«Формула Бельмондо»

Дмитрий Щеглов Формула Бельмондо

Глава 1 Хирург Данила

Талантлив мой дружок Кащеев Данила, талантлив и везуч. Вот и на этот раз он умудрился вляпаться в очередную историю, с кульбитами, с сальто-мортале, с погонями и с мудреными аналитическими выкладками.

Как все начиналось, откуда ноги растут у этого невероятно шумного приключения?

Данила, как всегда появился у меня чуть ли не с первыми петухами. В это время мои дед и бабушка никогда не будят меня. Они считают, что коль их внучок москвич приехал к ним на все лето, на каникулы, то в первую очередь он должен хорошо отъесться и отоспаться, и лишь потом все прочее. В число прочего, что мешает мне за лето набрать силы и хорошо подготовиться к новому учебному году, естественно попадал и мой дружок Данила. Бабушка его любила, обычно отменно привечала, сажала на почетное место за обеденным столом, но всегда с великими подозрениями относилась его предложениям. Иначе как провокационными она их не назвала.

Бабушка считала, что чердак у моего друга, набит таким мусором, который и за год не расчистишь. Она была права, заносило иногда моего приятеля на жизненных поворотах не в ту сторону. Раз как-то зашел я к нему домой, смотрю, выходит он на крылечко с цыганской иглой с которой свисает нитка, в одной руке, с веревкой в другой руке и говорит мне:

– Пойдем, поможешь!

– А что делать?

– Да, практически ничего! За ноги подержишь соседа!

– Кого держать-то?

– Ваську подлеца.

О…о! На Ваську я сам зуб имел. Он мне тоже не давал прохода. Так что если Данила решил с ним поквитаться, я ему в этом деле прямой помощник. Я даже подумал, что получу мазохистское удовольствие, когда буду видеть, как Данила его иглой шпыняет, в воспитательных целях, пардон, в одно место. Вот только и Васька не лыком шит, он так двинет ногой, костей не соберешь, отлетишь метра на три.

Свои опасения, если не сказать больше, я постарался облечь в приличествующую мужскому достоинству форму. Праздновать труса тоже надо умеючи. Панику, собственное смятение и отступление надо преподнести как вынужденный маневр, требуемый диспозицией. Бегство с поля боя часто выдают за перегруппировку сил. В том разе, я постарался благородно ретироваться, сказав:

– Ноги я Ваське не удержу.

– А мы их ему сначала веревкой свяжем, а потом еще его самого к перилам притянем, чтобы не трепыхался. Никуда он гад не денется. Не боись. Только после того, как он у столба будет стоять, мы ему экзекуцию устроим. Пошли. Васька сегодня дома один. Капель с самого раннего утра куда-то укатила.

Такой вариант меня устраивал. Пусть связанный стервец Васька, как бледнолицый у индейского тотема попечется на солнышке и подумает, что лучше; война со мной и Данилой или вынужденный мир и безропотная покорность. А если будет артачиться, Данила его иголкой цыганской быстро вернет к земным реалиям.

Если бы Капель была дома, Даниле и в голову не пришло бы затевать войну с Васькой. Капель, эта соседка справа. У нее, пожалуй, самый крутой коттедж в округе. Слева от Данилиной избенки тоже высится вычурный особняк из красного кирпича с белыми колоннами, но он чуть пониже. И так дальше по всему берегу озера. Бельмом на глазу у скоробогатых «новых совков» стоит бедная избенка моего приятеля Данилы. Мало того что не смотрится она, так еще и портит весь вид остальным. Сколько уже раз Данилиной бабке предлагали хорошую цену за ее участок с видом на озеро, а она все отказывается. Каждый потенциальный покупатель или представитель фирмы посредника слышит одно и тоже:

– Обманешь милый!

– Да ты что старая, окстись! Я тебе почти вдвое больше предлагаю, чем реально твоя земля стоит.

– И свой интерес не забываешь?

– Естественно! – отвечает незадачливый покупатель.

У Кащеевой Марфы Егоровны железная логика. Она смотрит прямо в глаза очередному клиенту и говорит.

– Получается, с моего участка тебе выгода! Вершки тебе, а корешки мне.

Клиент начинает кипятиться. Он уже несколько раз приезжал, поэтому фамильярничает.

– Марфа Егоровна, ты для себя и внука купишь на другом конце города за эту же цену вполне приличный кирпичный дом с таким же участком, если не больше. Я тебе за вид приплачиваю, и за соседей. Пойми, этот район стал элитный. Вы со своей покосившейся избенкой не вписываетесь в современную архитектурно-ландшафтную застройку этого берега озера.

– И чем же это мил человек ты лучше меня, что ты впишешься, а я не вписываюсь. Ты глянь на себя со стороны; лысый, бородавка под носом. И ноги вроде кривые, рахитом в детстве наверно был.

Марфа Егоровна точно попала в цель. В детстве клиент недоедал, и поэтому у него были не только кривые ноги, но и непропорционально большая голова. А если рядом с ним стояла жена или хорошая знакомая, то не одно ее меткое замечание мгновенно выводило потенциального покупателя из равновесия.

Последний приезжал именно с хорошей знакомой, он и начал разговор про ландшафт, а после того как ему напомнили, кем он был в детстве, побагровел и взорвался.

– Ты бабка отжила свой век, и зря цепляешься за эту землю. На празднике жизни ни тебе, ни тебе подобным нет больше места. Нынче рыночные отношения, а ты из совка. Поверь мне, сколько бы ты ни упиралась, но съехать тебе отсюда придется. Здесь не я построюсь, так другой. Все равно добьют тебя, если не сожгут. Предлагаю последний раз. Две цены за землю.

Спутница со стройными ногами до ушей потянула его за рукав.

– Поехали Додик отсюда. Бабка сдурела совсем, ломит цену почти как на Рублевке. И что ты тут нашел? Давай лучше съездим на Рижское направление.

Вот, в таком престижном месте стоял дом у Данилы, на живописнейшем берегу озера, прямо у самой воды, где один особняк затмевал архитектурными излишествами другой. Сейчас мой дружок предлагал разобраться с соседом Васькой, который подсадил ему вчера фингал под глазом. Васька как-то и на мне один раз оттоптался. А так как сейчас дома он был один, то я согласился принять участие в воспитательном процессе. Вдвоем с Данилой мы как-нибудь справимся с этим наглецом.

– Пошли! – наконец, пересилил я страх перед нахрапистым соседом.

Данила завернул к сараю и прихватил зачем-то топор.

– А его зачем? – с удивлением спросил я. У меня зародилась нехорошая догадка, что он прихватил его на тот случай, если Васька дуром попрет на нас и придется отступать. Отбиться чем будет. Но ответ Данилы огорошил меня.

– Мы его подлеца сначала свяжем, а потом я ему глупую башку оттяпаю и быстро пришью обратно. Вот, иголку с ниткой приготовил. С пришитой головой он не будет больше мне хамить. Урок пойдет ему впрок.

Я смотрел на Данилу как на ненормального. Белены объелся? Как это голову обратно пришить? Он что, хирург наивысшей квалификации? Слышал я, по телевизору показывали, что ноги пришивают, руки, но чтобы голову? Да, было дело, мой дружок как-то подрабатывал в больнице, помогал своей бабке, которая там уборщицей работала. Насмотрелся, конечно, всякого.

Мой приятель успокоил меня.

– Ты Максимыча знаешь?

Кто ж его не знает, Максимыча. Он наша местная достопримечательность. Хирург высочайшей квалификации. К нему оперироваться из Москвы приезжают.

– Ну, так вот, – уверенно заявил мой дружок. – Я у него дома как раз был, когда к нему сосед свою Шельму с оторванной лапой привел. На одном лоскутке кожи лапа болталась… Можешь себе представить, Максимыч у себя на кухонном столе, обычной иголкой с ниткой лапу ей пришил, и теперь сосед снова с Шельмой на охоту ходит. Я ему в тот день ассистировал, – гордо заявил мой приятель. – За задние ноги Шельму держал. А Петро, хозяин Шельмы, вида крови испугался, ушел курить. Ничего сложного нет, пришить ногу обратно. Я так думаю, что нога, что голова, никакой разницы нет. Оттяпаю, и потом пришью. Зато потом Васька у нас, как шелковый будет.

Данила увидел, что я с осуждением на него смотрю и постарался хоть как-то меня задобрить.

– Ты не волнуйся, я сам все сделаю. Ты только за ноги его подержи.

Попробовал все же я его отговорить от этой безумной затеи. Да куда там. Шлея под хвост попала, несло с горы моего дружка. Ничего он и слышать не хотел.

У Данилы был свой ключ от соседской калитки и поэтому мы совершенно спокойно зашли во двор к Капель. Мой приятель чувствовал себя здесь как дома. Да, практически во время отсутствия хозяйки он и был здесь полноправным хозяином. Капель наняла Данилину бабку и его самого приглядывать за домом, в то время когда сама уезжала в Москву или на гастроли. Бабка наводила лоск в трехэтажных хоромах, стирая пыль, а Данила, во дворе присматривал за страусом Васькой и поросенком Борькой. Во внутренние покои моего дружка не допускали.

– У этих нуворишей-совков свои причуды. Они готовы друг перед другом выпендриться, – как говаривал мой дружок, – показать свою элитарность.

Элитарность Капель заключалась в том, что она предлагала своим московским гостям покататься на страусе. Своя конюшня – это вчерашний день. Сегодня Майбахом, рысаком или Мазаратти никого не удивишь. Никто и не вспомнит, на чем ты приехал. А вот в Москве гости обязательно расскажут, что у Капель катались на живом, прирученном страусе. И экзотика, и немного экстрима – Васька стервец клюнуть мог, лягнуть.

В обязанности Данилы входило кормить и поить этого урода с длинными ногами. Еще с первого дня между ними возникла взаимная неприязнь. Гостей Васька с удовольствием катал, а вот Данилу ни в какую не хотел. Меня он тоже через раз признавал. Так что удовольствие от прогулки на страусе было ниже среднего. Не знаешь, то ли клюнет, то ли сбросит, а то может еще и поддеть ногой. А это удар, пожалуй, сравнимый с ударом конским копытом. Понять Данилу можно. В отсутствие хозяйки он решил проучить наглеца, поставившего ему фингал под глазом.

Хотя, если честно сознаться, сам он виноват. Гости Капель обычно фотографировались на страусе, а не катались на нем, а вот мой дружок готов был заездить птицу до упаду. Кому такое понравиться? Вряд ли страус природой был предназначен для верховой езды. Не конь он четвероногий.

У страуса была своя выгороженная территория, в той стороне, где стоял небольшой домик на отшибе, по первоначальному плану предназначавшийся для обслуги-охраны. Но поскольку рядом с особняком Капель жили Данила с бабкой, вопрос об охране и обслуге отпал сам собой. Соседские услуги оказались и дешевле и сердитей.

Данилу его недруги дразнили лакеем. В спину можно было услышать, «о. о, вот Кащей-лакей пошел». И сколько Данила ни утверждал, что он мажордом, это непонятное иностранное словечко за ним не прижилось. Всем своим завистникам он хотел чем-нибудь сногсшибательным утереть нос. Придумал пока одно, проехаться верхом на Ваське через весь город. Вот и гонял птицу каждый день до упаду, тренировал, готовил к своему триумфальному выезду, пока сногсшибательный удар не получил.

Васька видно забыл вчерашнее недоразумение и доверчиво подошел к нам. А мой дружок кипел злостью и косил заплывшим глазом на ничего не подозревающую птицу. Из веревки Данила сделал петлю и расстелил ее на земле. Как только страус ступил в этот круг, мой дружок дернув за веревку и крепко затянул узел.

Пол дела сделано! – удовлетворенно заявил он и грозно спросил птицу: – Ну, что заморская скотина, будешь препятствия брать? Кого спрашиваю балбес?

Данила стал подтаскивать страуса к деревянным ступеням крыльца. Ваське это совершенно не понравилось, и он постарался клюнуть обидчика. Однако сопротивление птицы было бесполезным. Через пару минут она была привязана к резному столбу в двух местах, у ног и у шеи. Птица совсем не трепыхалась, и лишь удивленно косила на моего дружка зеленым глазом.

Данила взял в руки топор.

Я так до конца и не верил, что он всерьез собирается отмахнуть двуногому скакуну голову. Не совсем же мой приятель чокнутый, обратно ведь ее не пришьешь. Голова – не лапа, а он, не виртуоз хирург. Да и лапа у Шельмы наверно висела на лоскутке кожи. Привирает мой дружок.

Пока меня одолевали сомнения насчет вменяемости доморощенного эскулапа, он взмахнул топором и…

– Что ты делаешь?

Поздно! Топор сверкнул на солнце отточенным лезвием и опустился на голову страусу Ваське. Птица, почуяв смертельную опасность, в последний момент резко дернула головой, стараясь спрятать ее за столб. Успела. Лезвие лишь вскользь коснулось шеи и впилось в дерево. Хлынула кровь. К моей радости, голова осталась на месте. Страус со страху задергал ногами, будто ему на самом деле отрубили голову. Кое-как, с трудом я выдернул окровавленный топор из столба и отшвырнул его в сторону.

– Ты что совсем обалдел, башку Ваське рубить?

– Ничего, будет знать, как хвост на меня поднимать.

– Я думал ты шутишь.

– Делать мне больше нечего. – согласился Данила.

– Живой?

– Живой!

Мы нагнулись, чтобы лучше рассмотреть рану. С шеи страуса, шкуркой банана свисала стесанная топором кожа. Васька косил на нас испуганным взглядом. Мне показалось, что ничего страшного не случилось, просто надо приложить ее на старое место и перебинтовать шею птице. Заживет как на собаке. Я так и заявил моему дружку. А он хотел мне продемонстрировать свою ассистентскую ученость.

– Держи голову крепче, я ее сейчас иголкой пришью.

– Перевязать просто надо.

– Да держи ты ее, тут делов на две минуты. С кем споришь!

Данила цыганской иглой проткнул сначала висевшую кожу, а потом и шею страусу. Когда иголка вошла в живое мясо, страус дернулся изо всех сил.

– Держи крепче, я уже почти дошил! – заорал на меня Данила. Что он дошил, что он дошил, еще не сделал ни одного стежка. Он всего лишь подтянул кожицу на прежнее место и наживил ее.

– Заканчивай! – крикнул я на доморощенного эскулапа, считая, что иголке тут не место. – Бинтовать пора. Главное голова на месте.

– Да! Пора бинтовать, я ее уже пришил.

Не стал я с ним спорить. Пришил, так пришил. Многие любят приписать себе несуществующие заслуги. Не один такой мой дружок.

– Ну-ка пошевели Ваське голову! – приказал Данила. Я повернул голову страусу в одну и вторую сторону. Данила удовлетворенно заявил:

– Нормально шевелится голова. Будто под топором и не была.

Сзади мне послышался шорох. Я оглянулся назад и остолбенел. Во дворе рядом с Данилиной бабушкой Марфой Егоровной стояла наша общая знакомая, известная на весь город сплетница бабка Меланья.

– Вы чё тут делаете? – грозно спросила своего внука Марфа Егоровна. Она в ужасе смотрела на нас обоих, забрызганных кровью с ног до головы.

– Вот, голову Ваське обратно на место пришил! – Данила в качестве аргумента показал на иголку, свисающую с шеи страуса. Нить он еще не обрезал.

– Ты, что совсем сдурел? – набросилась на него бабка.

– А чё, а чё, сама же говоришь, чтобы я в медицинский поступал, должен же я и свою практику иметь! Сколько мне у Максимыча в ассистентах ходить?

Данилина бабка после того, как ее внук присутствовал на операции, на которой пришили лапу гончей Шельме, прожужжала уши всем своим товаркам, какой у нее внук талантливый. Все на лету схватывает, сам уже оперирует.

– Да будя тебе!

– Чего будя, чего будя, он у меня хошь сейчас у академика Павлова работать смог бы, кровя собакам пускать.

Про академика Павлова, каждый хоть раз в жизни хоть что-нибудь да слышал. И про собак слышал. А про Шельму, которой Максимыч лапу пришил весь город знал. Вполне возможно, что он не пришил, а лишь гипс на сломанную кость наложил, но молва народная, отмечая его божий дар хирурга, по истечении времени стала утверждать, что это была не лапа, а голова. А поскольку все знали, что при операции присутствовал внук Кащеихи, то и шли к ней за подтверждением. Марфа Егоровна многозначительно молчала и затем коротко изрекала:

– Как они ее собаке обратно пришили, не знаю, только мой Данила отрубленную голову курице только так приживляет, и ничего бегают, и даже яйца несут.

– Покажи!

– Что показать?

– Покажи курицу с отрубленной и обратно пришитой головой.

– Яйца от той курицы могу показать. А курица, кто ее знает, где она сейчас.

Данила пока отирался в больнице рядом с санитарами, нахватался поверхностных знаний и мог вполне авторитетно говорить на любые медицинские темы, а уж давление померить, это ему было раз плюнуть. И вот теперь одна из подруг Кащеихи, могла воочию убедиться, какой у нее талантливый внук. Топором оттяпал страусу голову и тут же пришил ее на место. Практикуется, руку набивает.

А ведь Кащеиха не тащила бабку Меланью за собой. Та сама набилась в гости, захотела посмотреть, как живут скороспелые богачи. Дом Капель решила оглядеть. И наткнулась на такую картину.

В стороне валяется окровавленный топор. Страус к рыльцу привязан. Сам достопочтенный хирург Данила и его ассистент, перемазаны кровью с ног до головы. А с окровавленной голой шеи птицы свисает нитка с иголкой. Как после всего увиденного не утверждать, что голова была сначала отрублена, а потом пришита. Тем более бабка Меланья ненароком слышала весь наш с Данилой разговор. «Ну-ка пошевели страусу голову. Будто под топором и не была». Она стояла открывши рот, и полными ужаса и восхищения глазами смотрела на моего дружка. А тот оказался лучше, чем я думал о нем. В кармане у него оказался индивидуальный пакет, ножницы, и зажим.

Дальше пошел натуральный цирк. Ножницами Данила аккуратно обрезал нитку. Окровавленную иглу воткнул в нагрудный карман. Затем, взяв зажим в руки, в верхней части ранки плотно прижал стесанную кожу к шее и, сказав: – держи так, – передал зажим мне. А сам начал бинтовать. Да так это у него профессионально получалось, особенно когда он мне приказывал:

– Зажим!

Затем:

– Зажим сними.

– Ножницы подай!

Но когда закончил бинтовать добил он свою бабку и бабку Меланью тем, что достал из своих необъемных карманов шприц, отбил у ампулы с прозрачной жидкостью верхушечную часть и сделал страусу укол.

– От столбняка! – пояснил он всем нам.

О…о, обе бабки смотрели на него как на небожителя. Даже Кащеиха поверила, что ее внук отрубил страусу голову и затем ее обратно пришил. Бабка Меланья вдруг заторопилась. Она быстро разнесла этот невероятный слух по городу. А когда над нею смеялись, клялась и божилась.

– Сама при пирации присутствовала. Сама видала, как голова отлетела в сторону. Вот те истинный крест, иголкой он ее пришил. Сама видала. Народ верил и не верил, но два дня подряд лазил на высокий забор, чтобы посмотреть на и так знаменитого страуса Ваську. Вот, только мои дед с бабушкой, не были столь легковерными. Когда я заявился домой часа через два, замыв по возможности на сорочке и шортах следы крови, бабушка и дед уже были в курсе, что мы с Данилой как палачи, оттяпали башку страусу. Второй части живописного рассказа бабки Меланьи, с приживлением, они не поверили. Еще никому не удавалось пришить отрубленную голову ни птице, ни животному.

– Ну-с, – мне был задан дедом грозный вопрос, – и куда вы невинно убиенного страуса дели?

– Закопали, да? – подсказала мне бабушка.

Пока я собирался с мыслями, дед снова перехватил инициативу в неприятном разговоре.

– Чем птице голову рубили?

Я понял, что слухи о наших с Данилой подвигах летели впереди нас.

– Топором!

– И где сейчас этот топор?

– Данила его домой отнес.

– Вы с него хоть кровь смыли?

– Не помню!

– Так-с! – дед соображал, какие превентивные меры нужно принять в нашем случае. Капель, была скандальная баба. Она судилась с половиной города; с мэром, с автозаправочной станцией, которая ей залила некачественный бензин, с фондом занятости, и еще со многими, кого мы не знали. Война – была ее стихия. Стервозная одним словом была баба, и вот мы с Данилой ей такой козырь в руки даем, ее имущество уничтожаем, и пол города об этом знает. Затаскает ведь по судам. Не нас, а деда с бабкой. И придется им раскошеливаться на возмещение ущерба. А сколько она потребует за эту экзотическую птицу, можно только гадать на кофейной гуще. Приблизительно такой разговор видимо состоялся у деда с бабушкой до моего прихода домой. Старики голову ломали и не находили выхода. Дед снова задал мне уточняющий вопрос:

– Вы зачем страусу голову рубили?

Пришлось рассказывать все как есть, ничего не утаивая. Про то, как мы с Данилой периодически катались на страусе, и как ему это не нравилось, как он вчера моему дружку поставил под глазом синяк, и как Данила с утра решил укоротить пыл заморской птице, отрубить ей голову и затем обратно пришить. Сговорчивей будет. А поскольку у Данилы был бесценный опыт ассистирования знаменитому хирургу Максимычу, о котором он неоднократно рассказывал моим деду с бабушкой, то …

– О…о! – дед схватился за голову. – Что за невежественное поколение растет. Неужели вы не знаете, что голова соединена тысячами кровеносных сосудов с остальным телом. Ее, отрубленную, невозможно пришить к телу.

Дед, конечно, был прав на все сто процентов. О том же самом я твердил моему дружку, но вишь, как повернулась история. Топор мимо шеи скользнул, стесал только кожу. А историю про наши с Данилой приключения, моим деду с бабушкой рассказала не только бабка Меланья, а и одна соседок, живущая через дом от Капель. Она встретила мою бабушку, свою старую учительницу случайно на рынке. В ее рассказе была не только отрубленная голова страуса, но и то, как мы его к столбу вязали. Поэтому дед с бабушкой исходили только их этих посылок. Два разным свидетельских показания сходились в одном, сначала была проведена подготовка операции, а потом, и сама операция, под названием «секир башка».

– Что вы дальше со страусом сделали? – нахмурив брови и смирившись с содеянным, уже более спокойным тоном спросил дед.

Откуда мне было знать, что он с бабушкой владеют только половиной информации. Я им и ответил, как было на самом деле:

– Данила иголкой с ниткой пришил голову обратно, мы перебинтовали шею, и выпустили его обратно в загон.

Дед с бабушкой переглянулись.

– Ты хочешь сказать, что страус жив?

Я постарался разрядить ситуацию.

– Жив. Вот только шрам у него на шее останется. Данила, молодец, ему на всякий случай еще укол от столбняка сделал.

Подумав, я добавил:

– Он дня два наверно твердую пищу не сможет есть. Надо Даниле позвонить, чтобы его жидкой кашей кормил. Лучше манной.

У тех, кто когда-то причислял себя к работникам умственного труда, голая вера не в почете, им подавай доказательную базу, теоретические выкладки, сведи дебет с кредитом.

– Не может такого быть! – заявил дед. – Еще никто в мире…

– А вот Данила пришил! – безапелляционно заявил я. – Сходи сам убедись.

– Сходи! Сходи! – поддержала меня бабушка.

Деда долго не было. Наконец, когда он появился, то первым делом обратился не ко мне, а полез во всякие энциклопедии.

– Ну, что там? – пристала к нему бабушка.

– Этот паршивец Данила, его дружок, – дед показал на меня, – уверяет, что отрубил страусу голову и потом ее снова пришил. А сегодня это никак не проверишь. Шея у птицы забинтована. Единственное, что могу достоверно сказать, страус жив, но уж очень скучен. Болезненный вид у него.

Дед серьезный мужик. Его на мякине не проведешь. Он не задал мне больше ни одного вопроса. Не поверил он нам с Данилой. Другое дело бабушка. Та отвела меня на кухню и стала допытываться, как это у Данилы могло получиться, операция ведь суперсложная. Тысячи нервных окончаний.

– Данила отрубленную голову на клей «момент» посадил. – ответил я, лишь бы только отвязаться от бабушки.

– И прижилась?

Я посоветовал деда спросить.

– Он последний ходил смотреть!

Бабушка поверила мне, пошла деда расспрашивать. Дед неделю после этого со мной не разговаривал.

Глава 2 Злосчастная записка

И вот сегодня, в гостиной с утра пораньше, я услышал ломающийся голос своего молодого друга. Превалируют басовитые нотки. Данила гудит солидно, как труба иерихонская.

– Эмма Алексеевна. Будите Макса.

В ответ слышится голос бабушки.

– Нет, Данила. Ты мне скажи сначала, зачем он тебе так спешно с утра понадобился?

