«Муха и сбежавшая мумия»

Муха и сбежавшая мумия («Муха и чемоданчик с бомбой»)

Глава I МУКИ И РАДОСТИ ВОРОВСКОГО НАВОДЧИКА

Скорый поезд «Черномор» Сочи — Москва подали к перрону за сорок минут до отправления. Двери еще не открывали, но пассажиры сразу встали в очереди. Всем хотелось поскорее сесть и поехать.

До сентября оставалось меньше недели. В такие дни поезда с юга набиты голоногими курортниками. Свободных мест не бывает. Воздух в душных вагонах тягучий и сладкий от запахов дынь, персиков и винограда; из корзинок и ящиков на багажных полках капает липкий сок.

На взгляд проводника четвертого вагона Бобы Балабанова, курортников стоило не возить, а для экономии расстреливать. Кому они нужны, если уже истратили все деньги? За постель и чай платят последней мелочью. В чемоданах везут ношеную одежду да ракушки на память о море.

Проводник Балабанов отлично разбирался в чужих чемоданах. Третий год он был наводчиком шайки майданщиков — поездных воров.

Сейчас наводчик сидел в своем купе, глядя из-под занавески на перрон. Как будто специально для него пассажиры выстроили свои вещички в ряд. Оставалось выбрать, что понравится, а ночью придут воры и возьмут.

Страх перед милицией у Бобы давно исчез, а совесть где-то потерялась еще раньше. Он волновался не больше, чем если бы выбирал дыню в своем огороде. Липкие глаза наводчика бегали по сумкам и чемоданам. Дешевка… Дешевка… Ага, любопытный чемоданчик. Большой, с колесиками, чтобы возить его, как тачку. На лоснящемся кожаном боку Боба разглядел наклейку отеля «Хилтон» и довольно всхрапнул. Наклеечка так и кричала: «Возьми чемодан. Боба! Не прогадаешь!» Бывал воровской наводчик за границей, жил в неплохих отелях, но «Хилтоны» видел только через ограду. «Хилтоны» — для богачей.

Единственное, что не нравилось Бобе в чемодане — его хозяин: мордоворот с золотой цепью на шее. Однажды такой «браток» расквасил ему нос за украденный бумажник. Главное, без всяких доказательств, когда Боба уже прикарманил деньги, а пустой бумажник выбросил за окно! Наводчика до сих пор возмущала эта несправедливость. Хорошо, что свои «братки» подоспели вовремя и отомстили обидчику. Они всегда тайком охраняют Бобу: один ездит в третьем вагоне, другой в пятом.

После чемодана Бобе приглянулась наплечная сумка с лейблом «SONY». Видеокамера — невелика добыча: барыги не дадут за нее и трети магазинной цены. Зато и риска, считай, никакого: хозяин-то «Соньки» — старик. Худой, хрупкий, как кузнечик. Старики плохо спят, зато хорошо знают, что здоровье не купишь. Если этот проснется, когда воры будут шарить в купе, он и не пикнет. Правда, со стариком были еще двое: молодой человек с короткой военной стрижкой и девчонка. Такая сопля опаснее взрослых. Начнет орать, баламутить пассажиров: «Почему воров никто не ловит?!»

Ничего, Балабанов замнет любой скандал. Сперва прикрикнет: «Самим надо было за вещами следить!» Потом объяснит, что искать пропажу бесполезно. Воры же не будут дожидаться, когда их поймают. Они давно сошли с поезда.

Наводчик умел говорить убедительно. Обворованные пассажиры верили ему и чаще всего даже не заявляли в милицию о краже.

За три минуты до посадки у вагона появился чернявый коротышка в отлично сшитом белом костюме с галстуком-бабочкой. Увидев его, мордоворот подхватил чемодан, повесил на плечо большую спортивную сумку и пошел к двери. Пассажиры расступались. Коротышка шествовал за мордоворотом, не глядя по сторонам, словно не замечал очереди.

Боба спохватился и побежал открывать. Он узнал Ахмеда Темирханова, хозяина одного из городских рынков.

Вот когда наводчик разволновался. Еще бы, когда прямо в руки к нему сам катился тугой денежный мешок! Только подумать: ЦЕЛЫЙ РЫНОК! Прилавки, прилавки, прилавки, продавцы, продавцы, продавцы, и все Темирханову платят, платят, платят. Ча место на прилавке, за чистый фартук, за весы. Каждый день. Каждую минуту. Он чихнул, а в кассе на рынке прибавилась, может, сотня или две. Пока доедет до Москвы, станет богаче уже на сотню тысяч. Это ж какие деньжищи набегают, скажем, за месяц! Бобе за всю жизнь столько не наворовать.

Споткнувшись о порог, Боба выскочил в тамбур и кинулся открывать дверь:

— Пожалте, Ахмед Рашидович!

Темирханов благосклонно кивнул. Ему понравилось, что его известность дошла до четвертого вагона.

Мордоворот привычно подсадил своего коротконогого босса на ступеньку и отдал проводнику билеты. Конечно, их было четыре: богач скупил все купе, чтобы ехать без посторонних.

Впустив Темирханова и мордоворота, проводник захлопнул дверь перед носами у остальных пассажиров.

— Третье купе, пожалуйте, — лебезил он. — Простыночки, извините, придется сменить. Эти влажноватые: в прачечной не досушивают. А я фирменные постелю!

Мордоворот сунул Бобе хрустящую новенькую «пятихатку».

— Благодарствую, — согнулся наводчик и приметил на будущее, что деньги у мордоворота в брючном кармане. Пачка так и выпирала сквозь штанину. Наверняка не последняя.

Пока Боба перестилал постели, мордоворот уложил вещи. Чемодан с наклейкой «Хилтона» не поместился под нижней полкой, и Боба помог закинуть его на багажную. Хозяин рынка тем временем сидел на откидном стульчике в коридоре. На коленях он держал кожаный кейс. Боба решил, что кейс надо уводить в первую очередь.

— Прошу, Ахмед Рашидович, — позвал он, разглаживая незаметные морщинки на простыне. — Пожалуйте в купе, здесь вам удобней будет. Чайку прикажете?

— Не мельтеши. Будет надо, позову, — процедил мордоворот и грудью вытеснил Бобу из купе, не дав посмотреть, куда Темирханов спрячет кейс. Жалко. Поры будут орудовать в полной темноте, и наводчик должен точно сказать им, где что лежит.

Над вокзалом громыхал гнусавый женский голос: — Объявляется посадка на скорый поезд «Черномор» Сочи — Москва.

Боба вздохнул и пошел открывать дверь вагона.

Проверяя билеты, он в мечтах уже потрошил кейс Темирханова. Ему грезились доллары — пачками, рядами. Даже когда кто-то спросил, в каком вагоне ресторан, Боба не поднял головы, боясь разрушить гадостное видение. Хотя по привычке и запомнил, ч го этот пассажир поедет в пятом купе. Люди без денег рестораном не интересуются…

На видеокамеру старика он посмотрел, как объевшийся кот на десятую сосиску. Красть уже не хотелось.

Старик показал два билета. Он ехал с внучкой, а молодой человек их провожал. Боба загадал: если старик и девчонка попадут в пятое купе, он, так и быть, обворует их заодно с любителем ресторанов.

Рассмотрев билеты, наводчик огорчился: не поедет старик в пятом купе. Он вообще не поедет. Наверное, по ошибке ему достались билеты-двойники на места, купленные Темирхановым. Неукраденную видеокамеру стало жалко, как свою, словно Боба сдуру подарил ее чужому человеку.

— Отойдите пока в сторонку, — вздохнул наводчик.

— А что случилось? — спросил молодой человек. Боба горевал по видеокамере и ответил грубо:

— Не твое дело!

— Мое, — твердым голосом сказал молодой человек.

— А если твое, то сам и разбирайся. Вам продали билеты на занятые места. Беги в кассу, может, еще успеешь обменять.

Молодой человек мрачно посмотрел на Балабанова. Обоим было ясно, что в поезде нет свободных мест и других билетов ему не дадут.

— Я все улажу, Николай Георгиевич, — пообещал он старику и стал протискиваться в коридор.

Боба представил, как он входит к миллионеру, видит две пустые полки… Скандал получится. А воровской наводчик берег покой своих жертв. Еще, чего доброго, Темирханов разволнуется и не сможет заснуть.

— Нельзя! — Боба встал в проходе.

Молодой человек выглядел середнячком: не слабый, но и не сильный, не низкий, но и не высокий. Надо подбить его на драку и тогда ссадить с поезда всех троих. А потом, подавая миллионеру чай, сказать: «Тут к вам ломились, хотели занять ваше купе. Я, конечно, не пустил».

— Куда прешь без билета! Хулиган! — добавил шума Боба.

— Что вы делаете?! — влез старик. — Не разобравшись…

— Разберемся! — перебил Боба и толкнул молодого человека. Тот сумел увернуться в тесноте. Не удержавшись на ногах, наводчик приложился лбом к железной стенке тамбура.

— Ах, так?! — И Боба выхватил милицейский свисток.

С минуту назад он видел на перроне сержантов из транспортной милиции Севу и Славу. Боба часто делился с ними фруктами, которые все проводники возили в Москву на продажу. За это сержанты не давали его в обиду.

Боба засвистел, и милиционеры встали перед воровским наводчиком, как лист перед травой. Расталкивая пассажиров, они ворвались в тамбур и схватили молодого человека за руки.

— Отставить! — властно рявкнул старик.

От его крика Бобу зазнобило. Видал он скандальных старичков. Но этот не скандалил, не злился, а ПОДАЛ КОМАНДУ. Похоже, имел такое право.

Не то сержанты ослабили хватку, не то молодой человек был сильнее, чем казалось, только вдруг Сена отлетел вправо, Слава — влево. Переглянувшись, они потерли ушибленные места и решительно двинулись на молодого человека. Сева снял с ремня наручники, Слава поигрывал дубинкой.

А молодой человек, не особенно торопясь, достал красную книжечку и помахал ею перед милицейскими носами.

— Пройдемте! — приказал он.

Сержанты сдулись, как старые воздушные шарики. Сутулясь и розовея, они поплелись за молодым человеком, и все трое скрылись в служебном купе проводника.

Боба дорого дал бы, чтобы пойти с ними и узнать, кто этот молодой человек и, главное, старик. Со стариком ему ехать… До отправления оставалось пять минут. К Бобе тянулись руки с билетами, и уйти было нельзя. Пропуская пассажиров, наводчик поглядывал на старика и девчонку. Они стояли в углу тамбура и тихо разговаривали. Девчонка улыбалась. Боба еще не видел, чтобы пассажиры с билетами-двойниками вели себя так спокойно. Как будто им все равно, ехать или оставаться. Или они уверены, что поедут?

Не прошло и минуты, как Сева и Слава снова появились в тамбуре, красные и взъерошенные, словно из бани.

— Посадишь их в третье, — не глядя на проводника, пробурчал Слава.

— Там же Темирха… — вякнул Боба, но милиционер не дал ему договорить. Поймав Балабанова за пуговицу, он прорычал:

— Сказано тебе: посадишь в третье! И сержанты ушли.

Молодой человек не показывался. Видно, сам пошел договариваться с Темирхановым.

Ох, непрост этот молодой человек! Один только встрепанный вид сержантов многое сказал воровскому наводчику… Он всего-навсего провожающий, успокоил себя Боба. Наверное, мент в штатском. Ну и что? Старик и девчонка уж точно не милиционеры. Судя по всему, они родственники или просто знакомые молодого человека. А знакомство с ментом еще никого не спасло от кражи.

Боба злорадно ждал, что Темирханов устроит скандал. Еще посмотрим, кто кого! Небось богач знаком с милицейскими генералами, которых молодой человек видит издалека по большим праздникам.

Но дело с билетами-двойниками уладилось тихо и быстро. Молодой человек вышел в тамбур и подхватил чемодан старика. Девчонка сама несла свой школьный рюкзачок. Протискиваясь в коридор, она обернулась и показала Бобе язык.

Молодой человек скоро вернулся.

— Доставишь, как родных, Балабанов, — шепнул он и спрыгнул на перрон.

У Бобы засосало под ложечкой. Ясно, что молодой человек неспроста назвал его по фамилии. Он давал понять, что запомнил Балабанова и обязательно узнает у старика и девчонки, как они доехали.

Наводчик затосковал. Он бы с радостью отказался от кражи, но кто его спросит?

Ночью поезд остановится на полустанке. Перрон там один. Воры подойдут к вагону с другой стороны, и никто их не увидит за поездом. Боба должен открыть им дверь. В то же время «братки» из третьего и пятого вагонов выйдут покурить каждый в свой тамбур. Обычно их работа на этом и кончается. Но если кому-то вздумается перейти в четвертый вагон, его задержат любым способом, от мирной болтовни до кровавой драки.

Боба подскажет ворам, в каком купе и даже на каких полках лежат облюбованные им вещи. Если пассажиры заперлись на ночь, он отопрет купе железнодорожным ключом-трехгранкой.

Поезд будет стоять три минуты. Воры выйдут из купе через три с половиной. Им придется спрыгивать на ходу, зато поезд увезет их от случайных свидетелей на полустанке. Боба побросает за дверь украденные чемоданы — пускай подбирают, — а хрупкие пещи спрячет. У него в вагоне два тайника, которые смог бы найти только железнодорожник, и то не всякий.

Эта операция повторялась почти в каждом рейсе Балабанова. Времени на разговоры в ней не было. Лишнее слово — это лишний карман, который успели бы обшарить воры, если бы наводчик говорил покороче. Никто не станет выслушивать рассказ Балабанова о непростом молодом человеке и старике с голосом командира. Ему дадут по зубам и прикажут: Базарь по делу!

Отменить кражу было невозможно. Воры исчезнут, а наводчику придется держать ответ перед молодым человеком, вогнавшим в краску милицейских сержантов…

— До отправления осталось три минуты! Провожающих прошу покинуть вагон! — выкрикнул Боба таким жалобным голосом, что какая-то девчонка прыснула в кулак.

— Нельзя смеяться, когда не знаешь, в чем дело, — одернул ее кто-то. — А вдруг у человека горе?

Боба мысленно согласился, хотя до горя было еще семьсот километров. Он попытался найти в своем печальном положении хоть что-нибудь хорошее — и нашел. Ворам будет некогда заглядывать в кейс Темирханова. Надо соврать им, что видел там камеру, тогда воры побоятся ее разбить и оставят кейс у Бобы.

Камеру он потом украдет у старика и отдаст скупщику в Москве, а то, что лежит в миллионерском кейсе, возьмет себе. Наверняка там что-то поважнее, чем обычные деловые бумаги. А то почему Темирханов не выпускает кейс из рук?

Глава II В КОМПАНИИ С МИЛЛИОНЕРОМ

— Это купе забронировано для ФСБ, — говорил Калугин, перешагивая через сумки, чемоданы и корзины с фруктами. — Так что не тушуйтесь. Не вы в гостях у Темирханова, а он у вас.

— А почему тогда ему продали билеты на наши места? — спросила Маша.

— Да уж не случайно. Переплатили кассирше, йот она и продала. Темирханов, конечно, сам не знал, как ему билеты доставали. Не миллионерское это дело.

Шедший впереди Дед сцепился с кем-то сумками, и Калугин бросился помогать. Старший лейтенант Федеральной службы безопасности. Похож на Джонни Деппа из «Пиратов Карибского моря» (если, конечно, пирата постричь и побрить). Двадцать четыре года. Сейчас он почти вдвое старше Маши, а через пять лет разница будет меньше: в один и шесть десятых раза. Ей исполнится восемнадцать, Калугину — двадцать девять. Чем не пара?

Мысль была дурацкая, но приятная. В последнее время Маша подхватывала влюбленность с первого чиха, как грипп. Стриженого Джонни Деппа из ФСБ она любила уже полтора часа. До него два дня любила знакомого с пеленок и неинтересного Петьку. Правда, считалось, что влюблен Петька, а Маша только позволяет за собой ухаживать. Но когда они поссорились, оказалось все наоборот: Петька ушел как ни в чем не бывало, а она плакала.

До Петьки был Макс, нет, Сережа из Курска. Но и Сережу она влюбилась назло Максу и совсем ненадолго. Вся любовь кончилась, когда голубоглазенький курянин наелся чесноку и дохнул на нее. Вот Макс был на целых полтора месяца. Оказался предателем, и Маша вычеркнула его из сердца.

Получается, что старший лейтенант Депп был четвертой любовью за лето. А до этого Маша влюбилась только в детском саду, во взрослого мальчика с красной маской для подводного плавания. Дед говорил, что она становится девушкой. Но Маша об ном пока не думала, а просто влюблялась, и все. Калугин с Дедом остановились у третьего купе.

— Должен вас предупредить, — сказал Джонни Депп. — Ахмед Рашидович — деловой человек. У него все люди делятся на тех, кому от него что-то нужно, и тех, от кого ему что-то нужно, А просто людей, которые по улицам ходят, он уже лет десять вблизи не видел и видеть не желает.

— Гриша, зачем ты это рассказываешь? — удивился Дед. — Нам же с Ахмед Рашидовичем не в разведку идти, а только до Москвы доехать.

— Мое дело вас предупредить, — ответил Джонни Депп. — Однажды я только поставил свою машину рядом с темирхановской. Ему показалось, что слишком близко. Так его громилы два часа продержали меня в подвале.

— А они знали, что ты из ФСБ? — спросил Дед.

— В том-то и дело, что знати… Мы потом у троих охранников отняли разрешение на пистолеты. А Темирханов им премии дал.

— Доедем, — решительно сказал Дед и, не постучавшись, открыл дверь купе.

Сначала Маша заметила здоровяка, который намозолил ей глаза на перроне. Он валялся на нижней полке, задрав ноги на стену, потому что купе было для него коротко. Маленький надутый Темирханов сидел на другой полке у окна. Сильно пахло горьковатой мужской парфюмерией.

— Ахмед Рашидович, это пассажиры, о которых я вам говорил, — протиснулся вперед Калугин.

Темирханов удивленно поднял бровь. Видно, Джонни Депп просто сказал ему, что два места куплены ФСБ, и миллионер ожидал увидеть офицеров, а не старика и девочку.

— Полковник Алентьев, — скрипучим голосом представился Дед и тоже поднял бровь. Он смотрел на здоровяка. — У нас билеты на обе нижние полки, но одну мы готовы уступить вам.

Старший лейтенант Джонни Депп для поддержки тоже уставился на здоровяка. Под двумя взглядами тот неохотно поднялся и влез на верхнюю полку. Калугин поставил чемодан Деда и стал прощаться:

— Счастливого пути. Потом расскажете, о чем с президентом говорили.

О президенте Джонни Депп сказал явно для Темирханова, чтобы миллионер понял, с какими людьми едет.

— Расскажу, — пообещал Дед. — Будь здоров, Григорий! Спасибо тебе.

— Не за что. — И Калугин ушел, даже не взглянув на Машу.

Вот так… А чего еще было ждать? Его попросили посадить их на поезд, он посадил. Маша подумала, что больше не увидит красавчика Джонни Деппа и ее четвертая за лето любовь скоро увянет.

Дед помог ей снять рюкзачок. Она ехала налегке, потому что еще вчера не знала, что вообще поедет.

Телеграмма от президента долго искала Деда. Почему-то она была адресована генерал-майору Алентьеву. В Машином городке Укрополе генералы встречаются не чаше, чем белые медведи. Поэтому на почте переадресовали телеграмму в Сочи. Там она и затерялась бы, если бы под ней не стояла подпись главного человека страны. А так розыском генерала Алентьева занялась ФСБ.

В конце концов Деда нашли и, раз такое дело, предложили помочь с билетами хоть на поезд, хоть самолет. До назначенного в телеграмме срока оставалось четыре дня. Дед выбрал поезд. Ему хотелось посмотреть в окошко на Россию.

Так и вышло, что телеграмма, проблуждав целые сутки, пришла в Укрополь поздно вечером и застала Машу врасплох, У нее совсем не было подходящих для Москвы вещей. Из-за этого мама даже не хотела отпускать ее с Дедом. Но Дед сказал, что подходящие для Москвы вещи надо и покупать в Москве, а не в Укрополе.

Уезжая, Маша взяла с собой, кроме женских мелочей, книжку и бутылку самодельного кваса.

Весь этот багаж она выложила на столик в купе: и книжку, и бутылку. Темирханов глянул колючими глазами и положил со своей стороны кейс. А потом еще подвинул его так, чтобы кейс занял ровно половину столика.

Маша проглотила смешок. Так обиженные первоклашки делят парту с соседкой.

Лязгнуло железо, и вокзал за окном поехал. Дед сел напротив Темирханова. Маше тоже хотелось к окну, и она забралась на верхнюю полку. Интересно, пустят ее с Дедом к президенту? Ну, пускай не к самому президенту, но в Кремль-то должны пустить! Она все посмотрит, пока мужчины будут обсуждать свои дела, а потом пойдет с Дедом в ГУМ… Нет, в ГУМ нужно сразу. Не ходить же по Кремлю в укропольском сарафане.

Темирханов сидел, нахохлившись. Сверху было видно, что под зачесанными набок волосами у него просвечивает лысинка. Похоже, он сам понял, что дележ столика выглядел смешно, и с занятым видом открыл кейс. Маша покосилась: что там у миллионера? Но Темирханов поймал ее взгляд и сразу опустил крышку, оставив щелочку. Он заглядывал туда с любопытством, как будто в кейсе показывали кино.

Вагон сильно мотнуло на стрелке, и миллионер имеете с матрасом поехал с полки. Его короткие ноги не доставали до пола. Темирханов отчаянно взмахнул рукой, не удержался и сполз под столик, вывернув кейс на себя.

Заскакали, покатились какие-то гаечки, шайбочки, винтики. Раскрывшись обложкой вверх, бухнулась на пол толстая книга «Анжелика и король». Веером рассыпались золотистые пакетики с улыбающимся бородатым королем на картинке — кофе, порция на одну чашечку. Тут же с верхней полки г и рыгнул здоровяк и бросился спасать имущество. Его большая спина все заслонила.

Темирханов уже сам выкарабкался из-под столика.

— Образцы товаров, — сказал он, смущенно улыбаясь, хотя никто не спрашивал.

Здоровяк уложил образцы в кейс и вернул его Темирханову. Лицо у него было строгое. Но когда он завалился к себе на полку, Маша заметила, что здоровяк прикусил губу, чтобы не засмеяться. Они встретились глазами, и здоровяк ей подмигнул.

После этого маленького происшествия миллионер оттаял.

— Давайте знакомиться, — предложил он, по-детски болтая толстыми ножками, и протянул Деду визитную карточку.

Маша заглянула сверху и удивилась. Когда у тебя мама журналистка, чужие визитки валяются по всему дому. Маша повидала их сотни, и в каждой сообщалось, чем человек занимается. К примеру, «Банк Черноморский». Иван Иванович Иванов, вице-президент". А у хозяина рынка было написано; "ТЕМИРХАНОВ Ахмед Рашидович", четыре телефона, и больше ничего.

Дед, не рассматривая, сунул визитку в карман.

— Зовут меня Николай Георгиевич Алентьев, как я уже говорил, полковник. Визиток, извините, у меня еще нет: не успел заказать.

— Недавно к нам перевелись? — по-своему понял его Темирханов. — То-то я смотрю, лицо ваше мне незнакомо. Я ведь многих силовиков знаю: и таможенное начальство, и налоговое, и милицейское, и чуть-чуть ваше, из ФСБ.

— Я служу в военной разведке, — поправил Дед, — а в ФСБ мне просто с билетами помогли.

Темирханов набрал воздуха, собираясь что-то спросить, но сдержался.

— Семьдесят лет, — угадал незаданный вопрос Дед.

— И до сих пор служите?!

— Так уж вышло.

Поезд ехал по-над морем. Пахнущий йодом сквознячок из приоткрытого окна трепал занавески. Заросли акаций с длинными высохшими стручками вплотную подступали к железной дороге; иногда они черкали по стеклу. Вдали среди пенных бурунов долго маячил парус яхты, изломанный, как крыло чайки. Казалось, что парус не движется. Под обрывом тянулись пляжи с белесой от морской соли галькой. На некоторых тесно лежали курортники, а через какие-нибудь полкилометра на таком же пляже совсем никого не было.

— А в Москву зачем едете? — полюбопытствовал миллионер.

— Президент вызвал, а зачем — не знаю, — честно сказал Дед. — Скорее всего, хотят отправить на пенсию.

— Президент? Сам?

— Выходит, так. Повышать меня в звании поздно, понижать вроде не за что. Значит, будут увольнять, больше ничего не остается.

— Может, орден дадут к семидесятилетию, — добавил Темирханов. — Высокие ордена сам президент вручает.

Он улыбался. Даже странно, что этот капризный человек мог радоваться за случайного попутчика.

— И я так думаю, — согласился Дед. — Зачем еще президентам старики? Только ордена им вручать.

— Вы недовольны? — полез в душу Темирханов.

— Я всем доволен, кроме возраста.

— А я всем, кроме веса, — вздохнул Темирханов. — Тридцать килограммов лишних. Таскаю этот меток, — он похлопал себя по животу. — Внесешь его на второй этаж, и уже одышка. Знаете что? — Миллионер доверительно потянулся к Деду через столик. — А пойдемте-ка обмоем ваш орден.

— Нельзя заранее, — отказался Дед, — а то, может, и не дадут ничего. Мне об ордене пока что не говорили,

— Тогда выпьем за ваши лишние годы и за мои лишние килограммы, чтоб им пропасть.

Отнекиваться было неудобно.

— Хорошо, — сказал Дед, — только ставим по очереди: дринк вы, дринк я.

— Это как?

— Как в Америке, Дринк — одна выпивка. Скажем, стакан коктейля.

— Хоп! — согласился Темирханов и щелкнул пальцами. Здоровяк уже тянулся к чемодану на багажной полке. Пошарив под крышкой, он вытащил темную бутылку.

— «Мартель», — объявил Темирханов. — Это мой дринк, а ваш выпьем в следующий раз. Я не покупаю и вам не советую покупать спиртное в поездах и на вокзалах. Поверьте уж коммерсанту, здесь торгуют дрянью. Расчет простой: пассажир выпьет в Сочи, а голова у него заболит в Москве. Он же не вернется, чтобы пожаловаться.

— Тогда я плачу за обед, — сказал Дед, вставая. На Машу он взглянул мельком. — Муха, остаешься на попечение…

— Вадика, — подсказал Темирханов, кивнув на здоровяка. — Если он будет плохо тебя развлекать, пожалуйся мне.

Миллионер отдал кейс Вадику, и они с Дедом удалились.

У Маши запрыгали губы от обиды. Это было нечестно! Дед не мог так поступить! Ведь он с ней обещал идти в вагон-ресторан. Маме сказал: «Не суй нам свои котлеты, пускай девочка поест по-человечески, за белой скатертью». Должно было случиться что-то необычное, чтобы он оставил внучку голодной и побежал пить со случайным попутчиком.

А вдруг НЕОБЫЧНОЕ УЖЕ СЛУЧИЛОСЬ? Только Маша его не заметила…

— Ты… Муха! — вдруг позвал Вадик.

— На самом деле я Маша, — сказала она. — Это мы с дедушкой так друг друга зовем: я Муха, он Дед. С большой буквы, как прозвище.

— Маша так Маша, — согласился Вадик. — А он у тебя настоящий разведчик или так, при штабе?

— Самый настоящий, как в кино, — заверила Маша. — Просидел двадцать лет в американской тюрьме.

— Нет, конкретно? — не верил здоровяк.

— Конкретно, конкретно. Ему вообще дали пожизненный срок, — добавила Маша. — Американцы сказали: «Или выдавай своих агентов, или живым из тюрьмы не выйдешь!»

— Выдал? — с любопытством и жалостью спросил Вадик.

— Нет, его по старости выпустили. Разве бы он вернулся в Россию, если б выдал? Американцы его тми к себе, обещали тоже «полковника» дать. А Дед им: «Я русский офицер, а в двух армиях служить нельзя». Поэтому наши и не отправляли его на пенсию.

— Да, это была бы та еще подлянка, — признал Вадик. — Человек жизнь кладет в тюряге, чтоб своих пацанов не выдать, а его вдруг бац — на пенсию… Ладно, а как тебя развлекать?

— Вы серьезно?

— Босс приказал, значит, серьезно.

— А спеть можете? — не веря, спросила Маша. Вадик сразу же завел:

— Увы, все сказано, Душа погублена, Любовь завязана, Концы обрублены!

Он пел с душой, закатывая глаза, все громче и громче. «Концы обрублены» прогремели так, что из соседнего купе застучали в стенку.

— Громко, — похвалила Маша. — А сплясать вприсядку?

Здоровяк с готовностью свесил ноги с полки.

— Ой, не надо! — испугалась она. — Вадим, я пони маю: Темирханову вы служите. А передо мной-то зачем?.. — «Унижаться» Маша не сказала, но Вадик понял.

— Он же проверит, — покорным голосом объяснил он. — Да и мне самому не жалко. Ты конкретная пацанка, с понятием: к взрослым не лезешь, молчишь полчаса подряд.

— А есть кто-то, кто не молчит? Здоровяк понурился:

— Роза, темирхановская дочка… А знаешь, кто у нее мать? Марина Марчук! Ты-то не помнишь, а десять лет назад она была королева красоты, «Мисс Черноморочка». Босс говорил: «Хочу, чтобы дети были красивые, как мать, и умные, как отец». Он, конкретно, переживает, что росточком не вышел, — с любовью сказал Вадик.

— Ну и как дочка, красивая получилась? — спросила Маша.

— Чисто наоборот: на вид в босса, а умом в мамашу. А мамаша правое с левым путает. Как дунет на своей «БМВ» по встречной полосе…

— Не повезло ему, — заключила Маша.

— Не повезло, — вздохнул Вадик. — Кататься будем?

— Как?

— Верхом. Ты у меня на шее, не наоборот же.

— Не будем, — отказалась Маша. — А еще какие развлечения в программе?

— Например, она меня купает в фонтане. Только здесь фонтана нет, — стал перечислять здоровяк. — Пихает в уши эскимо, чтобы палочки в стороны торчали.

— Только здесь эскимо нет, — подсказала Маша. — Ну, а что-нибудь разумное?

— «Блинчики» камнями по воде пускать. Это самое разумное, потому что она круги считает.

— А сколько ей лет?

— Десять.

— Она что, больная?

— Нет, просто балованная.

— Не повезло ему, — повторила Маша и отгородилась от Вадика книжкой.

Строчки плясали в глазах. Читать не хотелось. Интереснее было понять, почему миллионер ни с того ни с сего так полюбил Деда.

— Я посплю? — отвлек ее здоровяк.

— Спите, мне-то что.

— А…

— А если Темирханов спросит, я скажу, что мы развлекались до упаду. Кило мороженого в уши затолкали.

— Нет, я хотел сказать: «А ты конкретная пацанка».

— Да, я ужасно конкретная, — подтвердила Маша. — Сама иногда удивляюсь, до чего я конкретная.

Здоровяк промолчал. Когда через минуту Маша | и глянула на него из-за книжки, он уже спал, положив под подушку кейс миллионера.

Может быть, Вадик не спал бы так спокойно, сечи бы знал, что на соседней полке лежит не просто девчонка в линялом сарафане, а без пяти минут сыщик. Младший партнер сыскного агентства «Алентьев и внучка» — каково?!

Агентство Маша с Дедом придумали по дороге к вокзалу, когда решали, чем ему заняться на пенсии. Не тыквы же сажать отставному полковнику разведки. Конечно, Деду без разговоров дадут разрешение на пистолет и все, что положено частному сыщику. К случае чего президент поможет. А как только Маше исполнится четырнадцать, Дед по всем законам примет ее на работу.

Правда, пистолета ей придется подождать. Духовой у Маши есть и сейчас, и она выбивает девяносто три очка из ста хоть с правой руки, хоть с левой. Но этот мир придуман не нами, а взрослыми. Все, что получше, они раздают друг дружке, а тебе говорят: «Сначала подрасти». Хорошо еще, что люди растут без разрешения, и когда-нибудь Маша получит настоящий пистолет.

Наверное, кто-то скажет: «В тринадцать лет нельзя быть сыщиком, это пустые мечты и враки». Эти маловеры не знают, что «Алентьев и внучка» уже раскрыли ограбление Музея дворянского быта. Знаете, сколько было шуму? Новости по телевизору, заголовки в газетах: «Крупнейшее ограбление на Черноморском побережье со времен Мишки Япончика», «Сокровища найдены на морском дне». А кем найдены?.. То-то! Правда, тогда Маша с Дедом еще не думали об агентстве, но уже работали вместе. Ну и Петька помогал.

Вадик спал, а Маша, закрыв глаза, чтобы лучше думалось, вспоминала…

Дурацкий скандал с проводником — зачем он кричал, зачем лез драться с Джонни Деппом и сам же вызвал милицию? Ответ: не хотел пускать их к Темирханову. Почему? Это ясно: подлизывался к миллионеру.

Темирханов тоже не хотел пускать их в купе, но ничего подозрительного в этом нет. Наоборот, было бы странно, если бы капризный миллионер обрадовался попутчикам. Так-так… Но потом он обрадовался! «А пойдемте-ка обмоем ваш орден…» Может, зауважал Деда, потому что его вызывает президент? Нет, об этом еще раньше сказал Джонни Депп: «Потом расскажете, о чем с президентом говорили». Темирханов тогда и ухом не повел. Устроил глупую дележку столика, вывернул на себя кейс. И стал знакомиться. Сразу после того, как здоровяк Вадик собрал в кейс рассыпанные винтики-пакетики.

Стоп, сказала себе Маша. «После того» — еще не значит «из-за того». Если ты чихнешь, а поезд сойдет с рельсов, то чих тут ни при чем. Подумаешь, Темирханов рассыпал образцы товаров. Никому не запрещено торговать винтиками и кофе.

Надо поставить себя на место Темирханова. Вот он сидит в купе с Вадиком. Вот входит старший лейтенант Джонни Депп. Темирханов его знает и не любит. Он велел своим охранникам посадить Джонни Деппа в подвал, и за это ФСБ отобрала у них пистолеты.

«Вам продали билеты из брони ФСБ», — говорит нелюбимый Джонни Депп и приводит Деда. А Дед говорит: «Я полковник Алентьев».

Что думает Темирханов? Конечно же, что Дед — полковник ФСБ. Миллионеру от этого никакой радости: заплатил за билеты втридорога, и все равно подсадили попутчиков. Но против ФСБ не попрешь. но Федеральная, а по-другому говоря, Государственная служба безопасности. В государственных интересах Темирханова вообще могут попросить из куме. Он злится и молчит.

А потом «полковник ФСБ» объясняет, что на самом деле он из военной разведки. Это разные спецслужбы: ФСБ ловит шпионов и других особо опасных преступников, а Дед — сам шпион. В России ему разведывать нечего: такие, как он, работают за границей.

Вот когда Темирханов обрадовался! ФСБ ему не нравится, а с разведчиком он и выпить готов.

Но Джонни Депп предупреждал: у миллионера все люди делятся на тех, кому от него что-то нужно, и тех, от кого ему что-то нужно. А на остальных ему наплевать. Он с ними просто не встречается. Дед — «остальной»: им с Темирхановым ничего друг от друга не нужно. Миллионер не должен был тратить на него свою выпивку.

Странно.

Глава III НОЧНОЙ КОШМАР

Маша проснулась от жуткого хрипа, как в ужастике, когда кого-то душат: — Хр-р, гр-гры!

А потом вдруг по-львиному:

— Гр-рям!!!

Ага, Темирханов. Надо же, как храпит! Как большой.

Поезд стоял. За окном было черным-черно. В приоткрытую дверь виднелся коридор, тоже почему-то темный, и другое окно, и стена какого-то склада с железными воротами. Над складом горел фонарь. Он только слепил глаза, а до купе свет не доходил.

В темноте что-то шипело. Наверное, вагонные тормоза работают на сжатом воздухе. Не змея же там. Змей Маша навидалась, они на юге не редкость. Ни одна не может шипеть без передыха.

Миллионер всхрапнул особенно жутко, поворочался и тоненько засвистел носом.

И тут Маша расслышала шорох.

В КУПЕ БЫЛ ЧУЖОЙ!

Он дышал, он двигался, чуть слышно шурша одеждой!

Фонарь за дальним окном заслонила тень. Чужак не ушел, наоборот, он приблизился. Звякнула пряжка — это же ее рюкзачок, он висел на крючке! Там и деньги, и новенький телефон — подарок Деда… Мани лежала, оцепенев. Руки и ноги были теплые и непослушные, как будто на нее надели длинную тяжелую шубу. Временами чужак словно растворялся в темноте, его совсем не было слышно. Потом опять шуршала одежда или до Маши доносилось нечистое пихание.

Несмотря ни на что, ее тянуло в сон. А может, это и был такой сон — с запахами и звуками.

«Считаю до трех и включаю свет!» — сказала себе Маша и потянулась к ночнику над головой.

РАЗ…

ДВА… — Она уже нашарила холодный рычажок выключателя.

ТРИ! — И вдруг оказалось, что под пальцами простыня, а рука лежит, где лежала. Точно, сон.

Вагон дернулся, лязгнул, и фонарь за окном стал уплывать, уплывать, пока не скрылся за оконной рамой. А чужак дохнул ей прямо в лицо! Она почувствовала, что у нее зашевелились волосы. Звякнул задетый стакан, что-то упруго, как мяч, упало на пол.

И ВДРУГ БАБАХНУЛО! Брызнуло, хлестнуло по стенам, и все купе зашипело!

Маша взвизгнула и включила свет.

Чужака не было. В дверном зеркале отражался только желтый ночничок. Она свесилась с полки и увидела себя. Ну и физиономия: волосы дыбом, глаза, как блюдца, под носом что-то бурое. Маша попробовала языком — квас. Вот что шипело, вот что взорвалось! Пластиковая бутылка весь день стояла на жаре. Квас бродил, бродил и, когда бутылка свалилась на пол, вышиб пробку, как шампанское.

Миллионер приподнял голову над подушкой, посмотрел пустыми глазами, всхрапнул и опять упал.

Бум! Плюх! Уй-а! — Это с верхней полки рухнул Вадик и приземлился в квасную лужу.

— Воры, — пробормотала Маша. Язык был непослушный, губы как замороженные. Получился шепот. — ВОРЫ! — громче повторила она.

Вадик очумело помотал головой, взглянул на багажную полку — пусто! — и бросился к двери. Ручка не поддавалась, Вадик дергал ее и рычал. Наконец он сообразил отпереть защелку, рванул дверь и вывалился из купе. Босые ноги здоровяка затопали куда-то в конец вагона.

Странные воры. Привидения, а не воры. Чемодан миллионера исчез, а дверь заперта изнутри… Хотя ее можно запереть и снаружи, только нужен ключ-трехгранка.

— Дед! — позвала Маша. Молчит.

Она быстро надела сарафан и спрыгнула с полки. Дед спал, по-детски подложив руки под щеку.

— Дед! — Маша затрясла его за плечо. — Подъем, полковник!

Дед сел с закрытыми глазами.

— Ох, Муха, что-то мне плохо!

— Пить меньше надо, — съязвила Маша.

— Да я почти не пил. И Ахмедка тоже.

Маша взглянула на Темирханова. Квас взорвался рядом с ним, и Ахмедка лежал на мокрой подушке, весь в пене. Он облизывался, беспокойно вертел головой, но не просыпался.

Пока она смотрела на Ахмедку, Дед заснул сидя. Пришлось снова кричать ему: «Подъем!» — и Дед повторил, как магнитофон:

— Ох, Муха, что-то мне плохо!

Маше самой хотелось прилечь ему под бок и за-' муть. Что ли, поезд так ее укачал?

— Дед, воры! Где твоя камера?!

— Под полкой, — ответил Дед и упал на подушку. Маша поняла, что ему действительно плохо и что миллионерская выпивка тут ни при чем. Не такой человек Дед, чтобы напиваться до бесчувствия. Камеры под полкой наверняка уже нет — Дед сейчас не заметил бы, если бы из-под него украли весь вагон. Ничего, пускай выспится, лишь бы ему лучше стало.

Вернулся мрачный Вадик. Он шел, задрав голому, и так уселся в ногах у Темирханова. Футболка у него на груди была испачкана кровью, нос распухал на глазах.

— А Гришке я накостыляю, — ни с того ни с сего сказал Вадик.

— Какому? — не поняла Маша.

— Да Калугину, который вас провожал. Из-за пего у нас отняли разрешение на «пушки». — Вадик вздохнул. — Из-под носа чемодан увели! Я ж их конкретно засек, когда они с поезда прыгали. Была бы «пушка» — шмальнул бы по ногам.

— Гриша не виноват, — защитила Маша красавчика Джонни Деппа. — Самим надо было думать, когда вы его в подвал сажали.

— А чё там было думать? — удивился Вадик. — Босс приказал, мы и посадили.

— А он о чем думал?

— А он думал, что Гришка его «мере» поцарапал I поим «жигуленком». Завелся, конечно: «А мне плевать, что он из ФСБ, пускай платит!» Думаешь, почему я с его дочкой нянчусь? Охранник без «пушки» — ноль без палочки. Другой бы нас выгнал, а босс всем нашел работу.

— «Блинчики» по воде пускать? — съехидничала Маша.

— А хоть бы и так. — Вадик промокнул разбитый нос подолом футболки, посмотрел. Свежей крови не было. — Ты еще жизни не знаешь, — сонным голосом сказал он. — Босс, конкретно, меня спас: дал хоть какую работу. Мне не жалко, что пацанка на шее у меня ездит. Она ездит, а я думаю: «Босс мне дочку доверил!» А то куда мне идти? В дворники сам не хочу, в охранники без «пушки» не возьмут, а больше я ничего не умею.

Здоровяк со вкусом зевнул, уронил голову на грудь и захрапел.

Вагон качался, баюкал Машу, и не было сил даже на то, чтобы залезть на свою полку. Она притулилась в ногах у Деда.

— Подам-подам, подам-подам, — стучали колеса.

— Лень-лень-лень-лень, — звякали ложечки в стаканах.

«Ну, обокрали, — засыпая, думала Маша. — Чего суетиться? Они убежали уже».

Мысль была как будто чужая. И голова чужая, набитая серой ватой. И все вокруг не взаправдашнее. Не могут четверо обворованных людей так беззаботно спать!

Маша встрепенулась.

Сварливый миллионер сопел, как младенец, мокрый и счастливый. Вадик хлюпал расквашенным носом — не болит у него, что ли? Дед, разведчик, и то спал!

Звенели ложечки в стаканах. Три пустых, один почти нетронутый — ее, Машин. Чай показался ей приторным: проводник положил в него куска четыре сахара. Она только попробовала и не стала пить. И проснулась, когда в купе шарили воры. А другие не проснулись. Нет, Вадик смог проснуться, даже погнался за ворами — ему что, он здоровенный, как лошадь… Проводник!

Маша встала и босиком вышла в коридор. Свет опять горел, и это подтверждало ее подозрения. Пока в купе шарили воры, света не было. Воры спрыгнули с поезда — свет включился. А кто включает и выключает свет? Проводник. У кого ключ-трехгранка, чтобы отпереть и запереть любую дверь в вагоне? У проводника. Который сыплет в чай много сахара. Так много, что вкуса не разберешь.

На полу блестели подсыхающие капли: квас из (порвавшейся бутылки пометил воров. Квасная дорожка вела вправо — туда и Вадик бегал. А вот кровь, гго он возвращался с расквашенным носом. Купе проводника тоже справа.

Маша пошла по квасной дорожке от капли к капле. Ага, еще одна улика: на двери в купе проводника потек бурой пены. Дальше дорожка разделилась. Проводник вошел к себе, оставив этот потек на двери и несколько капель на полу, а остальные воры побежали дальше, в тамбур. И дали Вадику по носу: вон, целая лужица крови.

Маша приложила ухо к двери. Из купе проводника слышался плеск — застирывает одежду. У него же там раковина, чтобы мыть стаканы. Хорошо бы порваться и сцапать его с поличным: «Откуда на вас мой квас?» Но дверь наверняка заперта, да и страшно соваться к преступнику, когда, может быть, весь нагон опоен снотворным чаем.

Плеск прекратился. Маша отшатнулась от двери и сделала плаксивое лицо. Если проводник выйдет, убежать не успеешь, надо прикинуться дурочкой: «Дяденька, помогите, нас обокрали!»

Но проводник не вышел. В его купе было тихо. На двери, внизу, Маша увидела два зарешеченных оконца размером с ладонь. Для вентиляции, наверное. Она огляделась — никого. Если лечь на пол, можно заглянуть в купе через решетку.

Пол был затоптанный, а сарафан — единственный. Маша подумала, что проводник от нее никуда не уйдет. Надо хоть газету подстелить. У Деда была газета. Она повернулась, чтобы идти.

Пол вывернулся из-под ног, встал дыбом и ударил Машу в лицо. Сверху на нее рухнуло что-то тяжелое и твердое. Больнее всего досталось по затылку. В голове звенело, уши были заложены, как будто в них попала вода.

Маша смутно расслышала топот. Тяжелое-твердое навалилось еще сильнее, кто-то крикнул:

— Стой! Здесь человек!

И сразу стало легко. Тяжелое-твердое сняли, Машу посадили на откидной стульчик. Ее теребили, ощупывали, спрашивали:

— Жива?

— Где болит?

— Голова не кружится?

— Ты говорить можешь?!

— У девочки шок, она ничего не понимает! — повторяла какая-то женщина. Ее пестрый подол мелькал у Маши перед глазами.

Маша хотела сказать, что все понимает, просто ей не дают рта раскрыть, нельзя же спрашивать человека обо всем сразу. И вдруг все замолчали. Пестрый подол отступил в сторону, и Маша увидела на полу выломанную дверь купе. В дверном проеме стоял проводник. Лицо у него было залито кровью, руки по локоть алые, глянцевые, как будто окунутые в краску. Проводник шагнул в коридор, упал, и больше Маша ничего не помнила.

Глава IV ОДНА

Вагон сильно болтало, и Маша елозила щекой по чему-то жесткому и шершавому. Она открыла глаза и увидела в дверном зеркале, что лежит головой на коленях у женщины в незнакомой синей форме. (Железнодорожница? Нет, у них форма серая.) Женщина была очень молода и, наверное, для солидности зачесывала волосы в старушечий пучок и хмурила брови.

— Ахмед Рашидович, я уважаю ваш жизненный опыт, но все же следователь — не вы, а я. Мне нужны факты, а не ваши рассуждения, — холодным го-юсом говорила она.

За окном брезжил серенький рассвет. Темирханов забился в свой угол, и вид у него был оскорбленный. Маша поняла, что идет допрос. Деда и Вадика выпроводили из купе, а ее пожалели будить и оста-мили.

Вчерашний глоток снотворного чая еще действовал. Голова была тяжелая, острые коленки следователя казались удобными. Маша прикрыла глаза и стала подглядывать сквозь ресницы.

— Вы уже десять минут клянетесь, что хотите помочь следствию, а сами уходите от моих вопросов, — продолжала женщина.

Миллионер всплеснул пухлыми ручками:

— Что вы, Настенька!

— Анастасия Ивановна.

— Извините, Анастасия Ивановна. Вы так юны, так свежи, что хочется называть вас Настенькой!

Маша подумала, что на такой комплимент можно и обидеться. Но следователь Настенька только усмехнулась:

— Еще минуту вы у меня отняли. Чувствую, придется вызвать вас на отдельный допрос, чтобы обсудить мою свежесть и заодно ваши уловки.

— Нет, нет, я хочу помочь следствию! — горячо воскликнул Темирханов. — Только поэтому я и разговариваю с вами без адвоката. Меня пугает ваша, извините, бредовая версия. Вот я и спешу оправдаться, а то вы такого понапишете, что мне потом вовек не расхлебать!

— Почему же бредовая? — возразила Настенька. — Во всем вагоне был один кейс — ваш, и он пропал. Потом в купе у проводника что-то взрывается, и мы находим сильно поврежденный кейс. По-моему, ясно: кейс был заминирован. Ваш кейс, потому что другого никто ни у кого не видел.

— Ошибаетесь, Анастасия Ивановна, — кротким голосом заметил Темирханов. — У меня свидетели: полковник Алентьев и его внучка. При них я высыпал на пол все, что лежало в кейсе. Думаете, полковник промолчал бы, если бы заметил бомбу?

— Взрыв был несильный, значит, и мина небольшая, — ответила Настенька. — Такая мина могла поместиться в мыльнице, даже в авторучке, и никто бы не заметил.

— Это пускай эксперты решают! — отрезал Темирханов. — А вы должны честно записать, что свидетели не видели в кейсе ничего подозрительного!

— Допрошу их и запишу, — ответила Настенька. Темирханов повеселел.

— Прекрасно! Я больше ничего и не хочу: правды и только правды! — подколол он следователя, как будто она хотела вранья и только вранья. — Теперь идем дальше. У нас есть еще один свидетель: Вадим. Он гнался за ворами, а не спал, как остальные… Вадик! — громко позвал Темирханов.

Дверь купе сразу же открылась. Здоровяк стоял на пороге, преданно глядя на босса. Подслушивал?

— Ты видел, как воры сбрасывали вещи с поезда? — спросил Темирханов.

— Конкретно, — подтвердил Вадик.

— И кейс видел?

Вадик замялся. Маша отлично помнила, как он говорил ночью: «Из-под носа чемодан увели!» Чемодан — и только.

— Закройте дверь! — приказала Настенька, но было поздно. Вадик понял намек босса.

— А как же! — твердо сказал он. — Я все видел: и кейс выбросили, и чемоданы, и видеокамеру полковника.

— Закройте дверь! — повторила Настенька.

На этот раз Вадик послушался. Громыхнула дверь, и Маша увидела в зеркале несчастное лицо Настеньки. Перехитрил ее миллионер. Сговорился с Вадиком у нее на глазах.

— Вот и лопнула ваша версия! — с победным видом заключил Темирханов. — А теперь я расскажу, как было на самом деле. Проводник — сообщник моров, тут я с вами согласен. Когда Вадик погнался за ними, проводник успел заскочить в свое купе. Норы спрыгнули с поезда, Вадик вернулся к себе и уснул. А проводник стал думать: сейчас Вадик одурманен снотворным, а что будет потом, когда он мыслится? Он же вспомнит, что убегали от него трое, а спрыгнули только двое. Вадик был опаснейшим свидетелем! И проводник решил убрать его сейчас же, пока остальные не проснулись. Он достал кейс из тайника, который мы все видели…

«А я не видела», — завертелось на языке у Маши. Она, конечно, смолчала. Попробуй, влезь со своими замечаниями, когда идет допрос, — моментально прогонят.

— …У него там было много ворованных вещей, это мы видели тоже, — продолжал Темирханов. — Случайно среди них оказался кейс, похожий на мой. А проводник выбрал его не случайно. У него был простой план: поставить бомбу в кейс и вернуть его Вадику. Естественно, Вадик заглянул бы в кейс, чтобы проверить, все ли на месте. Он должен был погибнуть. Но проводник в спешке что-то перепутал и сам подорвался на своей бомбе. Логично? — Темирханов привстал и, навалившись на столик, в упор посмотрел на следователя.

В стаканах звякали ложечки. Маша подумала, что вчерашний чай не выливают, потому что теперь он улика. Эксперты проверят чай и скажут, каким снотворным опоил всех проводник.

— Логично, — не сразу ответила Настенька.

— А с вами можно ладить! — улыбнулся Темирханов и вдруг заметил, что Маша на него смотрит. — Проснулась! Ты как, прелестное дитя, жива-здорова?

Маша фыркнула. В затылке вязко, как сметана, плеснулась боль. Морщась и держась за голову, она села.

— В глазах не двоится? — деловито спросила Настенька. — Сколько стаканов?

— Четыре.

— Закрой глаза и вытяни руки.

Маша послушалась, хотя не поняла, зачем это нужно.

— Прикоснись пальцем к носу. Маша прикоснулась.

— Сотрясения мозга нет, — заключила Настенька. — На всякий случай покажи свою шишку врачу, но, по-моему, — нет.

— Что со мной было? — спросила Маша.

— Взрыв. Дверь купе сорвало, тебя ударило.

— Врача я вызову, — охотно пообещал Темирханов. — И вообще, Анастасия Ивановна, за девочку по беспокойтесь. У меня в Москве квартира, моя семья сейчас там, и девочку возьмем за компанию, пока ее дедушка не приедет. Я дал ему свою визитку с московским телефоном.

— Как это — пока дедушка не приедет? — не поняла Маша. — А где он?!

— Сняли твоего дедушку с поезда, — жалостливо вздохнул Темирханов. — В Курске сняли и отправили в больницу.

У Маши онемело лицо. Из глаз часто-часто закапало. Стучали колеса, увозили ее в чужую Москву, а Дед оставался в Курске — далеко это или близко? Она вскочила, рванула дверь… И угодила головой в широкую грудь Вадика.

— Держите! — крикнула Настенька, и здоровяк поймал Машу в охапку.

Она стала вырываться. Вадик не понимал, что каждую секунду Курск все дальше, а ей было некогда объяснять. Нужно добежать до тамбура, сорвать стоп-кран и вернуться к Деду. На попутных машинах, на электричке, пешком — вернуться!

— В чем дело-то? — спокойно спросил Вадик. Он играючи удерживал ее поперек живота, прижимая руки к бокам. Маша извивалась, как червяк на крючке.

— К Деду хочу-у-у!!! — заревела она и попыталась укусить Вадика. Его толстые руки были совсем рядом, но дотянуться до них зубами не удавалось. Видно, балованная миллионерская Роза приучила здоровяка беречь пальцы.

— Девочка, успокойся… Девочка… — растерянно бубнила следователь Настенька.

Темирханов с невозмутимым лицом потянулся под столик. Маша увидела у него в руках бутылку с забродившим квасом. Там еще осталось чуть меньше половины. Она представила, как эта липкая кислятина плеснет ей в лицо, польется на единственный ее сарафанчик, и закричала:

— НЕ НАДО!!!

— Точно? — спросил Темирханов. Маша обвисла у Вадика на руках.

— Точно. Отпустите, я больше не буду. Вадик внес ее в купе и усадил на полку.

— А ну, не реветь! — с напускной строгостью приказала Настенька. — Ты же взрослая девочка, невеста уже. Чего ты испугалась?

— Я не чего испугалась, а за дедушку, — сквозь слезы объяснила Маша. — Он же старенький, а вдруг умрет?

— Да в порядке твой дедушка, худой просто, — сытым голосом сказал Темирханов и погладил себя по животу.

— А разве это плохо?

— Если выпить много снотворного, то плохо. У него чуть сердце не остановилось, — Темирханов заглянул в лицо Маше и торопливо добавил: — Врачи сказали, что жизнь вне опасности. Поправится твой дедушка и поедет к президенту, если успеет. А ты дождешься его у меня, с Розкой моей поиграешь.

— Я бы лучше вернулась в Курск, — буркнула Маша, представив себе веселенькие игры с Розкой: катание на Вадике и запихивание мороженого в уши.

— А дальше что? В больнице у дедушки тебя не поселят, в гостинице тоже. На вокзале будешь ночевать? Спроси у Анастасии Ивановны, как девчонки на вокзалах ночуют и где их потом находят!

Следователь Настенька изобразила на лице ужас, мол, таких девчонок находят в самых жутких местах.

— В Курск тебе нельзя, — сказала она. — Ты погубишь дедушку. Ему надо как следует отлежаться, выздороветь, а он будет проситься из больницы, чтобы тебя не оставлять одну. Если не хочешь к Ахмеду Рашидовичу, езжай домой — я помогу, только пообещай, что не сойдешь в Курске. Но сначала поймай, что тебя ждет. Приедем в Москву, а у меня там своих дел полно. К ночи, а скорее даже завтра, я смогу тебя посадить на самое дешевое место в самом медленном поезде. И будешь трястись двое суток в общем вагоне. Это скучно, опасно и попросту ненужно. Приедешь в Сочи, а дедушка уже без тебя гуляет по Москве…

— Да нет, она умная, она тоже в Москву хочет, — вставил Темирханов. — Я ее Вадику поручу. Бесценный парень! Не поверите, Анастасия Ивановна: мы с дочкой его поделить не можем. И я без него, как без рук, и она скучает, звонит: «Папка, когда Вадюлище приедет?»

— Не осложняй жизнь ни мне, ни себе, лучше поживи у Ахмеда Рашидовича, — подпела миллионеру Настенька. — Я буду знать, что ты сыта и под присмотром. Если что будет не так, звони, — и она чала Маше визитную карточку:

Московско-Курская транспортная прокуратура

Старший следователь

Воронцова Анастасия Ивановна

Прокуратура! Вот чей незнакомый синий мундир носила Настенька.

Маша молчала. Темирханов ей не нравился. Розку она уже презирала, но деваться было некуда. Ее деньги пропали вместе со школьным рюкзачком, сарафан измялся и запачкался. Квасом его забрызгало, на полу он побывал… В таком сарафане стыдно в огород выйти, а не то что возвращаться домой. Первая же встречная бабка в Укрополе на всю жизнь прозовет ее «москвичкой зачуханной».

— Хорошо, я не буду осложнять вам жизнь, — вздохнула она. — Только дайте хотя бы позвонить дедушке, а то мой телефон украли.

— Звони, — Настенька протянула ей мобилку, старомодную и обшарпанную, как «Москвич» пенсионера.

Маша долго держала в руках это чудо двадцатого века. Было страшно позвонить и услышать чужой голос, который скажет… НЕТ! Деда не сломала тюрьма, так неужели погубит снотворное?! Он, конечно, уже пришел в себя. Лежит, волнуется — Машин-то телефон не отвечает… Она стала набирать номер, представляя, как обрадуется Дед…

И заиграл вальс. Еле слышно, как за стенкой, но Маша ни с чем бы его не перепутала:

Страшно вокруг, И ветер на сопках рыдает, Порой из-за тун выплывает луна, Могилы солдат освещает…

Называется «Мокшанский полк на сопках Маньчжурии», они с Дедом вместе нашли эту музыку и записали ему в телефон.

— Встаньте, — попросила Маша. Согнала следовательницу, подняла полку… Вальс доносился из сумки с видеокамерой Деда. Той самой, которую, если верить Вадику, воры сбросили с поезда.

Глава V НЯНЬКА ВЕСОМ В СТО КИЛО

Вадик оказался первосортной нянькой, стариком Хоттабычем, а не нянькой! Он угадывал Машины желания еще до того, как они появились.

Когда следователь Настенька выставила ее в коридор, чтобы продолжить допрос миллионера, Вадик без лишних разговоров кивнул Маше:

— Пойдем!

Они пошли и оказались в вагоне СВ с двухместными купе. Занавески на окнах там были не белые, а цвета морской волны, с надписью «Черномор», на полу лежала ворсистая дорожка, и пахло дорогими духами.

Распоряжались всем хозяйством две похожие на кукол крашеные блондинки в блузках с матросскими воротниками. Вадик без стука сунулся к ним в купе, и куклы обрадовались ему как родному. Они сразу повисли у здоровяка на шее, стали его чмокать и спрашивать, как он здесь оказался и где Ахмед Рашидович.

— В купейном едет. К вам билетов не достали, — отвечал Вадик, стирая со щек помаду.

— Как же так, сам Ахмед Рашидович — и вдруг в простом купейном вагоне?! — с жалостью охали куклы. При этом они делали вид, что не замечают Машу, а потом заметили и спросили: — Девочка, а тебе что?

Вадик сказал, что Маша с ним, и тогда куклы ее полюбили. В одну руку ей сунули ломоть дыни, в другую — шоколадку. На столике как по волшебству возникли миндальные пирожные и газировка.

Пока Маша ела, куклы быстрыми щекочущими взглядами оценили ее сарафан и вид в целом. Откуда-то появилось огромное пушистое полотенце, мыло и шампунь. Старшая кукла повесила полотенце на ничего не понимающую Машу и повела ее за собой. Одно купе в вагоне оказалось душем. Маше и в голову не приходило, что в поездах бывает душ, а он был!

Кукла объяснила, как устроен душ: лейка в потолке, два крана — все как обычно, только чтобы пустить воду, надо тянуть за проволочку. Пока тянешь, вода льется, отпускаешь — перестает литься.

— Это для экономии воды, — сказала кукла и ушла.

Маша осталась одна и сразу подумала про Деда. Вчера она так и не поняла, зачем ему было идти с Темирхановым в ресторан. А сейчас ясно: что-то насторожило Деда еще тогда, до ночного взрыва. Может быть, опытный глаз разведчика заметил что-то подозрительное в темирхановском кейсе… Словом, Дед начал расследование. А Маша должна его закончить.

Плещась под душем, она не сразу заметила, что исчез ее сарафан. Кукла была старовата для глупых шуток, стало быть, взяла сарафан не для того, чтобы спрятать. «Может, погладит?» — размечталась Маша.

Не успела она вытереть голову, как кукла вернулась с махровыми шортиками и таким же топиком Машиного любимого сиреневого цвета. Вещицы были новые, с ярлычками. Маша сразу поняла, что не расстанется с ними ни за какие коврижки.

— У меня денег нет, — жалобным голосом сказала она, а кукла сказала «Ха!» и потащила ее обратно в купе проводников.

Там сидела незнакомая женщина с огромной клетчатой сумкой, полной тряпочных чудес. Старшая кукла и кукла помладше стали примерять все это на Машу, а заодно и кое-что на себя.

Вадик ждал в коридоре. Он сказал, что у них с Машей пятнадцать минут, а потом их вызовут к следователю. Поэтому примерка шла в бешеном темпе. Куклы работали с ожесточенными лицами кладоискателей.

Через пятнадцать минут клетчатая сумка похудела на треть. Больше всего тряпочек досталось Маше, потому что у нее совсем ничего не было, кроме сарафана. Но и себя куклы не обидели. Вадика позвали расплачиваться. Воры то ли побоялись, то ли не мели обшарить одежду здоровяка, и у него были полны карманы денег. Услышав, сколько стоят попки, он почесал затылок и объявил: — Пусть это будут подарки от босса! Куклы радостно завизжали и опять перепачкали Вадика губной помадой. Уворачиваясь от них и улыбаясь, он отслюнивал деньги из толстой пачки. Маша поняла, за что куклы так любят и его, и неприятного Темирханова.

— Хорошие девчонки, — тепло сказал здоровяк, им идя из купе проводниц. — Мы с ними каждый месяц ездим. У босса же овощной магазин в Москве, его проверять надо. А самолета босс не выносит. Его укачивает.

— Меня тоже в детстве укачивало, — поддакнула Маша, думая о другом. Каждый месяц Темирханов ездит в Москву проверять свой магазин. Ему заранее покупают билеты в один и тот же вагон СВ с душем и симпатичными проводницами. А на этот раз билеты доставали в последний момент, когда в СВ уже не было свободных мест. Почему?

— А я только раз была в Москве, да и то ничего не видела, кроме вокзала, — с завистью сказала Маша.

— А зачем тогда ездила?

— На соревнования. Так называлось; «Турнир по пейнтболу в Москве», а на самом деле мы жили за городом в палатках. Привезли в автобусе, увезли в автобусе. Даже Кремль не показали.

— Пейнтбол — это когда краской стреляются? — спросил Вадик.

В другое время Маша с удовольствием объяснила бы, что не краской, а шариками с краской, что они двенадцатого калибра, то есть с большую вишню, и таким шариком ничего не стоит выбить глаз, поэтому играют в масках, а на турнире заставляли надевать шлемы со стеклом, что пейнтбольный автомат называется «маркер»… Говорить о пейнтболе Маша могла без конца. Только не сейчас. Не из-за пейнтбола она затевала этот разговор.

— Везет же людям — каждый месяц в Москву ездите, — невпопад сказала она.

— Да чего там хорошего! — легко переключился Вадик. — По центру не проехать, стоишь в пробке — машины коптят, а ты дышишь. Я уже намотался туда-сюда: только вернулись, и опять ехать.

— За месяц второй раз?

— За неделю! То была плановая проверка, а это — чисто внезапная, — с важным видом объяснил Вадик.

Разговаривая на ходу, они прошли свой четвертый вагон. Дверь в купе проводника уже починили и заклеили бумажкой с лиловой печатью, чтобы не совались любопытные. В тамбуре покуривал милиционер с куцым автоматом под мышкой. Вадик потащил Машу дальше, в ресторан.

Утро только начиналось. Сонные пассажиры клевали носами над пластмассовыми корытцами с йогуртом. Горячего еще не готовили, но специально для Вадика и Маши стали жарить яичницу с ветчиной.

Пейзажик за окном был унылый: серые от старости бревенчатые избы да огороды с пожухлой от жары картошкой. То ли дело на юге! Домики белые, наличники разноцветные, помидоры на грядках пурпурные, арбузы налитые и черные, как пушечные ядра. А море! Ясное, как зеркало, с перевернутыми в нем облаками — или вздыбленное, густо-синее, в барашках пены…

А зачем внезапная проверка? — спросила Маша.

— Да позвонили боссу из Москвы, что директор где-то смухлевал. Цены завысил, что ли, — неохотно сказал Вадик. Похоже, Машино любопытство ему не понправилось.

Она решила прикинуться дурочкой, чтобы Вадик почувствовал себя умным. Мужчины это обожают.

— А разве хозяину магазина плохо, если у него цены завысили?

— Конкретно! — сразу же завелся Вадик. — Попробуй толкни яблоко по цене ананаса. Никто у тебя не купит, а яблоко сгниет!

— А разве директор этого не понимает? — подыграла Маша.

— Всё он понимает. Хочет босса развести, — буркнул Вадик и спохватился: — Только я тебе ничего не говорил. Это еще доказать надо.

— Как развести, водой, что ли? — Маша разинула рот («Не слишком я придуриваюсь? Ничего, сойдет!»).

Вадик свысока улыбнулся:

— Развести — это, типа, кинуть, поняла?

— Не-а.

— Продаешь яблоки по семьдесят, боссу говоришь, что по пятьдесят, а двадцать рублей берешь себе. Кидалово?

— Кидалово, — согласилась Маша.

— Но это еще не всё! — разошелся Вадик. — По семьдесят у тебя только ленивый купит, а неленивые пойдут в соседний магазин, где яблоки по пятьдесят. Ты продашь тонну, а две тонны сгноишь. Вот в чем подлянка: крадешь двадцать тысяч, а босс из-за тебя теряет сто!

— Как в «Арифметике». Девочка купила два яблока, а мальчик у нее отобрал! — сказала Маша и зевнула в лицо Вадику. Пускай! видит, что ей неинтересно.

Теперь она точно знала, что сегодняшняя поездка была неожиданной для самого Темирханова. Кто-то позвонил ему из Москвы и наябедничал на директора магазина. Темирханов, понятно, кинулся проверять жалобу… Обычная история. Но в нее пока что не вписывался заминированный кейс.

Подали яичницу на маленьких, брызгающих маслом сковородках. Маша наелась у проводниц и только из вежливости ковыряла вилкой свою порцию. А Вадик сметелил яичницу в одно мгновение.

— Времени нет поесть, — с большим сожалением сказал он, промокнув салфеткой вспотевший лоб. — Придется зайти после допроса.

Обратно в свой вагон они мчались на всех парах. Пропустив Машу вперед, Вадик подталкивал ее упругим пузом и с устрашающим лязгом захлопывал за собой двери. Он очень торопился, хотя следователь

Настенька не назначала ему точное время, а просто сказала, что допросит его после Темирханова.

— Ну и куда мы гнали? — спросила Маша, когда г к красневшийся Вадик плюхнулся на откидной стульчик у двери купе.

Пакет с одежками приятно оттягивал руку, но ей было жалко, что вещи куплены второпях, без внимательной примерки. Половина удовольствия потерялась.

Вадик еще раз посмотрел на часы.

— А спорим, сейчас она отпустит босса?

— Откуда тебе знать? — возразила Маша.

— От верблюда. Спорим или нет?

— А на что?

— На щелбан.

— Нет, — отказалась Маша, — у меня и так голова болит.

— Ага, тебя же дверью стукнуло, — вспомнил Вадик. — Ладно, я и так скажу: допрос идет ровно полчаса, а за полчаса босс кому хочешь мозги заканифолит. Если, конечно, ему надо.

Глава VI КОФЕЙНЫЙ КОРОЛЬ

Вадик оказался прав. Очень скоро Темирханов с кроткой улыбкой вышел из купе. Следом высунулась потная Настенька. Вид у нее был замученный.

— Теперь вы, — позвала она Вадика, стараясь не глядеть на Темирханова.

— Босс… — заикнулся здоровяк, и тут Настенькино терпение лопнуло.

— Не разговаривать! — взвизгнула она и втащила Вадика в купе.

Маша осталась в коридоре с очень довольным собой миллионером. Улыбается? Хорошо. Глядишь, и разговорится с глупенькой девчонкой.

— Довели вы Настеньку, — заметила она.

— Что ты говоришь! Я?! — очень правдиво сыграл Темирханов. — ОНА меня допрашивала, а Я ее довел?!

— А что? Нормальный ход: учителя нас спрашивают, мы их доводим.

— Нет, я ни при чем, — сказал Темирханов. — Это у нее самолюбие играет. Девочке хочется громких дел, чтобы про нее в газетах писали: «Полуночный взрыв», «Миллионер-террорист». А тут банальная кража. Вот она и сочиняет, чего не было.

— Банальная — значит, обычная? — спросила Маша.

— Да. Обычная, тривиальная, не выходящая из ряда вон.

— А как же мина?

— Детская хлопушка, — отмахнулся миллионер.

— Что, правда детская?

— Ну, чуть посильнее. Я видел, как выводили проводника. Вы-во-ди-ли, — с нажимом повторил Темирханов, — а не выносили. Конечно, поддерживали под руки, у него же глаза были забинтованы. Но шел он сам. Разве это мина?

— Мина, не мина, а так взорвалась, что дверь купе вышибла, — возразила Маша.

— Я думаю, проводник отшатнулся и сам ее вышиб. Такую дверь пни ногой, она сорвется. — Темирханов говорил охотно. Похоже, он еще не пережил допрос и теперь выкладывал все, что не захотела слушать Настенька. — И она хочет доказать, что я возил с собой эту дребедень! Даже обидно, честное слово. Ты сама подумай: пускай я самый последний бандит, пускай я Бармалей, которым детей пугают. Но я богатый Бармалей. Если мне нужно кого-нибудь взорвать, я не стану начинять кейс новогодними хлопушками, я не повезу мину за тысячу километров. Я дам денег, и мне всё сделают, как надо!

Похоже, Темирханов не врал. Маша вспомнила, как он открывал свой кейс: без всякой осторожности, чуть голову под крышку не засовывал. А какой человек сунул бы голову туда, где ее может оторвать? Только тот, кто не знал, что кейс заминирован!

Так Маша и сказала, очутившись в купе с глазу на глаз со следователем Настенькой:

— Ахмед Рашидович не знал, что у него в кейсе мина.

— Садись, — сказала Настенька, что-то записывая на листке плохой сероватой бумаги. — Симпатичный костюмчик. Где купили?

— У челночницы, ее проводницы нашли где-то в поезде. Вещи турецкие, а она их везет продавать в Москву. Показать? — спросила сбитая с толку Маша.

— Сейчас, только допишу… — Настенька поставила последнюю точку и с любопытством взглянула на Машин пакет. — Выкладывай, выкладывай все!

Минут десять они обсуждали покупки. Маша сама не заметила, как рассказала про кукол-проводниц и про то, что Вадик с боссом обычно ездят в их нагоне. И только назвав фамилию Темирханова, она поняла, что допрос уже идет.

— Понимаете, не мог он так притворяться, — сказала Маша, боясь, что Настенька опять не станет слушать.

— Ну-ну, — подбодрила Настенька, — продолжай.

— Я видела, как он заглядывал в кейс. Разве можно так играть с миной?!

— А вдруг можно? — заметила Настенька. — Откуда тебе знать — ты специалист по минам?

— Нет, — смешалась Маша и в лоб спросила: — Думаете, Ахмед Рашидович преступник? Тогда почему вы хотите, чтобы я поехала к нему домой?

Настенька замахала руками:

— Что ты! Выкинь это из головы! Если считаешь, что я отдаю тебя преступнику, то лучше возвращайся в свой Укрополь!

— В Укрополь я уже не хочу, — отказалась Маша. — Вы же сами говорили, что ехать одной опасно. Лучше я дождусь дедушку в Москве, у Ахмеда Рашидовича. Но должна же я знать, в чем тут дело! Если он честный, то почему вы его допрашиваете?

— Я и тебя допрашиваю, и остальных свидетелей.

— Ахмеда Рашидовича вы допрашивали ПО-ДРУГОМУ. Я же слышала!

Настенька долго молчала, вертя в пальцах дешевую одноразовую ручку.

— Даю тебе честное слово, — наконец сказала она. — Ты можешь спокойно ехать к Ахмеду Рашидовичу, он тебя не обидит.

— Это не объяснение, — заметила Маша.

— Другого не будет. Я не могу выдавать тайну следствия.

— Да что вы можете выдать, когда я сама все видела? — удивилась Маша. — Сейчас главная тайна — кто подсунул Темирханову мину. Если вы только из-за этого к нему… — Она хотела сказать «придираетесь», но это было бы невежливо. — …Его допрашиваете…

— А вот это не твое дело! Я следователь, ты свидетель. Я спрашиваю, ты отвечаешь. А когда не спрашиваю, не отвечаешь! — И Настенька со стро-1им видом поправила пучок у себя на затылке. Ну, точно она хотела казаться старше.

Еще недолго Настенька расспрашивала Машу, а йотом дала ей подписать листок под названием «Показания несовершеннолетней Алентьевой».

Показания начинались так: «Во время посадки на поезд гражданин Темирханов имел при себе черный кожаный кейс с двумя замками желтого металла. При мне он открывал кейс, а затем случайно рассыпал его содержимое. Вещи, которые я успела заметить в упомянутом кейсе: мелкие винты и гайки в большом количестве, пакетики растворимого кофе (около десяти) и книга „Анжелика и король“ в твердом перемете бордового цвета»…

Дальше шло описание украденных чемоданов, история с бутылкой кваса… И ни слова о том, что Маша считала самым важным!

Она отодвинула Настенькин листок.

— Почему вы не записали, что Темирханов не шал про мину?

— Потому что ты сама этого не знаешь, — строгим голосом ответила Настенька. — Вот найдут оперативники этого минера. Я устрою им с Темирхановым очную ставку: допрошу обоих вместе, чтобы стало ясно, кто говорит правду. И уже после этого запишу: «Гражданин Темирханов не знал о взрывном устройстве». Или знал. Смотря что допрос покажет. А пока это все только твои предположения. Я могу соглашаться или не соглашаться с тобой, но записывать должна только факты.

— Но это же факт! — заспорила Маша. — Зачем взрывное устройство миллионеру? Он может киллера нанять.

— Факты — то, что ты видела, слышала и трогала руками, а все остальное — домыслы, — устало сказала Настенька. — Я ночь не спала. Подписывай протокол и не морочь мне голову!

Серый листок снова придвинулся к Маше. Ей стало все равно, и она подписала.

Настенька ушла. А Маша немного поплакала, вспоминая счастливый вчерашний день, когда они с Дедом мечтали увидеть президента и открыть сыскное агентство «Алентьев и внучка». Все рухнуло из-за паршивого снотворного, всыпанного в чай, чтобы украсть паршивые чемоданы! Допустим, агентство у них еще будет, но к президенту два раза не приглашают. Разболеется Дед, опоздает хоть на пять минут, и ему скажут: «Ваше время истекло».

А ведь все могло сбыться, если бы они полетели самолетом. Или поехали другим поездом. Или тем же, но в другом вагоне. Или не с Темирхановым, который одним запахом дорогого одеколона приманивает воров, а с человеком победнее и желательно без мины в кейсе. Но случилось то, что случилось, и разбираться в этом клубке придется ей, Маше. Это не пейнтбол и даже не ограбление музея. Это ее личное дело. Если Дед умрет, она всех к чертям пересажает: и проводника, и Темирханова с его миной! А про Настеньку можно написать в газету, чтобы ушами не хлопала…

Нет, нет! Дед выживет, он крепкий. Ты уж поправляйся, Дед. Пожалуйста. А то твоей внучке одиноко и страшно и ужас как не хочется ехать к миллионеру с его балованной Розкой. Может, он преступник, этот миллионер, хотя Настенька и дает честное слово, что он безобидный.

Маша потрясла головой, прогоняя черные мыс-ми. Опять заныла шишка на затылке. За стеной купе бубнили голоса: Настенькин и второй, чем-то знакомый. Там, кажется, едет женщина в пестром сарафане, которая после взрыва подбежала к Маше: «У девочки шок, она ничего не понимает!» Тоже свидетель, и Настеньке нужно ее допросить.

Вадик и его босс не появлялись. Маша вспомнила, что здоровяк хотел вернуться в ресторан. Конечно, Темирханов пошел с ним: он еще не завтракал, другого такого случая не будет — скоро Москва.

Она заперла дверь и начала обыскивать купе по часовой стрелке.

Находки пошли сразу же. Маша перетряхнула постель миллионера, и на пол выпали шайбочка и гайка — маленькие, как от детского конструктора. Она даже не обрадовалась: по-другому и быть не могло. Темирханов же вывернул кейс на себя, как из газа облился. Его осыпало этим добром с головы до ног, и что-то должно было затеряться в складках простыней.

В щели у стенки нашелся винтик. Половичок поделился еще одной гайкой. А в самом дальнем углу мод нижней полкой оказался целый склад: три винтика и два кофейных пакетика. Видно, их нечаянно зафутболил туда упавший на пол Темирханов. С каждого пакетика улыбался бородач в короне, нарисованный просто, как в мультяшках. «Coffee king», — прочла Маша, — «Кофейный король».

Вот и все «образцы товаров» из кейса. Кроме «Анжелики и короля», которая, может, и не товар, а просто книга, которую читал Темирханов.

Маша выложила все на столик: четыре винтика, те гайки, шайбочка, два «короля»… Может, бомбу поставили не на Темирханова и вообще не на человека? Допустим, какая-нибудь кофейно-винтиковая мафия скупает эту дребедень в Сочи и продает в Москве дороже. Узнали, что Темирханов тоже решил наладить торговлю, и сунули бомбочку. В Москве он бы стал показывать образцы, и тут — бабах! — предупреждение и продавцу, и покупателю: не лезьте в чужой бизнес!

Вот именно, в чужой. У Темирханова продуктовый рынок, с какой стати он связался с винтиками? Это же как в другую школу перейти: занимаешься тем же, а люди другие. Пока еще разберешься, с кем дружить, а от кого держаться подальше… И такая морока из-за грошовых винтиков? Непонятно!

Маша вздохнула и занялась телефоном. Дед купил его совсем недавно, когда вернулся из Америки, и это было здорово! Пускай в памяти мало номеров, зато нет случайных. ФСБ — пожалуйста: вот Гриша Депп, вот его начальник Николай Иванович… А это что за «п-к Вася Ухов»? Телефон из десяти цифр, московский, а «п-к», скорее всего, «полковник». Здравствуйте, полковник Вася Ухов. Мы незнакомы, но я знаю, что вы старый надежный друг, который не забыл Деда за много лет, и вы мне поможете!

Дверная ручка дернулась.

— Открой, Маруся, я Дубровский! — весело пробасил Вадик.

Маша сгребла со столика винтики и, конечно, рассыпала половину.

— Сейчас! Я не одета! — Она разбросала по Дедовой постели обновки, как будто их примеряла, а улики убрала в сумку с видеокамерой.

Вот так. А Настеньке ничего не говорить. Для расследования ей насобирают в купе проводника и винтиков, и кофейных пакетиков.

Глава VII «ТЫ ВХОДИШЬ В ДОМ ТЕМИРХАНОВА»

Некоторым везет: они живут в Москве. От копоти машин у них черные легкие курильщиков и бледные лица. Зато в Москве сотни театров, киношек, музеев и выставок. Москвичи туда не ходят, но могут пойти, когда захотят. Из-за этого они свысока глядят на приезжих. Если кому-то интересно, неверный Макс, которого Маша любила полтора месяца, был москвичом. Так что ее теперь не обманешь: знаем мы, какие они задаваки и предатели!

Как потом оказалось, у Темирханова в Москве мыл джип с водителем. Но для конспирации миллионер не вызвал машину на вокзал, а послал Вадика за такси. Он хотел неожиданно для всех нагрянуть в магазин и проверить, вправду ли директор завышает цены.

У стоянки такси выстроилась очередь. Вадик решил не ждать и куда-то убежал.

— А мы постоим в тенечке, — сказал Маше Темирханов и забился в щель между киосками, хотя рилом был незанятый столик под зонтиком.

В «тенечке» пахло пролитым пивом. Под ногами валялись пробки. Миллионер то и дело высовывался из-за киосков, как рак-отшельник из своей раковины, и озирался. Маша из вежливости постояла с ним и ушла к столику.

— Ахмед Рашидович! — закричали издалека.

Со стороны вокзала подходил человек, одетый в темный костюм с галстуком. Вокруг сновали идущие с поезда курортники в футболках и шортах, а этот ни одной пуговки нс расстегнул, хотя солнце уже сильно припекало.

— Вы же Темирханов? Мне точно вас описали. Ахмед Рашидович, что ж вы не подождали меня у вагона? Еле вас разыскал!

Миллионер вылез из своей щели и подошел к Маше. Человек еще издали протягивал ему широкую, сильную на вид руку. Маша заметила, что ногти у него то ли отполированы, то ли покрыты прозрачным лаком. Она в жизни не видела мужчин с маникюром.

— Беги за Вадиком, — не глядя на Машу, сдавленно буркнул Темирханов.

От неожиданности она даже не поняла, что миллионер говорит с ней.

— Кто, я?

Темирханов закашлялся, поднес ко рту носовой платок и прошипел:

— Ты. Беги!

— Зачем?

— Меня в поезде продуло, — прожигая ее злющим взглядом, невпопад сказал миллионер. — Иди, детка, к Вадику, скажи, что я велел дать денег тебе на мороженое. Мороженого-то хочешь?

Человек с маникюром подошел совсем близко.

— Я от Сабитова, — сказал он, рыская глазами. — Вы должны передать для него посылку… А где ваши вещи?

Маша так дунула, что на третьем шаге потеряла сандалию, но даже надевать ее не стала. Подхватила за ремешок и, прихрамывая, понеслась в ту сторону, где еще недавно над толпой маячил стриженый затылок Вадика. «Передать посылку…» Да не посылку, а заминированный кейс!

Чужой это был кейс, вот что! Поэтому Темирханов и полез в него, как только тронулся поезд. Он заглядывал под крышку с таким любопытством, как будто раньше не знал, что там лежит. Сейчас Маше казалось, что миллионер был удивлен. Похоже, он ожидал увидеть «образцы товаров» поинтереснее, чем пиитики, кофе и «Анжелика и король»…

Обернувшись, она увидела, как Темирханов что-то говорит человеку с маникюром, показывая в сторону вокзала, а сам оглядывается. Тоже Вадика ищет. Ясно, ясно же, что человек с маникюром пришел за кейсом. Темирханов его боится и, наверное, врет, что кейс оставлен в камере хранения или его везет носильщик. Тянет время. Скоро толпа заслонила Темирханова и человека с маникюром. Вадика тоже не было видно, и Маша побежала по краю тротуара на случай, если здоровяк уже поймал машину и будет проезжать мимо. И точно: не прошло и полминуты, как рядом взвизгнули тормоза. Из потрепанного «жигуленка» высунулся Вадик:

— Ты куда несешься? — Он заметил сандалию у Маши в руке и насторожился. — Случилось что?

— Там Ахмед Рашидыча сейчас будут бить за кейс!

— Где там?

— Где мы стояли.

Вадик хлопнул водителя по плечу, и «жигуленок» умчался, не дождавшись Маши. Было немного обидно, хотя Маша понимала, что Вадику сейчас каждая секунда дорога. Она обулась и побрела назад.

Идти было недолго, но за это время человек с маникюром исчез. Вадик стоял у «жигуленка», оглядываясь и поигрывая мускулами. А миллионер уже уселся на заднее сиденье и осторожно трогал шею, как будто у него болели желёзки. Маша поняла, что не зря сказала: «Ахмед Рашидыча бить будут» — и что Вадик успел вовремя.

Она села рядом с миллионером, а Вадик, еще раз оглядевшись, влез на переднее сиденье.

— Кто это был? — спросил водитель.

— Да попрошайка, — ответил миллионер, — наглый такой: сначала «Поможите-поможите» и вдруг стал за воротник хватать.

— Развелось их, — буркнул водитель. — Главное, галстук напялил!

Больше о человеке с маникюром не вспоминали. Дребезжа и кашляя, «жигуленок» помчался по Садовому кольцу.

Вокруг тесным стадом неслись машины. Многие дома казались Маше знакомыми, потому что их часто снимают в кино, а садов на Садовом кольце она пока что не замечала. Может, их вообще нет.

Миллионер сидел угрюмый, как булыжник, в мятой белой рубашке с галстуком-бабочкой. Воры унесли его пиджак со всем, что было в карманах, только паспорт бросили на пол.

— Остановись у какого-нибудь одежного, — процедил он. — А то хожу, как официант.

Маша фыркнула: правда, миллионер с «бабочкой» был похож на официанта. Темирханов строго взглянул на нее и, кажется, только сейчас заметил сиреневый костюмчик.

— Турция, — сморщился он. — В Стамбуле доллар, в Москве десять… Вадька, ты купил?

— Ага, из расходных денег. Так вышло, Ахмед Рашидович. Что смогли достать в поезде, то и взяли, — понурился здоровяк.

Темирханов запыхтел. Было ясно, что Вадику влетит, хотя Маша не понимала, за что. Миллионер не ругался из-за украденных вещей — значит, нежадный. Или ему все-таки жалко денег, потраченных на турецкие обновки?

— Спасибо, Ахмед Рашидович. Замечательный подарок, — ангельским голоском пропищала она.

Не ответив, Темирханов заглянул в пакет с обновками, поковырялся пальцем и вдруг приказал:

— Выкинь.

— Как?! — У Маши перехватило горло от удивления, и получилось «карк?!». Выкинуть новенькие джинсы, голубое платье, две футболки, колготки, белье? Или это шутка такая? Миллионерская?

— В окно, — хладнокровно сказал Темирханов.

Стекла «жигуленка» были опущены. Жаркий, пахнущий бензином ветер бил в лицо, мелькали дома, и Машины обновки вот-вот могли промелькнуть и погибнуть под колесами! Она схватила пакет и прижала к груди.

— Ахмед Рашидович!

Волосатые пальцы Темирханова неумолимо тянулись к пакету. Маша забилась в угол.

— Перестаньте! — испугался водитель. — Вы тут будете швыряться из окон, а меня штрафанут!

— Не драться же с тобой, — Темирханов опустил руки. — Успокойся, не выброшу я твои тряпки, лучше попрошайкам отдадим. А тебя оденем в приличном магазине.

— Но, Ахмед Рашидович…

— Ты, девочка, входишь в дом Темирханова! Пускай недолго, но тебе придется жить по моим законам. Для детей у меня один закон: слушайся Ахмеда Рашидовича. — Миллионер говорил так властно, что Маша уже не замечала, какой он маленький, пухлый и смешной.

— Ахмед Раши… — она еще раз попыталась вставить словечко, но Темирханов повысил голос:

— Вывод номер один из детского закона: «Не перебивай!» Ты хотела сказать, что тебе нравятся эти вещи?

Маша молча кивнула.

— На первый раз объясню, в чем дело. У меня нет офиса в Москве, и деловые партнеры ходят ко мне домой. У одних я покупаю, другим продаю, у третьих беру деньги в банке. Это матерые бизнесмены. Они только посмотрят на твой костюмчик, и сразу же один впарит мне гнилые персики, другой забудет расплатиться…

Маша по-школьному подняла руку, чтобы не нарушать вывод номер один из детского закона.

— Быстро учишься, — заметил Темирханов. — Говори.

— Но почему?!

— А знаешь, как бывает? Стоит во дворе машина, и никто ее не трогает. Потом смотришь, колесо спустилось. На следующую ночь разбили стекло, и началось: кто магнитолу тырит, кто колеса снимает. Потому что все поняли: с хозяином что-то случилось, хозяин уже не выйдет во двор и не даст по шеям. Дошло?

— Дошло, Ахмед Рашидович! — бравым голосом отчеканила Маша.

— Объясни, что ты поняла.

— Если в доме Темирханова появятся дешевые вещи, эти ваши партнеры подумают, что у вас день-. ги кончились. И кинутся вас добивать. Я вот что не пойму, Ахмед Рашидович: разве к вашей Розе не ходят дети со двора? Или вы всех одеваете?

— Детей с нашего двора одевать не надо. Сама увидишь. И, кроме того, за этих детей отвечают их родители, а твои родители далеко, и за тебя отвечаю я! Пока что я тобой доволен, — с комичной серьезностью добавил миллионер. — По-моему, ты умнее, чем хочешь казаться.

Так Маша впервые оказалась в бутике. Это маленький универмаг, как в Укрополе, только в бутике кругом зеркала и цены сумасшедшие. Пока Темирханов примерял пиджаки, Вадик с Машей купили вместо двухсотрублевого платья почти такое же стодолларовое. Джинсов и футболок в бутике не продавали. Зато Маша раскопала на вешалках замечательный костюмчик «сафари» песочного цвета: юбка-брюки до колен, блузка, жакет и гольфы. К платью подобрали ужасно дорогие босоножки из трех ремешков, а к «сафари» — ботинки на толстой подошве.

Это была настоящая дамская одежда. Маша примерила «сафари» и сама себе позавидовала. В чистом высоком зеркале, как на картине, стояла незнакомая девушка. Не девчонка — понимаете? — а юная леди. Руки у нее были сильные и трогательно ломкие, как у балерины. Чистая кожа как будто светилась из-под загара. Две-три подживающие царапины на ногах совсем не портили незнакомку, а только придавали ей воинственный и бесшабашный имя. Если бы Маше посчастливилось дружить с такой девушкой, она без ревности признала бы ее главной.

Самое потрясающее — то, что Маша и была этой прекрасной незнакомкой.

Когда она вышла из примерочной кабинки, Вадик сказал: «Блин!» — и молчал минуты две. А Темирханов довольно похрюкал и сам подобрал ей под пнет наряда часы «Джи-шок» в корпусе из мягкой пластмассы. Раньше Маша считала эти часы мужскими, но под «сафари» и нужны были такие: здоровенные, во все запястье. Из-за них рука выглядела особенно тонкой, а в этом-то и вся прелесть.

Турецкие обновки теперь казались жалкими. Маша оставила их у дверей бутика, но ее догнал охранник и приказал вернуться, забрать пакет и больше так не делать. У охранника был злой и немного напуганный вид. Вадик сказал, что в Москве боятся взрывов, и если разбрасываться подозрительными пакетами, можно угодить в милицию. Маша вспомнила про мину и про Деда в далеком Курске, и у нее испортилось настроение.

А Темирханов, одевшись в новый пиджак, повеселел.

— Гони, шеф! — лихим тоном приказал он водителю и стал расспрашивать Машу: «Как учишься?», «А кто у тебя мама?», «А папа кто?»

«Хорошо», — отвечала она. «Журналистка». «Был разведчиком, погиб в Анголе… Не извиняйтесь, это давно было. Я и не знала его совсем».

Шишка на затылке здорово болела. Вопросы сбивали с толку, а Маше о многом нужно было подумать. Она стала отвечать невпопад, потом закрыла глаза.

— Спи, — сказал миллионер и заговорил с Вадиком о мобильных телефонах. Телефон у него тоже украли.

Маша не спала. Потеряв самого опытного сыщика, агентство «Алентьев и внучка» вело расследование. Вся картина преступления пока что не складывалась, и Маша решала не главную, но важную задачу: ЗАЧЕМ ТЕМИРХАНОВ ВРАЛ НАСТЕНЬКЕ?

Когда Настенька говорила, что взорвался темирхановский кейс, а не какой-то другой, — Маша верила Настеньке.

Когда Темирханов говорил, что никогда не стал бы разъезжать с миной в кейсе, — Маша верила Темирханову.

И не потому, что не могла выбрать, кто прав, а потому, что оба правы. Просто Темирханов не знал, что везет мину.

Здесь-то и начинается самая важная часть загадки.

Проще простого узнать, чей кейс взорвался — юг, который вез Темирханов, или другой, похожий. Миллионеру бы только сказать Настеньке: «Покажите остатки кейса». Хотя кейс и чужой, но Темирханов долго держал его в руках и должен был узнать.

Но Темирханов, не взглянув, не проверив, заставил Вадика врать, что будто бы его кейс воры сбросили с поезда. Сочинил сказку: «Проводник хотел убить Вадика». ОН КАК БУДТО ХОЧЕТ ОТВЕСТИ ПОДОЗРЕНИЯ ОТ НАСТОЯЩЕГО ПРЕСТУПНИКА. Зачем?

Маша так и не разгадала эту загадку. «Жигуленок» остановился у магазина, и Вадик уже расплачивался с водителем.

Миллионер ворвался в магазин, как маленькая толстая комета.

— Встань у двери! — велел он Маше. — Всех выпускать, никого не впускать!

Вадик пробежал за боссом чуть дальше и остановился посреди зала, грозно озираясь. Судя по всему, он должен был следить, чтобы продавцы не поменяли ценники на товарах. Сам Темирханов нырнул за прилавок, оттолкнул не узнавшую его уборщицу и скрылся за дверцей без надписи.

Магазин был немаленький и торговал всем, что растет. Южанку фруктами не удивишь, но, к примеру, манго и авокадо Маша ни разу не пробовала и видела только в лучших сочинских супермаркетах. На стеклянной двери болталась табличка с надписью «Закрыто». Маша перевернула ее, чтобы «Закрыто» было видно с улицы.

Стоять у двери было не очень приятно и к тому же скучновато. Она дорого дала бы, чтобы пойти вместе с Темирхановым. Как знать, а вдруг история с директором, который завышает цены, и мина в темирхановском кейсе — части одного преступления? Откуда-то из глубины магазина, где скрылся миллионер, слышался его возмущенный голос, но слов было не разобрать.

Короткие очереди у касс быстро таяли. Покупатели выходили с нагруженными сумками, не обращая внимания на Машу. Когда кто-то пытался войти, она молча показывала на табличку «Закрыто». Некоторые спрашивали, когда откроют.

— Не знаю, — отвечала Маша, — как проверка покажет.

Одна дотошная старушка спросила, что это у нее за форма — часом, не милицейская? Жакет «сафари» с накладными карманами и матерчатыми погончиками действительно был похож на форму какой-то несуществующей армии.

— Милицейская, африканский фасон, — подтвердила Маша. — Спецподразделение по борьбе с незаконным разгибанием бананов.

Старушка ушла, оглядываясь. Теперь ей будет о чем рассказывать пенсионеркам на лавочке.

Между тем голос Темирханова становился все громче. Можно было расслышать, как ему отвечают робким басом. Дверца за прилавком распахнулась, и показался миллионер. За ним, согнувшись вопросительным знаком, семенил огромный мужчина ростом почти с Вадика. Он перелистывал на ходу растрепанную пачку бумаг и басил:

— Ну что вы, Ахмед Рашидович… Да никогда,

Ахмед Рашидович… Завистники наговаривают, Ахмед Рашидович…

Конечно, это был директор.

Из магазина вышел последний покупатель. Маша закрыла дверь на засов и, стараясь не привлекать внимания, по стеночке шмыгнула ближе к Темирханову. Отобрав у директора бумаги, тот вслух читал ценники на полках:

— Вишня — сто двадцать рэ! Клубника — сто пятьдесят пять!

Он разыскивал вишню и клубнику в бумагах, кивал себе и переходил к следующей полке. С каждой такой проверкой голос миллионера становился тише. Директор бегал за ним на полусогнутых, потом немного успокоился и отошел к Вадику. Маша не слышала, о чем они говорили, но все было и так ясно: директор пожимал плечами, а Вадик успокаивающе похлопывал его по руке.

Еще с полчаса Темирханов бродил по магазину. Цены он уже не выкрикивал, а читал про себя, и лицо у него было кислое. Маша поняла, что миллионер не находит никакого жульничества и чувствует себя глупо: примчался за тысячу с лишним километров, наорал на директора, а зачем?

В стекло постучали. За дверью стоял невысокий молодой человек с редкими усиками. Он был похож на старшеклассника. Маша показала ему на табличку «Закрыто», но Вадик уже шел открывать.

— Малик приехал, — сказал он Темирханову. Не отрываясь от бумаг, миллионер сделал замысловатое движение рукой:

— Девочку туда, Маринку сюда. И поесть. Других девочек рядом не было, и Маша поняла, что ее сейчас отвезут домой к Темирханову. Жалко. Ей хотелось узнать, чем закончится проверка. Вадик на ходу сгреб ее за плечи:

— Езжай с Маликом.

— А вы?

— Мы до вечера здесь проторчим. Не забудь свои обновки. Турецкие не выбрасывай, если жалко. Просто спрячь. — Здоровяк открыл дверь и сказал Малику: — Отвезешь, вот, Машу — она гостья босса, а Марину Петровну привезешь.

— Маринпетровна собачку стрижот, — с легким акцентом сказал Малик. На шее у него была золотая цепь, под натянутыми рукавами футболки ходили маленькие надутые мышцы.

— Какая собачка?! Видишь, что творится? — Вадик махнул рукой в глубь магазина, где суетился Темирханов. — Скажешь, босс ее ждет. Закажи обед — пускай сюда привезут, — купи боссу «трубу»…

Малик внимательно слушал и вдруг сказал:

— Пачему приказываешь? Ты мне не началник.

— Конкретно, — Вадик посторонился, пропуская его в магазин. — Иди, спроси у босса, только учти, он сейчас злой.

Малик переминался с ноги на ногу. Ему не хотелось попадаться Темирханову под горячую руку. Решившись, он подошел к миллионеру, и тот сразу же заорал на него не по-русски. Малик отвечал с обиженным видом, показывая рукой на Вадика. В конце концов Темирханов неохотно кивнул. Повеселевший Малик издалека бросил Вадику ключи от машины и сразу же отвернулся, не поглядев, поймает или нет. Вадик поймал.

— Пойдем. — Он вышел на улицу и повел Машу к похожему на броневик темно-зеленому джипу.

— Классная машина! — похвалила Маша.

— Бывают лучше, — буркнул Вадик, распахнув перед ней заднюю дверцу.

Из нутра джипа, обтянутого белой кожей, веяло прохладой. Маша замешкалась, а Вадик ждал, когда она сядет, чтобы прикрыть за ней дверцу, и это было как в кино про не нашу жизнь. «Ты, девочка, входишь в дом Темирханова, и тебе придется жить по моим законам», — вспомнила Маша. Такие, значит, законы: дня на два она гостья босса, и ей полагается ездить на заднем сиденье, а Вадику — открывать для псе дверцу.

Глава VIII КВАРТИРА ЗА ТРИ МИЛЛИОНА ДОЛЛАРОВ

Смотреть на одинаковые многоэтажки за окном было неинтересно, и Маша стала нажимать все кнопки в миллионерской машине. А кнопок хватало. Раз — и запел моторчик, из спинки переднего сиденья поползло вверх темное стекло. Это чтобы водитель не видел и не слышал, что творится позади него на белокожем диванчике. Та же кнопка вернула стекло на место. Другая заставила играть невидимые колокольчики, и под их звон из подлокотника вылезла хрустальная пепельница.

Вадик неодобрительно поглядывал в зеркальце, по молчал.

— Чего вы с Маликом не поделили? — спросила Маша.

— Ты же слышала: я ему не «началник». Он всю педелю валял дурака и сейчас пойдет с грузчиками в нарды играть. А получает больше, чем я.

— Почему?

— Потому что они с боссом из одного тухума, — ответил Вадик.

— А тухум — это город или деревня?

— Род. Хотя, если считать по-нашему, они не родственники. То ли прадедушка Малика был женат на вдове двоюродного дедушки босса, то ли дядья их поменялись кинжалами — что-то в таком духе. — Вадик вильнул рулем, объезжая водопроводный люк, и заключил: — Тут, чтобы разобраться, в горах надо жить. А русский человек шиш догонит эту тему.

— Ну и не связывайся с Маликом, — посоветовала Маша.

— А я и не связываюсь. Мне за босса обидно: разведут его эти рахат-лукумы. Их ведь много, а он всем помогает, — горестно вздохнул Вадик.

— Завидуешь, — сказала Маша.

— Я?! — вспылил Вадик. Помолчал и признался: — Есть немножко.

Впереди, возвышаясь над соседними домами, сверкал многоэтажный «карандаш» с островерхой стеклянной крышей. За оградой из стальных прутьев плотно стояли аккуратные голубые елочки.

Вадик остановился у ворот, и сейчас же из будки высунулся охранник в камуфляже. Он осмотрел номер джипа, сам джип от крыши до колес, Вадика за рулем и Машу на заднем сиденье. Потом охранник спрятался, и с полминуты ничего не происходило.

— Номер в списке ищет, — заметил Вадик. — Ну и язва! Знает же, чья машина.

Наконец ворота стали распахиваться. Язва-охранник за стеклом своей будки даже не кивнул Вадику.

Джип въехал во двор, обогнул дом и остановился у парадного входа с двумя широкими лестницами. Между ними на мраморном цоколе красовалась львиная морда; изо рта у нее лилась вода. У морды было брезгливое выражение. Казалось, что внутри сидит лев и хочет вырваться, но голова у него не проходит и дыру, и льву остается только глядеть на прохожих и плеваться.

К джипу торопились двое охранников. В нескольких шагах они рассмотрели знакомый номер и остановились. Под их взглядами Вадик с Машей поднялись по лестнице.

Стеклянная дверь сама отъехала в сторону. За ней был зимний сад с пальмами, золотыми рыбками и сложенном из камней мелком бассейне и живыми попугайчиками в клетках. Под самым большим попугаем, положив локти на письменный стол, сидел четвертый охранник. Попугай был красно-синий, размером почти с курицу. Он ел дольку яблока, по-человечески держа ее лапой. От его кривого клюва в яблоке оставались ровные вырезы, как будто сделанные кусачками. Попугайская голова чуть-чуть не доставала до верха клетки, а хвост упирался в дно, и нарядные алые перья растрепались на кончиках.

— Ему же тесно, — пожалела попугая Маша.

— Еще как! — с непонятным удовольствием подтвердил охранник.

— Привет, Сашок, — Вадик пожал ему руку и представил Машу: — Гостья босса. Она денька на два, так что дай ей ключ. И мне дай, а то у меня стащили в поезде сумку со всеми делами.

— У тебя?! — изумился Сашок, глядя снизу вверх на внушительную фигуру здоровяка.

— Да нам подмешали в чай какой-то дури, — стал оправдываться Вадик, и у них завязался долгий и приятный обоим разговор. Вадик заново переживал схватку с ворами, а Сашок его поучал: когда, мол, охраняешь клиента, нельзя брать из чужих рук даже сигарету, а не то что чай.

Маша про себя удивилась: разве Вадик охранял Темирханова? Они же просто ехали вдвоем… Нет, вспомнила она, все-таки охранял. Темирханов в туалет — Вадик следом, встанет в коридоре и смотрит по сторонам. Пока ехали в поезде, он только дважды упустил босса из виду: когда тот пошел в ресторан с Дедом и когда Настенька допрашивала Темирханова, а потом самого Вадика. И в Москве он боялся оставить босса: уходил искать машину — оглядывался… Странно, а в Сочи на вокзале Вадик не осторожничал. Ждал себе у вагона, между прочим, с чемоданом Темирханова, — значит, они успели встретиться или приехали вместе.

Попугай выковырял из яблока семечко, раскусил и сквозь прутья клетки метко сплюнул шелуху за шиворот охраннику.

— Не при рогами! — сказал он, заметив, что Маша смотрит. Голос у попугая был глухой и шипящий, как в старом громкоговорителе. Маша разинула рот. А попугай добавил: — Порву, как бобик грелку! — и с невинным видом выщипнул клювом что-то у себя под мышкой.

— Вот за это и сидит. Перевоспитывается, — заметил Сашок и протянул Маше картонную карточку с коричневой магнитной полоской. — Это ключ от лифта. Будете уезжать — сдайте.

Ключ от лифта окончательно потряс Машу. Дворцовые лестницы, фонтаны, охранников, пальмы и даже говорящего попугая она видела раньше, хотя и не в одном месте сразу. Но лифт с ключом, да еще с таким, электронным, — это всем фишкам фишка!

— Зачем в лифте ключ? — шепнула она Вадику, отойдя от Сашка и попугая.

— Чтоб чужие не катались.

— А разве охрана пропустит чужих?

— Чем больше систем безопасности, тем лучше.

На стене у лифта вместо обычной кнопки была коробочка со щелью. Вадик сунул в щель свою карточку, провел сверху вниз, и на коробочке зажглась зеленая лампочка, а двери лифта распахнулись.

В большущей зеркальной кабине Маша еще раз полюбовалась незнакомкой в «сафари». Она сама раньше не замечала, что уже такая взрослая.

Что-то мелодично звякнуло, и лифт остановился. Оглядываясь на свое отражение. Маша первой вышла из кабины и чуть не столкнулась с человеком в узких блестящих плавках. В остальном он был голый, как статуя: бритая голова, безволосая грудь в каплях пота, по-женски глянцевые босые ноги. Человек занес над головой черную пудовую гирю, ухнул, и гиря в его руке полетела вниз! Маша спряталась за Вадика.

— Сосед, — равнодушно сказал здоровяк и, не здороваясь с голым, повел Машу за собой.

Вокруг, блестя металлом и черной кожей сидений, громоздились тренажеры. Стояла штанга на подставке и отдельно — красные блины для нее. Было светло и жарко; яркий дневной свет падал откуда-то сверху. Маша подняла голову — вот это да! Стеклянная крыша, как в теплице.

— А какой у Ахмед Рашидыча может быть сосед? Гут миллионерская коммуналка, что ли? — спросила она, оглядываясь на голого. Тот продолжал с уханьем размахивать гирей.

— По этажу сосед. Банкир, и фамилия у него подходящая: Прибытков. У нас на этаже две квартиры, а холл общий. Вообще здесь должен быть зимний сад, — Вадик показал на стеклянную крышу. — А Прибытков повернутый на физкультуре: в гости придет — и то мнет в руке мячик, пальцы развивает. Ну и уговорил босса: «Ахмед, устроим спортзал, ты у меня за месяц похудеешь…» Они тогда дружили.

— А сейчас поссорились?

— Ага, — перешел на шепот Вадик. — Прибытков женился, а жена ему привезла из Харькова тестя с тещей. Им тесно стало на двухстах метрах, и Прибытков ка-ак вцепился в босса: продай ему квартиру, и все тут! А боссу неохота переезжать. Он в эту квартиру вломил три миллиона баксов.

— Серьезно? — не поверила Маша.

— Прикинь: по семь тысяч за квадратный метр, а этих метров тут — заблудишься. Да отделка. Одна библиотека чего стоит: шкафы — мореный дуб, стены — мореный дуб, потолок — и то мореный дуб. Сделано в Англии точно по размеру комнаты, привезено сюда и установлено тамошними мастерами. А теперь что — ломать?

Дверь в квартиру караулила еще одна коробочка со щелью, только из этой выглядывал голубой объектив видеокамеры. Вадик нажал на кнопку, и в коробочке затилиликало.

— А наши карточки тут не годятся? — спросила Маша.

— Нет, наши только для лифта.

Не успел он договорить, как тилиликанье оборвалось. Из-за двери выскочило что-то маленькое, вертлявое, оттолкнуло Машу и повисло у Вадика на шее:

— Вадька! Вадюлище паршивый! Я без тебя соскучилась!

Розка, поняла Маша. Как и говорил Вадик, дочка миллионера была здорово похожа на отца, разве что худая и без лысинки. Не обращая внимания на Машу, она вскарабкалась Вадику на плечи и поддала пятками:

— Н-но, лошадка!

У лифта лязгнуло железо — это банкир-молодожен Прибытков бросил гирю. Он глядел на Розку. Наверное, думал о своих будущих детях.

А Розка, управляя Вадиком за уши, описала круг и въехала за дверь. Там сразу же что-то разбилось. Войдя за ними, Маша первым делом заметила раскачивающуюся люстру с одним плафоном. Осколки второго валялись на полу.

— Эх, все равно другой такой не купишь! — Розка сшибла уцелевший плафон и, пришпоривая Валика пятками, умчалась за угол.

Маша осталась одна. Дверь квартиры за три миллиона долларов сама захлопнулась у нее за спиной.

Прихожая здорово напоминала танцкласс: такая же большая и с зеркальной стенкой. На узорчатом паркете валялись осколки плафонов, и больше ничего вокруг не наблюдалось — ни вешалки, ни галошницы. Маша постеснялась разгуливать в ботинках по миллионерскому паркету и стала ждать, удивляясь, почему в огромной прихожей нет хотя бы табуретки.

Из глубины квартиры чуть слышно доносились Розкины вопли и тявканье мелкой собачки (наверное, той, которую стригла Маринпетровна). Потом все звуки оборвались, — похоже, кто-то закрыл дверь. Маша засекла время по своим новеньким часам. Она чувствовала, что начинает ненавидеть Розку.

Через шесть с половиной минут раздался грохот, как будто уронили что-то не меньше тумбочки. С гиканьем и топотом ворвалась Розка на взмыленном Вадике и заскакала по прихожей. Здоровяк виновато поглядывал на Машу, но молчал, а Розка не глядела на нее совсем. Эти молчаливые скачки продолжались с минуту. Маша готова была сгореть со стыда, хотя стыдиться должна была Розка. Разве так принимают гостей?

Потом вошла женщина с крошечным седым той-пуделем на руках. Эта вообще заметила только стекла на полу.

— Жанна! — крикнула она и ушла, оставив дверь открытой.

В банкирском спортзале уныло ныли пружины — Прибытков занимался на каком-то тренажере. И вдруг нытье оборвалось, а потом пружины завизжали часто-часто. Ага, Прибытков заметил соседку. Рисуется.

Маша и сама во все глаза глядела вслед женщине. Конечно, это была Маринпетровна — Марина Марчук, «Мисс Черноморочка» десятилетней давности. Сейчас Маша дала бы ей «Мисс Вселенную», а уж она-то разбиралась в женской красоте.

Весной и осенью в Сочи приезжают иностранные Дома моды. Тогда Машина мама не спит, питается одним кофе и круглые сутки берет интервью у заграничных моделей — для сочинского телевидения, для радио, для газет. Она везде нарасхват, потому что свободно говорит по-шведски, по-английски и немного хуже по-французски. Маша сколько раз бывала с мамой за кулисами, где второпях, не замечая друг друга, переодеваются модели — мужчины и женщины. Некоторые бродят в одном белье, чтобы не помять одежду. Им не стыдно. У них такая работа — показывать себя.

Только, если честно, показывать многим нечего. Маша видела, как из обычных девчонок в джинсах делают красавиц. Причешут, подмажут, оденут в платья с разрезом, поставят коротконогих на каблуки, загримируют прыщик под родинку — и готово. А Марина Марчук (то есть уже Темирханова) и без грима годилась на обложку модного журнала. Было странно и обидно, что у такой красавицы родилась похожая на чертенка Розка.

Дверь закрывалась медленно — у нее вверху был механизм вроде двух медных кастрюль с длинными ручками. Маша видела, как Маринпетровна, дожидаясь лифта, стоит с пустым, как будто сонным, лицом. Наверное, это было специальное лицо для глазеющих дураков, потому что Прибытков яростно скрипел пружинами, как будто просил: «Ну, посмотри на меня!»

Потом дверь захлопнулась.

— А это что за дрянь?! — услышала Маша и обернулась. Палец сидевшей на Вадике Розки указывал на нее!

— Это гостья босса, — сказал Вадик, виновато улыбаясь Маше, мол, такая уж эта Розка, не обращай внимания.

Маша поняла, что прожить два дня в миллионерской квартире будет непросто. Может, позвонить Настеньке — пускай отправляет ее малой скоростью в Сочи?

— Ты что молчишь, дрянь?! — требовательно спросила Розка.

«От дряни слышу!» — завертелось на языке у Маши. Но тут появилась Жанна и расчетливым ударом веника съездила по спине сразу и Розке, и Вадику.

— Дрянь, ты чего дерешься? — удивилась дочь миллионера.

Жанна молча показала веником на осколки плафонов и стала подметать. Лицо у нее было немолодое, а фигурка подростковая, как у Малика. Маша подумала, что, наверное, она тоже из одного тухума с боссом.

— Пойдем, дрянь, — позвала притихшая Розка.

— Я в ботинках, дрянь, — ответила Маша, и Розка не обиделась.

— Да хоть в валенках, Жанка приберет, — сказала она и, наклонившись с Вадика, по-мужски протянула Маше руку. — Роза.

— Мария, — представилась Маша, отвечая на пожатие Розкиной цепкой лапки.

— Балалайка тебе. Даже две. Пойдем, я квартиру покажу. — Розка пришпорила Вадика, и он тронулся шагом.

Маша пошла рядом, раздумывая, что могут означать эти две балалайки. Кажется, она прошла какое-то Розкино испытание.

Глава IX РОЗКИНО НЕСЧАСТЬЕ

На Машин взгляд, миллионерская квартира была устроена не по-хозяйски. Охотничья комната с головой носорога на стене и ружьями в стеклянной витрине, курительная комната с трубками и сигарами в шкафах — зачем?! Или каминный зал: высотой в два этажа, длиной с вагон. В самый раз для концертов ансамбля песни и пляски. А в камине хоть открывай буфет с прохладительными напитками — все поместится.

По длинной стене зала тянется балкончик с резными перилами. Справа и слева к нему ведут лестницы. С балкончика можно войти на второй этаж квартиры, в спальни, ванные и туалеты. Этого добра тут навалом. Можно подумать, что семья Темирхановых только и делает, что спит, моется и сидит на горшке. И в гости к ним ходят для этого. Причем для гостей, которые приходят ненадолго, есть отдельный туалет на первом этаже, а для гостей, которые остаются ночевать, — туалет и ванная на втором.

В некоторые комнаты Розка едва заглядывала, не слезая с Вадика, и коротко говорила Маше:

— Библиотека. Половина книг на английском, половина на русском, но фиг поймешь, а медицинскую энциклопедию от меня запирают.

Или:

— Здесь Жанка, здесь кухня. Захочешь ночью лопать — буди Жанку. Она ключ от холодильника прячет.

Холодильник запирался от Ахмед Рашидыча. Днем он приказывал домашним не давать ему есть после восьми вечера. А по ночам шарил на кухне, надеясь разыскать ключ от холодильника или хоть морковку. Но Жанна запирала от него все, кроме минеральной воды. Был случай, когда она забыла на столе пакет муки, а миллионер заварил из нее клейстер и сломал.

Выдавая такие семейные тайны или показывая что-нибудь особенное, вроде Маринпетровниной пудреницы с бриллиантами, Розка ждала, что скажет Маша. А потом ставила отметки: «балалайку тебе» или «фиг тебе на воротник». Балалаек Маша заработала с десяток, а фигов — два. Один был пустяковый, а второй заслуженный. Маша опять стала вериться перед зеркалом. Маленькая некрасивая Розка смотрела с завистью, и Маша поняла, что дразнит ее. Тут бы и отойти от зеркала, а Маша уже нарочно показала Розке язык. И получила в награду «фиг на воротник».

Но балалаек все равно вышло больше, и Розка объявила Вадику;

— А она ничего себе дрянь. Гармошку ей с колокольчиками.

В ответ Маша сказала (тоже Вадику):

— А я боялась, что она совсем дура. Седло ей с бубенчиками.

И они с Розкой засмеялись и пошли выбирать Маше спальню. Вадик, увидев, что они поладили, сразу же засобирался по делам. Ему надо было заказать обед и купить мобильник для Темирханова.

— Я в Курск хочу позвонить, — спохватилась Маша. — Только не знаю, куда — в справочную или в милицию. Нужно Деда разыскать.

— Нет проблем, — ответил Вадик. — У босса в Курске деловые партнеры, они в два счета твоего дедушку найдут. Я им позвоню.

Вадик ушел, но еще долго не мог выбраться из квартиры. Его поймала Жанна и стала что-то горячо втолковывать не по-русски. Маша с Розкой слышали за приоткрытой дверью спальни ее хлопотливое бормотание и ответы здоровяка: «Конкретно… Конкретно…»

— Он что-нибудь понимает? — спросила Маша.

— Не-а. Просто не убегает, а Жанка и рада. Мы с мамой ее тоже не понимаем, а Малик слушать не хочет. Надо же ей выговориться.

— А почему имя у нее французское?

— Это наше имя, горское: Жаннат. А я — Разият.

— Как же она в Москве живет, если по-русски не понимает?

— А она дальше универсама почти не ходит. День-1И считать умеет, вот и живет… Пойдем в бесильню, — позвала Розка.

— А это что такое?

— Увидишь.

Бесильня была набита мягкими игрушками. И стены мягкие, как ватное одеяло, и дверь, а на полу толстенный ковер и маленький батут посередине. Ори, включай музыку, скачи — никому не помешаешь и ничего не сломаешь.

Розка с Машей разлеглись на ковре.

— Мне бы такую комнату, — сказала Маша, подтягивая под голову вместо подушки мехового мамонта.

Розка лениво крутила хвост тигренку. Ростом он был почти с нее.

— Фиг тебе на воротник. Не люблю, когда завидуют.

— Я не завидую. Я хотела сказать, мне бы такую комнату, когда я была помоложе.

— А сейчас неинтересно? — отшвырнув тигренка, Розка ловко вскочила на батут и подпрыгнула. Макушкой она чуть-чуть не достала до потолка. — Побеситься неинтересно?

— Иногда интересно, — призналась Маша. — А так я больше люблю наряжаться, компьютер и пистолет. И ногти красить.

— Скучно быть взрослой. — Розка еще раз взлетела до потолка и приземлилась рядом с батутом на большущего красного зайца. — У, переросток! Это папкины бизнесмены дарят. Одних мишек восемь штук. Никакой фантазии.

— Просто им все равно, — заметила Маша. — Я как приду к маме на работу, так все тащат мне одинаковые шоколадки из буфета. Еще никто не спросил, чего я хочу, — может, жвачку или пирожок. Они же дарят эти шоколадки не потому, что меня любят, а потому, что я дочка Маргариты Незнамовой.

— Ух ты! — удивилась Розка. — Маргариты Незнамовой? Журналистки, которая в Сочи по телеку?

— Ага, и по телеку, и в газетах. Только мы теперь будем Алентьевы, как папа и Дед.

— Она, что ли, замуж вышла?

— Вышла, давно. Один раз она уже была Алентьевой, а потом стала Незнамовой.

— А зачем туда-сюда фамилию менять?

— У нас же Дед разведчик, — стала рассказывать Маша. — Американцы его схватили, допрашивают, а он молчит. Год молчит, два молчит… Пять лет молчал. Мама с папой успели пожениться и поехали работать в Стокгольм. Папа тоже был разведчиком, а мама просто журналисткой. И американцы решили: раз Дед молчит, надо завербовать его сына с женой. Пускай они перебегут на американскую сторону и уговорят Деда выдать все тайны. А наши разведчики поняли, что американцы не отстанут, и перевели папу в Анголу, а маму спрятали в Укрополе и поменяли ей фамилию.

— А дальше что? — Розка дрожала от любопытства.

— Ничего хорошего, — вздохнула Маша. — Папа в Анголе погиб, мама родила меня и осталась жить в Укрополе. Мне она говорила, что папа был врачом и умер от какой-то африканской болезни. А потом американцы выпустили Деда из тюрьмы, он приехал к нам…

— …И говорит: «Я граф Монте-Кристо», — криво улыбаясь, закончила Розка. — А я чуть не поверила! Врешь ты все. Или мама твоя врет. Отец вас просто бросил!

— Нет, он погиб! Мы за него пенсию получаем.

— Алименты! — отрезала Розка. — Я знаю: Прибытков бросил одну жену с сыном и платит штраф, называется — алименты. Да еще и мухлюет, чтоб поменьше платить.

Маша заставила себя не обижаться. Когда Дед появился в Укрополе и выложил эту историю, ей тоже не верилось. Как же так, живешь на свете, живешь, и вдруг оказывается, что ты даже свою настоящую фамилию не знаешь!.. И она повторила то, что в день знакомства сказал ей Дед:

— Разведчики — в кино, а в жизни они где-то далеко и как бы не взаправду, верно?

— Ну! — сгоряча поддакнула Розка и задумалась. Ее воинственно вздернутые плечики опустились. — Вообще-то да: раз есть разведчики, то должны быть и разведчицкие дети. Может, и ты разведчицкая… Л Дед тебе что-нибудь такое рассказывает?

— Само собой. Проверяться меня учил.

— Это как?

— Слежку засекать. Идешь по улице, стоит машина — смотришь в зеркальце, стоит магазин — смотришь в витрину, кто там сзади. И вдруг останавливаешься. Если шпик неопытный, он тоже остановится и сразу себя выдаст. А еще можно свернуть в тихий переулок и глянуть, кто за тобой пойдет. Или зайти в подъезд, или вскочить в автобус.

— Круто, — вздохнула Розка. — А мой дедушка только ногами на меня топает. Он по-русски не говорит совсем, в горах живет.

— А вы кто? — спросила Маша.

— По-вашему, дагестанцы.

— Почему по-нашему?

— А потому что в Дагестане много народов. Есть аварцы, лезгины, лаки, кумыки, даргинцы, табасаранцы. Ты про них что-нибудь знаешь?

— Я только лезгинку знаю, танец, — призналась Маша.

— Ну вот, а по-нашему, по-горски, это немаленькие народы. Есть еще меньше: бывает, два села рядом, и в каждом говорят на своем языке. Для тех, кто не знает, мы все дагестанцы. У папки даже в паспорте записано «дагестанец». Он в Сочи паспорт получал. Его спрашивают: «Кто вы по национальности?» Он говорит… — Розка произнесла какое-то клекочущее слово. Повторить его по-русски было так же невозможно, как повторить скрип дерева. — Его спрашивают: «А как это пишется?» Папка почесал репу и говорит: «Пишите меня дагестанцем». Хотя нет такого народа. Дагестан — это место, вроде Московской области. Нет же московских обласцов… И нас скоро не будет, — неожиданно закончила Розка.

— Как это не будет?

— А ты не въезжаешь? Думаешь, почему папка помогает всему тухуму, деньги шлет, а дедушка его видеть не хочет?

— Почему? — встрепенулась Маша. Ей было важно знать все о врагах Темирханова. И о родных тоже, если они в ссоре с миллионером.

— Да потому что папка не должен был на русской жениться.

— Она же украинка — Марина Марчук.

— А дедушке без разницы. Главное, что если все начнут жениться на чужих, то нашего народа не станет. Нас ведь всего-то три села… Вот он и злится, что я получилась русская. Приезжаю в горы, там все: «Шурум-бурум, Разнят, Размят», а я ничего не понимаю. Дедушка посмотрит, посмотрит и давай ногами топать. Как будто я виновата! — Розка вздохнула. — Он хочет меня за горца выдать замуж, чтобы дети получились горские. Малика прислал, урода этого.

— Замуж?! — не поверила Маша. — Тебе же…

— Через два месяца одиннадцать. А дедушка женился на моей бабушке, когда ей было двенадцать, а ему — тридцать два! У нас, у горцев, это запросто. Начальник милиции из нашего тухума: напишет, что мне шестнадцать, выдаст паспорт…

— А Малик что думает? — спросила Маша.

— Малик-то хочет жениться. На этой квартире, на папкином рынке, на папкином магазине. И на мне чуть-чуточку. — Розка махнула рукой и заключила: — На будущий год я в горы не поеду, особенно если с Маликом. Боюсь. Хотя он и отсюда меня украдет в два счета. У нас, у горцев, это сплошь да рядом. Я только на Вадика надеюсь. Вадюлище за меня кого хочешь порвет, как бобик грелку.

— Как бобик грелку? — Маша вспомнила попугая. — Так это ты научила…

— Кешу? Я, — улыбнулась Розка. — А тебе Вадик не рассказывал, как я тренажер намазала клеем? Прибытков и прилип. Спиной. Лежит, как жук, лапками шевелит… Мне надо быть бандиткой. Пока я дурака валяю, все думают, что мне рано замуж.

— Тебе же на самом деле рано! — сказала Маша.

— Ну. Только Малику это пополам. Он уже в доме командует. Конечно, когда папки нет.

Маша подумала, что Малик уже пробует командовать и при Темирханове. Захотел остаться в магазине и остался, а миллионер только зря кричал.

— Ахмед Рашидович тебя защитит, — подбодрила она Розку. — Отправит Малика обратно, и вся недолга!

— Как же он отправит, — удивилась Розка, — когда Малика дедушка прислал?!

— Ну и что?

— ДЕДУШКА! — с нажимом повторила Розка. Маша перестала ее понимать. И начала сначала:

— Разве Ахмед Рашидыч хочет, чтоб ты сейчас выходила замуж?

— Нет.

— Может быть, он Малика очень любит? Все-таки они из одного тухума.

— Нет.

— А тебе Малик нравится?

— Да я его терпеть не могу! — вспыхнула Розка.

— Тогда в чем проблема? Ахмед Рашидыч скажет: «Малик, моей дочери рано замуж, ты мне не нравишься, а она тебя вообще терпеть не может». Малик сядет в поезд и уедет.

— У нас, у горцев, так не делается. Дедушка моему папке — родной отец, а против отца никто не пойдет, — печально сказала Розка и отвернулась.

— Неужели твой папка так и будет терпеть?! — возмутилась Маша. — А ты?! Взяла бы да сама написала: «Дедушка, убери этого Малика, я его не люблю».

— Напишешь ему, как же! Он читать не умеет, — не глядя на нее, хмыкнула Розка.

— А ты не по-русски пиши, а по-горски. Попроси кого-нибудь.

— Так по-горски вообще никто не умеет ни писать, ни читать. У нас даже алфавита своего нет. У аварцев есть, у лезгин есть, у других есть, а у нас не придумали, — спокойно сказала дочь миллионера. Как будто так и надо в двадцать первом веке.

Маша растерялась:

— Скажешь, ничего нельзя сделать?!

— Ничего, — подтвердила Розка. — Что дедушка гказал, то закон!

Маша почувствовала, что есть вещи, которых она не поймет никогда. И что лучше бы ей помолчать, потому что Розка ее тоже вряд ли поймет, а вот обидеться может запросто.

Она бы и смолчала, но тут Розка заметила свысока:

— Это у вас на стариков плюют, а у нас они самые уважаемые люди.

И Маша взорвалась.

— Мой дед, полковник разведки, — тихо начала она, — знает четыре языка и побывал в десятке стран. Про него в газетах писали. Его президент вызывает посоветоваться. А чтобы на него плевали, я как-то не замечала. Я тебе скажу, на кого у нас плюют. На тех, кто даже читать не умеет, а сам лезет командовать! Это же рабовладельческий строй какой-то! Сидит в горах дикий дедушка и бредит: «Сколько там твоей Разият? Двенадцать через год? Пора ей замуж, пускай детей рожает». А твой папка, у которого библиотека набита английскими книгами, ему кланяется: «Слушаю и повинуюсь! А не прикажете ли мою дочь зажарить с черносливом?»

Она говорила, ожидая, что Розка вот-вот набросится на нее с кулаками. Ну и пусть. Всегда можно позвонить следователю Настеньке и — в Сочи малой скоростью. Надо же объяснить Розке, что нельзя так жить!

Но дочь миллионера выслушала ее спокойно. Даже иногда кивала.

— Ничего ты не поняла, — усмехнулась она. — Думаешь, дедушке меня не жалко? Жалко. Но ведь он за весь тухум отвечает! Сейчас все говорят: «Темирханов Рашид заставляет нас жить в горах и на своих жениться, а у самого сын живет, где хочет, и женится, на ком хочет». Вот дедушка и придумал выдать меня за Малика, и чтобы мы жили в селе. Он бы подождал, только боится, что не доживет до моей свадьбы. Дедушка болеет сильно. А без него папка меня нипочем за Малика не выдаст. — Розка оглянулась на дверь и шепотом продолжала: — Он и так не выдаст. У нас с мамой уже билеты куплены в Англию. Пойду там в школу…

— Так что ж ты несчастненькой прикидываешься?! — обиделась Маша. — «Малик меня украдет, папка против дедушки не пойдет!»

— А для вида, — невозмутимо ответила Розка. — Стала бы я такие тайны выдавать, когда мы только что познакомились!

— Выдала же, — буркнула Маша.

— Это ты меня разговорила… Только не проболтайся, — предупредила Розка, — кругом шпионы! Думаешь, зачем дедушка Жанку прислал? За нами следить! А про Малика я и не говорю. Если он разнюхает, что мы хотим бежать, то сразу дедушке настучит. Дедушка же пообещал меня Малику, а у нас, у горцев, нет страшней позора, чем если мужчина слова не сдержит. В него тогда дети кидаются ослиными какашками. Прикинь! Дедушке придется или хоть из-под земли меня достать, или папку зарезать.

— Родного сына? Из-за какого-то Малика?! — не поверила Маша.

— Не из-за Малика, а из-за своего честного слова. У нас, у горцев, это обязательно. Сперва, конечно, проклянет, а потом голову отрежет, соседям показывать. Сам-то не сможет — я ж говорю, он больной. Попросит кого-нибудь, хоть Малика. Тухум

большой, а дедушка в нем старший, — вздохнула Розка.

И тогда Маша поняла, почему Темирханов хотел обмануть следователя Настеньку.

Глава X СМЕРТЕЛЬНАЯ ОПАСНОСТЬ ИЗ-ЗА ЧЕРНОГО ПЛАЩА

После ванны с ароматической солью кожа стала бархатная и пахла по-взрослому горьковато и нежно. Кровать под Машей была в меру мягкая, в меру упругая. Простыни атласные, розовые, и вся спальня розовая, от ковра на полу до потолка. Кондиционер на стене гонял по комнате прохладный ветерок. Под рукой пульт-лентяйка, в ногах плеер с диснеевскими мультиками, и можно посмотреть, но не хочется. На тумбочке ваза с фруктами. Маша только что попробовала манго, загадав по такому случаю, чтобы с Дедом было все в порядке. Сказка.

А спать не хотелось.

Маша надела спрятанный от миллионера сиреневый костюмчик, сунула ноги в стоптанные укропольские сандалии и вышла на балкон.

Москва сияла миллионами окон, вывесок и рекламных щитов. В черном небе, как воткнутая иголочка, торчала телебашня. Маша заглянула вниз, на игрушечные машинки и крошечных человечков, и отшатнулась от перил. Страшно. В Укрополе нет домов выше трех этажей, а она так вообще жила в одноэтажном.

Балкон оказался длинным. Справа чуть отблескивали в темноте окна спален. Свет нигде не горел — миллионер с женой и Вадик еще не вернулись, а Розка, наверное, заснула. Слева была бесильня, и там окно мигало то красным, то зеленым, то желтым. Забыли выключить цветомузыку. Она заглянула в окно. Розкины звери валялись у магнитофона в разных позах, как будто Маша застала их врасплох посреди танца, и теперь игрушечный народец притворялся неживым.

Странно: балкон вел куда-то дальше, хотя бесильня была последней в ряду комнат. Фонари внизу, на улице, только мешали глазам привыкнуть к темноте. Держась за стену, Маша прошла совсем немного и споткнулась о ступеньку лестницы. Вверху что-то щелкало и трещало, как будто ветер трепал белье на веревке. Лестница была широкая, перила гладкие и на ощупь чистые. Похоже, здесь часто ходили. Маша поднялась на крышу и охнула: садик! Настоящий, живой, даже маленькие желтые яблочки рябят в листве. Только деревья растут в кадках (наверное, их убирают на зиму в тепло).

В садике стояли пластмассовые кресла и столик, над ним трепетал и гнулся на ветру раскрытый зонт. Было светлее, чем на балконе, но лампочек Маша не заметила. Деревья отбрасывали такие длинные тени, что им не хватало места на крыше. Впереди светилась прозрачная пирамида величиной с дачный домик. Ага, это же стеклянный потолок над спортзалом Прибыткова. Маша подошла ближе. Внизу за пыльными стеклами смутно различались тренажеры.

Она вернулась к столику и села в кресло.

— Вот я и в Москве, — вслух сказала Маша и не почувствовала никакой радости. Еще неизвестно, что с Дедом. Хорошо бы темирхановские бизнесмены уже сегодня разыскали его в Курске… Зато про другого деда, Розкиного, Маша кое-что узнала, но радости от этого никакой. У них, у горцев, дело налажено: сперва проклянет, потом голову отрежет. Или подложит в кейс мину. Соображаете?

Темирханов уже купил жене и дочери билеты в Англию. Когда они улетят, ему придется отвечать перед Диким дедушкой. Ничего, свалит все на Маринпетровну — дедушка не достанет ее в Англии. Но пока Розка с Маринпетровной не скрылись, миллионер в опасности. Вдруг дедушкина шпионка Жаннат уже нашла билеты? Пускай она не знает других языков, кроме горского. Ей достаточно увидеть самолет, нарисованный на билетах, чтобы насторожиться и показать их Малику. А дальше…

Версия уже сложилась, но Маша, боясь спугнуть удачу, стала проверять себя с самого начала.

Она хорошо помнила, как тогда еще незнакомый Вадик появился на перроне. Здоровенный, голова горчит над толпой, сзади, как собачка на поводке, едет чемодан с колесиками.

Чемодан был темирхановский. Понятно, что Вадик успел где-то встретиться с боссом. Но Темирханов подошел только минут через десять, и в руке у него был кейс.

Где он пропадал эти десять минут? Куда, интересно, делись его свирепые охранники с «пушками», готовые из-за пустяка схватить даже офицера ФСБ? И почему верный Вадик оставил босса одного среди пестрой вокзальной публики?

По всему выходило, что Темирханов получил кейс на вокзале и что загадочный Икс, который подсунул ему мину, был для миллионера не чужим человеком.

Постороннему Темирханов не сказал бы, что срочно едет в Москву проверять свой магазин. А Икс узнал об этой поездке так давно, что успел подготовить мину.

У постороннего Темирханов не взял бы кейс.

С посторонним он бы не встретился без охраны.

Значит, искать Икса надо среди близких знакомых или даже родственников Темирханова. По-нашему, по-горски, в тухуме. А тухумом командует Розкин дедушка.

Все сходилось: Икс действовал по приказу Дикого дедушки! Общая картина преступления выглядела так.

Жаннат находит у Темирханова билеты и показывает их Малику.

Машк звонит дедушке (или передает через кого-то, если в горах нет телефона): «Предательство! Вы мне пообещала Розку, а отец отправляет ее в Англию».

Дедушка проклинает непослушного сына и велит с ним разобраться. По его приказу Икс готовит мину для миллионера.

Малик звонит Темирханову в Сочи и врет, что будто бы в магазине завышают цены.

Темирханов собирается в Москву.

Перед отъездом к нему подходит Икс и просит передать кому-то кейс с «образцами товаров». Мина должна взорваться в поезде. Киллер и его сообщник Малик будут далеко, и никто их не заподозрит.

Поначалу Темирханов не выпускает кейс из рук. Скорее всего, Икс ему сказал, что «образцы товаров» очень ценные. Он рассчитывав! на темирхановское любопытство и не прогадал: миллионер открывает кейс. Но мина почему-то не срабатывает. Она взорвется позже, в купе проводника.

После взрыва следователь Настенька рассказывает, что кейс был заминирован. Темирханов догадывается, кто приказал Иксу расправиться с ним. Он в панике. Выдать Икса? Но Дикий дедушка не успокоится и подошлет другого киллера. Выдать Дикого дедушку? Но ведь он Темирханову родной отец, а горские обычаи не позволяют сыну идти против отца. И Темирханов начинает врать. Для следователя он сочиняет нескладную версию о двух кейсах: мол, один украли, а взорвался другой. Маше говорит: «Не мина, а детская хлопушка». А сам надеется, что сумеет как-нибудь поладить с Диким дедушкой, пока тот не отреза ему

Не совсем понятна роль человека с маникюром, который подошел к Темирханову на вокзале в Москве: «Я от Сабитова. Вы должны передать для него посылку». Скорее всего, Икс подослал его для проверки, опасаясь, что самодельная мина не сработает. Кейс с неразорвавшейся миной был бы уликой против Икса, потому человек с маникюром хотел забрать его у Темирханова.

Младшему партнеру сыскного агентства «Алентьев и внучка» оставалось поздравить себя с ценной Персией. Только на душе стало еще горше. Розку жалко. Не отпустит ее Дикий дедушка…

Ветер гнул яблони в садике на крыше и трепал Машины волосы. Даже здесь, на высоте, он пах выхлопной трубой. Он прошел через миллионы моторов и человеческих легких, а ты дыши после всех. Нет, в Укрополе лучше!

Маша продрогла. Хотелось в тепло, на атласные простыни. Спать нельзя, нужно дождаться Вадика. Но поваляться-то можно. Поставить мультики, сделать звук погромче, чтобы не заснуть…

Она встала с кресла, и вдруг за стеклами пирамиды, у лифта, мелькнула фигура в черном. Вадик вернулся? Нет, он был в белой футболке. И Темирханов весь в белом. Пригнув мешавшую смотреть ветку, Маша разглядела черный плащ и широкополую шляпу. Сверху было не видно, в брюках человек или с голыми ногами, мужчина или женщина. Черный Плащ бродил среди тренажеров, как будто раздумывая, велосипед покрутить или покачать бицепсы. Оно, конечно, похвально. Только не ночью же и не в таком наряде!

Маша кинулась к пирамиде, протерла себе дырочку в пыли и прилипла носом к стеклу.

А Черный Плащ выбрал тренажер и легко вспрыгнул на сиденье. Прибытков? Совсем сдвинулся на физкультуре. Но куда он с ногами-то залез? На этом тренажере надо сидеть и тянуть за рычаги, как будто гребешь в лодке.

Подняв руки, Черный Плащ вовсю работал локтем, как будто вывинчивал лампочку. Или ввинчивал. Маша уперлась лбом в стекло, потом заглянула сбоку, елозя по пыли щекой. Не хватало какого-то сантиметра, чтобы рассмотреть пальцы Черного Плаща. Она видела только запястья; на левом блестел золотой браслет. Кажется, все-таки женщина. Или мужчина, который носит часы циферблатом внутрь. Шляпа на задранной голове была круглая, скорее женская, чем мужская… Надо зайти с другой стороны, оттуда будет видно лицо.

Не сводя глаз с Черного Плаща, Маша пошла вокруг пирамиды. На углу колено уперлось в какой-то невысокий барьерчик, она не глядя перешагнула… И нога провалилась в пустоту! Маша почувствовала, что летит вниз, безудержно, жутко, как во сне! В последнее мгновение она зацепилась коленом за барьерчик и повисла вниз головой над многоэтажной пропастью. С ноги упала сандалия и полетела вниз, то кувыркаясь в свете из окон, то теряясь в темноте.

Подняв тучу брызг, сандалия угодила в фонтан с львиной мордой. Всплеска Маша не слышала. Какой этаж у Темирханова — двенадцатый? Шестнадцатый? Дедушка, забери меня отсюда!

«Без истерики, — сказала себе Маша. — Это как на физкультуре: подъем переворотом».

Руки болтались в воздухе. Было страшно пошевелиться и нарушить равновесие. Не дыша, Маша подтянула руки, нащупала край крыши. Барьерчик под коленом пружинил. Непонятно, как она вообще держалась. Осторожно перебирая руками, Маша добралась до барьерчика и вцепилась в него изо всех сил. Так, а что теперь? На турнике можно было бы перекувырнуться и сесть на перекладину, но здесь мешала крыша.

Маша подтянула ногу и зацепилась за барьерчик второй коленкой. Теперь она держалась надежно, руками и ногами. Одна беда: вниз головой. «Если бы я была на год старше, — подумала Маша, — то уже сидела бы на крыше, потому что у девушек перевешивают бедра, а у меня пока что — плечи». Наверное, можно провисеть год. Первые месяцы будет трудно, а потом привыкнешь: устанут руки — будешь держаться одними коленками, устанут ноги — одними руками. А кормиться можно через трубочку. Настанет осень, Розка укутает клеенкой Машины торчащие полушария в махровых шортиках и будет продавать фотографам и телевизионщикам разрешение на съемку…

Маша поняла, что придется отцепить коленки. И что она этого боится. Потому и лезут в голову глупости. Покричать? Может, проснется Розка, или ее услышит Черный Плащ? Нет, нужно спасаться самой, пока не устали руки! Она представила, что нужно сделать. Отцепить коленки мало: тогда она повиснет спиной к крыше и не сможет подтянуться. Надо, держась одной рукой, перевернуться к крыше лицом. Одной рукой. Над пропастью.

«Раз… Два… Три!» — скомандовала себе Маша, и все получилось быстро и легко. Не останавливаясь, она перелезла через барьерчик и упала к подножию пирамиды. До барьерчика было сантиметров двадцать, только ногу поставить. Наверное, зимой по этой тропинке ходят дворники и сбрасывают с крыши снег.

Маша еще немного полежала, заглядывая вниз, на фонтан, в котором погибла ее сандалия. Достать ее завтра? Нет, лучше помалкивать, а то скажут, что она кидалась нарочно.

Когда Маша вспомнила про Черного Плаща, в холле под пирамидой никого не было. Тренажеры с тяжелыми гирями-противовесами выглядели угрожающе, как древние осадные машины из учебника истории. Может, все-таки это был Прибытков? Но зачем его понесло на тренажер в плаще и шляпе?

Маша вернулась в розовую спальню, поставила «Пиноккио» и заснула почти в самом начале, как только появился зануда Сверчок.

Глубокой ночью ее разбудил Вадик.

— Босса задержали, — сказал он.

Глава XI ПЛОХИЕ НОВОСТИ

— Так задержали, кто? — не поняла Маша. — Директор, что ли, в магазине? Вадик уселся на ковер у Машиной розовой кровати, взял из вазы банан, очистил и, не жуя, задвинул в себя. Было не похоже, что здоровяк приехал такой голодный из овощного магазина.

— Да не директор, а Настька-следовательница! Звонит в магазин: «Подъезжайте, надо кое-что уточнить», — Вадик горестно махнул рукой. — Я и отвез босса к ней в прокуратуру. Жду час — уточняют, жду два — уточняют. Потом смотрю, выводят босса в наручниках и сажают в «черный воронок». Уточнили, значит. Я, конкретно, поехал за адвокатом, да что юлку… Сгорел босс! Ни за что сгорел!

— Как это ни за что? — не поверила Маша. — Нельзя же просто так посадить человека в тюрьму!

— На кейсе нашли отпечатки пальцев босса. А в кейсе, сама знаешь, было не мороженое, — объяснил Вадик. — Пропал, пропал босс! Засудят его из-за этой мины!

— А вот не надо было врать, — сказала Маша. — Признался бы сразу: «Да, кейс был мой, но про мину я не знал». Он же не виноват, что его хотели взорвать!

— Не виноват, — поддакнул Вадик.

— Не виноват, а врал, как будто виноват! «Это не мой кейс, мой воры с поезда сбросили…» Конечно, Настенька подумала, что он знал про мину. Да еще ты ему врать помогал!

— Ну, помогал… — Вадик по-детски хлюпнул носом. — Я одно знаю: у босса все по совести. Если он врал, значит, тоже по совести.

— А так бывает?

— Да сколько хочешь! Ты, что ли, ни разу не врала, чтобы подружку отмазать?

— Врала, — призналась Маша, думая о Розке. Не вовремя ее папка угодил в тюрьму. Если об этом узнает Малик, он украдет Розку и в далеком горском селе сыграет свадьбу. А когда разъяснится эта история с чужой миной в кейсе, миллионера выпустят, но будет уже поздно: его дочка станет женой в одиннадцать лет.

— Малик знает? — спросила Маша.

— При чем тут Малик? — удивился здоровяк. — Хотя и Малик тоже… Ты пойми главное. Босс богатый, но его богатство — не в деньгах. Его богатство — рынок, магазин, засолочный цех, который только начали строить, какие-нибудь персики, которые сейчас едут по железной дороге. А живых денег боссу всегда не хватает. Наоборот, у него долгов куча. Вот, за квартиру еще не все выплатил. Это нормальное дело: в торговле каждую минуту ты кому-то должен и тебе кто-то должен. Но если завтра все, кому босс должен, узнают, что он в тюрьме…

— Они придут за своими деньгами, — поняла Маша.

— Придут. И у босса ни копейки не останется.

— Как же не останется? Чужие деньги отдаст, а свои-то должны остаться!

Вадик с задумчивым видом взял еще один банан, очистил и прикончил, опять не разжевывая. Было похоже на то, как фокусник глотает кинжал. Маша подумала, что у него внутри два банана так и стоят один на другом.

— Так ему и свои деньги придется отдать, — непонятно сказал Вадик.

— Но почему?

— Потому что персики еще не доехали. Их можно продать, но дешевле, чем когда они будут лежать на прилавке. Потому что цех еще не готов. Через полгода в нем начнут солить рыбу, и цех принесет большие деньги. Но если сейчас продавать голые стены без крыши, за них не дадут даже цену кирпичей, из которых они сделаны. Потому что квартиру за три миллиона долларов тоже нельзя прямо сейчас продать за три миллиона долларов. Это не спички. На нее можно и за год покупателя не найти.

— А Прибытков? — подсказала Маша.

— Прибытков себе на уме. Это раньше он канючил: «Ахмед, продай за три миллиона сто, продай за три миллиона двести». А когда узнает, что боссу срочно нужны деньги, он и половины не даст!

Вадик сокрушенно покачал головой и, как полено в печку, задвинул в себя еще один целый банан. Маше показалось, что уж этот нипочем не влезет, будет торчать изо рта. Но здоровяк и его сглотнул.

— Это конец, — простонал он. — Теперь охрану разгонят, прислугу разгонят, продавцов разгонят, рабочих на стройке разгонят… Человек двести останутся без работы!

Вот этого Маша не понимала.

— Найдут себе другую, — беззаботно сказала она. — Какая продавцу разница, у кого в магазине торговать, у Темирханова или у Пупкина?

— А я? — обиделся Вадик. Маше показалось, что сейчас он добавит, как Карлсон в мультике: «Я же лучше, лучше собаки!» Но здоровяк завел свое обычное: — Без пистолета кто меня возьмет в охранники?.. А другие? Какой-нибудь продавец заслужил у Темирханова отпуск, а Пупкин ему скажет: «Отработай год, тогда пойдешь». Но это еще ничего. Скорее Пупкин уволит наших продавцов и возьмет своих, проверенных. В торговле без проверки нельзя. Когда берут незнакомого человека, его ставят младшим продавцом в отдел газированной воды без сиропа и еще год присматриваются: вдруг он воду пьет?.. Нет, без босса нам всем труба!

Вадик встал, прихватив из вазы яблоко, и пошел к двери.

— Надо сказать Жаннат, чтобы не прятала ключ от холодильника. Теперь не от кого прятать, — с горечью заметил он. — Да, я про дедушку твоего кое-что разузнал. В курских больницах его нет, завтра будут искать в военных госпиталях.

— Как нет? — испугалась Маша. — А твои бизнесмены не могли что-нибудь напутать?

— Это вряд ли. Они продают овощи в больницы и знают всех тамошних начальников. Если им сказали, что твоего деда нет, это значит «нет», а не «ой, медсестра что-то напутала»… Не расстраивайся, — добавил Вадик. — Говорю же, завтра его в госпиталях поищут. Раз твой дедушка военный, то где ж ему быть, как не в военном госпитале?

— Конечно, где ж ему быть, — согласилась Маша.

Вадик ушел, а она еще долго смотрела в закрывшуюся за ним глупую розовую дверь.

Беда в том, что в военный госпиталь не положат человека без военных документов, а у Деда не было никаких. Он же только недавно вернулся из Америки, а там не дают документов русским полковникам. Дед ждал, что со дня на день его уволят на пенсию и дадут обычный паспорт и пенсионную книжку. А пока жил с тюремной справкой на английском языке и все время попадал из-за нее в неприятности. Не каждый милиционер мог прочитать эту справку, зато почти каждому хотелось на всякий случай посадить Деда за решетку и ждать распоряжений начальства.

Недавно к справке добавилась телеграмма президента. Тоже, конечно, не документ с фотокарточкой, но штука солидная. На бело-сине-красном бланке, как государственный флаг, с надписью «Правительственная».

УКРОПОЛЬ ГЕНЕРАЛ-МАЙОРУ АЛЕНТЬЕВУ Н Г ТЧК ПРОШУ ПРИБЫТЬ В КРЕМЛЬ ДЛЯ ЛИЧНОЙ ВСТРЕЧИ 30 АВГУСТА В 16 ЧАСОВ ТЧК ПРЕЗИДЕНТ РФ ПОДПИСЬ

Ошибка в звании (Дед же полковник, а не генерал) добавляла телеграмме веса. Сейчас Маша только на нее и надеялась. Хорошо, если нашелся в Курске добрый военврач и взял Деда в госпиталь без документов, с одной телеграммой. А так — неизвестно, что и думать.

Глава XII БОБА СТАНОВИТСЯ МУМИЕЙ

Пора снова появиться на этих страницах проводнику четвертого вагона Бобе Балабанову.

Его воровская роль в нашей повести еще не кончилась, хотя Маша узнает об этом гораздо позже.

Боба не помнил взрыва. Захлебываясь побежавшими от счастья слюнями, он раскрыл миллионерский кейс… Какие-то винтики, пакетики, толстая книжка… А ДОЛЛАРЫ ГДЕ?! В Бобином воображении кейс был наполнен тугими пачками «зеленых». Он уже мысленно сосчитал их: два ряда по шесть пачек, в каждой сто купюр по сто долларов — сто двадцать тысяч! Жалко, что кейс тонкий, второй слой не поместится, а то бы вышло почти четверть миллиона. Но уж сто двадцать тысяч Боба считал своими. И вдруг — обман!

Если бы тогда в купе проводника ворвался Темирханов, Боба загрыз бы его и проглотил, не разжевывая. Миллионер называется! Крохобор! Помоечник! Набил кейс дрянью и сидел, к сердцу прижимал!

В ярости Боба схватил книжку, собираясь запустить ее в окно, и вдруг стало темно и очень больно. С перепугу он шарахнулся и, кажется, вышиб дверь купе. В ушах звенело. Как сквозь вату Боба слышал крики:

— Стой! Здесь человек!

— Где болит? Жива?!

— У девочки шок, она ничего не понимает!

«Я — девочка?» — удивился Боба и потерял сознание.

Очнулся — кругом темень, чужие голоса: «Бу-бу-бу, бу-бу-бу». Позже врачи сказали Бобе, что перевязку ему делал хороший медик: он и мази наложил, какие надо, и «заморозил» уколами обожженные взрывом лицо и руки. Но тогда Боба мало что соображал. Хотел открыть глаза — не открываются. Хотел схватиться за голову — и не почувствовал ни головы, ни рук. Его подхватили под мышки и куда-то повели. «Сплю», — решительно сказал себе Боба, поджал ноги и лег. Вокруг забегали, закричали, стали Бобу тормошить, а он лежал и старался не дышать.

Потом все закачалось, как на море, когда отплывешь от берега на резиновом матрасе и дремлешь, а волна тебя — толк, толк. Приятно. Кажется, он вправду заснул. Знакомо рявкнул тепловоз, простучали, затихая, колеса, и оказалось, что Боба уже не в родном поезде «Черномор», а на какой-то станции. По-прежнему темно, кругом чужаки, и голоса слышатся сверху, как будто лежит Боба на полу, хотя под ним тепло и мягко.

— Тащ лтинант, там с прокуратуры была одна, стрший следователь Воронцова, — бойко рапортовал кто-то, сглатывая звуки. Мент, сразу понял Боба. — Тащ лтинант, она приказала генерала — в больницу, прводника — в «обезьянник». Только прводника надо сперва врачам показать.

«Влип!» — похолодел Боба. Ему показалось, что сейчас появятся все люди, которых он успел обворовать за два года — целый поезд! Они войдут колонной по четыре, как ехали в своих купе, и закричат: «Верни! Наши! Шмотки! Балабанов! Ур-ра-а-а!!!»

Лейтенант помолчал, шурша какими-то бумагами, и вдруг спросил:

— Пузанов, а кто из них генерал?

Боба еще не понял, какой небывалый подарок преподнесла ему воровская судьба. Он только подумал, что не зря оделся перед кражей в спортивный костюм. Это не то, что броская форма железнодорожника. В поездах девять мужчин из десяти переодеваются в спортивные костюмы, и случайный свидетель, увидев Бобу с ворами, не узнал бы проводника.

— Так, тащ лтинант, разве ж можно генерала

спутать с проводником! Документы же имеются на обоих! — удивился бойкий Пузанов.

— Какие документы?

— Они ж у вас в руках, — не понимал Пузанов.

— Вижу, — не стал спорить лейтенант. — Вижу служебное удостоверение железнодорожника, сильно поврежденное взрывом. Фотокарточка утрачена, фамилия владельца прочитывается как «Баранов» или «Воронов».

«Балабанов я», — хотел подсказать Боба и прикусил язык. До него начало доходить…

— А может, «Варанов»? Варан — это ящерица в форме сухопутного крокодила, — вставил Пузанов.

— Спасибо, — поблагодарил за подсказку «тащ лтинант» и продолжал: — Вижу правительственную телеграмму на имя генерала Алентьева Эн Гэ. Тоже без фотокарточки.

— Конечно, телеграмм с фотокарточками не бывает. Есть в поздравительном оформлении: с цветочками там или с зайчиками, — обстоятельно разъяснил Пузанов. Боба сообразил, что он в чем-то виноват, но признаваться не хочет, вот и прикидывается шлангом.

— Вижу постановление об аресте гражданина Балабанова, — гнул свое лейтенант, — и направление на судебно-медицинскую экспертизу генерала Алентьева. Вижу двух граждан в бессознательном состоянии. А кого куда — не вижу. Кого арестовывать, кого в больницу класть?

— Генерала в больницу. Согласно направлению, — сказал Пузанов.

На этом терпение лейтенанта лопнуло.

— ТАК КТО ИЗ НИХ ГЕНЕРАЛ?!! — взревел он и начал орать, не переставая: — Ты что, спросить не мог?.. Тебе, олуху, приказали… Обезьяна бы справилась… Тебе голова зачем — фуражку носить?..

— Дык я следил, чтобы она документы правильно оформила…. — вяло оправдывался Пузанов. — Поезд, сами знаете, стоял пятнадцать минут… Разве ж я думал, что генерал без формы и проводник без формы?.. Что я, генералов не видал? Генерала сразу отличишь…

— Ну, отличи, отличи! — наседал несчастный лейтенант. Было понятно, что за пузановскую глупость придется отвечать ему — он старший по званию.

Боба наслаждался ментовским позором. Главное он уяснил: его хотят арестовать, но можно вывернуться. Сейчас кто первый назовется генералом, того и будут считать генералом.

— Ну и отличу! — бубнил Пузанов. — Генералы — они солидные. Опять же, голос у них…

— Какой голос, если оба без сознания?!

— Старик, — неуверенно сказал Пузанов. — Хотя для генерала он хлипковат.

— А для проводника староват.

— Может, он проводник на пенсии. Подрабатывает. Сейчас курортный сезон: и студенты ездят проводниками, и пенсионеры… Или он генерал на пенсии, — добавил Пузанов. — Не расстраивайтесь, тащ лтинант. Вот придут в себя, мы и спросим.

«Пора», — решил Боба и застонал.

— Тихо! — шикнул на Пузанова лейтенант. — Проводник! Эй, проводник, чаю!

«Дураков нет», — подумал Боба и не отозвался.

— Проводника Баранова вызывают к бригадиру! — добавил Пузанов.

Боба немного выждал и опять застонал.

— Товарищ генерал! — вкрадчиво шепнул лейтенант.

Боба застонал громче.

— Отзывается! — обрадовался Пузанов. — Тащ генерал, как ваша фамилия?

«Вопрос, конечно, интересный, — подумал Боба. — Алов? Оленьев? Нет, Алентьев. Телеграмма на имя генерала Алентьева Эн Гэ. Эн Гэ — Николай Гаврилович? Никита Геннадьевич?» И тут он вспомнил старика с видеокамерой. Ясен пень, вот, кто генерал! Голос у старика командный — раз, молодой человек с военной стрижкой его провожал — два, Темирханов его без разговоров пустил в свое купе — три. Как пить дать генерал! Заодно стало ясно, почему его сняли с поезда. Боба же всем зарядил чай снотворным, а старику надо меньше, чем молодым, вот он и отрубился… Как его зовут? Молодой человек называл его по имени… Николай Георгиевич, вот как!

— Генерал Алентьев Николай Георгиевич, — глухо выговорил Боба через опухшую губу.

Пять минут спустя судьба воровского наводчика волшебно переменилась. Его куда-то везли в завывающем автомобиле «Скорой помощи». Его переодевали и перевязывали. Его перекладывали на хрустящие крахмальные простыни. В него втыкали иглы шприцев и острые холодные инструменты.

Когда в первый раз снимали повязку с глаз, Боба сильно перепугался. Вместо человеческих лиц он увидел темные головки инопланетян с фарами во лбу.

— А глаза оперировать надо, — сказал один инопланетянин, светя фарой в самый Бобин зрачок. Проводник догадался, что это врач с медицинским зеркальцем на лбу, и успокоился.

И снова его куда-то везли — на медицинских каталках и в лифтах, в инвалидных креслах и опять в «Скорой помощи». С «генералом» охотно заговаривали, и Боба потихоньку разузнавал, что случилось. Он ждал допроса и не хотел попасться ментам из-за какой-нибудь мелочи. Но чем дальше увозили Бобу, тем люди меньше знали о событиях в поезде «Черномор». Наоборот, все ждали, что «генерал» расскажет самые последние и точные новости, ведь он там был и сам все видел.

Сначала Боба врал неохотно, только если нельзя было смолчать. Потом вошел во вкус и начал врать вдохновенно. Его часто спрашивали о каком-то взрыве, и врач на перевязке сказал, что лицо «товарищу генералу» обожгло взрывом. «Ага», — подумал Боба и на очередной вопрос ответил:

— Террористы. Я их в момент раскусил: сидят в купе, чаю не просят и даже, извините, в туалет не выходят… Как «ну и что»?! Они же оружие везли! Отойти боялись, вот вам и «ну и что». Но я их выманил. Говорю: «В тамбуре женщина с сумками застряла, помогите». Они — в тамбур, а я — к ним в купе и заперся. Оружия там было!.. Нет, взрыв — это после, когда они меня гранатами выбивали.

Посмотреть на героя приходили новые люди. Все задавали одинаковые вопросы: как «генерал» разоблачил террористов и что случилось потом. Бобе было скучно повторять одно и то же, и он сочинял подробности:

— Я лично уложил двоих…

— …За двоих ручаюсь, а остальных не считал, — добавлял он в следующий раз. А потом расправлялся с остальными:

— К ним еще прорывались на помощь из другого нагона, но сколько там было, точно не скажу. Мое дело военное: кинул фанату — и клочки полетели, а трупы пускай милиция считает.

Слушатели восхищенно ахали и поили «генерала» соками через трубочку. Твердая пища была не для его губ, распухших, как вареники, но Бобу это пока что не волновало. Столько внимания ему не доставалось с третьего класса, когда он играл в школьном спектакле крокодила Гену. Хорошо быть генералом! Лучше, чем пойманным вором за решеткой милицейского «обезьянника».

В суете Боба не думал, почему его перевозят с места на место и почему везде так много врачей. Повязку на глазах ему меняли раза три. Он считал, что так и надо. И вдруг очередной «инопланетянин с фарой», наклонившись над Бобой, сказал старческим дребезжащим голоском:

— Ну сколько можно мучить больного! Кажется, уже всем ясно: у нас некому сделать эту операцию. В Москву его надо везти.

После этого врачи отступились от Бобы, но появился какой-то человек, пахнущий дешевым гуталином. Боба вспомнил казарму: «Рота, отбой! По моей команде глаза за-крыть! Рядовой Балабанов, отстаешь, щелчка не слышу!»

— Как я понимаю, товарищ генерал, ваши документы и вещи утрачены в бою, — почтительным голосом начал Гуталиновый Человек.

Боба всхрапнул из-под повязки. Вот он, допрос, начинается!

— Мой полковник распорядился выдать вам все, что положено, — утешил Гуталиновый Человек. — Обмундирование, деньги, билет до Москвы — все честь по чести.

— Де дадо! — в нос выдавил Боба. Он еще сам не думал, как собирается бежать из больницы с завязанными глазами, без одежды. Главное сейчас было — избавиться от расспросов Гуталинового Человека.

— Как же не надо? Что ж вам, ехать в Москву в больничной пижамке? — не понимал Гуталиновый Человек. — Да и на что ехать, когда денег при вас тоже не нашли?

Боба взвыл. Деньги! Сотни три долларов укатили в поезде «Черномор» вместе с Бобиной железнодорожной рубашкой. Знал бы, чем кончится дело, — переложил бы их в спортивный костюм… Но какой вор, собираясь на кражу, запасается деньгами?

— Из дома вам денег не пришлют, — вслух рассуждал Гуталиновый Человек. — То есть могут прислать, но как вы их на почте получите, без документов-то? Так что не стесняйтесь, товарищ генерал. Мы с полковником уже все обсудили: снабдим вас в дорогу, как положено, а потом уладим это дело с вашими тыловиками. Вы, товарищ генерал, только скажите, где служите, а об остальном не беспокойтесь. Номер части скажите.

Боба оцепенел. Решетки милицейского «обезьянника» придвинулись так близко, что их стало видно даже с его завязанными глазами.

К счастью для самозванца. Гуталиновый Человек решил, что «генерал» потерял сознание. Уронив стул, он бросился за врачами.

Довольно долго Бобу кололи, мяли и заставляли дышать из резиновой маски. Судя по запаху. Гуталинового Человека поблизости не было, и Боба решил, что пора «очнуться». На всякий случай он пожаловался, что ему всю память отшибло. Врачи сразу же назвали это медицинским словом «амнезия».

Когда Гуталиновый Человек появился в следующий раз, уже после ужина, его не пустили к «генералу». Боба долго слышал его просящий голос из коридора. Потом пришла медсестра делать укол и вслух прочитала записку от Гуталинового Человека:

«Тов. генерал?! У Вас была с собой телеграмма президента, и мы связались с его помощником. Вам, наверное, будет приятно узнать, что президент беспокооился о Вашем здоровье и просил не волноваться: он отложит встречу до тех пор, пока Вы не поправитесь. Для доставки Вас в Москву на операцию готовится самолет военно-санитарной авиации, только придется подождать до утра. Наш генерал подарил Нам погоны. Форму я подбирал на глазок, поскольку спросить Ваш размер не представляюсь возможным. На случай, если что-то не подойдет, в кармане записка с телефоном. Попросите кого-нибудь позвонить, и я привезу замену.

С уважением к Вашему подвигу зам. по тылу 17-й гвардейской танковой дивизии гвардии подполковник Верещака».

— Форму он мне оставил, — сказала медсестра. — Вам сейчас принести или потом?

— Сисяс! — потребовал Балабанов. «Заморозка» начала отходить, и все лицо дергало. Особенно болели губы, их раздуло, как сардельки.

Цокая каблучками, сестра принесла шуршащий пакет. Боба ожидал, что генеральский мундир окажется тяжелым, с колючими золотыми петлицами и жесткой грудью, подшитой конским волосом. Но пакет был мягким и легоньким.

— Камуфляж, — объяснила медсестра, потому что сам Боба не видел. — Камуфляж делает молодых мужественнее, а пожилых моложе. Я знаю, у самой муж прапорщик.

— Клашшно, — прошипел Боба, оглаживая мундир. Это была самая удачная кража в его жизни. Он стащил чужую судьбу.

Теперь воровской наводчик мог ничего не бояться. В лицо его не узнают — забинтовано лицо, и это, скорее всего, надолго: ожоги быстро не проходят. И пальцы, несчастные Бобины пальцы, в которых взорвалась бомба, забинтованы и распялены на каком-то медицинском приспособлении. Боба теперь мумия без внешности и отпечатков. Кем назвался, тем и стал — не проверишь.

Утром военный самолет унесет его в Москву, оставив одураченного генерала Алентьева где-нибудь в тюремной больнице. Если Бобу захотят навестить алентьевские друзья, он пробубнит им про плохое самочувствие. А на опасные вопросы всегда можно ответить: «У меня всю амнезию отшибло гранатой».

Глава XIII СНОВА КОФЕЙНЫЙ КОРОЛЬ

Утром к Маше зашла Маринпетровна. Лицо у «Мисс Черноморочки» было невыспавшееся, под глазами тени. — Как тебе у нас? Нравится? — начала она и стала расспрашивать, что нравится больше, а что, может быть, не нравится совсем, и бывала ли Маша в Москве, и как она учится.

Маша не понимала, что ей нужно. У женщины муж за решеткой, дочку вот-вот Малик украдет. Неужели ей интересно болтать с незнакомой девчонкой?

— Вам сейчас не до гостей, — в лоб сказала Маша, — и не тратьте на меня время. Если я мешаю, то скажите — я уеду домой.

Тонкие брови «Мисс Черноморочки» удивленно изогнулись:

— Вот так, да? Хочешь откровенно и по-взрослому? Ладно, скажу. Пока ты не мешаешь. Но вчера Вадик рассказал тебе кое-что лишнее…

— Это вы про то, что Ахмед Рашидович в тюрьме? Так мне бы и без Вадика все сказали, — вступилась за здоровяка Маша. — Я же свидетель. Настенька вызовет меня на допрос и скажет.

— Какая Настенька? — спросила Марина Петровна.

— Следователь Настенька, Воронцова Анастасия Ивановна. Видите, я больше вас знаю.

— Это меня и беспокоит, — вздохнула «Мисс Черноморочка». — Есть люди, которые будут рады воспользоваться тем, что Ахмед Рашидович… Что у него неприятности. — Она избегала слова «тюрьма».

— Знаю. Они скажут: «Отдавай сейчас же наши деньги». Ахмед Рашидович отдаст и разорится. Вадик поэтому и рассказал мне все, чтобы я помалкивала.

— Лучше бы он сам помалкивал, — буркнула Марина Петровна. — Мне брать с тебя торжественную клятву или ты уже сама поняла, что об этом нельзя говорить ни с кем?

— Особенно с Розой? — уточнила Маша.

— И с Розой. Она добрая девочка, но взбалмошная. Я не удивлюсь, если она помчится в прокуратуру бить стекла, чтобы выручить своего любимого папку. Поэтому скажем всем, что Ахмед Рашидович поехал в Сочи. Сутки выиграем, а там его, может быть, отпустят… И зачем я только сказала ему про магазин! — держась за голову, добавила Марина Петровна.

— А что вы сказали? Что в магазине цены завышают?! — охнула Маша.

— Да, а что тебя удивляет?

— Ничего, просто я не знала, что вы так хорошо в ценах разбираетесь, — пролепетала Маша, стараясь не встречаться взглядом с «Мисс Черноморочкой».

Нет, вы поняли?! Темирханов же сам проверил магазин и не нашел обмана. Значит, про цены ему наврали, чтобы выманить в Москву, дав на дорожку мину в кейсе. Раньше Маша думала, что все устроил Малик, и вдруг Марина Петровна сама призналась… Эта красотка чуть не убила собственного мужа и еще спрашивает, что удивляет Машу! Предательница! Жена-убийца!

— Что ты, я ничего не понимаю в торговле. Мне маникюрша сказала: «Мариночка, ваш магазин, как выставка: глядеть интересно, а покупать дорого».

Глаза у Марины Петровны были несчастные, и Маша поняла, что никакая она не жена-убийца и что ей очень-очень страшно. Жила-была «Мисс Черноморочка», украшала квартиру за три миллиона долларов, каталась в дорогих машинах, баловала дочку Розку. И вдруг все рухнуло. Муж в тюрьме, богатой жизни вот-вот придет конец, а она даже не понимает, как это получилось… А интересная у нее маникюрша!

— Ты только не обижайся. Мы же говорим откровенно, — замялась «Мисс Черноморочка».

Если откровенно, подумала Маша, то когда говорят «не обижайся», это значит: «Сейчас я тебя обижу». И «Мисс Черноморочка» ее обидела:

— Вадик относится к тебе, как к подружке. Ты ему «тыкаешь», хотя он вдвое старше, он тебя посвящает в дела нашей семьи… Мне не нравится твое любопытство. Ты смотришь нашу жизнь, как по телевизору, а мы — живые люди, и у нас несчастье.

Маша схватила с тумбочки сумку с Дедовой видеокамерой и стала рыться в кармашках. Под руку попадались то билеты на поезд, то темирхановские пакетики с кофе, то растаявшая шоколадка, — наверное, Дед припас для нее. Не было только визитной карточки следователя Настеньки. Маша стала выбрасывать ненужное на тумбочку.

— Я уеду. Сейчас позвоню Настеньке и уеду!

— Нет! — испугалась «Мисс Черноморочка». — Ахмед Рашидович просил, чтобы я тебя не отпускала. Он считает, что ты важный свидетель. Что ты видела в его кейсе?

— Наоборот, не видела. Он открывал кейс, и там не было мины. Для него это на самом деле важно. — Визитка нашлась, но Маша уже остыла. — Хорошо, я не уеду, я не буду лезть в ваши семейные дела, а буду скакать на батуте и ждать, когда меня вызовут на допрос. Хотя Настенька уже записала, что я не видела эту мину.

— Вот и договорились, — обрадовалась Марина Петровна. — Я подарю тебе колечко.

— Спасибо, не надо. Мне уже Ахмед Рашидович всего надарил. — Маша подумала, что миллионер не за просто так одел ее в дорогом бутике. Она для него важный свидетель, вот и одел… Надо постирать укропольский сарафан и носить его всем назло.

«Мисс Черноморочка» ушла, а в комнату сунулся ее похожий на игрушку тойпудель. Не обращая внимания на Машу, он вспрыгнул на постель, с постели — на тумбочку. Встал на задние лапы, дотянулся до вазы с фруктами и отщипнул виноградину. Пасть у него была маленькая, виноградина не помещалась, и пудель ее раздавил, смешно морщась.

— Ну и пусть! — сказала ему Маша. — Не хотите — и не надо. Плевала я на это расследование! Поживу, как богатые, дождусь Деда…

— Ры! — ответил пудель и удалился: с тумбочки на постель, с постели на пол и — за дверь. Обрубок его хвоста с шерстяным шариком на конце был победно задран.

Дверь за собой пудель, конечно, не закрыл. Было слышно, как в каминном зале стучат каблуки Марины Петровны и что-то басит Вадик. Потом стало тихо. Маша встала с постели и пошла в душ, а когда вернулась, на ковре сидела Розка и с середины смотрела «Пиноккио».

— Пошли жрать, — позвала она. — Сегодня день свободы от каши с курагой: Жанка умотала на дискотеку.

— На дискотеку?! — Маша живо представила, как горянка с веником, в темном платье ниже колен, скачет под рев электронной музыки.

— Я так Жанку дразню, а на самом деле у них собрание землячества, — объяснила Розка. — Снимают какой-нибудь кинотеатр, чтобы с буфетом и со сценой, разговаривают по-своему, горские танцы танцуют, артистов смотрят. Теперь Жанка до ночи не вернется. И хорошо, а то ее каша у меня уже из ушей лезет: день с курагой, день с изюмом. Хочешь, в ресторан пойдем? Или дома мороженого наедимся.

— А нас пустят в ресторан?

— Утром всех пускают, а с обеда — только взрослых.

— Мороженое, — выбрала Маша. Денег в сумке Деда было не так много, а просить у Розки не хотелось.

— А в ресторане коктейль из креветок и суши, — стала соблазнять Розка. — Суши пробовала? Это сырая рыба во льду. То-оненькими ломтиками, с разными соусами. Вкуснятина!

— Нет, лучше мороженого, — отказалась Маша.

— Тогда балалайку тебе.

— За что?

— За мудрость. Я бы тебя угостила, ты же гостья. Только если все время платит один, то дружбы не получается. У меня была подруга с первого класса. А потом она обиделась, что я не подарила ей ролики на день рождения. «Подавись своими фломастерами, я с тобой водиться не буду!» — скривив губы, передразнила Розка. — Она уже считала, что я должна ей ролики. И я поняла, что она водится не со мной, а с папкиным кошельком.

— Обидно было? — спросила Маша.

— А то! Богатые тоже плачут, — усмехнулась Розка. — Я ведь только хочу, чтобы меня любили не за деньги, а просто так. Разве это много?

— Тогда не хвастайся деньгами, вот и все.

— А как не хвастаться? Попросить, чтобы меня отвозили в школу не на джипе, а на «Жигулях»? Так это выйдет еще хуже хвастовства, потому что придется специально купить «Жигули». А то еще было: идем с классом в театр, и у кого-то нет денег на буфет. Я купила им по шоколадке. Слышу, говорят: «Темирханова выпендривается!» В следующий раз вообще не пошла в буфет. Стали говорить: «Темирханова жадничает».

— Дураков хватает, — заметила Маша, и Розка с ней согласилась.

Пошли на кухню за мороженым, и тут в холодильнике Маша увидела пакеты со знакомыми желтыми шариками. Эти шарики сделаны из желатина; в жару они размякают, поэтому знающие люди держат их именно в холодильнике.

— Ты в пейнтбол играешь? — обрадовалась Маша. — И ты?!

— А какой у тебя автомат?

— Маркер, — солидно поправила Розка (Маша и без нее знала, но «автомат» звучит интересней). — «Минимаг». Бьет, как отсюда до соседнего дома! Ближе пяти шагов я из него не стреляю, а то знаешь, какие синяки остаются! А ты можешь взять мой старый, он тоже ничего.

Стало ясно, на что потратить день. Розкин старый автомат оказался не «ничего», а «ого-го»: «спайдер». Маша о таком только мечтала. И вторая маска для нее нашлась, и новехонький камуфляж, купленный для Розки на вырост, чтобы осенью надевать под него теплые веши. Маше он оказался почти как раз, только штанины коротковаты.

— А куда пойдем? — спохватилась Маша. Пейнтбол — это игра, которая жутко не нравится прохожим, особенно когда их случайно подстрелят.

Розка сказала, что поблизости, в парке, есть сектор для пейнтбола. Это было интересно. Маша играла на специальных площадках для пейнтбола всего-то раз десять, на турнирах, а так привыкла гонять где придется — на морском берегу, в кукурузном поле, на пустыре.

Сектор ей не понравился: маленький, кусты заляпаны краской из шариков. Они с Розкой разбежались, считая про себя до двадцати, а потом начали поиск.

Не прошло и минуты, как где-то вверху звонко закашлял Розкин «минимаг»: «Динь-пок, динь-пок».

Маша упала за куст, но поздно: оба шарика угодили ей в лицо, прямо под козырек маски, и краска залила стекло. Затрещали ветки. Пока Маша протирала стекло, Розка исчезла. Что ж, первый бой остался за ней.

Задрав голову, Маша недолго побродила между деревьев и нашла подходящую для засады развилку на сосне. Судя по всему, здесь и пряталась Розка, причем не раз — кора в развилке была отполирована штанами. У таких засад есть недостаток: когда сидишь на толстом дереве, не видишь, что творится по ту сторону ствола. Если бы Маша знала это место раньше, то ей ничего не стоило бы подобраться к Розке. Надо было пробежаться по сектору, поглядеть, где что, но теперь поздно: игра началась, не просить же перемирия.

Вдалеке над кустами вспорхнули воробьи, сразу три, — значит, не случайность, их спугнули. Громко хлестнула ветка, отогнутая чьей-то неловкой рукой. Ага, Розка! Перебегая от дерева к дереву, Маша стала заходить ей во фланг. В траве попадались высохшие сучья, и приходилось порхать между ними на цыпочках, чтобы не выдать себя треском. А у Розки валежник хрустел под ногами, кусты раскачивались. Слабый противник. Маша наметила точку перехвата: небольшую полянку. Как только Розка выйдет на открытое место… Нет, она догадалась обойти полянку — и правильно, да только пошла влево, как раз под Машин выстрел. Тут просто невезение: пошла бы Розка вправо, и Маше пришлось бы бежать за ней вокруг полянки. А так она дождалась, когда над кустами покажется голова, и два раза выстрелила, целясь в стекло маски, как Розка — ей.

Пок! Пок! «Спайдер» бил поглуше, чем Розкин «минимаг». Шарики попали чуть ниже стекла, туда, где у маски решетка, чтобы дышать. Конечно, Розка глотнула брызнувшей сквозь щели краски. Маше самой сколько раз так попадало. Эта краска пищевая, такой красят леденцы, но все равно неприятно.

— Баклан ты, Толик! — срывая маску и отплевываясь, завопил подстреленный.

Вот именно, подстреленный, а не подстреленная.

Мальчишка!

Маша отступила за дерево и побежала.

— Я тебя узнал! — кричал мальчишка. Узнал, как же.

Она мчалась, не выбирая дороги. Вдруг мальчишка погонится за «Толиком»? Объясняй ему потом, что не нарочно его подстрелила. Сучья под ногами трещали, как ружейные залпы. Маша не расслышала Розкиных выстрелов и удивилась, когда что-то слабо ударило ее в грудь и на камуфляже расцвела желтая клякса.

Два — ноль.

Самое обидное — то, что Маша и теперь не заметила Розку. Торжествующий смешок, шорох листвы — и все. Сгоряча она кинулась в погоню, хотя знала, что может нарваться на засаду.

Впереди шевелилась ветка, словно кто-то ворочался в кустах. Маша подбежала, вскидывая авто-' мат… Что такое? На ветке, как маятник, раскачивалась тяжеленькая стеклянная бутылка от кока-колы, наскоро привязанная куском бечевки. Ловушка! Маша бросилась на землю, перекатилась и залегла за деревом.

Динь-пок! Динь-пок! — по спине. Третий шарик Розка выпустила в ствол дерева, и он лопнул у Маши перед носом, брызнув желтой краской на стекло маски. Это был не промах. Это было издевательство: мол, тебе не видно, что там в спину попало, так погляди.

Три — ноль. А ведь игра только началась!

Продолжение было не лучше. Розка знала сектор вдоль и поперек, ловко пряталась и подстрелила Машу восемь раз подряд. Но через час Маша запомнила все места ее засад и облюбовала свои. Счет быстро сравнялся, и она стала гонять Розку по всему сектору, потому что лучше стреляла.

От краски обе пожелтели с головы до ног. В фургончике у входа купили зеленых шариков и еще через час позеленели. Потом пришли Розкины знакомые. Чтобы не путать старые раны с новыми, купили красных шариков, сыграли со знакомыми двое на двое и покраснели.

Шариков других цветов в фургончике не оказалось, и пришлось вернуться к желтым. Это было даже хорошо, потому что стало темнеть, и все цвета, кроме желтого, плохо различались.

Домой возвращались в сумерках.

— Не евши, не пивши, — ворчала Розка. — Заставляли нас, что ли?

Маша ленилась пошевелить языком. Во рту было сухо, как в пустыне, коленки тряслись от усталости.

Мимо будки охранника у ворот они проскользнули, низко пригнувшись, перебежали через двор и нырнули в двери миллионерского дома. Тут их заметил приятель Вадика Сашок и сказал серьезным го-юсом:

— А я невесту для Кеши ищу. Такой же расцветки, как вы.

Потрясенный Кеша хлопал крыльями и орал:

— Порву, как бобик грелку!

По сравнению с Машей и Розкой он выглядел серым, как воробышек, и очень из-за этого волновался.

Брошенный в одиночестве пудель нагадил в прихожей. Он кинулся Розке на руки, стал жаловаться и лизаться, и его пепельная шерстка превратилась в серо-буро-малиновую. Пудель застыдился и убежал прятаться. Потом его нашли под шкафом в библиотеке. А Маша и Розка, сбросив комбинезоны у двери, разбрелись по ванным. У Розки на шее отпечаталась полоса от затекшей за шиворот краски. Маша, наверное, выглядела не лучше.

Она встала под душ и долго смотрела, как в сток убегает разноцветная вода. Смыв краску, Маша напустила в ванную воды с розовой душистой пеной и растянулась во весь рост. Каждый кусочек тела приятно ныл. «Вот это и есть простое человеческое счастье, — подумала Маша. — Сейчас еще поем…»

Пришла странно тихая Розка в халате, с замотанной полотенцем головой, и спросила:

— Маш, а что у тебя был за кофе?

— БЫЛ? — охнула Маша.

— Маш, только не обижайся, — забормотала Розка. — Мне чаю хотелось, а у Жанки все полки заперты. Она еще, наверное, не знает, что папка уехал. Я пошла к тебе, вижу, на тумбочке пакетики с кофе, как раз два — нам с тобой… МАШ, ТОЛЬКО ЭТО НЕ КОФЕ!

Маша выскочила из ванной, на ходу надевая купальный халат. На Розку она не сердилась: самой не надо было разбрасываться уликами. Она же вынула пакетики из сумки, когда искала визитку следователя Настеньки…

— На кухне, — подсказала Розка. — Я только один открыла. Маш, а что там?

Не отвечая, Маша ссыпалась по лестнице, добежала до кухни. Вот они, ее улики, — пакетики «кофе Кинг» с нарисованным королем. Один, целый, Маша сразу спрятала в карман. Второй валялся на столике пустым, а рядом на дне чашки с кипятком лежал какой-то серый порошок. Розка сопела у нее за плечом.

— Я мешаю, а оно не растворяется, — озадаченно заметила она. — Маш, что это?

«У папки своего спроси», — чуть не ляпнула Маша, но подумала, что лучше вообще не вспоминать о Темирханове, чтобы не пришлось врать Розке.

— Экспертиза покажет, — ответила она, осторожно сливая воду из чашки. Порошок лежал на дне, как приклеенный. Больше всего он был похож на мельчайшие железные опилки.

Преступление, о котором ей не хотелось вспоминать, само напомнило о себе.

Глава XIV РАССЛЕДОВАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

А суматошный день, потраченный без всякой пользы для расследования, еще не кончился. Плохие новости пошли чередой.

Сначала вернулась с горского собрания Жаннат. Она улыбалась и мурлыкала под нос какую-то лихую мелодию. Грязные комбинезоны и «подарочки» пуделя на паркете ничуть не испортили ей настроения. Напевая, Жаннат ловко прибралась и о чем-то заговорила с Розкой. На двоих они знали с десяток общих слов: «Малик», «самолет», «Рашид» и еще какие-то горские. То, что Жаннат с грехом пополам объяснила Розке, было ужасно: Малик улетел за Диким дедушкой!

Еще вчера глава тухума Темирхановых не собирался в Москву. Зачем он решил спуститься с гор? Маша могла только догадываться. То ли узнав, что Ахмед Рашидович не взорвался на мине, дедушка захотел своими руками отрезать ему голову. То ли, наоборот, кинулся на выручку сыну, который попал в тюрьму.

Розка чуть не плакала. Она расстреляла из своего «Минимага» нелюбимого красного зайца, получила от Жаннат веником и заперлась у себя. Маша по балкону подходила к ее окну, стучалась, но Розка выключила свет и с головой залезла под одеяло. На ее месте Маше тоже было бы несладко. Малику с дедушкой ничего не стоило увезти одиннадцатилетнюю невесту в горы, а папка не смог бы ее защитить. Хотя Ахмед Рашидович не уехал в Сочи, как считала Розка, а остался в Москве, это не меняло дела. Тюремные решетки держали миллионера надежнее, чем самые дальние расстояния.

В одиннадцатом часу приехали Марина Петровна с Вадиком. Маша слышала, как они говорят между собой про какое-то освобождение под подписку. Судя по всему, добиться освобождения не удалось. Маша хотела порасспросить Вадика, но Марина Петровна смотрела на них волком. Она и раньше считала, что Вадик разболтал Маше лишнее.

Под колючим взглядом «Мисс Черноморочки» Вадик сказал, что курские бизнесмены не нашли Деда в госпиталях. Зато, оказывается, он был в одной больнице, но так недолго, что его даже не записали.

— А ты говорил, что все больницы еще вчера проверили, — расстроилась Маша.

Вадик развел руками:

— Проверили, только врач, который тогда дежурил, уехал за город картошку копать. А сегодня вернулся. Он говорит, что твоего Деда забрали военные. Вроде у него была телеграмма генерал-майору Алентьеву. Разве он генерал?

— Да нет, в телеграмме ошибка, — механически ответила Маша.

Дело становилось все непонятнее. Забрали военные — значит, и отвезли в военный госпиталь. Но в госпиталях Деда нет. Или там врачи тоже уехали копать картошку?

— Маше пора спать! — вмешалась Марина Петровна. Голос у «Мисс Черноморочки» срывался, на щеках цвели красные пятна. Похоже, она уже знала, что приезжает горский дедушка, и здорово нервничала.

Маша не стала спорить и ушла.

На ее постели валялся пудель с уворованной из вазы виноградной кистью. Он давил виноградины в пасти и бросал. Все покрывало было в пятнах. Наверное, пудель хотел пить, но Жаннат этого не объяснишь, она по-русски не понимает, и вместо переводчика у нее веник. За покрывало обязательно стукнет.

Сердиться на горянку было трудно. Весь день она убиралась, готовила, протирала совершенно чистую мебель. А сказать ничего не могла, только веником хлестнуть в сердцах, и то не больно. Розка на нее не обижалась, а Жаннат стукнет ее и улыбнется, мол, воспитание воспитанием, но ты же знаешь, как я тебя люблю.

Но при всем том Жаннат шпионила на Дикого дедушку. И Малик. Малик — особенно, ему хотелось поскорее жениться на Розке. Ну и гадюшник! Скорее бы уехать отсюда.

Выставив пуделя за дверь, Маша взялась за телефон Деда. Хватит надеяться на овощных бизнесменов, пора пускать в ход спецслужбы! Хорошо бы позвонить Грише Деппу, но чем он сможет помочь у себя в Сочи? Главное разведуправление? Нет, это слишком. Вот: полковник Вася Ухов. Если Дед зовет его Васей, значит, они близкие друзья.

И Маша отыскала трубку городского телефона и позвонила полковнику Васе.

Разговор получился легкий, как будто они были знакомы сто лет.

Маша: Здравствуйте, это Маша Алентьева.

Ухов (не удивляясь и не переспрашивая): А я дядя Вася, который газетные вырезки про дедушку собирал. Он тебе показывал вырезки?

Маша: Показывал. Целый чемодан.

Ухов: Вы в Москве?

Маша: В Москве, только я одна, без Деда.

Ухов: Когда в гости зайдешь?

Маша: Хорошо бы сейчас. Есть важный разговор.

Ухов: Диктуй адрес, я за тобой заеду.

Маша: Меня могут не отпустить, я у чужих людей.

Ухов: Дай им трубку.

Разыскивая Марину Петровну, Маша успела сказать, что Деда сняли с поезда в Курске и теперь не могут найти. «Мисс Черноморочка» и Вадик ужинали на кухне в полном молчании, сидя на разных концах длинного стола. Маша дала ей телефон. Неизвестно, что говорил полковник. Марина Петровна выслушала, два раза повторила: «Да, да» — и нажала кнопку отбоя.

— Сегодня можешь переночевать у него, — сказала она, возвращая трубку Маше. — Но насовсем я тебя не отпускаю. Ахмед Рашидович отвечает за тебя перед следователем и перед твоим дедом. Завтра возвращайся или хотя бы позвони.

Маша прикинула, что если Малик повезет Дикого дедушку на самолете, то завтра они как раз и появятся в Москве.

Полковник Вася позвонил в дверь через полчаса. Он был немолодой, толстый, лысый и страдал от духоты. Васина рубашка потемнела под мышками, на носу висела капля пота.

— Пешком поднимались? — спросила Маша.

— Почему? В лифте.

— Для лифта же карточка нужна.

— Нужна, — согласился Ухов и больше ничего не сказал, но Маша его поняла: «Конечно, мне дали карточку. Попробовали бы не дать!»

Выйдя с ним в прибытковский спортзал. Маша поискала тренажер, на который влезал Черный Плащ. На сиденье отпечатался острый носок туфли, но весь остальной след был затерт. Маша даже не смогла понять, мужской он или женский.

— Не бедный монтер, — заметил Ухов.

— Почему монтер и почему не бедный?

Ухов молча показал на потолок. Прямо над следом был квадратный лючок, привинченный по углам четырьмя блестящими винтами. Маша вспомнила, как Черный Плащ работал локтем. Как будто что-то вворачивал или выворачивал.

— А не бедный, — ответил на второй вопрос Ухов, — потому что подошва без рисунка, видишь? Кожаная. От дождя она раскисает, об асфальт стирается. Такую обувь носят люди, которые чаше ездят в своей машине, чем ходят по улицам.

— Дядь Вась, а кто сейчас носит черные плащи и шляпы? — спросила Маша.

— В такую жару? Дураки и шпионы из плохого кино. — Ухов утер пот со лба и вопросительно посмотрел на Машу.

— Вчера поздно вечером, — сказала она, — когда монтеры уже не работают. И ничего у нас не ломалось: ни свет, ни телефон.

Ухов без лишних слов залез на жалобно крякнувший тренажер, достал из кармана складной нож с кучей отверточек и выбрал нужную. Он работал быстро и бесшумно. Было слышно, как на кожаное сиденье капает пот с его мясистого носа. Маша глядела. Лючок, над которым трудился Ухов, был с краю; дальше белый потолок заканчивался и ввысь уходили стекла пирамиды. Вон в пыли видно окошко, которое Маша протерла себе, когда подглядывала за Черным Плащом.

— Держи. — Ухов подал ей отвинченную крышку лючка.

Из дыры в потолке жгутами свисали разноцветные провода. Ухов без опаски поковырялся в них — жгут направо, жгут налево. В руку ему сам выпал не похожий на другие тонкий черный проводок.

— Ага!

— Что ага? — не сообразила Маша.

— Ага, твоих знакомых прослушивают. Скользя по проводку пальцами, Ухов запустил руку в дыру и вытащил плеер… Нет, цифровой диктофон с красной кнопкой «Rec». Над кнопкой светился рубиновый огонек: диктофон был включен.

— Гигабайтник, часов на триста записи. Когда я служил, мы о таких только мечтали. — Ухов понажимал кнопки, и Маша услышала собственный голос:

— Здравствуйте, это Маша Алентьева.

— А я дядя Вася, который газетные вырезки про дедушку собирал…

Улыбаясь, как будто увидел себя в передаче «Поле чудес», Ухов нашел начало записи.

— Этот разговорчик мы сотрем. Незачем всяким поганцам знать про меня, — заметил он. — А диктофончик положим на место.

И Ухов действительно спрятал диктофон среди проводов.

— Давай панель.

— А разве… — Маша не понимала, зачем оставлять диктофон Черному Плащу.

— Давай, не тяни время! — Ухов нагнулся и вырвал у нее крышку от лючка. — Диктофон снимать нельзя, а то «монтера» спугнем, — объяснил он, привинчивая крышку на место.

— Я бы его выследила. С крыши, — Маша показала на пирамиду.

— А если он придет через два дня? Будешь ночевать на крыше? — Ухов закрутил последний винт, спрыгнул на пол и ладонью размазал свой след на сиденье тренажера. — Вперед. Поговорим в машине.

Когда Маша с полковником вышли из лифта в зимний садик, охранник Сашок улыбнулся ему, а попугай закричал «Караул!». Было ясно, что Ухов произвел сильное впечатление на обоих.

У дворцовой лестницы стоял красный «жигуленок» с новым черным крылом. Все остальное у «жигуленка» было ржавое и мятое.

— Как вас за ворота пропустили? — удивилась Маша. — Там охранник вредный.

— А я ему ноги вырвал, — серьезно ответил полковник Вася и распахнул перед ней заднюю дверцу. — Садись сюда. Рядом с водителем — место смертника.

Усадив Машу, он плюхнулся на продавленное сиденье и, с места набрав скорость, подлетел к будке вредного охранника. Ворота уже открывались. Охранник тянулся по стойке «смирно».

— То-то, — довольным голосом сказал Ухов и газанул.

— Ноги у него вроде целы, — заметила Маша.

— Он теперь знает, что это может быть не навсегда, — ответил Ухов, — только до следующего приступа хамства.

— Вы его побили?

— Я ему сделал больно.

— А за что? У него же такая работа: ворота охранять.

— Есть такая работа: ворота охранять, — подтвердил Ухов, — но нет работы хамить, орать и грозить дубинкой людям, которые выглядят слабее тебя. Этот еще небезнадежен, — добавил он. — Безнадежный вызвал бы подмогу. А этот понял, что получил за дело, и усох… Ладно, на чем мы остановились?

— На Черном Плаще, — напомнила Маша. — Кто-то подслушивает телефон Ахмеда Рашидовича.

— Нет, давай с самого начала: как вы с Николай Георгичем ехали в Москву, как познакомились с Темирхановым, почему ты живешь у него…

— Откуда вы знаете, что мы с ним недавно познакомились?

— Ты же сама сказала: Деда сняли с поезда, ты живешь у чужих людей… Давай подробно, ничего не пропуская. Я все равно из тебя выну, что мне нужно, только это займет больше времени.

«Жигуленок» летел по пустынной улице. Под ржавым капотом пел необычный мотор. Когда полковник Вася трогал со светофоров. Машу вжимало в сиденье. Она рассказывала, Ухов слушал, иногда задавая короткие точные вопросы.

Он был здорово похож на Деда, хотя на посторонний взгляд трудно найти таких разных людей. Дед худой, седовласый, опрятный, а Ухов толстый, лысый, потный. Дед любил подумать, а потом сделать. Ухов не думал, а реагировал. Нахамил охранник — надо ему дать по шее. Маша сказала про странного — монтера — надо проверить, зачем он залезал на тренажер.

И все же чувствовалось, что Ухов и Дед ходили одними тропами разведчиков. Оба умели нравиться людям, и Маша знала, что дело не только в том, что они хорошие. Разведчиков учат нравиться. Самый угрюмый незнакомец, перебросившись двумя-тремя словами с таким человеком, как Дед или Ухов, считает себя его старым приятелем. Полковник Вася показал это, когда на ночной улице его машину остановил дорожный инспектор. Он подошел с непреклонным видом, помахивая жезлом. В другой руке у инспектора был прибор для определения скорости, похожий на пиратский пистолетище с раструбом. А Ухов-то гнал как на пожар! Казалось, ему не отвертеться от штрафа. И вдруг он по пояс высунулся из окошка и заорал:

— Слушай, у меня приемник накрылся, не знаешь, как наши играют?

— Пока один — один, — ответил милиционер, подумал и махнул жезлом: — Езжай, успеешь по телеку второй тайм посмотреть.

— Дядь Вась, почему он вас не оштрафовал? — спросила Маша, когда «жигуленок» рванул с места.

— Это называется «смена установок». Инспектор и нарушитель — противники, а два болельщика — свои ребята. Он подошел ко мне, как к противнику, а я оказался своим. Он бы сам с удовольствием помчался футбол смотреть, вот и отпустил меня.

— А кто играет?

— Не знаю. Я только услышал, что у него в машине радио кричало: «Го-ол!»

Вот какой был этот полковник Вася.

Дома у него, в прихожей, стояла новая лопата с заводской наклейкой.

— Тебе повезло, что я не на даче: заехал отдать белье в прачечную и заплатить за квартиру, — сказал он и повел Машу пить чай на крохотную кухоньку, раз в пять меньше темирхановской.

С первого же взгляда стало ясно, почему полковник Вася так легко сорвался из дому поздно вечером. На плите и даже на подоконнике без всякого порядка громоздились мятые кастрюли; для чая он поставил не чашки, а мутные стаканы. Ухов жил один и, наверное, скучал.

Стаканы Маша, конечно, перемыла. А чай у полковника оказался вкусный, с душистыми травами. Варенье он варил сам: вишневое, яблочное, клубничное, сливовое. За этим чаем с вареньем Маша рассказала про кофейного короля и отдала Ухову нераспечатанный пакетик и бумажную салфетку с чуть влажным порошком.

Полковник Вася взвесил салфетку на руке, вышел и скоро вернулся с прибором, похожим на школьный вольтметр. Щелкнул выключателем, покрутил ручки, водя прибором над порошком.

— Не радиоактивный… — Он обмакнул в порошок мизинец, слизнул прилипшие крошки, пожамкал губами и сплюнул. — Кислит. Металл какой-то.

— Дядь Вась, вы что?! А вдруг это яд?! — ужаснулась Маша.

— Я ж не глотал, — наивно хлопая глазами, ответил полковник Вася и стал угощать Машу: — Попробуй вот это варенье, из китайских яблочек. Когда их варишь, главный фокус в том, чтобы не лопнула кожура. Я заливаю их горячим сиропом, довожу до кипения и сразу снимаю.

— Дядь Вась, а зачем в мине порошок? — заныла Маша. Было ясно, что полковник уже о чем-то догадался, но говорить не хочет и нарочно ее отвлекает своим вареньем.

— Сам не знаю. Я думаю, что в пакетиках от кофе была взрывчатка.

— А вдруг это и есть взрывчатка?

Ухов покачал головой и стал рассуждать вслух:

— Хотя взрывчатку можно было и вклеить… Сколько ее надо — тола граммов пятьдесят, а пластита еще меньше. Но зачем порошок? Вот в чем вопрос!

— Дядь Вась, а вы пока расскажите без порошка, — попросила Маша. — Куда взрывчатку клеить и вообще.

— Ну, если без порошка… «Анжелика и король» была оболочкой, а винтики — картечью, — выложил Ухов и победно взглянул на Машу, мол, какова версия?!

Она почувствовала себя дурочкой, но решила не отступать.

— Какой оболочкой, какой картечью? Объясните для недоразвитых.

— Для недоразвитых? — серьезно переспросил Ухов, подумал и начал: — В кейсе была какая-нибудь коробочка для винтиков?

— Нет, — вспомнила Маша. — Вадик их собрал с пола и покидал обратно в кейс.

— И они потом гремели, как в погремушке.

— Конечно.

— А до этого не гремели.

— Может быть, — сказала Маша, — не помню.

— Не гремели, — убежденно повторил Ухов. — Это и насторожило твоего деда.

Маша только сильнее запуталась: почему Деда насторожили какие-то гремящие винтики? Младенец он, что ли?

— Я не лейтенант разведки, — напомнила она. — Дядь Вась, давайте сначала: картечь — это чем старинные пушки заряжали? «Пора добраться до картечи»?

— И пушки, и охотничьи ружья, и некоторые мины. Обычно картечь — это шарики, но на худой конец сгодятся любые железки. Вот и винтики в мине из кейса играли роль картечи. Если бы взрывом их выбросило в лицо проводнику, то ему бы не поздоровилось. Но Темирханов перевернул кейс, и винтики высыпаюсь из оболочки. Сам по себе взрыв был слабоват, чтобы серьезно повредить человеку, и проводник остался жив.

— А что за оболочка? Скажете, мина лежала в «Анжелике»? Между страниц, что ли? — не поверила Маша.

— Да не между, а вместо страниц. Тот, кто делал мину…

— Икс, — подсказала Маша.

— Пусть будет Икс. Он вырезал из каждой страницы середину, и получилась оболочка, видимость книги. Икс вклеил туда взрывчатку, детонатор, батарейку — все, что нужно, а сверху насыпал винтиков. Они лежали плотно, не гремели. Потом Темирханов полез в кейс, книжка выпала, винтики рассыпались.

Никто не увидел, что в книжке вырезаны страницы — ведь она, как ты говорила, раскрылась обложкой вверх. Вадик закрыл книжку, положил на место, и винтики побросал в кейс как попало. Они начали греметь. Николай Георгич понял, что раньше винтики лежали в книжке, ведь коробочки или пакетика в кейсе не было. Уже интересно. А тут еще Темирханов стал подбивать его на выпивку — ясно, что неспроста.

Остальное Маша поняла сама:

— И они пошли в ресторан. Темирханов хотел узнать, что заметил Дед, а Дед хотел узнать, зачем Темирханов держит винтики в книжке. Дядь Вась, но почему мина у него не взорвалась, а у проводника взорвалась?

— Это как раз легко объяснить. Бизнесмены — осторожные люди. Темирханов мог сказать Иксу: «Я должен знать, что повезу. Открой кейс и сам покажи свои образцы товаров». А Иксу что делать? Подрываться на собственной мине? Или Темирханова уговаривать: «Ахмед, там ничего интересного»? Да нет, он заранее всобачил в книжку, скажем, электронные часики вроде твоих. Они же у тебя с будильником?

— Ага, — Маша с сомнением посмотрела на «часики»: здоровенные.

— Если снять корпус, они тонкие, — предупредил ее вопрос Ухов. — Пока будильник не сработал, мина была отключена. Икс мог, не боясь взрыва, открыть «Анжелику», и Темирханов увидел бы только безобидные винтики. А когда поезд отъехал подальше и сам Икс успел убраться с вокзала, будильник поставил взрыватель мины в боевое положение. Но Темирханов еще раньше успел перевернуть кейс и с тех пор в него не заглядывал.

— Проводник своровал кейс, открыл книжку, и мина рванула, — закончила Маша. — А Икс не боялся, что Темирханов увидит винтики в книжке и скажет: «Странный способ возить образцы товаров»?

— Ахмед, ты сам знаешь, что такое коммерческая тайна. Я просто не хочу, чтобы посторонние видели мой товар, — ответил за Икса полковник Вася.

— Думаете, Ахмед Рашидович поверил бы?

— Обязательно! Есть сделки, которые надо скрывать до последней возможности. Когда я работал в Америке на фирме твоего деда, мне приходилось возить образцы товаров на животе, в тряпочном набрюшнике. А были это всего-навсего пластмассовые заклепочки для внутренней обшивки самолета. Только мы свои заклепочки сделали полегче на четверть грамма и продавали на полцента дешевле. Если бы об этом узнали другие фирмачи, у которых заклепочки были тяжелее и дороже, я бы просто не доехал. Устроили бы мне автомобильную катастрофу.

— Из-за четверти грамма и половинки цента? удивилась Маша.

— Так этих заклепочек в самолете тьма-тьмущая. Мы показали образцы на большом авиационном заводе, и у нас их стали покупать. Не одни заклепки, конечно, а всякие мелочи из пластмассы — больше ста разных деталей десятками тысяч штук, год за годом. Твой дед разбогател, ездил в лимузине, как у кинозвезд, играл в гольф с заводскими менеджерами. Ради этого все и затевалось: чтобы мы стали своими людьми на заводе. Там же строили еще и военные самолеты.

— Дед говорил, — кивнула Маша, — только я не знала, что вы с ним работали. Дядь Вась, а что теперь делать?

— Искать Деда, выручать Темирханова. Ты же сказала, что он неплохой человек?

— Вроде неплохой. Еще надо Розку спасти от Малика, — подсказала Маша.

— С Маликом я разберусь, — пообещал Ухов, — ему до смерти жениться не захочется. Меня сейчас беспокоит Николай Георгич. Телеграмма от президента осталась у него?

— У него.

— Жаль. С телеграммой мы бы пробились на прием к какому-нибудь триста девяносто пятому помощнику президента. А так меня никто слушать не станет, я же пенсионер… Вот что: завтра я запишусь на прием к своему генералу. Объясню, что к чему, и шарахнем в Курск запрос по всем спецслужбам: где у них полковник Алентьев? — И Ухов с решительным видом заправил под ремень вывалившийся живот, как будто хотел сейчас же идти к генералу.

— А что делать с Черным Плащом? — спросила Маша.

Ухов улыбнулся:

— Как что? Покрасить. Я тебя научу.

На ночь полковник Вася хотел уступить Маше свой диван. Она отказалась и спала в кухне на раскладушке. Узкая брезентовая кроватка не шла ни в какое сравнение с миллионерским ложем. Вдобавок на кухне жили тараканы. Маша видела только двух, но этого хватило, чтобы лежать без сна, представляя, как таракан забирается на постель, доползает до лица… Гадость!

Утром ее растолкал сияющий Ухов. От его редких волосиков пахло шампунем, а под мышками свежей рубашки уже расплылись пятна пота.

— Смотри! — он подвел Машу к стенному шкафу.

Там, на внутренней стороне дверцы, было укреплено маленькое ручное точило. На полках валялись автомобильные железки. Схватив первый попавшийся винтик, полковник Вася поднес его к точилу и стал крутить ручку. Посыпались искры.

— Видала? — Голос у полковника был торжествующий. — А теперь твой винт.

Он достал из кармана один из темирхановских винтиков и прижал к точильному камню. Искр было немного, хотя точило вовсю крутилось.

— Нагрелся. Жжется, — Ухов бросил ручку точила и поплевал на винтик. Он почти не сточился. — Странный металл. Очень прочный.

— Ну и что? — не поняла Маша.

— Пока не знаю. Мне всякая техника попадалась, от мясорубки до ракеты, но таких винтов я не видел. Вот поеду к генералу и зайду в техотдел. Попрошу ребят узнать, что это за металл.

Глава XV ДИКИЙ ДЕДУШКА

Полковник Вася отвез Машу миллионерскому дому и умчался, пообещав, что вернется к обеду и будет дожидаться Малика. Когда Маша вошла в зимний садик у лифтов, Сашок спал за столом, опустив голову на руки. Он с трудом разлепил глаза:

— Сколько времени?

Маша посмотрела на часы и удивилась:

— Половина седьмого.

Выходит, полковник Вася поднял ее, когда не было шести. А она еще не понимала, почему на улицах так мало машин.

— На танцульках была? — решил Сашок. — Вот Ахмед Рашидович вернется, он тебе даст!

— Лишь бы вернулся, — непонятно для охранника ответила Маша.

Дом спал. В карманах у Маши лежал уховский нож с отвертками и еще кое-что. У нее было время, чтобы покрасить Черного Плаща.

Сонная Жаннат в ночной рубашке открыла ей дверь, что-то проворчала и ушла к себе. Маша прокралась на кухню, потом в бесильню и взяла все, что было нужно.

Оставалось приготовить ловушку для Черного Плаща. Она вернулась в прибытковский спортзал, взобралась на тренажер… Хорошо было Ухову, он высокий. А Маша, держа отвертку кончиками пальцев, еле дотягивалась до лючка в потолке. Она подложила на сиденье тренажера два блина от штанги, и дело пошло легче.

Заработал лифт. В тишине урчание мотора показалось громом. Маша соскочила с тренажера, заметалась… Лифт остановился где-то на нижних этажах. Она снова залезла на тренажер и отвинтила последний винт на лючке. Диктофон лежал там, куда его сунул полковник Вася. В электронной памяти прибавилось две записи: Марина Петровна разговаривала с адвокатом, а потом ей позвонил Малик и сказал, что привезет Дикого дедушку завтра, рейсом в двенадцать тридцать. Разговор был вчерашний, значит, до дедушкиного приезда осталось часов шесть.

Маша сделала все, как велел полковник Вася, привинтила крышку на место и пошла спать.

Разбудила ее Розка.

— Ну, ты даешь! — тараторила она. — Второй час! Ты когда вернулась? Малик звонил из аэропорта, он дедушку везет, пойдем в пейнтбол играть, а? Я боюсь ему попадаться.

«Только не в пейнтбол», — подумала Маша и сказала:

— Зачем прятаться? Ты же не будешь жить в парке, все равно вернешься. Лучше узнаем сразу, чего им нужно. Может, они приехали не из-за тебя, а из-за Ахмед Рашидыча.

— А при чем тут папка? — беззаботно спросила Розка.

Маша поняла, что чуть не проболталась.

— У него же какие-то неприятности в магазине, — сказала она.

— Ага, а дедушка ему поможет, — ехидно поддакнула Розка. — Счас! Он же на небе живет, не знает, почем йогурт в магазине.

— Разве в горах продают йогурт?

— В горах все продают, — помолчав, ответила Розка, — только не всегда. Когда перевалы завалены снегом, туда не доберешься. А как снег сойдет, тогда привозят что хочешь и продают.

Маша пошла на кухню поесть, но Жаннат, повторяя «самолет» и «Рашид», объяснила, что ждет Дикого дедушку, а до дедушки ничего не даст. На случай, если Маша плохо поняла, она показала веник в углу.

Вадик помогал Жаннат распиливать баранью ногу.

— Ты умеешь завязывать галстук? — спросил он. Маша ответила, что не умеет.

— Охранников попросить? Или Марину Петровну? — стал размышлять Вадик.

Марина Петровна не показывалась. Из Розкиной спальни было слышно, как за стеной шумит вода. Значит, и «Мисс Черноморочка» приводила себя в порядок перед визитом дедушки. Его боялись решительно все.

Розка достала из-под шкафа и отмыла пуделя. Но краска из пейнтбольных шариков смывается легко. Все дело заняло у Розки минут десять, а потом она заскучала и стала выманивать Машу из дому всеми способами, от простого «пойдем погуляем» до грубого подкупа. Когда Розка стала обещать ей французский велосипед. Маша сказала:

— Ты же сама говорила, что не бывает дружбы, когда платит один.

— А ты мне тоже что-нибудь купишь. Жвачку, — ответила Розка. — Маш, ну давай уйдем! Я не могу, у меня сейчас разрыв сердца будет!

Маша поглядывала в окно, не приехал ли Ухов. Но заплатанных «Жигулей» не было видно, а звонить полковник ей запретил, хотя и оставил на крайний случай номер своего мобильника.

— Да не думай ты про Малика, — утешила Розку Маша. — Сейчас он тебя не украдет, а к вечеру мы с ним разберемся.

— Мы?

— Ну, не мы с тобой, а один человек. Я к нему ночью ездила.

— Ты Малика не знаешь, — горячо зашептала Розка, — он же бандит! У него в горах пулемет спрятан, честное слово!

Маша вспомнила, как вредный охранник в будке тянулся перед полковником Васей, и усмехнулась:

— Этот человек ему ноги вырвет, и пускай Малик ползет в горы за пулеметом!

Но Розка не успокоилась.

— Нет, Маш, не вмешивайся. Ты лучше совсем не показывайся дедушке. Скажи, что заболела, пускай тебя в постель уложат. А мы разберемся по-семейному.

— Врать не буду, — начала Маша, но тут из каминного зала послышался крик Вадика:

— Приехали!

Маша с Розкой выскочили на балкончик у спален. Внизу метался Вадик с незавязанным галстуком на шее. Жаннат, на ходу одергивая новое платье, бежала открывать. Из своей комнаты вышла Марина Петровна. Маша заметила, что с пальцев у нее исчезли кольца; осталось только обручальное. Похоже, дедушка был строгих нравов.

— Ты больная, — умоляюще прошептала Розка и посыпалась вниз по лестнице.

Сначала Малик внес чемодан, похожий на темирхановский и тоже в наклейках заграничных отелей. Потом, пятясь, в каминный зал вошла Жаннат. За ней шествовал Дикий дедушка. Он был одет в темный костюм с галстуком и лаковые туфли. В белозубом дедушкином рту дымилась толстенная сигара. Маша подумала, что так одеваются американские банкиры в кино, а не дикие горцы. Однако вся американская внешность в прах разбивалась о маленькую черную папаху. Она каким-то чудом держалась у дедушки на макушке, похожая на прическу негра. Что и говорить, впечатление было сильное.

«Врага надо знать ближе», — сказала себе Маша и стала спускаться в каминный зал.

Дикий дедушка гладил по голове Розку, о чем-то по-горски говорил с Жаннат и Маликом. Марине Петровне он церемонно поклонился, приложив руки к сердцу, и она вместе с Жаннат убежала на кухню. Маше показалось, что лицо у «Мисс Черноморочки» довольное, хотя этого просто не могло быть.

И тут голова Дикого дедушки медленно и значительно, как танковая башня, повернулась к Маше. Розка притихла, а подлиза Малик сразу начал что-то объяснять, повторяя «Ахмед», «Маша» и «поезд». Видно, «поезда» не было в горском языке. Дикий де- I душка поманил ее рукой. Он был невысокий, как Ахмед Рашидович, но умудрялся глядеть сверху вниз. Маша растерялась и ляпнула:

— Гуд монинг! — Ей показалось, что раз дедушка не говорит по-русски, то скорей поймет ее на иностранном языке.

— О, ду ю спик инглиш? — улыбнулся дикий горский дедушка.

— Йес, аи ду э бит, — механически ответила Маша.

— Молодец! Только сейчас не «гуд монинг», а «гуд афтенун».

Маша, разинув рот, глядела на Розку. Дочь миллионера побагровела, как будто в лоб ей влепили самым красным из пейнтбольных шариков. Дедушка если что-то и заметил, то виду не показал. Он положил руку Маше на плечо.

— Тот, кто не уходит из дома, когда у хозяина горе, — настоящий друг дома, — веско сказал он с видом мудреца из восточной сказки. При этом Вадик с Мазиком солидно кивали, и вообще все выглядело так, словно дедушка вот-вот повесит на Машу старинный кинжал и примет ее в свой тухум.

Она чувствовала себя самозванкой. Подумаешь, не ушла, когда Ахмеда Рашидовича посадили. А куда было уходить? Хотя нет, можно было пожить у полковника Васи или попроситься у Настеньки в Сочи. Но все равно Маше и в голову не приходило бежать от Темирхановых, оставив Розку с Диким дедушкой и Маликом. Розка же не стала хуже из-за того, что ее папа в тюрьме, да и в тюрьму он попал по ошибке.

Жаннат внесла вкусно пахнущую баранью ногу. Малик с Вадиком кинулись накрывать скатертью длинный стол для парадных обедов. За ним уместилось бы человек тридцать, и скатерть была такая же огромная. Ее хранили скатанной в рулон, как ковровую дорожку.

— Помогай, — сказала Марина Петровна, и Маша стала вместе со всеми носить снедь с кухни.

Розка перехватила ее, когда Маша тащила на блюде стопку горячих кукурузных лепешек.

— Никому не скажеш-шь? — зло прошипела она, заглядывая Маше в глаза.

— Не бойся, не скажу, — улыбнулась Маша. — А про то, что Малик хочет на тебе жениться, ты тоже наврала?

— Наврала, — опустив плечики, призналась Розка. — Мне завидно стало, как ты врешь про своего папу и деда-разведчика…

— Я не врала! Честное слово! — сказала Маша.

— Врала, врала! — Розка опять начала злиться. Но веник стоял в своем углу, и Жаннат, поймав ее за руку, молча показала на этот воспитательный прибор.

А Дикий дедушка оказался всего-навсего профессором. Он изучал обычаи горских народов и, наверное, много порассказал Розке о ранних свадьбах, отрезанных головах и прочей экзотике.

Глава XVI НОВОСТЬ ПОЛКОВНИКА ВАСИ

В самом начале обеда пришел полковник Вася. Сказал словечко дедушке, словечко Марине Петровне, словечко Розке. Его усадили за стол и сунули в руку стакан с золотистым виноградным вином. Вино привез дедушка. Полковник Вася сразу же начал длинный тост за главу тухума Темирхановых. Он говорил минут пять, начав с дедушкиного дедушки, который родился в трудное время, но прожил долгую достойную жизнь, дав миру замечательного сына — отца дедушки Рашида. Отец дедушки Рашида тоже родился в трудное время и прожил долгую достойную жизнь, дав миру самого дедушку Рашида. В свою очередь дедушка Рашид, родившийся в годы тяжелейших испытаний, не ударил в грязь лицом и дал миру Ахмеда Рашидовича. Теперь они воспитывают Розу, которая, несомненно, проживет долгую достойную жизнь и даст миру тоже не котят.

Дедушка кивал. Малик сидел надутый, с прямой спиной. Ему нравилось, что он из тухума Темирхановых, где все прожили долгую достойную жизнь.

Не успели все как следует отъесть от бараньей ноги, как слово взял дедушка. Он, понятно, говорил про полковника Ухова. У Васи в роду тоже все рождались в тяжелое время, проживали долгую достойную жизнь и давали миру замечательных детей.

— Это так, — подтвердил полковник Вася, — хотя мой дед погиб на Второй мировой войне, а отец — на Афганской. Но короткая жизнь солдата стоит длинной и спокойной.

Дедушка прослезился, он уже выпил два больших стакана горского вина и покраснел. Полковника Васю вино не брало, он только утирал пот со лба.

— Я знаю, что такое быть воином. В тухуме Темирхановых многие были воинами, — сказал дедушка, — и я хочу еще раз поднять тост за моего друга полковника Ухова.

Маша посмотрела на часы: с того момента, как Ухов оказался за столом, прошло минут двадцать.

Выпили за укрепление дружбы. Малик потужился и высказал свежую мысль про долгую достойную жизнь. Баранья нога худела. Дедушка сам отрезал от нее длинные тонкие ломти и раскладывал по тарелкам: сначала полковнику Васе, потом Малику, а потом женщинам.

Когда на блюде осталась большая голая кость, дедушка без особого жара сказал про хозяйку этого большого и гостеприимного дома. «Мисс Черноморочка» порозовела и ответила тостом за главу тухума Темирхановых, который подарил ей такого замечательного мужа. Дедушка слушал с безразличным видом, как будто говорили не про него. Маша поняла, что Розка не соврала в одном: дедушка недоволен тем, что Ахмед Рашидович женился не на горянке.

Марина Петровна и Жаннат стали убирать со стола, а дедушка с полковником Васей надолго ушли в курительную. Маша боялась, что Ухов начнет разбираться с дедушкой и с Маликом из-за Розки. Он же не знал, что никто не собирается выдавать ее замуж. Но в курительной было тихо. Малик с обиженным видом слонялся у двери: его не позвали, а зайти без дедушкиного разрешения он стеснялся.

Ухов с дедушкой вышли благостные, очень довольные друг другом. Из курительной валил крепкий сигарный дым. Дедушка созвал всех и объявил, что полковник Вася согласился пожить у них дома в эти трудные дни. У Марины Петровны стало кислое лицо, но спорить с дедушкой она даже не пыталась. Самое потрясающее: Ухов сходил во двор и принес чемодан из своего «жигуленка»! Выходит, полковник заранее был уверен, что незнакомые люди пригласят его пожить.

Теперь все три гостевые спальни в квартире миллионера были заняты. Маша дождалась, когда полковник Вася уйдет к себе, и пробралась к нему через балкон, чтобы никто не видел.

— Ну и зачем это вам? — спросила она.

— Как зачем? Черного Плаща ловить. Ты все сделала, как я говорил?

— Все.

— Давай брелок.

— А я? — расстроилась Маша.

— И тебе работы хватит. Я же не смогу караулить его круглые сутки. У меня есть другие дела.

Маша отдала Ухову брелок от противоугонной сигнализации. Теперь эта сигнализация охраняла не заплатанную машину полковника, а диктофон.

— Есть новости, — сказал Ухов. — Зайди вечером, поговорим.

— А сейчас?

— Сейчас не могу, я обещал Дикому дедушке помочь, — Ухов подмигнул Маше. — Должны же мы разобраться, кому головы резать.

И полковник ушел.

Было обидно. Ведь Маша все-все рассказала ему и про Черного Плаща, и про Икса, а Ухов теперь отнимал ее расследование. И эти шуточки дурацкие: «Дикий дедушка», «головы резать»… Разве Маша виновата, что Розка ее обманула?!

Остаток дня Ухов с дедушкой просидели в кабинете, время от времени звоня на мобильный телефон Марины Петровны. Тогда она выходила на балкончик в каминном зале и звала дурашливым голосом: «Вадик, в пыточную!» Похоже, на «Мисс Черноморочку» не действовали разведчицкие приемчики Ухова, которыми он очаровывал даже милиционеров и попугаев. Она не верила, что этот потный толстяк сможет ей помочь.

За Вадиком в «пыточной» побывали Жаннат, Малик и заехавший ненадолго адвокат Ахмеда Рашидовича. Из всех только горянка вышла оттуда, совсем не изменившись в лице, да и то сразу же заперлась у себя. Остальные были мрачнее тучи. Вадик тоже скрылся в своей комнате, Малик и адвокат сразу же уехали. Под конец вызвали Марину Петровну. Она вошла с недоверчивой улыбкой, а вышла серьезная и прогнала Розку и Машу от двери, хотя они уже увидели все, что могли. «Мисс Черноморочка» просто сорвала на них обиду.

Словом, полковник Вася с Диким дедушкой всем дали шороху.

Маше не терпелось поговорить с Уховым, и она слонялась по квартире, стараясь не упускать дверь из виду. Розка ходила за ней, жалобно вздыхая. Она узнала, что ее папка в тюрьме. Еще бы не узнать, когда Ухов и дедушка тащат всех в кабинет и явно не пряники там раздают, а потом еще приезжает адвокат. Розка и спросила его, как папкины дела. Адвоката не успели предупредить, что от Розки все скрывают, и он проболтался.

Ухов не выходил. Один раз из-за двери высунулся дедушка, крикнул что-то Жаннат, и та отнесла в кабинет две тарелки с бараниной. Стало ясно, что ужинать придется без полковника.

Он зашел, когда Марина Петровна уже отправила девочек спать. Считалось, что Розка у себя, а на самом деле она перешла по балкону к Маше и теперь вертелась перед зеркалом, примеряя «сафари». Ухов сказал, что ей идет, немного посидел и стал зевать, показывая глазами на Розку.

— Пойду спать. Встал ни свет ни заря…

— И мне спать хочется, — Маша тоже стрельнула глазами на Розку: «Я правильно поняла?»

«Правильно», — кивнул полковник и ушел.

Маша начала разбирать постель. Намек был ясен, и Розка ответила: разлеглась на полу и включила видик.

— Маш, я не засну. Давай поболтаем.

— Давай, только я лягу. — Маша разделась и залезла под одеяло. — Извини. Ухов меня сегодня поднял в шесть утра.

— Да, а потом ты спала до обеда, — обиженно заметила Розка.

— Значит, не выспалась.

— Значит, тебе на меня наплевать! — Розка вскочила.

Маша поймала ее за подол и усадила к себе на постель.

— Не обижайся. Я знаю, что твой папа не виноват. И следователю уже сказала.

Розка успокоилась и почти сразу же начала клевать носом. Чтобы настоять на своем, она не уходила и в конце концов заснула на ковре. Тогда Маша растолкала ее и отвела спать, а сама вернулась к себе и выскользнула на балкон.

Свет в комнате полковника Васи не горел. Балконная дверь была приоткрыта.

— Заходи, — шепотом позвал он. — Почему так долго?

— Меня Розка не отпускала.

Полковнику досталась мужская спальня с синим ковром, синими стенами, синими простынями на постели и синей картиной, изображавшей тонущий в океане парусник. Все это Маша видела раньше, а сейчас шла наугад. Ухов сидел в потемках, даже телевизор не включил. Она подумала, что у него железное терпение.

— Не сядь на меня, — подал голос Ухов. — Справа кресло свободно.

Маша наткнулась на кресло и села.

— Все наши версии летят кувырком! — с непонятной радостью объявил полковник Вася. — Порошок из кофейных пакетиков оказался иридием. И винтики из иридия — слышала про такой металл?

— Нет.

— И я мало что слышал. Это самый благородный из благородных металлов. Дороже золота, дороже платины. А я-то считал, что Икс делал мину из того, что под руку попадалось. Попались винтики — сыпанул винтиков, а мог бы, скажем, гвоздей нарубить. Но винтиков из иридия не делают. Он слишком дорогой, чтобы пускать его на винтики.

— Тем не менее кто-то изготовил из иридия и винтики, и гайки, и шайбочки, — заметила Маша, и ей понравилось, как это прозвучало. Хотелось добавить: «Элементарно, Ватсон».

— А зачем?

— Не знаю, — смешалась Маша.

— А я, кажется, знаю. Похожий случай был незадолго до Второй мировой войны. Американский конструктор Кристи сделал танк, который давал рекордную скорость — до ста километров в час. Наши разведчики уломали его продать две такие машины. Но в те годы у нас были натянутые отношения с Америкой, и никто не позволил бы русским увезти к себе новейшие танки. И все же разведчики нашли способ переправить через океан. Угадай, какой.

— На подводной лодке? — предположила Маша. Полковник Вася довольно хохотнул в темноте.

— Нет, все гораздо проще! Танки назвали в документах тракторами и, ни от кого не скрываясь, погрузили на пароход. Разумеется, без башен и пушек — наших конструкторов интересовала только ходовая часть.

— А при чем тут винтики? — не поняла Маша.

— В винтиках из иридия важно не то, что они винтики, а то, что они из ИРИДИЯ! — подчеркнул голосом Ухов. — Иридием покрывают детали каких-то научных приборов. В магазине его не купишь, да он и не нужен в домашнем хозяйстве. Выходит, иридий, который оказался в кейсе Темирханова, украли с завода, чтобы продать, причем не у нас, а за границей. По нашим законам только государство имеет право торговать драгоценными металлами, а во многих других странах это всем разрешается. Но как незаметно вывезти иридий за границу? Да так же, как разведчики вывозили танки: ни от кого не скрываясь, ничего не пряча. Наделать иридиевых винтиков и гаек, привернуть к своей машине и ехать.

Маша не знала, что сказать. В новой версии Ухова загадок было больше, чем разгадок. Если все так, как говорит полковник, то почему Темирханов связался с ворованным иридием? Денег ему не хватает, что ли? Или миллионер не знал цены винтиков и только выполнял чью-то просьбу — отвезти кейс в Москву? А главное-то, главное, зачем в кейсе мина?

— Что-то я не пойму, дядь Вась, — призналась Маша. — Если кто-то хотел увезти иридий за границу, то зачем ему было подкладывать мину? А если он хотел подложить мину Ахмед Рашидычу, то зачем тратился на иридий?

— Вот и я не пойму, — вздохнул Ухов. — Я уже перебрал самые сумасшедшие варианты. Думаю, а вдруг здесь какое-то суеверие? Считается, что привидение можно убить серебряной пулей, а иридий, наверное, посильней будет — им хоть чертей стреляй. Только все равно не сходится. Зачем было делать из иридия именно винтики, когда вместо картечи сгодились бы кусочки любой формы? Зачем в мине иридиевый порошок? Это просто пыль, она никому не повредит…

И тут Машу осенило. Бывает, что задача не решается, не решается, и вдруг все как-то само приходит в голову. Вот и сейчас так получилось. Мысли побежали наперегонки, и она затараторила, боясь не успеть за ними:

— Один человек хотел увезти иридий за границу и приказал мастеру сделать винтики, а мастер знал, что он преступник, испугался и сделал, а после думает: «Нет, надо ему помешать», но в милицию идти он тоже испугался и подложил слабенькую мину, чтобы она бахнула и милиция сбежалась, а убивать мастер никого не хотел. А порошок в мине был не нужен, это просто иридий, из которого почему-то не сделали винтики, а Темирханов не виноват, если бы он знал, что винтики дорогие, то все собрал бы с пола, а он даже не нагнулся. Уф!

— Помедленнее, — удивленным голосом попросил Ухов.

Маша с удовольствием повторила помедленнее. Она чувствовала, что права!

Полковник молчал так долго, что Маша стала прислушиваться к его дыханию — заснул, что ли? И вдруг он безошибочно нашел в темноте ее руку и крепко сжал.

— Мастера ты, конечно, выдумала на пустом месте. Но сама идея мне нравится: есть канал переправки иридия за границу, а кто-то хочет его перекрыть. Теперь я вижу, что ты внучка Николая Георгича. Долго раздумываешь, зато попадаешь в «десятку. Да, я ж тебе главное забыл сказать! Слушай же, девочка! — торжественно произнес полковник. — В телеграмме нет ошибки. Николаю Георгичу на самом деле присвоили звание генерала!

Глава XVII ГЕНЕРАЛ ЗА РЕШЕТКОЙ

Дед пришел в себя и решил, что еще спит. В голове стучали вагонные колеса, казалось, что полка под ним покачивается. При этом он глядел на спинку облупленной железной кровати. Стена за спинкой была выкрашена в серо-зеленый цвет по голому бетону, из-под краски проступали какие-то замазанные надписи. «Может, я на том свете? — подумал Дед. — Бедновато у них».

Живой или мертвый, но Дед, во-первых, мог думать, во-вторых, ему не делали больно и не орали в ухо: «Кто с тобой работает?!» Уже хорошо. А плохо было то, что за ним наблюдали. Дед сразу почувствовал на себе чужой давящий взгляд. Наверное, он и проснулся из-за этого взгляда. Если проснулся.

Раз наблюдатель не напал раньше, то и не нападет. Можно без спешки осмотреться, только незаметно: наблюдателю пока незачем знать, что Дед пришел в сознание. Впрочем, Дед и сам еще не понял, в сознании он или бредит.

Для пробы он потрогал языком зубы. Язык слушался, и зубы оказались целы. Дед пошевелил пальцами ног — ноги тоже на месте. Шевелить руками было опаснее. Противник всегда смотрит на руки. Дед осторожно напряг мускулы. Правую руку он чувствовал, а левую — нет. Может, просто отлежал?

Он скосил глаза и увидел, что рука цела. Из вены торчала игла, а от иглы куда-то тянулась трубка с прозрачной жидкостью.

«Опять?!» — ужаснулся Дед. Американцы пробовали на нем всяческую химию для развязывания языков. Ее называют «сывороткой правды». Конечно, правду от лжи не отличит никакая «сыворотка». Но когда она бродит у тебя в крови, ты любишь всех на свете. Кого видишь, того и любишь, и огорчаешься до слез, если эти приятные люди тебя о чем-то спрашивают, а ты не можешь ответить… Дед однажды восемнадцать часов продержался на допросе под «сывороткой». Болтать хотелось неудержимо, и, чтобы не выдать своих агентов, он пел песни и развлекал следователей переводами: «Джентльмены, в наших языках много похожих выражений. По-русски говорят: „Я знаю что-то как свои пять пальцев“, а по-английски — „как ладонь своей руки“. А есть выражения, похожие только по смыслу. Мы говорим: „Заруби себе на носу“, а вы — „Положи в свою трубку и выкури“… В конце концов Дед потерял сознание, и допрос прекратился сам собой. Тогда он был моложе… Кто же так грубо работает? Дед прослужил в разведке без малого полвека и успел насолить спецслужбам разных стран. Но все это было в прошлом. Кому понадобился старик с его замшелыми тайнами?

Дед повернул голову и увидел замазанное краской окно. Сквозь непрозрачную белую муть была ясно видна тень решетки!

— Оклемался? — Над ним нависла круглая свиная харя с носом-пятачком. Надо лбом пробивалась короткая щетинка. Рогов не было. Дед окончательно решил, что попал не в ад, хотя и не в рай, конечно… Так, а на каком языке говорит Свиная Харя? „Ос-1е-та! — 51а“. Непонятно. Полжизни тому назад Дед приучил себя думать на английском, а в последнее время мучительно переходил на русский. Языки перепутались. На днях он похвалил помидоры соседки, изумив ее до крайности: „Nice tomatoes у вас, Наталья Филипповна“.

Свиная Харя заботливо растер Дедову руку с воткнутой иглой. По коже забегали мурашки.

— С ночи под капельницей лежишь. Пальцы-то чувствуешь? Холодные совсем.

Не отвечая, Дед смотрел на грудь Свиной Хари. Из-под нечистой майки виднелись татуировки: древний воин в рогатом шлеме и, ближе к плечу, оскаленная морда тигра. Он понял, что попал к уголовникам.

— Где я? — с остатками надежды спросил Дед.

— В больничке.

— Нет, страна какая?

Свиная Харя захохотал, щеря желтые зубы:

— Ну, ты даешь, старый! С утра была Россия. Город Курск, следственный изолятор. СИЗО, по-нашему.

— Я под следствием? — спросил Дед.

— Не помнишь, что ли? Во стебок! Ты ж поезд взорвал!

Дед представил поезд, летящий под откос на полном ходу, смятые в гармошку вагоны, стиснутые железом окровавленные тела… Муха! Он ведь ехал с внучкой! Как она, жива ли?! Дед ничего не помнил. Заснул на вагонной полке, очнулся здесь. Но все же картина немного прояснилась. Судя по всему, его подобрали после крушения и почему-то решили, что поезд взорвал он… Ничего, вот придет следователь, и можно будет шепнуть ему телефон разведуправления в Москве. Или сочинской ФСБ, там Деда тоже знают. А охрану звать бесполезно. Будь он хоть трижды невиновен, охрана его не выпустит. Не имеет права.

— А ты бойкий старичок, — заметил Свиная Харя. — Глянешь — одуванчик, а человек сто замочил. На кого работал?

Дед не ответил. Что тут сказать? „Я полковник разведки и никакого поезда не взрывал“? Долго ли он после этого проживет? Уголовники ненавидят людей с погонами, не особенно разбираясь, где они служат — в прокуратуре, в милиции, в ФСБ или в военной разведке…

— Правильно, что не колешься, — одобрил Свиная Харя. — Заказчика выдавать нельзя, себе дороже обойдется. Это я так спросил, для проверки на вшивость. Не бэ, старый, и на зоне люди живут. Отстегнешь мне половину „капусты“, и я тебя в обиду не дам.

— Какой „капусты“? — не сообразил Дед.

— Зелененькой, которой тебе за поезд заплатили. Баксами, по-нашему. На шиша тебе деньги? Небось хотел бросить свою бабку и жениться на молоденькой?! — Свиная Харя молол эту чепуху, распаляясь и все больше веря в свои выдумки. — Или скажешь, что просто так поезд рванул, для спортивного интереса? Нет, старый, тебе заплатили „зеленью“, настоящей! И ты поделишься! По нашим понятиям, кто не делится, тот отдает все!

„Идиот“, — с тоской подумал Дед и отвернулся от брызжущего слюной уголовника. Еще вчера он мог бы отключить его тычком пальца, но сейчас был слабый, как младенец.

— Гнилой базар у нас выходит, старый! — разозлился Свиная Харя. — Я к тебе по-хорошему, а ты нос воротишь. Учти, от моего предложения нельзя отказаться, на него можно только согласиться!

Фраза была из какого-то гангстерского кино. В последний раз Дед слышал ее с год назад от нью-йоркского карточного шулера по кличке Скунс. Он подумал, что шпана во всем мире одинаковая.

— Кто меня обидит, тот дня не проживет, — жестко ответил Дед. — Ты что же думаешь, меня прикрыть некому?

Свиная Харя помолчал и заметил миролюбивым тоном:

— Да, раз ты на такое дело пошел, то крыша у тебя сильная. Кого из авторитетов знаешь?

— Усаму, — Дед назвал известного всему миру террориста.

— Не слыха-ал, — озадаченно протянул Свиная Харя. — Мы тут под Синяком ходим.

— Тогда Седого, — сказал Дед, не особенно рискуя. Три дня назад он сам отправил этого Седого за решетку в городе Сочи, за сотни километров отсюда.

— Седого знаешь?! Да ну! — обрадовался Свиная Харя. — Он же „крёстный“ нашему Синяку! Сегодня, слышь, прислал маляву: сгорел он. Взял музей и сгорел…

Дед онемел. В Америке и он передавал весточки с „почтой“ заключенных. Она есть во всех странах. Секретные записки — „малявы“ и „язушки“ — выносят из тюрьмы чаще всего за щекой, чтобы при обыске проглотить. „Почтальон“ сам не всегда знает, куда его повезет вагон с решетками. Если не туда повезет, записка передается другому „почтальону“ и так ходит по рукам, разыскивая адресата. В этот раз Седому подфартило: малява дошла необычайно быстро. И уж конечно, расписывая свои „подвиги“, грабитель не забыл полковника Алентьева, который все дело ему обломал.

Теперь каждая минута наедине со Свиной Харей могла оказаться последней в жизни Деда. Если уголовник сообразит, что болтает с врагом Седого… Дед опять подумал о Маше. Может быть, его девочка лежит где-то в больнице, несчастная, переломанная. Он должен быть с ней! Почему не идет следователь?!

А Свиная Харя, не замечая, что Дед странно притих, с упоением пересказывал маляву Седого:

— Угнали они санитарную машину и ночью подваливают к музею: „Скорую“ вызывали? Нет? Ну, ясен пень — ложный вызов, типа, кто-то пошутил. Пустите нас позвонить». А сами в белых халатах, Седой очки нацепил — ну, ты его знаешь, чисто профессор. Охранничек-лох и открыл дверь!

Несмотря на опасность, Деду хотелось рассмеяться. Лохом в этой истории был как раз Седой. Может быть, для уголовника он работал неплохо, но переиграть опытного разведчика не смог бы никогда. Боясь далеко уходить от своего тайника с награбленными сокровищами, Седой болтался у Деда под ногами. Куда ни глянь — осталась ниточка, зацепка, и все ведут к преступнику…

Не особенно прислушиваясь к болтовне Свиной Хари, Дед уловил паузу и спросил:

— А дальше что?

— Что, что… Конь в пальто, — поник уголовник.

Ему было жаль, что у Седого сорвалось такое фартовое дело. — Заложил их какой-то старикан. Главное, не мент, а так, народный мститель. Седой его в натуре обрисовал: высокий, худой…

Свиная Харя говорил все медленнее, приглядываясь к Деду, и его злые глазки наливались кровью.

Глава XVIII КАК ПОКРАСИЛИ ЧЕРНОГО ПЛАЩА

Маша тревожилась за Деда, но все равно настроение было праздничное. Генерал! Да в Укрополе их сроду живьем не видели, только по телевизору. Интересно, а она-то теперь кто — генеральша? Нет, генеральша — это генеральская жена, а Маша — внучка… Генеручка? Рот сам собой расползался до ушей, и она с улыбкой бродила по квартире, не зная, чем заняться, и чувствуя себя немного виноватой перед Розкой.

Полковник Вася не показывался все утро. Дикий дедушка и Вадик из мужской солидарности не завтракали, ожидая, когда он проснется. Марина Петровна ходила мимо его двери на цыпочках, Жаннат отложила уборку, чтобы не шуметь, — словом, полковника все в доме зауважали. В одиннадцатом часу он появился на кухне и спросил, когда будут кормить. Оказалось, что полковник уже давно сидел в кабинете за темирхановским компьютером и собирался посидеть еще, а вышел, потому что ему позвонили. Из Курска пришел ответ на запрос разведуправления: Дед в Москве, в глазном центре имени Федорова!

Все обрадовались. Дикий дедушка сказал, что привез сто литров горского вина, и, когда Ахмед Рашидович выйдет из тюрьмы, а Дед — из больницы, можно будет отметить оба этих события. Розка притащила телефонный справочник.

От волнения Маша неправильно набрала номер. Полковник Вася и Розка дышали ей в лицо. Потом телефон глазного центра долго был занят, а когда она дозвонилась, толстый женский голос подтвердил, что да, лежит у них генерал Алентьев. Только к нему не пускают. Операция прошла успешно, сегодня в час его выпишут, и забирай, девочка, своего дедушку.

— А что у него с глазами? — спохватилась Маша. Она была рада, что Дед нашелся, и сначала даже не подумала, почему он в глазной больнице.

— Не знаю, — ответила телефонная трубка, — мне передают только состояние больного. Состояние удовлетворительное, температура нормальная. Не бойся, операция бескровная, ее делают лазером. Сдадим тебе дедушку как новенького. Недельку походит в темных очках, телевизор не посмотрит, а потом — хоть в снайперы.

— Это у него от снотворного, — решила Розка. Она слушала, прижавшись ухом к обратной стороне трубки. — Снотворное же усыпляет мозги, и глаза растут из мозгов.

— Всякие бывают осложнения, — подтвердил полковник Вася. — Когда я был еще курсантом, у нас двое отпили из пушки противооткатной жидкости. Она пахнет спиртом. Так оба ослепли.

— Хорошенькая история. Спасибо, утешили, — съязвила Маша.

Полковник пропустил это замечание мимо ушей.

— У меня много работы, а выезжать надо через час, не позже. В центре пробки, — сказал он и снова ушел в кабинет.

Час тянулся без конца. Маша с Розкой попрыгали на батуте. Обсудили, успеет ли Дед пошить генеральскую форму, чтобы при полном параде явиться к президенту. Понадобился мужской совет, но Вадик ничем не мог помочь, потому что не шил одежду в ателье. Тут кстати приехал Малик, и посоветовались с ним, хотя он был задавака. Малик сказал, что познакомит Деда с отличным портным, лауреатом международных конкурсов. Правда, военную форму тот никогда не шил, но уж, наверное, сумеет настрочить на штаны генеральские лампасы.

И все эти разговоры и переживания заняли всего-навсего двадцать шесть минут!

Маша тихонько заглянула в кабинет к Ухову, — может, он освободится пораньше? Но полковник даже не обернулся. Он что-то искал в Интернете и по-медвежьи рыкнул, услышав шум за спиной.

В этот момент в кармане у него запищало.

— Мобильник, — сказала Маша.

— Нет, сигнализация! — Ухов кинулся к двери, крикнув на бегу: — Приготовь место для Черного Плаща, как мы договаривались.

Увидев бегущего полковника, за ним рванули

все, кто знал и кто не знал про Черного Плаща. Жаннат размахивала веником. Малик заскочил в охотничью комнату и снял со стены громадный горский кинжал, похожий на меч киношных гладиаторов. Остальные не стали вооружаться, но лица у всех были решительные.

Топая и толкаясь, группа захвата скрылась в прихожей. Маше пришлось остаться, чтобы сделать одно важное дело. А жаль. Даже из каминного зала ей было слышно, как звонко лупит Розкин «минимаг», спрятанный в потолочном люке рядом с диктофоном Черного Плаща. Маша поставила самый большой магазин на двести шариков, и «минимаг» не утих, пока не выплюнул их все. Наверное, красочное было зрелище.

Только она управилась со своим делом, как в зал втащили Черного, то есть уже красно-желто-зеленого Плаща. Он шел, пошатываясь и закрывая голову руками. Видно, выпущенные в упор шарики здорово настучали ему по макушке, хотя Маша долго провозилась с «минимагом», добиваясь, чтобы он бил как можно слабее.

Сердобольная Жаннат принесла мокрое полотенце и стерла с лица преступника индейские разводы краски. Только после этого все узнали банкира Прибыткова.

— Хулиганы! — фальцетом закричал он, косясь на кинжалище Малика. — Я этого так не оставлю! Я в милицию заявлю!

— Валяй, — разрешил полковник Вася. — Только не забудь объяснить в милиции, зачем ты диктофон Темирханову всадил.

— Я?!

— Ты, ты.

Прибытков явно не успел выдумать себе оправдание и теперь тянул время:

— А почему вы мне «тыкаете»?! Вы кто? С господами Темирхановыми мы разберемся по-соседски. Я даже готов простить Розе ее шалость с автоматом. А вы не вмешивайтесь! Хам какой! — Прибытков обернулся к Марине Петровне, как будто ждал сочувствия. — Странный у вас гость. В первый раз видит человека и «тыкает»!

— Я тебе, поганцу, еще не тыкал. Но ткну. — И полковник Вася действительно ткнул банкира пальцем под ложечку.

Хотя тычок был с виду несильный, Прибытков сломался пополам. Он хватал воздух ртом и не мог вздохнуть.

— Ах, прости, неловкий я какой! — Ухов подхватил согнутого крючком банкира и усадил в кресло. — Не умею я допрашивать, — доверительно пожаловался он. — Я ж армейский разведчик, нас костоломами зовут.

— Разведчик?! — Прибытков сидел, согнувшись, держась руками за живот, и со страхом глядел на полковника. — Вы из охраны Ахмеда?

— Я представляю его интересы, — туманно сказал Ухов, усаживаясь напротив банкира.

Остальные разобрали кто кресла, кто стулья и сели полукругом шагах в пяти от них. Маша старалась не оглядываться на камин. Там среди подсвечников, рамочек с фотографиями и других безделушек как бы случайно лежала видеокамера Деда.

— В чем вы меня обвиняете?! — Прибытков отдышался, и к нему вернулась прежняя наглость. — Да, я записывал телефонные разговоры Марины Петровны, — он отвесил поклон «Мисс Черноморочке». — Я вас люблю давно и безнадежно, а любовь толкает на самые безрассудные поступки. Мне просто нравилось слушать ваш голос.

— Особенно когда этим голосом она сказала мужу, что в магазине завышают цены, — в тон ему продолжил полковник Вася.

— Ну и что? Подумаешь, тайна! — огрызнулся Прибытков.

А полковник Вася гнул свое:

— Темирханов ответил, что приедет в Москву проверить магазин. И тогда ты предупредил своего сообщника в Сочи. Он подошел к Темирханову на вокзале и сказал что-нибудь вроде: «Ахмед Рашидыч, помните, мы с вами познакомились прошлой осенью у Сабитова на дне рождения, вы еще продали ему вагон помидоров». Темирханов, конечно, не знал твоего сообщника, но день рождения у Сабитова действительно осенью, и с помидорами все так и было. Из вежливости Темирханов покивал: «Как же, как же, помню вас». И сообщник впарил ему кейс с «образцами товаров», — мол, Сабитов их заберет в Москве.

— Ага, и Сабитов тут замешан, — с понимающим видом вставила Марина Петровна.

— Нет! — улыбнулся полковник Вася. — Просто Ахмед Рашидыч не взял бы посылку для чужого человека, а для знакомого взял. Я думаю, что Прибытков в глаза не видел этого Сабитова и выбрал его наугад. Он давно прослушивает ваш телефон и знал имена бизнесменов, которые звонили Ахмеду Рашидычу, знал, когда у них дни рождения и кто что покупает и продает. Составить «легенду» для сообщника ему ничего не стоило.

Банкир внимательно слушал, не пытаясь возражать.

— Складно, — заметил он, — только недоказуемо.

— Почему же? По крайней мере одна ниточка у меня есть, — возразил Ухов. — Ты ведь родом из Якутии. Богатый край. — Он обернулся к Маше и Розке. — Алмазы, золото, платина, иридий — все там есть. Добывают драгоценные металлы на горно-обогатительных комбинатах. Из десяти тонн горной породы получается грамм иридия, поэтому он такой дорогой.

— Усть-Карское дело? — усмехнулся Прибытков. — Меня никто не обвинял. На суде я был свидетелем.

— Да, всю вину взял на себя твой заместитель Никишкин. Его и посадили. А ты нанимал ему адвокатов и в конце концов добился, чтобы его выпустили раньше срока. Господин Прибытков был главным бухгалтером на Усть-Карском комбинате, — объяснил остальным Ухов. — Там одного золота украли сотни килограммов. Годами воровали, а в документах был полный порядок, будто ничего не пропадало.

— Не морочьте мне голову! Какой-то сообщник в Сочи, какой-то кейс, какой-то иридий… Бред! — Прибытков попытался встать, но полковник издали показал ему палец, и он снова рухнул в кресло.

— А откуда ты знаешь, что в кейсе был иридий? Я этого не говорил. — Уховский палец нацелился на банкира.

— И я не говорил, — быстро нашелся Прибытков. — Я сказал: «Какой-то кейс, какой-то иридий».

— Не какой-то, а украденный в Усть-Карске. Я так думаю, что Никишкин припрятал от милиции самое ценное, в том числе иридий. А как вышел на свободу, кинулся к тебе: «Мне в Усть-Карске нельзя показываться, менты только и ждут, когда я приду за своим кладом. А ты несудимый, за границу часто ездишь. Помоги вывезти иридий». Отказаться ты не мог — вы же вместе воровали. Скорее всего, Никишкин еще и припугнул тебя, мол, если не поможешь, я расскажу в милиции, что ты такой же вор, как я. Он одного не учел: что ты уже не прежний вор, ты сейчас чистенький и не захочешь ввязываться в новое преступление.

— Продолжайте, — криво улыбнулся Прибытков и положил ногу на ногу. — Даже интересно, сколько грязи можно вылить на честного человека.

— И ты решил: пускай Никишкин получит свой иридий, но в посылке будет лежать мина. Слабенькая, — Ухов улыбнулся Маше: «Помню, кто мне это подсказал». — Подлая выходка: немножечко покалечить старого дружка, не до смерти, а чтобы он попал в больницу и милиция начала расследование. На случай, если милиционеры не сообразят, что винтики необычные, ты еще велел насыпать порошок иридия в кофейные пакетики. Уж металл от кофе любой отличит. Отдадут иридий на экспертизу и снова засадят Никишкина. А ты снова будешь нанимать ему адвокатов и сокрушаться: «Ай-яй-яй, кто же тебя так подставил, наверное, какой-нибудь враг тюремный».

Прибытков чуть заметно кивнул, и это не укрылось от полковника.

— Ну так же было, так! Признайтесь, легче станет, — на «вы» сказал он.

— Мне и так не тяжело, — ухмыльнулся банкир. — Я с интересом выслушал вашу фантастическую историю, а теперь позвольте откланяться. — И он снова попытался встать.

— Сидеть! — как собаке, рявкнул Ухов. — Это еще не вся история.

Прибытков, морщась, опустился в кресло:

— Ну-ну. Что там дальше?

— А дальше твой сообщник привез иридий из Усть-Карска и сделал мину. Оставалось найти посыльного, который бы передал ее Никишкину. Ты понимал, что, когда мина взорвется, за посыльным начнут охотиться и милиционеры, и дружки покалеченного Никишкина. Поэтому отвезти мину должен был посторонний человек. Пускай его схватят — он тебя не выдаст, потому что не знает ничего. Вообще тут сгодился бы любой шпанюк, но ты решил подставить Темирханова, чтобы одним выстрелом убить двух зайцев. Тебе же хотелось заполучить его квартиру?

— Хотелось. Все уши нам прожужжал: «Продайте, продайте», — гадливо глядя на Прибыткова, подтвердила Марина Петровна. — Боже мой! Это чудовище когда-то сидело за нашим столом и отвешивало мне комплименты.

— Интересно, как бы я получил квартиру? — покраснев, буркнул Прибытков.

— Следователь уже сказала Темирханову, что он вез ворованный иридий. Это преступление. За это могут все имущество отобрать в доход государству. Темирханов не виноват, но знает, что иногда и невиновные по ошибке идут под суд. Он уже шепнул своему адвокату, чтобы Марина Петровна продавала квартиру.

Прибытков не мог скрыть улыбки:

— Не знал… Что ж вы не сказали, Марина Петровна? Я бы хоть сегодня у вас купил. Тысяч, скажем, за пятьсот, учитывая срочность.

— Мразь! — вспыхнула «Мисс Черноморочка». Прибытков улыбнулся еще шире.

— Двести, — сказал он. — Подумайте, госпожа Темирханова. Двести тысяч долларов — немаленькие деньги, их можно увезти, спрятать, и тогда вам с

Розой будет на что жить. А так ведь квартиру даром отберут. Соглашайтесь сейчас, а то потом я не смогу предложить больше ста тысяч.

— Что мы вам сделали? — дрожащим голосом спросила Марина Петровна.

— Ничего плохого, — легко сказал Прибытков. — Мне даже нравилось у вас обедать. Только, понимаете, крокодил мне тоже ничего плохого не сделал, однако я ношу бумажник из крокодиловой кожи. Выходит, его из-за меня убили, крокодильчика, ма-аленького. — Прибытков усмехнулся и сказал свысока: — Вам не понять. Я мог бы купить десяток других квартир и не обеднел бы. Но я должен был взять вашу квартиру. Если человек не добивается своего, он становится неудачником. О него начинают ноги вытирать!

— Можно считать это признанием? — спросил Ухов.

— В том, что я хотел купить квартиру, — да. А то, что я подсунул Ахмеду иридий, вы не докажете. Я в это время был в Москве. А тот, кто дал ему кейс, живет на Украине, его не найдут. — Прибытков умолк, поняв, что сболтнул лишнее, но через секунду опять встрепенулся: — Да-да, как видите, я вас не боюсь! Болтайте следователю что угодно. А я скажу: «Наговаривают, хотят Ахмеда выгородить». Да еще заявлю, что меня насильно удерживали, подвергали издевательствам!

Он вскочил и побежал к выходу, а полковник Вася на этот раз не пытался ему помешать. Малик бросился наперерез, вытягивая из ножен кинжал. Он грозно ругался по-горски.

— Что, джигит, зарэжешь меня? — пятясь к двери, ухмыльнулся банкир. — Попробуй, тронь! Сгниешь в тюрьме.

— Оставь его, он уже достаточно наговорил, — остановил Малика полковник Вася. — Маша, проверь, как там наша запись.

И тут настал момент Машиного триумфа. Под взглядами преступника и ничего не понимающих свидетелей она подошла к камину и сняла камеру:

— В порядке запись.

— Это ничего не доказывает, — хорохорился Прибытков. — Найму хорошего адвоката, найму двух. Отмажут! А вы, Мариночка, не забудьте мое последнее предложение: сто тысяч за квартиру.

Несмотря на уверенный тон, банкир отчаянно трусил. Он по шажку боком пробирался к двери, косясь на кинжал Малика. Последние метры он преодолел одним рекордным прыжком и выбежал вон.

— Дядь Вась, что же мы, ничем-ничем не сможем ему помешать? — расстроилась Маша.

— Мы уже помешали, — улыбнулся полковник Вася. — Может быть, этой записи недостаточно для суда над Прибытковым, но для того, чтобы выпустить на свободу Ахмеда Рашидовича, — вполне. И еще не забывай, что Никишкин жив-здоров и свободен. Вадик, он не спрашивал Темирханова, где иридий?

— Я не прислушивался. Вижу, он босса за воротник хватает, и дал ему под дых, — ответил здоровяк.

— Так это Никишкин подходил к Ахмеду Рашидовичу на вокзале: «Я от Сабитова…» — с опозданием сообразила Маша.

— Никишкин, — кивнул полковник. — Помнишь, мы думали, почему мина не взорвалась у Темирханова? Я считал, что ему просто повезло, а теперь ясно, что мина и должна была сработать на второй раз. В первый раз Темирханов открыл книжку в поезде, чтобы посмотреть, какую такую «посылку для Сабитова» ему всучили. Если бы проводник не украл кейс, то во второй раз книжку открыл бы уже Никишкин в Москве. Скорее всего, он захотел бы проверить посылку при Темирханове. И тут раздался бы взрыв. В толпе, на вокзале, где полно милиции. Никишкина и Темирханова немедленно задержали бы… А сейчас Никишкину очень хочется узнать, что стало с его иридием. Не сегодня-завтра он объявится здесь с целой бандитской бригадой.

— Ну вот, а у меня «пушки» нет! — привычно начал Вадик и осекся. — Товарищ полковник, вы думаете…

— Придется, — сказал Ухов. — Никишкин еще не совершил никакого преступления. У следователя нет причины его задерживать. А когда он явится сюда за иридием и для разминки начнет ломать дверь, будет уже поздно. Я лично не собираюсь рисковать жизнью, чтобы спасти одного преступника от другого.

— Про что они? — спросила Розка у Маши.

— Хотят показать мое видео с Прибытковым Никишкину. Тогда он отстанет от твоего папки и возьмется за Прибыткова.

— Убьет?

— Не думаю, — услышал вопрос Ухов, — скорее расскажет следователю, как Прибытков воровал в Усть-Карске. Сам Никишкин за эти дела уже отсидел, поэтому может не бояться, что его посадят.

Глава XIX ПОГОНЯ ЗА СОБСТВЕННЫМ ДЕДОМ

Конечно, было приятно одним махом поймать Черного Плаща, спасти Темирханова от тюрьмы и заодно избавить его от подлого соседа. Но из-за всего этого полковник с Машей на целый час опаздывали в больницу. Настроение у обоих было тревожное. Куда пойдет Дед без денег, без телефона с номерами друзей? Хорошо, если вспомнит про визитку Темирханова и догадается позвонить… Ухов старался ехать побыстрее, но где там! «Жигуленок» увяз в автомобильной пробке.

Насколько хватало глаз, вокруг коптили, осторожно гудели и продвигались со скоростью метр в минуту тысячи машин.

— Дядь Вась, а чего люди ездят?! — глядя в окно, спросила Маша. — Мы с вами — понятно, к дедушке. А они куда?

— К бабушке, — мрачно срифмовал Ухов. — Что за глупости ты говоришь, Машка? У всех есть дела, просто так мало кто катается.

— Это я от волнения поглупела, — сказала Маша. — Дядь Вась, а когда вы успели все узнать про Прибыткова?

— Сегодня ночью. Полез в Интернет посмотреть про иридий — где его добывают, в каком виде. И на всякий случай вместе с иридием набрал в поисковой программе фамилию Темирханова. Компьютер отвечает: «Искомое слово не найдено». Набираю Прибыткова — и натыкаюсь на статью из старого журнала: «Усть-Карские миллионы». Там все описано, как я сегодня рассказывал. Была шайка воров на комбинате. Когда их поймали, то ничего особо ценного ни у кого не нашли, и суд решил, что воришки мелкие. Прибыткова уволили за ротозейство, на его место пришел новый главный бухгалтер, и вдруг комбинат стал добывать больше золота. Ну и других металлов: платины, иридия. Есть еще осмий, тоже редкий. Тогда догадались, что и в прежние времена комбинат добывал не меньше, а просто много воровали. Это единственная статья, где фамилия Прибыткова упоминается вместе со словом «иридий». Зато про нынешнего Прибыткова-банкира больше двадцати статей. Какой у него банк хороший, как он детям-сиротам скрипочки покупает, как спортом занимается.

Сзади взвыла сирена: мчась по встречной полосе, пробку объезжал черный джип «Мерседес» с мигалкой на крыше. Полковник заметил номера и присвистнул:

— Президентская охрана. Сейчас, наверное, сам поедет.

Но других машин за джипом не было. Ухов посмотрел в зеркальце и сказал:

— Смелого пуля боится, смелого штык не берет. Не успела Маша понять, что он задумал, как уховский «жигуленок» рванулся за джипом.

Джип летел, распугивая машины сиреной. «Жигуленок» не отставал. Стрелка спидометра дрожала у цифр «110».

— Ну, еще чуть-чуточку, — уговаривал судьбу полковник, — ну, минут бы десять так проехать.

Прошло и десять минут, и двадцать. Джип президентской охраны несколько раз сворачивал, и оказывалось, что Ухову с Машей надо в ту же сторону.

— Они тоже в глазной центр спешат, — первой догадалась Маша.

— Похоже, — согласился Ухов. — Этак, глядишь, мы вовремя успеем.

Но президентским охранникам надоело как на буксире тащить через пробки нахальный «жигуленок». Сирена ненадолго смолкла, кто-то громко подул в микрофон и сказал:

— Красная «шестерка», отлипни, а то права отберем!

— Хорошенького понемножку, — не расстроился Ухов и свернул в общий поток.

Почти сразу же они застряли в новой пробке и все же опоздали, хотя и всего на пятнадцать минут.

За ограду «жигуленок» не пустили.

— Здесь недалеко, — сказал охранник. — Во-он главный корпус. Там узнаете, где ваш больной лежит, а то, может, и не в главном, а в другом…

Не дослушав, Маша с Уховым бросились бежать.

— Пятнадцать минут — чепуха, — пыхтел полковник, — Николай Георгича и выписать еще не успели, а если успели, так он сейчас навстречу нам попадется… Смотри-ка, а ты была права, они сюда ехали!

У главного корпуса стоял знакомый джип с мигалками. Окно водителя было открыто, и оттуда торчал локоть в белом рукаве. Маша заметила, что стекло в джипе толстенное, пуленепробиваемое.

— Погоди, дай отдышусь. Николай Георгич мимо нас уже не пройдет, — полковник плюхнулся на скамейку. Пот с него лился ручьями. Маша села на самый краешек, чтобы сразу вскочить и бежать.

Из корпуса вышел молодой человек в темном костюме и белой рубашке. Он цепким взглядом скользнул по Маше, по Ухову и широко распахнул дверь. Маша поняла, что это охранник из джипа, и сейчас за ним выйдет кто-то важный. Не президент, конечно, — у президента должна быть своя машина, но какой-то чин не ниже генерала.

И верно! Из-за двери показался генерал в камуфлированной форме. Только генеральские погоны Маша рассмотрела чуть позже, а сначала в глаза ей бросилась голова, забинтованная от шеи до макушки. На приплюснутом бинтами носу криво сидели черные очки. Их дужки были просунуты за повязку. Маша вспомнила кино про ожившую мумию.

Придерживая генерала за локоть, рядом шел еще один охранник в темном костюме и белой рубашке. Как и первый, он быстро и цепко оглядел Машу с Уховым и что-то сказал генералу. На забинтованном лице мумии открылась черная щель рта.

— Нет, — расслышала Маша ответ генерала. Все трое уселись в джип и уехали.

— Других генералов уже выписывают, — заметила Маша, поторапливая Ухова. — Дядь Вась, может, вы посидите, а я пойду в справочную, узнаю, в каком корпусе Дед?

— Вместе пойдем, — встал Ухов.

Пока он заправлял под ремень пузо и вытирал платком потное лицо, Маша уже вбежала в корпус и сунулась к окошку справочной.

— У вас лежит генерал Алентьев, скажите, когда его выпишут? — одним духом выпалила она.

Справочная женщина была немолодая и, судя по всему, очень уважала свой возраст и свою работу.

— А ты кто ему будешь? — неторопливо спросила она.

— Внучка.

— Да, звонила ему внучка, — подтвердила справочная женщина, как будто Маша этого не знала. — Что же ты опаздываешь? Я сказала: «Выпишут в час», это значит, выпишут ровно в час, у нас строго…

— Да-да, еще бы! — Маша готова была согласиться с чем угодно. — А где дедушка?

— Уехал. Только что и уехал. Как вы с ним не встретились?

У Маши сжало сердце:

— На черном джипе?

— Не знаю, я за ним не бегала. Но только пришли за ним из охраны президента, документы мне показали. Один майор, а на вид не скажешь, совсем молоденький.

Ухов подошел, немного отстав от Маши, и слышал почти весь разговор. Он отодвинул Машу от окошка и рявкнул:

— Фамилия!

— Белякова, — испуганно прошептала справочная женщина.

— Майора фамилия!

— Я не помню. Простая фамилия: Санин, Ванин. Или Панин. А что случилось?

— Ничего, извините, — остыл полковник. — Они не говорили, куда его повезут?

Справочная женщина по-куриному встряхнулась и спросила строгим голосом:

— А кто вы такой, чтобы вам все рассказывать?

Ухов сунул в окошко красную книжечку, помахал ею и тут же спрятал.

— Полковник Ухов, разведка. Так куда, говорите, повезли генерала Алентьева?

— В Барвиху, в санаторий. Он сперва ехать не хотел, а майор ему: «Вам уже палата выделена, товарищ генерал…»

— Спасибо, — схватив Машу за руку, Ухов потащил ее к выходу.

— Как же так, дядь Вась? — не понимала она. — Ладно — мы его не узнали, забинтованного. Но Дед! Прошел в двух шагах и не заметил!

— Или он еще плохо видит, или он не Дед.

— А кто же? — Маша остановилась. — Ой, правда, дядь Вась! Погодите, я спрошу, вдруг у них есть другой генерал Алентьев.

— Спрашивай, а я пойду потихоньку, — безразлично махнул рукой Ухов.

Другого генерала Алентьева в глазном центре не было ни сегодня, ни вчера, ни последние двадцать лет, как сказала справочная женщина.

Маша догнала медленно бредущего Ухова и пошла рядом.

— По росту — Николай Георгии, — вслух рассуждал полковник, — только Николай Георгич худой, а этот среднего телосложения. Он там не поправился у вас в Укрополе?

— Не поправился. Кожа да кости, — ответила Маша. — Может, форма мешковатая?

— Может быть, — согласился Ухов.

— Или в Курске напутали, — продолжала Маша. — Вдруг там есть свой генерал Алентьев? Его ранило в лицо, и вот курского Алентьева отправили в Москву на операцию, а дедушка до сих пор где-то там лежит в больнице.

— Чтобы так все напутать, они должны быть круглыми тезками: Алентьевыми Николаями Георгичами. Это редкое совпадение. А чтобы круглые тезки были еще в одном звании… Ладно, зачем гадать, — оборвал себя Ухов. — Примем пока такую версию: Дед плохо видит после операции, вот и не заметил нас. Поехали в Барвиху.

Черный джип, конечно же, давно умчался. А Ухов с Машей стали застревать в пробках. К санаторию они подъехали часа через три. Там «жигуленок» не пустили даже на подъездную дорожку, и пришлось идти пешком. Дошли до ворот, а дальше их не пустили вообще, «ни конными, ни в пешем строю», как выразился Ухов.

Правда, сначала красная книжечка Ухова подействовала на охранника. Он куда-то звонил и неслышно разговаривал за стеклом в будке. Потом высунулся и спросил у Маши:

— А ты ему кто?

— Внучка.

Охранник еще поговорил, повесил трубку и при-эыл дверь будки.

— Генерал отдыхает, сегодня к нему не пускают никого, — сказал он и сразу заперся.

— Вот те, бабушка, и Юрьев день, — проворчал Ухов. — Ты что-нибудь понимаешь?

— Не-а.

— Не похоже это на Николая Георгича. П< генерала и сразу заважничал?!

Они пошли назад вдоль высоченного глухого забора. По верху еще тянулась колючая проволока. Забор выглядел неприступным, но только не для тех, кто выигрывал турниры по пейнтболу.

— Знаешь, что? — начал Ухов.

— Знаю. Костюм жалко, — сказала Маша. Она была в «сафари» и уже мысленно примерилась к забору: высокий — это ничего, а вот колючая проволока погубит ее лучший костюм.

— В конце концов, вещи нужны, чтобы носить, а не любоваться, — заметил Ухов.

Маша считала, что одно другому не мешает, но промолчала. Все равно придется лезть через забор. Она не заснула бы, пока не узнала, что случилось с Дедом.

В голову лезли самые мрачные и самые глупые мысли. Мрачные: а вдруг Дед сошел с ума от снотворного? Поэтому и секретность такая: джип с мигалками, санаторий, в который не пускают. Причем к другим больным пускают, а то бы охранник в будке не стал и разговаривать с Машей и полковником… А дурацкие мысли были такие: Деда схватили наши контрразведчики, забинтовали, чтобы никто не узнал, и теперь допрашивают в тайных подвалах санатория. Как-никак, он двадцать лет просидел в американской тюрьме. За это время и самый стойкий человек мог сдаться и перейти на службу к американцам… Словом, надо было поговорить с Дедом, и Маша собиралась сделать это сегодня.

Они с Уховым отошли подальше от будки охранника и стали выбирать, где перебросить Машу через забор. Дело это непростое, когда забор глухой и ты не видишь, что происходит по ту сторону. Один уголок не понравился Ухову: поблизости виднелся корпус санатория, и полковник боялся, что Машу заметят из окон. В другом месте был слышен стук мячика, там играли в теннис.

Наконец, им здорово повезло. Маша приметила дерево с нависавшей над забором толстой веткой. Значит, «сафари» не познакомится с колючей проволокой. Мало того, чуть подальше был и путь к отступлению: похожее дерево росла на земле санатория, протягивая ветку на эту сторону.

— Охрана несется крайне небрежно, — заметил Ухов. — Давно было пора спилить эти ветки.

— Несется?! — Маша представила, как охранник из будки несется куриными яйцами, кудахча и хлопая руками. Это было так забавно, что она подавилась смехом и не могла ничего сказать, только кудахтала.

— Это у тебя нервное, — решил Ухов. И вдруг заткнул ей рот. — Тихо!

Ветки на санаторном дереве раскачивались. По ним кто-то лез. Еще немного, и над забором показались забинтованные руки, потом голова в мягком кепи из камуфлированной ткани и плечи с генеральскими погонами. Из-под кепи виднелись бинты.

Схватив Машу в охапку, полковник метнулся за ближайший куст. Его потная рука по-прежнему зажимала ей рот. Маша замычала и стала извиваться. «С ума он сошел! Это же Дед!»

— Тихо, — повторил Ухов. — Позвать его хочешь?

— Угу.

— Не зови, пока не спрыгнет на нашу сторону. Обещаешь?

Маша опять угукнула и вдобавок еще моргнула: «Обещаю-обещаю, только отпустите».

— А зачем, дядь Вась? — шепнула она, как только полковник освободил ей рот.

— Не хочу, чтобы он опять удрал. Тихо, сейчас все узнаем.

Нависшая над забором ветка прогнулась, почти касаясь колючей проволоки. По ней на четвереньках ползла мумия с забинтованным лицом. Снятый для удобства ремень висел у нее на шее, форменная тужурка задралась. Маша увидела отвисшее пузцо, совсем не похожее на поджарый живот Деда. Пузцо было загорелое и блестящее, как надутый шарик.

— Это не Дед! — закричала она.

Мумия вздрогнула, и колени соскользнули с ветки. Секунду она пыталась балансировать, удерживаясь одними руками, а потом сорвалась вниз. Проволочные колючки надежно впились в генеральские штаны, мумия повисла вниз головой, и черные очки упали с ее лица. Маша подбежала и увидела чужие, злые и напуганные глаза.

— Ты кто? — вылез из кустов полковник Вася.

— Генерал Алентьев, — убито пролепетала мумия. Голос показался Маше знакомым. И глаза она где-то видела раньше. Посмотреть бы в лицо этому «генералу Алентьеву»… И вдруг она вспомнила: поезд, перестук вагонных колес и сварливое бурчание Темирханова: «Разве это мина? Детская хлопушка.

Я видел, как выводили проводника… У НЕГО ГЛАЗА БЫЛИ ЗАБИНТОВАНЫ».

— Товарищ генерал, подайте чайку. С сахаром и со снотворным! — бросила Маша в перевернутое лицо самозванца.

Глава XX ЕЩЕ ОДИН ДЕНЬ ГЕНЕРАЛА АЛЕНТЬЕВА

«Цок-звяк», — дребезжит отставшая подковка на сапоге надзирателя. В наших тюрьмах их называют контролерами, но от этого не легче. Тихо лязгает заслонка «глазка» в толстой железной двери. Надзиратель заглядывает в камеру, освещенную синей дежурной лампочкой.

На тесно стоящих двухэтажных койках беспокойно спят двадцать арестантов. Каждый ждет суда. Двоим-троим повезет: они докажут свою невиновность и выйдут на свободу. Остальные после суда будут называться преступниками и поедут в холодные края валить лес, или шить грубые солдатские башмаки, или штамповать автомобильные колеса на лязгающем прессе.

Арестанты ворочаются во сне. Воздух в камере пахнет потом и страхом.

Надзиратель закрывает заслонку, и снова: «Цок-звяк, цок-звяк». Лязг подковки удаляется, и в камере возникает еле заметный шорох. Кто-то крадется от койки к койке, шепчется и опять крадется.

Дед не спит. Он знает, что шепотки и шорохи — из-за него.

Вчера Дед нашел в себе силы сломать руку Свиной Харе. Он защищал свою жизнь. Тюремное начальство решило, что задержанный достаточно здоров, если уже руки ломает, и Деда перевели из больницы в общую камеру. Уголовники дали ему самую плохую койку — рядом с унитазом, — а так старичка не трогали.

Дед успел выспаться и чувствовал себя отлично. Если бы его вызвали на допрос, то недоразумение выяснилось бы в пять минут, и сейчас он уже мог быть в Москве. Визитка Темирханова лежала в кармане. Дед был уверен, что миллионер — человек хотя и капризный, избалованный богатством, но совестливый и не бросит Муху одну в незнакомой Москве. Но Деда не вызвали на допрос.

Ближе к вечеру его растолкал неопрятный человечек со шныряющими глазами и спросил безразличным голосом:

— Старый, ты, говорят, Кабану руку сломал?

— Сломал, — подтвердил Дед. — Хочешь, прием покажу?

Человечек шарахнулся и больше к нему не подходил. После этого начались те самые шепотки и перебежки от койки к койке.

Время шло; контролер погасил свет, оставив синюю лампочку. Уголовники шептались и шныряли по камере, как будто не замечая Деда. Было ясно, что они еще не решили, как поступить. У них свои понятия о справедливости: сломал руку, — значит, оказался сильнее; оказался сильнее, — значит, имел полное право сломать руку. Судя по всему, Свиная Харя, он же Кабан, был бакланом — мелким и неавторитетным уголовником. За него не стали бы заступаться. Другое дело — Седой, которого Дед отправил за решетку в далеком городе Сочи. Его уважали даже здесь, в Курске. Когда Свиная Харя догадался, что перед ним враг Седого, он без раздумий хотел придушить Деда подушкой. И эти захотят, как только узнают, из-за чего Дед подрался со Свиной Харей.

Шепотки продолжались. Уголовники ждали известия. Утром придет заключенный с бачком каши. Он ходит от камеры к камере и разносит новости. Утром они все узнают.

Дед лежал и думал, что до утра его точно не вызовут к следователю, потому что ночные допросы у нас запрещены. А утром его убьют. Нелепо: двадцать лет мечтать о России — и погибнуть, не прожив на свободе и месяца. Он был готов умереть за Родину, но умереть по недоразумению было обидно.

Дед не считал уголовников своими врагами. Его враги были умные, обученные в университетах и военных колледжах. Они умели стрелять из всего, что имеет прицел, убивать гитарной струной, почтовым конвертом и голыми руками. При этом они не любили стрелять и убивать, зная, что вовремя сказанное слово или колонка цифр на смятой бумажке бывают сильнее оружия. А уголовники — жалкие люди с гнилыми зубами и больными от тюремной баланды желудками. В их куцых мозгах не держалось больше одной мысли. Если им нравилась машина, они отнимали машину. Если им не нравился человек, они хватали нож. Никто не думал, что завтра придется отвечать за машину и за нож.

Драться с ними унизительно, как льву охотиться за мышами. Но еще хуже не драться, позволить этой шпане прикончить разведчика, а потом хвастаться: «Мы полковника завалили, он и не пикнул». Дед решил начать первым и гасить главаря. Было нетрудно узнать, кто командует уголовниками. Лучшим местом считается нижняя койка у окна, там он и лежит: средних лет, с виду несильный. Наверное, Синяк, о котором говорил Свиная Харя. Сам он и пальцем не пошевелит: даст команду своим громилам, и те навалятся на Деда. Нужно подобраться к нему раньше, когда принесут кашу и все встанут в очередь к окошку, А пока…

Дед повернулся на спину и приказал себе заснуть.

Он еще не знал, что в эту минуту над его тюрьмой пролетает самолет, в котором спешат на помощь полковник Вася и Муха. Через пять минут самолет приземлится, и Ухов, потративший на билет почти все свои деньги, будет яростно торговаться с таксистом. А потом просто вышвырнет его и угонит машину.

Они с Машей будут разыскивать в ночном городе следователя, который за два дня так и не вызвал подозреваемого на допрос. Его найдут под утро у речки, когда следователь, поплевав на червяка, только-только успеет забросить удочку. Страшно ругаясь, Ухов затолкает его в чужую машину и повезет освобождать Деда.

По пути за объявленной в розыск машиной погонится дорожный инспектор. Ухову будет некогда останавливаться и все объяснять, и он станет удирать, а погоня будет расти. В конце концов к воротам изолятора подлетит целая кавалькада из такси и трех милицейских машин с мигалками. Милиционеры сначала не узнают следователя в рыбацких сапогах и попытаются задержать его заодно с Уховым. А полковник Вася будет драться, пока кто-то из милиционеров не сделает предупредительный выстрел в воздух.

Дед ничего не знал об этом и удивился, когда и камере лязгнула дверь и контролер крикнул: — Генерал Алентьев, на выход! С вещами!

Глава XXI «БИП» ОТ ПРЕЗИДЕНТА

Кабинет был побольше, чем у Темирханова, а стол — поменьше и похуже. Темирхановский — старинный, на львиных лапах, с золочеными украшениями, а здесь просто полированный ящик. За столом сидел человек, похожий на тысячи других, а на блестящей столешнице лежало его темное отражение. Из-за этого человек был похож на карточного короля. Он показался Маше совсем обычным, и все же это был президент России.

Дед тоже был обычный, разве что выбросил побывавший в тюрьме полотняный костюм и купил почти такой же новый. Маша не смогла заставить его надеть генеральскую форму.

И вот они разговаривали, только разговор получался однобокий. Президент спросит, Дед ответит, а ему самому вроде и не о чем спросить. Ведь все, о чем можно спросить президента, пишут в газетах. А о чем нельзя писать в газетах, то президент все равно не скажет.

Дед уже ответил, что на здоровье не жалуется, что иностранные языки не забыл, что в Москве стало чище и красивее и что американские тюрьмы попросторнее наших, а уголовники там и тут одинаковые.

— Николай Георгиевич, есть у вас просьбы, предложения, пожелания? — спросил президент.

— Есть просьба. В Курске ждет суда полковник в отставке Ухов. Он выручат меня из тюрьмы и нару шил полдюжины законов. Жертв и разрушений нет. А законы он всю жизнь нарушал и получал за это Ордена.

Президент сощурился:

— Это где же дают ордена за нарушения закона?

— У нас. А законы он за границей нарушал.

— А, разведчик, — улыбнулся президент. — Николай Георгиевич, а в Курске это было необходимо?

— Если бы он опоздал, то сейчас бы я с вами не разговаривал, — ответил Дед.

— Мне докладывали об этом случае. Только не всё, как я теперь вижу. — Президент нажал кнопку на столе и, не повышая голоса, сказал: — Полковник Ухов…

— Василий Палыч, — подсказал Дед.

— Василий Павлович. Задержан в Курске… — Президент поднял глаза на Деда. — Что он там натворил?

— Сопротивление милиции, угон машины. В таком вот духе.

— Составьте письмо, что Ухов действовал по моему приказу, — сказал невидимому слушателю президент и отпустил кнопку. — Николай Георгиевич, а вам лично я могу помочь?

— Молодость мне вы не вернете, а все, что нужно старику, у меня есть. «Генерала» вот дали. Не ожидал, честно говоря.

— Нельзя забывать своих героев, — назидательно сказал президент, как будто Дед сам забыл себя в тюрьме на двадцать лет. — А то что же получается?! Про какого-нибудь предателя пишут во всех газетах, а человека, который верен присяге, как будто и нет! Надо бороться с этим явлением. Будем создавать положительные примеры. Перебирайтесь в Москву, пишите книгу. Дадим вам хорошую журналистку — она поможет…

Президент еще немного поговорил про то, как из Деда будут создавать положительный пример. Про него снимут фильм. Он будет учить в Академии молодых разведчиков. И еще что-то.

Дед благодарил, но было заметно, что этот разговор ему в тягость. И вдруг он сказал:

— У меня было время подумать, чем заняться на свободе. Первые десять лет в тюрьме я надеялся, что меня обменяют на какого-нибудь засыпавшегося в Москве шпиона. Тогда я мог бы служить в разведуправлении на штабной работе. Следующие десять лет я надеялся на то, что мы больше не противники с американцами. Думал, вдруг меня выпустят просто так, и я пойду преподавать в Академию разведки. А теперь я понимаю, что мои знания никому особенно не нужны. Сейчас разведка работает не так, как в мое время. Ведь я даже компьютера толком не знаю. Мне ничего этого не нужно, особенно воспоминания писать. Мне бы забыть эти двадцать лет, а не вспоминать. Но если вы приказываете…

— Приказывать я не в праве, — покачал головой президент. — Вы и так уже отслужили все мыслимые сроки. Но я прошу вас, генерал. Ваш опыт нужен молодым офицерам.

— Слушаюсь. — Дед встал. — Разрешите идти?

— Идите.

Маша тоже вскочила, но президент остановил ее взглядом.

— Береги дедушку, — он протянул ей визитную карточку. — Это мой прямой телефон здесь, в Кремле. Если у дедушки или у тебя появятся действительно важные проблемы, которые невозможно решить без меня…

— Поняла, — ответила Маша, — зря звонить не буду.

А президент нажал пальцем ей на кончик носа и сказал как маленький:

— Бип!

В кабинет вошли два фотографа, опять усадили Деда в кресло и за минуту отщелкали, как президент говорит, а Дед слушает, как Дед говорит, а президент слушает, как они пожимают друг другу руки, как президент пожимает руку Маше и делает ей «бип».

На этом встреча с президентом закончилась.

Когда Маша с Дедом вышли в приемную, помощник спросил, в каком районе Дед хочет квартиру, и подарил ему огромную книгу про Кремль. Она была в кожаном футляре с застежками, размером с четыре самых больших тома энциклопедии.

Из-за этой невероятной книжищи они почти не увидели настоящий Кремль, потому что книжища была тяжеленная и не помещалась у Деда под мышкой. Ее можно было нести, только прижимая руками к животу, а так долго не походишь. Маша сбегала к Царь-пушке и Царь-колоколу, а Дед ждал ее на скамейке. Отчего-то ей казалось, что Дед сидит там с этой книжкой и плачет, и она побежала обратно. Нет, старый разведчик не плакал, но лицо у него было печальное.

— Мне тоже чего-то не хватает, — призналась Маша. — Президент, Кремль, в Москве жить… Вроде надо до потолка прыгать, а я ничего особенного не чувствую. И президент какой-то обычный.

— Если он президент, значит, уже необычный, — сказал Дед. — Просто он каждый день встречает много людей и не успевает найти нужные слова для всех. Вот и говорит обычно. Ты сто раз вспомнишь эту встречу, и каждое слово будет казаться тебе очень важным. Еще и присочинишь то, что хотела услышать и не услышала.

На стоянке у моста их ждал Вадик с темирхановским джипом.

— Босс уже дома, звонил мне на «трубу», — сказал он. — Поехали. Вас все ждут, конкретно. Жанка баранью ногу печет, дедушка Рашид вино разливает.

— Спасибо, не могу, — отказался Дед. — Мы сейчас — в Курск, Ухова выручать. Письмо от президента — хорошо, но и самим приглядеть надо.

— Конкретно, — согласился Вадик. — Тогда я вас отвезу, куда скажете.

И Дед сказал:

— Езжай домой, чего уж. У вас же праздник.

— Но вы к нам заглянете? В Москве или и Сочи, когда хотите.

— Разумеется, — ответил Дед.

Маша вдруг поняла, что не собираемся он в гости к миллионеру, разве что его затащат. Было жаль не увидеть больше Розку, похожего на бандита добряка Вадика и всех остальных, даже задаваку Малика,

Вадик, наверное, почувствовал то же самое.

— Ну, бывай, Муха, — сказал он, поглядывая на нее в зеркальце машины. — Красивая ты. Тяжело тебе будет.

— Это почему?

— Потому что красота — товар. Один тебя захочет купить для комплекта к вилле, «мерсу» или собачке, другой станет брать наглостью, чтобы перед пацанами тобой козырять. А парня, который тебя по-настоящему любит, они ототрут. Ты его и не заметишь.

— Я постараюсь заметить, — сказала Маша.

— Да уж, постарайся, — кивнул Вадик будет в сторонке, но всегда поблизости.

Оглавление

Глава I . МУКИ И РАДОСТИ ВОРОВСКОГО НАВОДЧИКА

Глава II . В КОМПАНИИ С МИЛЛИОНЕРОМ

Глава III . НОЧНОЙ КОШМАР

Глава IV . ОДНА

Глава V . НЯНЬКА ВЕСОМ В СТО КИЛО

Глава VI . КОФЕЙНЫЙ КОРОЛЬ

Глава VII . «ТЫ ВХОДИШЬ В ДОМ ТЕМИРХАНОВА»

Глава VIII . КВАРТИРА ЗА ТРИ МИЛЛИОНА ДОЛЛАРОВ

Глава IX . РОЗКИНО НЕСЧАСТЬЕ

Глава X . СМЕРТЕЛЬНАЯ ОПАСНОСТЬ ИЗ-ЗА ЧЕРНОГО ПЛАЩА

Глава XI . ПЛОХИЕ НОВОСТИ

Глава XII . БОБА СТАНОВИТСЯ МУМИЕЙ

Глава XIII . СНОВА КОФЕЙНЫЙ КОРОЛЬ

Глава XIV . РАССЛЕДОВАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Глава XV . ДИКИЙ ДЕДУШКА

Глава XVI . НОВОСТЬ ПОЛКОВНИКА ВАСИ

Глава XVII . ГЕНЕРАЛ ЗА РЕШЕТКОЙ

Глава XVIII . КАК ПОКРАСИЛИ ЧЕРНОГО ПЛАЩА

Глава XIX . ПОГОНЯ ЗА СОБСТВЕННЫМ ДЕДОМ

Глава XX . ЕЩЕ ОДИН ДЕНЬ ГЕНЕРАЛА АЛЕНТЬЕВА

Глава XXI . «БИП» ОТ ПРЕЗИДЕНТА

Реклама на сайте