«Глубина моря»

Глава 1

Трамвай, громко стуча колесами, ехал по широкой улице. Штеффи смотрела в окно, не замечая того, что видела. Улицы, дома, магазины и деревья по пути в школу были так хорошо знакомы, что стали невидимыми. Где-то в ее сознании промелькнули другие улицы, другие дома. Как видение, как воспоминание о сне.

— О чем ты задумалась?

Штеффи перевела взгляд от окна на Май, что сидела рядом с ней.

— Ни о чем, — сказала она.

— Тебе повезло, что едешь не одна, — сказала Май. — А то, чего доброго, забудешь выйти.

С резким скрежетом трамвай затормозил у остановки Сандарна. Штеффи и Май поднялись. Так же поступили почти все остальные пассажиры, кто еще не сошел на извилистом пути трамвая через Майорку. Район Сандарна — не конечная остановка, а лишь последняя городская станция. Полупустой трамвай заворачивал за холм, пересекал черту города и следовал дальше к летним виллам в Лонгедраге и пляжам Сальтхольмена.

Штеффи жила на окраине. На самом дальнем краю города. Совсем как на острове в море, где жили тетя Марта с дядей Эвертом. Штеффи решила, что попала на край света, увидев впервые их дом на суровом западном побережье, вдали от видневшейся пристани и маленького поселка.

Когда живешь в сотнях миль от своего дома и родителей, то чувствуешь, что ты всегда далеко. Неважно, какой у тебя адрес.

Девочки сошли на посадочную площадку и перешли улицу. Прямо перед ними на пологом холме возвышалась народная школа. Огромное белое здание для сотен детей из дома для многодетных семей. Трое из семьи Май посещали эту школу. Эрику и Нинни еще рано учиться, а Бриттен, следовавшая по старшинству за Май, весной закончила учебу и устроилась в булочную курьером. Почти все дети из рабочих семей в Сандарне учились до шестого класса. Май была исключением, она получала стипендию благодаря своим высоким отметкам и продолжала учиться в школе для девочек.

— Ох уж этот дрянной экзамен по математике! — сказала Май. — Я его никогда не сдам. Ничего не выйдет, это точно. Если я завалю этот экзамен, фрекен Бьёрк не аттестует меня. А как же гимназия?

Шел третий год их учебы в школе для девочек. Осенью им предстояло поступать в гимназию. Если позволят отметки, они получат стипендию. Все в классе переживали за свои оценки, но только Штеффи и Май без стипендии не смогут продолжить учебу.

— Все будет в порядке, — сказала Штеффи. — Я тебе помогу.

В центре города дома были обращены фасадами на улицу. За ними теснились сады и заборы, другие дома и сараи. Темные лабиринты, скрытые позади, вели к светлым улицам.

В районе Сандарна не было садов. Дома стояли на склонах холмов, еще покрытых прошлогодней жухлой травой, но скоро они зазеленеют. Светлые ряды зданий были развернуты так, чтобы солнце освещало каждое окно и балкон. К подъездам вели узкие дорожки. Во дворах сохли яркие лоскутные коврики, и повсюду галдели дети.

Сначала Штеффи с Май зашли в «Консум» и купили в кредит продукты на ужин. Здесь всё, как говорится, «записывали». Тетя Марта бы этого не одобрила. Один из ее многочисленных жизненных принципов гласил: никогда не брать в долг.

Затем они зашли в детский сад и забрали Эрика с Нинни. Эрик, шестилетний баловень, не желал, чтобы его видели со старшей сестрой и ее подругой, и сразу же убежал играть с большими мальчишками. Трехлетняя Нинни обнимала и целовала Май и отказалась сама подниматься по лестнице. Май взяла ее на руки, но вскоре Нинни попросилась к Штеффи, а на полпути до квартиры малышка снова захотела к сестре.

— Избаловали ребенка, — ворчала Май, таща Нинни последние два лестничных пролета на четвертый этаж.

— Кто же ее избаловал? — смеясь, спросила Штеффи.

— Да знаю я, знаю!

На лестнице их догнала Гуннель, ей исполнилось восемь. Она увидела, как девочки зашли в подъезд, и хотела рассказать о том, что случилось в школе. Гуннель взяла Штеффи за руку и принялась увлеченно болтать. Она была в восторге от темных волос и карих глаз Штеффи; Гуннель даже пыталась подражать ее легкому акценту. Гуннель всегда держала Штеффи за руку или сидела у нее на коленях. Штеффи была не против.

Хотя временами, когда Гуннель сидела у нее на коленях и играла локоном, Штеффи охватывало чувство вины. Из-за Нелли. Нелли, ее собственная младшая сестра, оставалась на острове у своих приемных родителей, тети Альмы и дяди Сигурда, пока Штеффи училась в Гётеборге. Штеффи виделась с сестрой лишь один раз в месяц на выходных и на каникулах, когда приезжала на остров. Нелли шел одиннадцатый год — взрослая девочка, которая уже не сидит ни на чьих коленях.

Покидая Вену еще до войны, Штеффи обещала маме с папой заботиться о Нелли.

Она не была уверена, что ей это удалось.

Глава 2

Штеффи открыла дверь ключом, одним на двоих с Май. У Бриттен был свой собственный, а младшие дети гуляли во дворе и ждали, пока не вернутся из школы Май и Штеффи или не придет пораньше с работы их мама.

На коврике у порога в прихожей лежала желтоватая почтовая карточка. Штеффи подняла ее. Она даже не взглянула на обратный адрес, потому что знала его.

Ранней осенью перестали приходить из Вены письма от родителей. Многие месяцы ни Штеффи, ни Нелли ничего о них не знали. Беспокойство, словно ноющая боль, не покидало ее, день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем.

Наконец пришла карточка, точно такая, как сейчас у нее в руках. Обратный адрес — Терезиенштадт, лагерь в Чехословакии около Праги. Немцы собрали там тысячи евреев: мужчин, женщин и детей из Вены и Берлина, Гамбурга и Праги. В этом лагере оказались бы и Штеффи с Нелли, если бы мама с папой вовремя не отправили их в Швецию.

Послания из Терезиенштадта выглядели всегда одинаково. Простая почтовая карточка без конверта. Скупой текст. Штеффи посчитала слова — всего тридцать, помимо даты и подписи. «Наверное, больше нельзя писать», — подумала Штеффи. Кто-то сидел и считал слова в тысячах карточек. Не удивительно, что они приходили не раньше чем через месяц, иногда и того позже.

В первой карточке папа просил отправить посылку с продуктами. Он не объяснил, что им было нужно, но тетя Марта помогла Штеффи наполнить коробку консервами, сушеными фруктами, овсяной крупой и твердым хлебом грубого помола. Теперь они собирали посылку каждый раз, когда Штеффи приезжала на остров. Половину расходов тетя Марта брала на себя, остальное Штеффи покупала сама на деньги, которые заработала в цветочном магазине за неделю до Рождества. Зимой тетя Марта упаковала в посылку теплые вязаные носки и шарфы. Иногда мама Май, тетя Тюра, совала Штеффи банку консервированного молока или пачку изюма и просила отослать в следующей посылке.

Май тоже сразу поняла, что карточка — от родителей Штеффи. Она опустила Нинни на пол и забрала у Штеффи сумку с продуктами.

— Слушай, иди в комнату, — сказала она, — Я разберусь с малышами и с ужином.

Май исчезла в кухне, забрав с собой Нинни. Гуннель стояла в прихожей и смотрела на Штеффи, пока та снимала пальто.

— Гуннель! — крикнула из кухни Май. — Иди сюда, оставь Штеффи в покое!

Гуннель неохотно побрела в кухню. Штеффи с карточкой в руке вошла в спальню, которую делила с Май, Бриттен и Гуннель. Родители Май спали с Нинни в большой комнате, а одиннадцатилетние Курре и Улле — на кухонном диване. Эрик спал в ванной комнате, где должна была стоять ванна. Саму ванну раздобыть не удалось. Коммунальные службы пообещали установить ее после войны.

Штеффи села на одну из кроватей — на ту, где спала, — и принялась читать:

«Терезиенштадт, 13 марта 1943

Доченька!

Спасибо за посылку! Передай привет тете Марте и поблагодари. Ваша забота — для нас все. Представляешь, я буду играть Царицу Ночи в «Волшебной флейте» — опера здесь, в лагере! Целую, мама».

Тридцать слов. Так мало. Штеффи представила, как мама пишет карандашом черновик, зачеркивает и заменяет слова, чтобы поместилось то, что она хотела сказать. Наверняка она заменила «Дорогая Штеффи» на «Доченька», сэкономив таким образом слово. Отказалась вставить слово «сердечно», когда просила Штеффи поблагодарить тетю Марту.

Но не смогла обойтись без небольшого исключения «Представляешь!» Что мама имела в виду? Неужели она будет петь оперу в лагере?

Партия Царицы Ночи всегда была маминой мечтой. Ей не удавалось получить эту роль, а потом она ушла из Оперного театра. Мама говорила, что была слишком молода для этой роли. Однажды они всей семьей ходили на «Волшебную флейту», еще до прихода немцев.

А что, если в лагере Терезиенштадт не так страшно? Можно ли назвать место, где разрешают играть и петь музыку Моцарта, ужасным?

Штеффи перевернула карточку, словно могла обнаружить там что-то еще, кроме тридцати слов. Шепот, какие-то оттенки, ответ на свой вопрос.

Шум с кухни заставил ее вернуться к действительности. Нинни ударилась, и Май распекала Гуннель за то, что та не уследила за малышкой, пока сама она готовила ужин.

Штеффи поднялась. Ей хотелось помочь Май по хозяйству. Чем еще она могла отплатить за гостеприимство? Родители Май получали деньги от комитета помощи как компенсацию за еду, жилье и карманные расходы. Но все же им приходилось нелегко. Помимо Штеффи в семье Май девять человек. И хотя квартира в Сандарне была больше, чем их прежнее жилье на Каптенсгатан, все равно было тесно.

Летом Штеффи возвращалась на остров, и о деньгах заботилась тетя Марта. То, что оставалось после вычета расходов на еду и карманные деньги, тетя Марта откладывала на сберегательную книжку Штеффи.

— Это тебе на будущее, — говорила тетя Марта.

Будущее. Раньше оно простиралось перед Штеффи как бесконечная череда дней. Путь по открытым землям, не прямой как стрела, но его можно было видеть, ему можно было следовать. Теперь же Штеффи не видела перед собой никакого пути. Она шла как в тумане, осторожно, шаг за шагом. Однажды туман рассеется. Однажды война закончится.

Штеффи вошла в кухню. Май поставила вариться картошку и жарила сельдь. Рыбный запах наполнял комнату. Штеффи втянула ноздрями воздух. Она научилась любить рыбу с тех пор, как приехала в Швецию.

— Тебе помочь? — спросила она.

— Все нормально? — поинтересовалась Май.

— Думаю, да.

— Тогда накрой на стол, — сказала Май.

Штеффи расставила тарелки, стаканы и разложила столовые приборы. Кухня была маленькой и не вмещала всех десятерых. Обычно Штеффи с Май возвращались из школы и готовили ужин. Закончив, звали младших и ели с ними. Затем тетя Тюра разогревала еду Бриттен, папе и себе. Кроме воскресений. По воскресеньям кухонный стол переносили в гостиную, и вся семья ужинала вместе, кто за кухонным столом, кто за журнальным столиком.

На Каптенсгатан кухня была шире. Но в остальном здесь было лучше. Квартира казалась просторной, хотя не была такой уж большой. Из гостиной наискосок виднелась прихожая, а через окно для раздачи — кухня. Обои светлые и свежие, пол покрыт линолеумом. В кухне имелись газовая плита и сервант. Из кранов текла горячая вода. Под окном — радиатор, обогревающий квартиру, а на лестнице — мусоропровод, не нужно было выносить мусорное ведро на помойку. Когда тетя Тюра увидела это впервые, она прослезилась.

— Подумать только, — сказала она, — чтобы простые люди жили с таким комфортом. Все такое милое и красивое. И легко моется.

Она посмотрела на свои руки, покрасневшие и шершавые от уборки дома и на работе, в семьях, где могли себе позволить платить домработнице, и продолжала:

— Горячая вода в доме! Вот бы мне такое подспорье, когда дети были совсем маленькими. Так гораздо проще держать их в чистоте. Конечно, кроме Эрика, этот парень успевает испачкаться, едва отвернешься.

«Сандарна — начало нового времени, — сказала Май. — Времени, когда рабочие получат современное жилье и власть в обществе. После войны».

После войны.

Глава 3

В актовом зале вот-вот начнется последний в весеннем семестре письменный экзамен по математике. Штеффи всегда охватывало неприятное чувство, как только она входила в зал. Ряды парт, дежурный учитель за своим столом и кисловатый запах спирта от копий с заданиями напоминали ей о первом экзамене по немецкому языку, когда фрекен Крантц обвинила ее в обмане. Неприятное чувство длилось миг и исчезло.

Теперь у Штеффи не было проблем с фрекен Крантц. Если Штеффи не могла объяснить, почему слово «луна» в немецком языке мужского рода, а «солнце» — женского, фрекен Крантц лишь вздыхала и задавала вопрос кому-нибудь еще. Она даже перестала критиковать произношение Штеффи и позволила ей говорить на венском диалекте.

Штеффи знала, что это заслуга фрекен Бьёрк. Она поговорила с фрекен Крантц и потребовала лучше относиться к Штеффи. Ей удалось убедить фрекен Крантц, хотя та преподавала тридцать лет, а Хедвиг Бьёрк — лишь пять. Штеффи повезло с классной руководительницей.

С учителем по географии, магистром Лундквистом, дела обстояли хуже. Еще осенью он стоял у совершенно новой карты Европы и распространялся об успехах Германии в войне. «Границы, установленные недавно, — сказал магистр Лундквист, — должны оставаться неизменными, и постепенно страны, оккупированные Германией, тоже присоединятся к немецкому государству». Он сделал широкий охватывающий жест от Норвегии к Греции, от Москвы к Парижу.

— И тогда, — сказал магистр Лундквист, — Швеция едва ли сможет остаться в стороне. Вот увидите сами. Это геополитический факт.

Обычно Май возражала ему, а он грозил ей низкими отметками.

Но сейчас, весной 1943 года, магистр Лундквист не был по-настоящему уверен в своей позиции. У немцев все шло не так гладко, как прежде. Осенью англичане выиграли крупное сражение в пустыне и теперь собирались вытеснить немецкие войска из Северной Африки. А на востоке русским удалось остановить немецкое наступление у города под названием Сталинград. Немцы были зажаты в кольцо и наконец капитулировали. Штеффи видела документальный фильм, где замерзшие, с кругами под глазами солдаты шли с поднятыми руками.

— Это начало конца, — сказал папа Май. — Конца Третьего Рейха. Советский Союз им не по зубам.

Начало конца. Но сколько времени займет этот конец?

Хедвиг Бьёрк раздала экзаменационные задания по математике. Штеффи очнулась от своих размышлений, когда перед ней на парту приземлился пахнущий спиртом лист бумаги с лиловым шрифтом. В придачу она получила ободряющую улыбку.

Им не разрешали приступать к работе, пока все не получили свои листки. Затем в их распоряжении было три часа, до двенадцати.

Штеффи пробежалась взглядом по заданиям. Восемь штук. Первые шесть — простые. За ними — теорема по геометрии, в которой Штеффи не была уверена. Восьмое задание — сложное, но, прочитав его во второй раз, Штеффи поняла смысл. Она знала, как решить эту задачу!

Воодушевившись, Штеффи положила перед собой листок в клеточку и взяла карандаш. Перед тем как начать, она бросила взгляд на Май, которая сидела в том же ряду, но ближе к окну.

Май держала перед собой листок с заданиями на расстоянии вытянутой руки, уставившись на него пустым взглядом. На щеках у нее выступили красные пятна. Штеффи видела, что Май охвачена ужасом.

Ей захотелось подойти к Май и ткнуть пальцем в листок. Ей хотелось сказать: «Разве ты не видишь? Не видишь, как это просто? Первые шесть для тебя пустяк. Такие же задания мы решали и в школе, и дома. Два последних сложны, но тебе не нужно к ним приступать. Даже если ошибешься в одном задании, этого хватит на хорошую отметку. Ты только не бойся, тогда справишься».

Но им нельзя покидать свои места и нельзя разговаривать. Она ничего не могла сделать, чтобы вывести Май из оцепенения. Ей даже не удалось поймать ее взгляд.

Май не станет легче, если она сама упустит время и не приступит к работе. Штеффи снова прочитала восьмое задание и решила начать с него.

Прошел час, она справилась с пятью заданиями. Остались два простых и восьмое, самое сложное.

Хедвиг Бьёрк ходила по классу. Она остановилась рядом с Май и положила ей руку на плечо. Май подняла на нее умоляющий взгляд. Хотя парты Май и Штеффи разделяли несколько метров, Штеффи увидела, что Май вспотела.

Почему математика дается Май с таким трудом, ведь с остальными предметами она справляется легко?

Штеффи решила два легких задания и приступила к сложному. Она бросила взгляд на настенные часы. Без пятнадцати одиннадцать. К двенадцати нужно успеть решить задачу и переписать чернилами на чистовик.

Тишину нарушили всхлипы. Штеффи подняла взгляд. Май склонилась над партой и плакала. Смятый лист бумаги упал с парты на пол.

Хедвиг Бьёрк поднялась со своего места и направилась к парте Май. Но, прежде чем она успела подойти, Май вскочила и с плачем бросилась вон из зала. Хедвиг Бьёрк беспомощно посмотрела ей вслед. Не могла же она бросить остальных в зале посреди экзамена.

Штеффи колебалась лишь секунду. Затем она собрала свои листки. К счастью, все написано довольно опрятно. Быстро проверила, верны ли ответы на задания и порядок вычислений. Потом взяла листки и подошла к Хедвиг Бьёрк.

— Я готова, — сказала она.

Хедвиг Бьёрк посмотрела на исписанные карандашом листки в клеточку. Пролистала их.

— Ты уверена? — спросила она.

— Да, — ответила Штеффи.

Хедвиг Бьёрк кивнула.

— Я тебе верю, — сказала она.

Штеффи отыскала Май на лестнице, ведущей в школьный подвал, у двери с табличкой «Бомбоубежище».

— Все плохо, — всхлипывала Май. — Я не смогла. Похоже, на этом моя учеба закончится.

Она повернула свое круглое заплаканное лицо к Штеффи. Очки Май держала в руке.

— Икс во второй степени и квадратный корень из игрека — я ничего не понимаю! На уроках и когда ты объясняла, я иногда улавливала суть. Но когда мне приходится решать самой, все эти иксы и игреки превращаются в противных маленьких насекомых, которые не могут оставаться на месте, и их невозможно поймать. Понимаешь?

Штеффи кивнула.

— Но ты могла бы сдать то, что сделала, — сказала она. — Вряд ли все задания были с ошибками. Что-то могло оказаться верным.

Май перестала плакать.

— «Что-то могло оказаться верным», ну спасибо, — сказала она. — Это могло оказаться совершенной, тотальной, катастрофической глупостью.

Штеффи улыбнулась. Май снова стала собой.

— Тебе нужно поговорить с Хедвиг Бьёрк, — сказала Штеффи. — Вдруг она сможет все как-нибудь уладить. Ты ведь не позволишь нескольким насекомым помешать твоей учебе в гимназии, правда?

Май тоже улыбнулась, но лишь уголками губ, ее глаза оставались грустными.

— Нет, — сказала она. — Разумеется, не позволю.

Глава 4

Вечером по средам Штеффи и Вера ходили в кондитерскую. Штеффи немного стыдилась тратить деньги на лакомства, она могла бы купить еще что-нибудь из продуктов и положить в посылку для мамы с папой. Но она не хотела говорить об этом Вере. Иначе Вера стала бы ее угощать.

Вера сама зарабатывала. Она устроилась домработницей в одну семью в Васастадене, недалеко от дома, где жила семья Свена. «Хорошее место», — сказала Вера. У нее была уютная комнатка рядом с кухней. Хозяйка оказалась милой женщиной, не было маленьких детей, за которыми нужно присматривать. Вера была свободна вечером в среду и в субботу и весь вторник. По ее словам, других девочек отпускали лишь на один день и один вечер в неделю. Вера знала, что говорила, она познакомилась со многими ровесницами, работающими в семьях.

С ними Вера ходила на танцы в Руту — ресторан с танцплощадкой в парке аттракционов Лисберг. На самом деле это место называлось Рутунда, но все называли его Рута. Уже несколько месяцев Вера пыталась уговорить Штеффи пойти туда вместе.

— Это так весело, — говорила Вера. — Тебе обязательно нужно выйти и немного повеселиться. Ты же только сидишь и корпишь над своими книгами.

Неправда. Кроме кондитерской, Штеффи ходила в кино и иногда на концерт. Они с тетей Мартой словно заключили молчаливое соглашение с тех пор, как два года назад фрекен Хольм видела Штеффи у кинотеатра, и ее чуть было не исключили из общины Пятидесятнической церкви.

— Я верю, ты сама знаешь, что правильно, а что нет, — сказала тогда тетя Марта. Но если они захотят исключить тебя снова, я ничем не смогу помочь.

Но пойти на танцы? Штеффи понимала, что это было бы слишком. На танцы — самый строгий запрет, или почти.

Вера склонилась над столом.

— Штеффи, — сказала она. — Ну что, по-твоему, случится? Кто тебя там увидит? В Руте я никогда не встречала ни единой души с острова. Никто не узнает. А мы так повеселимся!

Она умоляюще посмотрела на Штеффи своими зелеными глазами. Рыжие волосы были подстрижены в современную, длиной до плеч, прическу и искусно уложены на лбу волной. И все же волосы Веры так и норовили вырваться на свободу и встать облачком вокруг ее головы, как на острове, когда Вера и Штеффи только познакомились.

Для Веры было важно выглядеть юной дамой, а не девочкой-подростком. Ей уже исполнилось шестнадцать. Минуту назад она гордо рассказывала, как говорила новым знакомым, что ей восемнадцать, и ей верили. Ее округлая грудь выпирала под плотно облегающим свитером, губы накрашены, а дома в ящике комода лежали две пары шелковых чулок, которые она надевала на танцы.

Штеффи была всего на четыре месяца младше, но иногда чувствовала себя рядом с Верой ребенком. Она считала, что выглядит как школьница в своих белых блузках, аккуратно застегнутых кофтах и юбках в складку, с волосами, все еще коротко подстриженными и уложенными в простую прическу с пробором. Штеффи редко задумывалась о своей внешности, но в компании Веры было сложно не замечать, как выглядишь.

Вера была красива. Она слыла симпатичной еще на острове, но за полгода она расцвела и стала красавицей. «Ей бы впору на обложку журнала, — думала Штеффи, — или в кино».

Тут Вера спохватилась:

— Я ведь забыла тебе кое-что рассказать! Завтра меня будут фотографировать.

— Кто?

Вера рассказала. В прошлую субботу в Руте к ней подошел один «старик». На самом деле он не был старым. Около сорока лет, но ведь все остальные, кто ходил туда, были не старше двадцати пяти. Сначала Вера его немного испугалась, но он вел себя очень вежливо и представился фотографом, владельцем собственного фотоателье. У него даже была визитная карточка с фамилией и адресом. Он сказал, что у Веры поразительно интересное лицо и что он с удовольствием сфотографировал бы ее. Вера спросила, куда попадут фотографии, и он ответил, что имеет связи во всех крупных журналах и, конечно же, мог бы продать их. Обещал, что весь мир ляжет у ног такой красивой девушки. На вопрос, сколько ей лет, Вера, как обычно, ответила, что ей восемнадцать. Фотограф оставил ей карточку с адресом и пригласил зайти, когда сможет. Затем поклонился и ушел.

— Он такой стильный, понимаешь, — сказала Вера. — Смуглый, в красивом костюме.

Штеффи почувствовала, как внутри у нее шевельнулось беспокойство. В Верином рассказе ей что-то не понравилось.

— Тебе правда нужно туда идти? — начала она. — Подумай…

Вера пожала плечами и рассмеялась.

— Ничего опасного, — сказала она. — Он даже предложил мне взять с собой подругу, если захочу. Ты свободна завтра в три часа?

Штеффи задумалась. Завтра в три часа у нее урок немецкого языка. Отважится ли она бросить вызов судьбе и фрекен Крантц?

— Это сложно, — сказала она. — Понимаешь, у меня урок немецкого.

— Эй, — сказала Вера. — Ты же знаешь немецкий. Пойдем.

— Может, пойдем позже? В четыре я смогу.

— Не выйдет, — сказала Вера. — Он сказал, что нам потребуется по меньшей мере два часа, а к шести мне нужно быть дома и помыть после ужина посуду.

— А если я приду туда после школы?

— Нет, — сказала Вера. — Я буду глупо выглядеть. Словно не могу сама о себе позаботиться. Другое дело, если бы ты пришла со мной с самого начала. Он бы и тебя сфотографировал.

Штеффи рассмеялась.

— Я не подхожу на роль девушки с обложки.

— Ты красивая, — сказала Вера. — У тебя выразительные темные глаза и высокие скулы. Тебе нужно лишь немного косметики и сменить прическу. Пойдем со мной в субботу на танцы, я сделаю из тебя красавицу!

Глаза Веры блестели.

— Не приставай, — сказала Штеффи. — Ты знаешь, что я не хочу. К тому же на выходные я поеду на остров.

Они больше не разговаривали о фотографиях. Но когда Штеффи сидела в трамвае, возвращаясь домой в Сандарну, она снова почувствовала укол беспокойства.

Глава 5

«Я могла бы пойти с ней».

Штеффи сидела в классе и слушала, как фрекен Крантц читала скрипучим голосом примеры сослагательного наклонения в немецком языке. Штеффи украдкой бросила взгляд на часы, подарок тети Марты и дяди Эверта на ее пятнадцатилетие. Десять минут четвертого.

Вера уже в фотоателье, если не передумала. Но это вряд ли.

Вера хотела «стать кем-то». Это означало стать знаменитой киноактрисой или удачно выйти замуж.

— «Желаю тебе удачи в твоих делах». Улла?

Штеффи представила себе портрет Веры, слегка склонившей набок голову, глаза сияют, на лбу — локон. Может, Вера поступила правильно. Может, эти фотографии — ее шанс перестать готовить, прибирать и прислуживать всю свою жизнь. Может, Штеффи совершенно зря беспокоится.

— «Как бы там ни было, тебе лучше быть осторожным», — сказала фрекен Крантц. — Переведите. Лилиан!

Лилиан запнулась и застряла на глагольной конструкции.

— «На твоем месте я бы этого не делал», — давила фрекен Крантц. — Переведите. Стефания!

Штеффи перевела.

Без двадцати четыре урок закончился. Май ушла на собрание школьного комитета, поэтому Штеффи поехала домой одна. Май любила общества и собрания. Кроме школьного комитета она являлась секретарем социал-демократического молодежного клуба в Майорне.

Штеффи шла через школьный двор, и тут кто-то ее позвал. Не оборачиваясь, она узнала голос Хедвиг Бьёрк. Штеффи остановилась, чтобы ее подождать.

Хедвиг Бьёрк была для Штеффи не только классной руководительницей и учительницей по математике и биологии, но и другом, почти как старшая сестра или кузина. В ту тяжелую зиму, когда Штеффи не могла больше жить в семье Свена, она остановилась у Хедвиг Бьёрк, пока семья Май не переехала в новую квартиру.

— Как дела? — спросила Хедвиг Бьёрк. — Все хорошо?

— Да, спасибо, все в порядке, — ответила Штеффи.

— Я проверила еще не все работы, — сказала Хедвиг Бьёрк, — но могу сказать, что у тебя все семь заданий — безупречны. И я не стану снижать баллы за то, что ты сдала их в черновике. Ведь на это были веские причины.

«А как же Май?» — подумала Штеффи. Набраться мужества и спросить? Или не стоит заходить в их дружбе так далеко? Несмотря ни на что, Хедвиг Бьёрк — ее учительница.

— Я понимаю, тебе интересно, что будет с Май, — сказала Хедвиг Бьёрк. — По правде сказать, мне тоже. Я ведь знаю, как для нее важен хороший аттестат. Она может выбрать классическое направление и покончить с математикой. Но один экзамен завален, два с грехом пополам сданы, и еще этот… Ей придется трудно. В выходные я подумаю, что делать. В среду вы получите письменные работы.

— А ты сама? — продолжала Хедвиг Бьёрк, пока они шли по школьному двору. — Ты наверняка выберешь естественные науки.

Штеффи кивнула. Она хотела стать врачом, как папа. Она будет заботиться о больных людях. Скорее всего, о детях. Представьте себе, ставить на ноги больных детей, может, даже спасать жизни! Этого она хотела больше всего.

— Не думаю, что у тебя возникнут трудности со свободным местом и стипендией, — сказала Хедвиг Бьёрк. — А комитет помощи возьмет на себя расходы на жизнь, пока ты не закончишь учебу?

Штеффи вздрогнула. Об этом она не подумала. Она считала это дело решенным, комитет продолжит оплачивать питание, жилье и одежду, если это необходимо. А вдруг ей откажут? Тогда она вряд ли сможет остаться у Май. Они не в состоянии содержать еще одного члена семьи.

— Не знаю, — сказала она. — Я попрошу тетю Марту разузнать.

— Попроси, — сказала Хедвиг Бьёрк. — Меня удивит, если они не поймут, что такой одаренной девочке, как ты, необходимо продолжить учебу.

Они расстались у ограды. Хедвиг Бьёрк пошла пешком до своей однокомнатной квартиры в Йоханнесберге, а Штеффи поехала на трамвае в Сандарну.

Разразился сильный дождь, и когда Штеффи вошла в подъезд с Нинни и Эриком, на лестнице ее уже дожидались Гуннель, Курре и Улле.

В квартире сразу стало тесно, и воцарился беспорядок. Курре и Улле катали шарики на полу в кухне. Близнецы никогда бы не отважились на это, будь дома мама или даже Май. Но Штеффи была не в счет. Гуннель сердилась на Эрика за то, что тот подрисовал ее бумажным куклам усы, и хотела, чтобы Штеффи его «вздула». Нинни устала и капризничала.

Штеффи стояла у плиты, жарила колбасу и думала, что никогда не справится со своими собственными детьми. Или со своими легче? Затем она подумала о том, что произойдет, если Май не поступит в гимназию. Возможно, ее оставят еще на год в школе до экзаменов. А потом? Штеффи будет учиться в гимназии и жить здесь на пансионе, в то время как Май и даже Бриттен, которая на два года младше, начнут сами себя обеспечивать и помогать семье деньгами. Это будет странно выглядеть.

А вдруг комитет помощи не захочет платить за нее еще три года? Тогда придется работать.