– Мне он совсем не нужен.

– Тогда зачем его будить?

Интересно, как вывернется в этой ситуации жук, Данила. Что он придумает? Вставать мне совсем не хочется, я бы еще полчаса подрых. Я так и собираюсь сделать и готов уже повернуться на другой бок, и накрыть голову подушкой, но мне интересно, что же все-таки ответит Данила. Он как заезженная пластинка повторяет одно и то же.

– Эмма Алексеевна, мне Макс до одного места. Но вот Настя…

Данила умышленно недоговаривает. Что Настя? При чем тут Настя, если он сам приперся ни свет, ни заря. Однако, красивый ход придумал, стервец. Сон с меня как рукой слетел. Я вскакиваю с постели и поспешно натягиваю шорты. Слышно продолжение разговора.

– А ты не догадываешься, зачем она хотела его так срочно видеть?

Я знаю, что теперь он может ляпнуть какую-нибудь гадость, и спешно открываю дверь. Данила лениво цедит.

– Не знаю Эмма Алексеевна. Но могу предположить, что она по нём соскучилась.

– По нему!

– Да, да! Вы правы, не по мне, а именно по нему!

И столько ехидства, удовольствия от вставленной мне шпильки разлито на лице моего дружка, что я не выдерживаю, и сильно толкаю его в бок. Он деланно ойкает и со смехом восклицает:

– Ты, Макс, должен помнить, что человека нельзя толкать на голодный желудок. У него селезенка может лопнуть. Человек громко ойкнет и селезенка лопнет.

– Откуда ты знаешь такие тонкости? – спрашивает его бабушка. Она отлично понимает, что замечание насчет голодного желудка неспроста было сделано моим дружком. Бабушка уже хлопочет, накрывая стол на две персоны, а Данила продолжает разглагольствовать.

– Я ведь Эмма Алексеевна готовлюсь в медицинский институт. Ассистентом сначала был у Максимыча, вместе операции делали. Про Шельму я вам рассказывал. Теперь вот сам практикую. Ваську прооперировал.

– Да уж!.. – бабушка смеется.

История со страусом Васькой имела колоссальный успех. Вернувшейся из Москвы Капель доброхоты соседи быстренько поведали, что сотворил со страусом Данила. Капель, хоть и была гламурная бабенка, но, как и мой дед оказалась продвинутой в области здравого смысла. Ни в какую пришитую голову она, конечно, не поверила, а вот пользу извлечь из всего этого со временем смогла. Она вместе с Данилой сняла повязку с шеи бедного Васьки и внимательно осмотрела заживающую рану. Кожа на шее у страуса содрана была лишь с одной стороны. Сплошного шва по окружности шеи не было.

– А мне сказали, что ты напрочь голову отсек.

Данила отвел глаза в сторону и недовольным голосом сказал:

– Завистники, недоброжелатели клепают на меня! Ты, Фаина, больше их слушай. Не так все было. У Васьки голова застряла в заборе, я его за ноги и дернул. Вот шкурка как чулок и поползла.

Бандерша развеселилась.

– Чтобы кожа слезла к спине, его надо было тянуть за голову, или тесануть топором по шее, а ты говоришь, тянул его за ноги. Топором ты его…

Данила быстро нашелся с ответом.

– Нет, не тянул я его за голову. Тянул за ноги. Просто Васька с другой стороны забора был! Вот шкурка и слезла к спине! Это же так элементарно. Дебил поймет!

Капель изумленно смотрела на моего приятеля, у которого с логикой были проблемы. Она воскликнула:

– Ставь страуса хоть с этой стороны забора, хоть с другой, но если его тянуть за ноги, шкурка отслоиться в сторону головы, а не к туловищу. А у тебя она стесана топором вниз по шее. Не морочь мне голову. Ты покушался на него…

Данила ненадолго задумался. Он видимо представил, как тянет за ноги страуса, у которого голова застряла в заборе. В какую сторону шкурка-чулок начнет сниматься? К голове. Упорствовать не имела смысла. Надо было как-то объяснить рану на шее страуса. Данила сказал:

– Вспомнил. Ты права Фаина! Я его за голову тянул!

Врал мой дружок, даже не моргнув глазом. Соседка обиделась. За кого ее принимают?

– Зачем? Если голова застряла, ты думаешь, туловище пролезло бы?

Она с любопытством ждала, как на этот раз вывернется сосед-хитрован.

Попробуйте сами найти ответ. Это будет почище, чем верблюда через игольное ушко протащить, или на Луну слетать. Вот что ответил прохиндей Данила:

– Я из него хотел живой аэроплан сделать.

– Что…о?

Данила стал на пальцах объяснять:

– Лягается твой Васька, как конь. Вот я и подумал, есть в нем как минимум одна лошадиная сила. Хватит ее, чтобы сорвать забор с места. Всего один пролет. Этот пролет ему будет как крылья для самолета. Бежит страус. Сильно разогнался, топ, топ. И вдруг как планер, раз и в небо. Представляешь? А если сядет, то снова в бег, а потом в небо. Не жизнь, а люли-малина. Так что я ему головы не отрывал, и не рубил, а обучал высокому искусству воздухоплавания. Клевещет народ на меня от зависти. Это был научный эксперимент. А они не все удачей заканчиваются. Рана на шее у него, от забора-крыльев. А шкурка слезла, когда он неудачно приземлился.

Данила весело улыбался, давая понять, что он так шутит.

– А что… – расхохоталась соседка, – пусть у меня будет страус с отрубленной и вновь пришитой головой.

Теперь уже без меня, Капель вместе с Данилой, вновь связали страуса Ваську, и донанесли ему на шее круговой надрез. Данила забинтовал шею птице.

Ты представляешь, эта Капель Бандерша натуральная. – жаловался он мне.

А Капель поместила в местной газете пространную статью об этой уникальной операции. Ее потом, как курьез перепечатала одна из московских газет. В одночасье Данила стал местной знаменитостью.

– Ты только теперь стой до конца, – поучала его хозяйка, – тверди, как попка; отрубил, а потом пришил!

– У меня и топор есть на этот случай. – ответил Данила.

Капель, молодец, сделала себе великолепную бесплатную рекламу. Приезжало телевидение, легковушка с надписью «теле», из нее вышло два помятых парня с камерой, собрался народ, бедного Ваську связали, а затем сняли повязку. Изумленным зрителям предстала удивительная картина. Вокруг шеи несчастной птицы по окружности шел ровный шов. Будто и, правда, ей голову топором отхватили. А рядом красовался Данила. Он разложил на ступенях свой незатейливый медицинский набор; ножницы, зажим, скальпель, шприц, иглу с ниткой, топор и прибор для измерения давления.

Интервью давала Фаина Капель. Она рассказала о том, какой у нас в городе уникальный хирург Максимыч, как она сама любит природу и животных, что является меценатом всего нового и прогрессивного. И вот, мол, успешно завершилась первая в мире операция по приживлению отрубленной головы.

Местный журналист, которого Капель никогда не приглашала на свои посиделки, бросил ехидную реплику.

– Если первая операция так удачно закончилась, может вы тоже свою голову положите под топор? Для науки.

Данила, услышав издалека слово топор, встрепенулся. Он подумал, что так будет красочнее смотреться, и стал наизготовку.

– Вот мой меч, что отсечь?

Народ рассмеялся. Однако Капель не оценила шутки. Она выставила лишних зрителей с территории своей усадьбы. Съемки закончились, начался фуршет. Гости с удовольствием фотографировались рядом со страусом Васькой. Теперь уже никому не приходило в голову взобраться на него.

Капель была довольна. Расходящийся народ обменивался впечатлениями.

– Шарлатанство.

– Ну, почему! Мы русские первые всегда изобретем, просто на Западе раньше нас патентуют.

– Не верю я, что голову можно отрубить и обратно пришить.

– А молодой, с топором, на живодера здорово смахивает.

– Вот это ты точно сказал.

И вот сейчас главный живодер сидит у меня в гостях. А бабушка накрывает стол. Мы с Данилой перебрасываемся незначительными фразами. Однако по его виду, я вижу, что ему не терпится сообщить мне что-то сверхважное. Но до тех пор, пока не исчез последний пирожок, и не было выпито по три кружки чая, Данила не вылез из-за стола.

– Ну, чего у тебя там? – уже на улице спрашиваю я его.

Он поспешно сует мне в руки клочок бумажки.

– На, читай!

Я всматриваюсь в короткую записку.

Ув. Серафима Карловна.

Вот, на сегодняшний день – твоя выгода нал.

3.000.000* 12 %*3/4*35 %/365*180= 46602

Не обессудь!

Мне твоя доверенность-распоряжение, ни к чему.

Я удерживаю с тебя твой долг!

Думаю! Не обеднеешь! А своим работничкам скажи, что получат в следующий раз.

Когда вернешь остальное?

Г.Б. Гусь

Внизу записки стояла небольшая закорючка, которая должна была означать подпись. Я повертел записку и так и эдак, и даже понюхал ее. Какой-то сложный расчет.

– Что ты думаешь обо всем этом? – спросил меня Данила.

– Тут и думать нечего. И так все было понятно. Кто-то рассчитал, сколько эта Серафима Карловна налом должна получить, и отдал ей записку. Я так и завил Даниле:

– Что тебе тут непонятного. Кто-то имеет где-то долю от неучтенного дохода. Это ее часть.

– И я тоже так думаю! – обрадовался мой дружок и ту же состроил кислую мину.

– Ты то чего печалишься? – спросил я его. – Тебе, какое дело, кто, сколько и откуда имеет.

– А ты знаешь, кому писалась эта записка? – спросил Данила.

– Кому?

– Моей соседке, Фаине Капель. Ее звать – Серафима Карловна. А Фаина Капель – ее рабочая кличка.

– Правильней – артистический псевдоним. – поправил я дружка, – Какое тебе дело до него?

– Да! – скуксился мой дружок. – Ты говоришь, тебе какое дело? Представь, есть мне дело до ее доходов. Она не заплатила, ни мне, ни бабке за последние три месяца. А ты ведь видел, как я старался для нее. Лучше бы я своего борова в это время откармливал, чем ухаживал за ее страусом Васькой. Больше пользы было бы. И бабка все полы вылезала в доме. А меня так ни разу внутрь и не пустила. Представь, Капель заявила вчера мне, нету денег вам на оплату. А сама по мобильнику с кем-то ругалась, что ей неправильно выгоду насчитали. Сумма, видите ли, не та. Ей, из-за этого нечем рассчитаться с обслугой, с бабкой и со мною. Ты, мол, Богданыч не прав. Взяла, и при мне, со злости скомкала этот листок, и выбросила его в урну. А я подобрал.

Данила искал у меня сочувствия.

– Скажи Макс, ты умный человек, – решил он ко мне подольститься, – как имея такую выгоду, сорок шесть тысяч рублей, не отдать наши с бабкой крохи. Нам и причитается всего-то от этой суммы, копейки, несколько тысяч. Не бесплатно же мы трудились на нее.

– А что конкретно она заявила вам? – попробовал я уточнить у приятеля. Данила недовольно сморщился.

– Сказала, денег нет пока, и укатила в Москву.

Данила был опечален. Я знаю, у него были грандиозные планы. На те деньги, что ему причитались, он собирался купить новую дубовую кадушку и насолить на зиму капусты и огурцов. Велосипед у него ссыпался и уже не поддавался никакому ремонту. Еще он хотел со мною съездить в Москву и немного погулять. Много чего он собирался приобрести на эти деньги. Кроссовки новые, брюки. В одночасье, все полетело прахом.

Чем я мог ему помочь? Только и спросил:

– А ты сам что думаешь?

– Ничего не думаю!

Стал я дальше пытать своего дружка.

– Так уж совсем ничего и не предложила взамен денег?

Данила скорчил недовольную гримасу.

– Преложила натурой рассчитаться!

– То есть!

– Ваську страуса, говорит, забирай за долги.

Несмотря на трагичность ситуации тут даже я улыбнулся. Что будет делать Данила с этой экзотической птицей?

Мой дружок с надеждой посмотрел на меня.

– Может быть ты поможешь мне его продать? Я ведь даже не знаю, сколько он может стоить?

– Вообще-то дорого он должен стоить! – сказал я. – Один перелет в Австралию стоит огромных денег. Если на Ваську наложить все транспортные издержки по доставке его в Россию, то он должен быть золотой. Две тысячи баксов стоит перелет в Австралию.

Данила недоверчиво посмотрел на меня и сказал:

– Страус мог и здесь вылупиться из яйца. Тогда ему красная цена в базарный день вообще копейки. Стоимость корма. Полмешка кукурузы.

Я не согласился. У меня была хорошо развита экономическая жилка, поэтому я популярно объяснил Даниле механизм образования цены. Я заявил, что цена образуется на рынке товаров. А страус, в нашем случае товар, и нечего путать божий дар с яичницей.

– Ты его хоть жемчугом корми, он от этого дороже не станет. Сколько за него дадут, столько он и будет стоить.

– Ничего за него не дадут! – подвел итог нашей научной дискуссии мой дружок.

Мы уже почти дошли до Данилина дома, но ни одна светлая мысль не посетила наши умные головы. Я решил его хоть чем-то утешить и сказал:

– Самое главное, она не отказывается, от своих долгов! Обещает ведь что-то заплатить?

– Обещаниями сыт не будешь! – сумрачно ответил мой приятель.

Я предложил ему встретиться с Настей. Это наша подружка.

– У нее мозги нестандартные, она что-нибудь придумает. Не переживай.

А Данила шел рядом и вслух решал свои проблемы.

– Тебе легко сказать не переживай. А я вот иду, и все думаю, кормить мне Ваську или пусть с голоду подыхает. Какое мне теперь до него дело?

По себе я знаю, когда человек расстроен, ни одна дельная мысль не посетит его голову. Впервые я его видел в таком упадке духа. Вот и на мое предложение встретиться с Настей мой дружок прореагировал как-то вяло.

– А с Настей мне что-то расхотелось встречаться! – вдруг заявил он. – Смеялась надо мною, что в лакеи нанялся. А теперь еще узнает, что кинула меня с бабкой эта Капель, вообще проходу не даст. Не пойду!

Понять Данилу можно. Мы с ним, как два верных пажа с утра до вечера вились около нашей подружки Насти. Иногда я мог себе позволить пригласить ее в кафе, посидеть на веранде, а он выходит ее теперь даже мороженным не сможет угостить.

У каждого человека есть своя гордость.

Да еще она как-то брякнула при мне моему дружку; мол, сегодня ты у нее, у Капель в чести, а завтра будешь свиней пасти. И как воду глядела. Капель на неделе привезла милого поросенка, той масти, что сейчас в моде в Москве. Их сейчас вместо собак на поводке выгуливают и в квартирах держат. Сдается мне, что кто-то из ее хороших знакомых, таким образом освободился просто от излишней головной мороки. Сплавил задаром модного порося Капель, у которой развит хватательный инстинкт. Про поросенка Борьку Данила упорно молчит. Значит, Капель за долг предложила ему только взять страуса Ваську. Васька – разменная монета.

Соседка Данилы Фаина Капель – модная певичка местного масштаба, по ресторанам и закрытым клубам выступает. Не так чтобы очень известная, или вернее сказать, совсем неизвестная, но два компакт диска выпустила. Естественно и мы с Данилой имеем их как подарок. Даже на наш непритязательный вкус ничего особенного она не представляет.

– Ничего, я скоро пробьюсь на телевидение! – вот уже второй год твердит она.

– Никуда она не пробьется! – скептически отзывается мой дружок. – Ей до телевидения, как свинье до турника. Это она своим гостям может мозги пудрить, что она непризнанный талант, эксцентричная, гламурная. Вместо песика и кошки держит страуса Ваську. Только с Васькой на улицу особо не выйдешь, он дурак может взять и убежать. Так она знаешь, что придумала?

– Что?

– Завела еще поросенка Борьку. Все косит под даму с собачкой. Не знает, как лучше себя публике преподнести. Я просто со смеху умирал, когда увидел, как она в белом длинном платье, под зонтиком, вышла на прогулку с поросенком. Наш местный народ дикой, эти вывихи московские не принимает. Один дедок подслеповатый остановил ее и спрашивает:

– С сыночком вышла милая погулять?

Капель баба грубая, ему отвечает:

– Старый, ты что совсем ослеп, разуй глаза.

Дед наклонился, попялил глаза и говорит:

– Мать честная, говорила бабка мне покойница, что до чертиков допьешься, не верил я. Сыночек твой? – дед снова ее спрашивает.

– Дед, да ты еще и глухой!

Дед нагнулся и погладил поросенка.

– Да это же поросенок.

– А ты кого хотел увидеть?

– А я думал дитя в коляске, а тут смотрю на поводке, подумал мне мнится!

Дело на площади происходило. Около них остановилось уже несколько человек и стало прислушиваться к разговору. И тут дедок добил мою Капель. Он ее громко так спросил:

– И как же ты его милая родила? Ничего не пойму уже в этой новой жизня. Мужики стали бабами, бабы в мужиков ипирируются. Кто он милая есть-то? Не сыночек?

Ну, тут наша Капель натянула поводок, Борьку в обратную сторону развернула и шасть обратно домой. Борька первые дни вместе с нею в доме жил. Вместе они ели-спали, или отдельно, это я не знаю, только место Борьки теперь рядом со страусом Васькой. И представляешь, я должен за обоими бесплатно ухаживать. Где тут справедливость? А она деньги не платит третий месяц. Говорит, потерпите еще чудок или забирай Ваську. А сколько терпеть?

Этот вопрос можно было бы и не задавать. Глубинка живет еще ветхозаветными понятиями. Обещал – держи слово. Пришлось только посочувствовать Даниле.

– Не переживай, раскрутим мы этого Гуся. Отдаст он ей ее выгоду.

– Ты думаешь, получится?

– Куда он денется! – ответил я с напускной уверенностью.

Глава 3 Бери упреждение

А вот и наша подружка Настя. Две косички, ножки будылки. Она издалека увидала нас, но не поспешила навстречу. Гордая. Мы должны первые подойти. Поздоровались.

– Привет!

– Привет!

– Куда собрались? – спросила Настя.

– К тебе!

– Соскучились?

– Ага! – съязвил Данила и выдал незамысловатый комплимент. – Надоело со свиньями возиться, вот решили сменить кумпанию.

Перед выходом из дома Данила вылил на себя флакон дешевого одеколона, и теперь от него несло как от парфюмерной фабрики расположенной рядом с животноводческой фермой. Настя втянула носом воздух.

– Чем ты поливаешься?

Я Даниле говорил, что не стоит себя так сильно брызгаться, он не послушался.

– Парфюмом. Чем же еще? – ответил он и стал наливаться красной краской.

– Да? А я думала бражкой! – Поддела его Настя и предложила: – Понюхай, как я пахну и как ты!

Они долго, как собаки обнюхивали друг друга. Наконец, мой вспотевший дружок отвернул голову в сторону.

– Запаха почти никакого! – сказал он, – так, чуть-чуть чем-то воздушным пахнет, а чем не поймешь. Экономишь наверно или боишься, что мать увидит, как ты ее духами пользуешься? Налей в жменю и оботри себя, – посоветовал он Насте, – будешь по улице идти, прохожие на тебя будут оборачиваться.

– Они и так оборачиваются.

– На страшилище.

– Сам урод!

Обменявшись комплиментами, надулись и замолчали. Затем разговор плавно перетек на наши дела. Данила сунул ей записку и вкратце рассказал, что соседка не рассчиталась ни с ним, ни с его бабкой, а виной всему Г.Б. Гусь.

– Он с Капель удержал свой долг, и ей теперь нечем со мною расплатиться. – плакался Данила. – А у меня такие планы были, такие планы! Я такое дело хотел провернуть. На миллион!

– Какое дело? – спросила Настя. Данила замялся.

– Кролей хотел завести. А то не успеешь зарезать борова, как бабка нового поросенка покупает. Надоело.

Настя вертела записку и так и эдак. Наконец сказала:

– Если бы имя и отчество этого Гуся было полностью написано, мы бы его быстро разыскали. Дискета у меня есть московская с адресами. И заставили бы поделиться.

Данила наморщил лоб.

– Богданыч, она его называла по мобильнику. А когда закончила трепаться, сказала: ну Гришка, ну подлец, так подсуропил. Представляешь, ничего мне не заплатила и укатила.

Данила с надеждой смотрел на Настю. В нашей неразлучной троице Настя была мозговым трестом, мать у нее прокурорша, отец – известный адвокат в нашем городке. Так, что кому, как не ей распутать этот непонятный узел. У Насти загорелись глаза.

– Ну, вот. Значит полное его имя Григорий Богданович Гусь. Пошли смотреть, что он из себя представляет?

Легко и непринужденно у нее все получалось. Идти было недалеко. Минут через десять глазам предстал прекрасный особняк с гульбищем, опоясывающим второй этаж, и башенками луковками, по углам дома. Красиво смотрелось жилище Настиных родителей. Данила войдя во двор всегда восхищенно цокал языком и дорисовывал картину неведомого архитектора собственными изысками народного дизайна.

– Нерационально используете территорию. – басил он на дне рождения у Насти, поддерживая великосветский разговор с ее отцом.

– А что не так? – прищурив смеющиеся глаза, спрашивал его хозяин дома.

– Я бы! – продолжал рассудительно Данила, – в том дальнем конце, где у вас беседка и качели, устроил загон. А в бассейн напустил бы карпов, карасей и даже форель. Пусть растут. И вместо этих непонятных растений воткнул бы помидоры, огурцы посадил. Представляете, как здорово было бы? Гости пришли, например я, а у вас молодой барашек на зеленой травке пасется, в пруду форель плавает, икру мечет. Раз по горлу барашка и готов шашлык. Едим седло барашка. Уха обратно же. Сачком и прямо в казан. Тут тебе еще свежие огурчики, помидорчики, на своем компосте. Чем не жизнь?

– Нельзя. – смеялся Настин отец, Сан Саныч. – Особенно загон.

– Ну, почему нельзя? – кипятился Данила. – Я все продумал, хотите, нарисую? У вас загон для баранты будет в той стороне, где роза ветров никому мешать не будет.

– Какая роза ветров? – не понял Сан Саныч, откровенно наслаждаясь болтовней моего дружка. Я уже тысячу раз толкал Данилу ногой под столом, стыдясь выбранной им темы разговора, а он ноль внимания. Мой приятель продолжал пиарить собственный план обустройства чужого участка.

– Какая роза ветров спрашиваете? А такая… У нас в городе, ветер в основном дует на юго-восток, как раз на соседа слева по улице, и если загон поставить в противоположном конце, где я предлагаю, то до ваших соседей амбре не будет доходить. Оно у вас во дворе полностью рассеется. И никаких скандалов и жалоб не предвидится, выращивай хоть баранов, хоть борова на Новый год. Все по науке, чин чинарем. И никто к вам не будет в претензии.

Сан Саныч спросил Данилу, а кто собственно может быть в претензии к хозяину дома, это частное владение, что хочу то и ворочу.

– А я что? Я тоже самое говорил милиции, а они уперлись, что я нарочно испоганил вечер соседу.

– Слышал! Слышал! – рассмеялся Сан Саныч.

А было дело так. В ряду особняков выросших на берегу озера, жалким уродцем смотрелась избушка Кащеевых. Справа у Данилы высился дом Фаины Капель, местной знаменитости, а слева построил особняк богатый Буратино, топ-менеджер одной из московских околонефтяных посреднических контор. Редко он сюда приезжал, за бугром предпочитал отдыхать. Но не будешь же каждый раз с друзьями на Багамы летать, вдруг тебе спонтанно захотелось оторваться от московской жизни. Вот он, особняк под боком, час езды, приезжай и жарь шашлыки, лежи в гамаке.

Прошлый раз подвалила целая кампания, на трех машинах, молодые, счастливые, беззаботные. Искупались в озере и за шашлык принялись. Мангал установили в той стороне, что примыкала к дому Данилы, в беседке стол накрыли. Писк, визг. Я был как раз в гостях у Данилы.

– Хоть раз бы, пригласил в гости, жмот! – с обидой в голосе заявил мой приятель. – Жалко, что ли? Вон Капель, в десять раз его знаменитей, все ее знают, и то не забывает меня, или пригласит, или шампур с мясом через забор подаст. А этот сам, под одеялом жрет, никого из соседей знать не желает. Ну, ничего, мы тоже можем себе кое-что пожарить, – сказал мой приятель, обслюнявил палец и поднял его к верху. – О. о! Роза ветров, что надо!

Прямо к соседскому забору у Данилы примыкал свиной загон, где хрюкал здоровенный боров. Мой дружок, сходил домой, вынес чайник кипятку и вылил его на то, что у борова считалось отходами производства. Затем взял лопату и хорошо взрыхлил. Душистый парок потянулся в сторону соседа.

– Витя! Витя! – донеслись из-за забора девичьи голоса. – Что за амбре у тебя тут?

– А…а? Какое амбре? Это соседский хряк. Не обращайте внимание!

– Витя, но ты же говорил, у тебя такое место, соседи элитные.

– Хряк у соседа элитный! – донесся мужской смех. – Девчата, будем считать, что вы на ферме работаете, а мы к вам в гости завалились.

– Ой, Ольга, тебя в скотницы записали!

– В свинарки!

– Навозный дух пользительный!

– Я же вся им пропитаюсь, скажут, где была?

– Ничего, сейчас выпьем, и запах пропадет. – раздался мужской голос.

– Но мы же вино такое дорогое привезли, букет не почувствуем.

Данила радостно потер руки.

– Сейчас почувствуете.

– Ты что собираешься делать? – с опаской спросил я его.

Данила заговорщически ухмыльнулся и разложил посреди двора костер. Когда он разгорелся, а компания, похоже, села в беседке за стол, Данила бросил в костер пару рогов. Где он их нашел, не знаю, но еще когда он их нес, от них шел такой тошнотворный дух, что хоть забегай на край света. Бросив рога в костер, мой дружок сел напротив огня с кочергой. Порыв ветра дунул в сторону соседа.

– Ой, что это? – послышались возмущенные возгласы.

– Витя, нас фосгеном травят.

– Витя, там урод какой-то перья жжет.

– Ой, девочки, меня тошнит.

– Мальчики, побежали в дом.

Но мальчики, двое, в возрасте перевалившим за третий десяток, прибежали к Даниле. Одно было хорошо, эти топ-менеджеры, не были похожи на качков бандитов. Те бы долго с моим приятелем не разговаривали, а эти начали разводить политесы. Вперед выступил высокий парень интеллигентного вида, с бородкой клинышком.

– Молодой человек! Вы что жжете на костре?

– Козлиные рога.

– Зачем?

Данила был готов к ответу.

– Бизнес. Высмолить их надо, потом вычистить и инкрустировать. Винный рог на загляденье получится. Забытое народное творчество. А если рог маленький, то на рожок пастуший пойдет.

– А вы не могли бы… – продолжил парень. Данила отрицательно замотал головой.

– Нет, теперь поздно, процесс пошел. Надо досмолить до конца. Здесь как плавка у сталевара, пробил дырку в домне, жди пока вся сталь вытечет.

Мой приятель неспешно перевернул рога лежащие на тлеющих угольях. На гостей пахнуло таким запахом, что они отшатнулись в сторону. Второй заметил:

– Козлиные рога, пожалуй, будут покруче жидкости скунса.

– А ты под нее попадал?

– Было дело, весь отпуск в Америке испортил. Неделю проветривался и все бесполезно.

Оба парня стали уговаривать Данилу выбросить рога.

– Это мой бизнес! – стоял на своем Данила.

– И сколько стоит твой бизнес в целом? – спросил тот же интеллигент. Данила смерил его оценивающим взглядом.

– С хряком вместе?

– Что за хряк?

– Вот он лежит! – Данила показал на развалившегося в грязи борова. Второй парень, пришедший вместе с интеллигентом, потянул приятеля за рукав и что-то зашептал ему на ухо. До нас с Данилой донеслись обрывки фраз:

– Он нарочно, Витьку на зло…

– Ты думаешь?

– Точно!

– А может, заплатим немного?

– Перебьется сопляк! Рога почти догорели!

– Подумай, вечер испортит!

Интеллигент попробовал поторговаться, но предложил слишком маленькую сумму. Данила не повернул головы. Послы ушли ни с чем. Костерок догорал, и казалось, можно было в соседнем дворе спокойно продолжить пир. Однако, не тут то было. Данила подбросил в костер дровишек и пошел к сараю. Когда он вышел оттуда с мешком, полным рогов, у меня глаза поползли на лоб.

– Ты где их столько набрал?

– Места надо знать! – похвалился мой дружок.

А ветерок усилился, костерок разгорелся, рога плавились и потрескивали. Кампания, чертыхаясь ушла в дом, но видно и через закрытые окна их достал одуряющий запах.

– В горло вам шашлык не полезет! – гордо заявил Данила. – Я вам сабантуй устрою! Трупами ляжете. В противогазах в следующий раз приедете. Топ-менеджеры. Приказчики обычные, а туда же. Уродом, меня обозвали. Нет, ты слышал? – возмущался Данила, – Я урод!

Обкурил соседский дом мой приятель прилично. Кампания не выдержала и позвонила в милицию. Приехала дежурная милицейская десятка. И как раз в это время, на наше счастье, подошла Настя.

Сержант от калитки грозно спросил:

– Кто тут хулиганит? Ты что ли Кащей? Давно у нас в гостях не бывал? Чем травишь соседей?

Не на того он наехал. Мой дружок за себя перед властью постоять мог. А тут еще юридическая поддержка, кстати подоспела. Настя сразу взяла быка за рога:

– На каком основании, на частной территории, при свидетелях вы угрожаете хозяину дома? Он что-нибудь противозаконное сделал?

– Соседи жалуются! – быстро сдал назад сержант. Настю, и чья она дочка, он отлично знал. Сержант вконец сбавил тон. – Людям культурно не дают отдохнуть!

И тут на сцену выступил Данила.

– Это они культурно отдыхают? Вы товарищ сержант знаете, как эта развеселая кампания здесь культурно отдыхала? У. у! Хряк и то от стыда глаза закрыл.

Данила подошел к сержанту и стал ему что-то горячо шептать на ухо. Только и слышалось:

– Террористы, наркоманы, блудники, безшароварники!

А апофеозом его искрометной речи было самое презираемое в понятии моего приятеля понятие – «жмоты». И добил он вконец сержанта.

– Он вам что-нибудь, Витек этот, отстегнул? Нет! Так чего же вы задарма каблуки сшибаете? Может мне борова духами облить, чтобы в их сторону, розами повеяло. Этого он от вас хочет?

Данилу несло.

– Свиньей, видите ли, пахнет! Они с Багамских островов вчера приехали, дух другой уже не переносят. А милиция должна им мух отгонять. Они же топ-менеджеры. Привыкли командовать, а некоторые… – Данила многозначительно посмотрел на сержанта, – скорее под козырек и с наручниками.

– Вы, приехали борова отстрелять? – невинным голоском, спросила Настя. – Только не спешите, в таком случае мы должны адвоката вызвать.

Сержант скучающе слушал, что ему говорят мальцы. Он так и собирался доложить дежурному, что вызов был пустяковый, не стоил выеденного яйца. Уходя, он все же посоветовал:

– Рога и перья жечь не надо, даже если сосед жмот. Смотрите, чтобы еще раз не позвонили!

– Не запугаете! – храбро заявил Данила. – Мне на этого Витка глубоко наплевать.

Сержант усмехнулся.

– Витек, твой сосед как раз ни при чем. Звонили, из другого дома, что за ним! Так что думай, голова!

Данила так и остался стоять с открытым ртом. Милицейская десятка уехала, а потом собралась уезжать и разгульная кампания. Выкурил их Данила. А вечером, когда я пришел домой, бабушка дальше порога не пустила, усадила во дворе в ванную и долго отмывала. Три шкуры с меня слезло, но непередаваемое амбре не хотело улетучиваться. Я основательно прокоптился. Дед подвел итог бабушкиным вздохам:

– Принеси ему старая зеркало, пусть глянет. У него волосы стали рогами завиваться. Неси машинку.

И сколько я не брыкался не уговаривал деда оставить чубчик, остриг он меня наголо. На следующий день я спорил с солнцем сверкающей лысиной. И Настю я больше не видел в той одежде. А к Даниле еще с неделю ближе чем за три метра нельзя было подойти. Ближайшие парфюмерные магазины несколько дней только на него и работали. Вечно с ним одни приключения.

Вот и сейчас, войдя во двор к Насте он начал тревожно крутить головой.

Кто из родителей дома?

– Никого! – успокоила его Настя – Папа тебя уже простил.

А за что, Настя потом мне сама рассказала. Уговорил он все-таки Сан Саныча запустить в бассейн рыбу. Бассейн у них был так, для изыска, для красоты. Никто в нем не купался, ни разу не видел я, чтобы Настя плескалась в нем. Она и озеро то не часто жаловала. И вот в один из дней Сан Саныч привез живых стерлядей, дюжину. А дня через два Данила с утра зашел к Насте в гости. Какая его нелегкая принесла? Вполне возможно Настя сама его зазвала, решила похвастаться настоящей, белой рыбой. Мой дружок мгновенно забыл цель раннего визита, и статуей застыв на бортике бассейна.

– Это кто?

– Стерлядь!

– Та самая?

– Что та самая? – не поняла Настя.

– Ну, что идет на шашлык? Я один раз пробовал, у Капель. Вкуснотища! – не преминул он похвастаться.

– Осетрина идет на шашлык! – снисходительно заявила Настя.

– А то я не знаю, что я ел! – поддел ее Данила.

Амбиции взыграли у обоих.

– Ты ел осетрину.

– Стерлядь.

– Папа дюжину купил для ухи. – чуть не плача воскликнула Настя. – Двенадцать рыб выпустил в бассейн.

– Дюжину к ужину! Их тут тринадцать плавает!

– Двенадцать! – топнула ногой Настя.

– Считай сама.

Вода была прозрачная, сосчитать дюжину медленно плавающих рыбин ничего не стоило. Настя просчитала первый раз, получилось тринадцать. Она растерянно посмотрела на Данилу.

– А я тебе что говорил! – клюнул он ее по темечку. – Ни в чем не разбираешься, ни в рыбе, ни в арифметике. Дюжина это тринадцать. Твой отец купил тринадцать рыбин – дюжину, и выпустил их в бассейн.

– Дюжина – это двенадцать!

– Считай, считай, если мне не веришь. Тринадцать – это дюжина.

Настя несколько раз пересчитала рыбин, и каждый раз выходила на число тринадцать. Но она крепко стояла на своем.

– Дюжина – это двенадцать. А одна здесь лишняя. Я сама чек видала.

Данила расхохотался.

– Если дюжина двенадцать и одна здесь лишняя, то отдай мне ее.

Настя замешкалась с ответом.

– Видишь, сама сомневаешься, сколько дюжина, двенадцать или тринадцать?

Крепко он подсадил ее на крючок.

– Бери! Одна лишняя. Должно быть двенадцать!

– Ты это серьезно?

– А ты думал, что я с тобой шучу?

Теперь пришла очередь волноваться Даниле. Легко сказать бери, а как ее достать из глубокого бассейна? Утренний гость забегал по бортику, высматривая самую крупную рыбину. Но все они были одного стандартного размера.

– Сачок дай!

– Еще чего! Лови руками! С сачком и дурак поймает!

Настя откровенно потешалась над растерявшимся гостем.

– Ну, чего же ты?

Данила быстро снял сорочку, завязал рукава и с этим примитивным бреднем свесился с бортика бассейна. Стерлядь и не думала подплывать к нему. Вот одна из рыбин проплыла мимо, Данила склонился над водой и кувыркнулся в бассейн вниз головой. О…о, кто бы видел, как хохотала Настя. А наш незадачливый рыбак, гонялся за рыбинами по дну бассейна. Минут через пятнадцать, обессиленный он выбрался из воды.

– Бесполезно. Ее и сачком не поймаешь. Надо воду слить! – заявил он.

– Еще чего придумал. – продолжала издеваться над ним Настя. – Лови, как знаешь, одна рыбина твоя. Любым способом.

– Да как я ее поймаю без сачка?

Настя придвинула к краю бассейна пластмассовое кресло и уселась в него.

– Ничего не знаю! Лови, пока папа не пришел.

Данила еще раз прыгнул в бассейн вниз головой. Шлепок получился приличный, но остался он на поверхности воды. Настя хохотала. Данила отлично видел рыбин, но ничего поделать не мог. Они стремительно проплывали под ним. Он снова вылез на бортик бассейна и стал оглядываться по сторонам.

– Что ищешь?

– Гарпун! А лучше вилы!

Настя презрительно скривила губы.

– У нас такого орудия труда сроду не было.

– А какое было?

И тут Данилу осенило, как ему добыть эту невесть откуда взявшуюся лишнюю, тринадцатую стерлядь. То, что дюжина – это двенадцать, а не тринадцать, он отлично знал. Просто, злил нарочно, Настю. А с осетриной как прокололся. Откуда эта стерлядь на язык подвернулась. Он вспомнил, что ел осетрину. Стыдобища. Шашлык из стерляди.

А вот ушицу из стерлядки приготовить, да Макса еще пригласить на пир – это была бы память. А как ее добыть, есть одна идея. Как охотники на далеком Севере. Бух из ружья и готово. Одного выстрела хватит, вода прозрачная. А стреляет он неплохо. Надо только Настю уломать. Данила победно улыбнулся.

– Любым способом, говоришь, можно ловить? – вновь спросил он ее. Настя почувствовала подвох, только не поняла в чем он, и на всякий случай заявила:

– Да, любым способом, каким только придумаешь, только не выходя за пределы двора. Бери что хочешь.

– А не возьмешь свои слова обратно?

– Не возьму!

– Ладно! – сказал Данила, – Ловлю на слове! Пошли в дом, я покажу тебе, чем с одного разу поймаю эту лишнюю стерлядку.

Настя нехотя встала. Данила провел ее в кабинет отца и показал на пятизарядное ружье, висевшее на стене.

– Один выстрел!

– Ты с ума сошел?

– Ты же знаешь, как я стреляю! Я медведя убил!

Было такое героическое дело в жизни Данилы. Шкура висела у него дома. Настя заколебалась.

– Я не знаю, где патроны. – вильнула лиса хвостом.

О..о! Это Данила знал лучше всех. Сан Саныч иногда делился с ним зимой охотничьими припасами.

– Всего один выстрел! – уверил Настю Данила, и выгреб из потайного ящика коробку с патронами. Не дав ей опомниться, он переломил ружье и загнал в патронник один за другим пять патронов.

– А остальные четыре зачем? – со страхом спросила Настя. Данила вывернулся как уж.

– А без них ружье не стреляет.

Сняв предохранитель он несся впереди нее. Настя со страхом смотрела на своего приятеля и не узнавала его. На бортике бассейна стоял дикарь с горящими азартом и жаждой добычи глазами.

– Стань у меня за спиной! – приказал он Насте. Та беспрекословно выполнила его требование. А горе охотник выцеливал рыбину. Вот эта ему показалась самой крупной. Данила спустил курок. Грянул гром, рыбы рванули в разные стороны, но ни одна из них не всплыла кверху брюхом.

– Промахнулся! – придурковато улыбнулся Данила и вновь стал целиться. На этот раз он не торопился. Долго выцеливал, держа на мушке стерлядь, и, наконец, плавно нажал на спусковой крючок. Промаха не должно быть. Данила, на спор, со своей старой берданки с расстояния сто метров девять раз из десяти попадал в канистру из-под машинного масла. В чем дело? Он прицелился третий раз. И когда нажал на спусковой крючок, сзади крикнула Настя:

– Данила, хватит! Ты никогда не попадешь!

А его обуял охотничий азарт. Что она там сзади болтает?

– Как не попаду? Да я из ружья Сан Саныча с десяти метров в пятак попадал.

Данила выстрелил четвертый раз, и когда увидел, что и на этот раз промахнулся, то решил израсходовать и пятый патрон. Прицелился. Выстрел, и снова мимо. Он полез в карман за новыми патронами.

Настя повисла у него на плече.

– Дурак, отдай ружье! На нас из соседних домов уже смотрят!

– Где?

Пока Данила косился на соседские особняки, Настя решила вырвать у него ружье из рук. Она дернула его в одну сторону, Данила, тяжеловес, в другую, а если знать законы физики, где большая масса перетягивает меньшую массу, то ничего удивительно не было в том, что через пару секунд они оба трепыхались в воде.

Вода на всех действует одинаково. Она мгновенно отрезвляет человека. В соседнем доме, у окна, Данила увидел женщину с мобильником в руках.

– Ну, я пошел! – отдавая ружье поспешно сказал он Насте.

– Может зайдешь? Мама такой вкусный борщ приготовила! – на правах хозяйки жалостливо спросила Настя. Ей, так не хотелось одной оставаться на расправу. Джентльмен категорически отказался.

– Вот если бы ушица была! А борщ, не впечатляет!

Ноги сами собой несли Данилу подальше от дома Пархоменко Насти. Не успел он нырнуть в переулок, как в конце улицы показалась знакомая машина Настиных родителей, а следом еще и милицейская.

В тот незабываемо-памятный день, я лишь к обеду нашел своего приятеля на дальнем конце озера. И то случайно. Сидел он квелый какой-то.

– Ты знаешь, у меня что-то с глазами! Слепну я! – вместо приветствия огорошил он меня неожиданным заявлением.

– Что случилось? – испугался я за приятеля.

– С двух метров, пять раз стрелял из ружья и ни разу не попал.

И Данила рассказал эту трагикомическую, горькую историю.

– Я не мог промахнуться! Я из ружья Сан Саныча в пятак с десяти метров десять раз попадал.

– А ты упреждение брал?

– Какое упреждение?

– Луч света в воде преломляется. Забыл? По физике проходили! Надо целиться не в рыбу, а чуть выше.

– А по моему, ниже! – сказал Данила.

– Бестолочь.

Мой дружок стал раскачиваться из стороны в сторону.

О..о! Я ишак! О. о! Я дебил! Как я забыл? Сейчас милиция ищет меня днем с огнем, бабка ждет с ремнем, Сан Саныч с дубьем, о…о, и еще борща не поел. Ах, какой вкусный борщ готовит мать у Насти, если бы только знал Макс. Я ведь дурак, мог всего один удачный выстрел сделать и забежать обратно в дом, и никто бы не догадался, кто стрелял. Я бы ствол почистил и повесил его на стенку. А теперь? Как мне быть? Меня не посадят?

– За что?

Данила приободрился.

– Сходи, поесть принеси, а то я от голода уже загибаюсь тут. Кишки вспухли.

Как не уважить друга. Я зашел к Насте домой. Дома были оба родителя. У Настены вспух нос. Сан Саныч недовольно покосился в мою сторону.

– А где твой дружок? Жидкий на расправу оказался?

– На дно залег! – миролюбиво сказал я.

Анна Николаевна, мать Настены не захотела со мной разговаривать, а сама Настя стала жаловаться:

– Папа на меня кричал! И сказал, что сажает меня под домашний арест на неделю. А мне завтра к Светке идти на день рождения. Что бы такое придумать?

– Данилу надо позвать, он обязательно что-нибудь придумает.

Родители краем уха прислушивались к нашему разговору. Голос подала Анна Николаевна.

– Запомни Настя, чтобы я твоего дружка Данилу больше не видела в нашем доме.

За моего приятеля вступился Сан Саныч.

– Остракизмом делу не поможешь. Надо их кампанию подвергнуть моральной экзекуции.

– Да! Да! – поддакнул я. – Вздернуть на дыбу совести надо Данилу. Вы бы только знали, как он переживает!

– Как? – сразу встрепенулась Анна Николаевна.

– Как он там? – Сан Саныч тоже поинтересовался судьбой моего дружка.

– Кишки, говорит, у него от голода нарывают! – ответил я.

Впервые на лицах членов семьи Пархоменко я увидел улыбку.

– Ладно! – смилостивилась Анна Николаевна, – пусть заходит, борщом угощу. Он единственный настоящий ценитель украинского борща.

Я, выступающий в роли парламентера, отбыл обратно. Однако Данила ни в какую не хотел идти к Насте домой. Мирные переговоры так и не состоялись, перемирие не было подписано. Ошибку делал мой дружок. Статус Данилы, как желанного гостя в доме Пархоменко все равно пришлось бы когда-нибудь потом восстанавливать.

– Лучше сейчас, чем потом! – попробовал я убедить его.

– Нет! Пусть помучаются! Пусть им стыдно будет!

– За что стыдно?

– Как за что? То я был почетный гость, не знали, каких еще разносолов мне на тарелку положить. А сейчас я явлюсь, ты думаешь, они меня покормят? А если покормят, я смогу есть? Столько наговорят, пища в горло не полезет.

– Но сейчас вопрос не о еде стоит! – поразился я.

Мой дружок оказался диалектиком философом.

– Какая разница через что выражать свои мысли. Еда – опосредованная форма духовного бытия гомо-сопатого. Так Сократ сказал.

– Ты где это вычитал?

– Нашел брошюрку без обложки.

Поэтому сегодня Данила и спросил, кто дома и обрадовался несказанно, что никого. Настя повела нас наверх, на второй этаж.

– Дискеты эти я видела у папы в кабинете.

– Я в кабинет ни ногой! – спешно объявил Данила.

В кабинет к Сан Санычу мы пошли с Настей. Она перебрала стопку лазерных дисков и, отобрав несколько штук, сказала:

– Вот эти подойдут. Здесь вся информация о клиентах банков взявших кредиты, об автовладельцах, адресная картотека, о фирмах есть. Сейчас любую информацию можно купить на развалах. Что-нибудь об этом Гусе нароем.

Мы спустились в ее комнату. Данила сразу доложил, что пока мы ходили наверх, он ни к чему не притронулся и вообще сидел на стуле как истукан. У Насти был свой компьютер, старенький отцов, но свой. Исполненная царского достоинства она запустила процессор, демонстрируя как она уверенно им пользуется, а мы с Данилой стали у нее по бокам. И в это как гром среди ясного неба за нашими спинами раздался голос Анны Николаевны.

– О..о! Кто к нам в гости пожаловал! Наконец-то почтил нас своим вниманием Свет-Данила, красное солнышко.

Слишком много иронии было в словах Анны Николаевны. Я бы на месте Данилы мог и обидеться, встать и молча уйти. Но не таков был мой дружок. Он почтительно склонил голову и покаянным голосом сказал:

– Анна Николаевна, простите. Я сам, во искупление своей вины, добровольно подверг себя аскезе.

Подозреваю, заранее выучил он наизусть эти слова, и сейчас экспромтом выдавал на гора. Может быть, даже перед зеркалом репетировал поклон. И в лексиконе у Данилы сроду не было этого слова, аскеза. Здорово у хитреца получилось. Не только мы с Настей были поражены его горестным вздохом, потупленными глазами и покорным видом, но даже Анна Николаевна удивилась и смутилась.

– И в чем же выражается твоя аскеза? – строго спросила мама Насти. Она смотрела на него как на нашкодившего кота, желающего подольститься.

Данила начал издалека.

– Я дух свой истязал две недели. Плоть моя восставала против меня, но я ее кормил только воспоминаниями. Живот урчал, а я молчал. Высшей целью жизни является счастье, а счастье – это то, что приносит наслаждение. Для меня посещение вашего дома всегда было высшим наслаждением. Если Макс сюда ходит из-за Насти, то я – только из-за вас.

Залепуха получилась отменная. Мы с Настей возмутились его откровенным выпадом задевавшим наши чистые отношения. Настя тоже перешла на наукообразную тарабарщину и воскликнула:

– Это инсинуации!

Я лишь догадывался о значении слов – «аскеза» и «инсинуации» и поэтому резко двинул Данилу локтем в бок.

– Ну, ты, Сократ, полегче плескай языком.

А у Анны Николаевны запрыгали в глазах веселые чертики. Едва сдерживая смех, она строго спросила:

– Как прикажешь, тебя понимать, наш дорогой гость? Неужто у меня объявился молодой поклонник?

– Да! – воскликнул Данила с пафосом. – Я единственный, настоящий, искренний и благодарный поклонник вашего кулинарного искусства, а остальные – лицедеи и лицемеры. Такую вкусную пищу, которую готовите вы, надо смаковать, а они вилкой ковыряются в тарелке. Когда придет время выбирать себе невесту, то она обязательно будет похожа на вас. Клянусь!

– Э…э! Дайте и мне послушать, в чем здесь клянутся непревзойденные пройдохи!

Это Сан Саныч пришел на обед. Даниле предстоял крупный разговор на неприятную для него тему. Но, теперь у него, в лице Анны Николаевны вовремя появился верный союзник. Данилу увели на моральную экзекуцию, и мы остались вдвоем с Настей.

– Нет, ты слышал, какой поклеп он возводит на нас с тобой? – спросила она меня, глядя прямо в глаза. А у самой лукавая улыбка блуждала на губах.

– Слышал!

– И что скажешь?

Прав был Данила. Дружил я с Настей из-за самой Насти. Но наша дружба была трепетна и чиста. Перед нею я благоговел и испытывал щемящее, непонятное чувство робости и немого восхищения. Когда мы оставались вдвоем, я часто терялся и не мог найти связующую нить разговора. А такие прямые вопросы заставляли меня краснеть. Действительно, натуральные инсинуации. Ну, орел Данила, ну, удружил пакостник.

– Давай лучше этого Гуся поищем. – спрыгнул я в кусты.

– Но ты мне не ответил на вопрос! – Настя обиженно надула губки.

