«Тайна пишущей машинки»

Ханс Краузе Тайна пишущей машинки

Подозрение за подозрением

По городу ездила машина с громкоговорителем. Не было ни одной улицы, ни одной площади, на которых не прозвучали бы слова обращения: «Внимание, внимание, говорит полиция…» Они доносились до самых дальних и тихих уголков.

В это послеобеденное время большинство горожан находилось на улицах: на фабриках и заводах шла пересменка, многие учреждения и конторы закрывались. На автобусных остановках — столпотворение, в магазинах — наплыв посетителей.

«Внимание, внимание, говорит полиция…»

«Ну сколько можно! — наверняка подумал про себя кто—то из прохожих. — Видимо, проводят очередную кампанию по безопасности дорожного движения. Эта песня уже известна: водители, придерживайтесь установленной скорости движения; велосипедисты, следите за обстановкой на дорогах при повороте налево; пешеходы, переходите улицу только в установленных местах! Ну да легкомысленных людей ничему ведь не научишь».

Но дело было совершенно в другом: из динамиков на этот раз не звучали набившие оскомину предупреждения и поучения.

«Внимание, внимание, говорит полиция! Сегодня утром в лесу за городом обнаружен труп неизвестной пожилой женщины. Причина смерти — сердечный приступ. Поскольку у нее не было с собой никаких документов, и никто не заявлял о пропавших гражданах, проведенное расследование не дало никаких результатов. Рост погибшей — сто шестьдесят два сантиметра, волосы седые, на ней серая вязаная кофточка, синяя с черной отделкой юбка, шерстяные чулки темного цвета и черные полуботинки. При ней найдены хозяйственная сумка из зеленого кожзаменителя и палка с серебряным набалдашником. Любые заслуживающие внимания сведения просьба сообщить уголовной полиции или в ближайший полицейский участок. Благодарим за внимание!»

Автомобиль с громкоговорителем медленно двигался дальше. Вновь и вновь звучало обращение: «Внимание, внимание, говорит полиция…»

Одиннадцатилетнего подростка, который учится в пятом классе и почти все свободное время гоняет футбольный мяч, смерть незнакомой старой женщины вряд ли взволнует. Лутц Хартвиг не составлял в этом плане исключения, хотя и закрывал окно своей комнаты в то время, когда полицейская машина проезжала мимо их дома. И все—таки он задумался: «Семидесятилетняя женщина, невысокая и худая, с седыми волосами, в серой вязаной кофточке и с палкой… Кто бы это мог быть? Может, я ее знаю?»

Лутц принялся размышлять: «Недавно, собирая макулатуру, мы с друзьями заходили в разные дома, стучались и звонили во множество дверей. Может быть, даже были и у этой неизвестной женщины, труп которой обнаружен сегодня утром в пригородном лесу? А что — вполне возможно».

Лутц напряг память. Вспомнил старую женщину с Кольцевой улицы. Отдавая ребятам старые журналы и газеты, она жаловалась на ревматизм:

— Поверьте мне, милые ребята, такой ревматизм гораздо хуже зубной боли. Плохие зубы можно подлечить у стоматолога или же, наконец, просто вырвать. Но застарелый ревматизм не излечивается. Врачи могут прописать все, что им угодно. Вот бы опять стать молодой, такой же, как вы. Это было бы лучшим лекарством.

«Да нет, та женщина была толстой, как бочка. — Лутц продолжал размышлять. — Худая, с седыми волосами и с палкой… О ком же может идти речь? Пожалуй, о бабушке, которая разводит собак. Ей наверняка более семидесяти. И на садовом участке она живет одна. Одна со своими собаками. Но ведь четвероногие друзья не могли заявить о ее пропаже, если она не вернулась с прогулки. Старушка выглядела больной, ее лицо было прозрачно—бледное. Да, чувствовала она себя, видимо, скверно. И у нее для нас ничего не оказалось, ни одной старой газеты».

«Вот ведь беда, — подумал Лутц, — кто же будет заботиться о бедных собачках, если бабушка умерла?»

Мальчик забеспокоился. Ему необходимо было развеять свои опасения и узнать, не опустел ли домик в березовом проезде.

Как обычно, он скатился вниз по хорошо отполированным перилам. За его спиной раздался топот детских ног.

— Подожди меня, я хочу с тобой, — закричал его шестилетний брат Миха.

— Исчезни, мне не до тебя, — решительно заявил Лутц.

Миха проскользнул в дверь за старшим братом. — давай, давай, уматывай! Или ты оглох? — приказал Лутц на улице малышу. — Что ты постоянно бегаешь за мной? Я ведь предупреждал тебя тысячу раз.

— Ну да, тысячу раз! Скажешь тоже, — возразил Миха.

Из—под челки, закрывавшей лоб, на Лутца упрямо смотрели огромные детские глаза.

Лутц угрожающе помахал кулаком.

— Давай уматывай, да поскорее, или я поколочу тебя.

Миха понял, что дело принимает нежелательный оборот.

— Ишь чего захотел, — как будто бы безучастно произнес он, — я решил немного прогуляться.

— Не возражаю, но только не со мной. Понятно?

Шестилетний парнишка остановился и скорчил гримасу. Если старший брат не хочет, с ним лучше не шутить. Миха знает это прекрасно. Бокс со всякими там «прямыми», «свингами» и «крюками», от которых бывало очень больно, ему хорошо знаком. Лутц заставлял уважать себя, применяя силу. Поэтому нужно было выждать, пока старший брат не отойдет на приличное расстояние, а затем двигаться за ним. Миха решил не отказываться от своего намерения. Он и так целый день играл с ребятишками в детском саду, и сейчас ему хотелось немного развлечься.

Лутц Хартвиг не заметил маленького преследователя. Его злость на младшего брата еще не прошла. «Вечно прицепится как репейник. Ужасно, просто невыносимо. Что я ему — нянька, что ли?» Лутц свернул в Березовый проезд. До домика бабушки, которая разводила собак, было рукой подать. Раздражение понемногу утихло.

«Что я увижу? — думал Лутц. — Запертую дверь домика, владелицы которого уже нет в живых?»

Проволочный забор, ограждающий садовый участок, проржавел и во многих местах был кое—как залатан. Дубовые столбы, на которых он держался, накренились. Они давно уже не стояли по струнке, как солдаты на параде. На калитке две эмалированные дощечки. На одной — имя и фамилия владелицы участка: «Анналуиза Редлих», на другой — предупреждение: «Осторожно! Злые собаки!»

Замок давно проржавел, так что калитка была только прикрыта. Лутц вошел в нее. Он сделал это очень осторожно, опасаясь, как бы на него не набросилась клыкастая охрана. Однако собаки находились взаперти. Из конуры рядом с домиком раздались визг и завывание, которые быстро перешли в злобный лай, — собаки учуяли чужого. Лутц прокрался по заброшенному саду, в котором буйно разрослась сорная трава: хозяйка уже не могла ежедневно бороться с сорняками.

Собаки лаяли, словно взбесились.

«По—видимому, хозяйки нет дома, — подумал мальчик. — Она давно бы меня заметила. В тот раз, когда мы приходили за макулатурой, она сразу вышла нам навстречу. Неужели мои подозрения подтвердятся? Тогда хозяйка и обнаруженная в лесу мертвая женщина — одно и то же лицо?» Лутца охватило дурное предчувствие.

Из конуры рвались четыре овчарки. Скорее всего, их сегодня не кормили.

Лутц уставился на собак и вдруг услышал за спиной покашливание. Он испуганно обернулся. Перед ним стояла седая, согнувшаяся от старости женщина. Она опиралась на садовую лопату.

— До—до—брый день, — заикаясь от неожиданности, тихо, словно маленькая испуганная девочка, поздоровался Лутц.

Анналуиза Редлих была глуховата, поэтому не расслышала, что сказал ей мальчик.

— Тебе что-нибудь нужно?

Она пристально посмотрела на него сквозь толстые стекла очков в металлической оправе.

Лутц проглотил слюну. Он попал в чертовски неловкое положение. «Что ответить старой женщине? То, что посчитал ее мертвой? Но этого говорить нельзя».

— Видите ли, я просто проходил мимо, — пробормотал он.

Даже человек с хорошим слухом с трудом разобрал бы его слова.

— Говори громче. Громче и медленнее. Я плохо слышу, — попросила госпожа Редлих.

Лутц разжал зубы.

— Я… я зашел, потому что… потому что…

Он не мог найти объяснения.

Старушка закивала головой. Она поняла, во всяком случае, думала, что поняла.

— А, так ты из детского клуба, который недавно открыли в школе, не так ли? — На ее сморщенном бесцветном лице появилась улыбка. — Видно, все—таки правильно пишут в газете, что вы заботитесь о старых людях. А я думала, что это просто сказки.

Лутц с радостью ухватился за эту мысль.

— Конечно, это так, — подтвердил он, и словно гора свалилась с его плеч. — Может быть, я могу что-нибудь сделать для вас?

Старая женщина утвердительно кивнула и что—то пробормотала. Лутц не разобрал, что она произнесла. Но, наверно, она сказала:

— Ты пришел кстати, мальчик. У тебя есть время?

Она взяла его за руку и повела за разросшийся куст, где в траве виднелась свежая неглубокая ямка.

— Не мог бы ты немного покопать здесь? — Женщина подала мальчику лопату и продолжала: — Знаешь, земля здесь очень твердая. Для меня, во всяком случае. Я уже долго копаю тут, чтобы сделать яму.

Лутц яростно принялся за работу — песок и камни полетели в стороны. Старушка печально наблюдала за ним.

— А какая глубина должна быть? Метр или больше? — спросил Лутц, не прерывая работу.

— Полагаю, хватит и полметра. У меня, знаешь ли, сегодня неприятность. Одна из моих собак ночью сдохла. Как нарочно — Черный Неро. Я обещала отдать его пастуху овечьего стада.

Анналуиза Редлих вытащила из кармана фартука платок. Обстоятельно высморкалась и со слезами на глазах продолжила:

— Понимаешь, я последние годы развожу собак. И это знают все. Из соседних городов и деревень ко мне идут люди. Каждому нужна надежная сторожевая собака. Если бы я не была так стара, то сделала бы собачью клетку попросторнее. Но тот, у кого за плечами семьдесят семь лет, не может себе многого позволить. Такой нагрузки я не выдержу. Можешь мне поверить, парень.

Лутц сочувственно кивнул. Он полюбопытствовал, от чего сдох Черный Неро — от болезни или раны, которую получил во время собачьей драки.

Госпожа Редлих отрицательно покачала головой.

— Нет, мой Неро был здоровый, крепкий пес.

Ком подступил у нее к горлу. Голос ее срывался, но она все же сумела сказать, что смерть любимца пережила тяжело, так как была очень сильно привязана к овчарке. Ведь больше у нее никого нет.

— Да, Неро был крепким и здоровым псом, — повторила она, — еще вчера вечером он радостно прыгал вокруг меня. А сегодня утром я нашла его бездыханным в конуре. По—видимому, он проглотил ночью яд.

— Яд? Как же это случилось? — Лутц даже прервал работу.

— Не знаю. В мире еще много плохих людей.

— Но злоумышленника надо поймать, — сказал Лутц. — Тот, кто отравил собаку, должен предстать перед судом.

— Пожалуйста, копай дальше, паренек. Скоро уже вечер.

Лутц послушался, но спустя несколько минут вновь поднял голову.

— Бабушка Редли, а у вас есть враги?

— Что? Я не поняла. Ты о чем—то меня спросил, мальчик?

— Я хотел бы знать, есть ли у вас враги?

— Враги? У меня? Боже мой, да с кем я могла так крупно рассориться? Свой сад я покидаю редко.

— А соседи?

— Не забывай копать, мой мальчик. Я стара. Мне семьдесят семь. В этом возрасте стремятся к миру и воспринимают безропотно даже каверзы.

— Злая шутка? Нет, в данном случае вряд ли. На вашем месте я пошел бы в полицию.

— В полицию? Да у них более важные дела, чем розыск какого—то отравителя собак. Нет—нет, не ломай из—за меня голову.

Лутц закусил губу и молча продолжал копать. «Как может бабушка Редлих быть такой нерешительной? Полиция придет на помощь каждому, тем более одинокой старой женщине. Да и отравить собаку — это ведь преступление?»

Через несколько минут Черный Неро был предан земле. Пока Лутц закапывал могилу, к госпоже Редлих зашел еще один посетитель. Но это был не Миха. Тот остался на улице и все это время топтался в нерешительности у забора, боясь, не достанется ли ему, если он последует за братом на садовый участок. Нет, к бабушке Редлих пришел какой—то мужчина среднего роста, внушительного вида, лет пятидесяти. Его подвижное, открытое, круглое как луна лицо сразу же выдавало пристрастия хозяина. Да, Энгельберт Шикеданц любил выпить стаканчик хорошего вина, съесть зажаренную в сливочном масле форель или сочный шницель по—голштински. Шикеданц мог позволить себе иногда подобное излишество. Полнота его не страшила, да и карман не был пустым. Он работал химиком на лакокрасочной фабрике, прилично зарабатывал, а его хобби — игра на скачках — приносило ему довольно приличный дополнительный доход. Да, этот Энгельберт Шикеданц — славный и порядочный человек, хорошо знающий свое дело. И непонятно, почему жена после одиннадцати лет совместной жизни ушла от него. Некоторые женщины вообще всегда всем недовольны. Такого мнения придерживалась, во всяком случае, бабушка Редлих. Господину Шикеданцу, который каждую неделю наносил ей блицвизит, чтобы сказать несколько слов, она не желала ничего плохого. Упаси Бог, ведь он человек чести и джентльмен с головы до пят.

— Ну, матушка Редлих, как у вас сегодня идут дела? — спросил он подчеркнуто сердечно, вежливо сняв с головы фуражку зелено—оливкового цвета. При этом обнажились его начинающие седеть волосы и небольшая лысина на затылке. Он ободряюще похлопал старую женщину по худому плечу и дружески пожал ее руку.

— Я принес вам кое—что почитать. — Шикеданц извлек из портфеля две книжицы. — Барышня в городской библиотеке считает, что оба романа — это как раз то, что вам нужно. По—видимому, там уже знают ваш вкус. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, ведь вы такая прилежная читательница. Что с вами, матушка Редлих? У вас что—то произошло?

Анналуиза глубоко вздохнула и сквозь слезы поведала гостю о своем горе.

— Черный Неро, ведь его отравили… отравили…

— Мне очень жаль, матушка Редлих. Да что же это такое? Я вам сочувствую от всей души, — постарался успокоить старушку Шикеданц. — Черт побери негодяя, совершившего такую подлость по отношению к вам. Да как же ему не стыдно? Но разве можно так волноваться в ваши годы, матушка Редлих! Зачем вам это нужно? Жаль, что вы не послушались меня. Я ведь не раз советовал вам бросить разведение собак и поселиться в доме для престарелых. Там вы обретете покой, уход, настоящих друзей. Почему вы не решаетесь? Я ведь желаю вам добра, матушка Редлих, и отношусь к вам как сын. А когда в один прекрасный день закончу строительство нашего дома, заберу вас к себе. Клянусь вам! Вы займете самую лучшую, самую теплую и самую солнечную комнату, какая только будет в моем новом доме. Разве это плохое предложение? Поразмыслите еще раз хорошенько. И именно сейчас, когда такое несчастье произошло с собакой. Подумайте о своем здоровье. Подобные волнения опасны в вашем возрасте. Ну, мне нужно идти. Выше голову, матушка Редлих, выше голову и всего хорошего…

Лутц не пропустил ни одного слова. Он ясно слышал весь разговор: у Шикеданца голос громкий, как у проповедника.

— Моя бабушка тоже живет в доме для престарелых, — сказал Лутц, когда вежливый и дружелюбный гость удалился. — И ей там неплохо.

Анналуиза Редлих не ответила. Может быть, она вообще не слышала его слов. Лутц забыл, что нужно говорить громко. Старая женщина все еще думала о Шикеданце.

— Знаешь ли, господин Шикеданц, так сказать, мой наследник. Я подарила ему этот садовый участок, потому что он хороший человек и обещал построить здесь добротный дом, в котором я смогу жить до конца своих дней. Бесплатно, разумеется. Дом с центральным отоплением, застекленной верандой и туалетом, выложенным белой кафельной плиткой. Посмотри на мое жилище. Это самая настоящая лачуга с прогнившими тонкими стенами. Она скоро завалится от ветхости и ветра. В тысяча девятьсот сорок четвертом году, во время войны, когда мой дом был разрушен при бомбежке, я построила себе времянку. Несколько досок, пара стропил, немного толя — вот и все, так как в то время негде было достать стройматериалы. Ты понимаешь, как я мечтаю о новом современном доме! Это моя единственная надежда, прекрасная мечта.

— А когда начнется строительство? В этом году? — спросил Лутц.

— Господин Шикеданц сказал, что с разрешением на строительство все в порядке. План и чертежи уже готовы. Пока не хватает кирпича и камней, и нет рабочих. Но Шикеданц все устроит. Он человек дела. И поэтому я поклялась себе остаться здесь. Я хочу наблюдать из своего окна за ходом строительства. Хочу видеть, как дом моей мечты растет с каждым днем и становится все прекраснее. И, наконец, наступит момент, когда я смогу туда переселиться. Этот день станет для меня самым прекрасным в жизни!

— Могу себе представить, — ответил Лутц, заравнивая землю на могилке Черного Неро.

Из собачьей конуры раздалось рычание. Когда появился Шикеданц, собаки лишь скулили и повизгивали: они к нему уже привыкли. Сейчас же они злобно тявкали. Это означало, что в калитку вошел чужой. Тявканье перешло в громкий лай. Даже глуховатая бабушка Редлих расслышала его.

— Кто там? — крикнула она, вытянув шею: и в очках она видела плохо.

— Извините, пожалуйста, это мой младший брат, — отозвался Лутц. — Он назойлив, как блоха.

Между кустами черной смородины Лутц давно приметил пуловер в бело—красную полоску.

— А ну—ка убирайся! — крикнул он брату, который перестал прятаться и нерешительно подошел к ним. — Попутного ветра! В противном случае получишь взбучку, и тебе придется целую неделю подкладывать подушку под свой зад.

— Оставь его, — прервала Лутца госпожа Редлих. — Какой милый мальчик. Или сюда, малыш. Как тебя зовут?

Приободрившийся Миха протянул ей руку.

— Меня зовут Михель Хартвиг, а ты бабушка, которая разводит собак, так ведь? — бабушка, которая разводит собак? — переспросила она. — Да, пожалуй, об этом знают все в округе. Внуков, как у настоящей бабушки, у меня, к сожалению, нет. Так что довольствуюсь песиками.

Малыш разглядывал старушку. «Как много у нее морщин и складок на лице. Наверное, она часто плачет из—за того, что одинока». Затем он покосился на собачью конуру, обитатели которой все еще не успокоились.

— У—у, они совсем дикие, — сказал он с видом знатока.

Лай усилился. Собаки скалили зубы, готовясь к прыжку. Они учуяли новую опасность: через забор с соседнего участка только что перескочил мужчина и решительным шагом направился к хижине.

— Госпожа Редлих! — заорал он. — Госпожа Редлих! — Но тут же наткнулся на ошеломленную старушку и мальчиков. — Что я вижу?! — напустился он на владелицу собак. — Как вы можете быть спокойны, когда ваши шавки лают так, что слышно за километр? Это постоянное тявканье мне уже порядком надоело. Я не столь туг на ухо, как вы. После работы мне нужен отдых. Этот сумасшедший собачий концерт я больше не потерплю. И ваших подопечных я заставлю замолчать, будьте уверены, госпожа Редлих. Вы меня еще вспомните!

Перескочив через плетень, грубиян удалился.

Морщинистое лицо бабушки Редлих побледнело еще больше. Дрожащими ногами она заковыляла к узкой скамье возле хижины. Грубые слова подействовали на нее, как удары палкой.

Лутц мрачно смотрел вслед уходящему, пока тот не исчез за забором соседнего участка.

— Наглый хулиган, — возмутился Лутц.

Миха поддержал его:

— Настоящий горлопан, неприятный и злой тип!

— Это господин Шубак, мой сосед, — еле шевеля губами, произнесла старушка.

— Ага, его зовут Шубак. Ему больше подошло бы имя Шубияк! note 1

У Лутца появилось подозрение.

— И часто этот грубый мужик появляется у вас с претензиями? — спросил мальчик у бабушки Редлих.

— Довольно часто, но таких сцен он еще ни разу не устраивал.

— Он не переносит ваших собак, не так ли?

— Нет, он не против животных. Это он мне сам как—то сказал.

— Очень интересно! — Лутц прищелкнул языком.

— Действительно, очень интересно, — эхом отозвался Миха. Но щелчок языком у него не получился.

Лутц очистил плоским камешком лопату от земли и сказал:

— Не на совести ли этого Шубака смерть вашего бедного Неро?

Этот вопрос прозвучал так громко, что госпожа Редлих вздрогнула и с опаской поглядела на соседний участок.

— Тише, мальчик, тише, ради Бога! Ты не должен так говорить. Это большой грех, так и в адское пекло можно попасть!

— Готов поспорить, что Шубак и отравил вашу собаку, — возразил Лутц. — От него этого можно ожидать. Запросто! Или вы думаете, что у такого хулигана есть жалость?

— Не так громко, мальчик, не так громко! Бездоказательно подозревать никого нельзя. Так легко проявить несправедливость по отношению к другому человеку.

— Да что там, — разгорячился Лутц. — Поведение этого грубияна — доказательство. Тот, кто в ясный день бесцеремонно перелезает через чужой забор, с еще большей легкостью проделает то же самое ночью, чтобы отравить собаку. У меня лично нет сомнений.

Бабушка Редлих замахала руками:

— Нет, нет, не говори так, мальчик. Я не желаю этого слышать. К тому же, вам нужно идти домой. Уже поздно, и ваша мама будет беспокоиться. Да и мне надо отдохнуть. Большое спасибо за помощь! Можете навестить меня как-нибудь еще, ребятки.

Она улыбнулась, но, когда осталась одна, улыбка исчезла с ее лица. День был тяжелый, и старая женщина почувствовала сильную усталость. Она с трудом поднялась со своей любимой узенькой скамейки и вошла в домик…

Комиссар Хартвиг действует

Братья возвращались домой. Они делали вид, что не знают друг друга. Миха гордо шел вслед за Лутцем и не собирался заговаривать первым. Такое случалось редко. Обычно Миха болтал без умолку, но сейчас он хотел убедиться, что старший брат простил его, а потому не произносил ни звука. Лучше проявить осторожность, чем получить от этого любителя бокса.

Лутц тоже молчал. Но он вовсе не размышлял, как ему наказать Миху за непослушание. Зачем забивать себе голову такими мелочами, когда есть более важные вещи: нужно обязательно выяснить, кто отравил Черного Неро. «Да, да — обязательно, из чувства справедливости хотя бы. Собственно говоря, преступник уже выдал себя, но необходимо получить веское доказательство. Это, вне сомнений, — Шубак. Вот уж он удивится, когда я выведу его на чистую воду. Я изобличу этого негодяя. Нужно организовать уголовную полицию из ребят. Главную роль я возьму на себя. Комиссар Хартвиг! Что ж, это совсем неплохо для одиннадцатилетнего мальчика. А Шубака ждет тюрьма. И туда он попадет самое позднее послезавтра. Это твоя задача, комиссар Хартвиг. Так держать!»

— Ну, гуляки, явились наконец—то! — приветствовала сыновей госпожа Хартвиг. — Лутц, для тебя письмо. Валялось в почтовом ящике. Ты что, стал получать любовные записки?

— Да где там… — Лутц даже не покраснел. Чтобы получать любовные письма, нужно иметь подружку, а он ею еще не обзавелся, хотя ладит с девочками.

— Мойте руки, дети. — Ужин — на столе.

Мать заторопилась на кухню. У госпожи Хартвиг дело всегда спорится. Не только вечерами, когда она дома, но и днем на работе, где она ловко поднимает на тончайших женских чулках спустившиеся петли. Господин Хартвиг, ее муж, напротив, нетороплив и любит покой. Он шеф—повар ресторана «Погребок у ратуши» — солидного заведения, разместившегося в подвале ратуши note 2, и отвечает за ассортимент и качество блюд. И нужно сказать, что его кухня пользуется большой популярностью у жителей города.

Лутц взял письмо. На конверте без марки чернилами, крупными неуклюжими буквами было нацарапано: «Лутцу Хартвигу!!! Очень срочно!!!»

«Что за чертовщина?» — подумал Лутц. Ногтем большого пальца он вскрыл конверт и вытащил тетрадный листок, на котором корявым почерком было написано следующее:

«Дорогой Лутц!

Как ты отнесешься к тому, что я нашел пещеру? Она величиной с автофургон и находится около заброшенного рудника. Я хочу оборудовать ее и основать там клуб. Его членами могут быть только наши лучшие ребята. Это, наконец, чертовски романтическая штука, скажу тебе. Там мы соорудим камин и будем на огне печь и жарить картофель, варить пунш и делиться друг с другом различными историями. А может быть, и читать вслух книги. В дальнейшем придумаем еще что-нибудь. Девчонки исключаются. Наш клуб в пещере будет только для парней. Подумай, кто, кроме меня и тебя, подходит для этого? И прикинь программу нашего клуба. Сгодится все романтическое, необычное и нескучное. Хорошо бы придумать подходящее название для нашего подземного укрытия. Мне пока пришло в голову лишь «Клуб пещерной романтики» и «Клуб современных обитателей пещер». Может быть, ты придумаешь название получше. Рассчитываю на твою помощь. Письмо это секретное. Когда прочтешь его, то сразу же уничтожь. Сожги или проглоти — это на твое усмотрение. Подробно поговорим завтра в школе.

С большим приветом.

Твой Даниель Штрудель».

Лутц задумался. Письмо напомнило ему новогоднюю шутку. «В этом весь Даниель: фонтан неожиданных идей! Надо же додуматься! «Клуб современных обитателей пещер». Тоже мне удовольствие: на дворе лето, а мы заберемся под землю, как кроты. Что же в этом романтичного? Нет уж, без меня. Если Даниель хочет чего—то необычайного, пусть поможет мне разоблачить Шубака. Вот где настоящая романтика».

Из кухни донесся голос матери:

— Дети, где вы там застряли? Ужин готов! Я принесла свежую копченую селедочку.

— А, селедочка, это мое любимое блюдо, я всегда о ней мечтаю, — закричал Миха, который в ванной делал из куска мыла подводную лодку вместо того, чтобы хорошенько вымыть грязные руки.

Лутц скомкал письмо и бросил его в облицованную зеленой плиткой печь. «Правда, ее будут топить, когда начнется зима. Но это не важно. Пусть оно пока полежит там, не глотать же его в самом деле, как рекомендует Даниель Штрудель. Тем более сегодня, — подумал Лутц. — Из—за какой—то чепухи я не буду портить себе аппетит, ведь меня ожидает копченая селедочка».

На другой день в школе, как только началась большая перемена, к Лутцу подошел Даниель.

— Ну, ты прочитал мое письмо? — спросил он.

Лутц не ответил, а потянул Даниеля в дальний угол школьного двора.

Даниель Штрудель блондин. Очень короткая стрижка делает его голову похожей на скошенное поле, по которому только что прошел комбайн. Ему двенадцать лет. Он на год старше Лутца, но учатся они в одном классе, потому что Даниель однажды, переходя улицу, так размечтался, что попал под трамвай. Ему пришлось долго лечиться, и его оставили на второй год.

Лутц честно признался, что не в восторге от идеи клуба в пещере. А затем рассказал Даниелю об одинокой бабушке Редлих, издохшем Неро и очень подозрительном господине Шубаке, для которого забор — вовсе не препятствие.

Даниель слушал разочарованно, жуя захваченный из дома бутерброд.

— Не… в уголовную полицию я не играю, — подумав, протянул он. — Это может кончиться плохо… — Он поперхнулся и, откашлявшись, закончил: — И вообще для этого есть полиция. Старушка должна заявить на своего соседа. Чего ты—то будешь вмешиваться? Поверь мне, наша пещера — великолепная штука. Сегодня после обеда я тебе ее покажу.

— Как это похоже на тебя: ты думаешь всегда только о себе, ты просто помешался на романтике. — Лутц бросил косой взгляд на друга. — А если бедную собаку отравили, и у старой женщины полно забот и волнений, тебя это не трогает.

— А ты что? Принимаешь важный вид и изображаешь из себя сыщика, — фыркнул Даниель. — Не… я не желаю позориться. И не хочу, чтобы надо мной смеялись.

— Подожди, мой милый, не спеши. Скоро станет ясно, кто из нас опозорится. Ты со своим дурацким «Клубом современных лежебок» или я.

Между мальчиками началась перебранка. Она продолжалась до тех пор, пока звонок не оповестил об окончании перемены. Крепко обидевшись друг на друга, пятиклассники разошлись. Они возвратились в класс поодиночке и сели за парты.

Начался урок биологии. Даниель Штрудель не слушал учительницу: «Это подлость, — думал он. — Лутц назвал мой клуб «Клубом современных лежебок». Почему он меня не понимает? Я же хочу, чтобы у нас было место для встречи, уголок, принадлежащий только нам одним, в котором можно будет без помех говорить, о чем хочешь. Нет, моя идея с пещерой уж точно неплохая. Мне не хватает только способностей сделать все как надо. Я не могу реализовать свои задумки. В этом мой недостаток. У меня нет никакого влияния на Лутца и на других ребят. Я не рожден быть командиром. Но все равно пещеру я приведу в порядок и оборудую ее сам. Один. А когда все будет готово, приглашу ребят в пещеру на праздник. Вот они удивятся. «О да, мы всегда знали, что Даниель что-нибудь да отчебучит», — скажут они тогда».

Происходящее на уроке Лутца совершенно не интересовало. Да и существовал ли вообще в эти минуты ученик Лутц Хартвиг? Нет, вместо него сейчас сидит комиссар уголовной полиции, который занят расследованием «дела Шубака».

Лутц хорошо знал детективные истории: это были его любимые произведения. В детской библиотеке он брал книги только этого жанра и прочел все детективы, которые там были.

Короче, Лутц совершенно точно знал, что уголовная полиция — это аппарат, в котором все звенья связаны друг с другом. «Там ничего не делается в одиночку. Значит, и ему, комиссару Лутцу Хартвигу, необходим помощник. Даниель Штрудель, этот свихнувшийся романтик, отпадает. Кто же может подойти на эту роль? У кого найдется время и хватит нервов для этого? Или все же начать расследование самому? Вначале важно установить, не покупал ли Шубак яд. И какой это мог быть яд? Растительные яды опасны для гусениц, тлей, картофельных жуков и других насекомых. На собак и кошек действует, пожалуй, крысиный яд. Об этом недавно была статья в газете. Хорошо, предположим, Шубак приобрел крысиный яд, посыпал его на кусок колбасы, скажем, «брауншвейгской». А затем с этой приманкой перелез ночью через забор и скормил колбасу этому обжоре Неро, который был очень охоч до всяких лакомств. Наверняка так оно и было. Крысиный яд можно приобрести во всех аптеках. Следовательно, необходимо уточнить, не появлялся ли Шубак в одной из них и не покупал ли там яд. Придется обойти все аптеки города. Но, к сожалению, этот парень личность не известная. Он не киноактер, не чемпион по боксу, не космонавт, которых знает весь мир. Мне придется очень точно описать его внешность. Вот была бы фотография. Постой—ка, это как раз то, что мне нужно. Нужно обязательно раздобыть фото этого отравителя».

Так же, как и его бывший друг Даниель Штрудель, Лутц Хартвиг пропустил мимо ушей все, что рассказывала учительница Хольведе, между прочим, их классная руководительница. Голова у мальчугана была занята совсем другим. «Как получить фотографию? Кажется, чего проще — сфотографировать Шубака и все. Но у Лутца нет фотоаппарата. Настоящему комиссару уголовной полиции куда легче. В его распоряжении и фотоаппарат, и магнитофон, и лаборатория, оборудованная необходимой криминалистической техникой для исследований. Да, если бы служить в уголовном розыске…»

Улыбнитесь, пожалуйста!

Если поинтересоваться у пятиклассниц, какую профессию они хотели бы избрать, можно получить различные ответы: акушерка, парикмахер, стоматолог, продавщица, модистка, лаборантка, учительница, агроном, животновод, переводчица, педиатр, наконец, — одним словом, весь спектр существующих специальностей, и в этом нет ничего удивительного.

Но в 5-м «А», где грызут гранит науки Лутц Хартвиг и Даниель Штрудель, одна из девочек на такой вопрос ответила однозначно: «Я буду фотокорреспондентом одной из газет или оператором на телевидении». Эту девочку зовут Хеди Зивальд. За длинные ноги она получила прозвище «Аист». На него Хеди откликается неохотно. Она пока стесняется своих стройных ножек, а они так хороши для твиста. И Хеди великолепно овладела этим танцем. Дома она ежедневно репетирует перед большим настенным зеркалом, которое ей очень нравится. «Свет мой, зеркальце, скажи…» Впрочем, ничего нового девочка в нем не видит. Хеди знает, что у нее темные волосы, узкое овальное лицо, сочные полные губы, обычный прямой, не бросающийся в глаза нос и серо—голубые глаза, прикрытые коротенькими ресницами. Хеди знает также, что ей очень идет черный, как антрацит, пушистый шерстяной пуловер, хотя он и велик ей аж на два размера. Но это как раз шикарно и очень современно. Все модницы носят такое. И если пуловер слегка великоват, то брюки должны быть очень узкими, поэтому матово—голубые брюки из силастика — ее особая гордость.

И брюки, и пуловер ей подарил отец, который живет в другом городе — в Ростоке. Ее родители разошлись несколько лет назад. Хеди осталась с матерью, набожной и прилежной женщиной, которая служит в отделе культуры бургомистрата. Она занимает там скромную должность и не может баловать дочь дорогими подарками, не то что отец — хорошо зарабатывающий, видный инженер. Но разве в этом дело?

«Моя мама — отличный человек и лучшая подруга. С тех пор, как мы живем одни, нас водой не разольешь», — как—то написала Хеди в одном из классных сочинений. Поскольку оно оказалось в числе лучших, учительница зачитала его всему классу. Некоторые из ребят тогда посмеивались, особенно мальчишки. Среди них был и Лутц Хартвиг. Но Хеди не злопамятна.

— Фотографию я для тебя сделаю, — пообещала она после того, как Лутц обрисовал ей ситуацию. — Этого отвратительного отравителя собак я щелкну. Спереди или сбоку, до пояса или только лицо? Какая поза тебя интересует? Все будет, как пожелаешь. Когда мы сфотографируем клиента? Сегодня после уроков, идет?

Комиссар уголовной полиции Хартвиг мог себя поздравить. Его выбор оказался удачным. «На Аиста вполне можно положиться. Хеди поможет мне преодолеть препятствие быстро и без лишнего шума. Она фотографирует мастерски. Смазанные изображения у нее получаются крайне редко. К тому же, она сама проявит, напечатает и увеличит снимки. У нее в ванной комнате маленькая фотолаборатория. Нет сомнения: союз с Хеди — большое достижение. Вперед, можно начинать операцию!»

В Березовом проезде, на участке номер 18 живет бабушка Редлих, на соседнем, девятнадцатом, — Отто Шубак. Этот участок — его собственность. Так же, как и домик, который он соорудил своими руками в свободное от работы время. Маленькое и очень прочное одноэтажное строение из двух комнат и кухни. Под «кабинет задумчивости» он временно оборудовал сарай в глубине сада. Но скоро все изменится. Шубак уже собрал деньги, необходимые для того, чтобы пристроить к дому туалет и ванную комнату, установить водонагреватель. Каждую лишнюю марку откладывает не только он, но и его жена, продавщица отдела косметики и моющих средств городского универмага. «Каждая марка — это кирпич», — часто повторяет Шубак. Сейчас его супруга подрабатывает еще и в аптеке на площади Акаций. Сам он — электромонтер в тресте энергоснабжения, поэтому до вечера в доме никого нет.

После обеда прямо напротив калитки в изгороди, окружающей участок Шубака, мальчик и девочка устроили в кустах боярышника засаду. Правда, сделать это Хеди и Лутцу было непросто. Ветки—то колючие. Но на какие жертвы не пойдет фотолюбитель, чтобы получить удачный снимок. «Лишь бы не поцарапать фотокамеру», — думала Хеди. О своем любимом фотоаппарате она в этот момент беспокоилась больше, чем о шерстяном свитере и силастиковых брюках.

— Вон ту ветку необходимо убрать, она закрывает половину кадра, — скомандовала Хеди. Лутц беспрекословно повиновался.

— Так хорошо, вполне достаточно, — похвалила его Хеди. — Будем действовать так, как договорились. Как только появится отравитель собак, ты дважды прокукуешь, а я приготовлюсь к съемке.

— Все ясно, а чтобы объект не скрылся быстро в саду, я его задержу, — добавил Лутц. — Спрошу у него: «Извините, пожалуйста, господин, который час?» И пока он будет отвечать, ты сможешь спокойно сфотографировать его.

— И постарайся сделать так, чтобы он не стоял ко мне спиной.

— Не беспокойся. «Эй, дяденька, будьте столь любезны», — скажу я ему… — начал было Лутц, но остановился на полуслове и тихо предупредил: — Внимание, спрячься, кто—то идет.

По проезду плелся, покуривая дешевую сигару, старик с седой бородой. Минут через десять сюда направилась было женщина, но, сделав несколько шагов, повернула назад. Видимо, забыла выключить дома электроутюг.

Время тянулось очень медленно. У Хеди затекло тело, и она застонала. Боярышник колол ее при малейшем движении.

— Если этот грубиян остался сегодня на сверхурочную работу, я испущу здесь дух, — пожаловалась она.

— Держись, — подбодрил девочку Лутц. — Наверняка тебя наградят почетным знаком «Заслуженный фотограф Центрального союза молодых криминалистов» или еще чем-нибудь в том же духе, — пошутил он.

— Чем болтать глупости, лучше принес бы мне мягкое кресло. Да ладно. На твое счастье я не неженка. К тому же, у меня короткая стрижка, а имей я копну волос, давно бы уже запуталась в этих ветках.

— Ну потерпи, пожалуйста. Честно говоря, я рад, что ты здесь вместе со мной. Из птиц аист нравится мне больше всех.

— Ну, ты… Если еще хоть раз назовешь меня Аистом, будешь сам торчать в этих кустах. Но только с блокнотом для рисования. Свой фотоаппарат я тебе не доверю. И не только тебе, я его никому не даю.

— Ладно, ладно, успокойся, я не хотел тебя обидеть.

Наконец, в шестнадцать часов тридцать семь минут в конце проезда появился мужчина в синем рабочем костюме. На голове у него была темная фуражка, похожая на те, что носят моряки. Да и походка у него была матросская: он шел, раскачиваясь и переваливаясь с боку на бок. Одно плечо у него было явно выше другого из—за того, что еще во время учебы он постоянно таскал в сумке на правом плече тяжелый монтажный инструмент, а также вещи мастера и подмастерьев.

В шестнадцать часов тридцать восемь минут послышалось кукование. Это значило, что приближался Отто Шубак. Сорокасемилетний электромонтер быстро подходил к калитке. Хеди заволновалась: остался только метр. Но тут вступил в дело Лутц.

— Извините, пожалуйста, не скажете, который час?

В кустах боярышника щелкнул затвор фотоаппарата, затем еще и еще раз. У Шубака прекрасная поза для съемки.

— К сожалению, сказать не могу, часов у меня нет. Но подожди—ка… — Мужчина вытянул шею и посмотрел на небо.

Еще щелчок — отличный снимок. У Хеди радостно забилось сердце.

— Да, судя по солнцу, должно быть около пяти часов, — сказал Шубак.

— Спасибо, большое спасибо!

— Не стоит благодарности. До свидания.

И Шубак исчез в своем саду.

Дело сделано. Хеди вылезла из колючего укрытия.

— Ну—ка, помоги мне выбраться, — сказала она Лутцу. — Если порвутся мои брюки, то тебе придется купить мне новые.

Госпожа Зивальд, мать Хеди, пришла с работы позже обычного. На затянувшемся заседании городского совета, где она представляла отдел культуры, как обычно, много говорили, а еще больше курили, и у нее от этого разболелась голова.

Ей хотелось принять душ и освежиться. Но ванная комната была заперта.

— Не входи, — закричала Хеди. — Я как раз проявляю пленку. Пожалуйста, не мешай, мамочка.

На следующее утро Хеди принесла в школу готовые снимки. Четыре фотографии, все очень четкие, размером с почтовую открытку.

Лутц восхитился.

— Класс, просто класс!

Хеди сделала вид, что не слышала его похвалу.

— Какой из снимков годится для розыска? — спросила она.

Да, какой? Лутц затруднялся в выборе.

— Глядя на твои снимки, Шубак еще возомнит о себе что-нибудь этакое, — наконец, ответил он. — Этот парень выглядит прилично на всех. Совсем не скажешь, что он отравитель собак.

Но в конце концов Лутц решился. Он выбрал фотографию, на которой Хеди ухитрилась запечатлеть Шубака, вытягивающего шею, чтобы определить время дня по положению солнца.

— Знаешь, почему я остановился именно на этом снимке? — спросил Лутц. — Потому что здесь Шубака немного слепит солнце, и он щурит правый глаз. Думаю, на этой фотографии он больше походит на уголовника. И люди скорее поверят, что такой тип совершил подлый поступок.

В городе три аптеки и семь магазинов, в которых продаются аптекарские товары. А это значит, что юным сыщикам, показывая фотографию, десять раз придется задать один и тот же вопрос:

— Извините, пожалуйста, вы не знаете этого господина? Не покупал ли он недавно у вас крысиный яд?

Но ничего не поделаешь. И Лутц с Хеди храбро начали сыскную операцию.

— Нет, не припоминаю, — заверила их одетая в белый халат барышня в аптекарском магазине на площади.

Через два дома, в аптеке, на фотографию вообще не обратили никакого внимания.

— Сожалею, но не могу ничего сказать, так как нам запрещено разглашать чужие секреты, — решительно отклонил их просьбу фармацевт.

— Ха, строит из себя важную птицу, — проворчал Лутц, выходя на улицу.

Хеди Зивальд придерживалась того же мнения. Она тоже участвовала в розыске. И не только потому, что жаждала узнать, как люди посмотрят на сделанную ею фотографию. Нет, вся эта история целиком захватила Хеди. «Это чудовищно — отравить собаку только потому, что тебя раздражает ее лай. Это подло». Хеди любила животных. Она не смогла бы обидеть даже муху.

Сыщики—любители пошли дальше. В следующей аптеке оказалось полно покупателе. Поэтому им пришлось набраться терпения и подождать. Но вот очередь дошла и до них.

— Вы вместе, ребятки? Что вам нужно?

— Спасибо, ничего. Мы только хотели спросить, не знаете ли вы этого мужчину? Лутц положил снимок на прилавок.

Продавщица позвала своих коллег.

— Нас интересует, не покупал ли у вас этот господин крысиный яд, — объяснила Хеди.

— А для чего вам это нужно знать?

— Да потому что… потому что… — Лутц хватал ртом воздух, как выброшенный на берег карп.

Но Хеди не растерялась.

— Видите ли, речь идет об игре, которая проводится в нашей школе. Это своего рода викторина, — смело начала она. — А мужчина на фотографии — преподаватель гимнастики. Нам нужно выяснить, в каких магазинах города его считают своим постоянным покупателем.

— Скажите, вот ведь что! — Три продавщицы изумленно покачали головами. — Забавная игра. К сожалению, ребята, мы вам ничем не можем помочь. Вашего учителя мы не видели.

— Большое спасибо! До свидания!

Лутц и Хеди юркнули за дверь и устремились к следующей аптеке. Затем к другой, третьей… И так до вечера.

От длительной ходьбы носки Лутца протерлись на пятках: «Черт побери, должен же был Шубак где—то купить крысиный яд, из воздуха такие вещи не получишь».

Аптекарский магазин на площади Акаций — мрачная лавочка, битком набитая товаром. Там пахло жидким мылом, сосновым экстрактом и нитрокраской. Перед прилавком стоял большой мешок, заполненный до краев собачьими галетами. Хеди осторожно присела на этот мешок. Новые ботинки жали. Лутц показал заведующему фотографию.

— Знаком ли вам этот человек, не покупал ли он у вас крысиный яд?

Заведующий сдвинул очки на лоб и поднес фото близко к глазам.

— Хм… Этот человек кажется мне знакомым. Правда, заходил он к нам давно.

Хеди забыла о ботинках, которые нестерпимо жали ей за минуту до этого. Она встала и с любопытством прислушалась к разговору. Лутц подумал: «Ура! Дело сделано, доказательство найдено: именно здесь Шубак покупал яд».

Заведующий вернул очки на кончик носа.

— Правильно, теперь я вспомнил. Этот мужчина — электромонтер. Он приходил к нам по поручению городского энерготреста три недели назад. Надо было заменить испортившийся электросчетчик. Точно, на нем и тогда были этот рабочий костюм и фуражка. Ошибка исключена: это как раз тот человек.

Лутц оторопел, на Хеди еще не потеряла надежду.

— Вспомните, пожалуйста. Может быть, этот мужчина купил у вас немного крысиного яда после окончания ремонта?

— Нет, нет. Крысиный яд у нас спрашивают довольно редко, я бы обязательно обратил на это внимание.

Из складского помещения, которое находилось сразу же за торговым залом, вышла продавщица, работающая тут временно. Это была довольно полная женщина с высоко зачесанными, крашеными волосами. Разговор, который она услышала через тонкую перегородку, заинтересовал ее.

— Могу ли я тоже взглянуть на фотографию? — попросила она.

— Да, пожалуйста, — ответил заведующий.

— Конечно, конечно, — присоединились Хеди с Лутцем.

Женщина взяла фотографию, взглянула на нее… и лицо ее побледнело. Снимок выскользнул из ее рук и упал на прилавок.

— Что такое, коллега Шубак, вы себя плохо чувствуете? — спросил заведующий.

— Нет, все в порядке. Но это — мой муж Отто. Как он попал на фотографию? Что от него хотят? Что все это значит?

Сломя голову Лутц и Хеди вылетели на улицу. Что им оставалось, кроме бегства? А где же фотоснимок? В спешке он остался на прилавке.

Лутц решительно повернул обратно и вбежал в лавку. Заведующий и продавщица все еще не пришли в себя — они просто лишились дара речи.

— Извините, — прохрипел доморощенный сыщик, схватил, не теряя ни секунды, фотографию и тут же выскочил на улицу.

Пробежав два квартала, Лутц и Хеди достигли сквера, нашли свободную скамейку у клумбы с цветами и плюхнулись на нее. После такой передряги им нужно было перевести дух.

— Ух, как колотится сердце, — выдавила Хеди, обмахиваясь собственной ладонью вместо веера. — Я думала, меня хватит кондрашка, когда жена Шубака вдруг опознала своего мужа. Черт побери, как же я испугалась!

Лутц был взволнован не меньше, но попытался осмыслить случившееся.

— Нам надо было сразу учесть, что его супруга работает в одном из аптекарских магазинов. Теперь ясно, через кого он получил яд.

Хеди согласилась с такой версией. Молодец Лутц!

— Да, ты прав, — сказала она. — Но доказательств у тебя пока нет. Лишь предположения.

— К тому же этот прокол. Что же делать?

— Кончать работу, мой дорогой. Эта аптекарская лавчонка была последней из десяти, имеющихся в городе.

Лутц недовольно разглядывал дырки на своих носках.

— Дело дрянь, — подытожил он. — Все не так, как надо. Вся наша работа коту под хвост.

— Не коту под хвост, а ради собак бабушки Редлих, — поправила его Хеди. Ее ноги перестали болеть, несмотря на тесные ботинки. — А знаешь что, я охотно посетила бы ее и поближе с ней познакомилась. Как ты думаешь, не пойти ли нам прямо сейчас в Березовый проезд? Я подарю ей букет цветов. Пошли, тут рядом живет мой дедушка в доме с садом и маленьким цветником. Он даст мне столько цветов, сколько нужно. А если его сейчас дома не окажется, мы перелезем через забор и нарвем сами. Я потом поцелую дедушку в щеку, и он не будет ругаться. Ну пошли, не бойся, мой предок тебя не съест.

Пишущая машинка с прыгающей буквой

Госпожа Редлих очень обрадовалась цветам. Тронутая до глубины души вниманием ребят, она приняла букет из рук Хеди. Старой женщине необходимы были забота и поддержка. Ведь именно сегодня утром она получила по почте письмо. Гнусный и грубый текст огорчил и растревожил ее. Появление Лутца и Хеди отвлекло ее от мрачных мыслей.

Анналуиза Редлих повела своих юных гостей к собачьей загородке и представила им всю собачью семью. Это — Тассо и Зента, а также их выводок Нанте и Никсе — обе того же помета, что и погибший Неро.

— О, овчарки просто великолепны, — восторгалась Хеди. — Как жаль, что у меня нет с собой фотоаппарата. Я как-нибудь зайду и сфотографирую их всех. Скажите, а можно погладить Никсе?

— Не бойся, девочка. Собаки чувствуют сразу, что к ним относятся хорошо и не имеют злых намерений. Ах, я, пожалуй, пойду присяду — сегодня я чувствую себя неважно.

И госпожа Редлих вернулась к скамейке у домика.

Лутц и Хеди гладили и ласково трепали собак. Дружба между животными и детьми установилась быстро. Даже знающий себе цену Тассо подошел к сетке и позволил себя погладить. Хеди была довольна, она очень любила животных. Лутц тоже занялся собачьим семейством и перестал поглядывать на соседний участок: вдруг вернется домой жена Шубака. Он уже подготовился к возможной встрече и решил: «Мы будем все отрицать. И аптекарскую лавочку на площади Акаций никогда не посещали. Госпожа Шубак, наверно, видела других ребят, очень похожих на нас. И о фотографии мы не имеем ни малейшего представления…»

В это время на участке госпожи Редлих появился третий гость. Этот человек пользовался большим уважением у хозяйки. Ведь он опекал старую женщину.

— Ну, матушка Редлих, как идут у нас дела сегодня? — приветствовал ее громким голосом, нарочито весело Энгельберт Шикеданц. — Как самочувствие? Что-нибудь нужно?

В ответ старушка лишь грустно вздохнула. «Как может умный человек задавать такие глупые вопросы? — подумала госпожа Редлих. — Я так несправедлива. Ведь он ничего не знает о письме».

Старая женщина, тяжело ступая, отправилась за письмом и, возвратившись, показала гостю это неприятное послание.

Шикеданц развернул сложенный втрое лист бумаги и прочитал:

«Госпоже Анналуизе Редлих!

Внимание! Последнее предупреждение!

Тот, кто не хочет ничего понимать, должен заплатить за свое тугоумие и упрямство слезами. Ваши собаки — в большой опасности. Еще несколько дней назад их было пять, теперь осталось четыре. Вероятно, завтра в живых их будет только три, послезавтра — две.

Судьба животных зависит от вас. Вы можете сохранить им жизнь. У вас еще есть время продать дворняжек. И вы можете избавить их от мучительной смерти.

Так действуйте же, время не ждет. И не пытайтесь обратиться за помощью в полицию. Полицейские не помогут вашим собакам. Только вы можете это, вы одна.

Итак, вы знаете, что я хочу. Собаки должны отсюда исчезнуть! Это последнее требование. Я не позволю торговаться со мной и буду действовать решительно. И никто не поможет ни вам, ни вашим собакам».

Подпись под письмом, напечатанным на пишущей машинке, была неразборчива. Трусливый автор старался сделать все, чтобы его не узнали.

Энгельберт Шикеданц пробежал глазами угрожающие строки. Он возмущенно засопел, скомкал письмо и яростно отбросил его.

— Черт побери! Какая гадость! Кто на такое способен, для меня не человек.

Он глубоко вздохнул, затем шумно выдохнул и обратился к ребятам:

— А вы читали эту мазню? Посмотрите на эту грязную писанину. И не забывайте, что такой негодяй живет среди нас.

Бабушка Редлих кивнула головой: «Прекрасные слова сказал господин Шикеданц, великолепные слова. Они проникают прямо в душу».

Лутц поднял брошенное письмо. Хеди разгладила бумагу. Они сгорали от любопытства.

А госпожа Редлих слушала, что говорил ей Шикеданц, ее старый друг и доброжелатель. Он вернулся к прежней теме. Доводы, повторяемые им много раз, были заранее известны старушке.

— Я спрашиваю вас, матушка Редлих, почему вы все еще остаетесь здесь? — повысил голос Шикеданц. — Вы губите самое себя. Такие постоянные волнения вы долго не выдержите. Будьте благоразумны и кончайте с одинокой жизнью. Расстаньтесь наконец со своими собаками и этой лачугой. Да, я знаю, что это для вас трудное решение. Но в доме для престарелых вы будете в безопасности, там вы обретете комфорт и нужное лечение. Я помогу вам получить местечко в одном из лучших домов. Да к тому же это ведь временно. Как только я построю на вашем участке просторный дом, то заберу вас оттуда. Новоселье в нашем общем жилище мы отпразднуем вместе. Даю вам слово, матушка Редлих, мое честное слово!

Анналуиза Редлих не ответила. Она неподвижно сидела на скамейке, уставившись прямо перед собой невидящими глазами и плотно сжав бескровные губы.

Шикеданц немного подождал и распрощался. Все, что он хотел, он уже сказал. Проходя мимо ребят, он приветливо кивнул им. Хеди ответила на поклон, а Лутц не заметил его. Он был во власти новой идеи, его захватило важное открытие.

Пишущая машинка, которой пользовался сочинитель подметного письма, была изготовлена, наверное, лет сто назад. И сейчас эта старая развалина была с дефектом: буква «е» выпадала из строки. «Это очень важная деталь. Комиссар уголовной полиции Хартвиг получил новую зацепку. Ему повезло. Теперь нужно крепко ухватиться за эту ниточку и выйти на автора письма. То есть на отравителя собак».

— Госпожа Редлих, могу я вас побеспокоить? — спросил Лутц. — Вы не знаете случайно, нет ли у Шубака пишущей машинки?

Бабушка Редлих ответила, что как будто есть.

— Но утверждать этого не могу, — добавила она. — Во всяком случае, точно знаю, что Шубак время от времени посылает в городскую газету статьи и стихи. Я сама читала его произведения.

— Спасибо, этого достаточно, — комиссар уголовной полиции подмигнул своей сотруднице. — Пошли, Хеди, нам пора.

Они попрощались с бабушкой Редлих. Лутц сделал это поспешно, а его подруга долго удерживала руку госпожи Редлих в своей.

— Вы уже приняли решение, как вам поступить? — спросила Хеди. — Я не просто любопытствую. Мне от всего сердца хочется помочь вам.

— А что мне остается делать, ребятки? Я останусь здесь и буду смотреть в оба. Даже если мне придется сидеть у конуры ночи напролет и охранять своих собачек. Пока я жива, никто их и пальцем не тронет.

Эти слова произвели на девочку большое впечатление. Она поразилась смелости старой женщины.

— По—моему, бабушка Редлих просто чудо, — сказала она Лутцу, выйдя на улицу. Хартвиг с ней полностью согласился.

— Конечно, она отважная и честная. Мы ей обязательно поможем, отведем от нее опасность. Ты знаешь, до завтрашнего вечера нам нужно установить, не выскакивает ли из строки литера «е» на пишущей машинке Шубака. Если мое предположение подтвердится, этому типу придется собирать вещи. Тюрьма ему обеспечена. Я передам его фотографии в полицию. Они пополнят картотеку преступников, поняла?

Удобно ли постучать в дверь совершенно незнакомого человека и прямо спросить: «Скажите, пожалуйста, у вас есть пишущая машинка с прыгающей буквой «е»?» Конечно же, нет, даже если тебя посчитают ненормальным и вышвырнут вон.

Комиссар уголовной полиции Хартвиг и его помощница Хеди Зивальд должны действовать по—другому. Здесь нужна хитрость. Достать, например, любой текст, напечатанный на этой пишущей машинке. Но это может сделать только кто-нибудь третий, потому что ни Лутц, ни Хеди не могут появиться в доме номер 19 по Березовому проезду. Ведь Шубак и его супруга знают их в лицо. Кого же послать?

— Решай, кто пойдет в волчье логово, — сказала Хеди. — А я возьму на себя подготовку текста.

В любом учреждении есть пишущая машинка. После обеденного перерыва Хеди появилась на работе у своей мамы.

— Могу я недолго попользоваться вашей машинкой?

— Не возражаю. Но сразу же и уходи. У меня дел по горло, — ответила госпожа Зивальд.

Хеди не впервые садилась за эту машинку. Печатала она одним пальцем, но быстро — стучала, как дятел в лесу. Текст она знала наизусть, они составили его вместе с Лутцем.

«Дорогой любитель спорта!

Рассчитываем на твое участие в отборочных соревнованиях по боксу в тяжелой весовой категории. Напоминаем о тренировке, которая состоится сегодня вечером. Начало в 18 часов.

Боксерский клуб «Железный кулак».

В это время Лутц нашел третьего человека, который включился в расследование дела об отравителе собак. На его поиски не потребовалось больших усилий.

Этому третьему сыщику уже целых шесть лет, зовут его Миха Хартвиг. Он просто счастлив, что старший брат оказал ему такое доверие. Кроме того, он получил прекрасный предлог для того, чтобы после обеда не идти в опостылевший ему детский сад. Любой человек никогда не откажется разнообразить свою жизнь.

— То, что мы затеяли, — сугубо секретное дело, — просветил Лутц курносого малыша. — Если ты проболтаешься, навечно станешь презренным изгоем.

Миха, которому иногда разрешали вместе со старшим братом посмотреть по телевидению «Приключения Робин Гуда», перебил:

— Но ведь у изгоев тоже бывают друзья.

— У тебя их не будет, уверяю, — пригрозил Лутц. — Поклянись, что не проболтаешься.

Миха поклялся. И лишь после этого узнал, какую роль должен сыграть. Лутц не только рассказал брату, как надо себя вести, но и разыграл в лицах нужную сценку.

— Постарайся, чтобы на твоих глазах показались слезы, — потребовал Лутц после пробы. — Чем лучше ты будешь хныкать, тем большим будет успех.

Миха получил отпечатанное Хеди извещение клуба «Железный кулак». Эта официальная бумага была подвергнута специальной обработке. Ее несколько раз потоптали ногами, пока она не стала совсем серой от грязи, текст послания читался с большим трудом.

— Достаточно, — решила Хеди.

— Можешь отправляться! — скомандовал Лутц Михее.

Операция прошла по плану. Когда электромонтер Отто Шубак возвращался с работы, держа под мышкой небольшой портфель с пустой жестяной коробкой для бутербродов, неподалеку от своего дома он наткнулся на малыша, сидящего на камнях и плачущего так, что брало за душу.

Миха играл свою роль потрясающе, как великий актер. Слезы, выдавленные им, надо признаться, с большим трудом, выглядели как настоящие.

Мужчина в синей спецовке участливо склонился над несчастным мальчуганом.

— Что ты, малыш, плачешь?

— А—а, — всхлипнул Миха, — я споткнулся и упал. И запачкал эту бумажку. А я должен был отнести ее всем боксерам. А—а… Теперь никто не разберет, что тут написано… Соревнование не состоится… А—а… Если об этом узнает мой старший брат, то побьет меня. А это больно. Он ведь давно уже занимается боксом.

— Ну, ну, успокойся, все не так трагично, малыш, — ласково сказал Шубак. — Боксеры ведь тоже люди.

— Ну, нет, у моего брата силы, как у коня. И он очень злой. Вот если бы у вас была пишущая машинка. Тогда можно было бы перепечатать текст.

— Есть, малыш, есть. Пойдем со мной, я живу совсем рядом. А вот носовой платок убери. Мужчины не хнычут.

Не прошло и пяти минут, как Миха вышел из дома Шубака. С конфетой во рту и чистенько отпечатанным извещением в руке.

За ближайшим углом бумагу буквально вырвали у него из рук. Лутц был доволен.

— У Шубака есть пишущая машинка! — торжествующе объявил он.

— Да, но новая, без прыгающих букв! — Хеди возвратила его на землю и указала на шрифт. Буквы в строках стояли безукоризненно.

Лутц яростно выплюнул изо рта резинку, которую нервно жевал почти два часа, пока длилась эта операция.

— Проклятье! К этому дьяволу никак не подступиться! — воскликнул сыщик.

Хеди с сомнением покачала головой.

— Не знаю, но я не могу себе представить, что Шубак, который помог маленькому мальчику и пишет стихи, и тот, кто шлет угрожающие письма и травит собак, — одно и то же лицо. Нет, здесь что—то не сходится.

— Да нет, все сходится, — возразил Лутц, припоминая все, что знал по криминалистике из детективных романов и телефильмов. — Настоящий преступник почти всегда предстает перед людьми в разных лицах.

Кусочек шелковой ткани и новые улики

Ночь с пятницы на субботу была прохладной, но вот солнце взошло и начало прогревать воздух. И все же бабушка Редлих мерзла. Закутанная в шерстяное одеяло, она сидела на лавочке у своего домика и, несмотря на полуденное солнце, чувствовала сильный озноб. «В семьдесят семь лет уже нельзя изображать из себя ночного сторожа и стоять на посту, вооружившись костылем», — подумала она.

Анналуиза Редлих провела несколько последних ночей у конуры своих собак. За это время ничего не произошло, зато старушка подхватила насморк и кашель. «Надо бы вскипятить потогонный чай и опустить ноги в горячую ванну. Да, жизнь — это сплошные заботы… И воду для чая и ванны нужно сначала принести. К тому же, в маленькой железной печурке не горит огонь. Само по себе ничего не делается. Ладно, сейчас тронусь с места, еще минут пять посижу и спокойно встану», — думала старая женщина.

Но Анналуиза Редлих никак не могла подняться — так слаба была после бессонной ночи.

Появился Энгельберт Шикеданц.

«Он вечно торопится, командует и ругается», — подумала бабушка Редлих.

— Марш немедленно в постель! Такое безрассудство. Отправляйтесь—ка на боковую! — едва поздоровавшись, скомандовал доброхот.

Но госпожа Редлих упрямо надула губы.

— Благодарю, я не нуждаюсь в опекунах.

Через несколько минут оскорбленный Шикеданц покинул ее участок, не подав ей руки и не сказав ни слова на прощание.

Госпожа Редлих неподвижно смотрела ему вслед. Она сожалела о своей резкости. «Стыдись, Анналуиза, — сказала она себе, — ведь этот человек не заслуживает такого обращения».

Собаки залаяли, но негромко и не зло. Они уже привыкли к новым посетителям — Хеди, Лутцу и Михее.

— Все в порядке, мои дорогие, это мы! — прокричала Хеди всей собачьей семейке. Она держала в руке готовый к съемке фотоаппарат.

— Очень рад видеть вас живыми и здоровыми! — присоединился Лутц к приветствию своей помощницы.

Миха, третий участник следственной бригады, чувствовал себя теперь уверенно. Он достал из кармана кусочек кекса и раздал его собакам.

— Пусть они чувствуют, что я тоже их защитник, — заявил он важно.

Анналуиза Редлих не очень обрадовалась посетителям. Она хотела отдохнуть и не была настроена на разговоры. Она односложно ответила на вопрос о том, как прошли те несколько ночей, когда она охраняла собак.

— Я простыла, и очень сильно. Извините меня, но я чувствую себя неважно. Мне нужен потогонный чай.

Собравшись с силами, она поднялась и пошла, пошатываясь, с кружкой в руках к насосу, чтобы набрать воды.

«То, что отравитель не появлялся, — размышлял Лутц, — еще ни о чем не говорит. И опасность нисколько не уменьшилась. Преступник может выполнить свою угрозу хоть этой ночью. Нужно удвоить бдительность».

Лутц вновь почувствовал себя комиссаром уголовной полиции. А то, что он мог бы принести бабушке Редлих воды, до него не дошло.

— Госпожа Редлих, я только что сфотографировала ваших собак. Если снимки получатся, я принесу вам несколько штук, — прощебетала Хеди.

Девочка серьезно относилась ко своим обещаниям. Хотя она больше помогла бы старой женщине, если бы сбегала в сарай и принесла дров для печурки.

Странно, но то, что лежит на поверхности, люди часто не замечают и проходят мимо. Лутц, кажется, все же не принадлежал к их числу.

— Знаешь что, давай возьмем на себя охрану собак сегодняшней ночью, — предложил он Хеди. Бабушка Редлих сможет выспаться. Сегодня суббота, и завтра утром нам не надо идти в школу. Родителей придется уговорить, иначе они нас не отпустят из дому. Лучше всего сказать им, что наш класс отправляется в ночной поход. Это подействует!

Хеди сразу приняла его предложение.

— Но нас двоих мало, — сказала она. — Отравитель собак — Шубак или кто—то другой — взрослый мужчина. Мне он даст тумака, тебе пинка, и мы оба окажемся на земле. Нам обязательно нужно подкрепление. Давай привлечем к расследованию нескольких крепких ребят. Даниеля, например. Он подтягивается четырнадцать раз на перекладине.

— Нет, он не подходит, у него в голове одни пещерные мечты, — пробурчал Лутц.

— Хорошо, тогда возьмем других. Чем больше, тем лучше. Как только отравителя схватит десяток рук, он не отобьется.

Миха аж подпрыгнул от радости.

— Чудесно, я прихвачу свой водяной пистолет. А в случае необходимости заору: «Руки вверх!» — и брызну преступнику в лицо весь заряд.

— Помолчи! — прикрикнул на него Лутц. — Ты еще комар, мошка и мал для таких дел. Тебе полагается по ночам крепко спать.

Миха заупрямился, захныкал и даже попытался выжать слезинки из глаз. Но этот трюк на сей раз не произвел никакого впечатления.

— Прекрати! — одернула его Хеди. — В твоем возрасте я видела месяц только на картинках в книжке.

Из хижины вырвались клубы дыма. В печке не было тяги. Анналуиза Редлих глубоко закашлялась.

— Бабушка, мы уходим, — крикнул Лутц в открытую дверь хижины. — Но еще вернемся. Соберем команду сторожей. А сейчас спокойно полечитесь, выпейте потогонного чая. Ночную вахту мы берем на себя.

— Не надо, ребятки, это просто невозможно. Я этого не могу допустить. Ваши родители…

— Не беспокойтесь, с родителями мы договоримся. До свидания, бабушка, и скорейшего выздоровления!

Лутц направился к выходу. И споткнулся. На порожке хижины отошла одна из досок. Пару ударов молотком — и вся починка. Но Лутц этого не сообразил. Его голова была занята лишь одним: как поймать отравителя собак?

Но вспомним о подтягивании на перекладине. Даниель Штрудель делает это четырнадцать раз, Руди Марквард — девять, Хайнер Боссе — столько же, Антье Гербер — семь. Но этот список далеко не полный: в 5 — м «А» есть и другие атлеты. И все они сильные и храбрые.

Для ночного мероприятия не потребовалось особой вербовки. Кого бы ни спрашивали, все сразу соглашались. Возможность задержать настоящего преступника — это ведь что—то! Почти каждый мальчишка мнит себя комиссаром уголовной полиции. Полное приключений дело привлекает и многих девочек. К ним относится и Антье Гербер, хотя у нее кукольное личико и тщательно заплетенные косички, из—за чего она выглядит как сказочная принцесса—недотрога.

У Антье есть палатка. Вечером она с помощью Хеди, Хайнера, Руди и Лутца установила ее в саду бабушки Редлих. В палатке ребята будут отдыхать после смены поста — ведь ночь будет долгой. Даниель Штрудель укрепил растяжки. Да, да, именно Даниель, он тоже был с ними. Хеди встретила его, когда он возвращался из своей пещеры. За это время он ее почти полностью оборудовал.

«Пещерный мечтатель» — это новое прозвище Даниель воспринимал без энтузиазма. Он остался при своем мнении: в дела полиции вмешиваться нет смысла. «Но если другие ребята принимают участие в этом деле, я тоже не останусь в стороне. А кроме того, то, что они затеяли, очень романтично».

Разве это не романтика, когда дома объявляешь: «У нас — тревога: наш класс идет в ночной поход. Мы получим значки туристов, мне надо идти!» А на самом деле собираешься покончить с отравителем собак?!

Вечером на садовом участке номер 18 по Березовому проезду царило необычное оживление. Тассо и Зента, Нанте и Никсе никак не могли привыкнуть к такой сутолоке. Они непрерывно лаяли.

Какое счастье, что сосед Шубак ушел на совещание группы внештатных корреспондентов местной газеты, которые собираются один раз в месяц, чтобы обсудить свои дела. Его жена дома. «Чего это псы сегодня так разлаялись? — удивилась госпожа Шубак, — старая Редлих пригласила к себе ребятишек, это что—то новое!»

Палатка Антье разбита. Краски уходящего дня потускнели. Госпожа Редлих пыталась хорошенько пропотеть, чтобы избавиться от простуды. А в саду приглушенным голосом группе безопасности отдавались указания по охране собак. Каждый должен два раза по часу отстоять на посту. Последовательность дежурства установлена жеребьевкой. Хеди выпало идти первой. Она вышагивала около собачьей конуры взад и вперед. Если заметит что—то подозрительное, она должна поднять остальных по тревоге. Но вокруг было тихо, ничего необычного. Отравитель собак все же должен обнаружить себя, и его нужно схватить на месте преступления с поличным.

На землю опустилась ночная прохлада. Собаки наконец—то успокоились и легли, свернувшись клубком. Каждая в своем уголке. Антье и ребята исчезли в палатке. Они тихо переговаривались. Даниель рассказывал о своей пещере, всячески расхваливая ее.

— Камин, который я там построил, — хвастал он, — качественная работа. Факт! Он даже нисколько не дымит. У него тяга как у реактивного истребителя. Я знаю, что про меня говорят: он, мол, «ненормальный», «пещерный мечтатель».

Эти слова были адресованы Лутцу. Он покраснел, но никто не заметил его замешательства: в палатке было темно.

— А что мне делать, — продолжал Даниель. — У меня пятеро братьев и сестер. Все еще совсем малыши, и с ними надо делить комнату. Наша квартира тесная, и мы в ней как сельди в бочке. Поверьте, в таких условиях мечтаешь о собственном уголке, в котором мог бы побыть в тишине и покое. В пещере я смогу отдохнуть от своих сестер и братьев, когда мне захочется.

Лутц почувствовал угрызения совести: «Черт побери, я был неправ по отношению к Даниелю, — подумал он. — Но для чего ему нужно было это идиотское письмо? Почему он не рассказал мне о пещере раньше? Вообще—то мне следовало самому во всем разобраться. Ведь мы дружим уже давно. И какая у него обстановка дома, я знаю…»

Полночь. Мяукнула чья—то кошка. С железнодорожной станции донесся протяжный гудок маневрового локомотива, в собачьей конуре почесался Тассо.

Даниель Штрудель сменил на посту Руди Маркварда. Тот похлопал друга по плечу.

— Ну, желаю хорошо провести время, а я сомкну глаза.

— Подожди—ка, твой карманный фонарик в порядке? В моем почти совсем села батарейка, — сказал Даниель.

— Возьми мой «Юпитер». Он светит хорошо, но имеет один недостаток. Перед употреблением эту штуковину надо потрясти. А ну—ка посвети, а то я не найду вход в палатку.

Даниель включил фонарь, и Руди Марквард вполз в брезентовое пристанище. А новый постовой пошел к собачьему загону. Тассо насторожился и недоверчиво зарычал.

— Тсс, шеф, нет причин для беспокойства, — шепотом успокаивал пса Даниель. — Это я — твой ночной сторож, заступивший на смену.

Он подошел как можно ближе к собачьей конуре. Тассо обнюхал мальчика и только после основательной проверки утихомирился.

Ночное небо было усыпано звездами. Даниель напряженно всматривался в него, чтобы среди этого мерцания обнаружить Большую Медведицу, Млечный Путь и Венеру. Такая ночь просто чудо, а скопление звезд надо бы изучать почаще, лучше всего с помощью подзорной трубы. Просто жалко отправляться в постель каждый вечер в одно и то же время и не видеть всего этого великолепия.

Внимание, шаги! Заскрипела калитка. Тассо вскочил, проснулась и Зента. Но Даниель, увлеченный звездной панорамой, ничего не слышал.

Собаки уже взвизгивали. Даниель наконец—то с небес спустился на землю и услышал звук приближающихся шагов: кто—то осторожно пробирался через сад.

Даниель прижался спиной к конуре.

— Внимание, — прошептал он собакам, — усиленное внимание!

Удивительно, но собаки не лаяли. Они проявляли радостное волнение, виляя хвостами. Даниель удивился, это совершенно сбило его с толку. Надо было разбудить спящих в палатке ребят, но он упустил момент.

Из—за кустов появилась какая—то фигура. Это — мужчина, похоже, высокого роста. По все видимости, собаки знают его. Он подошел к конуре и шепотом позвал их:

— Подойди, Тассо, подойди, Зента, я кое—что вам принес. Сейчас вы получите что—то вкусненькое.

Сердце Даниеля ушло в пятки. Он бросился к палатке, споткнулся о камень и растянулся во весь рост. Фонарь выпал из его рук, стекло разбилось. Даниелю ничего не оставалось, как громко закричать:

— Тревога, тревога! Этот тип уже здесь. Тревога!

Незнакомец, готовый уже сунуть что—то собакам, пустился наутек.

В палатке послышалась возня, раздались возбужденные крики. Вспыхнули блуждающие огоньки фонариков, бросая светлые конусы на темный сад. Собаки яростно залаяли.

Анналуиза Редлих проснулась, торопливо набросила на плечи халат и поспешила на помощь ребятам. Она появилась в дверях домика, но на ступеньке под ее ногами сдвинулась одна из досок, домашняя туфля на левой ноге застряла в щели, старая женщина вскрикнула и упала. Лежа на земле, она жалобно застонала.

— На помощь, дорогие дети, — закричала, наконец, бабушка Редлих, — помогите мне, я упала и не могу подняться. Нога… нога… Кажется, я повредила ногу.

Даниель вместе с девочками поспешил к ней. Они подняли пострадавшую и отнесли в домик.

— Очень больно, бабушка Редлих?

— Нет, ничего, я могу двигать ногой, значит, она не сломана. Но мои собаки, мои бедные собачки, с ними ничего не случилось?

— Все в порядке, бабушка Редлих. Этот тип обнаружил нас и дал деру.

Неизвестного действительно и след простыл. Ребята обшарили каждый куст, каждый уголок сада. Единственное, что они нашли — это сверток, который он принес. В нем оказалось мясо, нарезанное небольшими кусочками и завернутое в разноцветную тряпку.

Лутц осторожно тронул приманку: мясо, вероятно, отравлено. С помощью двух палочек, которые он использовал вместо щипцов, уложил мясо обратно в тряпочку. Затем понес находку к бабушке Редлих.

— Вот, с помощью этого негодяй хотел погубить ваших собак, — сказал он.

Бледное лицо Анналуизы Редлих стало белым.

— Это просто ужасно. Будьте осторожны, дети, не трогайте ничего и хорошенько вымойте руки, надо соблюдать осторожность, — попросила она.

— Не беспокойтесь, мы не отравимся, — ответил Лутц. — Но о самом удивительном вы еще не знаете. Ваши собаки не залаяли в тот момент, когда появился отравитель. Они даже не зарычали.

— Это невозможно, этого просто не может быть!

— Но это так, бабушка, — настаивал мальчик. — Собаки даже помахивали хвостами и были настроены весьма дружелюбно. Даниель подтвердит. Я уверен, что преступник часто бывал у вас, и собаки его хорошо знают.

— Исключено, милый, — не соглашалась госпожа Редлих. — Те немногие люди, которые меня навещают, настроены ко мне хорошо. Им я могу доверять.

— Бабушка, — только и мог сказать Лутц. — Жаль, что ваши собаки не могут говорить.

Волнение взвинтило нервы похлеще крепкого кофе. Госпожа Редлих не могла заснуть, а ребята бродили по саду как призраки. Они еще и еще раз обследовали каждый метр: вдруг обнаружатся какие-нибудь улики?

— Жаль, что этот негодяй не обронил удостоверение личности. Тогда бы мы знали его имя и адрес. — Руди Марквард сказал то, о чем думали все.

Поиски не дали ничего нового.

Вдруг с соседнего участка раздался мужской голос.

— Эй, молодые люди, что вы там разыскиваете в столь позднее время? Что-нибудь случилось?

Это спрашивал Отто Шубак. В пижаме, он подошел к забору, поддерживая брюки, у которых растянулась резинка.

«Не беспокойтесь, пожалуйста, мы проводим ночные учения», — хотел было крикнуть в ответ Лутц. Он, как каждый комиссар уголовной полиции, не доверял подозреваемому им лицу. Но Антье опередила его и выдала всю правду: она вообще не умела лгать.

— Подумайте только, кто—то пытался отравить собак госпожи Редлих. И мы едва не поймали преступника.

— Что ты говоришь? — удивился сосед. — Кто—то хотел умертвить собак? Неужели такое бывает? Конечно, своим постоянным лаем они могут вывести из себя кого угодно. И я знаю это лучше других. Лают эти собаки много. А теперь укладывайтесь и спокойно засыпайте. Вряд ли этот парень скоро отважится вновь появиться здесь.

Шубак возвратился домой.

Лутц сжал кулаки.

— И этот подлец разыгрывает из себя человека, не имеющего ни о чем ни малейшего представления! Верно считает нас за глупцов.

Хеди возразила ему:

— Нет, не думаю, мы зря подозреваем этого человека.

— Почему? Потому что он явился в пижаме? Все это уловки — уловки, дешевые трюки. Хочет изобразить из себя порядочного гражданина, который спал мирным сном в своей кровати. А ты? Ты просто попалась на его удочку.

— Я ни на что не попалась, я делаю выводы. Подумай—ка еще раз, похож ли Шубак на отравителя собак?

— Да, похож, о чем говорить!

— Ну ладно, а как ты объяснишь тогда поведение собак? Они же ведь не глупы. И если Шубак их ненавидит, они чувствуют это и никогда не встретят его, виляя хвостами. Тем более если он появится среди ночи, крадучись как вор.

Лутц озадаченно замолк.

«Черт побери, — подумал он, — а ведь то, что говорит Хеди, резонно. Я—то, дурак, не учел эти новые обстоятельства. Да, это верно, поведение собак снимает подозрение с Шубака. А может быть, он ввел их каким—то образом в заблуждение? Возможно, Шубак использовал особый одеколон или что—то в этом роде, чем и сбил собак с толку?»

Лутц откашлялся. «Только не падать духом», — подумал он и сказал:

— Вполне возможно, что мы подозревали Шубака напрасно. Но мы не можем прочитать его мысли или обратиться к его совести. Во всяком случае, сегодня ночью мы обнаружили новый отправной пункт для дальнейшего расследования. Я имею в виду пеструю тряпку, в которую была завернута приманка с ядом. Рисунок ткани бросается в глаза и может послужить отличной уликой. Теперь нам нужно выяснить, у кого есть изделия из этой ткани, и отравитель окажется в ловушке.

Даниель захлопал в ладоши.

— А что, если в универмаге или кооперативе проданы целые рулоны такой материи?

— Ну, если только… — Лутц сохранил невозмутимость. — Посмотри при случае криминальную передачу по телеку. Оттуда ты сможешь почерпнуть представление о том, что в уголовной полиции означает «работа с мелочами». Нет, нет, поверь мне: возможно все, и нет ничего невозможного.

Спокойное воскресенье, бурный понедельник

Воскресенье прошло спокойно. Собаки в конуре дремали. Раскинув лапы, они нежились на солнышке. Никто не нарушал их покой. Палатка исчезла, ребята сняли свой пост. Сыщики — тоже не сверхчеловеки, усталость загоняет и их в постель. Но перед уходом с участка они закопали отравленное мясо в саду. Конечно, без тряпки, в которую оно было завернуто, — ее они предусмотрительно оставили. О да, эта ценная улика им еще понадобится.

Около полудня бабушка Редлих поднялась с постели. Обычно она вставала рано, но сегодня ей хотелось подольше полежать. Подъем давался ей с трудом. Она чувствовала себя соверешнно разбитой. Поврежденная нога посинела и опухла, при кашле появлялась боль в груди.

«Держись, Анналуиза, — бодрилась она. — Тебе необходимо собраться с силами, чтобы выполнить срочные дела».

«Держись, Анналуиза…» Эти слова она произносила не раз в своей жизни. Впервые они пришли ей на ум после теплого весеннего дня в марте тысяча девятьсот тридцать третьего года. Но кто в городе вспоминал ныне об этом происшествии, хотя тогда оно и привлекло внимание всех.

В тот мартовский день Анналуиза Редлих, преподававшая черчение в школе, повела своих учеников на городскую площадь и дала им задание нарисовать старую ратушу. Дети работали с удовольствием. Маленькие художники привлекли внимание прохожих. В их числе оказались и пять штурмовиков, фашистов в коричневой униформе и начищенных до блеска сапогах. Один из них заметил среди школьников Морица Мендельсона — мальчика с кудрявыми волосами.

— Черт побери, это еврейское чучело делает из нашей древнегерманской ратуши молельный храм для «ициков», — злобно крикнул он и вырвал из рук мальчика тетрадь для рисования. Его сообщники, подзадоренные этими словами, хотели наброситься с кулаками на еврейского мальчика. Учительница смело прижала его к себе, прикрыв своим телом. Штурмовики тем не менее стали наносить удары, которые женщина приняла на себя. Ей даже рассекли голову. И хотя рана быстро затянулась, от ударов она оглохла. А через несколько недель Анналуизу Редлих уволили из школы.

«Национал—социалистическое государство не позволит, чтобы немецкие дети учились у полуглухой женщины, лояльно настроенной к евреям» — так было сформулировано официальное решение.

«Держись, Анналуиза!..» И ей пришлось держаться все те годы. Она брала работы по переписке, была помощником художника на фарфоровом заводе, не гнушалась ничем. А после той ужасной ночи, когда город был подвергнут бомбежке, она, как и многий другие жители, потеряла жилище и была вынуждена собственными руками соорудить на участке земли, доставшемся ей по наследству, времянку. Когда же после войны в стране царил голод, она пригрела случайно забежавшую к ней шелудивую овчарку, лечила ее, делилась с ней последним куском хлеба и картошкой. И та, как бы в благодарность, принесла целый выводок здоровых щенков.

Когда это было точно, госпожа Редлих теперь уже не вспомнит. Но это был день, когда из бывшей учительницы она стала человеком, разводящим собак, самым настоящим собаководом.

«Держись, Анналуиза!» Бабушка Редлих в это воскресенье едва стояла на ногах. С наступлением сумерек она открыла загородку, привела собак в домик и тщательно заперла входную дверь.

— Ведите себя прилично, — обратилась она к четвероногим ночлежникам. — Теперь хоть черт явится собственной персоной, здесь вы в надежном месте, как у Христа за пазухой.

Воскресенье прошло спокойно, но для госпожи Редлих оно было довольно тревожным. Почти без сил она легла в кровать, но ей не спалось. Время от времени она брала в руки палку, чтобы прогнать Нанту и Никсе, норовивших забраться к ней в постель. Даже при всей своей любви к животным, бабушка Редлих не могла позволить им подобную вольность.

В понедельник после обеда накалились даже подошвы ботинок. Ребята обошли дом за домом: вверх по лестнице, вниз по лестнице, не замедляя темпа, без перерывов на отдых.

— Давайте, давайте, двигайтесь, мы же не играем в почту, когда можно передвигаться черепашьим шагом!

И они действительно не играли в почту, а проводили настоящую розыскную акцию. Они искали ткань. Размер был им неважен. Важен характер материала, цвет и рисунок. Надо, чтобы они были как на той тряпке, которую обронил собачий отравитель.

— Имейте в виду: то, что нам нужно, это — ткань из искусственного шелка светло—коричневого цвета с красно—зелеными полосами и рисунком в клеточку, нанесенным вдоль и поперек, — наставлял Лутц каждого. — И оставьте в покое старые газеты и журналы. Сегодня мы собираем исключительно тряпье.

Разумеется, уже проверенный в деле оперативный отряд был задействован полностью. Число участников даже увеличилось. Лутц, Хеди, да и остальные не стали делать секрета из операции. И поступили так специально: ведь в городе, насчитывающем более двадцати тысяч жителей, отравитель собак мог оказаться в любом доме, за каждой дверью. В таком деле нельзя надеяться на случай: успех обеспечивается только кропотливой работой. Поэтому нужны новые помощники. К сожалению, некоторые отказались принять участие в акции. Дело в том, что по понедельникам после обеда по телевидению обязательно крутили художественный фильм. Для заядлых телезрителей это гораздо интереснее сбора какого—то старого тряпья, поэтому они отсутствовали.

— Эти зануды скорее просверлят своими носами дыры в экранах, чем поучаствуют в подлинных приключениях, — бросил едкое замечание Даниель Штрудель. — Ха, эти тупые типы, которые проводят у «ящиков» все свободное время, не имеют ни малейшего представления о настоящей романтике.

Однако расхваливаемая Даниелем романтика в тот день просто отсутствовала. Ибо из собранных тряпок предстояло выбрать кусочки искусственного шелка в клеточку. А подобные встречались крайне редко. К тому же, все они были грязными. Часто попадались совсем неприглядные лохмотья, старые вонючие блузки, свалявшиеся мужские носки, остатки нижнего белья в пятнах от сырости.

Пальцы Хеди во время сортировки испачкались основательно.

— Фу, здесь нужны перчатки! — Она сморщила нос от омерзения.

Антье Гербер постоянно отряхивалась, ее косички болтались из стороны в сторону.

— Это просто ужасно, — стонала девочка, — у меня все чешется. Я наверняка нахваталась блох. Их на мне уже не менее десятка.

Три тележки, с которыми они передвигались от дома к дому и от улицы к улице, постепенно наполнялись. Но все еще не попадался лоскуток разыскиваемой ткани из искусственного шелка.

Даниель Штрудель окончательно избавился от романтики.

— Да это то же самое, что найти потерянную зубную пломбу в куче щебня, — сказал он разочарованно.

Лутц Хартвиг, еще полный надежды и уверенности, подбадривал уставших ребят:

— А как вы себе, собственно, представляли? Если можно было бы обнаружить каждого преступника за пять минут по компасу, то любой желающий стал бы старшим инспектором уголовной полиции. Нет, нет, для этого требуются большая выдержка, терпение и настойчивость.

После такого подбадривания акция продолжилась.

Кучи тряпья все росли. Тележки стали походить на возы с сеном. Стоп, достаточно, ведь так половину добычи можно и растерять. Объединенными усилиями тележки доставили на Короткую улицу к приемщику утильсырья Эмилю Крауткопфу.

Маршрут юных сыщиков проходил по улице Флориана Гайера, мимо новых жилых домов, первые этажи которых занимали магазины готового платья, лавки с изделиями художественных ремесел. В витринах, оформленных с большим вкусом, были выставлены керамические вазы, подушки и подушечки с затейливой вышивкой, всевозможные поделки с резьбой по дереву, юбки из яркой ткани, сотканной вручную.

Вот эти юбки и притянули к себе внимание девочек как магнит. Хеди, Антье и даже мечтательная Габи, которая сегодня впервые участвовала в акции, побросали тележки и облепили витрину. О, какое чудо эти юбки! Жаль, что они очень дорогие. И вдруг девочки разом взвизгнули. Их взгляды остановились на кусочке ткани из искусственного шелка: светло—коричневое поле в красно—зеленую клеточку. Да ведь это точь—в—точь разыскиваемая ткань. Передник одной из кукол был сшит именно из нее, а рядом сидела бабушка в платочке из такого же материала.

— Это же наш искусственный шелк: светло—коричневый в красно—зеленую клеточку, — воскликнули девочки. — Можно просто сойти с ума!..

Мальчишки бросили на них недружелюбные взгляды.

— Обычное дело, — раздался чей—то насмешливый голос. — Новый писк моды — и наши гусыни теряют рассудок.

Взволнованная Хеди энергично помахала рукой ребятам.

— Быстрее все сюда, сюда! Это же наша ткань…

Все уткнулись носами в стекло витрины, подозрительно рассматривая кукол. Вот тебе и на! Действительно, это — та ткань, которую они разыскивали, а ее, оказывается, использовали мастерицы-кукольницы. «Ну и попали мы впросак! — думали школьники. — Ведь мы вообразили, что в наших руках находится единственная в своем роде улика против отравителя собак. Оказывается, этот след ведет к куклам. А мы протерли подошвы ботинок. И все зря! Получается полнейшая чепуха!»

Горько разочарованные, ребята вернулись к тележкам. Траурная процессия пришла в движение. Как глупо, никто, даже сам комиссар уголовной полиции Хартвиг, не обратил внимания на небольшие золотые ярлычки, прикрепленные к куклам. Ведь на них стояло имя изготовителя. Многозначительное имя. Конечно же, оно могло бы помочь им в поисках истинного преступника. Могло бы! Но никто их них даже не обратил внимания на фамилию под надписью «Театральные куклы ручной работы».

Лицо Эмиля Крауткопфа, скупщика вторичного сырья, было покрыто бесчисленными морщинами, которые образовались от солнечных лучей и непогоды, на подбородке — похожая на кактус колючая бородка. На затылке старьевщика покоилась старая—престарая, потерявшая форму фетровая шляпа.

— Ого, сколько вы привезли, ребятки! — воскликнул Крауткопф и передвинул короткую курительную трубку—носогрейку из правого угла рта в левый. — Мое глубочайшее уважение, вы на этот раз постарались, — похвалил он школьников. — Ваш класс на высоте, это я уже заметил. Ваш классный руководитель госпожа Хольведе, не так ли? О, я ее хорошо знаю, мы живем в одном доме. Я ее поздравлю с такими трудолюбивыми учениками. Думаю, за это она позволит вам списывать на очередной контрольной…

Крауткопф пустился в болтовню. Но ребята молчали, их настроение упало ниже некуда.

Человек с добрым лицом

Потогонный чай помог, и хотя Анналуиза Редлих до конца еще не вылечилась, боли в груди при кашле уже не было. Только компрессы с глинистой уксуснокислой землей не помогали: посиневшая и опухшая нога не заживала. Скорее наоборот: на ногу было очень больно наступать. В семидесятисемилетнем возрасте даже падение с десятисантиметровой высоты оканчивается плачевно. Без двух палок бабушка Редлих не могла сделать и шага.

Несчастье за несчастьем. Вначале нервотрепка из—за собак, затем простуда, и вот теперь это. Беда не приходит одна.

— Матушка Редлих, с ногой шутить нельзя. Сделайте рентгеновский снимок. Полежите несколько дней в больнице, полечитесь как следует. После этого, уверен, все пройдет, и вы сможете даже танцевать!

Кто это говорит, кто подает одинокому старому человеку такие добрые и толковые советы?

Это — Энгельберт Шикеданц. Он пришел, хотя несколько дней назад хозяйка хижины обошлась с ним не очень—то дружелюбно. Но он посчитал, что нужно забыть об этом и простить старушку, мало ли что бывает. Да, в самом деле Энгельберт Шикеданц являет собой пример человека с добрым сердцем.

Однако о больнице госпожа Редлих не пожелала ничего и слышать, впрочем, как и о доме престарелых.

— Нет, нет, я останусь здесь. Это моя обязанность — ухаживать за собачками. Кто будет заботиться о бедных животных? Я ведь не смогу взять их с собой в больницу. Нет, нет. Ногу я вылечу и сама. Большое спасибо за заботу и участие!

Шикеданц тяжело вздохнул.

— Ох—хо—хо, матушка Редлих, вы не поддаетесь никаким уговорам. Когда же вы, наконец, станете благоразумной?

— После своего столетнего юбилея, раньше навряд ли, — шутливо ответила седоволосая женщина.

Но ее шутливость был наигранной: она понимала, что положение трудное. Но справиться с невзгодами для нее — вопрос престижа. И она скомандовала себе: «Держись, Анналуиза!»

Посетитель откланялся. Его визиты обычно длились не более десяти минут. Короткометражный фильм — и только! На лице Шикеданца застыла неестественная улыбка. Наверное, никто бы и не догадался, какие мысли приходили в голову этому человеку.

Уходя, такой приветливый с виду посетитель говорил себе: «Черт побери, если я буду действовать, как раньше, то ничего не добьюсь от старухи. Пока у нее есть эти паршивые дворняжки, она будет упрямиться. Надо применить другие меры, чтобы избавить ее от собак. Стоп—стоп, я, кажется, кое—что придумал. Если удастся этот ход, можно считать, что я выиграл. Вперед, Энгельберт, держись своего курса!..»

Тридцатишестилетняя классная руководительница 5 — го «А» госпожа Хольведе выглядела значительно моложе своих лет. Она всегда приветливо улыбалась. Если же на ее лице не было улыбки, это означало, что учительница занята серьезными делами, или ее настроение чем—то испорчено.

Во вторник после уроков госпожа Хольведе ласково простилась с учениками, а в среду утром вошла в класс с холодным выражением лица. Это было странно. Даже более чем странно.

«Что—то случилось», — подумали мальчишки. «Что же мы натворили?» — ломали себе голову девочки.

— Доброе утро! Садитесь! — сказала госпожа Хольведе. И тут гнев ее прорвался. — К сожалению, я на вас сердита. Сегодня утром, когда в выходила из дома, мне встретился господин Крауткопф. «Вы дельный человек, — сказал он мне. — Прекрасно, что вы дали задание своим ученикам собирать старое тряпье». Этот человек благодарил меня и пожимал мне руку, а я стояла, как глупенькая, и не знала, за что он хвалит меня. И что же я узнала? Вы проявили самостоятельность и собрали три полных тележки утильсырья. В принципе я не против инициативы и духа предпринимательства. Такие дела заслуживают похвалы. Но я требую, чтобы вы ставили меня в известность. К чему секреты? Разве я уже не заслуживаю вашего доверия?

Она окинула взором класс. Ей ответило смущенное молчание. Антье Гербер покосилась на Лутца. Он должен ответить учительнице, ведь Лутц — зачинщик. Это он разыгрывал из себя комиссара уголовной полиции.

Лутц Хартвиг сидел неподвижно. Он вспомнил, что сказала учительница несколько недель назад на последнем классном собрании, когда они обсуждали вопрос о том, как вместе проводить свободное время: «Что касается меня, то вы можете строить хоть ракету для полета на Луну, я буду с вами, — заявила она тогда, — но не вовлекайте меня в ваши вечные игры в воров и сыщиков. Я считаю их устаревшими и глупыми».

«Да, именно так говорила тогда госпожа Хольведе, — подумал Лутц. — И если я сейчас расскажу ей об отравителе собак и нашем расследовании, то она наверняка воспримет все это как глупую игру. Лучше я буду держать язык за зубами».

В эту минуту нерешительно поднялась Хеди и тихо произнесла:

— Госпожа Хольведе, мы не хотели обидеть вас. Честное слово, не хотели. Извините, пожалуйста, что мы ничего вам не сказали. Мы об этом просто не подумали.

Учительница кивнула. Глаза ее потеплели, морщинки на лбу разгладились. Вздох облегчения пронесся по 5 — му «А».

Свободное время Хеди Зивальд отдавала двум увлечениям: фотокамере и книгам. Как настоящий книжный червь, Хеди читала все подряд, все, что попадалось на глаза. Предпочтение она отдавала толстым книгам, в которых рассказывалось о дальних странах. Хеди хотела стать телевизионным корреспондентом и объездить с камерой все страны. Она уже теперь в глубине души мечтала о поездке за границу.

Хеди была активным участником клуба читателей и один раз в неделю помогала в библиотеке выдавать книги на дом. Вот и сегодня Хеди была в библиотеке и перелистывала возвращенные читателями книги. Она это делала, чтобы выявить жирные пятна, загнутые уголки страниц и грязные отпечатки пальцев. И потом, что только не оставляют между страницами книги некоторые читатели: это и черновые записи с чертежами и расчетами, и открытки с видами типа «Привет из Херингсдорфа», и любовные записки — «Дорогая Хайнделора, придешь ли ты сегодня на свидание? Ожидаю тебя у озера. Твой К.», а иногда можно обнаружить и пробы пера будущего поэта:

Не правда ль, лето хорошо И дарит нам каникулы. Свети же, солнце, горячо, Чтобы скорей дойти в Пеникулы note 3.

А это что такое? Из книги «Девочка из соседнего дома» выпала закладка — узкая полоска ткани из искусственного шелка со светло—коричневым полем в красно—зеленую клеточку.

Хеди думала, что это ей показалось, она даже дернула себя за нос. О, больно! «Значит, я не грежу, и все происходит наяву. Это та же ткань, которую использовал отравитель собак. Может быть, эта книга и приведет к нему?»

От Лутца Хеди научилась мыслить, как комиссар уголовной полиции. «Кто сдал эту книгу? Это был, кажется, какой—то парень. Да, правильно, тощий парень с напомаженной макушкой. Он попросил книгу для радиолюбителей. Ее в библиотеке не оказалось, и госпожа Баум, библиотекарь, обещала заказать ее в коллекторе. Возможно, она знает, как зовут парня?»

— Конечно, знаю, — ответила библиотекарь. — Это был Эрхард — сын зубного врача. А насчет закладки не беспокойся. Это всего лишь лоскут ткани. Выброси его. Думаю, Эрхард переживет эту потерю.

Хеди спрятала в карман своих силастиковых брюк кусочек ткани из искусственного шелка и вернулась к работе. «Эрхард Мауль, Эрхард Мауль… Это имя очень важно, его нужно запомнить».

Время выдачи книг истекло. Из библиотеки Хеди отправилась к Лутцу.

— Сядь, а то упадешь! — закричала она с порога. — Ткань, которая была у отравителя собак, появилась снова, ее забыли в «Девочке из соседнего дома».

— Что за девочка из соседнего дома? — удивился Лутц. — Я такой не знаю.

— Не говори ерунду! Это — название книги.

Хеди рассказала однокласснику о новых обстоятельствах дела. Наконец, Лутц ухватил суть.

— Ну ичто, ты уже была у этого сына стоматолога?

— Я? Позволь, я не посещаю незнакомых мальчиков.

— Хорошо, тогда мы вместе поговорим с ним. Согласна?

Лутц набросил на плечи куртку.

— Подождите, я тоже пойду с вами, — тотчас заявил Миха.

Лутц решил отделаться от братца.

— Берегись! Мы идем к зубному врачу, он вырвет у тебя все зубы.

— Мне нечего бояться! Я регулярно чищу зубы.

Шестилетний сорванец держался поближе к Хеди. Он смотрел на нее с восхищением и гордостью: на его стороне такая большая подруга.

Зубной врач доктор Юлиус Мауль жил по адресу: Лесная улица, дом 53, первое строение, второй этаж. Школьники позвонили в дверь. Открыла медицинская сестра.

— Время приема уже закончилось. Приходите, пожалуйста, завтра.

За стеной жужжала бормашина.

— Мы пришли по личному делу, — сказал Лутц. — Нам нужно поговорить с Эрхардом.

— Минуточку, пожалуйста! — Женщина застучала высокими каблуками туфелек по коридору.

Из дальней комнаты появился Эрхард. Парень лет двенадцати—тринадцати. Хеди смутилась и покраснела.

— Я… Мы из детской библиотеки. Ты кое—что забыл. — Она достала из кармана закладку. — Вот, это было в книге «Девочка из соседнего дома».

— Это не мое, — пробормотал сын зубного врача. — Эта тряпка уже была в книжке.

— Хм… А ты не знаешь случайно, кто читал книгу до тебя?

— Знаю. Эрика Хазе. Мы учимся в одном классе.

— Эрика Хазе… А где она живет?

— На Рыночной площади. Фотоателье Хазе. Ее отец фотограф. Но идти специально из—за этой тряпки туда не стоит. Проще всего выбросить ее в мусорное ведро, и дело с концом!

— Большое тебе спасибо!

Сыщики устремились на Рыночную площадь. Вот и фотоателье Хазе. На двери объявление: «Сегодня закрыто. Получаю фотоматериалы».

Лутц и Хеди прошли через ворота во двор и попытались найти черный ход. Это им удалось. Дверь открыла стройная девочка с медно—красными волосами. Это и была Эрика Хазе.

— Полоска ткани? Нет, это не мое. Она лежала в книжке, я так и вернула ее. Может быть, ее вложила Бербель, моя подруга. Это она дала мне почитать книгу. Где живет Бербель Хайденрайх? Напротив нас. Но сегодня она уехала к дедушке и бабушке.

Не солоно хлебавши они вернулись.

— Это какой—то сплошной бег с препятствиями, — заметил Лутц. — Я опасаюсь, что в случае успеха нас от радости хватит удар.

Бербель Хайденрайх любила путешествовать. Вчера она была у дедушки с бабушкой, а сегодня уехала на велосипеде в деревню за шестнадцать километров к кузине, которая хотела подарить ей котенка.

Лутц и Хеди вновь побывали у нее, но безрезультатно.

— Послушай, прежде чем мы, несчастные неудачники, нападем на след отравителя собак, тот вполне может скончаться от старости, — жалобно проговорила Хеди. — А ты был за это время хоть раз у бабушки Редлих?

— Когда? Нам ведь все недосуг, — ответил Лутц. — К тому же, надо и в учебники иногда заглядывать. А ты?

Хеди пожала плечами.

— Вчера я работала в детской библиотеке, позавчера были занятия фотокружка, а третьего дня мы проводили акцию по сбору тряпок.

— Хватит, можешь не оправдываться. А что, если мы зайдем к старушке, чтобы просто сказать «Добрый день!»?

— Конечно, иначе она подумает, что мы ее совсем забыли.

Они отправились на окраину, где дома стояли далеко друг от друга и терялись в зелени садов.

Березовый проезд, 18. Перед садовым участком машина «скорой помощи». Калитка открыта, в загородке хрипло лаяли собаки. Что произошло в домике? Что нужно там посторонним людям? Шерсть на спине Тассо от ярости встала дыбом.

Из домика доносились голоса. Там ораторствовал Шикеданц. Он включил все рычаги, чтобы получить в здравоохранении магистрата направление в больницу для бесплатного лечения одинокой старой женщины. И это ему удалось. Несколько минут назад к домику приехал врач с двумя санитарами. Бабушку Редлих решено было немедленно отправить в больницу.

Анналуиза Редлих отказывалась. Она просила, умоляла, плакала. Она чувствовала себя бесконечно несчастной.

Врач успокаивал пожилую женщину, мягко внушая ей:

— Госпожа Редлих, речь идет о вашем здоровье. Ведь ваша нога перестанет сгибаться.

Терпение Энгельберта Шикеданца лопнуло. Он вспылил, перестал называть старую женщину «матушкой» и грубо закричал на нее:

— Вы неблагодарная особа, сумасбродная, упрямая баба!

Санитары с нетерпением поглядывали на часы.

— Уважаемая госпожа, — взывал доктор, — решайтесь. Мы должны ехать дальше. Нас ждут другие больные, которых нужно доставить в больницу.

— Так поезжайте, поезжайте, я же вас не вызывала, — с трудом выдавила бабушка Редлих, ее костлявые руки судорожно схватились за спинку кровати. — Я не поеду в больницу. Никуда не поеду. Вы что думаете, я брошу своих собачек на произвол судьбы, чтобы они умерли от голода?

— Ваши собаки, ваши собаки… Как будто на свете нет ничего более важного! — заорал Шикеданц. — С дворняжками за пару дней ничего не случится. Дайте мне ключ от собачьей будки, и я позабочусь о них.

— Вы, вы — хитрый лис. Вы злоупотребляете моим доверием. Тьфу на вас! Вы действовали за моей спиной, чтобы спровадить меня из дома, оторвать от моих собачек.

— Госпожа Редлих, пожалуйста, будьте благоразумны. — Доктор продолжал увещевать ее на удивление терпеливо.

Старая женщина затряслась от безудержного плача. Она не знала, что ей делать, как ей быть. Она чувствовала себя беспомощной и преданной.

— Мои собачки, мои бедные собачки, — жалобно стенала она в отчаянии.

Лутц и Хеди стояли около домика. Через тонкую дощатую стенку они слышали каждое слово. Неприятная и неловкая ситуация.

«Оставьте же бабушку Редлих в покое!» — так и хотелось вмешаться Лутцу и Хеди. С другой стороны, врач желал ей добра: без необходимого лечения нога никогда не заживет. Хеди собралась с духом. Она проскользнула за широкой спиной санитара в домик.

— Бабушка Редлих, пожалуйста, не волнуйтесь! — твердо сказала Хеди. — Пусть вас полечат в больнице. А о собаках мы побеспокоимся. Это точно, мы вам обещаем!

Лутц, который очутился рядом, подтвердил ее слова.

Старая женщина перестала плакать. Но она не сразу поняла, что происходит.

— Боже мой, дети, какая добрая фея послала вас ко мне? — Она вытерла глаза носовым платком.

Врач облегченно вздохнул и подмигнул ребятам.

— Госпожа Редлих, вы должны принять предложение о помощи. Я думаю, вы доставите своим молодым друзьям большую радость.

Анналуиза перестала сопротивляться и вручила Хеди два ключа.

— Возьми, девочка. Маленький — от домика, большой — от собачьей будки. Надеюсь на вас, мои милые.

— Спасибо, бабушка Редлих, поправляйтесь! Выздоравливайте поскорее!

Шикеданц ушел не попрощавшись. Что с ним? Может быть, он обиделся на то, что старая женщина отвергла его помощь?

Энгельберт Шикеданц рвал и метал: «Эти дерзкие девчонка и мальчишка, черт бы их побрал! Своим вмешательством эти голопузые молокососы, будь они прокляты, все испортили мне!»

Машина «скорой помощи» увезла госпожу Редлих. Собаки жалобно завыли вслед. Хеди все еще держала в руке ключи, которые ей доверила старая женщина. Эти два маленьких легких кусочка металла налагали на детей большую ответственность. Ответственность за садовый участок, за домик, за четырех собак — за самое дорогое для госпожи Редлих. Лутц понимал это и тяжело охнул:

— Ну и нагрузочка же у нас теперь! Хорошо бы освободиться на некоторое время от школьных занятий. Да разве разрешат!

Хеди заперла домик на замок.

— Мужайся, комиссар, мы не одни. Соберем сразу же остальных ребят. Как-нибудь решим эту проблему.

Горячо, тепло, холодно…

У каждого мальчика или девочки есть хобби: мастерить, заниматься боксом, музицировать, изучать природу… Чтобы совершенствоваться в любимом деле, дети посещают кружки, и поэтому почти невозможно сразу собрать вместе всех до единого из 5-го «А». Одному не подходит время, другого в данный момент нет дома. И все же Лутца и Хеди окружили мальчишки и девчонки.

Лутц объяснил им, в чем дело:

— Мы полностью отвечаем за собак. В будке их оставлять нельзя. Это на руку отравителю. Да и садовый участок охранять день и ночь просто невозможно. Мы не должны пропускать школьные занятия даже по очереди. Так что же делать? Как нам быть?

У Даниеля Штруделя уже готов был ответ:

— Люди! Нет никаких причин для волнений. Предлагаю в ваше распоряжение свою пещеру. Если мы забаррикадируем вход старыми досками, собаки там будут в безопасности. Что же касается отравителя, то мою пещеру ему никогда не найти. Это — первоклассное укрытие!

Но ему возразили:

— А ну тебя с твоей пещерой! Это — дыра без света, без солнца… Просто издевательство над животными. Бедные собаки схватят там ревматизм…

Это предложение единогласно отклонили, хотя Даниель сделал его от чистого сердца. Мальчик сник. Несколько минут он отчужденно молчал, занятый своими мыслями. Но потом справился с обидой и присоединился к дискуссии, как будто ничего не произошло.

Тем временем Хеди внесла другое предложение:

— Держать в одном месте сразу четырех собак, это — сложное дело. А что, если мы разберем их по домам, возьмем, так сказать, на семейное обеспечение поодиночке. Я, например, готова принять у себя Никсе.

— Вот это Аист! Ну дает! А ты что же, не собираешься сначала спросить у матери разрешение?

— Совсем не обязательно. Моя мама — прогрессивная женщина. И она не будет возражать, когда узнает, что Никсе я взяла на некоторое время.

То, что сказала Хеди, вызвало у ребят удивление и даже чувство некоторой зависти.

— Твоя мама — замечательная женщина, — сказала Хайнер Боссе. — Моя мне такое запоет, если я приведу в дом собаку. У нас в гостиной на полу лежит новый ковер. Настоящей ручной работы — за тысячу двести марок.

— Да—а, а мои родители и без нового ковра будут против, — заявил с сожалением Руди Марквард. — Мне не разрешают завести даже рыжего хомяка.

Антье Гербер не отставала от Хеди.

— Я не могу пожаловаться на своих, мои родители очень здравомыслящие люди. В особенности отец, он разрешает мне все. Если вы не возражаете, я бы взяла Нанте.

— Жаль, что у меня дома целый детский сад братишек и сестренок, — произнес с сожалением Даниель. — Я бы взял себе Тассо.

Руди Марквард щелкнул пальцами.

— Господа, у меня есть идея, чудесная идея. Тассо я мог бы определить к дяде. У него дом с большим садом. К тому же, мой дядя понимает собачий язык. Это я точно знаю. Его собственная собака только что околела.

— А отчего, не от заразной ли болезни?

— Ничего подобного, просто от старости. Лео стукнуло уже шестнадцать лет.

Вопрос о Тассо был решен. Осталась лишь Зента. Но никто из ребят больше не решился привести собаку домой.

Лутц провел рукой по взъерошенным волосам.

— Н—да… — все еще колебался он, но, наконец, объявил решение: — Тогда мне придется пожертвовать собой. Попытаюсь провести Зенту тайком в свой дом. Конечно, это будет не просто. Родители навряд ли обрадуются. Хотя они и прогрессивные люди, но тем не менее животных недолюбливают. Но деваться им некуда: если они не примут Зенту, им придется и меня выставить за дверь. Ну вот, самое главное мы, кажется, решили.

— Минуточку! — крикнула Хеди. — Мы кое о чем забыли. Как быть с Хольведе?

— А что, ей тоже нужно пристроить собаку?

— Не мелите чепуху. Нам надо решить, скажем ли мы ей о том, что помогаем бабушке Редлих, или нет? Я за то, чтобы наша учительница знала об этом.

Ребята раздумывали: сказать или не сказать? В конце концов они решили: «Конечно же, мы должны сказать. Завтра же утром. Иначе мы испортим с нею отношения. Она чувствительна, как альпийская фиалка».

Итак, обо всем переговорили, все выяснили. Хеди открыла собачью будку. Четверо временных собаководов знакомились со своими подопечными.

Нерешительное помахивание хвостами у четвероногих, легкое сердцебиение у двуногих. И если одни гладили, ласково трепали и похваливали, то другие в это время обнюхивали одежду своих новых хозяев. Наконец, взаимопонимание было достигнуто. Собаки позволили прикрепить поводки к своим ошейникам и послушно побрели к новому жилищу.

Лутц недооценил своих родителей. Не то чтобы при виде нового нахлебника старшие Хартвиги радостно воскликнули: «О, как чудесно, теперь у нас будет собака!» Нет, этого, конечно, не было. Но они неожиданно быстро примирились с появлением Зенты.

Повлияло ли то, что господин Хартвиг получил премию за свои кулинарные успехи в ресторане «Погребок у ратуши», или Лутц столь трогательно поведал историю бедной и одинокой госпожи Редлих, что категоричное «нет» прозвучало бы просто бессердечно?

Собственно, не все ли равно, что побудило родителей согласиться? Главное заключалось в том, что крупная, с темной шерстью овчарка могла остаться у них. Счастливый Лутц обнял своих родителей.

— За это можете ничего не дарить мне на день рождения и Рождество. — Он пытался взять реванш.

— Ну, ну, не так прытко, — охладил его пыл отец. — Подумай—ка лучше, чем ты будешь ежедневно кормить собаку.

— Это — мелочи! — Лутц подмигнул отцу. — Я знаком с лучшим шеф—поваром Европы. У него и буду брать кости и мясные обрезки.

Отец улыбнулся.

— Я не возражаю. Но не думай, что лучший шеф—повар Европы из—за того, чтобы набить собачье брюхо, станет урезать мясные порции гостей своего ресторана.

Зента знакомилась с квартирой, перебегала из одной комнаты в другую.

Госпожа Хартвиг внимательно смотрела на собаку.

— Прекрасное животное, — заключила она. — Надеюсь, что Зента не ожидает щенков. Что—то она подозрительно полновата.

— Да нет, это так кажется, — заверил Лутц. — Просто ты можешь убедиться, как хорошо бабушка Редлих кормила своих собак. Нет, нет, Зента безусловно не ждет щенков. Ее хозяйка обязательно обратила бы на это внимание.

— Будем надеяться. Иметь полдюжины щенков в нашей небольшой квартире мне бы не хотелось.

С появлением овчарки Миха забросил все свои игрушки.

— Зента, моя хорошая Зента, — непрестанно повторял карапуз. — Будь добра, иди сюда, моя хорошая Зента!

Он расточал нежность по отношению к собаке буквально на каждом шагу.

Госпожа Хартвиг уже не могла спокойно смотреть на это представление.

— Малыш, оставь собаку в покое, это просто ужасно. Марш в ванную комнату и хорошенько вымой руки. У собак часто бывают глисты.

Ползавший на коленях возле Зенты Миха с возмущением вскочил.

— Не—е, мамочка, это не так! Собаки бабушки Редлих очень чистые. Исключительно чистые. Как снаружи, так и внутри.

Но его протест не имел успеха. От мытья рук отвертеться не удалось.

Зента уловила момент и забралась в угол: она не любила возню и бестолковщину.

На следующее утро в школе юные владельцы собак обменивались первыми впечатлениями.

— Моя Зента ведет себя безукоризненно, — начал Лутц.

— А вот о Никсе я такого сказать не могу, — вступила в разговор Хеди. — Она не терпит одиночества. Половину ночи взвизгивала и скулила, пока я не взяла ее к себе в постель.

У Антье Гербер дела обстояли так же.

— Моя Нанте тоже постоянно взвизгивала и вела себя беспокойно. Очевидно, все у нас ей кажется чужим. Я не знаю, тоскуют ли собаки так же, как люди? Если судить по—нашему, то Нанте чувствует себя одинокой.

Сведения о поведении Тассо пока не поступили.

— Мой дядя очень обрадовался, очень, — заверил Руди Марквард.

На большой перемене госпожа Хольведе следила за порядком в школьном дворе. В этот момент можно было рассказать классному руководителю обо всем, что произошло за последнее время.

Учительница обычно редко хвалила учеников. Но сейчас она с одобрением смотрела на ребят. Их детективные увлечения здесь были ни при чем. На нее произвело впечатление то, что дети оказали реальную помощь старому и больному человеку.

— Полагаю, вы разрешите мне разделить ответственность за ваши добрые дела, — сказала она и попросила показать ей осиротевший садовый участок по Березовому проезду, 18. Ребята с радостью согласились.

Госпоже Хольведе сразу бросилось в глаза то, на что юные сыщики—любители до сих пор не обращали никакого внимания. Садовый участок и скромный домик пришли в упадок. Дорожки заросли травой, кусты смородины стояли неподстриженными, часть из них вообще засохла. Столбцы ограды покосились. Стены жилища обветшали. Крыша в некоторых местах прохудилась. Здесь нужны были прилежные руки.

— Как вы полагаете, не стоит ли нам провести классное собрание прямо тут, на лоне природы? — спросила учительница. — Естественно, с молотками, пилами, лопатами и другим необходимым инструментом в руках.

Все были «за». Хотя и не столь бурно, как если бы прозвучал призыв: «Вперед, перевернем весь город в поисках отравителя собак!» Конечно, работа в саду полезна во всех отношениях, в том числе и для здоровья, однако каких—либо приключений она не сулила. Но, что необходимо сделать, будет сделано. Бабушка Редлих порадуется, когда вернется из больницы домой. Она вряд ли узнает собственный участок.

Комиссар уголовной полиции Хартвиг отвел Хеди в сторонку.

— Все хорошо, все правильно, — зашептал он ей на ухо. — Дел здесь действительно предостаточно. Но я буду продолжать свое расследование во что бы то ни стало.

— А почему «твое расследование»? Ты должен был сказать «наше расследование», — поправила его Хеди.

На этот раз их поход прошел удачно. Наконец—то Лутц и Хеди застали девочку по имени Бербель Хайденрайх дома.

Бербель не особенно обрадовалась их вторжению: она выполняла домашние задания по физике, математике и биологии.

Хеди сослалась на Эрику Хазе, подружку Бербель. Это имя подействовало как волшебное слово. Бербель стала дружелюбнее.

— Ах, так Эрика послала вас ко мне?

— Да, по ее мнению, эта книжная закладка принадлежит тебе. Мы нашли ее в книге «Девочка из соседнего дома».

— Дай—ка я посмотрю. Действительно, это моя, но я о ней совершенно забыла. Большое спасибо. Однако этот кусочек ткани не стоит ваших хлопот.

— Не скажи, при некоторых обстоятельствах даже небольшой лоскуток может оказаться очень полезным, — возразил Лутц, совсем как умудренный опытом комиссар уголовной полиции.

— Ну, такие лоскутки я могу получить в любое время, — похвалилась ничего не подозревавшая Бербель. — У моей тетки есть еще такая ткань. Обрезки у нее остаются постоянно.

— А что, твоя тетка портниха?

— Нет, она работает в художественной мастерской и изготовляет кукол. Они просто великолепны, в них можно влюбиться. На улице Флориана Гайера есть магазин «Шкатулка», в его витрине выставлены куклы, которые мастерит моя тетя. Посмотрите — не пожалеете. Их можно сразу узнать по маленьким наклеечкам из золотой бумаги, на которых написано: «Кукла ручной работы. Изготовлена Шикеданц». Так зовут мою тетю. Маргарете Шикеданц.

Шикеданц? При этом имени Лутц вздрогнул, как от удара током.

— Скажи—ка, а твоя тетушка замужем?

— Батюшки мои, а ты, оказывается, любопытный!

— Мы знаем человека, фамилия которого тоже Шикеданц. Вот я и подумал… что это фамилия довольно редкая, не правда ли?

— Это точно, Шикеданцев не так уж и много, — подтвердила Бербель Хайденрайх. — Но моя тетка не замужем. Сейчас не замужем. Некоторое время назад они разошлись с дядей.

— Ага, понимаю, — произнес Лутц с видом опытного в таких делах человека. — Размолвка с разводом, так ведь?

— Точно. Они рассорились до такой степени, что моя тетя не хочет даже вешать у себя на окнах шторы, которые были у них в гостиной. Поэтому она использует эту ткань для изготовления кукол. Вот и моя книжная закладка как раз из этих штор. Ну да, моя тетя должна быть довольна, что избавилась от этого человека. Я терпеть не могла своего дядю. Это — настоящий мошенник, плут и вор, который одурачивает других, а затем проигрывает все деньги. Вы можете мне поверить.

— Господин Шикеданц, которого мы знаем, совершенно другой человек, — подчеркнул Лутц. — Он даже проявляет заботу об одинокой старой женщине. Он отправил ее, хотя и против ее воли, в больницу, поскольку желает ей только добра.

— На это мой дядя не способен. Он постоянно думает только о своей выгоде, — безжалостно рисовала портрет своего бывшего родственника Бербель. — И при этом у него такое прекрасное имя. Представьте себе, родители назвали его Энгельбертом. Как нарочно, Энгельбертом note 4 — этого дьявола!

Лутц задумался.

— Как зовут нашего господина Шикеданца, я сейчас не помню. А ты, Хеди? Ну, да это не так уж и важно. Но имя Энгельберт ему бы подошло.

«Горячо, тепло, холодно…» Кто не знает эту старую излюбленную детскую игру. В ходе ее разыскивается какой—либо спрятанный здесь же предмет, который один из играющих должен найти. Все остальные помогают ему. Если тот, кто разыскивает, находится далеко от спрятанной вещи, о ему кричат: «Холодно, холодно!» Когда он идет в правильном направлении, раздается: «Тепло, тепло!», а если он приближается к спрятанному, все начинают кричать «Горячо, горячо!» Правила этой игры известны Лутцу и Хеди.

«Холодно, холодно» и ничего, кроме «холодно», — думали они, подводя итоги визита к Бербель Хайденрайх. Они все еще идут на ощупь в темноте. Книжная закладка не приблизила их ни на миллиметр к отравителю собак. К черту все эти лоскутки в красно—зеленую клеточку! Им действительно место лишь в мусорном контейнере.

Лутц и Хеди повернули обратно. И по пути мальчика вдруг осенило. Он даже остановился как вкопанный: «А если дядя Бербель и этот самый лучший из людей, господин Шикеданц, — одно и то же лицо? Звучит невероятно, но хороший криминалист должен внимательно рассмотреть любую версию».

Лутц откашлялся.

— Послушай—ка, Хеди, если двое людей разводятся, то вполне может статься, что они режут пополам штору, и один получает правую, а другой — левую половинку? Знаешь ли, в таком случае тряпка, в которую была завернута отравленная приманка для собак, вполне может быть куском этой оконной шторы.

Хеди споткнулась: от неожиданности она не обратила внимания на бортик тротуара.

— Уж не думаешь ли ты, что дядя этой Бербель…

— Не—е, думать я еще пока не думаю, но разве это исключено?

— Ой, ты совсем сошел с ума!

— Ясное дело, и еще как! Я так свихнулся, что сейчас же направлюсь в больницу и спрошу бабушку Редлих, как зовут ее друга Шикеданца, и не был ли он ранее женат.

Хеди наморщила лоб.

— Смотри, парень, чтобы тебя не посадили в кутузку.

Но все же она решила сопровождать его до больницы.

По пути они раздобыли букетик цветов. На сей раз в цветочном магазине — за пятьдесят пфеннингов.

Больничный привратник, строгий человек с лицом надменного короля из старинной сказки, остановил подростков у больничных ворот.

— Сегодня неприемный день. И вообще детям вход воспрещен.

— Пожалуйста, нам очень нужно поговорить с госпожой Редлих. Это очень важно, — попросил его Лутц.

— Единственно важным здесь является порядок и больничный режим, чтобы пациенты быстрее выздоравливали, — отрезал привратник.

Хеди прищурила глаза. Она где—то читала, что подобная глазная гимнастика смягчает черствых мужчин.

— Уважаемый господин, — сказала она приторно сладким тоном, — не можете ли вы в порядке исключения…

— Нет, не могу. Давайте сюда цветы. Я передам их больной. Можете написать несколько приветственных слов. Вот и бумага. Больше я не могу ничего для вас сделать.

Хеди перестала щурить глаза. Лутц взял клочок бумаги. Карандашом, который дал им страж ворот больничного царства, они написали:

«Дорогая бабушка Редлих!

Желаем всего самого доброго! Ваши собаки в безопасности и также передают вам привет. Выздоравливайте поскорее. К сожалению, мы не можем навестить вас. Нас просто сюда не пускают. Но не беспокойтесь. Все — в порядке. С большим приветом.

Ваши верные друзья и помощники».

Больше им ничего не пришло в голову. Да и что писать? Свои вопросы и сомнения они могут доверить бабушке Редлих только с глазу на глаз. Да, хорошо бы иметь шапку—невидимку. Тогда можно было бы запросто проскочить мимо привратника в больницу. Вот это было бы здорово!

Таинственное объявление

Новое открытие. Но поможет ли оно?

В витрине табачного магазинчика «Сигареты от Хампе» на Колодезной улице висит объявление. Оно прикреплено к внутренней стороне оконного стекла четырьмя кусочками липкой ленты: «Продается прекрасный земельный участок для застройки. Подробности можно узнать в магазине».

Антье Гербер заметила отпечатанное на пишущей машинке объявление, когда покупала для отца пачку сигарет «Ювель». Она сначала безучастно скользнула взглядом по бумажке, но затем ей бросилась в глаза одна особенность: буква «е» в машинописной строке выпадала из ряда. Такая пляшущая литера была и в письме с угрозами, которое получила в свое время бабушка Редлих. Антье знала об этом. Не долго думая, она купила пачку «Ювель», отнесла сигареты отцу и побежала к Лутцу. Тот как раз выводил Зенту на прогулку. Карапуз Миха увязался с ним.

— Ну, моя хорошая, наложи, пожалуйста, свою кучку, — уговаривал он овчарку, пока Антье докладывала Лутцу о своем открытии.

— Большое спасибо, что пришла, — сказал Лутц. — Нам нужно немедленно прояснить это обстоятельство. Я сам поговорю с продавцом сигарет. Ты со мной?

Антье отказалась.

— Я не пойду, — ответила она. — Господин Хампе знает меня. Мой отец постоянно берет у него сигареты.

— Как хочешь. — Лутц не стал ее уговаривать. — Но пожелай мне хотя бы удачи. Может быть, это объявление в витрине поможет нам выйти на отравителя собак.

Антье скрестила большие пальцы рук, произнесла заклинание: «Той, той, той» — и трижды сплюнула.

Хампе—сигара был крупным мужчиной, с двойным подбородком и большим животом. Пожалуй, этот человек тянул килограммов на сто. Он не отказывал себе в самых лучших сигарах, которые получал для продажи.

Обычно поклонники такого изысканного курева — приветливые, добродушные люди. Но господин Хампе такими чертами характера не отличался. Впрочем, как и его двенадцатилетняя Фифи. Эта небольшая собачка терпеть не могла своих более крупных собратьев. Как только Лутц и Миха с Зентой вошли в тесный магазинчик, Фифи встретила их пронзительным, рвущим нервы лаем.

— Спокойно, спокойно! — приказал Хампе и попытался выдворить маленькую ехидну в соседнее помещение. Но Фифи оказалась проворнее своего хозяина. Она несколько раз сумела увернуться, прежде чем он пинком выгнал ее в кладовую. При этом войлочный шлепанец с правой ноги слетел у него прямо под прилавок. Пришлось нагнуться, чтобы достать его оттуда и предстать перед покупателями при полном параде. Наконец, Хампе с красным лицом, тяжело дыша, выпрямился и не очень—то любезно обратился к мальчикам:

— Что нужно, ребята?

Лутц вежливо наклонил голову.

— Извините за беспокойство, но мы хотели бы кое—что спросить вас об участке, который продается.

— Кто вас послал ко мне?

— Никто.

Хампе—сигара подумал, что его разыгрывают.

— Вы что, негодники, хотите, чтобы я вас вышвырнул отсюда? Держите меня за дурака? Не на того напали.

Но Лутц и глазом не моргнул:

— Извините, но нас интересует, кто написал объявление.

— Вон, сказано вам, вон — или пеняйте на себя!

И Хампе—сигара угрожающе двинулся на них из—за прилавка.

Зента почувствовала угрозу и поднялась навстречу мужчине. Лутц быстро дернул поводок, повернул собаку, а Миха распахнул дверь, и вся троица оказалась на улице. Спасайся, кто может!

— Вы, сорванцы, попробуйте еще раз появиться у меня! — заорал Хампе им вслед.

Они долго бежали, пока их ноги не стали двигаться помедленней.

— Что за глупая башка! — выругался Лутц.

— Когда вырасту и стану курить, ничего не буду покупать у этого грубияна, — поклялся Миха.

Ребята свернули на боковую улицу. Лутц поручил младшему брату присмотреть за собакой.

— Гляди в оба за Зентой, — сказал он. — И не мешай мне.

А сам задумался: «Как все—таки появилось объявление о продаже участка. «Подробности в магазине…» Да, если бы все было так просто…»

После обеда, когда солнце в зените, свежий воздух, птицы поют в гуще деревьев, ребята собрались на одичавшем участке номер 18 в Березовом проезде, чтобы привести его в порядок. Они очистили дорожки от сорной травы, сожгли сухие ветки, укрепили покосившиеся столбы забора. Ловкие детские руки заделали щели в стенах домика. Не обошлось и без плотницких работ — застучали топоры с молотками, завизжала пила. Заново сделали деревянное крылечко. Ведь госпожа Редлих очутилась в больнице именно потому, что споткнулась о старое. Ей наложили гипсовую повязку после того, как рентген выявил перелом лодыжки.

Госпожа Хольведе порадовалась: дело у ребят спорилось. Все они охотно пришли сюда. Да и их четвероногие друзья были здесь же. Хеди привела Никсе, Антье — Нанте, Лутц — Зенту. Собаки носились кругом, праздновали на свой лад встречу, катались с боку на бок по траве. Не было только Тассо. Наверное, он в это время валялся у дяди Руди Маркварда на террасе в саду и грел брюхо на солнышке.

Работа спорилась. Классному руководителю не на кого было сердиться — лентяев нет, никто не сачковал. Сама госпожа Хольведе прилежно очищала граблями дорожки, да так, что ребята за нею едва поспевали.

— Люди, удобный момент, — шепнул Хайнеру и Лутцу Даниель Штрудель. — Хольведе в прекрасном настроении.

— Точно, — откликнулся Лутц. — Пусть один из нас подойдет к ней заговорит.

— Только не я, это не по мне, — умоляюще вскинул руки Даниель.

— Послушайте, я не на хорошем счету у Хольведе, — взмолился и Хайнер. — Увидев меня, она сразу вспомнит о диктанте, который я вчера завалил.

Лутц знал, о чем идет речь. Восемнадцать орфографических ошибок, которые удосужился сделать Хайнер, действительно сослужили ему плохую службу. Он знал также, как часто природная застенчивость мешала Даниелю. Значит, он, Лутц Хартвиг, должен взять на себя трудную миссию объяснить учительнице, что они втроем придумали. И не просто объяснить, а убедительно изложить ей просьбу, причем просьбу особого рода. Идея у них возникла, конечно, классная. Заносчивый Хампе—сигара лопнет от усердия, когда к нему обратится красивая молодая женщина и попросит сообщить ей подробную информацию об участке. Это самый надежный способ выйти на владельца пишущей машинки м танцующей литерой «е». Весь вопрос в том, согласится ли госпожа Хольведе, которая всегда была против того, чтобы ребята играли в разбойников и полицейских, выполнить роль сыщика?

«Все равно подойду сейчас к ней, — решил Лутц. — Или она мне скажет: «Ладно, я сделаю вам одолжение», или отрубит: «Меня не волнует, что вы там напридумывали: ничего хорошего, кроме шумного скандала, их этого не выйдет».

Но классная руководительница отреагировала совсем иначе.

— Ребята, а ведь вы что—то соображаете! — не сдержав удивления, воскликнула она, выслушав Лутца и узнав, сколь неустанно и настойчиво действовали ее ученики в роли сыщиков—любителей. Вот почему они, оказывается, сидели на уроках с отсутствующим видом.

— Правда, вы слишком часто ходите в кино и часами торчите у телевизора, — продолжала госпожа Холведе. — Многие криминальные фильмы, конечно, действуют на вас, и ваша фантазия расцветает пышным цветом. Вот только в своем расследовании вы кое—что не учли. Например, тот факт, что может оказаться еще неизвестное число пишущих машинок с подобным дефектом.

— И все—таки, госпожа Хольведе, вы не откажете нам в просьбе?

— Посмотрим, посмотрим… Я хочу подумать.

Громкий собачий лай прервал ее на полуслове. На участке появился мужчина. Он был одет в синюю спецовку, на голове у него была темная шкиперская фуражка.

— Привет! Да тут полно добрых гномов за работой, — весело обратился он к ребятам. — За такую помощь госпожа Редлих будет вам благодарна.

Незнакомец пожал учительнице руку и представился:

— Меня зовут Отто Шубак. Я — сосед. Хотел бы, если разрешите, тоже быть здесь полезным. Я в долгу перед старой госпожой Редлих. Признаться, я не всегда хорошо вел себя по отношению к ней. Знаете, это из—за собак. Меня очень раздражает шум. Собачий лай подчас приводил меня в неистовство. Я, к сожалению, просто терял контроль над собой.

Сосед притащил лестницу, ведро с варом и большую черную кисть. Осторожно забрался на крышу домика и начал проворно покрывать поверхность толевого картона густой клейкой жидкостью.

— Наведем здесь порядок, — приговаривал Шубак. — Иначе моей соседке придется в дождливую погоду раскрывать зонтик над кроватью.

Он заразительно рассмеялся, госпожа Хольведе тоже не удержалась от улыбки, и все веселились вместе с ними. Кроме Лутца и Хеди, которые сохраняли серьезную мину. Они чувствовали себя неловко. «Как можно было взять под подозрение этого человека, который покрывал сейчас варом крышу, и даже обвинить его, — корили они себя. — О небо, почему мы были такими глупцами?»

— Госпожа Хольведе, вы подумали?

Да, она не забыла о просьбе. Нельзя сказать, что с большой охотой, но все же решила взяться за это дело.

— А впрочем, что остается делать вашей несчастной учительнице? Ведь вы, мучители, не дадите ей покоя.

— Огромное спасибо, госпожа Хольведе! Вы пойдете туда прямо сегодня?

— А что, у вас есть еще другие пожелания?

«Мучители» на самом деле хотели еще кое—что. А именно, чтобы разведчица разрешила им сопровождать ее до Колодезной улицы.

— В таком случае мы могли бы сразу узнать от вас результат визита к Хампе.

— Ваше усердие, ребята, достойно восхищения, — только и произнесла учительница. — Как бы хотелось, чтобы вы так же вели себя на уроках.

Колодезная улица. До табачной лавки два дома. Эскорт, сопровождающий госпожу Хольведе, остановился.

— Мы подождем вас здесь, — решил Лутц. — Будет лучше, если толстяк Хампе нас не увидит.

Госпожа Хольведе зашла в лавку. В витрине все еще висело злополучное объявление.

Хампе—сигара только что обслужил покупателя, а они бывают у него не часто. Теперь он сидел за прилавком: надо было дать отдых ногам. Но при виде молодой женщины встал и приторно вежливо поприветствовал ее:

— Добрый вечер, милая дама! Что желает милостивая госпожа?

А за два дома от лавки в это время можно было услышать хвалебную песнь в честь классной руководительницы 5 — го «А».

— Люди, — сказал Лутц, — это просто счастье, что у нас есть такая Хольведе. Хотя она иногда чересчур строга, но на самом деле нам повезло с ней. Мы просто вытащили лотерейный билет с крупным выигрышем. Ведь это факт, что, когда нам приходится туго, наша учительница готова пойти за нам и в огонь и воду.

Но прежде чем последовала вторая часть хвалебной оды, госпожа Хольведе уже вышла из лавки.

— До свидания, милостивая госпожа, — неслось ей вслед. Это толстяк Хампе прощался с молодой женщиной, которая явно произвела на него большое впечатление.

Любопытные сыщики—любители окружили разведчицу.

— Госпожа Хольведе, ну как? Удалось ли вам узнать, кому принадлежит машинка с прыгающей буквой «е»?

— Спокойнее, спокойнее, дети. — Госпожа Хольведе достала из сумочки листок бумаги, на котором услужливый Хампе специально для «милостивой госпожи» написал адрес человека, продававшего земельный участок.

— Итак, слушайте, — объявила учительница. — Объявление дал некий Энгельберт Шикеданц, владелец участка. Он передал Хампе текст, отпечатанный на машинке. Больше продавец сигарет ничего не мог сообщить. Надеюсь, что сумела в какой—то степени удовлетворить ваше любопытство.

— Конечно, конечно… Спасибо вам… Очень благодарны! — раздалось со всех сторон.

Лутца Хартвига вдруг осенило: «Энгельберт Шикеданц! Да ведь это дядя Бербель Хайденрайх, бывший муж ее тетки, с которым та разошлась… Он отъявленный мошенник с благородным именем… Черт возьми, это становится интересным!»

Госпожа Хольведе уже положила листок с адресом в сумочку, но вдруг спохватилась:

— Ах да, ведь я не назвала адрес господина Шикеданца. Он живет на улице Петермана, в доме номер 12. Но я рекомендую вам выбросить из головы историю с пляшущей литерой. Я невысокого мнения о криминальных фильмах. Ничего толкового не выйдет, если вы станете подражать их героям…

И, посмотрев на притихших ребят, добавила:

— Лучше помогайте старушке Редлих, когда она вернется из больницы. Поддерживайте порядок и чистоту на ее участке, заботьтесь о ней.

Говоря так, госпожа Хольведе, конечно же, преследовала благородную цель. Она считала, что нужно, так сказать, охладить раскалившуюся до предела ребячью фантазию.

Но пыл юных сыщиков—любителей погасить было уже невозможно. Даниель Штрудель сейчас же предложил Лутцу:

— Послушай, давай нагрянем к этому Шикеданцу. Адрес я записал.

— Думаю, он немедленно вышвырнет нас на улицу, — ответил Лутц. — Уверен, мошенник посчитает нас молокососами, как и толстяк Хампе.

— А что, если мы приклеим себе бороды и станем похожими на солидных покупателей?

— Брось чудить, — Лутц решительно потряс головой. — Одни бороды не сделают нас настоящими мужчинами.

Внимание, аврал!

Нет, они не стали приклеивать бороды. С таким типом, как Шикеданц, подобные фокусы не прошли бы. Прожженный мошенник сразу распознал бы маскарад. Нет и еще раз нет! Надо придумать другой, в сто раз более убедительный трюк.

Скажем, они придут домой к подозреваемому со строго деловым визитом. И скажут: «Добрый день, господин Шикеданц! Мы собираем металлолом всем классом. Нет ли у вас чего-нибудь для нас? Какой-нибудь дырявой сковородки? Или отслужившего свою службу утюга? Или же древней пишущей машинки?»

Его ответ известен заранее. Или он скажет: «Всякий домашний хлам у меня есть, можете забрать его. Но вот пишущей машинки нет». Или же: «Мне жаль, ребята, но ничем не могу помочь. Пишущая машинка у меня старая, буквы пляшут, но мне жаль сдавать ее в металлолом». А возможно: «Берите, друзья, старую пишущую машинку, она никуда не годится, кроме как на переплавку».

Да, возможны варианты, совершенно определенно. Как бы Шикеданц ни старался, ни хитрил, они, познакомившись с ним поближе, наверняка узнают: это он — тот самый добрый знакомый бабушки Редлих, ее ангел—хранитель, которому она безгранично благодарна за все заботы, или не он.

Все хорошенько обдумав и взвесив, ребята начали действовать. Вскоре они уже стояли на улице Петермана у двери дома, на которой красовалась блестящая латунная табличка: «Э. Шикеданц».

На звонок никто не отозвался. Через некоторое время они вернулись, но опять безрезультатно. Хозяина не было дома.

— К черту этот мартышкин труд, — заворчал Даниель Штрудель. — Знаете что, пошли собирать грибы. В здешнем лесу их тьма. А потом сварим вкусный грибной гуляш в моей пещере. Я приглашаю вас. Пришло время посетить мой бункер.

Пещера находилась сразу за старым карьером, где когда—то добывали щебень. И тут же начинался лес. Ели, буковые деревья, березы, сосны собрались здесь, как на свидание, образовав густые заросли. Плотный пестрый ковер из мха устилал землю. А на нем множество грибов всех цветов и размеров: лисички, опята, шампиньоны… И сонмище мухоморов — красных, желтых, белых, оранжевых.

— Ну что я говорил, — хвастливо заметил Даниель Штрудель.

Да, он действительно не соврал. Хотя мухоморов было больше, съедобных грибов здесь оказалось тоже предостаточно. Но напрасно Даниель ждал похвалы от друзей. Им было не до того. Всех охватила грибная лихорадка. Они мгновенно рассыпались по разным направлениям даже не поблагодарив героя — первооткрывателя сих мест. Каждый старался набить побыстрее корзинку или сумку, собрать самые крупные, самые лучшие дары леса.

Но за Хеди Зивальд и Антье Гербер никто не мог угнаться. У этих девочек, казалось, был особый нюх на грибы. Они находили их мгновенно. А может быть, девочки просто были ловкими и расторопными.

Собирать грибы — одно удовольствие. Но вот чистить их и резать — дело не из приятных.

— Люди, не выбрасывайте так много в отходы, режьте аккуратно, — взмолился Руди Марквард. — У вас больше идет в мусор, чем в гуляш. Прошу помнить, что мой желудок привык получать слоновые порции.

— Ясно: ты — настоящий обжора, — подняла его на смех Хеди.

— А ты со своими птичьими мозгами не можешь этого понять, — отбивался Руди. — Ведь я расту, значит, должен много есть. Мой организм требует пищи.

Слава Богу, что у других нашлись занятия получше, чем словесная перепалка. Даниель сбегал домой и притащил из маминого кухонного арсенала самую большую кастрюлю и несколько столовых ложек. Хайнер принес из леса вязанку хвороста. Руди разыскал где—то ведро и доставил воду. Лутц оказался единственным, кто не нашел полезного занятия.

«Бог мой, пусть эта возня с грибами продолжается, — подумал он про себя, — пока я не найду какой-нибудь новый ход. Чтобы иметь возможность пораскинуть мозгами, нужно избавиться от всех мелочей». И, обращаясь к окружающим, сказал:

— Какие мы растяпы. Начисто забыли о соли. Пойду схожу за ней.

Лутц поднялся, сложил перочинный нож, но девочки остановили его:

— Не надо, соль, красный и черный перец принес из дома Даниель.

Лутцу не удалось сачкануть. Он снова раскрыл свой нож и мрачно принялся чистить следующий гриб.

Зента заскулила. Когда Лутц после обеда отправлялся бродить, он всегда брал ее с собой. Вот и сегодня она с ним. До сих пор Зента спокойно лежала у входа в пещеру, а тут вдруг вскочила и заметалась.

«Ага, кажется, умная собачка тоже заскучала», — подумал Лутц.

Миха, который, как всегда, следовал за старшим братом, забеспокоился о четвероногой подружке.

— Посмотри—ка на Зенту, что—то она сегодня странно себя ведет, — обратился он к Лутцу. — Думаю, ее мучает жажда.

— Вполне возможно, да, наверняка она хочет пить, — громко старший брат, обрадовавшись избавлению от нудного занятия. И, обратившись к Антье и Хеди, добавил: — Я должен напоить собаку. Да при случае быстренько сбегаю на улицу Петермана — совсем не надолго. Вдруг встречу этого Шикеданца! Ему давно пора быть дома. А вы между тем сварите что-нибудь вкусненькое. Я точно вернусь к тому времени, когда еда будет готова. Привет!

Лутц свистнул собаке и быстро исчез вместе с ней. Миха бросился за ними.

— Эй, подождите! Возьмите меня с собой, — заныл он.

Антье Гербер швырнула им вслед червивый гриб.

— Типично для мальчишек, — съязвила она. — Вот так исчезнуть. А нас оставить на грязную работу.

— Да ладно, пусть бегут, — миролюбиво заметила Хеди. — Мне, например, даже нравится разыгрывать из себя домашнюю хозяйку.

— А мне нет, — упорствовала Антье. — Когда выйду замуж, буду каждый день обедать со своим любимым супругом в ресторане.

Грибной гулящ варился. Коричневая масса испускала пар и булькала в кастрюле. Хеди попробовала кушание.

— Гм, вполне прилично, почти готово. Только ужасно горячо.

С помощью Даниеля она сняла кастрюлю с огня. Аппетитный запах наполнил пещеру. У всех потекли слюнки. Лутц еще не вернулся вместе с Зентой и Михой.

— Давайте начнем! — потребовали Даниель Штрудель и Руди Марквард.

Ребята, голодные как волки, окружили кастрюлю, которую поставили на землю перед входом в пещеру, чтобы еда побыстрее остыла. Раздались голоса:

— Кто опоздает, пусть доедает, что останется.

Не нужно было даже накрывать стол. Во—первых, стола, как такового, не было. Во—вторых, не было и посуды. Кастрюля оказалась достаточно велика, чтобы все сразу могли из нее есть, зачерпывая варево ложками.

— Ой, это негигиенично, — запротестовала Антье, но мальчики ее высмеяли:

— Ты, кисейная барышня, боишься, что у нас бубонная чума?!

Все уселись на корточки вокруг кастрюли. Хайнер Боссе начал застолье со складного тоста:

— О, скромность, скромность, не оставляй меня при виде этого горшка, но не мешай набить мне пузо, чтоб не было свободного вершка!

Бултых! Все ложки одновременно окунулись в кастрюлю. Полетели брызги, кусочки грибов скакнули через край. Отличное варево, вкуснее быть не может.

Кастрюля быстро опустошалась. На этот раз мальчики явно опередили девочек.

— Вы жрете, как свиньи, — желчно упрекнула их Хеди.

— Радуйся, что нам нравится твое свиное пойло, — парировал Даниель. В пылу словесной баталии он совсем забыл, что держал в руке ложку, наполненную до краев грибным варевом. И дело кончилось тем, что пуловер украсился длинной цепочкой пролитых капель.

Тут в пещеру ворвались Лутц и Миха. По их раскрасневшимся физиономиям бежали струйки пота — так они спешили. Досталось и Зенте: она тяжело дышала, ее язык, казалось, вывалится из пасти.

— Ну, наконец—то, а то мы уже почти все съели! — встретила мальчиков Антье.

Но Лутц пропустил это замечание мимо ушей.

— Господа, новость, большая новость! — крикнул он. — Мы были на улице Петермана. И все сложилось удачно. Знаете, кто такой Энгельберт Шикеданц? Держитесь крепче и не падайте от удивления! Это человек, который продает участок. И в то же время он добрый знакомый госпожи Редлих, ее друг и покровитель.

— Постой, постой, а есть ли у него пишущая машинка с пляшущими литерами?

— Этого я не выяснил. Мы встретили его на улице перед домом. Я не смог сыграть роль сборщика металлолома. Со своим младшим братом и собакой я выглядел, как обыкновенный прохожий. Поэтому повел себя совершенно естественно. «Добрый день, господин Шикеданц, — сказал я, — вам большой привет от госпожи Редлих».

— А он? Он что-нибудь ответил?

— Конечно. «Спасибо, мой юный друг», — откликнулся он.

— И это все?

— Погодите, главное впереди. Недаром у меня острые глаза. Я сразу заметил, что Шикеданц возвращался из леса, и что он собирал там грибы. У него в руках была большая прозрачная полиэтиленовая сумка, наполненная грибами. А сверху лежало знаете что? Огромный бело—зеленый гриб — самая отвратительная бледная поганка!

— Фи, так она же ядовитая! — вскричала в ужасе Хеди.

— Само собой. Поэтому я сказал: «Будьте осторожны, господин Шикеданц. У вас в сумке самый ядовитый гриб из всех, какие есть в нашем краю. Если вы его съедите, считайте, что вы покойник».

— Ну а Шикеданц, он что — испугался?

— Ни капельки. «Спасибо, парень, — сказал он мне. — Я знаю, что гриб ядовитый и, конечно, есть его не буду». И после этого вошел в дом.

— А я нахожу все это очень странным, — прокомментировала Антье.

Хеди между тем подвинула к себе кастрюлю и обратилась к Лутцу и Михее:

— Ребята, тут осталось немножечко для вас. Подкрепитесь! Жаль, что гуляш уже остыл, но ничего — все равно вкусно.

Лутц отведал грибной похлебки.

— О—о, вкусно, не хуже, чем в ресторане «Погребок у ратуши». — Он пододвинул кастрюлю поближе к себе и Михе, чтобы тот тоже смог попробовать стряпню. — Присаживайся ко мне и поешь.

Но Миха брезгливо покрутил курносым носом.

— Тьфу, грибы! От этого месива у меня в животе все переворачивается!

И состроил гримасу, выражающую крайнюю степень отвращения.

— Несчастный, у тебя нет никакого понятия, — откликнулся Лутц, уписывая варево за обе щеки. — Какой-нибудь молочной лапши тебе вечно не хватает, и ты выпрашиваешь добавку. А от такого деликатеса отказываешься. Глупее не придумаешь! Ведь вкусно. Этот гуляш из грибов — первоклассная штука!

И Лутц черпал ложку за ложкой. Но каким бы голодным он ни был, наступил момент, когда желудок скомандовал: «Стой, довольно, больше нет места!» Мальчик бросил ложку, хотя на дне кастрюли оставалось еще порядочно грибного гуляша.

Хеди спросила, не хочет ли кто-нибудь добавки. Но у всех желудки были набиты. Тогда она подозвала собаку:

— Иди сюда, Зента, это тебе! — и, выйдя из пещеры, вылила весь остаток на землю.

Овчарка полизала грибной гуляш, немного поела, а потом, опустив голову, с опущенным хвостом вернулась в пещеру.

— Гляди—ка, с Зентой что—то творится, — встревожилась Хеди, но Лутц ее успокоил:

— Да что ты, Зента в порядке. Ей просто жарко. Если бы у тебя при такой погоде была толстая меховая шкура, ты тоже тяжело дышала бы. Спорим?

Они подсели к остальным ребятам, которые уже вышли из пещеры и расположились на траве. Разговор шел обо всем, но главными темами оставались — Шикеданц и грибы. Больше всего сыщиков волновал вопрос: «Зачем Шикеданцу ядовитая бледная поганка?»

— Наверное, он ее высушит, — высказала предположение Хеди.

— Вздор, от этого ядовитый гриб не станет съедобным, — возразил Хайнер.

— А может быть, он его высушит и повесит на стену как украшение? — размышлял вслух Руди Марквард.

— Ой, не смеши. Что за украшение? — съязвила Антье.

Их наивность рассердила Лутца.

— Люди, не надо. Мы должны думать, как криминалисты, — вмешался он. — Я не удивлюсь, если узнаю, что Щикеданц собирает ядовитые грибы, чтобы травить собак.

Хайнер ухмыльнулся.

— У тебя разыгралась фантазия, мой милый. Несколько недель назад, когда сдох Черный Неро, в лесу еще не было грибов.

— Ну и что? Ведь тогда отравитель использовал именно сушеные грибы, он измельчил их и подсыпал в мясную приманку. Сегодняшняя поганка наверняка пополнит его запасы.

Большинство ребят согласились с Лутцем.

— Ясно, это Шикеданц отравил собак, наконец—то мы нашли негодяя!

— Чересчур рано радуетесь, ведь у нас нет убедительных доказательств, — сдержал страсти Хайнер.

— Ты так думаешь? Да? — прикрикнул на скептика Лутц. — У нас целых три доказательства. Три факта, которые неопровержимо разоблачают Шикеданца. Первый: он собирает ядовитые грибы. Второй: в ту ночь, когда отравитель проскользнул к клетке с собаками, песики не лаяли, а дружелюбно повизгивали. Почему? Да потому, что они знали Шикеданца. Он часто навещал бабушку Редлих. И, наконец, доказательство третье: пляшущая литера «е». Она встречается и в письме с угрозами, и в объявлении о продаже участка. Ну как, хватит?

— Стоп—стоп—стоп! Что касается пишущей машинки, то это до сих пор не доказано, — возразил Хайнер.

Лутц улыбнулся. Он настолько был уверен в своей правоте, что этот упрек не смутил его.

— Ладно, от пишущей машинки мы можем и отказаться! Оставшихся у нас доказательств достаточно, чтобы засадить Шикеданца за решетку.

Радость охватила сыщиков—любителей.

— Ура, дело сделано! Все ясно, все доказано. Вперед, люди, что мы расселись. Нам нужно идти в полицию и передать ей это дело. Шикеданц сегодня же попадет в кутузку!

И вдруг из пещеры послышался сдавленный рыданиями крик:

— Все сюда, быстро! Бедная Зента умирает!

Миха стоял на коленях перед овчаркой, которая, хрипя, каталась по земле.

Все в растерянности, просто онемев от ужаса, столпились вокруг Зенты.

— Так сделайте же что-нибудь! — умолял Миха. — Что вы уставились на нее!

Лутц погладил овчарку. По ее телу пробежала судорога, лапы задергались.

— Бедненькая, ты так мучаешься, — прошептала Антье.

Хеди опустилась на колени, нагнулась над собакой и осторожно приложила ужо к ее животу. Все затаили дыхание. Хеди оприслушалась.

— У нее внутри что—то булькает и бурлит, — сообщила она тихо. — А теперь… теперь что—то зашевелилось.

— Ясно, это в желудке, — поставил диагноз Хайнер. — Скорее всего — вспучивание, в кишках собрались газы.

— Чушь, Зента съела что—то плохое, — возразил Руди Марквард.

Хеди вскочила.

— Это грибы, — крикнула она, бледнея. — Я дала ей остаток нашего гуляша.

У Антье округлились глаза.

— Гуляш был отравлен, — сдавленным голосом произнесла она. — В него попал ядовитый гриб. Ужасно, но я тоже чувствую себя неважно.

Девочка проглотила слюну, у нее перехватило дыхание, и ее всю затрясло.

— Великий Боже, — еле слышно прошептала она, — мне очень худо, меня сейчас стошнит.

Даниель громко рыгнул.

— Факт, — выдавил он. — У меня внутри тоже что—то шевелится.

— Люди, мы отравились, — вскричал Хайнер и схватился рукой за горло. — В гуляш попала поганка. Достаточно одной такой штуки, чтобы мы все отправились на тот свет. Мы пропали! В этом нет сомнения, я уже чувствую, что нам конец. Началась резь в животе. Ой, ой, яд пожирает нас.

Словами можно заразить так же, как и вирусами, вызывающими грипп. Кругом мгновенно раздались жалобные стоны и крики. Каждый вдруг обнаружил у себя явные признаки отравления грибами. Паника охватила всех.

— Не дайте мне умереть, — запричитала Антье Гербер, — спасите меня!

Первым опомнился Лутц.

— Все в поликлинику, быстро! — скомандовал он. — Бегом, бегом!

И выскочил из пещеры. Остальные очертя голову, словно стая испуганных уток, бросилась за ним.

Миха, боясь, что его собьют с ног, крепко вцепился в Хеди.

— Послушай, что случилось? — захныкал он. — Не убегайте все. Моя бедная Зента, неужели ты не можешь спасти ее?

— Нет, Миха, я тоже очень спешу, — девочка постаралась ответить как можно спокойнее, чтобы не напугать малыша. — Я не могу ничем помочь Зенте. Но ты не плачь. Тебе нечего бояться, ведь ты не ел грибы. Я прошу тебя, беги быстрее к нашей учительнице. Она живет на площади Мира, в доме, где овощной магазин. Расскажи ей, что случилось. И что собак отравил Шикеданц. Ты понял? И что она должна заявить об этом в полицию, если… — тут у нее перехватило горло, — если мы все сегодня умрем. Давай, будь смелым, теперь вся надежда на тебя!

К счастью, поликлиника находилась не очень далеко. Пока дежурный врач собирал по тревоге всех медсестер и все резиновые шланги, чтобы организовать массовую промывку желудков, Миха добежал до площади Мира и нашел дом с овощным магазином и классную руководительницу 5-го «А». Маленький гонец так устал, что у него все перепуталось в голове. Госпожа Хольведе не могла представить себе, слушая его обрывочные фразы, подлинную картину того, что произошло в пещере на лесной опушке.

— Д—добрый день, — заикаясь, докладывал Миха, — Хе—ди п—послала меня… Вы должны заявить в п—полицию о ядовитых грибах… Господин Шикеданц их о—отравил… Я не съел ни крошки… Но б—бедная Зента… Она лежит в пещере и у—умирает. Мой брат и другие п—попали в поликлинику…

Госпожа Хольведе пыталась успокоить малыша. Постепенно ей удалось выяснить, что же случилось. Конечно, она не приняла на веру все, что рассказал ей Миха. В первую очередь то, что касалось Зенты. В конце концов, она преподавала биологию, и ей было известно, что ядовитые грибы не опасны для собак: у них желудочный сок обладает большей кислотностью, чем у людей, и обезвреживает сильные яды.

— Мне кажется, что ты немножко фантазируешь, — мягко упрекнула она карапуза.

Но у того слезы вновь покатились по испачканному лицу.

— Но бедная Зента лежала там, как мертвая, — жалобно произнес он. — Пойдемте, я покажу вам пещеру. Не знаете ли вы лекарства для собаки? Я очень прошу — помогите ей.

О своем старшем брате Миха так не беспокоился. Зента, Зента — все время лишь о Зенте.

Госпожа Хольведе сняла домашние туфли и обулась в сандалеты. Вместе со своим маленьким проводником она отправилась к старому карьеру, в котором находилась пещера.

— Это здесь, — сказал Миха и остановился перед большой дыркой в откосе. Он предоставил учительнице право первой войти в пещеру. Но сделал это вовсе не из—за галантности. Ему было страшно увидеть мертвое животное. Поколебавшись, Миха медленно последовал за женщиной. Тут до него донеслось свирепое рычание. Что это? Значит, Зента жива! И действительно, перед ними живая и здоровая стояла овчарка. И не одна. Она приготовилась защищать трех барахтавшихся щенков, которым только что подарила жизнь.

Госпожа Хольведе засмеялась. Да так громко, что посыпался песок со стен пещеры.

— Ах, вот чем она была больна! Неужели никто не заметил, что овчарка собирается стать матерью?

Миха никак не мог понять, что произошло. Он долго глядел на это чудо, потом тряхнул головой и признался:

— Я не знал, что у собаки могут получиться щенята, если она поест грибов!

Госпожа Хольведе обняла малыша за плечи и вывела его из пещеры.

— Пошли, Зенте и ее малюткам нужен покой, — сказала она мальчугану. — И расскажи—ка мне, что случилось после того, как собаке вдруг стало плохо. Твой брат и другие ребята подумали, что они тоже отравились? Не так ли?

Миха согласно кивнул.

— Послушай, я сильно сомневаюсь в том, что произошло отравление. Наверное, у них разыгралось воображение, возникла ложная тревога. Давай—ка свяжемся сейчас с поликлиникой. Может быть, им ничего не надо делать.

Но учительница уже опоздала с телефонным звонком.

— Все пациенты чувствуют себя хорошо, — ответила старшая сестра. — Мы только что очистили желудок последнему.

Акция продолжается

— Дети, можете отправляться домой. Вы вне опасности.

Стайка усталых, бледных, с трясущимися коленями и пустыми желудками ребят покинула поликлинику.

— О Господи, — жаловался Хайнер, — я еле держусь на ногах. В жизни больше не притронусь к грибам.

— Тише, тише, — умоляла Хеди. — При упоминании о грибах у меня начинаются судороги в желудке.

Она оперлась об Антье, а может быть, та висела на ней. Вернее, они поддерживали друг друга, так как чувствовали себя отвратительно.

Только у Даниеля Штруделя еще оставались силы, чтобы немного подурачиться.

— Послушайте—ка, резиновый шланг, который меня заставили проглотить, наверняка взяли в пожарной команде, — зубоскалил он. — Вот такая длинная штука, скажу я вам! — И он развел руки в стороны.

У Антье появился какой—то ком в горле, и ее затошнило.

— Ах, Боже мой, — взмолилась она. — Не напоминай мне об этом.

Их путь лежал через Колодезную улицу. Перед витриной магазинчика Хампе толпились люди. Непонятно, читали ли они объявление, или продавец выставил на обозрение что—то особенное. О да, в самом центре, между коробками сигар и пачками сигарет, курительными трубками и мундштуками лежала белая бумажная салфетка и на ней большой гриб. Великолепный экземпляр со светлой шляпкой и бело—желтой манжеткой вокруг ножки. А рядом с ним белая картонка, на ней предупреждение, написанное тушью аккуратным четким шрифтом:

«Внимание! Грибники, собирая дары леса, будьте осторожны. Этот клубневидный гриб, который также называют бледной поганкой, исключительно опасен. Его нашел в нашем городском лесопарке друг природы Энгельберт Шикеданц».

Лутц Хартвиг и Даниель Штрудель остановились перед витриной. Пробежали глазами текст раз, другой. «Друг природы Шикеданц». Ну, что ты скажешь?

— На нем пробы негде ставить, — возмущенно прокомментировал Лутц. — Но я узнаю этот ядовитый гриб. Именно он тогда лежал у Шикеданца в сумке.

— А ты не находишь, что этот тип оказался порядочным человеком, — заметил Даниель. — Друг природы не может травить собак, это вещи, взаимоисключающие друг друга.

Лутц не ответил. Даниель потянул друга в сторону и насмешливо спросил:

— Ты что — оглох?

— Ах, оставь меня в покое, — взорвался Лутц. — Я кончаю с этим. Раз и навсегда. Ты понял? Нет никакого смысла копаться дальше в этом деле. Мы все время нападаем на ложный след. Госпожа Хольведе права. Наше усердие нужно использовать в учебе. Ничего толкового не получится, нам не заменить уголовную полицию. Нет, с меня хватит. Пошли домой? Наплевать нам на этого Энгельберта с его проклятым грибом!

Что печатают в газетах? Передовицы, новости со всего света, очерки, спортивную информацию, ребусы и кроссворды, объявления, а на последней странице местные известия под рубрикой «Репортер идет по городу».

Госпожа Хольведе не принадлежала к тем людям, которые используют газеты только как оберточную бумагу или для растопки печи. Она читала их. И каждый день тратила на это порядочно времени. Так было и сегодня. При этом учительница не пропускала и то, о чем писал городской репортер. А сегодня в местном печатном органе была помещена следующая заметка:

«Благодаря неустанным поискам химика Энгельберта Шикеданца на фирме «Палетта» (производство лаков и красок) удалось создать новый вид покрытия, которое гораздо более устойчиво к погодным условиям. Кроме того, туда добавлено ядовитое вещество, которое уничтожает насекомых и вредителей».

Госпожа Хольведе задумалась. Она вспомнила о записке, которую получила несколько дней назад от продавца табачных изделий Хампе. Там стояло: «Энгельберт Шикеданц, улица Петермана, 12». Необычное, редкое имя. Значит, химик собирается продавать земельный участок. А ведь этого Шикеданца дети подозревают в том, что он отравил собак.

«Трижды встречаемся мы с Шикеданцем, — размышляла учительница. — Что говорит в его пользу, а что — против? Сначала факты со знаком плюс. Он улучшил краску, выпускаемую фирмой «Палетта», заботится об одинокой старой женщине, организовал ее лечение.

Это нужно признать.

Но есть и отрицательные факты. Скажем, объявление о продаже садового участка, которое он напечатал, использовав машинку с дефектом: буква «е» вылезает из строки. Точно так же, как и в письме с угрозой отравить собак. Случайность? Возможно. В то же время Шикеданц, как сказано в газетной заметке, в последнее время на работе имел дело с ядовитыми веществами. Немного яда, хорошо его упаковав, можно легко вынести в кармане из рабочего помещения и использовать в личных целях, далеких от добрых дел…

Глупости, дети заразили тебя криминальным вздором, — решила все же госпожа Хольведе и бросила газету на стол. — Что может заставить Шикеданца, химика, занимающего хорошо оплачиваемую должность и видное положение, вредить бедной и больной семидесятисемилетней пенсионерке? Зачем это ему нужно?»

Учительница не могла найти убедительного ответа. Покой ее беззаботного вечера был нарушен. Энгельберт Шикеданц, бабушка Редлих, подозрения ребят, пляшущая литера «е»… Мысли каруселью закружились в ее голове. А внутренний голос подсказывал: «Доберись до сути дела, тут что—то не так, приглядись получше к этому Шикеданцу».

И учительница отправилась на улицу Петермана. Она дважды пыталась повернуть обратно, пока шла туда.

«Ты поступаешь глупо, — думала она, — не будь смешной, ты ведь взрослый человек! Не связывайся с этим делом!» Но каждый раз она вспоминала о бабушке Редлих. Как часто такие одинокие старые люди становятся жертвами мошенников, разыгрывающих из себя добропорядочных благодетелей.

Улица Петермана, 12. Четырехэтажный доходный дом. Шикеданц живет на последнем этаже, под самой крышей. У госпожи Хольведе сильно билось сердце, и это было вызвано не только тем, что ей пришлось преодолеть около шести десятков лестничных ступеней.

Энегльберт Шикеданц, мужчина пятидесяти четырех лет, с видной фигурой и моложавым круглым лицом, был галантен. Особенно в отношении приятных женщин моложе сорока, таких, как классная руководительница 5 — го «А». Он не предложил госпоже Хольведе обыкновенный скромный стул. Нет, он заставил ее сесть в роскошное кресло.

— Я рад, что вы посетили меня, — сказал Шикеданц медовым голосом проповедника. И на самом деле его радовала возможность продать в скором времени участок земли. Разумеется, за достойную цену. Ему срочно требовались деньги. Недавно он крупно проиграл на скачках. И задолжал сумму, превышавшую его месячное жалованье. Счастье, которое прежде улыбалось Шикеданцу, несколько месяцев назад оставило его. В итоге он поиздержался. И очень сильно. Пришлось занять деньги у коллег и знакомых.

Долги росли, как снежный ком, а заимодавцы теряли терпение, предупреждали, угрожали…

— Мой участок просто идеален для постройки дома, — цветисто расхваливал его Шикеданц. — Вы будете в восхищении. Ни намека на пустошь, без зарослей крапивы, ухоженная земля. И расположение прекрасное — прямо на городской окраине, рядом с лесом. Тишина, чистый воздух, нет автомобильного движения. Можно сказать, сельская идиллия в округе. Но дорога по Березовому проезду асфальтирована.

— О, Березовый проезд мне хорошо известен, — заметила госпожа Хольведе. Она вовремя спохватилась, чтобы не выдать своего удивления. Ведь земельные участки там только по одной стороне проезда. Кроме владения бабушки Редлих, на всех остальных были возведены добротные одно—двухэтажные коттеджи. И какого—либо пустыря там не было.

Учительница стала догадываться.

— Ваш участок совершенно пуст? — осведомилась она.

— Конечно, — дал волю своему хорошо подвешенному языку Шикеданц. — То есть сейчас там есть домик. Да что там домик — слишком громко сказано. Точнее — сколоченная из досок конура. До сих пор в ней жила старая женщина, которая в данный момент находится в больнице. После выздоровления она переедет в дом для престарелых. Я об этом побеспокоился и доказал в отделах здравоохранения и социального обеспечения, что такого старого человека ни дня нельзя оставлять одного в этой конуре. Власти в принципе согласны, но, как водится, бюрократы тянут время. Я их предупредил, что нужно торопиться, иначе я пожалуюсь бургомистру.

Чтобы не выдать своего волнения, госпожа Хольведе сильно сжала кулаки. Она призвала себя к спокойствию, и ей удалось сохранить маску дружелюбия на лице.

— Ваш участок — определенно то, что мне нужно, — заверила учительница. — Я должна обязательно посмотреть его. Скажите, пожалуйста, под каким номером он значится?

— Под восемнадцатым, — ответил Шикеданц. — Березовый проезд, 18. Калитка в изгороди не запирается. Вы можете побывать там в любое время. А сейчас я буду счастлив, если вы разрешите мне угостить вас рюмкой коньяка. Чтобы сделка была успешной, ее надо обмыть.

И не дожидаясь согласия госпожи Хольведе, он поспешил по коридору на кухню за бутылкой. Но рюмки, стоявшие в посудном шкафу, оказались плохо вымытыми. И Шикеданц задержался, чтобы привести их в порядок.

Госпожа Хольведе внимательно осмотрелась. И тут она увидела пишущую машинку, которая стояла на письменном столе у окна. Старая портативная модель, выпущенная в 1912 году. Под валиком торчал лист бумаги — начало какого—то письма.

Учительница вспомнила о пляшущей литере «е». Любопытство подняло ее из кресла и заставило на цыпочках потихоньку проскользнуть к столу. Достаточно было одного взгляда на текст — и она убедилась: буква «е» везде выпадала из строки.

«Вот оно, — подумала госпожа Хольведе, — вот оно…»

Шикеданц вошел с подносом, на котором стояли бутылка и две рюмки. Официант из него был, конечно, никудышный, и ему пришлось медленно балансировать по коридору, прежде чем он добрался до комнаты. Госпожа Хольведе устремилась к креслу, она спешила и, когда садилась, задела низкий журнальный столик, на котором стояла ваза с цветами. Та опрокинулась, пролилась вода. Какой конфуз!

— Ой, извините меня, пожалуйста! Я только хотела поудобнее вытянуть ноги.

Госпожа Хольведе покраснела, как напроказившая маленькая школьница.

— Ничего, ничего, несколько пролитых капель воды не стоят такого внимания, — успокоил ее Шикеданц. Он принес из кухни сухую тряпку — светло—коричневый лоскут искусственного шелка в красную и зеленую клетку.

— Видите, кусок старой занавески как нельзя лучше подходит для этой цели, — болтал он, протирая полированную крышку столика.

Госпожа Хольведе встала и распрощалась. Она решила покинуть Шикеданца совершенно неожиданно. Это был какой—то порыв души. Распивать с подлецом коньяк и при этом желать ему здоровья было выше ее сил. Актерского мастерства у нее на это явно не хватило бы.

— Мне нужно идти, я опаздываю, — сказала учительница. — Я дам о себе знать.

С этими словами она быстро прошла к двери и сбежала по лестнице.

«Что—то должно случиться, — стучало у нее в голове, — черт бы побрал этого мошенника…»

Но на черта трудно полагаться. Госпожа Хольведе знала человека, в компетенцию которого входили подобные случаи. И она решила сегодня же рассказать ему об истории с Шикеданцем. Со всеми подробностями. Историю отъявленного мошенника, который решил обманом обобрать у старой женщины ее земельное владение, пообещав ей часть дома, который он построит на этом месте. В действительности он собрался отправить ее на богадельню, а участок продать за хорошую цену и положить деньги в карман. Хитрая бестия, но на этот раз у него ничего не выйдет, она выведет этого господина на чистую воду!

И надо отдать должное ребятам из 5 — го «А». Ведь это они фактически докопались до сути дела и разоблачили мошенника. А она, признаться, приняла поначалу все, что они ей рассказывали о Шикеданце, за детские фантазии.

С такими мыслями госпожа Хольведе отыскала дом, где жил знакомый прокурор. Однажды он сказал ей, что в случае чего она может обращаться к нему в любое время. Как говорится, даже ночью. Сейчас именно такой случай: нельзя терять ни минуты.

Учительница застала прокурора за ужином. Он встретил ее приветливо.

— Дело, несомненно, представляет для нас интерес, — сказал страж закона, выслушав госпожу Хольведе.

— Теперь я жду от вас все подробности, которые узнали вы и ваши ученики. Любая деталь может оказаться очень важной.

Отрывной календарь, висевший в простенке между классной доской и шкафом в 5 — м «А», стал тоньше на несколько листков, пока в один прекрасный день не поступило известие: «Сегодня бабушка Редлих возвращается из больницы домой».

Прокуратура приостановила намеченное Шикеданцем водворение госпожи Редлих в дом для престарелых. Все ребята хотели, чтобы их освободили от занятий для участия в торжественной встрече бабушки Редлих, когда ты выйдет у своего участка из машины. Наверное, она и не узнает его: настолько прилежно потрудились тут ребята, прихорашивая домик и буквально каждый метр владения. Но только Хеди Зивальд и Лутц Хартвиг удостоились такой чести. И то лишь потому, что им госпожа Редлих, уезжая в больницу, доверила ключи от дома.

Анналуиза Редлих, хозяйка участка, прибыла домой около полудня. В больнице ее кожа стала еще бледнее, но держалась старушка гораздо бодрее, чем прежде. И нога, спасибо врачам и сестрам, почти не болела. Водитель, который помогал бабушке Редлих выйти из автомобиля, хотел было взять ее под руку и довести до домика. Но получил решительный отказ.

— Нет, нет, — выпрямилась старая женщина, — я дойду сама. В больнице мне стало лучше.

Она сердечно поздоровалась с детьми и медленно вошла в сад. Глаза ее уже были не так остры, чтобы она смогла сразу заметить, какие изменения произошли на подворье. Лишь постепенно, так сказать, шаг за шагом осваивала она окружающее. Она восхищалась и восклицала — для бабушки Редлих путь от ворот до домика стал буквально дорогой открытий. Везде, пока она отсутствовала, потрудились прилежные и старательные руки.

— Дети, дети, чем я вам смогу отплатить, как я отвечу на это добро? — шептала бабушка Редлих. — Чем я заслужила такую помощь и заботу?

Покрытая свежим варом крыша домика блестела.

— За это вы должны поблагодарить господина Шубака, вашего соседа, — сказал Лутц.

— Что, и его тоже?

Старая женщина не могла понять, почему люди к ней так благожелательны.

В домике все сверкало чистотой. Накануне тут все чистили и драили госпожа Хольведе и девочки. Они выстирали и погладили оконные занавески. На столе стояла ваза с цветами. Яркий букет встречал хозяйку. Рядом с ним лежал кекс и пакетик с молотым натуральным кофе. Это для того, чтобы сразу же после прибытия бабушка Редлих могла подкрепиться.

— Боже мой, зачем это?

Старая женщина растрогалась еще больше. Она совсем не рассчитывала на такую встречу.

— Можно поставить на огонь воды для кофе? — спросила Хеди.

— Конечно, милая, — откликнулась бабушка Редлих. — Только вскипяти побольше, девочка. Я приглашаю вас обоих. Мы втроем отведаем этот удивительный кекс. И никаких возражений. Я так хочу.

Ожидая, пока сварится кофе, она заняла свое любимое место на узкой скамеечке.

— Ну, а теперь вы можете рассказать о моих собачках? — обратилась бабушка к Хеди и Лутцу. — Что с ними, они в порядке?

Дети, перебивая друг друга, ввели ее в курс дела. Сообщили и о неожиданных родах Зенты в пещере…

— Подумайте только, три крошечных щеночка, все живые и здоровые!

— Вот здорово! — Госпожа Редлих попросила еще раз рассказать ей эту забавную историю. Усмехнувшись, она призналась: — Дети, это моя вина. Не сердитесь на меня. Я должна была вам сказать. Но из—за тогдашних переживаний я совершенно забыла об этом. Да, да, за собак пришлось поволноваться. Я очень скучаю по ним.

— Привести их к вам?

— О да, это было бы мило с вашей стороны. Знаете, когда моих собачек нет, мне чего—то не хватает.

На следующий день к госпоже Редлих явились визитеры. Собаки, которых накануне привели на участок, залились громким лаем в своей загородке. Они, конечно, не стали бы так встречать посетителей, если бы знали, что это — сотрудники уголовной полиции. Старая женщина уже была с ними знакома: в больнице они подробно расспрашивали ее о Шикеданце. Их беседа продолжалась тогда часа полтора. Когда она закончилась, госпожа Редлих подписала протокол, но так разволновалась, что вызвали сестру, которая принесла успокоительное.

— Госпожа Редлих, у нас к вам еще несколько вопросов, — начал один из сотрудников. — Мы, конечно, затрудняем вас, но нужно соблюсти все правила следствия, хотя дело Шикеданца не очень сложное. Полностью подтвердились наши подозрения, что ваш знакомый, разыгрывавший из себя добродетеля, на самом деле хотел продать ваш земельный участок и присвоить вырученные деньги. Мошенник во всем признался. Ему не оставалось ничего иного. Он не смог предъявит ни одного документа, который подтвердил бы его намерения построить на участке дом. Ни какого-нибудь чертежа, или рисунка на худой конец, ни договора на строительство, короче говоря, ничего. Все чистое мошенничество.

Говоривший замолчал, чтобы бабушка Редлих могла осмыслить сказанное. Через пару минут тишину нарушил второй полицейский.

— То, что произошло с собаками, тоже дело его рук, — пояснил он. — Шикеданц знал, что вы очень привязаны к животным и что добровольно не откажетесь от них. Поэтому он попытался умертвить их одну за другой. Живодер рассчитывал на то, что смерть собак вызовет у вас тяжелые переживания, вы будете сильно нервничать, волноваться. Этот длительный стресс окончательно подорвет ваше здоровье и приблизит его к главной цели: поместить вас в дом для престарелых как можно быстрее или даже довести до смертного одра…

Рассказчик замолк, увидев, что старая женщина закрыла глаза. Конечно, ей не легко было выслушать все это. Но она взяла себя в руки и попросила продолжить рассказ.

— Я, собственно, закончил, — сказал сотрудник уголовной полиции. — Вам не нужно больше волноваться. Все, как видите, завершилось хорошо. Мы с помощью юных сыщиков—любителей и их энергичной учительницы разоблачили мошенника. Теперь вы можете спать спокойно. Шикеданц не тронет ваших четвероногих друзей. Этот тип уже задержан и привыкает к тюремной атмосфере, в которой ему придется пробыть после вынесения приговора еще длительное время. Ну как, госпожа Редлих, что скажете?

Старая женщина смущенно закивала головой.

— Что я могу сказать? Знаете, очень тяжело разочаровываться в людях. А ведь у этого человека было такое дружеское и честное лицо…

Оба криминалиста улыбнулись.

— Знаете, госпожа Редлих, на выражение лица никогда нельзя полагаться. Главное — что у человека в голове и на душе.

Радость греет людей, как яркие солнечные лучи. В конце концов, и она приходит к доброму человеку.

Анналуиза Редлих пела про себя. В душе у нее раздавались звуки вальса, который она танцевала когда—то совсем юной девушкой. Сегодня она развеселилась. Долгие недели на нее давил груз волнений, забот и лишений. Но теперь ей посчастливилось: она может вести тихую, мирную жизнь и посвятить себя саду и четвероногим друзьям. И никакой Энгельберт не в силах этому воспрепятствовать. Если сейчас хлопнет калитка, и собаки завоют и заскулят, ей нечего бояться: это пришли добрые люди, настоящие друзья. Это ее «дети», они навещают ее почти каждый день.

Не все сразу, потому что их слишком много. У нее всегда бывают несколько человек. Сегодня одни, завтра другие. И каждый раз она слышит одно и то же:

— Добрый день, бабушка Редлих, мы пришли поработать. Что нужно принести или сделать? Что требует починки?

— Туш в честь старательных помощников! — громко приветствует их в таких случаях ее сосед, электромонтер Отто Шубак. У него хобби — писать заметки в городскую газету. Вот и сейчас он сочинил длинную статью и послал ее в редакцию. Обещали опубликовать в воскресном номере. Причем полностью. Под заголовком: «Акция продолжается».

Отто Шубак написал в ней, между прочим: «То, о чем я хочу рассказать, случилось в нашем городе. История эта не выдумана, и именно поэтому каждый должен над ней задуматься. К сожалению, мы не всегда заботимся о старых людях, с которыми давно живем рядом, и которые тем не менее совершенно одиноки…»

Честное признание. Отто Шубак не побоялся сделать его, хотя оно, в первую очередь, укоряло его самого.

А далее внештатный корреспондент изложил «дело Шикеданца». Правдиво и точно, со всеми подробностями он рассказал, что произошло вокруг земельного участка номер 18 по Березовому проезду. Не забыл он похвалить и сыщиков-любителей из 5-го «А». В конце статьи Шубак обратился ко всем читателям: «Такой случай у нас произошел впервые. И вряд ли он повторится. Отравитель собак задержан и понесет заслуженное наказание. Но акция «Бабушка» — это я придумал такое название — не должна закончиться. Давайте ее продолжим здесь, у нас, и повсюду.

Потому что везде живут старики, брошенные на произвол судьбы. Но и везде есть школьники, которые должны постараться, чтобы одинокие старики не чувствовали себя заброшенными. Акция «Бабушка» продолжается».

Note1

Негодяй, подлец (нем.) (Примеч. пер.)

(обратно)

Note2

Здание городского самоуправления. (Примеч. ред.)

(обратно)

Note3

Город в Древней Греции. (Примеч. ред.)

(обратно)

Note4

Ангел-хранитель (нем.) (Примеч. пер.)

(обратно)

Оглавление

Подозрение за подозрением

Комиссар Хартвиг действует

Улыбнитесь, пожалуйста!

Пишущая машинка с прыгающей буквой

Кусочек шелковой ткани и новые улики

Спокойное воскресенье, бурный понедельник

Человек с добрым лицом

Горячо, тепло, холодно…

Таинственное объявление

Внимание, аврал!

Акция продолжается . . . .

Реклама на сайте