«Только не завтра»

Сергей Алексеевич Баруздин Только не завтра

1

Погода в это лето не ладилась. Солнечные дни постояли с неделю и теперь уже совсем забылись. Небо хмурилось, поливало землю мелкими и крупными дождями, а если и выпадали просветы, то ненадолго. Температура не поднималась выше восемнадцати, а по ночам и совсем падала. В одних трусах на крыльцо не выбежишь!

Более теплые дни кончались грозами, порой с градом, и опять начинались длинные, нудные дожди.

«В общем, не то весна, не то осень», — говорили приезжие горожане. А их в Залужье бывало много. И правильно говорили. Горожанам известно, что нужно: позагорать да покупаться. А тут какое купанье! У местных мальчишек и то, как вылезут из Быстрицы, вся кожа в мурашках. Да и подождать мальчишки могут хорошей погоды. А у приезжих — отпуск. Не подождешь. Месяц не покупался, не позагорал — возвращайся домой ни с чем. И не поверят, что отдыхал!

И еще. На беду приезжим, комарья в этом году развелось видимо-невидимо. Ох уж и доводило оно отдыхающих! Своих, залужских, комарье как-то не трогало. Может, надоели комарам свои? Зато приезжие ходили искусанные и расчесанные до крови. Идут по селу и чешутся. Особенно женщины. Даже стесняться перестали. Ни днем, ни ночью нет от комаров спасу. В доме форточку боятся открыть, не то что окно: «Налетят проклятущие — всю ночь не уснешь!»

Павка даже жалел отдыхающих. Только самому-то ему что до этой погоды. Комары Павку не кусали. Купаться и так можно. Ну, а о загаре он и подавно не думал. И зачем ему особо загорать, когда он и так весь год сам по себе загорелый. Мать каждую неделю моет Павку, а то и отец поможет — все одно загар не отмывается.

— Чернявый, чисто цыган! — вздыхает мать и добавляет: — В твою родню пошел.

Отец соглашается:

— Видно, так. Моя прабабка чистокровной цыганкой была…

Павке нет дела до своей родословной. Лишь бы за грязь не ругали зазря. А вот в натуре у него и верно, может, есть что-то цыганское. Бродить любит, особенно по лесам. На уроках сидеть долго не любит. Сорок пять школьных минут для него — сущая мука! А сколько их, таких сидячих уроков, набралось за два года!

Правда, уроки не только сидячие бывают. И физкультура, например, и всякие другие, когда ребята что-то делают. В поле работают на прополке, или на уборке на пришкольном участке, или — еще лучше — в мастерской. Мастерить Павка любит.

А летом Павке совсем хорошо. И уроков никаких, и броди целыми днями где захочешь. По лесам бродить — это здорово!

Леса вокруг Залужья не перевелись, хотя с севера и подступал к ним вплотную город. Но город рос разумно — без вырубки. Улицы и дома вписывались в лесные просеки, и даже асфальтовые тротуары ловко обходили стволы сосен.

Залужские леса почти сплошь сосновые. Редко попадались в них ель и береза, еще реже — кустарник. Говаривали, что в древние времена шумело здесь море. А сейчас от моря один песок остался. Песчаные почвы поросли бескрайними зарослями черники. Там же, где остались низинки и впадины, росла и брусника и даже клюква. Только клюква — уже у самых болот.

Павка любил свои сосновые леса и, наверное, не согласился бы променять их ни на какие иные. Пусть там говорят о красоте березовых рощ и дубовых опушек. Все они, по мнению Павки, не стоили и одного ряда сосен — самых красивых и живых деревьев на свете.

Вот они стоят — высокие, ровные, словно бы одинаковые, а на самом деле вовсе не похожие друг на друга. И не только стволами и ветками, а и цветом коры. У каждой сосны, будь то большая или маленькая, своя окраска, свой узор. И солнечным утром свой, и пасмурным днем, и в осеннюю непогодь, и в зимнюю стужу. И шумит каждая сосна по-своему. А вместе все сосны собирают свои шумы в общий дружный шум, похожий на человеческое дыхание. И на шум моря, которого давно нет в этих краях и которого Павка никогда не видел.

«Сосны — как люди, — думал Павка. — Вместе собрались — вроде и похожи все, а посмотришь — каждая на свое лицо».

И еще Павка любил сосновый лес за его особый запах. Это был запах разных дел — плотничьих, сапожных, малярных… Да что там говорить — всех на свете.

Так пахло в их школьной мастерской. Так пахло в домике Егора Спиридоновича, где Павка мог пропадать часами…

2

Большое село Залужье, дворов двести с лишним. И стоит удобно — на скрещении двух шоссейных дорог, по которым ходят большие междугородные автобусы и много машин. И город от Залужья рядом, рукой подать. Но он все время как бы проезжает мимо их села, а если и останавливается, то на минутку — заправить машину бензином, попить воды, перекусить.

