«Знаменитый каталог Уокер & Даун»

Знаменитый каталог Уокер & Даун (fb2) - Знаменитый каталог Уокер & Даун [litres] (пер. Екатерина Марковна Орлова,Анна Тигай,Татьяна Александровна Быстрова,Людмила Криппа) 15231K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Давиде Морозинотто

Давиде Морозинотто Знаменитый Каталог «Уокер&Даун»

Москва

Самокат

ИНФОРМАЦИЯ ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Художественное электронное издание

Для среднего и старшего школьного возраста

В соответствии с Федеральным законом № 436 от 29 декабря 2010 года маркируется знаком 16+

Davide Morosinotto

Il Rinomato Catalogo Walker&Dawn

Любое использование текста произведения разрешено только с согласия правообладателя.

Written by Davide Morosinotto

Copyright © 2016 Book on a Tree Limited

A story by Book on a Tree .

© 2016 Mondadori Libri S.p.A., Milano for the cover and the interior graphic layout. Graphic Design: Stefano Moro. Cover: Illustrations by Stefano Moro and Annalisa Ventura

© Shutterstock, 2019

© Ю. Блюхер, иллюстрация на обложке, 2019

© Издание на русском языке. ООО «Издательский дом „Самокат“», 2019

* * *

Часть 1 БАЙУ

1. Приманка для рыбы-призрака

Всё началось с убийства мистера Дарсли.

Хотя нет. Если разобраться, всё началось ещё раньше, в тот день, когда мы закончили каноэ.

Отличное у нас получилось каноэ! Мы несколько месяцев искали подходящее дерево, пока не наткнулись на здоровенный кипарис, росший у болота. Потом долго кромсали его топориком (точнее, рубил я, ну и Жюли немного, пока Эдди ныл, что нечего женщинам валить деревья, а Тит пялился на нас, не говоря ни слова. Хотя если по правде, то Тит вообще всегда молчит).

Повалить кипарис — это только начало, в нём ведь ещё надо выдолбить четыре сидячих места. А потом гладко выстругать ствол и как следует отшлифовать — мы шкурили его мелким песком с одного конца до другого чуть ли не до крови в ладонях.

На всё это ушли месяцы — ещё и потому, что хранить каноэ мы решили в Убежище, а это довольно далеко от дома, и я мог заскочить туда лишь вечером после заката, ну или когда мама разрешала погулять — а такое разве бывало?

В тот день, например, я всё-таки решил удрать без разрешения. Наврал маме, что иду на ферму к Фабронам помогать с починкой сарая, а сам смылся в Убежище. Это что-то вроде хижины, которую мы с ребятами из банды соорудили прошлым летом. Она находилась как раз на краю байу — большущего зелёного болота, прикрытого густой сеткой болтающихся лиан, над которыми зависло облако здоровенных комаров. А ещё из-за этого болота и весь наш край называют байу.

Сама хижина, конечно, не ахти — кособокая соломенная крыша да земляной пол, — но ведь никто, кроме нас, не знает о её существовании! А это самое главное. Постепенно мы даже натащили в неё кучу никому не нужного барахла. Добраться до неё можно на лодке или пешком — через Трухлявый мост и короткую, но дико опасную тропу, ну, где зыбучие пески. Говорят, там уже сгинуло невесть сколько народу.

Ясное дело, нас в это место тянуло со страшной силой. Добраться до Убежища уже само по себе было приключением (хотя, если честно, мы-то отлично знали потайную тропинку на болоте). Вот и тогда я примчался сразу после обеда и застал там Жюли и Тита, которые уже работали над каноэ, оттачивая последние детали.

Жюли и Тит — брат и сестра, но держу пари, с первого взгляда это и в голову никому не придёт. Жюли моего возраста и очень красивая. Не то чтобы я в неё влюблён и всё такое, просто все в посёлке так считают, поэтому и называют её Жоли, «красотка». Жоли Жюли, Жужу. У неё рыжие волосы, веснушки, тёмные глаза и забавная щербинка между передними зубами. Что до Тита, так он весь шоколадного цвета, волосы у него жёсткие, кудрявые. И маленький такой, и по возрасту, и по росту, так что все называют его Петит — «малыш». Сокращённо Тит.

