«Приключения Альки Руднева»

По данным официальной статистики, в России ежегодно пропадает около 50 тысяч детей. Примерно 40 тысяч ребят находят и возвращают в семью. Судьба остальных неизвестна.

Побег

Алька стоял под мокрой ивой и горько плакал. Даже не плакал, а жалобно скулил, как щенок, брошенный на улице хозяевами. Но Альку никто не бросал, он сам ушел. Ушел, хлопнув дверью изо всей силы – аж стекла в подъезде зазвенели. Так можно уйти только от самой жуткой обиды, от страшного отчаяния в неполные двенадцать лет. Тогда он не думал о последствиях, как это и бывает в подобных случаях. Выскочил из дома на улицу и пошел, куда глаза глядят. Не заметил, как оказался около автовокзала. Здесь было еще довольно шумно. Пассажиры ждали последнего автобуса на Ставрополь и волновались, так как он задерживался уже на полчаса.

Алька подумал, как было бы хорошо сейчас куда-нибудь уехать, да хоть в Ставрополь, где жила их дальняя родственница тетя Даша. Прошлым летом мама брала его с собой, когда ездила к тете Даше по какому-то делу. Алька помнил ее добрые глаза, ласковый голос… Помнил, как она повезла их на свою дачу – небольшой участок земли, где росли яблони. Плоды уже созрели и манили ярко-красными боками, облепив потяжелевшие ветки. Тетя Даша нарвала полную корзину, сунула одно яблоко в руку Альке и сказала: «Замри». Потом нацелила на него «мыльницу», как называют в народе простенькие фотоаппараты, и несколько раз щелкнула.

Недели через три от тети Даши пришло письмо, в конверте лежали и две фотографии: Алька с яблоком. Он улыбался, по всему было видно, что доволен. Эх, как хорошо ему тогда жилось! И сам себе Алька на этой фотографии очень нравился, поэтому прикрепил ее над кроватью. Она и до сих пор там висит, как напоминание о том счастливом лете.

Тетя Даша его обязательно приютит, а он расскажет ей, почему ушел из дома. Но у него в кармане было всего десять рублей, те самые, которые сестра дала ему перед скандалом, посылая за хлебом, – на них далеко не уедешь.

Был конец сентября, и листья уже слетали с деревьев легкими бабочками и медленно опускались на газон. Алька от нечего делать прошелся по газону, а потом вернулся к площадке перед вокзалом и увидел только что остановившийся автобус. Водитель открыл дверь и крикнул:

– Кто в Ставрополь, заходите, и так опаздываем!

Алька увидел, как пассажиры ринулись в автобус, и билеты у них никто не проверял. Смущаясь от своей дерзости, стесняясь первой в жизни нечестности, он осторожно поднялся по ступенькам и прошел в самый конец автобуса. Если не выгонят, он уедет.

Водитель запустил мотор и сказал подошедшему контролеру:

– Все, Витя! Посчитай по головам – сильно опаздываю!

Контролер посмотрел поверх голов и попросил:

– Поднимите, пожалуйста, билеты.

Алька почти сполз на пол, чтобы его голову не увидели. Контролер быстро пересчитал билеты и сделал отметку в ведомости:

– Все тридцать четыре на месте. Двое до Курсавки. Езжайте. Счастливого пути!

Дверь захлопнулась, и автобус вывернул с площадки на шоссе. Алька думал, что почувствует себя счастливым от такой удачи, но полного ликования почему-то не ощущал. Что-то щемило внутри, на глаза наворачивались слезы. Он стирал их рукавом рубашки, боясь шмыгнуть носом и тем самым выдать себя. Пока что его, сидевшего в углу на самой задней скамейке, никто не замечал.

Мальчик старался не думать о том, что произошло всего около двух часов назад, но в ушах вдруг раздавался неистовый крик сестры:

– Это ты ее убил! Ты! Ты!

Он вздрагивал, широко открывал глаза и, убедившись, что находится не дома, а в автобусе, заставлял себя прислушиваться к разговорам пассажиров, чтобы отвлечься от своих тревожных мыслей. Но до него доносился лишь шелест приглушенных голосов.

За окном яркими красками играла осень, создавая удивительно гармоничные картины. Алька любил рисовать и, как говорила учительница, «умело использовал цветовую гамму». Он залюбовался красочным зрелищем и немного успокоился. Вот приедет в Ставрополь, найдет тетю Дашу (он помнил, что она живет недалеко от автостанции) и все ей расскажет, и она обязательно поможет.

Впереди женщина и девочка зашуршали пакетами, извлекая пирожки и булочки. Девочка откусила раза по два то и другое, а потом отказалась есть. Они сидели наискосок от Альки, и он при виде еды вдруг ощутил, что голоден. Последний раз Алька ел утром. Сестра дала на завтрак яйцо и кусок хлеба, намазанный маргарином. Вернувшись из школы, он застал только пьяного отца и пустую кастрюлю из-под борща. Потом пришла Катя, дала десять рублей и послала за хлебом, но при этом снова разразился скандал.

Алька почувствовал, как слезы заволакивают глаза, и, чтобы остановить неминуемый поток, стал опять смотреть в окно. Но там уже не было прежней красоты – все было скрыто надвинувшейся откуда-то легкой дымкой.

– Скоро Курсавка, – объявил водитель. – Кто выходит, готовьтесь поскорее, стоять не буду.

Женщина и девочка засобирались, достали из сумки куртки. Одевшись, они поспешили к выходу. Алька заметил, что пакет с надкусанной булочкой остался. Он едва дождался, когда пассажирки выйдут, и незаметно подобрался к пакету. Булочка оказалась маленькой и не очень свежей, наверное, поэтому и не понравилась девочке, но Алька проглотил ее в два счета. Голод он не утолил, лишь слегка заглушил его позывы.

Когда подъезжали к Невинномысску, стало быстро темнеть. Алька лег на сидение, намереваясь вздремнуть, но вскоре услышал недовольные голоса пассажиров и открыл глаза. Автобус стал, чуть не доехав до автовокзала.

– Что я могу поделать? – оправдывался водитель. – Этот чертов мотор все-таки заглох!

– Ну и что вы предлагаете? – возмущались пассажиры.

– Вокзал вон он, виден отсюда, – говорил водитель. – Идемте, я все объясню диспетчеру. Автобус на Ставрополь еще есть. Покажете билеты и поедете.

Все двинулись к вокзалу. Стал накрапывать мелкий дождик. Алька почувствовал, что рубашка, в которой было хорошо днем, сейчас не защищает его ни от дождя, ни от вечерней свежести. Он плелся следом за всеми, неизвестно на что надеясь. Впрочем, он все-таки надеялся добраться до тети Даши.

Последний автобус в краевой центр отправлялся через пять минут. Пассажиры показывали билеты контролеру и быстро ныряли внутрь, спасаясь от дождичка. Алька тоже подошел.

– Где твой билет, мальчик? – спросила строгая тетенька.

Алька растерялся и потому ответил неуверенно:

– Я…я потерял…

– Нечего врать! – оборвала его тетенька. – По глазам вижу, что врешь! С кем едешь?

Алька опустил голову.

– Ну, ведь вижу, что врет! – констатировала тетенька. – Рас-пус-ти-лись!

Алька, словно уличенный в страшном преступлении, повернулся и быстро пошел прочь.

– Да он, небось, по карманам хотел лазить! – несся вдогонку голос контролерши.

Алька вышел с площадки туда, где росли деревья, и тут остановился, не зная, что делать дальше. Только теперь он вдруг осознал весь ужас своего положения: один почти ночью в чужом городе, без денег и теплой одежды, в промокшей рубашке, никому не нужный… Он прислонился к мокрому стволу дерева и заскулил. Плакал долго, но слезы и горе не иссякали.

«Кожаная» парочка

– Эй, пацан, ты заблудился, что ли? – услышал Алька голос и от этого заплакал еще громче.

– Да перестань ты реветь! Тебя спрашиваю: заблудился или от автобуса отстал?

Алька, не переставая плакать, повернул голову и увидел парня в кожаной куртке, рядом с которым стояла девушка, тоже одетая в кожу.

Мать всегда поучала Альку, чтобы он в такое лихое время не доверял незнакомым людям, поэтому мальчишка с опаской смотрел сквозь слезы на «кожаную» парочку. Но голос у парня был веселый, а от сегодняшних переживаний Алька совершенно отупел, и, когда парень приблизился, мальчик не сделал попытки убежать. Все еще всхлипывая и размазывая слезы по лицу рукавом мокрой рубашки, он исподлобья смотрел на незнакомца.

– Ну что, потерялся? – уже совсем дружелюбно спросил парень. – Где живешь?

Из Алькиных глаз снова хлынули слезы, он замотал головой и с трудом выговорил:

– Ни…ни…где…е…е…

– Нигде? – удивился парень. – На бомжа вроде не похож, чистенький, только мокрый.

Быстро подошла поближе девушка, заинтересованно спросила:

– Правда, нигде?

Алька утвердительно кивнул головой.

– Вовчик, кажется, нам это подходит, – обратилась девушка к парню.

– Умолкни, Лора! Дай поговорить.

– Да пока ты будешь говорить, он простудится, и тогда уж…все без толку…

– Умолкни, Лора! Ну, как это «нигде»?

– Не в этом… городе, – наконец, признался всхлипывающий Алька.

– Ага, беглый, значит, – догадался парень.

Мальчишка опустил голову.

– Это меняет дело, – сказал Вовчик. – Пойдешь с нами. Не замерзать же тебе на улице. И правда, простудишься. Надень-ка.

Парень скинул кожанку и накинул на плечи Альке, отчего его недоверие к этой парочке стало быстро таять, как снег под шубой. Наверное, потому, что он сразу почувствовал тепло куртки, нагретой телом Вовчика, услышал за весь день хоть какие-то участливые слова и понял, что его собираются куда-то отвести, где, может, еще и покормят. Алька послушно двинулся вместе с новыми знакомыми.

Идти пришлось недалеко, в один из тех многоэтажных домов, что стояли вблизи вокзала. Дверь квартиры на первом этаже открыла высокая дородная женщина с сигаретой в зубах. Не выпуская сигареты изо рта, она спросила, покосившись на Альку:

– А это еще что?

– Племянник, тетя Люба, – весело сказал Вовчик. – Поживет с нами.

– Племянник, – хмыкнула тетя Люба. – Твой или ее?

– Какая разница? Наш! Искупать бы его не мешало.

– Горячей воды нет.

– Опять?! – ужаснулась Лора. – За что мы только деньги платим?!

– За крышу! – многозначительно ответила тетя Люба, попыхивая сигаретой.

– Лора, умолкни! Ладно, парень, мы тебя сейчас другим способом полечим.

Вовчик достал бутылку водки.

– Не-а, я не буду, – испугался Алька.

– Никогда не пил, что ли?

– Никогда.

– Правильно, пить тебе еще рано, – поддержал Вовчик, – а полечиться надо обязательно. Вон как промок. Кстати, Лора, дай ему что-нибудь из наших запасов, пусть сменится.

– Сейчас, сейчас, – заторопилась Лора, доставая из большой сумки брюки, рубашку и свитер.

Все оказалось велико, штаны пришлось подвернуть, рукава рубашки тоже, но, переодевшись, Алька окончательно согрелся и уже смотрел на своих спасителей с полным доверием.

– А где наша скатерть-самобранка? – весело поинтересовался Вовчик.

– Да все уже два раза грела, – ответила тетя Люба. – Садитесь за стол, сейчас подам.

Сначала Алька даже не осознавал, что именно ест, только потом удивился, как всего много и как все вкусно: суп с мясом, жареная курица с жареной картошкой, свежие помидоры и огурцы, чай с шоколадными конфетами и вафлями. На закуску – крупный янтарный виноград. Дома Алька обо всем этом давно забыл, им приходилось перебиваться пустыми супами из пакетов, кашами, тушеными овощами, вареной картошкой, и лишь иногда появлялись заменители мяса – дешевые сардельки или мелкая рыба, которую Катя томила с морковкой и луком.

Алька жадно ел и едва слышал, как балагурил развеселившийся Вовчик. А тот откупорил бутылку, налил в стакан примерно пятую часть водки, подлил туда побольше апельсинового сока и протянул мальчику:

– Вот твое лекарство. Выпей.

Алька сжался, а Лора захихикала.

– Или ты не мужик? – уговаривал Вовчик. – Пей! Сразу поправишься.

Мальчик осторожно взял стакан, понюхал – пахло хорошо.

– Ты смотри, нюхает! – изумился Вовчик. – Ты же не ищейка, а пацан! Пей, говорю!

В веселом голосе Вовчика прозвучало что-то жесткое, но только одно мгновение, все покрылось громким смехом парочки. Алька опрокинул жидкость в рот и ничего страшного не почувствовал, поскольку в стакане было довольно много сока. Лишь через несколько минут он начал ощущать действие алкоголя. Лица сидящих напротив Лоры и Вовчика куда-то перемещались, расплывались в туманные пятна, голоса их доносились будто издалека. Алька уже ничего не понимал, кроме одного: хочется спать. Но сказать об этом он не мог – язык не слушался. Мальчик, глядя на смеющуюся парочку, тоже расплывался в бессмысленной улыбке и сидел так до тех пор, пока не ткнулся носом в тарелку.

– Ну, слабак! – услышал он голос Вовчика. – Тетя Люба, стелите ему!

– У меня?

– Не у нас же! Ему еще рано в такие клубы ходить!

Хихикавшая Лора громко расхохоталась, по-своему оценив двусмысленную шутку дружка. Тетя Люба, посасывая горящую сигарету и пошатываясь, извлекла откуда-то не очень свежий матрас и кинула его на пол в своей комнате. Бросила туда же маленькую замызганную подушку без наволочки и байковое одеяло.

– Готово! Ведите!

Парень тряхнул Альку:

– Вставай, пацан, здесь камердинеров нету.

Алька понял, что надо как-то добраться до постели. Шатаясь, хватаясь за стулья и стены, он шел туда, куда указывал Вовчик, подталкивавший его сзади. Увидев матрас, он с вожделением кинулся на него прямо в одежде и, прикрывшись одеялом, с удовольствием растянулся. Ему казалось, что он давно уже не был так счастлив, хотя впервые в жизни спал на полу, даже не умывшись на ночь.

Сон с былью пополам

В эти минуты об Альке можно было сказать все, что и говорят в таких случаях: отрубился, напился мертвецки, спит мертвым сном. Дышал он тяжело, с непривычным для него храпом. Но к утру его детский организм все-таки выбрался из неожиданной передряги, Алька стал дышать ровнее и спокойнее. Все было бы хорошо, если бы не ужасный сон, явившийся некстати перед самым пробуждением.

Ему приснилось то время, когда не поймешь, то ли зима кончается, то ли весна уже заявляет о себе, но слишком робко. Выходя из дома, еще надо было надевать теплую куртку, а днем в ней становилось жарко, и Алька, бегая после занятий с ребятами по школьному двору, снимал ее и бросал на трубы, по которым к школе подавали тепло.

В тот день он тоже бросил куртку на трубы, не заметив маслянистые и смоляные пятна. Впрочем, пятна на своей куртке он не увидел до тех пор, пока не вернулся домой. А пришел он, надо сказать, в замечательном настроении, потому что их «футбольная команда», состоявшая из шести одноклассников, два раза подряд выиграла у «бэшников», где было аж на два игрока больше.

Когда Алька вошел, мать, открывшая дверь, тут же потянула носом воздух:

– Что это так смолой от тебя несет?

– Не зна-а-ю, – удивился Алька, который и впрямь не знал, что запачкал одежду.

– А что это с курткой? – ахнула мать.

– Где? – все еще не понимал Алька.

– Да везде! Боже! Откуда такие пятна? Где ты был?

– В школе, – смущенно ответил Алька, догадываясь, что назревает крупная неприятность.

Мать поднесла куртку к окну на кухне, поближе к свету, и оттуда Алька слышал ее голос, полный горечи:

– Господи, пропала куртка! Это ничем не отмоешь! Где же теперь новую взять?

Алька, виновато шмыгая носом, переступал с ноги не ногу, не решаясь пройти дальше прихожей. Он точно знал: новую куртку взять негде. Завод, на котором прежде работал инженером его отец, в результате каких-то непонятных перемен в стране давно стоит в ожидании «возрождения», помещения сдаются в аренду. Николай Алексеевич поначалу года два находился в бессрочном и неоплачиваемом отпуске, потом уволился, пробовал заняться мелким бизнесом, став «челноком», но ничего не заработал, а лишь потерял. Поэтому стал перебиваться любой работой, какая подвернется, а еще подрабатывал тем, что кому-то утюг починит, кому кран, кому электророзетки поставит. Но поскольку услуги он оказывал таким же малоимущим, то и заработки у него были крошечные.

Мать продолжала работать медсестрой в больнице, куда устроила на ночные дежурства дочь Катю, учившуюся в медицинском колледже, – будущей медсестре хорошая практика, а семье какая-никакая поддержка. Хотя, если честно сказать, заработка обеих «домашних» медсестер еле-еле хватало, чтобы свести концы с концами.

Один Алька ничего домой не приносил, потому что учился в школе и ничего не умел делать. Некоторые ребята изредка ходили на рынок, помогая владельцам ларьков и лотков что-нибудь разгрузить или загрузить за несколько рублей. Сходил однажды с ними и Алька. Домой он пришел перепачканный и с гордостью выложил из кармана заработанные 16 рублей. Мать в сердцах отодвинула деньги на другой конец стола и стала строго выговаривать:

– Не нужны мне твои заработки! Штаны-то как перепачкал! Делом он занялся, бизнесмен несчастный! Лучше вещи береги, а то на тебя не напасешься. Да учись хорошенько!

Звенящий голос матери постепенно смягчался, становился тише, и Алька знал, что дальше последует привычная фраза:

– Умойся да руки хорошенько мылом потри.

Культ чистоты в доме, родившийся еще в прежние добрые времена, когда Альки и на свете-то не было, оставался непреложным. А мама иногда становилась улыбчивой, ласковой. Такую маму Алька очень любил. Впрочем, он любил ее всякую. Знал, что покрикивает она не со зла, а от расстройства, тяжело переживая необходимость экономить каждую копейку. Алька же постоянно наносил урон семейному бюджету тем, что не берег вещи, купленные с таким трудом. Он пытался вести себя иначе, но потом забывал и снова что-нибудь пачкал или рвал.

Вот и в тот день, как выразился папа, «полетела к чертям» его зимняя куртка, купленная на вырост, чтобы хватило и на следующий год. Альке было стыдно, но какой-то стопор внутри не позволял ему даже рта раскрыть. Он с тяжким сердцем слушал мамины причитания, пока не пришла Катя.

– Опять?! – только и сказала сестра, из чего было ясно, что ее негодованию не было предела.

Отец, осмотрев куртку, сказал:

– Ничего тут не сделаешь.

Но мама с ним не согласилась и принялась спасать куртку. Она вытащила бутылочку с бензином и ушла в ванную, закрыв дверь, чтобы запах не разносился по всей квартире. Катя пошла на кухню чистить картошку к ужину, отец сел перед телевизором. Алька, как нашкодивший кот, быстро прошмыгнул в маленькую комнату и с особенным старанием принялся за уроки. Через некоторое время он услышал голос мамы:

– Катя, возьми у меня бензин, поставь на место, а я колонку зажгу да в порошке постираю. Думаю, что отойдет. Я хорошо почистила, но тут разводы… Надо постирать.

Что случилось дальше, Алька не сразу понял. Из ванной раздался жуткий крик мамы вместе с каким-то непонятным шумом. Когда Алька выскочил из комнаты, то увидел, что в ванной все горит, даже воздух… И мама… А горящая куртка валяется у ее ног.

В первые минуты все растерялись и стояли несколько мгновений, как вкопанные, не в силах понять всего ужаса случившегося. Первым опомнился отец, схватил какую-то кастрюлю, наполнил водой и выплеснул ее на маму. Тут и Катя побежала за кастрюлей, и Алька, но папа крикнул:

– Звоните в пожарку и в «скорую»!

Когда помощь подоспела, мама уже лежала в луже воды без сознания.

– Пары бензина вспыхнули, – констатировал один из пожарных. – Да и одежда, руки – все бензином пропиталось. Хорошо, что колонку не успела зажечь, а то бы…

Неужели могло быть еще страшнее? Алька трясся, как в ознобе, бессмысленно повторяя:

– Мама…мама…мама…

Маму увезли в больницу, а он все дрожал, клацая зубами и затравленно выглядывая из угла комнаты, куда его загнала какая-то непонятная сила. И хотя в квартире никого не было (Катя и отец уехали с мамой), он не мог выбраться из своего угла до их возвращения.

– Что ты наделал! – набросилась на него Катя. – Убийца! Это ты ее убил! Ты! Ты! Ты!

Алька не мог поверить в чудовищное сообщение. Он по-прежнему дрожал и смотрел на сестру сумасшедшими глазами, даже не понимая ее слов, а только слушая громкий, рвущий на части голос. Отец, наконец, обхватил Катю за плечи, прижал к себе и сказал:

– Тише, тише… Кто же знал, что так получится… Тише… Нелепая, страшная случайность. Никто не виноват.

Катя проглотила сразу несколько таблеток и легла. Отец вытащил трясущегося Альку из угла и заставил выпить горячего чая. Потом уложил в кровать и сказал:

– Нет у нас больше мамы… Сильный шок от ожогов – сердце не выдержало… А жить надо… На вот проглоти.

Алька проглотил таблетку и вскоре словно провалился в черную дыру. Когда действие снотворного стало слабее, сквозь эту черноту начали пробиваться всполохи огня, и скоро все в его мозгу горело, как воздух в ванной… Мальчик вскочил, дико озираясь. Пожар! Опять пожар! И мама в огне!

Но все вокруг было тихо. На диване тяжело сопела и храпела тетя Люба. За окном еще было довольно темно, хотя уже можно различить зыбкие контуры предметов. Голова у Альки была такой тяжелой, что сама падала на подушку. Он пытался снова заснуть, но горькие воспоминания, пробившиеся сквозь сон, не уходили, продолжая бередить его измученную душу.

С тех пор, как похоронили маму, прошло полгода. Алька теперь «вносил» в семейный бюджет свою жалкую лепту – пенсию «за потерю кормильца». Но дела в доме не стали лучше, так как пенсия была мизерной, а отец вдруг запил. Катя, устававшая в колледже (последний курс) и на ночных дежурствах в больнице, потом едва находила силы, чтобы «обслуживать двух мужиков» и при этом всякий раз думать, как выкрутиться с деньгами и не наделать долгов. Отец, если что и подрабатывал урывками, то большую часть пропивал.

Катя стыдила его, взывала к совести, но это не помогало. Николай Алексеевич только жалко, униженно улыбался и разводил руками. Алька старался беречь одежду, но это не всегда получалось. И тогда у Кати сдавали нервы. Она кричала на обоих, а Альке каждый раз резко напоминала о его вине.

Алька тяжело переживал смерть мамы, но не мог согласиться с укорами сестры. Папа же сказал: это нелепая, страшная случайность. В одиннадцать лет трудно принять на себя какую-нибудь вину, тем более такую. И когда сестра кричала, он бурно протестовал в душе против ее обвинений, но… молчал. Молчал, потому что не находил сил защищаться и не умел объяснить ей свое состояние.

Отец уже давно его не защищал и не утешал, так как сам искал утешения в бутылке. День за днем Альке становилось все неуютнее в семье, которой со смертью мамы у него просто не стало. Он чувствовал себя чужим в этом доме, никому не нужным в целом свете. И он не выдержал в тот злополучный день сентября, когда Катя снова бросила свое обвинение:

– Это ты убил маму! Ты! Ты! Ты!

И сейчас здесь, в чужом городе, в незнакомом доме, ему казалось, что на него снова напала та жуткая тряска, как в день несчастья. Он еще сильнее зажмурился, слыша громкий голос:

– Ты! Эй, ты! Просыпайся!

Алька, наконец, осознал, что это уже не сон и не воспоминания, а действительность. И не просто действительность, а его новая жизнь. Он открыл глаза и увидел Лору, которая трясла его за плечи.

Лохотрон

Алька не сразу понял, где находится и почему, – воспоминания о несчастье еще держали в плену его отяжелевшую голову.

– От одного глотка водки совсем ошалел, – констатировала Лора. – Поднимайся! Пора завтракать и браться за дело.

Он послушно встал и пошел умываться. Тетя Люба, не вынимая изо рта горящей сигареты, порылась в шкафу и протянула ему какую-то тряпицу со словами:

– Твое полотенце.

На завтрак тетя Люба подала остатки вчерашнего ужина и горячий чай. Альку слегка мутило, и он ел не очень охотно, зато с удовольствием пил настоящий, крепко заваренный чай, какого у них в доме давно себе не позволяли.

– Ты давай наедайся! – скомандовала Лора, заметив, что Алька почти ничего не ест. – На целый день уйдем.

– А… а… куда? – осторожно поинтересовался Алька.

– На кудыкину гору! – резко ответила Лора. – Работать!

Заметив Алькино недоумение, еще резче сказала:

– Тебя здесь кормят, поят – отрабатывать надо! Бесплатный сыр только в мышеловке!

Лора расхохоталась – ей очень нравилась эта древняя шутка. Алька отметил в ней странную перемену: вместо симпатичной, добродушной и модно одетой девушки, какой была Лора вчера вечером, он увидел чуть ли не оборвашку с бледным, изможденным лицом, на котором лежала печать озабоченности и даже плохо скрываемой злобы.

– Так он что, и не сказал, когда вернется? – обратилась Лора к тете Любе, и Алька понял, что речь идет о Вовчике, который в этот момент отсутствовал.

Тетя Люба пожала плечами, выпуская изо рта струю дыма.

– Вот черт! – обозлилась Лора. – Время уходит!

Только она закрыла рот, прозвенел звонок у двери, и явился Вовчик.

– Какого черта! – набросилась на него девушка.

– Умолкни, Лора! – осадил ее Вовчик. – Надо было с человеком одним встретиться, он мне сегодня поможет. Давай наперстки!

Лора подала ему коробочку и спросила:

– А нам на автовокзал?

– Конечно.

Вовчик совсем не был похож на портного, и Алька старался угадать, что он шьет. Но Лора не дала ему додумать, оглядела его и сказала:

– Так. Нормально выглядишь. Куртку не надевай, пойдешь в свитере… Та-а-ак… А мне, пожалуй, надо еще прибавить бледности.

Лора вынула из сумки коробочку и стала «добавлять бледности», накладывая крем на щеки и подбородок. Покончив с этим, Лора обратилась к Альке:

– Плакать ты умеешь, я вчера видела. Постарайся и сегодня побольше слез пролить.

– Зачем? – удивился Алька.

– Есть хочешь – зарабатывай! – отрезала Лора.

По дороге к автовокзалу Лора крепко держала Альку за руку. Когда они пришли на посадочную площадку, там стоял только один автобус, в который уже поднимался парень лет тридцати, одетый более чем скромно, но опрятно.

– Вот черт! – выругалась Лора. – Опоздали! «Артист» опередил.

Алька, ничего не понимая, смотрел, как «Артист», поднявшись в автобус, остановился на передней площадке и захлопал руками по плечам, по бедрам… Танцевать, что ли, приготовился? Но «Артист» запел громким невыразительным голосом:

На морском песочке

Я Марусю встретил,

Как в нее влюбился,

Я и не заметил.

«Артист» спел еще пару куплетов про какие-то сложные отношения с Марусей и закончил свою музыкальную исповедь строчкой о коварстве подруги: «А она гуляла!»

Потом «Артист» пошел по салону, собирая дань с невольных слушателей.

– Вот черт, перебил все! – злилась Лора.

Тут подошел еще один автобус, и Лора потащила Альку к нему со словами:

– Я буду говорить, а ты плачь!

Только водитель вышел из автобуса, Лора, подталкивая Альку перед собой, поднялась в машину и запричитала негромко и жалобно:

– Люди добрые, помогите. Сами мы не местные. Ехали из Владикавказа в Ростов к бабушке, да маму с поезда сняли, в больницу положили… А мы с братом на улице оказались.

Голос у Лоры задрожал, она будто с трудом выдавила:

– У нас даже на хлеб нету… Мама… в больнице… умирает…

При этих словах Алька, душа которого и без того была растревожена ночными воспоминаниями, заскулил, и слезы потекли из его глаз ручьями. Он пытался вытереть их рукавом свитера, но они лились без остановки. Все пассажиры, как один, потянулись за кошельками, потому что так искренне плакать не смог бы ни один самый выдающийся артист.

У Альки еще не просохли слезы, как Лора потащила его в следующий, только что прибывший автобус. Они «паслись» на автовокзале весь день, даже перекусить было некогда. «Артист» после них собирал крохи: предательница Маруся приносила гораздо меньше прибыли, чем горькие Алькины слезы.

Вечером, пересчитывая дневной доход, Лора восторженно восклицала:

– Ну, артист! В натуре! Он та-а-ак плакал! Чуть автобус не затопил!

Сумма, очевидно, была достаточно высокой, и Лора весь вечер добродушно смеялась. Дважды пересчитав деньги, она сунула Альке десятку:

– Держи на мороженое.

Вовчик тоже был доволен, сказав, что сегодня он поймал удачу за хвост. Причем тут портняжное дело, Алька понять не мог, как не мог понять до конца всего, что с ним самим приключилось. За день он так устал и за ужином опять так наелся, что едва доплелся до своего матраса. Хотел снять хотя бы свитер и брюки, но тетя Люба предупредила, пыхнув дымом:

– Не советую, замерзнешь на полу. Не топят же еще.

Алька свалился, как был, натянул на себя тонкое одеяло и, прежде чем провалиться в сон, услышал бурчание тети Любы:

– Лохотрон работает…

Ее слова донеслись словно откуда-то издалека, мальчик уже не мог вникнуть в их смысл, потому что мгновенно и крепко заснул.

Восстание раба

На исходе второй недели запахло скандалом. Лора, подсчитывая добычу, выговаривала:

– Дармоед! Совсем плакать перестал!

– У меня все слезы вытекли, – оправдывался Алька.

– Как хочешь, а выдавай слезу, за твое теперешнее нытье почти ничего не дают! Хоть луком глаза натирай!

Сначала Алька стыдливо опускал голову, а потом немного осмелел, считая упреки Лоры несправедливыми: ей одной и этого бы не дали, и она напрасно обзывает его дармоедом. Он с вызовом поднимал голову и молчал, что Лору еще больше злило. Теперь он уже точно знал, что участвует в мошенничестве, выжимая «сиротской» слезой деньги у доверчивых пассажиров. Временами стыд захлестывал его, и он опускал голову пониже, чтобы никто не заметил, как его лицо заливается краской. Лора сзади шпыняла мальчишку в спину, когда ей казалось, что он недостаточно жалобно плачет. Но Алька, действительно, выплакал уже все слезы и по маме, и по своей горькой судьбе, а притворяться он почти не умел, и его наигранный скулеж не вызывал жалости.

Спать Алька уходил рано, и однажды, закрыв глаза, но еще не уснув, услышал разговор «кожаной» парочки. Двери в обеих комнатах были открыты, да и говорили они достаточно громко.

– С таким «наваром» скоро на мель сядем, – нервничала Лора.

– Наперстки тоже почти ничего не дают, – признался Вовчик. – Все, кто хотел сыграть, уже сыграли.

– Еще немного, и сами лоханемся, – злилась Лора.

– Да, кажется, мы исчерпали здесь свою жилу, – констатировал Вовчик. – Пора дальше двигаться.

– Куда двигаться? Холодно уже, а здесь хоть крыша есть.

– Платить будем, такая крыша везде найдется, – парировал Вовчик.

– Что, опять в Краснодар?

– Нет, пожалуй, попытаем счастья в Ростове. Там у меня кореш есть, переночевать пустит, а потом устроимся. Город большой, что-нибудь найдем, да и кореш подскажет.

– Когда поедем?

– Да хоть завтра. Чего тянуть?

– А с этим что делать, ну, с «довеском»?

– Так он же твой «племянник», – засмеялся Вовчик, – сама и думай.

– На этого «племянника» уже никто не клюет, – проворчала Лора. – Он совсем плакать разучился. Зачем он нужен? Бросим его здесь.

При этих словах сердце у Альки екнуло: его хотят выбросить, как ненужный балласт. Две недели он «работал» на них, подвергаясь унизительной необходимости попрошайничать, а теперь, когда дела пошли хуже, стал не нужен, как, впрочем, и всем остальным. До сих пор он считал, что «кожаная» парочка неплохо к нему относится: пригрели, кормили, приодели… Вот только ни разу не спросили, как его зовут. Обращались к нему просто: пацан. Алька никогда не придавал этому значения и вдруг понял: да потому и не спрашивали, что им все равно, кто он такой, почему оказался на улице и как будет жить дальше. Вещь, которой попользовались и могут выбросить за ненадобностью. Алька понимал, что живет не так, как нужно, но перспектива оказаться снова на улице без денег пугала его.

– Умолкни, Лора, дай подумать, – сказал Вовчик. – Наверное, возьмем его с собой.

– За-а-чем?

– Ну, первое время попромышляете на вокзалах с прежним репертуаром, а потом… Потом у моего кореша науки пройдет – он отличный карманник.

– Да разве этот сопляк такое дело быстро освоит?

– Ты, Лора, всегда хочешь много и сразу. Так не бывает, а если и бывает, то не всегда.

– Ладно тебе каламбурить! Я серьезно говорю.

– И я серьезно, – в голосе Вовчика зазвучали металлические нотки. – Пора пацану профессию приобретать. По карманам лазить, может, сразу и не сумеет, а в форточку пролезет. Запросто!

– Ну, домушник – это другое дело. Во всяком случае, не такое тонкое, как карманник.

– Всему учатся, Лора.

Алька был в ужасе. Он даже глаза открыл, бессмысленно уставившись в темный потолок. Грабить людей, забирать у них последнее? Пусть даже не последнее, но воровство есть воровство. Из него хотят сделать воришку. Вот какую профессию выбрали для него эти двое, которые даже имени его не знают и знать не хотят. Да он у них просто раб безвестный, который должен слепо выполнять их волю.

Мучительные раздумья терзали Альку. Поедет с «кожаной» парочкой – станет вором, не поедет – окажется на улице. Денег у него почти нет. Он приберег десятку, которую Лора давала ему на мороженое, и забыл отдать четыре рубля, брошенные одной из пассажирок в карман его куртки. Обычно деньги собирала Лора, а эти оказались у него. Куртку, конечно, ему дала Лора, потому что в октябре стало уже довольно прохладно, но куртка старая, и он может со спокойной совестью оставить ее себе. Вместе с десяткой, которую Катя дала ему на хлеб, у него двадцать четыре рубля. Не богато. Куда с такой суммой? Домой не вернешься и до Ставрополя не доедешь.

При воспоминании о доме заныло сердце, накатила еще не забытая обида на сестру. Зачем возвращаться? Кому он там нужен? Катя его ненавидит, отцу не до него. Других родственников в Пятигорске нет. Нет, домой нельзя, вернее, незачем. А куда же? Неужто с «кожаной» парочкой людей грабить?

Нет, с ними он тоже не поедет. Это Алька твердо решил. Лучше на улицу, чем по карманам и в форточки лазить. А почему же на улицу? Кажется, есть выход. Недавно, когда Лора и Вовчик расставались около соседнего дома, Алька, ожидавший Лору, видел, как ко второму подъезду подошли два слесаря, он слышал их разговор.

– У них все трубы с чердака идут, – сказал один. – На пятом этаже есть люк, там и поднимешься. Посмотри, может, оттуда подтекает.

– А лестница? Как поднимусь?

– Там есть. Люк не заперт, только толкни.

– А код на входной двери?

– Сто двадцать восемь. Нажми одновременно. А я пошел в пятый подъезд.

Тогда Алька слушал их разговор без всякого интереса, дожидаясь, пока Лора с Вовчиком расстанутся. Теперь он его вспомнил. На чердаке есть отопительные трубы, значит, не будет холодно. Денег на несколько дней хватит. А там видно будет. Сам он еще не попрошайничал, только подыгрывал Лоре, но если придется… Все лучше, чем воровать. Да и надоела ему эта «кожаная» парочка! Как рабам хочется на волю, так и его вдруг захлестнуло желание освободиться от опеки Лоры и Вовчика. Он им устроит восстание раба!

В комнате запахло дымом – из кухни явилась тетя Люба с неизменной сигаретой в зубах. Она еще попыхтела, сидя на диване, потом сунула окурок в пол-литровую банку, стоящую на тумбочке вместо пепельницы, и вскоре захрапела. Алька при ее появлении предусмотрительно закрыл глаза. За две недели он немного научился хитрить и теперь обдумывал, как незаметно убраться из этого дома, чтобы его силой не потащили в воровское гнездо.

Лежать с закрытыми глазами, чутко прислушиваясь к каждому шороху, ему пришлось довольно долго. Наконец, все голоса стихли. Алька решил удостовериться, что все крепко спят. Он тихонько встал и прошел на кухню. Если кто-то и заметит, скажет, что пить захотел. Алька потоптался на кухне, даже кружкой об стол стукнул – никто не проснулся.

При свете дальнего огня, проникавшего сквозь окно, Алька оделся, обулся, натянул на голову вязаную шапку. На столе в миске, прикрытой тарелкой, лежало несколько котлет, оставшихся от ужина (видно, тетя Люба забыла убрать в холодильник), в хлебнице – полбатона. Поколебавшись, Алька взял хлеб и три котлеты, положил их в пакет и обвязал тряпицей, которую выдала ему тетя Люба вместо полотенца. Они хотели сделать из него вора? Ну, так вот он взял у них без спроса немного еды на завтра. Они этого даже не заметят, а он вправе взять свою долю, которую заработал вместе с Лорой.

Тихонько отперев замок, Алька осторожно закрыл дверь, чтобы щелчок замка не разбудил спящих. Затем дошел до второго подъезда соседнего дома, нажал кнопки кода, поднялся на пятый этаж. К люку, действительно, вела узкая железная лестничка. Алька поднялся по ней, толкнул люк, крышка свободно откинулась. Он осторожно закрыл ее за собой.

Сквозь маленькое застекленное окошко откуда-то сбоку проникал слабый свет уличных фонарей. Привыкнув к полутьме, Алька осмотрелся. Теплые трубы тянулись вдоль всего чердака, и он выбрал уголок поуютнее. Подтащил туда две короткие доски, лежавшие в разных местах, устроил из них себе персональное ложе. Лег, потянулся – жестковато. Сюда бы еще матрас от тети Любы… Но можно и так спать, подстелив куртку. Зато он свободен! Восстание раба состоялось!

Первый заработок

Разбудили Альку громкие голоса. Он подполз к люку и прислушался. Разговаривали здесь, на самой верхней площадке.

– Отказалась, – услышал он. – Да, да, и эта отказалась. Говорит, что десять рублей с квартиры – это очень мало.

– Да почему же мало? А сколько она хочет?

– Говорит, не меньше двадцати, а то и тридцать.

– Ну, это она загнула! Тридцать рублей за уборку лестницы… Да столько никто не даст. По десятке и то трудно собрать.

– Значит, опять придется мыть по очереди.

– По очереди! Бабка из двадцать четвертой квартиры мыть не станет. И эта…фифочка из тридцатой – тоже. Вот тебе и по очереди! А у меня радикулит. Что ж я, за них спину гнуть буду?

– А что делать?

– Надо найти, кто согласится за десятку с квартиры…

– Да никто не согласится! – перебила ее первая. – Сто пятьдесят рублей в месяц – это, действительно, мало. Я бы тоже не стала за такие деньги всю эту грязь выгребать.

Разговор закончился, и на площадке хлопнули две двери, одна из них была прямо под люком, это Адька отчетливо слышал. Сто пятьдесят рублей в месяц! Какое богатство! Да он бы на эти деньги жил припеваючи! Кому-то мало, а ему в самый раз. И главное – честный заработок. Не надо попрошайничать, надо просто мыть лестницу. Но как эту работу заполучить? Доверят ли ему такое чисто женское дело?

Алька уже начал постигать азы человеческой психологии, столкнувшись за короткое время с разными людьми. Он догадывался, что женщины всерьез его не примут, значит, надо найти к ним какой-то подход. Самое надежное – разжалобить.

Он не знал, сколько сейчас времени, но было уже совсем светло. Алька подошел к чердачному окошку и посмотрел на улицу. То, что он увидел, обрадовало его: Вовчик и Лора с сумками быстро шли к автовокзалу. «Уезжают! – ликовал в душе Алька. – Теперь я от них навсегда избавился! Вот заработаю денег и уеду в Ставрополь к тете Даше». Он вернулся на доски в отличном настроении, достал котлету, отломил кусок батона и принялся завтракать. Вот запить было нечем. Очень хотелось горячего чая, а у него даже простой воды не было. Ну, это не проблема. Пустых пластиковых бутылок на газонах полно, вода есть в привокзальном туалете.

Полежав еще немного на досках, Алька, прислушавшись, начал спускаться по лестничке. Ему повезло – никто из трех квартир в этот момент не вышел. Вот она, заветная дверь, куда он должен постучать со своим предложением. Но не так сразу. Он еще не придумал, чем объяснить просьбу и как вообще начать разговор. Надо пойти прогуляться и подумать.

Не спеша, он дошел до привокзального туалета, подобрав по пути полуторалитровую пластиковую бутылку. Здесь умылся, утерся тряпицей от тети Любы, помыл и наполнил бутылку. Выйдя к посадочным площадкам, увидел автобус с табличкой на Ростов и вдруг испугался: значит, «кожаная» парочка еще не уехала! Алька спрятался за столб и стал наблюдать.

Вскоре он увидел их: Лора и Вовчик шли из кассового зала к автобусу. Вслед за ними шел и водитель с контролером. Когда контролер вышел, дверца захлопнулась. Автобус начал объезжать газон, чтобы вырулить на дорогу. Алька смело подошел туда, где кончается поворот, и подождал, пока автобус поравняется с ним. На несколько коротких мгновений они сошлись. Из окна на него смотрела изумленная Лора, потом лицо ее исказилось злобой, она грозила кулаком и что-то кричала, но слов, конечно, не было слышно. На миг из-за Лоры выдвинулось суровое лицо Вовчика, и Алька со всей злорадностью, на какую был способен, высунул язык и скорчил невероятно отвратительную рожу.

Теперь можно начинать новую жизнь, причем, самому, без всякой поддержки. Алька направился к «своему» подъезду, поднялся на пятый этаж и решительно нажал кнопку звонка у заветной двери. Открыла женщина средних лет, пожалуй, и старше. Алька состроил печальную мину и тихим голосом сказал:

– У вас лестницу убирать некому…

– Кто тебе сказал? – перебила женщина.

– А там, около дома, – Алька для большей убедительности махнул рукой назад. – Сказали, чтобы я к вам обратился.

– Ничто так быстро не разносится, как неприятные известия, – философски заметила женщина. – Но ты здесь причем? Или тебя мать послала?

Алька, запихивая поглубже в карман бутылку с водой и слегка запинаясь, начал вдохновенно врать, понимая, что успех этого дела зависит от того, насколько искренними покажутся его слова.

– Да, мама… Она сама не может сейчас убирать… Сильно болеет. Совсем свалилась, а…а деньги нужны на лекарства и…и…

– Та-а-ак, – протянула женщина. – И сколько же она будет болеть?

– Не знаю. Наверное, долго… Но вы не бойтесь, я буду убирать, я умею. Я хорошо буду мыть!

– А мама знает, что мы платим по десять рублей с квартиры?

– Знает, знает! – поспешил заверить Алька. – Она согласна!

– Ну, не знаю…Доверить ребенку…

– Я уже большой! – перебил Алька. – Мне скоро двенадцать! И я же временно…Потом мама придет.

– А вы с мамой вдвоем живете или…

– Вдвоем, – опять перебил Алька. – Папа давно умер.

Он опустил голову, испугавшись, что женщина заметит, как он краснеет от вранья. Но, в сущности, какая разница? Его отец жив, зато умерла мама, а ему так нужна эта работа! Слезы невольно навернулись на глаза, и Алька вытер их кулаком. Женщина вздохнула и, словно освободившись от сомнений, сказала:

– Сегодня и приступай. Приходи с ведром, тряпкой и веником.

Вот этого Алька не ожидал. Где же он все это возьмет? Он растерянно смотрел на свою работодательницу и, наконец, произнес:

– А…нельзя у вас…ведро и тряпку?

– Что, у вас даже этого нет?

– Нет.

– Вот так всегда, – констатировала женщина. – Организаторам больше всего хлопот достается. И зачем мне это нужно? Ну, ладно, подожди, сейчас все вынесу.

Получив веник, тряпку и ведро с водой, Алька повесил куртку на перила и принялся за дело. Он очень старался и к концу уборки сильно устал. Но маячившие впереди сто пятьдесят (!) рублей заставляли его трудиться с прежней энергией, особенно когда кто-нибудь из жильцов проходил мимо.

– Придешь в следующую субботу, – сказала женщина, принимая от него ведро, тряпку и веник.

– А…а деньги когда? – осторожно поинтересовался Алька.

– Как всегда, в конце месяца, – ответила женщина. – На этот раз получишь за половину октября, а с ноября новый счет пойдет. Может, к тому времени мама уже выздоровеет. Понятно объяснила?

– Понятно, – уныло согласился Алька и повернулся, собираясь уйти.

– Погоди-ка, – остановила его женщина.

Она отошла на две-три минуты и вернулась с куском сладкого пирога в целлофановом пакете:

– На вот, заслужил. Да маму угости.

Алька радовался: он держал в руках честно заработанный кусок. Ему хотелось съесть пирог с горячим чаем, и он направился к вокзальному буфету. Стакан чая стоил пять рублей. Алька поколебался: тогда до конца месяца у него останется всего девятнадцать рублей, а жить до «получки» еще две недели. И все-таки острое желание по-настоящему насладиться угощением победило. Проглотив пирог с чаем, он стал бродить по улицам – ему надо было болтаться до темноты, пока он сможет незаметно пробраться на свой чердак.

Заколоченное «гнездо»

Алька никогда не думал, что станет крохобором. Прежде ему и в голову не приходило подсчитать, во сколько обходится, например, его содержание в месяц. Он приходил домой на все готовенькое. Еда, пусть и очень скромная, в доме всегда водилась. Сначала об этом заботилась мама, потом Катя. Теперь же приходилось самому каждый день думать, что поесть, а главное, где раздобыть еду. Иногда он вспоминал роскошные пиршества на квартире у тети Любы, но все равно не жалел, что расстался с «кожаной» парочкой.

До «получки» оставалось еще два дня, а у Альки уже не было ни копейки. Оставшиеся деньги он тратил только на хлеб, умудряясь растянуть буханку хлеба на несколько дней, запивая очередную порцию водой. От жизни впроголодь он ослабел, осунулся, но попрошайничать принципиально не хотел.

В прошлую субботу сердобольная работодательница опять сунула ему угощение – на этот раз четыре пирожка с капустой, которые он съел в два приема: на обед и на ужин. Но вчера он доел последний кусок хлеба и не представлял, как дотянет до субботы. Он теперь старался только к вечеру спускаться с чердака, чтобы набрать воды, – сил болтаться по улицам, как прежде, уже не хватало. Через пару часов снова забирался на чердак и лежал до следующего вечера то ли в забытьи, то ли в полусне. От слабости даже мыслей в голове не было. Он думал лишь о том, что скоро получит семьдесят пять рублей за те полмесяца, которые уже отработал.

Лежа на голых досках, Алька попытался подсчитать, что можно будет купить на семьдесят пять рублей, чтобы денег хватило на весь следующий месяц, до очередной «получки». Как он их ни делил, выходило чуть больше двух рублей в день. А это значит, что он может питаться только хлебом, разделив буханку на несколько порций.

Устав от этой математики, Алька попытался уснуть. Воды ему не нужно, бутылка почти полная, сегодня можно вообще не спускаться. Однако уснуть не удалось. День в самом разгаре, даже на чердаке довольно светло. А главное, его мутило от голода. Он попил воды, но боли в желудке усилились. Наверное, все-таки лучше походить по свежему воздуху. Со всеми предосторожностями Алька спустился с чердака, оставив тряпицу и бутылку на досках. Он побрел по городу и неожиданно для себя оказался на продуктовом рынке. Торговля уже сворачивалась, ларьки закрывались, торговцы овощами и фруктами, забирая со столов остатки, отъезжали на машинах.

Алька заметил, что кое-где под столами и даже на столах лежали то перец, то яблоко, то картофелина. Они были немного подпорчены и потому брошены хозяевами, но Алька, не раздумывая, стал собирать все это в пакет, который подобрал на земле. Он удивился, сколько еды можно найти на рынке в конце дня. Сырая картошка, конечно, не годилась, зато в пакете уже было несколько перцев, яблок, одна груша, помятая кисточка винограда и даже один надтреснутый банан. Под столиком, где торговали сладостями, он обнаружил коробку с крошками печенья и несколько карамелек. Крошки печенья он выгреб и тут же съел, конфеты сунул в карман и пошел к автовокзалу, чтобы помыть в туалете свою роскошную добычу. Теперь он знал, что продержится два дня до «получки» и потом тоже будет добавлять к хлебу находки с рынка. Все казалось так просто, он удивился, почему раньше не догадался сходить на рынок.

По дороге к залу ожидания Алька съел банан и виноград, которые могли испортиться, а потом, уже устроившись в кресле, не без удовольствия нащупал в кармане куртки подобранные конфетки. Одну он вытащил и долго посасывал, стараясь удержать во рту давно забытый восхитительный вкус.

Теперь, когда его не мучил голод, разомлев от тепла, Алька мог подумать о том, как получше устроить свою жизнь хотя бы на ближайшее время. Что ж, на чердаке тепло и сухо, к жестким доскам он уже привык, так что запросто перезимует. Работа у него есть. Сто пятьдесят рублей в месяц да остатки пищи с рынка с голоду помереть не дадут. Можно еще что-нибудь подзаработать, например, помочь торговцам на рынке. До лета как-нибудь дотянет, а летом все проще.

Алька прикрыл глаза, и ему почему-то вдруг представилась школа. До сих пор он ни разу о ней не вспомнил, а сейчас, как наяву, видел свой пятый «а» на уроке литературы.

– Я предлагала вам выучить любое стихотворение Михаила Юрьевича Лермонтова, – говорила Зоя Ивановна. – Что ты выбрал, Руднев? «Родина»? Замечательно, очень хороший выбор. Ну, читай.

Люблю Отчизну я, но странною любовью,

Не победит ее рассудок мой…

Алька шевелил губами, не открывая глаз. Музыка стиха завораживала его, как будто сплетались не слова, а красивые мелодии. И он впервые за прошедший месяц вдруг ощутил тоску по школе, по ребятам и даже по урокам, которые прежде нередко казались нудными. Как бы хотелось ему туда, где все так знакомо, привычно и беззаботно! Но он сам отрезал себе пути к прошлой жизни. Может, и не надо было хлопать дверью, убегать в неведомое? Легко совершить безрассудный поступок, когда не знаешь о его последствиях. Теперь он знал, чего стоит необдуманность. А ведь мама всегда говорила:

– Прежде чем ввязаться в какую-нибудь историю, подумай, чем она может кончиться.

В тот ужасный день, когда ее не стало, он, не думая о последствиях, бросил почти новую куртку на грязные трубы. Потом, не подумавши, ушел из дома, не выдержав обвинений сестры. А может, Катя не со зла это говорила? Ей ведь очень тяжело, вот она и срывается. Ему сейчас тоже трудно, а ведь он только о себе думает, как и чем прокормиться. Катя же каждый день о троих думала. Алька почти готов был простить сестру, но ее ужасное обвинение снова разрывало ему душу. Наверное, она его просто не любит. И отец тоже. Нет, он не вернется, потому что не нужен им. И о школе придется забыть. Останется неучем… Но стоит ли думать о будущем, если не знаешь, как прожить день?

Стало темнеть, Алька встал и пошел к своему ночлегу. Поднимаясь по лестнице, Алька услышал разговор на верхней площадке и остановился: он не сможет попасть в свое «гнездо», пока люди не разойдутся. Хотел спуститься и подождать на улице, но тут до него донеслись слова его работодательницы:

– Я временами слышала, вроде кто-то там ходит, но и подумать не могла, что у нас над головой бомж поселился.

– А какой он? Кто его видел? – спрашивал мужской голос.

– Да никто не видел! Но точно кто-то живет. Вот же тряпка и бутылка с водой. Откуда они взялись?

– Понятное дело, сами по себе не явились, кто-то принес.

– А вдруг взрывчатку принесет? Я давно говорила, что здесь замок нужен.

– Ну, вот и все, – сказал невидимый мужчина. – Замок поставил, а ключ пусть у вас будет, если слесарям понадобится…

– Опять мне больше всех надо, – перебила женщина.

– Но вы же на замке настояли.

– Так у меня же над головой… А вдруг взрывчатка?

– Понятное дело…

Альку как будто пригвоздили к лестнице: «понятное дело», ночевать больше негде!

Вместо Казимирыча

Алька побрел к автовокзалу. Если бы у него были деньги, он бы уехал, куда глаза глядят. Но деньги он получит только через два дня, те самые семьдесят пять рублей, которые честно заработал. В своем убежище он бы славно отлежался до «получки», но судьба опять сыграла с ним злую шутку. «Не много ли на одного, да еще такого маленького?» – невольно подумал Алька и почувствовал, что слезы подступают к глазам. Он крепко зажмурился, чтобы они не вылились наружу. Месяц скитаний многому его научил, а главное, он теперь умеет управлять своими чувствами.

Размышляя, Алька не заметил, как дошел до автовокзала и остановился неподалеку от женщины, торговавшей пирожками. Он прислонился к одному из столбов, служивших опорой привокзальному навесу, и бессмысленно рассматривал снующих пассажиров. Их становилось все меньше, так как дневные рейсы уже заканчивались, а ночные еще не начались. Алька, было, подумал зайти в автобус и запричитать, как это делала Лора: «Сам я не местный… Мама в больнице…». Но понял, что не сможет ничего такого произнести, и продолжал стоять, подпирая столб. Вдруг он услышал голос:

– Мальчик, эй, мальчик!

Продавщица пирожков манила его к себе. Алька молча подошел. Она достала из кастрюли последний пирожок и сказала:

– Съешь, его уже все равно никто не купит, все разъехались.

– Спасибо, – стыдливо выдавил Алька и взял пирожок.

– Они, что же, бросили тебя? – участливо спросила продавщица.

– Кто? – спросил Алька, торопливо запихивая в рот кусок пирожка.

– Ну, эти…парочка…

Алька почувствовал, как заливается краской.

– Да не смущайся ты, – сказала женщина. – Я же видела, что ты у них случайный… Всех я тут знаю. Целый день стою, все вижу… Но я не осуждаю, особенно таких, как ты. Не сами же вы сюда попадаете, жизнь на улицу выбрасывает. Меня тоже жизнь «кинула». Я вот сметчиком в стройуправлении была… Одни благодарности… А теперь пирожками торгую, потому что двое детей. Работы по специальности нет. Мужа нет. Вот так-то… Ну, ладно, пошла я. Если что, подходи завтра, дам пирожок.

Алька долго смотрел вслед женщине, и слезы медленно сползали по его щекам: он все еще не умел сдерживать их, когда его откровенно жалели. Две женщины суетливо прошли мимо него в здание автовокзала, вернулись и долго оглядывали площадку, переговариваясь.

– Ведь обещал! – возмущалась та, что постарше. – Этому Казимирычу совсем нельзя верить. Все они, чехи, такие.

– Он поляк, мама.

– Какая разница? Время уходит, конец октября, мне край надо грядки вскопать. Не могу же я сама… Ведь обещал… И не пришел.

– И почему ты адрес его не возьмешь?

– Да всегда он мне сам звонит, и мы с ним в эту пору на вокзале встречаемся. Зачем мне его адрес?

– А ты одна поедешь на дачу, не побоишься там одна ночевать? Или смысла нет без Казимирыча?

Альку осенило: есть работа! Он быстро подошел к женщинам и спросил:

– Вы Казимирыча ждете?

– Да-а-а…

– Ему срочно пришлось уехать, – соврал Алька, не знавший никакого Казимирыча. – Но он меня прислал вместо себя.

– Как это… вместо? – растерянно протянула старшая, оглядывая тощенького мальчишку в полном недоумении.

– Я хорошо копаю! Я старательный! И… и сильный! Вы не смотрите, что я худой. Это я так, чуть приболел.

Алька торопливо сыпал словами, со страхом думая только об одном: а вдруг этот самый Казимирыч сейчас объявится! Ему очень хотелось «произвести впечатление» на женщин, у которых есть работа. Но младшая молча разглядывала его, а старшая не сдавалась:

– Вот еще что придумал! Я от Казимирыча такого не ожидала – детей посылать вместо себя. Ты внук ему, что ли? Никогда не говорил.

– Нет, я сосед, – сказал Алька, боясь запутаться в родственных связях неизвестного Казимирыча. – Я хорошо копаю!

– А зачем тебе деньги? – вдруг с подозрением спросила младшая.

– На хлеб, – Алька опустил голову. – Маме… на лекарства.

При упоминании о матери Алька не удержал слезы, и они медленно поползли по щекам. Это сразу решило дело. Обе женщины расчувствовались и дружно заявили:

– Ну, пошли в машину.

– Только надо же твоей маме сказать, что мы едем на дачу, забираем тебя на два дня, – сказала младшая, садясь за руль старенького «Запорожца». – Говори, где живешь.

– Не надо! – поспешно отозвался Алька. – Мама знает. Я же, когда с Казимирычем договорился, сказал ей.

– Тогда едем скорее, а то мне еще на дежурство.

Дача оказалась не слишком далеко от города и представляла собой небольшой домик с застекленной верандой, стоявший в конце сада, а перед садом от ворот тянулась довольно внушительная полоса земли, поделенная на грядки. Алька, никогда не имевший дела с сельхозработами, даже испугался: сможет ли вскопать за два дня? Но копать придется, у него не было другого выхода. Владелица «иномарки» высадила мать с «работником» и, пообещав приехать за ними в субботу утром, укатила, а дачница, пригласив Альку в дом, сказала:

– Давай знакомиться. Меня зовут Елизаветой Федоровной. А тебя?

– Алька…

– Александр, что ли? Тогда лучше Шурик.

Алька не стал уточнять: Шурик так Шурик. Он устал от скитаний, ему хотелось есть и спать, но он терпеливо ждал распоряжений от Елизаветы Федоровны, которая, поставив на электрическую плитку чайник, вытащила из шкафчика два электрообогревателя и включила один в комнате, второй – на веранде. Не прошло и полчаса, как в домике стало тепло, а на столе стоял только что закипевший чайник. Елизавета Федоровна не пожалела заварки, и запах чая вдруг напомнил мальчишке о родном доме, когда там было хорошо и уютно, когда мама по праздникам пекла большой пирог с вареньем.

– Ты ешь, ешь, – услышал Алька голос Елизаветы Федоровны. – Если мать в больнице, так чем же ты питаешься? А у меня все домашнее.

Действительно, из привезенной коробки женщина вытащила жареные окорочка и вареную картошку, которые разогрела на плитке, соленые огурчики, пирожки с печенкой, а к чаю был домашний бисквит.

– Ляжешь здесь на раскладушке, – говорила хозяйка дачи. – Казимирыч всегда на веранде спит. Вставать-то рано, а сюда ничем не доедешь, только на своей машине. Казимирыч посмеивается над нашей «иномаркой», а зря. Ей уже больше двадцати лет, а она на ходу! Ну, правда, дочь аккуратно ездит и следит за ней хорошо. А Казимирыч не говорил, когда вернется?

– Не-а, не говорил, – вяло промямлил Алька.

– Да ты совсем спишь! Ну, давай ложись, завтра вставать рано.

Алька рухнул на раскладушку, едва укрывшись стареньким ватным одеялом. В эту ночь он не видел снов.

Потеря

Проснувшись, Алька обнаружил, что Елизаветы Федоровны в домике уже нет, а солнце поднялось довольно высоко. Он вскочил, испугавшись, что хозяйка дачи посчитает его лентяем и откажет в работе. Наспех одевшись, Алька выскочил на воздух и увидел Елизавету Федоровну, которая уже вскапывала грядку. Алька подбежал и испуганно закричал:

– Дайте! Дайте лопату! Я сам! Я сейчас!

– Да не кричи так, – тихо сказала Елизавета Федоровна. – Это я просто попробовала… Земля вроде податливая…Умылся?

Алька отрицательно покачал головой.

– Тогда умойся. Да пойдем позавтракаем, а тогда уж и за работу.

Алька старался изо всех сил и к концу дня перекопал половину участка.

– Вроде и небольшой участок, а сил надо много, – рассуждала Елизавета Федоровна. – Когда брали эту землю восемнадцать лет назад, думали, что будем здесь отдыхать, шашлыки жарить. Так и было поначалу… Потом эти перемены…в стране и в жизни. Я на химкомбинате старшим инженером работала… До пенсии дожила – не нужна стала. А тут и муж умер. Остались мы с Танюшей, с дочкой, вдвоем. Она в больнице работает. Да какая зарплата у врача? Вот и приходится подкармливаться с участка. Да и люблю я пожить здесь, на природе. А твоя мама кто по специальности?

– Медсестра, – ответил Алька, и глаза его предательски заблестели.

– Ну, вот, сейчас опять заплачешь, – сказала Елизавета Федоровна. – Ладно, ладно, не буду больше расспрашивать. Но, может, ей какие-то лекарства нужны? Моя соседка в аптеке работает…

– Нет, спасибо, – прервал Алька. – Мы сами…

Доброта Елизаветы Федоровны даже пугала его. Еще захочет больную навестить или что-то в этом роде… Как он будет выкручиваться? Предупреждала мама не раз: одна ложь за собой другую тянет…Ему бы вскопать грядки да получить деньги, а потом забрать заработанные за уборку подъезда семьдесят пять рублей – и он богач!

Второй день тоже прошел в беседах и работе. И хотя Елизавета Федоровна иной раз сама бралась за лопату, устраивала чаепития в перерывах, все-таки к тому времени, когда Алька перевернул последний комок земли, тело у него гудело, ладони саднило от водянок – не помогли и перчатки, которые его заставила надеть хозяйка. Но почему-то именно теперь, когда он, совершенно разбитый, растянулся на раскладушке, к нему пришло осознание того, что он готов к неизвестной жизни, в которой может случиться все, что угодно. Он был уверен, что все выдержит.

Утром в субботу приехала Татьяна, привезла деньги. Елизавета Федоровна отсчитала четыре купюры по пятьдесят рублей, глянула на Альку и прибавила еще одну, сказав:

– Молодец, хорошо работал, добросовестно.

Алька от счастья онемел: на такую сумму он даже и не рассчитывал. А Елизавета Федоровна еще совала ему в руки пакет с едой, приговаривая:

– Сам поешь и маму угости. Люди должны друг другу помогать. Я в Отечественную войну девочкой была, но помню, как все друг друга поддерживали. Потому и выжили, и врага одолели.

С пакетом и деньгами Альку высадили из «Запорожца» около автовокзала, куда он просил его подвезти, сказав, что ему еще надо зайти к знакомым, потом в магазин и к маме в больницу. Он смело направился ко второму подъезду того дома, где его уже ждали «орудия труда» – веник, ведро и тряпка, а также семьдесят пять рублей. Напоследок он и здесь вместе с деньгами получил угощение – большой кусок еще теплого пирога с вареньем.

Алька почти бежал к автовокзалу, так ему не терпелось соединить обе заработанные суммы и сосчитать. А впрочем, что тут считать? И так ясно: 250 плюс 75 – это же 325 рублей! 250 плюс 75 – 325 рублей! Несметное богатство! Он даже может вернуться домой, хватит на билет, еще и останется. Он представил, как положит деньги на стол, и удивленная Катя спросит:

– Откуда это у тебя?

– Я их заработал, – гордо ответит он.

И как-то вдруг сама собой явилась мысль: деньги тогда приносят радость, когда их зарабатываешь. Алька был не просто рад, он был счастлив! Он обошел здание вокзала с левой стороны, где пассажиров не бывает, вынул из карманов куртки все деньги и начал считать, аккуратно складывая купюры одну к другой. За уборку лестницы ему много дали десятками, и в общем получилась довольно внушительная пачка денег, которой Алька откровенно любовался.

В этот миг кто-то быстро промелькнул у него перед глазами, выхватив деньги. В руке у него остались две жалкие десятки. Алька не мог сразу осознать столь страшного несчастья, даже подумал, что это чья-то неудачная шутка. Он оторопело смотрел вслед подростку, который, размахивая его деньгами, катился на роликовых коньках к своему товарищу, тоже на роликах. В один миг они оба исчезли за углом. И тут Алька закричал. Слезы мгновенно залили все лицо, а по привокзальной площади разносились дикие Алькины вопли:

– Это мои деньги! Я их заработал! Я землю копал! Лестницу мыл! Это мои деньги!

Новое знакомство

Алька был так потрясен, что не сразу заметил две фигуры, молча стоявшие у него перед глазами. Наконец, он увидел мальчишек, но продолжал повторять:

– Это мои деньги… Я их заработал…

Голос его становился все тише – он выплеснул свое горе в крике и теперь смотрел на пацанов совершенно отрешенным взглядом. Ему не на что было жить, негде ночевать, а мелькнувшая мысль о доме погасла, как крошечный огонек свечного огарка под порывом ветра.

– Мы все видели, – сказал один из мальчишек. – Да разве их догонишь? Они же на роликах. Дома тебе, наверное, здорово влетит…

Алька резко отвернулся, пытаясь скрыть вновь навернувшиеся слезы. Но малец не унимался:

– Идем к тебе. Мы можем подтвердить, что деньги у тебя украли. Где ты живешь?

И Алька ответил так же, как при встрече с «кожаной» парочкой:

– Ни-и-где-е!

Он уже не скрывал слез, рыдал громко и отчаянно, вытирая лицо рукавом куртки.

– Нигде? А у нас тоже нет дома.

Алька перестал плакать и после небольшой паузы спросил:

– А где же вы ночуете?

– Где получится… Сегодня, наверное, в автобусе переночуем. Поедешь с нами?

Алька только сейчас внимательно посмотрел на мальчиков. Тот, который с ним разговаривал, был чуть постарше него, в нем чувствовалась какая-то сила и основательность, такому можно довериться. Другой был, пожалуй, ровесником Альки, на его бледном лице темными озерами выделялись большие черные глаза. На вид он был хрупким и болезненным, но тоже почему-то с первого взгляда располагал к себе. И Алька согласно кивнул головой. А что ему еще оставалось делать? Втроем они направились к автобусу с табличкой «Владикавказ – Ростов».

– Не пустят! – испуганно сказал Алька, вспомнив, как его прогнали, когда он пытался уехать в Ставрополь.

– Пустят, – уверенно произнес старший подросток. – Это же проходящий автобус, его сильно не проверяют. И там сегодня дядя Саша. Он нас уже возил.

Дядя Саша, один из двух водителей длинного рейса, осмотрев троицу, невесело заметил:

– Да у вас прибавление!

– Бог троицу любит, – солидно ответил старший мальчик.

– Троицу, троицу… – пробормотал дядя Саша. – Я смотрю, вы тут, на вокзалах, плодитесь, как кролики. Ну, ладно, проходите на последнее сидение, поедем в Ростов.

Мальчики пробрались в самый конец автобуса. Длинное сидение было похоже на мягкую скамью. Одному здесь и поспать можно, но ребят было трое, и они сели так, что Алька оказался посередине. Старший подросток повернулся к нему и сказал:

– Меня Петром зовут. А тебя?

– Алька.

– А этот, – Петр указал на младшего, – представляешь, Антон Антонович Антонов! Правда, смешно?

Оба мальчика засмеялись, Алька же с любопытством посмотрел на Антона: и правда, смешно, все одинаковое – имя, отчество, фамилия, так редко бывает.

– А не врешь? – все-таки усомнился он.

– Зачем? У меня документы есть.

Антон извлек из внутреннего кармана куртки школьный дневник, в который было вложено свидетельство о рождении. Дневник был ученика пятого класса какой-то подмосковной школы. На последней странице выставлены все оценки и написано: «Переведен в шестой класс». Оказывается, этот тщедушный Антон даже немного старше него. Алька глянул на пятерки с четверками и сказал:

– Далеко заехал. А чего не учишься? Ты же способный.

– У него родители совсем спились, били его, вот он и сбежал, – вмешался Петр. – Я его в Москве на Казанском вокзале нашел. Голодный… Грязный…Жалко мне его стало, взял его с собой. Я на Черное море как раз собрался, а он моря никогда не видел.

– А ты откуда сбежал?

– Из детдома… Я своих родителей не знаю. Говорят, меня мать еще в больнице бросила.

– А что, в детдоме очень плохо?

– Да нет, просто я захотел мир посмотреть. Слышал, что в Москве легко устроиться. Пробрался тайком на баржу, а она не по Волге пошла, а по Цимлянскому водохранилищу в Ростов. Ну, я сначала там пожил немного, потом все-таки в Москву отправился. На баржах, на грузовых теплоходах… Кто бесплатно брал, с теми и плыл. Но я всем помогал! Палубы драил, на камбузе картошку чистил. В общем, отрабатывал.

– А чего из Москвы уехал?

– Да сказки все про Москву рассказывают. Нигде меня на работу не брали, говорили, что маленький. А мне уже скоро четырнадцать! Но документов – никаких!

– Что же ты не догадался? Антон вон взял.

– Так он же из дома ушел. А в детдоме кто бы мне метрику отдал? Я ведь сбежал.

– И я… – вздохнул Алька.

– Откуда?

Алька отвернулся, всем своим видом показывая, что не намерен продолжать разговор: слишком тяжело было говорить о том, что случилось в их семье за последние полгода.

– Ну, ладно, расскажешь, когда захочешь, – сказал рассудительный Петр. – Ребята, что-то есть хочется. Мы тут колбасы и хлеба купили…

– А у меня во! – Алька потряс своими пакетами.

– Ну, давай посмотрим…Да тут такое богатство!

– Это мне за работу надавали, – гордо заявил Алька.

Еще несколько минут назад Алька не знал, как пережить потрясение с утратой денег, а теперь весело жевал с новыми друзьями, и ему казалось, что еще никогда он не ел с таким аппетитом. Салон автобуса постепенно заполнялся пассажирами, и скоро у двери появилась контролерша.

– Кто покупал здесь билеты, поднимите руки.

Несколько рук поднялось, она их пересчитала и сказала:

– Вроде все. Езжайте.

Алька невольно вжался в сидение и поднял плечи, пряча голову, – боялся, что их обнаружат и выгонят. Петр заметил и успокоил:

– Не бойся! Дядя Саша с ней давно договорился.

– А кто он тебе?

– Дядя Саша? Да никто. Просто хороший человек. Он всех беспризорников жалеет.

Альку кольнуло слово «беспризорник». Мог ли он подумать когда-то, что так скажут и о нем? А теперь пожалуйста – беспризорник. Что впереди, неизвестно. Зачем едут в Ростов, непонятно. И он спросил Петра:

– А зачем мы в Ростов едем?

– Да холодно уже, а я, когда весной там был, то одно теплое местечко нашел. Можно перезимовать.

– А есть что будем? – поинтересовался Алька.

– Что найдем, – пожал плечами Петр, – на что заработаем. Мы с Антошкой почти все лето на море провели, неплохо зарабатывали. Мороженое продавали, газеты разносили, в кафе посуду собирали и мыли. Я даже немного денег приберег – вдруг на что-нибудь важное понадобятся. Вон Антошка хилый какой, заболеть может, тогда лекарства понадобятся. Или еще на что…

Петр заметил, что ребята уже засыпают, и умолк.

Новоселье

В Ростов приехали рано утром. Дядя Саша, провожая троицу, вынул из кармана немного денег и, передавая их Петру, сказал:

– Это вам на троллейбус и на завтрак. Тут в буфете чай горячий и бутерброды. На завтрак вам хватит, а дальше уж…А лучше шли бы вы по домам. А, ребята?

– Да куда идти? – ответил за всех Петр. – Идти некуда.

– Ну, как знаете…

Дядя Саша, наверное, не поверил, что идти ребятам некуда, но «воспитывать» не стал.

После завтрака Петр повел друзей на троллейбус. Из его окон было видно, что город чуть ли не с каждой минутой становился все оживленнее: улицы заполнялись машинами и людьми. Алька, переживший сильное потрясение от потери честно заработанных денег, как-то и не подумал, что может где-нибудь в этом городе натолкнуться на Лору с Вовчиком, и лишь теперь он вдруг забеспокоился. Но, проезжая по улицам Ростова, стал понимать, что в такой толчее трудно разглядеть человека, и успокоился.

От остановки троллейбуса, на которой они вышли, ребята еще шли примерно два квартала, пока не оказались на улице, на которой среди новых многоэтажных высоток кое-где сохранились одно– и двухэтажные домишки. Некоторые уже были полуразрушены – видно, их готовили к сносу, чтобы освободить площадки под строительство. Перед одним из них, у которого посередине даже крыша уцелела, Петр остановился:

– Здесь! Тут даже диван есть, старый, продавленный, зато широкий – все поместимся. Правда, темновато здесь, сами видите – полуподвал, окошечко маленькое, но здесь труба с горячей водой к новым домам идет, ее пока не заменили, поэтому в комнате тепло.

– А вот же комната над подвалом, – заметил Антон, – она тоже целая, и окно большое.

– Там спать не на чем, она пустая.

Ребята направились к двери, ведущей в полуподвал, но перед самым их носом она вдруг распахнулась: на пороге стоял совершенно седой аккуратно одетый старик. Он подозрительно оглядел троицу и сурово спросил:

– Чего надо?

– Так мы…это…домой пришли, – растерянно произнес Петр.

– До-о-мо-о-ой? – то ли с удивлением, то ли с пренебрежением протянул старик. – Это когда же вы здесь прописались?

– Без прописки мы, – заторопился овладевший собой Петр, – но я точно жил здесь весной! Тут и диван мой стоит!

– Так уж и твой, – все еще недоверчиво, но уже смягчившись сказал старик, из чего ребята поняли, что диван все еще на месте.

– Там внутри дивана и одеяло мое, и две подушки – одна маленькая, другая побольше! – торопливо убеждал старика Петр в своем праве на это убежище.

Эти детали, как видно, убедили старика, но он все-таки решил проверить:

– А ну, давай посмотрим, что там за имущество.

Все четверо вошли в помещение. Диван и в самом деле, как говорил Петр, был продавленный, местами с ободранной обшивкой, но широкий. Петр, хотя и с усилием, но поднял верх дивана и вытащил две небольшие подушки и ватное одеяло, не менее драное, чем диван.

– Ну, что ж, хозяин, – согласился старик. – А эти, что же, постояльцы твои?

Антон и Алька, молчавшие до сих пор, переглянулись и разом забормотали:

– Мы…мы друзья…

– Понятно, – прервал старик, – друзья по несчастью. Тоже, небось, жить негде?

– Негде, негде! – вмешался Петр. – У меня пока поживут.

– У тебя, – с явной насмешкой сказал старик. – Тут другие хозяева объявились. Как бы всем нам не пришлось искать угол.

Догадка была настолько невероятной, что ребята опять растерялись. Это что же, такой чистый и опрятный старик тоже здесь живет? Словно поняв, почему мальцы снова онемели, дед сказал не без юмора:

– Я не с вами, у меня – второй этаж! А ну, хлопцы, пошли ко мне чай пить!

«Хлопцы» двинулись за стариком в комнату, находившуюся над полуподвалом, которую приметил Антон. Здесь было прибрано, у одной стены стояла софа, покрытая шерстяным пледом, у противоположной стены – стол со стульями и буфет с посудой, в углу – платяной шкаф. В общем, самая необходимая для жизни мебель. Петр огляделся и сказал:

– А раньше здесь пусто было. Это все ваше?

– Мое.

– А здесь теплой трубы нет. Как же вы зимой будете? Ведь холодно.

– А это на что? – и старик указал на «буржуйку», которую ребята сразу не приметили. – Я на ней и еду варю. Вот чай недавно скипятил, сейчас и попьем. Да вы садитесь за стол. Только руки сначала помойте, вон рукомойник!

Ребята, видевшие рукомойник разве что в кино, теперь с интересом разглядывали и его, и все остальное в этой необычной комнате. А главное, никак не могли понять, почему такой хороший, чистенький старичок здесь оказался.

– Зовите меня Степанычем, как все зовут. Я уж давно привык без имени, с одним отчеством, – говорил в то время дед, выставляя на стол колбасу, сыр, масло, хлеб и даже варенье.

Ребята уселись за стол, а Степаныч, указывая на варенье, говорил:

– Это от Кузьминичны, соседки моей. Она яблочное хорошо варит, как джем получается, можно на хлеб намазывать. Вот и намазывайте!

Ребята и без уговоров ели с большим аппетитом. Когда все насытились и немного разомлели от горячего чая, Степаныч сказал:

– А теперь рассказывайте, кого как зовут, почему на улице оказались. Ну, кто здесь старший? С тебя и начнем.

Но только Петр раскрыл рот, как под окном раздался громкий и долгий сигнал машины.

– Ну вот, опять приехали! – в сердцах стукнул по столу Степаныч. – Сейчас начнется.

Нежданный визит

Спустя две-три минуты в комнату без стука вошел еще молодой и довольно упитанный мужчина. Его вальяжная походка, манера говорить с ленцой и печать многозначительности на лице явно подчеркивали, что он находится на службе у высокого начальства. Пройдя на середину комнаты и немного помолчав, он обратился к Степанычу:

– Ну, что, Звягин, будем выселяться?

– А ты кто такой, чтобы меня об этом спрашивать? Шофер! Ну, вот и иди за свою баранку!

– Не хочешь со мной говорить, так иди к машине: там Вадим Николаевич…

– А чего я к нему пойду?! – перебил водителя Степаныч. – Это ему надо со мной поговорить? Так пусть выйдет из машины…к народу! Он же депутат, слуга народный! Или нет? Никуда отсюда не пойду, пока…

Решительную речь Степаныча прервали громкие и долгие гудки автомобиля.

– Вадим Николаевич уже нервничает, – забеспокоился водитель.

– А чего ему нервничать? – не унимался Степаныч. – Не дом – дворец себе отгрохал трехэтажный. Это на четверых! А что в его районе безобразия творятся, даже слышать не хочет! Не я к нему должен идти, а он ко мне и спрашивать, каково мне при его руководстве живется. А он меня, ветерана труда, почетного работника завода, даже не принял…

– Вспомнил! – теперь уже водитель перебил Степаныча. – Почетный работник он…Да того завода уже нет…

– Вот именно! Все порушено. А какой завод был! И не достучишься ни до кого. Эти «слуги» – как глухонемые. А вот уж когда выборы начинаются, тут они и слух, и голос обретают. Так уговаривают, столько наобещают… Как в кресло сел – обо всем забыл.

– Ну, ладно, дед, кончай демагогию разводить. Не все такие. Ты лучше спускайся, нехорошо у занятого человека время отнимать. Скажи спасибо, что Вадим Николаевич еще бульдозер сюда не прислал, другой бы уже давно распорядился, а этот все тебя уговаривает.

– Да уж спасибочки… В самом деле, что с нами церемониться? Подцепил бульдозером – и на свалку! Только я уж и так на свалке…на свалке жизни оказался.

– Ты сам виноват!

– Ах, са-а-ам?! Значит, это я такие порядки установил, что честного человека можно в два счета вокруг пальца обвести? Вот иди к своему Вадиму Николаевичу и…

Степаныч не успел договорить, как дверь открылась, и на пороге появился собственной персоной руководитель администрации одного из районов города. Оглядываясь по сторонам, Вадим Николаевич сделал несколько шагов, словно выбирая себе место. Степаныч язвительно произнес:

– Я же говорил, слуги народа сами идут к народу. Особенно перед выборами. А уж скоро, меньше месяца осталось. Ваши плакаты – на всех заборах. На второй срок хотите? Это как народ решит.

– Причем здесь выборы? – спокойно и внушительно сказал Вадим Николаевич. – Вы срываете реконструкцию района. Столько средств и сил уже вложено, а мы не можем продолжать строительство из-за вашего упрямства. Или вам хочется, чтобы эти полуразрушенные хибары здесь вечно стояли? А еще считаете себя патриотом города, почетным работником…

– Ага! – прервал Степаныч. – Вспомнили все-таки о моем высоком звании… А скорее всего, вам доложили. Только не вам судить, достоин я этого или нет.

– Хорошо, оставим это… Но надо же как-то решать вопрос со строительством. Зима на носу. Успеть бы площадку расчистить и хотя бы фундамент до морозов заложить.

– Значит, убираться мне отсюда? А куда?

– Вы взрослый человек, – устало убеждал Вадим Николаевич, – должны были все документы хорошо проверить при оформлении обмена. И квартиру посмотреть, прежде чем меняться.

– А я смотрел. Мне показали однокомнатную вон в том, соседнем доме. Там тогда ремонт заканчивали. Меня вполне устраивало. Один остался. Зачем мне моя трехкомнатная? Да и разницу, так сказать, денежную компенсацию обещали. А что получилось? Фирма все сама оформила, документы мне выдали, деньги обещали выдать после переселения. Я приехал с вещами, а в квартире уже живут. Смотрю, у этого дома номер 21-б, а у меня в паспорте просто 21, как у этого дома, в котором вы сейчас стоите. Я сунулся к себе обратно, а там уже замок сменили. И фирма, которая с обменом «помогала», улетучилась. Концов не найдешь…

– Но вы же взрослый человек…

– Да что вы заладили! Да, да! Не просто взрослый, а уже старый! И ваших новых порядков я не понимаю. Оставили меня без денег и без квартиры…

– Вы сами согласились на обмен! – возмутился Вадим Николаевич. – Я причем?

– А кто причем? Кто той фирме помещение под офис выделял, кто разрешение на работу давал? И кто меня прописал в доме, которого у вас уже на балансе нет?

– Милиция!

– Так призовите к ответу! Как это можно? Дома нет, а туда прописывают!

– Но вы же…

– Все! – решительно отрезал Степаныч. – Довольно меня убеждать в том, что я сам во всем виноват. Дело не только во мне. Вам любой простой человек – как заноза в пальце, мешает. Катите сюда бульдозер, можете и меня вместе с домом снести. Только, может, именно моего голоса вам на выборах и не хватит! В общем, сам я отсюда не уйду – некуда. И я здесь прописан!

– Ну. Это недоразумение…

– Вы начальник, вот и разберитесь, почему возникло это недоразумение, и подумайте, как его исправить.

– Не наше это дело. Обращайтесь в суд.

– Нет. Я лучше сюда телевидение приглашу, радио, газеты. Вон ребят разошлю, они быстро сбегают. Как раз на пленку-то и снимут, как нас бульдозером сметать будут.

– А это кто такие? – удивился Вадим Николаевич, словно впервые заметил ребят.

– Внуки мои…приемные. Такие же бедолаги бездомные, как и я.

Ребята, до сих пор тихо сидевшие за столом, разом встали, выражая готовность немедленно бежать за журналистами. Из неожиданной перепалки они поняли, что если остатки дома снесут, то они тоже, как и Степаныч, окажутся на улице.

Семейная ссора

Трое бездомных мальчишек даже и предположить не могли, свидетелями какой удивительной встречи они окажутся всего через несколько минут. Да и для Вадима Николаевича, его водителя, а главное, для Степаныча она оказалась настолько неожиданной, что он поначалу даже за сердце схватился, но выручила житейская закалка.

Пока Вадим Николаевич оглядывал «приемных внуков» Степаныча, под окном послышался шум подъехавшего автомобиля. Водитель выглянул в окно и сказал:

– Такси подъехало.

– Наверное, представитель риэлторской фирмы, которая обмен осуществляла, – сказал Вадим Николаевич, а затем добавил, обращаясь к Степанычу: – Как видите, мы предприняли меры, пытаемся разобраться в вашем деле и помочь вам. Пригласили из Москвы представителя фирмы…

– Причем здесь Москва? – удивился Степаныч. – Меня местная «Фея» оформляла… Такая вся из себя дивчина…Фея, в общем.

– Это филиал московской фирмы, – объяснил Вадим Николаевич, – которую мы разыскали. Думаю, она для вас что-то сделает, должна же загладить свою вину. А мы, наконец, сможем продолжить работы…

Вадим Николаевич не успел договорить, как в комнату вошел высокий симпатичный человек лет пятидесяти или чуть моложе. С первого же взгляда было видно, что его одежда стоит не меньше, чем комната в коммуналке.

– Вы из Москвы? – встретил его вопросом Вадим Николаевич. – Вот и помогите нам развязать этот «гордиев узел»…Развязать, разрубить… Как угодно. Только нам срочно нужно площадку под строительство готовить. Я вашим людям все по телефону объяснил.

– Да, да, я в курсе, – сказал вошедший, – конечно, разберемся…

И тут раздался крик Степаныча, крик, в котором смешались удивление, растерянность, возмущение и что-то еще, что охватывает человека, пораженного неожиданностью.

– Лешка! – закричал старик. – А ты чего здесь?

По лицу Степаныча было видно, что его радость смешалась с тревогой. Но еще более был поражен «Лешка». Он несколько секунд оторопело смотрел на старика, потом с трудом выдавил:

– Батя…

– Не ожидал отца в таком месте увидеть, – язвительно произнес оправившийся от неожиданности Степаныч. – Когда со мной эта история приключилась, я тебе даже на сотовый звонил, так отвечали: «Номер не доступен».

– Ну, я же на Багамах… Со всей семьей… почти месяц.

– Да-а, «не доступен», – философски заметил уже полностью овладевший собой Степаныч. – Это что же за жизнь настала, что даже сын для отца «не доступен»?

– Не передергивай, батя…

– Я когда-то штаны новые не смел себе купить, чтобы тебя выучить, – продолжал, не слушая его, отец, – а ты теперь «не доступен». Все вы теперь не доступны нам, простым людям.

– Ну, чего ты, отец…Я же тебя сколько раз в Москву звал…

– Чего мне в Москве твоей делать? Мне там и поздороваться-то не с кем. И мать твоя здесь, в этой земле лежит… Куда же я от нее поеду? Вот хотел только квартиру на меньшую поменять, а видишь, что получилось…Так, погоди…Ты-то тут причем? У тебя вроде какие-то магазины, а тут «Фея»…

– Магазины само собой, а несколько месяцев назад я риэлторскую фирму создал. Ребята знакомые попросили разрешения филиал в Ростове открыть, я согласился.

– Ребята знакомые, – передразнил Степаныч. – Мошенники! Они, видать, не одного меня обделали. Видишь, на улице я теперь живу! Как же это, сынок, получается? Родного отца – на улицу, с твоего разрешения!

– Недоразумение вышло, – торопливо сказал Алексей. – Вернем тебе квартиру.

– Нет, ты погоди, – прервал его Степаныч. – Какое же недоразумение, если прописали в несуществующем доме? Это раз. И как ты мне квартиру вернешь? Люди за нее деньги заплатили, и немалые… Твоим ребятам, между прочим! Теперь, значит, этих людей на улицу? А там одних только детей четверо, и все малые.

– Мы им деньги вернем.

– Да что вы все своими деньгами трясете? Деньги, деньги! Люди уже устроились, дети в школу пошли, в садик…Зима на носу, а мы им: выметайтесь, ищите другое жилье. Да как я им в глаза смотреть буду? Они-то ни в чем не виноваты. Ты лучше с ростовской «Феей» разберись, как это они могли такое дельце обстряпать.

– Да не знали они, что ты мой отец! Там только один мою фамилию знал, но он тогда в отъезде был.

– Ага! – злорадно подхватил Степаныч. – Не знали, что отец! Конечно, отца твоего не стали бы обкрадывать. А других, значит, можно? Да не сын ты мне после этого! Я тебя не учил людей обманывать!

– Сейчас не родители, а жизнь всему учит, – заметил Алексей.

– Ну, ты мне еще про жизнь расскажи! – возмутился Степаныч. – Вы-то ее, настоящей жизни, и не нюхали!

– Ну, ладно, отец, – примирительно сказал Алексей, – собирайся, поедешь со мной.

– Никуда я не поеду, – решительно заявил Степаныч. – Я тебе уже объяснил, почему. Хочу с твоей матерью рядом лечь, когда час пробьет. А до того буду ждать, когда у вас всех совесть проснется, когда вы мошенников прищучите. Буду ждать обещанную однокомнатную квартиру. Не дадут – и здесь проживу. И ребят от себя не отпущу. Куда им идти в зиму?

Тут только Алексей обратил внимание на притихшую троицу:

– А кто они такие?

– Строители новой России, – язвительно произнес Степаныч, – если, конечно, выживут.

– Опять вы за свою демагогию взялись, – вмешался Вадим Николаевич, терпеливо дожидавшийся какого-нибудь результата от диалога сына с отцом. – Зовет же сын, съезжайте скорее, освободите площадку.

– Для вас – демагогия, а для нас – реальное положение вещей… В войну дети так не скитались, их быстро люди разбирали либо в детдома определяли. А что вы теперь развели? Почему дети на вокзалах и в подвалах ночуют?

– Потому что распустились! – резко отрезал Вадим Николаевич. – Нечего из дома убегать!

– Знать, не сладко им дома живется, – парировал Степаныч. – От хорошей жизни даже собака не уйдет.

– Ну, довольно! – прервал Вадим Николаевич. – Давайте что-то с домом решать, время подгоняет.

– Вас подгоняет – вы и решайте, – мирно сказал Степаныч. – А нам с ребятами спешить некуда. Мы вот сейчас чайку согреем.

Вадим Николаевич в сердцах пробурчал неприличное слово, Алексей поспешил его успокоить:

– Не волнуйтесь, что-нибудь придумаем, раз договориться не удается.

– И не удастся, пока не найдешь свою «Фею» и не притащишь к прокурору! Пусть справедливость восторжествует! Вот тогда будем договариваться. А пока не обессудь, сынок, мне тебя даже принять негде.

– Я еще вернусь, потом спокойно поговорим, – сказал Алексей и вышел вместе с Вадимом Николаевичем и его водителем.

По разные стороны

Степаныч разжег «буржуйку» и поставил чайник. Суетясь возле печки, он то и дело обращался к мальчишкам: как видно, неожиданная встреча с сыном, который оказался по другую сторону жизненных «баррикад», занозой сидела в его сердце.

– Нет, вы видали такого «биз-нес-ме-на»! Это что же, не окажись я его отцом, так он и разбираться бы не стал? Это что же творится? Мы с Ксенюшкой думали, что хорошего человека воспитали. Инженер, специалист… А туда же, в бизнес его понесло. И вот какой он стал. Эта рыночная экономика всем мозги на сторону сворачивает… Ну, ладно, ребята, садитесь за стол: чай лучшее лекарство от всех невзгод. Обо мне вы теперь много чего знаете, а о себе так и не успели рассказать. Хотел бы вас послушать. Что, и вправду из дома убежали просто так, чтобы вольной жизни хлебнуть? Рассказывайте, как на духу.

– Я точно воли захотел, вернее, скучно в детдоме стало, решил мир посмотреть.

– Ну и как, насмотрелся? – ехидно спросил Степаныч.

– Насмотрелся, – согласился Петр, – зато многое понял.

– Что, например?

– Что есть какие-то там олигархи, которые могут за один присест целую курицу слопать, на какие-то заморские острова ездить, но они все равно несчастные.

– Это почему же? – с любопытством спросил Степаныч.

– Да потому, что боятся всего! Боятся, что у них все отнимут или их самих убьют. Я новости по телевизору люблю смотреть. В детдоме обязательно смотрел, а теперь – на вокзалах, в аэропортах или где-нибудь в кафе. Потихонечку устроюсь в уголке и смотрю, если не выгонят. Там часто такое показывают! Заказные убийства, например. Никакая охрана не спасает. Вот и получается: бился человек, бился, богатство сколачивал, и все зря. Ведь человеку так много не надо, сколько эти олигархи себе берут. Получается, что они копят для того, чтобы их завистники грохнули. А завистники тоже богатые, и их тоже кто-нибудь грохнет. Смотришь, их, как цыплят, одного за другим отстреливают.

– Да, прямо тир какой-то, – подхватил Степаныч. – Уж вроде все народные богатства поделили, а до сих пор идет стрельба по мишеням. Значит, есть еще что делить… А ты, малыш, тоже из детдома убежал?

– Нет, я из дома, – грустно сказал Антон. – Отец пьет, мать пьет, все время дерутся. Меня только тогда и замечали, когда я им под руку попадался. Отец избивал так, что с меня по полгода синяки не сходили.

– Это точно, – подхватил Петр. – Я когда его встретил, он весь был в синяках и ссадинах. Голодный…Лучше уж на улицу, чем с такими родителями жить.

– А им все равно, что я ушел, они меня искать не будут. Зачем я им? – Антон печально опустил голову.

Степаныч повернулся к Альке. Мальчик понимал, надо что-то рассказать о себе, но всю правду рассказывать не хотел, слишком тяжело было вспоминать о маме. Наконец, он выдавил:

– Мой отец тоже пьет, а мама…Мама умерла.

В глазах его блеснули слезы, но он быстро справился с собой и продолжал рассказывать о том, как добрался до Невинномысска, как попал к «кожаной» парочке, работал на них, обманом вытягивая у людей деньги, как ушел от них, честно заработал приличную сумму, даже хотел домой вернуться, но потерял деньги в один момент, как встретил тогда Петра и Антошку. Он умолчал только об истинной причине ссоры с сестрой, о том, как именно умерла мама. Но даже это половинчатое признание будто сняло с его души тяжесть. Алька видел: здесь ему верят и сочувствуют. Антон даже высказал опасение, вдруг Алька столкнется с «кожаной» парочкой.

– Ерунда, – успокоил Степаныч. – Город такой большой, тут своего соседа по подъезду можно годами не встретить.

Но жизнь иногда преподносит такие сюрпризы, о которых даже много поживший Степаныч не догадывался. Впрочем, его слова мальчика успокоили, и он охотно принял предложение Петра съездить вечером в один из переулков в центре города, где в это время раздавали беспризорникам «гуманитарную помощь»: горячую пищу и выпечку.

– Какого-то олигарха совесть замучила, – со смехом комментировал Петр, – вот он и выдает деньги на гуманитарку один раз в неделю.

– А вот вам и еще гуманитарная помощь, – вдруг весело сказал Степаныч. – Заходи, Кузьминична, садись с нами чай пить.

Кузьминична, стоявшая у порога, являла собой образец сказочной бабушки: поверх пестрого платья – длинный вязаный жакет, на голове – платочек из тонкой шерсти, на носу – очки, а в руках – корзиночка, накрытая чистенькой тряпочкой. Сразу было видно, что это добрейшая душа. И голос у нее был приятный.

– Никак, ты себе постояльцев пустил, Степаныч, – сказала она, слегка растягивая слова.

– Нет, Кузьминична, это внуки мои.

– Да у тебя вроде одна только внучка, и та уже большая.

– Так она по крови внучка, а эти – по родству души и общему несчастью, такие же бесприютные бедолаги, как я. Считай, на улице живем.

– Ну, в зиму так оставаться нельзя, – рассудила Кузьминична. – Ты сыну-то дозвонился, рассказал о своей беде?

– Лешке-то? А вот он-то самый первый виновник и есть!

– Не пойму я тебя…

– А чего тут не понять? Богачам родня тот, у кого денег тоже куры не клюют. Они нас и замечать не хотят. Но обиднее всего, когда свои…

– Да ты опять об Алексее? Он-то причем?

– А притом! Его это фирма, которая у меня квартиру обманом отняла.

– Да быть такого не может!

– Говорит, не знала та «Фея», что его отца облапошивает! Отца нельзя, а чужого можно? Кого ж я вырастил, Кузьминична?

Степаныч побледнел и схватился рукой за сердце. Мальчишки разом подскочили, Кузьминична ахнула, а старик, отхлебнув остывшего чая, успокоительно проговорил:

– Не помру… Назло им всем не помру, пока эта канитель с домом не кончится.

– Так ведь Алексей может тебя к себе забрать, – опять рассудила Кузьминична.

– Пред-ла-гал, – отозвался Степаныч. – Только я теперь к нему – ни ногой. И потом… Хочу, чтобы правда победила, справедливость!

– Ну, правда-то всегда так высоко, – заметила Кузьминична.

– В наших руках она, в наших! – не согласился Степаныч. – Только за нее бороться надо. И я не уступлю! Дождусь, когда этих мошенников на чистую воду выведут!

– Ну, ежели все-таки до холодов ничего не решится, – певуче заговорила Кузьминична, – ты приходи ко мне. Две раздельные комнаты… Что ж, не поместимся, что ли? Вы же с моим Митей так дружили, будто и не соседи вовсе, а братья. Он теперь поблизости от твоей Ксении лежит… Да разве ж я могу тебя в беде бросить? Поживешь у меня, пока все решится.

– А этих куда? – Степаныч кивнул на ребят. – Я теперь за них в ответе.

– Да с чего это тебе за них отвечать… – начала Кузьминична.

– А с того! – перебил Степаныч. – Кто-то же должен отвечать за обездоленных детей? Не должны они чувствовать, что не нужны никому в целом свете. Это про-ти-во-ес-тественно!

Не зная, как реагировать на такое заявление, Кузьминична заторопилась выкладывать из корзиночки на стол пирожки, приговаривая:

– Вот эти с картошечкой, а эти с яблоками. Вы ешьте, всем хватит. Я еще принесу.

От чая Кузьминична отказалась и ушла в некотором смущении. Она была готова поселить у себя на некоторое время соседа, друга семьи, но привести в дом незнакомых мальчишек с улицы…Смущенно чувствовали себя и ребята: каждый из них понимал, что если бы не они, то, может, Кузьминична и уговорила бы Степаныча пожить у нее. Старик он боевой, но сердце его подводит, и хорошо бы ему жить под присмотром.

Ужин в переулке

Как-то само собой получилось, что «командиром» троицы стал Петр. Может, на правах старшего, а может, лидерство было заложено в его характере. Ближе к вечеру он распорядился:

– Нечего Степаныча объедать. Едем ужинать в переулок.

– В какой переулок?

– Я же говорил: есть такой переулок в центре города – туда привозят что-нибудь горячее для бездомных ребят. Я весной туда ездил.

– Так то весной, – с сомнением произнес Антошка. – Теперь, может, уже и не возят.

– Съездим – посмотрим, – решил Петр. – Не можем же все время у Степаныча есть.

Ребята согласно закивали головами: старик добрый, но не может он их все время кормить. Надо самим о себе заботиться.

До центра доехали на троллейбусе. Большая Садовая на пересечении с Буденновским проспектом, несмотря на быстро сгущавшиеся сумерки, была полна народу. Сверкал огнями универмаг, напротив в кондитерской витрины зазывали тортами. Уловив жадные взгляды друзей, Петр небрежно сказал:

– Они только с виду вкусные, а на самом деле так себе, не мужская еда.

Ребята оторвали взгляды от витрины и последовали за Петром, который вел их дальше по центральной улице, сияющей огнями и благополучием. Но вот Петр свернул куда-то, потом еще раз, второй – и Алька поразился, что всего в нескольких метрах от ухоженного центра есть улицы с провалившимися тротуарами, со старыми корявыми домами, которые, казалось, вот-вот рухнут прямо на глазах. И он впервые подумал о том, что как-то в жизни все неправильно устроено, если существует такая разница между людьми и даже между улицами и домами. Стало совсем темно, и Алька уже не видел ни обшарпанных стен, ни колдобин на дороге и послушно шел за Петром, держа за руку Антошку. Они еще раз свернули за угол и оказались то ли в маленьком скверике, то ли во дворе между домами, где около единственной скамейки тускло светил фонарь на единственном столбе.

– Пришли, – сказал Петр. – Пацанва уже собирается.

Алька увидел, что несколько ребят сидели на скамейке, а остальные толклись около них, подталкивая друг друга и переговариваясь. Увидев троицу, все затихли, потом раздался тоненький девчоночий голосок:

– Новенькие, что ли?

– А вы тут прописаны? – парировал Петр.

– Не прописаны, но уже с лета тусуемся. Да вы не бойтесь! Мы всех принимаем, еды много привозят, всем хватит.

Вслед за этим в проулке показался небольшой фургончик, который вскоре остановился около самой скамейки. Из кабины вышли водитель и парень, они открыли кузов и вытащили оттуда два больших бидона.

– Так, ребята, подходите по одному, – скомандовал водитель, открывая бидоны.

Парень вынул из сумки одноразовые тарелки с пластмассовыми ложками, такие же стаканы и стал привычно раскладывать еду по тарелкам и наполнять стаканчики горячим чаем. Троица взяла свои порции и отошла чуть в сторонку. Поставив стаканчики на бордюр, ребята приступили к трапезе. В этот раз на ужин привезли соус – картошку с мясом и по два кусочка хлеба. К чаю была еще сдобная булочка.

– Ну, всех отоварили? – спросил парень. – Голодных не осталось?

– Не-е-ет! – дружно закричала ватага.

– Значит, порядок, – констатировал парень, – тогда мы едем на другую точку.

– А что, где-то еще есть такие, как мы? – поинтересовался тихонько Антон у Петра.

– Наверное, есть, раз они туда едут, – резонно ответил Петр.

– А это олигарх? Такой молодой? – не унимался Антошка.

– Ну, что ты! Будет тебе олигарх сам еду беспризорникам развозить… Это его работники.

– Посуду, как всегда, в мусорку, – предупредил водитель, уже отъезжая.

– Зна-а-ем! – дружно разнеслось в ответ.

– А мы свою с собой возьмем, – сказал Петр, – нам дома пригодится.

У Альки при слове «дом» перед глазами мелькнула их уютная двухкомнатная квартирка, где совсем недавно он жил в чистоте и тепле, а теперь его домом стала комната в полуподвале с продавленным диваном, и то на время. Интересно, а где же ночуют все эти ребята? Их здесь человек двадцать или больше… И каждый почему-то оказался на улице. Почему? Будто угадав его мысли, Петр сказал:

– Подойдем поближе, поговорим с ребятами.

Подойдя к скамейке, Алька увидел, что на ней сидят пять девочек и два совсем маленьких мальчугана, лет семи-восьми, остальные ребята, что толкутся около скамейки, примерно его возраста или старше. То, что в этой компании оказались и девочки, его очень удивило – не думал он, что они тоже способны уйти из дома. Одна из девочек, худенькая, бледная, никак не могла доесть свою порцию, и ее дружно уговаривали:

– Ешь, Лиля, ешь! Подумай, ведь до завтрашнего вечера продержаться надо.

– Давай, давай, – присоединился к уговорам Петр, – за маму, за папу…

Все внезапно замолчали.

– Я что-то не то сказал, – немного растерялся Петр.

Одна из девочек вдруг зло бросила:

– Нет у нее ни мамы, ни папы! Погибли в автокатастрофе!

– Ну…извините, – пробормотал уже совсем растерявшийся Петр, – я же не знал…

– Не знал, так и говорить нечего! – все так же недружелюбно высказалась девочка.

– Но поесть надо, – настаивал Петр. – Ты поешь, Лиля.

– Не могу, Зоя, – обратилась Лиля к соседке, – плохо мне… Не могу есть…Пить! Пить дайте!

– Надо было лишний стакан чая попросить, – сказала Зоя.

– А я свой еще не пил, возьми, – и Алька протянул Лиле стаканчик с полуостывшим чаем.

Лиля с жадностью схватила его и залпом выпила. Когда ее ладонь прикоснулась к его руке, Алька почувствовал, что его будто огнем обожгло. Он внимательно посмотрел на девочку и сказал:

– По-моему, у нее температура.

Петр приложил тыльную сторону ладони ко лбу девочки и подтвердил:

– Да она горит! Ее к врачу надо!

– К вра-а-чу! – с насмешкой протянула Зоя. – Пытались уже. Полис требуют или деньги. А у нее нет ни того, ни другого.

– Так пропадет же она здесь! – высказал опасение Петр.

– Все мы здесь…пропадем рано или поздно, – глухо отозвалась Зоя.

– Ну, вы еще когда-то, а она сейчас! – настаивал Петр. – Надо что-то делать! Где вы ночуете?

– Вон в том доме на лестничной площадке, около батареи.

– И что, никто больную к себе не пустит?

– Конечно, не пустят, – устало сказала Зоя. – Да они нас с площадки гоняют.

– Ну, ладно, родители погибли. Но ведь она с ними где-то жила…Может, кто из родственников остался?

– Тетка…Тетка осталась, от которой Лиля и сбежала, потому что тетка очень злая… В Батайске живет.

– До Батайска мы ее можем не довезти, – сказал Петр, глядя, как Лиля в полубреду прижимается к Зое. – Ребята, хоть у кого-нибудь из вас есть здесь родственники или знакомые, чтобы на время девочку определить? Ведь умрет она здесь, на улице!

Ребята зашумели, что-то стали говорить наперебой, из чего Петр и Алька поняли, что почти все они не местные, скитаются по подвалам, чердакам и вокзалам. Некоторые из них при этом держали около носа баночки и нюхали то ли клей, то ли еще какую-то пакость.

– Эх вы! – обратился к ним Петр. – Сами себя губите! Вам потому вольной жизни захотелось, чтобы никто не мешал всякую гадость нюхать или глотать? Дураки! Погубите себя раньше времени. Жалко мне вас.

– Подумаешь, какой жалостливый нашелся! – зло бросил один из мальчишек. – А нам ничьей жалости не нужно. Как хотим, так и живем, зато в кайф!

– Еще скажи, что сам никогда не пробовал! – засмеялся какой-то мальчишка.

– Не пробовал и не собираюсь! – отрезал Петр. – Сквозь эту дурь мира не видно, а в мире много интересного.

– Ты что, весь мир объездил? – засмеялись «нюхальщики». – Пу-те-шест-венник!

– Не весь мир, но повидал больше вашего. Может, потом вы опомнитесь, да смотрите, чтобы поздно не было. Говорят, к этому быстро привыкают. Да ну вас! Дело ваше – как хотите, так и живите. А вот Лилю надо срочно везти в больницу. Алька, бери ее с другой стороны, поведем к троллейбусу. Я помню, где больница, мы сегодня ее проезжали.

Ребята погалдели, пошумели, но следом за Лилей, которую уводили друзья, никто не пошел. Когда мальчики с Лилей вошли в приемный покой больницы, девочка была уже почти без сознания. Дежурная медсестра с недоумением смотрела на странных посетителей.

– Врач срочно нужен, – сказал Петр, – видите, как девочке плохо.

– Направление, полис, – сказала медсестра.

– Нет ничего. Мы ее прямо с улицы взяли.

– А прямо с улицы мы никого не принимаем! – категорично заявила медсестра. – И если ничего нет…

– Врача зовите! – вдруг заорал на нее Петр так, что медсестра вздрогнула и нажала кнопку вызова.

Появился врач, еще довольно молодой и абсолютно невозмутимый. Узнав, в чем дело, равнодушно сказал:

– Без направления и полиса не могу принять. Везите в платную больницу.

Петр и Алька в один голос закричали:

– Куда везти?! Не видите, она умирает!

– Вы не кричите тут, а то охрана сейчас всех вас быстро выставит.

И вдруг Петр увидел знакомое лицо на предвыборном плакате. Кивнув на портрет, он угрожающе сказал:

– Где у вас телефон? Сейчас Вадиму Николаевичу позвоню. Мы с ним как раз сегодня виделись.

Услышав магическое имя и не поняв, почему этот мальчишка виделся с Вадимом Николаевичем, доктор напрягся и, поколебавшись, сказал:

– Хорошо, давайте свою больную, послушаю ее.

Девочка едва держалась на ногах и потому совсем не обращала внимания на то, что доктор осматривает ее в присутствии посторонних мальчиков. Врач покачал головой и сказал:

– Что же вы так поздно ее привезли? Ну, попробуем что-то сделать…

Петр и Алька переглянулись: будто вовсе не он, а какой-то другой человек только что безучастно смотрел на тяжело больную девочку.

– Фамилия? – спросил доктор.

– Фамилия? – повторил Петр, обращаясь к Лиле. – Как твоя фамилия?

– Смирнова, – еле выдохнула девочка.

– Улица? Улицу скажи! – потребовал Петр.

– Зеленая, три… В Бат…

Девочка умолкла, видно, потеряла сознание. Подоспевшие санитары положили ее на каталку и повезли вслед за доктором. Петр сказал медсестре:

– Запишите: Лиля Смирнова из Батайска, улица Зеленая, три.

Когда вышли на улицу, он сказал, обращаясь к друзьям:

– Завтра обязательно в Батайск съездим, тетку ее разыщем. Хоть и злая, но все же своя. Не бросит же она без помощи больную племянницу. В Батайск электричка ходит и автобус. Прогуляемся.

– А билеты? – с сомнением спросил Антошка. – Или в электричке можно и так?

– Купим билеты, – сказал Петр. – Все равно уже беру потихоньку из «заначки». А для такого дела не жалко.

Похищение

В Батайск ребята съездили, тетку нашли. Она искренне обрадовалась, что пропавшая три недели назад Лиля отыскалась. Взяв ее медицинский полис, тут же отправилась в Ростов.

Друзья возвращались в Ростов на электричке, и Петр предложил с пригородного вокзала пройти на автовокзал – поискать работу, а заодно посмотреть расписание на Волгоград и поискать какого-нибудь добренького водителя вроде дяди Саши, который согласился бы отвезти их в город на Волге бесплатно, потому что «заначки» на билеты для всех троих не хватало, она уже заметно подтаяла. Он все чаще подумывал о том, чтобы вернуться в детдом. После встречи с беспризорниками в ростовском переулке это решение окрепло. В самом деле, поскитался достаточно, вдоволь хлебнул вольной жизни и понял: человек, а тем более ребенок, обязательно должен жить в семье, пусть даже в казенной, но в семье. Антошку и Альку он решил взять с собой. Уже поздняя осень, скоро зима нагрянет. Как они будут жить в подвале? А вдруг вот так же, как Лиля, заболеют? Нет, он их не оставит. Директора детдома Надежду Васильевну уговорит принять друзей – она добрая, поймет, что нельзя им жить на улице.

Пешком ребята дошли до главного железнодорожного вокзала, а оттуда к автовокзалу вела широкая дорога, с боков которой попристроились ларечки и лоточки. Кто-то зазывал попробовать сосиски в тесте, кто-то соблазнял заморскими фруктами, но громче всех раздавался бодрый женский голос, предлагавший за 50 рублей билетик, по которому можно прямо тут же выиграть в лотерею цифровой фотоаппарат или даже ноутбук и видеокамеру. Как ни странно, охотники заполучить крупный выигрыш задешево находились. А дальше разыгрывался целый спектакль. Оказывалось, что на крупный выигрыш претендовали обладатели двух и даже трех билетиков, и тогда спор шел между ними: кто больше денег положит сверху, тот и получит выигрыш.

Алька слышал о подобном мошенничестве, но все-таки с любопытством смотрел, как борются за приз двое мужчин и старуха. Он и не заметил, как отстал от друзей, стараясь угадать, где прежде слышал голос, приглашающий поучаствовать в лотерее. Толпящиеся вокруг женщины люди чуть раздвинулись, и на Альку уставились пронзительные глаза…Лоры.

– Подходи, мальчик, подходи, – ласково позвала Лора, – попытай свое счастье.

Алька сначала застыл, будто пригвожденный ее взглядом, но, опомнившись, побежал за товарищами. А Лора вдруг закричала:

– Вовчик! Лови его! Держи! Это тот пацан!

Прохожие, думая, что мальчишка что-нибудь стянул у нее, загораживали Альке путь. Вовчик нагнал его, когда он уже почти добежал до друзей.

– Петя! – крикнул Алька. – Помоги! Это они, «кожаная» парочка!

Петр обернулся и побежал к Альке, но Вовчик, не выпуская его из рук, дотащил мальчика до машины, затолкал туда и что-то крикнул стоявшему рядом человеку с приметным шрамом на подбородке. Тот быстро открыл дверцу, сел на место водителя и завел машину. Когда Петр и Антошка подбежали, красные «Жигули» уже выруливали на дорогу. Петр поискал глазами милицейский патруль, но напрасно. Тогда он подскочил к частному такси и попросил:

– Дяденька, скорее вон за той красной машиной! Друга увезли!

– Я бесплатно не вожу, парень, – равнодушно ответил таксист.

– Я заплачу! Только скорее!

– Заплатишь – садись.

Петр и Антон быстро сели в машину, но пока торговались с таксистом, красные «Жигули» были уже далеко. Однако частный извозчик прибавил газу, и хотя машину догнать уже было нельзя, ее не теряли из вида. Ехать пришлось довольно долго, то приближаясь к красным «Жигулям», то почти теряя их из вида. Наконец дорога круто завернула, и когда таксист выехал из-за поворота, он и ребята их уже не увидели. Дорога шла прямо, и далеко вперед было видно, что красных «Жигулей» на ней нет. Таксист остановился и сказал:

– Вроде что-то красное мелькнуло вон в том переулке, но там дороги нет. Я это место знаю, там река Темерничка. Около нее два пятиэтажных дома, сюда поближе – музыкальная школа, справа – детский садик, а над рекой – парк. Здесь, при дороге, как видите, магазин. Значит, приехали, машина куда-то сюда свернула. Дальше не повезу.

– Сколько с нас? – спросил Петр.

– Ну, за такое расстояние… – начал таксист. – Ну, ладно, давай только за бензин. Две сотни есть?

– Есть, – сказал Петр, извлекая деньги из внутреннего кармана куртки.

Он так берег эти три сотни! Но делать нечего, две пришлось отдать. Расплатившись, Петр и Антон свернули в переулок. Оказалось, что это была не улица, а подъездная дорога к двум пятиэтажкам. Около одной их них стояло два металлических гаража. Оба закрыты, и машины нигде не видно. Может, ее уже загнали в один из гаражей, но в какой? И в какой из домов могли войти похитители с Алькой? В какую квартиру? Мальчишки, растерянно озираясь, стали обходить дома, подошли к речке – ничего. Они направились назад и вдруг увидели, как к первому дому со свертками быстро шел из магазина человек…со шрамом на подбородке! Ребята бросились бежать навстречу, но пока они миновали расстояние от реки мимо второго дома, затем до первого, человек со шрамом скрылся в одном из подъездов. Но в каком из шести?

– Ничего, ничего, – сам себя успокаивал Петр. – Главное, они где-то здесь.

– А зачем им Алька? – вдруг спросил Антошка.

– Зачем? Ну, помнишь, он рассказывал, что они хотели его вором сделать. А может, продать хотят…

– В рабство? – ужаснулся Антошка.

– Может, и в рабство. Может, еще хуже…на органы. В общем, выручать его надо.

– А как?

– Следить будем, чтобы узнать, где они его держат. Вон видишь, у первого подъезда скамейка стоит? Садись на нее и следи. Первые три подъезда твои, остальные – мои. Я вот здесь на пеньке сяду.

Ребята разошлись по своим постам и сидели до вечера, но никто, похожий на человека со шрамом, больше не появлялся.

– Петь, я замерз! – крикнул Антошка. – И есть хочу.

Петр посопел, но потом убежденно сказал:

– Нельзя уходить. Все равно они когда-нибудь выйдут. Надо узнать, где они Альку прячут. Понимаешь?

– Понимаю… Но здесь так холодно…

Уже темнело, и действительно чуть ли не с каждой минутой становилось все холоднее. «Еще простудится», – подумал об Антошке Петр.

– Ну, давай вместе на лавочке сядем, – сказал он. – Прижмемся друг к другу – теплее будет.

Он встал и направился в другой конец дома, туда, где сидел Антон. Едва он к нему подошел, как из последнего подъезда вышли трое: двое мужчин и подросток. В сумерках издали трудно было понять, есть ли среди них человек со шрамом. И Альку мальчишки не сразу узнали. А когда поняли, что, возможно, это он, мужчины уже были около одного из гаражей, куда и затолкали Альку. Закрыв гараж, они вернулись в подъезд. Петр, сделав предостерегающий знак Антошке, метнулся следом за ними. Когда он вскочил в подъезд, услышал, как хлопнула одна из дверей на третьем этаже. Петр выскочил из подъезда, махнул рукой Антону, и они вместе подошли к гаражу. Петр осторожно постучал в стенку и позвал тихонько:

– Алька, ты здесь?

Никто не отозвался. «Не может быть, – подумал Петр, – я же видел, как его сюда заталкивали». Он постучал сильнее и громче позвал:

– Алька, отзовись. Это я, Петр.

– Петя? – раздался удивленный голос Альки. – Откуда ты здесь?

– Долго рассказывать. Скажи лучше, что они собираются с тобой сделать?

– Они будут держать меня здесь до завтрашнего вечера, вернее, до ночи. А потом повезут куда-то, где я должен взобраться по приставной лестнице на балкон, открыть окно, чтобы они тоже могли войти. Будут кого-то грабить. Сказали, если я откажусь или хоть пикну, они меня убьют.

– От этого зверья всего можно ожидать, – сказал Петр. – Но ты не бойся, мы что-нибудь придумаем. Мы тебя обязательно выручим. Держись, Алька! А сейчас мы прямо к Степанычу и все ему расскажем.

Ночная операция

Степаныч, выслушав ребят, сказал:

– Конечно, будем Альку выручать. Но надо, чтобы справедливость восторжествовала, воров нужно с поличным взять. Вы посидите у меня, чайку попейте, поужинайте, а я схожу к Кузьминичне, у нее телефон есть. Тут такое дело, надо одному человеку позвонить.

Вернувшись, Степаныч сказал:

– Должны машину прислать. Поедем, вы покажете место, где вашего друга держат.

Ждать пришлось долго. Ребята, хорошо поужинав у Степаныча и напившись чаю, клевали носом. Наконец послышался шум подъезжающей машины, а затем в комнату вошел капитан, который, как видно, был давно знаком со Степанычем. Осмотрев его жилище, он сказал:

– И как это тебя угораздило так проколоться? Почему ко мне не обратился?

– Да сейчас не в этом дело, сейчас надо парнишку выручать, а воров взять на месте преступления.

– Ну, Степаныч, если бы не ты мне рассказал, я бы в эту байку с похищением ни за что не поверил. Мало ли что мальцы могут наплести.

– Ничего мы не наплели, – обиделся Петр. – Алька в гараже сидит. Сами проверьте, и он вам расскажет, какое преступление готовит этот…со шрамом.

– Со шрамом? – неожиданно заинтересовался капитан. – А где у него шрам?

– На подбородке.

– Вот как! – словно даже обрадовался капитан. – Неужели Меченый объявился? Его-то действительно надо брать на месте преступления. Тогда поехали.

– Ты, Антоша, здесь останься, – распорядился Степаныч. – За хозяина будешь, нечего тебе ночью там делать. А ты, Петруша, вот этот свитер еще надень, ночи холодные стали.

– Я с вами хочу! – запротестовал Антон.

– Не поместимся все в машине, – возразил Степаныч. – Да мы ненадолго. Петруша покажет, где это, мы и вернемся.

У дома стояла старенькая «Волга». Капитан сел рядом с водителем, Степаныч и Петр – на заднем сидении. Петр описал место и примерно, как туда проехать.

– Да я знаю, где это, – сказал водитель. – Я в этом парке иногда с детьми гуляю. Там аттракционы всякие.

– Точно, есть аттракционы, – подтвердил Петр.

Когда подъехали к проулку, капитан взглянул на часы и сказал:

– Скоро двенадцать. Народу вроде не видно, но машину лучше оставить вон там, около стены. К гаражам пешком пройдем.

Все вышли из машины, и Петр повел их к гаражу, где томился Алька. Капитан, осмотревшись, жестом приказал следовать за ним, и все остановились с другой стороны гаража, куда не попадал свет из окон.

– Зови, – тихо приказал капитан Петру.

Тот постучал в стенку и тихо позвал:

– Алька, это я, Петя. Ты не спишь?

– Уснешь тут, – раздался негромкий голос Альки, – холодина жуткая.

– Я привел кое-кого, – продолжал Петр. – Расскажи, что наметили эти…ну, похитители.

Алька стал негромко рассказывать о том, к чему его готовили грабители.

– Придется установить дежурство, – подытожил капитан, – завтра с самого раннего утра. И придется тебе, парень, поучаствовать в грабеже. Нам нужно взять всех на месте преступления.

– И меня? – испугался Алька.

– Ну, ты-то выполняешь спецзадание, – успокоил капитан. – У нас на тебя вся надежда, только с твоей помощью мы можем взять Меченого, а я не сомневаюсь, что это он. Правда, тебе еще придется посидеть в гараже. Но ты готов помочь?

– Конечно!

– Тогда придется тебе потерпеть. Ты этим мерзавцам не возражай, делай все так, как они прикажут.

– Хорошо, – согласился Алька.

– Вот и молодец! Держись, парень, а мы пошли.

Все тихо двинулись вслед за капитаном прямо через газон, где было совсем темно. Как оказалось, профессиональное чутье не обмануло капитана – предосторожность в таком деле была крайне необходима. Не успели они еще выйти из проулка, как у оставленного ими гаража послышался шум и лязг отпираемой двери. Капитан приказал всем затаиться, а сам сделал несколько шагов обратно, чтобы было виднее, что делается у гаража. А там уже заводили машину, и скоро «Жигули» с раздвижной лестницей наверху выкатили из гаража.

– Кажется, они поменяли время! – догадался капитан. – Всем быстро в машину!

Только все трое успели заскочить в «Волгу», как «Жигули» вынырнули из проулка и тихо заскользили по дороге. Капитан, выждав немного, приказал ехать следом. Связавшись по рации с оперативниками, он запросил для слежки неприметную машину и сообщил координаты. И когда «Жигули» въехали на одну из улиц Северного района, за ними «поплелась» старенькая «шестерка», то прибавляя ход, то отставая. «Волга», свернув за угол, исчезла из поля зрения тех, кто находился в «Жигулях», и если они заметили за собой «хвост», то теперь могли не беспокоиться. Однако капитан приказал прибавить скорость, и «Волга» понеслась по параллельной улице до следующего переулка. «Волга» свернула в переулок и вернулась на прежнюю трассу. В этот момент «Жигули» повернули к темной группе домов и остановились перед одним из них. «Шестерка» проковыляла мимо, но лишь до следующего дома, за которым и спряталась. «Волга» подъехала к этому месту с другой стороны и тоже спряталась за домами. Капитан приказал всем сидеть тихо, а сам с оперативниками, прибывшими в «шестерке», осторожно стал продвигаться в сторону «Жигулей». Видно было, как оттуда вышли двое. Это были Вовчик и его дружок Рома – человек со шрамом. Лора сидела в машине и крепко держала Альку, приговаривая:

– Не вздумай бежать или орать. Рома тебя сразу прирежет.

Алька молчал и с тоской думал о том, что взять бандитов с поличным не удастся, ведь никто не знает, что они поменяли время! Ему придется выполнять их приказания или…погибнуть. Умирать очень не хотелось. И когда его выволокли из машины и приказали лезть по приставной лестнице к балкону, Алька полез, надеясь на чудо, которое помешает ему участвовать в грабеже. Но чуда не происходило. Лестница, снятая с машины и раздвинутая до конца, доходила до балкона на втором этаже. На первом этаже не было даже окна. Глухая стена позволяла грабителям действовать уверенно. Алька, подталкиваемый сзади Романом, долез до балкона. Он был застеклен, но на одной из створок зияла пустотой разбитая форточка, кое-где еще торчали остатки стекол.

– Хорошо я вчера шибанул, а? – с удовлетворением сказал Роман, обернувшись к Вовчику, который лез следом. – С первого удара попал. И камень был будь здоров какой!

– Соседи, видать, ничего не слышали, – отозвался Вовчик.

– А если и слышали, то не поняли, – заверил Роман. – Мало ли кому сейчас стекла бьют.

Алька, прислушиваясь к их разговору, приостановился.

– Лезь! – приказал Роман, заметив, что Алька остановился.

– Тут стекла острые, – сказал Алька, осторожно ощупывая края разбитой форточки.

– У меня нож еще острее, – зловеще прошипел Роман.

– Я не пролезу, узко очень, – опять запротестовал Алька.

– Снимай куртку, тогда пролезешь, – приказал Роман. – Ну, чего возишься? Снимай скорее!

Алька нехотя расстегнул куртку, а Роман рывком стащил ее с мальчишки и бросил на землю.

– Лезь! – зло приказал он снова.

Алька, оставшись в одной рубашке, сразу почувствовал, как его прохватывает холодным ветром. В форточку он полез почти с закрытыми глазами. Остатки стекол больно царапали руки, грудь, живот. На какое-то мгновение Алька застрял в тесной форточке, но Роман ухватил его за ноги и с силой толкнул вперед. Алька свалился на пол балкона, сильно ударившись головой. А Роман уже командовал:

– Открывай шпингалеты!

Алька с трудом поднялся, дрожащими руками открыл шпингалеты и распахнул створки.

– В сторону! – скомандовал Роман и влез на балкон, следом за ним забрался и Вовчик. Алька почувствовал, что рубашка в нескольких местах стала липкой, и понял, что он порезался остатками стекол, порезаны были и руки. Голова его раскалывалась от боли – видно, он сильно ударился, когда падал. Но все это было ничто по сравнению с горьким чувством, которое его охватило: как он ни старался избежать этой участи, но из него все-таки сделали вора, и не простого воришку, а настоящего грабителя.

Вовчик толкнул дверь, ведущую с балкона в комнату – она оказалась запертой, окно – тоже.

– Придется резать форточку, – сказал Роман и, достав инструмент для резки стекла, принялся за дело.

– А вдруг там кто-то есть, – в испуге сказал Алька.

– Не боись, – успокоил Роман. – Я точно знаю, что хозяева только завтра вернутся.

– А как же вы хотели…завтра…

– Хотели завтра, а пришлось сегодня, потому что эти придурки решили на день раньше вернуться, – зло прервал его Роман.

– А откуда вы знаете?

– Не твое это дело! Много разговариваешь! Лезь в форточку и открывай балконную дверь. Только тихо!

Он поднял Альку и на этот раз сунул его ногами вперед. Алька нащупал подоконник, стал на него ногами и осторожно сполз на пол. Нижний шпингалет он открыл быстро, а до верхнего не доставал. В темноте Алька нащупал стул и подставил к двери. Открывая ее, он думал о том, как бы ему убежать, найти милицию и все рассказать. Пусть и его посадят за пособничество, зато и грабителей упрячут. А тем временем Роман, достав фонарик, стал осматривать комнату. Он выдвигал ящики, открывал какие-то коробочки и вскоре нашел то, что искал.

– Вот они, родимые! – сказал Роман, доставая пачки денег и складывая их в пакет.

Порывшись еще, он извлек откуда-то шкатулку с украшениями.

– Может, это бижутерия, – с сомнением сказал Вовчик.

– Такие дамы бижутерию не носят, у них все настоящее, – возразил Роман.

Затем они прошли еще в две комнаты, и Вовчик при этом крепко держал Альку за руку. Оба грабителя довольно хмыкали: как видно, «улов» был хороший.

– Хорошо, что они торопились в отпуск и не успели еще в свой дом переехать, – сказал Роман. – Там уже будет охрана, туда не залезешь. А тут мы хорошо взяли. Что-то видеокамеры не вижу, наверное, с собой увезли, кино на память об Анталии снимать. А вот ноутбук здесь. Прихватим, вещь хорошая, дорогая.

– Ну, все, пора спускаться, – сказал Вовчик.

– Пора, – согласился Роман.

– Слезай, – сказал Вовчик Альке, – и не вздумай бежать. Все равно догоним…

– И прирежем, – зловеще пообещал Роман.

– Да там Лора его встретит, – успокоил Вовчик.

Несмотря на угрозы, Алька, спускаясь, все-таки думал, как ему сбежать. Холодный ветер пронизывал его насквозь, и когда Алька спустился на землю, то прежде всего подобрал валявшуюся здесь куртку. Роман спускался следом за ним, и Алька понимал, что при попытке бежать тот его сразу настигнет и, может быть, в самом деле прирежет. Да и Лора из рук не выпустит. Но тут случилось непредвиденное: Лоры не оказалось около лестницы. Вовчик, как и Роман, уже стоял на земле с пакетами в руках. Он зло прошипел:

– Лора! Где ты?

– Здесь она, здесь! – вдруг раздался из-за машины громкий голос, и сразу несколько человек, как в сказке, явились из темноты, окружив грабителей. Вовчик и Роман опомниться не успели, как оказались в наручниках.

– Вот как удачно получилось, Меченый, – резюмировал капитан, выходя из темноты, – взяли тебя и дружка твоего с поличным, доказательств через край.

– Тогда вместе с нами и хозяина квартиры сажайте! – зло крикнул Роман. – Мы что, у честного человека заработанное взяли? Взяточник он! Наворовал больше нашего!

– С ним тоже разберемся, – пообещал капитан. – А пока прошу всех по машинам.

Алька все это время стоял молча и не шелохнувшись, боясь поверить в чудо. Даже наручники на руках Романа и Вовчика казались ему нереальными, пока он не услышал громкий голос Пети:

– Алька! Ты чего к земле прирос? Давай сюда, в машину!

Алька только теперь увидел, что кроме «Жигулей» здесь стояла и «Волга», а чуть поодаль – милицейский фургон. Как рассказал ему потом Петр, капитан, поняв, что грабители решили «пойти на дело» на сутки раньше, быстро организовал операцию по их захвату, отдавая распоряжения по рации.

«Жди меня»

Операция по выслеживанию и захвату грабителей потребовала не более двух часов, но когда Степаныч и ребята подъехали к своему жилью, была уже середина ночи. Все устали и потому сразу отправились спать.

Алька беспокойно ворочался, а под утро начал кашлять – видно, все-таки простудился, когда сидел в холодном металлическом гараже и когда лез в одной рубашке по лестнице, обдуваемый пронзительным ветром. Петр уже поднялся, но ребят будить не стал. Он хмуро смотрел на друга, прислушиваясь к его надсадному кашлю.

– Надо чем-то растереть, – решил Петр. – Пойду к Степанычу, может, у него что-нибудь найдется.

Вскоре он вернулся, поднял друзей и сказал:

– Степаныч приказал к нему идти. У него градусник есть, надо Альке температуру померить. И чай уже готов, и варенье малиновое есть. Степаныч сказал, что он тебя мигом вылечит.

Все трое поднялись наверх. Алька хоть и храбрился, но вид у него был явно нездоровый, таким бледным и вялым друзья его еще не видели. Ритуал с утренним умыванием у Степаныча соблюдался строго, поэтому ребята скинули куртки и пошли к рукомойнику. И тут Степаныч, присмотревшись к Альке, спросил:

– А что это у тебя на рубашке?

– Наверное, кровь, – нехотя ответил Алька. – Я вчера порезался, когда в форточку лез.

– А ну снимай рубашку! – приказал Степаныч.

Алька стал отдирать рубашку от тела, но она в нескольких местах так присохла, что ее пришлось отмачивать водой.

– Что ж ты молчал? – укорял Степаныч. – Надо было еще вчера сказать. Ты смотри, как порезался! Да тут как бы заражения не было! Ну-ка стой, дай хоть водой кипяченой протру. А вообще-то…под душ бы тебя сейчас, под горячий! Вы, хлопцы, в бане когда последний раз были?

Ребята только плечами пожали.

– Понятно, – подытожил Степаныч, – значит, вообще не моетесь. Да как же можно без бани? Я, как квартиры лишился, в баню обязательно раз в неделю хожу. Ну, мне еще не время, а вас обязательно поведу. А тебе, малец, сейчас дезинфекцию сделаем, а то вон как все царапины пораспухли!

Степаныч достал йод и начал смазывать Алькины раны. Тот кривился, сопел и время от времени надсадно кашлял.

– Это кто тут так кашляет? – раздался голос Кузьминичны, которая уже шла со своим лукошком к столу. – Вот пирожков вам принесла, еще теплые.

– Да вот, Кузьминична, этот герой вчера сильно простудился и вон как порезался, – и Степаныч в подробностях рассказал ей о ночной операции.

Кузьминична, слушая, качала головой, а потом решительно заявила:

– Веди, Степаныч, ребят ко мне, у меня искупаются. Ты посмотри на парнишку, куда ему до бани – бледный, горячий, не дойдет. Да и рубашка вся порезанная, грязная. Я ему дома что-нибудь подберу.

Отказываться от купания в домашней ванной никто не стал, тем более Алька, у которого ныли распухшие царапины, а кашель и боль в горле становились все сильнее. Но отправиться к Кузьминичне сразу же не удалось, потому что в комнату вошел сын Степаныча – Алексей. Он окинул всех быстрым взглядом и в некотором смущении от такого многолюдья сказал:

– Здрасьте.

В ответ послышался нестройный гул голосов, среди которых не слышно было только Степаныча – старик при виде сына отвернулся.

– Пап, ну чего ты… – нерешительно начал Алексей. – Давай поговорим.

– Когда твоих прохвостов за решетку посадят, тогда и поговорим! – круто развернулся к нему Степаныч.

– Да ищут их, ищут!

– Как это ищут? Сбежали, что ли?

– Ну, не сбежали, где-то здесь они… Но я же не знал, кто в этой «Фее» работал. Вернее, только одного знал, который просил меня «Фею» как филиал моей фирмы зарегистрировать. А он сразу после регистрации вылетел в Екатеринбург к родственникам и там попал в аварию на машине. Так разбился, что до сих пор срастается, почти месяц в коме был. А эти, что тут без него остались, творили, что хотели. Но теперь уже все адреса известны, их не сегодня – завтра возьмут.

– А ты чистенький, значит, – не без ехидства подчеркнул Степаныч.

– Не чистенький, пап, а чистый. У меня солидная фирма, мы своих клиентов уважаем, и они нас тоже.

– Не знаю, Алексей, верить тебе или нет. Я за полтора месяца после злосчастного обмена такого насмотрелся, что ко многим уважение и веру потерял. Сколько же у нас еще несправедливости! Вот почему ты всей семьей на Канарах отдыхаешь, а Кузьминична даже на недельку не может в санаторий какой-нибудь…

– На Багамах, – перебил отца Алексей.

– Что на Багамах? – не понял Степаныч.

– На Багамах мы были, а не на Канарах.

– Какая разница, где? Главное, это только вам, фирмачам разным да чиновникам крупным, доступно. А народ – на «дачах»…Как же, дача, отдых…Эти пять или шесть соток своими руками надо обработать, спину погнуть, чтобы на них что-нибудь выросло. А не вырастишь – значит, ни овощей, ни фруктов не попробуешь. На рынке-то вон как все дорого! Вот и горбатятся люди.

– А тебе было бы легче, если бы и я «горбатился»? Я тоже не на лавочке сидел. Ты не представляешь, какого труда мне стоило эту фирму открыть, не имея достаточного первоначального капитала, а потом удержать ее. Сам знаешь, с какой суммой я в Москву уехал. Не писал тебе об этом, но поначалу то у друзей, то на вокзалах ночевал, а то и прямо в саду у кого-нибудь на скамейке. Благо, лето было, тепло. Так что я всего трудом и даже лишениями добился. И нечего на меня обижаться. Собирайся, поедем ко мне, в Москву.

– Видать, у каждого своя правда, – в раздумье произнес Степаныч. – Но в Москву я с тобой не поеду, сынок, нечего мне в столице делать. Я тебе говорил: здесь мое место, рядом с твоей матерью.

– Но не на улице же тебе последнего часа дожидаться!

– А зачем на улице? – вмешалась вдруг Кузьминична. – Я сегодня узнала, что у нас на втором этаже однокомнатная квартира продается. Гавриловну племянница в село забирает, потому что за ней уход нужен.

– Всего одна комната… – Алексей задумался.

– А мне больше и не надо! – ухватился за неожиданное известие Степаныч. – Там же кухня большая и лоджия застекленная.

– Правда, квартира запущенная, – опять вмешалась Кузьминична. – Ремонт нужен большой.

– Это пустяки, – сказал Алексей. – Все будет: и ремонт, и мебель. Я, пап, только потому на этот вариант соглашаюсь, что Вера Кузьминична, считай, рядом будет, в случае чего поможет.

– А как же! Мне не трудно с третьего этажа на второй спуститься.

– Так надо поскорее туда ехать, чтобы кто-нибудь не перехватил. Одевайся, отец, и в машину.

– А с этой оравой что делать? Все в машине не поместимся, – замялся Степаныч.

– Не понял, – сказал Алексей. – Они причем?

– Эх, долго рассказывать, сынок. Их тоже жизнь на улицу выбросила. И сколько сейчас таких на улицах, это они потом тебе расскажут. Не припомню, чтобы во время и после войны столько детей неприкаянных по свету бродило. Тогда всех быстро по семьям, по детдомам определяли. А сейчас ведь мирное время, но, можно сказать, целое поколение на улицах и в подвалах гибнет. И нет до этих ребят никому дела. Ну, ладно, Альку с собой возьмем, ему срочная помощь нужна. А вы, ребята, сами придете, здесь недалеко. Запоминайте адрес.

Пока Степаныч и Алексей осматривали квартиру и договаривались о покупке, Кузьминична организовала для Альки купание в ванной и стала перебирать вещи, оставшиеся от мужа, чтобы подобрать что-нибудь парнишке. Она открыла швейную машинку и начала подшивать брюки, ушивать рубашку. Конечно, все равно велики будут, зато все чистое. За этим занятием и застали ее отец и сын Звягины.

– Никак, обмундирование парнишке мастеришь? – поинтересовался Степаныч.

– Сам видишь, у него все порванное и в крови.

– А почему в крови? – не понял Алексей.

И Степаныч уже во второй раз за день рассказал о ночной операции, о геройской стойкости Альки, а заодно и о скитаниях троих друзей.

– Не знаю, что я смогу для них сделать, – сказал Алексей, выслушав отца, – но пока поеду в магазин и куплю им всем одежду, обувь. Только вот как с размерами быть? Вдруг не угадаю?

В этот момент у двери позвонили, и Кузьминична впустила Петра и Антона.

– А ты вот их забирай, – посоветовал отец, – на них померяешь. А Алька такой же, как Антошка, только чуть повыше. Так что на Альку бери с походом, на размер больше.

– Ты по ларькам пройдись, там скорее подберешь самое необходимое, – посоветовала Кузьминична. – Оттуда вернетесь – ужинать будем. У меня окорочка куриные есть, так я быстренько плов сделаю.

Одежды Алексей всем купил по два комплекта, и там было все – от маек до курточек, обувь зимняя и на весну. А еще – домашние тапочки. Их все трое ребят долго рассматривали с каким-то благоговением, потому что ничто так не напоминало о доме, как эти тапочки.

Еще Алексей привез много всяких вкусностей, но ужинать не остался, сославшись на занятость. А все остальные, наевшись плова и напившись чаю со сладостями, сели на большом диване перед телевизором – этого удовольствия ребята и Степаныч давно не получали.

– Сейчас моя любимая передача начнется, – сказала Кузьминична, – «Жди меня». Не могу без слез ее смотреть. Плачу, а смотрю. Ведь сколько судеб сломанных! Иной раз сердце так и заходится. Думаешь, где только люди силы берут, чтобы все пережить.

– Народ наш неистребим, – философски заметил Степаныч, – потому что гибкий, как лоза, и стойкий, как камень.

На экране появились ведущие – Маша Шукшина и Игорь Кваша. Замелькали печальные и настороженные лица, фотографии пропавших без вести, посыпались просьбы: «Если кто-нибудь знает, сообщите…». Двое взрослых и трое ребят молча смотрели и слушали. Алька, напоенный чаем с малиной и закутанный в шерстяной платок, смотрел, как плачут матери, потерявшие детей, и сам еле сдерживал слезы. На него внезапно обрушилась такая тоска по дому, что он готов был сейчас бежать туда без остановки, но… Но кому он там нужен, когда мамы нет? Антошка, тоже внимательно смотревший на экран, вдруг тихонько сказал:

– А моя мама тоже плакала, когда отец меня сильно бил.

– Плакала? – серьезно переспросил Петр. – Ты же говорил, что она тебя тоже била.

– Била, но не так сильно, как отец. Она не такая злая, как он. И отец тоже…Он же не всегда дерется, только когда сильно напьется. А когда они трезвые, то ничего…

– Эх, парень, – прервал его Степаныч. – Тоска по дому в тебе заговорила. Ты сейчас готов все простить отцу и матери. Что поделаешь, так устроен мир: человек рождается в семье и жить должен тоже в семье. И должен уметь прощать близким их ошибки.

– А как он теперь домой попадет? – сказал Петр. – И неизвестно еще, может, его родители по-прежнему пьют, и будет ему от них доставаться. Нет, уж лучше я его с собой в детдом заберу. Я уже решил: мы все втроем туда поедем – я, Алька и Антошка. Вот только заработаем денег на дорогу – и поедем.

– Ну, за деньгами дело не станет, – сказал Степаныч, – у нас теперь «спонсор» хороший. Только примут ли там вас троих?

– Я директоршу попрошу, – заверил Петр, – она добрая, примет.

– Ну, все, реклама кончилась, – оповестила Кузьминична, – давайте дальше смотреть.

В эти минуты у кого-то прямо в студии произошла долгожданная встреча, а потом опять начались розыски пропавших. На экране появилось лицо девушки, державшей фотографию подростка с яблоком в руке. Волнуясь, она стала говорить, вытирая носовым платочком набегающие слезы:

– …ушел за хлебом и не вернулся… Я теперь понимаю, что очень виновата перед тобой, Олег. Если ты меня слышишь, прости и возвращайся. Мы с папой ждем тебя. Очень! Я каждый день плачу… Если кто-нибудь видел этого мальчика…

– Алька, это не ты на фотке? – Петр смотрел то на друга, то на экран.

– Похож, – подтвердил Степаныч, – очень похож. Только этот – Олег, а наш – Алька.

И тут с экрана донесся голос ведущего:

– Катя из Пятигорска разыскивает своего младшего брата Олега Руднева. Дома его звали Алькой, наверное, это имя он и называет новым знакомым. Если кто знает…

– Алька! Из Пятигорска! – в один голос закричали Петр и Антошка.

– Так это ты и есть, – окончательно догадался Степаныч. – А почему Олег? Я думал, раз Алька, значит, Александр.

Алька ничего не отвечал, он тихо скулил, как в день побега под ивой, размазывая по щекам слезы.

Возвращение

С Катей по телефону разговаривал Степаныч. На правах старшего, который мог все толком объяснить. Катя хотела сразу утром бежать на автовокзал, но Степаныч ее успокоил:

– Незачем так торопиться. Он простудился немного, пусть денька два в тепле посидит, окрепнет. Мы его тут на поезд посадим, а вы там встретите. Не маленький, и один доедет.

– А вдруг убежит? – засомневалась Катя.

– Никуда он теперь не убежит, – опять заверил Степаныч. – Набегался, нахлебался вольной жизни. Он парнишка хороший, честный, а тут еще и героем стал. Да он дома сам все расскажет.

С трудом, но Катю удалось уговорить подождать еще день-два, пока Альку отправят домой. Она только попросила, чтобы дали ему хотя бы на минутку трубку. Алька, услышав голос сестры, опять расплакался, и она слышала в трубке только хлюпанье, шмыганье и невнятное бормотание:

– Да…да…да…

Что говорила Альке сестра, никто не слышал, но, видно, что-то хорошее, раз он со всем соглашался. Петр, конечно, порадовался за друга, который скоро вернется домой, но не без сожаления сказал:

– Расстаемся, значит. Может, и не увидимся больше никогда.

– А ты приезжай ко мне в гости, – предложил Алька. – Вместе с Антошкой летом приезжайте.

– Я вот что думаю, – вмешался Степаныч. – Антон со мной пока останется. У меня теперь квартира настоящая будет, нам на двоих хватит. В школу здесь пойдет. А летом мы в Москву к Алексею в гости поедем, оттуда до Антошкиного дома рукой подать. Съездим да посмотрим, что там с его родителями. Может, они его тоже давно ищут. Мы же телевизор не смотрели, может, и пропустили… Ну, а не ищут, так он со мной останется. Вместе веселее будет. Так что, Петруша, в детдом один поедешь. Один ушел – один и вернешься.

– Жалко, – сказал Петр, – мне же они оба как родные стали.

– А что вам мешает родниться? – встряла Кузьминична. – Будете в гости друг к другу ездить – вот и родня!

– Здорово! – согласился Петр. – Только чур не я один к вам ездить буду, а вы ко мне в детдом тоже. Вы не бойтесь, Надежда Васильевна, директриса наша, хорошая, добрая. И воспитатели тоже. Они все рады будут, если ко мне друзья приедут…Я, конечно, виноват, сбежал. Меня там, может, тоже ищут…

– Конечно, ищут! – подхватил Степаныч. – Обязательно ищут! А ты телефон помнишь? Давай позвоним.

– Да уж поздно, – вмешалась Кузьминична. – Кто там в такое время сидеть будет?

– Надежда Васильевна всегда сидит допоздна, – заверил Петр.

– А вот и проверим! – сказал Степаныч. – Говори номер!

В детдоме трубку сняли сразу, и послышался громкий чуть протяжный голос:

– Криунова у телефона.

– Надежда Васильевна? – на всякий случай уточнил Степаныч.

– Да, Надежда Васильевна. А кто спрашивает? Я что-то голос не узнаю.

– Не узнаете, потому что и вовсе не знаете, – стал объяснять Степаныч. – Я звоню из Ростова. Зовут меня Николай Степанович. Я пенсионер, ветеран труда.

– Да, да, Николай Степанович, а какое дело у вас ко мне?

– Да вот воспитанник ваш рядом со мной стоит…

– Неужели Петя нашелся?! – радостно перебила Надежда Васильевна.

– А как вы догадались, что о Петруше речь идет?

– Так у нас все на месте, один только он весной исчез, и мы его через милицию ищем. Он здоров? С ним ничего не случилось?

– Слава Богу, все в порядке. Вот только он сомневается, примете ли его обратно, беглого.

– Как же не принять, ведь мы его несколько месяцев ищем, совсем надежду потеряли. А трубку можете ему дать?

– Конечно. Петруша, говори.

– Надежда Васильевна, простите меня, я больше не буду…

– Не маленький уже, чтобы такие заверения давать, – послышался громкий голос Надежды Васильевны. – Не ожидала от тебя такого, Петя. Непонятно, почему ушел, ничего не объяснил, заставил столько поволноваться. И бросил-то нас весной, когда на нашем огороде страда началась. Ребята без тебя чуть все грядки не погубили, агроном ты наш.

– Что, совсем грядки пропали? – испугался Петр.

– Не совсем, но тебе придется изрядно потрудиться, чтобы навести там прежний порядок.

– Я наведу! – заверил Петр. – Не беспокойтесь, Надежда Васильевна. Завтра же домой поеду автобусом или поездом. Что? Нет, вы не беспокойтесь, я один доеду и до детдома сам доберусь.

– Ну, вот, – удовлетворенно констатировал Степаныч, – уже двое, считай, дома. А ведь и правда, ребята, ничего нет лучше, чем жить «под крышей дома своего», как в песне поется. А еще…не обижайтесь, но вот что я вам скажу: откуда в вас это бессердечие? Обиделся или вольной жизни захотел – взял и ушел. А о близких подумал? Сколько горя им доставил – ведь нет ничего хуже неизвестности. Себя, значит, жалко, а родных нет.

– Ой, – перебила Кузьминична, – особенно матерей жалко. Ищут своих детей, плачут, а они, глядишь, живут себе где-то и не отзываются, все обиду свою лелеют. Всегда, конечно, это было, что младшие старших понимать не хотят, советов не слушают. Но чтобы из дома сбегать…

– От хорошей жизни, конечно, редко кто убежит, – прервал ее Степаныч, – но сейчас все так перепуталось. Одно знаю, жить труднее всего не в бедности, а среди равнодушных. Вон сколько ребятни по подвалам и чердакам ютится, потому что нет у них настоящего дома, они там никому не нужны. Но кому-то же должны быть нужны! Завтра же скажу капитану, чтобы занялся он вплотную бездомными детьми. Ведь это будущее страны на улицах…без присмотра гуляет.

– Ну, то будет завтра, а сегодня уже и спать пора ребятам, – заявила Кузьминична. – Диван раздвинем, и раскладушка есть. Не идти же им, чистым, накупанным, в тот грязный подвал. Тут день-два, и все разъедутся.

– Вот, ребята, какие у нас в Ростове женщины! – восхитился Степаныч. – Сама себе неудобства создает да еще и уговаривает. Но права: нечего вам в подвал возвращаться. А я пойду к себе. Мне вещички собрать надо. Гавриловну уже увезли, я могу завтра и переехать. А документы пусть Алешка оформляет.

На следующий день Степаныч пришел не один, а с капитаном, который, оглядев Альку, сказал:

– Ну, что, герой, в порядке?

– Угу.

– Что угукаешь? Здоровье как?

– Да все нормально.

– Ох, и не люблю я это слово…Нормально – это как? Не хорошо, не плохо…Средненько, значит? Ладно, герой, вижу, что уже почти здоров. А я к тебе с поручением от начальства. Держи сотовый телефон, он и фотографировать может, награда тебе за риск и помощь при поимке грабителей. Мы этого Меченого несколько месяцев искали, а ты нас на него вывел и помог поймать. Держи награду, заслужил!

– Еще как заслужил! – подтвердил Степаныч.

– А вам, ребята, – обратился капитан к Петру и Антону, – тоже мобильники за содействие. Без фото, но тоже хорошие. Будете теперь все трое всегда на связи.

Вскоре явился Алексей с билетом на поезд для Петра. Он же потом отвез его и Степаныча с Антоном на вокзал. Альку не пустили, чтобы не навредить здоровью, и он прощался с другом в прихожей. Они слегка помутузили друг друга, чтобы скрыть набегавшие на глаза слезы: обоим не хотелось «раскисать» на виду у всех.

Проводив Петра и вернувшись к Кузьминичне, Степаныч рассказывал:

– Место у Петруши хорошее, проводница отзывчивая, обещала последить за парнишкой. А мы потом в детдом позвоним, узнаем, как добрался.

– А пирожки не помялись? – поинтересовалась Кузьминична.

– Да в целости и сохранности твои пирожки! Ему не только до Волгограда, а еще на несколько дней хватит.

Степаныч повернулся к Альке:

– Ну как ты?

– Хорошо, уже совсем здоров.

– Значит, завтра тебя отправим, а то сестра совсем заждалась. Один-то доедешь?

– Конечно!

– И правда, сел в поезд и лежи до самого Пятигорска. А там сестра встретит. Сейчас ей позвоним, чтобы ждала.

Алька плохо спал ночь, все представлял, как встретится с Катей, как войдет в дом, вернется в школу… В школу обязательно! Придется нагонять, много сидеть за учебниками, но он готов, не хотелось терять год. Прощаясь с ним, Антон сказал:

– Я как-то книжку одну читал – «Мифы Древней Греции». Там много непонятных названий, зато интересно написано, как Одиссей странствовал. Это грек такой был. Он долго плавал, а потом все-таки домой вернулся.

– А, знаю, – сказал Алька, – «Одиссея» называется.

Слушавший их разговор Степаныч сказал:

– У каждого своя одиссея, ваша еще похлеще будет, чем у того грека. Тому Одиссею за несколько лет столько страданий не выпало, как вам за несколько месяцев. Но все, одиссея ваша закончилась. Путешествовать тоже надо с умом и с пользой.

В поезде Алька вспоминал мудрые наставления Николая Степановича, доброту Веры Кузьминичны и всех других людей, с которыми его свел случай, вспоминал своих новых друзей, и все отчетливее становилась мысль, блуждавшая в его голове: «Плохо жить среди равнодушных». Это сказал Николай Степанович. Тогда его слова, как недозревшие зерна, упали в Алькину душу. И вот, наконец, «дозрели», сформировались в четкое понятие. Алька теперь точно знал, что не пройдет мимо чужой беды, как сделали это люди, подарившие ему столько сердечности и доброты.

Утром, когда он проснулся, увидел знакомые очертания вокзала, а потом и Катю, метавшуюся по перрону. Алька выскочил из вагона, чуть не забыв сумку с дарами от Алексея и с неизменными пирожками от Кузьминичны. Катя прижала его к себе сильно-сильно, словно боялась, что он снова исчезнет, если она выпустит его из рук, и прошептала:

– Вот ты и дома.

Оглавление