Сергей Алексеевич Баруздин Какое оно, море?
1
Луна плывет за окном. Круглая. Большая. Холодная. Она плывет быстро. Будто расталкивает облака и вновь вырывается на простор.
Это только кажется, что она плывет. Если бы луна плыла, да так быстро, она давно скрылась бы за углом дома. А луна видна все время, и, значит, это облака плывут ей навстречу.
А небо вокруг бесконечное, темное и чуть-чуть непонятное, как все, что не имеет конца и края. Если смотреть в сторону от луны, долго смотреть в одну точку, то можно увидеть звезды. Те, что побольше, — спокойные. А самые маленькие — мигающие, как огни на празднике вечером. Рядом с луной звезд не видно, кроме какой-то одной — большой и холодной, как сама луна.
Луна освещает небо и город — крыши, стены, деревья, тротуары и людей, идущих в кино. Но крыши, стены, и деревья, и тротуары, и люди, и даже машины, которые Саша так любит смотреть днем, в лунном свете совсем неинтересные, словно неживые.
Может, их зима такими делает?
Зима уже начинается. Снежок лежит на крышах и в осенней, еще не совсем пожелтевшей траве газонов, и на ветках деревьев, и кое-где на тротуарах. Но снежок лег всюду, и у кино он блестит в свете ярких огней. А там, у кино, весело.
Саша почему-то не верит, что луна светит сейчас всюду. Неужели и над морем? Она светит здесь, над его улицей. И то не везде.
А может, она и везде светит, но в других местах огни забивают ее свет. У кино горят такие огни. И дальше; у площади, где летом бьет в небо голубой фонтан. И еще дальше, где сверкают окна нового завода, большого, как целый город, и тихого, как будто это и не завод вовсе. Так тихо бывает не в городе, а в пионерском лагере после отбоя. Там, в лагере, Саша уже три лета жил. А на море…
— Вер! А какое оно, море?
— Ну, вот я так и знала, что ты опять не о том думаешь! Задачки же надо решать! Задачки! — Вера отрывается от тетрадки и укоризненно глядит на Сашу. — А про море потом…
Саша и сам понимает. Отходит от окна, садится, берет учебник:
— Я знаю… Сейчас… «В клетке находится неизвестное число фазанов и кроликов, — бормочет он. — Известно только, что всего в клетке 35 голов и 94 ноги. Узнать число фазанов и число кроликов».
Саша грызет карандаш.
У Саши темные глаза и светлые волосы с вихрами на затылке. Вихры торчат, хотя Саша и приглаживает их поминутно ладонями. А днем глаза у Саши совсем не темные, а синие, с голубизной. И днем у него видны веснушки на носу. Только они вовсе не большие. Вечером их и не заметишь.
У Веры веснушек нет, хотя и нос у нее курносый, очень подходящий для веснушек. Волосы у Веры с рыжевато-золотым оттенком. Одни пряди посветлее, другие потемнее. Это они летом на море так выгорают. И лицо у Веры не то смешливое, не то серьезное — не поймешь. Как будто она старается быть серьезной, а на самом деле и не серьезная.
Но Саша сейчас не видит ее лица. И луны, что плывет за запотевшим окном, уже не видит.
Он не грызет теперь карандаш, а водит им по промокашке.
Наконец спрашивает:
— А что это за фазаны?
Вера опять пытается говорить требовательно и серьезно. Ямочки под глазами превращаются в морщинки, губы поджаты:
— Ну какое это имеет значение! Фазаны! Кролики! Трубы! Важны числа. Их надо решать!
— Я знаю, — соглашается Саша.
Он завидует Вере. Как-то у нее все здорово получается с арифметикой. Она берет из нее только цифры, складывает их, множит, вычитает. А у Саши совсем не так. Если про поезд задачка, он об этом поезде начинает думать. Если про пароход — про него. Слова в задачках путают Сашу. А потом он спохватывается: ведь задачка это — и ну торопится!
Сейчас Саша пристыжен. Он водит карандашом по промокашке. И правда: при чем тут фазаны? Голов — тридцать пять. Ног — девяносто четыре. У каждого кролика по четыре ноги. У каждого фазана…
— Ты в самом деле фазанов не видел? — спрашивает вдруг Вера. — И в зоопарке?
Саша доволен. Хоть так узнать, что это за зверь такой — фазан и сколько у него ног. Фазан почему-то путается у него с сазаном, а у сазана какие ноги? Рыба!
— В зоопарке я давно был, до школы, — признается Саша. — С па… — Он не договаривает, и правильно делает: какой смысл рассказывать Вере, с кем он был в зоопарке до школы. Пять лет назад. Пять лет! Давно!
— Фазан — подотряд куриных. У фазанов очень красивое оперение, длинные и широкие хвосты. Все они яркой расцветки. От фазанов произошли наши домашние куры. Мы же это проходили…
Саше теперь все ясно. Раз куры, значит, фазаны — не сазаны и у них по две ноги.
Ну что бы это все сразу объяснить!
— Я знаю, — говорит Саша и берется за задачку. «35 голов, 94 ноги… У кроликов по четыре ноги. У фазанов по две…»
Через несколько минут он спрашивает:
— Двенадцать и двадцать три?
— Фазанов двадцать три, — уточняет Вера.
— Фазанов! А кроликов — двенадцать?
— Молодец, а я думала, ты…
— А что?
— Ну, что ты думать не умеешь, — не очень решительно говорит Вера и, чтобы не обидеть Сашу, поясняет: — Над задачками.
А Саша уже бормочет следующую задачку:
— «Отец старше сына на двадцать четыре года. Сколько лет сыну, если через три года он будет в пять раз моложе отца?»
Саша перечитывает задачку несколько раз. Потом долго смотрит в окно. Стекла запотели, и луна расплывается, блестит капельками влаги на окне, отражается в белом, покрытом масляной краской подоконнике.
Со стороны кино светятся синие и красные огни. Наверно, морозит. Потому и окно запотело.
Вера занята своей задачкой. Она сидит за столом рядом с Сашей и словно отвернувшись от него. Волосы падают на лоб и на кулачок, которым она подпирает голову. На загорелой руке блестит золотистый пушок, и на левой щеке — Саша видит — тоже пушок. А морщинок уже нет, одни ямочки под глазами.
— «Отец старше сына на двадцать четыре года…» — перечитывает Саша и начинает что-то рисовать в тетрадке.
Уже не карандашом, а чернилами. Ровно по клеточкам. Одна линия — через три клетки. Вторая выше — через пять клеток. Еще выше — маленькая — через две. Линии соединяются под наклонным углом слева и справа. Две новые идут вверх. Это мачты. На них флажки. Внизу на борту три кружка и крючок. Иллюминаторы и якорь есть на каждом корабле, а на военном тем более.
Саша закрывает глаза, стараясь увидеть море. Он не думает уже о корабле. Он хочет представить себе море, по которому идет корабль. Но море в тетрадке не нарисуешь. И потом…
— Ну так я и знала! Что ты наделал! — всплеснула руками Вера. — Стоит отвернуться — и ты уже! Да прямо в тетрадке…
— Я перепишу! — виновато обещает Саша. — Я знаю…
Он долго переписывает вырванную страницу. Старается.
— Чудной ты! — говорит Вера уже более миролюбиво. — Ты аккуратнее, аккуратнее!
— Ну, я пойду! Пора! — Саша встает, когда все переписано, и Вера не делает, кажется, никаких замечаний.
— Придешь завтра?
— Мы ж завтра в школе будем…
— Так вечером…
— Вечером приду, — обещает Саша, натягивая пальто и теряясь от того, что родители Веры смотрят телевизор. Прощаться с ними или нет? Саша не знает, но на всякий случай протягивает голову в темную столовую: — До свидания!
— Будь здоров, Саша! — говорит Верин отец.
— До свидания! — подтверждает Верина мама.
— А то у тебя с задачками плохо, — наставительно замечает Вера.
— Знаю, что плохо, — соглашается Саша. А сам думает: «Про море она мне так и не рассказала».
2
— Почему же он чудной?
Когда Верин отец смеется, он забавно надувает губы и усы у него прыгают. Или дергаются. Но это — одно и то же.
— Потому что он все время о чем-то думает, о постороннем! — говорит Вера.
— Если человек думает — это не самое худшее, — замечает отец. — А по-моему, он очень серьезный и интересный парнишка. И очень хорошо, что тебе поручили с ним заниматься… Я бы на твоем месте радовался!..
— Да я ничего не говорю. Только…
— Что «только»?
— Он почему-то меня все время не про задачи, а про море спрашивает. И пароходы в тетрадках рисует.
— Значит, у человека мечта есть, а это тоже неплохо. Как ты считаешь?
Вера соглашается. С родителями надо соглашаться.
Но понять Сашу она все равно не может.
Непонятный он какой-то и не похожий на всех других ребят. Другие, обычные, — шумят, спорят, дерутся, смеются над девчонками, списывают, подсказывают и, уж конечно, ни о чем особом не думают. А Саша — тихий. А Саша думает. И все время про море спрашивает. Разве не чудно?
Правда, Вера сама Саше сказала, что каждое лето на море уезжает. С тех пор, как еще до школы болела чем-то. Болезнь давно прошла, а поездки на море остались. Как говорит мама: «Для профилактики». И как говорит папа: «Ох уж этот мне оздоровительный сезон». Но папа шутит. Ему самому нравится бывать на море.
Вера тоже любит эти поездки. И то, что они живут в небольшой деревушке, а не в каком-нибудь санатории или в пансионате, нравится Вере. И то, что рядом с деревушкой есть настоящая пограничная застава, нравится. По вечерам пограничники освещают море прожекторами и патруль ходит по пляжу, там, где днем купаются мальчишки, девчонки и немногие взрослые. А однажды, два года назад, пограничники спасли Веру от настоящей смерти. Так говорит папа. У Веры начался гнойный аппендицит, и сам начальник заставы взялся доставить ее на пограничном катере в город, в больницу. И хотя это было давно, Вера и теперь здоровается с начальником заставы. А он при встрече с Верой обязательно шутит:
«Как служба, пионерия? Все ли в порядке? А то мой дредноут в твоем распоряжении!»
«Все в порядке! Служба идет!» — отвечает Вера.
На будущее лето Вера опять поедет к морю и опять увидит веселого начальника заставы и его «дредноут». В кораблях Вера не очень разбирается, но она знает, что маленький, быстрый пограничный катер, на котором она когда-то ехала в больницу, каждый вечер несет сторожевую службу в море. На катере есть сильный прожектор и даже пушка. Вера слышала, как из нее ухало во время учений. А учения каждое лето бывают.
Летом Вера вновь поедет на море. Когда окончит пятый класс.
…И все-таки Саша чудной. Говорит, что краб у него есть какой-то необыкновенный.
А может, она просто мало знает Сашу. Ведь они учатся вместе только три месяца. До этого Вера ходила не в эту школу и жила далеко отсюда, на другом конце города.
3
Крабом Саша дорожит больше всего на свете. Никогда он не берег так ни одну игрушку, ни одну книжку, как этого краба. А после того как мама порвала фотографии папы и даже те, где он был вместе с Сашей, краба приходится прятать. Саша держит его в коробке аккуратно завернутым в тряпку, а коробку прячет в самый нижний ящик стола и прикрывает учебниками. Мама туда не лазает.
Шесть раз в неделю после школы Саша достает коробку и смотрит на краба. Этот краб настоящий, из моря. Пучеглазый, с неодинаковыми клешнями, большими усами и лапами: длинными, покороче и еще короче — совсем маленькими. И у папы на фуражке такой же краб, только не настоящий, а меньше и золотой. Саша помнит папину фуражку и краба на ней. А этого, настоящего, засушенного, папа привез, когда Саша начал учиться в третьем классе. И еще сказал тогда:
«Что бы ни было, не забывай меня, сын!»
Больше Саша не видел папу. Отец переехал в другое место, а они с мамой туда не поехали. Сначала папа присылал длинные письма. Мама читала их, почему-то смеялась, иногда ворчала и сразу же рвала.
Несколько раз Саша спрашивал:
— А почему мы не с папой?
— Никакого отца у тебя больше нет! — говорила мама. — Заруби это раз и навсегда себе на носу! Нет — и все!
Саша привык слушаться маму, а как это — «заруби на носу»? Но раз мама говорит…
Забыть папиных слов «не забывай меня, сын!» Саша не мог, но маму больше ни о чем не спрашивал.
Сама мама больше не вспоминала про отца. Спрашивала только:
— Сегодня перевода не было?
Перевод — это деньги. Когда мамы нет дома, почтальон оставляет Саше или в почтовом ящике только бумажку. С ней мама идет на почту и получает деньги. Когда мама дома, почтальон сразу отдает ей деньги. Переводы приходят каждый месяц.
— От кого эти деньги? — однажды спросил Саша.
— Не все ли равно! — неопределенно ответила мама. — И вообще это не твое дело!
По понедельникам Саша не достает краба. По понедельникам мама бывает дома. У нее выходной. И у Саши по понедельникам особый день. После школы он может гулять во дворе или даже пойти в кино. А кино рядом, и как раз с понедельника в нем меняются картины…
4
Снег идет уже третий день подряд. Город стал белым и по-настоящему зимним. Окна прихвачены морозом, и за ними ничего не видно. Никакой луны и никакого неба. И если выйти на улицу, луны нет. Небо заволокло тучами. Они висят над городом — низко-низко. Из туч сыплется снег.
Замороженное окно очень красиво. За ним сверкают вечерние огни улицы и кино. Огни дрожат, и узоры на стекле без конца меняются. Желтеют, белеют, синеют, опять желтеют.
Сегодня Саша не смотрит на окно и ни о чем не спрашивает Веру. А Вере, наоборот, хочется поговорить.
«Может, прав папа? — размышляет Вера. — Если человек думает и если у него мечта… Это, наверно, хорошо, когда у человека есть мечта. А какая же у меня мечта?»
Вера крутится на стуле и наконец не выдерживает:
— Ты почему молчишь?
— Я не молчу, — говорит Саша. — Я решаю…
Вчера Саша схватил двойку по арифметике. Хочешь не хочешь, а надо что-то делать.
И Саша решает одну задачку за другой.
— Какой ответ? — спрашивает Вера.
— Четыреста семьдесят три тысячи шестьсот насекомых.
— Правильно! А во второй?
— Восемьдесят четыре пионера.
Заходит Верина мать:
— Занимаетесь?
— Ага, — говорит Вера.
— Занимайтесь, занимайтесь, я на минутку…
Потом приходит с работы Верин отец. Вместе с ним в комнату врываются запахи зимы — мороза, снега, ветра. И почему-то хвои, как будто в дом принесли новогоднюю елку, хотя до Нового года еще почти месяц.
— У вас тут теплынь, как на Черноморье! А на улице!.. Ну, не буду, не буду мешать!..
Он тихо уходит в соседнюю комнату.
А на улице все время валит снег. И ветер завывает со свистом и улюлюканьем. И где-то рядом гремит железо. Это автомобильный знак качается на воротах дома.
Вера мучительно выжидает, когда Саша решит последнюю задачу.
— Ну, сколько?
— Десять пальто, — неуверенно говорит Саша.
Но Веру, кажется, уже не волнуют задачки, и Саша удивленно смотрит на нее:
— Что? Неправильно?
— Правильно! Почему?
— Нет, я просто думал, что ты скажешь: «Неправильно».
— А море, оно большое. Красотища! — вдруг говорит Вера. — Прямо как небо!
— Такое? С луной? — Саша кивает на окно.
— Почему — с луной? Не только! — продолжает Вера. — Когда луна, то на море лунная дорожка бывает… Тоже красивая. А лучше с солнцем. Солнце светит над морем, а вода в море синяя-синяя и блестит. Даже глазам больно! И теплотища! И люди вокруг, и за морем ничего не видно. Такое оно бесконечное!
Сашино лицо светлеет.
— А еще?
— А еще… Еще чайки кружатся, и на воду садятся, и плавают. Качаются на волнах, как утки. А когда пароход какой-нибудь идет далеко-далеко, чайки улетают к нему и кружатся над ним долго-долго. Говорят, что они много километров так пролететь могут за пароходом…
— А еще?
— Еще? — Верина фантазия, кажется, кончается. Но вот она вспоминает: — Да, еще дельфины иногда подплывают близко-близко к берегу и играют, как ребята, на солнце. Ныряют, прыгают!.. Только это редко. Папа говорит, что всех дельфинов почти перебили…
Несколько минут Вера молчит. Может, ей этих дельфинов жалко или она просто еще что-то вспоминает…
— Я тебе все это уже рассказывала, — наконец говорит Вера. — Про цикад, и про горы, и как мы крабов с мальчишками ловили. А почему ты меня все время про море спрашиваешь?
— Так… — неопределенно говорит Саша. — Интересно ведь.
Вдруг Вера произносит:
— А еще знаешь когда на море красиво бывает? Когда шторм. Все море ревет и о берег волнами, волнами! Брызги так и летят, так и рассыпаются! А волны все наступают и наступают. И вода в море мутная-мутная. Страхотище!
Саша слушает Веру, застыв на месте. Лишь рот полуоткрыт.
— Иногда так два дня штормит или три, а потом вдруг утром проснешься — тишина! — продолжает Вера. — Чуть-чуть слышно, как море плещется. А в воду войдешь — прозрачная! И песок на дне, и камни, и водоросли — все видно. Нырнешь, откроешь глаза под водой — красотища! Я долго могу под водой смотреть.
— А катер как же? — спрашивает Саша.
— Какой катер?
— Ну, пограничный. С этим начальником заставы. Когда шторм, как?
— Ну! Они в любую погоду плавают. Им что! Они знаешь какие смелые!
Теперь Саша задумывается о чем-то. Молчит. Потом вдруг спрашивает:
— А вода там правда очень соленая? В море?
— Вообще-то соленая, пока не привыкнешь, — говорит Вера, — а привыкнешь и не замечаешь, какая она. За день-то знаешь сколько ее наглотаешься! Пока плаваешь и ныряешь. Ух!
— Ну какая она все-таки? Как суп пересоленный?
Вера подергивает плечами.
— Как суп? Нет, наверно. А может, как суп… Только вода-то с йодом. В морской воде йода много… А ты знаешь, что я придумала? Давай я попрошу маму с папой, чтоб они тебя с нами взяли. А ты своих родителей попроси. На будущий год. Поедем вместе! Знаешь, как здорово будет! А?
— Не знаю, — говорит Саша. — Не знаю…
5
Раньше, при отце, Сашина мама не работала. Но это давно было. Теперь мама работает в палатке на рынке. Саша был там. В палатке продают платки, косынки, чулки, пуговицы и еще всякие вещи. Все это называется «галантерея».
В обычные дни маме некогда. Она уходит рано. Раньше, чем Саша в школу.
Когда уходит, наказывает:
— Придешь — суп не забудь поставить. А на второе — картошку поджарить. С мясом. Да пенку не забывай с супа снимать… А засыпь… Смотри сам чем. Вермишелью можно или…
Кухарить Саша научился. За три года чему не научишься! Раньше мама с утра все подготавливала сама: наливала в кастрюлю воду, солила ее, клала мясо, луковицу и морковку. Саше оставалось только поставить кастрюлю на газ и следить за тем, чтобы не убежала вода. И ждать, когда суп сварится. Картошку мама тоже с утра чистила — для супа и для второго, а то и котлеты заранее готовила. Теперь Саша все делает сам. Научился. Привык.
Как возвращается из школы, перекусит сам, на краба посмотрит — и за дела. Сначала готовкой занимается, потом уборкой. К пяти часам он даже тарелки успеет на стол поставить.
В прошлом году Саша две тарелки ставил: себе и маме. Мама часто приходила не одна. Сначала с дядей Колей. Потом с дядей Васей. Но ни дядя Коля, ни дядя Вася никогда не обедали, хотя и сидели долго.
Саша обычно ел вместе с мамой, а потом говорил:
«Ну, я пойду…»
«Иди-иди, сынок», — соглашалась мама.
Саша уходил к ребятам или гулял по улице до девяти часов. В девять он возвращался, и мама уже была одна. И они смотрели телевизор и пили чай. Телевизор у них маленький, но с линзой — в нем все хорошо видно.
Теперь к маме приходит дядя Яша — старый, толстый, с потной лысой головой и висячими красными щеками. Дядя Коля и дядя Вася были совсем не такими. А дядя Яша всегда торопится, но обязательно обедает и выпивает вместе с мамой. Мама пьет мало, а дядя Яша — много и иногда становится совсем пьяным.
Тогда мама укладывает его на диван и говорит с досадой:
«Отлежись хоть чуток…»
Саша боится его. Боится потому, что он с виду страшный. Боится потому, что дядя Яша бывает пьяным. И еще боится за какие-то непонятные разговоры, которые Саша слышал не раз.
«И чего ты за пацана зацепилась? — говорил дядя Яша. — Раз просит, требует, отдай. Не хочешь навсегда — пока молода, не чужому!»
«Говорила тебе: не отдам! Назло ему — не отдам! — отвечала мама. — И все тут!»
«Небось алиментов жалеешь?» — продолжал дядя Яша.
«Хотя бы и алиментов. И хватит об этом!» — сердилась мама.
«Как знаешь. Тебе же добра хочу, чтоб руки развязала», — сочувственно вздыхал дядя Яша.
Теперь Саша не обедает вместе с мамой. Он ест один, до ее прихода, а когда появляется дядя Яша, говорит:
«Ну, я пойду…»
Сейчас Саше хорошо. Не надо ходить по улицам, особенно когда плохая погода. Он берет тетрадки, книги и направляется в соседний подъезд, к Вере. Саша доволен, что Вере поручили с ним заниматься.
И сегодня так.
— Ну, я пойду! — говорит Саша. — Обед вот…
— Иди-иди, сынок! — соглашается мама.
Дядя Яша улыбается и говорит уже не маме, а ему, Саше:
— И чего-то ты все, как дрессированный, бежишь! Покушали бы, почайпили. Вот я тут тебе…
Он долго роется в кармане шубы, достает три шоколадки, перекладывает их из рук в руки, словно взвешивая, наконец протягивает одну Саше:
— На-кось сладенькую!
— Наконец-то сообразил, — произносит мама.
— Ну хватит, хватит! — миролюбиво ворчит дядя Яша.
Саша уже захлопнул дверь и бежит по лестнице вниз. Шоколадка, кажется, упала. Там, в коридоре. Не нужна она ему, эта шоколадка! Не нужна!
6
Каждую ночь Саше снится один и тот же сон. Сон с продолжением. Про море…
Море видится Саше то тихим и солнечным и бесконечно большим, то наоборот — маленьким и круглым, как пруд в их пионерском лагере, если бы на него смотреть не с берега, а с неба…
А может, и море он видит с неба, поднявшись высоко-высоко над ним на самолете или на ракете? Вон и берега этого моря видны. Белые берега с белыми красивыми домами и с белым-белым, как сахар, песком.
А за домами стоят горы с острыми, как специально сделанными пиками, и над ними кружатся орлы. Что за добычу они высматривают? Маленьких зеленых ящериц или чаек, которые качаются на море, словно утки? Или дельфинов? Но дельфинов нет сейчас. Их всех перебили. Так говорила Вера. Она знает. Она каждый год бывает на море…
А где же Вера сейчас? Да вон она! Вон плывет в волнах и играет, ныряя под воду. Наверно, опять глаза открыла под водой и смотрит на морское дно? Вера долго так может…
Саша тоже старается заглянуть на дно, чтоб увидеть песок, и камни, и водоросли, и крабов среди них. Ему надо только открыть глаза, как Вера. И он силится их открыть, но глаза не открываются…
Это потому, что он спит. А ночью, спросонья, всегда трудно открыть глаза. Но почему теперь не видно Веры?..
«Вер! Вера!» — зовет Саша.
И в ту же минуту над водой появляется молодой дельфин. Он весело прыгает, бьет по воде хвостом и смеется:
«Нас не перебили! Смотрите, не перебили!»
Значит, это не Вера была, а дельфин. Надо обязательно сказать Вере, что он видел дельфина. Завтра же, на первом уроке. Ведь они с Верой сидят на одной парте…
И вдруг море темнеет. А белые дома, и белый песок, и белые берега превращаются в настоящий снегопад. Снег сыплет над морем, застилая воду и солнце…
Огромная луна появляется над морем. Ей жарко. Она вытирает лысину и красные щеки носовым платком и говорит, почти кричит на все море:
«На-кось сладенькую!»
И совсем не понять Саше, почему луне так жарко. Ведь холодно-холодно вокруг. И Саше холодно. Он промок до нитки под этим снегопадом, а тут еще море такое холодное…
Но вот луч прожектора прорезает темноту. Грохочет выстрел. Еще один. Неужели шторм? Или учения? Нет! Это несется по волнам быстрый катер ему, Саше, на подмогу!
«Что бы ни было, не забывай меня, сын!» — слышит Саша.
«Я не забыл! Не забыл! — шепчет Саша. — Но сначала Веру. Вера там, в море!»
Папа стоит на капитанском мостике — большой, сильный, а на голове у него фуражка с золотым «крабом». И папа улыбается, и вытирает лицо от морских брызг, и смотрит на Сашу круглыми, как бусины, виноватыми глазами.
«Держись, сын! — соглашается он. — Конечно, сначала Веру».
Потом Саша с Верой долго сидят на теплом берегу. Саша играет в песок, а Вера хмурит лоб, стараясь быть серьезной:
«Ну какое это имеет значение? Дельфины! Штормы! Чайки! Важны числа! Их надо решать!»
«Я знаю», — говорит Саша.
И он долго-долго, до самого утра, решает задачки. Про трубы и насекомых. Про костюмы и пионеров, ушедших в поход. Про фазанов и кроликов, у которых тридцать пять голов и девяносто четыре ноги…
«Правильно! Правильно!» — говорит Вера.
И все хорошо, раз она так говорит. Нет лишь моря. И мама уже тормошит Сашу:
— Суп прокипятить не забудь… А на второе… Смотри сам. И прибери получше…
7
А что, если правда попробовать? Соль есть. Йод в аптечке. А воду прямо из-под крана взять.
Саша достает таз, ставит его под кран. Вода леденющая. В море даже и зимой, наверно, куда теплее.
«Подогрею!» — решает Саша.
Под тазом вспыхивает горелка. Саша крутит пальцем воду. Сначала палец мерзнет, но вот по краям таза появляются пузырьки. Их становится все больше и больше. И пальцу теперь теплее. Саша опускает в воду всю руку. Хорошо!
Суп сегодня варить не надо. Только вскипятить. На второе макароны можно. Так скорее. Ну, а подмести комнату и маленький коридор — пара пустяков.
«Успею!» — решает Саша.
Вода уже совсем нагрелась. Саша выключает горелку и снимает таз. Сюда, на стул. Потом берет соль и ложку. Одной столовой, наверно, мало. Он опускает две ложки соли и три, мешает воду, пробует на язык. Нет, суп и тот солонее! Можно еще две ложки. Кажется, хватит. Соленая!
Сколько же йоду?
Для начала полпузырька. Размешать! Еще чуть-чуть!
Пальцы у Саши становятся бурыми. Наверно, от пробки. Это не беда. Отмоются!
Саша идет в комнату, осторожно достает из нижнего ящика стола коробку с крабом. Потом вынимает краба и, прежде чем отнести его на кухню, долго смотрит на него. Вчера был понедельник, и Саша не видел краба. А краб красивый, как в тот день, когда его принес папа!
На кухню Саша не идет, а бежит. Он даже бормочет что-то себе под нос — не то поет, не то рифмует: «В море, в море, в море много соли! В море много йода, хорошая погода!»
Рифмовать Саша умеет уже давно. Еще в детском саду умел и после тоже.
— Ну-ка давай поплаваем в настоящем море! — говорит Саша, опуская краба в воду.
Вода в тазу и впрямь пахнет морем — йодом, солью и теплом. И краб похож на ожившего: кажется, что он разводит клешнями и шевелит усами. И бусинки темных глаз его блестят в воде.
— Давай! Давай! — кричит Саша, двигая краба. — Смелей! Не бойся! Как в море!
Он играет, забыв про все на свете. И про время. И про то, что есть входная дверь и звонок. А звонок трезвонит вовсю. Но Саша не слышит его. Не слышит, как щелкает замок, и мамины слова: «Не пойму, куда он мог подеваться!» — тоже не слышит.
— Ты с ума сошел! Что ты наделал!
Мама с ужасом смотрит на мокрый пол, на Сашины бурые руки и темную жидкость в тазу.
— Ты уже пришла? — Саша не понимает, откуда появилась мама и почему в дверях стоит улыбающийся дядя Яша.
И только в ту минуту, когда мама хватает таз и подносит его к раковине, Саша приходит в себя.
— Мама! Мамочка! Пожалуйста, не надо! Пожа… — бормочет Саша. — Что ты сделала! Что ты сделала! — Он уже кричит.
Саша достает из раковины умывальника оторвавшуюся клешню краба и вторую — поменьше и плачет так, как не плакал уже давно-давно, а может, и никогда:
— Что ты наделала! Что ты… Я же просил тебя… Так просил, мамочка…
— Не реви! Лучше умойся! — говорит мама. — Черт знает что!
— Эка невидаль! — смеется дядя Яша. — Будь что ценное. Дюжина раков с пивком — понимаю. А то краб! Да еще чучело.
…Проходит час, другой, а Саша все лежит на диване, уткнувшись лицом в валик, уже не плачет, а только вздыхает и вздрагивает.
Случилось что-то непоправимое. Вряд ли он может объяснить себе самому что. Саша чувствует это, и потому ему совсем не стыдно — ни своих одиннадцати лет, ни того, что он мальчишка…
А мама с дядей Яшей, отобедав и выпив, чаевничают и о чем-то мирно беседуют.
8
— Ты чего ж это вчера?
Вера ждала Сашу у ворот в школу и совсем промерзла.
И вот он наконец появился, чуть ли не самым последним.
— Не мог я, — бурчит Саша.
— Побежим, а то звонок сейчас, — говорит Вера. И уже на ходу добавляет с сожалением: — А я вчера хотела тебе еще про море рассказать. Раньше совсем забыла. Как мы в Соколиную бухту ходили и костер там жгли, а папа…
— Не надо ничего про море, — вдруг произносит Саша и повторяет: — Не надо!
— Как — не надо? — Вера от удивления даже остановилась.
— Не хочу! — упрямо говорит Саша. — Не хочу больше!
9
Так было. И, возможно, продолжалось бы еще очень долго. И неизвестно, чем бы кончилось. Но в жизни часто случаются перемены, и хорошо, когда эти перемены — к лучшему. Вот и у Саши случилась такая перемена. Долгожданная перемена. И не сегодня…
10
А сегодня… Море плещется рядом с вокзалом. На пляже гуляют ребята и взрослые, а над морем кружатся чайки, и на рейде стоят суда. А над ними и над всем морем — это самое главное — светит солнце. Маленькое по сравнению с морем и большое, горячее, как само море. И неизвестно, что больше притягивает к себе людей — море или солнце. И море и солнце одинаково величественные, неповторимые, живые…
Дальний скорый еще не подошел к вокзалу приморского города, но Сашин отец все чаще посматривает на часы. Значит, вот-вот…
— А цветы ты зря отказался взять, — говорит он сыну.
Саша — длинный, вернее, долговязый, вровень с отцом и такой же загорелый — смущается и бормочет:
— Ну, это неудобно, пап! Как ты не понимаешь!
— Смотри-смотри, как знаешь! — соглашается отец.
Саша и без того растерян. Он терпеть не может встреч, проводов, всяких поздравлений и прочих торжественных вещей, когда не знаешь, как себя вести, куда девать руки, что говорить, и вообще единственное, о чем мечтаешь, чтобы все это скорее кончилось. Не хватает ему еще сейчас букета в руки!
Он ждет, волнуется, как ждут и волнуются сейчас на перроне все. Саша старается взять себя в руки. Быстрей бы уж приходил этот поезд! Ну что тут особенного — встретить знакомых!
Поезд медленно выплывает из-за поворота, а волнение, как назло, не проходит. Уже гудит весь перрон и кричат окна вагонов, и кто-то уже мчится вдоль длинного состава, вскакивает на подножки. И все это как в кино и как на самом деле.
И вот наконец:
— Саша! Кирилл Никанорыч!
Это кричит Вера из окна вагона.
Саша и спокойный до этой минуты подполковник в морской форме тоже начинают куда-то бежать, вскакивают на подножку и с трудом протискиваются в тамбур. Дальше все забито: пролезть немыслимо, и Вера уже кричит им через чужие головы из глубины коридора:
— Мы сами! Ждите внизу!.. На платформе!..
Когда они выходят из вагона, начинается самое сложное. Вера здоровается с Сашей. Саша — с Вериной матерью и с Верой. Верина мать — с Сашиным отцом. Потом… Боже, как все это долго, сумбурно и все-таки трогательно. Глаза блестят, хотя никто не целуется, а просто жмут друг другу руки.
— Ну, как служба, пионерия? Все ли в порядке? — Сашин отец прикладывает руку к козырьку.
— Все в порядке! — смеется Вера. — Только уже не пионерия, Кирилл Никанорыч…
— Неужто комсомолия?
— Комсомолия! — подтверждает Вера.
— Поздравляю! А мой тоже… — Отец кивает на Сашу.
— Чего же ты не написал? Давно, Саш? — удивляется Вера.
— Второй день… А ты?
— Вторую неделю.
Теперь начинается все сначала — пожатие рук и «Поздравляю! Поздравляю! Спасибо! Спасибо! Поздравляю!»
— Ну, чего ж мы стоим? — наконец говорит Сашин отец. — Мой дредноут в вашем распоряжении.
— Неужели все тот?
— И тот и не тот! Для дела поновее и посильнее получили, а этот так — для прогулок теперь. — Подполковник улыбается и поправляет фуражку с золотым «крабом».
Они пробираются по перрону, переходят пути и спускаются к небольшой пристани, где стоит катер — бывший пограничный, бывший сторожевой. Но катерок еще ничего — жив, и даже вахтенный начеку:
— Здравия желаю! С прибытьицем! Осторожненько! Вот так! Осторожненько!
— Пошли на корму, — говорит Саша, когда люди и чемоданы, кажется, устраиваются.
Трещит мотор. Вспенив воду, катер двигается вперед.
— Так какое оно, море? — спрашивает Вера и почему-то смеется.
— Смотри!
Катер выходит из бухты. Теперь только справа тянется берег. Слева и впереди — вода. Не вода, а море.
— Вот и опять оно, — мечтательно произносит Вера. — Так хорошо, что даже говорить не хочется.
Саша соглашается:
— Верно.
Но и молчать не хочется. И они говорят о разном, и спрашивают, и отвечают, и все больше о том, о чем не раз писали друг другу за этот год. И раньше. И еще раньше. Потому что говорить о море трудно. Как трудно говорить о том, к чему ты давно привык и с чем сжился.
— А помнишь, как ты спрашивал меня когда-то о нем? — вспоминает Вера.
Кажется, они думают об одном.
— «Теплотища», «красотища», «страхотище», — говорит Саша, и оба смеются. — Четыре года! Много!
— Много!
Они опять замолкают и смотрят на море. Оно сегодня тихое, катер идет плавно, и солнце замерло в небе, и воздух соленый, густой, только чуть свежий.
Взрослых рядом нет, и Саша наконец решается:
— Вер!
— Что?
— Я вот все думал тут, что тебе подарить к приезду. Все, в общем-то, передарил вроде за эти три лета: и камни, и черепах, и крабов, и ежей, и раковины… И вот… В общем, песню я хочу тебе подарить. Только не смейся! Свою. Сам сочинил. Без музыки, правда. Хочешь?
— Конечно, хочу!
— Только я тихо, чтоб… Тебе одной…
Они наклоняются над бортовыми поручнями, и Саша тихо поет, глядя почему-то в воду:
Есть на свете дети, Есть мечты на свете, Дети подрастают — Мечтают о большом. Если я мечтаю, Если ты мечтаешь, Если мы мечтаем, Это — хорошо! Если солнце светит, Если дождь и ветер, Если даже месяц Ночью не взошел, Если я на море, Если ты на море, Если мы на море, Это — хорошо!— Саш! Но у тебя же голос! Голос очень хороший! — говорит Вера.
— А песня как? — спрашивает Саша.
— И песня. Очень! И ты!
Комментарии к книге «Какое оно, море?», Сергей Алексеевич Баруздин
Всего 0 комментариев