Мысли вихрем носились в голове Штеффи. Ей хотелось остановить их.

— Ты слишком много думаешь, — говорила Вера. — Нужно жить, особенно пока молод. А не вечно раздумывать.

Вера. У фотографа. Уже четверть шестого. Вере следовало уже уйти оттуда. Если бы у Май был телефон, она бы позвонила. Но телефона не было, а Штеффи не могла оставить детей одних и сходить в «Консум», откуда обычно звонили.

В полшестого пришла мама Май. Ужин был на столе, и Штеффи изнемогала от усталости. Еще не сняв пальто, тетя Тюра успела успокоить Нинни и отругать Эрика за испорченных бумажных кукол Гуннель. Курре и Улле исчезли из кухни со своими шариками, лишь только в прихожей раздались мамины шаги.

Колбаса слегка подгорела, а соус из хрена получился с комками. Но картошка сварилась как следует.

— Как дела? — спросила тетя Тюра. — Ты так озабочена. Что-нибудь с родителями?

— Нет, — ответила Штеффи. — Они получили мою посылку.

Штеффи хотелось довериться тете Тюре. Мама Май была из тех людей, что, кажется, всегда предугадывают события и уже занимаются тем, о чем другие еще даже не успели подумать. Несмотря на излишний вес, на частые боли в спине и коленях, тетя Тюра всегда была подвижной и почти всегда — в хорошем настроении. Даже сердясь, она ругалась, словно шутя. Даже в самый разгар брани выражение ее глаз оставалось ясным и спокойным.

Взгляд тети Тюры остановился на Штеффи.

— Надеюсь, тебя никто не обидел? А то им придется иметь дело со мной!

Штеффи не смогла удержаться от смеха. Тетя Тюра делала вид, словно Штеффи была такой же маленькой, как Эрик и Гуннель.

— Нет, нет, — сказала она. — Я просто устала. Сейчас нам так много задают.

Момент упущен. Что бы она рассказала тете Тюре о Вере? Все равно уже слишком поздно. Она не пошла с Верой к фотографу и не отговорила ее.

— Курре и Улле! — скомандовала тетя Тюра. — Займитесь посудой. Стефании нужно учить уроки.

Близнецы заворчали, но подчинились.

Да и как бы Штеффи отговорила ее? Ведь Вера очень хотела, а это, может, ее шанс на лучшую жизнь.

«Но на твоем месте, Вера, я бы не стала так поступать», — подумала Штеффи.

Глава 6

Около шести Штеффи побежала в «Консум», чтобы позвонить Вере. Но номер был занят, а магазин уже закрывался. Штеффи пыталась дозвониться три раза, пока девушка за прилавком не начала проявлять беспокойство. После третьей попытки Штеффи была вынуждена сдаться.

На следующий день во время перерыва на завтрак она зашла в табачный магазин неподалеку от школы и снова позвонила Вере. В этот раз никто не ответил. После занятий Штеффи села на трамвай и поехала к Деревянному пирсу, а оттуда — на остров. В субботу отменили занятия, и Штеффи могла подольше погостить у тети Марты с дядей Эвертом.

Штеффи стояла на палубе и смотрела, как мимо проплывали острова и шхеры. В солнечном свете гранит отливал сотнями оттенков серого, коричневого и розового на фоне голубого моря. Кусты и низкорослые деревца, росшие в расселинах, были окружены облачками светлой зелени. То тут то там виднелись лиловые пятна анютиных глазок.

Штеффи вспомнила свою первую поездку на остров. В тот раз ей показалось, что кругом все серое. Теперь шхеры обрели цвет.

Никто не встретил ее на пристани, но у лодочного навеса дяди Эверта стоял красный велосипед. Кто-то догадался оставить его там, поэтому Штеффи не пришлось тащить свою тяжелую сумку с учебниками и еще одну с грязными вещами через весь остров.

Штеффи порадовалась заботе. Еще большую радость она испытала, увидев «Диану» на своем месте у причала. Это означало, что дядя Эверт был дома. В прошлый раз она не застала его. С рыбной ловлей всегда так: часто лодки проводят в море неделю или больше. Их возвращение зависит от погоды и ветра, а с тех пор как началась война, еще и от движения по морю иностранных военных судов.

Штеффи прикрепила школьную сумку к багажнику, а сумку с вещами повесила на руль. Затем перекинула ногу через раму и двинулась в путь. Она проехала через поселок и миновала желтый дом, где жила Нелли. Завтра она навестит сестру и тетю Альму. Хотя, может, даже сегодня вечером.

Теплый ветер овевал лицо, велосипед катился легко. Теперь Штеффи умела ездить на велосипеде и не понимала, почему было так сложно научиться.

Оставив позади знакомый поворот, она вспомнила, как однажды давным-давно Вера нашла ее в канаве.

Штеффи и Май не раз говорили о том, чтобы пересесть с трамвая на велосипеды и сэкономить деньги на проезд. Штеффи привезла бы в Гётеборг свой велосипед, а Май купила бы с рук. Но Штеффи побаивалась движения на дорогах и втайне была довольна тем, что Май все еще не собрала денег на велосипед.

Она скатилась с последнего холма и затормозила у калитки. Тетя Марта стояла во дворе и развешивала стираные вещи. В основном — рабочую одежду дяди Эверта: грубые голубые брюки и клетчатые рубашки.

— Я привезла еще! — крикнула Штеффи и подняла сумку с грязными вещами.

Тетя Марта обернулась и помахала ей прищепкой. Штеффи поставила велосипед и подошла к бельевой веревке. Она достала из корзины рубаху и повесила ее рядом с теми, что уже развесила тетя Марта. Прищепки она брала из тряпичного мешочка, который тетя Марта привязала к талии.

Их плечи слегка коснулись друг друга.

— Спасибо за велосипед, — сказала Штеффи.

— Нелли поставила его там, сказала тетя Марта. — Вчера они с Альмой заходили, и я попросила ее съездить на велосипеде к пристани и оставить его у лодочного навеса. Ее велосипед тут. Отвезешь его завтра Альме и придешь домой пешком.

Штеффи обернулась и увидела у дома голубой велосипед Нелли. У ее маленькой сестры такой большой велосипед!

— Поедешь туда завтра? — продолжала тетя Марта.

Ее голос прозвучал важно, словно за этими словами скрывалось что-то особенное.

— Да, — сказала Штеффи. — Я собиралась. Или, может, сегодня вечером.

— Нет, — сказала тетя Марта. — Подожди до завтра. Мы с Эвертом хотели вечером побыть с тобой.

Штеффи почувствовала внезапную теплоту в груди. Неужели это тетя Марта, строгая, чопорная тетя Марта, которую она первое время так боялась! Штеффи захотелось обнять ее, но она знала, что тетя Марта освободится от объятий и скажет что-нибудь о телячьих нежностях.

Штеффи достала из корзины очередную рубашку, однако тетя Марта сказала:

— Не стоит вешать белье, не сняв городскую одежду. Иди в дом и поздоровайся с Эвертом.

Дядя Эверт сидел за кухонным столом с чашкой кофе и газетой. Он поднялся, когда Штеффи вошла.

— Штеффи! — воскликнул он. — Давно не виделись.

Он потрепал ее по щеке. Дядя Эверт тоже не любитель обниматься.

Штеффи достала кофейную чашку, села за стол напротив него и налила из кофейника коричневую жидкость. Штеффи научилась пить кофе в Швеции. Разумеется, это был суррогатный кофе. Настоящий покупали по талонам и заваривали лишь в исключительных случаях. По будням пили заменитель. Дядя Эверт проводил взглядом ее движение от сахарницы к чашке.

— Повезло, что Марта этого не видит, — сказал он. — Она экономит сахар и все, что по талонам. Самое большее — по кусочку на чашку, это правило.

— Если считать, что я пью только каждую вторую чашку, — сказала Штеффи, — то я могу брать по два кусочка вместо одного.

Дядя Эверт засмеялся.

— Каждую вторую чашку! А ты неглупа!

— Как дела с рыбой?

— Как обычно, — сказал дядя Эверт. — Если нам везет с уловом, мы получаем хороший доход. Но часто мы возвращаемся с пустыми трюмами. Немецкие суда преследуют нас. Да и мины…

Он замолчал. Штеффи знала. С тех пор как началась война, двенадцать шведских рыбацких лодок подорвались на минах. Почти пятьдесят рыбаков погибло.

— У нас нет выбора, — сказал дядя Эверт. — Мы должны ловить рыбу. Иначе как мы тогда проживем?

Крупные ладони дяди Эверта лежали на столе. Длинный белый шрам у основания большого пальца выделялся на загорелой коже. Штеффи захотелось протянуть руку и коснуться руки дяди Эверта, но она не знала, понравится ли ему это.

— Уже завтра мы снова выходим на «Диане», — сказал дядя Эверт.

— Завтра? Вы же только вернулись?

— Да, — сказал он. — Но военно-морские силы просили нас помочь. Всех рыбаков, которых можно поднять. В четверг пропала одна шведская подводная лодка. Она исчезла во время учений. Лодка называется «Волк». Мы должны расставить сети и посмотреть, не сможем ли обнаружить ее на дне.

— А те, кто на борту? — затаив дыхание, спросила Штеффи.

— Они могут быть живы, — сказал дядя Эверт. — Все еще могут. А пока есть возможность, есть надежда.

Тетя Марта вернулась с пустой корзиной для белья. Она тоже села за стол с чашкой. Тетя Марта налила кофе, взяла из сахарницы кусочек сахара и разделила его на две части. Половину положила обратно в сахарницу, а вторую половину в чашку. Дядя Эверт и Штеффи переглянулись и улыбнулись.

— Ты получала известия от родителей? — спросила тетя Марта.

— На неделе я получила карточку от мамы. Она просила передать вам привет и поблагодарить за посылку.

— Что-нибудь новое? — спросил дядя Эверт.

— Она будет петь оперу. Царицу Ночи в «Волшебной флейте».

— Оперу?

В голосе тети Марты прозвучало недоверие.

— Там, в лагере?

Штеффи кивнула:

— Так написано.

Дядя Эверт задумался.

— Может быть, — сказал он. — Может быть, так и нужно. Несмотря ни на что оставаться человеком.

Штеффи посмотрела в голубые глаза дяди Эверта. Голубые и глубокие, как море.

— Да, — сказала она. — Я тоже так думаю.

Глава 7

Субботним утром Штеффи разбудил солнечный луч, пробившийся в окошко мансарды. Она потянулась и оглядела комнату со скошенным потолком. На комоде стояла семейная фотография с прогулки по Венскому лесу. Портреты мамы и папы висели над кроватью в Гётеборге. Штеффи хотела, чтобы родители были с ней. Хотя теперь она делила комнату с Май и ее младшими сестрами и поэтому не разговаривала с портретами, как раньше.

Штеффи принялась рассматривать фотографию. Мама, папа, Нелли и она сама. Она вспомнила, как папа попросил одного любезного пожилого мужчину сделать снимок, на котором все четверо были бы вместе. Как с трудом заставили Нелли прекратить игру и успокоиться на минуту. Как мама шутила, что папе нужно было надеть ботинки для прогулок и шляпу с пером.

— Ты выглядишь так, словно заблудился по пути на работу, а не гуляешь в лесу.

Другая прогулка по Венскому лесу, только годом позже. На конечной остановке трамвая в Нойвальдегге стояли люди в коричневой униформе. Когда папа сошел с трамвая, его остановил один из них.

— Возвращайтесь назад в город, — грубо сказал он. — Мы не хотим, чтобы евреи отравляли тут свежий воздух. Венский лес — для австрийцев.

Папа пошатнулся, словно от удара в лицо.

Мама запела австрийскую народную песенку. Люди останавливались и слушали. Многие улыбались, а пара девушек подпевали.

Мама допела до конца. Взяла Штеффи и Нелли за руки, и они вернулись на свои места в трамвае. Папа последовал за ними.

Это была их последняя прогулка по Венскому лесу.

— Чем ниже солнце, тем выше общество, — кисло сказала тетя Марта, когда Штеффи показалась в дверях кухни. Но сердитые интонации были лишь притворством. За ними скрывалась улыбка.

Штеффи оделась, позавтракала и снова позвонила Вере. В этот раз Вера взяла трубку, но ее голос звучал странно, и она сказала, что не может сейчас разговаривать. По-видимому, Вера была не одна. Они договорились встретиться как обычно в среду вечером и закончили разговор.

— Что-то не так с Верой? — спросила тетя Марта.

— Да нет, — ответила Штеффи. — Вовсе нет. Просто она занята.

— За этой девочкой кто-то должен присматривать, — сказала тетя Марта. — А не бросать ее в городе на произвол судьбы.

— Она ведь работает.

— Ты же понимаешь, что я имею в виду, — сказала тетя Марта.

Дядя Эверт пошел на пристань проверить «Диану» и узнать, что нового. На пристани можно было узнать, что произошло на острове и в мире; там и еще на почте у фрекен Хольм.

Тетя Марта принялась выкладывать продукты на кухонный стол. Там уже стояла коричневая картонная коробка.

— Мы упакуем посылку сейчас, — сказала она. — А ты зайдешь на почту и отправишь ее, тебе все равно по пути.

Они вместе упаковали овсяную крупу и муку, мясные консервы и сушеные сливы, горох в жестяных банках и бутылку рыбьего жира.

— Фу, — скривилась Штеффи.

— Это полезно, — сказала тетя Марта. — Им обязательно нужны витамины.

Напоследок тетя Марта взяла стеклянную баночку и наполнила ее сахаром. Штеффи с удивлением посмотрела на нее. Бесценный, выдаваемый по талонам сахар?

— Ну вот, — сказала тетя Марта и спрятала банку с сахаром среди других продуктов. — Это все.

Она закрыла коробку и тщательно перевязала ее веревкой. Штеффи написала по-немецки адрес. «Госпоже Элизабет Штайнер, Блок С III, Терезиенштадт». У папы с мамой были разные адреса в лагере. По-видимому, мужчины и женщины жили отдельно друг от друга, даже если были женаты. Штеффи очень хотелось больше узнать о том, как живут ее родители. Часто ли они встречаются, что делают, готовит ли мама папе еду из продуктов, которые им присылают.

Штеффи как следует закрепила посылку на багажнике и подстраховала ее кожаным ремнем. Коробка была так тяжела, что Штеффи не смогла ехать в гору, ей пришлось вести велосипед.

Фрекен Хольм на почте была, как всегда, разговорчива.

— Малышка Штеффи! — сказала она и хлопнула в ладоши. — Давно не виделись! Подумать только, как вчера помню, как вы с фру Янсон пришли сюда в первый раз. За почтовой маркой, не так ли? А теперь ты взрослая дама. Учишься в Гётеборге.

Она забрала посылку и взвесила ее. Почтовый сбор оказался почти таким же, как и стоимость содержимого посылки. Вся почта в Терезиенштадт должна быть заказной.

— А Вера Хедберг? — спросила фрекен Хольм. — Она ведь тоже в городе. Вы все такие же хорошие подруги?

— Конечно, — ответила Штеффи.

С фрекен Хольм не стоит долго болтать. Все, что она узнает, дойдет до других, иногда в приукрашенном виде.

От почты недалеко до дома тети Альмы и дяди Сигурда. Эльза и Ион, сводные сестра и брат Нелли, играли во дворе, Нелли нигде не было видно. Штеффи поставила велосипед и постучалась. Открыла тетя Альма.

— Штеффи! — радостно воскликнула она. — Приятно тебя видеть! Заходи. Нелли наверху. Можешь подняться, если хочешь. Спускайтесь обе и поешьте булочек с соком.

Штеффи поднялась по лестнице. На втором этаже в доме тети Альмы и дяди Сигурда было три спальни. Спальня взрослых и две комнаты поменьше. В одной раньше жила Нелли, пока Эльза с Ионом делили вторую. Теперь Эльза перебралась к Нелли.

Дверь в комнату девочек была закрыта. Штеффи постучалась и вошла. Переступив порог, она почувствовала, что в комнате произошли перемены — нечто большее, чем появление Эльзы.

Нелли сидела на краю кровати. Вид у нее был угрюмый. Штеффи села рядом и взяла сестру за руку. Нелли застыла.

«Что с ней?» — удивилась Штеффи, но она достаточно хорошо знала характер сестры, чтобы спрашивать напрямик.

— Какое красивое платье, — вместо этого сказала она. — Новое? Его сшила тетя Альма?

— «Какое красивое платье»! — передразнила ее Нелли. — Ты что, думаешь, мне все еще семь лет?

— Я всего лишь имела в виду, что тебе очень идет это платье, — сказала Штеффи.

Нелли была действительно очаровательна длинные черные косы, румяные щеки и большие темные глаза.

— Очень идет! — воскликнула Нелли. — С такими-то волосами!

— Что не так с твоими волосами?

— Может, в городе и сгодится выглядеть как цыганка, но не здесь! Я хочу выглядеть как все. Светлые волосы и голубые глаза. Я хочу быть шведкой!

— Тебя кто-то дразнит? — спросила Штеффи.

Она вспомнила, как в первый год на острове ее мучила Сильвия. Хотя у Нелли всегда в школе было много друзей.

— Нет, — сказала Нелли. — Но ведь у меня есть глаза. Я похожа на подкидыша. Сама посмотри!

Она показала пальцем на фотографию, стоявшую на комоде. Снимок был недавно сделан у фотографа. Тетя Альма и дядя Сигурд сидели рядом. Ион был на коленях у тети Альмы. Рядом стояла Эльза, прислонившись к ее плечу. У всех были открытые круглые лица, голубые глаза и светлые волосы. Позади них стояла Нелли. На их фоне она выглядела экзотическим цветком, принцессой из «Тысячи и одной ночи».

— Ты несправедлива, — сказала Штеффи, — тетя Альма всегда заботилась о тебе, словно ты ее собственная дочь.

— Я хочу, чтобы это было так!

— Как ты можешь так говорить? У тебя есть родители, разве ты забыла?

Нелли не ответила. Лишь пожала плечами. Штеффи захотелось схватить ее и хорошенько встряхнуть, вытрясти из этой угрюмой незнакомки с замкнутым лицом прежнюю жизнерадостную и добрую Нелли.

Теперь понятно, чего не хватало в комнате.

Фотографий! Портретов мамы и папы, таких же, как у нее самой. Раньше они стояли на комоде, а сейчас там семейный снимок.

— Куда ты дела фотографии? — спросила Штеффи. — Те, с мамой и папой?

— Они в комоде, — недовольно ответила Нелли.

— Почему?

— Теперь здесь живет Эльза. Ей может не понравиться постоянно смотреть на них.

— Неужели она так сказала?

— Нет.

— Нелли, — сказала Штеффи. — Это наши родители. Твои родители. Я не хочу, чтобы ты о них забыла. Ты пишешь им?

— Конечно, пишу. Каждую неделю. То маме, то папе. О чем еще ты хочешь узнать?

Голос Нелли стал резким. Словно она защищалась. Словно Штеффи — ее враг.

Штеффи присела на корточки на полу перед Нелли. Взяла ее руку и попыталась поймать взгляд.

Тут их позвала тетя Альма.

— Штеффи! Нелли! Идите пить сок!

Нелли оттолкнула сестру и встала.

— Тетя Альма зовет, — сказала она. — Я иду вниз.

Штеффи отказалась от сока с булочками. Она знала, что тетя Альма расстроится, но не могла больше сидеть и притворяться, будто ничего не случилось. Она хотела побыть одна, если Нелли больше не захочет с ней поговорить.

«Позаботься о Нелли».

Так сказал папа, когда четыре года назад они расставались на железнодорожном вокзале в Вене. «Позаботься о Нелли», — повторяли в своих письмах и мама и папа. «Позаботься о Нелли. Она так мала».

Она подвела маму с папой. Ей не следовало уезжать в Гётеборг. Они с Нелли должны были держаться вместе. И ответственность на ней, потому что она старше.

Может, ради Нелли стоило отказаться от гимназии? Но если она не будет учиться, ей придется работать. А на острове для девочек нет никакой работы. Девочки с острова едут в город и работают в семьях, как Вера, или на фабрике. Или выходят замуж за рыбаков и остаются.

Кроме того, уже слишком поздно. Она не может больше заботиться о Нелли, потому что Нелли не позволит ей.

Глава 8

В воскресенье утром, перед отъездом в Гётеборг, Штеффи попросила тетю Марту позвонить в комитет помощи и узнать, возьмут ли они на себя ее содержание еще на три года, пока Штеффи не закончит учебу в гимназии. Тетя Марта обещала позвонить.

Возвращаясь домой, Штеффи снова стояла на палубе, в этот раз она в основном смотрела в воду. Поверхность сверкала и была спокойной. Где-то там глубоко лежал «Волк», пропавшая подводная лодка.

Ночью Штеффи приснилось, что она заперта с другими людьми в тесной комнате. Воздух вот-вот кончится. Она проснулась, чувствуя, что задыхается.

Хедвиг Бьёрк сидела за кафедрой, держа перед собой пачку письменных работ. Тридцать четыре пары глаз смотрели на нее — испуганно, с мольбой или самоуверенно. Одна Май уставилась невидящим взглядом в крышку парты.

— Результаты письменного экзамена, — начала Хедвиг Бьёрк, — вряд ли можно назвать блестящими. В этот раз никто не набрал максимального числа баллов. С другой стороны, никто не провалил экзамен, хотя кое-кто был к этому близок. Я больше не буду мучить вас ожиданием. Улла, раздай работы.

Староста класса вышла вперед и забрала листки. Одна за другой девочки получали свои работы. Некоторые принимались усердно листать, другие пытались выглядеть невозмутимо. Штеффи лишь пробежала взглядом по своей работе. Она уже знала, что набрала двадцать восемь баллов из тридцати двух возможных. Этого хватало на пять с минусом. Если бы она набрала все баллы, получила бы твердую пятерку. Но тогда бы она предала Май.

Штеффи посмотрела на подругу, та все еще сосредоточенно сверлила взглядом крышку парты.

— Май, — сказала Хедвиг Бьёрк. — Ты ничего не сдала. Я полагаю, на экзамене ты была больна?

Май подняла взгляд. Ее губы беззвучно шевелились.

— Не правда ли? — сказала Хедвиг Бьёрк. — Во всяком случае, мне кажется, у тебя был больной вид. Поэтому я решила не засчитывать тебе эту работу. Но чтобы поставить оценку, я должна посмотреть, как ты поработала над пройденным материалом. Я выбрала несколько заданий и хочу, чтобы ты сделала их дома в ближайшие две недели. Можешь подойти ко мне в учительскую на перемене, мы просмотрим их вместе.

Губы Май беззвучно шевелились, как в немом кино. Но Штеффи увидела, что она сказала:

— Спасибо, фрекен Бьёрк.

После разговора с Хедвиг Бьёрк на перемене весь завтрак Май сияла от счастья. Фрекен Бьёрк пообещала, что поставит ей хорошую оценку по математике, если Май тщательно выполнит свое дополнительное домашнее задание.

— Она сказала, с одним условием, — рассказывала Май.

— С каким?

— С условием, что я выберу классическую гимназию и оставлю в покое математику. Можно подумать, я хотела чего-то другого!

— Тогда мы больше не будем одноклассницами, — сказала Штеффи, — на следующий год.

— Да, к сожалению, не будем.

Май положила руку на плечо Штеффи.

— Но мы навсегда останемся лучшими подругами, — сказала она. — Что бы ни случилось.

Возвращаясь из школы, они расстались у «Консума». Май пошла за Нинни и Эриком. Штеффи нужно было позвонить из магазина тете Марте и купить продуктов к ужину.

В трубке долго слышались гудки, наконец тетя Марта ответила.

— Янсон.

— Это я, — сказала Штеффи. — Тетя Марта, вы звонили в комитет помощи?

На мгновение в трубке стало тихо. Затем голос тети Марты сказал:

— Да, звонила.

— Что они сказали?

Снова пауза.

— Неужели тебе так нужна эта гимназия? — услышала Штеффи.

— Они так и сказали?

— Они сказали, что большинство детей-беженцев в твоем возрасте уже сами зарабатывают себе на жизнь, — сказала тетя Марта. — Комитету нелегко собирать деньги. Людям своих проблем хватает. Они предложили тебе провести еще один год в школе. Потом ты сдашь экзамены и получишь хорошее место в конторе. Или, может быть, выучишься на медсестру. На время обучения их обеспечивают питанием и жильем.

Штеффи стиснула в руке трубку. Она испытывала потребность держаться за что-то.

— И что вы сказали?

— Что, возможно, в этом есть смысл. Все равно девушки выходят замуж. Конечно, учеба — это хорошо, но в любом случае гимназия не даст профессионального образования, кусок хлеба не заработаешь.

— Но я хочу стать врачом, — тихо сказала Штеффи. — Тетя Марта, вы ведь знаете.

— Милая моя, — сказала тетя Марта, — выкинь эти причуды из головы. Таковы времена.

Штеффи чувствовала, что вот-вот заплачет. Ей показалось, что девушка за прилавком с любопытством уставилась на нее. Штеффи закончила разговор, заплатила и ушла.

Она села во дворе на скамейку у песочницы. Такого она не ожидала. Когда ей позволили учиться в Гётеборге, она думала, что, само собой разумеется, ей позволят продолжить учебу.

Выпускной экзамен. Контора. Курсы медсестер. Не такое будущее она себе представляла. Не о таком будущем для нее мечтали мама с папой.

Вернулась старая горечь. Если бы Анна-Лиза, родная дочь тети Марты и дяди Эверта, не умерла в двенадцать лет, если бы она выбрала учебу — несомненно, все было бы так, как она хотела! Они бы гордились своей одаренной дочерью. Другое дело — приемный ребенок.

Штеффи просидела на лавочке двадцать минут, как вдруг вспомнила, что Май ждет продукты к ужину. Она забыла купить продукты к ужину!

Штеффи вернулась в «Консум» и постаралась не обращать внимания на сочувственные взгляды продавщицы. Даже когда девушка вежливо спросила, все ли в порядке, она лишь коротко ответила:

— Да, конечно.

Штеффи ни о чем не рассказала Май, пока они готовили и ели. Она была не в состоянии прямо сейчас при всех обсуждать случившееся. После ужина она собралась уходить. Нужно было увидеться с Верой в кондитерской. Из-за всего, что случилось, Штеффи не радовалась встрече. Она бы охотнее погуляла с Май и обсудила с ней, как быть с учебой.

Когда Штеффи пришла, Вера уже ждала ее. Она была немного бледна, но губы вызывающе накрашены красной помадой. Они заказали кофе и по пирожному.

Штеффи больше не могла держать все в себе. Рассказ о комитете помощи, тете Марте и гимназии хлынул из нее неудержимым потоком слов.

— И она сказала, что девушки все равно выходят замуж! — с возмущением закончила Штеффи.

— А ты что, не выйдешь замуж?

— Наверное, выйду, но сначала я хочу стать врачом, — сказала Штеффи.

— Янсоны поскупились, — сказала Вера. — Наверняка они могут позволить себе платить за твое обучение. Ведь это так важно для тебя. У них же хороший доход.

Штеффи молчала. Сейчас она думала так же, но ей не хотелось критиковать тетю Марту и дядю Эверта в присутствии Веры.

Вместо этого Штеффи сказала:

— Как все прошло в четверг? У фотографа?

Вера болтала ложкой в чашке с кофе и рассматривала вихри в коричневой жидкости.

— Хорошо.

Так односложно Вера никогда раньше не отвечала.

— Хорошо?

— Да, он истратил три пленки. Обещал, что пошлет фотографии в журнал уже на этой неделе.

— Тебе разрешат посмотреть на снимки?

Вера пожала плечами.

— Не знаю, вряд ли мне они интересны.

Штеффи ничего не понимала.

— Ты не хочешь увидеть свои фотографии?

— Фу, — сказала Вера. — Давай поговорим о чем-нибудь веселом. Пойдешь со мной в субботу на танцы? Ну пожалуйста!

Штеффи внезапно поняла, как она сердита на тетю Марту. За все ее правила и предрассудки о том, как надо жить. За фразу о том, что девушки все равно выходят замуж. За то, что танцевать — это грех.

Почему ей нужно следовать правилам тети Марты? Бог против всего, что весело, зачем ей нужно обращать на него внимание? Пару часов назад она бы ответила — ради тети Марты. Но теперь плевать она на все это хотела.

— Да, — сказала она. — Пойду. Только одолжи мне что-нибудь из одежды.

Глава 9

Xедвиг Бьёрк сразу же заметила, что что-то не так. На следующее утро после урока биологии она попросила Штеффи помочь отнести наглядные пособия.

— Что случилось? — спросила она.

Ее голос был дружеским и обеспокоенным.

— Они отказались, — сказала Штеффи. — Они не хотят платить за меня в гимназии. Я могу окончить школу, но не более.

Хедвиг Бьёрк нахмурилась. Затем улыбнулась.

— Ну, ведь ты остаешься у меня еще на год! Ты, наверное, знаешь, я не могу преподавать в гимназии. Я еще слишком молода, и у меня нет степени.

Она повесила наглядные пособия с изображением внутренних органов человека на свои места.

— А если серьезно, — сказала она затем, — это окончательное решение?

— Думаю, да. Так сказали.

— Ты сама с ними разговаривала?

— Нет, тетя Марта звонила.

— И что она сказала?

— Что девушки все равно выходят замуж. Что со временем я могу стать медсестрой.

Хедвиг Бьёрк вздохнула.

— Когда я слышу такое, — сказала она, — понимаю, как мне повезло. Из всех девочек в моей начальной школе мне единственной удалось стать студенткой и учиться дальше. Это заслуга моей мамы. Она хотела учиться, но в то время были лишь курсы учителей. Мне казалось, что за двадцать лет что-то изменилось. Что предубеждения о женщинах…

Она прервала сама себя.

— Но ты ведь не хочешь слушать лекцию о правах женщин, — сказала она. — К тому же сейчас будет звонок. Дай мне время подумать. Я что-нибудь придумаю. Приходи ко мне на чашку чая в воскресенье после обеда, тогда мы спокойно поговорим. Часа в два?

— Спасибо, — сказала Штеффи. — Спасибо, милая фрекен Бьёрк.

По субботам Вера заканчивала в шесть часов. В четверть седьмого Штеффи постучала в дверь кухни, Вера с папильотками на голове открыла.

— Заходи, — сказала она и потянула Штеффи в свою комнату, примыкающую к кухне. Хозяев пригласили в гости, но они еще не ушли.

На кровати в Вериной комнате лежало только что выглаженное платье. Зеленое в белую крапинку, с застежками спереди и с подплечниками.

— Тебе нравится?

— О, — сказала Штеффи. — Но разве не ты его наденешь?

Вера показала на платье в синий цветочек на вешалке у занавески, отделявшей угол для умывания от остальной комнаты.

