«Гора»

Виктор ГОЛЯВКИН

ГОРА

Из повести "Обыкновенные дела"

Мы сошли с поезда. Отец сразу снял с лыж чехлы, распорки, зажимы, покидал всё в свой рюкзак, закинул рюкзак за плечи, встал на лыжи и покатил что есть мочи вдаль. Я не ожидал от него такой прыти.

Я огляделся вокруг: кругом снег, чёрный лес на горизонте и облака на небе. Никакой дороги здесь нет, кроме железной. Я понял: тут человек без лыж, как без рук. Я ещё возился с креплениями, а когда наконец их победил, то отцовская спина с рюкзаком была уже далеко. Вот теперь начнётся: он всё время впереди, а я всё время сзади.

Сейчас я его догоню. Скоро я перестал видеть лес на горизонте и облака на небе, я видел только две полосы лыжного следа под ногами да изредка взглядывал, как отцовская спина маячит всё дальше и дальше.

Я пёр вперёд изо всех сил, вовсю махал палками, спотыкался, вставал не отчаивался. За мной никто не шёл, не ехал, я никому не должен уступать дорогу, никто не видит, как плохо я качусь на лыжах. Я катился вперёд и всё время падал. Пусть отец не думает, что меня надо поджидать, пусть идёт вперёд без остановки - догоню же я его в конце концов!

А он нёсся как сумасшедший и не думал останавливаться. Неужели он и не устанет?

Я уже перестал спотыкаться. Качусь как по маслу. А он всё дальше и дальше.

"Ну, - думаю, - как же так можно? Вместе пришли, а он всё впереди и впереди, а я всё сзади да сзади". Тут моторчик у меня внутри как будто включился. Я разворачиваюсь и нарочно еду в обратную сторону. Он оглянется, меня не увидит или увидит, что я иду не в ту сторону, и тогда, может быть, остановится. Изредка оглядываюсь, вижу, он развернулся и стал ко мне приближаться. Вот теперь я ВПЕРЕДИ, а он сзади.

Наконец он меня догоняет, а я ему говорю:

- Физкульт-привет!

- А ты почему туда едешь?

- А ты почему туда едешь?

- Извини, Славик, - говорит папа, - я тебя совсем загнал. Увлёкся. Ты запарился. От тебя пар столбом идёт. Надо остыть.

Сам он, по-моему, устал, а на меня сваливает.

- Отдохнём, - говорю, - если ты устал.

- Вообще-то, надо ехать в ту сторону, там самое интересное.

Едем в ту сторону. Скоро впереди перед нами показалась большая гора и озеро, покрытое снегом. Дальше ехать вроде бы некуда, наверно, сейчас обратно повернём.

Но отец говорит:

- Это моя любимая гора. Правда красивая? Ты не находишь?

- Ну и что? Гора как гора.

- Да это вовсе не гора, а горушка.

Я взглянул ещё раз: страшная гора, мне показалось.

- Ничего себе, почти до самого неба!

- Она тут пейзаж делает, ты не находишь? - говорит отец.

- Вообще-то, хороший пейзаж, - говорю.

- Возьмём эту горушку штурмом? Не спасуешь?

- Что ты, - говорю, - разве на неё вскарабкаешься? Да если я на неё и залезу, а как слезу потом? Ты шутишь? Сам, если хочешь, лезь. Я тебя внизу подожду.

Смотрю: он как сумасшедший - что это с ним? - вскочил, расставил лыжи в разные стороны и полез на эту самую свою "горушку".

- Делай, как я! - кричит. - Слышишь? Вперёд, айда!

- Я потом, потом... - говорю.

- Да ты шутишь, какое "потом"! В кои-то веки дошли до горы. Кто может знать, что будет потом. Давай, давай! А ну, жми за мной!

- Зачем мне лезть туда? - говорю.

- Поглядим с высоты на окрестности.

- Хорошо тебе говорить. Неужели не понимаешь: гора-то огромная, а я маленький.

- Есть сколько угодно маленьких, которые лучше больших катаются с огромных гор.

- Где они? Ты их мне покажи. - Между прочим, хорошо, что здесь нет посторонних, никто не видит, как я боюсь.