В Залужье есть бензоколонка, буфет и элеватор. Павкина мать работает на бензоколонке, а отец — на элеваторе. И, наверное, поэтому их дом пахнет бензином и хлебом.

Павка привык к этим запахам, как к родным. Недаром отец шутил:

— В нашем доме все перемешалось — и старое и новое.

— Разве хлеб — старое? — говорила мать.

— Да нет, не старое. Исконное — хлеб…

Они никогда не сдавали свой дом на лето. Хотя были две комнатки как бы не обязательные и можно было потесниться. Правда, к ним приезжали иногда дальние родственники. Тетка матери из Москвы со взрослыми ребятами. Двоюродный брат отца из города с женой. Но это редко.

— Пусть другие сдают, — говорил отец. — Что, дача у нас, чтоб драть за нее?

Может, мать и думала по-иному, но с отцом не спорила. Она с ним всегда соглашалась.

Но и такие дома в Залужье есть, что тебе гостиница. Для хозяев они чисто доходное дело. Порой сами хозяева хоть и на улицу пойдут ночевать, а дачников впустят. Весь дом сдадут и цену подороже спросят.

В общем, в Залужье много приезжих. Даже два детских сада постоянно приезжали сюда на лето. Отдыхать здесь можно: места всюду хорошие и речка Быстрица, какой в городе нет.

Короче, народу в селе жило много разного: своего и приезжего. Павка всех их по фамилиям не знал, не только по именам, отчествам. И другие так.

А вот Егора Спиридоновича знали все: и приезжие и, конечно, свои.

И не потому, что он сдавал на лето свой домик отдыхающим, а сам переезжал с женой в сарай, что стоял на огороде, — так и другие жили летом, — а потому, что был Егор Спиридонович мастером на все руки и умельцем необыкновенным. И слава эта шла не от службы Егора Спиридоновича — трудился-то он простым сторожем при сельмаге, — а оттого, что мог он и запаять что нужно, и побелить, и сапоги починить, и комнату обоями оклеить, и разную плотничью или слесарную работу выполнить.

Как у кого нужда — все к нему обращались.

Так и говорили:

— Пойду к Спиридонычу, он сделает.

— Не обойтись, видно, без Спиридоныча! Схожу-ка к нему.

И другим советовали:

— Иди, голубушка, к Спиридонычу. Он вмиг смастерит.

Называли многие Егора Спиридоновича именно так: «Спиридоныч» — ласково и вместе с тем уважительно. Так обычно величают людей, умению которых завидуют.

И правда, Егор Спиридонович никогда никому не отказывал. Выполнял все, что попросят, и, надо сказать, выполнял на совесть, без всякой халтуры. Уж ежели сапоги подобьет, так по любой слякоти шлепай — ноги не промочишь. Табуретку или кухонный столик сколотит — век не развалится и стоит ровно. Таз или ведро какое запаяет — не потечет. Потолок побелит или стены оклеит обоями — глаз радуется.

Частенько Егор Спиридонович и сам на помощь приходил, без всяких просьб.

Увидит, что у кого-то крыльцо покосилось или забор погнил, скажет:

— Вечером загляну, поправлю.

Или мальчишку какого встретит — пристыдит:

— Смотри, брат, щиблеты-то у тебя каши просят. Скажи мамке. Да приноси — починю.

А порой прямо в дом заглянет:

— Давно уж, Пелагея Семеновна, топор точил тебе и ножи. Затупились небось. Давай-ка их. А завтра занесу точеные.

Обрадуется Пелагея Семеновна, захлопочет:

— И верно, Спиридоныч, пора поточить. Я сейчас…

Слава о золотых руках Егора Спиридоновича давно уже прошла по всем дворам Залужья и год от года крепла.

Да что там! Многие женщины его именем своих мужей не раз стыдили:

— Гляди ж ты! Не пьет человек, не курит. И руки какие! И людям подспорье, и себе выгода! А у тебя все одно: «Некогда! Работа!..»

3

Павка, конечно, знал Егора Спиридоновича давно, с малых лет. Но подружился с ним недавно, с весны. И хорошо подружился. Даже сам Егор Спиридонович теперь Павку дружком называет:

— А, пришел, дружок! Садись. Или дело у тебя какое ко мне?

Ведь бывает так на свете, что дружат ребята и взрослые. Павке скоро десять, а Егору Спиридоновичу на будущий год пятьдесят стукнет. И дружат. Хоть бы что!

А началась их дружба вот с чего.

Весной мать как-то попросила Павку снести Егору Спиридоновичу ведро.

— Вот, уронила, — сказала она. — Теперь течет.

Дома Егора Спиридоновича не оказалось.

— Он у себя в сарайчике, — сказала его жена. — Трудится.

Павка свернул за угол избы и подошел к открытой дверце сарая. Вернее, даже не сарая, а маленького домика с двумя широкими окошками и крышей, покрытой толем. В домике слышался шум точильного колеса.

— Можно? — спросил Павка.

Егор Спиридонович, в рабочем переднике и кепке, повернутой козырьком назад, остановил колесо.

— Заходи, браток! От Пелагеи Семенны? — И он весело потрепал Павку по голове.

— Да, — подтвердил Павка. — Принес вот…

Пока Егор Спиридонович крутил ведро, Павка с любопытством смотрел вокруг.

Чего тут только не было!

Вдоль одной стены висели и стояли строго, как солдаты в строю, малярные кисти. Круглые и плоские, в виде щеток и гребешков, волосяные, из мочалы и резиновые. Здесь же какие-то замысловатые лопаточки разных калибров, диковинные ножички и валики с аккуратными деревянными ручками.

Другая стена была отдана топорам, колунам и пилам, а возле нее стояли рубанки. Их было много. Совсем не похожие друг на друга — с забавными рожками, как у носорогов, и без них. Клинки и железки к ним лежали отдельно, в специальном ящике.

А посредине — и это главное — стоял настоящий слесарный верстак с тисками и опять полным набором инструментов. Всех, каких угодно! Напильники и линейки. Кронциркули и угольники. Чертилки и зубила. Шаберы и молотки.

— Здорово-то как у вас! — только и воскликнул Павка, заметив в углу еще одно чудо — небольшую муфельную печь.

В Павкиной школе разве такая мастерская! Ничего похожего, хотя она и больше в два раза. Разве такой в ней верстак! А тиски! А рубанки! Печи подавно нет! А у Егора Спиридоновича — прямо как на хорошем заводе.

— Работа, она порядок любит, — сказал Егор Спиридонович. — Так-то, браток. А ведерко я запаяю и отлужу заодно.

— Про это мамка не говорила, — ответил Павка.

— Не беда, — заметил Егор Спиридонович. — Лишний рублик — зато луженое, как новое будет.

Очень понравилось Павке. С того дня и зачастил он к Егору Спиридоновичу.

Поначалу, правда, все случая искал:

— Мама, ручка у сковородки качается. Снести Егору Спиридонычу?

Или:

— Давай столик кухонный сменим. Попросим Егора Спиридоныча. Он сделает.

А потом и просто так. Придет и смотрит, как Егор Спиридонович работает.

«Вот бы и мне так!» — думал Павка.

Очень хотелось ему попросить Егора Спиридоновича, чтобы тот дал хоть раз рубанком поводить или на настоящих тисках поточить какую-нибудь железяку.

— Подрастешь — тоже, дружок, научишься. Кто работать умеет, нигде не пропадет. Ни в какой жизни. Хоть беда у кого, хоть радость, а все твои руки нужны, — говорил Егор Спиридонович. — И замечу я тебе: каждая работа — она свой смысл имеет.

Это была его любимая поговорка.

И Павка не решался ничего просить. Даже трогать ничего не решался. Уж очень все лежало у Егора Спиридоновича в большом порядке. Но Павке и так было хорошо. В сарайчике пахло клеем и смолой, кожей и машинным маслом, свежей стружкой и красками.

И Егор Спиридонович каждый раз ласково встречал Павку:

— А! Ты, дружок! Заходи!

Очень они подружились. И Павка радовался.

Правда, раз случилось так, что Егор Спиридонович будто обиделся на Павку. Это когда Павка спросил его:

— А вы, наверное, и на настоящем заводе смогли бы работать, как взаправдашний рабочий? А?

— К чему это? И так работаю, не жалуюсь! — отрезал Егор Спиридонович и почему-то нахмурился.

Но это давно было. В начале лета. Егор Спиридонович, кажется, уже не сердится теперь. Видно, забыл.

И Павкина мать тоже довольна их дружбой.

— Глядишь, и ты к делу привыкнешь, — говорила она. — Смотри, какой человек Спиридоныч: и сам умелец, и других сызмальства к делу приучает!

4

Из-за дурной погоды детские сады перебрались в Залужье поздно — в середине июня. В эти дни многие залужские ребята бегали смотреть, как большие новые автобусы с красными флажками привозят из города малышей. И Павка бегал.

Вместе с малышами автобусы доставили немудреную детсадовскую мебель. Будто игрушечные, стулья и скамейки, шкафчики и полки, скатанные в трубы коврики и дорожки. Малыши приехали со всем своим хозяйством.

«Много ли нужно таким клопам!» — думал Павка.

Он бегал от одного детского сада к другому и даже помогал таскать эту ненастоящую, как ему казалось, мебель.

У одного из детских садов Павка увидел Егора Спиридоновича. Тот выходил из калитки с шаблоном-линейкой и листком бумаги в руках.

— Помочь придется этим крохам, — сказал Егор Спиридонович.

— А чего? У них все с собой, — заметил Павка.

— Все, да не все, — пояснил Егор Спиридонович. — Песочники надо сделать, дружок, да лесенки, чтоб им лазать. А еще два скворечника просили сколотить. У одних, мол, есть, а у других нет. Делов хватит.

Настроение у Егора Спиридоновича было очень хорошее, и Павка обрадовался: «Как не помочь малышам!»

— Можно, я к вам? — спросил он.

— Пойдем, дружок, — согласился Егор Спиридонович. — Все скумекаем, прикинем — и за дело. Я вот уж и размеры снял…

Когда они проходили мимо больницы, Егор Спиридонович вспомнил что-то и попросил Павку подождать его минуточку.

— Чуть не забыл. К доктору мне надо зайти, а потом в сельмаг, — сказал он. — Я быстро.

И верно. Через полчаса они уже были в мастерской.

— Начнем, пожалуй, с лесенок, — предложил Егор Спиридонович.

Павка кивнул:

— Ага!

Егор Спиридонович выбрал несколько сухих досок и нанес на них отметины.

— Это пойдет под стойки, — сказал он, берясь за пилу.

Пока Егор Спиридонович выпиливал и ровнял стойки, Павка относил в сторону стружку и щепу, подавал инструменты и шкурку для полировки. К вечеру уже были готовы четыре стойки и десять поперечных перекладин для лесенок.

— Завтра с утра примемся за остальное, — сказал Егор Спиридонович, — а в среду, глядишь, и установим.

— А разве вы спать не будете утром? — спросил Павка.

Он знал, что обычно по утрам Егор Спиридонович спит. В шесть утра он возвращается с ночного дежурства и сразу укладывается спать.

— А я на работу не пойду сегодня, — сказал Егор Спиридонович. — Вот бюллетень взял… При тебе ж к доктору заходил.

— Вы заболели? — не понял Павка.

— Заболел, заболел! — улыбнулся Егор Спиридонович. — Не в том смысл. Работа — она подождет, а тут дело! Так что спешить не будем. Важное дело, дружок. Как детишкам не помочь?

— Это хорошо, — согласился Павка. — Правильно, что отпустили.

Правда, при чем здесь доктор и бюллетень, Павка не понял.

Не прошло и полных двух дней, как дела были закончены. Егор Спиридонович установил в детском саду лесенки и песочники, а Павка прибил на деревьях два скворечника.

Скворечники особенно понравились Павке.

«И молодец же Егор Спиридонович! — думал он. — Прямо настоящие птичьи домики смастерил. У нас не такой!»

Малыши тоже остались довольны.

Теперь, когда Павка проходил мимо детского сада, он обязательно смотрел: играют малыши в песочниках? Играют. И по лесенкам лазают. А в скворечниках поселились воробьи. Воробьи всегда после скворцов их дома занимают.

«И это все Егор Спиридонович сделал, — радовался Павка. — И я ему помогал!»

5

Конечно, Павка не все время у Егора Спиридоновича проводил. По утрам он с ребятами в лес ходил по чернику, купался на Быстрице или просто бегал по лесу.

Быстрица — удивительная речка. Может, когда-то и была она быстрая, а сейчас тихая, степенная, будто нарисованная. Местами цветет она, поросла камышом и осокой, но все равно вода в ней чистая, как в роднике.

Течет Быстрица по зеленой луговине — открытая свету и воздуху, и зеленым сочным травам, и луговым цветам, которых здесь растет множество великое. И лишь возле самого села берег реки становится круче, и на нем уже то здесь, то там появляются сосны и кустарник. Здесь же растет невысокая хилая травка, которая неведомо как тянется из песка. Чем она питается на таком грунте, никому не известно. Ведь вокруг один чистый песок.

Красива Быстрица в любую пору дня и ночи и в любую погоду. Вечером и утром, когда туманом застлана. Ночью, освещенная луной и звездами. Парным солнечным полднем и в грозу. И даже в пасмурную погоду красива.

Хотя и не теплая вода в Быстрице нынешним летом и на берегу сейчас не жарко, а купаться можно. Все мальчишки купаются и некоторые девчонки. Самые отчаянные.

А теперь и приезжие стали залезать в воду. Не все, а те, кто посмелее.

А что делать? Хорошей погоды, верно, так и не дождешься. Надо купаться в такую!

Лучшее место для купания — возле мостков, на которых женщины белье стирают. Там и берег пониже, и песок хороший. Иди постепенно в воду — не утонешь.

Воскресным утром Павка забежал к своему соседу Косте Завьялову:

— Купаться пойдем?

Костя человек не очень решительный. Он посмотрел на хмурое небо, поежился и нехотя поинтересовался:

— А ты?

— Раз зову, так пойду, — сказал Павка.

— Тогда пойдем…

Они спустились к речке. На мостках женщины стирали белье. Пришлось отойти в сторону.

— Бабушка там моя. Увидит — попадет, — сказал Костя.

Павка стянул рубаху и штаны, сказал нерешительному Косте «давай» и собрался уже шагнуть в воду, как…

Раздался треск и визгливый женский голос:

— Ой, бабоньки, спасите! Тону! Ну и ледянющая!

Павка бросился от воды назад. За ним — так и не успевший раздеться Костя.

Возле провалившихся мостков стояла по пояс в воде Костина бабушка, а две другие женщины, помоложе, протягивали ей руки и заливисто хохотали:

— Ой, и уморила нас, Матвеевна!

— Смотри не утони!

Пока вытягивали из воды старуху Матвеевну, прогнившие мостки окончательно рухнули. Матвеевна все еще вздыхала и охала, а утихомирившиеся женщины уже завздыхали о другом:

— Стирать-то теперь как? Давно бы их поправить! Вот и дождались!

Матвеевна пришла в себя, отжала подол юбки и только тут заметила внука:

— Пришел, родненький! Чуть не утопла твоя бабка! Спасибо, не одна тут…

— А вы Егора Спиридоныча попросите, — подсказал Павка женщинам. — Ему такие мостки сделать ничего не стоит…

— И верно, — согласились женщины. — Сейчас бы и попросить.

— Ему ж платить надо, — сказала Матвеевна. — Как же без платы?

— А за что ж платить? Да и не возьмет он! — возразила одна из женщин. — Общие мостки. И его баба тут стирает. Для всех, выходит!

— Ясно, не возьмет, — поддержала ее вторая. — Попросить вон ребят, они позовут. А то без мостков как быть! Сбегайте, ребятки, а мы тут подождем.

— Мы сбегаем! Мигом! — согласился Павка. — Пошли, Костя!

Костя что-то замялся.

— Я бабушку вот провожу, — сказал он. — А ты один сбегай, ладно?

— Слетаю! — сказал Павка. — Егор Спиридоныч, он сделает…

6

Егор Спиридонович оказался на месте. Он взял ящик с инструментами, бросил в него горсть гвоздей:

— Прихватим, дружок, вон те досочки.

Три доски он взял сам, четвертую передал Павке:

— Пойдем.

Когда пришли на место происшествия, Егор Спиридонович мигом прикинул, с чего начать, и принялся за дело.

— Спасибо, Спиридоныч! — говорили женщины. — Знали, что выручишь. А то куда нам, бабам, без этих мостков…

— Ладно, ладно! — отвечал Егор Спиридонович. — Сделаю как надо! Не свалитесь! Довольны будете!

И точно — сделал.

Хорошо, на совесть. Даже рубанком доски построгал.

— Чтоб ноженьки вам не занозить! — пошутил он.

Павка помогал Егору Спиридоновичу: доски подгонял, гвозди подкладывал под руку, рубанок пододвигал. Все делал, что умел.

— Да, — вспомнила одна из женщин, — тут мы заговорили: может, заплатить тебе за работу-то. А потом подумали, что вроде для всех это. Неудобно: ведь и твоя Елена Петровна здесь стирает. В случае, если что не так, скажи…

Поначалу Егор Спиридонович промолчал, занятый делом. Будто не расслышал.

Потом ненароком заметил:

— А что ж тут сложного? Поровну можно разложить на всех, кто стирает. И мою Елену не забудьте. Что ее обходить! Пускай свою долю внесет!

7

В июле погода стала потеплее. Но дожди все равно не утихомирились. В воздухе парило. Не проходило и дня, чтоб над Залужьем или по соседству не прогремела гроза.

В одну из таких гроз и случилась беда. Может, и не ахти какая большая, а все же беда, особенно для Павки. Молния ударила в старый клен возле дома Павки и рассекла дерево чуть ли не пополам. Отца в селе не было, он уехал на два дня в город. Павке пришлось перенести удар вдвоем с матерью. Но хуже другое — на клене погиб скворечник.

— Не огорчайся, сынок, — говорила мать. — И хуже могло быть. Что, если бы в дом угодило?

Так и другие считали. После грозы полсела перебывало возле их дома: вздыхали, сочувствовали, радовались, что пронесло.

Да только Павке что от этих разговоров!

— Все равно без скворечни плохо, — не унимался он. — Воробьи вон уже крутятся, а жить им теперь где?

В скворечне уже больше месяца жили воробьи.

— Можно новую скворечню сделать, — посоветовала мать. — Подожди, отец вернется, или Спиридоныча попроси. Вдвоем и соорудите.

Павка обрадовался.

И правда, как это он не подумал о Егоре Спиридоновиче? Тот такие скворечни для детского сада сделал — загляденье! Если его попросить, так новый скворечник лучше прежнего будет!

— Я сбегаю, попрошу, — сказал Павка.

— Вот и хорошо, сынок! Сбегай, — поддержала мать.

Егор Спиридонович встретил Павку, как всегда, ласково.

— Ну как, дружок, не струхнул в грозу? Слышал, побаловался Илья-пророк у вас. Мамка-то небось заволновалась!

— Скворечню у нас разбило, — сказал Павка. — Так вот я попросить хотел вас: помогите новую сделать! Мамка говорит: отца подожди. А чего его ждать! Ведь вы мне поможете?

— Скворечник? — удивился Егор Спиридонович. — Ну что ты, дружок! Охота тебе думать о таких пустяках. Баловство это! Если б ты о деле меня попросил…

Павка растерялся.

— Каждое дело, дружок, оно свой смысл имеет, — продолжал Егор Спиридонович. — К примеру, спроси меня, как оконную раму сколотить или табурет сделать. Охотно! Покажу, расскажу. Это всегда полезно. Работа, она человека кормит. Не для баловства она, работа! А ты — скворечник! Еще игрушку какую сделать попроси или там модель!

Павка слушал Егора Спиридоновича и ловил себя на мысли: «Модель! А ведь я хотел попросить его помочь модель ракеты сделать и корабль, чтоб по Быстрице плавал. И, наверное, если б Егор Спиридонович захотел… Он все умеет. Только хорошо, что я не просил, раз он за баловство это принимает…»

— Я думал, раз вы для детского сада скворечни делали… — наконец произнес он. — А так не надо, я просто…

— Для сада я по договору делал, не как-нибудь, — заметил Егор Спиридонович. — Совсем иной коленкор, дружок!

Павке стало как-то не по себе. И что его дернуло вести этот разговор! Уж лучше бы и правда отца дождаться!

Он помялся еще несколько минут и, не зная, что делать, виновато заторопился:

— Пойду я…

— А то посидел бы, дружок, — сказал Егор Спиридонович. — Куда спешить! Сейчас стекло буду резать. Поглядишь. Алмаз у меня новый.

— Нет, мамка просила, — соврал Павка. Пойду.

— Ну, бывай! Заходи!

Павка вернулся домой с виноватым видом, будто совершил что-то дурное.

— Нету Егора Спиридоновича дома, — сказал он матери.

— Нету, так потом можно, не беда, — утешила Павку мать. — Или отца подожди до вечера. Потерпят твои воробушки!

8

Матери хорошо так говорить! Она ведь только о скворечне думала, и все, а у Павки теперь другое из головы не выходит. Вот, к примеру, всюду люди работают. И у них в селе, и в городе, и на целине, и на стройках, — он, Павка, знает. Да и как же иначе! Все работают. А для чего? Чтоб деньги за это получать? Да?

Павкин отец каждый день с элеватора домой приходит. Туда зерно со всего района свозят. Разве не важная работа на элеваторе? Конечно, важная! И отца все хвалят, снимок его на доске Почета висит. А там зря никого не выставляют. Отец работает и два раза в месяц приносит с работы деньги. Павка даже дни знает когда. Но почему-то отец вовсе не говорит об этих деньгах, отдает матери, и все. А говорит совсем о другом. О том, сколько машин они сегодня с зерном приняли. Какой урожай будет в этом году. Как худо бывает, когда на весах целая очередь машин собирается. Как кто работает. И сам Павка знает уже, что отец радуется, когда кто-то хорошо работает, и огорчается, когда в работе помехи есть. Выходит, думает он о том, как лучше работать на элеваторе.

И Павкина мать так. Про что только не расскажет! И как иностранцы на колонке свои машины заправляют. И как бензин им первого сорта не подвезли и из-за этого конфуз получился. А как-то раз даже рассказала, будто кто-то деньги ей лишние давал, чтоб она без очереди бензин отпустила, а она ему эти деньги в лицо кинула и бензин вовсе не стала отпускать. «Езжай, — сказала, — куда хочешь, а я тебе не отпущу! Нечего человека взятками оскорблять».

Выходило так, что и отец с матерью и другие люди вовсе не из-за одних денег работали и думали вовсе не о них.

А вот Егор Спиридонович как же? В детском саду он скворечни за деньги сделал, а Павке так просто не захотел. А еще дружком называет! Значит, за деньги работать — не баловство, а без денег — баловство? Разве в деньгах и есть главный смысл?..

9

Воробьям долго терпеть не пришлось. Вернулся отец, осмотрел разбитый клен и сам предложил:

— Придется помочь старику. Ветки подрубить да разбитые места краской покрыть. Авось и зарастут. Как думаешь, Павел? И скворечню сделаем. Согласен?

— Согласен, — сказал Павка. — А клен заживет?

— Постараемся, чтоб зажил…

Все следующее утро они провозились возле клена. Отец достал какую-то специальную краску и покрыл ею голые места. Ветки, которые были задеты молнией, укоротил. Клен словно помолодел.

Потом смастерил скворечню. Получилось не худо. Может, и не такой скворечник вышел, какой в детском саду, да все же лучше прежнего.

— Теперь хлеба у матери попроси, — сказал отец. — Туда положим. Пусть полакомятся наши погорельцы.

Павка принес кусок хлеба. Покрошили его прямо в скворечник, и Павка полез на клен. Ствол у клена удобный — как по лестнице можно лазать.

— Не свались только! — предупредил отец.

Когда Павка слез обратно, они вместе посмотрели с земли на свою работу.

— А что, — заметил отец, — недурно вышло! Конечно, твой Спиридоныч, может, и лучше бы сделал, да ему платить надо… Пойдешь сегодня к нему? — спросил он.

Павка замялся.

Пожалуй, впервые сегодня он сравнивал работу отца и Егора Спиридоновича.

Конечно, отец не такой уж мастер и инструментов у него куда меньше, чем у Егора Спиридоновича, а ведь тоже все умеет, когда захочет и когда время свободное есть. И работает он всегда весело. И главное, как-то проще с ним, чем с Егором Спиридоновичем…

— Не знаю, — сказал Павка и добавил: — А что мне идти!

— И то верно! — согласился отец. — А теперь поглядывай, когда хозяева вернутся. Смотри не прозевай новоселья!

Воробьи появились скоро. Поначалу Павка заметил самца. Тот долго кружил над кленом, будто гадая, что это за дерево. Наконец воробей признал клен и опустился на ветку. Вид нового скворечника явно удивил птицу. Воробей косил глазом на свежевыструганный домик, наклонял голову то вправо, то влево, прыгал по ветке и опять с любопытством рассматривал новую квартиру. Через несколько минут он исчез.

«Неужели не понравилось?» — подумал Павка.

Но воробей вернулся. Вместе с ним появились воробьиха и двое почти взрослых птенцов.

«Значит, понравилось! — обрадовался Павка. — Вот молодцы!»

10

На следующий день Павка встретил возле больницы Костю.

— За врачом бегу, — сказал Костя. — Бабушка чем-то заболела. Горит вся.

Костя жил с матерью и бабушкой. Отца у них не было. Убили его в позапрошлом году на границе. Раньше и Костя там с матерью жил. Да после смерти отца они в село вернулись, к бабушке.

— Небось после того купанья простудилась? — вспомнил Павка. — Вода холодная, а она не молодая.

— Может, и так.

— А в лес пойдем после? — предложил Павка. — За черникой.

Они вместе пошли в больницу. Там обещали: врач скоро будет.

Теперь можно и в лес. Решили идти в ближний. Все равно в такую погоду охотников до лесных прогулок немного. И хорошо. Черника в лесу никем не обобрана. Сыроежек и волнушек полно, лисички попадаются.

В лесу было сыро и тепло. Земля испаряла влагу, капли дождя висели на ветках сосен. Над кустиками черники кружились комары.

Но Павка сегодня не столько собирал чернику, сколько просто бродил между деревьями и сбивал ногой поганки. Попав в лес, он почему-то вспомнил Егора Спиридоновича и уж никак не мог освободиться от мыслей о нем. Запахи теплого сырого леса возвращали его в домик Егора Спиридоновича. Что-то случилось, и Павке уже не хотелось идти в этот дом. А ведь сколько интересных дел там! Как это здорово — пилить и строгать, точить и забивать гвозди, видеть новые живые вещи, которые рождаются на твоих глазах. А еще знать, что все это нужно людям и тебе, что все это может кого-то радовать, кому-то помогать. И разве может быть работа баловством? И только потому, что за нее не платят!

В школе их тоже учили разным делам. Учителя, взрослые и серьезные люди, помогали им строить и клеить модели, выпиливать из фанеры красивые узоры и даже делать простенькие игрушки для малышей-первоклассников. И никто никогда не говорил им, что это пустяки, баловство.

А скворечник? В нем живут птицы, и даже малышам известно, что птиц надо оберегать. Они полезны. Почему же скворечники — баловство? И модель какого-нибудь самолета или корабля — баловство? Или игрушка, которой радуется карапуз?

— Ты чего молчишь? — спросил Павку обычно сам не очень разговорчивый Костя. — И ягоды не ешь.

Костины руки и рот были совсем лиловыми от черники.

— Я не молчу, — сказал Павка. — А как ты думаешь, Гагарин или Титов строили модели, когда маленькие были?

— Ясно, строили, — ответил Костя. — А недавно, я по радио слышал, в Москве соревнования были разных моделей, так их не одни ребята делали, а и большие тоже.

— И я думаю, строили, — ответил Павка.

— А почему ты о них? — насторожился Костя.

— Да так просто, — неопределенно ответил Павка. — Вспомнил почему-то…

11

Мать, конечно, заметила, что Павка перестал бывать у Егора Спиридоновича. И не вспоминал о нем совсем.

Она удивилась:

— Уж не поссорились ли вы?

— А чего нам ссориться? — отвечал вопросом Павка.

Больше он ничего не мог сказать.

Да и себе он вряд ли мог бы все объяснить. Просто не хотелось ему больше встречаться с Егором Спиридоновичем.

Так всегда бывает, когда ты слишком доверился и полюбил человека, а он оказался совсем не таким, как ты его представлял…

12

Прошла неделя, а может, чуть больше.

И вот выдался первый по-настоящему летний день. Проснувшись, Павка увидел на полу солнечные лучи, а за окном — кусок голубого неба и улицу, залитую ярким светом. Такого он уже давно не помнил.

Наверное, потому сегодня особенно громко галдели птицы в палисаднике и небывало ярко цвели большие садовые ромашки под окном. Мать их очень любила. Павка уже настолько привык к ним, что раньше и не замечал их, а сейчас заметил. Уж очень хороши они в это солнечное утро. Как никогда!

Павка выбежал на крыльцо. Потянулся, взглянул теперь уже на все небо и на село, купавшееся в солнечном утре.

«Наверное, проспал, — решил он. — Дома никого нет».

Он забыл, что сегодня четверг и, значит, мать не могла уйти на работу. По четвергам у нее выходные.

«Сейчас на Быстрице хорошо, — подумал Павка. — И в лесу. Позвать, что ль, Костю?»

Только он вспомнил про Костю, как в калитке появилась мать.

— Встал уже? — спросила она. — Ты бы, сынок, к дружку своему зашел, к Костику…

— Я и сам думал, — перебил ее Павка. — Вот умоюсь только…

— И сходи, — закончила мать. — Несчастье у них. Скончалась Матвеевна. Вчера под ночь. Я как раз от них иду. А то чего мальчишке с покойницей там сидеть. Пойдите лучше с ним куда-нибудь, погуляйте…

Когда Павка пришел в дом Завьяловых, там толпился народ. За спинами не было ничего видно. Павка пробился чуть вперед и скорей догадался, чем увидел, что Матвеевна лежит на столе, а стол застлан букетиками ненастоящих цветов и ветками хвои. Никто не плакал. Лишь вздыхали и говорили вполголоса. Все то, что обычно говорят в таких случаях:

— Пожила со свое…

— Отмучилась…

— Ты о себе думай теперь. Что ж ей, покойнице, нужно?

— Все там будем!

Наконец Павка нашел Костю и потянул его во двор:

— Пойдем, что здесь-то все стоять…

Они вышли в сени и тут заметили Егора Спиридоновича. Он разговаривал с Костиной матерью, покручивая рукой сантиметр.

— И не волнуйся, — говорил Егор Спиридонович. — Все будет сделано. И гроб сделаю, и могилу вырою там, где ты сказала…

— Спасибо тебе, Спиридоныч! Спасибо, милый! Не знаю, как и благодарить тебя, что сам пришел, — отвечала Костина мать. — Вот только как заплачу тебе, не ведаю. Не то что пятнадцати рублей — полтинника нет! Сынишке форму купила как раз на пенсию. Потратилась. Если бы знала…

— Да не беда это. Не думай сейчас! — успокоил ее Егор Спиридонович. — Получишь пенсию — отдашь. Пятнадцать рублей, как договорились. А впрочем, ладно, двенадцать можно. Случай такой…

Егор Спиридонович двинулся к выходу.

Вид у него был деловой и, как показалось Павке, даже довольный. Таким его Павка наблюдал не раз. Всегда, когда у Егора Спиридоновича появлялась работа.

В дверях Павка заметил отца и мать. Они рассуждали о чем-то с соседкой Завьяловых.

Павка прислушался.

— Вот он, хваленый ваш! — говорил отец. — Золотые руки! Да только кому радость от них? Понимаю, когда человек для людей трудится. А этот что? Для кармана своего! С таким не то что в коммунизм идти, а и сейчас тошно…

Павка слушал отца, и ему казалось, что это он про Егора Спиридоновича говорит. Может, и верно. Уж очень точные слова. И сам Павка об этом думал, да выразить не мог.

— Мало ли! И другие берут, — робко возразила мать. — Ведь не так, за дело.

— За дело. Не всякое дело деньгами надо мерить, — сказал отец. — А то, что есть еще такие, верно. Вчера были — терпели. И сегодня еще кое-где встречаются. Но только не завтра!

…Павка вышел на улицу и вновь заметил Егора Спиридоновича. Он стоял у калитки.

Тут они нечаянно и столкнулись.

— Ты, дружок! — обрадовался Егор Спиридонович, похлопав Павку по плечу. — Пропал совсем, не заходишь! Что так?

Павка смутился, не зная, что ответить.

«Соврать что-нибудь? Или так отговориться? — пронеслось в голове. — А как?»

Егор Спиридонович продолжал ласково смотреть на Павку. И от этого Павке стало почему-то еще больше не по себе. Лицо его покрылось красными пятнами.

И вдруг Павка словно вспомнил что-то. Вспомнил, собрался с мыслями и выпалил дрогнувшим голосом:

— А вы деньги за все берете?

Оглавление