— Я надену это. А сейчас займемся твоей прической. Лучше сними блузку.

Вера вымыла волосы Штеффи в углу за занавеской и накрутила на папильотки. Затем подправила пинцетом брови. Было больно, но Штеффи лишь стиснула зубы.

Вера окинула критическим взглядом белую хлопчатобумажную сорочку Штеффи. Из ящика комода она достала бюстгальтер.

— Кажется, великоват, — сказала она. — Но мы сунем туда пару чулок.

Штеффи сняла сорочку. Она немного стыдилась своей маленькой груди. Вера засунула по чулку в каждую чашечку бюстгальтера и расправила его, чтобы выглядело естественно.

— Наденешь платье, и ничего не будет видно, — сказала она.

Вера нанесла немного румян на скулы Штеффи, припудрила и накрасила губы красной помадой.

Пока Вера красилась сама и снимала папильотки, Штеффи рассматривала в зеркало свое лицо. Красные губы внезапно сделали ее похожей на маму. «Может, Вера права, — подумала Штеффи. — Наверное, я красивая».

Она выпятила губы и попыталась взмахнуть ресницами, как кинозвезда.

Но когда Вера причесала струящиеся локоны и с улыбкой обернулась, Штеффи заметила в ее облике что-то, чего не хватало ей самой. Глаза, кожа, волосы Веры сияли особым светом. Штеффи не знала, что это за свет.

Наконец волосы Штеффи высохли, и Вера сняла папильотки и уложила мягкие локоны в прическу, обрамляющую лицо. Косую челку зачесала назад и закрепила шпильками так, что получился небольшой валик.

— Ну вот, — сказала она довольно. — Видишь, ты выглядишь старше.

Штеффи получила на время пояс для чулок и одну пару шелковых чулок Веры.

— Побереги их, — сказала Вера. — Они слишком дорогие, чтобы выкидывать на помойку.

В последнюю очередь девочки надели платья и встали в прихожей перед большим зеркалом в золоченой раме. Одна — в голубом с сияющими словно красное золото волосами, другая — в зеленом, с темными локонами.

Вера обняла Штеффи за талию.

— Видишь? — сказала она. — Видишь, какая ты красивая.

Вера открыла дверь в одну из комнат.

— Пойдем, — сказала она. — Я научу тебя танцевать.

Вера включила большую радиолу и вращала ручки, пока не поймала современную танцевальную музыку. Штеффи немного занервничала.

— Тебе можно… я хотела сказать, нам можно здесь находиться?

— Не узнаешь, пока не напорешься, — сказала Вера. — Мы не будем делать ничего плохого. Только немного потанцуем. Позвольте вас пригласить?

— Да, пожалуйста.

Вера научила ее, как держать руки. Левую кладут на плечо кавалеру, правая рука — в его руке.

— Начнем с танца тустеп, — сказала Вера.

Танец оказался простым. Нужно было лишь повторять движения Веры.

— Подними голову повыше, — сказала Вера. — Вот так. Фрекен, вы часто здесь бываете?

— Нет, — ответила Штеффи. — Сегодня в первый раз.

— Охотно верю, — сказала Вера. — Иначе я заметил бы такую красавицу.

Музыка стихла. Вера поклонилась.

— Благодарю за танец. Позвольте пригласить Вас еще на один?

Они подождали, пока по радио не заиграл быстрый свинг. Вера взяла Штеффи за руку.

— Просто следуй за ним, — сказала она. — Он должен вести в танце. Пусть он кружит тебя, а ты следуй за ним.

Она рывком притянула Штеффи к себе и обхватила ее за талию. Снова отбросила от себя, не отпуская руку. Штеффи кружилась и летала, вальсировала и танцевала. Пока вдруг не наскочила на кресло, потеряла равновесие и упала.

— Ну, как ты? — с беспокойством спросила Вера.

— Думаю, все в порядке.

— Знаешь, я не привыкла вести в танце, — сказала Вера. — Наверное, так слишком быстро. Надеюсь, у тебя ничего не болит?

Штеффи одернула платье.

— Как я выгляжу?

— Немного растрепанно, — сказала Вера. — Нам пора привести себя в порядок. Открытие в восемь, лучше не опаздывать. Если опоздаем, будет много народа. А ведь нам нужно занять хороший столик у танцплощадки.

Вера поправила прическу себе и Штеффи. Затем они надели пальто в комнате прислуги и собрались уходить. Только тогда Вера увидела туфли Штеффи на низком каблуке.

— У тебя же нет другой обуви! — воскликнула она. — Что нам делать?

Вера носила тридцать восьмой размер, а Штеффи только тридцать шестой. Даже если бы у Веры была вторая пара туфель для танцев, они бы не подошли.

Верина нерешительность длилась лишь мгновение.

— Подожди-ка, — сказала она.

Вера исчезла и тут же вернулась с парой лодочек в руке.

— Откуда ты их взяла?

— Это туфли хозяйки.

— Ты с ума сошла! А вдруг я их испорчу!

— Сама смотри, — сказала Вера.

Она потянула Штеффи за собой в комнату с большой двуспальной кроватью и открыла гардероб. От пола до потолка он был забит обувными коробками, наставленными друг на друга.

— Думаешь, она помнит обо всех своих туфлях? Я взяла эту пару из самых нижних, она никогда их не надевает. Пойдем.

Глава 10

Без десяти восемь Штеффи с Верой были на месте. Снаружи Руты уже собралась толпа. Пришлось подождать некоторое время своей очереди, чтобы купить билеты, но наконец они оказались в фойе и сняли пальто. Из зала уже доносилась музыка.

Вера улыбнулась.

— Ты готова?

Штеффи впервые увидела Рутунду. Огромная танцплощадка была круглой. В центре журчал окруженный цветами фонтан. Над фонтаном висела огромная люстра. Вдоль стен на верхнем ярусе располагались столики. На эстраде стоял оркестр, одиннадцать человек в белых смокингах. Все блестело и сияло.

— О! — сказала она.

Вера уже направилась к свободному столику.

— Ближе всего к танцплощадке и недалеко от оркестра, — шепнула она Штеффи. — Отсюда нас лучше всего видно.

Они заняли свои места, и Вера заказала «Поммак»[1] и пирожные со сливками. Штеффи удивленно посмотрела на нее. Обычно Вера не ела сливочные пирожные. В кондитерской она всегда говорила, что должна думать о фигуре.

Вера заметила ее взгляд.

— Здесь — другое дело, — сказала она. — Если девушка ест пирожное, парни понимают, что она не боится поправиться. Кроме того, съедать его целиком вовсе не обязательно.

Веру пригласили почти сразу, молодой человек в очках. Штеффи пила мелкими глотками «Поммак», ковырялась в пирожном и следила взглядом, как кружится голубая цветастая юбка Веры. Когда же ее очередь?

Она окинула взглядом зал. То тут, то там у стен в непринужденных позах стояли компании парней. Куда ни глянь, сидели девушки, симпатичные девушки, и ждали, когда их пригласят. Неужели кто-то ее заметит?

Спустя два танца молодой человек Веры проводил ее обратно к столику, задвинул за ней стул и поклонился.

— Вот зануда, — шепнула Вера, когда тот исчез. — И танцует ужасно. А между танцами не мог придумать, о чем поговорить. Даже не спросил, часто ли я сюда прихожу.

Почти сразу же Веру опять пригласили. Практически все время она была на танцплощадке. Штеффи уже почти пожалела, что пришла сюда. Неужели она просидит тут как наседка до тех пор, пока не придет время возвращаться домой?

Парень в очках вернулся. Возможно, он хотел снова пригласить Веру, но, увидев, что Штеффи одна, вежливо поклонился:

— Позвольте?

Наконец-то! Ничего, что Вера назвала его занудой. Штеффи вышла с ним на танцплощадку.

Танцор из парня был никудышный. Пару раз он наступил Штеффи на ногу. При этом дико краснел и многословно извинялся.

Они станцевали два танца, не обменявшись и парой слов. Затем он проводил ее на место.

Так вот оно. Ее субботнее развлечение.

Все больше пар выходили на танцплощадку, столики пустели. Наверное, все видели, что она здесь одна, танец за танцем.

Штеффи сунула в рот кусочек пирожного. Сливки уже стали подсыхать и твердеть, но еда — все же хоть какое-то занятие.

Наконец Вера вернулась в сопровождении двух молодых людей. Одного из них она держала за руку, другой шел рядом.

— Позвольте представить, — сказала она. — Это Бенгт и Рикард. Моя подруга Стефания.

Штеффи протянула руку. Рикард, тот, которого Вера держала за руку, был высокий, светловолосый, с приятной внешностью. Бенгт — ниже ростом, широкоплечий и не такой симпатичный. Но у него были красивые серые глаза.

Компания села за стол девочек.

— Вот как, ты опять не успела поесть, — сказал Рикард, взглянув на почти нетронутое пирожное Веры.

Похоже, они были знакомы раньше.

— Да, — сказала Вера. — Какая жалость, сливки совсем засохли!

Она отодвинула блюдце с пирожным. Бенгт повернулся к Штеффи.

— Вера сказала, что ты приехала из Вены, — сказал он. — Не обижайся, что я спрашиваю, но как ты сюда попала?

Штеффи медлила. Ей не хотелось рассказывать всю свою историю первому встречному. Это могло бы испортить все настроение.

— Штеффи — беженка, — ответила Вера вместо нее. — Она еврейка.

Она бросила выразительный взгляд на Бенгта. Штеффи поняла, что он значил: «Больше не спрашивай!» Бенгт быстро сменил тему разговора.

— Я тебя раньше здесь не видел, — сказал он. — Ты бывала здесь?

— Нет, — ответила Штеффи. — Я здесь впервые.

— Хочешь потанцевать?

— Да, спасибо.

Бенгт оказался хорошим танцором. Он вел в танце спокойно и уверенно. Штеффи было приятно ощущать, как его рука крепко держала ее за талию, ладонь другой руки была широкая и теплая. Даже когда Бенгт отправил Штеффи в пируэт, она не сомневалась, что вернется к нему, как бумеранг.

Рядом танцевали Вера и Рикард. Рикард кружил ее и подкидывал. Юбка Веры поднялась, и стали видны ее белые трусы и пояс для чулок.

Бенгт поймал взгляд Штеффи и улыбнулся.

— Мы с тобой не будем танцевать так быстро, — сказал он. — Правда?

Мы с тобой. Словно их что-то связывало.

Штеффи не заметила, как часы пробили двенадцать, танцы закончились. Вчетвером они танцевали и болтали весь вечер. Бенгт спросил, сколько Штеффи лет, но прежде чем она успела открыть рот, Вера ответила:

— Семнадцать.

Когда разговор зашел о школе, ей пришлось соврать, что учится в гимназии, на втором курсе. Бенгт был студентом торговой гимназии и проходил практику на крупном предприятии. Рикард работал чертежником в строительной фирме и учился на инженера на вечерних курсах.

Они стояли у входа, пора попрощаться. Или не пора? Может, ребята проводят их до дома? Но разве могла она рассчитывать, что Бенгт пойдет с ней в Сандарну. Сам он жил на улице Мольндаль, это совсем в другую сторону.

Тут Рикард сказал:

— Не пойдем же мы по домам? Еще только полночь. Или вам, девочки, надо вернуться к определенному времени?

Штеффи покачала головой. Она сказала Май и ее родителям, что, скорее всего, переночует у Веры. Они не хватятся ее. А Вера сказала:

— Хозяев пригласили на ужин. Они поздно вернутся, а завтра будут отсыпаться. Они не заметят, когда я приду.

— Тогда вот что, — сказал Рикард. — У меня есть ключи от родительской дачи в Дельшён. Поехали туда?

— Что скажешь, Штеффи? — спросила Вера.

Штеффи сомневалась. Поехать куда-то посреди ночи с двумя парнями? Правда, Вера их знает. Было видно, что она хотела пойти, но, конечно же, не одна. Если Штеффи откажется, Вера расстроится, а ведь она так старалась, чтобы им было весело.

— Да, — сказала Штеффи. — Можно.

Глава 11

На площади Святого Сигфрида они сели в автобус. Он неторопливо подпрыгивал на узкой загородной дороге голубой весенней ночью. Последний отрезок пути пришлось пройти пешком по тропинке через лес. Бенгт взял Штеффи за руку, чтобы она не споткнулась в своих лодочках на высоком каблуке. Сначала Штеффи немного волновалась за туфли, но потом решила махнуть на них рукой. Крепкая рука Бенгта придавала чувство спокойствия.

Загородный поселок располагался на склоне холма. Невысокие домики, почти игрушечные, окружены аккуратными садами. За рядами домов начинался густой лес, бледная луна висела над верхушками деревьев. Пахло черемухой и свежескошенной травой. Кое-где горел свет, но в большинстве домов было тихо и темно. Из одного вдали доносились радостные голоса и пение.

Ближе всего к опушке леса стоял домик, выкрашенный в зеленый цвет. Рикард открыл дверь. Все четверо расселись на плетеной мебели застекленной веранды.

Рикард принес бокалы, достал из внутреннего кармана фляжку и разлил по бокалам прозрачную жидкость.

— За ваше здоровье, — сказал он

Штеффи сделала глоток. Напиток был таким крепким, что у Штеффи перехватило дыхание. Рикард и Бенгт опустошили свои бокалы, и Рикард наполнил их снова. Штеффи слегка занервничала, но Бенгт ласково посмотрел на нее своими серыми глазами и сказал:

— Видно, ты не привыкла к алкоголю.

— Да, — сказала Штеффи и покраснела.

Бенгт протянул руку и потрепал ее по щеке.

— Вы заметили, какая она красивая? — обратился он к Рикарду с Верой.

Штеффи цедила свою порцию напитка, в то время как остальные выпили содержимое карманной фляжки и еще одной бутылки, которую Рикард принес из дома. Все болтали и смеялись. Хотя Штеффи выпила мало, у нее закружилась голова. Все было таким новым. Новым и захватывающим. Лунный свет. Запахи. Серые глаза Бенгта, которые ловили ее взгляд.

Штеффи не заметила, как Вера и Рикард встали и исчезли в доме.

— Стефания, — сказал Бенгт и снова протянул к ней руку. — Не могла бы ты сесть здесь, рядом со мной?

Он сидел на диване, Штеффи — в кресле. Только теперь она заметила, что место рядом с Бенгтом, где только что сидела Вера, пустовало. Она смущенно огляделась.

— Давай, — повторил Бенгт. — Присядь сюда.

Штеффи пересела на диван. Бенгт обнял ее за плечи. Она приклонила голову ему на плечо. Приятно. Она так устала.

Через некоторое время Бенгт повернул ее лицо к себе и поцеловал.

Штеффи целовалась лишь однажды. Со Свеном, в тот раз, когда он сказал, что любит ее как младшую сестру. Она все же заставила его поцеловать себя, не как сестру, а по-настоящему, в губы.

Но этот поцелуй был другим. Бенгт сильно прижал свои губы к ее губам.

— Открой же рот, — пробормотал он.

Штеффи раздвинула губы. Его язык протиснулся между ее губами, зубами и коснулся ее языка. Было противно, но в тоже время волнующе. По телу пробежали мурашки.

— Моя милая евреечка, — прошептал Бенгт.

Его ладонь легла на левую грудь. Только бы он не заметил, что в бюстгальтере у нее чулок! Только бы чулок не выпал!

Ладонь Бенгта скользнула ниже по телу. Он снова поцеловал ее. Рука двинулась вверх по ноге, к краю чулка…

Так нельзя. Она так не хотела. Штеффи попыталась освободиться, но Бенгт крепко прижал ее к себе. Рука добралась уже до голой кожи на внутренней стороне бёдра, между чулком и трусами.

— Прекрати! — выкрикнула она.

Его лицо застыло в паре сантиметров от ее лица. Взгляд больше не был ласковым, как раньше.

— Что с тобой? — раздраженно спросил он.

— Отстань от меня! — сказала Штеффи и попыталась стряхнуть его руку.

Бенгт зло посмотрел на нее.

— Не строй из себя невинность, — сказал он. — Раз пришла сюда, нечего отказывать. Чем ты думаешь, занимаются Рикард и твоя подружка там, в доме?

Штеффи прислушалась. Из дома доносился мерный скрип, так скрипят пружины кровати или дивана.

— Я не знала! — сказала она. — Отстань от меня.

Штеффи уперлась ладонями ему в грудь и оттолкнула от себя.

Бенгт ослабил хватку, и Штеффи смогла высвободиться.

— Со мной что-то не так? — спросил он с притворной грустью.

— Нет! — поспешила с ответом Штеффи.

— А я думаю, да, — сказал Бенгт. — Не пытайся внушить мне, что ты невинна! Ведь говорят…

— Что говорят? — не смогла удержаться от вопроса Штеффи.

— Про еврейских девушек, — сказал Бенгт. — В вас больше страсти, чем в других. Ведь так говорят.

Штеффи уставилась на него. Она не могла понять, что красивого и доброго увидела в его серых глазах. Они были безобразны, похотливы от алкоголя и пугали ее. Штеффи встала.

— Я ухожу, — сказала она.

Бенгт не ответил. Он сидел, сгорбившись, на диване и просто смотрел, как Штеффи надевала пальто. В доме хихикала Вера. Как она могла?

Штеффи споткнулась на лестнице веранды. Пение из другого дома перешло в пьяные крики. Но сквозь них она услышала голос Бенгта, его ужасные слова:

— Ну и уходи, проваливай к черту, ты, еврейская малолетка!

Штеффи почти бежала через лес. Луна зашла за тучу, и она с трудом различала тропинку перед собой. В кустах что-то шуршало, над головой пролетела крупная птица. Ей хотелось повернуть и броситься назад к освещенной веранде. Но там был Бенгт. Она не хотела видеть его снова, никогда!

Штеффи внезапно споткнулась и сломала каблук. Она разулась и дальше пошла босиком в чулках, не заботясь о том, что чулки — Верины. Они уже наверняка порвались, но Штеффи не обращала на это внимания. Во всем виновата Вера. Она привыкла общаться с парнями и должна была такое предвидеть.

Штеффи вышла к загородной дороге. Разумеется, автобусы уже не ходили. Она стянула порванные чулки и пошла босиком в направлении города. Через некоторое время ее подвез грузовик. Шофер оказался хорошим человеком и ни о чем не стал спрашивать. Он высадил ее у Иэрнторгет.

Уже светало, и трамваи вышли из депо. Штеффи приехала домой около половины шестого. Она тихо открыла дверь и проскользнула в квартиру. К счастью, родители Май ничего не услышали, но Май проснулась, когда Штеффи легла в кровать. Штеффи попыталась улыбнуться, улыбка означала бы, что у нее все хорошо.

Но все было плохо.

Глава 12

Штеффи забылась беспокойным сном на пару часов. Простыня обвилась вокруг тела, опутав руки и ноги.

Во сне кто-то пытался схватить ее. Руки тянулись за ней и двигались по телу. Ладони, губы и ноги горели.

— Стефания, — звал голос. — Стефания, Стефания!

Голос похож на голос Свена. Она резко обернулась и увидела пару серых глаз. Глаза принадлежали не Свену, а Бенгту, и их выражение было холодным и насмешливым.

Проснувшись, Штеффи почувствовала себя грязной. Она долго стояла в ванной и тщательно мылась.

Она сказала Май, что ночевала у Веры. Что они не спали и проболтали до рассвета, а потом она решила вернуться домой.

— Как все прошло? — спросила Май. — Тебя часто приглашали?

— Да, — сказала Штеффи. — Хотя не так часто, как Веру.

Она подробно описала, как выглядела Рута и во что они с Верой были одеты. Но когда Май спросила о парнях, с которыми она танцевала, Штеффи была немногословна.

— Один был в очках. А другого звали Бенгт.

Только когда часы показали полвторого и пришла пора отправляться к Хедвиг Бьёрк, Штеффи вспомнила, что оставила свою одежду у Веры. И туфли, прежде всего туфли! Туфли на низком каблуке — это ее единственная пара весенней обуви. Пришлось надеть свои тяжелые зимние ботинки в разгар весеннего тепла.

— Удачи, — пожелала Май. — Надеюсь, фрекен Бьёрк что-нибудь придумала.

Спустя полчаса она позвонила в квартиру Хедвиг Бьёрк в Иоханнеберге. Штеффи повесила пальто, разулась в тесной прихожей и прошла в комнату, одновременно служившую Хедвиг Бьёрк спальней, кабинетом и гостиной.

Она никогда не думала, что здесь так уютно. Вдоль стен — полки, заставленные книгами. У большого окна — письменный стол и красивый стул. Кровать в углу днем скрывала занавеска мягких тонов: винно-красного, серо-голубого и цвета охры. Перед камином стояло удобное кресло для чтения, рядом с ним — столик, а на нем — стопка книг.

Хедвиг Бьёрк убрала книги и подвинула к столику стул. Затем она ушла в кухню за чайным подносом, а Штеффи рассматривала фотографии на камине. Среди них — милый снимок маленькой Хедвиг Бьёрк и много фотокарточек ее родителей и родственников.

Штеффи заметила новую фотографию, которую прежде не видела, живя здесь два года назад. На ней была изображена женщина лет тридцати, которая серьезно смотрела в камеру. Может, это ее сестра? Но Хедвиг Бьёрк никогда не упоминала ни о братьях, ни о сестрах, да и женщина на фотографии была совсем не похожа на нее. Линии рта мягче, нос острее, а лицо обрамлено кудрями.

Хедвиг Бьёрк поставила на столик поднос. На нем были чайник, две чашки и бутерброды с маслом и ломтиками огурцов.

— Английские сэндвичи, — сказала с улыбкой Хедвиг Бьёрк. — Садись ты в кресло. Я провела в нем все утро.

Она налила чай и задумчиво отхлебнула из своей чашки. Штеффи сидела как на иголках.

— Я исхожу из предположения, что ты правда хочешь продолжить учебу в гимназии? — наконец сказала Хедвиг Бьёрк.

— Конечно.

— И ради этого ты готова чем-то пожертвовать?

Пожертвовать? Штеффи не совсем поняла, но ответила:

— Да.

— Тогда у меня есть предложение, — сказала Хедвиг Бьёрк. — Я поговорила с ректором, и он, так же как и я, считает, что твоих отметок и способностей хватит, чтобы перепрыгнуть через один год обучения в гимназии. Тогда тебе остается проучиться только два года, всего на один год дольше, чем если бы ты училась до выпускного экзамена в школе, и на этот компромисс комитет помощи мог бы согласиться. Естественно, ты должна пройти материал первого курса гимназии по всем предметам за лето и сдать вступительный экзамен до того, как начнется осенний семестр. Это будет нелегко, но у меня есть идея, к которой я скоро вернусь. Что ты скажешь?

— Фрекен Бьёрк, вы правда думаете, что я справлюсь?

— Иначе я бы не предложила. Есть еще одно условие.

— Какое?

— Ты сама позвонишь в комитет помощи и выложишь им наш план. Речь идет о твоем будущем. Ты уже достаточно взрослая, чтобы нести за себя ответственность.

Штеффи кивнула.

— Теперь я возвращаюсь к моей идее, — продолжала Хедвиг Бьёрк. — Итак, ты должна пройти программу первого курса по всем предметам за лето. Думаю, тебе понадобится помощь. Ты не знаешь, твои приемные родители уже сдали на лето комнаты?

— Не думаю.

— Тогда я хочу, чтобы ты спросила, можно ли нам с подругой снять их, — сказала Хедвиг Бьёрк. — Пару часов в день я буду заниматься с тобой математикой и биологией. Моя подруга — из Англии, она может давать тебе уроки английского языка. Кстати, вот она на фотографии. Ее зовут Дженис. Она тебе понравится. Немецкий язык ты уже знаешь, а что касается шведского — я прослежу, чтобы ты получила список литературы.

— Неужели вы не хотите летом отдохнуть?

— Летом дни долгие, — сказала Хедвиг Бьёрк. — Да и большую часть работы ты, разумеется, будешь делать сама. Не слишком-то веселые летние каникулы. Не пожалеешь?

— Нет.

— Тогда вот что, — сказала Хедвиг Бьёрк. — Ты сейчас же позвонишь в комитет помощи. Я выйду в кухню на время, чтобы не смущать тебя.

Штеффи села за письменный стол, а Хедвиг Бьёрк вышла и закрыла за собой дверь. Сначала нужно позвонить тете Марте и узнать у нее телефон своего опекуна в комитете помощи.

— Ты будешь звонить и надоедать? Не стоит этого делать.

— У фрекен Бьёрк есть идея. Я расскажу позже, если все получится.

Штеффи дождалась подходящего момента и спросила, нашла ли тетя Марта квартирантов на лето. Оказалось, что нет.

— Фрекен Бьёрк хочет снять комнаты вместе со своей подругой, — сказала Штеффи. — На все лето.

— Тогда я предложу ей хорошую цену, — сказала тетя Марта. — Попроси ее позвонить мне, мы наверняка договоримся. Кстати, слышала? Нашли «Волка».

Нет, об этом Штеффи не слышала.

— В прошлый вторник, — рассказала тетя Марта. — Их обнаружила рыбацкая лодка из Хэльшё, они думали, что сели на мель, а это оказался «Волк». Туда приехали военные моряки с водолазами. Сказали, что виновата мина. Все, кто был на борту, погибли. Это ужасно. Большинство — совсем мальчишки.

Закончив разговор, Штеффи еще некоторое время сидела с телефонной трубкой в руке. Во рту пересохло. Она взяла чашку и глотнула остывшего чая. Затем набрала записанный номер.

Она знала, что дама, которой она звонит, это та самая женщина, что провожала их с Нелли с железнодорожного вокзала на корабль, когда они приехали в Швецию. Но они с ней с тех пор ни разу не встречались. Штеффи не помнила ее лица, только желтый костюм.

— Добрый день, — сказала она. — Это Стефания Штайнер.

Язык словно распух во рту. Она быстро глотнула еще чаю.

— Стефания, — сказала дама. — Как у тебя дела?

— Простите за беспокойство, — сказала Штеффи, — ведь сегодня воскресенье…

— Ничего страшного.

Теперь нужно собраться. Сказать, что хотела, как взрослая.

— Это касается моей учебы, — сказала Штеффи. — В гимназии. Мне бы очень хотелось учиться дальше.

— Я понимаю, — ответила дама. — Но, как я уже сказала фру Янсон, мы не можем отвечать за образование всех детей. Ты должна понять, кроме тебя еще многие хотят учиться.

— Но еще один год ведь можно?

— Об этом я тоже сказала фру Янсон.

— А два года?

— Два?

— Моя классная руководительница предложила мне пройти за лето программу первого курса гимназии, — сказала Штеффи. — Тогда мне останется только два года.

В трубке стало тихо. Затем дама сказала:

— Интересное предложение. Дай мне подумать. Я не могу решать одна. Как зовут твою учительницу?

— Хедвиг Бьёрк.

Дама спросила телефон Хедвиг Бьёрк, Штеффи продиктовала. Дама пообещала сообщить результат в течение недели. Договорились, что она свяжется с Хедвиг Бьёрк, поскольку у Штеффи не было телефона. Штеффи поблагодарила ее и положила трубку.

«Я справилась, — все внутри нее ликовало. — Я справилась!»

Они прогулялись по тихим воскресным улицам Йоханнеберга. Хедвиг Бьёрк провела Штеффи через парк до Пруда Белых Лилий и вниз по ступенькам до Кошвэген. Она подождала, пока не пришел трамвай Штеффи. Затем быстро чмокнула Штеффи в щеку и сказала'

— Все получится. Я уверена.

Почти все места в трамвае были заняты, но Штеффи нашла, куда сесть. На скамейке впереди нее сидели две девочки, одна — ее возраста, другая — года на два младше. Что-то знакомое было в лице старшей девочки, но Штеффи не знала ее. Во всяком случае, незнакомка не училась в школе для девочек. У нее были русые курчавые волосы, голубые глаза и бледная веснушчатая кожа. Но светловолосая и голубоглазая девочка не была похожа на шведку.

Штеффи села. Девочка с курчавыми волосами повернулась и сказала по-немецки:

— Стефания Штайнер? Ты ведь Стефания Штайнер из Вены?

Глава 13

Память, словно молния, осветила сознание. Она знала эту девочку! Несколько месяцев они учились в одном классе в Еврейской школе в Вене. Тесные кабинеты, переполненные учениками. Голод. Страх.

— Конечно, — сказала Штеффи. — Это я. А ты — Юдит Либерман.

Юдит кивнула.

— Я не знала, что ты тоже здесь, — сказала она. — Когда ты приехала?

— В августе тридцать девятого. А ты?

— В апреле.

Да, Штеффи вспомнила, как однажды весной Юдит исчезла из класса. Никто не обратил на это особого внимания. В Еврейской школе дети приходили и уходили. Внезапно кому-нибудь удавалось эмигрировать. Но семья Юдит принадлежала к числу тех, кто почти не имел шанса выехать из Вены. Польские евреи, многодетные, без денег.

— Где ты живешь?

Штеффи рассказала.

— А ты?

— Я живу в Еврейском детском доме, — сказала Юдит. — Это Сюзи, она тоже там живет.

Штеффи даже не знала, что в Гётеборге есть еврейский детский дом. Но Юдит рассказала. Там жили только девочки, большинство — подростки, но были и помладше.

— Сначала я попала в еврейскую семью, — сказала Юдит. — Ты знаешь, моя семья из ортодоксальных, и папа настаивал, чтобы я жила у евреев. Но его расчет не оправдался, потому что в этой семье не соблюдали религиозных обычаев и никогда не ходили в синагогу. Я была им в тягость, поэтому через полгода они сказали, что не могут оставить меня. Тогда я попала к крестьянам в Дальсланд. Они заставляли меня есть свинину и работать со свиньями на скотном дворе. Я все время плакала, и они тоже отказались от меня. Затем я оказалась в шведской семье в Буросе. Там меня держали за домработницу. Все же это место было лучшим, потому что они оставили меня в покое. Но осенью в прошлом году семья переехала в Стокгольм, а я попала в детский дом.

— Как же тебе не повезло, — сочувственно сказала Штеффи.

— Не повезло? Не знаю! Сюзи жила в пяти разных семьях, прежде чем зимой попала в детский дом, — сказала Юдит.

Штеффи посмотрела на пухленькую Сюзи. У нее было угрюмое личико и грустные глаза. Трамвай замедлил ход.

— Мы выходим, — сказала Юдит.

Она встала и тронула Штеффи за руку.

— Зайди к нам ненадолго! Или ты спешишь?

Штеффи задумалась. Дома у Май скоро ужин. Но она все еще сыта после английских сэндвичей Хедвиг Бьёрк, а когда за столом десять человек, не так уж важно, одним больше или меньше.

— Нет, — сказала она. — Я не спешу.

Девочки сошли с трамвая.