Нехотя я попробовал так же, как он, расставить лыжи. Они сразу назад покатились, а я упал плашмя носом в снег. Попробуй теперь встань с этими лыжами. Лыжи встать мешают. Вот если бы их не было, сразу бы встал, а теперь мучайся...

А он вприпрыжку шпарит, ему хоть бы что. Даже не замечает, как мне лыжи мешают. Он обернулся и мне кричит:

- У тебя "ёлочкой" не получается? А ты "лесенкой" попробуй. - И показывает мне, как боком сначала одну лыжу ставить, потом другую.

Кое-как "лесенкой" карабкаюсь. То палки мешают, то лыжи, то ноги заплетаются. Чувствую: и шапка, и куртка мешают - всё мне мешает. Не выдерживаю и падаю. И лежу. И вставать больше не буду. Проклятая гора мне попалась на дороге. И зачем надо на неё залезать? Катались бы рядом, туда да обратно, потом домой бы спокойно пошли. А то "давай, давай"...

- Вставай! - кричит отец. - Ты что завалился?

- Я, может, полежать хочу. Чего ты ко мне пристаёшь?

- Нашёл место лежать! Зачем тебе лежать?

- Устал. Отдохнуть хочу.

- От чего тебе отдыхать? Ты же до верха не добрался.

- Полежать, что ли, нельзя, минут десять или пятнадцать.

- Десять или пятнадцать? Это же целая вечность. Ты простудишься насмерть за это время. Я за тебя отвечаю. Ты простудиться хочешь, заболеть?

- Что ты ко мне пристал?

- Невежливо со мной разговариваешь.

- А я злой!

- Ну тогда ладно...

- Дай полежать...

- Полежи одну минуту. Ты, пока лежишь, отдыхай не как дурак, а соберись с силами, сосредоточься. И сразу давай сюда.

- Опять ты со своим "давай, давай"!

- Ты ругаешься, силы зря расходуешь. Ты молча лежи и с силами собирайся.

- Если бы мне зачем-нибудь надо было, я бы собрался. А просто так мне не хочется.

- Ну знаешь, - говорит отец, - всякое дело сам себе выбираешь и сам решаешь, нужно оно тебе или нет. Всякое дело без тебя обойдётся, а ты без дела вряд ли. На гору, между прочим, влезают вполне добровольно. Не хочешь - не надо. Сиди внизу.

- Добровольно, - говорю, - я могу. Это слово мне нравится.

Встаю и лезу выше.

Он с удовольствием мимо пронёсся и уже опять меня догоняет.

- Прекрасно! Отлично! Молодец! - орёт. - Опередить меня можешь?

- Могу. Думаешь, ты один на гору залезть можешь?

Немного уже осталось, но зато самое крутое место.

Я опять падаю, но сразу же встаю, пока он "давай, давай" снова не заладил.

Отец влез наверх и палку мне протягивает, чтобы я за неё ухватился. И вот стоим с ним рядом наверху. И молчим. Ничего не скажешь: гору одолели.

- Какой вид! - говорит папа.

- Хороший вид, - говорю.

- Да что ты говоришь без всякого вдохновения? Никакого почтения к высоте. Замечаешь, как много видно с высоты, горизонт раздвинулся, панорама перед взором... Чувствуешь, что такое высота?

- Да что я должен делать, в конце концов? - говорю.

- Как что? Покатили теперь вниз с горы.

- Вот ещё выдумал!

- Неужели ты собираешься на этой макушке торчать?

Он оттолкнулся и - вниз. Вот упадёт сейчас с размаху, не будет ко мне тогда приставать.

На небе как раз солнце выглянуло, и снег на склоне заблестел. Отец был уже внизу, на самой середине озера. Он махал мне палками и радовался, что не упал, хотя мне этого и хотелось. Он манил меня к себе, а я не мог стронуться с места. Я будто прирос к этой горе и боялся пошевелиться. Если пошевелюсь, сразу упаду. Хватит с меня этих падений. Легко, что ли, без конца падать. Я думал, поход - это просто ходишь себе и всё. А потом обратно домой приходишь и всем говоришь, что в походе побывал.

Ишь распрыгался, как маленький. Ещё меня вниз сманивает. Ничего не выйдет. Никуда я отсюда не пойду. Если бы ещё лыж не было, я бы пешком как-нибудь с этой ужасной горы спустился, пока светло.

Вечно что-нибудь человеку мешает. Например, сейчас мне лыжи мешают!

- Эх, хорошо! - кричит мой папа и уже снова "ёлочкой" наверх ко мне подбирается. Он, наверно, приехал сюда показать мне, как он здорово на лыжах катается.

- Ничего хорошего не вижу, - говорю.

- Сейчас увидишь, - говорит.

- Ничего не вижу, ничего не хочу, не подходи ко мне, слышишь?

- Слышу, слышу... Сейчас я тебе покажу.

- Не надо мне ничего показывать. Отстань от меня. Так и знал, что ты будешь воспитывать меня собственным примером.

- Ни за что на свете я теперь от тебя не отстану, - говорит он и лезет вверх.

Хоть бы он споткнулся. Хоть бы я куда-нибудь испарился от этих проклятых лыж. А лыжи бы ему оставил: пусть сразу на двух парах катается. Вдвое больше радоваться будет.

- Почему, - спрашиваю, - ты от меня отстать не хочешь?

- Вот ты на вершину такой горы залез, ведь это подумать только, как здорово. С таким человеком, как ты, я бы куда хочешь пошёл и был бы уверен, что ты меня не подведёшь.

- Знаю, знаю, куда бы ты со мной пошёл: в горы бы пошёл, а не "куда хочешь".

- Ну правильно, - говорит отец.

- Нет, неправильно, - говорю.

- А что ты имеешь в виду? - спрашивает.

- Зачем в горы-то ходить? Да меня тащить? Если все будут на горы лазать, смешно...

- Да все не могут.

- А ты думаешь, они плохие?

- Почему плохие? Они обыкновенные люди.

- А ты? Необыкновенный? Да?

- С чего ты взял? Да что ты ко мне придираешься?

- Потому что воспитываешь...

- Ну и что?

- А я не хочу. Катайся себе и катайся. А меня не воспитывай.

- Да ты кто такой, чтобы так разговаривать?

- Я ужасно злой!

- Почему?

- Потому что не получается.

- Злись сильнее, тогда получится.

Я лыжи снял и нарочно запустил их ему навстречу. Они в разные стороны раскатились. Пусть не думает, что меня всю жизнь можно таскать на разные вершины. Я сам буду делать, что захочу. Может, теперь он не будет думать, что на меня можно положиться. Все будут на меня полагаться - мне свои дела будет некогда делать. А у человека должны быть свои дела, а не только помогать старшим, я в этом уверен. Я пока не знаю, какие дела. Потом узнаю...

Отец подобрал мои лыжины одну за другой и опять ко мне направляется. Злющий, наверно. Сейчас даст мне как следует палкой за то, что я его воспитываю, сразу вниз и полечу.

Эх, испариться бы мне куда-нибудь!

Некуда деться... Вот подходит, и я решил первый на него нападать, пока он ещё за меня не принялся.

- Как дам! - ору.

- Как? - удивился отец. - Ты со мной драться?.. Да ты что? Впрочем, давай, - смеётся. - Ты рассчитываешь победить? Или мне это предоставляешь? Я же всё равно тебя побежу, потому что ты трусишь.

- Мне надоели эти лыжи...

- Не валяй дурака, надевай лыжи, а то проиграешь.

- Не буду надевать! Я лучше сяду и так скачусь...

- На что сядешь? На лыжи? На лыжах, мой дорогой, надо как следует стоять, а не садиться.

- Я без лыж сяду...

- Да ты очумел от страха? На чём ты хочешь с горы съезжать? Ты подумай только... Некрасиво!

Пришлось нехотя эти лыжи опять надеть, а то подумает, я трус.

- Ты не бойся упасть. Этого нельзя бояться. Упадёшь - не беда. Встанешь - опять поедешь.

- Не хочу!

- Теперь это уже не важно: хочешь, не хочешь. Теперь тебе это уже НАДО.

- Это тебе надо, а мне зачем?

- Потому что у тебя здоровые крепкие ноги.

- У меня ноги ватные!

- Ты возьми себя в руки. Прикажи своим ногам спружинить.

Только я стал думать про свои ноги, они у меня сразу как железные стали.

- Я не могу, у меня ноги не сгибаются.

- Подпрыгни с лыжами на месте: раз-два!

- Вот видишь, я уже чуть не упал.

- Я этого не заметил.

- А я заметил...

- Теперь марш вниз, а то я тебя столкну!

- Не трогай меня, не трогай! Не прикасайся!

- Пошёл!

- Не могу!

- Не будешь же ты сидеть здесь вечно. Сам посуди.

- Сейчас назло тебе умру на этой горе проклятой. Ты будешь виноват.

Лыжи вдруг поехали, я за ними не успел, хотел упасть, но нечаянно вперёд наклонился, и это меня спасло. Не успел я этому обрадоваться, как сразу упал назад, но ударился совсем не больно, подумаешь...

Вижу: очутился в самом низу. Тут же вскочил и вверх полез.

Отец стоял, упираясь на палки, и улыбался.

Очень большая гора, долго мне на неё карабкаться. Отец со свистом промчался мимо. Потом нагнал.

- Ну вот и всё, - сказал он и протянул мне руку. - Теперь можно подкрепиться.

- Как это - всё? - говорю. - Тебе хорошо говорить, ты не упал. А я ещё хочу скатиться.

- Зачем? - спрашивает.

- Но я же упал. Теперь хочу съехать без падений...

- Теперь тебе никакая гора не страшна. Я за тебя спокоен.

- Ты и приехал сюда, чтобы мной довольным быть?

- Ты теперь ни с какой вышки не будешь съезжать на заду, надеясь сократить расстояние до земли. Никто не подумает, что ты трусишь. Самое главное - ты сам так никогда не думай.

- Я и не думаю. Зачем мне на вышку ещё лезть?

- Ну, когда-нибудь может понадобиться...

- Разве тогда мы с тобой тоже будем вместе?

- Не знаю... Ох ты хитрец!

- Не думай, не хуже тебя, - говорю. - Просто ты большой, а я маленький.

- Я не думаю, что ты хуже.

- Думаешь, думаешь. Я же вижу...

- С тобой невозможно разговаривать.

- Это с тобой невозможно.

- Ты дуешься на меня? За что?

Скорей всего я на себя злился. Хорошо всё же, здесь только мы такие "умные". Никто не слышит, как я ссорюсь со своим отцом. Если бы у меня лучше шло дело, а у него хуже, тогда он бы злился, а не я.

Я скатился и не упал. Если бы упал, полез бы ещё раз. Но вышло сразу удачно. Настроение стало хорошее. Гора сразу замечательной показалась. Мы встретились с отцом внизу, на снежном озере.

- Извини за хамство, - сказал я отцу.

- Ты меня тоже извини, - говорит отец.

- За что?

- Я обращался с тобой жёстко. Ты действительно ещё маленький и имеешь полное право говорить "хочу" и "не хочу". Каждый взрослый человек это уважает.

- Почему взрослые это уважают?

- Люди прекрасно знают, что с тех пор как стали взрослыми, они не говорят "хочу", "не хочу". Они делают что НАДО. О своём "хочу" они вспоминают с тоской, но детей своих любят за это.

- А кому НАДО?

- В зависимости от обстоятельств: семье, производству, обществу и так далее.

- А что им всем НАДО?

- Им нужна твоя энергия, сила. Что это такое, тебе объяснят на уроке, смотри не пропусти.

- По-моему, слово "надо" у вас какое-то необыкновенное. Вам столько всего НАДО, что у меня в голове не укладывается.

- Да ты не волнуйся, тебе до этого ещё далеко.

- А когда начнётся?

- У тебя в запасе ещё десяток лет. Но ты уже сейчас делаешь что НАДО: ходишь в школу, сейчас свой страх победил. Ты отважный мальчик, мне с тобой интересно.

Папа вынул из рюкзака наши запасы. Рюкзак постелил на снег. И мы на него сели. Разлили из термоса сладкий чай и ели хлеб с маслом. Отец, наверно, заранее знал, что у нас разыграется аппетит и хлеба с маслом надо побольше. У нас его было вдоволь. Я ел кусок за куском, запивал горячим чаем и всё больше уважал взрослых: они так хорошо знают, что НАДО, даже удивительно.

Мы опять лезем на гору: он "ёлочкой", а у меня "лесенкой" лучше получается. И скатились. Правда, я опять упал. Но это было уже неважно.

- Ну как тебе гора нравится?

- Замечательная гора. Я ещё разок с неё скачусь.