«Сиреневый куст»

Карл Эвальд Сиреневый куст

* * *

Отчаянная кутерьма происходила в сиреневых зарослях.

Кругом, казалось, было тихо, не слышно ни ветерка, а у куста сирени все ветки тряслись, как в лихорадке, каждый листик трепетал так, что в глазах рябило от этого мельтешения.

В полуденный зной прилетел зяблик и по привычке забрался было в укромную гущу листвы, чтобы соснуть немного: но веточка, на которую он сел, так тряслась, что он не мог сомкнуть глаз, и зяблик с перепугу упорхнул и перебрался на жёлтую акацию. Зяблик спросил у жены, что такое случилось, отчего почтённый сиреневый куст так разволновался, но та был я занята высиживанием яичек, и ей недосуг было давать объяснения. Тогда он спросил соседку-синичку, синичка почесала свою чёрную ермолку и загадочно покачала головкой.

— Я не понимаю лиственного языка, — сказала она. — Но там творится что-то неладное. Я это заметила ещё утром, когда залетела туда, чтобы пропеть свею песенку.

Синичка уселась на акации, и оттуда они вместе с зябликом вдвоём стали наблюдать за странным поведением сиреневого куста.

Все, что происходило с кустом, объяснялось тем, что взбунтовался его корень.

— Сидишь тут в потёмках как проклятый! Изволь, видите ли, содержать всю семейку, — ворчал корень, — знай работай один за всех. Все хотят есть — и листья, и ветки, и цветы. Мало того — ещё надо их всех поддерживать, иначе их давно сорвало бы ветром. А разве вспомнит хоть один из них меня, верного слугу? Кому из этих зазнаек придёт в голову, что другим тоже хотелось бы иной раз развлечься? Я все время слышу, как там наверху лопочут о весне, о солнышке и прочих таких вещах; а мне ведь ни на грош ничего этакого не перепадает. Я и не знаю толком, что это такое, мне только известно, что весной они как сумасшедшие накидываются на еду. Зимой-то все у нас приходит в равновесие, меня не обременяют непосильной работой, и я могу расположиться с удобствами. Но чуть повеет теплом, для меня начинается собачья жизнь. Скверно быть корнем!

— Эй, ты, там, под землёй, корень несчастный! Давай-ка уцепись покрепче, — заголосили ветки. — Подул ветер, начинается буря!

— Подавай нам наверх побольше пищи, чумазый корень! — шелестели листья. — Надо семью кормить, нас ещё много, нам надо расти.

Вслед за ними завёл свою песню хор цветов:

Мучит зной День-деньской. Пожалей нас, Корень злой! Брось сердиться, Дай напиться Нам водицы Ключевой.

— Ну что я говорил? — проворчал корень. — Экий воз приходится тащить! Хватит, скоро с этим будет покончено. Пора и мне выйти к свету, пусть меня омывает дождик и греет солнышко, пускай все знают, что я не хуже других… Ну-ка, ветки, попробуйте без меня! Надоело мне на вас работать! Вам бы все щеголять, бездельники, а проку от вас никакого. Нынче у меня будет выходной. Попробуйте-ка сами поработать, а я отдохну!

— Это мы-то бездельники? — возмутились ветки. — Болтаешь сам не знаешь что, глупый корень! Уж мы-то не меньше твоего работаем.

— Вы работаете? — воскликнул корень. — И в чем же это выражается, позвольте вас спросить!

— Мы целый день напрягаем все силы, чтобы подставить листья солнечному свету, — отвечали ветки, — мы так и тянемся в разные стороны, чтобы им всем доставалось поровну солнечных лучей. Если бы ты мог выглянуть из-под земли, то увидел бы, какие мы натруженные и узловатые от натуги. Нет уж! Если ты не можешь без воркотни, то брани не нас, а листья — вот уж кто действительно бездельничает!

Корень задумался и в конце концов согласился, что сказанное ветками звучало вполне разумно. И тогда он обрушил свой гнев на зеленые листья.

— Думаете, я так и буду вам прислуживать? — забурчал он сердито. — Предупреждаю, что с первого числа я увольняюсь. Придётся вам тогда самим взяться за дело и начать работать. Полентяйничали, и хватит!

Тут и ветки не выдержали и тоже принялись кричать и браниться:

— Корень прав! А вам, листья, пора бы взяться за ум. Нам надоело таскать на себе захребетников.

И для пущей убедительности ветки сопроводили свои слова громким треском.

— Потише ты, чумазый корень! — прошелестели листья. — А вы, долговязые ветки, не больно-то важничайте. Ишь как раскричались! Уж лучше бы помалкивали, а не то все узнают, какое вы дурачьё. Неужто вам невдомёк, что и у нас есть работа, которую мы выполняем точно так же, как вы свою?

— Так и быть, послушаем, — сказали ветки, вытягиваясь в струнку.

— Послушаем, — сказал корень самым скрипучим голосом.

— Неужели вы до сих пор не знали, что наше дело — готовить пищу? — зашелестели листья. — Неужели вы думаете, что приличная публика согласится есть в сыром виде продукты, которые корень добывает из земли и отправляет наверх по веткам? Нет, сначала они поступают к нам, а мы стряпаем кушанье в печке, которая обогревается солнечными лучами, и подаём к столу готовое блюдо. Ну как? Есть от нас польза или нет?

— Пожалуй, — согласились ветки и от смущения захрустели пальцами. — Наверно, вы в чем-то правы

Затем ветки растолковали услышанное корню, до которого эта новость не сразу дошла, и он признал, что это звучит убедительно.

Немного погодя листья опять зашуршали:

— Уж если вам хочется кого-то бранить, отчего вы не выбрали цветов? Они из нас самые нарядные, расселись на самой верхушке и заняли место под солнцем.

И какие у них обязанности? Может быть, вам это известно, а мы что-то ничего об этом не слышали!

— Верно! — воскликнули ветки. — Вот где засели бездельники!

— Верно, верно! — забормотал корень. — Но мы этого больше не потерпим. А ну-ка, извольте отчитаться перед нами, ленивые щеголихи! Для чего вы нужны? С какой стати мы все должны на вас трудиться?

Гроздья цветов закачались на ветках, распространяя вокруг благоухание. Трижды пришлось остальным повторить свой вопрос, прежде чем цветы отозвались песней:

На солнце мы млеем, Мечты мы лелеем.

— Ну, это и так видно! — сказали листья. — И это вы называете работой?

Но цветы снова запели:

На солнце мы млеем, Мечты мы лелеем О солнечном свете, О вечном тепле. Пусть нежатся корни Во влажной земле, Чтоб снова из чёрной и мягкой земли Тысячи новых цветов проросли.

— Какой вздор! — прошептали листья.

— Какой вздор! — повторили ветки.

— Вздор! — проворчал корень, после того как ему все растолковали.

И все согласно решили, что стыд и позор трудиться на таких лентяев. И тут поднялся треск, и шелест, и хруст, и шорохи и кряхтенье, и воркотня; словом, из-за общего возмущения случился большой шум и переполох. Но цветы только посмеивались над спорщиками и пели:

Корень, ворчи, шелести, листок, Весел всегда только я — цветок, Полно вам, ветки, меня пугать, Я никогда не устану мечтать. Лето кончилось, и наступила осень.

Молоденькие зеленые веточки оделись по-зимнему. У листьев же не было зимнего пальто. Им это было очень обидно, они сердились и со злости заболели желтухой. Поболели и умерли. Один за другим они опали и засыпали землю, которая служила жилищем старого сварливого корня, толстым ковром.

А цветы давным-давно ушли с весёлого пира. Там, где они раньше красовались, теперь торчали какие-то странные некрасивые бляшки, которые шуршали, когда налетал ветер. А когда первая зимняя вьюга потрепала сиреневый куст, они облетели, и теперь на нем торчали только голые ветки,

— Ох-хо-хонюшки! — вздыхали ветки. — Сейчас мы с радостью поменялись бы с тобой местами, чумазый корень. Хорошо тебе живётся в тепле под землёю.

Корень ничего не ответил, он был озадачен непонятным явлением. Рядом с собою он обнаружил какую-то странную штучку, и было совершенно непонятно, что же это такое.

— Кто ты такой, карапуз? — спросил корень, но тот ему не ответил.

— Надо отвечать, когда тебя спрашивает почтённая особа, — упрекнул корень. — Ведь мы — соседи, поэтому надо бы познакомиться.

Но странное создание так ничего и не сказало, и корень всю зиму ломал голову, стараясь угадать, кем был этот субъект.

Весной создание начало разбухать, превратилось в толстяка, и вдруг из него высунулся острый зелёный росток.

— Здравствуй! — сказал корень. — Поздравляю с весенним теплом! Быть может, теперь ты соблаговолишь ответить на тот вопрос, который я задавал тебе полгода тому назад, — с кем я имею честь беседовать?

— Я — грёза цветка, — ответило существо. — Я — семечко, а ты — дурень.

Корень обдумал эти слова. На «дурня» он не обиделся, такая уж судьба у корня, что все его ругают. Вот только «грёза цветка» показалась ему чем-то невразумительным, поэтому он попросил соседа разъяснить ему это понятие.

— По-моему, земля ещё слишком твёрдая, чтобы мне пробиться наружу, — сказало семечко. — Поэтому я могу с тобой поболтать. Видишь ли, летом, когда ты поскандалил с цветами, я было спрятано в глубине цветка, мне были слышны ваши споры. Ну и потеха была, ей-богу, но мне приходилось помалкивать, сам понимаешь — молодо-зелено!

— Ну, теперь-то ты подросло и можешь разговаривать? — спросил корень.

— Да уж подросло и сейчас покажу тебе фокус, — ответило семечко и выпустило в землю второй росток. — Смотри, вот и у меня есть корешок, так что мне незачем терпеть нахальные приставания.

Старый корень выпучил глаза от изумления, но ничего не сказал.

— Впрочем, я собираюсь обращаться с тобою вежливо, — сказало семечко. — В каком-то смысле ты все-таки мой папаша.

— Неужели? — удивился корень и напыжился от важности.

— Естественно, — ответило семечко. — Все вы — мои родители. Ты добывал для меня пищу в земле, листья стряпали кушанья на солнечном жаре. Ветки подняли меня навстречу солнцу и воздуху, а цветок качал меня в глубине своей чашечки, как в люльке, и баюкал; он нашёптывал свои грёзы шмелям, а те рассказывали их другим цветкам. Каждый из вас что-то для меня сделал, и я обязан вам жизнью.

Немудрёно, что корень погрузился в глубокую задумчивость и вышел из неё только в середине лета. Но когда его бестолковая голова переварила наконец новую мысль, он с непривычной вежливостью обратился к веткам с вопросом: не вырос ли новый сиреневый куст рядом со старым?

— Вырос, вырос! — ответили ветки. — Занимайся-ка ты лучше своим делом и держи нас покрепче. Ветер так разгулялся, что вот-вот нас повалит.

— Не бойтесь, — сказал корень, — уж как-нибудь удержу. Я только хотел сказать вам, что маленький куст — мой сыночек.

— Ха-ха-ха! — засмеялись ветки. — Неужели ты, старый корявый корень, вообразил, что у тебя мог родиться такой хорошенький сыночек? Он так нежен и свеж и так ярко зеленеет, что ты просто не можешь себе представить.

— И все-таки он мой сыночек, — сказал с гордостью корень.

И вот он поведал веткам все, что услышал от семечка, а они рассказали это листьям.

— Надо же! — удивились все, и тогда они поняли, какое они большущее семейство, и что в их сложном хозяйстве каждый выполняет какую-нибудь нужную обязанность.

— Тсс! — стали они напоминать друг другу. — Давайте не будем мешать цветкам, пускай они грезят.

Старый корень трудился пуще прежнего, не жалея сил, он старался добыть как можно больше пищи, а ветки так и тянулись вверх и выгибались в разные стороны, чтобы было больше света и солнца, а листья раскачивались под дуновением летнего ветерка и, казалось, только отдыхали, на самом деле внутри каждого была целая кухня, и в ней кипели кастрюльки и варилось кушанье.

А на самой верхушке красовались объятые грёзой цветы и напевали свою песенку:

Листья замёрзнут, умрёт цветок, Малое зёрнышко пустит росток. И по весне из крошек-семян Новый поднимется куст-великан, Летом цветочный наденет наряд, И ароматом наполнится сад.

Оглавление

* * *

Реклама на сайте