– А вдруг кто войдет, а мы…

– А что мы?

Страх и любопытство проглядывало в ее глазах. Что нарисовало ее воображение, я не знаю, но она мгновенно посерьезнела и вставила диск в дисковод. А потом часто бросала на меня заговорщические взгляды. Даниле еще его треп аукнется, мысленно пообещал я себе.

Григорий Богданович Гусь быстро нашелся в базе жителей Москвы и Московской области. Их двое таких оказалось. Один был, сорокалетний мужчина, а второй коренной москвич суперпенсионного возраста.

– Есть!

– Зацепили! – В два голоса радостно закричали мы.

Оба были прописаны в Москве, один на улице Гарибальди, второй – на Осенней улице.

– Узнали адрес, где они прописаны, а дальше что? – спросил я Настю. – Как мы узнаем, который, нам нужен?

– Не трусь, не уйдет от нас этот Гусь.

Стали просматривать следующий диск, автовладельцев. Гусь с улицы Гарибальди был владельцем Мазды, второй Гусь семидесятипятилетний старик, похоже, был безлошадным.

– Круг сужается! – обрадовано заявила Настя.

– Да, выходим на след.

– Стараемся для Данилы, а он на нас такой поклеп возвел! – завела старую пластинку Настя.

– Почему поклеп? – расхрабрился я.

Настя не поддержала разговор, лишь долгим, изучающим взглядом окинула меня. Фу, я, с облегчением, вытер вспотевший лоб.

Следующей кассетой была база данных клиентов-заемщиков банков, получателей кредитов. И вот здесь нам улыбнулось счастье. Гусь Григорий Богданович с улицы Гарибальди засветился в полный рост. Родом он был из нашего городка. Родился на Пушечной улице, дом номер восемь. Это все было в его анкете заемщика. И кредит он взял немаленький, два миллиона рублей. Про «Талант-Раскрутку» мы ничего не узнали. Но и так на первое время информации было через край. Настя спрятала диски в стол и спросила меня:

– Ну, что скажешь?

– Ты бесподобна!

Комплимент был двояко толкующимся. Понимай, как знаешь, то ли ты ума палата, то ли сама мед и злато, и имя твое свято. Слава богу, она не потребовала расшифровки, иначе бы я ее сравнил в пику Даниле не с Сократом, а с Аристотелем. Уже выходя из ее комнаты, я подумал о том, что неплохо бы пару цитат этого древнего философа наизусть выучить. Надо Данилу уесть собственной начитанностью.

Вовремя мы вышли. Мой дружок шел нам навстречу сверкая довольной улыбкой.

– Я все вопросы порешал! – самодовольно заявил он. – Сейчас обедать будем. Анна Николаевна на стол накрывает. А вы как? Нарыли что-нибудь? Ишь, пятаки сияют.

– Ты с кем нас постоянно сравниваешь? – оскорбилась Настя.

Данила и не думал воспринимать нас всерьез.

– Ох! Ох! Ох! На минуту оставил, а они за моей спиной уже снюхались.

– Полегче на поворотах! – поддержал я Настю.

– Ага! Угадал! – расхохотался Данила, – Двое против одного? Так нечестно! Я ведь тебя Настя наскрозь, без рентгена вижу.

– Что ты видишь? – Настя покраснела и ощупала ткань на платье.

– Да не то, о чем ты думаешь! – продолжал измываться мой дружок, – я тебя по-другому наскрозь вижу. Ты, хочешь столкнуть меня и Максима лбами. Мы будем бодаться рогами, а ты будешь на пригорке лежать и, наслаждаясь зрелищем, травинку грызть. Вот твоя заветная мечта.

Настя огрызнулась.

– Это ты хочешь меня с Максимом поссорить!

– И это правильно! – сказал Данила. – Я хочу его на свою сторону перетянуть, а ты на свою. Только я умом действую, а ты женские хитрости применяешь. То как кошка перед ним потянешься, то сопливый платок уронишь. И не надо, не надо на меня такими жалостливыми глазами смотреть!

Я глянул на Настю. Смотрела она на моего дружка не затравленным, жалостливым взглядом, а звериным, тигриным, сейчас коготочки зашевелятся.

– Чего ты взъелся на нее сегодня? – стараясь выступить буфером между друзьями, миролюбиво спросил я Данилу.

– Перед Сан Санычем стыдно. Чего она из меня дурака делает?

– Какого дурака?

– Какого, какого? Натурального! Она меня дураком выставила. Будто бы я сказал, что если из ружья в воду выстрелишь, то рыба сама с испугу из бассейна повыпрыгивает. Так, мол, продвинутые богачи у себя дома развлекаются. Сидит олигарх на бортике бассейна, а рядом повар-слуга в белом халате со сковородкой в руках по стойке смирно стоит. Выберет этот олигарх карася, который ему понравился, бух из карабина в воду, а карась ему раз, сальто-мортале в воздухе сделает, и на сковородку. Ну, скажи Макс, мог я такую чушь нести? И вот, якобы, мы с ней заспорили, выпрыгнет или нет из воды эта стерлядь, которой, вроде дюжина должна быть, а на самом деле тринадцать.

– И что же ты ответил Сан Санычу? – со смехом спросил я Данилу. Он гордо выпятил живот вперед.

– Не стал я подставлять Настю, сказал, что так и было, что мы научный эксперимент проводили, а это вещь совершенно отличная от того, что нам с нею приписали. Мы ученые, а не безответственные болтуны и хулиганы. И выстрел, это был не выстрел, а внешнее воздействие, толчок на психикус стерлядус, выражаясь по-научному.

– А Сан Саныч? – спросил я Данилу.

– Он сказал, что в науке на одного настоящего ученого, приходится девять пустоцветов. Сказал, чтобы я за столом доложил всем вам научные результаты, а там он сделает окончательные выводы, чего мы достойны, кнута или пряника. И еще сказал про то, что мы сотворили, что это не грубая ошибка, а клиника. Представляешь, он меня с доктором сравнил. А вы что-нибудь накопали?

– Накопали! – ответила Настя.

– Что?

– Потом!

Когда мы спустились в столовую, стол уже был накрыт на пять персон. Данила сел подальше от хозяина дома. Когда из большой супницы Анной Николаевной был разлит по тарелкам борщ, Сан Саныч выразительно посмотрел на Данилу.

– Ну-с! Кто-то в большие ученые метит. Может, нам доложат результаты?

Интересно, как выкрутится Данила. Лапшу на уши вешать надо умеючи. То, что придумала Настя, это детский, невнятный лепет. А отдуваться моему дружку. Сумеет ли? Данила с сожалением отложил в сторону ложку и встал:

– Дамы и господа! Любой эксперимент, это немного везения и огромный труд. Труда, как вы знаете, я никогда не боялся. Мне что борову загон почистить, что рыло кому-нибудь начистить. А там как ляжет судьба, то ли ты на коне, толь в грязи, на спине. Я читал старинный трактат, там сказал великий Сократ: жизнь – копейка, судьба – индейка. А выпал мне не орел, выпала – решка, ложка меду и дегтю – тележка. Сан Саныч обещает кнут, вот он я, весь тут. Я рву на себе рубаху, и кладу голову на плаху. Пусть в руки берет меч, и долой мою голову с плеч. Кол, на мочало, начну сначала. Дамы и господа, хотели как лучше, а получилось, как всегда. Не эксперимент, а беда.

Долго мог бы в том же духе болтать мой дружок. Как-то в день города, при доме культуры организовавшим очередной праздник, он подрядился выступить скоморохом. Детвора за ним так и ходила весь день. Он даже приз, как лучший скоморох получил. Рифмованные прибаутки должно быть остались в памяти. Вот он и сыпал теперь ими. Его отчет произвел фурор. Анна Николаевна заявила, что повинную голову меч не сечет, а Сан Саныч со смехом сказал, что Сократ от такого ученика, как Данила, пришел бы в восторг.

– Правда? – не понял иронии мой дружок.

Все рассмеялись, и на этом инцидент со стрельбой был исчерпан. Данила снова был желанным гостем в доме Пархоменко. Когда Настины родители ушли на работу, мы втроем открыли шумное совещание. Данилу ввели в курс дела и стали разрабатывать стратегию.

Глава 4 Формула Бельмондо

– Этот Гусь Григорий Богданович жил раньше на Пушечной улице дом восемь, он взял в банке кредит два миллиона рублей. Вот пока все что мы знаем. Кто что думает, пусть выскажет! – предложила Настя.

Первым естественно высказался Данила. Кровожадно высказался.

– Пошли к нему домой, права покачаем. И если он моей соседке Бандерше не отдаст деньги, то тогда применим к нему силовой вариант.

– А если он не живет уже здесь? – спросил я.

– Живет, не живет, есть и московский адрес. Надо с чего– то начинать.

– А я предлагаю, – сказала Настя, – еще раз прочитать записку и наложить на нее полученную нами информацию.

На свет появилась выброшенная Бандершей записка. Мы еще раз ее перечитали.

Ув. Серафима Карловна.

Вот, на сегодняшний день – твоя выгода нал.

3.000.000* 12 %*3/4*35 %/365*180= 46602

Не обессудь!

Мне твоя доверенность-распоряжение, ни к чему.

Я удерживаю с тебя твой долг!

Думаю! Не обеднеешь! А своим работничкам скажи, что получат в следующий раз.

Когда вернешь остальное?

Г.Б. Гусь

– Ну, что думаете? – снова спросила Настя и посмотрела на меня.

С Данилой бесполезно было обсуждать нюансы стратегии и тактики, он человек прямого действия. Раз должен – вынь да положь. Иначе… А что иначе, он и сам не знал. Но готов был, пригнуши голову и набычившись идти в безрассудную атаку. Поэтому с самым серьезным видом мы стали с Настей обсасывать эту записку. Пошли сверху вниз. Начал я с простого:

– Ув! Что такое «Ув»? Обращение или фамилия? Я думаю обращение. Если бы «Ув» была фамилия, то за ней не стояла бы точка. Поэтому надо это обращение расшифровать. В таком деле не может никаких мелочей. Согласны?

Настя в знак согласия кивнула головой, а Данила волком посмотрел на меня, но промолчал. Исполненный собственного достоинства, и завороженный вниманием, с которым они меня слушали, я сказал:

– «Ув» – это язвительное, уничижительное обращение, написанное с иронией, и одновременно с подковыркой, вроде и есть оно – это «Ув», а вроде и нет его. За этим «Ув» стоит характер человека, который его писал. Этот Гусь, мужик с перцем, ему палец в рот не клади, он посмеялся над нею, написав «Ув». Вы, конечно, можете со мной не согласиться, это ваше право, но обращение «Ув» говорит само за себя, и только слепой человек, не может увидеть за ним того, что за ним стоит.

Тавтология получилась, но форма, форма какая. В Настиных глазах хотелось выглядеть умным человеком, и мне почудилось, что я красиво развил единственную мысль посетившую мою мнительную голову. Она меня не перебивала, готовая, весь этот бред дослушать до конца. Только потом, по прошествии времени, я сообразил, что и у нее не было никаких особенных мыслей, поэтому она была в одной телеге со мной. Вдруг проклюнется зерно истины из словесной шелухи. Не то Данила. Его терпению пришел конец. Он завыл, зарычал:

– Чего ты прицепился к этому «Ув». Говори, что ты дальше думаешь обо всем этом!

А мне хотелось уесть его немного, ибо в последнее время он слишком невоздержан был на язык. Я его одернул:

– Чего ты кипятишься? Если нет своих мыслей, взял бы ручку и записывал за мной. Потом за Настей. А потом…

– Пиши Данила! – приказала Настя и дала ему ручку и листок бумаги. Данила накалякал на ней злосчастное «Ув» и затравленным зверем посмотрел на меня. Наконец, я смилостивился.

– Итак, «Ув» означает – увядающая. Повторяю – увядающая, то есть «Ув». Он, этот Гусь обращается к ней: «Ув»! «Увядающая Серафима Карловна» и так далее. Записал?

На стол дискуссий была брошена кость. Неважно, что для сути, для содержания записки этот «Ув» не играл никого значения. Появился предмет для обсуждения. Глаза у Насти и у Данилы разгорелись. Они бросились на кость как оголодавшие звери.

– «Ув» – это увиливающая! – заорал Данила. – Смотри, что тогда получится: «Увиливающая Серафима Карловна. Я удерживаю с тебя твой долг». Вот что означает «Ув». А не твое – «увядающая». Капель еще вся в соку, ей за тридцать только перевалило. Какая она увядающая?

– Мальчики, мальчики, не спорьте! Пока пишите! – разняла нас с Данилой Настя. – Есть еще третье мнение. Мое.

Куда там, мы с моим приятелем чуть не за грудки хватали друг друга. И тут мне показалось, что я нашел неотразимый аргумент. Во всяком случае, мой логический посыл был сильным.

– Как контора этого Гуся называется?

– «Талант-Раскрутка»! – в два голоса подтвердили мои оппоненты.

– Вот! Раскручивают восемнадцатилетних, а не тех, кому тридцать с хвостиком, тридцать с гаком, – я не поскупился и отмерил этот «гак» от локтя, – вот с таким гаком! Поэтому Гусь измывается над нею, когда пишет «Ув». Ты мол «увядающая», а норовишь на сцену, на телевидение. Он вашу Серафиму Карловну, эту Капель обул по полной программе, и еще обует. Она к нему в полное рабство попала. Не она увиливает, а он как гусыню скубет ее. Только перья летят. Понятно? Пиши, Сократ!

У…у! С каким жаром я отстаивал собственное мнение. Данила перешел в оборону.

– Ладно записал, что дальше?

– Ты мне не делай одолжение! – одернул я его.

И снова арбитром выступила Настя.

– Мальчики! Мальчики! Вы оба не правы. Это всего лишь вежливая форма обращения. Папа всегда письма начинает со слова «уважаемый» или «уважаемая», хотя человека в глаза не видел. «Ув» – уважаемая! Пиши Данила!

– Ну, написал!

– А без «ну» можно.

– Я без «ну» записал!

– Ну, и хорошо!

– Может, перекур устроим? – заныл Данила.

Настя была диктатором в нашей кампании. Она отрицательно покачала головой.

– Нет! Надо двигаться дальше. С первым предложением мне все ясно. Переходим ко второму предложению: «На сегодняшний день – твоя выгода нал». Что в ней непонятного? Это слово – «нал». Надеюсь, здесь ни у кого из нас не будет разночтений! «Нал» – это «нал»! Наличка! Кэш! В конверте. Неучтенная. Серая.

– Чистоган одним словом! – поддержал я ее.

– Да…а! – снова заныл Данила. – Ей «нал», а мне кукиш!

– Ты пиши, пиши, а не скули! – одернула его Настя и перешла на третью строку записки:

– Итак, что дальше мы имеем? А имеем мы:

3.000.000* 12 %*3/4*35 %/365*180= 46602

Она стала объяснять:

– А вот здесь мне кажется, у них пошли хитрые расчеты. Они умножают сумму 3.000.000 на 12 процентов, наверно такую долю Капель имеет в этой фирме, потом еще раз умножают ее на коэффициент – 3/4, потом умножают на ее возраст, на 35 лет, делят на 365 дней в году и умножают на ее рост – 180 сантиметров.

– Верно! – согласился Данила, – ей должно быть тридцать пять лет, и роста она высокого, на целую голову выше меня. Точно, сто восемьдесят сантиметров – это ее рост.

А мне такая арифметика совершенно не понравилась. При чем здесь рост? Но я спросил про другое, про коэффициент – 3/4. Он что означает? Если и на этот вопрос Настя ответит более или менее вразумительно, тогда можно принять ее рассуждения за основу для дальнейшего обсуждения.

Она мгновенно ответила:

– Пожалуйста. Спрашиваешь, что за коэффициент – 3/4? Мог бы и сам догадаться. Серафима ведь певичка. Три четвертых – это третий и четвертый канал телевидения. Вероятность продвинуть ее туда. Формула Бельмондо.

Уж на что Данила всеяден, но и он изумился подобной трактовке расчета. Формула его окончательно добила. Он аккуратно записал на листке бумаги: «коэффициент (3/4) выведен знаменитым Бил Мондо. Версия Насти». Затем тихо прошептал:

– Теперь мне понятно, почему они стали знаменитыми. Все дело в формуле. Даже гонки на автомобилях и то назвали Формулой-I. Везде должна быть своя формула.

А Настя вдруг заспешила. Она быстро прочла окончание записки и сказала, что тут у нее нет вопросов, и что пора сходить на Пушечную улицу.

– Давно пора! – согласился Данила.

Я же готов был развернуть математическую дискуссию, и сказать, что нельзя складывать в одну корзину сантиметры, килограммы и время, скрестить ежа и ужа, но потом передумал, ибо сам ничего лучше придумать не мог. Да и слушать бы меня не стали. Критиковать легче, чем вносить блистательные идеи. Втроем мы двинулись на Пушечную улицу. По дороге на Данилу неожиданно нашло озарение. Он даже остановился посередине улицы.

– А хотите, я скажу, что такое – 3.000.000? – вдруг спросил он меня с Настей.

– Рубли! Что же еще! – нехотя ответил я. Мне и так было неприятно, что я учтивое обращение «уважаемая», «Ув.» превратил незнамо во что, устроил вокруг него такое словотолчение. Раздул муху в слона. А сейчас еще Данила меня обскачет и выдаст на вершину здравого смысла и разгадки свою версию, и я в глазах Насти буду выглядеть дебил-дебилом. Я ушел вперед и в это Данила громко крикнул:

– Они с этим Гусем три миллиона календариков с портретом Капель выпустили. Вот, что такое три миллиона! О. о! Как я сразу не сообразил. С этих самых календариков Капель имеет свой процент, и еще по сложной схеме Гусь с нее за рекламу высчитывает. Там такие расчеты, что действительно без формулы Бил Мондо запутаешься.

– Ты гений, Данила! – во всеуслышанье заявила Настя.

А этот хмырь, мой дружок еще приказал мне подставить спину, пока он, видите ли, на листок запишет свою гениальную догадку. И еще поддел наглец:

– Расшифровать что такое три миллиона, не каждому дано. Мозги должны быть у человека. Когда есть чем шурупить, то и результат соответствующий будет. Мы Настя должны этого Гуся так раскрутить, чтобы он ночью с постели потный вскакивал. А то я иду и думаю, ты все цифры как в аптеке разложила, а про три миллиона, про самую главную цифру ни гу-гу. А ведь в ней весь смысл. Сейчас эта формула даже последнему дебилу станет понятна. Три миллиона – календарики, двенадцать процентов – участие в доходах, три четвертых – вероятность выхода на телевидение, тридцать пять лет – ее возраст, триста шестьдесят пять дней – календарь на год, а сто восемьдесят – эта ее фотка в полный рост. Все сходится. А вспомни, как математичка мне вечно двойки ставила. Вот бы ей показать эту формулу успеха. Со стула бы наверно упала.

Я шел впереди них и мне хорошо был слышен весь их разговор. Как они нахваливали себя, как превозносили. Дай им право, они бы себя лавровым венком и Нобелевской премией увенчали.

– Ты Настя когда начала объяснять, я сначала не понял… А сейчас, восхищаюсь тобой. Какая формула! Андигрид сульфата высшего знания.

– Ангидрид!

– Да, да! Это круче чем молекула ДНК. Так спираль закручена.

– А как ты догадался? – спросила она Данилу. Он воспарил к небу.

– Когда ты про рост ее упомянула, про сто восемьдесят сантиметров, я вспомнил ее фотографию на календарике в полный рост.

– Умница, ты Данила!

– А ты вообще всегда была голова. Не зря же я у тебя вечно списываю.

О…о! Эти кукушка и петух так раскудахтались, что забыли, куда они идут. Пришлось им напомнить.

– А с чем мы придем, что мы спросим? Скажем здрасте, мы ваша тетя! А нас без разговоров взашей…

Такой вопрос любого мог поставить в тупик, но не Данилу. Он сразу предложил:

– Идем, я скоморохом оденусь. Тогда скажем вроде по делу пришли.

Глава 5 Гусыня

Дом Гуся, добротный, кирпичный, двухэтажный, видимо был недавно построен. Он находился в той части, где москвичи построили себе отдельный элитный поселок, за забором, с охраной на въезде. Двор был обнесен, второсортной вагонкой, покрашенной в желтый цвет.

– Как дурдом! Ну и вкусы у людей! – сказал Данила и постучал в калитку.

Никто не отозвался. Тогда мой дружок заложил в рот два пальца и пронзительно свистнул. У меня аж заложило в ушах. Во дворе забрехала собака. В доме хлопнула входная дверь. С резного крыльца стала спускается статная хозяйка. Она отперла калитку и уперлась взглядом в скомороха. На голове остроконечный колпак с бубенчиком на конце, красная рубаха подпоясана веревкой, на ногах лапти из бересты.

– Вы к кому?

Скоморох на руках прокрутил колесо и запел:

– Я Данила скоморох, ох, чох, видит бох, исчесался весь от блох. Забежал я на минутку, к вам на сольную раскрутку. Не взыщите и не лайте, а с поклоном привечайте. А погоните взашей, напущу на вас я вшей. Ах, хозяйка молодая, ты стройна как лебедь птица, дай к тебе во двор заглянуть, из руки твоей напиться.

– Ты откуда такой?

Хозяйка с изумлением разглядывала Данилу.

– Я Данила скоморох, во сне стою, один – трех. Где я был, меня там нет, а сейчас где – не секрет.

– Ты наверно к моему Грише?

– Ой, прошу вас, тише, тише! Вдруг услышит кот на крыше.

– Ну, хватит паясничать! – вдруг строго заявила хозяйка, – говори, зачем пришел. Мужа дома нет, и не знаю, когда будет. И сама я сегодня уезжаю в Москву. Повезло тебе, что ты хоть меня застал. А вообще, молодой человек я тебе скажу, что вы артисты, у меня во где сидите. – Она провела ребром ладони по горлу. – Где он только вас находит, таких отвязанных? Одни неприятности от вас.

А Данила будто и не видел камня брошенного в его огород и продолжал дальше балагурить. Да так это складно у него получалось.

– Я Данила, во мне сила, если врежу кому в ухо, это ухо будет глухо. Я в обиду вас не дам, обещаю вам мадам.

Хозяйка продолжая удивляться.

– Ну, ты и мастак языком чесать, где только навострил его?

– Об забор язык точу, наточу и помолчу. Как устанет он лежать, так пойдет опять чесать.

Хозяйка поняла, что от такого настырного все равно не отобьешься и напрямую спросила:

– Ты хочешь, в его «Талант-Раскрутку» попасть? Но мужа нет дома.

Данила согласно кивнул головой и пропел.

– Попытка не пытка, а спрос не беда, где вашего мужа искать мне тогда?

– Слушай, ты человеческим языком можешь разговаривать? – возмутилась хозяйка. Данила отрицательно покачал головой.

– Язык мой от жажды уже пересох, сочувствует даже мне ваш Кабы-сдох. Впустите в калитку меня и друзей, неужто боитесь вы малых детей?

Хозяйка полжала плечами.

– Никого я не боюсь. Проходите, только не натопчите мне грязными ногами в доме. Я только помыла пол.

Данила первым прошмыгнул в калитку.

– Я рад это слышать, надеюсь, что нас, пирожным иль тортом попотчуют счас.

Идя за нами, хозяйка продолжала сварливо выговаривать:

– Ну, и нахал же ты братец скоморох, начал со стакана воды, а закончил тортом. Чей ты будешь, и откуда родом?

Довольный Данила церемонно поклонился.

– Род мой старинный, издревле идет, Кащеями нас, прозывает народ.

И вдруг случилось неожиданное. Никто из нас этого не ожидал. Хозяйка дома вдруг речитативом проговорила:

– Любезный, на тощего ты не похож, кроили те рожу из нескольких рож! Ой, гляньте! – удивленно воскликнула она, – Сподобилась я тоже. Скоморох, что ты со мной сделал? Я тоже в рифму сказала. Это ж надо? Вот не знала за собой таких талантов. Кому расскажешь, не поверят. Как я сказала?

Настя поспешно подсказала:

– Любезный на тощего ты не похож, одна твоя рожа, вширь больше трех рож!

А я добил своего дружка:

– Нет! Нет! Вы, кажется, так сказали: «Однако, на тощего он не похож, сначала на три, его рожу помножь».

Рассмеялись. Незлобивый смех располагает к общению. Хозяйка доброжелательно улыбнулась.

А Данила зло зыркнул на меня возмущенными глазами. Не ожидал он от меня такой подлянки. О…о! Какой бальзам растекся у меня по душе. Уел я его при Насте. А то корчит из себя непризнанного гения. Гений он в другом, располагать к себе незнакомых людей. Ну, скажите честно, где вот так вдруг, незнакомого, с улицы, приглашают сразу за стол? Да нигде и никого! А он везде желанный гость и уже распоряжается за столом как у себя дома.