— Они жадные? — спросила Сюзи. — Те, у кого ты живешь?

— Почему?

— Твоя обувь, — сказала Сюзи и показала пальцем. — Ты же ходишь в зимних ботинках, хотя уже май.

Штеффи не хотела рассказывать, что случилось с ее туфлями, но и не хотела, чтобы Сюзи и Юдит думали, будто тетя Марта с дядей Эвертом жадные.

— Мои туфли в ремонте, — солгала она.

Они поднялись на холм, окруженный высокими замысловато украшенными деревянными виллами. В одной из них располагался детский дом.

Юдит показала Штеффи дом и познакомила с девочками. Многие приехали из Вены, и пару из них Штеффи узнала. Одна девочка ехала в Гётеборг в том же поезде, что и Штеффи с Нелли.

— Я не знала, что таких, как мы, так много, — сказала она Юдит.

— Нас примерно пятьсот человек, — сказала Юдит. — Во всей: Швеции.

— Так много?

Юдит одарила Штеффи холодным взглядом.

— Это не много, — сказала она. — Подумай о тех, кто остался! А финских детей они принимают десятками тысяч. Ведь они светловолосые и голубоглазые, как и сами шведы.

— У тебя тоже светлые волосы и голубые глаза, — сказала Штеффи.

— Я — еврейка, — сказала Юдит. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

Они сидели в общей комнате девочек. Дом был полон звуков: голоса, беготня по лестницам, звон посуды из кухни.

— А твоя семья? — спросила Юдит. — Ты знаешь, где они?

— Мои родители в Терезиенштадте. Моя младшая сестра — здесь.

Юдит замолчала. Затем сказала:

— Тебе повезло, что здесь у тебя кто-то есть. И существуют места гораздо хуже Терезиенштадта.

— А где твоя семья?

— Два моих брата — в Палестине, — ответила Юдит. — Они уехали в тридцать восьмом. Сестра хотела поехать с ними, но папа считал, что она слишком молода. А для того чтобы поехать сюда со мной, она уже не подходила по возрасту.

— Как это?

— Уехать как ребенок-беженец можно до шестнадцати лет, — сказала Юдит. — Эдит исполнилось семнадцать. Ты и правда ничего не знаешь.

— Где они сейчас?

— Старшего брата расстреляли, — сказала Юдит. — Три года назад. Маму, папу и Эдит депортировали в Польшу в сорок первом. Сначала от них приходили письма, но теперь вот уже полтора года я о них ничего не слышала.

— Думаешь, они… — нерешительно начала Штеффи.

— Я не знаю. О Польше ходит дурная слава. О лагерях смерти… и о газе.

— О газе?

— Терезиенштадт лучше, — сказала Юдит. — Можешь радоваться, что твои родители там.

Они тихо сидели. В комнату долетали приглушенные звуки дома. На улице за окном трепетала молодая листва высокого каштана.

— У Сюзи было два младших брата, — сказала Юдит. — Она приехала сюда из Берлина в девятилетнем возрасте. Одному брату было три, другому — пять, и мама Сюзи решила, что они слишком малы для поездки.

— Где сейчас ее братья?

— Сюзи не знает. Письма перестали приходить полгода назад.

— Как ужасно!

Штеффи чувствовала себя пристыженной. Она так мало знала по сравнению с Юдит, она получала письма от мамы с папой, и к тому же, несмотря ни на что, она не была совсем одна.

— Когда закончится война, я уеду к своим братьям в Палестину, — сказала Юдит. — Я хочу быть с ними и строить свою страну. Страну для всех евреев, где никто не сможет нас преследовать.

Штеффи мало знала о Палестине. Она имела слабое представление о пустыне, море и палящем солнце. Просто где-то очень далеко.

— Да, — неуверенно сказала она. — Наверное, это хорошо.

— Я коплю деньги на поездку, — сказала Юдит. — Откладываю все, что остается после того, как заплачу за себя. Поэтому я здесь живу. Выходит дешевле, чем снимать свою комнату.

— Где ты работаешь?

— На шоколадной фабрике. Никогда не думала, что можно ненавидеть запах шоколада.

Штеффи прикусила губу. Она чувствовала себя избалованной, требовала содержания, чтобы учиться, в то время как Юдит надрывалась на фабрике.

— Заходи к нам еще, — сказала Юдит, когда Штеффи собралась уходить. — Наверное, ты чувствуешь себя одинокой среди шведов. Хотя у тебя есть сестра. Но мы — твой народ. Мы — из одного племени. Приходи, когда хочешь.

«Из одного племени». Слова эхом отзывались в голове Штеффи в такт стуку колес, пока трамвай вез ее домой в Сандарну. «Из одного племени».

Глава 14

Штеффи чувствовала странное волнение во всем теле, пульсирующий жар, неизвестный раньше. Ей не хотелось вспоминать о Бенгте и веранде, но она ничего не могла с собой поделать. То, что произошло между ними, было неправильно, и лучше бы этого никогда не случалось. Но если бы это был кто-то другой? Если бы это был Свен?

Свен. Теперь она не думала о нем так часто, как раньше. Но иногда воспоминания снова отзывались болью, словно старая рана, после которой остался шрам.

Они встречались несколько раз весной два года назад, после того как Штеффи переехала из квартиры его родителей. Ходили в кондитерскую и болтали о школе, о книгах и музыке. О том, что произошло между ними, они не говорили.

Свен избегал называть имя Ирьи, но Штеффи знала, что они все еще встречались.

Она не ходила на его студенческие вечеринки, хотя Свен приглашал ее и она знала, что Ирья там не бывала. Осенью Свен уехал в Лунд изучать литературу. Сейчас он служил где-то на границе с Норвегией. Последний раз Штеффи получила от него весточку зимой; Свен прислал новогоднюю открытку. Обратного адреса он не оставил.

Штеффи решила не выходить из трамвая на Каптенсгатан. И все же вышла. Ноги сами несли ее к выходу и на посадочную площадку. Она понятия не имела, что будет там делать, но ноги знали, куда идти. Она остановилась у пивной на Каптенсгатан. В этой пивной работала Ирья, тут с ней тайно встречался Свен.

Через окно Штеффи видела коричневые стены, за столами сидели старики и пили светлое пиво. Девушки не заходят в подобные заведения. Вдруг эти старики ее обидят!

Из кухни вышла девушка, неся поднос с бутылками и стаканами. Это была не Ирья.

Штеффи собралась уходить. Но тут ей пришла в голову мысль, что даже если Ирья здесь больше не работает, новая девушка может знать, где она.

Набравшись мужества, Штеффи открыла дверь. Казалось, все на нее смотрят.

— Здравствуй, дружок, — сказал один старик. — Можно пригласить тебя на кружку пива? Или ты зашла не туда?

Штеффи испугано посмотрела на него. Но глаза на небритом лице смотрели добро и хитровато. Он просто шутил с ней.

— Простите, — спросила она официантку. — Я хотела узнать… Ирья здесь работает?

— Конечно, — ответила девушка.

Она повернулась к шторке, отделявшей зал пивной от кухни, и крикнула:

— Ирья! К тебе гости!

Штеффи захотелось исчезнуть. Развернуться, выбежать в дверь и помчаться по Каптенсгатан до трамвайной остановки. Что она здесь делает? Что она скажет Ирье?

Но ноги сами приняли решение. Они словно приросли к полу.

Шторка отодвинулась.

Появилась Ирья. Она выглядела смущенной.

— Кто…?

У Штеффи свело горло. Она не могла произнести ни слова.

Ирья внимательно ее рассматривала.

— Это не…? — сказала она медленно. — Это ты, Стефания?

— Да, — прошептала Штеффи.

Лицо Ирьи просияло.

— Пойдем ко мне на чашку кофе! Моя работа на сегодня закончена.

Дом Ирьи располагался на соседней с Каптенсгатан улице, только на квартал дальше. В подъезде пахло капустой и жареной селедкой. Было время ужина. Пройдя два лестничных пролета, они остановились у двери с написанной от руки табличкой «Ирья Андерсон».

Штеффи зашла в кухню Ирьи. На веревке под потолком сушилось белье. Бледно-розовые трусы, бюстгальтер и сорочка.

— Прости, — сказала Ирья, махнув рукой в сторону белья. — Вчера у меня был выходной. Обычно по выходным я стираю. Садись!

Штеффи села за кухонный стол. Ирья сняла с плиты кофейник и разлила по чашкам кофе.

— У меня нет сахара, — сказала она. — Ничего?

— Спасибо, — сказала Штеффи. — Ничего страшного.

Штеффи отхлебнула горький напиток. Ей нужно что-нибудь сказать. Ведь Ирье интересно, чего она хочет.

Но прежде чем Штеффи успела придумать, что сказать, Ирья дружелюбно улыбнулась и произнесла:

— Я так рада нашей встрече. Свен много рассказывал о тебе.

Рассказывал. Теперь он наверняка забыл о ней. Ирья подняла чашку с кофе и отпила. Что-то блеснуло на безымянном пальце ее левой руки. Обручальное кольцо. Они помолвлены. Ирья и Свен.

— Поздравляю, — сказала Штеффи, чувствуя ком в горле. — С помолвкой.

— Спасибо, — сказала Ирья.

— Когда вы женитесь?

— Я не знаю, — сказала Ирья. — Не хотелось бы жениться и заводить ребенка сейчас, война ведь. Мы подождем.

Она снова отхлебнула кофе и сказала:

— Мы недавно познакомились. Нам нужно лучше узнать друг друга.

Что она имела в виду? Свен и Ирья знакомы не меньше двух с половиной лет.

— Вот как, — сказала Штеффи.

Ирья поняла, что она озадачена. И рассмеялась.

— Это не Свен, если ты думала про него. У нас давно все закончилось.

Штеффи не верила своим ушам. Она вспомнила голос Свена:

— Я люблю Ирью, мы любим друг друга.

Как же могла закончиться такая любовь? Взаимная любовь?

— Из этого ничего бы не получилось, ничего серьезного, — продолжала Ирья. — Знаешь, он даже не решился рассказать своим родителям обо мне.

— Он должен был! — сказала Штеффи. — Он собирался! Я знаю. Он собирался!

Ирья улыбнулась.

— Не нужно его защищать, — сказала она. — Все давно прошло. Мы слишком разные.

Ее голубые глаза были ясные и задумчивые.

— Ты ничего не знала, — сказала она. — Разве вы не переписываетесь?

— Нет, — пробурчала Штеффи. — Нет, не переписываемся.

— Моего жениха зовут Ион, — сказала Ирья. — Он норвежский беженец.

Девушки какое-то время говорили о войне.

— Теперь они держат нос по ветру, — сказала Ирья. — Шведское правительство. Пока немцы побеждали, они им кланялись. А теперь все понимают, что победа за союзниками, и все резко поменялось. Надо быть на стороне победителей.

Наконец Ирья посмотрела на часы и сказала, что Ион может прийти в любой момент. Штеффи поняла, что пора уходить. Она поблагодарила за кофе и встала. Ирья проводила ее до двери и протянула руку. Они серьезно пожали друг другу руки, как взрослые.

— Прощай, — сказала Ирья.

— Прощай.

Глава 15

Всреду утром Хедвиг Бьёрк встретила Штеффи в коридоре. Ей не нужно было ничего говорить; лицо учительницы светилось от радости и говорило само за себя.

— Они согласились, — сказала она и обняла Штеффи. — Они согласились! Я просто хотела сообщить тебе. Обсудим это позже.

Радуясь, Штеффи успела заметить, что некоторые девочки косо смотрели на нее. Были такие, кто думал, что они с Хедвиг Бьёрк слишком хорошие друзья. Что Хедвиг Бьёрк выделяет ее. Что Штеффи не заслужила свои высокие отметки по предметам Хедвиг Бьёрк.

Началась перемена на завтрак, и Хедвиг Бьёрк попросила Штеффи спуститься с ней в учительскую. Она рассказала, что комитет помощи обещал продлить содержание Штеффи еще на два года, но сумма будет меньше, чем сейчас.

— На питание хватит, — сказала она, — а деньги на карманные расходы тебе придется зарабатывать самой. Если хочешь, я найду тебе к осени учеников. Ты ведь сможешь помочь школьницам с математикой и немецким — почему бы и нет?

Хедвиг Бьёрк хитро улыбнулась.

— Я так рада за тебя, — сказала она. — И тому, что мы будем общаться все лето.

— Ты не будешь встречаться сегодня вечером с Верой? — спросила Май, после того как они поужинали, помыли посуду и сделали уроки. — Ведь сегодня среда.

— Нет, — коротко ответила Штеффи.

Май посмотрела на нее, словно ждала объяснений, но их не последовало, и она сменила тему разговора.

Май ушла на свое собрание в молодежном клубе, а Штеффи собрала вещи с субботнего вечера: платье Веры, ее бюстгальтер, порванные шелковые чулки и туфли со сломанным каблуком. Она отыскала коричневую оберточную бумагу и завернула в нее одежду.

Завтра у Веры свободна вторая половина дня, и Штеффи возьмет сверток с собой в школу. После школы она позвонит в квартиру хозяев Веры и попросит передать ей сверток. Если никого не будет дома, она просто оставит вещи у двери.

Сложность заключалась в том, как вернуть свою одежду и прежде всего туфли. Уже четыре дня она ходила в зимних ботинках. Было жарко и тяжело, и Штеффи заметила, что прохожие смотрят на нее.

Она совершенно не знала, как правильно поступить.

Но Штеффи не пришлось идти к Вере. На следующий день она вышла из школы и увидела, как у ограды сверкнули рыжие волосы. Вера стояла, держа в руках почти такой же сверток.

— Штеффи! — крикнула Вера и помахала рукой.

Штеффи подошла к ней. Она чувствовала себя скованно и беспокойно.

— Ты не пришла вчера вечером, — сказала укоризненно Вера. — Я ждала тебя несколько часов.

Штеффи вскипела.

— Ты думала, я приду? — прошипела она. — После того, что случилось в субботу? Вот, возьми свои вещи. Чулки испорчены, и туфли.

Один пакет она сунула Вере, а другой вырвала у нее из рук.

Вера выглядела пристыженной.

— Мне так жаль, — сказала она. — Пойми, я не хотела, чтобы так получилось. Пожалуйста, выслушай меня. Совсем недолго.

— Нет, — сказала Штеффи.

— Пожалуйста, — снова сказала Вера. — Штеффи, не делай так. Ты… ты мой единственный настоящий друг.

Штеффи посмотрела на Веру. Ее зеленые глаза были полны слез.

— Недолго, — сказала Штеффи.

Они отправились к парку вокруг Пруда Белых Лилий. Штеффи подумала, что они выглядят комично — две девочки с одинаковыми свертками в руках.

— Я никогда бы не подумала, — сказала Вера, — что Бенгт… Он всегда казался таким вежливым и хорошо воспитанным. Я думала, вы посидите на веранде, помечтаете, может, немного поцелуетесь или прогуляетесь под луной. Я и правда не думала, что он на тебя набросится.

— Он сказал, что девушки, которые уходят с парнями посреди ночи, должны пенять сами на себя, — сказала Штеффи.

Собственный голос показался ей грубым, словно слова застревали в горле.

Вера вздохнула.

— Должно быть, он еще больший идиот, чем я думала, — сказала она.

— А ты сама?

Вера резко остановилась.

— Что ты имеешь в виду?

— Думаешь, мы не слышали, чем вы там с Рикардом занимались?

— Штеффи, — сказала Вера, — я…

— Часто ты так делаешь? Прыгаешь в постель с первым, кто понравится на танцах?

— Что ты обо мне думаешь? — возмущенно сказала Вера. — Разумеется, нет. Это было впервые.

Штеффи растерялась. Кое-что она не понимала, что-то не сходилось.

— Ты влюблена в него? В Рикарда?

— Ясное дело, — ответила Вера.

Она посмотрела на Штеффи. Взгляд ее зеленых глаз был умоляющим. Губы слегка дрожали.

— Ты не веришь мне, Штеффи?

На Веру невозможно сердиться. Как и много раз прежде, злость схлынула. Штеффи сунула пакет под мышку и взяла Веру под руку.

— Жаль, что так вышло с чулками, — сказала она.

— Ничего, — сказала Вера. — Скоро в Руте закончится сезон, и тогда танцам конец.

— В одном я уверена, — сказала Штеффи. — Я больше никогда не пойду туда.

Дома на коврике в коридоре лежала почтовая карточка.

«Терезиенштадт, 10 апреля 1943

Штеффи!

Сегодня вечером мама должна была петь Царицу Ночи. Но вчера все культурные мероприятия отменили.

Мы чувствуем себя хорошо и постоянно думаем о вас с Нелли.

Папа».

Несколько слов в тексте были перечеркнуты жирными черными штрихами — не синими чернилами папиной ручки. Должна быть, кто-то другой зачеркнул слова. «Почему?» — думала Штеффи. Что же там написали, раз ей нельзя было читать? Всего лишь тридцать слов, и то пять из них у нее отобрали! А ведь эти слова принадлежали только ей и папе.

Злость на перечеркнутые слова помешала Штеффи на время дочитать текст до конца. Это разозлило ее еще больше и одновременно опечалило. Мама так долго ждала возможности петь арию Царицы Ночи! Должно быть, она ужасно разочарована.

Кто-то, чье имя Штеффи не знала и чье лицо никогда не видела, имел власть над мамой и папой. Он запретил маме петь, а папе писать то, что он хочет. Над Штеффи он тоже имел власть, потому что ее жизнь связана с ними.

Она ненавидела этого безымянного безликого человека, с которым никогда не встретится.

Если б только закончилась война!

Глава 16

В субботу вечером Штеффи с Май взяли с собой одеяло, термос и несколько булочек и отправились на пикник. Бриттен с тоской смотрела на них, но ее не спросили, хочет ли она пойти с ними. Они хотели побыть одни и поговорить.

Девочки расстелили одеяло с подветренной стороны расселины на вершине холма, где располагалась Сандарна. За их спинами высились скелеты недостроенных домов. Здесь улицы назывались в честь островов в шхерах. Одна из них носила название острова Штеффи.

Река поблескивала в лучах вечернего солнца. У подножья крутого склона стояли портовые склады и сараи. На другой стороне реки виднелись краны и доки верфи Эриксберг, где работал папа Май. Над головами кружились чайки и морские ласточки. У ног раскинулись заросли терновника с облачками сливочно-белых цветов.

Май откупорила термос и налила кофе в две кружки.

— Какой чудесный вечер, — сказала она.

— Да, — согласилась Штеффи.

— Хочешь булочку?

— Давай, спасибо.

— Послушай, Штеффи, — сказала Май.

— Да?

— Можешь не рассказывать, если не хочешь. Но если захочешь о чем-то поговорить… ты же знаешь, я никому не скажу.

Ее взгляд был серьезным и прямым. Да, Штеффи знала, что может доверять Май.

— В прошлую субботу, — начала она. — Сначала было по-настоящему скучно. Меня почти не приглашали. Затем пришла Вера с двумя знакомыми. Одного звали Бенгт.

Когда Штеффи рассказывала, все выглядело нелепо. Получалось, ее сразила пара серых глаз и надежная рука. Но Май не смеялась, лишь тихо слушала.

Штеффи рассказала о веранде. О диване. О том, что себе позволил Бенгт.

— А где была Вера? — спросила Май. — И этот, второй?

Скрип пружин внутри дома. Об этом она не могла рассказать.

— Они пошли погулять, — сказала Штеффи. — Под луной.

— Что ты сделала?

— Убежала.

О словах, брошенных ей вслед Бенгтом, она тоже умолчала. Штеффи было больно произносить их.

— Правильно, — сказала Май.

Ей глаза сверкали за стеклами очков. Штеффи стало интересно, пытался ли кто-нибудь когда-нибудь поцеловать Май.

Спустя пару дней пришла почтовая открытка. В этот раз от мамы.

«Терезиенштадт, 14 апреля 1943

Милая моя!

Твое длинное письмо очень порадовало меня. Но почему не пишет Нелли? Она случайно не заболела? Вот уже несколько месяцев мы не получали от нее ни единого письма.

Целую,

Твоя мама».

«Я пишу каждую неделю».

Так сказала Нелли. Но она солгала.

Неужели ей не понятно, как беспокоятся мама с папой, если не получают от нее весточку? Неужели ей не понятно, как важны для родителей их письма?

Нужно поговорить с Нелли. Нужно поговорить с ней как можно скорее; Штеффи не могла ждать, пока закончится учебный год, хотя собиралась ехать на остров не раньше, чем начнутся каникулы. В воскресенье уже нужно быть там!

Она села на утренний пароход. Было всего лишь восемь часов, но день обещал быть теплым. Пароход заполнен радостной молодежью и семьями с корзинками для пикника.

В этот раз у лодочного навеса не было велосипеда. Пришлось проделать долгий путь через остров под звон церковного колокола.

Тетя Марта была в своем воскресном платье. Она сидела в кресле-качалке и читала Библию.

— Ты приехала сегодня? Вот неожиданность.

Штеффи ничего не рассказала о настоящей причине ее приезда. Это их с Нелли дело.

После обеда она поехала на велосипеде к тете Альме. Нелли, Эльза и Ион только что вернулись из воскресной школы. Они сидели за столом в саду и пили с тетей Альмой сок.

— Нелли, — сказала Штеффи, — мне нужно поговорить с тобой.

— Ну что еще? — кисло спросила Нелли.

— Пойдем, — сказала Штеффи. — Погуляем.

— Не хочу, — ответила Нелли. — Мы только что пришли домой.

Штеффи не знала, что сказать. Она хотела поговорить с Нелли наедине. Но если все пойдет не так с самого начала, Нелли никогда не станет ее слушать.

— Нелли, — ласково сказала тетя Альма. — Сделай то, что хочет Штеффи. Наверное, она хочет сказать тебе что-то важное.

Нелли неохотно поднялась. Они спустились к небольшому пляжу.

— Ты ведь знаешь, что мама с папой в лагере, — начала Штеффи. — Нам не так много известно о том, каково им там, но то, что им тяжело, — это точно.

— Я знаю, — нетерпеливо сказала Нелли. — Ты же говорила это сотни раз.

— И, конечно же, они сильно беспокоятся, — сказала Штеффи. — Папа переживает за маму, в этом я уверена.

— Да, да.

— Ты не думаешь, что мы, по крайней мере, могли бы не заставлять их беспокоиться еще больше?

— Что ты имеешь в виду?

Штеффи достала из кармана платья карточку от мамы и показала ее Нелли. Нелли прочитала и вернула карточку сестре. Она надулась и уставилась в землю.

— Ну?

— Конечно же, я пишу, — сказала Нелли. — Иногда.

— Нелли, — сказала Штеффи, — ты не понимаешь…

Нелли подняла на нее взгляд. Ее глаза горели.

— Они бросили нас! — крикнула она. — Мы им не нужны. Почему я должна о них беспокоиться?

Ее слова, словно волна, обрушились на Штеффи. Так бывает, когда купаешься у берега, а большая волна сбивает с ног. Ничего не видишь, ничего не слышишь, только чувствуешь вкус соли. Штеффи боролась, чтобы снова твердо встать на ноги.

Она не могла сказать ни слова в ответ. Не могла объяснить то, что они обе знали: мама с папой отправили их, потому что боялись за них, хотели, чтобы они были в безопасности. Ей просто хотелось плакать, как она плакала давным-давно в тот первый вечер на острове. «Мама, приезжай и забери меня. Забери меня, иначе я умру».

Но вместе с тем волна боли, грозившая поглотить ее, превратилась в раскаленный добела гнев. Штеффи ударила Нелли, крепкая пощечина заставила ту завопить от боли.

Когда Штеффи пришла в себя, Нелли была уже далеко. Она бежала по тропинке к поселку, и ее длинные черные косы развевались за спиной.

— Нелли! — крикнула Штеффи.

Но Нелли не обернулась.

Ладонь Штеффи горела. И щеки горели, словно ударили ее саму. Единственный раз она получила пощечину от тети Марты в тот раз, когда разорвала свое платье.

Мама с папой никогда их не били. Как же это случилось? Как она смогла ударить Нелли?

Глава 17

Штеффи отправила маме еще одно длинное письмо. Она написала, что Нелли наверняка отослала много писем, но они, скорее всего, потерялись в пути. Штеффи лгала, что Нелли могла неправильно написать адрес. Или забыла наклеить марку. Если письма вернутся, она отправит их снова.

Штеффи терпеть не могла обманывать маму. Но рассказать правду тоже не могла. Правда была ужасна. Такая же история была с первым письмом маме и папе в Вену, когда Штеффи только что приехала на остров, письмо она так и не отправила. По правде говоря, Штеффи обманывала родителей с тех пор, как оказалась в Швеции. Не так явно, как сейчас, когда она придумывала чистую неправду, скрывая нежелание сестры писать им. Штеффи лишь приукрашивала действительность, преувеличивала все хорошее и умалчивала о трудностях и огорчениях.

Внезапно ей стало интересно, что думают о ней мама с папой. Верят ли они тому, что она так довольна, как хочет казаться, или видят ее насквозь. Родители ее прекрасно знают. Но они не встречались уже четыре года. Уезжая, она была двенадцатилетним ребенком, а теперь ей скоро исполнится шестнадцать.

Еще одна мысль посетила Штеффи. Что, если мама с папой поступают точно так же! Вдруг они не рассказывают ей всей правды? Чтобы не расстраивать, или этот безымянный немец запрещает им? Может, все гораздо хуже, чем она думала?

Штеффи запечатала конверт и с тяжестью на сердце бросила его в почтовый ящик по пути в школу.

Спустя две недели письмо вернулось.

— Что было на конверте? — спросила Юдит. — Была ли надпись по-немецки «Адресат переведен»?

— Нет, — ответила Штеффи. — Просто «Возврат».

— Вот что, — сказала Юдит. — Твою маму могли перевести в другой барак. Или на почте произошла какая-то ошибка. Наверняка в следующий раз письмо дойдет.

— «Переведен», — повторила Штеффи. — Мама переехала? Куда же она могла переехать?

— Не знаю, — сказала Юдит. Она поджала губы и не желала больше говорить на эту тему.

Девочки прогулялись вместе, был чудесный летний вечер. Липы вдоль аллеи усыпаны бледно-зелеными цветками, а соцветия каштанов напоминали белые свечи. Штеффи и Юдит спустились ко рву, окружавшему старую часть города, и сели на краю обрыва, свесив ноги.

— Ты забрала из мастерской свои туфли, — сказала Юдит, бросив взгляд на ноги Штеффи.

— Да.

— Я думала, ты врешь, — сказала Юдит. — Ты так странно выглядела, когда сказала, что туфли в ремонте. Какие они на самом деле, твои приемные родители?

Штеффи попыталась описать тетю Марту с дядей Эвертом как можно лучше. Юдит молча слушала.

— Странные эти шведы, — наконец сказала она. — Какие-то толстокожие. Ничего не чувствуют.

— Да нет, чувствуют, — сказала Штеффи. — Просто иначе показывают свои чувства.

— Вот закончится война, — сказала Юдит, — я поеду в Палестину. А ты?

— Домой, наверное, — сказала Штеффи.

— Домой, — повторила Юдит. — У нас больше нет дома. Они отняли наши дома. Отняли само право на жизнь.

— Но после войны, — сказала Штеффи, — немцы уйдут. Ты не думаешь, что все снова станет, как прежде?

— Никогда уже не станет. Никогда!

Штеффи задумалась. Наверное, Юдит права.

— Мы жили в Леопольдштадте, — сказала Юдит. — Я никогда не забуду, как немцы взорвали синагогу. Каменные блоки взлетели на воздух на несколько метров. Совсем как на войне.

Юдит откинулась на спину и легла на траву. Ее ноги висели над темной поверхностью воды. Она подложила ладони под голову и смотрела в небо.

— Я надеюсь, там ничего не осталось, — сказала она. — Ни единого дома, ни церкви, ни улицы. Надеюсь, бомбы все уничтожили. Всю Вену. Чтобы никто никогда там больше не смог жить.

Штеффи посмотрела на красивое лицо Юдит, обрамленное завитками волос. Голубые глаза пылали ненавистью.

Штеффи представила, как Вену сровняли с землей. Ее школа в руинах, дом, где жила ее семья, раскрошен взрывами бомб. Витрины магазинов на прежде красивых улицах зияют черными дырами, трамвайные пути разворочены. Колесо обозрения в парке Пратен возвышается искореженным скелетом.

— Нет, — сказала она. — Я не могу надеяться на такое.

Штеффи увидела, что Юдит плачет.

Слова Юдит не выходили у нее из головы.

«У нас больше нет дома».

До сих пор Штеффи всегда представляла себе, что после окончания войны все станет как прежде. Они возвратятся в свою просторную квартиру неподалеку от парка и всей семьей заживут там снова.

Но в их квартире живут чужие люди, не евреи, поэтому у них есть право на нормальную жизнь. Если дом не разбомбили, как хотела Юдит.

Будет ли у нее снова семья? Можно ли встретиться через четыре, пять или шесть лет и жить, словно ничего не случилось? Если война продлится еще пару лет, она повзрослеет. Малышка Нелли станет упрямым подростком, будет чувствовать себя по-настоящему дома в Швеции, а не в Вене.

Мысль о сестре поразила ее. Раньше они были так близки. Теперь у каждой своя жизнь, словно они и не сестры.

Воспоминание о пощечине жгло ее. Ей не хотелось думать об этом.

«Это пройдет, — внушала себе Штеффи. — Мы — одна семья. Мы любим друг друга. Наверное, нужно время, но у нас все наладится. Только бы закончилась война».

«Мы» означало разные вещи для Штеффи и Юдит. Для Штеффи «мы» — это «моя семья». Для Юдит — «мы, евреи».

До прихода немцев Штеффи никогда не задумывалась, что они — евреи. Она знала об этом. Но это означало лишь то, что они пару раз в год ходили в синагогу, как ее подружки-христианки посещали церковь на Рождество и на Пасху.

Немцы указали ей, Нелли и маме с папой, что они принадлежат к особой группе, немцы вынудили их переехать, а девочек — сменить школу.

Немцы сделали ее еврейкой. Приехав на остров, она стала христианкой. Членом Пятидесятнической церкви, «спасенной» и крещеной. Но ее терзало тайное сомнение. Чувство, что она лишь притворяется.

Юдит была уверена в том, кто она. Иногда Штеффи завидовала ей, хотя знала, что Юдит больше натерпелась от войны и от преследований. Но ее «мы» было шире и не такое хрупкое. Во всяком случае, у Юдит остались братья в Палестине и мечта уехать туда.

«А что есть у меня? — думала Штеффи. — Кто я? Кем стану?»

Глава 18

После церемонии в честь окончания учебного года класс Штеффи собрался в своем кабинете. Настроение было торжественным. Три года они провели вместе. Теперь их разделят. Кто-то проучится еще год и сдаст выпускные экзамены. Другие продолжат учебу в гимназии по классической или естественной линии. Пара девочек собирались сменить школу.

Хедвиг Бьёрк раздавала табели с отметками. Каждой девочке, что выходила и забирала свой табель, она говорила несколько слов от себя лично.

— Май, — сказала она. — Ты так и не подружилась с математикой. Теперь вы навсегда расстаетесь. И ты можешь посвятить себя тому, что тебе близко. Желаю тебе всего хорошего.

Гарриет, одной из красавиц-подружек, которая пользовалась самой большой популярностью в классе, она сказала:

— Мы проведем вместе еще год. И хотя ты не блистала в учебе, но ты освещала наши уроки своим радостным настроением. Продолжай в том же духе, не только в школе, но и всю жизнь.

Штеффи была предпоследней в списке класса.

— Штеффи, — сказала Хедвиг Бьёрк. — Иметь такую ученицу для учителя настоящая радость. У тебя есть все основания гордиться своими отметками, и через два года твои отметки в гимназии будут такими же хорошими. До скорого!

Когда Штеффи возвращалась на свое место, она услышала, как две девочки прошептали что-то о любимице фрекен Бьёрк.

Она вскрыла конверт с табелем и развернула документ. Два «хорошо», остальные — «отлично». Да, она может гордиться своими отметками.

Вечером Штеффи и Вера, как обычно, встретились. Это их последний субботний вечер в кондитерской. Но они скоро увидятся. Хозяева Веры сняли на лето дом торговца с острова. Вера пробудет там со своей хозяйкой все лето.

— Она, конечно же, так слаба-а-а, — сказала Вера, протянув слово «слаба», чтобы показать, какой избалованной и жеманной она считает хозяйку. — Но свежий морской воздух и соленые ванны сделают ее тако-ой здоровой. А хозяин-то и рад, что поживет в городе один, без ее нытья. К тому же он поначалу думал, что я останусь готовить ему, но хозяйка даже слушать ничего не захотела.

Вера отбросила за спину свои рыжие волосы и рассмеялась.

— Я так рада, что они снимают дом на нашем острове, — сказала Штеффи. — Мы сможем видеться по меньшей мере так же, как в городе. Кататься на велосипеде и купаться, когда ты освободишься. Загорать на скалах на нашем месте и прыгать с камня.

Вера казалась недовольной.

— Я бы лучше еще куда-нибудь съездила, — сказала она. — Посмотрела бы что-нибудь новое. Дома народ так много болтает.

— Что ты имеешь в виду?

— Да ладно, — сказала Вера. — Лучше бы я осталась в городе.

— И готовила для хозяина?

— Только не это, — сказала Вера. — Одна с ним в квартире. Ни за что в жизни.

— Ты хочешь остаться из-за Рикарда?

— Наверное, — сказала Вера и закрылась, как устрица, когда ею постучишь о камень.

Штеффи ранило то, что Вера так мало рассказывала о себе с Рикардом. Конечно, Штеффи сама не посвятила ни Веру, ни Май в то, что была влюблена в Свена в прошлом году, но это другое дело. Это была тайная любовь, о которой не знал даже сам Свен.

У Веры с Рикардом все по-другому. Они встречаются. Это немного удивляло Штеффи. Вера всегда говорила, что выйдет замуж за богатого, а Рикард не был богат. Но, наверно, она влюблена в него, хотя со стороны не скажешь.

Штеффи думала, что для Веры на острове — скука. Там нет развлечений, нет танцев, даже вечеринок на пристани, которые устраивают для дачников на некоторых островах! Конечно, это скучно, когда привыкнешь каждую неделю ходить на танцы.

— В любом случае это здорово, — суховато сказала Штеффи. — Я имею в виду то, что ты приедешь на остров.

Вера посмотрела ей прямо в глаза. Ее взгляд был теплым.

— Прости, — сказала она. — Так глупо с моей стороны. Конечно же, я хочу быть с тобой.

Секунду она смотрела в свою чашку. Когда она снова подняла взгляд, он был уже другим. Словно сработал невидимый переключатель и скрыл настоящую Веру от окружающего мира.

— Мне нужно идти, — сказала она. — Увидимся на следующей неделе.

Утром Штеффи поехала на остров. Нужно было помочь тете Марте привести в порядок дом перед приездом постояльцев и перенести в подвал их собственные вещи. Сначала Хедвиг Бьёрк настаивала на том, чтобы в подвале жили они с подругой, но тетя Марта и слышать ничего не захотела. Постояльцы должны жить «наверху»; так было и так будет всегда. Хедвиг Бьёрк пришлось уступить.

Лето обещало быть напряженным. Штеффи придется много учиться, чтобы в августе сдать вступительные экзамены. Но наверняка у нее найдется немного свободного времени. В июле на остров на пару недель приедет Май. А в одно прекрасное воскресенье нагрянет вся ее семья.

Пароход уже стоял у причала. Вот она и добралась.

Глава 19

Спустя неделю после окончания учебного года приехали Хедвиг Бьёрк и ее подруга. Всю неделю Штеффи с тетей Мартой перетаскивали вещи в подвал, сушили на свежем воздухе постельное белье, натирали пол и мыли окна. Теперь все блистало чистотой. На кухонном столе и на столе в комнате Штеффи поставила букетики из цветков миндаля и хмеля, кошачьих лапок и незабудок.

Тетя Марта фыркнула по поводу цветов:

— Зачем ты притащила эти сорняки?

— Фрекен Бьёрк интересуется растениями, — сказала Штеффи. — Ведь это — ее профессия.

Сначала прибыли сумки дам, их привез на багажнике велосипеда посыльный мальчик торговца. Через некоторое время с холма спустились сами путешественницы. Хедвиг Бьёрк была в длинных узких черных брюках и в широкой рубашке. Больше всего она любила носить брюки, но в школе, разумеется, носила юбку или, по крайней мере, юбку-брюки.

Ее подруга, Дженис, была в цветастом летнем платье. Она была миниатюрная и тоненькая, не больше Штеффи. Рядом с ней стройная Хедвиг Бьёрк казалась крупной и сильной. У Дженис были светло-рыжие волосы и бледная веснушчатая кожа. Наверное, чтобы защитить ее, она носила летнюю шляпу с широкими полями. Когда Дженис сняла шляпу, Штеффи увидела, что у нее зеленые глаза, как у Веры.

Тетя Марта накрыла в саду стол и подала кофе со свежим бисквитом. На пирог и кусочки сахара к кофе ушел весь сахарный паек за неделю. Но Дженис пила кофе без сахара и съела лишь полкусочка бисквита.

Хедвиг Бьёрк и тетя Марта нашли общий язык. Они болтали, словно давно знали друг друга, хотя виделись лишь второй раз.

Дженис улыбнулась Штеффи.

— Я так рада, что приехала сюда, — сказала она с легким английским акцентом. — Я еще никогда не была в шхерах, хотя живу в Гётеборге с тех пор, как началась война.

Дженис была балериной. Она работала в Большом театре в Гётеборге. Сначала она собиралась провести в Швеции год, но началась война, и она осталась.

Штеффи любовалась Дженис. Все ее движения были так красивы. Даже когда она просто подносила ко рту чашку, движение было совершенным.

— Я рада этому лету, — снова сказала Дженис. — Здесь так красиво.

Она сделала мягкий жест по направлению к морю и горизонту.

— Я считаю, что, живя у моря, люди становятся мудрыми, — сказала она. — Они не заперты в горах и не привязаны к однообразной равнине. У моря есть простор для глаз. Наверное, это помогает людям свободно мыслить. Как ты думаешь?

— Возможно, — сказала Штеффи.

Она немного стеснялась Дженис. Но Дженис ей нравилась.

Штеффи помогла Хедвиг Бьёрк занести в дом вещи, пока тетя Марта показывала Дженис навесы для лодок, мост и лодки. Хедвиг Бьёрк поднялась по лестнице и поставила свою сумку в спальню тети Марты и дяди Эверта с двуспальной кроватью. Штеффи занесла сумку Дженис в свою комнатку и поставила у кровати. Она убрала из комнаты фотографии и прочие личные вещи. Но Иисус все так же кротко улыбался с репродукции над комодом.

Картинка висела там с тех пор, как Штеффи приехала сюда четыре года назад. Она никогда не осмеливалась снять репродукцию или отвернуть ее к стене. Когда Штеффи крестили и приняли в общину Пятидесятнической церкви, она каждый день смотрела на Иисуса и пыталась почувствовать к нему любовь, о которой говорили в воскресной школе. Но у нее никогда не получалось. Штеффи считала, что дело в репродукции.

Свен повернул картинку к стене в то лето, когда его семья снимала дом у тети Марты с дядей Эвертом. Но когда постояльцы уехали, репродукция снова висела как прежде. Должно быть, Эльна, домработница семьи Свена, поставила все на свои места.

— Вот болтушка, — сказала вечером тетя Марта, когда они ужинали в кухне подвала.

— Кто? — спросила Штеффи, хотя знала, кого имела в виду тетя Марта.

— Разумеется, эта рыжая, — ответила тетя Марта. — Фрекен Бьёрк — основательный человек.

— Ее зовут Дженис, — сказала Штеффи и проговорила ее имя с наилучшим английским произношением.

— В любом случае, она горазда болтать. Представляешь, она спросила меня, ночевала ли я когда-нибудь в шхерах под открытым небом. «Между небом и морем». Да к чему мне это, можешь мне сказать?

— Она считает, что здесь очень красиво, — сказала Штеффи. — Что здесь простор для глаз.

— Пожила бы она здесь в ноябре, — сказала тетя Марта. — Когда ужасный туман. Вот тогда могла бы говорить о просторе для глаз.

Штеффи не ответила. Если уж тетя Марта решила, что Дженис ей не нравится, тут ничего не поделаешь.

Вера со своей хозяйкой поселились в летнем доме торговца. Так же как и каждое лето, остров был полон дачников, въезжающих в дома, в то время как семьи рыбаков перебирались в подвалы. С тех пор как началась война, летом в шхерах стало еще многолюднее. Ведь теперь за границу не уедешь.

У постояльцев тети Альмы было трое детей, два сына и дочь, ровесница Нелли. Девочка, Мауд вела себя как сорванец, носила шорты и играла со своими братьями в мальчишеские игры. Вскоре Нелли забыла Соню и других школьных подруг. Она следовала по пятам за Мауд и ее братьями, лазила на деревья, строила шалаши и возвращалась домой в синяках и ссадинах по всему телу.

Тетя Альма пожаловалась тете Марте, что Нелли совсем одичала.

— Она всегда была такой милой и аккуратной.

— Ты ее разбаловала, Альма, — вынесла решение тетя Марта. — Это не проходит даром. Между прочим, своих ребят ты тоже разбаловала.

— Возможно, — простонала тетя Альма, — но Нелли как подменили. Я едва узнаю девочку.

— Это пройдет, — сказала тетя Марта. — Она успокоится, вот увидишь.

Но Штеффи не была в этом уверена. В это лето в Нелли появилось что-то чужое. Что-то угловатое и вспыльчивое, раньше Штеффи такого не замечала. Что-то блестело в ее взгляде, когда она смотрела на Штеффи. Может, она все еще сердится из-за пощечины, хотя Штеффи просила у нее прощения и Нелли ее простила? Или дело не в этом?

Неужели родная сестра ненавидела ее?

Каждое утро Штеффи поднималась к Хедвиг Бьёрк на урок. Они договорились заниматься с девяти до одиннадцати. Один раз в неделю Дженис давала Штеффи урок английского языка, а Хедвиг Бьёрк могла поспать подольше.

Большей частью они занимались математикой, физикой и химией. Было сложно, но интересно, особенно математика. Каждый день Штеффи получала задание и делала его после обеда. Вечерами она читала романы по курсу шведской литературы. Днем в свободное от учебы время ходила купаться.

Уроки Дженис были настоящим отдыхом. Штеффи читала стихи и новеллы английских писателей и обсуждала их с Дженис на английском языке. Дженис учила Штеффи английским песням, иногда ловила английскую радиостанцию Би-би-си, и они слушали новости.

Из новостей о войне было сложно составить ясную картину происходящего. Кажется, союзникам улыбнулась удача в Италии, а в Северной Африке им не повезло. Однажды репортер сухим голосом сообщил, что немецкий министр пропаганды Геббельс объявил Берлин «свободным от евреев». Дженис выключила радио.

Она не задавала Штеффи заданий.

— Я не учительница, — сказала Дженис и хитро подмигнула Хедвиг Бьёрк.

— Поступай как хочешь, — ответила та. — Лишь бы Штеффи сдала вступительный экзамен по английскому языку. Иначе я спрошу с тебя. Ты ведь понимаешь, что это означает.

Хедвиг Бьёрк и Дженис разговаривали между собой особым тоном. Слегка шутливо, но с серьёзным подтекстом. Штеффи казалось, что все, о чем они говорили, значило больше, чем просто слова. Должно быть, они действительно близкие подруги, хотя такие разные. Как она сама и Май.

Штеффи скучала по Май. С ней можно разговаривать о чем угодно. Май всегда выслушает и поймет. Когда надо, она серьезная, но в нужный момент поддержит шутку. И Май никогда не обманывала ее доверия.

С Верой все по-другому. Это было давно, но Штеффи помнила, как Вера предала ее в первый год на острове. Она никогда не доверяла Вере полностью.

С Верой не соскучишься. Она смеялась, шутила и постоянно что-нибудь придумывала. Хотя этим летом Вера была не такая, как обычно. Иногда на ее лицо набегала тень усталости. Она могла замолчать посреди разговора, словно забывала о мире вокруг себя. Словно внутри радостной изобретательной девушки жила другая Вера. Повзрослевшая, незнакомая.

Однажды, когда Вера освободилась и они с Штеффи пошли на пляж, ей внезапно стало дурно. Штеффи налила из термоса в кружки кофе. Вера взяла свою кружку, но едва поднесла ее ко рту, как отставила в сторону. Зажав рот, Вера бросилась в заросли у тропинки. Штеффи видела, как она нагнулась и ее вырвало.

— Ты заболела? — с беспокойством спросила Штеффи, когда Вера вернулась.

— Фу, — сказала Вера. — Ничего. Наверное, съела что-нибудь не то. Сейчас все в порядке.

Глава 20

День летнего солнцестояния — самый долгий день в году. Солнце находится в своей наивысшей точке и светит дольше, чем в любой другой день года.

За неимением глобуса Хедвиг Бьёрк взяла старый резиновый мячик и показывала Штеффи, как угол наклона земной оси влияет на смену времен года. Она проколола мяч спицей тети Марты и вращала его вокруг этой оси, одновременно ходя вокруг лампы, висевшей над столом.

— Это напоминает танец, — сказала Хедвиг Бьёрк. — Все движется, вся Вселенная. Если она остановится, все умрет. Движение — это жизнь.

Но когда после уроков они вышли на лестницу, солнце вообще не светило. День летнего солнцестояния выдался хмурым и дождливым.

— Ты знаешь, почему на взморье часто нет осадков, хотя внутри страны идет дождь? — спросила Хедвиг Бьёрк.

— Нет, — ответила Штеффи.

— Разберем это завтра, — сказала Хедвиг Бьёрк. — Немного метеорологии, науки о погоде. А сейчас пойдем праздновать день середины лета.

Дженис сидела с книгой, поджав колени. Она всегда читала, пока Хедвиг Бьёрк проводила урок со Штеффи. Если солнце светило, она всегда надевала широкополую соломенную шляпу, чтобы защитить свою чувствительную кожу.

— Ну и лентяйка, — говорила тетя Марта. — Только читает и читает. Занялась хотя бы рукоделием.

В мире тети Марты взрослые не читали. Дети учили уроки или читали одну-две сказки. Сама тетя Марта читала лишь газеты, а по воскресеньям — одну главу из Библии. И все.

Дженис отложила книгу, услышав их голоса.

— Вы закончили?

— Да, — сказала фрекен Бьёрк. — А теперь идем отмечать день летнего солнцестояния.

Жителей острова мало интересовал этот праздник. Они отмечали Пасху у большого костра на вершине горы, а день летнего солнцестояния пользовался дурной репутацией. В этот праздник люди обычно напивались, а это было не принято на острове. Во всяком случае, у всех на виду.

Но дачники обычно устанавливали праздничный шест на лугу рядом с бухтой, где был пляж. Туда и отправились Штеффи, Хедвиг Бьёрк и Дженис.

Ветви для шеста и перекладин были уже нарезаны. На острове было мало берез, поэтому использовали осины и рябины.

— Зелень как зелень, — сказала одна радостная дама, которая организовала работу.

Штеффи узнала ее. Это была мама Мауд, она снимала дом у тети Альмы. Значит, где-то рядом должны быть Нелли и Мауд. Штеффи огляделась вокруг, но не увидела их.

Мама Мауд послала их собирать цветы. В основном лютики, красный клевер и маргаритки.

— Дома, — сказала Хедвиг Бьёрк, — мы плели венки из маргариток, васильков и маков.

Она тосковала по дому, и Штеффи спросила себя, почему фрекен Бьёрк не уехала на лето к своим родным в Вэрмланд. Штеффи надеялась, что фрекен Бьёрк выбрала остров не только ради нее.

Они вернулись с цветами и стали плести венок для шеста. Штеффи с Хедвиг Бьёрк складывали цветы в букетики, а Дженис крепко связывала их. Пришлось добавить листьев, потому что цветов не хватало.

Мама Мауд плела второй венок. Тут подбежали Мауд с Нелли и присоединились к ней. Они были взъерошенные и оживленные. Мауд оторвала несколько листьев и высыпала их маме на голову. Та рассмеялась.

— Нелли, — крикнула Штеффи. — Иди сюда!

Нелли подошла к ним.

— Ну что?

Голос звучал неприязненно, а оживление в ее глазах потухло.

— Знакомься, моя учительница, — сказала Штеффи. — Фрекен Бьёрк. И ее подруга Дженис. Ты знаешь, они наши постояльцы. А это моя младшая сестра Нелли.

Нелли протянула руку и вежливо поздоровалась.

— Здравствуй, Нелли, — сказала Хедвиг Бьёрк. — Когда я увижу тебя в нашей школе? Осенью? Или через год?

— Никогда, — сказала Нелли. — Я закончу учиться после шестого класса.

— А твоя подруга? — спросила Хедвиг Бьёрк. — Разве она не продолжит учебу?

— Мауд? — сказала Нелли. — Это другое дело. Ведь она живет в городе. Осенью она начнет учиться. Хотя она не хочет. Она собирается сбежать и устроиться на ферму ухаживать за лошадьми. Она любит лошадей.

Когда Нелли говорила о Мауд, ее лицо светилось. Глаза блестели, прядь волос упала на лоб. Она откинула волосы и сама стала похожа на нетерпеливую маленькую пони с темной гривой.

— Мне надо идти, — сказала она. — Мауд ждет. Мы должны рассказать ее маме, что тетя Альма дала нам бутерброды и ей не нужно идти домой и кормить нас.

Она сделала книксен Хедвиг Бьёрк и Дженис и убежала прочь.

— Какая у тебя чудесная сестренка, — сказала Дженис. — Такая жизнерадостная и энергичная!

— Не беспокойся, — сказала Хедвиг Бьёрк. — Она обязательно изменит свое мнение о школе. Ей просто нужно время, чтобы созреть.

«Если бы это было так», — подумала Штеффи. Если бы ее тревожила только учеба Нелли.

Но она ничего не сказала Хедвиг Бьёрк и Дженис. Она ни с кем не могла поделиться беспокойством за Нелли. Это не касалось никого, кроме них самих и мамы с папой.

Вот бы поговорить с родителями! Всего лишь пару часов, тогда она успела бы рассказать обо всем, что ее беспокоит и какую тяжелую ответственность она чувствует за сестру. Или написать им, как все обстоит в действительности, а родители ответили бы настоящим длинным письмом, а не тридцатью словами.

Она бы многое с ними обсудила, особенно с мамой. Штеффи вспомнила их долгие разговоры после обеда, когда она возвращалась из школы. Они беседовали о занятиях, об учительницах и одноклассницах, о дне рождения и экскурсиях. Теперь Штеффи стала старше, они могли бы поговорить о других вещах. О любви, о взрослении, о том, что важно в жизни.

У нее есть тетя Марта, тетя Тюра и Хедвиг Бьёрк.

Но они никогда не заменят ей маму.

Глава 21

После обеда все танцевали под гармошку вокруг праздничного шеста и пели. Одной рукой Штеффи держала Хедвиг Бьёрк, другой — маленькую дочку кого-то из отдыхающих и пела, как могла:

«Повстречал девчонку я Ночью лунной. Когда парни подруг провожали, Проводил и я свою, Лишь одна осталась без пары».

Все быстро разбились на пары, а Штеффи лишь смущенно озиралась. Хедвиг Бьёрк и Дженис, смеясь, обнялись. Маленькая девочка бросилась в объятья своей мамы. Штеффи стояла одна, с пустыми руками.

«Вот стыд, вот стыд — Никому она не нужна».

Тогда Хедвиг Бьёрк взяла ее за руку и потянула за собой. Они встали в кружок: Штеффи, Хедвиг Бьёрк и Дженис.

— Глупая игра, — прошептала Хедвиг Бьёрк. — Зачем кому-то быть одному?

Танцы на лугу закончились, и они пошли домой. Вечером на пристани соседнего острова будут танцы. Штеффи стало интересно, собирается ли Вера пойти туда. Они не увиделись у праздничного шеста, но ведь сегодня среда, и она должна быть свободна.

— Вечером собери цветы семи видов, — сказала Хедвиг Бьёрк.

— Семь видов цветов?

— Да, и положи под подушку. Увидишь во сне своего жениха. Но сначала, как прилежная ученица, определи их вид.

Штеффи рассмеялась.

— Так и сделаю.

У боковой дороги к магазину они встретили Веру. Хедвиг Бьёрк с Дженис пошли дальше домой. Штеффи с Верой сели рядом на невысокий каменный забор.

— Пойдешь сегодня на танцы? — спросила Штеффи.

Вера покачала головой.

— Тебя не отпускают?

— Отпускают, — сказала Вера. — Но как я выгляжу?!

Штеффи посмотрела на Веру. Она выглядела как обычно. Может, лицо покруглело и блузка сильнее обтягивает грудь.

— Ты хорошо выглядишь, — сказала Штеффи. — Но если не хочешь на танцы, может, пойдешь со мной собирать цветы?

— Собирать цветы?

Штеффи объяснила. Вера тоже не знала про обычай класть цветы под подушку. Когда Штеффи закончила свой рассказ, Вера снова покачала головой.

— Нет, это не для меня.

— Неужели ты не хочешь узнать, за кого выйдешь замуж?

— Фу, — сказала Вера, но все же пообещала составить Штеффи компанию.

Цветы собирали в полнейшей тишине, глубокой полночью. В тусклом лунном свете Штеффи с Верой, спотыкаясь, разыскивали цветы. Нелегко найти на острове с его скудной растительностью целых семь видов. Наконец у них были лютики, кукушкин лен, клевер, вороний горошек, герань и бабий зуб. Розовые цветки смолки клейкой они так и оставили расти на обочине; ее липкие стебельки не стоило класть на чистое постельное белье.

Вера показала пальцем на палисадник у одного дома. Там красовались цветы «разбитого сердца» и пионы.

Штеффи покачала головой. Нужны только дикие цветы.

В расселине мелькнуло что-то голубое и лиловое. Анютины глазки, собственные цветы острова!

Они аккуратно сорвали по маленькой фиалке. Теперь нужно идти домой, не разговаривая и не смеясь.

Вера принялась дразнить Штеффи. Она корчила рожи и разыгрывала пантомимы. Когда Штеффи все же не рассмеялась, Вера пустила вход несколько своих старых номеров. Она передразнивала притворную суету торговца перед покупателями и любопытство фрекен Хольм с почты, не произнеся ни слова.

Штеффи как можно сильнее сжала губы. Она не должна смеяться!

Дойдя до развилки дороги, Штеффи покраснела от усилий удержаться от смеха. Они молча попрощались.

Штеффи прокралась на свой кухонный диван в подвале, тихо, чтобы не разбудить тетю Марту. Уже светало. Самая короткая ночь в году прошла.

Штеффи устала, но ей не спалось. Ей было интересно, положили ли цветы под подушку Хедвиг Бьёрк и Дженис. Они ведь обе не замужем. Но Хедвиг Бьерк, кажется, не хочет заводить семью. Ведь у нее есть работа, уютная квартирка и «ее девочки» в школе.

А Дженис? Она так романтична. Наверняка она получает огромные букеты роз от неизвестных поклонников, а после спектаклей ее приглашают на ужин элегантные господа.

«Но разве балерина может выйти замуж и родить ребенка, не бросив танцы? — подумала Штеффи. — Так же, как оперная певица должна выбирать между пением и семьей».

«Из-за меня мама никогда не получала роль Царицы Ночи».

Эта мысль осенила Штеффи. Она никогда раньше не думала о маме с этой точки зрения. Мама была мамой, не личностью со своими мечтами и желаниями. Конечно же, Штеффи знала, что у мамы была своя жизнь до того, как она встретила папу, вышла замуж и родила ребенка. Она училась играть на пианино и брала уроки вокала, будучи еще маленькой девочкой. В девятнадцать лет получила свою первую роль в Оперном театре, и ей предсказывали блестящую карьеру. И что она оставила работу в Оперном театре через четыре года, потому что ждала ребенка.

Выйти замуж и родить ребенка, означает ли это отказаться от того, чего хочешь больше всего?

Мама собиралась снова петь, когда дети подрастут. Она продолжала брать уроки вокала и сама пела для семьи и их друзей. Но в тот год, когда Нелли пошла в школу, нацисты захватили в Вене власть. Оперный театр закрылся для еврейских певцов и музыкантов. Маме не разрешали даже просто пойти туда и посмотреть, как выступают ее прежние коллеги.

Теперь она в Терезиенштадте. А там вообще нельзя петь. Почему?

Наконец Штеффи заснула. Она крепко спала, пока тетя Марта не разбудила ее утренним кофе. Своих снов она не помнила.

Глава 22

Карточка от папы пришла с задержкой, непривычно долгой даже для пути из Терезиенштадта. На карточке стояла дата отправки — 17 мая, а Штеффи получила ее лишь в конце июня.

«Терезиенштадт, 17 мая 1943

Дорогая Штеффи!

То, что ты хочешь и имеешь возможность учиться, — это большое утешение для меня. Только так ты преуспеешь в жизни. Мама вчера пела. Чудесно!

Папа».

Вчера мама пела. Это означало, что постановка «Волшебной флейты» состоялась, и те перечеркнутые слова в прошлой карточке больше не имели значения.

Штеффи хотелось, чтобы папа подробнее написал о мамином пении, вместо того чтобы рассуждать о будущем. Словно он не понимал, что она скоро повзрослеет. Что она сама знает, что для нее лучше.

Когда они расстались, Штеффи была совсем ребенком, ребенком, который восхищался своими родителями и хотел быть похожим на них. Ей уже скоро шестнадцать, и Штеффи хотелось испытать свою новую взрослость вместе с ними. Узнать маму с папой с новой стороны.

Но это невозможно. Пока не закончится война.

Может, война скоро кончится? Союзники победили под Сталинградом, и в Северной Африке последовали новые успехи. В июле войска союзников высадились на Сицилии. На Восточном фронте немцы перешли в наступление, но русские остановили их и оттеснили обратно на запад.

Штеффи, Хедвиг Бьёрк и Дженис следили за развитием событий день за днем. Часто к ним присоединялась тетя Марта, чтобы послушать семичасовые новости. Иногда Дженис ловила английскую радиостанцию Би-би-си. Комната наполнялась далекими шумами и обрывками слов на иностранных языках. Время от времени прорывались немецкие голоса, но Дженис сразу же заставляла их замолчать, включая другую радиостанцию.

На Би-би-си репортажи о войне были обстоятельнее и правдивее, так сказала Хедвиг Бьёрк. Шведские власти все еще подвергали новости цензуре в связи с так называемым шведским нейтралитетом.

Быть нейтральным означало не занимать чью-либо сторону. Швеция должна остаться вне войны любой ценой.

Но из шведских рудников на севере шли поезда с железной рудой для немецкой военной промышленности. А через страну в оккупированную Норвегию и обратно проезжали другие поезда, полные немецких солдат. Люди плохо относились к немецким поездам, некоторые требовали остановить их.

— Ты не слышала, что сказал немцам начальник станции в Ольскрокене? — спросила Май.

Май отпустили на две недели из прачечной, где она летом работала. Май и Штеффи спали валетом на кухонном диване. После обеда они ходили на пляж и загорали на скалах. Стояли теплые дни, над морем висела солнечная дымка.

— Нет, и что он сказал?

— Немецкий поезд остановился, и немцы высунули головы в окна. «Это Готе-бург? — крикнули они. — Готебург?» Начальник станции отдал честь. «Нет, гораздо хуже, это Сталинград», — сказал он.

Штеффи расхохоталась.

— Думаю, они тут же втянули свои бошки назад, — весело сказала Май.

— Где ты это услышала?

— Папа услышал на верфи. Кажется, об этом случае печатали в газете. Он сказал, что это правдивая история.

Папа Май знал много всяких историй. В них шла речь о его друзьях-рабочих или о начальниках с верфи, или о ком-то, кого он видел в трамвае, но чаще всего папа Май высмеивал «власти». Смех над теми, в чьих руках была власть, облегчал жизнь тем, кто сам не имел никакой власти.

Штеффи подумала, что с Верой та же история. Она пародировала и насмехалась над людьми, чтобы не бояться их.

— Пойдем искупаемся, — сказала Май.

— Интересно, придет ли Вера? — спросила Штеффи. — Сегодня после обеда она не работает.

— Она теперь долго не покажется в купальнике, — ответила Май.

— Как так?

— Разве ты не видела вчера? — спросила Май. — Как она затягивала пояс, чтобы ничего не было видно?

— Что ты имеешь в виду? Что не должно быть видно?

Май уставилась на нее.

— Стефания, — сказала она. — Ты, конечно, ничего не понимаешь, когда дело касается таких вещей. Но не хочешь ли ты сказать, что ничего не знаешь?

— Не знаю о чем?

Штеффи повысила голос. Ее раздражало, что Май вела себя так самонадеянно и притворялась, что знает о Вере больше, чем она сама. Вера ее подруга, не Май, хотя сейчас они ладят лучше, чем сначала.

— Что она на сносях, — тихо сказала Май. — Это ты должна была заметить?

Не может быть.

— Конечно же, нет, — сказала Штеффи. — Откуда ты это взяла?

Май не ответила. Но Штеффи видела по глазам, что Май знала. Что это не просто так пришло ей на ум.

Веру тошнило. У нее покруглел живот. Она сама сказала, что выглядит иначе. И скрип пружин той ночью в загородном доме.

Штеффи чувствовала себя глупой. Глупой и наивной. Как она не догадалась! Ведь она лучшая подруга Веры.

— Ты уверена?

— Спроси ее сама, — сказала Май. — Не понимаю, почему она тебе не рассказала. Своей лучшей подруге. Я бы о таком рассказала. Хотя со мной такого бы не произошло.

Май сказала это свысока. Словно Вера была чем-то хуже.

— В этом и его вина! — сказала Штеффи.

— Да, да, — согласилась Май. — Не сердись. Пойдем искупаемся.

Глава 23

Идея пришла в голову Май. Было воскресное утро, и тетя Марта собиралась пойти в Пятидесятническую церковь. Она надела синее воскресное платье и стянула волосы на затылке в тугой узел. Напоследок она встала перед зеркалом и закрепила соломенную шляпку с помощью пары шпилек.

Обычно Штеффи сопровождала тетю Марту в церковь. Она делала это, чтобы ее порадовать. Когда они под руку подходили к молельному дому, тетя Марта всегда выглядела такой гордой. Но Штеффи было стыдно. Она ведь не верила тому, что там проповедовалось. Даже пение перестало ей нравиться.

В это воскресенье тете Марте пришлось идти одной. Май предстоял последний день на острове. После ужина Штеффи проводит Май на пароход.

— Собирают ли в церкви деньги? — спросила Май.

Тетя Марта повернулась к ней.

— Да, конечно. В основном на миссионерскую деятельность.

— Я вот что придумала, — сказала Май. — Не обижайтесь! Но я знаю, что вы собираете посылки родителям Штеффи. И что им нужна не только еда, но и одежда. Я считаю, что пожертвования могли бы пойти на это. Ведь все знают Штеффи и Нелли.

Тетя Марта медленно кивнула.

— Идея неплоха. Что скажешь, Штеффи?

Благотворительность. Неужели мало того, что она сама живет на добровольные взносы людей, посылающих деньги в комитет помощи? Неужели придется просить милостыню и для мамы с папой?

Но Штеффи проглотила гордость. Да, это хорошая идея. Скоро наступит осень, а потом снова зима. Они смогли бы купить маме с папой теплые пальто. Возможно, обувь, если смогут собрать талоны на питание, тогда хватит.

— Да, — сказала Штеффи. — Это было бы хорошо.

— Я поговорю с пастором, — сказала тетя Марта. — Посмотрим, что он скажет.

Тетя Марта ушла, а Штеффи с Май вышли в сад. Хедвиг Бьёрк и Дженис, одетые в купальники, сидели за столом и пили утренний чай.

— Здравствуйте, девочки! сказала Хедвиг Бьёрк. — Хотите чашечку чая?

Май выглядела нерешительно. Она не привыкла общаться с учительницей так просто.

— Да, спасибо, — сказала Штеффи.

Она принесла две чашки. Дженис налила чай и положила в каждую чашку сахар. Так принято в Англии — Штеффи уже знала. Один урок английского языка был посвящен правилам чаепития, где Штеффи играла роль хозяйки, пригласившей гостей — саму Дженис и фрекен Бьёрк. Чай, сахар и молоко, булочки и пшеничные лепешки.

Май отхлебнула чай и слегка поморщилась.

— Тебе не нравится чай, Май? — спросила Дженис.

— Не знаю, — сказала Май. — Я думала, он по вкусу напоминает кофе.

— Мы с утра искупались, — сказала Хедвиг Бьёрк. — На пристани. После этого так приятно выпить чашечку горячего чая. Теперь мы прогуляемся по берегу. Пойдете с нами? Заодно соберете береговые растения для гербария.

— Ну, Хедвиг, — сказала Дженис и рассмеялась. — Пусть девочки побудут вместе. Ведь Май сегодня уезжает домой, не так ли?

— Да, — сказала Штеффи. — Лучше мы останемся дома. Мы обещали сварить кофе к приходу тети Марты.

Полчаса спустя Хедвиг Бьёрк с Дженис ушли, переодевшись в шорты и спортивную обувь. Хедвиг Бьёрк несла сумку натуралиста для растений и маленький сачок. У Дженис в сумке через плечо лежала книга.

Штеффи и Май сидели на ступеньках на солнце и провожали их взглядом.

— Я видела их рано утром, — сказала Май, когда Хедвиг Бьёрк отошли на приличное расстояние. — Они купались голышом.

— Я знаю, — сказала Штеффи. — Они делают так каждое утро. Тете Марте это не нравится, но она ничего не говорит. По крайней мере, когда дядя Эверт дома, они прекращают.

— Кажется, они такие хорошие подруги, — сказала Май. — Настоящие подруги, хотя взрослые. Вот бы нам так! Мы могли бы жить вместе. Ты бы изучала медицину, а я ходила бы в Социальный институт. Потом мы бы вместе работали в детском здравоохранении.

Май сняла очки и потерла переносицу, она делала так, когда волновалась.

— Скорее всего, я здесь не останусь, — сказала Штеффи. — После окончания войны.

— Но твои родители могли бы приехать сюда?

— Я не знаю, — сказала Штеффи. — Не знаю, дома ли я здесь. Или в Вене. Или еще где-нибудь.

Май сидела и молчала.

— Если ты уедешь, — наконец сказала она, — у меня никогда не будет такого друга, как ты.

Она надела очки. Ее глаза блестели за стеклами.

— У меня тоже, — сказала Штеффи. — Не будет такого друга, как ты. И все же я должна буду уехать.

Май протянула руку. Осторожно кончиками пальцев она коснулась щеки Штеффи. Штеффи положила свою ладонь на руку Май и прижала ее к щеке.

— Странно, — сказала Май. — До того, как мы встретились, я всегда чувствовала себя одинокой. Хотя у меня были мама, папа, братья и сестры, друзья во дворе и одноклассники. Но мне всегда казалось, что я другая. А потом я встретила тебя, и хотя мы такие разные, мы словно знали друг друга всю жизнь. Правда, это странно?

Штеффи кивнула.

— Родственные души, — сказала она. — Это про нас.

Май посмотрела на нее.

— Можно, я положу голову тебе на колени?

Штеффи кивнула. Май пересела на пару ступеней ниже и откинулась назад. Ее голова казалась тяжелой. Штеффи бережно гладила ее волосы. Они просидели так довольно долго и забыли поставить кофе. Только услыхав, как затрещали на щебенке покрышки велосипеда тети Марты, спускавшейся с холма, они вскочили и бросились в кухню.

После ужина Штеффи повезла Май на своем велосипеде на пристань. Май сидела на багажнике, а ее сумка висела на руле. Тяжело было ехать по холмам. На особо крутом подъеме им пришлось спешиться и вести велосипед в гору.

У магазина они встретили Сильвию, дочь торговца, которая мучила Штеффи в первый год на острове. Она едва поздоровалась: лишь приподняла брови и почти незаметно кивнула.

— Она не училась в нашей школе? — спросила Май, когда Сильвия прошла мимо.

— Училась, — сказала Штеффи. — Начала вместе с нами. Но не справилась с учебой. Потом перешла в торговую школу.

Говоря это, Штеффи испытывала злой триумф. Она не простила Сильвию.

— Почему у нее такой высокомерный вид? — спросила Май.

— Она дочь торговца, — ответила Штеффи. — Знаешь, в основном здесь живут рыбаки. Те, кому не нужно ходить в грязной спецодежде, наверное, считают, что они лучше. Во всяком случае, Сильвия точно считает, что она лучше, чем такие, как мы.

Как мы.

Прошло четыре года, и Штеффи почти забыла, что когда-то сама жила в большой красивой квартире с мягкими коврами и старинной мебелью. Что у них с Нелли была просторная светлая детская, а в папином кабинете было полно книг. Если бы она осталась жить там, она бы никогда не познакомилась с кем-то вроде Май. Или с кем-то вроде Веры.

Они скатились под гору и доехали до пристани. Народ уже стоял и ждал, когда выпустят посадочный трап. Штеффи и Май занесли сумку.

Послышался гудок парохода, он взял курс к посадочным мосткам. Штеффи и Май обнялись.

— Увидимся через три недели, — сказала Штеффи.

На воскресенье приедет вся семья Май. Младшие искупаются в бухте, а родители Май и тетя Марта наконец познакомятся.

Штеффи стояла на мостках и махала рукой, пока могла видеть у перил Май.

Глава 24

— Почему ты мне ничего не сказала?

Штеффи была возмущена. До последнего она надеялась, что Май ошиблась. Что Вера вовсе не ждет ребенка. Но Вера не стала это отрицать. Да, она ждала ребенка. В январе.

— Я не знаю, — сказала Вера. — Я думала, что в свое время ты узнаешь.

— И что ты будешь делать?

— Мы с Рикардом помолвлены, — сказала Вера. — Посмотри, вот кольцо.

Только сейчас Штеффи увидела узкое золотое кольцо на безымянном пальце левой руки Веры.

— Осенью мы поженимся, — сказала Вера.

— Поженитесь? Тебе же только шестнадцать!

— Разумеется, нам придется обратиться в высшие инстанции. Но когда ждешь ребенка, обычно дают добро.

— Но все, что ты хотела сделать? Сниматься в кино? Стать знаменитой?

— Детские глупости, — сказала Вера. — Во всяком случае, уже слишком поздно.

Она выглядела уставшей. Лицо немного отекло, красивые рыжие волосы потускнели и растрепались.

Штеффи пришла в негодование. Она никогда по-настоящему не верила в Верины мечты стать кинозвездой, но теперь ей казалось, что Вера сдалась. Словно ее жизнь закончилась. Если только не…

Она должна знать.

— Ты его любишь?

— Люблю, — сказала Вера. Казалось, они разговаривали в кино. — Он довольно мил. Он хочет заботиться обо мне и о малыше. А когда он закончит учебу на инженера, станет хорошо зарабатывать.

— Как ты можешь? — закричала Штеффи. — Ты выходишь за него замуж, потому что он милый?

Вера посмотрела ей в глаза. Старое упрямство засветилось в ее взгляде.

— Что ты можешь мне предложить? Ведь ты всегда все знаешь?

Штеффи прикусила губу.

— Я не позволю каким-то шарлатанам убить его, — продолжала Вера, — и, возможно, покалечить меня на всю жизнь. И я не позволю своему малышу расти без отца, как я. Думаешь, легко быть единственным на острове незаконнорожденным ребенком, на которого все смотрят свысока?

— Ты могла бы родить ребенка, — сказала Штеффи. — И…

— …отдать его? — закончила за нее Вера. — От кого я это слышу! Я думала, ты поймешь. Ведь тебя тоже отдали.

Штеффи замолчала. Вера права. Но что-то не так. Не было никакого выхода.

— О, Вера, — сказала Штеффи. — Мне так жаль.

— Ничего, — сказала Вера. — Он милый. У нас все будет хорошо. Я рада, что он хочет заботиться о нас.

— Само собой! — сказала Штеффи. — Ведь это и его ребенок. Не только твой.

— Да, — сказала Вера. — В этом ты права.

Дядя Эверт был бледен и молчалив. Он сидел за разделочным столом в кухне подвального этажа и намазывал маргарин на кусок хрустящего хлебца. Штеффи видела, как подрагивала его рука, которой он держал нож.

Это снова случилось. Рыбацкая лодка с острова подорвалась на мине. В этот раз вся команда выжила, помогли рыбаки с других лодок.

— Мы были на волосок от смерти, — сказал дядя Эверт. — Сил нет терпеть такое. А это случилось в шведских водах. Так же, как с «Волком».

Штеффи содрогнулась. Недалеко от острова на морском дне лежала подводная лодка «Волк» со своим экипажем. Лодку должны поднять. Водолазы уже готовились к подъему. Нужно успеть до осени.

— Иногда я думаю, — продолжал дядя Эверт, — не продать ли лодку. Нашел бы работу на суше.

— Продать «Диану»?

Голос тети Марты прозвучал пронзительно.

— Неужели ты серьезно?

— Море дает и море берет, с этим можно жить, — сказал дядя Эверт. Но эти железные штуки лежат там под водой и поджидают нас… Кто-то оставил их со злым умыслом. С этим тяжело смириться. А если я умру? Что будет с тобой? А с девочкой?

— Не говорил бы ты так, — сказала тетя Марта. — Особенно при девочке.

Девочка, девочка. Они говорят о ней, словно она еще маленькая. Не принимают всерьез.

— Не продавай «Диану»! — сказала Штеффи. — Не делай этого, милый дядя Эверт! Война скоро закончится. Она должна скоро закончиться.

Дядя Эверт с грустью улыбнулся.

— Будем надеяться, мой дружок, — сказал он. — Будем надеяться!

— Это Юдит.

Голос в телефонной трубке был слабый, но воодушевленный.

— Юдит Либерман. Помнишь меня?

— Конечно, я тебя помню. Как тебе удалось узнать этот номер?

— Мне помог телефонист, — сказала Юдит. — Ты же говорила, что фамилия твоих приемных родителей — Янсон. А кто это ответил? У нее такой молодой голос.

— Это моя учительница, — сказала Штеффи. — Они со своей подругой снимают у нас на лето дом.

Штеффи стояла в прихожей у лестницы на второй этаж. Хедвиг Бьёрк вышла и закрыла за собой дверь, чтобы не мешать разговору. День был жаркий. Рука, в которой Штеффи держала телефонную трубку, стала липкой от пота.

— Как у тебя дела? Ты работаешь?

На шоколадной фабрике сейчас, в разгар летней жары, должно быть хуже, чем обычно. Штеффи представила себе Юдит, бледную и нездоровую среди тошнотворного сладковатого запаха шоколада.

— Нет, у меня отпуск, — сказала Юдит. — Эту неделю и следующую. Вчера мы со Сюзи ездили на трамвае в Сальтхольмен купаться. Но вход на пляж такой дорогой. А сейчас Сюзи уехала в деревню в одну семью на три недели. Почти все девочки разъехались. Нас осталось четверо.

— Ты могла бы приехать сюда, — сказала Штеффи. — На пару дней.

— Правда? А что скажут твои приемные родители?

— Наверняка согласятся. Я спрошу тетю Марту.

Штеффи обещала перезвонить, после того как поговорит с тетей Мартой.

Ее раздирали противоречия. С одной стороны, в компании веселей. Май вернулась на работу в прачечную, а Вера становилась все тише и отчужденней по мере того, как округлялся ее живот. Скоро его не скрыть плотно облегающим поясом и юбками в складку. Точно как предсказывала Май, Вера больше не показывалась в купальнике.

С другой стороны, Штеффи нужно учиться, а это тяжело, если кто-то в гостях. Май понимала, что для учебы нужна тишина. Она знала, что учеба отнимает время. С Юдит будет сложнее.

Еще одна вещь беспокоила Штеффи. Она боялась, что Юдит и тетя Марта не понравятся друг другу.

Штеффи отринула опасения. Она вспомнила, что точно так же переживала перед приездом Май. Но Май и тетя Марта нашли общий язык. Хотя на многое у них были совершенно разные взгляды. Может, так же будет и с Юдит?

— Что это за девочка? — спросила тетя Марта.

— Она из Вены, — сказала Штеффи. — В последний год мы учились в одном классе.

— Почему она живет в детском доме? Неужели для нее не нашлось семьи?

— Сначала она жила в одной семье в деревне, — сказала Штеффи. — Но затем переехала в город, чтобы начать работать. На шоколадной фабрике.

Это была не совсем правдивая версия судьбы Юдит в Швеции. Но если тетя Марта узнает, сколько раз Юдит меняла семьи, она подумает, что с ней что-то не так.

— Тогда на пару дней, — сказала тетя Марта. — С понедельника по среду. Хорошо?

Глава 25

Тетя Марта поговорила с пастором Пятидесятнической церкви и предложила собрать пожертвования родителям Штеффи с Нелли. Пастор не сказал ни да, ни нет, но пообещал, что девочки могут прийти и рассказать о деле членам собрания.

Нелли отказалась.

— Нет, — сказала она и сжала губы. — Штеффи может пойти сама.

Тетя Марта с тетей Альмой пытались переубедить ее. Штеффи знала, что они думали. Милая одиннадцатилетняя девочка с длинными косичками, которая к тому же поет как ангел в детском хоре общины, скорее вызовет симпатии, чем костлявый подросток, которого чуть было не исключили из общины за «греховное житие» в городе.

Но Нелли отказалась. Никакие уговоры, угрозы или подкуп не проняли ее. Штеффи рассердилась, но не могла не удивиться ее твердости.

— Нет. Нет. Нет.

В конце концов Штеффи и тетя Марта пошли одни.

Та же комната и те же люди, как в тот раз, когда Штеффи была вынуждена объяснять, почему ходила в кино. Пятеро мужчин, одна женщина. Пастор с его крупными ладонями.

В этот раз ей, во всяком случае, позволили сесть. Пастор попросил Штеффи рассказать о своей просьбе.

— Мои родители находятся в лагере, — сказала Штеффи. — В городе Терезиенштадт, недалеко от Праги. Они потеряли все, что у них было в Вене. Им нужны продукты и теплая одежда. Папа еще как-то справляется, но у мамы слабое здоровье. В Вене она заболела воспалением легких и чуть было не умерла. Когда зимой наступят холода, она снова может заболеть.

Голос ее не слушался. Она не привыкла говорить о маме с папой с чужими людьми.

— Мы с девочкой отправляем им посылки с продуктами, — пришла на помощь тетя Марта. — Столько, сколько можем себе позволить, и пока хватает талонов. Но одежда и обувь… Для большей помощи потребуется сотни две крон.

— Правда, что твои родители не христиане? — спросила женщина.

— Да, — ответила Штеффи. — Они иудеи.

— Есть ли у них возможность креститься в лагере?

Штеффи не верила своим ушам. Она говорила о холоде, голоде и болезнях. А эта женщина сидела перед ней и предлагала маме с папой сменить религию.

— Если бы они были христиане, — продолжала женщина, — тогда мы имели бы больше возможностей им помочь. Израильская миссия могла бы заняться их случаем.

— Я думаю о другом, — сказал один мужчина. — Ведь в этом лагере тысячи заключенных? А в остальных лагерях по всей Европе? Не только евреи, но и заключенные по убеждениям. И христиане. И гражданские, пострадавшие от войны. Мы же не можем помочь всем.

— Да, — сказал пастор. — Это правда. Мы не можем всем помочь.

— Да, — сказала женщина. — И есть нуждающиеся гораздо ближе к нам.

Голоса эхом раздавались в пустой комнате вокруг Штеффи. Ненастоящие, чужие. К горлу подкатил ком. Но они не должны увидеть ее слез.

— Но некоторым мы можем помочь, — сказала тетя Марта. — Мы можем помочь родителям этой девочки. Разве это плохо?

— Дайте нам время, — сказал пастор. — Взвесить предложение и найти выход. Встретимся через неделю. Хорошо?

«Нет, не хорошо», — хотелось закричать Штеффи. Но горло словно свело, и она знала, что если издаст хоть один звук, то расплачется.

В выходные перед приездом Юдит английские самолеты бомбили Гамбург, один из крупнейших городов Германии. В новостях по радио рассказывали о пожарах, свирепствующих в Гамбурге, и о тысячах погибших.

Штеффи радовалась, что союзники побеждали весной и летом, но бомбежки она не одобряла. Неужели действительно необходимо убить тысячи гражданских жителей, чтобы прекратить войну?

— Да, — сказала Юдит. — Англичане знают, что делают. К тому же в начале войны немцы бомбили их города. Немцы сами выбрали Гитлера и начали войну.

— Не все немцы, — сказала Штеффи.

— Ты их жалеешь? После всего, что они сделали с тобой и с твоей семьей?

Они шли с пристани через остров. Штеффи вела свой велосипед, на руле висела небольшая сумка Юдит. Юдит шла с другой стороны от велосипеда. Она была, как обычно, бледна, на белой коже веснушки проступили ярче, чем весной.

— Ты слышала что-нибудь о своих родителях? После того, как вернулось то письмо?

— Да, — сказала Штеффи. — Я получила карточку от папы. Хотя это было давно.

— Ты ответила им?

Штеффи кивнула.

— Я пишу каждую неделю. С тех пор как приехала сюда.

— И письма не возвращаются?

— Нет.

— Хорошо, — сказала Юдит. — Пока они в Терезиенштадте, ты можешь быть спокойна. Далеко еще?

— Не очень. Если хочешь, я могу подвезти тебя на велосипеде.

Юдит бросила недоверчивый взгляд на красный велосипед Штеффи.

— Ты умеешь?

— Конечно, — сказала Штеффи.

— Думаю, я лучше пойду пешком, — сказала Юдит. — А кстати, чей это велосипед?

— Мой.

— Твой? Твой собственный?

— Я получила его в подарок, когда мне исполнилось тринадцать, — сказала Штеффи. — От тети Марты с дядей Эвертом.

Юдит задумалась.

— Должно быть, они необычные люди, — сказала она, — раз дарят такие вещи приемному ребенку.

— Да, — сказала Штеффи. — Они необычные.

«Они дали мне то, что гораздо важнее велосипеда», — хотела сказать Штеффи. Хотя это прозвучало бы высокопарно.

Юдит вежливо поздоровалась с тетей Мартой и пожала ей руку. Но ее взгляд был недоверчивым.

Юдит не доверяла шведам, возможно, вообще всем людям.

Тетя Марта в свою очередь окинула критичным взглядом курчавые волосы и веснушки Юдит.

— Так, — сказала она. — Я слышала, ты работаешь на фабрике?

— На шоколадной фабрике, — сказала Юдит. — Шоколадная фабрика Канольда в Горде.

Ужин стоял на столе, две миски, закрытые перевернутыми тарелками, чтобы не остыло. Штеффи приподняла одну тарелку и с облегчением увидела в миске вареную треску. Она забыла предупредить тетю Марту, что Юдит не ест свинину, это против ее религиозных правил. Когда представится удобный случай, Штеффи попросит тетю Марту не подавать завтра тушеные бобы со свининой или мясной пудинг.

Девочки сели за стол и сняли тарелки с мисок, тетя Марта взяла с плиты сковородку. Она только собралась вылить содержимое на треску, как Штеффи вскрикнула:

— Подождите!

— Что такое?

Тетя Марта остановилась со сковородой в руке. От сковороды распространялся явный запах жареной свинины.

Вареная треска была повседневным блюдом на острове. Если тетя Марта хотела приготовить ее празднично, она подавала к треске свиные ребрышки и шкварки.

— Юдит не ест свинину, — сказала Штеффи и покраснела.

Ей стало стыдно и перед Юдит, и перед тетей Мартой за то, что она не предупредила вовремя и помешала тете Марте угостить Юдит чем-то особенным. Но больше всего она стыдилась того, что Юдит поймет, что сама Штеффи ест свинину без протестов все четыре года.

— Ничего страшного, — сказала Юдит. — Если вы позволите мне первой взять треску, тогда сможете полить ее соусом.

Она бросила взгляд на Штеффи. Штеффи опустила глаза.

— Пожалуйста, — сказала тетя Марта и передала Юдит миску с треской.

Ее тон говорил: «Вот так манеры! Что предлагают, то и едят».

Они ужинали в полной тишине. Свиные ребрышки, которые понравились бы Штеффи в иной ситуации, не лезли в горло.

Глава 26

Но худшее было впереди. В первый вечер не произошло ничего особенного. Штеффи с Юдит сидели на мостике и болтали, пока солнце опускалось за море.

— Разве это не прекрасно? — сказала Штеффи, глядя на пламенеющее зрелище на западе.

— Да-а, — сказала Юдит. — Но тут так пусто. Мне больше нравится видеть дома и людей.

— Сначала, когда я сюда приехала, — рассказывала Штеффи, — я считала, что здесь ужасно. Край земли. Только море и камни. Но сейчас мне тут нравится. Странно, правда?

— Да, — сказала Юдит. — Думаю, я никогда бы не привыкла здесь жить. Хотя в Палестине тоже нет крупных городов. Мои братья живут в кибуце.

— Что это такое?

— Это земельный надел, которым владеют совместно, — сказала Юдит. — После войны я поеду туда. Я заставлю себя привыкнуть. Лишь бы быть среди своих.

Она замолчала и посмотрела на море.

— Все же здесь и правда красиво, — наконец сказала Юдит.

На следующее утро Штеффи, как обычно, поднялась к Хедвиг Бьёрк. Юдит вызвалась помыть посуду после завтрака и заправить постели, эти дела Штеффи должна была закончить до уроков.

Когда Штеффи спустилась, Юдит сидела в саду в компании Дженис. Дженис учила Юдит считать до десяти по-английски.

— Уан… туу… фри, — произносила Юдит с сильным акцентом.

Дженис смеялась.

— После войны, — сказала она, — все станут учить английский язык. Он будет новым мировым языком. Немецкий язык станет мертвым языком, как латынь.

— Не преувеличивай, — сказала Хедвиг Бьёрк. — Гитлеровскую Германию победят, но немцы останутся. Кроме того, немецкий — это ведь родной язык этих девочек. Пойдем, Дженис, я жутко хочу искупаться!

Хедвиг Бьёрк с Дженис нашли свое собственное место для купания, туда никто не ходил. Они купались голышом посреди бела дня.

— Пойдете с нами, девочки? — предложила Хедвиг Бьёрк.

— Думаю, нет, — быстро ответила Штеффи.

Она не знала, как отреагирует Юдит на купание в голом виде.

— Мы пойдем дальше, к заливу. Я покажу Юдит остров с другой стороны.

По пути к бухте Штеффи, как обычно, заглянула на почту. Прошло уже шесть недель, с тех пор как она последний раз получала известия от мамы с папой. Сегодня карточки тоже не было.

— Скоро придет, — утешала ее Юдит. — Ты же знаешь, как работает почта. Нужно подождать.

У почты они столкнулись с Верой, которая собиралась зайти туда. Штеффи представила девочек друг другу.

— Вера Хедберг. Юдит Либерман, из Вены.

Вера окинула настороженным взглядом кудрявые волосы и прозрачную кожу Юдит. Взгляд Юдит остановился на круглом Верином животе.

— Ты свободна завтра вечером? — спросила Штеффи.

Вера кивнула.

— Тогда я зайду к тебе, — сказала Штеффи. — После того как провожу Юдит на пароход.

Ей очень хотелось, чтобы Вера знала о том, что пребывание Юдит на острове не будет долгим; она помнила, как ревновала Вера, когда Май приехала в первый раз.

— Заходи, — сказала Вера. — Ну, я пойду. Хозяйка не может встать с постели, пока не получит газету и ежедневную почту.

— Осенью она выходит замуж, — сказала Штеффи, как только Вера исчезла за дверями почты.

Ей не хотелось, чтобы Юдит приняла Веру за гулящую девку, что по чистой случайности осталась с ребенком.

Но Юдит, казалось, не проявила к этому никакого интереса.

— Вот как, — только и сказала она.

На скалах рядом с бухтой лежали Сильвия и ее подруга Барбру. Поэтому Штеффи решила остаться на песчаном пляже, хотя в другом случае предпочла бы нырять со скал.

Они расстелили полотенца на песке вперемешку с гравием и улеглись. Солнце палило.

— Пойдем, — сказала Штеффи. — Пора купаться!

Бок о бок они побежали к краю воды и дальше вглубь бухты. Но когда вода достигла колен, Юдит остановилась и пошла осторожно, шаг за шагом.

— Тут глубоко? — спросила она.

— Еще нет, — ответила Штеффи. — Пока мелководье.

Штеффи стояла по грудь в воде и нетерпеливо ждала Юдит.

— Ну, пойдем же!

Юдит сделала несколько неуверенных шагов. Штеффи схватила ее за руку и потянула за собой. Она нырнула вниз головой и сделала пару гребков, подождала, пока подплывет Юдит. Но Юдит не было. Штеффи обернулась.

За ее спиной из воды вынырнула Юдит. С мокрых волос на щеки и плечи стекала вода. Она отплевывалась и фыркала. В голубых глазах стоял ужас.

— Что ты делаешь, — закричала Юдит. — Хочешь меня утопить?!

— Прости, — сказала Штеффи. — Ты упала?

Тут она поняла: Юдит не умела плавать.

Им, как малышам, пришлось держаться на мелководье. Юдит же была снова рада, плескалась и брызгалась. Но Штеффи видела, как Сильвия с Барбру смотрят на них и хихикают.

Ну и пусть. Ее больше не волновало, что думает Сильвия.

Вечером Штеффи с Юдит поднялись к Хедвиг Бьёрк и Дженис послушать вечерние новости по радио. Но, как назло, во всех репортажах речь шла о чем угодно, кроме событий на фронте.

Хедвиг Бьёрк выключила приемник.

— Лучше покажи своей подруге дом, — сказала она. — Ведь это ты здесь живешь.

Штеффи повела Юдит вверх по лестнице.

— Вот моя комната, — сказала Штеффи и открыла дверь на чердак. — Когда у нас нет постояльцев.

Юдит вошла первой в тесную комнатку. Штеффи — за ней следом.

Было немного душно. В остальном — все как обычно. Кровать, стол, стул, комод.

И репродукция с Иисусом.

Штеффи увидела ее в тот же миг, что и Юдит. Картинка висела на гвоздике над комодом.

Иисус в розовом одеянии широко раскинул руки, окруженный лучами света, с сияющим над головой нимбом.

Юдит уставилась сначала на репродукцию, а затем — на Штеффи.

— Что они с тобой сделали? — спросила она. — Они заставили тебя принять христианство?

Заставили. Может быть, да. Но она согласилась на это. Она ни разу не сказала «нет». Она не осмелилась протестовать. Она позволила себя крестить, ходила в воскресную школу, пела их песни и читала их молитвы. Она делала это сама.

— Им не пришлось заставлять меня, — сказала Штеффи. — Я делала то, что они хотели.

— Как ты могла? — сказала Юдит. — Как ты могла предать свой народ?

Глава 27

Остаток вечера и следующее утро Юдит была молчаливой и отрешенной. За завтраком она сообщила, что собирается уехать в Гётеборг на десятичасовом пароходе.

— Не нужно меня провожать. Я сама найду.

Разочарование Юдит стояло между ними сплошной стеной. Штеффи не находила ни единой щели. Скованно, словно чужие, они попрощались. Штеффи стояла у ограды и смотрела, как Юдит удалялась решительным шагом, неся в руке свою сумку.

— Что на нее нашло? — спросила тетя Марта. — Вы поссорились?

— Нет, — ответила Штеффи. — Не совсем.

Как объяснить тете Марте, что произошло?

Весь день Штеффи размышляла над этим. Права ли Юдит? Предала ли она свой народ? Предала ли она маму с папой?

Штеффи видела перед собой пастора и членов собрания общины. Их непонимающие лица, когда она просила помощи для мамы с папой. Манера пастора складывать ладони для молитвы.

Что у нее общего с ними?

Что у нее общего с их приторно-слащавым Иисусом?

Решение медленно созревало внутри нее.

После обеда Штеффи вспомнила, что договорилась встретиться с Верой. Сегодня среда, Вера вечером свободна.

В половине седьмого Штеффи постучала в дверь кухни летнего дома торговца. Ей пришлось подождать, пока дверь открыли. Но в дверях стояла не Вера, а ее хозяйка.

— Нет, Веры нет дома, — сказала она. — Она, наверное, пошла погулять. Но добро пожаловать, проходи в ее комнату и подожди.

Штеффи прошла за хозяйкой через кухню в комнату Веры. Комната оказалась не больше каморки, там помещались кровать, небольшой комод и колченогий деревянный стул.

Хозяйка закрыла за ней дверь. Штеффи убрала со стула блузку и пару чулок и села. Вера должна вскоре прийти. Они всегда встречались в среду по вечерам.

Но время шло. Настенные часы в кухне громко тикали и через некоторое время пробили семь. Штеффи начала беспокоиться. Она полистала зачитанный журнал, лежавший на комоде. Тут из журнала выпал листок и упал на пол. Штеффи нагнулась и подняла его.

Это была фотография девушки, откинувшей назад голову, волосы спадали ей на плечи. Плечи обнажены, блузка спущена. Поверх нее виднелись округлости груди до самых сосков. Руки поднимают нижний край блузки, словно она собиралась снять ее. Рот приоткрыт, а глаза почти закрыты.

Сначала Штеффи не захотела верить этому. Но, несмотря на прикрытые глаза и откинутую голову, она отчетливо видела, кто изображен на снимке.

Девушка на фотографии была Верой.

Фотограф. Тот, что хотел сделать Веру знаменитой киноактрисой. Так вот какие снимки он делал!

«Ты могла бы пойти со мной». Пример из грамматики немецкого языка, словно молния, промелькнул в ее голове.

Если бы она сама пошла с Верой к фотографу, этого бы не случилось. Она бы забрала Веру, как только почуяла неладное.

Штеффи хотелось порвать снимок и забыть, что он существовал. Но снимок вырезан из журнала. Должно быть, он отпечатан в тысячах экземпляров. Тысячи людей увидят его. Тысячи мужчин будут блуждать взглядом по груди и животу Веры, совсем как руки Бенгта щупали ее собственное тело на веранде загородного дома.

Штеффи была так взволнована, что не услышала шагов, приближавшихся к двери из кухни. Только когда дверь открылась, она среагировала, но было слишком поздно. Вера уже увидела, что она держала в руках.

— Вот значит как, роешься в моих вещах без разрешения!

— Он выпал из журнала, — оправдывалась Штеффи. — Я просто хотела что-нибудь почитать, пока ждала тебя.

— Дай сюда! — сказала Вера.

Штеффи протянула ей снимок. Вера медленно порвала его на мелкие кусочки.

— А теперь мы о нем забудем, — сказала она.

Штеффи не верила своим ушам.

— Ты думаешь, все исчезнет, если просто притвориться, что ничего не было?

— Это не твое дело, — сказала Вера. — Все равно ты не сможешь понять. Ты многое потеряла, но не знаешь, каково это — никогда ничего не иметь.

— Что это за дружба, когда ты обманываешь и скрываешь от меня свои дела? — спросила Штеффи. — Ты мне не доверяешь?

— Тебе — больше, чем кому бы то ни было, — тихим голосом сказала Вера. — Но не полностью, даже тебе.

— Как ты могла ему позволить делать такие снимки? Почему, Вера?

— Есть снимки еще хуже, — сказала Вера. — Где видно еще больше. Но я их сожгла.

Вера опустилась на кровать и подперла лицо ладонями. Долгое время они сидели молча. Когда Вера снова встала, ее лицо стало другим, совершенно открытым, словно с него упала маска.

— Он подводил меня к этому, — сказала она. — Шаг за шагом. Сначала он сделал много снимков со мной в одежде. Я улыбалась и поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, поднимала волосы и выпячивала губы. Затем он попросил меня расстегнуть пару пуговиц на блузке. Сказал, немного груди в вырезе воротника будет красиво смотреться. Я подумало, что в этом нет ничего страшного. Он сделал несколько снимков, а потом подошел, расстегнул еще две пуговицы и стянул с плеч блузку.

Она снова замолчала и вздохнула.

— Затем он сказал, что у меня ужасный бюстгальтер и лучше его снять. Я не хотела, но он сказал, что должен сделать полную серию снимков, чтобы у него появилась идея, как меня лучше фотографировать. Он уже потратил на меня целую пленку. Тогда я сделала, как он сказал, сняла бюстгальтер, а дальше все стало неважно.

— Разве это не ужасно? — спросила Штеффи. — Стоять голой перед ним и перед фотокамерой?

Вера медленно покачала головой.

— В тот момент — нет, — сказала она. — Даже наоборот. Он говорил, что я очень красива, что он давно не фотографировал таких красавиц. Он сказал, что почти все кинозвезды в Америке фотографируются голыми, до того как станут знаменитыми. Он все время говорил, и…

Она замолчала.

— И что тогда?

— Он двинулся ко мне, не прекращая говорить, — сказала Вера. — Я думала, он вышел показать мне, как нужно встать или лечь, но эти слова… Никто мне прежде не говорил таких вещей. Мне это понравилось, Штеффи, мне понравилось!

— Рикард знает об этом?

— Ты с ума сошла? Он убил бы меня, если бы узнал. Во всяком случае, разорвал бы помолвку.

— Ты и правда так считаешь? — спросила Штеффи. — Это ведь не имеет отношения к вам и ребенку.

— Нет, имеет.

— Как так?

— Я не знаю, чей это ребенок. Его или фотографа.

— Вера!

Вера скорчила гримасу.

— Я же сказала, что Рикард убил бы меня, если бы узнал.

— Он тебя заставил?

— Что-то вроде того, — сказала Вера. — Не насильно, но я не могла отказаться.

— Как так?

— Он истратил три пленки и сказал, что этого достаточно. Я собиралась одеться, но он сказал, что мы еще не закончили. «Думаешь, это все бесплатно? — сказал он. — Три пленки и полдня работы?» У меня было с собой немного денег, я их достала, но он только рассмеялся и сказал, что ему нужны не деньги. Он подошел ко мне, поцеловал, начал трогать меня за грудь. Я отказывалась, но он сказал, что все девушки, которых он фотографировал, потом занимались с ним этим. «Иначе я сожгу пленки. Как же ты станешь знаменитой?» Я не знала, что делать. Мне вдруг показалось, что в этом нет ничего страшного.

— О, Вера, — сказала Штеффи. — Вера, Вера.

Она протянула руку, взяла Верину ладонь и крепко сжала ее.

— Я так боялась, что могу забеременеть, — сказала Вера. — Я подумала, что должна найти ребенку другого папу. Рикард давно таскался за мной, и однажды у подъезда я позволила ему меня поцеловать. Я подумала, что он милый и порядочный. Станет инженером. Но мне нужно было торопиться, тогда приблизительно сойдется время.

Штеффи вспомнила ночь в летнем домике. Скрип кровати и Верино хихиканье.

— Ты, наверное, была от меня в ужасе, — сказала Вера. — Но это было в первый раз, нет, я имею в виду второй. Рикард мне нравится, правда. Ты ведь ему ничего не скажешь? Обещаешь?

Штеффи ответила не сразу. Вера просила не о каком-то пустяке. Она будет замешана во лжи, большой лжи, касающейся судьбы трех человек. Всю жизнь Рикард будет верить, что он — отец Вериного ребенка, а ребенок — что Рикард — его отец.

Но ведь это могло оказаться правдой. Ребенок может быть от Рикарда. Вера ему нравится, иначе он не захотел бы на ней жениться.

— Да, — сказала Штеффи. — Я обещаю, если ты этого хочешь. Но на твоем месте я бы так не сделала.

— Я знаю, — сказала Вера. — Но я — это не ты.

Глава 28

На следующий день тетя Марта вернулась домой и рассказала о своей встрече с пастором. Община не будет собирать деньги в пользу родителей Штеффи. Вместо этого они проведут молебен о заступничестве за всех жертв войны на встрече молящихся в субботу после обеда.

— Молебен о заступничестве? — Штеффи выплюнула эти слова, словно у них был дурной привкус. — Им не нужны молитвы! Им нужны продукты и теплая одежда!

— Молитвы нужны нам всем, — сказала тетя Марта.

— О чем мы будем молиться? — спросила Штеффи. — О том, чтобы Иисус Христос спустился с небес, взял пять хлебов и две рыбы и накормил всех евреев в Терезиенштадте?

— Довольно! — сказала тетя Марта. — Не богохульствуй!

Ее голос был резок.

— Они не слушали, — сказала Штеффи. — Они ничего не поняли. Вы слышали, что они говорили?

— Да, слышала, — ответила тетя Марта. — Слышала, и мне грустно, что среди тех, кому следовало бы знать, что такое человеколюбие, есть так много заблуждений. Но нужно набраться терпения и смирения перед Богом и людьми.

Штеффи молчала. Те, кто знали тетю Марту, не сказали бы, что ей присущи терпение и смирение. Но, может, это была борьба, которую тетя Марта вела сама с собой — быть такой, как учила ее религия.

Штеффи в выглаженном платье сидела рядом с тетей Мартой в зале для богослужений. Нелли тоже была там, с туго заплетенными косичками и недовольным лицом.

— Давайте помолимся, — сказал пастор и сложил свои крупные ладони.

Прихожане поднялись. Зашуршали платья, беспокойно затопали ноги, на пол упал молитвенник.

— Сестры Штайнер, вы хотите выйти сюда ко мне? — сказал пастор.

Штеффи не двинулась. Она судорожно вцепилась в спинку скамьи перед собой. Горло свело. Сердце сильно стучало. Взгляд устремлен прямо вперед, но боковым зрением она заметила, что Нелли тоже не шелохнулась.

— Вы хотите выйти вперед? — повторил пастор.

Тетя Марта ткнула Штеффи в бок, словно решила, что Штеффи не расслышала или стеснялась выйти.

— Нет, — уголком рта прошептала она.

Пастор выглядел сбитым с толку.

— Давайте помолимся, — снова произнес он, — за всех, кто пострадал от войны, за всех, кто потерял свои дома…

Штеффи встала. Но она не вышла к пастору. Держа спину прямо и не смотря ни на кого, она вышла из зала.

Дома в кухне ждал дядя Эверт. Он ни о чем не спросил, ни словом не обмолвился о том, почему она вернулась одна.

— Вот те на, — только и сказал он. — Хорошо, что ты пришла. Я собирался выйти в море на лодке. Сегодня прекрасный денек. Пойдешь со мной?

Штеффи кивнула.

— Я только переоденусь.

Платье осталось на кухонном диване. Она повесит его в чулан за занавеской, когда вернется домой. Штеффи надела старую юбку и блузку и торопливо завязала шнурки спортивной обуви.

Внизу на мостике загорала Дженис в коротких шортах и с завязанной на груди косынкой. Она лежала на животе и, как обычно, читала книгу, пряча лицо от солнца под широкополой шляпой.

Шаги на мостике заставили Дженис сесть. Шляпа упала, и курчавые волосы встали вокруг головы, словно нимб. Она прищурилась от солнца и улыбнулась.

— Хедвиг уехала в город, — сказала Дженис. — Ей нужно уладить несколько дел, но она просила передать тебе, что вернется вечером. Так что завтра утром вы занимаетесь, как обычно.

Дядя Эверт втащил канат в лодку. Штеффи заметила, что он избегает смотреть на Дженис. Штеффи стало интересно, что он думал о женской красоте. О нагретой солнцем голой коже Дженис, о ее чудесных волосах, о лениво вытянутых стройных ногах.

Внезапно она рассердилась на Дженис. Она могла бы надеть что-нибудь! Или отойти подальше от дома, если хочет загорать.

Дженис, словно прочитав мысли Штеффи, поднялась и накинула на плечи полотенце. А может, просто небольшое облако заслонило солнце.

— Вы поплывете на лодке? — спросила Дженис.

— Да, — коротко ответила Штеффи.

Ей не хотелось, чтобы Дженис напросилась с ними. Лучше она проведет этот час только с дядей Эвертом.

— Вот как, — сказала Дженис.

— Штеффи, ты идешь? — спросил дядя Эверт.

— Да, — ответила Штеффи. — Я иду!

Дженис осталась стоять на мосту, когда Штеффи оттолкнула лодку, а дядя Эверт сделал первые гребки веслами. Через некоторое время Штеффи обернулась и увидела, что Дженис пошла к дому.

Штеффи сидела на корме. Она слушала скрип весел, их тяжелые шлепки о воду, плеск волн. Ритмичные звуки успокаивали ее, но тяжесть на сердце все еще осталась.

— Ты слышала что-нибудь о них?

Дядя Эверт перестал грести и ловил ее взгляд.

— Нет, — сказала Штеффи. — Уже много недель.

— Не теряй надежду, — сказал дядя Эверт. — Я знаю, как это тяжело, но ты не должна терять надежду. Война закончится. Союзники уже в Италии. Еще несколько месяцев, и, скорее всего, она закончится. Зло не может побеждать постоянно. Ты мне веришь?

Штеффи кивнула.

— Держись, — сказал дядя Эверт. — Это трудно, но мы должны выстоять. Мир не лежит на твоих плечах. И слава Богу, ведь они так малы.

Он сделал гребок правым веслом, чтобы выправить лодку, которую стало сносить течением.

— Теперь ты греби, — сказал он.

Они поменялись местами. Штеффи делала долгие, сильные движения веслами, как учил ее дядя Эверт. Как прекрасно сгибаться в такт гребков, вытягивать руки и возвращаться в исходное положение. Воздух наполняет грудь. Легче дышишь, чувствуешь себя сильнее.

Да, она должна выдержать. Должна!

Глава 29

На следующий день, в первое теплое августовское воскресенье, приехала в гости Май со своей семьей. Прибыли все семеро детей. Мама Май тяжело отдувалась на жаре.

— Густав остался, — сказала мама Май. — Он не любитель загорать и купаться. Лучше чувствует себя в городе.

В авоське у нее был пшеничный батон из кондитерской в Сандарне, и, хотя тетя Марта обычно фыркала в сторону покупного хлеба, она вежливо поблагодарила и нарезала батон к кофе.

Тетя Марта ходила утром на богослужение. Штеффи не пошла с ней, потому что встречала с парохода семью Май. И хорошо. Ей хотелось идти в церковь еще меньше, чем прежде.

Обычно такой тихий, дом наполнился звуками, когда сестры и братья Май завладели им. Хедвиг Бьёрк, узнав, что в гости приедет вся семья Карлссон, предложила им расположиться в кухне и комнате, вместо того чтобы тесниться в подвале.

Курре с Улле играли в футбол на газоне перед домом. Их громкие выкрики были слышны через открытые окна. Эрик носился вниз-вверх по лестнице на второй этаж. Он еще никогда не видел лестницу внутри дома. Нинни взяла поиграть старого плюшевого мишку Штеффи и разговаривала вслух сама с собой, пока укладывала его спать в старую коробку из-под сахара, укрывая куском ткани. Гуннель сидела у Штеффи на коленях, обняв ее за шею. Бриттен попыталась включить радио, но тут же получила выговор от Май:

— Бриттен, оставь радио! И так слишком шумно.

Разумеется, Май знала, что тетя Марта позволяет себе слушать по радио лишь новости и духовную музыку. Мирская музыка, к тому же в воскресенье, считалась грехом.

Пока они пили кофе, с пристани вернулся дядя Эверт, одетый в парадный костюм и белую рубашку. Он был в церкви с тетей Мартой, а после службы зашел на пристань, чтобы узнать новости.

— «Волка» подняли со дна, — сказал дядя Эверт. — Наверняка они уже на пути к Гётеборгу. После обеда должны пройти мимо нас.

Все лето продолжались работы по подъему подводной лодки «Волк». Водолазы побывали на дне, но так и не выяснили, что же послужило причиной трагедии.

Мама Май взяла с собой завтрак себе и детям: бутерброды и жареные яйца. Тетя Марта хотела пригласить всех к столу, но, как сказала тетя Тюра, об этом не могло быть и речи.

— Нас ведь так много! А то мы вас, фру Янсон, пустим по миру. Когда имеешь семерых ребятишек, нужно самой обо всем заботиться.

Искупавшись и поев, они всем отрядом направились к пристани. Первым шел дядя Эверт, по обе стороны от него гордо вышагивали Курре и Улле. Дядя Эверт обещал показать им «Диану». Им разрешат подняться на борт и посмотреть рыболовные снасти и приборы управления. Эрик весело скакал вслед за ними. Позади рука об руку шли Штеффи с Май. Каждая вела одну из младших сестер Май. Бриттен шла за девочками по пятам и пыталась принять участие в разговоре.

Последними шли тетя Марта и мама Май. Одна — высокая и худощавая, с туго стянутыми в узел волосами, другая — низенькая и полненькая, в широком цветастом летнем платье с пятнами пота под мышками. Но, хотя они были такими разными, они хорошо поладили.

На острове повсюду развевались наполовину приспущенные флаги. Перед тем как уйти, дядя Эверт тоже поднял у дома флаг. Все это в честь «Волка», чтобы показать, что жители острова сожалеют о погибшем экипаже. Воскресенье всегда было торжественным днем на острове, но сегодня лица были серьезнее, чем обычно, и многие остались после богослужения в воскресных костюмах.

На мысе неподалеку от пристани собралось много народа. Оттуда лучше видно, как мимо на буксире пройдет «Волк». Обе семьи остались там, несмотря на протесты близнецов, которых больше интересовала «Диана».

— Успокойтесь, — сказал дядя Эверт. — Мы туда успеем. Пароход в город отходит не раньше шести часов.

Тетя Марта с мамой Май присели на камни. Рядом бегали и играли Эрик с Гуннель. Дядя Эверт показывал близнецам на острова вокруг. Май тоже села и посадила на колени Нинни. Штеффи устроилась рядом.

Долго ждать не пришлось, с северо-запада показался небольшой конвой. Кроме судна, буксирующего подводную лодку, было еще несколько лодок. Они взяли курс на приток реки Гёта по пути в Гётеборг.

— Они направляются к верфи Эриксберг, — сказал Курре. — Папа сказал, что они целую неделю приводили в порядок большой док.

Люди на берегу замолчали, когда суда военно-морского флота проходили мимо, достаточно близко, чтобы разглядеть очертания подводной лодки.

Там внутри покоились тридцать три члена экипажа, многие из которых были немногим старше Штеффи с Май. Они словно нашли успокоение в железном гробу.

Все стояли, пока конвой не исчез из поля зрения за соседним островом. Постепенно торжественное настроение ослабело. Но Штеффи была погружена в свои мысли.

Ей показалось, что посреди жаркого летнего дня пронесся порыв ледяного ветра.

Глава 30

— Тетя Марта?

— Да?

Тетя Марта подняла взгляд от голубых рабочих брюк, которые она штопала.

— Я… — сказала Штеффи. — Я бы хотела с вами кое о чем поговорить.

Много раз она откладывала этот разговор. Штеффи приняла решение и была уверена, что поступает правильно, но говорить об этом с тетей Мартой было тяжело.

— В чем дело?

Тетя Марта решительным движением оторвала нитку.

Нужно сказать это сейчас. Сказав «А», говори и «Б», так обычно говорила тетя Марта.

— Да… я…

— Ну что с тобой случилось, девочка? Ты потеряла речь?

Теперь. Теперь она должна это сказать.

— Я собираюсь выйти из Пятидесятнической церкви.

Слова встали между ними горой. Неужели шесть слов могут занять так много места! Они заполнили всю комнату грохочущей тишиной.

Тетя Марта сидела не шелохнувшись. Она смотрела на свою правую руку, в которой держала нитку с иголкой, словно не помнила, зачем она ей.

— Прости, — сказала Штеффи. — Прости меня, милая тетя Марта, но я должна.

— Ты уверена?

Голос тети Марты звучал монотонно, словно чужой.

— Да.

— Это из-за пожертвований?

— Не только.

— Ты утратила веру?

«У меня никогда ее не было», — подумала Штеффи, но ничего не сказала. Годы притворного христианства крепко приклеились к ней. Она слишком много лицемерила, чтобы сказать всю правду сейчас.

— Да.

— Не хочешь спросить меня, как ее вернуть?

Тетя Марта поднялась со стула. Брюки соскользнули на пол. Она упала на колени на жесткий кухонный пол и молитвенно сложила ладони.

— Дорогой Иисус, — молилась она. — Позаботься о нашей сестре, что блуждает во тьме. Яви ей Свой свет…

Костлявая рука тети Марты схватила Штеффи за запястье и несильно потянула за собой. Слабого рывка оказалось достаточно, Штеффи не смогла противиться. Она опустилась на колени рядом с тетей Мартой.

— …и раскрой ее сердце для Твоей любви…

Нет. Штеффи не нужна любовь Иисуса. Не потеряет ли она любовь тети Марты?

Любовь тети Марты. Штеффи впервые подумала о том, что тетя Марта любила ее.

Она вспомнила их первую встречу у тети Альмы. Холод ледяным панцирем окутывал тетю Марту. Штеффи вспомнила пощечину на лестнице и наказание за фарфоровую собачку. И она вспомнила чувство счастья в тот раз, когда тетя Марта взяла ее под свою защиту и назвала «моя девочка».

Мама с папой так далеко. Тетя Марта с дядей Эвертом — единственные, кто у нее есть. Стоит ли ради них принять Иисуса?

— …успокой ее тревоги, — молилась тетя Марта.

Успокой ее тревоги. Скоро уже лето пройдет, а она ничего не знает о маме с папой. Где они? Остались ли они в Терезиенштадте? Или они «переведены», это непонятное слово употребляла Юдит и не хотела ничего объяснять.

«Ты предала свой народ». Так сказала Юдит. Это значило, что она предала и маму с папой.

Она могла поступить иначе. Могла бороться за то, чтобы маму с папой впустили в Швецию. Если бы она не была так мала, когда приехала сюда! Теперь она почти взрослая, но уже слишком поздно. Теперь маму с папой не выпустят из лагеря, даже если Швеция согласится их принять.

— Ты не можешь молиться?

Рука тети Марты легко коснулась ее плеча.

— Попробуй!

— Господи, — сказала Штеффи. — Господи, если ты существуешь, верни мне маму и папу!

Слезы хлынули по щекам.

— Мама, — плакала она. — Я хочу, чтобы здесь была моя мама.

Позднее, после того как тетя Марта укутала Штеффи одеялом, отвела на кухонный диван и дала ей выпить чашку горячей воды с медом, они тихо сидели, пока не опустились августовские сумерки.

Тетя Марта помешивала ложкой в своей кофейной чашке.

— Я знаю, — сказала она, — что не могу заменить тебе маму. Но ты должна знать, что бы ни случилось, у нас с Эвертом ты всегда дома.

— Простите, — сказала Штеффи. — Простите меня за неблагодарность.

— Не ты должна просить прощения.

Тетя Марта сделала глоток кофе.

— Не думай, — медленно сказала она, — что я не размышляла над тем, правильно ли мы сделали, Альма и я. Нужно ли было крестить вас и принимать в общину? Наверное, нам следовало бы подождать. Но я считала, что Иисус мог бы стать для тебя утешением. Как стал для меня во времена большой скорби.

Она замолчала.

— Когда умерла Анна-Лиза? — прошептала Штеффи.

Первый раз она назвала имя Анны-Лизы при тете Марте. С тетей Альмой она разговаривала о дочери тети Марты и дяди Эверта, умершей от туберкулеза в возрасте двенадцати лет. А дядя Эверт знал, что Штеффи была в курсе. Красные санки, которые она получила в первую зиму на острове, принадлежали Анне-Лизе. Но тетя Марта никогда ни словом не обмолвилась о своем умершем ребенке, и Штеффи подчинялась ее молчанию.

— Да, — сказала тетя Марта, — Когда Анна-Лиза умерла, я, наверное, не смогла бы жить без моей веры. Но затем у меня появилась ты.

Ночью Штеффи приснилась мама. Она была одета как Царица Ночи — в черное блестящее бархатное платье с бледным, как луна, лицом. Штеффи видела, что она пела, но не слышала ни звука.

Глава 31

— Нет, сегодня тоже нет.

Фрекен Хольм в почтовом отделении с сочувствием посмотрела на Штеффи поверх позолоченной оправы очков.

— Но завтра обязательно придет.

Штеффи согласно кивнула. Фрекен Хольм хотела как лучше. Но ее попытки приободрить были лишь пустыми словами. Она не больше Штеффи знала, почему перестали приходить карточки от мамы с папой.

Штеффи положила свое письмо на прилавок. Фрекен Хольм приклеила почтовую марку, поставила штамп и взяла у Штеффи две монетки по десять эре.

— Загляни завтра, — сказала она. — Завтра наверняка придет.

На каменной ограде у магазина сидели Нелли и ее подруга Мауд. Они ели тянучки из большого пакета.

— Хочешь? — спросила Мауд и протянула пакет.

Штеффи взяла одну тянучку и сунула ее в рот. Конфета была сладкой и липла к зубам.

— Возьми еще! — сказала Мауд.

Штеффи покачала головой.

— Никакой карточки, — сказала она Нелли. — Сегодня тоже.

— Угу.

Нелли была немногословна.

— Вы почти как сироты? — спросила Мауд. — Нелли сказала.

— Нет, мы не сироты, — прошипела Штеффи. — Просто наши родители не смогут приехать сюда, пока не закончится война. Нелли, тебе не стоило болтать так много глупостей!

— Я не говорила, что мы сироты, — оправдывалась Нелли. — Я лишь сказала, что когда мы сюда приехали, это было почти как в той книге…

Она обернулась к Мауд.

— В той, что я у тебя брала. Как она называлась?

— «Анна с фермы», — сказала Мауд.

«Вот как, Нелли берет у Мауд книги. Это хорошо», — подумала Штеффи. Нелли и раньше не особенно интересовалась чтением, а теперь немецкие книги она вовсе терпеть не могла. Ее отметки в школе были средними. Через два года она окончит народную школу, но стипендию не получит. Только бы война закончилась раньше, тогда у Нелли появится шанс продолжить учебу!

Мауд шепнула что-то на ухо Нелли, и обе захихикали.

— Спроси ее! — сказала Мауд и толкнула Нелли локтем в бок.

— Нет, — сказала Нелли. — Сама спроси!

— Нет, спроси ты!

— Кто папа Вериного ребенка? — спросила Нелли.

Вера была уже на четвертом месяце, ее живот больше не скроешь.

— Разумеется, жених Веры, — сказала Штеффи.

— Как его зовут?

— Рикард.

— Ты его знаешь?

— Нет, — сказала Штеффи. — Я встречала его. Но я его не знаю.

— Почему они не женятся? — спросила Мауд. — Нужно быть женатыми, если есть ребенок.

— Это грех, — сказала Нелли. — То, что сделала Вера.

Она поджала губы, как некоторые тетушки в Пятидесятнической церкви.

— Грее-е-ех, — протянула она.

— Грее-е-ех, — повторила Мауд и захихикала.

— Тетя Альма говорит, что ты больше не христианка. Это правда? — спросила Нелли.

— Да, — ответила Штеффи. — Я вышла из общины.

— Иисус расстроится. Так говорит тетя Альма.

— Иисус не может расстроиться, — сказала Мауд. — Он умер.

Она засмеялась. Нелли выглядела испуганной, но все же поддержала подругу резким неестественным смехом.

Штеффи не смеялась. Почему Нелли так отчаянно хочет угодить Мауд?

Можно было бы поверить, что фрекен Хольм предвидит будущее, если бы она не твердила свои предсказания каждый день по нескольку недель. Во всяком случае, на следующий день она торжествующе протянула Штеффи почтовую карточку.

— Вот, пришло!

Штеффи удержалась от сильного желания пробежаться взглядом по карточке, зная, что если прочтет ее в почтовом отделении, фрекен Хольм не отстанет, пока не узнает, о чем там написано. С напускным безразличием Штеффи сунула карточку в карман.

— Большое спасибо.

Фрекен Хольм выглядела разочарованной.

Штеффи вышла на лестницу. Только она достала карточку, как послышался шум. Мужской голос ругался. Девочка кричала:

— Нет! Нет! Отпустите меня!

Голоса раздавались из-за открытой двери, ведущей в магазин по соседству с почтой. Штеффи заглянула туда.

По лестнице из магазина сломя голову пронеслась Мауд.

Но кричала не она. Это была Нелли.

Штеффи бросилась через площадку, посыпанную гравием, между почтой и магазином и взбежала по лестнице. Потребовалась доля секунды, чтобы глаза привыкли к полумраку внутри магазина после слепящего солнечного света снаружи.

Посреди зала стоял торговец с красным от злости лицом. Он крепко держал Нелли за черные косы. Нелли отчаянно рыдала. На полу валялись тянучки и карамельки. На лестнице на второй этаж стояла Сильвия. Она язвительно улыбнулась, увидев Штеффи.

Позади Штеффи в открытую дверь заглядывала пара тетушек.

— Это еще что! — крикнула Штеффи. — Отпустите ее!

— Теперь ты за все получишь, — ревел торговец. — Я не позволю воровке так просто уйти.

— Моя сестра не воровка!

Торговец показал свободной рукой на пол.

— Неужели? Тогда посмотри, что она наворовала, пока ее подружка отвлекала меня, послав на склад за консервами!

Тетушки собирались, проходя мимо Штеффи. Они смотрели то на торговца, то на Нелли и охали. Торговец радовался публике.

— Только посмотрите! — говорил он. — Посмотрите, что она натворила, эта еврейская девчонка!

— Не рассказывайте тете Альме! — рыдала Нелли. — Пожалуйста, пожалуйста, не рассказывайте тете Альме. Я за все заплачу.

— Сильвия случайно спускалась по лестнице, сказал торговец тетушкам. — Она увидела, как эта маленькая крыса стояла у лотков с карамелью и таскала оттуда конфеты. Другая, девчонка приезжих, стояла на страже, на случай моего возвращения.

Сильвия приподняла красиво выщипанные брови.

— Наверняка это было не в первый раз, — сказала она. — Чистое везенье, что я спускалась.

— Нет, это было в первый раз, — плакала Нелли. — Я больше так не буду, никогда в жизни, только не рассказывайте тете Альме.

— Теперь ты за все получишь, — сказал торговец. — Что ты себе вообразила! Разумеется, фру Линдберг узнает, что выходит, когда берешь чужих детей из-за границы. Сильвия, присмотри за магазином, пока меня не будет.

Все еще крепко держа Нелли за косу, торговец промаршировал из магазина вниз по лестнице, по площадке, посыпанной гравием, и отправился дальше, к дому тети Альмы.

— Пусть она идет сама, — попросила Штеффи. — Позвольте ей хотя бы идти самой!

— Чтобы она сбежала и спряталась? — сказал торговец. — Ну уж нет, так легко ей не отделаться. Она заслужила настоящую взбучку, и я об этом позабочусь.

Штеффи шла следом. Что ей оставалось делать? Карточка осталась лежать в кармане непрочтенной. Ее сестра — воровка.

Глава 32

От магазина до дома тети Альмы было рукой подать, но этот путь, казалось, длился вечность. Нелли шла, спотыкаясь, торговец держал ее за косу. Штеффи вела велосипед, следуя за ними, и смотрела на серую дорожную пыль, чтобы не встречать любопытные взгляды проходящих мимо людей.

Наконец они пришли. Мама Мауд сидела в саду с подругой. Больше никого не было видно.

— Нет, фру Линдберг нет дома, — сказала мама Мауд. — Она поехала на соседний остров навестить кого-то из заболевших родственников. Малышей взяла с собой. Я обещала покормить Нелли ужином. Что-то случилось? Почему вы так держите девочку?

К удивлению Штеффи торговец не ответил на вопрос. Он не спросил, где Мауд. Вместо этого он отпустил косу Нелли и пробурчал:

— Не думай, что так легко отделаешься. Вечером я позвоню фру Линдберг.

Как только Нелли освободилась, она бросилась в дом. Не в подвал, где жила летом с тетей Альмой, дядей Сигурдом, Эльзой и Ионом, — она забежала на веранду и дальше вверх по лестнице на второй этаж, где обитали летние гости. Штеффи извинилась перед мамой Мауд и последовала за сестрой.

Она нашла Нелли в чулане под чердачной лестницей. Сначала Штеффи решила, что Нелли забилась туда, чтобы спрятаться, как напуганный зверек, но потом увидела, как Нелли что-то там искала. Порывшись в старых вещах, она достала небольшую дорожную сумку.

Штеффи узнала сумку. Та самая, с которой Нелли приехала на остров. У нее была такая же. Она сопровождала Штеффи из Вены на остров, с острова в квартиру доктора в Гётеборге. Оттуда домой к Хедвиг Бьёрк и наконец в Сандарну. Теперь сумка стояла на чердаке в чулане, принадлежавшем семье Май.

Но сумка Нелли простояла под чердачной лестницей четыре года. Нелли не покидала дома тети Альмы с тех пор, как приехала в Швецию.

— Зачем тебе сумка?

— Ты что, думаешь, тетя Альма захочет оставить меня, когда обо всем узнает?

— Не говори глупости. Конечно, оставит.

— Откуда ты знаешь? — сказала Нелли. — Может быть, я сама не захочу здесь больше жить.

— И куда же ты собираешься отправиться?

Нелли пожала плечами. Она казалась спокойной, но Штеффи заметила, что ее нижняя губа подрагивала, — так бывало, когда Нелли была маленькой и собиралась заплакать.

— Нелли, — сказала Штеффи. — Тетя Альма рассердится, но она не выгонит тебя. Я совершенно в этом уверена. Кроме того, я совершала худшие проступки, но тетя Марта не выгнала меня, а ты знаешь, какая она строгая.

Нелли смотрела недоверчиво.

— Правда?

— Да, — сказала Штеффи. — Я взяла у тети Альмы фарфоровую собачку, разве не помнишь? И ходила в кино, хотя это запрещено.

— Тебя заставили просить прощения в Пятидесятнической церкви, — сказала Нелли.

— Да.

— Думаешь, мне тоже придется это сделать?

— Наверное.

Нелли села на свою сумку. Она уперлась подбородком в руки. Черные косы свисали почти до пола.

Точно так же Нелли сидела на железнодорожном вокзале в Гётеборге четыре года назад, пока сестры ждали, чтобы кто-нибудь их забрал.

Штеффи присела на нижнюю ступеньку чердачной лестницы.

— Зачем ты это сделала?

Нелли вздохнула.

— Я не могу рассказать.

— Почему?

— Это тайна.

«Мауд, — подумала Штеффи. — Она защищает Мауд».

— Это Мауд подговорила тебя?

Нелли заплакала.

— Расскажи, — попросила Штеффи.

— Она сказала, что теперь моя очередь угощать, — сквозь слезы стала рассказывать Нелли. — У нее же постоянно есть деньги, а у меня — никогда. Я сказала, что у меня нет денег, а она ответила, что взять пару горстей карамелек в магазине — проще простого. Она выманит торговца на склад, а я возьму карамельки и убегу, прежде чем он вернется.

— Тогда она тоже виновата, — сказала Штеффи. — Не меньше, чем ты.

— Ну и что, — с горечью сказала Нелли. — Ее мама никогда не сердится. Всегда наказывают меня, если что-то разобьется или сломается.

— Но тогда почему ты с ней дружишь? У тебя же есть другие подруги. Соня, например.

— Я ей нравлюсь, — сказала Нелли. — Я имею в виду Мауд.

— Соне ведь ты тоже нравишься?

— Да, наверное, нравлюсь. Но она постоянно ждет, когда я что-нибудь придумаю. И постоянно болтает о своей бабушке, и о тетушках, и кузинах, и обо всех людях, которых она знает на других островах, и о том, за кого она выйдет замуж, когда вырастет.

— Но она — твоя подруга, — сказала Штеффи. — Не забывай об этом. Вы дружите с тех пор, как ты начала учиться в школе. Она останется здесь осенью, когда Мауд уедет в Гётеборг. Здесь, где ты живешь.

Нелли поднялась. Она взяла сумку и спрятала ее в самый дальний угол чулана.

— Ты останешься? — спросила она. — Пока тетя Альма не вернется домой?

Штеффи кивнула.

— Конечно, останусь.

Они успели все рассказать тете Альме до того, как позвонил торговец. Тетя Альма рассердилась, и Нелли пришлось просить прощения. Сначала у тети Альмы, затем — у Иисуса, на коленях. Штеффи смотрела в сторону.

Но когда тетя Альма услышала о том, как вел себя торговец, она рассердилась на него и сказала, что Нелли, конечно же, не стоит унижаться перед ним.

— Так обращаться с ребенком! Это не по-христиански.

— А как же Мауд? — сказала Штеффи. — Тетя Альма, вы поговорите с ее мамой?

Тетя Альма задумалась.

— Даже не знаю.

— Если бы это была Соня, — сказала Штеффи, — вы бы сразу же позвонили ее маме.

— Да, — сказала тетя Альма. — Но это другое дело. Они — люди особенные.

— Потому что снимают у вас дом?

— Ее муж — профессор, — сказала тетя Альма.

— Ну и что?

— Не будь такой упрямой, — сказала тетя Альма. — Вот чему тебя учат в школе? Выяснять отношения с лучшими людьми?

— Лучшими? Деньги и звучные титулы не делают их лучше.

— Ну, хватит, — сказала тетя Альма.

В этот момент мама Мауд крикнула с верхнего этажа, что фру Линдберг просят к телефону. Тетя Альма ушла.

— Все это зря, — сказала Нелли. — Не думаю, что она поговорит с мамой Мауд. Но завтра я зайду в гости к Соне.

Лишь по пути домой Штеффи вспомнила о карточке в кармане. Но уже стемнело, и она не различала букв.

Внезапно Штеффи почувствовала беспричинную спешку. Нужно как можно скорее узнать, что написано на этом небольшом куске твердой желтоватой бумаги.

Велосипедный фонарик отбрасывал тусклый свет на дорогу. Но как только Штеффи останавливала велосипед, генератор переставал получать ток, и свет гас.

Она попробовала вращать переднее колесо, держа карточку перед фонариком. Ничего не вышло. Недостаточно трения. Придется подождать, пока не доберется до дома.

Штеффи изо всех сил крутила педали. Она поставила велосипед на углу и выхватила из кармана карточку. Остановилась перед освещенным кухонным окном подвала и прочла:

«Терезиенштадт, 3 июля 1943

Милая моя Штеффи,

Прости меня, я был не в силах написать раньше. Мама умерла от тифа семнадцатого июня. Горю нет конца. Постарайся рассказать об этом Нелли как можно более деликатно.

Твой папа».

Глава 33

Только тридцать слов.

Тридцать слов, тяжелых, словно каменные глыбы у берега. Темные, неподвижные. Их тяжесть прижимала к земле и грозила раздавить ее.

Недавняя спешка исчезла. Штеффи словно парализовало. Медленно опустилась рука, державшая карточку, и бессильно повисла вдоль тела. Ноги словно вросли в землю.

Ноги подгибались. Все кости, мускулы и хрящи, казалось, растворились. Тело стало дрожащей массой, как тошнотворные голубые медузы на краю берега.

Ей хотелось кричать, но голос тоже пропал. Слабый стон — вот все, что сорвалось с ее губ.

Штеффи провалилась в черную дыру. Черное ничто затянуло ее в водоворот отчаяния.

Тетя Марта открыла дверь подвала.

— Штеффи? Штеффи, это ты? Почему ты не заходишь?

И добавила беспокойным голосом:

— Что случилось? Почему ты там лежишь? Ты заболела?

Прошло порядком времени, прежде чем к Штеффи вернулся дар речи. Тетя Марта помогла ей подняться и бережно отвела к кухонному дивану. Обняла ее и прижала темноволосую голову к своей груди. Тихим голосом сказала:

— Моя девочка, моя милая маленькая девочка.

Хотя Штеффи не произнесла ни слова и хотя тетя Марта не могла прочесть по-немецки текст на карточке, Штеффи знала, что тетя Марта догадалась. Она поняла.

Все причиняло боль. Одежда царапала кожу, словно она сгорела на солнце. Свет лампы резал глаза. Даже если она их закрывала, световые вспышки прыгали перед закрытыми веками.

Язык во рту еле ворочался. Казалось, он стал бесформенным комком.

— Тетя Марта… будьте добры, потушите свет.

Тетя Марта зажгла огарок свечи и выключила лампу под потолком.

— Так лучше?

— Да, спасибо.

Штеффи снова закрыла глаза. Она лежала совершенно тихо.

Вспышки света исчезли. Вместо них мелькали картинки. Воспоминания о маме — Царице Ночи, безмолвно поющей. Мама в больничной постели. Мама на железнодорожном вокзале в тот день, когда они расстались, ее губы, накрашенные красной помадой, — словно зияющая рана.

Штеффи не должна была уезжать. Надо было остаться с мамой и папой. Теперь слишком поздно.

Эта ночь была самой темной и самой долгой. Хотя еще было лето, рассвет медлил. Над морем повисла тяжелая дождливая мгла.

Всю ночь тетя Марта просидела на стуле у кухонного дивана, пока Штеффи металась в беспокойном сне. Время от времени ее худая рука касалась щеки Штеффи, как в ту первую ночь, когда после долгих бездетных лет в ее доме снова появилась маленькая девочка.

Рассвет принес с собой дождь. На верхнем этаже, где спали Хедвиг Бьёрк и Дженис, тяжелые капли барабанили по крыше. Дождь потоком заливал окна подвала. Тетя Марта задула свечку и приготовила утренний кофе.

Штеффи проснулась с пылающей пустотой в груди.

Умерла. Мама умерла.

На стуле вместо тети Марты сидела Хедвиг Бьёрк.

— Фру Янсон прилегла отдохнуть, — сказала она.

Сколько Штеффи знала тетю Марту, та никогда не ложилась отдыхать днем. Ни усталость, ни боль в коленях не мешали ей находиться в движении с утра до вечера. Она позволяла себе выпить чашечку кофе до обеда и после, вот и весь отдых.

Хедвиг Бьёрк перехватила встревоженный взгляд Штеффи.

— Ничего страшного, — сказала она. — Тетя Марта не больна. Но она не спала всю ночь.

Штеффи вспомнила голос в полутьме и руку, которая гладила ее по щеке.

— Всю ночь, — тихо повторила Штеффи. — Она сидела здесь всю ночь?

Хедвиг Бьёрк кивнула.

— У меня нет слов, как мне тебя жаль. И, конечно, твою сестру.

Нелли. «Постарайся рассказать об этом Нелли как можно более деликатно».

— Она еще ничего не знает?

Голос Хедвиг Бьёрк был мягок и участлив.

— Нет. Я должна рассказать ей.

— Если хочешь, — сказала Хедвиг Бьёрк, — я могу позвонить ее приемной матери. Она могла бы поговорить с Нелли.

Штеффи покачала головой.

— Нет. Я должна сделать это сама.

— Я так и думала.

Хедвиг Бьёрк держалась скромно на расстоянии, пока Штеффи встала и оделась. Все требовало столько времени. Разве обычно пуговицы на блузке выскальзывают из пальцев? Разве так трудно застегнуть ремешки сандалий?

— Хочешь, я пойду с тобой?

— Спасибо, я сама справлюсь.

— Но от чашки кофе и бутерброда ты ведь не откажешься? Чтобы снова не упасть в обморок?

Штеффи и правда проголодалась. Она слабо вспомнила, что ни она, ни Нелли не ужинали. Никто из них не захотел есть с Мауд и ее семьей.

Хедвиг Бьёрк налила кофе и принесла масло, сыр и хлеб.

Мама всегда давала им завтрак перед тем, как они уходили в школу. Свежеиспеченный хлеб из кондитерской и горячий шоколад. Это был единственный прием пищи, который она готовила сама. В остальное время кухня была участком кухарки.

— По утрам я сама хочу позаботиться о своих девочках, — говорила мама.

По утрам она была другая. Без помады и с распущенными волосами она выглядела юной девушкой.

— Воспоминания останутся с тобой.

Штеффи вздрогнула и выплеснула на блюдце немного кофе.

— Как это?

— Никто не сможет забрать у тебя воспоминания, — сказала Хедвиг Бьёрк. — Они — часть тебя. Твоя мама живет внутри тебя.

Эти слова ослабили спазм в груди Штеффи. Слезы хлынули, словно река, вышедшая из берегов.

— Мама, — рыдала она, — мама, мама! Почему мне не позволили быть там?

Глава 34

Тетя Марта вернулась и рассказала о своей беседе с тетей Альмой.

— Я попросила ее отправить Нелли сюда, — сказала она. — Я подумала, что ты захочешь сама обо всем рассказать. Нелли может остаться у нас вечером, если захочет.

Штеффи сидела на верхней ступеньке лестницы и ждала Нелли. Дождь прекратился, и на затянутом тучами небе появились просветы. Каменные ступени уже высохли на солнце.

«Постарайся рассказать об этом Нелли как можно более деликатно».

Такой прекрасный день. Голубое небо с легкими белыми облачками, солнечные блики на воде. Мягкий ветер овевает лицо. Как может быть так красиво, когда мама мертва?

Нелли поставила велосипед на углу дома.

— В чем дело? — спросила она. — Тетя Альма сказала, что ты хотела рассказать что-то важное.

— Пойдем, — сказала Штеффи. — Сходим на мостик.

— Ну, в чем дело? — приставала Нелли.

Штеффи не ответила. Она первой ступила на мост, Нелли последовала за ней. Лишь когда они сели на край мостика друг подле друга, Штеффи сказала:

— Помнишь нашу детскую дома в Вене? До того, как нас вынудили переехать?

Нелли задумалась.

— Да, — наконец сказала она. — Кровати были белые. Твоя кровать стояла с одной стороны, моя — с другой.

— Помнишь, вечерами мама заходила к нам подоткнуть одеяло?

— Да.

— Что ты помнишь?

— От нее хорошо пахло. Она пела нам, затем выключала свет.

— Эту песню?

Штеффи стала напевать одну из маминых колыбельных.

— Да, я помню. Мама учила меня играть ее на пианино.

— Да, — сказала Штеффи. — У тебя были способности к музыке, хоть ты была такой маленькой. Ты музыкальна, совсем как мама. Это ты унаследовала от нее.

Нелли с подозрением посмотрела на Штеффи.

— Так в чем же дело?

Штеффи закусила губу. Только что ей показалось, что ей удалось пробиться через колючую скорлупу Нелли. Но это оказалось труднее, чем она думала.

— Однажды, — сказала Штеффи, — ты спросила меня, думают ли о нас мама с папой. Это было в канун Нового года. Помнишь, что я ответила?

— Нет, — сказала Нелли.

— Я сказала, где бы они ни были и что бы они ни делали, я уверена, они всегда думают о нас.

— А я недостаточно много думаю о них? Вот для чего ты хотела прийти сюда?

Нелли поднялась.

— В таком случае я не собираюсь здесь больше сидеть и слушать тебя. Ты просто хочешь испортить мне настроение.

Разговор грозил прерваться. Вот сейчас она должна сказать это.

— Подожди, — сказала Штеффи. — Есть одна вещь, которую мне нужно рассказать тебе.

— Ну что?

— Сядь.

Нелли неохотно села.

— Помнишь, мама заболела, зимой, через год, как мы приехали. У нее было воспаление легких, как раз перед тем как они с папой должны были ехать в Америку.

— Да, — сказала Нелли. — Разумеется, помню.

— Мама снова заболела, — сказала Штеффи. — В лагере, в Терезиенштадте.

— Вот как?

Штеффи показалось, что в голосе Нелли прозвучали нотки беспокойства.

— Серьезно заболела, — сказала она. — Тифом. Я точно не знаю, что это за болезнь.

— Но ведь папа ее вылечит?

Беспокойство в голосе стало явственнее.

— Нелли, — сказала Штеффи. — Мама умерла.

На секунду воцарилась полная тишина. Никто из них не пошевелился.

Над их головами крикнула чайка. Нелли вскочила.

— Ты врешь! — крикнула она. — Мама не умерла! Ты все придумала, чтобы наказать меня. Ты считаешь, что всегда права, а я злая и глупая. Ты врешь!

Слезы брызнули из ее темных глаз. Она молотила Штеффи кулаками и кричала:

— Ты врешь! Ты врешь!

Штеффи схватила Нелли за запястье и крепко сжала. Нелли сопротивлялась, но наконец сдалась. Все тело сотрясалось от плача. Штеффи обняла ее и прижала к себе.

— Это я виновата, — плакала Нелли. — Это я виновата в том, что мама умерла.

— Почему ты?

— Потому что я очень хотела быть родным ребенком тети Альмы с дядей Сигурдом. Я не хотела другой мамы, кроме тети Альмы.

— Послушай меня, Нелли, — сказала Штеффи. — Ни в чем ты не виновата. Нас отправили сюда, как посылку, с листком на шее. Это не наша вина и не мамы с папой. Ты была такой маленькой. Я обещала заботиться о тебе, но не смогла всегда быть рядом.

— В первый вечер здесь, — прошептала Нелли, — ты ушла с тетей Мартой. Я думала, ты никогда не вернешься.

— Я ничего не могла поделать. Меня вынудили.

— Если никто ничего не мог поделать, — сказала Нелли, — чья же в этом вина?

Глава 35

Проходили дни. Первая неистовая боль превратилась в глухую скорбь. Тоска по маме не проходила, и Штеффи иногда плакала.

— Пусть плачет, — сказала Хедвиг Бьёрк тете Марте. — Так легче. Я знаю, я потеряла свою маму в ее возрасте.

— Не нужно было уезжать в Швецию, — плакала Штеффи. — Я должна была остаться.

— Нет, — решительно сказала Хедвиг Бьёрк.

— Нет, я должна была там остаться, с мамой.

— И умереть? Для нее было бы лучше знать об этом? Или папе? Поверь мне, Стефания, пока твоя мама была жива, она была благодарна, что вы с Нелли в надежных руках. Что, по-твоему, поддерживает сейчас твоего папу? То, что вы обе в безопасности.

Папа. Как же ему одиноко сейчас.

— Я не знакома с твоими родителями, — сказала Хедвиг Бьёрк. — Но ты столько мне рассказывала, что я уверена в одном.

— В чем?

— Что бы ни случилось, они бы не хотели, чтобы ты сдалась. В том, что ты здесь, есть смысл, Стефания. Смысл в том, чтобы ты жила дальше и делала в своей жизни все, что в твоих силах.

Штеффи подняла глаза и встретила ясный, серьезный взгляд Хедвиг Бьёрк. Она знала, о чем думала ее учительница. Осталось меньше трех недель до экзамена, который решит, сможет ли она перепрыгнуть через один учебный год в гимназии. Теперь все это казалось таким далеким, словно вовсе не касалось ее.

— Не знаю, справлюсь ли, — сказала Штеффи. — Не сейчас.

— Я знаю, что справишься, — сказала Хедвиг Бьёрк. — Ты справишься. Завтра мы возобновим наши занятия. Ведь так?

— Да.

— Твоя мама гордилась бы тобой, — сказала Хедвиг Бьёрк.

Постепенно будничная жизнь брала свое. По утрам Штеффи поднималась на занятия к Хедвиг Бьёрк. Многое нужно было выучить к экзаменам.

Все были милы с ней. Тетя Марта баловала ее и готовила любимые блюда на ужин. Хедвиг Бьёрк ободряла, а Дженис старалась насмешить. Дядя Эверт приехал домой и взял ее с собой в море. Он был немногословен, но Штеффи успокаивал мерный звук весел и его взгляд.

Вера пришла с первой ежевикой в железной кружке.

— С нашего места, — сказала она.

Вера казалась веселой, хотя к осени она останется без работы. Хозяйка не захотела иметь домработницу с ребенком, а Рикарду пока еще не удалось найти квартиру, где они смогут жить после свадьбы.

— Все как-нибудь образуется, — сказала Вера и погладила себя по животу. — Как думаешь, будет мальчик или девочка?

— Девочка, — сказала Штеффи.

— Надеюсь, — сказала Вера. — Хотя мальчикам жить легче.

Штеффи понятия не имела, откуда Май узнала о том, что случилось, но несколько дней спустя пришло длинное письмо о том, как она сочувствует Штеффи и как хотела бы ей помочь. Вся семья Май передавала ей привет, а Гуннель послала с письмом рисунок, где изобразила Штеффи принцессой.

Сама Штеффи написала папе письмо. Никогда еще это не было так трудно. Приходилось начинать снова и снова. Рука, державшая авторучку, дрожала. Но наконец она нашла слова.

«Милый папа, я так ужасно скучаю по вас. Мама умерла, а с тобой нельзя встретиться. Я люблю вас обоих больше всего в мире. Я знаю, что вы все сделали правильно, отправив нас сюда. Мне повезло, я попала к людям, которые обо мне заботятся. Когда-нибудь война должна закончиться. Когда-нибудь мы снова встретимся».

Она отправила письмо.

Письмо вернулось.

На конверте была надпись: «Переведен».

Переведен! Куда?

Экзамен в гимназию занял два дня. Штеффи поехала в Гётеборг вместе с Хедвиг Бьёрк и Дженис. Их летний отдых закончился. Хедвиг Бьёрк готовилась к осенним занятиям, а Дженис нужно было репетировать следующую роль в Большом театре.

Экзамен прошел успешно. Штеффи хорошо подготовилась. Ночь между этими двумя днями она провела в своей постели у Май дома. Но после экзаменов она еще неделю — последнюю неделю летних каникул — погостила на острове.

Как прекрасно было снова встретить Май и всю ее семью. Мама Май обняла ее и расцеловала в обе щеки. Гуннель забралась к ней на колени. Вечером Штеффи с Май долго лежали и шептались, перед тем как уснуть.

На другой день она рано освободилась. Можно было бы поехать на трехчасовом пароходе, но Штеффи решила подождать до вечера. У нее осталось в Гётеборге одно дело.

В половине пятого Штеффи позвонила в дверь Еврейского детского дома. Открыла Сюзи со своим угрюмым лицом. Сначала она не узнала Штеффи, но потом вспомнила:

— Заходи.

— Юдит дома?

— Нет, она еще не пришла. Можешь подождать ее в общей комнате.

Штеффи села в жесткое кресло. Голоса девочек перекрикивались где-то в доме. Высокая девочка вошла, чтобы взять книгу, и кивнула Штеффи.

— Ты к кому?

— К Юдит.

— Ты ее одноклассница из Вены? Ты живешь на острове?

— Да, это я, — сказала Штеффи, и ей стало интересно, что Юдит рассказала о ней. Но девочка дружелюбно улыбнулась и исчезла с книгой в руке.

Через двадцать минут наконец пришла Юдит. Штеффи услышала, как Сюзи крикнула:

— Юдит! К тебе гости!

Штеффи встала с кресла в тот самый момент, когда Юдит удивленно остановилась у порога.

— Штеффи! Что ты тут делаешь?

«Не следовало мне приходить, — подумала Штеффи. — Она не хочет меня видеть».

Но Юдит подошла к ней и сжала ее руку в своих ладонях. Глаза Юдит светились.

— Как я рада! Я вела себя как идиотка. Ты простишь меня?

— Что было, то было, — сказала Штеффи. — Может, ты в чем-то права. Я вышла из общины Пятидесятнической церкви.

— Правда? О, я так рада, что ты не сердишься на меня. Ты единственная, кого я знала до приезда сюда.

— Юдит, — сказала Штеффи. — Что означает слово «переведен»?

Улыбка Юдит угасла.

— Твои родители?

— Папа. Мама умерла. Она умерла в июне, но я узнала об этом только пару недель назад. Ты знаешь, что означает «переведен», не так ли?

— Транспортировка, — сказала Юдит. — В другой лагерь. Скорее всего, в Польшу. Оттуда не приходят письма. Туда нельзя писать или отправлять посылки.

— Что там происходит?

— Я не знаю, — сказала Юдит. — Никто не знает наверняка. Можно только надеяться.

— На что?

— На то, что война закончится. До того, как все умрут.

Последнюю неделю лета на острове воздух стал прохладнее, а голубое море чуть темнее. Приближалась осень.

В понедельник дядя Эверт вышел в море на «Диане» вместе с другими рыболовными лодками. Безопаснее всего выходить за рыбой вместе, если одна из лодок попадет на мину. Такое случалось много раз за лето, но погибших не было.

Уже в среду вечером лодки вернулись. Все кроме двух. Две лодки затонули вместе с командой.

— Они потопили их, — сказал дядя Эверт. — Намеренно. Никто, даже немец, не может перепутать рыбацкую лодку с военным судном. Они хотели напугать нас. И своего добились. Немцы прошли так близко, что можно было прочитать названия и номера обеих лодок. В следующий раз они примутся за нас.

В эту неделю никто больше не выходил в море. По островам и другим рыбацким поселкам вдоль побережья прошли акции протеста. Те, кто побывали вблизи обстрела, решили сменить названия и номера своих лодок. Хотя все лодки были в опасности, больше всего рисковали те, кто видел слишком много.

— «Либерти», — сказал дядя Эверт. — «Свобода». Что скажешь о таком имени, Штеффи?

Штеффи кивнула.

— Красивое имя.

— Или… — сказал дядя Эверт. — Твою маму звали Элизабет?

— Да.

— Давай назовем лодку в ее честь?

— А это подходящее имя для лодки?

— Да, — сказал дядя Эверт. — Прекрасно подходит.

Штеффи разрешили написать краской новое имя на округлом штевне рыбацкой лодки. Крупные черные буквы. «Элизабет». Там же дядя Эверт написал название острова и номер лодки.

— На следующей неделе мы снова выходим, — сказал он. — Так легко эти немцы от нас не отделаются. Скоро придет их очередь бояться.

Глава 36

Штеффи стояла на скале в паре метров от поверхности воды на резком сентябрьском штормовом ветру. Ветер вертел и крутил вихри и разбивал бушующие волны. У края берега они оставляли белую пену.

Теперь Штеффи многое знала о море. Дядя Эверт научил ее. Море больше не пугало ее своей бесконечностью. Но она уважала эти темные глубины и быструю смену погоды и ветра.

Ничего уже не будет как прежде. Долгое время после того, как приехала в Швецию, Штеффи верила, что они вскоре снова станут семьей: мама, папа и двое детей. Теперь она знала: так никогда не будет. Мама умерла. Папа исчез, «переведен». Сама она больше не ребенок.

Шестнадцать лет. Почти взрослая.

Детство кончилось.

Вот уже месяц как она училась в гимназии. Было трудно, приходилось много работать, но она справлялась. Девочки были серьезнее, чем большинство ее одноклассниц в школе. Они разговаривали о том, что происходит в мире и о том, кем собираются стать: учителями, аптекарями или врачами, как она сама. Одна девочка даже хотела стать инженером.

Каждое утро она ездила в школу вместе с Май. Время от времени они сталкивались в коридоре, в школьном дворе или в столовой. После занятий они обычно ждали друг друга и ехали на трамвае домой в Сандарну.

Особенно сильная волна бросила к ее ногам облако пены. Штеффи слышала, что седьмая волна — самая сильная. Почему именно седьмая?

В другом море на юге союзники готовились высадиться на европейское побережье. «Это не начало конца, но, возможно, конец началу», — сказал кто-то по радио. Но как долго это продлится?

Штеффи села, обхватив руками колени и положив на них подбородок. Ритм волн охватил ее, заставляя дышать спокойнее.

Далеко вдоль пляжа шла маленькая фигурка. Когда она приблизилась, Штеффи узнала Нелли. Та сняла чулки и туфли и шла босиком по краю воды, хотя море уже становилось холодным.

Штеффи поднялась и помахала рукой.

— Нелли!

Ветер донес ее слова, и Нелли услышала, подняла взгляд к скалам и помахала в ответ.

Штеффи снова села и стала ждать, пока Нелли проберется по берегу. Идти вдоль берега всегда гораздо дольше, чем кажется. Там много маленьких бухточек, которые нужно обойти, и камней, через которые нужно перелезть.

Нелли залезла на скалу, держа в руках туфли с чулками, и села рядом с сестрой. Они молча смотрели на линию горизонта на западе. Там вдали море сверкало как чистое серебро. Ближе к берегу оно было окрашено в серо-голубой цвет, отражая пасмурное небо.

— Мы так и не уехали в Америку, — наконец сказала Нелли.

— Да.

— Бывало, ты рассказывала мне об Америке. О больших городах, высоких домах и улицах, заполненных автомобилями. Помнишь?

— Да.

— Ты утешала меня, — сказала Нелли, — когда я была маленькой.

Штеффи посмотрела на Нелли. Ее лицо было серьезным и открытым.

— Я сердилась на тебя, — продолжала Нелли. — Думала, ты не хотела, чтобы я чувствовала себя здесь как дома. Считала, что ты только надоедала и портила мне настроение.

— Меня мучила совесть, что не могу заботиться о тебе. Я думала, что предала маму с папой.

Сестры молча сидели и смотрели на бесконечное море. Штеффи взяла Нелли за руку, и Нелли не отдернула ее.

— Нам нужно заботиться друг о друге, — сказала Нелли.

— Да, — сказала Штеффи. — Нужно.

Note1

Поммак» — яблочный напиток. (Прим. переводчика.)

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36 .

Реклама на сайте