«Библиотека душ»

Библиотека душ (fb2) - Библиотека душ (пер. Kaban Pyatak) 4575K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ренсом Риггз

Ренсом Риггз Библиотека душ

Глубину морей, границу земли,

тьму веков, — ты выбрал все три

Эдвард Морган Форстер

Глава Первая

Монстр стоял не дальше, чем на расстоянии вытянутого языка, взгляд застыл на наших глотках, ссохшийся мозг заполнен фантазиями об убийстве. Его голод был почти осязаем, пустóты изначально рождены жаждущими душ странных людей, а тут мы, стояли перед ней, словно накрытый стол: Эддисон, которого хватит как раз на один укус, храбро застыл в стойке возле моих ног, подняв торчком хвост; Эмма, привалилась ко мне в поисках опоры, все еще слишком оглушенная после звукового удара, чтобы зажечь что-нибудь ярче пламени спички. Спинами мы прижимались к покореженной телефонной будке. За пределами нашего зловещего круга станция метро выглядела как последствия бомбежки в ночном клубе. Пар, со свистом вырывавшийся из раскуроченных труб, окутывал все призрачной завесой. Расколотые мониторы раскачивались под потолком на погнутых кронштейнах. Море битого стекла покрывало платформу до самых путей, сверкая в истерическом мигании красных аварийных ламп словно диско-шар размером в акр. Мы были зажаты в угол: каменная стена с одной стороны, груды стекла по щиколотку глубиной — с другой, а в двух шагах перед нами стояло существо, чей инстинкт требовал немедленно разорвать нас, и все же оно не делало попыток сократить это расстояние. Оно словно приросло к полу, покачиваясь на пятках, будто пьяный или лунатик, голова со смертельно опасными языками поникла, словно гнездо со змеями, которых я смог зачаровать.

Я. Я сделал это. Джейкоб Портман, никакой мальчик из Ниоткуда, штат Флорида. Прямо сейчас оно не убивало нас, это существо, сотканное из сгустившихся теней и собранное из детских кошмаров, потому что я велел ему не делать этого. Сказал ему совершенно определенно, распутать свой язык с моей шеи. «Отойди», — сказал я. «Встань», — сказал я, на языке, звуки которого не предназначались для человеческого рта. И волшебным образом оно послушалось. Глаза сопротивлялись мне, в то время как тело подчинялось. Каким-то образом мне удалось приручить этот кошмар, наложить на него чары. Но спящий проснется, а чары рассеются, особенно те, что наложены случайно, и под этой спокойной поверхностью, я чувствовал, как пустóта клокочет.

Эддисон ткнул носом мне под колено:

— Скоро здесь будут еще твари. Чудовище пропустит нас?

— Поговори с ним опять, — произнесла Эмма слабым и тусклым голосом. — Скажи ему, пусть проваливает.

Я искал нужные слова, но они ускользали от меня.

— Я не знаю как.

— Минуту назад ты знал, — заметил Эддисон. — Звучало так, будто у тебя внутри демон.

Минуту назад, еще до того, как я узнал, что могу это делать, слова сами слетели с моего языка, словно только и ждали, когда я их произнесу. Теперь же, когда я хотел вернуть их, казалось, что я пытаюсь поймать рыбу голыми руками. Как только я ухватывался за одно, оно проскальзывало у меня между пальцами.

— Уходи! — крикнул я.

Вышло на английском. Пустóта не сдвинулась с места. Я выпрямился, взглянул прямо в ее чернильно-черные глаза и попробовал снова:

— Убирайся отсюда! Оставь нас в покое!

Снова английский. Пустóта наклонила набок голову как любопытный пес, но в остальном осталась неподвижной как статуя.

— Оно ушло? — спросил Эддисон.

Они не могли сами удостовериться в этом, потому что пустóту видел только я.

— Все еще здесь, — отозвался я. — Я не понимаю, в чем дело.

Я чувствовал себя опустошенным и глупым. Неужели мой дар испарился так скоро?

— Ладно, не важно, — произнесла Эмма. — пустóты и не предназначены для того, чтобы с ними беседовать.

Она высвободила руку и попыталась зажечь огонь, но он с шипением угас. Эта попытка, казалось, отняла у нее последние силы. Я покрепче обхватил ее за талию, иначе она бы свалилась на пол.

— Побереги свои силы, спичка, — проворчал Эддисон. — Уверен, они нам еще понадобятся.

— Я могу сражаться и холодными руками, если потребуется, — ответила Эмма. — Сейчас имеет значение только то, что нам нужно найти остальных, пока еще не слишком поздно.

Остальные. Я словно до сих пор видел у края платформы их тающие образы: элегантный костюм Горация смят и порван; Бронвин со всей свой силой не может противостоять тварям с их оружием; Енох в шоке после звукового удара; Хью, воспользовавшись хаосом, скидывает с Оливии ее утяжеленные туфли и запускает ее под потолок; Оливию хватают за лодыжку и дергают вниз, прежде чем она успевает подняться достаточно высоко. Все они, плачущие от страха, затолканы под дулами автоматов в поезд и уносятся прочь. Уносятся вместе с имбриной, которую мы нашли, едва не погибнув сами. Мчатся сейчас по внутренностям Лондона, к участи, которая, возможно, хуже самой смерти. «Уже слишком поздно», — подумал я. Было слишком поздно уже в тот момент, когда солдаты Каула начали штурмовать ледяную крепость мисс Королек. Было слишком поздно уже в ту ночь, когда мы приняли злобного брата мисс Сапсан за нашу дорогую имбрину. Но я поклялся себе, что мы найдем наших друзей и нашу имбрину, чего бы нам это не стоило, даже если мы найдем только их трупы, даже если нам придется стать трупами самим.

Итак, где-то там, в мигающей темноте был выход на улицу. Дверь, лестница, эскалатор, далеко от нас, у противоположной стены. Но как добраться до них?

— Прочь с дороги, черт возьми! — решив сделать еще одну попытку, заорал я на пустóту.

Естественно, английский. Пустóта коротко фыркнула как корова, но не пошевелилась. Все бесполезно. Слова ушли.

— План «Б», — произнес я. — Она не слушается меня, так что мы обойдем ее и будем надеяться, что она не тронется с места.

— Обойдем где? — спросила Эмма.

Чтобы обойти ее на безопасном расстоянии, мы должны были пробраться через гору битого стекла, но тогда осколки порежут голые ноги Эммы и лапы Эддисона на лоскуты. Я рассмотрел альтернативы: я могу понести пса, но все равно остается Эмма. Я могу найти длинный осколок стекла и вонзить твари прямо в глаз, эта техника уже послужила мне в прошлом, но что, если мне не удастся убить ее с первого удара, тогда она точно очнется и убьет нас. Единственной возможностью обойти ее было узкое, свободное от стекла пространство между пустóтой и стеной. Щель, в фут-полтора шириной. Мы едва могли протиснуться там, даже если бы нам пришлось распластаться по стене. Я беспокоился, что если мы окажемся к пустóте так близко, или, что хуже, случайно коснемся ее, это разрушит те хрупкие чары, что пока держали ее в узде. Но если только нам не удастся отрастить крылья и перелететь над ней, это остается единственным вариантом.

— Ты можешь идти? — спросил я Эмму. — Ну или, по крайней мере, ковылять?

Она выпрямила колени и ослабила свою хватку на моей талии:

— Могу прихрамывать.

— Тогда вот что мы сейчас сделаем: мы проскользнем мимо нее, спиной к стене, вон через ту щель. Там не так много места, но если мы будем осторожны…

Эддисон понял, что я имею в виду, и попятился обратно в телефонную будку:

— Ты думаешь, нам следует так близко подходить к нему?

— Скорее всего, нет.

— Что если оно проснется, пока мы…?

— Не проснется, — заявил я, стараясь изобразить уверенность, — Но не делайте резких движений и, что бы вы не делали, не касайтесь ее.

— Ты будешь нашими глазами, — произнес Эддисон. — И да хранит нас Птица.

Я подобрал достаточно длинный осколок стекла и всунул в карман. Доковыляв оставшиеся пару шагов до стены, мы прижались спинами к холодной плитке и начали дюйм за дюймом пододвигаться к пустóте. Ее глаза неотрывно следили за мной. Через несколько коротких шагов нас окутало облако смрада, такого сильного, что у меня заслезились глаза. Эддисон закашлялся, а Эмма прижала ладонь к носу.

— Еще немного, — произнес я тонким от напускного спокойствия голосом.

Я вынул осколок из кармана и выставил его острым концом вперед. Затем сделал шаг, потом еще. Мы были так близко, что я мог коснуться пустóты вытянутой рукой. Я слышал, как бьется ее сердце, его биение учащалось с каждым нашим шагом. Существо застыло в напряжении, каждая клеточка его мозга боролась со мной, пытаясь скинуть мои неуклюжие руки с его пульта управления.

— Не двигайся, — пробормотал я, на английском. — Ты — моя. Я тебя контролирую. Не двигайся.

Я втянул живот, вытянулся в струнку и прижался к стене каждым позвонком. Затем, словно краб, боком шагнул в узкий промежуток между стеной и пустóтой.

— Не двигайся. Не двигайся.

Скользнуть ногой. Подтащить вторую. Скользнуть снова. Я задержал дыхание, в то время как дыхание пустóты участилось, свистящее и влажное. Мерзкий черный пар вырывался из ее ноздрей. Ее желание сожрать нас было, наверное, мучительным. Таким же, как и мое желание броситься бежать, но я проигнорировал его. Я повел бы себя как добыча, а не хозяин.

— Не двигайся. Не двигайся.

Еще несколько шагов, еще только несколько шагов и мы миновали бы ее. Ее плечо было на волосок от моей груди.

— Не двиг…

И тут она двинулась. Одним стремительным движением пустóта повернула голову, а следом за ней и все тело ко мне.

Я застыл на месте.

— Не двигайтесь, — сказал я громко, обращаясь на этот раз к остальным.

Эддисон спрятал морду между лапами, а Эмма замерла, сжав своей рукой мою, как тисками. Я приготовился встретить языки монстра, его зубы, и наш конец.

— Назад, назад, назад!

Английский, английский, английский!

Прошло несколько секунд, в течение которых — о чудо! — нас не убили. За исключением вздымающейся и опадающей груди, существо, похоже, снова обратилось в камень.

Я осторожно, миллиметр за миллиметром, опять начал двигаться вдоль стены. Пустóта следила за мной, ее голова, словно направленная на меня стрелка компаса, поворачивалась синхронно со мной. Но она не преследовала меня, и ее челюсти были закрыты. Какие бы чары я не наложил, они все еще действовали, в противном случае мы были бы уже мертвы.

Пустóта только смотрела на меня. Ожидала инструкций, которые я не знал, как дать.

— Ложная тревога, — произнес я, и Эмма издала громкий вздох облегчения.

Мы выскользнули из проема, отклеили свои спины от стены и поспешили прочь так быстро, насколько могла хромающая Эмма. Когда пустóта осталась чуть позади, я оглянулся. Чудовище развернулось вокруг своей оси и смотрело прямо на меня.

— Сидеть, — пробормотал я на английском. — Молодец.

* * *

Мы прошли через завесу тумана и оказались перед эскалатором. Электропитание было отключено, и его ступени застыли. Вокруг входа на него сиял ореол тусклого дневного света. Манящий привет от мира наверху. Мира живых, мира настоящего. Мира, где у меня были родители. Они оба находились здесь, в Лондоне, дышали именно этим воздухом. Я мог просто дойти до них.

О, привет!

Немыслимо! Еще более немыслимым было то, что пять минут назад я рассказал отцу все. Ну, по крайней мере, сокращенную версию: «Я такой же, как дедушка Портман, я — странный». Они не поймут, но, хотя бы, теперь они знают. Это заставит мое отсутствие выглядеть менее похожим на предательство. У меня до сих пор в ушах стоял голос отца, умоляющего меня вернуться домой, и пока мы ковыляли к свету, я боролся с внезапным постыдным желанием стряхнуть руку Эммы и броситься прочь из этой удушающей тьмы, чтобы найти моих родителей и попросить у них прощения, а затем забраться в роскошную кровать в их номере и уснуть.

И это было совсем уже немыслимо! Я бы никогда не смог так поступить. Я любил Эмму, я признался ей в этом, и я ни за что бы ее не оставил. И это не потому, что я был такой отважный и благородный. Нет. Я просто боялся, что если я уйду и оставлю ее, это разорвет меня надвое.

А остальные. Еще есть остальные. Наши бедные обреченные друзья. Мы должны были отправиться за ними, но как? Последним поездом, что приходил на станцию, был поезд, который унес их, а после взрыва и раздававшихся выстрелов, я был уверен, что составов больше не будет. У нас было два варианта, один не лучше другого: отправиться за ними пешком по туннелям и надеяться, что мы не натолкнемся там еще на пустóт, или взобраться по эскалатору и встретиться со всем, что бы ни ждало нас наверху (вероятнее всего, твари из команды зачистки), а там перестроиться и пересмотреть нашу стратегию.

Сам я точно знал, что выберу. С меня было достаточно темноты, и более чем достаточно пустóт.

— Пошли, — произнес я, потянув Эмму к застывшему эскалатору. — Найдем какое-нибудь безопасное место и решим, что делать дальше, пока ты восстанавливаешь свои силы.

— Ни за что! — воскликнула Эмма. — Мы не можем просто бросить остальных. Неважно, как я себя чувствую.

— Мы и не бросаем их. Но надо быть реалистами. Мы ранены и беззащитны, а остальные должно быть уже в нескольких милях отсюда, давно покинули метро, и на полпути неизвестно куда. Как мы вообще найдем их?

— Таким же образом, как я нашел вас, — подал голос Эддисон. — С помощью моего нюха. Странные люди, знаете ли, обладают своим особым ароматом, таким, что только псы моего происхождения способны его учуять. И так случилось, что вы являетесь очень благоухающей компанией странных. Страх усилил запах, я полагаю, ну, и нечастые ванны.

— Тогда идем за ними! — воскликнула Эмма.

Она потащила меня к путям с неожиданной силой. Я засопротивлялся, и мы потянули друг друга за руки в разные стороны, словно при перетягивании каната.

— Нет. Поезда точно уже больше не пойдут, а если мы отправимся туда пешком…

— Мне все равно, что это опасно! Я не брошу их.

— Это не просто опасно, это бессмысленно. Их там нет, Эмма.

Она выдернула свою руку, и, хромая, направилась к путям. Споткнувшись, она чуть не упала.

— Скажи что-нибудь, — прошептал я Эддисону.

Он закружил вокруг нее, не давай ей идти дальше:

— Боюсь, юноша прав. Если мы пойдем за ними пешком, след наших друзей улетучиться задолго до того, как мы сможем их найти. Даже мои выдающиеся способности не безграничны.

Эмма посмотрела на туннель, потом на меня. На ее лице застыло мученическое выражение.

Я протянул ей руку.

— Пожалуйста, пойдем. Это вовсе не означает, что мы сдаемся.

— Хорошо, — тяжело вздохнула она. — Хорошо.

Но как только мы направились к эскалатору, кто-то окликнул нас сзади из темноты.

— Сюда!

Голос был слабым, но знакомым, с русским акцентом. Складывающийся человек. Вглядевшись в темноту, я едва различил возле края платформы его бесформенный силуэт с одной поднятой рукой. Во время общей свалки в него попала пуля, и я полагал, что твари затолкали его в поезд вместе с остальными. Но он лежал здесь и махал нам рукой.

— Сергей! — крикнула Эмма.

— Вы его знаете? — спросил Эддисон с подозрением.

— Он был одним из беженцев мисс Королек, — ответил я и насторожился, услышав нарастающее завывание сирены, эхом доносящееся с поверхности. Приближались проблемы, возможно, проблемы замаскированные под помощь, и я волновался, что с каждой секундой наш шанс на безопасный выход становится все меньше. Но, с другой стороны, мы не могли просто бросить его.

Эддисон поспешил к складывающемуся человеку, огибая самые большие завалы стекла. Эмма позволила снова взять себя под руку, и мы с ней поплелись следом. Сергей лежал на боку, усыпанный осколками стекла и весь в пятнах крови. Пуля явно попала куда-то в жизненно важный орган. Его очки в тонкой оправе треснули, и он постоянно поправлял их, пытаясь получше разглядеть нас.

— Чудо, чудо, — произнес он скрипуче, блеклым как спитой чай голосом. — Я слышал, ты говорить на языке монстра. Это есть чудо.

— Нет никакого чуда, — возразил я, опускаясь на колени рядом с ним. — У меня не выходит. Я уже потерял эту способность.

— Если дар внутри тебя, он быть навсегда.

Эхо донесло до нас шаги и голоса сверху. Я осторожно отодвинул осколки, чтобы можно было просунуть под складывающегося человека руки.

— Мы возьмем вас с собой, — заявил я.

— Оставь меня, — прохрипел он. — Меня скоро не станет.

Не слушая его, я скользнул под него руками и поднял. Он был длинным как лестница, но легким как перышко, и я держал его на руках как большого ребенка. Его тощие ноги болтались возле моего локтя, а голова покачивалась у меня на плече.

Две фигуры, грохоча ботинками, сбежали по последним ступеням эскалатора и остановились в окаймлении бледного дневного света, вглядываясь в темноту. Эмма указала на пол, и мы тихо опустились на колени, надеясь, что они не заметят нас, что это просто гражданские, решившие сесть на поезд. Но затем я услышал треск рации, и они оба зажгли фонари, лучи которых блеснули на светоотражающих жилетах.

Это могли быть медики или спасатели, или твари, замаскированные под таковых. Я не был уверен, пока они одновременно, как по команде, не сняли широкие солнцезащитные очки.

Ну конечно.

Наши варианты только что сократились наполовину. Теперь был только один путь — в туннель. Нам ни за что не удастся сбежать от тварей в нашем нынешнем состоянии, но скрыться все еще представлялось возможным, пока они не видели нас, — а они еще не видели, — среди хаоса и разрушений, царивших на станции. Лучи фонарей, перекрещиваясь, шарили по полу. Эмма и я медленно попятились к краю платформы. Если бы только нам удалось проскользнуть в туннель незамеченными… Но Эддисон, будь он неладен, не двигался.

— Идем! — прошипел я.

— Это работники медицинской службы, а этому человеку нужна помощь, — произнес он чересчур громко, и тут же лучи подпрыгнули с пола и метнулись к нам.

— Стоять! Не двигаться! — проревел один из мужчин, хватая из кобуры пистолет, в то время как второй нашаривал рукой рацию.

Затем одна за другой быстро произошли сразу две неожиданные вещи. Первое: как только я собрался сбросить складывающегося человека на пути и прыгнуть следом вместе с Эммой, из туннеля раздался оглушительный гудок, и в лицо нам ударил ослепляющий луч света. Несущийся на нас поток плотного сырого воздуха был вызван, разумеется, поездом. Составы все же продолжали ходить, несмотря на взрыв. Второй вещью, возвестившей о себе болезненным уколом у меня в животе, было то, что пустóта сорвалась с места и скачками понеслась в нашем направлении. Мгновение после того, как я почувствовал это, я увидел ее, разрывающую клубы пара, — черные губы растянуты в стороны, языки хлещут по воздуху.

Мы оказались в ловушке. Если мы побежим к лестнице, нас подстрелят и схватят. Если мы прыгнем на пути, нас раздавит поезд. И мы не могли сбежать на поезде, потому что пройдет, по меньшей мере, десять секунд перед тем, как он остановится, двенадцать до того как откроются двери и еще десять, прежде чем они захлопнутся, и к этому моменту мы успеем умереть тремя разными способами. Я сделал то, что делал почти всегда, когда у меня кончались идеи — посмотрел на Эмму. Я мог прочесть по отчаянию на ее лице, что она понимает всю безнадежность нашего положения, и по ее каменно сжатым челюстям, что она собирается действовать в любом случае. Только когда она вскинула руки и, пошатываясь, пошла вперед, я вспомнил, что она не видит пустóту, и попытался предупредить ее, дотянуться до нее, остановить. Но я не мог вымолвить ни слова, и не мог схватить ее, не выронив складывающегося человека. Эддисон был уже рядом с ней и гавкал на тварей, в то время как Эмма безуспешно пыталась сделать пламя, — щелк, щелк, пусто, словно выдохшаяся зажигалка.

Мужчина разразился смехом, взвел курок и прицелился в нее. Пустóта мчалась ко мне, ее вой сливался со свистом тормозов, раздающихся позади меня. В этот момент я знал, что нам конец, и я ничего не могу с этим поделать. И именно в этот момент что-то внутри меня расслабилось, и сразу же боль, которую я всегда чувствовал при приближении пустóт, тоже ослабла. Эта боль была как тонкий пронзительный свист, и когда он затих, я обнаружил скрывающийся за ним другой звук, какой-то шепот на самой границе сознания.

Слово.

Я нырнул за ним. Обнял его обеими руками. И в запале проорал его со всей силой подающего высшей лиги.

«Его!» — крикнул я на чужом для меня языке.

Это был только один слог, но содержал он множество значений, и как только этот хриплый звук вырвался из моего горла, результат последовал мгновенно. Пустóта бросила мчаться ко мне — просто застыла, проехав по инерции еще несколько метров, затем резко развернулась, метнула язык через платформу и обвила им ногу твари три раза. Потеряв равновесие, мужчина выстрелил, попав в потолок, а затем его вздернуло вверх ногами в воздух, и начало швырять, орущего и брыкающегося, из стороны в сторону.

Моим друзьям понадобилось время, чтобы понять, что произошло. Пока они стояли с открытыми ртами, а вторая тварь кричала что-то в рацию, я услышал, как двери вагона с шумом открылись у меня за спиной.

Это был наш шанс.

— ПОШЛИ! — заорал я, и мы бросились к вагону.

Спотыкающаяся на бегу Эмма, Эддисон, путающийся у нее в ногах, и я, пытающийся протиснуться в узкие двери вагона с долговязым и скользким от крови складывающимся человеком, кучей ввалились через порог.

Последовали еще выстрелы. Тварь вслепую палила в пустóту.

Двери закрылись на полпути, потом разъехались снова.

«Пожалуйста, освободите проход», — вежливо пропел в динамике записанный голос.

— Его ноги! — воскликнула Эмма, указывая на оставшиеся в проходе носки ботинок на длинных ногах складывающегося человека. Я кое-как дотянулся и ногой затолкал их внутрь вагона. За те несколько бесконечно долгих секунд, прежде чем двери снова закрылись, болтающаяся в воздухе тварь успела сделать наугад еще несколько выстрелов, но чудовищу все это уже надоело, и оно швырнуло мужчину об стену, где тот сполз на пол и замер бесформенной кучей.

Вторая тварь неслась к выходу. «Его тоже», — попытался крикнуть я, но было слишком поздно. Двери уже закрывались, и, неловко дернувшись, поезд тронулся с места.

Я огляделся, с облегчением отметив, что в вагоне мы были одни. Что подумали бы обычные люди при виде нас?

— Ты в порядке? — спросил я у Эммы.

Она сидела на полу, тяжело дыша и изучая меня внимательным взглядом.

— Благодаря тебе, — ответила она. — Ты, в самом деле, заставил пустóту делать все это?

— Похоже, — ответил я, не веря сам себе.

— Это потрясающе, — тихо произнесла она.

Я не мог сказать, испугана она, восхищена, или все сразу.

— Мы обязаны тебе жизнями, — проговорил Эддисон, ласково ткнувшись головой мне в руку. — Ты очень особенный юноша.

Складывающийся человек засмеялся, и я взглянул вниз и увидел, как он улыбается мне через гримасу боли.

— Видишь? — произнес он. — Я же говорил тебе. Это есть чудо.

Его лицо стало серьезным. Он схватил меня за руку и втиснул мне в ладонь маленький бумажный квадратик. Фотографию.

— Моя жена, мой ребенок, — пояснил он. — Захвачены нашим врагом уже давно. Если ты найти остальных, возможно…

Я взглянул на фотографию и испытал потрясение. Это был небольшой, размером для бумажника, портрет женщины, держащей на руках ребенка. Сергей явно носил его с собой уже очень долго. И хотя люди на карточке выглядели приятными и милыми, сама фотография, или негатив, были серьезно повреждены, возможно, оказались в огне, отчего лица исказились и разделились на фрагменты. Сергей до этого никогда не упоминал о своей семье, все, о чем он говорил, с тех пор как мы его встретили, так это о создании армии странных людей, о том, чтобы передвигаться из петли в петлю и вербовать переживших налеты и зачистки странных, способных сражаться. Он никогда не говорил, зачем ему нужна была армия. Чтобы вернуть их.

— Мы найдем и их тоже, — пообещал я.

Мы оба знали, насколько это было маловероятно, но ему нужно было это услышать.

— Спасибо, — прошептал он и вытянулся в луже крови.

— Он долго не протянет, — заметил Эддисон, пододвигаясь ближе и принимаясь лизать лицо Сергея.

— Возможно, у меня хватит жара, чтобы прижечь рану, — откликнулась Эмма и поспешила к нему, на ходу растирая руки.

Эддисон поддел носом рубашку складывающегося человека рядом с животом:

— Вот здесь. Он ранен сюда.

Эмма прижала рану руками с двух сторон, раздалось шипение горящей плоти, и я встал, чувствуя дурноту.

Я посмотрел в окно. Мы все еще отъезжали от станции, медленно, видимо из-за завалов на путях. Мигающий свет ламп аварийного освещения выхватывал из темноты случайные детали. Тело мертвой твари, наполовину скрытое под грудой битого стекла. Смятая телефонная будка — свидетель моего прорыва. Пустóта, — я с содроганием заметил ее фигуру, — неслась рысью по платформе рядом с поездом, всего в паре вагонов от нас, с небрежностью бегуна.

— Стой! Не приближайся! — выплюнул я в окно на английском.

Моя голова еще не прояснилась. Боль и тонкий свист опять мешали мне.

Мы набрали скорость и въехали в туннель. Я прижался лицом к стеклу, вывернув шею, чтобы взглянуть назад. Темнота, темнота, и затем — вспышка света, и я увидел пустóту, застывшую в полете, будто на стоп-кадре, ее ноги оторвались от платформы, а языки захлестнули поручень последнего вагона.

Чудо. Проклятие. Я пока еще не понял разницы.

* * *

Я взял его за ноги, а Эмма за руки, и мы вместе осторожно перенесли Сергея на длинную скамью. Он лежал без сознания, под рекламой домашней пиццы, и его тело мерно покачивалось в такт движению поезда. Если он умирает, то было бы, наверное, неправильно оставлять его умирать на полу.

Эмма задрала его тонкую рубашку.

— Кровотечение остановилось, — сообщила она, — но он умрет, если не попадет в больницу в ближайшее время.

— Боюсь, он умрет в любом случае, — отозвался Эддисон. — И особенно в больнице здесь, в настоящем. Представь, он просыпается через три дня, его рана вылечена, но все остальное распадается, после ускоренного старения на двести с птица-знает-чем лет.

— Да, возможно, — ответила Эмма. — Но с другой стороны, я удивлюсь, если через три дня кто-нибудь из нас вообще будет жив, независимо от обстоятельств. Я не знаю, что еще мы можем для него сделать.

Я уже слышал, как они упоминали этот предел: два или три дня были самым долгим сроком, на который странные люди, жившие в петле, могли оставаться в настоящем, до того, как начнут ускоренно стареть. Этого было достаточно для них, чтобы иногда наведываться в настоящее, но не оставаться в нем; достаточно для коротких путешествий между петлями, но недостаточно, чтобы вызвать искушение задержаться подольше. Только отчаянные смельчаки, да имбрины отправлялись в путешествие в настоящее дольше, чем на несколько часов. Последствия опоздания были слишком серьезными.

Эмма, лицо которой выглядело болезненным в бледном желтоватом свете, встала, но затем пошатнулась и схватилась за поручень. Я подал ей руку и помог сесть рядом, и она обессилено плюхнулась возле меня. Мы оба были вымотаны до предела. Я не спал нормально несколько дней. И не ел тоже, не считая пары случаев, когда нам представилась возможность нажраться как свиньям. Я все время куда-то бежал в постоянном страхе, и я уже не помнил, сколько ношу эти проклятые, натирающие ноги, ботинки. Но более того, каждый раз, когда я говорил на языке пустóт, из меня словно вырезали что-то, и я не знал, как это вернуть. Это заставляло меня чувствовать какую-то совершенно новую, абсолютно неведомую, степень усталости. Я будто открыл в себе рудную жилу, новый источник энергии, но он был исчерпаемым и конечным, и я гадал, истратив его, истрачу ли я и себя?

Но я буду волноваться об этом в другой раз. Сейчас же, я пытался наслаждаться выпавшей нам минутой покоя. Одной рукой я обнимал Эмму, а она положила голову мне на плечо и просто тихо дышала. Возможно, это было эгоистично, но я не упомянул о пустóте, преследующей наш поезд. Да и что мы могли сделать с ней? Чудовище либо поймает нас, либо нет. Либо убьет нас, либо нет. В следующий раз, когда оно найдет нас, а я точно знал, что будет следующий раз, я либо найду слова, чтобы остановить его языки, либо нет.

Я смотрел, как Эддисон запрыгнул на сиденье напротив, лапой отодвинул замок на окне и приоткрыл его. На нас обрушились грохот поезда и теплая волна прелого туннельного воздуха. Эддисон уселся и принялся изучать его своим носом, его глаза блестели, а переносица подергивалась. Для меня воздух пах застарелым потом и гнилью, но он, похоже, чуял еще что-то, неуловимое для меня, что требовало более детального изучения.

— Ты чувствуешь их? — спросил я.

Пес услышал меня, но ответил не сразу, подняв глаза к потолку, как будто додумывая какую-то мысль.

— Чувствую, — произнес он, наконец. — И их след, к тому же, свежий и отчетливый.

Даже на такой скорости он смог различить след странных людей, унесшихся много минут назад в закрытом вагоне. Я был впечатлен и так и сказал ему.

— Спасибо, но это не только моя заслуга, — ответил он. — Кто-то в их вагоне, должно быть, тоже открыл окно, иначе запах был бы намного слабее. Возможно, это сделала сама мисс Королек, зная, что я отправлюсь следом.

— Она знала, что ты здесь? — удивился я.

— Как ты нашел нас? — спросила Эмма.

— Одну минуту, — прервал нас Эддисон.

Поезд сбавлял ход, приближаясь к станции, чернота туннеля за стеклом сменилась белой плиткой. Он высунул нос в окно и прикрыл глаза, полностью сконцентрировавшись:

— Я не думаю, что они сошли здесь, но будьте готовы в любом случае.

Мы с Эммой встали, изо всех сил стараясь закрыть собой складывающегося человека. Я с облегчением увидел, что на платформе не так уж и много людей. Удивительно, что они вообще были, или, что поезда до сих пор ходили. Как будто ничего не произошло. Я подозревал, что наверняка твари позаботились об этом, в надежде, что мы проглотим наживку, вскочим в поезд и упростим им нашу поимку. Нас точно трудно будет не заметить в разгар рабочего дня среди обычных лондонцев.

— Выглядите естественно, — бросил я. — Как будто вы местные.

Это, похоже, насмешило Эмму, и она сдавленно фыркнула. Это действительно было забавно, я думаю, поскольку мы не принадлежали никакому месту конкретно, и меньше всего этому.

Поезд остановился и двери открылись. Пока Эддисон тщательно нюхал воздух, чопорного вида дама в пальто в горошек шагнула в наш вагон. При виде нас она открыла рот, затем быстро развернулась и вышла.

Нет уж, спасибо.

Я не винил ее. Мы были грязные, одеты в причудливую старинную одежду, и к тому же с ног до головы забрызганы кровью. Вероятно, мы выглядели так, будто только что убили беднягу, лежащего на скамье позади нас.

— Выглядим естественно, — произнесла Эмма и фыркнула от смеха.

Эддисон отвернул нос от окна.

— Мы на верном пути, — сообщил он. — Мисс Королек и остальные определенно проезжали здесь.

— Они не сошли здесь? — спросил я.

— Не думаю. Но если я не учую их запах на следующей станции, мы будем знать, что проехали слишком далеко.

Двери захлопнулись, и с электрическим свистом поезд снова тронулся в путь. Я уже собрался предложить поискать что-нибудь, во что переодеться, как вдруг Эмма подскочила, словно что-то вспомнив.

— Эддисон? — спросила она. — Что случилось с Фионой и Клэр?

При упоминании их имен, во мне поднялась тошнотворная волна беспокойства. Последний раз мы виделись с ними в зверинце мисс Королек, когда старшая девушка осталась присматривать за Клэр, которая была слишком больна, чтобы продолжать путешествие. Каул сообщил нам, что его люди совершили налет на зверинец и захватили девочек, но он также сказал, что Эддисон мертв, так что ясно, что его информации нельзя доверять.

— А, — мрачно произнес Эддисон. — Боюсь, у меня для вас плохие новости. Какая-то часть меня, признаюсь, надеялась, что вы не зададите мне этот вопрос.

У Эммы кровь отхлынула от лица.

— Рассказывай.

— Да-да, конечно, — кивнул он. — Вскоре, после того, как вы ушли, на нас напали твари. Мы бросали в них яйца армагеддоновых кур, затем разбежались и спрятались. Старшая девочка, с непричесанными волосами…

— Фиона, — подсказал я с колотящимся сердцем.

— Она использовала свои способности, чтобы спрятать нас, на деревьях и выращенных ею густых кустах. Мы были так хорошо замаскированы, что тварям пришлось бы искать нас несколько дней, но они пустили газ и выкурили нас из укрытий.

— Газ! — воскликнула Эмма. — Эти ублюдки поклялись больше никогда не использовать газ!

— Получается, они лгали, — ответил Эддисон.

Однажды я видел фотографию такой атаки в альбоме мисс Сапасан: твари в масках с громоздкими фильтрами спокойно стояли и смотрели, как в воздух выпускались облака отравленного газа. Хотя газ и не был смертельно ядовитым, он вызывал жжение в горле и легких, ужасную боль, а также, по слухам, запирал имбрин в их птичьем обличии.

— Они согнали нас в кучу, — продолжал Эддисон, — и допросили относительно местонахождения мисс Королек. Они вывернули ее башню наизнанку, искали карты, дневники, я не знаю что, а когда бедная Дердра попыталась остановить их, они застрелили ее.

Длинная морда эму-рафа мелькнула передо мной, глупая, с редкими зубами, но, тем не менее, милая, и мой желудок колыхнулся. Кем же надо быть, чтобы убить такое существо?

— Господи, это ужасно, — произнес я.

— Ужасно, — согласилась Эмма несколько небрежно. — А девочки?

— Младшую схватили твари, — ответил Эддисон. — А другая… ну, там произошла стычка с солдатами, и они были рядом с краем утеса, и она упала.

Я моргнул и посмотрел на него:

— Что?

На мгновение у меня перед глазами все поплыло, затем мир снова собрался в фокус.

Эмма стояла с прямой спиной, но на ее лице не отражалось ничего.

— Что ты имеешь в виду? Упала как далеко?

— Это был отвесный обрыв. По меньше мере, тысяча футов, — его мясистые щеки обвисли. — Мне очень жаль.

Я тяжело опустился на сиденье. Эмма продолжала стоять, сжимая поручень так, что костяшки ее пальцев побелели.

— Нет, — заявила она твердо. — Нет, этого не может быть. Вероятно, она ухватилась за что-нибудь по пути. За ветку или за выступ…

Эддисон изучал заляпанный жвачкой пол:

— Возможно.

— Или деревья внизу смягчили ее падение и поймали ее как сеть! Она может разговаривать с ними, вы же знаете.

— Да, — произнес он. — Всегда есть надежда.

Я попытался представить, как могут смягчить такое падение острые верхушки сосен. Это не казалось возможным. Я видел, как лучик надежды в душе Эммы гаснет, а затем ее колени начали дрожать, она отпустила поручень и бухнулась на сиденье рядом со мной.

Она посмотрела на Эддисона мокрыми глазами:

— Мне очень жаль твоего друга.

Он кивнул:

— А мне — вашего.

— Ничего этого вообще не случилось бы, если бы мисс Сапсан была с нами, — прошептала она. А потом она уронила голову и заплакала.

Я хотел обнять ее, но что-то мне подсказывало, что я вторгаюсь в личный момент, хочу забрать его себе, в то время как он был только ее, так что вместо этого я сел и уставился на свои руки, позволив ей одной оплакать своего потерянного друга. Эддисон отвернулся, из вежливости, я думаю, и потому, что поезд замедлял ход, подъезжая к следующей станции.

Двери открылись. Эддисон высунул голову из окна, понюхал воздух на платформе, зарычал на кого-то, кто пытался сесть в наш вагон, а затем вернулся внутрь. К тому времени, как двери опять закрылись, Эмма подняла голову и вытерла слезы.

Я сжал ее руку:

— Ты в порядке? — спросил я, досадуя, что не могу придумать ничего лучше.

— Я же должна, не так ли? — ответила она. — Ради тех, кто еще жив.

Для кого-то могло показаться бессердечным то, как она запирала свою боль и убирала ее в сторону, но я уже узнал ее достаточно хорошо, чтобы понимать. У нее было сердце размером с Францию, и те немногие счастливчики, кто был любим им, были любимы каждым его дюймом. Но этот размер и делал его опасным. Если бы она позволила ему чувствовать все, она бы сломалась. Так что она приручала его, успокаивала его, заставляла его молчать. Ссылала всю самую сильную боль на далекий остров, который был уже переполнен ею, и на котором ей бы пришлось когда-нибудь поселиться.

— Продолжай, — кивнула она Эддисону. — Что случилось с Клэр?

— Твари забрали ее с собой. Заткнули оба ее рта и сунули ее в мешок.

— Но она была жива? — спросил я.

— И кусалась, по состоянию на вчерашний день. А потом мы похоронили Дердру на нашем маленьком кладбище, и я со всех ног помчался в Лондон, чтобы найти мисс Королек. Один из ее голубей проводил меня к ее убежищу, и хотя я был рад увидеть, что вы прибыли туда раньше меня, к сожалению это сделали и твари. Их осада уже началась, и я вынужден был беспомощно смотреть, как они ворвались в здание, и… ну остальное вы знаете. Я следил за вами, пока вас вели по туннелям. А когда ударная волна затихла, я увидел возможность помочь и воспользовался ею.

— Спасибо тебе за все, — произнес я, осознавая, что мы даже еще не признались ему, насколько мы в долгу перед ним. — Если бы ты не вытащил нас оттуда…

— Да, хорошо, что ж… нет нужды погружаться в размышления о гипотетических неприятных событиях. — Ну и в обмен на мою любезность, я также надеялся, что вы поможете мне спасти мисс Королек от тварей. Как бы невероятно это не звучало. Она значит для меня все, знаете ли.

Это мисс Королек он хотел вырвать из лап тварей, не нас, но нас спасти представлялось более реалистичным, мы были дальше от поезда, и он принял быстрое решение, и схватил то, что мог достать.

— Конечно, мы поможем, — откликнулся я. — Как раз этим ведь мы и занимаемся?

— Да-да, — ответил он. — Но вы должны понимать, что, как имбрина, мисс Королек представляет бóльшую ценность для тварей, чем странные дети, и поэтому освободить ее будет намного труднее. Я беспокоюсь, что, если каким-то чудом нас повезет спасти ваших друзей…

— Эй, секундочку! — перебил его я. — Что значит, она представляет большую…

— Нет, это правда, — согласилась Эмма. — Вне сомнения, ее будут содержать под усиленной охраной. Но мы ее не бросим. Мы никогда и никого больше не бросим! Даю тебе слово странного человека.

Пса, похоже, это устроило.

— Спасибо, — произнес он, а затем прижал уши.

Он запрыгнул на сиденье и выглянул в окно. Мы как раз подъезжали к следующей станции.

— Спрячьтесь, — велел он, быстро пригибаясь. — Враги близко.

* * *

Твари поджидали нас. Я мельком заметил двоих, одетых как полицейские, среди разбросанных по платформе пассажиров. Пока наш поезд подъезжал к станции, они пристально рассматривали вагоны. Мы бросились на пол под окном, в надежде, что они разминутся с нами, но я знал, что этого не произойдет. Та тварь с рацией сообщила о нас дальше, и они, должно быть, уже знали, что мы в этом поезде. Теперь им оставалось только обыскать его.

Поезд остановился, и люди начали заполнять вагоны, хотя в наш никто не зашел. Я рискнул украдкой выглянуть в открытые двери и увидел на платформе одну из тварей, которая быстрым шагом направлялась в нашу сторону, тщательно обшаривая взглядом каждый вагон.

— Один идет сюда, — пробормотал я. — Как твой огонь, Эм?

— Все так же, — ответила она.

Тварь приближалась. До нас оставалось четыре вагона. Три.

— Тогда приготовьтесь бежать.

Два вагона. Затем динамик мягко произнес: «Осторожно, двери закрываются».

— Задержите поезд! — заорала тварь.

Но двери уже закрывались.

Мужчина успел сунуть в щель руку. Двери упруго отскочили и разъехались обратно, и он зашел в поезд, в соседний с нами вагон.

Я перевел взгляд на дверь, которая соединяла наши вагоны. Она была закрыта на цепь (спасибо, Господи, за маленькие милости). Двери вагона скользнули обратно, и поезд тронулся. Мы переместили складывающегося человека на пол и съежились рядом с ним в точке, откуда нас нельзя было увидеть из вагона с тварью.

— Что нам делать? — произнесла Эмма. — Как только поезд опять остановится, он пойдет прямиком сюда и обнаружит нас.

— А мы абсолютно уверены, что это тварь? — спросил Эддисон.

— А кошки растут на деревьях? — откликнулась Эмма.

— Не в этой части света.

— Тогда конечно, мы не уверены. Но когда дело касается тварей, есть старое высказывание: «Если не уверен, предполагай, что так и есть».

— Ладно, — кивнул я, — тогда, как только двери откроются, бежим к выходу.

Эддисон вздохнул:

— Все это «бегство», — проговорил он презрительно, словно гурман, которому предложили ломтик американского плавленого сыра. — В нем нет ни капли творчества. Почему бы нам не попытаться «ускользнуть»? Смешаться с толпой? В этом присутствует какой-то артистизм. Тогда мы могли бы просто грациозно удалиться незамеченными.

— Я ненавижу бегство, как и любой другой, — ответил я, — но Эмма и я выглядим как серийные убийцы из девятнадцатого века, а ты — собака, которая носит очки. Мы обречены быть заметными.

— До тех пор, пока не начнут производить контактные линзы для собак, я привязан к ним, — проворчал Эддисон.

— И где эта пустóта, когда она нужна? — произнесла Эмма небрежно.

— Попала под поезд, если нам повезло, — откликнулся я. — А что ты имеешь в виду?

— Только то, что до этого она нам очень пригодилась.

— Ага, а до этого — чуть не убила нас! Дважды! Нет, трижды! Что бы я там такое не делал, чтобы контролировать ее, это было по большей части случайностью. А что произойдет, если я не смогу? Мы умрем.

Эмма ответила не сразу, а изучала меня какое-то время, а затем взяла мою руку, всю в грязи, и поцеловала ее, один раз, второй.

— Это еще зачем? — удивился я.

— Ты не догадываешься, верно?

— О чем?

— О том, какой ты совершенно чудесный.

Эддисон застонал.

— У тебя удивительный талант, — прошептала Эмма. — Я уверена, что все, что тебе нужно, это немного попрактиковаться.

— Возможно. Но практиковаться, означает иногда ошибаться, а ошибаться в данном случае означает, что погибнут люди.

Эмма сжала мою руку:

— Что ж, небольшое давление только поможет тебе отточить твой новый навык.

Я попытался улыбнуться, но не смог. Мое сердце начинало болеть при мысли о том, какой ущерб я могу нанести. Это мое умение было похоже на заряженное ружье, которым я не знал, как пользоваться. Черт, я даже не знал каким концом из него целиться! Лучше было положить его, чем, если бы оно взорвалось у меня в руках.

Мы услышали шум в дальнем конце вагона, подняли головы и увидели, как открывается дверь. Она не была закрыта на цепь, и сейчас пара одетых в кожу подростков ввалилась в наш вагон: парень и девушка. Они смеялись и передавали друг другу зажженную сигарету.

— У нас будут неприятности! — хихикнула девушка, целуя шею парня.

Он отбросил с глаз пижонскую челку:

— Я постоянно так делаю, милая.

Он увидел нас и застыл, подняв брови. Дверь, через которую они зашли, с грохотом захлопнулась за ними.

— Привет, — бросил я небрежно, словно мы не скрючились на полу рядом с умирающим мужчиной, все покрытые кровью. — Как дела?

Не дурите. Не выдавайте нас.

Парень наморщил лоб:

— А вы…?

— В костюмах, — ответил я. — Перестарались с фальшивой кровью.

— А-а, — протянул парень, явно не веря мне.

Девушка уставилась на складывающегося человека:

— А он…?

— Пьян, — отозвалась Эмма. — Нализался до чертиков. Из-за этого и пролил всю нашу фальшивую кровь на пол. И на себя.

— И на нас, — добавил Эддисон.

Подростки резко повернули к нему головы, их глаза делались все шире.

— Болван, — пробормотала Эмма. — Замолчи.

Парень поднял дрожащую руку и указал на пса:

— Он что, только что…?

Эддисон сказал всего два слова. Мы могли бы списать все на эхо, выдать за что-то иное, чем это показалось, но Эддисон был слишком гордым, чтобы притворяться немым.

— Конечно же, нет, — произнес он, задрав нос. — Собаки не говорят по-английски. И ни на каком другом человеческом языке, за исключением, разве что, люксембургского, который понятен только банкирам и люксембуржцам, и поэтому от него едва ли есть какой-то прок. Нет, вы просто съели что-то нехорошее и теперь видите страшный сон, только и всего. А теперь, если вас не сильно затруднит, моим друзьям необходимо одолжить вашу одежду. Пожалуйста, немедленно разоблачайтесь.

Бледный и трясущийся, парень начал стягивать кожаную куртку, но как только он выдернул одну руку из рукава, его колени подломились, и он упал в обморок. Девушка начала визжать, и она не останавливалась.

В то же мгновение тварь забарабанила в закрытую цепью дверь, ее пустые глаза горели желанием убивать.

— Вот тебе и ускользнули, — пробормотал я.

Эддисон обернулся и посмотрел на мужчину:

— Определенно, тварь, — глубокомысленно кивнув, произнес он.

— Я так рада, что мы разгадали эту тайну, — откликнулась Эмма.

Последовал толчок и визг тормозов. Поезд приближался к станции. Я помог Эмме подняться на ноги и приготовился бежать.

— А как же Сергей? — спросила Эмма, оборачиваясь на него.

Будет достаточно сложно оторваться от пары тварей с Эммой, которая еще не восстановила полностью свои силы; со складывающимся человеком на руках это будет невозможно.

— Нам придется оставить его, — ответил я. — Его найдут и доставят к врачу. Так у него будет больше шансов. И у нас.

К моему удивлению, она согласилась:

— Я думаю, это то, чего он хотел, — произнесла она и быстро подошла к нему. — Прости, мы не можем взять тебя с собой. Но я уверена, мы еще встретимся.

— В следующем мире, — прохрипел он, чуть приоткрыв глаза. — В Абатоне.

С этими загадочными словами и криками девушки, звенящими у нас в ушах, поезд подошел к станции и двери открылись.

* * *

Мы не были ловкими. Мы не были грациозными. В ту секунду, как двери распахнулись, мы просто побежали так быстро как могли.

Тварь выскочила из своего вагона и бросилась в наш, за это время мы промчались мимо визжащей девушки, перепрыгнули через лежащего без сознания парня и вылетели на платформу, где нам пришлось пробиваться через поток людей, устремившихся в поезд, подобно идущему на нерест косяку рыб. Эта станция, в отличие от остальных, просто трещала по швам.

— Туда! — заорал я, потянув Эмму к светящемуся в отдалении указателю «ВЫХОД». Я надеялся, что Эддисон находится где-то рядом с нашими ногами, но толпа вокруг нас была такой плотной, что я едва видел пол. К счастью, силы Эммы быстро возвращались (или это всплеск адреналина сделал свое дело), так как не думаю, что я смог бы одновременно тащить ее и продираться сквозь людской поток.

Мы одолели примерно двадцать футов и пятьдесят людей между нами и поездом, когда тварь вырвалась из вагона, расталкивая пассажиров и крича: «Я представитель власти!» и «Прочь с дороги!» и «Остановите тех детей!».

Но, или мужчину никто не слышал сквозь гул, стоявший на платформе, или просто не обращал внимания. Я обернулся и увидел, что он нагоняет нас, и тогда Эмма принялась ставить подножки, скользя на бегу ногами то вправо, то влево. Люди кричали и беспорядочно валились позади нас, и когда я оглянулся снова, тварь изо всех сил пыталась прорваться к нам, наступая на ноги и спины, и получая удары зонтами и чемоданами в ответ.

Тогда мужчина остановился, покрасневший и раздраженный, и расстегнул кобуру пистолета. Но между им и нами уже разверзлась пропасть из людей, и, хотя я был уверен, что ему хватило бы жестокости, чтобы стрелять по толпе, ему хватило ума не делать этого. Возникшая паника только затруднила бы нашу поимку.

Когда я оглянулся третий раз, он остался далеко позади, его поглотила толпа, и я уже едва мог видеть его. Может, ему действительно было все равно, поймает он нас или нет. В конце концов, мы не являлись ни существенной угрозой, ни ценным призом. Может, пес был прав, по сравнению с имбриной, мы едва ли стоили затраченных усилий.

На полпути к выходу толпа поредела настолько, что уже можно было перейти на быстрый бег. Но едва мы сделали несколько шагов, как Эмма схватила меня за рукав и остановила:

— Эддисон! — закричала она, оглядываясь вокруг. — Где Эддисон?!

Секундой позже он появился, вынырнув из самой гущи толпы, за ним волочился длинный лоскут белой ткани, зацепившийся за шипы на его ошейнике.

— Вы меня подождали! — воскликнул он. — Я запутался в дамских чулках…

На звук его голоса обернулось несколько голов.

— Пошли, нельзя останавливаться! — крикнул я.

Эмма сорвала чулок с его ошейника, и мы снова бросились бежать. Перед нами были эскалатор и лифт. Эскалатор работал, но был забит людьми, так что я повернул к лифту. Мы пробежали мимо женщины, с ног до головы раскрашенной в синий цвет, и я непроизвольно обернулся и уставился на нее, в то время как ноги продолжали нести меня дальше. Ее волосы были выкрашены в синий, ее лицо покрывал синий грим, и она была одета в обтягивающий гимнастический костюм, тоже синий.

Едва она скрылась из виду, как я увидел кого-то еще более необычного: мужчину, чья голова была поделена на две половины, одна — лысая и обожженная, вторая — нетронутая, с аккуратно уложенными назад волосами. Если Эмма и заметила его, то даже не обернулась. Возможно, она настолько привыкла встречаться с настоящими странными людьми, что на странно выглядящих нормальных людей почти не обращала внимания.

«Но, что если они не нормальные люди?» — подумал я. — «Что если они странные, и вместо настоящего, мы очутились в какой-то новой петле? Что если…?»

Но затем я увидел двух мальчишек со светящимися мечами, сражающихся возле торговых автоматов. При каждом столкновении мечи издавали гулкий пластиковый стук, и реальность обрела четкие очертания. Эти странно выглядящие люди не были странными. Они были чудаками. Мы были в самом что ни на есть настоящем.

Через двадцать футов от нас открылись двери лифта. Мы прибавили ходу и влетели внутрь, впечатавшись ладонями в заднюю стенку. Эддисон ввалился следом на заплетающихся лапах. Я обернулся и успел выхватить взглядом через закрывающиеся двери лифта две вещи: тварь, которая выбралась из толпы и несется к нам со всех ног; и дальше, на путях, где сейчас отъезжал поезд, пустóту, которая перепрыгнула с последнего вагона на потолок станции и повисла на светильнике, будто паук, зацепившись за него языками. Ее горящие черные глаза были устремлены на меня.

А затем двери закрылись, мы мягко заскользили вверх, и кто-то произнес:

— Где горит, дружище?

Средних лет мужчина, ухмыляясь, стоял в дальнем углу лифта. Он был одет в странный костюм. Его рубашка была разорвана, лицо пересекали фальшивые шрамы, и пристегнутая ремнями к запястью одной руки, на манер капитана Крюка, торчала окровавленная бензопила.

Эмма увидела его и быстро сделала шаг назад:

— Кто вы?

Он слегка обиделся:

— Да ладно.

— Хочешь действительно узнать, где горит, не отвечай, — она начала поднимать руки, но я протянулся к ней и остановил.

— Он никто, — произнес я.

— А мне казалось, я выбираю в этом году такой очевидный вариант, — пробормотал мужчина.

Он выгнул бровь и чуть приподнял пилу. — Я — Эш. Ну вы знаете… Армия Тьмы?

— Никогда не слышала ни о чем подобном, — ответила Эмма. — Кто твоя имбрина?

— Моя что?

— Он изображает персонажа, — попытался объяснить я, но она не слушала.

— Неважно, кто ты, — заявила она. — Нам может пригодиться армия. Сойдет хоть какая. Где остальные твои люди?

Мужик закатил глаза:

— Очень смешно. Ну, вы, ребята, забавные. Все в центре, на конвенте, ясно же!

— Он в маскарадном костюме, — прошептал я Эмме. Затем повернулся к мужчине: — Она смотрит не очень много фильмов.

— В костюме? — Эмма сморщила лоб. — Но он взрослый мужчина.

— Ну и что? — обиделся мужик, оглядывая на нас с ног до головы. — А кто вы тогда будете? Ходячие Тупицы? Лига Выдающихся Остолопов?

— Странные дети, — подал голос Эддисон, чье эго не позволяло ему молчать дальше. — А я седьмой щенок седьмого щенка в старинной и прославленной династии…

Мужик потерял сознание прежде, чем Эддисон успел закончить. Его голова упала на пол с глухим стуком, который заставил меня вздрогнуть и поморщиться.

— Тебе нужно прекратить так делать, — проворчала Эмма, однако не смогла сдержать улыбку.

— Поделом ему, — откликнулся Эддисон. — Что за грубиян. Теперь скорей, хватайте его бумажник.

— Ни за что! — воскликнул я. — Мы не воры!

Эддисон фыркнул:

— Осмелюсь сказать, нам он понадобится больше, чем ему.

— Какого черта он вообще так вырядился? — удивилась Эмма.

Лифт дзинькнул, и двери начали открываться.

— Думаю, мы вот-вот это узнаем, — произнес я.

* * *

Двери лифта разъехались, и как по волшебству все вокруг залил дневной свет, такой яркий, что нам пришлось прикрыть глаза. Я с наслаждением втянул полные легкие свежего воздуха, и мы шагнули на заполненный тротуар. Люди в костюмах были повсюду: супергерои разгуливали в эластичных трико, шаркали ногами зомби в густом гриме, героини аниме с подведенными как у енотов глазами размахивали боевыми секирами. Они собирались в невероятные по своему разнообразию кучки, выплескивались на улицу, перекрытую от машин, и стремились, словно мотыльки, к массивному серому зданию, баннер на котором гласил:

«КОМИКС-КОНВЕНТ СЕГОДНЯ!»

Эмма отшатнулась обратно к лифту:

— Что все это такое?!

Эддисон взглянул поверх своих очков на зеленоволосого Джокера, поправляющего на лице грим:

— Судя по их одеяниям, сегодня, похоже, какой-то религиозный праздник.

— Что-то типа того, — ответил я, поманив Эмму обратно на тротуар, — но не бойтесь, это всего лишь переодетые нормальные, и мы для них выглядим точно также. Волноваться нам сейчас нужно только о твари.

Я забыл упомянуть о пустóте, надеясь, что нам удалось запутать ее, исчезнув в лифте.

— Нам нужно найти, где спрятаться, пока он не уйдет, а затем проскользнуть обратно в подземку.

— В этом нет нужды, — произнес Эддисон и, подергивая носом, потрусил по запруженной людьми улице.

— Эй! — крикнула ему вдогонку Эмма. — Куда ты?

Но он уже возвращался.

— Ура фортуне! — воскликнул он, виляя обрубком хвоста. — Мой нос подсказывает, что наших друзей вывели из-под земли именно здесь, вон по тому эскалатору. — Мы все же на верном пути!

— Хвала птицам! — отозвалась Эмма.

— Как ты думаешь, ты сможешь пойти по их следу? — спросил я.

— Думаю ли я, что смогу??? Меня не зря прозвали Эддисон Изумительный! И все потому, что нет такого аромата, такого амбре, такого странного парфюма, который я бы не смог учуять за сто метров…

Эддисон легко отвлекался на рассуждения на тему собственной одаренности, даже если дело не терпело отлагательств, а его гордый раскатистый голос имел тенденцию разноситься повсюду.

— Хорошо-хорошо, мы поняли, — шикнул на него я, но он только возвысил голос, перекрикивая меня, и теперь шагал по тротуару, ведомый своим нюхом.

— … я могу найти странного человека в стогу сена, имбрину на птичьем дворе…

Мы последовали за ним через разряженную толпу, между ногами гнома на ходулях, мимо группы неупокоенных принцесс, и едва не столкнувшись с Пикачу и Эдвардом-Руки-Ножницы, которые кружили по улице.

«Конечно, наших друзей вели именно этим маршрутом», — подумал я. Это был идеальный камуфляж, не только для нас, кто посреди всего этого выглядел совершенно нормальными, но и тварей, конвоировавших группу странных детей. Даже если кто-нибудь из пленников и осмелился позвать на помощь, кто воспринял бы его крик всерьез и вмешался? Люди притворялись повсюду вокруг нас, ставили постановочные драки, рычали в костюмах монстров, стонали как зомби. Какие-то чудаковатые детишки орут о том, что их похитили люди, которые хотят украсть их души? Да никто и бровью не поведет!

Эддисон заходил кругами, обнюхивая землю, затем сел, озадаченный. Незаметно, потому что даже в такой толпе говорящая собака вызвала бы шок, я наклонился к нему и поинтересовался, в чем дело.

— Это просто… эмм, — он запнулся, — похоже, что я…

— Потерял след? — уточнила Эмма. — Я думала, твой нюх безупречен.

— Я просто перепутал след. Но я не понимаю, как… Он четко ведет к этому самому месту, а затем исчезает…

— Зашнуруй ботинки! — вдруг прошипела Эмма. — Сейчас же!

Я взглянул на ноги:

— Но они не…

Она схватила меня за предплечье и дернула вниз.

— Заш-ну-руй бо-тин-ки, — повторила она. А затем произнесла одними губами: — Тварь!

Мы присели на корточки, спрятавшись за головами разношерстной толпы. Последовал внезапный громкий треск рации, и искаженный голос произнес:

— Код 141! Всем группам явиться с докладом на акр немедленно!

Тварь была близко. Мы услышали, как мужчина отвечает грубым голосом со странным акцентом:

— Это М. Преследую беглецов. Запрашиваю разрешения продолжить поиски. Прием.

Мы с Эммой обменялись напряженными взглядами.

— Запрещаю, М. Чистильщики прочешут территорию позже. Прием.

— Мальчишка, похоже, может как-то влиять на чистильщиков. Прочесывание может оказаться неэффективным.

«Чистильщики». Должно быть, он говорит о тварях. И он определенно говорит обо мне.

— Запрещаю! — через треск рявкнул голос. — Явитесь с докладом на акр немедленно или проведете этот вечер в яме, прием!

Тварь пробурчала в рацию: «Подтверждаю», и зашагала прочь.

— Мы должны проследить за ним, — заявила Эмма. — Он может привести нас к остальным.

— И прямиком в логово ко львам, — добавил Эддисон. — Хотя, полагаю, тут уже ничего не поделать.

Меня все еще трясло.

— Они знают, кто я, — произнес я еле слышно. — Они, должно быть, видели, что я сделал.

— Верно, — откликнулась Эмма. — И страх сбил с них спесь!

Я выпрямился и проводил взглядом тварь. Мужчина прошел через толпу, перепрыгнул заграждение и легкой рысью направился к припаркованной полицейской машине.

Мы проследили за ним до заграждения. Я огляделся, пытаясь представить следующий шаг похитителей. За нами была толпа, а впереди, за барьером, автомобили сновали по кварталу в поисках парковки.

— Может быть, наши друзья дошли сюда пешком, — предположил я, — а затем их посадили в машину.

Оживившись, Эддисон встал на задние лапы, чтобы заглянуть через заграждение:

— Точно! Вот оно! Смышленый парень!

— Ну и чему ты так радуешься? — поинтересовалась Эмма. — Если их увезли на машине, они могут быть уже где угодно!

— Тогда мы отправимся за ними куда угодно, — многозначительно произнес Эддисон. — Хотя, я сомневаюсь, что они так уж далеко. У моего старого хозяина был дом неподалеку, и я хорошо знаю эту часть города. Здесь рядом нет ни крупных портов, ни известных выездов из Лондона, зато есть несколько входов в петли. И наиболее вероятно, что их повезли именно в одну из них. Ну-ка поднимите меня!

Я поднял его, и с моей помощью он перебрался через заграждение, где принялся обнюхивать землю на другой стороне.

Через несколько секунд он снова взял след.

— Туда! — воскликнул он, указывая дальше по улице в сторону твари, которая уже села в полицейскую машину и тронулась с места.

— Похоже, нам придется прогуляться, — обратился я к Эмме. — Сможешь?

— Справлюсь, — ответила она, — правда, если мы найдем другую петлю в течение нескольких часов. Иначе я могу начать отращивать седые волосы и покрываться морщинами.

Она улыбнулась, как будто сказала что-то смешное.

— Я не позволю этому случиться, — заверил ее я.

Мы перепрыгнули через заграждение. Я обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на вход в метро.

— Ты видишь пустóту? — спросила Эмма.

— Нет. Я не знаю, где она. И это меня беспокоит.

— Давай будем беспокоиться об одной вещи за раз, — произнесла она.

* * *

Мы шли так быстро, как могла передвигаться Эмма, держась стороны улицы, все еще погруженной в утреннюю тень, стараясь не попадаться на глаза полиции и следуя за носом Эддисона. Мы миновали промышленную зону возле доков, где темная вода Темзы поблескивала в просветах между складами, затем попали в модный торговый квартал, где сияющие окнами малоэтажные жилые дома венчали сверкающие витринами магазины. Поверх их крыш мелькал купол собора Святого Павла, снова целый и невредимый, небо вокруг него было чистым и голубым. Все бомбы были сброшены, все бомбардировщики закончили свой полет: были подбиты, отправлены на свалки или в музеи, где они собирали пыль, покачиваясь на веревках, и где на них глазели школьники, для которых та война казалась такой же далекой, как и Крестовый поход. Для меня она была, буквально, вчера. Было трудно поверить в то, что это были те же самые, усеянные кратерами, затемненные улицы, по которым мы бежали, спасая свои жизни, только лишь прошлой ночью. Сейчас их было не узнать: торговые центры, словно возникли из пепла, как и люди, бродящие по ним, с опущенными головами и глазами, прикованными к экранам телефонов, с ног до головы облепленные логотипами. Настоящее казалось мне неожиданно странным, таким банальным и таким безумным. Я чувствовал себя одним из героев мифов, который выбрался из подземного царства, только для того, чтобы обнаружить, что мир наверху проклят точно так же, как и внизу.

А потом меня осенило: я вернулся! Я снова был в настоящем, и я попал в него без вмешательства мисс Сапсан… что, как предполагалось, было невозможным.

— Эмма? — позвал я. — Как я попал сюда?

Ее глаза продолжали изучать улицу впереди нас, высматривая проблемы.

— Куда, в Лондон? На поезде, дурачок.

— Нет, — понизил я голос. — Я имею в виду в настоящее. Ты говорила, что только мисс Сапсан может отправить меня обратно.

Она обернулась и, прищурившись, посмотрела на меня:

— Да, — произнесла она медленно. — Только она.

— Или это ты так думала.

— Нет. Только она. Я уверена в этом. Так это работает.

— Тогда как я попал сюда?

Она выглядела потерянной.

— Я не знаю, Джейкоб. Возможно…

— Сюда! — возбужденно воскликнул Эддисон, и мы прервались и побежали к нему. Он застыл в стойке, указывая вниз по улице, на которую мы только что повернули.

— Я чувствую множество следов странных людей, десятки и десятки следов, и они свежие!

— И что это означает? — спросил я.

— Что и остальных похищенных странных людей вели этим путем, не только наших друзей, — ответила Эмма. — Убежище тварей, должно быть, где-то недалеко.

— Недалеко отсюда? — изумился я. Квартал был утыкан закусочными быстрого питания и обшарпанными сувенирными лавками, а перед нами светилась неоновым светом витрина какой-то грязной забегаловки. — Я представлял себе что-нибудь… злее.

— Да, что-то вроде промозглого подземелья в мрачном замке, — кивнула Эмма.

— Или концлагеря, окруженного охраной и колючей проволокой, — добавил я. — В снегах. Как на рисунке у Горация.

— Мы еще можем найти такое место, — ответил Эддисон. — Помните, скорее всего, это вход в петлю.

На другой стороне улицы туристы фотографировались на фоне одной из традиционных красных телефонных будок. Они заметили нас и защелками камерами в нашу сторону.

— Эй! — закричала Эмма. — Никаких фото!

Люди начинали таращиться на нас. Вне толпы ряженых с конвента, мы сразу бросались в глаза.

— За мной, — прошипел Эддисон. — Все следы ведут сюда.

Мы поспешили следом за ним вниз по улице.

— Если бы только Миллард был здесь, — подал голос я, — он мог бы разведать тут все, без риска быть замеченным.

— Или если бы Гораций был здесь, он мог бы вспомнить свой сон, и это помогло бы нам, — откликнулась Эмма.

— Или найти нам новую одежду, — добавил я.

— Если мы не прекратим, я расплачусь, — произнесла Эмма.

Мы подошли к бурлящей жизнью пристани. Солнце сверкало в воде — узком ответвлении мутной Темзы, и группы туристов в козырьках от солнца и с сумками на поясах сходили и поднимались на борт нескольких больших лодок, каждая из которых предлагала мало чем отличающиеся экскурсии по Лондону.

Эддисон остановился:

— Их привели сюда, — сообщил он. — Похоже, что их посадили в лодку.

Его нюх привел нас сквозь толпу к ступеням, спускавшимся к воде. Твари, и в самом деле погрузили наших друзей в лодку, и теперь нам необходимо было последовать за ними, но на чем? Мы прошлись по пристани, в надежде найти подходящее судно.

— Тут ничего не годится, — проворчала Эмма. — Эти суда слишком большие и полны народа. Нам нужно что-нибудь маленькое, что-то, с чем можно управляться самим.

— Минуточку, — произнес Эддисон, его переносица задергался. Он побежал прочь, ведя носом по деревянным доскам. Мы прошли за ним через пристань и спустились по маленькому незаметному трапу, который туристы оставляли без внимания. Он вел к нижнему причалу, находящемуся под улицей, как раз на уровне воды. Вокруг никого не было, причал был пуст.

Здесь Эддисон остановился в глубокой задумчивости:

— Странные люди прошли этим путем.

— Наши странные? — спросила Эмма.

Он обнюхал причал и покачал головой:

— Не наши. Но здесь множество следов, новых и старых, свежих и стершихся, все вперемешку. Это часто используемый путь.

Причал перед нами сужался и исчезал в густой тени под основной пристанью.

— Часто используемый кем? — спросила Эмма, вглядываясь с тревогой в темноту. — Я никогда не слышала ни о каких входах в петлю под доками в Вапинге.

На это у Эддисона не было ответа. Нам оставалось только медленно двигаться дальше и узнать все самим, что мы и сделали, нервно шагнув в темноту. Когда наши глаза привыкли, нашему взору открылась еще одна пристань, полностью отличная от той, приветливой и солнечной, что была над нашими головами. Доски здесь были позеленевшими и гнилыми, а кое-где и выломанными. Стая крыс с писком пробежала через завал из консервных банок и перескочила на пришвартованный рядом с причалом древнего вида челн, покачивающийся на темной воде между двумя деревянными столбами, скользкими ото мха.

— Ну что ж, — произнесла Эмма. — Я думаю, на крайний случай сгодится и это…

— Но он кишит крысами! — ужаснулся Эддисон.

— Это ненадолго, — ответила Эмма, зажигая на ладони небольшой язычок пламени. — Крысы не слишком любят мою компанию.

Поскольку остановить нас, похоже, было некому, мы отправились к лодке, перескакивая с ноги на ногу между ненадежными на вид досками, и принялись отвязывать ее от причала.

— СТОЯТЬ! — прогремел раскатистый голос из лодки.

Эмма издала вопль, Эддисон взвизгнул, а у меня душа ушла в пятки. Человек, который сидел в лодке (и как мы до этого его не заметили?!) начал медленно вставать, вырастая дюйм за дюймом, пока не навис над нами. В нем было, по меньшей мере, семь футов роста, его массивная фигура была закутана в плащ, а лицо полностью скрывал темный капюшон.

— Я… Мне так жаль! — заикалась Эмма. — Мы просто… мы думали… что эта лодка…

— Многие пытались украсть у Шэрона! — прогремел человек. — Теперь их черепа служат домом для морских гадов!

— Клянусь, мы не пытались…

— Мы уже уходим, — пятясь, пискнул Эддисон, — простите, что побеспокоили вас, милорд.

— МОЛЧАТЬ! — проревел лодочник, одним гигантским шагом перешагивая с лодки на скрипнувшую пристань. — Любой, кто приходит за моей лодкой, должен ЗАПЛАТИТЬ!

Я был просто в ужасе, и когда Эмма крикнула: «БЕЖИМ!», — я уже поворачивался, чтобы броситься прочь. Мы сделали всего несколько шагов, когда моя нога проломила гнилые доски, и я полетел вниз лицом на причал. Я попытался встать, но нога провалилась в дыру до бедра, и я застрял, а к тому времени, как Эмма и Эддисон вернулись, чтобы помочь мне, было уже слишком поздно. Лодочник возвышался над нами и громко хохотал, его утробный смех гремел вокруг нас. Возможно, это была игра теней, но я мог поклясться, что видел, как крыса выпала из его капюшона, и еще одна выскользнула из его рукава, когда он медленно поднял руку.

— Отойди от нас, маньяк! — завопила Эмма, хлопая в ладоши, чтобы зажечь пламя.

Хотя огонь, который она сотворила, не смог прогнать тьму, царившую внутри капюшона лодочника (полагаю, даже солнцу это не удалось бы), при его свете мы смогли разглядеть, что он держит в своей вытянутой руке: это был не нож, и вообще не оружие. Это был клочок бумаги, зажатый между его длинным, белым указательным и большим пальцами.

Он протягивал его мне, низко нагибаясь, чтобы я мог дотянуться.

— Пожалуйста, — произнес он спокойно, — прочтите.

Я колебался:

— Что это?

— Цена. И кое-какая другая информация касательно моих услуг.

Дрожа от страха, я протянул руку и взял бумажку. Мы склонились над ней, чтобы прочитать при свете пламени Эммы.

Я посмотрел вверх на громадного лодочника:

— Это вы и есть? — произнес я неуверенно. — Вы… Шэрон?

— Собственной персоной, — ответил он вкрадчивым змеиным голосом, от которого у меня на шее встали дыбом волосы.

— О, моя Птица! Да ты напугал нас до полусмерти! — воскликнул Эддисон. — Неужели весь этот шум и злобный хохот действительно были необходимы?!

— Мои извинения. Я дремал, а вы меня напугали.

— Мы напугали тебя???

— На какое-то мгновение я подумал, что вы хотите украсть мою лодку, — хохотнул он.

— Ха-ха! — натянуто засмеялась Эмма. — Нет, мы просто… хотели убедиться, что она пришвартована как следует.

Шэрон обернулся и изучил внимательным взглядом челн, который был просто привязан к одному из деревянных столбов.

— Ну и как она вам? — спросил он, и тусклый белый полумесяц улыбки расплылся в тени его капюшона.

— В самом… полном порядке, — откликнулся я, наконец, выломав доску и высвобождая ногу из дыры. — Просто отличная, хм-м… швартовка.

— Я бы и сама не смогла завязать узел лучше, — добавила Эмма, помогая мне подняться на ноги.

— Кстати, — поинтересовался Эддисон. — Те, кто действительно посмел… они, в самом деле… ну…? — он посмотрел на темную воду и громко сглотнул.

— Неважно, — ответил лодочник. — Теперь, когда вы меня разбудили, я полностью к вашим услугам. Что я могу для вас сделать?

— Нам необходимо арендовать вашу лодку, — заявила Эмма твердо. — Для личного пользования.

— Этого я позволить не могу, — ответил Шэрон. — Я всегда управляю ей сам.

— Что ж, очень жаль! — воскликнул Эддисон, с готовностью разворачиваясь, чтобы уйти.

Эмма ухватила его за ошейник:

— Погоди! — прошипела она. — Мы еще не закончили.

Она мило улыбнулась лодочнику:

— Видите ли, мы узнали, что очень много странных людей прошли через это…

Она огляделась, пытаясь подобрать нужное слово.

— … место. Это потому, что здесь рядом вход в петлю?

— Понятия не имею, о чем вы, — произнес Шэрон равнодушно.

— Ладно, да, конечно вы не можете просто признать это. Я полностью понимаю. Но с нами вы можете не таиться. Очевидно же, что мы…

Я толкнул ее локтем:

— Эмма, нет!

— Почему нет? Он уже видел, как пес говорит, а я делаю пламя. Если мы не можем говорить открыто…

— Но мы не знаем, что он тоже, — возразил я.

— Конечно, он тоже, — ответила она и повернулась к Шэрону. — Вы ведь тоже, не так ли?

Лодочник бесстрастно взирал на нас.

— Он ведь тоже? — спросила Эмма у Эддисона. — Ты можешь это у него учуять?

— Нет, не совсем.

— Ну, полагаю, это нет так важно, поскольку уж он не тварь, — она пристально взглянула на Шэрона. — Вы ведь нет?

— Я — бизнесмен, — произнес тот ровным голосом.

— Который привык встречать говорящих собак и девушек, зажигающих руками пламя, — уточнил Эддисон.

— При моей работе с кем только не приходится встречаться.

— Я перейду сразу к делу, — сказал я, отряхивая воду сначала с одной ноги, потом с другой. — Мы ищем наших друзей. Мы думаем, что они могли пройти этим путем час назад или около того. В основном дети, несколько взрослых. Один — невидимый, один мог парить в воздухе…

— Их трудно было бы не заметить, — добавила Эмма. — Их вела под дулами автоматов группа тварей.

Шэрон скрестил руки на груди в виде большой, черной буквы «Х»:

— Как я уже сказал, люди разного сорта нанимают мою лодку, и все они полагаются на мое абсолютное благоразумие. Я не обсуждаю свою клиентуру.

— Да неужели? — отозвалась Эмма. — Извините, мы на минуточку.

Она отвела меня в сторону и зашептала мне на ухо:

— Если он не начнет говорить, я очень сильно разозлюсь.

— Не делай глупостей, — прошептал я в ответ.

— Почему? Ты, в самом деле, поверил в эту чушь про черепа и морских гадов?

— Ну, вообще-то, да. Я знаю, он — негодяй, но…

— Негодяй?! Да он практически признался, что водит дела с тварями! Возможно, он и сам тварь!

— … но он полезный негодяй. У меня такое чувство, что он прекрасно знает, куда отвезли наших друзей. Надо всего лишь задавать правильные вопросы.

— Тогда валяй, — проворчала она сердито.

Я повернулся к Шэрону и спросил с улыбкой:

— Что вы можете рассказать про ваши туры?

Он тут же оживился:

— Наконец-то, тема, на которую я могу говорить свободно. И у меня здесь как раз есть кое-какая информация.

Он стремительно развернулся и подошел к ближайшему столбу. К столбу была прибита полка, на которой был выставлен череп, одетый в старомодный авиаторский наряд: кожаный шлем, летные очки и залихватски наброшенный вязаный шарф. В зубах череп зажимал несколько буклетов, один из которых Шерон выдернул и подал мне. Это была слащавая рекламная брошюра для туристов, которая выглядела так, словно была отпечатана, когда еще мой дед был мальчишкой. Пока я листал ее, Шерон откашлялся и начал:

— Давайте посмотрим. Семьям очень нравится пакет «Голод и Пламя»… Утром мы отправляемся вверх по реке, чтобы посмотреть, как катапульты викингов мечут больных овец за городские стены, затем мы перекусываем чудным готовым обедом в упаковке и возвращаемся вечером во время Великого пожара 1666 года, с наступлением темноты это истинное наслаждение для глаз, когда огни отражаются в воде, очень красиво. Или, если у вас всего пара свободных часов, у нас есть очаровательная прогулка к виселицам в Доке Казней, прямо на закате, очень популярно среди молодоженов, где вы услышите, как самые отъявленные сквернословы среди пиратов произносят красочные речи перед тем, как их вздернут. За небольшую плату вы можете даже сфотографироваться с ними.

Внутри брошюры были картинки с улыбающимися туристами, наслаждающимися всеми теми зрелищами, которые он описывал. Последняя страница содержала фотографию одного из клиентов Шэрона, позирующего с шайкой угрюмого вида пиратов, с ножами и ружьями наперевес.

Еще один довольный покупатель.

— Странные люди занимаются этим ради развлечения? — изумился я.

— Это пустая трата времени, — прошептала Эмма, тревожно оглядываясь. — Держу пари, он просто тянет время до того, как здесь появится очередной патруль тварей.

— Я так не думаю, — откликнулся я. — Погоди…

Шэрон чесал дальше, словно и не слышал нас.

— … и вы увидите головы различных безумцев, расставленные на пиках, пока мы будем проплывать под Лондонским мостом! И последняя и самая востребованная наша экскурсия, которая является также моей любимой. Но… а, да ладно, не берите в голову, — он наигранно засмущался, взмахнув ладонью, — если подумать, я сомневаюсь, что вам будет интересно в Акре Дьявола.

— Почему? — спросила Эмма. — Слишком милое и приятное место?

— Вообще-то, это довольно нехорошее место. Совершенно неподходящее для детей…

Эмма топнула ногой так, что затряслась вся прогнившая пристань:

— Это туда забрали наших друзей, да?! — закричала она. — Так ведь?!

— Не горячитесь, мисс. Ваша безопасность — это моя основная забота.

— Хватит дразнить нас, и скажи, что там!

— Ладно, если вы настаиваете…, — Шэрон издал длинный вздох человека, погрузившегося в теплую ванну, и потер обветренные руки, как будто одна мысль об этом доставляла ему удовольствие. — Гадкие вещи. Ужасные вещи. Гнусные вещи. Все что душа пожелает, при условии, что вы любите все гадкое, ужасное и гнусное. Я часто мечтаю о том, что однажды отложу свое весло и отправлюсь туда на покой, возможно, открою небольшую скотобойню на Склизкой улице.

— Как, еще раз, вы сказали, называется то место? — спросил Эддисон.

— Акр Дьявола, — произнес лодочник мечтательно.

Эддисон содрогнулся всем телом:

— Я знаю о нем, — произнес он мрачно. — Это ужасное место. Самые порочные и опасные трущобы во всей лондонской истории. Я слышал рассказы о том, как странных животных привозили туда в клетках и заставляли драться в кровавых забавах. Медвегримов стравливали с эму-рафами, шимпорогов — с огненными козлами… родителей — с собственными детьми! Заставляли калечить и убивать друг друга на потеху кучке чокнутых странных.

— Омерзительно, — поморщилась Эмма. — Что за странные люди могут в таком участвовать?

Эддисон печально покачал головой:

— Преступники… наемники… изгнанники.

— Но в странном мире нет преступников! — воскликнула Эмма. — Любого странного, признанного виновным, наша охрана отправляет в петлю наказания!

— Как мало ты знаешь о своем собственном мире, — промолвил лодочник.

— Злоумышленника нельзя отправить за решетку, если он не пойман, — объяснил Эддисон. — Если он сбежит в петлю подобную этой: без закона, без правительства.

— Звучит как ад, — откликнулся я. — Почему кто-то захочет отправиться туда добровольно?

— Что ад для одного, — изрек лодочник, — рай для другого. Это последнее по настоящему свободное место. Место, где ты можешь купить что угодно, продать что угодно…

Он наклонился ко мне и понизил голос:

— Или спрятать что угодно.

— Вроде похищенных имбрин и странных детей? — спросил я. — Вы к этому клоните?

— Я ничего такого не говорил, — пожал плечами лодочник, занятый крысой, высунувшейся из-под подола его плаща. — Кыш отсюда, Перси, папочка работает.

Пока он осторожно убирал крысу в сторону, мы с Эммой и Эддисоном собрались в кружок.

— Что вы думаете? — прошептал я. — Может это… дьявольское место… и в самом деле быть тем, куда отвезли наших друзей?

— Ну, они должны держать своих пленников в петле, и довольно старой, — задумалась Эмма. — В противном случае, большинство из нас состарится и умрет через день или два…

— Но какая разница тварям, умрем мы или нет? — возразил я. — Они хотят лишь украсть наши души.

— Возможно, но они не могут позволить умереть имбринам. Они им нужны, чтобы воссоздать эксперимент 1908 года. Помнишь безумный план тварей?

— Вся та чушь, о которой болтал Голан. Бессмертие и власть над миром…

— Ага. А они похищают имбрин уже несколько месяцев, и им требуется место, чтобы содержать их, где они не превратятся в сморщенные сухофрукты, так ведь? Значит — довольно старая петля. Восемьдесят, сто лет, по меньшей мере. И если Акр Дьявола действительно такое беззаконное гнездо порока…

— Так и есть, — подтвердил Эддисон.

— … тогда это просто идеальное место для тварей, чтобы прятать своих пленников.

— И к тому же это в самом сердце Лондона, — добавил Эддисон. — Прямо у всех под носом. Смышленые маленькие паршивцы…

— Значит, решено, — подытожил я.

Эмма энергично шагнула к Шэрону:

— Мы возьмем три билета в это омерзительное, ужасное место, про которое вы рассказали, пожалуйста.

— Будьте абсолютно, абсолютно уверены, что это то, чего вы действительно хотите, — произнес лодочник. — Невинные овечки вроде вас не всегда возвращаются из Акра Дьявола.

— Мы уверены, — ответил я.

— Что ж, очень хорошо. Но не говорите, что я вас не предупреждал.

— Только одна загвоздка, у нас нет трех золотых монет, — сообщила Эмма.

— Это правда? — Шэрон сложил свои длинные пальцы домиком и испустил глубокий вздох, который обдал нас запахом открытой могилы. — Обычно я настаиваю на плате вперед, но сегодня утром я чувствую прилив великодушия. Я нахожу ваш смелый оптимизм очаровательным. Будете мне должны.

А затем он рассмеялся так, будто знал, что мы ни за что не выживем, чтобы отплатить ему, и, отступив в сторону, взмахнул облаченной в плащ рукой в направлении своей лодки:

— Добро пожаловать на борт, дети.

Глава Вторая

До того как мы поднялись на борт, Шэрон устроил целое представление, отлавливая по лодке шесть извивающихся крыс, словно свободное от паразитов путешествие было роскошью, позволенной только Очень Важным Странным Персонам. Затем он подал Эмме руку и помог ей перешагнуть с пристани в лодку. Мы все трое уселись рядом на простой деревянной скамье. Пока Шэрон отвязывал лодку от причала, я гадал, — доверять ему было просто неразумным поступком или это уже пересекало границу, за которой начиналось безрассудство, как если бы лечь спать посреди дороги.

Проблема с границей между «просто неразумно» и «полнейшая глупость» состоит в том, что ты зачастую не знаешь, на какой ты стороне, пока не становится слишком поздно. К тому моменту, когда все устроится, и у тебя появится время, чтобы соображать, все кнопки уже нажаты, самолет покинул ангар, или, в нашем случае — лодка отчалила от пристани. И когда я смотрел, как Шэрон отталкивается от причала ногой, голой ногой, которая, как я заметил, была не совсем человеческой: с длинными, как сосиски, пальцами и толстыми желтыми ногтями, которые загибались как когти; я осознал с гнетущей уверенностью, с какой стороны были мы, и что сделать что-либо было уже слишком поздно.

Шэрон дернул пусковой шнур на маленьком подвесном моторе, и тот кашлянул и затарахтел, выпустив облачко синего дыма. Поджав свои примечательные ноги, он опустился в созданное его плащом озеро черной ткани. Он прибавил газу и вывел нас из-под пристани, через лес из призрачно маячивших в полумраке деревянных опор, в теплый дневной свет. Затем мы вошли в канал, искусственный приток Темзы, с возвышающимися по обеим сторонам стеклянными зданиями и качающимися на волнах судами, которых было больше, чем игрушек в ванне малыша: здесь были и карамельно-красные буксиры, и широкие плоские баржи, и туристические лодки, чьи верхние палубы кишели экскурсантами, вышедшими подышать свежим воздухом. Странно, но ни один из них не направил фотоаппарат, да и вообще не заметил тарахтящего мимо них необычного судна, с ангелом смерти у руля, двумя забрызганными кровью детьми на сиденье и собакой в очках, свесившей морду за борт. Что было, пожалуй, и к лучшему. Зачаровал ли Шэрон свою лодку, так что только странные люди могли ее видеть? Я решил поверить, что это именно так, потому что спрятаться на ней, случись такая нужда, все равно было негде.

Разглядывая ее при ярком дневном свете, я заметил, что лодка была очень простой, за исключением искусно вырезанной фигуры, возвышающейся на носу. По форме она напоминала толстую, покрытую чешуей змею, мягко изогнутую в виде английской буквы «S», только там, где должна была быть голова, располагался уставившийся вперед глаз, лишенный век и огромный как арбуз.

— Что это? — спросил я, проводя рукой по отполированной поверхности.

— Тис, — крикнул Шэрон через шум мотора.

— Что?

— Это то, из чего это сделано.

— Нет, для чего это нужно?

— Чтобы видеть, — ответил он раздраженно.

Шэрон прибавил оборотов, возможно чтобы просто отделаться от моих вопросов, и когда мы набрали скорость, нос лодки легонько приподнялся над водой. Я глубоко вздохнул, наслаждаясь солнцем и ветром, бьющим мне в лицо, а Эддисон оперся на борт передними лапами и вывалил наружу язык, выглядя счастливее, чем я когда-либо его видел.

Просто чудесный день, чтобы отправиться в ад.

— Знаешь, я думала о том, как ты попал сюда, — подала голос Эмма. — Как ты вернулся в настоящее.

— Хорошо, — откликнулся я. — И что ты думаешь?

— Есть только одно объяснение, которое имеет хоть какой-то смысл, хотя и чертовски слабый. Когда мы были в туннелях со всеми этими тварями, и мы перешли в настоящее, причина, по которой ты перешел с нами, а не продолжил идти в тысяча-восемьсот-каком-то году в одиночестве, это то, что мисс Сапсан была где-то рядом и помогла тебе перейти, и так, что никто не заметил этого.

— Я не знаю, Эмма, это кажется…, — я колебался, не желая прозвучать грубо. — Ты думаешь, она пряталась в туннеле?

— Я просто говорю, что это возможно. Мы понятия не имеем, где она.

— Твари захватили ее. Каул признался в этом.

— С каких это пор ты веришь всему, что говорят твари?

— Я им и не верю, — отозвался я. — Но раз уж Каул так хвастался ее поимкой, думаю, он, вероятно, говорил правду.

— Возможно… или он сказал так, чтобы сломить наш дух и заставить выбросить белый флаг. Он пытался убедить нас сдаться своим солдатам, помнишь?

— Верно, — я нахмурился. Мой мозг уже начало клинить от всех возможных вариантов. — Хорошо, допустим, что мисс С была с нами в туннеле. Но зачем ей надо было так трудиться отправлять меня в настоящее в качестве пленника тварей. Мы ведь были уже на полпути к извлечению второй души. Я бы лучше застрял в той петле.

Какое то мгновение Эмма выглядела по-настоящему озадаченной. Затем ее лицо просветлело, и она произнесла:

— Если только мы с тобой не должны спасти всех остальных. Может быть это все — часть ее плана.

— Но откуда она могла знать, что мы сбежим от тварей?

Эмма покосилась на Эддисона.

— Может у нее были помощники, — прошептала она.

— Эм, эта гипотетическая цепочка событий становится все более маловероятной, — я перевел дыхание, аккуратно подыскивая нужные слова. — Я знаю, ты хочешь верить, что мисс Сапсан где-то там, на свободе, наблюдает за нами. Я тоже хочу…

— Я хочу этого до боли, — призналась она.

— Но если бы она была на свободе, разве она не связалась бы как-нибудь с нами? И если он в этом замешан, — сказал я тихо, кивком указав на Эддисона, — разве он не упомянул бы об этом?

— Нет, если он поклялся хранить тайну. Возможно, это слишком опасно, рассказывать кому-либо, даже нам. Если бы мы знали о местонахождении мисс Сапсан, и кто-то знал, что мы знаем, мы могли бы выдать его под пытками…

— А он не мог бы? — произнес я чуть громче, чем следовало бы, и пес поднял голову и взглянул на нас, его брылы надувались, а высунутый язык смешно хлопал на ветру.

— Эй, вы там! — крикнул он. — Я уже насчитал пятьдесят шесть рыб, хотя одна или две могли быть утонувшим мусором. А о чем вы шепчетесь?

— О, ни о чем, — отозвалась Эмма.

— Почему-то я в этом сомневаюсь, — пробормотал он, но его инстинкты быстро возобладали над его подозрительностью, и секундой позже он взвизгнул: «Рыба!», и его внимание снова переключилось на воду.

«Рыба… рыба… мусор… рыба…»

Эмма невесело улыбнулась:

— Это совершенно безумная идея, я знаю. Но мой мозг — это генератор обнадеживающих мыслей.

— Я так рад, — произнес я. — Мой — генератор самых мрачных сценариев.

— Что ж, мы нужны друг другу.

— Да. Но, я думал, мы уже и так это знаем.

Мерное покачивание лодки толкало нас то друг к другу, то в стороны, то снова друг к другу.

— Уверены, что не хотите отправиться в романтический круиз? — подал голос Шэрон. — Еще не поздно передумать.

— Совершенно уверены, — отозвался я. — Мы на задании.

— Тогда предлагаю вам открыть ящик, на котором вы сидите. Вам понадобится то, что внутри, когда мы будем совершать переход.

Мы откинули верх скамьи и увидели большой кусок брезента.

— Для чего это? — спросил я.

— Чтобы укрываться, — ответил Шэрон и повернул лодку в еще более узкий канал, заключенный между рядами новых, дорого выглядящих многоквартирных домов.

— Я способен скрывать вас от посторонних глаз до некоторых пор, но защита, которую я могу предложить, не работает внутри Акра, а сомнительные личности имеют склонность следить за входом в поисках легкой добычи. А вы, уж точно, легкая добыча.

— Я так и знал, что это твоих рук дело, — воскликнул я. — Ни один турист даже не взглянул на нас.

— Наблюдать, как совершаются исторические злодеяния безопаснее, когда их участники не могут увидеть тебя в ответ, — ответил он. — Я же не могу позволить, чтобы моих клиентов захватили налетчики викингов? Представьте, какие будут рецензии!

Мы быстро приближались к своего рода туннелю — закрытому сверху участку канала, около ста футов длиной, поверх которого возвышалось массивное здание, что-то вроде склада или старой мельницы. На дальнем конце сиял полукруг голубого неба и сверкающей воды. Между «здесь» и «там» была только тьма. Это было похоже на вход в петлю больше, что что-либо виденное мной ранее.

Мы вытащили наружу брезент, который был таким огромным, что закрыл пол-лодки. Эмма легла рядом со мной, и мы устроились под ним, натянув край до подбородков, словно одеяло. Когда лодка скользнула в темноту под мостом, Шэрон заглушил мотор и спрятал его под другим, меньшим куском брезента. Затем он встал, разложил телескопический шест, погрузил его в воду, пока тот не коснулся дна, и начал толкать нас вперед длинными бесшумными гребками.

— Кстати, — спросила Эмма, — от каких «сомнительных личностей» мы прячемся? Тварей?

— В странном мире много и других дурных вещей, кроме ваших ненавистных тварей, — ответил Шэрон, его голос раскатился гулким эхом по каменному туннелю. — Лицемер, притворяющийся другом, может быть так же опасен, как и явный враг.

Эмма вздохнула:

— Ты всегда выражаешься так туманно?

— Головы! — рявкнул он. — Ты тоже, пес.

Эддисон с сопением исчез под брезентом, и мы потянули за край, накрываясь с головой. Внутри было темно, жарко и сильно воняло машинным маслом.

— Вы боитесь? — прошептал Эддисон в темноте.

— Не особенно, — отозвалась Эмма. — А ты, Джейкоб?

— Так, что сейчас меня стошнит. Эддисон?

— Конечно же, нет, — ответил он. — Пугливость не свойственна моей породе.

Но затем он втиснулся между мной и Эммой, и я почувствовал, как дрожит все его тело.

* * *

Некоторые переходы быстрые и ровные, словно мчишься по автостраде, но в этот раз нас трясло как на разбитой, полной ям, дороге, затем наклонило на крутом вираже, а потом будто скинуло вниз с обрыва, и все это в кромешной тьме. Когда это, наконец, закончилось, голова у меня кружилась и гудела. Я задумался, какие невидимые механизмы делают одни переходы труднее, чем другие. Может, они соответствовали пункту назначения, тогда, судя по ощущениям, мы неслись по бездорожью в дикую глушь.

— Мы на месте, — объявил Шэрон.

— Все в порядке? — спросил я, нашаривая в темноте руку Эммы.

— Мы должны вернуться, — простонал Эддисон. — Я оставил мои почки на той стороне.

— Помолчите, пока я не найду более-менее безопасное место, чтобы высадить вас, — рявкнул Шэрон.

Удивительно, каким острым становится ваш слух, когда вы не можете воспользоваться зрением. Пока я тихо лежал под брезентом, меня загипнотизировали звуки проплывающего мимо нас живого мира. Поначалу был слышен только плеск шеста Шэрона, но вскоре к нему добавились и другие звуки, все они смешивались в моей голове, рисуя перед глазами полную деталей картину. Мерные шлепки дерева по воде были вызваны, я представил, веслами проплывающей рядом лодки, доверху набитой рыбой. Я вообразил себе, как женщины, крики которых я слышал, высунулись из окон смотрящих друг на друга домов, развешивая на веревках белье и обмениваясь сплетнями. Впереди раздавался громкий детский смех и собачий лай, а вдалеке я смог различить голоса, распевающие под ритм молотков: «Внемли звону молотков! Внемли стуку гвоздей!». Тут же мне представились храбрые трубочисты в цилиндрах, скачущие вприпрыжку по улице, полной грубого очарования, и люди, которые собираются вместе, чтобы преодолеть все невзгоды в жизни, перемигиваясь и попевая песни.

Я ничего не мог с этим поделать. Все, что я знал о викторианских трущобах, я выучил из дешевой версии мюзикла про Оливера Твиста. Когда мне было двенадцать, я участвовал в любительской постановке, я был Сиротка Номер Пять, если хотите знать, и страдал такой жуткой боязнью сцены в ночь перед выступлением, что изобразил желудочный грипп и просмотрел всю пьесу из-за кулис, в костюме, с ведром между коленями.

Как бы то ни было, именно такая картина нарисовалась в моей голове до того, как я заметил маленькую дырку в брезенте возле моего плеча, не иначе прогрызенную крысами, и, подвинувшись немного, понял, что могу сквозь нее подглядывать. В течение нескольких секунд веселый, навеянный мюзиклом пейзаж, который я представлял, расплылся как на картине Сальвадора Дали. Первым ужасом, представшим моим глазам, были дома, расположенные по обеим сторонам канала, хотя назвать их домами было бы слишком громко. Нигде в их провисшей и прогнившей архитектуре не было ни единой прямой линии. Они ссутулились, словно шеренга изнуренных солдат, заснувших на посту; похоже, единственное, что удерживало их от того, чтобы не свалиться в воду, была плотность, с которой они стояли, это и строительный раствор из черно-зеленой грязи, густо нанесенный на их нижнюю треть жирными слоями. На каждом покосившемся крыльце стояла деревянная, похожая на гроб, коробка, но только когда до моего слуха донеслось громкое кряхтение из одной из них, и я увидел, как что-то полетело оттуда в воду, я сообразил, что это было, и что шлепающие звуки, которые я слышал ранее, издавали вовсе не весла, а уборные, которые и были повинны в той самой грязи, что не давала им упасть.

Кричащие что-то друг другу через канал женщины, действительно, высовывались из расположенных напротив окон, как я и представлял, но они не развешивали белье и уж точно не обменивались сплетнями, по крайней мере, уже нет; теперь они обменивались угрозами и оскорблениями. Одна из них размахивала разбитой бутылкой и пьяно хохотала, в то время как вторая награждала ее эпитетами, которые я едва мог разобрать («Да т’ж черт’ва в’нючая швабра, за фартинг с’мим дь’ялом спать г’това!»), что, если я правильно ее понял, звучало странно, учитывая, что сама она была обнажена по пояс, и ей, похоже, было все равно, что это кто-то видит. Обе остановились, чтобы свистнуть Шэрону, пока мы проплывали под ними, но он проигнорировал их.

Желая поскорее стереть эту картинку из моей головы, я только заменил ее другой, еще худшей: впереди нас шайка детей сидела, болтая ногами, на хлипком мосту, перекинутом через канал. Они раскачивали над водой собаку за привязанную к ее задним ногам веревку, макая бедное существо в воду, и гоготали, когда ее отчаянный лай превращался в пузыри. Я боролся с желанием вскочить и наорать на них. Хорошо хоть Эддисон не мог их видеть, иначе никакие уговоры не удержали бы его от того, чтобы не броситься на них, оскалив зубы, и не выдать нас.

— Я вижу, чем ты там занимаешься, — пробормотал Шэрон. — Если хочешь оглядеться, подожди, мы вот-вот доберемся до самого худшего.

— Ты что, подглядываешь? — прошептала Эмма, пихая меня в бок.

— Возможно, — ответил я, не прерывая своего занятия.

Лодочник шикнул на нас. Вытянув шест из воды, он открыл его верхушку, в которой оказалось короткое лезвие, затем поднял его и перерезал веревку, пока мы проплывали мимо. Собака плюхнулась в воду и благодарно погребла прочь, а мальчишки, завывая от злости, принялась швырять в нас все, что попалось под руку. Шэрон продолжил грести, игнорируя их, как и тех леди, пока яблочный огрызок не пролетел в дюйме от его головы. Он вздохнул, повернулся и спокойно сдвинул назад свой капюшон, достаточно для того, чтобы мальчишки могли увидеть его, а я — нет.

Что бы они не увидели, это явно напугало их до полусмерти, потому что все они бросились с криками наутек, один из них так быстро, что споткнулся и упал в зловонную воду. Посмеиваясь про себя, Шэрон поправил капюшон и снова повернулся вперед.

— Что произошло? — встревожено спросила Эмма. — Что это было?

— Приветствие от Акра Дьявола, — ответил Шэрон. — Итак, если вам интересно посмотреть, куда мы попали, можете немного приоткрыть лица, и я попытаюсь устроить вам достойную трех золотых экскурсию за то время, которое осталось.

Мы сдвинули брезент до наших подбородков, и оба, Эмма и Эддисон, издали вздох: Эмма, я думаю, от вида, а Эддисон, судя по его сморщенному носу, от запаха. Он был просто нереальным, словно вокруг нас варился суп из канализационных стоков.

— Вы привыкните, — бросил Шэрон, прочитав все по моему скривленному лицу.

Эмма сжала мою руку и простонала:

— Ох, это ужасно…

И это действительно было ужасно. Теперь, когда я смотрел двумя глазами, это место выглядело еще более адским. Фундаменты домов разлагались в кашу. Безумные деревянные мостики, некоторые не шире доски, пересекали канал подобно спутанной «кошачьей колыбели», а его вонючие берега были завалены кучами мусора и буквально шевелились от разнообразной живности, копошащейся в них. Единственными цветами были оттенки черного, желтого и зеленого, цвета флага грязи и гниения, но черного было больше всего. Черный присутствовал на каждой поверхности, покрывал каждое лицо, расчерчивал небо столбами дыма, поднимающимися из дымоходов и зловеще маячивших вдалеке труб фабрик, которые возвещали о себе ежеминутными громовыми раскатами, низкими и первобытными, как барабаны войны, и такими мощными, что от них дребезжали все, до сих пор не разбитые, окна.

— Это, друзья мои, Акр Дьявола, — начал Шэрон, его змеиный голос звучал достаточно громко, чтобы только мы слышали его. — Фактическое население — семь тысяч двести шесть, официальное население — ноль. Отцы города, в своей мудрости, отказываются даже признавать его существование. Эта чарующая водная гладь именуется Тифозная Канава, а отходы фабрик, нечистоты и трупы животных, которые постоянно плывут по ней, источник не только этого обворожительного благоухания, но также эпидемий, вспыхивающих с такой регулярностью, что по ним можно сверять часы, и таких фееричных, что вся эта территория получила второе название — Столица Холеры.

— И все же…, — он поднял закутанную в черную ткань руку и указал на девочку, опускающую в воду ведро. — Для многих из этих несчастных душ, это служит и стоком и источником.

— Она же не собирается это пить! — ужаснулась Эмма.

— Через пару дней, когда тяжелые частицы осядут, она выберет самую чистую воду сверху.

Эмма содрогнулась:

— Нет…

— Да. Просто жуть, — произнес Шэрон небрежно, и продолжил сыпать фактами, словно зачитывая из книги. — Основными занятиями жителей являются сбор мусора и заманивание незнакомцев в Акр, с целью стукнуть их по голове дубинкой и ограбить. Развлекаются тут тем, что глотают любую горючую жидкость, что имеется под рукой, да орут песни во все горло. Главные предметы экспорта — плавильный шлак, костная мука и нищета. Наиболее известные достопримечательности включают…

— Это не смешно, — перебила его Эмма.

— Прошу прощения?

— Я сказала, это не смешно! Эти люди страдают, а ты отпускаешь шуточки по этому поводу!

— Я не отпускаю шуточки, — произнес Шэрон высокомерно. — Я снабжаю вас ценной информацией, которая может спасти ваши жизни. Но если вы предпочитаете погрузиться в эти джунгли, пребывая в коконе невежества…

— Нет, не предпочитаем, — вмешался я. — Она извиняется. Пожалуйста, продолжай.

Эмма бросила на меня недовольный взгляд, и я ответил ей тем же. У нас не было времени на споры о политкорректности, даже если слова Шэрона звучали несколько бессердечно.

— Говорите потише, ради Аида, — прошипел Шэрон раздраженно. — Так вот, как я уже говорил, наиболее известные достопримечательности включают в себя Тюрьму для беспризорников имени Святого Ратледжа, дальновидное заведение, которое изолирует сирот еще до того, как у них появится возможность совершить какое-либо преступление, таким образом спасает общество от огромных затрат и хлопот; Приют Святого Варнавы для умалишенных, шарлатанов и лиц, склонных к преступлениям, который действует на добровольной основе, лечит приходящих больных и почти всегда пустует; ну и Дымящаяся улица, которая уже восемьдесят семь лет пребывает в огне из-за подземного пожара, который никто так и не удосужился потушить. А! — произнес он, указав на чернеющий промежуток между домами на берегу. — Вот как раз один ее конец, который, как вы видите, выгорел дотла.

Несколько мужчин работали на прогалине, сколачивая деревянную раму, как я предположил, восстанавливая один из домов. Когда мы проплывали мимо, они остановились и громко поприветствовали Шэрона, на что тот коротко махнул рукой в ответ, словно слегка смутившись.

— Твои друзья? — спросил я.

— Дальние родственники, — пробормотал он. — Сооружение виселиц — наше семейное ремесло…

— Чего сооружение? — переспросила Эмма.

Прежде, чем он успел ответить, мужчины возобновили работу, громко распевая в такт взмахам молотков:

«Внемли звону молотков! Внемли стуку гвоздей! Что за отрада, виселицу строить — лекарство от всех хворей!»

Если бы я не был в таком ужасе, я бы, наверное, рассмеялся.

* * *

Мы медленно плыли все дальше по Тифозной Канаве. Словно ладони, смыкающиеся вокруг нас, она, казалось, сужалась с каждым гребком шеста Шэрона, иногда настолько, что пешеходные мостики, переброшенные через нее, становились не нужны; можно было запросто перепрыгнуть канал с одной крыши на другую, серое небо превратилось в узкую щель между ними, погрузив все внизу в густой сумрак. Все это время Шэрон болтал без остановки, словно оживший учебник. Всего за несколько минут он умудрился коснуться последних модных тенденций Акра Дьявола (очень популярны украденные парики, продетые через шлевки), его валового внутреннего продукта (стабильный отрицательный прирост), и истории его основания (предприимчивыми чудаковатыми фермерами в начале двенадцатого века). Он только-только приступил к памятникам архитектуры, когда Эддисон, который все это время ерзал у меня под боком, наконец, прервал его.

— Ты, похоже, знаешь все факты до последнего об этой чертовой дыре, за исключением тех, что хоть отдаленно могли бы нам пригодиться.

— Например? — спросил Шэрон, явно теряя терпение.

— Кому мы можем здесь доверять?

— Абсолютно никому.

— Как мы можем найти странных, которые живут в этой петле? — спросила Эмма.

— Вам этого не захочется.

— Где твари держат наших друзей? — спросил я.

— Знать такое — вредно для бизнеса, — невозмутимо ответил Шэрон.

— Тогда высади нас из этой проклятой посудины, и мы приступим к их поиску самостоятельно! — заявил Эддисон. — Мы тратим драгоценное время, а твой бесконечный монолог уже усыпил меня. Мы наняли лодочника, а не училку.

Шэрон возмущено фыркнул:

— Мне следовало бы утопить вас в Канаве за подобную грубость, но тогда я никогда не получу тех золотых монет, что вы мне должны.

— Золотые монеты! — почти выплюнула от отвращения Эмма. — А как же благополучие твоих сородичей — странных?! Как же преданность?!

Шэрон хмыкнул:

— Если бы я беспокоился о таких вещах, я давно был бы мертв.

— И всем стало бы только лучше, — пробормотала Эмма и отвернулась.

Пока мы разговаривали, щупальца тумана начали извиваться вокруг нас. Он совсем не походил на серый влажный туман Кэрнхолма, он был жирный, желто-коричневый, цветом и плотностью напоминавший тыквенный суп. Его внезапное появление, похоже, встревожило Шэрона, и пока путь впереди затягивало дымкой, он постоянно вертел головой, словно ожидая с любой стороны неприятностей или же пытаясь найти, куда нас высадить.

— Черт, черт, черт, — пробормотал он. — Это плохой знак.

— Это всего лишь туман, — возразила Эмма. — Мы не боимся какого-то тумана.

— Я тоже, — отозвался Шэрон, — но это не туман. Это мгла, и это человеческих рук дело. Скверные вещи творятся во мгле, и мы должны убраться из нее так быстро как можем.

Он прошипел нам, чтобы мы накрылись, и мы послушались. Я вернулся к дырке в брезенте. Мгновением позже из мглы вынырнула лодка и проплыла борт о борт с нами в противоположном направлении. Мужчина сидел на веслах, а женщина была на сиденье, и хотя Шэрон произнес «доброе утро», они только уставились на него и продолжали пристально смотреть, пока не миновали нас, и мгла не поглотила их снова. Ворча себе под нос, Шэрон подвел нас к левому берегу, к небольшому причалу, который я едва различал в тумане. Но когда мы услышали звук шагов по деревянным доскам и приглушенный шепот нескольких голосов, Шэрон налег на свой шест и резко развернул нас обратно.

Мы двигались зигзагами от одного берега к другому, в поисках места для высадки, но всякий раз, когда мы приближались, Шэрон видел что-то, что ему не нравилось, и поворачивал снова.

— Стервятники, — бормотал он. — Стервятники повсюду…

Сам я не видел ничего, до тех пор, пока мы не подплыли к провисшему мосту и шагающему по нему человеку. Пока мы медленно проплывали под мостом, человек остановился и посмотрел на нас. Он открыл рот и глубоко вдохнул, собираясь позвать на помощь, как я подумал, но вместо голоса из его рта в нашем направлении вырвалась струя плотного желтого дыма, будто вода из пожарного шланга.

Я запаниковал и задержал дыхание. Что если это ядовитый газ? Но Шэрон не прикрывал лица и не доставал маску, он просто бормотал: «Черт, черт, черт», пока дыхание того мужчины вихрилось вокруг нас, сливаясь с мглой и снижая видимость до нуля. Через несколько секунд мужчина, мост, на котором он стоял, и берега по обе стороны от нас скрыла мгла.

Я приоткрыл голову (все равно нас уже никто не мог видеть) и произнес тихо:

— Когда ты сказал, что это человеческих рук дело, я думал, ты имеешь в виду заводской дым, а не буквально…

— О! Ух ты, — удивилась Эмма, тоже приоткрывая лицо. — Для чего это?

— Стервятники застилают мглой местность, чтобы скрыть свои действия, — ответил Шэрон, — и чтобы ослепить свою добычу. К счастью для вас, я не такая легкая добыча.

И он вытащил свой длинный шест из воды, протянул его над нашими головами и постучал им по деревянному глазу на носу лодки. Глаз начал светиться подобно противотуманной фаре, пронизывая мглу перед нами. Затем он вернул шест в воду и, тяжело налегая на него, начал медленно вращать лодку по кругу, прочесывая мглу над водой с помощью света.

— Но если они могу сделать такое, — заговорила Эмма, — значит они — странные, не так ли? А если они странные, возможно, они дружелюбные?

— Чистые сердцем не заканчивают канавными пиратами, — ответил Шэрон и остановил вращающуюся лодку, когда наш свет выхватил из мглы приближающееся судно. — Помяни черта.

Мы могли видеть их достаточно отчетливо, но все что пока видели они, был яркий шар света. Это не давало нам большого преимущества, но, по крайней мере, позволяло оценить ситуацию, до того, как снова спрятаться под брезентом. В лодке размером вдвое больше нашей находилось двое мужчин. Один из них сидел у почти бесшумного подвесного мотора, а второй держал дубинку.

— Если они такое опасные, — прошептал я, — почему мы просто дожидаемся их?

— Мы уже слишком углубились в Акр, чтобы уйти от них, а я, скорее всего, смогу вытащить нас из этого переговорами.

— А если не сможешь? — спросила Эмма.

— Тогда, возможно, вам придется удирать вплавь.

Эмма взглянула на маслянистую черную воду и произнесла:

— Я лучше сдохну.

— Как пожелаешь. А сейчас, я рекомендую вам исчезнуть, дети, а не шевелите там ни единым мускулом.

Мы снова натянули брезент на головы. Секундой позже, раздался бодрый голос:

— Здорóво, лодочник!

— Здорóво! — ответил Шэрон.

Я услышал, как весла зачерпнули воду, и почувствовал толчок, когда другая лодка стукнулась об нашу.

— Что за дела у тебя здесь?

— Просто выехал на небольшую прогулку, — произнес Шэрон беспечно.

— И сегодня просто чудный день для этого, — откликнулся мужчина со смехом.

Второй мужчина был не в настроении шутить.

— Че под тряпкой? — прорычал он с жутким акцентом.

— Что я везу в своей лодке — это только мое дело.

— Все, че провозится по Тифозной к’наве — эт’наше дело.

— Старые канаты да всякий хлам, если вам так хочется знать, — ответил Шэрон. — Ничего интересного.

— Тогда ты не будешь возражать, если мы взглянем, — заметил первый мужчина.

— А как же наша договоренность? Разве я не заплатил вам в этом месяце?

— Б’лше нет никаких д’гворенн’стей, — заявил второй. — Твари платят в пять раз б’льше ‘бычного за славных пухлых питателей. Если кто упустит питателя… эт’яма, или хуже.

— Что может быть хуже ямы? — откликнулся первый.

— Даж’ не хочу эт’выяснять.

— Ну же, джентльмены, будьте благоразумны, — произнес Шэрон. — Возможно, пришло время пересмотреть наши договоренности. Я могу предложить встречные условия, которые устроят любого…

Питатели. Я содрогнулся, несмотря на влажное тепло, которое распространялось под брезентом от быстро разогревающихся рук Эммы. Я надеялся, что ей не придется ими воспользоваться, но мужчины не поддавались на уговоры, и я боялся, что болтовня лодочника лишь ненадолго задержит их. Но драка означала бы катастрофу. Даже если бы мы и справились с теми двумя в лодке, стервятники, как выразился Шэрон, повсюду. Я представил, как собирается целая банда, преследуют нас на лодках, стреляют с берегов, прыгают на нас с мостов, и начал цепенеть от страха. Я, правда, правда, не хотел узнать, что означает «питатель».

Но тут я услышал обнадеживающий звук — звон монет, передаваемых из рук в руки, а второй мужчина воскликнул:

— Да он набит под завязку! С эт’м я могу отправиться на п’кой в Испанию…

Но как только в моей душе начала расти надежда, мой желудок потянуло вниз. Знакомое чувство вползало в мои внутренности, и я понял, что оно нарастало, медленно и постепенно, уже какое-то время. Сначала это был небольшой зуд, затем он превратился в тупую боль, а теперь боль становилась острой — явный признак приближающейся пустóты.

Но не просто какой-то пустóты. Моей пустóты.

Это слово неожиданно само вспыхнуло у меня в мозгу. Моей. А может, я неверно истолковал его. Может быть, это я принадлежал ей.

И никакие договоренности не были гарантией безопасности. Я считал, что она хотела убить меня также сильно, как и любая другая пустóта, только что-то временно блокировало это желание. Это было то же самое, что загадочным образом притягивало пустóту ко мне и поворачивало стрелку компаса внутри меня по направлению к ней, и эта самая стрелка сейчас подсказывала мне, что пустóта близко и продолжает приближаться.

Как раз вовремя, чтобы застать нас схваченными, или убитыми, или убить нас самой. Я твердо решил, что если нам удастся добраться до берега в целости и сохранности, первым пунктом в списке моих дел станет избавиться от этого существа раз и навсегда.

Но где же оно? Если оно действительно приближалось, то оно должно было плыть в нашем направлении по Тифозной Канаве, а я определенно услышал бы, как существо с семью конечностями плывет брассом. Затем стрелка сместилась и указала глубже, и я понял, почти увидел, что оно было под водой. Похоже, пустóтам не требовалось часто дышать. Мгновением позже последовал глухой стук, когда пустóта прикрепилась к днищу нашей лодки. Все подскочили от этого звука, но только я знал, что это было. Я хотел предупредить друзей, но я должен был лежать неподвижно. А тело монстра было всего в нескольких дюймах, по другую сторону деревянных досок, на которых мы лежали.

— Что это было? — услышал я голос первого мужчины.

— Я ничего не слышал, — соврал Шэрон.

«Отпусти», — шептал я беззвучно, надеясь, что пустóта услышит. — «Отпусти и оставь нас в покое».

Вместо этого она начала издавать скрежещущие звуки, и я представил, как она грызет деревянное дно лодки своими длинными зубами.

— Я слышал эт’ совершенно ‘тчетливо, — заявил второй мужчина. — Похож’, лод’чник пытается надуть нас, Рэг!

— Сдается мне, так и есть, — откликнулся первый.

— Уверяю вас, вы как никогда далеки от истины, — ответил Шэрон. — Это всего лишь проклятая неисправная лодка. Давно просрочил техобслуживание.

— Хватит, сделка отменяется. Показывай, что везешь!

— Или вы могли бы позволить мне повысить ставку, — предложил Шэрон. — Будем считать это благодарностью за все ваше любезное понимание.

Мужчины совещались вполголоса.

— Если мы отпустим его, а кто-т’ его поймает с п’тателями, эт’ яма для нас.

— Или хуже.

«Уходи, уходи, УХОДИ», — умолял я пустóту на английском.

«Тук, тук, ТУК», — ответила она ударами в корпус лодки.

— Убери эту тряпку! — потребовал первый мужчина.

— Сэр, если бы вы подождали еще секунду…

Но мужчины были непреклонны. Наша лодка качнулась, как будто кто-то поднялся на борт. Последовали крики, и рядом с нашими головами затопали чьи-то ноги, когда на лодке завязалась драка.

Нет смысла прятаться дальше, подумал я, и остальные, похоже, были со мной согласны. Я увидел светящиеся пальцы Эммы, потянувшиеся к краю брезента.

— На счет три, — прошептала она. — Готовы?

— Как скаковая лошадь, — прорычал Эддисон.

— Погодите, — начал я, — прежде, вы должны знать, там под лодкой…

А затем брезент слетел с нас, и я так и не закончил то предложение.

* * *

То, что произошло потом, произошло очень быстро. Эддисон укусил руку, которая сорвала брезент, а Эмма ударила ее удивленного обладателя, мазнув по лицу мужчины своими раскаленными пальцами. Он с воем отшатнулся и упал в воду. Шэрона во время потасовки сбили с ног, и второй бандит стоял над ним с занесенной дубинкой. Эддисон прыгнул на него и вцепился в ногу. Тот повернулся, чтобы стряхнуть пса, дав тем самым Шэрону время подняться на ноги и ударить его в живот. Мужчина согнулся пополам, а Шэрон разоружил его ловким движением шеста.

Мужик решил смыться, пока можно, и прыгнул обратно в свою лодку. Шэрон сорвал ткань, скрывающую подвесной мотор, дернул шнур, и наша лодка, чихая, начала набирать скорость, но тут третья лодка выскочила из мглы и помчалась к нам. Внутри было еще трое мужчин, один вооружен старинным пистолетом, который он нацеливал прямо на Эмму.

Я крикнул ей лечь и сам повалил ее, как раз в тот момент, когда пистолет щелкнул и выпустил облачко белого дыма. Потом мужчина прицелился в Шэрона, который бросил двигатель и вскинул руки вверх. И это был бы наш конец, я думаю, если бы не поток странных слов, поднявшийся изнутри меня и хлынувший из моего горла, громко и уверенно, и незнакомо для моих ушей.

«Потопи их лодку! Используй языки и потопи их лодку!»

В течение тех долей секунды, что заняло у остальных обернуться и уставиться на меня, пустóта оттолкнулась от нашего корпуса и метнула свои языки в другую лодку. Они выстрелили из воды, захлестнулись вокруг выступов на корме и подкинули лодку вверх и назад в обратном сальто, которое выбросило все троих мужчин за борт.

Перевернувшаяся лодка обрушилась на двоих из них.

Шэрон мог воспользоваться появившимся шансом, дать газу и вытащить нас отсюда, но он так и застыл, пораженный, с поднятыми руками.

Что меня вполне устраивало. Я все равно еще не закончил.

«Этого», — велел я, глядя на барахтающегося в воде стрелка.

Похоже, пустóта слышала меня и под водой, потому что через пару секунд после того, как я произнес это, мужчина вскрикнул, посмотрел вниз, и его вдруг утянуло под воду, — вот так просто, раз, и исчез, — и мгновенно вода в этом месте окрасилась красным.

— Я не сказал «съешь его»! — крикнул я на английском.

— Чего ты ждешь?! — заорала Эмма на Шэрона. — Поехали!

— Точно, точно, — забормотал лодочник. Очнувшись от ступора, он опустил руки и налег на ручку газа. Мотор взвыл, и Шэрон круто развернул лодку на месте, отчего Эмма, Эддисон и я потеряли равновесие и повалились друг на дружку. Лодка задрала нос и рванула вперед, и мы понеслись, набирая скорость, сквозь закручивающиеся кольца тумана туда, откуда приплыли.

Эмма посмотрела на меня, а я посмотрел на нее, и хотя было трудно что-либо расслышать сквозь рев мотора и шум крови в ушах, мне казалось, я могу прочесть на ее лице одновременно и страх и восторг, то выражение, которое говорило: «Ты, Джекоб Портман, потрясающий и пугающий». Но когда она, наконец, заговорила, я смог разобрать только одно слово:

— Где?

Действительно, где? Я понадеялся, что мы сможем оторваться от пустóты, пока она приканчивает канавного пирата, но, судя по моим внутренностям, она была по-прежнему близко и продолжала следовать за нами, вероятнее всего, используя один из своих языков как буксирный трос.

— Близко, — произнес я одними губами.

Ее глаза сверкнули, и она коротко кивнула:

— Хорошо.

Я покачал головой. Почему она не боится? Неужели она не понимает, как это опасно? Пустóта попробовала крови, и только что оставила трапезу незаконченной. Кто знает, какую подлость она замышляет? Но то, как Эмма смотрела на меня. Она чуть ухмылялась краешком рта, но этого было достаточно, чтобы мне казалось, что я способен на все.

Мы быстро приближались к мосту и создавшему мглу странному. Он поджидал нас, наклонив голову и прицеливаясь в нас из винтовки, которую положил на перила моста.

Мы пригнулись. Прогремели два выстрела. Снова подняв голову, я увидел, что все целы.

Мы въезжали под мост. Скоро мы окажемся с другой стороны, и он сможет выстрелить в нас снова. Я не должен был дать ему такой шанс.

Я обернулся и выкрикнул: «Мост!», на языке пустóт, и существо, похоже, точно поняло, что я имел в виду. Два его языка, что не держались за нашу лодку, выстрелили вверх, и каждый с влажным шлепком обвился вокруг хлипких опор моста. Все три языка размотались в разных направлениях, до тех пор, пока не натянулись туго, словно растянутая до предела резинка. Пустóту подняло из воды, и она повисла между лодкой и мостом как морская звезда.

Лодка замедлилась так резко, как будто кто-то дернул стоп-кран, и мы все полетели на пол. Мост заскрипел и закачался; странный, что прицеливался в нас, пошатнулся и выронил винтовку. Я думал, что кто-то из них все равно сдастся, или мост или пустóта — она визжала как свинья под ножом, так, словно ее вот-вот разорвет пополам, — но когда странный нагнулся и схватил винтовку, стало похоже, что мост все-таки устоит, и это означало, что из-за меня мы лишились преимущества в скорости. Теперь мы были даже не движущимися мишенями.

— Отпусти! — заорал на пустóту, в этот раз на ее языке.

Она не отпускала. Это существо никогда не отпустило бы меня по собственной воле. Так что я бросился к корме и перегнулся через борт. Там вокруг руля обмотался один из языков. Вспомнив, как Эмма заставила пустóту отпустить ее лодыжку, схватив за язык раскаленной рукой, я подтащил ее к корме и велел поджечь руль. Она сделала, как я сказал, чуть не вывалившись за борт, когда пыталась дотянуться до него, и пустóта взвизгнула и отпустила нас.

Это было похоже на выстрел из рогатки. Пустóта улетела и врезалась в мост с оглушительным треском; вся шаткая конструкция вздыбилась и посыпалась в воду. В это же самое время зад нашей лодки упал, и мотор, вновь погрузившись, помчал нас вперед. Внезапное ускорение опрокинуло нас как кегли. Шэрон умудрился удержать руль, и, выпрямившись, успел резко вырулить и избежать столкновения со стеной канала. Мы понеслись по руслу Канавы, черная вода как крылья взлетала позади нас.

Мы низко пригнулись, опасаясь пуль, но, кажется, непосредственная опасность уже миновала. Стервятники остались где-то позади, и я не мог представить, как они сейчас могли бы нас поймать.

Эддисон спросил, тяжело дыша:

— Это было то самое существо, которое мы встретили в метро, не так ли?

Я понял, что до сих пор задерживаю дыхание, поэтому выдохнул и только потом кивнул. Эмма смотрела на меня, ожидая продолжения, но мой мозг был перегружен, а натянутые нервы звенели от всей странности того, что только что произошло. Но я точно знал, в этот раз существо было почти у меня в руках. Как будто с каждой встречей я погружался все глубже в нервный центр пустóты. Слова приходили легче, были уже не такими чужими для моего языка, встречали меньше сопротивления со стороны пустóты. Но все равно, она была словно тигр, на которого я умудрился накинуть собачий поводок. В любой момент она могла развернуться и вцепиться в меня, или в любого из нас. Но все же, по какой-то причине, которая была выше моего понимания, она не делала этого.

Может быть, я подумал, еще через пару попыток, я смогу окончательно приручить ее. И тогда… И тогда… Мой бог, что за мысль…

Тогда нас уже ничто не остановит.

Я взглянул назад, на тень моста, пыль и древесная труха все еще кружились в воздухе в том месте, где вся конструкция стояла лишь несколько секунд назад. Я разглядывал плавающие обломки, ожидая увидеть, как какая-нибудь часть тела появится на поверхности, но водоворот из мусора не подавал признаков жизни. Я пытался нащупать его своим чувством, но мои внутренности молчали, выкрученные и опустошенные. Потом грязные клочья мглы сомкнулись за нами и скрыли все из виду.

Как раз, когда мне нужен был монстр, он дал себя убить.

* * *

Лодка качнулась вперед, когда Шэрон сбавил ход и взял правее, направляя ее сквозь постепенно светлеющую мглу к кварталу из жуткого вида построек. Они стояли у самого края воды сплошной бесконечной стеной, напоминая своим видом не столько дома, сколько внешнюю стену лабиринта или крепости, угрюмую и неприступную, с несколькими отверстиями для входа. Мы медленно дрейфовали вдоль нее, в поисках пути внутрь. Заметить один из них удалось Эмме, хотя мне пришлось прищуриться, чтобы понять, что это была не просто тень на стене.

Назвать это даже переулком было бы преувеличением. Это была щель, узкая как лезвие ножа, расстояние от стены до стены составляло около ширины плеч, а в высоту было раз в пятьдесят больше. На вход указывала заросшая мхом лестница, прикрученная вертикально к берегу канала. Я мог видеть лишь на несколько метров вглубь, а дальше проход, изгибаясь, исчезал в непроглядной тьме.

— Куда он ведет? — спросил я.

— Куда даже ангелы боятся ступить, — отозвался Шэрон. — Это не то место, где я собирался высадить вас, но наш выбор теперь ограничен. Уверены, что не хотите вообще покинуть Акр? Еще не поздно.

— Вполне уверены, — ответили Эмма и Эддисон одновременно.

Что касается меня, я был бы рад обсудить это, но было уже слишком поздно, чтобы поворачивать назад. «Вернуть их или умереть», — повторял я себе последние несколько дней. И пришло время погрузиться в это с головой.

— В таком случае — земля по курсу, — произнес Шэрон сухо.

Он вытащил из-под своего сиденья швартовный конец, набросил его на лестницу и подтянул нас к берегу.

— Все на выход, пожалуйста. Смотрите под ноги. Погодите, позвольте мне.

Шэрон вскарабкался по скользкой, наполовину сломанной лестнице с проворностью человека, который проделывал это уже много раз. Оказавшись наверху, он опустился на колени, протянул руку и по очереди помог подняться каждому из нас. Эмма поднялась первой, потом я передал нервничающего и извивающегося Эддисона, а потом, так как я был гордым и глупым, я поднялся по лестнице без помощи Шэрона и чуть было не соскользнул в воду.

Когда все благополучно высадились, Шэрон начал спускаться обратно к лодке, которую он оставил с включенным мотором.

— Минуточку, — остановила его Эмма. — Куда это ты собрался?

— Подальше отсюда! — ответил Шэрон, спрыгивая с лестницы в свою лодку. — Не будете так любезны, бросить мне ту веревку?

— Не будем! Сначала ты должен показать нам куда идти! Мы понятия не имеем где мы!

— Я не провожу наземных экскурсий, я специализируюсь строго на лодочных турах.

Мы переглянулись, не веря своим ушам.

— Дай нам хотя бы указания! — взмолился я.

— А еще лучше — карту, — добавил Эддисон.

— Карту! — воскликнул Шэрон так, будто это была самая глупая вещь, которую он когда-либо слышал. — Да в Акре Дьявола воровских проходов, туннелей с убийцами и подпольных притонов больше чем где-либо на свете! Это место невозможно нанести на карту! А теперь бросьте это ребячество и передайте мне веревку.

— Нет, пока ты не скажешь нам хоть что-то полезное! — заявила Эмма. — Имя кого-нибудь, кого мы можем попросить о помощи, кто не попытается продать нас тварям!

Шэрон разразился смехом.

Эмма вызывающе сложила руки на груди:

— Должен же быть хоть кто-то.

Шэрон поклонился:

— Вы говорите с ним! — затем он взобрался до середины лестницы и выдернул веревку у Эммы из рук. — Хватит с меня. Прощайте, дети. Я больше чем уверен, что мы с вами уже никогда не увидимся.

И с этими словами он шагнул в свою лодку, прямо в лужу воды по щиколотку глубиной. Он по-девчоночьи взвизгнул и наклонился, чтобы взглянуть. Похоже, пули, пролетевшие мимо наших голов, пробили несколько отверстий в корпусе, и лодка дала течь.

— Посмотрите, что вы наделали! Мою лодку разнесло на куски!

Глаза Эммы вспыхнули.

— Что мы наделали?!

Шэрон провел краткий осмотр и пришел к выводу, что повреждения были серьезными.

— Я пропал! — объявил он драматично, затем заглушил двигатель, сложил шест до размера дубинки и снова вскарабкался по лестнице.

— Я иду искать мастера, способного залатать мою посудину, — заявил он, пролетая мимо нас, — и я не желаю, чтобы вы тащились за мной.

Мы гуськом потопали следом за ним в узкий переулок.

— Почему это?! — пронзительно выкрикнула Эмма.

— Потому что вы прокляты! Приносите неудачу! — Шэрон махнул назад рукой, словно отгоняя мух. — Прочь!

— Что значит «прочь»?! — она пробежала несколько шагов и схватила его за закутанный в плащ локоть. Он резко развернулся, выдернул руку, и в какой-то момент я подумал, что он собирается ударить ее. Я напрягся, готовый прыгнуть на него, но его занесенная рука так и осталась в воздухе, как предупреждение.

— Я ходил по этому маршруту столько раз, что уже и не могу сосчитать, и ни разу на меня не нападали канавные пираты. Никогда мне не приходилось снимать покров и использовать мой бензиновый двигатель. И еще никогда в жизни моя лодка не получала повреждений. От вас гораздо больше проблем, чем может показаться на первый взгляд, и я не желаю больше иметь с вами дело.

Пока он говорил, я разглядывал проход у него за спиной. Мои глаза все еще привыкали к темноте, но то, что я уже видел, было пугающим: изгибающийся и похожий на лабиринт, он был расчерчен лишенными дверей дверными проемами, зияющими как отсутствующие зубы. И он был полон зловещих звуков: шепотом, шорохами, торопливыми шагами. Уже сейчас я буквально чувствовал, как за нами следят голодные глаза, и обнажаются ножи.

Мы не могли остаться здесь одни. Придется умолять.

— Мы заплатим вдвое больше, чем обещали, — начал я.

— И починим твою лодку, — вставил Эддисон.

— Оставьте при себе свою чертову карманную мелочь! — отрезал Шэрон. — Разве вы не видите, я разорен? Как я могу вернуться в Акр Дьявола? Вы что, думаете, стервятники оставят меня в покое, теперь, когда мои клиенты убили двоих из них?!

— Что ты от нас хотел? — воскликнула Эмма. — Нам нужно было как-то защищаться!

— Не будьте такими наивными. Они бы никогда не стали заходить так далеко, если бы не… это…, — Шэрон посмотрел на меня и понизил голос до шепота. — Ты должен был сказать раньше, что ты в союзе с созданиями ночи!

— Эээ…, — произнес я неловко. — Я бы не сказал «в союзе», вообще-то…

— Я мало чего боюсь в этом мире, но, как правило, я держусь подальше от высасывающих душу монстров, а, совершенно очевидно, что один из них следует за тобой, как гончая! Я полагаю, он появится здесь с минуты на минуту?

— Конечно, нет, — возразил Эддисон. — Разве не помнишь, несколько минут назад ему на голову упал мост?

— Всего лишь один небольшой мост, — ответил Шэрон. — А теперь, прошу прощения, мне нужно встретиться с человеком, кто займется моей лодкой, — и он заторопился дальше.

Прежде чем мы успели догнать его, он завернул за угол, и к тому времени, как мы добежали туда, он исчез, просто испарился, возможно, скрылся в одном из этих туннелей, о которых он упоминал. Мы стояли, озираясь вокруг, сбитые с толку и испуганные.

— Не могу поверить, что он нас вот так бросил! — воскликнул я.

— Я тоже, — произнес Эддисон прохладно. — На самом деле, я думаю, он этого не сделал. Я думаю, он торгуется.

Пес прочистил горло, сел на задние лапы и произнес громким звучным голосом, обращаясь к крышам над головой:

— Добрый сэр! Мы намереваемся спасти наших друзей и наших имбрин, и, помяните мое слово, мы это сделаем! И когда мы это сделаем, и они узнают, как вы помогли нам, они будут весьма признательны!

Он сделал паузу и продолжил:

— Бог с ним, с состраданием! Плевать на преданность! Если вы такой же умный и амбициозный малый, как я думаю, вы сразу же распознаете исключительную возможность улучшить ваше благосостояние. Мы уже должны вам, но трясти мелочь с детей и животных — это ужасно скромное существование, по сравнению с тем, что могут предоставить имбрины, будучи в долгу перед вами. Возможно, вам бы понравилось заиметь свою собственную петлю, вашу собственную игровую площадку, где никакие другие странные не испортят вам удовольствия! В любом времени и в любом месте: вечное лето на цветущем острове в эпоху прочного мира, какая-нибудь скромная выгребная яма во время чумы. Все что пожелаете.

— Они, в самом деле, могут такое? — шепотом спросил я у Эммы.

Она пожала плечами.

— Только представьте ваши возможности! — с пылом закончил Эддисон.

Эхо его голоса затихло. Мы стояли, прислушиваясь.

Где-то спорили два человека.

Кто-то закашлялся.

Что-то тяжелое тащили вниз по ступеням.

— Что ж, это была отличная речь, — вздохнула Эмма.

— Ну и к черту его тогда, — заявил я, вглядываясь в проходы, которые разбегались налево, направо и прямо. — Куда пойдем?

Мы выбрали наугад тот, что вел вперед, и направились туда. Мы сделали всего десять шагов, когда услышали, как голос произнес:

— На вашем месте я бы не ходил этой дорогой. Это Переулок Каннибалов, и это не просто милое прозвище.

За нами стоял Шэрон, руки в боки, словно фитнес-тренер:

— Мое сердце, должно быть, размякло на старости лет, — произнес он, — или мои мозги.

— Это означает, что ты поможешь нам? — спросила Эмма.

Начал моросить дождь. Шэрон посмотрел наверх, подставив каплям свое спрятанное лицо:

— Я знаю здесь одного юриста. Сначала я хочу, чтобы вы подписали контракт, где будет указано все, что вы мне должны.

— Хорошо, хорошо, — ответила Эмма. — Но ты поможешь нам?

— Потом я должен позаботиться о том, чтобы починить мою лодку.

— А потом?

— Потом я помогу вам, да. Хотя я не могу обещать никаких результатов, и я сразу хочу заявить, что я думаю, что вы все — дураки.

Мы не могли толком выдавить из себя благодарность, учитывая все, что он заставил нас пережить.

— А теперь не отставайте и следуйте всем инструкциям, что я вам дам, до последней буквы. Вы убили сегодня двух стервятников, и они будут охотиться за вами, помяните мое слово.

Мы с готовностью согласились.

— Если вас поймают, вы меня не знаете. Никогда меня не видели.

Мы кивали головами как болванчики.

— И что бы вы не делали, никогда, никогда не трогайте даже капли амброзии, или, клянусь своими глазами, вы никогда не покинете это место.

— Я даже не знаю, что это, — ответил я и, судя по выражениям лиц Эммы и Эддисона, я понял, что они тоже пребывают в неведении.

— Узнаете, — пообещал Шэрон зловеще и, взмахнув плащом, развернулся и нырнул в лабиринт.

Глава Третья

Перед тем, как корову на современной скотобойне отправляют под нож, ее ведут через извилистый лабиринт. Углы и крутые повороты не позволяют животному видеть дальше, чем на пару метров вперед, так что оно не понимает до последних шагов, когда лабиринт внезапно сужается, и металлический ошейник плотно сжимается на его шее, куда путешествие привело его. Но пока мы все трое спешили за Шэроном в самое сердце Акра Дьявола, я был уверен, что знаю, что меня ждет, пусть и не знаю ни когда, ни как. С каждым шагом и каждым поворотом мы все глубже вплетались в этот узел, и я боялся, что нам его никогда не распутать.

Смрадный воздух не двигался, а единственной отдушиной была извилистая трещина неба высоко над нашими головами. Проход между неровными стенами иногда был таким узким, что нам приходилось продвигаться боком, а особо тесные места покрывал налет жирной черной грязи от одежд всех, кто проходил здесь раньше. Здесь не было ничего естественного, ничего зеленого, ничего живого, за исключением копошащихся паразитов и людских теней с налитыми кровью глазами, притаившихся в дверных проемах и под решетками на улицах, и которые, несомненно, бросились бы на нас, если бы не наш громадный, облаченный в черное, провожатый. Мы гнались за самой Смертью в глубины преисподней.

Мы все поворачивали и поворачивали. Каждый новый проход выглядел точно также как предыдущий. Нигде не было ни табличек, ни указателей. Шэрон шагал, или руководствуясь какой-то феноменальной памятью, или полностью наугад, пытаясь сбросить с хвоста канавных пиратов, которые могли преследовать нас.

— Ты точно знаешь, куда идти? — поинтересовалась Эмма.

— Конечно, знаю! — рявкнул Шэрон, вихрем залетая за угол, даже не оглянувшись. Затем он остановился, вернулся обратно, и нырнул в низкий дверной проем, располагавшийся наполовину ниже уровня улицы. Внутри был сырой погреб, всего пять футов высотой, освещаемый едва проникавшим сюда желтовато-серым светом. Мы, согнувшись, бежали по полуподвальному коридору, под ногами валялись кости животных, а головы задевали потолок. Я старался не замечать ни скорчившейся в углу фигуры, ни спящих людей, трясущихся на жалких соломенных тюфяках, ни лежащего на земле мальчика в лохмотьях, с сумой для подаяний, намотанной на его руку. В дальнем конце коридор выходил в комнату, в которой при свете нескольких грязных окон, пара несчастного вида прачек скребли белье, стоя на коленях перед бассейном с вонючей водой из Канавы.

Затем мы поднялись на несколько ступенек и, слава богу, вышли наружу, на окруженный стенами задний двор, который был общим сразу для нескольких домов. В какой-нибудь другой реальности здесь бы могла расти лужайка травы, или стоять небольшая беседка, но это был Акр Дьявола, и тут была свалка и свинарник. Груды гнилых отбросов поднимались прямо под окнами, а в центре криво торчал в грязи деревянный загон, в котором тощий мальчишка сторожил еще более тощую одинокую свинью. У стены из глинобитного кирпича сидела женщина, она читала газету и курила, пока стоявшая за ней маленькая девочка искала у нее вшей. Ни женщина, ни девочка не обратили на нас внимания, пока мы шагали мимо, мальчишка же угрожающе наклонил в нашу сторону зубцы вил. Когда стало ясно, что мы не покушаемся на его свинью, он устало опустился на корточки.

Эмма остановилась посреди двора и посмотрела наверх, на белье, висевшее на веревках, натянутых между водостоками. Она снова заметила, что наша заляпанная кровью одежда заставляет нас выглядеть как соучастников убийства, и предложила переодеться. Шэрон ответил, что убийства здесь вряд ли в диковинку, и хотел идти дальше, но она не отставала, настаивая на том, что тварь в метро видела нашу окровавленную одежду и сообщила своим товарищам о нас, и нас будет легко вычислить в толпе. На самом деле, я думаю, ей было просто некомфортно в блузке, уже жесткой от засохшей чужой крови. Мне вообще-то тоже, и, если мы найдем наших друзей, мне бы не хотелось появиться перед ними в таком виде.

Шэрон неохотно согласился. Он вел нас к забору на краю двора, но теперь развернулся и направился в одно из зданий. Мы поднялись на два, три, четыре лестничных пролета, пока даже Эддисон не начал дышать с присвистом, затем вошли следом за Шэроном через открытую дверь в убогую маленькую комнату. Брешь в потолке пропускала дождь, и доски на полу покоробились, словно рябь в пруду; черная плесень покрывала стены, а у стола возле закопченного окна две взрослые женщины и одна девочка обливались потом над швейными машинами с педальным управлением.

— Нам нужна одежда, — обратился Шэрон к женщинам зычным басом, от которого содрогнулись тонкие стены.

Они подняли на него бледные лица. Одна из женщин схватила швейную иглу и сжала ее как оружие.

— Пожалуйста, — произнесла она.

Шэрон подошел к ним и слегка откинул капюшон, чтобы только швеи могли видеть его лицо. Они ахнули, всхлипнули и упали без чувств головами на стол.

— Это действительно было необходимо? — спросил я.

— Не особенно, — ответил Шэрон, возвращая капюшон на место. — Но это ускорило дело.

Швеи собирали простые рубашки и платья из обрывков ткани. Тряпье, с которым они работали, лежало грудой на полу, а результаты, на которых было больше стежков и заплаток, чем на монстре Франкенштейна, висели на веревке за окном. Пока Эмма втягивала их внутрь, мой взгляд шарил по комнате. Это явно было не только рабочее помещение, жили женщины тоже здесь. Тут стояла кровать, сколоченная из кусков дерева. Я заглянул в щербатый котелок, который висел над очагом и увидел готовящийся нищенский суп: рыбья кожа и вялые капустные листья. Их слабые попытки как-то украсить это помещение: веточка высушенных цветов, прибитая над камином подкова, портрет королевы Виктории в рамке, выглядели даже печальнее, чем если бы их не было вовсе.

Отчаяние здесь было буквально осязаемым, пригибало к земле все, даже сам воздух. Я никогда не сталкивался с такой беспросветной нищетой. Неужели странные люди действительно могут влачить такое жалкое существование? После того, как Шэрон втащил через окно охапку рубашек, я спросил его об этом. Его, кажется, оскорбила сама идея.

— Странные никогда бы не позволили себе скатиться до такого. Это обычные обитатели трущоб, запертые в ловушке бесконечно повторяющегося дня, в котором была создана эта петля. Нормальные занимают гниющие края Акра, но его сердце принадлежит нам.

Так это были нормальные. И не просто нормальные, а запертые в петле нормальные, вроде тех, что жили в петле Кэрнхолма, и над которыми жестокие дети издевались во время игры «Набег на Деревню». Это такая же часть декораций, как море или скалы, сказал я себе. Но почему-то, глядя на обветренные лица женщин, зарытые в куче тряпья, я чувствовал себя не менее ужасно оттого, что краду у них.

— Уверена, мы узнаем странных, когда увидим, — заметила Эмма, копаясь в куче грязных блузок.

— Кто-нибудь нам точно попадется, — согласился Эддисон. — Неприметность никогда не была нашей сильной стороной.

Я выскользнул из своей пропитанной кровью рубашки и заменил ее наименее грязной альтернативой, что смог найти. Подобное одеяние вы могли бы получить в лагере для военнопленных: полосатая рубашка без воротника, с рукавами разной длины, сшитая из кусков ткани, грубой, как наждачная бумага. Но она была мне впору, а, добавив к этому простой черный пиджак, который я нашел висевшим на спинке стула, я мог вполне сойти за местного.

Мы отвернулись, пока Эмма переодевалась в похожее на мешок платье, подол которого упал к ее ногам.

— В таком невозможно бегать, — проворчала она.

Схватив со швейного стола ножницы, она принялась переделывать его с заботливостью мясника, кромсая и отрывая до тех пор, пока не укоротила подол до колен.

— Вот так, — восхитилась она делом своих рук. — Слегка потрепанно, но…

Не подумав, я брякнул:

— Гораций сможет сделать лучше, — я как-то позабыл, что наши друзья вовсе не дожидаются нас в соседней комнате. — Я имею в виду… если мы увидим их снова…

— Не надо, — произнесла Эмма.

Какое-то мгновение она выглядела такой печальной, полностью потерянной, а потом она отвернулась, положила ножницы и целенаправленно зашагала к двери. Когда она снова повернулась к нам, на ее лице была твердая решимость.

— Пошли. Мы потеряли здесь уже достаточно времени.

У нее была удивительная способность оборачивать печаль в гнев, а гнев в действие, и это означало, что ничего не могло угнетать ее долго. Затем Эддисон и я, и Шэрон, который, я подозреваю, не понимал, с кем имеет дело, до настоящего момента, вышли в дверь следом за ней и спустились по ступеням.

* * *

Вся площадь Акра Дьявола, во всяком случае, его центральной странной части, составляла лишь десять или двадцать кварталов. После того, как мы спустились из мастерской, мы отодвинули сломанную доску в заборе и протиснулись в душный проход. Тот вывел нас в другой — чуть менее душный, а тот вывел в следующий, который был еще немного шире, а тот — в такой, где мы с Эммой уже смогли идти бок о бок. Проходы продолжали расширяться, словно артерии, расслабляющиеся после сердечного приступа, пока мы не вышли на то, что уже смело можно было назвать улицей, с вымощенной красным кирпичом мостовой посередине и проложенными по бокам тротуарами.

— Назад, — пробормотала Эмма. Мы съежились за углом и выглядывали оттуда как коммандос, вытянув шеи.

— Что вы такое вытворяете? — прошипел Шэрон. Он все еще стоял на улице, и, похоже, больше беспокоился о том, что выглядит неловко из-за нас, чем о том, что его могут убить.

— Ищем места засад и пути отступления, — отозвалась Эмма.

— Никто ни на кого не устраивает никаких засад, — ответил Шэрон. — Пираты промышляют только на ничейной территории. Сюда они за нами не придут. Это — Порочный Переулок.

Здесь, и в самом деле, был указатель или что-то в этом роде, первый, который я встретил во всем Акре Дьявола, «Порочный переулок» было выведено на нем затейливым почерком, «Пиратство не приветствуется».

— «Не приветствуется»? — съязвил я. — А что тогда убийство? «Не одобряется»?

— Полагаю, убийство это — «допускается с оговорками».

— Здесь вообще есть что-нибудь противозаконное? — спросил Эддисон.

— Штрафы за просрочку возврата книг в библиотеку очень строгие. Десять плетей за день, и это только за мягкие переплеты.

— Здесь есть библиотека?

— Две. Хотя одна не выдает на дом, потому что все книги там в переплетах из человеческой кожи и довольно ценные.

Мы осторожно вышли из-за угла и огляделись, несколько сбитые с толку. На ничейной территории я ожидал смерть за каждым поворотом, но Порочный переулок, судя по всему, был оазисом общественного порядка. Вдоль всей улицы расположились маленькие опрятные магазинчики, и у всех были вывески и витрины, и апартаменты на верхних этажах. Нигде не было видно провалившейся крыши или разбитого окна. На улице были и люди, они неспешно прогуливались, парами или поодиночке, время от времени останавливаясь, чтобы нырнуть в магазинчик или взглянуть на витрину. Их одежда не была лохмотьями. Их лица были чистыми. Может, все здесь и не было новым и сверкающим, но обветренные поверхности и заплаты краски придавали всему этому вид рукотворной, чуть потрепанной на углах старинной вещи, что было по-своему притягательно и даже очаровательно. Моя мама, если бы она увидела Порочный переулок в одном из тех пролистываемых, но никогда не читаемых журналов о путешествиях, что постоянно валялись на кофейном столике у нас дома, заворковала бы о том, какой он миленький, и пожаловалась, что они с папой никогда по-настоящему не путешествовали по Европе: «О, Фрэнк, давай поедем».

Эмма казалась заметно разочарованной.

— Я ожидала чего-то более зловещего.

— Я тоже, — согласился я. — А где все логова убийц, и арены для кровавых забав?

— Не знаю, чем, вы думаете, мы тут занимаемся, — ответил Шэрон, — но я никогда не слышал о логове убийц. Что касается арен, то здесь есть только одна, Дэрека, на Склизкой улице. Славный малый, Дэрек. Должен меня пятерку, кстати…

— А твари? — спросила Эмма. — Что насчет наших похищенных друзей?

— Говори потише, — прошипел Шэрон. — Как только я улажу свои дела, я найду кого-нибудь, кто сможет помочь вам. А до тех пор, не повторяй этого никому.

Эмма шагнула вплотную к Шэрону:

— Тогда не заставляй меня повторять это. Хотя мы ценим твою помощь и советы, но для жизней наших друзей уже установлен конечный срок. Я не собираюсь стоять и бездельничать, только потому, что боюсь потрепать перышки.

Шэрон молча смотрел на нее сверху вниз какое-то время. Затем он произнес:

— У нас у всех есть конечный срок. И на вашем месте, я бы так не спешил выяснять, какой.

* * *

Мы отправились искать юриста, о котором говорил Шэрон. Однако вскоре он пришел в замешательство:

— Могу поклясться, его контора была на этой улице, — пробормотал он, резко разворачиваясь на пятках. — Хотя прошло уже несколько лет, с тех пор как мы с ним виделись последний раз. Возможно, он переехал.

Шэрон решил поискать сам и велел нам оставаться на месте.

— Я вернусь через несколько минут. Ни с кем не разговаривайте.

Он зашагал прочь, оставив нас одних. Мы неловко топтались на тротуаре, не зная, чем себя занять. Люди, проходя мимо, глазели на нас.

— Как он нас провел, а? — хмыкнула Эмма. — По его словам, это место — просто рассадник преступности, но по мне это похоже на обычную петлю. На самом деле, люди здесь выглядят даже нормальнее, чем все странные, которых я когда-либо видела. Так, будто у них стерты все отличительные черты. Это даже как-то скучно.

— Ты, должно быть, шутишь? — отозвался Эддисон. — Я еще не видел более гнусного и отвратительного места.

Мы удивленно посмотрели на него.

— Почему это? — спросила Эмма. — Все что здесь есть — это маленькие магазинчики.

— Да, но взгляни, что они продают.

До этого момента мы даже не смотрели на витрины. Как раз за нами была одна, и в ней стоял хорошо одетый мужчина с печальными глазами и ниспадающей бородой. Когда он увидел, что привлек наше внимание, он чуть кивнул, вытащил карманные часы и дотронулся до кнопки у них на боку. Как только он нажал ее, он замер, а его изображение как будто помутнело. Через несколько секунд он передвинулся, не двигаясь: пропал в одном и мгновенно появился в другом углу витрины.

— Ого! — восхитился я. — Вот это фокус!

Он проделал это во второй раз, телепортировавшись обратно. Пока я стоял там, завороженный, Эмма с Эддисоном перешли к следующему окну. Я присоединился к ним и увидел похожую витрину, только за стеклом здесь стояла женщина в черном платье, с ее руки свисала длинная нитка бус.

Когда она увидела, что мы смотрим, она закрыла глаза и вытянула вперед руки, как лунатик. Потом она начала медленно перебирать бусы, вращая в пальцах каждую. Мои глаза были так сфокусированы на бусинах, что у меня заняло несколько секунд, чтобы понять, что что-то происходит с ее лицом: оно менялось, еле уловимо, с каждой новой бусиной. После одной бусины я увидел, как ее бледная кожа порозовела. После следующей ее губы стали тоньше. Затем ее волосы чуть-чуть порыжели. Накопительный эффект после нескольких десятков бусин был такой, что ее лицо стало совершенно другим, превратив ее из темноволосой, круглолицей бабушки в рыжеволосую, остроносую девушку. Это выглядело одновременно и захватывающе и жутковато.

Когда представление было окончено, я повернулся к Эддисону:

— Я не понимаю, — произнес я. — Что они продают?

Прежде чем он успел ответить, к нам подскочил мальчишка лет двенадцати и всунул пару карточек мне в руку.

— Только сегодня, два по цене одного! — звонко выкрикнул он. — Всегда готовы к разумному торгу!

Я повертел карточки в руках. Но одной из них была фотография мужчины с секундомером, а надпись на обороте гласила: «Дж. Эдвин Брэгг, билокационист». На другой было фото женщины с бусами, застывшей в трансе, и надпись: «Г. Фюнке, женщина с тысячью лиц».

— Уйди, мы ничего не покупаем, — отмахнулась Эмма, мальчишка бросил на нее сердитый взгляд и умчался прочь.

— Теперь ты видишь, что они продают? — спросил Эддисон.

Я пробежался взглядом по улице. Люди вроде мужчины с часами и дамы с бусами были почти в каждой витрине на Порочном переулке, странные, готовые дать представление, едва вы только взглянете в их сторону.

Я рискнул предположить:

— Они продают… себя?

— Попал в самую точку, — мрачно отозвался Эддисон.

— А это — плохо? — снова попытался угадать я.

— Да, — сказал Эддисон резко. — Это запрещено во всем странном мире, и не без основания.

— Странность — это священный дар, — добавила Эмма. — Продавать ее, значит опошлять все то самое особенное, что в нас есть.

Это звучало так, словно она повторяет заученную фразу, которую ей твердили с самых ранних лет.

— А, — ответил я. — Понятно.

— Но ты не уверен, — уточнил Эддисон.

— Ну, наверное, я не понимаю, что в этом такого плохого. Если мне нужны услуги невидимого человека, а невидимому человеку нужны деньги, почему бы нам не обменяться?

— Но ты очень порядочный человек, и это отличает тебя от девяноста девяти процентов человечества, — возразила Эмма. — Что если плохой человек, или даже человек с уровнем морали ниже среднего захочет воспользоваться услугами невидимого странного?

— Невидимый странный должен сказать «нет».

— Но вещи не всегда только черные или белые, — ответила Эмма, — и торговля собой постепенно сбивает твой моральный компас. Довольно скоро ты станешь опускаться все ниже в этой серой области, уходя все дальше от того, что правильно, даже не осознавая этого, делать вещи, которые ты бы никогда не сделал, если бы тебе не платили. А что, если кто-то находится в таком отчаянном положении, что готов продать себя любому, независимо от того, какие у того намерения.

— Твари, например, — подчеркнул Эддисон.

— Хорошо, хорошо, да, это было бы плохо, — откликнулся я. — Но, вы на самом деле думаете, что странный поступил бы так?

— Не будь дураком! — воскликнул Эддисон. — Только взгляни за состояние этого места. Возможно это единственная петля в Европе, которую не опустошили твари! И почему, как ты думаешь? Потому что это крайне удобно, я уверен, иметь при себе петлю, где все население состоит из добровольных предателей и информаторов, только и ожидающих твоих распоряжений.

— Может, тебе стоит говорить потише, — заметил я.

— В этом есть смысл, — согласилась Эмма. — Они, должно быть, наводнили наши петли странными информаторами. Как еще они узнали бы так много? Про входы в петли, защиту, слабые места… только с помощью людей вроде этих, — она обвела улицу ненавидящим взглядом с видом человека, который только что выпил свернувшегося молока.

— Действительно, всегда готовы к разумному торгу, — прорычал Эддисон. — Предатели, все до единого. Всех их нужно повесить!

— В чем дело, сладкие? Неудачный день?

Мы обернулись и увидели, что позади нас стоит женщина. (Как долго она уже здесь? Что она успела услышать?). Она была одета в элегантном деловом стиле 1950-х: юбка до колен и черные туфли-лодочки, и лениво курила сигарету. Ее волосы были уложены в высокую прическу-улей, а ее акцент был таким же плоским и американским как равнины Среднего Запада.

— Я — Лорейн, — представилась она, — а вы здесь новенькие.

— Мы ждем кое-кого, — ответила Эмма. — Мы… на каникулах.

— Ни слова больше! — воскликнула Лорейн. — Я и сама в отпуске. Уже лет пятьдесят как.

Она рассмеялась, показав испачканные помадой зубы.

— Дайте мне знать, если я могу чем-нибудь вам помочь. У Лорейн лучший выбор на всем Порочном переулке, и это действительно так.

— Нет, спасибо, — отозвался я.

— Не бойся, сладкий. Они не кусаются.

— Мы не заинтересованы.

Лорейн пожала плечами:

— Я лишь пытаюсь быть дружелюбной. Вы выглядите слегка потерянными, вот и все.

Она повернулась, чтобы уйти, но что-то в ее словах вызвало интерес Эммы.

— Выбор чего?

Лорейн снова повернулась к нам и расплылась в сальной улыбке:

— Старых, молодых. Талантов на любой вкус. Некоторым нашим клиентам нужно только шоу, и это нормально, но у некоторых достаточно специфические потребности. Мы стараемся, чтобы все ушли от нас довольными.

— Мальчик сказал «нет, спасибо», — грубо произнес Эддисон и уже, похоже, собирался ругаться с женщиной, когда Эмма встала перед ним и заявила:

— Я бы хотела взглянуть.

— Ты что?! — удивился я.

— Я хочу взглянуть, — повторила Эмма, в ее голосе зазвучала сталь. — Покажи мне.

— Только серьезные запросы, — заметила Лорейн.

— О, я очень серьезно.

Я не знал, что задумала Эмма, но доверял ей достаточно, чтобы не спорить.

— А что насчет них? — Лорейн бросила неуверенный взгляд на меня и Эддисона. — Они всегда такие грубые?

— Да. Но с ними все в порядке.

Лорейн, прищурившись, посмотрела на нас, словно оценивая, насколько сложно будет выставить нас из ее заведения, если возникнет такая необходимость.

— Что ты умеешь делать? — спросила она меня. — Хоть что-нибудь?

Эмма откашлялась и вытаращила на меня глаза. Я сразу понял, что она пытается телеграфировать: «Солги!»

— Раньше я мог поднимать в воздух карандаши и все такое, — ответил я, — но теперь не могу даже просто поставить их вертикально. Я думаю, я… сломался, что-ли.

— Случается и с лучшими из нас, — она повернулась к Эддисону. — А ты?

Эддисон закатил глаза:

— Я — говорящая собака?

— И это все что ты умеешь? Говорить?

— Иногда кажется, что это именно так, — не удержался я.

— Я даже не знаю, кто из вас оскорбил меня больше, — проворчал он.

Лорейн сделала еще одну затяжку и щелчком отбросила сигарету:

— Ну хорошо, дорогуши. Идите за мной.

Она повернулась и пошла. Мы чуть отстали и совещались шепотом:

— А как же Шэрон? — спросил я. — Он велел нам ждать здесь.

— Этой займет всего минуту, — прошептала Эмма. — И у меня предчувствие, что она знает о том, где скрываются твари гораздо больше, чем Шэрон.

— И ты думаешь, она добровольно поделится с нами этой информацией? — поинтересовался Эддисон.

— Увидим, — ответила Эмма, повернулась и пошла за Лорейн.

* * *

У заведения Лорейн не было ни витрины, ни вывески, лишь простая дверь с колокольчиком на цепочке. Лорейн позвонила в колокольчик. Мы ждали, пока изнутри раздавался звук отодвигаемых засовов, затем дверь чуть-чуть приоткрылась. Из тени на нас смотрел глаз.

— Свежее мясо? — спросил мужской голос.

— Покупатели, — ответила Лорейн. — Впусти нас.

Глаз исчез, и дверь отворилась полностью. Мы вошли в парадную прихожую, где привратник ждал, чтобы посмотреть на нас. На нем было массивное пальто с поднятым воротником и широкополая фетровая шляпа, надвинутая так низко, что мы видели только два колючих глаза и кончик носа. Мужчина стоял у нас на пути, глядя на нас сверху вниз.

— Ну? — спросила Лорейн.

Мужчина, кажется, решил, что мы не представляем угрозы.

— Все в порядке, — произнес он, отходя в сторону. Он закрыл дверь и запер ее, а затем пошел следом за нами, пока Лорейн вела нас по длинному коридору.

Мы вошли в полутемную гостиную, освещаемую мигающими керосиновыми лампами. Это было низкопробное заведение с претензией на великолепие: стены были украшены золотым орнаментом в виде завитков и увешаны бархатными портьерами, куполообразный потолок разрисован загорелыми фигурами полуобнаженных греческих богов, а вход обрамляли мраморные колонны.

Лорейн кивнула привратнику:

— Спасибо, Карлос.

Карлос плавно удалился в заднюю часть комнаты. Лорейн подошла к занавешенной стене и потянула шнур, ткань отъехала в сторону и открыла широкую панель из прочного стекла. Мы подошли ближе и увидели за стеклом еще одну комнату. Она была похожа на ту, в которой мы стояли, только меньше, и там, лениво развалившись, кто на креслах, кто на диванах, расположились люди, некоторые из них читали, остальные же просто дремали.

Я насчитал восьмерых. Несколько человек были уже немолоды, с седеющими на висках волосами. Двоим, мальчику и девочке, на вид не было и десяти лет. Все они, как я понял, были пленниками.

Эддисон собрался уже что-то спросить, но Лорейн нетерпеливым жестом остановила его.

— Пожалуйста, вопросы потом.

Она подошла к стеклу, подняла трубку, прикрепленную проводом к стене под ним, и крикнула в нее:

— Номер тринадцать!

С другой стороны стекла поднялся самый младший мальчик и зашаркал вперед. Его руки и ноги были закованы в цепи, и он единственный из всех странных здесь носил что-то напоминающее робу заключенного: полосатый костюм и шапочку с номером тринадцать, вышитым на ней толстыми нитками. Хотя он не выглядел старше десяти, волосы у него на лице были как у взрослого мужчины: густая треугольная бородка и брови, похожие на тропических гусениц, глаза под ними смотрели холодно и оценивающе.

— Почему на нем цепи? — спросил я. — Он опасен?

— Увидите, — ответила Лорейн.

Мальчик закрыл глаза. Он, похоже, концентрировался. Через пару секунд из-под края его шапочки показались волосы и поползли вниз по лбу. Его бородка тоже принялась расти, скручиваясь в плотный жгут, затем поднялась и закачалась в воздухе, как зачарованная змея.

— Святые цапли, — промолвил Эддисон. — Как изумительно необыкновенно.

— А теперь смотрите внимательно, — расплылась Лорейн в широкой улыбке.

Номер тринадцать поднял свои закованные в кандалы руки. Острый конец его зачарованной бородки нацелился на замок, потыкался вокруг замочной скважины, словно обнюхивая ее, и ввернулся внутрь. Мальчик открыл глаза и уставился прямо перед собой ничего не выражающим взглядом. После десяти или около того секунд его закрученная бородка напряглась и начала вибрировать, издавая высокую ноту, которую мы могли слышать даже через стекло.

Замок открылся, и цепи упали с его запястий.

Он слегка поклонился. Я еле подавил желание зааплодировать.

— Он может открыть любой замок на свете, — с гордостью заявила Лорейн.

Мальчик вернулся к своему креслу и журналу.

Лорейн прикрыла трубку ладонью:

— Он единственный в своем роде, как и все остальные. Есть телепат, очень искусный. Еще один может дотронуться до своего плеча через стену. Это гораздо полезнее, чем звучит, поверьте мне. Вон та малышка может летать, если выпьет достаточно виноградной газировки.

— Неужели, — произнес Эдисон мрачно.

— Она будет счастлива продемонстрировать, — ответила Лорейн и через трубку позвала девочку к стеклу.

— В этом нет необходимости, — сквозь стиснутые зубы процедила Эмма.

— Это их работа, — откликнулась Лорейн. — Номер пять, выходи!

Девочка подошла к столу, уставленному бутылками, выбрала одну, наполненную фиолетовой жидкостью и сделала большой глоток. Когда она опустошила всю бутылку, она поставила ее обратно на стол, деликатно икнула и встала возле стула с плетеной спинкой. Секундой позже она икнула опять, и ее ноги начали подниматься от земли, поворачивая ее вперед, в то время как ее голова оставалась на месте. Когда она икнула в третий раз, ее ноги поднялись под углом девяносто градусов, и она легла в воздухе на спину, так что единственной ее опорой оставалась спинка стула под шеей.

Я думаю, Лорейн ожидала от нас более выраженной реакции, но, мы, хотя и были впечатлены, смотрели на это в полном молчании.

— Трудные клиенты, — пробормотала она и отпустила девочку.

— Итак, — произнесла Лорейн, вешая трубку и поворачиваясь к нам. — Если никто из них вам не по душе, у меня есть соглашения о займе с другими стойлами. Ваш выбор никоим образом не ограничен только тем, что вы видите здесь.

— Стойла, — повторила Эмма. Ее тон был ровным, но я с уверенностью мог сказать, что внутри она кипела. — Значит, вы признаете, что обращаетесь с ними, как с животными?

Лорейн внимательно смотрела на Эмму какое-то время. Ее взгляд метнулся к мужчине в пальто, стоящему на страже в глубине комнаты и обратно.

— Ну конечно, нет, — ответила она. — Это высокопроизводительные активы. Они хорошо питаются, хорошо отдыхают, обучены работать под давлением, и чисты как свежевыпавший снег. Большинство даже не притрагивались к амбро, и у меня в офисе есть все бумаги, подтверждающие это. Или вы можете спросить их сами. Номер тринадцать и шесть! — крикнула она в трубку. — Идите сюда и скажите этим людям, нравится ли вам здесь.

Мальчик с девочкой встали и шаркающей походкой подошли к стеклу. Мальчик взял трубку:

— Нам здесь очень нравится, — произнес он как робот. — Мадам обращается с нами очень хорошо.

Он передал трубку девочке.

— Нам нравится выполнять нашу работу. Мы…, — она замолчала, пытаясь вспомнить что-то, что заучила, но забыла. — Нам нравится наша работа, — промямлила она.

Лорейн отпустила их, раздраженно взмахнув ладонью.

— Ну вот, вы все услышали. Я могу вам дать посмотреть еще одного или двоих, но сначала мне нужен хоть какой-то аванс.

— Мне хотелось бы взглянуть на бумаги, — заявила Эмма, бросая взгляд через плечо на мужчину в пальто. — Те, что в вашем офисе.

Ее руки, сжатые по бокам в кулаки, начали краснеть. Я видел, что нам пора убираться отсюда, пока дело не приняло скверный оборот. Какой бы информацией не обладала эта женщина, она не стоила драки, и спасение этих детей… что ж, как бы жестоко это не звучало, у нас были свои дети, которых требовалось спасти.

— На самом деле, в этом нет необходимости, — произнес я, наклонился к Эмме и прошептал, — мы вернемся и поможем им. Сейчас у нас другие приоритеты.

— Бумаги, — повторила она, игнорируя меня.

— Без проблем, — ответила Лорейн. — Пройдемте в мой кабинет и поговорим о деле.

Эмма пошла за ней, и не было никакого способа остановить ее, не вызвав подозрений.

Кабинет Лорейн представлял собой стол и стул, втиснутые в стенной шкаф. Едва она закрыла за нами дверь, как Эмма прыгнула на нее, сильно толкнув об дверь. Лорейн выругалась и закричала, зовя на помощь Карлоса, но умолкла, когда Эмма поднесла к ее лицу руку, которая пылала жаром, как раскаленная электроплитка. На блузке Лорейн чернело два отпечатка ладоней, которые прожгли руки Эммы там, где она толкнула ее.

С другой стороны последовал тяжелый удар в дверь, и раздалось сердитое ворчание.

— Скажи ему, что ты в порядке, — глухо произнесла Эмма твердым голосом.

— Я в порядке! — натянуто выкрикнула Лорейн.

Дверь за ее спиной затряслась.

— Скажи еще раз.

Лорейн, на этот раз уже более уверенно:

— Проваливай! У меня дела!

Последовало ворчание и удаляющиеся шаги.

— Вы поступили очень глупо, — произнесла Лорейн. — Никто еще не смог обокрасть меня и остаться в живых.

— Нам не нужны деньги, — ответила Эмма. — Мы собираемся задать тебе несколько вопросов.

— О чем?

— Эти люди там. Ты думаешь, они принадлежат тебе?

Лорейн наморщила лоб:

— О чем вы вообще?

— Эти люди. Эти дети. Ты купила их — думаешь, они принадлежат тебе?

— Я никогда никого не покупала.

— Ты купила их, и теперь ты продаешь их. Ты — работорговец.

— Это не так делается. Они пришли ко мне по доброй воле. Я — их агент.

— Ты — их сутенер, — выплюнула Эмма.

— Без меня они бы умерли с голоду. Или были бы захвачены.

— Захвачены кем?

— Вы знаете кем.

— Я хочу, чтобы ты произнесла это вслух.

Женщина рассмеялась:

— Это не самая хорошая идея.

— Да? — я выступил вперед. — А почему нет?

— У них повсюду уши, и они не любят, чтобы о них говорили.

— Я уже убивал тварей, — заявил я. — Я их не боюсь.

— Тогда ты — идиот.

— Мне укусить ее? — поинтересовался Эддисон. — Мне бы очень хотелось. Только кусочек.

— Что происходит, когда они забирают людей? — спросил я, не обращая на него внимания.

— Никто не знает, — ответила она. — Я пыталась выяснить, но…

— Держу пари, ты пыталась изо всех сил, — вставила Эмма.

— Они заходят сюда иногда, — продолжала Лорейн. — Делать покупки.

— «Делать покупки», — произнес Эддисон. — Что за милое словечко для этого.

— Чтобы использовать моих людей, — она огляделась. Ее голос понизился до шепота.

— Я ненавижу, когда это происходит. Никогда не знаешь, сколько они захотят взять, или на сколько долго. Но ты даешь им, что они просят. Я бы пожаловалась, но… не пожалуешься.

— Но ты не жалуешься на оплату, — с презрением произнесла Эмма.

— Это вряд ли окупает то, через что они заставляют их пройти. Я стараюсь спрятать младших, когда слышу, что они идут. Они возвращают их избитыми, все воспоминания стирают. Я спрашиваю: «Куда вы ходили? Что с вами делали?», но дети не помнят абсолютно ничего, — она покачала головой. — Зато потом им снятся эти кошмары. Очень мерзкие. После этого их трудно продавать.

— Я сейчас тебя продам! — побагровела Эмма, вся трясясь от злости. — Только никто не даст и полфартинга.

Я запихал свои кулаки в карманы, чтобы не дать им полететь в Лорейн. Мы еще не все узнали у нее.

— Что происходит с теми странными, кого они похищают из других петель? — спросил я.

— Они провозят их в грузовиках. Раньше такое было редко. Теперь почти все время.

— Сегодня они уже проезжали? — спросил я.

— Пару часов назад, — ответила она. — Они повсюду расставили вооруженную охрану, оцепили всю улицу. Устроили из этого целое представление.

— А обычно они так не делают?

— Нет, как правило. Наверное, они чувствуют себя здесь в безопасности. Эта доставка, должно быть, была очень важной.

Это они, подумал я. Внутри все запело от волнения, но тут же умолкло, когда Эддисон бросился на Лорейн.

— Я уверен, они чувствуют себя здесь в полной безопасности, — прорычал он, — среди таких законченных предателей!

Я схватил его за ошейник и дернул назад:

— Успокойся!

Эддисон вырывался, и в какой-то момент я думал, что он укусит мою руку, но потом он расслабился.

— Мы делаем все, что можно, чтобы выжить, — прошипела Лорейн.

— Мы тоже, — ответила Эмма. — Теперь скажи нам, куда едут эти грузовики, и если ты солжешь, или выяснится, что это ловушка, я вернусь и сплавлю тебе ноздри вместе.

Она поднесла пылающий палец к самому кончику носа Лорейн:

— Согласна?

Я почти мог представить, как Эмма делает это. Она сейчас черпала из глубокого колодца такой ненависти, которой я раньше никогда не замечал в ней, и как бы ни полезно это было в настоящей ситуации, это было также немного страшно. Я не хотел думать, на что она могла быть способна, если дать ей подходящий повод.

— Они отправляются в свою часть Акра, — ответила Лорейн, отворачиваясь от раскаленного пальца Эммы. — За мост.

— Какой мост? — спросила Эмма, поднося палец еще ближе.

— В конце Дымящейся улицы. Даже не пытайтесь перейти его, однако, если не хотите, чтобы ваши головы оказались в итоге на пиках.

Я понял, что это все, чего мы можем добиться от Лорейн. Теперь надо было решить, что с ней делать дальше. Эддисон хотел укусить ее. Эмма — выжечь букву «Р» у нее на лбу раскаленным добела пальцем, чтобы заклеймить ее на всю жизнь как работорговца. Я отговорил их и от того и от другого, и вместо этого мы завязали ей рот плетеным шнуром от занавесей и привязали ее к ножке стола. Мы уже собирались уйти, когда я вспомнил еще об одной вещи.

— Странные, которых они похищают. Что происходит с ними?

«Мммфф!»

Я сдвинул вниз ее кляп.

— Никто еще не сбежал оттуда, чтобы рассказать, — ответила она. — Но ходят слухи.

— Какие?

— Кое-что, похуже самой смерти, — она одарила нас капающей слюной улыбкой. — Мне кажется, вы просто должны это выяснить, не так ли?

* * *

Как только мы открыли дверь кабинета, мужчина в пальто ринулся к нам с противоположного конца приемной, держа в поднятой руке явно что-то тяжелое. Прежде чем он добежал до нас, из кабинета донесся приглушенный тревожный крик, и он остановился, сменил направление и кинулся на помощь Лорейн. Едва он пересек порог кабинета, Эмма захлопнула за ним дверь и расплавила ручку, превратив ее в бесполезный комок металла.

Это выиграло нам минуту или две.

Эддисон и я бросились к выходу. На полпути я понял, что с нами нет Эммы. Она барабанила в стекло, за которым была комната с рабами-странными.

— Мы поможем вам сбежать! Покажите, где тут дверь!

Они вяло оборачивались, чтобы посмотреть на нее, лениво распластавшись на своих креслах и кушетках.

— Бросьте что-нибудь, чтобы разбить стекло! — крикнула Эмма. — Скорее!

Никто не пошевелился. Они казались сбитыми с толку. Может быть, они не верили, что спасение возможно, а может вообще не хотели, чтобы их спасали.

— Эмма, мы не можем ждать, — потянул я ее за руку.

Она не сдавалась:

— Пожалуйста! — закричала она в трубку. — Хотя бы вышлите детей!

Из кабинета раздались громкие крики. Дверь затряслась на петлях. В отчаянии Эмма ударила кулаком по стеклу:

— Да что с ними такое?!

Ответом ей были испуганные взгляды. Младшие мальчик и девочка начали плакать.

Эддисон потянул зубами подол платья Эммы:

— Мы должны идти!

Эмма бросила трубку и с горечью отвернулась.

Мы бегом кинулись к двери и вывалились на тротуар. Снаружи расползлась густая желтая мгла, окутав дымкой все вокруг и скрыв оба конца улицы из виду. К тому времени, как мы добежали до поворота, мы смогли слышать вопли Лорейн где-то позади нас, но не могли видеть ее саму. Мы повернули за угол, пробежали еще квартал, повернули опять, пока нам не показалось, что мы оторвались от нее. На пустынной улице, возле заколоченного фасада магазина, мы остановились, чтобы перевести дыхание.

— Это называется «стокгольмский синдром», — пояснил я. — Когда жертвы начинают симпатизировать своим захватчикам.

— Я думаю, они были просто напуганы, — не согласился Эддисон. — Куда бы они побежали? Все это место — одна сплошная тюрьма.

— Вы оба неправы, — отрезала Эмма. — Они одурманены.

— Ты как будто уверена в этом, — произнес я.

Он отбросила упавшие на глаза волосы:

— Когда я работала огнеглотательницей в цирке, после того, как убежала из дома, как-то после одного из моих представлений ко мне подошла женщина. Она сказала, что знает, кто я такая, знает других, таких же как я, и что я могу зарабатывать гораздо больше денег, если пойду с ней и стану работать на нее.

Эмма посмотрела вдоль улицы, ее щеки пылали от бега:

— Я сказала, что не хочу никуда идти. Она продолжала настаивать. Когда она, наконец, ушла, она была очень зла. В ту ночь я проснулась в какой-то крытой повозке, с кляпом во рту и скованными руками. Я не могла пошевелиться, не могла ясно соображать. Меня спасла мисс Сапсан. Если бы она не нашла меня, когда они остановились на следующий день, чтобы подковать лошадь, — Эмма кивнула на улицу позади нас, в ту сторону, откуда мы пришли. — Я могла бы закончить как они.

— Ты никогда мне это не рассказывала, — тихо произнес я.

— Это не то, чем хочется поделиться.

— Я сожалею, что с тобой произошло такое, — промолвил Эддисон. — Женщина, которую мы встретили, это она была той, что похитила тебя?

Эмма задумалась на секунду:

— Это случилось так давно. Я постаралась забыть все самое худшее, включая лицо похитительницы. Но одно я знаю наверняка. Если бы вы оставили меня наедине с этой женщиной, я не уверена, что смогла бы удержаться от того, чтобы не забрать ее жизнь.

— У всех у нас свои демоны, — произнес я.

Я прислонился к заколоченной витрине, внезапная волна невероятной усталости накатила на меня. Сколько мы уже не спали? Сколько прошло времени, с того момента, как Каул появился перед нами? Казалось, это было несколько дней назад, хотя прошло от силы десять или двенадцать часов. Каждое мгновение с тех пор было войной, бесконечным кошмаром из постоянного напряжения и страха. Я чувствовал, что мое тело уже в нескольких дюймах от полного изнеможения. Паника — было единственным, что держало меня на плаву, и когда она начинала затухать, затухал и я.

На какую-то долю секунды я позволил глазам закрыться. Но даже в этом узком черном интервале ужасы поджидали меня. Смертельная тень, склонившаяся над телом моего деда и пожирающая его, ее глаза плачут черным маслом. Те же глаза, насаженные на лезвия садовых ножниц, она завывает, пока ее тело погружается в топкую могилу. Лицо ее хозяина, искаженное от боли, падает в пустоту, простреленное, кричащее. Я уже победил своих демонов, но победа была мимолетной, их место быстро заняли новые.

Мои глаза распахнулись при звуке шагов за спиной, по ту сторону досок. Я отскочил от окна и повернулся. Хотя магазин выглядел заброшенным, кто-то был там внутри, и он собирался выходить.

Вот она — паника. Я снова проснулся. Остальные тоже слышали шум. Не сговариваясь, мы, как по команде, нырнули за поленницу дров неподалеку. Сквозь бревна я взглянул на фасад магазина, пытаясь прочитать выцветшую вывеску, которая висела над дверью:

«Мандей, Дайсон и Страйп, судебные поверенные. Внушаем страх и ненависть с 1666 года».

Послышался звук отодвигаемого засова, и дверь медленно приоткрылась. Знакомый капюшон появился оттуда: Шэрон. Он огляделся, проверяя, чист ли горизонт, выскользнул из двери и закрыл ее за собой. Пока он быстрым шагом направлялся в сторону Порочного переулка, мы шепотом совещались о том, идти за ним или нет. Нужен ли он нам еще? Можно ли ему доверять? Ответами были «возможно» и «возможно». Что он делал там, по ту сторону заколоченной витрины? Это здесь живет тот юрист, про которого он говорил? Зачем тогда таиться?

Слишком много вопросов, слишком много сомнений относительно него. Мы решили, что дальше справимся сами. Мы остались и смотрели, как он постепенно растворяется и исчезает во мгле.

* * *

Мы отправились на поиски Дымящейся улицы и моста тварей. Не желая больше других непредсказуемых встреч, мы решили искать, не спрашивая ни у кого направления. Это стало проще, как только мы обнаружили имеющиеся в Акре указатели, которые притаились в самых неподходящих местах: за уличными скамейками на высоте коленей, свисали с верхушек фонарных столбов, были высечены на стертых булыжниках под нашими ногами, но даже с их помощью мы сделали столько же правильных поворотов, сколько и неправильных. Казалось, Акр был специально задуман так, чтобы сводить с ума тех, кто попадал в его ловушку. Здесь были улицы, которые упирались в сплошную стену, только для того, чтобы продолжиться где-нибудь в другом месте. Улицы, заворачивающие так круто, что они закручивались по спирали и выходили сами на себя. Были улицы без названий, или с двумя названиями, или даже с тремя. Ни одна из них не была такой же чистой и ухоженной как Порочный переулок, где, как уже было понятно, прилагались специальные усилия для создания приятной обстановки для покупателей странного живого товара, вся идея чего, теперь, когда я увидел заведение Лорейн и услышал историю Эммы, выворачивала меня наизнанку.

Чем дольше мы бродили, тем больше я начинал привыкать к уникальной географии Акра, заучивая улицы не столько по их названиям, сколько по характеристикам. Каждая улица отличалась от другой, магазины на них были сгруппированы в соответствии с их назначением. Скорбная улица могла похвастаться парой гробовщиков, медиумом, резчиком по дереву, который работал исключительно по «перепрофилированному дереву для гробов», труппой профессиональных плакальщиков, которые подрабатывали по выходным как квартет парикмахеров, и налоговым контролером. Склизкая улица была на удивление жизнерадостной, с цветочными ящиками, висящими под окнами, и домами, раскрашенными в яркие цвета; даже обосновавшаяся на ней скотобойня была выкрашена в приглашающий зеленовато-голубой цвет «яйца дрозда», и я подавил в себе неожиданный импульс зайти внутрь и попроситься на экскурсию. Фиалковая улица, напротив, представляла собой выгребную яму. Посреди улицы текла открытая канализация, процветала популяция весьма агрессивных мух, а тротуары были завалены гниющими овощами — собственностью торгующего по сниженным ценам зеленщика, чья вывеска гласила, что он может снова превратить их в свежие своим поцелуем.

Худая аллея была всего пятьдесят футов длиной, и на ней был всего один бизнес: двое мужчин торговали закусками из большой корзины на салазках. Дети толпились вокруг, выпрашивая подачку. Эддисон свернул к ним и с сопением принялся обнюхивать землю возле их ног в поисках объедков. Я уже хотел позвать его, когда один из мужчин заорал: «Кошачье мясо! Вареное кошачье мясо!». Он стремглав бросился к нам сам, поджав хвост и скуля: «Никогда больше не буду есть снова, никогда-никогда больше…»

Мы вышли на Дымящуюся улицу с Верхней Курящейся. Чем ближе мы подходили, тем более запущенным казался квартал. Его магазины были заброшены, тротуары пустовали, мостовые чернели от наносов золы, что поземкой кружилась под нашими ногами, как будто сама улица была заражена какой-то смертельной болезнью. В конце она резко заворачивала направо, и прямо на повороте стоял старый деревянный дом, а его крыльцо охранял такой же древний старик. Он сметал пепел облезлой метлой, но новые завалы образовывались так быстро, что у него не было никаких шансов когда-либо убрать их.

Я спросил его, зачем он вообще этим занимается. Он резко вскинул глаза и прижал метлу к груди, словно боялся, что я украду ее. Его ноги были босыми и черными, а штаны до колен покрывала сажа.

— Кто-то же должен, — ответил он. — Не могу позволить этому месту окончательно скатиться в ад.

Когда мы миновали его, он угрюмо вернулся к своему занятию, хотя его пораженные артритом руки едва сжимали метлу. Было в нем что-то величественное, решил я, какой-то вызов, которым я невольно восхитился. Он был часовым, отказавшимся покидать свой пост. Последним дозорным на краю мира.

Поворачивая вместе с дорогой, мы вошли в зону строений, которые словно сбрасывали кожу, слой за слоем, с каждым нашим шагом: сначала огнем была снята краска, потом шли здания с выбитыми и почерневшими окнами; дальше у домов провалились крыши и обрушились стены, и, наконец, когда мы дошли до перекрестка с Дымящейся улицей, от них остались только скелеты — хаос из обугленных и покосившихся балок, угли все еще тлели среди золы, словно там бились маленькие умирающие сердца. Мы стояли и оглядывались, пораженные. Едкий дым с запахом серы поднимался из глубоких трещин, избороздивших мостовую. Лишенные коры обгоревшие деревья, словно пугала, торчали среди руин. Сугробы пепла, местами в фут глубиной, завалили улицу. Мы были так близко к аду, насколько это только было возможно.

— Так это парадный въезд тварей, — прокомментировал Эддисон. — Как соответствующе.

— Это что-то нереальное, — произнес я, расстегивая пиджак.

От земли шло тепло, словно мы находились в сауне, жар чувствовался даже через подошвы ботинок.

— Что, Шэрон сказал, здесь произошло?

— Подземный пожар, — ответила Эмма. — Они могут гореть годами. Славятся тем, что их чертовски трудно погасить.

Послышался звук, словно кто-то открыл гигантскую банку газировки, и высокий столб оранжевого пламени выстрелил вверх из стыка между плитками всего в каких-то десяти футах от нас. Мы подпрыгнули и отскочили в сторону и еще какое-то время не могли придти в себя.

— Давайте не будем задерживаться здесь ни на минуту дольше, чем нужно, — попросила Эмма. — Ну что, в какую сторону?

Выбор был только из двух направлений: налево или направо. Мы знали, что Дымящаяся улица выходит одним концом на Канаву, а другим на мост тварей, но не знали, в какой стороне что, а из-за дыма, тумана и поднимаемого ветром пепла мы не видели далеко ни в том, ни в другом направлении. Выбрав наугад, мы могли бы сделать опасный крюк и потеряли бы время.

Мы уже начали отчаиваться, когда услышали звуки песни, плывущие к нам сквозь туман. Мы поспешили убраться с дороги и спрятались среди обугленных остатков дома. По мере того, как поющие приближались, их голоса становились все громче, и мы смогли различить слова их странной песни:

Пред тем, как вора вздернуть, Пришел к нему палач. «Тебя», — сказал, — «я поутру, С веревкой буду ждать! С петлею на шее отправлю чертям, И руку тебе отсеку от плеча, Тебя освежую, И в путь снаряжу я-ааааа…»

Здесь они сделали паузу, чтобы набрать в легкие воздуха и гаркнули:

«В ШЕСТЬ ФУТОВ ГЛУБИНОЙ!»

Задолго до того, как они появились из тумана, я знал, кому принадлежат эти голоса. Потом возникли и они сами, одетые в черные комбинезоны и крепкие черные ботинки, сумки с инструментами весело бряцали на поясах. Даже после целого дня тяжелой работы неутомимые сборщики виселиц умудрялись петь во всю глотку.

— Благослови господь их лишенные слуха души, — тихонько рассмеялась Эмма.

Ранее мы видели их работающими у Канавы, так что логично было предположить, что оттуда они и возвращаются, и это означало, что идут они в направлении моста. Мы подождали, пока мужчины пройдут мимо и снова растворятся в тумане, и только потом рискнули выйти обратно на дорогу и отправиться следом за ними.

Мы пробирались сквозь завалы пепла, который сделал черным все: низ моих брюк, туфли и голые лодыжки Эммы, и лапы Эддисона по самую грудь. Где-то в отдалении сборщики грянули новую песню, эхо странно разносило их голоса по этому выжженному ландшафту. Вокруг не было ничего, кроме руин. Время от времени мы слышали резкое «ву-ушш!», и из земли извергалась струя пламени, но больше ни одна не прорвалась так близко как первая. Нам везло — поджариться заживо в этом месте было легче легкого.

Из ниоткуда налетел сильный ветер, подняв в воздухе черную метель из пепла и горячей золы. Мы развернулись к ветру спинами и прикрыли лица, чтобы можно было хоть как-то дышать. Я натянул ворот рубашки до самого носа, но это мало помогло, и я начал кашлять. Эмма взяла Эддисона на руки, но затем и она сама стала задыхаться. Я скинул с себя пиджак и набросил им на головы. Кашель Эммы затих, и я услышал сквозь ткань, как Эддисон приглушенно сказал: «Спасибо!».

Все что нам оставалось, это сбиться в кучку и ждать, пока буря уляжется. Мои глаза были закрыты, когда я услышал, как что-то движется неподалеку, и, взглянув сквозь щели между пальцами, увидел то, что даже здесь, среди всего, чему я уже был свидетелем в Акре Дьявола, ошарашило меня: по улице непринужденно шагал мужчина, он прижимал ко рту носовой платок, но в остальном был совершено невозмутим. Он без проблем ориентировался в темноте благодаря двум лучам яркого света, бившим из его глазниц.

— Добрый вечер! — крикнул он, метнув лучами в мою сторону и касаясь своей шляпы в знак приветствия. Я попытался ответить, но мой рот, а следом и глаза залепило пеплом, и когда я снова открыл их, он пропал.

Ветер начал стихать. Мы кашляли, плевались и терли глаза, пока снова не обрели способность действовать. Эмма поставила Эддисона на землю.

— Если мы не будем осторожны, эта петля убьет нас задолго до того, как это сделают твари, — пробормотал он.

Эмма вернула мне пиджак, крепко обняла меня, и стояла так, пока воздух не очистился. Она умела как-то по особенному обхватить меня руками и спрятать голову у меня на груди, так что между нами не оставалось никакого пустого пространства, и мне страшно захотелось поцеловать ее, даже такую, с ног до головы покрытую сажей.

Эддисон откашлялся:

— Мне крайне неприятно прерывать вас, но нам действительно пора двигаться дальше.

Мы, слегка смутившись, разняли руки и продолжили путь. Вскоре бледные фигуры замаячили в тумане перед нами. Они толклись на улице, бродили между лачугами, которыми были облеплены края дороги. Мы замедлились, нервничая по поводу того, кто бы это мог быть, но другого пути вперед все равно не было.

— Подбородок вверх, спины прямо, — скомандовала Эмма. — Старайтесь выглядеть устрашающе.

Мы сомкнули ряды и двинулись в середину толпы. У людей вокруг нас были бегающие глаза и безумный вид. Они были все перепачканы сажей и носили какие-то драные обноски. Я нахмурился, изо всех сил стараясь произвести впечатление опасного типа. Они шарахались от нас как побитые собаки.

Здесь было что-то вроде городка из трущоб. Приземистые лачуги, собранные из неподдающегося огню металлолома. Крыши из кусков жести прижатые булыжниками и обломками бревен, обрывки брезента служили вместо дверей, если двери вообще были. Словно плесневелый грибок, проросший на костях сгоревшей цивилизации; едва различимая форма жизни.

По улице бегали куры. Какой-то человек, стоя на коленях у дымящейся дыры на дороге, запекал яйца на ее обжигающем жаре.

— Не приближайтесь к ним, — пробормотал Эддисон. — Они выглядят больными.

Я тоже так подумал. Об этом говорила и их ковыляющая походка, и их стеклянный взгляд. Некоторые носили грубые маски или мешки с узкими прорезями для глаз на головах, словно хотели спрятать изъеденные болезнью лица, или замедлить распространение недуга.

— Кто они? — спросил я.

— Понятия не имею, — ответила Эмма, — и я не собираюсь спрашивать.

— Осмелюсь предположить, что это те, кого не приняли нигде больше, — произнес Эддисон. — Неприкасаемые, переносчики чумы, преступники, чьи злодеяния считаются непростительными даже в Акре Дьявола. Те, кто избежал поимки, осели здесь, на самом дне, на самом что ни на есть краю странного общества. Изгои среди изгнанников из изгнанников.

— Если это край, — откликнулась Эмма, — значит, твари должны быть недалеко.

— А мы точно уверены, что эти люди — странные? — спросил я.

В них, казалось, не было ничего необыкновенного, кроме их убогости. Возможно, во мне говорила гордость, но я не мог поверить, что сообщество странных людей, какое бы деградированное оно не было, позволило бы себе жить в таком темном средневековье.

— Не знаю, и не желаю знать, — заявила Эмма. — Просто пойдемте дальше.

Мы шли, опустив головы и глядя прямо перед собой, делая вид, что нам неинтересны все эти люди, и надеясь, что они так же не проявят к нам интереса. Большинство сторонилось нас, но несколько человек шли следом, попрошайничая:

— Что-нибудь, ну хоть что-нибудь. Пипетку, пузыречек, — просил один, указывая на свои глаза.

— Пожалуйста, — умолял другой. — Нас не вставляло уже несколько дней.

Их щеки были изрыты оспинами и шрамами, как будто они плакали кислотой. Мне невыносимо было смотреть на них.

— Что бы вам не было нужно, у нас этого нет, — отогнала их Эмма.

Попрошайки отстали и остановились на дороге, злобно глядя нам вслед. Еще один нищий выкрикнул высоким дребезжащим голосом:

— Эй, ты! Мальчик!

— Игнорируй его, — пробормотала Эмма.

Я покосился на него, не поворачивая головы. Он сидел на корточках у стены, одетый в лохмотья, и указывал на меня трясущимся пальцем.

— Ты ж он? Мальчик! Ты ж ведь он, да? — он носил повязку на один глаз поверх очков и сейчас повернул ее наверх, чтобы разглядеть меня.

— Даааааааа, — протянул он с присвистом, и улыбнулся, обнажив черные десны. — Они ждут тебя.

— Кто?

Я больше не мог этого вынести и остановился перед ним. Эмма нетерпеливо вздохнула.

Улыбка нищего стала еще шире, еще безумнее.

— Пылевые матери и взрыватели узлов! Проклятые библиотекари и благословенные картографы! Всякий, кто является всеми! — он поднял руки и пал ниц в шутовском поклоне, обдав меня волной крепкой вони. — Ждут уже да-а-авным да-а-авно-ооо!

— Ждут чего?

— Перестань, — сказала Эмма, — видно же, что он ненормальный.

— Большое представление, большое представление, — продолжал нищий, его голос возвышался и опадал, как у зазывалы на ярмарке. — Самое большое, самое лучшее и самое последнее! Оно вот-вот начне-е-ется!

Странный холодок пробежал у меня по спине.

— Я не знаю тебя, и ты совершенно точно не знаешь меня, — я повернулся и пошел прочь.

— Конечно, знаю, — услышал я его голос. — Ты мальчик, который разговаривает с пустóтами.

Я замер. Эмма и Эдисон обернулись и изумленно смотрели на меня.

Я побежал обратно и подскочил к нему:

— Кто ты?! — прокричал я ему в лицо. — Кто тебе это сказал?!

Но он только хохотал и хохотал, и больше я ничего не смог добиться от него.

* * *

Мы поспешили ускользнуть, так как вокруг нас уже начала собираться толпа.

— Не оглядывайтесь, — предупредил Эддисон.

— Забудь о нем, — произнесла Эмма. — Он просто сумасшедший.

Я думаю, все мы знали, что тут было нечто большее, но это было все, что мы знали. Мы торопливо шагали в параноидальной тишине, наши мозги гудели от множества вопросов без ответов. Ни один из нас больше не заговорил о странных пророчествах нищего, чему я был только рад. Я понятия не имел, что они означали, и слишком устал, чтобы обдумывать это, и по тому, как волочили ноги Эмма и Эддисон, я видел, что и они на пределе своих сил. Но мы не разговаривали и на эту тему. Усталость стала нашим новым врагом, и назвать этого врага по имени означало бы придать ему сил.

Дорога впереди пошла под уклон, спускаясь в чашу, полную непроглядного тумана, и мы напрягли зрение, в попытке заметить какие-нибудь признаки моста тварей. Мне пришло в голову, что Лорейн, возможно, солгала нам. Может быть, и не было никакого моста. Может быть, она послала нас в эту яму, в надежде, что ее обитатели сожрут нас живьем. Если бы только мы взяли ее с собой, тогда мы могли бы заставить ее…

— Вот он! — воскликнул Эддисон, его тело превратилось в стрелу, указывающую куда-то вперед.

Мы изо всех сил пытались увидеть то, что увидел он (похоже, даже несмотря на очки, зрение Эддисона, было куда острее, чем наше), и после еще десятка шагов смогли кое-как различить в дымке, как дорога сужается и образует арку над чем-то вроде пропасти.

— Мост! — закричала Эмма.

Мгновенно забыв про усталость, мы бегом бросились к нему, поднимая ногами облачка черной пыли. Через минуту, когда мы остановились перевести дыхание, видимость стала лучше. Пелена зеленоватого тумана висела над пропастью. За ней проглядывались смутные очертания длинной стены из белого камня, а за ней виднелась высокая бледная башня, верхушка которой терялась среди низких облаков.

Вот она — крепость тварей. Была в ней какая-то тревожащая пустота, словно перед нами предстало лицо с полностью стертыми чертами. В ее месторасположении тоже была какая-то неправильность, ее огромное белое здание и четкие линии странно контрастировали с выгоревшей пустошью, коей являлась Дымящаяся улица, как если бы придорожный торговый центр возник вдруг посреди битвы при Азенкуре[1]. Один взгляд на нее наполнял меня ужасом и решимостью, я словно чувствовал, как все разрозненные нити моей глупой и запутанной жизни сходятся в одной, невидимой за этими стенам, точке. Там находилось то, что я должен был сделать или умереть. Долг, который я должен был выплатить. То, перед чем все радости и страхи в моей жизни до этого дня были лишь вступлением. И если все в этом мире случается с какой-то целью, то моя цель находилась по ту сторону.

Рядом со мной смеялась Эмма. Я недоуменно посмотрел на нее.

— Так вот где они прячутся?! — выдала она в качестве объяснения.

— Похоже на то, — произнес Эддисон. — Ты находишь это смешным?

— Почти всю свою жизнь я ненавидела и боялась тварей. Я даже сказать не могу, сколько раз за все эти годы я представляла себе момент, когда мы, наконец, найдем их логово, их убежище. Я ожидала, как минимум, зловещий замок. Стены сочатся кровью. Озеро кипящей смолы. Но нет.

— Так ты разочарована? — спросил я.

— Ну да, немного, — она укоризненно указала на крепость. — И это лучшее, что они смогли построить?

— Я тоже разочарован, — произнес Эддисон. — Я надеялся, что с нами, по меньшей мере, будет армия. Но, судя по увиденному, она, пожалуй, нам не понадобится.

— Сомневаюсь в этом, — не согласился я. — Все что угодно может ждать нас за этой стеной.

— Тогда будем готовы к чему угодно, — ответила Эмма. — Что еще они могут бросить против нас, с чем мы до сих пор не сталкивались? Мы пережили пули, бомбежки, атаки пустóт… Суть в том, что мы, в конце концов, здесь, и после всех этих лет, что они преследовали нас и охотились на нас из засады, мы, наконец, принесем битву на порог к ним.

— Уверен, что у них уже поджилки трясутся, — откликнулся я.

— Я собираюсь найти Каула, — продолжила Эмма. — Я собираюсь найти его и заставить его рыдать и звать мамочку. Я собираюсь заставить его молить о пощаде, а потом я собираюсь сдавить обеими руками его шею и сжимать ее до тех пор, пока она не расплавится к чертям, и его башка не отвалится…

— Давайте не будем забегать так далеко вперед, — заметил я. — Уверен, между им и нами стоит еще много чего. Там повсюду будут твари. И, наверняка, вооруженная охрана.

— Возможно, даже пустóты, — добавил Эддисон.

— Определенно пустóты, — кивнула Эмма. Она казалась слегка возбужденной от этой идеи.

— Я это к тому, — начал я, — что я не думаю, что нам следует штурмовать ворота, пока мы не разузнаем побольше о том, что ждет нас на другой стороне. Возможно, у нас будет всего один шанс, и я не хочу упустить его.

— Хорошо, — ответила Эмма. — Что ты предлагаешь?

— Что мы найдем способ незаметно переправить внутрь Эддисона. Он наименее заметный из нас, достаточно мал, чтобы спрятаться где угодно, и у него самый лучший нюх. Он сможет все разведать, затем проскользнуть обратно и рассказать нам, что к чему. Конечно, если он согласен.

— А если я не вернусь? — поинтересовался Эддисон.

— Тогда мы придем за тобой, — ответил я.

Пес задумался на секунду, — и только на одну секунду:

— Я согласен, но при одном условии.

— Назови его, — ответил я.

— В историях, которые сложат о нашей победе, мне бы хотелось зваться Эддисон Бесстрашный.

— Да будет так, — провозгласила Эмма.

— Добавьте еще Невероятно Бесстрашный, — уточнил он. — И красивый.

— Заметано, — пообещал я.

— Отлично, — промолвил Эддисон. — Тогда пора браться за дело. Почти все, кто нам дорог в этом мире, находятся по ту сторону моста. Каждая минута, проведенная мной на этой стороне — минута, потраченная впустую.

Мы должны были сопроводить Эддисона до моста, затем подождать где-нибудь неподалеку, пока он не вернется. Мы рысцой начали спускаться вниз по склону, стараясь беречь силы. Чем дальше мы шли, тем плотнее стояли лачуги, расстояние между ними все уменьшалось и уменьшалось, пока они не слились в сплошное лоскутное одеяло из изъеденного ржавчиной металла. Затем внезапно хижины и навесы закончились, и на следующие сто ярдов Дымящаяся улица снова превратилась в свалку из рухнувших стен и чернеющих бревен, своего рода буферную зону, возможно, искусственно поддерживаемую тварями. Наконец, мы подошли к мосту. У входа на него толпились люди, всего несколько десятков человек. Мы были еще слишком далеко, чтобы толком разглядеть их одежду, и Эддисон воскликнул:

— Смотрите, армия разбила здесь лагерь и осадила крепость! Я знал, что мы не единственные, кто примет бой…

При близком рассмотрении, однако, они были кем угодно, но не солдатами. Слабая надежда Эддисона погасла, и он разочарованно фыркнул.

— Они не осадили, — произнес я. — Они просто… сидят.

Это были самые жалкие жители трущоб, которых мы видели, они сбились в кучи среди пепла, застыв в самых различных позах в таком оцепенении, что на какое то мгновение я принял даже тех, кто сидел прямо, за мертвых. Их волосы и тела покрывал слой грязи и сажи, а лица были так обезображены рубцами и шрамами, что я задался вопросом, не прокаженные ли они. Пока мы шли мимо, несколько человек вяло подняли на нас глаза. Но если они и ждали кого-то, это были явно не мы, и они снова уронили головы. Единственным кто стоял на ногах, был мальчишка в вислоухой охотничьей шапке, который шнырял между спящими, обшаривая их карманы. Те, кто просыпался, отмахивались от него как от мухи, но даже не пытались преследовать. Воровать у них все равно было нечего.

Мы почти миновали их, когда кто-то выкрикнул:

— Вы умрете!

Эмма остановилась и повернулась с вызывающим видом:

— Что такое?

Человек, который это произнес, развалился на листе картона, его желтые глаза глядели сквозь пряди черных волос.

— Никто не проходит по их мосту без разрешения.

— Мы собираемся пройти по нему все равно. Так что, если вы знаете что-то, чего мы должны опасаться, то говорите немедленно!

Валяющийся человек выдавил смешок. Остальные хранили молчание.

Эмма оглядела их:

— Никто из вас не поможет нам?

Один человек начал было: «Осторожнее с…», — но другой тут же шикнул на него:

— Пусть идут, и через пару дней мы получим их вытяжки!

Стон безумного желания пронесся над нищими.

— О-о-о! Я бы отдала что угодно всего за один пузыречек! — простонала женщина возле моих ног.

— За каплю, за каплю! — пропел мужчина, покачиваясь взад-вперед на корточках. — За одну только каплю их вытяжки!

— Прекратите эту пытку! — прохныкал другой. — Даже не упоминайте об этом!

— Да идите вы все к черту! — выкрикнула Эмма. — Пойдем, переправим тебя на другую сторону, Эддисон Бесстрашный!

И мы с омерзением отвернулись от них.

* * *

Мост был узким, изогнутым дугой посередине, и построен из такого чистого мрамора, что, казалось, даже пепел с улицы опасался залетать на него. Прямо перед мостом Эддисон остановил нас:

— Подождите, здесь что-то есть, — заявил он, и мы, нервничая, стояли рядом, пока он, прикрыв глаза, нюхал воздух с видом прорицателя, колдующего над хрустальным шаром.

— Нам нужно быстрее перейти на ту сторону, мы тут как на ладони, — пробормотала Эмма, но Эддисон был где-то в другом месте; кроме того, действительно, было не похоже, что нам сию минуту грозит какая-то опасность. На мосту никого не было, никто не охранял решетчатые ворота на другой стороне. Верх высокой белой стены, где вы ожидали бы увидеть расставленных часовых с ружьями и биноклями, также был пуст. Похоже, что кроме стен, единственной защитой крепости была пропасть, что огибала ее подобно рву, на ее дне бурлила кипящая река, которая и являлась источником едкого зеленого пара, клубящегося вокруг нас. Насколько я мог видеть, мост был единственной возможностью перебраться через нее.

— Все еще разочарована? — спросил я Эмму.

— Да я просто оскорблена, — фыркнула она. — Похоже, они даже не пытаются удержать нас снаружи.

— Да, это меня и беспокоит.

Эддисон резко втянул в себя воздух и распахнул глаза. Они сияли от волнения.

— В чем дело? — спросила Эмма, затаив дыхание.

— Здесь только слабые отголоски, но я бы узнал запах Баленсьяги Королек где угодно.

— А остальные?

Эддисон снова принюхался:

— С ней были и другие подобные нам. Не могу сказать точно, кто именно, или как много. След уже довольно нечеткий. Множество странных проходили здесь недавно, и я не имею в виду их, — он бросил злой взгляд на сидящих попрошаек. — Их странный аромат очень слаб, почти не ощущается.

— Значит женщина, которую мы допросили, сказала правду, — произнес я. — Это сюда твари свозят своих пленников. Наши друзья здесь.

С тех пор как их забрали, отвратительная душащая безнадежность сжимала мое сердце, но сейчас ее хватка ослабла, пусть и совсем немного. Первый раз за все эти часы, у нас было еще что-то кроме надежды и догадок. Это уже само по себе было маленькой победой и заставило меня почувствовать, пусть даже на мгновение, что все еще возможно.

— Тогда тем более странно, что это место никто не охраняет, — мрачно заметила Эмма. — Мне это совсем не нравится.

— Мне тоже, — согласился я. — Но я не вижу другого пути через пропасть.

— Тогда почему бы мне не покончить с этим, — произнес Эддисон.

— Мы проводим тебя так далеко, как сможем, — заверила его Эмма.

— Я ценю это, — промолвил Эддисон, звуча сейчас чуть менее чем невероятно бесстрашно.

Мост можно было миновать одним рывком меньше чем за минуту, я полагаю, но зачем бежать? Потому, подумал я, и строка из Толкиена всплыла у меня в голове: «Нельзя так просто взять и войти в Мордор».

Мы быстрым шагом двинулись через мост, шепот и приглушенные смешки летели нам вслед. Я обернулся и посмотрел на сидящих. Уверенные, что мы вот-вот встретим какой-то жуткий конец, они зашевелились, пододвигаясь ближе и вытягивая шеи, чтобы лучше видеть нас. Все что им не хватало, так это попкорна. Мне захотелось вернуться и перекидать их всех в кипящую реку.

«Через пару дней мы получим их вытяжки». Я не знал, что это означает, и надеялся, что не узнаю никогда.

Мост начал подниматься вверх. Меня постепенно охватывала паранойя, заставляя сердце биться в два раза быстрее. Я был уверен, что на нас вот-вот кто-нибудь спикирует, а нам совершенно некуда скрыться. Я чувствовал себя мышью спешащей к мышеловке.

Шепотом мы повторили наш план: переправить Эддисона через ворота, затем отступить в трущобы, найти какое-нибудь укромное место и ждать его возвращения. Если он не вернется в течение трех часов, мы с Эммой ищем способ попасть внутрь.

Мы приближались к верхней точке и вот-вот должны были увидеть спуск, который пока был скрыт от нас изгибом моста. И тут фонарные столбы закричали:

— Стой!

— Кто идет?!

— Путь закрыт!

Мы остановились и уставились на них, открыв рты, с изумлением понимая, что это вовсе не фонарные столбы, а отрубленные головы, насаженные на длинные пики. Они выглядели ужасно, кожа почернела и съежилась, языки вывалились, и все же, несмотря на отсутствие горла, три из них заговорили с нами. Всего голов было восемь, расставленных попарно по обеим сторонам моста.

Один Эддисон, казалось, был нисколько не удивлен:

— Только не говорите, что вы никогда не видели голову с моста, — произнес он.

— Остановитесь! — выкрикнула голова слева. — Почти верная смерть ждет каждого, кто идет без разрешения!

— Может, тебе следовало сказать «верная смерть», — поправила ее та, что справа. — «Почти», звучит как-то блекло.

— У нас есть разрешение, — соврал я. — Я — тварь, и я должен доставить этих двух пленников к Каулу.

— Нас никто не предупредил, — раздраженно буркнула голова слева.

— Как, по-твоему, они вообще похожи на пленников, а Ричард? — спросила та, что справа.

— Не могу тебе этого сказать, — ответила левая. — Вороны выклевали мне глаза уже несколько недель назад.

— И тебе? — изумилась правая. — Какая жалость.

— По голосу он не похож ни на одну тварь, которую я знаю, — добавила левая. — Как там тебя зовут, любезный?

— Смит, — ответил я.

— Ха! У нас нет никаких Смитов! — воскликнула правая голова.

— Я только что присоединился.

— Неплохая попытка. Нет, я не думаю, что мы позволим тебе пройти.

— И кто меня остановит? — поинтересовался я.

— Очевидно, что не мы, — откликнулась левая голова. — Мы здесь только для того, чтобы предвещать погибель.

— И чтобы информировать, — добавила правая. — Знаете ли вы, что я получил ученую степень по музееведению. Я никогда не хотел быть головой с моста…

— Никто не хочет быть головой с моста! — оборвала ее левая. — Ни один ребенок не растет с мечтой стать чертовой головой с моста, чтобы предрекать людям гибель целыми днями, и чтобы глаза у него выклевали вороны. Но жизнь ведь не всегда осыпает нас розами, а?

— Идем, — пробормотала Эмма. — Все что они могут, это болтать с нами.

Мы перестали обращать на них внимание и продолжили подъем; как только мы подходили ближе, очередная голова кричала нам предупреждения.

— Ни шагу дальше! — крикнула четвертая.

— Продолжая, вы сильно рискуете! — взвыла пятая.

— По-моему они не слушают, — проворчала шестая.

— Ну и ладно, — небрежно бросила седьмая. — Но не говорите, что мы вас не предупреждали.

Восьмая голова только показала нам распухший позеленевший язык. Затем они все остались позади, а мы достигли вершины моста, и тут он неожиданно кончился — там, где должны были быть камни, зиял двадцатифутовый провал, и я почти шагнул в него. Эмма успела поймать меня, пока я раскачивался на краю, размахивая руками как мельница.

— Они не закончили этот проклятый мост! — воскликнул я.

Мои щеки горели от прилива адреналина и смущения. Я слышал, как за моей спиной головы смеются надо мной, а позади них — сидящие на дороге нищие.

Если бы мы решили перебежать мост, мы не смогли бы вовремя остановиться и полетели бы прямо вниз.

— Ты в порядке? — спросила Эмма.

— Я — да, — ответил я, — но мы — нет. Как же нам теперь переправить Эддисона на ту сторону?

— Как досадно, — произнес Эддисон, расхаживая вдоль края. — Полагаю, мы не сможем перепрыгнуть?

— Никаких шансов, — подтвердил я. — Здесь слишком далеко, даже если разбежаться. Даже если прыгать с шестом.

— Хмм, — задумалась Эмма и обернулась. — Вы только что подали мне одну идею. Я сейчас.

Эддисон и я смотрели, как она зашагала вниз по мосту. Она остановилась возле ближайшей головы, обхватила руками пику, на которую та была насажена, и потянула.

Пика легко вышла из углубления. Пока голова громко возмущалась, она положила ее на землю, наступила той на лицо и с силой дернула. Пика выскользнула из головы, которая покатилась вниз по мосту, завывая от злости. С торжествующим видом Эмма вернулась, поставила пику на краю обрыва, отпустила ее, и та упала через провал с громким металлическим лязгом.

Эмма посмотрела на нее и нахмурилась:

— Что ж, это не Лондонский мост.

Пика была двадцать футов длиной и всего один дюйм шириной, и слегка прогибалась в середине. Казалось, только цирковой акробат сможет пройти по ней.

— Давайте принесем еще, — предложил я.

Мы бегали взад и вперед, выдергивая пики и складывая их над пропастью. Головы плевались, бранились и осыпали нас пустыми угрозами. Когда последняя из них была снята с пики и скатилась вниз, у нас получился маленький металлический мост, едва ли в фут шириной, скользкий от оставшейся после голов слизи и вибрирующий на ветру из пепла.

— Ради Англии! — воскликнул Эддисон и осторожно ступил на пики.

— Ради мисс Сапсан! — подхватил я и последовал за ним.

— Ради всех Птиц, идите уже! — зашипела Эмма и шагнула за мной.

Эддисон сильно замедлял нас. Его тонкие лапы постоянно проскальзывали между пиками, отчего те раскатывались в стороны, заставляя мой желудок колыхаться от страха. Я старался сосредоточиться на том, куда поставить ногу, и не взглянуть при этом в просвет между пиками на пропасть, но это было невозможно. Кипящая река притягивала мой взгляд как магнит, и я поймал себя на том, что гадаю, достаточно ли здесь высоко, чтобы одно только падение убило меня, или я еще успею почувствовать, как сварюсь заживо. Эддисон тем временем оставил все попытки идти и вместо этого лег на пузо и начал отталкиваться лапами, двигаясь вперед по пикам словно слизняк. Так унизительно мы и передвигались, дюйм за дюймом, и прошли уже чуть больше половины, когда внезапно вибрации в моем животе усилились и сменились кое-чем другим — спазмом в желудке, который был знаком мне уже очень хорошо.

Пустóта. Я попытался сказать это вслух, но у меня все пересохло во рту, и к тому времени, как я сглотнул и произнес это, ощущение усилилось многократно.

— Что за невезенье, — отозвался Эддисон. — Оно впереди нас или позади?

Я пока не мог сказать этого, мне требовалось время, чтобы ощупать своим ощущением пространство вокруг, до того, как я смогу точно определить направление.

— Джейкоб! Впереди или сзади! — заорала мне в ухо Эмма.

Впереди. Мой компас в животе был уверен, но это было нереально. Снова продолжающийся после пропасти спуск с моста, теперь видимый нам, был пустым. Там никого не было.

— Я не знаю! — прокричал я в ответ.

— Тогда пошли дальше! — велела она.

Мы были ближе к концу нашего моста, чем к началу, так что быстрее покинули бы пики, если бы продолжили двигаться вперед. Я подавил свой страх, наклонился и схватил Эддисона в охапку, и бросился бежать, поскальзываясь и шатаясь на ненадежных пиках. Я чувствовал, что пустóта близко, и уже мог слышать ее, ворчащую впереди из какого-то невидимого нам места. Мои глаза проследили за звуком, и я увидел это место, перед нами, но ниже: на срезе моста, несколько высоких узких щелей были проделаны в камне.

Там. Внутри моста была пустотá, и пустóта была внутри моста. И хотя ее тело ни за что бы не протиснулось сквозь отверстия в камне, ее языки запросто могли это сделать.

Я уже спрыгнул с пик и стоял на твердой земле, когда услышал, как закричала Эмма. Выпустив Эддисона, я резко развернулся и увидел, как один из языков пустóты обвился вокруг ее талии и размахивает ею в воздухе.

Она кричала и звала меня, а я кричал и звал ее в ответ. Язык перевернул ее вверх ногами и встряхнул. Она завизжала. Страшнее звука я еще не слышал.

Еще один язык ударил по пикам снизу, и наш импровизированный мост с лязгом разлетелся и посыпался в пропасть, словно горстка спичек. Затем второй язык метнулся к Эддисону, а третий ударил меня в грудь.

Я упал на землю, хватая ртом воздух. Пока я силился вздохнуть, язык скользнул вокруг моей талии и дернул меня вверх. Другой схватил Эддисона за задние лапы. Через мгновение мы все трое висели в воздухе вверх тормашками.

Кровь прилила к голове, и в глазах потемнело. Я слышал, как Эддисон гавкает и кусает язык.

— Не надо, она уронит тебя! — крикнул я, но он меня не слушал.

Эмма тоже ничего не могла сделать. Если она сожжет язык, обвивший ее за талию, пустóта уронит ее.

— Говори с ней, Джейкоб! — прокричала она. — Заставь ее остановиться!

Я изогнулся, чтобы увидеть узкие отверстия в мосту, из которого и вылезли ее языки. Ее зубы скребли камень между ними. Ее выпученные глаза горели от голода. Мы висели перед ней, как фрукты на толстых черных стеблях, а под нами зияла пропасть.

Я попытался заговорить на ее языке:

— ПОСТАВЬ НАС! — заорал я, но слова вышли на английском.

— Снова! — крикнул Эддисон.

Я закрыл глаза и представил, как пустóта делает то, что я велю, и попробовал снова:

— Поставь нас на мост!

Снова английский. Это была не та пустóта, которую я успел хорошо узнать, та, с которой я общался несколько часов, пока она была вморожена в лед. Это была новая, совершенно незнакомая, и моя связь с ней был тонкая и слабая. Она, видимо, почуяла, что я пытаюсь нашарить ключ к ее мозгам, потому что внезапно стала поднимать нас вверх, словно хотела размахнуться и бросить нас в пропасть. Мне нужно было как-то достучаться до нее и немедленно.

— СТОЙ! — заорал я, мое горло взревело, и в этот раз из него вырвались звуки хриплого гортанного языка пустóт.

Мы рывком остановились в воздухе. Какое-то время мы просто висели там, раскачиваясь как белье на ветру. Мои слова что-то сделали, но явно недостаточно. Я всего лишь запутал ее.

— Не могу дышать, — прохрипела Эмма.

Язык сжимался вокруг нее все сильнее, и ее лицо становилось фиолетовым.

— Поставь нас на мост, — велел я (на этот раз на языке пустóт!), звуки царапали мое горло, пока я произносил их. Каждый извергающийся из меня поток слов на языке пустóт вызывал чувство, что я кашляю скобками от степлера.

Пустóта неуверенно заклекотала. На какой то миг я уже подумал, что она действительно сделает, как я сказал. Но затем она сильно и резко взмахнула мной вверх-вниз, как если бы вы встряхнули полотенце.

Все поплыло у меня перед глазами и на некоторое время потемнело. Когда я пришел в себя, мой язык онемел, и я почувствовал вкус крови во рту.

— Скажи чудовищу, чтобы поставило нас! — кричал Эддисон, но я едва мог разговаривать вообще.

— Я штараюшь! — прошепелявил я и закашлялся, сплюнув полный рот крови. — Поштавь наш на мошт! — крикнул я на ломанном английском. — Поштавь…

Я остановился, перенастроил мозг. Глубоко вздохнул.

— Поставь нас на мост, — велел я на чистом языке пустóт.

Я повторил это еще три раза, в надежде, что это проскользнет в какую-нибудь щель между извилинами в ее примитивном мозгу.

— Поставь нас на мост. Поставь нас на мост. Поставь нас на…

Она издала пробирающий до костей рев разочарования, подтащила меня к отверстиям в мосту, где она была заточена, и заревела снова, забрызгав мое лицо черной слюной. Потом подняла нас всех вверх и швырнула туда, откуда мы пришли.

Мы кувыркались в воздухе, по ощущениям казалось, что слишком долго, и я уже был уверен, что мы падаем навстречу своей гибели, но потом мое плечо встретилось с твердым камнем, мы покатились вниз по мосту и, скользя юзом, съехали к его подножью.

* * *

Мы чудесным образом были живы: избитые, но в сознании, все наши конечности все еще были при нас. Кубарем скатившись с гладкого мраморного моста, мы раскидали при приземлении кучу голов, валяющихся внизу. Теперь они были разбросаны повсюду и издевались над нами, пока мы приходили в себя.

— С возвращением! — съязвила ближайшая ко мне голова. — Мы прямо наслаждались вашими воплями ужаса. Что за мощные легкие!

— Почему вы не сказали, что внутри этого проклятого моста прячется пустóта?! — возмутился я, перекатившись в сидячее положение.

Боль вспышками пронзала все тело: от расцарапанных рук, от ободранных коленей, и пульсирующего плеча, которое я, скорее всего, вывихнул.

— И в чем тут веселье? Сюрпризы гораздо интереснее.

— Должно быть, вы приглянулись Щекотуну, — подхватила другая. — У последнего своего посетителя он отгрыз обе ноги.

— Это еще что, — добавила голова с круглой золотой серьгой в ухе, как у пирата. — Однажды я видел, как он завязал узел вокруг одного странного, опустил его в реку на пять минут, а затем вытащил и съел.

— Странный al dente[2], — поразилась третья. — Да наш Щекотун — гурман.

Не готовый пока встать, я пододвинулся ближе к Эмме и Эддисону. Она сидела, потирая голову, а пес пробовал встать на раненную лапу.

— Вы в порядке? — спросил я.

— Я довольно прилично стукнулась головой, — ответила Эмма, морщась, пока я раздвигал пряди ее волос, чтобы осмотреть ранку, из которой стекала струйка крови.

Эддисон поднял безвольно свисающую лапу:

— Боюсь, она сломана. Думаю, ты не попросил чудовище поставить нас осторожно.

— Очень смешно, — откликнулся я. — Если уж на то пошло, почему я вообще не попросил его просто убить всех тварей, а заодно и спасти наших друзей.

— Вообще-то, я тоже об этом подумала, — подала голос Эмма.

— Я шучу.

— Ну а я — нет, — заявила она.

Я промокнул ее рану рукавом рубашки. Она зашипела сквозь зубы и оттолкнула мою руку:

— Что вообще произошло там?

— Я думаю, пустóта поняла меня, но я не смог заставить ее подчиняться. У меня нет такой связи с этой пустóтой, какая есть… была, с той другой.

То чудовище было мертво, погребено под обрушившимся мостом, и вероятно утонуло, и теперь я даже жалел об этом.

— А как ты установил связь с тем, первым? — спросил Эддисон.

Я быстро рассказал, как я нашел ее вмороженной по самые глаза в лед, и после ночи, проведенной в странном, интимном общении голова к голове, я, очевидно, умудрился взломать какую-то жизненно важную часть ее нервной системы.

— Если у тебя нет такой связи с пустóтой из моста, — задумался Эддисон, — почему она сохранила нам жизни?

— Может быть, я сбил ее с толку.

— Тебе нужно улучшить свои навыки, — резко произнесла Эмма. — Мы должны переправить Эддисона на ту сторону.

— Улучшить?! И что я должен делать, брать уроки? В следующий раз эта штука убьет нас, как только мы приблизимся. Нужно найти другой путь.

— Джейкоб, нет другого пути, — Эмма отодвинула с глаз спутанные волосы и впилась в меня взглядом. — Ты — наш путь.

Я уже собрался пуститься в надоевшие возражения, как вдруг почувствовал острую боль сзади и с воплем вскочил на ноги. Одна из голов укусила меня за зад.

— Эй! — заорал я, потирая пострадавшее место.

— А ну надень нас обратно на наши пики, где мы и были до тебя, вандал! — выкрикнула она.

Я пнул ее изо всех сил, и она укатилась в толпу сидящих нищих. Все головы начали орать и осыпать нас проклятиями, нелепо перекатываясь с места на место с помощью своих челюстей. Я ругался в ответ и кидал ногой пепел в их ужасные иссушенные лица, до тех пор, пока все они не начали отплевываться и кашлять. А потом что-то маленькое и круглое пролетело по воздуху и с влажным шлепком ударило меня в спину.

Гнилое яблоко. Я резко развернулся и взглянул на нищих:

— Кто это сделал?!

Они заржали как обкурившиеся, низким идиотским смехом.

— Возвращайтесь туда, откуда пришли! — проорал один из них.

Я уже и сам начинал подумывать, что это не такая уж плохая идея.

— Да как они смеют, — прорычал Эддисон.

— Забудь, — остановил я его, мой гнев уже утихал. — Давайте просто…

— Да как вы смеете! — гневно крикнул Эддисон, поднимаясь на задние лапы и обращаясь к нищим. — Разве вы не странные люди?! У вас что, нет стыда?! Мы пытаемся помочь вам!

— Дай флакончик или проваливай! — отозвалась одетая в лохмотья женщина.

Эддисона затрясло от возмущения.

— Мы пытаемся помочь вам, — повторил он, — а вы… вы! В то время как наших собратьев убивают, наши петли вырывают с корнями, вы… спите у врага перед воротами! Да вы должны бросаться на них! — он ткнул в их сторону своей раненой лапой. — Вы все — предатели, и клянусь, придет день, когда я увижу, как вы все предстанете перед Советом имбрин и понесете наказание!

— Ладно, ладно, не трать на них всю свою энергию, — попыталась утихомирить его Эмма, поднимаясь на дрожащие ноги. Тут ей в плечо врезался гнилой кочан капусты и шлепнулся на землю.

Она взорвалась:

— Ну ладно, сейчас я кому-то расплавлю лицо! — закричала она, размахивая пылающей рукой перед толпой.

Пока Эддисон произносил речь, несколько человек собрались в кружок и о чем-то тихо совещались, а сейчас они вышли вперед, держа в руках примитивное оружие. Отпиленную ветку. Обрезок трубы. События принимали неприятный оборот.

— Вы нам уже надоели, — лениво протянул покрытий синяками мужчина. — Мы сбросим вас в реку.

— Хотела бы я на это посмотреть, — заявила Эмма.

— Я бы не хотел, — откликнулся я. — Думаю, нам пора идти.

Их было шестеро, нас — трое, и мы были не в лучшей форме. Эддисон хромал, у Эммы текла по лицу кровь, а я из-за своего поврежденного плеча едва мог поднять правую руку. Мужчины тем временем разделились и приближались с разных сторон, явно намереваясь оттеснить нас к пропасти.

Эмма посмотрела на мост за спиной, затем на меня:

— Идем. Я знаю, что ты можешь переправить нас на ту сторону. Попытаемся еще раз.

— Я не могу, Эм. Не могу. Я не шучу.

И я действительно не шутил. Я был не в состоянии контролировать ту пустóту, по крайней мере, пока, и я знал это.

— Если юноша говорит, что не может, у меня нет оснований не верить ему, — произнес Эддисон. — Мы должны как-то по-другому выпутаться из этого.

Эмма вспылила:

— Например?! — она посмотрела на Эддисона. — Ты можешь идти?! — посмотрела на меня. — Ты можешь драться?!

Ответ на оба вопроса был «нет».

Я понял, что она хочет сказать: количество вариантов у нас быстро таяло.

— Во времена, подобные этим, — высокомерно произнес Эддисон, — мое племя не сражается. Мы — ораторствуем!

Повернувшись к мужчинам, он выкрикнул раскатистым голосом:

— Друзья странные, будьте благоразумны! Позвольте мне сказать несколько слов!

Они не обратили на него никакого внимания. Пока они продолжали приближаться, отрезая нам пути к побегу, мы пятились к мосту, Эмма пыталась сотворить самый большой огненный шар, который только могла, а Эдисон разглагольствовал о том, как «лесные звери живут в гармонии, так почему мы не можем?».

— Возьмите, к примеру, простого ежа, и его соседа — опоссума… разве они тратят свои силы на то, чтобы бросать друг друга в пропасти, когда им грозит их общий враг — зима? Нет!

— Он совсем свихнулся, — пробормотала Эмма. — Заткнись и укуси уже кого-нибудь!

Я огляделся в поисках чего-нибудь, чем можно сражаться. Единственными доступными твердыми предметами были головы. Я поднял одну из них за остатки волос:

— Есть другой путь через пропасть?! — заорал я ей в лицо. — Говори сейчас же, или я брошу тебя в реку!

— Иди к черту! — выплюнула она и щелкнула на меня зубами.

Я швырнул ее в мужчин, неуклюже, левой рукой. Она улетела совсем недалеко. Я нашел взглядом еще одну, поднял ее и задал тот же вопрос.

— Конечно, есть, — издевательски ухмыльнулась голова. — В кузове автазака! Хотя, на твоем месте я бы попытал счастья с пустóтой из моста.

— Что за автазак? Говори, а то и ты полетишь!

— Тебя вот-вот собьет один такой, — усмехнулась она, и вдруг мы услышали вдалеке три выстрела: «Бах, бах, бах!», медленно и размеренно, как сигнал. Тут же идущие на нас мужчины остановились, и все обернулись, чтобы посмотреть на дорогу.

Наполовину утонув в клубах взвившегося пепла, что-то массивное и угловатое грохотало по дороге. Затем мы услышали рев снижающего обороты большого двигателя, и из облака черной пыли вынырнул грузовик. Это был современный военный автомобиль, весь в броне и заклепках, с шинами в половину человеческого роста. Кузов представлял собой глухую металлическую коробку, и две вооруженные твари в бронежилетах стояли на подножках по обеим его сторонам.

Едва он появился, нищими овладело какое-то безумие: они смеялись, ахали от радости, размахивали руками и хлопали в ладоши, как выброшенные после кораблекрушения на необитаемый остров махали бы пролетающему самолету. Мы тут же были забыты. Нам представилась блестящая возможность, и мы не собирались упускать ее. Я отбросил голову, схватил Эддисона поперек груди левой рукой и, прихрамывая, заторопился следом за Эммой подальше от дороги. Мы могли бы просто продолжить идти — убраться с Дымящейся улицы и затаиться в какой-нибудь более безопасной части Акра Дьявола, но перед нами, наконец-то, был наш враг собственной персоной, и все что происходило в данный момент или должно было произойти, несомненно, имело большое значение. Мы остановились за деревьями недалеко от обочины, едва скрытые их обгоревшими ветками, и стали наблюдать.

Грузовик замедлил ход, и толпа облепила его, пресмыкаясь и выпрашивая: «пузыречек», «дуушичку» и «амбро», и «только попробовать», и «только чуть-чуть», и «пожалуйста, сэр», — омерзительные в своем раболепствовании перед этими мясниками. Они хватали солдат за одежду и обувь и получали пинки подкованными сапогами в ответ. Я был твердо уверен, что твари сейчас начнут стрелять, или врубят двигатель на полную и передавят тех глупцов, что посмели встать между ними и мостом. Но вместо этого грузовик остановился, и твари начали выкрикивать указания: «Построиться в линию!», «Вот сюда!», «Соблюдайте порядок или ничего не получите!». Толпа образовала очередь, словно бездомные на раздаче супа, присмирев и переминаясь с ноги на ногу в ожидании того, что они вот-вот должны были получить.

Внезапно, Эддисон начал вырываться в попытке спрыгнуть вниз. Я спросил его, в чем дело, но он только заскулил и начал вырываться еще сильнее, в его взгляде было такое отчаяние, словно он только что взял наиважнейший след. Эмма ущипнула его, и он остановился только для того чтобы выпалить: «Это она, это она …это мисс Королек!», и тогда я понял что «автазак» — было сокращенно от «автомобиль для заключенных», и что груз в кузове громадной машины тварей — почти наверняка люди.

А потом Эддисон укусил меня. Я вскрикнул и выпустил его, и в следующее мгновение он уже скакал прочь. Эмма выругалась, а я крикнул: «Эддисон, нет!». Но все было бесполезно, он действовал рефлекторно, подчиняясь непреодолимому инстинкту верного пса, пытающегося защитить своего хозяина.

Я бросился за ним, но промахнулся, он оказался удивительно быстрым для существа всего с тремя действующими лапами, тогда Эмма подняла меня, и вместе мы погнались за ним, вылетев из нашего укрытия на дорогу.

Был какой-то момент, какое-то краткое мгновение, когда я уже думал, что мы догоним его, что солдаты слишком окружены толпой, а попрошайки слишком заняты, чтобы заметить нас. И так бы и случилось, если бы не внезапный порыв, охвативший Эмму на середине дороги, когда она увидела двери на задней части кузова грузовика. Двери с замками, которые можно было расплавить. Двери, которые можно было распахнуть, так она, видимо, думала. Я мог прочитать это по тому, как ее лицо озарилось надеждой. Она промчалась мимо Эддисона, даже не взглянув на него, и вскарабкалась на бампер грузовика.

Охранники закричали. Я попытался схватить Эддисона, но он ускользнул от меня под грузовик. Эмма только начала плавить ручку на одной из дверей, когда первый охранник взмахнул автоматом как бейсбольной битой. Удар пришелся ей в бок, и Эмма свалилась на землю. Я подбежал к охраннику, готовый сделать с ним все, что смогу сделать одной здоровой рукой, но тут мои ноги выбили из-под меня, я рухнул на поврежденное плечо, и боль, словно молния, пронзила мое тело.

Услышав крики охранника, я поднял глаза и увидел, что он обезоружен и машет раненой рукой, а затем его увлек безумный поток из извивающихся тел. Попрошайки окружили его, уже не просто умоляя, а требуя, угрожая, совершенно обезумев, и тут у кого-то из них оказалось его оружие. В панике он замахал другой твари руками над головой, мол «вытащи меня отсюда!».

Я с трудом поднялся на ноги и подбежал к Эмме. Второй охранник прыгнул в толпу, стреляя в воздух до тех пор, пока не смог вытащить своего товарища и вернуться к грузовику. Как только их ноги коснулись подножки, он хлопнул рукой по борту, и двигатель взревел. Я добрался до Эммы как раз в тот момент, когда он направился к мосту, расшвыривая огромными шинами гравий и пепел.

Я сжал ее руку, чтобы убедиться, что она цела.

— У тебя идет кровь, — произнес я, — сильно, — это было глупой констатацией факта, но я не мог более ясно выразить, как страшно мне видеть ее в таком состоянии: хромающую и с глубокой раной на голове, откуда стекала струйка крови.

— Где Эддисон? — спросила она. Но до того как «я не знаю» сорвалось с моих губ, она сама перебила меня: — Мы должны идти за ним. Это возможно наш единственный шанс!

Мы подняли головы и посмотрели на грузовик, подъезжающий к мосту, и увидели, как охрана пристрелила двух попрошаек, что преследовали его. Они еще не упали на землю, а я уже знал, что она ошибается: мы не сможем догнать грузовик, как и не сможем перебраться через мост. Это было безнадежно, и теперь нищие знали это. Когда их товарищи распластались на земле, я буквально чувствовал, как их отчаяние превратилось в гнев, и как, почти мгновенно, этот гнев обернулся против нас.

Мы попытались убежать, но нас обступили со всех сторон. Толпа кричала, что «мы все испортили», что «они теперь отрубят нас», что мы заслуживаем смерти. Побои посыпались на нас: шлепки, удары. Руки рвали нашу одежду и волосы. Я пытался защитить Эмму, но кончилось тем, что уже Эмма защищала меня, по крайней мере, недолгое время, размахивая руками вокруг себя, обжигая всех, кого могла достать. Но даже ее огня было недостаточно, чтобы отогнать их, удары продолжали градом сыпаться на нас, пока мы не упали на колени, а затем съежились на земле, закрывая руками головы. Боль исходила отовсюду.

Я был почти уверен, что умираю, или сплю, потому что в этот момент я услышал пение: хор громких, бодрых голосов, распевающих: «Внемли звону молотков, внемли стуку гвоздей!», но каждая строка сопровождалась смачными звуками ударов по телу и ответными воплями. «Что за (БАЦ!) виселицу строить, лекарство от (ХРЯСЬ!) хворей!».

После еще нескольких строк и нескольких «хрясь!» удары прекратили сыпаться на нас, и толпа отхлынула, опасливо ворча. Я смутно разглядел, сквозь песок и кровь в глазах, пятерых дюжих строителей виселиц: сумки с инструментами висят на поясах, в поднятых кулаках зажаты молотки. Они пробились сквозь толпу и теперь окружили нас, с сомнением разглядывая, словно мы были каким-то странным видом рыбы, который они никак не ожидали поймать в свои сети.

— Это они? — спросил один из них. — Они не очень-то хорошо выглядят, кузен.

— Ну конечно, это они! — отозвался другой, его голос был подобен сирене в тумане, низкий и знакомый.

— Это Шэрон! — воскликнула Эмма.

Мне удалось немного пошевелить рукой, чтобы протереть один глаз от крови. Так и есть. Он стоял перед нами, все его семь футов, облаченные в черный плащ. Я почувствовал, что улыбаюсь, или, по крайней мере, пытаюсь это сделать. Я еще никогда не был так счастлив видеть кого-то столь уродливого. Он выудил что-то из карманов, — маленькие стеклянные пузырьки, — и, подняв их над головой, прокричал:

— ВОТ ТО, ЧТО ВАМ НУЖНО, ВЫ, БОЛЬНЫЕ МАКАКИ! ЗАБИРАЙТЕ И ОСТАВЬТЕ ЭТИХ ДЕТЕЙ В ПОКОЕ!

Он развернулся и кинул пузырьки на дорогу. Толпа бросилась за ними, задыхаясь от возбуждения и вопя, готовые порвать друг друга на часть, лишь бы добраться до них. И вот остались только мы и сборщики, немного помятые после драки, но невредимые. Они засовывали молотки обратно в пояса с инструментами. Шэрон шагал к нам, вытянув белую как снег руку, со словами:

— О чем вы вообще думали, разгуливая вот так?! Я с ума сошел от волнения!

— Это точно, — подтвердил один из сборщиков. — Он был сам не свой. Заставил повсюду искать вас.

Я попытался сесть, но не смог. Шэрон навис прямо над нами, разглядывая нас, словно сбитое на дороге животное:

— Вы целы? Идти сможете? Что, черт возьми, эти подонки сделали с вами?!

Его тон был где-то посередине между рассерженным сержантом и озабоченным отцом.

— Джейкоб ранен, — услышал я срывающийся голос Эммы.

— Ты тоже, — хотел сказать я, но не смог толком ворочать языком.

Похоже, она была права: моя голова была тяжелой как камень, а мое зрение напоминало слабый сигнал спутника, то появляясь, то пропадая. Шэрон поднял меня на руки и понес. Он оказался намного сильнее, чем выглядел, и тут меня пронзила внезапная мысль, которую я попытался произнести вслух:

— Где Эддисон?

Во рту у меня была каша, но каким-то образом он меня понял, и, повернув лицом к мосту, произнес:

— Там.

В отдалении грузовик, казалось, плыл в воздухе. Мой мозг, что, после встряски играет со мной шутки?

Нет. Теперь я увидел, — грузовик подняли и переносили через провал языки пустóты.

Но где Эддисон?

— Там, — повторил Шэрон. — Внизу.

Две задние лапы и маленькое коричневое тело свисали из-под днища грузовика. Эддисон вцепился зубами в какую-то деталь на ходовой части и поймал попутку, смышленый дьяволенок. И пока языки переправляли грузовик на ту сторону моста, я думал: «Счастливого тебе пути, бесстрашный маленький пес. Ты, возможно, лучшее, на что мы еще можем надеяться».

Я затем все начало исчезать, исчезать, и мир, сузившись до размеров зрачка, погрузился в ночь.

Глава Четвертая

Снились тревожные сны, сны на незнакомых языках, сны о доме, о смерти. Странные кусочки абракадабры, выхваченные из проблесков сознания, расплывчатые и зыбкие, порожденные моим сотрясенным мозгом. Женщина без лица дует пыль мне в глаза. Ощущение, что меня погружают в теплую воду. Голос Эммы, который уверяет меня, что все будет хорошо, что это друзья, что мы в безопасности. А затем полная тьма без сновидений в течение долгих часов.

В следующий раз, когда я очнулся, это был уже не сон, и я знал это. Я лежал, заботливо укутанный в одеяло, на кровати в маленькой комнате. Тусклый свет прорывался сквозь задернутые шторы. Значит, сейчас день. Только какой день?

На мне была ночная рубашка, а не старая, пропитанная кровью одежда, и мои глаза были промыты от песка. Кто-то явно позаботился обо мне. Также, хотя я чувствовал смертельную усталость, я почти не чувствовал боли. Мое плечо перестало ныть, голова тоже прошла. Я не знал, что бы это могло означать.

Я попытался сесть. На полпути мне пришлось остановиться и опуститься на локти. На ночном столике рядом с кроватью стоял стеклянный кувшин с водой. В одном углу комнаты находился массивный гардероб. В другом… Я моргнул и протер глаза, чтобы удостовериться… Да, так и есть, на стуле спал человек. Мои мысли ползли так медленно, что я даже не успел удивиться, только подумал: «Как необычно». И действительно, он выглядел так необычно, что я некоторое время пытался понять, что я вижу. Он был похож на человека, составленного из половинок: половина его волос была прилизана, половина — торчала вихрами, половину лица покрывала всклокоченная борода, другая была гладко выбрита. Даже его одежда: штаны, мятый свитер, круглый гофрированный воротник, были с одной стороны современные, с другой — устаревшие.

— Привет? — позвал я неуверенно.

Мужчина вскрикнул, вздрогнув так сильно, что свалился со стула и с грохотом приземлился на пол.

— О, мой бог! О, господи! — он вскарабкался обратно на стул, глаза его были широко раскрыты, а руки дрожали. — Вы проснулись!

— Простите, я не хотел напугать вас…

— Ах, нет, это полностью моя вина, — пролепетал он, разглаживая одежду и расправляя кружевной воротник. — Пожалуйста, не рассказывайте никому, что я заснул, пока смотрел за вами!

— Кто вы? — спросил я. — Где я? — мое сознание быстро прояснялось, и тут же начало заполняться вопросами. — Где Эмма?

— Да, точно! — мужчина выглядел несколько сбитым с толку. — Я, наверное, не самый подходящий обитатель этого дома, чтобы отвечать на… вопросы…

Он произнес это слово шепотом, подняв брови, так, словно вопросы были под запретом.

— Итак! — он указал на меня. — Вы — Джейкоб! — он указал на себя. — Я — Ним! — он повертел ладонью. — А это — дом мистера Бентама. Он жаждет встретиться с вами. Вообще-то я должен известить его, как только вы проснетесь.

Я оттолкнулся локтями и сел прямо, на это усилие, казалось, ушли почти все мои силы.

— Мне все это без разницы. Я хочу видеть Эмму.

— Конечно! Вашу подружку…

Он помахал ладонями, изображая маленькие крылья, а его глаза бегали по комнате, словно он ожидал найти Эмму в одном из углов.

— Я хочу видеть ее. Сейчас же!

— Меня зовут Ним! — пискнул он. — И я должен сообщить… да, мне дали строгие указания…

Паническая мысль пронзила меня, что Шэрон, торгаш по своей сути, спас нас от толпы только для того, чтобы продать на запчасти.

— ЭММА! — получилось заорать у меня. — ГДЕ ТЫ?!!

Ним побелел и плюхнулся на стул. Похоже, я до смерти напугал его.

Секундой позже из коридора донесся топот ног. В комнату влетел мужчина в белом халате.

— Ты проснулся! — воскликнул он.

Я предположил, что это может быть только доктор.

— Я хочу видеть Эмму! — повторил я.

Я попытался перекинуть ноги через край кровати, но они оказались тяжелыми словно бревна.

Доктор бросился ко мне и заставил лечь обратно на постель.

— Не утомляй себя, ты еще не полностью оправился!

Доктор велел Ниму найти мистера Бентама. Ним убежал, по дороге врезавшись в дверной косяк и с шумом вывалившись в коридор. А в дверях появилась Эмма, задыхающаяся от бега и сияющая, ее волосы ниспадали на чистое белое платье.

— Джейкоб?

При виде ее я почувствовал внезапный прилив сил, и, оттолкнув доктора, сел прямо:

— Эмма!

— Ты очнулся! — воскликнула она, подбегая ко мне.

— Поосторожнее с ним, он еще слаб, — предупредил доктор.

Сдерживая себя, Эмма подарила мне самое нежное из объятий, а потом села рядом на край кровати:

— Прости, что меня не было рядом, когда ты проснулся. Мне сказали, что ты будешь спать еще несколько часов…

— Все нормально, — ответил я. — Но, где мы? Сколько мы уже здесь?

Эмма взглянула на доктора. Он что-то писал в маленьком блокноте, но явно слушал. Эмма повернулась к нему спиной и понизила голос:

— Мы в доме одного богатого человека, в Акре Дьявола. Где-то в тайном месте. Шэрон принес нас сюда день-полтора назад.

— И это все? — спросил я, внимательно разглядывая лицо Эммы. Ее кожа была идеально гладкой, а порезы превратились в тонкие белые линии. — Ты выглядишь почти полностью здоровой.

— У меня была всего пара ушибов да царапин…

— Ничего подобного, — возразил я. — Я помню, что там произошло.

— У тебя было сломано ребро и порваны связки плеча, — вставил доктор.

— У них тут есть женщина, — объяснила Эмма. — Целитель. Ее тело производит сильнодействующую пыльцу…

— И двойное сотрясение, — добавил доктор. — Но ничего, с чем бы мы не смогли в итоге справиться. Но ты, парень… Ты был почти мертв, когда попал сюда.

Я потрогал свою грудь, живот, везде, куда меня били. Никакой боли. Я поднял правую руку и повращал плечом. Никаких проблем.

— Словно у меня новая рука! — воскликнул я с изумлением.

— Повезло, что тебе не понадобилась новая голова, — послышался другой голос.

Шэрон, низко нагнувшись, чтобы поместиться в дверной проем, вошел в комнату:

— Честно говоря, жаль, что они и в самом деле не приделали тебе новую, потому что, та, что на тебе сейчас, явно набита опилками. Вот так вот исчезнуть, сбежать, не оставив никакой подсказки о том, куда вы отправились! И это все после того, что я вам говорил об Акре! О чем вы только думали?! — он навис надо мной и Эммой, грозя длинным белым пальцем.

Я расплылся в улыбке:

— Привет, Шэрон. Приятно снова тебя видеть.

— Да, «ха-ха», давайте все улыбаться, теперь, когда все замечательно. Но вас там едва не убили!

— Нам повезло, — откликнулась Эмма.

— Да! Повезло, что я оказался там! Повезло, что мои сборщики-кузены были свободны в тот вечер, и я успел перехватить их до того, как они нагрузились «Канавным светлым» в «Качающемся Гробу»! А они не работают за бесплатно, между прочим. Я включаю их услуги в ваш счет, наряду с моей поврежденной лодкой!

— Ладно, ладно! — остановил я его. — Успокойся, хорошо?

— О чем вы только думали?! — повторил он, и его жуткое дыхание облаком окутало нас.

И тут я вспомнил то, что пришло мне на ум до этого, и сорвался:

— Что ты — не заслуживающий доверия наглец! — выпалил я. — Что у тебя на уме только деньги, и ты, скорее всего, при первом же удобном случае продал бы нас в рабство! Да-а, — протянул я, — мы заглянули в одно такое заведение. Мы знаем все про те темные делишки, которыми вы, странные, занимаетесь тут, и если хоть на минуту вы решили, что мы поверили, что ты, — я ткнул пальцем в Шэрона, — или хоть кто-нибудь из вас, — я ткнул в доктора, — помогаете нам исключительно по доброте душевной, то вы — психи! Так что, или скажите, что вам от нас нужно, или отпустите нас, потому что у нас… нас…

Неожиданная волна невероятной усталости обрушилась на меня. Перед глазами все поплыло.

— Есть дела поваж…

Я тряхнул головой, попытался встать, но комната начала вращаться. Эмма взяла меня за руки, а доктор мягко толкнул обратно на подушки.

— Мы помогаем вам, потому что мистер Бентам попросил нас об этом, — произнес он натянуто. — Что ему нужно от вас, что же, вам придется спросить у него самим.

— Как я уже говорил, Мистер Как-Его-Там может поцеловать меня в… ммфф…

Эмма зажала ладонью мой рот:

— Джейкоб пока еще немного не в себе, — сообщила она. — Я уверена, что он хотел сказать: «Спасибо, что спасли нас. Мы у вас в долгу».

— И это тоже, — пробубнил я сквозь ее пальцы.

Я был зол и напуган, но также по-настоящему счастлив, что остался жив… И что вижу Эмму, целую и здоровую. Когда я подумал об этом, весь мой запал улетучился, и меня наполнила простая благодарность. Я прикрыл глаза, чтобы комната перестала кружиться, и прислушался к голосам, которые шептались обо мне.

— Он представляет проблему, — тихо произнес доктор. — Его нельзя допускать к мистеру Бентаму в таком состоянии.

— У него мозги набекрень, — ответил Шэрон. — Если бы девочка и я поговорили с ним с глазу на глаз, уверен, мы бы переубедили его. Вы не оставите нас наедине?

Неохотно, доктор согласился. Когда он ушел, я снова открыл глаза и сфокусировал взгляд на Эмме, которая смотрела на меня сверху вниз.

— Где Эддисон? — спросил я.

— Он перебрался на ту сторону, — ответила она.

— Точно, — пробормотал я, вспоминая. — О нем что-нибудь слышно? Он еще не вернулся?

— Нет, — ответила она тихо. — Еще нет.

Я подумал о том, что это могло значить, что могло случиться с ним, но эта мысль была невыносима.

— Мы обещали отправиться за ним, — напомнил я. — Если он смог перебраться, то и мы сможем.

— Эта пустóта в мосту возможно и не обратит внимания на собаку, — встрял Шэрон, — но с вас она точно сдерет кожу и закинет прямо в кипяток.

— Уйди, — бросил я ему. — Я хочу поговорить с Эммой наедине.

— Зачем? Чтобы вы могли вылезти в окно и снова сбежать?

— Никуда мы не собираемся, — возразила Эмма. — Джейкоб не может даже встать с постели.

Шэрон был непреклонен.

— Я встану в углу и займусь своим делом, — заявил он. — И это мое лучшее предложение.

Он отошел, взгромоздился на стул с одним подлокотником, где до этого сидел Ним, и принялся насвистывать и выковыривать грязь из-под ногтей.

Эмма помогла мне сесть, и мы прижались друг к другу лбами и разговаривали шепотом. Какое-то время меня так переполняло ощущение ее близости, что все вопросы, наполнявшие мой мозг, исчезли, и осталась только ее рука, касающаяся моего лица, гладящая меня по щеке, по подбородку.

— Ты так меня напугал, — прошептала Эмма. — Я уже думала, что потеряла тебя.

— Я в порядке, — заверил я ее. Я знал, что это не так, но меня смущало, когда обо мне беспокоились.

— Ты не был. Совсем. Тебе следует извиниться перед доктором.

— Я знаю. Я просто психанул. И прости, что напугал тебя.

Она кивнула и посмотрела в сторону. Ее взгляд медленно блуждал по комнате, а когда она снова посмотрела на меня, в нем сверкнула какая-то новая твердость.

— Мне хочется думать, что я сильная, — произнесла она. — Что причина, по которой сейчас на свободе я, а не Бронвин, или Миллард, или Енох, это то, что я достаточно сильная, что на меня можно положиться. Я всегда была той, кто может вынести все. Будто внутри меня есть датчик боли, который не включается. Я могу заблокировать ужасные вещи и продолжать двигаться дальше, делать то, что нужно делать, — она нащупала мою руку, лежащую поверх покрывала. Наши пальцы сплелись сами собой. — Но когда я думаю о тебе… как ты выглядел, когда тебя подняли с земли, после того как те люди…

Она судорожно вздохнула и тряхнула головой, словно отгоняя воспоминания:

— То я просто ломаюсь.

— Я тоже, — тихо произнес я, вспомнив, какую боль я испытываю всякий раз, когда вижу, что больно ей, какой ужас сковывает меня каждый раз, когда ей грозит опасность. — Я тоже, — я сжал ее ладонь и подбирал слова, чтобы сказать что-нибудь еще кроме этого, но она заговорила первой.

— Я хочу, чтобы ты пообещал мне кое-что.

— Все, что угодно, — ответил я.

— Мне нужно, чтобы ты не умер.

Я выдавил улыбку. Эмма не улыбалась.

— Ты не можешь этого сделать, — произнесла она. — Если я потеряю тебя, все остальное уже не будет иметь смысла.

Я обвил ее руками, крепко прижимая к себе:

— Я постараюсь изо всех сил.

— Этого мало, — прошептала она. — Пообещай мне.

— Хорошо. Я не умру.

— Скажи «я обещаю».

— Я обещаю. Ты тоже скажи.

— Обещаю, — прошептала она.

— А-ах, — мечтательно отозвался Шэрон из угла, — эта сладкая ложь, которую говорят все влюбленные…

Мы оторвались друг от друга.

— Ты вообще-то не должен подслушивать! — возмутился я.

— Ну все, достаточно, — заявил он, с громким скрежетом подтаскивая по полу стул и ставя его рядом с кроватью. — Нам нужно обсудить еще много важных дел. В частности — извинения, которые вы должны принести мне.

— За что? — сердито спросил я.

— За то, что поставил под сомнения мою честность и репутацию.

— Каждое слово было правдой, — ответил я. — Эта петля кишит ворами и подонками, а ты — движимый только своей выгодой хам.

— Без капли сочувствия к тяжелому положению своего собственного народа, — добавила Эмма. — Хотя, тем не менее, еще раз спасибо, что спас нас.

— Живя здесь, учишься беспокоиться только о собственной персоне, — ответил Шэрон. — У каждого есть своя история. Каждый в тяжелом положении. Все что-то хотят от тебя, и при этом они почти всегда лгут. Так что, да, я остаюсь беззастенчивым корыстолюбивым эгоистом. Но я глубоко возмущен вашим предположением, что я вожу какие-либо дела с теми, кто торгует странным живым товаром. Только потому, что я капиталист, не означает, что я — злобный ублюдок.

— И откуда мы могли это знать?! — воскликнул я. — Нам пришлось умолять и подкупать тебя, только чтобы ты не бросил нас там, на пристани, помнишь?!

Он пожал плечами:

— Это было до того, как я понял, кто ты такой.

Я быстро взглянул на Эмму, а затем ткнул себя в грудь:

— Кто я такой?

— Ты, мой мальчик. Мистер Бентам ждет уже очень давно, чтобы поговорить с тобой. С того дня, как я впервые открыл свое дело как лодочник, сорок с лишним лет назад. Бентам гарантировал мне безопасный проход из Акра и в Акр, если я пообещаю все это время наблюдать, когда ты появишься на горизонте. Я должен был привести тебя к нему. И теперь, наконец, я могу выполнить свою часть сделки.

— Ты, наверное, перепутал меня с кем-то другим, — ответил я. — Я — никто.

— Он сказал, что ты сможешь разговаривать с пустóтами. Сколько странных ты знаешь, которые могут это?

— Но ему всего шестнадцать, — вмешалась Эмма. — По-настоящему шестнадцать. Как он может…

— Вот поэтому мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что к чему, — ответил Шэрон. — Мне нужно было увидеться с мистером Бентамом лично. У него я и находился, когда вы убежали. Видишь ли, ты не подходишь под описание. Все эти годы я высматривал старика.

— Старика? — переспросил я.

— Точно.

— Который разговаривает с пустóтами.

— Как я уже сказал.

Эмма сильнее сжала мою руку, и мы обменялись взглядами («нет, этого не может быть»), а затем я сбросил ноги с кровати, почувствовав новый прилив энергии:

— Я хочу поговорить с этим вашим Бентамом. Прямо сейчас.

— Он увидится с тобой, когда будет готов, — ответил Шэрон.

— Нет, — отрезал я. Сейчас.

Как только я это произнес, в ту же самую секунду, раздался стук в дверь. Шэрон открыл ее. На пороге стоял Ним.

— Мистер Бентам будет ждать своих гостей на чай через час, — отчеканил он, — в библиотеке.

— Мы не можем ждать час, — возразил я. — Мы и так уже потеряли здесь слишком много времени.

При этих словах Ним покраснел и надул щеки:

— Потеряли?!

— Джейкоб имел в виду, — быстро произнесла Эмма, — что у нас есть другая неотложная встреча, здесь, в Акре, на которую мы уже и так сильно опаздываем.

— Мистер Бентам настаивает на том, чтобы встретить вас как подобает, — заявил Ним. — Как он всегда говорит: «В тот день, когда у нас не будет времени на хорошие манеры, мир в любом случае уже будет потерян для нас». И кстати о манерах, я должен удостовериться, что вы будете одеты соответствующим образом.

Он подошел к гардеробу и открыл тяжелые дверцы. Внутри было несколько вешалок с одеждой.

— Можете выбрать, все, что вам понравится.

Эмма вытянула наружу отделанное рюшами платье и скривила губы:

— Это как-то неправильно. Играть в переодевания и попивать чаек, пока наши друзья и имбрины вынуждены терпеть птица-знает-что.

— Мы делаем это ради них, — ответил я. — Нужно только подыграть, пока этот Бентам не расскажет нам, что ему известно. Это может быть важно.

— Или он может оказаться просто старым одиноким человеком.

— Не говорите так о мистере Бентаме! — возмутился Ним, поморщившись. — Мистер Бентам — святой, гигант среди людей!

— Ох, успокойся, — бросил Шэрон.

Он подошел к окну и раздвинул шторы, впустив в комнату немного тусклого желтоватого дневного света.

— Вставайте и за дело! — велел он нам. — У вас двоих назначена встреча.

Я откинул покрывало, и Эмма помогла мне встать с кровати. К моему удивлению, ноги выдержали мой вес. Я взглянул в окно на пустую улицу, окутанную желтой мглой, а затем, вместе с Эммой, поддерживающей меня под локоть, подошел к гардеробу, чтобы выбрать, во что переодеться. Комплект одежды обнаружился на плечиках, помеченных биркой с моим именем.

— Можно нам уединиться, чтобы переодеться? — попросил я.

Шэрон посмотрел на Нима и пожал плечами.

Ним всплеснул руками:

— Это неприлично!

— А-а-а, да все нормально, — махнул рукой Шэрон. — Но не озорничайте тут, хорошо?

Эмма покраснела как свекла:

— Понятия не имею, о чем ты говоришь!

— Ну да, конечно, — он выгнал Нима из комнаты и остановился на пороге. — Я могу рассчитывать, что вы не убежите снова?

— С чего нам так поступать? — спросил я. — Мы же хотим встретиться с мистером Бентамом.

— Мы никуда не уйдем, — заверила его Эмма. — Но почему ты еще здесь?

— Мистер Бентам попросил меня присмотреть за вами.

Я задумался, означает ли это, что Шэрон остановит нас, если мы попытаемся уйти.

— Должно быть, ты здорово обязан ему, — хмыкнул я.

— Колоссально, — ответил он. — Я обязан этому человеку своей жизнью.

И согнувшись почти пополам, он протиснулся в дверной проем и вышел в коридор.

* * *

— Ты переодевайся там, — Эмма указала на дверь, ведущую в маленькую ванную, — я переоденусь здесь. И не подглядывай, пока я не постучу!

— Ла-адно-о! — протянул я преувеличенно разочаровано, пытаясь не показать, что я действительно разочарован. Хотя увидеть Эмму в нижнем белье было, несомненно, заманчивой перспективой, то, что нашим жизням последнее время постоянно угрожала смертельная опасность, отправило эту часть моего подросткового мозга в глубокую заморозку. Еще пара серьезных поцелуев, однако, и мои базовые инстинкты могут начать проявлять себя.

Ну да ладно.

Я закрылся в ванной, которая вся сияла белым кафелем и тяжеловесной железной сантехникой, и наклонился над раковиной, чтобы рассмотреть себя в посеребренном зеркале.

Выглядел я жутко.

Мое лицо было раздуто и расчерчено воспаленными красными линиями, которые хоть и заживали быстро, все еще были заметны, напоминая о каждом ударе, обрушившимся на меня. Туловище представляло собой географическую карту из синяков, безболезненную, но уродливую. В труднодоступных складках ушей запеклась кровь. При виде ее у меня закружилась голова, и я сжал край раковины, чтобы не меня не шатало. Отвратительные воспоминания внезапно нахлынули на меня: ноги и кулаки колотят меня, земля поднимается навстречу.

До этого никто еще не пытался убить меня голыми руками. Это было что-то новое, отличное от того, когда на тебя охотятся пустóты, которых ведет инстинкт. Отличалось это и от того, когда в тебя стреляют: пули были быстрым, безликим способом убийства. Использовать для этого свои руки, да, это требует усилий. Для этого необходима ненависть. И было странно и горько осознавать, что подобная ненависть была направлена на меня. Люди, которые даже не знали моего имени, в какой-то миг коллективного безумия возненавидели меня настолько, что готовы были забить до смерти одними только своими кулаками. Я чувствовал стыд от этого, даже какое-то унижение, хотя не мог понять, почему. Это было что-то, над чем я еще должен буду поразмыслить, если когда-нибудь у меня будет такая роскошь, как время чтобы размышлять над подобными вещами.

Я открыл кран, чтобы ополоснуть лицо. Трубы задрожали и застонали, но, после громкого тожественного аккорда, икнули и выдали лишь пару капель ржавой воды. Этот Бентам может быть и был богат, но никакое богатство не могло отгородить его от того адского места, где он жил.

Как он вообще оказался здесь?

Еще более интригующим было то, как он познакомился, или вообще узнал о моем дедушке? Несомненно, именно о нем говорил Шэрон, когда упомянул, что Бентам искал старика, который может разговаривать с пустóтами. Возможно, мой дед встретил Бентама во время войны, после того как покинул дом мисс Сапсан, но до того, как приехал в Америку. Это был определенный период его жизни, о котором он очень редко рассказывал, и никогда не вдавался в детали. Несмотря на все, что я узнал о дедушке за последние несколько месяцев, во многих отношениях он по-прежнему оставался для меня загадкой. Теперь, когда его не стало, подумал я с грустью, возможно, он останется таким для меня навсегда.

Я надел костюм, который Бентам приготовил для меня: голубую рубашку и серый шерстяной свитер, которые сделали меня похожим на выпускника престижной частной школы, и простые черные брюки. Все это село на мне идеально, словно здесь знали, что я приду. Когда я всовывал ноги в пару коричневых кожаных полуботинок, в дверь постучала Эмма.

— Ну как успехи?

Я открыл дверь и был ослеплен взрывом желтого цвета. Эмма с несчастным видом стояла в огромном канареечно-желтом платье с пышными рукавами и длинным подолом, который колыхался возле ее ног.

Она вздохнула:

— Это было самое меньшее из зол среди всех произведений портняжного искусства там, уверяю тебя.

— Ты похожа на Большую Птицу[3], — пошутил я, выходя следом за ней из ванной, — а я похож на мистера Роджерса[4]. Этот Бентам жестокий человек.

Оба сравнения ничего не говорили ей. Проигнорировав меня, она подошла к окну и посмотрела наружу.

— Ага. Отлично.

— Что отлично? — спросил я.

— Уступ. Он размером с Корнуолл, и там повсюду есть за что уцепиться. Безопаснее, чем на детской площадке.

— И почему мы должны беспокоиться о безопасности уступа? — поинтересовался я, выглядывая в окно рядом с ней.

— Потому что Шэрон караулит коридор, следовательно, мы не можем выйти тем путем.

Иногда мне казалось, что Эмма проигрывает все разговоры со мной у себя в голове (причем я на них не приглашен), а потом ее раздражало, что я не понимаю, о чем речь, когда она, наконец, разрешала мне принять участие в беседе. Ее мозг работал так быстро, что иногда обгонял сам себя.

— Мы не можем никуда идти, — возразил я. — Нам нужно встретиться с Бентамом.

— И мы встретимся, но пусть меня повесят, если я проведу целый час в этой комнате, глядя в потолок. Этот святоша мистер Бентам — изгой, живущий в Акре Дьявола, что означает, что он, скорее всего — опасный мерзавец с сомнительным прошлым. Я хочу осмотреть его дом и выяснить, что мы можем узнать о нем. Мы вернемся раньше, чем кто-нибудь заметит, что нас нет. Честное слово.

— А, отлично, тайная операция. Тогда мы одеты просто идеально.

— Очень смешно.

Я был в туфлях на твердой подошве, которые заставляли каждый шаг звучать, как удар молота, а она — в платье желтее, чем знак опасности, к тому же я только недавно нашел в себе силы встать с постели, и, тем не менее, я согласился. Она часто оказывалась права в подобных вопросах, и я доверился ее интуиции.

— А если кто-нибудь заметит нас, ну и пусть, — заявила она. — Судя по всему, этот человек ждал целую вечность, чтобы встретиться с тобой. Он же не выгонит нас теперь, только за то, что мы устроим себе небольшую экскурсию.

Она открыла окно и вылезла на уступ. Я осторожно высунул голову. Мы были двумя этажами выше пустынной улицы в «хорошем» районе Акра Дьявола. Я узнал поленницу дров: именно за ней мы и прятались, когда Шэрон вышел из заброшенного с виду магазина. Прямо под нами была юридическая контора «Мандей, Дайсон и Страйп». Такой фирмы, конечно же, не существовало. Это было прикрытие, секретный вход в дом Бентама.

Эмма протянула мне руку:

— Я знаю, ты небольшой любитель высоты, но я не дам тебе упасть.

После того как нами размахивала над кипящей рекой пустóта, небольшое падение казалось не таким уж страшным. К тому же Эмма оказалась права, уступ был широким, а из кирпичной кладки повсюду торчали декоративные ручки и морды горгулий, представляя собой естественные упоры для рук. Я выбрался наружу, схватился за них и пополз следом за Эммой.

Когда уступ повернул за угол, и мы были полностью уверены, что двигаемся параллельно коридору, вне поля зрения Шэрона, мы попытались открыть окно.

Оно оказалось запертым. Мы, балансируя на уступе, продвинулись к следующему окну, но и оно было заперто, так же как третье, четвертое, и пятое окна.

— Скоро у нас так закончится здание, — заметил я. — Что если ни одно из них не откроется?

— Вот это окно откроется, — заявила Эмма.

— Откуда ты знаешь?

— Я — ясновидящая.

С этими словами она ударила ногой по стеклу. Осколки посыпались внутрь комнаты и зазвенели по тротуару перед зданием.

— Да нет, ты — хулиганка, — проворчал я.

Эмма ухмыльнулась и ладонью выбила последние куски стекла из рамы.

Она шагнула внутрь. Я, пусть и неохотно, последовал за ней и оказался в просторной темной комнате. Потребовалось пара секунд, чтобы наши глаза привыкли. Единственным источником света здесь было окно, которое мы только что разбили, его слабый свет выхватывал из темноты границы рая для барахольщика. Повсюду до самого потолка шаткими штабелями громоздились коробки и деревянные ящики, оставляя между их рядами лишь узкий проход.

— Мне кажется, этот Бентам не любит ничего выбрасывать, — заметила Эмма.

В ответ я трижды оглушительно чихнул. В воздухе летали тучи пыли. Эмма сказала «будь здоров», зажгла на ладони шар пламени и поднесла его к ближайшему ящику. Он был помечен «Рм. АМ-157».

— Как ты думаешь, что там? — спросил я.

— Нам понадобится лом, чтобы выяснить, — ответила Эмма. — Эти ящики крепкие.

— А я думал, ты — ясновидящая.

Она состроила мне недовольную гримасу.

За неимением лома, мы осторожно двинулись вглубь комнаты, и Эмма делала свое пламя все ярче, по мере того, как свет из окна за нашими спинами постепенно угасал. Узкий проход между коробками вел через арочный дверной проем в другую комнату, которая была такая же темная и почти такая же заставленная. Вместо ящиков, она была забита громоздкими предметами, спрятанными под белыми чехлами. Эмма уже собиралась потянуть один такой за край, но я перехватил ее руку.

— Что такое? — спросила она недовольно.

— Там может быть что-то ужасное.

— Вот именно, — ответила она и сорвала покрывало, вызвав целый ураган пыли.

Когда воздух немного очистился, мы увидели себя, отражающимися в тусклой витрине, какую можно увидеть в музее. Она была нам по пояс и площадью почти четыре фута. Внутри, аккуратно разложенные и подписанные, находились: резная скорлупа кокосового ореха, расческа, сделанная из позвонка кита, маленький каменный топор и еще несколько предметов, о назначении которых трудно было судить с первого взгляда. Табличка на стекле гласила: «Предметы домашнего обихода странных людей острова Эспириту-Санто, Новые Гебриды, юг Тихого океана, около 1750»

— Хмм, — произнесла Эмма.

— Странно, — отозвался я.

Она вернула чехол на место, хотя в том, чтобы прятать следы нашего присутствия было мало толку (как будто мы могли снова сделать целым разбитое окно), и мы медленно пошли дальше, снимая покрывала наугад. Под всеми ними находились разного рода музейные витрины. Их содержимое мало чем было связано между собой, за исключением того, что все эти вещи когда-то использовались странными людьми. Одна витрина содержала коллекцию ярких шелков, которые носили странные Дальнего Востока примерно в 1800 году. В другой на первый взгляд находился широкий поперечный срез дерева, но при ближайшем рассмотрении это оказалась дверь с железными петлями и круглой ручкой, сделанной из сучка дерева. Табличка на ней гласила: «Вход в жилище странных людей, Великая Ирландская Глушь, около 1530».

— Ух ты! — изумилась Эмма, наклоняясь, чтобы взглянуть поближе. — Я и не знала, что нас в мире так много.

— Или было, — добавил я. — Интересно, они все еще живут там?

Последняя витрина, которую мы осмотрели, была помечена «Вооружение странных хеттов, подземный город Каймаклы», без даты. К нашему замешательству, все, что мы увидели внутри, были мертвые бабочки и жуки.

Взмахнув рукой с пламенем, Эмма развернулась ко мне:

— Думаю, мы установили, что этот Бентам — любитель истории. Готов двигаться дальше?

Мы быстрым шагом прошли еще через две комнаты, заставленные зачехленными витринами, и оказались перед простой лестницей, по которой поднялись на следующий этаж. С площадки дверь вела в устланный роскошным ковром длинный коридор. Он, казалось, тянулся вечно: располагавшиеся через равные промежутки двери и повторяющийся узор на обоях создавали иллюзию бесконечности.

Мы шли по коридору, по пути заглядывая в комнаты. В них были одинаковые обои, одинаковая планировка, одинаковая мебель: в каждой стояли кровать, ночной столик и шкаф, точно так же, как в комнате, в которой я очнулся. Узор из красных маков вился по стене и продолжался гипнотическими волнами на ковре, заставляя это место выглядеть так, словно его постепенно отвоевывает природа. Фактически, комнаты были бы неотличимы одна от другой, если бы не маленькие латунные таблички, прибитые к дверям, которые давали каждой комнате уникальное название. Все звучали очень экзотично: «Комната Альп», «Комната Гоби», «Комната Амазонки».

В коридоре располагались, наверное, около пятидесяти комнат, и мы прошли его уже до половины, почти бегом, уверенные, что больше не найдем здесь ничего полезного, когда внезапный порыв ветра налетел на нас, такой холодный, что у меня защипало кожу.

— Ух! — вздрогнул я, обнимая себя за плечи. — Откуда это?

— Наверное, кто-нибудь забыл закрыть окно, — предположила Эмма.

— Но снаружи не холодно, — возразил я, и она пожала плечами.

Мы продолжили наш путь, и чем дальше мы шли, тем холоднее становился воздух. Наконец, мы повернули за угол и оказались перед участком коридора, где с потолка свисали сосульки, а на ковре блестел иней. Холод, похоже, исходил из одной конкретной комнаты, и мы стояли как раз перед ней, глядя, как снежинки, одна за другой выпархивают из щели под дверью.

— Это очень странно, — произнес я, дрожа от холода.

— Действительно необычно, — согласилась Эмма, — даже по моим стандартам.

Я шагнул ближе, хрустя ногами по заснеженному ковру, и прочитал табличку на двери. «Комната Сибири» было написано не ней.

Я посмотрел на Эмму. Она посмотрела на меня.

— Это, наверное, всего лишь гиперактивный кондиционер, — предположила она.

— Давай откроем ее и узнаем, — потянулся я к двери.

Я попробовал повернуть круглую дверную ручку, но она не поддалась.

— Заперто.

Эмма положила на ручку ладонь и подержала несколько секунд. Внутри начал таять лед, и из нее закапала вода.

— Не заперто, — заметила Эмма. — Замерзло.

Она повернула ручку и толкнула дверь, но она приоткрылась всего на дюйм — с той стороны намело сугроб снега. Мы налегли на дверь плечами и на счет «три» толкнули. Дверь распахнулась, и в нас ударил порыв ледяного ветра. Снег взвился вокруг, полетел нам в глаза и в коридор за нами.

Прикрыв лица, мы заглянули внутрь. Комната была обставлена также как и остальные: кровать, шкаф, ночной столик, но здесь они выглядели как непонятные белые кучи, будучи погребенными под толстым слоем снега.

— Что это? — спросил я, перекрикивая завывание ветра. — Еще одна петля?

— Не может быть! — крикнула Эмма в ответ. — Мы уже в петле!

Нагнувшись против ветра, мы вошли внутрь. Я подумал сначала, что источником снега и льда было открытое окна, но когда метель улеглась, я увидел, что никакого окна нет, как нет и стены в дальнем конце комнаты. По обеим сторонам от нас стояли покрытые льдом стены, над нами был потолок, и где-то под нашими ногами, возможно, и ковер, но там, где должна была быть четвертая стена, комната выходила в ледяную пещеру, а за ней было небо, земля и бесконечный простор из белого снега и черных камней.

Это была, насколько я мог судить, Сибирь.

Выкопанная в снегу дорожка вела из комнаты в белую даль. Мы побрели по тропе, вышли из комнаты и из пещеры, не переставляя изумляться творившемуся вокруг. Гигантские пики льда вырастали из пола и свисали с потолка, словно лес из белых деревьев.

Эмму трудно было впечатлить, ей было почти сто лет, и она много странного повидала на своем веку, но это место, похоже, по-настоящему удивило ее.

— Это поразительно! — воскликнула она, нагибаясь, чтобы набрать пригоршню снега. Она бросила ее в меня, смеясь. — Правда же, это поразительно?

— Правда, — произнес, я, клацая зубами, — но что это место здесь делает?

Мы проскользнули между гигантскими сосульками и вышли на открытый воздух. Оглянувшись, я не смог увидеть комнату вообще, она была идеально спрятана внутри пещеры.

Эмма поспешила вперед, затем обернулась и позвала:

— Сюда! — в ее голосе звучала тревога.

Я пробрался к ней по снегу, который становился глубже с каждым шагом, и встал рядом. Впереди расстилался причудливый пейзаж. Прямо перед нами лежало ровное белое поле, за которым земля была изрыта глубокими волнообразными трещинами похожими на расселины.

— Мы не одни, — Эмма указала мне на деталь, которую я упустил. На краю одной из расселин стоял человек и смотрел вниз.

— Что он делает? — задал я в какой-то степени риторический вопрос.

— Похоже, что-то ищет.

Мы смотрели, как он медленно ходит по краю расселины, заглядывая внутрь. Примерно через минуту я понял, что замерз так, что уже не чувствую лица. Налетел шквал снежного ветра и скрыл все из виду. Когда, несколько секунд спустя, ветер стих, человек смотрел прямо на нас.

Эмма замерла:

— Ой-ей…

— Думаешь, он видит нас?

Эмма посмотрела на свое яркое желтое платье:

— Да.

Мы стояли там какое-то время, наши взгляды были прикованы к человеку, который в свою очередь смотрел на нас с другого края белой пустыни, а затем он бросился бежать в нашем направлении. Его от нас отделяло, по меньшей мере, сто ярдов глубокого снега и волнистых трещин. Было не ясно, хочет ли причинить нам вред, но мы находились там, где не должны были находиться, и наилучшим вариантом было убраться отсюда — решение, которое было только подкреплено громким ревом, похожий на который я уже слышал однажды, в лагере цыган.

Медведь.

Быстрый взгляд через плечо только подтвердил это: огромный черный медведь, впиваясь в лед когтями, выбрался из расселины и присоединился к человеку, и теперь они оба бежали по снегу к нам, причем медведь покрывал это расстояние гораздо быстрее, чем человек.

— МЕДВЕДЬ! — завопил я, хотя это было излишне.

Я попытался бежать, но мои замерзшие ноги отказались сотрудничать. Эмма, которая, похоже, была невосприимчива к холоду, схватила меня за руку и потащила за собой. Кое-как мы вернулись в пещеру, спотыкаясь, пробежали через комнату и выскочили в дверь, размытый силуэт которой уже намело снегом в коридоре. Я захлопнул за нами дверь (как будто это могло остановить медведя), и мы помчались обратно тем же путем: вдоль длинного коридора, вниз по лестнице, назад, в мертвый музей Бентама, чтобы спрятаться среди его облаченных в белое призраков.

* * *

Мы спрятались между стеной и громадным зачехленным монолитом, в самом дальнем углу, который только смогли найти, втиснувшись в щель такую узкую, что даже не могли развернуться лицом друг к другу. Холод, из которого мы сбежали, прочно засел в нас. Мы стояли, безмолвные и дрожащие, неподвижно как манекены. Снег на одежде таял, превращаясь в лужи под нашими ногами. Левая рука Эммы нашла мою правую, это было все тепло и общение, которым мы могли поделиться. Мы изобретали язык, который было совершенно невозможно передать словами: особый словарь жестов и взглядов, и прикосновений, и все более глубоких поцелуев, которые становились все сильнее, все интенсивнее, все сложнее с каждым часом. Это было завораживающе и очень ценно, и в подобные моменты заставляло меня чувствовать себя чуть менее замерзшим и чуть менее напуганным, чем, если бы у меня этого не было.

Когда, через несколько минут, никакой медведь не появился и не съел нас, мы осмелились на шепот.

— Мы были в петле? — спросил я. — В петле внутри петли?

— Я не знаю, что это было, — ответила Эмма.

— Сибирь. Так было написано на двери.

— Если это была Сибирь, то та комната — это что-то вроде портала, а не петля. А порталов, конечно же, не существует.

— Да, конечно, — согласился я, хотя логично было бы думать, что в мире, где существуют временные петли, существуют и порталы.

— А что если это действительно старая петля? — предположил я. — Типа ледникового периода, десять или пятнадцать тысяч лет назад? Акр Дьявола вполне мог выглядеть тогда так.

— Не думаю, что остались настолько древние петли, — засомневалась Эмма.

Мои зубы стучали.

— Никак не могу перестать дрожать, — пробормотал я.

Эмма прижалась ко мне боком и потерла мою спину своей теплой рукой.

— Если бы я мог построить портал куда угодно, — прошептал я, — Сибирь была бы на последнем месте в списке моих приоритетов.

— Куда бы ты тогда отправился?

— Хм, на Гавайи, наверно? Хотя, я думаю, это скучно. Все сказали бы Гавайи.

— Не я.

— А куда бы отправилась ты?

— Туда, откуда ты родом, — ответила Эмма. — Во Флориду.

— С чего вдруг тебе хочется попасть именно туда?

— Думаю, интересно было бы увидеть место, где ты вырос.

— Это так мило, — прошептал я. — Хотя там мало чего интересного. Это довольно тихое место.

Она положила голову мне на плечо и дохнула теплом на мою руку:

— Похоже это райское место.

— У тебя снег в волосах, — заметил я, но он растаял, едва я попытался убрать его.

Я стряхнул холодную воду на пол и только сейчас заметил отпечатки наших ног. Мы оставили след из тающего снега, который наверняка приведет к нашему укрытию.

— Что мы за тупицы! — показал я на следы. — Нужно было оставить ботинки снаружи!

— Да ладно, — откликнулась Эмма. — Если они до сих пор не выследили нас, они наверное…

Громкий, клацающий звук шагов эхом разнесся по комнате, сопровождаемый дыханием крупного зверя.

— Назад к окну, так быстро как можешь! — прошипела Эмма, и мы выбрались из своего укрытия.

Я попытался бежать, но поскользнулся на луже. Я схватился за то, что оказалось под рукой, это оказалась ткань, закрывающая тот громоздкий объект, за которым мы прятались. Покрывало сорвалось вниз с оглушительным «вжжиих!», открыв еще одну витрину, и я приземлился на пол в кучу смятой ткани.

Когда я поднял глаза, первое, что я увидел, была девочка. Не Эмма, которая стояла надо мной, а за ней, внутри витрины, за стеклом. У нее было прекрасное ангельское личико, платье с оборками и бант в волосах, и она смотрела стеклянным взглядом в пустоту, как мне показалось, в застывшем крике ужаса превращенного в чучело человеческого существа.

Я был в шоке. Эмма обернулась, чтобы посмотреть, от чего я в шоке, и была шокирована сама.

Она рывком поставила меня на ноги, и мы побежали.

* * *

Я позабыл про мужика, гнавшегося за нами, про медведя, про Сибирь. Я просто хотел убраться из этой комнаты, подальше от чучела девочки, и как можно дальше от любой перспективы закончить как она: мертвыми и заточенными внутри стеклянной витрины. Теперь я знал все, что нужно было знать об этом Бентаме: он был кем-то вроде безумного коллекционера, и я был уверен, что если бы мы заглянули под другие покрывала, то обнаружили бы подобные девочке образцы.

Мы залетели за угол и с ужасом увидели прямо перед собой десятифутовую гору меха и когтей. Мы заорали, пытаясь затормозить, но было уже слишком поздно, и мы повалились в кучу прямо у медвежьих лап. Тогда мы съежились, ожидая неминуемой смерти. Волна горячего, зловонного дыхания прокатилась по нам. Что-то мокрое и шершавое коснулось сбоку моего лица.

Меня лизал медведь. Меня лизал медведь, а кто-то рядом смеялся.

— Успокойтесь, он не укусит! — сказал этот кто-то, и я приоткрыл лицо и увидел длинный мохнатый нос и большие коричневые глаза, которые смотрели на меня сверху вниз.

Медведь заговорил? А медведи разговаривают о себе в третьем лице?

— Его зовут Пи-Ти, — продолжал кто-то, — и он мой телохранитель. Он довольно дружелюбный, при условии, конечно, что вы на моей стороне. Пи-Ти, сидеть!

Пи-Ти уселся и начал лизать свою лапу вместо моего лица. Я рывком перекатился на спину, вытер слюни со щеки и наконец-то увидел владельца голоса. Это был пожилой джентльмен, на его губах играла тонкая полуулыбка, которая дополняла его сногсшибательный наряд: шляпу-цилиндр, трость, перчатки и высокий белый воротничок, выступающий над темным пиджаком.

Он слегка поклонился и коснулся края шляпы:

— Майрон Бентам, к вашим услугам.

— Медленно отступаем, — прошептала Эмма мне на ухо, и мы вместе с ней поднялись и бочком-бочком отодвинулись туда, где медведь не мог дотянуться до нас.

— Нам не нужны неприятности, мистер. Просто отпустите нас, и никто не пострадает.

Бентам раскинул руки и улыбнулся:

— Вы вольны уйти, когда пожелаете. Но это стало бы таким разочарованием. Вы ведь только что прибыли, а нам нужно еще о стольком поговорить.

— Да? — заявил я. — Может быть, для начала объясните, что это за девочка, там, в витрине!

— И про комнату Сибири! — добавила Эмма.

— Вы расстроены, вы замерзли и вы вымокли. Не лучше ли будет обсудить все это за чашечкой горячего чая?

Да, но я не собирался произносить это вслух.

— Мы никуда с вами не пойдем, пока не узнаем, что здесь происходит, — заявила Эмма.

— Очень хорошо, — ответил Бентам, не теряя ни капли своего благодушия. — Там, в комнате Сибири вы застали врасплох моего ассистента, а сама комната, как вы уже, наверное, догадались, ведет во временную петлю в Сибири.

— Но это невозможно, — возразила Эмма. — Сибирь находится за тысячу миль отсюда.

— Три тысячи четыреста восемьдесят девять, — уточнил он. — Но сделать возможными межпетлевые путешествия — это труд всей моей жизни.

Он повернулся ко мне:

— Что же касается витрины, которую вы открыли, то это — Софрония Уинстэд. Она была первым странным ребенком, рожденным в королевской семье Англии. Увлекательную жизнь прожила она, хотя и несколько трагичную под конец. У меня имеются всякого рода примечательные странные, здесь, в моем страннариуме: известные и неизвестные, знаменитые и бесславные, любого из них или всех сразу я буду счастлив показать вам. Мне нечего скрывать.

— Он психопат, — пробормотал я Эмме. — Он просто хочет набить из нас чучела и добавить к своей коллекции.

Бентам рассмеялся. (Он, очевидно, обладал очень острым слухом).

— Это всего лишь восковые модели, мой мальчик. Я коллекционирую и сохраняю памятники истории, да, но не людей. Ты и в самом деле полагаешь, что я так долго ждал встречи с тобой, только для того, чтобы извлечь твои внутренности и запереть тебя в шкаф?

— Слыхал я и о более странных хобби, — отозвался я, подумав о Енохе и его армии гомункулов. — Чего же вы от нас хотите?

— Все в свое время, — ответил он. — Давайте сначала обсушим и согреем вас. Потом чай. Потом…

— Не хочу показаться грубой, — перебила его Эмма, — но мы уже провели здесь слишком много времени. Наши друзья…

— В полном порядке, на данный момент, — откликнулся Бентам. — Я занимался этим вопросом, и полночь для них еще не так близка, как вы себе представляете.

— Откуда вы знаете? — торопливо спросила Эмма. — Что значит «не так близка»…

— Что значит «занимались этим вопросом»? — спросил я одновременно с ней.

— Все в свое время, — повторил Бентам. — Знаю, это трудно, но вы должны проявить терпение. Столько всего не расскажешь за один раз, и в таком плачевном состоянии, — он вытянул к нам руки. — Посмотрите. Вы дрожите.

— Ладно, — сказал я. — Давайте чай.

— Отлично! — воскликнул Бентам. Он дважды стукнул тростью по полу. — Пи-Ти, идем!

Медведь заворчал, как будто соглашаясь, встал на задние лапы и пошел вразвалку, словно коротконогий толстяк, туда, где стоял Бентам. Подойдя к нему, животное нагнулось, подняло его в воздух и понесло как ребенка: одна лапа поддерживала его спину, а другая — ноги.

— Знаю, это непривычный способ передвижения, — сообщил Бентам поверх мохнатого плеча Пи-Ти, — но я легко устаю.

Он указал тростью вперед и громко произнес:

— Пи-Ти, библиотека!

Эмма и я с изумлением смотрели, как Пи-Ти зашагал с мистером Бентамом в лапах.

«Такое не увидишь каждый день», — подумал я. Что, впрочем, можно было сказать почти обо всем, что я увидел в этот день.

— Пи-Ти, стоп! — скомандовал Бентам.

Медведь остановился. Бентам махнул нам рукой:

— Вы идете?

Мы все еще глазели на них.

— Извините, — опомнилась Эмма, и мы побежали догонять их.

* * *

Мы держали путь через лабиринт следом за Бентамом и его медведем.

— Ваш медведь — странный? — поинтересовался я.

— Да, он — медвегрим, — ответил Бентам, ласково потрепав Пи-Ти по плечу. — Их предпочитают в качестве компаньонов имбрины России и Финляндии, и приручение медвегримов — древнее и почитаемое искусство среди странных там. Они достаточно сильные, чтобы отбиться от пустóты, и при этом настолько смирные, что им можно доверить ребенка, в зимние ночи они теплее электрического одеяла, и из них выходят грозные защитники, как вы сможете убедиться сейчас… Пи-Ти, налево!

Пока Бентам превозносил достоинства медвегримов, мы вошли в маленький вестибюль. Под стеклянным куполом в центре комнаты стояли три дамы, а над ними возвышался гигантский злобно оскалившийся медведь. У меня на секунду перехватило дыхание, прежде чем я понял, что они неподвижны, что это еще один из экспонатов Бентама.

— Это мисс Свиристель, мисс Кассик и мисс Чомга, — объяснил Бентам, — и их грим — Алексей.

Медвегрим, при повторном рассмотрении, казалось, защищал восковых имбрин. Дамы спокойно расположились вокруг него, в то время как медведь стоял на задних лапах, застыв посреди рева и замахиваясь лапой на врага. Другая его лапа почти ласково покоилась на плече одной из имбрин, а ее пальцы обхватывали его длинный коготь, как бы демонстрируя, как непринужденно она управляет таким грозным созданием.

— Алексей был двоюродным дедом Пи-Ти, — сообщил Бентам. — Поздоровайся с дедушкой, Пи-Ти!

Пи-Ти заворчал.

— Если бы ты только мог проделывать такое с пустóтами, — прошептала мне Эмма.

— Сколько времени требуется, чтобы надрессировать медвегрима? — поинтересовался я у Бентама.

— Годы, — откликнулся тот. — Гримы по своей природе очень независимы.

— Годы, — прошептал я Эмме.

Она закатила глаза.

— А Алексей тоже сделан из воска? — спросила она у Бентама.

— О, нет. Это — чучело.

Очевидно, нелюбовь Бентама к чучелам странных особей не распространялась на животных. «Если бы Эддисон был здесь», — подумал я, — «разгорелся бы скандал».

Я вздрогнул, и Эмма провела теплой рукой снизу вверх по моей спине. Бентам тоже это заметил и воскликнул:

— Прошу прощения! У меня так редко бывают посетители, что, когда они приходят, я не могу удержаться от того, чтобы не похвастаться своей коллекцией. Итак, я все еще обещаю чай, и чай не преминет быть.

Бентам указал тростью вперед, и Пи-Ти побрел дальше. Следом за ними мы миновали комнаты, где хранились покрытые чехлами артефакты, и прошли через другие части дома. Во многом это было типичное жилище богача: здесь была прихожая с мраморными колоннами, парадная столовая, украшенная гобеленами, со столом, за которым могли рассесться десятки человек, флигели, чье единственное назначение, казалось, было демонстрировать со вкусом подобранную мебель. Но в каждой комнате наряду со всем остальным, всегда находилась пара предметов из коллекции странных вещей Бентама.

— Испания, пятнадцатый век, — объявил он, указывая на сияющие доспехи в холле. — Получил их новехонькими. Сидят на мне как влитые!

Наконец, мы пришли к библиотеке, самой красивой из всех, которых я когда-либо видел. Бентам велел Пи-Ти опустить его, стряхнул с пиджака шерсть и проводил нас внутрь. Комната занимала, по меньшей мере, три этажа, с полками, поднимающимися на головокружительную высоту. Чтобы достать до них, повсюду были построены множество ступеней, узких мостиков и передвижных лестниц.

— Сознаюсь, я не читал их все, — произнес Бентам, — но я работаю над этим.

Он привел нас к целому батальону кушеток и диванов, окружавших пылающий камин, чье тепло наполняло комнату. У камина ждали Шэрон и Ним.

— И это меня они называют «не заслуживающим доверия наглецом»! — прошипел Шэрон, но прежде чем он принялся ругать меня дальше, Бентам прогнал его за одеялами для нас. Мы были под покровительством хозяина дома, и Шэрону с его нагоняем пришлось обождать.

Не прошло и минуты, как нас усадили на диван и закутали в одеяла. Ним суетился вокруг, готовя на позолоченных подносах чай, а Пи-Ти, свернувшись у камина, быстро погружался в спячку. Я пытался сопротивляться чувству приятной удовлетворенности, которое начало охватывать меня, и сосредоточиться на нашем незавершенном деле: главных вопросах и, по всей видимости, неразрешимых проблемах. Наших друзьях и имбринах. На абсурдности и безнадежности задачи, которую мы поставили перед собой. Этого было достаточно, чтобы сломать меня, если бы я подумал обо всем этом сразу. Так что я попросил Нима положить три куска сахара и налить сливок, чтобы чай стал почти белым, затем осушил чашку в три глотка и попросил еще.

Шэрон отошел в угол, где он мог дуться сколько угодно, но все равно подслушивать наш разговор.

Эмме не терпелось покончить с формальностями.

— Итак, — произнесла она, — теперь мы можем поговорить?

Бентам проигнорировал ее. Они сидел напротив нас, но смотрел только на меня с непонятной еле заметной усмешкой.

— Что? — спросил я, вытирая подтеки чая с подбородка.

— Невероятно, — промолвил он. — Ты просто вылитая копия.

— Кого?

— Твоего деда, конечно.

Я опустил чашку:

— Вы знали его?

— Знал. Он был мне другом, давно, во времена, когда я остро нуждался в друге.

Я взглянул на Эмму. Она слегка побледнела и крепко сжимала чашку.

— Он умер несколько месяцев назад, — сообщил я.

— Знаю. Я был очень опечален, услышав об этом, — ответил Бентам. — И удивлен, если быть честным, что он продержался настолько долго. Я полагал, что его убили уже давно. У него было так много врагов. Но он был чрезвычайно талантлив, твой дед.

— Какова была природа вашей дружбы, если быть точным? — поинтересовалась Эмма тоном полицейского дознавателя.

— А вы, должно быть, Эмма Блум, — откликнулся Бентам, наконец взглянув на нее. — Я много слышал о вас.

Она выглядела удивленной.

— Правда?

— О, да. Абрахам очень любил вас.

— Это для меня новость, — ответила она, краснея.

— Вы даже красивее, чем он рассказывал.

Она стиснула зубы.

— Спасибо, — произнесла она ровным голосом. — Как вы познакомились с ним?

Улыбка Бентама увяла.

— Перейдем к делу, значит.

— Если вы не возражаете.

— Вовсе нет, — отозвался он, хотя его обхождение стало заметно прохладнее. — Итак, ранее вы спрашивали меня о комнате Сибири, и я знаю, мисс Блум, что мой ответ вас не удовлетворил.

— Да, но меня… нас… больше интересует дедушка Джейкоба, и то, зачем вы привели нас сюда.

— Эти темы взаимосвязаны, обещаю. Та комната, и этот дом в целом, это то, с чего следует начать.

— Хорошо, — ответил я. — Расскажите нам про дом.

Бентам вздохнул и приложил сложенные домиком пальцы к губам, раздумывая. Затем он произнес:

— Этот дом наполнен бесценными артефактами, которые я привозил из экспедиций в течение всей своей жизни, но ни один из них не является более ценным, чем сам дом. Это машина, устройство моего собственного изобретения. Я назвал его — Панпитликум[5].

— Мистер Бентам — гений, — заметил Ним, ставя перед нами тарелку с сандвичами. — Сандвичи, мистер Бентам?

Бентам отмахнулся от него.

— Но даже не это лежит в основе всего, — продолжил он. — Моя история начинается задолго до того, как был построен этот дом, в те времена, когда я был юношей примерно твоего возраста, Джейкоб. Мой брат и я воображали себя исследователями. Мы просиживали над картами Перплексуса Аномалуса и мечтали о том, как посетим все петли, что он открыл. О том, как найдем новые, и посетим их не просто один раз, а еще и еще. Подобным способом мы надеялись сделать странный мир снова великим, — он подался вперед. — Понимаете, что я имею в виду?

Я нахмурился:

— Сделать его великим с помощью… карт?

— Нет, не только карт. Спросите себя, что делает нас слабыми, как людей?

— Твари? — предположила Эмма.

— Пустóты? — добавил я.

— До того как появились и те и другие, — подсказал Бентам.

Эмма попыталась снова:

— Преследование нас нормальными?

— Нет. Это всего лишь симптом нашей слабости. Что делает нас слабыми — это география. В мире, согласно моим грубым подсчетам, сейчас насчитывается около десяти тысяч странных людей. Мы знаем, что они должны там быть, как знаем, что должны быть во вселенной и другие планеты, где существует разумная жизнь. Это доказывается математически, — он улыбнулся и пригубил чай. — Теперь только представьте: десять тысяч странных людей, все с потрясающими талантами, все в одном месте и объединены одном общим делом. Это была бы сила, с которой пришлось бы считаться, не так ли?

— Полагаю, что так, — ответила Эмма.

— Совершенно определенно так, — продолжил Бентам. — Но география разбила нас на сотни слабых подгрупп: десять странных здесь, двенадцать — там, потому что чрезвычайно трудно путешествовать из петли в австралийском аутбэке[6], например, в петлю где-нибудь на Африканском Роге[7]. И следует учитывать не только естественные опасности, исходящие от нормальных и мира вообще, но и опасность ускоренного старения во время такого длительного путешествия. Тирания географии исключает все посещения, кроме самых кратких, между удаленными петлями, даже в эту современную эру воздушных путешествий.

Он сделал короткую паузу, в то время как его глаза изучали комнату.

— Так вот. Представьте, что существует связь между той самой петлей в Австралии и петлей в Африке. Неожиданно, жители этих петель смогут наладить взаимоотношения. Обмениваться друг с другом. Учиться друг у друга. Объединяться во времена кризиса, чтобы защищать друг друга. Сколько появится захватывающих возможностей, которые до этого были невозможны. И постепенно, когда таких связей будет становиться все больше и больше, странный мир превратится из кучки разбросанных по всему свету племен, прячущихся в изолированных петлях, в могучую нацию, единую и сильную.

Бентам все более оживлялся в процессе рассказа, а на последних словах поднял руки и растопырил пальцы, словно хватаясь за невидимый турник.

— Отсюда и машина? — рискнул предположить я.

— Отсюда и машина, — подтвердил он, опуская руки. — Мы искали, я и мой брат, более легкий путь для исследования странного мира, а вместо этого нашли путь, как объединить его. Панпитликум должен был стать спасителем нашего народа, изобретением, которое могло бы навсегда изменить сущность странного общества. Работает это так: вы начинаете здесь, в доме, с небольшой деталью машины, под названием «челнок». Она помещается в руке, — пояснил он, раскрывая ладонь. — Вы забираете ее с собой, выходите из дома, из петли, а затем несете через настоящее в другую петлю, которая может находиться на другом конце света или же за соседней деревней. А когда вы возвращаетесь сюда, челнок соберет и принесет в себе ДНК-подобный набор характеристик той петли, который может быть использован для построения второго входа в нее отсюда, из этого дома.

— В том коридоре наверху, — догадалась Эмма. — Все эти двери и маленькие таблички.

— Вот именно, — кивнул Бентам. — Каждая из этих комнат — вход в петлю, которые мы с братом в течение многих лет собирали и приносили сюда. С помощью Панпитликума, первоначальный, трудоемкий путь первого контакта требуется сделать всего один раз, а после этого каждое последующее путешествие занимает считанные мгновения.

— Как прокладывать телеграфный кабель, — заметила Эмма.

— Именно так, — подтвердил Бентам. — И в таком случае, теоретически, дом становится центральным хранилищем всех петель во всем мире.

Я подумал об этом. О том, как трудно было добраться до петли мисс Сапсан в первый раз. Что если вместо того, чтобы проделывать весь этот путь до маленького острова рядом с побережьем Уэльса, я мог бы попасть в петлю мисс Сапсан из своего шкафа в Энглвуде? Тогда я бы мог жить обеими жизнями: дома с родителями и здесь, с моими друзьями и Эммой.

За исключением одного… Если бы что-то подобное существовало, дедушка Портман и Эмма никогда бы не разлучились. И эта фраза была такой странной, что у меня мурашки пробежали по спине.

Бентам прервался и отпил чая.

— Холодный, — заметил он и отставил чашку.

Эмма скинула одеяло, встала, подошла к дивану, на котором сидел Бентам, и окунула кончик указательного пальца в его чай. Через секунду тот снова закипел.

Бентам улыбнулся ей:

— Фантастика!

Она вынула палец:

— Один вопрос.

— Держу пари, я знаю, какой, — ответил Бентам.

— Хорошо. Какой?

— Если такое чудесное устройство и в самом деле существует, почему вы до сих пор о нем не слышали?

— Вот именно, — подтвердила она и снова села рядом со мной.

— Вы никогда не слышали о нем, да и никто не слышал, из-за печальной неприятности, случившейся с моим братом, — Бентам помрачнел. — Машина была рождена с его помощью, но в конечном итоге, он же стал причиной ее гибели. В конечном итоге Панпитликум никогда не использовался, как средство для объединения нашего народа, каким он и был задуман, но с совершенно противоположной целью. Проблемы начались, когда мы поняли, что задача посетить все петли в мире, чтобы мы смогли воссоздать здесь входы в них, была в лучшем случае смехотворной и простиралась так далеко за пределы наших возможностей, что граничила с бредом. Нам требовались помощники, и в больших количествах. К счастью, мой брат был настолько харизматичным и умеющим убеждать малым, что набрать помощников оказалось легко. Вскоре у нас появилась маленькая армия молодых, идейных странных, готовых рисковать жизнями и здоровьем, чтобы помочь нам осуществить нашу мечту. Что я не осознавал тогда, так это то, что у моего брата была совершенно отличная от моей мечта, так сказать, тайный замысел.

С некоторым усилием Бентам встал.

— Существует легенда, — произнес он. — Вы должны знать ее, мисс Блум.

Постукивая тростью, он подошел к полкам и вытащил маленькую книгу.

— Это история о потерянной петле. Что-то вроде загробного мира, где хранятся наши души после того, как мы умираем.

— Абатон, — ответила Эмма. — Конечно, я ее знаю. Но это просто легенда.

— Может быть, вы расскажете нам ее, — попросил он, — ради нашего непосвященного друга.

Бентам, прихрамывая, вернулся к диванам и вручил мне книгу. Она был тонкая, зеленая, и такая старая, что обтрепалась по углам. На обложке было отпечатано: «Истории о Странных»

— Я читал их! — воскликнул я. — По крайней мере, часть из них.

— Этому изданию почти шестьсот лет, — сообщил Бентам. — Оно было последним, что содержало историю, которую мисс Блум нам собирается пересказать, потому что ее посчитали опасной. Какое-то время считалось преступлением даже просто рассказывать ее, и таким образом книга, которую ты держишь — единственный том в истории странного мира, который когда-либо был запрещен.

Я открыл книгу. Каждая страница была исписана витиеватым, нечеловечески аккуратным почерком, а все поля пестрели иллюстрациями.

— Прошло столько времени, с тех пор как я слышала ее в последний раз, — неуверенно произнесла Эмма.

— Я помогу вам по ходу рассказа, — ответил Бентам, осторожно опускаясь на диван. — Начинайте.

— Что ж, — начала Эмма, — легенда гласит, что в стародавние времена, по настоящему стародавние, тысячи и тысячи лет назад, существовала особая петля, в которую отправлялись странные люди после своей смерти.

— Странный рай, — уточнил я.

— Не совсем. Мы не остаемся там на всю вечность или что-то в этом роде. Это больше похоже на… библиотеку, — она, казалось, была не уверена в выборе слова и посмотрела на Бентама, — Правильно?

— Да, — кивнул он. — Считалось, что странные души — это великая ценность, существующая в ограниченных количествах, и было бы расточительством забирать их с собой в могилу. Вместо этого, в конце наших жизней мы должны были совершить паломничество в библиотеку, где наши души были бы отправлены на хранение для дальнейшего использования другими. Даже в духовном плане, мы, странные, всегда были бережливыми.

— Первый закон термодинамики, — вставил я.

Он непонимающе посмотрел на меня.

— Материю нельзя ни создать, ни уничтожить. Или души, в данном случае. (Иногда я удивляю сам себя, вспоминая вещи из школьной программы).

— Принцип тот же, я полагаю, — согласился Бентам. — Древние верили, что для человечества доступно только определенное количество странных душ, и когда рождается странный, он или она берет душу в пользование, как если бы ты или я взяли книгу в библиотеке, — он обвел жестом стеллажи вокруг нас. — Но когда твоя жизнь, так сказать, твой срок пользования, закончен, душу необходимо вернуть.

Бентам сделал знак Эмме:

— Пожалуйста, продолжайте.

— Итак, — произнесла Эмма, — существовала такая библиотека. Я всегда представляла ее как наполненную прекрасными сияющими книгами, каждая их которых содержит странную душу. Тысячи лет люди брали там души и возвращали их перед самой смертью, и все было прекрасно. Потом однажды кто-то догадался, что можно проникнуть в библиотеку, даже если ты еще не собираешься умирать. И он действительно проник туда. А затем ограбил ее. Он выкрал самые могущественные души, что смог найти, и использовал их, чтобы сеять хаос, — Эмма снова посмотрела на Бентама. — Правильно?

— Все верно, хотя и немного простовато рассказано, — откликнулся Бентам.

— Использовать их? — переспросил я. — Как?

— Объединив их силы со своей, — объяснил Бентам. — В конце концов, стражи библиотеки убили мошенника, вернули похищенные души, и все снова наладилось. Но джина, так сказать, уже выпустили из бутылки. Знание того, что библиотеку можно взломать, стало отравой, распространившейся среди нашего общества. Тот, кто контролировал библиотеку, смог бы подчинить себе весь странный мир, и вскоре еще больше душ было украдено. Настали темные времена, в течение которых одержимые властью безумцы вели эпические битвы между собой за обладание Абатоном и Библиотекой душ. Много жизней было потеряно. Земля превратилась в выжженную пустыню. Голод и болезни царили в мире, пока странные с силой за пределами воображения убивали друг друга потопами и молниями. Отсюда и произошли легенды нормальных о богах, сражающихся за превосходство на небесах. Их Война Титанов была нашей битвой за Библиотеку душ.

— Я думал, вы сказали, эта история была выдумкой, — заметил я.

— Я скоро дойду до этого, — ответил Бентам и повернулся к Ниму, который топтался неподалеку. — Ты можешь идти, Ним. Нам не нужно больше чая.

— Простите, сэр, я и не думал подслушивать, сэр, но это моя любимая часть.

— Тогда сядь!

Ним тут же упал на пол, скрестив ноги, и подпер руками подбородок.

— Как я уже говорил. На короткое, но ужасное время разрушения и страдания выпали на долю нашего народа. Контроль над библиотекой постоянно переходил из рук в руки, сопровождаясь колоссальными кровопролитиями. Затем в один день все прекратилось. Самопровозглашенный царь Абатона был убит в битве, а тот, кто сразил его, уже собирался заявить свои права на библиотеку, но он так и не нашел ее. Накануне ночью петля исчезла.

— Исчезла? — переспросил я.

— Была один день, пропала на следующий, — ответила Эмма.

— Пуф! — вставил Ним.

— Согласно легенде, Библиотека душ располагалась в холмах древнего города Абатон. Но когда будущий царь прибыл туда, чтобы забрать свой приз, библиотека пропала. Также как и город. Исчезли, словно их никогда и не существовало, только ровный зеленый луг остался на их месте.

— Обалдеть можно, — пробормотал я.

— Хотя ничего сложного здесь нет, — добавила Эмма. — Это всего лишь старая сказка.

— Легенда о Потерянной Петле, — прочитал я вслух название на странице, на которой была открыта книга.

— Мы можем никогда не узнать наверняка, существует ли Абатон на самом деле, — произнес Бентам, и его губы растянулись в улыбку сфинкса. — Вот что делает его легендой. Но подобно слухам о зарытых кладах, легендарность истории на протяжении многих веков не останавливает людей от их поисков. Говорят, сам Перплексус Аномалус потратил годы на охоту за потерянной петлей Абатона. Именно так он и открыл столько петель, которые потом появились на его знаменитых картах.

— Я не знала этого, — ответила Эмма. — Получается, из этого вышло что-то хорошее все-таки.

— И что-то очень плохое, — добавил Бентам. — Мой брат тоже верил в эту историю. По глупости я прощал ему эту слабость и игнорировал ее, осознав слишком поздно, как сильно она свела его с ума. К тому времени мой харизматичный брат убедил нашу маленькую армию молодых рекрутов, что все это является чистой правдой. Что Абатон реален. Что Библиотеку душ можно обнаружить. «Перплексус подобрался так близко», — говорил он им, — «и все что осталось, это завершить его труд». И тогда бескрайняя и грозная мощь, заключенная в библиотеке, сможет принадлежать нам. Им.

— Я ждал слишком долго, и эта идея превратилась в раковую опухоль. Они искали и искали потерянную петлю, снаряжали экспедицию за экспедицией, и каждая неудача только разжигала их пыл. Цель объединить странный мир была забыта. Все это время мой брат беспокоился только о том, чтобы управлять им, как самопровозглашенные странные боги прошлого. И когда я попытался бросить ему вызов и вернуть контроль над машиной, которую я построил, он заклеймил меня как предателя, настроил остальных против меня и запер меня в камере.

Бентам сжимал рукоять своей трости, словно это была шея, которую он хотел бы свернуть, но когда он взглянул на нас, его лицо выглядело изнеможенным, будто посмертная маска.

— Возможно, вы уже догадались, как его зовут?

Мой взгляд метнулся к Эмме. Ее глаза были огромными как две луны. И мы произнесли одновременно:

— Каул.

Бентам кивнул:

— Его настоящее имя — Джек.

Эмма подалась вперед:

— Значит ваша сестра…

— Моя сестра — Альма Сапсан, — произнес он.

* * *

Мы ошеломленно вытаращились на Бентама. Может ли человек перед нами действительно быть братом мисс Сапсан? Я знал, что у нее было два брата, она упоминала о них раз или два, даже показывала их фотографию, где они были еще мальчиками. Она тоже рассказала мне историю, о том, как их стремление к бессмертию привело к катастрофе 1908 года, которая превратила их и их последователей в пустóт, а позднее — в тех самых тварей, которых мы знали и боялись. Но она ни разу не назвала ни одного из братьев по имени, и ее история мало походила на ту, что Бентам нам только что изложил.

— Если то, что вы говорите — правда, — задумался я, — тогда вы должны быть тварью.

У Нима отвисла челюсть.

— Мистер Бентам не тварь!!!

Он уже был готов встать и защищать честь хозяина, когда Бентам отмахнулся:

— Все в порядке, Ним. Они слышали всего лишь версию событий Альмы. Но в ее знаниях имеются пробелы.

— Не слышу, чтобы вы отрицали это, — заметила Эмма.

— Я не тварь, — бросил Бентам резко. Он также не привык, чтобы его допрашивали подобные нам, и его гордость начала пробиваться сквозь завесу хороших манер.

— Тогда вы не будете возражать, если мы проверим, — попросил я, — просто, чтобы убедиться…

— Ничуть, — ответил Бентам. Оттолкнувшись с помощью трости, он встал и захромал на «нейтральную территорию» между нашими диванами, Пи-Ти поднял голову, просто из любопытства, а Ним повернулся к нам спиной, злясь на то, что его хозяина вынуждают терпеть подобное унижение.

Мы встретились с Бентамом на ковре. Он слегка нагнулся, чтобы нам не пришлось вставать на цыпочки — он оказался удивительно высоким, и подождал, пока мы разглядывали белки его глаз на предмет контактных линз или какой-либо другой подделки. Его глаза были жутко красными, словно он не спал несколько дней, но в остальном не вызывали подозрений.

Мы сделали шаг назад.

— Хорошо, вы не тварь, — согласился я. — Но это значит, что вы не можете быть братом Каула.

— Боюсь, предположения, от которых вы отталкиваетесь, являются ошибочными, — ответил он. — Я несу ответственность за то, что мой брат и его последователи стали пустóтами, но я никогда не становился таким сам.

— Вы создали пустóт?! — воскликнула Эмма. — Зачем?!

Бентам повернулся и посмотрел в огонь:

— Это была ужасная ошибка. Трагическая случайность.

Мы ждали, пока он объяснит. Похоже, ему стоило действительно больших усилий вытаскивать эту историю оттуда, где он ее прятал.

— Я виноват в том, что позволил этому продлиться так долго, — тяжело произнес он. — Я твердил себе, что мой брат был не так опасен, каким казался. Только после того, как он лишил меня свободы, и было слишком поздно что-либо предпринимать, я понял насколько ошибался.

Он подошел ближе к огню и опустился на колени, чтобы почесать объемный живот медведя, позволив пальцам затеряться в густом мехе Пи-Ти.

— Я знал, что Джека необходимо было остановить, не только ради меня, не потому, что существовала опасность, что он когда-либо найдет Библиотеку душ. Нет, было ясно, что его амбиции простирались уже гораздо дальше. Многие месяцы он готовил из наших новобранцев бойцов опасного политического движения. Он объявил себя жертвой несправедливости, борцом за освобождение нашего общества от того, что он называл «инфантилизирующее влияние имбрин».

— Имбрины — причина, по которой наше общество до сих пор существует, — произнесла Эмма с горечью.

— Да, — согласился Бентам, — но, видите ли, мой брат страшно ревновал. С той поры как мы были мальчишками, Джек завидовал силе и положению нашей сестры. Наши врожденные способности не шли ни в какое сравнение с ее. К тому времени, как ей исполнилось три года, старшие имбрины, которые присматривали за нами, уже знали, что у Альмы огромный талант. Все так носились с ней, и это сводило Джека с ума. Когда она была еще совсем ребенком, он щипал ее, только для того, чтобы посмотреть, как она заплачет. Когда она училась превращаться в птицу, он гонялся за ней и выдергивал у нее перья.

Я увидел, как гневный язычок пламени взвился над одним из пальцев Эмма, и она погасила его в своем чае.

— Это уродство со временем только разрослось, — продолжил Бентам. — Джек смог поставить себе на службу и использовать ту же ядовитую зависть, таящуюся в некоторых наших собратьях странных. Он проводил собрания и выступал с речами, сплачивая недовольных под своими знаменами. Акр Дьявола был плодородной почвой, поскольку многие странные здесь были изгнанниками, чуждыми и враждебными матриархату имбрин.

— «Глиняные крылья», — проговорила Эмма. — До того как твари стали тварями, так они называли себя. Мисс Сапсан немного рассказывала нам о них.

— «Нам не нужны их крылья!», — проповедовал Джек. — «Мы вырастим собственные крылья!». Он говорил это в переносном смысле, разумеется, но они, бывало, маршировали, нацепив на спины фальшивые крылья, как символ своего движения, — Бентам встал и жестом поманил нас к полкам. — Взгляните. У меня все еще осталась пара фотографий с тех времен. Те несколько, что он не смог уничтожить.

Он вытащил с полки альбом и открыл на фото огромной толпы, слушающей произносящего речь мужчину.

— А, вот как раз здесь Джек выступает с одной из его полных ненависти речей.

Толпа, состоящая почти исключительно из мужчин, одетых в высокие жесткие шляпы, заполняла площадь так, что яблоку было негде упасть; люди балансировали на ящиках и висели на изгороди, только чтобы услышать, что Каул должен был сказать им.

Бентам перевернул страницу и показал нам другую фотографию: на этот раз двух крепких молодых людей в костюмах и шляпах, один из них с готовностью улыбался, другой смотрел безо всякого выражения.

— Вот это я — слева, Джек — справа, — указал Бентам. — Джек улыбался только когда хотел получить что-то от вас.

Последним он открыл фото мальчика с парой больших, похожих на совиные, крыльев, раскрытых за его плечами. Он вальяжно развалился на пьедестале и с пренебрежением смотрел в камеру, один его глаз закрывал козырек лихо заломленной набок фуражки. Внизу были отпечатаны слова «Нам не нужны их крылья».

— Один из агитационных плакатов Джека, — пояснил Бентам.

Бентам поднес вторую фотографию ближе, внимательно разглядывая лицо брата:

— В нем всегда была тьма, — промолвил он, — но я отказывался замечать это. Зрение Альмы было острее, она оттолкнула Джека гораздо раньше. Но Джек и я были близки по возрасту и образу мыслей, или так мне казалось. Мы были лучшими друзьями, не разлей вода. Но он прятал свое истинное «я» от меня. Я не видел, каким он был на самом деле до того дня, когда я сказал ему: «Джек, ты должен прекратить все это», а он избил меня и бросил в темную дыру умирать. К тому времени было уже слишком поздно.

Бентам поднял глаза, в них отразились отблески огня.

— Это нечто, узнать, что ты значишь меньше чем ничто для своего собственного брата.

Он замолчал на какое-то время, погруженный в свои страшные воспоминания.

— Но вы не умерли, — подала голос Эмма. — Вы превратили их в пустóт.

— Да.

— Как?

— Я обманул их.

— Превратив в ужасных монстров? — удивился я.

— Я никогда не собирался превращать их в монстров. Я просто хотел избавиться от них.

Он неловко, деревянной походкой вернулся к дивану и опустился на подушки.

— Я уже почти умирал с голоду, когда мне пришла в голову идея: отличная история, с помощью которой можно было заманить моего брата в ловушку. Ложь старая, как само человечество. Фонтан юности. Пальцем я нацарапал ее на грязном полу своей камеры: последовательность действий для малоизвестной техники манипулирования петлями, способной обратить вспять и навсегда устранить опасность ускоренного старения. По крайне мере так это выглядело. На самом деле это был всего лишь побочный эффект того, что действительно описывала эта последовательность: тайной и почти полностью забытой процедуры разрушения петель, быстрой и необратимой, для экстренных ситуаций.

Я представил себе научно-фантастический штамп — кнопку «самоуничтожение». Сверхновая в миниатюре, звезды мигают и гаснут.

— Я даже не ожидал, что моя хитрость сработает так хорошо, — продолжал Бентам. — Один из участников движения, чью симпатию я завоевал, выдал эту технику за свою, и Джек поверил ему. Он повел своих последователей в удаленную петлю, чтобы запустить эту процедуру… и там, я надеялся, они навсегда захлопнули бы за собой дверь.

— Но произошло совсем не это, — откликнулась Эмма.

— Это тогда на воздух взлетело пол-Сибири? — спросил я.

— Реакция была такой сильной, что длилась целый день и всю последующую ночь, — ответил Бентам. — Там есть фотографии этого явления и его последствий…

Он кивком указал на альбом на полу и подождал, пока мы найдем нужную страницу. Первая фотография, снятая ночью в какой-то непонятной глуши, была расчерчена вертикальной струей пламени, колоссальным хотя и далеким выбросом раскаленной добела энергии, которая освещала ночь, словно римская свеча[8] размером с небоскреб. На другой была запечатлена разрушенная деревня, состоящая из булыжников, потрескавшихся домов и деревьев начисто лишенных веток. Глядя на нее, я почти слышал одинокое завывание ветра, ту, почти осязаемую, тишину места, внезапно лишенного всей жизни.

Бентам покачал головой:

— Никогда даже в самых безумных фантазиях я не мог представить, что выползет из этой разрушенной петли, — произнес он. — Некоторое время после этого все было тихо. Освобожденный из заточения, я начал постепенно восстанавливать силы. Я вернул контроль над машиной. Казалось, темная эра моего брата подошла к концу… Но это было только начало.

— Тогда и начались Войны пустóт, — пояснила Эмма.

— Вскоре до нас начали доходить рассказы о существах, состоящих из тени. Они появлялись из мертвого леса, чтобы кормиться странными… и нормальными, и животными, и всем, что помещалось у них между челюстями.

— Однажды я видел, как одно такое съело машину, — вставил Ним.

Я переспросил:

— Машину?

— Я был внутри, — добавил он.

Мы ждали, что он скажет что-нибудь еще.

— И? — спросила Эмма.

— Я убежал, — пожал он плечами. — Рулевая колонка застряла у него в глотке.

— Могу я продолжить? — подал голос Бентам.

— Конечно, сэр. Прошу прощения.

— Как я уже говорил, мало что могло остановить эту новую мерзость, кроме разве что рулевой колонки… и входов в петли. К счастью, у нас их было много. Так что большинство из нас решили проблему с пустóтами, просто оставаясь в своих петлях, рискуя высовывать нос, только если не было иного выбора. С появлением пустóт наши жизни не окончились, лишь стали гораздо сложнее, изолированнее и опаснее.

— А что насчет тварей? — спросил я.

— Мне кажется, он как раз подходит к этому, — заметила Эмма.

— Совершенно верно, — кивнул Бентам. — Через пять лет после того, как я столкнулся со своей первой пустóтой, я встретил свою первую тварь. Однажды поздно ночью в мою дверь постучали. Я был у себя дома, в полной безопасности внутри своей петли, так я думал, по крайней мере. Но когда я открыл дверь, на пороге стоял мой брат Джек, немного потрепанный, но внешне похожий на себя старого, за исключением его мертвых глаз, которые были белыми, как незапятнанный лист бумаги.

Эмма и я уселись, скрестив ноги, и все больше наклонялись в сторону Бентама, ловя каждое его слово. Он смотрел поверх наших голов затравленными глазами.

— Он поглотил достаточно странных, чтобы заполнить свою пустую душу и превратиться в нечто, что напоминало моего брата, но все-таки не являлось им. Та малая доля человечности, которая оставалась в нем все эти годы, исчезла полностью, вытекла вместе с цветом из его глаз. Тварь по сравнению со странным, которым она когда-то была — это многократная копия, далекая от оригинала. Детали потеряны, цвета…

— А память? — спросил я.

— Джек свою сохранил. К несчастью. Иначе он забыл бы все об Абатоне и о Библиотеке душ. И о том, что я сделал с ним.

— Как он узнал, что это были вы? — удивилась Эмма.

— Считай это братской интуицией. Кроме того, однажды, когда ему нечем было больше заняться, он пытал меня, пока я сам не признался в этом, — Бентам кивнул на свои ноги. — Так и не зажили толком, как видите.

— Но он не убил вас, — заметил я.

— Твари — прагматичные существа, а месть — не самый сильный мотиватор, — пояснил Бентам. — Джек еще больше чем когда-либо стал одержим идеей найти Абатон, но чтобы осуществить это, ему нужна была моя машина, и я — чтобы управлять ею. Я стал его пленником и его рабом, а Акр Дьявола — секретной штаб-квартирой небольшой, но влиятельной группы тварей, помешанных на том, чтобы найти и взломать Библиотеку душ. Что, как вы уже догадались, является их главной целью.

— Я думал, они хотят воссоздать реакцию, которая превратила их в пустóт, — сообщил я, — только больше и лучше. «Сделать все правильно на этот раз», — процитировал я, сделав пальцами «воздушные кавычки».

Бентам нахмурился:

— Где вы это слышали?

— Одна тварь рассказала нам прямо перед смертью, — ответила Эмма. — Она сказала, что именно поэтому им нужны все имбрины. Чтобы сделать реакцию еще мощнее.

— Полная чушь, — заявил Бентам. — Вероятно, просто прикрытие, чтобы сбить вас со следа. Хотя, возможно, та тварь, что сказала вам эту ложь, сама в нее верила. Только ближайшее окружение Джека знает про поиски Абатона.

— Но если им не нужны имбрины для их реакции, — спросил я, — тогда зачем вся эта возня с их похищением?

— Потому что потерянная петля Абатона не просто потеряна, — пояснил Бентам. — Согласно легенде, до того, как она была потеряна, она была также заперта, и заперли ее имбрины. Двенадцать имбрин, если быть точным, которые прибыли из двенадцати разных уголков странного мира. Чтобы снова открыть Абатон, если удастся его найти, потребуются те же самые двенадцать имбрин или их преемницы. Так что не удивительно, что мой брат похитил ровно двенадцать имбрин, за которыми он многие годы вел слежку и охоту.

— Я так и знал! — воскликнул я. — Что должно быть что-то большее, чем просто воссоздание реакции, которая превратила их в пустóт.

— Тогда значит, он нашел его, — высказала предположение Эмма. — Каул не стал бы спускать курок и похищать всех этих имбрин, если бы не знал, где Абатон.

— Мне казалось, вы сказали, что это легенда, — напомнил я. — Теперь вы говорите о нем, как о реальном месте. Где правда?

— Официальная позиция Совета имбрин гласит, что Библиотека душ всего лишь выдумка, — произнес Бентам.

— Мне плевать, что говорит Совет имбрин, — отрезала Эмма. — Что вы скажете?

— Мое мнение — это только мое мнение, — ответил он уклончиво. — Но если библиотека реальна, и Джеку удастся найти и открыть ее, он все равно не сможет украсть хранящиеся там души. Он не знает этого, но ему все еще нужен третий элемент, так сказать, третий ключ.

— И что это? — спросил я.

— Никто не может взять сосуды с душами. Для большинства они будут невидимы и неосязаемы. Даже имбрины не могут коснуться их. В рассказах, только особые посвященные, именуемые «библиотекарями», могут видеть и обращаться с ними, а библиотекари не рождались уже тысячи лет. Если библиотека существует, все что найдет там Джек — это пустые полки.

— Что ж, это утешает, — откликнулся я.

— И да, и нет, — возразила Эмма. — Что он сделает, когда поймет, что имбрины, за которыми он так долго охотился, для него бесполезны? Он сойдет с ума!

— Вот что беспокоит меня больше всего, — подтвердил Бентам. — У Джека дурной нрав, и когда мечта, которую он вынашивал так долго, рухнет…

Я попытался представить, что это может означать, все пытки, на которые способен человек подобный Каулу, но мой разум содрогнулся от этой мысли. Похоже, те же самые ужасы пронеслись и в мозгу у Эммы, потому что ее следующие слова прозвучали резко и гневно:

— Мы вернем их.

— У нас с вами общая цель, — кивнул Бентам. — Уничтожить моего брата и ему подобных и спасти мою сестру и подобных ей. Вместе, я верю, мы сумеем и то и другое.

Он выглядел в этот момент таким крошечным, утонувшим в массивном диване, с тростью, прислоненной к его искалеченным ногам, что я чуть не рассмеялся.

— Как? — поинтересовался я. — Нам потребуется армия.

— Неверно, — ответил он. — Твари с легкостью развеют по ветру любую армию. К счастью у нас есть кое-что получше, — он посмотрел на Эмму и на меня, и на его губах появилась кривая улыбка. — У нас есть вы оба. И к счастью для вас, у вас есть я.

Бентам оперся на трость и медленно поднялся на ноги.

— Мы должны доставить вас внутрь их крепости.

— Она выглядит довольно неприступной, — заметил я.

— Потому что таковой она и является, формально говоря, — ответил Бентам. — Во времена, когда Акр Дьявола был петлей наказания, она была задумана, чтобы содержать худших из худших. После того, как твари сюда вернулись, они приспособили ее под свой дом, и то, что было надежной тюрьмой, стало неприступной крепостью.

— Но у вас есть способ попасть внутрь, — догадалась Эмма.

— Будет, если вы поможете мне, — ответил Бентам. — Когда Джек и его твари пришли, они украли сердце моего Панпитликума. Они заставили меня сломать свою собственную машину, скопировать ее петли и воссоздать их внутри их крепости, чтобы они смогли продолжить свою работу в более безопасном месте.

— Так что… есть еще одна? — удивился я.

Бентам кивнул:

— Моя — оригинал, а их — копия, — ответил он. — Эти два устройства связаны между собой, и в каждом есть двери, что ведут в другое.

Эмма села прямо:

— Вы хотите сказать, что мы можем использовать вашу машину, чтобы попасть в их?

— Совершенно верно.

— Тогда почему вы…? — спросил я. — Почему вы не сделали этого много лет назад?

— Джек сломал мою машину так безвозвратно, что я думал, что никогда не смогу починить ее, — ответил Бентам. — В течение нескольких лет работала только одна комната: та, что ведет в Сибирь. Но, хотя мы искали и искали, мы так и не нашли путь оттуда в машину Джека.

Я вспомнил человека, который вглядывался в расселину, искал дверь, видимо, глубоко в снегу.

— Нам нужно открыть другие двери, другие комнаты, — пояснил Бентам, — но чтобы сделать это, мне необходима адекватная замена детали, которую украл Джек — генератору, который является основой моего Панпитликума. Я давно подозревал, что найдется то, что может сработать, очень мощное, очень опасное, но хотя это и существует прямо здесь, в Акре Дьявола, я никогда не смог бы получить ни одну из них. До этих пор.

Он повернулся ко мне:

— Мой мальчик, мне нужно, чтобы ты привел мне пустóту.

* * *

Я согласился, конечно же. Хотя тогда я бы сказал «да» почти всему, если бы считал, что это поможет освободить наших друзей. Но только после того, как я произнес это вслух, и Бентам сжал своими руками мою руку и потряс ее, до меня дошло, что я не имею ни малейшего представления о том, где достать пустóту. Я был уверен, что их полным полно в крепости тварей, но как мы уже установили, внутрь не попасть. И тогда Шэрон вышел из теней, которые сгустились по углам комнаты, и поделился с нами хорошими новостями.

— Помните вашего дружка, которого раздавило упавшим мостом? — начал он. — Вышло так, что он не совсем мертв. Они вытащили его из Канавы пару часов назад.

— Они? — переспросил я.

— Пираты. Они держат его в клетке, закованным в цепи, на Склизкой улице. Слышал, он вызвал там целый переполох.

— Вот и решение, — заявила Эмма, напряженным от волнения голосом. — Мы выкрадем эту пустóту, приведем ее сюда, перезапустим машину мистера Бентама, откроем дверь в крепость тварей и вернем наших друзей.

— Проще простого! — рассмеялся Шэрон лающим смехом. — За исключением последней части.

— И первой, — добавил я.

Эмма подошла ко мне ближе:

— Прости, любимый, я предложила твои услуги, не спросив тебя. Как ты думаешь, ты сможешь справиться с этой пустóтой?

Я не был в этом уверен. Да, я смог заставить ее исполнить несколько эффектных трюков там, на Тифозной Канаве, но сделать так, чтобы она слушалась меня как дрессированная собачка, и привести через весь Акр к дому Бентама, означало просить слишком многого от моих недоразвитых способностей укрощения пустóт. Моя уверенность тоже была на рекордно низком уровне после последней провальной встречи. Но все зависело от меня, как способного сделать это.

— Конечно, я справлюсь с ней, — ответ занял у меня слишком много времени. — Когда можно идти?

Бентам хлопнул в ладоши:

— Вот это настрой!

Взгляд Эммы задержался на моем лице. Она с уверенностью могла сказать, что я блефую.

— Можете отправляться, как только будете готовы, — ответил Бентам. — Шэрон проводит вас.

— Нам не стоит медлить, — откликнулся Шэрон. — Как только местные наиграются с этой пустóтой, уверен, они убьют ее.

Эмма оттянула пальцами подол своего пышного платья:

— В таком случае, нам следует переодеться.

— Естественно, — согласился Бентам и услал Нима найти нам что-нибудь более подходящее для нашего задания. Тот вернулся через минуту с ботинками на толстой подошве и вполне современными рабочими штанами и куртками: черными, непромокаемыми, из слегка тянущейся ткани.

Мы разошлись по разным комнатам, чтобы переодеться, а затем встретились в коридоре: только я и Эмма, одетые в наш наряд для приключения. Грубый и бесформенный, он сделал Эмму немного похожей на мальчика (хотя и не в плохом смысле), но она не жаловалась, она только забрала назад свои волосы, вскинула подбородок и отсалютовала мне:

— Сержант Блум на службу прибыл!

— Самый наикрасивейший солдат из всех, что я видал, — отозвался я, растягивая слова на южноамериканский манер, и являя из себя жуткую пародию на Джона Уэйна.

Была какая-то прямая зависимость между тем, как сильно я нервничал и как много тупых шуток я отпускал. И прямо сейчас меня практически трясло, а желудок превратился в неисправный кран, из которого на мои внутренности капала кислота.

— Ты, правда, думаешь, что у нас получится? — спросил я.

— Да, — ответила она.

— Ты вообще никогда не сомневаешься?

Эмма отрицательно покрутила головой:

— Сомнение — дырка в спасательном плоту.

Она подошла ближе, и мы обнялись. Я чувствовал, как она дрожит чуть-чуть. Она не была пуленепробиваемой. Я понял тогда, что моя шаткая вера в себя начала подрывать и ее, но самоуверенность Эммы была тем, что держало все на плаву. Она была спасательным плотом.

Я посчитал ее веру в меня безрассудством. Она, похоже, думала, что я способен щелкнуть пальцами и заставить пустóту танцевать по моей команде. Что я позволяю каким-то своим внутренним слабостям блокировать эту способность. Часть меня обижалась на это, но какая-то часть задавалась вопросом, а что если она права. Единственной возможностью проверить это наверняка, было приблизиться к следующей пустóте с непоколебимой верой, что я могу управлять ею.

— Хотел бы я видеть себя таким, каким видишь меня ты, — прошептал я.

Она обняла меня крепче, и я решил, что постараюсь.

Шэрон и Бентам вошли в коридор.

— Готовы? — спросил Шэрон.

Мы разомкнули объятья.

— Готовы, — ответил я.

Бентам пожал руку мне, потом Эмме.

— Я так счастлив, что вы здесь, — произнес он. — Я думаю, это доказательство того, что звезды наконец благоволят нам.

— Надеюсь, вы правы, — отозвалась Эмма.

Мы уже собирались идти, когда я вспомнил тот вопрос, который собирался задать все это время, и мне пришло в голову, что при наихудшей раскладке, это, возможно, последний шанс для меня сделать это.

— Мистер Бентам, — начал я, — мы так и не поговорили о моем дедушке. Как вы познакомились с ним? Почему вы искали его?

Брови Бентама взлетели вверх, а затем он быстро улыбнулся, словно пытаясь скрыть свое удивление.

— Я скучал по нему, вот и все, — ответил он. — Мы были старыми друзьями, и я надеялся, что смогу когда-нибудь увидеться с ним еще раз.

Я знал, что это была не вся правда, и, судя по прищуренным глазам Эммы, и она знала это, но копать глубже уже не было времени. Прямо сейчас нашей главной заботой было будущее, а не прошлое.

Бентам махнул нам рукой на прощание:

— Будьте осторожны там, — произнес он. — Я останусь здесь и подготовлю мой Панпитликум к его триумфальному возвращению к работе.

Он захромал обратно в библиотеку, и мы услышали, как он кричит своему медведю:

— Пи-Ти, вставай! У нас много работы!

Шэрон повел нас по длинному коридору, помахивая деревянным шестом, его огромные босые ноги шлепали по каменному полу. Когда мы подошли к двери, что вела наружу, он остановился, наклонился, чтобы оказаться вровень с нами и изложил основные правила:

— Там, куда мы идем, очень опасно. В Акре Дьявола почти не осталось странных детей без хозяев. Не говорите, пока с вами не заговорят. Не смотрите никому в глаза. Следуйте за мной на некотором расстоянии, но не теряйте из виду. Мы притворимся, что вы — мои рабы.

— Что?! — возмутилась Эмма. — Нет!

— Это самый безопасный вариант, — ответил Шэрон.

— Это унизительно!

— Да, но это вызовет меньше всего вопросов.

— Что нам для этого надо делать? — спросил я.

— Просто выполняйте все, что я вам говорю, быстро и без вопросов. И сохраняйте слегка отсутствующее выражение лица.

— Да, хозяин, — произнес я четко как робот.

— Не так, — откликнулась Эмма. — Он имеет в виду, как те дети, которых мы видели в том ужасном месте в Порочном переулке.

Я расслабил лицо и произнес бесцветным голосом:

— Здравствуйте, мы все очень счастливы здесь.

Эмма передернула плечами и отвернулась.

— Очень хорошо, — кивнул Шерон и повернулся к Эмме. — Теперь ты попробуй.

— Если нам действительно необходимо делать это, — заявила она, — я притворюсь немой.

Шэрону было достаточно и этого. Он открыл дверь и выгнал нас в угасающий день.

Глава Пятая

Туман снаружи выглядел как ядовитый желтоватый суп, такой густой, что я не мог определить, в какой точке находится солнце. Единственное, что было понятно по постепенно угасающему свету, это то, что близится вечер. Мы шли на несколько шагов позади Шэрона, старающегося не останавливаться, когда он видел на улице кого-то знакомого и ускоряться, чтобы избежать беседы. Люди здесь, похоже, знали его; у него была репутация, и, я думаю, его беспокоило, что мы можем каким-то образом испортить ее.

Мы миновали странно жизнерадостную Склизкую улицу, с ее цветочными ящиками и ярко раскрашенными домами, затем повернули на Фиалковую улицу, где тротуар сменился грязью, а крепкие дома — просевшими ветхими постройками. Мужчины в надвинутых низко на глаза шляпах толпились в конце глухого переулка. Они, похоже, охраняли дверь, ведущую в дом с окнами, закрашенными черной краской. Шэрон велел нам оставаться на месте, и мы ждали, пока он поговорит с ними.

В воздухе чувствовался слабый запах бензина. Неподалеку раздавался многоголосый смех. Он то становился громче, то затихал, то становился громче, то затихал. Это был звук спортивного бара, где смотрят игру, только это было невозможным: это был совершенно современный звук, и здесь не было телевизоров.

Мужчина в заляпанных грязью штанах вышел из дома. Когда дверь распахнулась голоса стали громче, и затихли, когда она захлопнулась. Он прошел через улицу с ведром в руке. Мы обернулись, глядя, как он подходит к тому, что я не заметил до этого: паре медвежат, сидящих на цепи у спиленного фонарного столба на краю улицы. Они выглядели страшно печально, их цепи были всего пару футов в длину, и они сидели в грязи и смотрели на приближающегося человека с выражением смертельного ужаса, прижав мохнатые уши. Мужчина высыпал перед ними какие-то гнилые объедки и ушел, не проронив ни слова. Я был несказанно подавлен всей этой сценой.

— Это тренировочные гримы, — послышался голос Шэрона. Мы обернулись и увидели, что он стоит позади нас, — Кровавые забавы здесь весьма прибыльный бизнес, а бой с медвегримом считается основным испытанием. Молодые бойцы, однако, должны как-то тренироваться, так что они начинают с медвежат.

— Это ужасно, — произнес я.

— У медведей сегодня выходной благодаря вашей зверушке, — Шэрон указал на небольшой дом. — Оно там, на заднем дворе. Но прежде чем мы войдем, должен предупредить вас: это — амбропритон, и здесь будут странные совсем высветившие себе мозги. Не разговаривайте с ними, и что бы вы не делали, не смотрите им в глаза. Я знаю людей, которые ослепли таким образом.

— Что значит «ослепли»? — удивился я.

— Только то, что это значит. Теперь идите за мной и не задавайте больше никаких вопросов. Рабы не задают вопросов своим хозяевам.

Я увидел, как Эмма стиснула зубы. Мы пристроились за Шэроном, который направился к собравшимся у дверей мужчинам.

Шэрон поговорил с ними. Я попытался подслушать, стараясь одновременно держать положенную рабу дистанцию и не поднимать глаз. Один из них сказал Шэрону про «входную плату», и тот выудил монету из складок плаща и заплатил ему. Другой спросил насчет нас.

— Еще не дал им имена, — ответил Шэрон. — Только вчера купил. Они еще совсем зеленые, и я не решаюсь выпускать их из виду.

— Правда что ли? — спросил один из мужчин, подходя к нам. — Нет имен?

Я потряс головой, на пару с Эммой разыгрывая немого. Мужик осмотрел нас с ног до головы. Мне захотелось вылезти из кожи.

— Я тебя видел где-то? — снова спросил он, наклоняясь ко мне.

Я промолчал.

— Может в окошке у Лорейн? — предположил Шэрон.

— Не-е, — протянул мужик и махнул рукой. — А, ладно, уверен, потом вспомню.

Я рискнул взглянуть на него, только когда он отвернулся. Если он и был одним из канавных пиратов, то не из тех, с кем мы столкнулись. У него был перебинтован подбородок, и еще один бинт был на лбу. Еще несколько мужчин были перевязаны подобным образом, а у одного я заметил повязку на глазу. Мне стало интересно, были ли они ранены во время боя с медвегримами.

Мужик с повязкой на глазу открыл перед нами дверь:

— Наслаждайтесь, — произнес он, — но я бы не посылал их в клетку сегодня, если конечно не хочешь потом отскребать их с земли.

— Мы только чтобы смотреть и учиться, — ответил Шэрон.

— Толковый малый.

Нам махнули рукой, и мы поспешили присоединиться к Шэрону, старясь держаться как можно ближе и желая поскорее избавиться от провожающих нас пристальных взглядов. Семифутовому Шэрону пришлось нагнуться, чтобы пройти в дверь, и он оставался в полусогнутом положении все время, пока мы были внутри — настолько низким был потолок. Помещение, в которое мы вошли, было темным и пропахшим дымом, и пока мои глаза не привыкли, все, что я мог видеть, это точки оранжевого света, мерцающие тут и там. Постепенно моему взгляду предстала комната, освещенная масляными лампами, настолько тусклыми, что давали света не больше чем пламя спички. Она была длинная и узкая, с встроенными в стены двухъярусными кроватями, какие можно встретить в темных недрах морского судна.

Я споткнулся обо что-то и чуть не свалился.

— Почему здесь так темно? — пробормотал я, нарушив свое обещание не задавать вопросов.

— Глаза становятся чувствительными, когда эффект амбро проходит, — объяснил Шэрон. — Даже слабый дневной свет почти невыносим.

Тут я заметил на кроватях людей, некоторые развалились и спали, другие сидели в импровизированных гнездах из скомканных простыней. Они провожали нас взглядами, вяло куря и переговариваясь шепотом. Кое-кто разговаривал сам с собой, бубня маловразумительные монологи. У некоторых были повязки на лицах, как у привратников, или маски. Я хотел расспросить Шэрона о масках, но еще больше я хотел забрать ту пустóту и убраться отсюда.

Мы раздвинули занавеску из бус и вошли в комнату, в которой было немного светлее и гораздо многолюднее, чем в первой. Дородный мужчина стоял на табурете у противоположной стены, направляя людей в две двери:

— Бойцы — налево, зрители — направо! — кричал он. — Ставки принимаются в общей комнате!

Я услышал громкие крики через несколько комнат от нас, а через секунду толпа расступилась и пропустила трех человек, двое из которых тащили третьего, который был без сознания и весь в крови. Вслед им летели свист и улюлюканье.

— Вот так выглядят проигравшие! — проревел человек на табурете. — А вот так, — указал он на соседнюю комнату, — выглядят трусы!

Я заглянул в комнату и увидел там двух мужчин, стоявших с жалким видом у всех на обозрении под присмотром охранника. С ног до головы они были покрыты дегтем и вываляны в перьях.

— Пусть они послужат вам напоминанием, — проорал мужчина. — Все бойцы должны провести в клетке две минуты, минимум!

— Ну, кто ты? — спросил меня Шэрон. — Боец или зритель?

У меня все сжалось в груди, когда я попытался представить, что вот-вот должно произойти: я не только должен укротить эту пустóту, но еще и сделать это на виду у разгоряченной и потенциально враждебной публики, а затем еще попытаться сбежать с нею. Я поймал себя на мысли, что надеюсь, что она не сильно ранена, поскольку у меня было предчувствие, что мне понадобится все ее силы, чтобы расчистить нам путь к выходу. Эти странные не отдадут свою новую игрушку без боя.

— Боец, — ответил я. — Чтобы по-настоящему контролировать ее, мне нужно подобраться поближе.

Эмма встретилась со мной взглядом и улыбнулась. «Ты сможешь», — говорила мне ее улыбка, и в тот момент, я действительно был уверен, что смогу. Я шагнул в дверь, предназначенную для бойцов, вдохновленный этой новой уверенностью. Шэрон и Эмма последовали за мной.

Эта уверенность длилась примерно четыре секунды, именно столько заняло у меня, чтобы зайти в комнату и заметить лужи крови на полу и кровавые разводы на стенах. Целая река ее текла в залитый светом коридор, а оттуда в открытую дверь, за которой я разглядел еще одну толпу, а прямо за ней — прутья большой клетки.

Пронзительный выкрик раздался снаружи. Вызывали следующего участника.

Из темной комнаты справа вышел мужчина. Он был обнажен по пояс и с простой белой маской на лице. Он постоял в начале коридора какое-то время, словно набираясь храбрости. Затем он запрокинул голову и поднял руку. В его ладони был зажат маленький стеклянный пузырек.

— Не смотрите, — велел Шэрон, толкнув нас к стене. Но я не смог удержаться.

Мужчина медленно вылил черную жидкость из склянки в каждую из прорезей своей маски. Затем он выронил пустой пузырек, наклонил голову и глухо застонал. Несколько секунд он был словно парализованный, но потом его тело содрогнулось, и два пучка белого света ударили из прорезей. Даже в ярко освещенной комнате их было отчетливо видно.

Эмма ахнула. Мужчина, который, по-видимому, думал, что он один, от неожиданности развернулся к нам. Лучи из его глаз прошлись по стене над нашими головами, и мы услышали шипение.

— Просто проходим мимо! — поспешно откликнулся Шэрон тоном, который должен был означать «Привет дружище!» и «Пожалуйста, не убивай нас этими штуками!»

— Вот и проходите мимо! — прорычал мужик.

К этому времени его лучи начали меркнуть, а когда он отвернулся, они заморгали и погасли. Он направился дальше по коридору и вышел в дверь, оставив за собой две струйки дыма. Когда он ушел, я рискнул взглянуть на стену над нами. Два карамельного цвета опаленных следа остались там, где прошлись лучи. Слава Богу, он не посмотрел мне в глаза.

— До того, как мы пойдем дальше, — повернулся я к Шэрону, — думаю тебе лучше это объяснить.

— Амброзия, — ответил Шэрон. — Бойцы принимают ее, чтобы усилить свои способности. Беда в том, что ее эффект длится недолго, а когда он заканчивается, ты чувствуешь себя еще слабее, чем был. Если ты превращаешь это в привычку, твои способности снижаются почти до нуля, если конечно ты не примешь еще амброзии. Уже скоро ты начинаешь принимать ее только для того, чтобы просто существовать как странный. Ты начинаешь зависеть от того, кто продает ее, — он кивком головы указал на комнату справа, где приглушенные голоса звучали причудливым дополнением громогласным крикам снаружи. — Твари провернули свой самый ловкий трюк, когда создали эту штуку. Ни один здесь никогда не предаст их, если он пристрастился к амброзии.

Я украдкой заглянул в соседнюю комнату, чтобы посмотреть, как выглядит странный наркоторговец, и мельком увидел кого-то в причудливой бородатой маске, по бокам у него стояли два вооруженных охранника.

— Что случилось у того человека с глазами? — спросила Эмма.

— Вспышка света — побочный эффект, — пояснил Шэрон. — Другой эффект, который проявляется через несколько лет, это то, что амбро растворяет твое лицо. Так можно узнать закоренелых потребителей: они носят маски, чтобы спрятать лица.

Мы с Эммой обменялись полными отвращения взглядами, а в это время голос из комнаты позвал:

— Здравствуйте! — пригласил дилер. — Пожалуйста, заходите!

— Простите, — отозвался я. — Нам нужно идти…

Шэрон пихнул меня в плечо и прошипел:

— Ты же раб, помнишь?!

— Э-э, да, сэр, — поправился я и подошел к двери.

Человек в маске сидел на маленьком стуле в комнате с украшенными фресками стенами. Он держался неестественно прямо, изящно закинув ногу на ногу, одна его рука покоилась на небольшом столике. Его стрелки заняли два угла комнаты, а в третьем стоял деревянный сундук на колесах.

— Не бойся, — поманил меня дилер. — Твои друзья тоже могут войти.

Я сделал еще несколько шагов вглубь комнаты. Шэрон и Эмма вошли следом за мной.

— Я тебя здесь раньше не видел, — заметил дилер.

— Я только что купил его, — начал Шэрон. — У него даже нет…

— Я разговаривал с тобой? — резко оборвал его дилер.

Шэрон замолчал.

— Нет, — ответил дилер.

Он пригладил свою фальшивую бороду и, кажется, внимательно рассматривал меня сквозь прорези в маске. Мне стало любопытно, как он выглядит под ней, и сколько нужно вылить на лицо амброзии, чтобы она растворила его. Но потом я содрогнулся и пожалел, что вообще подумал об этом.

— Ты здесь, чтобы драться, — уточнил он.

Я ответил ему, что да.

— Что ж, тебе повезло. Я как раз получил превосходную партию амбро, так что твои шансы выжить резко повысились!

— Мне не нужно, спасибо.

Он взглянул на своих охранников, словно ожидая от них какой-то реакции. Они продолжали стоять с каменными лицами. Затем он рассмеялся:

— Там снаружи вообще-то пустóта, ты в курсе? Слыхал о них?

Они были всем, о чем я мог думать, особенно та, что снаружи. Мне отчаянно хотелось двигаться дальше, но этот жутковатый тип, похоже, заправлял всем этим местом, и злить его означало добавить себе ненужных проблем.

— Я слышал о них, — ответил я.

— И как ты выстоишь против одной такой, как ты думаешь?

— Думаю, выстою нормально.

— Просто «нормально», — мужчина скрестил руки на груди. — Что я хочу знать: может мне стоит поставить на тебя? Ты собираешься выиграть?

Я сказал ему то, что он хотел услышать:

— Да.

— Ну, если я собираюсь поставить на тебя деньги, тебе потребуется небольшая помощь.

Он встал, подошел к медицинскому шкафчику и открыл дверцы. Внутренности шкафчика сверкали множеством стеклянных пузырьков, целыми рядами их, все наполненные черной жидкостью и закрытые маленькими пробками. Он вытащил один пузырек и принес мне:

— Держи, — произнес он, протягивая его мне. — Это возьмет все твои самые сильные качества и увеличит их в десять раз.

— Нет, спасибо, — ответил я. — Мне это не нужно.

— Все так говорят поначалу. Потом, потерпев поражение, если они, конечно, остаются в живых, берут все.

Он повертел склянку и поднял ее к тусклому свету. Амброзия внутри переливалась искрящимися серебряными частичками. Я смотрел, не в силах оторваться.

— Из чего она сделана? — спросил я.

Он засмеялся:

— «Из улиток, лоскутков, из щенячьих из хвостов»[9], — и протянул склянку мне.

— Бесплатно, — добавил он.

— Он сказал, что ему это не нужно, — резко произнес Шэрон.

Я думал, торговец обругает его, но вместо этого он склонил голову набок и спросил:

— Я тебя знаю?

— Я так не думаю, — отозвался Шэрон.

— Конечно, знаю, — кивнул дилер. — Ты был одним из моих постоянных покупателей. Что произошло с тобой?

— Я бросил.

Дилер шагнул к нему:

— Похоже, ты тянул с этим слишком долго, — заметил он и, дразня, дернул Шэрона за капюшон.

Шэрон перехватил его руку. Охранники вскинули ружья.

— Осторожнее, — предупредил дилер.

Шэрон держал его руку еще секунду, а затем отпустил.

— Итак, — произнес дилер, поворачиваясь ко мне. — Ты ведь не откажешься от бесплатного образца?

У меня не было ни малейшего желания вообще открывать эту штуку, но, похоже, единственным способом закончить это, было согласиться. Что я и сделал.

— Вот и молодец, — кивнул дилер и выпроводил нас из комнаты.

— Так ты был зависимым? — прошипела Эмма Шэрону. — Почему ты нам не сказал?

— И что бы это изменило? — ответил Шэрон. — Да, у меня было несколько плохих лет. Потом Бентам взял меня к себе и отучил от этой гадости.

Я повернулся и посмотрел на него, переваривая его слова:

— Бентам?

— Как я уже говорил, я обязан этому человеку своей жизнью.

Эмма взяла пузырек и подняла повыше. На ярком свету серебряные частички засияли как солнечные искры. Это было завораживающе, и, несмотря на побочные эффекты, я не смог удержаться от мысли о том, как несколько капель смогут усилить мои способности.

— Он так и не сказал из чего это, — заметила Эмма.

— Из нас, — промолвил Шэрон. — Крохотные кусочки наших похищенных душ, истолченные и скормленные нам тварями. Частица каждого странного, что они похищают, заканчивает свой путь в сосуде подобном этому.

Эмма в ужасе выбросила руку с пузырьком в сторону, а Шэрон забрал его и затолкал внутрь плаща.

— Никогда не знаешь, когда такое сможет пригодиться, — заметил он.

— Зная, из чего это сделано, — произнес я, — не могу поверить, что ты принимал эту штуку.

— Я и не говорил, что горжусь собой, — ответил Шэрон.

Вся эта дьявольская схема была идеальная в своей гнусности. Твари превратили странных Акра Дьявола в каннибалов, жаждущих своих собственных душ. Подсадив их на амброзию, они укрепили свою власть и держали население под контролем. Если мы вскоре не освободим наших друзей, следующими в этих пузырьках станут их души.

Я услышал рев пустóты, он был похож на победный клич, и мужчину, которого мы видели пару минут назад принимающим амброзию, протащили мимо нас по коридору, бесчувственного и истекающего кровью.

«Мой выход», — подумал я, и меня пронзил всплеск адреналина.

* * *

За амбропритоном находился большой обнесенный стеной двор, главным элементом которого была стоявшая в центре клетка, площадью примерно сорок футов, ее толстые прутья, как мне показалось, легко могли удержать пустóту. На земле, примерно на том расстоянии, куда максимально дотягивались языки пустóты, была проведена линия, и толпа, состоящая из сорока или около того грубоватого вида странных, благоразумно разместилась за ней. Возле внутренних стен двора стояли клетки поменьше, с тигром, волком, и тем, что было похоже на взрослого медвегрима: животными, вызывавшими меньший интерес, по крайней мере, по сравнению с пустóтой, и которых оставили для боев в другие дни.

Главный аттракцион можно было увидеть расхаживающим внутри большой клетки, привязанным цепью за шею к массивному железному столбу. Он был в таком жалком состоянии, что у меня возникло искушение пожалеть его. Пустóта была измазана белой краской и обляпана грязью тут и там, что делало ее видимой для всех, но выглядела она от этого немного нелепо, похожей на далматинца или мима. Она сильно хромала и оставляла за собой дорожки черной крови, а ее мускулистые языки, которые в нормальном состоянии в предвкушении боя хлестали бы по воздуху, вяло волочились следом за ней. Раненное и униженное, это создание было далеким от уже привычного мне кошмарного образа, но толпа, никогда не видевшая пустóты, тем не менее, явно была под впечатлением. Что было вполне оправданно: даже в таком сильно ослабленном состоянии пустóта смогла справиться с несколькими бойцами подряд. Она все еще была довольно опасна и очень непредсказуема. Вот почему, как я предположил, по всему двору были расставлены вооруженные винтовками люди. Лучше перестраховаться, чем потом сожалеть.

Мы собрались в кружок с Эммой и Шэроном, чтобы обсудить нашу стратегию. Все согласились, что проблема было не в том, чтобы доставить меня в клетку с пустóтой, и даже не в том, чтобы контролировать ее (мы отталкивались от предположения, что я могу это сделать). Проблема была в том, чтобы вытащить пустóту из клетки и увести от этих людей.

— Ты сможешь расплавить ту цепь на ее шее? — спросил я Эмму.

— Если у меня будет на это дня два, — ответила она. — Я полагаю, мы не сможем просто объяснить всем, что нам ну очень нужна эта пустóта и что мы вернем ее, как только закончим?

— Ты вряд ли успеешь даже произнести это предложение целиком, — ответил Шэрон, обводя взглядом толпу. — Это намного веселее, чем все, что эти типы видели за многие годы. Никаких шансов.

— Следующий боец! — выкрикнула женщина, наблюдавшая за происходящим из окошка на втором этаже.

Отдельно от толпы небольшая группа мужчин спорили о том, кто пойдет следующим. Внутри клетки земля уже была достаточно хорошо пропитана кровью, и никто, видимо, не торопился добавлять туда своей. Они тянули соломинки, и обнаженный по пояс плотно сбитый мужчина только что вытянул короткую.

— Без маски, — заметил Шэрон, указав на кустистые усы мужчины и его почти лишенное шрамов лицо. — Должно быть только начинает.

Мужчина собрался с духом и с самодовольным видом повернулся к толпе. Громким голосом, с сильным испанским акцентом, он объявил, что его еще не разу не побеждали в бою, что он убьет пустóту и заберет ее голову себе в качестве трофея, и что его странная способность — ультрабыстрое исцеление, ни за что не позволит пустóте нанести ему смертельную рану.

— Видите эти прекрасные отметины? — громко произнес он, разворачиваясь, чтобы продемонстрировать коллекцию отвратительных шрамов от удара когтей у него на спине.

— Один грим оставил мне их на прошлой неделе. Они были в дюйм глубиной, — заявил он, — и исцелились в тот же день!

Он ткнул пальцем в сторону пустóты в клетке:

— У этой старой морщинистой твари нет ни единого шанса!

— Ну, теперь она точно прикончит его, — пробормотала Эмма.

Мужчина вылил пузырек амброзии себе в глаза. Его тело напряглось, и лучи света вырвались из его зрачков, оставив на земле выжженные отметины. Через пару секунд они заморгали и погасли. Усиленный таким образом, он уверенно зашагал к двери в клетку, где его встретил человек с большим кольцом для ключей и открыл ее перед ним.

— Следите за тем типом с ключами, — пробормотал я. — Они нам могут понадобиться.

Шэрон залез в карман и вытащил оттуда за хвост извивающуюся крысу:

— Ты слышал, Ксавьер? — сказал он крысе. — Достань ключи.

Он бросил грызуна на землю, и тот умчался прочь.

Хвастливый боец вошел в клетку и изготовился к бою с пустóтой. Он вытащил из-за пояса небольшой нож и согнул колени в боевой стойке, но в остальном не горел желанием начать схватку. Вместо этого он, похоже, стал тянуть время, болтая без умолку, произнося речи со всем красочным бахвальством профессионального рестлера:

— Нападай на меня, ты, животное! Я не боюсь! Я отрежу твои языки и сделаю из них пояс для своих штанов! Я буду ковыряться твоими когтями в зубах, а голову прибью на стену!

Пустóта со скукой следила за ним.

Боец демонстративно провел ножом по предплечью и поднял руку, когда из раны брызнула кровь. Рана перестала кровоточить и исцелилась, прежде чем хоть одна капля упала на землю.

— Я неуязвим! — прокричал он. — Я не боюсь!

Внезапно пустóта сделала ложный выпад в сторону мужчины и заревела. Это так напугало его, что он выронил нож и закрыл лицо руками. Похоже, пустóта устала от него.

Толпа разразилась безудержным хохотом. Мы тоже. А мужик, красный и сконфуженный, нагнулся, чтобы подобрать свой нож. Теперь пустóта направлялась прямо к нему, звеня цепью; ее языки вытянулись и загнулись наподобие сжатых кулаков.

Мужик понял, что ему придется вступить в схватку с монстром, чтобы сохранить свое достоинство, так что он сделал в его сторону несколько осторожных шагов, размахивая ножом. Пустóта хлестнула по нему одним из своих раскрашенных языков. Мужчина ударил по нему ножом — и попал. Раненая, пустóта взвизгнула, втянула язык и зашипела на мужчину как рассерженный кот.

— Это научит тебя, как нападать на дона Фернандо! — проорал мужчина.

— Этот тип никогда не научится, — покачал я головой. — Дразнить пустóту — плохая идея.

Казалось, он обратил пустóту в бегство. Она пятилась, пока он приближался, шипя на нее и размахивая ножом. Когда пустóте стало некуда дальше отступать, она прижалась спиной к прутьям клетки, а мужчина занес нож.

— Готовься к смерти, демонское отродье! — заорал он и замахнулся.

В какой-то момент я подумал, что мне следует вмешаться и спасти пустóту, но вскоре стало ясно, что она устроила ловушку. Позади мужчины змеей вилась цепь, которую пустóта схватила и яростно дернула в сторону, отправив дона Фернандо прямиком головой в металлический столб. Бамц! — и он отключился, мешком рухнув на землю. Еще один нокаут.

Он был таким бессовестным хвастуном, что толпа не могла перестать веселиться.

Группа мужчин с факелами и палками с электрошокерами на концах вбежали внутрь и отогнали пустóту в угол, пока бесчувственного бойца выносили из клетки.

— Кто следующий? — прокричала женщина-рефери.

Оставшиеся бойцы обменялись тревожными взглядами и возобновили спор. Теперь уже никто не хотел заходить в клетку.

Кроме меня.

Нелепое представление того мужчины и хитрый трюк пустóты подали мне одну идею. Это был не беспроигрышный план, и даже не хороший план, но это было хоть что-то, а это все-таки лучше, чем ничего. Мы, то есть я и пустóта, собирались инсценировать ее смерть.

* * *

Я собрал все свое мужество и, как это обычно случалось, когда я делал что-нибудь или слегка храброе или очень глупое, мой мозг отделился от тела. Я как будто смотрел на себя со стороны, когда помахал рукой судье и крикнул: «Я следующий!».

До этого момента я был невидимкой, теперь же все взгляды обратились ко мне.

— Какой у тебя план? — прошептала Эмма.

План у меня имелся, но я был так поглощен его обдумыванием, что не успел поделиться им с Эммой и Шэроном, а теперь у меня и вовсе не было времени, чтобы изложить его. Что, наверное, было и к лучшему. Я боялся, что он мог прозвучать глупо, или, что еще хуже, невыполнимо, и тогда у меня сдали бы нервы.

— Думаю, будет лучше, если я просто покажу вам, — ответил я. — Но это точно не сработает, если мы не добудем те ключи.

— Не волнуйся, Ксавьер как раз занимается этим, — откликнулся Шэрон.

Мы услышали писк, взглянули вниз и увидели крысу, вопросительно глядевшую на нас, держа в зубах кусочек сыра.

Шэрон поднял ее и отругал:

— Ключи, я сказал, а не сыр!

— Я их достану, — заверила меня Эмма. — Только обещай, что вернешься оттуда целиком.

Я пообещал. Она пожелала мне удачи и поцеловала в губы. Я посмотрел на Шэрона, который склонил голову на бок, как бы говоря «Надеюсь, ты не ждешь и от меня поцелуя?». Тогда я рассмеялся и пошел к бойцам.

Они разглядывали меня с ног до головы. Я был уверен, они подумали, что я спятил, и, тем не менее, ни один из них не остановил меня. В конце концов, если этот неподготовленный юнец, который даже не собирается принимать амбро перед боем, хочет броситься на чудовище и немного измотать его, почему бы им не принять этот подарок. А если я и погибну, что ж, я всего лишь раб. Это заставило меня возненавидеть их и напомнило обо всех похищенных странных, чьи извлеченные души плавали сейчас в склянках, которые они все сжимали в руках, что разозлило меня еще сильнее. Я постарался направить эту злость на непоколебимую решимость и собраться, но она больше отвлекала.

И все же. Пока человек с ключами отпирал клетку, я всмотрелся в себя и обнаружил к своему удивлению и восторгу, что меня не терзают сомнения, не преследуют видения моей неминуемой гибели, и не захлестывают волны ужаса. Я встречался с этой пустóтой и смог управлять ей уже дважды, и это будет третий раз. Несмотря на злость, я был невозмутим и спокоен, и за этим спокойствием я обнаружил нужные мне слова, которые только и ждали, чтобы я их произнес.

Человек открыл дверь, и я шагнул внутрь клетки. Он еще не успел закрыть ее за мной, а пустóта уже направилась ко мне, гремя цепью, как рассерженное привидение.

Что ж, язык, не подведи меня.

Я поднял руку, чтобы прикрыть рот, и произнес на гортанном языке пустóт:

— Стой.

Пустóта остановилась.

— Сидеть, — велел я.

Она села.

Волна облегчения прокатилась по мне. Не о чем было беспокоиться: устанавливать связь заново было так же легко, как брать поводья старой послушной клячи. Контролировать этого монстра было немного похоже на борьбу с кем-то, кто был меньше меня: он был прижат и извивался, чтобы вырваться на свободу, но моя сила так превосходила его, что он почти не представлял опасности. Но теперь та легкость, с которой я контролировал пустóту, стала своего рода проблемой. Не было другого простого способа вытащить ее из клетки, кроме как заставить всех поверить, что она мертва и больше не представляет угрозы, и не будет способа заставить всех поверить, что она умерла, если моя победа достанется мне слишком легко. Я был тощим, не усиленным амброзией подростком; я не мог просто шлепнуть ее и заставить рухнуть на землю. Чтобы эта уловка сработала, мне нужно было устроить шоу.

Как я могу «убить» ее? Естественно, не голыми руками. Пробежавшись взглядом по клетке в поисках вдохновения, я заметил нож, который выронил предыдущий боец, когда его приложило об металлический столб. Пустóта сидела рядом со столбом, что представляло проблему, так что я зачерпнул пригоршню гравия, внезапно побежал к ней и бросил ее.

«Угол», — велел я, снова прикрывая рот.

Пустóта развернулась и метнулась в угол, что выглядело так, словно моя горсть камней напугала ее. Затем я бросился к столбу, схватил с земли нож и отпрыгнул. Эта небольшая демонстрация храбрости заслужила мне чей-то одобрительный свист из толпы.

«Злись», — велел я, и пустóта заревела и замахала языками, словно взбешенная моим смелым выпадом. Я бросил взгляд назад, чтобы найти в толпе Эмму, и заметил, что она крадется к человеку с ключами.

Хорошо.

Мне надо было заставить ситуацию выглядеть сложной для меня.

«Нападай», — приказал я, и когда пустóта сделала несколько прыжков в моем направлении, я велел ей выбросить язык и схватить меня за ногу.

Она так и сделала, язык ужалил мою ногу и дважды обвился вокруг икры. Тогда я велел пустóте свалить меня на землю и потащить к себе, сам в это время притворяясь, что отчаянно пытаюсь за что-нибудь ухватиться.

Я оказался возле железного столба и обхватил его руками.

«Тяни вверх», — приказал я, — «не сильно».

Хотя мои слова были малосодержательными, пустóта, похоже, в точности поняла, что я имел в виду, как будто вообразив картинку у себя в голове и произнеся слово или два вслух, я мог передать целый параграф информации. Так что, когда пустóта потащила меня вверх, в то время как я цеплялся за столб, и подняла мое тело в воздух, это было именно то, что я представлял.

«А у меня неплохо получается», — подумал я с некоторым удовольствием.

Я вырывался и стонал несколько секунд, что, я надеялся, выглядело так, словно мне по-настоящему больно. Затем я отпустил столб. Толпа, ожидая, что меня вот-вот убьют, и это, скорее всего, будет самый короткий матч, начала улюлюкать и выкрикивать обидные прозвища.

Пришло время провести коронный номер.

«Нога», — велел я. Пустóта снова захлестнула языком мою ногу.

«Тяни».

Она начала тащить меня к себе, пока я извивался и брыкался.

«Рот».

Она распахнула свою пасть, словно пытаясь заглотить меня целиком. Я быстро извернулся и ударил ножом по языку, обвившему мою лодыжку. На самом деле я не порезал пустóту, а просто велел ей быстро отпустить меня и закричать, как будто я действительно это сделал. Пустóта послушалась, пронзительно визжа и сворачивая языки обратно в рот. Для меня это выглядело как плохая пантомима: между моей командой и откликом пустóты был зазор не меньше секунды, но очевидно толпа купилась. Насмешки превратились в возгласы одобрения, — матч, кажется, становился все интереснее, а у неудачника, в конце концов, возможно, появился шанс на победу.

Надеясь, что это не выглядит как сцена драки из низкобюджетного боевика, я принял боевую стойку и обменялся с пустóтой парой выпадов. Я кинулся на нее, а она сбила меня с ног. Я замахнулся на нее ножом, а она отпрянула. Она выла и хлестала по воздуху языками, пока мы кружили друг напротив друга. Я даже заставил ее поднять меня языком в воздух и (осторожно) трясти, до тех пор, пока я (понарошку) не воткнул в язык нож, и она (возможно слишком осторожно) опять не выронила меня.

Я рискнул снова поискать взглядом Эмму. Она стояла в середине группы бойцов, возле человека с ключами. Она зажестикулировала мне ребром ладони поперек горла.

Хватит валять дурака.

Точно. Пора заканчивать. Я глубоко вздохнул, набрался храбрости и приготовился к грандиозному финалу.

Я побежал на пустóту с занесенным ножом. Она хлестнула по моим ногам языком, который я перепрыгнул, затем прицелилась другим языком — в мою голову. Я пригнулся.

Все как я и планировал.

Предполагалось, что дальше я перепрыгну еще через один язык, а затем притворюсь, что бью пустóту ножом в сердце, но вместо этого ее язык ударил меня прямо в грудь. Он врезался в меня со всей силой боксера-тяжеловеса, опрокинув на спину и выбив весь воздух из легких. Я лежал, оглушенный, силясь сделать вдох, а толпа разочарованно взвыла.

«Назад», — пытался сказать я, но мне не хватало воздуха.

И вот она уже нависла надо мной с широко распахнутыми челюстями, ревя от злобы. Пустóта скинула мой ошейник, пусть и ненадолго, и она не была в восторге. Мне необходимо было вернуть контроль и быстро, но ее языки пригвоздили две мои руки и одну ногу к земле, а ее арсенал сверкающих зубов приближался к моему лицу. Я только-только смог вздохнуть и втянул в себя полные легкие тошнотворной вони пустóты, и вместо слов закашлялся.

И тут бы мне пришел конец, если бы не странная анатомия пустóт: к счастью, она не могла сомкнуть свои челюсти вокруг моей головы с высунутыми наружу языками. Ей нужно было отпустить мои конечности, прежде чем она смогла бы откусить мне голову, и в тот момент, когда я почувствовал, что ее язык отпустил мою руку, руку, до сих пор сжимающую нож, я сделал единственное, что смог придумать, чтобы защититься. Ткнул ножом вверх.

Лезвие вонзилось глубоко в горло пустóты. Она пронзительно завизжала и скатилась с меня, размахивая языками и пытаясь вытащить нож.

Толпа сошла с ума от возбуждения.

Я смог наконец-то вдохнуть полные легкие чистого воздуха, сел и увидел, что пустóта извивается на земле в нескольких ярдах от меня, а из ее раненой шеи хлещет черная кровь. Я осознал, без капли удовлетворения, которое мог бы почувствовать при иных обстоятельствах, что я, вероятно, убил ее. По настоящему убил, что даже близко не соответствовало плану. Краем глаза я видел Шэрона, трясущего открытыми ладонями: универсальный жест, который должен был означать «Ты только что все испортил!».

Я встал, полный решимости спасти то, что еще возможно. Восстановив контроль над пустóтой, я приказал ей расслабиться. Сказал ей, что она не чувствует боли. Постепенно она перестала биться, и ее языки распластались по земле. Затем я подошел к ней, вытащил окровавленный нож из раны и высоко поднял, чтобы показать толпе. Зрители завопили и разразились аплодисментами, а я изо всех сил старался выглядеть торжествующим, в то время как на самом деле чувствовал себя проигравшим. Я до смерти боялся, что я только что провалил план по спасению наших друзей.

Человек с ключами открыл дверь клетки, и двое мужчин вбежали внутрь, чтобы осмотреть пустóту.

«Не шевелись», — пробормотал я, пока они обследовали ее: один целился в нее из дробовика, а второй потыкал в нее палкой, а затем поднес ладонь к ее ноздрям.

«И даже не дыши».

Она не дышала. На самом деле, пустóта так отлично притворялась мертвой, что я и сам бы поверил в это, если бы не продолжающаяся держаться связь между нами.

Мужчины купились на обман. Проверявший пустóту отбросил палку, поднял мою руку, как в боксерском матче, и объявил меня победителем. Толпа снова одобрительно загалдела, и я увидел, как из рук в руки начали переходить деньги; те, кто ставили против меня, разочарованно ворчали и раскошеливались на проигрыш.

Вскоре зрители начали заходить в клетку, чтобы поближе взглянуть на мертвую по их мнению пустóту. Эмма и Шэрон были среди них.

Эмма бросилась мне на шею.

— Все нормально, — поспешила успокоить меня она. — У тебя не было выбора.

— Она не мертва, — прошептал я ей. — Но она сильно ранена. Я не знаю, сколько она протянет. Мы должны вытащить ее отсюда.

— Тогда хорошо, что мне удалось раздобыть вот это, — прошептала она в ответ, всовывая мне в карман кольцо с ключами.

— Ха! — воскликнул я. — Ты — гений!

Но когда я повернулся, чтоб открыть цепь пустóты, я увидел, что меня от нее отделяет уже целая толпа желающих подойти к ней. Всем хотелось поближе взглянуть на чудовище, прикоснуться к нему, взять прядь волос или горсть пропитанной кровью земли на память. Я начал проталкиваться сквозь людей, но меня постоянно останавливали, чтобы пожать руку или похлопать по спине.

— Это было невероятно!

— Повезло тебе, парень!

— Ты точно не принимал амбро?

Все это время я как заклинание бубнил под нос команды для пустóты, приказывая ей оставаться на земле и притворяться мертвой, потому что чувствовал, как она начинает вертеться, словно маленький ребенок, которого заставляют слишком долго сидеть неподвижно. Она была встревожена и ранена, и требовалась каждая лишняя капля моей сосредоточенности, чтобы удержать ее от того, чтобы не вскочить и не наполнить свои челюсти всей этой соблазнительной странной плотью, что окружала ее.

Когда я, наконец, подобрался к пустóте и принялся искать замок, чтобы открыть ее цепь, я услышал голос амбродилера. Я обернулся и увидел его жуткую бородатую маску в нескольких дюймах от своего лица.

— Думаешь, я не знаю, чем ты тут занимаешься? — заявил он. Его охранники встали у него по бокам. — Думаешь, я слепой?!

— Понятия не имею, о чем вы, — ответил я.

На какую-то тошнотворную секунду я подумал, что он раскусил меня и знает, что пустóта на самом деле не мертва. Но его люди даже не смотрели на нее.

Он сгреб меня за воротник:

— Никто не сбывает товар там, где я! — прошипел он. — Это мое место!

Люди начали пятиться от нас. У этого парня была явно плохая репутация.

— Никто нигде ничего не сбывает, — услышал я голос Шэрона за спиной. — Просто успокойся.

— Ты не обхитришь хитреца! — рявкнул дилер. — Ты заявился сюда, утверждая, что он «свежее мясо», что никогда не дрался до этого даже с медвежонком, и тут такое?! — он махнул рукой в сторону лежащей пустóты. — Да не поверю ни за что!

— Оно мертво, — огрызнулся я. — Если хотите, идите, проверьте сами.

Дилер отпустил мой воротник и вместо этого вцепился обеими руками мне в горло.

— ЭЙ! — услышал я возглас Эммы.

Охранники направили на нее дула ружей.

— Я задам тебе единственный вопрос, — прошипел дилер. — Что ты продаешь?

Он начал сдавливать мне горло.

— Продаю??? — прохрипел я.

Он вздохнул, раздраженный оттого, что ему приходится объяснять:

— Ты пришел в мое заведение, убил мою пустóту, и пытаешься убедить моих клиентов, что им не нужен мой товар?

Он подумал, что я был конкурирующий с ним наркоторговец, который явился, чтобы украсть его бизнес. Безумие.

Он сильнее сдавил мне шею:

— Отпусти мальчика, — попросил Шэрон.

— Если ты не на амбро, тогда на чем? Что ты продаешь?

Я попытался ответить, но не смог. Я покосился на его руки. Он понял намек и слегка ослабил хватку.

— Говори! — великодушно разрешил он.

Что я сказал потом, вероятно прозвучало для него как хриплый кашель.

«Того, что слева», — произнес я на языке пустóт.

И тогда пустóта поднялась и села прямо, словно оживший монстр Франкенштейна, и те несколько странных, что все еще торчали рядом, закричали и отбежали. Дилер обернулся, и я ударил его кулаком в маску. Охранники не знали в кого стрелять первым: в меня или в пустóту.

Эти мгновения нерешительности и погубили их. За то время, что заняло у них, чтобы повернуть головы, пустóта метнула все три языка в ближайшего охранника. Один разоружил его, а остальные два обхватили вокруг талии, подняли в воздух и воспользовались им как тараном, чтобы сбить с ног другого охранника.

Теперь остались только я и дилер. Похоже, до него дошло, что именно я контролирую пустóту. Он упал на колени и стал умолять.

— Это может быть и твое заведение, — заявил я ему, — но это — моя пустóта.

Я заставил ее обернуть один язык вокруг его шеи и сказал ему, что мы уходим вместе с пустóтой, и он сможет остаться в живых, только если даст нам уйти с миром.

— Да, да, — согласился он срывающимся голосом. — Да, конечно…

Я открыл замок и снял с пустóты цепь. Под взглядами толпы Эмма, Шэрон и я вывели хромающую пустóту через открытую дверь клетки. Дилер шел перед нами, приказывая: «Не стрелять! Никому не стрелять!», так внятно как мог, с языком пустóты, охватывающим его шею.

Мы закрыли клетку за собой, заперев внутри большинство зрителей, а затем прошли через амбропритон, тем же путем, что пришли до этого, и вышли на улицу. У меня было искушение остановиться и разгромить запасы амбро, которые были у дилера, но я решил, что это не стоило риска. Пусть подавятся ими. Кроме того, возможно, лучше было не тратить эту штуку, если существовал хоть малейший шанс, что все эти похищенные души когда-нибудь воссоединятся со своими владельцами.

Дилера мы бросили на четвереньках в канаве. Он хватал ртом воздух, а его маска болталась на одном ухе. Мы уже собирались оставить это гнусное место позади, когда я услышал тонкое ворчание и вспомнил про медвежат гримов.

Я оглянулся на них, разрываясь. Они натянули свои цепи, пытаясь пойти с нами.

— Мы не можем, — поторопил меня Шэрон.

Я, возможно, и оставил бы их, если бы не встретился взглядом с Эммой. «Сделай это», — прошептала она одними губами.

— Это займет всего секунду, — сообщил я.

В итоге, это заняло пятнадцать, пока пустóта выдергивала столб, к которому были привязаны медвежата, и к этому времени у входа в амбропритон уже собралась группа разозленных амброманов. Но это, похоже, того стоило, потому что, когда мы убегали, медленно, обремененные преследующими нас медвежатами, за которыми волочились и цепи и столб, моя пустóта, безо всякого вмешательства с моей стороны, подхватила их на руки и потащила с собой.

* * *

Скоро стало ясно, что у нас проблема. Мы прошли всего пару кварталов, а люди на улице уже заметили пустóту. Для всех кроме меня она была всего лишь наполовину различимым набором разноцветных клякс, но все равно привлекала внимание. А из-за того, что мы не хотели, чтобы все знали, куда мы направляемся, нужно было придумать более хитрый способ вернуться с ней в дом Бентама.

Мы нырнули в какой-то закоулок. В тот момент, когда я перестал заставлять ее идти, пустóта обессилено опустилась на корточки. Там на земле она выглядела такой слабой, истекая кровью; ее тело свернулось в клубок, а языки спрятались в пасти. Чувствуя ее состояние, медвежата, которых она спасла, принялись с сопением обнюхивать ее своими мокрыми носами, и пустóта отреагировала на них, тихо заворчав, как мне даже показалось, с нежностью. Я против своей воли почувствовал толчок привязанности ко всем троим — своего рода собратьям по несчастью.

— Мне неприятно говорить это, но это почти мило, — произнесла Эмма.

Шэрон фыркнул:

— Одень его в розовое платьице, если тебе так хочется. Оно все равно останется машиной для убийств.

Мы лихорадочно обдумывали маршруты до дома Бентама, исключающие смерть пустóты по дороге.

— Я могу закрыть рану на ее шее, — предложила Эмма руку помощи, которая как раз начала светиться от жара.

— Слишком рискованно, — остановил ее я. — Боль может вывести ее из-под моего контроля.

— Целительница Бентама, возможно, сможет помочь ему, — заметил Шэрон. — Нужно только побыстрее доставить это существо к ней.

Моей первой мыслью было бежать по крышам. Если бы у пустóты были силы, она могла бы поднять нас по стене здания и незаметно допрыгать с нами до дома Бентама. Но прямо сейчас я даже не был уверен, что и ходьба была вариантом. Вместо этого я предложил смыть с пустóты белую краску, чтоб никто не мог видеть ее кроме меня.

— Абсолютно нет, ни за что, нет, сэр! — энергично замотал головой Шэрон. — Я не доверяю этой твари и хочу приглядывать за ней.

— Она у меня под контролем, — слегка обиделся я.

— Пока, — парировал он.

— Я согласна с Шэроном, — откликнулась Эмма. — Ты чудесно справляешься, но что случится, если ты отойдешь в другую комнату, или заснешь?

— Зачем мне уходить в другую комнату?

— Чтобы облегчиться? — предположил Шэрон. — Или ты собираешься таскать свою ручную пустóту и в уборную?

— Э-э, — замялся я. — Я думаю, я разберусь с этим, когда до этого дойдет дело?

— Краска остается, — отрезал Шэрон.

— Ладно, — буркнул я раздраженно. — Так что же нам делать?

Дальше по переулку с грохотом распахнулась дверь, и наружу вырвалось облако пара. Из него появился человек, толкающий тележку на колесах, которую он припарковал на улице, а сам опять исчез внутри здания.

Я подбежал, чтобы взглянуть. Дверь принадлежала прачечной, а тележка была наполнена грязными простынями. Она была достаточно большой, чтобы вместить некрупного человека… или свернувшуюся пустóту.

Признаюсь — я украл тележку. Я подкатил ее к остальным, опустошил и заставил пустóту забраться внутрь. Затем мы закидали ее грязным бельем, посадили сверху двух медвежат и покатили всю эту конструкцию вниз по улице.

Никто на нас даже не обернулся.

Глава Шестая

Когда мы добрались до дома, уже почти стемнело. Ним погнал нас в прихожую, где с нетерпением ожидал Бентам. Он даже не удосужился поприветствовать нас:

— Зачем вы притащили этих гримов? — заявил он, бросив взгляд на тележку с бельем. — Где существо?

— Оно здесь, — ответил я.

Сняв медвежат, я начал вытаскивать белье.

Бентам смотрел, но не приближался. Простыни сверху были белыми, но чем глубже я копал, тем все больше они становились пропитанными кровью, а когда я достиг дна, они превратились в черный кокон. Я вытащил последнюю, и нашел его — маленькое сморщенное существо, свернувшееся в позе эмбриона. Было трудно поверить, что это жалкое создание было тем же самым, что вызывало у меня такие кошмары.

Бентам подошел ближе:

— Мой Бог, — выдохнул он, глядя на окровавленные простыни. — Что они с ним сделали?

— Вообще-то, это я, — признался я. — У меня действительно не было выбора.

— Оно чуть не откусило Джейкобу голову, — объяснила Эмма.

— Ты же не убил его? — спросил Бентам. — Мертвое оно бесполезно.

Я ответил:

— Не думаю, — и велел пустóте открыть глаза, и, очень медленно, она открыла их. Она все еще была жива, но слаба. — Хотя я не знаю, сколько она еще протянет.

— В таком случае, нельзя терять ни секунды, — заявил Бентам. — Мы должны немедленно послать за моим целителем и уповать на небеса, что ее пыль действует на пустóт.

Нима тут же бегом отправили за целителем. Пока мы ждали, Бентам проводил нас в кухню и предложил крекеры и консервированные фрукты. Но, или из-за нервов, или из-за всех выворачивающих наизнанку вещей, что мы увидели, ни у Эммы, ни у меня не было аппетита. Мы ковырялись в еде больше из вежливости, пока Бентам сообщал нам то, что произошло в наше отсутствие. Он рассказал, что сделал все необходимые приготовления в своей машине, и что все готово, осталось только подсоединить к ней пустóту.

— Вы уверены, что это сработает? — спросила Эмма.

— Настолько насколько могу быть уверенным, еще ни разу не попробовав, — ответил он.

— Это не причинит ей вреда? — спросил я, чувствуя странную заботу о пустóте, хотя бы только из-за того, что мне столько пришлось пережить, чтобы спасти ее.

— Конечно, нет, — пренебрежительно отмахнулся Бентам.

Прибыла целительница, и я чуть не вскрикнул от удивления, увидев ее. Не потому, что она выглядела необычно, хотя так и было, а потому, что я был абсолютно уверен, что видел ее раньше, хотя и не мог сказать где, или как я умудрился забыть встречу с кем-то настолько странным.

Единственными видимыми частями ее тела были левый глаз и левая рука. Все остальное скрывалось под акрами ткани: платками, шарфами, платьем и куполообразной юбкой с кринолином. Похоже, у нее не хватало правой руки, а за левую ее держал юноша с темной кожей и большими блестящими глазами. Он был одет в яркую шелковую рубашку и широкополую шляпу и вел целительницу за руку, словно она была слепая или калека.

— Я — Рейнальдо, — произнес юноша с ярко выраженным французским акцентом, — а это — Матушка Пыль. Я говорю за нее.

Матушка Пыль склонилась к Рейнальдо и что-то прошептала ему на ухо. Рейнальдо посмотрел на меня и произнес:

— Она надеется, что ты чувствуешь себя лучше.

Тогда я понял, где я видел ее — в моих снах, или том, что я принимал за сны, пока приходил в себя, после нападения.

— Да, гораздо лучше, — ответил я, обескураженный.

Бентам пропустил формальности.

— Ты сможешь исцелить такое? — спросил он, подводя Рейнальдо и Матушку Пыль к тележке. — Это пустóта, видимая нам только там, где она покрашена краской.

— Она может исцелить все, у чего бьется сердце, — ответил Рейнальдо.

— Тогда, пожалуйста, — попросил Бентам. — Очень важно, чтобы мы спасли жизнь этому существу.

Через Рейнальдо Матушка Пыль стала отдавать распоряжения. Вынуть зверя из тележки, сказали они, и мы с Эммой перевернули тележку и вытряхнули пустóту. Положить его в раковину, сказали они, и Эмма и Шэрон помогли мне перенести пустóту и положить на дно длинной глубокой раковины. Мы промыли ее раны водой из крана, стараясь смыть не слишком много белой краски. Затем Матушка Пыль осмотрела пустóту, а Рейнальдо попросил меня показать все места, где она была ранена.

— Ну-ну, Марион, — заметил Бентам, обращаясь к Матушке Пыль неофициально, — не нужно залечивать все его синяки и раны до последней. Нам не требуется, чтобы это существо было полностью здоровым, достаточно только, чтобы оно оставалось живым. Понимаешь?

— Да-да, — бросил Рейнальдо снисходительно. — Мы знаем, что делаем.

Бентам хмыкнул и отвернулся, демонстративно выражая свое недовольство.

— Теперь она будет делать пыль, — произнес Рейнальдо. — Отойдите, и будьте осторожны, не вдохните ее. Она мгновенно усыпит вас.

Мы попятились. Рейнальдо натянул пылезащитную маску на нос и рот и распутал платок, закрывающий то, что осталось от правой руки Матушки Пыль. Под ним оказался обрубок длиной всего несколько дюймов, который заканчивался намного выше того места, где должен был быть ее локоть.

Левой рукой Матушка Пыль начала тереть обрубок, отчего образовалась тончайшая белая пудра и повисла в воздухе. Задержав дыхание, Рейнальдо провел по воздуху рукой, собирая пыль. Это было слегка отталкивающе, но мы смотрели как завороженные, пока он не насобирал примерно унцию порошка, а обрубок Матушки Пыль не стал меньше на то же количество.

Рейнальдо пересыпал порошок своей госпоже в руку. Она склонилась над пустóтой и дунула часть пыли той в лицо, как я помнил, она делала мне. Пустóта вдохнула и внезапно резко дернулась. Все, кроме Матушки Пыль отпрыгнули назад.

«Лежи, не шевелись», — велел я, но в этом не было необходимости — это была спонтанная реакция на порошок, как объяснил Рейнальдо, когда тело начинало работать на пониженных оборотах. В то время как Матушка Пыль посыпала порошком рану на шее пустóты, Рейнальдо рассказал нам, что порошок может исцелять раны и погружать в сон, в зависимости от используемого количества. Пока он говорил, по краям раны на шее пустóты выступила белая пена и засияла. Пыльца Матушки Пыль, сообщил Рейнальдо, была ею самой, и в заложенном изначально ограниченном количестве. Каждый раз, когда она исцеляет кого-нибудь, она понемногу тратит себя.

— Надеюсь, мой вопрос не покажется вам грубым, — подала голос Эмма, — но почему вы это делаете, если это вредит вам?

Матушка Пыль ненадолго прекратила трудиться над пустóтой, развернулась, чтобы ее здоровый глаз мог видеть Эмму, и заговорила, настолько громко, насколько мы вообще слышали, чтобы она говорила, издав невнятный набор звуков, как человек, у которого нет языка.

Рейнальдо перевел:

— Я делаю это, — сказал он, — потому что так я выбрана служить.

— В таком случае… спасибо, — произнесла Эмма почтительно.

Матушка Пыль кивнула и вернулась к своей работе.

* * *

Исцеление пустóты не было мгновенным. Она была погружена в глубокий сон и должна была проснуться только после того, как залечатся самые тяжелые ее раны: процесс, который, скорее всего, займет всю ночь. Из-за того, что пустóта должна бодрствовать, когда Бентам будет «присоединять» ее к своей машине, второй части нашего плана по спасению пришлось подождать несколько часов. А до того времени большинство из нас торчали на кухне: Рейнальдо и Матушка Пыль, которая должна была время от времени повторно наносить свой порошок на раны пустóты, и мы с Эммой, потому что мне было неудобно оставлять пустóту одну, даже если она и крепко спала. Эта пустóта стала мой ответственностью, как принесенный домой с улицы питомец становится ответственность того, кто его принес. Эмма оставалась рядом со мной, потому что я стал в каком то смысле ее ответственностью (а она моей), и если я засыпал, она щекотала меня или рассказывала мне истории о старых добрых временах в доме мисс Сапсан. Бентам заглядывал к нам иногда, но большую часть времени он вместе с Шэроном и Нимом прочесывал дом, одержимый мыслью, что солдаты его брата могут напасть в любой момент.

Пока тянулась эта ночь, мы с Эммой разговаривали о том, что готовит нам грядущий день. Если предположить, что Бентаму удастся заставить свою машину снова работать, то возможно уже через считанные часы мы окажемся в крепости тварей. Мы снова увидим наших друзей и мисс Сапсан.

— Если мы будем очень ловкими и очень-очень удачливыми, — проговорила Эмма. — И если…

Она запнулась. Мы сидели рядом на длинной деревянной скамье у стены, и теперь она повернулась так, что я не мог видеть ее лица.

— Что? — спросил я.

Она посмотрела на меня с выражением боли на лице:

— Если они все еще живы.

— Они живы.

— Нет. Я устала притворяться. К этому времени твари уже могли собрать их души для амброзии. Или понять, что имбрины для них бесполезны, и вместо этого замучить их, или выкачать их души, или сделать из них пример для тех, кто попытается сбежать…

— Перестань, — остановил я ее. — Прошло еще не так много времени.

— Когда мы туда попадем, пройдет уже, по меньшей мере, сорок восемь часов. Много ужасных вещей может случиться за сорок восемь часов.

— Но не обязательно представлять себе их все. Так ты похожа на Горация, со всеми этими пессимистическими сценариями. Нет смысла мучить себя, пока мы не узнаем точно, что произошло.

— Нет, есть, — настаивала она. — Есть вполне веская причина, чтобы мучить себя. Если мы учтем все наихудшие варианты, и какой-нибудь окажется верным, мы не будем полностью неготовыми к нему.

— Не думаю, что смогу подготовить себя к подобным вещам.

Она опустила голову на руки и судорожно вздохнула. Это было уже слишком.

Я хотел сказать ей, что люблю ее. Я подумал, что это могло бы помочь, переключить нас на то, в чем мы уверены, вместо всего того, в чем нет… но мы не так часто говорили эти слова друг другу, и я не мог заставить себя произнести их теперь, в присутствии двух совершенно незнакомых людей.

Чем больше я думал о любви к Эмме, тем хуже и неувереннее я себя чувствовал, именно из-за того, что наше будущее было таким неопределенным. Мне необходимо было представить свое будущее, где была бы Эмма, но пока невозможно было даже четко представить, что станет с нами всего через день. Для меня постоянным напряжением было не иметь ни малейшего представления о том, что будет завтра. Я осторожный человек по натуре, планировщик, тот, кому хочется знать, что за следующим поворотом, и за поворотом, который за ним, а все происходящее, начиная с момента, когда я отважился отправиться в заброшенные развалины дома мисс Сапсан, и до этого времени, было одним свободным падением в пустоту. Чтобы пережить его, мне пришлось стать новым человеком, кем-то более гибким и уверенны, и отважным. Кем-то, кем мой дед гордился бы. Но моя трансформация не была полной. Этот новый Джейкоб был привит на старого Джейкоба, и у меня все еще были моменты, — довольно много моментов, — когда я испытывал унизительный страх и желал, чтобы я никогда не слышал ни о какой проклятой мисс Сапсан и остро нуждался в том, чтобы мир перестал вертеться, и я бы мог уцепиться за что-нибудь хотя бы на несколько минут. Я гадал с болезненной слабостью, который из Джекобов любит Эмму. Был ли это новый Джейкоб, который был готов на все, или старый, которому просто нужно было за кого-то держаться?

Я решил, что не хочу думать об этом прямо сейчас (определенно способ старого Джейкоба решать вопросы), и вместо этого заставил себя отвлечься на то, что было под рукой: пустóту и то, что должно было произойти, когда она проснется. Похоже, придется отдать его.

— Как бы мне хотелось взять его с собой, — произнес я. — Тогда было бы так легко сокрушить любого, кто встанет у нас на пути. Но я думаю, он должен будет остаться здесь, чтобы машина работала.

— Так это теперь «он»? — она подняла бровь. — Ты не слишком-то привязывайся. Помнишь, если бы ты дал этому существу хоть малейший шанс, оно бы сожрала тебя живьем.

— Я знаю, знаю, — вздохнул я.

— И возможно, не так уж и просто будет крушить все. Я уверена, твари знают, как управляться с пустóтами. В конце концов, они и сами когда-то были пустóтами.

— У тебя уникальный дар, — подал голос Рейнальдо, заговорив с нами впервые за этот час. Он сделал перерыв между осмотрами ран пустóты, чтобы порыться в шкафах Бентама в поисках еды, и теперь они с Матушкой Пыль сидели за маленьким столиком и делили на двоих кусок сыра с голубыми прожилками.

— Довольно странный дар, — ответил я. Я уже думал о том, насколько он странный, но не мог четко сформулировать свою мысль до настоящего момента. — В идеальном мире не существовало бы никаких пустóт. А если бы не существовало пустóт, моему особому зрению нечего было бы увидеть, и никто бы не понял тот странный язык, на котором я могу разговаривать. Вы бы даже не узнали, что у меня есть какая-то странность.

— Тогда хорошо, что ты сейчас здесь, — откликнулась Эмма.

— Да, но… не кажется ли это почти полной случайностью? Я мог родиться в любое время. Мой дед тоже. Пустóты существуют только последние сто лет или около того, но так случилось, что мы оба были рождены сейчас, именно тогда, когда в нас появилась необходимость. Почему?

— Думаю, так было предначертано, — ответила Эмма. — Или, может быть, всегда были люди, которые могли делать то, что делаешь ты, только они не знали об этом. Может быть, множество людей проживают свои жизни, так и не узнав, что они странные.

Матушка Пыль наклонилась к Рейнальдо и что-то прошептала.

— Она говорит, ни то, ни другое, — перевел Рейнальдо. — Твой истинный дар, вероятно, не манипулирование пустóтами. Это всего лишь самое очевидное его применение.

— Что вы имеете в виду? — удивился я. — Какое еще может быть?

Матушка Пыль снова зашептала.

— Он более простой, — ответил Рейнальдо. — Также как кто-то, кто является одаренным виолончелистом, не был рожден со склонностью именно к этому инструменту, но к музыке вообще, так и ты не был рожден, чтобы только манипулировать пустóтами. Как и ты, — обратился он к Эмме, — чтобы создавать огонь.

Эмма нахмурилась:

— Мне уже больше ста лет. Я думаю, я знаю свою странную способность, и я совершенно точно не умею управлять водой, или воздухом, или землей. Поверьте, я пыталась.

— Это не значит, что ты не можешь, — ответил Рейнальдо. — В раннем возрасте мы распознаем в себе определенные таланты, и мы фокусируемся на них, в ущерб остальным. Это не значит, что ничего другое не возможно, просто ничего другое не развивается.

— Это интересная теория, — заметил я.

— Суть в том, что не так уж случайно то, что у тебя талант к манипуляции пустóтами. Твой дар просто развился в этом направлении, потому что так было нужно.

— Если это правда, тогда почему все не могут контролировать пустóт? — спросила Эмма. — Каждый странный мог бы использовать что-нибудь из того, что есть у Джейкоба.

— Потому что только его изначальный талант способен развиться подобным образом. Во времена до пустóт, таланты странных с душами сродни его, возможно, проявлялись как-то по-другому. Говорят, Библиотека душ управлялась людьми, которые могли читать странные души, словно те были книгами. Если бы эти библиотекари сейчас были живы, возможно, они были бы похожими на него.

— К чему вы говорите это? — спросил я. — Видеть пустóты — это как читать души?

Рейнальдо посовещался с Матушкой Пыль:

— Ты, скорее, читатель сердец, — объяснил он. — Ты же увидел все-таки что-то хорошее в Бентаме. Ты решил простить его.

— Простить? — переспросил я. — За что мне нужно его прощать?

Матушка Пыль поняла, что сказала слишком много, но было уже поздно что-либо умалчивать. Она зашептала Рейнальдо.

— За то, что он сделал с твоим дедом, — перевел тот.

Я повернулся к Эмме, но она казалась такой же озадаченной, как и я.

— А что он сделал с моим дедом?

— Я скажу им, — раздался голос от двери, и в кухню, хромая, вошел сам Бентам. — Это мой позор, и признаться в этом должен я сам.

Он проковылял мимо раковины, отодвинул от стола стул и сел напротив нас.

— Во время войны твой дед высоко ценился за свое особое умение обращаться с пустóтами. У нас был секретный проект, у меня и еще нескольких технологов, мы думали, что сможем скопировать его способность и передать ее другим странным. Сделать им прививку против пустóт, так сказать, вакцинировать. Если бы все мы могли видеть и чувствовать их, они перестали бы быть угрозой, и война против них была бы выиграна. Твой дед принес множество благородных жертв, но ни одна не была так велика, как эта: он согласился принять участие в эксперименте.

Лицо Эммы напряглось. Я видел по ней, что она никогда не слышала ни о чем подобном.

— Мы взяли совсем чуть-чуть, — продолжал Бентам. — Всего часть его второй души. Мы думали, что ее можно будет сохранить, и она со временем восстановится, как если бы у человека брали кровь.

— Вы взяли его душу? — переспросила Эмма дрожащим голосом.

Бентам сдвинул большой и указательный пальцы вместе примерно на сантиметр:

— Всего вот столько. Мы разделили ее и применили на нескольких подопытных. И хотя она дала ожидаемый эффект, он продлился недолго, а повторное вливание со временем стало лишать испытуемых их собственных способностей. Это был провал.

— А что насчет Эйба? — спросила Эмма. В ее голосе слышалась особая злость, которую она приберегала для тех, кто обижал тех, кого она любила. — Что вы сделали с ним?

— Он стал слабее, а его талант сильно разбавился, — ответил Бентам. — До процедуры он был очень похож на юного Джейкоба. Его способность контролировать пустóт была решающим фактором в нашей войне с тварями. После процедуры, однако, он обнаружил, что не может больше брать их под контроль, а его второе зрение затуманилось. Мне рассказали, что вскоре после этого он вообще покинул странный мир. Он беспокоился о том, что станет угрозой для своих собратьев странных, а не помощью. Чувствовал, что больше не способен защищать их.

Я посмотрел на Эмму. Она смотрела в пол, и я не мог сказать по ее лицу, что она чувствует.

— Не стоит сожалеть о неудавшемся эксперименте, — проговорил Бентам. — Так и творится научный прогресс. Но то, что случилось с твоим дедом — одно из главных сожалений в моей жизни.

— Вот почему он ушел, — произнесла Эмма, подняв лицо. — Вот почему он уехал в Америку.

Она повернулась ко мне. Она не выглядела злой, наоборот, ее лицо выражало облегчение.

— Ему было стыдно. Он как-то написал это в письме, но я так и не поняла, почему. Потому что он чувствовал стыд, и свою нестранность.

— Ее забрали у него, — добавил я. Теперь у меня был ответ и на другой вопрос: как пустóта смогла одолеть моего дедушку на его собственном заднем дворе. Он не был дряхлым, или даже особенно слабым. Но его защита от пустóт почти полностью исчезла, и причем уже давно.

— Тебе не об этом следует сожалеть, — раздался голос Шэрона, который стоял в дверях, скрестив руки. — Один человек не выиграл бы ту войну. Настоящий позор это то, что твари сделали с твоей технологией. Ты создал предшественник амброзии.

— Я старался вернуть свой долг, — ответил Бентам. — Разве я не помог тебе? И тебе? — он посмотрел на Шэрона, а потом на Матушку Пыль. Как и Шэрон она, похоже, тоже была амброзависимой.

— Многие годы я хотел извиниться, — повернулся он ко мне. — Пытался загладить свою вину. Вот почему я искал его все это время. Я надеялся, что он приедет, чтобы повидаться со мной, и я смогу придумать способ вернуть его талант.

Эмма горько рассмеялась:

— После всего, что вы с ним сделали, вы думали, он еще вернется?

— Я не считал это возможным, хотя и очень надеялся. К счастью, искупление приходит в разных формах. В этом случае, в обличие внука.

— Я здесь не для того, чтобы искупать ваши грехи, — откликнулся я.

— И, тем не менее, я твой слуга. Если я могу хоть что-нибудь сделать, тебе стоит только попросить.

— Просто помогите нам вернуть наших друзей и вашу сестру.

— С радостью, — ответил он, видимо, чувствуя облегчение от того, что я не попросил больше, или не вскочил и не наорал на него. Я все еще мог это сделать… моя голова кружилась, и я еще не до конца разобрался, как должен реагировать.

— Итак, — начал он, — вот как мы будем действовать дальше…

— Можно нам выйти на минуточку, — перебила его Эмма. — Только мне и Джейкобу?

Мы вышли в коридор, чтобы поговорить с глазу на глаз, я выпустил пустóту из поля видимости, но совсем на немного.

— Давай составим список всех ужасных вещей, за которые ответственен этот человек, — начала Эмма.

— Ладно, — согласился я. — Первое: он создал пустóт. Хотя и сам того не желая.

— Но он их создал. И он создал амброзию, и забрал силу Эйба, или большую ее часть.

«Сам того не желая», чуть было не сказал я снова. Но речь шла не о намерениях Бентама. Я понимал, к чему она клонит: после всех этих откровений я уже не был так уверен, стоит ли доверять наши судьбы и судьбы наших друзей Бентаму, или его планам. У него возможно и благие намерения, но уж очень дурной послужной список.

— Можем ли мы доверять ему? — спросила Эмма.

— А у нас есть выбор?

— Я спрашивала не об этом?

Я раздумывал некоторое время:

— Я думаю, можем, — ответил я. — Я только надеюсь, что он израсходовал все свое невезение.

* * *

— СКОРЕЙ СЮДА! ОНО ПРОСЫПАЕТСЯ!!!

Крики доносились из кухни. Мы с Эммой бросились туда и увидели, что остальные жмутся в углу, напуганные полусонной пустóтой, которая пытается сесть прямо, но все что ей пока удалось — это перевалить верхнюю часть тела через край раковины. Только я мог видеть ее открытый рот и языки, безвольно валяющиеся на полу.

— Закрой рот, — велел я на языке пустóт.

Со звуком, словно она всасывала спагетти, пустóта втянула их обратно в свои челюсти.

— Сядь.

Пустóта не смогла сама толком сделать это, так что я взял ее за плечи и помог принять сидячее положение. Правда восстанавливалась она с поразительной скоростью и уже через несколько минут набралась достаточно сил, чтобы, следуя моим командам, выбраться из раковины и встать на ноги. Она больше не хромала. Все что осталось от раны на ее шее, это тонкая белая линия, почти как те, что быстро исчезали с моего собственного лица. Когда я озвучил все это, Бентам не мог скрыть своего недовольства тем, что Матушка Пыль так основательно вылечила пустóту.

— Что я могу поделать, если моя пыльца такая действенная? — ответила Матушка Пыль через Рейнальдо.

Измотанные, они отправились поискать себе постели. Мы с Эммой тоже устали, близился рассвет, а мы еще не спали, но результаты, которых мы добились, взбудоражили нас, а надежда придала нам второе дыхание.

Бентам повернулся к нам с горящими глазами:

— Момент истины, друзья. Ну что, посмотрим, сможем ли мы заставить мою старушку снова работать?

Под этими словами он подразумевал свою машину, и нас можно было и не спрашивать.

— Давайте не будем терять ни секунды, — откликнулась Эмма.

Бентам позвал своего медведя, а я приготовил свою пустóту. Пи-Ти появился в дверях, подхватил хозяина, и вместе они повели нас по дому. Мы явили бы собой странное зрелище, вздумай кто-нибудь наблюдать за нами: элегантно одетый джентльмен, покачивающийся в лапах медведя; Шэрон в своем развевающемся черном плаще; Эмма, подавляющая зевки дымящейся рукой; и всего лишь старый добрый я, бормочущий команды своей заляпанной белой краской пустóте, которая даже здоровая продолжала шаркать, словно ее кости не совсем помещались в теле.

По коридорам и вниз по лестницам шли мы, в недра дома: через комнаты, заполненные щелкающими механизмами, каждая последующая из которых была меньше предыдущей, пока не подошли к двери, в которую не мог пройти медведь. Мы остановились. Пи-Ти опустил своего хозяина.

— Вот оно, — объявил Бентам, сияя, как гордый отец. — Сердце моего Панпитликума.

Бентам открыл дверь. Пи-Ти остался ждать снаружи, а все остальные вошли следом за ним.

Всю маленькую комнату занимал чудовищный механизм из железа и стали. Его внутренности тянулись от стены к стене загадочной массой маховиков, поршней и вентилей, блестевших маслом. Он выглядел как механизм, способный производить адский грохот, но сейчас он был неподвижным и тихим. Перепачканный маслом мужчина стоял между двумя гигантским шестернями, закручивая что-то гаечным ключом.

— Этой мой ассистент, Ким, — представил его Бентам.

Я узнал его: это был тот самый человек, который гнался за нами в комнате Сибири.

— Я — Джейкоб, — представился я. — Мы столкнулись с вами там, в снегу, вчера.

— А что вы там делали? — спросила Эмма.

— Замерзал до смерти, — сердито отозвался мужчина и продолжил работать ключом.

— Ким все это время помогал мне искать путь в Панпитликум моего брата, — объяснил Бентам. — Если такая дверь и существует в комнате Сибири, то она, скорее всего, находится на дне одной из расселин. Я уверен, Ким будет благодарен, если вашей пустóте удастся включить некоторые и другие наши комнаты, где наверняка будут двери в более доступных местах.

Ким что-то проворчал, скептически оглядев нас с ног до головы. Мне стало любопытно, сколько лет он уже провел, борясь с обморожением и прочесывая расселины.

Бентам взялся за дело. Он отдал краткие указания своему ассистенту, который повернул пару рукояток и потянул за длинный рычаг. Шестерни машины издали шипение и треск, затем слегка сдвинулись.

— Приведи существо, — глухим голосом велел Бентам.

Пустóта ждал снаружи, и я позвал его. Он проковылял через дверь и издал низкий сиплый рык, словно знал, что с ним должно произойти что-то неприятное.

Ассистент выронил гаечный ключ, но тут же быстро поднял его.

— Вот здесь батарейный отсек, — Бентам обратил наше внимание на большой ящик в углу. — Ты должен завести существо туда, и там мы его обездвижим.

Отсек напоминал чугунную телефонную будку без окон. Целый пучок трубок вырастал из него сверху и соединялся с трубами, что шли вдоль потолка. Бентам ухватился за ручку и с пронзительным скрежетом открыл тяжелую дверь отсека. Я заглянул внутрь. Стены были из гладкого серого металла с маленькими дырочками, будто внутренности духовки. На задней стенке висел набор толстых кожаных ремней.

— Ему не будет больно? — спросил я.

Я удивил сам себя этим вопросом, Бентама тоже.

— А какое это имеет значение? — спросил он.

— Лучше бы не было. Если у нас есть выбор.

— Выбора нет, — ответил Бентам, — но оно не почувствует боли. Отсек наполняется анестезирующим усыпляющим газом, до того, как происходит что-нибудь еще.

— А потом что? — спросил я.

Он улыбнулся и похлопал меня по руке:

— Это слишком технологично. Достаточно сказать, что твое существо покинет отсек живым, и более или менее в том же состоянии, в котором войдет туда. Теперь, будь так любезен, вели ему зайти внутрь.

Я не был уверен в том, что поверил ему, как и в том, почему это для меня имеет значение. Пустóты заставили нас пройти через ад и казались настолько обделенными чувствами, что причинить им боль было бы одним удовольствием. Но не было. Я хотел убить пустóту не больше, чем хотел бы убить странное животное. В течение того времени, что я держал это существо в подчинении, я был достаточно близко, чтобы понять, что в нем нечто большее, чем вакуум. Там была крошечная искра, маленькая жемчужина души на дне глубокого омута. Оно не было пустым… не совсем.

— Подойди, — велел я ей, и пустóта, которая застенчиво притаилась в углу, обошла Бентама и встала перед будкой.

— Внутрь.

Я чувствовал, как она колеблется. Она сейчас была вылеченной и сильной, и если бы моя хватка хоть на мгновение ослабла, я знал, что она могла бы сделать. Но я был сильнее, и исход битвы между нашими желаниями был бы предрешен. Она колебалась, я думаю, потому что колебался я.

— Прости, — сказал я ей.

Пустóта не шевельнулась; «прости» было командой, с которой она не знала что делать. Мне просто нужно было сказать это.

— Внутрь, — снова велел я, и в этот раз пустóта послушалась и вошла в отсек.

Поскольку никто не прикоснулся бы к ней, с этого момента Бентам говорил мне, что делать. Следуя его инструкциям, я толкнул пустóту к задней стенке, перекинул кожаные ремни через ее ноги, руки и грудь и крепко затянул пряжки. Они явно были предназначены для того, чтобы удерживать человеческое существо, что вызвало у меня вопросы, на которые я не хотел получить ответы прямо сейчас. Все, что было важно, это двигаться дальше в соответствии с планом.

Я вышел, чувствуя панику и напряжение от тех нескольких минут, что я провел внутри.

— Закрой дверь, — велел Бентам.

Когда я замешкался, его ассистент направился ко мне, чтобы сделать это, но я встал у него на пути:

— Это моя пустóта, — заявил я. — Я это сделаю.

Я уперся ногами и схватился за ручку, а затем, хотя я и пытался не делать этого, взглянул в лицо пустóте. Ее крупные черные глаза были большими и испуганными, совершенно непропорциональными телу, которое было маленьким и сморщенным, словно гроздь фиг. Она оставалась и останется отвратительным существом, но выглядела так жалко, что непостижимым образом я почувствовал себя ужасно, словно я собираюсь усыпить собаку, которая не понимает, за что ее наказывают.

«Все пустóты должны умереть», — сказал я себе. Я знал, что я был прав, но от этого мне не стало легче.

Я потянул на себя дверь, и она закрылась с пронзительным скрипом. Ассистент Бентама продел через ее ручки огромный навесной замок, вернулся к пульту управления и принялся вертеть рукоятки.

— Ты все сделал правильно, — прошептала Эмма мне на ухо.

Шестерни начали вращаться, поршни качаться, а сама машина ритмично дребезжать, отчего задрожала вся комната. Бентам хлопал в ладоши и улыбался во весь рот, счастливый как школьник. А затем из отсека раздался пронзительный крик, подобного которому я не слышал никогда.

— Вы сказали, что ему не будет больно!!! — закричал я на Бентама.

Он повернулся к ассистенту и крикнул:

— Газ! Ты забыл про анестезию!

Ассистент пробрался к какому-то рычагу и потянул его. Послышался громкий свист сжатого воздуха. Струйки белого дыма поползли из щелей в двери отсека. Крики пустóты постепенно начали стихать.

— Ну вот, — сообщил Бентам. — Теперь оно ничего не чувствует.

На какое-то мгновение мне захотелось, чтобы Бентам был в том отсеке, а не моя пустóта.

Ожили остальные части машины. Послышался плеск жидкости, разливающейся по трубам над нашими головами. Несколько маленьких вентилей под потолком зазвенели как колокольчики. Черная субстанция начала капать по внутренностям машины. Это было не масло, а что-то более темное и едкое: жидкость, которую пустóта производила почти постоянно, что сочилась из ее глаз и капала с ее зубов. Ее кровь.

Я насмотрелся достаточно и вышел из комнаты, чувствуя нарастающую тошноту. Эмма вышла следом за мной.

— Ты в порядке?

Я не ожидал, что она поймет мою реакцию. Я и сам с трудом понимал ее.

— Я сейчас приду в себя, — откликнулся я. — Мы сделали все правильно.

— Мы сделали единственно возможное, — ответила она. — И мы уже так близко.

Бентам, прихрамывая, вышел из комнаты.

— Пи-Ти, наверх! — скомандовал он и опустился в ожидающие его лапы медведя.

— Она работает? — спросила Эмма.

— Сейчас узнаем, — ответил Бентам.

Мой пустóта был обездвижен, усыплен и заперт внутри железного ящика, вряд ли было опасно оставлять его здесь… и все же я задержался у двери.

— Спи, — сказал я. — Спи и не просыпайся, пока все это не закончится.

Я прошел вслед за остальными через комнаты с механизмами и поднялся на несколько лестничных пролетов. Мы вошли в длинный, застеленный ковром коридор, с расположенными вдоль него комнатами с экзотическими названиями. Стены энергично гудели; весь дом казался живым.

Пи-Ти опустил Бентама на ковер.

— Момент истины! — воскликнул он.

Он шагнул к ближайшей двери и распахнул ее.

В коридор ворвался влажный бриз.

Я подошел ближе и заглянул внутрь. От того, что я увидел, у меня побежали мурашки. Как и комната Сибири это был портал в другое время и другое место. Все простая обстановка комнаты: кровать, шкаф, прикроватный столик, были облеплены песком. Дальняя стена отсутствовала. За ней была извилистая полоска утыканного пальмами пляжа.

— Представляю вашему вниманию Раротонгу[10], 1752-й год! — гордо провозгласил Бентам. — Привет, Сэмми! Давно не виделись!

Неподалеку сидел на корточках человечек и чистил рыбу. Он посмотрел на нас с легким удивлением, потом поднял рыбу и помахал ею.

— Давненько! — согласился он.

— Это ведь хорошо? — спросила Эмма у Бентама. — Вы ведь этого хотели?

— Хотел, мечтал…, — смеялся Бентам, спеша распахнуть другую дверь. Внутри зияло заросшее лесом глубокое ущелье, через которое был перекинут узкий подвесной мост.

— Британская Колумбия[11], 1929-й! — возликовал он.

Он умчался по коридору, к этому времени уже мы догоняли его, чтобы открыть третью дверь, за которой я увидел массивные каменные колонны — покрытые пылью руины какого-то древнего города.

— Пальмира![12] — крикнул он, хлопая ладонью по стене. — Ура!!! Это чертова штуковина работает!!!

* * *

Бентам едва сдерживался:

— Мой любимый Панпитликум! — воскликнул он, широко раскинув руки. — Как же я скучал по тебе!

— Мои поздравления, — отозвался Шэрон. — Я рад, что могу присутствовать при этом.

Восторг Бентама был заразителен. Его машина была невероятной: целая вселенная, заключенная внутри всего одного коридора. Окинув его взглядом, я увидел выглядывающие тут и там намеки и на другие миры: стонущий за одной из дверей ветер, крупинки песка, задуваемые в коридор из-под другой. В любое другое время, при иных обстоятельствах, я бы побежал и распахнул их все. Но прямо сейчас была только одна дверь, которая волновала меня.

— Которая из них ведет в крепость тварей? — спросил я.

— Да-да, вернемся к делу, — откликнулся Бентам, взяв себя в руки. — Прошу прощения, я несколько увлекся. Я вложил всю свою жизнь в эту машину, и это прекрасно, снова увидеть ее в рабочем состоянии.

Он прислонился к стене, внезапно лишившись сил.

— Доставить вас в крепость будет несложным делом. За этими дверями, по меньшей мере, полдюжины точек перехода. Вопрос в том, что вы станете делать, когда попадете туда?

— Это зависит от того, — ответила Эмма, — что мы обнаружим, когда попадем туда.

— Прошло много времени, с тех пор, как я был внутри, — задумался Бентам, — так что мои знания несколько устарели. Панпитликум моего брата выглядит не так как мой: он построен вертикально, внутри высокой башни. Пленники содержатся где-то в другом месте. Они будут в отдельных камерах и под усиленной охраной.

— Охрана будет нашей самой большой проблемой, — заметил я.

— Возможно, я смогу с этим помочь, — откликнулся Шэрон.

— Ты идешь с нами? — спросила Эмма.

— Конечно же, нет! — заявил Шэрон. — Но я тоже хочу как-то внести свою лепту, с минимальным риском для себя, разумеется. Я вызову беспорядки снаружи крепостных стен, и это отвлечет внимание охраны. Так вам будет легче прокрасться незамеченными.

— Что за беспорядки? — спросил я.

— Те, что твари любят меньше всего — гражданские. Я заставлю этих бездельников с Дымящейся улицы метать отвратительные, горящие предметы в стены, до тех пор, пока вся охрана не будет гоняться за нами.

— И почему они станут помогать тебе? — поинтересовалась Эмма.

— Потому что, там, откуда это, такого добра навалом, — Шэрон залез в плащ и вытащил пузырек амбро, который он забрал у Эммы. — Пообещай им достаточно этой штуки, и они сделают почти все, что угодно.

— Уберите-ка это, сэр! — рявкнул Бентам. — Вы же знаете, что я не позволяю подобного в своем доме!

Шэрон извинился и затолкал склянку обратно в плащ.

Бентам сверился с карманными часами:

— Итак, сейчас чуть больше четырех-тридцати утра. Шэрон, полагаю, твои нарушители спокойствия еще спят. Ты не смог бы разогреть их и подготовить к шести?

— Безусловно, — ответил Шэрон.

— Тогда проследи за этим.

— Рад услужить.

И взмахнув плащом, Шэрон развернулся и заторопился прочь по коридору.

— Это дает вам полтора часа на приготовления, — произнес Бентам, хотя в данный момент было не понятно, какие приготовления можно сделать. — Все что у меня есть — все в вашем распоряжении.

— Думай, — обратилась ко мне Эмма. — Что бы нам пригодилось в нашей вылазке?

— У вас есть какое-нибудь оружие? — спросил я.

Бентам покачал головой:

— Пи-Ти — вот вся защита, что мне требуется.

— Взрывчатка? — спросила Эмма.

— Боюсь, нет.

— Полагаю, у вас нет армагеддоновых кур? — спросил я больше в шутку.

— Только чучело, среди моих экспонатов.

Я представил себя швыряющим чучело цыпленка в вооруженную автоматом тварь и не знал, плакать мне или смеяться.

— Возможно, я что-то недопонимаю, — заметил Бентам. — Но зачем вам нужно оружие и взрывчатка, если ты можешь контролировать пустóт? В крепости их много. Приручи их, и битва выиграна.

— Не все так просто, — ответил я, уже устав объяснять. — Требуется много времени, чтобы взять под контроль даже одну…

«Мой дедушка смог бы», — хотелось сказать мне. — «До того, как ты сломал его».

— Что же, дело твое, — откликнулся Бентам, чувствуя, что наступил мне на больную мозоль. — Как бы вы не сделали это, имбрины должны быть вашим приоритетом. Приведите сначала их, так много, как сможете, начиная с моей сестры. Они нужны больше всего, они — самый ценный трофей, и они в наибольшей опасности.

— С этим я согласна, — кивнула Эмма. — Сначала — имбрины, затем — наши друзья.

— А затем что? — спросил я. — Как только они заметят, что мы выкрадываем наших странных, они погонятся за нами. Куда мы сможем уйти отсюда?

Это было похоже на ограбление банка: взять деньги — это полдела. Потом тебе еще нужно сбежать с деньгами.

— Идите, куда пожелаете, — Бентам широким шестом обвел коридор. — Выбирайте любую дверь, любую петлю. У вас восемьдесят семь потенциальных отходных путей в одном только этом коридоре.

— Он прав, — согласилась Эмма. — Как они вообще найдут нас?

— Уверен, они найдут способ, — возразил я. — Это только замедлит их.

Бентам поднял палец, прерывая меня:

— Вот почему я приготовлю для них ловушку и заставлю все выглядеть так, будто мы спрятались в комнате Сибири. У Пи-Ти там обитает многочисленная родня, и они будут ждать прямо за дверью, жутко голодные.

— А если медведи не смогут их прикончить? — спросила Эмма.

— Тогда, полагаю, это придется сделать нам, — заявил Бентам.

— Ведь Боб ваш дядюшка[13], — откликнулась Эмма чисто британским выражением, которое показалось бы невразумительным, если бы не ее саркастический тон. В переводе: «ваше беспечное отношение кажется мне безумием». Бентам говорил так, словно все это предприятие было не сложнее, чем поход в универмаг: ворваться, спасти всех, спрятаться, прикончить плохих парней, ведь «Боб ваш дядюшка». Что, конечно же, было безумием.

— Вы ведь понимаете, что нас всего двое? — спросил я. — Двое детей.

— Да, совершенно отчетливо, — ответил Бентам, кивая с умным видом. — В этом ваше преимущество. Если твари и ожидают какого-то сопротивления, то от армии у своих ворот, а не от двух детей в своем тылу.

Его оптимизм начал меня утомлять. «Может быть», — подумал я, — «у нас все-таки есть шанс».

— Эй, там!

Мы обернулись и увидели бегущего по коридору Нима, который хватал ртом воздух.

— Птица для мистера Джейкоба! — крикнул он. — Посыльная птица… для мистера… Джейкоба… только что влетела… ждет внизу!

Добежав до нас, он согнулся пополам и зашелся в приступе кашля.

— Как я могу получать послания? — удивился я. — Кто может знать, где я?

— Нам лучше выяснить это, — ответил Бентам. — Ним, веди.

Ним кучей рухнул на пол.

— Боже! — воскликнул Бентам. — Ним, мы наймем тебе тренера по гимнастике. Пи-Ти подвези беднягу!

* * *

Посыльный ждал внизу в фойе. Это был большой зеленый попугай. Он влетел в дом через открытое окно несколько минут назад и начал выкрикивать мое имя, за чем его и застал Ним, поймал и посадил в клетку.

Он все еще продолжать звать меня:

— «ДЖАЕЙ-коб! ДЖАЕЙ-коб!»

Его голос был скрипучим как ржавые петли.

— Он не будет говорить ни с кем, кроме вас, — объяснил Ним, толкая меня к клетке. — Вот он, ты, глупая птица! Давай ему свое сообщение!

«Здравствуй, Джейкоб», — начал попугай. — «Это говорит мисс Сапсан».

— Что?! — воскликнул я, шокированный. — Она теперь попугай?!

— Нет, — объяснила Эмма, — послание от мисс Сапсан. Давай, попугай, что она говорит?

«Я жива и здорова и нахожусь в башне моего брата», — произнес попугай, говоря теперь до жути человеческим голосом. — «Другие тоже здесь: Миллард, Оливия, Гораций, Брантли, Енох и остальные».

Мы с Эммой переглянулись. Брантли?

Как оживший автоответчик попугай продолжал говорить:

«Собака мисс Королек рассказала мне, где я могу найти вас, тебя и мисс Блум. Я хочу отговорить вас от любых попыток по спасению. Нам не угрожает опасность, и нет нужды рисковать своими жизнями ради глупых трюков. Взамен мой брат делает вам такое предложение: сдайтесь его охране на мосту на Дымящейся улице, и вы не пострадаете. Настоятельно советую вам согласиться. Это наш единственный выбор. Мы снова воссоединимся, и под опекой и покровительством моего брата станем частью нового странного мира».

Попугай свистнул, дав понять, что сообщение окончено.

Эмма трясла головой:

— Это не похоже на мисс Сапсан. Если только ей не промыли мозги.

— И она никогда не называет детей только по имени или по фамилии, — добавил я. — Должно быть «мисс Брантли».

— Вы не верите, что сообщение подлинное? — спросил Бентам.

— Я не знаю, что это было такое, — ответила Эмма.

Бентам наклонился к клетке и скомандовал:

— Подтвердить подлинность!

Птица ничего не ответила. Бентам повторил команду, насторожился и наклонил ухо к птице. Внезапно он резко выпрямился:

— О, черт!

И тогда я услышал тоже: тиканье.

— БОМБА!!! — закричала Эмма.

Пи-Ти сшиб клетку в угол, схватил нас в объятья, защищая, и развернулся спиной к птице. Последовала ослепительная вспышка и оглушительный хлопок, но я не почувствовал боли; медведь принял на себя всю силу взрыва. Больше, кроме как от ударной волны, от которой у меня заложило уши, а у Бентама сдуло шляпу, и последующего за ней обжигающего, но милосердно краткого ощущения жара, мы не пострадали.

Мы вывалились из комнаты, в которой падал снег из хлопьев краски и попугаичьих перьев. Все остались невредимыми, кроме медведя, который опустился на все четыре лапы и, прерывисто скуля, показал нам свою спину. Она была дочерна обожжена и лишена меха, и когда Бентам увидел это, он вскрикнул в гневе и обнял животное за шею.

Ним умчался будить Матушку Пыль.

— Знаете, что это значит? — произнесла Эмма. Ее трясло, а глаза были огромными как блюдца. Я уверен, что и сам выглядел также; так бывает, когда переживешь взрыв бомбы.

— Я совершенно точно уверен, что не мисс Сапсан послала этого попугая, — откликнулся я.

— Несомненно…

— И Каул знает, где мы.

— Если и не знал, то теперь знает. Посыльные птицы обучены находить людей, даже если отправитель не знает их точного адреса.

— И это определенно означает, что он схватил Эддисона, — произнес я, и мое сердце сжалось при этой мысли.

— Да… Но это также означает кое-что еще. Каул испугался нас. Иначе он бы не стал утруждать себя попытками убить нас.

— Возможно, — ответил я.

— Определенно. А если он испугался нас, Джейкоб…, — она посмотрела на меня, и ее глаза сузились. — Значит, есть чего бояться.

— Он не боится, — подал голос Бентам, поднимая голову от складок шеи Пи-Ти. — Он должен бы, но не боится. Этот попугай не предназначался, чтобы убить тебя, только вывести из строя. Похоже моему брату юный Джейкоб нужен живым.

— Я? — удивился я. — Для чего?

— Могу придумать только одну причину. Слухи о твоем представлении с пустóтой достигли его ушей, и это убедило его, что ты весьма особенный.

— В смысле, особенный? — переспросил я.

— Моя догадка состоит в том, что он верит, что ты можешь быть последним ключом к Библиотеке душ. Тем, кто может видеть и касаться сосудов с душами.

— Как Матушка Пыль и говорила, — прошептала Эмма.

— Это безумие, — возразил я. — Это что, правда?

— Важно то, что он верит в это, — ответил Бентам. — Но это ничего не меняет. Вы проведете спасательную операцию, как и запланировано, а потом мы отправим вас, ваших друзей и наших имбрин так далеко от моего брата и его безумных планов, как это только возможно. Но мы должны поторопиться: взорвавшийся попугай приведет бойцов Джека к этому дому. Они вскоре явятся за вами, и вы должны уйти до того, как они прибудут, — он сверился с карманными часами. — И, кстати говоря, уже почти шесть часов.

Мы уже собрались идти, когда ворвались Матушка Пыль и Рейнальдо.

— Матушка Пыль хочет кое-что дать вам, — объяснил он, а Матушка Пыль протянула какой-то маленький предмет, завернутый в тряпицу.

Бентам сказал им, что на подарки нет времени, но Рейнальдо настаивал:

— Это на случай, если вы попадете в беду, — произнес он, всовывая сверток Эмме в руку. — Откройте.

Эмма развернула грубую ткань. Внутри оказался небольшой предмет, показавшийся мне на первый взгляд кусочком мела, пока Эмма не перекатила его на ладони.

У него было два сустава и маленький накрашенный ноготь.

Это был мизинец.

— Вам не стоило, — пробормотал я.

Рейнальдо видел, что мы не поняли.

— Это палец Матушки, — пояснил он. — Раскрошите его и используйте по своему усмотрению.

Глаза Эмма расширились, а рука дрогнула, словно палец вдруг стал втрое тяжелее.

— Я не могу принять это, — произнесла она. — Это слишком много.

Матушка Пыль протянула к ней свою целую руку, которая была чуть меньше чем раньше — повязка закрывала сустав, где до этого был мизинец, и сомкнула ладонь Эммы вокруг подарка.

Она что-то промычала, а Рейнальдо перевел:

— Ты и он, возможно, наша последняя надежда. Я бы отдала вам всю свою руку, если бы могла обойтись без нее.

— Даже не знаю, что и сказать, — произнес я. — Спасибо.

— Используйте понемногу, — предупредил Рейнальдо. — Маленькой порции хватит очень надолго. А! И вам понадобится вот это, — он вытащил из заднего кармана две пылезащитные маски и покачал ими. — Иначе вы усыпите себя вместе с вашими врагами.

Я поблагодарил их еще раз и взял маски. Матушка Пыль чуть поклонилась нам, махнув по полу своей огромной юбкой.

— А теперь вам действительно пора идти, — поторопил нас Бентам, и мы оставили Пи-Ти в компании целителей и двух медвежат, которые зашли и устроились под боком у своего страдающего старшего собрата.

Мы вернулись наверх, в коридор с петлями. Когда мы выходили с площадки, я почувствовал краткий миг дурноты, головокружение человека стоящего на краю обрыва, от осознания того, где стою я, что передо мной выстроились восемьдесят семь миров за восемьюдесятью семью дверями, и все эти бесконечные пространства соединяются здесь, подобно нервам, тянущимся к мозгу. Мы вот-вот войдем в один такой мир, и может быть, никогда не вернемся. Я буквально чувствовал, как старый Джейкоб и новый Джейкоб борются с этим, ужас и возбуждение накатывали на меня сменяющими друг друга волнами.

Бентам говорил без остановки, быстро шагая с помощью трости. Он рассказал нам, какой дверью воспользоваться, и как найти дверь внутри той двери, что приведет на сторону Каула, и как вернуться обратно в Панпитликум изнутри цитадели Каула. Это все было очень запутанно, но Бентам пообещал, что путь короткий и отмечен указателями. Чтобы быть вдвойне уверенным, что мы не заблудимся, он отправил вместе с нами своего ассистента, чтобы тот проводил нас. Ассистент был оторван от обслуживания шестерней машины и стоял угрюмо и молча, пока мы прощались.

Бентам пожал нам руки:

— До свидания, удачи и спасибо вам, — произнес он.

— Не благодарите нас пока, — ответила Эмма.

Ассистент открыл дверь и ждал рядом с ней.

— Верните мою сестру, — попросил Бентам. — А когда найдете тех, кто держит ее…, — он поднял одетую в перчатку руку и сжал в кулак так, что кожа заскрипела от натяжения. — Не щадите их чувств.

— Не будем, — пообещал я и вошел в дверь.

Глава Седьмая

Мы вошли вслед за ассистентом Бентама в комнату, прошли мимо привычной мебели, через отсутствующую четвертую стену и вышли в густой лес из вечнозеленых растений. Была середина дня, поздняя осень или ранняя весна, в прохладном воздухе чувствовался еле уловимый запах дыма. Ноги с хрустом ступали по протоптанной тропинке; другими звуками были лишь трели певчих птиц да тихий, но постепенно нарастающий рев падающей воды. Ассистент Бентама говорил мало, что нас вполне устраивало: у меня и Эммы внутри все словно гудело под высоким напряжением, и мы были не расположены вести пустые разговоры.

Мы вышли из-за деревьев на тропу, которая вилась вдоль склона горы. Перед нами лежал блеклый пейзаж из серых камней и пятен снега. Сосны вдалеке походили на ряды щетинистых щеток. Мы шли небыстрым шагом, стараясь беречь силы. Через несколько минут мы завернули за поворот и оказались перед грохочущим водопадом.

Здесь стоял один из знаков, которые обещал нам Бентам. «Сюда», — совершенно отчетливо гласил он.

— Где мы? — спросила Эмма.

— В Аргентине, — ответил ассистент.

Следуя указателю мы пошли по тропе, которая все больше становилась заросшей деревьями и кустарниками. Раздвигая заросли ежевики, мы пробирались вперед. Водопад затихал позади. Тропа закончилась перед небольшим ручьем. Мы прошли вдоль течения пару сотен ярдов, пока он тоже не закончился. Вода затекала в отверстие в склоне холма, вход в которое скрывался за зарослями папоротника и мха. Ассистент встал на колени на берегу ручья, отодвинул в сторону занавес из трав, и замер…

— Что такое? — прошептал я.

Он вытащил из-за пояса пистолет и три раза выстрелил в отверстие. Раздался леденящий душу вопль, и в поток выкатилось какое-то существо. Мертвое.

— Что это такое? — снова спросил я, уставившись на существо. Это была какая-то масса из меха и когтей.

— Без понятия, — отозвался ассистент. — Но оно ждало вас.

Я не мог определить, что это такое: у существа было грузное тело, клыки и огромные глаза навыкате, и даже, казалось, на них росла шерсть. Интересно, это Каул оставил его здесь? Что если он предугадал план своего брата и расставил ловушки на всех кратчайших путях в его Панпитликум.

Течение подхватило и унесло тело.

— Бентам сказал, что у него нет никакого оружия, — заметила Эмма.

— У него и нет, — ответил ассистент. — Это мое.

Эмма выжидательно посмотрела на него:

— И не могли бы мы его одолжить?

— Нет, — он убрал пистолет и указал на пещеру. — Пройдете ее насквозь. Повторите весь маршрут в обратном порядке назад до того места, откуда мы пришли. И будете у тварей.

— А где будете вы?

Он уселся в снег:

— Здесь.

Мы с Эммой посмотрели друг на друга, оба стараясь скрыть, насколько беззащитными мы себя чувствовали. Мы постарались построить стальной заслон вокруг наших сердец. От всего того, что мы можем увидеть. Можем сделать. Что могут сделать с нами.

Я спустился в ручей и помог спуститься Эмме. Вода была обжигающе холодной. Пригнувшись, чтобы заглянуть в пещеру, я увидел в конце ее отблеск дневного света. Еще один переход, из тьмы в свет, псевдорождение.

Кажется, больше никакие зубастые существа не ждали нас внутри, так что я погрузился в воду. Поток захлестнул мои ноги и поясницу ледяным водоворотом, и у меня перехватило дыхание. Я услышал, как позади меня по той же причине ахнула Эмма, закусил губу и скользнул в пещеру.

Когда ты находишься в стремительном потоке холодной воды, кажется, что все твое тело пронзает иглами. Любая боль мотивирует, а такая особенно. Я цеплялся за каменные стены туннеля, торопливо толкая тело вперед, перешагивая через острые скользкие камни и пригибаясь под торчащими выступами, и чуть не захлебываясь, когда вода захлестывала мне лицо. Потом наконец я оказался снаружи, и обернулся, чтобы помочь Эмме.

Мы выскочили из ледяной воды и огляделись. Это место было идентичным тому, что находилось по другую сторону пещеры, за исключением того, что здесь не было ни ассистента, ни гильз на снегу, ни следов. Как будто мы шагнули сквозь зеркало в отраженный мир, в котором не хватало нескольких деталей.

— Ты весь синий, — спохватилась Эмма, потянула меня на берег и обняла. Ее тепло заструилось сквозь меня, возвращая чувствительность занемевшим конечностям.

Мы пошли, повторяя каждый шаг нашего предыдущего маршрута. Отыскали путь через заросли ежевики, вверх по холму, мимо водопада — все декорации были теми же самыми, за исключением знака «СЮДА», который Бентам поставил для нас. Он был не здесь. Эта петля не принадлежала ему.

Мы снова подошли к маленькому лесу. Перебегая от дерева к дереву и используя их как укрытие, мы добрались до места, где тропа заканчивалась, и начинался пол, а затем и комната, спрятанная за парой скрещенных елей. Но эта комната была не такой как у Бентама. Обстановка в ней была спартанской: ни мебели, ни обоев с узором из маков, а пол и стены — из гладкого бетона. Мы зашли внутрь и в темноте принялись нашаривать дверь, скользя пальцами по стене, пока я не зацепился за небольшую утопленную в дверь ручку.

Мы прижались к двери ушами, прислушиваясь к голосам или шагам. Я слышал только неясные отголоски.

Медленно, осторожно, я чуть сдвинул дверь в сторону. Потихоньку высунул голову в щель, чтобы осмотреться. Здесь был широкий изгибающийся каменный коридор, чистый как в больнице и ослепительно яркий, его гладкие стены щерились высокими черными дверями, похожими на открытые могилы. Десятки дверей разбегались в обе стороны круто поворачивающего коридора.

Вот она — крепость тварей. Нам удалось проникнуть в логово ко льву.

* * *

Я услышал приближающиеся шаги и втянул голову обратно. Времени закрыть дверь уже не оставалось.

Через щель я увидел, как мелькнуло что-то белое, и мимо двери прошел человек в лабораторном халате, уткнувшийся в листок бумаги, который он держал в руке.

Он не видел меня.

Я подождал, когда шаги затихнут, и протиснулся в коридор. Эмма выбралась следом и закрыла за собой дверь.

Налево или направо? Слева пол поднимался, справа опускался. Если верить Бентаму, мы находились в башне Каула, а его пленники не здесь. Нужно было выйти отсюда. Значит вниз. Вниз и направо.

Мы пошли направо, держась внутренней стены спиралевидного спуска. Резиновые подошвы моих ботинок скрипели. Я не замечал этого звука до сих пор, и в усиленной твердыми стенами тишине коридора каждый шаг заставлял меня внутренне сжиматься.

Мы прошли совсем немного, когда Эмма замерла и выбросила в сторону руку, останавливая меня.

Мы прислушались. Когда стихли наши шаги, мы услышали чужие. Они раздавались впереди нас и близко. Мы бросились к ближайшей двери. Она легко отъехала в сторону. Мы нырнули внутрь, закрыли ее и прижались к ней спинами.

Комната, в которую мы вошли, была круглой. Изгибались и стены и потолок. Мы оказались внутри огромной водосточной трубы, футов тридцать в диаметре, и все еще недостроенной. И мы были не одни. Там, где труба обрывалась, и начинался дождливый день, на лесах в форме трубы сидели дюжина мужчин и ошарашено смотрели на нас. Мы застали их за обеденным перерывом.

— Эй! Как вы сюда попали? — крикнул один из них.

— Это какие-то дети, — заметил другой. — Эй, тут не место для игр!

Они были американцами, и они, похоже, не понимали, кто мы такие. Мы не осмеливались ответить, опасаясь, что твари в коридоре могут услышать нас, и я беспокоился, что крики рабочих тоже привлекут их внимание.

— Тот палец у тебя? — прошептал я Эмме. — Похоже, сейчас самое время испытать его.

Так что мы показали им палец. Под этим я подразумеваю то, что мы надели пылезащитные маски (мокрые от воды, но все еще в рабочем состоянии), Эмма раскрошила крохотный кусочек мизинца Матушки Пыль, и мы пошли по трубе в сторону рабочих и попробовали использовать на них порошок. Сначала Эмма попыталась выдуть его из ладони, но он только облаком завихрился вокруг наших голов, отчего у меня слегка закололо и онемело лицо. Потом я попытался бросить его, что вообще не сработало. Пыль, похоже, не очень-то хорошо действовала как наступательное оружие. К этому времени рабочие начали терять терпение, и один их них спрыгнул с лесов, чтобы выставить нас силой. Эмма засунула палец обратно и зажгла на ладони пламя, и — «пуфф!» — огонь Эммы воспламенил висящую в воздухе пыль, мгновенно превратив ее в дым.

— Ого! — воскликнул мужчина. Он начал кашлять и вскоре осел на пол, заснув крепким сном. Когда несколько его товарищей подбежали, чтобы помочь ему, они тоже пали жертвами облака анестезирующего дыма и оказались на полу рядом с ним.

Оставшиеся рабочие были напуганы, разозлены и кричали на нас. Мы бросились к двери, пока ситуация не начала развиваться дальше. Я проверил, чист ли горизонт, и мы выскользнули в коридор.

Когда я закрыл за нами дверь, голоса мужчин полностью стихли, словно я не просто закрыл их внутри, а каким-то образом выключил.

Мы пробежали немного, затем остановились и прислушались, нет ли шагов, затем пробежали, затем остановились и прислушались, спускаясь вниз по спирали в прерывистых вспышках действия и тишины. Дважды мы слышали приближающихся людей и спешили спрятаться за дверями. За одной из них были влажные душные джунгли, наполненные пронзительными криками обезьян, а другая открывалась внутрь постройки из глинобитного кирпича, за которой лежала плотно утрамбованная земля и виднелись горы.

Пол стал ровным, а коридор выпрямился. За последним поворотом оказалась пара двойных дверей, через которые проникал дневной свет.

— Разве здесь не должно быть больше охраны? — нервно прошептал я.

Эмма пожала плечами и кивком указала на двери, которые видимо были единственным выходом из башни. Я уже собирался толкнуть их, когда услышал голоса по другую сторону. Мужчина рассказывал шутку. Я слышал только звук его голоса, а не сами слова, но это точно была шутка, так как после того как он закончил, последовал взрыв смеха.

— Твоя охрана, — произнесла Эмма тоном официанта, подающего изысканное блюдо.

Мы могли или ждать и надеяться, что они уйдут, или открыть дверь и разобраться с ними. Последний вариант был храбрее и быстрее, так что я призвал Нового Джейкоба и сказал ему, что мы собираемся распахнуть дверь и драться, и, пожалуйста, не обсуждать это со Старым Джейкобом, который, ясное дело, станет ныть и сопротивляться. Но к тому времени, как я договорился об этом, Эмма уже это делала.

Тихо и быстро она потянула на себя одну из распашных дверей. Перед нами стояли в ряд спины пяти тварей в разрозненной униформе, у всех на поясе были современные полицейские пистолеты. Они стояли развязано, глядя в противоположную от нас сторону. Ни один не увидел, как открылась дверь. За ними был двор, окруженный низкими, похожими на бараки, постройками, а чуть дальше вырастала стена крепости. Я ткнул пальцем в палец, спрятанный в кармане Эммы:

— Спать, — прошептал я одними губами, подразумевая под этим, что привести этих тварей в бессознательное состояние и затащить внутрь башни будет самым оптимальным вариантом.

Она поняла, оставила дверь наполовину открытой и начала вытаскивать палец. Я потянулся к защитным маскам, которые были затолканы у меня за пояс.

В этот момент какая-то горящая масса пролетела над стеной крепости, проплыла по изящной дуге в нашу сторону и шлепнулась посреди двора, разбрызгивая в разные стороны растекающиеся сгустки огня и приводя охранников в сильное волнение. Двое отправились посмотреть, что там приземлилось, и как только они нагнулись, чтобы обследовать пылающую кучу, еще одна такая штука проплыла над стеной и попала в одного из них. Его сбило с ног, а его тело охватило пламя. (Судя по едкому запаху, который распространялся очень быстро, это была смесь бензина и экскрементов).

Оставшиеся охранники побежали тушить его. Зазвучал громкий сигнал тревоги. Не прошло и нескольких секунд, как из всех зданий начали выскакивать твари и бежать к стене. Атака Шэрона, хвала ему, началась, и очень вовремя. Если повезет, этого прикрытия нам хватит, чтобы беспрепятственно поискать, по крайней мере, несколько минут. Я не думал, что у тварей займет много времени, чтобы разобраться с несколькими вооруженными катапультами амброзависимыми.

Мы оглядели двор. Он был окружен с трех сторон приземистыми строениями, мало чем отличающимися друг от друга. Нигде не было мигающих стрелок или неоновых вывесок, указывающих на наличие имбрин. Придется искать как можно быстрее, и надеяться, что нам повезет.

Три твари убежали к стене, оставив двоих тушить покрытого горящими экскрементами товарища. Они катали его по земле, повернувшись к нам спинами.

Мы наугад выбрали здание, что было слева, и побежали к дверям. Внутри оказалось просторное помещение плотно забитое тем, что выглядело и пахло как поношенная одежда. Мы бежали вдоль рядов вешалок с разнообразными нарядами всех временных периодов и культур, все были систематизированы и подписаны. Вероятно, гардероб для каждой петли, в которую проникли твари. У меня промелькнула мысль, что возможно и тот кардиган, что надевал доктор Голан на каждую нашу встречу, тоже когда-то висел в этой комнате.

Но наших друзей здесь не было, как не было и наших имбрин, так что мы пробирались сквозь ряды одежды в поисках пути в соседнее здание, который не вывел бы нас снова на просматриваемый со всех сторон двор.

Такого пути не нашлось. Придется отважиться на еще одну перебежку.

Мы вернулись к дверям и подождали, глядя сквозь щель, пока через двор промчался, надевая на бегу униформу, отставший охранник. Как только горизонт очистился, мы выбежали наружу.

Снаряды, которые метала катапульта, приземлялись повсюду вокруг нас. Истратив запас экскрементов, импровизированная армия Шэрона начала запускать все подряд: кирпичи, мусор, мелких дохлых животных. Я услышал, как один такой снаряд, шлепнувшись об землю, разразился потоком заковыристых ругательств, и узнал в покатившемся по земле предмете сморщенную голову с моста. Если бы мое сердце не готово было выпрыгнуть из груди, я бы, наверное, расхохотался.

Мы перебежали через двор к противоположному строению. Его двери выглядели многообещающе: тяжелые и металлические, они наверняка охранялись бы, если бы охрана не оставила свой пост, чтобы отправиться к стене. Внутри точно находилось что-то важное.

Мы открыли дверь и проскользнули в маленькую, выложенную белой плиткой лабораторию, сильно пропахшую химикалиями. Мои глаза сразу приковались к медицинскому шкафчику, наполненному сияющими сталью жуткими хирургическими инструментами. Из-за стен слышалось низкое монотонное жужжание, нестройное сердцебиение каких-то механизмов, и кое-что еще…

— Ты слышишь? — спросила Эмма, напряженно прислушиваясь.

Я слышал. Звук был непрерывный и рассыпчатый, но, несомненно, издавался человеком. Кто-то смеялся.

Мы обменялись озадаченными взглядами. Эмма передала мне палец Матушки, зажгла на ладони пламя, и мы оба надели маски. Приготовились ко всему, как мы думали, хотя если вспомнить, мы были совершенно не подготовлены к тому дому ужасов, что ждал нас впереди.

Мы прошли через помещения, которые я уже не смогу описать, потому что я постарался стереть их из своей памяти. Каждое было еще большим кошмаром, чем предыдущее. Вначале была небольшая операционная, со столом, снабженным ремнями и устройствами для удержания. У стен стояли фарфоровые ванны готовые собрать выкачиваемые жидкости. Следующей была исследовательская лаборатория, где крохотные черепа животных были подключены к электрическому оборудованию и приборам. Стены были увешаны поляроидными снимками, на которых были зафиксированы эксперименты, проводимые на животных. К этому времени мы уже с содроганием прикрывали глаза.

Худшее было еще впереди.

В следующем помещении шел непосредственно сам эксперимент. Мы застали за работой двух медсестер и доктора, проводивших какую-то жуткую процедуру над ребенком. Маленький мальчик был растянут между двумя столами; под ним на полу расстелены газеты, чтобы собирать капли. Одна медсестра держала его ноги, а доктор в это время сжимал его голову и ледяным взглядом пристально смотрел ему в глаза.

Они повернулись, увидели нас, в пылезащитных масках и с пылающими руками, и принялись звать на помощь, но некому было услышать их. Доктор бросился к столу с кучей режущих инструментов, но Эмма опередила его, и после непродолжительной борьбы он сдался и поднял руки. Мы зажали взрослых в углу и потребовали сказать, где содержатся пленники. Они отказались говорить вообще, так что я дул пыль им в лица, пока они не свалились кучей на пол.

Ребенок был в полубессознательном состоянии, но невредим. На наши торопливые вопросы: «Ты в порядке?», «Здесь еще есть такие как ты?», «Где?», он, похоже, не мог выдавить ничего, кроме всхлипов. Мы решили, что лучшим будет пока спрятать его. Завернув для тепла в одеяло, мы затолкали малыша в небольшой шкаф, с обещаниями вернуться за ним, которые, я надеялся, мы сможем сдержать.

Следующее помещение было широким и просторным, как больничная палата. Примерно двадцать кроватей рядами стояли вдоль стен, и странные, взрослые и дети вперемешку, были пристегнуты к ним ремнями. Все, похоже, были без сознания. Иглы и извивающиеся трубки шли от подошв их ног к пакетам, которые медленно наполнялись черной жидкостью.

— Их опустошают, — прошептала Эмма дрожащим голосом. — Они выкачивают их души.

Мне не хотелось смотреть на их лица, но нам пришлось.

— Кто здесь, кто, кто вы? — бормотал я, пока мы перебегали от кровати к кровати.

Я постыдно надеялся, что среди этих несчастных нет наших друзей. Однако некоторых мы узнали: девочку-телекинетика, Мелину. Бледных братьев, Джоэль-и-Питера, разделенных, так что не было никакого шанса на новую разрушительную звуковую волну. Их лица были искажены, мускулы напряжены, а кулаки сжаты даже во сне, словно оба они были в плену какого-то жуткого кошмара.

— Мой Бог! — ахнула Эмма. — Они пытаются бороться с этим.

— Тогда давай поможем им, — произнес я и, подойдя к изножью кровати Мелины, осторожно вытащил иглу из ее ступни. Крохотная капля черной жидкости выступила из ранки. Через секунду ее лицо расслабилось.

— Привет, — раздалось откуда-то.

Мы резко развернулись. В углу сидел мужчина с кандалами на ногах. Он сжался в комок, покачиваясь, и смеялся не улыбаясь. Его глаза были словно два осколка черного льда.

Это его холодный смех разносился по комнатам.

— Где держат остальных? — спросила Эмма, падая на колени перед ним.

— Ну как же, они все здесь! — заявил мужчина.

— Нет, остальные, — повторил я. — Должны быть еще.

Он снова засмеялся, его дыхание выходило маленьким морозным облачком, что было странно, поскольку в комнате было не холодно.

— Вы стоите на них, — ответил мужчина.

— Говори нормально! — закричал я, теряя терпение. — У нас нет времени на это!

— Пожалуйста, — взмолилась Эмма. — Мы — странные. Мы здесь, чтобы помочь вам, но сначала мы должны найти наших имбрин. В каком они здании?

Он повторил свои же слова очень медленно:

— Вы. Стоите. На. Них, — они обдавали наши лица непрерывным потоком ледяного воздуха.

Когда я уже собирался схватить его и встряхнуть, мужчина поднял руку и указал на что-то позади нас. Я обернулся и заметил — замаскированные под напольную плитку ручку и квадратный контур люка.

«На них». Буквально.

Мы подбежали к ручке, повернули ее, и, потянув, открыли дверь в полу. Металлические ступени спиралью спускались в темноту.

— Откуда нам знать, что ты говоришь правду? — спросила Эмма.

— Ниоткуда, — ответил мужчина, что было, в общем-то, правдой.

— Давай попробуем, — решил я.

В конце концов, дальше идти было некуда, кроме как возвращаться по тому же маршруту, по которому мы пришли.

Эмма, похоже, разрывалась. Ее взгляд метался от лестницы к кроватям и обратно. Я знал, о чем она думала, но она так и не задала мне этот вопрос: у нас не было времени бегать от кровати к кровати и отсоединять их всех. Придется вернуться за ними позже. Я надеялся, что когда мы вернемся, еще останется, к чему возвращаться.

* * *

Эмма ступила на железную лестницу и спустилась в темное отверстие в полу. Прежде чем я последовал за ней, я встретился глазами с сумасшедшим и поднес палец к губам. Он оскалился и скопировал мой жест. Я надеялся, что именно это он и имел в виду. Охрана скоро будет здесь, и если он будет держать рот на замке, возможно, они не полезут за нами в люк. Я спустился на несколько ступеней и закрыл за собой дверь.

Мы с Эммой стояли почти на самом верху узкого цилиндра, образуемого винтовой лестницей и вглядывались в темноту внизу. Глазам потребовалось время, чтобы переключиться с яркой комнаты наверху на это, почти лишенное света подземелье со стенами из грубого камня.

Эмма сжала мою руку и прошептала мне в ухо:

— Клетки.

Она показала пальцем. Постепенно и я смутно различил их в темноте: прутья решеток тюремных камер.

Мы крадучись начали спускаться по лестнице. Взгляду начало открываться все это место: мы находились в конце длинного подземного коридора, расчерченного решетками камер, и хотя я пока не видел, кто в них, во мне на мгновение вспыхнула надежда. Это было оно. Это было то место, которое мы надеялись найти.

Из коридора неожиданно послышался звук шагов. Меня пронзил всплеск адреналина. Коридор патрулировал охранник с винтовкой через плечо и пистолетом на бедре. Он еще не увидел нас, но вот-вот должен был увидеть. Мы были слишком далеко от люка, чтобы уйти тем путем, что пришли, и слишком далеко от земли, чтобы вот так просто спрыгнуть и драться с ним. Так что мы отпрянули и присели на корточки, в надежде, что закручивающиеся перила лестницы смогут спрятать нас.

Но они, конечно же, не могли. Мы были почти на уровне его глаз. Он был от нас на расстоянии двадцати шагов, затем пятнадцати. Нужно было что-то делать.

И я сделал.

Я встал и пошел вниз по лестнице. Он, конечно, тут же заметил меня, но до того, как он смог получше меня разглядеть, я начал говорить. Громко и басовито я произнес:

— Разве ты не слышал тревогу?! Почему ты не наверху и не защищаешь стену?

Пока он понял, что я не тот, от кого он получает приказы, я уже достиг низа, и к тому времени, как он дотянулся до пистолета, я уже покрыл половину расстояния между нами, нацеливаясь в него словно квортербэк[14]. Я ударил его плечом как раз в тот момент, когда он нажал спусковой крючок. Пистолет взревел, выстрел срикошетил где-то позади меня. Мы повалились на пол. Я сделал ошибку, пытаясь не дать ему опять нажать на спуск и выстрелить, и одновременно использовать на нем палец (он теперь был у меня), который я засунул глубоко в правый карман. У меня не хватало конечностей сделать и то и другое, и он скинул меня и поднялся. Уверен, тут бы мне пришел конец, если бы он не увидел Эмму, мчащуюся к нему с пылающими руками, и не повернулся, чтобы выстрелить в нее.

Он выстрелил, но промахнулся, пуля ушла слишком высоко, и это дало мне возможность вскочить на ноги и напасть снова. Я столкнулся с ним, и мы пролетели через коридор; его спина врезалась в прутья одной из клеток. Он ударил меня, сильно, локтем в лицо, меня развернуло, и я упал. Он вскинул пистолет, чтобы застрелить меня, и ни Эмма, ни я не находились достаточно близко, чтобы помешать этому.

Неожиданно две мясистые руки появились из темноты, просунулись сквозь решетку и схватили охранника за волосы. Его голова резко откинулась назад и с гулким звоном ударилась о прутья.

Охранник обмяк и соскользнул на пол. А из темноты выступила Бронвин, прижалась лицом к прутьям и расплылась в улыбке:

— Мистер Джейкоб!!! Мисс Эмма!!!

Я никогда еще не был так рад кого-либо видеть. Ее большие добрые глаза, ее сильный подбородок, ее гладкие волосы — это была Бронвин! Мы просунули руки сквозь решетку и обняли ее изо всех сил, в таком волнении от облегчения, что начали заикаться…

— Бронвин, Бронвин, — лепетала Эмма, — это правда ты?

— Это вы, мисс? — отвечала Бронвин. — Мы молились и надеялись и… ох, я так боялась, что твари схватили вас…

Бронвин прижала нас к прутьям так сильно, что мне показалось, что я сейчас лопну. Прутья были толстыми как кирпичи и сделаны из чего-то более прочного, чем железо, что, как я догадался, было единственной причиной, почему Бронвин до сих пор не вырвалась из клетки.

— Не могу… дышать, — простонала Эмма, и Бронвин извинилась и отпустила нас.

Теперь, когда я смог получше взглянуть на нее, я заметил синяк у нее на скуле и темное пятно, скорее всего, кровь, с одной стороны блузки.

— Что они с тобой делали? — спросил я.

— Ничего серьезного, — ответила она, — хотя угрозы были.

— А остальные? — снова запаниковала Эмма. — Где остальные?!

— Здесь!!! — послышался голос дальше по коридору.

— Сюда!!! — раздался еще один.

И тогда мы обернулись и увидели, прижимающиеся к решеткам клеток, вытянувшихся вдоль коридора, лица наших друзей. Всех их: Горация и Еноха, Хью и Клэр, Оливии, которая от волнения хватала ртом воздух, глядя на нас из-под потолка своей камеры, все они были здесь, живые и невредимые, за исключением бедной Фионы, пропавшей, когда она упала с обрыва в зверинце мисс Королек. Но скорбь по ней была роскошью, которую мы не могли себе позволить в данный момент.

— О! Хвала птицам, всем чудесным чертовым птицам!!! — воскликнула Эмма, бросаясь, чтобы схватить Оливию за руку. — Вы даже не представляете, как мы беспокоились!

— Даже не в половину так как мы! — откликнулся дальше по коридору Хью.

— Я говорила им, что вы придете за нами! — чуть не плача, заявила Оливия. — Я говорила и говорила, но Енох утверждал, что я полоумная, если так думаю…

— Забудь, они же сейчас здесь! — отозвался Енох. — Что вы, черт побери, так долго?

— Как, во имя Перплексуса, вы нашли нас? — удивился Миллард. Его одного твари удосужились одеть во что-то, напоминающее робу заключенного — полосатый обтягивающий комбинезон, в котором его было легко увидеть.

— Мы все вам расскажем, — отозвалась Эмма, — но сначала, нам нужно найти имбрин и вытащить всех вас отсюда!

— Они дальше по коридору! — ответил ей Хью. — За большой дверью!

В конце коридора была огромная металлическая дверь. Она выглядела достаточно массивной, чтобы защищать банковское хранилище… Или сдерживать пустóту.

— Вам нужен ключ, — добавила Бронвин и указала на кольцо с ключами на поясе лежащего без сознания охранника. — Это большой золотой. Я наблюдала за ним!

Я бросился к охраннику и сорвал ключи с его пояса. А потом я замер с ними в руке, перебегая глазами по дверям камер и Эмме.

— Скорее, выпустите нас отсюда! — крикнул Енох.

— Каким ключом? — растерялся я.

На кольце было не меньше дюжины ключей, и все выглядели одинаково, за исключением большого золотого.

Эмма сникла:

— О, нет.

Скоро прибудет еще охрана, а на отпирание каждой клетки уйдут драгоценные минуты. Так что мы побежали в конец коридора, открыли дверь и передали ключи Хью, чья клетка была ближе всех.

— Освободи себя, потом остальных! — велел я.

— Потом оставайтесь здесь и ждите, когда мы вернемся и заберем вас, — добавила Эмма.

— Вот уж дудки! — заявил Хью. — Мы идем за вами!

Спорить было некогда, и, признаюсь, втайне я почувствовал облегчение, услышав это. После всей этой борьбы в одиночку, я надеялся получить хоть какое-нибудь подкрепление.

Мы с Эммой открыли огромную, словно в бункере, дверь, последний раз взглянули на наших друзей и выскользнули из коридора.

* * *

По другую сторону двери была длинная прямоугольная комната, заставленная простой практичной мебелью и освещаемая сверху зеленоватыми флуоресцентными лампами. Она создавала явное впечатление офиса, но меня было не обмануть. Стены комнаты покрывала пористая звуконепроницаемая пена, а дверь была такой толстой, что смогла бы выдержать и ядерный взрыв. Это был не офис.

Мы услышали, как кто-то шевелится в дальнем конце комнаты, но обзор нам закрывал массивный шкаф с документами. Я коснулся руки Эммы и кивком указал туда, мол «пошли», и мы начали тихо продвигаться вперед, надеясь незаметно подкрасться к тому, кто был там с нами.

Я мельком увидел белый халат и лысеющую макушку. Точно не имбрина. Разве они не слышали, как открылась дверь? Нет, и теперь я понял почему: они слушали музыку. Женский голос пел нежную мелодичную рок-балладу, старую, которую я слышал и раньше, но не мог вспомнить названия. Так странно, так неуместно было слышать ее здесь, сейчас.

Мы крались вперед, пока музыка звучала достаточно громко, чтобы заглушать наши шаги, мимо столов, заваленных бумагами и картами. На прикрученном к стене стеллаже стояли сотни стеклянных мензурок, внутри которых в черной жидкости кружили серебряные частички. Замедлившись, я увидел, что на каждой была бирка: имена жертв, чьи души они содержали, были отпечатаны на них мелким шрифтом.

Заглянув за шкаф, мы увидели мужчину в лабораторном халате, сидящего за столом к нам спиной и разбирающего бумаги. Вокруг него было настоящее шоу ужасов из разнообразных объектов анатомии. Лежала рука без кожи с обнаженной мускулатурой. На стене, как трофей, висел позвоночник. Несколько обескровленных органов были разбросаны по столу, будто кусочки мозаики. Мужчина что-то писал, мурлыкая себе под нос и покачивая головой в такт песне, где пелось про любовь, про чудеса.

Мы вышли из-за шкафа и направились к нему. Я вспомнил, где я последний раз слышал эту песню: у дантиста, когда металлический крюк впивался в нежную розовую плоть моей десны.

«Ты превращаешь любовь в веселье»[15].

Теперь мы были всего в нескольких ярдах от него. Эмма вытянула руку, приготовившись зажечь ее. Но едва мужчина оказался в пределах досягаемости, он заговорил с нами:

— Здравствуйте. Я вас ждал.

Это был тот самый отвратительно-вкрадчивый голос, который я никогда не забуду. Каул.

Эмма вызвала пламя, которое вырвалось из ее ладоней со звуком похожим на щелчок кнута.

— Говори, где имбрины, и я, возможно, оставлю тебя в живых!!!

Вздрогнув, мужчина резко развернул к нам свое вращающееся кресло. То, что мы увидели, заставило вздрогнуть нас: все его лицо ниже широко распахнутых глаз представляло собой массу расправленной плоти. Этот человек не был Каулом, он даже не был тварью, и он точно не мог заговорить с нами. Губы мужчины были сплавлены вместе. В руках он держал механический карандаш и небольшой пульт управления. Приколотая к халату табличка с именем гласила: «Уоррен».

— Ну-у, вы же не причините вреда старине Уоррену? — послышался снова голос Каула, исходящий из того же места, что и музыка — динамика на стене. — Хотя даже если вы это и сделаете, это не имеет большого значения. Он всего лишь мой интерн.

Уоррен вжался в крутящееся кресло, с ужасом взирая на пламя в руке Эммы.

— Где ты?! — заорала Эмма, оглядываясь вокруг.

— Не важно! — отозвался Каул в динамике. — Что важно, так это то, что вы зашли навестить меня. Я в восторге! Так гораздо проще, чем выслеживать вас.

— У нас целая армия странных на подходе! — соврала Эмма. — Та толпа у ворот — всего лишь острие копья. Говори, где имбрины, и, возможно, мы сможем уладить все миром!

— Армия?! — рассмеялся Каул. — Да во всем Лондоне не осталось достаточно боеспособных странных, чтобы собрать пожарную бригаду, не то чтобы армию. Что же до ваших жалких имбрин, то прибереги свои пустые угрозы, я с радостью покажу вам, где они. Уоррен, ты не окажешь нам честь?

Уоррен нажал кнопку на пульте, который держал в руке, и сбоку от нас с шумом отъехала в сторону панель в стене. За ней была вторая стена из толстого стекла, за которой находилась еще одна комната, погруженная в темноту.

Мы прижались к стеклу, приложив ладони к глазам, чтоб лучше видеть. Постепенно мы смогли разглядеть внутри очертания помещения, похожего на захламленный подвал: мешанина из мебели, тяжелых портьер и человеческих фигур, застывших посреди всего этого в странных позах. У большинства из них, похоже, как и у частей тела на столе Уоррена, была снята кожа.

О, мой бог, что он с ними сделал…

Мой взгляд метался по темной комнате, сердце колотилось.

— Там мисс Клёст! — воскликнула Эмма, и я тоже увидел ее.

Она сидела на стуле полубоком, мужеподобная и плосколицая, две идеально симметричные косы спадали по обеим сторонам ее лица. Мы били по стеклу и звали ее, но она лишь отрешенно смотрела в одну точку, словно в трансе, безразличная к нашим крикам.

— Что ты с ней сделал?! — закричал я. — Почему она не отвечает?!

— У нее просто изъяли часть души, — ответил Каул. — Это склонно вызывать некоторое онемение мозга.

— Ах ты ублюдок!!! — выкрикнула Эмма и ударила по стеклу. Уоррен, пятясь, откатил свое кресло в угол. — Ты злобный, мерзкий, трусливый…

— Ох, успокойся, — откликнулся Каул. — Я взял лишь небольшую часть ее души, а все остальные ваши няньки в полном, если и не душевном, то телесном здравии.

Резкий яркий свет вспыхнул в заставленной комнате, и внезапно стало видно, что большая часть фигур — это просто куклы, да, совершенно точно не настоящие: манекены или своего рода анатомические пособия, с вывернутыми и торчащими мышцами и сухожилиями, расставленные там как статуи. Но среди них, с кляпами во ртах, привязанные к стульям или деревянным колоннам, вздрагивающие и жмурящиеся от внезапного яркого света были настоящие, живые люди. Женщины. Восемь, десять… Я не успел сосчитать всех… Большинство из них были немолоды, растрепаны, но узнаваемы.

Наши имбрины.

— Джейкоб, это они! — воскликнула Эмма. — Ты видишь мисс…

Свет моргнул и погас, прежде чем мы смогли отыскать мисс Сапсан, и после яркого света мои глаза уже ничего не могли различить в темноте за стеклом.

— Она тоже там, — произнес Каул со скучающим вздохом. — Ваша благочестивая птица, ваша наседка…

— Твоя сестра, — напомнил я, в надежде, что это вселит в него хоть немного человечности.

— Мне бы очень не хотелось убивать ее, — согласился Каул, — и, полагаю, не придется, при условии, что ты дашь мне то, что я хочу.

— И что же это? — спросил я, отворачиваясь от стекла.

— Ничего существенного, — небрежно бросил Каул. — Всего лишь маленький кусочек твоей души.

— Что??? — рявкнула Эмма.

Я расхохотался.

— Ну-ну, выслушай меня, — отозвался Каул. — Мне даже не нужна вся целиком. Достаточно будет и обычной пипетки. Это даже меньше, чем я взял у мисс Клёст. Да, это сделает тебя немного заторможенным на какое-то время, но через пару дней все твои способности полностью восстановятся.

— Тебе нужна моя душа, потому что ты думаешь, что это поможет тебе воспользоваться библиотекой, — заявил я, — и заполучить всю ее мощь.

— Вижу, ты разговаривал с моим братом, — заметил Каул. — Тогда ты также должен знать: я уже почти осуществил это. После целой жизни поисков я наконец-то нашел Абатон, а имбрины, вот эта самая идеальная комбинация имбрин, открыли для меня дверь. Увы, только тогда я понял, что мне по-прежнему недостает еще одного компонента. Странного со специфическим талантом, который не так то часто встретишь в наши дни. Я уже почти отчаялся найти такого человека, когда узнал, что внук некоего странного может подойти, а эти имбрины, все равно уже бесполезные для меня, могут послужить приманкой. И так и произошло! Я, правда, верю, что это судьба, мой мальчик. Ты и я, вместе мы войдем в историю странного мира.

— Мы никуда не пойдем вместе, — ответил я. — Если у тебя будет такая сила, ты превратишь жизнь на земле в ад.

— Ты не так меня понял, — откликнулся Каул. — Это не удивительно, большинство людей не понимают меня. Да, мне пришлось превратить жизнь в ад тем, кто стоял у меня на пути, но теперь, когда я почти достиг своей цели, я готов быть великодушным. Благородным. Прощающим.

Музыка, все еще звучащая из динамика на фоне его голоса, сменилась на спокойную инструментальную композицию, так не соответствующую той панике и ужасу, которые я испытывал, что у меня мороз пробежал по коже.

— Мы, наконец, заживем в мире и гармонии, — продолжал он, его голос стал спокойным и убеждающим, — и я буду вашим королем, вашим богом. Это естественная иерархия странного мира. Мы никогда не должны были жить вот так: децентрализованными и беспомощными. Управляемыми женщинами. Больше не придется скрываться, когда я встану у руля. Не придется трусливо прятаться за юбками имбрин. Мы, странные, займем наше законное место во главе человеческого стола. Мы будем править землей и всеми ее народами. Мы, наконец, заберем себе то, что наше по праву.

— Если ты думаешь, что мы будем играть в этом хоть какую-то роль, — заявила Эмма, — то ты повредился умом.

— Я и не ожидал от тебя ничего другого, девочка, — откликнулся Каул. — Ты такая типично воспитанная имбриной странная: ни амбиций, и никакого здравого смысла, одна только привычка жить на всем готовом. Помолчи, я разговариваю с мужчиной.

Лицо Эммы вспыхнуло в тон ее пламени.

— Давай выкладывай, — коротко бросил я, думая о том, что охрана, наверняка, уже на пути сюда, а наши друзья все еще возятся с ключами в коридоре.

— Вот мое предложение, — произнес Каул. — Позволь моим специалистам провести с тобой эту процедуру, а когда я получу, что хочу, я отпущу тебя и твоих друзей на все четыре стороны. Да и ваших имбрин тоже. Они все равно уже не будут представлять для меня никакой угрозы.

— А если я откажусь?

— Если ты не позволишь изъять твою душу легким и безболезненным способом, тогда это с огромным удовольствием сделают мои пустóты. Они, правда, не славятся врачебным тактом, а когда они закончат с тобой, боюсь, я буду бессилен помешать им переключиться на ваших имбрин. Так что, как видишь, я в любом случае получу, что хочу.

— Ничего у тебя не выйдет, — заявила Эмма.

— Ты о том небольшом фокусе мальчика? Я слышал, он смог взять под контроль одну пустóту, но как насчет сразу двух? Или трех, или пяти?

— Столько, сколько пожелаю, — ответил я, стараясь звучать уверенно и невозмутимо.

— Вот на это я очень хотел бы взглянуть, — откликнулся Каул. — Так я принимаю это за твой ответ?

— Принимай, как хочешь, — огрызнулся я. — Я тебе не помогаю.

— О, славненько, — отозвался Каул. — Так даже будет гораздо веселее.

Мы услышали, как он смеется в динамике, а затем раздался громкий звонок зуммера, заставивший меня подпрыгнуть.

— Что ты теперь сделал?! — крикнула Эмма.

Я почувствовал резкую пульсацию у себя в животе, и безо всяких объяснений Каула уже точно мог представить, что происходило: в туннеле под комнатой с имбринами, глубоко в недрах комплекса была выпущена пустóта. Она приближалась, карабкаясь к решетке в полу, которая со скрежетом отъезжала в сторону. Вскоре она будет среди имбрин.

— Он выпускает пустóту! — крикнул я Эмме. — Она направляется в ту комнату!

— Начнем всего с одного пустóты, — сообщил Каул. — А если тебе удастся с ним справиться, я познакомлю тебя с его друзьями.

Я забарабанил по стеклу:

— Впусти нас!

— С удовольствием, — откликнулся Каул. — Уоррен?

Уоррен нажал еще одну кнопку на пульте. Секция стекла размером с дверь скользнула в сторону.

— Я иду туда! — бросил я Эмме. — Оставайся здесь и сторожи его!

— Если мисс Сапсан там, я иду тоже!

Было ясно, что мне не переубедить ее.

— Тогда берем его с собой! — велел я.

Уоррен попытался броситься наутек, но Эмма ухватила его за воротник халата.

Я вбежал через дверь в темную заставленную комнату, за мной Эмма, держа одной рукой за шиворот извивающегося безротого интерна.

Я услышал, как за нами захлопнулась стеклянная дверь.

Эмма выругалась.

Я обернулся.

По другую сторону стекла на полу валялся пульт управления. Мы были заперты.

* * *

Мы пробыли в комнате всего несколько секунд, а интерн уже умудрился вывернуться из рук Эммы и броситься в темноту. Эмма кинулась было преследовать его, но я остановил ее — он был для нас не важен. Что было сейчас важно, так это пустóта, которая почти выбралась из дыры и вот-вот будет в комнате.

Она была очень голодна. Я буквально чувствовал ее мучительный голод, словно он был моим собственным. С минуты на минуту она начнет лакомиться имбринами, если только мы не помешаем ей. Но сначала нам нужно было найти ее, а комната была так наполнена хламом и тенями, что моя способность видеть пустóт была слабым преимуществом.

Я попросил у Эммы больше света. Она увеличила пламя в ладонях так сильно как могла, но от него, казалось, только удлинились тени.

Чтобы уберечь ее, я велел ей оставаться возле двери. Она отказалась.

— Держимся вместе, — заявила она.

— Тогда держись позади меня. Далеко позади.

Это, по крайней мере, она сделала. Пока мы проходили мимо сидящей в ступоре мисс Клёст и углублялись дальше в комнату, она отставала от меня на несколько шагов, держа одну руку высоко над головой, чтобы освещать нам путь. То, что мы могли разглядеть, напоминало бескровный полевой госпиталь: повсюду валялись разобранные человеческие фигуры.

Моя нога пнула руку. С глухим стуком та отлетела в сторону. Пластик. Тут на столе стоял торс. Там плавала в наполненной жидкостью банке голова с широко открытыми глазами и ртом, почти наверняка настоящая, но замаринованная явно уже давно. Здесь у Каула, похоже, одновременно была и лаборатория, и пыточная, и кладовка. Он тоже был барахольщиком, как и его брат, коллекционером странных и жутких вещей; только там, где у Бентама все было разложено по полочкам, Каул отчаянно нуждался в горничной.

— Добро пожаловать на игровую площадку пустóт, — объявил Каул, его усиленный динамиками голос эхом разносился по комнате. — Здесь мы проводим над ними эксперименты, кормим их, смотрим, как они поглощают свою пищу. Интересно, какую часть тебя они съедят первой? Некоторые пустóты предпочитают начинать с глаз… так сказать, с легкой закуски…

Я споткнулся о тело, которое взвизгнуло, когда моя нога наступила на него. Взглянув вниз, я увидел лицо насмерть перепуганной женщины средних лет, которая смотрела на меня безумными глазами. Незнакомая мне имбрина. Не останавливаясь, я нагнулся и прошептал:

— Не волнуйтесь, мы вытащим вас отсюда.

«Нет», — подумал я, — «не вытащим». «Это нагромождение из форм и безумных теней станет местом нашей смерти», — Старый Джейкоб поднялся во мне вновь, пророчествующий гибель и незатыкаемый.

Я услышал, как что-то движется в глубине комнаты, затем последовал протяжный влажный звук раскрывающихся челюстей пустóты. Она была уже здесь среди нас. Я нацелился на нее и побежал, спотыкаясь и едва не падая. Эмма побежала следом, крича:

— Джейкоб, быстрее!

Каул по системе громкой связи передразнил нас:

— «Джейкоб, быстрее!»

Он включил музыку: быструю, ритмичную, безумную.

Мы пробежали мимо трех, четырех и еще нескольких имбрин, все связанные и пытающиеся освободиться, а потом я увидел это.

Я остановился, задыхаясь, моя голова шла кругом от ее огромного размера. Эта пустóта была гигантом, на несколько голов выше той, что я приручил, ее череп почти задевал потолок, даже несмотря на ее сутулое тело. Она находилась от нас в двадцати футах, ее челюсть была широко раскрыта, а языки полоскали по воздуху. Эмма резко остановилась в нескольких шагах впереди меня и вытянула руку, показывая на что-то и одновременно освещая это.

— Там! Смотри!

Она увидела не пустóту, конечно же, а то, к чему она направлялась: женщину, подвешенную вниз головой и вращающуюся, словно коровья туша. Ее черные юбки упали ей на голову. Но даже так, даже в темноте, я понял кто это. Мисс Королек.

Эддисон висел рядом с ней. Они бились в путах, с завязанными ртами, и были всего лишь в нескольких шагах от пустóты, чьи языки уже тянулись к ним, скользили вокруг плеча мисс Королек и втягивали ту в ее челюсти.

— СТОЙ! — закричал я, сначала на английском, затем на скрежещущем языке, который пустóта могла понять. Я крикнул это еще раз, и еще, до тех пор, пока она действительно не остановилась, но не потому, что была под моим контролем, а потому, что неожиданно я стал более интересной добычей.

Она отпустила имбрину, и та закачалась как маятник. Пустóта развернула свои языки ко мне.

— Срежь мисс Королек, а я уведу пустóту подальше, — бросил я Эмме.

Я отходил от мисс Королек, продолжая непрерывно говорить с пустóтой, и надеясь отвлечь ее внимание от имбрины и переключить на меня.

«Закрой рот». «Сидеть». «Лежать».

Она отвернулась от мисс Королек, — хорошо, хорошо, — я попятился, и она направилась за мной.

Так. Ладно. Что дальше?

Мои руки потянулись к карманам. В одном у меня было то, что осталось от пальца Матушки Пыль. В другом — секрет… пузырек амбро, который я прихватил из предыдущей комнаты, пока Эмма не смотрела. Я взял его, поддавшись временно охватившей меня неуверенности. Что если я не справлюсь собственными силами? Что если мне понадобится поддержка?

«Сидеть», — велел я. — «Стой».

Пустóта хлестнула языком в мою сторону. Я пригнулся за манекен, и язык обвил его вместо меня, поднял в воздух и швырнул об стену, где тот разлетелся на куски.

Под второй язык я поднырнул. Ударился ногами об перевернутое кресло. Язык хлестнул по пустому месту, где я только что был. Пустóта пока только играла со мной, но вскоре она перейдет к убийству. Необходимо было что-то предпринять, и этого «что-то» у меня было два.

Пузырек или палец.

Я никак не смогу контролировать эту пустóту без усиления моих способностей, которое может дать пузырек амбро. К тому же раскрошенный палец Матушки — это не то, что я смогу использовать на расстоянии, а маску я потерял. Я лишь усыплю себя, что было бы более чем бесполезно.

Еще один язык с силой ударил в пол рядом со мной. Я скользнул за стол и вытащил пузырек из кармана. Я не решался открыть его, мои руки дрожали. Сделает он меня героем или рабом? Сможет ли один пузырек и в самом деле сделать меня зависимым на всю жизнь? И что будет хуже: быть зависимым и рабом, или быть мертвым и переваренным в желудке этой пустóты?

Стол отлетел в сторону, оставив меня на виду. Я вскочил на ноги. «Стой! Стой!», — кричал я, понемногу отпрыгивая назад от языков пустóты, которые хлестали по мне, промахиваясь буквально на дюйм.

Спина ударилась о стену. Дальше отступать было некуда.

Я получил удар в живот, затем язык, который ударил меня, развернулся и потянулся ко мне, чтобы обвиться вокруг шеи. Нужно было бежать, но я стоял там, согнувшись пополам, силясь сделать вдох. И тут я услышал злобное рычание, которое издавала не пустóта, и отважный, разносящийся эхом, лай.

Эддисон.

Внезапно, язык, который почти добрался до моей шеи, напрягся, будто от боли, и потянулся обратно через комнату. Пес, этот храбрый маленький боксер, укусил его. Я услышал, как он рычит и лает, сражаясь с невидимым существом почти в двадцать раз больше его.

Я съехал по стене на пол, дыхание восстановилось, и я снова наполнил свои легкие. Я поднял пузырек, теперь уже решившись. Убедил себя, что без него у меня нет шансов. Вытащил пробку, поднял бутылочку над глазами и откинул голову…

И тут я услышал свое имя. «Джейкоб», — позвал кто-то в темноте в нескольких шагах от меня.

Я обернулся и увидел, как там, на полу, среди разбросанных частей тел, лежит мисс Сапсан. В синяках, связанная, пытающаяся говорить через завесу боли или дурмана. Но, тем не менее, это была она, и она смотрела прямо на меня своими пронзительными зелеными глазами.

— Не надо, — произнесла она слабо. — Не делай этого, — ее голос был едва слышен, едва различим.

— Мисс Сапсан!

Я опустил склянку, заткнул пробку и на четвереньках подполз туда, где лежала она. Моя вторая мама, эта странная святая. Павшая, раненая. Может быть даже умирающая.

— Скажите, что вы в порядке, — попросил я.

— Убери это, — прошептала она. — Тебе это не нужно.

— Нет, нужно. Я не такой как он.

Мы оба знали о ком я: моем дедушке.

— Нет, ты такой же, — произнесла она. — Все, что тебе нужно, уже внутри тебя. Убери это и возьми лучше вот это, — она кивком указала на что-то, лежащее между нами: зазубренный кусок дерева, оставшийся от сломанного стула.

— Я не могу, этого недостаточно.

— Достаточно, — заверила она меня. — Просто целься в глаза.

— Я не могу, — повторил я, но я смог. Я убрал пузырек и взял палку.

— Молодец, — прошептала она. — А теперь иди и сделай с ним что-нибудь ужасное.

— Сделаю, — кивнул я, она улыбнулась, и ее голова опустилась обратно на пол.

Я встал, теперь точно полный решимости, сжав в руке деревянный кол. На другом конце комнаты Эддисон глубоко вонзил свои зубы в один из языков пустóты и оседлал его как ковбой в родео, доблестно цепляясь за него и рыча, пока пустóта хлестала им взад и вперед. Эмма срезала веревку, на которой висела мисс Королек и стояла над имбриной, вслепую размахивая пылающими руками.

Пустóта шлепнула Эддисона об столб, и пес отлетел в сторону.

Я бросился к пустóте, помчавшись так быстро как мог через полосу препятствий из разбросанных конечностей. Но, как мотылька свет, существо, казалось, больше привлекала Эмма. Оно начало приближаться к ней, и тогда я крикнул ему, сначала на английском: «Эй! Сюда!», потом на языке пустóт:

— Иди и возьми меня, ублюдок!

Я схватил первое, что оказалось под рукой (это оказалось рукой), и швырнул ее. Она отскочила от спины пустóты, и существо развернулось ко мне лицом.

«Иди и возьми меня, иди и возьми меня».

На несколько секунд пустóта была сбита с толку, что дало мне достаточно времени, чтобы приблизиться к ней и не быть пойманным ее языками. Я ударил ее колом, раз, второй, в грудь. Она отреагировала так, словно ее укусила пчела, не больше, и затем свалила меня языком на пол.

— Стой! Стой! Стой! — орал я на пустóтном, отчаянно пытаясь хоть как-то достучаться до него, но чудовище, казалось, было пуленепробиваемым, совершенно невосприимчивым к моим приказам. И тут я вспомнил про палец, тот маленький остаток мелка из пыли в моем кармане. Пока я лез за ним, язык обвился вокруг меня и поднял в воздух. Я слышал, как Эмма кричит, чтобы чудовище отпустило меня… и Каул тоже.

— Не ешь его!!! — визгливо орал он в динамике. — Он — мой!!!

Пока я вытаскивал палец Матушки из кармана, пустóта уронила меня в свои распахнутые челюсти.

Я был зажат у нее во рту от коленей до груди, ее зубы вонзились в меня и начали погружаться в плоть, челюсти стали быстро растягиваться, чтобы проглотить меня.

Вот он мой последний акт. Мое последнее мгновение. Я раскрошил палец в руке и стряхнул его в то, что я надеялся, было горлом чудовища. Эмма била его, жгла его. А затем, когда оно уже собиралось захлопнуть свои челюсти и перерезать меня зубами пополам, существо начало давиться от кашля. Оно отшатнулось от Эммы, обожженное и задыхающееся, и направилось к решетке в полу, откуда оно выползло. Скачками понеслось назад в свое гнездо, где у него будет сколько угодно времени, чтобы расправиться со мной.

Я пытался остановить его, кричать («Отпусти меня!»), но оно вонзало зубы все глубже, и боль была такой ослепляющей, что не давала думать… И вот мы уже у решетки и соскользнули вниз. Его рот был так заполнен мной, что оно не могло ухватиться за ступени в стене, и оно падало, падало и задыхалось, и я каким-то образом все еще был жив.

Мы ударились о землю с громким хрустом ломаемых костей. Удар сплющил наши легкие и отправил всю анестезирующую пыль, что я стряхнул в глотку пустóты, в воздух. Она оседала как снег вокруг нас, и я уже чувствовал, как она действует, притупляя мою боль и затуманивая мой разум, и, наверное, то же самое она делала и с пустóтой, потому что та уже едва вонзала в меня зубы, ее челюсти расслаблялись.

Пока мы лежали там одурманенной и обездвиженной кучей, быстро погружаясь в сон, я смог разглядеть сквозь кружащиеся белые частички очертания мрачного темного туннеля, заполненного костями. Последнее, что я увидел до того, как пыль завладела мной, была группа пустóт, сутуло ковыляющих к нам и глядящих на нас с любопытством.

Глава Восьмая

Я проснулся. Думаю, это само по себе уже достойно внимания, учитывая обстоятельства.

Я был в норе пустóт, и вокруг меня грудой лежали множество тел этих существ. Они, возможно, были мертвы, но вероятнее всего они надышались того, что осталось от мизинца Матушки Пыль, и в результате получилась спутанная куча спагетти из смердящей, храпящей, и в основном бессознательной пустóтной плоти.

Я возблагодарил про себя Матушку Пыль и теперь с нарастающей тревогой гадал, сколько я уже нахожусь здесь. Час? День? Что случилось со всеми остальными наверху?

Нужно было идти. Несколько пустóт очнулись от сна, как и я, но они все еще были вялыми. С большим усилием я встал. Очевидно, мои раны были не такими глубокими, а кости не такими сломанными. Я стоял, покачиваясь, чувствуя головокружение, затем собрался и начал продвигаться через переплетение пустóт.

Я случайно пнул одну по голове. С ворчанием она проснулась и открыла глаза. Я застыл, думая о том, что если побегу, она лишь погонится за мной. Она посмотрела на меня, но похоже, не увидела во мне ни угрозы, ни потенциального обеда, а затем опять закрыла глаза.

Я продолжил пробираться дальше, стараясь внимательно выбирать место, куда поставить ногу, пока, наконец, не миновал ковер из пустóт и не достиг стены. Здесь туннель кончался. Путь наружу был надо мной: вертикальный желоб, около ста футов высотой, ведущий наверх, к открытой решетке и той захламленной комнате. Вдоль всего желоба располагались скобы, но расстояние между ними было слишком большим: они были построены для гибких языков пустóт, а не человеческих рук и ног. Я стоял и вглядывался в кольцо света над моей головой, в надежде, что там появится знакомое лицо, но не осмеливался позвать на помощь.

В отчаянье я прыгнул, царапая твердую стену и пытаясь ухватиться за первую ступеньку. Каким-то образом я дотянулся до нее. Подтянул себя. Внезапно я оказался более чем в десяти футах над землей. (Как я это сделал?) Я снова прыгнул и ухватился за следующую ступеньку, потом за следующую. Я карабкался по желобу, ноги поднимали меня все выше и выше, а руки дотягивались дальше, чем мне казалось возможным (Это какое-то безумие), и вот я уже наверху, высовываю голову из люка и выталкиваю себя в комнату.

Я даже не запыхался.

Я огляделся, увидел огонек Эммы и побежал к нему через загроможденную комнату. Я пытался позвать ее, но, похоже, не мог произнести ни слова. Не важно. Вот она, по другую сторону открытой стеклянной двери, в офисе. Уоррен был по эту сторону, привязанный к стулу, на котором до этого сидела мисс Клёст, и когда я приблизился, он застонал от страха и опрокинулся вместе со стулом. У двери появились настороженно заглядывающие в нее лица: Эмма, мисс Сапсан и Гораций, а позади них — остальные имбрины и наши друзья. Все там, все живы, прекрасно. Они были освобождены из клеток, но лишь для того, чтобы снова оказаться заточенными здесь, за взрывонепроницаемой массивной дверью бункера Каула, недоступными для тварей (пока), но запертыми в ловушке.

Их лица выражали ужас, и чем ближе я подходил к стеклянной двери, тем более испуганными они становились. Я пытался говорить, но слова выходили как-то не правильно, и мои друзья отпрыгнули назад.

«Это я, Джейкоб!»

То, что получилось у меня, когда я заговорил, вместо английского, было хриплое рычание и три длинных толстых языка, которые вырвались из моего собственного рта и заколыхались в воздухе у меня перед лицом. А затем я услышал, как кто-то из моих друзей, Енох, да, это был Енох, сказал вслух ту ужасную вещь, которая только что дошла до меня:

— Это пустóта!

«Нет!» — пытался сказать я, — «Я не пустóта!», — но все доказывало обратное. Я каким-то образом стал одной из них, может превратился от укуса, как вампир, или был убит, съеден, переварен, реинкарнирован… О, боже, боже, о господи… этого не может быть…

Я попытался протянуть к ним руки, сделать какой-нибудь жест, который можно было бы расценить как человеческий, раз уж мой рот подвел меня, но вперед потянулись мои языки.

Простите, простите, я не знаю, как управлять этой штукой.

Эмма вслепую замахнулась на меня рукой и попала. Внезапная обжигающая боль пронзила меня.

И я проснулся.

Опять.

Или вернее, подскочив от внезапной боли, я проснулся снова в своем теле, своем раненом человеческом теле, по-прежнему лежащим в темноте в полураскрытых челюстях спящей пустóты. И, тем не менее, я также был и той пустóтой наверху, втягивающей свой обожженный язык обратно в рот и пятящейся от двери. Я каким-то образом одновременно присутствовал в обоих разумах: и в разуме пустóты и в своем, и обнаружил, что могу управлять обоими. Могу поднять свою руку и руку пустóты, повернуть свою голову и голову пустóты, и проделывать все это, не произнося вслух ни слова, а просто подумав об этом.

Не понимая этого, и даже осознано не пытаясь, я научился владеть пустóтой до такой степени (видеть ее глазами, чувствовать ее кожей), что на какое-то время сам почувствовал себя пустóтой. Но теперь разница стала очевидной. Я был вот этим слабым и поломанным мальчиком, глубоко в яме, окруженный сонными монстрами. Они начали просыпаться, все, кроме того, что притащил меня сюда в своих челюстях (у него в организме было столько порошка, что он мог проспать годы), и сейчас садились, стряхивая с себя оцепенение.

Но они, похоже, не были заинтересованы в моем убийстве. Они смотрели на меня тихо и внимательно, рассевшись передо мной полукругом, словно послушные дети, когда им читают сказку. Ожидая команды.

Я выкатился из зубов пустóты на пол. Я мог сесть, но стоять было слишком больно. Но стоять могли они.

«Встать».

Я не произнес этого, и даже не подумал, честно говоря. Это было похоже на действие, только выполнял его не я. Это сделали они: одиннадцать пустóт совершенно синхронно поднялись и встали передо мной. Это было ошеломительно, конечно же, тем не менее, я чувствовал, как меня наполняет абсолютное спокойствие. Я расслаблялся до самой глубины сознания. Что-то в одновременном выключении наших разумов, а затем их одновременном включении (вроде коллективной перезагрузки), привело нас к своего рода гармонии, позволив мне подключиться к подсознательному центру моей силы, а также к разумам пустóт, именно в тот момент, когда их защита пала.

И теперь они были моими. Марионетками, которыми я мог управлять с помощью невидимых нитей. Но что я могу? Где границы? Сколько я могу контролировать за раз, конкретно?

Чтобы выяснить это, я начал играть.

В комнате наверху я заставил пустóту лечь.

Он лег.

(Я решил, они все будут «он».)

Тех, что стояли передо мной, я заставил подпрыгнуть.

Они подпрыгнули.

Теперь было две отдельные группы: одиночка наверху и те, что передо мной. Я попытался управлять каждым индивидуально, заставив поднять и опустить руку, без того, чтобы это делали все остальные. Это было немного похоже на то, как если бы вы попросили пошевелиться только один палец на ноге — сложно, но не невозможно — и уже вскоре я справился с этой задачей. Чем менее сознательно я пытался делать это, тем легче это выходило. Контроль приходил почти естественно, когда я просто представлял себе, какое действие нужно совершить.

Я отправил их к куче костей, валявшихся дальше в туннеле, и заставил понимать кости языками и бросать друг дружке: сначала по одной, потом по две, потом три и четыре, наслаивая действие за действием, до тех пор, пока не добрался до шести. Только когда я заставил того, что наверху, встать и попрыгать, делая разножку и понимая и опуская руки, перебрасывающие кости пустóты начали промахиваться.

Не думаю, что было бы хвастовством сказать, что у меня хорошо это получалось. Даже непринужденно. Уверен, будь у меня больше времени попрактиковаться, потенциально я бы мог стать мастером. Я бы мог играть за обе команды в баскетболе для пустóт. Я бы мог заставить их исполнять все партии в Лебедином озере. Но времени практиковаться уже не было, так что хватит и этого. Итак, я собрал их вокруг себя, заставил самого сильного поднять меня и посадить себе на спину, обернув вокруг меня язык, и один за другим моя маленькая армия монстров поскакала к желобу и направилась к комнате наверху.

* * *

Верхние лампы в заваленной вещами комнате были включены, и в их ярком свете я увидел, что единственными телами остались манекены и пособия — всех имбрин вывели наружу. Стеклянная дверь в наблюдательную комнату Каула была закрыта. Я заставил пустóт остаться и ждать, пока я подойду к ней в одиночку, всех, за исключением пустóты на котором я ехал, а затем позвал моих друзей, на этот раз своим собственным голосом, на английском:

— Это я! Джейкоб!

Они бросились к двери. Лицо Эммы окружили остальные лица.

— Джейкоб!!! — ее голос доносился приглушенно из-за стекла. — Ты жив!!!

Но пока она рассматривала меня, ее лицо выглядело все более странно, словно она не могла понять, что же такое она видит. Из-за того, что я сидел на спине пустóты, понял я, для Эммы я выглядел так, будто парю в воздухе.

— Все в порядке, — успокоил я. — Я сижу верхом на пустóте!

Я похлопал его по плечу, чтобы доказать, что подо мной что-то твердое и живое:

— Он полностью у меня под контролем. И остальные тоже.

Я заставил все одиннадцать пустóт подойти ближе, громко топая ногами, чтоб возвестить о себе. Рты мои друзей раскрылись от изумления.

— Это в самом деле ты, Джейкоб? — спросила Оливия.

— Что значит, они у тебя под контролем? — спросил Енох.

— У тебя кровь на рубашке! — воскликнула Бронвин.

Они чуть приоткрыли стеклянную дверь, достаточно для того, чтобы можно было только разговаривать через нее. Я рассказал, как я упал в яму с пустóтами, едва не перекушенный пополам, как меня обездвижило и усыпило, и как проснулся с дюжиной пустóт под моим контролем. Для наглядной демонстрации я заставил пустóт поднять Уоррена вместе со стулом, к которому он был привязан, и перебросить его взад-вперед несколько раз. Стул переворачивался и переворачивался, до тех пор, пока дети не начали веселиться, а Уоррен стонать, словно его вот-вот стошнит. Наконец я велел опустить его.

— Если бы не увидел это собственными глазами, никогда бы не поверил, — заявил Енох. — Ни за что на свете!

— Ты просто потрясающий! — услышал я тонкий голосок, это была Клэр.

— Дай-ка мне взглянуть на тебя! — воскликнул я, но когда я приблизился к открытой двери, она отшатнулась. Хотя они и были впечатлены моими способностями, пересилить природный страх перед пустóтами было не так-то просто… и запах, похоже, тоже не способствовал этому.

— Это безопасно, — заверил я, — обещаю.

Оливия подошло прямо к двери:

— Я не боюсь!

— Я тоже, — заявила Эмма, — и я — первая.

Она вошла в комнату и подошла ко мне. Я заставил пустóту встать на колени, свесился с него и неуклюже попробовал обнять Эмму.

— Извини, не могу толком стоять, — пробормотал я, прижимаясь лицом к ее щеке, и чувствуя, как мои ресницы касаются ее мягких волос. Этого было недостаточно, но пока будет так.

— Ты ранен, — он отстранилась и посмотрела на меня. — У тебя везде порезы, и они глубокие.

— Я их не чувствую. У меня пыль по всему телу…

— Это означает, что ты только онемел, а не вылечен.

— Я буду беспокоиться об этом потом. Сколько я там пробыл?

— Несколько часов, — прошептала она. — Мы думали, что ты умер.

Я прижался к ее лбу своим лбом:

— Я же дал тебе обещание, помнишь?

— Мне нужно, чтобы ты дал мне новое обещание. Перестань пугать меня до чертиков.

— Я постараюсь изо всех сил.

— Нет. Обещай.

— Когда все это закончится, я дам тебе любое обещание, какое только пожелаешь.

— Я это запомню, — прошептала она.

У двери появилась мисс Сапсан:

— Вам двоим лучше зайти сюда. И оставь этого зверя снаружи, пожалуйста!

— Мисс С! — воскликнул я. — Вы стоите!

— Да, я прихожу в себя, — ответила она. — Меня пощадили благодаря моему позднему появлению здесь и некоему семейственному фаворитизму со стороны моего брата. Не всем моим подругам имбринам так повезло.

— Я не щадил тебя, сестрица, — раздался раскатистый голос сверху — снова Каул по системе громкой связи, — я просто оставил самое вкусное блюдо на потом!

— Заткнись уже!!! — заорала Эмма. — Когда мы найдем тебя, пустóты Джейкоба съедят тебя на завтрак!

Каул рассмеялся:

— Сомневаюсь в этом, — произнес он. — Ты сильнее, чем я представлял, мальчик, но не обманывай себя. Вы окружены, а другого выхода отсюда нет. Вы только оттягиваете неизбежное. Но если вы сдадитесь сейчас, то я, возможно, подумаю насчет того, чтобы пощадить некоторых из вас…

Быстрыми щелчками языков я заставил пустóт оторвать динамики с потолка и разбить их о пол. Когда их провода и внутренности разлетелись повсюду, голос Каула затих.

— Когда мы найдем его, — проговорил Енох, — прежде чем мы убьем его, я бы хотел выдернуть у него все ногти на руках. У кого-нибудь будут возражения?

— Только после того, как я зашлю эскадрон пчел в его ноздри, — отозвался Хью.

— Мы так не поступаем, — возразила мисс Сапсан. — Когда все это закончится, его будут судить по закону имбрин, и отправят в петлю наказания, где он будет гнить до конца своей неестественно долгой жизни.

— И что в этом веселого? — фыркнул Енох.

Мисс Сапсан наградила его испепеляющим взглядом.

Я велел пустóте отпустить меня и с помощью Эммы, хромая, прошел через дверь в наблюдательную комнату. Все мои друзья были там, все кроме Фионы. Остальные люди сидели у стен или расположились в офисных креслах. Я увидел, как на меня смотрят их бледные испуганные лица. Имбрины.

Но прежде чем я смог подойти к ним, мои друзья преградили мне путь. Они кинулись обнимать меня, поддерживая мое покалеченное тело в своих объятьях. Я растворился в них. Я не чувствовал ничего более приятного уже очень давно. Затем я увидел спешащего к нам Эддисона, ступающего так благородно, как это только было возможно с двумя раненными лапами, и вырвался, чтобы поприветствовать его.

— Ты уже дважды спас мою жизнь, — произнес я, положив ладонь на его мохнатую голову. — Не знаю, как я смогу вообще отплатить тебе.

— Начни с того, что вытащи нас из этой проклятой петли, — проворчал он. — Я сожалею, что вообще схватился за зад того грузовика!

Те, кто слышали его, засмеялись. Возможно, виной тому была его собачья природа, но у Эддисона не было фильтра. Он всегда говорил именно то, что имел в виду.

— Тот трюк, что ты выкинул с грузовиком, был самой храброй вещью, что я когда-либо видел, — ответил я.

— Меня поймали в ту же минуту, как я попал на территорию крепости. Боюсь, я подвел всех вас.

Неожиданно с той стороны огромной двери раздался громовой удар. Комната содрогнулась. С полок посыпались мелкие предметы.

— Твари пытаются взорвать дверь, — объяснила мисс Сапсан. — Они уже некоторое время заняты этим.

— Мы разберемся с ними, — заявил я. — Но сначала я хочу выяснить, о ком я еще не знаю. Ситуация станет неуправляемой, когда мы откроем эту дверь, и если где-то на территории есть еще странные, которых нужно спасти, я хочу учитывать это, когда мы пойдем в бой.

Было так темно и так много народа, что мы решили провести перекличку. Я выкрикнул имена друзей дважды, просто чтобы дважды убедиться, что все они здесь. Затем я спросил насчет странных, которых захватили в ледяной крепости мисс Королек вместе с нами: клоуна (сброшен в пропасть, как сообщила нам, судорожно всхлипывая, Оливия, за то, что отказался подчиняться приказам тварей), складывающийся человек (оставлен нами в подземке в тяжелом состоянии), телекинетик Мелина (наверху и без сознания, с уже выкачанной частью души), и бледные братья (тоже самое). Затем шли дети, которых спасла мисс Королек: неприметный мальчик в мятой шляпе и девочка со змеей. Бронвин сказала, что видела, как их увели в другую часть крепости, где содержатся остальные странные.

Последними мы пересчитали имбрин. Здесь была мисс Сапсан, конечно же, от которой дети не отходили ни на шаг, едва только они снова оказались вместе. Мне о стольком хотелось поговорить с ней. Обо всем, что случилось с нами, с тех пор как мы последний раз виделись с ней. Обо всем, что случилось с ней. Но хотя у нас не было времени, чтобы рассказать хоть что-нибудь из всего этого, что-то все-таки проскочило между нами, в те краткие мгновения, когда мы встречались взглядами. Она смотрела на меня и Эмму с некоторой гордостью и удивлением. «Я верю вам», — говорили ее глаза.

Но мисс Сапсан, как бы сильно мы не были рады ее видеть, была не единственной имбриной, о которой мы должны были беспокоиться. Всего их было двенадцать. Она представила нам своих подруг: мисс Королек, которую Эмма срезала с веревки, была ранена, но держалась бодро. Мисс Клёст все еще бессмысленно смотрела затуманенным взглядом в одну точку. Самая старшая, мисс Шилоклювка[16], которую мы не видели с тех пор, как ее и мисс Сапсан похитили на Кэрнхолме, занимала кресло возле двери. Мисс Овсянка, мисс Пищуха и несколько других имбрин хлопотали над ней, укутывая ее плечи одеялами.

Почти все из них выглядели напуганными, что казалось совершенно не по-имбрински. Им полагалось быть нашими старшими и нашими лидерами, но они пробыли в плену несколько недель, они видели, и с ними самими делали такое, что они еще не отошли от потрясения. (Также они не разделяли уверенность моих друзей относительно моего умения контролировать двенадцать пустóт и старались держаться от моих существ так далеко, как это позволяло пространство комнаты.)

Наконец я заметил еще одного человека среди тех, кого еще не называли: бородатого, низкорослого мужчину, который тихо стоял рядом с имбринами, глядя на нас через темные очки.

— А это кто? — спросил я. — Тварь?

Мужчина рассвирепел:

— Нет!!! — он сорвал очки, чтобы продемонстрировать нам свои глаза, которые жутко косили.

— Я — о-он! — произнес он с сильным итальянским акцентом.

Рядом с ним на столе лежала большая, обтянутая кожей книга, и он указал на нее, как будто это как-то объясняло его личность.

Я почувствовал, как ладонь коснулась моей руки. Это был Миллард, снявший свою полосатую робу и снова ставший невидимый.

— Разреши мне представить тебе величайшего картографа временных петель в истории, — торжественно произнес он. — Джейкоб, это Перплексус Аномалус.

— Buongiorno[17], — произнес Перплексус. — Как поживаете?

— Для меня честь познакомиться с вами, — ответил я.

— Да, — согласился он, задрав нос. — Это так.

— Что он здесь делает? — прошептал я Милларду. — И как так вышло, что он все еще жив?

— Каул нашел его в какой-то петле четырнадцатого века в Венеции, о существовании которой никто даже не подозревал. Он, однако, здесь уже два дня, а это значит, он может очень скоро начать стариться.

Насколько я уже разбирался в таких вещах, это означало, что Перплексусу грозила опасность ускоренного старения, потому что петля, в которой он жил, была значительно старше той, в которой мы сейчас находились, и разница между этими временами в конечном итоге должна была сказаться на нем.

— Я ваш самый большой поклонник! — сообщил Миллард Перплексусу. — У меня есть все ваши карты…

— Ты уже сказать мне, — ответил Перплексус. — Grazie[18].

— Но ничего из этого не объясняет, что он здесь делает, — заявила Эмма.

— Перплексус написал в своих журналах о том, как найти Библиотеку душ, — объяснил Миллард, — так что Каул выследил его, похитил и заставил рассказать, где она находится.

— Я дал клятву на крови, что никогда говорить ничто, — произнес Перплексус с несчастным видом. — Теперь я проклят навеки!

— Я хочу вернуть Перплексуса в его петлю до того, как он состарится, — сообщил Миллард. — Я не желаю быть ответственным за то, что странный мир потеряет свое самое великое живое сокровище!

С той стороны двери раздался новый взрыв, еще мощнее и громче предыдущего. Комната содрогнулась, а с потолка посыпалась каменная крошка.

— Мы сделаем все возможное, дорогой, — заверила его мисс Сапсан. — Но сначала нам нужно уладить другие дела.

* * *

Мы быстро набросали план действий, что-то вроде: распахнуть большую дверь и использовать моих пустóт, чтобы расчистить путь. Ими можно было пожертвовать, они, судя по всему, были в хорошем рабочем состоянии, и моя связь с ними становилась только сильнее. А о том, что может пойти не так, я не осмеливался даже гадать. Мы найдем Каула, если сможем, но нашим приоритетом было покинуть территорию крепости живыми.

Я вывел своих пустóт из маленькой комнаты. Все тут же освободили им проход, прижав спины к стене, а ладони к носам, пока существа шаркали мимо них и собирались вокруг массивной двери. Самый крупный пустóта опустился на колени, и я снова взгромоздился ему на спину, отчего стал таким высоким, что мне пришлось нагибаться вперед, чтобы не задевать головой потолок.

Мы слышали голоса тварей из коридора снаружи. Без сомнения, они устанавливали новую бомбу. Мы решили подождать, пока они подорвут ее, прежде чем выходить, так что мы встали поодаль и ждали. Напряженная тишина заполнила комнату.

В конце концов, Бронвин нарушила молчание:

— Думаю, мистер Джейкоб должен сказать что-нибудь всем нам.

— Например? — спросил я, заставляя пустóту развернуться, чтобы я мог взглянуть на них.

— Ну, ты вот-вот поведешь нас в бой, — ответила Бронвин. — Что-нибудь лидерское.

— Что-нибудь вдохновляющее, — добавил Хью.

— Что-нибудь, что сделает нас не такими напуганными, — подал голос Гораций.

— Это большое давление, — произнес я, чувствуя некоторую неловкость. — Я не знаю, сделает ли это кого-нибудь менее напуганным, но я тут думал кое о чем. Я знаю вас всего несколько недель, но мне кажется, что гораздо дольше. Вы самые лучшие друзья, что у меня когда-либо были. И для меня странно думать, что всего лишь пару месяцев назад я жил у себя дома и даже не знал, что вы существуете. И со мной все еще был мой дедушка.

Из коридора послышался шум, приглушенные голоса и глухой удар чего-то металлического, брошенного на пол.

Я продолжил громче:

— Я каждый день скучаю по дедушке, но один очень умный друг однажды сказал мне, что все случается не просто так. Если бы я не потерял его, я бы никогда не нашел вас. Так что, я думаю, я должен был потерять одну часть своей семьи, чтобы найти другую. В любом случае, так я с вами себя чувствую. Как со своей семьей. Как одним из вас.

— Ты и есть один из нас, — откликнулась Эмма. — Ты — наша семья.

— Мы любим тебя, Джейкоб, — добавила Оливия.

— Знакомство с вами — это нечто, мистер Портман, — произнесла мисс Сапсан. — Ваш дедушка очень гордился бы вами.

— Спасибо, — ответил я, растрогавшись и слегка смутившись.

— Джейкоб? — спросил Гораций. — Можно я подарю тебе кое-что?

— Конечно, — ответил я.

Остальные, чувствуя, что это что-то личное, принялись пока шепотом разговаривать между собой.

Гораций подошел к пустóте так близко, как смог, слегка дрожа, и протянул сложенный квадратик ткани. Я взял его, свесившись со своего возвышения на спине пустóты.

— Это шарф, — объяснил Гораций. — Мисс С смогла пронести мне пару спиц, и я связал его пока был в камере. Полагаю, его создание удерживало меня от того, чтобы совсем не свихнуться там.

Я поблагодарил его и развернул подарок. Шарф был простой, серого цвета, с вывязанными на концах кисточками, но он был сделан на совесть, и в одном из углов даже была монограмма из моих инициалов. «Дж. П.».

— Ух ты, Гораций, это…

— Это, конечно, не произведение искусства. Если бы у меня был мой альбом с образцами, я бы смог сделать лучше.

— Это потрясающе, — ответил я. — Но откуда ты знал, что снова увидишь меня?

— У меня был сон, — застенчиво улыбнулся он. — Ты наденешь его? Знаю, сейчас не холодно, но… на удачу?

— Конечно, — ответил я и неуклюже намотал шарф вокруг шеи.

— Нет, так он ни за что не будет держаться. Вот так, — он показал мне, как сложить шарф пополам, затем накинуть на шею и снова продеть сквозь него, так что получился идеальный узел под горлом, а свободные концы аккуратно спрятались под рубашкой. Выглядело не очень-то по-боевому, но я не видел большого вреда.

Эмма бочком-бочком приблизилась к нам.

— Тебе снилось что-нибудь помимо мужской моды? — спросила она у Горация. — Например, где может прятаться Каул?

Гораций потряс головой и начал:

— Нет, но я видел занимательный сон о почтовых марках…

Но прежде чем он произнес хоть что-то дальше, со стороны коридора раздался грохот, словно в стену врезался грузовик, и тяжелый гулкий удар, который сотряс нас до мозга костей. Огромную бункерную дверь распахнуло настежь, в противоположную стену полетели петли и осколки. (К счастью, никто не стоял у них на пути). Последовал краткий момент тишины, пока рассеивался дым и все потихоньку разгибались. Затем сквозь звон в ушах я услышал, как усиленный громкоговорителем голос прокричал:

— Пусть мальчик выйдет один, и никто не пострадает!

— Почему-то я им не верю, — откликнулась Эмма.

— Определенно нет, — добавил Гораций.

— Даже не думайте об этом, мистер Портман, — произнесла мисс Сапсан.

— Я и не думал, — ответил я. — Ну что, все готовы?

Послышался согласный шепот. Я расставил пустóт по обеим сторонам двери, их огромные челюсти раскрывались как на шарнирах, языки приготовились. Я уже собирался начать мою внезапную атаку, когда услышал голос Каула, доносящийся из динамиков в коридоре:

— Они контролируют пустóт! Назад, парни! Оборонительная позиция!

— Да чтоб его! — воскликнула Эмма.

Раздался топот удаляющихся ног. Наша внезапная атака провалилась.

— Не важно! — бросил я. — Когда у тебя есть двенадцать пустóт, тебе не нужна внезапность.

Пришло время использовать мое секретное оружие. Вместо того, чтобы ощущать растущее напряжение перед боем, я почувствовал обратное: полное растворение своего настоящего «я», когда мое сознание расползлось и разделилось между пустóтами. А затем, пока я и мои друзья ждали внутри, существа метнулись через раскуроченную взрывом дверь в коридор и помчались, рыча и широко разевая челюсти, их невидимые тела бурили туннели в клубах дыма. Твари стреляли в них, я видел вспышки оружейных стволов, затем отступили. Пули свистели сквозь открытый дверной проем, влетая в комнату, где укрывались я и остальные, щелкали по стене позади нас.

— Скажи нам когда! — крикнула Эмма. — Мы выступим по твоей команде!

Мой разум был в дюжине мест одновременно, и я едва мог выдавить из себя хоть слово на английском в ответ. Я был ими, этими пустóтами в коридоре, моя собственная плоть отзывалась жалящей болью на каждый выстрел, что рвал их тела.

Наши языки достигли сначала их: тех тварей, что убегали недостаточно быстро или тех храбрых, но глупых, что задержались, чтобы сражаться. Мы колотили их, разбивали их головы о стены, и некоторые из нас остановились чтобы, — здесь я попытался отсоединить свои собственные чувства, — чтобы вонзить свои зубы в них, проглотить их пушки, заглушить их крики, оставить их располосованными с широко раскрытыми ртами.

Перед лестницей в конце коридора образовался затор, и охранники снова начали стрелять. Вторая волна пуль обрушилась на нас, глубокая и болезненная, но мы бежали дальше, хлеща языками по воздуху.

Кое-кто из тварей сбежал через люк. Остальным так не повезло, и когда они перестали кричать, мы сбросили их тела со ступеней. Я почувствовал, как два их моих пустóт погибли, их сигналы погасли в моем сознании, связь пропала. И вот коридор был чист.

— Сейчас! — бросил я Эмме, что на тот момент было самым сложным словом, которое я смог произнести.

— Сейчас!!! — крикнула Эмма, оборачиваясь к остальным. — Сюда!

Я вывел своего пустóту в коридор, вцепившись ему в шею, чтобы не свалиться с его спины. Эмма вывалилась следом вместе с остальными, используя свои пылающие руки как сигнальные огни в дыму. Вместе мы бросились по коридору, мой батальон монстров впереди меня, моя армия странных — позади. Впереди шли самые сильные и смелые: Эмма, Бронвин и Хью, за ними — имбрины и ворчащий Перплексус, который настоял на том, чтобы взять с собой Карту Дней. Последними шли самые младшие дети, более робкие и раненые.

Коридор пах порохом и кровью.

— Не смотрите! — услышал я голос Бронвин, когда мы пробегали мимо тел мертвых тварей.

Я сосчитал их на бегу: пять, шесть, семь тварей против моих двух пустóт. Это число вдохновляло, но сколько тварей всего? Сорок, пятьдесят? Я беспокоился, что их было слишком много, чтобы убить, а нас слишком много, чтобы защищать, и что на поверхности они легко задавят нас числом, окружат и разобьют. Я должен убить столько тварей сколько смогу, прежде чем они вырвутся наружу, и эта схватка превратится во что-то, что мы не сможем выиграть.

Мое сознание снова переключилось на пустóт. Прыгая по спиральным ступеням, первый из них высунулся в люк… затем жгучая боль и темнота.

Он пропал в засаду, как только вылез наружу.

Я заставил следующего схватить тело мертвого пустóты и использовать его как щит. Он принял на себя град пуль, проталкиваясь дальше в комнату, пока остальные пустóты выпрыгивали из люка позади него. Я должен был быстро вытолкать тварей из комнаты, чтобы оттеснить их от тех странных, что лежали повсюду на больничных койках. Быстрыми хлесткими ударами наших языков мы свалили ближайшую тварь, а остальные побежали.

Я послал за ними пустóт, пока мы, странные, выбирались из люка. Нас теперь было так много, так много рук, что отсоединение наших привязанных к кроватям собратьев от выкачивателей душ стало легкой задачей. Мы распределились и быстро справились с ней. Что же до прикованного безумца и мальчика, которого мы спрятали в шкафу, то им было безопаснее здесь, чем с нами. Мы еще вернемся.

Тем временем мои оставшиеся пустóты гнались за тварями до выхода из здания. Отступая, твари отстреливались вслепую. Щелкая языками по их ногам, нам удалось свалить двух или трех, и они встретили быстрый, но страшный конец, когда мои пустóты настигли их. Одна тварь пряталась за конторкой, где заряжала бомбу. Пустóта выковырял его оттуда, и, скрутив и тварь и бомбу в охапку, бросился в соседнюю комнату. Бомба взорвалась секундой позже. Еще один пустóта погас в моем сознании.

Твари бросились врассыпную, и больше половины из них сбежала, выпрыгнув в окна и боковые двери. Мы упускали их, и ход боя менялся. Мы закончили отсоединять прикованных к постелям странных и почти нагнали моих пустóт, которых теперь было семеро плюс тот, на котором ехал я. Мы уже были у выхода, в комнате с жуткими инструментами, и теперь перед нами встал выбор. Я задал этот вопрос тем, кто был ближе ко мне: Эмме, мисс Сапсан, Еноху и Бронвин.

— Используем пустóт как прикрытие и побежим к башне? — спросил я, язык снова вернулся ко мне, теперь, когда число пустóт, с которыми я держал связь, сократилось. — Или продолжим сражаться?

К моему удивлению, они все согласились.

— Мы не можем остановиться сейчас, — заявил Енох, вытирая кровь с рук.

— Если мы остановимся, они только будут преследовать нас вечно, — согласилась Бронвин.

— Нет, не будем! — проскулил раненный охранник, съежившийся на полу рядом с нами. — Мы подпишем мирный договор!

— Мы уже пробовали такое в 1945-м, — отрезала мисс Сапсан. — Он не стоил даже той туалетной бумаги, на которой был написан. Мы должны продолжить сражаться, дети. Может быть, нам больше никогда не представится такая возможность.

Эмма подняла пылающую руку:

— Тогда давайте сожжем это место до основания.

* * *

Я послал моих пустóт рысью из лаборатории во двор, за оставшимися тварями. Пустóты снова напоролись на засаду, и еще одного убили, его сигнал померк в моем сознании, когда он умер. За исключением того, на котором ехал я, все мои пустóты получили, по крайней мере, по одной пуле, но, несмотря на раны, большинство все еще оставались сильными. Пустóты, как я уже убедился несколько раз на собственном горьком опыте, были крепкими маленькими засранцами. Твари, в свою очередь, похоже, разбегались в страхе, но это не означало, что их можно списывать со счетов. Незнание того, где они сейчас конкретно находятся, сделало их только еще опаснее.

Я пытался удержать моих друзей внутри здания, пока посылал пустóт на разведку, но они были злы, разгорячены и им не терпелось вступить в бой.

— С дороги! — рявкнул Хью, пытаясь протиснуться между Эммой и мной, поскольку мы загораживали проход.

— Это нечестно, что Джейкоб делает все! — заявила Оливия. — Ты убил уже чуть ли не половину тварей, но я ненавижу их также как и ты! Даже напротив, я ненавижу их дольше — почти сто лет! Так что давайте уже!

Это было правдой. Этим детям нужно было избавиться от целого века ненависти к тварям, а я заграбастал себе всю славу. Это было и их сражение тоже, и не мне было останавливать их.

— Если ты действительно хочешь помочь, — обратился я к Оливии, — вот что ты можешь сделать…

Через тридцать секунд мы вышли на открытый внутренний двор, и Гораций и Хью поднимали Оливию в воздух на веревке обвязанной вокруг ее талии. Тут же она стала нашей неоценимой помощью в небе, выкрикивая нам информацию, которую мои прикованные к земле пустóты никак не смогли бы собрать.

— Пара справа, за тем маленьким белым сараем! И еще один на крыше! И еще несколько бегут к большой стене!

Они не разбежались во все стороны, но большинство все-таки покинуло внутренний двор. Если нам повезет, мы все еще сможем их поймать. Я позвал своих оставшихся шестерых пустóт обратно к нам. Четырех построил в фалангу, которая шла бы перед нами, и двоих сзади, чтобы они охраняли нас от нападений с тыла. Это позволило моим друзьям и мне занять пространство между ними, чтобы разобраться с любыми тварями, которые могут прорваться через нашу стену из пустóт.

Мы зашагали в направлении границы двора. Верхом на своем персональном пустóте я чувствовал себя как генерал, командующий войсками со спины коня. Эмма была рядом, остальные странные чуть позади: Бронвин собирала валяющиеся кирпичи, чтобы метать их, Гораций и Хью держали веревку Оливии, Миллард приклеился к Перплексусу, который выдавал нескончаемый поток итальянских ругательств, прячась за Картой Дней. Позади них имбрины свистели и издавали громкие птичьи крики, пытаясь созвать к нам на помощь своих крылатых друзей, но Акр Дьявола был такой мертвой зоной, что здесь едва ли можно было найти хоть пару диких птиц. Мисс Сапсан взяла на себя заботу о старой мисс Шилоклювке и других пребывающих в шоке имбринах. Нам негде было оставить их, и им пришлось сопровождать нас в битве.

Мы подошли к границе внутреннего двора, за которой лежало открытое пространство протяженностью около пятидесяти метров. На всей этой территории было лишь одно небольшое здание, все, что стояло между нами и внешней стеной. Это было любопытное сооружение, с крышей как у пагоды и высокими богато украшенными дверями, в которые, я видел, забежали несколько тварей. Согласно Оливии, почти все оставшиеся твари заняли позиции внутри этого здания. Так или иначе, нам придется выкурить их оттуда.

Над территорией крепости повисла тишина. Тварей нигде не было видно. Мы остановились за защищающей нас стеной, чтобы обсудить следующий шаг.

— Что они там делают? — удивился я.

— Пытаются выманить нас на открытое место, — откликнулась Эмма.

— Без проблем. Я вышлю пустóт.

— Разве это не оставит нас без защиты?

— Не знаю, есть ли у нас выбор. Оливия насчитала, по меньшей мере, двадцать тварей, которые забежали туда. Мне нужно послать достаточно пустóт, чтобы справиться с ними, иначе их просто перебьют.

Я сделал глубокий вдох. Внимательно посмотрел на напряженные, выжидательные лица вокруг меня. Я выслал пустóт одного за другим проскользнуть на цыпочках через открытый двор, в надежде, что их легкие шаги позволят им окружить здание незамеченными.

Похоже, это сработало: у здания было три двери, и мне удалось расставить двух пустóт у каждой из них, и ни одна тварь не показалась. Пустóты стояли на страже снаружи дверей, пока я слушал их ушами. Я слышал, как внутри кто-то разговаривал высоким голосом, но не мог разобрать слова. Затем свистнула птица. У меня кровь застыла в жилах.

Внутри находились имбрины. Их здесь было больше, чем мы думали.

Заложники.

Но если это так, почему твари не ведут переговоры?

Мой изначальный план был взломать все двери сразу и ворваться внутрь. Но если там заложники, особенно заложники-имбрины, я не мог рисковать и действовать так безрассудно.

Я решил отправить одного пустóту заглянуть внутрь. Все окна, однако, были закрыты ставнями, так что мне придется послать его через дверь.

Я выбрал самого маленького пустóту. Развернул его доминирующий язык. Он лизнул ручку, ухватился за нее.

— Я посылаю одного внутрь, — сообщил я. — Только одного, чтобы осмотреться.

Медленно, пустóта повернул ручку. По моему беззвучному счету «три», он толкнул дверь.

Он наклонился вперед и прижал свой черный глаз к щели.

— Я смотрю внутрь.

Через его глаз я смог увидеть только небольшой участок стены, заставленный клетками. Тяжелыми, черными птичьими клетками разнообразных форм и размеров.

Пустóта толкнул дверь чуть дальше. Я увидел еще клетки, а потом и птиц, в клетках и без клеток, пристегнутых цепочками к жердочкам.

Но ни одной твари.

— Что ты видишь? — спросила Эмма.

Не было времени объяснять, только действовать. Я заставил всех пустóт одновременно распахнуть двери, и они ворвались внутрь.

Там повсюду были птицы, встревоженные и пронзительно кричащие.

— Птицы! — воскликнул я. — В комнате полно имбрин.

— Что? — удивилась Эмма. — А где все твари?

— Не знаю.

Пустóты вертелись, нюхали воздух, обыскивали каждый закуток.

— Этого не может быть! — заявила мисс Сапсан. — Все похищенные имбрины здесь.

— Тогда что это за птицы? — удивился я.

И тут я услышал, как одна из них запела скрипучим попугаичьим голосом: «Беги, кролик, беги! Беги, кролик, беги!». И понял — это не имбрины. Это — попугаи. И они тикали.

— ЛОЖИСЬ! — заорал я, и все бросились на землю, прячась за стеной двора. Пустóта качнулся назад, увлекая меня за собой.

Я приказал пустóтам броситься к дверям, но бомбы в попугаях сработали до того, как они успели проскочить в них, сразу десять, уничтожая и здание и пустóт в чудовищном громовом раскате. Земля, кирпичи и куски здания полетели через двор и посыпались на нас, и я почувствовал, как одновременно пропали сигналы моих пустóт, все, кроме одного, они погасли в моем сознании.

Над стеной оседало облако дыма и перьев. Странные и имбрины были покрыты грязью, кашляли, проверяли друг друга на наличие ранений. Я был в шоке, или что-то в этом роде, мой взгляд был прикован к забрызганному участку земли, куда прилетел размочаленный и извивающийся кусок пустóты. Почти час мой разум был растянут, чтобы вместить двенадцать из них, и их внезапная смерть создала дезориентирующий вакуум, который вызвал у меня чувство головокружения и странной потерянности. Но кризис умеет заставить фокусироваться мозг, и то, что произошло потом, заставило меня и последнего моего пустóту сесть прямо.

Из-за стены послышался единый крик многих голосов, — мощный и нарастающий боевой рев, — и вместе с ним громовой топот сапог. Все застыли и посмотрели на меня, страх исказил их лица.

— Что это? — спросила Эмма.

— Я посмотрю, — отозвался я и сполз с пустóты, чтобы выглянуть за угол стены.

Толпа тварей мчалась к нам по дымящейся земле. Двадцать из них, сбившись в плотную группу, бежали к нам с поднятыми винтовками и пистолетами, с горящими белыми глазами и сверкающими белыми зубами. Они не пострадали от взрыва, спрятавшись, как я предположил, в каком-то подземном укрытии. Нас заманили в ловушку, в которой бомбы-попугаи были всего лишь первым компонентом. Теперь, когда наше лучшее оружие вырвали у нас, твари перешли в решающее наступление.

Все завозились в панике, когда и другие выглянули из-за стены и сами увидели несущуюся к нам орду.

— Что же нам делать?! — воскликнул Гораций.

— Будем драться! — заявила Бронвин. — Покажем им все, что мы можем!

— Нет, мы должны бежать, пока возможно! — воскликнула мисс Шилоклювка, чья сгорбленная спина и изборожденное морщинами лицо вызывали сомнения, что она вообще может убежать от кого-либо. — Мы не можем позволить потерять больше ни одной странной жизни!

— Прошу прощения, но я спрашивал Джейкоба, — отозвался Гораций. — Все-таки это он довел нас досюда…

Инстинктивно я взглянул на мисс Сапсан, чей авторитет я считал непререкаемым, если уж дело касалось авторитетов. Она посмотрела на меня в ответ и кивнула.

— Да, — согласилась она, — думаю, это должен решать мистер Портман. Быстрее, однако, иначе твари примут решение за вас.

Я чуть было не начал возражать. Все мои пустóты, кроме одного, были мертвы, но, полагаю, таким образом мисс Сапсан хотела сказать, что она верит в меня, с пустóтами или без. В любом случае, то, что мы должны были сделать, казалось очевидным. За сто лет странные еще никогда не были так близки к уничтожению угрозы, исходящей от тварей, и если мы сейчас сбежим, я знал, что такой шанс может больше не представиться. Лица моих друзей были испуганными, но уверенными, они были готовы, я думаю, рискнуть своими жизнями ради шанса наконец-то искоренить такое бедствие, как твари.

— Мы будем сражаться, — решил я. — Мы зашли уже слишком далеко, чтобы сдаться сейчас.

Если среди нас и были те, кто предпочел бы спастись бегством, то они промолчали. Даже имбрины, которые давали клятву оберегать нас, не спорили. Они знали, что за судьба ожидает любого, кого схватят вновь.

— Тогда командуй, — произнесла Эмма.

Я вытянул шею и выглянул за стену. Твари быстро приближались и были уже в менее чем ста футах от нас. Но я хотел, чтобы они приблизились еще, достаточно близко для того, чтобы мы могли легко выбить оружие у них из рук.

Прозвучали выстрелы. Сверху донесся пронзительный крик.

— Оливия! — воскликнула Эмма. — Они стреляют по Оливии!

Мы оставили бедняжку висеть в воздухе. Твари палили в нее наугад, а она визжала и размахивала руками и ногами как морская звезда. У нас не было времени, чтобы спустить ее, но мы не могли оставить ее висеть там как учебную мишень.

— Давайте дадим им для стрельбы кое-что получше, — заявил я. — Готовы?

Их ответ прозвучал громко и утвердительно. Я вскарабкался на спину опустившегося на корточки пустóты.

— ПОШЛИ!!! — крикнул я.

Мой пустóта вскочил на ноги, едва не сбросив меня, и метнулся вперед будто скаковая лошадь при звуке стартового пистолета. Мы вырвались из-за стены, я с пустóтой во главе, мои друзья и имбрины сразу за мной. Я издал пронзительный боевой клич, не столько для того, чтобы напугать тварей, сколько чтобы прогнать страх, когтями вцепившийся в меня, и мои друзья сделали то же самое. Твари замешкались, и на какое-то мгновение они как будто не могли решить: продолжать мчаться к нам или остановиться и стрелять в нас. Это дало мне с пустóтой достаточно времени, чтобы покрыть большую часть расстояния, разделяющего нас.

У тварей не заняло много времени, чтобы принять решение. Они остановились, нацелили на нас свое оружие, будто расстрельная команда, и дали залп. Пули засвистели вокруг, вспахивая землю, ослепляя вспышками мои болевые рецепторы, когда они впивались в пустóту. Молясь про себя о том, чтобы он не был ранен никуда серьезно, я низко пригнулся, чтобы укрыться за телом пустóты и гнал его вперед все быстрее, используя его языки как дополнительные ноги, чтобы ускорить нас.

Мы с пустóтой покрыли оставшееся расстояние всего за несколько секунд. Мои друзья бежали следом. И вот мы уже среди них, сошлись в рукопашной, и преимущество было на нашей стороне. Пока я сконцентрировался на том, чтобы выбить оружие из рук тварей, мои друзья нашли своим странным талантам отличное применение. Эмма размахивала руками, словно пылающими дубинками, прорезая себе путь через строй тварей. Бронвин перекидала все кирпичи, которые она собрала, и принялась дубасить и колотить тварей голыми руками. Одинокая пчела Хью недавно обзавелась несколькими друзьями, и пока он подбадривал их («Давайте, ребята! Цельтесь в глаза!»), они кружили вокруг и пикировали на наших врагов. Также поступали и имбрины, которые превратились в птиц после первого же выстрела. Мисс Сапсан была самой грозной, ее мощные когти и клюв обращали тварей в бегство, но даже маленькая пестрая мисс Овсянка оказалась полезной, она дергала одну тварь за волосы и клевала так сильно, что выстрел, который та сделала, прошел мимо, и это позволило Клэр подпрыгнуть и укусить мужчину за плечо своим широким острозубым задним ртом. Енох тоже не отставал — вытащив из-под рубашки трех глиняных человечков с вилками вместо ног и ножами вместо рук, он отправил их охотиться за лодыжками тварей. Все это время Оливия с высоты птичьего полета выкрикивала нам советы:

— За тобой Эмма! Он достает оружие, Хью!

Несмотря на всю наши странные уменья, однако, мы были в меньшинстве, а твари дрались так, словно от этого зависели их жизни, как, скорее всего и было.

Что-то твердое врезалось мне в голову, — приклад ружья, — и я обмяк и свесился со спины пустóты на какое-то время, пока мир кружился вокруг меня. Мисс Овсянку поймали и швырнули на землю. Это был хаос, чудовищный кровавый хаос, и твари, наращивая темп, начали теснить нас назад.

И тут позади меня я услышал знакомый рев. Почти придя в себя, я оглянулся и увидел Бентама, скачущего к нам галопом верхом на спине своего медвегрима. Оба были промокшими до нитки, пройдя через Панпитликум тем же путем, что и мы с Эммой.

— Здравствуйте, молодой человек! — крикнул он, подъезжая ко мне. — Помощь не требуется?

Прежде чем я смог ответить, в моего пустóту снова попали. Пуля прошла сквозь его шею с одной стороны и задела по касательной мое бедро, прочертив кровавую линию на моих порванных штанах.

— Да, пожалуйста! — крикнул я в ответ.

— Пи-Ти, ты слышал мальчика! — крикнул Бентам. — УБИВАЙ!

Медведь кинулся в свалку, размахивая своими гигантскими лапами и раскидывая тварей в разные стороны, словно кегли. Один из солдат подскочил и выстрелил в упор Пи-Ти в грудь из небольшого револьвера. Медведя это, похоже, всего лишь разозлило, так что он поднял тварь и кинул ее. Вскоре, вместе с моим пустóтой и гримом Бентама мы заставили тварей обороняться. Когда мы разобрались с большинством из них, и стало понятно, что перевес на нашей стороне, их ряды поредели до десяти человек, и они сорвались и побежали.

— Не дайте им уйти! — закричала Эмма.

Мы бросились за тварями на своих двоих, на крыльях, верхом на медведе и на пустóте. Мы гнались за ними через дымящиеся руины дома с попугаями, через двор с валяющимися тут и там мертвыми грызунами, заброшенными катапультой во время бунта Шэрона, к арке ворот, построенных в нависающей над нами внешней стене.

Мисс Сапсан, пронзительно крича, пикировала сверху на убегающих тварей. Она рванула одного из них за шею и свалила с ног, но от этого, да еще атак пчел Хью, оставшиеся девять помчались только быстрее. Дистанция между нами все увеличивалась, а мой пустóта начал отставать, капая черной жидкостью из полдюжины ран.

Твари ломились напролом, на воротах при их приближении начала подниматься железная решетка.

— Остановите их!!! — заорал я, в надежде, что за воротами Шэрон и его неуправляемая толпа услышат меня.

А потом я сообразил: мост! Остался еще один пустóта — тот, что внутри моста. Если я смогу получить над ним контроль вовремя, возможно я смогу не дать тварям сбежать.

Но нет. Они уже были за воротами и бежали вверх по мосту, а я безнадежно отставал. К тому времени, как я миновал ворота, пустóта из моста уже подобрал и перебросил пятерых из них на Дымящуюся улицу, где слонялась лишь небольшая кучка амброзавизимых, недостаточная для того, чтобы остановить их. Четыре твари, которые еще не пересекли мост, застряли у провала, ожидая своей очереди перебраться.

Пока мы с пустóтой бежали по мосту, я почувствовал, как внутри меня выходит на связь пустóта из моста. Он подобрал троих из четырех тварей и уже переносил их.

«Стой!» — приказал я вслух на языке пустóт.

Или, по крайней мере, я подумал, что сказал так, однако, возможно что-то перепуталось при переводе, и возможно «Стой!» звучало очень похоже на «Отбой!» на пустóтном. Потому что вместо того, чтобы остановиться на полпути, а затем вернуть трех брыкающихся и перепуганных тварей обратно на нашу сторону моста, пустóта попросту выпустил их. (Как странно!)

Все, и странные на нашей стороне, и амброманы на другой, подошли к краю, чтобы посмотреть, как они падают, завывая и извиваясь на всем пути вниз, через слои ядовитого зеленого тумана, пока — плюх! — они не нырнули в кипящую реку и не исчезли.

Радостные крики раздались и той и с другой стороны, и я узнал скрипучий голос, который произнес:

— Так им и надо! Все равно чаевых от них было не дождаться!

Это была одна из двух голов с моста, все еще торчащих на своих пиках.

— Разве твоя мамочка не говорила тебе не купаться на полный желудок? — крикнула другая. — ПОДОЖДИ ДВАДЦАТЬ МИНУТ!

Последняя тварь, оставшаяся на нашей стороне, бросила свой автомат и подняла руки, пока те пять, что все-таки перебрались, очень быстро исчезали в поднятом ветром облаке пепла.

Мы стояли и смотрели им вслед. Мы уже никак не сможем поймать их.

— Будь проклято наше невезение, — подал голос Бентам. — Даже такое малое число тварей сможет сеять хаос все последующие годы.

— Согласна, брат, хотя если честно, не подозревала, что тебя хоть на воробьиный носок волнует то, что случилось со всеми нами.

Мы обернулись и увидели идущую к нам мисс Сапсан, вновь в человеческом обличии, сжимающую скромно накинутую на плечи шаль. Ее взгляд был прикован к Бентаму, а выражение лица было кислым и неприветливым.

— Привет, Альма! Как замечательно видеть тебя снова! — воскликнул он с преувеличенной радостью. — И, конечно же, меня волновало…

Он неловко прочистил горло:

— Да ведь это я являюсь причиной того, что ты до сих пор не в тюремной камере! Давайте, дети, расскажите им!

— Мистер Бентам очень помог нам, — подтвердил я, хотя мне и не хотелось встревать в перебранку брата и сестры.

— В таком случае, всем надлежит поблагодарить тебя, — произнесла она холодно. — Я удостоверюсь, что Совет Имбрин будет уведомлен о той роли, которую ты сыграл в этом деле. Вероятно, они сочтут возможным смягчить твой приговор.

— Приговор? — переспросила Эмма, пристально глядя на Бентама. — Какой приговор?

Он скривил губы.

— Изгнание. Вы ведь не думаете, что я жил бы в этой дыре, если бы меня желали видеть где-то еще? Меня подставили, несправедливо обвинили в…

— Тайном сговоре, — закончила вместо него мисс Сапсан. — Сотрудничестве с врагом. Измене за изменой…

— Я действовал как двойной агент, Альма, добывая у нашего брата информацию. Я уже объяснял тебе это! — он говорил плаксиво, выставив руки ладонями наружу, как нищий. — Ты же знаешь, у меня есть все основания ненавидеть Джека!

Мисс Сапсан подняла руку, останавливая его. Она явно уже слышала эту историю раньше и не хотела слушать ее снова.

— Когда он предал твоего деда, — обратилась она ко мне, — это была последняя капля.

— Это был несчастный случай, — заявил Бентам, оскорблено отшатнувшись.

— Тогда что стало с крупицей второй души, которую ты извлек из него? — спросила мисс Сапсан.

— Ее ввели испытуемым!

Мисс Сапсан покачала головой:

— Мы восстановили твой эксперимент до самого начала. Им вводили крупицы душ домашнего скота, что может означать только то, что ты приберег душу Эйба для себя.

— Что за абсурдное обвинение! — воскликнул Бентам. — Ты это рассказала совету?! Вот почему я до сих пор прозябаю здесь, да?!

И не мог точно сказать, действительно ли он удивлен или только притворяется.

— Я знал, что ты всегда чувствовала угрозу со стороны моего интеллекта и исключительных лидерских качеств. Но чтобы опуститься до подобной лжи, лишь бы убрать меня со своей дороги… да ты знаешь, сколько лет я провел, пытаясь искоренить такую заразу, как употребление амброзии?! И что мне вообще делать с душой этого бедолаги?!

— То же самое, что хочет сделать с юным мистером Портманом наш брат, — ответила мисс Сапсан.

— Я даже не удостою это обвинение отрицанием. Я лишь хочу, чтобы эта пелена предубеждения спала, и ты бы увидела правду: я на твоей стороне, Альма, и всегда был.

— Ты на той стороне, которая отвечает твоим интересам в текущий момент.

Бентам вздохнул и устремил на нас с Эммой взгляд побитой собаки:

— Прощайте, дети. Было истинным удовольствием познакомиться с вами. Я отправляюсь домой: спасение всех ваших жизней отняло изрядно сил у этого старого тела. Но я надеюсь, однажды, когда к вашей директрисе вернется здравый смысл, мы встретимся снова.

Он коснулся края шляпы и вместе со своим медведем зашагал сквозь толпу, обратно через двор к башне.

— Ну и артист, — пробормотал я, хотя мне в самом деле было немного жаль его.

— Имбрины! — крикнула мисс Сапсан. — Следите за ним!

— Он, правда, украл душу Эйба? — спросила Эмма.

— Без доказательств мы не можем быть уверены, — ответила мисс Сапсан. — Но остальные его преступления вместе взятые достойны пожизненного изгнания.

Пока она смотрела, как он уходил, выражение ее лица постепенно смягчалось.

— Мои братья преподали мне суровый урок. Никто не может ранить вас так сильно, как люди, которых вы любите.

* * *

Ветер переменился, послав облако пепла, которое помогло скрыться тварям, в нашем направлении. Оно налетело быстрее, чем мы успели среагировать. Вокруг нас завыл колючий ветер, дневной свет померк. Послышалось резкое хлопанье крыльев, когда имбрины сменили обличия и взлетели, чтобы подняться над бурей. Мой пустóта опустился на колени, наклонил голову и заслонил лицо двумя свободными языками. Он был привычен к пепельной буре, но наши друзья нет. Я услышал, как они начали паниковать в темноте.

— Оставайтесь на месте! — прокричал я. — Она скоро уляжется!

— Все дышите через одежду! — скомандовала Эмма.

Когда буря чуть стихла, я услышал кое-что по другую сторону моста, отчего волосы у меня на шее встали дыбом. Три голоса баритоном пели в унисон песню, каждая строка которой перемежалась с тупыми ударами и стонами.

«Внемли звону молотков…»

Бац!

«Внемли стуку гвоздей!»

«А-а-а, мои ноги!»

«Что за веселье, виселицу строить…»

«Отпусти, отпусти!»

«…лекарство от всех хворей!»

«Пожалуйста, не надо больше! Я сдаюсь!»

А затем, когда пепел начал рассеиваться, появились Шэрон и три его здоровенных кузена, каждый из которых тащил присмиревшую тварь.

— Доброе утро всем! — крикнул Шэрон. — Ничего не потеряли?

Протерев глаза от пепла, наши друзья увидели, что те сделали и радостно загалдели.

— Шэрон, ты молодчина! — крикнула Эмма.

Вокруг нас приземлялись и принимали человеческое обличие имбрины. Пока они быстро надевали сброшенную одежду, мы почтительно не отрывали глаз от тварей.

Внезапно один из них вырвался от своего пленителя и побежал. Вместо того чтобы преследовать его, сборщик спокойно снял с пояса самый маленький молоток, расставил ноги и метнул его. Он закувыркался в воздухе, направляясь точно в голову твари, но то, что должно было стать идеальным нокаутом, провалилось, когда тварь пригнулась. Она бросилась к нагромождениям из металлолома на краю дороги. Когда мужчина уже вот-вот должен был скрыться между двумя хибарами, трещина на дороге изверглась, и столб оранжевого пламени охватил его.

И хотя это было ужасным зрелищем, все заулюлюкали и зааплодировали.

— Видите! — крикнул Шэрон. — Сам Акр хочет избавиться от них.

— Все это чудесно, — ответил я, — но что насчет Каула?

— Согласна, — откликнулась Эмма. — Все эти победы ничего не будут стоить, если мы не поймаем его. Правильно, мисс С?

Я оглянулся, но не увидел ее. Эмма оглядывалась тоже, ее глаза внимательно изучали толпу.

— Мисс Сапсан? — позвала она. В ее голосе послышалась паника.

Я заставил своего пустóту выпрямиться во весь рост, чтобы я мог лучше видеть.

— Кто-нибудь видел мисс Сапсан? — прокричал я.

Теперь уже все искали ее, вглядываясь в небо, на тот случай, если она все еще была в воздухе, и разглядывая землю, если она уже приземлилась, но все еще не превратилась в человека.

Затем откуда-то сзади раздался высокий, ликующий возглас, вклинившийся в хор наших голосов:

— Можете больше не искать, дети!

Какое-то время я не мог определить, откуда исходит голос. Он раздался снова:

— Делайте, как я говорю, и с ней ничего не случится!

И тогда я увидел, как из-за веток невысокого покрытого пеплом дерева, прямо у самых ворот крепости появилась знакомая фигура.

Каул. Тщедушный человечек, ни оружия в руках, ни охраны рядом с ним. Его лицо было бледным и искажено какой-то неестественно широкой улыбкой, а глаза скрыты за выпуклыми солнечными очками, похожими на глаза насекомого. Он разоделся в плащ, накидку, золотые цепи и пышный шелковый бант. Он выглядел совершенно невменяемо, словно какой-то безумный доктор из готического романа, который провел слишком много экспериментов на самом себе. И именно его очевидное безумие, я думаю, и то, что все мы знали, что он способен на любое злодеяние, удерживали нас от того, чтобы не броситься на него и не разорвать на части. Человек вроде Каула никогда не бывает таким беззащитным, каким кажется.

— Где мисс Сапсан? — крикнул я, вызвав хор похожих возгласов от имбрин и странных за моей спиной.

— Там где ей и положено быть, — ответил Каул. — Со своей семьей.

Последнее облако пепла за его спиной унесло ветром, открыв нашему взору Бентама и мисс Сапсан. Последняя была в человеческом обличии, и ее держал в лапах медведь Бентама. Но хотя ее глаза сверкали гневом, она прекрасно знала, что лучше не бороться с обладающим острыми когтями и вспыльчивым нравом медведем.

Это было похоже на повторяющийся кошмар, который мы были обречены видеть снова и снова: мисс Сапсан похитили, на этот раз Бентам. Он стоял чуть позади своего медведя, опустив глаза, словно стыдясь встретиться с нами взглядом.

Шокированные и гневные крики раздались среди странных и имбрин.

— Бентам! — выкрикнул я. — Отпусти ее!

— Ты вероломный ублюдок! — воскликнула Эмма.

Бентам поднял голову и посмотрел на нас:

— Не далее как десять минут назад, — произнес он высоким и надменным тоном, — я был предан вам. Я мог выдать вас своему брату несколько дней назад, но я не сделал этого.

Прищурившись, он посмотрел на мисс Сапсан:

— Я выбрал тебя, Альма, потому что верил, наивно, как видно, что если я помогу тебе и твоим подопечным, ты поймешь, как несправедливо ты судила обо мне, поднимешься, наконец, над прежними разногласиями и оставишь прошлое в прошлом.

— Тебя отправят в Безжалостную Пустошь за это! — выкрикнула мисс Сапсан.

— Я больше не боюсь твоего жалкого совета! — воскликнул Бентам. — Вы больше не удержите меня!

Он стукнул тростью об землю:

— Пи-Ти, намордник!

Медведь прижал свою лапу к лицу мисс Сапсан.

Каул зашагал к брату и сестре, широко улыбаясь и раскинув руки:

— Бенни принял решение постоять за себя, и я со своей стороны, поздравляю его с этим! Что может быть лучше воссоединения семьи!

Неожиданно Бентама дернуло назад какой-то невидимой силой. У его горла сверкнул нож.

— Вели медведю отпустить мисс Сапсан, иначе! — прокричал знакомый голос.

— Миллард! — ахнул кто-то, и это шепотом разнеслось по нашей толпе.

Это и в самом деле был Миллард, раздетый и невидимый. Бентам выглядел напуганным, но Каул, похоже, был всего лишь раздосадован. Он вытащил из глубокого кармана в своем плаще антикварный многоствольный пистолет и направил его в голову Бентама:

— Отпустишь ее, и я убью тебя, братец.

— Мы же заключили договор! — запротестовал Бентам.

— И твоя уступка требованиям голого мальчишки с тупым ножом, будет считаться расторжением этого договора, — Каул взвел курок, подошел ближе, держа пистолет в вытянутой руке, пока его дуло не уткнулось в висок Бентама, и обратился к Милларду: — Если ты вынудишь меня убить моего единственного брата, считай, твоя имбрина тоже мертва.

Миллард колебался секунду, затем бросил нож и отбежал. Каул попытался схватить его, но промахнулся, и шаги Милларда удалились извилистой цепочкой грязных следов.

Бентам собрался и расправил помятую рубашку. Каул, его хорошее настроение испарилось, направил пистолет на мисс Сапсан:

— А теперь слушайте меня! — рявкнул он. — Вы, там, за мостом! Отпустите этих охранников!

Им не оставалось ничего другого как подчиниться. Шэрон и его кузены выпустили воротники тварей и отступили, а тварь, которая стояла на нашей стороне моста, опустила руки и подняла с земли свое оружие. Не прошло и нескольких секунд, как баланс сил полностью сместился, и уже четыре дула было нацелены на толпу, а одно на мисс Сапсан. Каул мог делать все, что пожелает.

— Мальчик! — крикнул он, указывая на меня. — Сбрось этого пустóту в провал!

Его резкий пронзительный голос сверлил мои барабанные перепонки.

Я подвел моего пустóту к краю провала.

— Теперь заставь его прыгнуть!

Похоже, у меня не было выбора. Это была ужасная растрата, но возможно так будет лучше: пустóта уже серьезно пострадал, черная кровь текла из его ран и собиралась в лужи под ногами. Он бы все равно не выжил.

Я распутал язык со своей талии, сполз с него и спустился на землю. Силы вернулись ко мне достаточно, чтобы я мог самостоятельно стоять, но силы пустóты быстро таяли. Как только я слез с его спины, он тихо промычал, втянул языки обратно в рот и опустился на колени, словно добровольно предлагая себя в жертву.

— Спасибо тебе, кем бы ты не был, — произнес я. — Я уверен, что если бы ты когда-нибудь стал тварью, то не совсем уж злой.

Я поставил ногу ему на спину и толкнул. Пустóта качнулся вперед и бесшумно упал в туманную пропасть. Через несколько секунд я почувствовал, как его сознание исчезло из моего разума.

Твари с той стороны моста переехали на нашу на языках пустóты. Жизнь мисс Сапсан снова была под угрозой, если я вмешаюсь. Оливию за веревку дернули вниз. Охранники принялись сгонять нас в плотную и легко контролируемую группу. Затем Каул громко позвал меня, и один их охранников залез в толпу и вытащил меня оттуда.

— Он единственный, кто нам действительно нужен живым, — сказал Каул охранникам. — Если вам придется стрелять в него, стреляйте по коленям. Что же касается остальных…

Каул взмахнул пистолетом в сторону тесно сбившейся группы и выстрелил. Послышались крики, и толпа всколыхнулась.

— Стреляйте в них куда пожелаете!

Он рассмеялся и повертел руками словно кланяющаяся балерина. Я уже собрался броситься на него, готов был вырвать его глаза своими собственными руками, и плевать на последствия, когда длинное дуло револьвера возникло прямо у меня перед лицом.

— Куда, — буркнул мой немногословный охранник — тварь с широкими плечами и блестящей лысой головой.

Каул выстрелил из своего пистолета в воздух и призвал к молчанию, и все голоса затихли, кроме всхлипов того, в кого он попал.

— Не плачьте, люди, у меня есть для вас лекарство! — объявил он, обращаясь к толпе. — Это исторический день. Мой брат и я собираемся подвести итог целой жизни новаторства и борьбы, короновав себя двумя королями странного мира. А что же за коронация без свидетелей? Так что мы берем вас с собой. При условии, что вы будете себя хорошо вести, вы увидите нечто такое, чему никто не был свидетелем уже тысячи лет: захват и установление господства над Библиотекой душ!

— Ты должен пообещать одну вещь, или я не помогу тебе, — сказал я Каулу. Я был не в том положении, чтобы ставить условия, но он верил, что я нужен ему, а это хоть чего-то стоило. — Когда ты получишь то, что хочешь, отпусти мисс Сапсан.

— Боюсь, так не пойдет, — ответил Каул, — но я сохраню ей жизнь. Странным миром будет править гораздо веселее, если в нем будет моя сестра. Когда я подрежу тебе крылья, я сделаю тебя своей личной рабыней, Альма, как тебе такое?

Она попыталась ответить, но ее слова поглотила толстая медвежья лапа.

Каул приложил ладонь к уху и расхохотался:

— Что такое? Не слышу!

Затем он развернулся и зашагал к башне.

— Пошли! — заорали охранники, и вскоре все мы ковыляли следом за ним.

Глава Девятая

Нас гнали к бледной башне безжалостным темпом; твари подбадривали отстающих тычками и пинками. Без моего пустóты я был хромающей и спотыкающейся развалиной: у меня были отвратительные раны от укуса через все туловище, а действие пыли, которая не давала мне почувствовать их, начало постепенно ослабевать. Но я все равно гнал себя вперед, а мой мозг лихорадочно изобретал способы нашего спасения, один невероятнее другого. Без моих пустóт все наши странные способности не могли противостоять тварям с их оружием.

Спотыкаясь, мы прошагали мимо разрушенной постройки, где погибли мои пустóты, по кирпичам, забрызганным кровью попугаев и тварей. Промаршировали через огороженный двор, вошли в дверь башни и начали подниматься все выше и выше по ее изгибающемуся коридору мимо сливающихся в одно расплывчатое пятно одинаковых черных дверей. Каул шествовал впереди нас словно какой-то невменяемый лидер рок-группы: то весело шагая и размахивая руками, то оборачиваясь и осыпая нас оскорблениями. За ним вразвалку топал медведь с Бентамом, ехавшим на одной его лапе, и мисс Сапсан перекинутой через плечо другой.

Она умоляла своих братьев одуматься:

— Вспомните легенды об Абатоне и бесславный конец, который ждал каждого странного, кто похитил души из библиотеки! Ее силы прокляты!

— Я уже не ребенок, Альма, и меня давно не пугают эти старые имбриновские байки, — презрительно усмехнулся Каул. — А теперь попридержи-ка свой язык. При условии, конечно, что ты хочешь сохранить его!

Вскоре она оставила все попытки переубедить их и молча уставилась на нас поверх мохнатого плеча медведя. Ее лицо излучало силу. «Не бойтесь», — как будто хотела сказать она. — «Мы переживем и это».

Я беспокоился, что не все из нас переживут даже путь наверх башни. Оборачиваясь, я пытался увидеть, в кого же все-таки попали. Посреди тесно сбившейся группы позади меня Бронвин несла кого-то, безвольно покачивающегося в ее руках, — мисс Шилоклювку, я думаю, — а затем мясистая рука шлепнула меня по голове.

— Смотри вперед, или лишишься коленной чашечки, — проворчал мой охранник.

Наконец мы достигли верха башни и ее последней двери. Дальше изгибающийся коридор освещал тусклый дневной свет. Над нами была открытая площадка — факт, который я зафиксировал для себя на всякий случай на будущее.

Каул, сияя, стоял возле двери.

— Перплексус! — позвал он. — Сеньор Аномалус, да, вы, там, позади! Раз уж я в какой-то степени обязан этим открытием вашим экспедициям и кропотливой работе, — следует воздать вам причитающееся! — думаю, вы должны оказать нам честь и открыть эту дверь!

— Брось, у нас нет времени на церемонии, — начал было Бентам. — Мы оставили твою территорию без охраны…

— Да не будь ты таким нюней, — откликнулся Каул. — Это займет всего секунду.

Один их охранников вытащил Перплексуса из толпы и подвел к двери. С тех пор как я видел его последний раз, его волосы и борода стали белоснежно белыми, спина сгорбилась, а лицо избороздили глубокие морщины. Он провел слишком много времени вне своей петли, и теперь его истинный возраст начал нагонять его. Перплексус уже собрался было открыть дверь, как вдруг зашелся в приступе кашля. Отдышавшись, он взглянул Каулу в лицо, смачно втянул полные легкие воздуха и сплюнул блестящий комок слизи тому на плащ.

— Ты — невежественная свинья! — выкрикнул он.

Каул нацелил пистолет Перплексусу в голову и спустил курок. Послышались крики. «Джек, нет!» — завопил Бентам, а Перплексус вскинул руки и отшатнулся, но пистолет издал только сухой щелчок.

Каул открыл пистолет, заглянул в барабан, а затем пожал плечами.

— Такой же антиквариат, как и ты, — бросил он Перплексусу и дулом смахнул плевок с плаща. — Что ж, полагаю, в этот раз судьба была на твоей стороне. Хотя это и к лучшему — я предпочту увидеть, как ты рассыплешься в пыль, нежели истечешь кровью.

Он жестом велел охраннику увести его. Перплексуса, бормочущего в адрес Каула проклятья на итальянском оттащили обратно к остальным.

Каул повернулся к двери.

— А, к черту все это, — пробормотал он и открыл ее. — Давайте заходите, все вы!

Внутри была уже знакомая комната с серыми стенами, только в этот раз ее отсутствующая четвертая стена выходила в длинный темный коридор. Охранники, толкая, повели нас по нему. Гладкие стены сменились неровными и шершавыми, а затем раздвинулись и вывели нас в примитивную, залитую солнцем комнату. Комната была построена из глины и камня, и я бы назвал ее пещерой, если бы не почти прямоугольный проем двери и два окна. Кто-то вырыл с помощью инструментов и их и эту комнату в мягком камне.

Нас вывели в жаркий сухой день. От открывшегося вида кружилась голова. Мы смотрели сверху на пейзаж, который вполне мог бы принадлежать какому-нибудь внеземному миру: повсюду вокруг нас, возвышаясь с одной стороны и плавно спускаясь в долину с другой, были холмы и пики из странного красноватого камня, испещренные, будто соты, примитивными дверями и окнами. Непрерывно дующий сквозь них ветер производил стон, похожий на человеческий, который словно издавала сама земля. Хотя солнцу еще было далеко до захода, небо горело оранжевым, словно прямо за горизонтом назревал конец света. И, несмотря на доказательства наличия здесь цивилизации, вокруг не было видно никого кроме нас. У меня было тяжелое чувство, что за нами наблюдают, словно мы проникли туда, где нам не положено быть.

Бентам слез со своего медведя и с благоговением снял шляпу:

— Так вот это место, — произнес он, обводя внимательным взглядом холмы.

Каул покровительственным жестом старшего брата закинул руку ему на плечо:

— Я же говорил тебе, что этот день настанет. Мы с тобой и в самом деле заставили друг друга пройти через ад, пока добирались сюда, а?

— Это точно, — согласился Бентам.

— Но я говорю, что все хорошо, что хорошо кончается, потому что мне удалось это, — Каул повернулся к нам. — Друзья! Имбрины! Странные дети!

Он подождал, пока эхо разнесет его голос по этим странным стонущим ущельям:

— Сегодняшний день войдет в историю. Добро пожаловать в Абатон!

Он сделал паузу, ожидая аплодисментов, которых не последовало.

— Вы стоите на земле древнего города, который когда-то охранял Библиотеку душ. До недавнего времени его никто не видел уже более четырех сотен лет, и никто не завоевывал уже тысячу, пока я заново не открыл его! И теперь вы станете свидетелями моей…

Он остановился, посмотрел себе под ноги, затем рассмеялся:

— Для кого я распинаюсь? Жалкие обыватели, вы же никогда не сможете оценить все величие моего достижения. Взгляните на себя — словно стадо ослов, пялящихся на Сикстинскую капеллу!

Он похлопал Бентама по руке:

— Пойдем, брат. Пойдем и возьмем себе то, что принадлежит нам.

— И нам тоже! — раздался голос позади меня. Один из охранников. — Вы же не забудете про нас, да, сэр?

— Конечно, нет, — откликнулся Каул, попытавшись выдавить улыбку, но безуспешно. Он явно не мог скрыть своего раздражения тем, что с ним посмели спорить на глазах у всех. — Ваша преданность будет вознаграждена сторицей.

Они вместе с Бентамом развернулись и направились вниз по тропе. Охрана принялась толкать нас следом.

* * *

Пропеченная солнцем тропа делилась снова и снова, ее ветки и отростки разбегались среди остроконечных холмов. Следуя по маршруту, который он без сомнения заставил рассказать Перплексуса и прошел за эти дни уже много раз, Каул уверенно вел нас по этим маловразумительным и заросшим кустарником тропинкам, и каждый его шаг источал высокомерие колонизатора. Чувство, что за нами наблюдают, только усиливалось. Как будто грубо вытесанные отверстия в скалах были колонией полуприкрытых глаз, каким-то древним разумом, заключенным в камне, просыпающимся от тысячелетнего сна.

Меня лихорадило от волнения, мысли запинались одна за другую. Все что случится дальше, будет зависеть от меня. В конце концов, я нужен тварям. Что если я откажусь вручить им души? Что если я найду способ обмануть их?

Я знал, что тогда произойдет. Каул убьет мисс Сапсан. Затем он начнет убивать остальных имбрин, одну за другой, пока я не дам ему, что он хочет. А если я этого не сделаю, он убьет Эмму.

Я не был достаточно сильным для этого. Я знал, что сделаю все что угодно, лишь бы они не тронули ее… Даже вручу Каулу ключи от неслыханной силы.

А потом мне на ум пришла мысль, от которой меня прошиб холодный пот: что если я не смогу этого сделать? Что если Каул ошибся, и я не смогу увидеть сосуды с душами, или смогу увидеть, но не смогу коснуться? Он же не поверит мне. Он подумает, что я вру. Он начнет убивать моих друзей. А если я даже каким-то образом смогу убедить его, что это правда, что я не могу этого делать, он может придти в такую ярость, что все равно убьет всех.

Я молился про себя своему дедушке (можно ли молиться умершим людям? Ну а я молился), и я просил его, если он приглядывает за мной, пусть будет рядом со мной до конца, пусть сделает меня таким же решительным и сильными, каким когда-то был он. «Дедушка Портман», — молил я, — «я знаю, это звучит безумно, но Эмма и мои друзья стоят для меня целого мира, целого чертова мира, и я с радостью отдам его весь без остатка Каулу, в обмен на их жизни. Значит ли это, что я злой? Не знаю, но думаю, что ты сможешь понять меня. Так что, пожалуйста».

Подняв глаза, я с удивлением увидел, что мисс Сапсан смотрит на меня поверх медвежьего плеча. Как только наши глаза встретились, она отвела взгляд, и я увидел дорожки слез на ее перепачканных бледных щеках. Словно она каким-то образом слышала меня.

Наш маршрут пролегал через древний лабиринт из извивающихся тропинок и высеченных в холмах лестниц, чьи ступени истерлись так, что выглядели как полумесяцы. В некоторых местах путь практически полностью исчезал, теряясь в буйных зарослях. Я слышал, как Перплексус жалуется, что у него ушли годы на то, чтобы разгадать путь к Библиотеке душ, а теперь этот неблагодарный вор шагает по нему безо всякого уважения — чудовищное оскорбление!

А потом я услышал, как Оливия спросила:

— Почему никто никогда не говорил нам, что библиотека настоящая?

— Потому что, моя милая, — ответила одна из имбрин, — это было не разрешено. Было безопаснее говорить…

Имбрина сделала паузу, чтобы перевести дыхание:

— … что это всего лишь сказка.

Всего лишь сказка. Одной из самых что ни на есть определяющих истин в моей жизни стало то, что всегда, как бы я не пытался удержать их сплющенными, двумерными, заточенными в чернила и бумагу, будут истории, которые не желают оставаться в пределах границ книг. Это никогда не было просто сказкой. Уж я-то точно знал: эта история поглотила всю мою жизнь.

Мы уже несколько минут шли вдоль ровной стены, под жутковатый стон ветра, который то нарастал, то затихал. Вдруг Каул поднял руку и крикнул, чтобы все остановились.

— Мы что, ушли слишком далеко? — задумался он. — Могу поклясться, грот был где-то здесь. Где этот картограф?!

Перплексуса выдернули из толпы.

— Рад теперь, что не застрелил его? — пробормотал Бентам.

Каул проигнорировал его.

— Где грот? — требовательно спросил он, встав перед Перплексусом.

— А-а, вероятно он спрятался от тебя, — съязвил тот.

— Не искушай меня, — ответил Каул. — Я сожгу все экземпляры твоей Карты Дней. Твое имя будет забыто уже на следующий год.

Перплексус сплел пальцы вместе и вздохнул:

— Там, — указал он куда-то позади нас.

Мы прошли его.

Каул зашагал к густо заросшему плющом участку стены — неприметному отверстию, скрытому так хорошо, что кто угодно прошел бы мимо; не столько дверь, сколько дыра. Он отодвинул заросли в сторону и сунул туда голову. «Да», — услышал я его голос, и он вылез оттуда и начал отдавать приказы.

— Дальше допускаются только необходимые лица. Брат, сестра, — он указал на Бентама и мисс Сапсан. — Мальчик, — он указал на меня. — Два охранника. И…, — он пробежал взглядом по толпе. — Там темно, нам понадобится фонарик. Ты, девочка, — он указал на Эмму.

Мой желудок завязался узлом, когда Эмму выдернули из группы.

— Если остальные доставят вам проблемы, — обратился Каул к охранникам, — вы знаете, что делать.

Он нацелил свой пистолет на толпу. Все закричали и пригнулись. Каул зашелся хохотом.

Охранник Эммы толкнул ее в отверстие. Медведь Бентама ни за что не пролез бы туда, так что мисс Сапсан поставили на землю, и моей твари выпала двойная задача охранять и ее и меня.

Самые младшие дети начали плакать. Кто знает, может, они никогда не увидят ее снова?

— Будьте храбрыми, дети! — крикнула им мисс Сапсан. — Я вернусь!

— Правильно, дети! — пропел Каул глумливо. — Слушайте вашу директрису! Имбрина знает лучше!

Нас с мисс Сапсан толкнули в проход вместе, и в какой-то момент, пока мы путались в зарослях плюща, я смог незаметно прошептать ей:

— Что мне делать, когда мы попадем внутрь?

— Все, что он ни попросит, — прошептала она в ответ. — Если не будем злить его, то мы еще можем выжить.

Выжить, да, но какой ценой?

А потом мы раздвинули свисающие заросли и оказались в странном новом месте: каменной комнате, открытой небесам. На мгновение у меня перехватило дыхание, так я был шокирован гигантским безобразным лицом, уставившимся на меня с противоположной стены. Стена — вот и все что это было, — но с распахнутым ртом вместо двери, двумя кривыми глазами вместо окон, парой отверстий в качестве ноздрей, и заросшая длинной травой, напоминающей волосы и всклокоченную бороду. Стоны ветра здесь стали еще громче, как если бы похожая на рот дверь пыталась предостеречь нас на каком-то древнем языке, состоящим из одних гласных звуков длиною в неделю.

Каул указал на дверь:

— Библиотека ждет.

Бентам снял шляпу:

— Экстраординарно, — произнес он благоговейным шепотом. — Оно практически поет нам. Словно все покоящиеся здесь души проснулись, чтобы приветствовать нас.

— Приветствовать? — хмыкнула Эмма. — Сомневаюсь в этом.

Охранники толкнули нас к двери. Пригнувшись, мы вошли в низкое отверстие и оказались в другой похожей на пещеру комнате. Как и остальные увиденные нами в Абатоне, она была вырыта вручную в мягком камне бессчетное количество веков назад. Она была простой, с низким потолком, пустая, за исключением разбросанной по полу соломы и осколков глиняной посуды. Ее самой примечательной особенностью являлись стены, в которых было вырыто множество маленьких углублений. Они были полукруглыми сверху и плоскими снизу, достаточно большие, чтобы вместить бутылку или свечу. В дальнем конце комнаты несколько дверей разветвлялись в темноту.

— Ну, мальчик? — требовательно произнес Каул. — Видишь их?

Я огляделся вокруг.

— Вижу что?

— Не шути со мной. Сосуды с душами, — он подошел к стене и помахал ладонью внутри одного из углублений. — Иди и возьми какой-нибудь.

Я медленно повернулся, внимательно разглядывая стены:

— Я ничего не вижу, — произнес я. — Может быть, здесь их нет.

— Лжешь.

Каул кивнул моему охраннику. Тот ударил меня в живот.

Эмма и мисс Сапсан закричали, а я, застонав, упал на колени. Взглянув вниз, я увидел, как на моей рубашке выступила кровь — не от удара, а от ран после укуса пустóты.

— Пожалуйста, Джек! — взмолилась мисс Сапсан. — Он всего лишь мальчик!

— Всего лишь мальчик! Всего лишь мальчик! — передразнил ее Каул. — В этом и состоит самая суть проблемы! Тебе нужно наказывать их как мужчин, поливать их кровью, только тогда появляются побеги, и дерево начинает расти.

Он зашагал ко мне, вращая ствол своего причудливого антикварного пистолета.

— Выпрями его ногу. Хочу попасть ему точно в колено.

Охранник толкнул меня на землю и обхватил руками мою голень. Я приземлился щекой в пыль, мое лицо оказалось направленным на стену.

Я услышал, как взвелся курок. И затем, пока женщины кричали, умоляя Каула пощадить меня, я увидел что-то в одном из углублений в стене. Какой-то образ, который я не заметил раньше…

— Стой!!! — заорал я. — Я что-то вижу!

Охранник перевернул меня.

— Что, образумился, а? — Каул стоял надо мной, глядя сверху вниз. — Что ты видишь?

Я посмотрел снова, моргая. Заставил себя успокоиться, зрение сфокусироваться.

Там, на стене, постепенно, как на поляроидном фото, проявлялось тусклое изображение каменного сосуда. Он был простой, без каких-либо украшений, цилиндрический, с постепенно сужающимся горлышком, заткнутым сверху пробкой, и сделанный из того же красноватого камня, что и странные холмы Абатона.

— Это сосуд, — ответил я. — Всего один. Он был перевернут, вот почему я не увидел его раньше.

— Встань, — велел Каул. — Я хочу увидеть, как ты возьмешь его.

Я подтянул колени к груди, качнулся вперед и встал на ноги. Живот горел от боли. Я прошаркал через комнату и медленно потянулся к нише. Обхватил сосуд пальцами, но, испытав шок, резко отдернул руку.

— В чем дело?! — спросил Каул.

— Он ледяной, — ответил я. — Я не ожидал этого.

— Потрясающе, — пробормотал Бентам. До этого он топтался возле двери, словно пересматривая свое участие во всем этом предприятии, но теперь подошел ближе.

Я протянул руку снова, на этот раз уже готовый к холоду, и вынул сосуд.

— Все это неправильно, — вмешалась мисс Сапсан. — Там находится странная душа, и с ней нужно обращаться с почтением.

— Быть съеденной мной — самое величайшее почтение, которое только можно выказать душе, — откликнулся Каул. Он подошел и встал рядом со мной. — Опиши сосуд.

— Он очень простой. Сделан из камня.

От сосуда начала замерзать моя правая рука, так что я переложил его в левую и тогда увидел написанное на обратной стороне высокими тонкими буквами слово.

Асвиндан.

Я не собирался упоминать это, но Каул следил за мной как ястреб и увидел, что я что-то заметил.

— Что там? — потребовал он. — Предупреждаю тебя, не вздумай ничего утаивать!

— Это слово, — ответил я. — «Асвиндан».

— По буквам.

— А-С-В-И-Н-Д-А-Н.

— Асвиндан, — повторил Каул, нахмуривая брови. — Это ведь на Древнем Странном?

— Очевидно, — откликнулся Бентам. — Разве ты не помнишь наши уроки?

— Конечно помню! Я был более способным учеником, чем ты, помнишь? Асвиндан. Корень «винд». Что относится не к погоде, а указывает на быстроту, также как в «ускорении», как в «усилении», «укреплении»!

— Я не очень-то уверен в этом, брат.

— О, я так не думаю, — произнес Каул с сарказмом. — Я думаю, ты хочешь забрать ее себе!

Он протянул руку и попытался выхватить у меня сосуд. Ему удалось сомкнуть на нем пальцы, но как только сосуд покинул мою руку, его пальцы сомкнулись сами на себе, словно между ними вдруг ничего не оказалось, а сосуд упал на землю и разбился.

Каул выругался и ошарашено посмотрел вниз, где ярко сияющая голубая жидкость разливалась у наших ног.

— Теперь я ее вижу!!! — возбужденно воскликнул он, указывая на голубую лужицу. — Вот, я ее вижу!!!

— Да… Да, я тоже, — произнес Бентам, и охранники подтвердили это тоже. Они все могли видеть жидкость, но не сосуд, который содержал и охранял ее.

Один из охранников нагнулся и попробовал голубую жидкость пальцем. Едва он коснулся ее, как завопил и отпрыгнул назад, тряся рукой и пытаясь стряхнуть эту штуку. Если сосуд был ледяным, могу только представить, какой была сама эта голубая субстанция.

— Какая жалость, — проговорил Каул. — Я бы хотел скомбинировать ее с несколькими другими выбранными душами.

— «Асвиндан», — задумался Бентам. — Коренное слово «свинд». Означает «уменьшение». Радуйся, что не взял ее, братец.

Каул нахмурился:

— Нет. Нет, я уверен, что был прав.

— Нет, не был, — подтвердила мисс Сапсан.

Его подозрительный взгляд заметался между ними, словно он оценивал вероятность того, что они могут каким-то образом сговориться против него. Потом он, похоже, плюнул на это.

— Это всего лишь первая комната, — произнес он. — Лучшие души находятся глубже, я уверен.

— Согласен, — кивнул Бентам. — Чем дальше мы зайдем, тем старше будут души, а чем старше душа, тем она могущественнее.

— Тогда мы вгрыземся в самое сердце этой горы, — заявил Каул, — и проглотим его.

* * *

Нас повели в одну из черных дверей, тыкая пистолетами под ребра. Следующая комната была похожа на первую, с испещрившими стены углублениями и дверью, ведущей в темноту. Здесь уже не было окон, и единственный, узкий как лезвие, луч послеполуденного солнца разрезал пыльный пол. Мы оставляли дневной свет позади.

Каул приказал Эмме зажечь огонь. Мне он приказал перечислить содержимое стен. Я исправно доложил о трех сосудах, но моих слов ему оказалось недостаточно, и он заставил меня постучать ногтем по каждому, чтобы доказать, что он там есть, и провести рукой внутри десятка углублений, чтобы доказать что они пустые.

Затем он заставил меня прочитать их. «Хеолстор». «Унг-севен». «Мэаген-вундор». Эти слова ничего не говорили мне, и не удовлетворили его.

— Души жалких рабов, — пожаловался он Бентаму. — Если мы собираемся стать королями, нам нужны души королей.

— Тогда вперед, — ответил Бентам.

Мы углубились в запутанный и, похоже, бесконечный лабиринт из пещер. Дневной свет превратился в воспоминание. Пол все время шел под уклон. Воздух становился холоднее. Проходы ветвились и исчезали в темноте, будто вены. Каул похоже руководствовался каким-то шестым чувством, уверенно поворачивая то налево, то направо. Он был безумен, безо всякого сомнения безумен, и я был уверен, что он заведет нас так далеко, что даже если нам удастся сбежать, можно ожидать, что мы проведем вечность, пойманными в ловушку этих пещер.

Я попробовал представить битвы, которые разворачивались за обладание этими душами, — древние гигантские странные бьются среди пиков и долин Абатона, — но это было слишком трудновообразимо. Все о чем я мог думать, была мысль о том, как ужасно будет оказаться запертым здесь без света.

Чем дальше мы шли, тем больше сосудов было в стенах, словно грабители давным-давно прочесали большинство комнат, но что-то остановило их от того, чтобы зайти глубже (здоровое чувство самосохранения, наверное). Каул рявкал на меня, приказывая сообщать ему новую информацию, но он перестал требовать доказательства того, в каких нишах есть сосуды, а какие пустые, и лишь изредка заставлял читать надписи вслух. Он охотился за более ценной добычей, и, похоже, решил, что не стоит тратить силы на эту часть библиотеки.

Мы шли в тишине. Комнаты становились все больше и, в своем грубоватом стиле, все величественнее, потолки поднимались, стены расширялись. Сосуды были теперь повсюду: заполняли каждую нишу, стояли тотемными столбами в углах, были втиснуты в щели и трещины. Холод, исходящий от них, выстуживал воздух. Дрожа, я прижал руки к телу, дыхание облаком вихрилось передо мной, чувство, что за нами наблюдают, которое преследовало меня ранее, опять вернулось. Эта так называемая библиотека была бескрайним подземным царством, катакомбами и убежищем для второй души каждого странного, когда-либо жившего на свете вплоть до последнего тысячелетия — сотни и сотни тысяч душ. Это колоссальное нарастание их числа начало оказывать на меня странное давление, сжимая воздух в моей голове и легких, словно я постепенно погружался глубоко под воду.

Я был не единственным, кому было не по себе. Даже охранники стали дерганными, вздрагивая от малейшего шума и постоянно оглядываясь через плечо.

— Ты слышал? — спросил мой.

— Голоса? — откликнулся второй.

— Нет, больше похоже на воду, падающую воду…

Пока они переговаривались, я украдкой взглянул на мисс Сапсан. Напугана ли она? Нет, она казалось, ждала подходящего момента, терпеливо наблюдая. Меня немного успокоил и тот факт, что она могла давно принять обличие птицы и сбежать от своих захватчиков, но не сделала этого. Пока Эмма и я остаемся пленниками, она останется тоже. Может быть, здесь сработал не только ее защитный инстинкт. Может быть, у нее был план.

Воздух становился все холоднее, капли пота на моей шее превращались в ледяную воду. Мы протащились через зал, так заставленный сосудами, что мне пришлось перепрыгивать с ноги на ногу между ними, чтобы не задеть, хотя ноги всех остальных проходили прямо сквозь них. Я почувствовал удушье от присутствия мертвых. Здесь яблоку было негде упасть, словно на железнодорожной платформе в час пик, словно на Таймс-сквер в новогоднюю ночь, и все эта публика повернула свои безжизненные лица и уставилась на нас, недовольные нашим появлением. (Я чувствовал это, почти что видел). Наконец, даже у Бентама сдали нервы.

— Брат, постой! — взмолился он, задыхаясь и хватая Каула за рукав. — Тебе не кажется, что мы зашли уже достаточно далеко?

Каул медленно повернулся и посмотрел на него, его лицо разделилось пополам тенью и светом пламени.

— Нет, не кажется, — ответил он.

— Но я уверен, души здесь в достаточной мере…

— Мы еще не нашли это, — его тон был резким и раздраженным.

— Нашли что, сэр? — осторожно поинтересовался мой охранник.

— Узнаю, когда увижу! — отрезал Каул.

Затем он насторожился, оживился и убежал в темноту.

— Сэр! Погодите! — закричали охранники, толкая нас следом за ним.

Каул ненадолго исчез, а затем появился в конце зала, освещенный лучом бледного голубого света. Он стоял наполовину обрамленный им, зачарованно глядя на что-то. Когда мы нагнали его и повернули за угол, мы увидели, что это было: длинный туннель, наполненный лазурным светом. Прямоугольное отверстие в конце него сияло голубым. Теперь я тоже что-то слышал, какой-то неясный белый шум, похожий на звук падающей воды.

Каул хлопнул в ладоши и издал радостный возглас.

— Клянусь Богом, мы уже близко!

Он ускакал по коридору в сильнейшем возбуждении, и мы, спотыкаясь, были вынуждены бежать за ним. Когда мы достигли выхода, окутавший нас свет стал таким невыносимо ярким, что все мы затормозили на бегу, слишком ослепленные, чтобы видеть, куда идти.

Эмма погасила свой огонь. Здесь в нем не было нужды. Щурясь сквозь пальцы, я понемногу смог разглядеть это место. Купающаяся в волнообразных завесах полупрозрачного голубого света перед нами предстала самая огромная пещера, которую я когда-либо видел — громадное круглое помещение похожее на пчелиный улей, футов сто в поперечнике внизу, но сходящееся в одной точке наверху, нескольким этажами выше. Кристаллы льда сверкали на каждой поверхности, в каждый нише и на каждом сосуде, каковых были тысячи. Они забирались на невообразимую высоту, гирляндами украшая стены.

Несмотря на мороз, здесь текла вода: она била из крана в форме головы сокола и падала в маленький желоб, который опоясывал комнату у самого основания стен и впадал в неглубокий бассейн, окруженный кольцом из гладких черных камней в дальнем конце зала. Вода и была источником того самого небесного сияния пещеры. Так же как и жидкость внутри сосудов с душами она светилась призрачным голубым светом, и он пульсировал равномерными кругами, становясь то темнее, то ярче, как будто дышал. Это все могло показаться странно умиротворяющим, словно мы находились в каком-то северном спа-салоне, если бы не отчетливый и звучащий совсем по-человечески стон, различимый за приятным бормотанием воды. Это был тот самый стон, который мы слышали снаружи, тот, что я принял за свистящий в дверных проемах ветер. Но здесь не было ни ветра, ни даже самой возможности услышать ветер. Это было что-то иное.

Бентам, хромая, вошел в пещеру следом за нами, тяжело дыша и прикрывая глаза, а Каул направился прямо в центр зала.

— ПОБЕДА!!! — вскричал он, явно наслаждаясь тем, как его голос отражается от вздымающихся стен. — Вот оно! Наша сокровищница! Наш тронный зал!

— Это великолепно, — слабым голосом произнес Бентам, шаркающей походкой направляясь к брату. — Теперь я понимаю, почему столь многие желали отдать свои жизни, сражаясь за это…

— Вы совершаете чудовищную ошибку, — возразила мисс Сапсан. — Вы не должны осквернять это священное место.

Каул театрально вздохнул:

— Тебе обязательно портить каждый момент своим учительским морализаторством? Или ты просто ревнуешь и оплакиваешь конец своего правления в качестве более одаренной сестры? «Посмотрите на меня, я могу летать, я могу создавать временные петли!» Да через поколение уже никто не вспомнит, что вообще существовало такое глупое существо как имбрина!

— Ты ошибаешься! — выкрикнула Эмма, больше не в состоянии держать язык за зубами. — Это вас двоих все позабудут!

Охранник Эммы собрался было ударить ее, но Каул приказал оставить ее в покое.

— Пусть говорит, — разрешил он. — Это может быть ее последняя возможность.

— Вообще-то, вас не забудут, — продолжила Эмма. — Мы напишем о вас новую главу в «Историях…». «Жадные братья» назовем мы ее. Или «Мерзкие гнусные предатели, которые получили по заслугам».

— Хмм, немного скучновато, — ответил Каул. — Думаю, мы назовем ее так: «Как великолепные братья победили предрассудки и стали полноправными Богами-Королями странного мира» или что-то в этом роде. И тебе повезло, что я сейчас в таком превосходном настроении, девочка.

Он переключил свое внимание на меня:

— Мальчик! Расскажи мне о сосудах, которые здесь есть, и не пропускай ни единой детали, даже самой мелкой.

Он потребовал от меня самого дотошного описания, которое я предоставил, зачитывая вслух десятки и десятки витиеватых рукописных надписей. «Если бы я только разговаривал на Древнем Странном», — подумал я, — «я бы мог соврать о том, что написано на них, возможно, обмануть Каула, подсунув ему душу, которая была бы слабая или глупая». Но я был идеальным автоматоном[19]: благословленный способностью и проклятый невежеством. Единственное, что я мог сделать, это отвлечь его внимание от большинства явно многообещающих сосудов.

Хотя в основном они были простыми и маленькими, некоторые сосуды все же были большими, богато украшенными и тяжелыми, в форме песочных часов, с ручками по бокам и с нарисованными перламутровыми крыльями. Было совершенно очевидно, что они содержали души могущественных и важных (ну или важничающих) странных. Больший размер их ниш, однако, выдавал их, и когда Каул заставил меня постучать по ним костяшками пальцев, они издали глубокий и низкий звон.

У меня больше не осталось трюков. Каул получит, что он хочет, и я ничего не смогу с этим поделать. Но тут он сделал то, что удивило всех. Что-то, что поначалу показалось неслыханной щедростью. Он повернулся к своим охранникам и спросил:

— Итак! Кто хочет стать первым?

Охранники в замешательстве посмотрели друг на друга.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Бентам, встревожено хромая к нему. — Разве это не должны быть только ты и я? Мы так долго работали…

— Не будь таким жадным, братец. Я ведь обещал им, что их преданность будет вознаграждена? — он снова посмотрел на охранников, скаля зубы, словно ведущий игрового телешоу. — Ну, кто из вас это будет?

Оба вскинули руки вверх.

— Я, сэр, я!

— Я хочу!

Каул ткнул пальцем в тварь, которая охраняла меня:

— Ты! — решил он. — Мне нравится твой энтузиазм. Иди сюда!

— Спасибо, сэр, спасибо!

Каул нацелил свой пистолет на меня, тем самым освобождая моего охранника от этой обязанности.

— Итак, какая из этих душ тебе по душе? — он вспомнил, где я назвал ему какие сосуды, и начал указывать на них. — Йет-Фару. Что-то связанное с водой, затоплением. Будет полезно, если ты когда-нибудь задумывался о жизни под водой. Волсенвирсенд. Я думаю, это что-то вроде похожего на кентавра получеловека, который управляет облаками. Бен, знакомо звучит?

Бентам что-то пробурчал в ответ, но Каул даже не слушал его.

— Стайл-хайд, вот еще хорошая. Металлическая кожа. Может быть полезна в бою, хотя, интересно, нужно ли смазывать себя…

— Сэр, надеюсь, вы не против, если я спрошу, — произнес охранник робко, — но что насчет урн побольше?

Каул погрозил пальцем:

— Мне нравятся люди с амбициями, но эти для меня и моего брата.

— Конечно, сэр, конечно, — поспешно ответил охранник. — Тогда… э-э… а какие будут еще?

— Я предложил тебе наилучшие варианты, — произнес Каул тоном, в котором послышалось предостережение. — Выбирай.

— Да, да, простите, сэр… — на лице охранника отразилось мучение. — Я выбираю… Йет-Фару.

— Отлично! — грянул Каул. — Мальчик, неси сосуд!

Я подошел к нише, на которую указал Каул, и вынул сосуд. Он был таким холодным, что я натянул на руку рукав куртки, как перчатку, но даже сквозь ткань казалось, что сосуд вытягивает все тепло, что еще оставалось в моем теле.

Охранник уставился на мою руку:

— Что мне с ним делать? — спросил он. — Принять как амброзию?

— Не уверен, — задумался Каул. — Как ты считаешь, брат?

— Я тоже не уверен, — ответил Бентам. — Об этом не упоминается ни в одном из древних текстов.

Каул почесал подбородок:

— Я думаю… да, думаю, тебе нужно принять его как амброзию.

Он кивнул, внезапно уверенный в себе:

— Да, именно так. Как амбро.

— Вы уверены? — переспросил охранник.

— Абсолютно на сто процентов уверен, — ответил Каул. — Не нервничай так. Ты войдешь в историю. Как первопроходец!

Охранник встретился со мной взглядом:

— Без фокусов, — сказал он.

— Без фокусов, — сказал я.

Я откупорил сосуд. Голубой свет засиял из него. Охранник обхватил своей рукой мою и, направляя ее, поднял сосуд над головой и запрокинул лицо.

Он издал длинный судорожный вздох.

— Ну, была не была, — пробормотал он и наклонил мою руку.

Жидкость потекла из сосуда вязким потоком. Едва она достигла его глаз, рука охранника сжала мою руку так сильно, что мне показалось, у меня сломаются пальцы. Я вывернулся и отпрыгнул назад, а сосуд упал на землю и разлетелся на куски.

Лицо охранника дымилось и синело. Крича, он упал на колени, его тело содрогалось, затем завалилось вперед. Когда его голова ударилась о землю, она разбилась как стекло. Осколки замороженного черепа брызнули мне под ноги. И затем он стал очень тихим, и очень-очень мертвым.

— О, мой Бог! — вскрикнул Бентам.

Каул поцокал языком, словно кто-то пролил бокал дорогого вина.

— Что ж, черт побери, — произнес он, — похоже, это все-таки не так, как принимать амброзию.

Его взгляд блуждал по залу.

— Ну что ж, тогда придется попробовать кому-нибудь еще…

— Я весьма занят, милорд! — воскликнул другой охранник, который направлял дуло автомата одновременно и на Эмму и на мисс Сапсан.

— Да, я вижу, что у тебя заняты руки, Джонс. Тогда возможно, кто-то из наших гостей? — он посмотрел на Эмму. — Девочка, сделай это для меня, и назначу тебя своим придворным шутом!

— Отправляйся к черту! — прорычала Эмма.

— Это можно устроить, — прорычал он в ответ.

Тут раздалось громкое шипение, голубой свет с одной стороны зала стал ярче, и все обернулись, чтобы посмотреть. Жидкость из разбитого сосуда капала в желоб у стены, и там где вода и голубая жидкость смешивались, начиналась реакция. Вода запузырилась и забурлила, сияя еще ярче, чем прежде.

Каул возликовал:

— Вы посмотрите! — возбужденно воскликнул он, покачиваясь на носках.

Быстрый поток в желобе нес сияющую пузырящуюся воду вдоль стен. Мы, поворачиваясь, следили за ним, пока он не достиг мелкого, обрамленного камнями бассейна в дальнем конце зала — и уже сам бассейн начал бурлить и светиться, столб яркого голубого света поднялся из него до самого потолка.

— Я знаю, что это! — произнес Бентам дрожащим голосом. — Это называется «купель душ». Древнее средства для вызова и общения с мертвыми.

Покачиваясь над поверхностью бассейна в колонне света, возник призрачный белый туман, он уплотнялся, постепенно принимая форму человека.

— Но если живой человек войдет в бассейн во время призыва…

— Он вберет в себя призываемый дух, — закончил за него Каул. — Я думаю, мы нашли ответ!

Дух безмолвно парил над водой. Он был одет в простую тунику, открывающую взгляду чешуйчатую кожу и плавник, выступающий у него из спины. То была душа Йет-Фару, человека-русалки, выбранная охранником. Столб света, видимо, был своего рода тюрьмой, из которой она не могла выбраться.

— Ну? — указал Бентам на бассейн. — Ты идешь?

— Меня не интересуют чужие объедки, — ответил Каул. — Я хочу вон тот.

Он указал на сосуд, которым я звонил для него ранее, самый большой из всех:

— Вылей его в воду, мальчик, — он нацелил пистолет мне в голову. — Сейчас же.

Я сделал, как он велел. Дотянувшись до ниши, которая была больше всех остальных, я взял урну за обе ручки и наклонил к себе, осторожно, чтобы она не плеснула и не уничтожила мое лицо.

Яркая голубая жидкость потекла по стене в желоб. Вода сошла с ума, шипя и пузырясь, свет, который она производила, был таким ярким, что мне пришлось зажмуриться. Пока жидкость из урны текла по желобу к бассейну с духом, мой взгляд метнулся к мисс Сапсан и Эмме. Это был наш последний шанс остановить Каула, и охранник остался всего один, но он не сводил глаз и своего автомата с женщин, а Каул все еще держал пистолет направленным точно мне в голову. Похоже, мы все еще были в их власти.

Жидкость из огромной урны достигла бассейна. Вода в бассейне запенилась и вздыбилась, словно какое-то морское чудище собиралось подняться на поверхность. Столб яркого света стал еще ярче, и дух Йет-Фару испарился бесследно.

Новое облако тумана начало сгущаться, гораздо больше того, которое оно заместило. Если оно и принимало образ человека, то это был гигант, в два раза выше любого из нас, его грудь была в два раза шире. Его руки были похожи на когтистые лапы, и они были подняты ладонями вверх, словно демонстрируя огромную и ужасную мощь.

Каул посмотрел на это создание и улыбнулся:

— А теперь, как говорится, мой выход.

Он залез в карман плаща свободной рукой, вытащил сложенный листок бумаги и встряхнул его, разворачивая.

— У меня просто есть пара слов, прежде чем я официально сменю социальный статус.

Бентам захромал к нему:

— Брат, я думаю, нам не стоит больше мешкать…

— Не могу поверить! — вскричал Каул. — Неужели никто не даст мне насладиться минутой славы?!

— Прислушайся! — прошипел Бентам.

Мы прислушались. Какое-то время я ничего не слышал, но затем издалека донесся высокий, резкий звук. Я увидел, как Эмма напряглась, а ее глаза расширились.

Каул нахмурился:

— Это что… собака?

Да! Собака! Это был собачий лай, далекий и рассыпающийся эхом.

— У странных с собой была собака, — напомнил Бентам. — И если она идет по нашему следу, сомневаюсь, что она одна.

Это могло означать только одно: наши друзья справились с охраной, и, ведомые Эддисоном, направляются к нам. Да! Та самая чертова кавалерия мчится! Но Каул был всего в шаге от того, чтобы заполучить свою силу, и кто знает, как далеко разносится эхо в пещерах. Они могут быть все еще в нескольких минутах от нас, и к тому времени будет уже слишком поздно.

— Что ж, — произнес Каул, — полагаю, моей реплике придется обождать.

Он затолкал бумажку обратно в карман. Казалось, он никуда особо не спешит, и это сводило Бентама с ума.

— Давай, Джек! Бери свой дух, потом я возьму свой!

Каул вздохнул:

— Да, что касается этого. Ты знаешь, я тут думал: я не уверен, что ты справишься со всей этой силой. Видишь ли, ты — слабоумный. Под этим я не подразумеваю, что ты глупый. Напротив, ты намного умнее меня! Но ты думаешь, как слабый человек. Твоя воля слаба. Недостаточно быть смышленым, знаешь ли. Нужно быть жестоким!

— Нет, брат! Не поступай так! — взмолился Бентам. — Я буду твоим номером два, твоим преданным помощником… Всем, кем ты только захочешь…

«Так тебе и надо», — подумал я. — «Давай, болтай дальше…»

— Это заискивание именно то, о чем я говорю, — произнес Каул, качая головой. — Как раз такого рода вещи и могут заставить передумать слабовольного человека, вроде тебя. Но я не восприимчив к эмоциональным мольбам.

— Нет, это все из мести, — заявил Бентам с горечью. — Как будто сломать мне ноги и поработить меня на годы было недостаточно.

— Тем не менее, было, — откликнулся Каул. — Я, и правда, был зол на тебя, за то, что ты превратил всех нас в пустóт, но иметь в своем распоряжении армию монстров оказалось довольно полезно. Но если уж быть честным, это даже не из-за твоего слабого характера. Это просто… просто я не состоялся как брат, полагаю. Альма вот тебе подтвердит. Я не люблю делиться.

— Тогда сделай это! — выплюнул Бентам. — Покончи с этим и убей меня!

— Я могу это сделать, — согласился Каул. — Но я думаю, будет эффективнее, если я убью… его.

И он нацелил пистолет мне в грудь и спустил курок.

* * *

Я почувствовал столкновение с пулей еще до того как услышал гром выстрела. Словно на меня обрушился огромный невидимый кулак. Меня сбило с ног и опрокинуло навзничь, и все вокруг стало абстрактным. Я смотрел в потолок, а мое зрение сузилось до размера булавочной головки. Кто-то кричал мое имя. Последовал еще один выстрел, и еще.

Снова крики.

Я смутно осознавал, что мое тело испытывает колоссальную боль. Что я умираю.

А затем Эмма и мисс Сапсан упали на колени возле меня, отчаянно крича. Охранника не было видно. Я не мог понять их слов, как будто мои уши были под водой. Они пытались сдвинуть меня, оттащить меня за плечи к двери, но мое тело было обмякшим и тяжелым. Затем раздался ураганный вой со стороны купели душ, и, несмотря на невыносимую боль, мне удалось повернуть голову и посмотреть туда.

Каул стоял почти по колено в воде, вытянув руки и запрокинув голову, в состоянии какого-то паралича, в то время как туман охватывал его, сливался с ним. Он проникал в каждое отверстие на его лице: щупальца тумана скользили в его горло, жгуты тумана, переплетаясь, поднимались к его ноздрям, облака тумана оседали в глаза и уши. А затем, в течение нескольких секунд, туман исчез, голубой свет, наполнявший пещеру, померк вполовину, словно Каул впитал часть его силы.

Я слышал, как кричит мисс Сапсан. Эмма схватила оружие одного из охранников и опустошила его в Каула. Он находился недалеко, и она могла точно прицелиться. Она наверняка попала в него, но Каул даже не дернулся. Вместо того чтобы упасть, он, похоже, делал обратное. Он рос. Он рос очень быстро, увеличившись вдвое в высоту и в ширину всего лишь за несколько секунд. Он издал животный вопль, когда его кожа лопнула и исцелилась снова, лопнула и исцелилась. Вскоре он превратился в гору сырого розового мяса и рваной одежды, его гигантские глаза сияли голубым электрическим светом, украденная душа заполнила, наконец, ту старую пустоту, что он носил внутри себя так долго. Самыми страшными были его руки. Они стали огромными, узловатыми штуками, толстыми и перекрученными, словно корни дерева, с десятью пальцами на каждой.

Эмма и мисс Сапсан снова попытались оттащить меня к двери, но теперь Каул шел за нами. Тяжело ступая, он вышел из бассейна и взревел пробирающим до костей голосом:

— АЛЬМА, А НУ ВЕРНИСЬ СЮДА!

Каул поднял свои ужасные руки. Какая-то невидимая сила оторвала мисс Сапсан и Эмму от меня. Они поднялись в воздух и зависли там, барахтаясь, в десяти футах над землей, пока Каул снова не перевернул руки ладонями вниз. Тут же, словно мячи, они шлепнулись обратно на землю.

— Я РАЗОТРУ ТЕБЯ МЕЖДУ ЗУБАМИ! — проревел Каул, направляясь через всю пещеру к ним. Каждый его шаг сотрясал землю.

Видимо от адреналина мои зрение и слух начали снова фокусироваться. Я не мог представить смертного приговора более жестокого, чем этот: провести свои последние мгновения, глядя, как женщин, которых я люблю, разрывает на части. Тут я услышал собачий лай, и до меня дошло что-то еще более ужасное: я также увижу, как умрут и мои друзья.

Эмма и мисс Сапсан побежали. У них не было выбора. Сейчас возвратиться за мной уже было невозможно.

Остальные начали вываливаться из коридора. Дети и имбрины, все вперемешку. Шэрон и сборщики виселиц с ними. Эддисон должно быть привел их сюда, как вел он их и сейчас, фонарь свисал из его пасти.

Они не имели ни малейшего представления, с кем столкнутся. Мне хотелось предупредить их, — «даже не пытайтесь сражаться, просто бегите». Но они бы не послушали меня. Они увидели это возвышающееся чудище и бросили против него все, что у них было. Сборщики швырнули свои молотки. Бронвин метнула кусок стены, который она принесла с собой, закрутившись и выпуская его, словно метатель ядра. У некоторых из детей было оружие, которое они забрали у тварей, и они палили из него в Каула. Имбрины превратились в птиц и атаковали его голову, клюя везде, где могли.

Ничего из этого не возымело над ним ни малейшего эффекта. Пули отскакивали от него. Кусок стены он отбил. Он поймал молотки своими гигантскими зубами и выплюнул их. Подобно рою мошкары имбрины, похоже, только раздражали его. А затем он раскинул свои руки, растопырил узловатые пальцы, которые будто маленькие отростки свисали с них, извиваясь, как живые лианы, и медленно свел ладони вместе. Как только он это сделал, всех круживших над ним имбрин отнесло прочь, и всех странных сплющило в один большой ком.

Он сложил ладони вместе и сжимал их снова и снова, как будто сминая лист бумаги. Имбрин и странных подняло с земли в шаре из перемешанных крыльев и конечностей. И вот остался только я (и Бентам… А где Бентам?), и я попытался подняться, встать и сделать что-нибудь, но смог только приподнять голову. Мой Бог, их стирало в порошок, их ужасные крики отражались эхом от стен. И я подумал, что это все, что в любой момент кровь брызнет из них, как сок из раздавленного фрукта, но тут одна из рук Каула взметнулась и начала махать у него перед лицом, словно отгоняя что-то.

Это были пчелы. Рой пчел Хью вылетел из шара, и теперь они целились Каулу в глаза и жалили его. Он издал прерывистый вой. Имбрины и странные упали на землю, шар развалился, и из него в разные стороны посыпались тела. Их не раздавило, слава Богу.

Мисс Сапсан в птичьем обличии, пронзительно крича и хлопая крыльями, тянула людей, ставя их на ноги и торопя в сторону коридора. Бегите, Бегите. Уходите!

Потом она полетела к Каулу. Он расправился с пчелами и снова разводил руки, собираясь сгрести их всех и размазать по стене. Прежде чем он смог это сделать, мисс Сапсан спикировала на него когтями вперед и пробороздила глубокие царапины у него на лице. Он развернулся, неуклюже замахнулся на нее и ударил так сильно, что она пролетела через зал, врезалась в стену и упала на пол, где осталась лежать неподвижно.

К тому времени как он снова повернулся, чтобы разделаться с остальными, они уже исчезли в коридоре. Каул протянул к ним ладонь, сжал в кулак и сгреб им к себе, но они, по-видимому, были дальше, чем хватало его силы телекинеза. Заревев от разочарования, он побежал за ними, плюхнулся на живот и попытался протиснуться в коридор следом за ними. Он как раз помещался там, хотя и с большим трудом.

И тогда я, наконец, увидел Бентама. Он скатился в желоб с водой, чтобы спрятаться, и теперь вылезал оттуда, промокший до нитки, но невредимый. Он согнулся, спиной ко мне, и возился с чем-то, что я не мог видеть.

Я почувствовал, что, кажется, возвращаюсь к жизни. Боль в груди стихала. Я попытался ради эксперимента пошевелить руками и обнаружил, что могу это сделать. Я скользнул ими по телу, по груди, ожидая найти пару отверстий и море крови. Но я был сухим. Вместо отверстий мои руки нащупали кусочек металла, расплющенный словно монетка. Я сгреб его руками и поднес ближе, чтобы рассмотреть.

Это была пуля. Она не прошила мое тело. Я не умирал. Пуля застряла в моем шарфе.

Шарфе, который связал для меня Гораций.

Он каким-то образом знал, что это случится, и сделал для меня этот шарф из шерсти странных овец. Спасибо тебе, Господи, за Горация…

Я увидел, как какая-то вспышка осветила комнату, и поднял голову, — я мог сделать только это, — и увидел Бентама, стоящего с горящими глазами, из которых били конусы раскаленного добела света. Он уронил что-то, и я услышал тихий звон стекла.

Он принял флакон амбро.

Я использовал всю свою силу и повернулся на бок, потом свернулся в клубок и начал понемногу садится. Бентам торопливо шел вдоль стен, глядя на сосуды и внимательно рассматривая каждый.

Словно он мог их видеть.

И тогда я понял, что он сделал, что он принял. Он хранил украденную душу моего дедушки все эти годы, и теперь воспользовался ею.

Он мог видеть сосуды. Он мог делать то же, что и я.

Я поднялся на колени. Уперся ладонями о землю. Подтянул одну ногу, оттолкнулся и начал вставать. Я вернулся. Восстал из мертвых.

К этому времени Каул уже ввинтился в коридор и был на середине его. Я слышал голоса моих друзей, доносящиеся эхом с другого конца. Они еще не убежали. Возможно, они отказались бросить мисс Сапсан (а может, и меня). Они все еще сражались.

Бентам уже бежал, так быстро как мог. Он высмотрел еще одну большую урну и направлялся прямо к ней. Я сделал несколько неуклюжих шагов к нему. Он добрался до урны и опрокинул ее. Голубая жидкость с шипением полилась в желоб и по кругу направилась в бассейн.

Он обернулся и увидел меня.

Он захромал к бассейну, а я захромал за ним. Жидкость из урны достигла бассейна. Вода начала беситься, и столб ослепляющего света ударил в потолок.

— КТО ВОРУЕТ МОИ ДУШИ?! — проревел Каул из коридора. Он начал, извиваясь как червяк, выползать обратно в зал.

Я свалил Бентама с ног (или свалился на него, если вы предпочитаете). Я был слабым и контуженным, а он — старым и поломанным, мы как раз стоили друг друга. Наш бой был недолгим, и когда стало очевидно, что я прижал его к стенке, он сдался.

— Послушай, — взмолился он. — Я должен сделать это. Я ваша единственная надежда.

— Заткнись! — выкрикнул я, пытаясь перехватить его руки, которыми он все еще отбивался. — Я не буду слушать твою ложь!

— Он убьет нас всех, если ты не отпустишь меня!

— Ты спятил?! Если я тебя отпущу, ты только поможешь ему! — я, наконец, перехватил его запястья. Он пытался что-то достать из кармана.

— Не помогу! — воскликнул он. — Я сделал так много ошибок… но я могу их исправить, если ты дашь мне помочь тебе.

— Помочь мне?

— Посмотри в моем кармане!

Каул медленно выползал, ревя что-то о его душах.

— Кармане жилета! — выкрикнул Бентам. — Там листок. Тот, что я всегда ношу с собой, на всякий случай.

Я выпустил одну его руку и залез к нему в карман. Я нашел там маленький сложенный листок бумаги и рывком развернул его.

— Что это? — спросил я. Он был написан на Древнем Странном, и я не мог прочесть его.

— Это рецепт. Покажи его имбринам. Они поймут, что делать.

Рука протянулась над моим плечом и выхватила листок у меня. Я резко развернулся и увидел мисс Сапсан, избитую, но в человеческом обличии.

Она пробежала глазами по бумаге. Ее взгляд метнулся к Бентаму:

— Ты уверен, что это сработает?

— Однажды это сработало, — ответил он, — и я не вижу причины, почему не может сработать снова. Да еще и с большим количеством имбрин…

— Отпусти его, — велела она мне.

Я был в шоке:

— Что?! Но он собирается…

Она положила руку мне на плечо:

— Я знаю.

— Он украл душу моего деда! Он принял ее… она в нем, прямо сейчас!

— Я знаю, Джейкоб, — она смотрела на меня сверху вниз, ее лицо было добрым, но твердым. — Все правда и даже хуже. И хорошо, что ты перехватил его. Но сейчас ты должен его отпустить.

Так что я выпустил его руку. Встал с помощью мисс Сапсан. Затем Бентам встал тоже, печальный, сгорбленный старик, со сверкающими черными каплями души моего дедушки, стекающими по его щекам. На какое-то мгновение мне показалось, что я вижу отблеск Эйба в его глазах — крохотную часть его души, сверкнувшую мне.

Бентам развернулся и побежал к колонне света и купели душ. Туман собрался в очертания гиганта, почти такого же огромного как Каул, только с крыльями. Если Бентам доберется до бассейна вовремя, у Каула будет достойный соперник.

Каул уже почти выбрался из коридора, и он обезумел от ярости.

— ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛ?! — заорал он. — Я УБЬЮ ТЕБЯ!!!

Мисс Сапсан толкнула меня на землю и легла рядом:

— Нет времени прятаться, — бросила она. — Притворись мертвым.

Бентам ввалился в бассейн, и немедленно туман начал впитываться в него. Каул, наконец, выкарабкался из коридора и, покачиваясь, тяжело поднялся на ноги и побежал к Бентаму. Нас едва не раздавило, когда его громадная нога обрушилась на землю совсем рядом с нашими головами. Но Каул добрался до бассейна слишком поздно, чтобы остановить брата от слияния с той старой могущественной душой, которая была в урне. Младший, слабый брат мисс Сапсан с невероятной скоростью вырастал в размерах, уже став вдвое выше себя прежнего.

Мы с мисс Сапсан помогли подняться друг другу. Позади нас Каул и Бентам сошлись в схватке со звуком разрывающихся бомб. Никому не требовалось говорить мне, что надо бежать.

Мы были уже на полпути в коридор, когда Эмма и Бронвин выскочили оттуда, чтобы встретить нас. Они схватили нас за руки и втащили в безопасное место быстрее, чем это смогли бы сделать наши избитые тела сами. Мы не разговаривали, времени не оставалось ни на что, кроме как бежать, и невозможно было кричать так, чтобы нас расслышали, — но лицо Эммы, светящееся удивлением и облегчением от того простого факта, что я жив, говорило само за себя.

Черный туннель поглотил нас. Мы добрались. Я оглянулся всего один раз, и мельком увидел разворачивающееся позади нас сражение. Сквозь облака пыли и тумана я увидел двух существ, огромных как дома, пытающихся убить друг друга: Каул держал Бентама одной шипастой рукой в удушающем захвате, кулаком другой выбивая ему глаза. Бентам, с головой как у насекомого, с тысячей запасных глаз, вгрызался в шею Каула длинными гибкими мандибулами и бил по нему огромными кожистыми крыльями. Они танцевали там, переплетясь конечностями, впечатывая друг друга в стены, пещера рушилась вокруг них, содержимое бессчетного числа разбивающихся сосудов с душами брызгами летало вокруг них подобно светящемуся дождю.

С этим образом моих будущих кошмаров, накрепко засевшим у меня в мозгу, я дал Эмме увлечь себя в темноту.

* * *

Мы обнаружили наших друзей в соседнем помещении, окутанных темнотой, их единственным источником света был постепенно угасающий фонарь, который держал в зубах Эддисон. Эмма зажгла огонь, и они увидели нас, спотыкающихся на бегу, потрепанных, но живых, и дружно завопили от радости. Я разглядел их при свете пламени и содрогнулся. Они сами были в ужасном виде, после того как их помял Каул, окровавленные, в синяках. Некоторые хромали с вывихнутыми или сломанными ногами.

Среди громоподобных звуков, доносящихся из пещеры, наступил момент затишья, и Эмма, наконец, смогла обнять меня.

— Я видела, как он в тебя выстрелил! Каким чудом ты остался жив?!

— Чудом, сотворенным шерстью странных овец и снами Горация! — ответил я и поцеловал Эмму, а потом бросился искать Горация в толпе. Когда я его нашел, то обнял так крепко, что его лакированные кожаные туфли оторвались от земли.

— Надеюсь, однажды я смогу отплатить тебе за это, — сообщил я, дергая себя за шарф.

— Я так рад, что это помогло! — сияя, ответил он.

Разрушения возобновились, грохот усилился до невообразимых пределов. Гора камней выкатилась из коридора на нас. Даже если Каул и Бентам не могли достать нас здесь, она все еще могли обрушить все это место нам на головы. Нужно выбираться из этой библиотеки. И из этой петли.

Мы побежали, волоча ноги и спотыкаясь, назад, тем же путем, которым пришли. Половина из нас была хромающей массой, остальная служила человеческими костылями. Эддисон вел нас с помощью своего нюха обратно по этому лабиринту. Звуки битвы Каула и Бентама как будто преследовали нас, становясь все громче, несмотря на то, что мы удалялись от них, так словно они росли. Насколько большими они могли стать и насколько сильными? Возможно, души из всех разбитых сосудов вылились в бассейн, напитав их, делая их еще более исполинскими.

Похоронит ли их под собой Библиотека душ? Станет ли их могилой, их тюрьмой? Или треснет как скорлупа и породит весь этот ужас на свет?

Мы достигли выхода из грота и вылетели опять в оранжевый дневной свет. Рокот позади нас стал постоянным, дрожь прокатывалась по холмам.

— Мы должны бежать дальше! — прокричала мисс Сапсан. — Скорее, к выходу из петли!

Мы были уже на полпути туда, и, спотыкаясь, бежали через поляну, когда земля под нами содрогнулась так яростно, что все повалились с ног. Я никогда в жизни лично не слышал извержение вулкана, но оно не могло бы прозвучать страшнее, чем громоподобный раскат, эхом пронесшийся над низкими холмами позади нас. Потрясенные, мы обернулись и увидели, как акры земли фонтаном взметнулись в воздух, а затем услышали, совершенно отчетливо, крики Бентама и Каула.

Они освободились из библиотеки. Они прорвались через потолок пещеры, через невообразимую толщу камня, к дневному свету.

— Мы не можем больше ждать! — прокричала мисс Сапсан. Она встала и подняла над головой смятую бумажку Бентама. — Сестры, пришло время закрыть эту петлю!

И тогда я понял, что он дал нам, и почему мисс Сапсан отпустила его. Рецепт, назвал он его. Он уже сработал один раз…

Это была та самая процедура, которую он обманом заставил выполнить Каула и его последователей много лет назад, в 1908. Та, что разрушила петлю, в которой они находились, вместо того, чтобы сбросить, как они рассчитывали, их внутренние часы. В этот раз разрушение будет намеренным. Только вот была одна проблема…

— Разве это не превратит их в пустóт? — спросила мисс Королек.

— Пустóты — не проблема, — откликнулся я, — но в последний раз, когда кто-то разрушал так петлю, разве это не вызвало взрыв такой силы, что пол-Сибири сровняло с землей?

— Имбрины, которых мой брат вынудил помочь ему, были молодыми и неопытными, — ответила мисс Сапсан. — Мы справимся лучше.

— Лучше бы нам справиться, — отозвалась мисс Королек.

За холмом выросло гигантское лицо, как будто второе солнце выглянуло из-за горизонта. Это был Каул, огромный как десять домов. Страшным трубным голосом, разнесшимся над холмами, он проревел:

— АЛЬМАААААААААА!

— Он идет за вами, мисс! — воскликнула Оливия. — Мы должны бежать в безопасное место!

— Через секунду, милая.

Мисс Сапсан отогнала всех странных детей (и Шэрона с кузенами) на приличное расстояние, затем собрала вокруг себя имбрин. Они выглядели, как какое-то мистическое тайное общество, готовящееся провести древний ритуал. Чем, я полагаю, они и были. Прочитав листок, мисс Сапсан произнесла:

— Согласно этому тексту, у нас будет только одна минута, чтобы покинуть петлю.

— Хватит ли нам этого? — спросила мисс Шилоклювка.

— Должно хватить, — ответила мисс Королек мрачно.

— Может нам нужно подойти ближе к выходу из петли, — предложила мисс Клёст, которая только совсем недавно пришла в себя.

— Нет времени, — ответила мисс Сапсан. — Мы должны…

Конец предложения потонул в далеком, но громоподобном крике Каула, его слова превратились в бессвязную абракадабру. Вероятно, его разум плавился, не выдерживая колоссального напряжения, вызванного ускоренным ростом. Его дыхание достигло нас через пару секунд после его голоса, зловонным желтым ветром, от которого сгустился воздух.

Бентама не было слышно уже несколько минут. Убил ли его Каул?

— Пожелайте вашим старшим удачи! — крикнула нам мисс Сапсан.

— Удачи!!! — крикнули мы все.

— Не взорвите нас! — добавил Енох.

Мисс Сапсан повернулась к своим сестрам. Двенадцать имбрин образовали тесный круг и взялись за руки. Мисс Сапсан заговорила на древнем языке странных людей. Остальные повторяли за ней в унисон, их голоса поднимались ввысь жутковатой ритмичной песней. Это продолжалось тридцать или около того секунд, время, за которое Каул начал выкарабкиваться из пещеры, валуны покатились с холмов там, где его огромные руки находили себе точки опоры.

— Что ж, все это очень занимательно, — подал голос Шэрон, — и вы все можете оставаться и смотреть, но я думаю, мы с кузенами пойдем.

Он направился прочь, но увидел, что тропа впереди разбегается в пяти направлениях, а твердая земля не сохранила ни одного нашего следа.

— Э… хмм, — пробормотал он, разворачиваясь, — никто случайно не запомнил дорогу?

— Вам придется подождать, — прорычал Эддисон. — Никто уйдет отсюда, пока это не сделают имбрины.

Наконец те разомкнули руки и разорвали круг.

— Это все? — спросила Эмма.

— Это все! — ответила мисс Сапсан, спеша к нам. — Давайте, все уходим. Нам не захочется быть здесь через сорок пять секунд!

Там где стояли имбрины, землю прорезала трещина, глина падала в быстро расширяющуюся воронку, из которой исходило громкое, почти механическое жужжание. Разрушение началось.

Невзирая на усталость, поломанные тела и заплетающиеся ноги, мы побежали, гонимые ужасом и жуткими апокалипсическими звуками… и гигантской разбухшей тенью, которая упала поперек нашего пути. Мы бежали по расползающейся земле, вниз по древним ступеням, крошащимся под нашими ногами, назад в первое строение, из которого мы вышли, задыхаясь от красной пыли от рассыпающихся стен, и, наконец, вбежали в проход, который вел обратно в башню Каула.

Мисс Сапсан гнала нас по нему, в то время как проход разрушался вокруг нас, и вот мы оказались на другой стороне. Я оглянулся и увидел, как в пещере за нашей спиной, гигантский кулак проломил ее крышу.

Мисс Сапсан закричала в отчаянии:

— Куда делась дверь?! Мы должны закрыть ее, или разрушение может выйти за пределы петли!

— Бронвин выбила ее! — проболтался Енох. — Она сломана!

Она добралась до нее первой, и для Бронвин выбить дверь оказалось быстрее, чем поворачивать ручку.

— Простите!!! — воскликнула она. — Я всех нас погубила???

Дрожь петли начала распространяться на башню. Она покачнулась, и нас разметало от одной стены к другой.

— Нет, если мы покинем башню, — ответила мисс Сапсан.

— Мы слишком высоко! — прокричала мисс Королек. — Мы ни за что не успеем добраться до низа вовремя!

— Над нами есть открытая площадка, — сообщил я. Хотя я и сам не знал, почему сказал это, поскольку прыгнуть навстречу смерти было ничуть не лучше, чем оказаться раздавленными обрушившейся башней.

— Да!!! — крикнула Оливия. — Мы прыгнем!

— Ни в коем случае! — возразила мисс Королек. — С нами-то, с имбринами, ничего не случиться, но вы, дети…

— Я могу понести нас! — заявила Оливия. — У меня хватить сил!

— Ни за что! — воскликнул Енох. — Ты крошечная, а нас слишком много!

Башня пугающе закачалась. С потолка посыпалась плитка, а по полу пошли трещины.

— Ну и ладно! — крикнула Оливия. — Вот и оставайся!

Она направилась наверх. Нам хватило всего одного мгновения, и еще одного колебания башни, чтобы решить, что Оливия была нашей последней надеждой.

Наши жизни были в тонких ручках самого маленького члена нашей команды. Птица, помоги нам.

Мы побежали вверх по наклонному коридору и выбежали на открытый воздух, в угасающий день. Под нами раскинулся Акр Дьявола: территория крепости с ее белыми стенами, туманный провал и его полый мост с пустóтой, черные угли Дымящейся улицы и тесно стоящие жилища за ней, а позади всего этого — Канава, змеившаяся по границе петли, будто ободок накипи. Что бы ни случилось дальше, выживем мы или погибнем, я, по крайней мере, был рад, что смотрю на это место в последний раз.

Мы бросились животами на перила, опоясывающие площадку. Эмма сжала мою руку:

— Не смотри вниз, ага?

Одна за другой имбрины превратились в птиц и расселись на перилах, готовые помочь всем, чем смогут. Оливия ухватилась за перила обеими руками и выскользнула из туфель. Ее ноги взлетели вверх, и она встала в стойку на руках, пятками в небо.

— Бронвин, хватай мои ноги! — крикнула она. — Мы сделаем цепь. Эмма схватит ноги Бронвин, а Джейкоб — ноги Эммы, Хью — ноги Джейкоба, а Гораций — ноги Хью…

— Моя левая нога ранена! — воскликнул Хью.

— Тогда Гораций схватит тебя за правую! — заявила Оливия.

— Это безумие! — возразил Шэрон. — Мы получимся слишком тяжелыми!

Оливия начала было спорить, но внезапная вибрация встряхнула башню так сильно, что всем нам пришлось вцепиться в перила, чтобы нас не сбросило с площадки.

Итак, Оливия или ничего.

— Вы поняли идею! — крикнула мисс Сапсан. — Делайте, как говорит Оливия, и самое главное, не отпускаете, пока мы не достигнем земли!

Маленькая Оливия согнула колени и, брыкаясь, опустила одну ногу к Бронвин и протянула той. Бронвин взялась за ногу Оливии, потянулась и схватила вторую. Оливия отпустила перила и встала в руках Бронвин, толкая себя к небу, словно пловец в бассейне.

Бронвин оторвало от земли. Эмма быстро схватила ноги Бронвин, и ее подняло тоже, в то время как Оливия, вытянулась в струнку и, стиснув зубы, стремилась вверх изо всех сил. Затем наступила моя очередь, но Оливия, кажется, истратила всю подъемную силу. Она напрягалась и стонала, гребя по-собачьи по направлению к небу, но у нее не хватало сил. Тогда мисс Сапсан превратилась в птицу, взмыла в воздух, вцепилась когтями в платье Оливии и стала поднимать ее.

Мои ноги оторвались от земли. Хью схватил мои ноги, а за ним Гораций — его, а Енох — его, и так далее, пока даже Перплексус и Эддисон, и Шэрон со своими кузенами не присоединились к нам. Мы растянулись в воздухе подобно причудливому раскачивающемуся воздушному змею. Миллард был его невидимым хвостом. Имбрины поменьше вцепились тут и там в нашу одежду и яростно махали крыльями, добавляя нам всю подъемную силу, которую могли.

Последний из нас только-только оторвался от площадки, когда все здание начало рассыпаться. Я посмотрел вниз и увидел, как оно падает. Это происходило быстро, обрушиваясь внутрь себя, его верхняя часть, казалось, сжималась, словно ее засасывало в разрушающуюся петлю. После этого обрушилось и все остальное: оставшиеся ярусы накренились и переломились посередине, осев на землю огромным облаком пыли и мусора со звуком, словно миллион кирпичей высыпали в карьер. К этому времени силы начали покидать мисс Сапсан, и мы медленно стали падать на землю, имбрины изо всех сил тянули нас в сторону, подальше от обломков, стараясь обеспечить нам мягкую посадку.

Мы опустились на двор крепости. Миллард первым, за ним все остальные, и, наконец, Оливия, которая выбилась из сил настолько, что приземлилась на спину и так и осталась лежать, тяжело дыша, словно только что пробежала марафон. Мы окружили ее, радостно ликуя и аплодируя ей.

Ее глаза расширились, и она указала вверх:

— Смотрите!

Высоко в воздухе, там, где только что была верхушка башни, вращался маленький водоворот из сверкающего серебра, будто маленький ураган. Это было все, что осталось от разрушенной петли. Мы зачарованно следили за ним, пока он сжимался, вращаясь все быстрее и быстрее. Когда она стал таким маленьким, что его перестало быть видно, из него донесся звук похожий на сверхзвуковой удар от самолета:

«АЛЬМААААААААА…»

И водоворот мигнул и погас, забирая голос Каула с собой.

Глава Десятая

После того как разрушилась петля, и упала башня, нам не позволили стоять потрясенными и глазеть. По крайней мере, стоять слишком долго. Хотя, казалось, самые страшные опасности были уже позади, и большинство наших врагов пали или были схвачены, повсюду царил хаос, и было полно работы. Несмотря на смертельную усталость, синяки и вывихи, имбрины принялись делать то, что имбрины умеют делать лучше всего — наводить порядок. Они приняли людское обличие и взяли все в свои руки. Территорию крепости обыскали на наличие спрятавшихся тварей. Две сдались сразу, а Эддисон обнаружил еще одну — жалкого вида женщину, прятавшуюся в какой-то яме.

Она вылезла с поднятыми руками, моля о пощаде. Кузенов Шэрона наняли сооружать временную тюрьму, чтобы поместить туда нашу маленькую, но разрастающуюся группу заключенных, и они охотно взялись за дело, распевая в такт стуку молотков. Мисс Сапсан и мисс Шилоклювка допросили Шэрона, но уже после нескольких минут они удовлетворились его ответами, поняв, что он был всего лишь наемником, а не тайным агентом и не предателем. Шэрон, похоже, был также шокирован предательством Бентама, как и остальные.

В течение короткого времени тюрьмы и лаборатории тварей были опустошены, а их жуткие машины уничтожены. Объекты их ужасных экспериментов были выведены наружу и окружены всяческой заботой. Еще десятки были освобождены из другого тюремного блока. Они появились из подземного сооружения, где их содержали, худые и оборванные. Кое-кто бродил в прострации, и их приходилось собирать в одну кучку и присматривать за ними, чтобы они не ушли и не потерялись. Некоторых так переполняла признательность, что они никак не могли перестать благодарить нас. Одна маленькая девочка провела полчаса, ходя от одного странного к другому и заставая нас врасплох объятьями. «Вы даже не знаете, что вы для нас сделали, — продолжала повторять она, — „Вы даже не знаете, что вы сделали“».

Это все не могло не тронуть, и пока мы утешали их, как могли, нас окружали всхлипы и вздохи. Я даже представить не мог, через что пришлось пройти моим друзьям, и уж тем более тем, кто провел в заточении у Каула недели или месяцы. По сравнению с этим все мои синяки и травмы казались ерундой.

Из всех спасенных странных мне наиболее запомнились трое братьев. Они, казалось, были полностью здоровы, но были так шокированы тем, что им пришлось пережить, что даже не разговаривали. При первой возможности они отделились от толпы, нашли себе какой-то обломок и устроились на нем, глядя вокруг пустыми глазами. Старший брат, раскинув руки, обнимал младших. Как будто они не могли соотнести происходящее вокруг с тем адом, что они уже привыкли считать за реальность.

Эмма и я подошли туда, где они сидели.

— Вы в безопасности, — сказала она им ласково.

Они посмотрели на нее так, словно не понимали значения этого слова.

Енох увидел, как мы с ними разговариваем, и подошел вместе с Бронвин. Она тащила с собой полубесчувственную тварь — одетого в белый халат сотрудника лаборатории со связанными руками. Мальчики отшатнулись.

— Он больше не сможет обидеть вас, — обратилась к ним Бронвин. — Никто из них больше не сможет.

— Может быть нам оставить его с вами ненадолго, — предложил Енох с дьявольской ухмылкой. — Спорю, вам есть что обсудить.

Мужчина подняла голову. Когда он увидел мальчиков, его потемневшие от синяков глаза расширились.

— Перестань, — бросил я. — Не мучай их.

Руки самого младшего мальчика сжались в кулаки, и он собрался было встать, но старший брат удержал его и прошептал что-то на ухо. Мальчик закрыл глаза и кивнул, словно отказываясь от некоей мысли, а затем засунул кулаки подмышки.

— Нет, спасибо, — вежливо произнес он, растягивая звуки на южный манер.

— Пойдемте, — произнес я, и мы оставили их в покое, а Бронвин потащила тварь за собой дальше.

* * *

Мы кружили по двору, ожидая инструкций от имбрин. Все-таки было облегчением, наконец не быть тем, кто все решает. Мы чувствовали себя одновременно и выдохшимися и полными энергии, уставшими сверх меры и взбудораженными тем сумасшедшим осознанием того, что мы выжили.

То тут, то там случались спонтанные взрывы смеха, веселья, песен. Миллард и Бронвин пустились в пляс по выгоревшей земле. Оливия и Клэр повисли на мисс Сапсан, и она носила их на руках, пока суетилась вокруг, проверяя все ли в порядке. Гораций постоянно щипал себя, чтобы еще раз удостовериться, что это не один из его снов, какое-нибудь прекрасное будущее, которое еще не наступило. Хью бродил в одиночестве, без сомнения, скучая по Фионе, чье отсутствие оставило дыру в каждом из нас. Миллард все беспокоился о своем кумире Перплексусе, чье ускоренное старение прекратилось, когда он попал в Абатон, и, что странно, еще не возобновилось. Но оно начнется, заверил нас Миллард, и теперь, когда башня Каула уничтожена, было неясно, как Перплексус сможет попасть в свою старую петлю. (Был еще Панпитликум Бентама, но которая из сотен дверей правильная?)

И потом еще оставался вопрос, касающийся Эммы и меня. Мы не отходили друг от друга ни на шаг, и вместе с тем, едва ли перебросились и парой слов. Я думаю, мы боялись разговаривать друг с другом, из-за того, что нам придется друг другу сказать.

Что будет дальше? Что станет с нами? Я знал, Эмма не сможет покинуть странный мир. Ей придется всю оставшуюся жизнь жить внутри петли, будь то Акр Дьявола или какое-нибудь другое, лучшее место. Но я был волен уйти. У меня были дом и семья, которые ждали меня. Жизнь, или хотя бы бледное подобие таковой. Но здесь у меня тоже была семья. И была Эмма. И тот новый Джейкоб, которым я стал, и все еще становился. Выживет ли он там, во Флориде?

Мне нужно было это все. Обе семьи, оба Джейкоба. Вся Эмма. Я знал, что мне нужно выбирать, и я боялся, что разорвусь надвое.

Это было слишком много, больше, с чем я готов был столкнуться сразу после всех испытаний, через которые мы только что прошли. Мне требовалось еще несколько часов, дней, чтобы решиться. Так что Эмма и я стояли плечом к плечу и смотрели в разные стороны, готовые схватиться за любое дело, которые имбрины поручали нам.

Имбрины, сверхзаботливые по природе, решили, что с нас достаточно. Мы нуждались в отдыхе, и, кроме того, оставались дела, как они сказали, участие в которых — не дело странных детей. Когда обрушилась башня, она погребла под собой небольшое здание внизу, но они не хотели, чтобы мы обследовали завалы на предмет выживших. Где-то на территории оставались еще сосуды с амбро, и их необходимо было найти, и они не хотели, чтобы мы к ним приближались. Мне стало любопытно, что они станут делать с ними, и могут ли эти украденные души снова воссоединиться со своими владельцами.

Я подумал о том пузырьке с душой моего дедушки. Я почувствовал себя так мерзко, когда Бентам воспользовался ею… И все же, если бы он не сделал этого, мы бы никогда не смогли покинуть Библиотеку душ. Так что, в итоге, на самом деле, это душа моего дедушки спасла нас. Меня утешала мысль о том, что она, по крайней мере, не пропала даром.

За территорией крепости тоже оставалось еще много работы. В Порочном переулке и повсюду в Акре Дьявола необходимо было освободить порабощенных странных детей, и имбрины настояли на том, что сделать это должны именно они вместе с несколькими взрослыми странными. Когда это случится, они не встретят сопротивления: рабовладельцы и остальные отступники бежали из Акра, как только пали твари. Детей соберут и отправят в безопасный дом. Предателей выследят и отдадут в руки правосудия. Ничего из этого нас не касалось, как нам сказали. Прямо сейчас мы нуждались в месте, где мы могли бы восстановить силы, а также оперативной базе, с которой можно было бы начать восстановление странного мира, и никто из нас не желал оставаться в пропитанной страхом крепости тварей дольше необходимого.

Я предложил дом Бентама. Там было полно места, кроватей, различных удобств, живущий в доме доктор и Панпитликум (который, кто его знает, возможно, для чего-нибудь да пригодится). Мы выдвинулись, как только начало темнеть, заполнив один из грузовиков тварей теми, кто не мог ходить, остальные шагали рядом с ним. Мы покинули крепость с небольшой помощью пустóты из моста, который сначала поднял и перенес через провал грузовик, а затем и всех остальных группами по три человека. Некоторые из детей испугались пустóты, и их пришлось уговаривать, другие не могли дождаться своей очереди и просили прокатить их еще, как только оказались на другой стороне. Я побаловал их. Мой контроль над пустóтами стал моей второй природой, что приносило удовлетворение, хотя и вызывало смешанные чувства. Теперь, когда почти все пустóты вымерли, моя способность потеряла свою актуальность, по крайней мере, такое ее проявление. Но я не жаловался. Я не особо переживал, что не стану обладателем впечатляющей силы; теперь это был просто фокус для вечеринок. И я был бы гораздо счастливее, если бы никаких пустóт вообще не существовало.

Мы шествовали через Акр Дьявола медленной процессий, те, кто шли пешком, окружили грузовик, словно платформу на параде, остальные ехали на бампере и на крыше. Это походило на круг почета, и странные Акра Дьявола высыпали из своих домов и лачуг, чтобы посмотреть на нас. Они видели, как рухнула башня. Они знали, что положение вещей изменилось. Многие хлопали в ладоши. Кое-кто салютовал нам. Другие прятались в тени, стыдясь той роли, которую они сыграли.

Когда мы прибыли к дому Бентама, Матушка Пыль и Рейнальдо встретили нас на пороге. Нас тепло приветствовали и сообщили, что дом в нашем полном распоряжении. Матушка Пыль немедленно взяла на себя заботу о раненых, показывая им кровати, устраивая их со всеми удобствами и натирая их пылью. Она предложила вначале залечить мои синяки и раны от укуса пустóты, что были у меня по всему туловищу, но я сказал ей, что это может подождать. Остальные были в худшем положении.

Я рассказал ей, как я использовал ее палец. Как он спас мою жизнь и жизни всех остальных. Она лишь отмахнулась и вернулась к работе.

Я не отставал:

— Вы заслужили медаль, — заявил я. — Я не знаю, положено ли у странных давать медали, но если да, я прослежу, чтобы вы ее получили.

Это, похоже, ее несколько ошеломило, она судорожно всхлипнула и поспешила прочь.

— Я что-то не то сказал? — спросил я у Рейнальдо.

— Не знаю, — ответил он озадаченно и пошел за ней.

Ним бесцельно бродил по дому в трансе, не в состоянии поверить, что наделал Бентам.

— Здесь какая-то ошибка, — продолжал повторять он, — мистер Бентам никогда бы вот так не предал нас.

— Да хватит уже! — прикрикнула на него Эмма. — Твой босс был тем еще мерзавцем.

Правда имела немного больше нюансов, подумал я, но то, что я буду приводить аргументы в пользу многогранности моральных качеств Бентама, не сделает меня жутко популярным. Бентам был не обязан отдавать рецепт или вступать в схватку со своим чудовищным братом. Он сделал выбор. В конце концов, он проклял себя, чтобы спасти всех остальных.

— Ему просто нужно время, — сказал Шэрон про Нима. — Слишком много нужно переварить. Бентам одурачил многих из нас.

— Даже тебя? — спросил я.

— Меня в особенности.

Он передернул плечами и покачал головой. Он выглядел запутавшимся и печальным.

— Он снял меня с амброзии, избавил меня от зависимости, спас мне жизнь. В нем было что-то хорошее. Полагаю, из-за этого я не замечал всего остального.

— У него должно было быть хоть одно доверенное лицо, — заметила Эмма, — Ну, вы знаете, приспешник. «Игорь».

— Его ассистент! — воскликнул я. — Кто-нибудь видел его?

Никто не видел. Мы обыскали весь дом, но угрюмый подручный Бентама исчез. Мисс Сапсан собрала всех вместе и попросила Эмму подробно описать его, на случай, если тот вернется.

— Его следует считать опасным, — заявила она. — Если вы его увидите, не вмешивайтесь. Бегите и скажите имбрине.

— Скажите имбрине, — пробормотал Енох. — Неужели она не понимает, что это мы спасли их?

Мисс Сапсан услышала его.

— Да, Енох. Вы были великолепны, все вы. И вы заметно выросли. Но даже у взрослых есть старшие, которые знают лучше.

— Да, мисс, — ответил он пристыжено.

Позже я спросил у мисс Сапсан, как она думает, Бентам планировал свое предательство с самого начала?

— Мой брат в первую очередь был оппортунистом, — ответила она. — Я думаю, какая-то часть его хотела поступить правильно, и когда он помогал вам с мисс Блум, он делал это искренне. Но вместе с этим он готовился предать нас, в случае, если это окажется выгодным для него. И когда я сказала ему, куда он может засунуть свою выгоду, он решил, что этот случай настал.

— Это не ваша вина, мисс С, — откликнулась Эмма. — После того, что он сделал с Эйбом, я бы не простила его тоже.

— И все же я могла бы быть добрее, — она нахмурилась, ее взгляд блуждал. — Отношения между братьями и сестрами подчас бывают сложными. Иногда я задаюсь вопросом, могли ли мои собственные действия как-то повлиять на те пути, что выбрали мои братья? Могла ли я быть для них лучшей сестрой? Возможно, что как юная имбрина, я была слишком сосредоточена на себе.

Я возразил было:

— Мисс Сапсан, это…, — но остановил себя от использования слова «абсурд», потому что у меня никогда не было брата или сестры, так что возможно это и не было.

* * *

Позже мы отвели мисс Сапсан и еще несколько имбрин в подвал, чтобы показать им центральную часть Панпитликума. Я чувствовал своего пустóту внутри батарейного отсека, он был слаб, но жив. Мне стало ужасно жаль его, и я спросил, можем ли мы его вынуть, но мисс Сапсан сказала, что пока необходимо, чтобы машина работала. Наличие под одной крышей такого количества доступных петель позволит быстро разнести весть о нашей победе по всему странному миру, оценить ущерб, нанесенный тварями, и начать восстановление.

— Я надеюсь, вы понимаете, мистер Портман, — подытожила она.

— Понимаю…

— Джейкоб питает слабость к этой пустóте, — вставила Эмма.

— Ну…, — слегка смутившись, пробормотал я, — он был моим первым.

Мисс Сапсан странно посмотрела на меня, но сказала, что сделает все возможное.

Раны от укусов стало невозможно дальше игнорировать, так что мы с Эммой встали в очередь к Матушке Пыль, которая тянулась от импровизированной клиники на кухне по всему коридору. Было удивительно наблюдать, как человек за человеком, хромая, заходили внутрь, избитые и покрытые синяками, баюкая сломанный палец, или слегка контуженые, или, как в случае с мисс Шилоклювкой — с застрявшей в плече пулей из антикварного пистолета Каула, и уже буквально через пару минут они бодро выходили оттуда здоровее прежнего. На самом деле они выглядели настолько хорошо, что мисс Сапсан отвела в сторонку Рейнальдо и попросила его напомнить Матушке Пыль, что ее ресурс не возобновляем, и чтобы она не расходовала себя на легкие ранения, которые прекрасно заживут и сами по себе.

— Я и сам пытался сказать ей это, — ответил он, — но она — перфекционист. Она не желает даже слушать меня.

Так что мисс Сапсан пошла на кухню, чтобы лично поговорить с ней. Она вышла оттуда через пять минут, выглядя слегка сконфуженной; несколько порезов, что были на ее лице, исчезли бесследно, а ее рука, которую она не могла опустить прямо с тех пор, как Каул швырнул ее о стену в той пещере, свободно раскачивалась на своем месте.

— Что за упрямая женщина! — объявила она.

Когда подошла моя очередь, я чуть было не отказался от лечения — на ее целой руке остались только большой и указательный пальцы. Но едва она взглянула на кривой, покрытый запекшейся кровью след от укуса на моем животе, то чуть ли не силой погнала меня к койке, которую они поставили возле раковины. В рану попала инфекция, сказала она мне через Рейнальдо. На зубах пустóт полно опасных бактерий, и без лечения я серьезно заболею. Так что я уступил. Матушка Пыль нанесла свой порошок на мое туловище, и через несколько минут я почувствовал заметное улучшение.

Прежде чем уйти я снова рассказал ей, как много значила ее жертва, и как та ее частица, что она дала мне, спасла нас.

— Честно, без того пальца я бы никогда не смог…

Она отвернулась, как только я начал говорить, словно слова благодарности жгли ей уши.

Рейнальдо поспешил выпроводить меня:

— Прошу прощения, у Матушки Пыль еще много пациентов.

Эмма встретилась со мной в коридоре.

— Ты выглядишь прекрасно! — воскликнула она. — Хвала птицам, а то я уже начала волноваться за тот укус…

— Не забудь рассказать ей про свои уши, — напомнил я.

— Что?

— Твои уши, — повторил я громче, указывая на них.

У Эммы не переставало звенеть в ушах, с тех пор как мы покинули библиотеку. Из-за того, что ей пришлось поддерживать руками огонь, чтобы освещать нам путь, пока мы убегали, она не могла заблокировать тот ужасный грохот, который в буквальном смысле был оглушающим.

— Только не упоминай про палец.

— Про что?

— Палец! — повторил я, выставив свой палец. — Он ее сильно задевает, извиняюсь за каламбур…

— Почему?

Я пожал плечами:

— Понятия не имею.

Эмма зашла в кухню. Три минуты спустя она вышла, щелкая пальцами возле ушей.

— Потрясающе! — воскликнула она. — Слышно просто отлично!

— Слава богу, — откликнулся я. — Орать не очень то весело.

— Ага. А я упомянула про палец, кстати.

— Что?! Зачем?

— Из любопытства.

— И?

— У нее задрожали руки. Она пробормотала что-то, что Рейнальдо не стал переводить, и он практически выгнал меня вон.

Мы, наверное, продолжали бы обсуждать эту тему и дальше, если бы не были такими уставшими и голодными, и если бы в этот момент наши ноздри не защекотал запах еды.

— Все к столу! — крикнула в коридор мисс Королек, и разговор был отложен.

* * *

Когда наступила ночь, мы собрались на ужин в библиотеке Бентама — единственной комнате, которая была достаточно большой чтобы комфортно вместить всех нас. Там был разожжен камин и расставлен ужин, из еды, подаренной благодарными местными жителями: здесь были и жареный цыпленок и картофель, и дичь, и рыба (от которой я на всякий случай воздержался, поскольку она, скорее всего, была выловлена в Канаве). Мы ели и болтали, и пересказывали наши приключения за последние несколько дней. Мисс Сапсан слышала лишь немного о нашем путешествии из Кэрнхолма в Лондон, и по разбомбленному Лондону в поисках мисс Королек, и хотела знать все до последней детали. Она была великолепным слушателем, всегда смеялась в забавных местах и испуганно ахала к нашему удовольствию на наших красочных описаниях драматичных моментов.

— И потом бомба упала прямо на пустóту и разнесла ее на мелкие кусочки! — выкрикнула Оливия, выпрыгивая из своего кресла, пока живо пересказывала этот момент. — Но на нас были странные свитера мисс Королек, и поэтому осколки не убили нас!

— Боже мой! — ахнула мисс Сапсан. — Вот уж действительно повезло!

Когда наши рассказы были окончены, мисс Сапсан сидела безмолвно какое-то время, изучая нас со смешанным выражением грусти и изумления.

— Я очень, очень горжусь вами, — произнесла она, — и очень сожалею обо всем том, что случилось. Я даже не могу вам сказать, как бы мне хотелось, чтобы это я была там с вами, а не мой коварный брат.

Мы почтили минутой молчания Фиону. Она не умерла, настаивал Хью, а просто заблудилась. Деревья смягчили ее падение, сказал он, и она, возможно, бродит по лесу где-нибудь неподалеку от зверинца мисс Королек. Или ударилась головой, пока летела, и забыла, откуда она пришла. Или спряталась…

Он оглядел нас с надеждой во взгляде, но мы отводили глаза.

— Она еще объявится, — утешила его Бронвин.

— Не вселяй в него ложную надежду, — возразил Енох. — Это жестоко.

— Что ты знаешь о жестокости, — откликнулась Бронвин презрительно.

— Давайте сменим тему, — вмешался Гораций. — Я хочу узнать, как пес спас Джейкоба и Эмму в подземке.

Эддисон бодро запрыгнул на стол и начал рассказ, но он приукрасил историю таким количеством отступлений о своем героизме, что Эмме пришлось взять дело в свои руки. Вместе она и я рассказали им, как нашли путь в Акр Дьявола, и как с помощью Бентама мы спланировали и осуществили свое мини-вторжение к тварям. А затем они завалили меня вопросами — всем хотелось побольше узнать о пустóтах.

— Как ты научился их языку? — спросил Миллард.

— На что это похоже, когда ты управляешь ими? — спросил Хью. — Ты представляешь себя одним из них, как я с пчелами?

— Это щекотно? — спросила Бронвин.

— Тебе никогда не хотелось оставить себе одну как домашнее животное? — спросила Оливия.

Я отвечал, как мог, но чувствовал, что мне тяжело подбирать слова, так как мою связь с пустóтами было непросто описать, это как если бы вспоминать наутро приснившийся ночью сон. К тому же я постоянно отвлекался на мысль о разговоре, который мы с Эммой до сих пор откладывали. Когда я закончил, я встретился с Эммой взглядом и кивком указал на выход из комнаты. Мы поднялись и извинились. Пока мы шли к двери, я чувствовал, что все взгляды в комнате направлены на нас.

Мы нырнули в освещенную лампой гардеробную, заваленную пальто, шляпами и зонтами. Это было тесное и не очень-то удобное место, но оно было, по крайней мере, уединенное, такое, где мы могли поговорить, без риска быть прерванными или услышанными. Внезапно я почувствовал какой-то иррациональный ужас. Мне предстояло сделать трудный выбор, с которым я не был в полной мере готов столкнуться до этих пор.

Мы молчали какое-то время, глядя друг на друга. Обилие ткани так приглушило все звуки в комнате, что мне казалось, я слышу, как бьются наши сердца.

— Итак, — начала Эмма, потому что, конечно же, именно она начала бы первой. Эмма — всегда прямолинейна, и никогда не боится неловких моментов. — Ты останешься?

Я не знал, что я скажу, пока эти слова не покинули мой рот. Я действовал на автопилоте, без фильтра:

— Я должен увидеться с родителями.

Это была неоспоримая правда. Они были обижены и напуганы, и совершено не заслужили такого обращения, и я уже оставил их в подвешенном состоянии слишком надолго.

— Конечно, — ответила Эмма. — Я понимаю. Конечно ты должен.

Так и не заданный вопрос повис в воздухе. Увидеться с родителями — это только полумера, а не ответ. Я увижусь с ними, конечно. А потом что? Что я скажу им?

Я попытался представить, как я рассказываю родителям правду. В этом плане телефонный разговор, который состоялся между мной и отцом в подземке, был лишь прелюдией к грядущему аттракциону. Он спятил. Наш сын безумен. Или на наркотиках. Или не только на наркотиках.

Нет, правда не пойдет. Тогда что? Я увижусь с ними, заверю их, что я жив и здоров, сочиню историю о том, что просто отправился смотреть достопримечательности Лондона, а потом скажу им возвращаться домой без меня? Ха-ха. Они же устроят на меня охоту. Полицейские будут прятаться в кустах в месте нашей встречи. Люди в белых халатах с сетями по размеру Джейкоба. Мне придется убегать. Сказав им правду, я сделаю все только еще хуже. Увидеться с ними только для того, чтобы убежать снова, значит заставить их мучаться еще больше. Но сама мысль о том, что я никогда не увижу родителей, никогда не вернусь домой, не укладывалась у меня в голове. Потому что, если уж быть с собой совсем откровенным, как бы не было больно думать о том, чтобы покинуть Эмму и моих друзей, какая-то часть меня хотела вернуться домой. Мои родители и их мир олицетворяли собой возвращение к вменяемости и предсказуемости, к тому, к чему я стремился после всего этого безумия. Мне нужно было побыть нормальным какое-то время. Перевести дыхание. Всего лишь на время.

Я вернул свой долг странным и мисс Сапсан. Я стал одним из них. Но я был не только одним из них. Я также был сыном моих родителей, и какими бы несовершенными они не были, я скучал по ним. Скучал по дому. Я даже вроде как скучал по своей тупой, обычной жизни. Конечно же, я буду скучать по Эмме больше, чем по любой из этих вещей. Проблема была в том, что я хотел слишком многого. Я хотел обе жизни. Двойное гражданство. Быть странным и узнать все, что только можно узнать о странном мире, и быть с Эммой, и исследовать все петли, которые Бентам собрал в своем Панпитликуме. Но при этом делать и те глупые вещи, которые делают обычные подростки, пока я все еще могу сойти за такого. Получить водительские права. Подружиться с кем-то своего возраста. Закончить школу. Потом, когда мне исполнится восемнадцать, я буду волен идти куда хочу. Или когда хочу. Я смогу вернуться.

Вот в чем была правда, корень и суть всего этого: я не мог провести остаток своей жизни во временной петле. Я не хотел быть странным ребенком вечно. Но однажды, возможно, я смогу стать странным взрослым.

Может быть, если я буду очень осторожным, я найду способ иметь это все.

— Я не хочу идти, — произнес я, — но, думаю, мне, скорее всего, придется, ненадолго.

Выражение ее лица стало ровным.

— Тогда иди, — ответила она.

Меня это задело. Она даже не спросила, что значит «ненадолго».

— Я приеду в гости, — поспешил сказать я. — Я могу вернуться в любой момент.

Теоретически это было правдой: теперь, когда угрозы со стороны тварей больше не существовало, всегда будет, с птичьей помощью, к чему возвращаться. Но я с трудом мог представить, чтобы родители в ближайшее время подписались еще на одну поездку в Великобританию. Я лгал себе. Нам обоим. И Эмма знала это.

— Нет, — ответила она, — я не хочу этого.

Мое сердце ухнуло вниз.

— Что? — тихо спросил я. — Почему нет?

— Потому что так поступил Эйб. Каждые несколько лет он возвращался. И каждый раз он становился старше, а я оставалась прежней. А потом он встретил кого-то и женился…

— Я бы так не поступил, — отозвался я. — Я люблю тебя.

— Я знаю, — ответила она, отворачиваясь. — Он тоже любил.

— Но мы не так… с нами так не произойдет…, — я отчаянно искал подходящие слова, но мои мысли превратились в кашу.

— Но так будет. Ты знаешь, я бы пошла с тобой, если бы могла, но я не могу, я быстро состарюсь. Так что я просто буду ждать тебя. Застывшая в янтаре. Я не смогу так снова.

— Это не продлится долго! Всего пару лет. А потом я смогу отправиться, куда захочу. Я смогу пойти в какой-нибудь колледж. Может быть даже здесь, в Лондоне!

— Может быть, — откликнулась она. — Может быть. Но сейчас ты даешь обещания, которые не в состоянии будешь сдержать, и именно так влюбленным людям становится очень больно.

Мое сердце бешено колотилось. Я чувствовал себя отчаявшимся и жалким. К черту все! Я никогда больше не увижу родителей. Хорошо. Но я не могу потерять Эмму.

— Я не думал, что говорил, — произнес я. — Я не это имел в виду. Я остаюсь.

— Нет, я думаю, ты был честным, — ответила она. — Думаю, если ты останешься, то не будешь счастлив. И в итоге ты станешь винить в этом меня. А это будет самое худшее.

— Нет. Нет, я бы никогда…

Но я уже раскрыл свои карты, и теперь было слишком поздно менять их.

— Ты должен идти, — заявила она. — У тебя есть жизнь и семья. Не предполагалось, что это будет длиться вечно.

Я сел на пол, затем прислонился к стене из пальто и позволил им поглотить меня. На несколько секунд я представил, что ничего этого не происходит, что я не здесь, что весь мой мир состоит из шерсти, темноты и запаха нафталина. Когда я вынырнул снова, чтобы вдохнуть, Эмма сидела, скрестив ноги, на полу рядом со мной.

— Я тоже не хочу этого, — произнесла она. — Но я думаю, я понимаю, почему так должно быть. Тебе нужно восстановить свой мир. А мне — свой.

— Но он и мой теперь тоже, — возразил я.

— Это правда, — она раздумывала некоторое время, теребя подбородок. — Это правда, и я очень сильно надеюсь, что ты в самом деле вернешься, потому что ты стал частью нас, и наша семья уже не будет полной без тебя. Но когда ты это сделаешь, думаю, нам стоит быть просто друзьями.

Я размышлял над этим пару минут. Друзья. Это звучало так блекло и безжизненно.

— Я думаю это все же лучше, чем не разговаривать больше никогда.

— Согласна, — ответила она. — Не думаю, что вынесла бы такое.

Я подполз к ней и обнял за талию. Я подумал, что она, возможно, отстранится, но она так не сделала. Через какое-то время ее голова опустилась на мое плечо.

И мы сидели так еще долго-долго.

* * *

Когда мы с Эммой, наконец, покинули гардеробную, большинство уже спали. Камин в библиотеке прогорел до углей, на тарелках, доверху наполненных едой, остались одни объедки, эхо под высокими потолками разносило довольный храп и бормотание. Дети и имбрины лежали, закутавшись в одеяла, на диванах и кушетках, свернулись на ковре, хотя наверху было полно удобных спален. Едва не потеряв друг друга, они не готовы были пока расстаться, пусть даже и на одну ночь.

Я уйду утром. Теперь, когда я знал, что должно произойти между Эммой и мной, дальнейшее промедление будет лишь мучить нас. Прямо сейчас, однако, нам требовался сон. Сколько времени уже прошло с тех пор, как мы закрывали глаза больше чем на минуту или две? Я не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь чувствовал себя настолько измотанным.

Мы набросали в угол несколько подушек и заснули, обнимая друг друга. Это была наша последняя ночь вместе, и я прижался к ней, обхватив ее руками, так словно если я стисну ее в объятьях достаточно сильно, я смогу запечатлеть ее в своей сенсорной памяти. Как она ощущается, как пахнет. Как звучит ее дыхание, когда оно замедляется и становится ровным. Но сон быстро одолел меня, и, казалось, едва я закрыл глаза, как внезапно уже жмурился от яркого желтого дневного света, льющегося в комнату из высоких окон.

Все уже проснулись и бродили по комнате, разговаривая шепотом, чтобы не потревожить нас. Мы поспешно расплели конечности, смутившись из-за отсутствия уединенности, которая давала темнота. Прежде чем мы успели привести себя в порядок, в библиотеку впорхнула мисс Сапсан с кофейником, а следом за ней Ним с подносом кружек.

— Доброе утро всем! Я надеюсь, вы все хорошо отдохнули, потому что у нас много…

Мисс Сапсан увидела нас и остановилась на полуслове, ее брови поползли вверх.

Эмма спрятала лицо:

— О, нет…

От усталости и эмоций прошедшей ночи до меня не сразу дошло, что сон в одной постели с Эммой (даже если это было все, что мы делали) мог оскорбить викторианские чувства мисс Сапсан.

— Мистер Портман, на одно слово, — мисс Сапсан поставила кофейник и поманила меня пальцем.

Похоже, меня ожидает нагоняй. Я встал и расправил помятую одежду, мои щеки пылали. Мне было нисколечко не стыдно, но я не мог не почувствовать себя неловко.

— Пожелай мне удачи, — прошептал я Эмме.

— Не сознавайся ни в чем! — прошептала она в ответ.

Пока я шагал к двери, я слышал за спиной смешки, и кто-то напевал: «Тили-тили-тесто, жених и невеста…»

— Ох, Енох, вырасти уже! — вздохнула Бронвин. — Ты просто ревнуешь.

Я вышел вслед за мисс Сапсан в коридор.

— Ничего не было, — торопливо сообщил я, — просто чтобы вы знали.

— Уверена, что меня это не интересует, — отозвалась она. — Вы покидаете нас сегодня, верно?

— Откуда вы знаете?

— Я может быть, строго говоря, и старая женщина, однако я еще не выжила из ума. Я знаю, вы разрываетесь между вашими родителями и нами, вашим старым домом и новым… или тем, что от него осталось. Вы хотите достичь равновесия без необходимости выбирать ту или иную сторону, и ранить чувства людей, которых вы любите. Но это нелегко. И даже, добавлю я, невозможно. Все обстоит именно так?

— Ну… да. В общем-то, верно.

— И где вы остановились с мисс Блум?

— Мы друзья, — ответил я, это слово далось мне с трудом.

— И вас это не радует?

— Ну, да. Но я понимаю… думаю.

Она вскинула подбородок:

— Правда?

— Она защищает себя.

— И вас, — добавила мисс Сапсан.

— Вот этого я не догоняю.

— Вы очень молоды, Джейкоб. Есть много вещей, которые вы, скорее всего, не «догоняете».

— Не понимаю, причем здесь мой возраст.

— Да при всем!

Она рассмеялась резко и коротко. Но потом увидела, что я действительно не понимаю, и смягчилась немного.

— Мисс Блум родилась почти в начале прошлого века, — произнесла она. — Ее сердце старое и спокойное. Возможно вы переживаете, что она скоро найдет вам замену, что какой-нибудь странный Ромео вскружит ей голову. Я бы на это не рассчитывала. Она выбрала вас. Я никогда не видела, чтобы она была так счастлива с кем-либо. Даже с Эйбом.

— Правда? — переспросил я, и у меня потеплело в груди.

— Правда. Но, как мы уже установили, вы молоды. Вам исполнилось всего шестнадцать, шестнадцать в первый раз. Ваше сердце еще просыпается, и мисс Блум — ваша первая любовь. Так ведь?

Я смущенно кивнул. Но, да, это было несомненно. Любой мог бы это заметить.

— У вас может появиться другая любовь, — продолжила мисс Сапсан. — Юные сердца, как и юные мозги, не могут подолгу концентрировать внимание на чем-либо.

— Не появится, — возразил я. — Я не такой.

Я знал, что это похоже на слова какого-нибудь импульсивного подростка, но в тот момент я был уверен в Эмме, как не был уверен до этого ни в чем другом.

Мисс Сапсан медленно кивнула:

— Я рада это слышать, — ответила она. — Мисс Блум может быть и дала вам разрешение разбить ее сердце, но я не даю. Она очень важна для меня, и даже не в половину такая сильная, какой хочет казаться. Я не могу позволить ей бродить по дому и поджигать все подряд, только потому, что вы поддадитесь жалким чарам какой-то нормальной. Я уже прошла через это, да и у нас попросту нет столько лишней мебели. Вы понимаете?

— Э-э, — пробормотал я, застигнутый врасплох. — Думаю да…

Она подступила ко мне вплотную и повторила низким и твердым голосом:

— Вы понимаете?

— Да, мисс Сапсан.

Она коротко кивнула, затем улыбнулась и похлопала меня по плечу:

— Вот и славно. Отлично поговорили.

И прежде чем я успел что-либо ответить, она уже маршировала обратно в библиотеку, крича: «Завтрак!»

* * *

Я отправился в доки часом позже, сопровождаемый Эммой, мисс Сапсан и всеми нашими друзьями и имбринами в полном составе. Шэрон уже ждал там с новой лодкой, оставшейся от сбежавших канавных пиратов. Последовал долгий обмен объятьями и полными слез прощаниями, который окончился тем, что я пообещал, что приеду и навещу их всех снова (даже если я понятия не имел, как я смогу это устроить в ближайшем будущем, чем оплачу международный перелет, и как уговорю родителей).

— Мы никогда не забудем тебя, Джейкоб! — всхлипнула Оливия.

— Я запишу твою историю для будущих поколений, — пообещал Милард. — Это будет моим новым проектом. И прослежу, чтобы ее включили в новое издание «Историй Странных». Ты станешь знаменитым!

Эддисон подошел к нам с преследующими его двумя медвежатами-гримами. Я не мог сказать, это он усыновил их, или они его.

— Ты четвертый самый храбрый человек, которого я знаю, — произнес он. — Я надеюсь, что мы еще встретимся.

— Я тоже на это надеюсь, — ответил я, и я говорил это от чистого сердца.

— О, Джейкоб, можно мы приедем к тебе в гости? — попросила Клэр. — Я всегда мечтала побывать в Америке.

У меня не хватило духу объяснить ей, почему это невозможно.

— Конечно, — ответил я. — Мне бы очень этого хотелось.

Шэрон постучал шестом по лодке:

— Все на борт!

Скрепя сердце я забрался в лодку, Эмма и мисс Сапсан зашли тоже. Они настояли на том, чтобы остаться со мной пока я не встречусь с родителями, и я не стал спорить. Было бы легче прощаться поэтапно.

Шэрон отвязал лодку, и мы отчалили. Наши друзья махали и кричали нам вслед, пока мы отплывали все дальше от них. Я махал в ответ, но мне было так больно смотреть, как они удаляются, что я прикрыл глаза, пока течение не унесло нас за поворот Канавы и они не пропали из виду.

Разговаривать ни у кого не было желания. В тишине мы смотрели, как мимо проплывают покосившиеся здания и хлипкие мостики. Вскоре мы добрались до точки перехода, и нас грубо всосало в тот же туннель, через который мы прибыли, а затем выплюнуло с другой стороны в душный современный полдень. Обветшалые постройки Акра Дьявола исчезли, на их месте выросли застекленные многоквартирные дома и сверкающие на солнце офисы. Моторная лодка прожужжала мимо.

Звуки занятого, поглощенного заботами современного дня просачивались отовсюду. Звук автомобильной сигнализации. Звонок сотового. Отголоски поп-музыки. Мы миновали расположенный на берегу канала модный ресторан, но благодаря чарам Шэрона, обедающие на открытой террасе даже не заметили, как мы проплываем мимо них. Интересно, что бы они подумали о нас, если бы увидели двух подростков в черном, женщину в строгом викторианском платье и Шэрона в его наряде Мрачного Жнеца, выталкивающего нас с помощью шеста из подземного царства. Кто знает, может современный мир был настолько пресыщен, что никто бы даже глазом не моргнул.

Мои родители — это все же другая история, и теперь, когда мы были снова в настоящем, то, как будет развиваться эта история, начало волновать меня. Они уже думают, что я спятил, или подсел на тяжелые наркотики. Мне повезет, если они не сплавят меня в психлечебницу. Даже если они так и не сделают, я буду исправлять причиненный ущерб годами. Они никогда больше не будут доверять мне.

Но это была моя проблема, и я найду способ уладить ее. Самым простым было рассказать им правду, но опять же, я не мог. Мои родители никогда не поймут эту часть моей жизни, а пытаясь заставить их это сделать, можно довести уже их до психлечебницы.

Мой папа уже знал больше о странных детях, чем это было для него полезно. Он встретился с ними на Кэрнхолме, хотя и решил, что это ему снится. А потом Эмма оставила ему то письмо, и фотографию, где была она с моим дедушкой. И как будто этого было недостаточно, по телефону я прямо так и сказал отцу, что я странный. Это было ошибкой, как я понял, и эгоизмом с моей стороны. А теперь еще я направляюсь на встречу с ними вместе с Эммой и мисс Сапсан.

— А вообще, я тут подумал, — начал я, разворачиваясь к ним, — может быть вам и не стоит идти со мной.

— Почему? — удивилась Эмма. — Мы не состаримся так быстро…

— Я думаю, мои родители не должны видеть меня с вами. Мне и так уже будет достаточно сложно объяснить им все.

— У меня есть некоторые мысли по этому поводу, — ответила мисс Сапсан.

— По какому? По поводу моих родителей?

— Да. Я могла бы помочь вам с ними, если хотите.

— Как?

— Одна из мириадов обязанностей имбрины заключается в том, чтобы улаживать дела с нормальными, которые становятся проблематично любопытными или каким-либо иным образом причиняющими беспокойство. У нас есть способы сделать так, чтобы они перестали быть любопытными, чтобы они забыли, что видели некоторые вещи.

— Ты знала об этом? — поинтересовался я у Эммы.

— Конечно. Если бы не стирание, странные появлялись бы в новостях чуть ли не каждый день.

— Так это… стирает людям память?

— Это больше похоже на избирательное изъятие некоторых неудобных воспоминаний, — пояснила мисс Сапсан. — Это вполне безболезненно и не имеет побочных эффектов. Все же это может показаться вам чересчур экстремальным. Я оставляю это на ваше усмотрение.

— Окей, — ответил я.

— Что, окей? — переспросила Эмма.

— Окей, сделайте, пожалуйста, эту стирающую штуку с моими родителями. Это звучит великолепно. И пока вы будете у них в голове, там есть один момент, когда мне было двенадцать, и я въехал на маминой машине в дверь гаража…

— Давайте не будем увлекаться, мистер Портман.

— Я шучу, — ответил я, хотя это было не совсем правдой. В любом случае, я почувствовал огромное облегчение. Теперь мне не придется провести остаток своей юности, извиняясь за тот случай, когда я убежал, заставил своих родителей думать, что я умер, и чуть навсегда не разрушил их жизнь. Что меня вполне устраивало.

Глава Одиннадцатая

Шэрон высадил нас на той же темной, кишащей крысами нижней пристани, где мы впервые встретили его. Когда я вышел из лодки, меня охватило горько-сладкое чувство ностальгии. Я, возможно, и был испуганным и грязным, и испытывал самые разнообразные виды боли каждую секунду за последние несколько дней, но такого приключения у меня, скорее всего, уже никогда не будет. Я буду скучать по нему. Не столько по испытаниям, которые мне выпало пережить, сколько по личности, которой я был, пока переживал их. Во мне была железная воля, и теперь я это знал, и я надеялся, что смогу на нее полагаться, даже если моя жизнь станет спокойнее.

— Пока, — произнес Шэрон. — Я рад, что повстречался с вами, несмотря на все бессчетные проблемы, что вы мне доставили.

— Да, я тоже, — мы пожали руки. — Было интересно.

— Подождите нас здесь, — обратилась к нему мисс Сапсан. — Мы с мисс Блум вернемся в течение часа или двух.

Найти моих родителей оказалось легко. Это было бы еще легче, будь у меня мой сотовый, но при данных обстоятельствах, все, что потребовалось сделать — это обратиться в полицейский участок. Я был известной пропавшей персоной, и через полчаса после того, как я назвал офицеру свое имя и подождал, сидя на скамье, примчались мои папа с мамой. Они были в помятой одежде, в которой явно и спали, всегда идеальный макияж мамы был в полном беспорядке, у папы была трехдневная щетина, и они оба сжимали по пачке листовок с надписью «ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК» и моей фотографией. Я мгновенно почувствовал глубокий стыд за то, что заставил их пережить. Но пока я пытался извиняться, они выронили листовки и заключили меня в двусторонние объятия, и мои слова затерялись в складках папиного свитера.

— Джейк, Джейк, о, господи, мой малыш Джейк! — плакала мама.

— Это он, это правда он, — повторял папа. — Мы так волновались, так волновались…

Сколько меня не было? Неделю? Что-то вроде того, хотя мне казалось, что целую вечность.

— Где ты был?! — воскликнула мама. — Что ты делал?

Объятья разомкнулись, но я по-прежнему не мог вставить ни слова.

— Почему ты вообще убежал вот так? — требовательно спросил мой папа. — О чем ты вообще думал, Джейкоб?!

— Я поседела из-за тебя! — добавила мама, а потом обхватила меня руками снова.

Папа оглядел меня с ног до головы:

— Где твоя одежда? Что это на тебе надето?

На мне все еще была наша черная одежда для приключений. Ой. Хотя ее было легче объяснить, чем наряд девятнадцатого века, и Матушка Пыль, к счастью, залечила все царапины на моем лице…

— Джейкоб, скажи что-нибудь! — потребовал отец.

— Я очень, очень извиняюсь, — ответил я. — Я бы никогда не заставил вас пройти через это, если бы это зависело от меня, но сейчас все в порядке. Все будет хорошо. Вы не поймете, но это тоже нормально. Я люблю вас, ребята.

— Ты прав в одном, — ответил мой отец. — Мы не понимаем. Совсем.

— Но это не нормально, — добавила мама. — Тебе придется дать нам объяснения.

— Нам они тоже потребуются, — подал голос полицейский, который стоял рядом. — А также тест на наркотики.

Ситуация начала ускользать из-под моего контроля. Пора было дергать за кольцо и раскрывать парашют.

— Я расскажу вам все, — ответил я, — но сначала я бы хотел, чтобы вы познакомились с моим другом. Мама, папа, это мисс Сапсан.

Я увидел, как взгляд отца задержался сначала на мисс Сапсан, потом на Эмме. Он, должно быть, узнал ее, потому что выглядел так, словно увидел привидение. Но все нормально — вскоре он все забудет.

— Рада нашему знакомству, — произнесла мисс Сапсан, пожимая руки сразу обоим моим родителям. — У вас потрясающий сын, просто изумительный мальчик. Джейкоб не только идеальный джентльмен, он еще даже более талантлив, чем его дед.

— Его дед? — переспросил отец. — Откуда вы…

— Кто эта странная женщина? — спросила моя мама. — Откуда вы знаете нашего сына?

Мисс Сапсан сжала их ладони и заглянула им глубоко в глаза:

— Альма Сапсан. Альма ЛеФэй Сапсан. Итак, я понимаю, вы ужасно провели время, здесь, на Британских Островах. Просто кошмарное путешествие. Думаю, будет лучше для всех заинтересованных, если вы просто забудете, что оно вообще было. Вы согласны?

— Да, — ответила моя мама с отсутствующим взглядом.

— Согласен, — добавил папа, словно был слегка под гипнозом.

Мисс Сапсан поставила их мозги на паузу.

— Замечательно, чудесно, — объявила она. — А теперь посмотрите, пожалуйста, вот на это.

Она отпустила их руки и вытянула из кармана длинное, в голубую крапинку, соколиное перо. Тут на меня нахлынула волна жгучего стыда, и я остановил ее.

— Подождите, — произнес я, — я думаю, что все-таки не хочу этого.

— Вы уверены? — она выглядела слегка разочарованной. — Это может все вам сильно усложнить.

— Это похоже на жульничество, — ответил я.

— Тогда что ты им скажешь? — спросила Эмма.

— Пока не знаю. Но это как-то не правильно просто… прочистить им мозги.

Если сказать им правду было эгоистично, то вдвойне эгоистично было бы просто стереть необходимость объяснять что-либо. А как же полиция? Остальные родственники? Друзья родителей? Они наверняка уже знают, что я пропал, и если мои родители просто забудут, что произошло… будет хаос.

— Дело ваше, — ответила мисс Сапсан. — Но я думаю, было бы мудро, по крайней мере, позволить мне стереть последние две или три минуты, чтобы они забыли мисс Блум и меня.

— Ну… ладно, — произнес я. — Только если они от этого не забудут, как разговаривать по-английски.

— Я буду очень аккуратной, — отозвалась мисс Сапсан.

— Что это за разговоры про стирание мозгов? — спросил полицейский. — Кто вы?

— Альма Сапсан, — ответила мисс Сапсан, бросаясь к нему и тряся его за руку. — Альма Сапсан. Альма ЛеФэй Сапсан.

Полицейский уронил голову и внезапно заинтересовался пятном на полу.

— У меня есть на примете пара тварей, с которыми вы бы могли проделать такое, — заметила Эмма.

— К сожалению это работает только с податливыми умами нормальных, — откликнулась мисс Сапсан. — И кстати о них.

Она подняла перо.

— Погодите, — остановил я ее. — Перед тем как вы это сделаете, — я протянул ей руку. — Спасибо за все. Я буду сильно скучать по вам, мисс Сапсан.

Она проигнорировала мою руку и обняла меня:

— Взаимно, мистер Портман. И это я должна благодарить вас. Если бы не ваш с мисс Блум героизм…

— Ну, — произнес я, — если бы вы не спасли моего дедушку много лет тому назад…

Она улыбнулась:

— Будем считать, что мы квиты.

Осталось еще одно прощание. Самое тяжелое. Я обвил руками Эмму, а она яростно стиснула меня в ответ.

— Можно мы будем писать друг другу? — спросила она.

— Уверена, что тебе этого хочется?

— Конечно. Друзья поддерживают связь друг с другом.

— Хорошо, — я почувствовал облегчение, по крайней мере, мы могли бы…

И тут она поцеловала меня. Настоящим, прямо-в-губы поцелуем, от которого у меня закружилась голова.

— Я думал, мы просто друзья! — воскликнул я, отшатываясь от удивления.

— Э-эм, да, — произнесла она смущенно. — Теперь да. Мне просто нужен был еще один, на память о нас.

Мы оба засмеялись, наши сердца и парили и разбивались одновременно.

— Дети, прекратите это сейчас же! — зашипела на нас мисс Сапсан.

— Фрэнк, — бесцветным голосом спросила моя мама, — кто эта девушка, которую целует Джейк?

— Не имею ни малейшего представления, — промямлил папа. — Джейкоб, кто эта девушка, и почему ты ее целуешь?

У меня запылали щеки.

— Э-э, это моя… подруга. Эмма. Мы просто прощались.

Эмма застенчиво помахала им.

— Вы не запомните меня, но все же… Привет!

— Что ж, перестань целовать незнакомых девушек и пойдем, — велела мама.

— Ладно, — обратился я к мисс Сапсан. — Кажется, вам лучше закончить с этим.

— Не думайте, что мы расстаемся навсегда, — ответила мисс Сапсан. — Вы теперь один из нас. Вы не избавитесь от нас так просто.

— Сильно надеюсь, что нет, — я расплылся в улыбке, несмотря на то, что у меня было тяжело на душе.

— Я напишу тебе, — пообещала Эмма, пытаясь улыбаться, ее голос срывался. — Удачи с… что там обычно делают нормальные люди.

— Прощай, Эмма. Я буду скучать по тебе, — этого было недостаточно, но в такие моменты, сами слова кажутся недостаточными.

Мисс Сапсан развернулась, чтобы закончить свою работу. Она подняла соколиное перо и пощекотала моих родителей под носами.

— Извините! — воскликнула моя мама. — Что это вы такое вытворя-а-АААА-ПЧХИ!!!

И затем на них с папой напал приступ чиха, и пока они чихали, мисс Сапсан пощекотала полицейского, и у него тоже случился приступ чихания. К тому времени, как все они закончили, и их носы текли, а лица раскраснелись, мисс Сапсан и Эмма уже юркнули за дверь и исчезли.

— Как я уже говорил, — произнес мой отец, словно последних нескольких минут не было вовсе. — Погодите… а что я говорил?

— Что мы можем просто пойти домой и поговорить обо всем этом позже? — предложил я с надеждой.

— Не раньше, чем вы ответите на некоторые вопросы, — возразил полицейский.

Мы провели несколько минут, разговаривая с ним. Я отвечал расплывчато, заканчивая каждое предложение извинениями, и клялся, что меня не похитили, не надругались и не пичкали наркотиками. (Из-за стирания мисс Сапсан, полицейский забыл о том, что хотел заставить меня сдать тест на наркотики). Когда мои родители рассказали ему о смерти дедушки и о «проблемах», случившихся со мной из-за нее, полицейский, похоже, удовлетворился мыслью, что я просто сбежавший домашний мальчик, забывший принять свои пилюли. Нас заставили подписать несколько бланков и отпустили восвояси.

— Да, да, давайте уже поедем домой, — взмолилась моя мама. — Но мы еще поговорим об этом, молодой человек. Очень подробно.

Дом. Это слово стало чужеродным для меня. Какая-то далекая земля, которую я едва мог вообразить.

— Если мы поторопимся, — откликнулся папа, — то, возможно, еще успеем на вечерний рейс.

Он положил руку мне на плечо и держал так крепко, словно боялся, что я убегу, как только он отпустит. Моя мама не могла перестать смотреть на меня, ее глаза были огромными и признательными, и блестели от слез.

— Я в порядке, — заверил я. — Обещаю.

Я знал, что они не поверили мне, и не поверят еще очень долго.

Мы вышли на улицу, чтобы поймать такси. Пока одно из них тормозило рядом с нами, я увидел два знакомых лица в парке на другой стороне улицы. В пестрой тени дуба стояли Эмма и мисс Сапсан. Я поднял руку, чтобы помахать им на прощанье, и у меня заныло в груди.

— Джейк? — мой отец держал для меня открытой дверь кэба. — В чем дело?

Я превратил взмах в почесывание головы.

— Ни в чем, пап.

Я залез в кэб. Отец повернулся и посмотрел на парк. Когда я выглянул в окно, все что я увидел под дубом, были птица и кружащиеся на ветру листья.

* * *

Мое возвращение домой не было ни триумфальным, ни легким. Я пошатнул доверие родителей, и восстановление его было медленной кропотливой работой. Из-за опасений, что я снова сбегу, я был под постоянным наблюдением. Я не мог никуда выйти без сопровождения, даже прогуляться по кварталу. В доме была установлена сложная охранная система, не столько для того, чтобы не залезли воры, сколько для того, чтобы не вылез я. Я снова был отправлен на терапию, подвергнут бесконечным психологическим тестам, и мне прописали новые, более сильные лекарства (которые я прятал под язык и позже выплевывал). Но мне пришлось перенести и большие лишения этим летом, и если временная потеря свободы была ценой, которую я заплатил за людей, с которыми подружился, опыт, который приобрел, и ту экстраординарную жизнь, которая, я знал, теперь была моей, то это была честная сделка. Это стоило каждого неловкого разговора с родителями, каждой одинокой ночи, проведенной в мечтах об Эмме и моих странных друзьях, каждого визита к моему новому психотерапевту.

Это была невозмутимая пожилая дама, которую звали доктор Спэнджер, и я проводил четыре утра в неделю в сиянии ее подтянутой перманентной улыбки. Она бесконечно расспрашивала меня о том, почему я сбежал с острова и как я провел последующие дни, и эта улыбка никогда не сходила с ее лица. (Ее глаза, так на всякий случай, были мутно-карие, словно вода из-под мытья посуды, с нормальными зрачками, никаких контактных линз). История, которую я сочинил, состояла в заявлении о временном помешательстве, приправленном периодическими провалами в памяти, и ее невозможно было проверить. Она звучала примерно так: напуганный тем, что, по-видимому, было убивавшим овец маньяком, шатающимся по Кэрнхолму, я сорвался, спрятался на судне, идущем в Уэльс, на время забыл, кто я такой, и автостопом добрался до Лондона. Я спал в парках, ни с кем не разговаривал, не заводил никаких знакомств, не принимал никаких воздействующих на настроение или на сознание препаратов, и бродил по городу несколько дней в дезориентированном состоянии фуги. Что же касается звонка моему отцу, в котором я признавался, что я «странный»… Хмм, какого звонка? Я не помню никакого звонка…

В конечном итоге, доктор Спэнджер списала все произошедшее на маниакальный эпизод, характеризуемый бредом, вызванный стрессом, горем и неразрешенными вопросами, связанными с моим дедушкой. Другими словами: я чуток спятил, но это вероятно был единичный случай, и теперь я чувствую себя намного лучше, благодарю. Тем не менее, мои родители все еще были как на иголках. Они все ждали, что я сорвусь, сделаю что-нибудь безумное, или снова убегу, но я был настоящим паинькой. Я играл роль хорошего мальчика и раскаивающегося сына так, словно собирался получить Оскара. Я предлагал свою помощь в работе по дому. Я вставал задолго до полудня и все время торчал на виду у моих бдительных родителей. Я смотрел с ними телевизор и ездил за покупками, и задерживался за столом, чтобы поучаствовать в бессодержательных беседах, которые они обычно любили затевать: о перепланировке ванной, о политике ассоциации домовладельцев, о новомодных диетах, о птицах. (И в которых лишь изредка проскальзывали отдельные намеки на моего дедушку, остров, или мой «эпизод»). Я был вежливым, добрым, терпеливым, и еще ста разными способами не совсем тем сыном, которого они помнили. Они, должно быть, думали, что меня похитили пришельцы и заменили клоном или еще кем-нибудь, но они не жаловались. И через пару недель посчиталось безопасным приглашать в гости членов семьи, и тот или иной дядя или какая-нибудь тетя заглядывали к нам на чашечку кофе и натянутую беседу, и тем самым я мог лично продемонстрировать, насколько я вменяем.

Странно, но мой отец ни разу не упомянул ни о письме, которое оставила ему Эмма там, на острове, ни о фотографии ее вместе с Эйбом, приложенной к нему. Может, это было больше, с чем он готов был справиться, или, может, он волновался, что разговоры об этом могут спровоцировать рецидив болезни. Какой бы ни была причина, все выглядело так, словно это никогда не происходило. Что же относительно того, что он действительно встречал и Эмму и Милларда, и Оливию, я был уверен, он давно решил, что видел лишь причудливый сон.

Через несколько недель мои родители начали понемногу расслабляться. Они купились на мою историю и объяснения, которые дала моему поведению доктор Спэнджер. Они могли бы копать глубже: возможно, задавать больше вопросов, узнать второе или третье мнение других психотерапевтов, но они на самом деле хотели верить, что мне становится лучше. Что, какие бы там лекарства не прописала мне доктор Спэнджер, они творят чудеса. Больше чем что-либо они хотели, чтобы наши жизни вернулись в нормальное русло, и чем дольше я был дома, тем больше казалось, что так и происходит.

Втайне, однако, я с трудом пытался приспособиться. Мне было скучно и одиноко. Дни тянулись бесконечно. Я думал, после всех лишений тех прошедших нескольких недель, что будет здорово вернуться к комфорту и благам цивилизации, но вскоре даже выглаженные простыни и китайская еда на вынос потеряли свою прелесть. Моя постель была слишком мягкой. Моя еда — слишком обильной. Было слишком много всего, и это вызывало у меня чувство вины и испорченности. Иногда, бродя вместе с родителями по рядам супермаркета, я думал о людях, которых видел на задворках Акра Дьявола и злился. Почему мы имеем столько всего, с чем даже не знаем, что делать, в то время как они не имеют даже того, что требуется, чтобы просто оставаться в живых?

У меня были проблемы со сном. Я просыпался посреди ночи, мой мозг раз за разом прокручивал моменты из моей жизни в странном мире. Хотя я дал Эмме свой адрес и проверял почтовый ящик несколько раз на дню, письма не приходили ни от нее, ни от других. Чем дольше от них не было вестей, — две недели, потом три, — тем более абстрактным и нереальным начало казаться все произошедшее. А было ли все это? Может, все это было лишь галлюцинацией? В минуты отчаяния я иногда задавался вопросом — что если я действительно спятил?

Так что у меня как камень свалился с души, когда, через месяц после возвращения домой, наконец-то пришло письмо от Эммы. Оно было коротким и беззаботным, и в нем она просто информировала меня о процессе восстановления и спрашивала, как у меня дела. В качестве обратного адреса был указан адрес ячейки в почтовом отделении в Лондоне, которое, как объясняла Эмма, находилось ближе всего к входу в петлю Акра Дьявола, и она могла заглядывать в настоящее довольно часто и проверять ее. Я написал ответ в тот же день, и уже довольно скоро мы обменивались двумя-тремя письмами в неделю. В то время как дом становился все более душным, эти письма были как глоток свежего воздуха.

Я не мог допустить, чтобы родители увидели хоть одно такое письмо, так что каждый день я караулил почтальона и бросался встречать его, едва он появлялся в конце нашей подъездной дорожки. Я предложил Эмме, чтобы вместо этого мы переписывались по электронной почте, что было бы быстрее и безопаснее, и даже исписал несколько страниц, пытаясь объяснить, что такое Интернет, и как она может найти интернет-кафе и создать адрес, но это было безнадежно — она никогда даже не пользовалась клавиатурой. Впрочем, письма стоили риска, и мне даже понравилось писать от руки. Было что-то сентиментальное в том, чтобы держать в руках осязаемую вещь, которой касался и помечал знаками кто-то, кого я любил.

В одном письме были вложены несколько снимков. Она писала:

«Дорогой Джейкоб, тут, наконец, все снова становится интересным. Помнишь людей в музейных витринах в подвале, тех, про которых Бентам сказал, что это восковые модели? Так вот, он лгал. Он похитил их из различных петель и использовал пыльцу Матушки Пыль, чтобы держать их в состоянии анабиоза. Мы думаем, что он пытался зарядить свою машину, используя разные виды странных в качестве батареек, но ничего не срабатывало до твоей пустóты. В общем, Матушка Пыль призналась, что знала об этом, что объясняет, почему она вела себя так странно. Я думаю, Бентам каким-то образом шантажировал ее или угрожал причинить вред Рейнальдо, если она не станет помогать ему. В общем, она помогает нам всех разбудить и вернуть в их родные петли. Правда, это кажется чистым безумием?

Еще мы используем Панпитликум, чтобы исследовать разные места и встречаться с новыми людьми. Мисс Сапсан говорит, что нам полезно узнать, как живут другие странные по всему миру. Я нашла в доме фотокамеру и взяла ее с собой на нашу последнюю экскурсию, и я присылаю тебе несколько фотографий, которые я сделала. Бронвин говорит, что у меня уже хорошо получается!

Скучаю по тебе как сумасшедшая. Я знаю, что не должна говорить это… так станет только тяжелее. Но иногда я ничего не могу с собой поделать. Может быть, ты сможешь приехать и навестить нас в скором времени? Мне бы очень этого хотелось. Илиможет быть…»

Она зачеркала «или может быть» и написала: «Ой-ей, я слышу Шэрон зовет меня. Он уже отплывает, а я хочу убедиться, что это письмо попадет на почту сегодня. Пиши скорее! Люблю, Эмма.

Я задумался, что бы могло значить это „или может быть“»?

Я рассмотрел фотографии, которые она прислала. На обратной стороне каждой была пара строчек с описанием. Первым шел снимок двух викторианского вида леди, стоявших перед полосатым шатром с вывеской «СТРАННОСТИ». На обратной стороне Эмма написала: «Мисс Рисовая птица и мисс Гагара открыли передвижную выставку, позаимствовав некоторые из старых артефактов Бентама. Теперь, когда странные могут путешествовать более свободно, они делают неплохой бизнес. Многие из нас так мало знают о собственной истории…»

Следующим было фото нескольких взрослых, спускающихся по узким ступеням к пляжу и лодке.

«На берегу Каспийского моря обнаружилась очень милая петля», — писала Эмма, — «и на прошлой неделе Ним и несколько имбрин отправились туда на лодочную прогулку. Хью, Гораций и я увязались с ними, но мы остались на берегу. С нас уже было достаточно лодок, нет уж, спасибочки».

На последнем снимке были две соединенные девочки-близнецы с огромными белыми бантами в волосах цвета воронова крыла. Они сидели бок о бок, оттягивая руками в сторону края блузок, чтобы продемонстрировать ту часть туловища, которой они были соединены.

«Карлотта и Карлита — сиамские близнецы», — гласила надпись на обороте, — «но не это в них самое странное. Их тела производят очень липкий клей, который крепче бетона, когда высохнет. Енох нечаянно сел на него и приклеил свой зад к стулу на целых два дня! Он так бесился, что я думала, у него лопнет голова. Жаль, ты это не видел…»

Я тут же написал ответ. «Что ты имела в виду под „или может быть“»?

Прошло десять дней, но от нее не было вестей. Я беспокоился, что она почувствовала, что зашла слишком далеко в своем письме, нарушила наш договор быть только друзьями, и сделала шаг назад. Я гадал, подпишет ли она свое следующее письмо «Люблю, Эмма» — двумя коротенькими словами, от которых я зависел теперь. Через две недели я задумался, будет ли вообще следующее письмо.

Затем почта перестала приходить вообще. Я, как одержимый, ждал, не появится ли почтальон, и когда он не показывался в течение четырех дней, я понял, что что-то случилось. Мои родители всегда получали тонны каталогов и счетов. Я заметил, так беспечно, как смог, что кажется странным, что мы не получаем почту последнее время. Мой отец промямлил что-то про общенациональный выходной и сменил тему. И тогда я заволновался по-настоящему.

Загадка разрешилась на следующее утро во время сеанса у доктора Спэнджер, на который, против обыкновения, были приглашены и мои родители. Они вошли с бледными и напряженными лицами, безуспешно пытаясь выдавить из себя даже пару фраз о погоде, пока мы рассаживались. Спэнджер начала с обычных безобидных вопросов. Как я себя чувствую? Были ли какие-нибудь интересные сны? Я знал, что она подводит к чему-то главному, и, в конце концов, не выдержал.

— Почему здесь мои родители? — спросил я. — И почему они выглядят так, словно только что вернулись с похорон?

Первый раз за все время перманентная улыбка доктора Спэнджер увяла. Она взяла со стола папку и вытащила оттуда три конверта.

Это были письма от Эммы. Все открыты.

— Нам нужно поговорить об этом, — ответила она.

— Мы же согласились, что больше не будет никаких секретов, — добавил мой отец. — Это плохо, Джейк. Очень плохо.

Мои руки задрожали.

— Это личное, — заявил я, изо всех сил стараясь управлять своим голосом. — Они адресованы мне. Вы не должны были читать их.

Что было в тех письмах? Что видели мои родители? Это катастрофа, полная катастрофа.

— Кто такая Эмма? — поинтересовалась доктор Спэнджер. — И мисс Сапсан?

— Это не честно! — воскликнул я. — Вы украли мои личные письма, а теперь используете их, чтобы загнать меня в ловушку!

— Давай-ка потише! — рявкнул отец. — Это уже стало всем известно, так что просто будь честным, и всем будет легче.

Доктор Спэнджер протянула фотографию, которую Эмма приложила к одному из писем:

— Кто эти люди?

Я наклонился вперед, чтобы взглянуть на нее. Это было фото двух пожилых дам в кресле-качалке, одна из которых баюкала вторую на коленях, словно ребенка.

— Понятия не имею, — ответил я коротко.

— Тут надпись на обороте, — произнесла она. Написано: «Мы находим новые способы помочь тем, у кого изъяли часть их души. Тесный контакт, похоже, творит чудеса. Всего лишь через пару часов мисс Птица-Носорог стала как новая аймбрина».

«Аймбрина», так она произнесла это.

— Правильно будет «им-брина», — поправил я ее против своей воли. — Первый слог читается как закрытый.

— Понимаю, — доктор Спэнджер отложила снимок и соединила пальцы под подбородком. — И что такое… имбрина?

Если подумать, может быть, это было глупо, но в тот момент я чувствовал себя зажатым в угол, словно у меня не было другого выбора, как сказать правду. У них были письма, у них были фотографии, и все мои неуклюжие сказки разлетелись ко всем чертям.

— Они защищают нас, — ответил я.

Доктор Спэнджер бросила быстрый взгляд на моих родителей:

— Всех нас?

— Нет. Только странных детей.

— Странных детей, — повторила она медленно. — И ты веришь, что ты один из них.

Я протянул руку:

— Я бы хотел забрать свои письма.

— Ты их получишь. Но сначала нам нужно поговорить, хорошо?

Я убрал руку и сложил руки на груди. Она разговаривала со мной, словно у меня был коэффициент интеллекта как у умственно отсталого.

— Итак, что заставляет тебя думать, что ты странный?

— Я вижу вещи, которые не видят другие.

Краем глаза я заметил, как мои родители побледнели еще больше. Они не очень-то хорошо восприняли это.

— В письмах ты упоминаешь какой-то Пан… петликум? Что ты мне можешь рассказать о нем?

— Я не писал эти письма, — ответил я. — Их писала Эмма.

— Конечно. Давай тогда по-другому. Расскажи мне об Эмме.

— Доктор, — вмешалась моя мама, — не думаю, что это хорошая идея провоцировать…

— Пожалуйста, миссис Портман, — подняла руку доктор Спэнджер. — Джейк, расскажи мне об Эмме. Это твоя девушка?

Я увидел, как у папы поднялись брови. У меня никогда до этого не было девушки. Не говоря уже о свиданиях.

— Она была ей, вроде как. Но теперь мы типа… взяли передышку.

Доктор Спэнджер записала что-то, затем постучала ручкой по подбородку:

— И когда ты представляешь ее, как она выглядит?

Я отпрянул от нее назад в кресло:

— Что значит «представляю ее»?!

— О, — она поджала губы. Она поняла, что прокололась. — Я имела в виду…

— Ладно, все это уже далеко зашло, — не выдержал мой отец. — Мы знаем, что ты написал эти письма, Джейк.

Я чуть не упал с кресла:

— Вы думаете что?! Да это даже не мой почерк!

Отец вынул из кармана письмо, то самое, которое ему оставила Эмма.

— Ты написал это, ведь так? Это написано той же рукой.

— Это тоже Эмма! Смотри, вот ее имя, прямо здесь!

Я хотел схватить письмо, но мой отец убрал руку с ним от меня подальше.

— Иногда нам хочется чего-то так сильно, что мы представляем, что это существует на самом деле, — заметила доктор Спэнджер.

— Вы думаете я — псих! — заорал я.

— Мы не используем данное слово в этом кабинете, — ответила доктор Спэнджер. — Пожалуйста, успокойся, Джейк.

— А как же штампы на конвертах? — спросил я, указывая на письма на столе Спэнджер. — Они пришли сюда из самого Лондона!

Мой отец вздохнул:

— У вас в школе были занятия по фотошопу в прошлом семестре, Джейки. Я может быть и стар, но я знаю, как легко подделать подобные вещи.

— А фотографии?! Их я тоже подделал?!

— Это твоего дедушки. Я уверен, что видел их раньше.

У меня уже кружилась голова. Я чувствовал себя выдохшимся и преданным, и ужасно смущенным. И тогда я перестал говорить вообще, потому что все, что я произносил, видимо, лишь убеждало их дальше, что я окончательно спятил.

Я сидел и кипел от возмущения, пока они разговаривали обо мне так, словно меня не было в комнате. Новый диагноз доктора Спэнджер гласил, что я страдаю от «полного разрыва с реальностью», и что эти «странные» были частью хорошо продуманной вселенной, полной вызванных бредом образов, которую я выстроил для себя, вкупе с моей вымышленной девушкой. Из-за того, что я очень умный, на протяжении нескольких недель мне удавалось обманным путем заставить всех думать, что я психически здоров, но письма доказывают, что мне еще далеко до излечения, и я даже могу представлять опасность для самого себя. Она порекомендовала отправить меня в «стационарное учреждение» для «реабилитации и наблюдения» со всей надлежащей в таких случаях поспешностью, что, как я понял, в переводе с психиатрского языка означало «психушка».

Они все уже спланировали.

— Это всего лишь на неделю или две, — заверил меня отец. — Это очень хорошее место, супер-дорогое. Думай об этом, как о небольшом отпуске.

— Я хочу свои письма.

Доктор Спэнджер засунула их обратно в папку.

— Прости, Джейк, — ответила она. — Мы думаем, будет лучше, если я оставлю их у себя.

— Вы солгали мне!

Я запрыгнул на стол и попытался выхватить их, но Спэнджер оказалась быстрее и отпрыгнула назад с папкой в руках. Мой отец закричал и схватил меня, а секундой позже в дверь ворвались двое моих дядей. Они ждали в коридоре все это время. Телохранители, на случай, если я попытаюсь сбежать.

Меня вывели на парковку и усадили в машину. Мои дяди должны были пожить с нами несколько дней, как, нервничая, объяснила мне мама, пока в клинике не освободится для меня место.

Они боялись оставаться со мной наедине. Мои собственные родители. А потом они отошлют меня в такое место, где я стану чьей-то чужой проблемой. В клинику. Словно я отправляюсь туда просто для того, чтоб мне перебинтовали раненый локоть. Давайте называть вещи своими именами: это был сумасшедший дом, пусть даже и дорогой. Не то место, где я смогу изображать, что глотаю таблетки, а потом выплевывать их. Не такое, где я смогу одурачить докторов рассказами о состоянии фуги и потере памяти. Они станут пичкать меня нейролептиками и сывороткой правды до тех пор, пока я не расскажу им все, что мне известно о странном мире, и с этим, как доказательством того, что я безнадежно безумен, у них не останется иного выбора, как запереть меня в комнату с мягкими стенами и смыть ключ в туалет.

Я действительно серьезно попал.

* * *

Следующие несколько дней за мной следили как за преступником, родитель или дядя всегда были не дальше, чем в одной комнате от меня. Все ждали звонка из клиники. Похоже, это было популярное место, но в ту минуту, когда там освободится комната, что случится со дня на день, меня сплавят отсюда.

— Мы будем навещать тебя каждый день, — заверила меня мама. — Это всего на несколько недель, Джейки, обещаю.

Всего на несколько недель. Ага, как же.

Я пытался спорить с ними. Умолять. Я упрашивал их нанять графолога, чтобы я смог доказать, что письма были не моими. Когда это не сработало, я полностью сменил тактику. Я признался, что это я писал те письма (что я, конечно же, не делал), говорил, что теперь понял, что все это придумал: нет никаких странных детей, ни имбрин, ни Эммы. Это порадовало их, но не заставило передумать. Позже я подслушал, как они перешептывались между собой, и узнал, что для того, чтобы забронировать для меня место в листе ожидания, им пришлось заплатить за первую неделю в клинике (очень дорогой клинике) авансом. Так что пути назад уже не было.

Я подумывал было сбежать. Стащить ключи от машины и вырваться на свободу. Но меня неизбежно поймают, и тогда для меня все обернется еще хуже.

Я фантазировал о том, как Эмма придет и спасет меня. Я даже написал письмо, где рассказал о том, что случилось, но у меня не было возможности отослать его. Даже если бы мне и удалось прокрасться незамеченным к почтовому ящику, почтальон все равно больше не подходит к нашему дому. И даже если оно доберется до нее, что это изменит? Я застрял в настоящем, далеко от петли. Она бы все равно не смогла придти.

На третью ночь, от отчаяния я стащил отцовский телефон (свой мне больше не разрешался) и воспользовался им, чтобы отослать Эмме электронное письмо. До того как я понял, как она безнадежна в компьютерах, я сделал для нее адрес, firegirl1901@gmail.com, но ее это настолько мало заинтересовало, что я даже не пытался писать на него, и даже, как я понял, не позаботился сказать ей пароль. Послание в бутылке, брошенное в океан, имело больше шансов добраться до нее, но это был единственный шанс, который у меня остался.

Звонок поступил на следующий вечер: для меня освободилась комната. Мои сумки были собраны и ждали уже несколько дней. Не имело значения то, что сейчас было девять часов вечера, или то, что путь в клинику займет два часа. Мы отправлялись немедленно.

Мы погрузились в микроавтобус. Мои родители сели впереди, а я был зажат между моими дядями на заднем сиденье, словно они думали, что я могу выпрыгнуть из движущейся машины. По правде говоря, я мог бы. Но, пока двери гаража, громыхая, ползли вверх, и мой отец заводил машину, та слабая надежда, что я лелеял, начала гаснуть. От этого действительно было не отвертеться. Я не мог ни пробить себе выход уговорами, ни сбежать, если только конечно у меня не получится бежать всю дорогу до Лондона, что потребовало бы паспорта и деньги, и еще кучу невозможных вещей. Нет, мне придется пройти через это. Но странным пришлось пройти через гораздо худшие испытания.

Мы сдали задом из гаража. Папа включил фары, затем радио. Негромкое жужжание ди-джея заполнило машину. За пальмами на границе двора светила луна. Я опустил голову и закрыл глаза, пытаясь побороть весь тот ужас, что наполнял меня. Может быть, я смогу пожелать и очутиться где-нибудь в другом месте. Может быть, я смогу исчезнуть.

Мы начали двигаться, мелкие ракушки, которыми была посыпана наша дорожка, захрустели под колесами. Мои дяди переговаривались через меня о чем-то на тему спорта, в попытке разрядить обстановку. Я выключил их голоса.

Я не здесь.

Мы еще не покинули подъездную дорожку, когда машина дернулась и остановилась.

— Что за черт, — услышал я голос отца.

Он посигналил, и мои глаза распахнулись, но то, что я увидел, лишь убедило меня в том, что я преуспел в своем желании попасть в сон. Прямо перед нашей машиной, выстроившись поперек дорожки в линию и сияя в свете фар, стояли все мои странные друзья. Эмма, Гораций, Енох, Оливия, Клэр, Хью и даже Миллард, и во главе них, в дорожном плаще и с саквояжем в руке — мисс Сапсан.

— Какого черта здесь происходит? — спросил один из моих дядей.

— Да, Фрэнк, какого черта происходит? — откликнулся второй.

— Не знаю, — ответил мой папа и опустил стекло.

— Убирайтесь с мой дорожки! — крикнул он.

Мисс Сапсан широким шагом направилась к его двери:

— Мы этого не сделаем. Покиньте транспортное средство, пожалуйста.

— Кто вы, черт подери?!

— Альма ЛеФэй Сапсан, временно исполняющая обязанности главы Совета имбрин и директриса вот этих странных детей. Мы уже встречались раньше, хотя я и не рассчитываю, что вы вспомните. Дети, поздоровайтесь.

Пока у моего папы отвисала челюсть, а у мамы начиналась гипервентиляция, дети помахали им. Оливия левитировала, Клэр открыла свой задний рот, Миллард, костюм без тела, повертелся, а Эмма, зажигая в ладонях огонь, зашагала к открытому окну.

— Здравствуете, Фрэнк, — произнесла она. — Меня зовут Эмма. Я хорошая подруга вашего сына.

— Видите? — заявил я. — Я говорил вам, что они настоящие!

— Фрэнк, увези нас отсюда! — тонко вскрикнула моя мама и захлопала его по плечу.

Он, казалось, пребывал в оцепенении до этого момента, но теперь он нажал на клаксон и вдавил в пол педаль акселератора, из-под задних колес полетели ракушки, и машина рванула вперед.

— СТОЙ!!! — заорал я, пока мы, ускоряясь, ехали на моих друзей. Они отпрыгнули с дороги, все, кроме Бронвин, которая просто уперлась ногами в землю, выставила вперед руки и поймала капот нашей машины в ладони. Мы резко остановились, колеса бесполезно завращались, а мои мама и дяди взвыли от ужаса.

Машина застыла. Фары погасли, а двигатель затих. Пока мои друзья окружали ее, я пытался успокоить свою семью:

— Все нормально, это мои друзья, они не причинят вам вреда.

Мои дяди отключились, их головы шлепнулись мне на плечи, а крик моей мамы постепенно превратился во всхлипы. Мой папа нервно ерзал на сиденье, его глаза были широко открыты.

— Это безумие, это безумие, это полное безумие, — без остановки бормотал он.

— Оставайтесь в машине, — бросил я и, дотянувшись через бессознательного дядю до двери, открыл ее, переполз через него и вывалился наружу.

Эмма и я схватили и закружили друг друга в безумном объятии. Я едва мог говорить.

— Что ты… как ты…

Я мелко дрожал всем телом, уверенный, что все еще сплю.

— Я получила твое электрическое письмо! — воскликнула она.

— Мое… электронное письмо?

— Ага, как ты там его называешь! Когда мы перестали получать от тебя письма, я заволновалась, а потом я вспомнила тот машинизированный почтовый ящик, про который, ты говорил, что сделал для меня. Гораций смог угадать твой пароль, и…

— Мы прибыли, как только все узнали, — сообщила мисс Сапсан, качая головой на моих родителей. — Я весьма разочарована, хотя не так уж и удивлена.

— Мы пришли спасти тебя! — гордо заявила Оливия. — Как ты спас нас!

— И я так рад вас видеть! — ответил я. — Но разве вам не пора идти? Вы же начнете стареть!

— Ты что, не читал мои последние письма? — удивилась Эмма. — Я же там все объясняла…

— Мои родители забрали их. Поэтому они и взбесились.

— Что?! Это ужасно! — она взглянула на моих родителей. — Это воровство, к вашему сведению! Но в любом случае, волноваться не о чем. Мы сделали поразительное открытие!

— Ты хочешь сказать, я сделал поразительное открытие, — услышал я Милларда. — И все благодаря Перплексусу. У меня заняло несколько дней, чтобы выяснить, как вернуть его назад в его петлю, используя запутанную машину Бентама, и за это время Перплексус должен был уже состариться. Но он не состарился. И более того, его седые волосы снова почернели! И тогда я понял, что что-то произошло с ним, пока он был вместе с нами в Абатоне: его истинный возраст обнулился. Когда имбрины разрушили петлю, это как бы подкрутило стрелки его часов назад, так что его тело стало соответствовать тому возрасту, на который он выглядел, а не его истинному возрасту в пятьсот семьдесят один год.

— И это не только у Перплексуса отмотало назад часы, — взволнованно добавила Эмма, — а у всех нас! У всех, кто был в Абатоне в тот день!

— Очевидно, это побочный эффект разрушения петли, — пояснила мисс Сапсан. — Невероятно опасный Фонтан юности.

— Так это значит… вы больше не будете ускоренно стареть? Никогда?

— Ну, не быстрее, чем ты, — ответила Эмма и рассмеялась. — По одному дню за день!

— Это… поразительно! — произнес я, вне себя от радости, но все еще не в силах переварить все происходящее. — Вы уверены, что я не сплю?

— Вполне уверены, — ответила мисс Сапсан.

— Можно мы останемся ненадолго, Джейкоб? — спросила Клэр, подскакивая ко мне. — Ты сказал, что мы можем приезжать, когда захотим!

— Я полагаю, мы устроим из этого небольшой отпуск, — отозвалась мисс Сапсан, прежде чем я успел ответить. — Дети почти ничего не знают о двадцать первом веке, и, кроме того, этот дом выглядит гораздо более комфортабельным, чем та старая, полная сквозняков крысоловка Бентама. Сколько у вас спален?

— Э-э… пять, кажется?

— Да, это сгодится. Отлично подойдет.

— Но как же мои родители? И дяди?

Она бросила взгляд на машину и махнула рукой.

— Вашим дядям можно легко подчистить память. Что же касается ваших родителей, тут уж, я считаю, кота выпустили из мешка, как говорится. За ними придется пристально понаблюдать какое-то время, держать на коротком поводке. Но если и можно двух нормальных приобщить к нашему способу понимания вещей, то кого же как не родителей великого Джейкоба Портмана.

— И сына и невестку великого Абрахама Портмана! — добавила Эмма.

— Вы… вы знали моего отца? — спросил мой папа робко, глядя на нас из окна автомобиля.

— Я любила его как сына, — ответила мисс Сапсан. — Также как я люблю Джейкоба.

Папа моргнул и медленно кивнул, но я не думал, что он понял.

— Они останутся с нами какое-то время, — сообщил я. — Хорошо?

Его глаза расширились, и он весь съежился.

— Это… хмм… думаю лучше спросить твою мать…

Она свернулась на пассажирском сиденье, закрывая руками глаза.

Я позвал ее:

— Мам?

— Уходите, — откликнулась она. — Просто уходите, все вы!

Мисс Сапсан наклонилась к ней:

— Миссис Портман, посмотрите на меня, пожалуйста.

Мама взглянула на нее сквозь пальцы:

— Вас на самом деле здесь нет. Я просто выпила за ужином слишком много вина, вот и все.

— Мы вполне реальны, уверяю вас. И возможно в это сейчас трудно поверить, но мы все станем друзьями.

Моя мама отвернулась.

— Фрэнк, переключи канал. Мне не нравится это шоу.

— Хорошо, дорогая, — ответил папа. — Сынок, я думаю лучше, э-эм… хмм…

И он закрыл глаза и поднял стекло.

— Вы уверены, что от всего этого у них не расплавятся мозги? — спросил я у мисс Сапсан.

— Они привыкнут, — ответила она. — Некоторым просто нужно больше времени, чем остальным.

* * *

Мы всей толпой шли к моему дому, поднималась яркая луна, а душную ночь оживлял ветерок и стрекот цикад. Бронвин толкала заглохшую машину рядом с нами, с моей семьей, все еще сидящей внутри. Я шел рука об руку с Эммой, и моя голова кружилась от всего происходящего.

— Я вот что не понимаю, — произнес я. — Как вы попали сюда? И так быстро?

Я попытался представить девочку со ртом на затылке и мальчика с пчелами, жужжащими вокруг него, проходящими через службу безопасности в аэропорту. И Милларда: как они протащили его тайком в самолет? Как они вообще достали паспорта?

— Нам повезло, — ответила Эмма. — Одна из комнат Бентама ведет в петлю, расположенную всего лишь в сотне миль отсюда.

— Какое-то отвратительное болото, — добавила мисс Сапсан. — Крокодилы и грязь по колено. Понятия не имею, что мой брат мог забыть в таком месте. В любом случае, оттуда мне удалось осуществить выход в настоящее, а потом нам осталось только поймать два автобуса и пройти три с половиной мили. Весь путь занял не более одного дня. Но, разумеется, все мы устали и изнываем от жажды после такого путешествия.

Мы подошли к нашему крыльцу. Мисс Сапсан выжидательно посмотрела на меня.

— Точно! В холодильнике есть газировка, по-моему…

Я нашарил ключом замочную скважину и открыл дверь.

— Гостеприимство, мистер Портман, гостеприимство! — пропела мисс Сапсан залетая мимо меня в дом. — Оставьте ваши ботинки снаружи, дети, мы больше не в Акре Дьявола!

Я стоял, придерживая дверь, пока все они топали внутрь, в грязных ботинках и все такое.

— Да, это прекрасно подойдет! — услышал я голос мисс Сапсан. — Где кухня?

— Что мне делать с машиной? — спросила Бронвин, все еще держа в руках задний бампер. — И с… нормальными?

— Ты не могла бы поставить их в гараж? — попросил я. — И присмотреть за ними минуту или две?

Она взглянула на меня и Эмму и улыбнулась:

— Не вопрос.

Я нашел открыватель гаражных ворот и нажал кнопку. Бронвин закатила машину и моих потрясенных родителей внутрь, а затем Эмма и я остались на крыльце наедине.

— Ты уверен, что все в порядке, если мы останемся? — спросила Эмма.

— С моей семьей будет сложновато, — ответил я. — Но мисс С похоже, думает, что мы справимся с этим…

— Я имею в виду для тебя. То, где мы с тобой остановились…

— Ты шутишь?! Я так счастлив, что вы здесь, что и не могу выразить!

— Ладно. Ты улыбаешься, так что я тебе верю.

Улыбаюсь? Да у меня был рот до ушей как у дурака.

Эмма шагнула ко мне. Я обвил ее руками. Мы стояли и обнимали друг друга, и моя щека прижималась к ее лбу.

— Я никогда не хотела терять тебя, — прошептала она. — Но я не видела другого пути. Полный разрыв казался легче, чем терять тебя постепенно.

— Тебе не нужно ничего объяснять. Я понимаю.

— В любом случае, может нам теперь и не надо. Быть просто друзьями. Если ты не хочешь.

— С другой стороны, может быть это хорошая идея, — произнес я. — Просто на время.

— О, — быстро ответила она с разочарованием в голосе. — Конечно…

— Нет. Я имею в виду…, — я осторожно отстранился и посмотрел на нее. — Теперь, когда у нас есть время, мы можем продвигаться медленно. Я могу приглашать тебя в кино… мы можем ходить гулять… ну, ты знаешь, как делают нормальные люди.

Она пожала плечами:

— Я не очень-то много знаю о том, что делают нормальные люди.

— Это не сложно, — ответил я. — Ты научила меня, как быть странным. Может быть, я научу тебя, как быть нормальной. Ну, настолько нормальной, насколько я знаю, как быть.

Она молчала секунду. А затем она рассмеялась:

— Конечно, Джейкоб. Думаю, это звучит неплохо, — она взяла меня за руку, наклонилась ко мне и поцеловала в щеку. — Теперь, когда у нас есть время.

И мне пришло в голову, пока мы стояли вот так и просто тихо дышали вместе, а вокруг постепенно устанавливалась тишина, что это должно быть самые прекрасные слова в английском языке.

У нас есть время.

КОНЕЦ

Словарь странных терминов

СТРАННЫЕ ЛЮДИ: Тайная группа особей, людей или животных, благословленных (и проклятых) сверхспособностями. Их почитали в древние времена, боялись и преследовали в не столь давнем прошлом. В настоящее время они по-прежнему остаются изгоями, живущими в тени.

ПЕТЛЯ: Ограниченная в пространстве область, в которой бесконечно повторяется один и тот же день. Петли создаются и управляются имбринами, которые используют их для защиты своих подопечных от опасностей. Петли отодвигают старение на неопределенно долгий срок, но их обитатели не бессмертны — каждый день, прожитый в петле, записывается на их счет, а расплатой является ускоренное старение, если обитатель петли пробудет вне петли слишком долго.

ИМБРИНЫ: Матриархи странного мира. Они могут превращаться в птиц и манипулировать временем. В обязанность имбрин также входит защита странных детей. На древнем языке странных людей «имбрина» означает «оборот» или «вращение».

ПУСТÓТЫ: Ужасного вида существа, которые когда-то сами были странными людьми, а теперь охотятся за душами своих бывших собратьев. Внешне выглядят как иссушенные трупы, за исключением сильных челюстей, внутри которых прячутся мощные, похожие на щупальца, языки. Пустóты невидимы почти для всех, от этого еще более опасны. Увидеть их могут только избранные, из которых в настоящее время известен только Джейкоб Портман (еще одним когда-то был его дед). Последние эксперименты усовершенствовали природу пустóт, которые до этого не могли проникать в петли, вот почему петли считались безопасным местом для проживания странных людей.

ТВАРИ: пустóта, собравшая достаточно душ странных людей, превращается в тварь, Твари видимы и внешне не отличаются от обычных людей, за исключением белых, лишенных зрачков, глаз. Искусные манипуляторы, они прекрасно владеют маскировкой, и уже много лет незаметно живут как среди обычных, так и среди странных людей. Они могут быть кем угодно: садовником, водителем автобуса или вашим психиатром. За ними тянется длинный след из убийств и похищений странных людей, для чего они активно используют пустóт. Их конечная цель — отомстить и заполучить контроль над всем странным миром.

Об авторе

Ренсом Риггз вырос во Флориде, но теперь он обосновался в городе странных детей — Лос-Анджелесе. Он вырос на сбалансированной диете из страшных историй и британских комедий, что вероятно объясняет дух произведений, которые он пишет. Существует отличный от нуля шанс, что он находится в данный момент у вас дома и наблюдает за вами из-под кровати (Идите, проверьте. Он ждет.) Если нет, то вы всегда можете найти его в Твиттере по адресу @ransomriggs.

Все фотографии, представленные в этой книге являются подлинными старинными фотографиями, и за некоторым исключением не подверглись никакой цифровой обработке. Они кропотливо собирались на протяжении нескольких лет: были обнаружены на блошиных рынках, выставках винтажных документов и в архивах фотоколлекционеров, более успешных, чем я, которые оказались достаточно любезными, чтобы поделиться некоторыми из своих странных сокровищ, чтобы помочь создать эту книгу.

Примечания

1

Сражение, состоявшееся 25 октября 1415 ода между французскими и английскими войсками близ местечка Азенкур в Северной Франции во время Столетней войны. Особенность этого сражения заключается в том, что имевшая значительное численное превосходство французская армия потерпела сокрушительное поражение, понеся существенные потери.

(обратно)

2

В переводе с итальянского означает “на зуб” и описывает то состояние пасты, когда она уже готова, однако еще достаточно твердая и не успела развариться.

(обратно)

3

Персонаж детской передачи «Улица Сезам» (прим. пер.)

(обратно)

4

Фред Роджерс, создатель и ведущий детской передачи «Наш сосед Мистер Роджерс» (прим. пер.)

(обратно)

5

От древнегреческого (pan) — всё (прим. пер.)

(обратно)

6

Практически ненаселенная далекая от цивилизации местность на Австралийском континенте. (прим. пер.)

(обратно)

7

Полуостров на востоке Африканского континента. (прим. пер.)

(обратно)

8

Вид фейерверка. (прим. пер.)

(обратно)

9

Строка из английского детского стишка «What are little boys made of?» (перевод взят из Интернета) (прим. пер.)

(обратно)

10

Остров в Тихом океане, самый большой из островов Кука. (прим. пер.)

(обратно)

11

Провинция на западе Канады. (прим. пер.)

(обратно)

12

Процветавший в древности город на караванном пути в Сирийской пустыне. (прим. пер.)

(обратно)

13

Английское выражение (англ. «and Bob's your uncle»), примерно соответствует русскому «и дело в шляпе».

(обратно)

14

Нападающий в американском футболе.

(обратно)

15

«You Make Loving Fun», песня британо-американской группы «Флитвуд Мэк» (англ. «Fleetwood Mac»).

(обратно)

16

В первой книге была переведена как «мисс Зарянка» (прим. пер.)

(обратно)

17

Добрый день (итал.), (прим. пер.)

(обратно)

18

Спасибо (итал.), (прим. пер)

(обратно)

19

Заводной механизм, внешне напоминающий человекообразного робота либо животное.

(обратно)

Оглавление

Глава Первая

Глава Вторая

Глава Третья

Глава Четвертая

Глава Пятая

Глава Шестая

Глава Седьмая

Глава Восьмая

Глава Девятая

Глава Десятая

Глава Одиннадцатая

Словарь странных терминов

Об авторе Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg