«Юный Скрудж: очень страшная рождественская история»

Юный Скрудж: очень страшная рождественская история (fb2) - Юный Скрудж: очень страшная рождественская история (пер. Переводчик неизвестен) 620K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Роберт Лоуренс Стайн

Р. Л. Стайн Юный Скрудж Очень страшная рождественская история

1

Меня зовут Рик Скруджман. Мне двенадцать, и вы бы могли сказать, что я люблю повеселиться. Мне нравится дразнить детишек и насмехаться над ними, устраивать им весёленькую жизнь и слегка колошматить. Ну, вы поняли. Просто веселья ради.

Некоторые ребята из моей школы, средней школы Оливера Твиста, зовут меня Рик-Фрик. За глаза, конечно.

Мне никогда их не понять.

Мне кажется, они просто завидуют тому, как весело я провожу время в школе. Или, может, тому, что я крупнее и взрослее их. Летом у меня был всплеск роста, и теперь я самый высокий в моём классе.

Полли Стетко, который играет нападающим баскетбольной команды «Вихрей», достаёт мне только до подбородка. Серьёзно. Я зову его Стетко-Креветка.

Я высокий, и я крупный. Ага, я знаю, что с виду это как большое пузо, свисающее над моими джинсами. Но это всё мускулы. Давайте, двиньте меня в живот. Врежьте со всей силы. Сами убедитесь. Но смотрите — я врежу в ответ. Ха!

Прежде, чем мы продолжим, я хочу вас кое о чём предостеречь. Я хочу предупредить вас, что история эта — о призраках.

Возможно, вы не верите в призраков. Или, возможно, верите, что призраки бывают дружелюбными и милыми, или, может, грустными, или нуждаются в любви, или в ещё какую-нибудь подобную сопливую чушь.

Лично я уяснил другое. Я уяснил, что призраки бывают жуткими. И безжалостными. И жестокими. И злобными. Я уже говорил, что они жуткие?

Итак, вот моё предостережение.

Вы, возможно, думали, что вас ждёт приторная история о рождественских радостях, искрящемся снежке и хорошем настроении. Если хотите чего-то такого, ступайте читать «Фрости-снеговичка».

Серьёзно. В истории Рика Скруджмана никто не распевает целыми днями рождественских хоралов.

Думаю, я также должен сказать вам, что боюсь призраков. Но это единственное, чего я боюсь. Не верите мне? Проверьте. Вы увидите.

Призраков я боялся ещё с тех пор, как был совсем мелким. Как-то я увидел тёмный силуэт, движущийся по кухонной стене. А на кухне не было никого, кто мог бы отбрасывать эту тень.

Ух. Жутко, правда?

Но хватит о страшном. Быть напуганным — это не то, к чему я привык.

Вот отличный способ узнать меня получше. Можете почитать сочинение, которое я написал на уроке мисс Доррит. Она заставила всех нас написать сочинение на тему «Что для меня значит праздник Рождества».

Меня щас стошнит.

Да, это чуть ли не худшее время в году, время моего самого нелюбимого праздника. Почему я так сильно ненавижу Рождество? Ну… не задавайте лишних вопросов. Просто прочтите моё сочинение…

ПОЧЕМУ Я НЕНАВИЖУ НЕНАВИЖУ НЕНАВИЖУ РОЖДЕСТВО.

Сочинение Рика Скруджмана.

Я ненавижу ненавижу ненавижу Рождество по двум причинам.

Первая: каждое Рождество нас в школе заставляют смотреть тот ужасный старый фильм. Он называется «Рождественская песнь», и он действительно отстой.

Он про одного старикашку, который жадный, ворчливый и скупой ко всем. Три призрака забирают его и показывают ему, какой он скупой и паршивый, и они говорят ему, что он должен измениться и стать хорошим. И почему он должен любить Рождество.

Фильм плохой потому, что он чёрно-белый. Ещё потому, что призраки совершенно не страшные. Спецэффекты — конкретная дрянь. Но есть кое-что похуже, чем всё это.

Скупого старикашку зовут Эбенезер Скрудж.

Похоже на… что?

Как все вы знаете, моя фамилия Скруджман. Так что каждый год после просмотра этого тупого фильма ребята из моего класса думают, что называть меня Скруджем — это остроумно.

Ха-ха. Разве похоже, что я смеюсь? Нет, я так не думаю.

Но это не главная причина, по которой я ненавижу Рождество. Я ненавижу его потому, что я родился 25 декабря. Верно. День Рождества также и мой День Рождения.

И разве хоть кто-нибудь вспомнит о том, чтобы отпраздновать мой День Рождения? Никоим образом.

Все слишком заняты развешиванием гирлянд, украшением ёлки, распеванием хоралов и подготовкой к Большому Дню.

Знаете, что в Рождестве самое тупое? Украшение дерева. Потому что вы часами развешиваете побрякушки на дереве. Часами. А затем вы просто должны снять всё это обратно. Совершенно бесполезная трата времени.

Кроме того, рождественские ёлки заставляют меня чихать. У меня аллергия на них, и я не могу дышать, когда у нас в гостиной стоит дерево. Но разве кого-нибудь волнует, дышу я или нет? Конечно же, нет. Это Рождество.

Из-за Рождества у меня никогда не было вечеринки на День Рождения, как у всех ребят, которых я знаю. Меня никогда не возят в Диснейленд или какое-нибудь другое крутое место. Я никогда не выбираю, что хочу на именинный обед. Мы всегда должны готовить рождественского гуся. Тьфу, гадость. Кто вообще ест гусей?

А получаю ли я подарки на День Рождения, как любой другой ребёнок?

Конечно же, нет. Я получаю только рождественские подарки. И никто даже не скажет о том, сколько лет мне исполняется и какой я славный парень.

Видите? Я оставлен в дураках. Я остаюсь в дураках каждый год в день своего рождения.

И вот почему я говорю «Ба, вздор», как тот старикашка в фильме. И вот почему я НЕНАВИЖУ НЕНАВИЖУ НЕНАВИЖУ Рождество.

Вы можете меня в этом упрекнуть?

2

Позвольте-ка мне сказать вам вот что. Я не хочу хвастать, но без меня в средней школе Оливера Твиста было бы куда скучнее. Спросите кого угодно! А если вам скажут обо мне что-нибудь плохое, вспомните, что я говорил — они просто жалкие завистники.

Я ненавижу говорить об этом, но в этой школе уйма неудачников. А от неудачников меня мутит.

Вот там неудачник Дэви Питтман, склонился над питьевым фонтанчиком. Вчера показывали рождественское кино, и с тех пор Дэви зовёт меня Скруджем. Что за юморной паренёк!

Глядите, как я немного подшучу над ним. Когда Дэви наклоняет голову, чтобы сделать глоток, я складываю ладони чашечкой и зачерпываю воду. Я наполняю горсти — и обдаю водой переднюю часть его штанов.

Деви делает глоток и отступает назад, уставившись вниз, на большое мокрое пятно на его штанах.

— У-упс, — говорю я, а затем смеюсь. Ха-ха.

Когда Деви войдёт в класс, все увидят тёмное пятно на его штанах и подумают, что с ним случился конфуз.

Правда смешно?

Но сейчас Деви уходит от фонтанчика красный, как рак, злобно косясь на меня. У парниши совершенно нет чувства юмора. Это его проблемы.

— Без обид, — я с силой хлопаю его по спине. Он вмазывается в жёлтую плиточную стену. — Упс, — говорю я снова. А что ещё тут скажешь? Порой я не могу рассчитать своей силы.

Коридоры набиты битком. Все направляются на урок. Несколько ребят видели, как я толкнул Деви Питтмана в стену. Наверное, они думают, что это подло. Они не понимают, что я просто подшутил над ним, потому что он называл меня Скруджем.

Я вижу ещё одного своего дружка на другой стороне коридора, закрывающего свой шкафчик. Джереми Лондон, низенький, пухлый парнишка с кудрявыми светлыми волосёнками, веснушками и идиотской улыбочкой. Когда он замечает, что я приближаюсь, то становится испуганным. Но на самом-то деле мы добрые друзья.

— Чего тебе надо, Скрудж? — спрашивает Джереми, когда я подхожу к нему.

Ой-ой. Он не должен был этого говорить. И не думаю, чтобы он хотел это сказать. Но, как бы там ни было, слово — не воробей.

— Хочешь, преподам тебе урок танцев? — спрашиваю я.

Он пытается отступить, но позади его шкафчик.

— Урок танцев?

— Угу, — говорю я. А затем изо всей силы обрушиваю свою пятку на носок его кроссовки.

— Аааааааай! — испускает он крик.

Наверное, это больно.

Он начинает прыгать на одной ноге.

Я хлопаю в ладоши, отбивая ритм его прыжков.

— Танцуй! Танцуй! Давай, Джереми! Давай, Джереми! — кричу я.

Это так забавно — наблюдать, как он скачет. Люблю давать уроки танцев. Это одна из моих любимых шуток.

Помахав Джереми на прощание, я направляюсь дальше по коридору, в класс мисс Доррит. На моём лице застыла большая улыбка. Я думаю о мокрых джинсах Деви, и о том, как смущённо он выглядел. И о том, как скакал Джереми, будто одноногий кенгуру. Эй — разве кто-нибудь умеет веселиться так, как я?

3

В классе мисс Доррит я сижу в самом конце заднего ряда, возле окна. Рядом со мной сидит Люси Копперфильд. Люси очень милая. Я знаю её с первого класса.

Люси вечно думает о своих волосах. Они — всё, что её волнует. Кроме шуток. У неё безупречные чёрные волосы на прямой пробор, стекающие вниз, как водопады, по обе стороны её лица. Она постоянно приглаживает чёлку и проводит по волосам рукой, проверяя, идеально ли они уложены.

И что же мне делать всякий раз, когда я вижу Люси? Я никак не могу сдержаться. Для начала я оттопыриваю пальцы и старательно провожу ими по стёклам её очков. Затем я запускаю обе руки и изо всех сил ворошу её причёску.

Я стараюсь сделать так, чтобы ее волосы встали дыбом. Я разрушаю и мну причёску до тех пор, пока она не становится похожей на пушистого кокер-спаниеля, устроившегося у Люси на голове.

Ха-ха. Смешно, правда?

Её лицо становится красным, и она ведёт себя так, будто сильно раздосадована. Но я-то знаю, что она тоже считает это смешным.

Я гляжу по сторонам. Больше никто не смеётся. Я что, единственный в этой школе обладаю чувством юмора?

Люси рьяно трясёт головой и изо всех сил пытается уложить волосы на место.

— Рик, не делай так больше! — говорит она, хмуро глядя на меня через смазанные очки.

— Рик, не делай так больше! — передразниваю я, изображая её высокий, писклявый голосок.

— Прекрати! — восклицает она. — Я серьёзно!

— Прекрати! — повторяю я. — Я серьёзно!

Несколько ребятишек смеются над моей имитацией её пискливого мышиного голоска.

Люси поднимает руку, пытаясь привлечь внимание мисс Доррит. Но та стоит к нам спиной, пишет на доске.

— Рик, ну почему ты такой инфантильный? — говорит Люси.

— Ой-ой. Какие умные словечки, — замечаю я, вытягивая телефон из её рюкзака и начиная жать на клавиатуре всё подряд.

— Отдай! Ты что творишь? — плачет Люди. Она пытается выхватить телефон, но я отвожу его так, что она не может дотянуться.

— Я должен сделать звонок, — говорю я ей. — В Китай.

— Это не смешно, — отвечает она сквозь зубы. — Отдай обратно мой телефон.

— Нет. Правда, — говорю я. — Мой дядя в Китае. В одной из своих деловых поездок. Я должен позвонить, — и начинаю набирать номер.

— Нет! Отдай! — восклицает Люси, снова пытаясь схватить телефон. — Ты не можешь позвонить в Китай. Это будет стоить сотни долларов!

— Вот почему я звоню с твоего телефона, — отвечаю я.

Конечно же, всё это — полная брехня. Мой дядя не в Китае. Он в Цинциннати. Да и зачем бы мне звонить ему посреди урока?

— Мисс Доррит! — кричит Люси. — Рик забрал мой телефон.

Что за ябеда.

В передней части класса мисс Доррит закатывает глаза.

— Отдай ей телефон, Рик, — говорит она. — Никаких телефонов на уроке.

Я протягиваю Люси её телефон.

— Я лишь помог ей с ним, мисс Доррит, — говорю я. — У неё была проблема с телефоном, и я устранил её.

— Врунишка, — бормочет Люси.

Я смеюсь. В школе главное — не зевай. Большинство ребят этого не секут. Вот почему они неудачники.

— Народ, выключаем звук, — говорит мисс Доррит. Это её учительская присказка, означающая, что нам следует заткнуться.

Она такая милая. Совсем молоденькая, у неё кудрявые светлые волосы, удивительные зелёные глаза и забавный смех, который звучит так, будто она икает. Она самый популярный учитель в школе — по крайней мере, среди мальчишек.

— Все достаём листочки и пишем на них номера от одного до двадцати, — говорит она. — У нас будет тест по вчерашнему домашнему заданию по естественным наукам.

Вчерашнее домашнее задание по естественным наукам? Я не читал той главы. Слишком многое нужно было посмотреть по ящику. Нужно было наверстать целую кучу серий «Дяди Деды». В смысле, ну а вы бы что выбрали — задание по естественным наукам или «Картун Нетворк»?

Сидящий в первом ряду Джош Крэтчет тянет руку.

— Б-б-б-будет ли это п-п-проверочной раб-б-ботой? — этот низенький слабачок с мышиным личиком презабавно заикается.

Я тоже тяну руку.

— М-м-м-мисс Доррит? — спрашиваю я. — Б-б-б-будет ли это п-п-проверочной раб-б-ботой, или это просто р-р-разминка?

Несколько ребят смеются. Я умею заикаться даже лучше, чем малютка Джоши. Мне видно, как его лицо начинает полыхать.

На лице мисс Доррит появляется сердитое выражение.

— Мистер Скруджман, я сделаю вид, что ты этого не говорил, — заявляет она. Она всегда называет вас по фамилии, если сердится. — И я думаю, ты должен принести Джошу серьезные извинения. И я предупреждаю тебя — не повторяй этого.

— П-п-простите, — говорю я.

Многие ребята смеются. Джош краснеет ещё больше. Он смотрит вниз, не поворачивая головы в мою сторону. Он же должен понимать, что я просто подшучиваю над ним. Без обид.

Мисс Доррит открывает рот, чтобы отругать меня, но в этот момент дверь класса распахивается, и входит Дэви Питтман с большим влажным пятном на джинсах.

— Простите, я опоздал, — говорит он.

Я вижу, что все взгляды устремлены на его штаны. Вот так штука.

— Что тебя задержало? — спрашивает мисс Доррит.

Дэви показывает на меня.

— Рик брызнул водой на мои штаны.

— Врун, — говорю я. — Дэви, не стесняйся говорить правду.

Из его глотки вырывается сердитый визг. Как у макаки, которая не получила свой банан.

Мне следовало бы рассмеяться. Это один из тех прекрасных моментов.

Мисс Доррит велит Дэви занять его место и переключается на тест.

— Приложите все усилия, — говорит она. — Это последний тест перед рождественскими каникулами.

Я гляжу на лист и понимаю, что не знаю ответа ни на один вопрос. Я знаю, что такое CO2. Но что такое Au или Li?

Вот почему я стараюсь сидеть возле Люси. Люси очень умная и всегда делает свою домашку. Она отвечает правильно на все тесты мисс Доррит и довольно плохо прикрывает свои ответы. В смысле, она даже не пытается прикрыть свой листок.

Чудесно.

Это позволяет и мне легко увидеть правильные ответы.

Я слегка наклонился к столу Люси и кинул несколько быстрых взглядов на её листок. Кто-нибудь мог бы сказать, что это жульничество. Но я думаю, что находить правильные ответы — всегда хорошо. Так ты хоть учишься.

Например, так я узнал, что Au в периодической таблице означает «золото». Это был ответ Люси, и я знал, что он верный.

Я плыл вперёд, бросая быстрые взгляды на листок Люси, записывая правильные ответы. Когда я закончил примерно половину, голос мисс Доррит прервал меня.

— Люси? Рик? Что там у вас двоих происходит?

Я понял, что попался. Нужно было соображать быстро.

— Люси списывала у меня, — сказал я. — Я не хотел оставлять её в беде.

Люси аж поперхнулась. Я пару раз стукнул её по спине, чтобы помочь.

— Это не совсем то, что я увидела, мистер Скруджман, — заявила мисс Доррит. — Вы уверены, что говорите правду?

— Совершенно уверен, — сказал я.

Люси пробежала глазами по моему листку.

— Он скопировал все мои ответы, — сказала она учительнице.

— Не все, — откликнулся я. — Я ещё только на девятом номере.

Кое-кто из ребят засмеялся. Но мисс Доррит не улыбнулась.

— Увидимся здесь после уроков, Рик, — сказала она.

— Я не смогу прийти, — сказал я. — Я репетирую рождественскую сценку.

— И об этом мне с тобой тоже нужно поговорить, — сказала мисс Доррит. — Приходи после уроков и не заставляй меня ждать.

— Но… Я должен научить моего брата, Чарли, лепить снеговика, — сказал я. — Мама поручила мне помочь ему. Чарли не знает, как лепить снеговиков, и ему необходим урок.

— Отлично придумано, — сказала мисс Доррит, закатывая глаза. — Таких отговорок я раньше не слышала.

— Спасибо, — поблагодарил я.

— Чарли придётся строить снеговика самостоятельно, — заявила она. — Не опаздывай.

Я тяжело вздохнул.

— Стало быть, у меня проблемы?

Она не ответила.

4

После уроков мои друзья начали репетировать в актовом зале рождественское представление. Мне же пришлось направиться в кабинет мисс Доррит.

Коридор был почти пуст. Большинство ребят поспешили наружу, поближе к снегу, чтобы повеселиться. Прошлой ночью снег выпал аж до шести дюймов и был он свежим и мягким — идеальным для лепки плотных, мокрых снежков.

Я люблю подкрадываться к ребятам и разбивать огромный снежный ком об их затылки. Они так и не понимают, что их ударило. Вот радость-то!

Кое-кто из ребят принёс с собой в школу коньки. Они собирались прямо со школьной игровой площадки двинуть на Оксфордский пруд и покататься там. Прикольно.

Я хороший конькобежец. Люблю мчать на полной скорости и проноситься перед носом у остальных, ошарашивая их, чтобы они резко тормозили. Иногда они теряют равновесие и падают прямо на пятую точку. Ха-ха. Смех да и только.

Но сегодня после уроков мне было не до веселья. Я знал, что направляюсь к мисс Доррит для получения нотаций. На ходу я опустил голову, уставившись прямо в пол, и начал репетировать, как попрошу прощения за всё, что сделал. Чем бы это не было.

Я завернул за угол и — что бы вы думали — обнаружил там Джоша Крэтчета, склонившегося над своим шкафчиком и кладущего на полку книги.

Я знал, что должен пройти мимо. Но когда дело доходит до Джоши, я ничего не могу с собой поделать. Со своим тщедушным маленьким тельцем, бледным личиком, толстыми очками и этим ужасным заиканием, Джош — идеальная жертва.

Его все любят дразнить. Не я один.

— Джош! Эй, Джош! — поспешил я к нему. — Ты тут осторожнее! — воскликнул я. — Ты разве не слышал? В школе бегает злобный питбуль.

— Чего? — Он повернулся, выпучив от испуга глазёнки за стёклами очков. — С-с-собака?

— Я тебя прикрою, — сказал я. Приподняв за талию, я посадил его в шкафчик. А затем запер шкафчик с ним внутри.

— Эй — в-в-выпусти меня, Рик! — закричал он.

— Теперь ты будешь в безопасности, — сказал я.

Он всё ещё продолжал кричать и стучать в дверь шкафчика, когда я повернул за угол и быстро зашагал по коридору. Я знал, что кто-нибудь найдёт его — рано или поздно.

Конечно, я понимал, что не должен был этого делать. Но Рождество навевает на меня такое дурное настроение, что я не могу с собой совладать.

К тому же, это было весьма забавно.

Заходя в класс мисс Доррит, я согнал с лица улыбку. Мисс Доррит стояла перед своим столом, скрестив руки на груди. Должно быть, ждала меня.

На ней был зелёный свитер, идеально подобранный к её зелёным глазам. Её светлые волосы были собраны в аккуратный хвостик. На лице царствовало строгое выражение. Было заметно, что она вызвала меня не для вручения награды за гражданскую сознательность.

Она указала на деревянный стул, стоящий прямо перед её столом.

— Присядь-ка, Рик. Нам с тобой нужно поговорить. — Она уселась за стол и устремила на меня холодный взгляд зелёных глаз.

— Я должен забрать своего брата из младшей школы, — сказал я.

Она закатила глаза.

— Я знаю. Знаю. Уроки лепки снеговиков.

— Нет, правда… — сказал я.

— Это не займёт слишком много времени, — ответила она и постучала карандашом по столешнице. — Сколько лет твоему брату, Рик?

— Чарли семь, — ответил я.

— Он похож на тебя?

— Немного, — сказал я. — У него похожее лицо. Но он куда более тощий. Он самый тощий из всех. Мама говорит, он как карандашик. Худющий и с рыжими волосами торчком. Ну, вы знаете. Как ластик. Я больше в папу пошёл. Тёмные волосы, тёмные глаза.

— И как ты относишься к своему брату? — спросила она.

Вопрос меня удивил.

— Простите?

— Как ты относишься к своему брату? — переспросила она. — Ты с ним вредничаешь? Или ты с ним ласков? Ты отдавливаешь ему ноги или еще как-то мучаешь?

— Еще чего! — возмутился я. — Он же мой братишка. Я за него в ответе.

Она отложила карандаш и склонилась над столом.

— В ответе, значит?

Я кивнул.

— Вы же знаете, мой папа умер в прошлом году. И мама… ну… однажды отозвала меня в сторонку. И сказала: «Ты теперь мужчина, Рик. Я хочу, чтобы ты заботился о Чарли. Я хочу, чтобы с этого момента ты присматривал за Чарли и отвечал за него».

Мисс Доррит долгое время ничего не говорила. Просто глядела на меня. Казалось, она глубоко задумалась.

— Так значит, ты не подшучиваешь над Чарли, не толкаешь его и не даешь ему колотушки?

— Нет, — сказал я. — Ну… Не так уж часто.

Это заставило её улыбнуться. Но улыбка не была долгой.

— Ты когда-нибудь думал относиться к другим ребятам, которых ты знаешь, ребятам из этой школы, так же, как ты относишься к Чарли?

— Нет, — ответил я. — Никогда.

Она поморгала.

— Но разве не было бы лучше, если бы ты относился к своим приятелям так же, как ты относишься к младшему брату?

Я пожал плечами.

— Люблю веселиться, — сказал я. — Нравится мне дурачить людей. Ну, вы знаете. Шуточки по любому поводу.

Мисс Доррит стянула свой хвостик.

— Рик, а что, если бы твой брат заикался? — сказала она. — Ты бы подшучивал над ним?

— Мой брат не заикается, — сказал я.

Она вздохнула.

— Я знаю. Но что, если бы?

— Не знаю, — ответил я. — Подражать ему было бы довольно забавно. Я, скорее всего, не смог бы устоять.

Она сощурилась, глядя на меня.

— Ты не смог бы устоять перед искушением подшутить над заикой, потому что?..

— Потому что это забавно. Мне нравится быть забавным и заставлять людей смеяться. Папа всегда говорил, что у меня хорошее чувство юмора.

— Но что, если твой юмор заставляет людей плакать? — спросила она.

Я покачал головой.

— Не понимаю. Зачем кому-то плакать над шуткой?

Мисс Доррит откинулась на спинку кресла. Она снова начала постукивать карандашом по столу.

— Рик, я не думаю, что донесла до тебя мысль.

— Так я могу идти? — я начал вставать.

— Нет. Сядь. Нам нужно покончить с этим. Мне нужно, чтобы ты понял.

Я со стоном плюхнулся обратно на стул.

— Вы хотите, чтобы я извинился перед Джошем? — сказал я. — Ладно. Я пойду и сделаю это. Я запер его в шкафчике. Я пойду, вытащу его и извинюсь.

Мисс Доррит вскочила на ночи.

— Ты что?! Ты запер его в шкафчике?

Я кивнул.

— Ага. Это как-то само собой вышло, — я не смог сдержать улыбку.

Она выбежала из кабинета. Я слышал, как она в коридоре вызволяет Джоша. Вернулась она запыхавшаяся.

— Вот как раз то, о чём я говорю, — сказала она. — Это то, что я пытаюсь до тебя донести, Рик. Многие ребята не считают, что ты забавный. Они считают, что ты гадкий.

Это слово эхом отозвалось у меня в ушах.

— Это я-то? — я не смог сдержать в голосе удивление. — Я? Гадкий? Потому что мне нравится шутить и веселиться?

Мисс Доррит села обратно в своё кресло.

— Есть кое-что, что ты должен понять, Рик. Ты пробовался на роль в рождественской сценке мистера Пиквика, помнишь?

— Да, и я сыграл там лучше всех, сказал я. — Все остальные были полными бездарями, бубнившими себе под нос.

Она уставила на меня свои зелёные глаза.

— Ну, а ты не задумывался, почему так и не получил ту роль? Ты не задумывался, почему мистер Пиквик сделал тебя помощником режиссёра вместо того, чтобы позволить сыграть?

Я поглядел в ответ.

— Потому что он придурок?

Она застонала.

— Рик, называть так учителей — не лучшая идея. Особенно перед другим учителем, — она поёрзала в кресле. Сомневаюсь, чтобы разговор доставлял ей удовольствие. Точнее, уверен, что не доставлял.

— Рик, ты не получил роль в пьесе, потому что другие ребята тебя боятся. Они боятся того, что ты будешь делать с ними на сцене во время репетиций. Они боятся, чтоб ты будешь задирать их.

— Задирать? — повторил я.

— Мы много говорили на уроках в этом году о задирах, — сказала она. — Ты ведь помнишь, не так ли?

Я пожал плечами.

— Я не знаю ни одного задиры, — сказал я. — Мне думается, они существуют только в книгах.

Она поглядела на часы, висящие на дальней стене.

— Думаю, нам пора сворачиваться, — сказала она. — Но прежде, чем ты уйдёшь, я хочу сказать тебе ещё кое-что.

Она продолжала говорить, но я уже не слушал её. Мне думалось с трудом. Мои мысли спутались из-за того, что она мне сказала. Другие ребята не хотели, чтобы я играл. Вот почему я был помощником режиссёра.

Они не хотели меня. Они не хотели Рика Скруджмана.

Мисс Доррит говорила что-то о Золотом правиле. Но я не слышал ни слова. Я ощущал гнев, кипящий в моей груди.

Внезапно я понял, что должен сделать.

Я должен был найти способ отплатить им всем.

И знаете, что?

У меня была весьма остроумная идея.

5

После обеда мама, Чарли и я собрались в нашей гостиной-берлоге. Мама сидела на краешке дивана и вязала рождественский свитер для одного из наших кузенов. Она всегда вяжет свитера для них. И никогда для нас с Чарли, и я очень рад этому. Потому что её свитера весят целую тонну и сильно чешутся. Прямо через рубашку. Прямо через кожу. Кроме шуток.

Мама включила канал про погоду. Она просто одержима им зимой. Ей нравятся все эти снежные сцены с автомобилями, застрявшими на шоссе, и крышами, обрушивающимися под шестью футами снега. Она любит снежные бедствия.

У мамы хорошее чувство юмора, как и у меня.

Чарли сидел на полу возле журнального столика. На коленях у него стоял большой мешок желейных бобов. Я плюхнулся рядом с ним и выхватил мешок из его рук.

— Эй!.. — он попытался схватить его. Мимо.

— Где взял? — спросил я.

— Отложил с Хэллоуина, — сказал он. — Они мои. Верни.

— Вау. Взгляните только на эту машину посреди ледяной реки, — сказала мама, указывая на экран. — Какой ужас.

— Желе-бобы — не лучшая пища для тебя, — заявил я Чарли. — И они протухли.

— Желе-бобы не тухнут! — возразил он. Он очень развит для своих семи. — Верни обратно.

— Вот что, — сказал я. — Так как ты славный малый, я поделюсь ими с тобой. Уже почти мой день рождения, верно? Так что мы можем поделить их, — я развязал мешок и высыпал всё на ковёр.

Я начал делать горки.

— Две мне, одна тебе. Три мне, одна тебе.

Он скорчил гримаску и стукнул меня в плечо. Но он такой тощий и лёгкий, что я почти ничего не почувствовал.

— Прекрати, Рик. Ты жульничаешь! — заныл он.

— Что ты изучаешь в школе? — спросил я его.

Он задумался на мгновение.

— Мы изучаем разные штаты, — сказал он.

— Чарли, расскажи мне, что ты узнал о штатах, — попросил я.

Ему нравится говорить о школьных делах. Он начал рассказывать о Калифорнии, потом о Неваде. Затем перешёл к Вайомингу.

Пока он говорил, я заглотил целую пригоршню желе-бобов. Я понимал, что если отвлечь его на болтовню, то я смогу съесть конфеты раньше, чем он закончит.

Я съел где-то два десятка, и оставил ему пять желе-бобов. Он всё-таки мой брат.

— Мама, Рик слопал мои желе-бобы, — заныл Чарли.

— Я поделился с ним, — сказал я.

Взгляд мамы был прикован к телику.

— Рик, думаю, я пойду и куплю тебе новые зимние ботинки на Рождество, — сказала она.

Я чуть не поперхнулся.

— Чего? Ботинки на Рождество? Ты шутишь, наверное?

— Он оставил мне только пять, — пожаловался Чарли.

Я взял одну из его ладони и съел её.

— Тебе нужны новые ботинки, — сказала мама.

— Но не на Рождество, — парировал я. — Я уже давал тебе мой список желаний, мама. Зимних ботинок в нём нет. Мне нужны подарки, которые я туда внёс.

Она отложила вязание и повернулась ко мне.

— Ты меня немного расстроил, Рик. Ты поместил в список двадцать подарков. Почему ты думаешь, что должен получить так много?

— Ты знаешь, почему, — огрызнулся я. — Потому что это также и мой день рождения. Не повезло, да? — Потянулся было за ещё одним желе-бобом, но маленький поросёнок Чарли уже умял все четыре.

— У большинства детей есть два дня, когда они получают подарки, — сказал я. — Но из-за того, что я родился двадцать пятого декабря, у меня только один такой день. Это совершенно нечестно.

— Если он получит двадцать подарков, я тоже хочу двадцать подарков, — сказал Чарли, скрестив тощие ручонки на тощей груди.

— Видишь, как плохо ты влияешь на брата? — сказала мама, хмуро глядя на меня. — Я действительно думаю, что ты эгоист. И ты забыл весь смысл Рождества.

— Нет, вовсе нет, — возразил я. — Смысл Рождества в том, чтобы купить мне кучу и кучу подарков.

— Это не смешно, — сказала мама.

— Я серьёзно, — заявил я.

— Можно мне ещё мешочек желе-бобов на Рождество? — вмешался Чарли. — Я хочу тонну подарков, как у Рика.

— Почему ты думаешь только о том, чтобы получать подарки? Как насчёт того, чтобы дарить их? — спросила мама.

— Я ещё ребёнок, — сказал я. — Я не дарю подарки. Я только получаю их.

Мама покачала головой.

— Рик, ты ужасно меня огорчаешь. Думаю, тебе следует сейчас же пойти в свою комнату и подумать о настоящем значении и смысле Рождества.

— Ладно, ладно, — сказал я. Оттолкнувшись рукой от макушки Чарли, я поднялся на ноги. После чего быстро зашагал в свою комнату в конце коридора.

Я шлёпнулся на краешек кровати. Но думал я вовсе не о смысле Рождества. Я представлял себе тех ребят, которые не хотели видеть меня в рождественском спектакле. И думал об отмщении.

6

Когда мне нужно выступать или читать перед классом, я никогда не нервничаю — ведь я знаю, что хорош в этом.

Пару дней спустя я подходил к дверям класса мисс Доррит, помахивая своим сочинением. Конечно же, я с силой наступил на ногу Джошу Крэтчету, проходя мимо него.

Орал он просто невероятно. Кто ему виноват, что он расставил ноги на весь проход?

Мисс Доррит сидела на краешке стола. Сегодня на ней были потёртые джинсы и двухслойная майка красного с зелёным цветов. Я подошёл поближе и протянул свои листы.

— Как называется твоё рождественское сочинение? — спросила она.

— Я назвал его «Почему я ненавижу ненавижу ненавижу Рождество», — ответил я.

Кое-кто из ребят прыснул. Я заметил, как Люси Копперфильд закатывает глаза. Шамика Аллен, сидящая прямо передо мной, быстро показала мне палец, опущенный вниз.

Мисс Доррит сощурилась, глядя на меня.

— И твоё сочинение действительно об этом?

— Я не шучу, — сказал я. — Я ненавижу Рождество.

— Ладно, — ответила она. — Думаю, мы все слегка удивлены. Так иди же вперёд и прочти нам его.

Я откашлялся и начал читать. Я прочёл о том, как сильно ненавижу старый рождественский фильм про Эбенезера Скруджа. И что Рождество также и мой день рождения, и поэтому у меня украли целый день подарков.

В классе стояла полная тишина, когда я читал о том, какая это чушь — украшать ёлку. И когда я закончил чтение, никто не издал ни звука.

Я опустил листки. Мисс Доррит испустила долгий, свистящий вздох.

— Ну что ж… Это, конечно, было неожиданно, Рик, — сказала она. — Кто-нибудь ещё написал о том, как сильно он ненавидит Рождество?

Ни одна рука не поднялась. Ну конечно.

Они все написали приторно-тошнотворные сочинения о том, как просыпаются рождественским утром, открывают свои рождественские чулки и идут навестить бабушку. Я поплёлся обратно на своё место на заднем ряду. Джош Крэтчет втянул ногу — но недостаточно быстро. Я ещё раз хорошенько потоптался по ней.

Ха-ха. Ему урок не впрок.

— Ты больной на всю голову, — сказала мне Люси Копперфильд, когда я сел рядом с ней.

— Это потому, что мне делается плохо от твоего лица, — не остался в долгу я. Мы всегда вот так пикируемся. Я растопырил пальцы и начал пачкать её очки.

Но мысли мои занимали дела поважнее.

После уроков была назначена первая генеральная репетиция рождественской сценки. Первое выступление в костюмах. Как помощник режиссёра, я был ответственным за все костюмы и весь реквизит.

Это серьезная работа. И я хотел убедиться, что всё сделал правильно. В стиле Рика Скруджмана.

Мистер Пиквик, руководитель школьного драмкружка, встретил меня в дверях, ведущих на сцену. Он крупный дядька, лет ему, думаю, где-то под сорок, у него круглое румяное лицо и длинные, взлохмаченные чёрные волосы с проседью. Сомневаюсь, чтобы он когда-нибудь их причёсывал.

На щеках у него всегда чёрная щетина, будто он не брился уже несколько дней. И одежду в школу он каждый день носит одну и ту же — мешковатые штаны цвета хаки, мягкую белую рубашку, очень мятую, и синий блейзер, свисающий почти до колен и без пуговиц.

У мистера Пи, кажется, всегда на уме сразу двенадцать вещей. Он не ходит — он мечется. В смысле, будто выстреливает из одного места в другое. Будто он всегда возбуждён. Будто его переполняет энергия. Он выглядит так, словно кто-то поставил его на быструю перемотку.

Он написал рождественскую пьесу сам. И все песни тоже.

Не думаю, что нравлюсь ему. Иногда, во время репетиций, я вижу, как он наблюдает за мной со стороны сцены. Будто ожидает, что я выкину что-нибудь плохое или неправильное.

Ха-ха. Какой догадливый.

— Вы не могли бы помочь мне с этими пуговицами? — Дэви Питтман пересёк сцену по направлению к мистеру Пиквику, задрав оба рукава своей растрёпанной эльфийской рубашки. Он играет предводителя эльфов.

Весь спектакль проходит в мастерской Санты на Северном полюсе. Санта был сбит оленем, и теперь эльфы должны взять всё на себя. Они все работают день и ночь, чтобы убедиться, что у детей будет восхитительное Рождество — даже без Санты.

Семья из Огайо с пятью детьми прибывает на Северный полюс. Они ищут Санту. Но услышав, что с ним случилось, они берутся за работу, мастеря игрушки бок о бок с эльфами. И они говорят, что это лучшее Рождество в их жизни.

Меня от такого выворачивает.

Полное ребячество!

Но… некоторые шутки смешные, и песни довольно хороши. Особенно «Олений рэп», исполняемый четырьмя ребятами с рогами на головах.

Мистер Пи помог Дэви с пуговицами эльфийской рубашки. Я протянул эльфийские остроносые башмачки кому-то из остальных эльфов. Все они отрабатывали тоненькие эльфийские голосочки. Я махнул Люси Копперфильд, которая играла жену эльфа-Дэви. Та сделала вид, что не заметила меня.

— Мистер Пи, я должен сегодня носить бороду? — спросил паренёк, играющий Санту. Это был пятиклашка по имени Билли О'Брайан. Но я зову его Блинни О'Брюхо, потому что это самый толстый пацан в школе. В смысле — настоящий зверюга.

Мне нравится хватать его огромное пузо двумя руками, трясти туда-сюда и орать: «Землетрясение!». Особенно когда смотрят девочки. Жирное лицо Блинни всегда краснеет. Что за веселье.

Я подержал красную куртку Блинни-Санты и помог ему втиснуться в неё. Затем я закрепил на его макушке длинный белый парик.

— Выглядишь потрясающе, — сказал я. — Как гора со снежной вершиной.

Убедившись, что мистер Пи не смотрит, я крепко врезал Блинни по пузу — на удачу.

— По местам, народ! По местам! — закричал мистер Пи. — Вы чудесно смотритесь в своих костюмах. — Он замахал обеими руками. — Эльфы могут выстроиться в ряд? Где миссис Санта? Мне нужна миссис Санта здесь, справа.

Дебора Девис, которая играла миссис Санту, изо всех сил пыталась развязать за спиной свой длинный фартук. Ремень путался с красно-зелёной кофтой, которую она носила поверх длинного красного платья.

На своих высоких красных туфлях на каблуках она проковыляла к мистеру Пиквику.

— Мистер Пи, тут что-то не так, — сказала она, почёсывая бока. Затем она почесала плечо.

Эльфы уже построились. Дэви Питтман был во главе шеренги. Я видел, что они все тоже почёсываются. Дэви извернулся и хлопнул себя по шивороту. Люси Копперфильд начала царапать коленки. Блинни О'Брюхо стянул бороду Санты и принялся тереть щёки и подбородок.

— Народ? Что это вы делаете? — возмутился мистер Пи. — Что тут происходит?

Я наблюдал из-за кулис. Все на сцене крутились, извивались и расчёсывались. Я не смог удержать широкой улыбки.

— Муравьи! — закричал эльф. — Глядите! Я весь в муравьях!

— Я тоже! — завопил Дэви. Он вытащил муравья из своей эльфийской рубашки и поднял его перед собой. — Мои рукава… Они полны муравьёв!

От стен зрительного зала отразилось эхо стонов и криков ребят, сообразивших, что по ним ползают муравьи.

— Я… я не понимаю! — воскликнул мистер Пи.

Несколько ребят грохнулись на спины, продолжая чесаться. Другие лихорадочно стаскивали свои костюмы. Я видел, как муравьи снуют по одежде и по сцене. Муравьи ползали по щекам и лбу Блинни.

— Я вся в муравьях! — верещала Люси, крутясь и извиваясь. — О-о-ох, как чешется! А-ай! Они кусают меня!

От этого меня пробило на смех.

Мистер Пиквик рвал на себе волосы обеими руками. Его глаза были навыкате, а челюсть отвисла. Кажется, он был в шоке.

Но затем он повернулся ко мне, и выражение его лица изменилось. Он несколько раз моргнул. Я разве что не увидел лампочки, загоревшейся у него над головой.

— Рик, костюмы были под твоей ответственностью, — сказал он, сузив глаза.

Я воздел руки.

— Клянусь, я не знаю, как…

Блинни О'Брюхо перебил меня.

— Сегодня после обеда Скруджман принёс в научный кабинет огромный муравейник.

— Ага, так и было, — вступил в разговор Дэви Питтман. — Он хвастался, что муравьи построили свой собственный город. Говорил, что их там по меньшей мере две тысячи, в пластмассовом контейнере.

Упс.

Все взгляды устремились на меня. Ребята царапали руки и ноги, царапали спины и колени, яростно царапали волосы. И глядели на меня.

Я не мог больше сдерживаться и разразился смехом.

— А что я мог сделать, если часть моих муравьёв сбежала в шкаф с костюмами? — заявил я.

Конечно же, я был единственным, кто смеялся.

— Помогите. Я не могу перестать чесаться! — воскликнула девочка. — Я не хочу чесаться всю жизнь!

— Они кусают меня! Глядите. Вся рука в пятнах!

— У меня аллергия. Кожа будто горит. О-о-ох — мне дурно!

Кучка нытиков.

Мистер Пи с сердитым лицом подошёл ко мне.

— Рик, зачем ты сделал это? — потребовал он.

Я пожал плечами.

— Потому что это смешно?

Я не хотел говорить им, что это было из мести. Ребята, стоящие на сцене, не хотели видеть меня среди них. Так что я отплатил им. Маленькая невинная расплата.

Ничего выдающегося. Ничего вредного или опасного — верно?

Так почему же мне пришлось идти в кабинет директора?

7

Мистер Мартин указательным пальцем поманил меня в свой кабинет. Он не очень разговорчив. Как правило, он тих и серьёзен. За всеми, проходящими мимо его кабинета, он внимательно глядит через квадратные очки, делающие его глаза похожими на теннисные мячики.

Но он никогда не скажет «доброе утро» или «как дела». Тих и серьёзен — вот и всё, что о нём можно сказать. Каждый день он надевает серый костюм с чёрным или серым галстуком. Его короткие каштановые волосы зачёсаны назад. Порой он улыбается, но я никогда не видел, чтобы он смеялся. Когда он говорит с вами, приходится наклоняться вперёд. Его голос такой мягкий, что слова будто стекают с подбородка.

Он указал на кресло по другую сторону стола. Я сел перед ноутбуком. Он вытащил стул и сел подле меня.

— Я могу объяснить про муравьёв, — сказал я. — Это был просто несчастный случай.

Ладно, ладно. Небольшая ложь во спасение.

— Я не хочу говорить о муравьях, — сказал он. В его дыхании я уловил запах кофе, слегка кисловатый. Его теннисные мячики-глаза уставились на меня. — Я хочу показать тебе фильм, Рик.

Фильм?

Он начал набирать что-то на клавиатуре.

— Это фильм о мальчике по имени Фил, — сказал Мартин. — Он показывается во всех школах страны, потому что речь идёт о хулиганстве. Ты знаешь, кто такой хулиган, Рик?

— Догадываюсь, — я пожал плечами.

— Ну, думаю, ты узнаешь, кто такой хулиган, когда увидишь Фила, — сказал он. Открылся тёмный экран, и он нажал «Запуск». — Фильм короткий. Когда он закончится, мы с тобой обсудим его.

Он взял со стола какие-то бумаги и вышел из комнаты. Я уложил голову на руки и уставился на экран ноутбука, на котором начинался фильм.

Чувствовал я себя превосходно. Я ведь ожидал долгой лекции о том, зачем я запустил муравьёв в костюмы и как я сорвал рождественский спектакль. Но вместо этого я смотрю фильм.

Он тоже был весёлым. Назывался он «История Фила». Этот паренёк, Фил, был на вид моих примерно лет. И, как и я, он был самым крупным в классе. А ещё он был шумным и весёлым.

В первой сцене он находился в столовой. Он попытался взять сэндвич у одной девочки. Когда та выхватила его обратно, он вылил ей на голову целую упаковку шоколадного молока. Она вышла из комнаты, крича и плача. Типичная неудачница.

Фил пошёл на игровую площадку. Он забрал фрисби у кучки малышни и выбросил в канализацию. Детишки тут же разволновались, расстроились и давай реветь. Шуток не понимают.

Мальчик и девочка вместе делают уроки, стоя у стены. Фил подкрадывается к мальчишке и спускает с него штаны. Тот так смущён, что убегает прочь. Затем Фил толкает девчонку, несущую в столовую именинный торт. Она падает прямо на торт и сминает его.

Это комедия, подумал я. Зачем мистер Мартин показывает мне комедию?

Вернувшись в школу, Фил стягивает у девчонки домашнее задание. Он зачёркивает её имя и пишет поверх своё. Затем он сдаёт листок учителю. Умница.

Зажав одну ноздрю пальцем, он сморкается девчонке в волосы. Потом он выливает виноградный сок из пакетика мальчишке в рюкзак.

В последней сцене Фил вызван в кабинет директора. Директор здесь — старая грымза с суровым лицом. Она усаживает его перед ноутбуком и демонстрирует ему фильм. Он называется «История Фила».

Фильм закончился. Я поднял глаза и увидел стоящего передо мной мистера Мартина. Он вытащил стул и сел напротив меня.

— Теперь ты понимаешь, Рик, почему мы показываем этот фильм некоторым из ребят по всей стране?

— Честно говоря, нет, — ответил я.

Мой ответ заставил его поморгать. Он сцепил руки на столе.

— Ну, ты что-нибудь понял насчёт Фила? Почему у него нет друзей? Почему он так несчастен и одинок?

— Честно говоря, нет, — повторил я. — По-моему, он вполне счастлив.

Мистер Мартин страдальчески застонал. Поморгал. Поправил очки на носу.

— Ну что ж, позволь мне спросить тебя, Рик, — сказал он своим обычным мягким, тихим голосом. — Какое мнение ты составил о Филе? Что ты о нём думаешь?

— Он клевый, — сказал я. — По-моему, он ведёт себя очень круто. В смысле, он звезда своего собственного фильма, правда же? Это невероятно круто!

Мистер Мартин провёл рукой по коротким волосам. Его глаза за толстыми стёклами вдруг сами остекленели. На лице не было вообще никакого выражения. Он вдруг напомнил мне шарик, из которого выпустили весь воздух.

Он вздохнул.

— А есть что-нибудь, что ты бы изменил в Филе? — спросил он. — Только подумай прежде, чем ответить. Пожалуйста.

— В этой своей полосатой рубашке он был как неудачник, — сказал я. — Думаю, я поменял бы рубашку.

— И ты ничего не изменил бы в поведении Фила? — мистер Мартин впервые повысил голос. Его серые щёки стали нежно-розовыми.

— Вообще-то нет, — сказал я.

— Знаешь, костюмы для рождественской сценки придется немедленно отправить в химчистку. Они не успеют вернуться вовремя. Ты сорвал всем спектакль на Рождество, Рик. Как ты себя чувствуешь после этого?

— Эка важность. Это было довольно забавно, — сказал я. — Просто шутка, понимаете?

— Думаю… Я собираюсь… махнуть на тебя рукой… Рик, — медленно сказал он. — Я должен поговорить с твоей матерью, — он махнул в сторону двери кабинета. — Можешь идти домой.

— Спасибо, мистер Мартин, — сказал я, поднимаясь на ноги. — И спасибо за то, что показали мне этот фильм.

— Пожалуйста, подумай на досуге о Филе! — крикнул он мне вслед. — Подумай о том, как Фил должен изменить своё поведение.

— Без проблем, — отозвался я, выходя в пустой коридор. Отсюда я мог услышать голоса ребят из драмкружка. Они звучали сердито и расстроено.

Я направился к дверям. Я представил себе их всех, чешущихся и извивающихся, с муравьями, снующими по коже туда-сюда. И захихикал.

Я понятия не имел, что, возможно, в последний раз вижу моих друзей. Последний раз вижу мистера Мартина. Последний раз вижу свою школу.

В тот день, идя домой, я знать не знал, что моя жизнь вот-вот изменится, и скоро начнётся кошмар.

8

— Рик, ты не мог бы мне помочь? — Чарли встретил меня, когда я входил через заднюю дверь.

Я грохнул портфель на пол. Затем схватил оба его уха и изо всех сил потянул вверх. У Чарли огромные уши, которые торчат в стороны, прямо как зеркала заднего вида. Я просто не мог устоять.

— Ай. Больно же. — Чарли попятился от меня.

— Расти большой, не будь лапшой, — сказал я.

Мама стояла у раковины и чистила морковь. Она обернулась:

— Не тяни брата за уши, Рик. Мы же не хотим сделать их ещё больше. Сколько раз тебе об этом говорить?

— Пятьсот, — ляпнул я.

— Так что? Ты поможешь мне? — Чарли махнул перед моим лицом большим листом бумаги. — Мне нужна помощь с моим рисунком.

— Иди помоги Чарли, — сказала мама. — Ужин будет готов не раньше, чем через час. — Она покосилась на меня. — Почему ты так поздно? У тебя снова были проблемы, не так ли?

Я покачал головой.

— Нет. Проблема с насекомыми была у ребят, ставящих рождественскую сценку, — сказал я.

Разумеется, я не сказал ей, что сам был причиной той проблемы.

Чарли схватил меня за руку и утянул в свою комнату. У него замечательная комната. Большие постеры с Тором, Мстителями, Фантастической Четвёркой и Человеком-Пауком покрывают стены.

Чарли без ума от супергероев и любит их рисовать. У пацана талант. Может быть, однажды он станет мультипликатором.

Он притянул меня к своему столу и вложил в руку чёрный маркер.

— У меня проблемы с рисованием белки.

— Ась? — Я вытаращился на него. — Ты постоянно рисуешь супергероев. И не можешь нарисовать простую белку?

— Это для урока рисования, — сказал он. — Я хочу получить хорошую оценку. И не знаю, с чего начать.

— Начни с орешка, — сказал я. — Нарисуй орех. Затем нарисуй белку, которая его держит.

Он пихнул меня в плечо.

— Не смешно, Рик. Она должна быть хорошей, — он подтолкнул мою руку к листку. — Давай. Начни за меня. Ты начнёшь, а я закончу.

— Ладно, ладно, — я склонился над бумагой, снял с маркера колпачок и принялся рисовать.

Это заняло у меня не больше минуты. Я опустил маркер, взял листок и показал Чарли свой рисунок.

— Эй! Ты дурак! — завопил он. — Ты не рисовал белку. Ты нарисовал домик.

— Я знаю, — сказал я. — А в домике — белка.

И вышел из его комнаты, гогоча во все горло.

Мама вышла в коридор, двумя руками приглаживая волосы.

— Мне нужно в магазин, — сказала она. — Я забыла куриный бульон. Вернусь минут через двадцать. Пригляди за Чарли, ладно?

Не дожидаясь ответа, она повернулась, схватила сумочку и спешно вышла через заднюю дверь.

Чудесно. Я надеялся, что она оставит меня ненадолго. Потому что пришла пора одной моей очень важной рождественской традиции.

Уже настала весёлая рождественская пора. В воскресенье группа ребят из старшей школы заявилась в наш дворик и начала распевать рождественские гимны. Они и помыслить не могли, каким градом снежков я их обстреляю, как только они попробуют запеть. Вот так потеха!

А теперь пришло время другой моей праздничной традиции. Моя особая традиция состоит в том, чтобы найти, где спрятаны мои рождественские подарки, и проверить их прежде, чем мама вручит их мне.

Ха-ха. Зачем рисковать? Если она что-то перепутала, я могу снова намекнуть ей, что мне от неё нужно. Что может быть важнее в праздники, чем получить все подарки, что я просил? Тем более, это и мой день рождения.

Я знал, где спрятаны подарки в этом году. В большом чулане на чердаке.

Через окно на фасаде я смотрел, как мамина машина набирает скорость. Затем заглянул в комнату Чарли, чтобы проверить его. Она склонился над рисунком своей белочки, напевая под нос.

Так что я подкрался к задней лестнице и стал карабкаться на чердак. Деревянные ступеньки были крутыми и скрипучими. Когда я вошёл на чердак, воздух стал горячим. Здесь попахивало затхлостью. Чуть-чуть похоже на старые кроссовки, после того, как вы вынули из них потные ноги.

Мне приходилось пригибать голову, потому что чердак был очень низким. Из окошка на другом конце помещения пробивался серый вечерний свет.

Я отпер дверцы чулана и распахнул их. Меня встретила волна горячего воздуха. Я нащупал выключатель и зажёг одинокую лампочку, свисавшую на шнурке с потолка.

Они были здесь. Две горки рождественских подарков, сложенные у задней стенки. Одна для Чарли и одна для меня. Уже аккуратно завёрнутые в блестящую красно-зелёно-серебряную бумагу.

Я приблизился и пересчитал их. Восемь подарков для меня. Шесть для Чарли. Неплохо.

Но вот в чём вопрос — получу я те игры для PlayStation, которые хотел? Или же мама наплюёт на них и снова купит мне детские игры для самых маленьких? Или игры для Xbox, которые не пойдут на моей приставке?

Нужно было выяснить. Я схватил верхний подарок в моей куче и сорвал обёртку. Да! Одна из игр, которые я просил. Я сорвал обёртку следующего подарка. Ох, блин. Мерзкий, уродливый свитер. Что с ней такое? Я же сказал ей — не покупать мне одежду.

Я швырнул свитер на пол и схватил следующий подарок.

Тут я понял, что вспотел. Тут что, так жарко? Или я просто рад увидеть свои подарки?

Я сорвал обёртку. Носовые платки? Чего? Целая куча носовых платков. Она в своём уме?

Следующий подарок был таким же отстойным. Расчёска. Тьфу.

Мама в этом году совсем спятила.

Я развернул следующий подарок в куче. Вау. Сборник рождественских гимнов. Убейте меня на месте.

Худший. Подарок. В. Мире.

Остальные были чуть получше. Я закончил проверять их. Затем быстро завернул их обратно. Жаль, что в спешке я порвал так много бумаги.

Затем я принялся за подарки Чарли. Мне нужно было убедиться, что он не получит ничего такого, чего я хотел бы для себя.

Я был примерно на половине его подарков. При виде набора красок малец с ума сойдёт. Ха-ха. И ещё один уродливый свитер. Чарли такие терпеть не может.

Я остановился, когда услышал звук.

Скрип. Тихий скрип.

Обернулся я как раз вовремя, чтобы увидеть, как дверца шкафа начинает затворяться.

— Эй! — воскликнул я. — Кто здесь? Чарли? Это ты?

Дверь захлопнулась с громким стуком. Послышался щелчок. Задвижка на другой стороне двери.

— Эй! — позвал я вновь. Бросив свитер, я рванулся к двери чулана.

Я с силой толкнул её, но она не сдвинулась с места. Я толкнул снова. И снова. Ух ты ж. Я был заперт внутри.

— Чарли — открой! — закричал я. — Это не смешно. Открой дверь, если не хочешь получить взбучку!

Тишина.

— Ты покойник, Чарли! — завопил я. — Открой эту дверь! Чарли?

Я прижал ухо к двери чулана и прислушался. Снаружи стояла тишина. Ни скрипов. Ни шагов. Ни вздоха.

Его там не было.

Я был пойман в чулане. Сердце неистово заколотилось. Со лба и щёк стекали капли пота.

Я попробовал дверь снова. Нет. Я не могу сдвинуть её.

А затем потухла лампочка.

И это было действительно страшно.

9

Я замер, привалившись плечом к дверце чулана. Моргнул в полной темноте.

— Вау, — пробормотал я про себя. В шкафу вдруг стало жарче, будто кто-то прибавил температуры. Я сделал глубокий вдох, и воздух обжёг мне горло.

Я заперт в чулане, в темноте, и никто не знает, что я здесь.

Одной рукой я вытер пот со лба. Волосы взмокли от пота. Я сделал ещё один свистящий вдох.

Здесь нет воздуха, подумал я. Становится трудно дышать.

От этой мысли по всему телу побежали мурашки.

Я потянулся к выключателю. Щёлкнул несколько раз. Света не было. Лампочка точно перегорела.

Не пора ли мне позвать на помощь? Но услышит ли меня Чарли снизу?

Стоило хотя бы попытаться. Я уже открыл рот, чтобы закричать… Но остановился, увидев жуткие жёлто-зелёные завитки тумана в другом конце чулана.

Я резко выдохнул. Это выглядело как облако. Оно извивалось, подобно змее. Я смотрел, не дыша и не двигаясь, как туман клубится и вздымается вверх, к потолку чулана, а потом снова вниз, и подплывает всё ближе… ближе ко мне.

Он собирается окутать меня?

— Не-е-е-е-е-ет! — вырвался из моей глотки отчаянный вопль.

Туман засветился ярче. Зелёные оттенки угасали, а жёлтые расцветали. Закрученная туманная змеюка выплёвывала вспышки.

— Что происходит? — выдавил я шёпотом.

Воздух внезапно стал холодным; холодным, тяжёлым и влажным.

Туман встал передо мной. Он образовал светящиеся жёлтые стены — такие яркие, что мне пришлось прикрыть глаза.

Меня трясло. Трясло от холода и страха.

И когда я открыл глаза, то обнаружил, что смотрю прямо в чьё-то лицо.

Бледное жёлтое лицо. Лицо старика, с жиденькими седыми волосами на шишковатой лысине, белыми бакенбардами, свисающими со щёк, и вострым носом. Его глаза светились красным, будто тлеющие угли. Одет он был в серую ночную рубаху до колен: та свободно болталась на его тощем теле.

Я не мог отвести взгляда от горящих красных глаз. Они будто держали меня под гипнозом.

А затем я внезапно понял, что случилось. В шкафу было тепло. Меня сморило. Я задремал, и теперь мне снится кошмар.

— Я сплю? — Мой голос был хриплым и дрожал. — Я могу проснуться?

— Ты не грезишь, — ответил старик. Слова прозвучали так, будто доносились откуда-то издалека, а не от светящейся жёлтой фигуры передо мной.

Я сглотнул. Рот стал сухим, будто наждачная бумага. Я начал дрожать.

Я уже говорил вам, что в мире есть только одна вещь, которой я боюсь, и это призраки. И теперь я знал, что смотрю на призрака. Я был заперт в чулане с ужасным привидением.

— К-кто вы? — воскликнул я тонким голосом.

— Разве ты не узнаёшь меня? — прогремел он. Вокруг него клубился яркий, пульсирующий свет.

— Н-нет, — мои зубы стучали. — Почему я должен вас узнать?

Волна тепла захлестнула меня. Старый призрак выпучил глаза.

— Я призрак Марли! — выкрикнул он, и его голос эхом отразился от стен крошечного чулана.

— Чего? — У меня отвисла челюсть.

Он злобно буравил меня взглядом.

— Я призрак Марли. И я пришёл, чтобы предостеречь тебя, Уильям Делани.

— Вау, — я поднял обе руки, попридержи, мол, коней. Мои мозги закипали. — Уильям Делани? — выдавил я.

Старый призрак воздел костлявый палец и уставил на меня.

— Ты Уильям Делани. Не пытайся избегнуть своей участи, Уильям. Ты не можешь убежать от своей судьбы.

— Но… Но… — забормотал я. — Я не Уильям Делани. Я Рик Скруджман.

Вспышка света заставила меня моргнуть. На какое-то мгновение призрак исчез. Он скользнул в темноту чулана, а затем появился вновь, тусклый и маленький.

— Скруджман? — сказал он. — Ты говоришь правду?

Я испустил долгий, дрожащий вздох.

— Делани живёт через дорогу, — сказал я. — Дом из красного кирпича на углу. Вы попали не в тот дом.

Призрак Марли медленно кивнул. Его глаза, казалось, тонули глубоко в глазницах. Из глубины его груди исходил низкий гул.

— Сожалею, — сказал он, повернувшись к стене. — Я немедля уйду. Мне следовало являться Уильяму Делани.

— Э… подождите, — сказал я. — Прежде, чем уйти, не были бы вы так любезны открыть дверь чулана и выпустить меня?

Он уже почти исчез. Остались только лицо и одна рука, парящие передо мной.

Он подплыл ближе, его призрачное лицо было всего в нескольких дюймах от меня.

— Твой черёд придёт, Скруджман. Ты должен оставаться в этом чулане. Твоё путешествие вот-вот начнётся.

— Так вы мне не поможете?

Он не ответил. Наклонив голову, он начал исчезать в стене.

— Выходя, не ударьтесь о дверь, — сказал я.

Он ушёл. Призрак Марли ушёл. Я сидел там, продолжая трястись и глядя на глухую темноту, в которой он еще недавно парил.

А затем тьма взорвалась пучком красных и жёлтых огней, и из вспышки света донёсся глубокий голос:

— Я пришёл за тобой, Скруджман. На сей раз — пришёл за тобой.

10

Яркие цвета поблекли. Отчаянно моргая, я ждал, когда глаза привыкнут к тусклому цвету. И уставился на фигуру в капюшоне. Её длинный серый балахон ниспадал до пола, скрывая всё тело. Она колыхалась, как занавеска у открытого окна, и я услышал звук, похожий на завывания ветра.

Лица я разглядеть не мог. Оно было скрыто под капюшоном.

— Я пришёл за тобой, Скруджман, — повторил он глубоким, гулким, как барабан, голосом.

Он повернулся ко мне, и я смог заглянуть под капюшон. И там я увидел только тьму. Лица не было. Совсем не было.

— И-иди прочь, — простучал я зубами. — Тебе нужен не тот парень. Ты ищешь Делани, что живёт через дорогу.

— Я ищу тебя, — прогремел призрак. И вновь я услышал ветер, будто внутри его пустого капюшона неистовствовала буря.

— Че-чего ты хочешь? — выдавил я. — Сейчас не Хэллоуин. Для конкурса костюмов ты припозднился.

Шум ветра превратился в рёв, подобный раскатам грома. Меня откинула спиной к стенке чулана. Всё моё тело тряслось.

— Я — Призрак прошлого Рождества! — возопила фигура в капюшоне.

— Не нужно так кричать. Я и так слышу тебя, — сказал я, потирая пульсирующие уши. Я глядел под капюшон, в густую темноту.

— Я — Призрак Рождества минувшего, — повторил он немного тише.

— Ага, а я — Пасхальный кролик, — сказал я. Не знаю, где я только набрался смелости, но мой страх быстро превратился в злость. — Пошёл вон из моего чулана. Дай мне выйти.

Призрак парил надо мной.

— Лучше бы тебе выказать больше страха, — предостерёг он. — Я ведь и правда призрак.

Вот теперь я начал дрожать. Сидя на полу с вытянутыми ногами, я застучал коленями и никак не мог это остановить.

Я уже говорил вам прежде, что боялся призраков всю свою жизнь. Призраки — единственное, чего я боюсь.

И вот теперь я здесь, заперт в чулане на чердаке, дует штормовой ветер, и меня преследует безголовый призрак в капюшоне.

— Чего ты хочешь? Зачем ты меня тревожишь? — закричал я.

Но он оставил мой вопрос без ответа.

— Скруджман, ты испортил Рождество всем ребятам из школьного драмкружка, — сказал он. — Ты пугал одноклассников и делал их несчастными. А теперь ты испортил Рождество своим матери и брату, раскрыв все подарки.

Невидимая рука сжала моё плечо. Я не мог видеть её, но чувствовал, влажную и холодную.

— Пойдём со мной. Я собираюсь отвести тебя туда, где ты сможешь узреть ошибки, совершённые тобой.

Он сжимал хватку всё крепче, пока я не начал задыхаться от боли.

— Это как в фильме? — воскликнул я. — В том отвратительном рождественском фильме?..

— ЭТО НЕ ФИЛЬМ! — прогудел он, и от его голоса загремела дверца чулана. — Это на самом деле, Скруджман.

Снова поднялся ветер. Его свист быстро перерос в рёв. А затем чулан сотряс оглушительный взрыв. Я закрыл уши руками, и меня отбросило на пол взрывной волной.

Я полетел в глубокую темноту.

Я всё ещё ощущал окостенелый захват невидимой руки призрака, тянущей меня. Но я не видел его. Я не мог видеть ничего. Но я чувствовал, что он тянет меня прочь… прочь от моего чулана… прочь от моего дома.

Тянет меня… прочь.

11

Я зажмурился изо всех сил. Вокруг меня завывали и кружились вихри. Я слышал голоса, стонущие — будто от боли. «Помоги мне… Помоги-и-и мне…» — стонал кто-то.

Крики заставили меня распахнуть глаза. Никого не было. Я всё ещё летел сквозь кромешную тьму. Кожа на лице натянулась. Я не мог вздохнуть. Ветер душил меня.

Так это были мои крики? Безостановочный вой, исходящий из самых лёгких?

Мои крики отражались эхом, будто я находился в огромной пещере. А потом… я оказался на углу улицы. Призрак в капюшоне стоял возле меня, всё ещё сжимая мою руку своей ледяной хваткой.

Не в силах стоять прямо от сильного головокружения, я рухнул на колени. Голова была как волчок. Земля кружилась и качалась.

Наконец, я немного пришёл в себя. С колотящимся сердцем я поднялся на ноги. На мне внезапно оказались тяжёлое пальто и меховая шапка, никогда не виденные мною раньше.

Я огляделся по сторонам. Мимо процокал высокий конь в яблоках, тянущий за собой небольшую деревянную повозку. Машин на улице не было.

Рядом прошли двое мужчин, одетые в длинные чёрные сюртуки и чёрные цилиндры, низко надвинутые на лбы. Они перешагнули через сугроб — их кожаные сапоги доставали почти до колен. Один из них имел при себе тонкую серебряную трость. Он помахивал ей в такт разговора.

Мимо рысью проехали двое всадников. А затем ещё один конный экипаж.

— Где я? — допытывался я. Мой голос прозвучал слабо и тонко, будто стёклышко. — Это что, прошлое или типа того?

— В яблочко, — кивнул призрак.

Две дамы, разряженные в широкие серые шляпы и длинные пальто с меховым воротником поверх плиссированных юбок, прошествовали мимо меня. Одна из них прошла прямо сквозь призрака!

От этого по моей спине побежали мурашки. Я ведь не шутил насчёт боязни призраков.

Таким образом, я был похищен. Похищен безумным невидимым призраком и помещён… помещён неведомо куда!

Где здесь полиция? Могу ли я заявить на него в полицию? Можно ли накатать заяву на призрака?

Внезапно я подумал о Чарли. Мама в магазине. Он дома один. Что, если я не смогу вернуться домой? Значит ли это, что он получит все мои подарки?

Я никак не мог позволить этому случиться!

— Ты должен доставить меня домой, — сказал я, пытаясь вырвать запястье из холодной хватки призрака.

— Ничего я тебе не должен, — ответил он. — Я перенёс тебя далеко от твоего дома. Далеко во времени. Туда, где ты ещё не родился.

— Но моя мама будет ждать. Она…

— Твоей мамы еще и в планах нет, — сказал он. — Скруджман, я вернул тебя в далёкое прошлое, чтобы показать тебе множество вещей. Ты испортил Рождество множеству людей. Теперь ты должен понять истинный смысл праздника.

— Но мне он и так известен, — запротестовал я. — Что, по-твоему, я делал в чулане на чердаке? Изучал самое важное в Рождестве — мои подарки.

Он покачал головой. Двое высоких мужчин в тёмных шляпах и длинных шинелях прошли мимо, оглаживая бороды и говоря наперебой. Один из них прошёл прямо через призрака, будто тот был сделан из воздуха. Призрак не возражал.

Я единственный, кто его видит, понял я.

В полицию о нём не сообщишь.

— З-зачем ты так со мной поступил? — прозаикался я. — Зачем перенёс меня так далеко в прошлое?

Он склонил капюшон к моему лицу. За ним по-прежнему клубилась лишь темнота.

— Потому что знал, что тебе это не понравится, — прошептал он.

От такого ответа я весь покрылся гусиной кожей.

— Но… в фильме Дух Рождества минувшего заставляет Скруджа вновь увидеть его детство, — сказал я.

— Это не фильм, — отрезал он. — Ты должен выучить множество уроков, Скруджман. Тебе нужно научиться с добротой относиться к знакомым тебе людям. Ты когда-нибудь слышал о Золотом правиле?

— Конечно, — сказал я. — «Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой».

Долгое время он хранил молчание.

— Ладно, — произнёс он в итоге. Серый капюшон качнулся вверх и вниз. — Ладно. Это Золотое правило. Я перенёс тебя назад во времени туда, где это правило в ходу.

— Хорошо, — сказал я. Моя голова шла кругом. Я уже действительно не знал, что отвечать.

— Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой, — повторил призрак. — Давай-ка поглядим, как тебе это понравится, Скруджман.

Он развернулся, и длинное одеяние закружилось вокруг него. Он выплыл прямо на улицу, по которой грохотали лошади и повозки.

— Эй, подожди! — позвал я. — Куда ты идёшь? Ты не можешь бросить меня здесь. Куда ты идёшь?

Он повернулся, и вновь я увидел под капюшоном чёрную пустоту.

— Пора тебе начать учение, Скруджман. Следуй за мной.

12

Всё окутала тьма. Когда я снова обрёл зрение, мы стояли в тускло освещённом холле. На деревянные стены падал мерцающий отсвет факелов. По окнам были вывешены рождественские венки. Мимо прошли странного вида дети, старомодно одетые и несущие свои книги в кожаных сумках с ремешками.

— Это твоя новая школа, Скруджман, — молвил Дух Рождества минувшего. — Академия Мракк.

Я уставился на ребят, идущих мимо. Некоторые мальчишки, должно быть, были фермерскими. Они пришли в школу в тяжёлых тёмных комбинезонах на лямках. Фланелевая рубашка и нагрудник, будто подтяжки.

Во дела.

Волосы девчонок спадали до плеч, перехваченные сзади цветными лентами. Все они носили длинные юбки, серые или чёрные, доходившие до тяжёлых кожаных башмаков.

Все говорили тихо, будто боялись шуметь. Самым громким звуком было шлёпанье башмаков по деревянному полу.

— Не хочу я ходить в эту странную школу. Хочу в свою собственную, — сказал я призраку.

— Тебя завела сюда твоя подлая натура, Скрудж, — отвечал призрак. Его балахон светился в мерцающем свете факелов. — Давай поглядим, как тебе понравится в школе, где каждый будет относиться к тебе так же, как ты относишься к другим.

— Подлая натура?! — вскричал я. — Кто сказал, что я подлый? Скажи мне. Кто это сказал? Я из него дурь-то повышибу!

Он не ответил.

— Доставь меня домой! — потребовал я. — Мне здесь не место! — Я схватил его за руку, но ладонь прошла сквозь рукав балахона. — Ты не можешь совершить это со мной. Я не сдвинусь с места, пока ты не вернёшь меня домой. Ты слышишь меня?

— Удачи в твоей новой школе, Скруджман, — мягко сказал он. — Она тебе понадобится.

Затем он исчез, обдав меня волной холодного воздуха.

И я остался стоять там, в тёмном холле, в своих джинсах и синей ветровке, единственный из ребят, одетый не в серое или чёрное. Единственный парень в школе с короткими волосами. Единственный, кто никого здесь не знал.

«МНЕ ЗДЕСЬ НЕ МЕСТО!» — хотел я заорать во всю мощь своих лёгких.

Но кого это волнует?

Высокий и тощий мальчишка в мятой серой рубашке, заправленной в комбинезон, подошёл ко мне. Его расчёсанные на прямой пробор каштановые волосы спадали на лоб. У него были маленькие круглые карие глаза и длинный нос, доходящий почти до губ.

Он был очень похож на птицу. Будь я дома, предложил бы ему червяка. Ха-ха.

Он одарил меня долгим, внимательным взглядом.

— Это ты новенький?

— Похоже на то, — кивнул я.

— Ты Скруджман? — спросил он, всё ещё изучая меня.

— Похоже на то, — снова кивнул я.

— Я — Бенджамин Куки, — сказал он. — Мистер Далвич попросил меня приглядеть за тобою.

— Кто такой мистер Далвич? — поинтересовался я.

— Наш учитель, — ответил он — и сжал рукав моей ветровки. — Твоя рубаха цветом будто небо, — негромко сказал он.

— И чего? — не понял я.

— Должно быть, твоя матушка покрасила её, когда шила для тебя? — спросил он.

Я хотел было сказать ему, что моя мама купила её в «Уолл-марте», но внезапно к нам подошёл ещё один парень. Этот был краснорожий и белобрысый здоровяк, слегка подпрыгивающий на ходу. Под твёрдым белым воротничком его белой парадной рубашки был повязан чёрный галстучек. Он ухмыльнулся мне:

— Новенький?

— Берегись Прескотта, — прошептал Бенджамин мне на ухо. И сделал шаг назад.

— Ага, я новенький, — сказал я. — Ты Прескотт?

— Мы тут новичков не жалуем, — заявил он. — И ты мне уже не нравишься. Чего вырядился, как шут гороховый?

— А ты почему носишь это? — сказал я, указывая на его тяжёлый коричневый пиджак и жилетку. — У обезьяны прикид слямзил?

Мне казалось, что это довольно смешно, но Бенджамин и Прескотт не засмеялись. Лицо Прескотта побагровело, и он сжал кулаки.

— Никто не смеет называть меня обезьяной, — процедил он сквозь зубы.

Я решил, что его лучше не выводить. В конце концов, это был мой первый день.

— Просто пошутил, — сказал я.

— Матушка твоя пошутила, — сказал Прескотт. — Я гляжу на её шутку.

Бенджамин заржал. Я решил сдержаться и про его мать ничего не сказал.

Несколько ребят пересекли зал, чтобы понаблюдать за нами. На глаза мне попалась совершенно отпадная девчонка в сером платье с длинными, волнистыми светлыми волосами, стекающими вниз по спине. Я показал ей большой палец. Она отвернулась.

— Это ещё что? — спросил Прескотт. Я понял, что он глядит вниз, на мои кроссовки. — Почему у тебя ткань на ногах? Ты что, лесной эльф?

— Это «Эйр Джорданс», — сказал я.

Он сердито глянул на меня.

— Эльф Джорданс? Ты и впрямь думаешь, будто ты лесной эльф?

— Нет. «Эйр Джорданс», — повторил я.

— Что за сапожник будет делать обувку из ткани? — спросил Прескотт Бенджамина.

Тот пожал плечами.

— Может, слепой сапожник?

Оба сочли это превосходной шуткой. Запрокинув головы, они захохотали.

— Это не смешно, — сказал я. — Эти кроссовки стоили моей маме кучу денег.

— Я покажу тебе, что смешно, — отозвался Прескотт, подмигивая Бенджамину. — Дай-ка я проверю твои эльфийские башмачки.

Он взметнул свой огромный башмачище и обрушил его пятку прямо на мой кроссовок — со всей дури.

— А-а-а-а-а-а-ай-йу! — испустил я вопль боли.

— Вот что смешно! — воскликнул Прескотт. Он ещё потоптался пяткой на том же самом месте.

— Я знаю… что… ты делаешь, — я задыхался от боли, пронзившей мою ногу, а вслед за ней и всё остальное тело. — Ты… даёшь мне… урок танцев.

Боль была невыносимой. Я зажмурил глаза и начал танцевать.

13

Мистер Далвич оказался высоким и тощим, будто макаронина. У него были прямые чёрные волосы с пробором — точно посредине. На конце длинного носа сидели круглые очки. Жесткий воротничок торчал, будто крылья. Он даже не был пришит к накрахмаленной белой рубашке. С шеи свисали чёрные завязки галстука. Костюм тоже был чёрным: сюртук плотно облегал талию, а вот брюки были мешковаты.

Вот уж кто одет как клоун, подумалось мне. Нацепите мистеру Далвичу красный нос, и он мог бы блистать в любом цирке.

Он коротко поприветствовал меня, затем взмахом руки отправил к пустой парте в задней части класса. Стул был маловат, и мне пришлось втискиваться.

Повернувшись, я увидел белокурую девочку из холла, сидящую возле меня. У неё были удивительные серо-голубые глаза и несколько веснушек на щеках. Она не сказала «привет» или что-нибудь такое — она была занята тем, что укладывала чёрные карандаши в деревянный пенал.

— Эй, — сказал я. — Как дела?

Наконец, она поглядела на меня.

— Какие дела? — спросила она.

Я сверкнул своей лучшей улыбкой.

— Как твои дела?

— Какие мои дела? — спросила она.

— Я просто так поздоровался, — сказал я. — Как тебя зовут?

Она откинула назад волосы.

— Эмили-Энн. Можно задать тебе вопрос? Отчего ты носишь столь смешные одежды?

— Потому что я прибыл из будущего, — сказал я.

Она засмеялась и повернула пенал.

— Класс, у нас новый ученик, — объявил мистер Далвич. Он стоял в передней части комнаты, опираясь на огромный глобус. — Встань и представься всем, — сказал он, махнув руками в мою сторону.

Потребовались некоторые усилия, чтобы выкарабкаться из маленькой парты.

— Я… Я Рик Скруджман, — сказал я.

— Рик Лужман! — услышал я мальчишку из переднего ряда. Я узнал его. Прескотт.

Почти все рассмеялись. Затем они начали распевать:

— Лужман! Лужман! Лужман!

Далвич поднял обе руки, призывая их к тишине.

— И откуда же ты прибыл, Рик? — спросил он.

— Рокфорд, — сказал я. — Это маленький городок в Иллинойсе.

Он сощурился на меня:

— Индейское поселение? Ты прибыл к нам из индейской деревни?

— Так вот отчего он обут в мокасины! — встрял Бенджамин.

— Он индеец из племени Людей-луж! — объявил Прескотт.

И они снова начали петь:

— Лужман! Лужман! Лужман!

Ну разве не обидно?

Эмили-Энн, сидящая рядом со мной, распевала громче всех и смеялась. Уж больно ей это нравилось.

Поддавшись внезапному порыву, я схватил сзади её волосы и потянул. Ну, вы знаете. В шутку. Слегка.

Её глаза расширились от удивления. Затем она открыла ящик своего стола, вытащила оттуда маленькую чёрную бутылочку и опрокинула её над моей головой.

Мне не понадобилось много времени, чтобы сообразить, что это были чернила. Они сползали вниз по моим щекам.

Пение прекратилось. Все повернулись ко мне.

Мистер Далвич сделал несколько шагов по проходу и остановился перед Эмили-Энн.

— Это не лучший способ приветствовать нового ученика, — начал ей выговаривать он.

— Но это не нарочно! — воскликнула она. — У меня рука сорвалась, сэр.

Большинство ребят покатились со смеху.

Я ощущал себя полным придурком, сидя там, весь в чёрных чернилах, стекающих по волосам и лицу. Но Эмили-Энн произвела на меня впечатление. Она оказалась отличной лгуньей, пожалуй, не хуже меня.

— Мистер Скруджман, вы найдёте какие-нибудь полотенца в подсобном чулане, — сказал Далвич. — Оботритесь-ка, да получше, — он повернулся к классу. — Ну а остальные — достаньте свои буклеты. Нам следует попрактиковаться в тихом чтении.

— Вы имеете в виду букеты? — переспросил я.

Он нахмурился, глядя на меня.

— Должно быть, это какая-то шутка? Не уверен, что понял её.

Остальные ребята вытаскивали из своих парт маленькие книжицы. Те, похоже, не имели обложек — только страницы.

Я выбрался из крохотной парты и побрел по проходу к двери. Чернила кисло пахли, и я чувствовал, как они засыхают в волосах. Я задавался вопросам, где здесь уборная. Возможно, в этой ужасной школе её и вовсе нет.

Я почти достиг выхода, когда Прескотт высунул ногу и поставил мне подножку. Я врезался в большой глобус и приземлился прямо на него. Мы с глобусом покатились по полу.

Наконец, мне удалось подняться на ноги, и я водрузил глобус обратно на деревянную подставку. Весь класс просто выл от смеха. Прескотт ржал сильнее всех. Он глядел на меня так, будто бросает мне вызов.

Вызов на бой?

Не обращая на них всех внимания, я вышел в узкий, тускло освещённый коридор и начал искать чулан с полотенцами.

Я знал, что здесь происходит. Знал, что для меня пришло время расплаты. Тот призрак в капюшоне хочет преподать мне урок. Он знал, что мои новые одноклассники будут устраивать со мной те же самые шутки, которые я устраивал с другими.

Я понял. Не тупой.

Вопрос был в том, что делать мне.

Ответ пришёл мгновенно. Я должен рассказать этим ребятам правду. Объяснить им, кто я такой. И попросить их помочь мне выбраться отсюда.

14

После уроков я, натянув свою куртку, последовал за всеми на улицу. Я увидел, как Бенджамин, Прескотт и Эмили-Энн вместе идут по узкой тропинке, протоптанной в снегу. На всех троих были длинные пальто, застёгнутые до горла. Твёрдый снежок хрустел под их тяжёлыми ботинками. Голые деревья качались на стылом ветру.

— Погодите! — окликнул я их.

Они обернулись, перехватывая лямки своих сумок.

— Это Лужман, — сказал Прескотт, ухмыляясь.

Я нагнал их, поскальзываясь на обледенелой земле.

— Вы идёте домой? — спросил я.

— Срезаем через лес, — ответила Эмили-Энн.

— Можно поговорить с вами минутку?

Прескотт закатил глаза. Мы стояли в тени низкого сарая с плоской крышей, располагавшегося за школой. Оттуда изрядно воняло. Я сообразил, что это школьный туалет.

Вокруг клевали землю большие дрозды. Хотя было еще светло, над голыми деревьями низко нависла бледно-белая полоска луны.

— Чего тебе, Лужман? — спросил Бенджамин. Он протянул руку и разворошил мои волосы. Затем повернулся к Эмили-Энн:

— Как считаешь, чернила когда-нибудь сойдут?

— Едва ли, — ответила та.

— Это был несчастный случай, — сказал Прескотт. Все трое разразились хохотом.

— Не отдашь ли мне свои мокасины? — спросил Бенджамин, указывая на мои ботинки. — Всегда мечтал о настоящих индейских мокасинах.

— Это не мокасины, — сказал я. — Это «Эйр Джорданс». Кроссовки. Я же говорил вам.

— Они мне будут по ноге, — настаивал Бенджамин. — Отдай-ка их мне.

— Ни за что, — сказал я.

— Отдай, и ты станешь мне лучшим другом, — заявил он. Остальные рассмеялись.

— Послушайте, я знаю, что вы делаете, — сказал я. — Я сам делал так с ребятами у себя дома. Но пожалуйста… вы должны мне помочь.

— Помочь тебе выбраться из твоих мокасинов? — спросил Бенджамин. Он схватил меня за ногу и попытался стянуть обувку.

— Нет. Погоди. Прошу.

Если дело дойдёт до драки, я, наверное, одолею Бенджамина, подумал я. Но Прескотт — громадина. Он раскатает меня в лепёшку.

— Мне нужна помощь, — сказал я. — Вы же видите, мне здесь не место.

Прескотт снова закатил глаза.

— Мы как раз это и пытаемся тебе сказать.

— Нет, — сказал я. — Вы не понимаете. Я не живу здесь. Я пришёл из будущего. Видите, как я одет? Так мы одеваемся в будущем.

— О Господи, — пробормотала Эмили-Энн.

— Люди в будущем носят одёжку смешных цветов? — спросил Прескотт. — И обуваются в эльфийские башмачки?

Я кивнул.

— Видимо, вы мне не верите, — сказал я. — Но…

— Это самое умное из того, что ты наговорил, — перебил меня Бенджамин. — Мы тебе не верим.

— Как мне доказать вам? — спросил я. — Я могу рассказать вам о других вещах, которые мы носим. Мы носим много футболок…

— А крикетки вы не носите? — сощурилась Эмили-Энн. — Носить специальную одежду для футбола…

Я испустил долгий вздох. До меня начало доходить, что с этими ребятами ничего не выйдет. Все трое глядели на меня с усмешкой. Разумеется, они держали меня за полного шизика.

Я глубоко вздохнул и попытался ещё раз.

— Мне действительно нужна ваша помощь, — сказал я. — Я знаю, что в это сложно поверить, но я не из вашей эпохи. Я живу в двадцать первом веке.

— А прибыл ты вон оттуда? — спросил Прескотт, указывая на луну. Все трое засмеялись.

— То-то ты такой чудак, — добавила Эмили-Энн. — Ты прибыл с Луны. Как мы сразу не догадались? И ты хочешь улететь обратно на Луну, чтобы поспеть к ужину?

— Да он Лунный человек. Он летает домой, на Луну, каждый вечер, — сказал Бенджамин. — Вот отчего мы никогда не видели его в деревне.

— Где ты живёшь? — спросила Эмили-Энн.

— Я… я не знаю, — признался я.

Они вновь рассмеялись.

Где я живу? Призрак не сказал мне этого. Может быть, у меня здесь не было дома. Может быть, он хотел, чтобы я до смерти замёрз в снегу.

— Пожалуйста… — взмолился я. Знаю, знаю. Я никогда и ни о чём в жизни не умолял. Другие ребята умоляли меня. Но мне нужна была помощь. Я был в отчаянии. — Пожалуйста. Вы не обязаны мне верить. Но мне необходима ваша помощь.

— Помнишь ту безумную книжицу, что я читала? — обратилась Эмили-Энн к Прескотту. — Там была история о том, как создали огромную пушку и запустили трёх человек на Луну. Мистер Далвич сказал, что тоже читал её.

Прескотт похлопал меня по спине.

— Ладно, Лужман. Мы найдём большую пушку и запустим тебя на Луну.

— Прекратите, — сказал я. — Говорю же вам, я не живу на Луне. Я живу в Иллинойсе. В двадцать первом веке.

— У тебя случаем не лихорадка? — спросил Бенджамин. — Тебе ты показаться доктору Ханикатту, в деревне.

Я снова вздохнул.

— Я думал, вы можете мне помочь. Я просто подумал, что вы, ну, могли бы сказать, как мне выбраться отсюда. Может, добраться до большого города. Может… — мой голос прервался.

Я застрял в девятнадцатом веке. Внезапно я подумал о Чарли. И маме. Ищут ли они меня? Волнуются ли из-за того, что я пропал?

Суждено ли мне когда-нибудь их увидеть?

А что насчёт моих рождественских подарков? Что маме делать с ними, если меня не станет?

У меня уже глаза были на мокром месте. Ещё никогда в жизни мне не было так грустно.

— Я могу помочь тебе, — сказал Прескотт, прерывая мои пугающие мысли.

— Можешь? — моргнул я.

— Путешествия во времени, — сказал он. — Вот что тебе надобно. Путешествия во времени, как в одном из тех безумных романов.

Я кивнул.

— Да. Это оно. Это то, что мне нужно.

Эмили-Энн и Бенджамин переглянулись. Прескотт не сводил с меня глаз.

— Я могу помочь тебе с этим, — сказал он. — Встретимся здесь сегодня после ужина.

15

Тем же вечером я поджидал Прескотта позади школы. Даже в зимней куртке я обнимал себя руками, защищаясь от порывов холодного ветра, поднимавшего водовороты снежных хлопьев. Бледная луна стояла высоко в небе, и голые зимние деревья тряслись и трещали, словно и им было зябко.

К тому времени, когда, топая по колено в снегу, появился Прескотт, мои зубы уже выбивали чечетку. За ним следовали Эмили-Энн и Бенджамин, оба одетые в меховые шапки, натянутые по самые глаза для защиты от ветра. Всех нас озаряло серебристое сияние луны, и это был единственный источник света.

Я чувствовал себя так, будто нахожусь во сне, во сне с серебряным светом и фиолетовыми тенями. Я всё время ждал появления призрака. Представлял, как он придёт и спросит меня, усвоил ли я урок о Золотом Правиле. И я бы сказал: «Да, конечно же, да. Я так много понял и узнал, и я готов отправляться домой».

Может, это была бы ложь. Но в моих грёзах призрак верил мне и тут же доставлял домой.

Грёзы редко сбываются. Призрака не видать, а сам я дрожу в темноте, щурясь, гляжу на троих ребят в чёрных полушубках и меховых шапках, и отчаянно надеюсь, что они мне помогут.

— Ты действительно знаешь что-то о путешествиях во времени? — спросил я Прескотта.

Он кивнул.

— Именно так. Мы собираемся отвести тебя к тоннелю времени, Скруджман. Через него мы отправим тебя домой.

У меня внезапно перехватило дыхание. Сердце неистово заколотилось. Можно ли ему верить?

Мне пришлось. Я вынужден был поверить, что он действительно знает, как отправить меня туда, откуда я пришёл.

Остальные двое не сказали ни снова, опустив головы. Когда они подняли их, я увидел на их лицах торжественное выражение.

Всё серьёзно. Никаких шуток.

На мгновение мне захотелось запрыгать и зааплодировать. У меня возникло желание дать «пять» моим новым друзьям. Но, конечно же, это бы лишь озадачило их. В этом времени ещё никто не давал «пять». Кажется, вообще никаких жестов не было.

— Следуй за мной, — сказал Прескотт: его голос был чуть выше шёпота.

Мы направились по тропинке. Никто не разговаривал. Единственными звуками были стук веток, завывание ветра и хруст снега под нашими ногами.

Путь пролегал сначала по посадкам, а дальше по широкой, плоской равнине. В отдалении я заметил маленький крестьянский домик, одно из окон которого мерцало оранжевым светом. Мы шли все дальше, и вскоре он исчез во тьме.

Как далеко мы ушли? Я не мог этого сказать. Мой разум был всецело занят мыслями о путешествии во времени и возвращении домой.

Подойдя к занесённой снегом изгороди, мы остановились.

— Перелезай, — велел мне Прескотт. — Это ферма Моргана. Тоннель времени там. Но никто и никогда не осмеливается приблизиться к нему. Все в деревне его боятся.

Моё сердце забилось ещё сильнее от близости спасения.

Ухватившись за верхнюю перекладину, я перелез через забор. Остальные трое последовали за мной. Мы двинулись дальше, и я увидел длинное низкое строение, черневшее на фоне серого неба. Оно прижималось к земле, будто тоннель, и я знал, что это он и был. Мой путь домой.

Когда мы подошли к торцу здания, я едва мог дышать. Впереди маячила деревянная дверь с перекрёстными планками посередке.

— Это тоннель времени, — шёпотом сказал Прескотт. Я едва слышал его из-за порывов ветра.

— Удачи, — пробормотала Эмили-Энн. Бенджамин хранил молчание. Он держался позади, будто боялся подойти ближе.

— Ты должен взять разбег, — наставлял меня Прескотт. — Наклони голову и беги со всех ног. Я распахну дверь. Не останавливайся. Беги изо всех сил.

Я кивнул.

— Понял, — сказал я дрожащим голосом. — Спасибо тебе. Спасибо вам всем, что привели меня сюда.

Прескотт положил руку мне на плечо.

— Мы хотим отправить тебя туда, откуда ты пришёл, — сказал он. — А теперь беги. Беги быстрее.

Он подошёл к широкой деревянной двери и жестом велел мне бежать.

Я сделал глубокий и прерывистый вдох… Наклонил голову… И заставил мои ноги нестись. Дверь распахнулась, и я вбежал в темноту тоннеля. Вбежал так быстро, как не бегал никогда в жизни.

16

Когда я ворвался в помещение, меня обдало порывом горячего воздуха. Земля была мягкой; мои ботинки заскользили по полужидкой грязи. Мне с трудом удалось сохранить равновесие, но я рвался вперёд.

Здесь было темнее, чем ночью. Я не мог ничего разглядеть. Меня встретил резкий смрад, тяжёлый и гнусный. Я слышал негромкие вскрики, блеянье животных.

Ботинки шлепали по мягкой жиже. Я услышал всплеск — и устремился вперёд. Взмахнув руками, я потерял равновесие. Кроссовки колотили по грязи, но я не мог удержаться… И я грохнулся лицом вниз.

Моё тело стукнулось о мягкую, влажную землю. Голова зарылась в грязь. И я скользил… скользил… внезапно узнавая этот гнилостный запах… Этот гадкий запах, запах грязи, неодолимый смрад, от которого меня затошнило и я начал задыхаться.

Огорошенный, я поднял голову из жижи. Вокруг ворчали и повизгивали животные. Я поднялся на ноги. Одежда была покрыта толстым слоем грязи. Та же грязь запекалась на моих лице и волосах.

Я приземлился на руки, и теперь, когда я вытер с них грязь о куртку, они начали болеть и ныть.

Мерцающий свет позади заставил меня обернуться. Я попытался вдохнуть побольше воздуха, но с каждым вздохом вдыхал этот мерзкий запах. Меня всего трясло. Где я?

Оранжево-жёлтый свет стал ярче: ко мне подошёл мужчина. Огромный, коренастый и краснорожий, с факелом в руке. На нём была серая фланелевая рубашка, а поверх — огромный комбинезон. Округлое пузо подпрыгивало при каждом шаге.

Не сводя с меня глаз, он осторожно переступал через грязь и глубокие лужи. Наконец, он остановился и, высоко подняв факел, начал изучать моё лицо в круге света.

— Чегой-то ты делаешь в моём свинарнике? — потребовал он ответа громовым голосом.

— В свинарнике? — ахнул я.

Он обвёл меня взглядом.

— Весь в помоях. От этой вони тебе и за год не избавиться!

Внезапно я смог разглядеть в свете факела огромных боровов, выстроившихся по обе стороны от меня. Где-то два десятка жирных свиней глазели на меня, хрюкали и повизгивали.

Запах…

Да. Запах. Густая дрянь прилипла к моей одежде, моему лицу, моим волосам. Я вытащил из-за ворота размякший, гнилой кукурузный початок.

Мой желудок сжался. Меня затошнило, и я наклонил голову.

— Другие ребята… — выдохнул я. — Они сказали мне вбежать сюда, и…

Он оглянулся по сторонам.

— Другие ребята? Я не видел там никаких других ребят.

— Трое ребят из школы, — сказал я. — Они привели меня сюда. Они сказали…

Не договорив, я отвернулся от огромного фермера и устремился к двери свинарника, шлёпая кроссовками по грязи. Я вырвался наружу, крича:

— Эй! Вы где? Эй!

Никого не было.

От морозного воздуха, ударившего мне в лицо, у меня перехватило дыхание. Луна скрылась за тучами. Я сощурился, вглядываясь в кромешную темноту.

Никого.

Я понял, что они сделали. Не понадобилось много времени, чтобы сообразить.

Они подшутили надо мной. Я так отчаянно цеплялся за надежду спастись, что купился на розыгрыш.

Вернее, вляпался в него.

Свинарник. Не тоннель времени. Грязный вонючий свинарник.

Они хотели проучить меня этой подлой шуткой? Я слишком уж замёрз и заляпался вонючей грязью, чтобы думать об этом.

Меня осветил факел. Я обернулся и увидел фермера, стоявшего позади.

— Шел бы ты домой, сынок, — сказал он. — Где ты живёшь?

Я грустно покачал головой.

— Нигде, — сказал я. — Я нигде не живу. Можно… можно мне пройти в ваш дом и принять ванну?

Он нахмурился.

— Боюсь, что нет, я не могу пустить тебя в свой дом. Уж больно ты вонюч. Но можешь переночевать здесь, в свинарнике, если хочешь.

Тут вдруг все свиньи разразились истошным визгом и хрюканьем. Как будто они тоже не хотели спать рядом со мной.

17

По счастью, фермер сжалился и изменил своё решение. Он позволил мне поспать на деревянной лавке в задней комнате. Я оттёр себя на кухне, под струёй воды из насоса. Его жена была так любезна, что дала мне ночную рубашку и почистила мою одежду.

Лёжа на жёсткой лавке, дрожа под тонким одеялом, что они мне дали, я не мог уснуть. Я выглянул в крошечное чёрное окошко, посмотрел на бледную луну, скользившую между облаков.

Я знал, почему Дух Рождества Минувшего привёл меня в это ужасное место. Чтобы вдолбить мне Золотое Правило и всю прочую чушь о том, что нужно быть примерным мальчиком.

Но единственное, о чём я мог думать — это месть.

Я продумывал план за планом, но пришёл к выводу, что ни один из них не сработает. Отомстить Прескотту, Бенджамину и Эмили-Энн было совершенно невозможно. Они жили здесь, знали каждого в школе, знали деревню. Я же не знал здесь никого и ничего. Мне даже негде было жить.

— Но, может быть, я смогу устроить им неприятности в школе, — сказал я себе. Я решил, что расскажу мистеру Далвичу, как эти трое похитили меня и бросили в свинарнике, потому что я новенький. По крайней мере, хорошая взбучка будет им обеспечена.

На следующее утро я поблагодарил фермера и его жену — и помчался в школу. Расстёгнутая куртка хлопала позади, затвердевший снежок хрустел под кроссовками.

Красное утреннее солнце отражалось от снега. Ветер прекратил завывания. Голые деревья стояли спокойно.

Я тяжело дышал, добравшись до школьного здания. Холл был пуст. Должно быть, я рано, понял я. Остановившись и выровняв дыхание, я вошел в класс мистера Далвича.

Он стоял в задней части комнаты, склонившись над небольшой рождественской ёлочкой. Я увидел, что он прилаживает на ветки тонкие белые свечи. Его чёрный пиджак был расстёгнут. Заострённый воротник торчал из-под рубашки. Очки блестели от солнечного света, струящегося через окно.

Он повернулся, когда я вошёл в комнату.

— Мистер Далвич?.. — начал я.

Он прокашлялся.

— Могу ли я чем-то помочь вам, молодой человек?

— Мне… Мне нужно сообщить о трёх учениках, — сказал я, подходя чуть ближе. Вот уж не ожидал, что это будет так тяжело. — Они схватили меня и… и заставили провести ночь в свинарнике.

Это было почти правдой. Может быть, у меня вышло немного мрачнее, чем оно было на самом деле. Зачем говорить ему, что меня попросту одурачили?

Мистер Далвич отложил свечу и поправил очки на носу.

— Три ученика? Из моего класса? Почему они так с тобой поступили?

— Думаю, они невзлюбили меня, — ответил я. — Они сказали мне, что не любят новеньких.

Он кивнул.

— Ты можешь назвать мне их имена?

— Да, — сказал я. — Прескотт, Бенджамин и Эмили-Энн.

Его брови поползли вверх.

— Пожалуйста, не могли бы вы повторить эти имена, молодой человек?

Я повторил их ему.

— Полагаю, вы слегка ошиблись, — сказал он. — Возможно, вы перепутали класс?

— Никак нет, — ответил я. — Я был здесь вчера. Они тоже были тут, и…

Мистер Далвич покачал головой.

— Нет. Не здесь. Боюсь, у меня нет ни одного ученика, которого звали бы Прескотт, Бенджамин или Эмили-Энн.

18

— Конечно же, есть, — настаивал я. — Вчера они сидели передо мной, и…

Мистер Далвич сделал несколько широких шагов к своему столу. Доски скрипели под его тяжёлыми башмаками. Он отодвинул в сторону какие-то бумаги и достал чёрную тетрадь.

Я шагнул к столу:

— Это ваш классный журнал?

Он кивнул и протянул мне открытую книгу.

— Это мой журнал посещаемости. Ты можешь заглянуть в него своими собственными глазами, — сказал он. — Там нет учеников по имени Прескотт, Бенджамин и Эмили-Энн.

Я пробежался глазами по списку. Он говорил мне правду.

Внезапно я почувствовал сильную тяжесть под ложечкой. Мне было трудно дышать.

Что здесь происходит?

Мистер Далвич что-то говорил, но мои мысли были слишком громкими. Я не мог его расслышать. Он сжал рукав моей куртки.

— Молодой человек, я задал вам вопрос. Как вас зовут?

— Рик. Рик Скруджман, — сказал я. — Помните? Я новенький. Прибыл вчера.

Он взял из моих рук журнал посещаемости, и его палец заскользил по списку учеников. Он читал внимательно, и это отняло у него какое-то время.

Наконец, он поднял взгляд на меня.

— Боюсь, вы также не в моём классе, мистер Скруджман.

— Но… Но… Но… — я будто лошадь понукал. Чувство тяжести в желудке распространилось на всё тело.

— Вам следует проверить класс мистер Харрисона, — сказал он, закрывая тетрадь. — Может быть, из-за того, что вы новичок…

— Нет, — сказал я. — Я не был в другом классе. Я был в вашем классе.

Он пожал плечами.

— Сожалею, но вас тут нет.

— Тогда где же я?! — воскликнул я.

— Нигде, — тихо сказал он.

И, произнеся это слово, он растаял.

Нигде.

Это слово удержалось в моём сознании и повторялось вновь и вновь. Нигде. Нигде. Нигде.

Мистер Далвич медленно исчез, а вместе с ним растворился и весь класс. Его стол замерцал, а затем пропал. Стены выцветали, пока меня не окружила сплошная серость. Один только серый цвет, куда бы я не повернулся. Последним, что я видел, была маленькая рождественская ёлочка.

А потом я повис, будто замороженный, в безмолвном мире серого… никаких теней… всё одинаково серое… я висел так до тех пор, пока не перестал понимать, вижу что-нибудь или нет. Я не знал, открыты или закрыты мои глаза.

Затем, когда кто-то схватил меня за плечо, я открыл рот и завопил.

19

Я обернулся. И замолк, увидев перед собой низенького, пухлого человечка в чёрно-белом клетчатом костюме. У него было забавное лицо. В смысле, такое, что просто умора. Большой розовый шнобель и круглые тёмные глаза — как у совы, и маленький алый ротик в форме сердца.

Локоны рыжих, вьющихся волос ниспадали из-под высокого цилиндра, чёрного и блестящего. На нём были красный галстук и такой же цветок в лацкане пиджака. Цветок выглядел так, будто из него вот-вот выплеснется струйка воды.

— Готов ли ты пойти со мной, Скруджман? — произнёс он. У него был высокий голос, и он скорее пропевал слова, чем произносил.

— И кто же вы такой? — потребовал я ответа.

Его пухлые щёчки покраснели — как и его нос-картошка.

— Я Дух Рождества настоящего, — пропел он на свой странный манер.

На какое-то мгновение он растворился в серости, а затем вернулся во всех своих цветах.

— Настоящее Рождество — это подарки, — сказал я. — Если вы — Дух настоящего Рождества, то вы, наверное, принесли их мне?

Он опять замерцал и почти исчез.

— Я Дух Рождества настоящего, — сказал он. — Если ты извлёк урок из прошлого, то я доставлю тебя к твоей семье.

Моё сердце ёкнуло.

— Ты доставишь меня к семье? Правда? — радостно воскликнул я. — О да. Я так много усвоил. Я извлёк из этого прошлого целую кучу уроков!

Ну да, это была неправда. Вы знаете это, и я это знал. Но он-то не должен был этого знать — не так ли?

Он поглядел на меня так пристально, что его нос-картошка дёрнулся.

— И какие же уроки ты извлёк, Скруджман?

— Ну…

Думай быстро. Думай быстро.

— Я научился быть славным парнем, и всегда быть приветливым с людьми, и думать о чувствах других, а не только о своих.

Призрак скрестил руки на груди.

— А я думал, ты врёшь лучше, — заметил он.

— Ой, да ладно, — ответил я. — Просто дай мне шанс.

— Чему ты действительно научился? — спросил призрак.

— Не вбегать в свинарники по ночам?

Он снова схватил меня за плечо, и хватка его не была джентльменской. Он сжимал пальцы до тех пор, пока я не дёрнулся.

— Ай!

— Я доставлю тебя к твоей семье, Скруджман, — сказал он. — Тебе есть чему поучиться в настоящем.

— Я… я возвращаюсь к маме и Чарли? — спросил я.

Он не ответил, глядя прямо перед собой. Мы начали падать.

Я ахнул. Мы быстро летели вниз через сплошную серость. Нас встретил холодный воздух. Как будто мы падали сквозь облака.

Мне часто такое снилось. Просто падение — камнем, вниз — сквозь облака. Я падаю… падаю… и никогда не приземляюсь.

Шляпа призрака парила над его головой. Его рука впилась в моё плечо. Мы стрелой падали вниз, а затем начали замедляться. Сквозь серый цвет проступили яркие всполохи зелёного, красного и голубого. Такие яркие, что я зажмурился.

Когда я открыл глаза, то почувствовал, что стою на чём-то твёрдом. На полу в гостиной. Мне понадобилось какое-то время, чтобы глаза привыкли. Я увидел зелёный ковёр, драный и заляпанный. Стены были покрыты зелёными обоями. Часть из них наверху отошла.

Часто моргая, я увидел за низким чёрным диваном чахлую ёлочку. На её согнутой верхушке примостился ангелок, да ещё несколько игрушек свисали с тощих веток. В камине мерцал одинокий огонёк. Над ним криво видел плакат с надписью «СЧАСТЛИВОГО РОЖЕСТВА!».

Дух Рождества настоящего двумя руками пригладил свои жёсткие рыжие волосы. После нашего падения и без его цилиндра, они торчали во все стороны.

Я похлопал его по руке.

— Вау. Что-то ты напортачил, — сказал я. — Это не мой дом. Ты совершил большую ошибку.

— Призраки не совершают ошибок, — откликнулся он. — Никогда не слышал о призраке, который совершил бы ошибку.

— Призрак Марли ошибся, — сказал я. — Заявился не в тот дом.

— Кто такой Марли? — спросил призрак. — Я должен его знать?

— Ну его, — сказа я. — Я здесь не живу. Погляди на это место. Это же помойка.

Он поджал свои крошечные губки, похожие на сердечко.

— Теперь это твой дом, Скруджман. Он очень отличается от твоего прежнего дома. Я надеюсь, что он научит тебя ценить свою старую жизнь.

— Я ценю! — запротестовал я. — Итак ценю свою старую жизнь. Верни меня домой. Я ценю его. Клянусь!

— Надеюсь, твоя новая семья сможет показать тебе, в чём ты ошибался касательно Рождества, — сказал призрак, возясь с красным галстуком. — Думаю, они покажут тебе истинный смысл праздника.

Я потянул его за рукав.

— И если я усвою его, то смогу вернуться к моей семье?

Он сощурил глаза:

— Тебе предстоит ещё очень много всего выучить, прежде чем думать о возвращении.

От этих слов у меня по затылку пробежали мурашки.

Призрак отвернулся от меня. Он жестом указал в сторону маленькой столовой:

— Это теперь твоя семья, Скруджман.

Я увидел потрепанных мужчину и женщину и бледную, тощую девочку лет восьми-девяти. Они неловко стояли у обеденного стола.

Жидкие каштановые волосы женщины спадали вниз, обрамляя морщинистое, осунувшееся лицо. Глаза были красными, будто она плакала. На ней было длинное коричневое домашнее платье, а поверх — квадратный белый передник. Он был усеян жёлтыми и бурыми пятнами.

Мужчина тоже выглядел худым и измождённым. Его спина была слегка согнута. Он опирался на деревянную трость. Серые волосы с проплешинами были собраны в неаккуратный хвостик. Он был одет в чёрный свитер поверх мешковатых тёмно-красных спортивных штанов.

Девочка была довольно мила. У неё были светло-каштановые волосы и большие голубые глаза. Она носила синюю футболку с нарисованной улыбающейся мордашкой, которая спадала на выцветшие джинсы, порванные в коленях. Она энергично кивала мне. Ей хотелось, чтобы я присоединился к ним.

Но я повернулся к призраку.

— Пожалуйста — забери меня отсюда. Сегодня же сочельник. Доставь меня к моей настоящей семье. Пожалуйста.

— Счастливого Рождества, Скруджман, — сказал он. А затем пропал.

Я ощутил холодное дуновение. Потом не стало и его.

— Иди к столу, Скруджман, — сказала женщина. — Ты опоздал. Ведь ты же знаешь, пришла пора рождественского ужина.

— Садись уже, сынок, — добавил мужчина. — Если ты простоишь там ещё немного, я дам тебе подзатыльник, честное слово.

Сынок?

Они вели себя так, будто знали меня, будто я и впрямь был членом их семьи.

Внезапно я понял, что голоден. Живот заурчал. Я и вспомнить не мог, когда ел в последний раз.

Я побрел из потрёпанной гостиной в столовую.

— Ладно. Я подыграю, — сказал я. — Что у нас на ужин?

Женщина неуверенно улыбнулась мне.

— Каждый из нас получит по сочной, спелой сливе.

20

Может, я что-то не так расслышал?

Она правда сказала, что мы получим по сливе на рождественский ужин?

Тяжело вздохнув, я подошёл к ним.

— Где мне сесть? — спросил я.

— Скруджман, прекращай вести себя как шут, — сказала мать. — Ты знаешь, где твоё место. Почему сегодня ты ведёшь себя так странно? Из-за того, что сочельник?

Я рискнул сесть возле девчонки. Звали её Эшли; я понял это потому, что родители так её называли. Она постоянно тыкала в меня пальчиком и щекотала под рёбрами, когда родители не видели. Ну прямо как младшая сестрёнка.

Она не знает, что я не отсюда?

Стол был почти пустым. Только четыре разных тарелки, на каждой из которой я увидел лиловую сливу.

— А у нас не будет индейки или окорока после сливы? — спросил я.

Мой новый отец сердито поглядел на меня.

— Скруджман, у нас есть сливы на обед, и давай будем благодарны хотя бы за это.

Мой желудок снова заурчал.

— И это всё? Одна слива? — воскликнул я. Мой голос сорвался.

— Нарежь её потоньше, и растянешь удовольствие, — посоветовала моя новая мама. — Покажи ему, Эшли.

Эшли подхватила свой нож и начала резать сливу на тонюсенькие ломтики.

— Такая сочная, — сказала она. — Люблю рождественские ужины.

— У нас всегда были индейка и окорок, — возразил я. — И большой слоёный пирог на десерт.

— В твоих мечтах? — сказал отец. Он положил в рот ломтик сливы и начал его жевать, будто это был кусок бифштекса. — Это то, о чём ты мечтаешь, Скруджман?

Мама вздохнула.

— Высокий слоёный пирог. Да, это то, о чём стоит мечтать. Может быть, однажды… — её голос затих.

Нарезав свою сливу так же, как это сделала Эшли, я откусил кусочек. Она была не совсем свежая, но меня это не волновало. Я был так голоден, что готов был съесть целую гору.

Свою сливу я прикончил секунд за десять. Когда Эшли отвернулась, я схватил с её тарелки три или четыре ломтика и проглотил и их тоже.

— Эй! — сердито закричала она. — Мама, Скруджман съел часть моей сливы!

— Это Рождество, дорогая, — укорила её мама. — Будь щедрой.

Она повернулась ко мне.

— О чём ещё ты мечтаешь?

— Я мечтаю о моих рождественских подарках, — сказал я.

— Ну, у меня есть чудесный подарок для вас двоих, — заметил отец. — Это не что-то особенное. Вы же знаете, как тяжело мне на фабрике. Особенно с моей больной спиной.

Он поднялся на ноги и пересёк комнату, чтобы достать с верхушки шкафа два маленьких предмета. Один он протянул Эшли, а другой — мне. Его лицо засияло улыбкой.

— Они сделаны с любовью, — сказал он. — Сделаны моими собственными руками.

Я поглядел на свой подарок. Это была фитюлька из литого пластика, очень гладкая, в форме старомодного свистка, синего цвета и со смайликом. Эшли получила такую же, только зелёную.

Я поднял глаза на папу, который всё ещё улыбался.

— Что это такое? — спросил я.

— Брелоки, — сказал он. — Мне позволили использовать 3D-принтер на заводе, и я сделал их. Мой собственный дизайн.

— Это чудесно! — воскликнула Эшли. Она вскочила и обняла папу.

— Угу. Отпад, — сказал я. — Спасибо. Офигенный подарок.

Я сунул его в карман джинсов.

— Может быть, когда-нибудь у вас будут ключи, чтобы повесить на них, — сказала мама.

Я ухватил последний кусочек сливы с тарелки Эшли и проглотил его прежде, чем она попыталась выхватить его обратно.

— И это все подарки? — спросил я, думая о большой стопке праздничных упаковок в чулане у меня дома.

— Рождество — это время отдавать, — сказала мама, грустно улыбаясь мне. — Мы всегда учили тебя этому, Скруджман.

— Но вы же не отдаёте нам ничего больше? — сказал я.

— Мы отдали кое-что из твоих вещей, и кое-какие твои старые игрушки и книжки, — сказала Эшли. — Мы отдали их тем…

— Вы что?! — вскричал я.

— …тем, кому повезло меньше, чем нам, — закончила она.

Я уставился на неё. Моя челюсть отвисла. И это — тот урок о Рождестве, который я должен усвоить? Раздавать мои вещи? Они, должно быть, шутили.

У нас на обед только что были сливы. И мы получили в подарок пластиковые брелоки! И они говорят о людях, которым повезло ещё меньше? Они разыгрывают меня?

— Вы готовы для рождественского десерта? — спросила мама. Она исчезла на кухне. Вернулась она через несколько секунд, неся тарелку с зелёным виноградом.

— Обожаю его! — воскликнула Эшли, хлопая в ладоши.

Во чудила.

Мама уронила по четыре виноградины на каждую тарелку.

— Наслаждайтесь, — сказала она.

Папа подхватил нож и разрезал каждую виноградинку на две половины. Затем он съел их — медленно, одну за другой, долго пережёвывая.

— Ну а теперь давайте исполним нашу ежегодную рождественскую традицию, — сказал он. — Давайте встанем вокруг стола и скажем, как мы благодарны за всё.

Прошу прощения? Я должен быть благодарен за сливу и четыре виноградины?

Папа начал говорить о том, за что он благодарен. Что-то там о его спине, с которой стало получше. Я не слушал его. Я глядел на что-то, висящее на стене кухни. Сощурившись, я увидел календарь, прилепленный к стенке шкафа.

И когда я разглядел год, мне пришлось сдерживаться, чтобы не закричать. Не трясти кулаками в воздухе, не вскакивать на стол и не исполнять праздничный танец.

Тот год, что нужно. Призрак не солгал. Я и правда был в настоящем.

Я вернулся в нужный год. Тот, в котором жил.

И, когда моя новая мама мямлила что-то о том, чему она так рада, я ясно понял, чему рад я. Я рад тому, что смогу сбежать из этого дома и пойти к себе.

Никаких проблем.

Я просто дождусь, пока они уснут — и убегу из этой гнусной развалюхи. Я найду кого-нибудь, кто одолжит мне телефон. Я позвоню своей настоящей маме, и она придёт, чтобы забрать меня.

Что может быть проще?

И не успею я глазом моргнуть, как окажусь дома, с мамой и Чарли, как раз вовремя, чтобы отпраздновать мой день рождения и Рождество, и наесться до отвала, и насладиться моими подарками (а также подарками Чарли).

Эшли пихнула меня под рёбра, прерывая сладкие грёзы.

— Давай, Скруджман. Мы ждём тебя.

Я оглядел стоящих вокруг стола.

— Чего?

— Мы ждём, — сказала она. — За что ты благодарен?

— Ну… — я задумался.

Какой ответ был бы верным?

— Я просто благодарен за то, что имею возможность наслаждаться рождественским ужином со своей чудесной семьёй, — сказал я.

На их лицах расцвели улыбки. Очко в пользу Рика Скруджмана.

— Скруджман прав, — сказала Эшли. — Люди должны заботиться друг о другие. Будь они богаты или бедны, как наша семья. Люди должны любить друг друга и держаться вместе.

— Да. Держаться вместе, — сказал я. — Я именно об этом, Эшли. Разумеется. В этом весь я, ты же знаешь. Держаться вместе — то, о чём я постоянно думаю.

Конечно же, думал я только об одном — о побеге.

Я был бы благодарен за возможность убраться с этой помойки и был бы благодарен за то, чтобы никогда больше не иметь на ужин сливу и несколько виноградин. Пока, и удачи.

Эшли помогла родителям прибрать стол. Убирать требовалось не слишком-то много. В смысле, на столе не было никакой еды.

Я встал и потянулся, задаваясь вопросом, во сколько мои новые мама и папа ложатся спать. Я планировал сбежать из этого места сразу же, как только они заснут.

— Пошли, Скруджман. Давай. Пока не стемнело, — Эшли дёрнула меня за руку. — Бери своё пальто.

— А? Куда мы идём? — спросил я.

Она потянула мою руку.

— Не веди себя как дурак. Ты знаешь, куда мы идём. Лепить рождественского снеговика, — схватив рваную серую толстовку, она потащила меня к двери.

Лепка снеговиков — ещё одна семейная традиция, о которой мне не было известно, решил я. Напялив куртку, найденную в прихожей, я последовал за Эшли на улицу.

Был холодный ветреный вечер. Алое солнце садилось за деревьями. Я увидел ряд крошечных домиков, стоящих почти впритык, выстроившихся вдоль улицы за маленькими квадратными двориками. Без сомнения, это был бедный квартал. Но на всех домах были рождественские гирлянды и украшения в передних окнах.

Я поёжился. Снег во дворе был по меньшей мере в фут глубиной и очень хрустящий. Самое то для лепки.

Не в состоянии удержаться, я схватил полную горсть снега и скатал её в шар. Затем я крикнул:

— Поберегись! — и расплющил его о лицо Эшли. И растёр как следует о её щёки и глаза.

Ха-ха. Она кашляла и плевалась, начиная задыхаться. Вот умора! Вид у неё был совершенно очумелый.

Я быстро отступил, зная, что она попытается дать мне сдачи.

Но нет. Она вытерла с лица ледяной снег, а затем туже затянула на голове капюшон толстовки.

— Не занимайся чепухой, Скруджман, — огрызнулась она. — Скоро уже стемнеет.

Она указала на место возле тротуара.

— Одного строишь ты, одного я, — сказала она. — Нам нужны двое, чтобы они охраняли нас.

Я уставился на неё.

— Охраняли? Охраняли от кого? — спросил я.

Она сощурилась.

— Увидишь, — сказала она, понизив голос до шёпота.

21

Мой снеговик вышел больше, чем у Эшли. А ещё — глаже и круглее. Мы поставили их лицами друг к другу в передней части двора.

Для глаз мы использовали кусочки угля. Я пальцем прорыл на лице своего снеговика большую и сердитую ухмылку. Эшли разместила на голове своего оранжево-чёрную шерстяную шапку.

Это было весьма забавно. Может быть, слегка по-ребячески. И я только и думал о том, как сбегу, вызову маму и больше никогда не увижу этот район.

— Что это за город? — спросил я у Эшли, когда мы направились обратно в дом. — Где мы находимся?

Она пихнула меня.

— Не задавай идиотских вопросов.

— Нет. Правда, — настаивал я.

Но она кинула толстовку в шкаф и скрылась в своей комнате.

Мама встретила меня в гостиной.

— Мне так жаль, Скруджман, что это не пышный сочельник, — сказала она, и, по-моему, в её глазах блеснули слёзы. — Эшли была права. Единственная хорошая вещь в празднике в этот год — то, что мы здесь все вместе.

Ненадолго, пронеслось у меня в голове.

Я пожелал ей спокойной ночи и направился по короткому коридору в мою комнату, где грохнулся на кровать.

— Ой!

Мне следовало сначала посмотреть. На кровати не было матраса. Простыня и одеяло покоились на твёрдой доске.

Как можно спать на доске?

Что-то задело мою лодыжку. Я услышал под кроватью шуршание.

Ничего себе. В комнате мышь! Неужели предполагалось, что я буду всю ночь спать на жёсткой доске, пока мыши наворачивают вокруг меня круги?

Дух Рождества настоящего сказал, что эта семья сможет многому меня научить. Но я не сомневался, что она не может научить меня ничему такому, чему я хотел бы учиться. Может, я чего-то не понимаю? Я должен узнать что-то о значении Рождества?

Я так вовсе не думаю.

Я присел на краешек жёсткой постели, коснувшись ногою пола. Ждать. Просто ждать.

Мне в голову пришли мысли о маме и Чарли, оставшихся в моём настоящем доме. Я знал, что они должны ужасно беспокоиться обо мне. Мама, должно быть, места себе не находит. Это будет их худшее Рождество.

Но ненадолго.

— Я иду домой, — пробормотал я себе под нос. — Скоро я буду дома.

Мне пришлось выжидать до тех пор, пока я не услышал, как мой новый папа погасил свет. Дом погрузился в темноту. До меня донёсся скрип половиц — это они с моей новой мамой направились в свою спальню.

Затем я подождал ещё немного… подождал, пока они провалятся в сон.

Дом был совершенно тих. За окошком моей спальни ревели порывы ветра. Я видел бледную серебристую луну, низко висящую на небе.

Что-то коснулось моей лодыжки. Я ударил его. Промахнулся. Услышал, как кто-то пискнул и заспешил прочь.

Я встал и потянулся. Затем на цыпочках прокрался из своей комнаты, стараясь ступать так легко, чтобы голый деревянный пол не скрипел.

Быстро пробираясь в темноте, я то и дело оглядывался, боясь, что кто-нибудь может следовать за мной. Но нет. Они находились в своих комнатах. Я схватил из шкафа свою куртку, осторожно, тихо отворил переднюю дверь и шагнул наружу.

— Ты проиграл, Дух Рождества настоящего, — пробормотал я вслух. — Я сваливаю, клоунишка.

Я застегнул куртку. Наклонил голову, уберегаясь от ревущего ветра. Сунул руки в карманы. Затем я быстро зашагал по твердому, хрустящему снегу, пересекая двор.

Прошёл я около четырёх шагов, прежде, чем кто-то возник передо мной. Кто-то большой, преградивший мне путь.

Нет. Погодите. Не кто-то. Не человек.

Я остановился и под бледно-жёлтым светом луны уставился на огромное создание. Уставился в злобно ухмыляющееся лицо своего снеговика.

22

Издав испуганный возглас, я нырнул вправо.

К моему изумлению, снеговик заскользил по насту и снова преградил мне дорогу.

Я наклонил голову и попытался проскочить мимо него. Но он двигался быстро, бесшумно скользя по снегу, оставаясь вблизи и толкая своё большое туловище передо мной.

И когда я в ужасе уставился на двигающегося снеговика, его угольные глазки загорелись. Они вспыхнули огнем, сперва жёлто-оранжевым, а затем яростно засияли красным.

— Не-е-ет! — вырвался у меня вопль. Это было невозможно!

Я не мог оторвать взгляда от раскалённых углей. Лишь усилием воли я смог отвести взгляд. Повернулся вправо. Может быть, я смогу сбежать через задний двор, а не передний.

Я заковылял вперёд. Ботинки скользнули по хрустящей поверхности — и я повалился прямо на другого снеговика. Снеговика Эшли в оранжево-чёрной вязаной шапке на голове. Его глаза тоже горели красным.

«Я живу в фильме ужасов». Вот первое, о чём я подумал.

Они поймали меня тут, один большой снеговик толкался передо мной, другой позади, покачиваясь из стороны в сторону, ожидая, пока я сделаю движение.

Внезапно мой испуг сменился гневом. Я почувствовал, как напряглись мои мускулы.

Почему эти две здоровые снежные хрени не пускают меня к моей семье?!

Я разинул рот в яростном крике. Я завизжал на обоих:

— Отвалите! Отвалите, или я вас уничтожу! Я вам бошки порасшибаю! Отвалите от меня!

Они не двигались. Оставаясь на месте, они преграждали мне путь.

Я ощутил, как в груди закипает ярость.

— Отвалите!!! — завопил я снова. Размахнувшись посильней, я изо всех сил треснул своего снеговика кулаком в ледяную рожу.

Я ожидал, что голова свалится с тела. Но она даже не двинулась. Удар не заставил снеговика отступить ни на дюйм.

Тяжело дыша, я попытался отдёрнуть руку. Но мой кулак застрял… застрял в плотно слепленном лице снеговика.

— Не-е-ет! — завопил я и потянул снова. Я рвался всем телом, пытаясь вывернуться. Но рука глухо застряла в подмороженной голове.

— Отпусти меня! Отпусти меня! — дико вопил я. Взметнув вторую руку, я треснул снеговика в пузо.

Но он снова, казалось, ничего не почувствовал. Я подался назад — но теперь обе моих руки завязли в ледяных тисках. Я тянул изо всех сил, но не сумел освободить их.

И теперь я почувствовал, как холод начинает просачиваться в мои руки. Будто я становился таким же холодным, как и снеговик. Я задыхался, сердце колотилось изо всех сил, так что болело в груди.

Я закричал, почувствовав, как другой снеговик навалился на меня. Он навалился сильнее и прижался к моей спине.

Будто сэндвич из мороженного, подумал я. Безумная мысль.

Холод сковывал мои руки, полз по груди, охватывал всё моё тело.

Я замёрзну здесь, подумал я. Мой мозг… мой мозг тоже замёрзнет. Так тяжело… дышать. Я замёрзну здесь до смерти.

С жутким содроганием я закрыл глаза, когда две замороженные горы из снега вжимались в меня. Всё крепче и крепче…

23

А затем холод просочился внутрь. Я открыл глаза. Снеговик передо мной менялся. Большая круглая голова начала провисать.

Он таял?

Нет. Огромное снежное существо сделало шаг назад. Кажется, оно дрожало и тряслось, с шумом вибрируя. Гладкий белый снег внезапно покрыли чёрные пятна. И, пока я изумлённо таращился на него, чёрные пятна стали клетчатым костюмом. Пиджаком и брюками.

Лицо снеговика растаяло, обнажая круглый розовый нос, тёмные глаза, сердцевидный рот. Вьющиеся оранжевые волосы проросли на голове.

Моя челюсть отвисла. Я не мог вздохнуть. Я смотрел на Дух Рождества настоящего.

Другой снеговик, позади меня, застыл на месте, и его угольные глаза не предвещали ничего хорошего.

Призрак двумя руками смахнул с костюма последние хлопья снега, затем расправил цветок в петлице. Он холодно глядел на меня и качал головой.

— Я разочарован тобою, Скруджман.

— Я… я… я… — Я так и застыл на месте, заикаясь. Я лишился дара речи. Похоже, мой мозг окончательно замёрз.

— Эшли сказала тебе, что снеговики — стражи, — произнёс призрак. — Стражи, стерегущие тебя от побега. Или ты думал, что она пошутила?

— Нет, — сказал я. — Просто я хотел…

— Ты хотел пойти домой. Я знаю, — кивнул призрак. — Но ты должен был узнать кое-что о любви и заботе от этой семьи. Ты должен был узнать кое-что важное об этом празднике. — Он вздохнул. — Вместо этого, ты попытался смыться.

— Я… Я думал, что будет куда лучше, если я узнаю все эти вещи со своей настоящей семьёй, — сказал я. — Я здорово скучаю по ним.

Я не врал ему. Это действительно было так.

— Мне придётся привести тебя обратно в твой район, Скруджман, — сказал призрак, стряхивая рассыпчатый снег с плеча.

— Обратно в моей район? Так я могу идти домой? — вскричал я.

Он покачал головой.

— Ты ещё не готов идти домой. Я доставлю тебя в твой район для ещё одного урока. Возможно, на сей раз до тебя дойдёт, и ты поймёшь, чем обернулось для тебя твоё плохое поведение.

— Куда? — потребовал я. — Куда ты меня перенесёшь?

— На вечеринку, — сказал он. — Твоя подруга, Люси Копперфильд, устраивает рождественскую вечеринку.

— Мне нравятся вечеринки, — произнёс я. — На них я просто зверь. Спроси кого угодно.

— Не думаю, что тебе понравится эта вечеринка, Скруджман. Думаю, тебя на ней ждёт несколько довольно печальных сюрпризов.

Затем, безо всякого предупреждения, я почувствовал, что отрываюсь от земли. Ахнув, я поднял обе руки, пролетая над утлым маленьким домиком, над верхушками деревьев. Я увидел снеговика, задравшего голову, его угольные глаза смотрели мне вслед, пока я взмывал всё выше и выше.

Дух Рождества настоящего парил возле меня. Полы пиджака хлопали на лету, будто крылья. Рыжие волосы развевались над головой, будто вымпел.

На нас обрушился ветер, такой сильный и холодный, что я не мог дышать. Мы плыли сквозь тяжёлые тучи. Я уже не мог видеть ни зданий внизу, ни деревьев, ни земли. Меня окружала крутящаяся на ветру, ревущая серая масса, замораживающая моё лицо.

Закрыв глаза, я слушал свист и рёв нашего полёта.

Открыв их снова, я обнаружил, что низко парю над покрытым снегом жилым кварталом. Призрак плыл сбоку от меня, мы замедлялись и снижались. Внезапно я узнал дом внизу. Дом Люси Копперфильд.

Моё сердце заколотилось. Дом Люси Копперфильд находился в одном квартале от моего. Я снова поднял руки и попытался оттолкнуться вперёд. Я хотел продолжить полёт, чтобы увидеть свой дом, увидеть маму и Чарли.

Но мы с призраком приземлились на ноги перед домом Люси. Все окна были освещены. На двери висел рождественский венок; окно гостиной украшали Санта и олень Рудольф.

— Пожалуйста… отпусти меня домой. — Слова выходили у меня сдавленным шёпотом.

Дух Рождества Настоящего не ответил. Но легонько подтолкнул меня — и мы проплыли в дом сквозь переднюю стену.

Моргая от яркого света, я стоял в гостиной Люси. Щёки все еще жёг леденящий холод ветра. Обеими руками я пригладил волосы.

Моя зимняя куртка пропала. Я обнаружил, что теперь одет в красную толстовку поверх выцветших джинсов. Когда мои глаза, наконец-то, привыкли, я увидел высокую рождественскую ёлку. Подарки в ярких обёртках с красными и зелёными лентами горой лежали под ней. В широком камине плясал огонь, а по краям каминной полки стояли красные свечи.

Я отвернулся от камина и ёлки и увидел своих друзей. Люси Копперфильд вручала красную гирлянду Дэви Питтману. Оба были одеты в красно-зелёные рождественские свитера. В волосы Люси был заплетён серебристый бант. Дэви повернулся, чтобы повесить гирлянду на ветки дерева.

Моё сердце заколотилось так, будто оно было басовым барабаном. Я был так счастлив вернуться назад, снова увидеть моих добрых друзей.

— Эй, ребята! Я вернулся! — закричал я, подбегая к ним. — Я вернулся! Эй, я вернулся!

Они не повернулись и не посмотрели на меня. Люси взяла игрушку в виде Санты и, привстав на цыпочки, прицепила её на высокую ветку.

— Эй, ребята! — я попытался ещё раз. — Привет! Вы не поверите, где я был! Но я вернулся как раз к началу вашей вечеринки!

Дух Рождества Настоящего шагнул ко мне.

— Они не могут слышать тебя, Скруджман, — сказал он.

— Чего?! — вырвался у меня изумлённый крик.

— Они не могут видеть или слышать тебя, — повторил он. — Я привёл тебя сюда не для того, чтобы ты присоединился к вечеринке.

— Но… Но… Это мои друзья! — забормотал я. — Я знаю, что они скучают по мне. Почему мне нельзя побыть на вечеринке?

Призрак сощурился, глядя на меня.

— Они правда твои друзья? А Люси пригласила тебя на свою вечеринку?

Я задумался.

— Ну… нет. Она, наверное, забыла. Но… все знают, что я — душа любой компании. Как кто-то может устроить вечеринку без Рика Скруджмана? Никак.

Затренькал дверной звонок. Люси поспешила открыть дверь.

— Ты здесь, чтобы наблюдать за ними, Скруджман, — сказал призрак. — Ты здесь, чтобы наблюдать и мотать на ус. И, возможно, ты узнаешь правду о себе.

Он исчез в облаке холодного воздуха.

— Эй, Дэви! — закричал я. — Ты можешь видеть меня — или нет? Дэви? Как дела? Что происходит?

Дэви Питтман поднял сверкающий серебряный рождественский колокольчик из коробки с украшениями и застыл, пытаясь выбрать для него на дереве местечко получше.

Покачав головой, я промчался мимо него и последовал на Люси к входной двери. Она встречала Джоша Крэтчета.

— Привет, Дж-ж-жош! — позвал я.

Он отряхнул снег с ботинок и вручил Люси завёрнутый подарок. Я понял, что он не слышит меня. Он сделал несколько шагов в сторону гостиной, а затем остановился и поглядел по сторонам.

Он помахал Дэви. Затем повернулся к Люси:

— К-кто придёт на в-в-вечеринку?

— Ну, Билли О'Брайан и ещё пара ребят из нашего класса, — сказала она ему.

— Скруджмана не будет?

— Скруджмана? Конечно, нет! — ответила Люси, скорчив гримасу отвращения. — С какой стати мне приглашать Скруджмана?

Чего?

Почему Люси так сказала? Мы же друзья навеки!

Джош вылез из своей куртки и повесил её на крючок в коридоре.

— Х-х-хорошо. А то я в-в-волновался.

Я поглядел на него с открытым ртом. Это было вне моего понимания.

— Эй, Джош, я думал, мы добрые приятели! — сказал я.

— Скруджман портит любую вечеринку, — сказал Дэви, вешая на дерево красный шар. — Устраивает веселье для себя — и портит его для всех остальных.

— Он такой придурок, — сказала Люси. — А самое грустное — что он и сам этого не знает. Даже не догадывается.

Эй, вау.

Что случилось с моими друзьями? Они поливают меня грязью потому, что знают, что я стою здесь?

— Ребята! Ребята! Полегче! — сказал я. Подойдя к Дэви Питтману, я крепко врезал ему по плечу.

Ох, ничего себе. Моя рука прошла прямо сквозь него. Он ничего не ощутил.

Я прижался лицом к его щеке и заорал ему на ухо изо всех сил своих лёгких:

— ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ, ДЭВИ?!!

Он не дрогнул и не отодвинулся. Он вручил ёлочную игрушку Джошу.

— Семья Люси всегда наряжает ёлку в сочельник, — сказал он ему. — Это их семейная традиция.

Я помахал руками у Люси перед лицом. Она даже не моргнула.

Я попытался разлохматить её идеальную причёску. Но я мог увидеть сквозь свою руку. И совсем не мог ощутить её волосы.

Я сделал шаг назад. Ничего не мог поделать. Я был ошарашен. В смысле, я должен был стать душой вечеринки, так? Я был здесь, готовый веселиться со всеми. Но… меня будто не было тут.

Рядом появился Билли О'Брайан, затем ещё несколько ребят из школы. Я глядел, как они расхватывают бокалы с рождественским пуншем и печенье. Мой желудок заурчал. Всё, что я ел — слива и несколько виноградин.

Я потянулся к стопке рождественского печенья, но моя рука не смогла взять его.

Ого, ничего себе, подумал я, это нечестно.

Перед камином, Шина Прайс, девочка, с которой я никогда не дружил, сказала что-то обо мне. Я не расслышал, что именно, но двое пацанов, с которыми она говорила, громко рассмеялись.

— Шикарная вечеринка, Люси, особенно без Скруджмана, — сказал Билли О'Брайан.

— Эй, Блинни — ты задеваешь мои чувства! — закричал я, хватая его за нос и закручивая его. Вот только моя рука прошла сквозь его голову. Он ничего не почувствовал.

Я тяжело сглотнул. Неожиданно я понял, как это ранит мои чувства. Я чувствовал огромную печаль, будто тяжёлая волна грусти накатила на меня.

— Я думал, что вы, ребята, мои друзья, — произнес я высоким, срывающимся голосом.

Люси сказала что-то ещё обо мне, и они все рассмеялись.

Они не любят меня. Это правда. Они в самом деле не любят меня.

— Со С-с-скруджманом я чувствую себя так неуютно, — сказал Джош, качая головой. — Я н-н-ненавижу своё заикание. Я п-п-пытаюсь избавиться от него. Н-н-но Скруджман получает от него удовольствие к-к-каждый раз, когда видит меня. И мисс Д-д-доррит позволяет ему уйти безнаказанным.

У бедняги в глазах стояли слёзы. Из-за меня? Я не хотел его обижать. Я лишь хотел немного подшутить над ним.

— Прости, Джош! — закричал я. — Я не знал, что тебе от этого так худо. Обещаю, я никогда так больше не буду.

Он не слышал меня.

Я огляделся вокруг.

— Призрак, где ты? Я хочу извиниться перед Джошем, но он не слышит меня!

Никаких следов призрака.

Билли О'Брайан налил себе ещё бокал пунша.

— Рождественская пьеса была такой весёлой, — сказал он. — Я дождаться не мог, когда же сыграю Санту. Но теперь у нас нет костюмов, и мистеру Пиквику пришлось отменить пьесу.

— Как будто Рик-Фрик разрушил Рождество каждому, — сказала Люси.

Рик-Фрик? Разве Люси тоже называет меня так?

Я ощутил тяжесть внизу живота. Мои друзья ненавидели меня. Все они начали рассказывать о том, какая я паскуда. Даже у ребят, которых я не слишком хорошо знал, было что рассказать обо мне нехорошего.

Я отступил в угол и, скрестив ноги, грохнулся на пол. У меня было что-то вроде головокружения. Кажется, я был в шоке. Будто меня поразила молния, или типа того.

Я не знал, как справиться с мыслью о том, что все до одного так сильно меня ненавидят. Все забавные штуки, что я откалывал с ними — уроки танцев, шутка с питьевым фонтанчиком, разлохмачивание идеальной причёски Люси… Я думал, что всё это было смешно.

И теперь, сидя здесь невидимым, слушая их жалобы на меня, слушая, как меня называют Риком-Фриком и другими, ещё худшими, прозвищами, я действительно чувствовал себя уродом.

— У меня нет друзей, — сказал я себе. — Вообще нет. Никто не любит меня.

Думаю, я должен был произнести это вслух, чтобы поверить.

Я никогда в жизни не плакал. Плач — для малышни. Вот как я всегда считал. Всякий раз, видя, как кто-то плачет, я не мог удержаться от смеха.

Но теперь мой подбородок задрожал. Всё моё лицо затряслось. Я почувствовал, как на глаза набегают слёзы.

Нет! Я вытер их. Скрестив руки на груди, я наблюдал за вечеринкой. Они устроили конкурс на Самый Уродливый Рождественский Свитер, и Дэви со своим ужасным свитером (с оленем Рудольфом) выиграл.

Они перекусили пиццей и хот-догами. Они спели несколько рождественских гимнов.

— Люси, открой мой подарок, — настаивал Дэви.

Это была большая коробка. Все собрались вокруг, чтобы посмотреть, как Люси срывает обёртку и открывает его. Она достала большую, похожую на воздушный шарик, штуку. Нет. Это была боксёрская груша. Надувная боксёрская груша. Ну, вы знаете. Её бьёшь, а она отскакивает обратно.

Люси подняла её, и на её лице отразилось удивление.

— Дэви? Ты купил мне боксёрскую грушу?

— Погляди на это лицо, — сказал Дэви. — Разве ты не видишь, почему я купил её? Она так похожа на Скруджмана!

Я вскочил на ноги и подошёл ближе. Ну… у груши были мои тёмные волосы, и лицо слегка похоже на моё.

— Давай. Выбей дурь из Скруджмана, — крикнул Билли О'Брайан.

Люси с силой ударила грушу. Та согнулась почти до пола, а потом распрямилась снова. Она ударила ещё раз. Сильнее.

— Получай-ка, Скруджман!

— Я т-т-тоже хочу попробовать, — сказал Джош Крэтчет. Он начал пинать грушу через всю комнату.

Пока я в шоке глазел, другие ребята тоже охотно воспользовались шансом пнуть меня. Они лупили грушу всё сильнее и сильнее. И смеялись. Все они смеялись, избивая меня.

Поверьте, я ощущал каждый удар. Я чувствовал их внизу живота.

Бах. Бах. Бах.

Я согнулся от боли. На самом деле, я чувствовал не их удары. Я чувствовал их гнев и их ненависть.

Бах. Бах-бах-бах!

Комната наполнилась криками и смехом. Так весело им было избивать Скруджмана!

— Лучший подарок на свете! — крикнула Люси, заглушая другие голоса.

— Но я могу измениться! — завопил я. — Я могу измениться! Правда!

Я знал, что они не слышат меня, но всё равно кричал.

— Я могу измениться! Я могу быть хорошим другом! Вы слышите меня? Пожалуйста — услышьте меня. Я могу измениться!

Кто-то ударил грушу так сильно, что она взлетела в воздух и врезалась в рождественскую ёлку. Украшения полетели в стороны. Все моментально притихли.

Я сделал шаг назад, вспомнив, где я нахожусь. В одном квартале от моего дома. Я могу уйти с этой ужасной вечеринки. Я могу побежать домой и увидеть маму и Чарли, людей, которые любят меня… Людей, которые меня не ненавидят.

Я повернулся и сделал два шага к дверям. И застыл.

Вау. Где все?

Они исчезли. Комната была пуста. Ни ребят. Никого.

А затем и комната тоже исчезла. Я был окружён ничем. Бледно-голубым ничем. На чём я стоял? На небе?

Я обернулся. Поглядел наверх, затем вниз. Комната пропала. Весь дом пропал. Если я бы плыл в небе, то здесь не было ни облаков, ни солнца, ни луны, лишь эта сплошная синева вокруг.

Подняв обе руки, я попытался взлететь. Но не тут-то было. Я ощутил, что будто подвешен здесь, как марионетка, висящая на невидимых нитях.

Взрыв холодного воздуха, и ко мне подплыла серебристая фигура. Робот. Железный робот.

— Ты кто? — закричал я.

Робот загудел, оживая.

— Я — Дух Рождества грядущего, — объявил он металлическим голосом.

— Ещё один призрак? — сказал я. — А можно мне просто пойти домой? Думаю, я усвоил свой урок. Кроме шуток.

— Пойдём со мной, — произнёс робот жестяным, металлическим голосом. — Тебе ещё есть чему поучиться, Скруджман. Ты только начал узнавать правду о себе.

— Но мой дом всего в одном квартале отсюда, — запротестовал я. — Пожалуйста — отпусти меня домой. Я действительно получил урок на этой вечеринке. Я знаю, что должен делать теперь. Я должен стать самым лучшим другом.

— Я не уверен, — прогудел он. Металлическая клешня сомкнулась на моей руке. Она была сильной и холодной. — Тебе нужно увидеть своё будущее, Скруджман. Тогда, возможно, ты действительно станешь таким, как говоришь.

Мы начали двигаться, взмывая всё выше в сплошной синеве.

— Погоди. Стоп. Куда ты ведёшь меня? — воскликнул я.

— В твоё будущее, как я и сказал, — крикнул он, взлетая всё выше. — В место, которого ты заслуживаешь. Туда, где ты проведёшь остаток своих дней…

Звучао это не очень хорошо.

— Мы можем обсудить это? — спросил я.

24

— Ещё одна школа? — воскликнул я. — Ты зашвырнёшь меня в ещё одну школу?

Я глядел на высокое чёрное здание. Оно выглядело как замок Дракулы, с двумя высокими круглыми башенками по бокам. Мы стояли на грунтовой тропе, ведущей в школу. Призрак-робот и я стояли возле широкого цветника. Все цветы были чёрными.

— Я не собираюсь здесь оставаться, — сказал я, скрестив руки на груди и стараясь казаться непреклонным. — Тот, первый, призрак привёл меня в странную школу, где все ребята плохо ко мне относились. Я был там, с меня довольно.

Призрак поглядел на меня своими стеклянными глазами.

— Два других призрака пытались помочь тебе, — сказал он, проговаривая каждое слово, будто компьютер. — Ты разрушил Рождество своим друзьям и своей семье. Призраки пытались помочь тебе понять, как следует относиться в другим людям, и что Рождество должно значить для тебя.

— Я понял многое! — закричал я. — Я могу измениться. Правда! Я понял, что должен делать.

— Скруджман, ты не понял ничего, — произнёс призрак. — Зеро. Зип. Нада. Ни шиша. Нил. Никс. Нихт. Зильх. Нуль без палочки.

— Нуль без палочки? — я сощурился.

Он кивнул.

— Мы, роботы, часто говорим так в будущем.

Я поглядел на высокие башни огромного школьного здания. Это что, стервятники кружатся вокруг них?

— И поэтому ты закидываешь меня в другую школу, чтобы помочь мне понять — что именно? — спросил я.

— Я здесь не для того, чтобы помочь тебе, Скруджман. Я сдаюсь. И директор твоей школы тоже сдаётся. Я не собираюсь помогать тебе. Я собираюсь оставить тебя здесь, потому что тут тебе и место. Это твоё будущее.

— Но ты даже не дал мне шанса, — произнёс я дрожащим голосом. — Вечеринка Люси изменила меня. Я увидел, что мои друзья думают обо мне, и… и…

Я поглядел на кружащих стервятников, и по моей спине пробежали мурашки. Чёрные цветы в большом цветнике тоже вздрогнули, потревоженные внезапным порывом холодного ветра.

Призрак-робот пропустил мои мольбы мимо ушей. Он довёл меня до грязного входа в школу. Двойные двери были чёрными, того же оттенка, что и всё здание.

— Как называется эта школа? — спросил я.

— Она называется Мертвяцкая средняя школа, — ответил он.

Я увидел чёрные черепа, лежащие рядком на подоконнике. До меня доносилось хлопанье крыльев стервятников над головой. Ветер дул мне в спину, будто заталкивая меня в эту школу.

— Мертвяцкая средняя школа? — сказал я. — Что это за название такое?

— Ты найдёшь эту школу интересной, Скруджман. У них очень хорошая программа для активной загробной жизни.

Я не понимал. Я просто знал, что мне здесь не место.

— Отправь меня домой. Пожалуйста, — взмолился я, повернувшись к призраку-роботу. — Я изменюсь. Я буду совсем другим.

Он исчез в облаке холодного воздуха.

Чёрные двойные двери заскрипели и начали медленно открываться. Я зашагал ко входу.

— Мертвяцкая средняя школа, — тихо пробормотал я про себя. — Броское название.

Сделав глубокий вдох, я вошёл внутрь.

25

Я заморгал. Ожидал я увидеть тёмное подземелье. Чёрные коридоры, высокие потолки в разводах паутины и черепа над каждой дверью. В смысле, снаружи школа выглядела как замок из фильма ужасов. Но внутри она была похожа на нормальную школу.

Я глядел на ярко освещённый холл. Стены были выложены жёлтой плиткой. Два ряда зелёных железных шкафчиков по обе стороны. Открытые двери кабинетов были выкрашены в яркие цвета. Но я не слышал ни единого голоса.

Мои ботинки стучали по кафельному полу. Я остановился перед стеклянной витриной с трофеями. Полки были заполнены сверкающими спортивными наградами. На одном из них было написано «ЧЕМПИОНЫ НАЦИОНАЛЬНОГО МЕРТВЯЦКОГО ТЕННИСА, 2095».

2095? Чего?

Над коридором был натянут красно-чёрный баннер. На одной стороне был нарисован футбольный мяч, а затем шла надпись: «КРУШИТЕ ИХ, КАДАВРЫ!»

— Что это за зверь такой — кадавр? — спросил я себя. Я никогда не слышал такого слова.

Я решил найти кабинет директора и сообщить ему, что я здесь. Вдруг они ждут меня?

И я быстро зашагал по коридору. Прежде, чем я успел найти кабинет, раздался звонок. Из классов высыпали дети.

Остановившись, я поглядел на них. С виду ребята как ребята. Парни одеты в джинсы и футболки. Большинство девчонок носили короткие юбки и чёрные колготки.

— Будущее не отличишь от моего времени, — сказал я себе. — Пожалуй, эта школа мне нравится.

Я чувствовал что-то вроде возбуждения. Интересно, гадал я, смогу ли я завести здесь парочку новых друзей. Может, я мог бы попрактиковаться в том, чтобы стать лучше. Показать всем, что я могу быть хорошим парнем.

Возможно, это не так уж и плохо — то, что три призрака Рождества махнули на меня рукой. Может, я смогу повеселиться здесь, пока не придёт время отправляться домой.

Но затем я заметил кое-что странное. Ни звука. Ни голоса. Ребят только что выпустили из классов, но они были безмолвны.

Должно быть, школьное правило, подумал я. Не болтать в коридорах.

— Пора это менять, — пробормотал я. От тишины у меня побежали мурашки.

— Йоу, народ! — закричал я. — Как жисть?

Ребята прекратили ходьбу и повернулись ко мне. Их глаза были широко раскрыты и пусты. На лицах застыло недоумённое выражение. Думаю, раньше никто не нарушал правил.

Кто мне подошли трое или четверо ребят. Они были примерно моего возраста. При этом они по-прежнему не издавали ни звука.

Девочка с бледно-зелёными глазами изучала меня. Она была весьма мила. На ней были короткая юбка в гофрированную клетку и красная майка. Её светло-каштановые волосы были идеально гладкими. Ни единого волоска не на своём месте.

Я не смог удержаться.

— Как дела? — спросил я. Протянув руку, я растрепал ей волосы. Ну, вы понимаете. Чисто по-дружески.

Её зелёные глаза расширились. Рот от удивления принял форму буквы «о».

А затем я испустил вопль. Посмотрев вниз, я увидел, что клок её волос остался у меня в руке!

Густой клок её каштановых волос обвился вокруг моих пальцев. На её макушке осталась проплешина. Она схватилась за голову и попятилась от меня.

— Нет! Не надо! — воскликнул я.

Вокруг меня быстро собралась толпа. Лица ребят были холодны. Никакого дружелюбия.

— Эй, ребята, — сказал я. — Я новенький. Клёвая у вас школа.

Тощий паренёк с торчащими светлыми волосами стоял, уперев руки в боки и глядя на меня чёрными сощуренными глазами.

— Йоу. Как дела? — сказал я, потянувшись и толкнув его руку кулаком.

Ой-ой.

Его рука с тихим треском оторвалась и упала на пол.

У меня перехватило дыхание. Я уставился на руку, лежащую на полу.

— Ой… извини, — проговорил я.

Толпа становилась всё больше и страшнее. Несложно было заметить, что первое впечатление я произвел плохое. Не нравился я этим ребятам.

Я вздохнул, ощущая сильное разочарование. Я действительно хотел начать здесь новую жизнь. Завести несколько новых друзей.

Но эти ребята разваливались. В смысле, их волосы и руки падали вниз. Что за жуть!

— Что творится в этой школе? — спросил я. — Откуда вы все пришли?

Никто не ответил.

Большой толстомордый пацан с крошечными птичьими глазками над широким носом и прямыми светлыми волосами поверх широкого лба врезался в меня. Я увидел, как его руки сжались в кулаки, и тут же понял, что он подошёл не для того, чтобы поприветствовать меня. Этот парень сулил неслабые проблемы.

Но я стоял на своём. Я уставился в его маленькие птичьи глаза.

— Хочешь урок танцев? — спросил я.

Не дожидаясь его ответа, я поднял ботинок — и обрушил вниз на его левую ногу с такой силой, на какую только был способен.

И вы никогда не догадаетесь, что он сделал.

26

Ничего.

Он не сделал ничего.

Он стоял совершенно неподвижно. Как будто это не причинило ему никакой боли. Как будто он даже не заметил, что я втоптал его ногу в пол!

Я попытался ещё раз. Дал ему ещё один урок танцев. Потоптался изо всех сил на его правой ноге.

«Ничего. Надо. Зильх. Зип», — вроде бы говорил Дух Рождества грядущего.

Парень напирал на меня, сжимая и разжимая кулаки. Из толпы ребят донёсся низкий стон. Они не говорили. Они только стонали. Образовав круг, они приближались ко мне.

Что они задумали?

Я не стал дожидаться момента, когда узнаю это. Наклонив голову, я разорвал круг между двумя девчонками, оттолкнув их с дороги. Стучали ботинками по твёрдому полу, со всех ног бросился к входной двери.

Их пугающие стоны преследовали меня. Я не оборачивался. Распахнув тяжёлые двойные двери, я вырвался наружу. Стоны оборвались, когда двери захлопнулись за мной.

Я побежал. Побежал вдоль здания и завернул за угол. Передо мной выросла чёрная башня. Я бежал в её тени. Сердце колотилось, а ноги дрожали, будто были сделаны из желе.

Холодный воздух обдувал моё пылающее лицо. Сквозь топот собственных ног я слышал резкие крики грифов высоко над головой.

Я последовал вдоль чёрной каменной стены. Она привела меня в широкий двор позади школы. Я остановился, когда увидел могильные камни.

— Вау.

Надгробия? За школой?

Они шли ровными рядами. Низкие гранитные камни с округлыми вершинами. Одинаковый размер, одинаково торчат строго вверх в высокой траве двора.

Громкий визг заставил меня подскочить. Звук донесся из могилы? Нет. Чёрная кошка металась между рядами могил, задрав взъерошенный хвост трубой.

Я обернулся. Меня никто не преследовал. Я был совершенно один на этом странном школьном кладбище.

Проносясь между надгробиями, ветер издавал пронзительный свистящий звук. Да ещё мерзкий клёкот стервятников никак не смолкал.

Я подошёл ближе. Ближе настолько, чтобы прочесть имена на могилах. Конечно же, я не знал ни одного из них.

Но я ахнул, когда прочёл даты, выбитые под именами. Ребята, похороненные здесь, все умерли в возрасте десяти, одиннадцати или двенадцати лет.

По моему телу пробежала дрожь. Кладбище детских могил… Мертвяцкая средняя школа… Эти безмолвные ребята, которых я встретил в коридоре, с их выпадающими волосами и отваливающимися руками…

Зомби!

Не знаю, почему у меня ушло так много времени на то, чтобы сложить всё это вместе. Но я наконец понял, что ребята, которых я повстречал в коридоре, были мёртвыми. Зомби. Они похоронены здесь, в этих маленьких могилках? Наверное.

Дух Рождества грядущего вышвырнул меня в школу для детей-зомби. «Здесь тебе место, Скруджман». Так он сказал.

«Здесь тебе место».

Я шёл вдоль ряда низких могил, и всё моё тело не могло унять дрожь. Неужели я застрял здесь с этими зомби навсегда?

Внезапно я остановился. Вздох застрял у меня в горле. Мои колени начали подкашиваться. Я чуть не свалился в открытую могилу передо мной.

Свежая, зияющая дыра, глубокий прямоугольник, выкопанный в земле. Открытая могила.

Выпучив глаза, я испустил громкий вздох, когда прочитал имя, выбитое на камне: РИК СКРУДЖМАН.

27

Таким образом, механический Дух грядущего действительно планировал оставить меня здесь навсегда. Он действительно махнул на меня рукой.

Но это нечестно. Совсем нечестно!

Я отшатнулся. Мне хотелось убраться от этого ужасного надгробия подальше. Но что-то держало меня там. Что-то не давало мне развернуться и побежать.

Я услышал шёпот. Казалось, он исходит снизу из открытой могилы.

— С-с-спускайс-с-ся!

Нет. Мне мерещится. Мой страх, мой мозг играют со мной шутки.

— С-с-спускайс-с-ся!

— Нет! — громко выкрикнул я. — Я не слышу этого! Прекрати! Я не слышу этого!

— С-с-спускайс-с-ся, Скруджман!

И затем я увидел тусклый промельк движения. Просто серое пятно на дне дыры.

Я не мог удержаться. Я был слишком испуган, чтобы бежать. Слишком испуган, чтобы двигаться. Но я наклонился вперёд. Наклонился над могилой, чтобы посмотреть, что там движется.

И открыл рот, чтобы завопить, когда увидел их — но не смог издать ни звука.

Я глядел на ребят в могиле. Они столпились там. По меньшей мере, десяток. Все они глядели на меня.

Кое-кого из них я узнал. Я увидел девочку с идеальными волосами. И громилу с птичьими глазками, парня, которому я давал уроки танцев.

Я попытался выдавить из себя ещё один вопль, но не смог даже выдохнуть. Они ютились в моей могиле — и я мог видеть прямо сквозь них! Они были прозрачными и совершенно серыми. Никаких цветов.

Никаких цветов, потому что они были мертвы!

И теперь они подняли руки. Все как один, они взметнули свои руки из дыры. Руки оборачивались вокруг моих ног. Два парня воспарили вверх и обернули руки вокруг моей талии.

— Не-е-е-е-ет! — наконец, ко мне вернулся голос, и вой вырвался из моей глотки. — Не-е-е-ет! ОТПУСТИТЕ меня!

Но она начали тащить меня вниз, в могилу. Внизу, в дыре, поднялся возбужденный гул. Они все гудели, гудели на одной ноте. Отпевая меня в моей могиле.

Я сопротивлялся изо всех сил. Но руки сжимались вокруг моих запястий с неожиданной силой. И ещё больше рук сжималось вокруг моих лодыжек и талии.

Гул становился всё громче, когда руки тянули меня, и мои ботинки начали соскабливать грязь на краю дыры. Затем я начал тонуть. Они опускали меня в могилу, гудя, широко распахнув глаза, не мигая. С широкими и пустым глазами они тянули меня вниз.

Я открыл рот и завопил вновь — едва узнавая этот умоляющий, надтреснутый голос:

— Нет, пожалуйста! Пожалуйста! Я не умер! Я не умер! Я не хочу быть зомби! Пожалуйста, отпустите меня-а-а-а-а-а!

28

Начав скользить вниз, по грязи, в могилу, я с силой рванулся всем телом — и услышал рвущийся звук. Одна из рук, держащих моё запястье, разжалась. Рука оторвалась от своего плеча и упала в грязь.

Я ударил руки, сжимающие мои ботинки. Ударил с силой. Ещё. Ещё.

Руки полетели в стороны.

Я отчаянно отрывал руки и запястья. Гудение прекратилось. Единственными звуками сейчас были свист ветра между могилами и крики стервятников, кружащихся над головой.

Я со стоном развернулся и обеими руками вцепился в мягкую грязь на стене могилы. Не знаю, откуда только силы взялись. Наверное, их мне придал неимоверный ужас. Я выкарабкался наружу, пинаясь и скользя ногами об отвесные стены могилы.

Выбравшись наверх, я поглядел вниз. Мёртвые ребята нагнулись, прилаживая свои руки и ладони. Кто-то из них схватил не свои конечности, и сейчас они передавали их владельцам.

Я заставил себя отвернуться прочь и, делая глубокие, дрожащие вздохи, побежал. Я не знал, куда бегу. Я лишь знал, что должен убраться от мёртвых детишек и их дурацкой школы так быстро, как только способен.

Мои ботинки стучали по траве. Я видел красное солнце, садящееся за ряд высоких, покрытых листвой деревьев впереди. Я пробежал широкие травянистые поля, а затем вышел к кварталу из маленьких домиков, сложенных из красного кирпича.

Я не останавливался. У меня болело под рёбрами, грудь горела огнём, но я продолжал бежать. И я не глядел назад.

Где я нахожусь? Неужели я правда в будущем? В 2095 году?

Есть ли какой-то способ найти путь обратно домой, к маме и брату, в то время, из которого я родом?

Я попытался выбросить эти мысли из головы на время бега. Мне нужно было сосредоточиться на том, чтобы оказаться как можно дальше от школы мертвецов.

А если Дух Рождества грядущего найдёт меня и снова затащит туда?

И это был ещё один вопрос, о котором я не хотел думать.

Я завернул за угол и оказался в квартале из больших домов, очень аккуратных, с тщательно подстриженными газонами и кустами и высокими заборами у тротуара.

Я увидел детей, играющих с чем-то вроде радиоуправляемого летающего дрона. Он летел очень высоко, а они бежали за ним, раскинув руки, чтобы поймать. В конце квартала мужчина показывал маленькой девочке, как ездить на велосипеде, труся рядом, пока она крутила педали.

Нормальная жизнь.

На мгновение я подумал, что, может быть, прибежал обратно в своё время. Но у велосипеда сзади был какой-то реактивный двигатель. А все машины, идущие по проезжей части, были серебристыми и имели форму космических кораблей.

Внезапно мне в голову пришла идея.

Я остановился. Ноги будто весили по тысяче фунтов каждая. Грудь готова была взорваться.

Ко мне подлетели несколько ребят на каких-то силовых скейтбордах. Я нырнул в высокие кусты, уперся руками в колени и попытался отдышаться.

Для моей идеи надо дождаться наступления темноты, решил я. Это была безумная идея. Невозможная идея. Но я был уже на пределе отчаяния.

Я был так близок к смерти. Я только что сбежал из своей собственной могилы. Я знал, что должен попробовать что-нибудь сделать, чтобы выбраться отсюда. Я никогда не плачу. Никогда не плакал с тех пор, как был малышом. Я уже говорил это — я просто не из тех, кто любит распускать нюни.

Но каждый раз, когда я думал о Чарли и маме, справляющих Рождество без меня… Каждый раз, когда я думал о том, как они далеко и о том, что я, наверное, уже никогда не увижу их вновь… мои глаза намокали, а подбородок начинал дрожать. И мне приходилось стискивать зубы и заставлять себя не сдаваться… не плакать.

Прячась в высоких кустах, я передумал о множестве вещей. Я никогда не понимал, как важны для меня мама и Чарли. Я просто никогда не думал об этом.

И я никогда не понимал, как сильно я на самом деле хочу иметь друзей. Я хотел, чтобы Люси Копперфильд, и Дэви Питтман, и Джош Крэтчет были моими друзьями. Я хотел, чтобы они любили меня, а не ненавидели.

— Если я когда-нибудь вернусь домой, я никогда больше не буду потешаться над заиканием Джоша, — сказал я себе. — И я никогда больше не буду путать волосы Люси, или давать Дэви уроки танцев.

Я был искренним. Я не просто так говорил. Я действительно готов был изменить свою личность — только бы вернуться.

Выглянув из-за куста, я наблюдал за домом позади лужайки. Через окно я мог видеть большой видеоэкран — казалось, он тянется через всю стену.

В отблесках экрана я увидел мальчика и девочку, сидящих на двух концах блестящего серебристого дивана. Они смотрели какой-то мультик про странных воителей-животных, сражающихся лазерным оружием.

Я высунул голову немного подальше. Глядя в окно, я увидел женщину, утянувшую двух малышей с дивана. Экран поблек. Должно быть, семья пошла ужинать, решил я.

Отодвинувшись обратно за куст, я сел на газон. Это была не трава. Это была какая-то упругая, резинообразная штука, которой я никогда не видел раньше. Я понял, что и куст тоже не настоящий. Он сделан из той же самой резиновой штуки. Газоны и кусты будущего?

Сев спиной к кустам, я сосредоточился на своём плане. Я игнорировал бурчание в животе. Когда я в последний раз ел?

Я знал, что не могу начать, пока семья не легла спать. До этого момента могло пройти ещё несколько часов. Но ожидание будет того стоить — если моя идея сработает.

Я зевнул. Внезапно я почувствовал себя истощённым. Думаю, это из-за всех этих страхов… мёртвых детей… открытых могил… бегства ради спасения жизни… Такое кого угодно вымотает.

Закрыв глаза, я тут же провалился в сон. Когда я проснулся, было темно, ни звёзд, ни луны. Я оглядел улицу. Вокруг никого. Ни одна машина — или на чём они там ездят в 2095 году — не проехала мимо.

В большинстве домов, которые я успел увидеть, огонь не горел. Я не знал, сколько времени, но догадывался, что довольно поздно. Сведя руки на затылке, я попытался немного размять затёкшую спину.

Встав на колени, выглянул и посмотрел на дом. Большой видеоэкран не горел. Свет везде был погашен. Время делать свой ход.

Неужели я правда делаю это?

Неужели я правда влезаю в этот дом?

Да.

Я нашёл полуоткрытое окно на боковой стене. Подтянувшись на подоконник, я медленно, осторожно поднял окно настолько, чтобы суметь забраться внутрь.

Тихо-тихо, я спустился на пол. Ботинки глухо стукнули о толстый, ворсистый ковёр. Я был в задней части гостиной. Большой видеоэкран стоял слева от меня. Повернувшись направо, я увидел рождественскую ёлку этой семьи, металлически-серебряную, блестящую даже в темноте.

В доме пахло жареной курицей. Мой желудок снова заворчал. Я подумал о том, чтобы прокрасться на кухню и устроить себе маленький ужин.

Но я не хотел задерживаться. Мне не терпелось увидеть, есть ли у моего плана хоть какой-то шанс.

Мои глаза медленно привыкли к темноте. Гостиная была заполнена гладкой, блестящей мебелью. Она сверкала металлом даже в тусклом свете.

На дальней стене я разглядел два дверных проёма, и сделал к ним несколько осторожных шагов. Мне хотелось бы оставаться подальше от семейной спальни, в которой они все дрыхнут. И я стоял там, пытаясь решить, какая дверь ведёт в коридор.

Сердце тяжело стучало. Я чувствовал, как пульсирует кровь в висках. Я вдруг понял, что это ужасная идея. Через мой мозг проносились пугающие мысли.

Что, если они проснутся? Что, если они подумают, что я воришка? Что, если у них есть какое-то оружие, и они застрелят в меня прежде, чем я сумею хоть что-нибудь объяснить?

И…

Как я вообще смогу объяснить это?

Когда этот план впервые пришёл мне в голову, казалось, что попробовать стоит. В конце концов, мои призрачные проблемы начались в чулане. Когда появился первый призрак, я был в чулане на чердаке в моём доме, где лежали наши с Чарли рождественские подарки.

Дух Рождества минувшего. Так он себя назвал. Он появился в чулане и унёс меня прочь, унёс меня в прошлое, в ту ужасную школу.

Так вот что я подумал.

Может быть, через чулан можно вернуться домой. Может быть, если я спрячусь в их чулане — чулане, который для меня чужой — я смогу попасть обратно. Попасть обратно в моё время, к маме и младшему брату.

Стоя там, в тёмном доме, глядя на два коридора, я понимал, какая это безумная идея. Совершенно бредовая. Обречённая на провал.

Но никаких других у меня не было. Я был один, испуганный и запутавшийся.

Так можно ли меня винить? Я должен был попробовать идею с чуланом.

Я прокрался в левый коридор. Двигался я на цыпочках, шаг за шагом, затаив дыхание и стараясь не издавать ни звука. Я щурился в длинном коридоре, ища дверь в чулан.

Неожиданно прямо за мной распахнулась дверь. Я закрыл рот рукой, чтобы не закричать, вжался в стену так плотно, как только мог, и смотрел, как в коридор выходит низенькая фигурка.

Я узнал его. Мальчик, которого я видел через переднее окно. Мальчик, смотревший мультфильм на большом экране.

Я начал задыхаться, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит через рот. Задержав дыхание, я вжимался в глубокую тень на стене.

Пожалуйста, не смотри на меня. Пожалуйста, не смотри на меня.

Мальчик отвернулся от меня и пошёл на кухню. Его босые ноги шлёпали по твёрдому полу. Несколько секунд спустя я услышал звук бегущей воды. Он набирал воду на кухне.

Я знал, что через несколько секунд он вернётся в коридор. И на этот раз точно увидит меня, потому что будет идти ко мне лицом.

Стряхнув волну паники, заморозившую моё тело, я отлип от стены, метнулся к ближайшей двери — и распахнул её.

29

Я вглядывался в сплошную темноту. Это чулан? Я не мог разглядеть. Но у меня не было выбора. Я нырнул внутрь и затворил за собой дверь.

Моя грудь вздымалась вверх и вниз, я задыхался, и долгое время просто пытался собраться.

Эй, вы же знаете. Я не трусишка. Я довольно смелый парень. Но я не рождён быть грабителем. Я понятия не имел, что в будущем делают с людьми, которые залезают в дома, но уж точно ничего хорошего.

Наконец, я начал дышать нормально. Сердце вернулось на место. Я зашарил по стене и нашёл выключатель. Щёлкнул им, и на потолке вспыхнул бледно-жёлтый свет.

Я заморгал. От света заболели глаза. Я огляделся по сторонам. Да. Это был длинный, узкий чулан.

Точнее, подсобка. Напротив задней стены я увидел разноцветные коробки и бутылки с моющими средствами. Пол чулана был завален инструментами и приборами. Большинство я не узнавал. Вот это что, пылесос? Устройство было похоже на маленький автомобиль!

Прижав ухо к двери чулана, я услышал, как мальчишка босиком шлёпает по коридору. Услышал, как он прошёл в свою комнату и щёлкнул дверной ручкой.

Хорошо. Теперь я совсем один. Один в чулане.

Я грохнулся на пол, сел, положил руки на колени и прижался спиной к стене чулана. Что теперь? Что я делаю? Как вызвать призрака, чтобы он забрал меня домой?

Внезапно я почувствовал себя дураком. Сижу в чулане, в чужом доме, и понятия не имею, что делать.

Был ли какой-то способ вызвать призрака?

Был ли какой-то шанс, что этот чулан может привести меня в чулан в моём доме? Даже один шанс из миллиона?

Я должен был попробовать. Я решил зажмурить глаза и загадать желание. Да. Желание, чтобы Рождественский Призрак перенёс меня обратно домой.

Порой желания сбываются, не так ли?

Я закрыл глаза и обнял колени. Я думал о трёх призраках, и как они хотели преподать мне уроки. Как они хотели изменить меня.

Ну, я ИЗМЕНИЛСЯ, сказал я себе. Я могу быть примерным. И я могу быть щедрым. И я могу действительно быть таким, а не просто думать об этом.

Таковы были мои мысли, когда я в страхе и отчаянии сидел в этом чулане.

Я продолжал держать глаза закрытыми, наклонил голову. И я желал… и желал… и беззвучно желал…

И ничего не происходило.

30

Ничего не происходило примерно десять минут.

А затем я ощутил дуновение холодного ветра. Открыв глаза, я увидел, как чулан заполняется лиловым светом. Он становился ярче… и ярче… пока мне не пришлось прикрыть глаза.

Чулан начал трястись. Полки загремели. Бутылки и коробки накренились и посыпались вниз. Как во время землетрясения, пол загудел, а потом затрясся. Я рухнул на живот.

И когда я начал вставать, пол подо мной исчез. Весь чулан исчез. Я парил на толстой лиловой воздушной подушке.

Падая и падая, я летел, валясь то в одну, то в другую сторону, будто угодил в невидимый закручивающийся торнадо.

Это что, мой крик?

Да. Рот мой был открыт в бесконечном вое ужаса. Я летел, крутясь и поворачиваясь, взмывая и падая. Мои руки беспомощно болтались по бокам. Мои ноги лупили воздух. И всё, что я мог видеть — насыщенный лиловый цвет, такой густой, что я почти что чувствовал его на вкус.

Как долго я так летел? Как долго я так кричал? Горло саднило и пульсировало. Лицо горело от ветра.

Я тяжело приземлился. Мои локти врезались в твёрдый деревянный пол, голова ударилась о стену, и боль охватила всё тело.

Я заставил себя встать. У меня отвисла челюсть. В ушах до сих пор стоял рёв лилового вихря. Глотая воздух, я огляделся вокруг — и тут же понял, где я.

Я был дома.

Передо мной была стопка рождественских подарков, упаковки все разорваны и разломаны.

— Я вернулся в чулан на чердаке! — сказал я себе. Да. Здесь всё так, как я оставил. Развороченные подарки Чарли. Мои подарки, разбросанные по полу там, где я их кинул.

— Я вернулся! Сработало! Сработало! — закричал я, молотя воздух кулаком.

Опустив плечо, я распахнул дверь чулана и вырвался на чердак. Я помчался вниз по ступенькам, перепрыгивая через две за раз.

Был ли это самый счастливый момент в моей жизни? Можете и не спрашивать.

Дома. Снова дома. Я был там. Даже пахнет как дома.

У подножия лестницы я споткнулся и чуть не упал. Мне так не терпелось увидеть маму и Чарли. Я чувствовал, что вот-вот лопну — как воздушный шар.

— Мама! Я дома! — закричал я во всю мощь лёгких. — Мама? Чарли?

Мои стучали ботинки по коридору, когда я бежал, крича. Я влетел на кухню и увидел на столе блюдо с недоеденной жареной индейкой. И еще несколько аппетитно выглядящих блюд.

— Мама? Чарли?

Их не было на кухне. Я развернулся и бросился в прихожую. Да! Я увидел их. Увидел в гостиной. Чарли распластался на полу, лёжа на животе с книжкой в руках. Мама сидела в высоком зелёном кресле, постукивая пальцами по подлокотникам, с кучей вязания на коленях.

— Эй, это я! — завопил я. — Вы волновались обо мне? Мама? Чарли? А вот и я!

Почему они не оборачиваются ко мне? Я ведь орал во всю глотку.

Почему они не слышат меня?

Чарли перевернул страницу книги, которую он читал. Он не поднял головы.

Мама подхватила вязальные спицы и сказала ему что-то. Я не мог слышать её. Чарли кивнул.

— Эй, я тут! — вскричал я. — Мама! Чарли! Я дома!

Они не обернулись.

Крик застрял у меня в горле. Это было так странно.

Стоя у входа в гостиную, я поднял руки, желая обнять маму. Я сделал шаг в её сторону — и изумлённо ахнул.

Что-то удерживало меня.

Я снова попытался двинуться вперёд. Но что-то — какая-то невидимая стена — не пускало меня к маме и Чарли. Что-то отталкивало меня назад, преграждая мне путь в гостиную.

— Мама? Чарли? — Мой крик вышел пронзительным и дрожащим. — Помогите мне. Пожалуйста. Я здесь. Разве вы не видите меня?

Чарли зевнул и перевернул ещё одну страницу. Мама откинулась на спинку кресла и начала вязать.

31

Наклонив плечо, я ударил им в невидимую преграду. Сдвинуть её с места не удавалось. Напрягшись, я толкал изо всех сил.

— Это ничего тебе не даст, Скруджман, — произнёс чей-то голос.

Я вихрем обернулся и снова ахнул, глядя на Дух Рождества настоящего с его носом-картошкой, румяными щеками и локонами рыжих волос, вьющимися под высоким сверкающем цилиндром. На нём был всё тот же красный галстук и такой же красный цветок в лацкане клетчатого пиджака.

— Почему нет? — воскликнул я. — Почему они не могут увидеть или услышать меня? Почему я не могу попасть к ним?

— Ты не можешь вернуться в своей жизни, Скрудж, — сказал призрак, качая головой. — Не можешь, пока не докажешь, что готов.

— Я готов, — ответил я. — Я изменился. Я совершенно другой человек! Теперь я добрый. Я щедрый. Я собираюсь быть со всеми учтивым. Ты должен позволить мне вернуться к моей семье. Я так сильно скучаю по ним!

Призрак хмуро поглядел на меня.

— Мы, Духи Рождества, делаем это не для собственного удовольствия, Скруджман. Мы забрали тебя потому, что ты испортил Рождество для многих людей.

— Я знаю. Знаю. Но это в прошлом… — настаивал я. — Это было до того, как я узнал, что мои друзья думают обо мне на самом деле. Прежде, чем я понял, каким ужасным был.

— Ты должен доказать это, — сказал он. — Я не могу просто поверить тебе на слово. Ты должен доказать, что изменился.

— Нет проблем, — ответил я. — Я докажу это. Я хочу. Хочу показать всем, что я новый Рик Скруджман.

Он поправил свой галстук.

— Что ж… Действуй. Покажи мне, что ты изменился. И я отправлю тебя обратно к твоей семье как раз к Рождеству.

— И к моему дню рождения, — сказал я. — Не забывай про мой день рождения.

Но он опять исчез. Призраки имеют манеру исчезать тогда, когда ты ещё разговариваешь с ними. Это очень невежливо… но жаловаться я не собирался.

Аромат жареной индейки переполнял мои ноздри. Я видел маму и Чарли в соседней комнате, так близко и в то же время так далеко. Мне снова вдруг захотелось плакать. Можете себе вообразить?

Вот как отчаянно я хотел вернуться, чтобы устроить с мамой и Чарли настоящее Рождество.

Внезапно у меня возник план. Я знал, как поступить.

Начал я с Люси Копперфильд. Через высокие сугробы я направился к её дому в соседнем квартале.

Следил ли за мной Дух Рождества настоящего?

Меня это не беспокоило. Он мне не был нужен. Я знал, что должен делать.

Отряхнув снег с ботинок, я поднялся на крыльцо Люси и нажал звонок. Спустя несколько секунд раздался возглас:

— Уходи!

Это была Люси.

— Я пришёл просто поговорить с тобой! — закричал я через дверь.

— Уходи, Рик, — повторила она. Дверь приоткрылась на щёлку. Я мог увидеть один её глаз, буравящий меня. — Я знаю, что ты собираешься сделать, — сказала она. — Ты хочешь запачкать мои очки своими пальцами. А потом ты разворошишь мне волосы.

— Нет. Ни в коем случае, — сказал я. — Открой дверь, Люси. Я пришёл пожелать тебе счастливого Рождества.

— Ха! — воскликнула она. — Два ха-ха. Я слышала твоё сочинение на уроке мисс Доррит, помнишь? «Ба, вздор! Почему я ненавижу Рождество?» Все слышали, что ты написал, Рик.

— Нет. Это было очень давно, — сказал я. — Я был неправ. То сочинение было ошибкой. Я изменился, Люси, и…

— Убирайся, Рик, — отрезала она. — Я работаю над арт-проектом и не хочу, чтобы он высох.

— Я могу помочь тебе с ним, — поспешил я. — Я хороший художник. Позволь мне помочь. Прошу.

— Ха! — повторила она. Кажется, это было её слово дня.

— Я могу помочь тебе с домашней работой, — сказал я. — Как ты смотришь на это? Или я мог бы погулять с Хэнком за тебя. Я же знаю, ты ненавидишь гулять с собакой по снегу. Дай мне погулять с Хэнком.

— Прекрати меня надувать, Рик, — сказала она.

— Хочешь, мы вместе испечём печенье? — спросил я. — Мы могли бы сделать забавные рождественские прянички. Серьёзно.

— И ты размазал бы тесто по моему лицу?

— Нет. Ни за что. Мы могли бы сделать маленькие звёздочки, и маленькие ёлочки, и…

БАХ. Она грохнула дверью перед моим лицом. Я чуть не свалился с крыльца.

— Люси? — позвал я через дверь. — Вернись. Я просто хочу быть твоим другом.

Тишина. Она не вернулась.

Я вздохнул и побрёл прочь.

Джош Крэтчет жил в маленьком кирпичном доме в двух кварталах отсюда. Я пробрался через снег и позвонил в дверь. Открыла его мама. При виде меня она здорово удивилась.

Я вошел. В одном углу стояла тощая ёлочка, почти голая. Я не увидел под деревом никаких подарков. Младший брат Джоша хныкал, сидя на своём детском стульчике. Сестры-близнецы Джоша пытались успокоить малыша.

— Джош в своей комнате, — сказала его мама, показывая на дверь. — Он знает, что ты зайдёшь?

— Это сюрприз, — ответил я и просунул голову в комнату Джоша.

— Счастливого Рождества, — сказал я, сверкая ему дружелюбной улыбкой.

— Н-н-не ТРОГАЙ меня! — закричал он, выскакивая из-за ноутбука, отбегая подальше и выставляя перед собой обе руки, будто щит. — Пожалуйста, Рик, не т-т-трогай меня!

— Я просто зашёл, чтобы сказать «привет» своему доброму другу, — подняв ладонь, я шагнул к нему. — Дай пять, друг!

— Н-н-нет. Пожалуйста! — взмолился он. — Пожалуйста, не п-п-пинай меня в живот, и не з-з-задирай мою рубашку, и не выкручивай мне руку, п-п-пока она не сломается!

Я покачал головой.

— Разве я способен на такое? Это был старый Рик Скруджман. Теперь я изменился. Я пришёл, чтобы стать твоим другом. — Я показал пальцем: — Гляди. У тебя шнурки развязались. Дай-ка я завяжу их тебе. И я вижу на полу гору грязного белья. Давай я приведу его в порядок для тебя, ладно? Я могу взять на себя все твои хлопоты, Джош. Как настоящий друг. Разве это было бы не чудесно?

— У-у-уходи, — повторил Джош, продолжая пятиться к стене. Его глаза расширились от страха. — Пожалуйста, Рик. Оставь меня в п-п-покое. Я знаю, ты пришёл устроить мне в-в-взбучку. Уходи!

Внезапно я ощутил внизу живота тянущее чувство страха. Никто не верит, что я мог измениться. Значит ли это, что я никогда не смогу вернуться к моей семье?

Обречённо опустив плечи, я поплёлся прочь из дома. До меня всё ещё доносился плач маленького братца Джоша. Солнце скрылось за тяжёлыми облаками. Воздух стал холодным и сырым.

С кем бы попытать счастья ещё? Я не имел ни малейшего понятия.

А затем, совершенно внезапно, меня осенило.

32

Я поспешил домой. Мой мозг быстро соображал. План наверняка сработает. Я должен быть вернуться к маме и Чарли. Я отчаянно хотел попасть домой, к ним на Рождество.

И мне не хотелось думать о том, что произойдёт, если мой план опять провалится.

Мама и Чарли были на кухне. Мама сидела за кухонным столом. Чарли жевал фруктовые полосочки — его любимые конфеты.

Я позвал их и попытался шагнуть на кухню. Но невидимая стена преграждала мне путь. Они не могли видеть или слышать меня.

Меня захлестнула волна грусти, но я поборол её. Ещё оставалась надежда. Я знал, что у меня есть ещё один шанс.

Поднявшись по крутым ступенькам на чердак, я быстро направился к чулану и включил свет. Подарки, которые я жадно распаковывал, всё ещё валялись на полу.

Я лихорадочно принялся перебирать их, пока не нашёл те, которые хотел отдать. Найдя, постарался завернуть их как можно лучше. Затем я поспешил обратно, прочь из дома, в снег, в едкий холодный воздух и облачное закопчённое небо.

Возвратившись на крыльцо к Люси, я дрожащим пальцем нажал дверной звонок.

— Уходи! — послышался из дома сердитый крик. — Я сказала тебе убираться, Скруджман!

— Но… но… — забормотал я. — Люси, я принёс тебе два рождественских подарка.

Я затаил дыхание. Откроет ли она дверь?

Да. Она приоткрыла её наполовину и с подозрением поглядела на коробки в моих руках.

— Это одна из твоих шуточек?

Я сунул два подарка ей в руки.

— Нет. Счастливого Рождества, Люси. Это тебе. Я специально отобрал их. Надеюсь, тебе понравится.

Всё ещё глядя подозрительно, она открыла она.

— Что это такое? — возмутилась она. — Носовые платки?

Я кивнул.

— Они для того, чтобы вытирать твои очки каждый раз, когда я пачкаю их своими пальцами.

Это вызвало у неё улыбку.

— Серьёзно?

— Да, — сказал я. — Открывай другой подарок.

Открыв вторую коробку, она уставилась на подарок.

— Чего? Расчёска?

— На случай, если я разлохмачу твои волосы, — сказал я. — Ты всегда будешь готова расчесать их вновь.

Люси рассмеялась.

— Это чудесно. Отличные подарки, Рик. По крайней мере, я знаю, что они мне пригодятся, — выражение её лица изменилось. — Прости, я не приготовила тебе никаких подарков.

— Нет проблем, — ответил я. — Я просто хочу, чтобы ты была моим другом. — Я поглядел на неё. — Ты будешь моим другом?

Последовала долгая пауза. Наконец, она сказала:

— Ладно. Мы можем попытаться.

Она отступила назад.

— Не хочешь зайти? Мы могли бы вместе поработать над моим арт-проектом.

— Может, попозже, — сказал я. — Это было бы чудесно. Но мне нужно вручить ещё один подарок. Ещё увидимся.

Когда я пересекал её заснеженный двор, моё сердце учащённо заколотилось. Следующий пункт был сложнее.

Куда сложнее.

33

Спустя несколько минут я подошёл к дому Джоша Крэтчета. Малыш прекратил плакать, но теперь сёстры-близнецы Джоша принялись драться — крича и вопя. Вроде бы одна из них сломала куклу «Американская девочка».

Джош жил в очень шумном доме. Я начал понимать, почему он любит закрываться в своей комнате.

Когда я сунул голову в его комнату, он опять отпрянул. Его лицо побледнело, и он попятился к стене.

— Че-чего ты хочешь? — принялся заикаться он, расширив глаза от страха.

Я всучил ему подарок.

— Вот, — сказал я. — Это тебе, Джош. Счастливого Рождества.

Он поглядел на меня с таким же подозрением, как и Люси. Развернув подарок, он поднял на меня глаза.

— С-сборник песен? Сборник рождественских п-песен?

Я кивнул.

— Да. Это тебе.

— Н-н-но почему?

— Пару недель назад я видел передачу по «Nickelodeon», — пояснил я. — Там было про ребят, которые заикаются. И один парень сказал, что он заикается, когда разговаривает, но никогда не заикается, когда поёт. И я подумал — может, ты захочешь попробовать? Вдруг пение тебе поможет?

У Джоша отвисла челюсть. Он уставился на меня, широко раскрыв глаза.

— Рик, какой ч-ч-чудесный подарок, — сказал он. — Ты правда х-хочешь помочь мне?

— Да, — сказал я. — И, Джош, я обещаю, что больше никогда не буду потешаться над тобой.

Он глядел на меня, пытаясь сообразить, всерьёз ли это я.

— Давай попробуем, — сказал я. Взяв книгу из его рук, я открыл её на первой странице. — «Тихая ночь».

Джош заколебался:

— Я н-н-не знаю. Я…

— Давай. Мы споём вместе, — сказал я. Держа книгу между нами, я начал петь. Мы оба спели «Тихую ночь», и вышло недурно. И Джош так и не заикнулся. Ни разу.

— Давай-ка попробуем ещё, — сказал я.

Я перевернул страницу, и мы спели «Это было ночью ясной». И Джош опять ни разу не запнулся.

Когда мы закончили песню, у него в глазах стояли слёзы. Он пожал мне руку. Он действительно пожал мне руку.

— Рик, это л-л-лучший подарок, который я когда-либо получал, — сказал он.

— Надеюсь, это значит, что мы можем быть друзьями, — ответил я.

Он пожал мне руку ещё раз.

— Друзья.

Выходя из дома Джоша, я чувствовал себя так хорошо, что соскочил со ступенек и сделал кувырок на снегу. Когда я встал, возле меня стоял Дух Рождества Настоящего. Он показывал мне большой палец.

— Беги домой, Скруджман, — сказал он. — Уже почти Рождество.

* * *

Вбежав на кухню, я обхватил руками мамину талию и крепко к ней прижался.

— Я дома. Я дома, мама, — выдохнул я.

Я расцеловал её в обе щеки. Затем обнял её снова. После этого я заключил Чарли в долгие, крепкие объятия. Я так запыхался от волнения, что не мог говорить; не мог издать ни звука.

— Рик, где ты был? — спросила мама. — Тебя не было почти целый час.

Час? И это всё?

— Эм… Я навещал Люси и Джоша, — сказал я.

— Ну, садись, — кивнула мама. — Я знала, что ты не опоздаешь на рождественский ужин. И… эй, уже почти твой день рождения! У меня есть твой любимый торт.

— Это чудесно, — сказал я. — Но я просто счастлив быть здесь, чтобы встретить Рождество и мой день рождения с тобой и Чарли. С моей чудесной семьёй.

Мама прищурилась.

— Рик? У тебя что, лихорадка? Ты ведёшь себя странно. У тебя всё в порядке?

— Да, — сказал я. — Просто я так рад вернуться, и…

— Ну, тогда сядь и прекрати болтать, — сказала мама. — Угощение остынет.

Итак…

Всё начиналось как худшее, самое страшное Рождество в моей жизни. Но в конце концов всё обернулось лучшим Рождеством и днём рождения, какие у меня когда-либо были.

Моё новое отношение всё изменило. Мне нравились все мои подарки. Мне понравился мой именинный торт, хоть я и не люблю ваниль. Мне понравилось играть в видеоигры с Чарли. Я даже поделился с ним своими именинными конфетами.

Из-за своих страшных приключений, из-за трёх призраков и ужаса, что они в меня вселили, я стал другим человеком. Меня переполняло счастье. Мне нравилось Рождество и всё, что с ним связано.

Я не мог дождаться, когда вернусь в школу после Нового Года, чтобы представить всем нового Рика Скруджмана. В то утро я надел новую пару прямых джинсов и красно-чёрный лыжный свитер, который мама связала для меня на Рождество. Я чувствовал себя хорошо и желал хорошо выглядеть.

И знаете что? Когда я шёл по коридору — первый раз в новом году — там был Дэви Питтман, склонившийся над питьевым фонтанчиком.

— Йоу, Дэви! — позвал я.

Я не смог удержаться. Я окунул руки в фонтанчик, наполнил водой и от души плеснул спереди на джинсы Дэви. Ха-ха.

Слушайте, никто не идеален!

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg