскакали в ночь, не быстро и не медленно, продираясь сквозь сгустившийся воздух веков. Вокруг тяжело вращались контрады, обшарпанные палаццо, булыжные мостовые, на которые из окон выливали помои; вращались кони с усталыми всадниками, балконы с замершими на них красавицами, художники с кистями и шпагами, слуги с кувшинами вина, кавалеры в масках, торговки сластями, ведьмы, летящие на шабаш, костры с еретиками, черно-белые больцаны, тягучие песнопения, бесконечные процессии монахов, нищие с оспинами на лицах… или это проказа?

— Это прошлое? — уточнила Джаноцца, у которой закружилась голова.

— Это Сиена, — поправил всадник. — У нее нет прошлого или будущего, одно бесконечное «сейчас»… разве ты не поняла, маленькая донна? А вот тот сгусток материи и духа, который ты называешь «Маттео». Очень кстати.

Конь остановился, всадник бережно ссадил девочку прямо перед ошарашенным Маттео.

— Спасибо, — сказала она.

— Спаси и тебя Бог, маленькая донна, — серьезно ответил всадник и тронул поводья. — Ибо всем нам нужно спасение и милосердие Его…

И уехал в ночь, заворачивая за собой шлейф из всадников, ведьм, красавиц и инквизиторов…

— Это кто был? — спросила Джаноцца, с тоской провожая всадника взглядом. Ощущение было, словно она лишилась чего-то невероятно важного, без чего жизнь пресна.

— Я-то откуда знаю, это ты с ним каталась, тебе виднее. У него что на одежде? Синие ромбы и золотые листья?

— Да, — кивнула Джаноцца.

— Тогда это капитан Гвидориччо, — сказал Маттео. — Он вообще-то нарисованный. В Палаццо Коммуна висит картина «Осада замка Монтемасси капитаном Гвидориччо да Фольяно». Нарисованные всадники не должны сходить с полотен. Но этот и при жизни был беспокоен. Вот и не сидится ему на полотне. С XIV века все бродит по Сиене, спасает попавших в беду. Я проголодался, давай-ка двинем домой ужинать.

— А где остальные ребята?

— Стефан пошел за кошкой, исполняющей обязанности ласки. Паоло и Джованни оторвались от Черепах и уже, наверное, дома. Это ты задержалась, чего так медленно бегаешь-то? Сразу видно — из Флоренции.

Глава 6 Зачем котлеты ловят пролетающих фрикаделек?

Если вы никогда не выносили кошку тайно из дома поздно вечером, то и не старайтесь представить себе всех трудностей этого мероприятия. Во-первых, кошка наелась и гулять не расположена. Во-вторых, мама тоже не расположена, чтобы вы гуляли, хоть с кошкой, хоть без. И не соглашается на довод, что главное — это победа, а не распорядок дня.

Сначала Стефан попытался все кошке объяснить.

— Ты должна спасти родную контраду, — сказал он.

— Мя, — презрительно сощурилась кошка.

— Ты должна напугать Черного Горбуна.

Кошка дернула усом.

— Ты должна бегать по нему, — закончил инструктаж Стефан. — А он будет биться в мыле… и в панике. Очень интересно.

Кошка вылизала хвост.

— Там, на конюшне, есть мыши, — попытался соблазнить ее мальчик.

«На что мне сдались мыши, я только что рыбку съела, — подумала кошка. — Если бы хоть сосиски… Интересно, бывают ли конюшни с сосисками?»

— Бывают, — убежденно врал Стефан. — Это как раз такие конюшни. Там по углам в сене копошатся сосиски, на подоконнике свила гнездо колбаса, а в углу, в паутине, сидит жирная котлета и ловит маленьких глупых фрикаделек, пролетающих мимо в ночи…

«Хм… — задумалась кошка. — Звучит неплохо».

Воспользовавшись ее минутным колебанием, Стефан схватил кошку, засунул под рубаху и рванул было на улицу… но у дверей стояла мама:

— Ты куда это животное потащил?

— Выгуливать! — закричал Стефан, уворачиваясь от мамы. — Вон собак выгуливают перед сном, а кошки чем хуже?

«Мурр, — подумала кошка. — И правда. Я не хуже, я лучше».

До конюшни Черепах добрались без приключений.

— Дальше сама иди, — и Стефан поставил кошку на мостовую. — Вон дверь.

Кошка, конечно, могла убежать от Стефана и вернуться домой. Но соблазненная видением летающих фрикаделек и ползающих в сене сосисок, она пошла в конюшню. Зашла — там как раз удобная дырка была. Принюхалась. Сосисками не пахло, а пахло лошадьми.

— Ну и где сосиски? — громко спросила кошка.

Ей навстречу выдвинулась огромная черная морда.

— Иго-го? — спросила морда. — Как жизнь?

— Да так себе, — осторожно ответила кошка, не зная, с кем разговаривает. — Иногда без сосисок тоскливо.

— У меня только мышки, — огляделась морда. — Да и тех немного. Сторож их все время ловит.

— О-о! — застонала кошка, потрясенная таким коварством. — Отбирать мышек у бедных кошек!

— Наверное, он все время голодный. Но он с вами поделится, он добрый, — заступилась за сторожа морда. — Хлеб с солью дает… иго-го какой!

«Хм, тоже мне добрый, — подумала кошка. — Хлеб с солью, естественно, дает, он невкусный, вот ему и не жалко. А эта морда, по всему видать, простофиля».

— Вы кто? — спросила она. — По-моему, вы немного лошадь.

— Ну, разве что совсем чуть-чуть, — ответила морда. — Вообще-то я конь. Черный Горбун, лучший из здешних лошадей.

— А! — вспомнила кошка. — Мне велено по вам бегать и вас пугать.

— Зачем? — изумился Черный Горбун.

— Я не поняла. Эти люди так глупо объясняются — ни тебе мяукнуть, ни тебе мурлыкнуть. Можно я все-таки по вам побегаю?

— Сделайте одолжение, — согласился Черный Горбун. — Только чур без когтей.

— Само собой, — и кошка изящно вспрыгнула на круп, прошлась по спине туда-сюда…

— Все, я исполнила свой долг перед родной контрадой, — торжественно сказала она и спрыгнула обратно в сено. — Теперь мне обещали летающие фрикадельки, котлету в паутине и колбасу в гнезде.

— Ой, вам так наврали! — огорчился Черный Горбун. — Этого ничего нет. Впрочем…

Он заржал призывно. Тут же из боковой двери прибежал сторож:

— Ты чего, Горбунушко? Ну, не балуй.

— Мурр, — кошка потерлась о ноги сторожа.

— Ой, здесь киска… Может, это происки врагов-Улиток?

Но мягкая, пушистая кошка совсем не походила на поиски врагов. Она мурлыкала и умильно заглядывала в глаза.

— Бедная, голодная, бездомная зверюшка, — растрогался сторож. — Сейчас я тебе принесу колбаски.

Кошка одобрительно кивнула и удвоила мурлыкательные усилия. Сторож принес огромный бутерброд, колбасу отдал кошке, а хлеб — коню. И пошел спать… э-э, то есть сторожить дальше.

— Мурр, — сказала кошка, доедая колбасу. — Порядочный у вас сторож, хоть и ест чужих мышей. В смысле кошкиных мышей. Теперь можно и спать лечь. Я уж домой не пойду, тут устроюсь до утра. Вы ложитесь, а я у вашего теплого бочка…

— Мне жаль вас огорчать, прелестная мохнатая донна с хвостом, но я не могу лечь, — сказал конь. — Лошади спят стоя.

— Как неудобно, — сказала Кошка. — А вы попробуйте. Вдруг понравится.

— А как это?

— Ну, наклоняйтесь на бочок, на бочок, еще, еще…

ШМЯК!

— Экий вы неловкий… нет, не надо вскакивать, раз уж улеглись наконец, то и лежите, а я устроюсь у вас на пузочке… муррр… и крылом меня накройте… мр-р-р… наконец-то я поняла, зачем коням крылья… правда, уютно?

— Ох… наверное… но мне немного непривычно. И копыта болтаются, ноги совершенно непонятно куда загнулись. Вообще иго-го.

— Ну и хорошо, а вы не болтайте копытами, а сложите их куда-нибудь. Вот так, вот умница, переднее копыто можно под щечку подложить, как мило… мур-р-р…

Так Черный Горбун стал первым в мире конем, который спал лежа на боку, с подложенным под щечку правым передним копытом и с кошкой на животе.

30 июня

Глава 7 Потому что летать неприлично

На утренней тренировке Черный Горбун показал рекорд, обойдя главную конкурентку Рыжую Оглоблю на три корпуса.

— Сглазили, называется, — фыркнула Джаноцца.

— Кошка была недоброкачественная, — сказал Маттео. — Бракованная.

— Кошка была слишком хорошая, — заступился за свое животное Стефан. — Черный Горбун так быстро бежал, потому что ему чудилось, что кошка за ним гналась. Облом… ладно, может, у Джованни что-нибудь получится с подкопом. Хотя это глухо — подкоп под коня.

На самом деле план Джованни был не так плох. Он просто не раскрыл его ребятам, потому что хотел заграбастать всю славу себе. Дело в том, что у отца Джованни было хобби — он собирал старые карты и планы подземных ходов и коммуникаций. Увлечение началось еще в детстве, когда он провалился в открытый люк, набил шишку и заинтересовался этим вопросом (не набиванием шишек, а подземными ходами). И Джованни увидел на плане, что один отводок от канализационного люка на соседней с конюшней улице шел примерно в нужном направлении, под конюшню. И даже вроде как выходил прямо туда, внутрь! «Мне бы только в конюшню попасть, — размечтался Джованни. — А там я легко затащу Черного Горбуна в люк, пропихну его в подземный ход, выпущу на улицу и ускачу на нем! Я спасу контраду Улитки, и все будут меня прославлять и запишут в почетные граждане, и дадут медаль… нет, две медали…»

Так, предаваясь приятным мечтам, Джованни дошел до нужного люка. Он делал вид, что просто прогуливается, наслаждается городским пейзажем. Из всего пейзажа ему больше всего понравился канализационный люк, вокруг которого он сделал уже три круга. К сожалению, залезть в люк помешала пожилая торговка сластями в лавке напротив. Она, видимо, не поверила, что Джованни просто гуляет, изящно размахивая небольшим ломом. Торговка позвала другую, и они стали наблюдать за Джованни вдвоем. Мальчику требовалось минуты две, чтобы поддеть ломом люк и спуститься вниз. Но под бдительным оком двух бабушек ему как-то не хотелось этого делать. Ой, бабушек уже стало три! «Они там размножаются!» — в панике подумал Джованни, представив, как через пять минут за ним будет смотреть целая дивизия бабушек. Требовалось отвлечь их внимание. Джованни вспомнил последнее кино про рухнувший небоскреб, задрал голову и посмотрел на ободранный двухэтажный дом, в первом этаже которого находилась лавка — место дислокации бдительных бабушек. «Падает, — подумал он. — Ей-богу, падает. Ну, почти падает… слегка».

И заорал изо всех сил, указывая на крышу дома:

— Падает! А-а-а! Падает!

Бабушки вихрем вылетели из лавки и тоже посмотрели на крышу. А Джованни отковырнул крышку люка и спрыгнул вниз. Уф! Успел.

Бабушки, не найдя ничего, что падает, обернулись к Джованни, но его тоже уже не было на улице.

— Это что упало? — спросила одна.

— Кто-то с крыши упал, — предположила другая. — Или из окна.

— А куда упал? Здесь же нет никого.

— А-а-а! Это вредная Маргерита. Она такая вредная, что упала не вниз, а вверх.

И бабушки задрали головы, чтобы увидеть, куда именно упала вверх вредная Маргерита. А Джованни тем временем продвигался в канализационном ходе, который, видимо, служил для отвода весенних грунтовых вод, потому что сейчас он был сухой.

«Немного… уф-ф… тесно, — пыхтел Джованни. — Ох… не вздохнуть. Как же Черный Горбун полезет, он же толще меня? Ну, ничего, он растянется и заузится».

В общем-то Джованни очень повезло, по дороге он встретил только одно ответвление влево и не заблудился. Наконец показалась небольшая шахта вверх со скобами-ступенями. «Ну, куда-то приполз, — обрадовался Джованни. — Вот будет номер, если вылезу прямо в объятья конюхов-Черепах! Или люк замуровали, когда строили конюшню». Но Джованни опять повезло. С трудом поддев и отведя в сторону крышку люка, он высунул голову… и встретился взглядом с Черным Горбуном.

— Иго-го? — спросил Черный Горбун.

— Сам такой, — парировал Джованни. — Значит, так. Быстро лезешь за мной в этот просторный, уютный подземный ход. А то что это за дело: торчишь в душной конюшне. Пора улетать.

— Летать неприлично, — заметил Черный Горбун.

— Такой героический конь, а тебя заперли… караулят… — продолжил уговоры Джованни.

«Я, конечно, героический, но не до такой степени, чтобы лезть в эту подозрительную дыру», — подумал Черный Горбун.

— Разве ты не хочешь полетать? — искушал его Джованни.

Черный Горбун заглянул в подземный ход.

— Там тесно летать, — сказал он. — Крылья не развернуть даже. Иго-го ваще.

Тут послышался шорох. Джованни испугался, что придут конюхи, схватил коня за копыто и потянул в подземный ход. Горбун обиделся и лягнул копытом. Джованни полетел вниз.

— Ну и дурак! — крикнул он коню. — Ну и сиди тут. А я пойду летать над контрадой!

«Летать неприлично, — подумал Черный Горбун. — Какой невоспитанный подземный человек».

Потом из люка высунулся призрак — тот самый, которого Джованни прогнал по дороге. Видимо, он крался за мальчиком.

— Иго-го? — опять спросил Черный Горбун.

Призрак язвительно заметил: «У-у-у!», показал язык и спрятался обратно. Что он хотел этим сказать, осталось неизвестным.

Глава 8 Дырка для души

Во время сиесты Джованни продолжил похищение Черного Горбуна. Теперь он пошел верхним доступом — через крышу. Крыша была плоской, мальчик распластался на ней и его было снизу не видно. Он поковырял черепицу, простучал стыки… отец говорил, что даже в прочной поверхности бывают слабые места — на стыках. Но здешние слабые места не знали, что они слабые и не поддавались Джованниным усилиям. Сделать дыру в крыше оказалось неожиданно сложно.

Сначала Джованни ковырял потихоньку, а потом увлекся и стал долбить изо всех сил.

— Ты что делаешь? — спросил его кто-то. Джованни обернулся. За его спиной сидел Повешенный Трубочист.

— Надо же! — удивился Джованни. Повешенный Трубочист был самым редким городским привидением и показывался раз в десять-пятнадцать лет, не чаще.

— Ты что делаешь? — повторил Трубочист.

— Дырку, — объяснил Джованни… и тут послышался шорох и приглушенное ворчание. Это кто-то из конюхов решил посмотреть, что за стук и грохот на крыше конюшни.

«Сейчас поймают», — Джованни размазался по крыше, надеясь на чудо. Повешенный Трубочист быстро перелетел — заслонил мальчика. Голова конюха, лезшего по боковой пожарной лестнице, показалась над поверхностью крыши, и он сразу увидел Повешенного Трубочиста.

— О-о! — удивился конюх. — Ты что делаешь?

— Дырку, — ответил Трубочист. — Это я делаю дырку, а вовсе не рыжий мальчик с буравчиком.

— А зачем? — уточнил конюх.

— А что нельзя, да? — пошел в наступление Повешенный Трубочист. — Одну разнесчастную дырочку сделать нельзя, да? Бедному одинокому трубочисту нельзя даже дырку сделать для утешения его неприкаянной души, да?

— Да, — автоматически сказал замороченный конюх. — То есть нет. То есть да. Делай дырку. А ты думаешь, твоей неприкаянной душе поможет одна дырка?

— Не знаю, — честно признался Трубочист. — Не пробовал. Но если одна не поможет, я вторую сделаю.

Конюх кивнул и полез с крыши. Джованни возликовал: теперь он мог шуметь сколько угодно, конюх будет думать, что это стучит Повешенный Трубочист.

— Спасибо, — от души сказал он. — Вы просто суперкласс.

Трубочист приосанился.

— У тебя плохой инструмент, — заметил он. — Тут нужен чертов палец. Ты большую или маленькую дырку делаешь?

— Большую, чтобы конь пролез.

— О-о! Такого толстого чертова пальца у меня нет. Но можно сделать несколько дырок… конюх нам разрешил.

Трубочист достал откуда-то из своих недр пригоршню черных палочек. Джованни пригляделся: это были черные мохнатые пальцы с длинными окровавленными когтями. Пальцы были живые и слегка шевелились. Джованни отодвинулся.

— Вот этот самый толстый, — Трубочист выбрал один палец. — Эй, вы что делаете?

Три отдельных пальца попытались сложиться в кукиш, но конструкция развалилась.

— Бери вот этот, — посоветовал Трубочист, указывая на одного участника несостоявшегося кукиша.

— Я не могу, — Джованни аж передернуло. — Я лучше паука возьму, честное слово, я не могу это взять в руки… Ой, гадость какая…

— А, ну да, ты же верный католик, — сказал Повешенный Трубочист. — А это все-таки пальцы черта. Ладно, я сам. Где сверлить-то?

И он ткнул один из жутких черных пальцев в шесть мест на крыше. Получились шесть дымящихся дырок. Трубочист убрал свои кошмарные инструменты.

— Ты думаешь, конь разделится на шесть длинных макаронин и пролезет в эти шесть дырок, как в дуршлаг? — спросил Джованни.

Трубочист хмыкнул и плюнул в окружность, очерченную шестью дырками. Кусок крыши величиной с Джованнину голову провалился вниз… и упал прямо на Черного Горбуна.

— Иго-го? — спросил Черный Горбун. — А, это тот невоспитанный подземный человек… Теперь он пришел сверху, с неба.

Джованни свесился вниз.

— Привет, — сказал он. — Давай-ка вылезай. Погуляем по крышам, полетаем…

— Летать неприлично, — терпеливо повторил Черный Горбун. — Я благородный конь, а не задрипанный голубь. Иго-го все-таки.

Джованни опустил руку в отверстие, ухватил коня за прядь из гривы и попытался втянуть его вверх.

— Ну, это уже наглость, — заметил Черный Горбун. — То за ногу дергает, то за волосы… Иго-го ваще.

Он заржал — позвал конюха. Пусть прогонит этого нахального подземно-воздушного человека. Конюх прибежал, посмотрел вверх, увидел дырку.

— А-а, — успокоено сказал он. — Все нормально. Это Повешенный Трубочист сделал дырку для успокоения души. Пусть душа его упокоится в мире… бедняга.

Глава 9 Зеленый цвет — цвет надежды

— Я сделал хороший подкоп, но вредный Горбун почему-то в него не полез, — докладывал Джованни. — Потом я сделал хорошую дыру в крыше, но вредный Горбун почему-то туда не вылетел. Потом я сделал хорошую бомбу…

— Но вредный Горбун почему-то не взорвался, — подсказал Маттео.

— Нет, он бы взорвался как миленький, но я сделал бомбу в жестянке из-под пива. Классная такая взрывчатка получилась, почти нитроглицерин. Но отец нашел жестянку и решил, что это пиво… и выпил…

— И что? — спросила Джаноцца. — Взорвался?

— Типун тебе на язык, — рассердился Джованни. — Нет, конечно. У отца иммунитет от взрывов, потому что он уже на работе взрывался несколько раз, его организм привык и больше не взрывается.

— Нитроглицерин ведь не только взрывчатка, но и лекарство от сердца, — сказал Паоло. — Теперь твой отец никогда не заболеет всяким там инфарктом.

— Десятью инфарктами не заболеет, — поправил Джованни, — там такая доза…

— Ешьте наши бомбы — это лучшая профилактика инфаркта, — заметил Маттео.

— Ладно, тогда будем брызгать на Черного Горбуна зеленкой, а где твой этот… «пш-ш»?

— Отец отобрал краскопульт и сказал, что дети с краскопультами по улице не бегают. Я думаю, отцу пиво с нитроглицерином не понравилось, вот у него настроение и испортилось.

— А я зеленку принес, хватит? — потом потряс пакетом, в пакете забренчали пузырьки.

— Зеленка, что ли, в пузырьках?

— Ну да. Ее почему-то литрами не разливают.

— Так, сейчас будем конструировать краскопульт. Тетя Феличита, дай ведро, пожалуйста. Это твой долг перед родной контрадой. Без твоего ведра мы проиграем палио.

Продавщица в посудной лавке засмеялась и принесла большое ведро.

— Это будет краскопульт новейшей конструкции… время космических технологий, — сказал Стефан. — Торговая марка ВЕДРО… э-э-э… то есть ВУДРО — Великолепное Устройство Для Раскрашивания Объектов. Объект — это Черный Горбун. Пошли заправлять краскопульт. Лучше у Дуомо, там ступени удобные.

Многочисленные туристы, бродившие по Пьяцца Дель Дуомо, с изумлением наблюдали своеобразную картину: четыре мальчика и девочка, расположившиеся на черно-белых ступенях всемирно известного кафедрального собора достают из большого пакета по малюсенькому пузыречку, открывают и выливают в ведро. Туристы с удовольствием фотографировали живописную группу. Гиды, отвечая на их вопросы, быстро сориентировались и объясняли на разных языках:

— Вы видите древний обряд разливания зеленки, широко распространенный на второй день палио. Своими корнями он уходит в глубокую древность, когда на жертвенники языческих богов лилась кровь ягнят и козлят. Сегодня, в 21 веке, ее заменила зеленка, символически разливаемая на ступенях Дуомо. Зеленый цвет — цвет жизни и надежды — хорошо соответствует жизнерадостному характеру сиенцев и их надежде на победу в Палио.

— А почему ваша церковь такая полосатая? — спросила Джаноцца, откручивая тугую крышечку.

— Это в честь лошадей, — пояснил Маттео. — Ты что, не знаешь? Это самый крутой боевик древности, с убийством, погоней, кражей и страшной местью. Когда Ромул построил Рим, его брат-близнец Рем стал над ним смеяться. Мол, городишко маленький, паршивенький, метро нет, аквапарка нет… Ромул обиделся, достал базуку и — тра-та-та-та! — застрелил Рема. А у Рема было два сына, тоже близнецы, Сенио и Аскио. Ромул решил: «Раз уж я все равно достал базуку, надо еще пострелять, когда такой случай выдастся». И прицелился в племянников. Но тут его отвлекли какие-то государственные дела. А Аскио и Сенио, не будь дураки, сбежали от любящего дядюшки и основали город Сиену — в честь Сенио, он был пошустрее. Правда, там, где они ее основали уже был город Сиена, в нем этруски жили. Но братья еще раз ее основали, чтоб уж наверняка. А на память о счастливом детстве они сперли из Рима бронзовую римскую Волчицу — символ Вечного Города. Это была страшная месть коварному дяде Ромулу. Теперь волчица — символ Сиены. Есть даже контрада Волчицы.

— А собор-то почему полосатый? — не поняла Джаноцца.

— Так Сенио и Аскио приехали на черно-белых лошадях!

— На зебрах?

— Нет, Аскио на черной, Сенио на белой. Или наоборот. С тех пор черно-белый щит — больцана — это герб Сиены. И кафедральный собор тоже черно-белый.

— Очень красивый, — похвалила Джаноцца. — Только недостроенный. Вон там стена какая-то, с пустыми окнами, без отделки.

— А это все из-за вас, флорентийцев. Мы построили в тысяча сто каком-то году самый большой и красивый в Тоскане собор, и все было хорошо. А потом вредные флорентийцы в конце тринадцатого века построили свою Санта Марию дель Фьоре! Так не честно! Она оказалась больше! Это свинство с их стороны! Ну не могли же сиенцы уступить надменным флорентийцам. Мы все равно должны победить! Наши сказали: а мы все равно круче! Мы расширим наш собор так, что нынешний Дуомо будет только одним его маленьким кусочком — трансептом. И стали строить стену. Длинная стена, высокая… Строят, строят, строят… А тут чума. Умерли каменщики и землекопы, плотники и резчики, священники и прихожане… И самый большой собор Тосканы остался недостроенным 650 лет![1]

— Значит, Флоренция победила? — спросила Джаноцца. — А Сиена проиграла?

— Сиена никогда не проигрывает, — сказал Стефан. — Такого огромного полосатого недостроенного собора, умершего от чумы, нет не только в Тоскане — во всем мире! Это самый большой недоделанный собор… причем никакой надежды, что его достроят, и он станет обычной достроенной церковью!

— Да, — уважительно признала Джаноцца — Сиенцы и тут учудили.

— А то! Уф, наконец-то последний пузырек. Ведро почти с краями, несите осторожно. Эх, как же мы его на крышу поволочем…

Выручила пожарная лестница, та самая, по которой днем лез конюх. Ведро подняли на крышу, почти не пролив.

— Только не лейте на голову, — волновалась Джаноцца. — Зеленка едкая, если в глаза попадет, коню больно будет.

Джованни свесил голову в дыру и осмотрелся.

— Иго-го? — спросил Черный Горбун.

— Привет, — сказал Джованни, подтаскивая ведро и прицеливаясь.

— А, это опять ты, — обреченно вздохнул Черный Горбун. — Сразу договоримся — летать неприлично.

— Слушай, встань чуть-чуть левее, — примерился Джованни. — Ага, вот так… Теперь шаг назад.

— Какой ногой? — уточнил Черный Горбун.

— Какая тебе больше нравится.

Черный Горбун замолчал — соображал. До сих пор он как-то не задумывался, какая из ног ему больше нравится.

— Теперь закрой глаза, — сказал Джованни.

— Зачем? — удивился Черный горбун.

— Будет сюрприз, — объяснил Джованни. — Когда сюрприз, всегда глаза закрывают.

Черный Горбун послушно закрыл глаза.

«Интересно, какой сюрприз?» — подумал он. Джованни с ребятами осторожно опрокинули ведро. Зеленка вылилась прямо на Черного Горбуна, брызги полетели в разные стороны.

«Ага, это меня купают, — подумал конь, подставляя под прохладную влагу другой бок. — Очень мило. Действительно сюрприз».

«Можно уже открывать глаза?» — спросил он. Но ему никто не ответил — ребята торопливо слезали с крыши.

«Я так и не решил, какая нога мне больше нравится, — вспомнил Черный Горбун. — Сейчас буду думать. А то отвлекся на сюрприз».

— Завтра увидим, что получилось, — радовались ребята, сворачивая в переулок. — Завтра Черный Горбун превратится в Зеленого! Завтра над Черепахами все будут смеяться! Завтра, завтра, завтра!

Минут через десять Стефан пришел домой. На пороге сидела абсолютно зеленая кошка.

— Ох! — сказал Стефан. — Мама, что с кошкой?

Мама выскочила, ахнула, запричитала… Кошка попыталась вылизаться, но зеленка была невкусная.

«Сходила в гости, называется, — думала она, с отвращением озирая зеленые бока. — Поспала в сене, называется. А проснулась вот такая… То ли меня заколдовали, то ли сглазили… Не буду больше дружить с Черный Горбуном. Непорядочное животное оказалось. Разве можно так гостей принимать?»

1 июля

Глава 10 О трудностях выгоняния пап в период палио

Дзынь-блям, дзынь-блям, дзынь блям-ба-бам… это скачет за Маттео Черный Горбун! Ослепительно зеленый Черный Горбун с оранжевым хвостом и сиреневой мордой, громко блямкая, мчится за Маттео, вот-вот настигнет… «Это не я! — хочет закричать Маттео. — Это не я красил тебя зеленкой! Это Джованни!» Но рот только открывается беззвучно, а сиренево-оранжево-зеленый конь приближается… приближается… приближается… Блямс! Приблизился напрочь.

Маттео в холодном поту слетел с кровати.

— Блям-блям-дзинь!

Блямканье из сна ворвалось в реальность и сопровождалось высоким маминым речитативом.

«А, все нормально, — понял Маттео, успокаиваясь. — Это просто мама выгоняет папу».

Он оделся и спустился в кухню. Мама обычно ругалась там, чтобы не отрываться от процесса изготовления мороженого. Блям-блям — это она брякала ложкой об кастрюлю. Полагалось, конечно, бить тарелки, но тарелок маме было жалко.

— Будь проклят тот день, когда я вышла замуж за этого гнусного Черепаха! Да пусть он покроется горестным пеплом в череде черных календарных дней!

— Кто? — заинтересовался Маттео. — Кто покроется горестным пеплом? Папа?

— Не папа, а день, когда я вышла замуж, — пояснила мама. — Папу-то зачем покрывать пеплом? Мне же потом этот пепел отстирывать.

— А если его голого пеплом покрыть? — предложил Маттео свежее решение проблемы. — Тогда стирать не придется.

Мама замолчала, глядя на папу: видимо, представляя его голого и в пепле… Папа, воспользовавшись затишьем, потянулся за утренней газетой, но не тут-то было.

— Ах ты презренное земноводное пресмыкающееся! Ах, мерзкий тортиллоид! Слушай, когда тебя ругают и не отвлекайся на газету! На чем я остановилась… ах да. Немедленно убирайся из дома, коварный лазутчик и шпион Черепах! Враг мне в доме не нужен! Иди к любовнице!

— Дорогая, а надо непременно к любовнице? — спросил папа. — Можно я лучше на работу пойду? У меня отчет…

Папа работал бухгалтером в мэрии. Его очень уважали.

— Нет, только к любовнице, гнусный изменник и обольститель, — заявила мама.

— А у меня нет любовницы, — развел руками папа. — Не могу же я ее за пять минут заиметь.

— У тебя был целый год с прошлого палио, чтобы обзавестись любовницей, а ты, как всегда, вовремя не позаботился! — возмутилась мама. — Почему я всегда должна думать за тебя? Почему…

— А почему? — кротко спросил папа. Мама сбилась с ритма и какое-то мгновение молчала. Папа воспользовался этим, чтобы прочитать передовицу — он очень быстро читал. Но не успел. Мама включилась снова:

— Немедленно убирайся из дома!

— Повторяешься, дорогая, — заметил папа. — В прошлое палио ты была более изобретательна.

— Конечно, сколько лет я выгоняю тебя из дому в палио, а ты не уходишь, — пожаловалась мама. — Поневоле начнешь повторяться.

— А она его взаправду выгоняет? — шепотом спросила Маттео испуганная Джаноцца. Она тоже проснулась и пришла выяснить, что за шум.

— Нет, конечно, только на время палио, — объяснил Маттео. — Они же из разных контрад: мама — Улитка, а папа — Черепаха. На время палио все члены семей из враждебных контрад расходятся по разным домам. Иначе бывают бурные ссоры[2]. Но папа никогда не уходит. Он говорит, что даже ругающаяся мама все равно лучше, чем любая смирная не-мама. Пошли, не будем мешать — пусть ругаются.

— А вы его каждый день выгоняете или только во время палио? — робко спросила маму Джаноцца.

— Что я, дура, что ли, выгонять такого замечательного мужа? — удивилась Франсуаза. — Не пьет, не курит, по бабам не шляется, собой красавец, меня любит, ребенка любит, дома помогает, деньги хорошие зарабатывает… это только во время палио страсти накаляются. Ах ты, изверг перепончатолапый!

— Мама, у черепах нет перепонок на лапах, — поправил Маттео.

— А он — морская черепаха, — вывернулась мама. — И вообще, быстро поешьте что-нибудь съедобное и выметайтесь — я вся на нервах!

— В Гондурасе опять волнения, — заметил папа, глядя в газету. — Наше правительство по этому поводу повысило налоги. На побережье засуха…

— На нашем или на гондурасином? — против воли заинтересовалась мама.

— Не знаю, тут не уточняется… так, что ты там говорила про перепонки на лапах? Я внимательно слушаю…

Стащив по паре бутербродов, ребята побежали смотреть очередной тренировочный заезд.

— Сейчас все ахнут! — предвкушал Маттео. — Сейчас все увидят зеленого Черного Горбуна, скажут: «Фу, какая гадость» и будут смеяться над Черепахами…

Стефан, Джованни и Паоло были уже на площади.

— Где вас носит, уже выводят лошадей, — бросил Стефан. — Сейчас, сейчас…

Уже вышли Мелисента и Федора Саура, Рыжая Оглобля и Окс, легкой тенью проскользнула Белика… Жокей Гвидо что-то говорил ей нежное, хорошее. Белика улыбалась и кивала. Где же Горбун?

— Сейчас, сейчас, — подпрыгивали мальчики. Толпа заволновалась. Мощный, слегка надменный и фантастически прекрасный прошествовал Черный Горбун. Темно-зеленая шкура отливала малахитовыми бликами и, казалось, светилась удивительным потусторонним светом. Солнце погладило атласную спину и шею, отсвечивая изумрудами.

— Чудо! — ахнула толпа. — Зеленый цвет — цвет победы! Viva la Tartuca!

Черепахи важно задирали нос. Их конь из заурядного черного стал волшебным, изумрудным… Это было чудо. В толпе сидела зеленая кошка и думала: «Да, мы такие, мы — чудо».

Прозвучал сигнал… девяносто секунд… конечно, Черный Горбун пришел первым. Белика была восьмой.

Глава 11 Рецепт лучшего в мире торта

— А молоко? У тебя есть молоко? — спросил Маттео, собирая ингредиенты для мороженого со слабительным.

— Я не люблю молоко. У меня есть кефир, — и Паоло достал упаковку из холодильника.

— Балда, какое же мороженое из кефира?

— Кисленькое такое, освежающее…

Конечно, у Маттео на кухне были все ингредиенты для мороженого. Но к сожалению, кроме ингредиентов там была еще и мама. Она ни за что не разрешила бы делать отравленное мороженое — честь профессии не позволила бы. Даже ради победы. Поэтому Маттео делал слабительный торт-мороженое у Паоло.

— А сливки?

— Сливки есть. Лучшие датские косметические сливки для снятия макияжа. Женщины их раскупают тоннами.

Маттео понюхал — флакончик пахнул клубникой и еще какими-то фруктами. Он вылил сливки в миску с кефиром.

— Теперь фрукты давай. Ананасы, персики, абрикосы… что есть. Джаноцца, порежь их помельче, и в миксер.

— Можно вместо ананаса — морковку? — предложил Паоло. — А вместо абрикосов помидоры… персик где-то был…

Маттео с сомнением посмотрел на кефирно-помидорную смесь, которая должна была изображать торт.

— Теперь надо эмульгатор, — сказал он. — Это такое вещество: если с ним все это взболтать, то все разобьется на мельчайшие капельки, и будет гомогенное мороженое, а не кефир отдельно, помидоры отдельно.

— Взболтать… ага! — Паоло принес из отцовой аптеки коричневый бутылек. — Вот тут написано: «Перед употреблением взбалтывать». Вот я взбалтываю — и все равномерно взбалтывается.

— Ладно, валяй, — и Маттео влил подозрительную микстуру в мороженое.

— Тут на пузырьке маленькими буковками написано «Наружное. Смазывать пораженные участки», — докопалась въедливая Джаноцца. — Это ничего?

— М-м-м… ну ладно, все равно уже положили, — махнул рукой Маттео. — Будем надеяться, что у того, кто это съест, все пораженные участки находятся внутри, в животе. Теперь размешаем — и в морозильник.

— Предлагаю на всякий случай добавить настоящего мороженого, — сказал Паоло. — У нас есть пол-упаковки пломбира. Кстати, а ты про слабительное не забыл?

— Тьфу, — хлопнул себя по лбу Маттео. — Ради чего все затеяно! Давай слабительное. Паоло вывалил на стол кучу таблеток.

— Вот эти, розовые — от запора. Вот эти, красные — очень от запора. Вот эти, зелененькие — для очистки всего организма. Вот эти, голубенькие — если организм очень давно не чищенный. Вот китайский чай, тоже очищает и тонизирует. Можно сверху торт посыпать вместо орехов.

— Нам не надо, чтобы тонизировал, — забраковал чай Маттео. — Если этого Черного Горбуна еще и тонизировать… бр-р.

— Мы же жокею даем, — напомнила Джаноцца. — Коню это вредно. Да и не будет конь есть кефир с помидорами. Если он не совсем псих, конечно.

— Ох, не придирайся, кто съест, тот и съест. Конь так конь, жокей так жокей. Паоло, а как я буду таблетки вмешивать? Их растолочь?

— Ни в коем случае, их глотать надо, — возразил Паоло, — Целиком.

— Можно торт украсить сверху, — предложила Джаноцца, втайне надеясь, что конь таблетки выплюнет.

— Хорошо, пусть пока мороженное застывает, — кивнул Маттео. — Эх, вот если бы мы выиграли… мы бы тогда после палио так издевались над Черепахами, так смеялись бы…

— Мы бы рисовали зеленкой на их дверях зеленых черепах, — размечтался Паоло.

— Зеленых черепах, только что съевших слабительный тортик, — уточнил Маттео.

— Зачем? — не поняла Джаноцца.

— Это старый обычай: победившая контрада несколько дней после палио может издеваться над проигравшими врагами. Победа — главное в жизни, и победившим можно все. Это очень весело. Помнишь, когда победила контрада «Слон»? Хи-хи-хи…

— О-о! — оживился Паоло. — Это было супер! И где они взяли живого слона? Хи-хи-хи…

— Они привели настоящего слона в контраду «Волна» (ее еще «Дельфин» называют), — продолжил Маттео. — И слон того… ну, запора у него явно не было. А Слоны еще каждую ночь обматывали дома, где жили Дельфины, рулонами туалетной бумаги.[3]

Джаноцца прыснула, потом строго сказала:

— Это очень неприлично.

— А победителям после палио можно все, — махнул рукой Маттео. — А помнишь историю с гусями? Гуси — наши союзники, а не враги, как Черепахи. А у Гусей враги Слоны. И вот в 1961 году Слоны победили! Чтобы уязвить врагов — Гусей, они ощипали 43 живых гуся и выпустили в контраде Гусей. Голые гуси с возмущенным гоготом ходили по улицам и ругались! Гуси — люди обиделись смертельно — такая насмешка над их контрадой! И прокляли Слонов страшным проклятием: «Сколько голых гусей вы выпустили, столько лет вам не видать победы в палио!».

— Ого! — одобрила Джаноцца. — Ну и поделом, нечего над животными издеваться.

— Ага. Между прочим проклятие накладывал кто-то знающий…

— Говорят, что твоя бабка, — перебил Паоло. — Она тогда еще девчонкой была, но в деле уже разбиралась. А что… Улитки с Гусями всегда дружили. Прикинь, проклятье сбылось! Только на один год бабка ошиблась — не 43, а 44 года Слоны проигрывали палио, и только в 2005 году проклятье выдохлось и Слоны победили[4].

— Моя бабка никогда не ошибается, — гордо возразил Маттео. — Она нарочно этот год накинула, на всякий случай, про запас.

— Не нравятся мне эти Слоны, — сказала Джаноцца. — Все время животных мучают — то слона, то гусей.

— Мне тоже не нравятся, но я Улитка, мне положено, — сказал Маттео. — А вообще-то все люди равны: черные и белые, богатые и бедные, Слоны и Улитки, Гуси и Черепахи. Это нам учительница в школе говорит.

— Все-таки учителя ничего не понимают в жизни, — вздохнул Паоло.

— Ну, давайте торт украшать, — и Маттео достал из морозилки здоровенную смерзшуюся лепеху тошнотворной окраски. — Кто как предлагает украсить?

— Можно из розовых и красных таблеток выложить маргаритки, а из зеленых листики, — предложила Джаноцца. — А вокруг голубенькие — это будет небо.

— Нет, дайте я сделаю, — отобрал «лепеху» Паоло. — Ну дайте! Маттео мороженое делал, Джаноцца фрукты терла, а я хоть украшу!

— Да пожалуйста, — пожал плечами Маттео. — только быстро, чтобы не растаял.

Паоло с озабоченным лицом втыкал таблетки туда-сюда.

— Вот! — гордо сказал он. — Узнаете?

— Ну… — пригляделся Маттео. — На мозаичный пол в Дуомо явно не тянет.

— Это зеленые звездочки? — неуверенно предположила Джаноцца. — А вот это амеба с сосиской в ручке. А с краю синенький кактус…

— Сама ты амеба с сосиской! — оскорбился Паоло — Это фреска «Битва при Монтеапетри», когда мы победили Флоренцию в 1260 году. Это не зеленые звездочки, а позеленевшие от ужаса флорентийцы, бегущие с поля боя! А это не амеба, а национальная героиня Сиены, торговка Узилия Трекола. Она лично взяла в плен 36 флорентийцев и связала их одной веревкой![5] Это не сосиска, а как раз эти 36 флорентийцев!

— Как они сплющились! — удивилась Джаноцца.

— А то! Веревка оказалась коротковата… А с краю не синий кактус, а осел Узилии Треколы! К его хвосту привязали знамена побежденных флорентийских полков и проволокли по улицам!

— Нет, мне не нравится, — сказала Джаноцца. — Что вы все нападаете на бедных флорентийцев!

— Это они на нас напали тогда, — возразил Маттео. — Они первые начали. Молодец Паоло, красивая картина. Теперь понесли это в конюшню. Надеюсь Черный Горбун любит историческую живопись. Позвони Джованни и Стефану, пусть встречают. Наверное, торт лучше закинуть через дыру в крыше?

— Лично я бы не обиделся, если бы на меня с потолка свалился торт, — заметил Паоло. — Пусть даже и с помидорами.

Глава 12 Сколько ног у двух голов?

Жокей Валентино обнял Черного Горбуна за зеленую шею и говорил, какой он замечательный. Черный Горбун и сам знал, что замечательный, но иногда сомневался.

— Сейчас я пойду на банкет в честь завтрашней победы, а ты отдыхай и развлекайся, — сказал он и ушел. Обычно вечером накануне палио народ праздновал и ликовал — заранее, а то вдруг завтра придется огорчаться, а они уже всех перехитрили и все отпраздновали.

— «Отдыхай и развлекайся, — подумал Черный Горбун. — Иго-го, конечно. Ему хорошо. А я тут один… и кошка чего-то не пришла. Отдохнуть можно, а вот развлечься…»

Джованни уже привычным движением просунул голову в дыру в крыше.

— Иго-го? — спросил Черный Горбун. — А, это ты! Что-то давно не заглядывал.

— Я торт принес, — объяснил Джованни. — С помидорами! Вкуснотища! Тебе и твоему жокею.

— Жокей ушел, — объяснил Черный Горбун. — Весь торт мне достанется. А что такое торт?

Джованни прицелился и метнул торт прямо к копытам коня.

— Иго-го? — обрадовался Черный Горбун. — Это начинается развлечение? А что с этим делают?

Он осторожно тронул торт копытом, потом понюхал.

— Это едят, — объяснил Джованни.

— Нет, — убежденно сказал Черный Горбун. — это точно не едят. Может, к ушибам прикладывают? Холодненькое.

— Едят, точно едят! — заволновался Джованни. Паоло сзади подсказывал:

— Все крутые кони это едят и назавтра побеждают в палио.

— Может, я не крутой конь? — жалобно спросил Горбун, которому решительно не хотелось есть косметические сливки с помидорами. — Может, я жидкий конь? Или всмятку?

— Тебе жокей велел развлекаться, вот и развлекайся, — приказал Джованни.

— Или хоть таблетки выковырни и съешь, — сказал Паоло, пытаясь тоже просунуться в дыру.

— О-о! У тебя и вторая голова есть! — удивился Черный Горбун глядя на Паоло. — А ноги у тебя есть?

— Съешь тортик — и я скажу, есть ли у меня ноги, — пообещал Джованни. — Мой ответ тебя изумит.

Черный Горбун был любознательным конем. Ему очень захотелось узнать, есть ли у его двухголового гостя ноги. Он осторожно отковырнул с торта торговку Узилию Треколу и засунул в рот.

— Ну, съел, — сказал он. — Отвечай.

— Отвечаю: есть! А если ты съешь еще этих разноцветных таблеток, то я скажу, сколько их у меня.

Горбун взял бархатными губами 36 связанных пленников.

— Отвечаю: восемь! А если ты съешь еще, то я тебе их покажу!

Заинтересованный Черный Горбун подобрал с подтаявшей поверхности «торта» синего осла и всех зеленых бегущих флорентийцев. Мальчики быстро сунули в дыру все свои ноги. И правда оказалось восемь. Джаноццины ноги в дыру не вошли.

— Все! — шепнул Джованни. — Он все таблетки сожрал. Сейчас начнется такое… Линяем срочно!

И мальчики убежали.

— Ну и иго-го, — сказал Черный Горбун. — Странный зверь этот двухголовый тип с восьмью ногами. Жалко, что ушел. Один, опять один…

И задумчиво выплюнул в угол торговку Узилию Треколу, 36 пленников, 3 полка зеленых флорентийцев и синего осла. Он их за щекой держал.

2 июля

Глава 13 Девяносто секунд

— Это что?

— Это ядерное оружие, — пояснил Маттео. — А если кто думает, что не ядерное, пусть плюнет мне в глаза. Еле допер из старой крепости.

У порога конюшни лежало старинное чугунное ядро. На боку белой краской было старательно выведено: «Ядерное оружие».

— А как оно работает? — спросила Джаноцца.

— Боюсь, что никак, — грустно сказал Маттео. — Разве что конь об него споткнется.

— Ну… будем надеяться, что Черный Горбун так ослаб от слабительного тортика, что взорвется просто от ядра, — вздохнул Стефан. — Эх, все пропало…

Дверь в конюшню отворилась.

— Вы чего тут? — спросил конюх. — А ну, идите отсюда.

— Да мы ничего, — сказал Стефан. — Вот ядерную бомбу вам принесли. Пошли ребята, пусть они без нас взрываются.

И вся компания печально ушла, справедливо сомневаясь в эффективности ядерного оружия. Конюх обозрел ядро, прочитал надпись и позвал другого:

— Эй! По-моему это ерунда какая-то.

— По-моему, тоже, — согласился второй конюх. — В любом случае до палио от облучения мы не умрем. А после победы будет уже все равно. Потому что главное — это победа.

И Черный Горбун пошел к победе. Сначала был пробный заезд — он первый, потом Рыжая Оглобля, потом неожиданно Каро Амико, который даже не числился в фаворитах, потом Мелисента, потом Белика…

Потом священник благословлял лошадей[6]. Глупые туристы и жители других городов считали это необычным и даже кощунственным — чтобы лошадь вошла в церковь! Но сиенцы знали, что лошадь ничуть не хуже человека, а то и лучше: лошади не бывают убийцами и ворами, лошади не развязывают мировые войны, лошади не наживаются на торговле наркотиками… лошади даже не пьют, не курят и не ругаются! Они служат людям в течение тысячелетий, они погибают на войнах, они задыхаются от тяжелой работы… неужели они не заслужили, чтобы два раза в год добрый священник прочитал над ними божьи слова, окропил их святой водой и сказал: «Ступай и возвращайся с победой!» Потому что сиенцы всегда считали, что главное — победа.

— Ступай и возвращайся с победой! — сказал священник маленькой белой лошадке.

— Я не смогу, — ответила Белика.

Священник в контраде Улитки прожил долгую жизнь и понимал всех — и людей, и лошадей. Он улыбнулся и сказал тихо, чтобы никто больше не слышал:

— Только не думай, что главное в жизни — победа. Они все так считают в Сиене — и люди, и лошади — но они ошибаются.

— А что в жизни главное? — удивилась Белика.

— Не знаю, — честно ответил священник. — Вернее, знаю, но не скажу. Каждый должен сам решать — хоть человек, хоть лошадь.

Потом было шествие контрад — ах, как это красиво и странно, когда от префектуры до Дуомо и далее к Кампо, по улицам Капитано, Сан Пьетро, дель Касто ди Сопра, дель Казато ди Сотто идут горожане в средневековых костюмах и разукрашенные кони, и кричат мальчишки, и реют флаги, а сзади, в «боевой колеснице», запряженной быками, — самый главный флаг — палио, штандарт с изображением Девы Марии, который вручат победителю.

И вот уже Кампо, забитая народом так, что еще немного — и люди начнут выдавливаться из толпы через верх. Они все там, в этой толпе, — Джаноцца, Маттео, Стефан, Паоло, Джованни, их родители, бабушка Маттео, тетя Феличита из посудной лавки, три бдительные бабушки из контрады Черепахи — все, так или иначе упомянутые в этой сказке. Зеленая кошка нашла себе очень удобное место на карнизе: сверху все видно и не затопчут. Рядом присел жирный лохматый голубь.

— Чур, перемирие, — предупредил голубь, опасливо косясь на кошку. — Не забыла, что на время палио перемирие?

— Да полно, — проворчала кошка. — На что ты мне сдался, весь в орнитозе.

Голубь успокоился и стал следить за участниками. Толпу трясло — сейчас все решится. Лошади тоже волновались и никак не могли встать в линию. Гвидо, уже на Белике, был спокоен.

— Ты моя красавица, — сказал он. — Мы сейчас им покажем.

И тут Белике захотелось победить. Она знала, что она слабая лошадь, что у нее слабые ноги, ей четыре дня об этом говорили все кому не лень. Она и не рассчитывала на победу. Но тонкий, терпкий яд палио вдруг проник в кровь и вскипятил ее, возбуждая безумную надежду: а вдруг. Она заржала громко, страстно… старт! Она немного засиделась на старте, но не сильно, и сразу ушла вперед. Где-то внутри нее тикали секунды — или это сердце. 10 секунд, 20 секунд, 30 секунд… один крут позади, она третья. 40 секунд, 50 секунд… ага, она уже вторая… 60 секунд… но Черный Горбун, роскошный, непобедимый, был впереди. Что-то мешало… ага, эта глупая упряжь… ну ладно. Белика выдохнула, вдохнула и развернула крылья. Упряжь лопнула, Гвидо слетел с нее. Белика этого не заметила. Крылья, не спеленутые больше упряжью, затрепетали на ветру. Один взмах, другой… 75 секунд, 80 секунд…

Она летела над Кампо, над замершей толпой, над лошадьми, ветер обнимал ее как-то по особому, не так, как на земле. Она закричала, как кричат журавли. Кажется, прошло 90 секунд…

— Эй! — закричала она. — Эй, идите сюда, тут небо!

Она позвала всех — и людей, и лошадей. Но отозвались только лошади. Они пошли на незапланированный четвертый круг.

В небе над Сиеной летели крылатые кони, вспомнившие о своих крыльях.

Эпилог

Джаноцца незаметно выбралась из толпы. Ее ухода никто не заметил — на Кампо все кричали, спорили, кто победил, смеялись, плакали, смотрели в небо. Она пошла по направлению к Дуомо — быстро, чтобы опередить толпу: ведь после окончания скачек все пойдут в храм.

— Можно, я провожу тебя?

Гвидо, прихрамывая, нагнал ее. Видок был еще тот: костюм в пыли, рукав разорван, на щеке кровавая ссадина.

— Конечно. Тебе больно?

— Нет, мне жалко, — улыбнулся Гвидо. — Если бы я удержался, я сейчас летел бы над Сиеной… жаль, что свалился.

— А кому присудили победу?

— Не знаю. Вообще-то по земле первым пришел Черный Горбун. Но Белика опередила его по небу по крайней мере на полкорпуса.

— Они до сих пор летают?

— Наверное. Я бы летал. И почему считается, что летать неприлично? Кстати, а кто ты? Я так и не понял.

Джаноцца улыбалась. Исчезли джинсы и футболка, откуда-то взялось платье до пола, длинный развевающийся подол… Она стала выше, старше…

— Мне надо было проверить… — сказала она. — Знаешь, люди не всегда хорошо относятся к лошадям. Бьют их, загоняют… летать не разрешают…

— Кто ты? — повторил Гвидо, уже догадываясь.

— В Греции меня называли Потвиа — «хозяйка коней», в Индии Дрваспа — «хозяйка благоденствующих лошадей», кельты дали мне прозвище Эпона — «госпожа лошадей». Были и другие имена.

— Аритими, — вспомнил Гвидо. — Ее почитали этруски, наши предки.

— Люди не верят в старых богов. И это правильно: каждому времени — свои боги. Но кони — это моя работа, я за них отвечаю, не могу же я бросить своих подопечных в этом мире автомобилей и самолетов, — оправдывалась Джаноцца. — Теперь я ухожу успокоенная. По крайней мере в Сиене люди и лошади понимают друг друга. Все, дошли. Дальше я пойду одна.

— А ничего, что ты язычница, а храм христианский?

— Ну, я там не выпендриваюсь, не веду себя как богиня.

— А можно я буду подглядывать? — спросил Гвидо.

— Конечно, — улыбнулась Джаноцца, чуть помедлила на полосатых ступенях собора, одной рукой придержала улетающее от ветра платье, другой помахала Гвидо. И вошла внутрь. Гвидо заглянул. Маленькая богиня быстро шла по узорчатому полу к кафедре Николо и Джованни Пизано. Там на одной стороне был горельеф «Поклонение волхвов»: много людей и коней, вырезанных из мрамора с фантастическим искусством. Один всадник на горельефе выглядел растерянным: куда-то исчезла его лошадь. «Вот была же, — говорило его обиженное выражение. — А уже четыре дня как нету!»

Джаноцца подошла к кафедре, легко взлетела, дотронулась до мрамора и перетекла в него. Мраморный всадник ощутил привычное тепло лошади и успокоился: она вернулась, все хорошо. Можно опять поклоняться младенцу Христу, как он это делал с 1268 года. Лошадь под ним улыбнулась Гвидо знакомой улыбкой.

Гвидо вышел из собора. Почти совсем стемнело. Вдали нарастал шум: видимо, на Кампо наконец решили, кто победил в палио, Белика или Черный Горбун. И шли в Дуомо благодарить Деву Марию за победу, которая для них важней всего на свете. Гвидо свистнул, конь оказался рядом мгновенно, будто ждал за углом. Гвидо набросил плащ и ускакал туда, где в нем нуждались. Только блеснули в свете фонарей темно-синие ромбы и золотые виноградные листья.

ВЕНЕТА БЕЗ КЛАДА

русская венецианская сказка

Все события, описанные в этой повести, полностью вымышлены. Герои никогда не существовали и не собираются этого делать. Место действия полностью придумано. Итталия вовсе не является Италией, Венета — Венецией, Миллан — Миланом, Буррано — Бурано, Муррано — Мурано и так далее. Школа подозрительно похожа на российскую, причем ненастоящую. Единственный подлинный персонаж — это привидение, вышивающее крестиком. Согласие на упоминание о нем в печати получено.

Глава 1 История с математикой

Он знал, что обречен. Четверо обошли полукругом, пятый надвигался с юта. Рулевой уже лежал на палубе в луже крови, Джованни налетел на вражеский тесак еще раньше. Как могли они проявить такую небрежность! Ловушка, расставленная далмацкими пиратами, была примитивной. А они угодили прямо в нее! Он поудобнее перехватил шпагу… золотой клинок вручил перед отплытием сам дож Пьетро Градениго… «Ну нет, мы еще поиграем, подлые трусы! Причем играть будем по моим правилам!»

Он сделал изящный выпад, тот самый, доставивший ему на Кампо Сан Маурицио славу отчаянного дуэлянта…

— Ты решил? Решил?

От резкого девчоночьего голоса четыре далмацких пирата недоуменно попятились, а пятый (наступавший с юта) развел руками и начал таять в воздухе.

— Ты решил, наконец?

— Решил, — машинально ответил Никко, не теряя бдительности (от пиратов всего можно ожидать).

— И сколько у тебя получилось?

— Чего получилось? — Никко усилием воли перенес себя с залитой кровью палубы за письменный стол. — А, ты про задачу. Решил, решил. Я решил, что эта задача не имеет решения. Вот.

И торопясь, пока Марго не скажет что-нибудь ехидное об его математических способностях, объяснил:

— Эта задача не решается, потому что она — сплошное вранье. Нельзя подсовывать детям такую ложь. Она наплюет в их неокрепшие души.

— Ложь? Наплюет? — поразилась Марго и ошалело посмотрела на задачник. — По-моему, безобидная задача.

И перечитала:

— Бригада лесорубов должна была заготовить 200 кубометров леса в определенный срок. Проработав 4 дня, она получила пополнение и поэтому стала ежедневно заготавливать леса на 20 % больше намеченного. Задание было выполнено на 1 день раньше срока. Какой была ежедневная норма бригады в начале работ?

— И кто тут в тебя плюнет, объясни, пожалуйста? — ехидно спросила Марго. — Бригада лесорубов хором плюется, как в балете?

— В балете не плюются, темная ты деревня, — возразил Никколо. — Разве что этот балет в цирке, верблюжий. Па-де-тьфу из балета «Верблюдиное озеро». Подумай сама: бригада заготавливает лес. А везде по радио и в газетах твердят, что природу надо беречь. Лес нужно охранять, а не заготавливать. Чего его заготавливать, он же не огурцы. Лес уже никто в Европе не рубит, только сажают, я читал. Лесорубов вообще больше нет! Ты видела когда-нибудь живого лесоруба?

— Нет, — согласилась Марго. — Я и мертвого не видела. И не хочется, честно говоря.

— Это ложь № 1, — сказал Никко. — Теперь ложь № 2: «Бригада должна была заготовить 200 кубометров леса», так? Кубометр — это кубический метр. Куб со стороной 1 метр, так? И где же ты возьмешь такой лес, чтобы в нем росли такие толстые деревья, чтобы из них можно было нарезать кубы со стороной 1 метр?

— Эти… баобабы, — вспомнила Марго.

— Ага, вся Итталия, как крапивой, заросла баобабами, — кивнул мальчик. — Теперь ложь № 3. Если бы такие толстые деревья и правда росли в лесу, то их бы не пилили, а охраняли как национальное достояние!

— А если деревья тоненькие, олеандры, например, и из них напилили маленькие кубики, а из кубиков складывают большие кубометры? — предположила сбитая с толку Марго.

— Ага, сидит бригада посреди леса и в кубики играет, — хмыкнул Никко. — Это ложь № 5.

— А ложь № 4 куда делась?

— Откуда я знаю, я человек правдивый и в лжах не разбираюсь. Вот тебе еще ложь № 6: «бригада получила пополнение»… пополнение получают не какие-то бригады, а воины в бою. Вот когда далмацкие пираты подло напали в проливе на корабль Никколо Барбериго…

— Погоди, но задачу же надо решить! — уже почти побежденная логикой приятеля, возразила Марго.

— Да! — обрадованно воскликнул мальчик. — Но не так, как этого хотят авторы дурацкого учебника! Я разгадал их коварный замысел. Это вообще не задача! Это зашифрованный план, где спрятан пиратский клад!

Марго села на диван с размаху и ушибла руку о подлокотник.

— Да-да! — не давая ей опомниться, наступал мальчик. — Они нагромоздили вранье на вранье, но я все понял! Мы разгадаем этот ребус, найдем клад…

— Принесем математичке, и она поставит нам отличные оценки за год, — закончила Марго, потирая локоть.

— А что? Математички тоже люди… говорят. Клад иметь каждому приятно, — оправдывался Никко. — Мы честно поделимся.

— И где же здесь клад, если задачка — про несчастных лесорубов? — не поверила Марго.

— Конечно, дело непростое, — признал Никко. — Шифровка, да еще такая хитрая. Начнем с первого слова. «Бригада» — скорее всего, это зашифрованная «бригантина». Или «бри-гада» — бритые гады. Намек на то, что они нехорошие преступники с бритыми лбами. «Должна была заготовить 200 кубометров леса» — это ясно, «должны были спрятать 200… ну, наверное, 200 золотых самородков.

— Лучше 200 золотых колец с изумрудами, — поправила Марго. — Мне изумруды к глазам подходят.

— Ладно, мне все равно, пусть изумруды, — отмахнулся Никко. — «Проработав 4 дня, они получили пополнение»… ага! «Проплывая 4 острова» или «4 моста»… там должно быть что-то полное, толстое, раз «пополнение». Может, толстая колонна или статуя толстяка… это приметы, понимаешь? «Ежедневно заготавливать леса на 20 % больше намеченного»… м-м-м… ежедневно — это 365 раз, потому что в году 365 дней. Может, 365 ступенек? И когда на них заберешься, надо искать клад в том, что на 20 % выше всего остального. Может, сейф или лучше старинный сундук.

— А ты учел, что задание было выполнено на 1 день раньше срока? — строго спросила Марго.

— Забыл, — признал Никко. — Тогда 364 ступеньки, раз на день раньше. Теперь наша задача такая: пройти 4 чего-то (острова, моста, квартала, дома), встретить что-то толстое, от этого толстого пройти 364 ступеньки и открыть сундук, который на пятую часть выше остальных. И взять клад.

— Вот это ты завтра расскажешь математичке, — подытожила Марго, — а я лично сосчитала, что ежедневная норма бригады в начале работ была 20 кубометров леса, и никаким кладом тут не пахнет. Учебник издан в прошлом году! Какие древние сокровища!

Никко вздохнул, потянул к себе тетрадку Маргериты и начал привычно списывать решение. Пиратский клад растаял в голубой дали, остались одни лесорубы с кубометрами.

И никто не знал, к каким странным событиям приведет эта домашняя работа по математике.

Глава 2 Полиция выслеживает булочки

Решать задачи на ночь вредно, это Никко всегда говорил. После неравного сражения с кубометрами Никко всю ночь промучился — искал чего-то четыре, а в конце что-то толстенькое с лестницей. Сначала это были четыре абсолютно одинаковых лесоруба в балетных пачках и полненький бригадир, который с негодованием рассматривал лестницу, выросшую у него в качестве хвоста. Потом лесорубы превратились в четыре дома с привидениями, позади которых стояла бочка, полная отравленного мороженого. В мороженое наискосок воткнулась стремянка. Под утро четыре дома стали превращаться в четыре гроба на колесиках, а позади них топорщилось и раздувалось что-то такое подозрительное, что Никко не стал дожидаться полного превращения и проснулся до того, как прозвенел будильник.

— Вот это да! — удивилась мама, которая каждое утро маялась с пробуждением сына. — Раз ты сам проснулся, я уже побегу вынимать противни.

— Да, по-моему, готово, — принюхался Никко.

Утро в его доме всегда пахло булками. Мама была булочница. Причем булочница в подполье, глубоко законспирированная и тайная.

— Ты окна закрыла? А то опять полиция приедет, — строго сказал Никко, натягивая штаны. Мама отмахнулась. Она была опытная заговорщица.

В Венете Веккьо не разрешалось разводить огонь для приготовления пищи. Электричества не было, а очаги и плиты с открытым огнем считались опасными. Потому что дома ветхие, в смысле противопожарной безопасности — вообще никакие. Если полыхнет, то сгорит не только Венета Веккьо, на которую всем наплевать, но и Венета Нуово. Свечи жгли, конечно, но платили штрафы. А за плиту полагалась тюрьма. В каждом доме стояла микроволновка на аккумуляторе — для отвода глаз, для полиции. Венеты все равно жгли камины и готовили еду на плитах, направляя дым по хитрым дымоходам в глухие переулки. Но запах от свежевыпеченных булочек в глухой переулок не спрячешь! Он все равно заползет в нос. Поэтому мама Никко, из семьи потомственных венетских хлебопеков, всячески исхитрялась скрывать от полиции свою противозаконную деятельность.

В дверь постучали. Никко замер с горячей булкой в зубах.

— Кто там? — спросила мама.

— Крокодил летит над Риальто… — сказали за дверью.

— Задумчиво щурясь, — отозвалась мама. Это был пароль и отзыв. Мама сунула в дверь пакет с булками, забрала мелочь. Через минуту постучали опять.

— Крокодил летит над Риальто… — сказали снова.

Так в Венете Веккьо ходили за хлебом. Мама по вечерам объезжала своих покупателей и сообщала пароль на следующее утро.

— Вроде все, — сказала наконец мама, когда гора булочек превратилась в жалкий островок. И тут в дверь опять постучали.

— Кто там?

— Э-э… я за булочками, — послышался жалобный голос.

— Опять этот, — мама презрительно передернула плечами и высунулась в окно: — Какие еще булочки? Это что за неприличное ругательство? Его даже на заборах не пишут! Я и слова такого — «булочки» — не знаю. Что вы себе позволяете, юноша! — как можно более визгливо возмущалась она.

На лодке перед входом стоял растерянный молодой человек, очень лопоухий, очень веснушчатый и очень круглолицый. Всем хороший молодой человек, да вот беда — в полицейской форме.

— Синьора Франческа, я со всем к вам уважением, — залепетал он. — Продайте мне хоть одну булочку. О них легенды ходят.

— Какие? — против воли заинтересовалась мама.

— Что они безумно вкусные… и что жители Венеты Веккьо оттого такие красивые, что едят на завтрак ваши булочки…

— Да, немножко красоты вам не повредило бы, — безжалостно сказала мама, окидывая взглядом толстенького бело-розового полицейского, похожего на опечаленного поросеночка.

«Поросеночек» порозовел еще больше и взмолился:

— Честное слово, я вас не выдам! Одну булочку! Я же слышу, как пахнет…

— Убирайся, шпик, — презрительно сказала мама, захлопывая окно. — И открути свой глупый нос, раз ему везде нюхается то, чего нет.

Полицейский озадаченно почесал «глупый» нос и отчалил. Вся его поза выражала полную безнадежность.

— Хорошо бы он в канал свалился, — мстительно пробормотала мама, подглядывая в щелочку. — Представляешь, какой был бы плюх, с его комплекцией.

— Мам, а может, он правду говорил, — заметил Никко, поднимаясь. — Просто булочек захотелось.

— В Венете Нуово спят и видят, как прикрыть мою булочную, — свирепо сказала мама. — А то, что моя булочная кормит весь квартал хлебом вот уже 560 лет, на это им наплевать! А то, что знаменитая Форнарина из Флоренции, возлюбленная Рафаэля, приходится мне многоюродной прапрапрабабушкой, это им все равно! Только обидно, что такого толстого и ушастого все время присылают. Подослали бы рокового брюнета… Результат был бы тот же, а мне почету больше. Никколо, поторопись.

— Да успею, — мальчик прыгнул в гондолинку и оттолкнулся веслом. Катер до острова Буррано, где располагалась школа, отходил через 20 минут, он еще успевал заехать за Марго. Они по очереди друг за другом заезжали.

— Ты к Маргерите? — успела прокричать мама. — Не забудь, что вам нельзя жениться!

— Забудешь тут, когда каждый час напоминают, — проворчал Никко.

Глава 3 Две Венеты

Школа на острове Буррано была небольшая. Но туда специальные катера свозили ребят со всех окрестных островов. Кроме детей рыбаков и кружевниц с самого Буррано, в школе учились дети стеклодувов с острова Муррано, около 30 ребят из Венеты Нуово — из семей гостиничного персонала, ресторанных работников и продавцов сувенирных лавочек. И двое настоящих венетов из Венеты Веккьо — Никко и Маргерита.

Никко надеялся, что первого урока не будет — историчка уволилась две недели назад. Но директор завела в класс тоненькую девушку и сказала:

— Вот, ребята, это сеньорита Морелли. Она с отличием окончила учебное заведение в Туррине и приехала к нам. Не обижайте ее и помогайте во всем.

И ушла, оставив девушку на растерзание школьникам. Двадцать пар глаз кровожадно уставились на учительницу. Та порозовела и храбро сказала:

— На какой теме вы остановились?

— Занятие семнадцать, — поспешно, чтобы его не опередили, сказал Паоло. — Сложная тема. Объясните нам ее, пожалуйста.

Это была проверка. Тему занятия номер семнадцать, «Новейшая история Венеты», в учебниках излагали весьма официально. И опытные учителя ее всегда пропускали, ссылаясь на то, что, дескать, сами живете в Венете и прилежащих островах и современную историю Венеты знаете не из учебников. Если девчонка ответит так же, значит, кой-какой опыт у нее есть, просто так не подколешь. А если начнет излагать… что ж, интересно, как она будет выкручиваться. Тема-то скользкая.

— Я с удовольствием расскажу, — обрадовалась учительница (видимо, боялась, что ребята спросят что-нибудь труднее). — Это очень легкая тема, тем более на местном материале. Вы сразу все поймете, я не сомневаюсь. Венета, или Город Святого Марка, с гербом в виде крылатого льва, был основан 25 марта 421 года на островах болотистой лагуны… и совершенно зря, потому что место было для жизни сложное. Много веков Венета медленно опускалась под воду. Наконец воды лагуны поднялись настолько, что во всем городе не осталось ни клочка суши. Ни единого тротуара, ни одной площади. Только соленая вода — и ряды дворцов, домов, церквей, торчащие из моря. Покровитель города Святой Марк и его знаменитый крылатый лев не спасли гибнущий город. Жить в нем стало невозможно. Какое-то время венеты сопротивлялись — плавали на гондолах, переселились на верхние этажи, понастроили мостиков между крышами. Приток туристов подкармливал обреченный город, но не мог решить его проблем. Жители начали переселяться на окрестные острова — Буррано, где издавна жили рыбаки, Муррано, на котором селились стеклодувы. Иные уезжали на терраферму — твердую землю. Пока все понятно?

— Понятно, — мрачно ответил Паоло. Его семья, устав бороться с водой, переселилась из Венеты в Буррано два поколения назад. Все это он знал не из учебника, а по рассказам прабабушки.

— Власти приняли мудрое решение, — продолжила учительница. — Они отделили маленький участок города с самыми прославленными памятниками — собором Святого Марка, Дворцом Дожей, отрезком Большого Канала. И обустроили его для туристов. Старинные дворцы стали отелями, в домах открылись рестораны и магазины сувениров. Сюда же переселили немногочисленных жителей, они стали обслуживать туристов. Приехали и из других мест: где туризм, там выгода. В городе ничего не производят, еду и воду привозят с Террафермы. Маленький участок легче обустроить, чем весь город, и теперь Венета — процветающий туристический центр. Мудрый и проницательный руководитель устроил так, что здесь нет безработицы, неплохие условия жизни, высокая зарплата. Остальная часть Венеты — ее назвали Венета Веккьо, Старая Венета — была брошена и постепенно разрушается. Конечно, наиболее ценные фрески и статуи перенесли в соборы Венеты Нуово — Новой Венеты, туристической. Парадокс в том, что на самом деле Новая Венета старше Старой — исторический центр расположился на месте первых поселений иллирийского народа венетов. Но название прижилось. Наверное, потому что более молодая Венета Веккьо выглядит старше — обшарпанные здания, все разрушается, там никто не живет…

— Никто? — удивилась Марго.

— Ну… — учительница понизила голос. — Возможно, неправильно с педагогической точки зрения это вам говорить, но вы уже большие. Мне рассказывали, что в Старой Венете живет несколько человек, десяток или полтора. Они называют себя венетами — и это верно, потому что коренных жителей города в Новой Венете практически нет, все приезжая обслуга. Венеты считают, что Венета должна быть настоящим городом, а не туристическим центром, зарабатывающим деньги, и не понимают, что колесо истории вспять не повернуть. Эти безумцы живут в разрушающихся домах без электричества, пытаются обустроить городские службы — пекут хлеб, развозят воду, выращивают овощи на крышах, ремонтируют дома. Но они обречены. Городские власти Венеты Нуово всячески стараются спасти этих глупцов. Им предлагают квартиры в Венете Нуово на льготных условиях, интересную работу по обслуживанию туристов… Но они упрямы и не ценят благодеяний заботливого мэра. Венета Веккьо — позорное пятно на нарядном, улыбающемся лице Венеты Нуово. Это понятно?

— Да, — грустно сказал Паоло. — Вполне.

Учительница не прошла проверку — она оказалась как все…

— А дож? — спросила Тина, дочь хозяина отеля в Венете Нуово.

— Последний дож Венеты Лодовико Манин был низложен 12 мая 1797 года, — с готовностью ответила учительница, радуясь, что вспомнила дату. — Сейчас в Венете мэр.

— Про мэра мы знаем, — отмахнулась Тина. — Говорят, что в Венете Веккьо есть дож… но кто он — никто не знает. Даже жители Венеты Веккьо.

— Да, — кивнул Никко. — Все знают, что он есть. Все в Венете его слушаются. Но кто он — неизвестно.

— И еще расскажите про Властителей Ночи, — попросил Джованни, сын рыбака из Буррано. — Они — выдумка или правда — живут в Венете Веккьо? И если чиновники начнут очень уж притеснять Венету Веккьо, то ночью на черной гондоле приплывет к ним черная тень в плаще с капюшоном…

— А правда, что на крышах Венеты Веккьо есть королевство кошек? — спросила Тина.

— А правда, что мэр Венеты Нуово принял меры, чтобы Венета не всплыла? — спросил Паоло. — А то если она всплывет и станет нормальным городом, то туристы перестанут приезжать?

— А правда, что мэр скоро прикажет не продавать венетам продукты и воду, чтобы Венета Веккьо опустела? — спросила Марго. — Он хочет, чтобы мы умерли с голоду. Хлеб вот не дает печь…

— Я уже говорил с родителями, — сказал Паоло. — У нас большой дом, мы примем тебя и твою семью, если что. Мы раньше тоже были венеты…

— А Никко с мамой можно ко мне, — предложил Джованни. — Мы на Буррано разберем всех венетов, ты не сомневайся, Никко.

— Только мы не уедем, — сказал Никко. — Мы — последние венеты. Это наш город.

Побледневшая учительница переводила взгляд с одного ученика на другого. Открылась дверь, вошла директор:

— Вы так увлеклись, что не слышали звонка? — удивленно спросила она. — Наверное, урок был интересен.

— Очень интересен, — кивнул Паоло. — Сеньорита Морелли прекрасная учительница. Мы узнали много нового. Надеюсь, мы продолжим обсуждение этой темы на следующем уроке.

Глава 4 Город, полный кладов

Всю дорогу из школы Никколо вертел головой — искал зашифрованные в задаче приметы. Пока ничего не попадалось: трудно найти четыре чего-то одинакового в городе, где абсолютно все разное. Конечно, Никко понимал, что на самом деле никаких примет нет, и он все это выдумал. Но ведь клады-то в городе были взаправду! Лежали где-то в тайниках сокровища дожей и купцов, кондотьеров и епископов, пиратов и сарацинов. Конечно, часть из них пропала в затопленных подвалах и нижних этажах. Но не все же! Неужели не нашелся прозорливый купец или нестандартно мыслящий дож, спрятавший свое золото не в подвале, а на чердаке? А если клад есть, почему бы кому-нибудь не найти его? А если его все равно кто-нибудь найдет, то почему бы этим кем-то не стать ему, Никколо Приули? Никко кружил и кружил по каналам на своей гондолинке — маленькой, одно-двухместной лодочке, похожей на гондолу. «В этом палаццо жил кардинал Бессарион, — уныло думал он, рассматривая узорчатые фасады. — Он подарил Венете публичную библиотеку, и вполне мог припрятать какие-нибудь ненужные золотые слитки. А в этом дворце жил дож Фоскари. Он умер очень старым, восьмидесятилетним, а к старости люди иногда делаются скупыми. Мог что-нибудь замуровать в стене… А здесь жил славный купеческий род Майрано. Я буду очень удивлен, если кто-нибудь из Майрано не сделал тайник с цехинами и парочкой алмазных ожерелий из Константинополя, утащенных крестоносцами. А здесь по легенде жил Каллеони… Стоп!

И направил гондолинку к церкви Санти Джованни э Паоло.

Никколо Приули, последнего венета, родившегося в две тысячи каком-то году, и Бартоломео Каллеони, знаменитого воина, родившегося около 1400 года, связывали хорошие отношения. Они начались прекрасным майским днем, когда первоклассника Никко побил некий Бенедетто из третьего класса. Особенно сильно болела вывернутая правая рука. Никко пожаловался учительнице, но та назвала его ябедой. Тогда Никко пожаловался маме. Она подула на ушиб, но сказала, что мужчина должен уметь постоять за себя. В качестве последнего средства мальчик пожаловался Маргерите. Марго уважительно заметила, что Бенедетто сильный. Больше жаловаться было некому. Его никто не понимал.

Сидя в своей гондолинке, размазывая слезы и бросив весло, Никко нечаянно заплыл к церкви Санти Джованни э Паоло. Там, напротив Скуолы Гранде ди Сан Марко стояла статуя знаменитого военачальника Бартоломео Каллеони. Когда-то всадник возвышался над площадью на постаменте о шести колоннах. Сегодня вода покрыла плиты площади и постамент, и лошадь ступала прямо по воде. На бронзовой морде явственно читалось неодобрение. «Так нечестно, — думала лошадь. — Мы так не договаривались. Когда меня тут поставили в 1496 году, мне пообещали, что я буду парить над площадью. А теперь я бреду в воде, словно мы снова в походе и переправляемся через По». Но кондотьер Каллеони был выше мелочей. Он сурово смотрел вдаль, и бронзовый лик был непроницаем.

Маленький Никко не знал, что такое кондотьер, и не слышал имени Каллеони. Но сильный мужчина на лошади ему сразу понравился. Он казался надежным. Такой защитит от любого Бенедетто. И Никко взахлеб начал рассказывать, как его больно побили, как он храбро сражался, но Бенедетто был сильнее в сто раз… а он все равно почти не плакал… а мама его не поняла, и учительница его не поняла, и даже Марго его не поняла, и он очень несчастен. Бартоломео Каллеони все это выслушал и кивнул сочувственно. То есть Никко показалось, что кивнул. Хотя бронзовые статуи не кивают, это у них не принято.

А на следующий день Бенедетто не пришел в школу. Случилась странная история: вечером он плыл с родителями в гости, и напротив Скуолы Гранде ди Сан Марко их гондола неожиданно перевернулась. Все нахлебались воды, перепугались, а Бенедетто стукнул правую руку о край гондолы, да так сильно, что потом неделю ходил с перевязанной рукой.

С тех пор Никко и Бартоломео Каллеони дружили. Никко часто приплывал к памятнику и рассказывал городские новости. Каллеони слушал, неодобрительно сдвинув брови. Ему, как и всем, не нравилось то, что случилось с Венетой. «Я что, ради этого сражался при Караваджо? — молча негодовал кондотьер. — Ради этого умирали мои солдаты под Боргоманеро?» «Ты потерпи, — уговаривал маленький Никко. — Я вырасту и все поменяю. Венета снова станет настоящим городом».

Каллеони верил. Его много раз обманывали при жизни и один раз даже после смерти — когда он завещал свои богатства Венете с условием, что ему поставят памятник на площади Сан Марко перед Собором Святого Марка и Дворцом Дожей. А дож обманул, золото забрал, а статую поставил на Кампо Сан Дзаниполо. Теперь Кампо Сан Дзаниполо под водой, и площадь Сан Марко под водой… Но обманутый Каллеони все равно верил обещанию. А Никко с годами все больше боялся, что не сумеет его выполнить.

— Я ищу клад, — объяснил Никко статуе. — Там должно быть чего-то четыре одинакового, потом что-то полное, потом лестница о 364 ступеньках…

Каллеони задумался. Потом еле уловимым движением бровей указал налево. Почти скрытые водой, там темнели ЧЕТЫРЕ колонны церкви Санти Джованни э Паоло.

Глава 5 Клады бывают разные

Не во всякую церковь в Венете можно проникнуть через дверь. Если вода стоит высоко, то приходится вплывать в окно. Но в церкви Санти Джованни э Паоло двери были высокие, и Никко, нагнувшись, направил гондолу в арку входа. «Позади четырех одинаковых должно быть что-то полное… — лихорадочно повторял он. — Что-то полное… о Господи! Полное! Конечно, это сама церковь! Она же полная, полна воды!»

Никко выплыл на середину. Огоньки свечей дрожали, отражаясь в водной глади пола. Статуи святых глядели в воду, как в зеркало. В глубине угадывались цветные отблески затопленных мозаичных плит. Никко однажды был в церкви, которая стоит на твердой суше — в Буррано. Ему не понравилось: что это за церковь, куда надо входить ногами по земле? В храме должна быть вода вместо пола, чтобы в ней отражались свечи и лики святых, и купол…

— Ты пришел помолиться?

Церковь не была пуста. Маленький священник на лодочке подплыл к мальчику.

— Здравствуйте, святой отец, — поклонился Никко.

Священник не был венетом. Он появился в городе лет двадцать назад неизвестно откуда. Просто приплыл на лодочке и стал служить в церквях.

Примерно раз в два-три месяца церковное начальство отзывало его в Венету Нуово и приказывало перестать служить в мертвом городе. Священник моргал испуганно, кивал… и делал по-своему. Однажды ему пригрозили отлучением от церкви — за непослушание. Бедный отец Марко совсем растерялся, попросил прощения… и поплыл на вечерню в церковь Санта Кроче. Он продолжал зажигать свечи в затопленных церквях Венеты Веккьо и говорил, что раз есть церковь, значит, должен быть священник, разве нет? Он объезжал все церкви в произвольном порядке, и никто не знал, в которой из них он будет служить в следующий раз. Жители Венеты даже заключали пари по этому поводу.

Никко все его службы казались подозрительно похожими одна на другую. Ну что ж… отец Марко был старенький. Может, в его седой пушистой голове все акафисты и литании уже перепутались и слились в одну причудливую молитву.

— Ты пришел помолиться? — терпеливо переспросил отец Марко.

— Нет, я пришел искать клад, — честно признался Никко.

— Зачем?

— Не… не знаю, — замялся мальчик. — Это же интересно… Я нашел четыре одинаковые, а за ними что-то полное… теперь мне надо лестницу о 364 ступеньках.

— Здесь такой нет, — развел руками священник. Он чувствовал себя виноватым, что не обеспечил нужную лестницу.

— Может, есть что-нибудь еще? Чтобы было 364 чего-то, — Никко сам чувствовал, что непонятно объясняет, но священник понял. Он указал на большую старинную книгу.

— Это «Святцы», — сказал он. — В них записано, в какой день житие какого святого надо читать, по числу дней в году. Примерно подходит, не так ли?

— Ой, — Никко почувствовал, как в животе у него похолодело в предчувствии чуда. — Теперь бы найти что-то, что выше остального на 20 %.

Он повертел головой. Отец Марко тоже поглядел по сторонам.

— Это ты, — сказал он.

— Что? — не понял Никко.

— Ты выше всего остального на 20 %, — объяснил отец Марко. — Все остальное — это я. Потому что тут больше никого нет. А ты меня выше как раз примерно на пятую часть роста. Ты очень рослый для своего возраста… или я очень маленький для своего.

Никко разочарованно вздохнул. Холодок в животе исчез.

— Это я, что ли, клад? — съязвил он.

— Конечно, — кивнул священник. — Для своей матери, например, ты — единственное сокровище.

Никко уже не слушал, разворачивая гондолинку к выходу.

— До свидания, — сказал он. — Нету тут никакого сокровища.

Священник грустно посмотрел ему вслед и продолжил читать свою службу в пустом храме — во здравие города Венеты.

Глава 6 Огурцы и Большой Совет

— Они мои! — воскликнула Мастер Земли, воздев руки к потолку. — Они мои! Я взлелеяла их! Я их вырастила! По ночам не спала!

— Пеленки меняла, — меланхолично подсказал Мастер Воды, ковыряя ножом поплавок.

— Пеленки меня… какие пеленки? — сбилась Мастер Земли, она же тетя Агата. — Зачем огурцам пеленки? Вот видишь, ты ничего в них не понимаешь. Я их взрастила, я героически сперла для них землю из кадушки в холле отеля «Барберини». И что я слышу? Оказывается, это ты делаешь лучшие в Венете малосольные огурцы! А они мои!

— Они были твои, пока были сырыми и росли на крыше, — заметил Мастер Воды, он же дядя Чезаре. — Но малосольными они стали после того, как я опустил их в соленую воду нашего подвала. Все венеты солят огурцы в подвалах, опуская их в сетках в воду лагуны. Просто мои получаются вкуснее.

Тетя Агата хотела еще что-то возразить, но дядя Чезаре размашисто шлепнул готовый поплавок на стол и сказал:

— Хватит! Опоздаем на Большой Совет!

Большой Совет обычно собирался раз в месяц и состоял из всех одиннадцати венетов. Он разбирал текущие дела и всякие неожиданные неприятности. Если неприятности были совсем большими или маленькими, но неприличными, то вместо Большого собирался Малый Совет — все взрослые венеты, без Никко и Маргериты. Пришельцы — священник и Доживающий век — в Совет не входили.

Никко и Марго зашли в палаццо Кантарини последними: Никко увлекся поисками клада, а Марго смотрела сериал у Тины в Венете Нуово.

— Здравствуйте, ребята, — приветствовал их дядя Чезаре.

— Вы не забыли, что вам нельзя жениться? — спросил дядя Тонио, сапожник.

Никко и Маргерита были последними венетами. После них великий народ, прославленный в веках, исчез бы с лица истории. Поэтому члены Совета рассчитали так: если Никко женится, а Марго выйдет замуж за кого-то постороннего, то их супруги и дети тоже станут венетами. Значит, демографическая ситуация в городе резко улучшится. А если они поженятся между собой, то все будет гораздо хуже в смысле народонаселения. Взрослые все свои надежды связывали с Никко и Марго и при каждом удобном случае напоминали, что им нельзя жениться.

— Давайте уж начинать, — сказала Бабушка. — Кто сегодня председатель?

— Чур я, — сказал Тонио. — Я давно не был. Пора попрактиковаться. И вообще я старый и мудрый, если кто забыл. Итак, сначала отчет. Первый я как самый умный. Ничего нового. Ха-ха, очень мудрая речь.

Сапожное дело было вымирающей профессией в Венете. Зачем нужны башмаки и сапоги, если в городе почти некуда ходить? Только плавать в гондоле да совершать короткие прогулки по крыше. Но дядя Тонио говорил, что его пра-пра-прадед шил сапоги самому Марко Поло. И знаменитый путешественник только потому прошагал сотни километров до Китая, что был качественно обут. А хан Хубилай, монгольский правитель Китая, поинтересовался у Марко, кто ему сделал такие замечательные сапоги. И прислал письмо пра-пра-прадеду Тонио: мол, приезжай, дорогой сеньор, поработай у нас в Китае, а мы тебе тут же подарим дворец и фарфоровую вазу величиной с церковь. Но пра-пра-прадед отказался по никому не известной причине, а именно: из-за любви к жене дожа Лоренцо Тьеполо. А то был бы дядя Тонио китайцем То Ни. И имея такую славную родословную, дядя Тонио не собирался бросать свое ремесло из-за пустяков вроде потопления Венеты.

— Теперь я, — сказала тетя Агата, Мастер Земли. — У меня предложение к Совету. Все знают, что невозможно вырастить на крыше овощи без земли. Земли в Венете Веккьо нет вообще. А в Буррано и Муррано землю брать нельзя, ее там и так уже мало. Я потихоньку ворую землю в Венете Нуово — из цветочных горшков в отелях и из плавучих клумб на площади Святого Марка, но это ведь жалкие крохи!

— И тебя уже пять раз арестовывали, — добавил дядя Чезаре.

— Да, но теперь я маскируюсь, — возразили тетя Агата. — Вчера я приклеила усы из ниток, но ничего украсть не удалось — почему-то все в отеле на меня смотрели.

— И я их понимаю, — заметил дядя Чезаре. — Ты приклеивала усы в сумерках и не пригляделась к оттенку ниток. Вместо черных взяла зеленые. Вот народ и восхитился.

— Ой, — смутилась тетя Агата. — Ну, ничего. Я свободная женщина и имею право на зеленые усы.

— Ты не свободная женщина, а моя жена, — обиделся дядя Чезаре.

— Я же не в этом смысле! Ладно, теперь вношу предложение в Совет: пусть каждый венет, который едет по делам на терраферму, привезет в Венету хотя бы пару килограммов земли. Это первое. Надо наладить контрабанду земли с Террафермы в промышленных масштабах — замаскировывая ее под продукты.

— Мэр запретил ввоз земли. Якобы если складывать землю на крыши домов, то Венета под ее тяжестью опустится еще глубже, — заметила Бабушка.

— Поэтому я и говорю про контрабанду, — подчеркнула тетя Агата. — Ерунда это про тяжесть. Засеять несколько крыш овощами, несколько пшеницей… Мы сможем не только сами есть свои продукты, но и наладить экспорт и…

— Эк загнула, — сказал Мастер Воды.

— Венетские огурчики в каждый дом, — пробормотала Бьянка, мама Маргериты. — Витамины с затопленных крыш! Петрушка из дворца! Кучу денег заработаем.

— А еще можно поискать землю в брошенных домах, — предложил Никко. — Мэр ободрал оттуда статуи, фрески и мозаики, но вряд ли выковырнул землю из старых цветочных горшков. Это можем сделать мы с Марго. Заодно и клад поищем.

— Принято, — согласился председатель.

— Только не забудь, что вам с Марго нельзя жениться, — добавила тетя Агата.

— Теперь мой отчет, — сказал Мастер Воды дядя Чезаре. — Уровень воды в лагуне не выше среднестатистического. Даже вроде пониже. Признаков застоя нет. На канале Рио делле Торрселле в аварийном состоянии палаццо Дарио — воды подмыли. Боюсь, что его уже не спасти, но мы с Джакомо подвели сваи.

— Да, — кивнул Джакомо, отец Марго. — Похоже, мы потеряем этот дом. Теперь мой отчет. Вода в город доставляется, как обычно, проблем нет.

Отец Маргериты был потомственный гондольер и работал в Венете Нуово — катал туристов. А в Венете Веккьо он был водоносом — закупал воду в Венете Нуово и провозил на гондоле.

— Кстати, а кто у нас в этом месяце был дежурным по привидениям? — спросил дядя Тонио.

— Я и был, — сказал гондольер Джакомо. — Все нормально. Поставил двух новых на Риальто, на нашей стороне. Убрал одно из палаццо Бернардо, оно уже почти не воняло.

Привидения были необходимы Венете и делались дежурными из подсобных материалов. Они светились, завывали, летали, а иногда издавали мерзкий трупный запах. Привидения отгоняли мародеров — в затопленном городе оставалось немало интересного. Привидения неплохо работали и против особо настырных туристов. Любознательность резко падает, если на тебя, нежно напевая «О соле мио», летит зеленый светящийся кружочек, пахнущий гнилыми помидорами. Мастер Огня и Мастер Воды делали самые сложные привидения, с радиоуправлением, с аппаратурой для произнесения одной-двух фраз, с устройством для подачи световых сигналов. У Мастера Земли привидения были самые вонючие. У Никко привидения громче всех орали. Бабушка умудрилась как-то соорудить привидение, вышивающее крестиком. Кроме того, были и дикие привидения, возможно, оставшиеся от предыдущих поколений венетов. А может, они сами зародились. Дикие привидения присмотра не требовали и пугали непрошеных гостей сами, за что дежурные по привидениям их очень уважали. А за искусственными привидениями требовался глаз да глаз: они то взрывались, то протухали, то тихо тонули и ложились на дно лагуны полупрозрачным светящимся слоем.

— У тебя все? — уточнил Тонио. Джакомо кивнул. Он решил не говорить на Совете о странных черных тенях, которые несколько раз видел по вечерам в воде. Вроде как черные люди копошились на дне самых глубоких каналов в самых безлюдных местах Венеты Веккьо. «Померещилось», — подумал Джакомо.

— Теперь я, — сказала Бьянка. — Предлагаю отбивать кусочки от обреченных домов вроде палаццо Дарио, расфасовывать их в пакетики и продавать туристам с этикетками, повествующими об истории дома. Кучу денег заработаем. Деньги пойдут на ремонт домов, которые еще можно спасти. Прошу поставить на голосование.

— Голосуем, — кивнул Тонио. — Девять голосов против, два за. Отклонено как унижающее достоинство Венеты Веккьо. Расчленять труп Венеты и продавать по частям, бр-р…

Бьянка вздохнула.

— Теперь я, — сказал Мастер Воздуха. — Состояние крыш в населенных районах Венеты Веккьо не внушает опасений. Текущий ремонт окончен. Дымоходы прочищены и замаскированы. Кстати, я согласен с Мастером Земли — на большинстве крыш можно прекрасно разводить овощи. Крыши выдержат, даже если вместо морковки мы посадим пальму. Еще предлагаю навести мостик между Скуоло де Кармино и Ка де Ченчо. Тогда можно будет не обходить за семь верст, а пробежать напрямик. Материал у меня есть — с рухнувшего дома Тровазо.

— Принято, — согласился председатель. — Сам сделаешь или помощь дать?

— Я с Джакомо сделаю.

— Теперь я, — сказал Мастер Огня. — Предлагаю вариант маскировки жаровень с помощью особых колпаков. Колпак сделан из тряпок в виде куклы. При приходе полиции «кукла» надевается на жаровню и юбкой закрывает запрещенный предмет.

— Я сошью кукол, — предложила Бабушка.

— Я помогу, — поддержала Франческа. — У меня в булочной все в порядке, отчитываться нечего. Только шпик зачастил. Но это — дело привычное.

— Можно нашить много таких кукол и продавать туристам как сувениры, — заикнулась было Бьянка. — Местный колорит. Тряпичные красавицы Старой Венеты. Кучу денег заработаем.

— У меня четыре по физике, пять по географии и даже пять по математике, — отчитался о проделанной работе Никко и зевнул.

— У меня трояк по сочинению и две пятерки по математике, — отчиталась Марго.

— Исправить тройку, — приказал дядя Тонио. — И не забывать, что вам с Никко нельзя жениться. Ну что, все?

— Осталась ерунда, — сказал Джакомо. — По-моему, детей можно отпустить, вон Никко весь иззевался.

Ребята не протестовали. Большой Совет — такая скука. Как только двери за ними закрылись, гондольер сказал тихо:

— А теперь главное. Вчера в Венете Нуово напротив Старых Прокураций видели Властителей Ночи.

Глава 7 Кто сказал «мяу»?

Никко пришел с Совета и заколебался — то ли сразу спать лечь, то ли физику почитать. Про математику речь даже не шла — после сегодняшней пятерки за списанных лесорубов Никко имел полное право расслабиться. Быстро темнело. По стеклу застучал дождь… нет, это был не дождь, а какие-то странные звуки. Мягкие лапки отчаянно барабанили по окну. Никко распахнул створки. Большой кот кубарем вкатился в комнату и шмыгнул под диван. Никко проводил его взглядом, потом повернулся к окну. Три темные тени надвинулись снаружи. Шесть зеленых огоньков горели неприветливо.

— Тут не пробегал один такой мяу… как это по-человечьи… — гнусаво спросила одна тень и шевельнула хвостом.

— Такой очень преступный, — подсказала вторая тень. — Именем Совета…

Третья тень не успела вступить в беседу. Никко не знал, что коты говорят по-человечески. Потрясенный вторжением говорящих животных, он подскочил к окну и рявкнул:

— Гав!

Коты, видимо, тоже не знали, что люди говорят по-собачьи. Они отшатнулись.

— Плюх!

Это коты свалились с подоконника в канал.

— Муа-а-у!

Это они начали выяснять, кто виноват, вылезая из канала.

— Они ушли? — спросил из-под дивана гость.

— Они уплыли, — уточнил Никко. — Вылезай.

— Ага, вылезай, — передразнил кот. — У тебя слишком низкий диван. Это непорядочно с твоей стороны. Ты обязан был подумать: а вдруг ко мне в гости зайдет обаятельный кот крепкого телосложения? А вдруг этот кот захочет залезть под диван? Ты должен был купить диван на более высоких ножках!

— Все ясно, ты застрял, — развеселился Никко и приподнял край дивана. Оттуда вылез слегка уплощившийся кот и сказал:

— Не застрял, а прилег. Кстати, приличные люди при знакомстве называют свое имя.

— Э-э… Никко, — растерялся Никко.

— Ты что, сомневаешься в том, что ты Никко? — удивился кот. — Я вот, без сомнений, Мяурицио.

— Просто я удивился, что ты говорящий и с тобой надо знакомиться, — пояснил Никко. — А те три кота…

Мяурицио отмахнулся:

— А, эти… ты правильно сделал, что утопил их.

— Я не насовсем, только намочил… А почему они упали?

— Ты же сказал страшное слово, — объяснил кот. — Которое начинается на «г», а кончается на «в»… нет, не произноси его, я тоже боюсь. Хотя я и славлюсь в народе беспримерной храбростью.

— Но ведь собак уже сотню лет нет в Венете, — изумился Никко. — Собаки — не кошки, по крышам не бегают, летучих мышей и голубей не ловят.

— Не знаю я, про что ты говоришь, — сказал кот. — Собаки какие-то… не понимаю. В кошачьей республике все знают, что страшное слово, которое начинается на «г», а кончается на «в», нельзя произносить вслух, от этого со стороны лагуны надвигается тьма с горящими глазами, вздыбленной шерстью и виляющим хвостом… и потом наступает что-то ужасное, но никто не знает, что.

— Собака Баскервиллей, — подсказал Никко. — «В часы, когда тьма властвует безраздельно, держитесь подальше от торфяных болот».

Кот заморгал и растерянно вылизал хвост.

— Подожди, а что такое «кошачья республика»? — спохватился Никко.

— Ну, это перевод с кошачьего на человечий того, как мы все живем, — сказал Мяурицио.

— Неужели и вправду в безлюдных контрадах Венеты есть кошачье государство?

— Это секретные сведения, — сказал кот. — Лучше дай пожрать. Кто так гостей принимает…

— А за что тебя ловили те три кота?

— Это бестактный вопрос, — возмутился кот. — Мяу! Я вообще по-человечьи не понимаю! Мяу!

— А если дам колбасы?

Кот настороженно покосился на розовый кружочек — явно не знал, что это такое. Попробовал…

— Мяу… несправедливо. Ваши летучие мышки вкуснее, чем наши, — сказал он, уминая колбасу. — Ты где ловишь таких круглых и плоских мышек?

— В лавке у тети Бьянки, — честно ответил Никко. — Она у нас продает еду. Так за что тебя ловили?

И помахал еще одним кружком колбасы.

— Это шантаж, — возмутился Мяурицио, принюхиваясь. — Ладно, давай свою сплющенную мышку. Ловили ни за что! Я не виноват! Законы, видите ли… менты поганые. Ну, зашел на чужую территорию, спер чужую мышку… а голуби вообще были общие! И при чем тут шпионаж? При чем тут «подрывание основ» и «опасность для государства»? А та белая кошечка… м-м-м… такая, скажу я тебе, кошечка… я же не знал, что мяу-мяу-мяу… И уж никак это не «мошенничество в особо крупных размерах», это как-то по-другому должно называться. Словом, все козлы.

— А ты хоть знаешь, что такое козел? — удивился Никко.

— Это кот с рогами, — объяснил Мяурицио. — Только не спрашивай, что такое рога, это государственная тайна. Ладно, если больше не кормишь, то я пошел.

— Погоди, расскажи еще про кошачью республику, — попросил мальчик.

— Некогда, — кот вспрыгнул на подоконник. — Дела государственной важности. А вообще-то у тебя тут мило. Я тут «малину» устрою. Если опять погонятся — у тебя отсижусь. Ариведерчи, человечий котенок.

Глава 8 Снова чуть-чуть о математике

Бабушка и Доживающий век сидели на завалинке. На венетском варианте завалинки — привязанной у двери гондоле. Бабушка вязала, а Доживающий век все критиковал.

— Это суеверие, — горячился он. — Стыдно в наше время верить в такие глупости.

— Суеверие, — согласилась Бабушка. — Одна лицевая, две изнаночных. А что именно суеверие?

— Властители Ночи — это суеверие.

— Суеверие, — кивнула Бабушка. — Теперь накид и две лицевые.

— И республика кошек — суеверие.

— Суеверие, — не возражала Бабушка.

— И привидения — суеверие.

— Суеверие. А мое привидение умеет вышивать крестиком! — похвасталась Бабушка.

— И дож — суеверие.

— Суеве… — тут Бабушка хитро улыбнулась. — А Венета — это не суеверие?

Грустная улыбка тронула губы Доживающего век.

— Венета — это лучшее суеверие в мире, — сказал он.

Доживающий век раньше жил в далеком городе на севере и работал в банке. Он хорошо работал, и его все уважали — и начальство, и коллеги, и родственники. И так прошла жизнь. А состарившись, он заболел раком. Он стал худой, желто-серый и не мог уже есть и спать.

— Сколько мне осталось? — спросил он.

— Месяц, — честно сказал врач.

Тогда Доживающий век взял чемодан, положил в него 15 чистых рубашек и сказал:

— Я всю жизнь мечтал побывать в Венете, но мне было некогда. А теперь у меня целый месяц свободного времени. Я еду в Венету доживать век.

А 15 рубашек он взял, чтобы не заниматься стиркой. Если менять рубашки не каждый день, а через день, то пятнадцати как раз хватит на месяц. Потому что Доживающий век очень не любил стирать и совершенно не умел гладить.

В Венете он попросил гондольера отвезти его в какой-нибудь пустой ветхий дом и оставить там. Джакомо (а это был он) отвез, конечно. Но на следующее утро к пришельцу пожаловали все венеты.

— Это безобразие! — возмутился Доживающий век. — Я приехал умереть в тишине.

— А мы еще не орем, — заметила Бьянка.

— Вы не поняли? Я приехал умирать! Через месяц! — объяснил Доживающий век.

— Да на здоровье, — согласились венеты, а Франческа сказала:

— Месяц — это долго. Если вы не планируете умереть завтра, то возьмите булочек.

— Я не могу вообще ничего есть, я болен, — гордо сказал Доживающий век и съел булочку.

Прошло три недели. Рубашки катастрофически кончались. Доживающий век уже менял их раз в три дня.

— Ну вот, — огорченно сказал он наконец. — Чистых рубашек больше нет. А я еще жив! Кошмар!

— Не расстраивайтесь, — сказала Бьянка, которая привезла ему макароны и сыр на обед. — Вы всегда можете утопиться в канале.

— А я могу постирать вам рубашки, — предложила бабушка.

С тех пор прошло пять лет. Доживающий век порозовел, потолстел и время от времени жаловался на коленку, или живот, или ухо — чтобы Бабушка его жалела и продолжала стирать рубашки. Он здорово умел рассчитывать бюджет маленькой колонии, всегда мог сказать, сильно ли убыточна очередная затея Бьянки, на калькуляторе вычислял уровень воды в лагуне и сроки наводнений, вероятность затопления тех или иных кварталов, и обижался, что его не звали в Большой Совет.

Вечерело. От воды потянуло холодком. Пожилым людям в сырые вечера лучше сидеть дома, а не в гондоле. Бабушка сложила вязанье и перевела взгляд на воду. В косых лучах солнца в зеленом канале высветилось что-то черное.

— Там что-то вроде утопленника, — забеспокоилась дальнозоркая Бабушка, вглядываясь. — Черного утопленника. Наверное, негр.

— Отелло, мавр веницианский, — хмыкнул Доживающий век.

— Причем этот утопленник живой, — сказала Бабушка после детального осмотра. — Он шевелится. Эх, жаль, далеко… вот совсем уполз, уже и не видно. Может, бросимся в погоню?

— Суеверие, — хмыкнул Доживающий век. — Все суеверие.

— А что не суеверие? — спросила Бабушка.

— Цифры, — ответил Доживающий век. — Я всю жизнь с ними работал, и они меня не обманули. Математически можно рассчитать что угодно — жизнь и смерть, любовь и ненависть, бедность и богатство, прошлое и будущее.

— И даже будущее Венеты? — заинтересовалась Бабушка.

— Хм… — Доживающий век смутился. — Наверное, я неправильно сосчитал. По моим расчетам получается, что уровень воды в лагуне подвержен циклам. Длительность каждого цикла 437 лет, 4 месяца и 2 дня. И вот сейчас Венета должна начать подниматься. Причем довольно быстро.

— Должна?

— Да, — упавшим голосом сказал Доживающий век. — Но она не поднимается. Словно ей что-то мешает. Я пересчитаю… может, ошибка.

Он встал, чтобы уйти в дом, и краем глаза увидел, как вдали в воде мелькнуло что-то черное, вроде человека. «Почудилось, — решил он. — Слишком долго сидел на солнце».

Глава 9 Кто такие Властители Ночи

— Госпожа Франческа! Госпожа Франческа!

Никко уже привык, что утро начиналось с визита полицейского. Он просил булочку, мама над ним смеялась, он уезжал обиженный. Это служило предметом шуток в их семье.

— Он плохо работает, — возмущалась Франческа. — Без огонька. Хоть бы замаскировался — выкрасился под рокового брюнета, пристрелил из базуки моих храбрых охранников-нубийцев с ятаганами, взорвал черный ход на нашу кухню…

— Почему черный? — удивился Никко, прихлебывая кофе.

— Потому что парадный нам самим нужен, а черный не жалко, он все равно затоплен. Или влез бы в дымоход… нет, в дымоходе он застрянет. Надо же, такой молодой, моложе меня, и такой толстенький. И уши — как тарелки. А глаза добрые…

— Госпожа Франческа! — жалобно позвали снаружи. Мама подмигнула Никко — мол, сейчас начнется потеха, — и высунулась в окно:

— Булочки улетели в теплые края! В Африку, я думаю.

— Это неважно, — сказал полицейский, откладывая весло. — Теперь это совершенно неважно. Госпожа Франческа, мне нужно сообщить вам кое-что по секрету. Можно я войду в дом?

— Ну уж нет, — возразила мама, радуясь, что раскусила наивного хитреца. — Говорите здесь. Многолюдных толп любопытных вокруг не наблюдается.

Полицейский подплыл поближе:

— Госпожа Франческа, вам нужно уезжать из города, — прошептал он. — В Венете становится опасно.

Франческа захлопала ресницами — такого хода в борьбе за булочки она не ожидала.

— Террористы взорвут мою плиту в тщетных поисках несуществующих булочек? — съехидничала она. — И будут пытать меня в надежде узнать рецепт?

— Вот вы шутите, а все очень серьезно, — полицейский вытер вспотевший лоб. — Я знаю, вы мне не верите, потому что я из другого лагеря. Но… пожалуйста, поверьте только один раз. Не хотите думать о себе — подумайте о детях.

— О каких детях?

— О вашем сыне и о тех детях, которые у вас родятся.

— Дети не мокрицы, от сырости не заводятся, — сказала Франческа.

— Заведутся, когда мы поженимся, и вовсе не от сырости… то есть я не то хотел сказать, а вообще… и увы, это еще не скоро…

— Ну, слава Мадонне, хоть не сию минуту… — Франческа ошарашенно взглянула на пунцового полицейского, а тот торопливо перевел разговор:

— Нам сообщили… это секретные сведения, государственная тайна. За разглашение меня уволят или даже арестуют… ну и пусть… В полиции огласили секретный циркуляр: в Венете Нуово появились Властители Ночи. Они положили Черный Кинжал на порог мэрии.

— Окровавленный? — тревожно спросила Франческа.

— Нет, пока нет…

— Тогда еще ничего, все поправимо… но вы же понимаете, что Властители Ночи — это суеверие, господин полицейский?

— Меня зовут Марио, — печально сказал полицейский. — Пожалуйста, уезжайте из города. Властители Ночи всегда появляются, когда городу грозит гибель.

— Не обязательно гибель, — поправила Франческа, помнившая старые легенды. — Может, землетрясение, наводнение, чума, война.

— Да, чума, унесшая две трети жителей, или землетрясение, разрушившее половину домов, — кивнул полицейский. — Вы уедете?

— Нет, — твердо сказала Франческа. — А вы уезжайте, если боитесь.

— Я буду там, где вы, — грустно сказал Марио.

И оттолкнулся веслом, и уплыл по каналу — толстенький, лопоухий, смешной, совсем не похожий на рокового брюнета.

— Мам, кто такие Властители Ночи? — спросил Никко. — Я слышал какие-то страшилки, а по правде они есть?

— И есть и нет, — сказала Франческа, опускаясь на табурет. — Властители Ночи… как странно, он ведь это в шутку говорил, про женитьбу и детей? Я ведь его старше лет на семь-восемь… это в лучшем случае…

— Кто? Властитель Ночи? — не понял Никко.

— Какой властитель… ах да. Вообще-то это были совершенно реальные люди, signori di notte — властители ночи. Так называли подразделение полицейских в Средние века. Они следили по ночам за порядком, пресекали грабеж и разбой, расследовали убийства. Это было в 13–14 веках. Кстати, мой предок работал властителем ночи, поэтому я хорошо все это знаю. Но в Венете рассказывали, что очень редко в городе появлялись другие Властители Ночи. Безмолвные тени в черных плащах с капюшонами скользили в гондолах по каналам. Они ни с кем не вступали в разговор, и вроде даже не нападали… но люди, существование которых было опасно для города, исчезали мгновенно и бесследно. Властители Ночи появлялись, когда городу грозила опасность — не неприятность вроде ежегодной эпидемии или повышения налогов, а риск гибели города. Первый раз в хрониках о них упоминается в 899 году, когда венгры захватили Читтанову, Альтин, Тревизо и другие совсем близкие земли. Эти вандалы сжигали города, и Венету сожгли бы дотла, но появились Властители Ночи. Тогдашний дож Пьетро Трибуно выслал воинов и разбил венгров, не пустил их к Венете. В том бою погиб еще один мой предок — к счастью, к тому времени он уже успел сделаться предком. Потом дож приказал соорудить крепостную стену… кстати, другой мой предок строил эту стену и очень маялся поясницей. Властители Ночи появлялись в 1172 и 1348 годах, перед эпидемиями чумы, когда город вымирал почти полностью. Вообще-то чума тогда была обычным делом, но эта уж больно зверствовала.

— Но кто они?

— Не знаю. Говорят, что Венета — не совсем город. Она немного живая. Когда ей грозит настоящая опасность, она порождает существ, которые ее защищают.

— Вроде лейкоцитов в крови, — сообразил Никко, которому сегодня в школе предстоял урок биологии. — Я их не боюсь.

— Я надеюсь, что нам они не опасны, — задумчиво сказала Франческа. — Добрая Венета защитит своих детей. Их так мало осталось, всего одиннадцать… Интересно, этот смешной полицейский — из венетов или пришелец?

Глава 10 Встреча, которую не планировали

После уроков ребята отправились за землей для тети Агаты. Проплывая по Кампо Сан Дзаниполо, Никко кивнул кондотьеру:

— Привет! Мы поехали за Рио дей Мираколи, в экспедицию. Приносить венетам новые земли… из горшков. Одобряешь?

Каллеони нахмурился — не одобрил.

— Почему? — удивился Никко. — Ты думаешь, там нет забытых цветочных горшков?

Кондотьер мотнул головой — мол, не поэтому.

— Ты думаешь, там опасно?

Каллеони кивнул.

— Я очень храбрый и сильный, — сказал Никко. — Я никого не боюсь.

Каллеони неодобрительно скривился — мол, зря не боишься.

— Ты всерьез думаешь, что он тебя понимает? — заинтересовалась Марго. — Балда, он же бронзовый.

Кондотьер обиженно вздернул подбородок.

— Он мой друг, — объяснил Никко. — мы дружили еще тогда, когда меня все обижали. А он заступался. И он все понимает. А ты сама балда и еще балдее, чем сто балдов.

И направил гондолу влево, в проход между домами.

— Не послушался, — молча сказал Каллеони лошади. — А может, поскачем за ним, а, Франсуаза?

— Поскачешь тут, — так же молча отозвалась лошадь. — Этот сеньор Веррокьо, скульптор, крепко меня к постаменту прилепил. Вообще-то можно попробовать…

И Франсуаза осторожно покачала копытом.

— Немножко больно, — сказала она. — Но при крайней необходимости можно.

— Тогда подождем, — решил Каллеони. — В конце концов, тут недалеко, успеем доскакать, если что пойдет не так.

— Да не трепыхайся. В той контраде есть кто-то из наших. Кажется, львы. Помогут при надобности.

В первом же доме в отдаленном квартале за Рио дей Мираколи ребятам повезло: они нашли большой горшок с какими-то сорняками, явно выросшими по собственной инициативе. Горшок перегрузили в гондолу. Следующие три дома были пустые, в пятом на балконе нашли цветочный ящик с землей — правда, какой-то заплесневелой. Но тетя Агата умела лечить землю, и ребята выгребли ее из желоба в пакет.

В этой части города ребята раньше не бывали — как-то не приходилось. Они и выбрали этот район за его заброшенность.

— Смотри, какой дом смешной, — сказала Марго. — Раньше, до затопления, эти мраморные львы сидели у входа. А теперь из воды видны только четыре головы.

Действительно, картина была странная — из зеленой воды канала торчали четыре львиные морды. В городе было много мраморных львов, потому что крылатый лев — эмблема Святого Марка, покровителя Венеты. Но обычно венетские львы были с закрытыми пастями, а эти разинули рты, словно пришли к стоматологу. Из-за этих ртов и общей облезлости цари зверей больше напоминали лягушек. Вода еще не затекала в пасти, но уже доходила до нижней губы. На мордах было написано отвращение: «Фу, гадость! Еще пара лет — и придется глотать эту некипяченую воду».

— Четыре одинаковых льва, — задумчиво протянул Никко. — Теперь что-то полное…

Прямо посреди затопленной площади возвышалась чаша — когда-то это был фонтан. Чаша была тоже полу-затоплена.

— Она полна воды! — закричал Никко.

— Я бы удивилась, если бы она была полна мороженого, — проворчала Марго. — Если ты мне купишь в Венете Нуово мороженое, я тебе покажу что-то, что выше остального на 20 %.

— Куплю, — пообещал Никко. — Когда найдем клад и разбогатеем. Только сначала надо 364 чего-то.

— Этого я не вижу, — возразила Марго. — А вон тот дом выше остальных примерно на пятую часть. Может, твои 364 чего-то давно утонули.

— Ладно, — согласился Никко. — Нам ведь все равно, где искать землю. Пошли в этот дом.

Выбранный Маргеритой дом сохранился лучше прочих. Красивая резьба на балконах, остатки мозаики на фасаде, ажурные розетки и балюстрады сразу выделяли его. Никко привязал гондолинку, и они вошли.

— Вот это да, — удивилась Марго, — здесь и внутри хорошо.

Никко встревожился. Во всех нежилых домах Венеты было одинаково сыро, мертвенно, и пахло неприятно. В этом доме принесенный водой мусор был убран, сгребен в угол, а со ступенек соскоблена зеленая тина. В зале было сооружено из досок несколько лавок и подобие стола. На столе лежала пачка отсыревших сигарет. В углу громоздились какие-то современные железяки сантехнического вида, частично прикрытые брезентом.

— Здесь живут? — спросила Марго.

— Нет, здесь бывают, — поправил Никко. — Сюда приезжают, тут сидят, курят, обсуждают что-то… а потом уезжают.

— Кто? Наши?

— Нет, — возразил мальчик. — Мы бы знали. Может, это те пираты, которые спрятали клад.

Они поднялись на второй этаж. Лестница была осклизлая, комната явно нежилая — сюда таинственные пришельцы не ходили. Наверх вела лесенка — на чердак или на крышу. Никко выглянул в окно… и замер.

Небольшой катерок бесшумно причалил к дому, в котором ребята находились. Из него вышли два человека в черных облегающих костюмах и масках. Один нырнул в канал, другой немного подождал и последовал за ним. Какое-то время было видно, как две черные тени в канале ползали по дну, словно обследовали фундамент дома. Потом оба вылезли, стянули маски и вошли в дом. Марго задрожала. Никко приложил палец к губам — мол, тихо. Марго закивала — мол, я и не собираюсь арии распевать. Никко бесшумно подошел к лестнице, чтобы слышать, что будут делать гости.

— Кто-то из наших уже тут, — сказал один. — У входа лодка привязана. Ага, вот где я в среду сигареты оставил. Фу, отсырели.

— Не болтай, — сказал второй. — Что-то мне тревожно.

Раздались тихие звуки шагов, и третий голос сказал:

— А остальные?

— Марчелло с ребятами обследуют Фондаменто э Мендиканти, — ответил первый. — Звонили, что задержатся. А Яго будет вот-вот.

Зашли еще люди — двое или трое, судя по голосам.

— Марчелло ждать не будем, начнем сразу, — сказал тот, кто появился третьим. — Докладывайте.

— Шеф, я обследовал два квартала к западу от церкви, — сказал первый. — И даже под этот дом слазил, не поленился. Шеф, это легко! Подвести раму, подпилить сваи… наши машины легко опустят почти все дома в обследованном квартале. Шеф, только платите, и проблем не будет! Шеф, а зачем…

— Заткнись, — сказал тот, кого называли шефом. — Подход со стороны Рио дей Мираколи есть?

— Есть, конечно, есть! Шеф, да все легко!

Что-то зашелестело, словно люди решили сложить самолетик из большого листа бумаги.

— Мы для пробы опустили большой особняк вот здесь, — сказал еще один, и Никко понял, что на столе разложили карту. — Немного, на локоть. Шум был довольно сильный, но никто ничего не заметил.

— Некому замечать, — сказал еще кто-то. — Аборигены здесь не живут, туристы не ездят.

Зазвонил мобильный телефон.

— Это Марчелло, — сказал шеф. — Он опустил дом за Святыми Апостолами. Один флигель покосился, но в целом удачно. Хорошо. Операция «Лифт» началась.

Глава 11 Львы не подвели

— Шеф, ты начальник, я дурак, — сказал первый собеседник. — Ты скажешь, я сделаю. Но зачем тратить такие деньжищи, чтобы опустить десяток домов? Не лучше ли их взорвать?

Остальные закивали — видимо, вопрос интересовал всех.

— Это секретные данные, — сказал шеф.

— Мы все давали подписку, — сказал тот, кто опустил дом. — Мы все равно влипли по уши.

— Вам достаточно знать, что мэру нужно опустить Венету, — сказал шеф. — Мостовые и площади, скрытые водой, не достать. А дома… есть строительные методики опускания и подъема домов на сваях.

— Это мы знаем, — зашумели внизу. — Мы специалисты, что ты нас учишь.

— Все дома в Венете не опустить, но можно хотя бы часть, — продолжил шеф. — Особенно важна Венета Нуово. Начинаем тренироваться на неперспективных домах Венеты Веккьо, всех этих облупленных безымянных палаццо. А потом, отработав методику, опускаем, как на лифте, Дворец Дожей, базилику Сан Марко и прочие исторические халупы. И так опустим всю Венету Нуово.

— Да зачем?! — взвыл первый собеседник. — У мэра крыша поехала!

— Дурак! — заорал шеф. — Это не крыша. Это Венета, подлая, поехала вверх! Она начала подниматься, понятно?

В комнате стало тихо. Никко и Марго переглянулись, не веря своим ушам.

— Это сверхсекретные сведения, — тихо сказал шеф. — Сделали расчеты, ну и… того. А мы не дадим Венете подняться и стать обычным городом с десятком-другим каналов и речек.

— Ага, — сказал кто-то. — Туристы же перестанут приезжать… Мерзкое дело, шеф. Все равно, что человек тонет и пытается выплыть, а мы его в лицо ладонями пихаем, топим.

— Вам заплатили, — напомнил шеф. — И щедро.

— Да сделаем, — весело сказал первый собеседник. — Легко!

— Тогда к делу.

И начали непонятный технический разговор. Никко одними губами сказал Марго:

— Дождемся их отъезда и скорее к нашим!

Марго кивнула. Ее била дрожь от услышанного. Совещание длилось целую вечность, но в конце концов закончилось. Опускатели домов пошли к выходу.

— Шеф сегодня не на катере, а на обычной гондолинке, — заметил первый собеседник. — Маскируется, а? Местный колорит.

— Я на катере, как всегда, — сухо сказал шеф.

— Тогда чья гондолинка привязана у входа?

Никко не стал дожидаться, пока наемники сообразят, что к чему. Он потащил Марго на чердак.

— Наверх! — взревел шеф. — Они прячутся на втором этаже!

Никко надеялся, что с крыши есть мостик на другие крыши или можно перепрыгнуть. Но дом стоял отдельно, до соседних крыш было далеко. Внизу топали наемники.

— Догонят, — простонала Марго.

— Прыгай! Прыгай в канал и быстро лезь в гондолинку!

— Я боюсь!

Никко без лишних уговоров спихнул ее с крыши и прыгнул сам. Они упали совсем рядом с привязанной гондолинкой, мальчик втянул Марго в лодку, схватил весла. Марго трясущимися руками развязала узел.

— Вон они!

Никко уже отплыл от страшного дома. Наемники побоялись прыгать в канал — побежали вниз по лестнице, надеясь, что катера с моторами все равно догонят гондолу. Пятеро здоровенных типов прыгнули в два катера, завели моторы. Никко греб изо всех сил, но все двигалось слишком медленно. Как в замедленном кино, проплыли мимо чаша фонтана, четыре льва с разинутыми пастями… катер уже догонял… уже почти догнал…

— Их нельзя отпускать! — кричал шеф. — Хватайте! Они разболтают!

— Ну что? — молча спросил первый лев на своем каменном языке. — Повеселимся?

— Давай, — так же безмолвно согласился второй.

Первый лев чуть-чуть опустил морду. Вода затекла в разинутую пасть. Лев сделал вдох и выплюнул воду в первый катер.

Мощная, как из брандспойта, струя попала в рулевого первого катера. С воплем он вылетел в канал. От удара катер развернуло и шмякнуло о стенку. Мотор заглох.

Второй катер успел немного отвернуть, чтобы его не задел первый. И опасно приблизился ко второму льву.

— Ам! — сказал второй лев и захлопнул пасть. Откусив кончик носа у катера.

— Так не честно, — безмолвно возмутился третий лев. — Я тоже хочу позабавиться.

— О-о, я придумал! — обрадовался четвертый. — Какие-то эти бедолаги на катере черненькие, немытые. Устроим им джакузи!

Львы опустили морды в воду и начали дуть. Пф-ф-ф! Пузырьки воздуха взбурлили весь канал, закрутили струи воды, мешая наемникам забраться в первый катер. Второй, увы, без носа был безнадежен.

Наконец львы устали дуть, и люди, ругаясь, залезли в катер, завели мотор. Опасливо косясь на львов, они осторожно поплыли вдоль противоположной стенки канала.

— Далеко идут, не достать, — с сожалением заметил первый лев. — Надеюсь, те львятки на гондолинке — мальчик и девочка — успели уплыть.

— Жуб шломал, — пожаловался второй лев. — Катер черствый попался.

— Да подумаешь, зуб, — утешил его третий. — Тебе на антилоп в этом болоте не охотиться. Не жалей, плюнь.

Второй лев послушался и плюнул. Выплюнутый мраморный зуб прилетел прямо в глаз шефу. Дома Венеты содрогнулись от вопля.

— Неплохо орет, — похвалил третий лев. — А еще говорят, в Милланской опере голоса, голоса… Что Миллан, Венета — вот столица мира!

Глава 12 Коты над городом

— Мяу! — сказал черный кот.

— Мяу-у! — сказал серый кот.

— Мяуауам! — сказал рыжий кот и гордо огляделся — мол, вот как я умею!

— Ну и подумаешь, — сказал Черный и посмотрел на белую кошечку. И остальные на нее посмотрели. Та упорно любовалась пейзажем. С крыши открывался великолепный вид.

— Продолжим, — сказал Черный кот. — Мяуа-ау!

— Уауа-мааа! — поддержал Серый.

Рыжий не успел: открыл было рот, но из люка на крышу выскочили двое — мальчик и девочка. И заозирались — куда бежать?

Конечно, гондолинка не могла надолго оторваться от катера. Никко бросил ее и помчался по лестнице первого попавшегося дома на крышу. По крышам, по мостикам и водосточным желобам был маленький шанс уйти. В гондолинке не было даже этого шанса. Марго не отставала. Так они вылетели на крышу, где выясняли отношения три кота и белая кошка.

— Ба, да это ж мой друг! — удивился рыжий кот. — Теперь за тобой погоня, малыш? Нормально, так и надо.

— Мяу, — сказал запыхавшийся Никко.

— О, да он по-нашему говорит, — обрадовался Черный Кот. — Приличные, однако, люди живут в Венете — даже мяукают.

— Мяу… Мяурицио, спрячь нас, — еле выговорил Никко, задыхаясь. Марго — та вообще повалилась на крышу без сил. Мяурицио подскочил к люку, закрыл его. Уселся сверху и гордо вылизался. Снизу в люк заколотили:

— Откройте! Именем Совета!

— Ты смотри, — удивился Мяурицио. — За тобой тоже гонятся именем Совета? И тоже из-за кошечки… то есть из-за дамы?

Он одобрительно посмотрел на раскрасневшуюся от бега, растрепанную Марго.

— Ничего, пушистенькая, и цвет приятный, красненький. Похитил? Молодец!

Белая кошечка с интересом оглядела Марго и успокоенно фыркнула — она явно сочла себя красивее девочки.

— Куда можно… уф… убежать? — спросил, отпыхиваясь, Никко. — Они… уф… откроют люк…

— Господа, я вынужден прервать нашу многообещающую встречу, — сказал Мяурицио котам. — Я спасу друга и вернусь. Честь превыше любви, разве нет?

Коты кивнули. Кошечка была явно не согласна. Она разочарованно посмотрела на Мяурицио, потом — на Черного.

— Да ладно, мяу, — сказал Черный. — Мы тоже пойдем. Что мы, кошек не видели? А тут погоня… Мяу ваще!

— В натуре мяу, — согласился Серый.

Кошечка зашипела, фыркнула, отвернулась.

— А вот будешь знать, как пейзаж разглядывать, — злорадно сказал Черный и махнул лапкой Маргерите. — Вставай, человеческий котенок, пора бежать. Эти внизу скоро раздолбают люк. Мяу конкретно. Вперед!

Никко уже потом понял, как им повезло, что они встретили Мяурицио и его ребят. Коты вели их такими странными путями, что сами они нипочем бы не добрались. Крыши, карнизы, мостики, чердаки, лазы, дырки в стене… Два раза они полностью оторвались от погони, но потом враги настигали их снова, правда, догонявших осталось трое. Одного обезвредил серый кот. Когда враг уже почти схватил Марго за рукав, Серый бросился ему в ноги, и оба покатились по крыше, плюхнулись в канал и в канале долго орали друг на друга.

Второй оплошал сам — застрял в кошачьем лазе. Мяурицио не поленился — вернулся, укусил врага за пятку и с чувством выполненного долга догнал ребят. Застрявший долго дергался и втягивал живот, пытаясь похудеть и вылезти. Когда стемнело, к нему подошел окровавленный призрак последнего дожа Лодовико Манина и доверительно поинтересовался:

— Тебе тут удобно, милый?

Но что ему ответили, осталось истории не известно.

А погоня тем временем постепенно приближалась к Риальто. Коты остановились.

— Нам бы… до дому, — попросил Никко. — Там наши спасут.

— Мы дальше не пойдем, — сказал Черный. — Наши территории давно закончились. А за Риальто живут ужасные существа, которые говорят страшное слово. Оно начинается на «г», а кончается на «в».

— Да нету там никаких собак! — возразил Никко, но коты затрясли головами: мол, нет, и не просите. Мяурицио сказал:

— Однако без нашей помощи вас быстро догонят и съедят. Надо найти других провожатых. У меня тут друган, мяу, — сказал Черный. — Погиб в разборке в прошлом году, его замочил Летучий Мыш Клике из банды Соборных Вряков.

— Ого! — поразился Мяурицио. — Знакомые у тебя!

Черный огляделся и сказал:

— Пф…пс… ну как это… когда мы расстались, Ромяу сказал: «Понадоблюсь — только свистни, и я явлюсь» Но коты свистеть не умеют! Пф… пс-с…

Никко свистнул. В наступивших сумерках засияло что-то бледно-фосфорическое и слегка котообразное.

— О-о! — обрадовался Черный. — Ромяо, дружище, ты прекрасно выглядишь! К делу. У наших крутая разборка, вот эти котятки попали в чужую бучу. Выведи их домой, не будь козлом! А за мной не заржавеет, ты знаешь.

Кот-привидение кивнул и поплыл над крышей. Потом оглянулся и помахал лапкой, подзывая ребят.

— Спасибо, — сказал Никко.

— Вы оба замечательные и очень красивые, — сказала Марго. — А та блондинка с хвостом мне совершенно не понравилась. Мяу!

Глава 13 Будни городских призраков

— Он так медленно нас ведет, — волновалась Марго, всей кожей ощущая, как сзади настигают враги. — Они догонят!

— Он же привидение, а не гоночный катер, — утешал ее Никко, сам нервничавший из-за неторопливости кота-привидения. — Может, еще разгонится. Или передаст кому-нибудь более шустрому. Без проводника мы все равно тут в сумерках заблудимся.

Действительно, уже стемнело. Если бы не подсветка в виде привидения, ребята сто раз бы свалились с крыши. Но оказывается, Ромяо не собирался вести их до дому. Когда башмаки трех преследователей уже грохотали по черепице, он свернул в какой-то закуток.

— Кого ты привел, негодное животное? — завыл бесплотный голос. — Это же живые!

— Уже не очень живые, — сказал Никко. — Уже почти дохлые от голода и усталости. Привет, Орало!

Перед Никко было его собственное привидение — которое он сам изготовил, когда был дежурным по привидениям. Никко узнал его по квадратной голове и на редкость противному голосу. Вообще-то, когда Никко его сделал, привидение умело только орать диким голосом, за что и получило имя Орало. Никко поставил его где-то за Риальто, и оно добросовестно орало на заблудившихся туристов, а потом куда-то делось. Никко думал — лопнуло. Оказывается, вот оно, целехонькое, только говорить по-человечьи научилось. Впрочем, с призраком Ромяо Орало общалось по-привиденьи.

— У-у, — сказал Ромяо.

— О-о, — удивилось Орало. — Уа-уа?

— Ау, — кивнул Ромяо. — У-у-у!

И развоплотился.

— Все ясно, — кивнуло Орало. — Я вас спрячу. А другие ребята отвлекут погоню. Это что, вот эти за вами гонятся? Ну и рожи!

Первым на крышу выбрался запыхавшийся шеф с фингалом. Видимо, фингал не отвечал Оралиным понятиям о красоте. Орало заорало. Шеф упал в обморок.

— Нежный какой, — удивилось Орало. — Я еще и не орало… так, прокашлялось. А он упал, как подрезанный косой тюльпан… слегка небритый…

— Косой тюльпан? — удивилось круглое привидение, похожее на воздушный шар. — Он окосел?

— Нет, его косой подрезали… безвременная кончина… Это поэзия, понимаете… — мечтательно протянуло Орало. — Мальчики, разберитесь с этими тюльпанами.

— Напрочь разобраться? — уточнил «воздушный шарик».

— Нет, душевно, — сказало Орало. — Вдруг перевоспитаются. Людям верить надо.

— Я тоже буду разбираться, — радостно заявило маленькое желтенькое привидение в очках.

— Ты зачем вылезло? — возмутилось Орало. — Ты вышиваешь крестиком — и вышивай! Ты наше национальное достояние и гордость! Даже из Трансильвании делегация специально прилетала — посмотреть на привидение, вышивающее крестиком. А вдруг тебя в бою зашибут?

— Я хочу выть и пугать, — надулось желтенькое привидение. — Я устало вышивать. У меня глаза болят. Вместе с очками.

Тут на крышу полез второй преследователь. На него надвинулась длинная, с диван, лиловая сосиска и ласково спросила:

— Кушать хочешь? Или на диете?

И, не дожидаясь ответа, полезла в разинутый от ужаса рот.

— Пойдемте, ребята, — сказало Орало. — Мои мальчики пока поразвлекают этих бандитов. А вы отдохнете, пока не взойдет луна. Без луны шляться по крышам опасно. Если вы не планируете безвременно превратиться в привидения, конечно.

Орало увело их на какой-то уютный чердак. Ребята от усталости просто упали на невесть как сохранившийся бархатный диван. Снаружи доносились вопли врагов, постепенно стихавшие вдали.

— Так вот куда деваются наши привидения, — сказал Никко. — Они убегают и ведут вольную жизнь на крышах Венеты.

— Не обязательно на крышах, — поправило Орало. — Мы и над водой скользим очень эффектно. Ты не прав, не все мы — ваши создания. В Венете много диких призраков, они обитали здесь еще до того, как город покрылся водой. Мы живем мирно, скрещиваемся между собой…

— Что? — поразилась Марго.

— Ну, свадьбы, — пояснило Орало. — Смешанные браки. От этого такое разнообразие форм. Вот неделю назад у юной пары привидений родилось что-то квадратное с усами и пропеллером. Очаровательный малыш, родители нарадоваться не могут.

— А что вы едите? — спросил проголодавшийся Никко.

— Некоторые лунный свет, — сказало Орало. — А некоторые подключаются к линиям электропередач в Венете Нуово.

— Нам домой надо, — сказал Никко. — Мама с ума сходит.

— Похоже, тучи набежали, — вздохнуло Орало. — Луны не будет. Нельзя же вас по темноте отпускать. Лодку свою вы потеряли, пешком по крышам пойдете — свалитесь.

На чердаке возникли Воздушный Шарик и Лиловая Сосиска.

— Задание выполнено, — отрапортовал Воздушный Шарик. — Два человека раскаялись. Очень сильно, громко и далеко, уже около Арсенала. Собрались эмигрировать в Австралию. Один, с фингалом, не раскаялся, зато ушибся. Тоже сильно, громко и далеко — в смысле вниз.

— Он не любит сосисок, — пожаловалась Лиловая Сосиска. — Я обиделось и его уронило.

— Хорошо, — сказало Орало. — Теперь надо поймать детишкам такси.

Ребята переглянулись. Они читали, конечно, про такой вид транспорта. Но в Венете его не было давным-давно. Вся компания спустилась по лестнице на улицу, к воде. Темнота стояла непроглядная.

— Подождем, — сказало Орало.

Подождали.

— Может, подманить? — предложила Лиловая Сосиска.

— Он на свист не идет, — возразил Шарик. — Он гордый.

— А кого мы ждем? — шепотом спросил Никко. — Такси?

— Какое такси? — удивилось Орало. — Такси в Венете нет много лет.

— Ты же сам сказал… — начал Никко, но Орало перебило:

— Вон туда смотри. Вон, на воде хорошо видно.

Темная тень скользила по каналу. Гондола? В такой час?

— Это гондола «Летучий голландец», — зашептало Орало. — Только она не летает, а плавает ночью, где хочет. Надеюсь, довезет вас в обжитые места. Может, не прямиком… оно любит кружить по каналам. Зато безопасно. Если захотите причалить — скажите: «Свет в доме». Он остановится от огорчения и зависти. Самому-то ему вовек не видеть уюта и света в родном доме. Тут вы и соскочите.

Большая старомодная, с башенкой, гондола медленно плыла мимо.

— Прыгайте! — скомандовало Орало. Ребята прыгнули, опасаясь пробить ногами бесплотную тень и свалиться в воду. Но древесина гондолы оказалась вполне настоящей и твердой.

Орало помахало им вслед и обернулось к Шарику и Лиловой Сосиске:

— Приятно делать добро, не так ли, друзья мои?

— Так, о мудрое Орало! — хором воскликнули Шарик и Сосиска. А Сосиска добавила, вспоминая незадачливых преследователей:

— А зло делать еще приятнее.

Гондола плыла невероятно долго — по Большому каналу, в обход. Места уже были знакомые, но ребята опасались вылезать — а вдруг где-нибудь подстерегают преследователи? Наконец, они заплыли в Венету Нуово к базилике Сан Марко.

— Может, вылезем? — предложил Никко. — По крышам уйдем.

— Темно, свалимся. — забоялась Марго и попросила: — Миленький «Летучий голландец», мы так устали. Отвези нас, пожалуйста, домой.

Гондола вздрогнула и повернула влево, через пьяццу Сан Марко, примерно туда, куда надо было ребятам.

— Вот молодец, вот спасибо, — поблагодарила Марго. — Мы замерзли, проголодались…

— Тише, — прервал ее Никко. — Вон там кто-то плывет. Молчи, может, это они — разрушители домов.

В темноте было плохо видно, но силуэт на гондоле на фоне стены базилики они все же различили. Ребята притихли. «Летучий голландец» тоже болтливостью не отличался. Никко попытался направить «Голландца» подальше от второй гондолы, но призрачный корабль не слушался. Он проплыл совсем близко… и тут взошла луна.

Потоки света залили площадь, засияли на волнах, отразились от стены. Черный человек в плаще с капюшоном стоял в лодке. Он не греб, но его гондола шла как по ниточке. Она помедлила, дернула носом, словно принюхиваясь… и круто развернулась к Старым Прокурациям.

«Летучий голландец», как очарованный, последовал за ней. «Нам не туда, — шепотом просил строптивую лодку Никко. — Там страшно». Но «Летучий голландец» плыл за таинственной гондолой. Человек достал что-то из складок плаща. Лунный луч блеснул на лезвии, испачканном красным. Властелин ночи положил окровавленный кинжал на порог резиденции мэра.

Глава 14 Сразу много событий и опять погоня

Наутро Венета Нуово бурлила.

— Слыхали? Одного полицейского уволили — он передавал секретные сведения прекрасной шпионке! Она маскировалась под булочку… нет, пряталась в груде булочек.

— Да не уволили, он сам ушел! Он сказал, что Венета Нуово потонет, и ушел в Венету Веккьо. Там он женился по расчету. Чтобы не утонуть, хоть на ком женишься.

— Да-да, утонет! Слышите гул? Это землетрясение!

— А почему не трясет, а только гудит?

— Ну… погудит-погудит, потом потрясет-потрясет. Что, не знаешь, как землетрясения бывают, что ли? Темнота… Вообще-то я тоже не знаю.

— Да не землетрясение! Это гудит, потому что Венета тонет! И плачет! Олени, когда тонут в болоте, всегда трубят! И Венета тоже того… зовет на помощь, вот и гудит, как паровоз. Проклятый город, что вы хотите. Вот в моем родном Миллане…

— Да не тонет, а всплывает! А мэр приказал утопить ее обратно! Поэтому она и гудит — не хочет тонуть. Это в бумажке написано, в приказе дожа. Утром на базилике бумажка висела.

— Дожа нет!

— Есть!

— Нет!

— Есть!

— Нет!

— Есть, но безграмотный. Приказ написан с ошибками.

— А мэр издал приказ «Город в опасности!»

— Мэра чуть не убили кинжалом. А он не уехал, сказав, что его долг — спасти город.

— Не трус.

— Может, дурак?

— Мэр приказал эвакуировать туристов.

— Мэр вывозит детей на Буррано!

— Да и нам пора убираться… говорят, город держался на ненормальных, которые жили в Старой Венете. Они чинили дома, чистили каналы и всяко обихаживали город. А теперь силы у них кончились, и Венета погибнет.

— Ага, погибнет, держи карман шире. Венета сама себя спасет. Вы думаете, это город? Ха! Она живая! Ах, вы приезжий? А я по бабушке чистокровный венет, я знаю.

* * *

— Ну и зачем ты написал этот дурацкий указ от имени дожа? — ругала Маргерита Никко, когда они ждали школьный катер. — Ежу понятно, что писал не взрослый. А ошибок-то, ошибок…

— И пусть, — сказал Никко. — Нашим мы рассказали — пусть и в Венете Нуово знают правду.

— Настоящий дож тебя накажет! За самозванство.

— Я думаю, что дожа нет, — серьезно сказал Никко. — По крайней мере, постоянно. А во время опасности кто-то из венетов пишет указ от имени дожа. Я тебе не рассказывал… помнишь нашествие крыс, когда мы учились в третьем классе? Еще о чуме поговаривали. Так вот тогда приказ дожа написала Бабушка. Я случайно подглядел.

Действительно, Никко, глубокой ночью рассказав венетам о том, что с ними случилось, взял листочек в клеточку и написал на нем следующее произведение:

«Указ дожа города Венеты. Сим оглашает, что Венета всплывает! И может стать нормальным городом, только слегка мокрым, каким она была в 20 веке и раньше. А мэр этого не хочет, потому что тогда туристам будет неинтересно, и они станут меньше приезжать. И мэру будет меньше денег и почету. И мэр приказал ее потопить обратно. Аквалангисты опускают дома, я сам, как дож, вчера видел и не вру вообще.

Сим повелеваю:

1. Прекратить злонамеренные действия по затоплению Венеты.

2. Всецело помогать городу всплыть, а то ему и так нелегко.

3. Побить мэра и посадить в тюрьму (последний пункт зачеркнут как некорректный).

С искренним уважением

Дож города Венеты (подпись неразборчива)»

— Про уважение-то зачем написал? — ворчала Марго. — Балда! Мэр разве свои указы так подписывает?

— Мэр нас не уважает, потому не и пишет про уважение, — возразил Никко. — А дож всех уважает. Что-то долго катера нет… до урока 10 минут осталось. Нет, я и прогулять не против в такой исторический день…

— Исторический день — это из-за окровавленного кинжала Властителя ночи?

— Исторический день — это потому что моя мама женится! — поправил Никко. — Этот полицейский, что к нам каждое утро шлялся, оказывается, не булочки выслеживал, а в маму влюбился! И теперь плюнул в морду полицейским начальникам и насовсем пришел к нам, в Венету Веккьо. Сказал, что может и тут полицейским работать и вообще на все согласен. Вообще-то он ничего, нормальный.

— Ой! — Марго всплеснула руками и тут же забыла о потоплении и всплывании Венеты. — Какие новости! А ты все о пустяках говоришь, а о главном молчок! И когда свадьба? Ты рад?

— Вечером отец Марко их обвенчает, — сказал Никко. — Я еще не знаю, рад ли. Но не огорчен, это точно. Потому что интересно. Ох, как все гудит… может, и вправду землетрясение?

Школьный катер так и не подошел. Вместо него подскочил юркий полицейский кораблик. Оттуда вылез полицейский с рупором и громко закричал:

— Внимание! Ввиду бедственного положения города мэр приказал начать эвакуацию жителей! Внимание! Не поддавайтесь панике! Непосредственной опасности нет, это профилактические меры, предпринятые мэром! Сначала эвакуируем детей. Во вторую очередь идут туристы. Потом — все остальные жители. Обитателей Венеты Веккьо это тоже касается!

— Что? — возмутился Никко. — Эвакуация? Ну нет! Тут самое интересное начинается!

— Быстро линяем, — сказала Марго. — Возвращаемся домой.

Никко ловко лавировал, но гондолинки школьников и большие гондолы с туристами мешали выбраться.

— Кошмар, — пристанывала Марго. — Второй день погоня — это уже слишком.

— Эй, малец, ты куда? — крикнул им полицейский. — Правь ко мне, да поживее.

— Моя гондолинка потеряла управление, — наврал Никко. — Она взбесилась от страха.

И ловко проскочил между двух гондол с туристами.

— Хватайте вон этих! — приказал полицейский на катере. — Всех детей надо увезти непременно! Приказ мэра!

Полицейские схватили их уже на выезде с Пьяццетты. Они поволокли ребят на катер, и тогда Никко заорал:

— Это незаконно! Вы не имеете права увозить нас против воли! Господа иностранные туристы, вы ведите, как издеваются над коренным венетом? Мэр сам потопил Венету, а теперь устраняет свидетелей!

— Безобразие! — начали возмущаться иностранные туристы на больших гондолах. — Ребенок прав! Это нарушение прав человека! Полицейский беспредел!

— Ура! — закричал один заграничный турист и защелкал фотоаппаратом. — Я журналист! Завтра же эти снимки будут в «Таймс»!

Полицейские заколебались. Главный полицейский сказал:

— Ну, хорошо, мы не имеет права увезти человека на Буррано без его согласия. А к мэру мы имеем право его отвезти? По обвинению в государственной измене?

Туристы замолчали — думали.

— Имеете право! — решили они.

Полицейские затолкнули ребят в кабину, катер взвыл и отправился ко Дворцу Дожей, где располагалась мэрия.

Глава 15 Крокодил над Риальто

— Итак, ты обвиняешь меня в гибели города, мальчик?

Никко ожидал чего угодно — что их бросят в тюрьму, что силой отправят на Буррано, что злодейского вида мэр с черной бородой лично проткнет его шпагой… Но не думал, что в раззолоченной Зале Совета его встретит усталый сутулый человек в мятом костюме, с красными от недосыпа глазами.

— Ничего не знаю, — проворчал Никко. — Не поеду на Буррано без мамы. Детей надо эвакуировать с родителями.

— Все венеты из Старого Города — и твоя мама — отказались эвакуироваться, — вздохнул мэр. — Утром к ним отправили посыльных, просили, умоляли… Городу грозит опасность. Властители ночи зря кинжалы не разбрасывают. А эти фанатики считают, что Венета их не обидит! Хоть бы детей пожалели… А я несу ответственность за город и людей. Вот ты сказал, что я топлю Венету…

— Ничего я не говорил, — на всякий случай отрекся Никко.

Мэр щелкнул пальцами. Из толпы чиновников вышел человек в джинсах, с фингалом и рукой на перевязи и ухмыльнулся:

— Это он.

Никко сник — узнал шефа.

— А я хотел как лучше, — сказал мэр. — Я так старался… туристы — единственное спасение Венеты, и чтобы не упустить их, можно утопить несколько кварталов…

Марго вздохнула — ей стало жалко мэра: он старался, а его не поняли.

— Зачем нас сюда привели? — спросил Никко. — Нас посадят в тюрьму?

— Упаси Боже! — замахал руками мэр. — Тебя не накажут, любопытство — не преступление. Но ты опасен.

— Я уже все рассказал нашим, — предупредил Никко.

— Это неважно. Венете грозит опасность… но так уже бывало не раз. Может, все обойдется… а ты ведь — последний венет. Ты и девочка, ведь верно? Сейчас у меня есть повод обвинить вас… ну, допустим, в оскорблении власти или в государственной измене и тихонечко, а главное — совершенно законно вывезти вас из города. Я всегда действую по закону. О вас будут заботиться, дадут образование… но в Венете Веккьо уже не будет детей! Это будет община стариков, обреченных на вымирание! Я давно ждал этого момента… бедные детишки… но это нужно для блага города.

И мэр с состраданием погладил Марго по голове.

— Взять их! — приказал он и улыбнулся доброй улыбкой. — В полицейский катер — и в Кьоджи, а потом во Флоренцию.

— Нет! — закричала Марго, вырываясь. Никко сопротивлялся молча — кого позовешь на помощь, кто спасет? Но силы были неравны. Слабым утешением служило то, что он укусил одного полицейского и лягнул второго. Все равно он был слабее…

Их уже почти доволокли до двери, как Никко, повинуясь странному порыву, закричал:

— На помощь! Синьор Каллеони, на помощь!

— Псих, — ухмыльнулся шеф.

Пол дрогнул, стены мелко завибрировали. Дверь Зала Совета распахнулась. Тяжело впечатывая бронзовые копыта в узорчатый пол, в зал влетела лошадь со знакомым всадником. Осколки паркета брызнули во все стороны, зеркала мягко сползли блестящим крошевом. Бартоломео Каллеони никогда не бросал своих в бою. Он натянул поводья и уставил тяжелый взгляд на мэра.

— Это не я, — залепетал мэр. — Я хотел, как лучше.

— Ты пришел! — возликовал Никко. — Я знал, я верил!

Зал Совета как-то вдруг опустел. Шеф сделал вид, что его никогда здесь не было.

Кондотьер мотнул головой — мол, садитесь. Марго с трудом взобралась впереди всадника, Никко примостился на круп.

— Тебе тяжело? — спросила Марго и погладила лошадь по холодной шее.

— Ерунда, — отмахнулась Франсуаза. — Отлипать от постамента было трудно. А теперь хорошо… на воле-то!

Она это молча сказала, без слов, но Марго поняла.

— Нам пора, — сказал Каллеони, тоже без слов. — Срок вышел.

— Венета погибнет? — спросил Никко.

Каллеони усмехнулся.

— Венета не погибнет никогда.

И направил лошадь в окно, не обращая внимания на мелочи вроде стекол и рам.

— Надо было арестовать мэра или хоть побить, — пожалела Марго. — Он хотел нас увезти.

Каллеони мотнул головой — он никогда не мстил врагам.

— А вон наши! Мама!

Все венеты собрались в обычном месте, где проходил Совет — в палаццо Кантарини. Франческа бросилась к Никко, Бьянка — к Марго. Бронзовому кондотьеру в суматохе никто не удивился. Он отошел в угол и сделал вид, что так и было.

— Вы не забыли, что вам нельзя жениться? — напомнил сапожник Тонио.

— Ага! — ликовал Доживающий век. — Я правильно рассчитал! Венета поднимается!

— Что теперь делать? — спросил Мастер Воды, когда все наобнимались.

— Все уже делается, — сказал отец Марко. — Вы помогали Венете десятки лет, пока могли. А теперь она сама решила, как поступить. Венета всегда была умной девочкой. Посмотрите в окно.

Палаццо Кантарини стояло почти на границе Венеты Веккьо и Венеты Нуово.

— Что это? — воскликнул гондольер Джакомо. — Большой Канал стал вдвое шире? И продолжает расширяться?

— Кажется, что Венета Веккьо куда-то движется… дом явственно покачивается, — поразился Мастер Огня.

— Это не кажется, — улыбнулся отец Марко. — Венета разломилась. Маленький ломтик — Венета Нуово с мэром, чиновниками, туристами осталась на месте. Большая Венета Веккьо поплыла в неведомую даль.

— Лис, попавший в капкан, отгрызает лапу, — сказал Доживающий век.

— Какое счастье, что я сегодня решил прийти к тебе, — побледнел Марио и взял Франческу за руку. — Ты бы уплыла от меня навеки. Вот был бы кошмар…

— Я тебя честно предупредила, что я тебя старше, — сказала Франческа. — И еще я некрасивая, и у меня сын.

— У нас получается замечательное свадебное путешествие, — улыбнулся Марио. — Вся Венета едет с нами. Кстати, один сын — это непростительно мало. Надо думать об увеличении народонаселения Венеты.

— А мы куда плывем? — спросил Никко. — Мы остаемся в Средиземном море? Или выедем в Атлантику? А может, из Венеты получится новая Атлантида?

— Дворец Дожей жалко, — вздохнула Бьянка. — И базилику Сан Марко.

— Ничего, они нас догонят, — утешил ее Джакомо. — Все будет, как мы хотим, ведь это наш город.

— Только на площади я больше стоять не буду, — проворчала Франсуаза.

— Остановитесь! Немедленно остановитесь!

На полицейском катере уплывавшую Венету догонял мэр. Он кричал в рупор:

— Немедленно остановитесь! Именем Совета! Прекратите безобразие! Я пойду на переговоры! Мы найдем консенсус!

Но Венета резво улепетывала по волнам родной Адриатики и посмеивалась всеми своими каналами. На крыше торжествующе орал Мяурицио сотоварищи. Над Риальто, задумчиво щурясь, летел крокодил.

— А клад мы почему-то так и не нашли, — сказал Никко.

Эпилог

Священник грустно оглядел свою паству, столпившуюся у окон. Вот мальчик, он подпрыгивает от возбуждения и говорит что-то бронзовому кондотьеру. Вот девочка, она гладит Франсуазу. Вот молодожены, им хорошо. Вот Мастера — Огня, Воды, Земли и Воздуха. Они честно держали город, пока могли. Вот родители Марго, они чем-то озабочены, да и немудрено — такие перемены. Вот Бабушка, она вяжет носок для Марго даже в такой исторический момент. А что, катаклизмы катаклизмами, а по вечерам холодно. Вот Доживающий век, он счастлив, что его расчеты были правильны и математика не подвела. Вот сапожник Тонио, он грустен — жаль разломившуюся Венету, разодранную по живому.

— Ничего, — прошептал священник. — Все у них будет хорошо.

Он незаметно вышел из зала, поднялся по лестнице, привычно перебрался на крышу, оттуда — в соседнюю церковь. В церкви было сумрачно и пахло свежестью.

— Мне пора, — сказал священник. — Теперь они обойдутся без моих молитв. Ты слышишь? Мы уходим.

Темная фреска в западном нефе зашевелилась. Большой нарисованный лев, старинная эмблема Венеты, потягиваясь, поскреб лапами, пошевелил крыльями.

— Уходим так уходим, — проворчал он. — А не рано?

— Теперь они справятся, — отец Марко погладил фантастическую зверюгу с почти человечьим лицом и спросил:

— Я забыл, кто приделал тебе крылья? Когда мы встретились в пустыне, их не было.

— Ой, вот только не надо гнать пургу про то, как я хотел тебя съесть, а ты меня усмирил молитвой, — скривился лев.

— Ну, запамятовал, — сказал священник. — Я же старый. Склероз у меня. А крылья-то откуда?

— Сами выросли, от сырости, — хмыкнул лев. — В этой Венете так мокро. Помнишь, что Дарвин говорил? Естественный отбор. Крылья — полезное приспособление, защита от холода и влаги. Мутация закрепилась в потомстве.

— Разве у тебя есть потомство? — удивился священник.

— Откуда я знаю, — отмахнулся лев. — Ты мне лучше скажи, что будет с городом?

— Сначала они поплывут еще немного, — сказал священник. — Потом притормозят и начнут переговоры. Мэр, конечно, плохой человек, грешник, но одного у него не отнимешь: он действительно хотел сделать как лучше городу. И ради этого брал на себя все грехи.

— Они вернутся? — возмутился лев.

— Не знаю, — пожал плечами священник. — Может, вернутся, но на своих условиях, ликвидируют мэрию и будут проводить новую политику в городе. А может, уплывут и начнут новую историю Венеты.

— Тебе будет не хватать их, — сказал лев.

— Да, — грустно согласился священник. — Но есть и другие, кому я нужнее.

Он потрепал льва по загривку. Солнце заплясало в разноцветных стеклах витражей, нахлобучило золотой нимб на его седую голову.

Святой Марк улыбнулся:

— Прощай, Венета! Я люблю тебя!

ЧИЖИК В РИМЕ

Очень маленький воробьиный путеводитель по городу Риму

Все, написанное в этой истории, является правдой от начала и до конца. Все упомянутые римские боги действительно были известны жителям города — и Мефитис, и Аий Локутий, и Сумман, и даже невообразимая Эйя. Если уважаемый читатель сомневается в существовании бога шкатулок и прочих странных персонажей, пусть прочитает «Античную мифологию» (например, под редакцией К. Королёва), сборник В. Бурлака «Неоткрытый Рим» и все, что он найдет по этому вопросу. Василиск тоже житель Вечного города. Последнее документальное упоминание о Василиске, угнездившемся в Колизее, относится к 1943 году, когда его там случайно встретили солдаты Муссолини. А если все равно не верите — приезжайте в Рим, и вы поймете, что в этом городе возможно и то, что невозможно.

Глава 1 С чего начинается воспитание

— Ибо он должен гордо нести высокое звание санкт-петербургского городского памятника! — закончила фразу Абстрактная Скульптура. — А вместо этого что делает всем печально известный Чижик-Пыжик?

— А что? — невинно поинтересовалась бронзовая птичка с Фонтанки, самый маленький памятник Петербурга.

— Не знаешь, да? Вот хотя бы на прошлой неделе. Что ты сделал в понедельник?

— А что?

— Ну если у тебя склероз, так я напомню. В тебя плюнул какой-то юнец. И ты нахально задрал голову и плюнул в него!

— А что, промахнулся? — встревожился Чижик.

— Нет, к сожалению. Но ты бронзовый, и плевок у тебя тоже бронзовый. Парня госпитализировали с подбитым глазом.

— И правильно, — кивнул Чижик. — Не мог же я позволить на себя плевать. Я гордая санкт-петербургская птица… она же гордая санкт-петербургская скульптура. Я гордо несу… это самое, что ты говорила.

— А что ты сделал во вторник?

— А что? — опять удивился Чижик.

— Напротив Михайловского замка затеяли разборку вороны. И зачем ты полез их разнимать?

— Затем, что десять на одного! — возмутился Чижик. — На одну! На белую! Я защищал честь дамы! Она не виновата, что родилась белой вороной!

— Она не родилась, — вздохнула Абстрактная Скульптура. — Глупая юная ворона вымазалась в побелке — захотела стать блондинкой. Другие вороны убеждали ее искупаться. Немного бурно убеждали, да… Но зачем ты стукнул одну, выдрал хвост у другой, укусил за ногу третью… и так далее?

— Люблю блондинок, — объяснил Чижик.

— А зачем ты бросился в среду спасать из Фонтанки рыбу? Ты что, не знаешь, что рыбы не могут утонуть? Они плавают.

— Я забыл, — потупился Чижик.

— Бедная рыба так удивилась, что от удивления утонула.

— Ты же сказала, что рыбы не тонут! — возмутился Чижик.

— Такова сила самовнушения. А в четверг ты убеждал полетать третьего коня Клодта на Аничковом мосту! Бедное животное вспорхнуло над особняком Белосельских-Белозерских и шмякнулось на крышу. Теперь на реставрации.

— Конь или крыша? — уточнил Чижик.

— Оба.

— Он сам сказал, что в душе Пегас, — оправдывался Чижик. — А раз Пегас, давай летай.

— А зачем ты в пятницу размалевался светящейся краской и порхал над Невским? Тоже мне, бронзовое привидение… на твоей совести три обморока, четыре повышения артериального давления и два описавшихся от страха ребенка!

— Так была же пятница, тринадцатое! — объяснил Чижик. — Я хотел поддержать честь родного Питера! У нас неприлично мало привидений. Зато в воскресенье я ничего не делал.

— Вот-вот, — обреченно сказала Абстрактная Скульптура. — Потому что накануне в субботу вы вдвоем с памятником Остапу Бендеру устроили дебош в кафе «Бродячая собака». И в воскресенье ты без сил лежал на своем постаменте в позе утонувшей Офелии.

— Я объелся, — объяснил Чижик. — Пять булочек — это слишком для бедной бронзовой птички.

— Памятник Остапу Бендеру плохо на тебя влияет, — сказал памятник Екатерине Второй. — Не водись с ним!

— И что мы с ним будем делать? — спросила Абстрактная Скульптура.

— Сослать в Сибирь, — приказал памятник Николаю Первому.

— Отправить в кругосветку, — сказал памятник Крузенштерну.

— Затоптать дикими конями, — предложил второй конь Клодта.

— Да ладно, — махнул рукой памятник Пушкину. — Подумаешь, пошалил немного. Быль молодцу не укор.

— Надо помолиться великому Ра, — сказал Сфинкс.

— Отправить на переплавку, — процедил памятник Александру Третьему. На него зашикали: «переплавка» было слово неприличное и ругательное.

— Эх, батенька, зачем уж так-то, — пожурил императора памятник Крылову из Летнего Сада. — Что с вьюноши взять? Какое нынче воспитание? В наше-то время молодежь воспитывали высоким штилем, на образцах возвышенных. В Италию, к примеру, отправляли, на статуи смотреть, на картины старых мастеров. Приедет такой охламон, поглядит на Давида Микельанджело али на Мадонну Винчиеву и враз перевоспитается. А нонеча…

Статуи молчали — переваривали информацию. Потом все посмотрели на Медного Всадника.

— Быть по сему! — отрезал Медный Всадник.

Глава 2 Будем считать до десяти

Пролететь от Питера до Рима трудно даже живому чижику, не то что бронзовому. Поэтому Чижик-Пыжик решил не ставить в этот раз спортивных рекордов, а скромно попутешествовать самолетом. Он совершенно открыто влетел в салон лайнера «Санкт-Петербург — Рим». Его все видели, но никто не поверил своим глазам. Чижик расположился в свободном кресле и предался невеселым думам.

Путешествие в Италию — это неплохо. Но при расставании памятник Крылову сказал:

— Однако, неслух, ты в италийскую столицу не развлекаться едешь, а перевоспитываться. Потребно устроить оное со всем прилежанием.

— И вот тебе конкретное задание, — подключилась Абстрактная Скульптура. — Из хотя бы десяти увиденных в Риме памятников ты должен извлечь мораль.

— Что извлечь? — поразился Чижик. — Мораль? Может, арматуру?

— Нет, ты должен сделать выводы о добре и зле, о вечном и преходящем, о плохом и хорошем. Десять памятников — десять выводов. А не сделаешь — накажем.

— Пока он там по заграницам шляется, весь Питер на уши встанет, — потер руки памятник Остапу Бендеру. — Решат, что Чижика опять свистнули.

Памятник стулу памятника Остапу Бендеру свистнул в качестве иллюстрации.

— Один ты меня понимаешь, — погладил стул Остап.

— Ты должен вернуться через пару дней, — подытожила Абстрактная Скульптура. — Иначе петербуржцы действительно подумают, что тебя украли, и сделают нового Чижика. Оно и правильно — порядочные памятники не должны бегать по белому свету… и скакать по мостовой во время наводнения…

И покосилась на Медного Всадника. Тот грозно нахмурился.

— А я что? А я ничего, — заторопилась Абстрактная Скульптура. — Я ничего не имею в виду.

— Ужо тебе! — сердито сказал Медный Всадник.

— Ужа тебе! — с восторгом повторил Чижик. — За пазуху! Разобрать бы еще, где у тебя пазуха… одни спиральки да шестеренки.

— Ужа? Ужа обеспечим, — обрадовался памятник Остапу Бендеру. Эти двое хорошо спелись. — А может, я с Чижиком в Рим поеду? Мы будем возвышенно вздыхать у Колизея и думать о вечном…

— Навздыхал один такой… весь Колизей развалился, — сказала Абстрактная Скульптура. — Ты на него тлетворно влияешь. И вообще, Чижик, марш в Италию, кому сказано!

Вот Чижик и оказался в Италии. В аэропорту имени Леонардо да Винчи он первым делом подлетел к статуе на площади:

— Слышь, мужик… и не жарко тебе в длинном платьишке? Как тут короче пролететь к самым воспитательным памятникам?

Леонардо не реагировал.

— Ну и ладно, — обиделся Чижик. — Я, между прочим, из России. Мы везде пройдем. Наш Суворов ваши Альпы напрочь уделал.

— Вообще-то у нас Апеннины, — подумал Леонардо, но промолчал.

— Ничего, — подумал Чижик. — Я им всем покажу, что значит питерский городской чижик. Перевоспитатели… Да я сам этих римских зазнаек перевоспитаю!

И полетел покорять Рим.

Глава 3 Битва в пути

— Фр-р-р!

Он трепыхался, роняя перышки, рвался изо всех сил. Но мощная лапа пригвоздила крыло к асфальту, и обманчиво мягкий голос произнес:

— Мрр! Какой темпераментный воробышек! Мрр! Какая энергия! Он далеко пойдет… вернее, пошел бы… увы… мрр.

— Мяу! Он никуда не пойдет, сейчас мы его съедим, — жизнерадостно поддержал другой голос. — Мяу! Дай поиграть! Ну мяу. Ну мяу-ленько! Ну не будь мяу!

— Сам лови, — огрызнулся первый. — А этот мняу.

Чивио понимал, что сейчас ему придет конец, но все равно бился, клевался, пытался вырваться. И вдруг…

— Бах!

Что-то темное и огромное, вроде камня, со свистом пролетело мимо Чивио и врезалось в лапу кота.

— Мяй! — заорал кот, лапа дернулась, Чивио вырвался и, роняя перья, неровно взлетел на карниз. Крыло болело зверски, но работало. А внизу творились странные вещи. Камень, попавший в кота, срикошетил от лапы прямо в подбородок. Кот закатил глаза и лег на бок. Это Чивио очень понравилось. «Камень» вспорхнул, немного покружил над поверженным злодеем, огляделся и заметил второго кота, удиравшего во все лопатки. С боевым кличем «камень» рванул вдогонку, поддал под зад убегавшему противнику, но сильно наказывать не стал. Видимо, посчитал, что тот меньше виноват — не ловил Чивио, а только смотрел. Сделав красивый разворот, «камень» вернулся к первому коту. Но поле боя опустело. Кот справедливо рассудил, что не стоит длить знакомство.

«Камень» радостно заорал, взлетел и приземлился на карниз рядом с Чивио.

— Просто житья нет от бандитов, — сказал он. — Привет. Меня зовут Чижик. Я — знаменитый памятник из Санкт-Петербурга.

— Ой, — поразился воробей Чивио. — Да ты бронзовый! А я тебя за камень принял.

— Ну, правильно. Я — краеугольный камень законности и справедливости в нашем городе. Всех спасу, защитю… ну… вот. Крыло болит?

— Ерунда, — поморщился воробей. — А я — Чивио, потомственный воробей из клана Навона.

— Навон? Это фамилия твоих родственников?

— Нет… я считаю, что это древний римский император, в честь которого назвали площадь.

— Ого! Ты потомок императора? Какие, однако, мелкие императоры жили раньше в Риме. И все в перышках и с клювиками!

— Да нет, я не потомок. Я — птица, а император — млекопитающее. А некоторые говорят, что его вообще не было. Просто раньше на этой площади происходили всякие игры, гулянья, кавалькады ездили — in agone. Постепенно in agone стало nagone, а потом navone. Мои предки веками жили на площади Навона. Это хорошее место: вода в трех фонтанах, много кафе, много людей, жующих пиццу и мороженое и роняющих крошки. Любой император был бы доволен, не то что воробей.

— Ты здорово знаешь историю, — похвалил нового знакомого Чижик. — А я вообще не знаю. И что делать — ума не приложу. Понимаешь, я влип в воспитательную туфту…

И Чижик рассказал, зачем его отправили в Рим.

— Ну и что ты расстраиваешься? — удивился Чивио. — Да в Риме памятников — не десять, а десять раз по десять и еще на десять, и еще куча останется. Я, конечно, не все знаю. Но римский воробей из клана Навона — это, я тебе скажу, не голубь с площади Сан Пьетро. Это звучит гордо! Мои предки веками изучали этот город… в основном, конечно, на предмет пожрать. Но все равно — мало в Риме уголков, которые я не знаю. Мы с тобой облетим некоторые памятники, я расскажу тебе их историю. Ты же спас мне жизнь… да я завалю тебя памятниками! Я тебя оглушу воспитательными сказками! А моралей будет такая куча, что скроет тебя с головой, только хвостик будет торчать!

— Вот здорово, вот выручил! — обрадовался Чижик.

Глава 4 Первая мораль комом

— Мы начнем с этой площади, — сказал Чивио. — Тут знаешь сколько всего воспитательного накопилось за две тыщи лет? В первом веке до нашей эры здесь был стадион. Тридцать тысяч человек вопило на здешних трибунах, болея за того или другого спортсмена — их называли гладиаторами. А потом в моду вошла другая игра — на этом стадионе убивали христиан. Однажды бросили сюда тринадцатилетнюю девочку Инессу, совсем голую…

— Даже без перышек? — ахнул Чижик.

— Да, чтобы ей было не только больно умирать, но и стыдно. Но случилось чудо, у нее мгновенно отросли волосы до пят и всю ее укрыли.

— И потрясенные зрители обрадовались, отменили казнь, дали ей много золота и выдали замуж за принца! — закончил довольный Чижик.

— Нет, ее все равно убили, — грустно вздохнул Чивио. — Видишь вон ту красивую церковь? Ее возвели в честь святой Инессы, как раз на месте ее гибели.

— Что?! Ну нет, я не согласен! — возмутился Чижик. — Ничего себе, воспитательная сказка про детоубийство! И какую же мораль прикажете вывести из этого зверского преступления? «Мойте голову шампунем «Деу», и в момент казни у вас будут длинные, пушистые волосы»?

— Да, — смутился Чивио. — С моралью что-то не то. Но ведь это правда, а из правды мораль иногда не та получается, какую хотелось бы… Сейчас я расскажу сказку. Может, в ней мораль получше будет.

СКАЗКА О ЛЖИ И ПРАВДЕ

Жили-были в давние времена два архитектора. Строили они в Риме дворцы и церкви, фонтаны и мосты. И никак не могли решить, кто из них более великий. Только и слышно было: «Я лучше!» да «Я лучше!». И вот построили они на площади Навона свои шедевры. Один — архитектор Борромини — построил красивую церковь Санта-Аньезе-ин-Агоне (в честь святой Инессы). А другой — архитектор Бернини — сделал фонтан Четырех рек, со статуями и украшениями. И вражда творцов передалась творениям. Церковь зловеще нависает над фонтаном, словно говоря: «Вот сейчас я упаду и раздавлю тебя!» А одна статуя фонтана Рио-да-ла-Плата в ужасе отгораживается рукой от церкви: «Я не могу видеть это уродливое строение!»

Так враждовали два шедевра с 17-го века. Воробьям это не нравилось. Ну как церковь упадет? Кучу воробьев передавит. Ну как фонтан все затопит? Куча воробьев захлебнется. Наконец один мудрый воробей из клана Навона взялся их помирить. Его звали Чильвио. Он подлетел к статуе Рио-да-ла-Плата и зашептал ей на ушко:

— Вот вы не любите церковь Святой Инессы, а она тайно вас обожает. Только это секрет, вы меня не выдавайте. Видите, как заботливо нависает она над фонтаном! Прикрывает вас от дневного солнца, от ночного ветерка. Да вглядитесь: она просто излучает любовь и нежность!

Статуя вгляделась. А дело было вечером, в сумерках здания на площади Навона красиво подсвечиваются. Смотрит статуя: и вправду свет идет от церкви.

— Излучает, — изумилась статуя. — Надо же… а притворялась, что ненавидит. Ну, ладно. В общем, не такая уж она и уродливая…

Потом Чильвио подлетел к церкви и тихо сказал ей:

— Вот вы не любите фонтан Бернини, а он тайно перед вами преклоняется. Видите, как статуя Рио-да-ла-Плата отгораживается рукой? Она не в силах вынести вашей ослепительной красоты.

— Да? — не поверила церковь. — А что же у нее выражение лица такое… не преклоненное?

— Так преклоняют не лица, а колени, — вывернулся Чильвио. — И вообще… это ее от восторга перекосило. Беднягу пожалеть надо, любовь — штука жестокая. Только это тайна, вы уж меня не выдавайте.

— Надо же, — сказала церковь. — Кто бы мог подумать… в общем-то, симпатичный фонтанчик. Особенно статуя Рио-да-ла-Плата. Лицо такое выразительное…

С тех пор на площади Навона царит мир и согласие.

— Я сразу мораль придумал, — обрадовался Чижик. — «Вовремя сказанное вранье всегда полезно».

— Ой, — смутился Чивио. — Там совсем другой вывод: «Доброе слово предотвращает злое дело».

— Не, моя мораль лучше подходит, — сказал Чижик.

— Ничего, может, другие памятники у нас более воспитательно получатся, — утешал его Чивио. — Вокруг площади Навона много интересного. Полетели, я тебе такое покажу…

Они не заметили, как из дверей церкви Санта-Аньезе-ин-Агоне выглянула странная тень. Выглянула, проводила взглядом улетающего Чижика и скрылась.

Глава 5 О земноводных

На уголочке площади Навона Чивио показал новому другу очень странное нечто.

— Ой… — поразился Чижик. — Ты кто?

Бесформенный кусок мрамора, в котором угадывалась обглоданная временем фигура, молчал.

— Я думал, может, ты догадаешься, — сказал воробей. — С 1510 года никто понять не может, что это такое. Памятник — а кому — неизвестно. Когда строили вот этот дворец Браски, нашли античную скульптуру, всю покалеченную. Кто нашел, сказал: «Не, мне этот ужас не нужен. Сейчас я его подарю кому-нибудь на день рождения». И стал предлагать всем подряд. Но никто уродливую статую не взял. Тогда ее прямо тут поставили, где нашли. А что? Человек старался, делал… пусть стоит.

— Так это памятник древнеримскому мастеру? — спросил Чижик.

— Да нет, ты слушай. Все бы ничего, но на шее статуи стали появляться бумажки с эпиграммами — это такие злые стихи про начальников. Решили, что виноват живший поблизости сапожник Пасквино. Он все время правды добивался. И статую прозвали Пасквино. А эпиграммы клеили уже все, кому не лень. Полиция их спрашивает: «Это вы наклеили гнусный пасквиль на графа N?» — «Нет, это статуя сама», — пожимает плечами обвиняемый. Слово «пасквиль» так и получилось.

— Так это памятник сапожнику? Какие, однако, оригинальные сапожники в Риме… больше на объевшихся амеб похожи, — заметил Чижик.

— Римские сапожники — самые красивые сапожники в мире! — заступился Чивио. — Ты дальше слушай. Однажды на пузе у Пасквино появился листочек с эпиграммой на папу Адриана IV. Такая хорошая эпиграмма получилась, весь Рим хохотал. Папа обозлился. А как же — самый главный христианин на земле, самый большой начальник после Бога — а его просто размазали по этому самому Пасквино. Папа приказал: «Раздробить Пасквино и бросить в Тибр!» «Не надо, — взмолился весь Рим. — А чем мы развлекаться будем? Радио нет, телевидения нет… один Пасквино — милейшее создание, общий любимец, хотя и не гений чистой красоты». Но папа сказал, что он очень обиделся и все равно статую сломает. Рим загрустил — жалко Пасквино. И тут вперед вышел поэт Торквато Тассо и сказал:

— Я спасу Пасквино!

— Ура! — сказали римляне.

До сих пор все в этой истории правда. А дальше начинается сказка.

СКАЗКА О ВЫГОДНОЙ ЖЕНИТЬБЕ

Сидит поэт у памятника Пасквино и думает, как ему статую спасти. Ничего придумать не может. Совсем скис. А у его ног воробьишки прыгают:

— Чив-чив! Что, Торкватушка, невесел, что головушку повесил? Али сказал батюшка (в смысле папа Адриан IV) слово неприветное? Али иная пришла беда неминучая?

— Да вот, пообещал своим словом молодецким, что спасу Пасквино от злого папы. А чегой-то не спасается.

— Чив-чив, — шумят воробьишки. — Мы тебе поможем.

Надо сказать, что воробьи этого Торквато Тассо знали как исключительно порядочного человека. Он всегда им кусочки от булочек крошил. Выступил вперед самый старый, седой воробей из клана Навона и сказал:

— Видишь камешек маленький у подножия статуи? Возьми его и брось в фонтан на площади Навона. И увидишь, что будет.

Не поверил ему Тассо — что глупая птица может насоветовать! Но камешек поднял, поблагодарил учтиво и пошел на площадь Навона. Потому что он с детства любил камешки в воду бросать. Бросил камень в фонтан — тогда фонтан другой был, поскромнее. Забурлила вода, вынырнула оттуда лягушка, во рту камешек держит:

— Бери свою стрелу, добрый молодец, а меня возьми замуж… странная какая-то стрела, каменная. Обратно что ли каменный век вернулся?

— Нет-нет, — перепугался Тассо. — Я не жениться пришел, а совета спросить.

— Все совета спрашивают, а жениться никто не хочет, — вздохнула лягушка. — Будь по-твоему, добрый молодец, расскажи свою беду неизбывную, авось вместе что и надумаем.

Тассо объяснил, в чем дело. Лягушка хмыкнула и что-то пошептала поэту на ушко. Потом залезла к нему в карман, и они ушли с площади.

На следующий день пришел Тассо к папе Адриану.

— Вот сейчас я статую разобью и в Тибр выброшу, — пригрозил папа.

— Нельзя, Ваше Святейшество, — строго сказал Тассо, — есть предсказание: «Если Его Святейшество сделает это, то из вод Тибра выйдут лягухи несметные и станут квакать его голосом и под его указку» (это, между прочим, не сказочные, а подлинные слова Тассо).

Папа ошалел от такого заявления:

— Да ну! Не выйдут!

— Выйдут!

— Не выйдут!

— Выйдут!

— Не выйдут!

— Ква!

Огляделся папа — лягушек нет, а кто-то квакает.

— Это ты квакаешь? — подозрительно спросил он у Тассо.

— Я, конечно, поэт, но не до такой же степени, чтобы квакать, — возмутился Тассо. — Это уже лягухи несметные вылезают из Тибра. Ой, смотрите, лягуха! Несметная-несметная! Какая неожиданность!

И достал из кармана вчерашнюю свою знакомую.

— Да я еще не ломал Пасквино! — обиделся папа. — Чего она приперлась раньше времени!

— Для профилактики, — объяснила лягушка.

И папа не стал разбивать Пасквино и бросать его в Тибр. Тассо добился своего.

— А он женился на лягушке? — спросил Чижик. — У нас в сказке Иван-царевич в похожей ситуации женился.

— Не знаю, — растерялся Чивио. — Наверное. Теперь мораль…

— А я знаю: «Чтобы добиться своего, даже на лягушке женишься».

— Нет, там хорошая мораль: «Обещал — выполняй, не вздыхай и не стенай».

— «Стенай» — это кто? — не понял Чижик. — Ох и труден итальянский язык… даже птичий.

И никто не заметил, что из дверей палаццо Браски выглянула тень. Выглянула — и скрылась.

Глава 6 Лучшие в мире ангелы

— Не ладится у нас мораль, — сказал Чивио. — Наверное, я памятники не те выбираю. Вот что: самые высокоморальные памятники — это ангелы. У нас в Риме много ангелов. Один совсем рядом, у церкви Сант-Андреа-делла-Вилле. Про него рассказывают так: архитектор поручил Ринальди украсить церковь. Но церковь ему не понравилась. «Фу, говорит, какая-то высокая, узкая, еще рухнет». «Не рухнет, — возразил архитектор Мадерна, который делал купол. — Украшай давай». И Ринальди сделал одного ангела и поставил его слева так, словно он подпирает фасад. «Ангел держит вашу падающую церковь, — говорил он. — А иначе все рухнуло бы».

— Это сказка? — спросил Чижик. — Пора мораль придумывать?

— Нет, это правда. А в правде какая мораль… Полетели лучше к замку Святого Ангела. Там на мосту Святого Ангела есть целых десять ангелов, да еще один на крыше. Про них хорошую сказку рассказывают.

СКАЗКА ОБ АНГЕЛЕ И ВОРОБЬЕ

Давным-давно, в 590 году, пришла в Рим Чума. Ох и страшная болезнь: утром здоров, в обед болен, вечером мертв. Сотнями помирали римляне, а по улицам Вечного Города ходила Чума в черном плаще с капюшоном, постукивала посохом, поглядывала пустыми глазницами — кого бы еще погубить. Взмолились люди: «О Господи, спаси нас». И тогда прилетел с неба ангел, сел на крышу мавзолея императора Адриана и вложил меч в ножны. Стали римляне думать, что сие означает.

— Это знак, — говорили одни. — Что Чума ниспослана нам за то, что все время с кем-то воюем. Вот помиримся со всеми врагами — и чума окончится.

— Это знак, — говорили другие. — что надо мечом отрубить голову кому-то, кто сглазил наш город. Как отрубим, так чума и кончится.

— Это знак, — говорили третьи, — что чуму надо лечить хирургическими методами. А меч ангела — это скальпель-переросток.

— В любом случае это знак, что чуме скоро конец, — решили исстрадавшиеся люди.

Был там один юный воробей из клана Навона — Мавзолей-то не так уж далеко от площади Навона. Послушал, поглядел, ничего не понял и полетел спросить, что сие значит. У одного горожанина спросит, у другого — все только шарахаются, говорящего воробья путаются. И видит воробей: идет по улице женщина в черном плаще, посохом постукивает, костями побрякивает, черепом посверкивает.

— Тетенька, а тетенька, — говорит воробей. — Можно я тебя спрошу…

— Можно, — спокойно говорит женщина. — Только я не тетенька, а Чума…

Воробьи чумой не болеют, так что ему все равно было, что Чума, что аппендицит.

— Тетенька Чума, а я что видел! — сказал воробей из клана Навона. — На мавзолей Адриана села птичка. Большая-пребольшая, четвероногая, и крылья у нее в перышках, как положено. Одной ногой она взяла палочку и вложила в другую палочку. Это что значит?

Задумалась Чума.

— А сильно большая птица-то?

— Да с дом будет.

— Тогда это птица Рух, — вспомнила Чума. — Я в прошлом году по Самарканду и Багдаду погуляла, так слыхала про нее.

— А почему четвероногая?

— А про запас. Эти сарацины такие хитрые, везде запасы делают, — объяснила Чума.

— А палочки зачем?

— Наверное, гнездо строит, — сказала Чума. — У рухов сейчас пора гнездования.

— Ой, так она в Риме навсегда останется, деток выведет… А я вот слышал, что птица Рух питается не булками и не червяками, а чумками. Обычно она ловит и ест собачьи чумки, их легче поймать. Но и настоящей, человечьей чумой не брезгует. Сидит сейчас птица Рух на куполе, облизывается… Оттуда, с высоты, нас хорошо видно…

Опять задумалась Чума.

— А пойду-ка я в Венецию, — сказала она. — Говорят, красивый город. Многолюдный.

И пошла, торопливо постукивая посохом.

— Тетенька Чума! — жалобно позвал ее воробышек. — Я пошутил! Ну, чего ты шуток не понимаешь…

Но Чума не услышала и ушла. И эпидемия в городе кончилась. Благодарные римляне поставили на вершине купола Мавзолея фигуру ангела, вкладывающего меч в ножны. И правильно — воробей в качестве памятника на куполе смотрелся бы куда менее эффектно.

— Теперь мораль…

— Знаю! — воскликнул Чижик. — «Одни работают, а другим за это памятники ставят!»

— Нет, ну что ты! Ангел же правильно предсказал окончание эпидемии! Его справедливо увековечили! На самом деле мораль такая: «Всякое зло добра боится». Посмотри, какие ангелы красивые. Их позднее на мосту поставили, в 17 веке. Архитектор Бернини с товарищами делал.

— Большие какие, — уважительно заметил Чижик. — Красивые, беленькие… печальные. Ой, а вот этот веселый! У него в правой руке мороженка! Ой, и в левой тоже мороженка!

— Да что ты! — возмутился Чивио. — Ангелы мороженого не едят.

— Бедняги, — пожалел Чижик. — А что это он держит непонятное? Я думаю, что все-таки мороженое. Поэтому и веселый такой. Очень хорошие ангелы. Особенно этот, с мороженкой.

— Кстати, — сказал Чивио. — Пора и нам перекусить. И на ночлег устраиваться. Я тебе покажу отличное местечко под карнизом дворца Памфила на площади Навона. Но сначала заскочим поесть спагетти.

— Я, конечно, съел однажды пять «бродячих собак»… ну, булок в кафе «Бродячая собака». Но обычно я не ем, — отказался Чижик. — Я бронзовый.

— Что? — изумился Чивио. — Ты не ешь спагетти? А пенне? А равиоли? А лазанью?

— Да я бронзовый!

— Ты можешь быть хоть мраморный. Но в Италии все едят пасту — это разные макароны. Так что полетели в пастицерию.

Птички улетели. Быстро темнело. В замке святого Ангела и на мосту включили подсветку. Тени заметались под мостом, зависли над ангелами.

— Куда они делись? — спросила одна тень мраморного печального ангела. — Портун потерял их, едва они отошли от дверей. А мы полны сил только в сумерках. Где они? Живая птица и бронзовая птица?

— Сгинь, исчадие ада, — надменно сказал печальный ангел. — Мы не выдадим маленьких божьих пташек силам тьмы.

— Ай-я-я-яй! — обиженно заверещал кто-то невидимый.

— Ты, каменный болван! — возмутился второй голос. — Мы были великими, когда ты еще валялся в каменоломне!

— Отстань, Сумман, а то как дам мороженкой! — ухмыльнулся веселый ангел. — У меня их две, так что одной для такой цели не жалко!

— Молнией зашибу! — пригрозила тень.

— А мы обгромоотводенные как ценные памятники архитектуры, — ехидно сказал веселый ангел и лизнул мороженое в левой руке.

— Мы ведь можем вспомнить, что у нас тоже есть крылья! — загремел басом третий Ангел, самый величественный. — Щас как вдесятером взлетим с моста, как нападем…

— Ладно, — вздохнула Тень. — Убедили. Исчезаем. Пошли, братва, нас тут не поняли в натуре.

И четыре тени метнулись от моста Святого Ангела. Или это были летучие мыши?

Глава 7 Памятник мудрым мыслям в крепкой башке

Вам приходилось просыпаться летним утром во дворце на площади Навона? Сверкают фонтаны, улыбаются наяды, статуя Рио-делла-Плата приветливо машет церкви Святой Инессы. Пахнет кофе, рогаликами и цветами. Уличные художники расставляют свои мольберты, торговцы сувенирами раскладывают свой разноцветный товар, путеводители на лотках весело трепещут на ветру. Взъерошенный Чивио слетел с карниза дворца Памфила, Чижик — за ним.

— Сегодня я покажу тебе памятник старому другу нашего семейства, — сказал Чивио.

Между причудливыми палаццо площади Мадам, мимо нарядных домов пьяццы Святого Евстафия, мимо серой громады Пантеона пролетели они на чудесную площадь. Посреди площади стоял мраморный слон.

— Вот! — торжественно сказал Чивио. — Все воробьи из клана Навона чтут его как родственника.

— Но это же слон! — удивился Чижик.

— Естественно, не кошка, — хмыкнул Чивио.

— А почему слон стоит напротив церкви? А почему у него на спине столб вроде телеграфного? А почему…

— «Почему, почему», — передразнил Чивио. — Чтобы было! В Риме нет никаких «потому что», в нем сплошные «чтобы было». Эта площадь — очень странное место. В давние времена здесь стояли храмы римской богини ремесел Минервы и египетских богов Изиды и Сераписа. Потом построили христианскую церковь Санта Мария сопра Минерва. Потом тут, в церковном дворе, осудили Галилея за то, что земля вертится. Хотя не он ее запустил, между прочим. Много чего было. И вот в 1665 году монахи копали огород и нашли вот этот здоровенный египетский обелиск. Как он вырос в огороде вместо морковки — неизвестно. Вроде бы его солдаты Юлия Цезаря сперли в Египте, поставили на Марсовом поле, а он оттуда сбежал и в землю закопался… Папа приказал поставить обелиск на площади. И не просто так, а на слона. И мораль написать: «Чтобы вынести тяжелые мысли, надо иметь крепкую башку».

— Так и написали? — ахнул Чижик.

— Так и написали: «Сколь надобно иметь крепкую голову, символом коей да будет сия бестия, дабы вынести тяжесть мудрости, символом которой да будет сей обелиск». «А я в жизни слонов не видел», — сказал архитектор Бернини. «А кто видел? — возразил папа. — Может, я? Делай смело, никто из римлян со слонами не знаком и не уличит в невежестве. Лишь бы видно было, что не корова».

«На этот счет не волнуйтесь, Ваше Святейшество, я его без рогов сделаю», — заверил Бернини и соорудил симпатичного печального слона со странно вывернутым хоботом, ушами в фестончиках и слегка ослиным хвостом. Он хорошо все рассчитал, чтобы слоник держал обелиск и не уронил его. А архитектор Феррата не поверил расчетам и подставил под пузочко слонику мраморную подставку. Прикрыл попоной — авось Бернини не заметит. Бернини, конечно, заметил, жутко обиделся, хотел слона забрать. В общем, все переругались.

— Но почему же этот слон — друг воробьев?

— О-о, это совсем другой слон… Видишь ли, друг Чижик, Бернини действительно слонов не видел. Поэтому ему дали посмотреть картинку. На картинке был нарисован слон, который попал в Рим за сто лет до описываемых событий. И с этой картинки Бернини сделал своего слоника. Про это в Риме рассказывают так…

СКАЗКА ОБ ОТРАВИТЕЛЯХ, ПРИЗРАКАХ И НАСМОРКЕ

Жил-был в Риме кардинал делла Ровере. Это был человек умный, властный, жестокий, веселый и остроумный. Когда его выбрали папой — главой всего католического мира и наместником Бога, он взял себе имя Юлия Второго.

— Но ведь папы Юлия Первого не было! — удивлялись приближенные.

— Зато был император Юлий Цезарь — Первый. А я второй, сразу после Цезаря, — объяснил скромный папа.

И вот в 1503 году папе подарили живого слона. Папе слон ужасно понравился — такой большой, такой добрый! С ушками! С хвостиком! Папа даже приказал поселить его в Ватикане. Приближенные возразили: святотатство, зверю не место в Священном городе! Папа сказал: «И не такие твари переступали священные чертоги…» И невинно поглядел на своих «коллег» — вот на этого, на того и еще на вон того… «Коллеги» заткнулись.

Римляне полюбили слона. По утрам, когда слон гулял по улицам, его все угощали вкуснятинкой. Но особенно любили его воробьи. Потому что он их катал на могучей спине. А если ты маленький воробей, то тебе очень приятно чувствовать себя выше и сильнее всех.

— Да, — кивнул Чижик. — Я как-то сел на голову Медному всаднику — незабываемое ощущение.

— И вот один воробей из клана Навона однажды влетел в окно какого-то палаццо (оставшегося неизвестным) и подслушал разговор одного господина (оставшегося неизвестным) и второго господина (оставшегося еще более неизвестным). Речь шла о том, чтобы отравить слона! Вообще-то неизвестные господа хотели отравить самого папу. Но это было сложно. А со слоном расправиться проще — подсунуть на прогулке пирожок с мышьяком… Слон ведь привык, что его все любят, и ел все, чем его угощали горожане.

— Кошмар, — подумал воробей, клюнул в нос одного господина, (оставшегося неизвестным), припечатал более весомый след на лысине другого господина (оставшегося еще более неизвестным) и улетел.

Направился он, конечно, прямо к слону. Так и так, дорогой друг, не ешь на прогулке пирожков и булочек.

— А толку-то? — сказал умный слон. — Они могут и в обычную мою еду яду подсыпать. Бежать надо… Прямо не знаю, что и делать.

Собрались все воробьи клана Навона. Судят-рядят, ничего сообразить не могут. Наконец придумали:

— Сделаем так…

И вот утром служители увидели, что слон лежит на боку и не шевелится.

— Помер! — закричали они. — Его отравили!

Через час уже весь Рим знал, что хотели отравить папу, но промахнулись и отравили слона. Перепутали маленько. Или папа потянулся к отравленному пирожку, а слон его отпихнул и героически съел яд сам — чтобы обожаемого хозяина спасти. Проститься с любимым зверем пришел весь город. Его бездыханное тело буквально засыпали цветами. Впрочем, самым наблюдательным показалось, что тело не такое уж бездыханное, бока так и ходят.

— Может, он притворяется мертвым?

— Да что вы! — возражали им. — Животное не может притворяться. Он безусловно испустил дух. Просто слон большой, духа в нем было много… вот он и выходит постепенно.

У морды слона сидел воробей. Когда спрашивали, зачем тут птица, воробей сурово объяснял:

— Почетный караул.

— Душно мне под этими цветами, — шептал притворявшийся слон. — Чего они меня как клумбу засыпали… Долго еще лежать-то?

— Терпи, — шептал воробей. — Уже пол-Рима тебя оплакало. Сейчас вторая половина оплачет — и все.

Воробьиный план был хорош: слон притворится мертвым, ночью тихонечко выберется из Ватикана и, не опасаясь погони, пойдет на родину, в Индию. Но слишком много цветов насыпали на «труп» любимца безутешные римляне. Пряные запахи так и лезли в нос. «Труп» как чихнет! Римляне ахнули. Понимая, что конспирация рухнула, слон вскочил, встряхнулся, сметая охапки роз, и ринулся к выходу с воплем:

— Я призрак! Я призрак! Я призрак!

Следом летел воробей из клана Навона и подтверждал:

— Он призрак! Он призрак! Он призрак!

— Ишь ты! — жалостливо качали головами римляне. — Вот ведь изверги, как допекли зверюшку! Аж призраком заделался, бедолага.

Так слон с помощью воробьев спасся от смерти и убежал на родину. Но во всех путеводителях написано, что слона Аммона, подаренного папе, отравили. Только воробьи знают правду.

— А мораль? — спросил Чижик. — Моя тебе все равно не понравится: «На все начхать! И никакие враги не страшны».

— Мораль такая: маленький друг может спасти от большого врага, — закончил Чивио. — Сколько у тебя уже памятников с моралью?

— Всего четыре, — вздохнул Чижик. — Надо еще шесть.

— Сейчас полетим на палатинский холм, там целых два подходящих памятника, — сказал Чивио. — До свидания, уважаемый слон.

Слон кивнул и грустно оглядел опустевшую площадь. Из дверей церкви Санта Мария сопра Минерва выглянула тень… и спряталась. Воздух слегка задрожал над слоником, и мутный голос произнес:

— Каменный зверь, помоги нам. Мы плохо видим при свете… Куда направились две птицы — живая и бронзовая? Они говорили, куда полетят?

— Ай-я-я-яй! — укоризненно заверещал кто-то невидимый.

Слон подумал — видимо, вспомнил семейную историю, как воробьи спасли от яда его предка, слона Аммона. Потом сморщил нелепо изогнутый хобот и ка-ак чихнул!

Мощным чихом прозрачные тени отнесло в сторону и шмякнуло о стену церкви.

— Вы уж извините, — интеллигентным голосом сказал слоник. — Насморк у меня. На всех чихаю.

Глава 8 Не смотри на этот памятник!

— Вон какой-то памятник, — показал Чижик. — Напротив какого-то странного дворца.

— Не смотри туда, — сказал Чивио. — Это Алтарь Отечества.

— Почему не смотреть? Излучает излучение? Которое радиоактивное и для глаз вредное?

— Да нет, просто некрасиво. Люди-римляне не одобряют эту белую громаду, обзывают то свадебным тортом, то чернильницей, то пишущей машинкой. А воробьям-римлянам все равно.

— Мужик вроде ничего, — вгляделся Чижик. — И конь симпатичный.

— Это не мужик, а король. Виктор Эммануил, первый монарх объединенной Италии. Сначала был древний Рим — единая великая страна. А потом все переругались, передрались и развалились на много-много отдельных государств. Не Италия, а салат какой-то. И только в 19 веке все эти итальянские мини-государства объединились в цельную Италию. И Виктора Эммануила выбрали королем, за что ему вечная слава. Между прочим, статую отлили из бронзы старых пушек замка святого Ангела.

— Ух ты! — обрадовался Чижик. — Так он, наверное, иногда стреляет?

— Не. У него ружья нет.

— Вот мы проверим, — и Чижик подлетел к красивой стройной статуе. Он завис над ухом короля и неожиданно суровым голосом скомандовал:

— Орудие, к бою! Огонь!

— Бабах! — сказал бронзовый король и смутился: — Тьфу ты, опять не выдержал. Ничего с собой поделать не могу — что-то у меня внутри стреляет по команде.

— Э-э, уважаемый король, у всех у нас что-то внутри порой стреляет по команде, — назидательно сказал Чижик. — Условный рефлекс называется. А теперь расскажите нам сказку. С моралью. А то нам сказок до нормы не хватает. А с моралью просто кризис.

— Я не сказочник, я король! — гордо отказался Виктор Эммануил. — Я объединил Италию!

— Вот про объединение и расскажите, — посоветовал Чижик. — Очень назидательно получится.

— Разве что про объединение… — заколебался король. — Ну, ладно. Это очень старая древнеримская сказка. Ее у нас многие народы заимствовали и по-своему рассказывали.

СКАЗКА ПРО ОБЪЕДИНЕНИЕ

Жил-был в древнем Риме один соответственно римлянин. Жил он на какой-то виа рядом с какой-то пьяцца и звали его то ли Публий Корнелий Лукреций, то ли Лукреций Корнелий Публий… в общем, что-то трехэтажное. И было у него три сына, тоже соответственно римлянина. Они все время друг с дружкой ссорились. И дрались, хотя уже большие были. То один другого в лоб, то другой третьему в глаз, то третий первому в неудобо-называемую часть тела. Как в какую? В солнечное сплетение, конечно. Неудобно называть, длинно. Зеленка расходовалась, как компот, а бинты милями покупали. Соответственно, надоело это отцу. Взял он веник и как треснул первого попавшегося сына.

— Ты чего дерешься? — удивились детки.

— Вот, сломайте лучше веник, — сказал отец и подал означенную утварь.

Сыновья ломали-ломали — соответственно, не сломали.

— Импортный, наверное, — говорят они. — Крепкий. Египетский, поди.

Отец разобрал веник по прутикам и сказал:

— Теперь сломайте веник в разобранном виде.

Братья, соответственно, легко поломали прутики и говорят:

— Может, еще чего сломать надо?

— Не надо. Лучше извлеките из этого мораль, — сказал отец.

Братья поворошили кучу прутиков — нет в них морали, ничего нет, соответственно, мусор.

— Поодиночке прутики легко сломать, а веник вы не смогли осилить, — подсказал отец. — Будете все вместе — никто вас не осилит. Вон воробьи из клана Навона всей стаей нападают — будьте и вы заедино.

— Ага, — кивнули братья. — А как же тогда драться?

Подумали они, подумали и пошли, соответственно, в гладиаторы. И всегда побеждали, потому что дрались вместе, втроем против одного. Они всегда помнили про веник. Их и прозвали «братья Веники».

Вот так и с Италией вышло. Отдельные государства — Неаполитанское, Сицилийское, Венецианское и другие — были слабые, хоть и красивые. А все вместе они образовали могучую и великую Италию. Соответственно.

— А мораль? — спросил Чижик.

— В единении — сила! — закончил Виктор Эммануил.

— А я бы сказал так: «его по морде били веником, электробритвой и кофейником, а надо было утюгом…» — процитировал Чижик старую студенческую песню. Он ее тихо пропел, чтобы король не услышал. Вдруг зазря примет на свой счет и обидится. Короли — они такие. А этот Чижику понравился, даром что Чивио его критиковал. Добрый, сказку рассказал. И бабахает душевно. Соответственно…

Глава 9 Кошка с улицы Кошки

— Ой! Кошка! Кошка! — заорал Чижик и сел на карниз дома.

— Ну и что? — зашипел на него Чивио. — Ну, кошка. Ты что, кошек не видел?

— Но она же мраморная! Это памятник кошке! Ура!

— Что мраморные, что живые — все равно гады. Вернее, гатты. Гатта по-итальянски кошка. Эта улица из-за мраморной кошки называется Виа делла Гатта.

— Ура! Гады! — радовался Чижик. — То есть гатты! Бей гадов! То есть гаттов!

Он клюнул в хвост мраморную кошку, сидевшую на карнизе Министерства иностранных дел Италии. И очень удивился, когда кошка зашипела и шлепнула его лапой.

— Будешь дразниться — дам больно, — сказала мраморная кошка и полизала хвост.

— И рад бы не клеваться, да приходится, — вздохнул Чижик. — Кошки и птицы — естественные враги. Мы клюемся, вы кусаетесь и когтитесь… или что вы там делаете с когтями?

— Маникюр, — фыркнула кошка. — Мы с тобой оба памятники. Ты — птице, я — кошке. Что нам делить? Иди поближе, я расскажу тебе чудную сказку.

— С моралью? — оживился Чижик.

— С чудной моралью и стихотворным эпилогом, — сказала кошка и облизнулась. Чижик подскочил поближе, приготовился слушать…

— Не верь ей! — закричал Чивио.

Но было поздно. Мраморная кошка прыгнула… в ее лапах бился бронзовый комочек.

— Так не честно! Так не честно! — верещал Чижик-Пыжик.

— А нападать сзади и клеваться честно? — спросила кошка. — Молчи уж о чести, маленький бронзовый шпион… я тебя насквозь вижу. Впредь будет наука.

Она разжала когти. Чижик вывалился, затрепыхал крылышками и отскочил на соседний карниз. Кошка изогнулась и вылизала спину.

— Чего она все время лижется? — спросил Чижик.

— Это у нее нервное, — предположил Чивио, разглаживая другу перышки.

— Сейчас и ты получишь, — пригрозила кошка.

— А что? Воробьи не вылизываются, потому что у них нервы крепкие. Между прочим, вы обещали сказку с моралью, госпожа кошка. На стихотворном эпилоге я не настаиваю.

— Это была военная хитрость, — объяснила кошка. — Чтобы ты поближе подошел.

— Я сам знаю историю про нее, — сказал Чивио. — Все римляне знают, что в этом доме — дворце Грациоле — не всегда было Министерство. Когда-то здесь жил один богач. Его красавица-дочка полюбила бедного офицера. Отец запрещал им встречаться и даже запер дочь во дворце. А девушки не воробьи, крыльев не имеют. Но зато они хитрые. Девушка выдрессировала своего кота — живого, а не мраморного. Непонятно как — эти зверюги плохо обучаются, не в обиду вам будь сказано, госпожа Гатта. Тем не менее кот исправно бегал от девушки к офицеру и относил любовные записки. Офицер придумал, куда девице бежать из дома, чтобы встретиться с ним и жениться.

Но кот с запиской, где это написано, попал под лошадь. Его задавила карета. И девушка не знала, куда бежать. А куда-нибудь она бежать боялась, потому что боялась прибежать не туда. А жених решил, что она его срочно разлюбила, обиделся и назло невесте погиб на войне. Девушка очень горевала и заказала скульптору мраморный портрет кота…

— Логичнее было бы, если бы она заказала мраморный портрет жениха, — заметил Чижик.

— Ну… может, кот ей больше нравился, не знаю. А может, скульптор умел ваять только котов.

— А мораль? — спросил Чижик.

— Тут нет морали, это же не сказка, а правда, — сказал Чивио. — Ведь это правда, госпожа Гатта?

— Сплошное вранье от усов до хвоста, — сказала кошка и вылизала заднюю лапу. — Я, конечно, могу рассказать, как все было на самом деле…

— Только близко мы не подойдем, — отодвинулся Чижик.

СКАЗКА О КОШКАХ-МЫШКАХ

Это было давно и не здесь, а на пьяцце Минервы. Там сейчас стоит церковь Девы Марии и мраморный слоник. А тогда был иной храм иных богов. И вот однажды вечером внутрь проскользнула маленькая тень. Тень оглянулась, сверкнула зелеными глазками и сказала: «Мяу!»

— Брысь! — поморщилась Изида, хозяйка храма.

— Сама брысь, — оскорбилась гостья. — Зазналась, однако, сестрица богиня. Своих не узнаешь.

— А, это ты, Бастет, — слегка кивнула Изида. — Зачем пожаловала? Хочешь о чем-то попросить?

— Нет, я хочу, чтобы ты меня попросила, — ответила гостья. — Я могу тебе помочь… может, даже спасти… мяу.

И полизала лапку.

— Ты неприличная богиня, все время вылизываешься, — сделала замечание Изида. — И о чем мне просить тебя? Мне — которой молятся тысячи египтян и римлян. Тебя — которую забыли в Египте и почти не знают в Риме?

— О чем? О совете, — сказала богиня-кошка. — Я могу дать совет.

— Не хочу, — дернула плечом Изида.

— А я все равно дам, я вредная, — хихикнула богиня-кошка и вылизала хвост. — Уходи из Рима, сестрица, убегай, пока не поздно. Или найди хорошее убежище, спрячься в подземелья Колизея, там уже есть наши… Катакомбы на Аппиевой дороге тоже неплохое место. Спасайся, всемогущая богиня.

— Да кого мне бояться? — изумилась Изида. — Я самая великая, самая…

— Скоро римляне прогонят всех богов, сожгут и побьют их камнями, — сказала Бастет. — Их сердца иссохли и не вмещают веру во всех богов. Их маленькой души хватает только на одного бога. Тень креста нависла над твоим храмом, Изида…

— Глупости, — скривилась Изида. — Да и чего ждать от богини, которая ловит мышей! Уйди с позором, о негодное млекопитающее!

— Сама земноводная насекомая, — обиделась Бастет. — Ну и уйду. Мяу.

— В моем храме нет места вылизывающимся кошкам! — и Изида величественно указала на дверь.

— Нет места кошкам? Как мило! Пи-пи-пи, — сказала мышка и вышла на середину зала.

— А-а-а! — заверещала Изида. — А-а-а! Бастет, будь хорошей киской, убери этого мыша! А-а-а! Какие у него клыки… ой, боюсь! Съешь его!

— А вот сама ешь, раз в твоем храме нет места кошкам, — сказала Бастет, с сожалением оглядев толстенькую мышку. — Мышь, ты что замерла? Фас! Пиль! Хватай ее!

Мышка радостно бросилась на Изиду. Бастет выскользнула на улицу и пошла по ночному Риму, вдыхая свежий воздух. «Конечно, можно спрятаться в Колизее, — размышляла она. — Там уже Василиск, там стриги и вообще много знакомых. Можно освоить катакомбы… но как жаль покидать эти улицы, не видеть эту толпу, не нюхать эти розы…»

Кошка подняла голову и посмотрела, как воробьи устраиваются на карнизе дома — на ночлег. Воробьи подали ей мысль… Кошка прыгнула на карниз дома и замерла камнем. Мраморное изваяние пережило гибель языческих богов, вселение новых святых в старые храмы и многое другое. Она была не римской, а египетской богиней — но она полюбила Рим и осталась в нем навечно.

— Но этому дому нет двух тысяч лет, — возразил Чивио.

— А кто тебе сказал, что Бастет приклеилась к одному дому? — ехидно спросила кошка. — Пару сотен лет посидишь на одном карнизе, еще пару сотен на другом… Зато здесь, в гуще событий, в римской толпе. А где Изида? То-то. Сама земноводная.

— А стихотворный эпилог? — вспомнил Чижик.

— Да пожалуйста:

Только глупые Изишки Ловят мышку на мормышку.

— Это в смысле «Изидка дура» — перевел Чижик. — А мораль я сам придумал: «Ешь скорей живых мышей, расцветай и хорошей!» Это реклама.

Мраморная кошка удивленно посмотрела на Чижика:

— Птица, а соображает…

— Но ведь вы не богиня, госпожа Гатта, — грустно сказал Чивио. — Вы просто мраморный памятник безымянному коту.

Кошка полизала лапку и легла на карнизе.

— Мяу, — сказала она.

* * *

— Куда? Куда они полетели?

Кошка презрительно посмотрела на четыре тени, корчащиеся в солнечных лучах.

— Раскудахтались, — проворчала она. — Куда надо, туда и полетели.

— Куда? Мы не успеваем за ними, они живые, — пожаловалась одна тень.

— Ай-я-я-яй! — заверещал кто-то невидимый.

— Ты должна нам помочь, — строго сказала другая тень. — Ты такая же, как и мы. Ты — на нашей стороне, Бастет.

— А что вы им сделаете? — спросила Кошка.

— Мы м-м-м… ничего не сделаем, — замялась вторая тень.

— Отдадим Василиску, — проговорилась первая тень. Третья и четвертая шикнули на нее хором.

— Они полетели налево, — сказала кошка. — Вон туда, вы поняли? Не прямо, а налево. Они проголодались, а там — хорошая пиццерия. Ее содержит замечательный трактирщик Никколо Торнини.

Тени, не сказав спасибо, бросились налево. Кошка ехидно ухмыльнулась и подумала: «Я даже не очень и наврала. Никколо Торнини действительно замечательный трактирщик… был… он умер триста лет назад. Как бежит время-мя-мяу…»

Глава 10 Как ловят богов

— Странно, — сказал Чивио. — Время от времени мне кажется, что за нами следят…

— Кто? — удивился Чижик. — Кошки?

— Не знаю. Вроде бы некому. Конечно, здесь Палатинский холм, чужая территория. На этих землях командуют воробьи из клана Нумы Помпилия. Но мы никогда не враждуем.

— Нума Помпилий — это знаменитый воробей?

— Почти. Это второй царь Рима.

Очень хитрый был дяденька. Про него много сказок рассказывают.

Вот, например, одна из них.

СКАЗКА О ПТИЧЬЕЙ И РЫБНОЙ ЛОВЛЕ

Жил-был в Риме царь Нума Помпилий. Вот однажды взмолились ему подданные: что-то погода в Риме последнее время уральская, а не итальянская, дождь да дождь. Урожай раскис, римляне чихают, зонтики еще не изобрели… Как будто на дворе первобытные времена, а не просвещенный 680 год до нашей эры. Нума сразу понял, что это пакостят два божества — Фавн и Пик, они умели насылать дождь. Вот если бы их поймать, побить да заставить ликвидировать надоевшие осадки… Да бог не бабочка, сачком не словишь. Насчет изобретения сачка я тоже, кстати, не уверен.

Был у царя любимый воробей. Помогал ему в делах государственных — когда советом, а когда и силу применял. Это если политического врага надо было клюнуть или еще что-нибудь физиологически нехорошее ему на голову сделать. Вот воробей и говорит:

— Не парься, Ваше Величество, лучше вспомни, как вы, люди, нас, птиц, ловите. Насыплете зернышек, на землю петельку-силок положите… Птицы соблазнятся, сядут поклевать да ножкой в петлю и попадут. Так и с богами сделай.

— Нешто боги пойдут зернышки клевать, — подивился Нума.

— Зернышки не пойдут. А ты конфет насыпь, — посоветовал воробей.

Сказано — сделано. Насыпал Нума перед дворцом конфет и замаскировал в них петли-силки. Боги сверху, с небес, смотрят — фантики блестят, значит, что-то вкусненькое рассыпалось. Взрыв на кондитерской фабрике, не иначе. Слетели боги на конфеты, только разлакомились — и ногами-то в силках запутались. Ох и много разных богов Нума наловил! Тут тебе и Помона — богиня фруктов, и Асценсус — бог горных тропинок, и Медитрина — богиня виноградной лозы, и Бубона — богиня ягнят… И Фавн с Пиком, конечно, и еще десятка три разных богов. Ходит Нума и радуется, прикидывает, куда какого бога в хозяйстве приспособить. Помону поставил фруктовые сады стеречь, Асценсус пусть трассу прокладывает сквозь Аппенины, Медитрина пусть сделает так, чтобы в водопроводе не вода, а вино текло, Бубона наворожит, чтобы все ягнята рождались с золотым руном… А Фавн и Пик пусть прекратят дождь.

Но не тут-то было. Деловым расчетам Нумы помешал сам верховный бог Юпитер. В гневе сверкая молниями, он спустился с небес и заорал на Нуму:

— Ты что себе позволяешь! Наловил богов, как мух! Вот сейчас я тебя накажу!

Одним движением жезла он освободил богов и приготовился испепелить Нуму.

— Вот насоветовал, — обиделся Нума на воробья.

— Сам виноват. Поймал бы пару богов. А то жадность заела, наловил целую стаю, — отозвался воробей.

— Готовься к смерти! — сказал Юпитер.

— А я что? Я ничего, — забормотал Нума. — Я птичек ловил. Воробушков. А боги, как мухи на сладкое, слетелись на конфеты, воробушков отогнали, сами все сожрали… Я не виноват, что они в воробьиных силках запутались.

— Точно, — подтвердил знакомый Нумин воробей. — Я только на конфету нацелился, как богиня Флора у меня ее из клюва выдрала и в рот запихала. Ты их не кормишь, что ли, там, на небесах? Оголодали напрочь.

— А почему на воробьев такие толстые да прочные петли приготовлены? — спрашивает Юпитер.

— Так мы, воробьи — птицы могучие, из непрочных сетей вырвемся, — объяснил воробей.

— А вы, боги, что скажете? — допросил потерпевших Юпитер. — Вас царь Нума хитростью ловил? Подманивал? Улещивал всяко?

— Да нет, — почесали в затылках честные боги. — Вроде бы мы сами поймались.

Чует Юпитер — дурят его, а уличить не может.

— Ладно, — сказал он. — Не буду тебя наказывать. Но раз ты богов обидел — нужно совершить обряд очищения.

— А как же, — с готовностью подхватил Нума. — Пожалте в баньку.

— Да нет, — поморщился Юпитер. — Обряд очищения требует жертву. Жертве надо отсечь голову.

— Так у меня таки есть то, шо вам нужно, — обрадовался Нума и притащил с кухни луковичные головки. — Вот! Отсек несколько головок!

— Фу, — сказал Юпитер. — Луком воняет. Надо отсечь человеческие.

— Да все для вас! — развел руками Нума и отрезал одну свою кудряшку. — Вот! Я отсек человеческие! Волосы! Самый любимый локон! И как я буду без него обходиться… Но для обожаемого Юпитера ничего не жаль!

— Да что ты меня морочишь! Жертва должна быть живой! — закричал Юпитер.

— Не волнуйтесь, Ваше Всемогущество, а то давление подскочит, — замахал руками Нума. — Сейчас живых жертв получите.

Он запустил руку в аквариум и вынул рыбку.

— Сейчас принесем ее, живую, в жертву, а потом зажарим и съедим, — радостно сказал Нума. — И еще штук тридцать надо бы принести в жертву. Фаршированную щуку давно ели? Божественное блюдо. А пирог с миногами? Господин Юпитер, оставайтесь-ка на ужин — не пожалеете.

— Ну что ж, — сказал Юпитер. — Амброзия с нектаром мне изрядно поднадоела. А уху варить умеешь? Из свежей речной рыбки?

— Ха, спрашиваете, — фыркнул Нума. — Сейчас костерок разведем, удочки наладим. На вечерней зорьке в Тибре хорошо клюет, Ваше Всемогущество.

— А червей накопал? — озабоченно спросил Юпитер.

И они обнялись и пошли на рыбалку.

День, в который это все происходило — 1 апреля — Нума Помпилий предложил праздновать как день шуток и розыгрышей. А воробьи клана Нумы Помпилия гордятся, что происходят прямиком от того мудрого нуминого воробья.

— Теперь мораль…

— Не надо морали, — грустно сказал Чижик. — Это замечательная сказка, но она мне не подходит. Потому что не про памятник, а про Нуму.

— Жаль… ну ничего. Вот мы уже пришли к самому знаменитому памятнику Рима — к Волчице. Тут тебе точно подходящая сказка будет.

Глава 11 Нелегкая жизнь простой волчицы

Черный зверь стоял на столбе и серьезно смотрел на них. Острые уши насторожены, лапы напряжены. Между лап зверя примостились два младенца, они тянутся ручками к брюху, хватают ротиками соски…

— Эй! — предупредил Волчицу Чижик. — Они тебя сейчас укусят за пузо!

— Балда! — развеселился Чивио. — Это же ее дети, она их кормит. По легенде, Волчица нашла брошенных младенцев Ромула и Рема и выкормила их своим молоком. Ромул потом основал Рим. Хотя все воробьи знают, что дело было немножко не так…

СКАЗКА О ВОЛКАХ, ВОРОБЬЯХ, КОШКАХ, МЫШКАХ И ПРОЧЕЙ РИМСКОЙ ФАУНЕ

Получилась очень некрасивая история. Некий непорядочный Амулий, брат Нумитора, царя города Альба-Лонга, позавидовал брату и сверг его с престола. Сыновей брата он убил, а дочку Рею Сильвию сделал жрицей богини Весты. Этим жрицам запрещалось выходить замуж и иметь детей, так что непорядочный Амулий мог спать спокойно — никто не свергнет его с престола. «Ага, — подумала Рея Сильвия. — А вот назло тебе выйду замуж и рожу аж двух мальчиков, чтобы точно тебя, милый дядюшка, сбросить с царского трона».

Сказано — сделано. Вышла Рея Сильвия за бога Марса — по крайней мере, она так сказала всем родственникам и подружкам. И родила двух близнецов. Непорядочный Амулий обиделся и приказал младенцев утопить. И маму тоже утопить, чтобы больше таких шуточек себе не позволяла. Правда, Рея Сильвия оказалась непотопляемой — в процессе утонения она очень понравилась Тиберину, богу Тибра, и он взял ее в жены. Но это уже другая сказка, а мы сейчас говорим о близнецах. Царский раб отнес корзинку с новорожденными на берег Тибра, но в воду не бросил и наврал, что вода-де бурлила так, что подойти было невозможно. Раб поставил корзинку на берег Тибра и убежал домой, потому что ему вдруг стало страшно. А проголодавшиеся детишки подняли крик.

На истошные вопли прилетели жившие в береговых кустах воробьи. Современные воробьи из клана Нумы Помпилия говорят, что это были их предки. Но мы, воробьи из клана Навона, знаем, что до Великого Переселения Народов наши пращуры жили именно в тех местах, куда принесли корзинку с близнецами. Так что в описываемых событиях участвовали именно предки воробьев из клана Навона. Хотя тогда воробьи были нецивилизованные и на кланы еще не делились.

Так вот. Слетелись воробьи и стали думать, что с Ромулом и Ремом делать. Один воробей сунул Ромулу червяка в ротик. Ромул скривился и червяка выплюнул.

— Балованный, однако, — строго сказал воробей. — От такого червяка отказывается! Пирожное, а не червяк.

— Он несоленый, — возразил другой воробей. — Я слышал, что люди еду солят.

Первый воробей слетал до ближайшего дома, обвалял червяка в солонке. Повторили процедуру с кормлением Ромула. Ромул заревел и намочил пеленки.

— Ты с ним что-то сделал, — перепугались воробьи. — Смотри, он весь вымок!

— Я ничего не делал, я только червяка дал, — оправдывался первый воробей. — У него внутри что-то само сломалось! Иначе почему он стал мокрый?

— Давайте разложим на солнышке, пусть подсохнет, — предложил второй воробей.

— Червяков таким маленьким нельзя, — сказал еще один воробей. — Надо с легкой пищи начинать. Мошек каких-нибудь дать, комариков.

Поймали комара, подсунули Рему. Комар вырвался и укусил Рема в щечку. Рем заорал еще громче брата и тоже намочил пеленки.

— Ну вот, — расстроились воробьи. — Теперь и этого ребеночка сломали. Он тоже весь намок.

Что же с ним делать? Сушить или не сушить — вот в чем вопрос.

— А если зернышек дать? — предложил старый воробей. — Зернышки не кусаются.

Принесли зернышки, дали Ромулу. Ромул закашлялся, весь покраснел, чуть не задохся.

— Ох, — испугались воробьи. — Почему он так страшно чирикает? Почему он стал красный? Ой, а вдруг взорвется!

— Надо его в наше гнездо перетащить, — сказал кто-то. — Замерзнут, перьев-то нету. Да еще мокрые. Маленьких мокрых птенчиков надо сушить в гнезде.

Попытались воробьи поднять Рема. Клювиками тянут — кто за пеленку ухватил, кто за волосы, кто за ухо… Рем орал так, что половина воробьев оглохла.

— Нет, — запыхались воробьи. — Этот птенчик слишком тяжелый. И второй, наверное, такой же. Не знаем, что делать. Но так его нельзя оставить, его первая же кошка съест. Даже с учетом того, что кошек в эти края еще не завезли.

— И вообще, птенцов кормить надо, а эти не едят! — волновались другие воробьи.

— Хлопотное дело — воспитание, — подытожил старый воробей. — И нервное. Лучше бы его на кого-нибудь спихнуть.

— У меня есть знакомая мышка, она добрая и сирот пожалеет, — предложил один воробей. — Но эти дети в норку не пролезут. Разве что по частям…

— У меня есть знакомая курица, она насиживает яйца, — сказал еще один воробей. — Она такая глупая, что ей решительно все равно, что насиживать. Пусть насиживает этих детишек.

— Нет, воспитатель должен быть умным, — покачал головой старый воробей. — Зачем нам дураки на берегах Тибра? Они вырастут и будут в нас камнями кидаться.

— У меня есть знакомая волчица, — сказал бесхвостый воробей. — Собственно, она не очень знакомая… она меня чуть не поймала, хвост выдрала, но я улетел. Давайте ей отомстим! Подсунем этих крикливых мокрых детей. Пусть воспитывает.

— Страшная месть, — согласились воробьи. — Будет знать, как хвосты выдирать.

Полетела стая к логову волчицы. Начали воробьи кричать, клеваться, щипаться. Волчица не выдержала — погналась за ними. Заманили ее воробьи на берег Тибра, прямо к корзине.

— Что это? — удивилась волчица. — Мясо? Съесть что ли?

Она принюхалась к мокрым пеленкам.

— Нет, пахнет как-то странно, — решила она. — Есть не стоит. Мы пойдем другим путем.

И стала волчица братиков воспитывать, кормить, заботиться о них. А дальше все знают — как на волчьем молоке выросли братья крепкие и сильные, отомстили непорядочному Амулию, потом поругались, Ромул убил Рема и основал Рим…

Но заварили-то всю эту кашу воробьи, которые никак не могли подобрать Ромулу и Рему подходящую диету.

— Во-во, — согласился Чижик. — Мораль такова: «Хорошее питание — лучшее воспитание!»

— Нет, я имел в виду другое: «Истинные герои скромно уходят в тень».

— Молчал бы уж… «истинный герой», — хмыкнула Волчица. — Как вы меня исклевали тогда… у-у-у, мерзкие птицы. Отомщу.

— Не надо мстить, мы доставили тебе всемирную славу, — возразил Чижик.

— На что мне слава! А знаешь, как трудно было кормить этих двух маленьких обжор, они же гораздо крупнее волчат! А как я намаялась, обучая их бегать на четырех лапах! А как я пыталась отрастить у них хвост! А их нелепые бесшерстные тела! Меня дразнила вся округа — волчица родила двух голых червяков! Карикатуру потом сочинили под названием «Маугли»… У-у-у… отомщу.

Волчица клацнула зубами. Но Чивио и Чижика уже не было. Они решили не ждать мести Волчицы и тихо смылись.

— Отомщу, — грустно повторила Волчица и лизнула одного из бронзовых младенцев. — Когда-нибудь…

— Отомсти сейчас… — прошелестел над ее ухом потусторонний голос. — Скажи нам, куда они полетели. Мы плохо видим днем, ты же знаешь. Мы постоянно теряем их след.

— Ай-я-я-яй! — заверещал кто-то невидимый.

Волчица огляделась.

— Ты нас не видишь, но ты знаешь, что мы здесь, — сказал другой голос. — Нам нужна та, бронзовая птичка. Живого можешь съесть сама.

Волчица принюхалась. Запах живого воробья складывался в ясный воздушный след, уводивший вправо. «Значит, они полетели к Капитолию», — подумала Волчица и сказала:

— Не знаю. Откуда мне знать, куда они полетели.

Глава 12 Путаница с императорами

— А с этим памятником связана черная страница воробьиной истории, — и Чивио указал на лихого бронзового молодца верхом на коне, стоящего на площади Капитолия. — Из-за него воробьев обвинили в преступлении, которого они не совершали. Началась эта детективная история примерно в 160— 180-х годах, когда безвестный скульптор изваял статую императора Марка Аврелия.

СКАЗКА О ЛОЖНОМ ОБВИНЕНИИ

Жил-был в Риме император Марк Аврелий. Очень был умный человек и хитрый политик. А когда с него сделали бронзовую позолоченную статую, она унаследовала его хитрость. Вот только проявить эту хитрость у бронзового Марка Аврелия в благополучные античные времена не было никакой возможности. Стоял он и думал: «Тоска и скучища. Хоть бы что-нибудь случилось. Тогда я показал бы всем, какой я умный».

И накликал! В Средние века христиане сбрасывали статуи языческих богов и знаменитых героев античности. И даже отправляли их на переплавку. Когда толпа заявилась в Латеран, чтобы уничтожить памятник Марку Аврелию, он заявил:

— Тихо! Меня нельзя сбрасывать! И расплавлять тоже нельзя!

— Это еще почему? — удивилась толпа. — Юпитера можно, Юнону можно, Цезаря можно, а тебя нельзя?

— Ни в коем случае, — твердо сказал Марк Аврелий. — Потому что я — памятник императору Константину, первому принявшему христианство. А вовсе не Марк Аврелий, как вы, может быть, подумали.

— Врешь, — не поверила толпа.

— Чтоб я лопнул, — поклялся Марк Аврелий. — Видите, не лопнул. Значит, и вправду Константин.

Толпа оглядела памятник — правда, нигде не лопнул. Значит, Константин.

— А я не верю, — заявил один нахальный тип. — Докажи.

— Легко, — согласился Марк Аврелий. — «Константин» в переводе означает «постоянный». Посмотрите на меня: разве я переменный? Я явно постоянный — поставили, вот и стою.

Обошли римляне статую, потрогали: и вправду постоянный. Вылитый Константин. И памятник Марку Аврелию стали считать памятником Константину и даже поставили перед Капитолием. Там он и посейчас стоит. Одно плохо — позолота с него куда-то делась. Вроде бы никто статую с конем ножиком не скоблил… А позолоты все-таки нету. Римлян спрашивают:

— Куда позолоту-то дели? Сперли?

Римляне невинно разводят руками:

— Да сами удивляемся! Была — и нету! Наверное, она к пальцам сильно липла. Памятник-то душевный, вот всяк и норовил то коня по крупу потрепать, то императорскую ножку погладить. А крупинки золота прилипали к пальцам. За сотни лет все и прилипли. Оно и к лучшему. Говорят, что когда на памятник вернется позолота, наступит конец света.

— Ай-я-яй, — говорили римлянам. — Неправдоподобно.

— Тогда это воробьи, — и римляне кивали на стайки, копошащиеся у подножия статуи. — Они думали, что это зернышки, склевывали золото и постепенно обклевали всего Марка Аврелия. Точно вам говорим — воробьи! Конкретно вот эти.

Так воробьев клана Нумы Помпилия обвинили в воровстве. Уже много веков тащится за ними эта мерзкая клевета. И когда воробьи других кланов повздорят с воробьями клана Нумы Помпилия, то подкалывают их: «Да что с вами говорить! Вы у Марка Аврелия все золото стащили! И в Тибре спрятали».

— Почему именно в Тибре? — удивлялись воробьи клана Нумы Помпилия.

— Потому что от этого вашего гнусного деяния образовался глагол «стибрить», то есть украсть, — отвечают воробьи клана Навона (они самые остроумные в Риме).

Но вообще-то это так, дружеские подковырки. Все знают, что воробьи этого золота не крали.

— Отсюда мораль: невиновность уже сама по себе есть награда, — закончил Чивио.

— Потому что другой честному человеку не дождаться, — дополнил Чижик. — Даже если он воробей.

Глава 13 Четыре в одном

— А сейчас мы посмотрим мост, — сказал Чивио. — Там есть очень странный памятник, ты таких никогда не видел. Мост Фабриция носит неофициальное название Мост Четырех Голов. Этот Фабриций был не то куратор, не то прокуратор в 62 году до нашей эры. Мост сохранился с тех времен и даже не слишком переделан. Про него рассказывают такую сказку.

СКАЗКА О ЧЕТЫРЕХ ГОЛОВАХ

— Прокляну! Утоплю! Разольюсь и затоплю! — бушевал бог Тибра Тиберин в своем подводном дворце. Дворец был так себе — низенький, плоский и длинный, похожий на ряд подводных амбаров. Тиберин туда на четвереньках вползал. Потому что Тибр — это вам не океан, глубина не та. А по обычаю надо, чтобы верхушки дворца водяного божества хотя бы из воды не торчали.

— Ну что ты так расстраиваешься, — ворковала Рея Сильвия, бывшая весталка, а ныне речная богиня и счастливая супруга Тиберина. — Не волнуйся, милый, тебе вредно. Вон позеленел весь, наверное, давление поднялось.

— Эти люди затеяли строить через меня мост! — возмущался Тиберин. — Оскорбление! Наглость! Шантаж и рэкет!

— Ну почему сразу рэкет, — погладила мужа Рея Сильвия. — Люди традиционно строят мосты через реки, это у них народный обычай.

— Но для речного божества это традиционно считается оскорблением, — объяснил Тиберин, тяжело дыша после вспышки гнева. — Мне вообще-то глубоко все равно, будет мост или нет. Но положено гневаться — я и гневаюсь. Сейчас отдохну и еще немного погневаюсь.

— Да лучше быстренько прокляни кого-нибудь и успокойся, — посоветовала Рея Сильвия.

— Строителей, — предложил Тиберин.

— Их-то за что, они люди подневольные.

— Архитекторов, — опять предложил Тиберин.

— Их нельзя, они творческие люди. От проклятья такого натворят — мало не покажется.

— Тогда Самого Большого Начальника, который приказал мост строить.

— Ой, вот уж кого нельзя проклинать, так это его, — воскликнула Рея Сильвия. — Сейчас Римом правит прямой потомок моего сына Ромула. Как же пра-пра-пра-правнучка проклинать…

— Хорошо, — сказал Тиберин, которому надоели эти сложности. — Тогда я прокляну тех, кто через 16 веков решит перестроить этот мост и при этом поссорится со всеми.

Такое хитроумное решение Рее Сильвии понравилось. Во-первых, дело будет через 1600 лет, авось проклятье протухнет и не сбудется. Во-вторых, никого из проклинаемых Рея Сильвия не знала и не видала — они еще не родились. В-третьих, если они перессорились, то, видимо, люди вздорные и жалеть их нечего, сами виноваты. Проклятье было произнесено. И мост был построен.

Прошло шестнадцать веков. Мост обветшал. Папа Сикст V приказал его починить. Четыре архитектора реставрировали этот мост и никак не могли договориться. Они смертельно перессорились, каждый день орали друг на друга. Однажды папа приехал посмотреть, как продвигается работа. И видит такую картину. Один архитектор кричит на второго:

— Кто так опору подводит? Только безмозглый болван так подводит опору!

— А ты что тут такое нарисовал на арке? — не отстает второй. — Это же не маска, а карикатура на Его Святейшество! Ах ты, дубина медноголовая!

Третий ничего не сказал, а вылил на второго ведро с краской. А когда четвертый архитектор обозвал трех предыдущих не просто нехорошими словами, а с упоминанием имени Господа нашего и девы Марии в ругательном контексте, папа содрогнулся. Он открыл рот, чтобы сказать, что он об этом думает, но вдруг из зеленой воды Тибра вырвалась молния, и потусторонний, слегка булькающий голос произнес:

— Слово сказано! Слово услышано! Пришло время проклятья! Буль-буль!

И папа Сикст тут же приказал казнить четырех поссорившихся архитекторов. А из мрамора вырезать столб с четырьмя головами архитекторов, смотрящих в разные стороны и не могущих разделиться. Не хотели мирно работать при жизни — будьте вместе после смерти.

Странный четырехголовый столб поставили на мосту Фабриция. Но история, как ни странно, на этом не окончилась.

Прошло еще сколько-то лет. Сто или двести — неизвестно. Для Вечного Города это не срок. Тосковали четыре головы на мосту. Их существование скрашивали только воробьи клана Трастевере. То сплетни городские перескажут, то песенку прочирикают. Но все равно скучно. И вот однажды четыре головы взмолились:

— Да что же это за судьба у нас разнесчастная! Сколько можно торчать на мосту! Хотим путешествовать! О Великий Юпитер, помоги нам! Отломи нас от моста!

— Вы уверены? — хмыкнул Юпитер.

— Си, синьор, — обрадовались Головы.

— Тогда ладно, — согласился Юпитер, приладился молнией и — ба-бах! — угодил прямо в основание четырехголового столба, где он к мосту крепился. Столб отломился и начал падать в Тибр. И лежать бы ему утопленником до конца света, если бы не воробьи клана Трастевере. Налетели они несметной кучей, подхватили падающие головы, изо всех сил надрываясь, отнесли на бережок. Лежат Головы на берегу Тибра, по колено в воде… ну, не по колено, потому что у голов колен нету. Наполовину в воде лежат. Рядом в обмороке распростерлись переутомленные воробьи.

Загрустили четыре головы: то хоть они на людном месте стояли, толпу видели, разговоры слышали. А теперь валяются в кустах, а как вода начнет прибывать — вообще потонут.

— Нет, это не дело, — сказали воробьи. — Давайте-ка, Головы, учиться летать.

— А у нас крыльев нету, — испугались Головы.

— А вы сперва научитесь, крылья потом отрастут.

И стали четыре головы учиться летать. После года упорных тренировок у них отросли крылья. Стали они не просто Головы, а Головы-с-крыльями. И полетели они путешествовать. Прилетели в далекий русский город — то ли Киев, то ли Владимир, точно неизвестно. А там зима, холода стоят лютые, снегом все замело. Головам-то все равно, они мраморные. А вот местные воробьи просто сотнями мрут от бескормицы. Вспомнили Головы-с-крыльями воробьев из клана Трастевере, которые их спасли. Стали в окрестных деревнях таскать коров да лошадей и складывать перед воробьями — кушайте, птички! Воробьи, конечно, лошадей не едят, они все больше зернышки предпочитают. Но с голодухи можно и мясо употребить.

И все бы ничего, да пару раз Головы-с-крыльями ошиблись — вместо коров притащили местных царевен. Они в русской фауне не разбирались, а по комплекции похоже. Воробьи царевен не клевали, но все равно большой скандал вышел: Змей Горыныч прилетел, царевен похищает! Четырехголовый Змей Горыныч, нетипичный! Местный Иван-царевич вызвал Головы-с-крыльями на бой.

— А мы не хотим, — отнекивались Головы-с-крыльями. — Отпусти нас, сердитый синьор, мы домой полетим, в Рим. И что нас понесло в эту холодную Россию…

Но Иван-царевич попался упертый. Отрубил он одним ударом четыре головы…

— А последнее желание? — спросили Головы.

Иван-царевич растерялся:

— Ну, загадывайте, выполню. Последнее желание — святое дело.

— Отвези нас, четыре головы, в город Рим, на мост Фабриция, да поставь на перила, да сбрызни живой водой — авось прирастем.

Почесал в затылке Иван-царевич: в Рим съездить — не в деревню Гадюкино, далеко. Но слово дал — придется выполнять. Долго ли, коротко ли — приехал Иван-царевич в Рим, вытряхнул из торбы Головы, сбрызнул живой водой (у него запас живой воды еще с прошлого подвига остался). Под радостные крики воробьев из клана Трастевере Головы тут же приросли на старое место и сказали:

— В гостях хорошо, а дома — лучше.

— Это мораль? — спросил Чижик.

— Мораль, — кивнул Чивио.

— А я бы сформулировал по-другому: не руби чужие головы — они могут прирасти к твоей шее.

— О-о-о, — уважительно протянул Чижик. — Я как представил Ивана-царевича с четырьмя мраморными головами архитекторов…

— По крайней мере, я понял, откуда на Руси взялись Змеи Горынычи, — сказал Чижик. — Это импортные враги-завоеватели, из Италии. Но мы в лице Ивана-царевича их победили. Виват, Россия! Как всегда.

— Мы с вами никогда не воевали, — надулся Чивио.

— Тогда виват Италия и Россия, любовь и дружба, — исправился Чижик.

Глава 14 Засада

— Темнеет, — сказал Чивио. — Пора возвращаться на площадь Навона и устраиваться на ночлег.

— Да что ты! — закричал Чижик. — Всего один, десятый памятник остался! Давай быстренько посмотрим что-нибудь рядышком — и утренним рейсом я полечу домой. А то вдруг на мое место нового Чижика-Пыжика поставят. И куда мне тогда деваться?

— Эх, не люблю я по ночам шляться, — поморщился Чивио. — Мы, воробьи, птицы дневные. Вечером мне все время кажется, что за нами кто-то следит… кто-то страшный…

— А я ничего не боюсь, — заявил Чижик-Пыжик. — Мы, питерские памятники, вообще отчаянные. Есть у нас такой Медный всадник, так для него самый крутой кайф — проскакать по городу, когда наводнение. Все пугаются, в домах прячутся — а он скачет прямо по воде, только бульки в разные стороны!

— Хорошо, — сказал Чивио. — Быстро глянем на последний памятник — и все! Тут недалеко церковь Санта Мария ин Космедин, там есть Уста Истины.

Церковь действительно оказалась недалеко. Решетка входа в галерею по вечернему времени уже была заперта, но птички легко просочились между прутьями. Огромная каменная маска немигающе смотрела безумными глазами. Полуоткрытый рот придавал ей туповатое выражение.

— Бр-р, — скривился Чижик. — И кому же это памятник, такому душевному?

— Никто не знает, — сказал Чивио. — То ли это какой-то забытый бог, то ли просто украшение.

— Ничего себе украшение, — поежился Чижик. — Не дай бог приснится… А почему рот открыт?

— Это же Уста Истины — Бокка-делла-Верита. Если человек солгал и потом положит туда, в каменный рот, руку, Уста Истины ее откусят.

— Ой! — удивился Чижик. — Напрочь?

— Не знаю… может, пожуют и выплюнут. Эту штуку вместо следователей использовали в Средние века.

Представляешь, как удобно: не надо вести долгие допросы, сличать показания свидетелей, опровергать алиби… Подозреваемый засовывает руку в пасть, Уста Истины его — ам! И все, преступление сразу и раскрыто, и наказано. Конечно, находились хитрецы, которые умели обмануть даже Уста Истины. Например, в Средние века случилась такая аморальная история.

НЕ СКАЗКА О СРЕДНЕВЕКОВОЙ ЛЕГКОМЫСЛЕННОЙ ЖЕНЩИНЕ

Одна средневековая легкомысленная женщина обманывала своего не менее средневекового мужа — крутила роман с молодым средневековым соседом. Это нехорошо. Муж ее заподозрил (даром что средневековый) и сказал: «Завтра, дорогая, сходим к Устам Истины. Вот я и узнаю, верная ли ты мне жена». Женщина в панике позвонила любовнику… ой, нет, слугу послала, с телефонами в Средние века большая была напряженка. Наутро молодой человек переоделся нищим и сел у входа в галерею церкви Санта Мария ин Космедин. Вот идет к Устам Истины недоверчивый муж с женой. Женщина бросила лженищему монетку, а тот в благодарность поцеловал ей руку. Женщина подошла к Устам Истины, вложила руку в открытый рот божества и сказала: «Клянусь, что за всю жизнь меня целовали только мой муж и вон тот нищий, что сидит у входа в галерею». Уста Истины аж зубами заскрежетали от бессилия — женщина сказала чистую правду, не за что руку откусывать, а так хотелось…

— Но это не сказка, а правда, — закончил Чивио. — Сказку с моралью я тебе потом расскажу, когда мы будем в безопасности на площади Навона. Не нравится мне тут… Посмотри, у входа кто-то стоит… нет, это просто тень колышется… от дерева, что ли? Так нет поблизости дерева… А из углов глаза глядят… ой-ой!

— Подожди минуточку, — попросил Чижик. — Я только загляну туда внутрь. Интересно же, как этот откусывательный аппарат устроен. Может, нам в Питере такой же механизм сделать. Я быстро…

— Не надо! — закричал Чивио, но Чижик уже нырнул в открытый рот.

— Ага! — сказал кто-то совсем рядом с Чивио. Четыре высокие фигуры отделились от каменной стены, выросли до потолка, потом легкими черными шарфиками втянулись в Уста Истины. Уста сглотнули, слегка поперхнулись и замерли снова. Пятая фигура у двери пожала плечами и снова отступила во тьму, сделалась невидимой.

— Чижик… — позвал Чивио дрожащим голоском. — Чижик… вылезай… тут такие ужасы.

Он подлетел к Устам Истины, постучал в щеку, даже заглянул внутрь. Там было темно и тихо. Уста Истины посмотрели на воробышка и ехидно показали язык, которого у них в принципе не было.

Глава 15 Тяготы плена и кто кого ай-я-яй

— Эй! Эй! — крикнул Чижик, озираясь. — Вы куда меня притащили?

Вокруг была тьма. Он вообще не понял, что произошло. Залетел в Уста Истины, поглядел, что внутри нет никакого откусывательного механизма, собрался вылететь… и вдруг через то же отверстие влетели какие-то существа, вроде бестелесные, как ветер, но в то же время ужасно сильные. Они подхватили Чижика, потащили… Волокли довольно долго, причем Чижику показалось, что пару раз они явно прошли сквозь стену. И вот он здесь, в темнице.

— Эй!

— Сумман, зажги свет, — сказал мягкий холодный голос.

— Свет? Это мы мигом, — сверкнула молния. В темноте нарисовалась высокая фигура с молнией в руке. Фигура отломила от молнии кусочек, вставила в факел на стене, отломила второй кусочек, вставила во второй факел… так методично она обошла большое сводчатое помещение. Стало светло.

— Электричество, — удивился Чижик.

— А то, — довольно кивнул Сумман. — Самое электрическое электричество — молния! Я же бог ночных молний.

— Ага, — кивнул ничего не понявший Чижик.

— Ай-я-я-яй! — заверещал кто-то невидимый.

— Это он боится, что про него забудут, — заметил Сумман. — Аий Локутий, Вещий Голос неизвестного божества.

— Ай-я-я-яй! — опять заверещал невидимый.

— А почему орет?

— А он больше ничего не умеет.

— А как он выглядит?

— Ну, птица, ты даешь. Как может выглядеть голос? Никак. А там, в дверях — Портун, бог дверей.

— Ух ты, — удивился Чижик. — Прямо особенный бог для дверей?

— Подумаешь, у нас еще есть бог шкатулок Аркулюс. Древние римляне были методичным народом, у них были боги для всего на свете.

— Я еще по совместительству бог входа и выхода в море, — скромно сказал Портун.

— Я тебя видел, — вгляделся Чижик. — Ты высунулся из дверей той церкви, где мраморный слоник. И из церкви на площади Навона. Я не обратил внимания, а теперь вот узнал.

— Точно, — кивнул Портун. — Я всегда стою в дверях. Причем сразу во всех дверях этого мира.

— Идеальный шпион, — одобрил Сумман. — Жаль, что от дверей далеко не отходит.

— Ребята, я не понял, — сказал Чижик. — Я что, попал на нелегальную сходку римских богов?

— Ты почти права, птичка, — сказал мягкий холодный голос. — Странно, что ты не трепещешь от страха.

— Я бронзовый, — пояснил Чижик. — Мне трепетать технически сложно. И я из Питера. Питерские никого не боятся.

— У нас есть средства напугать тебя, — продолжил голос. — Но пока переговоры развиваются неплохо. Я подожду.

— А ты где? — завертел головой Чижик.

— Вон, за ширмой, — Сумман показал куда-то внутрь помещения. — Это же Василиск, ты не понял? Если ты на него бросишь взгляд, то окаменеешь. А если он бросит взгляд на тебя — то тоже окаменеешь. Правда, некоторые вспыхивают и горят…

— А какая температура его взгляда? — озабоченно спросил Чижик. — Окаменение мне не страшно — был бронзовый, стал каменный, невелика разница. А вот расплавиться не хотелось бы.

— Да как-то никто пока температуру не замерил, — хмыкнул Сумман.

— Тогда пусть сидит за ширмой, — сказал Чижик. — Не будем рисковать.

— Он тут главный, — объяснил Сумман. — Хотя мы — бывшие и забытые боги, а он — просто суеверие. Зато он очень сильный — в него до сих пор верят в Риме. А в нас — нет.

— А мы где? — просил Чижик.

— Это подземелья Колизея, — подал голос Портун. — Очень хорошее место, много дверных проемов, мне легко перемещаться.

— Мне тоже тут хорошо, — кивнул Сумман. — Я — ночной бог, а здесь — вечная ночь.

— Мне тоже Колизей нравится, — произнес простуженный женский голос. — Я Мефитис, богиня вредных подземных испарений. От этих мужчин не дождешься, чтобы они представили даму.

И тонкая женская фигура дунула в сторону Чижика. Тот закашлялся:

— Ничего не скажешь, испаряет. Фу, ну и запах…

— Это мне по должности положено, — объяснила Мефитис, довольная произведенным впечатлением. — Не розами же мне благоухать.

— Есть еще Цекутис — бог, лишающий света глаза умирающего, есть Видуус — отделяющий душу от тела, есть Либитина — богиня похорон…

— Когда-то мы были великими богами, — сказал Сумман. — А теперь люди о нас забыли. Не то что люди — даже мы сами о себе забыли. Вот Эйя, — и он указал на бесформенную тень, зависшую под потолком. — Ты знаешь, кто такая Эйя?

— Нет, — сказал Чижик.

— Я тоже, — вздохнул Сумман. — И Портун забыл. И она сама уже не помнит, богиней чего была в древние времена. Склероз за двадцать веков очень прогрессировал.

— Ай-я-яй! — горестно заверещал Вещий Голос Неизвестного божества.

— Подождите, я не понял, — перебил Чижик. — А при чем тут я? Вы меня-то зачем сюда приволокли?

Сумман замялся. Портун отступил ближе к дверям. Мефитис смущенно дунула в потолок.

— Мы хотим памятников, — застенчиво сказал Сумман и почесал молнией в затылке. — Ты не думай, мы не такие уж тупые и понимаем, что наше время ушло. Никто никогда не будет верить в Портуна, никто не принесет жертву мне, никто не вспомнит об Эйе… Но горько, если нас совсем забудут. Тогда мы развоплотимся напрочь. Видишь, во что превратилась Эйя? Она жива только благодаря единственной надписи, сохранившейся на могильной плите: «Могущественная Эйя, прости и помоги мне». Если надпись сотрется — Эйя развеется совсем. Вот если бы в Риме поставили памятники нам, забытым богам… Я с молнией в руке неплохо смотрелся бы в новом районе ЭУР, где фонтан. А Портун был бы неотразим в каких-нибудь дверях. Цекутиса можно водрузить в районе электростанции. Мефитис будет бесподобно хороша напротив парфюмерной фабрики или салона. А Эйю все равно куда поставить. Люди ходили бы мимо, смотрели бы на нас, помнили бы наши имена… Что в этом плохого? Волчице повезло. И Бастет хорошо устроилась на своем карнизе. Мы тоже хотим.

— Здорово придумано, — одобрил Чижик. — Но при чем тут я?

— А ты все это и сделаешь, — вкрадчиво сказал Василиск из-за ширмы. — Ты думаешь, мы не догадались, кто ты такой?

— Я — питерская городская скульптура, — сказал Чижик. — Самая лучшая, между прочим. Остальные и в подметки не годятся.

— Ха-ха… это неплохая крыша… но мы сразу все поняли. Не надо притворяться. Маски сброшены!

— Эй, ребята, вы меня с кем-то путаете, — забеспокоился Чижик. — Ну и кто я по-вашему?

— Ты — ревизор!

В подземелье наступила тревожная тишина.

— А ревизор — это кто? — осторожно спросил Чижик. — Я такое слово, конечно, знал… но забыл.

— Не притворяйся! — загремел под сводами голос Василиска. — Ты — инспектор международной организации охраны памятников, замаскированный под памятник!

— Ох, — выдохнул Чижик.

— Мы сразу все поняли, — объяснил Сумман. — На самолете прилетает некто, летает по городу с местным сопровождающим из клана Навона (самые вредные твари, между прочим), берет интервью у всех памятников… И что, мы должны верить, что ты прилетел на экскурсию? Мы умеем уважать инкогнито. Но больше оно тебе не понадобится.

— Эй, ребята, я не инспектор и не этот… розарий… резвизарий… Я — простой питерский Чижик, — замахал крыльями Чижик.

— Ты сделаешь так, чтобы нам поставили памятники, — приказал Василиск. — Или хотя бы один, но многофигурный. И с подписанными именами.

— Я не смогу! Кто меня послушает?

— Ты останешься в подземелье, пока не придумаешь, как это сделать, — сказал Василиск. — Взять его!

Сумман и Цекутис схватили Чижика и бросили в железную клетку.

— От гладиаторских боев осталась, — пояснил Сумман. — Ты уж не серчай, птичка. Мы — боги ночные, злодейски настроенные. Каждый день я буду метать в тебя одну молнию. Она расплавит кусочек твоего бронзового тельца. Если не хочешь расплавиться весь — придумай, как нам помочь. И сделай это — вот что главное!

— А я буду дышать на тебя вредными испарениями, — сказала Мефитис.

— А я прищемлю тебя дверью, — сказал Портун.

— А я посмотрю на тебя, — сказал Василиск.

— Ай-я-я-я-яй! — сказал Аий Локутий.

— А я даже не знаю, что сделаю, — сказала Эйя.

— А я все равно убегу, — сказал Чижик.

Глава 16 Курс на Колизей

— И он влетел в Уста Истины, а оттуда не вылетел! И потерялся навсегда! И я не знаю, что делать! И я думаю, пора спасать! — закончил Чивио.

Площадь Навона густым слоем покрывали воробьи. Они сидели на тротуаре, на фонтане, на церкви Санта-Аньезе-ин-Агона, на всех балконах, карнизах и крышах. Люди испуганно обходили площадь и шептали: «Не к добру». У фонтана Нептуна в обмороке лежали два кота. Они не могли выбрать, на какого воробья прыгнуть, и захлебнулись слюной. Чивио, испуганный исчезновением Чижика, созвал Большой Воробьиный Сбор.

— Пусть отчитаются кланы, — сказал главный воробей города Рима, носящий должность Самый Чирик. — Не видал ли кто бронзовую птичку? Клан Навона, я так понимаю, уже отчитался. Клан Нумы Помпилия, район Палатинского холма и Капитолия.

— Нет.

— Клан Полоумного Гладиатора, район Колизея и Золотого Дома.

— Нет.

— Клан Трастевере, район Трестевере.

— Нет.

— Клан Коррида, район Испанской лестницы.

— Нет.

— Суверенный безымянный, единственный и неповторимый клан Ватикана.

— Нет.

— Клан ЭУР.

— Нет.

— Клан Пирамиды.

— Нет.

— Остальные кланы базируются еще дальше. Хорошо. Теперь представители кланов облетят те памятники, которые посещал покойный… м-м-м… я хотел сказать, потерпевший. И спросят, как и что.

Десять воробьев — по числу памятников — взлетели и отправились на допрос. Остальные молча ждали.

Скоро «следователи» вернулись и принесли массу сведений.

— Фонтан Рио делла Плата ничего не видел. А церковь Санта-Аньезе-ин-Агона заметила копошение в дверях — ей было щекотно.

— Ангелы на мосту сказали, что они не ябеды и никому ничего не скажут. Но маленькую бронзовую птичку искали какие-то исчадия ада.

— Пасквино заметили тени в дверях палаццо Браски. Но не уверен.

— Мраморный слон на нас дунул из хобота! И сказал, что будет дуть на всех, кто ловит милую бронзовую птичку. И на того типа, что стоял в дверях церкви, а тела не имел.

— Виктор Эммануил сказал, что короля допрашивать неприлично.

— Волчица сказала, что никому ничего не скажет, потому что неизвестно, на чьей мы стороне.

— Марк Аврелий сказал, что он — император Константин.

— Четыре головы своими восьмью глазами ничего не видели.

— Все понятно, — подытожил Самый Чирик. — За нашим гостем охотились какие-то исчадия ада. Застенчивые исчадия — в дверях стоят, внутрь не проходят. Кстати, а кто допросил Кошку с улицы Кошки?

— Чирикалло, — оглянулись воробьи. — Из клана Пирамиды. Эй, где ты?

Одного воробья не хватало.

— Наши пропадают на глазах, — зашептали воробьи. — Скоро никого не останется. Жуткие вещи творятся в Риме.

— Теперь его придется спасать, — вздохнул было Самый Чирик, но тут прилетел взъерошенный Чирикалло и сказал:

— Кошка дала ценные показания! Нет, сначала она дала мне лапой… но я объяснил, что я не воробей, а инспектор уголовного розыска. Кошка сказала: «Ищите бронзовую птичку в подземелье Колизея. Они потащили ее к Василиску!»

Воробьиный галдеж тут же стих. Все в Риме со времен Нерона знали, кто такой Василиск.

— Я все равно полечу его спасать, — дрожащим голоском сказал Чивио. — А если я окаменею, вы поставите меня на площади Навона. Вот в заморском городе Питере есть бронзовый Чижик, а в Риме будет каменный воробей.

— В Риме будет жуткое количество каменных воробьев, — хмыкнул Самый Чирик. — Потому что мы летим все. На старт! Внимание! Взлет!

И воробьиная туча взяла курс на Колизей.

Глава 17 Дипломатия в действии

— А у нас в Питере тоже была богиня вредных испарений. Звали ее Кикимора Вонючка. Жила она где-то за Охтой, и в виде этих самых испарений испарялась по всему городу. От нее кашляли да болели. И вот однажды питерцам надоело: до каких пор мы будем подчиняться Вонючке? Долой кикимор, да здравствует здоровый образ жизни! И они изобрели противогаз. Это такой хобот, его на лицо надевают и дышат через него. Как у вашего мраморного слона на площади. И вот наступил вечер, пошла Вонючка по городу и видит: весь Невский в противогазах! Никто ее не нюхает! Расстроилась Вонючка, рассыпалась на молекулы и стала весенней коллекцией духов невской парфюмерной фабрики. А у питерцев с тех пор появилась традиция: по субботам гулять по Невскому в противогазах… ой, это я что-то того… ну, ладно, никто не проверит.

Мефитис слушала сказку с горящими глазами. Глаза горели красным, реже — синим.

— Жизненная история, — вздохнула она. — Ну, прямо все правда. Я вот тоже бывалоча как взлечу в сумерках с берегов Тибра, как расползусь по улицам Рима… все кашляют, все кривятся от моих испарений. А сейчас что? Сейчас любой завод по части вредоносности испарений меня за пояс заткнет. Я уж и не вылезаю, не позорюсь. Эх, да чего там! Лучше я тебе расскажу, как помогла одному воробью победить войско Юлия Цезаря.

Мефитис оказалась классной теткой. Она рассказывала анекдоты времен Нумы Помпилия, ругала Ромула, хвалила Нерона и имела только один недостаток: не ложилась спать.

Чижик рассудил, что скоро его стражи уснут, и он как-нибудь исхитрится и вылезет из клетки. В конце концов его бронзовый клюв — не картонный. Но увы! Мефитис развлекала его беседой, Портун размазался по дверце в клетке, Сумман в уголке точил свою молнию. Аий Локутий верещал через равные промежутки времени — забытые боги приноровились определять по нему, который час. Эйя с потерянным видом летала вокруг клетки. Либитина копала в углу могилку, по размерам — на некрупную птичку. За ширмой возился и чесался Василиск.

И вдруг в подземелье влетело что-то вроде бестелесной всполошенной курицы.

— Это кто? — поразился Чижик. — Душа невинно убиенной и сваренной наседки?

— Нет, это стриги, наши слуги, — пояснил Сумман. — Нечто среднее между зловещими мертвецами, летучими мышами, гарпиями и привидениями. Ну, чего надо?

— К Колизею приближаются тучи воробьев, — доложила летучая «курица».

— Ну и что, — не понял Сумман. — Может, у них того… перелет в Африку.

— Или брачный период, — мечтательно протянула Мефитис. — Я про любовь все очень уважаю.

— Мое дело предупредить, — пожала плечами «курица».

— Глупцы, — мягко сказал Василиск. — Они летят освобождать пленника… мы сейчас сделаем из них блюдо по рецепту императора Нерона. Помнишь, Либитина?

— А как же, — отозвалась богиня похорон. — Такое трудно забыть: пирог с воробьиными языками величиной семь на восемь, восемь на семь. Еле в зале поместился. А воробьиные языки жесткие. Сколько народу поутру поносом маялось — не сосчитать. Двоих даже схоронили, к моей радости. Правда, их болезнь только началась поносом, а окончилась кинжалом, хе-хе-хе…

Чижик чуть не закричал от радости. Верный друг Чивио собрал родственников и летит спасать его!

— Глупцы, — нежно повторил Василиск. — Я только посмотрю на них — и они окаменеют.

Чижик похолодел, хотя и так был не теплый, а бронзовый. Ведь воробьи не знают, что здесь Василиск! Его срочно надо обезвредить! Но как?

— Ай-я-я-я-яй! — заорал Аий Локутий.

— Заткнись, не до тебя, — отмахнулся Чижик.

И тут в подземелье влетел воробей.

— Не смотреть! Отвернуться! — закричал он. — Я парламентер, меня нельзя окаменевывать!

— Чивио! — обрадовался Чижик. — Я здесь! То есть Василиск здесь, осторожно! Спасайся!

— Я имею честь предъявить синьору Василиску и его друзьям ультиматум! — гордо провозгласил Чивио.

— Уй ты, какие мы грозные, — ласково проворковал Василиск.

— Маленький, а храбрый, — умилилась Мефитис.

— Из одного воробьиного языка пирог не состряпать, — разочарованно скривилась Либитина. — Ты остальных-то приведи.

— Остальные воробьи осадили Колизей плотным кольцом, — сказал Чивио. — Если вы не освободите нашего друга, то мы…

— Ой-ой-ой, и что же такое страшное вы сделаете, малыши? — заулыбался Василиск. — Ой, мы просто трепещем от ужаса!

— Мы будем на вас какать! Хоть это и неприлично! Наши математики подсчитали, что не пройдет и недели, как Колизей скроется под тоннами… ну, понятно чего. А мы еще послали за помощью к воробьям Остии и отправили гонцов к конгрегации римских голубей. Вы будете навеки похоронены…

— Да, не о таких похоронах я мечтала, — пробормотала богиня похорон.

Боги задумались. Угроза была нешуточная — городские власти тратили много сил на борьбу с птичьим пометом, угрожавшим историческим памятникам. Если птицы возьмутся за дело всерьез…

— Но мы устали быть забытыми тенями, — жалобно сказал Сумман. — Мы хотим памятников! Бастет и Мать Волчица хорошо устроились. А мы…

— Стойте! — воскликнул Чижик.

— Я не могу стоять, я взлетаю все время, — пожаловалась Эйя.

— Да нет, взлетайте на здоровье, я просто придумал! Я придумал! У меня есть гениальный план!

— Ну, давай, — недоверчиво сказал Василиск.

— Надо сначала сделать трубку — любую, хоть картонную, хоть журнал трубочкой свернуть, — начал Чижик. — Приставить ее к ширме Василиска. Получится аппарат забытобогоскоп. Василиск будет по очереди смотреть в этот аппарат на каждого из богов. И боги окаменеют. Потом воробьи отнесут эти статуи в какой-нибудь парк. В Риме есть парки?

— Полно, — сказал Чивио. — Мне лично окрестности виллы Боргезе очень нравятся. Если там расставить статуи, никто ничего не заподозрит. В Риме много памятников, десятком больше, десятком меньше…

— Воробьев — тучи, они утащат даже каменные статуи, — продолжил Чижик, вспоминая историю о Четырех Головах и спасших их воробьях. — И вы станете собственными памятниками, как Кошка и Волчица.

— А что, — сказала Либитина. — В этом что-то есть.

— Парк забытых богов, — сказал Сумман. — Красиво.

— Только меня окаменейте в красивой позе, — попросила Мефитис. — И с одухотворенным челом, подъятым к вечерней звезде…

— Чела поднимайте куда хотите, — сказал Чижик. — Каждый окаменеет в той позе, в какой захочет. Все для вас!

— Ты неплохо придумал, малыш, — грустно сказал Василиск. — Но упустил две вещи. Во-первых, эти боги уже почти развоплотились. А для окаменения нужна материя. Поэтому они смогут побыть памятниками несколько дней от силы, а потом снова станут тенями. А во-вторых, что будет со мной? Как я сам на себя посмотрю?

— Ну, это как раз легко — в зеркало, — отмахнулся Чивио. — А вот первое…

— Я знаю! — воскликнул Чижик. — Я жуть до чего умный. Вам и не надо каменеть, уважаемый синьор Василиск. В Парке Забытых богов вы будете смотрителем…. э-э-э, то есть посмотрителем. Как кто из богов раскаменеется, так вы на него взглянете — и он опять окаменеет. Представьте, вечером по дорожкам парка будет бегать собачка неизвестной породы в темных очках.

— Это еще что такое — очки? — удивился Василиск.

— Да, в Древнем Риме они еще не были модны, — вспомнил Чижик. — Это такая элегантная вещь, которую люди надевают на глаза с неизвестными воробьям целями. Видимо, для красоты. У нас в Питере прямо все в очках… ну, почти все. А вам они помешают окаменевывать всех подряд.

— Ишь ты, — подивился Василиск. — А мне пойдет?

— Я тоже хочу для красоты темные очки, — надулась Мефитис.

— Вы и так очень красивая, вам лишку будет, — выкрутился Чижик. Мефитис утешилась.

— Разве я похож на собачку? — вяло возражал Василиск.

— Не думаю. Но сейчас так много разных пород, — сказал Чижик. — Есть даже совсем лысые. Вы хоть лохматый? Или тоже лысый?

— Еще какой лохматый, — обиделся Василиск. — Я пушистый и очень красивый. Посмотришь?

— Нет, я верю, — поспешно отказался Чижик. — И вообще пора за работу. Чивио, лети к ребятам, скажи, чтобы не расходились. И поищи каких-нибудь ковров-самолетов. Сумман, ищи трубку. Мефитис… э-э-э… подмети тут, а то мусорно. Не оставлять же за собой грязь. Колизей как-никак.

— Раскомандовался, — проворчал Сумман, но полетел на поиски. Через десять минут он вернулся с журналом, оставленным каким-то посетителем Колизея. Свернул журнал трубкой, приставил к ширме, стукнул молнией. Трубка прилипла.

— Надо же, — удивился Чижик. — Приклеилась.

— Молнии от старости липкие стали, — пояснил Сумман. — Как старая резина.

Василиск когтем проковырял в ширме дырку — там, где к ней прилегало отверстие трубки. Забытобогоскоп был готов. Боги долго пререкались, на ком экспериментировать. Наконец Портун в пылу спора нечаянно оказался напротив «окуляра», Василиск радостно на него посмотрел… и Портун превратился в статую. Крупный мраморный мужчина с ключами в руке странно поджал левую ногу — случайная поза была какой-то косой.

— А что, — одобрил Чижик. — Мне нравится. Вот у нас в Питере есть Абстрактная скульптура, так она еще кривее.

— О-о-о! — заверещал Чивио. — О-о, какие же мы глупые!

— Все? — удивился Василиск. — Я всегда считал себя очень умным.

— Я тоже, но увы, — сказал Чивио. — Зачем воробьям тащить прорву мрамора в такую даль? Боги могут прилететь туда своим ходом и окаменеть на месте! Каждый выберет себе место по душе, встанет в позу…

— Хм… — признал Чижик. — Чивио, ты гений. Вели воробьям стащить откуда-нибудь темные очки. Хорошо, что ночь и люди спят.

И вскоре из Колизея к вилле Боргезе двинулась странная процессия. Сначала бесплотной темной стайкой прошмыгнули боги. Потом показалась туча воробьев, тянувших какой-то растрепанный сверток — это Портуна завернули в украденную с балкона простыню. Зрелище было столь жалостливое, что конь Виктора Эммануила не выдержал, поддал задом, сбросил всадника и довез тяжелый груз до парка. Виктор Эммануил обиделся и не стал на него садиться. Так что три дня они стояли на постаменте отдельно и отвернувшись друг от друга, к изумлению туристов. Потом король все-таки залез на коня, но выражения лиц у обоих до сих пор недовольные.

Вслед за свертком меньшая стая воробьев тащила странный предмет, нечто вроде ширмы с приклеенной трубкой из рекламного журнала. И последним, посвистывая, шел крупный черный зверь в темных очках с надписью «Дольче & Габбана». Наверное, это была собака.

Глава 18 Самая короткая

— И зачем тебе улетать? — уговаривал Чижика Чивио. — Все дела закончились, памятники с моралью ты собрал, забытые боги красуются в парке Боргезе, их уже сфотографировали для путеводителя. Мефитис особенно довольна — говорит, что с детства мечтала о карьере фотомодели, а по настоянию родителей пришлось пойти в богини. Василиск познакомился с белой мальтийской болонкой и наладил семейную жизнь. Останься хотя бы на денек. Слетаем к морю, искупаемся, позагораем.

— Во-во, мне, бронзовому, только купаться, — фыркнул Чижик. — Понимаешь, я боюсь. Вдруг дома на мое место поставят нового Чижика?

— А ты тогда к нам вернешься и навсегда у нас останешься, — предложил Чивио. — В Риме нет памятника птице. Вот во Флоренции стоит такая пухлая птичка работы известного современного скульптора… а у нас нет. Оставайся, а?

— Не, у меня там работа, — покачал головой Чижик. — Я исполняю людям желания. В меня бросают монетку, кто попадет — у того сбудется желание. Представляешь, какая у меня прекрасная профессия — исполнять питерские мечты…

— Да, — грустно сказал Чивио. — Это конечно. Тогда прощай.

Чижик влетел в самолет. Чивио помахал крылом. Статуя в аэропорту посмотрела неодобрительно. Как-то не сложились у них с Чижиком отношения.

Самолет взлетел. Летчики тревожились — тучи воробьев окружили самолет, лезли в иллюминаторы. Потом отстали — самолеты летают быстрее, чем птицы. Да воробьи и не собирались улетать далеко, они только провожали. Хорошо, когда есть кому проводить тебя в дорогу.

Эпилог

— А теперь я представлю отчет о проделанной работе, — сказал Чижик. — Вы мне дали задание перевоспитаться. Я, конечно, перевоспитывался вдрызг, как умел. Но в условиях Рима воспитание возвышенных чувств и добродетелей становится очень сложной задачей. Например, памятник на площади Навона учил меня вранью! «Вовремя сказанное вранье всегда полезно» — вот какую мораль вынес я из общения с ним. Памятник по кличке Пасквино советовал мне жениться не по любви, а по расчету. Статуи на мосту Святого Ангела были подтверждением истины: «Одни работают, а другим за это памятники ставят». Очень опасна для молодого поколения мораль, которую проповедовал памятник слону с площади Миневры: «На все начхать!». Во-первых, это воспитывает наплевательское отношение к жизни. Во-вторых, это опасно с точки зрения распространения гриппа. Один памятник вообще на всех с веником кидался. Нет, не в баню приглашал, а дрался. Хотя вообще-то он обаятельный. А какие обжоры эти римские памятники! Помните пиры римских императоров?

— Нет, — ошалело сказала Абстрактная Скульптура.

— Зря, — сурово ответил Чижик. — Так вот. Римские памятники переплюнули даже императоров, они советуют: «Ешь скорей живых мышей, расцветай и хорошей!» Кстати, они считают, что в жизни главное — еда, а не духовные ценности: «Хорошее питание — лучшее воспитание». Конечно, плоды такого воспитания не заставили ждать. Позолоту с памятника — и ту сперли! Да еще и издеваются: «Невиновность — единственная награда за честность, потому что другой не будет». Вообще там взрыв преступности: золото ободрали, головы поотрубали, а вредная женщина, изменившая мужу, выкрутилась, потому что памятник Уста Истины ее оправдал! Разгул бандитизма и подъем аморальности — вот что такое памятники Рима! А вы меня туда на перевоспитание отправили! Да я — невинный младенец по сравнению с этими прожженными циниками! Нет, я согласен с поэтом: «Рим должен быть сожжен!» Только я забыл, кто это сочинил.

— Это не я, — отказался памятник Пушкину.

— Это не я, — отказался памятник Крылову. — Может, Гончаров?

— Ну что же, — после долгого молчания сказала Абстрактная Скульптура. — Я думаю, поездка Чижика имела большое воспитательное значение. Он столкнулся со злом и аморальностью… и я рада, что тебе не понравился Рим.

— Мне? — поразился Чижик. — Не понравился Рим?

Он прищурился, потому что посреди хмурого питерского дня ему в глаза брызнуло солнце площади Навона, отразилось от струй воды, запрыгало по фонтану Рио-Делла-Плата, ворвалось в сумрак церкви Святой Инессы… Рим, веселый и жестокий, лучший в мире город, улыбнулся Чижику. Солнце площади Навона помахало лучиками.

— У питерцев, наверное, много неисполненных желаний накопилось, — сообщил Чижик этому солнцу. — Поэтому я не могу приехать прямо сейчас. Вот разгребу немного завал из невыполненных желаний и несбывшихся мечт — и опять туда, где фонтаны и русалки, и старый веселый Нептун, и друзья… Интересно, как там Мефитис? Испаряет ли вредные испарения в виде статуи или перестала? И надо передать привет от питерских котов самой лучшей кошке в мире — Кошке с улицы Кошки…

— Что с тобой случилось? — испугалась Абстрактная Скульптура. — Ты заболел?

— Со мной случился Рим, — улыбнулся Чижик. — Это бывает.

И солнце с площади Навона услышало его и послало сувенир — один лучик сквозь сумрачное, перламутровое питерское небо.

Примечания

1

Действительный факт.

(обратно)

2

Действительный факт.

(обратно)

3

Действительный факт.

(обратно)

4

Действительный факт.

(обратно)

5

Действительный факт… или легенда.

(обратно)

6

Действительный факт.

(обратно)

Оглавление

ЛОШАДИ ЛЕТАЮТ ПОЛТОРЫ МИНУТЫ

  29 июня

    Глава 1 Откуда берутся сестры

    Глава 2 Немного об утопленниках

    Глава 3 Первое появление лошади

    Глава 4 Спасти родную контраду!

    Глава 5 Практические советы по сглазиванию

    Глава 6 Зачем котлеты ловят пролетающих фрикаделек?

  30 июня

    Глава 7 Потому что летать неприлично

    Глава 8 Дырка для души

    Глава 9 Зеленый цвет — цвет надежды

  1 июля

    Глава 10 О трудностях выгоняния пап в период палио

    Глава 11 Рецепт лучшего в мире торта

    Глава 12 Сколько ног у двух голов?

  2 июля

    Глава 13 Девяносто секунд

    Эпилог

ВЕНЕТА БЕЗ КЛАДА

  Глава 1 История с математикой

  Глава 2 Полиция выслеживает булочки

  Глава 3 Две Венеты

  Глава 4 Город, полный кладов

  Глава 5 Клады бывают разные

  Глава 6 Огурцы и Большой Совет

  Глава 7 Кто сказал «мяу»?

  Глава 8 Снова чуть-чуть о математике

  Глава 9 Кто такие Властители Ночи

  Глава 10 Встреча, которую не планировали

  Глава 11 Львы не подвели

  Глава 12 Коты над городом

  Глава 13 Будни городских призраков

  Глава 14 Сразу много событий и опять погоня

  Глава 15 Крокодил над Риальто

  Эпилог

ЧИЖИК В РИМЕ

  Глава 1 С чего начинается воспитание

  Глава 2 Будем считать до десяти

  Глава 3 Битва в пути

  Глава 4 Первая мораль комом

  Глава 5 О земноводных

  Глава 6 Лучшие в мире ангелы

  Глава 7 Памятник мудрым мыслям в крепкой башке

  Глава 8 Не смотри на этот памятник!

  Глава 9 Кошка с улицы Кошки

  Глава 10 Как ловят богов

  Глава 11 Нелегкая жизнь простой волчицы

  Глава 12 Путаница с императорами

  Глава 13 Четыре в одном

  Глава 14 Засада

  Глава 15 Тяготы плена и кто кого ай-я-яй

  Глава 16 Курс на Колизей

  Глава 17 Дипломатия в действии

  Глава 18 Самая короткая

  Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg