«2/3 успеха»

* * *

Почта была битком набита народом. Купить марки, отправить и получить заказное письмо, заграничную корреспонденцию, бандероли можно было лишь в одном окошечке, и к этому окошечку установилась длинная-предлинная очередь. Тяжело вздохнув, Павлик пристроился в её хвосте. Ничего не поделаешь…

Правда, в Варшаве есть и другие почты, в которых, возможно, работа организована по-умному, но туда ещё надо ехать, а эта — по дороге. Рядом жил дружок Павлика, и отсюда — прямой автобус до дома. Ехать куда-то и искать другую почту просто не было сил. Дело в том, что к дружку Павлик приезжал для того, чтобы поупражняться с гантелями, они вместе испробовали новый и совершенно потрясный вид упражнений, и теперь мальчик просто был не в состоянии пошевельнуть ни рукой, ни ногой, отупело привалившись к стенке.

Дедушка и тётя Моника поручили Павлику отправить два письма, дедушка заказное, а тётя Моника за границу, из-за них и пришлось торчать в очереди, просто так их не бросишь в почтовый ящик. Возможно, имело смысл сначала отправить письма, а уже потом упражняться с гантелями, ну да уж чего теперь об этом говорить…

Первые десять минут стояния в очереди Павлик лишь отупело и бездумно отдыхал, совершенно не обращая внимания на происходящее вокруг него. На одиннадцатой минуте сильный толчок в спину вывел его из состояния отупелости и вернул к невесёлой реальности. Оглядевшись, Павлик понял, что стоит в помещении почты в длиннющей очереди, а толкнул его парень, который продирался сквозь цепочку людей к стоящему у окна столу. Продравшись, парень шлёпнулся на только что освободившийся стул, бухнул на стол тяжеленную толстую книгу, обложился какими-то бумагами и усердно принялся за работу. Царящие вокруг шум и столпотворение, по всей видимости, нисколько ему не мешали.

Сначала Павлик довольно равнодушно наблюдал за парнем, потом в нем пробудилась искра интереса. Знал он этого парня, точно. Но откуда? Как ни пытался вспомнить — ничего не получалось. В компании своих сверстников наверняка не встречал, тот гораздо старше, приблизительно в возрасте Рафала, двоюродного брата. Лет восемнадцать, пожалуй. Да нет, с Рафалом парень тоже никак не ассоциировался. И все-таки этого парня Павлик где-то видел. Уж очень знакомы ему ужимки парня: то, как он морщит лоб, выпячивает губы. Точно, видел его Павлик, но где?

Очередь продвигалась вперёд черепашьим шагом. И только продвинувшись на три человека, Павлик наконец вспомнил. Ну конечно же, парня он видел однажды в филателистическом клубе и несколько раз встречал в Обществе филателистов, куда приходил с дедушкой в качестве тягловой силы — помогал носить тяжеленные каталоги и кляссеры. Дедушка Павлика был не только известным филателистом, но и очень уважаемым экспертом по почтовым маркам, старейшим членом и активным деятелем польского Общества филателистов. Выходит, Павлик встречал этого парня в Обществе филателистов. И даже знает, как его зовут. Зютек! Правильно, теперь Павлик точно вспомнил, кто-то позвал этого парня — «Эй, Зютек!». Зютек значит уменьшительное от Юзеф.

Итак, проблема парня была решена, можно был? и оставить его в покое. Однако стоять в очереди было невыносимо скучно, а тут ещё какая-то бабуля застряла в окошке надолго и, похоже, намерена была торчать в нем до конца своих дней. Кажется, её бандероль потерялась, и девушка из окошка воспользовалась случаем отправиться на розыски куда-то в подсобку, а может, и по своим личным делам. В этой ситуации Зютек представлял неожиданное развлечение. Интересно, чем он там, за столом, занимается? Вон как старается, даже язык высунул, ни шум на почте, ни даже толчки ему нисколько не мешали. Наверное, чем-то жутко интересным.

Павлик принялся ломать голову. Непонятное, загадочное всегда интересовало мальчика, а тут что-то явно загадочное. Люди то и дело заслоняли Зютека, и Павлик никак не мог понять, какими же манипуляциями тот занимается с толстой книгой и своими бумагами. Нет, отсюда никак не разглядеть, придётся подойти поближе. Предупредив людей в очереди, что он тут стоит, мальчик протиснулся сквозь тройное кольцо томящихся в очереди и оказался за спиной Зютека, совершенно не подозревая, что тем самым положил начало целой серии завлекательных и опасных приключений.

Толстая книга оказалась Телефонным справочником города Варшавы», рядом с ней лежала газета, на газете — тетрадь. Зютек внимательно прочитывал кусок газетного текста, потом лез в телефонную книгу, потом что-то записывал в тетрадь. Работал в поте лица. Стоя у него за спиной и заглядывая через плечо, Павлик никак не мог уразуметь, в чем же дело, ибо газета была раскрыта на странице с некрологами. Пожав плечами, Павлик вернулся на своё место в очереди. И наверняка Зютек с его газетами тут же улетучился бы из его головы, если бы не принудительное бездействие. Просто стоять и ничего не делать — это было свыше его сил!

И мальчик занялся тем единственным, чем можно было заняться в очереди — принялся думать над загадкой. Ещё стоя над головой Зютека, он подметил некоторые детали в деятельности последнего, над которыми сейчас и стал размышлять. Зютека интересовали не все некрологи, он оставлял без внимания те из них, которые извещали о какой-то годовщине со дня смерти покойного, и занимался лишь сообщениями о недавно умерших. Прочитав некролог, в котором родине и близкие с прискорбием извещали о смерти такого-то, Зютек затем разыскивал в телефонной книге по фамилии адрес усопшего и его телефон. Адрес и телефон он старательно записывал в свою тетрадь. Вот Павлик и пытался понять, зачем парню понадобились адрес и телефон человека, который недавно окончательно покинул сей бренный мир. Тщетно. Очередь подошла, а загадка так и осталась загадкой. И однако на всякий случай Павлик постарался запомнить фамилию Зютека. Он услышал её, когда Зютек сдавал в соседнем окошечке телефонную книгу и получал оставленное в залог удостоверение личности. Из-за стоящего на почте шума тому пришлось эту фамилию несколько раз прокричать. Вильчак. Зютек Вильчак — весь путь до дома Павлик проделал, пребывая в глубокой задумчивости. Автоматически толкнул калитку, пересёк двор, вбежал в прихожую. Автоматически погладил Хабра (В романах этого цикла — «Дом с привидениями», «Особые заслуги» и «Сокровища» — кличка собаки давалась в переводе на русский язык. Chaber (польск.) — Василёк.), радостно приветствовавшего его, автоматически отдал дедушке квитанцию на письмо и поспешил к сестре. Яночка, хоть и на год моложе брата, была очень умная девочка, а в разгадывании всяких тайн и загадок отличалась особым умением.

Вот и теперь, когда брат рассказал о случившемся и засыпал её вопросами, она с ходу ответила на один из них:

— А куда ему было идти? Только на почту. Наверняка новой телефонной книги у него нет, её вообще ни у кого нет, вот и пришлось просить на почте, хоть он наверняка и сам был не рад переписывать покойников на глазах у всех. А газета какая?

— «Жиче Варшавы».

— Старая?

— Да нет, сегодняшняя.

— Ну вот видишь…

— Что «видишь»? — с раздражением произнёс Павлик, усаживаясь. — Я и сам понимаю, что он торопился, поэтому и на почту попёрся. А зачем ему адреса покойников? На поминки собрался?

— Квартиры, — коротко ответила сестра.

— Квартиры? Зачем? Хочет туда вломиться? Или прибрать к рукам?

— Не знаю, но квартиры сейчас — самое прибыльное дело. Может, надеется у наследников перекупить. А может, работает на тех, которые этим занимаются, вот он каждый день и выписывает адреса.

— Так-то оно так, но знаешь… — не договорил Павлик и покрутил головой.

Подняв голову от разложенной на столе головоломки, Яночка внимательно посмотрела на брата. Всем своим видом мальчик выражал такое сомнение, что его просто невозможно было проигнорировать.

— А в чем дело?

— В том, что он выискивал эти некрологи как-то так… так, что ясно было — искал сам по себе, а не потому, что ему велели. Видела бы ты его! Как будто от этого зависело… уж и не знаю что.

— Может, этот Зютек собрался жениться? — предположила Яночка.

Павлик покачал головой.

— Собраться-то он, может, и собрался, но как думаешь, что бы сказали, если бы наш Рафал собрался жениться? А тому приблизительно столько же лет.

— Глупый вопрос! — фыркнула Яночка. — Тут бы такое поднялось! И Рафалу быстренько бы выбили из головы женитьбу. К тому же он ещё не совершеннолетний, три месяца не дотягивает.

— Вот я и думаю, женитьба отпадает, разве что Зютек заранее подбирает себе невесту повыгоднее. Говорю тебе, он эти адреса выискивал так, будто от этого его жизнь зависит!

Чем больше Павлик раздумывал над поведением Зютека на почте, тем больше убеждался — тут какая-то тайна. Правда, Зютек списывал адреса умерших не втихаря, не прятался по углам, не закрывал от окружающих ни «Жиче Варшавы», ни своей тетрадки. Но с каким жаром он этим занимался! Как старательно работал! Нет, в этом что-то такое есть…

Свои впечатления и неясные подозрения Павлик очень сумбурно изложил сестре, но та поняла.

— Отправляйся за сегодняшней «Жиче Варшавы»! — скомандовала она.

Сорвавшись с места, Павлик кинулся к двери, но остановился на пороге.

— Зачем?

— А что нам стоит проверить? Мне тоже интересно, что он там выискивал, — пояснила сестра.

По собственной инициативе Павлик принёс вместе с газетой и телефонную книгу, правда, не такую новую, как на почте, но ведь, в конце концов, телефоны людям меняли не каждый день.

Поскольку письменный столик Яночки занят был головоломкой, дети разместились на тахте.

— А дальше что? — спросил Павлик, после того как они вдвоём с сестрой сделали то, чем занимался Зютек на почте. У них это, естественно, заняло вдвое меньше времени. — Вот мы всех переписали. И что нам это даёт?

— Понятия не имею, — ответила Яночка, возвращаясь к своей головоломке. — Где этот Зютек живёт, не знаешь?

— Откуда мне знать? И зачем нам это?

— Да так, мне пришло в голову сразу все. Во-первых, интересно, он каждый день выискивает этих покойников или нет? И если бы хил поблизости, можно было бы пооколачиваться у почты и проверить. А если живёт в другом месте, мог туда и случайно заскочить. Во-вторых, не мешало бы поглядеть на его квартиру, в каких условиях он живёт, может, им там тесно, может, кто из них женился и теперь совсем невозможно стало жить, или ещё что. Ну, и в-третьих, я считаю, что не мешало бы пройтись нам по этим адресам, посмотреть, не делается ли там что интересное…

Павлик высказал свои предположения:

— А может, парень просто подрабатывает. После покойников много барахла остаётся, так он берётся мебель перетаскивать, мусор выносить, книги продавать, ремонтик сделать, да мало ли что ещё. Помнишь, сколько книг осталось после смерти тёти Агаты! А они тяжеленные, как сто тысяч чертей.

— Может быть, — согласилась сестра. — Или его отец занимается изготовлением надгробных памятников и велит сыночку выискивать богатеньких заказчиков. Я бы начала с Зютека. Сколько там, в телефонном справочнике, этих Вильчаков?

Павлик подсчитал.

— Девять штук. И все живут далеко. Но Зютек может быть из тех Вильчаков, у которых нет телефона.

— Значит, придётся подстеречь его на почте. С завтрашнего дня можешь и начать.

— Не выйдет. Завтра почта работает с утра до обеда, я в школе. После обеда — только послезавтра.

— Ну ладно, начнёшь послезавтра. А завтра пойдём по покойникам, — решила Яночка.

— Клево! — обрадовался Павлик. — Но тогда не мешало бы прихватить с собой и Хабра, значит, прямо из школы не можем отправляться.

Яночка обернулась. Их любимец Хабр спал на коврике у двери и при звуке своего имени открыл один глаз.

— Ясное дело, — согласилась Яночка. — Если мы хотим что-то узнать, без Хабра и пытаться не стоит. Может, и на почту ему пойти с тобой?

— Нет, на почту собак не пускают, — вздохнул Павлик. — Да и Зютек может приметить пса. Уж лучше на почту я пойду один, а Зютека не упущу, не беспокойся.

— Значит, завтра и начинаем. И даже лучше, что заскочим домой за собакой, по крайней мере оставим дома эти тяжести.

И Яночка кивнула головой на свой ранец.

* * *

Около семи вечера усталая Яночка присела на низенькую кирпичную загородку, окружающую детскую площадку где-то на задах улицы Жвирки и Вигуры. Это был уже четвёртый сряду адрес, который они с Павликом проверили за сегодняшний день, и устали дети страшно. Несмотря на рационально составленный маршрут, дорога отняла много сил и времени, ибо совпала с «часами пик», и детям пришлось из-за собаки значительную часть пути проделать пешком. Нельзя же было обрекать пса на мучения в переполненных автобусах! Самое же плохое, что тщательно продуманная операция не дала абсолютно никаких результатов. Нуль! По намеченным адресам совершенно ничего не происходило. Двери квартир покойников выглядели обычно, ничего подозрительного поблизости не наблюдалось, никаких открытий Яночка с Павликом не сделали.

Усталые и разочарованные, дети добрались наконец сюда, на Окенче, край города. Четвёртый адрес из некрологов. Павлик отправился посмотреть на очередную дверь квартиры умершего, Яночка воспользовалась минутой отдыха. Доволен был только Хабр. Ещё бы, совершенно непредвиденная долгая прогулка. Пёс ни чуточки не устал и теперь бегал вокруг хозяйки, знакомясь с окружающей территорией.

Выйдя из дома, Павлик не спеша подошёл к сестре.

— Кто-то там в квартире есть, — доложил мальчик. — Чего-то делает, и ничего не слышно. Наверное, покойник жил не один, кто-то остался. И что теперь?

— Теперь нам быстренько надо возвращаться, чтобы хоть на ужин не опоздать, — сказала девочка. — Уже темнеет. Смотри, кто-то роется на помойке.

Павлик присел рядом.

— Есть хочется по-страшному, — вздохнул он. — Так ничего и не узнали, столько находились и все впустую! Может, позвонить в квартиру, поговорить?

Сестра не ответила, она тоже не знала, что теперь делать. Какое-то время дети сидели молча, наблюдая за собакой. Солнце зашло, смеркалось, в окнах кое-где уже зажёгся свет. Люди редко проходили мимо, в эту пору на детской площадке делать нечего, а с работы все уже давно вернулись.

— Что ты сказала? — как бы очнулся Павлик. — На какой помойке?

— Да вон там, видишь, огороженная площадка для баков с мусором. А этот не из дома вышел, а прямо с улицы свернул и никакого мусорного ведра не нёс.

— Нищий какой-нибудь?

— Да нет, — ответила сестра. — Светло ещё было, я разглядела. Нормально одет. И на пьяницу не похож.

Человек, копавшийся в мусоре, не очень заинтересовал Павлика. Уж слишком он устал за день. Уставившись на копающуюся в мусорном баке тёмную фигуру, мальчик жаловался:

— Неужели они не могли поумирать в одном районе? Или хотя бы недалеко друг от дружки? Нет же, один в центре, другой на Жолибоже, третья на Мокотове, теперь эта вот здесь, на Окенче…

Со стороны помойки сквозь ажурную стенку из кирпича и оплетавшего его дикого винограда блеснул луч света.

— С фонариком копается, — заметила Яночка. Тут наконец до брата дошёл смысл информации. Не мешало бы проверить, что человек может искать в темноте на помойке? Раз уж они решили проверять все непонятное и подозрительное по выписанным из некрологов адресам. Не мешало бы, но уж очень он устал, встать просто не было сил. Свет на помойке погас, оттуда вышел мужчина и не торопясь пошёл к улице. Путь его пролегал мимо детской площадки. Павлик вздрогнул, толкнул сестру в бок.

— Слушай, это он! — прошептал мальчик.

— Кто «он»? — не поняла Яночка.

— Зютек же!

Яночка схватила брата за руку, удерживая от резких движений. Дав парню отойти подальше, она негромко позвала Хабра и, поглаживая по голове умную собаку, стала ей объяснять;

— Это Зютек, Зютек! Слышишь, пёсик? Зютек! Мы идём за ним! След! Держись за Зютеком! Вперёд!

Хабр бросился следом за парнем, Павлик рванулся к помойке. Яночка поймала брата за рукав.

— Ты куда?

— К мусорным бакам! Нельзя так оставить…

— Там темно! Фонарик мы не захватили.

— У меня есть спички!

— Зютек важнее!

— За ним пойдёт Хабр!

— В автобус Хабр один не сядет!

— Холера! Ладно, сюда мы ещё вернёмся. С помойкой решили, а тут и Хабр вернулся. По приказу хозяйки он обнюхал оставленные Зютеком следы, побежал за парнем, не приближаясь вплотную, на небольшом расстоянии обнюхал и его и вернулся к хозяйке в ожидании дальнейших приказов. Зютека он уже знал и запомнил.

Яночка посмотрела вслед удаляющемуся парню. Оставались считанные секунды для принятия решения. Павлик принял его:

— Ты с Хабром — за ним, я все же взгляну на мусорный бак и догоню вас!

Яночка послала вперёд Хабра и побежала за ним. Получив чёткую команду, привыкший к таким задачам Хабр перестал оглядываться на хозяйку и лёгкой рысцой двинулся за Зютеком. Тот вышел на улицу Жвирки и Вигуры и остановился на перекрёстке перед светофором. Короче, Павлик присоединился к ним ещё до того, как Хабр с Яночкой добрались до автобусной остановки по ту сторону улицы. Зютек явно ждал автобус. Брат с сестрой получили краткую передышку.

— Помойка как помойка, — докладывал Павлик. — Что он там искал — не представляю.

— Я представляю, — заявила сестра. И в ответ на недоуменный взгляд брата пояснила:

— Он ищет вещи, оставленные покойниками. Те, что их родственники или наследники выбрасывают за ненадобностью. Может, старьё, может, книжки, может, ещё что, не знаю. А нам теперь надо установить, где он живёт. Едем за ним!

Голодному и усталому Павлику совсем не улыбалась такая перспектива.

— На ужин опоздаем, — попытался он возразить.

Сестра проявила твёрдость:

— Сколько сейчас? Десять минут восьмого? Успеем, в крайнем случае проследим до полпути. А твой Зютек тот ещё фрукт, не мог пораньше явиться!

В семье Хабровичей так уж было заведено, что за ужином собиралось все семейство. За ужином наконец члены семьи могли увидеть друг друга, не спеша пообщаться, поэтому мама строго требовала непременного присутствия на ужине всех-всех. И без опозданий! Завтракали в спешке и мчались — кто на работу, кто в школу, обедали когда придётся, но ужин — святое дело.

Подошёл автобус № 172, Зютек вскочил в него, дети с собакой — за ним. И сделали это с радостью, потому что данный автобус вёз их по направлению к дому. Вот только неизвестно, какие планы были у объекта преследования…

Объект сошёл на улице Одыньца. Пришлось выйти вслед за ним. Зютек сразу же свернул в одну из боковых улочек, а с неё — в переулок. Дети за ним.

— А мы здесь уже были сегодня, — вспомнил вдруг Павлик. — Наш первый покойник.

— Голову даю на отсечение, что этот тип намерен и здесь покопаться на помойке, — вполголоса отозвалась сестра.

Зютек не обманул их ожиданий. Укрывшись в тёмном месте, придерживая собаку, брат с сестрой наблюдали за тем, как на огороженной зацементированной площадке с мусорными баками то и дело поблёскивал луч карманного фонарика. Как и на почте, Зютек и здесь работал добросовестно и самозабвенно, не пропустил ни одного контейнера, все тщательно обследовал, после чего с чувством хорошо выполненного долга вернулся на автобусную остановку. Вот интересно, куда он теперь собирался ехать?

— Нам тут до дому всего-то пять минут, — жалобно вздохнул Павлик, но Яночка опять проявила твёрдость.

— Нельзя же бросать начатое дело на середине! Хотя бы посмотрим, на какой он сойдёт остановке.

Дождавшись опять автобуса № 172, Зютек доехал до улицы Собесского, вышел из автобуса и не спеша двинулся по направлению к уже закрытой почте. Если бы он шёл быстро и целенаправленно, брат с сестрой обязательно проследили бы, куда он пойдёт на этот раз, но поскольку подозреваемый явно не торопился, решили преследование прекратить. В таком темпе он никуда не доберётся раньше чем через полчаса, а у них уже совсем не оставалось времени. Бросив Зютека на произвол судьбы, Яночка и Павлик поспешили домой.

— Наверное, он там где-то живёт, — рассуждал Павлик, когда они с сестрой чуть ли не бегом поспешали к дому, сойдя с автобуса. — Ты как думаешь? Там есть почта, может, он туда пойдёт, имеет смысл там покараулить. Ты как думаешь? У меня там приятель живёт недалеко, может, его знает, надо порасспросить. Не очень-то много мы узнали за сегодняшний вечер.

— Да ты что, мы узнали страшно много, — возразила сестра. — И дело принимает такой оборот, такой оборот, что становится совсем непонятным! И загадочным. Вот смотри — парень ни с того ни с сего роется на городских свалках, это как, по-твоему, ничего не значит? И роется там, где кто-то недавно умер. Это тебе ни о чем не говорит? Да я лопну от любопытства, если не дознаюсь!

— Я тоже лопну, — согласился Павлик. — А уроки сделаю завтра на переменках, вечер ведь опять будет занят. Я правильно понял? И утром по пути в школу покупаем «Жиче Варшавы».

* * *

На почте опять была такая толпа, что в ней ничего не стоило затеряться. Зютек появился где-то около полпятого, Яночка с братом как раз начали совещаться, не стоит ли им разделиться, чтобы вдвоём не терять напрасно времени. А тут Зютек и заявился! Опять просидел над телефонной книгой — минут пятнадцать, не больше — и вышел из почтового отделения.

— Куда его черти понесли? Гляди, на автобусную остановку. Что будем делать?

— С Хабром не сядем, автобусы все ещё слишком набиты, — волновалась Яночка. — Просто не знаю…

— Поеду я один, — решил Павлик, — вы здесь меня подождёте. Я вернусь сюда, расскажу, куда он направился. И если потеряю его, все равно вернусь сюда.

— Буду ждать до полвосьмого, потом отправляюсь домой, — сказала Яночка.

Тут подошёл автобус № 193, Зютек втиснулся в него. Павлику удалось тоже втиснуться. Яночка поглядела вслед автобусу и стала думать над тем, как бы поумнее распорядиться временем. Ждать ведь можно долго, а ждать в бездействии девочка не привыкла. Но чем же заняться? В этом районе у неё не было знакомых, тут поблизости, судя по некрологам, никто не умирал в последнее время, выходит, заняться решительно нечем. Вспомнив, что неподалёку находится писчебумажный магазин, девочка не торопясь пошла к нему, выбрав путь наискосок, подлиннее, по газонам между домами, чтобы Хабру было где прогуляться.

Вот и шли они вдвоём, петляя между домами, не очень-то торопясь к писчебумажному магазину. И всякий раз Яночку как магнитом тянуло к выложенным кирпичом или покрытым цементом площадкам за домами, где стояли металлические контейнеры с мусором. К ним противно было даже приближаться, запах уже на расстоянии отпугивал, но Яночка — человек долга. Слабым утешением являлся несомненный интерес к этим пахучим объектам её драгоценного Хабра, который отнюдь не проявлял неудовольствия по мере приближения к ним. Напротив, знакомство с ними доставляло собаке явное удовольствие, видимо, тут скапливались какие-то особо завлекательные запахи. Яночка философски подумала: пусть хоть собачка получит удовольствие.

К сожалению, их путешествие приближалось к концу. Вот уже вдали показалась улица Селецкая, на углу которой находился магазин. Тут Яночку перегнала какая-то женщина, вышедшая из дома, мимо которого они с Хабром как раз проходили. Быстрым шагом женщина направлялась к помойке и очень много чего несла: с её плеча свешивалась большая тяжёлая сумка, руки были заняты битком набитыми целлофановыми пакетами и кучей какого-то тряпья, а локтем она прижимала под мышкой большую плоскую коробку. Быстро и решительно достигнув помойки, женщина вдруг в нерешительности остановилась. Было ясно, что от вещей она намерена избавиться, но совершенно не представляет, как это сделать. Она попыталась освободить руки и хоть один из пакетов бросить в бак с мусором, но неловко задела его, и крышка бака с громким стуком захлопнулась. Попытавшись открыть крышку, женщина выронила из-под мышки плоскую коробку. Беспомощно оглянувшись, женщина вдруг увидела Яночку и проговорила жалобным голосом:

— Девочка, ты не могла бы мне помочь? Яночка уже давно поняла, что женщине одной не справиться, разве что она собирается выбросить в мусорный контейнер все, включая и сумку на плече. Сумка ещё раньше съехала с плеча и теперь болталась на локте, создавая самые большие неудобства.

Подбежав, девочка быстро откинула крышку контейнера.

— Проше бардзо, — сказала она. — С чего начнём? Пожалуйста.

Женщина попыталась передать девочке хоть один пакет, не уронив при этом всех остальных.

— Возьми вот это. Нет, пожалуй, сначала это, — и она пошевелила нужным пакетом. Взяв его в руки, Яночка удивилась:

— Но тут бутылки из-под молока. Вы их выбрасываете?

— Нет, просто подержи пока, я с ними хочу зайти в магазин. А я вот это выброшу…

И, пытаясь вытащить тряпьё, женщина споткнулась о свою же коробку, которую уронила. И наступила на неё. Яночка глянула вниз.

Оказалось, это не коробка, а жалкие останки того, что некогда было фанерным чемоданчиком. Замки его давно сломались, и теперь при падении крышка отскочила в сторону. Чемоданчик оказался битком набит письмами.

— Письма! — воскликнула Яночка. — Проше пани, вы выбрасываете письма на помойку?

— Да, — ответила женщина. — Это не мои письма, а человека, который давно умер. Мне бы полагалось их сжечь, да я не знаю, как это сделать. Не на газовой же плите их жечь! Придётся выбросить, надеюсь, мусор подлежит уничтожению.

— Но письма в конвертах! — живо возразила Яночка. — С марками!

— Ты говоришь — с марками? — удивилась женщина. — В самом деле, а я и не заметила. А почему ты сказала о марках? Интересуешься ими?

— Да, — подтвердила Яночка. — И мой брат тоже.

Женщина, пожав плечами, не очень уверенно произнесла:

— Можешь их себе взять, если хочешь. Только вот не знаю, как ты это сделаешь, чемодан ведь совсем развалился. И насорила я тут…

— Не беспокойтесь, — быстро сказала Яночка. — Я здесь все приберу. Тряпьё можно выбросить все?

— Да, все. Спасибо тебе большое, девочка. Я привожу в порядок квартиру тёти. Она давно умерла, а у меня никак руки не доходят, далеко сюда ездить, но постепенно я выбрасываю разный хлам. Вот сегодня письмами занялась и этими старыми тряпками. Знаешь, девочка, — неуверенно произнесла незнакомка, — мне бы… мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь читал эти письма. Тёте бы не понравилось…

— Их никто и не будет читать, проше пани, обещаю вам это! — горячо заверила незнакомку Яночка. — Нам нужны только марки. А если пожелаете, отклеив марки, я потом ваши письма могу лично сжечь. Или на костре у нас в саду, или в печке. В нашем доме в подвале есть печка, там в котле нагревается вода для батарей.

— Что ты говоришь! Я бы очень хотела. Так ты обещаешь мне их сжечь?

— Обещаю и сделаю!

Наконец женщина распрощалась и ушла. Яночка глядела ей вослед и задумчиво покачивала головой. Совершенно непонятный человек! Вроде бы безнадёжно глупая, ведь выбросила конверты со старыми марками, и в то же время несомненно умна, раз сразу поняла, что Яночке можно поверить. И симпатичная. И очень порядочная, вон как беспокоилась, как бы кто не прочёл писем её давно умершей тёти.

Хабр ткнулся мокрым носом в колено хозяйки и заставил её вернуться к практическим вопросам. Что же делать с этой кучей писем? Отлетевшую крышку можно приладить к старому чемодану, но запереть-то его все равно нельзя. Хорошо бы связать, да где взять верёвку? Как всегда в трудную минуту, девочка обратилась за помощью к своему другу. «Пёсик, помоги, посоветуй!» И друг не подвёл. Одного взгляда на собаку хватило. Яночка вспомнила — ведь у неё же с собой поводок. Всегда, выходя из дому с Хабром, Яночка забирала и поводок. Не для того, разумеется, чтобы вести на нем пса. О таком и подумать было глупо, да и не обидела бы она Хабра даже мысленно таким постыдным предположением. Поводок брался с собой на всякий случай. Мало ли что, вдруг кто-нибудь прицепится… И вот поводок пригодился, роль верёвки он сыграл просто блестяще! Преодолев брезгливость, Яночка собрала и бросила в мусорный контейнер некоторые рассыпанные незнакомой женщиной бумаги и какие-то старые тряпки, затолкала вывалившиеся письма обратно в чемодан, прижала их отлетевшей крышкой и крепко перевязала собачьим поводком. Проблема — как убить время — разрешилась сама собой. Вряд ли стоило ходить по магазинам со старым чемоданом, который Яночка крепко держала в объятиях. Впрочем, общение с женщиной и упаковка писем тоже отняли довольно много времени. Решено, с этой тяжестью Яночка посидит тут, на скверике, а ждать Павлика в условленном месте будет Хабр.

Предводительствуемый Хабром, Павлик появился без четверти семь.

— Теперь я знаю, где он живёт! — ещё издали с торжеством выкрикивал Павлик. — И знаю, где…

— Погоди! — перебила его сестра. — Обо всем подробно расскажешь мне по дороге, а сейчас нам нужна верёвка. Есть у тебя верёвка?

— Есть, а зачем? Что это у тебя такое?

— Пока не знаю, может — сокровище, а может — просто мусор. Это письма с марками.

— Что?!

— Письма в конвертах с марками. Одна женщина выбрасывала их на помойку, а я у неё забрала.

— Как это? Целый чемодан писем? — недоверчиво спросил брат.

— Как видишь. И его надо довезти до дома, а для этого нам ещё требуется верёвка, одним поводком не обойдёмся.

Озадаченный Павлик вытащил из кармана скомканную верёвку. Её не хватило для того, чтобы разваливающийся на части чемодан перевязать вдоль и поперёк. Пришлось сделать из неё крепкую петлю, охватившую один конец чемодана, в то время как поводок крепко оплёл другой. Получалось, что чемодан можно нести только вдвоём, горизонтально. Тяжеловато… Дети стали думать, не взять ли такси.

— Дорого! — заметил Павлик.

— Дедушка бы оплатил, — неуверенно предположила Яночка.

Неуверенно не потому, что сомневалась в дедушкиной щедрости. Нет, ради чемодана с письмами старый филателист заплатил бы за десять такси, но тогда ему придётся отдать письма, а детям так хотелось самим заняться ими.

Дедушка Яночки и Павлика собирал марки всю свою сознательную жизнь, как он сам говорил — с пятилетнего возраста, и был крупнейшим в стране авторитетом в филателии. Долгие годы он состоял экспертом в Польском филателистическом обществе. Своим благородным хобби дедушка заразил всех внуков. Сначала старшего Рафала, а потом и Павлика с Яночкой, которые с прошлого года серьёзно увлеклись марками.

От такси решили отказаться. С трудом влезли в автобус вместе с собакой и своей неудобной ношей. Только там Павлик начал рассказывать о своих достижениях:

— Правильно я думал, Зютек и в самом деле живёт на Селецкой. И прямо рядом со Стефеком.

— Каким ещё Стефеком?

— Да это мой приятель, я же тебе говорил. И представляешь, его старший брат учится с этим самым Зютеком в одной школе и в одном классе! Так что завтра я все буду знать о нем, велел Стефеку поприжать брата.

— Так зачем же это Зютек отсюда поехал на автобусе куда-то?

— Я как раз собираюсь тебе сказать, а ты все перебиваешь! Поехал он на Проспект Вызволеня к одному типу, которого зовут Зиновий Файксат.

— Как?!

— Зиновий Файксат, чтоб мне лопнуть на этом месте! Так его зовут, я не выдумал. Поехал, значит, прямо с почты к этому самому Зиновию и проторчал у него все это время. А потом вернулся сюда, по дороге никуда не заходил.

— И ты не знаешь, чем они там занимались?

— Понятия не имею. Вообще-то я пытался под дверью подслушать, так ничего не было слышно. Или дом какой-то на редкость крепкий, или ещё что, но ничего не было слышно. Только когда Зютек уже уходил и этот самый Файксат выпускал его из двери, так сказал ему вслед:

«Гляди не забудь о Бонифации». А Зютек на это:

«Добре, не забуду». И все. И больше ничего.

— Давай-ка проталкиваться к двери, нам скоро выходить, — сказала Яночка. — Надо же, не хватало нам ещё и Бонифация какого-то… А за парнем придётся последить, никуда не денешься, подозрительно все это. Да, пока не забыла. Писем из чемодана читать нельзя, я этой женщине обещала, гляди, чтоб как-нибудь случайно не прочёл…

* * *

Квартира приятеля Павлика на Селёдкой улице оказалась чрезвычайно интересной. Мальчик провёл там несколько часов и не заметил, как пролетело время. Состояла она теоретически из четырех комнат, но из них только три более-менее соответствовали принятым нормативам. Четвёртая, так называемая комната Стефека, со всей своей мебелью свободно поместилась бы в купе железнодорожного вагона. Мебель — кровать, столик и стул — вполне позволяла, например, обитателю конурки раздеться, но вот сесть на стул можно было, только предварительно вытащив его в коридорчик, чтобы потом, войдя, втащить его за собой. Зато, если стул оставить в коридоре, свободного места вполне хватало для занятий гимнастикой.

Итак, в этой квартире Павлик очень продуктивно провёл время, придя сюда с приятелем прямо из школы. Сначала они упражнялись с гантелями, потому что приятель, Стефек, увлекался ими не меньше Павлика. Потом друзья, немного передохнув после изматывающих упражнений, дружно вцепились в вернувшегося домой старшего брата Стефека — Збигнева, или Збиню, как все его называли.

— Так этот Збиня, представь себе, собирает брелочки! — возбуждённо рассказывал Павлик сестре после ужина, когда они остались одни. — Знаешь, у него классная коллекция! Нечто потрясающее, я такого никогда не видел! Полный отпад! Один из Сибири, там каторжники вручную делали из кандалов, абы как скручено. Потом один болгарский в виде фонарика и огонёк внутри горит! А уж о рекламных, тех, что западные фирмы делают, и говорить нечего, есть все до одного! И светящиеся с батарейками, и такие, что его нажмёшь, а он пищит, и вообще всевозможные, со всего света! Чистый музей, оторваться нельзя! За неделю всего не осмотришь. Збиня трясётся над своими брелочками не знаю как, в руки не даёт, у него прямо бзик на почве коллекции. А все остальное ему до фени. О Зютеке со мной не хотел говорить, только когда я ему пообещал алжирский брелочек — согласился. Алжирского у него нет. Придётся написать отцу, пусть в лепёшку разобьётся, а брелочек из Алжира пришлёт!

Внимательно слушавшая Яночка одобрительно кивнула головой.

— Правильно, напишем папе, пусть пришлёт на всякий случай два.

— Верно, два или даже сразу три! Правда, не уверен я, что в Алжире есть брелочки, мне они как-то не попадались на глаза, когда мы с тобой ездили к отцу, но ведь должны быть!

— Обязательно должны! — подтвердила сестра. — Впрочем, я сама видела.

— Где? В какой-нибудь лавчонке?

— Нет, в том самом роскошном магазине в Оране, помнишь, мама с арабом откладывали безделушки, которые маме понравились, а отец ворчал, что она его разорит. Из-за одного брелочка не разорится! Да я уверена, на уличных лотках тоже были, только мы с тобой внимания не обращали. Да и не обязательно ведь покупать настоящий брелок. Пусть купит какую-нибудь медную финтифлюшку, мы её прицепим к металлическому колечку и скажем, что это типичный алжирский брелок.

— Здорово! — обрадовался Павлик. — Напишем отцу, пусть пришлёт нам побольше арабских финтифлюшек, а мы с тобой понаделаем здесь сколько угодно брелочков! Вот Збиня обрадуется! Знаешь, какой он на брелоки падкий? За них все нам о Зютеке выложит.

— Мне тоже хочется посмотреть! — сказала сестра. — Ты так расписывал! Возьми меня с собой, когда в следующий раз пойдёшь к Стефеку, я тоже хочу увидеть коллекцию.

— Да хоть завтра!

— Нет уж, только после того, как мы что-нибудь получим от папы. Возьму брелочек, приду к этому твоему Збине и не отдам, пока всего не покажет. Я ведь тебя знаю, ты обязательно продешевишь. Признавайся, что ты ещё ему наобещал?

— Как ты догадалась? — удивился Павлик. — Я и в самом деле обещал. С ним по-другому нельзя, видела бы ты, какой он жадный! Сначала вообще не желал со мной говорить, пока Стефек чуть ли не на кресте поклялся, что у меня отец действительно сейчас в Алжире и мы с тобой тоже там были. И заставил меня пообещать, что в следующий раз я ему принесу показать розу пустыни и нашего засушенного скорпиона.

— Ничего себе! — фыркнула Яночка. — Не слишком ли много за то, чтобы увидеть коллекцию?

— Не только! Стал бы я через весь город со скорпионом тащиться из-за какой-то коллекции! Ты меня идиотом считаешь, что ли? Этот Збиня для нас просто клад, говорю тебе!

И Павлик извлёк из кармана небольшой блокнот, весь помятый и потрёпанный. Сестра с интересом следила за ним.

— Я тогда оказался прав, Збиня с Зютеком учатся в одном классе, — начал рассказывать Павлик, перелистывая блокнот. — Минутку, где-то здесь я записал… где-то записал… Збиня все о Зютеке знает. Где же я записал? Он такое сказал, такое! Где же я записал?

— Ну! — нетерпеливо погоняла сестра.

— Минутку, сейчас отыщу, я уже стал записывать, потому что этот Зютек, ты не поверишь, оказывается, тоже коллекционер, только он собирает марки!

Яночка была потрясена.

— Вот это да!

— Представляешь? Я, дурак, и сам мог бы догадаться, ведь видел же его в клубе филателистов, но мне и в голову не пришло. Может, его знает дедушка или Рафал… Где же я записал?

— Да рассказывай пока без записи! — не выдержала Яночка.

— Ладно, без записи… Погоди, кажется, нашёл. Нет, это о гантелях. Так вот, Збиня знает, что Зютек интересуется марками, потому что у всех знакомых их клянчит, у Збини тоже клянчил и обменивал их на брелочки. Какие-то классные брелочки достал, неизвестно откуда, Збиня хвастался. И ещё Збиня так понял, что марками он занимается не сам по себе, а с кем-то ещё. Он не очень откровенничал со Збиней, но Збиня парень с головой и сам кое о чем догадался. Он считает, по маркам Зютек работает на подхвате у какого-то типа… Ага, вот, нашёл! Я записал, этого типа зовут Медянко. Помнилось мне, что-то металлическое. И этот Медянко жутко важная шишка, у него своя рука… А где рука, Збиня не сказал. Или темнит, или сам не знает. Может, на почте, может, в Обществе филателистов, я не знаю, во всяком случае он имеет доступ к пробным оттискам марок, и к бракованным экземплярам, и к прочему такому…

— Дедушка должен знать о таких вещах.

— Может, и знает, спросим. Погоди, это ещё не все. Зютек связан ещё с одним типом, который, говорит Збиня, живёт где-то на Проспекте Вызволеня, только Збиня не знает, кто это такой.

— Зато мы знаем, Файксат. А Медянко где живёт?

— Этого Збиня не знает. Зато, слушай, он мне такое сказал! Отказывается, его дружок Зютек вечно роется в некрологах, в газетах его интересуют только некрологи, ничего другого он не читает. И Збиня уверен: со своими дружками занимается имуществом покойников!

— А мы с тобой теперь знаем, что из имущества покойников его интересуют марки, — подытожила Яночка. — Это их он ищет, роясь по помойкам. Думает, наследники выбросили. Дурак.

— Почему же дурак? — возразил Павлик. — Ведь выбрасывают же. Вот доказательство.

И мальчик махнул блокнотом на лежащий под Яночкиным столом старый фанерный чемодан с письмами.

Сестра презрительно пожала плечами.

— Ничего себе доказательство! Прочитает некролог, узнает, кто недавно умер, и мчится покопаться в близлежащей помойке! Просто гениально! Ведь вот эти письма выбросили только вчера, а по словам той женщины, её тётка умерла уже давно. У неё все руки не доходили навести порядок, слишком уж трудоёмкое это дело. А ты говоришь… Кто наводит порядок с покойником в доме? Сначала надо его похоронить, потом устроить поминки, а уж уборкой занимаются только спустя какое-то время. Порыться в мусоре имеет смысл, ничего не скажу, но ведь не сразу же!

— Ты права, — согласился покладистый брат. — Вот ведь он роется, а чемодан достался нам! Но сдаётся мне, не в этом дело…

— А в чем же?

— Збиня темнил, может, и сам толком не знает, вот и ничего членораздельного не сказал. Если бы речь шла о брелочках, тогда, уверен, уж он бы знал все досконально, марки его не колышат. Но намекнул, что помойки — по ходу дела, главное же для Зютека — познакомиться с наследниками.

— Покойника?

— Угу. Вроде бы знакомится и разузнает, был ли покойник филателистом, не осталось ли после него марок. Но Збиня только намекнул, прямо ничего не сказал. Вот и нужен алжирский брелок. Мне сдаётся, что с родственниками умерших Зютек может знакомиться вовсе не из-за марок. Может, парень хочет просто подработать, а у тех всегда найдётся работа, всегда из квартир выносят какие-то вещи, так вот, может, для уборки и выноса тяжестей? Ты как думаешь? Потому он и выискивает адреса недавно умерших людей, торопится, чтобы без него не выбросили.

Яночка кивнула, соглашаясь с братом.

— Очень может быть. Или по дешёвке скупает вещи, возможно старые книги. Или макулатуру собирает. Но кажется мне, что только делает вид, будто старьё покупает, а на самом деле его интересуют марки! И все равно дурак, ни о старьё, ни о марках никто не станет с ним говорить, пока не похоронит покойника.

— Я вот ещё о чем подумал, — неуверенно начал Павлик. — Збиня сказал, что Зютек ради марок пойдёт на все, я и подумал, может, он проверяет, вдруг квартира пустая, тогда он… того…

— Думаешь, заберётся и марки свистнет? Сомнительно.

— Очень свободно! Збиня сказал — он бы не удивился.

— А как он может узнать, что квартира стоит пустая?

— Откуда мне знать? Наверное, по-разному. И в дверь звонит, и по телефону, и соседей расспрашивает, и по вечерам смотрит, не горит ли свет в окнах.

— А телефон у него есть?

— У кого?

— У Зютека.

— Нет.

— В таком случае надо узнать, есть ли телефон у Файксата, — сказала догадливая Яночка. — Если есть, тогда ясно, зачем прямо с почты Зютек мчится к нему. Раз у них шайка, он звонит от Файксата.

— Знаешь, очень может быть! Или сам Файксат звонит. Он может звонить и ночью, и на рассвете.

— А при чем тут Бонифаций? — вдруг вспомнила Яночка. — Збиня ничего о нем не говорил?

— Какой ещё Бонифаций?

— Ну как же, ты сам мне говорил — Файксат велел Зютеку не забывать о Бонифации.

— А, вспомнил. Нет, ни о каком Бонифации Збиня не упоминал. Может, Медянко зовут Бонифацием? Надо спросить дедушку.

И мальчик бросился к двери. Сестра удержала его:

— Нет, погоди. Нечего дедушку беспокоить из-за одного Медянки. Кроме Медянки надо иметь за душой ещё кое-что. И действовать дипломатично.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну как ты не понимаешь? Ведь мы столкнулись явно с подозрительной историей, и, если этот самый Медянко тип подозрительный, дедушка нам ничего не скажет. Вспомни все его рассуждения о том, что надо оберегать детские души от морального разложения.

— Ещё бы! — перебил Павлик. — Сколько раз заливал!

— Ну вот, значит, надо найти к дедушке подход, — продолжала рассудительная сестра. — Вот с этим пойдём! — махнула она на чемодан с письмами. — Я кое-какие просмотрела, по-моему, там есть чрезвычайно ценные экземпляры. Вот с ними мы и пойдём к дедушке, а Медянко всплывёт q» l собой, попутно.

Настало время заняться чемоданом вплотную. Павлик извлёк его из-под стола и откинул оторванную фанерную крышку. Чемодан был битком набит письмами в конвертах с марками. На некоторых конвертах остались следы от перевязывавшей их некогда верёвки или ленточки. Видимо, письма были в своё время рассортированы по пачкам и перевязаны и только недавно их все свалили в этот старый чемодан.

Мальчик взял лежащий сверху конверт, внимательно осмотрел его и вскрикнул:

— С ума сойти! Гляди!

— А что я тебе говорю? — отозвалась сестра. — На это письмо я с самого начала наткнулась. Дедушка наверняка скажет — «чрезвычайно ценный экземпляр». И в хорошем состоянии. Вот только не знаю, как лучше поступить, — оставить его на конверте или вырезать с кусочком конверта. Ведь я же обещала той женщине письма сжечь.

— Письма, но не конверты! — возразил брат.

— О конвертах я не спросила.

— Вот и хорошо! Надо же, первый раз вижу эти марки не в кляссере, а на обычном письме. Я побежал за каталогом.

Осторожно положив конверт на стол, мальчик выбежал из комнаты, а Яночка взяла конверт и принялась любоваться марками. Их было три, портреты Траугутта, Костюшко и Домбровского, первая послевоенная серия, первая серия Народной Польши. Кроме того, на конверте стоял штамп «Заказное письмо» и штемпель с датой. Письмо было отправлено 9 ноября 1944 года из Люблина в Красник. Эти марки были им с Павликом хорошо знакомы, они неоднократно рассматривали их в каталоге. Есть эти марки и в дедушкиной коллекции, но о том, чтобы обнаружить их на обычном конверте, нельзя было и мечтать. Сокровище невероятное!

— Дедушка сказал, что в сорок четвёртом году заказное письмо стоило злотый пятьдесят грошей, — сообщил вернувшийся с каталогом Павлик. — А этот налепил на злотый семьдесят. Богач какой-то!

— Надеюсь, у тебя хватило ума не сказать дедушке, что мы нашли чемодан с марками? — насторожилась Яночка. — Ведь мы же договорились, скажем потом, когда разберём, и вместе с Медянко.

— За кого ты меня принимаешь? — обиделся брат. — О чемодане я ему ничего не сказал, просто из любознательности поинтересовался, сколько стоило отправить заказное письмо в сорок четвёртом году. А ты сразу… Гляди, а это! Спятить можно, выбросить такое богатство! Ты говорила, та баба собиралась выбросить письма в мусорный бак?

— Хуже, она собиралась сначала их сжечь! — с возмущением отозвалась сестра. — Хорошо, печки у неё под рукой не оказалось.

— Ненормальная! Ну так что, вырезаем?

— Простые вырезаем, а если интересные надпечатки и штемпели, оставляем вместе с конвертами.

И дети принялись за работу. Сидя на полу в комнате Павлика, они методично просматривали конверт за конвертом, опорожняя чемодан. Чемодан сразу же по прибытии был отнесён в комнату Павлика, а не Яночкину. Сделано это было с умыслом. Дело в том, что в комнате девочки поддерживался относительный порядок, у мальчишки же царил полный хаос. Пани Кристина пыталась было наводить в ней порядок, но когда оказывалось, что выброшенный ею хлам как раз и представлял самую большую ценность для сына, мама оставила попытки прибраться в комнате Павлика и махнула на неё рукой. Поскольку выбрасывать что-либо ей было категорически запрещено, значит, поддерживать чистоту было невозможно, и пани Кристина просто избегала заглядывать в комнату сына, чтобы лишний раз не расстраиваться. Тут старый чемодан оказался как бы в своей стихии, а в комнате Яночки он бы непременно бросался в глаза.

Самые интересные марки попались на самых первых конвертах. Больше таких ценных экземпляров не попадалось, но и не очень ценные представляли немалый интерес для коллекционеров. Правда, большинство марок были стандартными, напечатанными массовыми тиражами. Конверты с ними сваливали в большую кучу. Попалось несколько иностранных марок, их сложили отдельно, чтобы проверить потом — не хотелось снова бежать к дедушке за помощью.

— Если я сейчас потребую у него все каталоги, он сразу догадается, что у нас что-то есть, — вслух рассуждал Павлик, — и наш номер с Медянко не пройдёт.

На самом дне обнаружился небольшой кляссер, битком набитый марками. На первый взгляд, они не представляли особой ценности. Это были в основном иностранные марки, небрежно засунутые в прозрачные карманчики кляссера, иногда по несколько штук сразу. Большинство из них были американские, австрийские, французские, некоторые из экзотических стран. Все гашёные, отклеенные от конвертов. С ними надо разбираться отдельно, с лупой. Этими марками решили заняться позже.

— Я ещё могу понять, когда выбрасывают ненужные письма, — рассуждал оскорблённый в лучших своих чувствах Павлик. — Но выбросить на помойку кляссер! Это уже никак в голове не укладывается.

— Может, кляссера она не видела, — пыталась оправдать незнакомую женщину Яночка. — Или вообще не слышала о них. Жаль, мы не знаем, где она живёт, может, у неё ещё есть письма?

— А разве не у той помойки? — удивился Павлик.

— Нет, в доме недалеко от помойки жила её покойная тётя, — пояснила Яночка, — а сама она живёт где-то далеко. Она ещё жаловалась.

— А тётя где жила, не знаешь?

— Нет, — вздохнула Яночка. — Там вокруг помойки несколько домов, я даже не знаю, из какого дома она вышла. Не смотрела, шла себе, а эта женщина меня обогнала. И Хабр её не обнюхал, я его не просила, не подумала, что пригодится.

— Не повезло! — огорчился Павлик. — Не знаю, не знаю, может, на ту помойку имеет смысл каждый день наведываться…

У Яночки затекла правая нога от сидения на корточках. Сменив положение, девочка с грустью сказала:

— Вот и мы с тобой, как несчастный Зютек, примемся рыться в мусорных баках. И не исключено, что на той самой помойке когда-нибудь столкнёмся с ним нос к носу. Он ведь занимается этим систематически, продуманно, а я просто случайно на письма наткнулась. Завтра сожжём в саду на костре ненужные письма и чемодан, а сейчас пошли к дедушке вот с этой кучкой.

— Погоди, я сгребу конверты в ящик из-под обуви.

Но тут в дверь заглянула мама.

— Мои дорогие, — сказала она, — не хотела вам мешать, но разрешите напомнить — рабочий день давно закончился. Сейчас двадцать два часа пять минут. Мы уговаривались, что в двадцать два, без напоминаний… Мне продолжать?

— С ума сойти! — удивился Павлик, вытряхивая из обувной коробки какие-то железки. — Я был уверен, сейчас не больше восьми.

— Не надо продолжать, — вздохнула Яночка. — Кончили.

И когда мама ушла, сказала брату:

— Ничего не поделаешь, разговор с дедушкой переносится на завтра.

* * *

Дедушка с бабушкой занимали в большом доме Хабровичей две комнаты на втором этаже. В одной из них бабушка сидела за телевизором, в другой дедушка за столом занимался тем, чем и положено — марками.

— Дедуля, — вкрадчиво произнесла Яночка, когда они с братом вошли к дедушке, — тут у нас немного кое-чего так себе, а немного очень даже ничего. Мы хотели показать тебе…

— …и спросить, которые ничего — вырезать или прямо с конвертами оставить? — докончил Павлик, водружая на дедушкин стол свою обувную коробку, наполненную марками и конвертами. — Ты что хочешь посмотреть сначала — плохие или хорошие? — поинтересовалась внучка.

— Предпочитаю хорошие оставить на десерт, — ответил дедушка и потянулся за своей трубкой.

В коробке сверху лежали иностранные марки и кляссер. Очень непрезентабельно он выглядел, старенький, потрёпанный. Яночка с Павликом оценили все эти иностранные марки как самую неинтересную часть находки. За ней шли отечественные, польские марки, начиная с последних и кончая самыми старыми. Конверт с наиболее ценными на взгляд детей тремя маркам и портретами они сунули на самое дно.

Дедушка начал с кляссера. Не торопясь взял его из коробки, не торопясь раскурил трубку, не торопясь раскрыл — и замер. Потом бросил трубку, лихорадочно схватил лупу и принялся рассматривать сквозь неё какую-то марку. Внуки наблюдали за ним с растущим беспокойством.

— Боже милостивый! — вскричал дедушка, и уже это эмоциональное восклицание чрезвычайно поразило внуков, ибо их дедушка был культурным, выдержанным и очень хладнокровным старым джентльменом. — Дети, это же газетный Меркурий!

Внук с внучкой немного сконфузились. Естественно, будучи внуками столь знаменитого эксперта-филателиста, они прекрасно знали, что такое газетный Меркурий, но видели его лишь раз в жизни в каком-то каталоге и не узнали в лицо. Тем более что сразу настроились — в кляссере ничего ценного быть не может.

— То есть как? — пробормотал Павлик.

Хладнокровный джентльмен никак не мог взять себя в руки. Глаза его блестели, щеки пылали. Он переводил взгляд с внуков на марку и обратно, словно не веря глазам своим.

— И это из разряда плохих? — почти с ужасом спросил дедушка. — Что же меня ждёт на десерт? Британская Гвиана?

Из всех троих первой пришла в себя Яночка и подумала, что очень даже неплохо получилось. Ей ещё никогда не приходилось видеть дедушку в таком взволнованном состоянии, значит, надо воспользоваться редким случаем и выведать у него то, что в обычном состоянии он бы детям не сказал. Она понимала, что Меркурий гораздо ценнее их припрятанного конверта с тремя польскими марками, но да тут ничего не поделаешь. Главное — дедуля взволновался, надо ковать железо, пока горячо.

— Нет, — с искренней горечью ответила Яночка на вопрос дедушки, — Британской Гвианы у нас нет. А Меркурия мы не заметили, к тому же у нас не было каталога…

— …а в лицо мы его плохо знаем! — подхватил Павлик.

— Дедуленька, ты не сердись, мы вообще-то просмотрели только польские марки. Вон, посмотри, на самом дне какие лежат!

Дедушка послушно отложил кляссер и из-под груды марок в коробке вытащил конверт с тремя марками. Взглянул — и опять замер. Потом подняв голову, сурово посмотрел на внуков.

— Откуда это у вас? — спросил он.

— Нашли! — брякнул Павлик. — То есть как это «нашли»? — разгневался старый джентльмен. — Дети, эти марки — слишком дорогая вещь, они на улицах не валяются.

— Вот именно — валяются! — решительно заявила внучка. — Мы нашли эти марки на помойке.

— Как это? — не понял дедушка.

— Очень просто. Одна женщина собиралась выбросить их в мусорный бак. На моих глазах.

— По ошибке? — опять не понял дедушка.

— И вовсе не по ошибке. Она собиралась их выбросить и попросила меня помочь ей, уж очень много барахла было у неё в руках, в том числе и марки. А когда я ей сказала, что марки выбрасывать не надо, она ответила, что они на чужих письмах и она все равно собиралась их сжечь. А если мне жалко, то я могу их взять себе. И я помогла ей побросать остальной мусор в бак, а марки взяла себе.

— Ты знаешь эту женщину?

— Нет, совершенно незнакомый человек. Все произошло так неожиданно…

Вспомнив о всех выброшенных, сожжённых, пропавших марках, о которых столько наслышался за свою долгую жизнь, дедушка лишь тяжело вздохнул. Хорошо, что внучка хоть эти спасла! И хотя к женщине, способной вышвырнуть на помойку такое бесценное сокровище, он сразу почувствовал глубокую антипатию, тем не менее старый филателист счёл своим долгом поинтересоваться:

— А ты смогла бы разыскать ту женщину? Яночка не знала, что ответить. Женщина незнакомая, даже фамилия её неизвестна. С другой стороны, на конвертах есть адреса, среди них может оказаться и адрес её умершей тётки, так что в принципе шансы были. Вот только не было ни малейшего желания отдавать ей обратно эти чудесные марки. Возвратить их человеку, который решил от них избавиться?!

— А что? — осторожно поинтересовалась Яночка. — Ты хочешь ей вернуть марки?

— Я полагаю, — важно ответил дедушка, — что она в любом случае должна знать, какую ценность они представляют. Возможно, мы бы их у неё приобрели.

— За полцены! — выкрикнул Павлик. — Больше ей не дадим, не стоит она того!

— Возможно, ты и прав, — неуверенно согласился дедушка. — Возможно, и прав.

— А ещё лучше поменяться, — предложила внучка. — За марки мы можем отдать ей один из наших алжирских аметистов.

— Здорово! — обрадовался Павлик. — Это ты хорошо придумала. Аметиста нам не жалко, у нас их полно. Только не очень большой.

Дедушка подумал и согласился на аметист. Камень драгоценный, такая замена не в ущерб покупателю, честная замена, а аметисты дети привезли из Алжира, куда ездили с матерью проведать работающего там по контракту отца и случайно обнаружили сокровища (о чем подробно написано в романе «Сокровища»). Аметисты вполне можно считать подарком судьбы, которой немного помог Павлик, взорвав старую каменоломню, но это обстоятельство лишь подтверждало права детей на драгоценные камни, ведь мальчик в их добычу вложил и свой труд. Пригоршни две камней дети привезли с собой в Польшу, значит, имели право распоряжаться ими по своему усмотрению.

— Не так-то это просто, — сказала осмотрительная Яночка. — Конечно, раз ты просишь, дедушка, мы постараемся, но при одном условии.

Дедушка, проявив решительность в главном вопросе, меж тем целиком занялся любимым делом, извлекая пинцетом из кляссера марки и рассматривая их сквозь лупу.

— При каком условии? — рассеянно поинтересовался он.

— При условии, что ты нам кое о чем расскажешь, нам надо знать.

— Второй тип, — пробормотал дедушка, откладывая марку в сторону, и потянулся за следующей. — Говори, говори, я слушаю.

— Тебе не слушать надо, а говорить! — нетерпеливо заметил внук.

Яночка же, не теряя терпения, спокойно сказала:

— Мы хотим знать, как зовут пана Медянко.

Случайно, не Бонифаций?

— Бонифаций? — удивился дедушка. — С чего вы вдруг взяли? Никакой он не Бонифаций, а Шимон.

— И ещё скажи, есть ли телефон у Файксата, — не выдержал Павлик.

— Не знаю, я ему никогда не звонил, — неохотно ответил дедушка, но вдруг до него дошёл смысл расспросов. Он отложил марки и повернулся к внукам, не выпуская лупы из рук. — Минутку, откуда вам известны эти фамилии? Такое неподходящее знакомство… Что значат ваши расспросы?

— Насчёт фамилий… — начал было Павлик, не зная, что сказать, но его перебила более сообразительная сестра:

— Дедуля, а почему ты сказал — «тип второй»? Что это значит?

У дедушки моментально вылетели из головы все подозрительные фамилии.

— Об этом свидетельствует надпись на марке, — охотно пояснил он. — Посмотри-ка через лупу, вот, возьми. Видишь? Написано Zeitung, что значит газета. У первого типа этих марок буква i немного кривая, а у типа два — прямая.

— Вижу, — подтвердила девочка. — И в самом деле, прямая. Голубая марка, номинал ноль шестьдесят кр. Крон?

— Да, 0, 6 кроны, или шестьдесят крейцеров. Павлик понял, какую политику ведёт сестра, и поспешил ей на помощь.

— Забыл я, почему их так мало, — сказал он озабоченно. — Ведь вроде бы марка обычная, печаталась большими тиражами.

— Потому что эти марки наклеивались на бандероли — узкие полоски бумаги, которыми перехватывались газеты. Видишь, само название марки говорит об этом. Получатель газеты раздирал бандерольку, чтобы развернуть газету, а бумага бандерольки легче всего разрывалась как раз на марке. Ненужная бумажка с разорванной маркой, разумеется, выбрасывалась. Тогда, под конец минувшего века, коллекционирование марок ещё не было явлением повсеместным, вот так и получилось, что основная масса этих марок погибла. Уцелели главным образом те, которые остались на бандеролях непрочитанных газет, ну и если случайно бандеролька разрывалась в другом месте. И лишь в крайне редких случаях с полученной газеты осторожно сдвигали бумажный поясок и опять же осторожненько отклеивали с него марку, стараясь её не повредить. Так поступали редкие в то время филателисты, и благодаря им-то до нас и дошли эти марки. Поняли, дети? Вскрывая полученное письмо, мы в большинстве случаев не повреждаем марку, а сдирая с газеты бандероль, как правило, разрываем её.

— Поняли, поняли, — заверила дедушку Яночка, продолжая разглядывать сквозь лупу редкую газетную марку. — Вот эта целёхонькая.

Потом девочка передала лупу брату, чтобы тот тоже полюбовался на целёхонькую марку и прямое «и» с точкой. А дедушка с удовлетворением приговаривал:

— Да, очень аккуратно отклеена марка, спасибо тому неизвестному собирателю. Редкий экземпляр. Позже я его изучу подробнее.

— Дедуля, а почему пан Медянко — неподходящее знакомство? — вежливо поинтересовалась внучка.

— Потому что это аферист, мошенник! — сердито ответил дедушка. — Называет себя благородным именем филателиста, а на самом деле просто мошенник! Вечно занят какими-то грязными махинациями, нет ни одной афёры, в которую он… Постойте, а почему вы меня о нем расспрашиваете? — насторожился дедушка. — Что вы о нем знаете?

— Дедуля, а как с чистыми? — применил испытанное средство Павлик. — Как обстоит дело с чистыми? Их много сохранилось?

Отвлекающий манёвр подействовал безотказно. Любимое хобби заставило старого джентльмена забыть обо всех мошенниках мира.

— Чистых сохранилось раза в два меньше, чем гашёных, — вздохнул он. — Но известны целые блоки, например, шесть штук не отделённых друг от друга марок. Одним куском! Но таких очень мало, мне известны всего три случая. Это уже настоящее сокровище.

— Хорошо, а пан Файксат тоже аферист?

— Тоже, но несколько иного рода. Личность крайне подозрительная, вроде бы мелкий мошенник, но я боюсь… Дети! Что за расспросы? Что все это значит? Почему вы интересуетесь этими людьми? Что у вас может быть с ними общего?

— Ничего, — ответила Яночка. — Просто мы хотим знать, нужно ли эти марки отрезать или лучше оставить их вместе с конвертом? И надо ли отклеивать или желательно сохранить вместе со штемпелем?

На сей раз уловка не подействовала. Дедушка вместе со стулом отодвинулся от стола, чтобы марки больше не отвлекали его, и испытующе взглянул на внуков.

— Мои дорогие, не такой уж я склеротик, как вы считаете. Мне весьма не по сердцу тот интерес, который вы проявляете к людям типа Медянке или Файксата. Я желал бы знать, как и почему вы с ними столкнулись. И я рассчитываю на честный ответ.

— Да не сталкивались мы с ними! — честно ответил Павлик. — Мы их в глаза не видели.

— Тогда почему же расспрашиваете о них? — Именно потому и расспрашиваем, что не знаем, — невинно пояснила Яночка. — Но слышали, вот и хотим знать.

— Что вы слышали и от кого? — допрашивал сурово дедушка.

— Ничего особенного. Что есть такие и интересуются марками. Каждый отдельно.

Павлик счёл нужным пояснить высказывание сестры:

— То есть мы не знаем, занимаются ли они марками каждый отдельно, просто мы слышали о них каждый отдельно.

— И очень хорошо сделаете, если этим и ограничитесь, — так же сурово сказал дедушка. Яночка возмутилась:

— Почему мы должны ограничиваться? А если мы желаем прояснить тёмное дело, вывести на чистую воду этих аферистов? Что в этом плохого? Всем честным филателистам пойдёт только на пользу, а ты прекрасно знаешь, что родители нам разрешают…

— Ваши родители, — гневно начал дедушка, — ваши родители…

Но внуки не дали ему кончить. Шокированный Павлик с возмущением воскликнул:

— Никак ты собираешься подрывать авторитет родителей в глазах их собственных детей? Нехорошо!

Старый джентльмен тут же овладел собой.

— Я не собирался подрывать, просто хотел сказать, что удивляюсь лёг… то есть несколько излишней… гм… доверчивости… их мужеству, можно сказать.

— Дедуля, так нам же ничто не угрожает, мы ничем не рискуем. Мы клятвенно обещали родителям, что не станем излишне рисковать, а слово своё мы держим, ты же знаешь. Вот они нам и доверяют.

— А может, ты считаешь нас младенцами? Или какими-то недоразвитыми? — обиженно поинтересовался Павлик. — Я уже не говорю о том, что этот самый Медянко вряд ли затаился с топором в подъезде и только ждёт…

— А хотя бы и затаился, — поспешила Яночка загладить впечатление от топора, — мы же не полезем в подъезд! Загадки мы разгадываем с помощью дедуктивного метода, как Шерлок Холмс.

Дедушка немного успокоился и даже слегка придвинулся со стулом к столу с марками.

— Дедуктивный метод, говорите? Что ж, это неплохо, это развивает логическое мышление. Но только зачем вам лезть в такие неприятные… гм… я бы сказал даже — омерзительные дела?

— Новое поколение должно с детских лет привыкать к окружающей его суровой действительности, — философски заметил Павлик.

— Это так, но все-таки… — не сдавался дедушка.

— А бороться со злом — дело благородное, служить на благо обществу ты всегда нас призывал, — добила старика девочка.

— Может, вы и правы, — наконец согласился тот. — Только не говорите бабушке.

— Ты что? Неужели мы сами не понимаем?! — дружно возмутились внуки.

Придвинув к себе огромную пепельницу, дедушка вытряхнул в неё пепел из трубки и принялся набивать трубку заново. Дети терпеливо ждали. Помолчав, дедушка неторопливо заговорил:

— В каждое, даже самое благородное дело, может затесаться паршивая овца. Филателия не является исключением. Медянко, по всей вероятности, как-то связан с типографией, где печатаются марки, кто-то выносит ему листы бракованных марок, которые положено уничтожать. Но это не доказано, он очень осторожен, инкриминировать ему пока ничего не удавалось, за руку, как говорится, не пойман, но что знаем, то знаем. Знаем и то, что Медянко связан с кем-то, кто подделывает печати экспертов. А вам не надо объяснять, что бракованная марка с печатью эксперта сразу приобретает особую ценность… Мы не знаем, кто этим занимается. До сих пор не удавалось поймать преступников, так что ничего определённого я сказать не могу. Что же касается Файксата…

Тут дедушка сделал паузу для того, чтобы раскурить трубку. Пододвинув себе стул, Яночка уселась рядом, по своему обыкновению упёршись локтями в стол и положив подбородок на скрещённые кисти рук. Павлик втиснулся в угол между столом и книжными полками и присел на ступеньке маленькой переносной лесенки-стремянки.

Раскурив трубку, дедушка задумчиво выпустил клуб душистого дыма и продолжал свой рассказ:

— Файксат — это совсем другое дело. Тут особая история. Видите ли, Файксат беспокоит меня, так сказать, в личном плане.

Этого внуки никак не ожидали. Павлик даже подъехал немного ближе на своей стремянке.

— Почему? — спросил он.

— Длинная история, — вздохнул дедушка. — Если хотите слушать, я начну сначала.

— Начни, конечно! — воскликнула девочка, а Павлик только фыркнул и решительно заявил:

— И вообще мы не двинемся с места, пока ты нам всего не расскажешь!

И он придвинулся ещё ближе к дедушке. Дедушка тоже придвинулся вплотную к столу со своим стулом и тоже опёрся о стол одним локтем. В другой руке он держал трубку.

— Когда я был ещё совсем молодым человеком, — задумчиво начал он, попыхивая трубкой, — знал я одного филателиста. Это было ещё до войны. Самого настоящего филателиста. Его дед работал на почте в тот период, когда как раз появились первые польские марки, значит, где-то между 1860 и 1865 годом. Именно тогда была выпущена первая марка Королевства Польского, и она очень заинтересовала этого почтового служащего. Работая на почте, он имел возможность приобретать там чистые марки, в его распоряжении были все поступающие на почту листы с марками, и он собрал все модификации первых польских марок. Просматривая листы, он имел возможность выявлять разницу между одной и той же маркой, например, в оттенках цвета, каких-то неточностях в написании букв и цифр и прочее. Собрал, значит, коллекцию и оставил её внуку, тому самому моему знакомому филателисту.

— А почему не сыну? — поинтересовалась Яночка. — Отцу того филателиста.

— Филателиста звали пан Франтишек, так и будем его называть, чтобы не запутаться. Так вот, отец пана Франтишека умер раньше своего отца и вообще марками не интересовался. А пан Франтишек очень даже увлекался! Вскоре после первой мировой войны он тоже пришёл работать на почту, ту самую, где работал раньше его дед, и продолжал коллекционировать марки, только делал это уже более профессионально. К коллекции чистых первых марок Королевства Польского он постарался подобрать идентичную коллекцию марок гашёных и, представьте, подобрал почти полностью! Разумеется, собирал он и другие марки. Была в его коллекции знаменитая марка в десять крон, имеющая хождение в австрийской части Польши. С надпечаткой — «Польская почта». Таких марок осталось штук восемьдесят, а с надпечаткой всего штук пятнадцать, насколько мне известно.

— Пятнадцать штук в Польше? — спросила Яночка.

— Вообще на свете, — ответил дедушка. — А у пана Франтишека они были, чистые и гашёные, я видел собственными глазами!

— И что дальше? — поторопил дедушку слушавший с волнением Павлик, потому что дедушка замолчал, тяжело вздыхая.

— А дальше началась война. Во время Варшавского восстания дом пана Франтишека был разрушен, вы знаете, немцы методично разрушали город. Правда, в то время самого пана Франтишека не было в Варшаве, он жил у каких-то родственников в деревне. Умер он через три года, то есть уже после войны. Я виделся с ним незадолго до его смерти.

И дедушка опять замолчал. Внуки не перебивали, понимая, как нелегко вспоминать старику тяжёлые годы войны. И подгонять его не следовало, раз уж начал сам рассказывать. Повздыхав, дедушка продолжал:

— Как вы знаете, меня в военные годы тоже не было в Варшаве, как в 1939 году я выехал на каникулы, так и остался в горах. После войны я разыскал пана Франтишека и узнал, что, уезжая из Варшавы, он всю свою коллекцию марок уложил в железные ящики и собирался закопать в погребе, но пришлось спасаться от облавы, и закопать они с женой не успели. А потом дом был разрушен и сожжён немцами. Остались одни руины.

Дедушка занялся своей трубкой. Пришлось снова выбивать пепел, прочищать, набивать свежим табаком. Внуки ждали, наконец мальчик не выдержал:

— А как же это связано с тем, что Файксат беспокоит тебя сейчас? Ты рассказываешь о делах давно минувших дней.

— Все взаимосвязано, — ответил дедушка, раскуривая новую трубку. — Сейчас я до этого дохожу. Пан Франтишек жил на последнем, пятом этаже дома. В той части дома, где он жил, оказались разрушенными пятый и четвёртый этажи, остальные сгорели. И пан Франтишек считал, что марки в железных ящиках могли и уцелеть, если они сразу же провалились внутрь подвала дома и оказались среди развалин. Развалины уже не разваливали, и они не горели внутри. И пан Франтишек велел мне покопаться в развалинах его дома. Сам он был уже тяжело болен и как бы завещал мне свои марки, дело всей его жизни, зная, что я страстный филателист. Ну и наверное, верил в мою честность, знал, что марки не будут распроданы, останутся в стране как её филателистическая ценность.

Когда я приступил к очистке дома пана Франтишека, там уже шли работы по расчистке от развалин. От других рабочих я узнал, что ещё до меня тут кто-то разыскивал железные шкатулки, так как знал, что до войны в доме жил известный филателист. Говорили, что этот человек даже нашёл одну шкатулку. Другие говорили — нашёл несколько железных ящиков. Разное рассказывали, толком никто ничего не знал. Больше в развалинах железных ящиков не нашли, а я принялся разыскивать того человека, который их забрал. Не буду вам рассказывать в подробностях все мои перипетии, но человека я так и не нашёл. А вот марки из коллекции пана Франтишека вдруг стали время от времени всплывать… Я вместе с паном Франтишеком делал опись его коллекции, он по памяти мне диктовал, так что не ошибаюсь. Был у пана Франтишека Меркурий, да ещё знаете какой? Чистые квартблоки всех номиналов и вариантов, представляете? То есть четыре марки вместе, расположенные в две строки. И все Меркурии гашёные тоже были, но уже по отдельности. Ну и нашлись люди, которые видели эти квартблоки, с Меркурием. Видели также серию австрийских марок с польскими надпечатками, тоже чрезвычайно редкую. Вряд ли такие марки ещё у кого были…

— Дедушка, а нам ты покажешь эту опись? — не выдержала Яночка, невежливо перебив старших.

— Покажу, конечно, — согласился дедушка. — Рафалу я уже дал копию. Погодите, на чем я остановился?

— На том, что нашлись люди, которые видели марки пана Франтишека, — напомнил внук.

— А, в самом деле. И у меня закрались подозрения. Но окончательно подтвердились после того, как я получил письмо от одного филателиста. Он сообщал, что купил кое-какие марки у человека, который нашёл их в развалинах на улице Хмельной между домами № 104 и 108. Фамилии человека он не сообщал.

— И что дальше, дедуля? — поторопила старика девочка, потому что тот опять замолчал на самом интересном месте.

— Итак, мы убедились, что по крайней мере часть коллекции пана Франтишека была найдена и присвоена каким-то, скажем так, не очень честным человеком. А дальше тот самый филателист, который купил часть коллекции пана Франтишека, сообщал, что её у него похитили. Украли, говоря проще. И украл какой-то родственник, вроде бы даже племянник, я уже не помню точно, во всяком случае близкий родственник. Поэтому этот филателист не стал поднимать дело, только известил меня, чтобы я знал; коллекция пана Франтишека уцелела и находится в настоящее время в руках как минимум двух человек. Поскольку в письме сообщались чрезвычайно ценные сведения, я попытался связаться с его автором, что было отнюдь не просто, ибо тот своего адреса не сообщил. А когда я наконец его адрес раздобыл, было уже поздно — автор письма умер.

— Дальше, дальше, дедушка, — подгоняли внуки.

— А потом до меня из разных источников стали доходить вести о том, что, кроме меня, ещё кто-то занимается поисками коллекции пана Франтишека. Разыскивает её, в основном, у пожилых людей, не филателистов. Мы, филателисты, как правило, знаем друг друга, и знаем, какие у кого коллекции, вот и считаем, что основная часть утерянной коллекции пана Франтишека хранится у нефилателиста, который или не подозревает, какую ценность она представляет, или, наоборот, считает её хорошим помещением капитала. А сам сбором марок и их обменом не занимается. И вот тут я приступаю к самому главному…

Тут дедушка замолчал, поскольку в пылу повествования забыл про свою трубку, и она погасла. Пришлось раскуривать снова. Яночка с Павликом слушали не дыша. Дунув на спичку, дедушка сказал:

— Так вот, выяснилось, что этот человек в поисках коллекции обращается к семьям людей, которые недавно умерли, расспрашивает, собирал ли покойный марки или просто их хранил. Выдаёт себя за большого специалиста и, в зависимости от обстоятельств, или даёт хорошие деньги за марки, или предлагает свои услуги по приведению их в порядок. И выяснилось, что этим искателем коллекции является Файксат!

Павлик удовлетворённо фыркнул.

— Да, да, — вздохнул дедушка, — именно Файксат. И поступает очень, очень непорядочно. Люди, которые не имели с марками дело, как правило, или считают их ничего не стоящими клочками бумаги, которые надо выбросить, или, напротив, необычайно большими ценностями, особенно старые марки. Вы знаете, что как первые, так и вторые не правы. Так вот, этот Файксат… Учтите, я не голословно обвиняю, у меня есть свидетельства весьма уважаемых людей… Так вот, Файксат, уверяя, что даёт хорошую цену, на самом деле скупает иногда весьма ценные коллекции за смехотворно малую. С теми наследниками, которые считают марки просто мусором, у него не бывает проблем, они рады всякой малости, на которую и не рассчитывали. С теми же, которые дрожат над каждой старой маркой, он поступает очень просто — предлагает вместе с ним отправиться к какому-нибудь независимому эксперту-филателисту. Выберет из коллекции самые на взгляд клиента ценные марки — например, австрийского императора или парочку послевоенных американских президентов. И потрясённый клиент узнает у почтённого специалиста, что красная цена его драгоценным маркам — по два злотых за штуку. Разочаровавшись в своей коллекции, он охотно соглашается спустить всю коллекцию за предлагаемую Файксатом сумму. Нет, достохвальной такую деятельность никак не назовёшь…

Сняв локти со стола, Яночка подняла голову и взглянула на брата. Тот посмотрел на сестру, и оба поняли, что теперь им ясен смысл действий Зютека.

Дедушка в очередной раз принялся за чистку трубки.

— Лично меня, — говорил он, вытряхивая пепел в большую пепельницу, — больше всего из утерянной коллекции интересует доплатная марка в 10 крон с чертой надпечаткой. Серию я вряд ли соберу, потому что уже давно сам купил парочку, одну чистую и одну гашёную, с одной матрицы, с одинаковыми неточностями. Купил я их у знакомого, а тот приобрёл у посредника. Посредника мне удалось отыскать, но он так врал и изворачивался, что я не смог узнать, у кого же он приобрёл марки.

— Собаки у тебя не было! — пробормотал вполголоса Павлик.

К счастью, занятый трубкой, дедушка не расслышал, а Яночке удалось незаметно наступить брату на ногу, и тот понял, что совершенно незачем намекать дедушке на участие Хабра в их дедуктивных изысканиях.

— Ты что-то сказал, Павлик? — поинтересовался дедушка.

— Да нет, ничего особенного. А как обстоит дело сейчас?

— Очень неважно, все мои подозрения подкрепляются фактами. Кто-то определённо разыскал коллекцию, однако нам неизвестно, у того ли она, кто в своё время нашёл, или уже перешла к другому человеку. Владелец коллекции мог умереть, а его родные запросто выбросить марки, как это собиралась сделать та женщина. Выбросить Меркурия! Так что нам неизвестно, у кого в настоящее время находится коллекция и вообще сохранилась ли она. Из двух зол я бы уж предпочёл, чтобы она попала в руки Файксата, хотя в таком случае наверняка была бы вывезена за границу.

Огорчённый дедушка совсем потерял над собой контроль и, изливая душу внукам, сообщил им намного больше, чем решился бы на это при обычных обстоятельствах. И долго бы ещё жаловался дедушка на нечестных людей, затесавшихся в среду филателистов, если бы в его кабинет не заглянула бабушка. Она решительно погнала внуков делать уроки.

Переполненные новыми впечатлениями, брат с сестрой, разумеется, принялись решать, как им поступать дальше.

— Мне кажется, надо с конвертов переписать все адреса, — предлагала Яночка. — Не только этот варшавский, но вообще все. На всякий случай.

— Я и сам так думал, — согласился брат. — Прямо сейчас и приступим, пока мама не спохватится, что мы ещё не легли спать.

Писем оказалось ровно пятьсот двадцать шесть штук. Адресатами были три человека: Люд-вика Вислинская, Юзеф Боровинский и Людвика Боровинская. Дети сделали логичный вывод, что панна Людвика Вислинская вышла замуж за пана Юзефа Боровинского и стала пани Боровинской. Это она свято сберегала и хранила все письма, которые они с мужем получали. Жила она сначала в Краснике, потом в Лодзи, а потом в Варшаве, причём в Варшаве проживала по трём адресам, в такой последовательности: сначала на улице Кошиковой, потом на Пулавской и, наконец, на Селецкой.

Когда уже половина конвертов была обработана, Яночке пришла в голову мысль переписать также адреса и фамилии отправителей.

— Это ещё зачем? — скривился Павлик. — Такая прорва!

— На всякий случай, — был ответ. — Ты уже притомился, бедняжка? Посмотрим, может, и фамилии отправителей повторяются. Неизвестно, вдруг кто нам и пригодится.

Жалобно ойкнув, мальчик послушно принялся переворачивать конверты обратной стороной, списывая адрес отправителя, который обычно помещался на самом верху обратной стороны конверта.

— Мы с тобой прямо как два почтовых работника, — ворчал он. — Два бюрократа каких-то, вся работа которых в том, чтобы перекладывать письма из одной стопки в другую. В конце концов, это не так уж и трудно, вот только мы с тобой денег за это не получаем. Скучная работка…

— Скучная, говоришь? — воскликнула девочка, потрясая одним из конвертов. — А это что? Да нет, вот сюда гляди.

Павлик поглядел на один из обратных адресов и присвистнул: Зиновий Файксат, проживающий на проспекте Вызволеня.

— Прочитаем? — оживился мальчик. Сестра покачала головой.

— Нет, я ведь обещала той женщине. Пока оставим так. Надо же, как здорово получилось, что у нас все не находилось времени сжечь письма.

— Так что будем делать?

— Придётся разыскать ту незнакомую женщину. Дедушка велел, а теперь получается, в этом и наш интерес есть. Попросим разрешения прочесть одно письмо. Может, придётся ей немного рассказать, в чем дело, это мы посмотрим по обстоятельствам.

— А если она не разрешит?

— Попросим се, чтобы сама прочла. Но она разрешит! Мы её тайной заинтригуем.

— Как это?

— Очень просто, скажем: если не позволит нам прочесть письма или сама не прочтёт и нам не перескажет, мы тогда не откроем ей жутко интересную тайну. Ей же хуже будет! И ещё скажем — тогда очень много потеряет. Что ты, такого не выдержит! Ручаюсь! А если даже тайна её не соблазнит, то аметист соблазнит обязательно! Потому что потеряет она аметист, который мы с тобой собираемся ей подарить за помощь в нашем расследовании. Ведь собираемся?

— Факт! — подтвердил брат. — Это ты здорово придумала.

Дети успели переписать с конвертов всех отправителей — их оказалось четырнадцать штук, — пока пани Кристина не спохватилась и не погнала детей спать. Спохватилась бы раньше, но они с тётей Моникой были заняты пришиванием подкладки к жакетам, которые собственноручно скроили. Кто знает, насколько трудное занятие — правильно вшить подкладку, не удивится, что мама совершенно позабыла о своих родительских обязанностях.

Яночка первой заняла ванную. Когда она освободила её для брата, тот ещё успел поделиться с ней новыми соображениями:

— Я бы вообще пока не сжигал эти письма. Мало ли что нам ещё может там понадобиться. Ты заметила — на некоторых конвертах отправителей не было вообще?

— Правильно. И надо скорей отыскать ту женщину, — ответила сестра.

* * *

Целых три дня изо дня в день Яночка приходила к нужному дому на улице Селецкой и честно дежурила. Незнакомая женщина не появлялась, а в квартире её умершей тётки никого не было. Номер квартиры дети узнали из адреса на конвертах, да что толку, если в ней никто не обитал? Яночка стала терять терпение. Поджидать незнакомку девочка могла лишь после школы, а торчать у дома все дни напролёт и поздно вечером она не могла. Посовещавшись с братом, они решили написать письмо и отправить его по адресу умершей тёти. Письмо следовало написать как можно дипломатичнее.

«Уважаемая пани! — написали они. — В чемодане было обнаружено нечто потрясающее! Наш дедушка считает, что мы обязаны об этом Вам сообщить. Кроме того, для Вас припасена одна классная вещица, и мне обязательно нужно с Вами встретиться. А я никак не могу, жду Вас у дома Вашей уважаемой усопшей Тёти, а Вы не появляетесь. Очень прошу или позвонить, или написать мне, как мы можем увидеться, потому что дело чрезвычайно важное и загадочное.

С уважением

Яночка Хабрович»

— А зачем ты приплела дедушку? — прочитав письмо, удивился Павлик. — Лучше бы без него.

— А мы и так без него обойдёмся, — пояснила девочка. — У дедушки другой номер телефона, так что, если пани позвонит, все равно попадёт на нас. И письмо мне отдадут. А дедушку я для солидности подбросила, знаешь какие эти взрослые? Ещё подумает, что раз дети — значит, дело несерьёзное.

— А письмо по почте пошлёшь или в ящик ей опустишь?

— Мне кажется, по почте лучше, солиднее как-то.

— А вдруг она в почтовый ящик тётки вообще не заглядывает? Кто может писать покойнику? — возразил мальчик.

— Тогда сделаем так, — решила сестра. — Письмо я все равно отправлю по почте, а в дверь квартиры воткну записку, что в ящике письмо. А мы время от времени станем проверять, торчит ли ещё записка или нет.

Подумав, Павлик внёс свои коррективы в предложение сестры:

— Я бы воткнул записку так, чтобы её снаружи не было видно. Чтобы её обнаружили лишь после того, как откроют двери. А то знаешь сколько хулиганья водится в подъездах? Запросто вытащат записку.

Сделали, как решили, а в ожидании звонка от незнакомки не теряли времени даром. Написали письмо отцу о брелочках и отвезли его человеку, отправлявшемуся в Алжир, в ту же группу польских специалистов, в которой работал и их отец. Нельзя было оставить Зютека на произвол судьбы, время от времени следовало присматривать за ним. Медянко со своими подозрительными махинациями пока мало их тревожил, но вот Файксата следовало обязательно увидеть и на всякий случай познакомить с ним Хабра. Сначала брат с сестрой попытались действовать испытанным способом, поджидая объект у его дома, но ничего не получилось. Из дома выходило и входило в него такое множество людей, что вычислить среди них Файксата не было никакой возможности. Ведь они не знали, как выглядит этот объект, а сидеть на лестничных ступеньках у его двери было слишком рискованным. Пришлось подумать над другими вариантами.

— Самое лучшее — позвонить в квартиру и войти с чем-то таким… — задумчиво рассуждал Павлик. — Может, он вообще редко выходит из дома. А так заловим его в собственной квартире.

— Как заловишь? — возразила сестра. — Позвонить и спросить, здесь ли живёт пан Малиновский?

— Нет, не так. Во-первых, кто его знает, может, там и окажется какой Малиновский. А во-вторых, открыть дверь может вовсе не он. Я же говорю — прийти с чем-то таким… чтобы лично для него. Для пана Файксата и больше ни для кого. Вроде он потерял что-то…

— И на этом чем-то написано: «Потерял пан Файксат», — съязвила Яночка.

— Именно! Написано! — обрадовался Павлик. — Письмо!

— Какое письмо? Мы сами ему напишем?

— Нет, зачем же. Ведь бывает, что почтальон ошибается, бросает письмо не в тот ящик. Что делает владелец ящика?

— Бросит его в ящик Файксата, посмотрит на адресе, какая квартира.

— А чаще ему не хочется смотреть, и он просто ставит письмо на почтовых ящиках, сверху. Правда ведь? Сколько раз я видел. Просто ставит на ящик или воткнёт за какую-нибудь трубу на стене. Бывают ведь такие ящики, что в них ничего не вбросишь, только ключиком открываются, тогда в него положить корреспонденцию может или владелец, или почтальон, у которого универсальный ключ. Посмотрим, какие почтовые ящики в доме Файксата. А если такое письмо, по ошибке попавшее в чужой ящик, кто-то поставил на ящик сверху, оно очень свободно может упасть. А я, вежливый мальчик, его поднял и отнёс владельцу в квартиру. Он живёт на третьем этаже, я, допустим, живу на четвёртом, по дороге заброшу, ничего особенного.

— Он может знать соседей с верхнего этажа, — предостерегла Яночка. — Это во-первых…

— А я там не живу постоянно, я их племянник из Гданьска, приехал в Варшаву на недельку.

— Допустим. А во-вторых, так и будешь выжидать, пока по ошибке его письмо бросят в чужой ящик?

— Не смеши меня, — презрительно пожал плечами Павлик. — Тоже мне проблема — открыть чужой почтовый ящик. Да я двадцать ящиков могу открыть, если хочешь знать, и никто не заметит.

Сестра пришла в восторг.

— Молодец! В таком случае у каждого своё задание. Завтра я после школы отправлюсь проверить, как там наша записка незнакомой женщине, а ты давай к Файксату. А когда уже будешь знать, как он выгладит, подумаем, как действовать дальше.

— Я вовсе не уверен, что именно завтра он получит письмо, — сказал Павлик. — Несколько дней может пройти, пока придёт письмо. Буду каждый день проверять после школы.

Несмотря на страшную занятость, дети все же нашли время внимательно изучить список марок, который им дал дедушка. Сопоставив его с марками из каталога, они только теперь поняли, какой страшной бедой для филателии обернулась потеря коллекции пана Франтишека. И долго тяжело вздыхали, точно так же, как и их дедушка.

— Вот бы её отыскать! — размечтался Павлик. — Разные заслуги были у нас, но эта…

— Это будет уже не заслуга, а грандиозная удача!

— Невероятный успех!

— Просто триумф!

— И я верю в то, что мы с тобой разыщем её! — горячо выкрикнула Яночка.

— Куда нам! — сомневался Павлик. — Дедушка вон сколько лет ищет, а толку чуть. И вообще неизвестно, сохранилась ли она.

— Во-первых, он ищет без Хабра, — не сдавалась девочка. — А во-вторых… Ну ладно, пусть и не вся сохранилась, пусть хоть часть её… Одна четвёртая, например.

— Тогда это будет лишь четвертушка успеха.

— Пускай хоть четвертушка. Все лучше, чем ничего.

Похоже, оптимизм Яночки вскоре нашёл подтверждение. Операцию «Файксат» Павлик провернул за каких-то два дня, и закончилась она полным успехом!

Подбегая к знакомому подъезду дома на Проспекте Вызволеня, Павлик столкнулся с выходящим из дома почтальоном. В сердце зародилась надежда, и не напрасно! В ящике для писем пана Файксата белело письмо. Открыв ящик совершенно свободно одной из своих отмычек, мальчик вынул небольшой конверт. Официальное послание из банка. Очень хорошо, что конверт маленький, очень кстати. Маленькие предметы легче потерять, легче незаметно уронить. Для придания правдоподобия своей версии Павлик бросил конверт на пол и постарался посильнее наступить на него. Жаль, стояла сухая погода, а то ещё можно было бы и в грязи немного повалять. Во всяком случае уже при одном взгляде на конверт ни у кого не могло возникнуть сомнения, что он где-то валялся.

Двери на третьем этаже открыл мужчина среднего возраста с буйной шевелюрой, аккуратно подстриженной бородой с проседью и чрезвычайно приятным выражением лица. Увидев такое приятное лицо, Павлик сразу засомневался, что это разыскиваемый ими мошенник и марочный аферист. Он уже настроился на то, что Файксат — отвратительная личность, угрюмый тип с лицом типичного уголовника, сама внешность которого вызывала антипатию. Пришлось ещё раз переспросить, и ещё раз приятный мужчина с обаятельной улыбкой подтвердил, что именно он и есть Зиновий Файксат. Павлик рассказал сказочку о найденном на полу у почтовых ящиков письме. Зиновий Файксат обрадовался, очень мило поблагодарил, взял письмо и запер дверь за собой, не задавая никаких дополнительных и, может быть, затруднительных вопросов. Так Павлик и остался в растерянности. Правда, этот человек слегка горбился, но все равно никак не походил на матёрого преступника, вызывающего страх и отвращение у честных людей.

Все ещё пребывая в растерянности, помчался Павлик домой. Ворвался в комнату Яночки, а та встретила его триумфальным возгласом:

— Звонила!

— И что? — притормозил брат на полном ходу.

— И сразу же согласилась с нами встретиться, сегодня, в семь вечера.

— Интересно, а как же ужин?

— Нет проблем! Мама идёт в гости, а бабулю дедушка возьмёт на себя.

— Быстро она отозвалась.

— Да, всего два дня шло письмо, а она как раз сегодня поехала в квартиру тётки, нашла в дверях нашу записочку, а в ящике письмо. Очень хотела узнать, в чем дело, но я ей ни словечка не сказала. А у тебя что?

— Дети, обед на столе, — железным голосом информировала бабушка, входя в комнату. — Павлик, не забудь вымыть руки. И быстро, а то все остынет.

— Опять двадцать пять! — проворчал Павлик. — Все руки да руки! Чистые они у меня.

Хотел ещё добавить, что после поездки в Алжир мытьё рук стало их второй натурой и нет необходимости об этом напоминать, но решил воздержаться от комментариев, чтобы не злить бабушку, раз уж вечером у них намечено экстраординарное мероприятие, по времени совпадающее с ужином. Поэтому он послушно отправился в ванную, по дороге зашвырнув ранец в свою комнату.

Обедали в кухне, вместе с бабушкой и дедушкой. Мама ещё не вернулась с работы. О деле нельзя было говорить, и Павлик чуть не лопнул от распиравших его новостей и эмоций.

С трудом дождались дети окончания обеда и уединились в комнате Яночки.

Павлик наконец мог поделиться с сестрой своими достижениями.

— Пришло письмо! — выложил он, бросаясь на тахту.

— Ну! Рассказывай! — обрадовалась сестра. Павлик по возможности связно изложил события и поделился своими сомнениями относительно личности мужчины, принявшего письмо.

— Совсем не похож на мошенника! Как раз наоборот, и я не знаю…

— Очень старый? — задала Яночка конкретный вопрос.

— Не очень. Наверное, постарше отца, но намного моложе дедушки. Я совсем не уверен, что это он! Может, он там живёт не один, может, у них квартира битком набита Файксатами.

— А ты и имя спросил?

— Спросил. Сказал, он и есть Зиновий. Но может, у него там живёт какой двоюродный брат, так его тоже могут звать Зиновием. А у меня большие сомнения. Если бы хоть смотрел исподлобья, или грубо разговаривал со мной, или дверью хлопнул. Так нет же! На вид совсем нормальный человек, никак не подумаешь, что мошенник.

— Тогда это точно он! — заключила Яночка, которая уже давно, слушая брата, стала зловеще кивать. — Голову даю на отсечение — он!

Павлик от удивления даже съехал с тахты на пол.

— С чего вдруг такая уверенность?

— Да ведь давно известно — все мошенники и аферисты производят самое благоприятное впечатление на легковерных людей. Вроде тебя.

Иначе в их деле нельзя. Возьми, к примеру, нашего Файксата. Как ты думаешь, продаст кто ему марки, если он будет глядеть исподлобья, ругаться последними словами и хлопать дверью? Нет, он должен производить на людей хорошее впечатление, улыбаться им…

— …точно, мне улыбался, — вспомнил Павлик.

— …и вообще нравиться с первого взгляда! — продолжала сестра. — Только тогда люди будут вообще с ним иметь дело. И только тогда он сможет их обманывать.

Слова сестры не очень убедили Павлика.

— В чем-то ты, может, и права, но чтобы до такой степени… Нет, надо проверить, ведь, может, тот его двоюродный тоже симпатичный, но не подозрительный.

— Как убедиться?

— Через Збиню, пусть потянет за язык Зютека. Но для этого нужны брелочки. Когда отправлено наше письмо отцу?

— Вчера.

— Значит, в лучшем случае брелочки он пришлёт через неделю, с тем же сослуживцем. Надо будет встретить его в аэропорту, вдруг вздумает отсылать нам отцовскую посылочку по почте. Целую неделю ждать! А Хабру пока не будем голову морочить?

— Пока не будем, — сказала Яночка. — Правда, Хабр в состоянии запомнить хоть двадцать Файксатов с их братьями, но зачем напрасно усложнять пёсику работу? А неделю ждать не надо.

— Как не надо? Почему?

— Потому что у меня есть брелочек.

— Шутишь? Какой? Покажи!

Яночка с торжеством извлекла из ящика стола нечто потрясающее. На колечке, к которому привешивают ключи, болталась невероятно изогнутая индийская танцовщица, изящно драпируясь в прозрачное покрывало, кажется одноногая, но зато с четырьмя руками. Похоже, сделана из слоновой кости! Во всяком случае, из какого-то материала кремового цвета. Страшноватенькая немного, но зато совершенно необыкновенная!

— Такого у Збини наверняка нет, — уверенно заявил Павлик, перебирая в памяти коллекцию Збигнева. — Откуда у тебя такое?

— Это индийская танцовщица, — сказала Яночка. — Я выменяла её у Марты за две раковины. Раковин у нас много, так что не жалко.

— Слушай! — оживился Павлик. — А что, если нам смастерить брелок из ракушки? У Збини, правда, есть из ракушек, но не таких, как наши.

— Здорово придумал! — восхитилась Яночка. — Нет чтобы раньше догадаться. Давай отберём несколько, а дядя Анджей проделает нам в них дырочки.

— А остальное я сам сделаю, — воодушевился Павлик. — Поищем на чердаке подходящее колечко, там много всяких валяется. Значит, как только дядя Анджей возвратится с работы, сразу к нему.

— Сначала нам надо уроки сделать, — суровым голосом напомнила отличница-Яночка. — На всякий случай, чтобы не могли к нам придраться.

К полседьмого все дела были переделаны, и ровно в семь Павлик и Яночка стояли у двери квартиры тётки легкомысленной пани, которая выбросила на помойку бесценное сокровище. С собой они взяли письмо от Файксата и один из своих аметистов.

Легкомысленная особа открыла им дверь сразу же, как они позвонили. Была она чем-то взволнована и, казалось, не знала, плакать ли ей или смеяться. Не поздоровавшись с гостями, она нервно крикнула:

— Дети, я просто и не знаю! Представляете, в квартире я застала вора!

— И что? — в один голос воскликнули брат с сестрой.

— Сбежал! Отпихнул меня и сбежал! Я даже не разглядела его!

— А когда это было? — быстро спросил Павлик. — Сегодня?

— Только что! Минут десять назад. Ох, простите, я даже не пригласила вас войти. Такая глупая история!

Не входя в квартиру, Павлик лихорадочно решал, не броситься ли в погоню за взломщиком. Ведь очень вероятно, что он связан с их делом. Но Яночка уже вошла в прихожую и быстро окинула её взглядом. Вроде никаких следов поисков не заметно…

— Входите же! — приглашала женщина. Решив, что за десять минут вор мог сбежать далеко, Павлик отказался от мысли преследовать его и вошёл вслед за сестрой.

Войдя в комнату, женщина села на стол и закурила, явно пытаясь взять себя в руки.

— Как хорошо получилось, что я договорилась о встрече с вами! — сказала она. — Да, глупая история!

— Расскажите, как все произошло, — попросила Яночка, тоже присаживаясь к столу.

— Может, принести воды? — предложил вежливый Павлик. — Или какие капли выпьете для упокоения? Наша бабушка всегда для успокоения принимает капли.

— Спасибо, я уже выпила. Отыскала здесь валерьянку и выпила, — ответила женщина. — Да я и испугаться как следует не успела. Открываю я входную дверь… Или нет, я ещё не открыла, только собиралась, вставила в замок двери ключ, а он не заперт. «Что такое? — думаю. — Неужели забыла запереть?» А я утром сегодня сюда уже приходила. Ну, толкнула дверь — она и открылась. Я вошла в прихожую, и вдруг кто-то как налетел на меня, оттолкнул от двери и выскочил на лестницу. Мужчина, в пальто был и воротником закрыл себе лицо… Нет, не пальто, скорее, длинная куртка. И убежал. Это было так неожиданно, что я не сразу пришла в себя. И даже испугаться не успела. Только потом разволновалась, вот до сих пор не могу успокоиться.

Павлик решился тоже присесть за стол и уставился на женщину. А та докурила сигарету и тут же начала новую.

— Первый раз в жизни столкнулась я с вором-взломщиком и не знаю, что делать, — сказала она беспомощно. — Ведь надо же что-то сделать.

— Наверное, сначала надо определить, что он украл, — предположила Яночка.

Вздохнув, женщина покачала головой.

— Не могу я этого сделать.

— Почему же? — удивился Павлик.

— Ведь это квартира не моя, а моей покойной тёти, — грустно сказала женщина. — Тётя скончалась полтора года назад. Мне она завещала эту квартиру со всем имуществом. Больше года ушло на оформление необходимых документов, теперь квартира стала моей и я намерена её продать. Продавать со всем этим хламом нельзя, вот я постепенно и привожу её в порядок, выбрасываю ненужное старьё. И не знаю, есть ли в квартире ценные вещи. Деньги вряд ли были у тёти, а вот какое-нибудь фамильное серебро или что другое в этом духе, может, и было где спрятано, но мне о нем ничего не известно, так что я не могу выяснить, украдено что-либо из квартиры или нет.

— В таком случае и милицию вызывать незачем, ведь вы ничего не сможете им сказать: что украли, как выглядел преступник. Толку от таких показаний…

— Вот и я так думаю, — согласилась женщина.

— А как, на ваш взгляд, все ли здесь выглядит так же, как утром? — спросила Яночка. — Может, заметна какая разница?

Женщина опять грустно покачала головой.

— Сами видите, какой здесь беспорядок, но я его сама учинила. То же самое и во второй комнате, и в кухне. Вроде бы все так, как я оставила, уходя в прошлый раз. Знаете, у меня такое ощущение, что он ничего не успел сделать, в квартиру проник незадолго до моего прихода и не успел.

— Взломал дверь, а тут вы его и спугнули! — обрадовался Павлик. — Здорово получилось! Интересно, что он здесь хотел украсть?

— А почему вы наводите здесь порядок по капельке? Почему не сделать этого сразу? — спросила Яночка.

— Сил у меня не хватает, вот и копаюсь потихоньку. Понемногу избавляюсь от хлама, понемногу перетаскиваю к себе нужные вещи…

— И некому помочь вам? — недоверчиво поинтересовался Павлик.

— Ох, некому! То есть не совсем… Иногда мне помогает кузен моего мужа, но он работает, вечно занят. А муж сейчас в Ливии. Я тоже работаю, дочка ещё маленькая, нельзя её одну оставлять по вечерам, каждый раз приходится просить соседку, чтобы присмотрела. Живу же я на Хомичувке, страшно далеко отсюда, так что сами понимаете, скоро здесь мне не управиться.

— В выбрасывании хлама мы бы могли помочь пани, — благородно вызвался Павлик. Женщина не поверила своему счастью:

— В самом деле?

— Конечно! — подтвердила Яночка. — Живём мы недалеко отсюда, ничего особенного… Женщина вся расцвела.

— С благодарностью воспользуюсь вашей помощью, милые дети. И в долгу не останусь. Погодите, — спохватилась она, — ведь не для того же вы просили встретиться с вами, чтобы помочь мне избавиться от хлама? Ты, девочка, писала о каком-то важном и таинственном деле. Что за важное дело?

Павлик солидно откашлялся, Яночка потянулась к своей сумке, лежащей на столе.

— Собственно, у нас к вам два дела, — начала девочка. — Во-первых, мы хотим вам сообщить, что наш дедушка филателист…

— Не просто филателист, а большой знаток в этом деле, — солидно добавил брат. — Он эксперт, его все знают…

— Да, он известный эксперт-филателист и тоже коллекционирует марки. Он и нас научил, вот почему тогда я сразу обратила внимание на ваши письма. А дедушка занимается марками с детства и уже много лет разыскивает одну затерявшуюся коллекцию марок, ещё довоенную, очень важную для филателистов. Потерялась она уже очень давно. Но это долгая история, не буду отнимать у вас время, скажу только, что в дело запутан один человек, один человек… который…

— Который немного подозрительный, — подсказал брат.

— Вот именно, немного. А в вашем чемодане оказался один конверт… одно письмо, которое написал этот человек, тот самый, немного подозрительный, и мы очень просим вас разрешить прочесть его письмо. Вдруг оно что-нибудь прояснит? Есть ещё и второе дело к вам, но сначала нам бы хотелось покончить с первым.

И Яночка вынула письмо из своей сумки. Письмо было вскрыто, даже марка с него уже срезана.

— Если я вас правильно поняла, вы ещё не прочли это письмо? — с недоверием спросила женщина.

— Конечно, не прочли! — обиделась Яночка. — Ведь я же обещала вам, что писем вашей покойной тёти никто не прочтёт! Порядочные люди держат своё слово.

— Извини меня, девочка, — с искренним раскаянием произнесла женщина. — Я не хотела тебя обидеть. Так просто, вырвалось… Давай, сначала я сама прочту это письмо.

— Так мы и думали! — обрадовалась Яночка. — Сначала вы сами прочтите.

И Яночка передала женщине старый помятый конверт, внутри которого находилось сложенное письмо. Женщина вынула письмо. Это оказалась всего одна страничка, и та исписанная лишь наполовину. Прочтя письмо, она пожала плечами и передала его детям. Брат и сестра, стукнувшись головами, склонились над письмом. Пан Файксат писал:

«Уважаемая пани! Беру на себя смелость обратиться к Вам, ибо являюсь близким знакомым Иеремии Плошинского, который, насколько мне известно, долгие годы был другом Вашего покойного Супруга. Пан Плошинский сообщил мне, что в распоряжении Вашего покойного Супруга имелись первая Польша, надпечатки на австрийских аннексиях и кое-какие изъяны, весьма интересующие меня. Буду весьма признателен за выяснение по данному вопросу. По Вашему усмотрению ответ может быть и в письменной форме, и по телефону.

С глубоким уважением

Зиновий Файксат»

Прочтя письмо, донельзя взволнованные дети переглянулись, и Яночка обратилась к хозяйке дома:

— Мы вам очень признательны. Это как раз то, что нам хотелось узнать.

— Вы что-то поняли? — не поверила хозяйка. — Знаете, что означает первая Польша и изъяны в аннексиях?

— Конечно. Речь идёт о марках, и именно о коллекции, которую разыскивает дедушка, — ответил Павлик, не вдаваясь в филателистические подробности. — Ваше письмо — классный документик!

— Муж вашей тёти коллекционировал марки? — спросила Яночка.

— Не знаю, — неуверенно ответила женщина. — Я как-то этим не интересовалась. Но сдаётся мне, были у него марки. Тётя упоминала о них… Да, говорила, теперь я вспомнила. Что же дальше?

— Видите ли, — запинаясь начала Яночка, но брат подбодрил её взглядом, и она продолжала уже смелее:

— Видите ли, мы переписали всех отправителей писем вашей тёти и хотим просить вас рассказать о них. Не исключено, что среди них найдётся и ещё такой же подозрительный, как этот Файксат. Вот их фамилии…

Заинтересовавшаяся необычным делом женщина взяла список, поданный Яночкой, и принялась внимательно читать фамилии. Брат с сестрой с волнением ждали, что же она скажет.

— Две фамилии можете вычеркнуть сразу, — сказала женщина. — Это я. Моя девичья фамилия и та, которую я стала носить, выйдя замуж. Уверяю вас, я никогда ни слова не написала ни о каких марках и совсем не считаю себя подозрительной. Четверо из этих людей уже умерли, в том числе моя мать и брат дяди. Остальные — это родные и близкие знакомые, люди солидные, порядочные и, на мой взгляд, тоже не подозрительные. Только три фамилии мне незнакомы, не знаю я этих людей.

— В таком случае разрешите нам хотя бы этих трех не сжигать, — попросила разочарованная Яночка. — Пока, на всякий случай. И если окажется, что кто-то из них тоже подозрительный, мы попросим у вас разрешения прочесть их письма. Только в таком случае! Без необходимости читать не станем.

— Тогда мы поступим так, — решила женщина. — Сразу же сожгите письма…

Не договорив, она вытащила из своей сумки ручку и принялась на Яночкином списке ставить галочки против некоторых фамилий.

— …сразу можете сжечь письма дяди, тётиного мужа, а также её подруги из Люблина, их племянницы и бабушки. Ручаюсь вам, что единственные марки, с которыми им пришлось иметь дело, вот эти, наклеенные на конверты. Остальные письма можете пока оставить. На всякий случай. А теперь начнём уборку? У меня мало времени.

— Минутку, — заторопилась Яночка. — У нас и второе дело к вам. В вашем чемодане среди старых писем мы обнаружили три очень ценные марки. Даже четыре, три на одном конверте и ещё одну. Дедушка сказал, что мы не имеем права просто так забрать эти марки, что обязательно должны известить владельца и купить их у него.

Вспыхнув, женщина замахала руками.

— Да что вы! Ни в коем случае! И говорить об этом нечего!

— Если продавать не хотите, — продолжала деловая Яночка, — тогда давайте поменяемся.

— Махнемся! — поддержал сестру Павлик. — Нам так даже удобнее.

И пока сестра доставала из сумки какой-то предмет, завёрнутый в бумажную салфетку, он принялся горячо убеждать женщину, все ещё отказывавшуюся принять вознаграждение в какой бы то ни было форме.

— Да послушайте же! Это наше, мы можем делать с этим что хотим. А мы хотим поменяться на марки. И дедушка сказал, что тогда будет по-честному. Если вы согласитесь.

Тем временем Яночка развернула клочок бумажной салфетки, и на столе, под свешивающейся с потолка лампой, зажёгся вдруг глубоким таинственным светом фиолетовый огонёк.

— Ax! — вырвалось у женщины.

— Это ваше, а марки наши, — подвёл итоги Павлик. — Так я понимаю? И делу конец.

Женщина не могла оторвать взгляда от аметиста. Потом осторожно взяла в руки, полюбовалась, поворачивая под светом, и осторожно положила опять на салфетку.

— Нет, детки, не могу согласиться. Нет, нет, и не говорите! Это же драгоценный камень, а марки я все равно бы выбросила. Так что ничего мне не надо.

— Ещё как надо! — настаивал Павлик. — Нам не верите — позвоните дедушке, он вам скажет, что за так мы марок не можем взять. Или дайте нам номер своего телефона, дедушка сам вам позвонит. А то придётся вернуть вам марки. Да и что вы сомневаетесь? Какой-то паршивый аметист, а там ценные марки. Честная сделка, не сомневайтесь!

Уговоры сделали своё дело. Ну и аметист тоже. «Паршивый» аметист, размером с крупный лесной орех, горящий таинственным фиолетовым огнём, не мог не очаровать душу женщины. Её сопротивление становилось все слабее, она уже не так энергично возражала:

— Да нет, мне так неудобно… Это вы называете паршивым аметистом, это чудо? Разве что ваш дедушка подтвердит… А ваш телефон у меня есть.

— У дедушки другой номер телефона, а фамилия та же — Хабрович. По телефонной книге вы можете проверить, что он и в самом деле является филателистическим экспертом.

— В таком случае, возьмите и мой номер телефона. Вот, пожалуйста, моя визитная карточка. Амелия Бортунь, так меня зовут. Я ещё сегодня же позвоню вашему дедушке.

— Тогда все в порядке, — удовлетворённо произнёс Павлик и поднялся со стула. — Можем заняться мусором.

Мусор состоял из бутылок и банок со следами чего-то съедобного, железных банок с совершенно окаменевшими остатками краски, старой обуви, макулатуры, тряпья и тому подобных ненужных вещей. Книг пани Амелия не выбрасывала. Некоторые из них она намерена была забрать себе, а другие продать в букинистический магазин.

— Я уже узнавала, они принимают, но сначала надо сделать список книг, — произнесла она с тяжёлым вздохом. — Легко сказать! Откуда взять время? Разве что… может, вы бы…

Дети не колебались.

— Сделаем, плёвое дело! — заявил Павлик. — Нам не трудно.

Надо сказать, что мальчика очень заинтересовал хлам, который пани Амелия намеревалась выбросить на помойку. Среди всевозможного старья мальчик приметил несколько очень, очень интересных вещей, — Мы, конечно, перепишем ваши книги, но только не сейчас, — предупредила Яночка. — Сейчас нам уже пора домой, поздно. Договоримся, придём в другой раз.

— Тогда я дам вам ключи! — решила пани Амелия. — Вижу, вы и в самом деле порядочные люди. А у меня есть запасные. По телефону договоримся, приходите в удобное для вас время. Конечно, когда не поздно и когда разрешат родители. Вот этот мусор я бы хотела выбросить, будет возможность, выбрасывайте понемногу. А вот эти книги хочу сдать в букинистический, если сможете, составьте их список. А я вам отдам все марки с писем мужа из Ливии и попрошу его ещё и специально покупать для вас. Согласны? Вот только…

— Что только? — насупился Павлик. — Мы можем и без ливийских марок…

— Да нет, я не об этом. Я боюсь, как бы снова не появился грабитель. Тогда и вы подвергнетесь опасности.

— Пусть грабитель вас не волнует, — пренебрежительно махнула рукой Яночка. — Мы придём с нашей собакой.

— И что?

— А Хабр нам сразу скажет, есть ли кто в квартире или нет. Если есть, мы и входить не будем, сразу же сообщим в милицию, и сцапают голубчика на месте преступления.

— Грабителя вообще выбросьте из головы! — заверил Павлик. — А в милицию мы можем позвонить от Стефека, моего приятеля, он живёт здесь недалеко.

— И вы уверены, что ваша собака почует грабителя?

В ответ брат с сестрой лишь презрительно фыркнули. Потом решили не обижаться, и Яночка соизволила объяснить, какая гениальная их собака. Она и не такое умеет, а обнаружить грабителя через закрытую дверь для неё сущий пустяк. Даже сейчас, оставшись дома, Хабр прекрасно знает, угрожает им опасность или нет. И в случае опасности обязательно сообщит родным.

— Хабр — просто сверхъестественная собака! — закончила Яночка, и пани Амелии больше нечего было возразить.

Из квартиры вышли все вместе. Пани Амелия заперла дверь и отдала детям ключи. Чувствовалось, что хозяйка квартиры чрезвычайно довольна сегодняшним вечером.

— В самое ближайшее время займусь шкафами во второй комнате, — мечтала она вслух. — Раз уж вы взялись за мусор, могу заняться шкафами. Ох, как же далеко отсюда ехать до дому! Целый час. Приеду и сразу позвоню вашему дедушке.

* * *

Яночка с Павликом за дело взялись энергично. На следующий день, до работы в квартире пани Амелии, они отправились с визитом к Збине. Самого Збини ещё не было дома, и обязанности гостеприимного хозяина взял на себя Стефек, его младший брат, приятель Павлика.

Павлик не мог понять, что приключилось с его приятелем. Открывая дверь ему с сестрой, тот выглядел совсем нормальным парнем, как вдруг на него что-то накатило. Понятно, гостями надо заниматься, но мебель зачем ломать? А Стефек ни с того ни с сего принялся вдруг проявлять совершенно излишнюю активность, причём разрушительного свойства. Пододвигая гостям стулья (с какой стати?), он с такой силой грохнул один из них об пол, что стул развалился. Потом кинулся демонстрировать книги в книжном шкафу (словно Павлик их сто раз не видал) и с таким энтузиазмом распахнул дверцу шкафа, что сорвал её с петель. Не дав гостям спокойно осмотреть книги, Стефек счёл своим долгом занимать их интересным разговором, сопровождая его размашистыми жестами, и смел со стола настольную лампу, которая с оглушительным шумом грохнулась на пол, разлетевшись на мелкие осколки. Демонстрируя широту взглядов и пренебрежение к мелочам жизни, Стефек попирал ногами эти осколки и болтал не умолкая, не прекращая своего, как он считал, занимательного разговора. А Павлик считал — просто чушь несёт, и не сводил изумлённого взгляда со своего всегда такого спокойного и умного дружка, совершенно не понимая, что на него вдруг нашло.

Яночка сразу поняла. Просто-напросто Стефек влюбился в неё с первого взгляда, и бурлящие в парне чувства искали выхода. Подумаешь, впервые, что ли? Сколько уже мальчишек влюблялось в неё, не этот первый. И девочка, ещё не решив, как отреагировать на чувства влюблённого, пока воспринимала их как должное, с поистине царской невозмутимостью и хладнокровием. До тех пор, пока совершенно ошалевшему Стефеку не пришла в голову счастливая мысль начать восхищаться Хабром. Такое Яночка не могла принять равнодушно и соизволила капельку смягчиться, в результате чего осчастливленный Стефек, дав исход бушевавшей в нем энергии, смахнул с комода декоративное блюдо с фруктами и выдрал из стены штепсель. Блюдо просто так, а штепсель был напрямую связан со священной собакой, ибо включённый в розетку шнур разбитой лампы мешал этому чудесному животному улечься поудобнее.

Сам Стефек не совсем отдавал себе отчёт в том, что с ним делается. Он просто не мог понять, каким чудом до сих пор не заметил вот это ни на кого не похожее существо, которое ходит в одну школу с ним? Пусть не в их класс, пусть классом младше, но все равно… И только теперь, когда это существо преступило порог его дома и ослепило его блеском золотистых волос и голубым светом сияющих как звезды глаз, он вдруг прозрел. А до сих пор был слепым, не иначе. И Павлик хорош! Друг называется. Сколько раз приходил к нему заниматься с гантелями и хоть бы раз привёл сестру! Хотя Павлик парень что надо, не ябеда и не растяпа, лучший друг, можно сказать. Без всякого «можно». Лучший друг, отличный парень! И собака у них просто замечательная!

Поняв, что приятель немного прибалдел и сам вряд ли в состоянии вспомнить о том, зачем к нему пришли гости, Павлик решил взять бразды правления в свои руки и энергично приступил к делу. Некоторые вопросы имело смысл обсудить ещё до прихода Збини, нечего терять время.

Быстренько убрав останки поломанного стула и осколки разбитой лампы, Павлик силой оторвал друга от велосипеда, на котором тот собирался продемонстрировать своё умение сверхбыстрой езды вокруг обеденного стола и всякие акробатические штучки. С большим трудом разбушевавшегося Стефека удалось загнать в угол дивана и придавить, сев на него. Лишённый возможности двигаться, тот ещё пытался компенсировать это усиленным словоизвержением, но разъярённый Павлик заорал:

— Заткнись и слушай! Но сначала скажи, доходит до тебя, что я говорю?

— Доходит! — радостно заверил его приятель.

— В таком случае слушай: то, что я тебе сейчас скажу — полнейшая, страшная тайна! Понял? Никому ни слова. Понял? Повтори!

— Да понял я! — обиделся наконец Стефек. — За кого ты меня принимаешь? Разве я когда-нибудь кому-нибудь…

— Да знаю я, но сейчас ты вроде не в себе. Так вот слушай: там, куда мы сейчас пойдём, может оказаться бандит. Вор-взломщик!

Стефек буквально расцвёл. Такая оказия!

— Не заливаешь? Так это же здорово! Я пойду с вами! Я его одной левой! Я покажу, как расправляться с бандитами!

— Заткнись и слушай, сколько раз повторять! Как раз не надо с ним расправляться, пусть себе шурует в квартире, а я прибегу к тебе позвонить в милицию…

— На черта тебе милиция? Что мы, сами не справимся? Двое таких молодцов…

— Нет, я таки тебя придушу! — рассвирепел Павлик. — Дашь мне сказать или нет?

— Ладно, молчу, хоть ты и наплёл тут… Милиция, тоже придумал!

— Заткнись! Милиция обязательно должна быть, усёк? Его надо официально поймать, усёк? Огреть ломиком каждый кретин сумеет, да что толку? Отопрётся ото всего, да вдобавок нажалуется, что на него хулиганы напали, а надо его застать на месте преступления! И протокол составить! Так вот, если нам повезёт и в квартире окажется взломщик, я прибегу к тебе и сразу позвоню, чтобы не терять времени, как сейчас. Потому тебе, дураку, и объясняю заранее. Доходит до тебя или нет? Совсем обалдел!

Постепенно до Стефека, сквозь клубящиеся эмоции и самые противоречивые чувства, стало доходить — ему сообщают некую страшно важную тайну, с которой связан не только его лучший друг Павлик, но и его сверхъестественная сестра, неземное создание, принцесса из волшебной сказки. И если он, Стефек, окажется достойным… если ему, Стефеку, позволят хоть в малой степени быть причастным к их тайне, за это он отдаст все на свете! Все, что у него есть! Всю коллекцию брата! Все, что есть у них в доме!

— Усёк! — ответил он трубным голосом. — Дошло, кончай трепаться. Я с вами! Что надо делать?

Павлик слез с друга и сел рядом. Ну, вроде парень пришёл в норму. Вот только можно ли ему все рассказать? Он взглянул на сестру. Сидящая в кресле в позе светской дамы Яночка небрежным жестом поправила волосы, прекрасно зная, что поклонник не упускает из виду ни одного её жеста, хоть сейчас и смотрит на брата.

— Скажем ему, — разрешила Яночка. — Он должен быть в курсе. Давай я скажу.

Первых слов девочки Стефек явно не понял, хотя внимал всеми фибрами души. Эти слова прозвучали в его ушах как волшебная мелодия без слов, как пение ангелов небесных, хотя последних ему ещё не приходилось слышать. Пришлось напрячь всю свою волю, чтобы уловить смысл слов, ведь иначе это небесное создание может обидеться. До Стефека дошло, что дело связано с марками. И взломщик, которого должна схватить милиция, кажется, тоже как то к этим маркам причастен. И от его брата Збини требуется выудить какие-то чрезвычайно ценные сведения, ибо он, Збиня, непосредственно связан с человеком, вроде бы замешанным в марочную афёру, а тот человек, в свою очередь, располагает этими ценными сведениями. Павлик с Яночкой принесли для Збини брелочки, но, может, он, Стефек, посоветует — что ещё может заинтересовать Збиню? Что он больше всего любит?

— Апельсиновый кисель со взбитыми сливками, — не задумываясь выдал страшную тайну Стефек, и в его голосе гости почувствовали нотку личной претензии. И правильно, потому что Стефек добавил:

— Вечно норовит ещё и чужую порцию сожрать!

— Хорошо, пусть будет кисель, — согласилась Яночка. — К сожалению, мы его с собой не захватили…

— …но можем пообещать, — закончил Павлик.

Влюблённый Стефек был готов пойти на самые страшные жертвы.

— Ладно, я ему свой отдам!

Наградой Стефеку был почти нежный взгляд девочки, который так воодушевил его, что он тут же пообещал выведать и прочие вкусы брата, на которые до сих пор как-то не обращал особого внимания. Более того — пообещал выполнять все идиотские братовы распоряжения, какими бы трудными они ни были — исключительно для того, чтобы у Збини было хорошее настроение, чтобы он более благосклонно отнёсся к просьбам его друзей. Стефек обязался проследить за выполнением Збиней тех обещаний, которые он даст Павлику и Яночке, обязался…

Неизвестно, какие ещё обязательства взял бы на себя Стефек, если бы, к счастью, не пришёл его брат. И, услышав слово «брелочки», не пригласил гостей младшего брата в свою комнату.

Нет, Яночка не испытала разочарования, попав в это святилище, все стены которого были сплошь увешаны всевозможными брелоками. Её искреннее восхищение пролило бальзам на суровое сердце Збини, и он, помягчев, вынужден был признать, что, несмотря на возраст, девчонка на редкость понятлива и глаза у неё там, где положено. Что же, и среди сопливых девчонок попадаются неглупые особи…

Итак, почва для деловых переговоров была подготовлена. Главную просьбу — разузнать, с кем проживает Файксат, — Збиня согласился выполнить сразу же. Зато задумался над второй: выведать у Зютека вообще все про этого самого Файксата.

— Ни с того ни с сего он не станет со мной откровенничать. Сначала мне самому надо уразуметь, что их связывает. Выкладывайте, зачем вам это?

— Марки, — коротко ответил Павлик. — Мы тоже собираем.

— А, тогда понятно, — ответил коллекционер Збиня и поинтересовался:

— А те арабские брелочки, что ты обещал… Будут они или как?

— Будут обязательно, — заверил Павлик, — только надо подождать недели две. Пришлют из Алжира с оказией.

— Что ж, подождём. И вы малость обождёте, не так просто прищучить Зютека.

Расположение Збини очень помогли завоевать индийская танцовщица и раковина южных морей. Они были милостиво одобрены Збиней и обменяны на информацию о том, что в последнее время Зютек страшно занят. Охмуряет какую-то бабу, у которой кто-то недавно умер, какие-то у него дела с этой бабой, но какие — Збиня не знает. Недавно охмуряет, пару дней всего. Где-то на Праге она живёт, а подробностей Збиня не знает. Постарается узнать в самое ближайшее время и передаст через Стефека, который видится с Павликом в школе каждый день.

Ничто не могло заставить Стефека отказаться от намерения проводить богиню до дверей подозрительной квартиры, вместе с озарёнными близостью к божеству братом и собакой. По дороге Стефек молил Бога о том, чтобы в квартире оказался бандит, нет — сорок разбойников. И тогда он, Стефек, показал бы, на что способен! Он уже чувствовал в руке меч, а за плечами крылья. Да что разбойники! Даже если там окажутся дикие бестии, вавельский дракон или ещё какие чудовища, он с ними в момент расправится. И спасёт Её!

К величайшему сожалению, в квартире никого не оказалось, о чем им сообщил Хабр. С огромной неохотой разочарованный герой вынужден был расстаться с блаженными мечтами и покинуть неземное существо.

Переступив порог квартиры пани Амелии, Яночка направилась в кухню. Недоумевающий брат последовал за ней.

— Вот остатки муки, так и думала, что найду, — сказала девочка, доставая из кухонного шкафчика большую жестяную банку. — Когда будем уходить, посыпем ровным тоненьким слоем прихожую и комнаты.

— И убедимся, не было ли кого в наше отсутствие, — одобрил идею брат. — А сейчас за работу.

И они с сестрой принялись снимать книги с полок книжного шкафа, чтобы их переписать. В процессе работы обсуждали детали предстоящей операции.

— Муку заберём с собой, — предложила Яночка, — чтобы он не смог потом снова посыпать пол. Предупредим об этом пани Амелию.

— Бери тетрадь и начинай переписывать книги, — распорядился брат. — А я пока буду освобождать полки и ставить снова на полки те книги, которые ты уже записала. Мусор оставим на потом. Вот только не сможем книги записать в алфавитном порядке.

— Пока запишем как есть, потом, перепечатывая на машинке, можно и в алфавитном. Нет, давай так: ты называй автора и книгу, а я стану записывать, одной с этим не справиться. Потом поменяемся. А ставить книги обратно на полки не надо.

И брат с сестрой усердно принялись за работу. Павлик вынимал из шкафа книги, называл сестре автора и название, проверял, нет ли чего между страницами, и укладывал на полу ровными стопками. На каждой стопке лежал список, так что хозяйка легко могла узнать, какие именно книги находятся в данной стопке.

Часа через полтора все книги в шкафу кончились.

— Уфф, вроде бы все! — с облегчением выдохнул мальчик, заглядывая в пустой шкаф. — Нет, погоди, вот тут на полке ещё одна книга завалялась, а я и не заметил.

— Ну, быстренько, — торопила брата Яночка. — У меня рука совсем занемела, больше писать не могу.

— А у меня ноги, — ответил сидящий на корточках перед нижней полкой Павлик, вытаскивая завалившуюся вглубь полки книгу. — Гляди-ка, это вовсе не книга.

— А что же?

— Вроде блокнот. Чёрный, я его бы и не заметил, если бы рукой не провёл по полке.

Какое-то время оба с интересом рассматривали большой потрёпанный блокнот с густо исписанными страницами.

— Ну, не знаю… — с сомнением произнесла девочка.

— О блокнотах уговора не было, так ведь? — напирал Павлик. — И давай поскорей просмотрим блокнот, пока ты снова ещё не успела пообещать, что мы его читать не будем. Ну, что уставилась? Я же не советую его украсть. А прочесть можно.

Отобрав у брата блокнот и подсунув ему тетрадь, Яночка сказала:

— Блокнот отдадим, но перепишем записи в нем. А теперь пиши ты, рука совсем занемела, а я буду диктовать. Готов? Внимательней! Вицковский фальш.

— Что? — не понял Павлик.

— Я начала диктовать, пиши дословно: Вицковский фальш. Точка. Пять обычное, десять римскими. Похоже на пятое октября.

— Покажи! Ага, 5.Х. О Езус, а дальше, гляди-ка: Гиб. Фелек. Это что такое? Яночка рассердилась:

— Ну что пристал? Пока я сама не знаю, что такое Гибфелек. Вот поэтому и считаю, что нам надо все переписать. Пиши и не задавай лишних вопросов. Ясь Ясинский, Пулавская одиннадцать, кв. шесть. Ботинки и два маленьких «п». Бронек среда восемнадцать. Портной Цвейг 18.Х зачёркнуто. Не пиши «зачёркнуто», только зачеркни написанное. Портного зачеркни, болван! И вообще, лучше записывай все в столбик, одно под другим, так, как здесь. И внимательнее!

— Да я ведь ничего не понимаю…

— Тебя просят не понимать, а только записывать! Понимать потом начнём.

Блокнот был битком набит всевозможными фамилиями, адресами, непонятными сокращениями, заметками на память, датами. С ним было гораздо больше возни, чем до этого с книгами. Дети и половины блокнота не переписали, когда спохватились, что уже поздно и пора домой. А мусор они так и не выбросили. — Не знаю, как и быть, — рассуждал Павлик. — Просто так выбросить мусор нельзя, надо бы его просмотреть, я уже и так вижу, есть вон та шайбочка подходящая. Как быть?

— Давай выбросим все стеклянные грязные банки, — решила Яночка. — Их тебе не жалко? И я прихвачу остатки тряпья. Только вот как с этим быть? Не хотелось бы оставлять на видном месте.

Павлик ни секунды не сомневался:

— Блокнот забираем с собой, и говорить не о чем! Ведь взломщик может заявиться и ночью. Да не бойся, мы позвоним пани Амелии и скажем, не возьмём без спросу. А завтра принесём обратно.

Яночка кивнула головой и вскочила со стула.

— Правильно, так и сделаем. Дома перепишем до конца. Выноси понемногу мусор, я займусь мукой.

Все время пребывания детей в квартире пани Амелии Хабр сладко проспал под столом, предварительно тщательно обследовав всю квартиру. Проснувшись, он выбежал за Павликом и терпеливо дожидался вместе с ним, пока маленькая хозяйка посыпет белым порошком все, что только можно. При этом Яночка пользовалась найденным в кухне ситечком, благодаря которому удалось рассыпать муку тонким и довольно ровным слоем. Очень довольные собой, дети покинули квартиру пани Амелии.

* * *

Последующие три дня принесли много нового и интересного. Збиня через Стефека передал сообщение: Файксат проживал один, и лишь изредка в квартире оставалась какая-то пани, кажется невеста. А несчастный Зютек совсем замотался с наследниками покойника, квартира которого находилась на Праге, по ту сторону Вислы. Файксат велел Зютеку глаз с них не спускать, и теперь у Зютека не жизнь, а просто каторга. Наследники все друг с другом перегрызлись, никак не поделят наследство, ключи от квартиры они расхватали ещё до судебного процесса, причём у каждого оказалось по одному, а замков там три, вот никто и не может попасть в квартиру, потому как друг с другом наследники не общаются, только через адвокатов. Зютек как-то застукал одного из наследников, который пытался проникнуть в квартиру с помощью отмычки, и донёс об этом другим. Такая буря поднялась! Теперь наследники посещают квартиру умершего родственника только все вместе и ссорятся при этом страшно, потому как в квартире вещи до сих пор не поделённые, а Файксат велел Зютеку не спускать с них глаз и быть в курсе событий. С ума сойти!

С книгами пани Амелии Яночка с Павликом наконец управилась. Среди них были обнаружены два каталога марок, один польский, а другой иностранный — Цумштайна. Покончив с мусором, дети позвонили хозяйке квартиры.

С пани Амелией они совсем подружились. Она позвонила их дедушке, все поняла, согласилась помогать и принять аметист. Теперь она приехала в воскресенье с пустыми коробками для книг и, преисполненная благодарностью, без колебаний подарила детям оба каталога. И вообще приняла без возражения абсолютно все: шайбочки, муку, блокнот, потом просмотрела составленные детьми списки её книг, и все трое принялись укладывать их в коробки.

Павлик обвязывал верёвкой последнюю, когда лежащий на полу в прихожей Хабр вскочил и тихонько тявкнул. Яночка отреагировала молниеносно.

— Тихо! — приказала она.

Хабр приблизился к входной двери и принялся нюхать воздух под щелью внизу. Пани Амелия замерла с ножницами в руках, глядя на всех с недоумением и не понимая, что происходит. Отступив от двери, Хабр сделал стойку, потом оглянулся на Яночку, опять припал к щели под дверью и царапнул лапой пол. Пёс принялся крутиться у двери, то садился, то вскакивал, всеми силами давая понять, что нужно выйти в подъезд. И все оглядывался на свою маленькую хозяйку.

— Ушёл! — сообразила Яночка. — Павлик, за ним!

Павлик с собакой выскочили из квартиры. Только тогда Яночка объяснила хозяйке квартиры, что произошло:

— Кто-то подозрительный подошёл к двери. Возможно, тот самый человек. Павлик с Хабром помчались посмотреть на него.

— Не может быть! — не поверила пани Амелия. — Откуда ты знаешь?

— Хабр сказал. Да вы ведь сами видели. Сначала сообщил, что кто-то идёт сюда, потом — что пришёл и стоит под дверью, а потом, что тот ушёл. И этот человек Хабру знаком, то есть он его уже когда-то нюхал… Знает его запах.

— Предположим, все было действительно так. А почему ты решила, что тот человек подозрительный?

— Будь это человек знакомый или незнакомый, но просто обычный, он бы себя иначе вёл, — пояснила девочка. — Зачем стоять под дверью и не звонить в квартиру? Почему он старался подойти неслышно? Вон когда жильцы вашего дома идут по лестнице, как слышны шаги! А главное — Хабр. Он нам сказал, что там — человек подозрительный, сделал на него стойку. На порядочного человека никогда не сделает!

Изумлённая, заинтригованная пани Амелия не верила своим ушам.

— Разве такие собаки бывают? Нет, трудно поверить. И вы сумели так превосходно обучить своего пса! Просто поразительно! Таких собак я ещё не встречала.

— Вы убедитесь, проше пани, что наш Хабр действительно особая собака, таких и в самом деле больше нет! — с гордостью сказала Яночка. — И вообще, это не пёс, а брильянт чистой воды, да куда до него брильянту! Погодите, вот увидите, когда они вернутся.

Павлик с Хабром не заставили себя ждать. Морда собаки выражала полнейшее удовлетворение, Павлик несколько запыхался.

— Зютек, — бросил мальчик, едва переступив порог.

Яночка сорвалась с места.

— Я так и знала! Хабр, золотце моё, иди сюда, пёсик ненаглядный. Здесь был Зютек, Зютек! Ты его только что обнюхал! Покажи нам, где был Зютек в этой квартире? Зютек! Здесь!

В изумлении, не веря собственным глазам смотрела пани Амелия на собаку, которая принялась кружить по квартире, останавливаясь и принюхиваясь. В некоторых местах она оглядывалась на свою хозяйку, негромко рыча. Дольше всего Хабр задержался у шкафа, где раньше были книги, у письменного стола и у комода с бельём в спальне. Ванную собака просто проигнорировала.

— В ванную он не входил, — прокомментировал Павлик.

— Вот и получается, что вор-взломщик — это Зютек! — сделала вывод Яночка. — Видите, рылся в ящиках письменного стола, в книжках и в комоде под простынями. Думаю, много он не успел найти, пани его спугнула, а потом у него не было времени, был занят на Праге. Мы уверены, он в квартире не появлялся, ведь на муке никаких следов не было видно.

Хабр очаровал и покорил пани Амелию.

— Чудесная собака! Бесподобная! И он так показывает, что даже я поняла! А кто такой этот Зютек?

— А, один тип, который жутко интересуется марками, — пояснил Павлик в общих чертах. — Он думал, они здесь есть.

— И правильно думал, только немного опоздал, — добавила сестра.

— Хорошо, что я начала с бумаг, — сказала пани Амелия. — И Яночка забрала чемодан с письмами. А начни я, например, с книг, чемодан бы лежал и этот ваш Зютек мог его украсть…

— Наверняка бы украл, — убеждённо подтвердил Павлик, — ведь он охотился главным образом за марками. А теперь мы можем спокойно закончить работу.

— Вот и опять у нас на голове снова две вещи сразу! — раздражённо говорил Павлик сестре, когда, распрощавшись с пани Амелией, дети возвращались домой. — Надо показать Хабру Файксата и понаблюдать за наследниками Зютека. А от Файксата до наследников километров сто, ведь их квартира по ту сторону Вислы, на Праге! На нескольких автобусах придётся ехать.

— Три вещи! — поправила брата пунктуальная сестра. — А про блокнот ты забыл? Нам ещё надо расшифровать записи в нем. Как хорошо, что у нас уже есть опыт работы с шифрами.

* * *

С Файксатом покончили в рекордно короткий срок. Всего каких-то пять минут ожидания в понедельник. Дети даже не успели толком договориться, как следует поступать и где лучше его поджидать, на улице или на лестнице его дома, когда он внезапно вышел из квартиры. Яночка дала указания Хабру, и проблема была решена. Не слишком много времени отняла и вторая проблема — обнаружить квартиру, недоступную наследникам умершего филателиста. Зютек и в самом деле ездил туда как на работу, так что проследить за ним не составляло особого труда. Находилась она в доме на Саской Кемпе, на втором этаже. Дом стоял внутри квартала новых, недавно построенных зданий. Табличка на дверях извещала, что здесь проживает Бронислава Спайерова. На всякий случай дети записали фамилию, видимо, умерший филателист был мужем владелицы квартиры и носил фамилию Спайер.

Больше всего времени потребовалось для разрешения третьей проблемы.

Изучая тетрадь, в которую они с Павликом старательно перенесли все записи из старого блокнота, Яночка решила:

— Все эти прачечные, почты, рубашки и ботинки можем сразу отбросить. Ну смотри, написано: прачечная, корзина, шесть, пол. 12. Ясно же, что отнёс в прачечную шесть штук своих сорочек, ничего другого ведь не понесёт, и получил тоже шесть, а не двенадцать, так что цифра 12 может означать лишь дату. Получить двенадцатого, значит. Или вот это: поч. перч. Вильча пятница. На Вильчей как раз мастерская по починке перчаток.

— Сплошные сокращения, догадайся тут, — ворчал Павлик. — Ага, вот написано по-человечески: сантехник, четверг, восемнадцать. Не надо голову ломать. А, черт, опять сокращённо: маг. электр. ламп. удл. Ну, это понятно: магазин электротоваров, лампочка и удлинитель. Так выбрасываем всех этих сантехников и прочие удлинители?

— Выбрасываем, — согласилась сестра, — чтобы не забивать голову. Но вычеркнем тонкой чертой. На всякий случай.

Переписанный блокнот занял две школьные тетради в клеточку. Вычеркнули остро заточенным карандашом все не вызывающие сомнений хозяйственные записи — осталась ещё половина. И принялись над ними ломать голову.

— «Вроцлав о. 9.30, р. 1.20.», — угрюмо зачитывал Павлик. — И дальше: «о. 0.30, п. 6.54». Лопнуть мне на этом месте, если речь идёт не о расписании поездов!

— Тогда вот здесь тоже о поездах речь, — подхватила сестра. — Смотри: «Замость 7.45» и ещё разные цифры. Так ты считаешь, это время отправления поездов?

— Железно! Нам ни к чему. Вычёркиваем!

— Очень хорошо! Все меньше остаётся. Гляди, вон сколько вычёркивается. Давай оставшееся перепишем отдельно.

— Зачем?

— Мне кажется, легче будет угадывать, когда все подозрительное окажется вместе и не будут мешать посторонние записи. Ну, начинаем с самого начала. Пиши: «Вицковский фальш.» — Минутку! — взволнованно воскликнул Павлик. — Вроде бы эта фамилия мне ещё где-то попадалась.

Отобрав у сестры тетрадь, он принялся перелистывать её и вскоре удовлетворённо сказал:

— Вот, видишь? Правильно мне показалось Умер этот Вицковский. Читай, записано: «Вицковский, похор. Брудно, 10, зак. цв.» Цветы заказать, правильно?

— Правильно. Вычёркиваем Вицковского!

— Разбежалась! Нет, пока не вычёркиваем, — возразил брат. — Гляди, тут дальше записано: «Фальш, п.п. Казик». Сечёшь?

— Ты прав. Тогда тем более следует переписать оставшиеся записи. Всех фальшивщиков перепишем, мёртвых и живых. На всякий случай. Как ты думаешь, что означает такое обилие фальшивщиков?

— Пока ясно одно — усопший дядя вращался в очень подозрительном обществе, — пришёл к заключению Павлик. — Пока. А окончательно решать будем, когда расшифруем все интересные записи. Ну, диктуй!

К сожалению, таинственных личностей, снабжённых припиской «фальш.», оказалось не так уж много, зато много столь же непонятных сокращений «Гиб.» во всевозможных модификациях.

— Смотри, «Гиб. Фелек, Гиб. Казик, опять Гиб. Фелек», — удивлялась Яночка. — Подозрительный какой-то этот Казик.

— Всесторонний, — вторил брат. — И гибами занимается, и в фальшивщиках состоит. На месте дяди я бы с таким не связывался.

— Не так-то все просто, — задумчиво произнесла девочка, грызя карандаш. — После гибов всегда стоит точка, значит, это сокращение, точно так же, как и после фальшей. Видишь, везде:

«Гиб.», «фальш.» Мы ещё не знаем, что это означает. Так что это не гибы и не фальшивщики, а что-то другое. И похоже, что этот покойный дядя отдавал разные такие гибы и другие вещи на время разным людям.

— Почему ты так думаешь?

— Слишком уж часто в оставшихся подозрительных записях встречаются вот такие: «кат. рыбы Густав, возвр. первого мая». Возвратить!

— Или сам дядя брал что-то у этих Казиков и Густавов. И записал, чтобы не забыть, когда обещал вернуть.

— Нет, мне кажется, именно отдавал. А когда сам брал, немного по другому записывал, — возразила Яночка. — Вот, гляди: «Экономия из библ. возвратить до 15.VI». Взял из библиотеки какую-то «Экономию» и должен был возвратить её до пятнадцатого июня, вот и записал нормально, чтобы не забыть. А вот тут: «500 Фелек» и зачёркнуто. Одолжил этому самому Фелеку пятьсот злотых, тот ему вернул долг, он его и вычеркнул.

— С чего ты взяла, что злотых?

— Да так как-то записано, сразу думаешь — деньги.

— Долги я бы тоже повыбрасывал, особенно те, что возвращены, — подумав, сказал Павлик. — А это что означает? «Спр. М.Наховская, клуб Пшеворский» и вопросительный знак. И потом опять Казик и при нем доски в полторы минуты.

— С чего ты взял? — удивилась Яночка.

— А видишь, у доски поставлены две запятые? Так в спорте обозначают минуты, — объяснил брат и спохватился:

— Нет, не минуты, секунды!

— Все равно, минуты или секунды, доска не может измеряться ни в минутах, ни в секундах, — возразила сестра.

— Ну, не знаю, — чесал в затылке мальчик. — Может, досками здесь называют лыжи, так говорят, и речь идёт о каких-то показателях…

— При чем тут спорт! — возражала Яночка. — Может, доска она и есть обычная доска, он должен был достать для Казика какие-то доски.

— Какие-то доски в полторы минуты… в полтора дюйма толщиной! Вспомнил! — обрадовался Павлик. — Такие две запятые означают ещё и дюймы. Так вычёркиваем доски?

— Вычёркиваем, и Пшеворского со знаком вопроса тоже, — решила Яночка. — Раз он для дяди был сомнителен, мы тем более его не разгадаем.

— Ну, ладно, а теперь давай те самые сокращения. «Фальш.» Как ты думаешь? Фальшивый?

— Фальшивый Вицковский, фальшивый Казик, — начала перечислять Яночка и с сомнением заметила:

— Что-то не то. А перед Казиком кроме «фальш.» ещё и два «п» стоят.

— Фальшивый подлец Казик, — предположил Павлик — Или «последний подонок»!

— Ну ты даёшь! И с таким фальшивым подлецом покойный дядя всю дорогу имел дело? — не поверила Яночка.

— А кто такой вообще этот Казик? В письмах нет такого?

Пришлось Яночке доставать другую тетрадь, где были переписаны выброшенные письма.

Пролистав тетрадь, девочка ответила:

— Нет здесь никакого Казимира, разве что он был одним из отправителей, которые не написали свой обратный адрес. Надо порасспросить о нем пани Амелию.

— Я бы тогда уж расспросил обо всех сразу: и о Казике, к о Густаве, и о Вицковском, и о Пшеворском, и о всех остальных.

— Тогда давай я составлю список, — предложила Яночка, но брат возразил:

— Нет, так мы с тобой запутаемся. Давай сначала покончим с сокращениями. Что там было? Ага, «фальш.» — Возьми словарь и просмотри все слова, которые так начинаются, — посоветовала девочка.

— Правильно! Ну вот, «фальшивить, то есть лицемерить». Не то. «Фальшивка, значит подделка». Подходит? Слушай, тут ещё много всякого. «Фальшиво, фальшивость, фальшивый», ну это мы с тобой уже испробовали. А потом идёт «фальшь» и все!

— А что было перед «фальшивить»? — поинтересовалась девочка.

— Да много всего. «Фальсификат, фальсификация, фальсифицировать», — зачитывал словарь Павлик.

— Ладно, хватит. Какие у нас там ещё сокращения? Ага, кат. Вот, например, кат. Гиб., — начала Яночка, но Павлик уже отыскал нужную страницу в словаре и привычно забубнил:

— «Кат, катаклизм, катакомбы, каталепсия, каталог, катафалк…». Спятить можно, полстраницы катов!

— А ну-ка, прочти ещё раз, да с чувством и не торопясь! — потребовала сестра.

Павлик начал снова зачитывать слова, начинающиеся с «кат». Их действительно было много. «Катамаран… катапульта… катаракта… католик». Вот Павлик доехал до «каторжника» и вопросительно посмотрел на сестру. Та сделала знак остановиться.

— И какое из этих слов подходит к рыбам? — ломала голову Яночка. — Ничего не подходит.

— А с «гибом» ещё хуже, — угрюмо бормотал Павлик и опять взялся за спасительный словарь. — И словарь не помогает, одни «гибкий» да «гибкость». Вот ещё «гиблый». Гибкий Фелек? Идиотизм.

Яночку вдруг озарило.

— А ты обратил внимание, что наш «Гиб.» всегда пишется с большой буквы? Выходит, это имя собственное. Какие имена начинаются на «Гиб»? Или фамилии?

В старом французском словаре — толковый не годился — были имена, да все не те. Какие-то Гертруды, Густавы, Гвендолины. Ни одного «Гиба» не оказалось.

— И что у нас получается? — уныло рассуждала Яночка. — Кат с рыбой и гибкий Фелек.

— А ничего нормального там нет? — поинтересовался уставший Павлик.

С помощью словаря детям удалось расшифровать большинство нормальных сокращений. Неразгаданные составляли ясное меньшинство.

— Нас интересуют, собственно, лишь вещи, связанные с марками, — сказала Яночка. — Давай спросим дедушку. Если он тоже этих сокращений не расшифрует, значит, они не имеют отношения к маркам и нам нечего ломать над ними голову.

— Правильно! — обрадовался Павлик. — Но сначала позвоним пани Амелии и поспрошаем её насчёт фамилий.

* * *

Пани Амелия оказалась дома. Её все мучили угрызения совести за то, что она столь беззастенчиво использует труд бедных детей и ещё приняла драгоценный аметист — и все за какие-то марки, которые все равно собиралась выбросить. Поэтому она была преисполнена желанием чем-то ещё отблагодарить своих благодетелей и, услышав, что у них снова небольшая просьба, без колебаний ответила на все вопросы, даже не интересуясь, зачем им это надо.

— Казик — крестник моего дядюшки, — с ходу ответила пани Амелия. — Сейчас это уже взрослый человек, несколько лет назад уехал на постоянное жительство в Швецию и женился там. И знаете, теперь вспомнила, он собирал марки! Начал ещё мальчиком, но и взрослым очень ими интересовался. Ведь вам нужно знать об этом, правильно я понимаю? Главное для вас — марки.

— Правильно, спасибо, — поблагодарила Яночка и задала следующий вопрос:

— А Фелек кто такой?

Теперь пани Амелии понадобилось время для того, чтобы вспомнить.

— А, это один из хороших знакомых дядюшки. Фамилии его я не знала, и где он сейчас — тоже не знаю. Кажется, тоже коллекционировал марки. Да, да, смутно припоминаю, вроде бы дядя их и познакомил друг с другом, Фелека с Казиком, ведь они оба были филателисты. Но как давно это было!

Остальных неизвестных лиц пани Амелия не знала, но ей казалось, что Густав когда-то работал вместе с дядюшкой, хотя не уверена. На вопрос о том, почему в чемодане не нашлось ни одного письма от Казика, пани Амелия объяснила, что Казик присылал дядюшке только почтовые открытки из Швеции, по большим праздникам поздравлял. А все открытки она выбросила с самого начала, за что очень просит её извинить.

Не очень-то помогла пани Амелия, от дедушки оказалось гораздо больше пользы.

— Разумеется, я знаю, кто такой Иеремия Плошинский, — сразу же заявил он. — Вернее, был. Не только филателист, но тоже эксперт, весьма известный у нас. Уже несколько лет как умер.

— А поточнее не помнишь? — добивался Павлик.

— Поточнее сейчас не скажу, но если вам это очень нужно, завтра в Обществе филателистов уточню. Кто там ещё у вас? Вицковский? Не знаю такого. М.Наховская, Мария, эта женщина раньше работала в магазине «Филателия», время от времени появляется у нас в клубе. Сама она марок не коллекционировала, но очень хорошо разбиралась в них, многие через неё и продавали, и покупали. Человек очень порядочный, честный. Правда, что-то в последнее время её не видать, странно… Так, давайте дальше. Пшеворского не знаю. Махняк и Филипек — первый раз слышу. Судзиковский… — тоже не знаю. Но учтите, мои милые, я могу и не знать всех польских филателистов, ведь их тысячи!

— Ничего, дедуля, и за этих спасибо, — радовались внуки. — А теперь у нас кое-какие сокращения, мы уже головы сломали. Например, что, по твоему, может означать «фальш. пп»?

— Конечно, «фальшивые польские», — не задумываясь ответил дедушка.

— А что это значит?

— Значит — поддельные марки. Слышали ведь о фальсификации марок? Целые книги об этом написаны. Конечно, может означать и подделку, например, подписей или ещё чего, но вы просили меня называть первое, что приходит в голову в связи с марками? Так вот, первая ассоциация — фальшивые марки, польские.

— Лопнуть мне на этом месте! — с горечью воскликнул Павлик. — Так просто! Чем я думал, где была моя дурацкая голова?

— Оба мы неизвестно чем думали, — согласилась сестра, — и давно надо признать, что на нас нашло какое-то умственное помрачение. Дедуля, а заграничные марки тоже подделывают?

— Ещё как! — ответил эксперт-филателист. — По этому поводу написана целая литература. Вон полка, видите?

Повернувшись, дедушка указал на одну из полок своего стеллажа. Она была тесно заставлена множеством книг, толстых и тонких, на разных языках.

— Во всех странах существует специальная литература на эту тему, — пояснил дедушка.

Брат с сестрой издали одновременно тяжёлый вздох. Нет, этой литературой им ни за что не овладеть!

— Ладно, дедушка, литературу оставим в покое. Давай отгадывай дальше. «Кат рыбы».

Тут дедушка призадумался, потом не очень уверенно произнёс:

— Может быть, так прозвали какого-нибудь выдающегося удильщика? Люди чего только не придумают. Но тогда логичнее было бы его прозвать «катом рыб». Палач одной рыбы? Сомнительно…

— Да нет же, — вмешалась Яночка, — там после слова кат стоит точка, значит, сокращение. Кат, точка, рыб.

— Каталог? — предположил дедушка. — Каталог рыб?

— А разве такие бывают? — удивился Павлик.

Очень не хотелось дедушке выглядеть в глазах внуков этаким незнайкой, но честная натура победила.

— Не знаю, — признался старый джентльмен. — О каталогах не слыхал, а энциклопедия рыб существует. А может, после «рыбы» ещё что написано? Или все-таки там у вас «рыб» и точка, тоже сокращённо? Тогда можно предположить, что речь идёт, например, о «Каталоге рыбака», знаете, описание всякого там рыбацкого снаряжения и повадок рыб, правил ужения и прочее. У нас я такого не видел, а за границей встречал.

— Ладно, пока оставим рыбу. Пошли дальше. Гиб. С большой буквы.

— Гиббонс, что же ещё? — удивился дедушка.

— Чтоб мне…

— Точно! — перебила брата девочка. — Каталог Гиббонса! Тогда «Цум.» обозначает каталог Цумштайна. Есть же у нас оба эти каталога, пани Амелия подарила.

— И умственное затмение тоже есть, — с горечью заметил Павлик. — Чтобы такого не расшифровать, какими же надо быть идиотами! Полный маразм! Дедуля, вот ещё — «сант.» — Как ты сказал? — удивился дедушка.

— «Сант.» Тоже сокращение.

— Тут у меня никаких ассоциаций с марками что-то не появляется, — сокрушался дедушка. — Должно быть, ваше умственное затмение заразное и на меня распространилось. В голову одни сантехники лезут.

— Наверное, это действительно сантехник, — предположила внучка. — Там указан адрес, проверим. Тогда нам осталось всего-навсего «ск. Ф. и ст.» и «ан, лаб».

С этими таинственными сокращениями умный дедушка справился одной левой. Может, потому, что совсем недавно бабушка посылала его в мастерскую по склейке фарфора и стекла отдать в ремонт разбившийся абажур настольной лампы. А в аналитическую лабораторию дедушка неоднократно обращался самостоятельно, там для него делали всякие необходимые анализы. К сожалению, к филателии это имело столь же отдалённое отношение, что и сантехник.

Павлик был сильно разочарован.

— Выходит, из всего блокнота нам пригодилось всего ничего, — мрачно говорил он, когда они с Яночкой наконец оставили дедушку в покое и вернулись к себе на первый этаж. — Что мы узнали в результате всей этой каторжной работы? Что у покойного дядюшки были каталоги Гиббонса и Цумштайна, книга о фальшивых марках и все?

— И что книгу он одалживал двум типам, Казику и Фелеку, — дополнила Яночка. — И ещё у него был польский каталог марок. Но самое странное то, что сам он не был филателистом, не коллекционировал марки! Зачем тогда ему были нужны каталоги?

— Может, собирался коллекционировать? — предположил брат. — Или получил от кого-нибудь марки и хотел их в каталоге найти. Или, может, когда-нибудь в молодости и собирал марки, а потом перестал. И ещё тогда приобрёл старые каталоги. Давай-ка посмотрим, какого они года выпуска.

Каталог польских марок был выпущен восемнадцать лет назад, каталог Цумштайна был ещё старше. Оба выглядели вполне прилично, хотя и несколько потрёпанно.

— Не просмотреть ли каталоги? — с возродившейся надеждой предложил Павлик. — Будем хотя бы знать, что его интересовало.

Оба кинулись к каталогам. Павлик схватился за Цумштайна, Яночка за польский. Действительно, хоть какая-то надежда, а то оба совсем пали духом. Таким заманчивым представлялось расследование марочной афёры и такие ничтожные результаты! Правда, принимаясь за расшифровку записей в блокноте давно умершего дядюшки пани Амелии, они весьма туманно представляли, зачем им это нужно и чего, собственно, ожидают, но все-таки… И вот теперь, тоже не зная толком, что им могут дать пометки в каталогах, они тем не менее со вспыхнувшей вновь надеждой занялись ими. И тут, похоже, судьба решила смилостивиться над несчастными…

Сначала оба трудились в полнейшей тишине, нарушаемой только сопением и шелестом переворачиваемых страниц. Первой сделала открытие Яночка.

— Есть! Гляди.

Павлик поглядел и быстренько раскрыл свой каталог на разделе польских марок.

— Вот это да! — присвистнул он. В швейцарском каталоге цена первой польской марки оказалась зачёркнутой, а рядом карандашом были написаны несколько значительно более высоких сумм. То же самое было и с доплатными марками. Напечатанные цены были исправлены мелким почерком на более высокие. В польском каталоге птичками были помечены марки всех образцов, а на полях виднелось множество заметок. Совершенно неразборчивых, ибо сделаны они были карандашом, а потом ещё их пытались стереть ластиком. Не очень тщательно стёрли, но прочесть все равно было невозможно. — Вот и получается, что дело нечисто! — в волнении говорила Яночка, пытаясь сквозь лупу разглядеть надписи на полях. — Наверняка это тот самый Бонифаций…

— Заливаешь? — крикнул Павлик и вырвал у сестры лупу. На полях одной из страниц каталога среди смазанных, полустёртых записей с трудом можно было разглядеть слово «Бонифац». Потом шло грязное пятно от ластика и цифра 30.

— Вот мы и поймали Бонифация! — с удовлетворением произнесла Яночка. — Отдай лупу! Да только не знаю пока, что нам это даст.

— Все-таки какой-то улов, — оптимистично заметил брат. — Там было записано 30? Давай действовать методично. Сначала посмотрим, не номер ли это какой марки.

Под номером 30 фигурировала марка номиналом в 3 геллера с надписью «Польская почта». Из той самой серии за 10 крон. Павлик собирался на этом закончить свои методичные изыскания, но теперь вмешалась Яночка.

— Что-то тут не так. Гляди, после «Бонифац» сколько оставлено места, а там всего-то осталось дописать две буквы. А зато перед 30 совсем нет места на номер. Ведь как он пишется? № и потом цифра, а тут ничего не поместится. Выходит, записано лишь число, без номера.

— Тогда что же он записал за Бонифацием? Бонифаций всплыл совершенно неожиданно и явился превосходным стимулом для последующих изысканий. Ведь недаром же подозрительный Файксат так настойчиво напоминал о нем Зютеку. Яночка с Павликом единодушно решили — в покое Бонифация не оставят! Опять загадка, опять сложность, но ведь им не привыкать. Так и эдак разглядывал Павлик затёртое пустое место между Бонифац и 30 и решил сбегать к дедушке за самой сильной лупой. У него было несколько, и среди них одна с десятикратным увеличением.

С помощью чудесной лупы удалось обнаружить на стёртом месте букву «я». Что бы это значило? «Бонифац» и сразу «я».

— Бонифация! — заорал Павлик. — Улица Бонифация, а вовсе не паршивец Бонифаций. Бонифация, 30, теперь все умещается. Адрес!

— Зачем же было Файксату упоминать это имя? — засомневалась Яночка. — Ты не ошибся, хорошо расслышал?

— Ещё как расслышал! Ведь он орал на лестнице так, что стены тряслись. И не «Не забудь о Бонифация, 30», а «Не забудь о Бонифация».

— Может, специально так кричал, вдруг кто услышит, а Зютек все равно догадается, раз знает, о чем речь. Ладно, давай, пока у нас эта лупа, ещё кое-что попытаемся рассмотреть.

Смертельно обиженный на Файксата Павлик постепенно оттаял и тоже энергично принялся за расшифровку стёртых надписей. К сожалению, прочитать удалось не много. Записи делались мягким карандашом, который не оставлял следа на бумаге. Стирали грязным ластиком, после него остались лишь грязные пятна. Удалось разобрать только одну фамилию, и ту не целиком. Сохранилась лишь надпись «ховск», а впереди большая буква, похожая на «Н». После неё маленький интервал и потом «ховск».

— Голову даю на отсечение, что это Мария Наховская, ведь она и в блокноте фигурирует, — сказала Яночка. — Дедушка считает её очень порядочным человеком.

— Без причины её бы на полях не записывали, — засомневался Павлик. — Видишь, и здесь. Значит, в двух местах. Я бы к ней наведался.

— И что дальше?

— Не знаю, там видно будет. И на улицу Бонифация я бы тоже сходил. Надо посмотреть, что там, в доме номер 30. Кто там живёт…

— …или кто умер? — подхватила девочка. Подстёгнутое Бонифацием воображение заработало живее. Кое-что прояснилось, наметились какие-то связи между отдельными элементами. А главное, опять появилось поле действий. Яночка снова взяла в руки тетрадь.

— Все запишем, — сухо заявила она. — Что знаем, чего не знаем, что надо сделать и в каком порядке. А также, кто с кем или с чем связан.

На составление такого реестра понадобилось не меньше двух часов. Самые разветвлённые контакты оказались у Зютека: и с Файксатом, и с перессоренными наследниками на Саской Кемпе, с филателистами в Клубе филателистов. И ему все мало, он стремится все к новым, знакомясь с родными усопших коллекционеров. Вот за кем надо особенно тщательно понаблюдать! Следующей по значимости фигурой оказалась пани Наховская. Уж слишком часто её повписывали в разные места. Обязательно следует повидаться с ней. В тетради также были зафиксированы объекты, которые непременно следовало посетить, чтобы установить, кто и когда там бывает, с кем общается и пр. При этом особое внимание следовало уделить адресу на Бонифация, 30.

Заглядывая через плечо сестры в её записи, Павлик предложил:

— Имеет смысл начать с клуба, там есть шансы застать всех сразу. Вот только не уверен, что туда удастся проникнуть с Хабром.

— По-моему, ни в Обществе филателистов, ни в клубе нигде не висит объявления, что вход с собаками запрещён, — сказала Яночка.

— Но ведь клуб в здании школы! — возразил брат.

— Ну и что? По воскресеньям там клуб, а не школа. А Хабр так спрячется, что его никто и не заметит. Зато он тебе кого хочешь унюхает. Но до воскресенья осталось ещё три дня, можно наведаться на Бонифация, посмотреть, что там.

— А Саская Кемпа?

— Там тоже надо побывать.

— Тогда разделяемся?

Яночка подумала.

— Правильно, незачем терять время и всем троим ходить кучей. Ты поедешь на Саскую Кемпу, а я на Бонифация. Сразу два объекта охватим!

* * *

Со своего объекта Яночка вернулась недовольная и разочарованная. В ожидании брата времени даром не теряла. Снова позаимствовала дедушкину лупу, снова рассмотрела сквозь неё неразборчивые записи в каталогах, но теперь уже имея в активе кое-какие сведения. И ко времени возвращения Павлика в голове сложилась довольно чёткая концепция. Недовольство и разочарование как рукой смело!

В отличие от сестры Павлик ворвался в дом счастливый и торжествующий, удовлетворение просто распирало его, и мальчик с трудом дождался конца ужина — хорошо, хоть не опоздал к нему! — когда они с сестрой остались в кухне вдвоём и принялись за мытьё посуды. К сожалению, сегодня была их очередь.

— Ну, я попал прямо в яблочко! — возбуждённо произнёс он, с грохотом поставив у мойки поднос с грязной посудой. — Что там делалось! Содом и Гоморра! Говорю, угодил как раз в подходящий день. А ещё приходилось прятаться от Зютека. Он там тоже был, на стрёме стоял и глазами так и шарил по сторонам.

— Говори по порядку! — одёрнула его сестра. — И не обо всем сразу. Начни с самого начала, я хочу вникнуть. И она принялась мыть посуду и подавать брату, который вытирал тарелки и ставил их на буфет.

— Ладно, пусть по порядку, — согласился покладистый брат. — Вхожу я, значит, в подъезд, а там на лестнице полный бардак. И орут, и ругаются, и стучат чем-то. Осторожненько поднимаюсь по ступенькам, чтобы посмотреть, что там, а там, оказывается, Зютек торчит. Я ходу! Меня он не заметил.

— Ты уверен? — пожелала убедиться сестра.

— Уверен. Я не орал и не грохал, тихонечко поднимался, так, знаешь, по стеночке, гляжу, на площадке четвёртого этажа чьи-то ноги. Потом осторожненько и рожу разглядел. Он! Я дальше и не полез.

— Но если рожу… — начала было сестра, но Павлик пояснил;

— Так рожу он не ко мне повернул. Глаз не сводил с того, что происходило на третьем этаже.

Ведь квартира тех наследников на третьем. Вот Зютек и уставился на них, позабыв обо всем на свете. Говорю тебе, было на что поглядеть!

— Ну! — нетерпеливо подогнала сестра, потому что брат не вовремя переключился на вытирание тарелки, а сразу вытирать и рассказывать он не умел. Яночка уменьшила напор воды из крана, чтобы не заглушать слова брата. — Ну же!

— Взломали дверь! — выдал брат потрясающую информацию. — Похоже, два наследника сговорились, два ключа у них было, третий замок отперли с помощью отмычки и проникли в квартиру! А сосед снизу был в сговоре с третьим наследником и поднял шум. И мешал им проникать. И грозился милицию вызвать, а потом помчался звонить — то ли в милицию, то ли третьему наследнику. А те уже комод выносили. И ещё какие-то тюки и корзины. И тут примчался третий наследник с подмогой и с адвокатом…

— Постой, а ты откуда знаешь, что с адвокатом?

— Так они же на всю округу вопили, все в подъезде слышали, что чинится беззаконие, и они с, адвокатом прибыли, чтобы восторжествовала справедливость. Говорю тебе, столпотворение! А как они поносили друг друга! Это надо было слышать. Нет, вовсе не так, как пьяные ругаются или хулиганы, а как-то очень хитро, все слова такие употребляли… ну вроде как из словаря иностранных слов. И друг у друга выдирали из рук несчастный комод, так что из него все ящики повылетели, один чуть по голове мне не треснул. И другие вещи сыпались вниз.

— А ты зачем туда сунулся?

— Надо же было наблюдать. Да ты не думай, я там на площадке между ихним и нижним этажом спрятался. У них дом роскошный, на лестничных площадках у окон стоят всякие цветы в огромных кадках, на подставках. Вот я за такой и прятался. Все было видно, а меня никто не видел.

— На тебя пустой ящик упал?

— Почти, но не совсем. И пока они там возились, я успел пособирать с пола… вот…

Яночка так стремительно повернулась к брату, что мыльная пена с её рук брызнула на пол. Павлик выгребал из кармана и аккуратно складывал на буфет рядом с только что вытертыми тарелками кучку мусора.

— Все собрал, до последней кнопки! Вот кнопка, видишь? Две кнопки. Три спички, одна обгорелая. Какая-то железная штуковина, не знаю, что такое. Сигарета, поломанная. Пол конверта. Кусок фотоплёнки с двумя кадрами. Какой-то официальный бланк. Помятый, что-то на нем записано.

Осмотрев трофеи, не притрагиваясь к ним мокрыми руками, Яночка распорядилась:

— Пока убери все это. Кажется, этот бланк — единственная стоящая вещь, разве вот ещё фотоплёнка. И рассказывай, что было потом.

Найдя чистую и сухую мисочку, Павлик осторожно сгрёб в неё сокровища с буфета и взял в руки полотенце.

— А потом они затащили этот комод обратно в квартиру, так и не поделили. Ящики пособирали, вставили. И всей оравой ввалились в квартиру. Закрыли дверь и балаганили уже в квартире, плохо было слышно, потому что под самой дверью подслушивал Зютек, а я был далеко, не все слышал. Даже подумал, может, как-то его хитростью от двери отвлечь, но ничего путного в голову не пришло, а драться с ним не стоило. Впрочем, они все равно ничего интересного там не накричали.

— А ты откуда знаешь, если не все было слышно?

— По Зютеку было видно. Он приложил ухо к замочной скважине и внимательно слушал, но, знаешь, без особого интереса. Сначала слушал, а потом совсем махнул рукой. Зевал, кривился, отходил и снова возвращался, и даже в носу принялся ковырять. А потом отлетел от скважины и снова на площадку четвёртого этажа. Ну и я решил смываться, чего, думаю, рисковать. И правильно решил, тут они и стали выходить, я ещё успел заметить, как старались это сделать все сразу, каждый следил, как бы кто из конкурентов в квартире не задержался. Смех! Заперли дверь и ушли. Договорились полюбовно встретиться в субботу.

— Откуда знаешь?

— Собственными ушами слышал. Я спускался по лестнице, они толпой за мной, ну и галдели. Договорились встретиться здесь в субботу в три часа, всем вместе, и полюбовно поделить вещи покойного. А за квартиру будут грызться… Тьфу! Будут и впредь биться насмерть. До победного! Относительно вещей тоже пока толком не договорились, так что в субботу предстоит тот ещё полюбовный раздел! А Зютек всего не слышал, он должен был держаться от них на расстоянии.

— А ты что за него переживаешь? Уж он своего не упустит. И нам надо в субботу быть начеку, вдруг что стоящее выбросят на помойку.

— Что касается помоек, тут нам за Зютеком не угнаться, нечего и надеяться. Он первый обшарит. Надо придумать что-нибудь, но пока не придумывается. А что у тебя?

Сполоснув последнюю тарелку, Яночка закрутила кран.

— А у меня полный ноль! — с горечью сказала она.

— Как это? — не понял Павлик.

— Очень просто, такого дома вообще нет.

— А что есть?

— Пустое место. Я разыскала почту того района и там спросила — нет такого адреса.

— Ничего не понимаю, — ломал голову брат. — Ведь ясно же было написано…

— Ну, если по-честному, то не очень ясно. Там мог быть номер и 30, и с таким же успехом 130. А это очень далеко, туда я уже не успевала съездить. Может, завтра?

— Завтра мы собираемся пообщаться с пани Наховской. Опять разделимся?

— Нет, мне кажется, к ней надо пойти вместе, так лучше будет, — сказала девочка. — И вообще, я вот подумала, может, следует начать все таки с клуба? Ведь она там бывает, вдруг повезёт, вдруг там что-нибудь такое заметим…

Покончив с посудой, дети смогли наконец заняться трофеями Павлика. Спички, поломанную сигарету, половину старого конверта Яночка сразу же решила выбросить. Она выбросила бы и кнопки вместе с непонятной железкой, но Павлик не дал и на всякий случай припрятал. В хозяйстве такие вещи могут пригодиться. Просмотрели на свет кусок фотоплёнки. На кадрах был заснят пейзаж то ли над рекой, то ли на озере, совсем неинтересный, но его на всякий случай решили сохранить. Остался лишь измятый бланк. При ближайшем рассмотрении оказалось, что только половина, но Яночка бланк узнала.

— Такие присылают из банка с сообщением, сколько на счёту осталось долларов. Мама такие получает.

— Точно, я тоже узнал, — подтвердил Павлик.

— На счёту записано триста семьдесят шесть долларов и двадцать четыре цента. Наверное, извещение старое, уже ненужное, поэтому он его порвал и скомкал, — предположила Яночка.

— Порвала и скомкала, — поправил брат.

— Ты о ком? — не поняла сестра.

— О том, кто так обошёлся с банковским документом. В квартире жила баба, после неё наследники передрались, когда померла. Одна жила, её муж помер лет двадцать назад.

— А ты откуда знаешь?

— Подслушал, — пояснил Павлик. — Даже не пришлось особенно подслушивать, они орали так, хоть уши затыкай. Когда договаривались встретиться в субботу. Чего только я не наслушался! Один вопил, что завещание недействительно, потому как супруг скончался двадцать лет назад, а жена до последнего времени была жива, так что пусть сестра заткнётся и подавится…

— Так что же ты сразу этого не сказал? — упрекнула брата девочка.

— А нам какое дело до этого? — удивился брат. — Мало ли что было двадцать лет назад, важно, что сейчас происходит.

— О завещании говорили! Для нас важно, кому имущество оставлено.

— Так ведь они как раз кричали, что завещание недействительно!

— А о какой сестре они говорили? — спросила, подумав, Яночка.

— Откуда мне знать? Сестра жены или того давно помершего мужа, так она должна заткнуться и может подавиться… Значит, ничего ей из наследства не перепадёт, нечего нам о ней думать, выкинь из головы.

— Вот уж не уверена… — задумчиво произнесла девочка. — Ладно, допустим, это банковское извещение нам ни к чему. О, гляди, с другой стороны записан номер какого-то телефона…

— Ты думаешь, это номер телефона?

— А что же ещё? 42-86-34 и рядом в скобках «Пшев.» То ли начало фамилии, то ли ещё что. Номер телефона какого-то Пшева.

Павлик сначала рассмотрел написанное невооружённым глазом, потом с помощью лупы. И цифры, и буквы написаны отчётливо, в прекрасном состоянии.

— Почему же в скобках? — думал он вслух. — Как-то ничего в голову не приходит. Позвоним?

— А что скажем?

— В том-то и дело, что не знаю.

— А я придумала, — похвасталась Яночка. — Просто позвоним в справочную и узнаем, чей это телефон.

— Здорово! — обрадовался мальчик и уже потянулся к телефонной трубке, но сестра его остановила:

— Позвоним не мы, в справочной по голосу поймут, что звонит ребёнок и ничего не скажут. Должен позвонить кто-нибудь из взрослых.

Павлик ни минуты не колебался.

— Пани Амелия, — сказал он. — Самый подходящий взрослый! Всегда сделает то, о чем мы попросим, и ни о чем не расспрашивает. Звоним?

К сожалению, пани Амелии не оказалось дома. К телефону подошла какая-то незнакомая женщина и вежливо сообщила, что пани Амелия отправилась к подруге на именины и вернётся поздно. В связи с этим пришлось отложить вопрос о таинственном телефоне.

Следующей на повестке дня была чрезвычайно интригующая проблема улицы Бонифация. Похоже, вторая версия оказалась правильной. Дом под номером 130 оказался в наличии. Это был угловой особняк с небольшой прилегающей территорией. Впрочем, весь отрезок улицы оказался застроенным схожими домами с садиками. Особняк № 130 производил впечатление довольно запущенного, а прилегающая территория — чрезвычайно захламлённой, сплошь покрытой постройками непонятного назначения — слишком маленькими для гаража и слишком просторными для собачьей будки, к тому же их трудно было рассмотреть с улицы. Особняк казался необитаемым, во дворе живой души не было, никакие звуки не доносились ни со двора, ни из дома.

Калитка была заперта.

Дети предоставили Хабру тщательно обнюхать две стороны участка, и на этом закончилось знакомство с таинственной виллой. Больше тут делать было нечего, и они вернулись домой, все ещё без твёрдой уверенности, что дом был тем самым, из надписи на полях каталога.

Цудзиковский, как и предполагалось, оказался сантехником, а Махняк и Филипек малярами. Установить этот факт удалось без труда. Когда брат с сестрой позвонили в дверь, им открыла жена одного из них, пани Михнякова. А может, Филипекова? Это не важно, главное, что жена одного из них, ведь в блокноте дядюшки пани Амелии обе эти фамилии записаны были на один адрес, и только в последний момент дети сообразили, что не знают, кого спрашивать. К счастью, открывшая им женщина не дала детям и рта раскрыть, сразу же заявив, что в настоящее время муж занят большой работой в каком-то учреждении и на этот год частных заказов не принимает. Там, в этом учреждении, малярам работы хватит не на один год. Но в январе пускай, на всякий случай, придут, может, что изменится.

Вечером они созвонились с пани Амелией. Та охотно согласилась позвонить в справочную и узнать, чей же номер телефона записан на банковском бланке. Поскольку все знали, что дозваниваться до справочной можно часами, а лучше всего — глубокой ночью, то на результат можно было надеяться только на следующий день. Оставалось запастись терпением и ждать.

От дедушки удалось получить очень ценную информацию, а именно: когда умер филателист Иеремия Плошинский. Посмотрели дату отправления письма пана Файксата, оказалось — намного позже. Пан Файксат ссылался на знакомство с паном Плошинским почти год спустя после смерти последнего…

— Ну вот! — удовлетворённо сказала Яночка. — Именно нечто подобное приходило мне в голову, так оно и оказалось.

Павлик был того же мнения.

— Ясное дело. Специально дождался, чтобы уже нельзя было проверить. Ведь покойника не расспросишь, какого он мнения о ком-то.

— Очень бы хотелось знать, были те марки в самом деле у дядюшки пани Амелии? И что он с ними сделал? Продал? Тогда кому? Или уже его жена продала пану Файксату, и я буду не я, если не дознаюсь, как обстояло дело. Хотя…

Нахмурив лоб, девочка замолчала, напряжённо думая о чем-то.

— Ты чего? — спросил брат.

— Дознаюсь! Обязательно дознаюсь! И даже знаю как.

— Ну?

— Ведь это же были дорогие марки, правда?

Дедушка сказал — очень ценные.

— Допустим. И что дальше?

— За них или дядюшка, или его жена должны были получить хорошие деньги, так? Разбогатеть должны были! А пани Амелия скажет нам, был ли такой момент в жизни её дяди и тёти.

— Ну, не уверен, — скептически заметил Павлик. — Если купил Файксат… Нам же дедушка сказал, какой он обманщик. Прямо мошенник. Даже если и купил, заплатил что кот наплакал. С Файксатом не разбогатеешь.

— Да нет же, — возразила девочка. — Ведь Файксат перечислил марки и ясно написал, что очень заинтересован в их покупке, так что уже не мог делать вид, будто они просто мусор. Даже если и половину стоимости заплатил, наверняка деньги были большие. Вот и стоит поинтересоваться у пани Амелии. При случае…

— Что ж, — согласился брат, — спросить можно. Гляди, сколько работы мы с тобой провернули за одну пятницу. Интересно, как завтра пойдёт дело…

В субботу все трое чуть ли не с самого утра заступили на дежурство у дома на Саской Кемпе. Время шло, никто из наследников не появлялся, и Яночка принялась пилить брата:

— Неужели не мог подслушать точное время их встречи? Я уже не говорю чтобы до минуты, но хотя бы час знать. А то «во второй половине дня». Вот она, вторая, уже наступила.

— Я и подслушал — «во второй половине дня».

— Эта вторая половина ведь до самого вечера тянется, что же, нам так и сидеть тут неизвестно сколько? Не мог поточнее подслушать?

— Не мог, — оправдывался брат. — Когда вся орава высыпала на лестницу, кричали только о субботе и второй половине. Точное время называли ещё, наверное, в квартире, его Зютек мог подслушать.

— Вот именно! И мне не нравится, что его тут нет. Может, они договорились на восемь вечера, и мы, как последние идиоты, проторчим тут до ночи?

Брат был настроен философски.

— Ничего не поделаешь, такая нам, значит, судьба. И чем тебе здесь плохо? Погода прекрасная, пожевать есть что, ведь запаслись на всякий случай. Вздохнув, девочка вынуждена была примириться с судьбой. Погода, невзирая на осень, и в самом деле стояла прекрасная — солнечная и тёплая. В скверике у дома, за которым они наблюдали, были лавочки, песочницы для малышей с удобными для сидения всевозможными фигурками, вырезанными из деревянных брёвнышек, пеньки и столики, так что ждать можно было с комфортом. Усевшись на один из пеньков, девочка огляделась и заметила:

— Опять получится то же самое. Нехорошо.

— Что то же самое? — не понял Павлик.

— То же, что и в прошлый раз. Зютек окажется ближе, а мы дальше. Придёт в назначенное время и снова займёт удобную позицию на лестничной площадке поближе к наследникам, а мы с тобой будем далеко и ничего не сделаем. В цветочках втроём не поместимся…

— Не спустим же мы его вниз с лестницы…

— Не спустим, но надо сделать так, чтобы мы заняли лучшее место, а он худшее.

— Тогда сделаем так, — предложил Павлик. — Как только Хабр сообщит, что Зютек приближается, мчимся с тобой в подъезд и занимаем верхнюю площадку. А если Зютек туда сунется, подговорим Хабра страшно зарычать. Зютек подумает, что там какая-то собака…

— …и совершенно правильно подумает, — вставила Яночка.

— …и не полезет туда, — закончил Павлик. — Даже если не испугается собаки, побоится, что она поднимет шум, начнёт лаять, привлечёт внимание к нему, ну и отступится.

Покончив с одной проблемой, Яночка тут же принялась ломать голову над другой.

— Как бы узнать, оставлены ли наследникам марки…

— Наверняка оставлены, — заверил её Павлик, — иначе Зютек не торчал бы тут.

— …и кому эти марки достанутся, — продолжала девочка. — Когда они поделят имущество. С кем потом говорить? Не обязательно нам, может и дедушка, но узнать должны мы. А вдруг они и марки поделят? С таких станется. Каждый получит понемногу, а нам что делать? Одни проблемы!

Мальчик по-своему утешал сестру:

— Во всяком случае, сверху мы больше увидим и услышим. Кляссеры знаешь какие тяжёлые? Сколько я их за дедушкой в клуб перетаскал! И если кто выйдет с чем-то таким тяжёлым, весь согнётся, мы сразу догадаемся.

Да, проблем и в самом деле множество, дети живо обсуждали их, и время летело незаметно. Проблемы, проблемы… Вот ещё одна.

— Ведь мы же даже не знаем, как этих наследников зовут и где они проживают, — вспомнил мальчик. — Как их потом разыскать? Они на машинах съезжаются…

— Есть у меня одна идея, — сказала Яночка, — но об этом потом. И ведь может же кто-нибудь из них пешком прийти? Тогда можно будет выследить его.

— И номера машин переписать! На всякий случай, — дополнил брат.

— Смотри, Зютека до сих пор нет, — сказала Яночка. — Не очень-то удобно сидеть на этом пеньке. Пойдём вон на ту лавочку. Павлик попытался обратить внимание сестры на положительные стороны их вынужденного бездействия:

— Видишь, сидим на лавочке, на свежем воздухе, а то бы торчали на лестнице, и весь дом бы нас увидел! А тут удобно, и солнышко светит.

Запрограммированный на Зютека Хабр бегал себе по скверику, знакомясь с интересными запахами. Дети могли на него положиться — объект он почует издалека и заблаговременно их известит. Дети не сводили глаз со своего любимца и на все лады обсуждали его достоинства. Но вот Павлик случайно взглянул на дом и сорвался с места.

— Приехали! — сдавленным голосом вымолвил мальчик.

Вздрогнув от неожиданности, Яночка тоже вскочила.

— А где же Зютек?

За помойкой остановился большой вишнёвый «фиат», из которого стали выходить пассажиры. Дети поспешили в ту сторону и притаились за бетонированной стенкой помойки.

— Точно, они! — лихорадочно шептал Павлик. — Вот этих двоих я узнал, третьего первый раз вижу. Где же этот Зютек? Слушай, может, это и к лучшему, что его нет, давай быстренько займём позицию на лестнице.

— Рано, — решила Яночка. — Ты же сам говорил, что сговорились они все вместе и только толпой входят в квартиру. Подождём, пока все не соберутся.

И дети снова уселись на лавочке, издали наблюдая за событиями у интересующего их парадного.

— А как мы потом войдём? — нервничал Павлик.

— Нормально, по лестнице, — успокоила его сестра. — По лестнице ведь разрешается всем ходить?

Тем временем приехавшие на вишнёвом «фиате» — пожилая женщина и двое мужчин гораздо моложе её — не спеша пошли к подъезду. Один из мужчин был с бородкой, а второй в очках. Все трое вошли в парадное, но вскоре тот, что в очках, вышел, остановился у входа, закурил и принялся оглядываться во все стороны.

— Ждёт остальных, — сообщил Павлик, хотя сестра тоже видела человека в очках. — Интересно, кто это? Раньше я его не видел, только те двое были.

— Не нравится он мне, — сказала Яночка.

— Почему? — удивился брат.

— Не знаю. Подозрительный какой-то. Давай делать вид, что заняты разговором и нам он до лампочки.

— В каком смысле не нравится? — захотел уточнить Павлик.

— Сказала же — не знаю. Не нравится и все! Перестань пялиться на него!

Яночка злилась на себя, что не может выразить чувство, возникшее в душе при виде этого, в очках. Не может, хотя ясно чувствует — что-то тут не в порядке. Вот вышел человек, захотел покурить, имеет право. Другие остались ждать на лестнице или в квартире дружественного соседа, может, это как раз те наследники, которые подкупили соседа. А сосед некурящий, и в квартире курить не разрешает. Вот этот и вышел покурить, тем более что все равно приходится ждать остальных наследников. Вроде все нормально, вот он и ждёт. Только ждёт как-то не так… Не на улицу смотрит, а по сторонам оглядывается. Украдкой оглядывается! О, вот точное слово — делает вид, что курит, делает вид, что вовсе никого не ждёт и не высматривает, хотя имеет полное право ждать и высматривать.

Этими соображениями Яночка поделилась с братом, и тот с ней согласился. И внёс предложение:

— Тогда пусть Хабр его обнюхает. На всякий случай.

— Тогда нам надо его как-то назвать, чтобы сказать Хабру.

— Очкарик! Он в очках, пусть будет Очкарик! — решил мальчик.

Следующие десять минут лихорадочно обсуждали, как лучше провернуть операцию. Нельзя было надеяться на то, что человек не заметит большую красивую собаку, сеттера с отливающей бронзой шерстью, когда та примется его обнюхивать. Следовало действовать открыто, брать быка за рога.

Яночка объяснила Хабру его задачу, и вот курящий уже третью сигарету Очкарик вдруг узрел пред собой смущённого светловолосого мальчика. Мальчик нерешительно приблизился и, шаркнув ножкой, произнёс:

— Проще пана, не скажете ли, который час? Очкарик взглянул на часы.

— Пять минут второго.

Поблагодарив, мальчик взглянул на часы на собственной руке.

— Ничего не понимаю! — озабоченно произнёс он. — Как вы сказали?

— Шесть минут второго, — снова информировал симпатичного и культурного подростка подозрительный объект.

Мальчик принялся подводить свои часы и, ещё раз убедившись, что теперь они показывают правильное время, поблагодарил и быстро пошёл за угол дома.

Объект невольно следил за какими-то чрезвычайно неловкими манипуляциями мальчика с часами и почти не обратил внимания на большую коричневую собаку, вертевшуюся у него под ногами. Мальчик сделал все, что мог, чтобы у Хабра было больше времени на ознакомление с новым объектом.

Кружным путём оба вернулись к девочке, поджидавшей их на скамейке.

И тут подъехало к дому такси, из которого вышли тоже три человека, но на сей раз две женщины и один мужчина, все трое весьма уже пожилые. Поздоровавшись с Очкариком, они вошли в подъезд дома.

— Это адвокат приехал, — сообщил Павлик сестре. — Они тогда так его называли.

— Ну и как? Уже все в сборе?

— Не знаю, кажется, ещё не все.

Слова мальчика подтвердились, потому что сразу же подъехала ещё одна машина — маленький «фиат». В нем приехало двое мужчин, один старый, второй намного его моложе. С Очкариком они поздоровались чрезвычайно холодно. В подъезд вошли все вместе, но Очкарик пропустил приехавших впереди себя и, входя последним, ещё раз оглянулся.

— Гляди-ка, пунктуальные, — похвалил наследников Павлик. — Выходит, они сговорились собраться к часу. А Зютека все нет. Не ждёт же он на лестнице, мы с тобой все там проверили с самого начала.

— Это те самые, что были в прошлый раз? — поинтересовалась девочка. — Те самые, что дрались из-за комода?

— Те самые, не было только старухи с палочкой. И этого Очкарика тоже не было. А остальная банда в том же составе. И ещё сосед. Ну как, идём?

— Идём! — решила Яночка. — Сразу на верхнюю площадку. Очень странно, что Зютек так и не появился…

* * *

А Зютек не появился по совершенно не зависящим от него обстоятельствам, и произошло это следующим образом.

Неизвестно, кто с большим нетерпением ожидал брелочки из Алжира — непосредственно заинтересованный в них коллекционер Збиня или совершенно равнодушный к брелочкам его брат Стефек, который очень был неравнодушен к… сами знаете кому. Прибытие брелочков означало прибытие в их дом Павлика с его лучезарной сестрой. Если откровенно, лучший друг и приятель Павлик стал чем-то вроде бесплатного приложения к кумиру, но, к удивлению Стефека, тоже излучал вокруг себя сияние: просто непонятное явление. Это сияние явно излучалось в школе, уже издали, лишь только Павлик появлялся в поле зрения Стефека. А вблизи от Павлика прямо-таки ощутимо исходило веяние чего-то такого… чудесного, что ли, Стефек не мог разобраться в своих ощущениях. Яночку, правда, можно было каждый день видеть в школе, на переменках например, но переполненному любовью сердцу Стефека этого было явно недостаточно, хотелось чего-то большего, хотелось быть ближе к своему кумиру в неофициальной обстановке, хотелось оказать кумиру какую-то такую услугу, чтобы её оценили. А Павлик в ответ на все расспросы влюблённого дружка нёс какую-то ахинею о двух неделях. Тоже скажет — две недели! Да за это время можно десять раз помереть от ожидания!

Что же касается Яночки… Ну как же, она помнила и о том, что Збиня просто необходим в их расследованиях, и о том, какой восторг выразил Стефек при виде её любимца Хабра. Эти два обстоятельства побуждали девочку время от времени, не очень часто конечно, послать поклоннику ласковый взгляд. И каждый такой взгляд приводил к ужасающим последствиям, вызывая в сердце жертвы такой взрыв эмоций, которые явно не помещались в этом сердце и яростно требовали выхода. Иначе Стефек просто-напросто задохнулся бы или, ещё хуже, был разорван на мелкие куски. Вот и получалось, что исходящим из него под огромным давлением эмоциям ничего не стоило запросто вырвать глубоко вкопанную во дворе школы скамейку, разбить стекло во входной двери, забросить чужой ранец на крышу школьного здания, принять самое энергичное участие в доставании его с крыши и при этом сорвать водосточную трубу и выбить все стекла в окнах учительской на втором этаже. О менее ощутимом ущербе, нанесённом школе взрывом Стефековых эмоций, и говорить не стоит. Пока несчастную жертву спасала заслуженная до этого репутация твёрдого «хорошиста» и примерного ученика. Поэтому педагоги ограничились пока лишь вызовом в школу кого-нибудь из родителей.

Из родителей в школу отправился отец. Ему удалось уладить дело, смягчить гнев учителей, и он обещал «разобраться» с сыном. Отец Стефека сына любил, немного даже они дружили, и теперь он понял, что происходит с мальчиком. Подумав, отец разработал план, который и представил отпрыску во время мужского разговора с ним.

Поначалу Стефек невнимательно слушал, что заливал ему старик, но постепенно до него кое-что стало доходить. Оказывается, эти предки не такие уж кретины. Естественно, мальчик не поделился этими соображениями с отцом, но внимательно выслушал его предложение — если уж сына распирает энергия, если ему хочется перед кем-то показаться с лучшей стороны, не стоит выглядеть идиотом, а энергию направить на поступки благородные, деяния исполинские, вызывающие восторг и признательность… окружающих.

Из всех окружающих Стефека интересовал только один человек, а этот человек и в самом деле не проявил никакого восторга и признательности при виде выбитых стёкол, а ранец на крыше и сорванная водосточная труба и вовсе вызвали на лице обожаемого человека лишь презрительную усмешку. И ещё этот человек пренебрежительно пожал плечами! Значит, прав старик, он, Стефек, и в самом деле занимается не тем, чем надо. Правда, он вовсе не собирался разбивать окон и срывать водосточную трубу, само получилось, но теперь он займётся настоящим делом. Он себя покажет!

Казалось, мощные эмоции совершенно подавили в мальчике способности думать и рассуждать, но выяснилось, кое-что ещё сохранилось. После разговора с отцом он постарался спокойно подумать. Яночка с Павликом рассказали ему о своих проблемах, мальчик помнил, что речь шла о марках и Зютеке, их конкуренте в области погони за марками. Что-то жутко важное искали и брат с сестрой, и этот самый Зютек. Зютек им мешал, это Стефек усёк, и вообще Зютек — личность чрезвычайно подозрительная и очень активная, справиться с ним нелегко. Вот если бы его убрать с дороги, хоть на время. Как говорится, обезвредить противника! Это было бы… как сказал отец? Деяние исполинское. Да нет, таким не назовёшь. Вот если бы добыть для обожаемого существа кучу марок, гору марок! Да только где их раздобыть? Выменять у какого-нибудь филателиста его коллекцию? Выклянчить? Силой отнять? Пристукнуть коллекционера? Стефек был готов на все ради своего кумира, вплоть до преступных деяний. Остановили его лишь два соображения — не было у него ещё опыта кражи со взломом, а главное, на горизонте никакого подходящего коллекционера не маячило. Жаль… А Зютек? Даже если у него самого нет марок, через него можно выйти и на марки.

Тут Стефек вспомнил, что его родной брат Збиня поставлял неоднократно Зютеку марки за брелочки. Выходит, откуда-то Збиня марки раздобывает. Интересно откуда?

Вот почему Стефек начал со Збини, благо тот был под рукой. Их разговор начался, как обычно, с небольшой стычки, но потом принял мирное направление. Правда, у Збини создалось впечатление, что его младший братишка немного свихнулся, ну да все равно, если это сулит ему, Збине, ощутимую выгоду. Во-первых, братишка целиком брал на себя столь неприятные обязанности, как чистка обуви для всей семьи, что обычно братья вынуждены были делать по очереди. Во-вторых, Збиня спихнул на него одну жуткую бабу. Баба работала в редакции газеты, вечно объявляющей завлекательные конкурсы для читателей, благодаря чему газета приобретала подписчиков, а баба — огромное количество писем. Збиня из-за Зютека подрядился помогать бабе распечатывать читательскую почту и выбрасывать её по прочтении, а также время от времени покупать ей продукты, а баба взамен отдавала ему конверты с марками. Ради Бога, если его спятившему братишке захотелось выбрасывать эту макулатуру, он предоставит ему такую возможность, лишь бы по-прежнему получать марки.

Ну, и в-третьих, тётя Юльча. Была у них такая двоюродная тётя, а может бабушка или даже прабабушка, братья немного путались в поколениях, тем более что это неважно. Так вот, тётя Юльча коллекционировала монеты. Нет, не обязательно старинные золотые дукаты и прочие луидоры, даже современные польские монеты ценились ею, если были достаточно редкими. Проще бардзо, пусть Стефек попытается раздобыть, например, монету в 5 грошей 1949 года выпуска, с зубчатыми краями, очень старушка обрадуется.

Или монету в 2 гроша с надписью «проба». За такие уникумы тётушка отвалит ему старые марки, оставленные ей предками. Марками она не интересуется. Правда, скуповата старая ведьма, даёт понемногу, зато у Зютека при виде них челюсть так и отваливается… Он, Збиня, охотно уступит брату и тётю Юльчу, если не потеряет своей выгоды, ведь Зютек ему за марки давал брелочки. А ему, Збине, без разницы, от кого их получать. Раньше Збиня получал за конверты с марками брелочки от Зютека, теперь будет получать их от брата. Ему, Збине, без разницы.

Стефек чувствовал себя способным на героические подвиги, его не испугала даже тётя Юльча. Стиснув зубы, он записал адрес и тёти, и бабы с марками и сделал небольшую паузу. Надо было упорядочить клубящиеся в голове мысли, разработать планы и решить, с чего начать. А в героических подвигах целиком положиться на судьбу, авось вывезет.

Подумав, решил начать с самого доступного — Зютека. Правда, Стефек всё же туманно представлял себе, чем занимается этот нехороший человек, но на всякий случай решил мешать ему во всем! Хотя… почему не начать с пани из редакции? Завтра у мальчика предполагался свободный день, занятий в школе не предвиделось. Решено, с самого утра и начнёт!

Стефек героически проснулся ни свет ни заря и уже в восемь часов разбудил звонком пани из редакции, которая и жила в соседней с редакцией комнате. Открыла ему растрёпанная баба в халате и, зевая во весь рот, для начала поручила сбегать в булочную за свежими булочками. Вернувшись с булочками и вручив их все ещё не совсем проснувшейся растрёпанной пани, мальчик получил взамен два огромных бумажных мешка с редакционной макулатурой. А когда он её отволок на помойку и вернулся, ему наконец выдали колоссальную кипу желанных конвертов с марками. Поиски булочной в незнакомом районе, стояние в очереди и вынос макулатуры заняли довольно много времени, так что до Зютека мальчик добрался уже после одиннадцати.

Дверь квартиры Зютек открыл сам. Был он в куртке, видимо, собрался уходить. В квартире кроме него никого не было, все домашние разбрелись по своим делам. Он довольно равнодушно отнёсся к сообщению, что теперь Збиню заменит его младший брат, зато с большим интересом занялся принесёнными этим последним марками и тут же в прихожей принялся их просматривать.

— Что ж, кое-что из этого пригодится, — небрежно заметил Зютек. — Сейчас у меня нет времени заниматься марками, брелочек получишь, если ещё столько же принесёшь.

Стефек знал, на каких условиях сотрудничал с Зютеком его старший брат, прекрасно понял, что тот собирается эксплуатировать малолетка, но спорить с ним не стал. В голове блеснула идея — во что бы то ни стало не дать Зютеку уйти! И хотя отуманенная нежными чувствами способность соображать у него почти полностью атрофировалась, инстинкт сработал безошибочно. Задержать Зютека любой ценой!

Дальше Стефек действовал по наитию. Воспользовавшись тем, что Зютек отвлёкся, просматривая принесённые конверты, мальчик огляделся.

На глаза попались лежащие на подзеркальнике у двери ключи. Наитие заставило Стефека одним незаметным движением схватить ключи и сунуть их в один из ботинков, стоящих под вешалкой. Судя по их виду и размеру, это были рабочие ботинки отца Зютека.

Глянув на часы, Зютек оставил в покое конверты и заявил, что должен уже идти. Не оборачиваясь, он пошарил на подзеркальнике рукой, и Стефек порадовался про себя — значит, спрятал нужные ключи.

Повернувшись, Зютек заглянул под вешалку.

— Кой черт? — проворчал он. — Ведь тут же, на столике лежали.

Стефек кинулся помогать. Обшарил столик, потряс лежащим на нем шарфиком, передвинул вазочку с искусственными цветами. Выхватив вазочку у него из рук, Зютек вытряхнул на подзеркальник цветы — ключей в вазочке не оказалось. Оба присели и принялись шарить по полу прихожей. Ничего не найдя, Зютек стал один за другим выдвигать ящики подзеркального столика и копаться в них. Потом беспомощно оглядел прихожую.

— Ничего не понимаю, куда могли подеваться холерные ключи? А ну-ка погляди вот тут, за вешалкой, может, завалились.

— Как они выглядели? — невинно поинтересовался хитроумный Стефек.

— Целая связка ключей! Без них мне не выйти! Ищи, а я пока в карманах пошарю.

И он принялся шарить в карманах многочисленных плащей и курток, висящих на вешалке.

Радость Стефека не имела границ. Без ключей не уйдёт, сам сказал!

— А может, их где на гвоздике повесили? — спросил он сочувственным тоном.

Зютек с сомнением покачал головой, но тем не менее отправился в кухню и там осмотрел боковые стенки кухонных полок. На гвоздике, вбитом в одну из них, висели два ключа от каморки в подвале, на втором гвоздике — посудное полотенце. Заглянув на всякий случай за это полотенце, Зютек принялся искать ключи на кухонном столе.

— Ну, что стоишь? — в злости крикнул он Стефеку. — Помогай искать.

— А где искать? — спросил мальчик, всем своим видом демонстрируя полную готовность помочь товарищу брата.

— Где придётся! — крикнул тот. — Запропастились, чтоб им… Вот тут, на буфете посмотри. И под буфетом! А я пойду поищу в комнате.

Через полчаса они уже искали во всех возможных и невозможных местах. Стефек осматривал кресла и диван, а разъярённый Зютек обшаривал карманы одежды во всех шкафах. Стефек вошёл во вкус и сам проявлял инициативу, указывая на перспективные объекты. Например, на горшки с цветами, вызвавшись лично проверить их содержимое. Пол в комнатах толстым слоем покрывали вещи, выброшенные из ящиков стола и сумок всех членов семейства.

Со своими творческими идеями Стефек малость переборщил, раздвинув горизонт поисков. Было уже полпервого, когда Зютек перестал искать в перспективных местах и переключился на что попало. Он принялся заглядывать в вазы на комоде, помчался в кухню и там пересмотрел все кастрюли, чашки и плошки. После кухонной посуды очередь дошла и до обуви. Пока Зютек копался в домашних тапочках всех членов семьи, Стефек сумел незаметно извлечь ключи из ботинка и сунуть под груду брошенной на пол прихожей одежды, перчаток и головных уборов.

И сделал это буквально в последний момент, ибо уже в следующее мгновенье весь дрожащий от злости Зютек уже тряс отцовские ботинки.

— Мы ещё в ванной не искали, — выдвинул следующую творческую идею Стефек. — Кто-то из ваших, уже с ключами в руках, пошёл туда, понадобилось…

Не дослушав, Зютек ринулся в ванную, и Стефек сначала услышал звон разбившегося стекла, а потом ощутил сильный запах одеколона. Одним махом Зютек вывернул на пол корзину с грязным бельём, чуть не сорвал с петель дверцу шкафчика с домашней аптечкой. Тут, видно, ему в голову самостоятельно пришла следующая творческая идея, потому что он бросился в кухню, к холодильнику, где ещё не искали, и с таким остервенением схватился за морозильник, что вытащил его полностью и уронил на пол, усыпав его упаковками масла, мяса и замороженного шпината.

Без четверти час Зютек форменным образом обезумел. Проклиная на чем свет стоит сестру, которая, конечно же, захватила с собой и его ключи, он с такой яростью пнул кучу на полу прихожей, что она разлетелась во все стороны, причём ключи громко брякнули о входную дверь. Этот звук сопровождался громким стоном Стефека, выражающим неподдельное страдание.

Зютек сначала окаменел, а потом набросился на ключи, как дикий зверь на бедную жертву. Стефек снова простонал.

— Кретин, последний дурак, слепая команда! — поносил себя Зютек. — Как я мог их не заметить? Слушай, помоги навести хоть кое-какой порядок, ведь мать меня убьёт. Ну же, шевелись! Пошевеливайся!

Стефек пошевелился, но совсем не так, как этого желал Зютек. Мальчик вдруг согнулся и обеими руками схватился за живот.

— Сейчас… Ой! Ой! Не могу!

Зютек, принявшийся уже запихивать валявшиеся на полу вещи в ящики столика, оглянулся на него.

— Ты что?

Теперь надо было простонать хрипло и по возможности душераздирающе.

— Ооо! Не знаю… Живот схватило… Ой, помру!

И не сочтя нужным вдаваться в дальнейшие объяснения, на подгибающихся ногах, согнувшись, мальчик бросился к ванной. В конце концов, Зютек и сам может догадаться, что с ним.

Зютек догадался, и если огорчился, то только из-за того, что помощник вышел из строя. Никаких нехороших предчувствий не зародилось в душе Зютека, да и некогда было ему заниматься такими пустяками. Он торопился навести порядок в квартире. Езус-Мария, а в кухне что делается! Засунув масло, мясо и шпинат в морозилку и установив её на место, он принялся собирать с пола выброшенные из ящиков ножи и ложки. Ладно, на кухню больше нет времени, надо убрать кучу вещей посередине комнаты. Затолкав кое-как вещи в ящики комода и письменного стола, одежду побросал в шкафы. Теперь развесить в прихожей верхнюю одежду и побросать в ящики столика все эти перчатки и шарфики. С обувью Зютек не церемонился, просто ударом ноги отшвырнул её под вешалку. Ну, вроде можно идти. Нет, ещё ванная осталась, вон как смердит одеколон.

И Зютек бросился к двери в ванную. Дёрнул за ручку — заперто. А, да, ведь там же сидит этот придурок с животом. Зютек забарабанил в дверь.

— Эй, ты там концы отдал, что ли? Долго намерен торчать в ванной?

В ответ послышался продолжительный страдальческий стон, прерываемый спазмами плача. И ни слова!

Зютек обеспокоился не на шутку.

— Эй ты, что с тобой? Вылезай, черт тебя подери, я и без того опоздал!

Сидя на краю ванной, Стефек старался стонать как можно убедительнее, одновременно решая, не имеет ли смысла переключиться с продолжительного стона на короткий прерывистый скулёж. Особенно тяжело давались мальчику спазматические рыдания, ну да чего не сделаешь ради неё. Вот только не догадался бы этот Зютек, что он ему голову морочит. Надо страдать доходчиво и правдоподобно.

И мальчик попытался представить себе, как бы он себя вёл, если бы у него и в самом деле разболелся живот.

Вышедший из терпения хозяин грохнул кулаком в дверь.

— Эй, ты там! Что молчишь? Помер?

Так и не придя ни к какому решению, Стефек в ответ хрипло простонал, а потом с усилием ответил:

— Сейчас… я сейчас… Ооо, живот схватило! Ооо, сил нет…

И он тихонечко заскулил. Похоже, это лучше у него выходит, чем стоны. Надо немного потренироваться…

Зютек за дверью рвал и метал. Этого ещё не хватало! Только закончилась передряга с ключами, теперь этот засранец со своим животом.

— Слушай, кончай валять дурака! Если сейчас не выйдешь, вызываю «скорую помощь», пусть тебя увезут. Холера! Давно пора отчаливать!

Услышав про «скорую помощь», Стефек подумал — вот и хорошо, телефона у Зютека нет, придётся ему бежать к соседям или вообще к автомату на улице. «Пусть бежит», — думал мальчик, вдохновенно стеная, и тут трезвая мысль нарушила вдохновенную эйфорию. Ведь врачи из «скорой» обнаружат, что он симулянт, значит, придётся ему от врачей бежать, Зютек его перехватит, как ему объяснишь всю эту комедию? Парень он не глупый, ещё заподозрит что. Нет, пора кончать.

— Сейчас! — слабым голосом отозвался он. — Вроде полегчало. У тебя тут не найдётся какого лекарства от живота? Зачем сразу вызывать «скорую»?

По ту сторону двери Зютек тоже лихорадочно раздумывал. Ему самому совсем не улыбалось вызывать «скорую». А когда у детей болели животы, его мать лечила их очень простым лекарством, можно сказать, самым простым…

— Слушай! — заорал он. — Есть лекарство! Моя мать считает, самое лучшее. Сейчас дам его тебе, только вылезай оттуда!

Стефек намеревался немного продлить пребывание в ванной, пошелестев, к примеру, туалетной бумагой, но, услышав, как эта гиена протопала в кухню, решил приберечь трюк с бумагой на потом, пока же спокойно продолжал сидеть на краешке ванны.

Меж тем несчастный Зютек дрожащими от злости и нетерпения руками зажёг газ и поставил на горелку чайник с водой. Его мать при болях в желудке давала детям выпить стакан горячей воды. Просто воды, ничего туда не добавляя. Главное — выпить одним духом. И уверяла, что это лучшее средство от желудка. Вот и он решил дать это волшебное средство глупому сопляку в ванной, только бы тот поскорей ушёл.

Услышав, что Зютек возвращается, Стефек поспешно схватился за ролик туалетной бумаги и принялся отчаянно ею шелестеть. Нет, он поступил благородно, не стал изводить дефицитный материал — для того, чтобы шелестеть, хватило и маленького кусочка.

Откровенно говоря, торчать в ванной, пропитанной запахом разлитого одеколона, от которого щипало глаза, было делом нелёгким. Пропитается он теперь этой дрянью насквозь — Запах чувствовался во всей квартире, и это напоминало Зютеку о необходимости привести ванную тоже в порядок. Он прихватил из кухни щётку и совок и теперь колотил ими в дверь ванной, торопя выйти незваного гостя.

— Вылезай, сколько можно? Сейчас лечить тебя буду. Слушай, дверь открой, терпения моего больше нет! Стефек решил, что теперь его здоровье может понемногу улучшаться. В воображении появились всякие новые проекты, для осуществления которых он должен выглядеть здоровым и полным сил. Нет, так просто он от Зютека не отцепится, жертвовать собой, так уж во всем! Он все больше входил во вкус диверсионной деятельности, обдумывая последующие её этапы. И вот ответил своему врагу почти нормальным голосом:

— Иду, иду. Почти совсем прошло. Сейчас!

— Выходи! — нервничал Зютек. — Есть лекарство, выпьешь, совсем пройдёт!

Услышав доносящийся из ванной шелест туалетной бумаги, Зютек немного успокоился и помчался в кухню, где закипал чайник.

Подбежав к двери ванной со стаканом кипятка в руке, Зютек обнаружил, что дверь все ещё заперта.

— Ты что, подонок! А ну вылезай!

— Иду, иду!

Не торопясь спустив воду в унитаз, Стефек решил, что не стоит дольше испытывать терпение хозяина, а то и в самом деле, чего доброго, взломает дверь, выволочет его в коридор и устроит ему хорошую взбучку. Похоже, он этого Зютека здорово достал!

Зютек принялся дёргать за ручку двери. Того и гляди оторвёт.

— Выходи, гнида! Убью!

— Минутку, — отозвался Стефек, — вот только руки вымою.

— Нет, я таки тебя прикончу, холера! Мне ещё прибраться там надо!

Пришлось несчастному страдальцу открыть дверь намыленными руками. Зютек, как вихрь, ворвался в ванную, оттолкнув страдальца, так что тот не стал жалеть, что никак у него не получалось ни побледнеть, ни позеленеть, — на его лицо даже не взглянули. И очень хорошо, потому что мальчик после кошмарного приступа болей в животе имел просто до неприличия цветущий вид.

— Кончай мыть руки! — орал Зютек, яростно сметая с пола ванной осколки флакона из-под одеколона. — Не путайся под ногами!

Помчался в кухню, вывалил осколки с совка и позвал Стефека пить лекарство. Тот сделал попытку вновь занять освободившуюся ванную.

— Ой, кажется, опять схватило, — стонал он. Разъярённый Зютек выволок мальчика за руку из ванной и силой затащил в кухню.

— Я тебе схвачу! Сейчас лекарство будет готово.

Погасив газ под чайником, пар из носика которого поднимался до потолка, Зютек налил полный стакан кипятка. Одной рукой наливал, а другой придерживал Стефека, чтобы тот снова не сбежал в ванную. К сожалению, простая задвижка в ванной уже давно была заменена отцом Зютека на прочный амбарный засов. И сделано это было по вине Зютека и его сестры, которые имели привычку врываться в ванную бегом, со всего размаха с силой распахивая дверь. И обрывая задвижку, когда кто-то из остальных членов семьи мирно сидел на унитазе. В конце концов мать поставила перед отцом вопрос ребром, и тот установил вышеупомянутый амбарный засов. Так что если этот сопляк опять запрётся в ванной… Нет, лучше не рисковать, этот щенок может просидеть в ванной, как в бункере, сколько пожелает.

А Стефек вовсе и не собирался больше баррикадироваться в ванной, в голове зародились другие планы. При виде кипятка он обрадовался — не заставят же его пить такое горячее.

Зютек встал над бедным мальчиком, как палач над жертвой, и приказал:

— Пей! Пока горячее. Очень помогает. Чем горячее, тем больше помогает. Пей, говорю, а то остынет!

Стефек послушно попробовал и отшатнулся.

— Ты что! Чистый кипяток! Все внутри ошпарю!

— Ничего не ошпаришь. Я сам такое не раз пил. Должно быть горячим. Пей же!

Стефек принялся пить кипяток малюсенькими глоточками. Если пить так, по капельке, не очень обжигает, гораздо труднее удержать в руке горячий стакан. Меняя руки, мальчик пил лекарство в таком темпе, который вполне соответствовал его планам. Но не планам Зютека. Тот злобно глядел на мальчика и погонял:

— Скорее! Помогает только в очень горячем виде. Да что ты по каплям цедишь?

— Знаешь, действительно здорово помогает, — отвечал мальчик, пользуясь секундной паузой для передышки. — Я просто чувствую, как отпускает!

Все на свете имеет свой конец. Вот и стакан с кипятком был выпит. Вся процедура заняла, несмотря на старания Стефека как можно дольше её растянуть, всего каких-то минут двенадцать.

Зютек уже раскрыл входную дверь и нетерпеливо переминался с ноги на ногу:

— Холера! Так не повезло. Часа на два опоздал! Что будет? Что будет? Где ты, черт тебя дери? — Иду, иду! — поспешил Стефек. — Уже совсем иду!

Заперев дверь, Зютек бросился бегом вниз по лестнице. Стефек старался не отставать от него, на бегу допытываясь, куда он так спешит.

— На Саскую… — вырвалось у Зютека, но он тут же поправился:

— В город! Не твоё дело!

— Автобусом? Мне тоже на Саскую Кемпу.

— Нет, придётся ловить такси. Если поймаю, холера!

Только теперь Стефек заметил, что Зютек держит под мышкой папку, которую схватил с полки над вешалкой. Жаль, не знал раньше, спрятал бы и палку.

Счастье в этот день явно улыбалось мальчику. Такси не было! Ни одной машины! Немного подождав, Зютек бросился к автобусной остановке. Автобус уехал у них буквально из-под носа. Оба знали, как долго придётся ждать следующего. Зютек весь извёлся от ожидания, беспокойно вертелся, махал рукой всем проезжающим мимо машинам, пытаясь их остановить. Стефек, в котором не замечалось ни малейших признаков недавнего недомогания, преданно торчал рядом.

Итак, сейчас сверхзадача — не допустить Зютека ни до какого вида транспорта. Задача нелёгкая, но мальчика очень вдохновлял успех, которого удалось достичь в квартире Зютека. Что бы такое придумать теперь, на улице? Подставить ножку, когда Зютек станет садиться в автобус? И хотя Стефек был настроен на богатырские подвиги, у него явно не хватило бы сил ни на то, чтобы оттащить Зютека от остановки, ни на то, чтобы воспрепятствовать автобусу остановиться на остановке. Транспорта на улице было немного, сказывалось влияние нерабочей субботы. За все это время проехал лишь один автобус, в противоположную сторону. А такси так и не появлялись.

— Слушай, сбегай на стоянку такси, — нервно попросил Зютек. — Вон там, за углом. Может, какая машина и стоит. Хватай любую и дуй сюда!

К стоянке такси Стефек помчался кратчайшим путём, наискосок, петляя между домами. И все думал о том, как бы ещё задержать Зютека. От транспортной проблемы сейчас его ничто не отвлечёт. Разве только марки…

Рассеянно взглянув на свободное такси, ожидавшее пассажиров на стоянке, мальчик повернулся к нему спиной, и его взгляд уткнулся в помойку. Тут вновь вдохновение осенило его своим крылом. Продолжая действовать по наитию, он помчался обратно к автобусной остановке.

— На стоянке хвост, делать людям нечего, только в такси разъезжать, — сообщил он Зютеку. — Совсем уже головы потеряли. Представляешь, сейчас при мне один тип нёс на помойку выбрасывать кляссеры!

Голова Зютека была занята в настоящий момент другой проблемой, он вытягивал шею, высматривая вдали автобус или какую-нибудь проезжающую мимо машину. Сообщение мальчика явно пропустил мимо ушей. Стефек возвысил голос.

— Интересное дело, говорю! — почти заорал он. — Бегу мимо помойки, а там какой-то придурок выбрасывает в мусорный бак кляссеры. Пустые наверное, с марками никакой кретин не выбросит.

До Зютека вдруг дошло.

— Что ты сказал? — на миг оторвался он от высматривания транспортных средств.

— Придурок, говорю, выбросил в мусорный бак два кляссера. Не знаю, с марками или без, — терпеливо повторил мальчик.

Тут, как назло, вдали показался автобус. Конечно, был он ещё далеко и вполне мог задержаться на перекрёстке у светофора. Зютек колебался не более секунды.

— Где эта помойка?

— Да вон там, в двух шагах. Я мимо пробегал, а этот придурок передо мной мчался, как ракета! И два огромных кляссера держал в руках. И к помойке свернул. И выскочил обратно уже без кляссеров. Куда он, по-твоему, мог их деть? Ясно, в бак швырнул. И дальше помчался, вон в ту сторону…

Не дослушав до конца, Зютек тоже, как ракета, рванул к помойке. Наверное, хотел успеть ещё на автобус. Стефек, задержавшийся на мгновение на остановке, заметил, что на перекрёстке зажёгся зелёный свет, автобус вот-вот подъедет, есть шанс опоздать на него.

И мальчик кинулся вдогонку за парнем. Оба они одновременно подбежали к заасфальтированной площадке, где за бетонированной низенькой загородкой стояли баки для мусора.

— Который? — выкрикнул Зютек. Контейнеры были переполнены мусором, крышки не закрывались. И если бы сюда только что выбросили какую-то вещь, она обязательно лежала бы сверху. К сожалению, ничто, лежащее сверху, не было похоже на кляссеры.

— Раз бросил, должно валяться здесь, — врал Стефек. — Может, за бак упали…

Зютек не знал, на что решиться. На Саскую Кемпу он опаздывал уже часа на два, если не больше, медлить нельзя. С другой стороны, нельзя и упустить такую оказию… Если какому-то кретину пришло в голову выбросить на помойку кляссеры, он просто обязан их увидеть! Впрочем, может, и не кретин, мало ли что подумает этот несмышлёныш. Может, кляссеры выбросил вор, желая до поры до времени спрятать похищенное. Ведь, по словам щенка, тот мчался, как ракета. Не станет человек без веской к тому причины мчаться с такой скоростью на помойку для того только, чтобы выбросить ненужный ему хлам.

К счастью для Стефека, в этот момент мимо помойки пробежали двое мужчин. Стефек-то знал, что бежали они на автобус, который, по всей вероятности, уже приближался к остановке. Но Зютек не знал этого, и двое бегущих мужчин очень хорошо укладывались в его концепцию о похитителе марок. Преследуют вора! Не рассуждая больше, он протиснулся между баками, бросив Стефеку:

— Давай поглядим за баками. Я здесь, а ты вон за теми.

Стефек послушно протиснулся следом, стараясь не дышать и не очень отираться о грязные контейнеры.

— Вон! Что-то виднеется! — сдавленным от волнения голосом негромко крикнул мальчик.

— Где? — обернулся Зютек.

— Вон за тем огромным баком, на земле, за кучей мусора! Видишь? Что-то беленькое чернеется…

Зютек пытался протиснуться между баком и не помещающейся в баки огромной кучей мусора на земле. Мешал Стефек. Попытавшись задом выбраться из тесного закутка и освободить место охотнику за марками, мальчик нечаянно задел бак локтем, нарушив и без того хлипкое равновесие, в котором тот находился, так что он опрокинулся на несчастного Зютека со всем своим содержимым, да ещё стукнув парня по голове открытой железной крышкой. Вовремя выскочивший из опасной теснины мальчик с восторгом и ужасом наблюдал за Зютеком, сбитым с ног могучим ударом и погребённым под огромной кучей отвратительного вонючего месива.

Удар по голове не был уж таким смертельным, просто заставил парня шлёпнуться на заднее место, зато голова слегка кружилась. Гораздо больше вреда причинили ему и его одежде жидкие отходы, которые население близстоящих домов имеет обыкновение выбрасывать на помойку. За шиворот несчастному парню вылилось прогорклое растительное масло, а брюки оказались залитыми прокисшим сливовым повидлом. Остальное можно было с себя кое-как стряхнуть, но жидкие отходы делали совершенно невозможным появление на людях.

«Теперь Зютек меня непременно убьёт», — подумал Стефек, подавая руку помощи все ещё офонарело сидящему на земле парню, и в этот самый момент он боком увидел то, что могло его спасти.

— Вот! — с неподдельной радостью заорал он. — Вот эти кляссеры!

Все ещё не совсем пришедший в себя Зютек осовело глянул туда, куда указывал мальчишка. За баками валялись два толстых, старых школьных учебника.

— Езус-Мария, не кляссеры! — огорчился Стефек. — А мне показалось…

Учебники Зютек увидел собственными глазами, один по физике, а другой по химии, оба настолько затрёпанные, что только на помойке им и место. Стефек все же героически протиснулся в угол, чтобы убедиться, что больше там ничего нет подходящего.

— Вот! — жалким голосом промолвил мальчик, потрясая учебниками над головой Зютека. — А я был уверен — кляссеры! Выглядели совсем как кляссеры! Уж ты извини…

Если Зютек и собирался прикончить этого паршивого щенка, доставившего ему сегодня утром столько неприятностей, то временно был просто не в состоянии это сделать. Выкарабкавшись с помощью мальчика из мусора, он встал на ноги. И выглядел так, что Стефек пришёл в полный восторг.

— Обалдеть можно! Надо бы помыться малость. Ну и брюки другие… Я помогу!

— Пошёл вон! — коротко бросил Зютек. Стефек проявил заботу о приятеле брата.

— А ты как? По башке шарахнуло, аж загудело! Как себя чувствуешь?

— Я сказал — пошёл вон!

— Нет, я помогу тебе вымыться! — не отставал заботливый друг.

Ни слова не говоря больше, Зютек решительно направился к своему дому. Мальчик в растерянности стоял, не зная, что делать дальше. Зютек обернулся к нему.

— А если хоть словечко пикнешь!.. — прошипел он и, погрозив кулаком, потащился к дому.

Стефек стоял и думал, может, имеет смысл побежать следом с уверениями — будет нем как могила, но что-то говорило мальчику — не иначе, то самое наитие, — что не стоит перегибать палку. Наверное, разумнее предоставить Зютека самому себе. Тем более что он, Стефек, и без того сегодня сделал немало. Вон, у Зютека было какое-то очень важное дело, он так торопился… Дудки, ничего не вышло! А теперь не мешало бы подглядеть, что тот собирается делать дальше.

И Стефек не торопясь потащился к дому Зютека…

* * *

— Вроде бы кляссеров они не выносили, — говорил Павлик, когда они все трое возвращались на автобусе после удачно проведённой операции. — А вот марки запросто могли. Положили в конверте в карман, как заметишь?

— И марок не вынесли, — заявила Яночка. — Ведь для этого пришлось бы доставать марки и делить между собой. А ты сам рассказывал, как они делят наследство.

— И ты слышала! Любой бы услышал, так горло драли, на улице было слышно!

Очень удобной для подслушивания и подглядывания оказалась выбранная детьми позиция на верхней площадке лестницы, на один пролёт выше той, где размещалась злополучная квартира. А поглядеть было на что! Подождали, пока все не собрались, официально в присутствии адвокатов вскрыли дверь, ворвались толпой в эту дверь, отпихивая друг друга, и долго галдели внутри. Затем начался вынос вещей. Вещи оказались довольно крупными и легко распознаваемыми. Стенные часы, какая-то тумбочка, большой настенный барометр, массивные хрустальные вазы, воротник из меха рыжей лисицы и глобус.

Хотя спор и даже ругань наследников внутри квартиры действительно были очень громкими, не так-то просто оказалось понять, из-за чего именно спорят, ибо орали все одновременно. Вероятнее всего, из-за квартиры, вроде бы, похоже, она являлась главным камнем преткновения при разделе наследства. Все три группировки наследников претендовали на неё. Очкарик два раза выходил из квартиры и спускался вниз. Павлик незаметно проследил за ним, когда тот вышел во второй раз, и убедился, что он делает то же, что и раньше — останавливается у подъезда, курит и оглядывается вокруг в поисках кого-то.

— Значит, действительно кого-то ждёт, — пришла к заключению Яночка. — Не нравится мне это. И он сам не нравится.

— Мне тоже, — сказал Павлик. — Подозрительный он какой-то. Выглядит так, будто ждёт сообщника! А ведь он адвокат, ты тоже слышала, что к нему обращались «пан адвокат».

— Ну и что? — не уступала сестра. — Адвокаты тоже могут быть нечестными. Может, организовал себе какого-нибудь подставного свидетеля и теперь поджидает его.

— А вот Зютек так и не появился, — говорил Павлик. — Этого мне никак не понять. Есть хочется по-страшному! Может, с голодухи мозги не работают. Сначала поедим, а потом снова начнём думать, — решил мальчик, когда они уже подходили к дому.

Мама встретила их сообщением:

— Вам совершенно оборвали телефон! По несколько раз звонили и какая-то пани Бортунь, и какой-то Стефек. У них чрезвычайно важные для вас сообщения.

— Здорово! — обрадовался Павлик, вмиг забыв об обеде. — С кого начнём?

— С пани Амелии, — решила Яночка. — Стефек может и подождать.

Однако телефон пани Амелии оказался занят. Яночка набирала номер, а он был все занят и занят. Пришлось изменить намеченный порядок и начать со Стефека. С ним стал говорить его ближайший друг и приятель Павлик.

— Слушай, у него что-то потрясное о Зютеке, — бросил он скороговоркой сестре, заслоняя трубку. — Спрашивает, можно ли к нам прийти, не телефонный разговор.

— Пусть приходит, — снизошла Яночка. — Может, узнаем, почему Зютек так и не появился.

Через пять минут Яночка дозвонилась до пани Амелии. Та сказала:

— Дозвонилась до справочной. Узнала наконец! Телефон, номер которого вы мне дали, установлен у некоего Баранского. Баранский Владислав, проживает на улице Бонифация, дом сто тридцать.

Яночка не поверила своим ушам:

— Где проживает?! — На Бонифация, сто тридцать, — повторила пани Амелия. — Понятия не имею, где такая улица.

— Мы имеем, — успокоила её Яночка дрожащим от волнения голосом.

— Что она говорит? — шипел Павлик, видя, что его сестра в процессе разговора с пани Амелией жутко разволновалась. Лицо девочки пылало, глаза заблестели. Что же такого сообщила ей пани Амелия?

Отмахиваясь от брата, Яночка поторопилась закончить разговор по телефону:

— Громадное спасибо вам, пани Амелия. Это очень важное известие. И ещё у нас один вопрос. Не скажете ли, ваш дядя, случайно, не разбогател как-нибудь внезапно?

— Что ты имеешь в виду? — удивилась пани Амелия. — Я не совсем понимаю тебя.

Яночка решила сказать всю правду. Была не была!

— Пани Амелия, это страшная тайна, но мы с Павликом считаем вас порядочным человеком. Вы ведь никому не расскажете? Есть у нас такое подозрение… Нам кажется, что ваш дядя когда-то кому-то продал марки и разбогател. Марки были очень дорогие! Если он действительно продал их, то должен был страшно разбогатеть. И вы могли обратить на это внимание или что-то слышать об этом. Вспомните, пожалуйста!

Подумав, пани Бортунь ответила:

— Знаешь, а ты, кажется, права. Когда я выходила замуж, то получила от дяди с тётей очень богатый свадебный подарок. Я и не предполагала, что они могут подарить такой дорогой. Представляешь, серебряные приборы на двенадцать персон! Ну, всякие там ножи, ложки и вилки. И к этому ещё кухонный комбайн! Мы все очень удивились, а дядя сказал, что у него очень кстати были солидные денежные поступления. Может, именно это ты имеешь в виду?

Тут от Яночки стало исходить такое сияние, что брат опять не выдержал и снова принялся вырывать у неё трубку из рук. Яночка попыталась мимикой призвать брата к терпению. Ещё секундочку!

— Пани Амелия, а когда это было? — бросила она в трубку.

— Двенадцать лет назад.

— А вы не предполагаете, кому дядя мог продать марки?

— Я вообще не уверена, что он их продал.

— Может, припомните, в то время он активно с кем-то общался? Или занялся каким бизнесом? Подумайте, очень вас прошу.

Пани Бортунь подумала.

— Да нет, ничего такого не вспоминается. Хотя… постой. Этот потрясающий дар произвёл на меня такое впечатление, что я очень хорошо запомнила тот день. Дядя с женой приехали к нам накануне венчания, сказали, что неудобно завтра в костёл являться с таким грузом, вот они и принесли подарки домой, а в костёл придут только с цветами…

Погрозив кулаком Павлику, который снова принялся проявлять нетерпение, Яночка попросила пани Амелию продолжать. Та, похоже, вошла во вкус, приятно было вспоминать самые счастливые моменты своей жизни, и она припомнила ещё кое-какие подробности:

— Дома были мои родители и мы с мужем, вернее, ещё женихом. Кто-то из родителей сказал о том, что дядя всегда отличался умением совершать выгодные сделки, на что дядюшка ответил, как сейчас помню: «Довольно и одной, если она прибыльная». Так и сказал. И ещё добавил, что кто-то, возможно, на этой сделке нажился ещё больше него, но он, дядя, не завидует, он тоже не остался внакладе. Так сказал. И назвал какую-то фамилию, не польскую… Майер? Байер?.. Нет, какую-то другую.

— Может, Спайер? — подсказала Яночка.

— Точно! Спайер! — обрадовалась пани Амелия. — И не спрашивай меня, кем был этот Спайер, не помню, только фамилия осталась в памяти. Но кажется мне, именно с этим человеком дядюшка и совершил выгодную сделку. Ещё раз повторяю, вспоминается мне все это довольно туманно, и я ни за что не ручаюсь.

— Дорогая пани Амелия! — торжественно заявила Яночка. — Вы предоставили нам просто бесценную информацию! Теперь мы ваши должники по гроб жизни! И не знаем, как отблагодарить вас. Мусор уже весь выбросили, книги в порядок привели. Если что надо — скажите!

— Что она говорила? — набросился на сестру донельзя взволнованный Павлик, как только та положила трубку. — Болтаешь и болтаешь, а я чуть концы не отдал от нетерпения!

Яночка сияла собственным светом.

— Молчи и слушай! Сейчас все расскажу, а ты, как дурак, не даёшь дослушать! Нельзя было прерывать, ей так здорово вспоминалось…

— Ну!

— Её дядюшка продал марки пану Спайеру! Павлик мгновенно связал в одно целое кучу разрозненных элементов и чуть не задохнулся от волнения.

— Ведь фамилия покойной хозяйки спорной квартиры на Саской Кемпе Спайерова! Вдова того самого! Значит, марки там и в самом деле есть!

— Вернее, были, а вот есть ли сейчас… Но это ещё не все. Номер телефона на банковской квитанции! Знаешь, чей это телефон?

— Ну?

— Какого-то Баранского, который проживает… в жизни не догадаешься! Который проживает на Бонифация, сто тридцать!

Павлик был потрясён. Полный отпад! О таком успехе они и мечтать не могли. Правда, к поискам марок приступили вроде бы в соответствии с новейшими достижениями криминалистики, начав с поисков связанных с марками людей, но чтобы такой бешеный успех? И все сходилось одно к одному. Ясно, они находятся на пороге великих открытий!

— А теперь нам надо все аккуратненько записать в тетрадь, все наши фамилии и адреса, кто с кем связан и почему, чтобы не перепутать, — сказала Яночка, уже придя в себя. — И пораспрашивать дедушку, как была фамилия человека, который прислал письмо с сообщением о коллекции пана Франтишека и не сообщил свой адрес. Ну, тот самый, у которого украл марки Файксат, что ли…

— Дедушка обязательно помнит, или у него записано, — был уверен Павлик. — Сегодня же вечером его и спросим. А сейчас пошли обедать, у меня кишки к спине присохли, того и гляди Стефек явится со своей сенсацией, натощак больше не выдержу.

Подгоняемый непреодолимым желанием как можно быстрее увидеть своего кумира, Стефек за рекордный срок преодолел отделяющую его от кумира дистанцию и позвонил у калитки, когда все ещё сидели за столом. Приняли его в комнате Павлика, ибо там возможный ущерб имуществу не столь бы бросался в глаза, как в комнате Яночки.

— Ну, значит, того, — начал Стефек своё потрясающее сообщение. — Об этом самом, стало быть, Зютеке.

Брат с сестрой смотрели на гостя во все глаза и затаили дыхание, боясь пропустить хоть слово. А в душе Стефека словно бушевал… вулканический гейзер, явление, неизвестное в природе. Его переполняли торжество и неуверенность в себе, счастье от лицезрения своего божества и неумение выразить словами деяния, которые он сегодня совершил, чтобы заслужить похвалу этого самого божества. А главное, нечем было занять руки, ну совершенно нечем! Не желая выглядеть в глазах девочки уж совсем полным кретином, он попытался как можно небрежнее опуститься на тахту, небрежно же взмахнул рукой, задев висящую над тахтой полочку и что-то сбросив с неё. Успев поймать это что-то, он почувствовал себя увереннее, теперь было чем занять руки и, не слыша собственного голоса, произнёс:

— Я с утра пошёл к нему. Подумал — может, пригожусь вам. Он как раз уходить собрался.

Павлик уже потянулся, чтобы из осторожности вырвать из рук приятеля ножницы для разрезания стали, но, услышав такое, моментально забыл о своём намерении.

— И что? Говори же!

Яночка спросила почти спокойным голосом:

— А куда он собрался идти, случайно, не знаешь?

— На Саскую Кемпу, — был ответ. Брат с сестрой не вскрикнули, не подпрыгнули, лишь понимающе переглянулись. Ну вот и раскрыта причина непонятного отсутствия Зютека на его наблюдательном пункте! И даже, возможно, именно его высматривал адвокат-очкарик, что так не понравился девочке.

— Ты откуда знаешь? — спросил Павлик, чтобы уж никаких сомнений не осталось.

Полным фиаско закончились неудачные попытки Стефека скрыть обуревавшие его гордость и радость по случаю одержанной над противником победы. И в его голосе прозвучало явное торжество, когда он попытался ответить как можно равнодушнее:

— Знаю уж, у него вырвалось, потом сам спохватился, да я уже услышал. А сначала темнил, что так, дескать, в город, ну да я его поприжал малость… И выяснилось — на Саскую Кемпу.

— И не пошёл? — допытывался Павлик.

— И не пошёл! — с триумфом закончил Стефек и замолчал.

Вот тебе и на! Нет, Павлик с Яночкой жаждали подробностей. Девочка не выдержала первой:

— А почему же он не пошёл?

У Стефека не хватало духу глядеть на божество, хотя безумно хотелось. Впрочем, глядя в пол или в дальний угол комнаты, он прекрасно видел Яночку. Собравшись с силами, он хотел скупыми мужскими словами описать свои подвиги, и тут только до него дошло, что не сможет он признаться в том, к какому фортелю прибегнул в квартире Зютека, чтобы его задержать. Да у него просто язык не повернётся…

Перестав обрезать громадными ножницами ногти на левой руке, он одним махом перерезал что-то свисающее с полочки и начал с ключей. Тут не было чего стыдиться, напротив.

— Сначала у него ключи исчезли, — заявил он, оглядываясь по сторонам. Что бы ещё такое разрезать? — Без ключей он не мог уйти.

— Клево! — восхитился Павлик. — И где ты их спрятал?

Стефек сказал правду:

— Сначала в ботинок отца. А потом, когда мы с ним перерыли всю квартиру, сунул под кучу бебехов, их мы уже перетряхнули.

— Прекрасная идея! — сдержанно похвалила Яночка, и этого скупого признания было достаточно, чтобы Стефек, сорвавшись с места, перемахнул комнату и со всего размаху бухнулся в кресло, в результате чего на него свалилась повешенная Павликом над креслом для украшения ржавая подкова. Вертя подкову в руках и сверхчеловеческим усилием удерживая себя от того, чтобы взглянуть в лицо Яночке, он сдавленным голосом поинтересовался:

— А что? Это вам пригодилось?

— Ещё как! — выкрикнул простодушный Павлик, но Яночка снова постаралась сдержать эмоции, почти холодно заметив:

— Мы ещё не знаем, может, и пригодилось. И спросила Павлика:

— Как ты думаешь. Очкарик не его ли ждал? Павлик, напротив, эмоций не сдерживал.

— Теперь точно знаю — его! Ждал как нанятый и так и не дождался!

— Тогда, надо полагать, у них что-то не получилось.

— Не получилось, факт! Ну, что дальше было?

Безуспешно пытаясь разрезать ножницами подкову, Стефек сообщил;

— Ну а дальше я притворился жутко больным…

Заметив, чем занят его приятель, Павлик отобрал у него подкову. Яночка подумала, что следовало бы отобрать ножницы, но ничего не сказала.

— А что у тебя заболело? — допытывался Павлик.

— А, всякое такое… — уклончиво ответил Стефек. — Приступ у меня случился, так он собрался вызывать «скорую», а потом принялся меня лечить — воду кипятил, лекарства всякие подсовывал. Я, значит… того… болел, а он порядок в доме наводил, мы там здорово повеселились, говорю вам, все вверх дном. Порядок наводил один. Когда вверх дном переворачивали, я ему помогал, а тут не мог, ведь у меня схватило… В общем, совсем я помирал.

Тень одобрения, промелькнувшая в глазах девочки, привела к тому, что несчастный влюблённый чуть не отстриг себе уха. Только тут Павлик сообразил отобрать у приятеля опасный предмет.

— А самое интересное было напоследок, — не удержался от самодовольной улыбки Стефек. — Вышел он наконец из дома, не мог я больше там его держать. Вышел, значит, а я за ним увязался…

И Стефек в красках отрапортовал о том, как он вцепился в Зютека, в результате чего тот опоздал на первый автобус, как обманул его с такси, как целенаправленно действовал в истории с кляссерами, как продуманно опрокинул на противника мусорный бак, облив вышеупомянутого противника прогорклым маслом и прокисшим повидлом, так что тот уже никак не годился для поездки в город. В общем, хитроумная операция, заранее разработанная и продуманная во всех деталях, была осуществлена… неплохо?

— Ты что! Классно! — в восторге выкрикнул Павлик, чем воспользовался его приятель и снова завладел ножницами.

Руки теперь были заняты делом и, обрезая одну за другой кисти гардины в попытке подавить так и бьющее из него торжество, Стефек спросил как можно безразличнее:

— Вот я и хотел с вами посоветоваться — что мне дальше с ним делать? Если что надо — говорите! Правда, возможно, он теперь будет меня остерегаться и я немного рискую, ведь у такого наверняка и пушка припасена, да уж чего там!

Простодушный Павлик не щадил похвал для приятеля:

— Да ты и так здорово нам помог! Надо же, как все у тебя получилось.

— Нам и впредь нужна будет твоя помощь, — снизошла Яночка, и влюблённое сердце мальчика преисполнилось мужеством и готовностью жертвовать собой. Он не успел отреагировать, как девочка добавила:

— Но тогда тебе придётся снова к нему как-то подлизаться.

Стефек был поражён мудростью своего кумира, до такой степени поражён, что на какое-то время лишился способности и мыслить, и говорить.

Говорила Яночка, обращаясь к брату:

— Как ты думаешь, марки? Павлик скривился.

— Жалко мне марок. Массовка его не прельстит, а хорошие жалко. Не Меркурия же ему отдавать.

— Кто говорит о Меркурии? У нас есть Ливия. Ведь от пани Амелии мы получили прорву ливийских марок. Дадим ему немного, пусть подавится.

— Тогда только гашёные, — решил Павлик и добавил:

— И ещё попросим у Рафала Венесуэлу. Тот столько писем получает от своего приятеля из Каракаса, что уже перестал отклеивать марки.

У Стефека наконец прорезался голос, и он рассказал ещё об одном из своих сегодняшних подвигов — о бабе из редакции газеты и имеющихся марках, которыми готов пожертвовать для блага общества.

— Марки от бабы мы сначала сами просмотрим, — сказала Яночка, и Стефек ещё раз подивился её гениальности. — Пока отдадим ненужную нам Ливию и ненужную Венесуэлу. А ты не будь дураком, всего сразу не отдавай, на несколько раз тебе хватит. Разум все ещё не очень повиновался Стефеку, его целиком вытеснило чувство. Под его воздействием мальчик очень старательно изрезал на мелкие ровные кусочки прикроватный коврик, за чем Павлик следил с изумлением, а Яночка — с пониманием. Ни один из них не сделал гостю замечания, ведь тот проявил себя просто героем! И все-таки оба с облегчением вздохнули, когда герой отбыл, снабжённый большим конвертом с марками и множеством ценных советов.

— Совсем офонарел малый, — произнёс Павлик, с ужасом обозревая ущерб, нанесённый приятелем его имуществу. — Смотри, на кусочки изрезал! О, и все кисти у штор! Не понимаю, что на него нашло?

— Не обращай внимания, — ответила сестра, прекрасно понимая, что именно нашло на бедного малого.

— Тебе хорошо говорить — «Не обращай внимания»! — кипятился Павлик. — Гляди, и провод перерезал! Да что же это такое? Ведь у меня другого нет. Что на него накатило? Был парень как парень, а в последнее время совсем крыша поехала!

Яночка выдвинула предложение:

— В следующий раз надо будет ему подсунуть что-нибудь ненужное, пусть режет.

— Ну уж нет! — разбушевался Павлик. — В следующий раз мы придём к нему домой, пусть там хоть все на свете на куски порежет! Пожалуйста, тогда я могу и не обращать внимания!

Вот так великая любовь Стефека то проявлялась в поистине героических подвигах на благо правому делу, то наносила ощутимый материальный вред им с Павликом. На всякий случай Яночка решила оставить опасную тему и переключить внимание брата на более важные и срочные дела.

— Ну ладно, сейчас тут приберём, ничего не поделаешь. А пока давай подумаем над тем, как нам отыскать Очкарика.

— Нет проблем! — фыркнул Павлик. — Приехал он на машине, сам сидел за рулём, значит, машина его. А номер я записал. Через два дня узнаю адрес. Спорим?

Спорить сестра не собиралась. Как же, станет она заниматься пустяками, когда столько дел!

— Ещё надо убедиться, что они знакомы. Зютек и Очкарик. Мы думаем, что знакомы, но надо знать наверняка. И знаком ли Очкарик с паном Файксатом.

— А это нам скажет Хабр при первом же удобном случае.

Яночка продолжала:

— И ещё надо узнать, кому продал пан Спайер свои марки, Баранскому с улицы Бонифация или ещё кому… Слушай, неувязка получается!

— Какая неувязка?

— Пани Амелия говорила, что её дядя продал марки… вернее, разбогател двенадцать лет назад. А ведь пан Спайер умер двадцать лет назад!

— Кто это тебе сказал?

— Как кто? Ты!

— Я? — изумился Павлик.

— Кто же ещё? Вспомни, ты рассказывал, как наследники кричали о сестре покойного, что она вообще тут ни при чем и завещание недействительно, потому что муж умер двадцать лет назад. Ты так сказал!

— Какой муж? — не понял Павлик.

— Ты что, совсем обалдел? Муж покойницы с Саской Кемпы, пани Спайеровой!

Павлик напряжённо пытался восстановить в памяти то, что слышал тогда на лестнице дома на Саской Кемпе.

— А, вспомнил… Не совсем так, как ты говоришь. Они действительно кричали, что нечего ей соваться со своим завещанием, что уже за давностью лет оно недействительно. А двадцать лет я тебе просто сказал в переносном смысле, в смысле, что уже очень давно. Я же не сказал — сто!

— В следующий раз не выражайся в переносном смысле, — холодно произнесла сестра. — Даты — дело точное, а то у нас концы с концами не сойдутся. Видишь, я даже все записываю, чтобы не ошибиться, а ты — «в переносном»! А теперь пошли пораспрашиваем дедушку.

* * *

Дедушка был в своём кабинете и, как всегда, занимался марками. Ему не пришлось заглядывать ни в какие записи.

— Пан Корчинский? — повторил он вздохнув. — Как же, я его навсегда запомнил. Клеменс Корчинский.

Поскольку дедушка больше ничего не собирался говорить, Яночка, немного подождав, спросила:

— А что ты помнишь о его родных? Тех самых, подозрительных. Он написал тебе, кто они?

— Нет, пан Корчинский не стал называть фамилий, знал, я бы до них вмиг добрался. Пришлось самому разузнавать. Выяснилось, что сестра пана Корчинского носила фамилию мужа — Баранская. На неё я вышел только через несколько лет, и то случайно, уже почти прекратил свои поиски. И ничего это мне не дало, хотя…

Ну прямо не дедушка, а Шехерезада какая-то! Как всегда, прервав на самом интересном месте, дедушка принялся разжигать свою трубку. Павлик с Яночкой сидели тихо и терпеливо ждали. И без того открытия обрушивались на них водопадом, одно за другим. Правда, ещё не очень понятно, какая связь между ними, но главное, появилось, что связывать.

Нет, дедушка, похоже, счёл разговор законченным. Придётся снова потянуть его за язык. И Яночка осторожно начала:

— А у этой пани Баранской… Ты, случайно, не знаешь, у неё не было сына? Дедушка дунул на спичку.

— Нет, у неё была дочь. Было множество дальних родственников, а у меня было множество подозрений, но никакой уверенности. Я побоялся обидеть, быть может, невинных людей, и даже теперь мне бы не хотелось делиться своими подозрениями, чтобы не морочить вам головы. Ведь я же понимаю, к чему вы ведёте, и думаю, что вы ошибаетесь. Столько лет прошло… Бросьте заниматься этим.

— Хорошо, — согласился Павлик. — Но если что…

Дедушка задумчиво курил свою трубку.

— Если бы это дело всплыло вновь, а я не верю, что так будет, — сказал он, — если бы марки пана Франтишека вдруг обнаружились у кого-то… А мне трудно в такое поверить! Но если это произойдёт, вы мне обо всем подробно расскажете, а уж остальное сделаю я…

* * *

Хотя на двери клуба филателистов не висела грозная надпись, запрещавшая входить с собаками, Яночка на всякий случай решила не рисковать и прихватила с собой огромную хозяйственную сумку. Под прикрытием этой сумки Хабр незаметно прошёл со своей хозяйкой мимо контролёра, пока Павлик очень долго отсчитывал ему деньги за два входных билета. Девочка с собакой уже успели подняться по лестнице, когда мальчик с билетами догнал их. Тут, наверху, для собаки было раздолье: множество закоулков, укромных тёмных переходов, столиков, тесно обставленных со всех сторон стульями, были прекрасными убежищами для пса.

— Пока пусть он полежит тихонько вон под тем диваном, — предложил Павлик. — Потом будем действовать по обстоятельствам.

— Жаль! — вздохнула Яночка. — Будет без дела лежать, скучно пёсику. Вот если бы можно было оставить его у входа и велеть сообщать нам об интересующем нас объекте. А тут самим придётся их разыскивать. Бегать по всем этим коридорам и переходам и высматривать.

— Нет! — сказал Павлик.

— Что «нет»? — не поняла Яночка.

— Нет смысла вдвоём бегать и высматривать. Пусть бегает один из нас, а второй покараулит вот на этой лестничной площадке, у входа. Другого входа тут нет, и, если придут после нас, обязательно поднимутся по этой лестнице. Можем сменяться. Если хочешь, ты здесь покарауль, а я побегаю.

— Хорошо, но постарайся бегать так, чтобы тебя не заметили.

Первым, всего через каких-то четверть часа, появился Зютек. Поскольку Стефеку было приказано сделать перерыв в третировании Зютека, у того появилась возможность свободно выйти из дому, и он явился в филателистический клуб. Сейчас он мчался по лестнице гигантскими шагами, перескакивая через несколько ступенек, и, не снижая темпа, скрылся в глубине большого зала. Лежащий под диваном Хабр потянул носом и слегка постучал по полу хвостом. И вскоре опять подтвердил, что на его собачью память можно положиться, ибо после сигнала Хабра Яночка увидела пана Файксата. Тот солидно поднимался по лестнице с каким-то незнакомым мужчиной, большим и толстым. Своей массивной фигурой тот совершенно заслонял Файксата, и Яночка увидела его только благодаря реакции пса, который даже тихонько тявкнул из-под дивана, чтобы привлечь внимание хозяйки.

— Драгоценная моя собачка! — с нежностью прошептала Яночка, свесившись с дивана, на котором сидела, и заглядывая под него. — Ты прав, Хабрик, это Файксат, Файксат!

Сидя на диване и опираясь локтями на стоящий перед диваном длинный стол, Яночка беспокоилась, заметит ли Павлик оба объекта. Нет, не правильно они поступили! Надо было им здесь караулить вдвоём, а разделиться только после прибытия объектов и уже по отдельности следовать за ними. Ведь Павлик же не может раздвоиться.

Больше трех минут Яночка не выдержала. Приказав Хабру оставаться на месте и ждать, она сорвалась с дивана и уже собралась бегом мчаться в поисках Павлика, но спохватилась и заставила себя идти солидно, не торопясь. Девочка направилась к главному большому залу, основному месту сборища филателистов. Они тут стояли небольшими кучками и парами, толпились у столов, разглядывая кляссеры, громко переговаривались. Как хотелось Яночке полюбоваться на чудесные марки, выставленные на всеобщее обозрение, но она сюда пришла не для того. Дело — прежде всего. Протискиваясь сквозь толпу, пробираясь между столиками, девочка разыскивала брата. Павлика нигде не было видно. Может, он по второй лестнице спустился на нижний этаж? Но уж, наверное, догадается, не найдя её на прежнем месте рядом с Хабром, подождать там немного? Подумав, девочка решила поискать брата на верхнем этаже.

А Павлик и в самом деле, прочесав весь второй этаж и не найдя ни одного из интересующих их людей, спустился по второй лестнице вниз, посмотрел там, а потом вновь поднялся по главной лестнице. Яночки на посту не оказалось. Заглянув под диван, Павлик обнаружил Хабра на месте, выпрямился и вдруг увидел Очкарика. Тот только что поднялся по лестнице и стоял, рассматривая присутствующих.

Одной секунды Павлику хватило на то, чтобы порадоваться, что Очкарик его не видит, ибо стоит к нему спиной, огорчиться из-за того, что нет под рукой парика и тёмных очков, и принять решение. Очкарик направился к главному залу, Павлик последовал за ним.

Вернувшись, Яночка обнаружила на условленном месте одного Хабра. Брата не было. При виде хозяйки Хабр приподнял голову, коротко радостно пискнул и замахал хвостом.

— Павлик приходил! — догадалась Яночка. Хабр сильнее застучал хвостом об пол, всем своим видом выражая живейшую радость.

— Так почему же он не подождал? — сурово спросила Яночка.

Вот на этот вопрос собака не смогла ответить. Пришлось думать самой. Бегать по трём этажам и двум лестницам друг за дружкой они могут до скончания века. Впрочем, точно так же безуспешно можно бегать и в поисках своих подозрительных объектов. С самого начала следовало избрать другую тактику.

Отказавшись от конспирации, девочка заглянула под диван.

— Хабр, сюда! Ищи Павлика! Павлика! И прячься!

Одним ловким гибким движением пёс выскользнул из-под дивана и, ловко лавируя под ногами филателистов, двинулся по той самой трассе, по которой проследовал Павлик несколько минут назад. Яночка поспешила за собакой.

* * *

Павлик шёл за Очкариком. Тот не торопился, останавливался у столиков и делал вид, что рассматривает марки. Именно делал вид, на самом деле марки его не интересовали, это Павлик определил сразу. Вот вроде бы склоняется над кляссером, а сам смотрит не на марки, а на людей вокруг, украдкой, иногда даже назад оглядывается. Такие оглядывания представляли для мальчика наибольшую опасность, поэтому каждый раз, когда Очкарик останавливался, мальчик старался спрятаться за какого-нибудь филателиста потолще или замешаться в толпу.

Уже подходя к выходу из зала, Очкарик буквально столкнулся с паном Файксатом. Павлик смотрел внимательно, очень внимательно, стараясь даже не мигать, чтобы не пропустить ни малейшего жеста подозреваемых. И никакого жеста не заметил! Эти два человека разминулись как совершенно незнакомые люди, даже не посмотрели друг на друга, просто не обратив друг на друга внимания!

Павлик снова двинулся вслед за Очкариком, который уже перешёл в соседнюю комнату, как вдруг что-то коснулось его ноги. Ткнувшись мокрым носом в ногу Павлика, Хабр молниеносно скрылся под ближайшим креслом. Они с Яночкой легко догнали мальчика, ведь Очкарик то и дело останавливался.

— Наконец нашла тебя! — прошипела Яночка. — Ну и дураки же мы с тобой…

— Тихо! На горизонте появился Очкарик! — коротко, по-военному отрапортовал Павлик сестре. — И они незнакомы.

— Кто? — не поняла сестра.

— Файксат с Очкариком.

— Почему так думаешь?

— Сам видел. Вот здесь встретились. И ноль внимания!

Мальчик повернулся, чтобы показать место, где встретились оба подозреваемых, и натолкнулся на взгляд одного из них. Пан Файксат стоял посередине зала и смотрел на мальчика с выражением доброжелательного любопытства. Встретив его взгляд, Павлик автоматически, не сознавая, что делает, вежливо ему поклонился. Тот с приятной улыбкой кивнул мальчику головой.

— Кретин! — только и могла произнести Яночка.

Сбитый с толку Павлик повернулся к ней.

— Почему?

— Потому что он вовсе тебя не узнал, увидел — вроде знакомое лицо — и пытался вспомнить. А ты и напомнил, болван! Теперь он тебя хорошенько запомнит!

— Чтоб ему лопнуть! — расстроился Павлик. — Что же теперь делать?

— Теперь уже ничего не сделаешь и нечего изображать из себя сиротку Марысю! Улыбайся, говори что-нибудь. Давай Хабра прикроем, чтобы хоть его не увидел.

Пан Файксат повернулся к детям спиной и не торопясь принялся расхаживать между столиками с марками. Оба вздохнули свободней.

— Так ты сказал, Очкарик здесь? — напомнила Яночка.

— Да, пришёл, я за ним тащусь от самой лестницы, тебя не было, я не стал ждать. Нам надо проверить, знакомы ли они с Зютеком. С ним он ещё не встретился, я как пришитый шёл за ним. Куда он подевался?

— А пан Файксат вот отсюда вышел? — спросила Яночка.

— Ну да, и вот на этом месте они и встретились.

— Тогда пошли дальше, может, Зютек тоже там.

И тут снова появился Очкарик. Он вышел из бокового коридорчика и стал подниматься по лестнице на верхний этаж.

— Теперь за ним пойду я, — быстро произнесла Яночка, — а ты проверь, нет ли в том коридорчике Зютека. Хабра возьми с собой, а то потом меня не найдёшь.

Коридорчик Павлик обследовал молниеносно, никакого Зютека там не оказалось. Не было его и в комнате, куда вёл коридорчик. И они оба с Хабром кинулись вслед за Яночкой. Хабр умел как-то так пробираться в толпе людей, что его никто не замечал. Яночку они обнаружили за колонной у входа в боковой коридор третьего этажа.

Не оборачиваясь, она поняла, что Павлик рядом, потому что холодный нос Хабра легко коснулся её ноги. И сказала, тоже не оборачиваясь:

— Как жаль, что человек не может по своему желанию превратиться в таракана.

— Лучше уж в бабочку, или на худой конец в комара, — поправил её Павлик, тоже прячась за колонну. — Таракана и раздавить могут.

Там, куда смотрела Яночка, в самом конце бокового коридора, стояли Очкарик и Зютек. Нет, они не беседовали, они вообще не общались. Очкарик, по своему обыкновению, курил, глядя в окно, Зютек у того же подоконника копался в своей папке, вынимая из неё какие-то бумаги, клал их на подоконник, просматривал и перекладывал на другое место. Он не умел так хорошо, как Очкарик, представить, что незнаком с ним, может, не было у него артистических способностей, а может, просто был очень взволнован, потому что лихорадочно что-то шептал и даже, забываясь, несколько раз поднимал голову и смотрел на своего собеседника.

В коридоре, кроме них, больше никого не было, так что не оставалось никаких шансов подкрасться незаметно и подслушать, о чем они говорят. И в самом деле, вот если бы можно было превратиться в какое-нибудь незаметное насекомое…

— Охохонюшки! — так горестно произнесла Яночка, что Павлик не выдержал.

— Попробую! — бросил он и, прежде чем сестра успела отреагировать, скрылся под ближайшим столом, одним прыжком преодолев отделяющее их от него расстояние. Сидящий рядом с хозяйкой Хабр с любопытством навострил уши, глядя вслед мальчику.

Столы стояли вплотную один к другому вдоль всего коридора. Доходили они, правда, не до самого окна, возле которого шептались заговорщики, но от последнего стола оставалось до них не больше метра, к тому же там стояло несколько стульев. Что ж, у Павлика были шансы. С волнением следила за братом Яночка, но он вскоре исчез у неё из глаз, и следить за действиями Павлика мог один Хабр, который и делал это с большим интересом, естественно, не произнося ни звука. Вот Очкарик выбросил в раскрытое окно окурок и сразу же раскурил следующую сигарету. Все ещё что-то шепча, Зютек принялся неторопливо убирать в папку разложенные на подоконнике бумаги.

Сидящий у ног Яночки Хабр поднялся и тихонько радостно пискнул. Это означало появление кого-то из родных, Рафала или дедушки. Яночка обернулась. И в самом деле, дедушка. Не замечая внучки, он разговаривал с кем-то из филателистов в большом коридоре. И ещё она увидела пана Файксата, который, остановившись на пересечении двух коридоров, задумчиво смотрел вглубь коридорчика на двух заговорщиков у окна.

Сердце девочки тревожно забилось. Павлик вот-вот вылезет из-под стола, и тот его увидит. А может, уже видел, как брат залезал под стол? Ведь неизвестно, сколько времени он тут стоит. Совсем спрятавшись за колонну, девочка лихорадочно раздумывала, что предпринять. Не исключено, что этот подозрительный аферист явился сюда лишь с целью наблюдения за Очкариком и Зютеком, но если увидит Павлика — катастрофа! Ведь с Зютеком он знаком, предупредит его, что мальчик подслушал их разговор у окна. Впрочем, не исключено, что и с Очкариком они знакомы, это ещё не выяснено. Неизвестно, чем обернётся для детей неожиданное появление афериста. Если он тоже мечтал о том, чтобы подслушать разговор Очкарика с Зютеком… Под стол не полезет, это ясно, в таракана тоже не превратится. Узнает, что Павлик подслушал и заставит его признаться, под пыткой заставит! Что делать?

Вот Зютек пособирал наконец свои бумаги и нарочито небрежной походкой отошёл от окна, не торопясь миновал вереницу столов в коридоре и Файксата в толпе филателистов, толпившихся в большом зале. Очкарик сам с собой разговаривать не станет, Павлику больше нечего делать под столами, вот-вот вылезет. Нельзя допустить, чтобы Файксат увидел его! Самой отвлечь его внимание? Нет, нельзя показываться ему на глаза, пока он её не заметил и не знает, что они с Павликом заодно. Пока засветился один Павлик. Очень хорошо, она останется в тени.

Положив руку на голову собаки, Яночка прошептала:

— Хабр, жди! Жди Павлика. Жди здесь Павлика!

Даже не поглядев на хозяйку, собака моментально сменила положение и притаилась за колонной. Использовав двух проходивших мимо филателистов как прикрытие, Яночка за их спинами незаметно проскользнула в большой зал и принялась разыскивать дедушку. Теперь она могла не прятаться, имела полное право разглядывать марки, оглядываться в поисках нужных ей коллекционеров. Файксат тоже появился в зале, теперь он не был ей опасен, среди взрослых в зале было полно подростков и даже детей, а ведь он не знает, кто она. Пусть смотрит. Ага, вот дедушка.

— Дедуля, пани Наховская здесь? — поинтересовалась Яночка.

— Нет, — ответил дедушка. — Во всяком случае я её не встретил. И вообще уже давно не вижу. Обычно она сидит за одним из первых столов внизу, рядом с экспертами. И я беспокоюсь… А ты одна пришла или с Павликом?

— С Павликом, он там марки рассматривает. А из-за чего ты беспокоишься?

— Собственно, даже не беспокоюсь, просто удивляюсь, почему пани Наховской давно не видно. А, здравствуйте, здравствуйте! Как поживаете? — отвлёкся дедушка, встретив одного из своих многочисленных знакомых, и сразу заговорил с ним о марках. Яночка отошла от них. Не вызывает сомнения, что дедушку беспокоит долгое отсутствие пани Наховской в филателистическом клубе, но он не хочет внучке в этом признаться. Тем важнее им с Павликом встретиться с пани Наховской!

Пан Файксат сегодня, словно злой дух, преследовал девочку. Надо же было ему появиться на лестнице как раз в тот момент, когда к ней приближались Павлик с Хабром! И как назло, место открытое, все трое как на ладони. Пришлось девочке, не дожидаясь брата, поспешно скрываться в большом зале. Павлик, к счастью, сообразил, что тут что-то не так, и не кинулся вслед за сестрой с криком «подожди!». Они встретились в безопасном месте, на площадке второй лестницы, за большой колонной в глубине холла. И даже здесь девочка не рискнула задерживаться, на ходу прошептав брату:

— Мы не знакомы! Домой! Есть новости!

— У меня тоже! — таким же конспиративным шёпотом ответил Павлик.

— Раз уж ты засветился, пусть я останусь для них неизвестной. Выходим по отдельности.

— Порядок, смываемся! По дороге загляни вон в ту маленькую комнату, потом скажешь, что тебе показалось там необычным…

* * *

— Единственное, что мне показалось там необычным, так это какой-то жуткий толстяк, настоящее чудовище. Громадный, толстый и весь покрыт бородавками, ну чистая жаба! Лягуш!

— Точно, жаба. Именно его я и имел в виду. Положил на него глаз, когда Зютека искал. Это бандит! А может, и пират!

— С чего ты взял?

— А вот слушай! Сам видел и слышал. Вот, буду тебе сейчас рассказывать, и это займёт раз в десять больше времени, чем тогда все продолжалось. Заглянул я, значит, в ту комнату, Зютека там не было, я, значит, хотел развернуться и ходу, а этот Лягуш стоял с другим филателистом, тот держал раскрытый кляссер, показывал Лягушу. Нормальный человек. Так он кляссер в сердцах захлопнул и крикнул ему: «Это форменный бандитизм!» И прочь пошёл. А Лягуш мерзко захохотал и руки потирал вот так… А третий человек стоял рядом и только головой покачал. Вроде бы ничего особенного, но сама понимаешь…

— Понимаю, — ответила Яночка. — Наверное, у этого порядочного филателиста были редкие марки и он собирался их продать, а Лягуш предложил несусветно маленькую цену.

— Или наоборот, у Лягуша были марки и он заломил за них несусветно большую цену, — предположил Павлик. — И знаешь, этот Лягуш так мерзко хихикал и руки потирал, будто тот человек уже у него в руках. Подозрительно это! Надо бы выяснить. Вот я и попросил тебя тоже на него посмотреть.

— Посмотрела, и что из того? Некогда нам отвлекаться на дополнительные выяснения. Сейчас у нас на очереди Баранские. Есть один, и боюсь, этим дело и ограничится.

— Я тоже боюсь, — проворчал Павлик, отодвигая в сторону толстенную телефонную книгу. — Пол книги одних Баранских! Ну, может, не пол, а одна страница, но тоже много. А представляешь, сколько их по другим городам? А сколько ещё тех, у кого нет телефонов?

— Поэтому я и говорю, нельзя нам распыляться, сосредоточимся на чем-то одном, — сказала Яночка.

— А Лягуша оставим в покое?

— Нет, давай тоже запишем в нашу тетрадь.

На всякий случай…

Вписав в свою тетрадь ещё один подозрительный объект, девочка перелистала страницы и сказала:

— Вот тут у нас записаны контакты между подозрительными. И сегодня мы убедились — есть контакт между Очкариком и Зютеком. Значит, тогда, на Саской Кемпе, он ждал именно Зютека. Вот бы ещё узнать — зачем? А больше ты ничего не подслушал?

— Больше ничего. Сначала оправдывался:

«Говорю вам, заболел я!» То есть, может, сначала говорил что другое, эти слова я услышал первыми, как подобрался к ним под столами. И ещё добавил: «Всего-то один раз я не пришёл, ведь всегда вовремя прихожу, ну, заболел, так сразу…» И канючил, и скулил, как побитая собака, и оправдывался. Врал как сивый мерин.

— Ясно, врал, — подтвердила Яночка. — Это Стефек притворился больным и вообще задержал его дома. Вот и пришлось ему изворачиваться.

Павлик продолжал рассказывать:

— А тот в ответ: «Нашёл когда болеть! Самый подходящий момент выбрал!». И провалиться мне на этом месте, даже зубами заскрежетал! Зютек, похоже, в штаны наложил, очень уж лебезил перед этим адвокатом. «Больше это не повторится», — канючил. «Помирать буду, но приползу». «В следующий раз…» — Погоди, — перебила брата Яночка. — Вот у меня записан весь их разговор, как ты мне первый раз рассказал. Я зачитаю, а ты следи, правильно я записала или нет. Очкарик: «Толку с тебя мёртвого». И дальше: «Следующего такого раза не будет». Зютек: «Все сделаю, как вы велели». Очкарик: «Адрес помнишь?» Зютек: «А как же! Пекарская, Замойское…» Очкарик: «Заткнись, болван! Адрес мне известен».

— Вот именно! — с горечью подтвердил Павлик. — И не назвал, подлец, адреса!

— Значит, не дурак, — заметила сестра. — Слушай дальше. Очкарик: «Сделаешь так, как я сказал. А теперь сматывайся. Нас не должны видеть вместе». И что, Зютек и в самом деле больше ни слова не сказал?

— Опять что-то заскулил и тихонько что-то клянчил, но я не расслышал. Спаковал свои манатки и отчалил. И все.

Закрыв тетрадь, Яночка задумчиво произнесла:

— Я бы подумала, что речь идёт об улице Пекарской, если бы не «Замойское». И что, больше ни звука?

— Я же тебе говорил! — подтвердил Павлик. — Как ножом отрезал!

— В таком случае речь могла идти о какой-то пани Пекарской на Замойском. Или предместье, или посёлок какой? А может, он сказал «Замойская»? Улица?

— Нет, если уж хочешь совсем точно, то он до конца не договорил, оборвал, вот так «Замойс…» и все!

— Так что же ты мне голову морочишь? — рассердилась девочка. — Это в корне меняет дело. Может быть и улица Замойского. Вот интересно, много ли там проживает Пекарских? Не мешало бы проверить, на всякий случай.

— На всякий случай не мешало бы проверить, жива ли вообще эта Пекарская, — внёс своё предложение брат. — Раз уж Зютек специализируется по покойникам…

— По покойникам он работает для Файксата.

— Может, ты и права. Дай-ка погляжу в телефонной книге. Пекарская, Пекарская… Надо же. Пекарских ещё больше, чем Баранских.

— Да не смотри ты на фамилии, по адресу ищи! Нам нужна только та Пекарская, что живёт на улице Замойского.

— Во, гляди! — удивился Павлик. — На Замойского всего одна Пекарская! Пекарская Ядвига, ул. Замойского, 27. Квартиры нет, но это пустяки.

Яночка аккуратно занесла в тетрадь фамилию и адрес.

— Хорошо бы узнать, связана ли она как-то с теми самыми наследниками, или это особая статья, и нам неинтересно. Я потом подумаю над этим. В пятницу мы пойдём к Збине…

Павлик открыл было рот, чтобы поинтересоваться, почему именно в пятницу и зачем им Збиня вообще, но сам сообразил. В четверг должны прибыть из Алжира от отца брелочки, а Збиня обещал поспрошать своего одноклассника Зютека кое о чем, представляющем для них интерес.

— И Стефек, может, что-то узнает, — предположил он.

Я ночка была другого мнения:

— Стефек занимается диверсиями, от него нам польза в другом отношении, разузнавать же может только Збиня. Возможно, и узнает. Надеюсь, алжирские брелочки ему понравятся.

— Ой! — вспомнил вдруг Павлик. — Я тут недавно нашёл на чердаке такую штуку…

Покопавшись в своих железках, мальчик извлёк довольно массивный металлический кружок, цветом напоминавший немного потемневшее золото. На одной стороне кружка была чеканка — голова лошади и надпись на немецком языке. Из надписи дети поняли лишь слово «премия» и дату — 1938.

— Памятная медаль или какая-то награда, — сказала девочка. — Наверное, лошадиная. И страшно старая. Ты думаешь, она золотая? Тяжёлая!

— Нет, думаю, это латунь. А правда, клёвый получится брелочек? Вот здесь провертеть дырку и повесить на… На что повесить? Нужна красивая цепочка, или кольцо, или хотя бы медная проволока.

Яночка сорвалась с места.

— У меня есть подходящее кольцо!

В отличие от Павлика, Яночка свои вещи держала в порядке, они не были разбросаны по всей комнате. И девочка знала, где что искать. Вот и сейчас она полезла в шкаф и извлекла из его дальнего угла большую коробку. Поставив её посреди комнаты, Яночка принялась в ней копаться. Павлик с интересом наблюдал за сестрой.

С самого дна коробки, из-под связки каких-то чёрных перьев, была извлечена старая, пожелтевшая бальная сумочка из кремовой замши в золотые зигзаги. Замшевая ручка сумочки крепилась к ней с помощью большого кольца из поддельного золота.

Павлику понравилось кольцо.

— Классная вещь! Вот бы ещё что маленькое привесить…

— Погоди, это ещё не все, — сказала сестра.

Из сумочки она вынула маленький золотой ключик, наверное, от какой-то давно затерявшейся во времени шкатулки. И ключик, и колечко идеально подходили к лошадиной голове.

— Это не золото! — веско произнесла девочка. — Я проверила. Ещё не хватало — осыпать Збиню золотом! Привесишь на кольцо ключик, чтобы этот балбес сразу понял, что это настоящий брелочек, а не что иное.

Павлик пришёл в полный восторг от идеи сестры.

— Поймёт, не беспокойся! Один лошадиный брелок у него, правда, есть, но куда ему до нашего!

— Только сразу не отдавай, — предостерегла сестра. — Учти, это старинный брелок, уникальная вещь…

— Я лишь покажу его, как приманку, — решил Павлик. — И пообещаю отдать только за очень важные сведения.

— Покажи, но в руки не давай, — сказала сестра. — А теперь думай, что нам делать с Баранскими. Надо знать, Баранский с Бонифация имеет какой-то смысл…

— Ещё как имеет! — заверил её Павлик. — Не может не иметь, сама подумай. В наше дело он замешан с двух сторон. Файксат о Бонифация кричал? Кричал. Номер телефона Баранского был в ящике покойницы Спайеровой? Был. Да, он ещё и третьей стороной влезает, ведь его номер телефона был записан в каталоге дяди пани Амелии. Как же не имеет смысла?

— Если Файксат ищет пропавшие марки испокон веков, если Зютек… Нет, не Зютек, а Файксат напал на них… Мы можем тоже найти их, следуя за Файксатом. Знаешь, я бы серьёзно поговорила с дедушкой.

— О чем?

— Обо всем этом. Дедуля темнит, а нам надо знать, что он сам успел разузнать, когда занимался поисками. И как разузнал! Может, тоже вышел на пани Спайерову, нет, наверное, на пана Спай-ера, на пани Пекарскую и всю нашу компанию.

— На Баранских он вышел, это точно!

— Вот видишь! А как доходит до пани Наховской, сразу замолкает.

— На семействе Баранских тоже замолкает.

— А я что говорю? Вот и надо с ним откровенно поговорить. Пошли прямо сейчас!

* * *

В разговоре с дедушкой выяснилось, что в своих поисках он пользовался другими методами, не теми, что его внуки. Под столы не залезал, в сквериках не поджидал, на площадках в подъездах не прятался. Зютек с его некрологами остался бы дедушкой не замеченным. Дедушка действовал открыто, не таился. Объяснял филателистам, в чем дело, и просил их помочь. Ясно, что помогали ему лишь люди честные и ни в чем подозрительном не замеченные. К сожалению, у дедушки не оказалось знакомств ни среди мошенников, ни среди просто подозрительных личностей.

— Боровинский, Боровинский… — задумчиво повторял дедушка, пытаясь вспомнить. — Нет, не помню такого. Если и сталкивался с ним, то только случайно. А вот Спайера знаю. Он интересовался марками, бывал в нашем клубе, иногда кое-что покупал, но это не был настоящий коллекционер. Похоже, он просто считал марки хорошим помещением капитала. Но это было уже давно, как-то он исчез из поля моего зрения…

— Потому что умер, — сообщила Яночка. — Сначала исчез из твоего поля зрения на три года, а потом умер.

— Капитал свой, наверное, во что-то вложил, — высказал предположение Павлик. — А ты видел его марки?

— Да, но не все. Он приносил их мне на проверку как эксперту, так, собственно, мы и познакомились. Было у него немного и старых, но это не те марки, которые я искал. А что?

— Дедушка, мы хотели бы серьёзно поговорить с тобой, — сказала Яночка. — Для начала — что с пани Наховской?

Дедушка вздохнул.

— Откровенно говоря, пани Наховская меня тревожит. Я с ней договорился, она обещала известить, если ей встретится что-либо из интересующего меня… И не звонит. Даже не появляется в клубе, так что я не знаю, что и думать. Может, заболела? Ведь не могла же она бросить марки, всю жизнь ими занималась, в последние годы этим жила, она очень неплохой специалист и честный человек. Не знаю, что и думать.

— А что ты знаешь о Баранском? — не отставала внучка.

— Каком Баранском?

— Да есть целое семейство Баранских. Ведь ты когда-то встречался с пани Баранской, а у неё множество родных. Ты о них знаешь что-нибудь?

— Можешь бросить на них подозрение, мы никому не скажем, — разрешил Павлик.

Сев поудобнее в кресле, дедушка сначала выбил в пепельницу трубку, а потом не торопясь стал набивать её свежим табаком. Заговорил он не сразу.

— О самой пани Баранской мне, собственно, нечего сказать. Это была уже пожилая женщина, значительно старше меня, наверное, уже умерла. Марки её не интересовали. Что же касается её родных…

Тут дедушка как-то смешался и, чтобы скрыть замешательство, стал раскуривать трубку. Внуки терпеливо ждали.

— Так что же с её родными? — сурово спросила Яночка, не выдержав.

Павлик поддержал сестру:

— Раз уж начал — договаривай. Сам учил, невежливо замолкать на полуслове. Дедушка решился:

— Неприятно мне об этом вспоминать, но раз уж заговорил, докончу. У пани Баранской был внук. Может, не родной, а какой-нибудь двоюродный, кажется, это был внук её родного брата. Так мне вспоминается, потому что фамилия у него была тоже Баранский. И вот он мне как-то не понравился.

— Показался подозрительным? — уточнил Павлик.

— Да, именно подозрительным. И видел-то я его всего один раз. Молодой ещё был человек. Мне казалось, он может много знать по интересующему меня вопросу, я хотел с ним пообщаться — и не смог.

— Почему?

— Пани Баранская проживала в Лодзи, туда я и ездил для встречи с ней, а внук проживал в другом городе. И когда я спрашивал, где именно, она… она не хотела мне этого сообщить, а никто из моих знакомых его адреса не знал. А почему вы интересуетесь Баранским?

— Этого мы ещё не знаем, — уклончиво ответила Яночка. — Вернее, не уверены, тот ли это Баранский. Вот и хотели с тобой посоветоваться. Вышли мы на него дедуктивным методом. Так получилось, что два человека, имеющих отношение к маркам…

— …и имеющих марки, — вставил Павлик.

— …причём марки дорогие, так вот, у этих двух человек оказались…

— …у одного телефон, а у другого адрес Баранского, — закончил Павлик.

— И пан Файксат проявляет интерес к месту его проживания, — решила уж все сказать внучка.

— Откуда вы это знаете? — удивился дедушка.

— Подслу… — начал было Павлик, но Яночка не дала ему докончить.

— Просто мы знаем одного человека, который связан с паном Файксатом, — сказала она. — Он приятель школьного приятеля Павлика. И через него можно многое узнать.

— А кто эти два человека с телефоном и адресом? — поинтересовался дедушка.

— Это тебе, дедуля, ничего не даст, оба они уже померли, — ответил Павлик таким мрачным голосом, что дедушка вздрогнул и уронил трубку.

— Вы хотите сказать, что они убиты?

— Да нет, сами померли.

— Во всяком случае никого их смерть не встревожила, никакого расследования не велось, — с горечью произнесла девочка. — Впрочем, мы не делаем из этого тайны, можем сказать тебе. Это пан Спайер и пан Боровинский.

— Или пани Спайерова, — уточнил Павлик. — Возможно, номер телефона записала она, а не её муж. Она тоже недавно умерла.

Дедушке пришлось снова разжигать трубку. Успокоившись немного, он откинулся на спинку мягкого кресла и с грустью подытожил:

— Вот так, собственно, выглядят мои попытки найти марки. На каждом шагу препятствия: или кто-то исчез, или не желал говорить, или покинул этот мир. А хуже всего иметь дело с наследниками! Если им переходили по наследству какие-то марки, они боялись словечко проронить, возможно опасаясь налогов на наследство. И что мне было с ними делать? Не мог же я их заставить говорить или силой ворваться в их квартиру и обыскать её в поисках марок…

— Силой вообще немного добьёшься, — поучающе заметил внук. — Гораздо лучше действовать хитростью.

Дедушка встревожился. Так встревожился, что забыл о своей трубке.

— Уж не собираетесь ли вы… — начал он, но Яночка не дала ему докончить:

— Пока не собираемся. Сначала мы хотим лично познакомиться с пани Наховской. А потом подумаем. Ведь ты не против знакомств с порядочными людьми? Зачем же волноваться…

* * *

Пани Наховская проживала в капитальном довоенном доме на улице Вильчей, на четвёртом этаже. Лифт работал! Величественно поплыл он вверх и, неожиданно подпрыгнув, остановился на нужном этаже.

Яночка с Павликом подошли к двустворчатой высокой двери, сверху застеклённой, и позвонили.

— Надо было все-таки предварительно договориться с ней по телефону, — вслух подумал Павлик, третий раз нажимая на звонок. — Кажется, никого нет.

— Задним умом крепок! — фыркнула раздражённо сестра. — Конечно, надо было, я и пыталась, да меня соединяли то с прачечной, то ещё с чем-то, всякий раз не туда попадала, ну и кончилось терпение!

— Что ж, попробуем ещё раз, — сказал Павлик и только приготовился позвонить четвёртый раз, как одна из половинок двери приоткрылась и в неё выглянула какая-то женщина.

— Мы к пани Наховской, — вежливо присев, сказала Яночка.

— Это я, — ответила женщина. — Слушаю вас.

Была она уже немолода, среднего роста, волосы с проседью и голубые глаза… Голубые глаза женщины смотрели на детей с каким-то странным выражением, как-то так непонятно… И вопрос она задала сквозь стиснутые зубы, что тоже плохо сочеталось с её милым, приятным лицом. У Яночки создалось впечатление, что женщина вот-вот захлопнет дверь и больше не откроет, надо побыстрее изложить ей суть дела. И девочка затараторила:

— Наша фамилия Хабрович, мы внуки Романа Хабровича, эксперта по маркам, он ваш знакомый. Вот мы и пришли кое о чем спросить вас… поговорить…

— О марках, — добавил Павлик.

Вздрогнув, пани Наховская дёрнулась, как будто с трудом удержавшись от того, чтобы не обернуться, высунулась немного в дверь и одними губами прошептала:

— Уходите скорее! А громко произнесла:

— Мне очень жаль, но передайте, пожалуйста, пану Хабровичу, что я больше не занимаюсь марками.

Яночка подумала, что, как видно, пани Наховская их не поняла, и попыталась вывести её из заблуждения:

— Нет, проше пани. Это не дедушка обращается к вам через нас, а у нас к вам дело. Мы бы хотели спросить о пане Боровинском.

Сделав опять чуть заметный непонятный знак, пани Наховская снова произнесла громко и отчётливо:

— Я такого не знаю. Прошу извинить, я очень занята. Я очень больна. Я больше марками не занимаюсь.

Видя, что до её маленьких гостей все ещё не доходит, женщина на минутку отпустила крыло двери, выразительным жестом приложила палец к губам, потом той же свободной рукой не менее выразительным жестом велела им немедленно идти прочь, а сама громко сказала:

— Так что вы ошиблись, теперь я уже марками не занимаюсь. Всего хорошего!

И она захлопнула дверь.

Дети так и остались стоять, тупо уставившись на закрытую дверь. Прошло немало времени, пока Павлик втянул наконец шею в плечи и закрыл рот. Отойдя к лифту, дети обменялись впечатлениями.

— Кто-то там был, в прихожей, у неё за спиной, — сказал мальчик.

— Был и есть, — возразила девочка, — ведь никуда же не делся. Ты хоть видел кто? Вон как шею вытянул!

— Только кусочек какого-то мужчины. Слушай, что же все это значит? Она и в самом деле больна?

— Она смертельно напугана, — опять возразила сестра.

Брат с сестрой вошли в лифт, и Павлик нажал кнопку первого этажа.

— Ты думаешь? — с сомнением спросил он.

— Ещё бы! Да ты что, слепой, что ли? Ведь по её липу ясно видно! И в глазах такой страх! Я сначала тоже не сообразила, выскочила, как дура, с этим паном Боровинским. Эх, не надо было! Этот кто-то в её квартире… не знаю… в общем, может ей что-то нехорошее сделать. Она хотела хоть нас уберечь!

— И ты думаешь, я так спокойно отсюда уеду? — возмутился Павлик. — Похоже, на неё действительно напали, надо спасать. Нажимай кнопку её этажа! Нет, лучше второго!

В этот момент лифт с обычным своим подскоком остановился на первом этаже. Павлик тут же нажал снова кнопку второго.

Пока ехали, Яночка лихорадочно рассуждала:

— Напали вряд ли, тогда она прошептала бы нам «Милицию!» или «Помогите». Тут что-то другое…

— Так надо узнать, что именно! — кипятился брат.

— А как узнаешь? Ясно же, больше звонить в дверь нельзя.

— Проследим за теми, кто выйдет?

— Проследим, но спрячемся внизу! И старинный лифт опять стал медленно спускаться на первый этаж.

На первом этаже уже довольно долго дожидался лифта некий молодой человек. Звали его Доминик Левандовский, он недавно закончил институт и в настоящее время работал над диссертацией, тема которой была чрезвычайно актуальной: «Психология ребёнка». Сквозь застеклённую дверцу лифта пан Доминик разглядел в кабине мальчика и девочку, очень милых и на вид культурных детей, которые катались в лифте вверх и вниз, причём делали это безо всякого удовольствия. Явление чрезвычайно заинтересовало молодого научного работника. Неисповедимы тайны детской души! Возможно, данный случай представит новый интересный материал для будущей диссертации. Молодой учёный решил обязательно пообщаться с детьми. Если, разумеется, ему удастся их перехватить. Бдительно прислушиваясь к звукам, издаваемым лифтом, паи Доминик понял, что сейчас памятник старины движется опять вниз, и учёный на всякий случай заранее схватился за латунный шар ручки.

На уровне второго этажа Павлика осенило:

— Если мы будем внизу, как я узнаю, что именно тот тип вышел из квартиры пани Наховской? Самое умное — ждать на втором или третьем этаже. Лучше на третьем. Если он надумает спускаться на лифте, то пока его вызовет, я сто раз успею по лестнице спуститься. А если сразу станет спускаться по лестнице, я тем более успею.

Яночка согласилась — логично. И пожалуй, лучше действительно ждать его на третьем, чтобы видеть дверь квартиры, из которой выйдет злоумышленник.

— И вообще на лестнице безопасней. Похоже, по ней никто не ходит, все ездят на лифте. Какого же мы дурака сваляли, что Хабра не прихватили!

— Ясно, дураки. Теперь без него никуда! Мальчик подождал, пока внизу лифт выполнит свой ритуальный подскок, и уже собирался нажать кнопку третьего этажа, но у пана Левандовского реакция оказалась лучше. Он успел распахнуть дверь лифта.

— Нам на третий! — невежливо пробурчал Павлик и невежливо нажал кнопку своего этажа, не поинтересовавшись, на какой собирается подняться вошедший мужчина.

Пан Левандовский точно знал, что только что дети спустились с четвёртого, и твёрдо решил ехать туда, куда и они.

Как только лифт двинулся, молодой человек вежливо спросил своих соседей по лифту:

— Вы разрешите задать вам вопрос? Яночка так же вежливо ответила:

— Задавайте, пожалуйста.

В этот момент лифт подпрыгнул на третьем этаже и остановился. Все вышли. Пропустив первыми детей, учёный муж вышел последним, уже на ходу говоря:

— Я позволил себе обратить внимание на тот факт, что вы в этом лифте совершили… гм… несколько поездок, неоднократно поднимаясь вверх и спускаясь вниз. Мне бы хотелось узнать причину и цель этих… гм… поездок. Скажите, вы катались просто для удовольствия?

— Какое там удовольствие! — проворчал Павлик.

— Удовольствие? — удивилась Яночка. — Ничего себе удовольствие, ведь этот лифт каждый раз подпрыгивает! Нет, мы не для удовольствия. Мы… мы обсуждали очень важную проблему, вот и не заметили, что катаемся в лифте. Вам пришлось ждать? Извините, пожалуйста.

— Понятно, — ответил пан Левандовский, довольный тем, что понял психологическую подоплёку непонятного явления. — А не могли бы сказать мне, что за проблема? Может, вы пришли в гости к кому-то из нашего дома, и проблемы могли возникнуть в связи с этим?

— Нет, — коротко и сухо ответила Яночка. Воцарилось тягостное молчание. Прервал его Павлик. Не найдя культурной замены выражению, которое так и просилось на язык: «А вам какое дело?», мальчик неопределённо заметил:

— Есть у нас кое-какие проблемы… Пан Левандовский, психолог, способный молодой учёный, словно читал мысли мальчика. Он понял, что тот из хорошей семьи, не хочет грубить, но и не собирается откровенничать с незнакомым человеком. Это наверняка брат и сестра, очень похожи. И по всей видимости, не намерены рассказывать незнакомому человеку о своих проблемах. В таком случае ему остаётся лишь сказать правду.

— Видите ли, — с улыбкой сказал молодой человек, — я пишу диссертацию о психологии…

Пан Левандовский замялся, не желая произносить слово «дети», зная, как многие из них не любят, чтобы их считали детьми. Особенно в подростковом возрасте. Молодой учёный с честью вышел из трудного положения.

— … о психологии молодёжи, — сказал он. — И я был бы вам очень признателен, если бы вы могли уделить мне немного времени. Я очень дорожу мнением молодёжи.

— Именно нашим? — не поверил Павлик.

— Именно вашим. В данном случае я столкнулся с весьма нетипичным фактом. Обычно де… молодое поколение катается на лифтах по двум причинам. Или, если хотите, преследуя две цели. Первое — это доставляет им истинное удовольствие, нечто вроде качанья на качелях. Искреннее и неприкрытое наслаждение в его чистом виде. Второе — удовольствие другого порядка: не дать другим воспользоваться лифтом. Поступок весьма неблаговидный и удовольствие крайне предосудительное, но все равно удовольствие. В вашем же случае не наблюдается ни один из этих видов удовольствия. Вот это меня и заинтересовало, и, если не возражаете, мне бы хотелось обсудить с вами этот феномен.

Если бы пан Доминик просто расспрашивал Павлика и Яночку, не обосновав так научно и убедительно причины своего любопытства, дети наверняка постарались бы поскорее отделаться от назойливого приставалы. Теперь же они совсем иначе отнеслись к просьбе молодого учёного. И не только потому, что она льстила их самолюбию. Яночка сразу сообразила, какие практические выгоды можно извлечь из этой беседы. Ведь им с Павликом все равно надо было дожидаться здесь каких-то неизвестных злоумышленников — выйдут же они когда-нибудь из квартиры пани Наховской! И одно дело торчать двум подросткам на лестнице незнакомого дома в глупом ожидании, и совсем другое — на той же лестнице беседовать с жильцом этого дома. А прервать беседу можно в любой момент.

Павлик был немало удивлён, когда сестра вдруг согласилась побеседовать с этим болтуном и разрешила ему задавать вопросы. А тот страшно обрадовался и задал первый:

— Тогда скажите, почему свои проблемы вы решили обсуждать именно в этом доме.

Так ей и надо!» — с некоторым даже злорадством подумал о сестре Павлик. Ему было интересно, как она выйдет из глупого положения, в которое сама же себя и поставила. Что сестра не намерена открыть их тайну чужому человеку, он не сомневался. Тогда что же она станет говорить?

А Яночка спокойно, без малейшей заминки пояснила:

— Видите ли, в этом доме живёт один знакомый нам человек. Точнее, это не наш с братом знакомый, а нашего семейства. Этому человеку мы должны были кое-что сказать, мы виделись с этим человеком и сказали, а теперь подумали, что сказали не очень-то понятно. И решали, стоит ли идти к этому человеку ещё раз или неудобно.

— А этот человек живёт на третьем этаже или на втором?

— На четвёртом.

— А тогда зачем же вы сначала поехали на второй этаж, а потом на третий?

Уже понявший тактику сестры, Павлик подключился к беседе:

— На третий по ошибке, я просто нажал не на ту кнопку.

Как и Яночка, он не совсем соврал. Точнее, не сказал всей правды. Кнопка и в самом деле была нажата не та.

— А на второй?

— На втором мы хотели немного подождать, — небрежно сказала Яночка, — но вот теперь и не знаем, стоит ли. У того человека был гость. Мы подумали — может, гость быстро уйдёт, тогда можно будет вернуться и сказать что нужно. А возможно, нет смысла ещё раз беспокоить человека. Вот мы и решали.

Учёный получил ответ на свой вопрос, относительно лифта все стало ясным. Однако попутно дети затронули очень интересный психологический аспект: ответственности, честности, порядочности, выполнения своего долга и пр. А кроме того, Доминик Левандовский чувствовал, что дети ему сказали далеко не все. Да, они честно ответили на его вопросы, но ни слова не проронили о том, что их самих беспокоило. А беспокойство ощущалось просто физически, в этом психолог не сомневался. Его же как раз интересовали истинные намерения и чувства детей, подспудные механизмы, управляющие поведением.

— Это было очень важное дело? — задал он нейтральный вопрос.

— Да нет, не очень, — неопределённо ответила Яночка, но честность пересилила, и девочка добавила:

— В общем-то важное.

— Важное, но не очень срочное, — уточнил мальчик. — Могло и подождать, но нам хотелось уж разделаться с ним.

Подумав, пан Левандовский задумчиво произнёс:

— У меня такое чувство, что дело, о котором вы говорите, касается вас лично. Это не поручение родных, и хотя вы пришли к взрослому человеку, но по своему делу. Такая постановка темы особенно интересует меня. И жаль, что ничего определённого я от вас не узнал.

Павлик в глубине души должен был признать, что пан учёный — очень неглупый человек. Яночка тоже прониклась симпатией к этому вежливому и проницательному молодому учёному и сожалела, что не могут они с Павликом сказать ему больше того, что уже сказали.

— Вот если бы тут с нами была наша собака, возможно, мы бы сказали вам ещё кое-что, — вырвалось у девочки.

Пан Левандовский ухватился за собаку, как тонущий за соломинку.

— Собака? При чем тут собака?

— Потому что наша собака сразу определяет, порядочный человек или нет.

— Ну, теперь понял, — облегчённо выдохнул молодой человек. — Значит, существует какая-то тайна, и вы не хотите мне её выдать, потому что не убеждены в моей порядочности. Прекрасно! Но я все равно скажу вам — вы очень нетипичные представители молодого поколения.

— Почему это? — заинтересовался Павлик.

— Потому что лица вашего возраста или совсем не желают разговаривать с посторонними, или, наоборот, слишком разговорчивы и выбалтывают им больше, чем собирались. Для меня ясно, что вы неглупы и обладаете поразительными дипломатическими способностями. Что же касается меня, то сам я считаю себя человеком порядочным и тайны хранить умею, но это вовсе не означает, что вы должны верить мне на слово. Очень хотелось бы ещё раз встретиться с вами, причём в обществе вашей собаки.

Яночке вдруг пришла в голову гениальная идея.

— Вы живёте в этом доме? — спросила она.

— Да, в этом. На пятом этаже.

— А какое у вас хобби?

— Удить рыбу! — выпалил учёный, всеми клетками кожи ощущая, что атмосфера меняется к лучшему. — Больше всего на свете люблю удить рыбу!

— А собирать вы ничего не собираете? — подключился Павлик.

— Что ты имеешь в виду? Грибы, например, собираю.

— Нет, я имею в виду что-нибудь несъедобное. Ну, вроде спичечных коробков или ещё чего…

Пан Левандовский вдруг покраснел и замялся. И молчал.

— Ну вот, сами видите, — вздохнул Павлик. А Яночка с удовлетворением констатировала:

— Сами видите, не так-то просто признаваться в чем-то сокровенном. Особенно незнакомым людям.

Поразительные дети! В восторге от того, что они встретились на его жизненном пути, молодой психолог преодолел внутреннее сопротивление и, запинаясь, признался:

— Так и быть, скажу. Учтите, я делаю первый шаг на пути взаимопонимания и доверия. Я собираю книги. Точнее — детективы.

Павлик уважительно присвистнул. Яночка взволнованно поинтересовалась:

— Детективы? Все-все?

— Все-все! На польском языке. У меня есть даже самые первые, вышедшие ещё до войны, которые потом ни разу не переиздавались. Это теперь подлинные раритеты! А признаться в своём увлечении стесняюсь. Вот если бы я собирал, например, поэтические сборники или что ещё такое же благородное…

— Фи, стишки! — пренебрежительно фыркнул Павлик.

Яночка выразилась деликатнее:

— Да нет же, стесняться нечего. Ваша мания просто восхитительна! Мы сами очень любим детективы. И читать тоже. Наверняка свои драгоценные книги вы никому не даёте читать?

— Почему же? Иногда даю. Но только людям, которых я знаю и могу доверять.

Взгляд, которым обменялись брат и сестра, наполнил сердце молодого учёного надеждой. Нет, теперь он окончательно убедился, каким ценным приобретением для диссертации может стать это неожиданное знакомство.

— Ну так как? — нетерпеливо спросил он. — Мы ещё увидимся? И разумеется, с вашей собакой меня познакомите.

Тут этажом выше негромко хлопнула дверь. Павлик вихрем взлетел на площадку выше и осторожно выглянул. Он успел заметить, как вверх пополз лифт, кивнул Яночке и, ни слова не говоря, помчался вниз по лестнице.

В ответ на вопросительный взгляд молодого человека девочка сказала:

— Пока мы можем вам сказать лишь то, что столкнулись с очень неприятной историей. Наш дедушка знаком с одной женщиной, которая живёт в вашем доме, он очень давно её не видел и опасается, не заболела ли она. Мы должны были узнать, но нам не удалось. Извините, мне пора.

— Постой, ведь мы же хотели договориться о встрече.

Лифт медленно проехал мимо них и скрылся.

— Хорошо, мы придём к вам в гости, — сказала девочка.

— С собакой?

— С собакой. У вас есть телефон?

— Есть, конечно. Сейчас дам тебе номер… В жуткой спешке чуть не обрывая карман, пан Доминик извлёк из него бумажник и вытащил визитную карточку. На верхней площадке опять хлопнула дверь. Как и раньше Павлик, Яночка стремительно взлетела по ступенькам наверх, так же стремительно спустилась, выхватила карточку у остолбеневшего учёного и помчалась вниз по лестнице. Навстречу ей неторопливо поднимался лифт.

— Пожалуйста, не откладывайте! — крикнул ей вслед пришедший в себя учёный. — Скорее приходите!

— Позвоним сегодня же вечером! — крикнула ему девочка снизу.

Мимо него проехал вверх лифт, остановился на четвёртом этаже и стал спускаться. Учёный решил не ждать его и пошёл к себе на пятый этаж пешком.

Павлика сестра нагнала во дворе.

— Лягуш! — коротко информировал мальчик.

— Ты уверен? Тот самый, которого мы видели в клубе?

— Тот самый! Хорошо, что я видел, как он вышел из квартиры. Метеором промчался через двор, выскочил на Кручую, сел в «фиат» и был таков. Номер я записал. И я сразу вернулся сюда, чтобы нам не разойтись. А что у тебя?

— А у меня Очкарик!

— Шутишь?!

— Да нет же! Снова хлопнула дверь, я успела заметить — из квартиры вышел Очкарик вместе с пани Наховской. Он её под ручку держал. Спустились на лифте, пошли в сторону Маршалковской, там сели в машину. И уехали!

— С ума сойти! И она добровольно села в машину?

— Мне показалось — он её немного подтолкнул. И опять же сдаётся мне: хотела бы сбежать — сто раз бы сбежала! Вот и думаю, что силой он её не заставил, хотя и охоты проехаться у неё явно не было. Может, боится она его? Всю дорогу у меня такое ощущение, что она чего-то боится.

— Нечисто дело! — пришёл к выводу Павлик. — Афёра. Ну, нам пора.

Яночка кивнула, и брат с сестрой отправились домой. По дороге девочка говорила:

— Хорошо, что мы не кинулись вдвоём за Лягушем, тогда бы не узнали об Очкарике. Сначала я жутко разозлилась на этого, как его…

Вспомнив о визитной карточке научного работника, которую Яночка все ещё сжимала в кулаке, девочка взглянула на неё.

— … на Доминика Левандовского. Вот, думаю, некстати подвернулся, мы тут боевое задание выполняем, а он со своими психологическими глупостями. А теперь считаю — от него сплошная польза. И живёт он точно в этом доме, я выяснила. Просил позвонить, я обещала. Может, сегодня же вечером позвоним и договоримся о встрече.

— И встретимся сегодня же! — подхватил брат. — Ведь надо проверить, вернётся ли пани Наховская вообще домой. Но до вечера ещё уйма времени, можно ещё что-нибудь провернуть…

У Яночки уже было готово решение:

— Съездим на Замойского к пани Пекарской, чтобы Зютек не успел до нас. Но сначала заедем домой за Хабром, теперь я без пса никуда.

* * *

Когда дети добрались до улицы Замойского, было почти семь вечера. В списке жильцов, вывешенном в подъезде, они легко нашли Пекарскую. Она проживала в квартире номер шестнадцать на четвёртом этаже.

Этот дом тоже был старой постройки, но в отличие от здания на Вильчей улице в нем не было лифта. Странно, ведь место для лифта было предусмотрено, оставлен посередине дома колодец, но его отверстие внизу забили досками. Пришлось подниматься по лестнице.

Павлик позвонил в шестнадцатую квартиру. Никто не открыл дверь. Пришлось позвонить ещё раз и ещё. И опять без толку.

— Ну и дела! — с тревогой произнёс Павлик. — То же самое, что и на Вильчей. Её тоже похитили?

В этот момент забренчал замок в двери, но не в той, куда звонили дети, а в соседней. Открылась дверь, и вышла пожилая женщина с палочкой. Та самая, которую дети видели в субботу, одна из наследниц пани Спайеровой!

— Мы к пани Пекарской! — с заминкой произнесла Яночка. — Вы не скажете, в этой квартире никого нет?

— Пани Пекарская — это я, — ответила старуха с палочкой. — Ядвига Пекарская. А в чем дело?

Выглядела она довольно добродушно, даже не совсем старуха, просто седовласая пожилая женщина. Голубые глаза за толстыми стёклами очков смотрели на детей с доброжелательным любопытством. И все же Яночка на всякий случай взглянула на Хабра. Он сидел спокойно у её ног и тоже смотрел на женщину. Яночке не было необходимости давать собаке команду, хватило одного взгляда. Пёс поднялся, подбежал к пани Пекарской и, подняв морду, стал старательно нюхать воздух вокруг неё.

«Сейчас как заорёт! — подумал Павлик. — Убежит и дверью хлопнет!» Ничего подобного! Старушка не заорала в испуге, не бросилась с испугом от собаки. Напротив, заулыбалась и спросила:

— Можно погладить вашу собаку? Какая прелесть!

Хабр помахал хвостом и обернулся, чтобы взглянуть на свою хозяйку. И хозяйка с облегчением перевела дух.

— Конечно, можно. Вы ему понравились.

— И вообще он не кусается, — добавил Павлик.

— У нас к вам дело, — осмелев, сказала Яночка, очень довольная тем, что они познакомились с безусловно порядочным человеком. — Дело очень серьёзное. Вы разрешите нам войти?

Женщина ответила с некоторой запинкой:

— Разумеется, разумеется! Правда, я вышла в кухонную дверь, но ничего, входите, хотя тут у меня дикий беспорядок…

— Беспорядок нам не помешает, — заверил хозяйку Павлик и вслед за сестрой вошёл в квартиру.

Через кухню, коридор, комнаты хозяйка провела гостей в прихожую, предложила снять куртки и ввела в гостиную, загромождённую всякими потрясающими вещами. На многочисленных антикварных столиках, комодиках, диванчиках и прочих канапе громоздились всевозможные вазы и вазочки с цветами и без, статуэтки, разноцветные подушки и тысячи тому подобных мелочей, а стены сплошь были завешаны картинами, гравюрами, декоративными тарелками, экзотическими масками, букетами из сухих цветов и вышивками. Впрочем, вышивки, в основном выдержанные в сине-голубых тонах, покрывали не только стены, но и столики, диванчики и даже полки с книгами. К счастью, в комнате оказалось несколько ничем не загромождённых стульев, на которые хозяйка и усадила своих гостей.

— Рассказывайте, что за важное дело? Да, сначала скажите — мы знакомы?

— Нет, — ответила Яночка, — но сейчас познакомимся. Вот только не знаю, с чего начать.

Увидев, что сестра в затруднении, Павлик понял, что, как мужчина, должен взять на себя трудную задачу. Встав со стула, он, шаркнув ножкой, представился:

— Павел Хабрович. А это моя сестра Янина, тоже Хабрович. А это наш пёс Хабр.

На этом, сочтя свою миссию оконченной, он, поклонившись, сел на место. Яночка с трудом удержалась от того, чтобы ткнуть брата в бок. Пришлось самой продолжить презентацию:

— У нас и родители есть, — сказала девочка. — Живём мы на Мокотове, а наш дедушка — эксперт-филателист. И дело, с которым мы к вам пришли, касается марок. Вы марки собираете?

— Собираю, — призналась хозяйка. — Но не так чтобы очень. Балуюсь понемножку. И монеты тоже собираю. А в чем дело?

— И вы являетесь наследницей пани Спайеровой?

Хозяйка беспокойно дёрнулась.

— Ох, какое неприятное дело! Сплошная нервотрёпка. А вы как с ним связаны?

— Лично мы никак не связаны, знаем только, что там что-то не в порядке.

— Да там не в порядке абсолютно все! — воскликнула пани Пекарская. — Вижу, дело у вас действительно серьёзное, подождите, приготовлю чай.

И она поднялась с места.

Через полчаса дети уже знали, что только пани Пекарская является единственной законной наследницей Спайеровой, но шайка проходимцев объявила себя тоже её наследниками и каким-то образом им удалось оттеснить пани Пекарскую на задний план. Она, Ядвига Пекарская, совсем не намерена с ними судиться, да и денег на адвокатов у неё нет, но очень бы хотелось получить как минимум три вещи, оставшиеся после её умершей родственницы. А именно: марки, немного довоенных монет и глобус. Глобус ей уступили сразу, вон он, стоит в соседней комнате. Хотелось бы, правда, и барометр заполучить, но его успел прикарманить прохиндей — зять покойницы. Не будет же она с ним драться! Ничего не поделаешь, на барометре придётся поставить крест. И ещё бы она очень хотела, чтобы большую часть имущества покойной унаследовал её крестник, покойница сама так желала. Но тут на имущество покойной налетели какие-то дальние родственники и вообще не родственники, просто стая гиен и шакалов, одним словом хищники. И среди них люди, которых она в жизни не видела, по её мнению — совершенно посторонние особы, никаких прав на наследство не имеющие, но очень горластые и энергичные, со своими адвокатами, прямо беда! И вообще из этих претендентов никаких близких родственников, кроме неё, нет.

Расставляя на столике тарелочки со сдобным печеньем и кексом, пани Пекарская продолжала рассказывать:

— Мать пани Спайеровой и моя мать были двоюродными сёстрами, так что я прихожусь троюродной сестрой. А наши бабки были родными сёстрами. Вот если бы мы с ней были родными, тогда не возникло бы никаких проблем. А так — сплошные сложности.

— А о каких адвокатах вы упомянули? — осторожно поинтересовался Павлик.

— Два адвоката там крутятся. Одного наняла золовка, за сестру себя выдаёт, а второго — мать того самого крестника. И оба мне не нравятся. Особенно адвокат золовки. Знаете, омерзительный тип!

Поскольку пани Пекарская ни словом не упомянула о сестре, тоже претендентке на наследство, пришлось Яночке самой спросить об этом.

— А как же сестра? — небрежно поинтересовалась она, похвалив печенье.

— Сама пекла! — похвасталась пани Пекарская. — Какая сестра?

— Вы ведь сами вроде бы упомянули о претендентке, которая тоже родственница.

— Да, родственница, но не сестра. Та самая золовка. Она действительно сестра, но мужа пани Спайеровой, а ведь он умер девять лет назад, его завещание давно недействительно…

— А было завещание?

— Было, но в нем пан Спайер все завещал жене в случае своей смерти. Если бы жена умерла раньше него, наследницей оставалась его сестра. Но жена умерла намного позже мужа, так что долгое время была его законной наследницей и могла, в свою очередь, оставить имущество тому, кому хотела. И оставила. Разумеется, не золовке, они не выносили друг друга.

Видимо, старушке очень хотелось поделиться с кем-то своими сердечными горестями, она забыла, что перед ней дети, к тому же незнакомые, вот и изливала душу. Уж очень обидно, когда тебя незаконно обошли, когда на имущество родственницы претендуют или совсем незнакомые люди, даже не родственники, или вот эта золовка, которой покойная и гроша медного бы не оставила. Хотела все оставить своему крестнику, но крестника сейчас нет, он за границей, его мать наняла адвоката, но адвокат этот такая рохля! Все время приходится его понукать, сам шага не сделает, а денежки получает. Зато адвокат золовки уж такой шустрый, такой проныра!

Очень не нравился пани Пекарской адвокат золовки. Что-то в нем есть такое… такое неприятное… Старушка не могла толком объяснить, что именно не нравилось ей в адвокате ненавистной золовки, но Яночка сразу догадалась, о ком речь.

— Это такой молодой человек в очках? — спросила она. — Вежливый, расторопный, но какой-то… скользкий?

— Ну вылитый червяк, — добавил Павлик. Хозяйка задумалась, потом внесла поправку:

— Нет, червяк — создание безобидное. Как змея!

Переглянувшись, брат с сестрой одновременно кивнули друг другу.

— В таком случае, мы можем сказать вам, в чем тут дело, — проговорила Яночка. — Все дело в марках.

— Вернее, мы этого точно не знаем, — поправил сестру Павлик, — но догадываемся об этом.

Пани Пекарская удивилась.

— В самом деле из-за марок? А почему? Я-то думала, из-за золота скорее всего…

— Из-за какого золота? — тут же спросила Яночка.

Видимо, сказав «а», хозяйка пришла к выводу, что уже нет смысла скрывать «б», потому что охотно пояснила:

— Видите ли, у моей троюродной сестры были кое-какие золотые изделия. По специальности она золотых дел мастер и довольно долго работала в этой области, ещё до замужества. И ещё тогда приобрела немало ювелирных изделий. Они, собственно, и были её приданым. А поскольку муж неплохо зарабатывал, не было необходимости с ними расставаться, вот она и сберегла небольшую коллекцию. Толком я не знаю, много ли предметов в этой коллекции и насколько они ценны. Да и не я одна. Никто не знает толком. Вот я и подумала: они нацелились как раз на золото.

— Кто нацелился? — спросила Яночка.

— Почему никто толком не знает? — спросил Павлик.

Поскольку вопросы прозвучали одновременно, хозяйка не знала, на какой ответить сначала. Решила начать с Павлика.

— Потому что до сих пор ещё неизвестно, что находится в квартире покойной. Ведь все наследники переругались, никто никому не доверяет, опись вещей надо сделать в присутствии всех, а всех собрать практически невозможно. Только совсем недавно, в эту субботу… или пятницу? Нет, правильно, в субботу собрались почти все, благодаря чему удалось одну комнату обыскать. Я-то знаю, где она могла держать свои драгоценности, но не сказала им.

— Почему?

— Потому что она собиралась отдать их своему крестнику. Собственных детей у неё не было, крёстного сына она считала родным. И только ждала его возвращения из-за границы, чтобы передать ему драгоценности. Вот и я решила дождаться его возвращения, тогда ему лично скажу. Или его матери в том случае, если суд признает его право на наследство крёстной матери. А если до того эта банда пиратов найдёт — все по кусочкам растащат! А самая вредная — золовка!

— Надо было вашей троюродной сестре написать завещание, тогда не было бы такой неразберихи, — рассудительно сказала Яночка.

Старушка вздохнула:

— Да, не написала, наверное, думала, что все эти её знакомые — порядочные люди. И ведь не одна я слышала, что она все имущество оставляет своему крестнику. Ведь устное завещание тоже имеет силу.

— Устное? А разве бывает такое?

— Бывает. В том случае, если пять человек слышали из уст завещателя его волю и на суде под присягой подтвердят это.

— Ив вашем случае не набирается пяти свидетелей? — допытывался Павлик.

— Что вы, даже сто наберётся! Все слышали! Да только, к сожалению, каждый в отдельности, а надо, чтобы все пятеро слышали вместе! А так, конечно, знали многие. В том числе и сосед, тот самый, что под ней живёт, он был её хорошим знакомым, помог нам с похоронами. Может, и имел виды на её квартиру, но знает — дело безнадёжное. А в споре о наследстве перешёл на сторону крестника, назло золовке, и всегда извещает его мать, когда золовка со своими сторонниками собирается пошуровать в квартире…

— Да, — задумчиво произнесла Яночка, — возможно, и этот сосед, и золовка нацелились на золото, марки их не волнуют.

— Возможно, о марках они даже и не знают, — прибавил Павлик.

— Ах да! — спохватилась пани Пекарская. — А при чем тут марки? Вы заговорили о марках, а меня они как раз очень интересуют, потому что пани Спайерова мне их обещала. И я бы очень хотела их получить.

— Хорошо, мы вам расскажем то, что знаем, — сказал Павлик.

Сестра его поправила:

— Не столько знаем, сколько догадываемся.

— О чем же вы догадываетесь? — с любопытством спросила хозяйка.

— О том, что, если даже ваша злыдня-золовка думает только о золоте, её адвокат охотится за марками покойницы. Вернее, её мужа. Тот самый адвокат, в очках, он на марки нацелился, в этом мы уверены. Вполне возможно, золовка о марках вообще не знает.

— А вы что знаете?

— Точно тоже не можем утверждать, но весьма возможно, что пан Спайер уже довольно давно купил у одного… типа очень ценные марки.

— Классиков! — уточнил Павлик. Оказалось, пани Пекарская действительно имеет о марках кое-какое представление, потому что задала профессиональный вопрос:

— Польских или иностранных?

— Польских, — ответила Яночка. — И нам кажется, это была первая Польша. И ещё надпечатки на австрийских марках.

От волнения пани Пекарская побледнела и вскричала:

— Но это же страшно дорогие вещи!

— Вот именно! — подтвердила Яночка. — Наш дедушка очень интересуется этим. Он давно разыскивает одну пропавшую коллекцию, а мы ему помогаем. И мы вычислили, что довольно запутанным путём эти марки могли оказаться у пана Спайера. Вот только не знаем, может, пани Спайерова успела их продать. Павлик опять вмешался:

— Мог продать и сам пан Спайер. Ну, пока не помер.

Пани Пекарская покачала головой.

— Вряд ли. И его жена тоже. Но вот смутно мне вспоминается, она как-то говорила… вроде бы кто-то хотел у неё купить марки. Минутку, дайте подумать…

И хозяйка так глубоко задумалась, что взяла с тарелки кусок кекса и задумчиво его проглотила, не замечая, что делает. До сих пор она воздерживалась от этого. Наверное, боялась ещё больше растолстеть. Потом опять покачала головой.

— Нет, не продала! Как-то в разговоре она упомянула о том, что некто предлагает ей очень хорошую цену, но она пока не собирается продавать, оставит себе на чёрный день. Я тогда подумала, что речь идёт о её драгоценностях, а теперь вот думаю — о марках. Коллекцию пана Спайера я видела очень давно, лет двадцать назад. Очень хорошая была коллекция, и даже несколько экземпляров просто великолепных, но таких, как вы сказали, в ней тогда не было. Возможно, он их приобрёл позже.

И она вопросительно глянула на Павлика и Яночку. Те одновременно кивнули, а Яночка пояснила:

— Да, приобрёл позже. Вот это мы знаем точно.

— Тогда они могут быть все ещё в квартире моей покойной сестры. И что, ваш дедушка все ещё их ищет?

— Не только их. Они лишь часть той коллекции, которую он ищет. И будет рад, если хоть часть её найдётся.

— А если найдётся, тогда что он сделает?

— Точно не знаю. Ну, конечно, обрадуется. И возможно, захочет её купить, но не обязательно. Главное — обрадуется, что марки остались, что не пропали и их не вывезли за границу. Очень бы хотел опять собрать всю коллекцию, но сомневается, что это возможно. Мы тоже сомневаемся. Знаете, наш дедушка такой… такой человек, что ему все равно, у кого будет коллекция, для него главное — она вообще будет! И в Польше!

— И в безопасности! — добавил Павлик. Помолчали. Хозяйка о чем-то думала. Потом спросила:

— А у вашего дедушки много марок? Не классиков, а современных?

— Много — не то слово! — ответила Яночка.

— У него их прорва! — пояснил Павлик.

— Ну ладно, — все ещё с некоторым сомнением сказала пани Пекарская, — ваш дедушка профессионал, а я всего-навсего коллекционер-любитель. И если мне когда-нибудь попадут в руки марки из той коллекции, я ему… я с ним обменяюсь. Нет, продавать не буду, а поменяю на другие. Для моей племянницы, она собирает тематически, марки, посвящённые охране окружающей среды.

— А какие страны? — поинтересовался Павлик.

— Да со всего света, и у неё собрано достаточно много, но все равно ещё больше не хватает. Я хочу ей помочь, девочка так мечтает о полной коллекции! И если у вашего дедушки окажутся подходящие марки, мы сможем обменяться ими. Конечно, пока я ничего определённого сказать не могу, но на всякий случай спросите дедушку, согласен ли он на такой вариант.

Яночка заверила хозяйку — они не сомневаются в согласии дедушки, но на всякий случай спросят. Но это ещё не все. У них есть к ней ещё одно дело. Девочка не успела изложить его, опять помешал брат, который уже давно любовался на милую старушку, с улыбкой от уха до уха, и вот не выдержал:

— До чего же здорово иметь дело с порядочным человеком, к тому же пани неплохо соображает! А ведь до сих пор то подонки попадались, то мошенники, то просто придурки!

Хозяйка от души рассмеялась.

— А вы уверены, что я — человек порядочный? Кто вам это сказал?

— Наша собака, — вежливо ответила девочка, взглядом упрекнув брата за несколько фривольное восклицание. — Наш Хабр умеет разбираться в людях, и не было случая, чтобы он ошибся. Вы ему понравились с первого взгляда.

Пани Пекарская была польщена и рассыпалась в комплиментах Хабру.

— Надо же, оказывается, ваша собака не только красивая, но и такая умная! А печеньицем можно её угостить? Она печенье ест?

— Ест, если разрешат… Хабр, возьми печенье. Можно!

Лежащий под стулом своей маленькой хозяйки Хабр приподнялся, осторожно принял печенье из руки пани Пекарской, с удовольствием проглотил его и благодарно постучал по полу хвостом. Хозяйка угостила мудрую собаку ещё одним печеньем и, вынырнув из-под стула, произнесла:

— Ах, какая жалость, что у меня нет такой собаки! Очень бы она мне пригодилась. Так что вы ещё хотели мне сказать?

— Мы хотели предостеречь вас. Что-то против вас затевается.

— Что вы говорите! Какой ужас! Поясните, пожалуйста.

Павлик попытался пояснить:

— Пока они ведут предварительную подготовку и неизвестно, что могут выкинуть. Поэтому если к вам придёт такой тип… Зютек Вильчак его зовут, лучше его не пускать в дом и вообще с ним не разговаривать.

— И с другим типом, по имени Файксат, тоже лучше не общаться, — добавила Яночка. — Нам известно, оба они охотятся за марками, причём прибегают к недозволенным средствам, обманывают и вообще. А кроме того… Хотя это секрет… Вы умеете хранить секреты?

Пани Пекарская обещала быть немой как могила.

— Так вот, — сказала Яночка. — Мы знаем, этот Зютек входит в такую шайку, которая мошенничает с марками. И они привлекли адвоката, того самого, в очках, и напустили его на вас. И все это как-то связано с наследством пани Спайеровой.

— Сдаётся мне, — добавил деловой Павлик, — в субботу они намылились что-то свистнуть из квартиры вашей Спайеровой. У них не вышло, и теперь попытаются из вашей квартиры это самое свистнуть. Охмурят вас…

Вместо того чтобы ужаснуться и впасть в панику, гостеприимная хозяйка обрадовалась:

— А я что говорила! Мне этот адвокат сразу не понравился! Видите, я тоже умею разбираться в людях. Почти как ваша собака…

— Куда вам до нашего Хабра! — бестактно заявил Павлик.

Сестра попыталась исправить его бестактность:

— В общении с нашей собакой люди сразу умнеют. Например, знаете как поумнела наша бабушка! А уж она…

И спохватившись, что тоже сморозит глупость, не докончила фразы.

Хозяйка не уступала:

— Но ведь я проявила сообразительность ещё до встречи с вашим Хабром! Адвоката я раскусила без его помощи.

Павлик не мог не признать очевидный факт, но предостерёг:

— Тем более не давайте теперь себе лапшу на уши вешать. А лучше всего вообще держаться подальше и от Очкарика, и от Зютека.

— Наше дело предупредить, что все эти три субъекта очень подозрительны, — вторила брату Яночка. — К тому же пан Файксат внешне выглядит очень симпатичным, смотрите, очень легко попасться на удочку.

Пани Пекарская от всего сердца поблагодарила милых детей за предупреждение и заверила, что лапшу на уши себе вешать не позволит и ни на какую удочку не попадётся. Было ясно, что она со всей серьёзностью отнеслась к полученной информации, а главное, не испугалась возможной опасности и решила мужественно противостоять всем проискам филателистической шайки как в собственных интересах, так и в интересах упомянутого выше крестника покойной.

Тут дети спохватились, что уже поздно и они опаздывают на ужин. Быстро распрощавшись с пани Пекарской, они покинули её гостеприимный дом и бегом устремились к автобусу. На бегу Яночка и Павлик обменивались впечатлениями от сегодняшнего вечера.

— Хорошо, что мы успели побывать у пани Пекарской раньше Зютека, — радовалась Яночка. — Интересно, почему он ещё не побывал у неё?

— Стефек бдит, — на бегу выкрикнул Павлик. — Встретимся с ним, узнаем…

* * *

А Стефек почувствовал прилив новых сил после посещения храма своего божества. В воскресенье мальчик устроил себе отдых, логично полагая, что и его подопечный Зютек вряд ли что предпримет в воскресенье, в понедельник же приступил к боевым действиям.

Трудяга Зютек сразу после школы отправился на почту и, как положено, поработал с некрологами в «Жиче Варшавы», воскресном номере. От Павлика Стефек знал, в чем тут дело, и идея пришла в голову сама собой.

Появление Стефека Зютек, мягко говоря, воспринял без особого восторга. Более того, когда этот назойливый щенок, приносящий сплошные несчастья, плюхнулся на соседний стул за почтовым столиком, Зютек посмотрел на него с нескрываемым отвращением. А щенок как ни в чем не бывало заявил:

— У меня есть ливийские марки.

Зютек, уже открывший рот, чтобы сказать пару слов этому назойливому сопляку, закрыл его. А сопляк продолжал, словно не замечая произведённого им впечатления:

— Задаром тебе отдам. Тогда, в субботу, ты из-за меня малость… того, вот я и решил отдать тебе марки. Они у меня дома, могу принести, когда скажешь. Это во-первых. А во-вторых, такое дело. Свора родственников схватилась из-за одного общего покойника.

Все, связанное с покойниками, чрезвычайно интересовало Зютека, поэтому он не шуганул засранца, а мрачно поощрил:

— Ну?

— Дал дуба в Верхнем Мокотове, знаю я этот дом, на первом этаже. У того, кто сыграл в ящик, были брат и сестра. И каждый норовит занять квартиру покойника. Приватизированная. Усопший ещё тёпленький был, когда слетелась родня, ну и началось! Сначала кинулись делить вещи, и оказалось, там не вещи, а сплошные клопы. И тараканы. Одни кричат — сжечь все, другие — к чертям, на помойку! Одни тащат, другие не дают. Ну прямо звёздные войны! Наверняка до сих пор дерутся.

— А ты откуда знаешь?

— Мои старики рассказывали. У отца с работы один сотрудник в том доме живёт.

— Адрес!

— Адреса не знаю, но могу узнать.

— Живо! — сквозь зубы бросил Зютек. Стефек вскочил со стула. План он уже продумал во всех деталях. Дело в том, что у его соседа по парте в квартире проводился капитальный ремонт. Отец недавно вернулся из-за границы, где несколько лет проработал по контракту, семья разбогатела и теперь могла провести полный ремонт квартиры, который уже давно пора было сделать. Старую мебель выбрасывали, заменив её новой. Сосед по парте пока жил у бабушки, дома было светопреставление и там действительно множество старья выбрасывали на помойку. Правда, без клопов и тараканов, но пришлось приврать для красного словца.

И оба с Зютеком помчались к дому Стефека, где тот должен был раздобыть у родителей адрес покойного. Зютека мальчик оставил у дома, сам принялся раздобывать адрес. Это была настоящая комедия! Каждые пять минут Стефек выскакивал к истомившемуся в ожидании Зютеку и сообщал вести с поля боя: мать висит на телефоне, разыскивая по просьбе Стефека отца, чтобы узнать адрес; отца в предполагаемом месте не оказалось; по другому адресу отца тоже не было; снисходя к настойчивым просьбам сына, мать узнала адрес сотрудника с работы отца, который первым принёс весть о звёздных войнах; разыскать удалось только адрес, у сотрудника телефона нет. Проживал вымышленный сотрудник на Жолибоже. Вконец замороченный Зютек позволил затащить себя на Жолибож. Там Стефек опять оставил его на улице у какого-то незнакомого дома, сам вбежал в подъезд, посидел немного на ступеньке и, выйдя, огорчённо поведал старшему товарищу, что разыскиваемого человека нет дома, а семья о покойнике ничего не знает. Знает только жена сослуживца, а они с мужем отправились в гости к Кайнарским. Нет, телефона Кайнарских у них нет, его может знать другой сослуживец.

Не солоно хлебавши пришлось возвращаться к дому Стефека на другой конец Варшавы, на Мокотов. Там Зютек опять дежурил у дома, а Стефек то и дело спускался к приятелю с новой вестью. Разумеется, телефона другого сослуживца тоже не оказалось, отец не вернулся, но мать уверяет — вот-вот вернётся. В общем, Стефек тянул резину как можно дольше и, когда заметил, что Зютек доведён до белого каления и того и гляди задушит его голыми руками, сообщил ему долгожданный адрес. Разумеется, не покойника, а соседа по парте.

Отложив до другого раза расправу с этим сопляком, Зютек со всех ног кинулся по указанному адресу, прохрипев напоследок:

— Если что окажется не так — смотри у меня! А сейчас пошёл к… Один поеду!

Стефек не возражал. Пусть едет один, ему же хуже. Пока найдёт нужную улицу, нужную помойку… Впрочем, её-то как раз найти не трудно: огромная гора всяческой рухляди уже издали бросалась в глаза. А посмотреть, что там станет делать Зютек, можно и издали. Спохватившись, мальчик крикнул вслед прохиндею, который уже успел отбежать довольно далеко:

— Эй! А марки как же?

— Завтра, в полтретьего! — донеслось издалека.

Вот каким образом пани Пекарской удалось в понедельник избежать визита подозрительного субъекта…

* * *

Телефон в квартире пана Левандовского зазвонил довольно поздно, но, как дети и обещали, они позвонили ещё в тот же вечер. Девочка вежливо сообщала, что они могут прийти в гости на следующий день после школы, часов в пять. Это устроит пана профессора? Пана профессора это очень устраивало, хотя именно на это время уже были куплены билеты в кино. Ни минуты не задумываясь, он с радостью, даже с восторгом отказался от кино ради встречи с этими необыкновенными детьми.

В полпятого Яночка с Павликом уже пришли в его дом, но сначала позвонили в квартиру пани Наховской, этажом ниже. Пока ждали у двери, Хабр энергично знакомился с запахами на площадке, тщательно её обнюхивая.

— О том, что тут был Очкарик, мы и без него знаем, — вполголоса сказал Павлик. — Спроси его, а кто ещё был.

Чтобы облегчить собаке задачу, Яночка все же начала с Очкарика. Хабр подтвердил — да, Очкарик здесь был.

— А Зютек? — спросила Яночка. — Пёсик, скажи, Зютек здесь был?

Хабр со всей определённостью дал понять, что Зютека здесь не было.

— О ком бы ещё спросить? — вслух раздумывала Яночка. — Ага, Файксат. Хабрик, а Файксат был здесь?

Да, Файксат здесь побывал.

— Гляди-ка, — заметил Павлик. — А притворялись, что незнакомы.

— Может, они сюда приходили поодиночке, — возразила Яночка и ещё раз нажала на кнопку звонка.

Дверь распахнулась внезапно, дети не услышали ни малейшего шума за ней. Увидев пани Наховскую целой и невредимой, дети испытали большую радость — после вчерашнего всякие мысли приходили в голову.

— В глазок я разглядела ваши макушки, — сказала озабоченно пани Наховская. — Входите, только ненадолго. Я за вас боюсь.

Павлик с Яночкой вошли в квартиру, хозяйка быстро захлопнула за ними дверь и даже заперла её на цепочку. И быстро заговорила;

— Я не хочу, чтобы вас видели у меня. Никогда больше сюда не приходите! Я знаю, кто ваш дедушка, но и с ним сейчас не могу общаться, передайте это ему. Пусть он тоже…

— Минутку, — перебила женщину Яночка. — Наш дедушка тут ни при чем. Мы пришли сами по себе…

— Зачем?

— У нас к вам дело. Нам надо с вами поговорить…

Тут уже хозяйка перебила девочку.

— Не могу я с вами разговаривать! Сюда каждую минуту может прийти человек, который никак не должен вас тут видеть!

Теперь вмешался Павлик:

— Не волнуйтесь! Тут нас никто не увидит. Если кто и придёт, наша собака заранее нас предупредит. И мы успеем спрятаться. Сто раз успеем! Ну, хотя бы вот тут, под этими пальто. — И мальчик махнул рукой на вешалку в прихожей, сплошь увешанную пальто, куртками и плащами. И даже меховое манто там висело. — Не станет же этот человек с ходу шарить в прихожей, правда? Вы пригласите его в комнату, а мы с сестрой потом тихонько смоемся, он и не услышит.

Интересная мысль… Ошеломлённая хозяйка, немного подумав, согласилась.

Довольный успехом своего предложения, Павлик принял командование на себя.

— Объясни Хабру его задачу! — приказал он сестре, а обращаясь к пани Наховской, сказал:

— Решать, конечно, вам, но наши вопросы лучше обсуждать не в прихожей, а в ванной. Меньше всего опасности, что услышат. Ведь Хабр предупредит нас только о конкретном человеке, мало ли кто ещё может подслушать…

И с этим предложением мальчика хозяйка согласилась. Более того, сама тоже высказала вполне разумную мысль, что несомненно свидетельствовало о том, что женщина уже освоилась с нештатной ситуацией.

— Заседать будем в ванной! А в случае чего там вы и спрячетесь, все лучше, чем на вешалке. Ванная ближе к входной двери.

Хабр уже лежал у входной двери, прижав нос к щели под нею. Пани Наховская ввела своих маленьких гостей в ванную, и гости присели на краешке ванны, предоставив в распоряжение хозяйки маленькую белую табуретку. И очень удобно разместились, в старых домах ванные были вполне приличных размеров.

— Так зачем вам понадобилось говорить со мной? — с некоторым беспокойством поинтересовалась пани Наховская. — На какую тему?

Оба, и Яночка и Павлик, понимали, что надо как можно быстрее изложить хозяйке суть дела. Понимали, — она в таком состоянии, что в любой момент опять станет невменяемой от страха. По какой причине — неизвестно, но ведь они вчера сами видели её в таком состоянии. Да и детям тоже было не по себе. Возможно, даже воздух этой квартиры был пропитан чем-то таким, тревожным…

И Павлик сразу взял быка за рога:

— И Очкарик, который был у вас здесь вчера, и Файксат, который тоже приходил к вам, нацелились на марки пана Боровинского. В блокноте пана Боровинского мы нашли вашу фамилию. И мы пришли для того, чтобы спросить: вы его марки видели?

— И ещё пан Пшеворский, — быстро проговорила Яночка. — Кто такой пан Пшеворский и что у него общего с теми?

Кажется, пани Наховской стало плохо. Страшно побледнев, она прижала руку к горлу, будто ей нечем стало дышать. Павлик схватил с полочки какой-то цветной стаканчик и, наполнив водой из-под крана — благо, был рядом, — подал его хозяйке. Глотнув, та продолжала в ужасе смотреть на своих гостей. Теперь и им стало нехорошо.

— Боже! — прошептала хозяйка одними губами. — Значит, вы узнали о Пшеворском. Откуда?.. Откуда вы знаете, что эти люди были у меня?

— Очкарика мы видели собственными глазами, — ответила девочка. — А о пане Файксате нам сказал Хабр.

Павлик последовательно придерживался затронутой темы, не позволяя отклонится от неё:

— Очень может быть, что именно у Боровинского хранились те марки, которые ищет наш дедушка. А может, он их и продал. А с Пшеворским мы лично не знакомы, но его фамилия тоже там записана…

Все ещё непослушными губами хозяйка спросила:

— А зачем… зачем вам все это?

— Мы помогаем дедушке. И мы тоже хотели бы их отыскать.

— Нет! — шёпотом крикнула пани Наховская, но такие боль и горечь слышались в нем, что казалось, она закричала на всю квартиру. — Нет! Я не хочу! Хватит одного горя! Не вмешивайтесь в это дело!

— Почему? — с вызовом спросил мальчик.

— Потому что это опасно! Дети, умоляю вас, поверьте — эти мерзавцы на все способны! И ничего вы от меня не узнаете, не хочу ещё и вас погубить. Держитесь от этого подальше!

— Не будем мы держаться подальше! — решительно и непреклонно заявила Яночка. — Мы уже очень многое раскрыли и хотим знать все! Сами понимаете, проше пани, в такой ситуации для нас же безопаснее знать как можно больше. Нам обязательно надо знать: марки пана Боровинского — это те самые или нет? И пан Баранский с улицы Бонифация, сто тридцать, тот самый двоюродный внук пани Баранской, на которую вышел наш дедушка? Думаю, так оно и есть, а марки, похоже, сначала были у Пшеворского, кем бы он ни был, и этот Пшеворский имел дело с паном Баранским. Мы обо всем догадываемся, а вы знаете наверняка и могли бы нам помочь.

Хозяйка по-прежнему была очень бледна. Казалось, вот-вот потеряет сознание или разразится плачем.

— Держитесь как можно дальше от этого Баранского, — тихо попросила она. — Это не человек, а скопище мерзости. И я не могу вам помочь.

— Почему? — обиженно спросил Павлик. — Ведь сестра же объяснила — для нашей безопасности нам надо знать!

— Это опасно для меня! — почти крикнула женщина. — Ну неужели вы не понимаете, что это смертельно опасно? В какое положение вы меня ставите! Тут одно из двух — или вам погибнуть, или мне!

— Почему? — в один голос спросили брат с сестрой.

— Хорошо, — сдалась хозяйка, — придётся сказать вам правду. — Они и в самом деле решили добыть эти марки. Любой ценой! И они заставили меня… Заставили меня пойти на подлость, заставили помочь им… И теперь я их боюсь! Если от вас они каким-то образом узнают, что вам известны их махинации, сразу заподозрят меня, значит, я их выдала! Понятно?

— Не очень, — откровенно призналась Яночка. — Как они могли заставить пойти вас на подлость? Ведь дедушка много раз нам повторял, что вы очень, очень порядочный человек? Разве можно придраться к порядочному человеку? За что они могут к вам прицепиться?

Пани Наховская ответила не сразу. — Не ко мне, — тихо произнесла она. — У меня есть сын. Мальчик совершил глупость, и они… они могут искалечить ему жизнь! Вы не представляете, какие это подонки! Подлые, хладнокровные шантажисты!

Сбитые с толку Яночка и Павлик не знали, что и сказать. Им ещё не приходилось сталкиваться с шантажом сыновей порядочных женщин, и они растерянно молчали. И молча смотрели на такую несчастную, такую удручённую мать. Язык не поворачивался больше приставать к ней со своими глупыми проблемами. Надо и совесть иметь.

А несчастная мать, уставившись невидящим взором куда-то в угол ванной, грустно произнесла:

— И вас раздавить им ничего не стоит. Вот когда они добьются своего, тогда, может, я от них освобожусь…

Эти негодяи добьются своего! Яночка с Павликом вздрогнули и переглянулись.

— Понимаю, — сказала Яночка, — вам приходится делать вид, что вы на их стороне…

— Мне приходится быть на их стороне, а не только делать вид, — с невыносимой печалью ответила пани Наховская.

Опять замолчали. Брат с сестрой поняли, что надо оставить в покое несчастную женщину. Тем более что и так многое от неё узнали. Самое время уйти…

А хозяйка продолжала:

— Не приходите сюда больше. Извините, что я это говорю, но так будет лучше для всех нас. Вчера они вас не заметили, я прикрывала вас створкой двери, а им потом объяснила, что филателистический магазин прислал ко мне клиентов. Идите отсюда скорее, идите же… Если ещё и за вас стану переживать, совсем не выдержу!

Молча дети поднялись и вышли из ванной. В этот момент в прихожей Хабр вскочил на ноги. Шерсть на загривке поднялась дыбом. Оглянувшись на детей, собака негромко угрожающе прорычала и опять припала носом к щели.

— Кто-то идёт к вам, — прошептала Яночка хозяйке.

— Езус-Мария! — воскликнула та. Павлик схватил сестру за руку.

— Быстро, обратно в ванную! Хабр, сюда! А вы, проще пани, пожалуйста, проведите гостя в комнату, а дверь только захлопните. Не запирайте на ключ, не набрасывайте цепочку, а то потом брякать будет.

Когда хозяйка проводила гостя по коридору в комнату, Павлик в щель рассмотрел его. Знакомая личность!

И потом, когда, на цыпочках пробежав по коридору, они бесшумно открыли и закрыли за собой входную дверь, Павлик сообщил сестре:

— Лягуш! Опять пришёл. Хабр его знает?

— Нет. Надо обязательно его с ним познакомить. Хабрик, сюда!

И Хабру доходчиво объяснили: то, что только что вошло в эту дверь, называется Лягуш и его надо хорошенько запомнить. Лягуш!

— А теперь пошли к пану Доминику, — торопил Павлик. — Уже десять минут шестого.

Подниматься надо было всего на один этаж, но шли брат с сестрой долго, чуть ли не на каждой ступеньке останавливаясь и обсуждая беседу с пани Наховской. Больше всего эмоций вызывал её сын.

— Интересно, что этот кретин выкинул? — говорил Павлик.

— Ты о ком?

— Да о её сыночке. Нашёл время, когда выкидывать!

— Да кто тебе сказал, что он выкинул именно сейчас? Может, уже давно, а сейчас эти подонки и ухватились…

На площадке между этажами Павлик опять остановился.

— Эх, не сообразили сказать ей, что идём к пану Левандовскому. Ведь может пригодиться.

— Теперь уже поздно об этом жалеть.

Пан Доминик выпроводил в кино все семейство, чтобы никто не мешал его общению с новыми знакомыми. Павлик с Яночкой одобрили такой шаг и первым делом познакомили учёного со своей собакой. Хабру достаточно было один раз потянуть носом, чтобы выработать мнение о новом знакомом. Он помахал хвостом и сел у ног пана Доминика, весь сияя.

Брат с сестрой обменялись мнениями.

Павлик:

— Просто на редкость порядочный человек! Яночка:

— Даже удивительно!

Пан Доминик просиял ещё сильнее Хабра.

— Поразительно умная собака! — воскликнул он с восторгом, преисполненный благодарности к благородному животному. — Чем вас угостить? Я купил пирожные и маринованные шампиньоны, не знаю, что вы любите.

— Все любим! — вырвалось у Павлика, но он сразу же спохватился и благовоспитанно докончил:

— Если не возражаете, подайте и то, и то.

Угощение, представленное такими вкусными, хоть и несколько контрастными блюдами, явная радость хозяина встрече с детьми и благодушное настроение Хабра сразу придали визиту непринуждённый характер. Очень приятно иметь дело с человеком, о котором известно, что он честный и порядочный, что ему можно все откровенно рассказать. Редкий случай, когда человек не утратил с возрастом присущую детям непосредственность и искренность, не поглупел, как остальные взрослые, не стал занудой. Очень, очень редкий случай. Выходит, Павлику и Яночке здорово повезло, раз судьба послала им встречу с таким человеком.

Уминая попеременно маринованные грибочки и сладкое пирожное, дети во всех подробностях ознакомили нового знакомого со своими проблемами, особое внимание уделив последнему свиданию с его соседкой по дому.

— Мне кажется, пани Наховская нам рассказала все, хотя и не хотела, — рассуждала Яночка. — Ведь если бы в нехорошей истории, куда её втянули эти шантажисты, не были замешаны дедушкины марки — то есть марки, которые разыскивает дедушка, — она бы обрадовалась и сразу нам сказала — ваших марок на горизонте не видно! И все! И можете быть спокойны! А она, наоборот, совсем расстроилась. Видели бы вы её! Значит, эти марки там маячат, как пить дать!

— И Баранский там по уши увяз, — добавил Павлик. — И Пшеворский.

— Не забывайте, она ещё вчера была встревожена вашим появлением, — напомнил пан Доминик. — Вчера, когда вы ей ещё ничего не сказали. И все-таки уже вчера боялась за вас. А вы не боитесь?

— Нам-то чего бояться? — удивилась Яночка. — Ведь у нас нет сына.

— Да не за сына, за себя! Ведь преступники на все способны.

— Эээ! — пренебрежительно махнул рукой Павлик. — Что они нам могут сделать?

Пан Доминик встревожился не на шутку. Из того, что рассказали ему дети, следовало — дело серьёзное, а они явно недооценивают опасности. И раз уж они оказали ему доверие, он просто обязан предупредить неопытную молодёжь.

И Доминик Левандовский попытался это сделать, использовав весь свой педагогический опыт и знание психологии молодого поколения.

— Я вам скажу, что они могут сделать. Разумеется, не зная конкретных преступников, обрисую вам только теоретические их возможности и действия. Начать они могут с того, что подключат школу и ваших родителей, в искажённом свете представив ваши действия. Это первое. Второе — могут избить вас, чтобы отбить, извините за каламбур, охоту к дальнейшей слежке за ними. Ну и в-третьих, не остановятся перед тем, чтобы раз и навсегда избавиться от опасных свидетелей и излишне любознательных следопытов. Просто вас убьют — и дело с концом. С такого рода опасностью вы считаетесь?

Яночка выпрямилась на своём стуле и ответила молодому учёному с такой гордостью и сдержанным достоинством, которых тот не мог не отметить, невзирая на все своё беспокойство о судьбах детей.

— Первое. Родители поверят нам, а не им. Школу дедушка возьмёт на себя. Второе. Мы не собираемся лезть на рожон и подвергаться опасности. Ну и в-третьих, все остальное сделает Хабр.

— Что сделает и как? — удивился пан Левандовский.

— Если честно, ему уже случалось спасать нам жизнь, — со вздохом признался Павлик. — С ним нам нечего бояться.

— И все-таки…

— Ладно, чего там, мы все поняли и обещаем не лезть на рожон и вообще проявлять осторожность. Не бойтесь за нас!

Пан Доминик с сомнением покачал головой, но на всякий случай приподнял скатерть на столе и внимательно оглядел Хабра, который по своему обыкновению прикорнул под столом, свернувшись в клубочек.

Что пёс гениальный, учёный ни капельки не сомневался: только что доказал, как замечательно разбирается в людях. Но вот на вид он такой ласковый, вежливый, никакой боевитости и свирепости. Вряд ли способен защитить детей. Да умеет он хотя бы лаять?

— Не только лаять, но и страшно рычать! — заверила его Яночка. — Видели бы вы его в арабской каменоломне! Ласковый пёсик, ничего себе! Так рычал, такие рыки издавал, что эхо шло по горам! А как оскалил зубы, казалось, их у него сто штук, не меньше! Арабы врассыпную! А вы говорите — не сможет нас защитить! Арабская каменоломня чрезвычайно заинтересовала молодого учёного, и дети обещали ему обо всем рассказать, но в другой раз. Сейчас им с актуальными делами бы разобраться…

И Павлик опять вернулся к беседе с пани Наховской.

— А ты поняла, что же выяснилось, в конце концов, с Пшеворским? — спросил он сестру. Девочка напомнила брату:

— В блокноте, помнишь? На листочке, который мы нашли в комоде. M «ohq» mn «Пшев.» в скобках. Рядом с телефоном Баранского.

— А, вспомнил!

— А когда она так страшно испугалась, я сразу догадалась, что это Пшеворский и тоже занимался марками.

— Кто такой этот Пшеворский? — полюбопытствовал пан Доминик. Девочка ответила:

— В том-то и дело, не знаем! Известно лишь, что тоже связан с марками, или скупает их, или продаёт.

— Или крадёт, — добавил Павлик.

— Или у него украли. Возможностей много. Но теперь я уверена — марки где-то здесь. Или в квартире пани Спайеровой, или у пани Наховской. И у неё они их хотят отобрать путём шантажа. Надо что-то придумать…

Задумчиво подпершись рукой и глядя в окно, Яночка произнесла:

— Жаль, что от пани Наховской мы никакой помощи не получим. Чтоб этому придурку, её сыну, лопнуть на месте! Все из-за него.

Пан Левандовский, которому дети так безоглядно доверились, принял близко к сердцу их проблемы. С волнением выслушав их рассуждения, предположения и выводы, он, помолчав, решился:

— Ладно, так и быть. Скажу вам правду. Знаю я этого сына…

* * *

Брелочек в виде лошадиной головы привёл Збиню в жуткий восторг. Когда же его заверили, что он один такой на свете, у коллекционера и вовсе глаза и зубы разгорелись. А запросили за это сокровище всего ничего: информацию о контактах Зютека с Очкариком. Збиня поднапрягся.

Зютек знал Збиню как облупленного. Знал, что кроме брелочков его больше ничто на свете не интересует, и позволял себе иногда расслабиться в его обществе, поболтать о том, о сём. И хотя работодатели много раз твердили парню, что рот раскрывается только для жратвы, а не для болтовни, уж он-то, Зютек, лучше знал, когда нельзя и словечка пикнуть, а когда и можно себе немного позволить. Например, второму их приятелю, Роману, или Ромеку, как его все звали, ни за что бы даже намёком не упомянул о своих делах. Другое дело этот свихнувшийся на брелочках Збиня. А при Ромеке — рот на замок. Ромек воображал себя чуть ли не журналистом, страшно любил собирать разную актуальную информацию и ещё больше любил её опубликовывать. Пока, правда, только в школьной стенной газете, но хвалился, что раз его заметку даже напечатали в столичной прессе. Правда, не уточнил где. Ясно, с Ромеком надо ухо держать востро. А вот Збиня…

Сам по себе Збиня был человеком честным и порядочным, несмотря на своё хобби. Если бы Зютек ясно и недвусмысленно поделился с ним своими секретами и неприятностями последних дней, если бы сказал чёрным по белому, что это секреты, о которых никому нельзя говорить, Збиня оказался бы в очень сложном положении. Секретов не выдают, а друзей не предают, это и ежу ясно. К счастью, Зютек ни о каких секретах и не упоминал, никаких страшных тайн не выдавал и не требовал заверений, что дружок будет нем как могила. Зютек просто жаловался на свою собачью жизнь и на некоторых сопляков, которые эту жизнь делают и вовсе уж невыносимой, жаловался на проблемы и неприятности, но жаловался как-то так, абстрактно, надо же хоть перед кем-то облегчить душу. Вот он и облегчал перед Збиней, не требуя ни сочувствия, ни клятвы верности. Да и жаловался туманно, намёками, а когда Збиня по своей наивности не понимал и пытался что-то уточнить, Зютек словно и не слышал его вопросов.

Возможно, Збиня бы и оставил свою безнадёжную затею, уж очень непросто было общаться с приятелем, но лошадиная голова стояла перед внутренним взором коллекционера и не позволяла ему отступиться.

— Очкарик в принципе марками не занимается, — как можно небрежнее выдал информацию Збиня, стараясь не показать распиравшей его гордости. — Столкнулись они с Зютеком на Саской Кемпе случайно, там кто-то помер, ну и каждый туда по своему делу заявился. Зютек не болтун, сами знаете, пришлось покрутиться, чтобы за язык его потянуть, а потом концы с концами связать. И выходит, там, у этого покойника какие-то марки — высший класс! И Очкарик намылился их подменить. Тот самый экстра класс прихватить, а вместо них подложить абы что. И все будет чики-чики и в ажуре, количество то же, вот качество малость не того. Вроде я правильно понял, но не уверен. Вы наверняка разберётесь, что к чему.

Закончив речь, Збиня с большим трудом оторвал взгляд от сиявшей на столе золотым блеском лошадиной головы и взглянул на Яночку и Павлика. Те смотрели на него почти с мистическим ужасом.

Начав расследование в понедельник, брат с сестрой развили неплохой темп. Стимул в лице брелочка чрезвычайно вдохновил Збиню, и он мог доложить результаты своих расспросов уже в среду вечером.

За столом они сидели втроём. Стефек заметал с пола то, что осталось от большого разбитого цветочного горшка с землёй и каким-то цветком. Цветок уже давно засох, так что ему было все равно, а вот горшок был красивый, жаль. Так думала Яночка, понимая, что это из-за неё произошла катастрофа, из-за неё у Стефека все валится из рук. И со стен, и с окон. Вот и теперь: заехал своим стулом в стенку, выбив в ней порядочную дыру и смахнув с подоконника вышеупомянутый горшок. Извёстку он подмёл ещё раньше.

Збиня опять уставился на стимулирующий брелочек и вдохновенно продолжал:

— Вот Зютек и подрядился доставить ему то самое г… ну, дерьмо, ну, в общем, всякую марочную дрянь. Да тут у них какие-то сложности приключились, одним словом… что-то у них сорвалось.

Стефек уже давно громко и демонстративно кашлял над разбитым горшком. Павлик рассеянно взглянул на друга и опять уставился на его брата, ожидая продолжения рассказа, но тот заикался на одном месте на всяких «ну» и «значит» — и ни с места. Яночка была сообразительнее брата. До неё сразу дошёл смысл кашля. Заслуги надо поощрять и отмечать, иначе добрые намерения могут ведь и засохнуть на корню, ну как вот этот несчастный цветок.

— Да, мы знаем, — сказала девочка. — Это благодаря ему. — И кивнула в сторону Стефека.

От счастья совок с землёй и черепками выпал из рук мальчика, его содержимое вывалилось на тапочки брата. Збиня инстинктивно отдёрнул ноги.

— Ты что? Все из рук валится, совсем парень сдурел! — разразился он проклятиями, стряхивая с тапок землю. — Марш в кухню, высыпь все это в мусорное ведро! И принеси компот! И вообще лучше посиди в кухне. Один вред от тебя! Я тут, видишь, важные вещи обсуждаю, нечего тебе, щенку, свой нос совать.

— Есть чего! — заупрямился младший брат. Збиня грозно приподнялся со стула:

— Поговори у меня…

Тут до Павлика дошло и он вмешался:

— У Стефека свой участок, он ведёт Зютека, так что должен знать, как обстоит дело. А каша заварилась та ещё! И сдаётся мне, речь идёт как раз о тех марках, что уже пятьдесят лет разыскивает наш дедушка. Мы помогаем ему искать. И твой брат тоже, так что пусть слушает.

Збиня посмотрел на брата с отвращением, но ничего не сказал, а Стефек подумал о Павлике — что значит настоящий друг!

Мусор из совка Стефек высыпал рядом с мусорным ведром, но поднос с компотом, стаканами и блюдечками донёс до комнаты в целости и сохранности, пролив не больше двух ложек компота, когда расставлял на столе компотницу и стаканы. Разливательную ложку Яночка предусмотрительно тут же у него отобрала, чтобы у Збини не было повода отвлекаться от своего отчёта. Стефек сразу онемел, остолбенел, окаменел и оглох.

Збиня мог спокойно продолжить рассказ.

— Насколько я понял. Очкарик не разбирается в марках, ему лишь бы продать подороже, а так он в марках как свинья в апельсинах. Зютек так сказал. А Зютек разбирается, поэтому тот в нем, Зютеке, заинтересован, без него, Зютека, как без рук. Это Зютек так сказал.

Збиня допил компот, вытащил из него кусок яблока, съел, подумал и закончил:

— И это все.

— Мало! — жёстко сказал Павлик. — Нам ещё надо знать, связан ли с этой шайкой Файксат, знают ли они друг друга. Я имею в виду Очкарика и Файксата.

— А, насчёт этого могу сказать! — обрадовался Збиня. — Не знают. То есть Зютек так прямо не сказал, я ведь не мог спросить, но у него поджилки трясутся, как бы Файксат не узнал, что он связался с Очкариком, и наоборот. Вот я пошевелил извилинами и так думаю: или они вовсе не знают друг о друге, или как минимум один из них не знает, чем занимается второй. Не исключено, что в конце концов за те марки заплатит Файксат.

— Дудки! — возразила Яночка. — Файксат всегда скупает марки по дешёвке, а Очкарик наоборот, захочет продать как можно дороже. Нет, они никак не договорятся. Кто-то третий нужен.

Павлику тоже захотелось вытащить из стакана кусочек яблока. Поскольку Стефек при сервировке игнорировал ложечки, а лезть пальцами в стакан, как это сделал Збиня, Павлик знал, некультурно, он извлёк фрукт с помощью черенка разливательной ложки и с удовольствием его съел. Возможно, именно яблоко вдохновило его.

— Слушайте, у меня идея! То есть я так подумал: если Зютек не имеет понятия, какие марки в коллекции, откуда он знает, какие требуются взамен? А ведь надо подменить так, чтобы разница не очень бросалась в глаза, чтобы её не каждый заметил.

Збиня опять с трудом оторвался от созерцания лошадиной головы и удивлённо заметил:

— Слушай, а ты… того, соображаешь. Вот я сейчас припоминаю, что-то он себе под носом бормотал, что все труднее доставать марки. У кого-то он доставал их, а теперь с этим тоже проблемы. Выходит, и в самом деле есть какой-то третий?

— Может, Баранский?

— Понятия не имею. Фамилий Зютек никогда не называет.

— Получается, все вертится вокруг Зютека, он должен все знать, вот и постарайся вытащить из него побольше…

— Ты думаешь, это раз плюнуть? Павлик не ответил, только выразительно посмотрел на сияющую золотым блеском лошадиную голову, так безотказно действующую на Збиню. Вот и теперь тот сразу замолчал и перестал ссылаться на трудности в расследовании. Яночка поддержала брата:

— Учтите — Зютека нельзя ни на минуту упускать из виду. В этой шайке он — ключевая фигура, хотя и не главный. Он исполнитель, он же — связующее звено. А ведь ещё и из Алжира летят брелочки, вот-вот прибудут…

Слова девочки произвели сильное впечатление на обоих братьев. Збиню, естественно, вдохновили летящие из Алжира брелочки, Стефек же уловил суть — его кумир желает получать информацию о Зютеке. Как можно больше всякой информации! Пожалуйста, будет ей информация. А если обожаемое существо потребует и самого Зютека, он, Стефек, доставит и его в натуральном виде. Если надо, в упаковке и перевяжет ленточкой с бантиком!

У Збини от волнения пересохло в горле. Ладно, ради получения новых экземпляров коллекции, да ещё таких экзотических, он готов на многое. Но из того, что сказал Павлик, следует, что возни с этим Зютеком и конца не видно. А как же лошадиная голова? Он, Збиня, долго не выдержит. Он желает это сияющее сокровище получить как можно скорее, чтобы оно стало его собственностью, чтобы он мог повесить его на почётном месте в ряду других экспонатов и наслаждаться его видом в любое время дня и ночи. И не только смотреть, но и брать в руки, прижимать к сердцу, до блеска натирать мягкой бархоткой! А история с марками может затянуться до бесконечности! Нет, он не выдержит!

Громко проглотив слюну, Збиня хрипло сказал:

— Положим, я готов бдить и держать руку на пульсе, но ведь этот тип может тянуть резину, да и схлопотать по морде недолго. Тут компенсация требуется.

— Ты что имеешь в виду? — холодно поинтересовался Павлик.

— Предлагаю честную сделку: я получаю вот это, — Збиня кивнул на брелок, — прямо сейчас. А на Зютека обязуюсь доносить аж до… до конца афёры!

— А за арабские что сделаешь?

— Про арабские особый разговор будет, когда прилетят.

И рука Збини сама протянулась к лежащему посередине стола сверкающему кружочку. От прикосновения к нему все тело парня пронизало острое чувство счастья.

— Честное слово? — пожелал убедиться Павлик.

— Слово чести! — пообещал Збиня. Павлик взглянул на сестру, та кивнула. Пусть будет так, возможно, полученное вознаграждение подвигнет Збиню на новые подвиги. И каждый раз, когда посмотрит на лошадиную голову, вспомнит о своём обещании. Во всяком случае, другого им пока ничего не остаётся, как положиться на клятвенное обещание и впредь сообщать все новости о Зютеке. Впрочем, Яночка не сомневалась, что поощрённый ценным подарком Збиня не только не забудет о своих обещаниях, но, напротив, станет ещё больше стараться.

— Ладно, бери! — разрешил Павлик. — Уговор дороже денег. Мы тебе доверяем.

* * *

— Итак, у нас остались практически только Пшеворский и Баранский, — проглядывая свои записи в тетради, сказала Яночка. — Их не знаем ни мы с тобой, ни Хабр.

— И адреса Пшеворского у нас нет, — напомнил Павлик.

— Начнём с Баранского, ведь совсем неохваченный. Мы не знаем ни того, как он выглядит, ни того, где живёт, ни того, чем занимается. И самое главное — я не знаю, как все это узнать.

— Пойти и посмотреть на него, — предложил Павлик. — Очень просто.

— Куда пойти?

— Глупый вопрос. Туда, конечно, где он живёт. Ведь в собственном-то доме он появляется?

— Не уверена. И вообще с ним все не так просто. Вспомни, ведь шла речь о какой-то краже в семье. И если это тот самый Баранский, который украл марки у своего дядюшки… И если он распродавал их направо и налево, то сейчас он уже наверняка распродал все и тогда совсем нам не нужен.

— Э, не выдумывай. Сама вспомни — он украл не все, только часть марок. И мог продавать понемногу марки из той части, потому что нужны были деньги. А остальное оставил себе.

— Вот именно, раз оставил себе, надо узнать, что именно у него осталось. А как узнать — не имею понятия. Ведь если человек эти марки когда-то украл, он ни за что не признается!

Оптимист Павлик настаивал на своей версии:

— А может, и признается. Ведь это уже давно было…

Яночка вышла из себя.

— Ну и что! Думаешь, теперь может явиться к людям и заявить — глядите, какие у меня марки, когда-то я свистнул их у дядюшки, ну да это было давно, стоит ли вспоминать… Так по-твоему?

— Дядюшка его умер, может говорить, что марки он ему подарил.

— А у нашего дедушки сохранилось письмо, и этот дядюшка там написал — марки у него украли.

— И что с того? Дедушка ни в жизнь не станет об этом трепаться. Доносить не станет!

Подперев по своему обыкновению щеку рукой, Яночка глубоко задумалась. В чем-то Павлик прав. Баранскому совсем не обязательно обнародовать свою кражу, а о дедушкином письме он может и не знать.

Короче, мошеннику ничто не грозит, он действует свободно и даже нагло. И тогда узнать о том, какие у него марки, очень легко, достаточно заявить о своём желании кое-что из них у него приобрести. Для этого не обязательно быть взрослым, марки собирают люди всех возрастов.

— Ну, хорошо, — сказала Яночка, додумав до этого места и убирая локти со стола. Но тут ей что-то вспомнилось, и она добавила:

— Нет, постой! Погоди!

— Да я и так стою, — удивился Павлик. — И никуда бежать не собираюсь.

— Да нет, я только что собралась сказать тебе — едем на Бонифация!

— И что?

— И тут вспомнила, как пани Наховская велела нам держаться от этого Баранского подальше. Помнишь? «Держитесь от него подальше», это её слова. Помнишь?

— Да помню, помню, не такой уж я склеротик! — рассердился брат. — Помню, конечно. И что из этого?

— Ох, и сама не знаю что. Павлик не столь серьёзно воспринял предостережение пани Наховской.

— Нам совсем не обязательно сразу кидаться ему на шею, — наставительно заметил он. — Мы можем посмотреть на него издали. Хочешь — даже в бинокль. Это во-первых. А во-вторых, она уж очень была вздрючена, вот и сказала. Не кусается же этот Баранский. И не бодается.

Как оно часто бывает, замечание брата подтолкнуло творческую фантазию Яночки, и из неё так и посыпались версии, предложения, идеи.

— Ты прав, Баранского мы с тобой обязательно должны увидеть, и для начала издалека. И как можно скорее, придумай что-нибудь. А во-вторых, надо обязательно сообщить пани Пекарской о том, чем занимается Очкарик. Пусть что хочет делает, но доберётся до оставленных пани Спайеровой марок и посмотрит, какие они, чтобы он не мог ничего заменить. Погоди, у меня и в-третьих есть. Хорошо бы подпустить к ней Зютека и посмотреть, что он попытается схимичить. — Ясно что, постарается всучить ей завалящую дрянь.

— Я хочу знать, какую именно дрянь. А пани Пекарскую предупредим, чтобы ушки на макушке… И надо скорей, может, он уже едет к ней!

— Сию минуту точно не едет. Уже полдесятого, а вряд ли пани Пекарская пригласила нашего Зютека к ужину. Но вообще ты права, надо нам с тобой пошевеливаться, медлить опасно.

Так что мы решим?

— Завтра же едем сразу в два места.

— Вместе?

— Да, а что?

— Не успеем. Эта проклятая школа… Я освобожусь только в четыре. А ведь вечером нам надо махнуть в аэропорт.

— О Боже, насмерть забыла! Ну хорошо, тогда я одна сразу же после школы поеду к пани Пекарской.

— А я сразу же после школы поеду на Бонифация. И Хабра возьму с собой. Не возражаешь? С пани Пекарской они уже знакомы, а Баранского надо ему показать.

— А вечером встречаемся в аэропорту.

* * *

Сначала Павлик ознакомился с обстановкой. Как уже говорилось, участок, на котором стоял дом Баранского, был угловым и граничил с двумя соседними. Один из них был совсем голым и ничем не ограждённым, другой, напротив, окружён сеткой и весь зарос деревьями и кустами. Проникнуть на нужный участок можно было с двух сторон, и проще с той, где не препятствовала никакая загородка, но Павлик избрал второй вариант. Перемахнуть через сетку — плёвое дело, зато потом скроешься в зарослях, а на том, первом, будешь весь как на ладони.

Все эти рассуждения были чисто теоретические, пока мальчик не собирался никуда проникать, пока его задачей было лишь знакомство с Баранским. Ну, не совсем знакомство. Требовалось увидеть этого человека, эту тёмную лошадку, хотя бы посмотреть на него, а для этого — дождаться, когда Баранский вернётся домой или, наоборот, выйдет из дома. В особняке кто-то был, об этом свидетельствовали приоткрытые окна и свет в одном из них. Спускались сумерки, и это позволяло надеяться на то, что, выходя из дома, хозяин зажжёт лампу над входной дверью, и тогда Павлик сможет его рассмотреть.

Быстро темнело. На улице зажглись фонари, но, как всегда, большинство из них не горело, и к сожалению, как раз те, что находились поблизости.

Время шло, а ничего не происходило. Пёс проявлял ангельское терпение и выдержку, чего никак нельзя сказать о мальчике. От ожидания он уже места себе не находил. В голову лезли самые мрачные мысли. Ну, например, что этот холерный Баранский привык шастать по ресторанам, вести ночной образ жизни и возвращаться домой лишь на рассвете. Или, наоборот, что этот человек — инвалид и вовсе не выходит из дому, а связь с остальным миром поддерживает исключительно по телефону. Или вот ещё вариант: у хозяина особняка мерзкое обыкновение проворачивать свои дела исключительно в первой половине дня, когда они с сестрой торчат в школе, и тогда увидеть его вообще не удастся. А что, очень даже просто! Выходит из дому этот Баранский ранним утром, обделывает свои делишки, к полудню возвращается домой и уже сидит там сиднем. Ему так удобно, видите ли, а что в таком случае делать Павлику?

Прошла целая вечность. Совсем стемнело. Терпение окончательно иссякло, и окончательно же победило поначалу робкое решение — не ждать больше, а подобраться к дому и заглянуть в окно. Эх, давно надо было это сделать, а не околачиваться тут без толку. Времени остаётся в обрез, скоро придётся мчаться в аэропорт.

Значит, за дело! На всякий случай Павлик обошёл соседний участок, тот самый, заросший, и осмотрел третий, соседний с ним. Он оказался чрезвычайно перспективный. Окружал его низкий штакетник на каменном основании, преодолеть который мог и младенец, а дом стоял тёмный, необитаемый. Вот тут, в углу, и перескочит, под прикрытием какого-то развесистого куста.

И в этот момент к мальчику примчался оставленный на шухере Хабр. Он был явно взволнован и беспокойно вертелся. Коротко тявкнув, пёс повернулся и помчался обратно, оглядываясь, чтобы убедиться, что Павлик следует за ним. Павлик, естественно, последовал быстрым галопом, по возможности стараясь не топать как лошадь.

И успел буквально в последний момент. У дома Баранского стояла машина, и Очкарик как раз захлопнул её дверцу. Воздержавшись от криков торжества и восторга, лишь удовлетворённо засопев, мальчик попятился и притаился за углом ограды, откуда и стал наблюдать.

Очкарик подошёл к калитке и нажал на кнопку звонка. Услышав бренчанье, он толкнул калитку и прошёл ко входной двери, которая тем временем распахнулась. Возможно, из неё кто-то и выглянул, там зажёгся свет, но со своего места Павлик не мог видеть входной двери. Надо же, как не повезло! Может, это сам Баранский. И выглянул, и свет зажёг, были все возможности на него наконец посмотреть, а он тут, как последний дурак, торчит за углом и ничегошеньки не видит! Ведь мог бы занять наблюдательный пункт напротив двери!

Ну да ладно, чего теперь кусать локти. В конце концов, Очкарик вряд ли останется здесь ночевать, а когда хозяин его выпустит, тут можно и рассмотреть этого распроклятого хозяина. Хотя… Сколько времени?

Павлик включил на мгновение фонарик, взглянул на часы и потерял надежду…

* * *

В аэропорт Яночка приехала прямо от пани Пекарской, чрезвычайно довольная результатами визита. Хозяйка угостила девочку только что испечённым вкуснючим бисквитом и со вниманием выслушала гостью.

А главное, все поняла! Она и раньше знала, что марки могут отличаться одна от другой едва заметным оттенком окраски, что надпись на одной может быть лишь на волосок тоньше, чем на идентичной, а это имеет колоссальное значение. Она прекрасно понимала, в чем тут дело и какие цели преследуются при замене одних марок на другие. Одним словом, проявила себя самым настоящим филателистом. Внимательно выслушала все, что ей рассказала девочка, внимательно записала номера, под которыми марки числятся в каталогах. В общем, с ней у Яночки никаких проблем не возникло.

А главное, пани Пекарская была глубоко возмущена подлыми замыслами Очкарика и клятвенно обещала сделать все от неё зависящее, чтобы им воспрепятствовать.

Павлик появился, когда пассажиры, прилетевшие рейсом из Алжира, уже стали выходить из таможенного зала. Женщина, доставившая от отца письмо и посылочку, была в числе первых, поэтому обменяться новостями брат и сестра смогли лишь на обратном пути из аэропорта.

Выслушав отчёт Павлика, сестра удовлетворённо произнесла:

— Вот видишь! Мы оказались правы. Очкарик и Баранский! Одна шайка. За марками охотится Баранский, он нанял Очкарика, и именно от Баранского Очкарик получает разную дрянь на подмену. Я уверена — так оно и есть!

А Павлик все переживал:

— Так я его и не увидел! Спрятался в своём доме, как улитка, носа не высовывает.

— Не расстраивайся. Сам же сказал — напротив его дома присмотрел отличный наблюдательный пункт…

— Наблюдательный-то он наблюдательный, было бы за кем наблюдать! Хоть бы из двери высунулся, паразит! Я там торчал, торчал… И у нас нет уверенности, что Очкарик приходит к нему каждый день.

— Значит, надо найти способ выманить его из дома, — сказала Яночка.

Павлик моментально придумал способ:

— Поджечь дом!

Рассудительная Яночка была против столь радикальных способов.

— Поджечь можно, но не обязательно сразу дом. Вот хорошо бы что-нибудь в саду или во дворе.

— Там кучи сухих веток, — вспомнил Павлик. — Подложить газету и зажечь! Он выскочит из дома посмотреть, что там такое горит…

— …и наш костёр хорошенько осветит его. Но все-таки давай поджог оставим на крайний случай, пока последи за ним без поджигания. Или хочешь, вместе покараулим. Хорошо бы узнать, бывает ли там наш Зютек.

— За Зютеком присматривают Збиня и Стефек.

— Надо будет им сказать о знакомстве Баранского с Очкариком.

— А сами когда будем караулить? Ночью?

— Езус-Мария, как же трудно нам приходится! — вздохнула девочка. — Подумаю. А пока пообщаемся со Збиней, может, у него тоже есть новости.

Збиня честно отрабатывал лошадиную голову и охотно принял помощь братишки, не вникая в причины такого энтузиазма со стороны этого сопляка. Можно будет переложить на него часть работы. Естественно, распределял обязанности старший.

— В школе и сразу после школы — я, — втолковывал он младшему, — а потом — ты. Поэтому сразу же делай уроки, чтобы потом подежурить. И пригодились бы какие-нибудь марки. Погоди, есть идея…

Идея Стефека очень заинтересовала, но брат ознакомил с ней меньшого только на следующий день.

— Значит, такое дело, — писем этих приходят тонны. Не успевают все читать. И конверты с марками выбрасывают, во всяком случае, марки вырезать можно.

— Да куда приходят-то? — не понял Стефек.

— Я же говорю — на телевидение! — разозлился Збиня из-за непонятливости брата, хотя ничего подобного пока не сказал. — И надо только найти подходы к тем, кто у них обязан заниматься письмами. А у меня, как назло, нет ни одного знакомого на телевидении.

— А та, что живёт в доме напротив нас?

— Какая? — удивился Збиня.

— Ну та, что ведёт передачи для детей. Я по лицу узнал.

— И уверен, она с нами на одной улице живёт? Может, в гости к кому приходила?

— Какие гости, если мусор выносит и с собакой гуляет!

— А, ну тогда факт — живёт. Вот только как с ней познакомиться?

— А это моё дело! — оживился Стефек. — Гарантирую — завтра же мы с ней будем лучшие друзья!

— И Зютека познакомим. Он, знаешь, за марки готов все сделать! Слушай, — вдруг подозрительно спросил брат, — а ты не отколешь какой-нибудь номер…

— Тебе какое дело? — обиделся Стефек. — Главное — познакомиться, так ведь? Чтобы нам разрешили помочь им с письмами разобраться, наверняка у них завал. А потом договоримся, как станем помогать. Или домой нам дадут, или к ним в редакцию будем приходить.

— А если наша соседка ничего общего с письмами не имеет?

— Главное — на телевидении работает. Через неё выйдем на тех, кто имеет. А уж с ними разберёмся. Оглушить, например, схватить мешок с письмами… — фантазировал Стефек.

Старший брат призвал сопляка к порядку:

— Я тебе оглушу! Так и знал, кроме глупостей, ничего в твою дурацкую башку не придёт. Наоборот, как-то к ним подлизаться, чем-то помочь, что-то сделать такое для них… ну не знаю.

— Посмотрю по обстоятельствам, — пообещал Стефек. — Ладно, без применения силы… Предоставь это мне.

У старшего брата хватило ума не вникать в детали плана младшего. Они договорились, что на вахту при Зютеке младший заступит в пять часов, и разошлись.

Стефек приступил к операции. Свою старую рогатку он нашёл без особого труда, но резина уже никуда не годилась, рассыпалась прямо в пальцах. Мальчик установил местонахождение родителей. Мать, как всегда, крутилась на кухне. Отец, как всегда, прочно засел перед телевизором в комнате. Можно действовать свободно. Двух секунд хватило для того, чтобы разыскать в комоде спальни новые отцовские подтяжки. Импортные, отцовская гордость и предмет хвастовства. Производства «Вуди Бразерс». Отец очень дорожил ими и надевал только по праздничным дням. И в самом деле, подтяжки оказались самого высокого качества, эластичность их соответствовала мировым стандартам, а в металлические застёжки на них очень хорошо просовывались пальцы. Мальчик отдавал себе отчёт, какая это ценная вещь и что будет, если их испортить, но он вовсе не собирался их портить. Воспользоваться разок и незаметно положить на место, вот и все.

Много времени заняли поиски подходящего камня, ведь он должен быть ни слишком маленький, ни слишком большой, не корявый и не рассыпающийся на лету. Наконец подходящий камень нашёлся. Даже два камня. Теперь оставалось только наметить цель: окно квартиры дикторши с телевидения.

Выяснилось, что Стефек её фамилию забыл. Ну и что с того, что сотни раз смотрел её передачу! Кому нужна фамилия редактора или ведущего? Надо отыскать.

Мальчик вернулся домой, на цыпочках, за спиной все ещё сидящего перед телевизором отца пробрался к телепрограмме, схватил газету и отыскал нужную передачу для детей. Оказалось, фамилия ведущего или редактора и телевидению не нужна, в программе только время и название передачи. Там внизу наверняка висит список жильцов, Стефек прочтёт и по квартире вычислит. Или вспомнит, ведь он же много раз слышал её фамилию.

В списке сразу бросилась в глаза фамилия «Волицкая». Она! Правда, мальчику почему-то казалось, что должно быть «Волинская», но, значит, ошибся. Вот, квартира № 6, третий этаж. Теперь оставалось лишь подняться по лестнице, установить, куда выходят окна квартиры, и со двора вычислить, какие именно это окна.

Вся процедура заняла не больше пяти минут. Определять легко, квартира на верхнем этаже, окон в квартире целых шесть штук, есть из чего выбирать. Вдохновляемый благородными побуждениями, мальчик выбрал один из двух камней и прицелился из импортной рогатки…

* * *

Каролинка была одна в квартире, если не считать Кары. По своему обыкновению, девочка с ногами забралась на тахту и читала книжку, хотя и понимала, что не мешало бы кое-что сделать по дому, да и математика осталась незаконченной. Но там девочка застряла на очень сложной задачке, над которой требовалось подумать, а как раз этого Каролинке смертельно не хотелось. Лучше вот так, бездумно читать интересную книгу и грызть орешки, а задачку потом сделает, когда отец вернётся. Придираться будет, скажет, опять ленится, но зато, когда отец придирается, сразу лучше думается.

Вдруг с оглушительным звоном посыпалось стекло разбитого окна, а на пол упал и покатился камень, которым это окно разбили. Девочка вздрогнула, а спокойно спящая у её тахты собака, проснувшись, бросилась к окну, встала передними лапами на подоконник и принялась яростно лаять в разбитое окно. Девочка была не из трусливого десятка, тем более когда рядом крупная немецкая овчарка. Испугавшись только в первый момент, Каролина тоже бросилась к окну, но во дворе никого не увидела. Очень мешала смотреть Кара, отталкивая девочку от подоконника. Видимо, она считала, что не девчоночье дело — бороться с неведомыми врагами, их Кара полностью брала на себя.

— Тихо, Кара! — попыталась успокоить собаку девочка. — И перестань метаться, видишь, стекло, ещё лапы порежешь!

В этот момент позвонили в дверь.

Справившись с первым номером своей программы и без промаха поразив цель, Стефек не мешкая приступил ко второму. Он не стал ждать, пока его заметят во дворе, а сразу кинулся в парадное и взбежал на последний этаж. Нажав звонок нужной квартиры, он с некоторым беспокойством прислушивался к грозному басовитому лаю, доносившемуся из-за двери. Собака должна быть, он сам видел пани редакторшу прогуливавшуюся с собачкой, но не могло то хлипкое создание издавать такой мощный лай.

Кара, немецкая овчарка, была собакой злой и соответственно воспитанной. За дверями находился кто-то чужой, несомненно, враг. Вздыбив шерсть и оскалив тысячи своих зубов, собака яростно кидалась на дверь, готовая растерзать врага, только что разбившего им стекло. Камень в комнате и человек за дверью издавали один и тот же запах, это Кара сразу поняла.

— Кто там? — крикнула девочка, пытаясь перекричать оглушительный лай.

— Я! — раздалось из-за двери. — Это я разбил вам окно!

По натуре флегматичная и спокойная, девочка не очень удивилась. Каролинке было всего одиннадцать лет, но она была очень начитанной девочкой, а в книгах и не такие происшествия описываются. Поэтому она не очень удивилась, посмотрела в глазок, увидела мальчика, который выглядел симпатично и не страшно. Впрочем, когда под боком такой страж, как Кара, можно не бояться и сорока разбойников.

— Погоди! — крикнула нежданному гостю девочка. — Сейчас собаку запру!

Совершенно сбитый с толку и теряющий последние остатки храбрости Стефек прислушивался к тому, что происходило в квартире. У девочки и собаки были разные мнения относительно мальчишки за дверью, и собака яростно отстаивала своё. В конце концов ей пришлось уступить, и, хотя собака и осталась при своём мнении, девочка отволокла её куда-то подальше от двери. Теперь неумолкающий лай доносился из дальней комнаты. Входная дверь приоткрылась на длину цепочки, Каролинка внимательно оглядела мальчика, закрыла дверь и сняла цепочку. В случае чего выпустит Кару из родительской спальни, достаточно нажать на ручку двери.

Стефек вошёл наконец в квартиру и в свою очередь оглядел девочку. Немного крупная и полноватая для своего возраста, черноволосая и черноглазая, она была полной противоположностью беленькой и голубоглазой Яночке, но тоже очень, очень симпатичной. И как знать, не будь сердце мальчика безраздельно занято поклонением голубоглазому кумиру, не влюбился ли бы он с первого взгляда вот в эту черноглазую.

— Я к пани Волицкой! — вежливо поклонившись, произнёс мальчик.

— Пани Волицкая тут не живёт, — ответила девочка, ещё не решив, как держать себя с неожиданным гостем. — А зачем ты выбил нам стекло? Что я скажу родителям?

Стефек растерял остатки былой уверенности.

— Как это не живёт? Я же видел её в списке жильцов, внизу висит.

— Висит, потому что нам не хотелось менять, и она в самом деле жила здесь, но теперь это наша квартира. Временно, она нам сдала на полгода, потом мы переедем в собственный домик.

Стефек с трудом удержался от того, чтобы схватиться в отчаянии за голову. Он простонал:

— Надо же! А я специально выбил стекло, чтобы познакомиться с пани Волицкой. Что теперь делать?

Девочка явно заинтересовалась неожиданным поворотом дела.

— Меня зовут Каролина, — представилась она, совсем не сердясь.

— Стефек! — автоматически шаркнул ножкой мальчик.

— Входи. Вот садись сюда и сиди смирно, тогда я смогу выпустить Кару. Если будешь сидеть спокойно, она ничего тебе не сделает. Поймёт, что ты гость.

Охотней всего Стефек сбежал бы на край света, так неловко он себя чувствовал, но удерживало разбитое окно. Надо было что-то с этим делать. А кроме того, пани с телевидения он не далее как вчера видел собственными глазами. Даже если она за один день успела выехать из квартиры, Каролина может знать, куда именно, дать её новый адрес. В голове беспорядочно проносились мысли о том, что придётся снова выбивать стекло — хорошо, второй камень не выбросил, а может, и не один раз выбивать, а отцу могут понадобиться подтяжки, и как вообще все осложняется, а он вроде все так хорошо продумал. И тут ещё эта проклятая собака.

Стефек сел в указанное ему кресло и постарался окаменеть. В комнату ворвалась овчарка со все ещё немного вздыбленной шерстью. Каролина настойчиво вдалбливала ей, что вот этот индивидуум — гость! Гость! И его кусать не надо. Неохотно, все ещё рыча и взлаивая, но уже умеренно, Кара обнюхала этого гостя. Что ж, гость не враг, гостя кусать нельзя.

Покончив с собакой, девочка села напротив гостя и задумчиво сказала:

— Я все-таки ничего не поняла. Зачем понадобилось обязательно выбивать окно? И наверное, надо стекло собрать с пола и ковра. Нет, нет, не сейчас, пусть она к тебе немного привыкнет! Не двигайся! И объясни, пожалуйста.

Хорошенькая ситуация, ничего не скажешь! Вместо объяснений мальчик мрачно поинтересовался:

— А где теперь живёт пани Волицкая?

— Понятия не имею, меня вообще ничего не интересует, но родители могут дать тебе адрес, если хочешь. Сможешь ей написать письмо.

— Письмо?

— Да, из Варшавы она уехала, это я знаю. А как можно с человеком познакомиться через разбитое окно?

— Ну, очень просто… Разбиваешь окно и идёшь каяться. Извините, случайно, я готов заплатить. У меня на одно окно денег хватит, а вот на второе…

— А ты ещё собираешься разбивать?

— А ты как думала? Теперь буду разбивать до победного. И платить… Интересно, откуда деньги возьму? Ну да это мои проблемы. Послушай, когда же она успела переехать?

— Да уже давно, больше года назад.

— Не может быть! Я её ещё вчера видел здесь, на улице!

— Кого видел? Пани Волицкую?

— Ну да!

— Ты её знаешь в лицо?

— Ну да! Сто раз видел по телеку! Ведь она там работает.

Девочка весело рассмеялась. Наконец она поняла!

— Ничего подобного! На телевидении работает пани Полинская. Она живёт в квартире рядом с нашей, дверь в дверь.

— Как ты сказала? Пани Полинская? Тут уж Стефек схватился за голову, вызвав недовольное ворчание бдительной Кары.

— Полинская! То-то мне казалось — должно быть Волинская, а не Волицкая.

— Да, пани Волицкая — старушка, она не только на телевидении, но и вообще нигде не работает.

Стефек высказал претензию:

— Почему же тогда её нет в списке жильцов?

— Есть, только там она числится как Петшак, а фамилия Полинская — её девичья, под ней она и выступает по телевидению. Мы все о ней знаем, потому что у неё тоже есть собака.

Наличие собаки многое объясняло, собачники обычно знакомы друг с другом. Это понятно, но плохо, что придётся всю операцию проводить с начала. Хорошо, что не выбросил второй камень.

— Не мешало бы здесь замести, — заметила девочка.

Стефек не возражал, сам виноват. К тому же, раз она знакома с пани Полинской, может, обойдётся без второго окна?

— Давай замету, — согласился он. — Какая-нибудь щётка найдётся?

Дети принялись наводить в комнате порядок, причём участие Каролины заключалось в том, что она указывала мальчику на завалившиеся под мебель куски стекла. Мальчик все кусочки старательно подобрал на совок, высыпал их в кухне в бумажный пакет и снова уселся в кресло.

— Послушай, может, ты мне поможешь? — решился он. — Тут такое дело…

И от волнения позабыв о том, что их дело надо хранить в глубокой тайне, он вкратце познакомил новую знакомую с марочной эпопеей и своим участием в ней. Девочка узнала, что ему, Стефеку, совершенно необходимо лично познакомиться с пани Полинской и получить от неё телевизионные марки, чтобы с их помощью отвлечь Зютека, чтобы Зютек не мог заняться другими преступными делами, чтобы Яночка с Павликом могли действовать на свободе и отыскать наконец марки из коллекции их дедушки. Дойдя до дедушки, Стефек спохватился, понял, что выболтал больше, чем следовало бы, поэтому попытался в дальнейшее повествование о марках напустить как можно больше туману и вернулся к Зютеку, старательно выдвигая на первый план его роль и в связи с этим необходимость отвлечения его с помощью телевизионных марок. И все-таки полностью отмежеваться от Яночки и Павлика никак не мог, то и дело возвращаясь к их общественно-полезной деятельности, мужеству, сообразительности и самоотверженности. Отбросив свою всегдашнюю флегматичность, девочка слушала с заблестевшими глазами, боясь проронить слово. Надо же, оказывается совсем рядом, не в книгах, не в вымышленных странах делаются такие интересные дела!

— Я могу познакомить тебя с пани Полинской, если хочешь, — предложила она. — Очень милая женщина! А ваш Зютек — отвратительный тип. Не нравится он мне…

— Мне тоже! — подхватил Стефек. — Хотя временами бывает очень забавным. Жаль, у меня нет такой собаки, как твоя Кара, она бы очень пригодилась в нашем деле. С её помощью я бы раз-два разделался с Зютеком!

— Как ты себе это представляешь? Что бы ты сделал?

— Ну, много чего… Привязал бы, например, её у входной двери Зютека, он бы и не вышел из квартиры! Весь день проторчал бы дома, а то приходится выдумывать разные штучки, сплошные трудности.

— Привязать её нельзя, вмиг перегрызёт поводок. Но можно держать её за ошейник и делать вид, что с трудом сдерживаешь, что вот-вот вырвется из рук и загрызёт первого подвернувшегося. Она у нас знаешь какая! Вообще-то она слушается только папу, для него все что угодно сделает, а нас с мамой в грош не ставит.

Стефек представил себе впечатляющую картину: Кара с Каролиной у дома Зютека, свирепая овчарка рвётся к этому негодяю, рыча и оскалив зубы. Зютек в страхе убегает обратно в дом и захлопывает за собой дверь. И уже больше не высовывается!

Нет, это слишком прекрасно. Вздохнув, мальчик оторвался от волшебных видений и сказал Каролине:

— У Яночки и Павлика тоже есть замечательная собака. Только очень спокойная и вежливая. И послушная — что-то потрясающее! А уж умный этот Хабр, рассказать — не поверишь. Агрессивным был только раз в жизни, я как-нибудь тебе расскажу. Немного поменьше твоей Кары будет, но красавец! А ты свою на прогулку выводишь? И могла бы, например, с ней ехать в автобусе?

Девочка, подумав, ответила:

— Могла бы, но в наморднике. И ошейнике с шипами. Без этого мне её не удержать. А гулять я её часто вывожу.

— Тогда, знаешь… Что, если я как-нибудь забегу и мы прогуляемся к Зютеку? Может, даже завтра. А? Здесь недалеко.

Каролина с восторгом согласилась. Она и сама хотела попросить подключить их с Карой к благородному делу спасения марок, да не решалась.

— Только надо будет проследить, чтобы она не разорвала брюки этому Grejs, — озабоченно произнесла девочка. — Потом покупать придётся… Лежащая спокойно Кара вдруг приподняла голову и стала прислушиваться, потом подбежала к входной двери. С лестничной площадки доносилось радостное собачье повизгиванье.

Девочка вскочила с кресла.

— Пани Полинская! Это её собака повизгивает, она обожает нашу Каруню и всегда визжит от радости при встрече с ней.

Стефек тоже сорвался с места, но тут же замер на месте, потому что Каруня бдила, хоть и отвлеклась на собачку пани Полинской. Коротко рявкнув. Кара заставила мальчика воздержаться от резких жестов. Пришлось перейти на плавные. Видимо, гости в этом доме бывают солидные, спокойные…

Каролина распахнула дверь, даже не поглядев предварительно в глазок. Кошмарно длинная и жутко толстая такса, хрюкнув от радости, бросилась на шею выскочившей овчарки. Кара снисходительно позволила прыгать вокруг себя, обнюхивать себя и облизывать. И вполне дружески отнеслась к таксиной хозяйке, запирающей дверь квартиры напротив. Стараясь двигаться медленно и плавно, почти не отрывая подошв от пола, Стефек вслед за Каролиной выскользнул на лестничную площадку.

— Добрый день пани! — обратилась Каролина к женщине. — Это мой знакомый Стефек, который выбил нам окно, чтобы познакомиться с вами!

Женщина улыбнулась.

— Добрый день, Каролинка! А разве обязательно выбивать стекла, чтобы познакомиться со мной?

Пани Полинская была очень похожа на себя в телевизионной передаче, только ещё симпатичнее. Ну прямо как добрая фея! Стефека не удивляло, что свирепая Кара не лает на неё. Разве хоть одна собака позволит себе повышать голос на добрую фею?

Обрадовавшись, что наконец-то может познакомиться с пани Полинской, и на минуту забыв о напрасно выбитом окне, Стефек решил ковать железо, пока горячо. И он торопливо заговорил, слегка заикаясь от волнения:

— За стекло я заплачу, вы не думайте, у меня есть деньги. Им я выбил по ошибке, надо было выбить вам, и тогда вы бы стали со мной разговаривать, ведь правда? Даже если человек и не хочет разговаривать, все равно придётся, если ему окно разбили. Значит, того… У меня страшно важное к вам дело, и вообще я живу на этой же улице…

— А твоё дело может подождать, пока я прогуляю собаку? — с трудом удерживаясь от смеха, спросила хозяйка таксы. — Тогда и поговорим. Я быстро.

Не успели все трое вернуться в квартиру и запереть дверь, как Кара опять бросилась в прихожую с радостным визгом, какого Стефек уж никак от неё не ожидал.

— Родители! — озабоченно произнесла Каролина. — Уже вошли в подъезд. Что теперь будет…

У Стефека от волнения вспотели ладони. Сейчас попадёт ему за окно! Представив, как придётся в третий раз объяснять мотивы своих предосудительных действий, мальчик подумал, что с него достаточно. Он забился в кресло, сжавшись в комочек и стараясь занимать как можно меньше места. Тем временем Кара приветствовала своих хозяев, и казалось, по прихожей мечется двадцать собак. И все они подпрыгивают, визжат от радости и пугаются под ногами вошедших. Овчарка смела хвостом стопку газет с низенького столика, разметала обувь по прихожей и чуть не опрокинула своих хозяев. Наконец радость встречи несколько поулеглась, собака поуспокоилась, и стало возможным разглядеть и услышать родителей Каролины.

— Кто разбил оконное стекло? — страшным голосом прорычал папа, входя в комнату.

— Пани Полинская, — ответила дочка и, не удержавшись, разразилась хохотом.

— Как же она это сделала? — поинтересовалась мама. — Пришла и разбила молотком?

— Нет, камнем, — между приступами смеха отвечала Каролина. — Из рогатки!

— С улицы или изнутри? — спросила мама.

— Так и представляю пани Полинскую, как она стреляет из рогатки по окнам соседей, — сказал папа нормальным голосом и неожиданно снова страшно прорычал:

— А вставлять стекла кто будет? Кто, я вас спрашиваю? Я? Конечно, я! Все я! И ты хороша! — набросился хозяин на собаку. — Кто обязан стеречь дом? Так-то ты заботишься обо мне? Нехорошая, ленивая собака, вот я тебе задам! А ну-ка поди сюда!

Кара послушно подползла к ногам хозяина и опрокинулась на спину, подставив живот и повизгивая от счастья. Хозяин принялся энергично почёсывать собачье брюхо и тормошить свою любимицу. И неизвестно, кому это доставляло большее удовольствие. Оба были счастливы. У Каролины уже слезы текли от смеха. Весь красный от волнения, готовый провалиться сквозь землю Стефек наконец понял, что никто здесь по-настоящему на него не сердится, что у этих людей принято так шутить. И никто никого не боится. Вон, Каролина вся заходится от смеха, а Кара просто тает от блаженства.

Мальчик набрался мужества и вылез из своего угла.

— Это сделал я, — признался он.

— Очень мило с твоей стороны, что ты это сделал сейчас, а не дожидался зимы, — мягко заметила мама.

— Я не мог ждать зимы, — оправдывался мальчик. — Дело срочное.

— У вас нормы установлены? — поинтересовался папа. — Сдельщина? Или ты работаешь почасовиком?

Закрыв лицо диванной подушкой, Каролина захлёбывалась от смеха. Чувствуя, как в его бедной голове все перемешалось, Стефек неуклюже пытался оправдаться:

— Да нет, просто мне надо было познакомиться с пани Полинской.

— Тогда, может, имело бы смысл выбить стекло пани Полинской? — опять мягко спросила мама.

— Так я же так и собирался! — обрадовался мальчик. — Но ошибся. Да вы не беспокойтесь, у меня есть деньги, я заплачу.

— А я уж подумал, ты сын стекольщика, — заметил папа.

— Нет, не стекольщика, и уже все ей объяснил, — сказал Стефек, кивнув на Каролину.

Та наконец отбросила подушку и, вытирая слезы, энергично кивала, подтверждая слова мальчика. Способность говорить пока ещё не вернулась к ней.

Тут с лестничной площадки снова послышалось радостное повизгиванье. Возвращалась с прогулки пани Полинская.

— Я сейчас! — крикнул Стефек и выскочил из квартиры.

Родители Каролины переглянулись, а потом выжидающе уставились на дочь. Уже придя в себя и успокоившись, Каролина объяснила им, что, собственно, произошло и почему. Пересказывая родителям эмоциональные признания Стефека, девочка, наоборот, засунула Зютека на задний план, все внимание посвятив поискам утерянной коллекции ценных марок, которыми занимается дедушка Яночки и Павлика, и помощи его внуков. Услышь Стефек сейчас рассказ девочки, от отчаяния принялся бы рвать на себе волосы, поняв, что выдал тайну, которую поклялся хранить вечно. А он так старался напустить побольше тумана…

А в заключение девочка сказала:

— Мне все это очень нравится, и я бы тоже хотела принять участие. У них очень умная и воспитанная собака. И они были с ней в Алжире. И вообще, у них такая интересная жизнь! А может, вы их знаете? Оказывается, Хабровичи жили в том же доме, что и мы. По соседству с пани Виолеттой.

— Хабровичи, как же, помню! — радостно вскричал пала Каролины.

— И Виолетта отзывалась о них как о чрезвычайно симпатичных людях, — сказала мама, пряча шляпу в шкафчик у вешалки. — И особенно подчёркивала, какие у них вежливые и воспитанные дети. Только, на её взгляд, излишне предприимчивые.

Папа наконец перестал почёсывать собачье пузо и поднялся с кресла. Оба глядели на дочь, не узнавая её. Обычно флегматичная, равнодушная во всему, Каролина сейчас вся пылала от возбуждения. Она повторила:

— Я тоже хочу с ними… И Кара нам пригодятся. Я тоже хочу им помогать!

И она с вызовом поглядела на родителей, ожидая с их стороны осуждения и категорических запретов. Родители молчали. Ладно же! И девочка с отчаянием добавила:

— И поеду с Каруней на автобусе!

— Только не забудь надеть на неё намордник, — сказала мама совсем не то, чего боялась дочь. — И ошейник с шипами.

— И алая города захвати, — посоветовал папа — А если заблудишься, не дрейфь, бери такси и поезжай. Лучше к одной из бабушек. Каждая из них заплатит!

— Нет, домой тоже можешь приехать, — добавила мама. — Мы тоже заплатим. Но лучше к бабушке, нас может не оказаться дома.

Они ещё и издеваются! Каролина совсем разбушевалась:

— Нечего учить меня, как маленькую! Я сама знаю, что мне делать! Сколько можно меня опекать: «сделай то, не делай того»! Сама знаю, что мне делать, и не потеряюсь! Вот вам!

И обиженная девочка с достоинством удалилась в свою комнату.

Родители молча глядели вслед дочери. Потом отошли в дальний угол и стали там шептаться.

— Господи, как хорошо! Наконец-то нашу клушу что-то проняло!

— Самое время Каролинке стать самостоятельной! И хоть чем-то заинтересоваться? А то все сидит дома, книги читает, никуда не ходит, ни с кем не дружит, ничем не интересуется…

— Надо позвонить Виолетте и порасспросить её о Хабровичах.

— Их предприимчивые дети могут оказаться для нас просто даром небес!

— Езус-Мария, неужели она преодолеет свою пассивность и лень?

— Этому парню, который выбил стекло, я готов поставить мороженое!

Ещё не зная об отношении родителей к се новым планам, возбуждённая и встревоженная Каролина сидела в своей комнате и ждала возвращения Стефека. Он обязательно вернётся, хотя бы из-за Каруни…

* * *

Пани Полинская оказалась просто ангелом. Она все поняла с первых же слов и обещала помочь. Литературная сотрудница, в обязанности которой входило разбирать почту, была её хорошей приятельницей и имела право забирать письма домой, чтобы работать над ними дома. Вот только трудно носить женщине сумки с письмами, бумага ведь такая тяжёлая! Если бы нашёлся желающий ей помочь…

Стефек просиял. Все получалось так, как он задумал — Зютек будет при деле. Они договорились с пани Полинской о том, где и когда встретятся, и окрылённый Стефек, не чуя ног под собой от радости, выскочил из её квартиры. О Каролинке он вспомнил уже на первом этаже.

Кара вела себя миролюбиво, со Стефеком её уже познакомили и объяснили, что это не враг. Каролинин отец наотрез отказался говорить о компенсации за разбитое окно, предложив мальчику приберечь эту компенсацию для очередных знакомств.

А потом Каролина прихватила Кару и они вместе со Стефеком отправились на вечернюю прогулку. Мальчик воспользовался случаем и показал дом, где живёт Зютек. Совсем недалеко, на соседней улице.

— Что же, я согласна, — сказала девочка. — Мы с Карочкой придём сюда хотя бы завтра, и я притворюсь, что с трудом сдерживаю её, а она вырывается и того и гляди растерзает этого Зютека.

— Здорово! — обрадовался Стефек. — Только мне надо все продумать и организовать. И показать вам с Каруней Зютека, чтобы ненароком на постороннего человека не напала. Сдаётся мне, очень удачный у меня сегодня день. Познакомиться с тобой и Карой — это похлеще будет, чем выиграть в лотерею!

* * *

Яночка не успела прийти из школы, как позвонила пани Пекарская.

— Я очень горжусь собой, — таинственно и непонятно заявила она. — Хотелось бы, чтобы вы как можно скорее приехали ко мне. Когда сможете?

— А что случилось? — спросила Яночка, поставив ранец на пол у своих ног и лихорадочно вспоминая, сколько сегодня у Павлика уроков.

— Ах, это не телефонный разговор, — ответила запинаясь пани Пекарская. — Конечно, связано с марками. И вообще обо всем этом деле.

Очень важно!

— Мы обязательно придём сегодня же! — взволнованно ответила Яночка. — Есть новости?

— Да, и потрясающие!

— Постараемся быть у вас в пять часов, хорошо?

— Хорошо, буду ждать.

Не успел Павлик прийти из школы, как вновь зазвонил телефон. Стягивая ранец с плеч одной рукой, Павлик другой схватился за трубку телефона. Звонил пан Левандовский.

— Я все разузнал о сыне пани Наховской, — с места в карьер начал он. — Глупейшая история!

Надо поговорить.

И Павлик тоже с места в карьер пообещал прийти вечером, к пяти часам. Яночка не успела прибежать в прихожую, не успела предупредить брата об уже назначенной встрече. Напустилась на брата, да было уже поздно.

— Что теперь делать? — ломал голову Павлик. — Ведь не разорваться же нам!

— Разорваться нельзя, а перезвонить и передоговориться можно. Звони пану Левандовскому. Павлик послушно позвонил, но телефон психолога молчал. Значит, тот звонил с работы, а номера его рабочего телефона у детей не было.

— Перенесём пани Пекарскую, — предложил Павлик.

Телефон пани Пекарской тоже не отвечал. Значит, позвонив Яночке, она ушла и могла вернуться домой только к условленному часу.

— Ничего не поделаешь, придётся нам опять разделиться, — расстроилась Яночка. — Я поеду к пани Пекарской, а ты к пану Левандовскому. Только чтобы мне потом все подробно рассказал!

— И ты тоже.

— Я-то всегда рассказываю подробно, а ты снова все перезабудешь. Лучше записывай, и по пунктам. Знаешь, в виде тезисов.

— Ладно, не учи! А Хабр с кем едет?

— Со мной. Уверена, пани Пекарская очень надеется на встречу с ним и будет разочарована, если он не приедет.

— Тогда за дело! В темпе обедаем, делаем из уроков, что успеем, и разбегаемся.

Пани Пекарская и в самом деле рассчитывала на встречу с псом и даже специально для него испекла кекс. Напустив на себя таинственный и важный вид, хозяйка провела гостей в комнату и указала Яночке на стопку альбомов на столе.

— Как по-твоему, что это такое? — сдерживая в голосе торжество, спросила она.

— Кляссеры! — воскликнула девочка. — Неужели те самые?

— Вот именно! Кляссеры с теми самыми марками!

— Марки из наследства пани Спайеровой? Откуда они у вас? Каким образом… Очень довольная произведённым впечатлением, пани Пекарская разложила на столе потрёпанные кляссеры и ответила:

— Боюсь, не совсем честным путём. Возможно, это называется кражей… или хитростью, как посмотреть…

Но девочка уже смотрела марки. С жадностью раскрыв первый кляссер, она воскликнула «Ах» и принялась быстро переворачивать толстые страницы, не в силах больше ни слова произнести.

Это были те самые марки, которые столько лет разыскивал дедушка! Потерянная коллекция! Сколько раз видела их девочка в каталогах! Вот первая Польша и разделы. В кляссере марки вставлены были неаккуратно, просто небрежно воткнуты как попало, не в хронологическом порядке и не по тематическим группам. Старые и современные вперемешку, между ними попадались даже и иностранные, которым здесь вовсе не место, потом шли серии перепечаток, некоторые представляли неинтересную массовку, некоторые просто не имели цены! У Яночки голова пошла крутом, сердце взволнованно билось.

— Я уверена — то самое, — с трудом произнесла Яночка, — но надо бы показать это дедушке. Только он разбирается в этом как специалист. И все эти водяные знаки в лупу рассмотрит, и малейшие детали отметит, не только определит марку по каталогу, как, например, мы. Но боюсь, как бы дедуля не расхворался от радости. Можно ему сказать о коллекции?

— Конечно, можно! — вся сияя ответила хозяйка. — Ведь я для того и укр… и забрала эти марки! И считаю, что первым их должен увидеть ваш дедушка.

— Расскажите, пожалуйста, как же вам удалось их заполучить?

Чрезвычайно довольная собой, хотя и с некоторым смущением, хозяйка стала рассказывать:

— После разговора с вами… Вы меня вдохновили! Ну я и продумала план действий. Созвала собрание наследников. Они не очень хотели собираться, пришлось сказать — в квартире остались золотые безделушки и деньги, я вроде как только теперь о них вспомнила. Они, конечно, приехали. Не очень много народу собралось, по одному представителю от каждой из тяжующихся сторон, так это называется на языке юристов. Приехала мать крестника, зять золовки и сосед. Ну и я. А с собой захватила из дому три старых кляссера с самыми дешёвыми марками…

— Тут, на столе, четыре, — заметила девочка.

— Я же не знала, сколько у покойницы их было, на всякий случай захватила три, хорошо, не очень толстые, но все равно тяжёлые, мне и так было тяжело, и ещё я выбирала постарее, знала, что те должны быть потрёпанные. Так оно и получилось.

Но расскажу по порядку. Приехали, мы, значит, в квартиру пани Спайеровой, и я сказала конкурентам, что вспомнила — моя троюродная сестра имела обыкновение прятать деньги в книгах, я только теперь вспомнила и решила, что надо проверить. Официально проверить, собравшись всем вместе. Вот все и набросились на книги, а кляссеры стояли на особой полке. Я даже обратила внимание наследников на кляссеры и сказала, что они завещаны мне. Кляссеры их особо не заинтересовали, среди них не оказалось знатоков марок, ни одного филателиста, к моему счастью! Поэтому они отнеслись к альбомам равнодушно, небрежно полистали их в поисках денежных купюр и опять наперебой накинулись на книги. Я одна в уголочке сидела над кучей кляссеров и делала вид, что их просматриваю. А потом улучила минутку и заменила их на те, что принесла из дому. И теперь мои кляссеры стоят на полке в квартире пани Спайеровой, а её — вот они!

— Как же наследники не заметили вашей подмены? — удивлялась девочка.

— А им не до меня было! — с большим удовлетворением ответила хозяйка. — Представь себе, они и в самом деле обнаружили в некоторых книгах спрятанные денежные купюры, наши и доллары. А я и не знала, так просто сболтнула, для приманки!

Яночка не жалела похвал и восторженных слов. Так здорово придумать и так ловко осуществить задуманное!

— А что было потом? — поинтересовалась девочка.

— А потом они поделили найденные деньги на четыре части, я не возражала, пусть поступают как знают. И все мы получили понемногу, мне тоже досталось. Вообще-то, не очень много оказалось этих денег, по две обычные зарплаты на душу, так что никто из нас особенно не разбогател. Но они не были разочарованы, напротив, довольны. А я провернула своё дело и забрала марки, это главное. А те, свои кляссеры, надеюсь получить обратно, когда все наследство наконец поделят, во всяком случае нет опасности, что их на что-то заменят.

— А то золото, о котором вы им сказали?

— К сожалению, не нашли. Зато в спальне обнаружили коллекцию монет.

— Вы ведь и монеты собираете. Их вам не удалось незаметно увести?

— К сожалению, не удалось. Это было технически слишком сложно для меня. Но относительно монет я не беспокоюсь, всем известно, что завещаны они мне, так что рано или поздно я их заполучу. Или их тоже собираются подменить? — встревожилась хозяйка.

Яночка заверила её, что о подмене монет им ничего не известно, так что вряд ли кто-то вынашивает преступные замыслы по отношению к нумизматической коллекции, и поинтересовалась, что хозяйка намерена предпринять в области филателии.

— Я, собственно, не знаю… — растерялась хозяйка. — Своё дело я сделала, теперь решать вам. Я думала, вы придёте вдвоём, тогда могли бы сразу забрать кляссеры, но одной тебе их не унести. Я-то ведь на такси ехала.

Яночка опять сложила кляссеры стопкой и взвесила их в руках.

— Да нет, они не очень тяжёлые, донесу, но неужели вы хотите отдать их вот просто так? Безо всего? Ведь это огромная ценность!

— Вот из-за этого я и беспокоюсь, — откровенно призналась пани Пекарская. — О вашем дедушке я много слышала, знаю, что это честнейший человек и ему без опаски можно доверить самые невероятные ценности, но тебе одной опасно с ними идти по улицам, да ещё в темноте, вечером, ведь уже совсем темно. Может, я вызову для тебя такси? Вот если бы ты была с братом…

— Но я не одна! — возразила Яночка. — Я с Хабром, а это ещё лучше, чем с братом!

И в голосе девочки прозвучала такая уверенность, что хозяйке даже стало стыдно. В самом деле, как она хоть на минуту могла усомниться в чудесных способностях этой замечательной собаки?

— Ну, ладно, — уже совсем успокоившись согласилась она. — Скажи дедушке, чтобы обратил внимание: в кляссерах за обложкой засунуты ещё конверты с марками. Я их не разглядывала, только увидела, что тоже старые. Пусть ваш дедушка решает, что с ними делать.

Девочка ответила:

— Я знаю, что он с ними будет делать. Вытащит из конвертов, аккуратно разложит, внимательно изучит, а потом обязательно позвонит вам. Возможно, договорится, что сам приедет, чтобы обсудить все вопросы не по телефону. Ох, какое счастье, что вам удалось эти марки забрать!

А пани Пекарская так вся и сияла от счастья и удовлетворения, гордости за себя и радости за доброе дело, которое сделала. Правда, она честно признавалась, что идея принадлежит Яночке и Павлику, ей самой мысль подменить кляссеры в голову бы не пришла. Хотя она признает, что операцию осуществила именно она.

— Я так довольна, — говорила женщина в упоении от одержанной победы, — что готова отказаться от остальной части наследства. Даже барометра мне не жалко, пусть им достаётся!

— Пусть! Правильно! — согласилась с ней девочка. — Пусть подавятся! А теперь это надо бы как-то запаковать. Вот только одно непонятно…

— Что именно?

— Да так, ничего. Теперь это уже не важно. Сейчас самое важное — как дедушка обрадуется!

Непонятными были планы Очкарика. Ведь тогда, когда они с Павликом и Хабром дежурили у дома пани Спайеровой, разглядели этого Очкарика очень хорошо, он несколько раз выходил из подъезда и высматривал Зютека. И когда выходил из машины, у него не было в руках никакой сумки, никакой папки или дипломата, куда он мог бы спрятать запасные кляссеры, чтобы обменять их на те, из коллекции. Может, спрятал один под пиджаком? Пли марки принёс на подмену в конвертах? Тогда это заняло бы у него слишком много времени. Как же этот проклятый Очкарик намеревался подменить марки?

Тем временем пани Пекарская завернула драгоценные кляссеры в упаковочную бумагу, перевязала их бечёвкой и с трудом засунула в большую пластиковую сумку, которую было удобно нести. Со своей весьма тяжёлой ношей девочка вышла из дома и направилась к автобусной остановке, чтобы ехать домой, но неразгаданные планы противника до такой степени не давали ей покою, что на остановке, неожиданно для себя, девочка села в автобус, направляющийся не к её дому, а на улицу Бельведерскую, где проживали Збиня и Стефек. Надо немедленно, немедленно сообщить им, какую именно информацию требуется срочно заполучить от Зютека!

* * *

Расставшись с Карой и Каролиной, Стефек, не заходя домой, помчался к Хабровичам. У калитки их дома он столкнулся с возвращающимся со своего задания Павликом. Яночка, как выяснилось, ещё не вернулась.

Оба мальчика были донельзя взволнованы и переполнены впечатлениями — каждый своими, оба жаждали как можно скорее поделиться ими с Яночкой, и оба были огорчены её отсутствием. Впрочем, слово «огорчён» применимо только по отношению к Павлику. Стефек воспринял отсутствие обожаемого существа как огромное несчастье, которое он вряд ли переживёт, если немедленно не поделится своими достижениями хотя бы с братом своего кумира. А возвращения кумира готов ждать хоть всю ночь!

Если Павлик и надеялся, что его приятель, узнав об отсутствии Яночки, удалится и расскажет о своих успехах в другой раз, то его расчёты не оправдались. Приятель принялся делиться своими достижениями с места в карьер.

Возможно, мысли Павлика были заняты только что полученными от пана Левандовского экстраординарными новостями, поэтому до него никак не доходили новости, с которыми заявился приятель. Впрочем, возможно, приятель излагал их немного сумбурно. Поэтому Павлик без церемоний перебил заикающегося от восторга и волнения Стефека.

— Погоди, что-то никак не усеку: или ты заикаешься, или это несколько человек?

Остановленный на полном скаку Стефек не понял:

— Где несколько человек?

— Да у тебя же! Вот ты долдонишь: Кара-Кара-Каролина. Что это значит? Там была Кара-кара? Или ещё Кара и Лина? Или всего одна Каролина? И кто из них лает и кусается, а кто на людей бросается?

— Я же ясно говорю — Каролина! — обиделся приятель.

— На тебя она тоже бросалась? Стефек разозлился:

— Пошевели извилинами, сам не соображаешь? Я же ясно говорю — их две! Дошло?

— Ладно, дошло, их две. Две кого? Девчонки? Одна Каролина, а другая?

Он напрасно придирался к другу. Отсутствие Яночки благотворно сказалось на психическом состоянии мальчика, и он довольно связно изложил во второй раз, с самого начала все, что пережил сегодня в доме Каролины. Но к сожалению, начинать пришлось с недоразумений из-за фамилий: Волицкая, Волинская и Полинская, Павлик опять сразу же запутался в трех панях. К тому же получалось, что одно-единственное окно находилось в квартире сразу трех сотрудниц польского телевидения. Отчаявшись что-либо понять, Павлик покорился своей участи и мрачно слушал, не перебивая.

— Она тоже была в Алжире, — закончил Стефек.

— Которая? — все-таки спросил Павлик.

— Каролина, — ответил Стефек.

— А Кара? — спросил Павлик.

— А Кара не была, — ответил Стефек. — Её у них тогда ещё не было. Кара — овчарка.

— Понял, — ответил Павлик. — А Каролина?

— А Каролина — нет.

— Что нет?

— Каролина не овчарка. Каролина — девчонка.

— А! — сообразил Павлик. — Значит, это Кара лает и кусается. И на людей бросается.

— Наконец-то дошло! — обрадовался Стефек.

— А Каролина что делает?

— Каролина хохочет.

— Все время?

— Ты что? Только когда смешно.

— Ну, тогда порядок, — успокоился Павлик. — Каждый хохочет, когда смешно.

— Хорошо тебе говорить! — опять обиделся Стефек на то, что его недооценили. — Мне-то не до смеху было! Эта на диване хохочет как ненормальная, её папочка рычит страшным голосом, пани Полинская ушла, а hum сука как бешеная хвостом машет и на полу валяется.

— Ну что ты несёшь! — разозлился в свою очередь Павлик. — Бешеные собаки не могут махать хвостом!

Хорошо, что в этот момент вернулась домой Яночка, а то оба парня так и погрязли бы в ожесточённой дискуссии. Услышав в прихожей голос девочки, они кинулись к ней как к арбитру, чтобы она их рассудила. Яночка велела обоим замолчать.

— По очереди! — распорядилась она. — Очень хорошо, что у всех потрясающие новости. — И, обращаясь к Стефеку, добавила:

— Хорошо, что ты здесь. Есть очень важное дело. Я даже заехала специально к вам, со Збиней уже поговорила, теперь скажу тебе.

Узнав, что это неземное существо приезжало к ним домой специально для того, чтобы пообщаться с ним, и собирается дать ему какое-то важное поручение, Стефек остолбенел и онемел. Этим немедленно воспользовался Павлик. Наконец-то ему не мешали! И он сердито пожаловался сестре:

— Хорошо, что ты уже вернулась, а то этот придурок вконец меня запутал. Никак в толк не возьму, о чем он долдонит. Вроде бы нашего полку прибыло, взялись нам помогать с марками дополнительные кадры, только непонятно, кто именно. Вроде бы одна из них девчонка, а вторая — собака. Только странная какая-то. Может, потому что сука? А что у тебя?

— Пока ничего, — холодно ответила Яночка, затолкав под столик какую-то тяжёлую пластиковую сумку. — Чтоб никто не смел к этому прикасаться! Хабр, сторожи!

— Нет, да ты скажи, что там было у пани Пекарской?

— Ничего. А у пана Левандовского?

— Чего только не было!

— Вот и прекрасно. А пока пошли к тебе в комнату. Сейчас из нас самый важный Стефек!

Распоряжаясь, девочка успела раздеться, повесить на вешалку куртку, сменить обувь и теперь направилась прямиком в комнату Павлика. С трудом очнувшись, Стефек закрыл рот и двинулся за ней, неловко шагая одеревеневшими ногами. Последним в этом шествии был Павлик, что-то бормоча под носом. Он был явно недоволен тем, что этого придурка не только не одёрнули, но и ни с того ни с сего признали самой важной персоной в их триумвирате. Но пока решил вслух не высказываться. Поглядим, в чем дело.

— Самым главным на данный момент для нас становится тесный контакт с Зютеком, — глядя ледяным взглядом на поклонника, начала Яночка. — Самый тесный!

Вот оно, заветное мгновение, о котором мальчик столько мечтал! Наконец перед ним раскрываются возможности оказать неоценимую услугу своему божеству! В свете сегодняшних достижений…

— Так я ему битый час твержу, что есть такая возможность! — гневным жестом тыча в Павлика, горячо заговорил мальчик. — Удалось найти подходы к одной такой с телевидения, у неё мешки марок. Уж если к ней удалось, найду подход и к этому паршивому Зютеку! А в чем дело?

Чётко и коротко Яночка изложила суть задачи. Расколоть Зютека. Узнать, каким образом Очкарик собирался подменить марки в квартире покойной Спайеровой. Задача неимоверной трудности, почти неразрешимая, но сейчас для Стефека не существовало неразрешимых задач. Даже если бы ему поручили на два метра вправо передвинуть Дворец Культуры! А тут какой-то Зютек! Да он этого Зютека одной левой…

— И к тому же на него можно натравить одну мою знакомую овчарку, — небрежно добавил Стефек.

Павлик больше не выдержал.

— Слушай, может, ты поймёшь, что этот придурок мне тут несёт? Кара, Каролина, Лина…

— Ты чего стал заикаться? — удивилась Яночка.

— Да это не я, а он!

— И вовсе я не заикаюсь! — возмутился Стефек. — И ничего не несу. Их специально так и назвали. Ну вот как Хабра вы назвали по своей фамилии — вы Хабровичи, он Хабр, то почему им не назвать свою собаку по Каролине? Вот и назвали девчонку по имени овчарки… то есть… назвали овчарку по имени девчарки… то есть я хотел сказать…

— Видишь? — только и сказал Павлик. — Опять начинает! И так весь вечер!

Яночку очень заинтересовало сообщение Стефека. Девочка без труда утихомирила Павлика и предоставила слово Стефеку. Результаты не заставили себя долго ждать. Уже через десять минут ситуация прояснилась и очень понравилась Яночке.

— Ну что ж здесь сложного? — обратилась Яночка к брату. — У девочки по имени Каролина есть злая овчарка по кличке Кара, живут они на одной лестничной площадке с пани, которая работает на телевидении, и берутся помочь нам в борьбе с Зютеком. Прекрасно! Как её фамилия? Кракувна? И в самом деле вместе с отцом в Алжире работал поляк по фамилии Крак. И мы его видели. Очень милый…

— Да нет же! — опять разволновался Стефек. — В Алжире не тот Крак. Я хотел сказать — он не её отец. Её отец рычал на меня страшным голосом, значит, он не в Алжире, так ведь? был-то он был, но уже его нет, то есть я хотел сказать…

— А что я тебе говорил! — обратился Павлик к сестре. — Гляди, снова заикается…

— Ничего я не заикаюсь, только говорю, что раз он тут, не может быть там, разве не так?

— А по-человечески ты не можешь сказать?

— А ну замолчите оба! — прикрикнула на мальчишек Яночка. — Все ясно, я вспомнила, тот алжирский Крак говорил — у него в Варшаве брат. Значит, алжирский Крак дядя Каролинки. Выходит, мы даже в какой-то степени знакомы. Значит, так, — обратилась Яночка к Стефеку, — можешь использовать их обеих, по-умному, а мы с ними познакомимся, когда подвернётся случай. А сейчас немедленно берись за Зютека. Тоже хорошенько подумай, чтобы вышло подипломатичнее… Для затравки упомяни о марках, но ничего определённого пока не обещай. Ну, что же ты стоишь? Не теряй времени!

Стефеку не надо было повторять дважды, он тут же кинулся исполнять приказание.

Теперь можно и обменяться впечатлениями с братом. Яночка сняла с поста Хабра и притащила тяжёлую пластиковую сумку.

— С чего начнём? — спросила она брата. — Сначала ты расскажешь или я? У тебя что-то срочное?

— Довольно срочное, — ответил брат, — но сегодня все равно уже ничего не сделаешь. А у тебя?

— A y меня кляссеры! Пани Пекарская стащила из этой спорной квартиры свои марки. Вот они, в этом свёртке!

— Врёшь! Хочешь сказать, что это…

— …марки пана Спайера, которые тот купил у Боровинского…

— …дядюшки пани Амелии?

— Вот именно! И ещё неизвестно, что тут. А я жутко боюсь…

Ошеломлённый Павлик переводил взгляд с сестры на свёрток и обратно.

— Чего ты боишься? Слушай, никак в себя не приду. Расскажи толком!

— Сейчас расскажу все толком, только сначала пойдём к дедушке. Я жутко боюсь, что Очкарик, который хотел эти марки незаметно подменить дешёвками, уже кое-что успел провернуть. Поэтому и тороплюсь узнать у дедушки, как обстоит дело. Успел или не успел?

— Бежим! А ты по дороге рассказывай, а то лопну от любопытства!

Бежать до дедушки недалеко, всего-навсего подняться на второй этаж их же дома. И не было здесь длинных-предлинных лестниц и извилистых запутанных коридоров. Но если не нестись галопом и время от времени останавливаться на ступеньках, многое можно успеть рассказать. Поэтому, открывая дверь в дедушкин кабинет, Павлик уже в общих чертах знал историю похищения пани Пекарской её собственных драгоценных кляссеров.

Издавая восторженные возгласы типа «Ай да (молодец старушка!», «Вот отколола номер!», мальчик с торжеством шмякнул на стол перед дедушкой тяжёлый свёрток.

— Дедуля, вот наконец что-то стоящее! — крикнул внук.

— Дедуля, вот марки пани Пекарской, — сказала внучка.

Дедушка вытащил из целлофанового пакета свёрток, обёрнутый в толстую бумагу, и развернул его. Внутри оказались кляссеры с марками.

Поскольку внуки уже рассказывали дедушке о коллекции пани Пекарской и возможности приобрести или обменять её марки, дедушка с большим интересом отнёсся к доставленным кляссерам. Особых раритетов он не ожидал, но всегда ведь надеешься найти что-нибудь интересное. Он не торопясь разложил кляссеры на столе.

Было их четыре штуки. Все старые, довольно потрёпанные, причём три одинаковых, а четвёртый особенный. У него страницы были не чёрные, а белые, и марки помещались не в специальных прозрачных карманчиках, не за прозрачными перегородками, а прикреплялись к страницам альбома с помощью специальных наклеек, называемых фальцами или шарнирами, когда кусочек прозрачной клейкой бумаги одним концом приклеивался к марке, а вторым — к листу альбома. Именно этим кляссером дедушка занялся в первую очередь. На вид он был самым старым, да и способ крепления марок свидетельствовал об этом.

Дедушка не торопясь раскрыл кляссер, взглянул на его первую страницу — и замер. Долго сидел в оцепенении, а внуки тоже стояли у него за спиной не дыша. Не отрывая взгляда от марок, дедушка нащупал на столе свою лупу и включил особую лампу сбоку от стола. Внуки с изумлением увидели, как у него дрожат руки.

Долго и молча разглядывал дедушка марки. Молчание было таким долгим, что Павлик не выдержал.

— Ну?!

Дедушка только и произнёс:

— Дети! Боже праведный!..

— Дедуля, скажи толком! — потребовала Яночка. — Есть здесь то, что ты так долго искал?

— Дети, глазам своим не верю… Пока не знаю, что там дальше, но здесь, на первой странице, марки пана Франтишека!

Яночка вовремя помешала брату издать могучий рык, заткнув ему рот.

— Ты что! Прибежит бабуля и загонит дедушку спать! Дедуля, ты рад?

— Милые мои! Да я так счастлив… У дедушки и в самом деле слезы текли по щекам, счастливые слезы. Внучка разрешила:

— Можешь немного поплакать, только тихо. А ты сегодня будешь все это просматривать?

Дрожащими руками дедушка сунул в рот шариковую ручку и сделал попытку разжечь её, как свою неразлучную любимую трубку. Поняв — что-то не то, швырнул ручку в мусорную корзину и потянулся за трубкой, по дороге сбросив со стола коробку с табаком. Павлик нырнул под стол и принялся собирать табак, Яночка выудила из мусорной корзинки совсем новую шариковую ручку.

— Тогда я тебе, пожалуй, все сразу скажу, — решилась девочка. — Есть у меня такое страшное предположение… Только сначала скажи точно, когда станешь изучать марки?

Дедушке очень помогли привычные процедуры с трубкой. Набивая её табаком и раскуривая, он уже был в состоянии дать членораздельный ответ:

— Изучать примусь немедленно, и никакая бабушка не в силах загнать меня в постель! Я не верю собственным глазам, не понимаю, как могло свершиться чудо, и не успокоюсь до тех пор, пока всеми доступными мне средствами не проверю марки, чтобы убедиться — те это марки или нет. Чтобы исключить ошибку.

— До утра с этим управишься?

— Надеюсь управиться.

— Прекрасно! — обрадовалась Яночка. — В таком случае скажу. Слушай, не исключено, что часть этих марок успели подменить. То есть марки из коллекции пана Франтишека заменили другими.

— Что ты имеешь в виду? — вскинулся дедушка и прижал к груди драгоценный кляссер, словно желая защитить его от опасности. — Какие заменили?

— Не эти, как раз другие, какие — точно не знаю. Эти, наверное, не заменили, ведь они на наклейках, а в остальных кляссерах марки нормально разложены по карманчикам. И разложены как-то так… неаккуратно и вразброс. Но это мне кажется. Вот и есть основания подозревать, что один… нехороший человек повытаскивал из коллекции марки и заменил их чем попало. Обрати внимание, ладно?

— Обращу, непременно обращу! — заверил дедушка. — Но что бы он там ни позаменивал, вот эти первые страницы уже делают коллекцию совершенно уникальной. Немного этого, но марки бесценные!

Яночка намеревалась ещё кое-что сказать дедушке, но поняла, что он её уже не слушает. Дедушка принялся лихорадочно доставать необходимые ему вспомогательные материалы, обложился справочниками и каталогами, извлёк пинцеты и несколько луп, сменил освещение. Вряд ли до него дойдёт сейчас Яночкино наставление. Павлик тоже это понял.

— Кончай базар! — сказал он сестре. — Дедушка в отключке. Пошли, расскажу тебе, что узнал у пана Левандовского.

Молодой учёный пан Левандовский, сосед пани Наховской по дому, хорошо знал сына последней. Знал его ещё мальчишкой, а поскольку и сам совсем недавно был мальчишкой, а потом занялся подростковой психологией профессионально, прекрасно разобрался в сути неприятной ситуации, в которой оказался сын пани Наховской. В настоящее время Рышард Наховский уже вышел из подросткового возраста, закончил школу и приступил к изучению археологии в высшем учебном заведении. Сейчас он по возрасту выбыл из сферы интересов Доминика Левандовского, однако то, что учёный узнал о парне, заставило его не только встревожиться, но и открыться Павлику с Яночкой, чтобы попытаться с их помощью как-то помочь парню.

— Рышард ещё в школе учился, — рассказывал Павлик, — когда его втянули в нехорошую компанию. По дурости пристал к ним, потом спохватился, да уже увяз по уши. Сначала наркотиками его приманили, дальше — больше. Использовали парня на всю железку. Его дружки занимались кражами из автомобилей. Он отказался с ними красть, так они что придумали — устроили склад награбленного в чулане пани Наховской…

— Каком чулане?

— А в их доме у каждого жильца в подвале есть чуланчик, вот они и забили его крадеными автомобильными запчастями. И ещё их садовый домик.

— Не понимаю.

— У пани Наховской есть садово-огородный участок где-то под Варшавой, Рышард когда-то сдуру туда свою компашку приводил, так они теперь нахально превратили дачку в склад награбленного. Не спросясь ни Рышарда, ни его матери.

— Да кто они?

— Пан Левандовский сказал — настоящие уголовники. Шайка грабителей. Начинали они по мелочи, с кражи из автомобилей и тому подобного, а теперь матёрые бандиты.

— А Рышард стал наркоманом? Сколько ему сейчас?

— Двадцать один год. И никаким наркоманом не стал, попробовал — не понравилось, наверное, пани Наховская проследила, позаботилась о сыне, но на крючок его успели поймать. Один его приятель, сбывая краденое, попросил у Рышарда его паспорт, чтобы официально оформить продажу, потому как покупатель хотел иметь бумагу. И Рышард выручил приятеля — тот ему наплёл чего-то с три короба, ну и этот дурак оформил бумагу, из которой следовало, что продаваемые вещи его собственные.

— Он и в самом деле такой дурак?

— Да нет, он и в самом деле не знал, что запчасти краденые, просто у дружка временно не было паспорта или он ещё несовершеннолетний, уж не знаю точно, а Рышард думал, что запчасти самые что ни на есть легальные. А оказалось — краденые, и выходит, Рышард Наховский продавал краденые вещи, чёрным по белому написано. К тому же он уже был на крючке. Ещё пацаном эти самые дружки втянули его в кражу с прилавка, а милиция их накрыла. Все сбежали, а Рышарда прихватили. Похоже, он немного того… растяпа. Тогда по молодости лет простили, а если теперь прихватят, уже станет рецидивистом, сама понимаешь, чем это парню грозит. Ну и вдобавок и их чулан, и их дачка забиты краденым товаром, а этот рохля и его мамаша ничего не могут сделать.

— Повыбрасывать товар и дело с концом!

— Во-первых, вдвоём с этим не справиться, надо бы ещё кого в помощь, «тот сразу увидит, что за товар там лежит. Полфабрики. Ну, допустим, станут они потихоньку выносить, не все сразу, по частям. И что с этим делать? В Висле утопить? Думаю, бандюги препятствовать не станут, ещё обрадуются.

— Ты прав, — согласилась Яночка, озабоченно наморщив лоб. — И в милицию пани Наховская не может обратиться, ведь это значит донести на собственного сына. А ты уверен, что тот не знал? — Уверен. Пан Левандовский сказал. И вообще, он очень нервный какой-то.

— Кто нервный, пан Левандовский?

— Да нет, Рышард Наховский. Мне пан Доминик объяснил — какая-то у него тонкая организация чего-то, ещё наркотики под напортили, парень вечно на грани нервного срыва, вот мать и трясётся за него. А с точки зрения закона он соучастник грабежей и должен отвечать по всей строгости. Да ещё за хранение.

— А марки при чем тут?

— А этот Баранский с Бонифация искал подходы к пани Наховской и вышел своими каналами на её сыночка, знает, что может её прижать. Пан Доминик думает, он связан с бандитами, от них и заполучил бумагу с подписью Рышарда и его паспортными данными. И теперь шантажирует пани Наховскую на всю катушку.

— А сынок её где?

— На раскопках.

— На каких раскопках?

— Он ведь учится на археолога, вот они сейчас на практике и копают что-то. Пока морозы не ударили.

— Ага, спокойно себе копает, а тут мать с ума сходит.

— Да, пан Доминик говорил — Рышард не знает, что мать шантажируют.

— А если б и узнал, от такого толку мало. Самим надо что-то придумать. Ты ещё не придумал?

— Пока нет. Впрочем, есть одна идея. Повыбрасывать к чёртовой матери все эти запчасти, чтобы хоть ими не шантажировали. Только это самим придётся делать, от Наховских помощи не жди. Сынок — сама знаешь, а пани Наховская смертельно боится обидеть бандитов, как бы чего её сыночку не сделали. Придётся самим этим заняться.

Яночка подошла к идее по-деловому.

— Сколько человек потребуется? Трех хватит?

— Чтобы вывезти? Если три сильных человека… нет, даже и двоих хватит. А ты кого имеешь в виду?

— Тебя, пана Левандовского и Рафала.

— А ты постоишь на шухере?

— На шухере постоит Хабр, я тоже поучаствую. Ведь насколько я поняла твою идею, придётся и в чулане, и на даче взламывать дверь и делать вид, что добро украли неизвестные злоумышленники? Так? Чтобы не подумали на пани Наховскую и не отомстили ей?

— Правильно поняла. Будет кража со взломом, а пана Левандовского можно уговорить стать свидетелем. Вывезем, значит, добро, а потом позвоним в милицию…

— …и сообщим, что там-то и там-то лежит куча запчастей. Большая. И пусть сами разбираются. Я бы ещё сделала так, чтобы бандюги тоже узнали о краже и увидели свою кучу уже на каком-нибудь пустыре. Подумают, кретин какой-то их ограбил.

— Ясно, кретин, кто ещё может сделать такое?

— Но только чтобы на пустыре уже крутилась милиция.

— Само собой.

И тут Яночке в голову тоже пришла идея:

— Слушай, вывезем не на пустырь и не в такое-то место, а во двор к Баранскому! На Бонифация, сто тридцать!

— Ну, ты даёшь! — восхитился Павлик. — Вот это мысль!

А Яночка уже развивала свою идею:

— Перевезём все добро на двух машинах — Рафала и дяди Анджея. А может, хватит одного «фиата» дяди Анджея? У Рафала «малюх».

— Из чулана, может, и хватит, но ведь потом ещё и с дачи перевозить, — возразил Павлик.

— Посмотрим, все равно ведь действовать будет одна бригада, — рассуждала девочка. — Привозим, значит, на Бонифация и осторожненько, на руках, переносим все на участок Баранского. Сложим аккуратную кучку посередине и постараемся сделать так, чтобы утречком Баранского разбудила уже милиция. Анонимный звонок…

— Полный отпад! — радовался Павлик. — И этот негодяй уже не посмеет подсунуть следственным органам подписанную Рышардом Наховским бумагу…

— … иначе в глазах закона окажется не только шантажистом, но и укрывателем краденого.

— Ясно! На ушах будет стоять, из кожи лезть, что эту гадость видит первый раз в жизни и не имеет понятия, откуда все это взялось!

— Итак, когда приступаем?

— Немедленно! Только сначала мне надо осмотреть дверь чулана…

— … а мне поговорить с Рафалом, чтобы тот попросил у отчима его «фиат». И ещё поговорить с паном Левандовским.

— А мне съездить на Бонифация, чтобы решить, в каком месте удобнее всего перетаскивать через загородку краденые запчасти. На все мне понадобится один день, так что можем приступать хоть послезавтра.

* * *

Дедушка просидел над марками всю ночь и потому ещё спал, когда внуки отправлялись в школу. Поговорить с ним они сумели только по возвращении. Он их ждал у входа в дом и сразу поднялся к себе наверх.

— Ты права, — сказал он Яночке. — Естественно, я не могу сказать, что именно заменили в кляссерах, но кто-то в них похозяйничал — это факт. И все равно я счастлив, ведь это марки пана Франтишека.

— А почему ты так в этом уверен, дедуля? — поинтересовалась внучка.

— Ну, во-первых, на марках проставлен миниатюрный штамп, гарантирующий их подлинность. Тогда ставили такие штампы, мне он хорошо знаком. Во-вторых, во всех марках я обнаружил характерный изъян, вот тут, в хвостике буквы Z будто бы откусан микроскопический треугольничек. Вот, в лупу посмотрите. Всего один лист отпечатали таких марок, потому что печатали их со старой матрицы. На предыдущих листах треугольничек ещё был на месте, на последующих матрицу заменили новой. Не деритесь, вот вам ещё одна лупа.

— Кроме того, — продолжал дедушка, — марки с этой матрицы пан Франтишек использовал и в составлении пар — чистая марка и гашёная, мне знакома его манера составлять из них пары. Я их и раньше встречал, можно сказать, знаю в лицо. Так вот, марки на наклейках — в полном порядке. Боже, все опечатки, все надпечатки, все надписи! Но вот марки из других кляссеров…

Положив лупу на стол, Яночка вновь заняла позицию за спиной дедушки, который раскрыл один из кляссеров. Павлик занял место рядом с сестрой.

— Вот, смотрите, — сказал дедушка. — Видите? Чистые марки. Полный подбор выпусков, ошибок, опечаток, оттенков и сортов бумаги. Хотя надо правильнее было бы сказать — не полный подбор! Видимо, был полный. Между экземплярами нашей первой марки вставлены, видите? — русские марки. Они очень похожи, ведь, как известно, наши первые марки делали по образцу русских, а они нам ни к чему, к тому же в большинстве своём гашёные. А наших нет…

Дедушка услышал ответный тяжёлый вздох у себя за спиной и с горечью продолжал:

— А вот серия польских марок, выпущенных для австрийской части Польши.

— Где ты видишь серию? — захотел уточнить Павлик. — Я вижу всего две марки.

— Ты прав, часть серии. Взгляните, как марки вложены в карманчики. Вот эти две — аккуратно, с небольшим интервалом, прямо, а все остальные навтыканы кое-как, вкривь и вкось, иногда по две штуки сразу. И какие марки! Австрийский император, массовка, тьфу! И очень похоже, что сначала коллекция была аккуратно разложена и состояла из подобранных серий, а потом кто-то забрал часть и в спешке воткнул на их место что-то немного их напоминающее. Вот ты, Яночка, упоминала о подмене. Очень, очень возможно, подмена имела место.

— Да, видно, так и было. И человек, который это делал, или плохо разбирался в марках, или страшно торопился, — сказала Яночка.

— И то и другое, — подтвердил брат. — А возможно, к тому же занимался этим в темноте. А дальше?

— А дальше все в порядке, — ответил дедушка. — В основном, нормально подобранные серии. Из коллекции пана Франтишека я обнаружил тут ещё серию с большим орлом, с девятнадцатого года. Это из его коллекции, я уверен, его характерная манера составлять серии: одна и та же ошибка при печатании и рядом две марки — чистая и гашёная. Тут ничего не украдено. А в последнем кляссере иностранные марки.

— Так сколько же тебе не хватает теперь, чтобы полностью восстановить коллекцию пана Франтишека? — поинтересовался Павлик.

— Приблизительно две трети. Но уверяю вас, уже вот эта одна треть, которую вы раздобыли, доставляет мне огромное счастье! Ведь до сих пор у меня была всего какая-то одна пятидесятая часть, не больше. Вот этот кляссер — подлинное сокровище!

— Хоть раз какая-то польза от этих дурацких наклеек! — вздохнула Яночка. — Думаю, он только потому и не позаменял эти марки, что они не вложены в кармашки, а приклеены. Не мог же он так быстро заменить их, как те. А в ценности марок, выходит, не разбирался.

— А зачем же пан Франтишек пользовался наклейками? — осуждающе поинтересовался Павлик, который все-таки в марках разбирался.

Дедушка вздохнул.

— Да, в самом начале коллекционирования он ещё пользовался наклейками, в то время это был очень прогрессивный метод. Ведь кармашки ещё не изобрели, и многие коллекционеры просто вклеивали марки в альбомы. Кляссеров ещё не было. А тут марка аккуратно приклеена с помощью тонкой бумажки к странице альбома, причём к обратной стороне марки подклеивался узкий конец наклейки, а к странице альбома — широкий. Вот дедушка пана Франтишека, о котором я вам рассказывал, приклеивал марку к странице целиком. Счастье, что только гашёные марки… Прилеплять чистые ему запретила жена, которая в марках совершенно не разбиралась, но считала их чем-то вроде денежных купюр и предпочитала держать в неприклеенном виде. Пан Франтишек мне рассказывал об этом сам. А вообще, на заре филателии чего только не выделывали коллекционеры с марками! Например, один итальянский маркиз нанизывал их на нитку.

Деда и внуков от созерцания марок оторвала бабушка, силой заставив их отправиться на обед.

* * *

— Ну, а теперь не будем терять времени! — энергично распорядился после обеда Павлик. — Начнём с Рафала. Я слышал, он пришёл.

Рассказав двоюродному брату о чудесных марках, Павлик и Яночка дали ему возможность громогласно высказать свой восторг — уж он-то благодаря дедушкиной школе в марках разбирался хорошо, — а потом ознакомили его со своим планом. Внимательно выслушав, старший брат внёс в план свои коррективы.

— Две машины! — категорично заявил он. — На моей поедет кореш, тоже филателист, ещё нас же будет благодарить, что привлекли его, а я у Анджея попрошу машину. Не стоит мотаться по городу с краденым хламом, надо за один раз все забрать. Так что проверь, Павел, много ли там хлама, поместится в наши два «фиата», большой и маленький? А почему дефицитные запчасти обязательно нужно сгрузить на Бонифация?

— А потому что там живёт один нехороший человек, — пояснил Павлик.

— И вы решили ему сделать такой подарок? — удивился Рафал.

Пришлось объяснить суть дела, но Рафала не оставляли сомнения.

— А вы уверены, что он не обрадуется и не перепрячет дефицит?

— Ни в жизнь! — заверила его Яночка. — Испугается смертельно и ото всего отопрётся. А кроме того, мы позаботимся, чтобы милиция оказалась там вовремя. До того, как он проснётся.

— То-то обрадуется, когда его разбудит милиция! — мстительно произнёс Павлик.

В общем, они убедили Рафала, и он обещал как можно скорее переговорить с дядей Анджеем и своим корешем.

Далее предстояли переговоры с паном Левандовским. Молодой учёный колебался не долее десяти минут, после чего также одобрил идею и согласился участвовать в операции, с тем что его участие будет скрыто от широкой общественности. Не откладывая дела в долгий ящик, Павлик попросил показать ему подвалы дома, где находился и чулан Левандовского. Его чулан Павлика не интересовал, мальчик внимательно осмотрел двери чулана пани Наховской. Дверь была солидная, крепкая, запертая на врезной замок и ещё амбарный.

— А заглянуть в чулан можно? — поинтересовалась присутствующая при осмотре Яночка. — В чуланчиках окошки есть?

— Нет, — информировал учёный. Павлик озабоченно качал головой.

— Как же быть? Мне надо знать, сколько там этого добра.

— Придётся просверлить дырку и заглянуть одним глазом, — посоветовала Яночка.

— Но там же темно! Выключатель внутри, — сказал пан Доминик.

— Значит, посветить фонариком.

— Как ты себе это представляешь? — не понял Павлик. — Сначала я в дырку свечу фонариком, а потом в неё же смотрю одним глазом?

Яночка задумалась. И в самом деле, неувязочка получается.

— Придётся просверлить две дырки! — нашла она выход из положения. — В одну будешь светить, в другую смотреть.

— Неглупо придумано! — снисходительно похвалил брат. — Тем более что дырки пригодятся. У вас дрель найдётся? — спросил он пана Доминика.

— Только ручная.

— Замечательно! — обрадовался Павлик. — Именно ручная мне и нужна! И шума меньше от неё, и не надо искать, куда бы включить.

У пана Левандовского нашёлся и фонарик, даже два фонарика. Через полчаса две дырки были просверлены. Нельзя сказать, что сквозь них открывался широкий вид на внутренность чулана, но можно было увидеть — там действительно что-то лежит. Сложено кучкой, не очень большой. В «фиат» дяди Анджея должно поместиться. Что-то на этой кучке поблёскивало в свете фонарика.

— Поместится, — вынес окончательное решение Павлик, то одним, то другим глазом приникая к дыркам.

— А как ты справишься с замками? — спросила Яночка, со страхом глядя на тяжеленный амбарный. А ведь там ещё и внутренний.

— Нет проблем! — успокоил её брат. — Скобу вырвать — раз плюнуть: немного открутить вот эти гайки и дело с концом, а ко внутреннему замку подойдёт наверняка одна из моих отмычек. А нет, так просто дверь взломаем.

Пан Левандовский почти со страхом взирал на предприимчивого мальчика. Яночка деловито поинтересовалась:

— Как именно взломаешь?

— Да очень просто. Просверлю дырки по периметру вокруг замков, вот тут и тут, видишь, эти я на всякий случай в нужном месте просверлил, потом немного подпилю, а потом достаточно будет посильнее поднажать, и дверь откроется.

— А замки?

— А замки пусть себе торчат в косяке. — Ты где такому научился? — с тревогой поинтересовался молодой психолог. Конечно, материал для диссертации уникальный, но…

— Как где? — удивился мальчик. — В школе, на уроках труда. У нас знаете какой мировой учитель! Мастер на все руки. Я бы и с железной дверью справился. Может, провертеть ещё немного дырочек, чтобы на потом меньше осталось? Тут темно, не обратят внимания…

Яночка остановила разошедшегося Павлика.

— Ничего ты не будешь сверлить. Сегодня нам надо провернуть ещё кучу дел. Сейчас помчимся к Збине, у него наверняка есть новости. А главное — мы ещё не знаем, где находится дача пани Наховской. Пан Доминик, вы не знаете?

Пан Левандовский не знал. Вот проблема так проблема! Поднимаясь вверх на подпрыгивающем лифте, все трое ломали головы, как же это узнать. Естественно, проще всего было спросить об этом хозяйку, но ведь она наверняка перепугается и откажется сообщать адрес. Гениальный Хабр по запаху мог бы отыскать любую вещь, не то что садовый участок, но громадное количество под-варшавских дачных посёлков исключало такую возможность.

Решение этой проблемы мужественно взял на себя пан Левандовский. Действовать он предполагал официальным путём, обзванивая правления садовоогородных товариществ и кооперативов. Жуткая работа, но самоотверженность молодого учёного не имела границ.

— Прямо сейчас сажусь за телефон и начинаю названивать всем знакомым, у которых есть дачи, — бодро делился он своими планами. — Правда, я не знаю, у кого они есть, но должен же хоть один знать кого-нибудь, у кого есть дача. И через него узнаю телефон их правления, а потом я выйду на правление кооператива, в котором состоит пани Наховская. А у них должны быть списки членов.

— Мы тоже подключимся, — решил Павлик. — Сейчас уже темно, а завтра отправимся в первый попавшийся дачный посёлок и узнаем у них, как разыскать их правление. Ведь хоть один из дачевладельцев окажется на участке? Так что сегодня вы начинайте звонить, и, если не узнаете, завтра мы начнём бегать по участкам. А сейчас бежим к Збине.

* * *

Как пристало настоящему мужчине, Збиня сохранил самообладание при виде брелочков из Алжира, но это стоило ему немалого труда. Алжирские брелочки превзошли все ожидания. Было их три штуки, и все разные. И все восхитительные, ни с чем не сравнимые. Один, кабильский, — серебряный с бирюзой, два других — медные, каждый причудливой формы. В письме детям отец писал из Алжира, что, по его мнению, посылаемые им три предмета скорее представляют собой фрагменты серёжек, но они могли превосходно сыграть роль брелочков, поскольку к ним прицепили колечки для ключей. А Збине совсем не обязательно знать содержание отцовского письма.

Сохранить самообладание Збине помогла уверенность в том, что вот эти сокровища Африки все равно будут его, ведь он раздобыл нужную информацию. И парень, разложив на столике рядышком все три брелочка и не отрывая от них взгляда, принялся докладывать:

— Сначала они собирались подменить все марки в один присест, — что-то сорвалось, пришлось перестроиться и менять по частям. На несколько раз разложить и каждый раз понемногу менять. Ну и они приступили…

— Все-таки приступили? — вырвалось у Яночки.

— Приступили, — подтвердил Збиня и переставил брелочки, поместив в середине серебряный, а оба медных по бокам. — Зютек говорил — занимался этим тип, который в марках ни в зуб, потому и дельце обтяпал из рук вон. То ли не сумел отлепить наклеек, то ли, наоборот, прилепить приклеек, я ведь тоже в марках не того… так что не очень усёк.

— Ничего, — успокоил его Павлик, — мы усекли.

— Вторую партию этот тормоз заменил вчера, а следующую наметил на воскресенье. Во второй половине дня, чтоб вы знали!

Выпрямившись, Яночка вместе со стулом отъехала от стола, за которым Збиня наслаждался лицезрением алжирских брелочков. Неимоверная тяжесть свалилась с души. Вчера марки уже были в руках дедушки, а в кляссерах пани Пекарской тормоз мог подменивать марки хоть до посинения. Какое счастье, что они успели заполучить кляссеры пана Франтишека! Казалось, гром победных фанфар заполнил все вокруг.

У Павлика испытанное им облегчение выразилось мощным «Уффф!». Переглянувшись с сестрой, мальчик вернул к теме Збиню, который опять отвлёкся на брелочки, принявшись размещать их на столе в форме равнобедренного треугольника.

— А дальше что? Кому достались те марки, которые этот тормоз заменил? Ведь мы знаем — Зютек не для себя старается. Не упоминал ли он rho» по фамилии Баранский?

— На этот счёт Зютек нем как могила, — рассеянно ответствовал коллекционер брелочков, разрушив треугольник и раздумывая, как бы покрасивее разместить драгоценности. — Ни одной фамилии! Понял я только, что Зютек доставляет тормозу марки для подмены, а оба они работают на одного такого, которого Зютек вроде здорово боится…

Оторвав взгляд от брелоков и увидев недовольные лица Яночки и Павлика, Збиня сурово заметил:

— Это не я темню, это он темнит. А я за что купил, за то и продаю. Моё дело — информация, выводы сами делайте. Я что подрядился делать? На Зютека доносить. Так? Вытянуть из него, что удастся. Так? А если вытягивается непонятное, не моя вина.

— Все о'кей, — успокоил его Павлик. — Валяй непонятное.

— Тормоз вроде бы адвокат. Не знаю, как адвокат может быть таким недоразвитым, но у Зютека как-то раз вырвалось — «пан адвокат». Может, в переносном смысле? Или кличка?

— Да нет, он и в самом деле адвокат. — Тогда мне и в самом деле непонятно, кому нужен такой олух адвокат, — раскладывая брелочки по размеру, критически заметил Збиня. — Ну да это их дело. Очкарик познакомился с Зютеком на Саской Кемпе, а потом оказалось, что этот самый Очкарик о марках проведал не от Зютека, а от того типа. Очкарик строго-настрого запретил Зютеку трепаться, и как-то так получилось, что с тем типом он тоже виделся, но делает вид, что они незнакомы…

— Действительно слишком непонятно, — недовольно сказал Павлик. — Кто с кем?

— Да Очкарик со всеми. Зютек его очень не любит. Марки велел ему принести… как вы сказали, Баранский? Может, и Баранский, где-то на Садыбе обретается, похоже, ясновидящий, потому как о тех марках знал все. Зютек его боится, но уже и раньше какие-то дела с ним проворачивал. Я вас предупреждал — тёмное это дело и туманное, а особо выпытывать нельзя, а то спохватится, тогда вообще рот на замок. Так что сами соображайте, что к чему.

— Да ты и так многое узнал, — похвалил Павлик. — Я и то удивляюсь, как тебе удалось.

Не отрывая глаз от брелочков, Збиня махнул в сторону окна, где, сидя на подоконнике, уже давно беспокойно вертелся его младший брат.

— Поспособствовал, — буркнул старший. — Расстарался, марки будет получать с телевидения, уже договорились таскать эту макулатуру.

На подоконник Стефек пристроился потому, что оттуда открывался самый лучший вид на Яночку. На неё он не смотрел, ясное дело, разве можно смотреть на солнце? Так и ослепнуть недолго. Мальчик смотрел на кресло в дальнем углу комнаты, переводил взгляд на стол с брелочками, потом опускал глаза на пол, разглядывая парке тины с одной стороны стола и с другой, иногда осмеливался поднимать глаза, чтобы уставиться на стену за спиной Яночки и так далее. И все время видел не кресло, не паркет, не стену, а сияющую собственным светом богиню. Стефек вроде бы ничем не занимался, и совершенно непонятно, когда же он успел оборвать почти все листья с огромной китайской розы, стоящей на том же подоконнике.

— Оставь в покое розу, — сурово произнесла богиня. — Цветок погибнет.

Слова девочки заставили Збиню оторвать взгляд от восхитительных брелочков, и он накинулся на младшего брата:

— Кретин, что ты сделал с цветком! Достанется тебе от матери!

Слетев с подоконника, Стефек неуклюже принялся собирать с него листья, вполголоса заверяя, что они все равно были засохшие.

— Собери все с подоконника и с пола, может, мать и не заметит, — по-дружески посоветовал Павлик и обратился к Збине:

— Так вот, этот Баранский… Зютек не сказал, как он хотя бы выглядит?

— А вы не знаете? — удивился Збиня.

— Не везёт нам, — вздохнул Павлик. Збиня обрадовался. Все, что он сегодня сообщил Яночке и Павлику, было платой за предыдущий брелочек — лошадиную голову, который он получил под честное слово. Что ж, он и так за него рассчитался. А вот эти, новые, эти потрясающие, что сияли на столе, ещё требовалось заслужить. Он, Збиня, уже успел к ним как-то привыкнуть, и отказаться от них было свыше его сил. Спасибо таинственному негодяю Баранскому, благодаря ему появлялись шансы заполучить сокровища.

Яночка объяснила Збине, что от него требуется на сей раз:

— Нам надо точно знать, у кого находятся марки, которые успел подменить Очкарик. У Баранского или кого другого. Кое-какого успеха мы достигли, потому что отыскали немного марок, которые дедушка разыскивал долгие годы. Так, знаешь, он даже расплакался от счастья и не спал всю ночь. Но это только часть успеха…

— А брелочки? — спросил Збиня, накрыв ладонью сокровища на столе.

— Эти брелочки будут твоими, когда ты все разузнаешь о Баранском и о дальнейших планах Зютека. А пока можешь их забрать условно.

Окрылённый Збиня преисполнился решимости как можно скорее выполнить задание. В случае чего нужные сведения выдерет из Зютека вместе с кишками!

— А твоя задача — по-прежнему присматривать за Зютеком, — обратился Павлик к Стефеку. — Не спускай с него глаз! Нам все может пригодиться. И если у него опять что не получится — очень хорошо. А где он в данный момент?

Вопрос не застал Стефека врасплох. Нет, он не опозорился перед своим кумиром. Затолкав в карман пригоршню листьев — не идти же в самом деле за веником и совком, — он дал исчерпывающий ответ:

— Дома. Сидит и вырезает марки. Я разрешил взять ему домой весь мешок с телевизионными письмами. И сказал — дело срочное, пани редактор ждёт. Ему надо было куда-то идти, он на части разрывался, ногами сучил от нетерпения, но я сказал — срочно! И он остался дома.

— И ты уверен, что он засел за марки?

— Уверен, собственными глазами видел. Приволок мешок в комнату и по всей квартире метался, ножницы искал. А там этих марок прорва! На сегодня Зютек пристроен!

— Очень хорошо, — сдержанно похвалила Яночка, и мальчик расцвёл от счастья. Наверное, он бы ещё долго пребывал в неподвижности, если бы Павлик не дёрнул его за рукав, вставая со стула.

— Пошли, проводишь нас. Заодно поговорим, дело есть.

И гости ушли, оставив Збиню наслаждаться новыми экспонатами коллекции.

Дело, с которым Павлик по дороге ознакомил друга, привело Стефека в полный восторг. Ещё бы, ему предложили принять участие во взломе каких-то помещений, он не совсем понял каких, зато очень хорошо понял, что вместе с ними будет во взломе участвовать и обожаемое существо. О большем счастье вряд ли можно мечтать!

— Кончай трепаться, — сурово, по-деловому, перебил он друга. — Принято и подписано. Когда и где?

— Вот именно — где? — раздражённо ответил Павлик. — В том-то и дело, что мы не знаем, где находится этот проклятый участок. Будем искать. И ты попробуй разузнать, поспрашивай.

— Лады, у моей тётки есть участок, с неё начну.

Яночка с Павликом даже приостановились, услышав это.

— В таком случае отправляйся к тёте ещё сегодня же, — сказала Яночка. — раз Зютек пристроен. Нет, никаких телефонов, пусть она тебе все как следует объяснит и на бумажке нарисует. И про правления се расспроси. Насчёт правлений можешь нам позвонить вечером…

Девочка ещё не успела договорить, как Стефека и след простыл. Со всех ног он кинулся выполнять новое задание.

А вечером сразу из двух источников поступили неутешительные сведения. Пан Левандовский получил их от какого-то дачевладельца на Жолибоже, Стефек от тёти, которая обрадовалась племяннику и угостила сто вкусным ужином. Оба информировали, что правления и в самом деле существуют, но они обычно собираются раз в неделю, по воскресеньям, и заседают где-то с двенадцати до двух. Как правило. Это единственные официальные органы, располагающие информацией о членах дачных кооперативов. И ни у одного из них нет официального телефона.

Яночка очень расстроилась.

— Два часа заседают, и в разных концах Варшавы! И ждать до воскресенья! Придётся самим отправляться на участки и там расспрашивать. Завтра же и отправлюсь. А ты по крайней мере проверни дело с подвалом, а то дырки меня малость беспокоят. И вообще, надо подумать…

— Одной работой меньше! — радостно известил Павлик на следующий день. — Дырки не нужны, открыли и без них. И побывали в чулане.

— Серьёзно? — тоже обрадовалась Я ночка. — Рассказывай же.

— Отмычки — золото, отперли и внутренний замок, и амбарный. Пан Доминик только рот раскрыл. Хабр сторожил, лишь один раз прибежал и сказал, что кто-то идёт. Пришлось войти в чулан пана Левандовского и делать вид, что там мастерим что-то. И напрасно, тот человек в другую сторону свернул. А потом уже все прошло спокойно. Свет внутри яркий, говорю тебе — устроили они малину первый сорт! Чего там только нет! Покрышки, насосы, рефлекторы, тормозные колодки… Если бы такое в наших магазинах увидеть! В «фиат» поместится, я ещё раз убедился. Если, конечно, и багажник забить. На всякий случай мы там ничего не трогали, чтобы воры не догадались, если случайно туда заглянут.

— А заперли аккуратно?

— А ты как думаешь! Мои отмычки в обе стороны действуют. Правильно ты не хотела, чтобы я сразу сверлил дырки. А что на участках?

— А вот там безнадёга. Я поехала на Одыньца, знаешь, где там участки? И как раз застала там кое-кого. Все правильно.

— Что правильно?

— Правильно нам сказали Стефек и пан Левандовский о правлениях. Действительно собираются только по воскресеньям и прочее. И если так искать, нам не меньше десяти лет потребуется.

— Так что же делать? — огорчился Павлик. Его удивляло, что сестра как-то не очень расстроена. Оказывается, у Яночки уже созрел план. Усевшись по-турецки на своей тахте, девочка стала его излагать:

— Я думала, думала, понимала, что так долго ждать мы не можем, и ничего придумать не могла. И поняла — придётся прямо спросить у пани Наховской.

— Ты что? Мы же решили — отпадает!

— Никаких «отпадает»! И не только узнать про участок, но и вообще обо всем ей рассказать.

— Ты что?! — опять пришёл в ужас Павлик. — И о кражах со взломом? Крыша поехала?

— Ещё неизвестно, у кого из нас она поехала. Молчи и слушай. Начнём с того, что о наших планах ей скажем не мы, а пан Левандовский. Он давно знает её сына, вот и скажет, что ему все известно о подлом шантаже, о кражах и махинациях, о том, что се сын невиновен, и о том, что есть способ ей помочь. В общих чертах только изложит, ей подробности ни к чему, в спасательной операции ей лично участвовать не придётся. Она потихоньку избавится от краденых вещей и привет! Не станут же воры жаловаться в милицию. Ей только надо будет привести в порядок помещения после того, как все из них вывезут. О нас тоже пан Левандовский ни слова не скажет, будто действует сам по себе, просто, мол, давно хочет помочь её сыну в рамках молодёжной психологии. И так далее. Что касается подвала, туда он с помощниками проникнет запросто, а вот где участок, пусть она сама скажет, они и оттуда все барахло вывезут.

Уже в середине Яночкиной речи брат перестал хмуриться и скептически улыбаться, а под конец и совсем расцвёл.

— Что же, придумано неплохо. Только вот ещё, я тут подумал… Надо бы все-таки вырвать с мясом амбарный замок. В чулане.

— Зачем?

— Чтобы думали — орудовали взломщики. Не сама же пани Наховская себя ограбила! А она пусть только крик поднимет — обокрали, мол.

— Правильно придумал! И знаешь… Пусть пан Левандовский тоже поднимет крик. Его чулан рядом, он пошёл в подвал и заметил на соседней двери такое безобразие… Пусть сначала побежит к дворнику.

Павлику идея понравилась, и он внёс свои дополнения:

— Пусть побежит к дворнику и сообщит о взломанной двери в чьём-то чулане, будто не знает, чей это. И пусть оба с дворником поднимут как можно больше шуму, и сбежится весь дом, и пани Наховская будет рвать на себе волосы — обокрали! Взломали дверь! А дворник вызовет слесаря, и они вставят новые замки. И все это пусть произойдёт ещё до того, как недоделанный Рышард Наховский вернётся со своей практики. Тогда пусть на него доносят сколько влезет, следов не останется, а пан Левандовский засвидетельствует, что выдранный с мясом замок видел собственными глазами. Уж я позабочусь о том, чтобы как следует увидел!

Яночка сорвалась с тахты.

— Бежим звонить пану Левандовскому! И может, ещё сегодня удастся все провернуть!

Павлик вслед за сестрой сорвался с кресла, да опомнился.

— Ничего не выйдет! Пан Левандовский будет дома только вечером. Позвоним и договоримся на завтра. Ничего не поделаешь, сегодняшний день потерян.

С этим Яночка никак не могла согласиться. Потерять даром день? Ну нет! И подумав, девочка нашла занятие и на сегодня.

— Очкарик. Файксат. Баранский. Пани Пекарская… — начала перечислять девочка и замолчала. Павлик напрасно дожидался продолжения.

— И зачем ты их вспомнила? — не выдержал он.

— А затем, что с ними всеми надо поработать.

— Ладно, начнём с пани Пекарской. Какая с ней работа?

— Ей надо сообщить о результатах дедушкиной экспертизы. О том, что часть её марок все-таки негодяям удалось подменить. В её кляссерах. Очкарик ведь этим занимался позавчера?

— Представляю, как этот Баранский обрадовался, когда он принёс им её марки! — расхохотался Павлик. — Надеюсь, свои кляссеры она тоже заполнила чем подешевле?

— Разумеется, современная массовка. И боюсь, они о чем-то начнут догадываться.

— И что?

— Ив неё вцепятся.

— А что они подумают?

— Пока не знаю. Давай подумаем вместе, что они могут подумать.

Павлику совсем не хотелось ломать голову над тем, что могут подумать бандиты. Он стал думать над тем, как уберечь от опасности пани Пекарскую.

— Мне кажется, что для начала надо ей обо всем рассказать и посоветовать доставить на Саскую Кемпу и четвёртый кляссер. Пусть у них хоть количество кляссеров сходится.

Телефон пани Пекарской оказался занят. Тогда Павлик позвонил Стефеку, поинтересовался, как дела, узнал, что объект торчит у себя дома над марками, и велел больше не заниматься садовыми участками. Потом позвонил в квартиру пана Левандовского и попросил его маму передать пану Доминику, что Павлик Хабрович позвонит ему вечером по жутко важному делу. А телефон пани Пекарской все ещё был занят.

В прихожую, где стоял телефон, выглянула пани Кристина.

— Можно мне разочек позвонить по телефону? — робко поинтересовалась мама. — Я недолго.

— Хорошо, позвони, — разрешил сын. — Наш все равно занят.

Когда Павлик вошёл в комнату к сестре, та его встретила предположением:

— Знаешь, я вот тут думала, и у меня получается, что Очкарик обязательно попытается связаться с пани Пекарской. Из всех наследников только она имеет какое-никакое представление о марках.

— И они ей завещаны, — озабоченно добавил Павлик. — Выйдет на неё…

— Вот именно! Позвонит, скажет, у него к ней дело, связанное с наследством… Надо её немедленно предупредить!

— Минутку, там мать звонит.

С нетерпением дождались, когда пани Кристина окончит свой разговор, но не успели схватиться за трубку телефона, как он зазвонил.

— Езус-Мария, никак не могу до вас дозвониться, все занято! — взволнованно кричала в трубку пани Пекарская.

— Пани Пекарская! — обрадованно крикнул Павлик.

Яночка чуть было не выхватила у него трубку, да сообразила, что ведь есть вторая трубка параллельного телефона в комнате матери и, кивнув брату — «Пусть пока ничего не рассказывает!», со всех ног бросилась в комнату пани Кристины.

Павлик кричал в трубку:

— Очень хорошо, что вы позвонили! Мы и сами пытались дозвониться до вас! Минуточку, проше пани, пока ничего не рассказывайте, сестра помчалась к параллельному телефону, мы оба хотим с вами разговаривать!

— Я уже слушаю! — подключилась к разговору запыхавшаяся девочка. — Как хорошо, что вы позвонили!

— Сейчас я вам все расскажу, — взволнованно говорила пани Пекарская. — Знаете, это действительно одна шайка! Банда мошенников! Мне позвонил некий Фиксат…

— Файксат! — поправил Павлик.

— Не перебивай! — зашипела на него Яночка в другую трубку.

— Да, в самом деле, Файксат. И заявил, что во что бы то ни стало желает увидеться со мной в связи с марками пани Спайеровой. Я ответила ему — никаких таких марок у меня нет. Так ведь? — Так! — подтвердила Яночка. — Вы сказали правду. Я сама их от вас унесла.

— И что? — торопил Павлик. — Отцепился?

— Отцепился. Наверное, я хорошо притворилась выжившей из ума старухой. Сказал, что ещё позвонит. Но это не все. Ко мне приезжал тот самый противный адвокат!

— Очкарик! — констатировал Павлик, удивляясь, как верно с сестрой они все предвидели. — И шарил? Вынюхивал?

— А вы откуда знаете? — удивилась пани Пекарская. — Очень подходящее выражение — вынюхивал. А ваш дедушка…

— Дедушка чуть с ума не сошёл от радости и сидел над марками всю ночь. Но ещё не закончил. Сказал, как закончит, сам к вам приедет. Мы как раз звонили, чтобы вам об этом сообщить.

— Значит, там было что-то ценное? — обрадовалась пани Пекарская.

— Ещё бы! — воскликнул Павлик, но старушка перебила его:

— Расскажете, когда приедете. Но не сегодня, сегодня у нас сборище наследников, мы все собираемся в квартире покойной…

— Как это сегодня? Ведь на воскресенье назначено? — вырвалось у Яночки. Пани Пекарская подтвердила:

— Да, действительно, было намечено на воскресенье, но его перенесли на сегодня. Возможно, как раз в связи с марками. И это меня тревожит.

— Напрасно, — успокоила старушку Яночка. — Пусть это тревожит их.

— И они уже забеспокоились, — добавил Павлик.

Яночка сочла нужным пояснить:

— Мы и по этому вопросу хотели с вами поговорить. Но раз не встретимся — по телефону скажем. Они успели из марок пани Спайеровой кое-что свистнуть.

— Боже мой!

— Да, к сожалению. Дедушка вам об этом сам расскажет. А потом украли следующую часть, уже из вашего кляссера, и сообразили — что-то тут не так. Вот и начали действовать.

— На всякий случай принесите четвёртый кляссер и подбросьте его им тихонько, — вмещался Павлик.

— Конечно, конечно, я так и сделаю. Слушайте, завтра мы должны обязательно встретиться.

— Только не с самого утра, — сказал Павлик. — С утра у нас намечен пан Левандовский.

— В пять вечера подходит? — предложила Яночка. — Раньше у нас не получится, намечено много страшно важных дел, тоже связанных с марками.

— Подходит, буду ждать вас к пяти.

— А на собрании наследников вы ничего не говорите! — предостерёг пани Пекарскую Павлик. — Ничего! Сделайте вид, что очень расстроены и слова вымолвить не можете.

— А почему? — встревожилась старушка. — Что-то случилось?

Яночка поддержала брата:

— Нет, ничего не случилось, но этот Очкарик очень подозрительный парень. Он работает на одного уголовника, который как раз и заинтересовался вашими марками. Очень хорошо было бы выжать из него какую-нибудь информацию, но вряд ли это у вас получится.

— А я попробую! — отважно вскричала пани Пекарская, хотя в её голосе отчётливо прозвучал страх. — Попробую! Мне самой хотелось бы знать, откуда он взялся, помните, я говорила — не нравится он мне. Ладно, подкину ещё один кляссер, буду молчать, разузнавать, расстраиваться… правильно я говорю?

— Все как надо! — похвалил бравую старушку Павлик.

— А завтра встретимся в пять… Закончив разговор с пани Пекарской, Павлик с невольным уважением сказал сестре:

— Надо же, как ты угадала! Они и в самом деле взялись за неё!

— Очень хочется надеяться, что пани Пекарская никогда не делала глупостей, которые позволили бы потом шантажистам припереть её к стенке, — холодно ответила Яночка. — Впрочем, у неё, к счастью, нет сына.

— Так, с Пекарской покончили. Теперь кто следующий на очереди? Баранский?

Яночка подумала немного и ответила отрицательно:

— Нет, к Баранскому отправимся после того, как побываем на участке. Тебе надо знать, сколько барахла привезёшь к нему во двор, так ведь? А пока займёмся уроками. И завтрашние сделаем, ведь завтра у нас очень трудный день…

* * *

Яночка ещё не кончила агитировать, а пан Левандовский уже полностью был согласен с её планом действий. Да, он готов участвовать в кражах со взломом с согласия владельца (признаться, в глубине души он созрел к участию и без согласия). Да, он готов, в свою очередь, сагитировать пани Наховскую, растолковав ей все как следует.

— Разумеется, это надо делать один на один, без свидетелей. Пани Наховская меня знает и, смею думать, доверяет мне. Только вот надо выбрать подходящий момент…

— Некогда нам выбирать, — перебил решительный Павлик. — Времени в обрез, к операции приступаем немедленно.

Яночка кивнула, подтверждая слова брата. И добавила:

— Ни одного из шантажистов сейчас у неё нет, так что можно приступать немедленно.

— Откуда вы знаете, что нет?

— В настоящий момент они в полном составе торчат в Клубе филателистов, мы проверили. Если вам удастся уговорить пани Наховскую, мы бы с Павликом прямо сейчас и двинулись на её участок, надо его осмотреть, пока не стемнело. Так что сами понимаете, времени терять нельзя.

Молодой учёный, уже овладевший навыками аналитического мышления, прикинул, что всю операцию они должны провести до возвращения сына пани Наховской, причём провести с шумом и треском. Этим энергичным детям предстоит преодолеть множество не только психологических, но и чисто организационных трудностей.

— Иду! — мужественно заявил он. — Вы меня дождётесь?

— Ясное дело! — обрадовался Павлик. Его сестра сочла нужным на всякий случай подкинуть пану Левандовскому идею, как вести себя, если неожиданно все-таки кто-то из шантажистов и заявится.

— Тогда сделайте вид, что зашли по-соседски одолжить у пани Наховской консервный нож или книгу о разведении комнатных цветов. Сами выберете, что вам ближе.

— Только бы пани Наховская оказалась дома! — вздохнул Павлик. — Ведь это сплошная нервотрёпка! Её сыночек может вернуться хоть завтра, я все боюсь…

— И давно боишься? — поинтересовалась сестра.

— Да с самого начала и боюсь, — признался брат.

— Действительно, сплошные нервы, — вздохнула и Яночка. — Да нет, вроде пан Доминик не возвращается, наверное, застал её дома.

Пан Доминик вернулся лишь через час. Он весь сиял.

— Все получилось! — уже с порога крикнул он. — Пани Мария буквально ожила! Ваша идея просто гениальная!

А затем, как и положено научному работнику, изложил материал в хронологическом порядке, чётко и ясно. Оказывается, сначала пани Наховская вообще не хотела говорить на эту тему, удивлялась — «какой такой шантаж»? Однако пан Доминик повёл мудрую политику. Он не требовал от неё никаких признаний, а сам стал рассказывать о том, что ему известно по этому поводу. И оказалось, знал он так много, что это просто обезоружило бедную женщину и она перестала отпираться. Сначала пани Наховская разрыдалась, потом в чем-то уточнила сведения соседа, а потом внимательно выслушала план спасательной операции. Его пану Доминику пришлось повторять три раза, причём каждый раз подчёркивалась полная секретность операции и тот момент, что проводиться она будет в отсутствие её сына. Наконец до пани Наховской дошло. Она оживилась, надежда буквально возвратила её к жизни, план операции она одобрила полностью и даже внесла некоторые творческие дополнения. Например, притвориться больной, не выходить из дому три дня, вызвать врача, а гостей принимать в ночной рубашке и халате. И даже специально пригласить кое-каких гостей, чтобы в случае чего могли подтвердить: она и в самом деле была больна. В пылу творческой импровизации пани Наховская решилась бы и вообще лечь в больницу, но, поразмыслив, от этой идеи отказалась. И даже пыталась всучить пану Доминику деньги на покупку новых замков, но тут он отказался, так как не имеет понятия, сколько они стоят.

— Какие замки! — возмутился Павлик. — Ещё кто пронюхает, что замки покупались до взлома…

— Вот и я говорю, — начал было пан Левандовский, но деловая Яночка прекратила ненужные разговоры:

— Нельзя терять времени! Адрес участка узнали?

— Узнал. На улицы Жвирки и Вигуры, совсем на окраине Варшавы, их участки расположены вдоль шоссе, ведущего к аэропорту. Участок № 248, угловой, — тоже по-деловому доложил пан Доминик. — Выяснил, там есть старая калитка, ключ от которой у бандитов имеется. Свой товар они завозят не через ворота, общие для всего садово-огородного кооператива, откуда дорога долго петляет по участкам, а прямо с шоссе подгоняют машину к этой калитке. Очень удобно.

— Калитка осложняет дело, — задумался Павлик. — Открыть откроем, потом надо сменить замок…

— Думаешь, ты один умеешь пользоваться отмычкой? — насмешливо возразила сестра. — Надо придумать такое, чтобы они раз и навсегда не смогли ею пользоваться.

Павлик задумался, глядя в окно, потом рассеянно зачерпнул варенье прямо из банки и съел. Потом опять задумался.

— А этой калиткой больше никто не пользуется? — уточнил он.

— Никто, — ответил хозяин. — Пани Наховской удобнее входить через главные ворота, там остановка автобуса. И потом по тропинке она идёт к своему участку. Участки не огорожены сеткой, сетка только вокруг всего массива. Ключ от калитки у неё есть, вернее, был, она дала его мне. И ключ от калиточки в низеньком штакетнике, который разделяет участки.

Пан Левандовский полез в карман и предъявил присутствующим два ключа — один побольше, другой поменьше.

Увидев интерес мальчика к варенью, хозяин подложил добавку в его розетку. Подкрепившись, мальчик заявил:

— Придумал! А «кристалл-цемент» на что? Тут уж никакая отмычка не поможет. Залью немного в замочную скважину, для верности с полчаса подождём, пока застынет. Камень-гранит!

— Замечательно! — одобрила сестра. — Кончай объедаться вареньем, имей же совесть! Нечего терять время. Вон как оперативно справился со своей задачей пан Левандовский! И нам надо успеть туда до темноты. Погода мерзкая, надеюсь, сейчас там немного народу, ни к чему, чтобы нас там кто увидел.

Молодой учёный расцвёл от похвалы и, вместо того чтобы тепло распрощаться со своими гостями, отправился вместе с ними за город.

* * *

Погода и в самом деле была отвратительная — сильный ветер и дождь. В такую погоду неприятно возиться в земле, а костра не разожжёшь, вот почему участки были пустынны. На всякий случай брат с сестрой и паном Левандовским до участка № 248 добирались поодиночке. Предупреждённый о необходимости соблюдать конспирацию, Хабр незаметно прокрадывался по аллейкам, прячась под живым изгородями.

Участок пани Наховской и в самом деле был последним в ряду, расположенном вдоль шоссе, и угловым. От шоссе его отгораживали ряды деревьев, стена густого кустарника и очень широкий, но мелкий ров-кювет. На участке стоял небольшой кирпичный домик с открытым крылечком. Дверь домика была заперта.

Яночка сделала попытку разглядеть что-то сквозь оконное стекло, но изнутри была задёрнута занавеска. Пан Левандовский озабоченно осмотрел крепкую дверь с двумя замками.

— Ох, боюсь, придётся эту дверь взломать…

— Минутку, не будем торопиться. Павлик снял с плеча холщовую сумку, из которой извлёк целую кучу железок, и принялся орудовать ими со знанием дела, пояснив:

— На всякий случай я прихватил все. Пан Левандовский, с тревогой поглядев на кучу воровского инструмента, долго крепился и наконец не выдержал:

— Не хотел бы тебя обижать, но скажи, пожалуйста, откуда у тебя это? И для чего тебе нужны эти инструменты?

— Для чего нужны — сами видите, — не стал темнить Павлик. — Нет, слишком велика… А откуда… От моего приятеля Бартека. У его отца слесарная мастерская, там всяких железок завались…

Внимательно наблюдая за работой брата, Яночка рассеянно пояснила:

— Нам тогда требовалось открыть дверь на чердак. Ну, когда мы только что переехали в наш теперешний дом. А потом ещё калитка не открывалась… Хабр, сторожи!

— Молодец! — вырвалось у пана Левандовского, когда двери домика наконец распахнулись.

Полдомика оказалось заваленным запчастями и прочим автомобильным имуществом. Тут его было намного больше, чем в чулане. А главное, вещи были более габаритные. Вон, к стенке прислонён целый бампер, а вон две дверцы, крыло и два комплекта глушителей. — Тут бы грузовичок подошёл, — мечтательно произнёс. Павлик, — или машина с прицепом. Жаль, что в «фиате» не два багажника…

— А теперь осмотри калитку и решай, что с ней станем делать. Может, имеет смысл испортить сразу же?

— Посоветуйте пани Наховской для калитки купить самый завалящий замок, — вернувшись, сказал Павлик пану Левандовскому. — Хорошие она вставит после.

— После чего? — не понял пан Левандовский.

— Ну после того, как они те замки выломают. Готов держать пари не знаю на что — они тут все порушат к чертям. Под первым впечатлением. Им все равно от этого не будет проку, так, от злости, разломают. И из мести.

— А потом, ты считаешь, не будут ломать? Отступятся?

— А потом уже не смогут. Или милиция их посадит, или займутся приведением в порядок своих дел. Когда возвращается этот недоделанный Наховский?

Пан Доминик вздохнул:

— Через неделю. Совсем мало времени осталось…

— Фии! Я думал — завтра. Значит, вот сюда подъедут «фиаты», через кювет проедут, я проверил, а тут ближе всего к калитке…

И Павлик изложил сообщникам свой план действий. Сообщники внимательно выслушали и всецело одобрили. Жаль, конечно, что операция займёт всю ночь, ведь грузовика у них нет, ну да что поделаешь. Вот только бы их милиция не прихватила. При мысли о милиции у пана Доминика мурашки пробежали по коже.

— А сколько у вас предполагается носильщиков? — поинтересовался он тихим голосом. Павлик стал считать:

— Нас двое, Рафал, кореш Рафала и Стефек. Всего пятеро. Она останется с собакой. Вот только не знаю, как мы все в машину поместимся, придётся несколько рейсов делать.

— Начинаем завтра?

— Если успеем. А нет — так послезавтра.

— А сейчас — возвращаемся, — сказала Яночка. — Тут все выяснили, не опоздать бы нам к пани Пекарской.

— К пани Пекарской ты отправишься одна, — распорядился Павлик после того, как дети расстались с очень взволнованным и полным наихудших предчувствий паном Левандовским. — Мне теперь надо ознакомиться с обстановкой на Бонифация. Действовать там придётся тихо и деликатно, а чтобы обошлось без шума, надо заранее разведать все подступы. И мне понадобится Хабр.

Яночка согласилась с братом. Ох, сколько же им хлопот из-за этого сына пани Наховской! Но ничего не поделаешь, придётся дело довести до конца, иначе пани Наховская не придёт в нормальное состояние и не сможет помочь им в афёре с марками.

— Ладно, действуем! — потёрла руки девочка. — Ты там, а я здесь. Хабр, поедешь с Павликом!

* * *

На Бонифация все выглядело так же, как и в прошлый раз, только теперь светились целых три окна. Возможно, потому, что почти совсем стемнело. На улице перед домом был припаркован автомобиль Очкарика.

Оставив Хабра сторожить у дома, мальчик двинулся в обход участка, присматривая место, куда можно будет сложить воровское добро. Весь участок окружала прочная решётка из железных прутьев, придётся товар передавать поверх решётки. Значит, кому-то надо принимать его по ту сторону ограды, просто перебрасывать нельзя, ведь нужно всю операцию провернуть тихонько. Лучше пусть двое принимают товар, в четыре руки, и аккуратно его складывают, без бряканья и громыханья. Вот только где лучше складывать? Надо подальше от дома. Ага, вот вроде подходящее место. Интересно, что тут находится со стороны двора?

Присев на корточки, мальчик пытался в темноте разглядеть, что же находится по ту сторону ограды. Вроде пусто, внизу пожухлая трава. Очень хорошо, трава приглушает звуки.

Таким, присевшим на корточки, и отыскал Павлика Хабр. Видимо, у дома что-то происходило. Вдруг Баранский куда отправился? Вскочив, мальчик со всех ног кинулся вслед за собакой к калитке.

Нет, Баранский никуда не отправлялся. Наоборот, из остановившейся у калитки машины такси вылезал Зютек.

Ага, значит, так… У Баранского уже сидит Очкарик, теперь вот приехал и Зютек. Прямо сборище преступников! Наверняка собрались здесь для того, чтобы обсуждать свои преступные планы. Значит, он, Павлик, обязан, хоть тресни, подслушать, о чем будут совещаться!

Может, кто-то более рассудительный и отказался бы от этой мысли, но не Павлик. Попытаться во всяком случае можно? И мальчик решился. Собаку придётся оставить на улице, Хабру самому не перемахнуть через ограду, ему надо подставить спину, а кто знает, при каких обстоятельствах Павлику придётся покидать негостеприимный двор Баранского. Нет, лучше не рисковать.

— Хабр, здесь, сторожи! — приказал мальчик.

На участок Баранского он проник разведанным раньше путём, через соседние участки. Штакетник? Пустяки. Под протянутой проволокой пролезть было и вовсе делом одной минуты. Соседний с Баранским участок Павлик преодолел в три прыжка, успев услышать, как в доме залилась лаем какая-то маленькая собачка. А теперь только съехать с крыши сарая…

Обежав кругом дом Баранского, мальчик подкрался к одному из освещённых окон. Оно оказалось приоткрытым. Дом одноэтажный, но окна довольно высоко. Мальчик вскочил на цоколь, на мгновение удержав равновесие благодаря тому, что уцепился за жестяной подоконник. Но только на мгновение, мокрая жесть выскользнула из-под пальцев, и Павлик шлёпнулся в траву. Мгновения хватило, чтобы сквозь тюлевую занавеску разглядеть каких-то людей в комнате.

Как хорошо, что он предварительно успел сделать рекогносцировку местности! У сарая громоздилась куча каких-то досок, скорее туда! Почти ощупью, ибо свет далёких фонарей лишь немного рассеивал тьму осеннего вечера, Павлик выискивал в куче досок что-нибудь подходящее и обрадовался, нащупав старую тачку. То, что надо! Правда, у тачки отвалилось колесо, но это не беда, Павлик не собирался на ней ездить. Впрягшись в неё, как конь, мальчик проволок за собой тяжеленную тачку напрямик к дому, пропахав по пути какие-то грядки, поставил её под окном вверх ногами и взобрался на неё. Если встать на цыпочки, можно дотянуться до окна. Вот здорово, оказывается занавеска немного не доходила до подоконника, внизу оставалась узкая щель. Вполне достаточно.

И тут мальчик чуть снова не слетел в траву, ибо первым, кого он разглядел в эту щель, был Файксат! Вот уж кого Павлик не ожидал здесь увидеть! «А может, Файксат и есть таинственный Баранский?» — мелькнуло в голове, но тут же мальчик увидел в комнате человека, который не был ни Зютеком, ни Очкариком, ни Файксатом. И этого человека они с Яночкой давно знали. Лягуш! Значит, он и есть Баранский?

Оглушённый своим открытием, Павлик какое-то время ничего не слышал. И очень плохо видел. Пришлось взять себя в руки. Оказалось, что Очкарик сидит, а остальные стоят, и все повернулись к Зютеку, который представлял собой жалкое зрелище: красный, растерянный, поникший. На столике у самого окна были разложены марки, изнанкой вверх. И на всех были проставлены маленькие печати экспертов!

Тут Павлик наконец понял, что практически ничего не слышит, только невнятный гул голосов. Окна в старом особняке были двойные, причём створка наружной рамы открывалась наружу, а внутренней — внутрь. И наружная была немного приоткрыта, а вот внутренняя совсем закрыта.

Все внимание мальчика привлекали марки на столе. Он прекрасно знал, как выглядят печати экспертов, много раз видел их у дедушки, но вот на каких марках они проставлены — не мог разглядеть. Вроде бы по размеру и цвету подходящие… И тут он заметил что-то, до сих пор не заинтересовавшее его. Пригляделся внимательнее к тому, что лежало рядом с марками на маленьком подносике…

Уставившись на марки, Павлик забыл обо всем на свете, а главное — об осторожности. Он не заметил, как Файксат вдруг глянул в окно, не обратил внимания на то, как он куда-то скрылся, за ним остальные. Лишь увидев, что в комнате остался один только Очкарик, Павлик подумал — куда же делись остальные? Тут Очкарик включил вдруг радио на полную мощность, и Павлик решил — это сделано специально, для конспирации, чтобы никто не мог услышать, о чем станут говорить преступники. Но вот Баранский и Файксат опять появились в поле видения мальчика, а тот преисполнился решимости попытаться разобрать слова по движениям губ. И он все внимание обратил на губы Очкарика, единственные, доступные ему, ибо Баранский и Файксат встали спиной к окну.

Видимо, из-за музыки и не услышал Павлик тихих, крадущихся шагов у себя за спиной. Зато их отлично слышал оставшийся за оградой Хабр. И видел тёмный силуэт человека, подкрадывавшегося к его хозяину. Инстинктивно собака догадывалась о его нехороших намерениях относительно Павлика, но ведь ей ведено было оставаться на посту…

Движение за спиной Павлик почувствовал в тот момент, когда на него набросили толстую колючую ткань, приглушившую вскрик мальчика и опутавшую дрыгающие ноги. Он попытался вырваться, но оказался стянут, как обручами. Павлик почувствовал, как его понесли, без особых церемоний, вниз головой, и, задыхаясь, крикнул изо всех сил:

— Хабр, к Яночке!

Крик его, приглушённый несколькими слоями толстой ткани, донёсся изнутри как нечленораздельное бормотанье, которое тем не менее чрезвычайно разгневало врага. Павлика крепко встряхнули, чтобы замолчал, и что-то так больно ударило его по голове, что искры из глаз посыпались.

Что касается Хабра, тот отреагировал правильно. И вообще, с самого начала инцидента вёл себя как существо разумное. Пёс безошибочно умел определять намерения людей, особенно если они относились к его хозяевам, и сразу понял, что хозяину грозит опасность. Если бы он оказался по ту сторону изгороди, несомненно, защитил бы Павлика, во всяком случае, вовремя предупредил бы его об опасности. Теперь же, за оградой, он был бессилен помочь своему хозяину.

Пёс не стал метаться в бессильной ярости, с лаем бросаться на прутья решётки, тем более что ему приказали оставаться на месте. Теперь он получил другой приказ. Хабр остался для противника невидим и неслышим. Он лишь издал тихий угрожающий рык, обнажив блеснувшие в ночном мраке белые зубы. Секунду стоял Хабр как окаменевший, потом, повернувшись и стартовав с такой силой, что из-под лап брызнул мелкий щебень, помчался в сторону Верхнего Мокотова.

* * *

Очнувшись, Павлик не сразу понял, где он и что с ним было. Память возвращалась постепенно. Ага, к нему подкрались сзади, оглушили и понесли. Голова ещё болит, но почти не кружится. И дышать можно свободно, значит, уже сняли с него ту колючую ткань. Лёжа неподвижно с закрытыми глазами, Павлик медленно приходил в себя.

И тут он услышал тихие голоса, какое-то перешёптывание. Хорошо, что не открыл глаз, пусть враг думает, что он все ещё без сознания.

— Оно так, если бы не одно обстоятельство, — услышал он чей-то спокойный и холодный голос. — А именно — я его знаю. Это внук старого Хабровича.

— Холера! — раздражённо прохрипел другой голос. — А вы уверены?

— Без сомнения. А тут ещё вы разложили на подносе штампы…

— Неужели вы думаете, что он их успел разглядеть? И сообразить, что к чему?

— Не знаю. Но может рассказать о них. А кроме того, он видел меня…

Хриплый голос удручённо прошипел:

— Да, Хабровичу этого будет достаточно. Он давно охотится за мной.

— И теперь в руках у него появится мощное оружие, — ехидно заметил холодный голос.

— Ну, нет, не появится! — разъярённо прошипел хриплый. — Наоборот, он кое-что потеряет. Внука! Этот сопляк все ещё без сознания. Жаль, сразу же не подох.

— Пошли к ним, надо посоветоваться.

Павлик услышал звук удаляющихся шагов и стук закрывшейся двери.

Мальчик получил передышку для приведения в порядок хаотично клубящихся мыслей. Страх среди них занимал последнее место, на первое выдвигалось величайшее открытие, которое ему удалось сделать.

Уши свидетельствовали, что в комнате никого нет, и мальчик решился наконец открыть глаза. Комната и в самом деле была пуста, а он валялся на диване под включённым торшером. Павлик попытался сесть и с ужасом обнаружил, что у него не действуют ни руки, ни ноги. Неужели удар по голове привёл к параличу? Он не сразу понял, что просто связан по рукам и ногам. Нет, не так. Связан целиком, руки привязаны к телу, обмотан верёвкой начиная от шеи и кончая пальцами ног. И той же верёвкой привязан к дивану, на котором лежит.

И тут мальчик снова услышал голоса. Они доносились до него откуда-то из-за головы. Неужели все-таки кто-то ещё находится в этой комнате? Хотя голова и жутко болела, Павлик заставил себя повернуть её и убедился, что в комнате он один, а голоса доносятся из соседнего помещения благодаря дыре над его головой, в которую уходила труба парового отопления. Видимо, трубы недавно меняли и дыру в стене не успели заделать.

Напрягая все силы, извиваясь всем телом, Павел попытался пододвинуться поближе к дыре, и это ему удалось. Мальчик затаил дыхание.

Голоса за стеной были ему знакомы. Когда эти люди разговаривают вот так, нормально, а не шепчутся, он их голоса без труда различает. Зютек, Файксат, Очкарик. А хрипяще-шипящий должен принадлежать Лягушу-Баранскому, значит, это он и Файксат переговаривались тут у него над головой. Впрочем, не один он хрипел и нервничал, остальные тоже, все, кроме Файксата. Лишь он оставался холодно-спокойным.

— Да не оглушал я его! — оправдывался Зютек. — Он сам ударился своей башкой о косяк двери, нёс я его вниз головой.

— Надо решать поскорее, пока не пришёл в себя, — послышался голос Очкарика. — Потом будет поздно.

— Заткнуть глотку, — прохрипел Баранский.

— Может, обойдёмся без крайних мер? — предложил Файксат.

— Без крайних, без крайних! — разозлился Баранский. — Мне подвернулся хороший покупатель, заплатит и уедет с товаром. Неужто из-за этого засранца терпеть такие убытки? Да с ним и делов-то — пристукнуть и закопать. И дело с концом.

— Грубые методы! — осудил Файксат. — Мы же вроде бы решили — потеря памяти. Наилучший выход. Инъекция инсулина… Инсулиновый удар…

— А у вас есть инсулин? — спросил Очкарик.

— Есть, — ответил Баранский. — Удар так удар. Подохнет от него!

Файксат опять воспротивился:

— Нет, устойчивый, стабильный дебилизм намного лучше. Мальчишку кто-нибудь подберёт на этих участках, доставит в больницу…

— Правильно, — поддержал Файксата Очкарик. — Пусть думают, что сам кололся. Сейчас подростки сплошь сидят на игле.

Павлика постепенно стал охватывать страх. Нет, после того, как он раскрыл эту преступную шайку, знает их тайны, он просто не имеет права покорно дать им лишить себя памяти. Тогда он ничего не сможет никому рассказать. Надо что-то делать. Выбраться из комнаты — раз плюнуть, вот только бы эти верёвки развязать!

— Холера! — опять послышался из-за стены голос Баранского. — Шприца нет!

— Как это нет? — рассердился Очкарик. — Во всем доме не найдётся ни одного шприца?

— Да, собирался купить и забыл. Эй ты, недоумок! Вот деньги, мигом смотайся. Купи сразу десяток одноразовых.

Павлик понял, что Зютека посылают в аптеку, и немного взбодрился. Как-никак отсрочка. Луч надежды целительно сказался на способности соображать и на памяти, и мальчик вспомнил о перочинном ноже в кармане. Руками двигать он не может, а вот пальцами можно попытаться извлечь ножик. Маленький, но замечательный. Крохотное острие выскакивает от одного нажатия на кнопку.

Где-то в глубине дома хлопнула дверь. Наверное, Зютек помчался в аптеку…

* * *

Чрезвычайно довольная, испытывая какое-то мстительное чувство удовлетворения, вернулась Яночка после встречи с пани Пекарской.

Павлика ещё не было, а жаль, очень хотелось поделиться с ним потрясающими новостями. Ну и узнать, каковы его соображения относительно складирования во дворе Баранского воровского имущества. Наверное, брат вот-вот явится.

Девочка поднялась в квартиру дедушки и бабушки, но тех не оказалось дома. Спускаясь, она наткнулась на Рафала, который только что вернулся домой.

— Не знаешь, куда все подевались? — спросил он сестру. И, услышав её отрицательный ответ, жалобно поинтересовался:

— У вас не найдётся чего пожрать? У нас — шаром покати, холодильник тоже пуст, а у меня брюхо подвело. Может, у вас что осталось?

— Есть суп, клёцки и мясной соус, — ответила Яночка. — Все готовое, только разогреть. И шарлотка. Но мать ещё не ела, так что не сожри всего…

— Постараюсь воздержаться, — пообещал Рафал, зажигая газ под кастрюлей с супом. — Это надо мешать?

— Суп не надо. Мешать надо клёцки, разогрей их вместе с соусом. Ладно уж, сама помешаю, пока ты будешь есть суп. Подкрепившись, Рафал получил способность соображать и рассуждать. Он поинтересовался, как обстоит дело с подготовкой намечающейся операции. Яночка информировала, что в данный момент Павлик производит рекогносцировку на местности. Со своей стороны, Рафал доложил, что с корешем в принципе договорился. И Анджей согласен предоставить заговорщикам свою машину. Так что все о'кей. Можно хоть завтра ночью и провернуть намеченное.

И тут у входной двери послышался какой-то шум. Стукнула ручка двери, кто-то толкнулся в дверь. И раздался лай! Лай Хабра, явление чрезвычайно редкое.

Побледнев, Яночка вскочила с табуретки и кинулась к двери.

— Это Хабр! Что-то случилось!

Рафал, не доев шарлотку, бросился вслед за сестрой. Он знал, что Хабр никогда не лает. Значит, произошло что-то из ряда вон выходящее. Такого лая ему ещё не приходилось слышать!

Яночка распахнула дверь, и Хабр ворвался в прихожую, как буря, тяжело дыша, забрызганный грязью по уши. Сделав круг по прихожей, он, жалобно скуля, снова бросился к двери, оглядываясь на Яночку. Даже совершенно посторонний человек сразу бы понял — пёс чрезвычайно встревожен, предупреждает о какой-то опасности и даёт понять, что промедление смерти подобно. Так выразительно было поведение этой необыкновенной собаки. Хабр опять пролаял отрывисто и громко и выскочил во двор, оглядываясь и торопя Яночку. Не убегал, ждал, когда отправятся с ним, но весь извёлся от нетерпения: беспокойно крутился, на секунду садился и вскакивал и взлаивал коротко и тревожно.

Всегда хладнокровную Яночку охватила паника.

— Езус-Мария, что-то случилось с Павликом! Сейчас, пёсик, бежим! Только вот кеды… и куртку… Рафал!

Рафал мгновенно оценил ситуацию.

— Моя машина стоит на улице. Только за курткой сбегаю… Да скажи собаке, пускай перестанет, нет сил смотреть. Я мигом!

Через минуту оба мчались за псом к калитке. На бегу Яночка кричала:

— На Садыбу! Бонифация, сто тридцать! Павлик там! Хабр покажет!

Рафал приехал недавно, двигатель машины ещё не успел остыть. Включённый, он сразу заработал, и машина рванулась с места. Переднее сиденье рядом с водителем занял Хабр. Упёршись передними лапами в распределительный щит, он, поскуливая, торопил Рафала.

За их спинами, на заднем сиденье, Яночка, стиснув зубы и лихорадочно сжимая руки, пыталась догадаться, что же могло случиться там, на улице Бонифация. Случилось что-то плохое, в этом нет сомнений, Хабр сам не похож на себя, но надо надеяться, Павлик жив, иначе собака бы выла. Или Хабр не умеет выть? До сих пор они не оказывались в таком отчаянном положении, неизвестно, как ведёт себя пёс в экстремальных ситуациях.

До Бонифация домчались за рекордно короткое время. На улице Рафал немного сбросил скорость, всматриваясь в номера домов.

— Дальше! — крикнула Яночка. — Я знаю дом! Дальше!

— А ты уверена, что он там?

— Не видишь, что ли, Хабр говорит — там! Если бы ты не туда поехал, он бы давно тебе сказал. Вот этот дом! Не останавливайся, сверни за угол, чтобы не видели нас.

Свернув за угол соседнего участка, Рафал остановил машину. Хабр пулей выскочил из машины и помчался куда-то в сторону. Яночка знала — на собаку можно положиться, значит, Павлик шёл этим путём.

— Быстрее! — шепнула она Рафалу. — За Хабром.

Собака привела к штакетнику. Яночка велела парню наклониться, Хабр вскочил ему на спину и спрыгнул на чей-то чужой участок. Рафал и Яночка последовали за ним, не думая о том, что ночью проникают на частную территорию. Значит, именно отсюда Павлик пробрался во двор Баранского.

Следуя по пути, проделанному Павликом, они пересекли два участка, пролезли под проволокой, ограждающей один из них, влезли на крышу сарая и скатились по ней во двор дома Баранского. Тут Хабр привёл их к окну, куда ещё совсем недавно заглядывал Павлик. А потом, внимательно понюхав воздух и чьи-то следы на земле, вывел Яночку и Рафала к другому окну, всем своим поведением давая понять, что именно там находится Павлик. Да, в комнате, под окном, находится Павлик, и ему угрожает смертельная опасность!

Тихонько скуля и подталкивая носом то Рафала, то Яночку, пёс заставлял их действовать. Поторопитесь! — казалось, умолял он.

— Что происходит? — допытывался Рафал. — Скажи хоть, что это означает? Я же ничего не понимаю!

Тяжело дыша после кросса по пересечённой местности, Яночка быстрым шёпотом сообщила, что находятся они у дома Баранского, преступника и одного из заправил марочной мафии, именно здесь они задумали сложить уведённое у воров имущество, именно сюда отправился Павлик на разведку, и вот, Хабр говорит, его схватили! Надо спасать брата!

Рафал тоже принялся лихорадочно думать, что тут можно предпринять. У Яночки сомнений не было:

— Туда надо проникнуть. И не через дверь! Рафал потрогал занавешенное шторой окно, сквозь которое пробивался неяркий свет.

— Заперто. И как ты себе это представляешь? Полезем в окно в чужой дом?

— А почему нет? Вдруг какое-нибудь не заперто…

— Учти, я совершеннолетний и буду отвечать по всей строгости перед законом. Это вы себе можете позволить…

— В таком случае полезу я, а ты мне только поможешь. Давай посмотрим…

Приоткрытое окно оказалось не так уж далеко. То самое, к которому их в первую очередь привёл Хабр. Рама открывалась наружу, но изнутри закреплялось на держалку с зубчиками. Эх, нет никакой железки, чтобы поддеть её. Можно, конечно, посильнее дёрнуть, но тогда без грохота не откроется, а им надо действовать бесшумно.

— Я поищу железку, а ты возьми пока мой фонарик, попробуй им. Испортишь — не жалко…

* * *

Пальцами прикрученной к телу руки Павлик наконец нащупал перочинный нож в кармане брюк. Теперь надо проверить, в каком положении он там лежит, ведь очень бы не хотелось, чтобы выскочившее острие впилось в тело. Нож лежал в подходящей позиции. Мальчик нажал пальцем на кнопку, и острое лезвие, длиной всего в какой-то сантиметр, прорвало карман с такой лёгкостью, словно он был не из плотной джинсовой ткани, а просто бумажный. Теперь надо сделать так, чтобы верёвка оказалась как раз над лезвием. Справится ли перочинный ножичек с верёвкой?

Только теперь мальчик попытался разглядеть, чем же его связали, какой толщины верёвки, и увидел странную вещь: связан он был не верёвкой, а длинными полосками какой-то ткани, разной толщины и расцветок. Не сразу Павлик догадался, что это галстуки. Мужские галстуки. Выходит, связали второпях, первым, что оказалось под рукой. Ну с галстуками его ножик справится! Только вот интересно, они связывали его каждым галстуком отдельно или предварительно сделали из них что-то вроде верёвки? Это имеет принципиальное значение.

Ну да ладно, медлить нельзя. Крепко ухватив пальцами ножик, извиваясь всем телом, мальчик попытался подставить под острое, двустороннее лезвие одну из полосок галстука. Кажется, удалось перерезать. Так, теперь следующая…

Весь вспотев, сжав изо всех сил металлическую рукоятку ножика, мальчик с огромным трудом подобрался к следующей полоске галстука. Сквозь дыру в стене доносились голоса, но теперь все внимание пленника было занято тонким лезвием. И все-таки механически сознание отмечало, что Очкарик добивается подробностей насчёт инсулинового удара, а Баранский продолжает ссориться с компаньонами из-за марок, которые именно сейчас можно выгодно спустить. Вот Файксат упомянул что-то о ксерокопиях…

Тут Павлик услышал донёсшийся издалека звук звонка у калитки. Зютек вернулся со шприцами…

* * *

Очень непросто в темноте отыскать в чужом дворе какую-нибудь подходящую железку, но Яночка её отыскала. Правда, она не была уверена, железная ли палка попалась ей под руку, но это не важно, главное, прочная. И достаточно длинная.

— Подходит! — пробурчал Рафал, просунув её в щель и пытаясь с помощью палки поддеть и вытащить из зубчиков держалки закрепляющий штырек. — О, пошло!

— Тихо! — прошипела Яночка. — Кто-то идёт! Слезай!

Это Хабр, как всегда, бдительный, чуть слышно предостерегающе зарычал.

Рафал отскочил от окна, и они оба с Яночкой побежали вслед за Хабром, который вёл их к калитке. На углу дома, не высовываясь и не позволяя высунуться им, Хабр остановился и сделал стойку, информируя, что там появился враг.

Вблизи дома не горел ни один фонарь, окна дома тоже были тёмными, поэтому разглядеть быстрым шагом бегущего к дому врага не удалось. Только когда он оказался у самой калитки, Яночка его узнала. Зютек! Там, в доме, находится Павлик, ему угрожает смертельная опасность, а тут ещё на помощь захватившим его негодяям спешит этот подонок. Наверное, есть причины спешить…

— Это Зютек! — чуть слышно прошептала Яночка Рафалу. — Зловредный тип! Один из них!

Скорее надо.

— А я почти открыл! — прошептал в ответ Рафал, — Ещё немного поднажать…

Зютек нажал на кнопку звонка у калитки…

* * *

Стефек близко к сердцу принял приказ присматривать за Зютеком. Почти весь день, ну точнее, три четверти дня выполнение приказа не требовало от мальчика особых усилий. Зютек торчал дома как прикованный, телевизионные марки с успехом заменяли оковы и наручники. Парень сиднем сидел за столом и не делал попыток выйти из дома. Стефек навязался ему в помощники и с большим усердием тоже вырезал марки, для замедления процесса изобретая все доступные ему способы. Способов было много. Ну, к примеру, можно было каждую вырезанную марку подсовывать Зютеку под нос, якобы для того, чтобы увериться, пригодится ли она, можно было хаять марки, можно было перемешать уже обработанные конверты с ещё не обработанными, можно было потерять ножницы. Зютек не замечал происков, ибо все его внимание было направлено на то, чтобы из этой кучи массовки выловить какие-нибудь мало-мальски ценные экземпляры.

В шесть часов он вдруг вскочил со стула как ошпаренный.

— Холера! Опоздал! Слушай, бросай все к чертям и сам туда же катись! Отваливай! Стефек решил обидеться.

— Ага, марки от меня получил, а теперь отваливай! Пожалуйста, не хочешь — не надо, найдутся такие, которые ещё и спасибо скажут. Это от тебя благодарности не дождёшься, ещё и ругается!

— Кто говорит, что не надо? — сбавил тон Зютек. — Только я страшно опаздываю, должен быть к шести. Пока это все оставим, ну, ходу!

Стефек обижался все больше:

— А, раз так — не скажу тебе об иностранных! Уже рванувшийся к двери Зютек затормозил на месте:

— Каких иностранных?

Стефек ещё не придумал, какие иностранные марки могут соблазнить парня, поэтому стал тянуть резину:

— Тоже мне опоздание! Всего на несколько минут. Что, очень далеко ехать?

— На Бонифация, кретин! Знаешь ведь, как ходят автобусы. Воскресенье, такси днём с огнём…

— Фиии! До Бонифация рукой подать… Зютек разозлился. Он прекрасно помнил, как из-за этого щенка уже не раз опаздывал на условленную встречу. И вообще послал бы его куда подальше, но ведь щенок такую кучу марок раздобыл! И вместо того, чтобы выволочь паршивца силой из квартиры и дать пинка под зад, сдержал себя и снизошёл до объяснений:

— Бонифация, сто тридцать. Улица длиннющая, автобус останавливается на углу, потом на своих двоих топаешь. Так какие иностранные марки, говори скорей, не то убью!

И тут на Стефека снизошло вдохновение. Даже два вдохновения.

— Та пани, что дала марки, говорила — у неё ещё и иностранные есть, порядочно. Я договорился с ней, что сегодня вечером заберу их у неё. Если не заберу, отдаст другим, там желающих навалом.

Зютек заколебался.

— А где она живёт?

— Да здесь совсем недалеко, вон там, считай, рядом.

По Зютеку было видно, как в душе его борются противоречивые чувства. С одной стороны… но и с другой! Боролись они недолго.

— Черт с тобой! Бегом! Заскочишь к ней, я подожду. Да пошевеливайся, не то за себя не ручаюсь!

И силой вытащив мальчика из-за стола, Зютек выволок его из квартиры, захлопнул дверь и, подталкивая в спину, заставил быстрее спускаться с лестницы. Бедный Стефек сделал попытку притвориться хромым — могла у него нога задеревенеть из-за сидения за столом? Номер не прошёл, задеревеневшая нога приходит в норму очень скоро, так что на улице Зютек уже безжалостно погонял мальчика.

— Где?!

— Вон там, видишь дом? А ты подождёшь? Где?

— Не на крыше же! Тут у парадного и подожду. Давай, мигом!

Вбежав в парадное, Стефек вынужден был бегом подниматься по лестнице, потому что вредный Зютек раскрыл дверь подъезда и смотрел ему вслед. Добравшись до нужной площадки, мальчик пробежал мимо дверей пани Полинской, к которой и не собирался заходить, и позвонил в дверь Каролины, молясь про себя, чтобы девочка оказалась дома.

Дверь открыла мама Каролины.

— Я к Каролине! — выдохнул Стефек, так и не успев отдышаться. — Она дома?

— Каролинка, к тебе гость! — громко произнесла мама и ушла по своим делам.

Кара не так уж долго лаяла на мальчика. Обнюхала его, вспомнила, что уже приходилось иметь с ним дело и ей объяснили, что это гость, и даже слегка вильнула хвостом. Вздыбленная шерсть на спине сразу улеглась. Каролина пригласила гостя в свою комнату, и царящий там беспорядок был так прекрасен, что у мальчика разбежались глаза: столько здесь было замечательных игрушек и прочих интересных вещей! С трудом взяв себя в руки, Стефек без предисловий спросил:

— Поможешь?

— Прямо сейчас? — удивилась Каролина.

— Не то, что сейчас, а сию секунду! Слушай внимательно: больше я не могу держать его за дверями, может, он меня не дождался и сбежал. Придётся ехать на автобусе, я адрес знаю. Берём с собой Кару!

— Тогда надо надеть ей намордник! — по-деловому прореагировала девочка, понимая, что сейчас не до объяснений.

— Надень! Снять всегда можно.

Выйдя на лестничную площадку, Стефек прислушался. Зютек, топоча, бегал у парадного туда-обратно, потеряв остатки терпения. Вот он вбежал в подъезд и, перескакивая через несколько ступенек, взбежал по лестнице и наткнулся на Стефека.

— Ну?! Где марки?

Отбежав на всякий случай подальше, Стефек ответил:

— Эта пани ещё не вернулась, рановато мы пришли.

— Так что же ты тут столько времени делаешь, чтоб тебе…

— А я попросил поискать марки её мужа, вот он и искал. Я не виноват, что не нашёл. Я стараюсь, стараюсь, а ты знай только на меня кричишь, — плачущим голосом жаловался Стефек, когда они оба сбегали по лестнице.

Внизу Зютек уже размахнулся, чтобы как следует двинуть этому засранцу, из-за которого он потерял столько времени, но тот опять отбежал. Махнув на него рукой, Зютек большими прыжками помчался к автобусной остановке.

В этот момент из дома вышла Каролина с Карой.

— Вон он! — крикнул Стефек, указав на парня, который уже сворачивал за угол дома. — Бежим за ним, но так, чтобы он нас не заметил.

Зютек подбежал к автобусной остановке в тот момент, когда автобус уже отправлялся. Не поглядев, какой это номер, парень ринулся внутрь. Дверь захлопнулась, автобус отправился. Только когда он проехал нужный перекрёсток без остановки, до Зютека дошло, что это вовсе не автобус № 172. Расталкивая пассажиров, парень пробился к выходу и выскочил на первой остановке. И тут ему улыбнулось счастье — подъехало свободное такси.

Стефек успел заметить, что парень вскочил не в тот автобус.

— Влез в сто тридцатый, — сказал он девочке. — Будет пересаживаться на сто семьдесят второй. Может, ещё удастся его догнать.

— Не огорчайся, мы ведь все равно не смогли бы ехать с ним в одном автобусе, — успокаивала Стефека Каролина. — Сам же сказал — незаметно.

— Так-то оно так, но ведь неизвестно, сколько придётся ждать этого сто семьдесят второго. Если бы мы успели поспеть на место раньше него. Кара помогла бы нам кое-куда его не допустить…

Как ни странно, автобус № 172 подъехал тут же, что Стефек воспринял как добрый знак. И даже был не очень набит, так что все трое легко в него влезли.

Хотя на остановке они ждали не более двух минут. Кара все равно успела отыскать себе врага и напасть на него, вызвав панику среди ожидавших пассажиров. Каролина с трудом оттащила овчарку, и она до сих пор не успокоилась. С восторгом наблюдая за сценой на остановке, мальчик теперь, когда они ехали на боевое задание, поинтересовался:

— А что же будет, если её натравить?

— Лучше об этом не думать! — призналась Каролина. — Тогда я вряд ли её сдержу. Тем более что забыла надеть на неё ошейник с шипами.

В автобусе Кара, вопреки опасениям, вела себя вполне прилично. Выйдя на Бонифация, дети быстро пошли по улице. Одним глазом Стефек высматривал Зютека, а вторым наблюдал за Карой, которая все больше нравилась ему. Поджав хвост, она шла на полусогнутых лапах, чуткая и насторожённая, ну прямо настоящая волчица!

Очень довольная незапланированной прогулкой и ожидающими её приключениями, Каролина вполголоса поясняла:

— Район для неё незнакомый, вот она так и напряжена. Собаки должны сначала изучить местность, обнюхать все и вообще…

— Погоди, кажется, здесь, — перебил девочку Стефек.

Номером 130 оказалась вилла на угловом участке. Участок обнесён оградой, калитка заперта. В доме кто-то был, сквозь некоторые окна пробивался неяркий свет.

Не догнав Зютека, Стефек очень расстроился. Неужели опоздали и тот уже в доме? Что теперь предпринять?

Догадываясь, о чем думает мальчик, Каролина успокоила его:

— Ведь ты же видел, он поехал не на том автобусе. Наверное, ещё не успел добраться, на улице ведь мы его не догнали. Первым подъехал наш автобус, в нем его не было, значит, того и гляди появится. Подождём?

— Тогда нечего сшиваться у калитки, перейдём на ту сторону улицы и подождём. Хотя… это такой тип, ему и соврать ничего не стоит, может, поехал совсем в другое место. Ладно, подождём немного.

По улице проехал и свернул за угол маленький «фиат», на что ни Стефек, ни Каролина не обратили внимания. Стефек следил за пешеходами, которых тут было очень немного, девочка следила за собакой, а та, по-прежнему насторожённая, активно знакомилась с незнакомой территорией.

Ждали они, как показалось Стефеку, целые годы. Стефек ругал себя на чем свет стоит за то, что упустил объект, не выполнил задания. Может, не стоит торчать на месте, а предпринять что-то? Знать бы, вошёл в этот дом Зютек или ещё его нет?

Он уже собирался посоветоваться с девочкой, как вдруг увидел вдалеке человека, бегущего в их сторону. В свете одного из немногих фонарей он распознал Зютека, и к нему сразу вернулись и уверенность в себе, и присутствие духа. Ладно, пусть ему не удалось удержать объект дома, но зато теперь рядом свирепая овчарка и с её помощью он не даст войти этому проклятому Зютеку туда, куда он так торопился явно в преступных целях. В этот дом, № 130, или в другой, не имеет значения!

— Вот он! — прошептал Стефек девочке. — Летит как на пожар! Не дадим ему войти в дом! Науськай собаку!

Девочке ещё ни разу в жизни не доводилось науськивать свою Кару на кого бы то ни было, и она замешкалась. Кара же, замерев, внимательно следила за приближающейся человеческой фигурой. В глотке овчарки зародилось и нарастало глухое угрожающее рычание, шерсть на загривке встала дыбом. В создавшейся ситуации она явно чувствовала себя более уверенно, чем её хозяйка, и знала, что следует делать. Приближался враг, в этом не было сомнений!

— Пусти же её! — яростно прошептал Стефек. — Натрави! Гляди, он уже звонит.

Зютек и в самом деле позвонил у калитки. Вспыхнула лампочка на крыльце дома. Кара приняла решение.

Каролина не спускала собаку с поводка, она просто выпустила его из рук, когда Кара рванулась вперёд и, в два прыжка перемахнув мостовую, обрушилась всем косматым телом на врага с такой силой, что они оба влетели в раскрытую калитку. Двери дома открылись, на крыльцо вышел какой-то человек.

Вскрикнув, Каролина кинулась вслед за собакой.

Особого вреда овчарка не могла Зютеку нанести, ведь на ней был намордник, но кое-какие возможности у неё оставались. Сначала она двинула этим намордником Зютека в подбородок, потом в коленную чашечку. Не ожидавший нападения огромного взъерошенного чудовища, Зютек орал благим матом. Человек на крыльце тоже заорал. На крик из дома выскочили ещё двое.

Сжавшись в комок, не помня себя от ужаса, Зютек повалился на землю, не переставая кричать. Трое мужчин сбежали с крыльца и пытались оттащить — кто за загривок, кто за поводок — разъярённую овчарку. Каролина изо всех сил тащила её за голову. Откуда-то появилась ещё одна собака и активно подключилась к свалке.

— Быстро! — сказала Яночка, наблюдавшая непонятную сцену из-за угла дома. — Не услышат!

— Что там произошло? — допытывался Рафал, бегом возвращаясь к окну. — И Хабр подключился.

— Значит, правильно. Не теряй времени! Теперь не было необходимости соблюдать тишину. Рафал поднапрягся, нажал покрепче, и окно со звоном распахнулось. Яночка в мгновение ока забралась в дом.

— Павлик! — громко позвала она в темноте. Павлик в соседней комнате расслышал голос сестры, несмотря на оглушительный шум, доносившийся снаружи. К этому времени ноги он успел уже освободить, с руками было сложнее.

— Я здесь! — хриплым голосом откликнулся он. — Помоги мне!

Идя на голос, Яночка в темноте отыскала дверь и, распахнув её, увидела на диване связанного брата с перочинным ножичком в руке. Расспрашивать не было времени. Тремя быстрыми, чёткими движениями девочка закончила начатое братом дело, и вот они уже выскочили в распахнутое окно.

А у калитки все ещё продолжалось столпотворение, в которое Хабр внёс свой немалый вклад. Возможно, он бы сохранил нейтралитет, если бы Кара была кобелём. Но Кара была сукой, и извечный инстинкт повелел Хабру прийти ей на помощь, тем более что боролась овчарка с человеком, который был и его врагом. Более того, врагом номер один, ведь это именно он напал на его хозяина, который теперь подвергается смертельной опасности. И все эти люди, бросившиеся ему на помощь, нападавшие на очаровательную суку, тоже были давними врагами Хабра. Кроме девочки, хозяйки суки, это Хабр понял сразу. Ведь она же не причиняет ей вреда.

И Хабр самоотверженно бросился на помощь Каре.

Получавший один за другим мощные удары железным намордником, Зютек заорал не своим голосом, три его сообщника бестолково метались вокруг и тоже орали. Теперь они боялись приблизиться к овчарке, получив от неё несколько весьма чувствительных ударов лапами и намордником, тем более что собака внезапно раздвоилась и даже поблёскивала страшными оскаленными зубами, невзирая на намордник. Каролина тоже кричала и плакала. Один Хабр действовал молча.

Файксат отскочил на порядочное расстояние и оттуда пытался криком отпугнуть овчарку. Очкарик помчался за дом в поисках какой-нибудь подходящей дубинки, Баранский изо всех сил замахнулся ногой, целясь в бок овчарке, но ударить не успел. На его щиколотке сомкнулись острые белые зубы. Не удержав равновесия, Баранский повалился на землю рядом с Зютеком, чем немедленно воспользовалась Кара. Хабр выпустил щиколотку из пасти, и Кара двинула подкинутого ей нового врага намордником в ухо.

Каролине удалось наконец ухватить вьющийся по земле поводок. Рядом с ней материализовался из темноты Стефек и шепнул:

— Смываемся! Оттащи её! Быстро! Мальчик с огромным, прямо-таки космическим восторгом наблюдал заваренную им кашу. Теперь уж Яночка останется довольна, врагу досталось на орехи! А потом он подумал о том, что теперь будет, и пришёл в ужас. Тем более что совершенно не представлял, что же теперь будет. И вообще, не так уж хорошо придумал. Во-первых, ему не поручали разорвать Зютека в клочья. Это раз. Во-вторых, все эти мужики во дворе могли сделать что-нибудь плохое Каре. Это два. А главное, они могли обидеть Каролинку. И что подумает Каролинка о нем, ведь он даже не пришёл ей на помощь, вообще остался где-то в стороне? Ладно, потом объяснит, что он не имел права попадаться на глаза Зютеку. Вот если бы он мог как-то изменить внешность…

В этой сложной ситуации появление Хабра Стефек воспринял как поистине дар Божий. Значит, Павлик и Яночка где-то рядом. Значит, все правильно. Яночка! При мысли о ней все сомнения отлетели прочь, и он уже знал, что надо делать. Вот и приказал Каролине:

— Смываемся! Быстро!

* * *

А спрятавшиеся за углом дома с восторгом и недоумением наблюдали сцену нападения огромной овчарки на их противника.

— Чтоб мне лопнуть! Такого ещё не видел! Откуда взялась эта собака? — восклицал Павлик.

— Все здорово, но давайте сматываться, пока они заняты! — нервничал Рафал.

— Кажется мне, это они — Кара и Каролина, — говорила Яночка, пытаясь разглядеть что-то в мечущемся клубке у калитки… — Да, вон Стефек! Молодец, это он организовал! Надо их прихватить. Свистни!

Зютек, как заведённый, истошным голосом звал на помощь. Баранский, стараясь руками прикрыть голову от ударов намордником, орал своим сообщникам, чтобы принесли воды и облили этих бешеных собак. Каролина, оттаскивая овчарку, с плачем уверяла, что её собака не бешеная. Сообщники куда-то делись — возможно, кинулись за водой и оружием.

Павлик громко свистнул. Хабр немедленно кинулся к нему. Кара продолжала упорствовать, не желая так просто оставить врагов, Каролине с большим трудом удалось её немного оттащить, вцепившись в ошейник. Возможно, овчарка решила, что выполнила свой долг, оба врага повержены, потому что вдруг неожиданно легко позволила себя увести. И даже удовлетворённо помахала хвостом, очень довольная собой.

Кара с Каролиной и Стефек опять перебежали на другую сторону улицы, туда же примчались своим кружным путём и Яночка с Павликом и Рафалом.

Стефек счёл нужным взять на себя церемонию знакомства.

— Познакомьтесь, это Каролина, — сказал он. — Та самая, о которой я вам говорил. — А это Кара. Та самая… Свирепая овчарка.

Павлик в первую очередь занялся совершенно очаровавшей его свирепой овчаркой, которая, как ни странно, вела себя совсем не свирепо. Возможно, просто не обращала внимания на людей, всецело занятая знакомством с Хабром.

Наглядевшись на овчарку, Павлик перевёл глаза на её хозяйку — и все! Был сражён на месте. Прекрасные чёрные глаза, в которых ещё не просохли недавние слезы, глянули ему прямо в сердце. Собирался ведь ей что-то сказать — но забыл, все слова вылетели из головы, и он только молча пялился с чрезвычайно глупым выражением лица на небесное создание.

Яночка не сразу заметила впечатление, произведённое их новой знакомой на брата. Она занята была тем, что осматривала по очереди собак, чтобы убедиться — они не пострадали в схватке. Вроде бы не пострадали. Теперь можно и приступить к выяснению случившегося. Сначала брат.

— Хабр примчался и сообщил, что тебе угрожает опасность. Что у тебя там произошло?

С трудом оторвавшись от созерцания новой знакомой, проглотив неизвестно откуда взявшийся ком в горле, Павлик ответил как можно небрежнее:

— Да ничего особенного. Хотели меня прикончить, потому что я знал слишком много. И ждали только Зютека, послали его за иглами в аптеку.

Прекрасные чёрные глаза в момент просохли от слез, зато засияли огнём удивления и даже где-то восхищения. Павлик пожалел, что его не подвергли страшным пыткам, что ему не пришлось вступить в рукопашную с превосходящими силами противника. Связали его, оглушили — большое дело! Хоть бы на пол бросили в сыром подвале! Так нет же, кретины, уложили в тёплой комнате на мягком диване!

Рафал настойчиво добивался разъяснений по поводу схватки у калитки, но Стефек, беспокойно оглядываясь, предложил поскорей удалиться отсюда, пока те не явились с оружием и пока Зютек не увидел его. О своих заслугах он, Стефек, ещё успеет поведать.

— Парень прав, сматываемся отсюда, по дороге выясним остальное, — распорядился Рафал, с удивлением и недоверием поглядывая на эту компанию сопляков, только что провернувших невероятную операцию.

Очень непросто было разместить в малолитражке пять человек и двух собак, но в конце концов удалось затолкать всех. Рядом с водителем на переднем сиденье поместилась Каролина с Карой, причём Кара всю дорогу пыталась содрать намордник с помощью ручки переключения скоростей. Троица на заднем сиденье равномерно приняла на себя тяжесть Хабра. И Стефеку очень мешал рассказывать о своих подвигах хвост собаки, то и дело попадавший ему в рот.

Надо сказать, мальчик честно отметил заслуги Каролины и Кары. Кары, разумеется, в первую очередь.

— Если бы не она, не знаю, как бы вообще справился с Зютеком. Даже если бы я бросился на него у калитки, что я мог ему сделать голыми руками?

— А я тем временем наверняка расстался бы с жизнью, — немного выспренне заявил Павлик, вдохновлённый присутствием Каролины. — Или, на худой конец, с разумом.

— О разуме ты ничего не говорил, — удивилась сестра. — В чем дело?

— Глупая история, — ответил брат. — Потом тебе расскажу.

— Но мне тоже хочется знать, — отозвалась с переднего сиденья Каролина. — И вообще, хочу наконец понять, в чем дело! Если мы вам помогли, надо же по крайней мере знать в чем?

— Она заслужила, — горячо подтвердил Стефек. — Факт. Говорю вам, схватила собаку и, ни о чем не спрашивая, кинулась со мной! И в момент собралась, совсем не копалась! И натравила Кару на этого подонка — любо-дорого смотреть! Полный отпад! Надо было видеть! Ну, чистое кино.

Каролина вдруг преисполнилась такой гордостью за свой героический поступок, что не стала опровергать заявление Стефека о том, что натравила собаку на врага. Уж она-то знала, что никого не науськивала, Кара сама вырвалась у неё из рук. Но хоть раз в жизни можно чувствовать себя героиней? Нет, пусть все думают, что и она приняла участие в спасении Павлика, пусть он ещё раз поглядит на неё с восторгом и благодарностью…

Не раз за время пути Рафал обливался холодным потом, уж очень трудно было вести машину в таких условиях. К его удивлению, рукоятка переключения скоростей все-таки выдержала. Подъехали к дому Каролины, и девочка решительно потребовала, чтобы все зашли к ним и там наконец-то объяснили ей, в какой операции они с Карой приняли участие. Не очень понравилось Рафалу это предложение. Он боялся объяснений с родителями новой знакомой, которая отправилась неизвестно куда на ночь глядя и так поздно возвращается, а отвечать придётся, разумеется, ему, он старший.

Ничего объяснять не пришлось. Каролинина мама спокойно заверила, что она совсем недавно начала беспокоиться и ещё не успела как следует расстроиться, Каролинин папа лишь поглядел на дочь и вообще ни слова не сказал. Каролина, как хозяйка, пригласила гостей в свою комнату. К объяснениям приступили не сразу. Гости отвлеклись из-за обилия потрясающих игрушек, начисто позабыв, зачем они сюда явились. Вот тут Рафал, сохранивший хладнокровие, и взял бразды правления в свои руки.

— Ближе к делу. Что же с тобой случилось? Мы знаем, что ты пролез через соседние участки, пробрался в их двор, а потом залез в окно. Что было потом?

С трудом оторвавшись от роскошной модели «мерседеса», Павлик ответил:

— Сначала я осмотрел окна, увидел в одном свет, подтащил тачку и взобрался на неё. В комнате были Файксат, Зютек и Очкарик. Все знают друг друга. И ещё я узнал, кто такой Баранский. Лягуш!

— Кто такие Баранский и Лягуш? — не поняла Каролина.

— Баранский и есть Лягуш. Это его дом. Преступник и подлец. Подделывает печати экспертов на марках. И они заметили, что я смотрю в окно. Зютек вышел, незаметно подкрался, опутал меня какой-то тряпкой и огрел по голове. И затащил в дом.

— Когда же он успел? — удивился Стефек. — Ведь он примчался позже, мы уже там были.

Пришлось объяснить, что при них Зютек примчался уже второй раз, после того как преступники решили путём инъекций инсулина сделать Павлика дебилом на всю оставшуюся жизнь, лишить его памяти.

— А за что? Ты что-то услышал?

— Нет, в окно я ни слова не услышал. Зато увидел.

— Что же ты такое увидел?

— Не только марки, но и на отдельном подносике печати экспертов-филателистов. Такая есть у дедушки. Но одна, его собственная, личная. А у них целый набор штампиков. Не может же быть такого, даже если кто один из них и эксперт!

— Какой там эксперт! — махнула рукой Яночка. — Мошенники!

— Все-таки не понимаю, зачем им понадобилось втаскивать тебя в дом? — удивлялся Рафал. — Могли просто пристукнуть во дворе и отвезти куда подальше. Или просто прогнать. Ведь ты мог быть простым воришкой!

— В том-то и дело — не могли, — пояснил Павлик. — Ведь я внук дедушки.

— Ну так что?

— Файксат узнал меня. Значит, я не случайно оказался у них под окном. И в марках разбираюсь, и фальшивые штампики видел. А дедушка уже давно знает о мошенниках, которые используют поддельные штампы экспертов. У них дело поставлено на широкую ногу, давно налажено. А теперь они нацелились на марки пани Пекарской. Я потом подслушал, они намерены собрать коллекцию полностью, подделать акты экспертизы, у них ксерокс есть, и ещё что-то подделать, и продать её за бешеные деньги куда-то во Францию. Бешеные деньги! И теперь из-за меня все могло сорваться, достаточно мне рассказать дедушке, что я увидел и услышал.

И Павлик рассказал в подробностях все, что разглядел на столе, и все, что услышал сквозь дыру в стене. Конечно, глупо они поступили, затащив его в дом, но ведь все равно собирались от него избавиться. Ведь он видел не только марки, но и поддельные печати рядом! А внук известного эксперта-филателиста Хабровича наверняка понял, что это за печати.

— Ясно, значит, они собирались тебя пристукнуть и труп утопить в Висле? — подытожил Рафал.

Павлик вывел его из заблуждения:

— Я сначала сам так думал, но вот подслушал и понял — у них другие планы. Они решили меня не убивать, а сделать дебилом.

— Как это? — воскликнула Каролина. Тут уж рассказ Павлика не был таким ясным и понятным, ибо в медицине он плохо разбирался. Поэтому мог сказать лишь об инсулиновом ударе или шоке, после которого он превращался в полного кретина с утратой памяти, и таким должен был остаться на всю жизнь. И ещё — кретина собирались подбросить на каких-то участках, а там уж его мог найти кто угодно и доставить в больницу. Главное, он ничего ни о ком не расскажет.

— И они успели бы мне вколоть эту гадость, но шприца не оказалось, вот и отправили Зютека в аптеку. Велели мигом смотаться! Я пытался развязаться, даже один галстук разрезал…

— Галстук? — удивился Стефек.

— Да, они связали меня галстуками, наверное, верёвок под рукой не оказалось. И наверняка успели бы вколоть, если бы вы с Каролиной не подоспели. Они только шприцы ждали. И неизвестно, что теперь станут делать.

— Очень даже известно, — спокойно заметила Яночка. — Или будут утверждать, что тебя только попугать собирались, или вообще ото всего отопрутся. Тебя они случайно нашли во дворе, ты валялся без сознания, ударился головой о… о цоколь дома или ещё что, и они из человеколюбия внесли тебя в дом, чтобы оказать тебе медицинскую помощь. Вон даже Зютека в аптеку послали!

— Возможно, — отозвался, подумав, Павлик. — И сдаётся мне…

— … Правильно сдаётся! Ты будешь говорить то же самое!

— Спятили? — возмутился Рафал. — Позволить этим преступникам…

Яночка так же холодно и спокойно спросила:

— А ты считаешь — дедушке обязательно знать, в чем заключается наш дедуктивный метод? И тебе не советую говорить ему.

Павлик поддержал сестру:

— А бандюги и без того наложат в штаны со страха, как увидят, что я сбежал.

Каролина слушала рассказ, боясь проронить слово. Глаза девочки сияли, щеки пылали. Ещё бы, она лично приняла участие в таком захватывающем приключении и активно помогала освобождению пленника! Время от времени холодок пробегал по спине, девочка понимала, что пришлось иметь дело с настоящими преступниками, но зато их с Карой приняли в группу борцов за справедливость. Что там опасности! И Павлик, хотя и обращался к сестре и брату, все время смотрел на неё, Каролину.

— Я так поняла, в конечном итоге тебя спасла Каруня, — сказала она мальчику.

— Факт! — горячо подтвердил Павлик. — И ты!

— И Стефек! — добавила справедливая Яночка. — Просто гениально все провернул! Хабру бы одному не справиться. Кстати, а где был Хабр, когда тебя тащили в дом?

— Я его оставил за оградой, — вынужден был признаться Павлик. — Теперь понимаю — глупо поступил.

Как всегда, Стефек забился в дальний угол и оттуда изредка робко посматривал на Яночку. Посматривал прямо на неё, чего до сих не осмеливался делать. Сегодняшние события давали ему на это право. Кто разыскал Каролину с её чудесной овчаркой? Кто выпытал у Зютека, куда он направляется? Кому пришла в голову мысль захватить с собой на операцию Кару и Каролину? И все это было оценено по заслугам. Можно ли быть счастливее него?!

— Ну ладно, что дальше? — спросил Павлик Яночку, но смотрел на Каролину.

Каролине тоже хотелось знать, что её новые друзья собираются делать дальше.

— А все сразу, — ответила Яночка. — Сообщить дедушке о преступниках. Провернуть операцию с вывозом награбленного барахла из чулана и дачного домика. Боюсь, что теперь отпало место, куда мы собирались его свозить…

Тут только Яночка спохватилась, что её слушает и Каролина, новое лицо в их компании. Девочка вроде неплохо показала себя во время решающей схватки. Правда, ревела, но потом сразу успокоилась, не пришлось её уговаривать, родителям ни слова не сказала, и вообще никаких с ней хлопот. И Павлик вон глаз с неё не сводит. Нет, все говорит о том, что Каролину надо принять в их компанию.

— А ты способна сохранить тайну? — сурово обратилась Яночка к Каролине.

— Способна! — заверил Павлик. — Я за неё ручаюсь.

Каролина горячо заверила, что будет молчать, как могила.

— Так вот, — продолжала Яночка, — то, о чем здесь услышишь — величайшая тайна, о ней не должна знать ни одна живая душа. Мы задумали одну операцию против воров, которые крадут из машин разные вещи. И сами машины разбирают на части, а потом продают их втридорога…

— Погоди! — перебил сестру Рафал. — В свете последних событий вряд ли уже понадобится эта операция.

— Почему?

— Ведь мы же их теперь полностью разоблачили!

— Как ты не понимаешь? — крикнула Яночка. — Разоблачили в смысле филателистической афёры, а запчасти у них остались. И это теперь их последний и единственный шанс! Допустим, мы дедушке все расскажем, он попытается привлечь их по закону, а они ему в ответ — только пикни, и мы разделаемся с пани Наховской! Ведь теперь пани Наховская у них вроде как заложница. Она же не переживёт, если её сыночка посадят.

— И они не будут с ней церемониться! — поддержал сестру Павлик. — Ещё сильнее прижмут её к стенке! Это же форменные бандиты. Слышали бы вы их разговоры! Необходимо во что бы то ни стало освободить от них пани Наховскую, сейчас они способны пойти на все!

Рафал задумался.

— Вышибить у них из рук последнее оружие… Что ж, может, вы и правы. Однако теперь отвозить запчасти к Баранскому нельзя, они там будут бдить, как не знаю кто. И догадаются, что это опять мы. И примутся мстить.

— Я им примусь! — отозвался Стефек из своего угла.

— Собаку могут отравить, — сказала Каролина. Яночка подумала — а она не ошиблась в этой Каролинке. Умная девочка, ещё не разобралась толком во всей афёре, но опасность уловила.

— Хабр от чужих никакой еды не возьмёт, — вслух произнесла она.

— Зато Каруня возьмёт. Она знаете какая прожорливая!

— В таком случае вы обе не будете участвовать в операции, — решил Павлик. — Каруню могут отравить, а ты… ты недавно с нами и ещё не успела набраться опыта. И потом, для нас же важнее, чтобы противник не знал о вас, — торопливо добавил мальчик, видя, как нахмурилась Каролина. — Мы очень правильно сделали, что сначала отвезли домой вас, ведь у нашего дома они уже могут поджидать…

— Кто там будет поджидать? — недоверчиво поинтересовалась Яночка. — Файксат или этот отвратительный Лягуш?

— Да хотя бы Зютек…

Стефек опять отозвался из своего угла:

— Зютека я беру на себя. Он мог разглядеть Каролинку, а я специально держался в сторонке. Могу слетать к вашему дому, проверить. В случае чего скажу — сам вас ищу.

— Кончайте этот рыцарский турнир, — призвал их к порядку Рафал. — Ближе к делу. Мне тоже теперь ясно, операция необходима, и чем мы скорей её провернём, тем лучше. Лучше бы уже сегодня. Ты как себя чувствуешь? — обратился он к Павлику.

— А в чем дело? — удивился Павлик. — А… Да нет, все в порядке, ведь, в конце концов, мне ничего не успели сделать.

— О'кей, в таком случае я звоню корешу, а вы этому вашему, как его… У вас есть телефон? Ох, не поместится все в наши машины.

— Конечно, есть, — ответила Каролина. — Но я тоже хочу помогать! Даже без Каруни!

— Исключено! — категорически заявил Павлик. — Мы собираемся отбирать награбленное у банды автомобильных грабителей, которые составляют одну шайку с филателистическими. И по-моему, я только что очень хорошо объяснил, почему ни тебе, ни твоей собачке нельзя там показываться. Ведь из-за вас меня упустили, а они очень хорошо запомнили и тебя, и её! А вы с ней нам ещё пригодитесь.

Умная Каролина вынуждена была согласиться с неопровержимыми аргументами. К тому же ей льстило сознание, что её приберегают для грядущих важных дел и заботятся о её безопасности. Ладно, она может и подождать.

Тут в дверь тихонько постучали и вошёл Каролинкин папа.

— Прошу извинить меня, уважаемые дамы и господа, — вежливо сказал папа, — но у нас такая акустика, знаете ли… Абсолютно все слышно, подслушивать не надо. А вы говорили довольно громко. Я не собираюсь вникать в подробности, не прошу раскрывать мне важные тайны, но я краем уха услышал об автомобильных грабителях и счёл себя вправе… Я правильно понял, намечается операция против них?

Ответом ему было гробовое молчание, что отнюдь не испугало Каролинкиного папу.

— В любой акции, направленной против подонков, обкрадывающих машины, я готов принять самое непосредственное участие, — продолжал папа. — И тайну хранить я умею. Подробности меня не интересуют, а в моей машине очень вместительный багажник. И багажник на крыше, можно много загрузить.

Все глаза обратились на Каролинку.

— Папе можно доверять, — подтвердила девочка. — А багажник на крыше машины он до сих пор после отпуска не удосужился отвинтить.

Яночка взяла на себя ответственность решать за всех.

— Очень хорошо, — сказала она. — У нас как раз трудности с транспортировкой, в наши машины не помещается, знаете сколько эти мерзавцы награбили? А с вашей помощью все увезём за один раз. Присядьте, пожалуйста. Так с чего начинаем? — спросила она Павлика. — С садового участка или с чулана?

Важно нахмурив брови, Павлик подумал и ответил:

— Чулан важнее, и там меньше товару. С него и начнём. Только вот куда будем возить?

Рафал обратился к первому взрослому человеку, оказавшемуся в этой компании молокососов:

— Им хорошо, проше пана, а я совершеннолетний. В случае чего мне придётся отвечать на всю катушку. Вы и в самом деле одобряете эту их затею?

— Целиком и полностью, — без колебаний ответил папа Каролинки. — И готов идти на все! Ну, разве что не пойду на грабителей с топором. А все остальное — со всем моим удовольствием. Очень уж накипело на душе, хочется отплатить этим подонкам. Вообще не люблю грабителей, а автомобильных — особенно.

Яночка вскочила с места.

— Значит, приступаем! Звони корешу. А мы пану Доминику!

* * *

— Где дедуля? — с грохотом вваливаясь в прихожую и сбрасывая на пол ранец, крикнул Павлик. — Хорошо, что вчера мы все ему рассказали, сейчас нет сил, поем и завалюсь. Всю ночь ведь не спали!

— Дедуля куда-то отправился, — информировала Яночка, вернувшаяся из школы раньше брата. — И весь сиял, как новогодняя ёлка! Звонила Каролина.

Павлику сразу же расхотелось спать.

— И что сказала?

— Сказала — хочет узнать обо всем. И с подробностями. Её мама тоже хочет.

Павлик замер, не успев снять второй ботинок.

— Так что, побежали?

— Давай сначала пообедаем. На обед она нас не приглашала.

С обедом Павлик расправился в рекордном темпе. Яночка постаралась не отстать от брата. Ей и самой интересно было узнать о продолжении вчерашних приключений, о ночной операции по изъятию украденных ценностей. Она знала далеко не все подробности.

Каролина с мамой уже ждали их. Поскольку кое-что они знали, о чем, в свою очередь, было неизвестно Яночке с Павликом, получилось, информацией делились друг с другом, начав с начала. О начале папа им вообще ничего не сказал, так что теперь Павлик мог описать происходившее вчера поздним вечером и ночью красочно и в подробностях.

Свою благородную миссию группа начала с чулана и провернула в стремительном темпе, словно в эстафете передавая из рук в руки запчасти. На участке тоже действовали оперативно, украденное добро поместилось в две машины, спасибо дополнительному багажнику на крыше Каролининой машины. Вкалывать пришлось всем будь здоров, особенно ему, Павлику, который ещё напоследок забил «кристалл-цементом» скважину замка в калитке на участке пани Наховской. Все спасённые вещи свезли во двор Центрального универмага, свалили там в самом тёмном углу и позвонили в милицию.

С волнением слушала Каролина повествование о невероятных приключениях, не сводя сияющих глаз с Павлика. Её внимание воодушевляло мальчика, и, если бы не скептическая сестра, уж он бы разукрасил довольно обыденное по сути своей происшествие всякими интересными подробностями. Ну, например, могла завязаться перестрелка со свирепыми гангстерами, дело могло дойти и до рукопашной, и он, Павлик, свободно мог бы спасти жизнь отцу девочки. К сожалению, никаких гангстеров по дороге не попалось и Павлику не удалось проявить себе во всем блеске. За ними даже никто не следил, хотя пьяница, мирно спящий на одной из автобусных остановок, вполне мог оказаться вражеским шпионом. Да мало ли что ещё могло приключиться! К сожалению, присутствие сестры сдерживало полет фантазии, и Павлик уже пожалел, что пришёл вместе с сестрой.

О том, что было дальше, рассказывала Каролина, потому что, сгрузив вещи во дворе универмага, усталые герои отправились по домам, оставив в укрытии тех, кому не надо было с утра отправляться в школу или на работу — папу Каролины и кореша Рафала. От папы Каролина и узнала, что было потом.

Получив по телефону от пожелавшего остаться неизвестным благожелателя интересное сообщение, сотрудники милиции, хоть и не совсем поверили ему, все-таки прислали во двор универмага одну патрульную машину. Два сотрудника милиции с недоумением и восторгом обозрели гору дефицита и вызвали подмогу. Вскоре во двор, завывая и сверкая огнями, примчались ещё четыре патрульные милицейские машины и «воронок» — закрытый фургон, в котором обычно перевозят арестованных. Он-то, собственно, и оказался самым подходящим транспортным средством для перевозки запчастей на базу Главного управления милиции г. Варшавы. Из реплик, которыми громко обменивались блюстители порядка, Каролинин папа понял, что они ничего не понимают и считают вот эту гору дефицита свалившимся с небес подарком судьбы, некоторым возмещением за их многотрудную и опасную службу. Да, папа слышал их соображения относительно личности того, кто мог подбросить им такой подарок, но все эти соображения были далеки от истины. А пока они собирались на следующий же день вызвать владельцев тех похищенных вещей, которые уже несколько месяцев находились в розыске.

К сожалению, все на свете имеет конец, даже повествование о самых невероятных происшествиях. Павлик мог бы бесконечно говорить на эту тему, но сестра безжалостно прервала визит, напомнив, что у них ещё много дел.

У калитки дома их ожидал Стефек, тоже измученный и засыпающий на ходу, а к тому же чрезвычайно удручённый.

Уже на первом уроке мальчик вдруг понял, что конец операции, блестяще проведённый этой ночью, автоматически означает и конец его контактам с обожаемым существом. Все радуются счастливому окончанию дела, для него же, Стефека, оно сущее несчастье. И мальчик принялся раздумывать над тем, что бы такое предпринять, чтобы контакты продолжались. Кажется, он немного отвлёкся от того, о чем говорилось на уроках, схватил две двойки и окончательно пал духом. Только к концу пятого ему удалось кое-что придумать.

Спасительной соломинкой, за которую ухватился Стефек, стал, конечно же, его бывший подопечный Зютек. Надо нанести ему визит…

— Ну и рожа, доложу я вам! — в упоении описывал Стефек внешний вид врага. — Глаз совсем заплыл, нос распух так, что больше ничего и не видать, должно быть, Кара здорово приложила ему своим намордником. Лоб весь в синяках, а сам валяется и стонет. Какие ещё будут поручения?

С большим удовлетворением выслушали это сообщение брат с сестрой.

— А ты разговаривал с ним? — поинтересовалась Яночка.

— Я-то разговаривал, да он не очень… не очень-то разговорчивый. Бормотал — все кончено, вышвырнули его, как выжатую тряпку…

— Может, выжатый лимон? — переспросила Яночка.

— Не помню точно, но что-то выжатое. И ещё шипел, что я ему несчастье приношу. Не знаю, я старался как мог…

— И очень хорошо старался! — с жаром подтвердила Яночка, наградив парня таким взглядом, что тот замер и больше уже ничего не мог произнести. Заговорил Павлик:

— Если я тебя тогда правильно понял, пани Полинская с телевидения живёт на одной площадке с Каролиной?

Стефек лишь молча кивнул в ответ, ещё не понимая, к чему клонит его приятель.

— И с ней ты договорился о марках? Тех, что Зютеку отнёс? Теперь эти марки могут пригодиться нам. Придётся к ней наведаться. Так и быть, пойду вместе с тобой.

Стефек в глубине души надеялся на то, что, если отпадёт необходимость и дальше присматривать за Зютеком, остаются марки с телевидения, ведь его кумир очень интересуется марками. И ему совсем не хотелось делиться своим источником марок даже с другом. Но отказать ему он не мог и неохотно произнёс:

— Ладно, познакомлю тебя с ней.

Тут мальчик вспомнил о пани из редакции и тёте Юльче и небрежно добавил:

— У меня есть ещё парочка таких… источников, из-за этого проклятого Зютека пришлось заводить знакомства. Так что я вам марки все равно буду приносить.

И снова был одарён благодарным взглядом голубых небесных глаз. И блаженство снова оглушило и ослепило его. До такой степени, что он совершенно не слышал настойчивых вопросов Павлика, когда они могут пойти к пани Полинской и нельзя ли этого сделать прямо завтра.

Неизвестно, над кем сжалилась Яночка — над поклонником или братом, но девочка с улыбкой произнесла:

— На повестке дня у нас сейчас дедуля и пани Наховская. Стефек сам будет к нам забегать, а вот Каролинке тебе придётся все рассказывать, она заслужила. Боюсь, придётся неоднократно к ней наведываться…

И Павлик, уже в который раз, с уважением и безграничной благодарностью подумал: «Какая же умная у меня сестра».

* * *

А вот дедушка, похоже, жалости не знал. Целых два дня молчал, как партизан, словечка им не сказал, а на третий день устроил приём. Приглашение на приём в письменном виде им принёс Рафал.

Вручая брату конверт с красивой открыткой, которой в самой торжественной форме, по всем правилам дипломатических приёмов, они с Яночкой приглашались на праздничное торжество, Рафал озабоченно заметил:

— И пошевеливайтесь, а то дедуля выглядит так, что вот-вот лопнет, если хоть на минуту задержитесь.

— А зачем потребовалось писать вот это? — удивлялся Павлик, мчась по лестнице вслед за Рафалом и размахивая официальным приглашением, которое пришлось читать на ходу. — Не мог просто так позвать?

— Чтобы было торжественнее, — пояснил Рафал. — Да что там открытка! Он сказал — ради такого случая готов был приглашение даже на камне высечь, лучше всего на мраморе, и золотыми буквами, да времени у него нет.

— А что, ему удалось все отыскать? — спрашивала поспешавшая за ними Яночка.

— Не знаю, мне он не сказал. Сейчас все узнаем!

Дедушка и в самом деле с большой помпой обставил торжество. На столе возвышался огромный торт, лежали коробки с шоколадом, стояли бутылки с кока-колой. Бабушка внесла чай.

— Знаю, все вы помешаны на марках, и сегодня, так и быть, не стану вам мешать, — милостиво заявила она. — Ешьте от пуза, но советую пить побольше чаю, не то плохо будет. Чай пейте горький!

Бабушка удалилась, а дедушка стал распоряжаться:

— Садитесь и угощайтесь, мои дорогие. Хотя нет, давайте не сразу… почтим успех минутой стояния!

И сам встал со своего кресла. Постояли.

— Так вот, — столь же торжественно продолжал дедушка, — вот тут перед вами лежит половина коллекции пана Франтишека. Сорок с лишним лет бесплодных поисков, бессонных ночей, напрасно растраченных сил… эх, да что говорить. Я уже потерял надежду, и тем не менее вот она — эта бесценная коллекция! И найдена она благодаря вам!

Дедушка поступил очень мудро, не объявив минуты молчания, ибо в ответ на его слова последовал мощный рык. Так внучка и оба внука отметили радостную весть. Дедушка присоединил свой голос к победному кличу, и прозвучал он действительно впечатляюще.

Нет, как ни любили внуки торт, кинулись они не к нему. Три головы столкнулись лбами, когда наклонились над разложенными на письменном столе марками.

— Дайте мне посмотреть! — отталкивая братьев, кричала Яночка. — Дайте лупу! Да уберите же свои дурацкие головы!

— Свою убери! — огрызнулся Павлик. — Всем хочется посмотреть.

Рафал уже схватил лупу, да вспомнил о необходимости соблюдать солидность и сдержанность, приличествуемые его возрасту, и не стал спорить с этой мелюзгой.

— Ладно, я потом посмотрю. Дедуля, почему только половина? Ты сказал — половина? Значит, только половина успеха.

— Рассказывай же, дедуля! — затормошили дедушку внуки. — Рафал прав, коллекцию поглядим после, сначала за стол! — сказал сияющий дедушка, но сам не удержался:

— Я расположил марки так, как это делал пан Франтишек, парами. Глядите — чистая и гашёная, с одной и той же матрицы, с теми же характерными дефектами в надписях…

Много времени прошло, пока дедушка настолько успокоился, что смог приступить к связному рассказу.

— Ты правильно сказал, Рафал, — попыхивая трубкой, начал дедушка. — Это только половина успеха. И вряд ли мы добьёмся полного, ибо остальное рассеяно по свету. Собрать не удастся. Я счастлив, что вот это удалось спасти и опять собрать в коллекцию.

— Дедуля, это было у Баранского? — тормошила дедушку Яночка. — И он племянник той пожилой женщины, с которой тогда тебе удалось пообщаться?

— Да, это он. За тридцать лет немного изменился, но оказывается, я был прав, уже тогда испытывая к нему неприязнь.

Облизывая ложку и положив себе ещё кусок торта, Павлик спросил:

— И ты не знал, что этот человек — Баранский? Ведь ты же видел его в клубе сто раз.

— Представьте, не знал, ведь его внешний вид был мне неизвестен, а фамилия Баранский у нас очень распространена. Я сам знаю троих. Во времена далёкой молодости он был худым и хилым, носил длинные волосы, а теперь — сами видели. А слышал о нем много. Очень опасный это человек, способный на любое преступление ради наживы. Знал я также о поддельных печатях экспертов, но не имел понятия, кто их изготавливает и пользуется ими. Мне даже в голову не приходило, что именно Баранский является главарём шайки преступников.

— Как? Все ещё является? — встревожился Рафал.

Дедушка вроде как немного смутился.

— Ну, что вам сказать?.. На какое-то время, возможно, и затаится, но боюсь, переждёт немного и опять примется за своё. Конечно, теперь ему будет труднее заниматься мошенничеством, мы предупредим о нем всех филателистов, постараемся дать в печати информацию о фальшивых марках, но кто знает…

— А разве его не посадят в тюрьму? — огорчился Павлик.

— Нет вещественных доказательств. Марки с фальшивыми надпечатками и фальшивые штампы, а также поддельные печати экспертов он успел то ли спрятать, то ли уничтожить, боюсь, следствию трудно будет сформулировать обвинительное заключение.

— Тогда непонятно, как тебе вообще удалось вырвать у него вот эту половину коллекции, — заметила разочарованная Яночка.

— Пришлось пойти на компромисс, — сокрушённо признался дедушка. — Этот негодяй сам ко мне обратился и сказал, что вернёт марки при условии, если я лично не стану его преследовать. Знает, что мой авторитет в мире филателистов довольно… гм… высок. И ещё сказал что-то совсем мне непонятное. Второе «если». Поставил условие, что я ни слова никому не скажу о моем внуке. Теперь я считаю себя вправе и от вас потребовать объяснений, ибо ничего не понимаю. При чем тут мой внук?

И дедушка вопросительно поглядел на внуков. Павлик и Рафал, забыв обо всем на свете, уничтожали торт с такой жадностью, будто неделю ничего в рот не брали. Павлику даже удалось захлебнуться кока-колой, он долго откашливался, а старший брат помогал младшему проглотить застрявший в горле кусок, изо всех сил колотя его по спине.

Никто из внуков, естественно, не информировал дедушку о драматических событиях той памятной ночи. Впрочем, не только дедушку. Все трое очень боялись, что о происшедшем узнают и без них, и тогда всем троим здорово нагорит. Но вот прошло несколько дней, их никто не трогает, появляется надежда, что так никто и не узнает, а туг этот идиот Баранский чуть сам не проговорился дедушке!

— Дедуля, ведь нам удалось благодаря дедуктивному методу накрыть всю шайку, — осторожно начала Яночка, — а Павлик, мы тебе рассказывали, собственными глазами видел поддельные печати и штампы. Наверное, потому они и упомянули о Павлике.

— Наверное, — не очень уверенно согласился дедушка. — Но сам он вряд ли пошёл бы на мировую, на него оказали давление те самые сообщники, которых вы тоже вычислили благодаря дедуктивному методу. Пан Файксат и адвокат Окуличко.

— Очкарик! — опять заорала диким голосом Яночка, срываясь с места. — Я и забыла вам сказать. Пани Пекарская мне сообщила, что он такой же адвокат, как…

— … как я балерина? — подсказал Рафал.

— Вот именно! Никакого института не кончил, его исключили за махинации, которыми он уже на первых курсах занялся. И теперь те наследники, что его наняли, локти себе кусают!

— Интересно! — заметил дедушка. — Тогда мне понятно, почему он так настаивал на полюбовном решении нашего вопроса. И когда на него оказали двойное давление пан Файксат и пан Окуличко, Баранский не выдержал и отдал мне марки.

— Отдал? — пожелала убедиться Яночка.

— Продал, — поправился дедушка. — Вернее, я с ним поменялся. По-честному. Отдал ему тоже очень ценные. И у меня создалось впечатление… Не хотелось бы бросать подозрение на невинного человека…

— На Баранского можешь бросить, — позволил Павлик.

— Так вот, у меня создалось впечатление, что он сразу же пустил мои марки в дело. Вы мне упоминали о том, что узнали — благодаря вашему испытанному дедуктивному методу — о каком-то иностранце, которому Баранский собирался за бешеные деньги продать коллекцию пана Франтишека.

— И теперь у тебя создалось впечатление о том, что он надул этого иностранца? — спросил Рафал. — Езус-Мария, меня таки мутит. Дайте немного горького чая…

Яночка встревожилась.

— Дедуля, а ты уверен, что тебя он не надул? Что отдал тебе все марки из коллекции пана Франтишека? Что не припрятал хоть часть?

— Уверен, — улыбнулся дедушка. — Вот вы как-то спрашивали меня о некоем Пшеворском…

— Пани Наховская! — опять заорала Яночка. — Я с ней говорила, и она тогда сказала… Она знала Пшеворского!

Дедушка кивнул и выпустил из трубки клуб дыма.

— Пани Наховская просила передать вам привет и огромную благодарность. «Безграничную», так она выразилась. Говоря между нами, учтите, это большая тайна, об этом никто не должен знать, но её сына уже давно шантажировала банда мерзавцев. Я не все понял, но именно из-за этого бедная женщина чуть с ума не сошла. И спас её сосед, некий пан Левандовский, я с ним уже познакомился. Очень милый молодой человек. Правда, немного излишне, на мой взгляд, этот молодой человек подчёркивал свои заслуги, не очень знаете ли… скромно, но должен признать, он и в самом деле провернул грандиозную операцию. Наверняка были помощники, но он так приписывал себе все заслуги, что, признаюсь, неприятно было слушать…

— Молодец Левандовский! — шепнул Павлик сестре. — Старался! Слушай, у тебя не найдётся солёного огурца? Или хотя бы кислого-прекислого апельсина? Что-то захотелось.

Строго глядя на внуков, дедушка повторил:

— Так что учтите, о сыне пани Наховской никто не должен знать, вам я сказал под большим секретом.

— Могила! — заверили дедушку внуки, и он успокоенный продолжал:

— Так этот негодяй Баранский поначалу пытался меня шантажировать, — дескать, пани Наховской придётся худо, а я уже знал и ему в ответ — ничего не выйдет, с шантажом покончено! Баранский кинулся к ней, а она как раз ремонтировала двери пустого чулана. И это немного сбило с него спесь.

— Ну, и оказалось…

— … и оказалось, что Пшеворский был тем неизвестным, который вскоре после войны раскопал в развалинах дома пана Франтишека его марки…

— И это ты узнал только благодаря пани Наховской? Только она знала об этом?

— Только она, — подтвердил дедушка. — Оказывается, Пшеворский жил в одном доме с паном Франтишеком и слышал о его бесценной коллекции. Сам он не был филателистом, марки раскопал только для того, чтобы продавать их. Он и составил список марок, в котором отмечал, что и кому продаёт. К пани Наховской обратился как к эксперту, она определяла стоимость марок. Вскоре поняла, что имеет дело с ценной коллекцией, попросила список у Пшеворского, пока то да се, началась эта неприятная история с её сыном, и пани Наховская уже не могла мне передать список, её начали шантажировать. Баранский даже заставлял её то занижать стоимость марки, то искусственно завышать, в зависимости от своих потребностей, и бедной женщине приходилось идти на такие махинации. Как она только с ума не сошла — не знаю. И вот теперь, когда её освободили от этого беззастенчивого шантажа… Благодаря пану Левандовскому.

— За что же нам безграничная благодарность? — простодушно удивился Павлик.

— Кажется, вы поддержали её добрым словом в трудную минуту, — предположил дедушка, а Яночка подумала — видно, не очень правдоподобно получилось у пана Левандовского приписывание себе всех заслуг по освобождению пани Наховской от шантажистов и вывозу наворованного имущества, и женщина сама догадалась об их участии. А может, простодушный молодой учёный и проговорился ей? Ну да что теперь…

— Что ж, — сказала девочка, отодвигая от себя тарелку и стараясь больше не смотреть на торт, — все хорошо, что хорошо кончается. Теперь ты можешь нам рассказать все в подробностях, в хронологическом порядке. Кто что сделал, кто что сказал, год за годом. А о последних днях — по минутам!

— Полностью присоединяюсь к предыдущему оратору, — сказал Рафал и тоже отвернулся от сладостей, — Где же этот горький чай?

В отличие от внуков, дедушка ограничился только одной порцией торта, поэтому не ощущал в себе никаких неприятных симптомов. Напротив, в нем росла и расцветала радость по поводу одержанной победы, и рассказывать о марках он мог бесконечно. Расположившись поудобнее в своём кресле, он набил трубку свежим табаком, раскурил её и принялся рассказывать, с наслаждением смакуя малейшие эпизоды марочной эпопеи.

* * *

— Оказывается, все очень просто! — ворчал Павлик, когда они с Яночкой вернулись к себе. — Неужели сами не могли сообразить? Без нас бы ничего не сделали. Все им подскажи, научи…

— Кого, например, мы научили? — спросила сестра, с ногами забираясь на свою тахту.

— Да хотя бы ту же пани Пекарскую. Сама бы ни в жизнь не сообразила стащить кляссеры, пришлось подсказывать… Я уже не говорю о пани Наховской. Та без нас совсем бы пропала.

Надо честно признать, что все облагодетельствованные ими особы отдавали должное заслугам Павлика и Яночки и признавали, что без них и в самом деле ничего бы не сделали. Начала пани Пекарская, выразив глубочайшую благодарность за разоблачение Очкарика. Следующим был пан Левандовский. Тот откровенно признался, что благодаря Яночке и Павлику его диссертация явится новым словом в подростковой психологии, как знать, может быть, и выдающимся открытием. И наконец, немного пришедшая в себя пани Наховская. Та благодарила со слезами на глазах. От ворованных запчастей и следа не осталось, шайка грабителей скрылась с горизонта, и как следствие этого, её оставили в покое шантажисты со своими марками.

— А если опять когда сунутся, — сказала пани Наховская, — так я этому Баранскому собственноручно дом подожгу! Я прямо так и сказала этому негодяю Баранскому. Они сочли меня ненормальной, а я и в самом деле уже с ума сходила, вот он сразу и поверил. И теперь побоится — что взять с сумасшедшей? Думаю, отвязались от меня навсегда.

Последней их благодарила мать Каролины. Ещё бы, благодаря энергичным и предприимчивым Хабровичам и её замкнутая, неповоротливая Каролинка перестала быть замкнутой, общается со сверстниками, всегда оживлённая и весёлая. Девочку прямо не узнать, и мама надеется, она такой и останется.

Пришла пора подводить итоги достигнутого. Яночка достала свою тетрадь в клетку с записями и принялась её листать.

— Лучше всего получилось с пани Наховской, — пришла к выводу девочка. — Тут, можно сказать, мы добились стопроцентного успеха. По всем статьям!

— Факт, — согласился мальчик. — Жаль, что с марками только половина, пятьдесят процентов.

— К сожалению, меньше половины. — Почему? Дедушка же сам сказал, — половина коллекции.

— Это дедушка сказал на радостях и чтобы сделать нам приятное. А на самом деле там нет пятидесяти.

— Не понимаю, с чего ты взяла. Яночка тяжело вздохнула.

— Потому что не хватает серии доплатных марок достоинством в десять крон. Вспомни, дедушка рассказывал, всего пятнадцать штук во всем мире! Мерзавец Пшеворский продал её какому-то Выпрыху, а этот Выпрых смылся за границу уже много лет назад. Так что считать дедушкину коллекцию половиной коллекции пана Франтишека мы не имеем права. И речи быть не может!

Павлик глубоко задумался. Кажется, сестра, как всегда, права.

— Допустим, — сказал он, — половина, но ведь пани Наховская — все сто процентов! Один плюс одна вторая… а должно быть два… Вместе получается три четверти.

Яночка была неумолимой.

— Пани Наховская — побочный продукт, её мы не можем целиком приплюсовать к нашим процентам. От силы потянет… минутку, подумаю… Мы ведь с самого начала не нацеливались на пани Наховскую, так? Она всплыла по ходу дела, так? И её спасение нельзя считать нашим достижением в области марок. Нет, я считаю, десять процентов надо с неё скостить. И ещё десять процентов снимаем из-за этого Выпрыха. С половины снимаем, значит с целого это составит пять процентов. Теперь суммируем…

В уме такого не сосчитаешь. Яночка подсчитала на бумаге и сказала:

— Всего мы набрали успехов на одну целую тридцать пять сотых. Теперь делим это на два, получается… ноль целых шестьдесят семь с половиной. Выходит, две трети.

Настроенному на максимальные достижения Павлику совсем не нравились подсчёты сестры. Он попытался подступиться к ней с другого боку.

— Если начистоту, мы же с тобой поначалу ни на какой такой успех и не настраивались, не ставили задачи — непременно добиться ста процентов!

— А это кто как.

— Не понял.

— Я так, например… ну да ладно, сначала я тоже хотела только разобраться в том, что с этими марками происходит. А потом, ну вспомни сам! Потом сказала тебе, что достигнем только четверти успеха. Четвертушки! Когда дедуля, дал нам список марок пана Франтишека.

— Вот видишь! Ты мечтала об одной четвёртой, а мы с тобой достигли двух третей успеха. Это же лучше, чем одна четвертушка, так ведь?

Яночка никак не желала успокаиваться на достигнутом.

— А Баранский жив и здоров, — снова безжалостно напомнила она брату о печальной реальности. — И будет по-прежнему штамповать фальшивки. Раз не удалось его совсем пришлёпнуть, значит, и наши две трети тоже такие… не совсем… бракованные, в общем.

— А чего бы ты хотела? — рассердился брат. — Чтобы мы сами покончили со всеми бандюгами? Поубивали их всех? Заладила — «две трети, две трети»… Какие-то дроби идиотские выдумала! С меня достаточно! Я хочу стопроцентного успеха! Мне нужен один успех, но полный! И все равно в чем…

Яночка внимательно взглянула на брата и захлопнула тетрадь.

— Очень рада! — сказала она спокойным голосом. — Думаешь, мне нравятся дроби? Думаешь, меня радует, что вместо целого успеха мы добились всего каких-то двух третьих? Я бы тоже хотела один полный! И в чем его добиться, я пока не знаю. Не будем же мы с тобой искать по свету этого проклятого Выпрыха! Может, когда вырастем, а пока…

— Что ты привязалась к этому Выпрыху? Неужели ничего другого нельзя придумать?

— Можно, конечно. И даже нужно. Надо подыскать что-нибудь подходящее, и побыстрее! И с самого начала настроимся на полный успех, а не на четвертушку! Поглядим, что из этого получится.

Всем своим существом Павлик чувствовал, что две трети успеха его категорически не устраивают. Да какой же это успех, считай, просто-таки поражение! Нет уж, он во что бы то ни стало должен добиться грандиозного успеха, полного и безоговорочного! И тогда разные люди будут взирать на него горящими от радости огромными чёрными глазами… Взирать с восхищением и восторгом! Нет, надо как можно скорее браться за новое дело и добиться в нем полного успеха!

Жалкие две трети стали мощным стимулом…

Оглавление

.

* * *