«День карапузов»

День карапузов (fb2) - День карапузов (Моя большая семья - 2) 15538K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дмитрий Александрович Емец

Дмитрий Емец День карапузов

© Емец Д., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2016

* * *

Светлой памяти моего папы Александра Ивановича

В небольшом приморском городе живет большая семья Гавриловых, перебравшаяся сюда из тесной московской квартиры. В семье семь детей и куча всевозможных животных: голуби, черепаха Мафия, рыбки, японские мышки, крысы во главе с главным крысом Шварцем, попугаи, морская свинка, кошки и собаки! И, разумеется, с этой семьей постоянно происходят разные забавные истории!

Глава первая Серебряное солнце

Дети почему-то избирают своей жизненной программой не то, чему мы их учим и что произносим вслух, а то невысказанное, часто тщательно скрываемое, что составляет суть нашей натуры и чем мы, быть может, сами совершенно не гордимся.

Просто мысль

Папа Гаврилов шел по берегу моря и буксировал за собой коляску, в которой сидели Саша, Рита и Костя. Именно за собой, а не перед. «Перед» ее было вообще не прокатить. Папа уже раз десять пожалел, что они вообще взяли коляску. Тащить малышей на плечах было бы удобнее. В песке колеса глубоко увязали, и вдобавок песок был покрыт толстым, с ладонь, слоем высохших водорослей. Временами на берегу попадались люди с большими мешками, которые собирали сухие водоросли для утепления стен и потолков и навьючивали их на велосипеды.

Костя в коляске ныл. У него была сильная привязанность к старой одежде, и он остро переживал любые изменения. А тут мама надела ему новую двойную шапку, потому что кепарик с завязывающимися ушами для моря был слишком холодным. И вот всю дорогу Костя повторял: «Мой кепа-аа-рик!» – и дальше по кругу.

За папой вытянувшейся вдоль берега цепочкой брели мама, Петя, Вика, Алена, Катя – все мерзнущие, с поднятыми воротниками. Последними тащились соседские Андрей с Серафимом, увязавшиеся за компанию.

Андрей, оцарапавший мизинец, когда они лезли через забор, страдал и все время повторял: «Я же говорил! Говорил! А теперь все! Все!» При этом, что именно он говорил и в чем именно состоит это «все», оставалось за кадром. Зато Серафим, у которого обе ноги были мокрые выше колен, потому что он влез в море, не жаловался и выглядел вполне довольным жизнью.

И вообще Серафим был очень смешной. Кроме того что он постоянно терялся, он еще все время говорил «здравствуйте», «спасибо» и «до свидания». Даже если просто уходил в соседнюю комнату, обязательно говорил «до свидания». А когда возвращался, говорил «здравствуйте!». И это было ужасно забавно: ходишь до дому и всюду встречаешь здоровающегося с тобой Серафима, выглядывающего отовсюду, едва ли не из шкафов.

С пляжа было никуда не удрать. От выложенной плиткой аллеи, тянувшейся вдоль моря, их отделял высокий вал песка, который сгребли к забору трактором, чтобы зимние шторма не уносили песок с пляжа в море. До ближайшей калитки оставалось еще метров триста – огромное расстояние для перегруженной коляски. Папа Гаврилов волок ее, представляя себя лошадью, а коляску плугом.

Внезапно коляска стала совсем уж тяжелой. Папа обернулся и обнаружил, что Петя потихоньку вытащил из нее Сашу, Риту и Костю и уселся в коляску сам.

– Брысь! Колеса сломаешь! Ты слишком тяжелый! – возмутился папа.

– Они прочные.

– У старой сломал!

– У старой не я сломал, а мама! – заявил Петя.

Мама смутилась. Отчасти Петя был прав. Прошлая коляска сломалась оттого, что когда Петя вот так же сел в нее, мама уселась ему на колени, чтобы показать, что этого делать не надо и он не маленький. Коляска не знала, что цели у мамы были педагогическими, и крякнулась.

Сгруженные на песок Саша, Костя и Рита занялись каждый своим делом. Рита стала рассаживать на мокром песке своих кукол, которых у нее было три. Звали их Жена Генерала, Итальянка и Лорелея. Слово «Лорелея» Рита выговорить не могла, да и остальные имена тоже регулярно путала. Выглядели куклы неважно. Лорелея облысела, а Итальянку Саша наполнил через дырочку в голове кефиром и оставил на ночь в морозилке, чтобы проверить, что будет, но симпатичнее кукла от этого не стала.

В данный момент Саша бродил по пляжу и находил выброшенные зажигалки. Некоторые из них попадались с газом и взрывались, когда по ним ударяли камнем. Попутно Сашу волновал вопрос: когда он будет старым, как дедушка, сможет ли он сам покупать сколько угодно спичек?

– Безусловно! – сказала мама и, наклонившись, ловко достала из кармана у Саши коробок, который он уже где-то стащил, видимо припрятав на старость.

Рита стала ныть, что хочет пить:

– Пи-и-ить! Пи-и-ить!

Мама достала бутылочку с водой.

– Это не та вода! – быстро сказала Рита. Она уже увидела вдали красную крышу магазина и просчитала все варианты.

– Ха-ха! Обезвоженная ты наша! – басом сказал Петя из коляски. – В декабре нельзя хотеть пить!

Рита подозрительно уставилась на него и начала медленно открывать рот, одновременно закрывая глаза.

– Почему нельзя хотеть пить в декабре? – заинтересовался Саша. – А вон тот дядька?

Петя оглянулся.

– Вон тот дядька захотел пить еще летом, – шепнул он.

Оставив коляску в песке, папа подошел к морю и стал бросать плоские камни, заставляя их прыгать блинчиками. Внезапно что-то больно зацепило его по уху. Папа оглянулся и понял, что это Костя тоже учится бросать камни – и даже, можно сказать, научился.

Петя, убедившись, что коляску с ним никто не буксирует, сложил на животе ручки и поспорил с Аленой, Сашей и Катей, что они не сдвинут его с места. Катя на провокацию не поддалась, только фыркнула, зато Алена с Сашей развили бурную деятельность. Им помогали Серафим с Андреем. Откопав колеса коляски, они стали раскачивать ее и сдвинули метра на полтора. Потом Серафим повис на ручке, и Петя вывалился в песок.

– Да ну вас! Ничего не умеете! – сказал он и, схватив за ручку пустую коляску, убежал с ней вперед, чтобы дразнить младших.

Саша, Рита и Костя пошли пешком. Отдохнувший на коляске Саша был свеженьким, как огурчик.

– Представляете какая наглость! Мне вчера перезвонили человек десять, потому что я случайно набирал их номера! – рассказывал он Андрею с Серафимом, забегая вперед, чтобы видеть их лица.

Рита, забывшая, что только что умирала от жажды, забиралась на песчаную гору и сбегала с нее в руки к маме. Катя пошла было ловить Риту, но тут рядом с ней кто-то сказал:

– Гуляем? А у меня вот выходной!

Катя обернулась. Рядом с ней стояла «мышиная девушка» Люба, работавшая в зоомагазине. Она была одета в рыженькую куртку и шапку с петушиным хохолком, которые делали ее обманчиво мирной. Катя, привыкшая видеть Любу в рабочем халате, фартуке и с метровой змеей в руке, не сразу ее узнала. Как если бы грозный боевой полковник вышел к солдатам в тапочках и в колпаке Санта-Клауса.

Рита в очередной раз скатилась с песочной горы и, решив, что устала, обвисла у мамы на руках.

– Ну что, пошли дальше! Рита замерзла! – крикнула мама, хотя на самом деле Рита раскраснелась от бега, а замерзла мама.

Они пошли по пляжу, а с ними вместе шла «мышиная девушка», заявившая, что ей безразлично в какую сторону гулять, потому что гуляние – это все равно убийство времени. К «мышиной девушке» приклеилась Алена, которая обожала, встретив нового человека, залюбить его до дыр. Кроме того, Алене важно было прояснить некоторые детали человеческих взаимоотношений.

– А вот если, например, где-то есть две девушки – одна красивая, а другая хороший человек, на которой быстрее поженятся? – спросила она.

Люба нахмурилась и подозрительно посмотрела на Алену, но лицо той выражало лишь искренний интерес.

– Это еще что за вопрос? Откуда я знаю? Я тебе что, жених? – возмутилась «мышиная девушка».

Алена обратилась с тем же вопросом к папе.

– Которая хороший человек! – бодро ответил папа.

Петя, тоже слышавший этот разговор, посмотрел на него без большого доверия.

– Тогда бы за страшными очередь стояла! – заявил он.

– А что, страшные девушки по умолчанию все хорошие? Красивые тоже могут быть неплохими людьми, – сказал папа Гаврилов.

– То есть из хороших людей мы рассматриваем только красивых? – с вызовом спросила Люба.

– Нет, – сказал папа. – Но красота – размытое понятие. Каждый человек обязательно для кого-нибудь красив.

– Даже полная квазиморда? – с сомнением спросила «мышиная девушка».

– Думаю, да. Но только при условии доброты.

Алене не понравилось блуждать в зарослях теории:

– Пап! А когда ты на нашей маме поженился, она была красивая или хороший человек?

– И красивая, и хороший человек! – сказал папа.

– Правильно! Была! А потом меня обвешали карапузами! – заявила мама, выдирая из руки у Кости палку, которой он хотел огреть Сашу за то, что тот бросил в него пучком водорослей.

Саша дернул папу за руку.

– Смотрите! – крикнул он, показывая на навес, подходящий к самой воде.

Вдоль моря по пляжу ходил высокий парень с миноискателем и широкими движениями шарил по песку, точно косил невидимую траву. Изредка парень замирал, и его движения становились осторожными, нащупывающими. Когда место было точно найдено, он саперной лопаткой начинал осторожно разгребать песок, что-то из него доставал и иногда отбрасывал, а иногда небрежно опускал в сумку.

– И этот здесь! Куда ни пойдешь – он повсюду торчит! – проворчала Люба, надвигая шапку себе на лоб.

– Кто? – спросила Катя.

– Этот вот! – повторила «мышиная девушка», и по тому, как она это произнесла, Кате все стало ясно.

«Этот» был Покровский, одноклассник Любы, который гонял по городу на велосипеде и завязывал шнурки посреди проезжей части.

– И чего он здесь делает? – спросил Саша.

– Шарит! Отдыхающие летом сережки теряют, кольца, цепочки всякие, их песком заносит, а он ходит и ищет! – сказала Люба.

– Да? – заинтересовался Петя. – И что, находит что-то?

– Кучу ржавых гвоздей! Лучше б на паперти стоял! – нарочито громко сказала «мышиная девушка».

Долговязый парень услышал ее голос, вздрогнул и обернулся.

– Привет! Это ты? – спросил он.

– Представь, я!

– Гуляешь?

Люба громко фыркнула:

– Сам догадался или кто-то подсказал?

Покровский хладнокровно пожал плечами и продолжил шарить. Костя и Саша не могли уже от него отлипнуть и ходили за ним хвостом. Покровский расщедрился и позволил Саше подержать миноискатель. Это была большая неосторожность, потому что Косте, разумеется, тоже сразу захотелось и он вцепился в миноискатель правой рукой. Выдирая миноискатель друг у друга, Костя и Саша побежали непонятно куда и упали в кучу песка.

Покровский кинулся за ними. Он явно беспокоился за свой новенький миноискатель.

– Эй! Не размахивайте! По камням не задевайте! Это вам не дубина! – испуганно вскрикивал он.

Наблюдая за мучениями бывшего одноклассника, «мышиная девушка» злорадно ухмылялась.

Наконец Покровскому удалось отобрать свой миноискатель. Не выпуская его из рук, он присел на камень и вытянул тощие ноги. Саша стоял рядом и, с почтением любуясь миноискателем, жадно спрашивал, находил ли Покровский бомбы. Оказалось, что бомб Покровский пока не находил. В основном он находил пивные крышки и высыпавшуюся из карманов мелочь.

– Ясно! – сказал Саша грустно и без всякого перехода добавил: – А правда, что один человек переложил цикория в кофе и стал пьяницей?

«Мышиная девушка» торжествующе захохотала. Покровский с подозрением покосился на нее, проверяя, не она ли научила Сашу такому бредовому вопросу.

– Не знаю. Это не ко мне. Я кофе не пью. И вообще ничего не пью, – сказал он.

Не получив внятного ответа, Саша с укором покачал головой. Ему не верилось, что такой знающий человек может быть не в курсе такой ерунды.

– А правда, что бензоколонку можно взорвать сотовым телефоном? – продолжал он.

– Как это?

– Как «как»? – поразился Саша. – Ну там же телефон нарисован зачеркнутый! Значит, можно! А какое слово нужно сказать в телефон, чтобы бензин наверняка взорвался?

Стремясь скрыть свое глобальное незнание, Покровский принялся угощать детей батоном, который был уже на треть обгрызен им самим.

Вика от батона отказалась, сказав, что не любит.

– А что ты любишь? – спросил Покровский.

– Она любит лошадей! – охотно сообщила Алена.

Вика покраснела, поскольку любовь к лошадям была ее самым большим секретом.

– Правда? – Покровский сунул руку в сумку, висевшую у него на плече. – Ну раз любишь – тогда дарю! Как раз сегодня нашел! Хотел у себя над дверью повесить!

И он вручил Вике железный полукруг. Вика нерешительно взяла его. Это оказалась тяжелая подкова, с одной стороны ржавая, а с другой отполированная до блеска.

Подарив подкову, Покровский вновь взял миноискатель и, расшвыривая мокрыми кроссовками водоросли, продолжил поиски. Папа Гаврилов ходил рядом с Покровским и расспрашивал его о металлоискателях. Тот авторитетно объяснял. Этот, по его словам, был середнячок, хотя и не совсем.

– Тут такое дело! Военная техника – хорошая, надежная, но дубоватая, и дизайн у нее обычно такой, чтобы враги боялись. Гражданская техника – с кучей милых фигулечек и удобных лампочек, но это не техника. А посередине как раз вот это вот! – и он нежно погладил свой металлоискатель.

– И как? – спросил папа. – Клады обнаруживать приходилось?

Покровский оторвал миноискатель от песка и быстро обернулся, проверяя, не стоит ли кто рядом. Лицо у него стало очень секретным.

– Пока нет, но… – он замолчал и снова уткнулся в песок. Потом быстро повернулся к папе и взял его за пуговицу.

– У нас в Крыму полно кладов! – сказал он звенящим шепотом. – Просто все буквально засеяно кладами!

– Это еще откуда? – усомнился папа.

– Как? Крым был заселен очень давно! Здесь все города ровесники Рима! И это только та история, которую мы знаем! Скифы, греки, генуэзцы, турки, татары, армяне. А сколько тут было купцов! Продавали рабов, ткани, хлеб, вино! Огромные обороты! И каждый уважающий себя купец обязательно имел свой клад, зарытый в горшке в подвале его дома!

– Зачем зарытый? – не понял папа Гаврилов.

На худом лице Покровского вспыхнули пятна.

– А как еще? – поразился он. – Дома горят. Воры подкапывают стены. Банков еще нет. Как купцу сохранить свое золото? А почему в горшке? Да потому что горшки земли не боятся. Деревянный ларец – он сгниет за три года. Про железо я вообще не говорю. Ржавчину пока никто не отменял.

– А почему именно в подвале?

– А где еще? Самое удобное место для клада – подвал, – важно объяснил Покровский. – Мы же говорим не о пиратских нычках на необитаемых островах. Уважающий себя купеческий клад должен быть спрятан так, чтобы им было удобно пользоваться. Взял горсть монет, положил горсть монет – вроде как в сейф. Опять же – пока ты копаешь у себя в подвале, никто тебя не увидит. А идти с деньгами в лес, так вся улица будет кричать: «Почтенный Юсуф, куда вы идете с кувшином монет и лопатой? Не помочь ли вам?»

Папа Гаврилов заинтересованно слушал, шевеля в ботинках замерзшими пальцами.

– И что? Купцы потом не вытаскивали свои клады? – спросил он с сомнением.

– Кто-то, конечно, вытаскивал, тратил или передавал по наследству. А кто-то был одинокий скряга. Или другой вариант. На город напали, купец погиб и не успел ничего никому сказать. Дом сгорел и завалился. Город зарос лесом и травой. А где-то там, под корнями, до сих пор лежит темная двухведерная амфора из-под пшеницы, полная золотых и серебряных монет, – сказал Покровский с такой убежденностью, будто находил такие амфоры десятками. Он даже пальцем по воздуху провел, точно ощупывая длинную трещину в этой самой амфоре.

– Ну а ты-то сам находил? – спросил папа Гаврилов.

– Нет пока! – горько произнес Покровский и с глубокой обидой уставился на свой миноискатель. – Он у меня слабенький, чтобы что-то серьезное искать. Приходится ограничиваться песком… Но и тут немало монет. За все годы кораблей наразбивало в шторма о-го-ого, бухта мелкая, и постепенно монеты вымывает из песка на берег. А уж осколков хлебных амфор – только разгребай. Море вообще исторгает из себя все лишнее, все не свое.

– Костя замерз! Пошли, а? – жалобно крикнула мама, у которой был уже совершенно сизый от холода нос.

Папа впрягся в коляску, и Гавриловы продолжили свое путешествие вдоль моря. Вика держала в руках подкову, разглядывая ее с нерешительной радостью. Они прошли по пляжу метров сто, когда услышали, что их кто-то догоняет. Это был Покровский, несущий в руке нечто извлеченное из сумки.

– Погоди! Это тебе! – крикнул он Любе и положил ей что-то на ладонь. Это было небольшое серебряное солнце, потемневшее от воды.

– Вчера нашел. С цепочки у кого-то сорвалось! Его надо отчистить, и будет отлично!

«Мышиная девушка» посмотрела на солнце, лежащее у нее на ладони:

– Ну так отчисти!

Покровский стал тереть солнце тряпочкой, и тер его до тех пор, пока украшение не засияло.

– Готово? – спросила Люба. – Оно теперь мое? Могу делать все, что захочу?

Покровский кивнул.

– Отлично!

Люба погладила солнце пальцем, шагнула к воде и запустила его блинчиком. Серебряное солнце сверкнуло, дважды отпрыгнуло от воды и исчезло.

– Сам разрешил! Никто тебя за язык не тянул! Мое – значит мое! – сказала Люба.

– Почему? – жалобно спросил Покровский.

– А так просто! – пожала она плечами и пошла дальше, а Покровский с открытым ртом стоял и смотрел ей вслед.

Алена бежала впереди нее, с любопытством заглядывая ей в лицо.

– А это правда, что Покровский когда-то был в тебя влюблен, а потом еще в кого-то влюбился? – спросила она.

– Откуда ты знаешь?

– Мне Катя сказала!

– Глупости! – буркнула Люба, отворачиваясь. – Нечего сплетни передавать. Он с ней только танцевал целый вечер, но я никому предательства не прощаю!

– А я думала, только наш Петя мозгокрут! – сказала Алена с восторгом.

Глава вторая Правильная бабушка

– У них мама критик. Это очень сложно быть критиком.

– Почему?

– Потому что нужно все время писать в Интернете, что ты с чем-то не согласен. Ты вот ночью спишь, а их мама пишет, хотя ей, между прочим, тоже спать хочется!

Саша

Гавриловы возвращаются домой. Вот уже и улица-«восьмерка». Чернеют впереди ворота. Бегут встречать их собаки Табуретка, Мальчик и Малыш. Мальчик, как обычно, хрипло лает – это одиночное, страшное, практически львиное взрыкивание – и бросается в атаку, но шагах в двадцати всегда узнает, останавливается и со смущенным видом отворачивает в кусты, где и укладывается на землю. Табуретка же и Мальчик долго не могут успокоиться. Все бегут рядом, вертятся, лают. Потом замолкает и Мальчик, и брешет одна только Табуретка. Склочно брешет, визгливо, точно старая торговка, поругавшаяся с покупателем. Уже и покупатель давно ушел, а она все не может успокоиться.

Правда, сегодня полаять Табуретке не удалось.

– Руки вверх! – сказала Катя, и визгливая Табуретка тотчас завалилась на спину, подставив ей свой грязный живот.

Открыв ворота, Гавриловы обнаружили, что на перилах висит полосатый половик, рядом стоит выбивалка, а все животные выкинуты на улицу и попрошайнически сидят перед дверью, ожидая момента, когда можно будет юркнуть обратно.

– Кто-то проник в наш дом! Какие-то жулики! – сказал Петя, созерцая штабель клеток, в которых прыгали крысы и зарывались в опилки хомяки.

– Надо их взорвать! – предложил Саша. – Положим им в карманы много соды, а потом нальем уксуса! Они побегут, а мы у них на дороге выкопаем яму!

– А если они побегут в другую сторону? – спросил Костя.

– Тогда мы выкопаем яму и в другой стороне! – сказал Саша, и этот аргумент показался Косте настолько веским, что он мгновенно бросился копать.

Папа с мамой переглянулись.

– Сегодня какое число? – спросил папа Гаврилов.

– Четверг, – сказала мама.

– Четверг – это не число. Сегодня восьмое декабря. Значит, мы не встретили твою маму!

– Моя мама приезжает в пятницу!

– Нет. Мама приезжает восьмого. А восьмое – это сегодня!

Протиснувшись между клетками, папа открыл двери. В дом сразу юркнула кошка. За кошкой гнался главный крыс папа Шварц, умевший открывать клетку лапкой. За Шварцем же бежали уже все дети.

– Бабушка! – кричали дети. – Еда! Подарки!

Почему-то три этих понятия – «бабушка», «еда» и «подарки» – склеивались в их сознании в одно, так что возникало некое таинственное единое «бабушкаедаподарки». Из этого как-то очень закономерно следовал вывод, что если из жизни исчезнут бабушки, то вместе с ними исчезнут и еда, и подарки.

В кухне мама и папа обнаружили бабушку Машу и прабабушку Зину. Бабушка была высокая, решительная, в квадратных очках. А прабабушка, напротив, маленькая, кругленькая, с палкой. Бабушка никогда не оставляла прабабушку, и путешествовали они тоже всегда вместе.

Вика, Алена, Катя, Саша, Костя облепили бабушек со всех сторон. Рите уже не хватило ни одной бабушки, чтобы ее обнять, и тогда она просто пролезла на четвереньках между ногами и обняла бабушкину ступню и тапку. Один Петя не обнимался, а только стоял рядом и шевелил в воздухе руками. Он считал себя выше объятий, но не выше подарков.

– И как вы попали в дом? – спросил Петя, когда закончились все объятия, вскрикивания и поцелуи.

– Очень просто. Приехали на такси из аэропорта и залезли через балкон. В смысле я залезла и открыла двери! Не будем же мы два часа стоять у ворот, ожидая, пока нас встретят! – сказала бабушка Маша, бросая задиристый взгляд на папу.

– Через балкон?! – поразился папа. – Вы залезли через балкон? Это же высоко!

– И что тут такого? – сказала бабушка Маша. Потом немного подумала и добавила: – Разумеется, мне было непросто! Пришлось ставить один на другой четыре ящика и высоко задирать ногу… И соседи на нас как-то странно смотрели!

– А ящики откуда?

– Соседи же и дали. Я попросила. Откуда же еще? – удивилась бабушка.

Спустя пять минут она уже стояла у раковины и мыла посуду, оттирая ее губкой с такой силой, словно микробы могли забиться внутрь стенок.

– Ну и грязь же у вас, Гавриловы! Посуда вообще не должна лежать в мойке! Каждый час нахождения посуды в мойке увеличивает число болезнетворных организмов вдвое! – сказала она.

– Подумаешь! Был один микроб, а стало два! – сказал Петя.

– Ага. Было десять в двадцать третьей степени, а стало десять в сорок шестой! Никакой разницы! Все! Точка! – отчеканила бабушка. Считала она прекрасно. Недаром была когда-то главным экономистом.

Прабабушка Зина пожала плечами. С умиротворенным видом она сидела на стуле и баклажанной икрой кормила с ложечки Сашу, который послушно разевал рот и получал явное удовольствие от ситуации.

– Он же большой уже! – возмутилась Катя.

– Он скелет! – оспорила бабушка Маша. – Ребенок должен есть так, чтобы на тарелках не оставалось силы! Я всегда так ем, и вот какая я крепкая!

Она взяла за ножку тяжелую табуретку и подняла ее над головой. Табуретку начало опасно кренить на сторону, и Вика с Аленой торопливо отбежали. Бабушка поставила табуретку на место.

– А это правда, что, когда наша мама была маленькая, на ней ни одни штаны не застегивались, такая она была толстая? – спросила Алена. Она еще не понимала, что не все, что ты знаешь, надо выпаливать – что-то надо оставить и при себе.

– От кого ты это слышала? – подозрительно спросила бабушка, поворачиваясь так, чтобы увидеть отражение папы в стекле кухонного шкафчика.

– От мамы, – пришла на помощь Алене умная Катя.

Бабушка Маша расслабилась:

– А! Ну мы ели по расписанию. Творожок, кефирчик, сметанка. В подростковом возрасте она отбилась от рук и похудела! Потом начали появляться дети, и она похудела еще больше! Я вообще хотела, чтобы детей у нее было только двое! Мальчик и девочка! С интервалом в четыре года. Все. Точка.

Вскоре весь кухонный стол был заставлен тарелками и мисками. И в каждой тарелке лежали какие-нибудь грибочки, колбаска, салатики. Непонятно, откуда они вообще брались. Возможно, возникали по волшебству, поскольку раньше, до приезда бабушек, в доме Гавриловых их явно не было.

Бабушка Маша решительно двигалась по кухне, отдавая короткие приказы:

– Алена, не трогай брата! Петя, не отвлекайся! Рита, ты уже взрослая, чтобы лезть в суп руками!.. Аня, не горбись! Коля, не объедай с бутербродов рыбу!.. Я все вижу!

Глаза у Кости и Саши округлились. «Аня» и «Коля» – это были мама и папа, которых бабушка как-то очень лихо включила в общий детский ряд. Папа и мама втихомолку переглядывались, переживая крушение своего авторитета, но, зная бабушку, не протестовали.

– Пожуй червячка! – сказал папа шепотом.

Мама толкнула его под столом ногой. Это был их общий секрет.

Когда-то, когда мама и папа только-только поженились и жили у бабушки Маши, то прятали от нее скворчонка, которого подобрали на улице. Прятать скворчонка было очень трудно, потому что он к тому же еще и пищал. Одно время папа скрывал его в старом чайнике, подвешенном на веревке на балконе среди старых лыж. Птенец был совсем слабенький. Целых червяков он есть не мог, и требовалось измельчать их, превращая в кашицу. Именно с того времени в семье сохранилась шуточка «Пожуй червячка!». Бабушка догадывалась, что в доме птенец, и повсюду искала его, чтобы выбросить, потому что когда-то в молодости она прочитала в журнале «Здоровье», что от птиц бывает туберкулез.

Ровно в девять вечера у бабушки запищал будильник, и с этим писком для детей началась новая жизнь.

– Все! – сказала бабушка Маша. – Подготовка ко сну! Сон!.. Все! Точка!

– Мы уже спали днем! Ты нас заставляла! – в ужасе простонал Саша.

– Днем это был не сон, а адмиральский час! – возразила бабушка.

– А сейчас какой час? Фельдмаршальский? – съехидничал Петя.

– А сейчас ночной отдых! – отрезала бабушка и пошла наверх. И за ней послушно, как овечки, поплелись Костя, Рита и Саша.

– Надо же! Слушаются! – прошептала Алена.

– А ты не послушайся! В ней есть внутренняя сила и готовность идти до конца! – оценил Петя.

– Между прочим, к старшим детям это тоже относится! У них отбой в двадцать один тридцать – донеслось с лестницы.

Ровно в 21.30, после окончания того, что бабушка называла «умывальными процедурами», старшие дети были загнаны в постель. Один только Петя уцелел. Он забился к себе в комнату и сидел там тихо, как мышь, заложив щель под дверью одеялом, чтобы не пробивался свет.

Часов в двенадцать, считая, что все спят, Петя выбрался из своей комнаты и прокрался на кухню пить сырые яйца. Он стоял в островке света, льющегося из открытого холодильника, и держал в руках яйцо. Надколол его и поднес ко рту, но тут в темноте рядом с ним кто-то зашевелился. Петя испуганно дернулся. На лавочке сидело привидение в длинной ночной рубашке и тихо покачивалось.

Это была прабабушка Зина. На второй этаж она подняться не смогла и поселилась на диване в кабинете у папы. Только вот ей не спалось, и она сидела в темноте: берегла электричество.

– Один парень пришел из армии. Яйцо на базаре купил, не помыл и съел. А на яйце был сальмонеллез. Умер. Всё, – сказала прабабушка.

Уронив яйцо себе на ногу, Петя шарахнулся в комнату.

Глава третья Охмурение прабабушки

– Нужно иметь двадцать пар носков одного цвета! И десять пар трусов одного цвета!

– Ну носков – понятно. Это чтобы в стирке не перепутались. А трусов зачем?

Бабушка задумалась.

– Не знаю зачем! Но раз советуют, значит, должна быть логика!

Бытовая сценка

На другое утро была суббота. Костя и Рита сидели на коленях у бабушки Маши и болтали ногами. Катя стояла у мойки и разглядывала оставшуюся с вечера гору посуды.

– У меня предложение! – сказала она. – Папе сорок один год. Он будет мыть сорок одну тарелку. Пете – шестнадцать. Он моет шестнадцать тарелок. Вике – четырнадцать. Она моет четырнадцать. Алене десять – ну вы поняли…

– А ты? – крикнула из комнаты мама, стрекотавшая швейной машинкой.

Ей этот план понравился. Она уже просчитала, что, хотя тарелок у них и много, но явно не больше, чем сорок одна. Значит, вся посуда будет вымыта папой.

– А я буду осуществлять общую координацию и проверять, нет ли на тарелках жира! – сказала Катя и, взмахнув руками, задела что-то, стоявшее на краю мойки.

Ой! Дзин-н!

– Что это был за звук? – встрепенулась мама.

– Синюю тарелку разбили, – пояснила Катя.

– Мою любимую?

– Ну да.

В комнате мучительно задумались.

– Хотя бы чистую или грязную?

– Грязную.

– Ну это еще ничего! – сказала мама.

Удрученные потерей любимой тарелки, девочки сгрудились вокруг раковины и в десять минут перемыли всю посуду. Тем временем мама и бабушка Маша составляли папе список продуктов, которые он должен купить на рынке. Список этот вышел настолько длинным, что его хвостик перевалил на вторую сторону листа. Папу это не слишком воодушевило.

– Напишите мне последним пунктом «потерять список». Тогда я начну сразу с конца, – сказал он и отправился заводить автобус. Заводился автобус неплохо, но батарея у него была неважная. Поэтому нужно было, чтобы он непременно завелся с первого раза.

Пока папа ездил, бабушка Маша и прабабушка Зина наколдовали завтрак. Бабушка Маша жаловалась, что готовить не из чего, но все равно очень скоро весь стол был уставлен тарелками. Дети в нетерпении бегали вокруг, пытаясь чего-нибудь стянуть.

– Рита, ты мыла руки? Ну хоть когда-нибудь в жизни? – спросила бабушка, приглядевшись к синей от фломастеров ручке Риты, вцепившейся в кусок халвы.

Детские ручонки быстро спрятались за спину. Это не осталось незамеченным.

– С мылом, мочалкой и туалетным ершиком! А ну марш!

Рита, жалобно ноя, отправилась мыть руки, закрыла за собой дверь ванной, и почти сразу все услышали грохот и плеск. Бабушка вскочила:

– Что это было?

– А, ничего особенного!.. Думаю, она полезла на стул, чтобы снять с подоконника мыло, и плюхнулась в ванну. Там же одеяла замачиваются, да? – мгновенно угадала Катя, а еще через секунду из ванной появилась ревущая Рита, с которой ручьями стекала вода, и все убедились, что Катя, как всегда, была права.

– Никогда бо-о-се не буду мыть лу-у-у-у-ки! – выла Рита, пока ее раздевали и сушили.

– А почему мыло на подоконнике? – задумчиво спросила прабабушка.

– Потому что Саша его пытался поджигать, – объяснила Катя.

– А оно горит?

– Нет! Но оно воняет! – жизнерадостно объяснил Саша. – Только надо поджигать его вместе с теннисным шариком! Давай покажу!

Саша рванулся показывать, но его силой усадили на место и ограничили его исследовательский порыв куском сыра.

Тем временем Риту переодели в сухое, заплели ей косички, и она сделалась похожей на приличного человека в представлении бабушек.

– Горячая каша! Кому? И никакой больше еды у компьютера! – сказала бабушка, ставя на стол кастрюлю.

– А почему завтрак называется «завтрак»? Потому что его едят завтра? – спросила Алена, выкапывая в каше котлован, чтобы туда стекало масло.

Уже вернувшийся к тому времени папа задумался.

– Хороший вопрос! Ну, может, «завтрак» – это то, что люди оставляли на завтра? Допустим, часть еды запасалась с вечера? – предположил он.

– Оставлять на утро ничего нельзя! В еде размножаются микробы! Всё! Точка! – отрезала бабушка Маша.

– Это понятно, – согласился папа. – Но древние люди могли об этом не знать. И опять же – у них были ледники, а это прекрасный естественный холодильник.

После завтрака Саша случайно отыскал под лавкой абрикосовую косточку, хотел разбить ее молотком и съесть семечко. Чтобы бабушка Маша не остановила его, он убежал с молотком и косточкой в дальнюю комнату. Установил косточку на твердое, замахнулся молотком и… услышал голос:

– Один парень пришел из армии! Стал колоть косточки от абрикосов – и умер. У него засорился кишечник. Всё.

Саша вскинул голову и увидел прилегшую отдохнуть прабабушку Зину, которая, привстав на локтях, наблюдала за ним с дивана. Отвоевывая свое право засорять кишечник, Саша перебежал на кухню и попал как раз в момент сборов. Бабушка одевала Риту и глазами внимательно следила за обувающимся Костей.

– Дети идут гулять! Они должны дышать! Точка! – строго сказала бабушка.

Причем под «детьми» подразумевались абсолютно все, даже Петя, у которого уже проклюнулись усы. Усатый Петя и прочие неусатые карапузы не посмели протестовать и пошли на прогулку. Только папа и мама увильнули, оставшись дома, остальные увильнуть не смогли. Это была очень правильная прогулка под руководством правильной бабушки. До детской площадки все шли за руки, пугаясь всякой появляющейся вдали машины.

– Машина! – кричала бабушка Маша голосом, которым кричат обычно: «Воздушная тревога!» – и все дети бросались на газоны, пока бабушка и прабабушка закрывали их грудью. Водитель машины тоже обычно пугался, останавливался, и возникала непонятная ситуация: бабушка подозревала водителя в том, что он вот-вот поедет, а водитель махал из машины руками и нажимал на гудок, умоляя бабушку все-таки перейти дорогу, потому что не может же он стоять полчаса подряд!

В сторону магазинов дети только тоскливо косились, не позволяя себе нытья «Купи-и-и-и!», которое обычно затевали Рита с Костей. Сегодня же не ныл никто, потому что знали, что бабушка на улице ничего не покупает. Есть надо дома. За столом. Помыв руки. Всё. Точка.

Прабабушка Зина, которую бабушка тоже взяла с собой дышать воздухом, шла очень медленно. Через каждые несколько метров останавливалась, опираясь на забор или дерево.

– Я только одну минуточку отдохну! – говорила она. – А раньше я как бегала! О как! – И она улыбалась, точно сама не верила, что рассказывает правду.

Наконец все добрались до детской площадки.

– Набираемся заряда здоровья! – отдала приказ бабушка и вдруг, вспомнив о чем-то, строго уставилась на прабабушку: – Мама, а ты лекарства утром приняла?

– Да! – поспешно сказала прабабушка.

– Неправда! Почему раковина была розовая? Это ты таблетку в нее выбросила?

Прабабушка вздохнула:

– Она такая горькая! Можно я ее хотя бы шоколадом заедать буду?

– Какой шоколад! Тебе сахар нельзя! Только обезжиренный йогурт! – отрезала бабушка Маша.

Катя и Вика переглянулись. Они поняли, что бабушка и прабабушка давно поменялись ролями. Бабушка стала мамой своей маме, а та ее дочерью.

– А ну дышим! Не отвлекаемся! Нечего нас слушать! – приказала бабушка.

И все дети стали гулять и дышать. Правда, за вычетом Пети, который дорогой все же куда-то слинял. Саша ныл, не имея возможности никуда влезть и ниоткуда свалиться, но Костя и Рита гуляли с удовольствием. Разве что жалели, что, пока один качается на качелях, другой должен стоять от качелей в десяти шагах, соблюдая технику безопасности. Для нарушителей был даже подыскан подходящий пример.

– Один десантник вернулся из армии. Взял кой-чего, пошел на детскую площадку. А его качелями хлоп по затылку – и уложило на месте! – сказала прабабушка, и все дети пугливо затихли, представляя себе этого бедного десантника и размышляя, зачем же он встал под качели.

Прабабушка Зина сидела на крашеной шине, вкопанной в землю, и держала на коленях Риту. Рите очень нравилась прабабушка. Она уже раз десять сказала ей: «Я тебя люблю!» – а вот бабушке пока ни разу не сказала, и бабушка втихомолку ревновала.

В полдень будильник у бабушки Маши пикнул. Один раз, очень четко так пикнул, не нарушая установленных традиций.

– А теперь обед и адмиральский час! – строго сказала бабушка, и дети пошли домой.

После обеда бабушка упрямо уложила всех детей, кроме трех старших, в кровати.

– Закрываем глаза! Один час сна днем – это пять часов сна ночью! – сказала она.

– Значит, ночью нам можно не спать? – спросила Алена, страдавшая оттого, что она, десятилетняя, причислена к малышне и заточена в кровать.

– Ночью тоже надо спать! Всё! Отдыхаем! – сказала бабушка и отправилась в маленькую комнату укладывать Риту.

Было слышно, как Рита буянит, прыгает в кровати и повторяет, что не будет спать. Потом все вдруг стихло. Прошло десять минут, затем пятнадцать. Из комнатки не доносилось ни единого звука. Удивленная тем, что бабушка не выходит, Алена прокралась к двери и приоткрыла ее, оставив щелочку. Когда она повернулась, у нее были круглые глаза.

– Спит! – прошептала она.

– Кто? Рита?

– Бабушка! Объявила адмиральский час и сама же и уснула! Ха-ха-ха!

– А Рита?

– И Рита тоже спит! Побежали!

Саша и Костя тоже повыскакивали из кроватей, и все дети помчались вниз. Внизу они увидели прабабушку Зину, которая читала через лупу старый журнал, временами принимаясь дремать. Прабабушка читала очень много, причем без разбора, все, что попадалось ей в руки. Она могла внимательно читать рекламную газету, в которую были завернуты покупки с рынка, через пять минут – «Подготовку к ЕГЭ по истории», забытую Петей на лавке, а потом вдруг в руках у нее оказывались Ремарк или Чехов. Довольно скоро и они куда-то девались, зато обнаруживалась газета, и прабабушка опять читала ее.

Когда дети появились внизу, прабабушка подняла голову и с тревогой на них посмотрела. В первую секунду она подумала, что, может быть, это спустилась бабушка Маша. Поняв, что это не бабушка, прабабушка с облегчением улыбнулась и перестала прятать пастилу, которую она, ломая кусочками, засовывала в рот.

Алена, Рита и Костя окружили прабабушку и стали с ней разговаривать. Очень скоро к ним присоединились Петя, Вика и Катя.

– Прабабушка, а прабабушка! А давай мороженого купим, пока бабушка спит! – предложила Алена.

– А она правда спит? – не поверила прабабушка.

– Еще бы! Мы сами видели!

Прабабушка Зина задумалась. Мороженое она любила. Но все же сомневалась.

– Один парень пришел из армии. Съел много мороженого… – скрипуче начала она.

– …заболел ангиной и умер? – угадал Петя.

– Откуда ты знаешь? Я уже это рассказывала? – удивилась прабабушка.

– Нет, – сказал Петя. – Мы в школе проходили. Это известный науке случай.

Катя толкнула Петю ногой:

– Перестань! Ну что, идем за мороженым? А, ба?

Прабабушка отложила лупу и оперлась руками о стол.

– А давайте! – сказала она, пожевав губами. – Дайте мне палку и мою сумочку!

Сумочка у прабабушки Зины была старенькая, из кожзаменителя, с толстой пластмассовой ручкой и железным замком, который щелкал, как пистолет с пистонами.

– Может, ты нам денег дашь, и мы сбегаем? – предложил Петя, опасавшийся, что пока они будут ходить, бабушка Маша успеет проснуться.

– Нет уж! Я сама хочу! Я еще много чего посмотрю. Там же какой магазин? Кондитерский?

Прабабушка оделась довольно быстро. Так же быстро оделись и все дети, потому что понимали: дело секретное и важное. Потом все вышли на улицу и, подхватив прабабушку под локти, стали буксировать ее к кондитерскому магазину.

– Ой, не так быстро! Ой, не так быстро! Дайте минутку постоять! – причитала прабабушка.

Старшие дети терпеливо стояли, давая ей отдохнуть, но младшие стоять не могли и прыгали вокруг.

– А у тебя деньги есть? Ты не забыла? – вдруг с беспокойством спросил Костя.

Прабабушка озабоченно заглянула в сумочку.

– Немножко есть, – ответила она. – Ох, как хорошо, что вы меня повели! Я в магазине не была уже лет пять!

– А бабушка тебе сладкое не покупает?

– Редко. Соседки приносят понемножку. А она говорит, мне нельзя, у меня сахар.

– То есть тебе нельзя чужой сахар, потому что у тебя свой? Вот везуха! – воскликнул Саша.

– Мне уже все можно, – поджав губы, философски возразила прабабушка. – Хотя, может, и нельзя. Но немножко, наверное, можно.

Наконец они добрались до булочной, где имелся большой кондитерский отдел. Прабабушка поднялась на три ступеньки и прислонилась к стене.

– Уф! Точно на десятый этаж втащилась! – пожаловалась она и, отдышавшись, начала с интересом оглядывать полки. – Ох! Сколько всего нового появилось! Вот этих вот кругленьких конфет с мармеладом в серединке пять лет назад я не видела! И эти длинненькие новые какие-то! А лимонные дольки были! И драже было! А вот эти шоколадки выпускались в других бумажках!

– Ваша бабушка с необитаемого острова? – шепотом спросила у Пети продавщица.

– Нет, из Москвы, – сказал Саша.

– А-а! – пораженно протянула продавщица.

А прабабушка уже стояла у полок и радостно перебирала кулечки с печеньем и всякими сладостями.

– А можно такое, чтобы оно было шоколадное? И с джемом? И песочное? Но не очень сладкое? – озабоченно спросила она.

– Такого нет, – сказала продавщица.

– Ну тогда дайте нам всего по триста граммов! Вообще всего, что у вас есть! – сказала прабабушка.

– И шоколадок! – шепотом подсказал Петя.

– И шоколадок! – повторила прабабушка.

А Костя опять спросил, хватит ли у нее денег.

– Хватит, – отважно сказала прабабушка. – А если сколько-то не хватит, мы лишнее отложим. Набирайте!

Рядом с прабабушкой стояли Алена, Саша и Костя и кричали, показывая каждый на свое. Каждый тянул ее за руку в свою сторону.

Неожиданно в сумке у прабабушки зазвонил телефон. Она нашарила его и слепо ткнула в большую кнопку.

– Алло, Маша! Да, дети со мной!.. Как что делаем? Гуляем! Я тебе скоро перезвоню! – сказала прабабушка в трубку и, умоляюще взглянув на внуков, сунула телефон в сумку. – Я не соврала. Просто кое о чем умолчала! – сказала она виновато.

– Кто это был? – спросил Костя.

– Ее мама, которая наша бабушка! – шепнула Катя.

Они накупили столько сладостей и мороженого, что у них вышло два больших пакета. Дети и прабабушка спорили, куда все спрячут, чтобы это не попалось бабушке Маше на глаза.

Вскоре они были уже у дома. Пока Вика звонила в звонок, Петя скрывался за машиной с двумя пакетами, чтобы незаметно пронести все сладости. Им открыли, и они вошли. На столе лежало полотенце. На полотенце остывала большущая шарлотка с яблоками.

Бабушка Маша стояла у стола и смотрела на них с легким прищуром.

– Вернулись, интриганы? Ну-ну! Садитесь пить чай! – пригласила она.

Вика посмотрела на пышущую жаром шарлотку, и ей стало неловко.

– Ой! А мы договаривались, как бы тебя перехитрить! – простодушно сказала она.

Бабушка Маша махнула рукой.

– Ладно уж!.. Все моют руки! Знаете, сколько микробов на квадратном сантиметре кожи? – сказала она строго, но все уже неслись ее обнимать, потому что почувствовали вдруг, что она добрая.

– Хорошо, когда у тебя есть бабушка! – сказала Вика вечером, когда дети уже легли спать, а бабушка спустилась вниз, чтобы измерить прабабушке Зине давление.

– Ага, неплохо. Только надолго ее не хватит! – знающим голосом сказал Петя. Стена в его комнате была тонкая, из гипсокартона, и можно было легко переговариваться прямо через нее.

– Почему?

– Ну я уже давно это заметил. Правильности бабушки Маши хватает на три недели в году. Потом она выбивается из сил и целый год копит энергию на эти три недели. Ну как гоночная машина. Чем мощнее двигатель, тем выше расход топлива, – объяснил Петя.

Катя хмыкнула.

– А родители неправильные, и именно поэтому их хватает на целый год? – уточнила она.

– Ну почти… А все-таки правильную бабушку иметь здорово!

Глава четвертая Пять кошек

Весь человек до капли проявляется в своей реакции на слово «нельзя».

Мама

В понедельник утром дети собирались в школу. Катя стояла у дверей уже с рюкзаком за плечами и, скрестив на груди руки, ожидала своих братьев и сестер. Тут же бродили Костя и Рита, которые, хотя и не ходили еще в школу, толклись вместе со всеми. Костя с большим подозрением разглядывал трусы, которые на него только что надели. Потом стал медленно кривиться. Последнее время он стал очень мнителен.

– Это девча-ачье! Не буду носи-и-ить! – заныл он.

– Спокойно, воин! На трусах не девочка! На трусах переодетый герой! – быстро сказала Катя.

Костя задумался и позволил надеть на себя шорты, скрыв под ними переодетого героя.

Первоклассник Саша кружил по кухне и, приставая ко всем, просил найти его тетради.

– Тетради для лентяя Саши! Вы где? Ау! – не размыкая скрещенных на груди рук, позвала Катя. Саша опасливо покосился на нее и замолчал.

Алена прыгала по коридору и, торопливо забрасывая в рюкзак учебники, стонала:

– Ой! У нас сегодня труд! Дайте мне сто рублей на пластилин!

– Тебе вчера давали! – сказала Катя.

– Ой! Я те потратила! Вначале сорок на шоколадку, а потом уже мало осталось и я решила дотратить…

Из ванной высунулась голова Пети, который, оказывается, все прекрасно слышал.

– Дайте мне полтора миллиона на пластилин! И еще три на ластик! А то на новый айфон не хватает! – сказал он пискляво.

В Петю бросили полотенцем, и голова спряталась. В ванной что-то страшно захохотало, уронило стул, включило воду. Петя обычно уходил в школу за минуту до звонка и брал с собой максимум одну тетрадь, которую засовывал под ремень.

Утро было пасмурное. Костя, путая слова, называл такое утро «паспортное». В небе явно готовилось что-то грандиозное, но что именно, было еще непонятно. Тучки ходили мелкими табунами, постепенно собираясь в одну очень крупную тучу.

– Я тоже хочу мотать кишки, как все прочие! – ворчала Катя, размахивая мешком со сменкой. – Дайте мне майку! Не та майка!.. Налейте мне чай! Не такой чай!

– Тогда ты не сможешь на всех ворчать и быть всегда правой! – сказала Вика.

Катя задумалась.

– Кстати, да! – признала она. – Ладно, тогда я согласна остаться такой, какая есть.

Из школы Катя вернулась сразу после Саши и Алены, часов около двух. Она стояла у окна. За окном крупными хлопьями падал снег и оседал на вечнозеленом кустарнике и на такой же зеленой траве. Перед кустарником сидели Табуретка, Мальчик и Малыш и, задрав головы, с недоумением смотрели на садившиеся им на носы снежинки. Табуретка испуганно подвывала. Малыш рычал. Мальчик демонстрировал философское спокойствие.

– Что в школе творится! – сказала Катя. – С уроков все посбегали!

– А учителя?

– Учителя тоже посбегали. Все стоят в школьном дворе и кидаются! Дикие совсем, будто снега никогда не видели!.. А за забором там, между прочим, горэнерго!

– Что, стекла им снежками перебили? – удивилась мама, вырезавшая для украшения дома трехмерные снежинки.

Она вырезала уже снежинок двадцать, и каждая была своей формы. До поры до времени это все резалось как обычная бумага, а потом раз! – мгновенное движение пальцев, и снежинка раскрывалась в воздухе, становясь объемной.

– Нет, – неохотно признала Катя. – Но эти «горэнерги» тоже работу побросали и снеговика слепили с лампочкой вместо носа… Здоровенную лампочку где-то нашли, как футбольный мяч! А ведь к вечеру все равно все растает!

И, постояв еще немного у окна, Катя направилась к шкафу раскладывать чистое белье после стирки. Не так давно она обнаружила, что детские вещи в стирке перепутываются и когда нужно, ничего не найдешь. Поэтому гораздо проще не разбирать вещи по владельцам, а маркером подписать шкафчики, а там уже каждый легко найдет свое. И теперь на шкафчиках было крупно написано «ШТАНЫ», «НОСКИ», «МАЙКИ», «КОЛГОТКИ», «ЮБКИ».

Данный принцип сортировки с каждым днем обнаруживал все больше плюсов, но поначалу у этой идеи было много противников, особенно сильно возмущался Саша.

– Я что, буду девчоночьи колготки носить?

– У тебя же глаза есть, где твои, а где девчоночьи, – возражала Катя.

– Я что, должен буду думать?

– Ничего! Подумаешь! Голова не отвалится! Ну-ка, покажи, какие сейчас на тебе колготки?

Но Саша колготки не показал и торопливо убежал, потому что колготки на нем были Аленины по той причине, что ему лень было в куче белья искать свои.

Катя торопливо раскидала высушенное белье по «штанам», «майкам», «юбкам» и, отмахнувшись майкой от мешавшего ей Кости, вернулась к маме.

Внезапно домофон начал пиликать. Один раз, потом второй, третий.

– Кто там явился такой бешеный? – недовольно спросила Катя.

Оказалось, что это пришла Вика, запыхавшаяся и красная.

– Там к школе котят подбросили! Пять штук! В коробке! – сообщила она.

Папа Гаврилов оторвался от компьютера, где пытался распутать запутавшийся сюжет.

– А что, нормально! – оценил он. – Школа – место самое подходящее. У детей заканчиваются уроки, за ними приходят бабушки. Если очень постараться, бабушку можно уговорить взять котеночка.

Вика таинственно молчала, отводя глаза. Папа посмотрел на нее.

– Только не говори, что… – медленно начал он.

Катя, сорвавшись с места, в тапках выбежала за ворота и вернулась с коробкой.

– Вот они! Все пять здесь! – закричала она.

– Отнеси обратно! – потребовал папа.

– Нет-нет! Они замерзнут! – замотали головами Вика и Катя.

– Не замерзнут. Им около месяца!

– А если бы тебе было около месяца и тебя выкинули в коробке на снег? – спросила Катя с таким укором, что папа Гаврилов понял: от котят не отвертеться.

– Ну хорошо! – уступил он. – Тогда накормите их, потом идите, ходите по улице и жалобно повторяйте: «Возьми-и-ите котеночка!»

– Я в Интернете объявление дам! – предложила Катя.

Папа замотал головой:

– Ни за что! Через Интернет котята не пристраиваются. Это пройденный этап. Там будут только делать перепосты, охать и ахать. Но никто никого не возьмет.

– А как они пристраиваются? – спросила Катя.

– Котята пристраиваются исключительно методом случайного тыка! – заявил папа. – Человек видит котенка и хватает его прежде, чем у него включается логическое мышление. Вот и все. Других путей нет.

– Я унижаться не буду! – заявила Катя.

– А я боюсь кого-нибудь из знакомых встретить! – добавила Вика.

– Ну значит, любви к котятам у вас тоже нет. И желания им помогать нет. Отнесите их в коробке к школе и поставьте где взяли, – пожал плечами папа.

– А если жалостливые фотографии сделать и «Вконтакте», а? – спросила Вика обреченно.

– Угу! Держишь котенка за шкирку над кастрюлей с кипящим супом и подпись: «У вас двадцать четыре часа, чтобы спасти этого гада!» – посоветовал Петя, спустившийся по лестнице из своей комнаты.

Под мышкой у Пети были «Братья Карамазовы». Он читал эту книгу по сто страниц в день, при этом заканчивал, прочитав ровно сто, даже если до конца главы оставалось, допустим, десять строчек. По пути Пете попался холодильник. Он заглянул в него и громко фыркнул.

– Душа по кастрюлям бродит? – спросила Вика.

– Чего тут бродить? Еды нет! Бабули у моря гуляют! – сказал Петя.

– Еды полно! – оспорила Катя. – Просто тебе не угодишь!

– Очень смешно! – Петя наискось отрезал треть батона хлеба, намазал его кетчупом, поверх кетчупа щедро посыпал приправу для курицы, посмотрел на состав и облизнулся.

– Е260! Е283! Натамицин! Диэтил бикарбонат!.. Обожаю! Кто-нибудь еще хочет бикарбонатика? Ну, я предлагал! – и он откусил огромный кусок.

– Как ты ешь эту дрянь? Мне будет плохо! – закатывая глаза, взмолилась Вика.

– Правда? Спорим на штуку, что не будет? – предложил Петя и опять уткнулся в состав приправы. – Ах, как грустно! Е240 нету! Без него и еда не еда!

– А Е240 – это что? – спросила Вика.

– Ку-ку, темень! Е240 – формальдегид! – объяснил Петя и, жуя бутерброд, ушел к себе в комнату. Слышно было, как поочередно щелкнули три шпингалета.

С противоположной стороны забора загрохотал железный лист. Перелезли Андрей и Серафим. Серафим с усилием грыз найденное в морозилке мороженое. Мороженое было таким твердым, что им можно было стучать по камню и камень отзывался стуком.

– Посмотрите на этого вот! – сказал Андрей с укором. – А в школу не пошел, потому что горло у него болит!

– А оно у меня и правда болит! Спроси у мамы! – сказал Серафим, и оба брата недовольно посмотрели друг на друга.

– О, пристраивальщики котят пришли! – радостно сказал папа Гаврилов, особенно надеясь на Серафима, который в своей великолепной поэтической рассеянности смог бы пристроить даже десять беременных кошек, измазанных зеленкой и облепленных пластилином.

Вместе с Аленой и Катей Серафим и Андрей переупаковали котят из коробки в старую шапку, пошли по центральной улице и стали жалобно повторять:

– Возьми-и-те котеночка! Возьми-и-и-те котеночка!

Котята вылезали из шапки, карабкались по рукавам и не переставая мяукали. Пришлось каждому из детей взять по котенку. Серафим нес сразу двоих, причем котята ухитрялись цепляться за прохожих. У Серафима ныть: «Возьми-и-те бе-е-едненького котеночка!» получалось жалостнее всего. Поэтому к нему люди чаще всего подходили.

За Серафимом тащился Саша, но без котенка, потому что котенка он то и дело терял и остальным это надоело. Снег уже начинал таять. Ощущалось, что до вечера он не долежит. Саша сгребал его с забора, лепил снежки и подбрасывал их высоко над головой, чтобы посмотреть, на кого упадет. Третий снежок шлепнулся на такси. Водитель притворился, что погнался за Сашей, и тот поспешно спрятался за Андрея.

– Ты ведешь себя хаотично! Не знаешь, что твои руки сделают в следующую минуту! – сказал Андрей.

– А вот и нет! Знаю!

– Да? И что они делают вот прямо сейчас?.. Нет, так скажи! Глазами не смотри!

Не послушавшись, Саша недоверчиво уставился на свои руки и с удивлением обнаружил, что они подобрали с асфальта ржавый болт и пытаются скрутить с него гайку.

– Возьми-и-ите котеночка! – крикнула Алена и расхохоталась, потому что с дерева ей в рот свалился снег. Саша, заметив, что с деревьев сыплется снег, стал убегать вперед и колотить палкой по веткам.

Несмотря на все старания, устраивались котята плохо. Большинство прохожих котятами либо совсем не интересовались, либо говорили что-нибудь вроде: «Летом надо было предлагать!» Но все же раз в пять минут откуда-нибудь выскакивала сердобольная тетенька, прижимала котенка к груди и начинала ахать:

– Детки! Ах! Котят устраивают! Прелесть какая! Это мальчик! Была бы девочка, я бы взяла!

– А у нас и девочка есть! – заявляла Катя и подзывала к себе Алену со следующим котенком.

Сердобольная тетенька несколько напрягалась и брала котенка уже не с таким воодушевлением:

– Ой! Если бы девочка была светленькая, а то тут у нее темная полосочка! – говорила она торопливо.

– У нас и светленькая есть! Серафим, тащи своего! – занудным голосом произносил Андрей, любивший доводить всякую ситуацию до логического финала.

Сердобольная тетушка ощущала себя загнанной в угол.

– А вдруг они больные? – говорила она, спешно отыскивая аргумент для отказа.

– А вы ветеринару покажите! – подсказывал Андрей.

– Нет-нет! Они слишком маленькие! Они погибнут! Были бы постарше, тогда да! – говорила тетенька и трусливо сбегала.

Дети бродили вдоль моря часа два и начали уже терять веру в свою счастливую звезду. Но тут им постепенно стало везти. Первого котенка взяла бабулька, продающая ракушки. Причем взяла как-то совсем мгновенно, когда они уже прошли мимо и даже «возьмите котеночка!» не ныли.

– Ишь ты! Орет! Пацан? Ну давай сюда пацана! – сказала она и, заглянув котенку под хвост, сунула его в сумку, а Серафиму выдала покрытую лаком ракушку.

– Пепельницу сделаешь! – сказала она.

Серафим растерянно стоял с ракушкой в руке.

– Но я же не курю… – начал он.

– Курит-курит! – поспешно сказала Катя, утаскивая его за рукав. – Думать же надо! Если ракушка не нужна – мне отдашь!

Второго котенка взяла хмурая продавщица из магазина, о которой Катя в первую секунду подумала, что та подходит, чтобы их выгнать. Третьего котенка взял курсант милиции, чтобы подарить его своей девушке. Курсант сказал, что ему все равно, мальчик или девочка, потому что сам он кошек терпеть не может.

– Так это жертва во имя любви? Как мило! – сказала Катя.

Курсант посмотрел на нее довольно кисло.

– Вы только мне бантик на нем завяжите! – потребовал он.

– А ленту где взять? А, хотя вот! – Катя мгновенно вытащила у Алены резинку с бабочкой, и котенок украсился разноцветными крылышками. Это было ничуть не хуже ленты.

Четвертого и пятого котят хотели взять дети на площадке, но Катя не дала им их, пока те не позвонили родителям. В результате одному разрешили, а другому нет. Причем у того, которому разрешили, уже имелись дома две кошки, а у другого, которому не разрешили, не было даже таракана в банке. Так что пятого котенка отдали у моря трем каким-то развеселым дядькам, возвращавшимся из кафе после дня рождения. Дядьки сказали, что они из Краснодара и что у них там кошек «ну ваще нету». Эти дядьки из Краснодара вызвали у Кати большие подозрения, и она десять раз заставила их поклясться, что они котенка не выбросят.

– А то сейчас кому-то весело, а завтра утром будет очень даже невесело! И кошку куда-нибудь зашвырнете! – сказала она с укором, на что дядьки обиженно ответили, что они не звери, что они вообще-то художники и кошку никуда не зашвырнут.

Художники взяли котенка на площадке у большого фонтана. Фонтан не работал с конца сентября, но все еще стоял с незамерзшей водой на дне. Летом в фонтане плавала большая болотная черепаха, для которой соорудили специальный помост, чтобы она могла вылезать и греться на солнце. И вот сейчас Саша, неизвестно для чего влезший в фонтан, обнаружил, что черепаху из него так никто и не достал, чтобы убрать ее в тепло, и она забилась между верхним слоем досок помоста и его основанием. Потому, наверное, ее и забыли, что никому в голову не пришло засовывать руку между досками и проверять, есть ли там что-нибудь. А Саше пришло, потому что он вообще повсюду засовывал руки.

– А ну вылезай из фонтана, чудо! Ноги промочил! Бабушка меня дома убьет! – завопила Катя.

– Она меня убьет, – сказала Алена.

– Нет, тебя она не убьет. Она убьет меня, потому что она понимает, что я главная, – скромно сказала Катя.

Саша вылез из фонтана с черепахой в руках. Черепаха не подавала признаков жизни. Ее лапы и голова были спрятаны внутри панциря.

– Она сдохла! Замерзла! – сказал Андрей.

– Нет, она в спячке, – заспорила Катя.

– Давайте ее поковыряем гвоздиком, чтобы она проснулась! – предложил Саша.

– Я тебе поковыряю! – сказала Катя и, отобрав у него черепаху, сунула ее под куртку. Черепаха была размером с салатницу и довольно тяжелая.

Продрогшие, но довольные, они вернулись домой с болотной черепахой и ноющим Сашей, который, мало того что ноги промочил, ухитрился еще где-то потерять шапку. Хорошо еще, что бабушка с прабабушкой пока не вернулись и дома были только папа с мамой.

– Они меня простудили! Мою шапку потеряли, а теперь не дают черепаху трогать, которую я нашел! – возмущался Саша.

– А ты пробовал куртку застегивать? И у тебя, между прочим, капюшон был! – сказала мама.

– Ой! Я и не подумал! – спохватился Саша.

– О чем не подумал? Куртку застегнуть? Или о капюшоне?

Судя по растерянному виду Саши, он не подумал ни о том, ни о другом.

– Ну и где котята? – спросил папа. – Пристроили?

Катя кивнула.

– Во! – сказала она. – Теперь я все знаю! Котят можно пристроить только тем, у кого уже есть кошки! И добрый человек с виду или недобрый, абсолютно ничего не значит!

Глава пятая Мартышка Чича

Мама, я тебя никому не отдам! Даже самой тебе!

Костя

В середине декабря мама шла по улице с коляской. С ней рядом шагала Катя. В коляске сидела Рита, на ручке вис Костя, а Саша не мог растянуться внизу на багажнике, потому что там лежали выброшенные морем рыболовные буйки, которые мама захватила с пляжа для поделок.

Поэтому Саша тащился рядом и мечтал:

– Вот у меня лежит какая-то вещь в моей комнате, и там везде установлены камеры, и если кто-то взял что-то в моей комнате, я вижу, кто взял.

– А где твоя комната? – спросила Катя.

Саша уныло повесил нос. У него не было комнаты. И без камеры, получается, прекрасно можно обойтись.

Они сделали большой крюк по набережной, а затем вышли на небольшую площадь.

Здесь у двух конкурирующих залов детских игровых автоматов бегали пестрые парни с рупорами и заманивали к себе народ. Одним из этих парней был Покровский, о котором «мышиная девушка» Люба говорила, что он работает в пяти или шести местах.

– Дети, не толпитесь! – кричал он в рупор. – Сувениров у нас много, так что с пустыми руками никто не уйдет!.. Малыш, верни, пожалуйста, мой айфон на стол! Это не сувенир! Я его случайно сюда положил!

У конкурента из соседнего зала подарков не было. Он обижался и на предельном звуке вопил в свой мегафон:

– Коллеги из соседнего зала! Привет вам! Вы буквально сделали мой день! И еще у вас прекрасная музыка, ребята!.. Меня, конечно, совершенно не слышно, а мой начальник сейчас приедет!

Узнав Покровского, Саша, Костя и Рита кинулись выпрашивать у него магнитики. Покровский великодушно подарил им по магниту, после чего поманил к себе маму и таинственно прошептал:

– У меня есть один секрет! Но не здесь! Здесь повсюду уши! Могу ли я увидеть вашего мужа?

– Можете, – сказала мама. – У нас дома. Вы знаете, где мы живем?

Покровский, оказывается, знал.

– Это же он ездит на автобусе? – спросил он.

– На маленьком автобусе. Совсем небольшом, – уточнила мама.

– О! – сказал Покровский. – Это не имеет решающего значения. Абсолютно никакого значения. Автобус – это всегда автобус, я так считаю.

Тут же на площади между игровыми залами мама наткнулась на елочный базар. В треугольнике, огражденном строительными лентами, лежало что-то пушисто-зеленое.

«Елки, что ли? Нет, не елки!» – подумала мама. Она еще не додумала эту мысль до конца, а Катя уже заорала:

– А-а-а-а! Они срубили сосны! Сосны, а-а-а!

Это действительно были сосны. Множество молодых сосен, наваленных как попало. Продавал их мужчина с мушкетерской бородкой и в колпаке с бубенчиками. И, видимо, это было вполне законно, потому что на глазах у Кати сосну купил полицейский и, держа ее верхушкой вниз, как выдернутую морковку, куда-то деловито понес.

Катя кинулась к продавцу.

– Сосны! Сосны! – укоризненно закричала она, ожидая, как видно, что продавец упадет на колени и станет молить ее о пощаде.

– С Новеньким вас годиком, девушка! – бодро сказал колпак с бубенчиками. – Пятьсот рублей метр!

Катя попятилась, не желая даже прикасаться к сосне.

– А елки у вас есть? – спросила она.

– Елок не завозим. Но для вас можем выписать. Но будет дорого и по предоплате!

Катя, замахав руками, отскочила от него к маме:

– Ты слышала? Слышала?

– А вообще-то нам елка нужна, – задумчиво сказала мама.

– Живую сосну?! Ни за что! – возмутилась Катя.

– Она уже не живая. Ты что, ку-ку? Ее срубили! – заявил Саша, на всякий случай прячась за маму.

– Все равно! Если мы ее купим, получится, что ее убили для нас. Ни за что! Пусть лучше у него наша сосна засохнет, и он разорится! – заупрямилась Катя.

Но колпак с бубенчиками и не думал разоряться. На глазах у Гавриловых он преспокойно продавал сосны и отсчитывал сдачу из целой котлеты денег.

– Может, их специально выращивают? Ну для продажи? – с надеждой спросила мама.

– Да-да-да! – согласилась Катя. – Этот самый дядька и выращивает! У него на лбу написано, что он весь год ходит с лейкой, поливает сосенки, прикрывает их зонтиком от солнышка, спит голодный у них на корнях, а потом продает и деньги отправляет в детский дом!

Сказано это было громко. Колпак с бубенчиками недовольно оглянулся, посмотрел на Катю и поспешно затолкал котлету денег поглубже в карман. Видно, боялся не донести ее до детдома.

Мама вздохнула и, не зная, что ответить, повезла коляску по аллее. Коляску везти было уже проще, потому что Рита шла пешком. Только что она познакомилась с очень маленьким мальчиком, которого называла «Лександл», а он ее просто «девочка».

– Попрощайся! Вон за ним его мама идет! – сказала Катя, и Рита послушно повторила раз пять: «Площай, Лександл!»

Александр долго не отзывался, потом мама вела его за руку, а потом, уже совсем издали, они вдруг услышали, как кто-то кричит: «Девочка! Девочка! Девочка!» Причем давно уже кричит. Это «Лександл» с ними прощался.

Метров через пятьдесят Саша крикнул: «Смотрите!» – и кинулся на газон. На газоне была навалена здоровенная куча сосновых веток. Похоже, здесь сосны готовили к продаже, отщелкивая секатором все лишнее. Мама порылась в куче и нашла с десяток пушистых веток, выглядящих просто замечательно.

– Зачем? – спросил Костя.

– Увидишь! – таинственно пообещала мама и положила их на багажник коляски поверх буйков.

Обратная дорога показалась всем бесконечной. Саша тащился за коляской и непрерывно ныл, что он устал. Мама терпела, утешая себя тем, что, если ребенок хорошо вел себя в первой половине дня, то он должен плохо вести себя во второй, иначе не будет баланса.

– Ты же большой! Будь, в конце концов, мужчиной! – не выдержала она наконец.

– Ты хи-и-итрая! – отозвался Саша. – Мужчины же главные, да? Тогда почему как командовать, чтобы мне уроки делать – так главная ты? А когда я должен пешком тащиться – так я мужчина?

Мама о чем-то вспомнила и нахмурилась.

– Мы еще не все выяснили! Это ты утром привязал щенка к зеленому велосипеду? Он чуть не задушился! – сказала она.

– Нет, – быстро ответил Саша. – Не я!

– Как не ты? Мы же вдвоем в комнате были! Получается, это я привязала?

– Я же не к велосипеду привязывал! Я к спицам!

– А если ты кирпичом в человека кинешь, а тебя спросят: «Мальчик, это ты камнем кинул?» – ты тоже скажешь: «Это не я, потому что это был не камень, а кирпич»?

– Я же не знал, что он будет крутить колесо и поводок намотается! Он меня за пальцы кусал, вот я его и привязал! – быстро возразил Саша.

– А кто его раздразнил? И вообще для тебя честно только то, что тебе выгодно! А про щенка мы еще с тобой дома поговорим! – заявила Катя.

По дороге им предстояло пройти через край городского парка, в котором был маленький зверинец. Костя вспомнил об этом и закричал:

– Хочу к зверушкам!

И Рита тоже закричала: «Хочу к зверушкам!» – потому что, когда кто-то рядом начинал чего-то хотеть, Рита тоже начинала хотеть этого же самого. Порой Петя дразнил Риту тем, что кричал: «Мне! Мне! Мне! Я! Я! Я! Поставьте меня в угол! Хочу по попе!» В первую секунду Рита сразу начинала кричать: «Нет, не тебе! Я! Я! Хочу по попе!» – а потом, уже когда все хохотали, спохватывалась и замолкала.

– Ну давайте зайдем! Крюк небольшой! – сказала мама и решительно развернула коляску.

Зверинец представлял собой огороженный сеткой круг, в центре которого помещался домик смотрителя. От домика до внешней ограды расходились секторы, тоже огороженные сеткой.

В первом секторе содержались козы, вьетнамские свинки и грустный ослик. Во втором – лиса. В третьем – белки. В четвертом – кролики. В пятом – павлины, куры и индюки. Через сетку от птиц сидели два недовольных орла. Имелись в зверинце и медведи: Маша и Миша. Для них соорудили отдельный вольер. Он был не такой уж и маленький, но медведям в нем все равно было тесно, они непрерывно ходили взад-вперед и терлись головой о прутья. В том месте, где они терлись, на голове у них вылезла шерсть и образовались костяные мозоли. Из-за этих мозолей Катя терпеть не могла смотреть на медведей и говорила, что людей, которые плохо содержат животных, тоже надо сажать в клетки, чтобы ими любовались.

С прошлого их посещения в зверинце появилось нечто новое. Утепленный вагончик с надписью «Приматы». Для тех, кто не разобрался, кто такие «Приматы», снизу было подписано из баллончика «Бибизяны». Надпись, конечно, замазали, но краска, которой замазывали, отличалась по оттенку и хорошо читалась. Вагончик был на колесах. Видимо, он ездил из города в город, на какое-то время останавливаясь в каждом.

Мама осталась снаружи, чтобы не платить за билет, и запустила в вагончик Риту и Костю. Катя идти отказалась, заявив, что пленные звери ей неинтересны. Саша раз пять сказал, что ему «ску-у-учно!», а потом прошмыгнул без билета, потому что кассир, он же в одном лице и сторож, только что бросился внутрь с криком: «Не трогай!»

– Как думаешь, это он нашим кричит? – спросила мама у Кати.

– А кому еще? Интересно, кто там кого трогает – Костя обезьяну или обезьяна Костю? – заинтересовалась Катя.

– Может, Рита ворует у обезьян еду? Мы долго гуляли. Она голодная, – предположила мама.

Рита, Саша и Костя вернулись только через полчаса. К этому времени Катя давно убежала домой, а мама начала замерзать. Оказалось, что обезьян в вагончике было совсем немного, причем горилла спала, шимпанзе разлегся на батарее, положив на нее щеку, а бабуины, по словам Саши, все были какие-то неприличные. И получилось, что все эти полчаса они втроем простояли у мартышки, которая, просовывая лапку через решетку, расстегнула Косте все пуговицы, держала Сашу и Риту за палец и вообще очаровала абсолютно всех.

Мартышка произвела на Риту и Сашу огромное впечатление. Всю обратную дорогу они только о ней и говорили. Костя же молчал. В вагончике он смотрел на мартышку лишь издали, украдкой, не кричал, не прыгал от восторга и один только раз сунул ей пальчик, которого она коснулась совсем мимолетно, отвлеченная Ритой и Сашей. Однако это ничего не значило. Такое уж у Кости было сознание. Впечатления врезались в него глубоко и оставались надолго, преобразовывая реальность, хотя поначалу это мало в чем выражалось.

У Риты же и Саши реакция поначалу была бурной, а потом они все забывали. Вот и сейчас, ближе к дому, Рита и Саша начали постепенно остывать, а потом увидели загадочную дорожную машину с насадкой в виде громадного штопора и, споря, зачем такая машина нужна, отвлеклись окончательно.

Костя же на машину хотя и посмотрел, но как-то без интереса и потом, уже дома, внезапно заявил шепотом, что он больше не Костя.

– А кто ты? – заинтересовался Петя.

– Я мартышка Чича!

– Обезьяна, значит? – уточнил Петя.

– Мартышка! – уточнил Костя с такой простой и чистой убежденностью, что у Пети даже заржать не получилось. Он только буркнул:

– Ну-ну! Трудись, брат! Труд сделал из обезьяны Дарвина!

И мартышка Чича радостно принялась трудиться.

Вика и Алена очень обрадовались, что Костя стал мартышкой. Алена сделала ему хвост из пояса купального халата и нарисовала фломастером усы и нос, поставив на самом кончике большое черное пятно. До вечера мартышка Чича прыгала по стульям и питалась исключительно фруктами. Потом она вспомнила, что у нее нет ветки, а ведь мартышки живут на деревьях!

– Зато у нас есть шведская стенка! Мартышки вполне могут жить и на шведской стенке! – сказал папа.

Обычно Костя побаивался шведской стенки из-за слабой левой руки, которая мешала ему надежно цепляться, но сейчас залез на самый верх, вставляя между перекладин локоть и периодически опираясь на него.

– Нет, ладонью! Разрабатывай левую руку! Ты же мартышка! Как ты будешь лазить по деревьям? – закричала мама.

И Костя стал цепляться левой кистью, правда для надежности страховался еще подбородком. Бабушка Маша и прабабушка Зина смотрели на мартышку и качали головой. Потом бабушка Маша ушла куда-то и, вернувшись, подстелила внизу поролон, чтобы Костя, если соберется падать, упал на него.

У мамы в запасах обнаружились два сухих шоколадных тортика. После ужина она разделила их на всех, и все дети быстро съели свои куски.

Все, но не Вика. Вика любила делать все обстоятельно. Убрать со стола, вытереть крошки, налить себе чаю, а потом торжественно съесть уже с чаем. Но часто бывало, что, пока она раскачивалась, кто-нибудь из голодной мелочи похищал ее вкусности и съедал, а Вика потом впадала в отчаяние и начинала умирать.

По опыту Вика прекрасно знала, чем все обычно заканчивается, но не изменяла своим привычкам. Сегодня она решила использовать для охраны своего куска мартышку Чичу. Мартышка Чича с радостью согласилась оказать помощь своему старшему собрату человеку, в которого она должна была со временем превратиться в результате ударного труда.

Перед тем как уйти, Вика еще раз напомнила Косте, что он мартышка, а мартышки едят только бананы, апельсины и прочие фрукты.

– Понял? Я скоро вернусь!

– Хорошо, – сказал Костя и, помахивая хвостом, стал охранять кусок торта.

Первой к торту сунулась Рита, но Костя метко махнул хвостом, и Рита убежала с воплем: «Маме кажу-у-у!» Потом под стол стал подлезать Саша, решивший атаковать торт снизу. Но подлезать ему было сложно из-за кухонного уголка, а просовывать руку еще труднее, поэтому мартышка Чича успела схватить кусок торта, сунуть его себе под майку и спастись на шведской стенке. Сопя и помогая себе подбородком, она взлетела на самый верх стенки и уселась там, опасливо глядя вниз. Похититель тортов Саша прыгал внизу. Он и на шведскую стенку бы влез, но побаивался бабушки Маши, которая была недалеко и легко могла объявить какой-нибудь генеральский, адмиральский или фельдмаршальский час.

Пришла Рита и сообщила, что нажаловалась маме.

– Ну и молодец! – похвалил Саша.

Рита задумалась.

– Пойду кажу маме: Саша казал «молодец!» – пробурчала она себе под нос и убежала, стараясь ничего не забыть по дороге. Рита начала говорить совсем недавно, но как-то сразу, без перехода, довольно длинными предложениями.

– Видимо, накопилась критическая масса и произошел прорыв! – сказала мама.

Она уже забыла, как папа, когда родился Петя, передавал ей в роддом записку: «Читай ребенку вслух и показывай буквы!» – а сама она едва не рыдала, шаг за шагом обнаруживая, что в год Петя не говорит, в два не читает, а в три не пишет стихи. Только ребенку к четвертому, несколько раз наступив на одни и те же грабли, мама и папа разобрались, что ребенок приобретает навык не тогда, когда этого хотят родители, а тогда, когда он сам до этого навыка дозревает.

Мартышка Чича сидела на шведской стенке и бдительно охраняла торт. Внизу прыгал Саша и делал попытки оторвать у нее хвост. Мартышка прекрасно понимала, что грозит ее хвосту, и пыталась втянуть его повыше, туда, где он был бы в безопасности. Но втягивать хвост мартышке было нечем, потому что двумя пальцами правой руки она сжимала торт, оставшимися тремя держалась за турник, локоть левой был на шведской стенке, а ноги были подсунуты под верхние перекладины.

В какой-то момент Саша подпрыгнул выше обычного и сумел-таки схватить край хвоста. Мартышка издала трагический вопль, торопливо затолкала торт под майку, просчитала все варианты и с диким грохотом обрушилась брату на голову.

Ничего ужасного не произошло, даже при том, что они пролетели мимо поролона. Саша прекрасным образом уцелел, мартышка Чича тоже не пострадала и, оседлав Сашу, принялась с ужасными воплями его бодать. Из кухни к ним подбежала Алена и растащила драчунов по разным углам. Попутно Алена случайно взглянула Косте на майку. Белая майка была на груди уже какой-то не очень белой. Даже, пожалуй, черной.

– Дай посмотреть! Ну-ка! Что у тебя там? – крикнула Алена и лизнула майку языком. – Шоколад!

Она задрала Косте майку, и они увидели раскрошившийся торт. Мартышка Чича была удивлена не меньше Алены, потому что и думать уже забыла про торт.

– Это Викин, да? Теперь конец! Она ни за что не будет есть раскрошившийся! – заявила Алена.

– И что делать? – спросил Саша.

– А что тут сделаешь? Ничего уже не сделаешь! – трагическим голосом сказала Алена и быстро сунула в рот обломок торта. Саша схватил второй, а мартышка Чича, позабыв, что питается только фруктами, поспешно затолкала в рот все оставшееся.

Через несколько минут явилась Вика. Она уже заварила чай, отрезала тоненький кусочек лимона, водрузила его на край чашки и теперь отправилась за тортом.

– Ну и где мой торт? – спросила она, по-королевски протягивая руку.

– Вот! – мартышка Чича укоризненно ткнула пальцем в запачканную шоколадом майку.

– Вижу. А где остальное?

– Мы съели! – сказала мартышка и ткнула пальцем чуть ниже, на уровне пупка.

С горестным воплем Вика метнулась к Косте. Костю заслонила собой Алена.

– Он защищал его! – сказала Алена. – Ты не думай! Защищал!

– От кого? От тебя? – Вика заметила, что у Алены губы в шоколаде.

– И я защищала! – сказала Алена с таким негодованием, что Вика ей поверила.

– Значит, от тебя? – Вика грозно шагнула к Саше.

– Кстати говоря, я только хвост хотел взять! – возмутился Саша. – А торта мне вообще маленький кусочек достался! Кстати говоря, самый раскрошенный!

Поняв, что крайнего тут не найти, Вика горестно охнула и начала падать в обморок, но тут сверху их позвала мама. Причем голос у мамы был такой, что чувствовалось: она хочет показать что-то хорошее. Саша, Алена, а потом и Вика с Костей бросились к маме.

Оказалось, что, пока Костя пребывал мартышкой Чичей, мама сделала елку из тех ветвей, что собрали на улице. Как ствол она использовала черенок от старой лопаты, так замаскировав его хвоей с осыпавшейся ветки, что невозможно было догадаться, что это лопата. Сосна вышла как живая. Осталось только ее украсить.

– Но это будет уже завтра! А сейчас спать! – сказала мама и улыбнулась. Потом она на мгновение выключила свет, чтобы показать, что уже ночь, но все равно всем почудилось, что в комнате светло. Это, растворенная в воздухе, продолжала сиять мамина улыбка.

Глава шестая Большой секрет Покровского

– Тут одна девушка потеряла кастрюлю с картошкой! – начал Петя.

– Где потеряла?

– Дома.

– Нельзя дома потерять кастрюлю с картошкой!

– Трудно, но некоторые девушки ухитряются! – сказал Петя.

Бытовые сценки

Папа Гаврилов сидел за компьютером и пытался уговорить своего героя совершить подвиг. Герой пока отказывался наотрез. У папы с плеча свисала Рита, ухитрившаяся накануне простудиться. Папа покачивал ее на плече и печатал, шлепая Риту по ноге, когда эта нога пыталась капризно лягнуть монитор. Мама готовила суп из крапивы, огромный пучок которой обнаружила в морозилке. Он был заготовлен еще весной.

– Ты хоть яиц туда побольше утопи! И картошки! – советовал Петя.

– Иди готовься к ЕГЭ! Тебе в следующем году сдаваться!

– Я все скачал!

– Куда скачал? В голову? Не лезь руками в кастрюлю! – ворчала мама.

Вика танцевала на кухне, временами падая без сил, когда ее просили посидеть с малышами. Правда, через некоторое время она поднималась и преспокойно шла помогать, но только в том случае, если никто не замечал, что она была в обмороке. Когда человека утешаешь, он действительно понимает, что он бедный, и входит во вкус.

Заметив, что у Риты течет из носа, мама подошла и высморкала ее. Рита вначале покорно позволила это сделать, а потом спохватилась, что с ней этого не обсудили.

– Велните мне мои сепли облатно! Велните мне мои сепли облатно! – закричала она.

Чтобы не спорить с болеющей Ритой, маме пришлось притвориться, что она возвращает сопли назад в нос.

– Вот! А тепель мозес их зяблать! – великодушно разрешила Рита и вновь обвисла на плече у папы.

Тут же по комнате ходил щербатый Саша и исследовал возможности дырки, появившейся на месте переднего зуба. Этот передний зуб долго-долго шатался, но никак не выпадал. А вчера Саша поругался с Аленой в машине. Она его толкнула, а он ей пригрозил:

– Ах так! Я перегрызу тебе подошву сандалии!

Алена сказала:

– А, перегрызай!

А Саша взял и вместо подошвы укусил ее за колено. Алена с перепугу дернула ногой, и раз! – Саша вылез из машины без переднего зуба. Вчера весь вечер ходил с ним и комбинировал:

– Я его под матрас спрячу! Мне зубная фея сто рублей даст.

– И как ты их потратишь? – спросил папа.

– Я их копить буду.

Фея наутро принесла ему сто рублей. Саша убрал их, но заметил, что фея забыла забрать зуб.

– Я, – сказал он, – его завтра снова положу. Фея забудет, что давала… Кстати, у меня еще один зуб рядом шатается!

Наконец Рита уснула. Папа бережно переложил ее на диван, вернулся к компьютеру и написал строчек десять до того места, где герой взял-таки меч и, почесываясь, поплелся совершать подвиг.

В этот момент за воротами гулко, как в бочку, гавкнул Мальчик, и сразу истерично залились лаем Малыш и Табуретка. Это означало, что кто-то едет по улочке-«восьмерке» на велосипеде. Потом этот кто-то грозно крикнул собакам «фу!», и Табуретка вдруг удивленно заскулила, отбегая в сторону. Слышно было, как она забивается под микроавтобус и чешется там, задевая спиной выхлопную трубу.

А еще три-четыре секунды спустя зазвенел звонок. В калитку, пригибаясь, вошел Покровский. За руль он катил велосипед, а в руках у него был водяной пистолет.

– Это по собакам стрелять, – объяснил он. – Раньше я с баллончиком ездил, потом с детским пистолетом, который с шариками, а теперь стал великим гуманистом.

Катя посмотрела на Покровского с уважением. Она любила все великое, начиная с себя.

– Там что, кислота? – спросила она.

– Нет, обычная вода с одеколоном, – сказал Покровский. – Тут главное – удивить собаку. Когда она удивляется, ее мысли переключаются. Конечно, против серьезного пса не сработает, но против таких гавкалок – вполне.

Потянув вверх короткую куртку, Покровский мафиозно подсунул пистолет сзади под ремень и сказал, что хочет поговорить с папой наедине. Если бы он не сказал про это «наедине», никто бы к ним и не полез, а теперь, разумеется, всем стало интересно и все стали лезть подслушивать.

– Пошли на чердак! – сказал папа, и они с Покровским отправились на чердак.

Это было еще таинственнее. Мечтая проникнуть в секрет, Катя и Вика дважды подсылали Алену приносить папе кофе, но Алена не доходила, поскольку по дороге всякий раз выпивала кофе сама. Да и как иначе, если кофе был со сгущенкой, которую она обожала?

На чердаке бродили голуби, размножившиеся за лето и несколько одичавшие. Увидев папу и Покровского, голуби перелетели и уселись на короткую железную решеточку. Тут же на чердаке стоял старый шкаф, в который Гавриловы переложили вещи прежнего хозяина и заклеили дверцы скотчем, чтобы голубиный запах не впитывался в ткань. Сейчас дверца шкафа была приоткрыта.

«Саша, наверное, рылся. Скотч, вон, отодрал», – подумал папа. Он привык, что, когда в доме происходит нечто нештатное, связанное с чрезмерным буйным беспокойством ручек, в трех случаях из четырех это связано с Сашей.

Папа Гаврилов уселся на перевернутый ящик. Под ящиком томился драчливый голубь, которого приходилось запирать. Покровский заглянул в низкое оконце.

– О, больничка видна! Как-то я там лежал! – сказал он, начиная тереть глаза.

Нос у него покраснел. Подбородок все больше становился похож на алеющую пятку. Папа смотрел на эту алеющую пятку и ждал.

– Не удивляйтесь! – сказал Покровский. – У меня аллергия на все!.. Пчхи! На шерсть, типографскую краску, помидоры, цвете… Пчхи!

– И на голубей? – спросил папа.

– Я об этом не знал, но, видим… пчхи… да!

– Может, спустимся?

– Нет! Я потерплю! Здесь нас никто не услышит! – сказал Покровский и, наклонившись, перешел на шепот: – У вас есть автобус – у меня есть знания!

– Хороший набор, – оценил папа. – И что?

– Я знаю, где спрятан клад!

Папа Гаврилов попытался обрадоваться.

– Здорово, – сказал он. – Надеюсь, это не в Бразилии, потому что туда мой автобус не доедет. И вообще, мне нужно закончить книгу.

– Нет-нет! – замахал руками Покровский. – Ни в какую Бразилию ехать не придется! Это здесь, под боком. Не больше двухсот километров в одну сторону. Я справился бы и сам, но с автобусом сподручнее!

Папа Гаврилов посмотрел в окно. Автобуса отсюда видно не было, лишь светлый четырехугольник его крыши, перечеркнутый кустами. И еще видно было, что на крыше автобуса сидят два или три кота.

– Вы, конечно, хотите знать подробности! – продолжал Покровский и, пошарив под тем же ремнем, где у него лежал пистолет, извлек полиэтиленовый пакет, в котором что-то таилось. – Рядом с моей кроватью стоит старый буфет. Такой тяжелый, что его не сдвигали, наверное, с моего рождения. А пять дней назад я его все-таки сдвинул. И вот! Чтобы буфет стоял ровно, под него было подложено вот это!

И Покровский торжественно протянул папе Гаврилову книгу в переплете из темного картона, который когда-то был обклеен тканью. Сейчас ткань сохранилась только в том месте, где была придавлена буфетом. Края переплета были объедены мышами.

Название читалось только на титульной странице.

«Записки

Полнаго курса

Химiи

Составленные

По лекцiямъ

Ординарного Профессора Г. Зинина

1851 года»

Покровский открыл книгу и, разлепив страницы, извлек пожелтевший лист бумаги. Чернила выцвели, но читались хорошо. Буквы были высокие, округлые, четкие.

«Надя, ты найдешь это письмо в среду или в четверг, когда вернешься из Ялты! Меня ты не застанешь. Я ухожу к Булак-Балаховичу военным врачом. Я подумал: очень долго мы были в стороне от всего и нужно же как-то показать Богу и себе, с кем мы. То, что поможет тебе продержаться первое время, я спрятал в нашем месте! Если общее положение и дальше будет оставаться таким же удручающим, постарайся весной или летом перебраться к брату в Льеж.

Люблю тебя и детей!

Николай20/I.1920 г.»

Под письмом была схематично нарисована беседка, находившаяся, по всей видимости, на холме, потому что фундамент беседки казался скошенным. Вдали одной чертой была обозначена линия гор. Короткая стрелка указывала на вторую ступеньку беседки.

– Тоже Николай, – вглядываясь в бледные буквы, растерянно сказал папа Гаврилов.

Почему-то ему всегда было странно, когда кого-то еще звали так же, как его. Хотелось сказать: ну как же это так? А я тогда кто? И в голове возникала легкая путаница.

– Прочитали? – спросил Покровский. – По-моему, все понятно! Вот, смотрите!

Он сунул руку, но уже не под ремень, а под майку и достал из-под нее папку-файл, внутри которой было довольно много выведенных на принтере страниц.

– Вот! – опять сказал Покровский, влезая рукой в самую гущу страниц и безошибочно извлекая из них одну. – «Булак-Балахович Станислав Никодимович. В январе 1920 года после роспуска армии Юденича Булак-Балахович сформировал свою Добровольческую армию. В ноябре 1920 года она была разбита красными. Остатки армии чудом прорвались в Польшу. Сам Булак-Балахович был убит в 1940 году в Варшаве, когда пытался организовать партизанский отряд для борьбы с немецкими оккупантами».

Покровский опять сунул руку куда-то под одежду. Папа Гаврилов с интересом ждал, что же появится из-под майки в этот раз, но оказалось, что Покровский замерз на чердаке и пытается согреться.

– По-моему, все яснее ясного! – продолжал он. – Он оставил жене письмо в книге. Жена по какой-то причине письма не нашла. Затем книга попала к моим родственникам и невесть сколько времени подпирала буфет. Мои родственники – прекрасные люди, но заподозрить их в интересе к химии и даже вообще к книгам я никак не могу. Значит, то, что Николай оставил жене, так и лежит под второй ступенькой беседки.

– А мы ее найдем? Почему ты решил, что эта беседка вообще в Крыму? – спросил папа Гаврилов.

– Логика! – сказал Покровский. – Моя железная логика! Во-первых, нам помогает рисунок. Во-вторых, мы можем предположить, что этот Николай – доктор. Кто еще мог стать военным врачом? А в-третьих, вот!

И появившийся из подмышки согретый палец Покровского указал на круглый экслибрис на титульной странице книги:

«Сотера

Из личного собрания И. А. Колокольцева»

– Сотера – это поселочек под Алуштой! И. А. Колокольцеву принадлежало там имение «Ласковые струи». Я нашел это в путеводителе по Крыму.

– Так Колокольцев И. А., то есть «Иван» или «Игорь», а у нас Николай! Смотри, год издания 1851-й, а письмо было положено в книгу в 1920-м! Через семьдесят лет! – сказал папа Гаврилов.

– Да, – удрученно признал Покровский. – Есть нестыковка. Но… чем мы рискуем? Этот Колокольцев легко мог быть отцом или дедом нашего Николая. Что мешает нам поехать в Сотеру и поискать там эти «Ласковые струи»? Вдруг беседка уцелела? Но даже если ничего не найдем, то посмотрим Сотеру. Там рядом река Алака – самая водопадная река Крыма. Оттого и «Ласковые струи». Вы со мной?

Папа Гаврилов стал открывать рот, чтобы сказать «Да!», но это «Да-а-а-а!» вдруг прозвучало откуда-то из-за его спины, из шкафа. Папа Гаврилов и Покровский разом уставились на шкаф.

– Да-а-а! – повторно заорал шкаф.

Дверца распахнулась, и из шкафа вывалился Петя, который, оказывается, сидел в шкафу с той минуты, как узнал, что папа и Покровский идут секретничать на чердак. Тогда Петя побежал на чердак и спрятался в шкафу.

Покровский хотел возмутиться и начал размахивать руками, но вместе с Петей из шкафа вывалилось и пальто старого хозяина, ужасно пахнущее нафталином. Покровский схватился за горло. Подбородок у него уже не просто пылал, а превратился в переспелый помидор. Глаза исчезли, а про нос и говорить было нечего. Это была уже какая-то текущая сладкая слива.

– Нафта… ээээппп!.. Нечем дышать! – прохрипел он.

Папа с Петей потащили Покровского вниз, где им занялись мама и бабушка Маша. Первым делом они решительно умыли его холодной водой. Затем посадили на стул и дали сироп против аллергии. Сироп, правда, был детским, но они удвоили дозу, прикинув, что Покровский крупнее среднего ребенка примерно вдвое.

Постепенно Покровский приходил в себя. Посреди множественных помидоров начали постепенно открываться глаза. Нос стал похож на нос, только подбородок продолжал пылать.

Как-то так случилось, что, пока Покровский приходил в себя, про клад уже знали все. При этом непонятно было, кто именно проболтался. И папа, и Петя клялись, что не они. Покровский же не мог протестовать, а мог только возмущенно хрипеть и делать руками слабые укоризненные движения.

– Ну что? Когда едем? – спросил папа, когда Покровский вновь обрел способность что-то обсуждать.

– Сейчас! – сказал Петя, готовый прямо из окна прыгнуть в автобус.

– Нет! – твердо сказала мама.

– Почему?

– Потому что мы едем с вами. Все, включая Риту!

– А Риту зачем? – жалобно спросил Петя, представляя себе, как Рита катается по земле и визжит, требуя себе сразу все лопаты.

– Детям нужны впечатления. Это раз. А два – сейчас школа. Во время школы клады никто не ищет. А седьмого января Рождество! До этого времени уже нужно вернуться. В Рождество клады тоже никто не ищет. А потом уже снова школа.

– Так когда едем? – спросил Покровский.

– Сегодня у нас какое? Шестнадцатое декабря? Школа заканчивается тридцатого. Значит, едем тридцать первого декабря! – твердо сказала мама.

– А Новый год? – поразился Покровский. Ему показалось, что он ослышался.

– Ну и что? Встретим его в лесу! – сказала мама.

– А как же уплетать салат оливье и смотреть телевизор?

– Телевизора у нас все равно нет, а салат можно есть и в лесу! Ну это если кому-то нужен автобус…

Автобус Покровскому был нужен. Он горестно вздохнул и согласился.

– Только я надеюсь, что все останется между нами! – попросил он с беспокойством.

– Само собой! – хлопнув его по плечу, заверил Петя. – Мы будем немы, как водолазы! Кому охота кладом-то делиться? И так уже делим на десятерых.

– НА ДЕСЯТЕРЫХ?!

– Ну нас семеро, двое родителей и ты…

У Покровского округлились глаза, но он взял себя в руки и, допив из стаканчика последнюю каплю сиропа от аллергии, спросил:

– А малыши не проболтаются?

– Проболтаются, конечно, – заверил его Петя. – Но их никто не поймет. Рита, скажи тайну!

– Тайна! Тайна! Тайна! – послушно сказала Рита.

Глава седьмая «Солнышко» и волшебный тортик

– Пожалуйста, Лена, не пиши донос на папу в общество охраны детства! Он больше не будет на тебя орать! Он будет отдавать тебе все наши деньги, и ты сможешь выйти замуж в шестнадцать лет и возвращаться домой в три часа ночи!

– Женя, подключай мозги, когда заполняешь в школе анкеты! Или придут из общества гуманности, и у нас в доме появится видеокамера!

– Пожалуйста, Коля, слезь с брата и не колоти его! Или заявятся из общества дружбы и тебе вживят в голову чип приветливости!

– Пожалуйста, детки, не прыгайте так! Или придут из общества защиты материнства, и у вас больше не будет мамы!

Многодетная страшилка

Оставшиеся до Нового года дни прошли в хлопотах. Гавриловы собирались в поход. Петя достал с антресолей спальники и развесил их на веревке. Комната наполнилась запахами старого костра. Из одного спальника выпал маленький фонарик, а из другого – много крошек от сухарей.

– Ага! Я так и знал, что он ночами лопает! – в восторге закричал Петя.

– Кто «он»?

– Да тот парень, что с нами на байдах ходил. В походе нужно всем вместе есть, а он ночью сухари хомячил. Вот и крошки! – чихая, пояснил Петя.

Чихал он потому, что уже несколько дней спал на балконе в спальнике, приучая себя к лишениям. В результате к лишениям была приучена и мама, которую Петя простудил, бегая ночью туда-сюда и требуя не закрывать балконные двери.

После школы Петя с папой, Саша и Костя ходили на рынок и приобретали на толкучке все необходимое для похода. Петя, обожавший камуфляж, воспользовался случаем, чтобы заскочить в армейский магазинчик снаряжения и перерыть там кучу всего.

– Смотри! Рюкзак какого-то Тэда Джейсона! Гляди, какой у него железный каркас! Реально неубиваемый!

Папа осмотрел рюкзак Джейсона, и он ему понравился. Правда, по объему рюкзак был небольшой и без затягивающейся горловины. При малейшем дожде все превратилось бы в кашу.

– Тут явно еще какая-то верхотура предусматривалась. Ну если, конечно, это не рюкзак для Сахары! – сказал папа Пете, но Петя привел десять тысяч причин и, уболтав папу, получил-таки рюкзак Джейсона.

Костя и Саша тоже не остались без подарков. Костя получил компас, а Саша – железный свисток на шнурке. В этот свисток он, как дикий, свистел весь день и оглушил всех, кроме себя.

– Ты просвистишь все ваши деньги! – сказала прабабушка Зина.

Саша больших надежд на клад не возлагал.

– Деньги берутся не из клада, а из кредитной карточки! А кредитная карточка берет их из книжек или из картин! – поучал он Риту. – Ты пишешь книгу или картину, и кредитная карточка дает тебе деньги! Вот ты не вопи папе в ухо, чтобы он работал, и карточка даст деньги!

У Кости было на этот счет свое мнение.

– Когда орешь – карточка больше дает, – заявил он.

– Не слушай его, Рита! Ты рисуй! – сказал Саша.

Рита понимающе кивала. Она только что нарисовала не одну картину, а где-то около ста. Все ее картины ковром покрывали пол. Правда, на каждой была лишь одна какая-нибудь загогулина, так как манера живописи у Риты была самая лаконичная.

Дни были суетливые. Утром дети шли в школу. Потом начинались бесконечные уроки, которые как пирожки выпекались до позднего вечера. Причем уроки делали все: и обе бабушки, и мама, и папа, и даже иногда те, кому они задавались. И все равно какая-то часть уроков оставалась невыученной, и дети уходили в школу в крайнем ужасе. Ну, кроме Пети и Кати. Катя была отличница, а Петя считал себя гением и, как гений, уроков не делал принципиально. В пример же приводил Дмитрия Менделеева, у которого, как известно, поначалу была двойка по химии, а потом он – раз! – изобрел свою таблицу.

– Ну ты же пока не изобрел таблицу? – говорил папа.

– Это потому что я еще ничем не увлекся! – парировал Петя.

Сложнее всего уроки было делать с Сашей. С него вообще нельзя было спускать глаз, потому что стоило на мгновение отвлечься, как, написав одну или две буквы, он тряпочкой сползал под стол или забивался под диван и сидел там тихо, как мышь, пытаясь остаться навеки необразованным.

Как-то вечером Костя стоял у розетки и всовывал в нее согнутую скрепку. Мама вовремя успела кинуться к нему.

– А ну перестань! Ток тебе как даст! – крикнула она.

– Я ему самому как дам! – воинственно отозвался Костя.

Из ванной выглянула замотанная в полотенце Алена и сердито сказала:

– Я не могу жить в этом доме! В нем даже мыла нет!

– Там было новое мыло! Я положила его час назад! Куда оно делось?

– Оно никуда не делось! Оно тут! Его Рита ест, а со мной не делится!

– Так забери! Ты старшая сестра или кто? – возмутился папа.

Алена победно хмыкнула и отправилась отнимать у Риты мыло. Через десять секунд из ванной послышался вопль, потом оттуда пулей вылетела Рита. От возмущения она растеряла все слова и просто показывала на дверь рукой.

– Мыло отняли? – коварно спросил папа Гаврилов.

Рита замолчала, удивленная, что папа разобрался во всем так скоро.

– Бедный ребенок! Ну ничего! Вырастешь, разбогатеешь – купишь себе много мыла и будешь его есть, а все будут смотреть и завидовать! – пообещал ей папа.

Мама открыла Рите рот. На передних зубах у нее были следы мыла, но не очень много. Видимо, Рита не глотала его, а просто грызла.

– А она не умрет от мыла? – спросила мама.

– Завтра узнаем! – ответил папа.

– Очень смешно! Нет, так больше продолжаться не может. У малышей слишком много свободного времени! А тут они видят, что мы занимаемся со старшими, ревнуют и начинают сходить с ума! – заявила мама.

– Им нужны какие-то занятия на постоянной основе… Может, старушку какую-то найти, которая сможет им читать? А то бабушки же уедут! – сказал папа и тотчас пожалел об этом, потому что глаза у мамы загорелись.

– Да-да-да! – воскликнула она. – Но не старушку! Старушка будет все время жаловаться, что у нас гиперактивные дети. А я буду вынуждена это выслушивать. Нам нужно что-нибудь более капитальное. Какие-нибудь серьезные занятия для Риты и Кости!

Папа посмотрел на маму с беспокойством. Он знал, что порой мама губит все его хорошие планы их бесконечным расширением. Например, папа после получения гонорара великодушно скажет:

– Надо на кухне поменять краны у плиты. А то они прокручиваются.

– Да! – сразу отзовется мама. – Только зачем краны? Лучше всю плиту поменять! И ремонт кухни заодно сделать! А то новая плита на старой кухне не будет смотреться!

И тут уже папа трижды пожалеет, что вообще открыл рот. Или папа скажет:

– Было бы здорово нам с тобой сесть на велосипеды и проехать вдоль моря километров двадцать.

– Да! Только мы купим много велосипедов! И всех детей посадим на велосипеды! И такую тележку купим, которая пристегивается сзади к велосипеду! Там даже тент от дождя есть! – загорится мама.

– А тележку зачем?

– Как – зачем? Чтобы взять с собой малышей!

И тут папа в очередной раз поймет, что идея была преждевременной.

Раз загоревшись, мама уже не погасала. В городском справочнике она отыскала школу раннего развития «Солнышко», и на другой день они пошли туда.

Школа раннего развития находилась на втором этаже офисного центра. За столиком у перегородки сидела пышная женщина в цветастой шали и двумя пальцами печатала список. Увидев папу, маму и детей, она расплылась в улыбке и принялась угощать их конфетами. Ее улыбка не исчезла, даже когда Рита загребла целую горсть конфет.

– Какие чудесные дети! – проворковала женщина. – Идите ко мне, чудесные дети, я буду обволакивать вас любовью!

Папа напрягся. Он уже давно разобрался, что если где-то с тобой разговаривают слишком сладко, то заведение платное. А если дают конфету и угрожают утопить в любви, то оно сильно платное. В нормальных государственных учреждениях обычно сидят замотанные женщины, которые на все вопросы отвечают: «Вы читать умеете, что на дверях написано?»

Папа и мама попытались улизнуть, но пышная женщина уже завладела руками Кости и Риты и утащила их за перегородку, где начиналось занятие младшей группы.

– Знакомьтесь, дети! Какая радость: нас стало больше! – воскликнула она взвизгивающим от счастья голосом. – Это Арсений, Коралла, Ангелина, Снежана, Ахмед и Богдан! А вы кого привели?

– Риту и Костю! – сказал папа.

Ему стало неловко, что его детей зовут так заурядно. Нужно было все-таки назвать Костю Елпидифором, а Риту ну хотя бы Пелагеей.

Пышная женщина легко перенесла добавление двух сорняков в ее букет:

– Здравствуй, Риточка! А я Лариса Робертовна! А как зовут твою маму?

– Мама, – сказала Рита.

– А имя у твоей мамы есть?

– Мама.

– Аня зовут нашу маму! – пояснил Костя.

– Правильно, мальчик! Твоя мама Анна… а дальше…

– Мама! – недовольно повторила Рита, удивленная, как можно не понимать таких простых вещей.

Лариса Робертовна с торжеством оглянулась на свою многознающую рать, но поддержки от нее не получила. Ее постоянные друзья и клиенты Арсений, Коралла, Ангелина, Снежана, Ахмед и Богдан отнеслись к незнанию Риты благосклонно. Арсений ел сопли. Богдан с Ахмедом забирали у Ангелины пенал, но Ангелина была не промах и наваливалась на него животом, а так как девочка она была немелкая, то Ахмед с Богданом пыхтели напрасно.

Лариса Робертовна посмотрела на часики, впечатавшиеся в ее пухлую руку.

– Все, дети! Садимся на стульчики! Твой стульчик с петушком, твой с ежиком! Родители тоже могут остаться на первый раз! Вот, заполните анкету!.. Начинаем урок английского!

На магнитной доске мгновенно появился плакат, а в руке Ларисы Робертовны – указка.

– Детки! Вот эта сердитая кошечка живет в Африке! Она называется «лайон», а вот эта собачка – «вулф»… Снежана, не кусай Арсения за ухо! Лучше посмотри, вот это вот «тайгер». «Тайгер» делает «рррр»!

Папа Гаврилов перестал заполнять анкету.

– Кто-кто делает «ррр»? – быстро переспросил он.

Ларису Робертовну бросило в краску:

– Мужчина, перестаньте срывать урок! Если вы такой умный, можете заниматься сами!

Папа моментально согласился заниматься сам и стал вставать, но мама умоляюще положила ему руку на колено. Некоторое время Лариса Робертовна продолжала сердито смотреть на папу, но тут кто-то стал стучать в стеклянную дверь, и ее голос сразу стал сладким:

– А это кто к нам пришел и хочет разбить нам стекло? Ой, детки, это же Франсуаза! Я ее по папе узнала!

Воспользовавшись приходом Франсуазы, папа, мама, Рита и Костя выскользнули на улицу.

Светило солнце. По круглой клумбе с пятнами снега бродила чья-то отвязавшаяся коза. К ней подкрадывался дворник. Прыгнув животом, он вцепился козе в веревку и потащил ее на пустырь ближайшей стройки, где паслись еще две козы. Это папа видел сверху, с лестницы офисного центра. Приподняв доску, дворник попытался затянуть козу за веревку. Коза заупрямилась. Тогда дворник вылез и стал толкать козу сзади руками. Затем пролез сам, доска опустилась на место, и одна из центральных площадей маленького приморского города вновь приобрела цивилизованный вид.

– Да, – сказала мама. – С «Солнышком» не сложилось. Похоже, нам нужен обычный традиционный детский сад!

С детскими садами в городе было сложновато. В бесплатные требовалось записываться едва ли не с рождения. А в платных места были, но цены кусались. Мама пыталась устроить Риту и Костю в садик еще с лета, но у нее никак не получалось.

Но тут, за две недели до Нового года, к Гавриловым на денек заскочила тетя Света, та самая, которую Петя втихомолку дразнил «тетя Мрака» и «комбинирующая тетя». Она ездила в командировку в Севастополь, все там быстренько сделала, села на автобус и приехала к Гавриловым.

Недавнее счастливое замужество почти не изменило ее характера, который остался все таким же беспокойным. Тетя Света раскрасилась боевым макияжем, надела свой самый хищный деловой костюм и, захватив с собой маму и нескольких сопливых малышей для создания фона, отправилась охотиться на чиновников.

Охота на чиновников была любимым занятием тети Мрака вот уже много лет. Она достигла в ней заоблачных высот. Если какой-нибудь чиновник говорил ей, что лично он ни за что не отвечает, или советовал прийти через пару месяцев, тетя Света моментально доставала блокнотик и милым голосом произносила:

– Очень хорошо! Я так и сделаю! Представьтесь, пожалуйста! Фамилия, имя, отчество и точное наименование должности!

– Это еще зачем? – напрягался чиновник.

– Просто, чтобы я знала, к кому обращаюсь, – вежливо поясняла комбинирующая тетя.

Чиновники смотрели на тетю Мрака уже совсем другими глазами, и игра в «позвоните мне на той неделе» прекращалась. Однако этот метод срабатывал, видимо, только в больших городах. В маленьком городе тетю Свету почему-то никто не боялся.

Отказываясь сообщать ей «точное наименование» своих должностей, чиновницы отфутболивали ее из третьего кабинета в пятый, из пятого в восьмой, из восьмого в бухгалтерию, а из бухгалтерии отсылали назад в третий.

Не падая духом, тетя Мрака бегала по этажу и вскоре уже прекрасно разведала местную обстановку. Туалет, например, в маскировочных целях был обозначен как «29 комната». На двери так и было написано: «29 комната». Видимо, чтобы никто лишний не догадался. Правда, неподалеку еще на одной двери имелся знак с сидящим на горшке мальчиком, но там таился главный бухгалтер.

«Комбинирующая тетя» бегала по кругу, попутно отлавливая прячущегося начальника, который сидел за железной дверью и врал в окошко, что его нет, а он его секретарь.

– Так откройте, если вы секретарь!

– Я не могу открыть! У меня тут материальные средства! – говорил начальник и хихикал.

Тетю Мрака это выводило из себя.

– Сидите здесь и караульте его! – громко сказала она в окошко и посадила маму с детьми на скамеечку.

Мама, Рита, Саша и Костя послушно сидели на скамеечке и рассматривали страшный плакат, изображавший жизненный путь неуча. В первой части своего пути неуч отказывался пить кефир, затем прогуливал школу, а в самом последнем квадратике лежал в канаве и рядом с ним валялась пустая бутылка. Мама решила, что это подходящий плакат для того, чтобы поучить Сашу составлять связный рассказ по картинкам. Однако Сашин рассказ оказался каким-то странным.

– Это все из-за кефира! В кефире есть алкоголь! – авторитетно заявил он.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю! – сказал Саша и стал учить Риту говорить «ну да!».

Рита научилась очень быстро и на все вопросы стала отвечать «ну да!».

– Рита, ты умная, красивая! – говорил Саша.

– Ну да!

– Самая сильная в мире!

– Ну да!

– У тебя есть динамит, и мы взорвем Костю так, что он разлетится на кусочки!

– Ну да!

Косте сделалось обидно, что его хотят взорвать, и он, разгоняясь, стал бодать Сашу лбом.

Мама в тысячный раз безнадежно повторила, что братья должны жить в мире, а потом достала книгу и начала читать. Она знала, что когда читает вслух, то Костя и Саша затихают и сидят смирно, а как только замолкает, сразу начинают бегать и все разносить.

– Кто написал книгу про Карлсона? Карлсон? – спросил Саша.

– Нет, Астрид Линдгрен!

– А Карлсон тогда что написал?

– Карлсон ничего не написал.

– Ага! – сказал Саша разочарованно. – А на книжке написано «Карлсон»!

– Книги все-таки пишут не карлсоны, а писатели.

Костя услышал знакомое слово и навострил уши.

– Это да! У нас дома все писатели! Голуби – писатели, собака – писатель, только папа не писатель, – убежденно сказал он.

– Пи́сатели вы, а не писатели, – обиделась за папу мама. – А он почему нет?

– Потому что он – папа. А если ты папа, никем другим больше работать нельзя!

Пока Костя и Саша выясняли про папу и Карлсона, Рита потихоньку откололась от коллектива и, пользуясь тем, что никто этого не заметил, отправилась бродить по коридору. Одна из дверей была приоткрыта. В щелку Рита увидела полную женщину с волосами гулькой, набиравшую что-то на компьютере. У окна стоял круглый столик, на котором на тарелках лежали куски торта, бутерброды и нарезанные яблоки. Рита, не евшая уже минут сорок пять, моментально протиснулась в кабинет и застыла столбиком.

– Как тебя зовут? – спросила женщина, отрываясь от компьютера.

– Ита!

– Ира?

Рита закивала, соглашаясь быть Ирой. Все равно с буквой «р» у нее было плоховато. Женщина предложила ей кусок торта. Рита согласилась и на торт. Женщина с умилением наблюдала, как она ест, а потом грустно произнесла:

– А мне вот всего этого нельзя! Я худею, а тут коллеги всё несут и несут! Дразнят меня, понимаешь!

Рита цокнула языком, соглашаясь, что дразнить – это плохо. Она доела торт и вопросительно посмотрела на бутерброд.

– Конечно бери! – обрадовалась женщина.

Рита стала есть бутерброд. Потом опять принялась за торт. Женщина наблюдала, как она ест, и пыталась печатать, но ее отвлекали запахи и Ритино чавканье.

– Хотя почему мне этого нельзя? – сказала она вполголоса. – Тебе можно быть круглой, а мне нельзя? Это нечестно! Понимаешь? Просто нечестно!

Рита послушно закивала.

Когда в поисках Риты мама забежала в кабинет, сопровождаемая Костей и Сашей, Рита и женщина стояли перед круглым столиком и, опережая друг друга, быстро ели. Заметив маму, чиновница смутилась и стряхнула с углов рта крошки.

– Это ваша девочка? – спросила она.

– Да. Простите, пожалуйста! Она убежала, пока мы читали! – извинилась мама.

Она подхватила Риту на руки и стала выносить ее в коридор, но женщина быстро крикнула ей вслед:

– Погодите!

Мама остановилась.

– Это вы, которые многодетные по поводу сада?

Мама подтвердила, что они.

– Тут вот какая сложность! По закону вы к нам не относитесь, потому что у вас прописка в другом регионе. Но я, кажется, знаю, что можно придумать. В платном садике есть льготные места. Если вы согласны, то вот телефон заведующей и моя визитка. Если у нее будут вопросы по оформлению, пусть мне перезвонит!

Когда, закончив благодарить, мама вышла из кабинета, первым, кого она увидела, была тетя Света, несущаяся ей навстречу.

– Куда вы делись? Идите скорее! Начальник все-таки вышел, и я его в двадцать девятой комнате шваброй подперла! – кричала она.

– Пусть там и сидит. Рита уже сама в сад устроилась! И Костю устроила! – сказала мама.

Глава восьмая «Деццкий сад»

Поражение в брани бывает не от недостатка орудий, а от невнимания и нехотения употреблять их.

Св. Ефрем Сирин

Утром Вика и Катя одевали Костю и Риту в детский сад. Катя сидела на корточках и, собирая колготки гармошкой, натягивала их на толстые ножки Риты.

– Дай мне ногу! Не эту… правую… Это недостаточно правая! Я, между прочим, из-за тебя вчера в школу опоздала! Вот укушу за мизинец!

Рита, разумеется, немедленно дрыгнула ногой, и Катя, не усидев на корточках, опрокинулась на спину.

– А-а! – закричала она. – Не надо было иметь столько детей! Развели тут клопов!

– А сколько надо было иметь? – заинтересовался папа Гаврилов.

– Одного! Был бы хороший, послушный, облизанный ребеночек!

– Значит, только Петя! А тебя бы не было, – сказал папа.

Петя довольно заржал со стула. Он был совсем не прочь стать единственным облизанным ребеночком.

– Нет! – спохватилась Катя. – Я какая там по счету? Третья, что ли? Ну так и быть, троих! А ты, облизанный ребеночек, сиди и не вякай!

Алена, тащившая две пятилитровые пластиковые бутылки, чтобы вылить их в таз с водой для своего воображаемого дракона, поняла, что она тогда никогда не родится.

– Почему троих?! Четверых! Меня – и хватит! – закричала она.

– А я что? – спросил Саша, который уже десять минут пыхтел, пытаясь вдеть шнурки в ботинки.

– А ты в пролете! – сказала Алена.

Саша запустил в нее ботинком, и Алена убежала, расплескивая воду из бутылок.

– А я! Я! Я! Рожусь? – с беспокойством закричал Костя.

– Ты! Ты! Ты! Родишься! – успокоила его Катя.

Рита тоже на всякий случай захныкала, потому что, хотя и не понимала, в чем тут соль, смутно ощущала, что дело важное. Нужно отстоять факт своего существования.

Косте Ритино хныканье не понравилось, и он дал ей щелбан. Рита, защищаясь, задрыгала ногами.

– Вик, кышни этого вот мелкого! Он нам колготки натягивать мешает! – велела Катя Вике.

Вика обходилась с Костей менее командирски, чем Катя. Она была сторонницей иного педагогического подхода.

– Ах! – восторженно воскликнула она, прижимая руки к груди. – Какое солнце! Костя! Посмотри, какое солнце! Какое небо!

Костя недоверчиво задрал голову, пытаясь обнаружить солнце и небо, но увидел только лампу, поскольку они были в доме. Вику, однако, это ничуть не смутило.

– Нет! Это не солнце! – еще восторженнее воскликнула она. – Солнце на улице! Оно огромное! Оно прекрасное! Оно – СОЛНЦЕ!!! Но, чтобы увидеть его, нужно обуться и выйти из дома!

Костя недоверчиво посмотрел на Вику и согласился воткнуть ногу в ботинок.

Когда Костя и Рита были одеты, папа посадил их на приобретенный недавно велосипед: одну в детское кресло, а другого на раму. Конечно, декабрь не лучшее время для велосипеда, но на машине до сада добираться было неудобно. Он находился во дворах внутри жилого квартала. Половина же дворов была перегорожена бетонными блоками, поскольку жителям надоело, что сквозь них ездят.

– Мы куда? – подозрительно спросил Костя.

– По очень важным делам!

Костя хорошо представлял, по каким важным делам возят утром.

– К деткам, что ли? – опасным голосом уточнил он.

– Почему обязательно к деткам? Хотя, может быть, и к деткам! Папочка посмотрит по дороге! – начала выкручиваться Вика.

– Да скажи ты ему правду, что мы в детский сад едем! – сердито потребовал папа.

Он считал, что правда всегда предпочтительней лжи, потому что ведь Костя прекрасно понимает, куда они едут, и лучше сказать один раз, чем каждый день устраивать этот цирк.

Страшное слово, которое все старательно обходили, было произнесено.

– А, садик! Не хочу в садик! Ненавижу садик! Сломаю садик! – закричал Костя.

– Покусаю садик! – коварно подсказал Петя.

– Покуса-а-аю садик!

– Взорву садик!

– Взорву-у-у садик!

– Не дразни его! – сказал папа Пете и повез Костю и Риту на велосипеде.

Дети ехали, вцепившись в свои кулечки. В пакете у Кости лежали машинка и три динозавра, а в пакете у Риты – чайная чашка, варежка и мыло из ванной. Странноватый выбор, но могло быть и вообще все, что угодно, вроде комнатной тапки или маминой перчатки. Папа предполагал, что дети, когда идут в сад, пытаются прихватить с собой частицу дома. Не всегда игрушки, часто это вообще случайный предмет – зонтик или ложка для обуви. Можно спрятать их под подушку или держать в шкафчике и представлять, что ты дома.

Доро́гой Костя прыгал на раме велосипеда, размахивал своим кулечком, ныл и пытался выцыганить шоколадное яйцо в качестве моральной компенсации за кратковременную разлуку с семейством. Папа же Гаврилов ехал на велосипеде очень сложными петлями, стараясь проехать так, чтобы не наткнуться ни на один магазин. Если же магазины попадались, папе приходилось пускаться в сложные объяснения.

– Здесь продавцы – скелеты! Здесь продавцы – привидения! Здесь продавцы – людоеды!.. – говорил он.

– Здесь не людоед! Здесь я видел! Здесь тетя с такими вот ногтями! – мрачно говорил Костя.

Рита сидела в велокресле спокойная, как удав. Привыкнув отстаивать свои права в битвах со старшими братьями и сестрами, к саду она освоилась за три дня и была опорой воспитательницы.

– Еле-еле говорит, а главная! – говорила воспитательница. – Рассадит всех по стульчикам, они все сидят, а она им сказки рассказывает!

– Как же она рассказывает?

– А так и рассказывает! Они все равно слушают!

В садике папа первой отвел Риту. У дверей младшей группы стояли несколько мамочек, выслеживающих чихающих детей и ссорящихся между собой, кто кого обкашлял.

– Ну и что, что чихнул? У него аллергия! – оправдывалась одна.

– На что зимой аллергия? На холод? – наседала другая.

– А ваш вчера об нашего сопли вытер! – парировала первая.

– Это еще неизвестно, кто об кого сопли вытер! И вообще у вашей Женечки ветрянка! Почему она вся в точках зеленки?

– Да ей кот щеку поцарапал!

– Вот идите к доктору, пусть он посмотрит, какой такой кот!

Нацепив бахилы, папа поднялся по лестнице, таща с собой Костю и Риту, которые вместе весили килограммов за тридцать. Бедная мама! Она-то как таскает этих лентяев, когда они бастуют?

Услышав стук ложек по тарелкам, Рита сразу затопала на завтрак, а папа по сложным переходам внутри садика понес Костю в его группу. Увидев других детей, Костя перестал выпрашивать яйцо и приосанился. Папа подумал, что Петя прав, когда говорит, что со своими родителями дети всегда ведут себя противнее, чем с чужими людьми, потому что прекрасно знают, что с чужими у них «не прокатит».

Костя, совсем недавно висевший грудью на руле, теперь важно, как маленький король, подходил к каждому, кто находился в раздевалке, и произносил:

– Здравствуй, Ярослав! Здравствуй, Каролина!

А каждый из детей так же важно отвечал: «Здравствуй, Костя!»

Папа смотрел на них и улыбался. Это было очень забавно, но одновременно и вызывало уважение, потому что происходило на полном серьезе. Все дети были потешные, щекастые и неуклюжие. Серьезно здороваясь, они не смущались даже тем, что многие стояли со спущенными колготками или в задранной на голову майке.

– Назар, это у тебя свитер с машинами? – продолжал светский разговор Костя.

– Да, у меня свитер с машинами, – как робот, повторял Назар.

– А у тебя, Каролина, майка с динозаврами?

– Да, у меня майка с динозаврами! – радостно соглашалась Каролина, девочка с полукруглыми сережками в ушах. Остальные дети очень любили трогать эти сережки и спрашивать: «Не больно?»

– Нет, Каролина! Тут не все динозавры! Вот эти и эти – ящеры! А ящеры – это не динозавры! – объяснял Костя и спешил к Назару, своему лучшему другу.

Вообще-то Назаров в группе Кости было два. Чтобы их не путать, воспитательница называла одного Назар, а другого Назарий. Назар и Назарий стоили один другого. Целый день воспитательница бегала за ними и, хватаясь за голову, кричала:

– Назар, не сыпь песок на Назария! Назарий, куда побежал? Я сейчас сторожа позову!

И Назар с Назарием, взятые за руки, ходили показываться садовскому сторожу, что считалось в садике крайней воспитательной мерой.

Сейчас Костя взял Назара за рукав свитера и потянул его в группу. По дороге они вели светские разговоры.

– Мы с тобой еще не выздоровели! Можем друг на друга кашлять сколько угодно! – рассуждал Костя.

– Да! – соглашался Назар, и они старательно кашляли друг на друга. – А почему вы с Илюшей вчера подрались?

– Он хотел взять у меня шарик.

– Ну ты бы дал. Или он «пожалуйста» не сказал?

– Он сказал «пожалуйста», но я не услышал, – объяснил Костя.

Назар понимающе кивнул, и оба философа скрылись за дверью.

Воспитательниц в группе было две, сменявшиеся по очереди. Одна, Галя, была молодая и радостная. Она обнимала детей и нюхала с ними ромашки. Другая – пожилая и суровая Ядвига Трофимовна – походила на Снежную королеву. Они работали в паре, как добрый полицейский – злой полицейский. Когда надо было кого-то похвалить, приласкать или согреть, это делала Галя, а когда кто-то из детей не желал спать днем или родители отказывались сдавать деньги на утренник, за дело бралась Ядвига Трофимовна.

Отдав Костю, папа помчался домой, чтобы успеть поработать, пока остальные дети не начнут возвращаться из школы. Тут уже каждая секунда была дорога, а каждый час просто на вес золота.

Дети начали возвращаться довольно быстро. Уже в половине третьего Катя бродила по кухне и, стеная: «Пода-а-айте, кто сколько может!» – держала на ладони четырех крысят.

– Убери отсюда эту гадость! Я обедать не могу! – капризно потребовала Вика.

– Чего ты окрысилась на моих крыс? Это ты на публику работаешь! Когда мы дома одни, ты их себе под свитер запускаешь! – укоризненно заявила Катя и отнесла крысят в клетку.

Там они мгновенно присосались к своей родительнице и болтались на ее сосках как приклеенные, даже когда она, спасаясь от материнского долга, повисала на прутьях клетки. Но и тогда крысята не отпускали сосков. Инстинкт подсказывал, что, если уж вцепился, держись крепко, потому что никто тебя подбирать не будет.

Около трех у мамы зазвонил телефон. Воспитательница Галя, ничего не объясняя, попросила маму срочно приехать.

– Давай я! – вызвался папа.

– Нет, я. Не волнуйся! – сказала мама.

Она приехала на велосипеде. Белая как мел Галя ждала маму у ворот.

– Что случилось?

– Ваша Рита подбила Вениамину глаз! Прямо лбом в него влетела! Что делать? Они с него пылинки сдувают!

Мама с облегчением выдохнула и прислонила велосипед к сетке:

– Уф! А почему Рита? Вениамин же, кажется, из Костиной группы?

– Нашу площадку красят, и мы гуляем вместе с «Зайками»! Вениамин носился как угорелый, и Рита носилась! А потом они друг в дружку врезались!

– А у Риты синяк есть?

– Да спит ваша Рита! Лоб тверже глаза! Чего вы улыбаетесь? Ничего смешного! – воспитательница Галя чуть не плакала.

Пухлый, похожий на мячик Вениамин был грозой детского садика. Дедушка у него был бывший начальник ГАИ, бабушка – глава строительной фирмы, а родители занимались туристическим бизнесом. Вениамина привозили в садик на двух машинах и прощались с ним у ограды так, словно провожали на войну. Рыдали, обнимали, двести раз целовали.

– Ужас-то какой! Вениамин, подойди сюда! – позвала Галя.

Воспитательница и мама деловито оглядели Вениамина. Вениамин был вполне себе живой, но под глазом у него действительно синела приличная подкова.

– Все, Вениамин! Ступай в беседку, я сейчас к тебе подойду! – ласково сказала воспитательница.

Вениамин сделал два шага и остановился, жадно прислушиваясь.

– Иди, Вениамин! Беседка вон там! – повторила Галя еще ласковее.

Вениамин ушел.

– Ишь ты, клоп такой, а подслушивал! И чего будем делать? – спросила Галя.

– Ну давайте объясним, – предложила мама.

– ИМ?!

– Ну что я тогда могу сделать? Давайте совсем его добьем, чтобы не мучился! – предложила мама.

Шутка воспитательнице не понравилась.

– Значит, так, Анна Игоревна! Мы скажем, что Вениамин ударился об игрушечный домик! А вы на всякий случай завтра в садик не приходите. Пропустите один день. Вениамин не выговаривает тридцать три буквы, но он пальцем на Риту покажет! Я его знаю. А так ему не на кого будет пальцем показывать! Он-то покажет, но они подумают, что это он на игрушечный домик показывает. Идет? А мы вашего Костю за это снеговиком на утреннике сделаем! А Риту снежинкой!

– Ну хорошо! – согласилась мама.

Вечером она приехала на велосипеде забирать Костю и Риту. За компанию с ней увязалась Алена. Везти на велосипеде троих мама уже не могла и поэтому назад катила велосипед за руль, а Алена шла рядом, расспрашивая у Кости, как дела в саду.

Костя сказал, что дела нормально, а потом, вспомнив, радостно добавил:

– А меня сегодня Максим укусил!

На его правой руке был четкий круглый отпечаток семи зубов. Именно семи. По отпечатку было заметно, что одного нижнего зуба у кусающего не было.

– А почему он тебя укусил? – спросила Алена.

– Моя же мама самая красивая, так? А Максим сказал, что его!

– А ты?

– А я его толкнул!

Мама провела рукой по лицу:

– А толкать зачем?

– Как – зачем? – возмутился Костя. – Он же сказал, что его мама самая красивая!

– В общем, ты его толкнул, он тебя укусил и пошел жаловаться своей красивой маме? – уточнила Алена.

– Нет, воспитательнице. Их мама от них ушла. Они с папой живут!

Мама, которая только-только начинала гордиться своим защитником Костей, схватилась за голову:

– Я с вами с ума сойду! И почему ты не согласился, что его мама самая красивая?

– А почему я должен соглашаться? Максиму два шоколадных яйца в день покупают! И кучу игрушек! И у него еще много монеток, и он их никому не дает! – горячо возразил Костя.

Но маме все равно было жалко Максима, который кусается, потому что любит свою маму. Но она не знала, как это объяснить. Зато все объяснила Алена.

– Ты должен был сказать, что когда несколько мамов – то самая красивая всехняя мама! – заявила она очень уверенно.

Костя сидел на велосипеде, держался за руль и смотрел по сторонам. Мама и Алена считали, что он давно обо всем забыл, но тут Костя снова проснулся.

– Ну тогда ладно. Тогда понятно. Мы, кстати, с Максимом еще перед полдником помирились! – ворчливо сказал он.

Глава девятая Что посеешь – то и пожнешь

Чтобы полюбить по-настоящему, нужно окончательно в ком-то разочароваться, а потом вновь очароваться.

Йозеф Эметс, венгерский философ

– Что-то как-то подозрительно тихо! – сказала мама. – Где Саша и Алена? Кто их видел?

– Сейчас они на улице. А Сашу я видела недавно! Он наливал в розетку воду из шприца! – наябедничала Вика.

Мама, как всегда, услышала все по-своему:

– А куда он дел иголку?

– Чего?

– Иголку от шприца. Кто-то может на нее наступить!

– Он наливал без иголки!

– Это понятно. А дел-то он ее куда? Катя, найди его и выясни про иголку!

Катя вздохнула, оделась и потащилась во двор искать Алену и Сашу. За Катей увязался Костя, имевший привычку увязываться за всяким членом семейства, который шел куда-то достаточно уверенно. Костя брел за Катей с саблей за поясом и периодически повторял: «Дурацкая Катя в противном лесу ела вонючую колбасу!» Кате это надоело, и она присела на корточки:

– Ты хочешь обратить на себя мое драгоценное внимание, да?

Костя молчал.

– Хорошо! Вот оно, мое внимание! Ты его получил! Что дальше будешь с ним делать?

Костя заерзал на месте, пытаясь нашарить какую-нибудь мысль, которую ему хотелось сообщить Кате, или хотя бы огреть ее чем-нибудь, чтобы объяснить, что маленькому человеку непрерывно нужно быть кому-то необходимым. Но мысли, разумеется, не нашарил, а огреть себя Катя ему не дала.

– Ну? – сказала она. – Не трогай саблю и нос! Нос тут вообще ни при чем!

Костя посмотрел на треснувший бетон у ворот и, показывая пальцем, торопливо заговорил:

– Мы тут завтра нашли ядовитый гриб. Ядовитый, но не съедобный. То есть ты умрешь, но не заболеешь. Мы его посадим около нашего двора. Знаешь почему? А потому что, чтобы никто не проник!

– Ясно. Посадим. Не проникнет. Идем! – сказала Катя и потащила Костю за рукав искать Сашу и Алену.

Саша и Алена обнаружились у грецкого ореха. Саша был на дереве и лежал на толстой ветке, свисая с нее всеми конечностями, а Алена, старательно высунув язык, что-то писала в маленьком блокноте.

Оказалось, что она составляет список всех своих знакомых мальчиков, чтобы, вычеркнув из него лишних, определить, в кого можно влюбиться. Список этот включал уже страницы две, и в него попадали как знакомые мальчики, так и те, кто просто пролетал мимо на самолете.

Саша с дерева влезал со своими замечаниями. Ему тоже хотелось влюбляться, но он не понимал параметров.

– А можно в кошку влюбиться? А в робота? – уточнил он.

Алена оторвалась от тетради:

– Ха-ха-ха! Какие глупости ты говоришь! На кошке замуж нельзя!

Саша вздохнул:

– Ну тогда я на роботе женюсь или на маме.

Катя подошла и, критически скрестив на груди руки, некоторое время выражала свое отношение к происходящему:

– Так-так-так! Сейчас я кому-то устрою роботов! Мелочь! Марш за мной! Ать-два!

– Мать-командирша! – пискнула Алена. Она знала, что Катя терпеть не может, когда ее так называют.

– Не смешно! Вас мама зовет! Саша, а ну слез с ореха!

Саша неохотно спрыгнул с дерева. На носу у него была царапина. Это его поцарапал мальчишка с соседней улицы. Саша бегал за ним и дразнил его «беззубый». У «беззубого» мальчика не было одного переднего зуба, а у Саши – двух верхних и одного нижнего. Однако Саше это ничуть не мешало дразниться, а мальчику обижаться.

Алена захлопнула свой блокнот, чтобы не позволить Кате подглядеть, чего она там понаписала. Списки все равно постоянно уточнялись. Костя заметил, что Алена заспешила, и понял, что это повод, чтобы ее подразнить. В поисках одобрения он оглянулся на Катю и, пальцем показывая на Алену, забубнил:

– Влюбилась-влюбилась-влюбилась!

– А ты сиди! Ты вообще в «динозабров» своих влюбился! – огрызнулась Алена.

Костя замолчал. Он действительно постоянно носил с собой пакет с «динозабрами», которых у него было десятка четыре, и все их сложные названия Костя помнил наизусть.

Костя знал, что в одну правую руку они у него не поместятся, на левую руку надежда слабая, поэтому носил «динозабров» в пакете. Даже играл через пакет. А когда спал, то клал пакет под подушку. Саша и Рита давно мечтали выкрасть Костиных «динозабров». Временами, когда к Косте приходил какой-нибудь очередной лечебный физкультурник, им удавалось утащить из пакета парочку штук, но Костя знал всех «динозабров» наперечет, и если пропадал какой-нибудь несчастный паразауролоф, то Костя это мгновенно обнаруживал и вся семья потом искала его, ползая на четвереньках по полу.

– Этот? – спрашивал папа, выныривая из-под кровати с очередной фигуркой в руке.

– Нет, это анкилозавр! Я не знал, что его тоже потеряли! А нужен паразауролоф! А-а-а! Зачем они вообще их брали?

Костя почти поднялся на крыльцо, как вдруг увидел сверху что-то интересное. У забора в землю впаялась старая, громадная и страшная кость, лежащая боком. Видна была только ее верхняя часть.

– Динозабр! – в шутку сказала Алена.

Костя повернул к ней голову, внимательно посмотрел на Алену, а потом снова на кость.

– Динозабр, – повторил он тихо.

– Нет! – торопливо закричала Катя. – Ты что, ку-ку? Это коровье бедро! Корова, понимаешь!

– Динозабр! – повторил Костя, как человек, уже что-то для себя осмысливший. – Надо рыть!

Он побежал за дом, притащил ржавую лопату и стал втыкать ее в землю рядом с костью. Левой рукой он нажимал поверх правой, а пакет с «динозабрами» переложил в зубы, чтобы никто его не похитил. Подмороженная земля поддавалась плохо. Лопата втыкалась немного и падала.

Алене стало жалко на него смотреть.

– Дай сюда! – велела она. – Я помогу!

Костя замотал головой. Говорить ему мешал пакет с «динозабрами».

– Там ничего нет! – повторила Алена, пытаясь отнять у него лопату.

Костя боднул ее лбом и продолжал рыть. Тогда Алена побежала и притащила лом. Саша увидел, что Костя орудует лопатой, а Алена долбит ломом, и ему тоже захотелось поучаствовать. Он вцепился в Аленин лом, но она была сильнее. У Кости отнимать лопату тоже было опасно. Он всегда бился до последнего, как берсерк. Тогда Саша нашел грабли без ручки.

Катя стояла на крыльце и, скрестив руки, наблюдала за ними, как полководец.

– Вы глупые! – сказала она. – Делаете бессмысленную работу! Смотришь на вас и понимаешь, как горько и тупиково быть мелочью!

Катю никто не слушал. Ей стало досадно.

– Нет! – продолжала она. – Если бы у вас на троих была хотя бы капля мозга, вы поняли бы: чтобы рыть зимой землю, надо полить ее кипятком! Но я не собираюсь этого делать! Я просто даю вам направление мысли!

Катю опять никто не услышал. Она рассердилась и, хлопнув дверью, ушла в дом.

– Глаза б мои на вас не глядели! Потом с грязными ногами в коридор не пущу! – предупредила она.

Все молча продолжали копать. Алена орудовала ломом, Костя лопатой, а Саша, чтобы ему не попали по рукам, втыкал свои грабли немного в стороне, рядом с колючей акацией.

Через несколько минут дверь хлопнула опять. Это была Катя, тащившая чайник с кипятком.

– Расступись, мелочь! Ошпаритесь! Я делаю это исключительно, чтобы вам доказать! – сказала она, выливая воду.

– Вода! – закричал Саша радостно. Он обожал устраивать грязь.

После чайника дело пошло бодрее. Сухая земля с хлюпаньем проглатывала воду, выпуская пузырьки воздуха. Кость «динозабра» была давно откопана и теперь все рыли под ней, отыскивая остальной скелет.

– Монета! – крикнул вдруг Саша, бросаясь животом на землю. – Древняя монета!

Это действительно была монета. Старая и позеленевшая. На крики прибежал папа и протер монету майкой.

– Да, – сказал он. – Древняя монета в три копейки. В моем детстве такие бросали в аппараты с газированной водой.

– А как монета оказалась под динозавром? Ты же не такой древний, как динозавры! – с подозрением спросил Саша.

– Ну всякое могло случиться. Геологические пласты сдвинулись. И такое бывает, – уклончиво ответил папа, обозревая двор. Земля под грецким орехом была перекопана. Папа постоял, подумал.

– Ну что? Раз вы все вскопали, можно сделать какие-нибудь посадки! – предложил он.

– Зимой? Какие? – спросил Костя, уже вытащивший изо рта пакет с «динозабрами».

– Разные, – сказал папа. – Слышали пословицу «Что посеешь – то и пожнешь»?

– То есть вообще все взойдет? – уточнил Саша.

– Ну да. Земля тут плодородная. Опять же место волшебное, тут вот и монеты, и динозавры, – сказал папа Гаврилов и отправился дописывать главу. Два героя висели у него на крыше дома, и надо было их срочно снять, а то у них уже разжимались руки.

Поработать папе удалось от силы минут двадцать. Потом в стекло кто-то забарабанил обломком швабры. Папа открыл окно и увидел Алену, чем-то очень возмущенную.

– Он посадил гайки! – кричала Алена.

– Кто?

– Твой сын Саша! Он зарыл в землю все наши гайки, и болты, и шурупы! А меня запер за воротами, чтобы я не мешала!

– А ты бы позвонила через домофон!

– А он выдернул его из розетки! Ты что, не слышал, как я по воротам кулаками барабанила?

Папа вспомнил, что какие-то звуки он и правда слышал. На всякий случай он перевел компьютер в режим «сна» и вышел на крыльцо. Саша заканчивал закапывать последнюю гайку. Тут же на корточках сидела Рита и жестом сеятеля щедро разбрасывала овсяные хлопья. Рядом запасливый Костя высевал мелочь, которую выгреб у мамы из карманов. Катя стояла рядом и, скрестив руки на груди, скептически созерцала все происходящее.

– Нет, ты видишь, что они делают? Дети твои! – сказала она с возмущением. – Закапывают всякую ерунду и верят, будто что-то вырастет!

– А ты колпачок от дорогой ручки зарыла! – наябедничал Саша.

– Ничего я не зарывала! – запротестовала Катя.

– Зарыла! Я видел, – повторил Саша.

Катя смущенно отвернулась.

– Подумаешь, – буркнула она. – Один жалкий колпачок от сломанной ручки, а вы вон сколько!

Ворота опять стали вздрагивать от ударов. Папа открыл ворота и впустил Алену. Алена немедленно побежала душить Сашу, но папа поймал ее и перекинул через плечо.

– Вот! – закричала Алена. – Я же говорила, что они это делают!

– А ты пупсов мелких посадила! И конфеты! И двух «динозабров» Кости! – напомнил Саша.

Папа опустил Алену на землю.

– Это правда – про «динозабров»? – спросил он с интересом.

– Ну правда! Он сам мне разрешил, чтобы они большие выросли! Мы взяли самых поломанных!

– А конфеты зачем?

– А просто так. Мало ли!

– Все с вами ясно, – сказал папа Гаврилов. – Кто-то созрел для кладоискательства! Такой котлован вырыли – хоть дерево сажай!

Он некоторое время постоял, созерцая, как Саша притаптывает свои гайки, а потом зашел в дом и вернулся со своей любимой старой клавиатурой, которую не так давно залил чаем. Убедившись, что на него никто не смотрит, папа отошел в уголок и закопал клавиатуру в землю. У папы тоже была тайная мечта. Ему хотелось, чтобы из клавиатуры выросла гениальная книга.

– Ну все, дети! Хватит заниматься ерундой! Ать-два! Мелочь, за мной! – приказала Катя и, повернувшись, отправилась в дом. Сделала по кафелю шаг и вдруг, не удержавшись, поехала.

– А! Я скользю! – испуганно завопила она. – Скольжу! То есть проскальзываю! А-а! Я не вру!

– Катя! – возмутилась мама. – Ты бы хотя бы разулась!

Катя опустила глаза и осознала, что ботинки у нее измазаны мокрой землей. Но Катя была бы не Катя, если бы не извлекла из этого полезный педагогический урок. Она повернулась к Алене, Саше и Косте и строго сказала:

– Я же говорила, что у нас у всех будут грязные ноги! Предупреждала? А вы меня слушали? Нет! Вот теперь раздевайтесь, марш в ванную и приводите себя в порядок!

А папа пошел в дальнюю комнату к своему ноутбуку и заперся там. А чтобы к нему не вошли, привычно обмотал ручки двери проводом от удлинителя. Он работал, работал, работал, а голова у него пухла, пухла, пухла. Ему мечталось, что, может, на улице, там, где он зарыл клавиатуру, медленно, но верно прорастает гениальный роман.

Глава десятая Бесконечный фильм

– Саш, почисти зубы!

– Все, что ли?

Саша

Компьютеров в доме у Гавриловых было много, в основном старые ноутбуки, которые отдавали родственники и знакомые, но к Интернету был подключен только один большой компьютер. Так папа пытался регулировать интернет-зависимость. Ведь не очень-то просто стать зависимым, когда у тебя за плечами прыгает целая нервная очередь, которой нужно с кем-то поговорить по скайпу или написать очень важное письмо.

Самой большой зависимостью от игр страдал Саша. Он вечно сидел в засаде под стулом и дожидался, когда можно будет прорваться к большому компьютеру и впечатать в поисковике «игры для млчиков».

В очередной раз борясь с Интернетом, папа Гаврилов придумал премиальную систему: «Помыл пять тарелок – пять минут сидишь в Сети». Система была хорошая, но вскоре папа обнаружил, что посуда моется вообще постоянно. Чуть ли не по двести тарелок в день. А потом папа разобрался и в причине, когда увидел, что Саша и Костя раскладывают на чистые тарелки по кусочку хлеба, потом убирают хлеб и несутся мыть тарелки.

– Так нельзя! – сказал папа.

Саша деловито кивнул:

– Понимаю. Я ему говорил, что грязи мало. А сколько грязи надо?

Папа подозрительно посмотрел на Костю, который при слове «грязь» очень оживился и стал поглядывать на входную дверь. Воображению папы явились кучи грязи из ближайшей лужи, которые окажутся на тарелках.

– Саша, угомони свои таланты! Теперь будете мыть только те тарелки, которые дам лично я! Остальные не засчитываются! – сказал он.

Он думал, что Саша будет спорить, но Саша не спорил и вообще был какой-то непривычно вялый. На другой день, думая, как закончить книгу, папа убирался на «Рабочем столе» ноутбука. Это было единственное место в доме, где папа не терпел беспорядка. Рядом с папой сидел Саша и, лежа щекой на столе, делал уроки. Папа косился на него, но ничего не говорил. Должен же Саша сам понять, что писать в таком положении неудобно? А потом папа обнаружил, что Саша делает уроки с закрытыми глазами. Строчки уплывали, обрушиваясь как водопад.

– Подними голову! – сказал папа.

– Она у меня не поднимается!

– Почему?

– Почемушто что мне вчера поиграть не дали! – сказал Саша.

Папа потрогал его лоб. Лоб у Саши оказался горячий. А щека вообще раскаленная, даже горячее лба.

– Ты что, заболел? – спросил папа.

– На меня начихали! – сказал Саша, меняя основную версию.

– Где начихали?

– В школе.

– Верь ему больше! – крикнула из кухни Алена. – Я вчера с уроков шла, видела, как они бегали без курток как ненормальные! Он и еще двое из его класса! По холоду, между прочим! Ага-ага!

Опасливо косясь на бегающих вокруг бабушек, папа уложил Сашу в кровать и позвонил детскому врачу Василию Василичу, которого Гавриловы называли просто Вася Василич.

– Я приду через час! – прозвучал в трубке бодрый голос. – Сегодня у меня выходной. По этому случаю я мою бороду с шампунем!

Вася Василич пришел не через час, а через полтора. И борода его тоже пришла. Она была огромная, рыжая, длинная. Лежала на груди точно вцепившийся в подбородок кот. Зато на голове волос у Васи Василича не было. Все силы организма ушли в бороду.

– На что жалуетесь? – спросил Вася Василич.

Бабушка Маша и прабабушка Зина стояли в дверях и говорили хором. Вася Василич послушал их с минуту и сказал:

– Я так понимаю, что вы жалуетесь на все. А самого больного-то посмотреть можно?

Саша прятался под одеяло и боялся, что ему будут делать уколы. В поисках Сашиной головы Вася Василич приподнял одеяло вначале с одного края, потом с другого.

– Это ж целый мужчина! А дрожит как заяц! А еще сильнее дрожать можешь? – спросил он.

Саша попытался дрожать еще сильнее, стал раскачивать кровать и, отвлекшись, забыл, что боится. Вася Василич поставил Саше градусник, а потом долго слушал трубкой и заставлял кашлять. Наконец он вздохнул и сказал:

– Дыхание жесткое!

Чистоте легких Вася Василич придавал особое значение.

– Ну что! Грипп налицо! – продолжал он. – Кое-какие лекарства я выпишу, но вы на них особо не налегайте. А то придется лечиться от самого лечения. Пейте больше жидкости, потейте. Ну и следите за кашлем, чтобы в легкие не опустилось.

Говоря все это, Вася Василич со скоростью электрички выписывал рецепт. Подошел Петя и стал смотреть ему через плечо.

– Почему врачи пишут так непонятно? Чтобы не отвечать, если кто-нибудь умрет? – спросил он.

– Нет. Для этого существуют другие уловки. Например, посылать на консультацию к специалистам! – моментально отозвался Вася Василич.

Он подмигнул Саше, рискнувшему в очередной раз высунуться из-под одеяла, и ушел, пообещав заглянуть на днях.

Саша остался страдать, каждые пять минут уточняя, пойдет он завтра в школу или не пойдет. Узнав, что не пойдет, успокоился и заснул. К вечеру у него подскочила температура. Папа делал ему компрессы.

– Ты не думай! У меня терпение очень большое! – говорил Саша, когда на лоб ему опускалась мокрая тряпка.

К полуночи температура спала. Саша неплохо спал, и утром проснулся уже довольно бодрый. Все утро он таскался по дому и ныл, что ему нечего делать и «ску-у-учно». Папа сажал его читать, но Саша заявлял, что болеет, и в качестве доказательства бегал за градусником.

– У меня восемьдесят три градуса! – возмущался он.

– Может, тридцать восемь?

– Ну да! Я себя очень плохо чувствую!

– Ну так лежи!

– Нет! Когда люди себя очень плохо чувствуют, они могут только бегать, чтобы на них дул ветер и они охлаждались!

В два часа пришла Вика и поставила на компьютере фильм про девушку, которая из города попадает на ферму и начинает работать на конюшне. Фильм был интересный. Разумеется, там присутствовали и первая любовь, и породистая кобыла со сложным характером, которая подпускала к себе только эту девочку, и важные скачки с огромным призом, в которых нужно было обязательно победить, иначе хозяин терял свою ферму.

Вика посмотрела фильм сорок минут, взглянула на часы, схватилась за голову и, восклицая: «Опоздала-опоздала-опоздала!» – умчалась в художку. Пришла Алена, увидела кусочек фильма, заинтересовалась и поставила его сначала. Саша, смотревший фильм вместе с Викой, посмотрел его еще раз с Аленой.

Когда до конца фильма оставалось минут десять, Алена соскучилась и ушла, потому что ей было уже ясно, чем все закончится. Чтобы Саша не маячил перед монитором, Алена перевела компьютер в режим «сна», из которого Саша не мог его вывести, потому что не знал пароля. Саша опять соскучился и стал ныть, но тут, на его счастье, пришли Петя и Катя и опять поставили тот же фильм сначала. На трети фильма Петя сказал, что фильм тупой, и ушел, но Катя осталась и досмотрела. Саша, разумеется, смотрел фильм вместе с ней. Когда фильм закончился, вернулась из художки Вика и, вспомнив, что не досмотрела вторую половину фильма, поставила его опять со второй половины.

Саша, уже совсем осоловевший, уронил голову на руки. Тут уже папа не выдержал и погнал его в кровать.

– А-а! Я так не могу! Я сегодня ничего не смотре-е-ел! – стонал Саша.

– Да уж «не смотрел»! А фильм про лошадей?

– Мне было ску-у-учно! Я хотел смотреть совсем друго-о-ое, – ныл Саша. – Вот когда я буду взрослый, я куплю себе свой Интернет и буду играть целыми сутками.

– Возможно, да, а возможно, и нет, – сказал папа. – Когда я был маленький, я мечтал, что вырасту, получу первую зарплату и куплю себе зеленый автомат с батарейкой и лампочкой. Буду лежать на кровати и стрелять.

– И ты его купил? – спросил Саша.

– Нет, – сказал папа. – Когда я вырос, то понял, что мне совсем не хочется автомат с лампочкой. Так я обнаружил, что изменил своей мечте, и это было печально.

– А мне ты такой автомат купишь?

– Он назывался «Огонек». Мне кажется, он уже снят с производства. Но если вдруг каким-то чудом увижу – куплю.

– Спокойной ночи! – сказал Саша совсем уже сонно и закрыл глаза.

– Спокойной ночи! – отозвался папа.

Через несколько дней Саша был уже почти здоров и, что самое приятное, ухитрился никому не передать свой насморк. А то бывало дети начинали болеть по кругу, и продолжалось все это целыми неделями. В понедельник с утра они заглянули в поликлинику к Васе Василичу и выписали Сашу в школу.

Когда на другое утро Саша обувался, Петя стоял у календаря и вычеркивал фломастером очередной прожитый день.

– Двадцать третье! – сказал Петя. – За кладом мы едем через восемь дней!

Глава одиннадцатая Пират

– У меня большое горе! На английском всех посадили: девочка-мальчик, девочка-мальчик. И только меня посадили к Виоле.

– Почему?

– Ну просто только мы с Виолой болтаем с мальчиками. А остальные с ними не разговаривают.

– А с Виолой ты не разговариваешь?

– Как я могу разговаривать с Виолой? Она такая ку-ку, она только с мальчиками разговаривает!

Алена

Алена была в школе и писала самостоятельную по математике, когда ее однокласснику Совенко пришло сообщение с неизвестного номера. Сообщение было такое:

«Ха-ха! Я уже тут! Я тебя убью!»

Совенко едва успел прочитать сообщение, а уже пришло следующее:

«Отвечай, ха-ха-ха! Чомолчиш?»

Совенко испугался и показал сообщение учительнице. Учительница подумала и сказала, чтобы Совенко позвонил родителям. Родители не снимали трубку. Тогда Совенко и учительница вызвонили бабушку, а бабушка у Совенко была мнительная. Она прямо с работы позвонила в полицию и на такси примчалась в школу за внуком.

Тем временем учительница сообщила завучу. Та вроде как в обморок не упала, но все равно сказала директору. Директор на всякий случай позвонила в роно.

Уроки были сорваны. Учительница, завуч и директор бегали по коридору и, видимо, не совсем представляли, как спасаться и куда девать детей. Потом велели детям, чтобы их забирали родители, но из этого ничего не получилось, потому что большая часть родителей были на работе и не могли отпроситься.

Совенко и его бабушка сидели в классе и дрожали. Алена и три ее подруги Соня, Карина и Маша четыре раза обошли вокруг школы и все искали маньяка, но не нашли. Они стали кричать Совенко в окно, что маньяка нет, выходи, но Совенко все равно боялся, и его бабушка тоже.

Тут приехал на машине отец Сони и забрал Соню, Карину и Машу. Алена же с ними не поехала, потому что встретила Вику и Катю, которые возвращались после уроков. Все вместе они пошли домой. По школьной площадке бродил крупный молодой пес-дворняга и поджимал переднюю лапу. Видимо, сломана лапа не была, потому что изредка пес все же на нее наступал.

– Ой, собачка какая бедненькая! Ножка у нее болит! – застонала Вика.

– Так возьми ее к себе в комнату! – буркнула Катя.

– Не могу… Ах!.. Но она такая несчастненькая!

– А не собираешься брать, так и не ной! А ты иди отсюда! Нечего нас слюнями пачкать! – Катя притворилась, что хочет бросить в пса куском земли, но потом подобрела и кинула ему кусок булки.

Пес взял булку в зубы, из вежливости немного подержал и уронил. Видно, был не голодный.

– Ну-ка давай ему лапу осмотрим!.. Ногу подними! Я тебе порычу!.. – строго сказала Катя.

Алена, Вика и Катя осмотрели лапу и нашли в подушечке мелкую колючку. Назывались такие колючки «керцы». От них страдал весь город, особенно велосипедисты. Стоило несколько метров проехать по траве – и можно было смело отправляться заклеивать камеры. Катя вытащила колючку и хотела отправить пса восвояси, но Вика заявила, что ранку нужно смазать йодом. Они накинули на шею псу шнурок с Викиными ключами и за шнурок повели его на Виноградную улицу.

– Ты будешь Пират! – сообщила псу Катя. – Запомнил свое имя? Пират!

– Почему Пират? – удивилась Алена.

– А почему не Пират? Приведи мне семь причин, почему бы ему не быть Пиратом, – велела Катя.

Так много причин Алена привести не смогла, и молодой пес стал Пиратом.

Пират шел охотно, то и дело поворачивая морду и вопросительно вываливая язык, но у самой улицы-«восьмерки» откуда-то выскочили Мальчик, Малыш и Табуретка и, наскакивая на чужака, подняли такой лай, что сами едва от него не оглохли.

– Ргав! – страшным хриплым басом хрипел Мальчик.

– Геу-геу! – частил Малыш.

– Ау-ау-аув! – истерила Табуретка.

Молодой пес, скаля зубы, пошел было грудью на Мальчика, но хитрая Табуретка подобралась снизу, из-под лап Мальчика, и острыми зубами вцепилась Пирату в нос. Пират испугался, поджал уши и, рванувшись, убежал вместе с Викиными ключами на шее.

– А! Мои ключи! – закричала Вика и помчалась за ним. За Викой побежала Алена.

Видя, что Вика и Алена гонятся за псом, Мальчик, Малыш и Табуретка тоже решили принять участие в облаве. С рычаньем и лаем они неслись за Пиратом, который, даже хромая, чесал быстрее бедной Вики.

– Ргав! Геу-геу! Ау-ау-аув!

Вика и Алена и опомниться не успели, как все четыре собаки скрылись в кустах. Задыхаясь после бега, они вернулись к Кате.

– Ну и где твои ключики? – спросила Катя.

Вика тоскливо оглянулась в неопределенность.

– Ясно! Идем искать!

И они отправились на поиски Пирата. Искали-искали, но так и не нашли, зато встретили одноклассницу Алены – щекастую девочку с маленькой косичкой. Фамилия у девочки была такая же круглая и съедобная – Пончикова.

Алена и Пончикова отбежали в сторону и стали выяснять что-то свое.

– Ты с Рыковой больше не будешь дружить? Никогда-никогда? Скажи «хорошо!» – внушала ей Алена.

– Хорошо! – покорно соглашалась Пончикова. У нее было с собой два пакета с бутербродами. Колбаса отдельно, сыр отдельно. Строгая система.

Едва Пончикова сказала «хорошо», как откуда-то выскочила третья девочка – маленькая и сердитая, с красными ушками. Схватила Пончикову за руку и, не говоря ни слова, потащила за собой. Алена догнала Пончикову и поймала ее за другую руку.

– Ты мне обещала не дружить с Рыковой! – напомнила она.

– А мне обещала не дружить с Гавриловой! – закричала маленькая сердитая девочка. – А ну говори, Пончикова, с кем ты дружишь?

Толстая Пончикова, раздираемая на части, тихо пыхтела. К тому же, пока ее держали за руки, она не могла жевать и, работая челюстями вхолостую, рисковала умереть с голода.

– Да оставь ты их! – велела Алене Вика. – Пончикова, ты собаку видела? Она наши ключи утащила!

– Да, видела! – закричали вместе Пончикова и Рыкова.

– Пирата?

– Пирата!

Катя недоверчиво прищурилась:

– Неправда! Вы не знаете, кто такой Пират! Мы его только десять минут назад так назвали. Ну какой он: маленький черненький или большой белый?

– Знаю! Знаю! Большой белый! – закричала Рыкова.

– Угадала, – неохотно признала Катя. – А уши у него какие?

– Такие! Такие уши!

– Да не можешь ты ничего знать! Ты только путаешь. Ладно, мы пошли, – буркнула Катя. – Вика, идем!

И они пошли. За ними бежала Рыкова и кричала:

– Знаю я! Вон у Пончиковой спросите! Пончикова, мы Пирата видели? Да?

– Да! – сказала Пончикова.

– Скажи «нет», или я с тобой дружить не буду! – пригрозила Алена.

Опять поставленная перед необходимостью выбора, круглощекая Пончикова издала неясный звук, вырвалась и, размахивая пакетом с бутербродами, побежала к школе. За Пончиковой мчалась Рыкова. Алена тоже хотела за ними побежать, но вспомнила, что не доспорила с Катей, и заспешила за сестрами.

Они проискали Пирата еще полчаса, но нашли только Мальчика, Малыша и Табуретку. Все трое выглядели довольными, сидели и облизывались, а Малыш к тому же еще и чесался задней лапой.

– Может, они его съели? – предположила Вика.

– Ага. И твоими ключами закусили, – сказала Катя и, заявив, что замерзла, отправилась домой.

Алена пошла вместе с ней. По дороге они встретили Совенко и его бабушку. Бабушка выглядела победительницей, Совенко, напротив, имел унылый вид. Перед ними какой-то папа, белый от злости, тащил за ухо подростка, который, видимо, и был таинственным маньяком.

– И что с ним теперь будет? – спросила Алена.

– Я, кажется, знаю, что с ним будет. А потом знаю, что будет с Совенко, потому что это парень из шестого класса! – сказала Катя.

При входе на улицу Виноградную она заметила в траве знакомый желтый шнурок.

– Ой, смотри! Наши ключи! – закричала она. – Они у Пирата соскочили и все время тут валялись!

– Подумаешь, поискали немного! – сказала Вика и дальше к дому поскакала уже по-лошадиному, переходя с рыси на галоп. Это означало, что у Вики хорошее настроение.

Глава двенадцатая 31 декабря

– Вика! Не надо везде искать смысл! Ты что, мамой становишься?

Катя

В последний день года на балконе зашевелилось таинственное нечто. Оно вздыбилось, начало вздыхать и стучать в стекло, требуя, чтобы его впустили. Это в своем спальнике проснулся готовившийся к походу Петя. Он запрещал, чтобы балкон закрывали, но его все равно закрывали, потому что никто не хотел мерзнуть. Прямо в коконе спальника Петя запрыгал в ванную, и оттуда сразу стали доноситься громоподобные звуки, фырканье и плеск воды. Казалось, в ванной заперся не подросток, а огромный грозный прапорщик по фамилии Перебийнос.

Из ванной Петя появился уже со спальником на плече и стал, бродя по дому, всех будить.

В большой комнате мерцали лампочки на сосновых ветках и покачивались от далекого сквозняка вырезанные из бумаги игрушки.

– Карапузы, все вставайте и штанишки надевайте! – повторял Петя себе под нос.

Первым делом Петя пошел будить Вику. Вика ночевала во временно освободившейся комнате Пети. Стуку Пети отозвались три шпингалета, которые сам же Петя прикрутил к своей двери. Теперь все эти три шпингалета играли против него самого.

– Вставай! – крикнул Петя через дверь.

– А остальные уже встали? Когда все встанут, скажи! – отозвалась Вика.

Голос у нее был ясный, бодрый, и Петя понял, что она собирается дрыхнуть еще полчаса. Чем честнее голос, тем больше надувательство. Когда Вика действительно собиралась вставать, она говорил всегда вялым голосом, ворочалась, вздыхала, скрипела кроватью.

Петя невольно ощутил себя в роли папы, которому вечно приходилось всех будить. Он еще раз стукнул ладонью по двери и отправился поднимать Алену. Алена вскочила сразу – точно на втором этаже кровати встал поплавок. И сразу же легла. И сразу же опять вскочила. Петя дождался, пока на лестницу свесятся ноги, потому что, пока ноги не свесились, гарантий устойчивого результата не было.

Шкаф, на котором спала Катя, был таким высоким, что Петя не сумел бы коснуться Кати, даже подпрыгнув. И уж конечно веревочную лестницу Катя затаскивала к себе.

– Меня не будить! Я сама встану по будильнику! – крикнула сверху Катя. Даже не открывая глаз, она ухитрялась контролировать все, что происходит в комнате.

– Сейчас шесть тридцать! – сказал Петя.

– Нет! Шесть двадцать восемь! – поправила Катя.

Саша и Костя лежали вповалку на одной кровати. Ночью у Кости произошла небольшая авария, и он перебрался к Саше. Видимо, во сне они долго отвоевывали друг у друга одеяло, потому что оно совсем вылезло из пододеяльника. Сейчас одеяло валялось на полу, Костя был обмотан пододеяльником, а Саша укрыт подушкой.

Наконец защелкали шпингалеты. Это поднялась Вика и сразу же принялась кормить своих японских мышек. Она делала это всегда очень ответственно: терла им морковку, капала жидкие витамины. Петя наклонился и ловко поймал за хвост белую с черными пятнами мышь, бежавшую по покрывалу кровати. Японские мыши были хрупкие, и безопасно ловить их можно было только за хвосты. Поймав мышь, Петя как трофей вернул ее Вике:

– Это не та, что вчера сбежала?

Вика переживательно вскрикнула, но потом деловито взяла мышь и оглядела ее со всех сторон.

– Нет! Сбежал Помпей, а это Афродита! Наверное, она отправилась искать Помпея!

– Как ты их отличаешь?

– Ну по пятнам же! И потом посмотри на мордочку! Помпей романтичный, умный, а Афродита просто рыночная торговка! – объяснила Вика, возвращая мышь в клетку.

– Ха! Из тебя со временем выйдет прекрасная свекровь! У тебя правильно расставлены приоритеты! – заявил Петя.

Вика что-то буркнула, пинцетом накладывая мышкам корм. Своим суперзаботливым отношением к мышкам Вика всегда очень веселила Катю, которая кормила своих крыс обычно так: клала сверху клетки недоеденную котлету или пюре из тарелки и пальцем проталкивала все сквозь прутья.

Крысы прыгали снизу, зубами вцепляясь в еду на лету. Им надо было успеть раньше их супруга-повелителя Шварца, который в прыжке отбрасывал жен движениями профессионального баскетболиста и подпускал их к еде не раньше, чем в него самого уже больше ничего не лезло.

– Что ты творишь?! Ты даешь крысам жирные котлеты и пюре с подливкой! Такая нагрузка на печень! – в ужасе вскрикивала Вика.

– Да уж! Помрут они! Посмотри на моих крыс и на своих тощих мышек! – возражала Катя.

Действительно, стараниями тирана Шварца, державшего жен в страхе и трепете, в крысиной клетке дела обстояли неплохо. Жены не дрались между собой и мирно воспитывали детей. Недавно по протекции «мышиной девушки» Любы Катя сбыла в зоомагазин тридцать пять месячных крысят, которых толстый хозяин лениво пересчитал, по одному вытряхивая из банки. Потом так же неохотно отсыпал Кате горсть мелочи.

– Знаю, что мало, но мне их теперь кормить! – сказал он с ответственным лицом человека, который готовит крысам еду из семи блюд и подает ее на серебряных тарелках.

Катя переживала, что кого-то из ее крысят отдадут змеям, но Люба заранее шепнула ей, что крысята уже такие взрослые, что змея может подавиться, а так как змей никто в городе лечить не умеет, то можно не волноваться.

Маму и папу Петя будить и не стал, а, использовав запрещенный прием, злодейски разбудил Риту. Рита всегда просыпалась мгновенно и начинала скакать на кровати, требуя, чтобы мама и папа немедленно вставали и занимались ее воспитанием.

Мама попыталась усыпить Риту, коварно затянув ее за пятку под одеяло, но разбуженная Рита спать больше не собиралась. Ей нужно было жить и действовать. Зная, что мама и папа теперь не заснут, а минут через десять так и вовсе встанут, Петя занялся Костей и Сашей. Саша сидел на полу и, издавая воющие звуки, размахивал над головой майкой. Он давно уже одевался сам, но если видел, что все спешат, то нарочно замедлялся, чтобы ему помогали. Костя ныл и вываливался из колготок.

– Давай я! Гармошкой их надо! И вообще это Ритины колготки! – сказала Алена и великодушно стала помогать.

– И что из того, если Ритины? Вроде такие же! – озадачился папа.

– Да нет, они прекрасно налезут. Только если Рита их на нем увидит, начнутся вопли. А ну дай сюда ногу! Расслабь ее! Такой большой уже! Вторую ногу дай! Напряги ногу, куда расслабил? – командовала Алена.

Помощь она оказывала реальную, но при этом непрерывно ворчала, вознаграждая себя за доброе дело. Дом постепенно наполнялся звуками. Спустились Вика, Катя и мама, с плеча которой как шарфик свешивалась Рита.

– Мои! Мои коготи! – закричала Рита, ухитрившись опознать их на Косте, даже болтаясь головой вниз.

– Твои с чем? С вишенкой? – спросила хитрая Алена.

– Да.

– Так они на тебе! Только невидимые! – еще быстрее сказала Алена и, пока Рита, болтаясь на плече, пыталась как-то увидеть свои ноги, торопливо надела на Костю теплые штаны.

Потом все принялись завтракать, а ближе к восьми часам явился Покровский, суровый и серьезный, как полярник перед одиночным арктическим забросом. За спиной у Покровского был громадный рюкзак. В руках он держал миноискатель, обмотанный поверх оберточной бумаги полиэтиленовыми пакетами. Видимо, так Покровский собирался спасать его от сырости.

– Ну как, готовы? – спросил он.

– Да! – ответил папа и открыл багажник автобуса, чтобы Покровский сгрузил туда вещи.

На улице Виноградной было промозгло. Густой белый туман наполнял тоннель кустарника, так что, казалось, рядом протекает медлительная река. Из реки тумана, тяжело хлопая крыльями, поднялась чайка и куда-то деловито полетела.

– Опять наш мусор потрошила! – крикнула Катя, выглянувшая из дома вместе с папой.

Где-то в тумане кашляли лаем Мальчик, Малыш и Табуретка. Катя позвала их, и они подбежали, возникнув ниоткуда. Собаки стали напрыгивать на Катю, а она с криком «Не ставь на меня лапы! Они грязные!» отбрасывала их морды.

Багажник автобуса заложили рюкзаками так, что папа лишился обзора через заднее стекло и мог пользоваться только боковыми зеркалами. Крыс, черепаху, голубей, морских свинок, кошек и щенка оставили на бабушек.

Бабушка Маша посматривала на животных мрачно, и Катя с папой опасались, что клетки опять составят куда-нибудь на чердак, а всех животных снова выставят за дверь. Впрочем, кошкам и щенку было не привыкать. На улице для них была выстроена неплохая будка, имевшая даже занавеску из прорезанного линолеума, который не выпускал тепло.

За несколько минут до выезда с другой стороны забора загрохотал железный лист, и перелезли Андрей, Серафим и Нина. Причем не просто перелезли, а еще ухитрились передать через забор рюкзаки.

– Они что, тоже знают? – сурово спросил Покровский.

– Про клад? Не-не, ничего не знаем! – наивно ответил Серафим, а Нина сердито толкнула его ногой.

Покровский тихо застонал, однако прежде, чем он начал возмущаться, через забор перелетела белая курица, к попе которой скотчем был примотан пакет из-под молока. Увидев незнакомых людей, курица начала метаться.

– Это что такое? Зачем? – озадачился Покровский.

– Чтобы в дом можно было пускать! Приматываешь пакет, и она бегает тараканов клюет. Это наш папа придумал! – с гордостью сказала Нина и закричала: – Ой, лови-лови ее! Улетит!

– Курицы не летают, – сказал Петя.

– Наша курица хуже! Она прыгает! Если ей надо через препятствие перелететь, она делает вид, что сдается, потом прыгает человеку на голову и оттуда уже через забор! – деловито сказал Андрей.

Подтверждая его слова, курица с пакетом на попе налетела на Петю, крыльями задела его по лицу, оттолкнулась от плеча и моментально оказалась за воротами. С противоположной стороны сразу донесся лай Мальчика, Малыша и Табуретки.

– Собаки ее раздерут! – испугался Петя.

– Не успеют. Там к нам лазейка есть… И вообще, куры – это, можно сказать, динозавры. От власти кур нашу планету спасает только то, что они некрупные, – серьезно сказал Андрей и стал выяснять, куда ему положить свой рюкзак.

Папа Гаврилов удивленно посмотрел на Катю. До этого момента он понятия не имел, что Моховы едут с ними. Катя скромно потупила глазки.

– Сюрприз! – сказала она. – У них, между прочим, и палатка есть! И родители их отпустили.

– А когда ты им сказала?

– Вчера только!

Собирались Моховы только один вечер и очень забавно. Взяли с собой множество бутербродиков, варенья в стеклянных банках, меда, кабачковой икры. В рюкзаки, разумеется, все это не влезло, и они захватили с собой еще большие мусорные мешки с завязками, в которых при всяком неосторожном движении стукались стеклянные банки.

– Мы же хотели, чтобы это был одновременно и поход на выживание! – напомнил Петя.

– А кто мешает выживать с вареньем? – возразила Нина, и Петя так и не придумал, что ей возразить. Действительно, кто мешает выживать с вареньем?

Сам Петя подготовился к походу очень серьезно. Изготовил себе мощный лук. Из-за некоторой кривизны самодельных стрел лук бил не слишком точно, но если уж стрела попадала в цель, то пробивала насквозь даже пластиковую канистру из-под автомасла, для утяжеления налитую водой.

В автобус грузились долго. На задний ряд сидений посадили маму с Ритой на коленях, Костю и всех Моховых. Оставшихся Гавриловых посадили на средний ряд. Покровский уселся спереди, держа миноискатель между коленями. Обмотанный пакетами, миноискатель торчал почти до крыши и напоминал базуку.

Папа Гаврилов ходил вокруг автобуса, разглядывал его, подкачивал просевшие шины и бормотал:

– Девять плюс три плюс один. Это не автобус, а просто пятое измерение какое-то!

– Ну да! – отозвался Петя. – Если не дышать, то тут довольно просторно. Можно еще втолкнуть пару мух или даже, возможно, ящерицу.

Папа Гаврилов занял водительское место.

– Все сели? Никого не забыли? Кого нет – крикните! – велел он.

– Меня нет! – крикнул Петя.

Папа Гаврилов завел машину, и они медленно поплыли сквозь кустарник. Мальчик, Малыш и Табуретка бежали рядом и притворялись, что собираются укусить автобус за колеса. Их не было видно: только изредка из тумана показывалась оскаленная собачья морда.

– И это декабрь! – сказал папа. – Снега вообще нет, один туман!

– Включи фары! – отозвалась мама.

– Давно включил. Говорят, в Шотландии два водителя столкнулись лбами, когда в туман высунулись из машин.

Автобус медленно плыл по молочной реке, то совсем погружаясь в нее, то, когда дорога шла на подъем, выныривая на поверхность. Светофоры были едва видны. На перекрестках водители подавали длинные гудки, как теплоходы.

Покровский держал на одном колене смартфон, а на другом растрепанную бумажную карту и, сверяя их между собой, отслеживал путь, хотя его можно было и не отслеживать. Большую часть пути им все равно предстояло ехать по шоссе. Папа выплыл из города, и течение понесло его по туманной реке мимо карликового леса.

Глава тринадцатая Луна, прикрученная к космосу

Когда вы думаете о каких-то людях, что они думают то-то и то-то, люди на самом деле думают не то, что вы думаете, будто они думают. На самом деле они думают нечто третье.

Катя

Постепенно туман рассеялся. До Симферополя шоссе шло степью, затем постепенно начались горы. Дорога поднималась и петляла. В какой-то момент, послушавшись Покровского, папа Гаврилов съехал с шоссе, и дальше они двигались уже от поселка к поселку, мимо полей с бетонными столбиками, подпиравшими виноград. Постепенно дорога, до того набиравшая высоту, начала заметно забирать в низину. Но и в низине горы почему-то не пропали, а вылезали из-под земли где только возможно. Где же никак нельзя было вылезти горе, обязательно торчала крошащаяся скала, увенчанная козой, а то и двумя.

Ехали медленно. Каждые полчаса кого-нибудь из детей укачивало или от верхнего багажника что-нибудь отвязывалось. Пока упавший груз искали и подвязывали, дети из автобуса успевали удрать в лес, и их потом полчаса зазывали и пересчитывали. Нина и Андрей, не отпуская, держали Серафима за руки, чтобы он не потерялся.

Когда же автобус все-таки не стоял, а двигался, за своей спиной папа Гаврилов слышал непрерывное чавканье и звяканье ложек о баночки. Это семеро его детей и трое Моховых, не дожидаясь начала похода, уже начали потрошить рюкзаки и подкрепляться.

– Чем больше мы съедим сейчас – тем меньше нам придется нести! – рассуждала Вика.

– Ага. Но чем больше ты съешь, тем меньше места будет у меня на сиденье! – пропыхтела Алена, которую Вика буквально вжимала в стекло.

Пытаясь отодвинуть Вику, Алена неуклюже высунула вооруженную продовольствием руку и плеснула йогуртом за шиворот Покровскому. Тот подпрыгнул, едва не продавив макушкой крышу автобуса. Извиняясь, мама торопливо вручила ему салфетку.

– Бред! – заворчал он, вытирая шею. – Более нелепого кладоискательства у меня в жизни не было!

– А какое это по счету? – спросил папа.

– Вообще-то первое, – смущенно признался Покровский и внезапно заорал: – Пррр! Поворот!

Папа притормозил, потом повернул. Автобус забумкал на стыках. Дорога, ведущая направо, была выложена бетонными плитами. Метров через сто плиты заканчивались и начинался влажный проселок.

– А мы проедем? – усомнился папа.

– Вроде до нас кто-то ехал! Вон следы колес видны! – сказал Покровский.

– Так, может, это на джипе? У нас-то не вездеход.

Все же папа свернул на полевую дорогу, и автобус заковылял в двух колеях. Справа и слева земля порядком раскисла, и папе это не нравилось. Он старался не поворачивать руль, чтобы оставаться в пределах колеи.

Примерно через километр перед автобусом возникло что-то кремово-серое. Потом еще что-то кремово-серое и очень-очень много кремово-серого. Поначалу папа решил, что это новый вид тумана, но этот вид тумана издавал блеющие звуки и надвигался на них, как туча.

– Овцы! – тихо сказал папа и нажал на тормоз, потому что ехать было уже некуда.

Через минуту они были тесно окружены огромным овечьим стадом. Овцы двигались навстречу по дороге и так жались к автобусу, что вытирали его своими боками. На обочине стоял дремучего вида дедок в дождевике и резиновых сапогах и с глубоким недоумением смотрел на автобус.

– Овечки! – умилилась Вика.

– Шашлык! – сказал Петя.

– Они испачкают нашу машину! Они грязные! – встревожилась Алена.

– Это мы их испачкаем! Мы тоже не особо чистые! – успокоил ее папа.

Дорога стала постепенно забирать в низинку, и они вновь оказались в царстве тумана. Если раньше туман доставал до дворников, то теперь он закрывал всю машину почти до верха лобового стекла. Оставалась только полоска сантиметров в пять, куда папа смотрел, задирая вверх голову.

Папа Гаврилов поневоле продолжал ехать вперед, потому что понимал, что на холм ему задним ходом все равно уже не забраться.

– Далеко нам еще? – жалобно спросил он у Покровского.

Покровский посмотрел одним глазом в смартфон, а другим в карту и сообщил, что еще 12 километров.

– По этой вот дороге? – спросил папа.

– С дорогами все довольно сложно. Они местами есть, а местами я не понимаю, что карта имеет в виду, – уклончиво отозвался Покровский.

В этот момент под автобусом что-то чавкнуло, и его начало медленно разворачивать на месте. Сообразив, что забуксовало одно из колес, папа попытался прибавить газу, но это не помогло. Открыв дверь, он увидел, что заднее колесо увязло в рыхлой земле почти до самого диска.

Папа заглушил машину и выпрыгнул.

– Поезд дальше не идет! Просьба освободить вагоны!.. – сказал он.

– Вытолкаем! Нас вон сколько! Одна Рита чего стоит! А Моховы? Это ж сплошная мускулатура! Если они перестанут подкладывать под меня недоеденные бутерброды с вареньем, им вообще цены не будет! – бодро сказал Покровский.

Петя разразился своим коронным смехом, от которого сотрясались тучи. Спасаясь от его хохота, все поспешно покинули автобус и встали рядом с папой. Покровский шумно распоряжался, кому за что хвататься, причем самые большие надежды возлагал почему-то на Сашу, который заталкивал в выхлопную трубу палку.

– Кстати говоря, это рычаг! Рычагом можно даже землю перевернуть, если луну привинтить к космосу и сделать ее опорой, – авторитетно объяснял он всем подряд.

Но, увы, рычаг не помог. Сколько они ни раскачивали автобус и ни приподнимали его домкратом, сдвинуть его так и не получилось. Колесо только выбрасывало фонтанчики грязи и сразу застревало снова. Папа же все время волновался, потому что Рита, Костя и Саша были сразу везде. Перебегали перед автобусом, лезли под колеса и даже на крышу, пытаясь выталкивать автобус сразу со всех сторон.

Наконец, красный и злой, папа заглушил мотор и сказал:

– Я пошел искать трактор!

– Где ты будешь его искать? – спросила мама.

– Не знаю! Сначала надо понять, где тут населенный пункт! – сказал папа, прислушиваясь. Ему почудилось, что где-то впереди в молочном тумане слабо ударил колокол.

Папа хотел идти туда, но в этот момент заурчал мотор и им навстречу выехал «уазик» – буханка с кузовом как у грузовичка. Этот «уазик» был такой мятый, словно его проглотил великан, а потом, сломав об него зуб, выплюнул.

Папа Гаврилов на всякий случай замахал руками, опасаясь, что в тумане «уазик» врежется в автобус. Однако «уазик» ни во что не врезался. Он остановился. Водительская дверь распахнулась, и спрыгнул мужчина лет пятидесяти – худощавый и гибкий.

Он стоял на дороге и с интересом разглядывал маму, папу, десятерых детей (включая Моховых) и Покровского, державшего на плече миноискатель.

– Денис Иваныч. Староста при храме Царевича Димитрия! – представился мужчина и показал в туман, где продолжал бить треснутый колокол.

– А мы тут застряли! – сообщил папа, хотя это было и так понятно.

Денис Иваныч обошел автобус, посмотрел на заднее колесо, толкнул его резиновым сапогом и хмыкнул.

– Копает? – спросил он.

– Копает, – ответил папа.

– Ясно. А едете куда?

Папа смутился, не зная, что отвечать, но выручил Покровский.

– Сюда! – бодро сказал он, показывая пальцем точку на карте.

– Сюда не проедешь, – сказал Денис Иваныч. – Летом еще как-то можно, а зимой вообще никак.

– Точно? – спросил Покровский.

– Точнее не бывает… Там ручьи везде, все раскисло.

– А через ручьи можно как-то переправиться? – спросил Покровский.

– Разве что пешком… Ну ничего. До храма я вас довезу, там вы машину и бросите. Никто не тронет, народ у нас хороший! А потом еще километров на пять могу подкинуть. Мне все равно в ту сторону ехать надо. Там у нас Константинополь осаждают.

– Константинополь? – ошарашенно переспросил папа Гаврилов, но Денис Иванович уже полез в свой «уазик» за тросом.

Через час покрытый коркой грязи микроавтобус уже стоял на асфальтированном дворе маленького храма. Папа Гаврилов озабоченно разглядывал колеса. Каждое было похоже на огромный ком. Казалось, колеса вообще не крутились, а автобус скользил на грязи как на санках.

Рядом с храмом был сельский магазин. Дети высыпались из автобуса и, как дикие, кинулись в него. Даже Серафим с Андреем поддались всеобщему покупательному настроению. Можно было подумать, что они приехали не из города, а из очень глухого леса и это первый магазин в жизни, который они видят.

– Купи! – кричала Алена.

– Купи-и-и-ииии! – подпрыгивал Саша, в конце крика срываясь на комариный писк.

Рита не рискнула соваться в магазин без мамы. Упираясь ногами, она буксировала маму за руку и повторяла:

– Купи-купи! Хочу-хочу!

– Ну и что тебе купить? – спросила мама.

Рита растерялась. Она понятия не имела, чего хочет, но быстро вышла из положения.

– Хочу чего-то там желтое! – выпалила она.

Петя вышел из магазина впечатленный и заявил, что таких магазинов не видел даже во время байдарочного похода. В нем продавалось все – от хлеба и кильки до канцтоваров, порошка и лопат.

– Только молочки почему-то нет!

– А зачем здесь молочка? Вон она идет, твоя молочка! – сказала мама и за рукав оттащила Петю с дороги, где на него, выставив рога, двигалась рыжая корова с колокольчиком на шее. По всем признакам, у коровы были сложности с характером, потому что на оба ее рога были надеты самодельные заглушки из двух пластиковых бутылок.

Денис Иванович вместе с папой осмотрел его автобус и хмыкнул.

– Ну все! Перегружайте свои вещи ко мне! – сказал он и, открыв багажник, стал перекладывать рюкзаки в кузов «уазика». Папа Гаврилов, Покровский и Петя помогали ему.

– Кстати, если кому-то надо позвонить – звоните сейчас. Потом уже не будет связи. И телефоны ловят только на той вон горке. – Денис Иванович показал на скалу с поклонным крестом, которая высилась над всем селом.

На горку никто не побежал, зато Петя припомнил, что в байдарочном походе, когда надо было отправить сообщение, они залезали на дерево и подбрасывали телефон вверх.

– И что, получалось? – спросил Покровский.

– Получалось, пока кое-кто не стал делать то же самое в лодке. И с моим телефоном! – мрачно сказал папа, и Петя торопливо замял тему.

Наконец с погрузкой было покончено. Рюкзаков в кузов навалилась целая гора.

– А дети? – спросил папа Гаврилов.

– Дети укладываются сверху и держатся за борта и за вещи. Взрослые тоже. Лучше лежать. Сидеть не советую, – сказал Денис Иваныч и радостно засмеялся, должно быть представляя, что будет с тем, кто рискнет сидеть.

– А если пешком? – спросила мама.

– Можно и пешком! – согласился Денис Иваныч, но согласился так загадочно, что папа Гаврилов заподозрил, что лучше этого не делать, и, подсадив в кузов маму, стал передавать ей мелких детей. Потом туда же полезли и взрослые, а Покровский резво забрался в кабину «уазика», в которой было всего одно сиденье – водительское, а вместо другого лежал набитый соломой мешок. Покровский уселся на мешок и положил на колени карту.

– Я спокоен! Дорогу будет кому показать! – сказал папа, и Петя от смеха едва не вылетел из кузова.

Денис Иваныч высунул в окно «уазика» руку и постучал по крыше кабины, предупреждая, что они сейчас тронутся. Мотор затарахтел, труба чихнула дымом, и небо качнулось, приходя в движение.

Глава четырнадцатая Ангел с мечом и динамитом

В женской работе есть что-то тупиковое: помыл тарелку – она испачкалась. Приготовил еду – ее съели. Убрал что-то с пола, потом смотришь – опять все набросано.

Мама Аня

Дорога шла по грязи – частично жидкой, частично застывшей и вздувшейся буграми. Грязь была взрыта настолько, что «уазик» покачивало как на волнах: вверх-вниз. Порой он вставал почти вертикально, и тогда все вцеплялись в борта и друг в друга. Нет, это была не просто грязь, а самая невероятная грязь в мире! Обочины были усеяны оборванными тросами и обломками досок, служившими для вытаскивания застрявших машин. Но вытащить удавалось не все. Один джип ухитрился увязнуть почти до середины двери, да так и торчал, служа площадкой отдыха для сорок.

– Умный один хотел вчера по обочине объехать! Нет, дорога – она всегда надежнее! Все ж таки ее отсыпали когда-то! – высовываясь в окно, радостно крикнул Денис Иваныч.

– Здесь моторная лодка нужна. По грязи винтом загребать! – хмыкнул Петя.

Он лежал на одном из пакетов Нины, Серафима и Андрея. Пакет прорвался, и выглянула баночка с вареньем из черной смородины. Подпрыгивая на ухабах, Петя ухитрился найти в пакете ложку и стал уплетать варенье. Что-то хрустнуло у него на зубах, и озадаченный Петя достал изо рта узкое крылышко.

– Оса в варенье утонула, а я ее съел! – удивился он.

«Уазик» продолжал плыть по грязи. Дважды казалось, что он застрял, но Денис Иваныч давал задний ход, что-то подкладывал и они проезжали. Лес становился все глуше. Порой нависшие ветки упирались в кабину, оттягивались как катапульта, а потом со свистом проносились над кузовом, грозя снести любого, кто приподнимет голову. С веток в кузов летели мокрый снег и капли воды, а один раз свалилось воронье гнездо, полное трухи и мусора.

– Меня по носу задело! – закричал Саша, показывая красный след на самом кончике носа.

Впереди на дороге возникла желтая запятая. Постепенно она увеличилась и превратилась в очень старый «Запорожец», который вполне мог еще застать молодость «уазика». «Запорожец» ехал им навстречу. На его крыше были тесно навалены гнутые стволы, перехваченные проволокой.

Денис Иванович высунулся в окно.

– О! Генка за дровами ездил! – крикнул он. – А что за деревья он везет, знаете? Персики!

– Он топит персиками?

– А чем еще топить, когда там сад рубят? Состарился сад! – Денис Иваныч на минуту заглушил мотор, и ветер донес издали грызущий звук бензопилы.

– Как это так! Тот джип не смог проехать, а «Запорожец» может? – ревниво спросил папа Гаврилов.

– Ну так то ж уметь надо! «Запорожец» машина легкая, проходимая, да и Генка с домкратами едет! – ответил Денис Иваныч.

– С какими еще домкратами?

– А увидите сейчас! – пообещал Денис Иванович.

«Запорожец» поравнялся с «уазиком». Дорога узкая, двум машинам не разминуться. Пока папа Гаврилов соображал, как они будут разъезжаться, дверцы «Запорожца» распахнулись, вылезли четверо здоровенных парней в резиновых сапогах и, как редиску выдернув «Запорожец» из грязи, легко сдвинули его на обочину.

– Ты куда это с туристами? – крикнул Генка. Он был здоровенный, небритый, в спортивном костюме. Его можно было бы испугаться, если бы не совершенно детское выражение лица.

– В лесу ночевать! Едем с нами! – пригласил Денис Иванович.

– Тридцать первого декабря? А как же салатик перед телевизором? – произнес он с глубочайшим укором.

«Уаз» снова тронулся. Дорога стала посуше и потянулась в горку.

– Мы заблудились! – радостно сказал Саша.

– Точно-точно! Ты думаешь, они знают, куда ведут? Да ничего подобного! Главное для руководителя – это уверенный вид и наличие карты, – сразу забормотал Андрей, обожавший все критиковать.

Не успел никто ему ответить, как внезапно лес расступился. Денис Иваныч въехал на холмик и остановился.

– Приехали! – крикнул он, и все дети горохом посыпались из кузова.

Первым, что увидели Гавриловы, была навьюченная как ослик «Нива». К ее верхнему багажнику были примотаны копья, щиты, части шатра и даже небольшой колесный таран. «Нива» стояла на берегу озерца с деревянными мостками, заходившими в воду. Озерцо было таким прозрачным, что на его дне виднелись утонувшие еще желтые листья. Возле озерца высился частокол маленькой деревянной крепости.

– Это и есть Константинополь? – догадался папа Гаврилов.

– Ну да. Это мы летом построили. У нас тут зимний лагерь, – объяснил Денис Иваныч.

К подъехавшему «уазику» уже бежали несколько детей и шли двое мужчин.

– Отец Александр и дьякон Максим. Из нашего храма, – представил Денис Иваныч.

Отец Александр был среднего роста, со светлой редкой бородкой. Перемещался он короткими резкими перебежками, которые трудно было отследить глазом, а потом на несколько секунд замирал, так что казалось, будто он не ходит, а телепортируется на малые дистанции.

Дьякон Максим, напротив, был огромный, медлительный, широкий в плечах и поясе, с запущенной бородой, которая делала его похожей на рыжего викинга.

Вскоре все уже перезнакомились и, сидя у костра, пили чай из консервных банок, потому что кружки были где-то на дне рюкзака.

– А у нас с матушкой мальчиков нет. Три девочки. А что в девочках толку? Будут какими-нибудь Булкиными или Таракашкиными, – жаловался отец Александр.

Будущие Булкины и Таракашкины возились у костра. Старшей Таракашкиной было года четыре. Возле детей на корточках сидела жена о. Александра матушка Ксения, кругленькая, румяная и радостная, и следила, чтобы они не схватили раскаленные угли.

Петя встал с пенька, и отец Александр обнаружил, что Петя выше его на голову.

– О какой парень здоровый! Даже больше отца дьякона! Да, матушка? – восхитился он.

Матушка Ксения оценивающе поглядела на Петю.

– Только не в поясе, – сказала она.

– Ну и что! Зато выше! Похоже, тот второй щит не будет для него тяжелым! А то сделали, и у всех от него руки отвисают. Матушка Ксения! Ну-ка, принеси!

Матушка Ксения вздохнула.

– Отец Александр, может, не надо, а? – спросила она жалобно и пошла за щитом. За ней побежали еще две мелкие девочки и третья поползла на четвереньках. Видимо, они сопровождали матушку вообще повсюду.

– Мы тут… ну не то чтобы настоящие реконструкторы… в общем, сделали себе доспехи и кое-какое оружие! На деревья забираемся, крепости строим, игры устраиваем. Отряд римлян, отряд иудеев, отряд филистимлян. В прошлый раз случился скандал на весь Ветхий Завет: Голиаф побил Давида.

– Кто кого побил? – не понял Петя.

– А вот он и побил! Легок на помине! – отец Александр показал на дьякона Максима. В руках у дьякона был боевой топор. Как истинный викинг, он предпочитал его мечу. – Рассказываю, как ты, отец дьякон, Давида побил.

– А чего он камнями швыряется? Да и не побил, а так… Нашлепал слегка копьем! – прогудел громадный дьякон.

– В общем, реконструируем помаленьку! После общей игры народ на две группы обычно разделяется. Одни, в основном девушки всякие, больше любят себя эльфами разными представлять. Выпустят три стрелы незнамо куда, потеряют их, а потом начинают хихикать и плести венки из цветочков. А другие, как наш отец дьякон, в каждую руку по мечу, щит за спину закинул – и пошел крушить. Так нам во вторую группу людей не хватает. Этих, которые с цветочками, их много! – посетовал отец Александр.

Петя довольно усмехнулся. Ему было лестно, что его причислили ко второй группе. Появилась матушка со щитом, сколоченным из толстых досок.

– Во какой щит! Его копьем не просадишь! – с восторгом сказал отец Александр. – Теперь надо тебе меч подобрать. Можешь взять мой старый. Я в нем разочаровался, хотя все равно с собой таскаю.

Петя взял щит и меч. Меч был тупой, но покрытый зазубринами. Ощущалось, что он часто бывает в деле.

– А как вы берете Константинополь?

– Ну, мы его не совсем берем. Мы его скорее защищаем, но это я завтра расскажу, – сказал отец Александр. – Вы же с нами остаетесь?

Петя посмотрел на папу Гаврилова. Папа Гаврилов посмотрел на Покровского. Покровский посмотрел на свой миноискатель, с которым он стоял, как солдат с ружьем.

– Ну на одну ночь можно, – со вздохом согласился Покровский.

Дети радостно загалдели. Клад кладом, но в данный момент защищать Константинополь им было куда интереснее. Следующие три часа они готовили лагерь, разбивали палатки и разводили костер. Взрослые намеренно устранились, предоставив им разбираться самим. Папа Гаврилов наблюдал, как они вдвоем-втроем волокут длиннейшие сухие ветки, а Петя и Андрей разделывают их топором. Маленькие слушались больших с первого раза, и никто не заявлял, что устал. Даже Алена сказала: «Нет, ни за что!» – только пять раз, после чего в одиночку притащила такую здоровенную рябину, что, поворачивая ее, снесла палатку.

Костер получился таким грандиозным, что пришлось сдвигать рюкзаки и палатки, чтобы их не прожгло. Серафим не успел убрать один из пакетов, пакет прогорел, и обнаружились штук десять баночек с джемами, жареной картошкой, две пачки халвы и много чего еще.

Петя притащил большой котел воды из пруда и повесил его над костром.

– Завтра будем брать крепость штурмом! – сказал отец Александр. – Надеюсь, все заметили, что у крепости только одна стена? Есть мысли, что это означает?

– Что надо атаковать ее с той стороны, где стен нет! – крикнул Андрей.

– Неправильно. Это как раз означает, что с тех сторон атаковать ее не надо. Будем считать, что те три стены у нее неприступные… А теперь вот! – отец Александр достал маленький пакет. – Кто будет зарабатывать нашивку «три пера»?

– А как? – жадно спросил Петя.

– Да очень просто. Первое перо: сутки не говорить. Второе перо: сутки не есть. Третье перо: спрятаться так, чтобы тебя не нашли! Разумеется, вокруг озера. Убегать за три километра не надо. Там никто искать не будет. Кто участвует?

– Я! – вызвался Петя.

– Я! – сказал Серафим.

– Ну а я не знаю. Как пойдет! – сказал Андрей после того, как Серафим дважды толкнул его локтем.

Стемнело рано. Пошел снег, превратившийся в дождь, но потом и он перестал. Где-то далеко, в деревне, глухо взлетел и лопнул салют.

– Новый год скоро! А как полночь наступит – так еще громче забабахают! – сказал Денис Иванович.

Все сидели у костра, только Петя и Серафим пропадали у пруда с факелами и луком: надеялись подстрелить рыбину. Костя и Саша отправились к ним помогать. Через короткое время послышались плеск, крик и звук, похожий на борьбу.

– Карпа подстрелили! – воскликнул дьякон.

– Боюсь, что не карпа! – сказал папа Гаврилов – и не ошибся. Спустя минуту Петя и Серафим притащили Костю, мокрого с головы до ног.

– С мостков свалился? Почему вы ему не сказали, чтобы он туда не лез?! – закричала мама.

Петя и Серафим замычали, показывая на рты. Костю быстро раздели и, завернув в одеяло, подсунули поближе к костру. Он даже особенно не замерз и, едва его переодели в сухое, снова стал рваться к пруду. Правда, оказалось, что подстерегать карпов уже не с чем, потому что, пока Петя и Серафим тащили Костю, Саша ухитрился выпустить все стрелы в воду и найти их в темноте было уже невозможно.

В другой раз Петя устроил бы ему разбор полетов, то сейчас только страдальчески замычал и показал Саше кулак. Петя и Серафим держались и стоически смотрели, как все едят плов, а Андрей, чтобы не страдать, ушел в пустую палатку, просидел в ней час и вернулся с перевернутым лицом.

– Я сломался! – сказал он трагическим голосом и показал криво вскрытую банку с ананасами.

Отец Александр сидел с гитарой на коленях, настраивая ее. Оказалось, что он хорошо играет и замечательно поет. У дьякона был могучий бас. У матушки Ксении чудесный мягкий голос. Весь вечер гитара переходила из рук в руки. Только папа Гаврилов не умел ни играть, ни петь, но очень художественно размахивал ложкой.

Дочки отца Александра все по очереди уснули, и их перенесли в палатку. Рита отправилась за ними, чтобы похихикать, что они спят, а она нет. Некоторое время слышно было, как она хихикает, а потом вдруг все затихло.

– Еще одна дохихикалась! Давайте спальник! – сказала матушка Ксения, выглядывая из палатки.

– А как вы ее уложили? – удивилась Катя.

– Да никак! Просто попросила ее притвориться, что она спит, – сказала матушка.

Вика ползала по соседней палатке с фонариком и выбирала из нее дохлых мошек и комаров, оставшихся еще с байдарочного похода.

– Это ужас! – жаловалась она. – Муха вот какая-то неживая лежит! Я так не могу! Я уйду домой пешком!

Петя замычал и замахал руками. Заметно было, что ему мучительно хочется высказаться. Не выдержав, он даже укусил себя за рукав, а потом стал тыкать пальцем в Вику и куда-то вдаль.

– Он хочет сказать, что ты только ноешь и что ты никуда не уйдешь! – перевела Катя. – Так?

Петя закивал и снова замычал, показывая, что душит Вику.

– Ну тут и без перевода все ясно! – сказала Катя и вдруг вспомнила, что вот-вот начнется Новый год.

На четвереньках она выползла из палатки и, осмотрев все ближайшие елки, выбрала из них самую красивую. Нарядив ее тремя-четырьмя игрушками, Катя не ограничилась этим и повесила на нижнюю ветку объявление:

УКАЗАНИЕ ДЛЯ ДЕДА МОРОЗА

и прочих ну вы меня понимаете кого!!!

ДАННАЯ ЕЛКА СЧИТАЕТСЯ НОВОГОДНЕЙ

(Подарки кладутся строго сюда!!!)

Костер постепенно погасал, лишь мерцал красными углями. А потом сразу из разных мест в воздух стали вскидываться трескучие букеты салютов.

– Это в Новомаксимовке! Это в Сосновом! Ну что, с Новым годом, с новой цифрой! – сказал отец Александр.

Он уже десять минут нарубал еловые ветви и делал себе у костра навес, одним концом упирающийся в землю.

– Палатка первопроходца! Теплый воздух упрется в крышу из еловых ветвей и будет меня греть! Я даже и спальник с собой не взял! – похвастался он.

– Батюшка, может, не надо, а? Зима же на дворе! – попросила матушка Ксения.

– Надо, матушка, надо! – сказал отец Александр и забрался под навес. – Объявляю ночь!

Вскоре все разошлись по палаткам. Катя и Алена вздумали было есть в спальниках печенье, но насыпали внутрь крошек и всю ночь потом ворочались. Утром все проснулись рано и кинулись под уличную елку проверять подарки.

Удивительно, но Дед Мороз ничего не перепутал и, отыскав правильную елку, положил под нее подарки в кулечках, подписав каждый кулек именем ребенка. Причем девочек отца Александра он тоже не забыл. Попутно Дед Мороз не удержался и фломастером исправил в объявлении Кати пару ошибок.

Отец Александр, нахохлившись, сидел у костра и подбрасывал в него ветки.

– Ну как теплый воздух? Упирался в крышу? – весело спросил у него папа Гаврилов.

– Почему-то не очень упирался, – вздохнул отец Александр. – Все время приходилось к костру подползать! Один бок поджаривается, а другому холодно.

После завтрака все стали искать Петю и Серафима. Петя забрался на дерево на высоту третьего этажа и, привязавшись, просидел на нем час. Катя нашла его по валявшемуся у ствола ключу от дома, выпавшему у Пети из кармана, но не стала его выдавать, а наступила на ключ ногой, пока остальные проходили мимо. А Серафима так и вовсе никто не нашел – ни за час, ни за полтора, ни за два. Его и искали, и кричали, даже начинали всерьез прочесывать лес, опасаясь, что он ушел в горы. А потом Серафим обнаружился буквально в ста метрах от палаток.

– Где ты был?! Потерялся? – набросились все на него.

Серафим молчал, показывая на рот. Тогда ему сказали, что объявляется пятиминутный перерыв, когда говорить можно.

– А я и не прятался! Мы тут с лесником сидели! На пеньке, – сказал Серафим, показывая на пенек.

– С каким-таким лесником?

– А дедушка седенький, с бородой. Шел куда-то через лес.

Все посмотрели на Дениса Иваныча. Тот пожал плечами.

– Никто тут пешком не ходит. Наши лесники на «Урале» ездят. Может, это леший был? – Денис Иваныч пошутил, но никто почему-то не засмеялся.

– Или святой, – мечтательно сказала Нина. – Нас тут народу тьма, и никто, кроме тебя, этого дедушку не видел! А пенек у всех на виду!

Серафим вздохнул.

– Не знаю, – сказал он.

– А он тебе говорил что-то? Ну что он лесник или не лесник? – спросила Алена.

Серафим покачал головой:

– Так нельзя же было говорить! Я молчал, и он молчал. Так и сидели.

– Странный какой-то человек. Садится рядом с ребенком, сидит и уходит. Так и молчали? – спросила матушка Ксения.

– Ну да. Потом он меня по голове погладил и ушел, – сказал Серафим.

Он не понимал, почему нельзя сидеть два часа с незнакомым дедушкой и молчать. Чего тут особенного?

– А плечи у него широкие были? Может, это Илья Муромец был? Сегодня день памяти святого Ильи Муромца, – сказал дьякон Максим, оглядываясь на отца Александра.

Отец Александр отнесся ко всему спокойно:

– Не знаю. Может, да. А может, просто какой-то прохожий. Проще верить в то, что нам дано, и не искать никаких особенных чудес. На наше личное спасение они не влияют… Все, пора завтракать и брать крепость! – сказал он, легонько подпрыгивая, потому что на каждом его плече болталось по девочке и еще одна висла у него на ноге.

Глава пятнадцатая Осада Константинополя

Мальчик бьет девочку пакетом со сменкой по голове. Алена:

– Ты что делаешь?! Девочек нельзя бить!

– Это не девочка! Это моя сестра! И она в меня плюется!

– Ну тогда, наверное, немножечко можно.

Алена

Отец Александр обошел частокол и по лестнице, сделанной из двух жердей с привязанными к ним перекладинами, забрался на площадку. На площадке сверху стены помещалось максимум семь человек, охранявших крепость.

– Передайте мне кто-нибудь снизу мой щит и меч! – попросил отец Александр. – Значит, так! Эта крепость – Константинополь, который в 1204 году захватили латиняне, причем, что примечательно, во время крестового похода! Сегодня у нас будет возможность отстоять Константинополь или сдать его снова… Набирай себе отряд, дьякон! Вы будете пробивать ворота тараном, а мы станем сбрасывать вам на голову камни и лить расплавленное олово… Матушка, передай мне, пожалуйста, какой-нибудь мусор!

– Хорошо! – сказала матушка Ксения и бросилась к кострищу собирать в ведро пустые консервные банки, многие из которых, сильно закопченные и ржавые, валялись на кострище еще с лета.

– Вот, батюшка! Камешки есть… А расплавленное олово что ж? – спросила матушка самым невинным голоском.

– Добрая ты! – сказал отец Александр. – Ну черпани в ведерко водички из пруда! Только чур в кого попало, тот сразу выходит из боя! Один раз договариваемся, чтобы без обмана!

Дьякон Максим надел вязаную лыжную шапку, натянул ее на самые брови, придирчиво разгладил и нахлобучил поверх шапки шлем.

– Я готов! – сказал он.

– Отлично! – одобрил отец Александр. – Кого ты себе берешь, дьякон? Давай по одному, как в футболе!

Дьякон выбрал себе папу Гаврилова. Отец Александр – Петю, который мигом взлетел по жердям с мечом и луком. Старых стрел он так и не нашел, но еще утром наскоро сделал две новые. Пока Петя забирался, дьякон завербовал себе еще Покровского, Дениса Ивановича и Андрея. Отец Александр взял Серафима, Катю и Алену. Оставшихся девочек поделили примерно поровну и расставили по обе стороны частокола швыряться шишками.

Маме Гавриловой и матушке Ксении вручили аптечку с йодом, зеленкой и пластырем, поскольку еще с лета, когда Константинополь был еще Иерусалимом, по опыту знали, что раненые обязательно появятся. Пока же они не появились, мама вручила Рите ватную палочку с йодом, и она ею мирно красила себе йодом ногти. Лезть в сражение Рита опасалась, равно как и две младшие девочки отца Александра, предпочитавшие держаться за ноги матушки.

– Ну, граждане! На штурм! За римского папу! Ура, дорогие товарищи! – скомандовал дьякон и, вскинув над головой щит, первым пошел на приступ. Петя выпустил сверху стрелу, но она ударилась о щит и отскочила. Та же участь постигла и две консервные банки. За своим укрытием дьякон был неуязвим. Правда, и сам он топором не мог дотянуться до конца частокола и только размахивал им.

Повизгивая от восторга, лучницы дьякона бросали шишки как попало. Отец Александр же пытался ввести хоть какую-то систему.

– Залпом бросаем! По навесной траектории! – распоряжался он.

Залповый огонь принес хорошие результаты. Папа Гаврилов, которому не хватило щита, был сразу засыпан шишками и облит водой, которую не пожалел для него родной сын Петя.

– Я убит или нет? – крикнул папа Гаврилов.

– Убит-убит! Убитые все выходят!.. – распорядился отец Александр, но тут ему самому шишкой попали в лоб, и он изменил правила: – Ладно! Пусть не выходят! А то игра быстро закончится! Пусть у каждого будет три жизни!

Тут в него попали шишками еще два раза, и отец Александр увеличил количество возможных жизней до пяти. Вскоре осаждающим стало ясно, что без штурмовых лестниц Константинополь не взять. Штурмовыми лестницами стали папа Гаврилов и Покровский. Они подсадили себе на плечи Андрея и Вику и стали забрасывать их на стену. Вика некоторое время с закрытыми глазами помахала палкой и, так и не открыв в себе великого бойца, сдалась на милость победителя.

Андрей же, болтая ногами, повис на частоколе, почти касаясь ногами земли.

– Помогите! Я же разобьюсь! – голосил он.

– Ты по-латыни! По-латыни кричи, латинянин! Или хоть по-гречески! – посоветовал ему отец Александр.

Добрый же брат Серафим стукнул его палкой по пальцам, и Андрей мешком свалился вниз. Высота была никакая, сантиметров двадцать, но палец он все-таки ободрал. Так в отряде латинян появился первый раненый.

– Я знал… Я предчувствовал, что все так будет! Мы никогда их оттуда не выкурим! – ныл он, пряча палец от шипящей перекиси.

– В рядах врага началась паника! – подытожил отец Александр. – Это хороший признак! Константинополь мы им не сдадим!

– А мы и спрашивать не будем! Просто возьмем его, и все! – отозвался снизу дьякон, в котором окончательно пробудился берсерк. Он даже ухитрился, подпрыгнув, выбить у Пети из рук копье, которым Петя, свесившись сверху, пытался достать его из-под щита.

Ободренный успехом, дьякон рубил топором ворота и, так как знания его о латинянах давно иссякли, подбадривал свое войско криками:

– Бей греков! Шишками, шишками их! Тащите таран!

Покровский притащил таран, и вместе с дьяконом, Денисом Иванычем и папой Гавриловым они стали, разбегаясь, бить в ворота. Ворота, подпертые толстым бревном, выдержали, зато стал крениться сам частокол, сильно подмытый дождями.

– Ура! Константинополь рушится! Наша берет! – обрадовался дьякон, но торжествовал он недолго. Внезапно Денис Иванович, державший самую тяжелую часть тарана, выронил его и схватился за пояс.

– Я убит! – сообщил он.

– Да нет! Живи дальше! Мы тебя одиннадцатую жизнь дарим! – великодушно крикнул сверху отец Александр.

– Нет, я убит! Теперь три дня не разогнусь! У меня радикулит! – грустно объяснил Денис Иваныч, на четвереньках отползая к костру.

Спустя минуту осаждающие понесли новые потери. Покровский был задет по уху ведром, к ручке которого кто-то из коварных «греков» привязал веревку и стал его раскачивать.

– Глупые, что ли, ведрами швыряться? Да ну вас совсем! – закричал он и, бросив таран, отошел, держась за ухо.

– Да, не воин оказался… Подумаешь, пластиковое ведро из-под краски! Кстати, все в курсе, что мы изобрели многоразовое оружие? Средневековый атакующий маятник! – сказал отец Александр, за веревку втягивая ведро на стену.

Без Дениса Иваныча и дезертировавшего Покровского дело пошло не так бодро. Все же медвежьей силы дьякона хватило, чтобы отбить от ворот крайнюю доску и оттолкнуть бревно.

Распахнув ворота, атакующие ворвались в крепость и рассеяли бросавшихся шишками девочек. Легкая пехота с визгом скрылась в кустарнике, преследуемая пращниками атакующих латинян. Где-то в кустарнике легкая пехота и пращники окончательно смешались в общую кучу, устроили возню, заключили мир и стали сообща трескать печенье.

Увидев, что пехота и лучники покинули поле боя, отец Александр, Петя, Серафим, Катя и Алена слезли со стены и завязали бой на земле.

– Круши крестоносцев! – крикнул отец Александр, отбрасывая щит и атакуя дьякона мечом сразу с обеих рук.

– Бей греков! Да здравствует Рим! – огрызнулся из-за щита дьякон Максим, которому приходилось несладко, потому что с другой стороны на него наседал Петя.

Помощи дьякону ждать было неоткуда. Его легкая пехота, мародерствуя, трескала в кустарнике печенье. Покровский и Денис Иваныч были сражены один ведром, другой радикулитом, а на папу Гаврилова втроем насели Серафим, Катя и Алена и сбили его с ног, пользуясь тем, что он крайне нерешительно орудовал копьем, боясь задеть своих родственников.

Но дьякон недаром был могуч, как медведь. Встав спиной к ограде, он прикрылся щитом и поочередно атаковал отца Александра и Петю. К нему невозможно было подступиться. Дьякон пыхтел и работал топором как лесоруб. Топор был хоть и тупой, но тяжелый.

– Я вам ниже колена копьем попал! – издали кричал Петя.

– Ниже колена – полено! – с истинно римской самоуверенностью отвечал дьякон.

– И в щеку шишкой!

– И что из того? Мне никакие раны не страшны! Я берсерк и нанюхался мухоморов! – возражал дьякон.

Матушка Ксения и мама Гаврилова стояли рядом, озабоченно наблюдая за боем, который шел теперь в основном между дьяконом и отцом Александром. Оба раскраснелись и наскакивали друг на друга как петухи. Матушке Ксении не нравилось, что над головой ее мужа размахивают топором.

– Отец Александр, может, не надо?

– Спокойно, матушка! Я его сейчас сделаю!

– Это еще кто кого! – хрипел дьякон, топором сшибая с отца Александра шлем.

– Ой, Максим! Ты кожаной курткой за гвоздь зацепился! – крикнула вдруг матушка Ксения. – Ну-ка, погоди! Дай отцеплю!

Дьякон простодушно остановился. Матушка Ксения приблизилась к нему сзади.

– А где у меня кожаная куртка? – внезапно озадачился дьякон. – У меня же нет кожаной куртки!

– Правильно! – сказала матушка и ткнула его пальцем в бок. – Только думать надо быстрее. Пык! Это был отравленный кинжал! Ты готов!

Дьякон отбросил щит.

– Это нечестно! Женское коварство! – взвыл он.

– Пускай так! Зато я не вдова! – парировала матушка.

– И Константинополь отстояли! Все, у латинян нет больше бойцов! Их всех победили! – добавил отец Александр, созерцая папу Гаврилова, на котором уже сидели три карапуза и еще откуда-то подбегал четвертый.

Часа в три дня Покровский начал выразительно покашливать. Он покашливал еще часов с двенадцати, но к нему особенно не прислушивались, потому что думали, что он просто простудился. Однако к трем часам Покровский покашливал уже настолько непрерывно, что даже самым непонятливым из Гавриловых стало ясно: нужно собираться, чтобы продолжать поход.

Петя и Серафим стояли рядом и вопросительно мычали, показывая на свои рты.

– Ага! Три пера! – вспомнил отец Александр. – Вы же не ели и прятались?

Они закивали.

– И молчали?

Они снова закивали. Отец Александр взглянул на экран телефона.

– Всего двадцать пять минут осталось… Ну это нормально, можно не считать! – великодушно сказал он.

– Может, надо их пощекотать? – предложил дьякон Максим. – Они сразу и проболтаются!

– Только попробуй! Нечего на наших нападать! Не взял Константинополь, так сиди и молчи!.. – заявил отец Александр и вручил Пете и Серафиму нашивки «три пера». Это были плотные тканевые квадратики с тремя изображенными на них перьями, которые можно было пришить к рукаву куртки.

Андрей смотрел на них и сопел. Он ужасно жалел, что вчера прокололся. И ведь мог же вытерпеть! И самое досадное было, что ничего нельзя вернуть. Какие-то жалкие ананасы, которые он теперь ненавидел, подставили ему подножку.

– Ничего! Летом попробуешь, когда мы будем осаждать Трою! – утешил его отец Александр и посмотрел на крепость.

Константинополь, некогда бывший Иерусалимом, скрипнул приоткрытыми воротами и стал Троей.

Глава шестнадцатая Загадочный человек на скале

Я всегда писал придуманные истории про придуманных героев. И вообще я хорошо придумываю истории. И неплохо придумываю героев. Но однажды обратил внимание, что те герои, которых придумывает Бог, все равно интереснее. Надо не придумывать истории самому, а подробно и честно записывать за Богом.

Йозеф Эметс

Навигатор Покровского утверждал, что до «Ласковых струй» десять с половиной километров. Возможно, так и было бы, лети они на вертолете, но в лесу и в горах все не так просто. Например, на карте тропинка, слегка прерываясь, переходит через ручей. А доходишь до места – и обнаруживаешь болото метров в сто и обход болота километра в три. И вообще кто-то из детей уже влез в это болото и приходится останавливаться и его сушить.

Или доходишь до чего-то беленького и ровненького, что лежит у тебя на пути, и думаешь: вот хорошо! сейчас как пойду по ровненькому. А ровненькое – это горное плато метров в восемьсот, и где на него подниматься, непонятно, потому что Покровский, оказывается, забыл загрузить увеличенный квадрат карты с этой горой в телефон, связи и Интернета нет, а бумажной карте не хватает подробности.

Они шли, шли, шли. Первым шел Покровский, глядел в навигатор и мечтал, что купит на свою часть клада.

– Новый миноискатель – раз. Мотоцикл – два! Спальник для выживания – три! Он дорогой, но зимой на снегу спать можно без костра и палатки!

За Покровским шагал папа. За спиной у папы был огромный рюкзак. Довольно быстро Рита устала и стала проситься на руки. Папа неосторожно взял ее и повесил на плечо. Обнаружив, что Рита на руках, Костя моментально забыл, что он взрослый, и тоже захотел на руки.

Папа стал уговаривать его:

– Иди ногами! Ты же мужчина!

– Нет! Не мужчина! – спорил Костя.

– А кто? Девочка, что ли?

Костя отрицал и такой вариант и, отказываясь от дискуссии, просто укладывался на землю. Пришлось папе взять и его. Теперь Костя и Рита свисали у папы с плеч. Причем Рита была с рюкзачком-лягушкой, поскольку не желала с ним расставаться. Саше было завидно и тоже хотелось залезть на папу, но папа отбрыкивался коленями и мычал, а Костя сверху дрыгал ногой, пытаясь попасть по Саше. Наконец Саша понял, что на руки его не возьмут, и перекочевал к Андрею. Но не на плечи, а «на поговорить».

– У тебя дюбель есть? А селитра есть? А строительные патроны есть? А как ты думаешь, если начистить трехлитровую банку спичечных головок, можно танк взорвать?

– Танк нельзя. Но вашу машину можно, – заверил его Андрей.

За папой брели мама, Алена, Вика и Нина. Мама шла бодро и даже собирала палочки и шишки для поделок. Вика то ныла, то вспоминала, что она лошадь, и принималась скакать.

– Это курцгалоп! Это рысь! Это иноходь! – объясняла она Нине, показывая на свои ноги.

– А это что? Ну было только что? – заинтересовалась Нина.

Вика остановилась и уставилась на свои коленки, пытаясь вспомнить, что она только что делала. Наконец вспомнила и самокритично сказала:

– А! Это вообще ничего! Это вообще проскачка!

Алена перекочевала к Серафиму и, держа его за рукав, чтобы он не потерялся, пересказывала ему фильм:

– Кеша – это бандит! А Чин-Ю – это полиция!.. Нет, ты не понял! Кеша – он хороший бандит, а Чин-Ю – он плохая полиция. То есть Кеша как будто полиция, а Чин-Ю как будто бандит. Ну мы так думаем. Зритель то есть. А потом оказывается, что Кеша и на самом деле бандит. Он только притворяется хорошим. А Чин-Ю только притворяется плохим, потому что он на самом деле даже не полиция!

Серафим внимательно слушал. Лицо у него было светлым и немного печальным. Он словно вглядывался в души неизвестных ему Кеши и Чин-Ю. И словно бы даже желал сказать, что Кеша и Чин-Ю – одинаково добрые люди.

Часа через три, хотя они уже прошли не пойми сколько километров, «Ласковые струи» были от них почти все так же далеки, потому что, обходя горный кряж, Покровский завел их в низину с кучей ручьев, речушек и водопадов.

– Здесь рядом водопад Джур-Джур. Но вообще-то он не самый интересный! Здесь по той же реке куча куда более интересных водопадов, но к ним туристический автобус не подъедет. Поэтому все хвалят Джур-Джур, а более интересных водопадов никто не знает.

Папа Гаврилов остановился, грозно покачивая плечами, с которых свисали Костя и Рита.

– Еще раз и медленно! То есть до Джур-Джура мы могли доехать на автобусе? – спросил он.

Покровский смутился.

– Ну почти, – быстро сказал он. – Но нам вообще-то не сюда было нужно. Мы же не знали, что заблудимся. Я вообще предлагал подняться по скалам.

И опять они шли, часто останавливаясь и дожидаясь отставших. Дети устали и начинали уже ссориться. Причем старшие дети ссорились еще довольно культурно. Особенно Моховы. Они всегда ссорились как-то по-дворянски.

– Что-то мне подсказывает, что ты рад меня видеть! – говорил Андрей Серафиму.

– Что-то ошиблось, – парировал Серафим.

Саша стал кидать в Катю шишками, получил от нее по затылку и принялся ругаться.

– Нельзя говорить «заглохни!» – строго сказала ему Катя.

– А «закрой рот» – можно? – уточнил Саша.

– Ну, в зависимости от контекста. Например, если лев в цирке открыл рот, а ты дрессировщик, тогда можно! – сказала Катя.

– Закрой свой рот!.. А-а-а! Спасите! Она за мной гоняется!

– Гоняйтесь в правильном направлении! Не уходите с тропинки! – крикнул папа Гаврилов.

Он шагал уже без всякого энтузиазма, потому что мама, кроме детей, которые и так на нем висели, наложила в его рюкзак кучу шишек, камней и веток, нужных ей для поделок.

– Ты меня прости, но он такой красивый! Его просто нельзя здесь бросать! – говорила она, притыкая папе в рюкзак очередной булыжник размером в три кулака.

В какой-то момент папа услышал, что Костя, которого он только что ссадил со своего плеча, бежит сзади и кричит страшным голосом:

– Вот тебе сдача! Вот тебе сдача!

Папа тревожно обернулся. Так Костя обычно вопил, когда мчался к кому-нибудь драться. Папа уже приготовился разнимать. Но тут Костя добежал. Вытянул руку. Разжал ее. В правой руке у него была монетка.

– Я ее в штанах нашел. От мороженого осталась, – сказал он.

– И правда сдача! – удивленно сказал папа.

– Смотрите! – вдруг закричала Вика, показывая на скалу.

На скале стоял человек в восточном халате и войлочной шляпе. Стоял и вдохновенно смотрел куда-то вдаль, выше тропинки, выше Гавриловых, выше всего на свете. Человек был очень величественный, с длинной узкой бородой, которую ветер задувал ему за спину. В руке человек держал нечто длинное, с изгибом на краю, но тоже очень величественное.

– Смотрите! – восторженно зашептала Вика. – У него пастуший посох!

В неподвижности стоявшего человека, в его посохе, халате, бороде была какая-то тайна. Он выглядел настолько загадочным, что даже было страшно проходить мимо.

Петя достал фотоаппарат и, сделав снимок на максимальном увеличении, принялся его разглядывать. Он давно уже додумался использовать цифровик в качестве бинокля.

– Это не пастуший посох! Это он трубу водопроводную купил, – заявил Петя, двигая на экране изображение. – Вот она – труба. А вот это желтенькое пятно – наверное, он ценник не отклеил.

И сразу очарование исчезло. Но все равно они долго еще оглядывались на скалу, на которой стоял непонятный человек с длинной бородой и смотрел куда-то вдаль.

Часов в восемь вечера, так и не добравшись до «Ласковых струй», встали лагерем. Отыскали у ручья сухую площадку, развели костер. Петя, Андрей и Серафим поставили палатки. Саша и Костя, забыв, что они устали, носились кругами и собирали для костра ветки.

Откуда-то явилась серая кошка и уселась метрах в двадцати от них, прячась за камнями. Ближе кошка их к себе не подпускала, но и не уходила. Вид у кошки был полудикий.

– Еды ждет! – сказала Катя и бросила кошке что-то съедобное. Та схватила и, утащив за скалу, стала есть. Катя еще что-то бросила, потом еще. Потом бросали уже все дети, и кошка все это съедала.

– Бедненькая! Наверное, неделю ничего не ела! Мы возьмем ее домой! – сказала Нина, но кошка, не позволив себя взять, скрылась в кустарнике, что-то утаскивая в зубах.

Нина попыталась найти кошку, но не нашла. Нина огорчилась, а Катя нет.

– Ты прямо как моя подруга из школы! – сказала она. – Вечно заморачивается, как ее кошка посмотрела на нее с дивана, когда она уходила. В меру печально или не в меру печально. Простила она страшную обиду, что ночью ее переложили с подушки на одеяло или не простила.

– А ваша кошка как на вас смотрит? – спросила Нина.

– Да никак не смотрит! Ей некогда смотреть! У нас все бегают, орут, а я в кошку тапками швыряю, чтобы она к дверям не проскочила.

На этом разговор про животных пресекся, потому что мама, роясь в своем рюкзаке, сердито спросила у Кати:

– А где селедка? Тут была такая, в пластиковом контейнере?

– Я бросила кошке только хвост! – быстро ответила Катя.

– А сколько селедки чисто случайно было прикреплено к хвосту? Случайно не вся? – уточнила мама. Катя смущенно хихикнула.

После ужина дети еще долго носились вокруг костра, а Саша даже прыгал через огонь, пока не прожег штаны и подошву.

– Вообще-то кто-то смертельно устал! – сказал папа, вспомнив, что не так давно Саша больше всех ныл.

– Я устал ходить, а прыгать я не устал! – заявил Саша и, дымя влажными штанами, унесся в лес.

Папа надеялся, что дети сразу лягут спать, но не тут-то было. Оказалось, что Катя притащила с собой игру и теперь раздавала всем игровые карточки. Подбрасывая в костер дрова, папа краем глаза посматривал на лежащее на земле поле с фишками, на которое ухитрилась уже нападать кора и был даже небольшой шлепок грязи с чьего-то ботинка.

– «У вас мальчик родился»! – читала Вика, переворачивая карточку.

– Подвиньте меня на клетку вперед! – уже не в первый раз просил Серафим, но его не слышали.

– «Заплатите за няню 5.000 и пропустите ход!» Эй! У меня детей нет! – возмущалась Катя. – Давайте другую карточку!

– Другую нельзя! Все равно плати за няню! Пусть это будет чья-нибудь чужая няня!

– И мне карточку! – требовала Алена.

– Не кричи! – говорили ей.

– Я не кричу! – до слез обижалась Алена. У нее был очень громкий голос, и ей всегда говорили «не кричи!» даже когда она говорила спокойно.

Вика передавала ей карточку и заодно брала себе.

– «У вас мальчик родился»… – читала она.

– Ха-ха! Второй! – кричала Алена и на этот раз не спорила уже, что не кричит.

Из старших детей не играл только Петя. Он сидел в стороне и пытался высчитать, сколько будет один процент от миллиона долларов. Он почему-то считал, что именно столько они завтра найдут. Если же кто-то ставил это под сомнение, то Петя говорил:

– Не убивай во мне веру в себя! Нечего меня тут пессимизмом заражать!

Рита подошла к костру и издали наблюдала за игрой. Все играли так увлеченно, что ей тоже захотелось.

– Мне калточку! Мне калточку! – стала требовать она.

– Ты ничего не поймешь! – сказал Андрей.

– Все равно надо ей дать! – решила Катя. – А то она вредить будет. На тебе «калточку»!

Рита взяла карточку и стала вертеть ее в руках.

– А у меня кто лодился? – спросила она.

– Бегемот! – сказала Катя. – Ладно, дай прочитаю. «Вы увлеклись теннисом. Положите 10 000 рублей в общую кассу»… Все, у тебя денег нет! Вот и не клади!

На этом месте папа пошел к ручью за водой. Когда он вернулся, то обнаружил, что фишки на поле расставлены уже совсем по-другому.

– Подвиньте меня на клетку вперед! Ну хоть один раз за игру! – опять умолял Серафим.

– Ну как, Вика? Сколько у тебя детей? – спросил папа.

– Вообще нет. Мы обнулили все, потому что Рита поле пнула, – хмуро ответила Вика.

– Да, – сказала Катя. – Теперь Вика медик, получает больше нас всех и увлекается бодибилдингом.

– Успокойся ты, глупая!.. – буркнула Вика и потянула карточку: – О! «Вы получили Нобелевскую премию. Возьмите из кассы 50 000 руб».

– А у Нины что? – спросил папа, заметив, что фишка Нины стоит дальше всех.

– У Нины двойня. Но она нам всем деньги должна. И еще она купила дом и покорила Эверест.

Заметив, что Рита совсем измяла свои карточки, папа Гаврилов осторожно расправил их, но замечания делать не стал. В многодетной семье, как в большой политике, каждое слово имеет свой вес. Папа знал, что если сказать: «Держи карточку осторожно!» – то это будет еще более-менее нормально. А если сказать: «Держи карточку осторожно! Ты ее помяла!» – то это будет уже сигнал к воплям. Во-первых, Рита поймет, что карточка мятая. То есть надо или всем другим помять карточки, или дать ей новые. Во-вторых, кто-нибудь обязательно влезет с обижающими Риту комментариями, кто-то будет успокаивать того первого, говоря, что она еще маленькая, кто-то заспорит, кто-то вступится, и сумма всеобщего ора станет зашкаливающей. И все от одного-единственного слова.

Наконец все забрались в палатки и залезли в спальники. Под потолком покачивался пристегнутый тусклый фонарик. Где-то далеко лаяли собаки. Их лай был каким-то странноватым – хриплым и коротким.

– Думаете, это собаки? Это горные козлы! – сказал из соседней палатки Покровский. – А ночью еще, может, кабаны придут в мусоре рыться. Мы мусор закопали?

– Нет, – сказал Петя.

– Ну тогда спокойной ночи! – сказал Покровский, и слышно стало, как в своей палатке он перевернулся на другой бок.

Папа осторожно выпутал из спальника руку и выключил фонарик. Минута прошла в чуткой тишине, а потом сквозь тишину пробился дрожащий голос Риты, про которую думали, что она давно уже спит:

– Мы уже плисли в поход? Да? А тепель посли домой!

Это была, пожалуй, самая длинная фраза, которую Рита выговорила за весь сегодняшний день. Ну или одна из самых длинных.

Глава семнадцатая «Ласковые струи»

– Зачем ты это сделал?

– Да ты же сам мне сказал!

– А зачем ты меня послушал?

папа Гаврилов

Утром все проснулись от крика Нины, что Серафим потерялся. Все высыпали из палаток и увидели Нину. С руки у нее свисал пустой спальник. Временами она встряхивала его, чтобы показать, что Серафима внутри нет.

– Это точно его спальник? – спросил Петя.

– А чей еще?

– А где кабан?

– Какой кабан?

– Тьфу… Я оговорился. Я хотел сказать, что Серафима утащил кабан.

На Петю замахали руками и доказали ему как дважды два, что это полный бред. Кабан, даже самый голодный, не таскает детей, а уж если таскает, то вместе со спальником. Но доказав это, все взволновались еще больше. Принялись бегать вокруг стоянки и кричать «Серафим!».

Через полчаса Серафим обнаружился за ручьем на старой рябине. Он спокойно сидел и ждал, пока его спасут. Оказалось, что Серафим снимал с дерева кошку. Ту самую, дикую, которая вчера от них убежала. Когда Серафим вскарабкался на дерево, кошка, как оказалось, не нуждавшаяся в спасении, спрыгнула и исчезла, и тут выяснилось, что уже Серафим не может слезть, потому что тонкие ветки, на которые он наступал, когда залезал, сломались. В результате Серафим сидел на дереве и размышлял о чем-то возвышенном.

– Съезжай по стволу! – велел ему Андрей.

– Нет! – отказался Серафим.

– Почему?

– Потому что я боюсь!

– А как не боишься?

– Так не боюсь! – Серафим глубоко вздохнул, разжал руки и свалился. Он лежал на траве, сложив на животе руки, и смотрел в небо.

– Я упал! – сообщил он.

– И как тебе? Хорошо упалось? – спросил Петя.

Серафима подняли, отряхнули от хвои и, убедившись, что упалось ему достаточно благополучно, за руки повели в лагерь, пока он опять куда-нибудь не утратился.

И снова они шли, шли и шли. На этот раз уже, правда, карту держал папа Гаврилов, а навигации не было вообще, потому что смартфон у Покровского разрядился. Виноват в этом был Саша, который проснулся в пять утра, вытащил из палатки Покровского смартфон и играл на нем, пока батарея окончательно не села.

– Как ты пароль узнал? – стонал Покровский.

– Я видел, как ты его набираешь.

– Я при всех не набираю!

– А я издали подкрался, ты меня не видел! – объяснил Саша.

Долгое время местность не совпадала с картой, и тропа совсем было исчезла, но потом им повезло и они вышли на гору. На вершине горы был знак обозначения высоты, и такая же гора оказалась и на карте. С одной стороны гора была пологой, но обросшей плотными колючими зарослями, через которые можно было пробраться только на четвереньках, с другой – совсем отвесной. Кроме того, примерно в центре гора имела углубление, делавшее ее похожей на коровье копыто.

– Мы пришли! – радостно закричал Покровский. – С той стороны горы «Ласковые струи». Напрямую здесь не больше километра!

– А на кривую сколько? По колючкам я не пойду! И детей не пущу лезть по скале! – заупрямилась мама.

– Но там же клад! – сказал Покровский дрожащим голосом.

– А тут мои дети! – сказала мама, и все пошли обходить гору.

Обходить гору оказалось занятием непростым. Покровский, оглядываясь, с тоской наблюдал, что они удаляются от заветного места все дальше. Вначале километр превратился в два, потом в четыре. Тропинка петляла по лесу, то и дело утыкаясь в размытые берега ручья.

Малыши устали и опять началось нытье.

– Я хочу моложеного! – закапризничала Рита.

– Мороженого тут нет.

– Тогда хочу чего-то там! Хочу в магазин! Магазин, магазин, магазин! – сказала Рита и, топнув ногой, по крутому склону скатилась в ручей.

Риту вытащили из ручья. Она была мокрая, но все еще желавшая в магазин. Пока ее переодевали, Андрей придирался к Серафиму, но потом перестал, потому что уже Петя стал придираться ко всем Моховым, чтобы сразу оговорить, сколько процентов клада они получат.

Вика стонала, что хочет идти вместе с Катей.

– Почему? – спросила мама.

– Потому что она обвисает на мне и мне приходится ее щипать! – сказала Катя.

– Полковница! – обиженно пискнула Вика. – Командирша! Ты будешь говорить своему мужу: «Муля, за мной! Ать-два!»

– А ты своему: «Арка-а-дий, а ты меня лю-убишь? Возьми меня на рю-учки и отнеси меня на кю-ухоньку!»

Внезапно папа Гаврилов остановился так резко, что шедший за ним Покровский уткнулся носом ему в рюкзак.

– Гора закончилась! Тропинка поворачивает! – крикнул папа и радостно махнул картой.

И, правда, тропинка круто поворачивала и, расширяясь, начинала уверенно спускаться в лежавшую за горой небольшую долину.

– Ура! Все сокровища мои! – заорал Петя и помчался вперед.

За ним, спотыкаясь и падая, торопились все остальные, включая даже и Риту, переставшую вожделеть магазин. Они бежали по берегу ручья со множеством мелких водопадов. Сейчас, зимой, некоторые из них едва сочились водой, но можно было представить, что начнется весной, когда на вершинах растает снег.

Чем дальше вниз, тем быстрее бежали дети. Все ощущали, что уже где-то здесь, рядом, заветное место. И с каждым следующим прыжком оно становится все ближе. Все заветнее.

– Давайте быстрее! – кричала Вика. Рюкзак прыгал у нее на спине, и на нем прыгал привязанный котелок. – Рысью! Иноходь! А сейчас галоп! Как-то вы все неправильно бежите! Каким-то глупым человеческим бегом!

Так они мчались довольно долго, а потом путь им преградил забор, таившийся в низких сосенках. От удивления все застыли, потому что увидеть тут забор было как-то совсем неожиданно.

– Это что? – спросил Петя. И все остальные тоже спросили: «Это что?» Причем старшие почему-то спрашивали у младших, а младшие у еще более младших.

Пока все стояли у забора, к ним подошли папа, мама и Покровский. Папа сразу стал сверяться по карте, а Покровский зачем-то опустился на четвереньки и стал ногтем пробовать у забора землю. Зачем он это делал, было никому не понятно, не исключено, что и самому Покровскому тоже, но выглядело крайне внушительно.

– И что дальше? – спросила мама.

– А что дальше? – ответил папа и пошел вдоль забора, отыскивая в нем какую-нибудь щель.

Забор был интереснейший. Когда-то давно его, видимо, начинали строить из досок, затем продолжили из бетонных секций, а потом почему-то перешли на красный пережженный кирпич.

Все шли вдоль забора, а потом в заборе вдруг случились – именно случились! – ворота. Они были тяжелые, красивые, с завитушками. Причем рождены эти ворота были явно в совсем иную эпоху, потому что ракушечник в их опорах ощущался совсем другой – капитальный, тяжелый, не пористый. И сами ворота были хотя и порядком ржавые, но тоже вечные, со следами не проката даже, а кузнечного молота. Снизу ворота обвивал виноград, на котором чудом сохранилось несколько красных листьев. А еще в воротах была калитка.

Все стали заглядывать на ту сторону ворот и спорить: здесь это или не здесь. Место клада все представляли себе несколько иначе. Там должны быть скелеты, пальмы, разбитые сундуки. И уж точно клады никто не огораживает заборчиком.

А тут имелись и заборчик, и ворота, и даже красное неуклюжее строение, покрытое железом, к которому с разных концов долины сходилось несколько труб. И еще внутри здания непрерывно работал мотор.

– Так это «Ласковые струи» или не «Ласковые струи»? – раз в третий уже спросила Катя.

– Вряд ли! Скорее всего, мы заблудились! – пасмурно ответил Петя, и, согласившись с ним, все были готовы уже идти дальше, когда Саша совершил гениальное открытие.

– А это что? – сказал он и показал пальцами на завитушки ворот.

В рисунке завитушек там, где ворота смыкались, угадывались буквы «Л» и «С». Они были вовсе даже не очевидны, так как сливались с узором.

– «Ласковые струи!» – заорали все разом, и Серафим с Петей уже даже повисли на воротах, готовясь через них перелезать.

И тут вдруг открылась калитка. Вышел плотный мужчина в тельняшке и стал смотреть на них, приложив к глазам руку козырьком. Он был щекастый, в рыжей ржавой щетине, с круглым подбородком, похожим на помидор. За плечами у него стволами вниз висело старое двуствольное ружье, наличие которого он всячески демонстрировал.

Серафим и Петя спрыгнули с ворот.

– Сторожевой сухопутный боцман! – ахнул Саша, которому недавно читали книжку про море. Папа Гаврилов осторожно отодвинул Сашу к себе за спину.

– Здравствуйте! – сказал папа.

Боцман не отозвался и посмотрел на папу очень строго.

– Здравствуйте! – улыбнулась мама.

Боцман опять не ответил и строгости не утратил.

– Здравствуйте! – приветствовал Петя.

– Здравствуйте! – сказали Вика и Алена хором.

– Добрый, понимаете ли, день! – торжественно произнес Андрей.

Боцман едва успевал переводить взгляд с одного здоровающегося на другого, и под конец строгости у него стало уже не хватать. Когда же «Здлавствуйте!» ему сказала Рита, Боцман несколько расслабился, перестал выставлять свой вооруженный бок и, разомкнув челюсти, гаркнул:

– Не положено!

– Чего «не положено»?

– Ходить тут не положено.

– Э-э, – осторожно предложила Катя. – А можно мы не будем тут ходить? Можно мы аккуратненько перелезем, и все?

Боцман очень удивился.

– А я зачем тут стою? – спросил он.

– В смысле «зачем стоите»? – не поняла Катя, считавшая, что ответ на этот вопрос лучше знать самому Боцману.

– Чтобы тут не проходили, я тут и стою! – объяснил Боцман.

Все важно закивали, признавая значительность его миссии. Ведь, получается, если бы он тут не стоял, проходить тут было бы можно!

– А что здесь вообще такое? – тоскливо спросил Покровский.

– Станция забора воды! – задиристо сказал Боцман. – А раньше был детский лагерь.

– Нет, – сказал папа Гаврилов. – Это «Ласковые струи», бывшее имение Колокольцевых. Мы пишем об этом книжку и хотели бы сделать фотографии.

– Что, прямо все вместе пишете? – с сомнением спросил Боцман, бросив взгляд на Риту. – Нет тут никаких «Ласковых струй»!

– Нет есть! А это что? – Петя с торжеством показал ему на ворота.

– Железо это, – сказал Боцман. – Сам не пойму, почему их до сих пор в металлолом не сдали. Должно быть, до дороги тащить далеко.

– А эти буквы? «Л» «С» – «Ласковые струи». Видите?

Боцман уставился на буквы и задумался. Похоже, до сих пор он воспринимал ворота исключительно как источник металлолома. Он думал, думал, думал, и в нем зрела какая-то великая мысль. Правда, мысль так и не дозрела, потому что опять прозвучали слова:

– Не положено!

И Боцман с грохотом захлопнул калитку в железных воротах. Вместе с калиткой захлопнулась и надежда. Петя и Саша бегали и генерировали идеи. Идей у них было множество.

1. взорвать сторожа;

2. прокрасться мимо сторожа, дождавшись, пока он уснет;

3. связать сторожа;

4. предложить ему три процента клада;

5. сделать все это вместе.

В это время из-за забора неожиданно раздался могучий рык. Это в Боцмане дозрела наконец его великая мысль.

– Которые тут пишущие книгу! Просто для информации! Моя смена заканчивается в шестнадцать ноль-ноль.

– И?

– И следующая моя смена начинается завтра в семь ноль-ноль.

Петя соображал быстрее всех.

– А чья смена с шестнадцати ноль-ноль до семи ноль-ноль? – спросил он.

– С шестнадцать ноль-ноль до семи ноль-ноль объект находится в закрытом неохраняемом режиме. Короче говоря, тут никого нет, – сказал Боцман, голова которого уже просунулась в калитку.

– А мотор остается? – спросил Саша.

Боцман настроженно посмотрел на Сашу.

– Мотор остается. И я тебя запомнил! – предупредил он.

Папа посмотрел на часы. До шестнадцати ноль-ноль оставалось не больше получаса. Как раз время перекусить, не разжигая костра. Это они и сделали. А ровно в четыре калитка лязгнула и снова появился сухопутный боцман. Он вел за руль древний велосипед «Кама», к заднему багажнику которого была прикручена проволочная корзина из супермаркета. Поставив велосипед, Боцман тщательно запер калитку на замок.

– А как же мы пролезем?

– Там через сто метров щель имеется, – сказал Боцман, дергая голым подбородком куда-то влево. – А тут проходить не положено. Здесь пост охраны.

Он сел на «Каму» и, производя частями велосипеда легкий металлический звон, уехал по тропинке в неведомую даль. Петя же побежал в ту сторону, где, по словам Боцмана, находилась щель. Спустя минуту все услышали его негодующий вопль, после чего возник и сам Петя, только уже с другой стороны ворот.

– Ну что? Есть там щель? – спросил его папа.

– Нет там никакой щели, – ответил Петя.

– Как нет? А как ты перелез?

– А я не перелезал! – ответил Петя таинственно.

Все кинулись в кустарник и обнаружили, что щели действительно нет, потому что весь забор завалился метров на сто, если не больше.

– Невероятно! – воскликнул Покровский. – Мы спорили со сторожем у ворот, хотя рядом имелась такая вот дырища!

Кирпичное строение с урчащим мотором находилось на краю небольшого холма. Ближе к вершине холма никакой растительности не было, кроме пустотелых трубчатых побегов. Высохшие побеги покачивались на ветру и ударялись друг о друга, производя неуловимый и легкий шум.

Покровский бегал со своим миноискателем, издававшим непрерывные звуки. Ему казалось, что под землей находятся сплошные залежи сокровищ. Папа Гаврилов избрал иную тактику. Он бродил между высоких побегов и старался представить, как все выглядело здесь сто лет назад. Водокачки, конечно, не было. Этих труб тоже.

После получасовых поисков он отыскал следы фундамента, похожего сверху на вытянутую букву П. Видимо, здесь был дом с флигелями. Сбоку от него чудом уцелело покосившееся деревянное строеньице. Папа подошел к нему. Качнул. Строеньице начало заваливаться и… таинственным образом выпрямилось как игрушка ванька-встанька. С его крыши посыпалось обратившееся в труху железо.

Папа продолжил исследовать местность. Вот повторяющиеся через равные промежутки маленькие ямы, ведущие к круглой клумбе у большого дома. Видимо, тут были столбики и все это обвивал виноград. Папа Гаврилов остановился и закрыл глаза. Ему казалось, что он читает книгу чужой жизни.

Маленькое имение в горах, там, где звенят ручьи, теперь ставшие трубами. Кто-то ходил здесь, смеялся, шуршали легкие платья, цокали конские копыта, останавливался экипаж. Вот бежит собака, вот выглянул из виноградника гусь, на него зашикали, и он косолапо удирает прямо по большой клумбе.

Папа Гаврилов увидел все это так ясно, что даже головой начал вертеть, высматривая беседку. Но раньше его это место угадал Саша, который высмотрел, что трубчатые побеги растут не везде, а между ними землю затягивают плющ и какие-то мелкие колючки. Причем и плющ, и мелкие колючки растут как-то довольно ровно.

– Подсади меня! – закричал он папе.

Папа подсадил его на плечо. Саша увидел узкую прямую линию из плюща, которая вела к дальнему холму и упиралась в него. Песчаная дорожка! Наверное, под песком она была покрыта еще гравием, и трубчатые побеги сквозь него пробиться не могли, а вот плющ и колючки пробивались запросто.

– Правее! Левее! – командовал сверху Саша, руководя папой.

Костя, видя это, тоже пожелал забраться на папу и тоже слегка поруководить.

– Лево! Не то лево! Право! Не то право! Право наоборот! – кричал он, потому что у Кости не очень хорошо обстояли дела с «право» и «лево».

Под чутким руководством родственников папа вышел к холму и остановился, потому что иначе они улетели бы в пропасть. Шагов за десять до пропасти тропинка круто поднималась вверх и открывался прекрасный вид на окружавшие горы. Там же, куда упиралась тропинка, был небольшой завал из потрескавшихся сероватых камней, между которыми пророс кустарник.

– БЕСЕДКА! – крикнул папа.

Подбежавший Покровский стал было водить миноискателем, но потом, одумавшись, отложил его.

– Ступеньки должны были идти отсюда! Со стороны дорожки! Так? А все это сооружение, когда рухнуло, завалилось прямо на лестницу.

– Вот! – философски сказал Петя. – Каких-то сто лет – и все рухнуло! А египетские пирамиды меж тем стоят!

– Ты помогать-то нам будешь? – спросил папа, и они стали осторожно разбирать завал. Примерно через полчаса открылась первая ступенька, вытесанная из плит такого же местного камня.

Покровский погладил первую ступеньку и даже нежно поцеловал ее, сказав:

– Ах ты, моя девушка!

– Мышиная! – сказала Алена.

Покровский вначале вообще не понял при чем тут мыши, а потом догадался, покраснел и, перестав целовать ступеньку, продолжил отбрасывать камни. Они непрерывно съезжали вниз, поскольку, когда убирали нижние, всей куче не на чем было уже держаться.

Но все равно самая тяжелая работа была не у папы Гаврилова, Пети и Покровского, а у мамы. Мама держала за руки Риту, Сашу и Костю, чтобы они не свалились в пропасть. Почему-то близость пропасти настолько их возбуждала, что они даже ногами в землю уперлись, чтобы обязательно помчаться туда и заглянуть.

– Я не упаду-у-у! А! – крикнул Костя и бух! – свалился прямо на ровном месте, потому что мама случайно выпустила его руку.

Пришлось Пете поспешить на помощь маме.

– Послушай великого психолога! – авторитетно сказал он. – Дети делают все наоборот! Чтобы они не хотели в пропасть, надо их туда сталкивать! Вот посмотри!.. А ну иди сюда, маленький мальчик! Цып-цып!

И, схватив Сашу за руку, он потащил его к пропасти. Саша пришел в ужас и на четвереньках стал от нее отползать. За Сашей стали удирать и Рита с Костей.

– Почему-то старших братьев дети слушают лучше, чем родителей, – заметила мама.

– Потому что не питают на их счет иллюзий, – сказал папа.

Еще через час, когда начинало уже темнеть, папа с Покровским докопались до второй ступеньки. Она состояла из двух длинных плоских камней, которые, в свою очередь, упирались еще в два камня, поставленных вертикально. Первый камень они так и не смогли перевернуть. Он сидел в земле как влитой. Зато тот камень, что рядом, чуть поигрывал под рукой. Навалившись, Покровский легко сдвинул его с места.

– ПУСТО! – воскликнул он, отпрянув.

Под камнем не было ничего, кроме сонной ящерки, из-за которой едва не подрались Саша с Костей.

– Может, там глубже зарыто? Может, миноискателем проверить? – тоскливо предложил Покровский.

– Погоди! – сказал папа Гаврилов. – Я думаю, тут все гораздо проще.

Он опустился на колени и стал осторожно ощупывать почву. Потом, почти коснувшись щекой земли, скользнул ладонью под соседний неподвижный камень. Под камнем обнаружилась узкая ниша, примерно в полторы ладони шириной. Папины пальцы вначале скрылись в ней, а потом что-то нашарили.

Папа тащил, а Покровский с Петей нетерпеливо прыгали над ним, хватая друг друга за плечи. Наконец папа перестал тащить и выпрямился. В руках у него была жестяная коробка, видимо из-под листового табака. Буквы с нее давно стерлись. Только каким-то чудом уцелело нарисованное краской лицо франтоватого джентльмена с невероятно пушистыми усами, делавшими его похожим на кота, и с огромной курительной трубкой в зубах.

– Ну как? – жадно спросил Петя.

– Да вот! – сказал папа. – Не знаю!

– Ну она хотя бы легкая или тяжелая?

– Средняя, – сказал папа.

Подсунув под крышку коробки ноготь, он осторожно открыл ее. В коробке оказалось маленькое медное колечко, огрызки двух карандашей – синего и красного, фарфоровая куколка в платье и маленький ножичек с ручкой из перламутра. Кроме того, в жестянке таилась и маленькая выгнутая полубанка-полубутылка, туго заткнутая крышкой. Необычный какой-то пузырек, который можно было обнаружить, наверное, только в доме у доктора. Внутри пузырька, плотно прилегая к выпуклому стеклу, лежала небольшая фотография.

На фотографии был бородатый мужчина в светлом пальто. Рядом с ним женщина с серьезным лицом и семеро детей. Старший мальчик одет как гимназист, младший мальчик в матроске и с очень толстыми щеками. Потом четыре девочки в белых платьях, очень похожие друг на друга, видимо погодки, и младенец на руках у женщины. Голова у младенца смазалась, потому что он, видимо, ею вертел. Сзади на снимке синим карандашом было написано: «ЭТА МЫ!»

– Их тоже семеро! – мгновенно сосчитав, закричала Катя. – Семеро детей у них! Представляете? Как у нас!

– И это все? – спросил Покровский. – А где же сокровища? Где фамильные бриллианты?

– А дети не бриллианты? – спросила мама, но Покровского это сравнение не утешило.

Он бросился на живот и едва ли не всю руку засунул под соседний камень, но, увы, кроме дохлой сколопендры и большого живого жука, ничего не обнаружил. Зато Саша с Костей прыгали от счастья. Они обожали насекомых.

– В банку! В банку! В банку! – кричал Костя, вертясь на месте. Всех найденных насекомых он носил с собой в банке с дыркой, чтобы они не задохнулись.

Покровский медленно встал с земли и отряхнул колени.

– Мне все понятно! – сказал он.

– Что понятно?

– В книгу письмо было спрятано уже ПОСЛЕ! Мы почему-то считали, что жена доктора его не обнаружила. А она нашла! Возможно, даже сама и положила его в книгу. То есть если здесь и было что-то еще, то – фьють! – его уже нету.

– А это что? – папа показал на жестянку.

– А это уже больше на детский клад смахивает. Похоже, детям доктора тоже захотелось спрятать клад. Хорошо это себе представляю. Папа клад оставил, а им что, нельзя? Мама готовится к отъезду, повсюду картонки, чемоданы, а дети пробираются в сад и прячут здесь эту жестянку!

* * *

Сразу после Рождества бабушка и прабабушка уехали, и все дети провожали их в аэропорту. Бабушка Маша стояла очень торжественная, с прямой, как на параде спиной, а прабабушка Зина, выглядывая с краю, тайком показывала детям кулек с конфетами, который они сунули ей в дорогу.

После аэропорта Катя пошла в магазин за губками для посуды и томатной пастой. Она думала о чем-то своем и не смотрела по сторонам. Внезапно рядом кто-то радостно заорал:

– Але, гараж! Своих не узнаем? Чего давно в зоомагазин ко мне не заходите?

Катя оглянулась. На нее смотрела «мышиная девушка» Люба, а с ней рядом стоял ищущий клады Покровский. Они держались за руки. На шее у Любы горело серебряное солнце, то самое, которое Покровский подарил ей когда-то на пляже. Только теперь солнце стало много ярче: видимо, Люба его оттерла.

– Ты же его выбросила в море! – сказала Катя.

Люба смущенно кашлянула.

– Ну и выбросила… А он его, оказывается, нашел! – сказала она.

– Где? В море?

– Ну не в океане же! – сказал Покровский и радостно захохотал. И «мышиная девушка» засмеялась. Катя же подумала, что, наверное, люди должны сильно любить друг друга, чтобы так долго смеяться над не самой смешной в мире шуткой.

Поздним вечером папа сидел перед компьютером и печатал. Было уже темно. Все спали.

Рядом с ноутбуком стоял аквариум с черепахой Мафией. Изредка Мафия высовывала из воды голову и издавала мяукающий, очень таинственный звук. Когда папа в первый раз его услышал, то подумал, что сходит с ума. Ну не могут черепахи петь! А потом привык. Должно быть, так когда-то звали друг друга древние морские динозавры.

Рядом с папой на столе лежала выгнутая полубанка-полубутылка с фотографией. Изредка папа брал полубутылку и через стекло смотрел на фотографию. Ему казалось, что они сами смотрят на себя из времени и пространства.

Оглавление

Глава первая Серебряное солнце

Глава вторая Правильная бабушка

Глава третья Охмурение прабабушки

Глава четвертая Пять кошек

Глава пятая Мартышка Чича

Глава шестая Большой секрет Покровского

Глава седьмая «Солнышко» и волшебный тортик

Глава восьмая «Деццкий сад»

Глава девятая Что посеешь – то и пожнешь

Глава десятая Бесконечный фильм

Глава одиннадцатая Пират

Глава двенадцатая 31 декабря

Глава тринадцатая Луна, прикрученная к космосу

Глава четырнадцатая Ангел с мечом и динамитом

Глава пятнадцатая Осада Константинополя

Глава шестнадцатая Загадочный человек на скале

Глава семнадцатая «Ласковые струи» Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg