«Огненная печать»

Илья Подольский Огненная печать

© ЗАО «Издательство «ЭКСМО», 2002

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Глава I Пришельцы с востока

Северные горы. Средневековый замок

На западе, за темным и бездонным горизонтом, будто полыхающий колокол, тонуло солнце. Долорес и Альфредо уже завершали таинство. Они, окруженные величием северных гор, стояли на самой высокой башне своего замка, но неземные взгляды их были устремлены на закат. С каждым мгновением купол солнца все больше погружался в бездну ночи. Свежий горный ветер слегка колыхал длинные колдовские волосы Долорес. Чародеям нужно было торопиться: магический поток знаний прекращался, как только светило становилось недоступным их зрению.

Лицо Альфредо вдруг приняло грозный вид, свойственный древним воинам, доблестно сражавшимся за свои земли. Что узрел великий алхимик в этом таинстве? Какая неизвестная опасность заставила его стать столь мрачным, что проницательная Долорес в тревоге обратила на него свой взор?

Закатные лучи, будто пламенные птицы, распластались по небосводу. Это значило, что Хранители теперь осведомлены о мировом порядке, сложившемся за этот земной день. Ибо они знали, что день за днем судьбы планеты меняют свое истечение.

— О, друг мой вечный! — проводив солнце, сказала Долорес. — Я вижу твое странное беспокойство, но не могу понять причину.

— Разве ты, Долорес, не ведаешь сейчас, что с Востока, в сторону нашего замка, направляются два человека, — проговорил в ответ Альфредо, все так же хмуро вглядываясь в темные небеса.

Колдунья закрыла глаза, и тотчас пред нею возникло видение.

— Это всадник и всадница, и кони их так сильны и прекрасны, что к рассвету они достигнут нашего замка, — узрела Долорес.

— Но почему мы не можем узнать цель, с которой эти странники хотят нас посетить? — сурово спросил алхимик. Он уже много веков обладал способностью предвидеть любые опасности, им грозящие. Но теперь, когда всадники неизбежно приближались, Альфредо негодовал.

— Они сами сообщат нам о своих намерениях, — решила Долорес и покинула башню. Алхимик вошел в опочивальни замка вслед за ней.

Прошли часы. В широком зале, где хозяева принимали гостей, на лоск старинного паркета медленно выползала узкая и настойчиво прямая полоска утренней зари. Рассвет. Чародеи были уже готовы встретить нежданных странников.

Громоздкие ворота замка тяжело задвигались и стали открываться с неумолимым древним скрежетом. Сначала въехала всадница, за ней, спрыгнув с коня, вошел мужчина. Их богатые одежды поблескивали в лучах солнца, высоко взошедшего на востоке. Лицо женщины было скрыто за мягкой кашемировой тканью, и посторонний смог бы увидеть лишь блестящие черные глаза, которые спокойно и пристально оглядывали стены замка. Странники молча поднимались по слабо освещенной каменной лестнице, спиралью уводящей в верхние покои замка.

— Добро пожаловать в нашу страну! — гордо, но радушно поприветствовала Долорес мужчину и женщину, вошедших в зал. — Как звать вас?

— Я — Лейла, — сказала женщина. — Владычица тюльпановых окраин.

— Меня зовите Эль-Хан, — строго произнес мужчина. — Я — витязь, одолевший свирепого Дракона.

— Вы прибыли с Востока, и ваши речи загадочны, — выслушав их, сказал Альфредо. — Мысль моя не может проникнуть в ваши помыслы. Вы перед нами, будто закрытая книга. Скажите, что привело вас в эти Северные земли, владельцы коих — мы, Долорес и Альфредо.

— Для начала, — стал говорить витязь, — я попрошу у вас немного огня — здешний воздух кристально чист, но холоден.

Долорес хлопнула в ладони, и в большом, почти величавом камине вспыхнуло пламя. Лейла сняла верхнюю одежду, открыла лицо и подошла ближе к огню. Роскошь ее парчового, искусно расшитого серебряными нитями халата и блеск драгоценных украшений в старинном мраке замка затихали, словно восточные звезды, исчезающие с рассветом. Лейла взглянула на Эль-Хана, и он продолжил начатую речь:

— Наш путь был долог, и все это время мы лишь догадывались о вашем существовании. Мы назначили себя Хранителями Южных и Восточных стран, и, чтобы сохранить за собой эту благодатную власть, мы должны были отыскать своего преемника в этом мире.

— Мы уважаем ваш выбор, сделанный в пользу Добра, — холодно сказала колдунья. — Однако есть границы: вам предназначены одни земли, нам — другие.

— Долорес права, — добавил алхимик. — Соблюдение границ — это основа порядка.

— Мы не посягаем на порядок, — тут же горячо произнесла Лейла. — В поисках преемника нам пришлось проследить за вами. Ответственность пока не позволяет мне и Эль-Хану совершать опрометчивых поступков. Нам нужны испытанные средства, и вы их можете нам указать.

Долорес и Альфредо, посмотрев друг на друга, поняли, что их ответ должен быть либо «да», либо «нет».

— Дети, которые стали избранниками Хранителей, — снова заговорил витязь, — достойны того, чтобы мы могли обучить их нашим способностям. Но нам также известно, что у земного дитяти не все способности развиваются одинаково…

— Более того, — строго перебил витязя алхимик, — возможно, что они не развиваются вовсе, и земное дитя не перенимает этот высший дар.

— Мы готовы пойти на риск, — мужественно сказала Лейла.

— О! Это безумие! — воскликнул Альфредо. — Все может обернутся против нас. Если ребенка посвятить в Надземное, то великие знания станут доступными для наших врагов.

— Мы вместе проследим, чтобы этого не случилось, — успокоил его Эль-Хан.

Все четыре странных собеседника внимательно прислушивались к словам и помыслам друг друга. Долорес и Альфредо уже предчувствовали, что им придется договориться и в обоюдном согласии все-таки осуществить задуманное пришельцами с Востока.

— Какой способностью вы желаете наделить земное дитя? — спросила Долорес.

— Это пока неведомо, — ответила Лейла, втайне радуясь тому, что им удалось склонить на свою сторону Хранителей Северных земель. Она улыбнулась витязю, и тот сказал за нее:

— Точно так же, как неведомо, какой цветок произрастет из семени, посаженного в нетронутую почву.

— Что ж, — гостеприимным тоном проговорил Альфредо, — ваше неожиданное прибытие становится приятным и почетным для нас, и прошу вас в полной мере насладиться очарованием нашего замка. Но не заблуждаюсь ли я вот в чем…

Долорес и алхимик пригласили странников за стол, который по велению колдуньи был уже заставлен прекрасными яствами, услаждавшими самые прихотливые взгляды и вкусы.

— Мысль моя в сомнении от того, что непонятно, каким образом будут распределены наши полномочия, — договорил Альфредо, когда они уселись за стол. Эль-Хан пояснил:

— Честь уже в том, что вы позволили нам обратиться к вашим избранникам.

— Значит, мы должны дать волю и стать простыми наблюдателями? — с лукавством предположила колдунья.

— Простота вам не грозит, — польстила Лейла самолюбию Долорес. — Вы вправе не давать своей воли.

— Ты хитра, Владычица тюльпановых окраин, — с коварной улыбкой сказала Долорес.

— Может быть, — улыбнулась Лейла, — я лишь узор на воде.

Между ними на несколько мгновений воцарилось молчание, которое нарушил голос Альфредо:

— Нам, насколько это возможно, ясны ваши намерения. И единственным пожеланием будет лишь знание о каждом вашем шаге.

Эль-Хан и Лейла посмотрели друг другу в глаза, после чего витязь сообщил, что это условие их не станет стеснять.

Восточные Хранители пробыли в Северных странах весь день, а на закате снова отправились в свой долгий путь, незримый для простых смертных…

Глава II Подарок

Интересно, сами люди знают то, чего они ждут от магии? Я задала этот вопрос, как всегда, в пустоту своего непонимания. Да, многое в этом мире мне непонятно.

— Ева! — услышала я нервный голос мамы. — Нам пора!

Вот, например, сейчас. Зачем мама требует, чтобы я вместе с ней поехала к самой противной на всем белом свете тетке? Но все мои намеки на то, что Софья Харитоновна имеет обыкновение недолюбливать меня, были тщетны, и мама тоном тюремной надзирательницы требовала, чтобы я вместе с ней отправилась на день рождения ее тетки.

До района, где Софья Харитоновна проживала, следовало добираться на двух автобусах, что занимало два часа, не менее. Что ж, два часа для всяких мыслей, думаю, вполне достаточно. Неназойливое сентябрьское тепло сегодня разбавилось хорошим дождичком. Улицы по-настоящему пахли летом, особенно когда к чистому, мокрому асфальту прилипали сорванные ветром и еще зеленые листья.

Итак, о чем я там сама себя спросила? Боже, какой ужас! Я говорю сама с собой. Надеюсь, сестра все-таки приедет через неделю. Юля — просто удивительно счастливый человек! Живет в Москве и навещает нас раз в полгода. Хорошо, что мы скоро увидимся — будет с кем поговорить.

— Ева, — наставительно сказала мама, когда мы уселись в автобус, — я попрошу тебя быть вежливой с тетей Соней. А если это невозможно, то хотя бы поменьше говори.

Я утвердительно кивнула головой. В самом деле, я болтлива и люблю высказывать свое мнение. «Лучшие» друзья моих родителей уже пророчат мне поступление в Литературный институт. Но меня тошнит от этих пророчеств.

Странно, как взрослым удается планировать свою жизнь? У некоторых все расписано досконально. Сначала детский сад, потом школа, потом институт и так далее, пока вдруг их не осенит вывод, что вся их жизнь проживается напрасно. Думаю, за эту прозорливость Софья Харитоновна меня не любила. Но даю стопроцентную гарантию, что и она не такая уж деревянная, как кажется снаружи…

— А! — усмехнулась тетя Соня, встречая нас с мамой на пороге своего дореволюционного дома. — Вот и ветреная дочь Эгиоха[1]!

— Софья Харитоновна, — тут же сказала я, — вы когда-нибудь перестанете так называть меня?!

— Ева! — строго посмотрела мне в глаза мама.

Мы вошли в дом, где к тому времени собрались всякие очень важные и «интересные» люди. Софье Харитоновне исполнялось шестьдесят лет, но она по-прежнему была модницей, к тому же кокеткой. Мама отправилась хлопотать на кухню, а я решила найти какое-нибудь укромное местечко в этом многокомнатном доме, похожем на лабиринт.

Через пятнадцать минут, когда отгремели первые и самые скучные тосты, я почувствовала себя как в той загадке, где без окон, без дверей полна горница людей. Словом, я выглядела среди этих праздных, но уже умудренных жизнью лиц как зеленый огурец. Хуже того, какой-то крайне заботливый профессор (вероятно, очередной новый знакомый тетки) положил в мою тарелку ненавистный салат «Оливье».

— Юная барышня, — обратился он ко мне тихим бархатным голосом, — отчего вы ничего не кушаете?

— Оттого, что не голодна, — старалась я казаться вежливым и воспитанным ребенком.

Профессор с каким-то странным любопытством посмотрел на мои руки. Наверное, он подумал, что во времена его молодости «юные барышни» не красили ногти в ярко-синий цвет. Что-то этот седобородый мужчина с хитрыми глазами начинал мало-помалу меня раздражать. Но я обещала маме помалкивать, поэтому сделала вид, будто мне абсолютно безразлично, что кто-то меня разглядывает. Худая дама с искусственными ресницами попросила профессора передать ей десертный ножичек, и тут я узнала, что зовут седобородого Александр Иванович. Знакомое имя у этого профессора.

— У вас очень интересные украшения, — сказал мне Александр Иванович, наливая в мой фужер апельсинового сока. — В каком они выполнены стиле, позвольте узнать?

О, как же мне хотелось съязвить! Не понимаю, почему в последнее время я, как говорит мама, всюду бросаю холодные ножи своей иронии. Моя мама очень любит образные выражения.

— Вам лучше знать, — покрутив на запястье индейские феньки, увильнула я от профессорского вопроса.

— Что ж, — улыбнулся Александр Иванович.

Худой дамой с искусственными ресницами была Элеонора Марковна, давняя подруга тети Сони. Элеонора Марковна сидела по соседству и, видимо, внимательно прислушивалась к тому, что говорил мне профессор. Пожалуй, она была заинтересована в Александре Ивановиче с того самого момента, когда Софья Харитоновна его всем представила в качестве дорогого и уважаемого гостя.

— Ах, не скромничайте, — пролепетала Элеонора Марковна, обратившись к профессору. — Вы всю жизнь провели в археологических экспедициях. Мне кажется, девочке будет весьма интересно узнать о ваших приключениях и находках.

«О нет, только не это», — с отчаянием подумала я в тот момент, когда она начала изощряться в словах, лишь бы Александр Иванович уделил ей немного своего внимания.

И вообще почему я оказалась на этих старческих посиделках? Какой злой дух внушил моей маме, чтобы она непременно меня сюда потащила?

Как я предполагала, Александр Иванович стал рассказывать о своих почти что крестовых походах за священными предметами истории. Однако лучше бы он рассказывал о самих предметах, нежели о том, как тошно и трудно ему приходилось без финансовой поддержки государства. Короче говоря, я, отсидев за столом узаконенный этикетом срок, вырвалась на свободу.

На улице дождь возобновил свою песню, но уже в другом, более медленном ритме. Взяв чей-то черный и огромный зонт, я решила подышать. Свежий воздух показался дуновением рая по сравнению с тем, которым я только что дышала в доме. Там пахло всякой пищей и вином, а здесь…

Я глубоко вздохнула, и в голову пришла мысль, что вот так вот уже было: этот дождик, деревья, аромат… Выдохнула. Впрочем, со мною такое бывало не раз. Я слышала, что душа может заново рождаться.

За домом Софьи Харитоновны располагалась симпатичная аллейка. Она мне давно нравилась. По бокам выложенной булыжником тропинки стояли навеки приросшие деревянные скульптуры, которые раньше были деревьями. Ничуть не безобразные, а даже сказочные фигуры изображали то богатыря, то красавицу. Но больше всего мне нравилась одна фантастическая птица с огромными, расправленными в застывшем полете крыльями. Я традиционно остановилась, чтобы ей полюбоваться. Если бы эта птица не была деревянной, я бы на ней улетела…

— Барышня, что спряталась под моим зонтом! — услышала я вдруг за спиной вкрадчивый голос Александра Ивановича.

— Прошу прощенья. Вот, возьмите.

Он смотрел мне в глаза и не торопился забирать свое имущество.

— Ева, вы верите в магию? — совсем неожиданно спросил профессор. У меня даже сильнее забилось сердце, поскольку этот вопрос уже давно не дает мне спокойно жить.

— А, вы, наверное, волшебник! И на зонте вашем можно летать, — пошутила я, хотя мне вовсе не хотелось шутить.

— Если тебе, Ева, так угодно, то этот зонт — твой, — беззаботно сказал Александр Иванович.

— Почему вы задали такой вопрос? — удивилась я.

— Просто, — хитро улыбнулся он, — я хотел убедиться, что у тебя на него нет ответа. Ведь так?

Ну что я могла сказать, бедная школьница, этому профессору? Ошеломленные мысли метались в моей голове, как маленькие дикие звери. В самом деле, я ничего не могла ответить. И когда он скрылся за поворотом, мне показалось, что это был вовсе не тот Александр Иванович, который полчаса назад предлагал мне откушать премерзкий салат «Оливье».

Почему-то забыв о деревянной птице, я снова раскрыла подаренный мне зонт и в каком-то странном настроении побрела в дом. Юбилейный праздник Софьи Харитоновны, кажется, завершался. Элеонора Марковна, не удовлетворенная поведением профессора, вскоре скрылась в ванной комнате и, вернувшись оттуда уже без искусственных ресниц, стала подробно обсуждать недостатки холостяцкой жизни.

— Сонечка, — с какой-то злостью обратилась она к Софье Харитоновне, — ты меня прости, но мне безумно интересно знать, что подарил тебе этот…

— Сухарь?! — крикнул полненький мужчина с круглым и розовым лицом.

Позже я случайно узнала, что он уже много лет ухаживает за тетей, которая из жалости приглашает беднягу только на дни рождения. Все, конечно, проигнорировали его восклицание. Софья Харитоновна тем временем распаковывала подарок Александра Ивановича. Элеонора Марковна вся напряглась в несказанном любопытстве. Перламутрово-фиолетовая коробочка была столь небольших размеров, что практичные умы тетиных подруг наверняка втайне предположили, что подарок скорее всего денежный.

— Ой, да тут, видимо, еще и инструкция по пользованию, — с иронией сказала Софья Харитоновна, вынув сперва из коробочки свернутую в трубочку записку.

— Ах, тетя, — положила руку на сердце мама, — неужели это признание в любви?!

— Нет, Леночка, — ответила тетя и стала читать вслух: — «Эту вещь я обнаружил при раскопках могильника в Нижнем Поволжье…»

Софья Харитоновна показала всем «эту вещь», достав широкий серебряный браслет. Я была в дальнем углу комнаты, но мне удалось разглядеть, что на браслете запечатлен какой-то рисунок. Все загудели, однако тетя по-учительски немного повысила голос и продолжила читать:

«Браслет принадлежал молодой сарматской девушке и, пожалуй, имел древнее, сакральное значение».

— Я не устаю поражаться этой ученой сухости, — непонятно чему возразила Элеонора Марковна. — Он мог хотя бы приписать несколько пожеланий.

— На мой взгляд, — устало сказала Софья Харитоновна, — эта милая вещица похожа на детскую побрякушку. Надеюсь, Александр Иванович нисколько меня не осудит, если я подарю браслет Еве.

За эту медленно и высокомерно произнесенную тираду я готова была ее расцеловать.

— Не переживайте, — тут же протараторила Элеонора Марковна, — если хотите, я его у вас куплю. Ведь мне дико нравятся старинные вещи.

А вот за эти слова я готова была выдрать у этой сухощавой мадам ее последние ресницы. Мне было просто необходимо вмешаться в их беседу.

— Поздно! — всплеснула я руками, подошла к тете, и мне снова, второй раз за весь год захотелось ее поцеловать, а потом еще обнять. — Большое вам спасибо. Это самый чудесный подарок в моей жизни, тем более что он от тебя, тетя Соня.

Старушка, разумеется, расчувствовалась, особенно от того, что я на миг перестала называть ее Софьей Харитоновной, и с радостью надела мне на правую руку это необычное и теперь самое дорогое для меня украшение. Элеонора Марковна завистливо поджала губы, после чего приняла равнодушный вид.

Поначалу было не по себе от того унизительного положения, в котором мне пришлось оказаться, чтобы прямо-таки выхватить прекрасный браслет из этих, как говорит моя мама, малоодухотворенных рук. Удивительно, но тетушек даже не впечатлил тот факт, что украшение в древности принадлежало, быть может, самой красивой девушке всего сарматского племени. Наверное, они сочли подарок Александра Ивановича чем-то вроде шутки…

Вскоре гости разошлись. Мама и я к одиннадцати часам вечера перемыли всю посуду. Ох уж эти праздники!

Возвращение домой стало для меня в этот день сладостным явлением. За нами приехал папа. Он, как всегда всецело чем-то занятый, торопил маму, а она торопила меня. Мы спешно попрощались с Софьей Харитоновной и сели в папин автомобиль, который, набрав скорость, не церемонясь, стал обгонять другие машины, меланхолично колесившие по трассе.

На улице стемнело, и в салоне автомобиля мелькал свет встречных фар, мгновенно срывавшихся в уже совсем близкую ночь. Я в роскошном одиночестве расположилась на заднем сиденье. Родители вяло и без интереса обсуждали планы на завтрашний день, говорили то о деньгах, то о самочувствии. Чтобы не заскучать, я перестала прислушиваться к их словам и задумалась над вопросом того загадочного профессора. И, возможно, если хорошо подумать, то скоро я узнаю наконец, верить мне в магию или нет. Кто ищет, тот всегда найдет.

Переменчивое освещение, которое на пути домой навевало дорожную сонливость, позволило мне разглядеть на браслете расправленные крылья какой-то дивной птицы. Интересно, о чем думала сарматская девушка, надевая на руку это украшение? Кроме того, я заметила на внутренней стороне необычную для браслета круглую выпуклость, похожую на какую-то безупречную геометрическую деформацию. Соответственно с внешней стороны этот «чистый» (без рисунка) круг был немного вдавленным. Несмотря на эту странность, украшение не теряло своей роскошности. Но вскоре это стало мало меня занимать: почему-то очень сильно захотелось спать, будто чья-то гигантская ладонь раскачала колыбель мира, который вдруг перестал меня заботить. Лишь когда папа попытался на руках донести меня до моей кровати, я немного очнулась. Но сон в эту влажную сентябрьскую ночь был таким глубоким, что я решила до утра остаться в этой невидимой глазу колыбели.

Глава III Лавка древностей

Мама совершила почти что непростительную ошибку. Она завела на семь часов только один будильник, забыв, конечно, о том, что я просыпаюсь только тогда, когда звенят оба будильника. Двое часов: одни для левого уха, другие для правого, — мне просто необходимы, иначе мой сонный ум игнорирует утреннее позвякивание. Теперь, из-за маминой невнимательности, я опоздала на первый урок, на классное сочинение!

— Девочка моя, — зевая, говорила мама, когда я как безумная скакала по квартире в поисках расчески, — ты все преувеличиваешь. Может быть, тебе еще два будильника приобрести?

Наконец я с неподдельным удивлением обнаружила расческу у себя в кармане. Целых три минуты я потратила, чтобы ее найти. Сделав некоторые выводы по этому поводу, я решила совсем не идти на первый урок. Но покой нам только снится! И я смирилась с мыслью, что мне из-за пропущенного сочинения придется остаться после уроков.

Школа, это навязчивое зрению здание, была недалеко от дома — два небольших квартала. Улицы, ставшие частью моего существования, особо меня не напрягали. Во всяком случае, всегда было за чем понаблюдать. Взрослые и старые деревья возвышались над домами какой-то зеленой, а если зимой, то узорчатой тайной. На геометрических клумбах в исключительном порядке пестрели цветы. И я никогда не пойму тех, кто равнодушен к растениям…

Извинившись за опоздание, я в ответ услышала то, что и предполагала.

— Несмотря на твое небрежное отношение к учебе, Ева Журавлева, — раздельно проговорила учительница литературы, — ты можешь работать самостоятельно. Но! Это не снимает с тебя ответственности. Седьмым уроком ты будешь здесь.

Я даже не пыталась возражать, потому что возражать Светлане Павловне бесполезно. Седьмым — так седьмым.

— О, Ева! Ты вернулась в рай? — мило съязвил Макс, когда я вошла в класс. Все готовились к математике, поэтому в воздухе витали озадачивающие вопросы и всякие звуковые оболочки чисел.

— Прикрой свою наготу, Адам, — сразила я его, и самые стеснительные девчонки мелко захихикали. Макс почему-то посмотрел на свои пыльные ботинки и умолк. Кажется, у всех сложилось такое впечатление, что я не в духе. Но лучше бы никто не обращал на меня внимания.

Математика протрещала как пулеметная очередь из двоек. Я просидела в окопах, и Раиса Алиевна только в конце урока остро на меня взглянула, как на врага народа. Нужно было прожить еще четыре урока, а потом предаться сочинению бессмертной школьной эпопеи.

На большой перемене ко мне, будто непоседливые воробьихи, слетелись девчонки. Это было традицией. Я, как обычно, вынула из кармашка сумки гадательную колоду карт. Неожиданно, раскладывая карты, я вспомнила о предмете, который вчера привел меня в восторг. Браслет! Но на моей руке его не было. Целое стадо холодных мурашек в один миг пробежалось по моему сердцу: неужели я потеряла эту драгоценность?!

— О чем задумалась? — спросили меня вдруг.

«О падающих звездах», — ответила я строчкой из любимого стихотворения и тут же собрала карты.

— Ну Ева, ну погадай, — заныла Инга.

— Она себе цену набивает, — снова язвительно заметил Макс.

— У меня сегодня слабое биополе, — придумала я себе оправдание. Так обычно любит говорить Софья Харитоновна.

— Может быть, для защиты поля подогнать танк? — пошутил Юрка Гислер, все это время за нами наблюдавший.

Я улыбнулась ему. Иногда этому парню удавалось остроумно пошутить. В нем была какая-то интересная смесь неуклюжести и уважительности.

— Да, — сказала я, — бронетранспортер здесь не помешает.

Видимо, мои слова ему понравились, потому что он, довольный собой, посмеялся, а потом попросил сесть рядом.

— Красильникова сегодня нет, — так объяснил он свое намерение.

Похоже, что Антон Красильников снова воспользовался отъездом отца, решив весь день провести за компьютером. Странно, но у этого парня напрочь отсутствует чувство времени. Он, конечно, частично живет здесь: ходит иногда в школу, первым бросает волейбольный мяч, перегоняет Гислера, справляется с квадратными уравнениями, словом, — супербой. Но сдается мне, что все остальные стороны его жизни погрязли во всякой виртуальной чепухе. Ведь если это не так, то Антон наверняка вспомнил бы о классном сочинении. Стоп! Кажется, я тороплюсь делать выводы. Впрочем, это отдельный повод для размышлений…

Что делать, когда сама себе надоедаешь? Наверное, причина в чем-то другом. Может, в предчувствии? Я не прощу себе потерю древнего браслета.

— На какую тему вы утром сочиняли? — поинтересовалась я у Юры, чтобы хоть как-то отвлечься от своих грустных мыслей.

— Про Евгения Онегина, — слегка подумав, ответил Юра.

— А кто это? — хотела я подшутить. Юра напрягся и попытался мне разъяснить:

— Онегин — это тот, кто не знал, чем себя занять.

Я удивилась: Юрик, как сказала бы Светлана Павловна, очень своеобразно сформулировал свою мысль. Это радовало. Кажется, с ним без труда можно было поделиться некоторыми своими умозаключениями. Но хочу заметить, раньше с этим парнем было труднее общаться. Надо заглянуть в его гороскоп. Может быть, звезды в этот период оказывали на него благоприятное влияние, а может, и Красильников. Они оба теперь, как рожденные в одной рубашке.

После уроков мы договорились встретиться в парке. Юрик высказал надежду, что у него получится вызвать Антона в эту реальность. Я деловито сказала: «Отлично» — и отправилась на седьмой урок, специально уготовленный для опоздавших.

Мысли о браслете заставляли меня сомневаться в собственном уме. Во-первых, здравый смысл младенчески пищал мне в ухо, что, вероятно, я преувеличиваю значение этой вещи. Но, с другой стороны, как можно преувеличивать, если украшение, в самом деле, древнее. Во-вторых, если я перестану верить в его древность, то мне придется согласиться, что та записка профессора — сплошная выдумка. Я так глубоко и шумно вздохнула, что Светлана Павловна с подозрением на меня взглянула, сдвинув тонкие очки на кончик своего острого носа.

— Ева, у тебя какие-то трудности? — участливо спросила она. Я к тому времени наваяла свое бессмертное сочинение, и Онегин в моем воображении возвышался большой литературной тенью, мрачной и совсем неизвестной.

— Уже нет, — ответила я и положила кучеряво исписанный листок на священный краешек учительского стола.

— Разве ты не подождешь, чтобы узнать результат? — будто искушала Светлана Петровна.

— На большее я не надеюсь, а меньшего мне не надо, — заключила я неожиданно для себя.

— Что ж, вижу, — лукаво улыбнулась учительница, — у тебя, и вправду, нет никаких трудностей.

Почувствовав себя идиоткой, я в ответ вытянула свою улыбку и попрощалась. Почему-то после общения со взрослыми во мне всегда остается какой-то холодок…

Впрочем, уже с самого утра во мне зреет беспокойство. Наверняка со мной произойдет нечто из ряда вон выходящее. Однако карты, гороскопы и даже кофейная гуща молчат и не подают никаких знаков. Как будто сама судьба стала трусливо прятаться перед грядущим, лишь мне предназначенным событием. Интуиция шепчет мне: то, что произойдет, будет касаться только меня.

Несмотря на смутную тревогу, я решила не торопиться домой. К тому же из школы я сегодня возвращалась одна. Обычно такого не случалось, и поблизости кто-нибудь тараторил об оценках, сплетнях и увлечениях. В крайнем случае, я сама находила себе попутчика по дороге домой. Теперь вовсе не хотелось что-либо обсуждать, тем более слушать бестолковые или назойливые насмешки своих одноклассников. Хотя в моем классе нет тех, кто особо нравится или, наоборот, раздражает меня, я, к сожалению, а может, к счастью, не знаю, как другие ко мне относятся.

Бывает такое, что ты, например, открываешь свой шкаф, а оттуда высыпается все содержимое, да еще вместе с полками. Точно такой же беспорядок был в моей голове. В чем причина? А в том, что после того, как мысль моя исходила все вчерашние круги памяти, я наконец-то поняла… Древний браслет сарматской девушки был все-таки утерян, к тому же у самого подъезда. Видимо, вчера, темным вечером, когда папа на руках вытаскивал меня из машины, я, как спящий младенец, уронила браслет на асфальт, словно это было не сокровище, а обычная пластмассовая игрушка. Вот он — злой рок!

Укротив свои отчаянные эмоции, я снова обратилась к своему писклявому здравому смыслу. Подошла к ближайшему таксофону, набрала домашний номер.

— Алло! Мам?.. — сказала я и без предисловий спросила, дома ли подаренный Александром Ивановичем браслет. Мама, с трудом припоминая, кто такой Александр Иванович, в итоге ответила отрицательно.

Итак, оставалось лишь сочинять всякие дурацкие объявления, а потом расклеивать их по доскам и столбам, причем на каждом таком просительном листке жирно подчеркивать слово «за вознаграждение». Я в раздумьях присела на скамейку. Боже! Кого я напоминаю?! Какую-то дурочку, которая носится со своими побрякушками, как Курочка Ряба с непробиваемыми золотыми яйцами. Подумаешь, древность, подумаешь, сарматская… Вот так я притупляла себя глупыми мыслишками, пока вдруг, как остроконечным копьем, не сразила меня по-настоящему умная мысль. Но был один всего лишь ничтожный процент ее реальности. А если честно, то умные мысли вообще редко к чему приводят. И я все-таки решила рискнуть, лишний раз проверить свою интуицию.

Антикварный магазин, куда я тут же поспешила, находился напротив нашего дома. Это был ближайший пункт, где предполагаемый человек мог выгодно сдать найденное им украшение. Разумеется, мой здравый смысл готов был подавиться своими доводами. Ведь предполагаемый человек мог оставить браслет в своих владениях или сдать его не сегодня, а завтра или вообще неизвестно когда. Я позволила здравому смыслу ехидно надо мной посмеяться, а потом с уверенным лицом покупателя вошла в магазин.

Колокольчик над дверью «Антиквара» встревоженно поприветствовал меня. Звоночек будто очнулся от тайного унисона, в который органично впадали все старинные вещи, продававшиеся в этом магазине. Здесь красовался хлам любых разновидностей. И пожалуй, чьи-то старые, пожелтевшие письма конца девятнадцатого века были только для гурманов всего того, что плохо укладывается в мозгу.

— Здравствуйте, — поздоровалась я с бородатым продавцом, аккуратно передвигавшим с места на место белоснежные фарфоровые статуэтки разных античных и просто крестьянских красавиц. Бородатый мужчина посмотрел на меня из-за полутемных коричневых стекол своих круглых очков и пробубнил что-то вроде приветствия. Похоже, я как покупатель не внушила ему доверия. И напрасно, потому что я не стала церемониться и сразу стала говорить по делу.

— Понимаете, вчера вечером я потеряла одно свое украшение, — без стеснения, но с натянутой улыбкой сказала я, и бородач снял очки. Глаза у него были маленькие и, кажется, жадные.

— И чем я могу вам помочь? — недоуменно пожал он плечами.

— Я живу здесь, рядом, и потеряла эту вещицу недалеко отсюда…

Мужчину, конечно, стал раздражать мой детский лепет, но все же он старался казаться вежливым, хотя мог подшутить надо мной или, хуже того, нагрубить.

— Мое украшение драгоценное, — продолжала я. — Это серебряный браслет, на нем еще крылья нарисованы. Такие большие…

Почему-то подумав, что до продавца не доходит смысл моих слов, я показала ему руками, изобразив взмах крыльев. Однако это сработало! И бородач, почесав бороду, улыбнулся.

— Да, помню, — произнес он, и я навострила слух, будто он собирался объявить мне приговор, казнить или помиловать. — Сегодня утром приходил один человек, принес нам такой браслет, но его только что купили.

— Кто?! — вскрикнула я так, что посетители магазина невольно обратили на меня внимание. В это мгновение я почувствовала в себе такую энергию, что, наверное, была способна из-под земли достать этого злосчастного покупателя.

— Вон та женщина, — спокойно указал мне бородач и после снова надел очки и, пожелав теперь быть в стороне от моих дел, принялся за свою работу. Какая неприятность! «Той женщиной» была не кто иная, как Элеонора Марковна, та дама с искусственными ресницами. Она, наверное, тоже заметила меня. Но к тому моменту, когда я направилась в ее сторону, она попыталась улизнуть и уже выходила на улицу. Я тут же оказалась возле двери, где, преградив путь оттоку ценностей, мило и по-свойски ей улыбнулась.

Безусловно, старушке пришлось вернуть мне браслет, иначе я бы рассказала Софье Харитоновне об этом неприятном происшествии. А это немного подпортило бы репутацию такой светской львице, как Элеонора Марковна.

Облачив свою правую руку в сарматский подарок, я ощутила долгожданный покой. И уже когда я искала в кармашке ключи от квартиры, мне вздумалось узнать, как выглядел тот самый неизвестный человек, который помог мне найти потерянное сокровище. Бородатый продавец антиквариата удивился, но скорее не моему возвращению, а браслету, который мне удалось вернуть.

На вопрос о мужчине, сдавшем украшение в магазин, бородач неторопливо ответил:

— Сколько тут работаю, а такого еще не было… Он зашел, такой хмурый, в черном пальто. Я сначала подумал, наверное, опять, пьяница какой-нибудь. Но нет. Мужчина сунул мне этот браслет и сказал только: отдайте, мол, в хорошие руки. И ушел. Ни денег, ни что-нибудь взамен не попросил. Вот так.

Я завороженно слушала его. По пути домой ко мне снова пришла безумная мысль. Неужели этот хмурый, в черном пальто мужчина был… Александр Иванович, тот самый профессор-археолог?!

Да, браслет и события вокруг него приобретают все большую загадочность. И это невольно заставляет меня серьезно взглянуть на древнюю вещь, которая притягивает все мое существо, будто невидимый мистический магнит.

Глава IV Мистическое воскресенье

На данный момент в этой темной комнате своего детства и юности я желаю только сохранить душевный покой. Ночь. В голове кинолентой крутятся картинки прошедшего дня. Вспомнила о назначенной и по забывчивости не состоявшейся встрече с Юриком и Антоном. Я уже представляю, как они ждали меня в надежде нескучно провести время за разговорами о том о сем. Конечно же, не буду скрывать, мне льстит их внимание.

Однако мыслями о незначительном я сбиваю себя с толку. Но какой толк в бессоннице? Хотя, пожалуй, это не бессонница вовсе. Я чувствую сейчас себя огромным кувшином, в который из горного ручья льется леденящая душу вода. Но вода эта переливается через край, и, кажется, силы моего воображения напрасны…

Но вот что: разве бесполезна вода, питающая землю? Нет, тогда на такой земле могут появиться прекрасные растения. И надо лишь дождаться солнца. Да, цветы потянутся к теплу и свету. Ну когда же взойдет солнце?

Открыла глаза. Почему часы не растрезвонили о наступившем утре на всю мою комнату? Странно, ведь вчера перед тем, как лечь, я по привычке завела их на семь часов. Взглянув на время, я поняла, что оно остановилось. Стрелки на обоих будильниках застыли так, что если б они ходили, то часы прозвенели бы через пять минут. Итак, я погрузилась в безвременное пространство воскресного дня. Странно, но факт.

Ночные мысли стали воспоминанием, но между ними и теми, что сейчас, была какая-то пропасть. Такое впечатление, что в эту ночь я летала за тридевять земель… Летала? Я говорю так, будто это правда.

Вопреки здравому смыслу, я не уверена в том, что то событие мне приснилось. И если все-таки это сон, то почему увиденное в нем так прочно и ясно, без лишних эмоций, держится в моем мозгу? Кажется, ничто не переубедит меня. Зрелище, показанное в ночи лишь мне одной, было больше, чем сон, и чудеснее всех тех хитростей, которыми играет мое воображение.

Видение длилось дольше всех мгновений на свете, иначе оно стало бы дешевкой из числа тех, которые подсовывают в жалких книжках об инопланетных цивилизациях. Хотя и такие сплетни и суеверия не появляются просто так. И я, возможно, не единственная в своем сумасшествии. Да, именно в сумасшествии, а как еще можно назвать все то исключительное, что происходит сейчас во мне?

И все-таки тайная осторожность не позволяет мне торопиться с выводами. Главное то, что я не сомневаюсь, как прежде. Спокойное ожидание события поможет ускорить пророчество…

Если б я могла обладать мастерством художника! Мне нужно было как-то описать свое видение, заключить его в привычную земную рамку или хотя бы в браслет ассоциаций. Я взглянула на древнее украшение. Оно лежало перед зеркалом, на безупречной поверхности которого сверкало солнце. Из-за этого блеска я не усмотрела отражение браслета, как будто он вместо того, чтобы отражаться, потусторонне светился. У меня закружилась голова. Мысли бегали по разноцветным кругам, не находя себе пристанища. Я готова была заплакать, перевернуть все вверх дном, но разве это помогло бы выразить в словах мое видение!

Что ж, оставалось только забыть о нем. Это лучший вариант для того, чтобы разглядеть хотя бы его подобие. Ведь есть где-то другие, более тонкие миры, и они не сравнимы пока ни с чем, что мне известно. Значит, я буду ждать…

День обещал быть почти жарким, но одновременно свежим и душистым, как бывает только бабьим летом. Я встала, взяла в руки браслет. На ощупь серебро украшения было теплым, даже, пожалуй, горячим, будто кто-то уже держал его в жарких и любопытных ладонях. Может быть, таким браслет был от нежности солнца, но, может, кто-то невидимый вложил в него свою энергию. Облачив свою худую руку в этот генератор тепла, я поймала себя на мысли, что украшение и вправду мистическое. И чтобы доказать себе, что это так, я тут же сняла браслет и потрогала ту часть руки, которую он только что занимал. В самом деле, за несколько каких-нибудь мгновений тот участок на моей коже стал горячим, как от загара. Я подошла к окну и, чтобы лучше разглядеть эффект, подняла руку к свету. Боже, как странно и даже пугающе было то, что я увидела!

На моей чуть загорелой коже алело изображение фантастической птицы, той же, что и на браслете. Ширококрылая птица была будто бы нарисованной огненной кистью небесного божества. Чтобы выяснить происхождение похожего на ожог отпечатка, я снова внимательно рассмотрела браслет. Наружная сторона, как я уже говорила, была украшена необычным и, я уверена, еще никогда не встречавшимся рисунком. Но ко внутренней стороне, кажется, со времен изготовления этой вещи ничто не прикасалось: она была гладкой, абсолютно серебряной и безупречной. И вот другой факт, поразивший меня в то чудное утро. Никакой боли, никакого жжения мое тело не ощущало. И когда я снова надела браслет на ту же самую руку, она перестала чувствовать его, словно благородный металл стал зрительным обманом — галлюцинацией. Однако другая рука — правая — вполне нормально ощущала серебро и весь запечатленный на нем узор.

Первая мысль, панически мелькнувшая в голове, с немым отчаянием прокричала мне: что-то случилось с рукой — она отказалась доставлять в мой мозг знания о внешнем мире. Я вдруг представила, что такое может произойти со всем моим телом. Но, впервые призвав на помощь здравый смысл, я решила потрогать этой левой рукой какой-нибудь другой предмет. Ошиблась! Я как прежде ощущала все свойства вещей. Ваза на окне все так же была фарфоровой и гладкой. Листья фиалок — мягкими, пушистыми и ворсистыми. И так я чувствовала все, кроме магической связи между браслетом и мной.

Меня переполняло нечто непонятное. Было то же самое, когда я однажды, листая учебник по биологии, наткнулась на небрежные иллюстрации рудиментов человеческого организма. На одной картинке это человек с лицом, полностью обросшим волосами, на другой был изображен хвостатый мальчик. Еще я почему-то вспомнила о сиамских близнецах, которые рождаются со сросшимися туловищами. Словом, вторая эмоция, возникшая во мне, была пугливым призраком отвращения. Я раньше не могла объяснить это чувство, но теперь мне кажется, что именно так приходит страх перед неизвестным.

Рисунок на коже смотрелся как древняя татуировка. Все его линии постепенно стали розоветь, словно небо на восходе солнца. Я отошла от окна, и мистический след прошлого исчез с моей кожи. О свет небесный! Что это?

Пересилив смятение, я заставила свой ум заткнуться и не повторять один и тот же вопрос — ПОЧЕМУ?

Единственным моим решением было — не снимать это украшение, пока не разгадаю его магическую тайну. И я снова змеей просунула худую костлявую руку в браслет. У древнего украшения не было застежки, которая могла бы облегчить его надевание.

Выпив привычный стакан сока, я подумала, что это были все-таки слишком сильные впечатления для утреннего пробуждения. Поэтому душе следовало отдохнуть, и душа вспомнила, что по воскресеньям я имею обыкновение ходить в гости к Диме. Это единственный мой двоюродный брат. Хочу сказать, что, кроме него, у меня нет ни двоюродных братьев, ни сестер.

Школьные друзья уверены в том, что Дима мой парень, и наши отношения с ним более чем дружба. Но оставлю это досужее решение в их власти и не стану рушить те иллюзии, которыми облепило меня общество. Макс, например, за эти слова надо мной посмеялся бы, а Юрка, может быть, призадумался.

Дима старше меня, и у него есть самая хорошая в мире девушка Рита. Я не преувеличиваю, говоря, что она самая хорошая. И вообще мне показалось, что пока только с ними можно поделиться теми чудесными открытиями, которые начались с ночного видения и закончились… Но конец ли это?

Дима жил в самом глухом районе города. Многие, например моя мама, просто не знают всей прелести этой местности и называют ее глухой оттого, что она находится у черта на куличках. Поэтому я никогда не сообщала маме, куда я еду. Всякая поездка к Диме — это секрет. Мой брат — отшельник, и даже Рита бывает у него нечасто. Его дом — деревянный и старенький, но зато с просторными комнатами, обставленными в неповторимом стиле. Дима и Рита — оба художники. Наверное, я приехала к ним с тайной надеждой на их художественное чутье, которое всегда помогало мне разобраться в себе.

Дверь в доме не запиралась. Я вошла, в дальней комнате слышались их голоса, по которым я скучала всю неделю. Тихо прокрадываясь в зал, я уже представляла, как они сидят, куда смотрят. Наверняка Дима и Рита сидели в широких кожаных креслах за деревянным круглым столиком, пили черный крепкий кофе и говорили об интересных и необычных вещах. О, как мне нравилось бывать с ними в их красивом и спокойном доме!

У меня вдруг возникло желание их чем-нибудь удивить. Может быть, войти не в дверь, а в окно? Все так и было. Я снова вышла из дома, обошла его и, встав перед низким распахнутым окном, тихо спросила сидящих внутри:

— Здесь показывают кино?

Они сидели за столиком точно так, как я себе представляла, и, увидив меня, приветливо улыбнулись. Тут же забравшись на подоконник, не ожидая их ответа, я продолжила дурачиться:

— Я долго искала место, где показывают хорошее кино… А почему вы такие грустные?

— Главное, чтобы кино было интересным, — сказал Дима с мнимого «экрана» и подошел ко мне. Он взял меня на руки, и, таким образом, я тоже оказалась участницей их кино.

— Мне с вами всегда интересно, — заверила я, и мы все втроем традиционно «чокнулись». «Чокнуться» на нашем языке означает радостно поприветствовать друг друга.

Рита, зная мою страсть ко всяким украшениям, сразу заметила браслет:

— О, что-то новенькое! Можно?

Я показала ей прямо на руке, не рискнув снять.

— Очень древний орнамент, — заключила она, взглянув на узоры. — Ты знаешь, что он означает?

Вопрос Риты насторожил меня — ведь я совсем не задумывалась о смысле рисунка. Я села рядом с ней. Кресло было настолько широким и удобным, что мы вполне уместились.

— Вот эти как бы волнистые линии — символ воды, — стала объяснять мне Рита. — Эти, похожие на зигзаги, означают, вероятнее всего, землю. Круги, как солнце, символизируют огонь, а полукруги, которые, словно купола, заключают по краю браслета другие линии, представляют собой образ небосвода — воздушного символа.

— Получается, что эти символы описывают четыре стихии мира? — удивилась я своей мысли.

— Все так, — подтвердила Рита, — этот орнамент — символика мироздания.

— Но что значат эти крылья, они похожи на бумеранг?

Дима, может быть, совсем не слушая нас, принялся делать какие-то эскизы. Похоже, он начинал новую картину.

— Действительно, странно, — задумчиво ответила Рита. — Но постой, кажется, я знаю… Крылья присущи и земным, и неземным существам: птицам и ангелам. Птицам крылья нужны, чтобы передвигаться, а ангелам, чтобы приносить добро…

— А еще чтобы охранять, а потом забирать души умерших на небеса, — неожиданно для нас добавил Дима.

Мы обе согласились.

— Да! — воскликнула я. — Рита! Я поняла: эти фантастические крылья означают движение духа. Но ведь чтобы летать, душе необязательно умирать. Она может до смерти совершать перелеты.

Брат и Рита молча и удивленно слушали меня, будто я говорила не своими словами, и голос мой звучал по-другому, не так, как раньше.

— Ева, — спокойно улыбнувшись, обратилась ко мне Рита, — с тобой что-то происходит. Ты так взволнована. С этим браслетом, наверное, связана какая-то история?

В эти часы нашей беседы я чувствовала в себе странную и новую силу. Все мои мысли воплотились в одно большое сердце, которое бешено пульсировало, будто я совершаю долгий и упорный разбег для того, чтобы…

— Взлететь, понимаете, — продолжала я, как полоумная, — можно взлететь, чтобы увидеть больше и глубже.

— Но… — начала было Рита, однако за миг до этого я мысленно — слово в слово — услышала то, что она мне хочет сказать. Поэтому тут же прервав ее, я повторила только что прозвучавшие в моем воображении слова… ее слова.

Все вокруг погрузилось в молчание, и глаза мои были закрыты. Я перестала ощущать себя, лишь сила браслета магнитом удерживала видение, так внезапно возникшее. Оно сопровождалось черной и густой тишиной. На этом страшном фоне, как над пропастью, появились два огромных, горящих ярким пламенем крыла. Я подумала: эти огненные крылья и есть мысли.

— … Мысли имеют огненную природу, и если этой природой злоупотреблять, то мысли обратятся в пепел, — сказала я, закрытыми глазами видя то, о чем говорю.

— Ты прочитала мои мысли… — послышался мне голос Риты. В этот миг видение потухло, и я вдруг поняла, что все это время мои глаза были открыты. Я увидела перед собой прежние очертания пространства. Дима с Ритой смотрели на меня, как на африканского шамана, который без хирургических вмешательств голыми руками извлек бьющееся сердце из груди какой-нибудь жертвы.

— Нет, — рассеянно улыбнулась я, — это так, нечаянно…

— Ева, ты не могла просто так или случайно точь-в-точь повторить мою мысль, — серьезно сказала Рита.

Брат настороженно прислушивался к нам, будто мы говорили на чужестранном или вовсе новом языке. Я почему-то стала оправдываться:

— Подумаешь, наверное, ты мне раньше говорила эту фразу, вот я ее и вспомнила.

Рита улыбнулась и не стала больше требовать от меня объяснений. Может быть, она поверила в то, что я сейчас сказала. Но я ведь солгала: Рита никогда не рассказывала мне об огненных мыслях…

Мы все трое отчего-то умолкли. Чтобы как-то высвободиться от мысленного оцепенения, я встала с кресла и подошла к Диме.

— Можно посмотреть, — попросила я взглянуть на его эскиз. Он дал мне листок. Не двигаясь, не дыша я держала в руках этот рисунок… Нет! Все, что происходит, кажется, выше моих сил. Карандашный набросок брата до мельчайших подробностей передавал мое ночное видение. Но как?

— Замок в горах. Закат. И… я на спине огромной птицы. Мы летим на восток, где уже ночь, — прошептав эти слова, я потеряла сознание.

Меня привели в чувство, но здравый смыл подсказал, что неплохо бы поспать. К тому же на улице поднялся сильный ветер, в порывах своих кричавший о скором дожде. Рита и Дима были так обходительны и осторожны со мной, как с цветком, за которым ухаживал Маленький Принц из повести французского писателя. Я позволила им убаюкать меня, а иначе они бы беспокоились о моем здоровье до конца своей жизни.

— Дима, — решилась я на вопрос, — скажи, ты сам придумал этот рисунок или где-то уже его видел?

— Да, я увидел его в твоих глазах, — ответил он.

— Нет, ты говоришь как художник, — капризничала я. — Пожалуйста, скажи мне правду!

Но брат лишь умилялся моей наивной просьбе. Я ни капельки не обиделась и не огорчилась. Потому что было уже достаточно доказательств той магической связи, которая так странно и загадочно возникла между мной и браслетом. Ведь я предвидела, быть может, самую гениальную картину моего брата. Позже на внутренней стороне моей руки, чуть ниже локтевого сгиба, снова, точно так же, как утром, появился знак птицы. Неужели это предвестие нового видения? Я поцеловала древнюю татуировку. Предчувствую, что я не должна бояться головокружительной высоты своего полета…

Мистическое воскресенье миновало, как тайный обряд посвящения. Что ж, я принимаю этот дар! Как бы в подтверждение моих слов по крыше, по окнам Диминого дома застучал дождь, такой мягкий и убаюкивающий, что я проснулась лишь на заре следующего дня.

Глава V Тревоги и сомнения

Южная Сибирь. Восточный Саян

Лейла сидела на берегу зеркально чистого озера, окруженного величественным кедровым лесом. Здесь природа по праву своему царствовала. Ни мужество Эль-Хана, ни мудрая кротость Лейлы не способны превзойти красоту и блаженство этой точки мира, отрешенной от злой суеты. Ведь в этой точке поддерживалось равновесие всех стихий, всех душ…

— Защитник мой! — обратилась Лейла к витязю. — Отчего эта спокойная вода не смиряет моей тревоги?

— Твоя тревога иного происхождения, — проговорил Эль-Хан. — И там, куда направлены мысли твои, бушует ветер, нагнетая упругие тучи для резких молний. Там, в той стороне, о которой ты грустишь сейчас, льет сильный дождь.

— Ты прав, Хранитель, — гордо сказала Лейла в ответ. — Меня печалят сомнения. Не ошиблись ли мы, преподав дар столь разумному и догадливому ребенку? Не обман ли это?

Эль-Хан посмотрел на небо, вздутое, как божественное покрывало, и, поразмыслив, заверил Владычицу тюльпановых окраин:

— Дар раскрывается, подобно просвету, который возник в тучах и стал постепенно озаряться. Отнять у земного дитяти священный браслет — значит приостановить поток света и тем омрачить наш долг.

— Но свет может быть лишь вспышкой заблуждения! — страстно возразила ему Лейла.

— Спор, который ты желаешь затеять, ничего не решит, — мрачно произнес витязь. — В нашей власти — вселить в душу земного дитяти еще больше сил, ибо отнять их мы не вправе.

Подумав, Эль-Хан спросил Владычицу тюльпановых окраин:

— Быть может, природа твоих сомнений совсем иная?

— Ты прав, — печально ответила Лейла. — Ведь не только мы прослеживаем магический путь этих воистину мудрых детей.

Они оба, несмотря на их величественность, пребывали в смятении. Но отступать в таком важном обязательстве означает изменить своим помыслам и помыслам других Хранителей.

Глава VI Чудеса продолжаются

Изменение обстановки пошло мне на пользу. Привычные ритм и образ жизни казались мне чем-то естественным и непринужденным. Я чувствовала себя свободно и уверенно.

— Привет, Русалка, — поздоровался Красильников, когда, опередив меня, распахнул передо мной двери школы.

— О, не виртуального ли призрака я вижу?! — посмеялась я. — Опять в компьютере жил?

— Ты зря смеешься, — говорил он, пока мы шли к нашему классу. — Иногда мне на крючок попадается очень даже информативная рыбка.

— Ты о чем, Антон? — продолжала я шутить. — Какие такие рыбки плавают у тебя вместо мозгов?

— У, вредина! — воскликнул Антон и дернул меня за волосы. Похоже, он был неравнодушен к моей шевелюре. — А вот и не скажу, что я знаю!

— Не переживай, я узнаю о твоей информативной рыбке раньше, чем ты успеешь хотя бы обмолвиться о ней, — сказала я и тут же смутилась от неожиданно нахлынувшей самоуверенности. Конечно же, эти слова распалили воображение и любопытство моего собеседника. И Антон сразу же потребовал «угадать» то, что он хотел мне сообщить. Мы уже опаздывали на урок, и школьные коридоры заметно пустели, наступала тишина… Та самая тишина, которую я ощутила вчера, разговаривая с Ритой.

— Ладно, я просто пошутил, можешь не угадывать, — снисходительно произнес Антон. Его голос будто прилетел издалека, а может быть, все наоборот, и это я куда-то улетала.

— Постой! — остановила я его, когда он готов был постучаться в дверь класса. — Я знаю, о чем ты хотел рассказать… Ты нашел в Интернете сайт, где приглашают совершить круиз по Волге… Ты подумал, что было бы хорошо взглянуть на земли, где обитали древние скифы и сарматы… Ведь тебя с недавних пор стали впечатлять всякие древности.

Тихо произнося все это, я внутренним зрением следила, как передо мной проплывали волжские дали, прибрежный песок и высокие широколиственные леса. Потом я вдруг увидела бескрайнюю степь на рассвете. Но это последнее видение вдруг резко оборвалось — что-то не позволило мне его досмотреть.

Я договорила и, все так же тяжело и пронзительно смотря ему в глаза, рассмеялась. Мои слова оказались правдой, потому что Антон вдруг застыл с глупо поднятыми кверху бровями. Не знаю, побледнел он или нет, но я почувствовала какую-то прохладу между нами… Как будто он мысленно сбежал от меня, испугавшись моих слов и оставив после себя невидимый ветерок перемен. Да, думаю, именно с этих пор его отношение ко мне переменится. По крайней мере, он, прислушиваясь к тому, что я говорю, будет осторожен и серьезен. А мне только этого и надо. Не сказав друг другу ни слова, мы вошли в класс, но даже не обратили внимания, что команда «смирно» пока не прозвучала, и одноклассники вели себя вольно. Учительницы еще не было.

Через пару минут Антон снова заговорил со мной. Он легко и быстро подошел к моей парте, всем своим видом показывая, что вовсе не удивлен тому, что я тоже поймала его информативную рыбку.

— Интересно, что мы оба наткнулись на этот сайт, — сказал он, предположив, вероятно, что и я на днях лазила в Интернет. — А ты бы хотела на Волгу?

Ну что мне оставалось сделать, как не притвориться? Пришлось обмануть парня, успокоив его на том, что да, да, — это с помощью компьютерных уловок на моем крючке оказалась такая же рыбка, как у него. Хотя на самом деле уже несколько дней я не помню о существовании Интернета. А на вопрос, хочу ли я поехать на родину древних скифских и сарматских племен, мне не удалось ответить — начался урок.

Это было третье видение, и мне стало казаться, что в них есть какая-то закономерность. И закономерность эта связана с браслетом. Значит, если я разгадаю тайну украшения, то пойму, что же со мной сейчас происходит. Хотя у меня вполне могла просто поехать крыша. Однако на счету рассудка имеются доказательства, причем достаточно веские. Самое свежее доказательство поступило только что. А именно: я никогда не бывала в волжских далях. На уроках географии я не очень-то внимательна, но все-таки знаю, что мой город Псков находится на западе страны. А Поволжье, если мне не изменяет память, расположено в юго-восточной части. Что стоит за этим географическим контрастом? Мои вопросы не случайны и блестят, как золотая цепь на толстой шее у богатого дядюшки.

Занятия отзвучали так быстро, будто видеокассета в ускоренном темпе перемотки. У меня появилась идея, которую я немедленно должна была воплотить. Собственно, для этого я поспешила домой. Спускаясь по школьной лестнице, пустующей перед новым штурмом уже второй смены, я нечаянно подслушала разговор Юрки и Красильникова.

— Да точно, она ненормальная, — полушепотом говорил Антон.

— Это не секрет, — ответил ему Юрка.

— Ты бы видел ее глаза! Они сверкали, как у Угля!

— Слушай, — посмеялся Юрик, — ты что, влюбился в нее? Глаза как два угля, ля-ля, ля-ля…

— Тихо! — оборвал его Антон, услышав мои шаги. — Распелся тут.

Я спустилась к ним навстречу, мило улыбаясь.

— Вы домой? — как обычно спросила я. Антон как-то хитро взглянул на меня.

— Да, а ты? — поинтересовался Юрик.

— Ты и я идем в гости к Красильникову, — живо ответила я, и оба от всей души изумились. По крайней мере, их лица выразили недоумение.

— Зачем?! — наконец обрел дар речи Антон.

Мы вышли из школы. Сентябрьское солнце прогревало до мозга костей, и я, посмотрев на небо, как изнеженная кошка, зажмурила глаза.

— Что? Ты не приглашаешь нас с Юркой к себе в гости? — продолжала я дурачить парня. — Понимаешь, мне срочно надо посоветоваться с твоим котом об очень важном деле.

— Ха! — воскликнул Антон. — А ты уверена, что Уголь захочет с тобой общаться?

— Уверена, — спокойно и нагло ответила я. — Кошки и ведьмы всегда ладят между собой. Ведь ты, Антон, считаешь меня ведьмой, так?

Он обратился к Гислеру, который в этот момент шел молча, думая о чем-то:

— Я же говорил — она ненормальная.

Юрка пожал плечами.

— Ладно, мальчики, не переживайте так, — успокоила я их. — В гости как-нибудь в следующий раз. А сейчас за мной Кирсанова бежит в ожидании, что я нагадаю ей завтрашнюю удачу.

Мы шли не оглядываясь, но как только я сказала об Оле, они оба обернулись, а потом снова с удивлением посмотрели на меня. Сзади нас с трепетавшими на ветерке блондинистыми кудряшками действительно торопливо шла Оля Кирсанова. Я остановилась. Я предвидела то, чем буду заниматься в ближайшие пятнадцать минут.

— Ева! Ты не спешишь? — пролепетала она, подбежав ко мне. — В школе я совсем забыла попросить тебя… Это, наверно глупо, но, пожалуйста, погадай мне на завтрашнюю удачу.

Я улыбнулась ей, тем дав свое согласие. Бросив осторожный взгляд в сторону друзей, которые были свидетелями моей непонятно откуда взявшейся проницательности, я заметила, что Антон стал подозревать меня в ясновидении. Что ж, в таком случае и он не в своем уме…

Попрощавшись со своими попутчиками, я сказала Оле:

— Завтра у тебя в музыкальной школе будет экзамен, и ты хочешь узнать, повезет тебе или нет?

— Да… — растерялась она, но потом, долго не думая, спохватилась: — Знаешь, я и сама уверена, что без проблем спою этот романс.

— Но почему тогда хочешь, чтобы я тебе погадала? — решила я приструнить эту певчую птичку.

— А просто так — от нечего делать! — легкомысленно произнесла Оля. Ее намерения мне стали понятны — Кирсановой просто скучно идти домой без подруг, а мы жили с ней в одном дворе.

— Со-ло-вей мой, со-ло-вей, — красиво заголосила она, и старушки, мимо которых мы проходили, умиленно проводили нас, будто двух Мнемозин — богинь, хранивших память об их упорхнувшей молодости. Оля рассмеялась, а потом стала рассказывать мне о каком-то новом своем платье, которое она собиралась сшить на осенний бал. А впрочем, я совсем не слушала дальнейшее ее чириканье. В моих мыслях звучали лишь те высокие ноты, которые она только что пропела: «Со-ло-вей мой, со-ло-вей»… Призрак ее голоса становился больше и звучнее, и — в один миг — в мозгу, как одна громадная фанфара, явилась вся песня, исполненная голосом Ольги под журчащий аккомпанемент фортепьяно. Боже! Я видела даже плавные выпады длинных аккомпанирующих пальцев ее учительницы! Неожиданно мой слух стал подвластен тишине.

— … Я хочу еще подобрать какое-нибудь украшение к нему… — донесся настоящий голос Ольги. «Украшение?» — подумала я и осторожно, чтобы Ольга не заметила, посмотрела на руку под браслетом. Татуировка изменила положение линий! Крылья птицы были опущены. Я постаралась снова вызвать видение, но оно молчало… И первый, самый главный вопрос, возникший на фоне этого напряженного и почему-то трудного молчания, был таков: как я могу солгать Оле? Как сказать, что экзамен ее пройдет с успехом, если все наоборот — ее ожидал провал?

Мы сели на свободную скамейку. Я быстро и с ошибками разложила карты, делая весьма сосредоточенный вид. Ольга с интересом следила за моими руками.

— Так и так, — как обычно, сказала я. — Все у тебя будет хорошо.

— Вот видишь, даже карты подтверждают! — радостно воскликнула она. Во мне вдруг появилось странное чувство жалости, которое было как бы вперемешку с ощущением бессилия. Да, я не могла хоть как-то повлиять на результат ее экзамена. Не могла, не могла! Ведь нет у меня права портить человеку настроение перед таким ответственным мероприятием. А если б я просто-напросто сказала правду? О силы небесные! Да разве б она мне поверила?!

Страх перед тем, что сильнее тебя, заставляет почувствовать предел твоих возможностей. Я знала это с детства. В пять лет, пугаясь раскатов грома и вспышек молнии, я пряталась в самый темный и тесный угол дома. И здесь был предел, потому что каждый раз я боялась, что у меня не хватит сил переждать это явление природы. Зажмурив глазки и заткнув пальчиками ушки, я представляла, что плыву на лодке по тихому и безопасному озеру, а лодкой никто не управляет… Никто, кроме моего воображения. Гроза затихала, и я была счастлива, думая, что это природа вознаградила меня за смелость. Теперь я понимаю: на самом деле, природа пожалела меня… за трусость.

Расставшись с Ольгой, я помчалась домой. Как комета промелькнула перед мамой в направлении к своей комнате. Мама вошла в мою келью следом.

— Ты чего? — слегка улыбаясь, спросила она. В руках она держала большую книгу.

— Хочу отдохнуть, — небрежно ответила я, плюхнувшись на кровать, как целлофановый пакет, наполненный водой.

— Какие-нибудь проблемы в школе? — продолжала мама допрос.

— Да, — резко ответила я, совсем не думая делиться своими проблемами. — Я справлюсь.

— Ты уверена? — начинала она действовать мне на нервы.

— Что за книга у тебя в руках? — сменила я тему нашей напряженной беседы. Мама протянула мне эту большую и, видимо, недешевую книгу.

— Я заказала ее по почте.

«Энциклопедия символов», — прочитала я. — Мам, ты просто чудо! Надеюсь, ты позволишь мне в одиночестве насладиться этой сокровищницей?

— Я рада, что тебе понравилось, — сухо сказала мама и вышла из комнаты. Я разозлилась на себя — еще бы! Ни с того ни с сего взять и обидеть равнодушием, как лицом в лужу упасть.

Тишина. И вот снова наступает дивный момент средоточия всех моих умственных сил. Но они немного колебались. Наверное, тревожные воспоминания о детских, до сих пор не покоренных страхах выбили меня из колеи. Идея, которая возникла еще в школе, теперь стала постепенно обнажаться, снимать все свои тесные одежды и, быть может, надежды.

Положив браслет на стол, я стала смотреть на него, как на обычную вещь. Я старалась внушить себе, что все — обман, игра воображения, галлюцинация, наконец! И не было никакого Александра Ивановича, вернее, он был, но браслет вовсе не его подарок, потому что Софья Харитоновна ошиблась… Похоже, я схожу с ума. Хорошо. Допустим, Александр Иванович — тот, благодаря которому я сейчас ношу это очень странное и таинственное украшение. Но где гарантия, что оно действительно древнее?

Все ответы в разумных решениях. Это тоже самое, что найти искомую грань в мудреной геометрической задаче. Спокойно.

После этого краткого психотренинга я стала усиленно вспоминать номер телефона Софьи Харитоновны. Через пару минут я уже слышала ее ленивый голос: тетя не любила разговаривать по телефону, считала, что «расстояние искажает намерения».

— О, что же это произошло! — театрально воскликнула она. — Ветреная дочь Эгиоха спустилась на землю и просит меня, простую смертную, о помощи.

— Ну те-тя, — протянула я, — вспомни, может быть, профессор оставлял тебе какой-нибудь адрес…

— Не понимаю, чем этот плешивый старик тебя заинтриговал? — добивалась тетя моих разъяснений. Мне пришлось придумать байку, которая разожгла бы воображение Софьи Харитоновны, больше всего любившей всякие сенсации:

— Мне надо составить по истории реферат. Ты только представь, как я в реферате подробно опишу находку Александра Ивановича. О сарматском браслете будут писать в газетах, на этих страницах будет твое имя, тетя! Мы прославимся!

Однако мои фальшивые возгласы не произвели на нее должного впечатления, и я услышала только глубокий вздох взрослого человека.

— Профессор все-таки хорошенько припудрил еще нежные твои мозги, — серьезно проговорила Софья Харитоновна. — Но я помогу тебе…

— О, спасибо, — искренне обрадовалась я. Тетя продиктовала мне телефон Александра Ивановича и назвала еще одну лишнюю цифру — семь. И после, сказав несколько подытоживающих фраз, мы распрощались.

О мистическом браслете должно быть больше сведений, а те, которые были оставлены в записке, — только капля в море. В разговоре с Александром Ивановичем я надеялась обнаружить хотя бы что-то, подтверждающее мои догадки. Самая малость — это узнать, в каком месте и когда профессор нашел браслет.

В моих руках — теперь я все больше это осознавала — была настоящая загадка истории. Даже если б украшение не оказывало такого магического влияния, все равно оно доставило бы мне немало хлопот, во всяком случае, до тех пор, пока я не выяснила бы его происхождение. Вот главный вывод: мною движет ПРЕДЧУВСТВИЕ, а не любознательность какой-нибудь спесивой отличницы.

Я приготовилась набрать номер Александра Ивановича и неожиданно передумала. Обрывочная мысль — Красильников собирается мне позвонить — так ясно вспыхнула, что я стала судорожно вспоминать, договаривались мы об этом звонке или нет. Мой комнатный телефон предательски пикнул, и я тут же схватила трубку.

— Антон? — поспешила я.

Молчание.

— Красильников! Ведь это ты? — уверенно говорила я. — Я знаю, ты хотел мне позвонить…

На том конце повесили трубку. Я не сомневалась, что это был именно Антон и цель его звонка — проверить мою способность предугадывать событие. Моя рука замерла над аппаратом, чтобы через несколько секунд снова поднять трубку. Так и есть — телефон вновь не успел пикнуть.

— Ева? — осторожно произнес Красильников мое имя.

— Да.

— Это игра? — спросил он серьезным и даже холодным тоном.

— Антон, это будет игрой, если ты мне не веришь.

— Я верю тебе, — казалось, равнодушно заключил он и повесил трубку.

Странный и немногословный наш диалог создал во мне равновесие — никаких эмоций, только мысль, прохладная, как восточный ветер, и чистая, будто горная вершина. И лишь тихая радость: я не одинока. Может быть, над Антоном тоже властвует какая-то сила…

Я решила: слишком много телефонных разговоров за день. Но откладывать беседу с профессором — ни за что! И поскольку мне нравится входить в суть дела через окно, а не через дверь (как делают все нормальные люди), то лучший вариант — узнать сначала адрес, по которому Александр Иванович проживает. Так я смогу с ним встретиться, и он не отвертится от моих вопросов. А если говорить по телефону, то шансов удержать его внимание будет меньше. Я раскрыла перед собой огромную телефонную книгу, стала листать ее, словно Великую Книгу Судеб. Есть! Через несколько секунд в моей записной книжке появился новый адрес. Итак, дорогой мой Каренин Александр Иванович, я спешу к вам!

Глава VII Письмо от его сиятельства

— Здравствуйте, могу ли я поговорить с Александром Ивановичем? — обратилась я к маленькой худой старушке с невероятно добрым и, несмотря на морщины, улыбчивым лицом. Она открыла мне дверь квартиры номер семь. (Так вот что значила та лишняя цифра!)

— Нет его, — сурово сказала старушка, и выражение ее лица приобрело какие-то ведьминские черты.

— А… — я хотела спросить, когда Александр Иванович будет дома, но бабуля меня прервала:

— Никогда. Уехал он.

После дверь закрылась с такой силой, что от возникшего сквозняка мои волосы встрепенулись. Ничего себе, милая старушка! Вздохнув, я направилась обратно к широкой спиралевидной лестнице.

— Подожди! — услышала я слабый голос старушки. — Как тебя зовут?

— Ева, — остановившись, ответила я. Бабуля попыхтела, покряхтела и вынула из кармана своего белого ажурного передника длинный конверт.

— Вот, — уважительно и, будто снова улыбаясь, сказала старая женщина, — граф просил передать тебе.

— Граф?! — не поняла я.

— Граф, граф, — запричитала она. — А ты чего думала? Его сиятельство, Каренин Александр Иванович.

Что я могла сказать в ответ? Может, эта женщина безумна, а может быть, ей двести лет… Но я перестала фантазировать и взглянула на конверт, который был адресован мне, юной барышне, Журавлевой Еве.

Волнение и бесконечные вопросы могли выразить себя лишь в молчании и небольшой дрожи, с которой я распечатывала конверт, сидя на той же самой лестнице, а точнее, на седьмой ее ступеньке. Прислонившись к чугунным, витиеватым перилам, я начала читать аккуратное письмо, написанное красивым, старинным почерком:

«Друг мой! Представляю весь твой трепет и недовольство. Помнишь наш разговор в дождливой аллее? Если ты держишь в своих прекрасных руках это письмо, то считай, что ты ответила на тогдашний мой вопрос. Позволь мне объясниться. Я не тот, кем был вынужден представиться. Я даже не тот, за кого ты сейчас меня принимаешь. Я — никто. Не требуй более от себя понимания того, что происходит. Да, кстати, потерянный тобой тогда браслет вернул я. Прошу, будь впредь аккуратней с ним. Доверься волшебству этого чудодейственного предмета, который теперь по праву твой. Провидение определило место древнего дара, и он будет принадлежать тебе вечно. Вечность — вот его залог. И все же, чтобы удовлетворить запросы здравого смысла, к счастью, презираемого тобой, я отвечу на несколько твоих вопросов. Я предвидел их — вот мой ответ. Прощай, дитя!»

«Да, человек без имени, я верю в магию и не стану нарушать ее законов, чтобы не потерять мною приобретенный ДАР», — сказав это, я вышла из дома, где находилась квартира якобы профессора археологии, но как позже выяснилось — его сиятельства, Каренина Александра Ивановича.

Тяжелел легкий дневной свет, как бы превращаясь в бархат сентябрьских сумерек. Наверно, я выглядела мрачным призраком, когда шла по улице, и свежий вечерний ветер развевал мои длинные волосы, которые от сумерек стали серыми. Думая о только что прочитанном письме, я хотела сделать хоть какой-то вывод. Смысл сказанного затемнен, и за этими строками скрываются и загадка, и предупреждение. Но хватит. Мне, как сказал профессор, следует довериться волшебству. Что ж, если идти по натянутому над пропастью канату, то уж для остроты ощущений делать это с закрытыми глазами. Кто не рискует, тот…

Я уже поворачивала к своему дому, когда вдруг почувствовала приближение нового видения. Мое восприятие стало подобно широкому зеркалу, где отражаются еще не ставшие реальностью события. На руке снова проявилась татуировка, и вновь крылья изменили свое положение. Теперь птица была похожа на морскую чайку, которая бумерангом повисла над горизонтом. Я посмотрела на зашторенные окна своей квартиры и улыбнулась. Татуировка предсказала мне возвращение Юли. Моя сестра, наконец, приехала.

Семейный ужин, к которому я впервые за несколько дней не опоздала, обещал быть насыщенным всякими смешными историями. Юля всегда была замечательной выдумщицей, но это на случай, если иссякал запас ее самых лучших рассказов.

Но странно: мы уже завершали нашу традиционную чайную церемонию, как вдруг, поймав необычный взгляд сестры, я увидела краткий, но легкий и воздушный образ. Сначала это мгновенное видение показалось мне всего лишь игрой памяти. Образ белокурого, пухленького малыша, который, ангельски улыбаясь, раскладывал на полу разноцветные кубики, мог быть воспоминанием каждодневной рекламы каких-нибудь подгузников или детских питаний. Словом, мое сознание способно просто-напросто подшутить надо мною же.

— О чем задумалась? — нежно обняв меня, спросила сестра.

«О падающих звездах», — как всегда, стихом ответила я. (На подобные вопросы у меня есть лишь такой ответ.)

«…Вон та, гляди, беззвучная, как дух…» — вздыхая, продолжила Юля наше любимое с ней стихотворение.

— Ты все еще помнишь, — посмеялась я, и она взяла меня за руку, прошептав:

— Пойдем, посекретничаем.

Под таким предлогом мы оставили наших родителей и закрылись в комнате. Юля с неподдельной радостью оглядела свою бывшую спальню и ностальгическим тоном стала вспоминать о своих школьных годах. Удивительно, но мне впервые стало скучно с сестрой. В ее жизни наверняка происходят какие-то перемены, но она пока боится признаться в этом своим родным. Но в чем ее секрет?

В то время, как Юля ходила по комнате, заглядывая в каждую вазу, гладя каждый листочек на цветах, я стала листать «Энциклопедию символов». Потом сестра втайне от родителей курила на балконе, а я все продолжала читать. И вот, как только я наткнулась на весьма полезную статью, Юля вдруг села рядом со мной, обняла меня и заплакала. Раньше так бывало часто, поэтому ее слезы не застали меня врасплох. В тот момент, когда она, расчувствовавшись, посмотрела в мои глаза, ко мне снова вернулся образ ребенка, играющего с цветными кубиками. Вот что как раз и заставило меня молчаливо недоумевать. Ведь это была весть о том, что в скором будущем я стану тетей.

— Мне просто необходимо с тобой поделиться… — начала Юля, и дальше я выслушала сентиментальный рассказ о том, как она познакомилась с богатым французом, который теперь собирается увезти ее во Францию. Но о своей беременности она не сказала ни слова.

— Юля, это серьезно? — как полагается, осведомилась я.

— Да, — сквозь слезы улыбнулась она.

— Ты ждешь ребенка?

Задав этот вопрос, я почувствовала, что все обстоит гораздо сложнее, поскольку сама сестра еще не знает о своей беременности.

— Нет… кажется, — в сомнениях ответила мне Юля. «Да», — в ответ подумала я.

Сестра вскоре уснула. Я же решила дочитать ту статью. При свете ночника, за письменным столом, я листала эту большую книгу. В ней были описаны древние символы разных мифологий. Передо мной в один миг раскрылся сундук с несметными сокровищами… Магия прошлого была сосредоточена в каких-то простых и точных образах. Но я нашла то, что больше всего меня интересовало: КРЫЛЬЯ.

Мне тут же пришлось обратиться к рисунку Димы, к той самой зарисовке, которая была безупречной копией моего первого видения… Я на спине огромной птицы, которая на фоне заходящего солнца несет меня над горами и далее, над старинным замком… И что же я читаю в этой обычной, земной книге, составленной не волшебниками, вроде Александра Ивановича, а вполне и, может, даже слишком, обыкновенными людьми? И как я могу выразить сделанное мной открытие простыми или сложными предложениями?

Я закрыла глаза, чтобы увидеть то, кем я теперь стала…

Вернулась пламенная птица, Вернулся огненный закат. И все над бездною повисло, Как тысячу веков назад.

Великий звездный властелин! Ты, расположивший все звезды и планеты, теперь я стала ЯСНОВИДЯЩЕЙ.

* * *

Очнувшись ото сна, я застала свою комнату погруженной в предрассветные сумерки. Сестра отрешенно дышала в своем, я верю, не менее чудном сне. Накинув на плечи теплый свитер, я вышла на балкон, чтобы встретить солнце. Мои окна выходили на восток. Возможно, это что-то значило. Посмотрела на небо, улыбнулась — уже сегодня, вечером, когда я вернусь из школы, Юля с радостными слезами забежит в спальню, чтобы сообщить мне о скором появлении на свет моей первой племянницы… Да, ведь это будет непременно девочка.

Потом я отправилась в школу, прежде выполнив будничный обряд, то есть: собрала необходимые школьные принадлежности, почистила зубы, позавтракала. Интересно, что наши привычки — тоже ритуал. Вот, к примеру, каждую среду при выходе из дома я заглядываю в свой почтовый ящик, чтобы забрать журнал, который мама для меня выписывает. Почтальоны тоже совершают ритуал, разнося почту к определенному времени. Получается, что весь мир участвует в одном большом обряде. И кто-то приносит жертвы, а кто-то просто наблюдает.

Примерно в таких размышлениях я вышла на улицу, где, как ни странно, на скамейке, на которой Ольга так и не услышала от меня правды, читая какую-то книжечку, сидел Антон Красильников.

— Что? Не успела? — увидев меня, посмеялся он.

— Привет, — приятно удивилась я. — Да, не ожидала.

Мы, не торопясь и совсем не думая о предстоящей контрольной работе, побрели в школу. Антон был, видимо, настроен на серьезный разговор.

— Раз уж мы доверяем друг другу, — говорил он, — я открою тебе тайну.

— О том, что ты всегда мечтал предвидеть события, я знаю давно, — пришлось мне опередить его. — Скажи сразу, что тебе от меня нужно.

— Я хочу знать, как ты приобрела дар ясновидения, — сказал Антон, на мой взгляд, слишком прямо, потому что я в таких случаях поступаю, наоборот, упрямо. Но все-таки здесь только моя ошибка, ведь я сама попросила говорить конкретно.

— Почему ты думаешь, что я приобрела его? — попыталась я увильнуть от его просьбы. И причиной тому был браслет — еще не пришло время говорить о нем. Антон взглянул на меня, иронично улыбнувшись.

— Ева, ты и я договорились быть честными, — как-то по-новому строго проговорил он. — Так знай, что в моем понимании честность…

И Красильников подробно описал свой кодекс чести, в котором меня касался лишь один пункт: не болтать, если болтовня не по делу.

— … Из опыта с головоломкой, — продолжал он, — я сделал некоторые выводы. Во-первых, в этом мире нет никакой магии, потому что она выдумка таких чудаков, как мы…

Это уже что-то новенькое. Было интересно слушать такие выводы, ведь их делал тот, кто сам разгадал одну из мистических тайн, оставленных ему в наследство от ведьмы. Причем Антон, пожалуй, забывал, что эта ведьма не кто иная, как его бабушка. Мне хотелось сразу же возразить ему, но он продолжал говорить. У него был такой вид, будто он не кто иной, как Одиссей — мифический первооткрыватель новых земель.

— Магия может действовать только через особые предметы… — серьезно сказал он.

— Конечно, всем знакомы истории с волшебной палочкой, с ковром-самолетом, что там еще? — не сдержавшись, я все-таки съязвила.

Но как ни странно, Антон не отреагировал на эту издевку, а напротив, с прежней серьезностью заключил:

— Ты права. Сейчас для всех это лишь сказки, ложь. Но это сейчас. А в древности? Тогда ведь люди тоже общались…

— Да, — подхватила я его мысль, — и у древних не было столько лишних слов, как у нас.

Антон, почувствовав мое лучшее расположение, наконец-то спросил то, ради чего, собственно, затеял этот разговор:

— Так вот, если древние и раскрывали свои тайны, то делали это при помощи магии. Поэтому нужны были какие-то магические предметы. И, Ева Журавлева, я хочу узнать от тебя, какая вещь наделила тебя даром ясновидения?

Признаюсь, я впервые растерялась, как вор, пойманный с поличным. Простая логика Антона на секунду превзошла саму магию… Но всего лишь на секунду, потому что я тут же изобразила ужасное беспокойство по поводу того, что мы якобы опаздываем на контрольную работу. Он хитро смотрел на меня, будто ожидая, что я все-таки расколюсь и одарю его золотыми скорлупками. Но не тут-то было, дружок! Если ты такой умный, то сможешь догадаться сам.

Мы вошли в класс, где уже ощущалось умственное и не совсем умственное волнение. Взгляд Красильникова не оставлял меня в покое. Но я зареклась никому не рассказывать о браслете.

Вспомнив вчерашнее видение, я взглянула на Кирсанову. Оля с самого утра сияла, шутила и всем нравилась. Когда она вдруг вздыхала: «Ах! Экзамен», — то все тут же старались поддержать ее, успокоить. У нее и вправду был очень красивый, тонкий голос, и вообще Оля была похожа на греческую музу, особенно в голубой кофточке, которую она надела специально на экзамен. Она казалась такой счастливой, что мне стало тошно. О, если бы вся проблема была в зависти или в еще какой-нибудь глупости! Но нет, причина в ином — в неизбежности. Я знала, что Ольга провалится на своем экзамене, и ничто, ничто не смогло бы меня переубедить.

— … Журавлева! Ты оглохла? — услышала я вдруг возмущенный голос Раисы Алиевны. Весь класс был погружен в удивленное молчание так, что не было ни одного, кто бы не взглянул в мою сторону. Похоже, что математичка уже давно обратилась ко мне с каким-то неведомым вопросом. Но мозг мой был занят восприятием БУДУЩЕГО. Это состояние вывело меня в другое измерение, так что настоящая реальность стала лишь звуковым фоном. Окружающий мир уподобился застывшей картине, на которую я смотрела как бы со стороны, и мне вовсе не хотелось быть ее участницей — картина и без меня была интересной.

— Вон! Журавлева! Немедленно покинь класс! — истерично вопила Раиса Алиевна. Тут всем на удивление ко мне подсел Красильников. Он коснулся моего плеча и тихо, так, чтобы никто не услышал, прошептал:

— Давай уйдем.

Я глазами сказала «да». Антон взял меня за руку, мы встали.

— Раиса Алиевна, ей плохо, — спокойно сказал он учительнице. — Разрешите, я провожу Еву домой.

Раиса Алиевна, видимо, как и все остальные, была потрясена нашим поступком, поэтому не смогла даже что-либо возразить.

— Ева! Как ты смотрела! Наверняка все подумали, что у тебя крышу снесло! — как будто прокричал мне Антон, когда мы уже шли по улице.

— А что случилось?

— Если бы пять минут назад ты посмотрелась бы в зеркало, то гарантирую, что ты себя бы не узнала, — оживился он. — У тебя глаза горели как тогда, когда ты догадалась об Интернете… Ну ведь ты предвидела что-то? Ладно, не хочешь — не говори. Только ты — ведьма!

— Красильников, прекрати, — хмуро попросила я. — Не утомляй меня, иначе более ни слова…

— Все! — как по команде воскликнул Антон. — Я готов тебя слушать.

— Ты, наверное, заметил, какой сегодня была Кирсанова, — начала я. — Помнишь, вчера мы шли после уроков, она догнала нас, а потом попросила погадать ей.

— Да, — протяжно согласился он, — у нее, кажется, сегодня экзамен в музыкалке.

— Вот именно, — подтвердила я. — Мы потом сели с ней на скамейку, я раскинула картишки, но было уже поздно им верить. Потому что карты трусливо врут, если есть такая магия, которая будет во сто крат сильнее. Когда Ольга просто так запела, то через уши в мой мозг проникла весть из завтрашнего дня… Понимаешь?

Антон кивнул головой, и я продолжила:

— …Видение восстанавливалось постепенно, вот как: Ольга так хорошо пела, и вдруг на самой красивой ноте голос ее сорвался — руки аккомпаниаторши остановились и опустили крышку фортепьяно…

— Уф, даже жутко стало, как будто опустили крышку не фортепьяно, а гроба.

— Тьфу, тьфу, — постучала я по дереву. — Но ты представь, каково было мне потом. Ведь пришлось сочинить для Ольги целую байку о том, что карты якобы пророчат удачу.

— Значит, Олька провалит экзамен, — мрачно уточнил Антон. — Но почему ты так уверена?

— Я не могу тебе это объяснить, — заключила я и вздохнула.

Я и Антон говорили друг с другом, будто два фанатика всяких паранормальных явлений. Впрочем, пожалуй, так оно и есть: мы оба — суеверные чудаки.

— Скажи, на уроке ты что-нибудь предвидела? — как бы невзначай спросил Красильников.

— Ничего нового, — ответила я. — Просто видение повторилось, но с большей ясностью. Ладно, кажется, это мой дом. Спасибо, что проводил меня. Не хотелось бы, конечно, прогуливать уроки, но сейчас…

Не договорив своей фразы, я рванулась и — в подъезд. Предчувствие, что сестра снова уезжает, и на этот раз надолго, возникло так внезапно, как будто рассудок решил сэкономить на видении. Странно, иногда одного чувства вполне достаточно. Надеюсь, Антон не обиделся…

Юля и мама уже стояли в прихожей, обе тихо плакали. Папа и какой-то высокий, темноволосый, да к тому же кучерявый мужчина курили, деловито о чем-то беседуя.

— Привет, — тихо поздоровалась я со всеми. Сестра кинулась ко мне и от чувств не могла сказать ничего вразумительного. Я лишь поняла, что она выходит замуж, уезжает во Францию, где будет жить вместе с Марком и их будущим ребенком. Марком оказался тот самый кучерявый господин, с которым разговаривал отец. Словом, все прощание было во французском стиле: стремительно и слезно. Марк мне понравился, и по-русски он говорил неплохо. Напоследок я попросила его и Юлю сделать мне одно небольшое одолжение:

— Пожалуйста, не называйте свою дочь Элеонорой.

— Почему? — рассмеявшись, спросила Юля.

— Ах! — театрально вздохнула я. — Разве ты не помнишь ту змеевидную подружку тети Сони? Так знай, что еще одной Элеоноры Марковны быть не должно.

— Ты жестока, — заметила мама.

— Мамочка, я только хотела сказать, что Элеонора Марковна неповторима!

И, как говорят в самых скучных телепрограммах, на этой веселой ноте мы стали прощаться. Не верилось, но сестра действительно уезжала во Францию. Мне не верилось вдвойне, потому что это значило… Но стоп, незачем загадывать! Если мне суждено когда-нибудь побывать во Франции, то наверняка я узнаю об этом из собственных источников…

Глава VIII Шестьдесят секунд

И снова ночь. Вот оно — древнее сарматское украшение. Я сижу за письменным столом, где, как в океане, раскиданы всевозможные острова из книг, из тетрадей и остального хлама, без которого моя жизнь — не жизнь, а болото. Браслет лежал на белом альбомном листе. Я подумала, что на чистом фоне орнамент будет отчетливей и ничто не отвлечет моего внимания.

Если украшение имеет такое сильное магическое влияние на мой рассудок, то я в какой-то степени имею право говорить с ним. Будто перед глазами не серебряное украшение, а хрустальный шар, в котором я должна увидеть… Но что? Что могут сказать эти примитивные начертания, эти простые символы?

Из того, как расшифровала их Рита, ничего странного не обнаружить. Понятно, что по одному краю браслета рисунок символизирует воду, по другому — воздух. Между этими границами — солнце и земля. Но почему?

Если солнце — это свет, а земля — тьма, то отчего они не могут стать пограничными? Но для древнего художника, который расписывал браслет, почему-то первичными были вода и воздух. Есть! Кажется, что-то проясняется… Здесь изображено не просто мироздание. Может быть, на браслете рассказано о сотворении мира. Вот вода, затем из-за туч, древних и хмурых, как брови старца, появляется солнце, а вместе с солнцем — суша. И птица, меняющая положение своих громадных крыл, а значит, либо парящая, либо стремительно летящая куда-то, как теперь выяснилось из книги, талисман доисторического ясновидца. Но каким образом ясновидение связано с миротворением? Неужели мир предвидел свое сотворение! Тогда ЧТО же было до…

Глобальные мысли уносили меня на своих крыльях в глубокую ночь. Я повернула браслет по часовой стрелке так, как вращается наша планета, и обратила внимание на «чистую» круглую вмятину. Круг также находился между воздушной и водной стихией. Надо сказать, что эта непонятная впадина была единственным местом, куда не проникали символы солнца и земли. Возможно, здесь был когда-то «престол» драгоценного камня. Если так, то должны были сохраниться хоть какие-то крепления, которые удерживали камень. Но все-таки круг был «чист», будто еще не нашлось то, что могло бы его заполнить. Для чего же древний мастер оставил на браслете такой ровный и правильный след? Что ж, пожалуй, это очередная загадка.

Взглянула на часы. Без пятнадцати четыре. Скоро утро, и я легла. Во мне снова ютилось какое-то предчувствие. Я решила не анализировать его, и тут же вспомнились слова профессора: «Доверься волшебству». Не знаю, насколько мне это удалось, но только чародейские силы сна завладели мной уже через секунду.

* * *

Школьный бой, ставший уже будничным, снова отгремел, но только не для меня — я опять отсиделась в тылу. Еще в прошлом году я смирилась с тем, что мне никогда не спеть: «Школьные годы — чудесные…» Конечно, это жестоко, как сказала бы мама, но ничего не поделаешь. Если оценить мое «школьное» чувство по пятибальной системе, то школу я люблю на слабенькую четверку.

После уроков мы — странная троица — обычно никуда не спешили и, гуляя по суетным улицам, делились своими впечатлениями, даже если их у нас не было. И на этот раз мы не стали изменять традиции.

— Я слышал сегодня от девчонок, что Ольга не смогла сдать экзамен, — серьезно посмотрев в мои глаза, сказал Красильников.

— Да, точно, — подхватил Юрка. — Наверно, эта красавица сама себя сглазила. Я вот, например, когда иду на экзамен, говорю себе: «Ничего не знаю, ничего не сдам». А выходит все наоборот! Надо посоветовать Ольге, чтоб она не зазнавалась наперед.

Антон и я промолчали. Мы пришли к реке и тут же уселись на наш любимый утес. Солнце и осенняя вода все еще манили, еще было желание поплескаться. Что может быть приятнее этого зрительного обмана! Мальчики о чем-то говорили, наверное, о делах, касающихся их чести. По теплому, как бы золотистому воздуху мимо моего носа проплывала легкая паутинка. Я следила за ее полетом, и она уже хотела причалить к моему лицу, но нежный ветер увлек ее дальше. Я подумала, хотя нет, я увидела:

— Такой же тонкой может быть мысль… Такой, что ее прикосновение даже не ощутимо…

— Ты чего там бормочешь? — спросил Юрка.

— Тихо, она произносит свои колдовские заклинания, — прошептал Антон. — Я угадал?

— … Мысль принесла мне радостную весть, и я возьму на себя смелость первой объявить вам вот что…

Юрка рассмеялся, но Антон тут же пихнул его в бок, из-за чего Юрка больше удивился, чем послушался.

— Что такое? — недоумевал он.

— Слушай, слушай, что она скажет! — с нетерпением просил Антон.

Я стала рассказывать им смысл моего видения, которое мелькнуло в то мгновение, когда ветерок унес от меня паутинку.

— На следующей неделе мы и еще несколько человек из нашего класса отправимся в путешествие по Волге. Наш теплоход будет бороздить тихие волжские дали ровно семь дней, а потом мы снова вернемся в родной Псков… Но это лишь общая картина, подробности пока туманны…

— Ха-ха! Хорошо бы! Ну, Журавлева, и выдумщица ты! — восклицал Гислер. — Хотелось бы поверить в эту сказку. Но постой, может быть, я просто прохлопал ушами, и в школе уже говорили об этом круизе, так?

— Нет, — немного даже смущаясь, ответила я. — Школа об этом узнает только завтра.

— Чушь какая-то… Ева, ты нас дурачишь? Антон, я, например, ей не верю, — растерянно улыбаясь, говорил Юрка.

— А ты поверь, — загадочно сказал ему Антон.

— Не понимаю, у вас у обоих, что ли, крыша поехала?! Кем вы себя вообразили? Подумайте, кто вас отпустит, да еще в начале первой четверти? Поучиться еще не успели, а уже на каникулы собрались! Я, конечно, только за, но вот, боюсь, директорша будет против того, чтобы половина нашего класса ни с того ни с сего отправилась в путешествие, как ты говоришь.

— Ты сам убедишься… завтра же, на первом уроке, — спокойно возразила я.

— Да ну вас! — махнул Гислер рукой и встал. — Вашими фантазиями не насытишься.

— Юрик, ты что? Обиделся? — спросил Антон и тоже встал.

— Нет, я просто есть хочу, — пояснил он.

— Значит, ты не поплывешь с нами на теплоходе по Волге?! — сделала я удивленный вид.

— Какая Волга? Какой теплоход? — вспыхнул Юрка. — Может быть, мы еще на Луну полетим? Нет, сначала купим себе луноход, а потом полетим, ладно?

— Ты чего так завелся? — с какой-то надменной серьезностью поинтересовался Антон.

— Да надоело мне все! Мы ходим всюду, как три ненормальных сектанта. Вы толкуете о всякой там магии, о судьбах. Но если по правде, то ни черта в этом не смыслите. И потом, мне надоело, что вы в последнее время как-то странно друг с другом переглядываетесь…

— Юрик, ты что, ревнуешь? — неудачно пошутила я.

— Нет, Журавлева, — ухмыльнулся он в ответ. — Ты существо бесполое.

— Все, Гислер, — обиженно, но спокойно сказала я. — Ты хотел есть, так иди. Нам больше не о чем говорить.

— Ох уж, извините, что я не псих! — съязвил напоследок Юра.

— Извиняю, — тихо проговорила я. Гислер попросил Антона на пару слов, и они вместе ушли.

Дурацкий разговор все еще верещал в моих ушах. Вероятно, Юрке уже давно было не по себе от наших пространных бесед. Может быть, и вправду по школе уже ходили разные дурацкие слухи о нас троих. Я всего этого не знала, но, видно, Юре действительно лучше найти других друзей. Вскоре вернулся Антон и, вновь присев рядом со мной, спросил:

— Ева, неужели ты обиделась на то, что Юрик назвал тебя бесполым существом?

Я рассмеялась.

— Да нет. Просто это был повод к тому, чтобы наш спор не превратился в ссору.

— Но ведь он просто не знает о твоих способностях… Да и у меня к тебе есть кое-какие вопросы.

— Спрашивай, — разрешила я.

— Разве ты не знаешь, о чем я хочу тебя спросить? — слукавил он.

— Знаю.

— Ха! Тогда я не стану спрашивать, — отступил Красильников.

— А я отвечать… — заключила я. — Пойми, Антон, я никогда не смогу объяснить тебе тайну своих видений. Твое право — не верить мне.

— Но ведь что-то ты чувствуешь, когда они к тебе приходят! — страстно заявил он.

— Да, — вздохнула я и поднялась на ноги. Расправив крылья вместо рук, я твердо сказала: — Нечеловеческая уверенность — вот что сопровождает каждое мое предвидение.

Антону, кажется, было достаточно сведений о моей паранормальности. Мы еще минуту смотрели на реку, а потом задумчиво побрели по пыльным улицам. И каждый из нас думал о невозможном, но тем не менее происходящем прямо на наших глазах.

— Что нас ждет на берегах Волги? — как будто в такт моим мыслям спросил Антон.

— Семь дней правды, — ответила я.

Многое в этом мире необъяснимо, многое теряется в догадках. И кажется мне, что нет ничего напрасного. Конечно, жаль, что Юрка не сможет увидеть всех чудес, которые нас ожидают… Но он сам сделал выбор, и его право — не замечать всех этих таинств и загадок. С Антоном мы распрощались до завтра.

— Почему ты не говоришь мне, какой предмет помог тебе обрести дар? — уже напоследок пожелал он узнать.

— Надо выждать некоторое время, — кратко объяснила я.

— Ты все-таки не доверяешь мне.

Я промолчала и, сделав рукой привычный жест «пока», побежала домой.

* * *

Сегодня утром за завтраком мама сообщила, что Софья Харитоновна ждет нас в гости. Как всегда, мама не могла отказаться от моего сопровождения. Поэтому полдня она терпеливо ждала, когда же я приду из школы. Разумеется, я задержалась, из-за чего настроение мамы стало на полтона ниже. К счастью, папа, в кои-то веки решив пообедать дома, был в хорошем расположении духа. В перерывах, когда газета переставала его интересовать, он уделял нам свое дорогостоящее внимание. Впрочем, так оно и есть: мой папа, Олег Владимирович, даже дома занимал высокий пост и вел себя по-директорски.

— Лена, дорогая, — допивая свой зеленый чай, говорил он маме, — зачем Еве твоя тетка? Может быть, она хочет как-то по-другому распорядиться своим свободным временем.

— Ах! Олег, ты опять пьешь этот чай. Как ты не запомнишь, что у тебя от него понижается давление, — заботливо пролепетала мама. Тут я поняла, что даже папа бессилен перед нашей кроткой мамочкой. Интересно, почему кротким, немного сентиментальным людям так легко удается властвовать? Посему, чтобы не нарваться на очередное недоразумение, я должна была выполнить эту свою еженедельную обязанность и все-таки навестить Софью Харитоновну.

— Дочка, что это у тебя на руке? Дай посмотрю, — неожиданно для меня заметила мама мою татуировку, которая внезапно оголилась, потому что браслет сполз на запястье.

— А!.. Это? — как идиотка, заулыбалась я. — Это так просто, рисунок…

— Сегодня утром, помнится, его у тебя не было. Когда же ты успела? — все больше напрягала она меня.

— В школе… на перемене… — сбивчиво говорила я, думая, как бы увернуться от зоркого и осторожного материнского взгляда. — Один парень нарисовал. Ничего страшного, это смывается.

— Парень? — строго спросил отец.

— Ну не то чтобы парень… Одноклассник! Да! Мам, разве ты Антона не знаешь? Ему вечно хочется показать свое превосходство… — стала придумывать я всякие байки.

— Ева, послушай, — назидательно сказал мой родитель, — мы с мамой тебе уже не раз говорили о всякого рода татуировках. Если ты собираешься сделать нечто подобное, то знай — такой глупости мы тебе не простим. И тогда, глядя на эту свою татуировку, ты всю жизнь будешь мучиться от осознания вины… Ну перед нами, в частности.

«О боже! — подумала я, нахмурив брови, а в душе смеясь. — Мои милые родители все еще рассказывают мне страшные сказки. Хотя в чем-то они, конечно, правы. Делать татуировки из-за прихоти бывает очень даже опасно. Иногда навсегда запечатленный рисунок может пробуждаться от своего пожизненного сна и оживать, двигаться, наконец, тату может приказывать тебе…» Но — мне повезло: когда папа предупредил меня о самом страшном в моей жизни, мама почувствовала так необходимое ей моральное удовлетворение. Она больше не стала задавать вопросы о моей птице, которая к концу нашей беседы уже три раза меняла угол своих крыльев. Целых три раза! Такое было впервые и могло означать лишь то, что сегодняшнее, уже вечернее, или ночное, видение будет очень важным и долгим.

Папа был сегодня просто на гребне своих сил: ему хватало времени на все, даже на то, чтобы отвезти нас к тете.

— К чему этот мрачный вид? — спросила мама, утомленная моей, а может быть, папиной задумчивостью. Она иногда называла меня и папу самыми скучными детьми на свете, что ж, мы не обижались. Ведь опасная профессия мамы чаще всего вызывала в нас сочувствие. В общем как бы страшно это ни звучало, наша мама работала подростковым психологом. И, без сомнения, она была лучшей из них.

— Ничего… Надеюсь, Элеоноры Марковны там не будет, — вздыхая, проговорила я.

— Забудь ты про нее, — рассмеялась мама. — Она и тетя теперь в ссоре… Ладно, так уж и быть, открою тебе секрет нашей поездки.

Это было почти невыносимо для меня: мало того, что мы ехали к Софье Харитоновне, да к тому ж еще с тайной целью. Наверняка ожидалась новая вечеринка вроде «для тех, кому за тридцать». Но я не стала раньше времени возмущаться и дослушала мамин «секрет».

— … Я спрашивала у тети: «Как ты с ней познакомилась?» — а она говорит: «Всему свое время. Узнаешь». Словом, посмотрим, какую загадочную личность Софья Харитоновна отыскала на этот раз.

Представив себе очередной вариант дамы с искусственными ресницами, я рассмеялась.

— Что я вижу? Никак, царевна моя, Несмеяна, улыбнулась! Нет, правда, я думаю, что тебе понравится, как мы проведем этот вечер.

— Спасибо, мам, — немного смущаясь за собственную черствость, сказала я.

Вскоре папа пожелал нам приятного вечера, а потом еще приятных сновидений. Тут-то я узнала еще одну малоприятную деталь: оказывается, мы останемся у Софьи Харитоновны с ночевкой. Что ж, было уже нечего терять. Папа вернулся к своим управленческим делам, кажется, нисколько не печалясь о том, что нас сегодня не будет дома. Но это он так, по забывчивости.

* * *

Тетя Соня встретила нас с мамой по всем правилам своего личного этикета — с самого порога она пригласила нас пить свой неповторимый душистый чай с тысячами каких-то сорняков, которые она считала «магическими», «заговоренными» травами. Впрочем, у нее все было личным. Иногда мне казалось, что каждая вещь в этом старинном доме дышала ее духами. Софья Харитоновна не жалела ни сил, ни денег на хорошие и обязательно редкостные духи. И еще: она никогда в своей жизни не пропускала ежегодный ароматический конкурс духов. Как-то на одном из этих обонятельных конкурсов ей предложили стать членом жюри. Но тетя наотрез отказалась, сказав, что не собирается своим утонченным носиком оценивать грубый запах денег. С тех пор Софья Харитоновна не следит за результатами подобных коммерческих конкурсов и довольствуется теперь ролью дегустатора. «Аромат как воздух, — однажды сказала она, — из-за корысти его легко загрязнить».

Странно, почему я вдруг вспомнила именно этот эпизод из жизни маминой тетушки? Мы пили ее целебный чай, и я чувствовала, как в моих зубах застревают «магические» чаинки.

— Тетя, — будто закапризничала мама, — ну раскрой же нам поскорей, кто эта загадочная личность? Ева и я уже с нетерпением…

— Как вам мой чай? — с гордостью спросила тетушка, держа при этом пиалу не как-нибудь, а по-узбекски.

— Ой, тетя, замечательный чай! Надо Олега к нему приучить, а то он пьет этот свой горький зеленый чай, а у него ведь давление… — снова залепетала мама. Софья Харитоновна надменно взглянула на меня, видимо, как всегда, ожидая моего недовольства. Однако я решила поугодничать.

— Весьма благотворно, — по-театральному оценила я, и тетя немного посмеялась. Вот именно за такие непроизвольные случаи я не любила посещать этот дом. Мне и маме постоянно приходилось подыгрывать ее причудам. Наконец, еще немного поблаженствовав от этого волшебного напитка, тетя стала медленно рассказывать нам о своей нынешней таинственной подруге, которая вот-вот должна была прийти.

— Ее зовут Василиса. Познакомились мы на прошлой неделе вот как. Я гуляла в парке, здесь у нас, за домом. Вдруг ко мне подошла молоденькая, симпатичная и со вкусом одетая женщина. Извинившись, она предложила мне выслушать ее с вниманием и серьезностью. «Да, пожалуйста», — сказала я, и мы присели на скамью. Молодая женщина говорит мне: «Я хочу предупредить вас об опасности». Фи! Я, конечно же, посмеялась. Вы же знаете, я не из трусливых особ! Так вот. «Если вы дорожите своим домом, друзьями, собой, наконец, — продолжала она, — то поверите мне…» Василиса смотрела мне прямо в глаза, и я заметила, что до сих пор на ее лице не мелькнула ни одна эмоция. И потом она стала объяснять мне, что же ее заставило обратиться ко мне. «Вашему дому, — говорит, — сегодня грозит опасность… Правда, не могу сказать какая, но это правда». — «И все?! — удивилась я ей в ответ. — Это все, о чем вы хотели меня предупредить?» — «Да», — серьезно сказала она и, попрощавшись, встала. Когда она ушла, мне оставалось только в недоумении пожать плечами.

— Но тетя! Неужели ты поверила? — наконец-то спросила мама, потому что иначе я бы заснула прямо за столом, обнявшись с узбекской пиалой остывшего чая.

— А вот дальше — самое интересное… — будто поддразнивала тетя. И — я уже не знала, как мне незаметно исчезнуть: мою попытку встать из-за стола Софья Харитоновна сразу же пресекла.

— …В тот же день, — неотступно вела она дальше свой рассказ, — вернее, уже ночью, я вдруг проснулась — так сильно захотелось пить. Прошла на кухню и — вы же знаете, какой у меня острый нюх — тут же учуяла ужасно мерзкий запах газа. Метан! Метан! Он был повсюду! Я жутко запаниковала…

— Ах! Тетя, сколько раз мы с Олегом говорили тебе: заведи электроплиту вместо газовой! — вздыхая, проговорила мама.

— Нет, нет! С моей плитой было все в порядке! Ты же знаешь, что кроме меня в этом доме живут еще две семьи. Так вот, вдруг зазвонил телефон. Я взяла трубку и услышала молодой женский голос. Это была Василиса. Она просто-напросто приказала мне выглянуть в окно. Я посмотрела: там шаткой походкой, словом, еле передвигаясь, возвращался домой пьяный сосед. Держа во рту сигарету, он рыскал у себя в нагрудном кармане, похоже, что в поисках зажигалки. Василиса говорит мне: «Я вижу, как ровно через три минуты ваш дом вместе с вами взлетит на воздух. Потому что человек, которого вы сейчас видите, зайдет в парадную и — прикурит». Господи! Она говорила мне это так спокойно, что безумный страх в сочетании с запахом метана и вправду вылился в панику… Ну а дальше — развязка и ничего интересного. Я, как сумасшедшая, в ночном халате выбежала на улицу, остановила соседа. Он, как ни странно, сразу протрезвел и даже вызвал аварийную службу. Но это, говорю вам, малоинтересно. Важно то, что Василиса оказалась ЯСНОВИДЯЩЕЙ!

— Мм… — задумалась мама, но зато я от последних слов Софьи Харитоновны здорово поперхнулась. — А что сказали газовики?

— А! — отмахнулась тетя. — Что они могли сказать? Поворчали, поругали, все проверили и уехали. Правда, так и не выяснили, где произошла утечка. Соседи просто отказались брать на себя вину и привели железный аргумент: у них, видите ли, плиты — электрические. Все, конечно же, обвинили меня. Но вы знаете, что мне безразлично. Их благодарность мне ни к чему, хотя я ее по праву заслужила.

— А ты давала этой Василисе свой номер телефона? — решилась я на вопрос, уже зная ответ.

— Нет. Но при таком раскладе совсем нетрудно предвидеть шесть каких-то цифр, — пояснила тетя.

— Если честно, дорогая, — стараясь говорить мягче, сказала мама, — мне кажется, это самое вульгарное шарлатанство. И Василиса — обычная аферистка.

— Может быть, она и аферистка, но только явно необычная, — важно заключила Софья Харитоновна. Мама промолчала, наверное, как и я, безумно желая увидеть эту сказочную Василису своими глазами.

Спустя некоторое время чудо свершилось, и у порога тетиной квартиры появилась невысокая молодая женщина. Она вошла и как-то растеряно оглянулась.

— О! Я не ожидала, что нас будет больше, — сказала она низким, даже хрипловатым голосом, сразу же не внушившим мне доверие. У нее были темные и, как я потом рассмотрела, крашеные волосы. Зеленые линзы на глазах тоже разочаровали меня. Однако эта дамочка вовсе не напрасно пыталась приписать себя к ведьминской породе — изображать колдунью у нее получалось неплохо. Софья Харитоновна представила нас друг другу.

— Я предлагаю нам совершить сейчас уже, вероятно, знакомый вам обряд, — якобы нагнетающим ужас тоном сказала Василиса.

Мне был смешон весь этот спектакль, но я решила в нем поучаствовать. Мама была права, эта липовая чародейка действительно преследовала какие-то свои корыстные цели. Но похоже, что тетя Соня была ослеплена ее актерским мастерством сводить всех с ума.

— Сядем на ковер, зажжем свечи, — словно заклиная, проговорила Василиса. — Наш спиритический сеанс будет посвящен прошлому. Мы, как взбешенные кометы, ринемся в пространство уже сбывшегося. Зачем? — спросите вы. Затем, чтобы сызнова накопить знаний, вернуться и — увидеть будущее…

Надо сказать, что Василиса была весьма красноречива.

— Возьмемся за руки, — медленно продолжала она. — Не смущайтесь этого банального способа. Нам необходимо держаться за руки, чтобы…

— Не заблудиться? — чуть не рассмеялась я, но, получив в ответ суровый взгляд тети, притихла. Браслет снова сполз на запястье, и татуировка, как ни странно, стала бледнеть. В это мгновение мне стало не по себе и уже совсем не хотелось слушать возвышенные, но пустые речи этой зеленоокой вещуньи. Причина так внезапно появившейся тоски была в одном лишь вопросе… ИСЧЕЗНЕТ ЛИ ДАР, ЕСЛИ ИСЧЕЗНЕТ БРАСЛЕТ?

— …Закроем глаза… воображение уносит нас в прошлое…

Я стала вспоминать свои первые видения, ощущения. Мысленно сосчитав до семи, вновь взглянула на руку. При свечах птица стала менять свою окраску. Каждый мой вздох словно вливал в рисунок свежую краску, а выдох — напротив — заставлял бледнеть. Крылья птицы то покрывались золотом, то серебрились. Кажется, древняя татуировка дышала или… говорила со мной.

— …Прошлое — наша память — открывает нам тайны… — по-прежнему слышался голос Василисы, но он звучал теперь как бы издалека.

Ко мне возвращалась магическая сила, и только я подумала о тишине, как вдруг все звуки слились в тихий гул и потом вовсе пропали. В миг ясновидения мои глаза всегда открыты. Знакомые очертания пространства, люди, которые находятся рядом, — все это никуда не исчезает, но как бы растворяется во времени. И возможно, я поверила бы словам этой гипнотизерши… Но мы вчетвером, держась за руки, стояли на коленях, в центре нашего круга на трезубце подсвечника ровно горели огоньки. Василиса потусторонним голосом наговаривала фальшивые книжные формулы, видимо, специально заученные:

— …Мы видим, как из глубины прошлого извлекаются события…

Я знала, что эта мнимая колдунья лжет, как лгали тетя и мама. Их глаза были закрыты, и наверняка эта мистика была для них лишь развлечением, средством расслабиться. Я же решила воспользоваться данной обстановкой, где пока ничто не могло прервать видение. Готовясь выпустить ПТИЦУ из своего сознания, я поняла, что СООБЩЕНИЕ должно длиться ровно шестьдесят секунд. Но отступать было уже поздно — внутренние часы стали отсчитывать мою рискованную минуту…

Пять секунд…

Трепещущий на ветру ковыль сливается с бесчисленными травами. И ослепительная зелень покорной волной уносит в нескончаемый простор… Над древней степью по рьяным небесам рассыпалось золото лучей. Для какого праздника уготовлен этот день?

Пятнадцать секунд…

Невеста покрыла голову широким платком, бахрома которого всколыхнулась, будто потревоженная ветром. Бисер на одежде, казалось, жемчужно крупнел от солнца. Щедрые украшения красотой своей успокаивали взор. Ожерелья из многоцветных бус, змеевидные серьги, перстень с алым камнем — все это пророчило мир богатой невесте и племени, в котором она была рождена. Девушка повернулась лицом к востоку, где высилось светило, и большие темные глаза ее стали поглощать небесный свет. Она блаженно улыбалась, совсем не щурясь от такой яркости.

Тридцать секунд…

К нарядной кибитке степных кочевников была прикреплена войлочная палатка. Неподалеку от нее полыхал костер, и трое могучих кузнецов усердно ковали оружие для воинов. Раздавался упругий звон металла, но стоило подуть разгульному степному ветру, как звон этот мгновенно уносился в небо. Остальные степняки тоже были заняты своим делом. Старая женщина пряла, и белая шерстяная нить становилась песней в ее сухих и мудрых руках. Молодая девушка припала к ее ногам в ожидании слова…

Сорок пять секунд…

Старуха благословила внучку и, коснувшись рукой ее глаз, предрекла счастье. Невеста вошла в кибитку, где должна была ждать мужа своего — преславного вождя племени сарматского…

Пятьдесят пять секунд…

Невеста принялась неторопливо вышивать узор. Искусная мастерица заклинала свою любовь. И если нить запечатлялась волной, она говорила: «Нежна, как река». Если дугой — «Чиста, как небо». «Вечна, как солнце, терпелива, как земля», — повторяла невеста, пока в ее разукрашенное к свадьбе жилище не явились мужчина и женщина, которые среди жителей ее племени никогда не встречались. И девушка оставила свою работу, чтобы поприветствовать иноплеменных пришельцев…

Пятьдесят девять секунд…

…

— Ева! Ева! Что с тобой? Ты уснула? — услышала я мамин беспокойный голос. Похоже, мама пыталась вызволить меня из цепей моих видений.

— Шестьдесят секунд — слишком мало, — прошептала я сама себе.

— Что? — вкрадчиво спросила мама. Мне пришлось через силу улыбнуться и, встряхнув головой, сказать:

— Ничего.

Василиса уже не сидела рядом с нами. Она стояла у раскрытого окна, пуская в вечерний, прелый осенний воздух дым своих тонких сигарет. Свечи были потушены: Софья Харитоновна включила ажурный ночник. Я чувствовала, как мама настороженно за мною следит. Наверное, снаружи, то есть постороннему взгляду, кажется подозрительным мое поведение. Я же, как это ни странно, вижу все изнутри.

Оккультные «заморочки» фальшивой провидицы теперь уже не так бесили меня. Хотя я должна быть благодарна ей. По крайней мере, легко будет объяснить мое странное состояние — можно запросто сослаться на происки ведьмы. О, если б знала моя дорогая тетушка о том, с кем она связалась! Но мало того, Софья Харитоновна вдобавок к своим заблуждениям настоятельно просила Василису переночевать у нее. Та приняла приглашение без особых стеснений.

Итак, ночь. Я попыталась снова вызвать видение из прошлого. Но браслет строго отмерял мне энергию, не давая мозгу ничего лишнего и не отнимая большее. Остается лишь вспомнить реальные исторические факты…

Люди в видении были явно степными кочевниками. По одежде и быту можно предположить, что временное пространство, куда летала моя птица, — раннее Средневековье. Боже! И это все, что мне известно?! Призрачный свет уличных фонарей проникал в комнату, и по мебели расхаживали путаные тени деревьев. В таком освещении я следила за тем, как исчезала татуировка. Птица сделала крыльями резкий взмах, и я поняла, что она еще вернется…

Глава IX Дар похищен!

— Не может быть! — почти прокричала я, проснувшись. — Не может быть! Но как?

Сонные мама и тетя, протирая глаза, кажется, изо всех сил пытались вникнуть в мою проблему. Но возмущению моему не было предела:

— Уж не знаю, дорогая моя Софья Харитоновна, кто из нас виноват! — заглядывая под кровать, говорила я. — Вы ли с вашей наивностью или я с моей глупостью?

— Да скажешь ты, наконец, в чем дело? — оскорбилась тетя. — Кстати, где Василиса? Она спала в соседней комнате…

Я тут же, не дожидаясь, пока Софья Харитоновна осознает смысл произошедшего, направилась в другую комнату.

— Ах, тетя, — вздохнула мама. — Я предупреждала тебя, что она мошенница.

— Поздно! — прибежала я из тетиной комнаты с пустой шкатулкой в руках. — Вот, поглядите! Кажется, здесь вы хранили свои серебряные украшения.

Софья Харитоновна с выражением бессилья на лице уронила себя на пуфик.

— Но это еще не все! — сокрушалась я. — Браслет, который вы мне подарили, помните его? Так вот, ваша новоявленная вещунья стащила его прямо с моей руки! Представляете, пока я спала, она подкралась ко мне, как драная кошка, и внаглую своровала!

Мама захихикала.

— Зря смеешься, милая мамочка! Ты еще не заметила, что на твоей руке нет перстня?

— Ой, и правда! — воскликнула мама, продолжая смеяться. — Тетя, проверь, пожалуйста, все ли вещи на месте. Если пропало что-то серьезное, то мы заявим в милицию.

Ничего «серьезного», конечно же, эта бесстыжая воровка утащить не смогла. Вероятно, почувствовала, что ее раскусили. А раз так, то и делать ей было в этом доме нечего. Но мнимая Василиса в силу своей подлой природы не могла уйти с пустыми руками, поэтому исчезли всякие «несерьезные» вещи — украшения. Что ж, она поступила как настоящая сорока, как лиса, как крыса! Боже! Зачем я так распалилась? К черту эту ведьму! Браслет — вот чья судьба приводит меня в трепет, который все больше и больше переходит в ужас!..

* * *

Мама сказала, что искать нахалку бесполезно. Да, это так, но только если искать обычными методами. Большие дяденьки-милиционеры, как только мы обратимся к ним с такой просьбой, тут же посмеются над нами, как над маленькими детьми, у которых отняли погремушки. Итак, надежды на земное правосудие у нас не было…

Видит небо, как я стараюсь раздавить свое отчаяние и не допустить темных мыслей. Где же ты сейчас, моя птица? И как она будет теперь летать, если ее держат в темнице злых и глупых рук?

Нет, мне не справиться с собой, по крайней мере, до тех пор, пока я не поделюсь с кем-нибудь своими чувствами. Мама? Она, быть может, меня поймет, приободрит, расскажет какую-нибудь байку, словом, — поступит так, как подобает хорошему подростковому психологу. Не то, не то все это!

В таком смятении чувств, эмоций и осколков каких-то мыслей я не заметила, как оказалась у порога школы и что уже прошло полдня, и все — впустую.

— Привет, Русалка! — поздоровался со мной Антон, как всегда, восхищенный моими длинными распущенными волосами.

— Честное слово, Красильников, — услышал он вместо привета мое ворчание, — я когда-нибудь их остригу! Перестань называть меня русалкой!

— Отчего вы, барышня, так расстроены? — продолжал он воображать.

— Оттого, сударь, что нет ничего ужаснее на свете, чем когда судьба нагло над тобой смеется, — выговорилась я.

— О! Слушай, давай прогуляем сегодня школу! — внезапно предложил Антон.

— А ты в курсе, чем эта прихоть нам грозит?

— Да, — заговорщицки улыбнулся он.

— Тогда я согласна.

Мы, стоя у самого порога школы, уверенно повернулись и — обратно, на свободу. Как речной песок на зубах, так и чувство вины скрежетало в наших сердцах. Но моя совесть была раздавлена стесненным отчаянием — я боялась представить, что воровка может догадаться о силе браслета, и этот страх был больше, чем чувство вины.

В то время, когда Антон на ходу старательно пытался починить кассету, хорошо прожеванную плейером, я степенно обдумывала то, как расскажу ему о браслете. Ведь меньше всего хотелось сболтнуть чего-нибудь лишнего.

— Кстати, Ева, ты не забыла о своем предсказании? — будто очнувшись, спросил он.

— Нет. Жалеешь, что не сможешь убедиться, правду я сказала или все придумала? — слукавила я.

— Думаю, это мы узнаем от Юрика, — схитрил мне в ответ Антон.

— Вот именно, — гордо сказала я, хотя внутри вдруг появилось сомнение: не обманом ли было ВСЕ ЭТО. Здравый смысл торжествовал… но лишь временно.

Антон захотел отпраздновать починку своей любимой кассеты, и мы решили для начала остановиться в ближайшем кафетерии. Красильников любезно угостил меня всякой сладкой всячиной, которую я терпеть не могу. Однако пришлось ответить на его щедрость и съесть это пресладкое мороженое с орешками, которые то и дело застревают в зубах. Рассказав Антону об Александре Ивановиче, я достала из рюкзака письмо и разрешила ему прочитать.

— Как странно, — удивленно сказал Антон, начиная читать, — мне почему-то знаком этот почерк.

В кафетерии было душно, и я машинально сняла кофту, которую пришлось надеть по маминой вечной просьбе не простудиться (благодаря этой маминой идее фикс я редко болею). Взглянула на руку, где еще вчера красовался браслет… Но — бесполезно даже надеяться: там, чуть ниже внутреннего локтевого сгиба, рука была будто нетронутый лист. Пока Антон читал, я сидела с закрытыми глазами, думая над тем, что же было причиной моих галлюцинаций… Да, я уже почти не верила в свой, как мне казалось, ДАР.

— Значит, я был прав, — дочитав, заключил Антон и отдал мне письмо.

Я подумала, что это письмо — единственное доказательство. Но кто знает, быть может, оно тоже вымышленное.

— Да, благодаря этой древности я получала энергию для возникновения видений, — сказала я так тоскливо, что даже самой стало неприятно.

— А почему ты говоришь «получала»? — спросил Антон и посмотрел на мои голые руки.

— Сегодня ночью браслет украли, — давясь от собственного уныния, вымолвила я. — Прямо из-под носа, представляешь?!

— Нет, расскажи подробней, — как-то строго попросил Антон, и эта его строгость, или, скорее серьезность, помогла мне не раскиснуть. Я собрала все свои речевые силы и рассказала ему о прохвостке по имени Василиса.

— Да уж, здесь действовала профессионалка! — рассмеялся он, когда я закончила возмущаться. — Так ловко увернулась, а хотя, казалось бы, весь обман налицо!

— Вот-вот…

— Ну, старушка ясновидящая, не печалься, — ободрил меня Антон. — Нет, постой-ка. По письму я понял, что ты уже теряла один раз этот браслет. Так вот, может быть, его сиятельство снова вернет тебе потерянный дар.

— Нет, я даже думать об этом не хочу, — пришлось мне возразить. — Ведь Александр Иванович уже предупреждал меня, чтобы я была с ним поаккуратней, но, как видишь, не получилось…

— Что с тобой? — принялся Антон прочищать мне мозги. — Ева, ты ли это? Всегда такая уверенная в себе, а теперь чего? Подумаешь, воровка какая-то прикарманила серебришко. Но разве она сможет разгадать тайну браслета? Для нее это — всего лишь средство наживы.

— Да! Ведь именно это меня больше всего и пугает, — чуть не разрыдалась я. — Антон, нам срочно надо разыскать ее! В самом деле, не ведьма же она, не может ведь она провалиться сквозь землю!

Видимо, я так была взволнована, что остальные посетители кафетерия, сидя за своими столиками, стали коситься в нашу сторону.

— Хорошо, допустим, мы ее найдем, — с холодной рассудительностью продолжил Антон. — Но тогда где гарантия, что она к этому времени не продала кому-нибудь заветное твое украшеньице? Или другой вариант: она попросту не отдаст его тебе. Я хочу сказать, что здесь номер с выпрашиванием, как тогда, в антикварном магазине, может, и не прокатит…

— Все, Антон, довольно, — прервала я его. — Мне, кажется, ясно теперь. Браслет попадает в другие руки не просто так, а по провидению… Возможно, я сделала что-то не так, и магическая связь оборвалась.

— Но в письме сказано, что ты его вечная обладательница, — не мог угомониться Антон.

— Мало ли что мог написать сумасшедший, — сама себе не веря, сказала я.

Мы умолкли, каждый подумав о невозможном, и спустя несколько минут решили покинуть душное, но теплое помещение. На улице волосы раздувал уже похолодевший осенний ветер. Интересно, какая сейчас осень в Поволжье, в местах, где много веков назад обитало древнее сарматское племя?.. Бесполезно: без браслета я не способна сосредоточиться.

Северные горы. Средневековый замок

В кабинете алхимика упругий солнечный свет слабо проникал в высокое готическое окно и вовсе рассеивался, создавая таинственный полумрак. Альфредо задумчиво склонился над вещей доской, загадку которой они с Долорес постигали долгими мучительными столетиями. И теперь, когда открыта ее судьбоносная тайна, нет ли опасности в появлении другой, более сложной тайны. Предметы древности неисчислимы, как неисчислимы загадки их…

Суровая колдунья Долорес, шелестя темным, лоснящимся плащом, стремительно прошлась по широкой зале. Двери кабинета произвольно распахнулись перед ней, и алхимик, не оборачиваясь, пригласил колдунью войти.

— Ты знаешь, Альфредо, как непомерно смущена я тем, что происходит, — тут же сказала она. — Наши подопечные дети теряют с нами связь.

— Знаю, но знаешь ли ты, какова мера твоей вины? — строго произнес алхимик. Вот уже несколько часов он был зол на непокорную Долорес.

— Я лишь хотела обезопасить нас, — проговорила она. — Нет доверия нашим почтительным гостям с восточных земель. Есть опасение, что в их помыслах есть намерение лишить нас преемников, дабы заполучить их себе.

— Ты поступила глупо, Долорес, — ответил ей Альфредо. — Оборвать полет под самыми небесами — значит низвергнуть в пустоту. Дитя уже было готово разгадать тайну древнего украшения, но ты, лишив ее этой возможности, обернула весь замысел к исходной точке. Чего ты боялась? Того ли, что девочка не ко времени станет мудрее, чем ты?

— Даже если это так, Альфредо, — принялась колдунья защищать себя, — то мне удивительна твоя уверенность в Лейле и Эль-Хане. Почему ты думаешь, что они не могут утаить свой замысел?

— Потому, что сами они до некоторого времени пребывали в замешательстве, — объяснил алхимик. — А ты противоречишь себе, ведь они тоже Хранители. К тому же, увеличив психическую энергию, они поступили верно и поистине мудро…

Самолюбивая Долорес рассмеялась:

— Не забывай, кто ты, — предупредила она. — Ты Хранитель Северных земель, и полномочия твои неизменны. К чему тебе иные посягательства? Или ты втайне хочешь завладеть их властью?

Альфредо повернулся к ней лицом и, почувствовав мутность в мыслях ее, спокойно проговорил:

— Все сказанное тобой в этом кабинете — странное лукавство. Ты не запутаешь меня. Будет лучше, если мы придем к согласию, объяснившись друг другу.

— Нет, я не примирюсь с тем, чтобы какая-то девчонка узнала тайну прежде меня!

— Долорес, ученик всегда мудрее учителя, — возразил ей алхимик. — Ты не знала этой истины?

Прекрасный лик ведьмы в гневе исказился. Долорес со злобы хлопнула в ладоши, и между Хранителями в воздухе живой стеной стали змеиться жгучие языки пламени.

— Остановись! — воскликнул Альфредо. — Какую блажь ты желаешь себе присвоить?

Но колдунья снова рассмеялась. Алхимик, не отрываясь, следил за безумными тенями огня, которые неистовой пляской мелькали в ее глазах. И он, устрашась этого уже позабытого им взгляда, отшатнулся в сторону, когда она, протянув к нему длинные пальцы, вошла в иллюзорную стену и растворилась в ней.

— Долорес! — прокричал он в стылое безмолвие замка. — Ты не сможешь одолеть нас троих! Знай, Лейла и Эль-Хан не откажут мне в помощи.

Неожиданно Альфредо схватился за голову и от невыносимого скрежета в мозгу рухнул на колени. «Почему?» — мысленно обратился он к ведьме, зная, что это она послала звуковую волну. «Ты — предатель», — пыталась внушить Долорес посредством его же голоса и мысли. Алхимик потянулся к полке, где стоял стеклянный сосуд, доверху наполненный обычной родниковой водой. Сняв крышечку с этого графина, он сделал глоток. Ужасные звуки хаоса утихли, и вновь воцарилось безмолвие. Альфредо сосредоточился и тут же ринулся на высокую башню. До полного заката солнца оставалось совсем немного времени. Совсем немного для того, чтобы весть об опасности успела настигнуть восточную зарницу…

* * *

Потакая капризам здравого смысла, я винила только себя. В самом деле, кого мне еще винить? Разве что эта Василиса действительно была необычной, как и Александр Иванович? Хотя здесь ясно как день, что у ведьмы были противоположные намерения. Но я, пожалуй, остановлюсь на этом и перестану размышлять о каких-то сумасшедших. Возможно, Юрка Гислер был прав, и моя вера в магию — пустословная выдумка.

Антон проводил меня до дома, и, к счастью, по пути нам не встретился ни один наш одноклассник. Признаюсь, мне еще никогда не было так стыдно за себя, за свои слова. Он не переставал верить во всю ту галиматью, которой я жила все эти дни, после знакомства с профессором. Я уже говорила ему «пока», как он вдруг остановил меня:

— Ева! Возьми себя в руки! Неужели ты забыла о своих видениях?! Или тебе напомнить историю с головоломкой?

— Не надо, — ответила я. — Ты не представляешь, Антон, какую я могла разгадать тайну!.. Но теперь поздно, и я упустила свой шанс. Браслет ко мне не вернется.

— Значит, ты не отрицаешь, что до потери браслета дар у тебя был? — уточнил он.

— Может, да, а может, нет.

Антон задумался, потом предложил мне еще немного погулять. Я же чувствовала себя осенним листом. Безудержная любознательность этого парня захватывала меня, словно ветер, и несла, несла все равно куда. Что ж, все мои мысли о том, чтобы уединиться с собственной неудачей, немедленно улетучивались, как только Антон начинал высказывать свое мнение. Коротко говоря, было интересно, сможет ли он переубедить меня.

— Если «нет», — разъяснял Антон, — то видение о предстоящем путешествии по Волге — чушь, и мы никуда не поплывем. Если «да», то твой мозг еще должен помнить, каким образом он принимал информацию о будущем. То есть ты еще можешь восстановить утраченный дар.

— Антон, — засмеялась я, — по-твоему, мой мозг — это компьютер? Я человек, и вряд ли мои знания хранятся в виде файлов, которые вот так вот запросто можно восстановить.

— Но человек больше, чем машина, — возразил Антон.

— Согласна. Тогда может, скажешь, зачем мне этот ДАР? Не проще ли обойтись без него?..

Этот вопрос, кажется, завел моего смышленого собеседника в тупик. Антон мог бы ответить, но промолчал. Мы оба верили, оба знали, какая сила бушует рядом, а может, над нами. Но при всем этом было трудно понять смысл… Почему мы сначала становимся обладателями тайны, а потом, когда загадки разгаданы, все начинает казаться обманом, иллюзией, выдумкой?..

* * *

На следующий день, после вчерашних странных и долгих бесед, мое сознание забурлило, как маленькая горная речонка, которая вот-вот готова обрушиться водопадом с ярких, прохладных высот. Да, такой была моя надежда на ПРОВИДЕНИЕ.

Сидя за школьной партой и в сотый раз вглядываясь в свою скучную тетрадь по литературе, я ждала момента, когда Юрка влетит к класс, стремительно обрушит свою рослую фигуру на мой стол и с удивлением сообщит мне о заветных путевках. Однако сегодня этого не произойдет по той простой причине, что так должно было быть вчера. Да, да, именно вчера, когда я решила с Антоном прогулять школу. Словом, я пошла наперекор тому, что сама же предвидела. Неудивительно, если по моей вине судьба повернет в другую сторону, и путевки получит какая-нибудь другая школа, другие ученики.

— Журавлева! — окликнула меня Светлана Павловна. Оказывается, почти окончился учебный день, и уже пятнадцать минут шел последний урок. Литература была в самом разгаре, и я встала, видимо, в самое пекло.

— Как, по-твоему, почему Онегин не отказался от дуэли с Ленским? — спросила она.

— Не судьба, — ответила я.

— Разве? — поправила она очки. Неожиданно в класс постучались, и Светлана Петровна вышла.

— Ты чего, Журавлева, философствуешь нам тут? — как всегда, стал обезьянничать Макс. — Садись уже, двойка тебе!

Пока весь класс веселился, ко мне подсел Антон.

— Знаешь, вчера в школу никаких путевок не приносили, — будто в недоумении сообщил он.

— Знаю, — бегло улыбнулась я. — Возможно, так и есть — я обманула и себя, и тебя вдобавок.

Он, наверное, хотел сказать мне пару утешительных слов, но в этот момент появилась Светлана Павловна, и за ней вошел маленький, худенький мужчина с солидной сумкой, из которой выглядывали толстые папки с какими-то документами. На вид ему было лет пятьдесят, по крайней мере, он показался мне ровесником Софьи Харитоновны.

— Добрый день, ребята, — поздоровался мужчина. — Меня зовут Каренин Александр Иванович…

— Это он? — шепнул мне Антон. Я сконцентрировала все рассеявшееся свое внимание и тихо ответила:

— Нет, это не тот.

Мужчина, назвавшийся Карениным, продолжал вести свою речь, видимо пытаясь нас заинтересовать:

— Я уже много лет занимаюсь археологией. Но есть много разных глупых причин, из-за которых археологические экспедиции откладываются. Я не стану рассказывать вам об этих причинах, а лишь сообщу кое-какую информацию, которая, в общем-то, предназначена скорее для ваших щепетильных родителей…

После такого небольшого вступления новоявленный археолог наконец-то сказал нам о цели своего внезапного визита, потом попрощался, прежде мелом начертав на доске адрес агентства, где с ним можно будет связаться.

Не знаю, сознавала ли я полностью свое счастье… Но как только археолог покинул класс, я готова была бежать за ним, догнать его и расцеловать. И все потому, что предвиденное путешествие по Волге состоится! Лишь маленькая условность в том, что путешествие будет проходить в виде археологической экспедиции. Организовали такое вдвойне приятное путешествие туристическое агентство и один предприимчивый ученый по имени Александр Иванович. Боже! Как странно и душещипательно все это!

— Так, Журавлева, — сказала Светлана Павловна, пытаясь вернуть былой разгар сорванного урока. — На чем мы остановились?

— Да! Судьба, Светлана Павловна! — воскликнула я. — Такая судьба была у Онегина, и никуда он не мог от нее убежать.

Класс рассмеялся. Видимо, мое лирическое настроение выглядело со стороны нелепо и смешно, потому что даже Антон еле сдерживал смех. К всеобщей радости, прозвенел звонок, и Светлана Павловна, как полагается, наградила нас тяжелым багажом домашней работы.

— Красильников! Ты понимаешь, что значит визит этого человека?! — восхищенно прокричала я, когда мы, как безумные, сбежали вниз по лестнице и дальше — на волю.

— Только то, что твое предсказание сбылось, и мы все-таки отправимся в это путешествие — сохранял он спокойствие. — Но как?!

— Вот именно. Это значит, что воплощение моих видений в реальности зависит лишь от меня… Правда, я не понимаю, как это происходит… А впрочем, не важно! Не случайно это — Поволжье, не случаен этот Александр Иванович, да к тому же не кто иной, как Каренин.

— Ты права, — улыбнулся Антон. — Такие совпадения не могут быть случайными.

Глава X Путешествие начинается

Напрасно я искала хотя бы краешек крыла моей бедной похищенной птицы. На руке не было и следа. Только рисунок брата, висевший на стене, напоминал о былом чуде. Чтобы видения не стерлись из моей памяти, я решила их запечатлеть на бумаге. Странно, но слова, а точнее, знаки, порой надежней, чем мысли или впечатления, которые в душе ничем не закреплены. Впереди у меня много времени для того, чтобы ждать ВОЗВРАЩЕНИЯ моих способностей: разгадывая тайны прошлого, узнавать будущее…

В комнату, как всегда осторожно, заглянула мама. Я сидела за письменным столом, рядом тихо напевало радио. Мама задала мне пару обычных вопросов, я легко ответила.

— Мы с папой хорошенько подумали, — наконец-то затронула она заветную тему, — и решили, что это очень хорошая возможность познавательно и интересно отдохнуть. Поэтому ты можешь завтра же приобрести эту путевку.

— Спасибо. Я не сомневалась, что вы меня отпустите.

Через несколько минут позвонил Красильников и сообщил новость, подобную моей. Ему тоже позволили совершить эту туристическую экскурсию. Итак, уже послезавтра мы едем к берегам древней Волги.

* * *

И снова мне не спалось. Ночь — время слезливых романтиков. Неужели я принадлежу к их числу? Комнату мягко освещал ночник, я листала «Энциклопедию». Интересно, какие бы видения пришли ко мне, будь на моей руке браслет?

Вопросы казались неисчислимыми. Они кружились в моем сознании, как снежинки, то мирно, то бушуя. И в этом вихре я все же попыталась проследить нынешнюю судьбу украшения. Вспомнив облик Василисы, я стала представлять себе ее жизнь. Предположим, эта псевдоведьма осознает, что браслет не прост… Но додумается ли она так, как я? Ведь у разных людей разная энергия, и, быть может, у кого-то из нас мысль сильнее. Дар ясновидения — не прихоть. Поэтому теперь у меня нет оснований думать, что браслет попадает в чьи-то руки ради того, чтобы человек удивился его силе. Жаль, я не поняла этого тогда, когда еще украшение (как сказал Александр Иванович в своем письме) по праву принадлежало мне.

Бесполезно. Как будто мое воображение само воздвигает для меня стену, которая с каждым вопросом становится все прочнее и выше. Остается лишь уповать, что стена эта когда-нибудь обрушится, и я исправлю свой досадный промах. Вещь, тайна которой темна и не управляема, может иметь иную судьбу, совсем равнодушную к моим пожеланиям.

Открыв утром глаза, я поняла: вещий сон мне не приснится, пока не проявится смысл того, почему браслет оказался в моих руках, а потом так же, прямо с руки, исчез. К сожалению, довериться волшебству, как порекомендовал мне профессор, я теперь не в силах.

* * *

Красильников в школе сегодня держался как-то особняком. На перемене, после пятого урока, я все-таки решилась залезть этому человеку в душу.

— Ты чего нос повесил? Проблемы с отцом? — робко спросила я, чувствуя, что подошла совсем некстати. Он увлеченно листал какую-то книгу, но вдруг сразу закрыл ее и сунул в рюкзак.

— Нет, все в порядке, — рассеянно улыбнулся он. Странно, но во взгляде его была какая-то отчужденность, будто из-за моего вмешательства он отвлекся от очень важного дела. А впрочем, ничего странного — это я в последние дни без меры наблюдательна.

На следующий день большие, толстые сумки, вокзал, поезда, прощанья, строгие родительские наказы и, наконец, удобное купе и — в путь, на Саратов, откуда, даст бог, отчалит наш теплоход. В этом городе с необычным для русского языка названием я буду впервые. Кроме меня и Красильникова, из нашего класса поехали еще четверо, и в их числе были Макс и Кирсанова Ольга. Остальные — те, которые также учились в нашей школе, — мне были как-то малоинтересны. Антон со своей холодной задумчивостью уже начинал меня бесить. И что бы я ему ни рассказывала, он скудно мне поддакивал, и только. Словом, вскоре я перестала обращать на него всякое внимание. Пришлось погрузиться в чтение, потому как в поезде больше нечем заняться, разве только разглядывать мелькающие пейзажи.

По иронии судьбы в купе, помимо Красильникова, моими соседями были Ольга и Макс. Хорошая компания у нас: кокетка, сердцеед, умник и чудачка. Мне и Ольге удалось отвоевать верхние места. Антону, конечно же, было все равно, а вот с Максом мы чуть не поссорились. Когда все эмоциональные бури поутихли, непоседливые Макс и Ольга стали скучать, говорить о том о сем, потом спорить, а дальше, если б я и Антон не вмешались, эти импульсивные личности разругались бы в пух и прах.

— Ну объясни, какая тебе разница, что я постоянно крашу губы?! — возмущалась Ольга назойливым расспросам Макса. — Я же не спрашиваю, почему ты частенько поглядываешь в сторону Евы!

— Эй, ребята, хватит, — остановил их Антон. — Потом будете выяснять отношения.

— А ты чего, ревнуешь? — никак не мог угомониться Макс.

— Да вы помешались, что ли? — разозлилась я. — Дайте спокойно книгу почитать.

— Это ты уже скоро свихнешься, — засмеялась Ольга. — Возомнила себя гадалкой, косы распустила и сидит что-то там читает. Наверное, о том, что бы такое в следующий раз соврать.

— Ольга, я не виновата, что ты поверила тогда в мое гадание. И вообще ты напрасно смеешься, потому что это не я тебя обманула, а карты. Ведь так?

— Настоящие гадалки сразу видят, врут их карты или нет. Ты не увидела, значит, ты — не гадалка, а простая болтушка, — продолжала язвить она. Кажется, ссорились теперь не двое, а все купе.

— Почему же, Ольга, ты раньше этого не знала? — с иронией спросил Антон.

— Тебя это не касается, — фыркнула она.

— Ладно, ладно, — рассмеялся он. — Просто не надо никого винить, если ты — сама наивность.

— Вот-вот, — согласился Макс. — А что значит «наивность»?

— Да идите вы к черту, умники! — наконец-то сдалась Ольга. В купе наступило долгожданное молчание. Стук колес и сумерки навевали сон. Этот взбалмошный разговор пошел мне на пользу. По крайней мере я не стыжусь теперь, и Оля высказала, кажется, все, что обо мне думала.

Ночью совсем не хотелось спать. Обиженные Ольга и Макс, не найдя друг для друга примирительных слов, вскоре уснули крепким и, видимо, сладким сном. Красильникова тоже не было слышно. Я осторожно, чтобы никого не разбудить, спустилась со своей верхней полки, открыла дверь и вышла в наполовину освещенный коридор. Наше купе находилось в центре вагона. Мне показалось, что в этом коридоре я одна, но вскоре я учуяла дым сигарет. Взглянула в конец вагона и заметила, что там, в полумраке, облокотившись на поручень, стоял Александр Иванович — тот, который приходил к нам в школу. Он курил и, кажется, не догадывался о моем присутствии. Некоторое время я следила за этой темной и знакомой фигурой.

— Что, не спится? — вдруг хрипло спросил он, и я чуть вздрогнула.

— Нет… то есть да, — волнуясь, ответила я. «Непонятно еще, кто за кем наблюдает», — тут же, как-то опасливо промелькнула мысль в моей голове.

— Вы довольны тем, что отправились в эту поездку? — поинтересовался мужчина.

Прислушавшись к его голосу, я разочаровалась. Он точно не был тем Александром Ивановичем, с которым я познакомилась на празднике у Софьи Харитоновны. Впрочем, такое необычайное совпадение выглядело бы очень даже сомнительным. Значит, один Александр Иванович — настоящий, а другой — явно фальшивый его двойник. Кто же этот, который стоит сейчас в четырех шагах от меня?

— Да, Александр Иванович, мне давно хотелось посмотреть на земли, по которым много веков кочевали сарматы и скифы. Поэтому теперь я очень рада, что мое желание сбывается, — замысловато сказала я, и он подошел ко мне ближе.

— Как тебя зовут? — спросил он.

Я представилась. О, как бы мне хотелось, чтобы Александр Иванович почувствовал во мне интересного собеседника. Конечно, эта моя самонадеянность была вовсе не оправданна. В прошлом году в школе по истории учитель поставил мне четверку, скрипя всеми пружинами своего сердца. Поэтому я опасалась, как бы Александр Иванович, чего доброго, не спросил меня про какой-нибудь исторический факт.

— А что именно тебя интересует? Ведь в истории уже много исследовано, и племена, о которых ты упомянула, хорошо описаны в самых разных источниках…

— Меня интересуют могильники, — проговорила я с умным видом. — А именно, предметы, которые находят при их раскопках.

— Ты забегаешь вперед, — с улыбкой сказал мужчина. — О многом можно узнать позже, на экскурсии. В Саратове есть замечательный краеведческий музей…

— То, о чем я хочу у вас спросить, мне не расскажет ни один экскурсовод, — категорически заявила я.

Александр Иванович, удивленно взглянув на меня, промолчал. В этот момент я готова была выгореть дотла от жгучего стыда.

— Что ж, — озадаченно произнес профессор археологии, — я постараюсь рассказать, но как-нибудь потом. Не кажется ли тебе, что нам давно пора спать?

Сказав это, он потянулся и зевнул. Я тихо посмеялась: неужели Александр Иванович хотел улизнуть от моего вопроса, словно догадываясь о чем-то? А может, он таким образом пожелал не раскрывать свои профессиональные тайны? Словом, он, будто маг, создал иллюзию загадки и тут же исчез.

— Спокойной ночи, — прошептал он напоследок, и я услышала, как прошелестела дверь его купе. Все-таки он какой-то неприятный и, как бы сказала моя мама, скользкий тип. Теперь в этом полумраке я осталась одна. За окном однотонной пленкой в такт колесам крутился один и тот же фильм — ночь. Мысли, которые приходят ночью, не так часто вводят в заблуждение. Поэтому я решила еще раз вспомнить все, начиная с моих первых магических открытий…

— Ева! — шепотом окликнул меня Антон. Он, щурясь от света, вышел из купе. Наверное, едва намечающиеся размышления придется оставить на потом. А пока меня интересовала вот эта прищуренная личность, вопросительно на меня смотрящая.

— Ты чего проснулся?

— А я и не спал. А ты чего гуляешь по вагону?

— Тебе разве не все равно? — хитро усмехнулась я. — Со вчерашнего дня ты как-то не особо общителен.

— А что, не с кем поговорить? — спросил он.

Что ж, один — ноль в его пользу.

— Ладно, Антон, боюсь, что мы рассоримся с тобой, и только. Ты прекрасно знаешь, почему мне не с кем поговорить. А если не хочешь говорить со мной о браслете, ради бога. И вообще зря мне казалось, что одна голова — хорошо, а две — лучше. По-моему, достаточно будет и одной, — сделала я вывод. — Спокойной ночи!

Мне хотелось прибавить «умник», но я себя сдержала.

* * *

История браслета тонула в море непонимания, туда же стекались мелкие речки всяких обид. Но чем труднее было добиться хоть какой-то магической вести, тем больше появлялось во мне упрямства. Словно в одном из волжских городов заложен какой-то древний магнит… Возможно, что этот магнит — браслет. Невероятно. Однако, если хорошо подумать…

Видение о скором путешествии было не случайно. Оно как бы заранее предупредило меня. То есть браслет так оберегал от будущего самообмана. И теперь, когда дар у меня отнят в силу непонятных причин, я все-таки настойчиво верю, что сарматское украшение принадлежит лишь мне. Браслет — мое предназначение.

Сегодня под утро я видела сон… Моя птица на фоне оранжевых, изнутри освещенных облаков казалась бумерангом. Но я так и не поняла, каково было направление ее полета: то ли она еще больше удалялась от меня, то ли, наоборот, возвращалась.

А теперь самое главное… То, о чем я боялась всерьез подумать, боялась, потому что последнее видение было слишком правдоподобным и красивым. Другие, первые мои видения, казалось, выплывали из какой-то туманности, которая потом становилась как бы утренней росой будущих событий. Но последнее, восставшее из пропасти веков, было ярким и до мельчайших подробностей четким. Бог мой, я даже помню, как сверкали камни на бусах сарматской невесты! Я помню руки старухи и кузнечный звон молота и наковальни. Может быть, я видела больше, чем положено, и так произошел энергетический спор между моими человеческими силами и силами мистического браслета. Конечно, победила магия! Поэтому видение исчезло на самой последней секунде и будто снова рухнуло в бездну прошлого.

А если взять и продолжить эту магическую распрю? И силами своего человеческого ума понемногу восстановить древнюю легенду о невесте сарматского племени. Странно, отчего я произнесла слово «легенда»? Если сравнить мозг с компьютером, то наверняка моя память запечатлела некий алгоритм. Стало быть, правильное использование подсказок даст мне верный результат, и видение будет иметь продолжение. Итак, мне нужно вспомнить все, что происходило в последние дни до похищения браслета.

* * *

Сибирь. Восточный Саян

За горным ущельем, грозящим всякому страннику гибелью, за трудной тропой, заваленной тяжелым камнем, — словом, за тем, что недоступно, скрывалось жилище Восточных Хранителей. Спрятанная от посторонних глаз пещера начиналась густой тьмой и неземным холодом. Куда могло привести это начало? В горное сердце или в чью-нибудь пасть?

Пещера вела к иллюзорной пустоте — какой-то еще никем не измеренной пропасти. Оказавшись в ней, алхимик почувствовал невесомость своего гнева по отношению к изменнице Долорес. Альфредо вошел, вернее, пересек эти иллюзорные врата и через несколько мгновений очутился в подземелье, которое было жарко освещено грозными факелами. Его слух ощущал, как отдалялась никем не тронутая тишина, и все ближе становилось пение литавр. Альфредо вновь опечалился, вспомнив о вчерашних обидах.

— Благодарю вас за приглашение, — поклонился Альфредо Восточным Хранителям. — Мой замок с некоторых пор лишился своего былого гостеприимства… О, женщина! Каким глупым существом ты становишься порою!

— Оставьте свои стенания, светлейший, — сказал Эль-Хан. — Вы же знали, что Долорес чересчур спесива и горда.

Лейла готовила из трав целебный чай. Упоительный аромат, казалось, вдыхали даже горные стены.

— Долорес не так глупа, как показалось вам, — говорила она, разливая напиток в серебряные пиалы. — Она сделала все, чтобы цель ее поступка была непонятна нам. Альфредо, лишь ты можешь догадаться о нынешних помыслах ведьмы.

— Нет, к сожалению, к Долорес не подступиться — в ее руках браслет, — возразил гость.

— Ты хочешь сказать, что мы должны пожертвовать нашими подопечными?! — удивился Эль-Хан. — Ведь только жертвуя тайной браслета, мы угомоним Долорес.

— Никак не возьму в толк, — сказала Лейла. — Неужели зависть ее так сильна, что ради первенства она готова пожертвовать такой подходящей преемницей?

— Может быть, ею движет страх потерять свою власть раньше, чем наступит срок, — предположил Альфредо. — Ведь дитя в одиночку могло разгадать тайну. Если б это произошло, сроки бы сократились…

— Мудро, — согласился витязь и посмотрел на Лейлу, которая взглядом также выразила свое согласие. — Чем быстрее дети постигают высшее мастерство, тем ближе тот миг, когда они займут наши места. Это естественно…

— И все-таки я сомневаюсь, что здесь одно лишь ведьминское тщеславие играет свою роль, — хмуро проговорил алхимик. — Вся тайна заключена в браслете… либо она вне его, однако действовать может только в единении с ним. И мы должны раньше, чем Долорес, распознать эту зависимость.

* * *

К полудню мы прибыли в Саратов. Вокзал этого города не оставил во мне особых впечатлений. Нас поселили в старинном и красивом здании под названием «Гостиница «Московская». Насколько я успела разглядеть в окно туристического автобуса, в центре города довольно много домов, еще сохранивших старинный стиль дворянских особняков. И вообще мне показалось, что я когда-то уже приезжала в Саратов.

Здесь было гораздо теплее, чем в родном Пскове. До обеда оставался час, но уже безумно захотелось чем-нибудь полакомиться. Интересно, как в Саратове обстоят дела с мороженым? В самом деле, я не смогу по-настоящему оценить этот город, если не попробую местное мороженое. С такой безумной идеей я постучалась в номер, куда поселили Макса и Антона вместе с другими парнями. Я, Ольга и еще три старшеклассницы остановились в соседнем номере. Надо сказать, что в гостинице было уютно и чисто. Дверь номера открыл Макс. Он выглядел почему-то болезненно бледным, будто уже давали о себе знать симптомы морской болезни. Даже не представляю, что с ним будет, когда наш теплоход станет отчаливать. Я ждала Антона у двери целых две минуты и уже начинала нервничать. Наконец он соизволил выйти ко мне. Как ни странно, он сразу согласился пойти отведать саратовского мороженого.

— Красильников, ты понимаешь, что я первой делаю шаг к нашему примирению? — спросила я, когда мы вышли на улицу.

— На самом деле ты просто опередила меня. Я сам хотел пригласить тебя на прогулку, — засмеялся он. — Кстати, запоминай дорогу, чтоб не заблудиться.

— А что случилось с Максом? — вспомнила я измученное лицо нашего одноклассника.

— Не знаю, — пожал Антон плечами. — Говорит, что простудился.

На перекрестке мы зашли в магазин, купили мороженое в тонком вафельном стаканчике, приятно хрустящем от малейшего прикосновения челюсти. Антон оценил вкус мороженого настолько, что даже пипка его носа выкрасилась в белый цвет. Оказавшись на другой стороне улицы, мы вышли на Театральную площадь. Один любезный прохожий, от которого мы узнали ее название, рассказал нам также, что раньше это широкое пространство называлось площадью Революции. В самом деле, с краю стоял навеки застывший исполин с лысиной и бородкой. Исполин вытянутой рукой указывал в каком-то, видимо, только ему известном направлении.

— Я чувствую, мы не скоро покинем этот город, — сказал Антон.

— С какой стати? — удивилась я. — Завтра в девять мы отчаливаем. Так значится в расписании круиза.

Обменявшись этими фразами, мы почему-то умолкли. Возникло желание спросить у Антона о причине его такой странной задумчивости. Мне уже начинало казаться, что он изо всех сил пытается скрыть свою очередную информативную рыбку, чтобы полакомиться ей в одиночку. Но я не стала тревожить его своими вопросами и решила плыть по течению. И пока мы плывем в одной лодке, мне незачем опасаться.

— Скажи, что ты знаешь о сарматских племенах? — неожиданно спросил он.

— Лишь то, что они были кочевниками и очень любили украшать свои вещи золотом, серебром и камнями, — ответила я. — К тому же я читала, что сохранилось мало сведений о том, во что они верили. Какие боги у них были? Об этом тоже почти ничего неизвестно.

Вскоре мы вернулись в гостиницу и, пообедав, разошлись по своим номерам. С трех до шести нас ожидала экскурсия в музей. Итак, два часа я была предоставлена самой себе. Гуляя по широкому и тихому коридору гостиницы, я услышала явно спорившие о чем-то голоса, один из которых, кажется, был мне знаком. Прислушалась и поняла, что это голос Александра Ивановича. Остановившись за углом, я решилась на подлое дело. Подслушать этот разговор не составило особого труда. Александр Иванович и громоздкого телосложения мужчина, стоя у лестницы, действительно громко о чем-то препирались. Меня они не заметили, даже если б хотели, поскольку я стояла за выступом стены, увешанной ползучими растениями.

— Только один день, и все! — умолял профессор.

— Иваныч, не могу, — решительно отвечал мужчина. — Сам подумай, какой произойдет сбой в расписании — все сместится к черту!

— Я уверен, что если сегодня же оповестить о задержке теплохода, то не будет никаких проблем. Понимаешь, мне нужен только день, — не отставал Александр Иванович.

— Да зачем он тебе нужен, черт побери?! — воскликнул мужчина.

Профессор умолк, видимо желая обойтись без объяснений. Однако он вскоре сдался и заговорил гораздо тише:

— Понимаешь ли, это что-то вроде военной тайны. И раз уж нельзя по-иному…

— Решительно нельзя, — отрезал мужчина.

— Так вот в чем дело. Завтра — первый и последний день, когда я могу с полным правом поучаствовать в раскопках.

— А где? — поинтересовался несговорчивый собеседник.

— Здесь недалеко, за Энгельсом, а если точнее, то в Подгорном, — нервно пояснил профессор.

— Понятно, двух зайцев хочешь поймать, — лукаво сказал мужчина. — Но, знаешь ли, потрудиться тут надобно…

— А! — засмеялся Александр Иванович. — Так само собой, дорогой мой! Как же я буду без тебя трапезничать? Человек человеку волк. А как же иначе?..

— Ладно, — рассмеялся мужчина в ответ. — Будет тебе отсрочка, но только день, не больше.

— Сочтемся, — сказал напоследок Александр Иванович, и они вдвоем спустились по лестнице.

Что ж, думаю, это весьма полезный и неожиданный поворот событий. И Красильников предчувствовал эту задержку… Нет, все-таки для подобных предчувствий должны быть основания. Может быть, он что-то знает о завтрашних раскопках в Подгорном?

Впрочем, Антон уже несколько дней не внушает мне доверия. Наверное, ему есть, что скрывать. Интуиция подсказывала мне пока не говорить ему о том, что я теперь знаю.

Из подслушанной мной беседы ясно лишь место проведения этой почему-то, по словам профессора, тайной экспедиции. Город Энгельс, если мне не изменяет зрительная память, находится в Левобережье, Саратов же — на правом берегу Волги. Значит, чтобы оказаться в Подгорном, надо реку либо переплыть, либо прибегнуть к другому способу перемещения. Наверняка эти два города соединены между собой мостом. Все это — задачки для первого класса. А вот задача посложнее: откуда, каким образом и, наконец, когда Александр Иванович Каренин отправится в свою тайную археологическую экспедицию?

Глава XI Потрясающая находка

Наутро, во время завтрака, Александр Иванович сообщил, что отчаливать мы будем завтра. А сегодня нам пообещали показать некоторые достопримечательности. Но мне придется пожертвовать этим приятным делом, ведь предстояло нечто более важное. Я решила проследить за Александром Ивановичем и попробовать уговорить его взять меня с собой. Но как?

Он почти не завтракал и через несколько минут, кажется, отправился в свой номер. Оставив еду, я поспешила за ним. Я не ошиблась, профессор действительно искал в кармане ключ от двери.

— Александр Иванович! — окликнула я, когда он уже входил. — Можно поговорить с вами?

— Ева, ты меня извини, но я очень спешу, — услышала я то, что ожидала. — Давай-ка позже… например, завтра. Идет?

— Нет, Александр Иванович, — отрезала я. — Вы, конечно, простите мою наглость… Я прошу, возьмите меня с собой. Посмотреть на раскопку сарматского кургана — моя мечта. Обещаю, никто не узнает…

— Откуда?.. — хотел было спросить он, приняв весьма возмущенный вид, однако тут же махнул рукой. — А, ладно, минута на сборы и чтобы ни слова, ни-ко-му! Ясно!

— Есть! — радостно выкрикнула я и побежала в свой номер, чтобы собрать рюкзак. Но, в миг остановившись, снова бросилась к Александру Ивановичу.

— Вы меня не обманывайте, а то… — решила я подстраховаться, неопределенно пригрозив ему.

— Ева, ты хочешь поучаствовать в раскопках или нет? — строго спросил он, и я кивнула головой. — Тогда внизу уже ждет автобус. Выйдешь из гостиницы так, чтобы никто тебя не заметил, потом перейдешь дорогу и сядешь в автобус, сказав водителю, что ты едешь со мной. Все? Достаточно? Да, кстати, мы будем там до позднего вечера.

К счастью, мои соседки еще не вернулись с завтрака, поэтому я быстро прошмыгнула и через пару минут уселась в микроавтобус, где было шесть мест, одно из который принадлежало водителю. Я села на второе сиденье у окна. Остальная, задняя часть автобуса была завалена археологическим инвентарем, сверху покрытым брезентом темно-зеленого цвета. Водителем был симпатичный молодой человек лет двадцати пяти. Мы быстро познакомились. Звали парня так же, как и моего папу.

— А кем тебе приходится Александр Иванович? — спросил меня Олег.

— Не знаю, — смутившись, посмеялась я.

— Как же ты едешь с незнакомым человеком куда-то к черту на кулички?! — удивился Олег.

Я не ответила: откуда мне знать, какой черт несет меня в неведомое Подгорное?

Александр Иванович задержался на пять минут. Он подошел к машине, кинул свою походную сумку на заднее сиденье, где я, премило улыбаясь, тихо сидела, и водитель завел мотор. Олег сказал, что если на мосту не будет пробок, то мы приедем в Подгорное примерно через полчаса. По разговору я поняла, что Олег — студент и тоже будет археологом.

За окном белого микроавтобуса мелькали картины двух городов, навеки разделенных Волгой. Вскоре мы выехали за черту кирпичных и панельных насаждений, и взгляду предстали поля, много веков назад бывшие частью бескрайней степи.

Подгорное оказалось самой обычной деревней. Олег не спеша подъехал к месту проведения раскопок. Кажется, все ждали приезда Александра Ивановича. Он и Олег подошли к другим археологам, и они занялись обсуждением своих задач. Я осталась у машины, решив немного понаблюдать. Было безумно интересно.

— Ева! — позвал меня кто-то нервным голосом. Я оглянулась, но вокруг никого не было.

— Ева! Сядь, пожалуйста, в машину, — попросил таинственный голос, и я тут же узнала, кому он принадлежит.

— Красильников?! Ты чего тут делаешь? — воскликнула я, чуть не рассмеявшись.

— Тише! — сказал Антон, выбираясь из-под брезента, при этом он пыхтел и был красный, как индеец. — Ох, я думал, эта поездка будет длиться вечность… Покарауль, пожалуйста, чтоб я смог выбраться из этой машины.

Из-за этой проделки я оказалась в дурацком положении. Но, кажется, Александр Иванович Антона пока не заметил. Мы сели под дерево, и я осыпала его вопросами:

— Красильников, что ты скрываешь от меня? Как ты узнал о раскопках? И вообще, как ты думаешь остаться здесь? Ведь Александр Иванович наверняка помнит тебя.

— Ну надеюсь, в случае чего ты скажешь, что я с тобой, — усмехаясь, предложил Антон. Наверное, возмущению моему не было бы предела, если б вдруг к нам не подошел Олег.

— А, уже друга себе нашла, — посмеялся он и тут же обратился к Антону: — Что-то мне твое лицо знакомо… Слушай, так это ты?..

Когда все прояснилось, Олегу оставалось только удивляться тому, как мальчишка обвел его вокруг пальца.

— Нет, значит, в то время, когда я соскрябывал с дверцы твое мороженое… — говорил он.

— А я его нарочно размазал по багажнику, — признался Антон.

— Ага, сказал, будто споткнулся и нечаянно вляпался в мороженое, а потом, когда я нагнулся, чтобы все вытереть, он мигом куда-то исчез…

— Точно, исчез, — посмеивался Антон. — Хорошо, что твои передние дверцы так тихо открываются. Я запрыгнул на второе сиденье, а потом нырнул в багажник.

— Ну надо же! Я даже представить себе не мог, что с нами едет какой-то заяц. Ну можно ли быть таким простаком! — все поражался Олег то самому себе, то Антону.

— А, вот вы где, бездельники! — обнаружив нас, воскликнул Александр Иванович.

— Александр Иваныч, представляете… — с подхалимством начал Олег рассказывать всю эту историю.

— Так, так, Красильников, если я не ошибаюсь, — строго сказал профессор и тут же взглянул на меня. — О раскопках, полагаю, тебе сообщила Ева, так?

Я опустила взгляд — пришлось промолчать, а иначе было бы глупо оправдываться, ведь я сама не знала, каким образом Антону стало известно об этой поездке.

— Ладно, Красильников, раз уж ты здесь, то будешь помогать Олегу, а Олег поможет мне, — распорядился профессор.

— Александр Иванович, а что делать мне? — растерялась я.

Он молча вручил мне мягкую небольшую кисточку, а потом указал яму, в которой я должна была до исступления копошиться.

— Вот этим ты, осторожно, слой за слоем, снимай землю, — объяснял он. — Затем, когда предметы станут выглядывать, позовешь меня.

— Минуточку! — окликнула я его, когда он уже направлялся к лопате. — Я понимаю, что испытываю ваше терпение, но все-таки скажите, почему эта экспедиция тайная?

— Почему тайная? — к счастью, улыбнулся профессор. — Ты только представь, если б здесь была вся ваша туристическая группа. Я просто не люблю, когда меня отвлекают от работы.

— Понятно, — смутилась я.

Красильников бросил в мою сторону какой-то странный взгляд и последовал за Олегом.

Спустившись в яму, я увидела, что работа будет долгой и кропотливой. С какого угла начать?

Я коснулась рукой земли, взяла ее в горсть… До сих пор какие-то незначительные события, слова, взгляды отвлекали меня от самого главного. Но теперь мысль о том, что подо мной целая вечность, улетала в невидимые просторы. Не побоясь испачкать одежду, я встала на колени и прислонилась ухом к земле. То же самое делали древние кочевники, когда хотели знать, не ждет ли их нашествие каких-нибудь варваров. И много веков назад земля говорила с ними. Быть может, сегодня она откроет мне одну из своих тайн?

И так, слой за слоем, как сказал Александр Иванович, я отметала пыль для будущих времен. С каждой минутой, подбираясь к захоронению, мои ладони наполнялись каким-то странным теплом. Казалось бы, я не торопилась и не прилагала особых усилий, и руки не чувствовали усталости. Напротив, в пальцах, как в часто бьющемся сердце, ощущалась равномерная пульсация… Точно так же было тогда, когда ко мне приходили видения. Глубокий вздох и предчувствие… Неужели моя птица возвращается, и я вот-вот надену заветный свой браслет?

Я стала торопиться. Меня охватывало жгучее нетерпение поскорее увидеть наяву то, что пока лишь предчувствие. Если браслет — круг, а птица — бумеранг, то все это, вместе взятое, — символ возвращения. Именно так. Попав в недобрые и лживые руки Василисы, браслет сам предопределил свою судьбу. Украшение действительно могло вернуться к тому, кому оно принадлежало с самого начала. И теперь я уверена, что его первая обладательница — невеста, которая предстала в моем видении.

Однако я думаю о невозможном. Неодушевленный предмет не мог сам по себе пересечь пространство. Только взаимодействуя с человеческой душой — с мыслями и чувствами, — браслет способен на перемещение. Но чья душа могла совершить это?

Моя кисточка настойчиво виляла, будто хвост недовольной кошки. И вдруг из векового забвения выглянул краешек чего-то. Я еще раз, словно художник, провела по земле кисточкой, и мое сердце замерло в неописуемом состоянии. Из-под пыли и праха, словно птица Феникс, моим глазам являлась, по-видимому, серебряная пластина, на которой был изображен тот же древний мистический рисунок, что и на браслете…

Успокоив свой пыл, я решила непременно похитить этот предмет у истории. Надеюсь, великая наука простит мне это жульничество. Я извлекла пластину из почвы и спрятала ее в нагрудном кармане.

Продолжая свою работу, я уже не думала найти подобное тому, что лежало теперь в моем кармане. Магический рисунок притягивал меня. Я оставалась спокойна оттого, что знала — мне суждено было найти эту пластину. Она поможет вернуть браслет.

Спустя некоторое время стали проглядывать другие предметы. Среди них было нечто, похожее на рукоять меча. Похоже, что здесь было мужское захоронение.

— Ева! — окликнул меня Александр Иванович. — Отличная работа!

— Здесь лежит мужчина? — спросила я.

— Да, по всей видимости, вождь, — ответил он, спускаясь в яму. Меня осенила мысль, в верности которой было невозможно усомниться. Ясно, что сарматская девушка, которая явилась в видении, была невестой. А у будущих жен должны быть мужья. Возможно, сейчас я стою над курганом храброго мужа-вождя. Все реки стекаются теперь в одну, и, кажется, я на верном пути. Браслет принадлежал невесте, а пластина — жениху. И следовательно, эти две вещи неразрывно связаны…

— О чем задумалась? — поинтересовался профессор, и я очнулась, но в этот момент Антон был тут как тут.

— О падающих звездах, — сказал он моими словами. Проницательность Антона начинала меня смущать.

— Звезды — это хорошо, но не надо забывать о том, что доступно, — туманно высказался Александр Иванович, освобождая исторические факты из забвения. В его осторожных руках мелькали древние воплощения человеческой мысли. Ведь в вещах мысль видна лучше всего. Взгляд Александра Ивановича все больше наполнялся каким-то мальчишеским азартом, который он пытался скрыть под покровом ученой серьезности.

— Наверное, этот вождь был «продвинутым», — заметил Антон.

— Все так, — подтвердил профессор. — Захоронение достаточно богатое. Вот посмотрите…

Александр Иванович показал нам наконечник копья, бронзовые бляшки конской сбруи. Бляшки удивляли своим простым изяществом. Каждая из них была отлита в виде фигурки орла-грифона. Это насторожило, и я обратилась к профессору с вопросом, что могла значить эта фантастическая птица.

— В самом деле, такое сочетание редко. Обычно бывает, что фигуры орла и грифона отливаются по отдельности, — начал говорить он.

— Александр Иванович, — перебил его Антон, — я читал, что «звериный стиль», в котором воины украшали свои вещи, имел магический характер.

— Верно, — согласился профессор. — Древние придавали вещам особенное значение…

— Насколько особенное? — вкрадчиво спросила я, втайне думая, что этот Александр Иванович точно так же, как и тот, верит в действенную силу магии.

— Настолько, насколько позволяло воображение, — ответил он.

— Значит, вещи не обладали никакой магической силой, так? — уточнил Антон.

— Вряд ли эта сила находилась где-то вне человека, — заключил Александр Иванович.

Мы с Антоном переглянулись. В наших глазах, вероятно, промелькнула какая-то гордость от знания того, что неведомо даже профессору археологии. Ни я, ни Антон не стали спорить с ним. Пусть он останется при своих убеждениях или, что хуже, заблуждениях.

— Странно, — напоследок сказал Александр Иванович, — обычно, помимо всех этих предметов, в богатых курганах обнаруживаются также пластины. На них, например, тоже запечатлялись рисунки в «зверином стиле».

Что ж, мне оставалось только промолчать и пощупать карман. Пластина все также была при мне.

Вскоре все находки промыли водой и заключили в пакеты, тем самым оторвав от родной земной стихии. Удивительно, но участники экспедиции, казалось, напрочь забыли, что, кроме науки, еще есть и желудок, который уже ненароком бастовал, прося хоть капельку еды. Самым здравомыслящим оказался Олег. Взяв с собой приличное количество бутербродов и поделившись с нами, он подкрепил наш исследовательский дух. Работы было предостаточно, но Александр Иванович сказал, что я могу отдохнуть, пока не будет обнаружен следующий участок, скрывающий в себе древности. А вот Красильникову пришлось потрудиться еще.

…А дальше, чувствуя головокружение от какого-то непонятного счастья, сравнимого разве что с вдохновением, я посмотрела на небо. Покинув место археологического священнодействия, я пошла вдаль, одна. Меня окружали мирные, волнистые поля. Шорох травы под ногами, все еще теплое сентябрьское небо над головой — все это я уже видела…

Голоса и звук лопаты, тревожившей покой земли, стали отдаляться, и вскоре я слышала лишь слабый гул ветерка, который слегка теребил мои волосы. Не случайно я взяла с собой рюкзак, в котором всегда ношу бутылочку с минеральной водой. Присев на траву, я достала из кармана пластину и с каким-то медленным удовольствием сняла с нее «покрывало» земли. Нет сомнений, что пластина была серебряной. На этом предмете, имевшем форму круга, был характерный темный налет. Ничего удивительного — со временем металл в силу своей природы подвергся окислению. И поскольку мой рюкзак — это маленькая «лаборатория», где есть то, без чего моя жизнь пуста, то никаких проблем с чисткой серебра не было.

Двухлетний опыт носки серебряных сережек и колец подсказал мне, как поступить. При мне всегда есть маленький тюбик зубной пасты и замечательная упругая щетка.

Серебро теперь отражало лучи яркого сентябрьского солнца. Птица была в точности той же, что и на браслете, но это по одну сторону. На обратной стороне круга древний мастер запечатлел луну, вернее, полумесяц. Толщина браслета, насколько я помню, в два раза больше. Сейчас я лучше понимаю, какой он массивностью обладает. Пластина была отлита настолько искусно и аккуратно, что, кроме этих двух символов, ни на той, ни на другой стороне не было никаких лишних выпуклостей. Разве что два маленьких отверстия для шнурка. Ведь подобные талисманы носились на шее, магической своей силой защищая сердце вождя.

И опять я как чувствовала: у меня на шее сегодня висел лунный оберег. На эту же кожаную веревочку я повесила пластину, повернув птицу к солнцу. С чувством радости я положила под голову свой рюкзак и прилегла. Теплые лучи мягко касались моего лица, солнце заставляло улыбчиво щуриться. В мыслях, будто облака, проплывали воспоминания…

Не прилагая особых усилий, я легко припоминала свое последнее видение о сарматской невесте. Неожиданно прямо над лицом, воздушно махая тонкими крылышками, пролетела бабочка. Проследив, как она взмывает все выше, к яркому свету, я вдруг поняла, что смотрю теперь на солнце совсем не щурясь. Безудержный поток полуденных лучей не слепит мои глаза. Закрыв их, я подумала, что такого физически не может быть. И я снова открыла глаза. Солнце по-прежнему полыхало, и по тому, как устроен человеческий глаз, оно должно было как бы запретить мне смотреть на него. Но странно — мой взгляд был не скован, он свободно парил по ослепительному поднебесью…

Я успокоила себя. Ведь знала же, что подобное зрение присуще только ясновидцам. И сарматская девушка смотрела в солнечную высь точно так же. Внутренний голос спросил меня: знаешь ли ты, куда летит твоя птица? И я вспомнила, на какой картине оборвалось мое видение…

…И девушка оставила свою работу, чтобы поприветствовать иноплеменных жителей. Одежда мужчины не выдавала в нем воина, одежда женщины была проста и ничем не украшена.

— Кто вы? — спросила девушка.

— Я кудесник, — ответил мужчина, — а та, что по правую руку от меня, — чародейка.

— Злые духи! Как посмели вы войти в мою обитель? — показала девушка свою неустрашимость.

— Мы пришли, чтобы служить тебе, — сказала женщина.

— Но что вы потребуете взамен? — спросила девушка.

— Прими от нас этот дар, — ответил кудесник и протянул невесте браслет. На ладони чародейки лежала пластина, которую колдунья тоже протянула девушке. Кудесник заговорил:

— Этот амулет для твоего мужа и вождя, самого храброго воина бескрайних степей. Отдай ему эту часть дара, и вы сразите всех своих врагов.

— Откуда мне знать, что ваш подарок не причинит вреда?

— Уже завтра, когда на западе в незримой глубине утонет жемчужина утра, ты увидишь птицу, которая научит тебя смотреть сквозь солнце, — проговорили мужчина и женщина в один голос и тут же растворились в луче света, проникшего в шатер. И лишь тихий ветер всколыхнул складки войлочного жилища…

На этом мое видение снова оборвалось. Вероятно, оно — очередная подсказка, которую я должна принять во внимание. Небо по-прежнему сверкало. Я стала думать о том, почему древний язык этих людей понятен мне. Звуки их речи были таинственны, и наверняка они не произносятся так ни в одном из современных языков. Но все было так ясно, и удалось даже перевести сказанное на свой язык. Встав на ноги, я решила вернуться к реальным людям, которым и невдомек, где я только что побывала.

Глава XII «В туманно-лучистой борьбе…»

— Где ты вчера пропадала? — спросил на следующее утро Красильников. Мы уже стояли на палубе теплохода, который через пять минут должен был отчалить.

— А где ты все это время пропадал? — каверзно ответила я вопросом на вопрос.

— Что ты имеешь в виду?

— А то, Антоша, что ты скрываешь от меня нечто очень важное, — глядя ему в глаза, сказала я.

— И ты знаешь, что именно? — не растерялся он.

— Нет, и не собираюсь знать, пока ты сам добровольно не признаешься, — слукавила я. Кажется, Антон был готов попасться на мою удочку, и таким образом, я бы узнала все, что прячет этот хомяк за своими пухлыми щеками.

— В чем мне надо тебе признаться? — уже дурачился он.

— Слушай, Красильников! — взвилась было я, но тут раздался гудок, а затем заиграла музыка — мы покидали саратовские берега.

Я с жалостливым трепетом стала наблюдать, как мы все больше отдалялись от набережной. Внезапно, скользнув по пластине, мой взгляд устремился в речную даль. То, что выстроилось в моем видении, поразило меня так, как если бы сейчас произошло цунами… Я предвидела бледное и будто обиженное лицо Антона. Он хмуро смотрел на меня, потом взял за правую руку и, не торопясь, надел на нее браслет…

Браслет вот-вот вернется ко мне! И как же мне захотелось вытрясти из Красильникова всю душу, лишь бы узнать, каким образом украшение оказалось у него. Но я сдержалась. Если судьба уже предназначила мне возвращение, так зачем вмешиваться? Вдруг, поторопив его, я изменю предвиденный ход событий. Что ж, излишняя осторожность не помешает, только бы не упустить этот счастливый миг. Итак, я решила ждать, пока Антон сам очнется от того мутного сна, в котором сейчас пребывает. Он лишь тогда вернет мою вещь, когда прогонит все свои туманные намерения.

* * *

Может быть, я сильно рисковала, доверяя такую ценность изменчивой судьбе. Но это было последней каплей. Если украшение снова выскользнет, значит, я недостойна его.

Темный осенний вечер и спокойно текущие воды древней реки были больше чем счастье. Я из каюты вышла на палубу. Макс и Ольга, сдружившись с другими ребятами, хорошо и весело проводили время, оттанцовывая свою энергию на дискотеке. Мне же моя энергия была еще нужна. Поэтому я нашла место, где тихо и незаметно близилась полночь. Я думала о Красильникове и о том, что нас связывает. Кстати, он был неизвестно где: то ли тоже на дискотеке, то ли давно уже утонул в очередной книжке (слава богу, что в книжке).

Видение, что промелькнуло вчера прямо-таки настоящей жар-птицей, должно было подсказать мне смысл браслета. Чародейка говорила невесте: «…Ты увидишь птицу, которая научит тебя смотреть сквозь солнце». Но какую птицу?

Возвращаясь к первому своему видению, когда птица с громадными крылами унесла меня к закатному солнцу, я вспомнила, что совсем не имею представления, какая она, эта птица. В моем воображении из-за своих размеров она показалась мне фантастической, и только. Но это такая малость!

Внезапно мои воспоминания оборвались острым чувством тревоги. Я оглянулась — никого. Что могло значить это странное смятение? Так же внезапно в мыслях явился образ Макса. Я тут же вспомнила его бледное лицо, когда он открыл мне дверь номера в гостинице «Московская». Вид у него был тот еще. Этот импульс дал мне целый образ, пугающий и, казалось бы, неизбежный…

С усилием и тяжелым трепетом в груди я прервала свое видение на самом страшном. И далее — ни секунды лишней! Я побежала в каюту Макса. Встав у двери, на миг прислушалась… Там, внутри, раздалось нечто вроде глухого постукивания. Я толкнула дверь, но она была закрыта.

— Макс! — крикнула я. — Макс, ты здесь? Открой мне дверь! Немедленно! Я знаю, что тебе плохо!

В ответ за закрытой дверью я услышала лишь медленные, шуршащие шаги и какое-то всхлипывание, похожее на плач. Видимо, Макс не мог говорить. Я, как безумная, мысленно все повторяла: «Боже! Только бы он успел, только бы успел открыть мне дверь…»

— Макс, ну же! Я помогу тебе! Еще немного, и ты откроешь.

В этот экстремальный миг, несмотря на то что дверь была закрыта, я отчетливо видела испуганное лицо задыхающегося Макса. Он задыхался там… В меня вселилась необычайная уверенность, что только я сейчас могу помочь ему. Неожиданно замок щелкнул, и дверь каюты двинулась в мою сторону. Я распахнула ее и увидела Макса, сидящего на полу, бессильно прислонившегося к стене.

— Максик, миленький, успокойся, — обняв его, лепетала я. — Тебе надо только успокоиться…

Макс, доверчиво посмотрев на меня, стал немного легче дышать, однако я видела, что ему все еще трудно.

— Ты представь полет… Да, да, представь, что ты летишь по безоблачному небу, — пыталась я его успокоить. — Ну?

Он задрожал, но кивнул мне головой. Кажется, он готов был сделать все, лишь бы утихомирить ту бурю, что лихорадочно металась внутри него. Я попросила его закрыть глаза и лечь на спину, а голову положить мне на колени. Мы по-прежнему были на полу около распахнутой двери. Макс послушался.

— Попробуй дышать так, будто летишь, медленно поднимая и опуская большие крылья. Вверх — ты вдохни… и вниз — выдохни, — шептала я, гладя его волосы. Через минуту дыхание Макса напоминало сон младенца. Он равномерно и спокойно воспринимал воздух, который вдыхал.

— Хочешь спать? — спросила я. Он слабо улыбнулся и, тихо пошевелив губами, сказал: «Да». Боже! Это «да» прозвучало для меня настоящей симфонией в честь всей прекрасной жизни. Ведь еще пять минут назад я предвидела… Нет, страшное теперь не свершится!..

Я помогала ему подняться на ноги, и в это время в дверях каюты появился Антон.

— Ева! — тут же вошел он. — Что случилось?

— Макс задыхался, и я… Помоги мне! Что стоишь?

Мы с Антоном уложили Макса на кровать. Макс попросил пить, и, когда я наливала воду из графина, что стоял на тумбочке, он сказал:

— Ева, не говори, пожалуйста, никому про то, что здесь было.

— Но тебе не станет хуже? Ты уже давно как-то странно выглядишь… — пробормотала я.

«Все в порядке, все нормально», — пропел Макс строчку из какой-то песни.

— Ну все, кажется, я тебя узнаю, — вздохнула я. — Только вот что. Разреши мне здесь переночевать.

— Я побуду с ним, — отозвался Антон.

— Хорошо, мы побудем вместе.

— Ладно, как хотите, — усмехнулся Макс. — А я буду спать… Да, кстати. Ева, спасибо тебе за птицу.

— Спокойной ночи, Макс, — радостно, но тихо пожелала я, и вскоре он заснул.

В каюте было достаточно просторно. Она предназначалась для двух человек, поэтому, кроме той кровати, на которой спал Макс, была другая. На ней не было постельного белья. Антон потушил верхний свет, включил ночник, и мы сели.

— Ева, ты иди к себе, ведь тебе самой надо отдохнуть.

— Ты не знаешь, почему… — начала я.

— Макс еще в Саратове предупредил меня, — шепотом заговорил Антон. — Это у него от резкой перемены климата, а может, от сильных волнений. В Саратове было намного суше и теплее, чем в Пскове.

— Да, пожалуй, поэтому, — вздохнула я.

— А о какой птице говорил тебе Макс?

Я грустно улыбнулась.

— Наверно, все о той же… За несколько минут до того, как ты вошел, Макс явился мне в видении… Извини, мне нелегко об этом говорить. Все-таки и вправду надо отдохнуть. Я пойду, но только ты не уходи, ладно? — от нахлынувшей сонливости будто бредила я и через минуту отправилась к себе. Красильников остался.

* * *

Только я легла в свою кровать, бог сна тут же унес меня к своим провидческим берегам. Когда наутро я проснулась и, умывшись, стала одеваться, то заметила, что Ольга и другая девушка, жившие со мной в одной каюте, как-то странно шепчутся за спиной. Девушку звали Лия. Такие шушуканья для меня не новость, но девчонки уже начинали забывать о приличии. Они к тому времени были одеты и собирались идти на завтрак.

— Что?! — не выдержала я. — У меня за ночь рога и хвост, что ли, отросли?

— Нет, с тобой все в порядке, все хорошо, — продолжала дурачиться Ольга, изображая тон психотерапевта. — Как тебе спалось? Какие сны снились?

— Спасибо, неплохо, — серьезно проговорила я, решив не обращать на них внимания.

— Вот, — сказала Лия и положила на мою тумбочку исписанный тетрадный листок. — Почитай.

— Что это? — узнала я почерк Оли.

— Нет, ты сначала прочти, — интригующе проговорила Лия.

— Ладно, потом, — отмахнулась я.

Но Оля вручила мне листок, и они, взяв меня за руки, усадили на кровать.

— Мы тебя не отпустим, пока ты не прочтешь, — засмеялась Лия.

— И вслух, пожалуйста, — добавила Оля.

Что ж, пришлось читать.

— Здесь написаны, кажется стихи. Чьи они? Твои? — сказала я Ольге, но обе девчонки, поджав губы, молчали. — Когда солнце роняет обруч, — начала я, — в медный пролив на заре… Я встречу с птицей пророчу… В туманно-лучистой борьбе… — Не понимаю. Оля, если ты хочешь, чтобы я оценила это стихотворение, то я говорю тебе — оно очень необычное.

Я в недоумении умолкла, и Лия с Ольгой наконец-то смогли вдоволь насмеяться.

— Неужели ты совсем-совсем ничего не помнишь? — немного успокоившись, спросила Лия. — Ведь ты сама сочинила этот стих!

— Как сама? — удивилась я. — Во сне, что ли?

— Вот именно, — подтвердила Оля. — Когда мы вчера вернулись с дискотеки, ты уже спала. Стали тихо раздеваться, прислушались, а ты что-то там бормочешь. Многое мы не успели записать, а часть твоих слов и вовсе была непонятна.

— О чем я еще болтала?

— Что-то про старую луну, про землю, воду… — наморщила лоб Лия.

— Еще про воздух, — прибавила Оля.

— Странно, этот, судя по стихам, удивительный сон напрочь закодирован, — вслух подумала я.

— Ева, извини, но ты и впрямь ненормальная, — заключила Кирсанова. Через пару минут девчонки пошли завтракать, и я осталась наедине со своими блуждающими мыслями.

В конце концов додумалась вот до чего. Элементарно: я проспала очередное и, быть может, самое важное видение. О, как я была зла! Надо же! Проспать последнюю, заключительную подсказку!

Она была действительно последней. И сохранившиеся осколки сна в виде того обрывочного стихотворения говорили лишь о том, что мной пройден какой-то этап… или круг. Ведь теперь браслет с минуты на минуту должен был ко мне вернуться. В дверь моей каюты кто-то постучался.

— Входи, Красильников, — пригласила я, наперед зная, что это именно он.

— Забавно, тебе все было известно с самого начала, правда? — смущенно ухмыльнулся Антон.

— Закрой за собой дверь, чтобы нам никто не помешал, — серьезно, но просто говорила я. — На самом деле о том, что мой браслет в твоих руках, я узнала только вчера утром, когда мы отчаливали.

Антон закрыл дверь и спросил:

— Почему ты сразу не потребовала его обратно?

— Во-первых, ты согласен, что человек человеку волк? Кстати, такого мнения придерживается твой любимый Александр Иванович…

— Ладно тебе, и я уже понял, что этот профессор просто сухарь, — махнул рукой Антон, и я рассмеялась. — Жаль, я не знал другого Александра Ивановича… Он-то, наверное, был настоящим профессором…

— Во-вторых, — не дослушав, продолжила я, — магия браслета так тонко переплетена с нашими судьбами, что любое грубое вмешательство может прервать связь. Ведь мы знаем, с чем имеем дело.

Антон поднял правый рукав своего свитера. Его крепкую руку опоясывал мой браслет, который смотрелся еще роскошней, будто разлука с ним только приблизила и увеличила его в моих глазах. Антон снял украшение.

— Разреши, я сам надену его тебе на руку, — попросил он, и я не отказалась. — Пусть это будет знаком примирения. Я возвращаю то, что по праву тебе принадлежит.

— Антон, я бесконечно рада, что у меня есть такой друг, как ты. Но я могу себе представить, как тебе было трудно найти верное решение… в этой туманно-лучистой борьбе.

— Туманно-лучистой? — переспросил Антон. — Красиво, но я думал, что ты обидишься и…

В этот момент объявили о том, что теплоход причаливает к берегам Волгограда.

— Ева! Пойдем скорее на палубу! — схватил Антон меня за руку. — Волгоград! Я там жил! Пойдем, я покажу тебе свой город!

Мы выбежали навстречу приближающимся берегам.

* * *

Волгоградская остановка длилась гораздо меньше, чем саратовская. В этом городе мы пробыли только четыре часа, а дальше нас ожидала Астрахань. Экскурсия была не особенно интересной. Оказалось, что Красильников знает о своем родном городе больше. Он с какой-то мальчишеской гордостью рассказывал мне о своих друзьях и жалел, что не может их увидеть.

Макс чувствовал себя лучше и, как обычно, крутился рядом с Кирсановой. Лия, кажется, была неравнодушна к Красильникову. Но вся эта любовная чепуха меня, к счастью, не касалась.

Меня волновало иное, не поддающееся простому истолкованию. А именно: связь между пластиной и браслетом. Сейчас я обладала обеими вещами, но как найти смысл их воссоединения? Может быть, я ошиблась, и подсказки еще не исчерпали себя?

Мы вернулись на корабль. Снова прощальный гудок и громкая, но смешная музыка. Мы покинули Волгоград. Антон немного поныл, повздыхал, а потом спросил:

— Ты пойдешь сегодня на вечеринку?

Похоже, я отставала от жизни, потому что совершенно ничего не знала о предстоящем празднестве. Антон просветил меня, невежу, и я лишь пожала плечами. Не очень-то мне хотелось быть сейчас на виду. Однако Антон пошел на хитрость:

— Разве тебе не интересно узнать, как браслет оказался у меня и почему я сразу не отдал его?

Что ж, один — ноль в его пользу. Мы договорились, что он зайдет за мной пораньше.

Когда я вернулась в каюту, меня встретил холодный и острый взгляд Лии. Этого мне еще не хватало! Теперь Лия ревновала ко мне Антона. И хотя она была вполне доброжелательна, я все равно чувствовала ее неприязнь. Девчонки решили готовиться к вечеринке, до начала которой было еще два часа. Я же взялась за книгу.

— Ева! — позвала меня Лия. — Оля говорила мне, что ты хорошо гадаешь…

— Думаю, Ольга знает, насколько хорошо, — отрезала я, и нам всем троим стало не по себе.

— Ну раз на раз не приходится, — прервала Ольга молчание. — Тогда в поезде я нагрубила тебе… Извини.

— Не за что, — улыбнулась я.

Сама не понимаю почему, вдруг возникло желание побаловаться картишками. Давно уж я не прилагала руку к подобным фальшивым фокусам. Я вынула из рюкзака свою неизменную колоду и поинтересовалась:

— Кому первой?

Лия села рядом, по-турецки сложив ноги.

— Загадай мысленно то, о чем хочешь узнать, — сказала я. То же самое проделав с собой, я задала себе вопрос, могу ли я вызвать нужное мне видение. До сих пор эти зрительные пророчества являлись ко мне спонтанно, но теперь, как мне кажется, я могу их вызвать. Технично раскладывая карты, я вслух произнесла то самое стихотворение, что приснилось мне прошлой ночью:

Когда солнце роняет обруч В медный пролив на заре, Я встречу с птицей пророчу В туманно-лучистой борьбе.

— Что ты там бормочешь? — спросила Ольга.

— Заклинание, — неожиданно для себя ответила я. И в самом деле, эти слова оказались заклинательными, потому что в тот же миг моему внутреннему зрению явился странный образ…

…Лия смотрела в красивое, украшенное росписью зеркало. Она улыбалась, но по ту сторону зеркала, вместо ее отражения, был Антон. Его лицо выражало какую-то серьезную нежность. Затем внезапно все поменялось, и теперь Антон смотрел в зеркало, а вместо отражения была Лия…

И этот фантастический, почти волшебный образ показал мне только символ. Но я не сомневалась, что то было радостным предвестием. То же самое было тогда, когда я увидела будущего ребенка своей сестры.

— Ну и чего же ты молчишь? — с нетерпением спросила Лия.

— Лия, ты хочешь встречаться с Антоном, так?

Лию немного смутила моя прямота, но по-иному у меня бы не получилось. Ольга же подсела к нам ближе и будто замерла в любопытном ожидании того, смогу ли я выпутаться.

— Так, — робко ответила Лия.

— Твое желание сбудется, но не скоро, и очень многое этому будет препятствовать, — говорила я, мысленно разгадывая смысл своего видения.

— Ты, например, — съязвила Ольга.

— Препятствия, — продолжала я, не обращая внимания на возрастающее напряжение, — будут в Антоне, а потом в самой тебе.

— Ева, я не понимаю, ты шутишь, что ли? — недоумевала Лия. — Скажи точно, я буду встречаться с Антоном?

— Я же сказала, будешь, но не скоро…

— Потому что ты мне его не уступишь? — дерзко спросила Лия.

Я собрала карты. Девчонки наблюдали за мной, как хищные кошки, которые терпеливо подстерегают свою жертву.

— Я в твоем будущем не участвую, у меня другие цели. К тому же нам неизвестно, какие мысли копошатся в голове Красильникова. А ты, Лия, надеюсь, знаешь, чего хочешь. Успокоились?

Они обе промолчали, а молчание — знак согласия. Конечно же, согласие было только видимостью. Я посмотрела на часы — пора наряжаться. Сегодня мне хотелось выглядеть как-то особо. На этот случай я прихватила одно свое странное и совсем не привлекательное платье. Темно-зеленое и длинное, оно будет смотреться таинственно в сочетании с моими украшениями, из которых я оставлю только браслет, пластину и серьги, что сейчас ношу.

Глава XIII В набежавшую волну

Крым. Обветшалая хижина в горной и нелюдимой местности

Долорес сидела у костра, полыхающего почти в человеческий рост. Ночь. Огонь не выходил за пределы, которые назначила ему ведьма. Она хмуро смотрела на танцующее пламя, напряженно о чем-то думая. Неожиданно колдунья вздрогнула — в ее костре, где дотоле каждая частица была ей подвластна, появилось нечто постороннее. Долорес видела, как кисти огня начали сужаться, становясь все меньше и меньше. И только захотела она произнести заклинание, пламя тут же погасло. Колдунья на миг замерла, после того как из дыма выткалась фигура Альфредо.

— Сгинь, Саламандра! — приказал он огненному духу, который помог ему осуществить это перемещение. И в этот момент алхимик покинул очаг, который тут же распался на невидимые частицы и был поглощен землей.

— Как ты нашел меня? — зло спросила Долорес.

— Я научил тебя владеть огнем, — мудро и спокойно сказал Альфредо. — Так неужели ты думаешь, что знаешь теперь больше, чем я?

— Ты сам говорил, что ученики мудрее своих учителей, — заметила колдунья.

— Смею ли я надеяться на твою искренность, Долорес?

— Ты ли это, Альфредо? Когда-то подобные вопросы нам были чужды, — проговорила колдунья.

Алхимик с ухмылкой оглядел ее новое жилище.

— Ты просчиталась, отдав браслет мальчику, — сказал он.

— Согласна. Это дитя не оправдало мои надежды…

— Ты снова просчиталась! — строго перебил ее алхимик. — Мальчик оказался гораздо мудрее тебя…

— Нет! — воскликнула Долорес. — Он трус! Побоялся принять этот дар.

Альфредо взялся за голову:

— О боги! В тебе говорит женская глупость. Пойми, мальчик поступил мужественно. Единственное, что он не принял от тебя, так это корыстолюбие. А остальному, уж будь уверена, он обучится и без твоей помощи.

— Что это значит? — насторожилась колдунья.

К этому времени мрак ночи уже рассеивался в предрассветном тумане. Альфредо, ничего не объясняя, стал произносить заклинание-приговор:

— Властью, данной мне всеми Хранителями солнца на земле…

— Альфредо! Сжалься хотя бы ты, ведь мы должны быть неразлучны! — задыхаясь, пыталась говорить ведьма, но нижняя часть ее тела превращалась в прах, который подхватывал и уносил штормовой ветер.

— Полуночных стран, пустынь, приказываю, Долорес, тебе…

— Ты мог спасти меня, предатель! — прохрипела колдунья напоследок, но алхимик был холоден и неумолим:

— Этот мир навсегда покинь!

Последние звуки задрожали и сгинули в воздушной волне. Альфредо, призвав огненного духа, исчез в пламени вновь восставшего костра. А пепел, оставшийся от колдуньи, вместе с обломками хижины все еще кружился в диком вихре…

* * *

Наше судно уже приближалось к Астрахани. Одевшись потеплее, я решила встретить рассвет где угодно, но только не в каюте. Утомленные вечеринкой, Лия и Оля мирно сопели. Поговорить с Антоном так и не удалось, потому что Макс, а вместе с ним и девчонки не отходили от нас ни на шаг. А впрочем, сам Антон не выказывал особого желания говорить о магии, будто того, что я получила браслет обратно, достаточно. Он, наверное, думает, что я сама увижу, как все было. Уверена, мне не составит это большого труда, но все же сначала хотелось бы услышать его версию произошедшего, а потом уже провидеть то, что было на самом деле. Может быть, он побаивался, что я уличу его в какой-нибудь фальши?

«Уже завтра, когда на западе в незримой глубине утонет жемчужина утра…» — вновь и вновь вспоминала я слова чародейки. Что могли значить эти слова? Ясно лишь, что она говорила о рассвете, ведь тогда: «…Ты увидишь птицу, которая научит тебя смотреть сквозь солнце».

Тихо, я даже не заметила как, Антон оказался рядом со мной. Противоречия казались мне неразрешимыми, и это был как раз тот момент, когда одна голова — хорошо, а две — лучше. К тому же он еще ничего не знал о пластине, которую я так бесстыдно прихватила с собой на раскопках.

— Я догадался… — без эмоций сказал он, выслушав меня, — еще вчера, когда зашел за тобой.

Я рассказала ему о своих видениях прошлого, и теперь мы оба, задумавшись над словами чародейки, смотрели на горизонт, туда, где небо волшебно розовело.

— Конечно! — вдруг воскликнул он. — Солнце встает на востоке, а луна тем временем исчезает из поля зрения на западе.

— Значит, жемчужина утра, тонущая на западе в незримой глубине, не что иное, как луна?! — обрадовалась я.

— Скорее всего, — ответил Антон. — Но вот о какой птице шла речь?

— Может быть, — предположила я, — чародейка рассказывала сарматской невесте о неком ритуале, в котором должны участвовать оба светила. С помощью браслета и пластины девушка должна была вызвать птицу, которая…

— Все сходится! — перебил Антон. — Кудесник и чародейка подарили эти украшения для того, чтобы девушка обрела дар ясновидения. Ведь и ты видела эту птицу?

— Но зачем? — по-прежнему волновал меня вопрос.

— Ты же говорила, что кудесник, когда передавал девушке магические предметы, упомянул о каких-то врагах. Наверное, девушка должна была предвидеть какую-то опасность…

— Красильников! Ты сегодня на высоте! — покружившись на месте, рассмеялась я. — Боже! Как все было просто!

— Ты о чем?

— Я поняла теперь смысл этих древних вещей! — чуть не взлетела я, и Антон позволил мне договорить. — Украшения служили всему сарматскому воинству в качестве талисмана. Невеста могла предвидеть что-то страшное, например смерть, а потом предупредить вождя, своего мужа. Так браслет и пластина обеспечивали этим древним кочевникам мир и покой.

Антону в отличие от меня удалось сохранять хладнокровие, и, подумав, он сказал:

— В таком случае эта разгадка соответствует историческим фактам. Тогда, на раскопках, профессор говорил, что курган относится приблизительно к началу пятого века. А в то время в Поволжье вторглись гунны…

— Кто? — обнаружила я свое историческое невежество.

— Гунны тоже были кочевниками, но только более свирепыми, — как ни в чем не бывало ответил Антон.

— Доброе утро, ранние пташки! — неожиданно раздалось у нас за спиной.

Мы обернулись. Перед нами стоял Александр Иванович, весь из себя сияющий в лучах солнца. Я и Антон опасливо переглянулись и поздоровались. Однако по лицу профессора было трудно определить, слышал ли он весь наш разговор или только незначительную часть.

— Ну что, ребятки, давайте-ка начистоту… — проговорил он, и тут стало ясно, что Александру Ивановичу как-то удалось подслушать все, от «а» до «я». Странно, почему я не знала об этом заранее? Может быть, это наказание за то, что я так быстро и легко оторвалась от земли, полной всяких «непредвиденных» перемен.

— …Мне стало ясно, Ева, — говорил профессор строго и спокойно, но так, что по телу пробегала дрожь, — что ты самовольно посягнула на предмет, который принадлежит науке…

Слушая эти пронзительные речи в утренней и чистой тишине, мы с Антоном стояли, как два навеки вкопанных истукана.

— …Я могу в подробностях расписать то, какой штраф придется выплатить вашим родителям за такую прихоть. И вообще, кем вы себя возомнили?! Искателями кладов? Так что, Журавлева, я прошу немедленно вернуть мне оба предмета. Заметь, что я пока прошу…

— Браслет принадлежит мне, и вы не имеете права отнимать его у меня, — возразила я.

— Эти украшения никому не принадлежат, вам это ясно? — начинал уже злиться профессор.

— А чем вы докажете, что браслет имеет такую же ценность, что и пластина? — сдержанно спросил Красильников.

— Послушайте, я не намерен тут нянчиться с вами!

Выражение его лица как-то резко изменилось, и он уже не казался таким милым и пушистым, как пару минут назад, когда весь в лучах солнца пожелал нам доброго утра. Александр Иванович, видимо, был ярым научным фанатиком, подобно тем библиотекарям, которые готовы растерзать тебя за малейшую небрежность по отношению к книге. Он злился и говорил так, чтобы ни одна душа не услышала нас. Казалось, Александр Иванович, больше всего на свете терпеть не мог лишних огласок по поводу своей профессии. Что ж, это было на руку.

— К сожалению, я не могу вернуть вам эти украшения, — пробубнила я, опустив голову.

— Ах так?! — воскликнул он, уже не в состоянии себя сдерживать. — Нет, ну надо же! У меня такая возможность вернуть сразу два похищенных предмета, а она, видите ли, не может!

— Вы говорите, что браслет тоже украденный? — уточнил Антон.

— Да! — выпалил профессор. — Его украл такой же шарлатан, как твоя подружка! И точно так же, прямо из свежевырытого кургана!

Чем дальше Александр Иванович заходил в своих обвинениях, тем больше я понимала, что тот, другой, был более настоящим. И все же никак не могла сообразить, отчего возникла эта нелепая ситуация. Казалось бы, профессор взрослый и умный человек… Так зачем ему надо было подслушивать разговор двух несмышленых подростков? Впрочем, он еще вчера мог заметить на мне эти украшения. Вот уж не думала, что этот сухарь будет так внимателен!

— Нет! — яростно стал спорить Антон (и откуда только у него столько дерзости?). — Браслет и пластины должны остаться у Евы, а если вы будете настаивать, то мы пожалуемся на вас. Ведь это по вашей вине мы на день задержались в Саратове…

— Ах, вы неблагодарные сорванцы!

— Почему же неблагодарные? — блистал Антон. — Просто у нас были свои цели в этой экспедиции.

— Я вам покажу цели! — распалился профессор.

Наконец-то я решилась открыть тайну украшений. Быть может, после этого Александр Иванович хотя бы немного успокоится.

— Помните, на раскопках вы сказали, что древние придавали своим вещам особое значение, — начала я, глядя на скользящую под нами реку. — Так вот, браслет и пластина имеют магическую силу, настоящую! Я и Антон можем доказать вам это, если хотите…

Видимо, мои слова прозвучали столь неубедительно, что даже Антон бросил в мою сторону беспокойный взгляд.

— Так, вы мне теперь сказки будете рассказывать, — раздраженно проговорил профессор. В нем спокойствие как-то странно чередовалось с бешенством. Похоже, что он и вправду был помешан на своей науке.

— Если вы не вернете историческую реликвию, то мне придется применить к вам более серьезные методы, — уже сдержанно, но злобно заключил Александр Иванович. Мы на мгновение замолчали.

— Хорошо, — тихо сказала я, снимая украшения.

— Ева! Не делай этого! — впервые за утро стал нервничать Антон. — Он не сможет доказать, что эти вещи из кургана!

Александр Иванович рассмеялся, и напрасно. Я тоже улыбалась, держа браслет и пластину на вытянутой ладони. И только профессор протянул руку, я тут же легко, будто балерина, отвела свою руку вправо и — выпустила птицу… Браслет вместе с пластиной стремительно скрылись в пучине Волги-реки.

— А-а! — беспомощно вскрикнул Александр Иванович. — Сумасшедшая девчонка! Вы у меня оба еще поплатитесь! Я заявлю в милицию! Вас из школы исключат!

Уходя, он все еще осыпал нас проклятиями всех богов, и человеческих, и звериных. Как только не изощрялся профессор археологии в своих угрозах!

А Красильников, кажется, замер в безмолвном ожидании хоть каких-нибудь моих объяснений.

— Ничего страшного, Антон, — действительно, как безумная, улыбалась я. — Вот увидишь, ничего страшного…

Солнце царственно возвышалось, а наш корабль уже давно вошел в астраханские воды. Антон, точно так же, как и до восхода, тихо и незаметно оставил меня одну. Не щурясь, я смотрела на яркое, жгучее светило. Я чувствовала покой и уверенность… как во сне. Не щурясь и ничуть не напрягая свое зрение, в светлых, свободно дышащих небесах я увидела парящую птицу…

— Смотри, смотри! — нарушили мое одиночество голоса вышедших подышать свежим воздухом ребят. Я на них не смотрела, но прекрасно слышала то, о чем они говорят.

— Кажется, это орел, — басисто сказал какой-то парень.

— Ой, как красиво! — воскликнул тонкий девичий голосок.

— А правда, что орлы могут смотреть на солнце не мигая? — поинтересовалась другая девушка.

— Правда, — ответил тот парень. — Орел — это властелин воздуха, и они могут переносить души на небо…

— Фу! Какой ты суеверный! — посмеялась тонкоголосая девушка.

Эта незнакомая троица, еще о чем-то поговорив, вскоре ушла. Наверное, уже было время завтракать. Я по-прежнему смотрела на птицу, пока она не скрылась из вида. Значит, вот, что она значит! Эти незнакомцы, которые только что отшумели, словно быстрый, красочный ролик, были посланы мне судьбой. Но каким образом степной орел оказался здесь, над водой? Наверное, властелин воздуха почувствовал мой полет. Мои мысли вызвали эту птицу. И, может быть, она — настолько сильная иллюзия, мираж, что в нее поверили даже посторонние люди…

* * *

Мы пристали к Астрахани. Здесь мы должны были пробыть оставшиеся три дня нашей путевки, а потом вернуться домой, в родной Псков. Жить мы будем на туристической базе, от которой, как нам объяснили, в пятнадцати минутах ходьбы находится Каспийское море. Вот и чудно!

Вообще Астрахань лет с семи представлялась мне каким-то мифическим городом. Папа говорил, что люди, которые тут живут, кушают черную икру столовыми ложками. Меня это ужасало, ведь я думала, что, кроме столь знаменитой икры, эти люди больше ничего не едят. Потом это наваждение прошло, и я представляла город по-другому. То он вырастал белокаменной, древнерусской стеной, то я воображала его деревянной крепостью с дозорным стрелком на башне. Словом, мои детские фантазии наконец-то нашли приют, и я была очень рада увидеть этот город.

Александр Иванович, казалось, успокоился и всячески игнорировал меня и Антона. Однако на самом деле я знала, что он затаил злобу на всю оставшуюся жизнь. До того как мы причалили, Антон успел поспать. Двух часов сна ему хватило, чтобы прийти в себя. Во время завтрака его, как Очаковскую крепость, осаждала Лия. Впрочем, она уже давно строила насчет него всякие стратегические планы. Позже, когда мы ощутили под ногами землю, Антон спросил о моем самочувствии. Это было мило с его стороны, вероятно, он думал, что мне сейчас очень тяжело. Однако, слегка улыбнувшись, я сказала, что мне еще никогда не было так хорошо и ясно. Он лишь пожал плечами.

— Расскажи, как ты тогда нашел браслет, — попросила я, когда мы остались более или менее наедине.

— Какая теперь разница, — вяло ответил Антон.

— Прекрати! — подбодрила я. — Ты же видишь, я не переживаю. Просто… а ладно! Не хочешь — не рассказывай!

— Я думал, что ты уже знаешь, как все было.

— Нет, я решила сначала послушать тебя.

И Антон, удивившись, стал говорить, но, как показалось, без особой охоты:

— Знаешь, у меня не было всех тех странностей.

— Может, ты их не замечал.

— Не знаю. Но когда я надел на руку браслет, мне показалось, что я предал кого-то… А потом были странные сны, после которых я чувствовал, что злюсь на тебя. Но я не понимал, почему…

— А что тебе снилось? И как ты нашел браслет?

— Я его не нашел — он приснился мне…

— Постой-ка, — перебила я. — Неужели ты проснулся, а браслет рядом?..

Что-то беседа наша не складывалась. Мы друг друга перебивали и, кажется, осознавали, что не мы управляли браслетом, а что-то другое, но связанное именно с этим украшением.

— Не совсем. Той ночью я проснулся от раскатов грома. Мне не спалось, и я выглянул в окно лоджии, — Антон вдруг рассмеялся. — …А дальше, как в фильме ужасов. По ту сторону окна, то есть на улице, я увидел женскую фигуру, повисшую в воздухе. Она была в темной одежде, как у монахини. Через пару секунд она протянула ко мне свою худую и бледную руку, и на ладони ее лежал твой браслет. Не поверишь, но знаешь, о чем я подумал в этот момент? Я подумал: «Интересно, как высоко может подняться этот призрак?» Ну ты же знаешь, что моя комната находится на втором этаже.

— Да уж, странно, что ты не испугался. Нет, ты, конечно, смелый парень, но… Впрочем, ты не рассмотрел ее лица? Неужели это была Василиса?

— Какие-то черты лица исказились в моей памяти так, что я мог сравнить ее даже с тобой. Но только вот глаза ее…

— Неестественные, правда? Будто с зелеными линзами.

— Да, точно, — подтвердил Антон. — Затем я, как под гипнозом, открыл окно и взял из ее рук браслет. Как только я это сделал, она исчезла, и тут же полил сильный дождь.

Антон договорил и вдруг задумался. Кажется, одна и та же мысль пришла к нам одновременно. Мы посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись. До сих пор не понимаю, почему смех был таким безудержным, как будто мы сошли с ума, как будто мы могли узнать то, что не должны были знать…

* * *

Я вновь встречала рассвет. Но теперь не из-за бессонницы. Я специально так рано проснулась. Я спешила.

Каспийское море в предрассветных сумерках немного теряло свою соблазнительность, но только не тайну. Не знаю, видел ли кто меня, когда я покидала турбазу. И кажется, все спали. Я быстро пришла к берегу моря. Шум и нежный ветерок придавали мне все большую уверенность. Вот небосвод будто двинулся, качнулся, и невидимый занавес с каждой минутой стал подниматься все выше и выше. Когда солнце роняло обруч в медный пролив на заре, то есть когда небо начинало светлеть, я произнесла заклинание, которое мне приснилось сегодня ночью:

На востоке птица Завершит свой круг. Снова повторится Истина разлук.

Солнце уже взошло. И мой слух резко, точно так же, как в первом видении, погрузился в пропасть тишины. На мгновение все умолкло: и гул моря, и лепет ветра. От такой магической силы я закрыла глаза и вытянула обе руки ладонями вверх, словно в ожидании какой-то небесной благодати. Но ведь так оно и есть! Я совсем не ощущала время и лишь знала, что все происходит очень стремительно. На ладони осело тепло, и, открыв глаза, я увидела на них браслет и пластину. Предчувствие не могло обмануть меня. К тому же заклинание оказалось верным и своевременным. Итак, обе заветные вещи вернулись ко мне.

* * *

Хотя одежда хорошо скрывала и браслет, и пластину, я все равно беспокоилась. Наверное, от усталости. Коварство Александра Ивановича казалось мне беспредельным. Уверена, если он увидит на мне эти украшения, то не станет даже разбираться. Он, не веря своим глазам, вновь потребует вернуть науке историческую реликвию.

— Почему ты не позвала меня с собой? — капризничал Антон, когда я рассказала ему о совершенном ритуале. После завтрака мы вдвоем гуляли по побережью, а потом, вернувшись к людям, присели на скамейку.

— Понимаешь, я должна была сама…

— Но откуда ты знаешь все эти сложные и непонятные заклинания? — продолжал удивляться Антон.

— Они снятся мне… Будто их кто-то нашептывает, понимаешь? — взволнованно говорила я. — Ах, Антон, давай лучше подумаем, как нам разгрызть сухарь, который вот-вот встанет поперек горла!

— Ты про Алексан…

— Тише! Вдруг эта якобы мудрая сова снова навострила свой слух, — загадочно сказала я.

— Подумаешь! — отмахнулся он.

— Напрасно ты так, — одернула я. — О тайне украшений должны знать только два человека — ты и я. Если они попадут в холодный и равнодушный музей, их магическая сила исчезнет.

— Как ты можешь так говорить? Ведь ты сама была свидетельницей волшебства! — возразил Антон.

— Да, но это не значит, что я теперь всемогуща!

— А что тебе мешает стать всемогущей?! — воскликнул он, и прозвучавший вопрос отозвался во мне горным эхом. Ведь я никогда не думала использовать дар в личных целях. Мне стало неуютно на душе.

— Не говори так, — нахмурилась я.

— А что тут такого? — удивился он. — В письме было сказано, что браслет принадлежит тебе по праву…

— Нет у меня никаких прав!

— Ева… — хотел он возразить. — Почему?

— Я не могу предвидеть судьбу другого человека, если он того не желает, понимаешь?.. Это было бы нечестно.

Антон замолчал. Наверное, мой довод показался ему убедительным.

После этой беседы мы долго не разговаривали на тему магии. Нам обоим надо было подумать и, быть может, найти новую загадку.

Когда объявили время убытия из Астрахани, я поняла, что в Поволжье больше нечего ловить. Эти волшебные семь дней навсегда останутся в моей памяти. На прощание я вновь решила прогуляться по берегу моря. Я села на землю. Погода, словно загрустив вместе со мной, стала хмуриться. Воспоминания… Они стали моими мыслями, и, кажется, нет ни прошлого, ни будущего, а только настоящее. Интересно, как поступила сарматская невеста, когда обрела дар? Усилием воли я сосредоточилась на этом вопросе. Важно, что только твоя воля может соединить прошедшее и еще неизвестное. А воображение помогает воплотить все это сию минуту, то есть в настоящем. Это просто, как дважды два, но только если у тебя есть дар. И теперь мне ясно, в какую зависимость я попала…

Видение становилось отчетливей, и вот я уже слышала знакомый звон молота и наковальни. Древние кузнецы готовили оружие, и меч вождя можно было сразу отличить от всех остальных мечей. Сам вождь подошел к своему оружию, поднял его к солнцу, а затем со всей силы воткнул меч в землю. Встав на колени, храбрый муж поклонился богу войны. Лицо воина выражало сосредоточенность на одной лишь единственной мысли — одолеть врага. Он завершил свой обряд и направился к палатке, где его ждала Прорицательница. Так звали невесту с тех пор, как она стала предупреждать своих людей об опасности.

— Отчего нельзя покончить со всеми нашими врагами? — спросил вождь свою мудрую невесту.

— Так хотят боги, — кротко ответила она.

— А что они хотят от нас?

— Чтобы мы спасли свой народ.

— Я знаю это и без подсказки богов! — в ярости воскликнул вождь. — В сражении мы истребим все их племя, а бегством лишь опозорим себя!

— Ты смел, и боги простят тебе твою дерзость, — провещала Прорицательница. — Но мы должны подчиниться их воле и скрыться в лесу до рассвета. Больше я ничего не скажу тебе, мой храбрый муж. Иди же и оповести всех об этой воле бога, которому ты поклоняешься.

Воин покинул палатку, вслед за ним вышла Прорицательница. Вождь созвал пеших и конницу и объявил им о решении. Лица воинов выразили досаду, ведь сарматы были мужественным народом…

Видение погружалось в туман и, кажется, вовсе исчезало, и уже навсегда.

Глава XIV Дар разделен

В Пскове совсем похолодало. Мы приехали домой глубокой ночью. Мои дорогие родители встретили меня, как всегда, шумно и радостно, будто мы не виделись сто лет. На следующий день, выспавшись и прекрасно себя чувствуя, я не уставала наслаждаться уютом домашнего очага. В самом деле, я тоже немного скучала, даже по Софье Харитоновне. Но когда я спросила у мамы о ее делах, то услышала не очень приятную новость. Нет, моя тетушка, слава богу, здравствовала и по-прежнему сумасбродничала. Неприятная новость касалась лишь меня. И вообще я уже не знаю, как все это назвать! Мистический сон, что ли?

Но как бы то ни было, завтра я должна была предстать перед судом. Оказывается, в то время, пока я отдыхала после дороги, случился грандиозный скандал. Я очень сожалела, что проспала такое представление. Когда я вышла из комнаты, меня тут же позвала мама. Я машинально прибежала к ней, но она была не одна. Возле нее в кресле, что в углу, уютно и, кажется, совсем не стесненно расположился Александр Иванович, тот, который был организатором путешествия по Волге. По его лысине разливался золотой свет нашего торшера. Не знаю почему, но профессор мне напомнил памятник Ленину, тот, который я видела на Театральной площади в Саратове. Скажу сразу, что и этот Александр Иванович был знаком с Софьей Харитоновной. Тетя их солит, что ли? Два Александра Ивановича, оба профессора археологии и оба Каренины. Если б мой двоюродный брат Дима узнал обо всей этой чепухе, он бы шутя воскликнул: «Чертовщина! Мистификация!» — или еще чего-нибудь там покруче. Но мне было не до шуток.

— Ева! Как тебя только угораздило на такое дело? — покачивая головой, спросила мама. Я серьезно молчала но, взглянув на постукивающего пальцами папу, чуть не рассмеялась. Папу, кажется, не особо волновали подобного рода потрясения. Он всегда мягко стучал пальцами по столику, если начинал скучать или, наоборот, куда-нибудь торопился. Итак, я смотрела на равнодушно созерцающего папу, а мама продолжала допрос:

— Ева, почему ты выбросила украшения за борт?

— Александр Иванович, — неожиданно для всех заговорила я, даже папа перестал стучать пальцами. — Вы утверждаете, что я выбросила браслет и пластину прямо на ваших глазах, так?

— Не понимаю, к чему этот вопрос? — пожал плечами профессор. — Я вовсе не собираюсь утверждать, и ты прекрасно знаешь, что я все видел.

— Мама, папа и невидимые господа присяжные, — дурачилась я. — Сейчас вы поймете, что все слова этого человека — ложь…

— Ева! Что это такое? — перебила мама.

— В самом деле, дочка, что значит твое шутовство? — вмешался, наконец, папа. Я скрестила руки за спиной и, как адвокат самой себя, стала расхаживать по залу. Удивленное возмущение родителей лишь подогревало меня, потому что вот в этот миг я стала понимать, что способна мысленно влиять на окружающих, внушая им то, что мне надо. И таким образом, эту ситуацию я могла обернуть в свою пользу.

— Вы давно водили свою дочь к психиатру? — начал иронизировать Александр Иванович.

— Я сама психолог, — как будто оскорбилась мама, хотя это я подсказала ей. — И я вас попрошу. В нашем доме не принято грубить.

Папа был поражен, ведь его жена никогда так не говорила и всегда старалась улаживать конфликты прежде, чем они возникнут. А тут совсем иная ситуация: получалось, что мама сама нарывается на конфликт. Но она, споря с профессором, думала, что контролирует себя.

— Извините, Елена Владимировна, — тут же притих Александр Иванович, — но я, на самом деле, теряюсь…

— Продолжим, — сказала я, посмеиваясь так, как иногда, общаясь со своим пациентом, посмеивается мама. — Александр Иванович, почему вы решили, что я украла пластину с кургана, и браслет именно тот?

— Я, я… — попытался возразить он.

— Так вот, смотрите же, — спокойно сказала я, сняв свитер и показав украшения в целости и сохранности. — Уважаемый, Александр Иванович, вы уверены, что это ВСЕ вам не приснилось?

— Как?.. Приснилось?.. — растерялся профессор, словно школьник у доски.

— И правда! Все сон, а я сижу тут с вами, время теряю. Все, Ленусик, я побежал! У меня еще совещание в пять! — сообразил папа с моей помощью. Чудно, но этот театр, где я — невидимый режиссер, начинал все больше увлекать меня. Папа встал с кресла, на котором все это время сидел, и вышел из комнаты, но тут же, вернувшись, сказал:

— И еще. Ленусик, сделай, пожалуйста, сегодня на ужин овощной салат.

— Олежик, ведь ты его не любишь! — удивилась мама.

Кстати, уменьшительно-ласкательное обращение внушила им тоже я.

— Да?! А, ладно, — смеясь, махнул папа рукой, — все равно приготовь.

Несчастный Александр Иванович изо всех сил пытался осознать то, что происходило сейчас в этой комнате, и даже вспотел немного. Мне стало жаль его, лучше б он ушел и навсегда забыл о семействе Журавлевых, в особенности обо мне.

— Я вспомнил, что у меня еще много важной работы, — сказал он, направляясь к двери.

— Что, даже чаю не попьете?! — шутливо поинтересовалась мама.

— Нет. Благодарю. До свидания, — словно по пунктам, проговорил профессор.

— Александр Иванович, — остановила его я, и он, услышав мой голос, замер, — а зачем вы, собственно, приходили?

— Я?.. — оживился он и тут же рассмеялся. — А просто так!

Мама в недоумении пожала плечами и, когда профессор стремительно покинул нашу квартиру, негромко (но я расслышала) сказала:

— Шут какой-то…

— Что, мам? — нарочно переспросила я.

— Ничего, — растерянно улыбнулась она. — Ева, знаешь, ты сейчас похожа на колдунью.

— Почему? — удивилась я, потому что эти мысли принадлежали лично маме.

Она встала с дивана, видимо вспомнив о каких-то своих делах. Мама снова посмотрела на меня и, передразнивая Александра Ивановича, неожиданно ответила:

— А просто так!

* * *

Начинался новый круг моих мистических открытий. Но я еще не колдунья, я только учусь.

Как же странно и в то же время опасно мое состояние! Если я могу влиять на окружающую обстановку, то что из этого? Мне страшно даже подумать, насколько далеко все может зайти.

* * *

Вечером позвонил Красильников. По голосу я догадалась, что он чем-то крайне озабочен, но не решается говорить. Мы договорились о встрече на берегу нашей любимой реки.

— В чем дело, Антон? Говори как есть, — сразу потребовала я объяснений. Погода была на редкость прохладной, к тому же прошел дождь, и настроение мое не располагало к задушевным беседам.

— Мне нужна твоя помощь, — начал он. — Когда мы были в Астрахани…

— Антон, я помню все наши разговоры, лучше скажи, что я могу для тебя сделать, — без эмоций ответила я, потому что уже предчувствовала вопрос.

— Вот видишь! — воскликнул он. — Значит, можешь.

— Говори яснее.

— Все хорошо? — поинтересовался он. — Ты сегодня какая-то серьезная.

Еще чуть-чуть, и мне стало бы очень плохо. Мысленно я попросила его не приставать ко мне с расспросами о моем настроении, и он тут же переключился на ближайшую интересующую его тему. Хотя скорее всего он сам понял, что лучше не бередить моей серьезности.

— Так вот. У нас неприятности с пятьдесят третьей школой. Тамошние пацаны затеяли идиотскую разборку с нами. Наверное, парни отстают от жизни…

— Но как бы там ни было, это вопрос жизни и смерти, чести и бесчестия, — вздохнув, перечислила я возможные причины будущей разборки. — А кто зачинщик?

— Ты не представляешь! Юрка Гислер! — видимо все еще удивляясь, воскликнул Антон.

— Похоже, что он по-прежнему лелеет мечту стать самым крутым пацаном района, — с иронией сказала я.

— Не знаю, что он там лелеет, но завтра его будут бить, — таким же тоном ответил Красильников.

— Ты хочешь, чтобы я предсказала исход этой драки? — прямо спросила я.

— Да, если, конечно, тебе не безразлична судьба самого крутого пацана.

Мы посмеялись, однако, чем дальше представляли себе эту драку, тем больше нам было не до шуток. Гислер и вправду влип, как запутавшаяся в паутине муха. Не буду вдаваться в подробности этих глупых дел, потому что нет ничего скучнее, чем выяснять, кто круче, а кто так себе, ни рыба ни мясо. Словом, была только одна цель: выручить Юрика.

— Но, Антон, я уже говорила тебе, что не могу предвидеть будущее, если человек того не хочет.

— О, я просто уверен, что Юрка спит и видит свой завтрашний реслинг…

— Как ты думаешь, он настраивается на победу? — задумчиво спросила я, но Антон вдруг вскочил:

— Оп! Кажется, это Юрка!

Я оглянулась. Неподалеку от нас грустной и тяжелой походкой шел действительно Гислер. Антон подозвал его к нам. Юра запросто подошел, и это говорило о том, что он все еще не утратил симпатии к нашему обществу.

— Привет, — как обычно, деловито поздоровался он. — Вы все фантазируете? Ну, ангелочки, рассказывайте, где летали, кого спасали.

— Где, где, у черта на бороде! — хмыкнула я. — Хочешь, мы и тебя спасем?

Красильников зыркнул на меня с укором, и я поняла, что не должна была обо всем этом знать. Что ж, опять пришлось притворяться.

— А чего меня спасать?

— Да не обращай внимания, — махнул рукой Антон. — Она сошла с ума. До сих пор крыша едет, даже путешествие не помогло.

Это мне уже начинало нравиться. Кажется, и Антон умеет здорово притворяться. И вообще мы хорошо друг другу подыгрывали, эдакие Бонни и Клайд. Впрочем, неважно, на кого мы похожи, главное, чтоб Гислер не заметил подвоха. Если я почувствую, что он хотя бы на миг поверил в предсказание, то, считай, дело сделано. Но это было не так-то просто. Юрка, казалось, напрочь отказывался верить во что-то потустороннее. Я сделала вид, будто совсем лишена ушей, и для отвода глаз стала составлять осенний букет, благо было из чего.

— Когда, где и сколько их будет? — спросил Антон Юру.

— В семь, за пятьдесят третьей, двадцать пять, — по порядку ответил Юрка, и если б я ничего не знала наперед, то подумала бы, что он произнес какой-то пароль.

— Двадцать пять против одного?! — поразился Антон.

— Ну, там, наши обещали подойти, — замямлил Гислер.

— Ничего себе! — все еще недоумевал Красильников. — А вообще как ты себе это представляешь?

— Как, как? Врежу ему как следует, и все, — воинственно ответил Юрка.

— А может быть, как-то по-другому все уладить? Ну поговорить там, пригрозить какой-нибудь зловещей расправой? — пытался Красильников утихомирить друга.

— Ха! Я с ними еще говорить должен! — возмутился он. — Сам подумай, о чем говорить с людьми, которые только и ждут, чтобы подраться с кем-нибудь.

— Н-да, тяжелый случай… — глянув на меня, сказал Антон. — Слушай, Юрка, а ты бы хотел узнать наперед то, что тебя завтра ждет?

— Не понял, как это?

— Ну, допустим, кто-нибудь предскажет тебе завтрашний день… Ты, конечно, не поверишь, но случится именно так, как было предсказано.

— Это она, что ли, нагадает? — показав в мою сторону, засмеялся Юрка.

— Да при чем тут она? — продолжал лукавить Антон. — Ну, скажи честно, ты бы хотел знать, что с тобой будет завтра? Я бы, например, при таком раскладе не прочь.

— Слушай, Красик, тебя бы на моем месте не оказалось, это уж точно, — как-то высокомерно ответил Гислер.

Антон мудро промолчал. Он, наверное, считал, что его миссия важнее, чем просто уколотое самолюбие. В конце-то концов, мы ведь собирались спасти друга. Однако я уже чувствовала, что Юрка потихоньку сдается. Он был так уверен в собственной правоте, что искушение увидеть своих врагов поверженными было сильнее всяких там предрассудков.

— Ну признайся, хотел бы или нет? — не отставал Антон.

— А если я буду знать, что тогда? — наш герой уже стал сомневаться. — Разве я смогу что-то изменить?

У меня больше не было сил молчать, и я на свой страх и риск вмешалась в их разговор:

— Опасность можно предотвратить только лишь в самый последний момент, когда ситуация начинает выходить из-под контроля.

— Вот она! — съязвил Юрка в ответ. — Явилась, не запылилась! И где только таких слов набралась?

Пришлось изобразить из себя обиженную овечку. Впрочем, я уже знала, что произойдет завтра с Юркой. Так что спорить с ним — только время терять.

Вскоре мы разошлись по домам. У меня с Антоном была договоренность созвониться сегодня в полночь. Кое-как расправившись с домашним заданием, я немного почитала, немного посидела за компьютером и вскоре легла. Красильников не позвонил… потому, что мне так хотелось.

На следующий день в школе, ради любопытства, я решила удостовериться, дошло ли до него мое мысленное послание. Спросила, почему мы так и не созвонились, и в ответ получила то, что и ожидала.

— Слушай, Ева, — стал оправдываться Антон, — я не знаю… Спать не хотелось — точно. Но, когда я вспомнил, что надо тебе позвонить…

— Ладно, Антон, я не обижаюсь, — не дослушав его, сказала я.

— Нет, нет, со мной так в первый раз! — не мог угомониться он. — Я просто взял и уснул! Представляешь, даже не раздевшись.

— Я верю тебе, Красильников, — смутно улыбнулась я, почувствовав себя премерзко.

Ведь внушив нежеланный сон, я обманула не кого-нибудь, а друга. Антон даже не заподозрил, что это мои проделки. Но ему все-таки не терпелось узнать, что же произойдет сегодня вечером, как разрешится война двух школ.

У меня появилась возможность загладить свою вину перед Антоном.

— Я все расскажу, но обещай, что ты мне кое в чем поможешь.

— Конечно, — польстила ему моя просьба.

— Так вот, — я старалась говорить быстро. — С виду это будет обычное выяснение отношений. На Юрку будут наезжать, он, конечно же, станет сопротивляться… Но они же старше, а значит, тупее, согласись.

— Да, если б мозгов у них хватало, они б вообще не затеяли все это, — заключил Антон.

— И кстати, их будет не двадцать пять, как вчера сказал Юрка, а всего пятеро. Поэтому не такие уж они могущественные. Понимаешь, их количество заменит качество. Эти парни просто-напросто психи.

— Не понимаю, у них что, оружие будет?

— У них будет желание драться до последнего, — серьезно сказала я, но Антон рассмеялся. — Ты чего?

— Ева, ты мыслишь, как девчонка. Конечно же, никто из них не успокоится, пока кого-нибудь не унизит.

Я, в самом деле, почувствовала себя девчонкой и даже немного смутилась.

— Ладно, короче говоря, — протараторила я, чувствуя, что с минуту на минуту нам помешают, — если мы не вмешаемся, то Юрке сломают два ребра… и я не хочу даже думать о том, как может все обернуться.

— Но как этому помешать? Разъединить их, когда они будут драться? — уже шепотом говорил Антон.

Из другого конца школьного коридора к нам шли Макс, Ольга и Лия.

— Нет, а то и тебе достанется… Знаешь, давай я тебе позже скажу. Надо еще раз все хорошенько продумать, — также шепотом ответила я, и приблизившийся Макс все-таки расслышал последние слова и не поленился подкинуть свою очередную шуточку. Впрочем, надо сказать, что Макс и я уже давно спокойно терпим друг друга.

В классе наши отношения считали странными, и каждый понимал их по-своему. Вот, например, Кирсанова видела в этих частых секретных беседах нечто совсем непростительное. Увидев меня и Антона вместе, она тут же бежала в класс Лии, чтобы поведать ей обо всем, что взбредет в голову. Девчонки уже настолько не могли простить такую засекреченность, что стали даже следить за нами. Что ж, тем лучше. Чем больше людей будет участвовать в сегодняшнем вечернем шоу, тем больше у меня шансов изменить, казалось бы, неизбежное…

Гислер в школе вел себя вполне достойно, почти как герой американского супербоевика.

Мне действительно следовало многое продумать. Во-первых, поскольку сама сцена драки вызывала во мне дрожь и отвращение, надо было успокоить себя. Во-вторых, я сомневалась. Можно повлиять на судьбу одного человека, но если в событии участвуют несколько, то здесь легко ошибиться или напутать что-нибудь.

Я знала, чем Антон может помочь мне. Но слишком двусмысленно это. Когда кудесник и чародейка передавали сарматской девушке украшения, то они строго распорядились: браслет — невесте, пластина — ее мужу. Все странно. Ведь я чувствую, что мне нельзя держать у себя обе вещи. У них разная энергия. Я поняла это сегодня ночью…

Энергия браслета и пластины осуществляется по принципу бумеранга. Магическая сила их удаляется и возвращается, совершая при этом круг. А если попытаться избавиться от них? Ну, скажем, выкинуть их в реку, зарыть в землю или, наконец, расплавить в огне… Ясно, что этими примитивными приемами ничего не добиться. Украшения все равно вернутся ко мне, потому что их тайна еще не разгадана.

Видение из прошлого дало мне четкую подсказку, и я ей воспользуюсь, что бы за этим ни стояло. Итак, решено: пластина будет у Антона — так требуют история и магический ум, заложенный в эти древние украшения.

После уроков Красильников по моей мысленной просьбе пожертвовал милым общением с Лией и, проводив ее домой, пришел ко мне.

— Знаешь, я шел домой, но мне показалось, что ты хочешь меня видеть, — смущаясь, сказал Антон, когда я ему открыла дверь.

— Заходи, — пригласила я. — Сейчас ты все поймешь. И не стыдись так, я не собираюсь отбивать тебя у Лии.

Моя прямота и даже грубоватость, как всегда, удивили его, но через секунду он пришел в себя и перестал стесняться.

— Ух ты, здоровская комнатка у тебя! А это что за рисунок? — указал он на геометрическую композицию, висевшую над письменным столом.

— Это лабиринты моих мыслей, — коротко ответила я и стала говорить о главном: — Антон, давай проведем один опыт…

— Приготовим эликсир вечной жизни? — пошутил Красильников. — Или, может быть, наловим лягушек и сварим смертельный яд?

— Нет, побереги свое воображение, — серьезно ответила я. — Сейчас я напишу на бумаге одно твое действие, поступок, слово, что угодно. Сверну листок, чтобы ты не знал, что я загадала. Этот листок ты положишь себе в карман, а через пять минут достанешь его и прочтешь то, что там написано… Тогда, я гарантирую, ты удивишься так, как еще никогда в своей жизни не удивлялся.

— Интересно… Что ты там задумала?.. — полюбопытствовал Антон, когда я, отвернувшись от него, загадывала то, что он за пять минут выполнит по моему внушению.

— Не бойся, это ничуточки тебе не повредит, — успокоила я.

Он положил листок в карман и рассмеялся.

Затем выражение его лица приняло обычный вид, он стал болтать о школьных пустяках, об учителях, о том, какие бывают у нас неинтересные уроки. Словом, чувствовал себя так, будто он в своем доме, и я его родная сестра, которой можно говорить все, что вздумается. После он сообщил мне о своем намерении поесть и (нагло, если б не искусственно созданные обстоятельства) отправился на кухню, где открыл холодильник, быстро отыскал ветчину, сыр, майонез, кетчуп. Положил продукты на стол, нарезал хлеб и стал, надо заметить, искусно готовить бутерброды. Вообще у меня дома он был впервые и уж точно не мог знать, где что находится. Я изо всех сил старалась не засмеяться, а он все приговаривал:

— Ева, что смешного? Что смешного, я тебе говорю? Вот увидишь, какие здоровские я делаю бутерброды. Пальчики оближешь!

Пока он колдовал над тостером, пять минут истекали. И вот вылетел последний хлебец, как вдруг юный кулинар замер, словно только что приземлился на луну.

— Ева, что я делаю?.. — робко поинтересовался Антон. Боже, каким смешным он был в эту пятую минуту!

— Прочитай и узнаешь, — подсказала я. Он машинально вынул из кармана листок, развернул, сел на стул и прочитал:

«Ты хочешь чего-нибудь перекусить. Поэтому ты идешь на кухню, открываешь холодильник…» После того как он перечислил в точности исполненные им действия, я стала ожидать бурю эмоций.

— Это и есть твой опыт? — запинаясь, спросил Антон.

— Да, — рассеянно улыбнулась я.

— И что ты этим хотела сказать? — неожиданно разозлился он. — Что ты можешь крутить, вертеть людьми, как куклами?

— Антон… — начала я.

— Может быть, ты прикажешь мне с крыши спрыгнуть? Давай, пусть я буду твоим ручным зомби! — ругался он, вскочив со стула.

— Красильников! Если ты сейчас не успокоишься, я и вправду начну приказывать тебе, — пристально посмотрела я на него.

— Ведьма! — крикнул он, и я поняла, что напугала его.

— Пожалуйста, успокойся.

Он нахмурился и снова сел на стул. Я сняла с себя пластину. Антон непонимающе смотрел на меня и, кажется, готов был выслушать мои объяснения. Повесив ему на шею этот древний медальон, я сказала:

— Антон, твоя реакция вполне нормальна. Мне бы тоже стало не по себе. Никто не должен приказывать другому так, как я сейчас. Это страшно и опасно.

— Но зачем? — удивлялся он. — Разве бы я тебе не поверил?! Ты могла бы просто сказать… И эта пластина…

— Ты теперь будешь носить ее. А просто сказать я не могла. Ведь ты должен был почувствовать ее действие на своей шкуре, понимаешь?

— Значит, если я буду носить ее, у меня возникнут точно такие же способности?

— Я надеюсь.

— Так вот зачем я к тебе пришел… — задумчиво произнес Антон.

— Наконец-то понял, — вздохнула я. — Теперь давай продумаем сценарий вечернего, прямо-таки остросюжетного спектакля. Это покруче, чем твой эликсир вечной жизни или лягушачий яд.

— Спектакля? А кто в нем главный герой? — задал риторический вопрос Антон.

— Конечно, Юрка! Ну а мы с тобой — постановщики, — заключила я.

Глава XV «И будет мир храним…»

Кажется, Красильников на время стал моим братом-близнецом. По крайней мере у нас была одна цель — спасти ребра нашего друга. И мы уже знали, в какие невидимые «доспехи» облачить Юрика.

Близился пасмурный сентябрьский вечер, и Антон решил, что будет лучше, если мы придем на «стрелку» по отдельности. Я согласилась, потому что с подобным этикетом знакомилась впервые.

Меня переполняли странные, почти преступные чувства. Антон же, наоборот, выглядел спокойным и уверенным, хотя, быть может, это была лишь видимость. До роковой встречи оставалось полчаса, и я безмятежно прогуливалась по парку. Мои воспоминания сегодня были на редкость яркими. Я вспомнила даже искусственные ресницы Элеоноры Марковны. Почему до сих пор нет никаких видений?

Моя душа готовится к какому-то очень важному событию. И это не просто сонный бред пушкинской Татьяны Лариной. Сегодня ночью я видела, что моя птица перестала взмахивать своими безмерными крыльями. Птица, научившая меня смотреть сквозь солнце, теперь просто парила, размеренно дыша небесами. Что может значить этот новый, никогда еще не появлявшийся образ?

Я принялась снова разглядывать браслет. Он так прост, в нем нет особенной роскоши, разве что он серебряный и весит прилично. Орнамент, символизирующий стихии, и всевидящая птица… Но вот об этом вогнутом круге, где много веков назад мог сидеть драгоценный камень… А почему, собственно, камень? Да! Как же я раньше не заметила это? Вогнутый круг имеет почти такой же диаметр, что и медальон! На этой любопытной мысли я взглянула на часы — без пяти семь. Я тут же, забыв о браслете, устремилась к пятьдесят третьей школе. Я бежала так быстро, что, пожалуй, и вправду напоминала ветреную дочь Эгиоха. Неужели я опоздаю? Ведь стоит мне пропустить хоть один взгляд, одно слово, как все представление рухнет прямо на глазах, и бедный Юрка будет лежать в больнице… Нет, внушала я себе, если можно что-то изменить, то лишь прямо сейчас, не медля ни секунды.

На улице было сыро, и не просто сыро, а мокро и грязно. Моросил дождь, темнело. На школьной площадке, где вот-вот должно было произойти нечто из ряда вон выходящее, стояли девять человек, а со мной, к счастью вовремя прибежавшей, стало десять. В осенних сумерках наши фигуры становились все больше похожи на театральные силуэты. Все мы, как положено, разделили условное пространство на две половины. Вражеская пятерка посмеивалась над нашими мальчишками, намекая на присутствие девчонок, то есть на меня, Ольгу и Лию. Однако мы, втроем, нисколько не оскорбясь, между собой язвили по поводу их похожести друг на друга. Все эти молодые люди, бывшие нашими соперниками, носили одежду в одном стиле, интонация их речи звучала на один лад. Словом, казалось, что эти «добрые» молодцы вылезли, как в том старом мультике, из одного ларца.

— Тебе как, прям щас врезать или подождать? — с тянучей, как безвкусная жевательная резинка, интонацией спросил самый круглолицый парень.

— Лех, — таким же тоном обратился к нему другой, худенький и прыщавый, — пусть попробует чего-нибудь сказать.

— А чего я тебе должен говорить? — резко ответил Гислер.

С виду он казался стойким оловянным солдатиком, но с тем преимуществом, что у него были две ноги.

Однако я не сомневаюсь, в мыслях Юрки не было даже тени боязни, и трусливо бежать он ни в коем случае не стал бы. Круглолицый в ответ сказал пошлую и мерзкую фразу, после которой четверо остальных гоблинов воспроизвели что-то, отдаленно похожее на смех. Худенький и прыщавый надломанным и сдавленным голосом заорал: «Бей его!» — и прибавил к этому кучу дурно звучащих слов. Я посмотрела на Красильникова, он улыбнулся. И вот на Юрку, как мелкие кусачие мошки, налетели все пятеро гоблинов. Резкий шелест одежды, нелепые выкрики, пыхтение, сопение — все это могло обернуться трагедией, если б… А впрочем, уже пора нам вмешаться. Лия и Ольга растерянно смотрели то на дерущихся, то на Антона, стоявшего поодаль. Тут Красильников, как мы договаривались, подошел к круглолицему, положил руку ему на плечо…

…И круглолицый, хмуро посмотрев на него, вдруг заулыбался, как младенец. Я тем временем протолкнулась в самую гущу драки — ведь они не могли меня ударить, даже если б захотели. Я встала за Юркиной спиной, и он в этот же миг легко и высоко подпрыгнул и, сделав в воздухе красивое сальто, очутился позади всех нас. Юра стоял и победно смотрел на всех, будто только что приземлившийся космонавт. Ольга и Лия застыли с мило округлившимися ртами. Прыщастый гоблин был потрясен увиденным. Он посмотрел на своего товарища, который, продолжая блаженно-светло улыбаться, попятился назад и побежал прочь. Другие замерли, точно взглянули на Горгону, превратившую их в камень.

Сам Гислер пытался осознать свое теперешнее положение. По его лицу можно было догадаться обо всем, что он думал. А думал он лишь об одном — как бы снова повторить этот фантастический прыжок. Круглолицый Леха вдруг сказал, причем получилось это у него живо и смешно:

— Классно! Я никогда так не радовался! А где Прыщ?

— Он убежал, — ответил Антон.

— Да?! — рассмеялся Леха. — Вот Прыщ так Прыщ: был он, и нет его. Юран! Ты не злись на Прыща, он с пяти лет такой. Ладно, пацаны! Пойдем к нашим! А девчонки ничего, да?

После этих слов они, теперь уже четверо, стали говорить о каких-то своих, футбольных, что ли, делах. Потом так увлеклись своей беседой, что даже забыли попрощаться с нами. Когда они ушли, я и Красильников посмотрели друг другу в глаза и мысленно сказали одно и то же слово: «Хорошо».

— Нет, вы видели, видели! — придя в себя, воскликнул Гислер. — Я всегда мечтал так прыгнуть!

— Да уж, никогда не видела… — начала Оля.

— Что? Ты не видела, как я прыгнул!

Юрка в эти минуты был ослеплен собой и, кажется, ничего не замечал вокруг. Лия не сводила с Антона своих голубых, восхищенных глаз, а он шел молча, вероятно вновь и вновь прокручивая в голове случившееся. Неужели Красильников тоже возгордится? Мальчишки на этот счет очень даже чувствительны и сразу же готовы приписать победу только себе. Хотя откуда мне знать? Быть может, я совсем-совсем не права…

Мы покинули спортивную площадку пятьдесят третьей школы и направились по домам. Ольга вскоре потеряла интерес к Гислеру, который говорил чуть ли не сам с собой, и переметнулась на мою сторону.

— Ева, зачем ты полезла в драку? — с насмешкой спросила она.

— Чтобы Юрку подтолкнуть, — просто ответила я, и мы рассмеялись.

— Знаешь, я думала, что ты одна в классе такая ненормальная, — говорила Оля. — Оказалось, что и Красильников, и Гислер…

Она еще стала перечислять некоторых других наших одноклассников, которые, на ее взгляд, достойны подозрений. Потом вдруг замолчала (по моей неслышимой просьбе), как-то рассеянно улыбнулась и стала говорить, но только то, что я хотела от нее слышать.

— Знаешь, — повторила она, как испорченная пластинка, — я думала, что в классе нормальная только я. Но оказалось, что и ты, и Красильников, и Гислер…

— Не думай больше об этом, — спокойно сказала я, но Кирсанова не могла остановиться до самого своего подъезда. Мне даже жутковато стало от самой себя. Зачем я внушила Ольге то, чего она совсем не хотела говорить? Кажется, это уже становится злоупотреблением. Внезапно во мне вспыхнуло любопытство, и я посмотрела на Антона и Лию, которые в это время что-то весело друг другу рассказывали. Интересно, злоупотребляет ли он сейчас магией?

* * *

О, где же тот человек, который ответит на все мои вопросы? Я и впрямь ненормальная, раз допускаю возможность существования такого человека. До сих пор магия, которой я обладаю, — белая. Но почему тогда чувства мои будто загнаны в темный угол?

Антону и мне теперь не нужен ни телефон, ни даже компьютер. Расстояние для нас — всего одно мгновение. И в полночь, как всегда, мы говорим друг с другом. Мысли, вопросы, ответы — четкие, в них нет ничего лишнего, иначе б они рассеялись по пути. И он, и я — в своих домах, комнатах, лежали в своих постелях, смотрели в ночь; нам было интересно, а иначе ничего бы и не было…

— Антон, тебе страшно?

— Немного. Что с нами будет?

— Я пытаюсь узнать, но как будто кто-то запрещает мне.

— Ева, ты знаешь, кто это?

— Этот кто-то сильнее нас.

— Почему?

— Их магия гораздо совершенней, чем наша с тобой.

— Их? Значит, это не бог?

На этом наша телепатическая связь оборвалась. В эту беспокойную ночь ни Антон, ни я не смогли ее возобновить. Быть может, сама природа мешала нам сделать это.

* * *

Наутро по радио передавали, что ночью в нашем городе бушевал сильный ураган, но, как ни странно, не сломано ни одно деревце, не сорван ни один плакат, не повреждена ни одна линия электропередачи.

— Мистика! Я говорю вам, это высшее вмешательство! — восклицала моя любимая Софья Харитоновна.

Мама пригласила ее пожить у нас несколько дней, пока в ее доме не закончится ремонт. Конечно, ремонт не был следствием, как она говорит, мистического урагана. Просто дом тети был действительно стар и годился на то, чтобы его назначили архитектурным памятником. К счастью, Софья Харитоновна отыскала спонсоров для его реставрации.

— Вы думаете, высшее вмешательство возможно? — спросила я об урагане, когда мы пили кофе.

— Конечно, моя глупенькая, — всплеснула тетушка руками. — Ты вот засела в своей машине…

— Но-но, попрошу вас не обижать мой компьютер, а то он очень капризный, — остановила я тетю.

— Смотрите-ка, какие мы суеверные, — с иронией сказала она.

— А вы будто бы не суеверны, так?

Мама, до этого молча готовившая ужин, прекрасно слышала наш разговор и, почувствовав, что мы опять начнем спорить, вовремя предложила нам попробовать ее овощной салат. Папа теперь не мог без него ужинать.

После ужина я решила прогуляться до реки, встретить там закат, а вместе с ним новое видение, которое я уже предчувствовала. Мои предчувствия по-прежнему сопровождались появлением и исчезновением татуировки, и птица эта все так же парила, не меняя положения своих могучих крыл.

По сравнению со вчерашним днем, сегодня погода напоминала идиллию. На небе давно появился старик-месяц. Беседа с Софьей Харитоновной натолкнула меня на одну мысль. Вернее, это всего лишь очередной вопрос. А именно, возможна ли магия без суеверия? Может быть, я и Антон — суеверные лунатики. Как бы не так!

Я сосредоточилась на солнце, которое медленно и царственно уступало место луне. Если выразить то, что я видела, обычными словами, тогда и сама картина получится простой и невзрачной. И поэтому я больше слушала, чем смотрела. Образ этот был странным и отчего-то, как никогда, чарующим…

…Угасал закатный огонь. Черное море тайно волновалось. Высокая женщина в плаще изумрудного цвета стремительно и легко шла по, казалось бы, грубым камням. Пепельные волосы, как и одежда ее, трепетали от южного, мягкого ветра. Наверное, она шла долго. Лицо ее было прекрасно и выражало ожидание… Тут же, ей навстречу, уверенно и спокойно шел мужчина. Его волосы до плеч серебрились, руки были сомкнуты сзади, будто он был узником, которого только что освободили, но привычка закладывать руки за спиной еще не забылась. Он шел так же стремительно, и взгляд его был направлен только на идущую к нему женщину. Верно, он тоже ждал этой встречи…

— Ты все-таки нашла способ вернуться, — как-то грустно сказал мужчина. Они стояли друг от друга примерно в трех шагах и говорили… глазами.

— В ином образе, — кротко ответила женщина.

— Куда же сгинул прежний твой облик? — все так же тоскливо спросил мужчина.

— Растворился в рассвете.

— Но ты создала себя новую и… столь прекрасную, что дух мой замирает, как звон колокола в поднебесье, — волновался серебряноволосый.

Мужчина и женщина встали рядом и устремили свои взоры на закат… Они спешили, но речь их была размеренна и осторожна, каким бывает лишь заклинание. Голоса их звучали вместе и по отдельности. Если б кто услышал, то слова превратились бы в песню.

— Когда наступит время, на западе причалит Старая ладья.

— Когда солнце взойдет, на востоке престол весь охватив.

— Тогда вода стечет на землю, свет возродит ее, смешав с воздухом.

— И будет мир храним…

Солнце покинуло горизонт, и две таинственные фигуры скрылись под покровом ночи.

* * *

Кто же они? Не понимаю. Я никогда еще не встречала таких красивых людей. Но слова, слова их — новое заклинание, и я знаю, как его применить.

Возвращаясь домой, у своего подъезда я застала Красильникова. Он уже собирался уходить, но, увидев меня, обрадовался.

— Ева, с тобой все в порядке? — глубоко вздохнув, спросил он.

— Все хорошо.

— Я полчаса пытаюсь запросить твое внимание, уже боялся, что потерял дар, — взволнованно проговорил он.

— Это глупо… бояться. Дар — только иллюзия для нас. Пойми, — ответила я.

Мы присели на скамейку и договорились, что будем общаться мысленно. Я решила показать ему свое видение и заново, как в кино, повторила ему все, что видела на закате. Уже совсем стемнело, и мы были похожи на молчаливых призраков. В наших мыслях проносились огромные образы. Мы одновременно постигали тайну древних украшений. Браслет и пластина были прокляты богами за то, что люди злоупотребляли ими в личных, корыстных целях. Древние люди могли узнать, какой порядок царит во всем мире. Но вместо этого они устраивали войны.

— Теперь ты понимаешь, почему мы должны избавиться от древнего проклятия? — спрашивала я. — Представь, какое зло мы могли причинить другим, если б были менее осторожными.

— Но, Ева, с таким же успехом мы могли помочь… и многим, — возразил Антон.

— Ты прав… Что ж, такова воля провидения.

— Мы можем не подчиниться этой воле! — сказал Антон, будто воин.

— Конечно, мы не подчинимся ей… Мы — люди. Изничтожив древнее проклятие, мы найдем другой способ, как помогать людям и себе, — заключила я, и он согласился.

Условившись встретиться на берегу реки, утром и до восхода солнца, я и Антон разошлись по домам.

В один миг прошла ночь. Мы проснулись в одно и то же время, в одно и то же время пришли к реке. Мы теперь знали, как поступать…

— Смотри, Старая ладья причалила на западе, — сказала я, показав на убывающую луну.

— А солнце захватывает восточный престол, — ответил он.

Я сняла браслет. Сплошную линию земли обратила на запад, потому что западу соответствует земля. Стихия воздуха смотрела на восток. Антон снял медальон, на котором изначально была изображена старая луна. Я установила пластину на предназначенное ей место — в тот самый вогнутый круг. Рассвет. Мы повернули медальон так, чтобы Старая ладья причалила на запад, то есть — к сплошной линии, к земле. Солнце взошло, свет его рассеялся и попал на древнее украшение. Серебро тут же, прямо на наших руках, стало медленно превращаться в воду и утекать сквозь наши пальцы…

Антон и я в один голос произнесли: «Тогда вода стечет на землю, свет возродит ее, смешав с воздухом…»

Примечания

1

Одно из имен Зевса.

(обратно)

Оглавление

Глава I Пришельцы с востока

Глава II Подарок

Глава III Лавка древностей

Глава IV Мистическое воскресенье

Глава V Тревоги и сомнения

Глава VI Чудеса продолжаются

Глава VII Письмо от его сиятельства

Глава VIII Шестьдесят секунд

Глава IX Дар похищен!

Глава X Путешествие начинается

Глава XI Потрясающая находка

Глава XII «В туманно-лучистой борьбе…»

Глава XIII В набежавшую волну

Глава XIV Дар разделен

Глава XV «И будет мир храним…» Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg