«Тайна костяного гребня»

Алексей Биргер Тайна костяного гребня

ЧАСТЬ I В конце летних каникул

Глава первая Ложная тревога

История эта получилась с продолжением — причем с таким, которого никто предполагать не мог.

А началось все в августе, когда летние каникулы стремительно катились к концу, и просто нехорошо становилось при мысли, до чего быстро они пролетели. Впрочем, мы с Ванькой — моим младшим братом — провели их очень здорово. И приключений у нас было навалом, и с интересными людьми мы познакомились, и даже успели сходить на яхте одних наших новых знакомых — телевизионщиков — в Рыбинское море. Там они снимали фильм о судьбе городов, затопленных при создании этого крупнейшего в мире искусственного водоема. Вместе с телевизионщиками мы поплавали в аквалангах по улицам и домам одной из волжских Атлантид. Там делали подводные съемки. Зрелище, скажу я вам!.. Впрочем, я об этом в других книгах рассказывал. Поэтому чего сейчас на этом задерживаться? Главное — каникулы подходили к концу, до первого сентября оставалось недели две, и наша подружка Фантик (Фаина — по-настоящему) Егорова, гостившая у нас вместе с родителями, уже уехала к себе.

Наш огромный старинный дом на острове Соленый Скит сразу стал казаться тихим и пустым. Правда, теперь можно было закончить кое-какие работы, которыми не с руки было заниматься, пока гости были в доме. Наш остров одной стороной глядит на Город, другой — на южный край крупнейшего заповедника на северо-западе России, которым заведует наш отец, Болдин Леонид Семенович.

Отец и Гришка-вор решили заново отделать все лестницы на второй этаж, восстановить резные перила там, где они сильно пострадали от времени, заменить проседающие ступеньки… Вы только не пугайтесь, когда я говорю Гришка-вор. Это раньше он был вором, самым знаменитым, самым ловким и хитрым на всю округу, а потом, отсидев несколько раз и завязав со своим прошлым, стал не менее знаменитым столяром. Руки-то у него были золотые, только он не всегда их по делу прикладывал. А отцу он всегда рад был помочь, потому что именно отец в первую очередь помог ему вернуться в нормальную жизнь.

Фамилия Гришки — Торбышев, а кличут его иногда Селянин, потому что после всех отсидок он не захотел жить в городе, и окончательно поселился в деревне, где у него был неплохой старый дом.

Итак, мы завтракали и ждали Гришку, чтобы приступить к сегодняшней работе. Он обещал появиться в девять, в начале десятого утра. Приплыть он должен был на своем катерке и причалить к заливному лугу, на который смотрело окно кухни.

— Гришка может и запоздать сегодня, — сказал отец. — Ведь с вечера он собирался на рыбалку и, если улов выдался хороший, он долго провозится с рыбой.

— Не опоздает! Он мужик точный! — заявил мой братец. — А вообще, — подумал он вслух, — надо попросить его, чтобы на следующую ночную рыбалку он взял нас с собой. Это так здорово! Особенно когда рыба разобрана, и кое-что коптишь на месте, а кое-что на углях запекаешь или уху варишь. Уха на реке, с рассветом, часов в пять — в шесть — это вещь!

— А по-моему, он уже едет, — сказала мама.

И точно, катерок Гришки подходил к валунам, возле которых был сделан небольшой причал — так, несколько досок на вбитых в дно столбиках.

— Верно, он! — сказал отец. — А еще только половина девятого. Ну-ка, пойдем. Поможем ему выгрузиться из лодки.

Мы — я, Ванька, отец и «кавказец» Топа, наш замечательный волкодав, — заспешили через луг к Тришкиной моторке. Гришка уже выгружал на берег резные столбики перил и прочие изделия, которые он выточил у себя в мастерской.

— Привет, Гришка! — окликнул отец. — Что, рыбалка была неудачной?

— Да нет, рыбалка-то удачной была, — ответил Гришка. — Но я поспешил удочки свернуть, потому что…

Он почесал в затылке, примолкнув, как будто у него не было особенного желания говорить дальше.

Отец нахмурился.

— Что такое? Что произошло?

— Да археологи… — сообщил Гришка. — Я как с ними пересекся, то подумал, что лучше тебе, Семеныч, побыстрее о них узнать. Нет, они тихие, порядочные… Но как-то, показалось мне, слишком уж торопливо они высадились. Ну, мало ли что, решил я. Если они натворят там чего-нибудь, да станет известно, что я в это время там болтался, то как бы, по старой памяти, на меня не согрешили…

— Ну, я на тебя никогда не согрешу, — рассмеялся отец.

— Не согрешишь, так недоволен будешь, что я не предупредил тебя вовремя о нежданных гостях, — сказал Гришка. — Вот я и решил поинтересоваться, знаешь ты о них или нет.

— Пока не слыхал… — отец слегка покачал головой. — И странно, что в этом году они только к концу лета пожаловали.

— По-твоему, «черные» археологи? — жадно спросил мой братец.

— Да, вполне возможно, что они, голубчики… — ответил отец на Ванькин вопрос.

Здесь я должен объяснить. Как бывают «черные маклеры», «черные дельцы» и прочие «черные» профессии, так бывают и «черные» археологи. Ведь «черный» означает в данном случае «подпольный», «незаконный». «Черные» археологи ищут всякие редкости и скрытые в земле диковинки тайно, подпольно, чтобы потом втихую продать все это частным коллекционерам. Говорят, вред от «черных» археологов бывает самый разный. Например, ради одной ценной находки они могут уничтожить другие, менее, по их мнению, ценные, и просто разрушить культурный слой. После этого уже нельзя прочесть многого из того, что археологи читают из отложений в земле так же, как мы читаем книги, научившись различать буквы. Словом, ведут себя хищнически — иногда оттого, что у них нет специального образования, а иногда от того, что им попросту на все наплевать. И ущерб для науки бывает от них очень значительным. Но отца, конечно, волновал прежде всего не ущерб для науки, а ущерб для заповедника. Дело в том, что самые интересные для археологов места расположены как раз на границе заповедника и леса, который уже не является заповедным — на дальнем озере, возле реки Удолица, впадающей в это озеро. А само озеро — как и то, на котором стоит наш дом — входит в систему Волго-Балта. На Удолице поселения были уже очень давно, с десятого века, а то и раньше, и располагались они вдоль ее старого русла, где теперь сухой овраг — он тянется метров пятьдесят, а нынешнее русло проходит ниже. Трудно сказать, природа или люди изменили русло устья Удолицы, направив его по другому пути за сто метров от озера. Нам кажется, что, скорее, люди, и что как-то это было связано с судоходством. Ведь через наши места с древнейших времен пролегал главный водный путь через страну. Это сейчас всюду каналы, а когда каналов не было, древние корабли — ладьи, струги и челны — через перешейки между озерами и реками перетаскивали волоком. И всегда требовались места, где можно отремонтировать корабли, подконопатить их, перезагрузиться или загрузить припасами. Устье реки Удолицы было одним из таких удобных мест, и, возможно, устье передвинули, чтобы сделать стоянку еще удобней.

Как бы то ни было, именно возле старого русла делались самые интересные находки, и археологи копали у нас чуть ли не каждый год. Археологические экспедиции работали по два-три месяца, а пару раз случалось, что они сидели все теплое время, с конца апреля до начала октября. Разумеется, им приходилось несколько нарушать границы заповедника, и они всегда привозили отцу официальное письмо, что им разрешено произвести раскопки так, чтобы они заповеднику не повредили, и отец это письмо визировал. И всегда у него с экспедициями складывались самые хорошие отношения.

В отличие от официальных археологов, «черные» лезли в заповеднике куда ни попадя, могли и напакостить, и побраконьерствовать. В своем неуемном рвении они могли, например, начать копать там, где бобры ставят свои плотины. А то могли взять и переночевать в одном из гостевых комплексов, сломав замки. Бывало, что они серьезно влипали. Как-то три «черных» археолога направились к Трем Сестрам — так называется поляна в самой чащобе, где сохранились могилы трех святых отшельниц и их скит. Отец периодически проводит там экскурсии для священников и верующих, приезжающих с разных концов страны. По всей видимости, эти археологи решили вскрыть могилы, надеясь обнаружить в них что-то ценное. А может, какой-нибудь безумный подпольный коллекционер дал им заказ на святые останки. Мало того, что они заблудились, — ведь с огромным диким лесом шутки плохи, — так они еще и на медведя нарвались, драпали от него, и совсем заплутали. Отец заметил в лесу следы посторонних и, отыскав, с помощью Топы, этих горе-археологов, вывел их «в цивилизацию». «В самом плачевном виде», как он описывал, усмехаясь. А наш местный священник, отец Василий, сказал, ероша свою бороду:

— Сие есть справедливое воздаяние за попытку богохульного дела, и еще возрадоваться должны, что Господь их само это дело не попустил совершить… Иначе бы совсем погано им пришлось, верно, Семеныч?

Так что от «черных» археологов только и жди неприятностей. И отец, естественно, напрягся, услышав про археологическую экспедицию, которая даже не удосужилась завезти ему письмо с официальным разрешением.

— Сколько их? — спросил отец у Гришки.

— Двое постарше и человек пять-шесть молодежи, — ответил Гришка. — Похожи на профессоров со своими студентами. Хотя, я говорю, кто их знает…

— А я-то надеялся сегодня дома поработать, и только завтра отправиться в обход заповедника! — вздохнул отец. — Но ничего не поделаешь, на сегодня работы в доме отменяются. Надо мне туда съездить.

— И мы с тобой! — сразу сказал Ванька.

— Ни в коем случае! — заявил отец. — Мало ли, что там может произойти.

— Так я могу поехать, в подмогу, — предложил Гришка.

— И тебя там не надо! — сказал отец. — Я Топу возьму. А на подмогу вызову милицию, все официально должно быть и основательно… Ладно, понесли эти штуковины. А я сразу Алексею Николаевичу позвоню.

Алексей Николаевич — это наш местный начальник милиции.

Едва мы затащили в дом всю «столярку», отец сразу прошел к телефону.

— Алексей Николаевич?.. Да, это я. Тут вот какое дело. Григорий Торбышев засек возле Удолицы каких-то людей, которые вполне могут быть «черными» археологами. Я сейчас туда выезжаю, и не могли бы вы туда наряд послать? Обычно эти «археологи» не очень буйные, но лучше будет, если они увидят, как одновременно со мной машина с милицией подъедет. Я рассчитываю там быть где-то минут через сорок, катером по воде. Вот и отлично, спасибо.

Он положил трубку и сообщил нам:

— Все. Мы с Топой поехали.

— Ты только поосторожней, — попросила мама.

— Да, это пустяки, — отец махнул рукой. Но ружье он при этом прихватил. — Если что, я их и без всякой милиции укрощу. Но лучше все обставить, как следует.

Действительно, завидев мощную фигуру отца, да еще с ружьем и с грозным волкодавом, почти любая шатия-братия спасовала бы. Но отец всегда старался исключить лишний риск.

— Так, может, — предложил я, — мы пока вместе с Гришкой займемся лестницами, чтобы времени не терять? Раз уж мы с тобой не едем?

— Займитесь! — охотно согласился отец. — А я присоединюсь к вам, как вернусь.

И он достал подвесной мотор, взвалил на плечо (мотор отец всегда снимал и уносил домой: конечно, вряд ли кто рискнул бы умыкнуть мотор из его катерка, но народ у нас всякий попадается, поэтому лучше, конечно, держать мотор от греха подальше), свистнул Топу и направился к берегу. Мы проводили его, посмотрели, как он отплывает и как Топа важно сидит на носу, а затем вернулись в дом и взялись за дело.

Работа у нас, под Гришкиным руководством, шла здорово. Мы заменили целый кусок перил, перестелили несколько ступенек, и даже не заметили, как время пролетело. Было, наверное, часа два, когда мы услышали где-то на озере — сперва далеко, потом все ближе и ближе — тарахтение знакомого мотора.

— Отец возвращается! — завопил Ванька и, бросив молоток, помчался на берег. Мы поспешили за ним следом.

Топа первым выскочил из лодки и встряхнулся.

— Привет, папа! — закричал мой братец. — Ну что, разобрался ты с этими типами?

Отец, сняв мотор, тоже вылез из катера.

— Слава Богу, это не типы, — ответил он. — Оказались, в итоге, нормальными археологами, только вот растяпы большие. Решили, что ничего не будет страшного, если они завезут официальное разрешение на раскопки через денек-другой. Ну, и получили пару минут испуга, когда с одной стороны их я взял на прицел, а с другой — милиция. Это даже не совсем археологи, а… Впрочем, я за обедом все расскажу, есть хочется после такой прогулки. Гриш, ты ведь останешься к обеду?

Гришка малость замялся, Он редко оставался у нас к обеду, потому что он вообще не любил никого стеснять.

Но отец добавил:

— От свекольника и рыбных биточков не стоит отказываться. И потом, после обеда мы все-таки займемся лестницей, чтобы сегодня закончить.

И Гришка согласился. Кроме того, что не было никакого смысла отказываться от обеда, его еще и любопытство разбирало: а чем там кончилось дело с этими археологами?

За обедом отец стал рассказывать.

— Как я сказал, это не совсем археологи, — сообщил он, кроша в свекольник сваренное вкрутую яйцо, заправляя сметаной и присыпая зеленью. — Они, так сказать, еще только учатся. Твоя наблюдательность тебя не подвела, Григорий. Это группа студентов под руководством двух профессоров, у них сейчас нечто вроде летней практики. И практику они придумали довольно своеобразную. Они собираются проделать весь вероятный путь Васьки Буслаева, от Новгорода до Каспийского моря. До Иерусалима они, естественно, не поплывут…

— Какого такого Васьки Буслаева? — спросил мой братец. Спросил несколько невнятно, шамкнув при этом: он набил полный рот, разом выловив из своего свекольника и кусок мяса, и картошку, и крупные ломтики зеленого огурца и яйца.

— Не знаешь, кто такой Васька Буслаев? — удивился отец. — Ну и ну!.. А ты хоть знаешь, Борис?

— Ну… герой былин, — осторожно ответил я.

— Каких былин? — вопросил отец.

— Новгородских, естественно, — я смутно помнил, что Васька Буслаев, как и Садко, был новгородцем. Да и догадаться об этом было нетрудно: зачем же тогда археологи-практиканты начали свой путь не откуда-нибудь, а от Новгорода?

— И что он делал? — спросил отец.

Я опять напряг свою память.

— Дрался со всеми, — ответил я.

Тут мама не выдержала и рассмеялась.

— Одно из двух, Леня, — сказала она. — Либо усадить их за чтение былин, либо ты сам напомнишь им, в чем было дело.

— Пожалуй, придется напомнить, — вздохнул отец. — Итак, Васька Буслаев был единственным сыном у вдовой матери, представителем и наследником одной из самых богатых и знатных новгородских семей. Была у него своя дружина, которую он набрал на доставшиеся в наследство денежки, сплотив вокруг себя самых отчаянных буянов и сорвиголов новгородской земли. С этой дружиной он много веселых дел переделал, а кончил тем, что вызвал на драку весь Великий Новгород. Придрался к тому, что его матери, мол, обида нанесена, а новгородцы, мол, не желают справедливого разбирательства — суда, как мы сказали бы сейчас — и покрывают обидчицу. Мол, вы нас побьете — и дружину распущу, и пеню уплачу, вину свою признаю, а мы вас побьем — будете содержать меня и мою дружину, платя большую подать с каждого двора…

— Словом, по понятиям решил разобраться, как сказали бы сейчас, — ввернул, ухмыльнувшись, Гришка.

— Точно! — согласился отец. — Самый настоящий новый новгородец со своей братвой, вот каким этот Василий Буслаевич получается. В общем, новгородцы — народ заводной и задиристый, и сошлись они с молодцами Васьки Буслаева, и бились несколько дней, и немало народу там полегло…

— Насмерть? — недоверчиво спросил Ванька.

— Насмерть, — подтвердил отец. — В те времена иначе не дрались.

— И впрямь, классическая разборка на стрелке! — опять не выдержал Гришка.

Отец улыбнулся.

— Как можете догадаться, кончилась эта «разборка» тем, что Васька Буслаев и его дружина весь город побили, потому что Васька Буслаев был могучий богатырь, и вся дружина была подобрана ему под стать. Какое-то время Васька Буслаев с дружиной жил припеваючи и пировал, получая дань со своих сограждан. А потом скучно ему стало, да и покаянные настроения стали его одолевать. И вот решил он отправиться во святой город Иерусалим, грехи свои замолить. В былине сам он так об этом говорит: «Много смолоду бито-граблено, «настала пора грехи замолити». И стал он узнавать дорогу в святой город Иерусалим. И узнал, что кружным путем, через моря, ехать три года, зато дорога спокойнее, а прямым путем — год, но дорога трудная. И одна из главных опасностей: что на Каспийском море, там, где Волга в него впадает, сидят лихие атаманы-разбойнички, и всех проплывающих грабят и убивают, никому спуску не дают. Ну, разумеется, Василий Буслаевич прямой путь избрал и отправился, со всей своей дружиной…

— И перебил он этих атаманов-разбойничков? — спросил Ванька.

— Нет, — ответил отец. — Этого ему не понадобилось. Атаманы-разбойнички его как родного приняли, едва узнали, кто он такой: как же, мол, наслышаны, на Василия Буслаевича с его дружиной мы нападать не будем. С почетом его пропустили и даже упрашивали к ним присоединиться. Но он им ответил: нет, ребята, с прежним завязал, вот грехи в Иерусалиме замолю, и после этого правильную жизнь начну. Проводили они его в Иерусалим и просили за них тоже там помолиться. А Василий как в Иерусалим приплыл, так тут же ко всем священникам, епископам и патриархам, принялся их золотом осыпать, молебны заказывать да святым местам поклоняться. Сколько он золота оставил в Иерусалиме — не сосчитать. Но молился истово, все свои грехи отмолил. И в обратный путь пустился. Ехали они, ехали, и въехали на гору, а на горе череп лежит. Ну, Васька Буслаев не удержался и что-то насмешливое про тот череп сказал. А череп вдруг возьми и заговори: «Не смейся надо мной, Василий Буслаевич, я молодцом не хуже тебя был, а теперь вот здесь лежу, незахороненный, и тебе здесь лежать, потому что ты насмехаться надо мной вздумал вместо того, чтобы меня схоронить». Василий Буслаевич разозлился и направил коня, чтобы прыгнуть через череп. Вот только конь его споткнулся, когда прыгал, Васька Буслаев упал с коня и шею себе сломил. На том его жизнь и кончилась. А дружина схоронила его да и поехала дальше в Новгород. Приехала к его матери: «Мол, так и так, отмолил ваш сын свои грехи в Иерусалиме, но после этого шею сломил». А она дала им ключи от своих необъятных подвалов: берите, мол, столько золота, драгоценностей, мехов и прочего, сколько унести сможете, в память о моем Василии. Так и завершилась эта история.

— М-да, — подытожил Гришка. — Ну, совсем, как у нас сейчас. У нас тоже, кто наверх выбился, так после всех своих смертоубийств и разборок бегает в церковь, мешками деньги священникам таскает, чтобы их грехи замаливали. А потом все равно бандитская их натура где-нибудь свое возьмет, напакостят еще разок — да шею и сломят. Выходит, во все времена люди были одинаковы.

Завязав со своим прошлым, Гришка сделался немножко философом.

— Это да, — согласился отец. — А главное, былины о Ваське Буслаеве — они самые, так сказать, бытовые и реалистичные из всех былин. В них рассказывается о том, что было на самом деле. Как жили граждане вольного Новгорода, чем занимались, как разрешали свои споры, что у них было в цене, как одевались, как отдыхали и работали. То есть для историков эти былины — настоящий кладезь. И маршрут Васьки Буслаева описан в них довольно точно и достоверно. Вот студенты археологического отделения истфака и решили, с подачи своих профессоров, повторить этот маршрут, в пределах наших границ. Насколько, естественно, у них времени хватит, потому что до Каспийского моря они, может, к окончанию практики и не доберутся, при их-то темпах. У них есть карта крупных поселений, существовавших в древности — тех поселков и городков, где вполне мог останавливаться Василий Буслаевич. Да, скорей всего, и останавливался. И в каждом таком месте они проводят собственные небольшие раскопки. Они считают, что, повторив этот маршрут и покопавшись на «местах боевой славы» Васьки Буслаева, можно узнать немало неожиданного и интересного. Может быть, и настоящее открытие сделать. Поэтому я и сказал, что они не совсем археологи.

— Так, по их мнению, Васька Буслаев существовал? — спросил я.

Отец пожал плечами.

— Во-первых, им интересно, конечно, повторить маршрут былинного героя. Практика сразу получается захватывающей, с яркой целью. А что до прочего… Какой-то Васька Буслаев — здоровенный балбес с дружиной, наделавший много шуму в Новгороде, — похоже, существовал. Слишком много в былинах исторических реалий о нем. Черты сказочной, богатырской силы и удали — это, конечно, былинные сказители ему добавили. А вообще, это, наверно, то, что называется собирательным образом удалых молодцов того времени. Кто-то из новгородцев плыл торговать за моря-океаны, как Садко, а кто-то, используя родительский капитал, пользуясь современным языком, сколачивал буйные дружины и принимался разбойничать и бражничать. Не забывая при этом капитал пополнять. Недаром сам Васька Буслаев говорит о себе, что «много смолоду бито-граблено». Ну, а уж задираться с другими на честных пирах — это им, как говорится, сам Бог велел.

— А где была гора с этим черепом, на которой Васька Буслаев сковырнулся? — спросил Ванька, наморщивший лоб.

— Надо полагать, не так далеко от Новгорода. Судя по былине, Васька Буслаев с дружиной проделали довольно значительную часть пути. Хотя до дома оставалось еще порядком. Несколько недель как минимум. Иначе бы не стали они хоронить его там, где Васька разбился. Сумели бы тело довезти.

— То есть, это могло быть и в наших местах? — настаивал мой братец. — Ведь от нас до Новгорода, если на лошадях ехать, большим отрядом… Это сколько времени получится?

— Я думаю, это все-таки было значительно южнее, — сказал отец. — Хотя, кто знает…

— Вот что! — заявил Ванька. — Я должен увидеться с этими недоделанными археологами и расспросить их. Говорящий череп — это класс! А если он тогда заговорил — значит, может говорить и до сих пор! А у нас места такие волшебные, такие сказочные, что я почти уверен — эта гора с черепом где-то рядом! Может, мы тысячу раз ее видели, только не догадались там череп поискать! Да и захороненного Ваську Буслаева вместе с его конем!

Мы все рассмеялись.

— Да пойми ты, что в былинах о Ваське Буслаеве многое может быть правдой, но говорящий череп — это уж точно сказочная выдумка! — сказала мама.

— А вот и нет! — уперся Ванька. — Я вам докажу!

— Что ж, если вы прогуляетесь к археологам, то вреда не будет, только польза, — сказал отец. — Но я предлагаю не срываться с места и сделать это завтра, а не сегодня. Во-первых, на сегодня у нас еще много работы. Во-вторых, надо и археологам дать передохнуть. Они сегодня свою встряску получили.

— Да уж, представляю! — хмыкнул Гришка.

Мы с Ванькой переглянулись. Васька Буслаев там или не Васька Буслаев, а побывать на археологических раскопках — это очень здорово и интересно!

Глава вторая С археологами

На следующее утро мы собрались знакомиться с археологами. Отец отправился проверять заповедник и взялся высадить нас по пути. Топу в этот раз мы с собой не взяли — зачем безобидный народ пугать? По словам отца, вчера он напугал их чуть ли не больше отцовского ружья — этакий лохматый зверюга с оскаленной пастью! Расскажи им, каким добродушным и покладистым Топа может быть со своими, — они бы не поверили.

Мы проплыли через все наше озеро, вышли по каналу в соседнее, поменьше, и взяли в сторону устья Удолицы. Еще издали мы разглядели, что на берегу, на пологом удобном месте, разбит лагерь в несколько палаток. В лагере виднелось всего две фигуры: две девушки колдовали над большими котелками, стоящими на костре.

Заслышав тарахтение мотора, девушки сначала испуганно подскочили, потом, узнав отца, приветливо замахали руками.

— Здорово, красавицы! — сказал отец, вылезая на берег. Мы с Ванькой тоже вылезли. — Вот, прошу знакомиться, мои сыновья — Борис и Иван. Интересно им стало, как археологи копают, я их и привез. А где остальные?

— Как раз и копают, — ответила одна из девушек, светловолосая и в очках. И застенчиво протянула нам руку. — Таня.

— Оксана, — представилась другая. Тоже светловолосая, она была пониже и поплотнее. — А мы вот кашеварим. Сегодня наша очередь.

— И давно они копают? — спросил отец, поглядев на часы. Было около девяти утра. Мы выехали довольно рано.

— С шести утра, — ответила Оксана. — Хотят побольше успеть сделать до самого солнцепека, чтобы в середине дня передохнуть, а к вечеру, когда жара спадет, еще немного повозиться. Август стоит жаркий — просто жуть! — добавила она.

— Это точно, — согласился отец. Он потянул носом. — Ужасно вкусно пахнет!

— Уху варим, — объяснила Таня. — Вы ж разрешили нам наловить рыбы… — поспешно добавила она.

— Разрешил, — дружелюбно кивнул отец. — Ладно, не буду отрывать вас от работы. Сам отведу и представлю моих огольцов, — он оглянулся и кивнул нам: пошли, мол, за мной.

И мы пошли к старому устью Удолицы.

— Кошмар!.. — шепнул мне Ванька. — Ведь мы подходим к оврагу впервые… Впервые после этого! — он имел в виду историю, которую я пересказал в «Тайне утопленной рамы». — И хоть мы и знаем, что никакого трупа не было, мне все равно нехорошо. А как вспомню ту вонь!..

И, выразительно скривившись, он двумя пальцами зажал нос.

Я кивнул. Историйка тогда вышла еще та, было, что вспомнить.

Наконец, мы подошли. Археологи копали на самом склоне оврага и на подступающих к нему прогалинах. Мы разглядели пятерых молодых археологов — студентов-практикантов — и двух постарше, с седеющими волосами. Они больше что-то объясняли и показывали, чем сами копали, хотя тоже держали в руках специальные лопатки, больше похожие на скребки.

— Доброе утро всем! — окликнул их отец. — Можно поздравить с удачей — или пока рановато?

Профессора обернулись, а молодые археологи подняли головы.

— Пока рановато, — ответил один из профессоров, мужчина с восточными чертами лица. — Доброе утро, Леонид Семенович.

— Примете моих сыновей к себе в работники? — спросил отец. — Очень они рвутся.

— Почему не принять? — улыбнулся все тот же профессор. — Лишние руки всегда пригодятся.

— Вот и отлично! Борис, Иван, это — Левой Гургенович, а это — Станислав Борисович, — он указал на второго профессора. — Молодые, работающие наверху, слева направо — Александр, Дмитрий, Сергей, Алла и Виктор. Все правильно я запомнил?

— Совершенно правильно, — закивал Станислав Борисович.

— Что ж, тогда не буду задерживаться и вас отвлекать, — сказал отец. — У всех работы полно. Когда мне заехать за ребятами?

— Да когда хотите! — ответил Левон Гургенович. — Могут хоть прожить с нами все три дня, которые мы здесь пробудем.

— Я готов! — заявил Ванька. — Лично я буду сидеть здесь до тех пор, пока не найду говорящий череп!

— Ага, отец вам кое-что рассказал? — засмеялся Левон Гургенович. — Но, если хочешь знать, всякий череп — говорящий. Профессиональному археологу любой череп может рассказать столько, что посторонним это волшебством кажется. Да что там череп — глиняный черепок!..

— В общем, я загляну ближе к вечеру, — сказал отец. — А дальше — как они сами решат. Сыновья у меня ребята самостоятельные. Всего доброго!

И он направился назад, к катерку.

— Что ж, самостоятельные ребята, давайте браться за дело, — сказал Станислав Борисович. — И помните, что для археолога главное — осторожность. Мы работаем очень аккуратно, чтобы не повредить мелкие находки, которые могут оказаться в земле. Ну, мы вам все покажем…

— А мы знаем, как надо копать, — важно заявил мой братец. — Мы уже помогали археологам, и сами кое-что находили. Костяные иглы, там, монетки разные.

— Вот как? — сказал Левон Гургенович. — Интересно было бы взглянуть. Иногда находки, которые кажутся незначительными и не заслуживающими внимания, на самом деле оказываются потрясающими…

— Мы можем привезти их, чтобы вам показать, — сказал я. — И еще мы можем показать вам хорошее место для раскопок. Правда, там мало что осталось, потому что основную часть затопили, когда прокладывали канал и расширяли наше озеро. Это место возле монастыря, под которым польское войско надолго застряло. Поляков там полегло видимо-невидимо. Сам монастырь взорвали, чтобы он судоходству не мешал, и над ним теперь наше озеро, но вдоль берега, где раньше было целое поле, до сих пор можно найти самые замечательные вещи. Там даже старинные польские сабли находили, наконечники стрел и всякую амуницию.

— Да, здорово было бы взглянуть, — сказал Станислав Борисович. — Но, к сожалению, нельзя объять необъятное. Я не знаю, удастся ли нам охватить и тот объем работ, который мы наметили. Понимаете, нас интересует определенная эпоха, а поход Яна Сапеги — ведь ты этот поход имеешь в виду, надо понимать? — относится совсем к другой эпохе. Может быть, не менее интересной, но руки до нее у нас просто не дойдут… Ладно, пошли, познакомлю вас с ребятами — и за работу.

Мы поднялись по склону оврага, и Станислав Борисович торжественно провозгласил:

— Позвольте представить вам Бориса и Ивана, наших добровольных помощников… — он окинул взглядом всю картину начатых раскопок. — Конечно, здесь мы вряд ли что найдем, но попытаться стоит.

— Почему вы думаете, что здесь мы ничего не найдем, Станислав Борисович? — спросил парень, которого, насколько мы запомнили, звали Виктор.

— Потому что здесь самое очевидное место, и многие, судя по всему, рыли здесь до нас, — ответил Станислав Борисович. — Я бы скорей заинтересовался вон тем взгорком — или, наоборот, сделал бы неожиданный ход, спустившись к самому берегу озера.

— Почему? — спросил другой студент — Сергей.

— Потому что именно там семь лет назад нашли очень редкие женские украшения — украшения с языческими мотивами в узорах, — сказал Станислав Борисович.

— По-прежнему считаешь, что это не случайность? — вступил в разговор Левон Гургенович.

— По-прежнему считаю, что это не случайность, — кивнул Станислав Борисович. — Не забывай, первое городище было уничтожено в двенадцатом веке. Может быть, мы найдем наконец объяснения, почему это произошло. И расположено это городище было вон там, чуть дальше от озера…

— Гм-гм, — покачал головой Левон Гургенович. — Что ж, попытай счастья… Я первым поздравлю, если что.

Мы не очень поняли, в чем суть и спорами сомнений Левона Гургеновича, но нам и не до того было. У нас руки чесались приступить к работе.

— А где нам работать? — спросил я.

— Насколько понимаю, твой младший брат хочет исследовать все взгорки и холмы, — сказал Левон Гургенович. — Вот пусть и произведет предварительную разведку местности вместе с кем-нибудь из ребят. Хоть с Александром. Они могут все обойти и наметить перспективные места для раскопок. Заодно Александр может объяснить Ивану, как определяются такие места: по узнаваемым очертаниям остатков древних городских валов и рвов, по рельефу, характерному для наросшего культурного слоя, по многому другому. Можете даже взять наш электромагнитный прибор, засекающий металлы, и попробовать поискать, нет ли где кусочков металла под землей. Благодаря такому прибору было сделано много открытий. Ведь, скажем, наличие в земле таких следов обитания человека, как колечко, монетка, наконечник копья подсказывает, что в этом месте стоит копнуть поглубже…

— Ух ты! — восхитился Ванька. — И мне тоже можно поработать с этим прибором?

— Разумеется, можно, — улыбнулся Левон Гургенович. Он повернулся к одному из студентов. — Все слышал, Александр? Давай, сгоняй за нашим магнитом — и отправляйтесь вместе с Иваном на разведку окрестностей.

— Есть, Левон Гургенович! — весело откликнулся Александр. И умчался.

А Станислав Борисович положил руку мне на плечо.

— Пошли, я покажу тебе твой фронт работ.

Он прихватил один из брезентовых рюкзачков с принадлежностями для раскопок и повел меня за собой. Мы спустились к самому берегу озера и прошли метров сто ниже по течению.

— Вот здесь, — остановился Станислав Борисович. — Видишь, какой удобный заливчик образуется? И, судя по характеру пород, приблизительно таким он был и в древние времена. Изменения береговой линии происходили не очень большие, — он прищурился. — Давай подумаем. Вот если бы тебе надо было пробыть здесь ночь, а может, и не одну — где бы ты разложил костер, чтобы он был не слишком заметен?

— Я?.. — я задумался. — А сколько со мной народу?

— Верный вопрос! — рассмеялся Станислав Борисович. — Скажем так: точное количество неизвестно, но надо думать, что много. Довольно много. Так что может понадобиться несколько костров.

— Тогда… — еще немного подумав, я указал на ровную площадку, вроде полянки, возвышавшейся метра на полтора над песчаной полоской пляжа. — Я бы, пожалуй, остановился там.

— Что ж, там и начнем, — согласился Станислав Борисович. — Теперь смотри. Вот колышки с циферками, вот складной метр. Всю полянку делим этими колышками на равные квадраты, как раз метр на метр. Составляем схему, на которую наносим точное расположение колышков, вместе с их номерами. Потом надо будет эту схему соотнести с крупномасштабной картой, как можно точнее.

— А потом? — спросил я.

— А потом, когда ты начнешь копать, ты сможешь зафиксировать точное место каждой находки. Иногда это бывает очень важно. Например, ты что-то откопал во втором квадрате. Ты помечаешь это место крестиком на своем плане, и еще записываешь: «Квадрат 2-3-5-6. Расстояние от стороны 2–3 48 сантиметров, от стороны 3–5 36 сантиметров, от стороны 5–6 52 сантиметра, от стороны 6–2 64 сантиметра». И делать это надо как можно тщательнее. Копать можно начинать вот этой лопаткой, а если ты наткнешься на что-нибудь интересное, то лучше пользоваться вот этим плоским совочком или вот этим скальпелем. В крайнем случае, если тебе кажется, что ты наткнулся на что-то очень интересное и что ты можешь что-то испортить одним неловким движением, счищаешь землю вот этой кисточкой. Справишься?

— Справлюсь! — заверил я. И огляделся. — Так я буду здесь работать один?

— Один. И сильно нас выручишь. У нас рук не хватает, и время поджимает. Мы и так собирались обследовать это место, но это означало бы задержку в день. Теперь ребята смогут с толком довести до конца другие работы. А если здесь найдется что-нибудь безумно интересное, то можно и задержаться, чтобы поработать всем вместе.

И он ушел, а я взялся за дело.

Прежде всего, я составил схему на миллиметровой бумаге, стараясь как можно точнее воспроизвести очертания берега и все расстояния. Я даже стал мерить складным метром землю от самого берега, чтобы точно знать, где будет находиться первый колышек. Мерил я и ширину песчаной полоски пляжа в разных местах.

Словом, за дело я взялся очень серьезно.

Только записав все измерения и нарисовав карту моего участка в довольно точном масштабе, я стал забивать колышки, разделяя всю полянку на метровые квадраты, и каждый квадрат нанося на ту же карту-план, с обозначением номеров колышков.

Неудивительно, что я провозился часа три. К тому времени, как я присел на бугорок передохнуть, раздумывая, с какого квадрата начинать раскопки, всех стали выкликивать к обеду. Меня тоже позвали. Я поднялся, собрал всю амуницию — колышки, естественно, оставив вбитыми — и пошел к палаткам и костру.

По мискам разливали уху, и Ванька уже был там — сидел рядом с Александром, довольный-предовольный. Похоже, им повезло в их поисках.

— Присаживайся и бери миску и ложку, — приветствовал меня Станислав Борисович. — Как дела?

— Пока никак, — ответил я. — Только-только успел составить подробный план и забить колышки.

— Уже неплохо, — сказал Левон Гургенович. — В археологии дела быстро не делаются. А бывает и так, что провозишься несколько дней, а результат — ноль. Но отрицательный результат — это тоже результат, так что постепенно привыкаешь не огорчаться.

— Вы хотите сказать, у меня, скорей всего, отрицательный результат будет? — с подозрением спросил я.

Левон Гургенович пожал плечами.

— Станислав Борисович уверен, что там мы что-то найдем. А у меня есть сомнения. Мы, так сказать, придерживаемся разных теорий.

— Что за теории? — заинтересовался я.

— Теории, почему первое поселение — первое городище, — возникшее на этом месте, было разрушено. А потом появилось другое, сгинувшее позже, в начале пятнадцатого века. Его сожгли в результате всяких междоусобиц, набегов и войн.

— Так почему первое поселение было разрушено? — встрял Ванька.

— Я-то считаю, что люди просто нашли более удобное место. Переместились туда, где речным судам было сподручней причаливать и где вокруг пристани стал расти городок, живущий на обслуживании проходящих судов и на торговле. Там, где выгодней, поселились, вот и все. Теория Станислава Борисовича покрасочней, конечно. Но… — он примолк, как бы показывая этим, что красочность теории вовсе не означает ее истинность.

— Красочная? — мы с Ванькой повернулись к Станиславу Борисовичу. — Какая?

Станислав Борисович кашлянул, несколько застенчиво, но и лукаво.

— Что ж, если до того дело дошло… Развлеку вас за обедом. Хотя ребята, конечно, знают. Но пусть послушают еще раз. А может, и свое слово вставят. Так вот…

Глава третья Эхо древней трагедии

Станислав Борисович примолк ненадолго, потом опять заговорил.

— Не знаю, известно ли вам, что такое русалии. Про Ивана Купалу вы знаете. Русалии — это, естественно, от слова «русалки». Так назывались языческие обряды и праздники, которые сопровождались купанием и поклонением воде. Разумеется, главные русалии приходились на Ивана Купалу, но русалии справляли и на святки — время водосвятия смешалось с христианской традицией, и на Троицу… Ну, в самом названии «Купала» вы слышите происхождение от слова «купание». Справляли по-разному. В некоторых областях сжигали чучело русалки, в некоторых, наоборот, проточным водам кланялись и зарекались в это время рыбу ловить. Но общим было купание — особенно в дни летнего солнцеворота. Эти дни очень много значили для всего годового цикла возделывания земли, а, следовательно, и для языческой мифологии. Христианская церковь всегда осуждала эти празднества, считая, что «во время оных мерзость творится», и преследовала их участников. Еще в одиннадцатом веке митрополит Иоанн жаловался в своей грамоте, что «приносят жертву бесам, и зверям, и водам». Вот против «жертв бесам» и боролись. Боролись, как вы понимаете, очень жестоко. Точно по Джерому Джерому, в его «Праздных мыслях лентяя», — усмехнулся Станислав Борисович. — «Если пещерный человек говорил, что он «раздавил своего оппонента», то родные и друзья оппонента больше оппонентом не интересовались, потому что это значило, что на оппонента сброшен кусок скалы весом килограмм этак в пятьсот». И казнили по-всякому, когда ловили, и сжигали. Если вы видели фильм Тарковского «Андрей Рублев», то помните, конечно, эту сцену, когда на Ивана Купалу идут русалии — пиршество на берегу — и все жгут костры, и купаются нагишом, а потом нагрянувшие невесть откуда монахи и сопровождающие их воины ловят купальщиков и казнят… В фильме есть исторические неточности, но, по сути, все верно изображено. Так вот, главное, чему сопротивлялся народ при введении христианства, это запрету на русалии, и люди продолжали устраивать русалии еще долго, как за это ни карали. И если мы поглядим на расположение первого городища — то увидим, что находился он немного на отшибе, так, чтобы никакая власть не достала. Здесь корабельщики могли останавливаться для ремонта своих судов и для перетаскивания их волоком через перешеек, пока самый первый канал между озерами еще не появился. Значит, на корабельщиках можно было заработать и жить безбедно и спокойно, потому что вряд ли какие духовные власти и карательные отряды сквозь леса добрались бы незамеченными. И само место — берег озера на впадении реки — очень хорошее для празднования русалий. Словом, с какой стороны ни погляди — получается, что поселение, скорее всего, было основано людьми, ушедшими на «вольные выселки», чтобы жить как вздумается и без помех отмечать традиционные для них празднества. И, надо думать, на эти празднества народ собирался издалека, зная, что на Ивана Купалу они здесь найдут и стол, и кров, и уже зажженные костры…

Так вот почему вы меня о кострах спрашивали! — осенило меня.

Именно поэтому, — кивнул Станислав Борисович. — Мне думается, тот изгиб озера был идеальным местом для русалий, и какие-то следы должны были остаться, если там Ивана Купалу отмечали двести лет подряд, из года в год. Но, естественно, такое поселение не могло существовать вечно. С усилением христианского государства его, конечно, должны были в итоге прихлопнуть. И вот, в двенадцатом веке — скорей всего, на Ивана Купалу, чтобы побольше еретиков и безбожников подловить — сюда добрался-таки карательный отряд…

— И поселение сожгли, и всех убили? — подсевшим голосом спросил мой братец.

— Кого просто убили, кого сожгли заживо, — ответил, кивнув, Станислав Борисович. — В домах заперев или прямо на берегу, на кострах… Такова моя теория. Но вот Левой Гургенович считает по-другому. Он полагает, что все происходило естественней и проще. Что люди переместились туда, где им стало удобней и выгодней. Особенно после того, как провели первый канал между озерами и корабли стали останавливаться в большом озере, не задерживаясь в малом.

— Так оно и было! — буркнул Левон Гургенович.

Студенты захихикали. Видно, спор между профессорами был настолько привычным, что стал для них чем-то вроде известного всем профессионального анекдота.

— Так ли, не так ли, а сейчас в наших силах найти доказательства истинности одной из теорий, — сказал Станислав Борисович.

— Послушайте! — сказал Ванька. — Но, если Васька Буслаев проезжал через эти края, он ведь тоже мог участвовать в этих самых русалиях?

— Мог, — кивнул Станислав Борисович. — А может, наоборот, как раз он и истребил весь местный люд. Ведь он ехал на богомолье в Иерусалим и мог посчитать своим долгом, долгом правоверного христианина, покончить со всеми язычниками и их «бесовскими игрищами». Ну а как дружина Васьки Буслаева умела сносить все на своем пути, мы из былин знаем.

— Станислав Борисович у нас приверженец исторического направления, — заметил Левон Гургенович.

— То есть? — не поняли мы с Ванькой.

— Ну, он из тех людей, которые верят, что в песнях сказителей и в древней литературе всегда отражались реальные исторические события. Что был такой могучий богатырь Илья Муромец при князе Владимире, что Садко — это реальный новгородский купец Сатко Сытинич и так далее.

— Шлиман тоже относился к исторической школе, — напомнил Станислав Борисович. — И Трою нашел. Все твердили, что, мол, Троя — это сказки, никогда ее не было, все это Гомер в «Илиаде» и «Одиссее» сочинил — а он взял, поверил Гомеру и, следуя географическим указаниям, рассыпанным в его поэмах, взял и откопал великий древний город. И установил, что Троя действительно была взята штурмом и сожжена.

— Допустим, Шлиману повезло, — кивнул Левон Гургенович. — Но я все-таки сторонник фактографической школы. Пока не подержу доказательство в руках и не пощупаю — ни за что не поверю!

— Но погодите! — вмешался Ванька. — Если Васька Буслаев тут похозяйничал, всех порубал и огнем спалил, то вот вам и еще одно доказательство, что и сам он должен был башку сломить в здешних местах! Потому что смотрите, что получается. Если этот череп говорящий — череп человека, которого он чем-то обидел, то все логично! И скорей всего, он обидел его тем, что убил его, и так и бросил, без похорон. А когда назад ехал, то тело уже в череп и кости превратилось, а как череп заговорил, так Васька Буслаев от изумления и кувыркнулся с коня! То есть погибнуть-то он должен был в тех местах, где перед этим сам напакостил, разве нет?

Теперь уже все засмеялись.

— Ты получаешься еще большим приверженцем исторической школы, чем я! — сказал Станислав Борисович. — Однако все, что ты говоришь, — это уже чистые домыслы. Теорию можно строить, когда есть хоть малюсенькое доказательство, а мы даже малюсенького доказательства пока не нашли, что Василий Буслаевич — если он существовал — сложил голову именно в этих краях!

— Ну, доказательства мы найдем, — проворчал Ванька. — А может, и уже нашли. Ведь мы кое-чего откопали, с этим вашим электромагнитом.

— Да ну?.. — Левон Гургенович отставил миску, которую он очистил сначала от ухи, а потом от отварной картошки с огурцами и сметаной. Да и все за разговором управились с обедом подчистую. — Спасибо, Оксана, спасибо, Танечка… Так вкусно все приготовили, что прямо пальчики оближешь. Теперь можно чайку попить и на находки взглянуть.

Оксана и Таня стали разливать по эмалированным кружкам чай из большого чайника. Чай этот пах дымком костра. Александр пододвинул к себе рюкзачок.

— Мы собирали все, — с улыбкой сообщил он. — Как только магнит пищал, мы рыли землю, и все откопанное складывали в рюкзачок, чтобы потом разбираться. Вот и будем выкладывать все по порядку. Во-первых… И он выложил ржавую консервную банку.

— Интересная банка! — провозгласил Станислав Борисович. — Очень интересная! А, Левон?

Левон Гургенович кивнул.

— По форме и по всему — лендлизовская банка. Как раз в таких банках американцы поставляли нам тушенку во время войны. То есть с сороковых годов эта банка в земле лежит. И ее, получается, вполне можно считать исторической реликвией.

— Мы тоже так подумали! — выпалил Ванька.

А Александр выложил следующий предмет.

— Скорей всего, это относится к современной культуре. Копать не пришлось, обнаружилось в высокой траве.

Это был зажим для волос в виде божьей коровки.

— Ой! — обрадовался я. — Это ж зажим Фантика! Помнишь, Ванька, она его потеряла, когда мы тут суетились из-за этих щук?

— Помню, — кивнул мой братец.

— Замечательно! — сказал Станислав Борисович. — Установить не только время изготовления, но и владельца предмета — это большое дело в археологии.

— Очень большое, — согласился Левон Гургенович.

— Следующая находка, — провозгласил Александр, — представляется более ценной, хотя, возможно, мы и ошибаемся.

И он выложил из рюкзачка потемневшую трехкопеечную монету образца сороковых годов.

— Прекрасно! — сказал Левон Гургенович. — Монеты — лучшие свидетели любой эпохи, замечательно отражающие ее характер.

— А если это монета одного из тех годов, когда на монетном дворе денег чеканилось мало, — добавил Станислав Борисович, — то она и стоит не дешево. Надо свериться по справочникам, за монетами каких лет гоняются коллекционеры.

— А вот ради этого нам пришлось повозиться и даже землю просеивать, — сказал Александр, доставая рыболовный крючок и демонстрируя его на ладони.

— Тоже вещь, — одобрили профессора.

— И последнее, — Александр запустил руку в мешок. — Совсем завалящая вещица, совсем никчемная, но мы решили ее все-таки прихватить, потому что ради нее землю пришлось копать основательно, и жалко было ее бросать…

И он, открыв ладонь, продемонстрировал темный от времени перстень с печаткой, которая не очень была различима.

Профессора подскочили на ноги.

— И это… И это… — возопили они. — И это ты не показал сразу? Это ж вещь невесть какого времени, может, и одиннадцатого века!

Студенты тоже заахали.

— Так мы ведь договорились, что все находки будем рассматривать после обеда, спокойно, тщательно и без суеты, — Александр с деланным равнодушием пожал плечами. — Вот мы и ждали…

Я так понял, все в этой компании археологов готовы были малость разыгрывать друг друга, даже студенты профессоров.

А Ванька сиял.

— Вы хоть пометили то место, где нашли перстень? — спросил Станислав Борисович.

— Спрашиваете!.. — возмущенно откликнулся Александр.

Станислав Борисович изучал перстень, бережно держа его в двух пальцах.

— Две рыбы, — сказал он, изучая перстень. — Безумно редкий символ. Я не помню, чтобы когда-нибудь его встречал на печатках. И это, кстати, подтверждает мою теорию…

— Почему подтверждает? — осведомился Левон Гургенович. — Две рыбы — символ христианства. Этот перстень вполне мог принадлежать какому-нибудь священнику…

— Вовсе не обязательно! — заспорил Станислав Борисович. — Рыбы — это символ воды, текущей воды. И погляди на их очертания! Они похожи на те узоры, которые мы видим на украшениях, связанных с язычеством, где вода обозначается особыми линиями! Я больше скажу — этот перстень вполне мог служить для обряда «отпирания воды», связанного с началом и концом русалий. Погляди, как рыбы направлены!..

— Ну, это ты хватанул! — сказал Левон Гургенович. — И вообще, нельзя делать никаких выводов, пока возраст перстня не будет точно установлен. Может, он к шестнадцатому веку относится…

— В шестнадцатом веке были другие технологии, — возразил Станислав Борисович. — И формы у перстней другими стали, ведь сменилась мода, сменились понятия красоты… Нет, я точно вам говорю, что этот перстень — эхо древней трагедии!

— Что ж, докажи, — язвительно хмыкнул Левон Гургенович. — Тебе кто угодно скажет, что этот перстень имеет отношение к христианству и только к христианству. И незачем притягивать за уши свою теорию, указывая на якобы особенные очертания и прочее.

— А может… — вмешался Ванька, — может, этот перстень христианский, но не просто христианский? Вдруг это перстень Васьки Буслаева? Ну, понимаете, ведь должен он был прихватить из Иерусалима всякие сувенирчики, вот этот перстень и был у него на пальце! А если это его перстень — то и его могила должна быть где-то недалеко, и говорящий череп тоже!

Профессора переглянулись сперва между собой, потом со студентами.

— Предлагаю принять эту версию за основную, — с самым серьезным видом сказал Станислав Борисович. — Иначе мы все передеремся. Итак, кто за то, что на перстне — христианская символика, но при том перстень принадлежал Ваське Буслаеву, порубавшему здесь язычников? Прошу голосовать.

Все подняли руки, даже Левон Гургенович.

— Все «за»? Единогласно? Очень хорошо! — тем же серьезным тоном продолжил Станислав Борисович. — А что отсюда следует? Отсюда следует, что мы должны продолжить раскопки на том месте, где был найден перстень, чтобы либо найти могилу Василия Буслаевича и подтвердить эту теорию, либо найти что-то другое и эту теорию опровергнуть.

— Ура! — закричал Ванька. — В путь!

— Сейчас двинемся, — сказал Левон Гургенович. — Вот только чай допьем.

— А я, пожалуй, вернусь на то место, где я начал работу, — сказал я. — Там, наверно, от меня больше толку будет.

— Тебе что, неинтересно найти могилу Васьки Буслаева? — удивился мой братец.

— Интересно, — ответил я. — Но ведь вы там все навалитесь, не протолкнется. А на своих раскопках я буду полным хозяином.

Честно говоря, мне не верилось, что они найдут что-нибудь ценное. Шутливый энтузиазм Станислава Борисовича и Левона Гургеновича казался мне именно шутливым. Хотя, разумеется, археологи просто обязаны покопаться вокруг того места, где сделана ценная находка. Но при этом я очень проникся теорией Станислава Борисовича, я поверил, что городище было уничтожено карательным отрядом под руководством монахов и все его обитатели приняли жуткую смерть во время этих самых русалий. А где ж еще искать следы зверской расправы, как не на берегу, где они жгли костры, прыгали через них и купались, когда неожиданно обрушились вооруженные люди? То есть берег реки, где я установил разметку, казался мне более перспективным.

Вот так после обеда все направились в глубь леса, а я вернулся на свою площадку.

Присев на бугорок, я задумался, с какого квадрата мне начать. Не придя ни к какому решению, я развернул на земле мой план и подкинул над ним копеечную монетку. На какой квадрат упадет монетка, с того и начну, решил я.

Монетка упала на квадрат 14-15-20-21, и я взялся за дело.

Надо сказать, солнце припекало довольно сильно. Когда я работал здесь до обеда, кусты, прикрывавшие площадку с востока, давали довольно хорошую тень. Но теперь солнце переместилось на запад, и спрятаться от него было негде. Оно, можно сказать, било по площадке прямой наводкой. К тому времени, когда я снял слой дерна и в нескольких местах углубился сантиметров на тридцать, оно здорово напекло мне спину.

Я сделал паузу, чтобы искупаться, потом вернулся к работе. Так я и продолжал — работал и окунался где-то раз в полчаса, чтобы совсем не зажариться.

Мне не попадалось ничего интересного, ну совсем ничего, и я уже подумывал о том, чтобы засыпать получившуюся яму и перейти к следующему квадрату. Тем более, что я наткнулся на очень противный корень, непонятно откуда взявшийся. Но потом я стиснул зубы и решил углубиться немного дальше. Ведь сколько времени прошло! Восемьсот лет, а то и поболее — это вам не хухры-мухры! Любые предметы того времени могли уйти очень далеко в землю.

Я решил еще раз окунуться, перед тем как взяться за корень со свежими силами и одолеть его. Вода прогрелась за день и была очень приятной. Я плескался с огромным, удовольствием и вдруг услышал тарахтение мотора — не нашей моторки и не Гришкиной, а какой-то совсем другой незнакомой моторки. Уж один мотор от другого я умею отличать на слух!

Я вынырнул и оглянулся. Метрах в пятнадцати от меня притормозила моторка, в которой сидели два грузных мужика с удочками. Явно не из местных.

— Привет! — окликнул меня один из них. — Не знаешь, где тут ночной клев самый хороший?

— Да он всюду неплохой, — ответил я. — Только вы заплыли на территорию заповедника, где охотиться и ловить рыбу запрещено. Лучше вам отплыть вон за тот мысок, — я показал рукой, — если вы не хотите, чтобы вас оштрафовали.

— Что, здешний смотритель заповедника суров? — спросил мужик.

— Это мой отец, — ответил я. — И он постоянно следит за заповедником. Он скоро приплывет.

— Вот оно как… — протянул мужик. Второй по-прежнему молчал. — А ты что делаешь? Наводишь порядок в заповеднике, отцу помогаешь? — он кивнул на мои колышки и раскопки.

— Нет, — ответил я. — Это я археологам помогаю.

— Археологам? — удивился мужик. — Так здесь еще и древности какие-то водятся?

— Полным-полно, — ответил я. — Археологи почти каждое лето приезжают с разрешением на раскопки. И до сих пор немало интересного находят.

— Значит, это лагерь археологов, там, чуть выше на берегу? — мужик показал рукой.

— Да, — кивнул я.

— И удалось тебе откопать что-нибудь интересное?

— Пока нет, — ответил я. — Но для меня главное — все подготовить для настоящих раскопок, чтобы археологам возни было меньше.

— А ты парень не промах! — рассмеялся мужик. — Слышь, Федотыч, может, и нам в археологи податься?

— Может, и податься, — отозвался его приятель, открыв наконец рот.

— Это не так просто, — предупредил я. — А «черных» археологов привлекают к ответственности. К такой же, как браконьеров.

— «Черные» — это которые незаконно копают? — поинтересовался мужик.

— Ага, — ответил я. — И еще утаивают ценные находки.

— Ты гляди, все знаешь! — усмехнулся мужик. — Недаром, выходит, ты сын смотрителя заповедника… Значит, говоришь, за тем мыском?

— За ним самым, — подтвердил я. — Особенно если чуть дальше валунов встать или с валунов ловить. Там и лещ хорошо клюет, и синец, и чехонь. Даже сомы иногда попадаются, а то и форель. Но форели сейчас не так много. Ну, и другие рыбы есть.

— Спасибо за консультацию! — весело сказал мужик. — Можно считать, с нас причитается! А тебе — удачи в раскопках!

— Спасибо, — ответил я. — А вам — хорошего клева!

— Тьфу-тьфу-тьфу! — откликнулся мужик, разворачивая моторку. И, еще раз помахав мне рукой, поплыл назад, к мыску, вместе со своим молчаливым приятелем.

А я поплескался еще минут десять и вернулся к своему труду. Лопаткой, а потом скальпелем мне удалось перерубить корень и проникнуть под него. Дальше дело пошло легче, потому что земля, хоть и слежавшаяся, была довольно мягкой.

Я выкопал яму в диаметре сантиметров сорок и глубиной около двадцати, когда уткнулся во что-то твердое. Помня, что первая заповедь археолога — осторожность, я стал счищать землю с этого твердого осторожно-осторожно, чтобы не поцарапать и не повредить. И счищал так до тех пор, пока передо мной не обнажились несколько костяных зубчиков.

У меня дыхание перехватило от восторга. Конечно, костяные изделия были мне не в диковинку, у нас их довольно много находили — и иглы, и кусочки женских украшений — бус и серег, — и пластинки с полустершимся рисунком. Даже мы с Ванькой нашли две иглы и обломок браслета. Они хранились у нас среди прочих редкостей, которые мы собирали в заповеднике. Например, у нас был комар, которому миллион лет. То есть не сам комар, а его четкий оттиск в камне. Камень раскололся как раз в том месте, где этот комар умер. А сами понимаете, сколько времени должно пройти и сколько всяких катаклизмов случиться, чтобы из мягкой породы образовался камень. Так что наш комар еще динозавров кусал. И самое интересное — он был точно таким же, как современное комарье, за миллионы лет, оказывается, комары ни капельки не изменились. Вот живучие твари!

Я это к тому, что сама находка и не была, может, такой ценной и редкой, но это была моя первая находка, сделанная по всем правилам археологии! Есть чему обрадоваться.

Поэтому я не стал ее сразу выкапывать. Я взял складной метр и измерил все расстояния, а затем эти расстояния нанес на схему.

Перенеся замеры на схему, я вздохнул:

— Эх, сейчас бы еще и сфотографировать эту штуковину! Ведь настоящие археологи всегда фотографируют свои находки, для большей точности, а эта — моя первая! Было бы, о чем вспомнить!

И тут мне пришло в голову, что, конечно, у археологов должен быть фотоаппарат, и даже несколько. И я побежал к их лагерю.

Я и представить не мог, сколько шуму наделает моя находка и какая удивительная история вокруг нее закрутится!

Глава четвертая Я попадаю в историю археологии

Когда я прибежал в лагерь, то обнаружил, что вся группа, отправившаяся на раскопки того места, где был найден перстень, только-только вернулась. Оказывается, уже пять часов прошло!

— Ничего! — со вздохом сообщил мне Ванька. — Ни могилы, ни черепа, ну ничегошеньки!

— Да, зря провозились, — вздохнул Левой Гургенович. — Но ничего, это нормально.

— А у меня кое-что есть! — сообщил я.

— Да ну? — оживился Станислав Борисович. Да и остальные встрепенулись.

— Вроде бы ничего особенного, — сказал я. — Костяное изделие, из тех, которых здесь много попадается. Но это — моя первая находка, и я бы хотел ее сфотографировать. У вас ведь есть фотоаппарат? Ее положение я уже занес на план!

— Очень интересно! — Станислав Борисович повернулся к Левону Гургеновичу и студентам. — Пойдем, посмотрим все вместе?

— Конечно, конечно! — откликнулись они. Причем Ванька чуть ли не громче всех.

Станислав Борисович взял фотоаппарат, и мы дружно направились к месту моей находки.

— Вот несколько зубчиков торчит, — сказал я.

— Да, любопытно, очень любопытно! — Станислав Борисович сделал несколько снимков, с разных сторон и с разных ракурсов. — Ты не возражаешь, если я ее достану? Так сказать, как опытный профессионал…

— Нет, нисколько не возражаю, — ответил я.

Станислав Борисович спустился в яму и аккуратно извлек откопанный мной предмет. Это оказался двусторонний гребень, часть зубчиков которого были отломаны.

Станислав Борисович аккуратно очистил гребень от земли… и вдруг ахнул!

— Что такое? — спросил Левон Гургенович.

А студенты и Ванька подались поближе.

Станислав Борисович молчал некоторое время, потом медленно протянул гребень Левону Гургеновичу.

— На, посмотри. И посмей утверждать после этого, что моя теория неверна.

Левон Гургенович взял гребень, внимательно на него посмотрел — и тоже ахнул.

— Вот это да!.. — сказал он. — Вот это да!

— Да что там такое? — не выдержав, мы с Ванькой спросили одновременно. По-моему, с нашими голосами слился голос кого-то из студентов, задавшего тот же вопрос.

Левон Гургенович повернул гребень так, чтобы было видно всем, и стал объяснять:

— Вот, смотрите. Округлые изгибы по бокам, эта сторона чуть заужена, тут зубчики — крупные и редкие, а с этой стороны — почаще. Все признаки новгородской работы, новгородского стиля. Но главное — рисунок на гребне: русалка с рогом изобилия. Такого рисунка на гребнях не попадалось никогда, вы слышите, никогда! Чаще всего, насколько вы помните, на новгородских гребнях мы встречаем так называемый глазковый узор, символизирующий солнце, иногда попадаются другие изображения, но чтобы русалка, да еще с символом плодородия… Мы знаем отношение к русалкам, да и к языческим символам плодородия тоже, поэтому для женщины — что для девицы, что для замужней — появиться с подобным гребнем в волосах было бы… гм… ну, несколько вызывающе, а то и не очень пристойно. Трудно себе представить, чтобы женщина носила гребень с таким рисунком в православном городе, а то и в церковь с ним заходила, это был бы вызов… или, если хотите, намек для молодых людей. Намек, который могли превратно истолковать. Изображения русалки с символами плодородия мы встречаем на нашейных украшениях и на нагрудных пластинах, которые надевались раз в год, в дни праздника русалий на Ивана Купалу. После нескольких ночей гуляний и купаний участники празднеств, скорей всего, снимали эти украшения и прятали до следующего года. Но такой рисунок на гребне, выставляемом напоказ!.. Да, этот гребень — уникум, единственный в своем роде! Не знаю, найдут ли когда-нибудь еще подобный ему или нет, но пока он — один на весь мир! И во многом переворачивает современные представления о быте наших предков! А ты, Борис, одной этой находкой вошел в историю археологии!

Наверное, я был пунцово красный от смущения — и при этом мне казалось, будто я в небесах парю. Вот это да! В первый раз копнул — и выкопал такое! Мне безумно хотелось немедленно продолжить раскопки и перерыть всю поляну.

Но уже вечер подступал, да и понятно было, что с наскоку такие раскопки вести не стоит.

И тут послышалось тарахтение мотора — на сей раз знакомого.

— Это отец! — завопил Ванька и помчался к берегу.

Отец, увидев нас и услышав Ванькины вопли, повернул в бухточку.

— Ну, как мои сорванцы? — крикнул он, вылезая из катера. — Не надоели вам?

— Наоборот! — весело отозвался Левон Гургенович. — Помогли нам сделать несколько находок. А вам старший только что совершил настоящее открытие!

— Понимаешь, папа, — затараторил Ванька, — мы с Сашкой, — Александра он уже запросто называл Сашкой, — нашли древний перстень с особой печаткой, а Борька вообще только что отрыл такое, такое, что мы все попадали! Понимаешь, вот этот гребень с непристойной русалкой, его, значит, могла только такая тетка носить, которая язычницей была и участвовала в русалиях, и вообще не боялась священников в их карательными отрядами, а значит, Борька попал в историю археологии, потому что этот гребень — единственный на весь свет, и из-за него все археологи свихнутся, и…

— Погоди, погоди, — остановил его отец. — Чуть помедленней, чтобы я получше понял.

Станислав Борисович и Левон Гургенович принялись объяснять отцу, что и как, и он в конце концов разобрался.

— Ну и ну!.. — сказал он, покачивая головой. — Впрочем, я всегда говорю, что моим сыновьям палец в рот не клади. Они — удивительные везунчики, в любом деле…

— Папа! — сказал я. — Можно мы здесь останемся, хотя бы на день? Чтобы завтра с утра вместе со всеми взяться за раскопки, с самого начала?

Отец засмеялся.

— Я так и подумал, что вы захотите остаться. Поэтому я сперва побывал дома и прихватил ваши спальные мешки и кое-какие продукты, чтобы вы могли внести их в общий котел, а не объедать экспедицию. Так что если Станислав Борисович и Левон Гургенович не против…

— Нисколько не против! — заверили они.

— Тогда я проплыву до лагеря и выгружу амуницию и продукты.

— И останетесь с нами поужинать, надеюсь?.. — сказал Левон Гургенович.

— Нет, — отец поглядел на небо. — Уже темнеет, так что лучше я домой отправлюсь. Как-нибудь в другой день, завтра или послезавтра, я присоединюсь к вам, и мы хоть до утра просидим, а сейчас у меня дел много.

И он, спустившись к катеру, поплыл к лагерю, а мы пошли по берегу.

Отец привез нам не только спальные мешки, но и свитера — на случай, если ночь выпадет неожиданно холодной, и купальные полотенца, а в общий котел — полмешка картошки, малосольные огурцы, кабачковую икру и несколько кусков солонины из лося. Такую лосятину проварить вместе с картошкой — пальчики оближешь, и соли в картошку добавлять не надо.

Выгрузив все это, отец отказался от повторного приглашения на ужин и уплыл.

А мы, по нашему с Ванькой предложению, сразу стали готовить лосятину с картошкой, в самом большом котелке.

Принесли воду, поставили воду с солониной на огонь и всей компанией уселись чистить картошку.

— Ну? — вернулся Станислав Борисович к теме дня. — Теперь ты согласен с моей теорией?

— Не просто согласен! — ответил Левон Гургенович. — Завтра я буду рыть ту поляну усердней всех!

— Вот так-то! — Станислав Борисович засмеялся. — Убедил тебя, Фома неверующий!

— Прошу заметить, — сказал Левон Гургенович, — что как раз неверующие чаще всего и оказываются самыми верными. Тот же апостол Фома. Да, он требовал от Христа доказательств, что тот умер и воскрес, и даже в его рану персты возложил. Но, убедившись — на опыте, так сказать — в истинности Воскресения Христа, он оказался чуть ли не самым мужественным, стойким и последовательным из всех апостолов. Когда говорят «неверующий Фома», то об этом моменте почему-то забывают. И кстати, ты обратил внимание на то, что подобный гребень его хозяйка просто так не потеряла бы на берегу? Гребни хорошей работы в то время немало стоили, а этот еще с особым изображением, сделанным, скорей всего, на заказ… Так что, возможно, ты прав, с хозяйкой гребня стряслось что-то неожиданное… Впрочем, завтра начнем разбираться. Я чувствую, что мы можем застрять здесь и дальше уже не двинуться…

И они действительно застряли в наших краях. Но об этом чуть позже. А пока мы замечательно поужинали, гитара откуда-то появилась, студенты играли на гитаре и пели всякие песни. В общем, мы праздновали успех и спать легли очень поздно.

Помню, я проснулся с первыми лучами солнца и вылез из спального мешка. Вокруг было тихо, все похрапывали и посапывали. Я поднялся на взгорок, чтобы окинуть взглядом окрестности.

Розовые отсветы восходящего солнца лежали на воде, казавшейся совсем неподвижной. Справа я видел нашу полянку, а слева, у оконечности мыска, виднелась моторка двух рыбаков. Я не видел, закинуты у них удочки или нет, но, наверно, были закинуты — с валунов, как я им и советовал.

Один из них, молчаливый, как раз разводил костер. Потом он встал и немного смешной, вперевалочку, походкой пошел с котелком к озеру. Зачерпнул воды, вернулся…

А наш лагерь уже просыпался. Все вставали бодрыми и свежими, и, хоть сна нам выпало с гулькин нос, все рвались в бой.

Мы наскоро позавтракали, и уже к семи утра закипела работа.

Надо сказать, мы сами не ожидали такого успеха. Хотя зрелище, которое открывалось перед нами, когда мы поднимали слой за слоем и перекапывали квадрат за квадратом, было жутким. Это было зрелище большого побоища. Мы находили скелеты, мужские и женские, с пробитыми черепами, с перерубленными костями, разбитыми бердышами позвоночниками… Нашли мы и следы четырех больших костров — но были это костры участников русалий или на этих кострах людей сожгли, сказать теперь было невозможно. Впрочем, Станислав Борисович и Левон Гургенович собрали весь пепел и всю золу, которые мы смогли найти, надеясь на химические анализы: эти анализы вполне смогут показать, считали они, сгорало в костре что-то живое или нет.

Каждый скелет мы тщательно описывали, фотографировали, даже на видео снимали, как и мелкие предметы, которые мы тоже находили: остатки бус, остатки серег и нагрудных пластин. Ванька все искал среди черепов тот, который мог потом оказаться говорящим, и успокоился лишь тогда, когда ему напомнили: Васька Буслаев встретил говорящий череп на горе, а не в низине.

В общем, мы провели с археологами еще несколько дней, почти до самого начала учебного года. Археологи остались и на весь сентябрь, но мы, когда начались занятия в школе, могли приезжать к ним только на выходные.

Надо было видеть, как они уезжали. Еще в августе, после первых находок, они заказали специальные контейнеры, куда все эти находки можно было бы складывать и хранить. А к возвращению им пришлось вызывать грузовые фургоны. Так что, приехав налегке, они снимались с места настоящим табором в две грузовые и две легковые машины.

Уже в ноябре они прислали нам археологический журнал, где была фотография гребня и подпись, что он «найден Борисом Болдиным, берег озера Светлое». Этот журнал я с гордостью всем показывал.

К журналу было приложено письмо:

«Здравствуйте, дорогой и уважаемый Борис Леонидович!

Вот он, найденный Вами прекрасный гребень, сфотографированный с профессиональной постановкой света, чтобы четко выявить все детали, объемы и формы. Теперь гребень в музее.

Надо сказать, находка произвела настоящий фурор и переполох, множество наших коллег хотят на нее поглядеть, поздравления сыплются на нас со всех сторон, но мы всегда говорим, что поздравлять надо не нас, и все поздравления пересылаем к Вам.

Музейный реставратор предметов быта, очень хороший резчик, сделал несколько абсолютно точных копий гребня, чтобы показывать тем, кто, занимаясь культурой древних славян, захочет поработать с гребнем не только по фотографиям, но и «вживую», ощутить предмет. А также для того, чтобы время от времени заменять копией оригинал. Например, когда оригинал отъедет на зарубежную выставку. Сделал он эти копии настолько точно, воспроизведя шероховатость любого слома и все «микротравмы», которые получил гребень за годы лежания в земле, что даже мы не смогли бы отличить копию от оригинала.

Такое не раз делалось в истории науки. Например, в Пушкинском Доме есть точные копии со всех рукописей Пушкина. Чтобы сделать эти копии, даже искали такую же бумагу, которой пользовался Пушкин. Особенные сложности были с голубоватой бумагой — и Вы можете представить себе счастье ученых, когда они нашли чистую, неиспользованную пачку листов бумаги из той самой «голубоватой» партии, из которой и Пушкин некогда приобрел большую упаковку.

Можно сказать, им сказочно повезло — но мы ведь знаем, что самое сказочное везение приходит к тем, кто ищет, знает, где искать, и продолжает поиски, не покладая рук. С тех пор всем исследователям для работы с рукописями Пушкина почти всегда выдают копии, а оригиналы хранятся очень бережно, в особом режиме. Мы решили, что Ваш, гребень заслуживает того же.

И мы тоже искали, не покладая рук, веря в удачу, и представляя, где и что искать! Будем так держать и дальше. Очень надеемся на следующее лето продолжить наши розыски и очень надеемся, что Вы вновь присоединитесь к нам, и вновь вас (это «вас» включает и Вашего младшего брата, Ивана) будут ждать крупные успехи. Работать с вами обоими нам было очень приятно и будет приятно всегда.

Искренне и дружески Ваши,

Станислав Борисович

Левон Гургенович»

Так что я действительно попал в историю археологии.

Ванька так увлекся, что засел читать и перечитывать русские былины. Читал он, периодически восклицая: «Вот сволочь!..» Или, с удовлетворением: «Ага!.. Так им и надо!..» И периодически у него возникали идеи, какие еще былины могут иметь историческую основу и где еще следует произвести раскопки. Все эти идеи он записывал в отдельную тетрадку, и в этой же тетрадке рисовал схемы предполагаемых раскопок, чтобы быть во всеоружии, когда придет время. А что время придет, мы не сомневались. Следующим летом мы собирались вновь на какое-то время присоединиться к археологам.

Вот так завершилась первая часть этой истории. Но это было далеко не все! Произошли и другие, самые неожиданные, события. Но об этом нужно отдельно рассказывать.

ЧАСТЬ II Под Новый Год

Глава первая Предновогоднее путешествие

Не знаю, как вы, а я люблю кататься на поезде, очень люблю. Особенно если в купе едешь, со всеми удобствами. Можно на полку забраться, ночник включить, почитать или просто поглазеть в окно, пока проводник чай не принесет, а тогда уж спуститься к столику, где распакованы всякие закуски и бутерброды, и провести часок-другой за великолепным ужином…

Как вы уже, наверное, поняли, я отправился в путешествие на поезде, вместе с Ванькой и родителями.

Отец мой окончил биофак, как и многие его друзья. Потом жизнь основательно разбросала их по белу свету. Один из однокурсников отца, дядя Сережа Егоров, пошел работать в научно-исследовательский центр пушных зверей, недалеко от Москвы. Потом, когда центр почти перестали финансировать и все эти соболя и норки стали в вольерах питомника просто подыхать с голоду, дядя Сережа буквально за копейки выкупил самых слабых зверей, выходил их, купил участок земли на западе Московской области и завел собственное пушное хозяйство. Поскольку специалистом он был очень толковым, дела у него пошли.

Мы дружили с дочкой дяди Сережи, Фантиком, которой было одиннадцать лет. То есть была на год младше меня и на два года старше моего брата Ваньки, как раз почти посередине между нами умещалась. А родители дружили и с дядей Сережей, и с тетей Катей Егоровыми.

И сейчас мы ехали в гости к Егоровым, что было не совсем обычно. Обычно это они приезжали в гости к нам, потому что у нас — красивейший озерный край с огромными заповедными землями и с такой природой, которую ближе к большим городам не сыскать. Поэтому он как магнитом притягивает всех, кто хоть раз в нем побывал. Но в этот раз все договорились, что это мы приедем к ним в гости, вот мы и выехали, как раз перед Рождеством по европейскому календарю, в самом начале зимних каникул.

Двинулись мы почти в полном составе: папа, мама, Ванька и я. «Почти», говорю я, потому что пятого члена нашей семьи, замечательного волкодава Топу, кавказского овчара, пришлось оставить дома. На время нашего отсутствия за ним взялся присматривать отец Василий, храм которого находился как раз напротив острова. Летом еще могли бы возникнуть какие-нибудь сложности, а зимой вообще никаких проблем: перебежать по льду от нашего дома до храма — четверть часа, не больше.

Остановиться мы должны были в Москве у отцовской сестры, тети Жени, и, проведя там один день, поехать к Егоровым.

Егоровы давно звали нас посмотреть, как они живут в своем собственном пушном хозяйстве. А тут добавился и еще один довод в их пользу. Фантик занималась фигурным катанием и считалась одной из самых перспективных (талантливых, попросту) учениц. Двадцать седьмого и двадцать восьмого декабря лучшие ученицы ее спортивной школы, и она в том числе, давали показательные выступления в большом ледовом дворце соседнего города, в котором находилась и сама школа. Для Фантика это было первым серьезным выступлением в ее жизни, и можно себе представить, как ей хотелось, чтобы мы оказались среди зрителей!

И, конечно, мы не могли устоять. В итоге, было решено так, что до Нового года мы погостим у Егоровых, а потом все вместе отправимся к нам и будем справлять оставшиеся праздники в нашем доме на острове и в самом заповеднике.

На четверых мы взяли отдельное четырехместное купе. Поздно вечером стали укладываться. Ванька ни за что не давал согнать себя с верхней полки, да и я тоже. Ванька уснул почти моментально, а я, включив ночник, еще почитал. В дорогу я припас с собой два томика Эндрю Нортона, мне он нравится, потому что пишет про миры, в которых много дикой природы, со всеми ее чудесами и невероятными, почти одушевленными местами. И так приятно читать про все это в покачивающемся поезде, как будто чудо-конь тебя тихо на спине покачивает… И вот я читал, и читал, и все больше втягивался, пока отец не проворчал снизу:

— Борис, гаси свет и спи, ведь завтра не встанешь!

Тогда я поневоле выключил свет и, положив книгу на откидную сеточную полочку, натянул одеяло по самые уши.

Поезд ехал, потом стал плавно тормозить, потом совсем встал. Я попытался прикинуть, какой город или городок мы проезжаем, но не сообразил. Ясно было только, что остановка совсем короткая: снаружи доносились возбужденные голоса людей, спешивших найти свои вагоны и забраться в них. Минуты через две поезд опять тронулся. Я услышал, как кто-то, в уже набирающем ход поезде, протопал по проходу, как щелкнула дверь соседнего купе. Потом все стихло.

И опять поезд ровно покачивался, летя через ночь, и у меня стали слипаться глаза. Но только я начал засыпать, как мне показалось, что я слышу какой-то шум. Нечто вроде приглушенного журчания голосов — один из тех приглушенных разговоров, в которые непроизвольно начинаешь вслушиваться, но их смысл до тебя почти не доходит. Это даже не любопытство тобой движет, а так, нечто вроде раздражения, что твои уши не могут четко «запеленговать» звуки, раздающиеся совсем рядом. Вот я и напрягся, почти непроизвольно. Есть шум в соседнем купе или нет?

Глава вторая Арест преступников

Сперва я решил, что этот шум мне снится, потом — что это ветер так свистит и грохот колес отдается эхом. Но затем я понял, что этот шум все-таки доносится из соседнего купе.

— Ты уверен, что слежки не было? — спросил мужской голос.

— Совершенно! — ответил голос помягче и побархатистей. — Я ж два поезда сменил, прежде чем перехватить наш. Так что не волнуйся. Такие петли заложил, что никакие гончие не достанут.

— Твоими бы устами… — проворчал первый голос. — Ладно, показывай, дай полюбоваться.

Вот это да! У меня дыхание перехватило.

Я осторожно глянул вниз. Мама спала. Это хорошо, что на нижней койке была мама.

Отец, с его чутким слухом, мог бы проснуться и тоже услышать голоса. А мне хотелось, чтобы пока что, хоть какое-то время, я один был владельцем потрясающей тайны. В том, что это — тайна и что она — потрясающая, я не сомневался.

Думая об этом, я продолжал прислушиваться.

Что-то звякнуло — будто замки «дипломата» открылись, потом послышались шелест и шорох.

— А видик у нее не очень! — хмыкнул первый голос. — И из-за этой загогулинки такой шорох?

— Не просто загогулинка, — ответил второй. — Говорят, двенадцатого века. И что поценнее она вот этого. Всего вместе.

— Вот этого? — обладатель первого голоса присвистнул. — В этом-то я разбираюсь! И это… — он примолк. Видно, внимательно что-то изучал. — Это я даже не знаю, на сколько потянет…

— Так вот представь себе, что все это — лишь довесок к загогулинке, — сказал второй голос.

— Придется поверить, — проворчал первый. — Ладно, раз нам именно за это деньги платят, то так тому и быть. Значит, так. Нам надо еще до Москвы расстаться. Дело такое, что на всех направлениях могут землю рыть. А ты, как я понимаю, наследить все-таки успел.

— Это пусть тебя не волнует! — усмехнулся второй. — У меня-то билет не в это купе, а через вагон. Товар у тебя, я к себе сейчас удалюсь. Если меня и засекут — то я чист. А про тебя никто не знает. Если, сходя с поезда, увидишь, что меня ждут или что я иду в сопровождении кого-то, — встречаемся потом не по первому, а по второму варианту. Я-то отбрехаюсь, ведь при мне ничего не найдут.

— Угу… — проворчал первый. Видно, он что-то обдумывал. — Да, нормально… Ладно, давай за удачу — и разбежимся.

— Давай! — согласился второй. — А у тебя, я гляжу, губа не дура, — добавил он после паузы. — Отменный коньячок взял!

— Еще бы! — отозвался первый.

Больше я утерпеть не мог. Услышав, что один из преступников — что я слышал именно преступников и что они украли нечто очень ценное, было совершенно ясно! — собирается удалиться в свое купе, я понял, что должен хотя бы мельком его увидеть. Я тихо спустился с полки, нащупал тапочки и так же тихо выскользнул в коридор, не забыв прихватить полотенце: мол, в туалет иду.

В коридоре никого не было: естественно, почти три часа ночи. И, разумеется, преступники никак не предполагали, что кто-то может услышать их разговор. Но все равно, говорили они достаточно тихо, и если б не мой острый слух и не хлипкие стенки, то и я бы не разобрал, о чем идет речь.

Теперь надо было решить, в какой конец вагона двигаться, к какому туалету. Второй голос сказал «через вагон» — но в какую сторону? Я могу пройти к туалету со стороны купе проводников — и увидеть только его спину, что будет очень обидно. Но точно так же я могу увидеть только его спину, отойдя к туалету со стороны курилки.

В конце концов я решил пройти к туалету со стороны курилки. Из простого расчета вероятностей: наш вагон был пятым, а всего в поезде было пятнадцать или семнадцать вагонов (я точно не запомнил). То есть впереди (а купе проводников было по ходу поезда) было только четыре вагона, а позади — не меньше одиннадцати. Выходит, вероятность, что обладатель второго голоса пойдет назад, а не вперед, была, считай, в три раза больше.

Вот я и прошел назад и встал у самой двери туалета, где стенка коридора образует угол, и из-за этого угла можно наблюдать за всем коридором так, что тебя самого не заметно. Приоткрыв дверь туалета, я стал ждать. Я решил, что, как только таинственный собеседник пассажира соседнего купе выйдет и пойдет по коридору, я громко хлопну дверью туалета — будто как раз вышел — и, зевая, пойду ему навстречу.

А если мне не повезет и он все-таки пойдет в другую сторону — что ж, я хотя бы постараюсь запомнить его сложение, особенности походки. И потом постараюсь опознать его среди пассажиров, выходящих в Москве.

Итак, я стоял и ждал.

В подобных случаях пишут, что «мое ожидание было вознаграждено». Но я бы не рискнул использовать эту фразу. Да, в конце концов таинственный собеседник таинственного владельца купе вышел, но пошел он в другую от меня сторону. Так что в полной мере мое ожидание вознаграждено не было.

Я постарался хотя бы запомнить, как он выглядит со спины. В сером костюме, несет перекинутое через руку пальто, в той же руке у него небольшой чемоданчик-«дипломат»… Среднего роста, плотный — даже, пожалуй, толстоватый — покатые плечи, на затылке лысина намечается, идет чуть переваливаясь… И забрезжили у меня смутные воспоминания, особенно когда я его походку увидел… Где-то, показалось мне, я встречал этого человека — но когда и где?

А может, он садился на поезд вместе с нами, и я краем глаза заметил его на перроне?

Да, вероятней всего.

Но если я и на перроне почему-то его отметил — значит, есть в нем что-то особенное, и в Москве я его тоже узнаю.

И потом, владельца соседнего купе я обязательно увижу — ведь выходить он будет вместе с нами, никуда не денется. Вот и еще одна зацепка.

Признаться, я не знал, зачем мне все это нужно… То есть, понятно, для того, чтобы разоблачить преступников. Но как я сумею их разоблачить, как сумею догадаться, что они натворили, если буду знать их внешность, и ничего больше?

И тут меня осенило! Ведь в билетах всегда пробивают имя, фамилию и номер паспорта пассажира, а билеты сдаются проводнику! Если я сумею завязать разговор с проводником и заглянуть в его кожаную книжицу, то я смогу узнать о нашем соседе практически все!

Да, но как это сделать?..

Торчать в коридоре больше не имело смысла, и я вернулся в купе, продолжая думать. Признаться, у меня глаза совсем уже слипались.

Я еле забрался на полку. Но и засыпая, я продолжал размышлять. И одна интересная мысль пришла мне в голову! Я заснул, думая о том, что, кажется, знаю подход к проводнику!..

Когда я проснулся, было еще совсем темно. Но при этом возникало четкое ощущение, что наступило утро. Я включил ночник, поглядел на часы. Полседьмого утра.

Отец — разбуженный, видимо, включенным мной светом — заворочался и приподнял голову. А я свесил с верхней койки свою.

— Доброе утро, — сказал я.

— Доброе утро, — ответил отец. — Что это ты проснулся? Сколько времени?

Разговаривали мы шепотом, чтобы пока маму и Ваньку не разбудить.

— Полседьмого.

— Что ж, скоро приедем, — зевнул отец. — Пора потихоньку вставать.

— Так, может, я пока схожу к проводнице? Чай закажу?

— Сходи, — согласился отец. — Только тихо. Пусть мама и Ванька еще немного поспят.

Я тихо спустился вниз, вышел из купе и прикрыл за собой дверь. Перед тем как отправиться к проводнице, я оглянулся на соседнее купе.

К моему удивлению, дверь купе была приоткрыта.

Я сделал два шага назад и осторожно заглянул.

В купе было пусто. Ничего и никого. И даже постель уже собрана… Что в купе ехал всего один человек, было понятно сразу: три матраца так и оставались скатанными в рулоны, как их скатывают проводники, и только один, на левой нижней полке, был развернут, и на нем лежала подушка… Если бы преступник ехал в купе не один, он бы не сумел так свободно и спокойно общаться со своим сообщником…

Но к чему сейчас все эти выкладки! Ведь преступника я упустил — он сошел на какой-то из предыдущих остановок!.. Я готов был локти себе кусать! Как же я так глупо лопухнулся? Но я ведь слышал их разговор про то, что обоим сходить в Москве… Или это я так решил — а на самом деле они вовсе не Москву имели в виду?..

И тут меня осенило! Часто бывает, что пассажиры отказываются от билетов — если билеты не нужны им в оправдание командировочных расходов или для чего-то подобного — и билеты остаются у проводника! Этот тип, сходя посреди ночи, вполне мог оставить свой билет у проводницы, отмахнувшись, зачем он, мол, ему! Не очень большой шанс — но стоит проверить.

И я направился за чаем. Проводница уже встала и раскочегарила титан, чтобы кипяток для чая был вовремя.

— Доброе утро, — сказал я. — Будьте добры, четыре чая в шестое купе.

— Сейчас сделаю, — добродушно кивнула она. — Что-нибудь еще? — это она спросила, увидев, что я замешкался.

— Да, — сказал я. — Мне… мне просто интересно. Я обратил внимание, что человек, который ехал в соседнем с нашем, в седьмом купе, ехал совсем один. Он что, все четыре места купил?

— Да, все четыре места, — она поглядела на меня с непонятной мне настороженностью. — А почему ты спрашиваешь?

— Ну… Потому что откупать целое купе, под себя — это ж огромные деньги! Такое только самые крутые могут себе позволить! Вот я и подумал, что, наверно, это может быть какой-нибудь известный человек — может, например, я по телевизору мог его видеть…

— Видеть ты его вряд ли мог, — усмехнулась проводница. — А вот что скоро, очень скоро можешь увидеть — это вполне вероятно.

— Да ну? — сказал я. — Откуда вы знаете? По какой программе?

— В криминальной хронике, — и проводница не смогла сдержать торжествующую улыбку, увидев, как у меня челюсть отвисла.

— В… криминальной… хронике?.. — пролепетал я.

— Да, — проводница понизила голос до шепота. — Его сегодня арестовали.

— Ой, расскажите! — взмолился я.

— А что тут рассказывать? — усмехнулась она. — Незадолго до последней перед Москвой остановки объявилась у меня в купе опергруппа угрозыска. Все свои документы показали, все как положено. И велели мне сидеть тихо, потому что они будут брать опасного преступника. Я только из своего купе смотрела, как они тихо вошли, отперев дверь специальным ключом, и, видно, покрутили его «без шума и пыли», что называется, потому что ни звука оттуда не доносилось. Задержались они там совсем недолго — наверное, только для того, чтобы купе обыскать, не спрятал ли он где чего. Потом его вывели в наручниках, его вещи один из оперативников нес, высадили на той станции. Он шел тихо и спокойно, не пытался ни сопротивляться, ни кричать. А я выглянула в окно и увидела, что из соседнего вагона другая опергруппа выводит еще одного человека, тоже в наручниках. Это, выходит, их двое было, и они по разным вагонам ехали, для конспирации. Перед тем как поезд тронулся, я еще успела увидеть, что их обоих в милицейский микроавтобус сажают и увозят. Я сразу к Люське — мол, у тебя, оказывается, тоже пассажира арестовали, как зовут? И он что, тоже ехал в отдельном купе, как и мой? Нет, говорит она, с ним были и другие пассажиры, но оперативники этого Бронькова, выволокли так быстро, что остальные пассажиры даже не проснулись! Ну, точь-в-точь, говорю, как моего Мохнатова!..

— Так фамилия этого типа Мохнатов? — спросил я.

— Мохнатов, Мохнатов, — закивала проводница. — Во всех четырех билетах фамилия Мохнатов стоит, и номер паспорта, так что не ошибешься.

— А у вас его билеты остались? — спросил я.

— Остались, — ответила она. — Оперативники ими не интересовались, забирать не стали. А что?

— Мне бы один билет — на память, — сказал я. — Ну, знаете, если это уголовное дело известным окажется, то я ребятам из класса доказать смогу, что в соседнем купе с преступником ехал… и все такое. Может, расскажу им, что сам видел, как его арестовывали. До чего обидно такое упустить! — мне, и правда, волосы рвать хотелось от досады. — А я-то еще удивлялся, когда увидел пустое купе, почему он до Москвы сошел! Мне казалось, что человек, который целое купе покупает, только в Москву ехать может — в столицу, где самые крутые дела решаются! Выходит, он и в самом деле ехал в Москву — только не дали ему доехать… Но как же я мог такое проспать!

— Все проспали, — утешила меня проводница. — Я ж говорю, они так тихо и быстро сработали, что никто ничего не заметил. И я бы не заметила, если бы мне не по должности полагалось быть на ногах. Я потом только белье этого Мохнатова собрала…

— Так можно мне один из его билетов? — спросил я.

— Можно, почему нельзя. Он их теперь наверняка не востребует, а у меня еще три останется, тоже на память… Ой, в поездах такого насмотришься!.. Ладно, ступай, а то сейчас все пассажиры подниматься начнут и у меня самая запарка пойдет. А чай я вам принесу, через минутку.

И я вернулся в купе, поосновательней спрятав в карман драгоценный билет. Ванька и мама уже проснулись и, вместе с отцом, раскладывали на столике наш завтрак.

— Чай сейчас принесут, — сообщил я.

— Это хорошо, — отозвался отец. — А чего ты так долго?

— С проводницей заболтался, — ответил я. — Оказывается, в нашем вагоне оперативники среди ночи арестовали преступника и увезли в наручниках. Мужика, который ехал в соседнем с нами купе. Вот в этом, — я указал в сторону седьмого купе.

— Да ну?! — подскочил мой братец. — Как это было?!

Я рассказал. Ванька слушал, затаив дыхание. Родители тоже слушали очень внимательно. Как раз когда я заканчивал рассказ, проводница постучала в дверь купе и вошла, неся подносик с четырьмя стаканами чая.

— Вот, приятного аппетита, — сказала она.

— Спасибо, — поблагодарил ее отец. — А в вагоне, оказывается, большие события происходили, пока мы спали?

— Происходили, — улыбнувшись, кивнула проводница. — Ваш пострел вам успел рассказать?

— Ужас! — сказала мама. — Подумать только, что, может быть, мы ехали рядом с убийцей!

— Да нет, на убийцу он не похож, — возразила проводница. — Я так поняла, что он, скорее, мошенник. Только очень крупный. Похоже, за ним по всей России охота шла. Но это мне начальник поезда объяснил, когда я поинтересовалась, а он, похоже, и сам не очень точно знает. Оперативники и с ним были не очень разговорчивы.

— В общем, сегодня надо смотреть выпуски криминальной хроники по всем каналам, — сказал я. — И «Криминал», и «Дежурную часть», и прочие. Если известного преступника взяли, то об этом скажут. Кстати, его фамилия — Мохнатов.

— Будем иметь в виду, — сказал отец.

А проводница заторопилась к другим пассажирам: все уже вставали, потому что до Москвы оставалось меньше часа.

Мы спокойно позавтракали, вернули проводнице стаканы, сдали белье, рассчитались за чай и, приготовившись к выходу, стали глазеть в окно. Намечался рассвет, и зимние сумерки были серыми-серыми, и в этих сумерках уже замелькали предместья.

— Через час у Женьки будем, — сказал отец. — Немного передохнем — и можно по городу пошляться.

— Куда мы пойдем? — спросила мама.

— А ты куда хочешь?

— Я бы по Варварке прогулялась, а оттуда, через переулки, к Яузским воротам и к Николоямской. Говорят, там многое отреставрировали, перестроили, есть, на что поглядеть.

— Значит, так и поступим, — кивнул отец. — Давненько мы в тех местах не бывали.

А поезд уже замедлял ход. Мы оделись и, взяв наши сумки и рюкзаки, направились к выходу.

Уже было вполне светло, и день, похоже, намечался хороший.

Ехать нам было совсем недалеко, несколько остановок по кольцу. По заснеженному перрону мы направились в сторону метро… И тут мне сделалось как-то неприятно — знаете, наверное, это ощущение, когда чувствуешь лопатками и затылком, что кто-то пялится тебе в спину.

Я быстро оглянулся — и прямо застыл на месте. Мимо нас промелькнула знакомая мне фигура — плотная, покатые плечи, походка чуть вперевалочку. Тот самый человек, который, судя по тому, что я знал, был арестованным Броньковым, сообщником Мохнатова!..

Или не тот же самый?.. Промелькнувший мимо был в плотном пальто того же темного цвета, как и у человека в коридоре. И «дипломат» был такой же. Но и темные плотные пальто, и «дипломаты» — все это довольно стандартно, миллионы людей так ходят. Если бы я мог разглядеть форму головы промелькнувшего мимо и посмотреть, есть ли у него намечающаяся лысина, я бы мог сказать определенней. Но промелькнувший был в меховой шапке.

Но ведь пялился он на меня — именно он, а не кто-то другой!

С другой стороны, зачем ему на меня пялиться? Ведь он меня не знал и уж никак не мог засечь — на что угодно можно было поспорить, — что я следил за ним в коридоре поезда. Он удалился, не оглядываясь.

Выходит, мне все это почудилось, решил я в конце концов. А взгляд… Что ж, кто угодно мог посмотреть нам вслед. Может, мой рюкзак ем-то привлек внимание. Едва войдем в метро, подумал я, надо проверить, не расстегнут ли рюкзак и не потекла ли в нем одна из банок с домашними консервами, которые мы везли в подарок тете Жене и Егоровым.

И на том я забыл о мимолетной встрече на перроне.

Глава третья За нами следят!

У тети Жени нас ждал прямо-таки праздничный завтрак: со свежеиспеченными пирогами, всякими закусками вроде рубленой селедки и перетертого с красным перцем творога и прочим. Нашлось за этим столом место и нашим дарам: тетя Женя и ее муж сразу же нарезали ломтиками один из кусков кабаньей ветчины и открыли банку нашей домашней овощной икры. За столом шли всякие разговоры, расспросы, кто как жил те месяцы, что мы не виделись, что у кого произошло. Хоть мы и перезваниваемся, и письмами обмениваемся, но ведь в письмах и по телефону никогда всего не расскажешь.

Потом взрослые задержались за столом, чтобы выпить кофе и еще поболтать, а мы с Ванькой ушли в отведенную нам комнату, передохнуть перед большой прогулкой по городу.

— Жаль, не повезло нам и мы не увидели, как арестовывают преступников! — сказал ой братец, едва мы остались одни. Видно мысль об этом глодала его с тех самых пор, как он услышал о ночном происшествии.

— Ну, мне немного повезло… — протянул я.

— Что ты имеешь в виду? — сразу напрягся мой братец.

— Я ведь взрослым не все рассказал, понимаешь? Так вот, слушай. Только не вздумай орать, по своей привычке, когда будешь меня о чем-нибудь спрашивать. А то еще услышат… А я хочу, чтобы это было нашей тайной, ладно?

— Лады! — согласился Ванька.

И я стал рассказывать ему обо всем. И как проснулся от невнятного шума, и как мне удалось услышать кусочек разговора, и как потом я пытался проследить за одним из преступников.

— Получается, тот, кого я видел, был Броньков, потому что в купе рядом с нами ехал Мохнатов, — закончил я. — Ну, что ты об этом думаешь?

— Думаю? — Ванька почесал кончик носа. — Я думаю, они украли что-то очень ценное. И старинное, кстати. Ведь говорили они о загогулинке двенадцатого века, которая на вид не ахти, но стоит колоссальных денег. Думаю, и все остальное у них такое же древнее. Скорее всего, они ограбили какой-то крупный музей. Ограбили по заказу какого-то подпольного коллекционера, раз у них уже есть покупатель… Ну, получается, они заранее знали, кому нести украденное. Вот только интересно, что это за загогулинка?

Я пожал плечами.

— Что угодно может быть. Вспомни всех археологов, с которыми мы общались. Да хотя бы тех, которые этим летом приезжали. Как они радовались самым неожиданным и никчемным на вид вещам! Позеленевшая, изъеденная временем монетка оказывается редчайшей, а так далеко на севере ее вообще никогда не находили. И получается, что она стоит колоссальных денег, которые за нее с удовольствием отдаст любой коллекционер. Или этот гребень — мол, такой узор на гребне никогда не встречался. А перстень с печаткой? Еще разговор был, что такой перстень может стоить подороже бриллиантового… Поэтому загогулинкой может быть любая бытовая мелочь, если это — раритет, существующий в наши дни в единственном экземпляре.

— Это да, — кивнул Ванька. — Но все-таки интересно было бы знать поточнее.

— Тогда нам надо более внимательно следить за всеми выпусками криминальной хроники по всем программам, — сказал я. — Если раскрыта крупная кража в крупном музее, то об этом обязательно расскажут.

— Факт! — живо согласился мой братец. — Но… — он озабоченно нахмурился. — Но как же мы сможем следить за программами, если мы будем гулять по городу?

— Преступников арестовали в ночь, журналисты узнают об этом утром, а то и ближе к середине дня. Поэтому вся история попадет только в вечерние выпуски, — успокоил я его. — А гулять мы будем никак не дольше, чем до шести вечера.

— Тоже факт, — согласился Ванька и с этим. — Значит, сейчас собираемся на прогулку, а уж вечером будем гоняться за криминальными новостями по всем программам.

И на том мы вместе с родителями минут через сорок вышли в город. Проехали на метро, и прогулку начали с Красной площади. Прошли по Варварке, поглядели и палаты бояр Романовых и другие интересные здания, спустились к Китай-городу, оттуда вышли к Солянке, прошли через Подкопаев переулок, где маленькая, но очень красивая церковь Николая Чудотворца на Подкопае… Да если я стану рассказывать обо всем, что мы посмотрели, то это слишком много места займет!

Церковь Николая Подкопая, как ее иногда запросто называют, нам очень понравилась.

— Очень славный храм, — сказал отец служительнице — просвирне, по церковному. — И много сил понадобилось, чтобы его восстановить?

— Ой, много, миленький! — вздохнула она. — Ведь до того, как храм приходу передали, здесь химический завод был.

— В таком красивом старом храме — и химический завод?! — ахнула мама.

— Он самый, — ответила просвирня. — Да еще по производству каких-то особо ядовитых веществ. Небольшой заводик, но вредный. Так что можете себе представить, что здесь творилось…

Она продолжала рассказывать, но я отвлекся. На секунду мне померещилось, что в дверях храма мелькнул человек, очень похожий на Бронькова — с такой же грузной фигурой и с такой же немного смешной походкой!.. Я обернулся быстрее молнии. И сразу понял, что ошибся. Никакого Бронькова — в храм входил молодой человек.

Да и откуда было взяться Бронькову, если он арестован?

«Ну, ты совсем чудиком становишься, — сказал я себе. — Еще немного, и тебе вообще всякая чертовщина мерещиться начнет».

Молодой человек оглядел храм, потом встал неподалеку от нас, разглядывая прилавок с церковной литературой, иконками, свечками и прочим.

Закончив разговор с просвирней, мы вышли из церкви и отправились гулять дальше.

Удовольствие от нашей прогулки мы получили огромное. А часа через три, проголодавшись, мы решили зайти в ближайшее кафе.

Мы дали заказ официантке, и, в ожидании заказа, болтали о том, куда можно пойти и что нам больше всего понравилось в нынешней прогулке. Ванька лениво обозревал кафе, а потом начал вертеться, и извертелся так, что отец сделал ему замечание:

— Иван Леонидович! Что с тобой? Сиди спокойно.

Ванька успокоился, но ненадолго. Теперь он начал толкать меня ногой под столом и скашивать глаза: мол, погляди вон в ту сторону!

Я поглядел, но не увидел ничего особенного. В другом углу, довольно темном, сидел за столиком молодой человек и меланхолически обедал в одиночестве.

— Ты чего? — спросил я Ваньку шепотом.

— А ты погляди внимательнее! — тоже шепотом ответил Ванька. — Ведь это тот самый парень, который толкался возле нас в Николае Подкопае!

— Может, и тот самый, а может, и нет, — ответил я. — Его отсюда трудно разглядеть. Я не уверен.

— А я уверен! — сказал Ванька.

— Ну и что с того, если даже и он? — сказал я. — Осматривая Москву, люди гуляют по приблизительно одинаковым интересным маршрутам.

— А вот и нет! — зашипел мой братец. — Они…

— Больше двух — говорят вслух, — строго сказал отец, прерывая разговор с мамой. — О чем треплетесь?

— Да так, ни о чем, — ответил я.

— Ну, ладно… — возможно, отец и еще что-нибудь спросил бы, но тут принесли наш заказ, и мы принялись за еду.

Больше мы молодого человека не обсуждали, пока не вышли из кафе. На улице мы чуть поотстали от родителей, и Ванька вернулся к этой теме.

— Как же это ты его не узнал? У тебя ж всегда глаз — алмаз! Прямо этот самый, Зоркий Сокол!

— Послушай, — ответил я, — сегодня я боюсь кого-нибудь узнавать. Мне уже два раза казалось, что я узнал преступника, арестованного в поезде! С меня хватит! Так ведь и спятить можно!.

— А я тебе точно говорю, что это он! И ты не прав, когда говоришь, что все ходят по приблизительно одинаковым маршрутам! Все, кто приезжает в Москву, идут смотреть самые известные места — Кремль, там, с его Грановитой палатой, Красную площадь, Третьяковку, ГУМы-ЦУМы и прочее! А чтобы вот так взять и отправиться бродить по красивым переулкам в центре, такое мало кто делает! И чтобы еще один человек пошел таким же путаным и необычным маршрутом, как и мы — такого быть не может! Я уверен, он следит за нами!

— Зачем ему за нами следить? — возразил я.

— А кто его знает! Может, он вор. Может, он решил, что, раз люди приехали Москву посмотреть, значит, у них большие деньги при себе, и теперь придумывает, как бы деньги незаметно вытащить! В общем, надо держать ухо востро!.. И еще, — продолжил мой братец после небольшой паузы. — Я поглядел, что он заказал. Он взял только салат, бутерброд с красной рыбой и сок — ничего горячего. То есть то, что его не задержит, и что он в любом случае съест быстрее нас! Чтобы можно было сразу рвануть за нами, когда мы выйдем. И в кафе он вошел сразу вслед за нами — когда я в первый раз глянул в тот угол, там никого не было! И если ты будешь оглядываться, то, спорить готов, в какой-то момент засечешь, что он продолжает за нами идти!

— Эй! — окликнул отец. — Чего вы там отстали?

— Вот на этот дом залюбовались! — ответил Ванька. — Не надо их пока волновать, — сказал он мне с важным видом.

Мы догнали родителей, и дальше пошли все вместе, но на душе у меня сделалось немного беспокойно. А вдруг Ванька прав? Вдруг этот парень и впрямь за нами следит, с какими-нибудь темными намерениями?

Я периодически оглядывался — и раза два-три успел уловить взглядом фигуру молодого человека, двигавшегося за нами чуть в отдалении. Сначала я сомневался: не принимаю ли я разных людей за одного? К тому же уже стемнело — зимой ведь темнеет рано, — и люди в отдалении стали превращаться в неясные силуэты. Но когда наш преследователь попадал под самый свет фонаря или приближался метров на десять, разглядеть его можно было вполне хорошо. В общем, к тому моменту, кода мы прошли по Николоямской улице до самых Яузских ворот и стали подниматься к метро «Таганская», все сомнения отпали. Да, тот молодой человек и правда шел за нами неотступно — он за нами следил!

— Все точно! — шепнул я Ваньке, когда мы пять отстали от родителей. — Этот тип прется за нами! Только интересно, зачем?

— Да ясно, что не за чем-нибудь хорошим! — ответил мой братец. — Интересно, спустится ли он за нами в метро?

Теперь мы оба смотрели вовсю. В метро нам сперва показалось, что он больше нас не преследует. Но потом я увидел его, когда мы делали пересадку! Он подобрался довольно близко, боясь потерять нас в толпе!

— Идет! — шепнул я Ваньке. — Как приклеенный.

— Вот сволочь! — возмутился Ванька.

После пересадки он вошел в соседний вагон, встав в самом торце вагона, у бокового окна, чтобы не упускать нас из виду. Видимо, он проделал то же самое и тогда, когда мы ехали по кольцу, но тогда мы этого трюка не раскусили.

И только когда мы вышли из метро, нам показалось, что он наконец отстал.

— Может, все-таки сказать родителям? — пробормотал я.

— Не надо! — воспротивился Ванька. — Зачем нам лишняя буча? И потом, похоже, он отвалил.

Я быстро оглянулся. Почудилось мне, что мелькнула какая-то тень, исчезнув за углом, или наш преследователь продолжал идти за нами, проявляя теперь двойную осторожность? Точно сказать я не мог и решил промолчать.

Я оглядывался еще раза два, но ничего особенного не увидел. К тому же во дворах, на самом подходе к дому, было темнее, чем на улицах, поэтому одного человека от другого практически невозможно было отличить, тем более в отдалении.

Пожалуй, решили мы, можно передохнуть. Скорей всего, за нами шел очень настырный карманный вор, который усвоил наконец, что ему ничего не светит, и отправился искать другие жертвы.

Глава четвертая Я узнаю преступника!

— Борис! Иван! — окликнула нас тетя Женя. — Вы хотели посмотреть криминальную хронику? Идите, она начинается!

Мы пулей вылетели из нашей комнаты, и уселись в гостиной у телевизора, вместе со взрослыми.

Сперва прошел сюжет о заказном убийстве в центре Москвы. Потом — об очередном рейде налоговой инспекции. Затем — о взятии банды угонщиков автомобилей. А потом, наконец, — то, чего мы так жадно ждали.

— Сегодня ночью, — сказал ведущий, — была обезврежена крупная преступная группа, специализировавшаяся на краже и перепродаже художественных, исторических и культурных ценностей. Двое руководителей группы были задержаны в поезде, в котором, по всей видимости, они ехали на встречу с очередным клиентом, готовым купить у них краденые ценности. Остальные были арестованы в разных местах…

На экране возникли кадры ночного полустанка, оперативники, ведущие к машине двух людей в наручниках, потом показали открытый «дипломат», в котором лежали так хорошо знакомые нам костяные изделия древних славян, а еще драгоценные украшения, явно старинные, если не сказать древние, и другие красивые вещицы.

— На сей раз, — говорил ведущий, — жертвой преступников стал один из крупнейших музеев нашей северной столицы. Но угрозыск уже шел по следу преступной группы и, воспользовавшись дополнительными уликами, оставшимися после этого ограбления, сумел отследить точный маршрут передвижения всех ее участников. Остальное было, как говорится, делом техники. При задержании у преступников были изъяты не только похищенные ценности, но также огнестрельное оружие и крупные суммы в валюте…

Камера показала пистолеты и пачки долларов.

— Главарями преступной группы были некие Игнатий Мохнатов и Владимир Броньков… — продолжал ведущий.

Камера переехала на лица угрюмо сидящих у стены Мохнатова и Бронькова.

И тут я чуть не подскочил!

Мохнатова я в жизни не видел — но Бронькова я знал! Это был рыбак, с которым я разговаривал в тот день, когда нашел уникальный гребень!

Я припомнил его молчаливого приятеля, с покатыми плечами и немного смешной походкой…

Ну, конечно! Этого приятеля я видел в поезде, а не Бронькова! Выходит, в поезде ехали трое преступников — и об одном из них милиция ничего не знала!

В моей голове все встало на свои места. Разумеется, я вполне мог видеть спутника Бронькова на вокзале! Разумеется, он меня узнал — и задумался, наверное, а случайно ли пацан, работавший с археологами, ехал в том самом поезде, в котором арестовали его подельщиков?! Может, меня специально отправили в этом поезде, чтобы я мог их опознать?.. Или какие-то другие мысли пришли ему в голову? Неважно. Главное — что в дверях церкви Николая Святителя вполне мог промелькнуть именно он. И молодого человека послал следить за нами… Интересно, откуда он узнал, где и как нас искать?.. Впрочем, это вопрос второй… А первый — что им от нас надо? Почему мы им так важны?

Я так разволновался, что чуть не прослушал заключительную часть сюжета.

— К сожалению, — говорил ведущий, — пока не найдена одна из основных ценностей, похищенных преступниками — вот этот уникальный костяной гребень, способный стать жемчужиной любой коллекции, — и он показал фотографию моего гребня! — Если кто-нибудь из вас где-нибудь увидит эту вещь, сообщите немедленно. Гребень уже находится в федеральном розыске, и сегодня же будет заявлен в международный розыск…

— Борька! — заорал мой братец. — Они твой гребень сперли!

Взрослые так и подскочили от этого крика. Впрочем, ругать Ваньку никто не стал — историю моей находки знали все.

— Ну, Борис… — отец покачал головой. — Ты у нас Шерлок Холмс, тебе и карты в руки. Один раз ты этот гребень нашел — ищи во второй.

— По-моему, его и искать не придется, — сказал я. — Дело в том, что я знаю одного из преступников.

— Знаешь?! — изумились все.

Я рассказал про встречу с рыбаками и закончил:

— Броньков — это разговорчивый рыбак. А молчаливого рыбака я видел в поезде, а потом на перроне. Он мне показался смутно знакомым, только я его не узнал тогда. Узнал бы, конечно, если бы увидел их вместе, Бронькова и этого, молчаливого. Да, и еще я думаю, — продолжил я после паузы, — никакие они были не рыбаки. Они следили за археологами, чтобы выяснить, что ценного эти археологи нашли и нельзя ли это сразу же украсть. А может, они были еще и «черными» археологами, надеялись пошуровать на городище и в местах прежних раскопок, но быстро смылись, увидев, что место занято. Я видел их тогда около шести утра, а когда в следующий раз посмотрел на мысок, часа в два дня, — их уже не было. Но главное, я уверен: гребень у этого молчаливого рыбака.

— Остается придумать, как его поймать, — сказал дядя Витя, муж тети Жени.

— По-моему, я и это знаю… — пробормотал я. — Но тут надо подумать…

— Да чего думать! — взорвался Ванька. — Понятно, что этот парень следил за нами весь день по его наводке! Вот и надо ловить на нас как на живца, раз мы им зачем-то нужны! И еще ясно, что загогулина, о которой они говорили, — это и есть твой гребень! Все точно — видик так себе, а ценность огромная! Что это еще может быть!..

Вот так Ванька взял и проболтался — от волнения, потому что вообще-то он умеет держать язык за зубами.

— Я не… — начал я. Но взрослые нас перебили, заговорив наперебой:

— За вами следили?! — подскочила тетя Женя.

— Батюшки! — мама всплеснула руками. — Не успели ребята приехать в Москву, как опять во что-то впутались! Когда?.. Ведь все время были у нас на глазах!

— Это не мы впутались, это оно в нас впуталось! — возразил мой братец, весь красный и злой на себя как черт за то, что проговорился.

— Так преступники вас тоже опознали?.. — нахмурился дядя Витя.

А отец замахал руками:

— Тихо, тихо! Пусть Борис расскажет все по порядку.

В общем, пришлось мне рассказывать, а Ванька по ходу дела вносил свои поправки и уточнения.

Когда мы закончили, наступила тишина.

— Господи! — вздохнула мама. — У всех дети как дети, а наши обязательно отыщут приключения себе на голову. Будто магнитом притягивают к себе всякие такие истории!

Дядя Витя и тетя Женя засмеялись.

— Все к лучшему, — сказал дядя Витя. — Раз преступники сами вертятся около вас, то не составит труда их схватить. Надо обращаться в милицию.

— Я только одно хочу сказать, — вмешался я. — Я думаю, загогулина — это не гребень. Скорей всего, гребень остался у молчаливого сообщника Бронькова, который даже от своих его утаил. Видно, на гребень у него есть собственный покупатель, и он ни с кем не хочет делиться деньгами. Да и странно говорить про округлый широкий гребень «загогулина». Преступники, наверное, имели в виду ту штуковину, которая промелькнула в кадре среди обнаруженных в дипломате вещей. Она была похожа на резной черенок ложки.

— Наверное, ты прав, — сказал отец. — В общем, как бы то ни было, надо с милицией связываться. Как это сделать? Позвонить по «02»?

— Можно и по «02» позвонить, — сказал дядя Витя. — Там, конечно, примут сообщение и передадут следователю, ведущему это дело. Но у них столько дел, что они могут передать не сразу, а скажем, завтра утром. Я сейчас пытаюсь сообразить, какие у нас имеются знакомые в милиции…

— А зачем искать знакомых? — сказала тетя Женя. — По-моему, в криминальной хронике объявили телефоны, по которым следует обращаться тем, кто что-нибудь знает об этом деле.

— Точно! — воскликнул Ванька. — Только… только кто их запомнил?

Все растерянно глядели друг на друга — оказывается, телефонов никто не запомнил, в поднявшемся шуме.

— Надо же, как глупо прошляпили, — вздохнул мой братец.

— Из-за тебя прошляпили, — сказал я. — Если бы ты не завопил и не отвлек всех, мы бы эти телефоны наверняка записали. Это ж надо так идиотски пролететь!

— Ничего, — успокоил меня отец. — И на старуху бывает проруха. А проблема эта — разрешимая.

— По-моему, оба телефона начинались на 200… — неуверенно сказала мама. — Или на 290?..

— Мы сделаем проще, — сказал отец. — Мы все-таки позвоним по «02» и попросим нам помочь.

Так он и поступил. Записав номера, которые ему продиктовали, отец повернулся к нам.

— Оба номера начинаются на 200. Сейчас и звякнем.

И он набрал номер, сверяясь с записью.

— Здравствуйте, — сказал он. — Меня зовут Болдин Леонид Семенович, и я звоню по поводу сюжета, который показали по телевизору. У нас есть важная информация об арестованных преступниках. Да, хорошо, жду. Простите, а как зовут? Спасибо… Соединяют со следователем, который ведет это дело, — сообщил он нам. Потом опять заговорил в трубку. — Здравствуйте Николай Михайлович. Меня зовут Леонид Семенович. Очень приятно. Начну с того, что мой сын и есть тот человек, который нашел на раскопках украденный костяной гребень. Дальше — больше. В поезде, когда мы ехали в Москву, мой сын видел преступников. Причем их было не двое, а трое! Один из них ушел от вас, и вы о нем даже не подозреваете… Наш адрес? Да, диктую. Вы знаете, только одно: ускользнувший преступник, похоже, тоже опознал моего сына. Это отдельная история, как они пересекались раньше… Весь день за нами кто-то следил. Поэтому, на всякий случай, приезжайте не на милицейской машине и не в форме. Да, спасибо. Ждем.

Отец положил трубку.

— Скоро приедет, — сообщил он нам.

— Давайте пока ужин накроем, — предложила тетя Женя.

— Я помогу, — моя мама встала с кресла. — Действительно, чего впустую сидеть и ждать?

Мы тоже помогли накрывать стол к ужину, и когда в дверь позвонили, все было готово. Николай Михайлович примчался чуть меньше, чем за полчаса.

Он оказался высоким и худым, в опрятном и неброском костюме.

— Добрый вечер, — сказал он. — Надо сказать, заинтриговали вы меня вашей историей… Помчался на полной скорости.

— Проходите, проходите, — сказала тетя Женя. — Надеюсь, вы поужинаете с нами?

— Не откажусь, — кивнул он. — На работе, знаете, порой целый день ничего перехватить не удается, кроме чашки чаю. Так и бегаешь голодным… Батюшки, какой стол! — восхитился он, проходя в комнату. — Надеюсь, не ради меня старались?

— Нет, — улыбнулась тетя Женя. — Мой брат с семьей на денек приехал в Москву.

— Ваш брат, как я понимаю, и есть Леонид Семенович? — осведомился Николай Михайлович. — А это — его сыновья? Так кто из них нашел гребень?

— Старший, Борис, — сказал отец, подталкивая меня вперед.

— Очень приятно, — улыбнулся Николай Михайлович. — И у Бориса, значит, есть важная информация о преступниках?

— Да, — кивнул я.

— Что ж, поговорим во время ужина, совмещая, так сказать, приятное с полезным… Да, вы не против?.. — Николай Михайлович достал маленький магнитофон.

— Нисколько, — ответил я.

Николай Михайлович включил магнитофон и я начал рассказывать обо всем, начиная со встречи с «рыбаками» и кончая сегодняшним типом, следившим за нами. Он слушал очень внимательно, ел при этом с аппетитом и иногда задавал уточняющие вопросы. Дослушав мой рассказ до конца — и заодно управившись с ужином, — он выключил магнитофон и попросил разрешения закурить.

— Да, интересная история, — сказал он. — Очень интересная. Член банды, о котором мы слыхом не слыхивали. Судя по всему, самый хитрый и осторожный из всех. Арестованные, конечно, собираются на допросах молчать о том, что кто-то остался на воле. Но теперь, имея твои показания, мы можем их прижать… Недаром этот неизвестный так заволновался. Он, конечно, считает твое появление в поезде не случайностью, а частью операции по задержанию преступников, и его, разумеется, волнует, узнал ты его или нет. Ведь ты — единственный, кто способен его опознать. Каков ход его мыслей? Возможно, тебе — парню, нашедшему гребень и вообще причастному ко всей этой истории — милиция показывала, на всякий случай, фотографии известных преступников, Мохнатова и Бронькова. В Бронькове ты опознал «рыбака», вившегося летом вокруг лагеря археологов, и добавил, что с ним был еще один человек, которого нет на фотографиях. В итоге милиция попросила тебя прокатиться на том же самом поезде, и, если ты увидишь второго «рыбака», указать на него оперативникам, чтобы и его задержали. И теперь ему позарез нужно выяснить, наблюдая за твоим поведением и твоими поступками, идет за ним охота или нет… И этот молодой человек очень интересен… хотя таинственный «рыбак» мог нанять любого прощелыгу, чтобы следить за вами, даже не объясняя, зачем нужна эта слежка. И гребень, конечно, у этого «рыбака». Что ж, будем искать. Скажи, ты поможешь нам составить его фоторобот?

— Наверно, помогу, — ответил я. — А когда это надо?

— Чем скорее, тем лучше, — сказал Николай Михайлович.

— Завтра утром мы уже должны быть в Подмосковье, — сказал я. — И никак не можем опаздывать. Наша подруга будет выступать на конкурсе юных фигуристок. Мы просто обязаны ее поддержать!

— Все организуем, — кивнул Николай Михайлович. — Не опоздаете. В крайнем случае, мы отвезем вас туда на машине. Всего и делов-то — на полчаса заскочить на Петровку!

— Но если за домом продолжают следить, — сказал я, — то этот тип заметит, что меня повезли на Петровку. Он сразу сообщит «рыбаку» — и тот заляжет на дно так основательно, что вы его никогда не найдете. Ни его, ни гребень!

— Значит, надо как-то обмануть твоего шпика, — усмехнулся Николай Михайлович. — Это не проблема. И потом, напрашивается один естественный вывод…

— Какой? — спросил Ванька, когда Николай Михайлович выдержал паузу.

— Раз ему так важно понять, как ведет себя единственный свидетель — значит, залегать ему особенно некуда. То есть, получается, он — слишком заметная фигура, чтобы его исчезновение прошло бесследно.

— Но тогда, получается… — отец нахмурился. — Тогда, получается, он может…

Он не договорил, совсем помрачнев.

— Решиться на что-нибудь отчаянное, чтобы избавиться от свидетеля, так? — закончил за него Николай Михайлович.

— Не думаю. Но, в любом случае, вам надо быть очень осторожными, пока мы его не возьмем. Пожалуй, и охрану к вам стоит приставить.

— Охрану?.. — воскликнула мама.

— Незаметную, — кивнул Николай Михайлович. — Двух-трех молодых людей, которые будут сопровождать вас чуть в отдалении. Буквально один-два дня, не более. Пока мы не поймаем этого молчаливого «рыбака»… — он задумался. — Кстати, Бронькова арестовали в седьмом вагоне, а наш третий неизвестный прошел вперед, в четвертый или третий. Надо будет запросить имена всех пассажиров, бравших билеты в эти вагоны. Данные еще должны храниться в компьютере… В общем, решено! — он слегка прихлопнул ладонью по столу. — Спасибо вам и за информацию, и за ужин. Завтра с раннего утра я пришлю людей. Мы все организуем так, чтобы незаметно от наблюдающих вывезти вас из дома на Петровку. А потом мы доставим вас к месту назначения на своей машине. Не волнуйтесь, все будет тип-топ!

И на том он распрощался и уехал.

— Да, дела… — сказала тетя Женя, за крыв за ним дверь и возвращаясь в комнату.

И остальные согласились с ней.

Глава пятая Фоторобот

Спать мы в тот день легли рано и около семи утра уже были на ногах. Николай Михайлович позвонил в начале восьмого.

— У нас все готово. И мы, кстати, установили личность типа, который за вами следит. Так, мелкая сошка. Мы могли бы его задержать, но не стали пока трогать, чтобы не вспугнуть его хозяина… Надеемся, он нас на этого хозяина выведет. Около двенадцати ночи этот тип вернулся домой, переночевал, а сейчас опять выехал, чтобы дежурить неподалеку от вашего подъезда. Мы его немного задержим в пути, чтобы вы успели уехать. Но примем и дополнительные меры предосторожности — вдруг он не один за вами наблюдает? В общем, так. Спускайтесь минут через пятнадцать и ждите, когда фонари над подъездами погаснут. Сегодня их выключат не в девять утра, с рассветом, а в полвосьмого, когда еще совсем темно. Такие ошибки случаются, они никого не удивят. Вы тут же выходите и сворачиваете за угол дома. Там вас будет ждать машина с выключенными фарами. «Жигули», номер К899МЛ. Прямо к подъезду мы машину подавать не хотим, чтобы это кого-нибудь не насторожило. Вскакиваете в машину — и уноситесь. Все поняли?

— Прямо как в шпионском романе! — усмехнулся отец.

— Нельзя исключать возможность того, — продолжал Николай Михайлович, — что наш «рыбак» или какой-нибудь его сообщник, о котором мы не знаем, дежурит с биноклем в доме напротив. Когда погаснет свет, он минуты на две ослепнет настолько, что ничего не увидит. Вам этих минут хватит. Удачи — и до скорого!

Отец положил трубку и пересказал нам все инструкции.

— Класс! — восхитился Ванька. — Действительно, как в боевике.

— Скорей бы этот боевик закончился, — вздохнула мама.

Как бы то ни было, мы в точности последовали инструкциям и через десять минут стояли в подъезде. Едва свет погас, мы тут же выскочили и свернули за угол дома, где нас действительно ждала машина с указанным номером. Мы быстро забрались в машину и водитель тут же тронул с места.

— Все нормально обошлось? — спросил он.

— Вроде, да, — ответил отец. — А уж следили за нами или нет — этого мы не знаем.

Водитель привез нас на Петровку, где нам уже были выписаны пропуска, и проводил к Николаю Михайловичу.

— Быстро доехали! — приветствовал он нас. — Рад вас видеть. Сейчас быстренько решим вопрос с фотороботом — и вы свободны. Пошли!

И он повел нас за собой в помещение, где с помощью специального оборудования составляют фотороботы.

Составление фоторобота оказалось делом очень увлекательным. Мы все отлично знаем, как это делается, тысячи раз видели в кино. Но когда сам этим занимаешься — это совсем другое. Тебе показывают изображения овалов лица, ртов, носов, ушей — и ты отчаянно соображаешь, такая это деталь или не такая. И радуешься, когда понимаешь, что попал в самую точку. Немного похоже на складывание картинок-головоломок.

Вот так я сидел в кресле и говорил: «Нет, губы чуть поуже» или «Нет, нос чуть поменьше… А теперь наоборот, чуть побольше. Вот так, в самый раз, только не такой острый» или «Волосы приблизительно такие, только у него были залысины на лбу и на затылке. Не очень большие, но заметные…» И радовался, когда что-то удавалось воспроизвести в самую точку. Поднапрячься пришлось изрядно, ведь единственный раз я видел этого человека вблизи в августе, всего несколько минут. Неудивительно, что теперь, когда я пытался вспомнить какие-то черты его лица, они расплывались в моей памяти, как в тумане.

Наконец мы получили довольно похожий, по моему мнению, фоторобот. С экрана на нас глядело полноватое лицо, с грузным, но не слишком выступающим носом, со слегка выпяченной нижней губой и узкой верхней, с широко расставленными глазами и с залысиной надо лбом.

— В общем, похож, — сказал я. — И одновременно не очень похож… Потому что человека надо брать всего вместе, понимаете? Вот если б он пошел сейчас своей смешной, ковыляющей походочкой или спину чуть сгорбил, то был бы совсем похож.

— С фотороботами всегда так, — сказал Николай Михайлович. — Что-то от живого человека в них теряется, даже в самых похожих. Хотя, надо сказать, если фоторобот уменьшить до размеров фотографии в паспорт, то от живого человека порой не отличишь. А походка — очень важная примета. Мы всюду разошлем этот дополнительный ориентир. Может быть, у этого человека какая-нибудь болезнь ног — артрит или ревматизм. А может, он долго служил моряком. В любом случае, я надеюсь, что сегодня все будет кончено. Нам нужно, чтобы его шпион добрался до вашего дома, подежурил и часа в два дня позвонил «рыбаку»: мол, все в порядке, они сидят дома. Как только мы засечем хоть один звонок и узнаем, на какой номер он сделан, можно будет брать обоих. Ну, и еще кое-какие меры мы приняли. Борис, ты сумеешь приехать в Москву на опознание, когда мы его возьмем?

— Сумею, конечно, — ответил я. И полюбопытствовал: — А что говорят арестованные?

— Я решил их не допрашивать, пока фоторобот не будет у нас в руках, — сказал Николай Михайлович. — Мы еще подретушируем этот фоторобот так, чтобы было совсем похоже на обыкновенную фотографию, и тогда можно бухнуть им в лоб: мол, мы знаем об этом вашем сообщнике. Рассказывайте, где его найти, и вам это зачтется, как смягчающее обстоятельство… — Он устало улыбнулся. — Думаю, долго они не продержатся. Это одна из мер, на которые я рассчитываю. Ладно, давайте я провожу вас немного.

— А можно и нам несколько экземпляров фоторобота? — спросил я.

— Да, конечно, — ответил Николай Михайлович. — Петрович, — попросил он, — распечатай для свидетелей несколько штук.

Петрович кивнул, нажал какую-то кнопку, и через минуту у нас в руках было три свеженьких распечатки портрета преступника.

— А вы уже проверяете пассажиров первых вагонов поезда? — поинтересовался я.

— Да, — ответил он. — Пока без особого результата. Но в таких проверках всегда приходится как следует покопать, прежде чем получишь результат.

— Точно как в археологии, — сказал я.

— Совершенно верно, — согласился он. — Да, кстати, где вас быстро найти, если вы понадобитесь?

Отец сообщил ему номер телефона Егоровых, и Николай Михайлович записал. Потом он проводил нас до машины и помахал нам вслед.

Мы проехали через центр Москвы, выехали на шоссе, ведущее к нужному нам подмосковному городу.

— Где и когда вас будут ждать? — поинтересовался водитель. Болтая о том и о сем, мы уже выяснили, что его зовут Мишей.

— На привокзальной площади, в одиннадцать, — ответил отец.

А Ванька вытащил фотопортрет «рыбака» и опять стал рассматривать.

— Теперь я этого типчика всюду узнаю! — твердо сказал он. — И все равно мне не очень понятно, почему он стал преследовать нас, вместо того чтобы побыстрее смыться из Москвы к чертям собачьим? Или хотя бы держаться от нас подальше? Неужели он считает, что с Борькиной помощью его всюду найдут?

— Видимо, да, — сказал Миша. — Я ведь тоже помогал отслеживать этого субъекта, которому он поручил следить за вами. Некий Аркадий Желтовский. Мелкий мошенник, чуть ли не наркоман. Два раза попадался у обменных пунктов валюты, где «кидал» людей, подсовывая им «куклу» или фальшивые доллары. Оба раза отделался, что называется, легким испугом. В первый раз уголовное дело прекратили, потому что он согласился компенсировать пострадавшим все убытки и моральный ущерб, и они забрали заявление, второй раз получил два года условно. А вот что интересно, так это то, что он проходил по касательной в деле о незаконной продаже икон и предметов старины, но тогда зацепить его не удалось. Другие под суд пошли и сели. Да он, по всей видимости, никакой важной роли и не играл. Так, был на подхвате. Я это к тому, что какие-то связи с подпольными коллекционерами, похитителями культурных ценностей — и, возможно, с «черными» археологами — в его прошлом прослеживаются. И выходит, прилип он к вам не просто так.

— А что это было за дело, когда он вывернулся? — поинтересовался отец.

— В аэропорту «Шереметьево-2», в международном, задержали одного иностранца с несколькими иконами, — объяснил Миша. — Разрешение на вывоз было у него в полном порядке, но таможню насторожило то, что на такие редкие и старые иконы разрешение обычно не дают, и они решили проверить. Вызвали своего эксперта по произведениям искусства — на любом таможенном пункте есть такой. Дело и закрутилось. Эксперт сверил разрешения на вывоз этого иностранца с другими разрешениями на вывоз последнего времени — и оказалось, что все разрешения на вывоз икон, литых изделий шестнадцатого-семнадцатого веков, вышивок бисером, изделий фирмы Фаберже и прочего подписаны одним и тем же человеком — работником того управления в министерстве культуры, которое дает разрешения на вывоз. Нет, все правильно, разрешения зависели от него, и право ставить государственную печать он имел… Но, сами понимаете, нехорошо это пахло. С таможни нам сразу и позвонили. Мы примчались, побеседовали с иностранцем. Нормальный мужик оказался, честный коллекционер, гражданин Дании, ничего не знал. Рассказал, что бродил по московским галереям и антикварам в поисках интересных вещичек для своей коллекции. И в одной галерее на Старом Арбате пересекся с молодым человеком, который рассказал ему, что неподалеку есть галерея, предлагающая просто замечательные вещи на продажу — и главное, эта галерея имеет право оформлять разрешения на вывоз. Молодой человек даже проводил его до этой галереи…

— Это и был Желтовский? — спросил я.

— Он самый, — кивнул Миша. — Дальше он в этой истории не участвует. Проводил и все. Прицепиться не к чему. Мол, случайно знал об этой галерее и хотел человеку услугу оказать. Так и увильнул в тот раз. А датчанина приняли со всем почетом, показали все, выставленное в открытую продажу, а потом сказали ему, что для самых хороших клиентов у них есть особые предложения. Мол, кое-какие вещи, слишком ценные, в торговые залы не выставляются. Провели его в заднюю комнату, очень уютную, с мягкими креслами, и там, за чашечкой кофе, показали ему такие иконы, что он просто обалдел. Да и стоили иконы по-божески. Как ему объяснили, в Москве сейчас настолько шаткий рынок искусств, что за более крупную цену самые лучшие вещи не продаются. Вот он и отобрал три иконы. Затем зашел через три дня, оплатил иконы, забрал их вместе с разрешениями, а на следующий день выехал в аэропорт…

— И что было дальше с этим датчанином? — поинтересовалась мама.

— Вот и предстояло решить вопрос, как с ним быть, — ответил Миша. — Вроде, мужик ни в чем не виноват, и разрешения в полном порядке, выданы человеком, обладающим властью и правом выдавать такие разрешения. Задержать иконы до выяснения обстоятельств — шум может начаться, а нам лишнего шума не надо. Николай Михайлович прикидывал, звонил начальству, советовался… В итоге решили так. Датчанину оставили иконы как законно приобретенные и законно оформленные к вывозу, но взяли у него подписку о неразглашении всей этой истории в аэропорту и беседы с ним. Сказали, что, мол, его никто не теребит и всегда добро пожаловать в нашу страну, но если он разболтает эту историю, его, во-первых, навеки лишат права въезда в Россию, и, во-вторых, в Европе оповестят, что он оказался пособником контрабандистов — вольным или невольным, это пусть они там разбираются. Втолковали ему, что пока необходимо сохранить секретность в интересах следствия. Датчанин согласился на эти условия, подписал все нужные бумаги и улетел. А дальше — дело завертелось. Там много чего всплыло. И коррупция, и огромные взятки за разрешения на вывоз — с тем чиновником делились щедро. И незаконная предпринимательская деятельность, и перепродажа краденых икон, и соучастие в контрабанде и расхищении культурных и исторических ценностей… Упекли, в общем, всю честную компанию, по целому букету статей.

За окном мелькали заснеженные поля и леса, современные, сверкающие яркими красками бензоколонки и старые, покосившиеся избы деревень, красивые новые кафе для автолюбителей с тугим кошельком и обшарпанные забегаловки для шоферов-дальнобойщиков.

— А меня продолжает волновать вопрос, почему этот «рыбак» нас преследует, — сказал я. — Понятно, что, выходит, ему некуда спрятаться и нужно идти ва-банк. Но почему? И разве он сам не должен соображать, что если я ехал в поезде по просьбе милиции, чтобы опознать преступников, то и его фоторобот давно у вас имеется? А может, вы знаете, кто он такой, и не арестовываете по каким-то своим причинам — чтобы проследить, на кого еще он вас выведет? В любом случае, я ему получаюсь уже не нужен, нисколечки не нужен… Мне кажется, следя за мной, ему надо выяснить что-то совсем особенное, совсем неожиданное… Что-то такое, что нам и в голову не приходит.

— Факт! — сказал Ванька. — Я и сам ломаю голову, что бы такое это могло быть… А тот чиновник, который за взятки разрешения на вывоз давал — что с ним стало? — поинтересовался он.

— Восемь лет получил, — усмехнулся Миша. — До сих пор отдыхает на сибирском курорте за колючей проволокой.

— А не может быть такого, — сказал отец, — что этот «рыбак» был одним из тех, кто поставлял краденые ценности галерейщикам? Оттуда он и Желтовского может знать. Ведь вполне возможно, что он, как хитрый колобок, который и от дедушки ушел, и от бабушки ушел, ускользнул тогда незамеченным, как чуть не ускользнул сейчас…

— Ну, на всякого колобка лиса найдется, — ответил Миша.

— «Рыбак» вполне может быть государственным чиновником, связанным с музеями, — сказал я. — Поэтому ему и линять некуда. Ему надо оставаться на своем месте, чтобы и дальше ворочать своими темными делами.

— Эта версия тоже проверяется, — сказал Миша. — Выясняем, например, кто имел доступ к фондам музея, из которого были украдены экспонаты, и твой гребень в том числе. И кто мог знать о музейных системах сигнализации и прочем.

— Так что твои подсказки не требуются! — отец, обернувшись, подмигнул мне. — Как ты видишь, работа кипит по всем направлениям! Все учтено!

— А я и не подсказываю, — я немного надулся.

— На самом деле, нам требуются любые подсказки и любая информация, — сказал Миша. — Конечно, многое приходится отсеивать, но никогда не знаешь, где среди мусора блеснет жемчужина или золотое зернышко.

Эти слова меня немного приободрили и я опять задумался, глядя в окно. Странным было поведение этого «рыбака», очень странным… Он словно нарочно подставлялся… Но зачем?

Глава шестая Великий день Фантика

На привокзальную площадь мы приехали где-то без десяти одиннадцать. Дядя Сережа уже ждал нас. Он стоял у своей машины и поглядывал в сторону станции и здания автовокзала, где парковались прибывшие автобусы. Увидев нас вылезающими из жигуленка, он удивился:

— Ба, как это вы так?

— Знакомые подбросили, — сказал отец. — Здорово, Серега!

— Здорово, Ленька! — они обменялись крепким рукопожатием. — Перегружайтесь в мою машину.

— Спасибо вам огромное, — обратилась мама к Мише. — Ради нас пришлось ехать в такую даль…

— Что вы, мне нравится быть за рулем! — весело ответил Миша. — Хлебом не корми, дай покататься. И потом, я своего тоже не собираюсь упускать. Раз уж я здесь, погляжу выступления фигуристок.

— Надеюсь, это не из-за нас… — начал отец.

— Нет, нет, — поспешно заверил Миша. — Просто я очень люблю фигурное катание. Надеюсь, билетик еще можно достать? — обратился он к дяде Сереже.

— Вроде да, — ответил дядя Сережа. — Народу полно, но дворец огромный, так что билетов хватает.

— Вот и замечательно! Вы ко дворцу? Тогда я поеду вслед за вами!

Мы перенесли вещи в машину дяди Сережи, сели в нее и поехали. Миша тронулся следом, стараясь не отставать.

— Кто это? — полюбопытствовал дядя Сережа.

— Работник угрозыска, — хмуро ответил отец.

— Вот как? — дядя Сережа присвистнул. — Ребята опять какую-то кашу заварили?

— Угу, — ответил отец. — Но, слава Богу, ничего особенного. Потом расскажем.

Мы подъехали ко дворцу, и дядя Сережа провел нас со служебного входа, предварительно объяснив Мише, где билетные кассы.

— А мы проходим бесплатно, как родители одной из главных конкурсанток, — сказал дядя Сережа. — Мы и наши друзья. И места нам отведены замечательные! Давайте зайдем к Фантику, вы ее поприветствуете. Только ненадолго, она вся на взводе.

Фантик сидела в комнате для конкурсанток, серьезная и сосредоточенная. Она была уже в костюме для выступлений, зеленом с золотом, который ей очень шел. Только коньки она еще не надела, а держала в руках. Она беззвучно шевелила губами, будто повторяя про себя то, что ей ни в коем случае нельзя забыть.

Увидев нас, она искренне обрадовалась.

— Привет! Как здорово, что вы добрались!

— Привет! — сказала мама. — Забежали пожелать тебе успеха!

— Спасибо! — сказала Фантик. — Я… я уж постараюсь!

— А под какую музыку ты будешь выступать? — с подозрением спросил Ванька.

Фантик была без ума от «Титаника», и говорила, что будет выступать под мелодию песни из этого фильма. Учитывая, что этой мелодией она нас летом просто извела, постоянно ее напевая, беспокойство Ваньки было вполне оправданным. Он успел возненавидеть эту мелодию до глубины души и ни за что не пожелал бы услышать ее еще раз.

— Не под «Титаник», не беспокойся, — улыбнулась Фантик. — Мы с тренером, Надеждой Сергеевной, еще в сентябре решили, что слишком это расхожая сейчас мелодия. Мы подготовили две композиции. Одну — под музыку из «Щелкунчика», ведь там все дело на Рождество происходит, и музыка самая что ни на есть рождественская, как раз к случаю. И вторую — на музыку очень хорошего танго, чтобы, как она говорит, «повеяло знойной Аргентиной посреди русской зимы». Надежда Сергеевна считает, что контраст будет впечатляющим и очень выигрышным. Вот за танго я больше всего волнуюсь. Резковатая получилась композиция, а мне резкие движения даются хуже, чем плавные. Жутко волнуюсь, честное слово!

— Да все у тебя будет хорошо! — сказал я.

Тут появилась тетя Катя — мама Фантика.

— Мы пойдем, — сказал отец. — Не будем докучать Фантику. После выступлений полно будет времени, чтобы все пообщались.

Дядя Сережа отвел нас на наши места, потому что уже начинались выступления.

На противоположной стороне мы разглядели Мишу и помахали ему рукой, а он помахал в ответ.

Заиграла музыка, по громкоговорителям объявили начало выступлений. Сначала нам показали «Ледовую феерию».

Это был целый спектакль в исполнении взрослых артистов! Дед Мороз собирался в путь, в окружении медведей, зайцев, лис и других своих друзей. Сделано все это было очень здорово и красочно, и мы хлопали от души.

После «Ледовой феерии» выступали клоуны, потом акробаты, потом дрессированные медведи.

В общем, удовольствия мы получили кучу. Но, конечно, мы с нетерпением ждали гвоздь и завершение программы: выступления юных фигуристок, учениц знаменитой местной школы. И вот великий миг настал!

Диктор объявил, что начинается финальная часть конкурса юных фигуристок и назвал имена восьми финалисток, которые будут сражаться за главный приз.

Все восемь финалисток выехали в центр ледовой площадки и встали в ряд. На белом ледяном пространстве все они казались такими маленькими, тоненькими и хрупкими! И каждая была в красивом костюме. Все костюмы были разных цветов, так что настоящая радуга в глазах сияла.

И вот, после приветствий и представления фигуристок, начались выступления.

Такие вещи бывает трудно описывать. Это, наверно, как танцы: чтобы их хорошо описать, надо сочинять стихи, а обычными словами пойди, расскажи, что это такое. Одно могу сказать: выглядело это здорово, и девчонки крутили самые сложные фигуры с такой легкостью, как будто летать умели.

Фантик была настоящей феей — или зелено-золотой, невесомой как снежинка, рождественской елочкой, когда порхала под музыку Чайковского, и действительно ощущалось, что она на волшебном празднике, и что по всей земле люди радуются Рождеству.

А потом Фантик исполнила танго. Она остановилась в центре, сосредоточилась, пристукнула одним коньком, будто каблучком — и закружилась.

Ох, это было танго так танго! Фантик неслась в каком-то ошеломительном ритме! Потом, когда я пытался вспомнить ее выступление, у меня перед глазами стоял только зеленый огонь ее костюма, летящий так, как будто Фантик и не касалась льда.

…И вот она замерла, вскинув голову и подняв руку.

Пауза, потом аплодисменты. Потом опять пауза — жюри размышляло, и все ждали его решения.

А потом члены жюри стали поднимать таблички. Мы с Ванькой бешено считали в уме средний результат.

Фантик на пять сотых балла опередила основную соперницу и взяла главный приз! Потом три победительницы выехали на коньках в центр ледовой площадки, и им вручили призы. Фантику — большой хрустальный кубок, остальным девочкам — кубки поменьше; и всем — по хорошему фотоаппарату и по большому новогоднему набору конфет в коробках в виде Деда Мороза.

— Теперь, наверное, можно пройти и поздравить Фантика, да? — спросил я у взрослых.

— Разумеется! — ответил дядя Сережа. — Пойдемте, я вас отведу.

Фантик сидела, сняв коньки и держа в руках кубок. Фотоаппарат и конфеты лежали рядом с ней. На мир вокруг она смотрела совершенно пустыми глазами. По-моему, она была и ошеломлена, и растеряна, и до сих пор не могла уразуметь, что с ней произошло. Тренер стояла рядом, поглаживала ее по спине и говорила ласковые слова.

— Поздравляем, Фантик! — кинулись мы к ней.

А папа и мама Фантика подошли к тренеру.

— Поздравляем вас, Надежда Сергеевна! Спасибо вам! Это и ваша победа! И ваша, наверно, больше, чем Фантика!..

— Да что вы!.. — стала отмахиваться явно довольная Надежда Сергеевна. — Если бы не она…

А Фантик подняла на нас глаза и сказала:

— Получилось!.. Вы представляете, у меня получилось!..

— Еще бы у тебя не получилось! — сказал Ванька. — Ты у нас такая молодчина!

— И вы тоже, — сказала Фантик. — Я не знаю, удалось бы мне станцевать так здорово, если бы вас не было в зале…

— Конечно, удалось бы… — уверенно сказал я.

— А какой красивый кубок! — сказала мама.

— Да, — проговорила Фантик. — Очень красивый. Это копия одного из самых престижных мировых кубков… Руководство школы расстаралось, заказало…

— Копия? — переспросил я.

— Ну да, — кивнула Фантик. — С отличиями, конечно. Ну, смешно было бы, если бы копию сделали совсем точной… — она вздохнула. — В общем, это главный приз в моей жизни.

И она прижала кубок к груди. А Ванька поглядел на мое изменившееся лицо и спросил обеспокоено:

— Что с тобой?

— Со мной… со мной ничего, — ответил я. — Со мной все просто замечательно! Только мне надо побыстрее найти этого Мишу! Или — позвонить Николаю Михайловичу, если мы его не найдем!

— Ты догадался о чем-то важном? — с энтузиазмом спросил мой братец.

— Догадался! Слово «копия» замкнуло цепочку, понимаешь? Оно давно во мне скреблось… И я еще раньше должен был догадаться… Но никак не всплывало, а тут всплыло!

— Что всплыло? — отец повернулся ко мне. — О чем ты догадался?

— Потом объясню! — сказал я. — Сейчас мне надо срочно Мишу найти!.. Этим коридором я выйду в фойе? — спросил я у дяди Сережи.

— Выйдешь, — несколько удивленно ответил он.

А отец подмигнул ему: мол, все в порядке!

— Тогда я побежал! Если что — ждите меня на улице, возле машины! — сказал я, уже стартуя.

— И я с тобой! — крикнул Ванька, срываясь мне вдогонку.

Мы пробежали через коридор, сделали несколько поворотов, попали в фойе. Я стал оглядываться — и увидел Мишу, который у стойки кафе покупал кофе и бутерброды.

— Миша! — заспешил я к нему. — Миша!

Он повернулся к нам.

— А, вот и вы уже. А я решил вас тут подождать, и заодно перекусить. Да, замечательная у вас подруга. Всем утерла нос! Поздравляю! Я тоже за нее болел!

— Это ж Фантик, а не кто-нибудь! — сказал я. — Но, Миша… Тут дело в другом! Я, кажется, догадался, что произошло и почему «рыбак» затеял слежку за нами, вместо того, чтобы поскорее смыться. То есть, я думаю, он уже смылся… Понимаешь, мне надо было о копиях вспомнить, чтобы разобраться, что к чему. То есть, может я и не прав, но ты ведь сам говоришь, что вам все нужно, любые идеи и подсказки…

— Погоди, погоди, — остановил меня Миша. — Отдышись и приди в себя. Давай отойдем вон за тот столик, присядем, и ты спокойно все расскажешь.

Мы отошли за отдаленный столик, присели, и я начал объяснять.

Глава седьмая …И мой великий день

— Значит, так, — сказал я. — Мы все думали, зачем «рыбаку» затевать слежку за мной, вместо того чтобы взять и поскорее смыться. Самые разные были догадки. И что ему отступать некуда, поэтому он должен переть напролом, чтобы понять, насколько я для него опасен. И что, возможно, он замышляет устранить меня.

— Да, — кивнул Миша. — Но многое не складывается. Непонятно, какой смысл тебя устранять, если и фоторобот уже есть, и подельщики «рыбака» наверняка скоро расколются, поняв, что нам о нем известно. Куда ни кинь — вроде, правдоподобно, а начнешь разбирать по косточкам, и множество неувязок возникает. Следить за вами — это такая дурость, что за ней определенно ощущается какой-то очень хитрый план.

— Вот, вот, — закивал я. — Но какой?

— Какой? — спросил Ванька, опережая Мишу.

— А такой, что вдруг он затеял все это ради того, чтобы в итоге его схватили как человека, укравшего гребень, и вернули этот гребень в музей?

— То есть? — Миша нахмурился. — Хочешь сказать, он нам помогает, из каких-то своих интересов?

— Вовсе нет! — сказал я. — Старается поосновательней вас запутать. Дело в том, что гребень будет не тот.

— Как это — не тот? — удивился Миша.

— Копия. С этого гребня было сделано несколько абсолютно точных копий, в интересах науки. Чтобы иногда копией оригинал подменять, даже в выставочном зале. Все воспроизведено, до последней щербинки. Археологи писали мне об этом, но я забыл. А сейчас — вспомнил, и все встало на свои места.

— Хочешь сказать, когда мы арестуем вора, то изымем у него копию, и, ничего не заподозрив, вернем эту копию в музей как оригинал? — недоверчиво спросил Миша.

— Вот именно! И археологи ничего не заподозрят. Точный возраст изделия можно установить только с помощью спектрального и радиоуглеродного анализов. Но кто будет делать эти анализы, если один раз они уже были сделаны?

— Никто не будет, — подумав, согласился Миша.

— Ну вот! Экспонат просто положат на место — и все.

— Да, но ведь вор сядет в тюрьму… — возразил Миша.

— Сколько он получит за эту кражу? — поинтересовался я. Миша прикинул.

— Трудно сказать. Максимум, лет на семь потянет. А минимум… Он вообще может отделаться полутора годами, если это будет его первая судимость. Или если он окажет добровольную помощь следствию, или у него окажется хороший дорогой адвокат и так далее, — он вздохнул. — Были у нас случаи, когда люди, виновные в хищении или контрабанде культурных ценностей, отделывались минимальным наказанием. При его изворотливости и здесь может такое произойти.

— А сколько стоит гребень? — поинтересовался я.

— Опять-таки трудно сказать, — ответил Миша. — Застрахован он на пятьдесят тысяч долларов. Но, разумеется, его рыночная цена может быть намного выше страховки. Надо полагать, какой-нибудь американский миллионер, собиратель древних раритетов, и двести тысяч долларов за него выложит.

— Ну вот! Стоит ради двухсот… пусть даже ста тысяч долларов отсидеть года три? Я средний срок беру, не большой и не маленький. А когда он выйдет и достанет из тайника подлинный гребень, он обратиться к такому миллионеру: мол, делайте любой радиоуглеродный анализ и убедитесь, что я предлагаю вам подлинник.

— Но почему ему просто не смыться с этим гребнем? — спросил Ванька.

— По нескольким причинам, — ответил я. — Во-первых, если он имеет официальное отношение к музеям, то смываться ему особо некуда. Все равно очень скоро его вычислят и поймают, раз такой материал на него накоплен. Во-вторых, допустим, сейчас он смоется. Но ведь это значит, что он всю жизнь будет числиться в розыске, ему до конца своих дней придется убегать и прятаться, и, скорее всего, в конечном итоге, он попадется. А так, он отсидел свой срок за совершенное преступление — и чист. Второй раз сажать его за кражу гребня и других ценностей нельзя, он вполне официально может вернуться домой, продать подлинный гребень, и жить припеваючи, ни от кого не скрываясь. По-моему, ясно, что лучше три года тюрьмы, а потом спокойная и богатая жизнь, чем целая жизнь в подполье. И, конечно, он надеется получить не три года, а по минимуму, года полтора. У него наверняка есть планы, как он сумеет снизить срок.

— Тогда — следующий вопрос, — сказал Миша. — Вплоть до сегодняшнего дня «рыбак» был убежден, что о нем никто ничего не знает, и что сообщники его, конечно, не выдадут. Во-первых, чем больше людей в организованной преступной группе, тем строже приговор. Во-вторых, «сидельцы» будут знать, что на воле их ждет человек с их деньгами и закладывать его — это собственные деньги потерять! Когда же он успел переиграть свои планы?

— На ходу! — ответил я. — Думаю, про арест сообщников «рыбак» узнал почти сразу же — ведь про арест преступников весь поезд гудел. Он ждет, когда и его придут арестовывать — но никто не приходит, и он сходит в Москве. В Москве, рано утром, он видит меня на перроне и узнает. Видимо, у него хорошая память на лица. Вплоть до этого момента он и правда был уверен, что о нем никто ничего не знает и что его имя никогда не всплывет на следствии — но теперь-то он засомневался! И не мог поверить, что единственный мальчишка, который мог его опознать и подтвердить его контакты с Броньковым, чисто случайно оказался в поезде на момент ареста всех сообщников «рыбака». С другой стороны, самого-то «рыбака» не арестовали, дали ему сойти с поезда, никто не явился его опознавать! Значит, считает он, милиция крутит какую-то свою хитрую игру, и решила пока оставить «рыбака» на воле, чтобы проследить его контакты. И при этом настолько уверена, что «рыбак» у нее под колпаком и никуда не денется, что дает ему погулять. А меня привлекут для опознания, когда его, «рыбака», наконец задержат. И потом, раз милиция знает о его существовании, то, конечно, кого-нибудь из арестованных обязательно растрясут на показания против него, «рыбака». То есть, гулять на свободе «рыбаку» остается день-два от силы и уйти ему не удастся. Выходит, надо свести к минимуму вредные последствия ареста. Что и как ему для этого делать? Он начинает лихорадочно соображать — и прежде всего решает проследить за нами, чтобы узнать, что мы будем делать в течение дня. Пройти за нами до дому он сумел так осторожно и незаметно, что мы и не почуяли слежку. Когда мы вошли в дом, он, продолжая наблюдать за нашим подъездом, вызвонил себе на подмогу этого Аркадия Желтовского и в церкви Николая Святителя окончательно передал нас Желтовскому. И, кстати, тут ему никаких обвинений не предъявишь, ведь никто на нас не нападал, никто к нам не приставал, а ходить по городу следом за кем-то — это не преступление. Ну да, скажет «рыбак», попросил дальнего знакомого чуть-чуть проследить за этими людьми, потому что перепугался. Ну, и в чем, мол, дело? Знакомый малость проследил — и успокоил меня. Ведь так?

— Так, — согласился Миша. — За это к ответственности не привлечешь.

— Не привлечешь?!.. — возмутился Ванька.

— Не беспокойся, — улыбнулся Миша. — Ведь его можно привлечь за многое другое. Но давай послушаем дальше твоего брата.

— Возможно, — продолжил я, — «рыбаку» сразу пришла в голову идея навести милицию на самого себя, и поэтому он выбрал Желтовского. Во-первых, зная, что такой человек аккуратно проследить не сможет, где-нибудь да засветится, и мы забьем тревогу. Во-вторых, зная, по каким делам Желтовский известен милиции, и какие выводы она сделает, установив, что следит за нами именно Желтовский. «Рыбаку» надо, чтобы за ним пришли и арестовали бы его, а для него бы это оказалось «полной неожиданностью». Явка с повинной была бы для «рыбака» психологически неверным ходом, она бы удивила милицию, вызвала бы множество вопросов и, вероятно, милиция начала бы копать в те стороны, которые «рыбаку» нежелательны. Ведь «рыбак» «не должен» подозревать, что его засекли и идут по его следу. А пока Желтовский мотается за нами по городу, «рыбак» прячет настоящий гребень в надежном месте, а у себя в квартире, или в гостиничном номере, или в «дипломате», который при нем, оставляет копию. Вопрос только в том, где он взял одну из копий. Получается, он — человек, близкий к музейным кругам… Но я спорить готов, если вы, когда его арестуете, поглядите на гребень и скажете ему: «Это же копия! А где оригинал?» — «рыбак» расколется. Он же считает себя хитрее всех, и для него станет полным шоком, когда раскусят его обман!

— Интересная версия, — сказал Миша. — Очень интересная! Не знаю, насколько она близка к истине, но проверить ее стоит. Если этот тип и впрямь собирается отделаться от нас, подсунув нам копию, то это дело мы пресечем.

— Правильная версия, — сказал Ванька. — Абсолютно правильная!

— Почему ты так считаешь?

— Потому что у Борьки неправильных версий не бывает! — ответил мой братец.

Миша засмеялся.

— Хорошо, коли так. Что ж, тогда мне тем более надо спешить поделиться этим предположением с Николаем Михайловичем. Привет родителям, всего доброго, и, надеюсь, до встречи!

И, допив последний глоток кофе, он заспешил к выходу. Мы проводили его до машины, а потом нашли машину дяди Сережи и стали ждать возле нее.

— Слушай, класс! — сказал Ванька. — Как ты все раскрутил!

— Теперь главное, чтобы все это оказалось правильным, — сказал я.

Наши родители и Фантик со своими родителями появились буквально через пять минут. Фантик уже отошла, и вся сияла. В свой огромный шарф она завернула кубок и теперь бережно несла этот сверток в руках.

— Поехали? — весело сказал дядя Сережа. — Значит, так. Мы с Ленькой сядем спереди, а женщины и дети — сзади.

Мы набились в машину как сельди в бочку и поехали.

— Так поделись, чем ты огорошил Мишу? — повернулся ко мне отец. — Почему он так быстро умчался?

— Ой, он так огорошил, так огорошил!.. — возбужденно и восторженно заговорил Ванька. — Ты ж знаешь, Борька у нас гений, настоящий гений! Во всяких расследованиях он просто дока и спец! И когда он Мише сказал, что «рыбак» хочет, чтобы его арестовали, потому что подсунет милиции копию гребня, а оригинал оставит себе, и поэтому «рыбак» весь шурум-бурум вокруг нас навел, или, как там, тень на плетень, то Миша просто отпал. Ну и помчался докладывать Николаю Михайловичу все Борькины догадки, и, я думаю, там теперь такое будет, что этому «рыбаку» несладко придется…

Отец вздохнул.

— Понял только то, что Борьку посетила очередная гениальная догадка. «Рыбак» хотел всех надуть, а Борька его раскусил… Ладно, остальное дома расскажете, толком и по порядку.

— Лишь одно скажите, — вмешалась мама, — за нами больше не будут следить?

— Ни в коем случае! — торжественно заверил я.

— Фу, слава Богу! — мама с облегчением перевела дух.

— Послушайте, да что у вас происходит? — не выдержал дядя Сережа. — Слежка, милиция… Во что вы опять угодили?

— Все расскажем, — сказал отец. — По тому, что прежде бывало, ничего особенного. Так, мелкое приключение.

— Ребята, у вас опять было приключение? — Фантик повернулась к Ваньке — Без меня?..

— Подумаешь, приключение! — поспешил успокоить ее Ванька. — Главное приключение у тебя было: твой конкурс — и твоя победа! Мы бы тоже так хотели!

— И все равно немного обидно, что я в это же время и с вами не могла быть, раз у вас происходило что-то интересное, — сказала Фантик.

— Всюду не поспеешь, — философски заметила тетя Катя.

К дому Егоровых мы подъехали около шести вечера.

— Выгружайтесь! — сказал дядя Сережа. — А я поставлю машину.

Забрав свои вещи из багажника, мы вместе с тетей Катей и Фантиком прошли в дом.

У Егоровых было очень славно и уютно. Дом у них, конечно, не такой большой, как у нас, но тоже вполне вместительный.

— Фантик, покажи ребятам их комнату, — сказала тетя Катя, — а я покажу Леониду и Тане, какая комната отведена для них.

— Пойдемте, ребята, — кивнула нам Фантик.

Она провела нас в очень симпатичную комнату в конце коридора.

— Вот, устраивайтесь здесь. А я тоже пойду переоденусь, и потом у нас — праздничный ужин.

Егоровы накрыли стол заранее, с самого утра, поэтому теперь им оставалось только достать из холодильника салаты и закуски и включить духовку, чтобы разогреть жаркое: гуся с картошкой и яблоками. Гусь, торжественно сообщил дядя Сережа, их собственный, и картошка с яблоками тоже.

В центр стола поставили завоеванный Фантиком кубок.

Тут и Фантик появилась, переодевшаяся в свое роскошное платье, пышное и длинное, совсем как бальные платья девятнадцатого века.

— Фаине Егоровой — троекратное «ура»! — провозгласил отец.

— Ура!.. Ура!.. Ура!.. — прокричали мы.

Фантик зарделась от удовольствия и смущения.

— А у нас для тебя подарок, к этому великому дню и в честь твоей победы, — мы с Ванькой вручили Фантику сверток в подарочной упаковочной бумаге, красной с золотыми разводами.

— Ой, что это? — спросила Фантик, принимая сверток.

— Посмотри — узнаешь, — ответили мы.

Она зашуршала бумагой, распаковывая подарок, а потом завизжала от восторга.

Мы подарили ей нечто вроде скульптуры из дерева: фигуристка на коньках, с большим бантом, кружащаяся на одной ноге. Я говорю «нечто вроде скульптуры», потому что мы не сами это вырезали, а это был такой корень дерева. Вы знаете, у деревьев бывают корни причудливой формы, которые напоминают и людей, и животных, и птиц.

— Ой, красота! — Фантик глаз не могла оторвать.

— Потрясающая вещь! — согласились ее родители.

После этого мы сели за стол, и начался очень веселый ужин. Егоровы потребовали от нас отчета, что за история с нами произошла. Мы в подробностях рассказали им все, вплоть до моей последней догадки, и все они ахали, а Фантик жутко переживала, что упустила это приключение. После ужина мы стали смотреть выступления Фантика, которые дядя Сережа заснял на видео.

И тут зазвонил телефон.

Дядя Сережа прошел к телефону, взял трубку, потом вернулся, удивленный:

— Спрашивают Бориса Болдина.

Я поспешил к телефону, догадываясь, кто это может быть.

И точно, это был Николай Михайлович.

— Борис? Поздравляю! Твои догадки с блеском подтвердились! Этот тип и впрямь думал подсунуть нам копию, а потом отделаться минимальным сроком. Считал, видимо, что у него есть, кого заложить и на чем сторговаться со следствием. И что, может, он вообще обойдется одним годом отсидки, а потом станет богатым человеком. Когда мы заявили ему, что нечего подсовывать нам копию и пусть возвращает оригинал, он весь побледнел и у него челюсть отвисла. Такого он никак не ожидал! Так что еще раз мои поздравления — и мое восхищение твоей сообразительностью!

— Ура!.. — не выдержал я. И спросил. — А кто он такой?

— Некий Ершов, чиновник из питерского управления музеями. Возможности у него, по должности, были большие. И, судя по всему, он давно помогал контрабандистам и похитителям предметов искусства. Наши питерские коллеги еще года полтора назад нам говорили, что за всеми преступлениями, связанными с произведениями искусства и предметами старины, они чувствуют одного паука, к которому сходятся нити всей паутины. Но никак они не могут этого паука выследить, уж больно он ловкий, хитрый и осторожный. Что ж, вот и попался… Разумеется, он был из тех людей, которые легко могли получить в руки одну из копий. Или, побывав в запасниках, забрать одну из копий так, чтобы она считалась потерянной. А взяли мы его в московской гостинице.

— Вы пока не выясняли, почему он вместе с Броньковым плыл следом за археологами? — поинтересовался я.

— Пока нет. Но дойдем до этого, своим чередом. Ясно, что-то дурное было у них на уме, и даже приблизительно понятно, что. То ли опередить археологов, то ли выяснить, не нашли ли они каких-нибудь ценных вещей и спереть эти находки — ведь обворовывать полевую экспедицию всегда легче, чем обворовывать музей. Вспомни «Джентльменов удачи»! Убедились, что никаких интересных находок у археологов пока нет, и уплыли… Но это, по сути, и неважно. Ты скажи лучше, не подумываешь пойти к нам в угрозыск, когда вырастешь?

— Даже не знаю, — ответил я. — Все говорят, что мне надо в финансовый лицей идти, что у меня все задатки хорошего бухгалтера или финансового директора. Может, я так и сделаю. А может, я буду книжки писать…

— Погоди! Так ты — тот самый Борис Болдин, автор приключенческих книг?

— Он самый.

— Да ну! Как же я не сообразил! Будет, что рассказать и детям, и сослуживцам!

— Хотите, я вам книги пришлю? — спросил я.

— Ты лучше все нынешнее дело опиши, и пришли мне эту книгу. Идет?

— Идет!

— Хорошо. Тогда, до встречи. Ещё раз спасибо — и удачи тебе!

— И вам спасибо!

И я положил трубку.

Когда я вернулся в столовую, Ванька разом все понял: видик у меня, наверно, был — умереть! Я знаю, как я выгляжу в такие моменты. Глаза сверкают, как у психа, глупая улыбка до ушей…

— Ну? — подскочил Ванька. — Все подтвердилось?

— Все подтвердилось, — кивнул я. — Это был некий Ершов, крупный чиновник из управления музеев. Он действительно думал подсунуть милиции копию и, отсидев годик-другой, выйти на свободу чистеньким — и обеспеченным на всю жизнь!

— Ура! — заорал Ванька. — Я всегда в тебя верил!

— Ура!.. — присоединились остальные.

— Да, — сказал отец, — сегодня у всех великий день. И у тебя, и у Фантика — и, следовательно, у всех нас, ваших родных.

И остальные согласились с ним.

Оглавление

ЧАСТЬ I . В конце летних каникул

  Глава первая . Ложная тревога

  Глава вторая . С археологами

  Глава третья . Эхо древней трагедии

  Глава четвертая . Я попадаю в историю археологии

ЧАСТЬ II . Под Новый Год

  Глава первая . Предновогоднее путешествие

  Глава вторая . Арест преступников

  Глава третья . За нами следят!

  Глава четвертая . Я узнаю преступника!

  Глава пятая . Фоторобот

  Глава шестая . Великий день Фантика

  Глава седьмая . …И мой великий день

Реклама на сайте