– Вас как величать? – спросил он хозяйку, помогая застелить скатерть. Та ответила:

– Я Вера Петровна, по мужу Гусь. Гусыней меня за глаза величают. Если еще когда придете, так и спрашивайте соседей, Гусыня дома? Я уже привыкла. Вы что будете, чай или кофе?

– Предпочитаю чай со сливками или с молоком, Вера Петровна! – сказал Данила.

Наши с Настей вкусы для хозяйки оказались неинтересными. На столе появились печенье и конфеты. Торта не было. Когда чай был разлит по чашкам, хозяйка удовлетворила свое любопытство, попросив нас коротко рассказать о себе. Данила вызвался быть нашим представителем. Господи, чего он только не наплел, что умеет; и жонглировать, и укрощать змей, и дудеть в дуду, и бить в бубен, и частушки складывать на ходу. Легко и незаметно он подвел разговор к тому, что у него соседка знаменитая в округе певичка Фаина Капель. Это ее сценический псевдоним. А за глаза все называют ее Бандерша. Может слышали про такую?

– Как же, слышала! – с непонятным подтекстом заявила Гусыня.

А Данила продолжал заливаться соловьем. Мол, эта Капель использует его как автора текстов и музыки, а он хочет самостоятельности. Врал мой дружок вдохновенно. Уход за страусом он поднял на творческую высоту. У хозяйки сползла с лица приветливая улыбка.

– Значит ее за глаза Бандершей называют? – неожиданно спросила она.

– Когда дом строила, рабочие ее так называли! – ответил Данила. – А поет она под другим именем и фамилией, Фаина Капель ее концертное имя. Вот, – он достал из кармана миниатюрный календарик. – Раздарила всем соседям. Могу вам оставить на память.

Вера Павловна, как от змеи отдернула руку от календаря.

– У меня этих календарей… Кладовка ими доверху забита.

Данила многозначительно посмотрел на Настю. Та едва заметно кивнула головой, мол, поняла.

– Да! – задумчиво сказала Вера Паввловна, – взялся мой Гусь по доброте душевной ей помочь, раскрутить ее, а она его сама раскрутила.

Хозяйка встала и принесла альбом с фотографиями. Затем достала оттуда фотографию мужчины лет сорока и, показав ее Даниле, спросила:

– Этот мужчина часто бывает у нее?

Данила бросил мимолетный взгляд на портрет и отрицательно покачал головой.

– Никогда не видел. Я ее гостей всех знаю. Этот мужик серьезный, а у нее бывают в основном, ну как бы, поточнее сказать, пижонистые. То летом, когда дышать нечем, они в армейских сапогах, то на голове гребень, или машина дорогая, а штаны и сорочка рванье. Нет, вашего, не видел.

– Ну, хорошо, поверю тебе! – с облегчением вздохнула хозяйка дома.

– А мне нет резона врать. – независимо подал плечами Данила. – Капель сама мне задолжала огромную сумму и не отдает.

– Не скоро она тебе ее вернет.

– А что же мне делать? – потерянным голосом спросил Данила.

В это время зазвонил телефон. Хозяйка не успела ответить Даниле, зато весь ее разговор с мужем мы слышали собственными ушами.

– Ты скоро приедешь? – спросили хозяйку.

– Убралась уже. Чай пью. Скоро выеду. Тут к тебе ребята зашли, на кастинг в вашу фирму хотят попасть.

– Какие ребята?

– Скоморохи!

– Мы таких не просматриваем, гони их в шею.

– Но они очень талантливые. Особенно один, так и шпарит скороговорками, на любую тему. Он кстати, сосед твоей, этой Капель. Кстати знаешь, как ее за глаза называют?

– Она такая же твоя, как и моя.

– Но ты же ей протежировал.

– Прикажешь теперь из-за этого мне повеситься? Ты лучше спроси их, когда они ее в последний раз видели? Куда она подевалась? Пусть спросят от меня, что делает она там на периферии? Я тут всех знакомых на телевидении поднял.

– Ой, только мне не надо…

Вера Петровна спросила Данилу, когда он видел последний раз соседку Фаину Капель.

– Неделю назад была. – ответил он, – Шашлыки пожарили, страуса мне оставила вместо денег и укатила. А куда, не знаю. Она никогда не говорит, где гастролирует. В голосе моего приятеля появились жалобные нотки, – Спросите Григория Богдановича, он страуса у меня не купит?

– Тебе страуса этой мамзели предлагают ребята купить. Не хочешь? Она с соседями страусом рассчиталась. А где сейчас обретается, говорят, не знают. Ты то там что-нибудь предпринимаешь? Делай что-нибудь с этой Капель. Да раскрути ты ее!

– Думаешь, это так легко? Делаю я. Все делаю параллельно. И то и это. Не волнуйся, время работает на нас. Не получится на телевидении, раздену ее догола. Никуда не денется. Пока! Жду!

– До встречи!

Разговор закончился. Вера Павловна положила телефонную трубку и повернулась к нам.

– Мой супруг сказал, что на кастинг, ваш репертуар не подходит. Так, что извините, ничем помочь не сможем. Мне ехать пора.

Попрощавшись мы вышли на улицу. Как же горды были Настя с Данилой. Весь разговор вписывался в их формулу артистического счастья.

– Нет, ты слышал, он ее раскручивать будет. – басил Данила.

– Ага! А кто первый узнал, что этот Гусь в фирме «Талант-Раскрутка» работает? – заходясь в восторге от собственной значимости, подпевала ему Настя.

– Ну, ты!

– Вот Данила, первое подтверждение, что мы на верном пути.

Мне надоело слушать их хвастливые восклицания, и я им сказал, что они не то обсуждают.

– Ты вечный оппозиционер! – недовольно заявила Настя. Конечно, я прервал струю слащавой лести, в которой она с утра купалась, как в горном водопаде.

– А что мы должны обсуждать? – с вызовом спросил Данила. Он, глупый думает, что его коалиция с Настей будет вечной. Чудак человек. Как только он ей надоест, она заведет показную дружбу со мной. Я даже подозреваю, что на подсознательном уровне, она в пику мне вдруг воспылала такой страстью к талантам моего дружка. А всех талантов и нескрываемых интересов у него, это большая поварешка. О чем бы он ни говорил, что бы ни советовал, в итоге все равно свернет на едальную тему. Прав я оказался. Данила начал ощипывать Гусыню:

– Там и обсуждать собственно говоря нечего было. Сушки и печенье выставила на стол Гусиха. Поленилась в погреб слазить. Небось там окорока с потолка свисают. Разве так гостей встречают радушные хозяева.

Ну, что я говорил? Чем он свой вопрос закончил? Настя даже поморщилась. Она предложила мне сформулировать поточнее свои сомнения.

– Мы, должны подумать, вот о чем, – сказал я, и ввернул заковыристое словечко, – Подвергнуть твою соседку остракизму, или занять выжидательную, примиренческую позицию по отношению к Капель. Вспомните, как этот Гусь по телефону сказал жене: не получится на телевидении, он разденет ее догола. А что, значит, разденет догола?

Только я хотел с ними поделиться высокими мыслями на эту скользкую тему, ибо сообразил, что имел в виду Г.Б. Гусь, как они стремительно бросились на эту, подброшенную мной, словесную кость. Мужлан Данила вот что предположил:

– Если она, не раскрутится, и не будет приносить ему доход, – заявил он, – то тогда он натуральным продуктом возьмет с нее. Вот что означает, раздену догола! – и такая скабрезная улыбка появилась на лице моего приятеля, что Настя презрительно воскликнула:

– Фи! Какая мерзость обычно вылетает у тебя изо рта Данила.

Тот стоял на своем:

– А что? Может быть этот Г.Б. Гусь вместе с женой сексуальные террористы. Она ведь согласилась с ним, ничего в ответ не сказала. Против, не была, чтобы он ее раздел. Макс правильно говорит, придется думать, чью сторону занять. Надо или плюнуть на собственные обиды, и сказать Капель, что с ней собираются сделать, или наоборот, как только она снова появится у себя в доме, пойти и сдать ее этому Гусю, а самому взять бинокль. – Данила расхохотался, – Во, Макс и кино-порнуху после полуночи не надо будет смотреть.

– Ты понимаешь, хоть что несешь? – возмутилась Настя. Мой дружок был непробиваем.

– А что? Она мне должна. Деньги не возвращает, а я ее еще должен с берданкой охранять от народного гнева? Гусь место ей на телевидении пробивает, а она по ресторанам концерты дает. Где это видано, старый осел, молодого везет? Я ее Гусю сдам, как только она приедет. Минуты не задумаюсь. В тот же час приду и скажу, Капель приехала. Пусть он ее где хочет, хоть в сортире мочит. Я определился. Я ее враг. А враг моего врага, мой друг. Значит Гусь мой друг. – и Данила как римский патриций ударил себя кулаком в грудь. – Я сказал!

Господи только театральных жестов нам не хватало. Он сказал. Чушь он сказал. Вразумительное что-нибудь он может сказать? Бред сивой кобылы его мысли. А тут еще Настя пошла на меня в атаку:

– И ты с ним Макс полезешь на чердак, подглядывать?

Я естественно открестился от своего дружка порнушника, и сказал, что они неправильно толкуют совершенно ясные слова. Но мне не дали развить конгениальную мысль.

Данила, как застоявшийся конь заржал.

– Ты уже с одним «Ув» нас чуть до кондрашки не довел, помолчи, пожалуйста.

Слава богу, хоть Настя заняла нейтральную позицию, а то я бы обиделся, развернулся и ушел.

– Мальчики, мальчики! Ну, какие же вы глупые, – воскликнула она, – этот Гусь совсем не то имел в виду, что вы думаете. Вы меньше телевизор смотрите. Когда он говорил, что разденет ее догола, то…то…

– Ну, что, то? – взмолился Данила. – говори, разденет он догола ее или нет?

Насладившись нашим с Данилой нетерпением, Настя начала излагать женскую точку зрения на двусмысленные слова Гуся.

– Нет, конечно! Не разденет. – безапелляционно заявила она. – Представь, что он об этом «разденет», заявил своей собственной жене, а она спокойно восприняла его слова. Как это понимать?

– Они оба мазохисты! – воскликнул Данила.

– Нет! – Настя отрицательно покачала головой. – Вера Петровна вменяемая и серьезная женщина. Притом ревнивая. Вспомни Данила, как она тебе под нос совала фотографию Гуся и спрашивала, бывал ли он в гостях у Капель? Ты сказал, не бывал, и она сразу успокоилась. Поэтому, когда она согласилась, чтобы он ее раздел, она имела в виду, не физический акт бытового разложения, а акт финансового раздевания. А за то, что он принял участие в ее судьбе, и пообещал продвинуть на голубой экран, Капель должна до конца жизни на него батрачить. Хитрый договор наверно подсунул ей Гусь. Промоутеры так поступают с боксерами, с футболистами. Сунут неграмотным парням договорчик хитрый, и по нему все денежки, что те себе зарабатывают, в собственный карман кладут. Даже знаменитого Пеле обманули промоутеры. Поэтому я думаю, она и прячется от этого Гуся. Платить не хочет. А наш Гусь, слышали, как заявил? Я раздену ее догола. А жена согласна, раздевай. То есть финансово, раздевай.

Настя посмотрела Даниле прямо в глаза и сказала:

– Поэтому, я тоже определилась и занимаю сторону Капель. Я сказала!

В отличие от Данилы Настя не ударила себя в грудь кулаком, а топнула ножкой. Тоже красиво получилось. Настала моя очередь определяться.

В отличие от них обоих я не был столь категоричен в своих выводах. Мне ни Капель не нравилась, ни Гусь. Два сапога пара. Одна Данилу кинула, не заплатила, второй видно приличный давила-вымогатель, сам наехал на Капель. Да еще заявил жене, когда она сказала, что ребята пришли на кастинг, на просмотр, мол, гони их в шею. С этого я и начал выстраивать цепь своих логических построений.

– Тебя Данила, – поддел я приятеля, – этот Гусь предложил гнать в шею из своего дома. Даже морковку перед носом не повесил, никакого кастинга не пообещал ни сейчас, ни в будущем, вообще ничего не предложил. И вдруг, ты его лучший друг.

Теперь посмотрим на твою соседку, Капель. Ну, нет у нее сегодня денег, ну прокол случился из-за Гуся. Да! Не заплатила она тебе! Но пообещала рассчитаться? Пообещала. А если тебе невтерпеж, сказала, забирай гуся и порося. Извини, забирай страуса.

Итак, Данила, – с пафосом продолжил я, – подведем итог. Тот, кто в шею тебя гонит, взял тебя кто на испуг, тот твой верный, лучший друг. Это Гусь. Ну, а тот, кто хочет благ, тот тебе коварный враг. Это Капель со страусом.

Мне жалко было смотреть на своего приятеля. Он ведь бил себя в грудь, а тут ему такие неотразимые доводы. Насладившись произведенным впечатлением и растерянностью Данилы, я перешел в атаку на их позиции на основном направлении.

– Итак, посмотрим, что сказал Гусь жене, и с чем его сказанное едят? А сказал он, вспомните, что «делает и то, и сё, и делает параллельно». «А если не получится на телевидении, то он разденет ее догола». Посмотрим, как вы поняли его высказывание. А поняли вы его, как прямолинейные особи, недавно спустившиеся с деревьев, у которых по одной извилине в мозгах, да и та прямая. Ничего вы не поняли.

Ух, и круто я загнул, оба, и Настя и Данила чуть ли не скрипели зубами, но внимательно слушали меня.

– Итак, вернемся к нашим собакам, – сказал я, и обвел покровительственным взглядом своих друзей, – Гусь заявил, что он делает параллельно и то, и сё. Что спрашивается, он делает? Раздевает, а потом снова одевает ее, Бандершу? Нет. Он ее в глаза давно не видел. Значит, нету тут той порнухи, которой так хочется Даниле. А что же есть? «И то и сё», притом параллельно! То – как я понимаю, это он ее проталкивает на телевидение, а сё – он ее раздевает. Но как раздевает? Не так вульгарно, как хочется это увидеть в бинокль Даниле, но и не так, платонически, как говорит Настя. Так как же он ее раздевает, и не раздевает одновременно? Можно ли карася превратить в порося? Можно. Но для этого нужен недюжинный ум, и не Сократа, а Аристотеля. Когда Гусь говорит, что разденет ее, то он имеет в виду, что действительно разденет и обнаженной выгонит на телеэкран. Он заставит ее сниматься в порно. Или заставит сниматься в Плейбое и других журналах. И денежки потекут рекой, и жена не будет ревновать, и свое обещание он выполнит, и продвинет ее везде, куда надо и не надо, и разденет, как обещал. И волки – сыты, и овцы – целы. Так что ты Данила бесплатно ничего не увидишь, не мылься зря с биноклем. А это я сказал!

Так красиво я состыковал все углы, что и придраться не к чему было. Двое хваставших умников шли рядом со мною как оплеванные. Разве их рассуждения сравнишь с моими? Мои мысли – атланты, рядом с их пигмеями – куцыми обобщениями пустых разговоров и беспрестанных восхвалений друг друга.

Мы собрались разбежаться по сторонам, когда Данила заявил, что он остается при своем мнении. И Настя тоже оказалась упертой.

– О..о! маразм крепчает! – объявил я им на прощание.

– Пока!

– Чао!

Глава 6 Почем страус?

Часа через два я пошел к Даниле. Впервые я видел, чтобы у него перед домом остановилась иномарка. Кто к нему может приехать? И у бабки его не было знакомых разъезжающих на джипах. Я ускорил шаг. Как же я был удивлен, когда увидел, что это приехала Вера Павловна. У меня от радости в зобу сперло, я подумал, что вдруг Г.Б. Гусь передумал и приглашает моего дружка на кастинг. Мало ли как у них там на фирме «Талант – Раскрутка» дела повернулись, вдруг не хватает настоящих талантов, некого через сито пропускать. А он, мой дружок, вот он, готов хоть сейчас на любую сцену, с оригинальной программой, с потешным языком. Вдруг ему выпал счастливый лотерейный билет. Вон, соседка Капель ничего из себя не представляет, а туда же, на телевидение ее проталкивают. Глядишь завтра от нее продыхнуть нельзя будет. Я вошел во двор. Данила с Верой Павловной стояли рядом со страусом Васькой. Данила пересилил к себе живность Капель. Похоже разговор шел не о кастинг-просмотре, а об обычной сделке купли-продажи. Данила нахваливал товар:

– Васька совершенно ручной. Может запросто в цирке выступать. – Неожиданно он повернулся к птице, – Не крути головой, подлец, о тебе разговор идет. Ну, вот! Может заменить верховую лошадь. Прокатиться желаете? Да вы не бойтесь, он вас выдержит. Правда только один круг. Много за него я не запрошу. Хотите, по весу продам? Мясо страусиное нынче деликатес.

– А он яйца не несет? – неожиданно спросила Вера Павловна.

– Не несет, но высиживает! – быстро ответил Данила. – Еще плюс. Можно крокодильи яйца ему подложить, и он их выведет.

Я подошел и вежливо кивнул головой. Вера Павловна меня узнала. А Данила никак не мог понять цель ее приезда. Гостья несколько раз бросала заинтересованный взор на соседский особняк.

– Говоришь дома у этой Капель, у этой Бандерши никого уже неделю нет. А не мог бы ты мне показать ее дом? – неожиданно обратилась она к Даниле. Мне не понравилось, что Гусыня называет Капель Бандершей. Мали как строители за спиной ее называли?

Данила отрицательно покачал головой.

– Внутрь дома Капель меня никогда не приглашала. Ключи от дома только у моей бабки. Она должна скоро прийти. На дальний огород наверно пошла картошку полоть. А что вы хотите в ее доме увидеть?

Молодец Данила. Прямо в лоб задал вопрос этой Вере Павловне. Эта тетка та еще, себе на уме. Интересно, что она ответит? Настоящую причину, ведь так и не назовет.

– В дом к твоей соседке зачем спрашиваешь надо? – сказала гостья. – Я психолог по образованию. По внутреннему интерьеру, по расположению мебели, по расстановке посуды, по чистоте, по имуществу принадлежащему человеку могу предсказать его дальнейшую судьбу-карьеру. Надо ведь знать, стоит ли в него дальше вкладывать или затея не стоит ломаного гроша.

Раньше звездочеты при дворе султана этим занимались, по расположению звезд предсказывали судьбу. Лапшу она вешала на уши моему дружку. Значит, он должен ей позолотить ручку, открыть дверь в чужие закрома. А она там что-то такое высмотрит, что ей не положено знать. Хитрая бабенка попалась, себе на уме. Но и Данила не лыком шит. Его на такой мякине не проведешь. Он снова показал на страуса Ваську.

– Вот ее имущество. Оно теперь по любому праву мое. Покупайте его и гадайте на нем хоть до самого утра.

– Аура не та! – сказала Вера Павловна. Данила согласился.

– Человеку ближе всего свиная аура. Могу еще предложить выгульного поросенка Борьку. Капель его на веревочке водила и в одной постели с ним спала. Вот по нему вы точно определите ее судьбу. Хотя и так ясно, свинство – ее характерная черта. В одной постели с чушкой, представляете? Вон, он с боровом рядом лежит.

Постель он для красного словца приплел, но что не сделаешь для успешного торга.

– А ты потом от своих слов не откажешься? – неожиданно спросила Вера Петровна. Данила сочувствующе посмотрел на нее.

– Где хочешь, подтвержу. Даже на костре не откажусь от своих слов. Покупайте обоих, не пожалеете. Оптом дешевле будет. А хотите, еще и своего хряка вам продам.

Однако ни Васька ни Борька гостью особо не интересовали. Она еще раз спросила Данилу, про обстановку в доме Капель. Дорогая ли она? И правда ли ее за глаза Бандершей называли?

– Вся элитная мебель. Из красного дерева! – соврал Данила. – Гнутые ножки. Инкрустация. Выпендреж одним словом. Один бильярдный стол стоит тридцать тысяч долларов.

– У нее есть бильярдный стол?

– Чего там только нет!

Врал Данила. Сам же рассказывал, что мебель у Бандерши резиновая, надувная. И диваны и кровати. Копейки стоит. Бабка так говорила. Так в чем смысл его болтовни? Может, хочет показать гостье, вот, мол, какая богатая соседка, а платить ему не желает?

Почти угадал я его мысли. Как потом он мне объяснил, этим он хотел показать, что у Капель дешевых вещей не бывает, а поэтому и страус Васька и комнатный поросенок Борька стоят больших денег. В разговор я не вмешивался, но вдруг заметил, как заблестели глаза у моего дружка. Значит, хитрый ход придумал. Сейчас начнет окучивать гостью. Прав я оказался. Данила скорчил жалобную мину.

– Представляете, Вера Павловна, она оставила мне свою элитную живность, я ее дрессирую, ухаживаю за нею, а на прокорм денег стоит. Они жрать что попало не хотят. Страус вообще гурман, и поросенок Борька к деликатесам привык. На их питание уходит, незнамо сколько…

– Сколько? – быстро спросила Вера Павловна. За ее вопросом стоял какой-то интерес. Но какой, я догадаться не мог. Данила наморщил лоб. С ответом долго тянуть не стоило. Он быстро выдал ответ:

– Тысячу долларов, она нам с бабкой должна.

По-моему перегнул он палку. Прошлый раз разговор шел о сумме шестьсот долларов.

– Ну, хорошо! – сказала Вера Павловна. – Я субсидирую тебе половину этой суммы. Но ты должен подержать еще и страуса и поросенка у себя с месяц. А там, после одного дела, можешь с ними, что хочешь делать! Договорились?

– Договорились!

Они ударили по рукам. Вера Павловна еще раз уточнила у Данилы, не откажется ли он от своих слов, подтвердит ли, если понадобится, что Фаину Капель, которая по паспорту Серафима Карловна, за глаза Бандершей называют, и спала она вместе с поросенком в одной постели?

Прикормленый Данила с энтузиазмом воскликнул:

– Подтвержу! Где скажете, там и подтвержу. Хоть перед телевизионной камерой. И на руках его носила. И к груди прижимала. Сам видел. Что еще подтвердить?

– Вот и ладно!

Деньги перекочевали в руки Даниле. Вера Павловна уехала. А я в раздумье заявил своему приятелю, что просто так никто в наше время монетой не разбрасывается, что захлопнулась мышеловка, что она просто по дешевке купила его. Завтра придется под ее дудку плясать. Данила возмутился и зло воскликнул:

– Пусть меня еще кто-нибудь точно так по дешевке купит. Пусть Капель купит, кто ей не дает. Я согласный. А она уехала по своим ресторанам и казино выступать, а мне не заплатила.

Мой приятель отвернулся и провел рукой по глазам, смахивая непроизвольно выступившие слезы. Я растерялся. Никогда еще не видел я его таким расстроенным. Или удача слезу вышибла?

Я решил отвлечь его мрачных дум и перевел разговор на другое, на его бабку. Ее присутствие или упоминание о ней, всегда действовало на него одинаково. Мой дружок мгновенно мобилизовался и готов был в любую минуту вступить с нею в спор. Шла у них нескончаемая война.

– Что-то давно Марфы Егоровны не видно! – сказал я. Данила сумрачно ответил:

– Бабка третий день как в больнице лежит.

– Что с ней?

– Сердце прихватило! Скорую ночью вызывал. После этой Капель и прихватило. А знаешь, что? – вдруг он мне предложил, – давай вместе к ней сходим.

– Давай! – мгновенно согласился я. – Чего же ты мне раньше не сказал?

– А чего говорить! Настроение только портить тебе и себе.

Я сразу предложил Даниле сбегать домой, и взять Марфе Егоровне что-нибудь вкусненькое.

– Ничего не надо! – безапелляционно заявил мне мой дружок. – Я другое, придумал. Пожалуй, с тобой соглашусь! Нечего мне сторону этой Гусыни против Капель занимать. Надо так: и нашим и вашим, фифти-фифти. Пятьдесят на пятьдесят!

– Молодец! – обрадовался я – давно бы так. Тебе ни эта Капель, ни эта Гусыня никто. Ты должен как тигр лежать на горе и наблюдать, наслаждаться их схваткой.

Данила еще раз уточнил:

– Значит, ты считаешь, что мне на Гусыню и на Капель надо наплевать?

– Естественно! Плюй! – и я еще раз привел тысячу неотразимых доводов.

– Ну, хорошо! – согласился Данила. – если ни той и ни этой, как ты предлагаешь, то выбирай, кого мы будем резать, Ваську или Борьку?

– Как резать?

– А так! Нам только за половину уплачено Гусыней, за одного. Второго я не собираюсь бесплатно кормить. Так что думай, кого мы будем на обед бабке готовить.

– Ты это серьезно? – еще раз уточнил я у приятеля.

Тот удивленно посмотрел на меня. Это я, москвич, никогда не задавал себе вопросов, откуда берется мясо на прилавках, а мой дружок более прозаически смотрел на эти вещи. Сам всегда и рыбу почистит, и голову курице отхватит. Вот борова заколоть, раньше приходил сосед. Теперь вместо него живет Капель.

– Ну, выбрал? – нетерпеливо спросил он. – По весу они почти одинаковы.

А мне было жалко и страуса Ваську, и этого жгучего брюнета, поросенка Борьку. Между тем одним из них придется пожертвовать на лечебную похлебку для больной.

– А Капель не заругается? – в очередной раз я попробовал оттянуть судьбоносное для живности решение.

– Наоборот, рада будет! Она сказала, страуса забирай, если хочешь! – уверенно заявил Данила.

– Решай сам! – сказал я приятелю.

Свой выбор он остановил на поросенке Борьке, обосновав его тем, что тот попрошайка. Вечно, мол, терся в ногах у гостей Капель и выпрашивал еду.

– Друг Борька, ты где? – позвал поросенка мой приятель.

Поросенок не заставил себя долго ждать. Когда он явился пред ясные очи Данилы, тот усадил его в корыто, налил воды и долго оттирал с мочалкой. Борька жмурил глаза, довольно хрюкал и не знал, что это его последние блаженные минуты. После помывки, Данила вытер его сухой тряпкой и взял в руки нож. Я отвернулся.

Во дворе раздался истошный свиной визг. Дело было сделано! Я ушел в сад и оттуда наблюдал, как мой дружок управляется. Внутренности полетели в таз, а туша была быстро и профессионально разделана на дубовом столе.

– Ты можешь из него, какой-нибудь деликатес приготовить? – спросил Данила. Спросил бы что полегче. Я только и умел, что садиться за стол. Пришлось звонить Насте и просить помощи. Минут через десять она появилась с поварской книгой в руках.

– Вот, бабке в больницу хотим что-нибудь приготовить! – Данила показал на тушку кабанчика. К этому времени мы уже сидели на кухне. – Поможешь?

– Отойдите в сторону! – сразу приказала она. О, что тут началось. Вот кто прирожденный диктатор. Она близко нас с Данилой больше не подпустила к свиной тушке. Большая часть сразу ее уехала в холодильник, а меньшая поступила в обработку. От Насти, единственной дочки успешных родителей, я не ожидал такой сноровки. Из задней ноги она нарезала порционные куски мяса, слегка их отбила, посолила, поперчила и затребовала муку. Мука у моего приятеля была. Он иногда делал для свиней болтушку. Эта мука и пошла в ход. Запанировав куски мяса, Настя выложила их на сковородку. Морковь, петрушка, сельдерей были нарезаны кубиками, а репчатый лук и картофель – дольками. Коренья и лук обжаривались с жиром, отдельно обжаривался картофель. Куски свинины покрылись румяной корочкой.

Я подумал, что процесс жарки на этом и закончится, но это была только половина дела. Потребовались еще помидоры и баклажаны и одно яблоко. Все это безропотно мы принесли с огорода. Настя священнодействовала. Потребовала какой-то сотейник. Данила порылся в тумбочке и достал чугунную утятницу.

– Пойдет?

– Самый оно!

В утятницу Настя начала укладывать слоями: овощи, мясо, картофель, новый слой: овощи, мясо, картофель, поджаренная приправа.

– Бульоном бы все это залить! – сказала она нам. Данила нашел пару кубиков куриного бульона.

– Пойдет?

Я думал, что Настя откажется, но у нее, слава богу все шло в дело. Растворив эти кубики в кипятке, полученный прозрачный бульон она вылила в сотейник, и поставила его на огонь.

– Пусть немного потушится.

Пока мясо тушилось, мы с Данилой ходили рядом и глотали слюнки. Минут через пятнадцать знатная повариха выключила газ, сняла крышку с утятницы, посыпала блюдо зеленью петрушки, глубоко втянула ноздрями замечательный аромат изысканного блюда, и, когда мы подумали, что вот оно уже готово, неожиданно заявила:

– Лавровый лист, не положили. Я забыла, а вы не напомнили.

– И что теперь?

– Есть нельзя?

– А ничего. Все равно его все выбрасывают! – успокоила нас шеф повар, – и без него съедобно!

Мы с Данилой облегченно вздохнули. Я тихо шепнул Насте, из кого был приготовлен этот праздничный обед. Она не удивилась, а наоборот приняла сторону Данилы.

– Правильно, а из страуса Васьки мы такое сациви сделаем, пальчики оближите. Правда, я еще ни разу сама его сама не готовила, но думаю, это не беда.

У меня мгновенно родились подозрения, что она и свинину первый раз жарила. Я вкрадчиво ее спросил, как называется то, блюдо что она приготовила.

– Свинина, тушеная по царски! Блюдо кесарей!

Да, скромностью наша подружка явно была не обременена. Следующее блюдо из страуса она объявит блюдом богов. Данила попробовал заглянуть в утятницу. Его величественно отодвинули в сторону.

– Мы пойдем к Марфе Егоровне! – важно заявила Настя. – Вот, если ей блюдо не понравится, тогда ты Данила сможешь его попробовать. Хоть все съесть. А пока нельзя.

Данила пучил ошарашенные глаза на Настю. Вечно с ней одно и то же. Допусти ее к какому-нибудь делу, и ты уже никто. Всю дорогу к больнице он шел и канючил:

– Пробу надо бы снять, прежде чем старому человеку предлагать твое варево. – назидательно гудел мой дружок.

– Пробу снимают, когда боятся, что кушаньем отравятся. А я голову даю на отсечение, что у меня получился великолепный обед.

И только по прибытии на место, мне стало ясно, почему Настя близко не подпускала Данилу к блюду кесарей. У нее был слой из компонентов, а если мой дружок влезет ложкой, то вся красота пропадет.

Марфа Егоровна лежала на четвертом этаже. В палате было четыре такие же, как она старушки. Настя протягивала ей букетик цветов, который я сорвал с клумбы перед больничным зданием. Увидев нашу неразлучную троицу, Марфа Егоровна прослезилась.

– Максим, Настя вот кого я не ожидала. Как ты там один справляешься Данилушка?

Настя отодвинула в сторону непутевого внука, поставила на тумбочку утятницу и стала докладывать. Ее докладу любой бы начальник штаба позавидовал:

– Марфа Егоровна, вы за Данилу не беспокойтесь. Я за ним так смотрю, так смотрю, вот Максим не даст соврать. Прямо с утра прихожу и спрашиваю, что ты собираешься делать, какие у тебя планы? И если у него нет планов, то я ему их составляю. За боровом надо проследить? Надо! Вот, чтобы он вдруг не забыл, я ему напоминаю.

Соседкой у Марфы Егоровны попалась злоязычная старушка.

– Значит, он за боровом ухаживает, а ты за ним? – спросила она Настю. Не на ту напала старушка.

– Ну не за мной же ему ухаживать? – отбрила старушку Настя. – В плане у него нет ухаживаний за девушками.

– А за боровом, значит, есть!

– А за боровом есть! – подтвердила Настя.

Данила готов был сквозь землю провалиться. То, что никто из его элитных соседей не держал никакой живности, давно его угнетало.

– Мне этот боров весь имидж портит! – как-то заявил он мне.

– Какой имидж? – не понял я.

– Ну, как же! – пожаловался мой дружок. – Прошлый раз захожу Капель, у нее гости из Москвы были. Они со мной вежливо поздоровались. А бабка в это время кричит: «Данила, ты свинье отруби давал?» Давал, кричу в ответ. А она снова: «А чего тогда он разрывается?» А я его неделю до отвала кормлю, а неделю на голодном пайке держу. Мясо через слой с салом тогда получается. Пришлось вернуться накормить ненасытную прорву. А пока я его кормил, ее гости в дом зашли. Не буду же я повторно набиваться в их кампанию.

Комплекс у моего приятеля. Стыдно ему, что они так бедно с бабкой живут. Вот мой дружок, то мажордомом себя назовет, то ассистентом, то дрессировщиком. Наверно, и сюда в больницу приходил, что-нибудь невероятное про страуса Ваську рассказывал.

А Настю несло. У нее было одно замечательное качество, умела она себя преподнести. Вот и сейчас большая чугунная утятница была водружена на тумбочку, и Настя стала рассказывать, как она приготовила удивительно вкусный обед.

Данила, как собака сглотнул слюну. Марфа Егоровна поинтересовалась, понравился ли ее обед Даниле?

– Он его еще не пробовал! – простодушно заявила Настя. – Я его дома у себя покормлю. А это вам! И Максова бабушка его почти каждый день привечает. Вы не беспокойтесь! Ему, не есть надо, а, наоборот, на диету сесть. У него от того и бывают спазмы в желудке, что нерационально питается. Я собираюсь из него вегетарианца сделать! На легкие супы посадить.

– Я траву есть не буду! – категорически отказался Данила.

В палате засмеялись. Марфа Егоровна сняла крышку с утятницы. По палате разлился божественный аромат. Голодным взглядом Данила лицезрел на Настины кулинарные изыски. Марфа Егоровна правильно поняла его взгляд, накрыла утятницу крышкой, поблагодарила нас, и сказала, что ничего не возьмет. Ей и того достаточно, что здесь дают, а это блюдо забирайте домой, и пусть им Данила угостит нас всех.

Настя стала настаивать, что от Борьки поросенка в морозилке осталось еще много мяса, но Марфа Егоровна была непреклонна.

– Без разговоров забирайте обратно. Угостишь всех, Данила!

Затем Данила негромко рассказал, как остальные дела дома, что Капель еще не появилась, что вместо нее он нашел другого спонсора. А в конце разговора он пообещал бабке, что и для страуса Васьки найдет применение. Он все уже обдумал, пока шел сюда. У него идея…

Данила бросил многозначительный взгляд на Настю. Та подумала, что сейчас будет озвучена ее идея с сациви, и зарделась от удовольствия.

– Вот! – заявил Данила. – Капель отказала в мою пользу страуса Ваську. Я придумал, как его можно каждый день доить. Ты, давай, ба, выздоравливай. Мне некогда. Дела у меня.

Данила вдруг затопился домой. Я подумал, что ему не терпится отведать царского блюда, но ошибся. Мой дружок на обратной дороге с сожалением качал головой.

– Поторопились мы сожрать Борьку. Ах, как поторопились. Если бы вы только знали, какая гениальная идея пришла мне в голову.

Мы с Настей скептически смотрели на него. А он весь горел.

– Как я сразу не догадался. Уже две недели как какао с шоколадом пил бы. Ну, хоть кто-нибудь из вас подсказал бы. А то друзья называются, полные дебилы. Сроду умного предложения не услышишь. Сациви, свинина, по-царски! – передразнил он Настю. – Много ума не надо, чтобы из дичи приготовить эскалоп. А вы вот догадайтесь, как можно птицу доить. Но, ничего. Завтра Макс мы с тобой будем в шампанском купаться. Вот увидишь. О…о! Что я придумал!

Идею из него пришлось вытягивать клещами. Иногда и, правда, осеняло моего дружка. Данила был исполнен величия и снисходительности.

– Колись, что за идея? – пристали мы к нему.

– Что делали, гости Капель, когда видели страуса Ваську? – спросил он нас.

– Катались на нем! Что же еще делали! – ответил я.

– Катались! – согласилась со мною Настя.

– Катались! – передразнил нас Данила. – Смотрите к книгу, а видите фигу…Катались! Не катались, а фотографировались.

– И ты хочешь…

Он не дал Насте договорить.

– Не только! Я ему сделаю колесницу и выеду завтра на площадь. Кто хочет, пусть, тот катается, а в основном будем клиентов фотографировать. Тележку, надо маленькую для детей сделать. В очередь будут стоять. За несколько дней вперед записывать буду. Бизнес свой открою.

– Кащей, катает детей! – поддела его Настя.

– О..о! Правильно! – обрадовался Данила. – Транспарант вывешу над тележкой. Толстый Кащей катает маленьких детей. А сделаю я тележку из…

Глава 7 Шкатулка с драгоценностями

Любой бизнес хорош, если он приносит прибыль. Это аксиома рыночных отношений. Данила загорелся. Он летел домой впереди паровоза, впереди нас с Настей.

– Чего отстали. Поспешайте! Так и быть угощу вас обедом.

Эта фикс-идея видимо так заняла его, что мой дружок забыл про царский обед. Я занес утятницу в дом, а мой дружок нырнул в сарай. Если вы бывали когда-нибудь в доме у крестьянина, то наверно знаете, что он ничего из ненужных вещей никогда не выбрасывает, а прячет или под застреху, или на чердак складывает. Так вот, Данила оказался продвинутей обычного крестьянина, его сарай можно было бы сравнить с краеведческим музеем. Чего там только не было: старые косы, стиральная доски, полу истлевшие хомуты, разнокалиберные колеса. Одним словом свалка ненужных никому вещей. Все тащил себе в сарай Данила.

– Когда-нибудь пригодится.

Вот этот момент сейчас и настал. Мы стояли с Настей у входа и наблюдали за приятелем. А он выбросил к порогу конскую упряжь, затем выкатил из глубины сарая тележку. К оси соединяющей два мотоциклетных колеса был приварен широкий металлический короб. А к коробу были приделаны ручки.

– Что это? – спросил я Данилу.

– Рабочие, когда дом у соседей строили, раствор в нем возили.

– А как к тебе он попал?

Мой дружок замялся и ушел от прямого ответа.

– Как? Как?.. Так и попал! Зато теперь не надо ничего придумывать. Хоть сейчас, бери и запрягай в него Ваську.

Насчет сейчас, он естественно перегнул палку. Возок сначала надо было очистить от засохшего бетона; сиденья, какие-никакие сделать, одним словом головной мороки было хоть отбавляй. Я скептически смотрел на своего приятеля. Сможем ли мы осилить это дело, требующее сноровистых рук. Неожиданно у Данилы появился союзник, Настя.

– Бархатом тележку обобьем и застелим! У нас дома есть старый диван и кресла. Мама предлагала их давно выбросить. – сказала она. – Зачем нам старье. Тележка будет смотреться как императорская карета.

Во дворе вслед за тележкой появились плотницкий ящик, ножовка, разрозненный набор инструментов, молоток, гвозди. Из того же дальнего угла сарая, Данила вытащил две тщательно оструганные доски.

– Перекусим и за дело! – стал он распоряжаться. – Ты Макс будешь чистить тележку, а я пока подумаю, как лучше сделать сиденья.

А Настя совсем расщедрилась и пообещала:

– Я тебе свой ковер отдам, что у меня перед кроватью лежит!

– Тогда приглашаю, всех на обед! – заявил Данила.

Минут через пять мы сидели за столом. Настя величественно раскладывала царское блюдо по тарелкам. Запах был изумительный. Первым ткнул вилкой Данила и, отправив в рот кусок свинины непроизвольно сморщился. Я тоже попробовал, и тоже скривился.

– Что? – со страхом спросила Настя.

– Солить надо! – гаркнул Данила. – А так вкусно!

Настя его чуть не убила.

Со смехом уплетая царское блюдо собственного приготовления мы обсуждали конструкцию эксклюзивного транспортного средства.

– Передок у возка будем отрезать? – спросил меня с Настей закоперщик великого проекта.

– Зачем?

– Чтобы пассажирам легче было влезать.

Решили: не будем. Затем очередь дошла до конской упряжи.

– Эх, жалко, хомут на шею страусу не оденешь! – с сожалением сказал Данила. – А ведь он у меня есть.

– Хомут мы тебе повесим! – сказал я. Никто не оценил мою шутку.

– Шея нежная у страуса, надо что-нибудь нежное на нее приспособить. Думайте! – приказала Настя.

У кого голова болит, тот и дело говорит. Вместо хомута, Данила предложил срезать верхнюю часть пластмассового цветочного горшка, красиво его обмотать бархатом и к нему привязывать вожжи.

– А может лучше… – я решил было предложить новую идею, но гостеприимный хозяин и слышать ничего не хотел. Душа у него горела. Он сейчас готов был выехать на городскую площадь катать клиентов.

– Чего расселись? – воскликнул Данила, когда мы поели. – Тарелки я потом помою. Дело сначала.

Он переиграл все наши первоначальные планы. Мы с Настей должны были идти к ней домой потрошить диван и кресла, а он сам взялся отскоблить тележку. Хозяин – барин. Меня такой расклад устраивал.

– Я сиденья к вашему приходу сделаю, вы только там быстрее поворачивайтесь. – напутствовал он нас.

Мы покинули Данилу. Дома у Настя никого не было.

– Вот, этот диван и эти кресла! Не нужны они нам с мамой!

Меня прошиб холодный пот. Да, диван и кресла были обиты красным бархатом, но потертостей практически не было. Я непонимающе смотрел на свою подружку.

– Если мы сейчас диван не порежем! – уверенно сказала Настя, – то эта старая мебель так и будет в доме еще век стоять. Папе ее жалко выбрасывать. А мама хоть сегодня согласна с ней расстаться.

– А кто в доме главный? – на всякий случай спросил я.

– У нас в доме главная мама. – успокоила меня подружка. – Как она скажет, так и будет. Ты, не волнуйся, я сейчас ножницы принесу.

В раздумье я чесал затылок. Теперь мне было понятно, почему Данила остался скоблить тележку. В случае чего, с него взятки – гладки, а как я буду выглядеть, если вдруг окажется, что Сан Саныч был против нашего самовольства. Но Насте шлея попала под хвост. Новой мебели ей захотелось. Быстро она вернувшись. Я попробовал еще раз ее разубедить. Куда там? Видя мою нерешительность, она подошла к дивану и быстро вспорола обшивку. Теперь диван надо было или выбрасывать или отдавать его в ремонт.

– Все, теперь назад ходу нет! – объявила Настя. – Режь дальше сам Макс, а я пока к себе поднимусь, переоденусь.

Выбора у меня не осталось. Я взял в руки портновский инструмент и стал аккуратно кромсать диван. Я так увлекся делом, что не заметил, что кто-то появился в доме. За спиной у меня раздался приглушенный кашель. Когда я оглянулся, то увидел Сан Саныча, отца Насти. С немым вопросом на устах он разглядывал результаты моего труда. Я успел почти весь диван, как барана, освежевать.

– Как прикажете это понимать? – медленно выговаривая слова, спросил он. Попался я как кур в ощип. Похоже, что Настя слишком много взяла на себя. И что теперь отвечать? Что Даниле понадобилась обивка в самодельные дрожки? Только, я собрался открыть рот, как на пороге гостиной появилась Настя со свернутым в рулон ковром. Появление Сан Саныча было неожиданным и для нее. Настя смутилась и неожиданно покраснела.

– Папа…

– Что папа?

– Папа! Мы решили с ребятами сделать возок, на котором будем кататься. У нас все есть, и тележка на колесах, и ярмо, э…э…э, – разволновалась она, – то есть я хотела сказать хомут. И эта есть, что натягивают, не помню, как называется, но ей погоняют коней.

Сан Саныч стоял с грозно сведенными бровями.

– Коней погоняют кнутом, ты это имеешь в виду?

Намек был слишком прозрачен. Домострой и Сан Саныч – это конечно разные полюса. Он цивилизованный человек и упомянул про кнут исключительно в воспитательных целях, но выкручиваться как-то надо? Я мгновенно пожалел, что пошел на поводу у Настя с Данилой. Они сначала сделают, и лишь потом начинают думать, как и куда концы спрятать.

– Ну-с! – продолжал неприятный допрос Сан Саныч. – Разве у родителей не надо предварительно испросить согласия? А если завтра ребята захотят строить самолет, мы должны будем всю кухню разворотить?

Настя пришла в себя и пошла в наступление на отца.

– Папа! Не утрируй! Я ведь кожаный диван в твоем кабинете не тронула.

– Еще этого не хватало.

Возмущение Сан Саныча медленно сошло на нет. Он неожиданно заявил, что когда увидел, как я полосую диван, то подумал, что ищу в нем драгоценности. А что он еще должен был подумать?

– Ну, вот, а мы хорошее дело сделали! – успокоила его Настя. – Ты бы никогда в жизни не расстался с этим барахлом.

– А вот это ты уже с чужого голоса поешь! – сказал Сан Саныч.

– Я с мамой согласна! – быстро ответила Настя.

Пока отец с дочкой выясняли отношения, я стоял как неприкаянный. Чего встревать в чужой разговор и так все понятно. Настя перегнула палку. Никто бы ей не разрешил резать диван. Когда Сан Саныч вновь повернулся ко мне, я не смог ничего умнее придумать, как спросил его, продолжать мне дальше резать или прекратить на этом?

– Чего уж теперь? – махнул рукой Сан Саныч.

– И кресла можно? – на всякий случай решил я уточнить.

– Вы и кресла собрались порезать? – удивился он.

– Папа! – послышался воркующий голос Насти. – Нам обивки может не хватить.

– Но они же, почти, как новые…

– Вот, именно! – стояла на своем Настя! – Почти! А почти не считается. Что мы хуже других?

Этот довод видимо был сильным аргументом. Сан Саныч окончательно махнул на нас рукой.

– Делайте что хотите, только куда вы теперь денете этот диван и кресла? Если выставить к мусорным бачкам, люди скажут, специально порезали, чтобы никому не досталось.

Настя его успокоила.

– Не волнуйся папа. Данила что-нибудь придумает!

Сан Саныч впервые улыбнулся и сказал:

– Я в этом ни минуты не сомневался. Ваш дружок на придумки горазд. Хотелось бы на ваш фаэтон хоть одним глазом глянуть. И кто интересно у вас будет тягловой силой?

Молодец Настя. Промолчала она о том, что мы собрались запрягать страуса Ваську. Лишь спросила отца, можно ли на время отдать еще и коврик?

– Какой же это коврик, это ковер! – сказал Сан Саныч.

Хорошо, что в это время у него зазвонил мобильный телефон. Настя рыкнула на меня:

– Чего, стоишь как истукан. Заканчивай быстрее!

Я, на всякий случай еще раз, в присутствии Сан Сныча громко спросил:

– И кресла, резать?

Сан Саныч как-то неопределенно махнул головой. Я понял, что нет, резать нельзя, а Настя поняла наоборот. Обивки с дивана могло не хватить, это даже мне было видно. Поэтому когда Сан Саныч продолжая деловой разговор ушел к себе наверх, мы быстро порезали оба кресла. Затем скомкав сунули красный бархат в целлофановые пакет, и торопливо ретировались из Настиного дома.

– За такие дела, меня бы дед два дня порол ремнем! – на обратной дороге сказал я Насте. Она стрельнула в меня удивленными глазами.

– Тебе доставалось ремня?

Я покраснел. Было такое в прошлые года, когда я был возрастом. Мне и Даниле дед всыпал пару раз, когда мы взрывали на костре патроны. После того случая дед сразу же продал ружье. Я соврал:

– Нет, ремнем не доставалось, но дед всегда грозится им.

– Врешь ты все!

– Чего мне врать!

Когда мы пришли к Даниле, возок он уже отчистил от грязи и теперь прикручивал к нему отпиленный кусок доски.

– Чего вы там так долго копались? – с возмущенным возгласом встретил он нас. – Я тут один уже совсем запарился. Поддержать даже некому. – И тут же хитро прищурив глаза, спросил: – Дома никого не было?

– Сан Саныч пришел!

– Ну и…

– Ну и сказал, – решил я постращать дружка, – чтобы ты брал иголку с ниткой и шел ремонтировать диван.

– Правда? – глаза у Данилы испуганно округлились. – Или шутишь?

– Чего мне шутить? – невозмутимо пожал я плечами.

Настя его успокоила.

– Папа сказал, чтобы ты, куда хочешь, туда диван и кресла девал. Чтобы сегодня же их забрал. – приврала она. Данила встрепенулся. Он не знал, верить нам или нет?

– Он, что? Мне их отдает?

– Да! – подтвердила Настя! – Сказал, чтобы ты их забрал, потому что он их на свалку сам не понесет. Ему стыдно перед людьми.

– А зачем на свалку, зачем на свалку? – разволновался мой дружок. – Они же у вас совсем новые. Заберу я их. Сегодня же заберу. Если их поставить у нас с бабкой в доме, то представляете, какой вид будет, как у вас Настя в гостиной.

Оскорбил он подружку. Она фыркнула.

– Сравнил, тоже!

– Так вы его все-таки порезали или только начали? – переспросил главный идеолог нашего некрасивого действа.

– Конечно, порезали! – подтвердила Настя. Теперь пришла очередь возмущаться Даниле. С обидой в голосе он спросил:

– Если Сан Саныч отдавал мне диван и два кресла, зачем вы чужое имущество стали курочить? Вы что, думаете, я другой обивки не нашел бы? У меня ее в сарае, на два Боинга хватит. И кожа натуральная есть, и заменитель. Эх, вы! Только себе, да себе…

Честное слово я бы его поколотил за провокацию. А Данила вслух стал вслух рассуждать:

– Блины надо печь, пока сковородка горячая. Раз Сан Саныч отдает мне диван и два кресла, я сегодня же, прямо сейчас их заберу, а заодно мы с тобой Макс и проверим, какую тяжесть выдерживает наша тележка.

– Тележка выдержит хоть черта, ты же сам говорил, что в ней раствор возили. – недовольным голосом возразил я ему.

– Ах, да! Я и забыл! – хлопнул он себя по лбу. И тут же вытащил из кармана запасный аргумент. – Макс, я ведь один до дома диван не дотащу. Кресла я бы один привез, а диван один не смогу.

Интересы Данилы совпали с интересами Насти. Она тоже хотела побыстрее избавиться от испорченной мебели. Но идти с нами отказалась.

– Я тут пока, примеркой займусь. Посмотрю, хватит ли материала на всю тележку. А вы идите, идите… Я ту без вас управлюсь. Кроить женское дело.

Любое дело горело в руках моего дружка. Вот уже и ворота распахнуты. Данила зовет меня:

– Макс, пошли, пока другие не забрали.

– А может, страуса Ваську попробуем запрячь? – подковырнул я своего дружка. Он не понял шутки.

– Нет! Теперь он грант персона, он мне будет золотые яйца нести. Я его с рук теперь буду кормить. Как я раньше не догадался…как раньше не догадался? – всю дорогу бубнил он. – И зачем вы диван и кресла порезали, если знали, что Сан Саныч мне их отдает. Эх, ты, а еще друг называется. Взяли и порезали такой диван. Сан Саныч наверно разбушевался, чуть с ума не сошел когда увидел вас с ножницами?

Я разочаровал Данилу.

– Нет! Наоборот. Сначала он немного покричал, но когда увидел под обивкой шкатулку и открыл ее, он расцеловал нас с Настей.

Данила перестал катить тележку. Рот так и остался открытым.

– Какую шкатулку?

Я помедлил с ответом.

– Старинную! Резная такая. Небольшая была шкатулка. Плоская! А когда он ее открыл…Он нам сразу все простил.

Я взялся за ручки тележки и покатил ее дальше. Мой дружок бежал рядом со мной, и все заглядывал мне в глаза.

– А что было в этой шкатулке? Что в ней было? Золото? Бриллианты? Зачем вы стали диван дальше потрошить? Разве нельзя было его у меня во дворе дорезать? Макс, скажи, что ты шутишь?

– Шучу!

Казалось, он отстал от меня. Но через полминуты богатое воображение нарисовало ему такую картину, что он вновь пристал ко мне с вопросами как липучий репей.

– Макс, но если вы нашли эту шкатулку втроем, он должен с тобой поделиться. Вас трое было: ты, Сан Саныч и Настя. Значит, третья часть тебе. Так по закону положено.

– Сан Саныч тоже так сказал! – подтвердил я его слова. – Третью часть он мне отдаст. Вот только у ювелира узнает настоящую стоимость.

На Данилу было жалко смотреть. Таким расстроенным я его давно не видел. Он молча взялся за ручки тележки. Толкал тележку и бухтел:

– Значит, вам троим бриллианты, вам корешки, а мне вершки, мне должен достаться раскуроченный диван. Попробуй теперь еще на него из лоскутов обивку пошить. Вечно мне не везет. А я ведь сам сначала хотел с Настей к ней домой пойти, да потом передумал. Сам, свою удачу из рук выпустил… А то бы мне третья часть досталась… Да! А диван был старинный, им еще от деда достался. Дед, говорят, у них был владельцем мануфактуры. Представляешь, жили и не знали, где искать надо, пока я не подсказал. Вот непруха!

Ворота во двор Пархоменко были открыты. Во дворе встретила нас Анна Николаевна – мать Насти и Сан Саныч. Похоже, Сан Саныч уже свыкся с мыслью, что избавился от старой мебели и благожелательно встретил меня.

– Быстро же ты вернулся! – одобрительно сказал он. Но на Данилу смотрел с напускной строгостью.

– Это ты подбил ребят порезать нашу раритетную мебель?

Данила зачастил.

– Сан Саныч – я! Анна Николаевна – это я. Видит бог – это была моя идея. Им бы и в голову никогда не пришло резать мебель. Они еще упирались; и Настя, и Макс. Сан Саныч, Настя говорила, что мебель от дедушки досталась, ее беречь надо. А Макс сказал, что вы ругаться будете. И если бы не я, они никогда не решились, и не пошли к вам домой. Я бы и сам пришел, но тележку вот делал. Сиденье к ней прибивал, от грязи очистил. Хотите верьте, хотите нет, я сначала сказал Максу, чтобы он тележку поскоблил, а когда увидел, какая на нем чистая сорочка, мне его бабушку стало жалко. Поэтому, я остался чистить тележку, а Макс пошел резать ваш диван. А вместо Макса должен был прийти я. Это была моя идея Сан Саныч. Макс здесь ни с какого боку, ни с какого припеку. Вы Сан Саныч как юрист должны понимать, что с организатора и спрос и ответственность вдвое больше. Подтверди Макс, что их диван – это была моя идея.

Я кивнул головой. Суй голову в пасть тигру, суй. Сан Саныч сменил показной гнев на милость. Он потрепал по плечу Данилу и даже похвалил его:

– Молодец! Прошлый урок, видно пошел тебе впрок. Не изворачиваешься, не прячешься, как с ружьем. Помнишь, Настю одну оставил, а сам в кусты. Ну, что тебе сказать? Хвалю на этот раз, хотя надо бы отругать как автора идеи. Так и быть, повинную голову меч не сечет. Пошли, помогу диван на тележку погрузить. Или вы сначала хотите кресла увезти?

Данила мялся. Затем набрался храбрости и заявил:

– Сан Саныч! Вы наверно, меня не поняли! Я, как автор идеи должен наравне с Настей и Максимом получить заслуженную мною долю.

Сан Саныч переглянулся с Анной Николаевной и сказал:

– Данила, до твоего прихода, с Анной Николаевной мы уже обсуждали этот инцидент, и считаем, что твоя и Максима доля участия, не идет ни в какое сравнение с деяниями нашей дочери. Додуматься до такого могла только она!

– Это я додумался! – Данила снова стал у себя на груди развешивать медали.

Сан Саныч его перебил.

– Даже если ты додумался, резать в своем доме стала она.

– Значит, мне ничего? – угрюмо спросил Данила.

– Тебе, на этот раз ничего! – подтвердил Сан Саныч. Данила закипел возмущением.

– Но, это же несправедливо! Макс получит свою долю, Настя получит, и только я вроде ни при чем.

Я изо всех сил дергал Данилу за сорочку. До меня, наконец, дошло, что он претендует на долю драгоценностей из мифической шкатулки.

– В диване не было никакой шкатулки, я пошутил! – громко сказал я. Сначала Сан Саныч и Анна Николаевна непонимающе смотрели на меня, потом на растерявшегося Данилу, потом стали хохотать.

– Ой, ребята, с вами не соскучишься!

– А куда вы диван и кресла отвезете? – отсмеявшись, спросили Настины родители.

– Домой ко мне! – сказал Данила и с сожалением добавил. – Все равно жалко, что вы ничего под обивкой не нашли.

Сан Саныч сказал, что в нутро дивана и кресел еще никто не заглядывал. Вы бы только видели, как загорелись глаза у моего приятеля. Он воскликнул:

– Сан Саныч! Анна Николаевна! Хоть и не моя была идея резать диван, но давайте, пойдем проверим, а вдруг…

Никакого «вдруг» с ослепительным концом не получилось. Сколько ни искал Данила, как ни заглядывал, ничего кроме скрипучих пружин и толстого войлока не нашел и не разглядел. Сан Саныч помог погрузить диван на тележку. Всю обратную дорогу Данила гудел:

– Ты так меня Макс подставил! Так подставил! Как я теперь к ним домой пойду, с какими глазами? А вдруг им меня в суде придется защищать?

– Не болтай глупости!

– А вдруг?

Знать бы, каким он провидцем окажется. Но обо всем по порядку. Сгрузив диван, мы второй раз съездили за креслами. Настя оказалась никудышней закройщицей. Она предложила застелить повозку бархатом, и лишь по краям прихватила их ниткой.

– Сойдет.

– Конечно, сойдет! – согласился я.

– Очень даже красиво. – одобрил Данила.

– На выезд императора будет походить.

Настя ушла домой, а мы с Данилой договорились встретиться в восемь утра. Следующий день был субботой.

– Не опаздывай! Пока!

– Пока!

Глава 8 Африканский индюк

В восемь утра я был у Данилы дома. Мой дружок был одет в свой скомороший наряд. Он впряг страуса в нашу импровизированную повозку и стал понукать. Васька никак не мог уразуметь, чего от него хочет мой дружок.

– Не привык еще к упряжке! – сказал Данила. – Что бы придумать?

Хорошо, что я с утра захватил с собой связку бананов, хотел угостить приятеля. На банан страус пошел. Тележка покатилась. Я предложил Даниле сесть в тележку и испробовать, как она будет вести себя на ходу. Он категорически отказался.

– Кататься на ней будут только клиенты и за деньги. Ваське надо беречь силы.

Тележка, убранная красным бархатом, великолепно смотрелась. На ней можно было бы и Клеопатру по древнему Риму провести. И ничего, только так плебс рукоплескал бы. Мы выехали за ворота. Вернее, выехал запряженный Васька, а мы, шествуя по бокам, указывали ему путь.

– Надо что-то с фотоаппаратом придумать! – сказал Данила.

– Давай сегодня, пока так! А завтра видно будет!

Всю дорогу, пока мы шли к площади, из проезжающих мимо автомобилей нас сопровождали удивленные взгляды. Детишки особенно липли к окнам.

– Наши клиенты поехали! – удовлетворенно заявил Данила. – Сейчас окучивать начнем.

На площади, чтобы привлечь к себе внимание, Данила оставил мне на попечение Ваську с тележкой, а сам закрутился юлой призывно выкрикивая:

– Я, бессметный Кащей, растолстел от каши и щей! Подходи народ, налетай, в очередь за мной вставай. У меня не конь, а заморская птица, сам я Данила, царский возница! Для вас африканский индюк, по площади сделает круг.

Около нас остановилась мамаша с четырехлетней девочкой. Девочка удивленно спросила мать:

– А разве индюки такие большие бывают? Мама я хочу на африканском индюке покататься.

Мать раздраженно ее одернула.

– Сонечка! Это австралийский страус, а не индюк.

Но ребенок больше верил одетому в скомороший костюм Даниле, а не собственной мамаше.

– А дядя говорит индюк.

К ним подскочил Данила.

– Вот он царский возок, прокатись на нем дружок. Эй, народ, подходи скорей, а то улечу завтра за семь морей. Мой индюк возит прытко, для маленьких детей скидка.

Психология у всех людей одинакова. Слово «скидка» их завораживает. Мамаша спросила, какая для тетей скидка.

– Сообщить я вам рад, для взрослых – сто, для детей – пятьдесят!

Молодец Данила. Скидку объявил, а от какой она цены, не сказал. И мамаша не спросила.

Она усадила девочку на сиденье. Крошка оказалась с норовом. Она стала кричать, чтобы мы с Данилой отошли в сторону и пусть ее везет индюк. Однако я крепко держался за импровизированную оглоблю, ибо она вдруг захотела вырваться у меня из рук. Данила остался с мамашей, а я повез девочку по площади. Когда я подъехал, торг Данилы с первой клиенткой был в самом разгаре.

Мой дружок-нахал требовал с нее пятьдесят рублей. Я повез девочку по второму кругу.

– Быстрей! – закричала она.

Пришлось пуститься бегом. Страусу, хоть бы что, а я запыхался. После второго круга мамаша все же отдала деньги и недовольная сняла с сиденья девочку. Мгновенно оглобелька перестала задираться кверху и вырываться из рук. Я немного успокоился, хотя и не смог понять причину столь странного ее поведения. Вчера такой тяжелый диван везли и ничего, тележка вела себя нормально.

Данила не удержался и похвастал:

– Видал? За пять минут пятьдесят рублей.

Его голос еще громче зазвенел над площадью. Из магазина мужчина вел двух мальцов. Они во все глаза смотрели на скомороха Данилу, а тот им показывал на наш возок, и продолжал нести складную чушь, так похожую на уличную рекламу.

– Данила Кащей съел бочку щей, подводи папаша своих детей. Детки должны в воскресенье кататься, и мороженным объедаться. Мой заморский индюк скороход, не догонит его самолет. Можно сразу сесть двоим, молодцам удалым. Сколько лет тебе мальчик? Пять?.. А тебе? Четыре? Четыре и пять, надо вас покатать.

– Ну, кататься будете? – спросил папаша огольцов. Оба малыша радостно захлопали в ладоши. Тут еще мамаша появилась из магазина с полным пакетом. Она спросила меня, можно ли ее детей посадить на страуса и сфотографировать?

– А кататься не надо! – заявила она мужу.

Дети снова захлопали в ладоши и прижались к матери.

– А за что же тогда мы будем деньги платить? – спросил жену папаша жмот. Два бутуза внимательно слушали спор родителей. Им, похоже, хотелось не кататься, а сесть на страуса. Но в этой семье решающее право голоса принадлежало мужчине. Папаша спросил цену у Данилы и тот, не моргнув глазом, объявил:

– Сто!

Когда из бумажника сотенная купюра перекочевала в карман к Даниле, папаша посадил первого малыша на сиденье. Придерживая мною оглобелька резко рванула вверх. Вот и второй малыш сел. Напряжение возросло, оглобелька вырывалась из рук, но я чувствовал, что спокойно дам с малышами круг. И вдруг, когда я собрался подтолкнуть вперед страуса Ваську, в возок решил взгромоздиться еще и Данила. Ничего бы страшного не случилось, если бы он знал законы физики. Ему надо было бы сесть в ногах у малышей на дно возка и уравновесить собою центр тяжести, который сдвинулся в сторону двух маленьких бутузов. С самого начала мой дружок садился правильно. Он поставил обе ноги туда, где проходила ось соединяющая два колеса.

Но затем случилось непоправимое – катастрофа. Мой дружок тяжеловесным седалищем плюхнулся на сиденье между братьями и еще обнял их руками. Центр тяжести мгновенно сместился на край возка. Оглобля вырвалась у меня из рук и дала мне по зубам. Челюсть клацнула у меня, как у волка. Наш самодельный хомут выпиленный из пластмассового горшка соскользнул с тонкой шеи страуса Васьки и вознесся вместе с оглоблями к небу. На глазах изумленного папаши Данила и его оба сына сделали сальто-мортале с разворотом назад и вывалились из тележки на асфальт, а освободившийся страус Васька рванул с площади. Небольшая толпа зрителей откровенно расхохоталась. Кто-то заулюлюкал вслед Ваське.

Естественно, смех и улюлюканье, опешивший папаша принял на свой счет. Оба бутуза со страху заревели трубными голосами. Взволнованная мать поднимала с земли обоих сыновей, а разозленный папаша тянул за шиворот моего дружка Данилу и возмущенно брызгал слюной.

– Ты прохиндей! Какой идиот сиденье на конец двухколесной повозки ставит?

– А где оно должно быть? – простодушно спросил Данила.

– По центру! тупица!

Папаша обернулся к жене с детьми и грозно цыкнул:

– А ну, прекратить ревень! Марш все машину.

В это время Данила испуганно озирался. Васьки страуса нигде не было видно.

– Васька убежал! – потерянно сказал я приятелю.

Грозный папаша злорадно улыбнулся.

– Так вам и надо, бизнесмены. – И уже садясь в машину, посоветовал. – Сиделку по центру поставьте. Тогда ваша арба опрокидываться не будет.

А нам с Данилой было не до его советов. Надо было срочно найти Ваську страуса. Оставив тележку под присмотром старушки, торгующей цветами, мы бросились в тот переулок, куда он убежал. Домов через десять увидели мужчину.

– Вы страуса не видели?

– Кого?

– Страус здесь не пробегал? – повторил вопрос Данила. Прохожий покрутил пальцем у виска. Мы побежали дальше. Нам встретилась женщина.

– Вы страуса не видели?

– Это, который в том доме, живет? Худой такой, с длинной шеей? – вопросом на вопрос ответила она. – Или вы про страуса птицу спрашиваете?

– Про птицу! – воскликнули мы с Данилой. Женщина нас обрадовала.

– За нею погнались собаки. Туда он побежал! – и она указала рукой в конец переулка и не удержалась, чтобы не спросить? – А вы из цирка?

– С чего вы взяли?

– А вы на себя со стороны гляньте!

Час от часу не легче. Собаки могли загнать его за Можай. Следующий прохожий не захотел даже остановиться. В конце переулка, на перекрестке Данила горестно вздохнул.

– Мы его так никогда не найдем.

Я предложил ему заявить в милицию.

– Ага! И они объявят тебе «план перехват».

– А что же тогда делать?

– Не знаю! Пошли домой, хоть велосипеды возьмем, а то так никаких ног не хватит мотаться по городу.

В его словах был резон. Сначала мы заскочили к Даниле. И, какая же радость была в наших глазах, когда во дворе мы увидели мирно пасущегося Ваську. Данила его обнял и поцеловал в хохолок.

– Васька. Ты домой пришел? А я ведь тебе хотел голову отрубить. Васька!

И столько непередаваемой нежности и ласки было в голосе моего приятеля, что длинноногая птица почувствовала это фибрами своей заморской души, и в ответ легко клюнула Данилу.

– А Борьку, твоего дружка, по глупости съели. Как бы вы сейчас в паре здорово выступали.

Счастливые мгновения редко бывают в жизни у человека. Вот и мой приятель Данила на минутку расслабившийся, уже сжал волю в кулак. С прежней энергией, он заявил, что нам надо сходить на площадь за возком.

– И переставить надо срочно сиделку точно по центру, тогда не будет никакого перекоса.

– Ты это сам придумал или тебе подсказали? – съязвил я.

На улице мы встретили Настю. Она поинтересовалась нашими успехами. Я ей все рассказал. Как у всякой умной женщины, у нее тут же родилась гениальная идея.

– А зачем вам страуса запрягать?

– А кого?

– Тебя, Данила!

Мой дружок обиделся. Вечно он у нас с Настей был объектом шуток. Вот и на этот раз подумал, что она над ним смеется, и отвернулся в сторону. А Настя продолжала ему втолковывать свою блестящую идею.

– Одень на голову колпак. Прилепи к нему птичий клюв и кричи, что ты заморский петух. И таскай себе в удовольствие тележку. Вон на Юге Азии до сих пор есть велорикши. Посадишь малышню и будешь их катать.

Данила обиделся.

– Кто-то сядет в тачку, а я буду таскать ее? Ни в жизнь!

– Почему? – никак не могла понять резко отрицательный ответ Настя. Данила поразил меня своим ответом:

– Я еще не опустился до такой степени?

– До, какой, такой?

– Такой! Чтобы кто-то сидел в тележке, я его вез, а он еще мне на плечи свои грязные башмаки ставил. Видел в кино, как на этих велорикшах американцы с сигарой в зубах ездили.

– Да, мало ли какой урод среди них мог попасться?

– А ты думаешь, среди наших их не найдется?

Слава богу хоть тележку никто не тронул. Разговор про уродов казалось бы забылся. Не успели мы с двух сторон взяться за наши небольшие оглобельки, как Настя нас остановила.

– Мальчики, а можно я сяду в возок? Честное слово, так хочется Клеопатрой по городу проехаться!

– А боярыней Морозовой не хочется? – подковырнул ее Данила и решительно отказался: – Я ее Макс тащить не буду.

– Но почему? – так и не мог я понять своего дружка, – У нее ни сигары во рту, ни грязных башмаков.

Он нагнулся к моему уху.

– Ты забыл, мы учимся в одном классе! А это хуже грязных башмаков.

Странная все-таки провинция. Хоть и живет в девяноста километрах от Москвы, но имеет свою особую мораль, свой свод неписаных законов, своих кумиров. А на столицу смотрит, как на заевшийся город, жителям которого не понять местных проблем и их нравственных устоев. Данила считал меня сибаритом, избалованным излишним вниманием деда и бабки, человеком. Такому как я не понять, что нынешняя уступка Насте может выглядеть в глазах их одноклассников слабостью.

А мне на их местный кодекс чести было наплевать.

– Садись в тележку! – сказал я Насте. Вы бы видели, как человека преображают юпитеры славы, всеобщего удивления и восхищения. Ноги на плечи она мне конечно не поставила, но когда я метров через сто оглянулся, то к своему удивлению увидел в руках Насти веер. Это было почище сигары в зубах. Данила шел по противоположной стороне улицы и противно улыбался. А наша подружка так это небрежно, касалась веером моего плеча, когда хотела, чтобы я завернул на ту или иную улицу.

Нам вроде бы совершенно случайно все время попадались на пути ее подружки. И лишь у самого Данилиного дома, я, наконец, сообразил, как их извещала Настя о своем триумфальном проезде. Она им посылала эсэмэски.

О, женщины! Есть ли существа на свете лукавее вас? Данила, сказал бы, что нет и, пожалуй, был бы прав.

– Выметайся! Приехали! – грубо сказал я, бросая ручки-оглобли на землю и снимая с шеи горшечный хомут. Его я одел на шею, для удобства. А через день Данила совал мне в нос фотографию, на которой я был запечатлен в позе то ли велорикши, то ли яремного быка. Знал мой дружок, о чем говорил, когда предупреждал меня не связываться с Настей.

Наша подружка ушла, а мы с Данилой на время стали инженерами по технике безопасности. Во-первых, мы перенесли сиденье вперед, во-вторых, под днищем тележки, спереди и сзади установили два стопорных, страховочных стержня костыля. Теперь даже если человек сядет не так, тележка-возок не опрокинется, а станет на три точки. Гордость переполняла наши сердца.

– Нет, ты видал, что мы сделали? – хвастался Данила.

– Круто! – согласился я.

– Я еще кое-что придумал, – сказал мой дружок, – ты иди пока. Утром увидишь.

Следующий день был воскресеньем. С утра пораньше я был у приятеля дома. На боку нашей тележки-возка красовалась жирная надпись – «Феррари-Индюк».

Мы поехали на площадь. В воскресный день народу в центре города бывает больше обычного, потому Данила собирался сегодня хорошо подзаработать. Все к этому располагало, и вчерашнее удачное начало, и отремонтированный возок. Снова над площадью разнесся призывный крик моего дружка:

– Я бессмертный Кащей, растолстел от каши и щей. Подходи народ, налетай, детей малых катай.

К нас сразу подошла дама с симпатичной девочкой. Данила помог усадить ребенка на тележку, и я повез ее по площади. Когда я сделал круг, то увидел рядом с Данилой небольшую очередь. Такого успеха ни он, ни я не ожидали. Довольный дружок подмигнул мне. Казалось, фортуна повернулась к нам лицом. Но когда Данила посадил на тележку очередного малыша, рядом с нами неожиданно затормозила Тойота. Из нее вышла Фаина Капель, хозяйка Васьки страуса.

– Что тут птица делает? – строго спросила она Данилу.

– Вот мы…вот немного… вот решили…

Очередь начала волноваться. А Капель приказала Даниле гнать страуса домой.

– Будете еще меня перед всем городом позорить. Разве для этого я тебе Ваську и Борьку оставляла? Кстати, где он?

Данила склонил виноватую голову и поникшим голосом сказал:

– Мы его съели! Ты же денег не оставила.

Господи, как же кричала Капель. Она забыла, и про свой имидж, и про и про долг, и про все на свете.

– Моего поросеночка Борьку съели. И кусок у вас в горле не застрял. Он же был только для выгула. Мне его возвращать надо! Ну, вы и артисты. Поросенка съели! Да кто вам разрешил? А ты знаешь, сколько он стоит? Тысячу долларов. Прикажешь теперь мне деньги возвращать? Нет, Данила, я тебя увольняю. Я на тебя в суд подам. А ну гоните птицу домой. Нечего над нею измываться. Ты бы еще на нем огород вспахал! О боже, смотри, как он у тебя исхудал.

Бизнес моего дружка на этом закончился. Делать было нечего. Последнего седока я успел прокатить, а затем с почетным эскортом последовали домой. Васька попал вновь в свой загон, а Данила пошел к хозяйке решать финансовые вопросы. Вернулся не скоро.

– Ничего она мне не заплатила. Ты, говорит, поросенка за тысячу долларов съел. По ее расчетам выходит, что я еще ей остался должен. Представляешь? И принес же черт ее не ко времени! То нет ее месяцами, а сейчас кажется, надолго приехала. Злая, как мегера. По дому ходит, вещи пинает, и курит одну сигарету за другой. Что-то у нее случилось, а что понять не могу.

– А может, этот Гусь на нее наехал? – предположил я. – Помнишь, записку ты мне показывал.

– Может!

– Ладно, ты не переживай!

Данила промолчал.

Глава 9 Повестка

А через день случилось совсем неприятная вещь. Когда я пришел к своему дружку, он мне показал повестку. Его вызывали в суд. Настроение у Данилы было хуже некуда. Даже аппетит пропал. Он целый день бродил по двору и строил одни предположения за другими.

– Ну, съели мы поросенка Борьку. Ну и что? На то он и поросенок, чтобы его есть, Пусть он элитный, пусть прогулочной породы. Но кто сказал, что съесть его это преступление? Я ведь не браконьер. Она сама мне сказала, что денег у нее сейчас нет, и я могу забрать в погашение долга Ваську и Борьку.

– Она тебе сказала только про страуса! – напомнил я Даниле.

Он согласился и снова стал строить линию защиты.

– Тогда в суде надо упирать на то, что она мне оказалась должна, и я не знал настоящую цену поросенка. А съел, потому что был голодный. Не посадят же меня за свинью. А вдруг она заявит, что я террорист и еще на страуса покушался, что чуть голову ему не отрубил? Вон и следы на шее у Васьки остались. И суд тогда присудит мне выплату компенсации. И буду я до скончания века гробиться на соседку.

Да, аргументов для защиты у Данилы было маловато. Тогда я подсказал ему, что у него в руках есть серьезный компромат на Капель. Записка, что она выбросила в урну. Эта записка подтвердит, что у нее есть неучтенные доходы, были у нее деньги, но она не пожелала рассчитаться с Данилой, и поэтому ему пришлось съесть поросенка.

– Тащи записку! – приказал я дружку. Он принес, и мы вновь перечитали ее.

Ув. Серафима Карловна.

Вот, на сегодняшний день – твоя выгода нал.

3.000.000* 12 %*3/4*35 %/365*180= 46602

Не обессудь!

Мне твоя доверенность-распоряжение, ни к чему.

Я удерживаю с тебя твой долг!

Думаю! Не обеднеешь! А своим работничкам скажи, что получат в следующий раз.

Когда вернешь остальное?

Г.Б. Гусь

– Это твоя единственная защита! Видишь, Гусь рекомендует ей не платить тебе. Вот и скажешь на суде, потому и съел, что был голоден. А если бы она заплатила, то и поросенок был бы жив. Сама виновата. Спровоцировала тебя. И еще скажи, что ты не людоед, а как все обычные люди – свиноед. А если хочешь, то пойдем проконсультируемся у Сан Саныча. Он нам не откажет.

– Не пойду! – наотрез отказался Данила. – Позавчера я им доказывал, что это была моя идея порезать их диван, а сегодня попрошу у них помощи. Никогда!

Я не мог понять своего дружка.

– Что они тебе плохого сделали? Всегда привечают, за стол сажают! Ты у них в доме желанный гость. Зайдем спросим, может, что подскажут.

– Ага! Скажут диван порезал, поросенка съел, страусу голову хотел отрубить. Не стоит Макс. Они люди хорошие, но зачем их грузить чужими проблемами. Поросенка они все равно не оживят. Нечего ходить к ним.

На том мы и порешили. Приближался тот день, когда Даниле надо было идти на суд. Бросить своего дружка в такой день я не мог и поэтому появился у него на два часа раньше. Суд был назначен на десять часов, а я пришел в восемь. Данила покормил борова и репетировал свою речь на суде.

– Слушай Макс! Как звучит?.. Это я обращаюсь к судье. Он предлагает мне говорить правду и только правду, а я ему отвечаю: ваша честь, что б мне на кол сесть. Я привык резать правду-матку, меня не купишь и за пятихатку.

Я поморщился и посоветовал ему разговаривать на суде нормальным человеческим языком, а не скоморшничать.

– Люди там серьезные, а ты хочешь балаган устроить.

И только тут мне пришла в голову блестящая идея, как отбиться от иска Фаины Капель. Я даже подпрыгнул на месте.

– Чудак! А зачем ты ей сказал, что съел поросенка. Надо было сказать, что он убежал. Нет его. А на нет, и суда нет. Не ел ты его! Ты так на суде и говори. А я подтвержу, что он сбежал. Мы его искали и не нашли.

– А она скажет, что раньше другое говорил.

– Мали что она скажет! Еще неизвестно кому суд поверит.

У Данилы поднялось настроение. Мы вышли из дома. Он шел и твердил всю дорогу:

– Ваша честь, что б мне на кол сесть. Не ел я порося, вот и правда вся.

Пол десятого мы подошли к зданию суда. И тут я на всякий случай спросил Данилу, а взял ли он записку выброшенную Бандершей, свой козырь? Мой дружок побледнел.

– Под скатертью осталась!

Как же мы бежали обратно, а затем снова в суд. Марафонцы нам бы позавидовали. Но вовремя успели. На второй этаж влетели запыхавшись. Секретарь, миловидная девушка собирала последние повестки. Данила протянул ей свою, и хотел проскользнуть в зал заседаний.

– Я вот он, не подумайте, я не скрываюсь.

Секретарь взяла у него повестку и вежливо спросила?

– Вы кто?

– Я подсудимый. Кащеев Данила.

Девушка улыбнулась.

– Вы Данила всего лишь свидетель, и придется вам ждать в коридоре, пока вас судья не вызовет.

– А кого же тогда судят?

– Пока никого не судят, пока только иск к Фаине Капель, к Серафиме Карловне предъявлен фирмой «Талант-ракрутка».

– Значит я только свидетель? – бестолково хлопал глазами Данила. – Чего же тогда я три последние ночи совсем не спал?

Я разозлился на него.

– Говорил же тебе пойдем к Сан Санычу проконсультируемся. А ты не хотел. Сиди теперь жди. А я пойду, послушаю.

В зал суда меня я свободно вошел. Меня никто не остановил. Народу было мало. Вот я узнал Капель. Вот Гусыня Вера Петровна и рядом с нею два мужчины. Один из них должен быть тем самым Гусем Григорием Богдановичем, что писал записку. Еще несколько незнакомых мне лиц сидело впереди меня.

Вошла судья в черной мантии и громко объявила:

– Стать суд идет.

Все встали, в том числе и я.

– Прошу всех сесть!

Сели. В суде мне никогда не приходилось раньше бывать, поэтому я внимательно разглядывал окружающую обстановку. У судьи не было под рукой молоточка. Я удивился. Как она без молоточка будет судить? Непорядок. Вот что такое провинциальный суд. Нет ни адвокатов, ни милиционера с автоматом. Капель не за решеткой. Пока я оглядывался по сторонам, судья зачитывала дело. Их, оказывается, было два. Два встречных иска: один от Фаины Капель к фирме «Талант-раскрутка», второй – к самой Капель от фирмы «Талант-Раскрутка». Судья долго читала иски. За сложными формулировками я кое-как ухватил суть претензий.

Вот как я их понял. Оказывается, мы правильно в свое время предположили, что эта фирма взялась раскручивать соседку Данилы. Взялась да не раскрутила. А пока, суть да дело, несостоявшаяся, но многообещающая певичка, Данилина соседка Фаина Капель, в миру Серафима Карловна взяла в фирме «Талант-Раскрутка» беспроцентную ссуду и до сих пор ее не погасила. А на полученную ссуду построила себе дом.

И чего судиться, удивился я. Ну, взяла ссуду, ну, нет у нее сейчас денег, ну, погасит, когда будут.

Смешнее был встречный иск от Капель, к фирме «Талант-раскрутка». В этом иске она утверждала, что фирма на нее неправильно насчитывает проценты.

Мне стало совсем смешно. О каких процентах может идти речь, какие проценты на нее может насчитывать фирма, если она взяла беспроцентную ссуду? Никакие проценты не может фирма насчитывать.

Оба дела мне казалось, не стоили и выеденного яйца. Если бы у судьи был молоток, она должна была бы сейчас встать и сказать: ссуда беспроцентная, платить ничего Капель не надо, потом хлопнуть молотком по столу и закрыть оба иска. И гуляйте господа. А она сейчас, чтобы оправдать свою зарплату разведет канитель. Прав я оказался. Судья попросила пройти к трибуне Гуся Григорий Богдановича.

– Ваша честь! – начал он, – я работаю в фирме «Талант-Раскрутка» вот уже десять лет финансовым директором. Разных мы встречали людей, и талантливых и бездарей, люди приходили, уходили, мы их выдвигали на Олимп. Мы и Фаину Капель должны были раскрутить, только раскрутила она нас, а не мы ее.

– Вы можете толком пояснить свои слова, что означает «она вас раскрутила»? – перебила истца судья.

– Могу! – твердо заявил Гусь. – Она, Капель, была в хороших отношениях с нашим бывшим генеральным директором, он ее зачислил в штат, а потом выдал ей беспроцентную ссуду. А гарантом по ссуде, директор предложил выступить мне. Я был еще новый человек на фирме, и подписал эту гарантию. По этой гарантии если не платит Фаина Капель, то есть Серафима, то ссуду должен погашать гарант. Ваша честь, гарант – это я. Пока был старый директор, все шло хорошо, но когда сменилось руководство, встал вопрос о гашении ссуды. И я оказался крайним. Был вынужден взять в банке кредит. Поэтому я прошу наложить арест ее имущество.

– Ишь, еще чего захотел. – взвилась с места Фаина. – Не надо было начислять на меня такие проценты.

– Ответчица сядьте! – перебила Бандершу судья, – Я вам еще дам время для выступления. Продолжайте господин Гусь.

– Так вот! Я ответственно заявляю, что деньги у Серафимы Карловны, у артистки Фаины Капель есть. Она роскошествует. Разъезжает на Тойоте, поросенка элитного завела за две тысячи долларов, в смокинг его одевает, бабочку ему на шею подвязывает и прогуливается по улицам с ним. Она думает, что тем самым создаст себе экстравагантный образ, и публика повалит на ее концерты. И не только поросенка за две тысячи долларов купила, но еще и страуса из Австралии привезла. Гости у нее на страусе катаются. И это вместо того чтобы внести хоть рубль в погашение долга. Ваша честь я прошу пригласить свидетеля Кащеева Данилу, пусть он подтвердит правдивость моих показаний.

– Я не поняла, что он должен подтвердить? – спросила судья.

Гусь пояснил:

– Что она роскошествует. Содержит слуг. Вместо сокольничих, у нее по новой моде страусовод персональный и свиновод.

Судья объявила:

– Вызывается свидетель Кащеев Данила.

Заспанный дружок вошел в зал и сразу прошел к кафедре. Судья его предупредила об ответственности за ложные показания, и сказала, что он должен говорить только правду.

– Вы должны сказать: правду и только чистую правду! – поправил судью Данила. В зале засмеялись. Затем судья попросила рассказать о взаимоотношениях свидетеля и ответчицы, то есть Данилы и Капель, и остановиться конкретно на поросенке и страусе.

Концовка вопроса прозвучала так:

– Есть свидетель у ответчицы Бандерши в собственности элитный поросенок и австралийский страус? Ухаживали ли вы за ними? Пожалуй, начнем с поросенка.

– Ваша честь! Как бы это вам сказать! – начал юлить мой дружок. – Во-первых, разберем слово ухаживать? Что вы под ним подразумеваете? Этот вопрос не прост, а тонок, хоть за ним и стоит поросенок. С наскоку его нельзя решать.

Мне показалось, что Данила испугался. А в зале улыбнулись! Судья повторила вопрос:

– Есть у ответчицы в собственности элитный прогулочный поросенок?

– Нет!

С места вскочила Гусыня:

– Как нет, когда ты при свидетелях мне говорил, что она спит с ним в одной кровати.

В зале стало совсем весело.

– Кто спит с поросенком? Я сплю с поросенком? – вскочила возмущенная Фаина Капель. – Этот паршивец обо мне такие слухи распространяет? Пусть близко теперь не подходит к моему дому.

Данила понял, что его показания завели его куда-то не туда. Второй вопрос был про страуса.

– Страус в собственности есть! – подтвердил Данила.

Судья осталась удовлетворена его ответом, и не стала больше задавать ему вопросы. Он сел со мною рядом. Я шепнул приятелю, что у Капель хотят отобрать дом за долги. Данила долго соображал, а потом сказал:

– Но тогда и страуса Ваську заберут как ее собственность, а она мне его сама отдала. Васька мне принадлежит, а не этому лапчатому Гусю? Макс, держим сторону Капель. Эх, чего ты мне раньше не сказал, что у нее отбирают дом! Я Ваську не отдам!

Мой дружок вскочил с места.

– Ваша честь, у меня дополнение есть!

Не дожидаясь пока его пригласят за кафедру, он сам встал за нее. Судья поморщилась, но согласилась выслушать Данилу.

– Суд вас слушает!

И тут Данила развернулся во всю силу своего красноречия.

– Ваша честь, когда я сказал, что в собственности у Фаины есть страус, то я вам не то сказал. Нет у нее не только поросенка Борьки, но и страуса Васьки. Она сама мне их за долги отдала.

С места снова вскочила Гусыня.

– А я что говорила, был у нее поросенок, спала она вместе с ним, иначе, откуда мальчишка знает их клички?

Судья осадила Гусыню и задала конкретный вопрос Даниле:

– Сначала вы сказали, что у ответчицы не было поросенка, теперь говорите, то он был, и она вам отдала его за долги. Так был ли он, и если был, где он теперь?

– Ваша честь, очень хотелось есть! – понурив голову, сказал Данила. В зале послышался смех.

– Садись, благодарю! – закончила допрос судья. Этот второстепенный вопрос с поросенком и страусом ее похоже совсем не интересовал, и Данилу она вызвала лишь по настоянию Гусыни. Но не так считал мой дружок. Как он мне потом объяснял, в суде ему хотелось закрепить свои права на страуса Ваську. А то еще отделается Капель от него одним съеденным поросенком. Он заявил:

– Ваша честь, боюсь вам надоесть, но страуса Ваську прошу не включать в конфискуемое имущество. Прошу мои слова записать в протокол суда.

– А ты его не съешь? – решила пошутить судья.

– Ваша честь, что б мне за вас в тюрьму сесть, за одну только мысль его съесть!

Нажил дурак на ровном месте себе врага. Судья его посадила и предупредила, что еще одно подобное выступление или реплика, и она прикажет вывести его из зала суда.

– Все я понял. Я молчу! Больше вам не огорчу! – бодро заявил Данила. Его распирала радость. Он склонился мне на ухо и сказал, что надо бы у судьи потребовать копию протокола, где записано о том, что Васька теперь его собственность.

– На это должно быть решение суда, особый документ! – попробовал я ему втолковать простую истину.

– А протокол, разве не документ?

– Нет!

– А о чем тогда здесь толкуют?

– Ну не о страусе же твоем? – я начал уже злиться.

– Так он, Васька мой или не мой? Ничего не пойму. – не унимался Данила. – надо судью спросить! В протокол же записали, я собственными глазами видел.

– Тебя сейчас выгонят!

Судья громко объявила, что делает нам последнее предупреждение. Мы замолчали и даже стали вслушиваться в показания других свидетелей. Все они были со стороны фирмы «Талант-Раскрутка». Сколько бесценных сведений мы почерпнули из их выступлений. Оказывается Фаина Капель и такая, и сякая, и мазанная перемазанная, и пробы на ней негде ставить, не только фирму «Талант-Раскрутка» раскрутила на деньги, но даже бедного мальчишку Данилу Кащеева и его бабку заставила на себя бесплатно работать, и имя сценическое ей надо сметить. Пусть выступает как Бандерша, а не как Фаина Капель. Предлагалось наложить арест на ее недвижимое имущество и направить его на погашение долгов.

Фаине Капель надо было чем-то отвечать. Когда сторона истца, Гусь исчерпал все доводы, слово предоставили Капель. Мы перестали вертеть головами. Мне показалось, что у нее нет, и не может быть весомых аргументов в собственную защиту. Интересно, что она скажет? Это не с Данилой препираться и кормить его «завтраками». Здесь суд, аргументы должны быть весомые. А не то кранты.

– Ваша честь! – стала за кафедру Капель! – если послушать представителей фирмы «Талант-Раскрутка» то меня нужно прямо сейчас взять и повесить на первом же попавшемся суку. А на самом деле? А на самом деле перед вами сидят настоящие ловчилы, которые делают на нас бедных артистах бешеные деньги. Но им и этого мало. Они готовы вырвать у тебя из горла последнюю кость. Ни перед чем не останавливаются, сплетни собирают, ничто их не пугает, они готовы даже несмышленых привлечь на свою сторону. – в нашу с Данилой сторону последовал красноречивый жест.

– А нельзя ли поконкретнее, от общих фраз перейти к фактам? – с места выкрикнул Гусь.

– Хорошо! – осадила его Бандерша, – с вас и начнем. Вы на фирме не последний человек, хотя прикидываетесь таким обиженным, таким бедным. Да, я взяла беспроцентную ссуду три миллиона рублей. Но спросите меня, куда она пошла? Вы думаете на строительство моего дома, как уверяет этот Гусь? Ничего подобного. Она должна была пойти на мою раскрутку. Я взяла ссуду и тут же отдала ее генеральному директору и вот этому Гусю. А объяснили это так, отдаю им, чтобы не сбежала. Они посадили меня на крючок. А дом свой я строила на свои собственные деньги. И вот, приходит время гасить беспроцентную ссуду, а он, вот этот Гусь заявляет мне, что на беспроцентную ссуду, мне начислили проценты. Мало того, что ничего не сделали, никуда не продвинули, но еще и проценты начислили. Ваша честь, я артистка! Я ничего не понимаю в бухгалтерии. Откуда думаю проценты? Что это такое?

– Это твоя материальна выгода за пользование беспроцентной ссудой, – с места выкрикнул Гусь. – Она по сложной формуле рассчитывается.

– По формуле Бил Мондо! – подсказал Данила. В зале снова засмеялись.

А Фаина Капель не обращая внимание на веселье в зале продолжала:

– У меня много поклонников аудиторов и налоговых инспекторов. Посмотрели они расчет составленный, сами понимаете, каким Гусем и говорят, он неправильный. Не имел он права начислять тридцать пять процентов. Если ты строишь дом, то с тебя налог тринадцать процентов. Сказала я об этом Гусю, а он наглец смеется, говорит, правильно, ты на ссуду не строишь, твоя ссуда ушла на клипы, на твои диски, на твою рекламу, поэтому с тебя тридцать пять процентов. Вот, я и подумала, с какой стати мне лишнее платить, если я строю дом. Есть закон о защите потребителей, есть, в конце концов налоговое законодательство, есть совесть человеческая, но ничего из вышеперечисленного не ведомо моим оппонентам.

Они говорят, что раскручивают меня! Пусть расскажут конкретно, что ими сделано. Я с утра до вечера вынуждена петь по ресторанам и казино. Где обещанные концертные площадки, где телевидение? Одни посулы, завтра, да завтра.

На скамейке где сидела кампания Гусей, прошло быстрое совещание. Затем сам Гусь бросил в зал реплику.

– Мы тебе уважаемая Серафима Карловна, начислили не тридцать пять процентов налога, а тринадцать. Мы все правильно сделали, и зря вы встречный иск подавали. Вы на нас откровенно клевещете.

Фаина Капель вознесла руки к небу.

– О..о, если бы я могла сейчас показать суду записку с вашим расчетом и подписью. В ней, уверяю высокий суд, было указано тридцать пять процентов налога. И вы еще о том же самом мне по телефону сказали. А присутствовал при моем разговоре с вами по телефону мой сосед Кащей Данила. Вон он сидит сейчас в зале. Пусть подтвердит. Мне нечего больше сказать суду. А страуса пусть за долги забирает.

Я видел, как Гусыня обернулась к Даниле и едва заметно покачала головой, что означало, ничего не подтверждай.

Фаина Капель села на место. А судья и не думала поднимать с места Данилу. Она сказала, что ей все ясно, и она удаляется для принятия решения. Не на того она напала. Данила рванулся на кафедру потрясая запиской. Он закричал:

– Сейчас! Один момент, вот он, тот документ! Ваша честь, позвольте ясность внесть!

Судья недовольно на него посмотрела, затем сказала:

– В ходе судебного заседания открылись новые, неизвестные ранее для суда обстоятельства, поэтому продолжим наше заседание. Прошу свидетель Кащеев Данила.

Мой дружок зачастил:

– Да открылись новые обстоятельства. Я прошу второй раз внести в протокол страуса Ваську. Вот! У меня есть тот самый документ, из-за которого разгорелся весь этот сыр-бор. За подписью Гуся Григория Богдановича. Его выбросила Фаина, то есть Серафима, а я его подобрал. Мы сначала с друзьями думали, что эта формула Бил Мондо, по которой она станет знаменитой, а теперь я понял, что перед нами сидит одна шайка-лейка, что моя соседка Капель, что этот Григорий Богданович Гусь. Они выгоду не поделили. И теперь кусают друг друга. Каждый думал, что другой станет за него пахать. А пока пашу только я. А они еще медведя не убили, а уже шкуру начали кроить. Твоя выгода, моя выгода.

Ваша честь, позвольте записку прочесть!

– Разрешаю!

Данила стал с выражением читать.

Ув. Серафима Карловна.

Вот, на сегодняшний день – твоя выгода нал.

3.000.000* 12 %*3/4*35 %/365*180= 46602

Не обессудь!

Мне твоя доверенность-распоряжение, ни к чему.

Я удерживаю с тебя твой долг!

Думаю! Не обеднеешь! А своим работничкам скажи, что получат в следующий раз.

Когда вернешь остальное?

Г.Б. Гусь

Когда закончил чтение, он вежливо спросил судью, не надо ли прокомментировать текст записки?

– Ваша честь, я могу ясность внесть. «Ув», это…

– Спасибо, не надо, ты можешь сесть! – поблагодарила его судья. – Ясность внесет господин Гусь.

Со слов Гуся я понял этот расчет, эту формулу Бельмондо таким образом:

3.000.000 – это сумма полученной ссуды,

12 % – это ставка рефинансирования устанавливаемая Центробанком,

3 / 4 – это понижающий коэффициент,

35 % – это налог на доходы,

365 – это количество дней в году,

180 – количество дней расчетного периода (пол года).

Его пояснения никого особо не заинтересовали, только мне были как бальзам на душу. Я вспомнил винегрет из формулы Бельмондо, километры пути и тонны колбасы.

Судья постановила приобщить записку к делу и удалилась для вынесения решения. Минут через двадцать она вошла в зал судебных заседаний.

– Встать, суд идет! Оглашается постановление!

Долго она читала постановление суда. Фаина Капель выиграла свой иск. Сумму выгоды ей снизили с тридцати пяти процентов до тринадцати. С Капель все было понятно. А вот фирме «Талант-Раскрутка» дали от ворот поворот.

Судья объяснила свое решение.

Фирма сначала должна взыскать ссуду с гаранта, с Гуся, а не кидаться сразу с топором на артистку.

Фирма не выполнила свои обязательства, а требует их выполнения от другой стороны.

В фирме работают некомпетентные люди, которые не могут рассчитать элементарную выгоду. Приглашенные свидетели не вызывают доверия.

– Это про тебя! Толкнул я локтем Данилу.

– Понятно решение? – спросила судья. Я думал, что кампания Гусей будет сидеть с кислыми лицами, а они оживленно переговаривались и даже смеялись. Как их могло устроить такое решение суда, мне было непонятно. Когда судья закрыла папку в зале неожиданно раздался возмущенный голос Данилы.

– Ваша честь, у меня вопрос есть! А про страуса Ваську почему нет ни одного слова в решении? Всем сестрам роздали по серьгам, а меня забыли? Я что, лаптем щи хлебаю? Где моя охранная грамота. Дайте мне бумажку, что страус Васька мой.

Судья рассмеялась.

– Достаточно того, что артистка Фаина Капель свое решение в суде огласила. Мы свидетели.

Каким гордым, вы бы только видели, выходил Данила на улицу. Он даже посочувствовал мне.

– А мне наша формула, про Бил Мондо все равно больше нравится. – заявил он и, расслабленно потянувшись добавил, – эх, зря на страусе я не приехал в суд! Представляешь, какой фурор был бы?

– Представляю!

Эпилог

Через пару дней я уехал в Москву.

А вы, Ув. читатель, если когда-нибудь будете по Стромынской дороге возвращаться в столицу и на центральной площади небольшого городка увидите мальчишку в скоморошьем наряде с запряженным в возок африканским индюком, то знайте – это мой дружок Кащеев Данила, по прозвищу Кащей. Прокатитесь на возке, а лучше сфотографируйтесь рядом с ним. Цена одна и та же. Зато память, какая! Заодно запишите формулу Бельмондо. Вдруг в артисты захотите податься.

Оглавление

Глава 1 Хирург Данила

Глава 2 Злосчастная записка

Глава 3 Бери упреждение

Глава 4 Формула Бельмондо

Глава 5 Гусыня

Глава 6 Почем страус?

Глава 7 Шкатулка с драгоценностями

Глава 8 Африканский индюк

Глава 9 Повестка

Эпилог

Реклама на сайте