Короче, Жюли была белой, а Тит — чернокожим, и то, что они всё-таки брат и сестра, автоматически ставило мать Жюли в очень нехорошее положение — «продажная женщина, шлюха», как поговаривал мой брат Чак, заявляя в придачу, что небось именно потому-то Тит и родился таким полудурком. Но я-то знаю, что всё это враки — Тит куда умнее прочих. Просто он предпочитает молчать. Он смотрит, слушает и никогда не говорит. Может, он давно понял, что много болтают одни дураки. Например, мой братец Чак — так тот вообще не умолкает ни на минуту.

Тит спокойно сидел себе на старом пне, а Жюли скребла ножом корпус каноэ. Она как раз заканчивала вырезать на нём название: «Гроза морей». Незаметно от них я скользнул в Убежище, где пахло плесенью и гнилым илом. Жужу оставила на земле свой конопляный кисет, я тут же схватил его, выудил жменю крошеного табака и набил трубку. Потом вышел и с трубкой в зубах уселся перед Убежищем, не скрывая улыбки. Вот тогда-то Тит меня и заприметил — я ж говорю, что он не дурак, — и тут же ткнул в меня пальцем.

Жюли бросила работу, подняла голову и вытерла потный лоб подолом юбки. На мгновение передо мной мелькнули её бледные ноги, и внутри всё словно перемешалось. Рядом с ней на меня частенько что-то накатывало.

— Те Труа! — крикнула она. — Ты стащил мой табак!

Ну да, Те Труа — это я, и в тот момент я дьявольски (как мне показалось) ухмыльнулся и вскочил на ноги.

— Да ладно тебе, я даже не разжёг трубку! Дай-ка мне лучше нож, не то мы и до завтра не закончим.

Ага, так Жюли и разогналась уступить мне нож. Хочешь не хочешь, пришлось строгать весло.

Тут приплёлся Эдди. Эдди-Кузнечик, или Эд-очкарик, мой лучший друг. Эд на год старше меня и на ладонь выше, но он такой худосочный, что, когда мы дрались, я всегда укладывал его на лопатки. Светлые волосы Эдди напоминали торчащие волокна сахарного тростника, а старые очки были связаны за дужками бечёвкой. В байу ни у кого, кроме Эда, вообще не было очков — его отец, доктор, специально ездил за ними аж в Новый Орлеан.

— Что-то скверно я себя чувствую, — простонал Эдди, усаживаясь на пень рядом с Титом. — Наверное, у меня температура.

У Эдди вечно поднималась температура. И он вечно плохо себя чувствовал, иногда даже бредил — и говорил, что в такие мгновения он слышит голоса болота и понимает тайный язык зверей. Ясное дело, сплошные враки.

Как бы то ни было, если Эдди говорил, что у него температура, никто и ничто не могло заставить его взяться за работу, поэтому мы с Жюли молча переглянулись и продолжали работать сами. На отделку ушло ещё несколько часов, зато до заката каноэ было готово. Вот она, лучше некуда — гладкая красавица лодка, которая по скорости могла заткнуть за пояс хоть межокеанские корабли, это уж точно.

Так как постройка каноэ — целиком моя заслуга, мне и следовало первым спустить его на воду, но Жюли почему-то и слышать об этом не хотела, и Эдди тоже, а Тит так вообще неизвестно зачем уже залез на борт, и выпихнуть его оттуда не было никакой возможности.

Тогда мы решили, что спустим каноэ на воду все вместе, и стали отталкивать его от берега. Каноэ держалось на воде просто отлично, даже чуть выше предполагаемого, и мы все вскочили в него друг за дружкой. Я пристроился стоя и начал медленно грести, стараясь не врезаться в редкие островки и стволы деревьев, словно растопыренные пальцы, неожиданно поднимавшиеся из застоялой воды.

День стоял душный и жаркий, солнечные лучи застревали среди листвы и раскрашивали болото изломанными тенями. Я продолжал грести, пока Убежище не исчезло из виду, и лишь затем, уставши, присел, чтобы разжечь давешнюю трубку.

— Давай сюда, — сказала Жюли. — Как-никак табак-то мой.

— Я не буду, у меня температура, — вставил Эдди.

Пока Жюли разжигала трубку, я насадил на удочку свою фирменную наживку на рыбу-призрак, которую сам и смастерил, и поверьте, она была куда лучше, чем фирменные крючки из Каталога.

— Осторожно, — предупредил Эдди. — Эта часть байу опасна, я слышу странный шёпот.

— Опять враки, — бросила Жюли.

— А вот и нет. Из воды доносится зловещий шёпот, бормотание и свист. Можете мне поверить, это мокасины, их тут сотни.

Водяные мокасины — это болотные гадюки, и очень ядовитые: один их укус может укокошить насмерть любого. Но в то, что их тут сотни, я, конечно, не верил, да и вряд ли эти твари повелись бы на мою наживку. А вот на стеклянного сома она в самый раз, и поздоровее бы!

Я забросил поплавок и устроился поудобнее, перекидываясь байками с остальными. Эдди рассказал, что этой ночью у мадам Бушер начались схватки и она родила девочку, только та оказалась с шестью пальцами на левой руке, что было дурным знаком. В жизни не встречал никого, кто так охотно верил бы всяким глупостям, как Эдди-Кузнечик!

Жужу похвасталась, что едва не поймала гигантскую черепаху, которая чуть не оттяпала ей ногу. Скажи это любая другая девчонка, я бы не поверил ни единому слову, но Жюли я знал хорошо, и если она сказала, значит, так оно и есть.

Тут удочка дёрнулась и чуть было не упала в воду, но я вцепился в неё как раз вовремя.

— Клюёт! — завопил я. — Да это сущий монстр, во как тянет!

Эдди, желая помочь, подскочил ко мне, но я велел ему сидеть и не дёргаться — ещё перевернёт каноэ, и вывалимся все в воду. Враки враками, а болотные мокасины тут и правда могут водиться. Сам я покрепче упёрся в лодку широко расставленными ногами, стиснул удилище и приготовился к долгой борьбе. Гигантский стеклянный сом, как пить дать! Самый огромный из всех, что попадались на этом берегу байу.

Увы, я ошибался. Наживка оказалась на поверхности после первого же рывка, а на крючке вместо огромной рыбины болталась грязная и дырявая жестяная банка.

— Фу, да это просто жестянка от томатной пасты, закинь её подальше, — сказал Эдди.

— Дурак, — тут же ответила ему Жюли, — мы можем сделать из неё фонарь для Убежища.

— Точно, и будем приходить по ночам, — поддержал я.

— Но по ночам здесь черти шастают! — воскликнул Эдди.

— Опять врёшь, — не сдавалась Жюли.

— А вот и нет! Они бродят по болоту, как голубые огоньки!

Похоже, разгоралась ссора, но маленький Тит что-то промычал, протянул руку и первым ухватил жестянку. В ней что-то звякнуло.

— Дай-ка взглянуть, — сказал я.

Выхватив банку из руки Тита, я вывалил её содержимое на дно каноэ. Сперва оттуда вылилась вода вперемешку с илом, потом вывалились три монеты. Три долларовые монеты, блеснувшие на солнце, словно три крошечные искры.

— Три доллара! — воскликнул Эдди и протянул руку.

Я тут же врезал ему в плечо, и он чуть не упал в болото.

— Не лезь, — предупредил я. — Это я их выловил!

— Но удочка же моя!

— Зато наживка моя!

— А каноэ общее, — вмешалась Жюли. — И если бы не я и не Тит, то вы бы давно выбросили эту банку вместе с монетами.

Мы смотрели на сияющие монеты, пока не начало резать глаза.

— Каждый может взять по монете… — пробормотал Эдди.

— Но монет всего три, а нас четверо, — заметил я. — Хотя Жюли и Тит все равно родственники.

— За доллар можно, конечно, купить что-то стоящее, — задумалась Жюли. — Но три доллара — это уже настоящее богатство! Я считаю, мы должны все вместе решить, на что их потратить!

— Держу пари, что за три доллара мистер Траверт продаст нам половину своей лавки, — выдохнул Эдди. — Вот уж набью живот ирисками, пока не лопну!

— Можно пойти к мистеру Фаброну и купить поросёнка, — предложил я. — Держать его в Убежище и кормить объедками. А как разжиреет — продать и купить ещё трёх-четырёх. Да мы устроим настоящую ферму! И лет через пять разбогатеем!

— Но пять лет — это уйма времени, — возразил Эдди. — А вдруг поросёнок заболеет и умрёт?

— Я умею обращаться с животными, — запротестовал я. — Кто ходит к Фабронам помогать по хозяйству?

— Но это не значит…

Пока мы спорили, Жюли молча рассматривала монеты. Потом вдруг улыбнулась, собрала их и сжала в кулаке.

— Я придумала! — воскликнула она.

— Что?

— Каталог! Мы можем купить что-нибудь из Каталога.

2. Дровяная кухонная плита

Когда говорят о Каталоге, то каждому ясно, что речь о ЗНАМЕНИТОМ КАТАЛОГЕ «УОКЕР&ДАУН»: «САМЫЕ НИЗКИЕ ЦЕНЫ! ПОТРАТЬ СВОИ ДЕНЬГИ С УМОМ! ВОЗВРАТ ГАРАНТИРОВАН!»

Если верить рекламе, это вторая по популярности книга в Америке после Библии, но как по мне, так даже и первая, потому что в наших местах ведь мало кто умеет читать, а в Каталоге хоть рисунки есть.

И что за рисунки! Две тысячи страниц всевозможных вещей и предметов, и на каждую — отдельный рисунок, будто вещь эта прям вживую у тебя перед глазами.

В Каталоге продаются пуговицы, медикаменты, молотки и аграрные инструменты. Телеги. Лошадиные сёдла. Драгоценности и часы, платья и шляпы, дамские туфли. Ружья. Рыболовные снасти. Целебные мази. Боксёрские перчатки. Полный набор инструментов для постройки дома. Стоит лишь подумать о чём-то, о чём угодно, и можно быть уверенным, что эта вещь найдётся в Каталоге, а к ней и рисунок, две строчки описания и, конечно, цена.

Мистер Фаброн говорит, что много лет назад по Каталогу можно было купить даже африканских рабов, но как по мне, так это он шутит: всем известно, какой он зубоскал, и потом, не думаю, что мне было бы приятно заказать Тита из какого-то Каталога. Хотя, может, и наоборот: я немедленно бы его выкупил, лишь бы они с Жюли снова были вместе.

Короче, для нас, ребят из банды, Каталог — точно чудо из чудес. Его присылают в каждый дом примерно в начале года, и для нас это праздник чуть ли не похлеще Рождества. После ужина мама садится в кресло-качалку с Каталогом на коленях и внимательно рассматривает каждую картинку. Палец её движется по странице, и, когда он замирает на чём-то, что кажется ей интересным, мама спрашивает:

— Те Труа, что здесь написано?

И тогда я послушно читаю описание.

— А сколько стоит?

Я озвучиваю цену. Мама улыбается и замолкает, но палец вновь медленно ползёт по странице, словно она уже забыла о той вещи, про которую спрашивала.

Лишь один раз, один-единственный, палец остановился на одном месте и задержался там надолго. Это случилось два года назад, когда наша старая печка треснула и из трещины вывалилась кучка горящих углей, которые чуть не спалили весь дом. Печку пришлось выбросить, и сначала мы пару недель мёрзли, но потом так похолодало, что мой младший брат, Те Синк, заболел: у него поднялась температура, и он мог даже умереть. В общем, не то что температура у Эдди. Тогда мама решила купить новую печку и много вечеров подряд заставляла меня перечитывать ту страницу Каталога, где они были нарисованы, бесконечно переспрашивала цены и характеристики и всё качала головой. На следующий вечер всё повторялось.

Самая дешёвая печка стоила пять долларов семьдесят пять центов плюс расходы на пересылку — в итоге выходило больше семи долларов. Мама отправилась в посёлок с Ниной, нашей лошадью, и, когда вернулась, Нины с ней больше не было, зато она принесла деньги на печку. Конечно, мне было жаль Нину — она была отличной лошадью, и с тех пор мне и Те Ду пришлось таскать тележку вместо неё, но что поделаешь — печка зимой нужнее.

Кажется, я немного сбился. То есть я хотел сказать, что Жюли это здорово придумала: если надо решать, как потратить наши три доллара, то лучше Каталога ничего не найти. Точка.

Я повернул каноэ назад и начал быстро грести в сторону Убежища. Вместе мы вытащили лодку на берег и накрыли её ветками и тростником, чтобы спрятать от чужих глаз. А то кто знает.

Потом вырыли яму в земляном полу Убежища и закопали там наши три доллара, хорошенько затоптав это место. Теперь бегом домой — я впереди, нащупывая тропу среди зыбучих песков, за мной Жюли с Титом и последним Эдди. Как обычно, я распрощался с друзьями на перекрёстке после Трухлявого моста.

Эд жил в посёлке, где у его отца была своя амбулатория, а Жюли с Титом — в хибарке позади плантации Маккоя, и если честно, то лучше бы они переселились в наше Убежище, такое это было скверное место.

Я вернулся к себе домой. Нас в семье пятеро: мама, Чак — мой старший брат, вторым идёт Те Ду, потом я и ещё Те Синк. Отец умер, когда я был совсем маленьким, и я его плохо помню. А вот Те Катр родился через год после меня, но тоже умер, когда я ещё даже ползать не начал, поэтому его я совсем не помню, но мама настояла на том, чтобы имя осталось при нём, поэтому моего следующего брата, пятого ребёнка в семье, называли Те Синком[1].

В общем, у нас одни мужчины в семье, кроме мамы, конечно, поэтому она частенько называет нас «моя маленькая армия». Мне это нравится, только бесит, что она имеет в виду и Чака тоже, который вечно ничего не делает, а только и горазд, что бахвалиться на всю округу да раздавать подзатыльники направо и налево.

Когда я добежал до дома, Те Синк во дворе возился в грязи, а Те Ду как раз кормил скот и позвал меня на помощь. Я не очень-то хотел ему помогать, но Те Ду поманил меня пальцем и сказал:

— Тебе же лучше будет.

— Это в каком смысле? — не понял я.

Те Ду не ответил, только криво ухмыльнулся.

— Ты где сегодня был?

— У Фабронов, — тут же выдал я. — Помогал с сараем.

— А-а, устал, небось?

— Ну да.

— Так я тебе и поверил.

Те Ду уже стукнуло пятнадцать, и по росту он почти догнал Чака, но в отличие от нашего старшего братца Те Ду был славным парнем, и всё, о чём он думал, можно было прочесть у него на лице. В придачу он совсем не умел врать.

— Случилось что? — дошло до меня наконец.

Те Ду вздохнул, вылил в корыто полведра каши, и свиньи в загоне тут же начали толкаться и кусаться, чтобы добраться до еды первыми, будто им жареную индейку подали!

— Иди-ка ты лучше к маме, — снова вздохнул Те Ду. — Она давно тебя дожидается.

Когда он так говорил, вырвать у него какое-то объяснение было так же трудно, как заставить рыбу залезть на дерево. Поэтому я оставил Те Ду со свиньями и поднялся на веранду. И даже не забыл вытереть грязные ноги о тряпку перед дверью.

Мама перемешивала в котле рыбный суп — мой любимый! В кухне стояла ужасная духота. На стенах был всюду налёт из жирных пятен, над деревянным столом — туча мух, которые вели схватку за крошки не хуже давешних свиней.

Увидев меня, мама подняла голову и откинула с глаз прядь волос. С тех пор как умер отец, она всегда одевалась в чёрное, а из-под закатанных рукавов виднелись такие мускулы, что она могла бы потягаться в «железную руку» даже с мистером Дюбуа, нашим местным силачом.

— А, вот и ты, — сказала мама.

— Прости, что так поздно, мы немного задержались с работой…

— А как там Мишель?

Мишель был младшим сыном Фабронов.

— Нормально. Мы провозились с крышей весь день, да ещё на такой жаре…

Мама взглянула на меня. Всего на мгновение. И в это самое мгновение я понял: что-то не так.

— Ах, вот как? — заметила она. — Что ж, я рада, что Мишель уже может лазать по крышам. Не думала, что он так быстро поправится…

Теперь я совершенно точно знал, что что-то не так.

— В три часа мистер Фаброн заходил к нам, — продолжала мама, — чтобы одолжить бричку. Мишель упал с лестницы и сломал ногу, его нужно было срочно везти в посёлок к доктору Брауну.

Отцу Эдди.

— И знаешь, что самое странное? Сарай Фабронов, оказывается, не нуждается ни в какой починке… А когда мы приехали в посёлок — я, конечно же, отвезла их самолично, — доктор Браун уже обегал всю округу в поисках Эдварда. Он спросил меня, не отправились ли вы снова на байу играть в ваши глупые игры… Ты же знаешь, как там опасно!

Я так глубоко вздохнул, что вздох этот отозвался в пальцах ног щекоткой…

— Прости, мам.

Мама была темнее, чем её чёрное платье.

— А не хочешь ли ты поведать мне, чем занимался весь день, вместо того чтобы помогать Фабронам?

— Мы с Эдди гуляли, — признался я. — Ловили рыбу.

— И где же ваш улов? Может, добавим его в суп?

Конечно, у меня не было с собой ни рыбёшки: выудив наши три доллара, мы тут же вернулись в Убежище.

Мама покачала головой:

— Те Труа, ты ведь уже не маленький…

Я прекрасно знал, чем всё это закончится, и, если честно, нисколечко не желал это выслушивать, потому что каждый раз, когда мама так мрачнела, у меня сжималось сердце. Поэтому я молчал, понурив голову, пока она меня отчитывала, и в конце концов мама сказала, что я отправлюсь спать без ужина, а то ведь, наверное, мы с Эдди уже слопали кучу рыбы. И что будет ещё лучше, если с этого момента я стану вести себя как полагается.

Я так проголодался, что мог бы запросто выхлебать весь котелок, ещё бы и вылизал его в придачу, но я лишь вздохнул и молча поплёлся в свою комнату. Что ж, сам дурак — пару рыбёшек мог бы и прихватить для мамы.

Наша комната на втором этаже, она совсем маленькая, но спим мы там вместе с братьями. Только у Чака есть собственная комната, потому что он самый старший. Так что мне редко выпадало побыть одному, когда никто не путался под ногами.

Я плотно прикрыл дверь и на всякий случай привязал ручку бечёвкой. Потом вытащил из-под матраса деревянную шкатулку — я сам смастерил её прошлым летом. Там я прятал самые ценные сокровища: наконечник индейской стрелы, который я нашёл в байу, беличью лапку, перо морского орла и кусочек гравированного дерева. Некоторое время я перебирал это богатство, но из головы никак не шли три доллара и всё, что мы могли бы на них купить.

Тут внизу мама зазвонила в колокольчик, и я услышал, как братья собираются к ужину. Голос Чака заглушал все остальные — он спросил, где я, и, конечно, не упустил случая сообщить всем, какой же я лентяй и бездельник. Но мне до одного места, что обо мне думает Чак. Я снял бечёвку, осторожно приоткрыл дверь, чтоб не скрипела, и на цыпочках пробрался в мамину комнату. Посереди стояла большая кровать, на которой они раньше спали с отцом, а рядом, на комоде, лежали мамин ночной чепец, огрызок свечи и Каталог.

На обложке Каталога изображён большой глобус, вокруг которого на всех парах летит паровоз. А обложка довольно помята, потому что мы просматриваем Каталог каждый вечер, прежде всего, конечно, мама.

В мгновение ока я схватил Каталог, укрылся с ним в своей комнате, растянулся на кровати и принялся листать страницу за страницей. В нём красовались серебряные ложки, которые привели бы маму в восторг, и всякие непонятные штуки, как, например, электрический реостат. Фортепиано стоило пятьдесят долларов, а скрипки продавались по два. Книжек же было так много, что мой дружище Эдди свихнулся бы от зависти.

В Каталоге продавались перья, чернильницы и другие школьные принадлежности (пустая трата денег!), велосипед за восемь долларов (эх, будь у меня столько…). Нескончаемые складные ножики, один лучше другого. Кресла цирюльника, как у мистера Флинча. Фонари. Свёрла. Воротнички и манишки. И…

Клянусь, на мгновение у меня остановилось сердце. Потому что я нашёл то, что искал. Идеальное приобретение. И стоила эта вещь немногим меньше трёх долларов, которые как раз имелись в нашем распоряжении.

3. Полицейский револьвер

По ночам на болотах полно привидений. Деревья словно становятся выше, длинные тени тянутся до самого неба, а лианы колышутся на ветру, словно гигантская паутина. Грязь и вода сливаются в единую гладкую поверхность — блестящую, как стекло, и опасную, точно капкан. Вокруг раздаются странные звуки, крики зверей, звон комаров, зловоние гнили и дыхание хищников.

Как по мне, так всё это детские сказки, и никаких привидений нет. Только такой дурак, как Эдди, верит в разные глупости. Но по ночам в болотах и правда опасно, и тот, кто этого не понимает, ещё больший дурак, чем тот, кто верит в привидения.

Я выскользнул из дома, когда все уже спали, — просто перемахнул через окно и спустился по карнизу. Те Синк проснулся как раз в тот момент, когда я залез на подоконник, но промолчал — знал, что иначе ему от меня влетит. А Те Ду — его и из пушки не разбудишь.

Сжимая в одной руке потушенный фонарь, а в другой — Каталог, я побежал в темноту. Последние два дня я только и делал, что постоянно листал Каталог и выучил его чуть не наизусть, но в голову то и дело возвращался тот предмет, что попал мне на глаза в первый вечер, когда мама отправила меня спать без ужина. А всё из-за этой истории с Фабронами!

Нынче после обеда Эдди удалось освободиться, и он заскочил к нам на ферму, чтобы оставить мне записку. В записке синими чернилами было выведено всего три слова: «Ровно в полночь».

Болота начинались сразу после перекрёстка — дальше надо было идти средь высокого, по грудь, бурьяна и невидимых в зарослях прудов. Луна светила где-то далеко, за деревьями. Какой-нибудь раззява сразу зажёг бы фонарь, но я-то знал, что как раз этого делать и не следует. При свете фонаря отличить твёрдую землю от зыбучих песков сложно, и можно запросто упасть в воду и навсегда сгинуть в болоте. К тому же свет может привлечь хищников, и если привидений не существует, то змеи тут уж точно есть, можете поверить мне на слово.

Я начал было насвистывать для храбрости, но каждые два шага свист так и замирал в горле, хоть зрение в ночи у меня отличное, что у рыси, но болота в темноте — это вам не шуточки. Внезапно мне почудился какой-то шум, похожий на приглушённый крик, и среди деревьев зловеще зашуршало и промелькнуло что-то белое.

Ноги мои вросли в землю, я и шагу ступить не мог от ужаса. Белое нечто то появлялось, то исчезало. Тогда я понял, что оно приближается, и снова почувствовал ноги. Я припустил к Трухлявому мосту, фонарь колотил меня по боку, а Каталог шуршал всеми двумя тысячами страниц.

Призрак, призрак, призрак!.. Сердце выскакивало из груди. Тремя скачками я оказался на Трухлявом мосту, и в этот миг чудовище бросилось на меня и повалило на землю. Я наугад заехал куда-то кулаком, и оно заголосило.

Голос у призрака был точь-в-точь как у Эда. Белая простыня упала на землю, и под ней оказался не кто иной, как мой дружок Эдди, только очки его криво сползли на нос. В ярости я врезал ему ещё разок и пнул ногой в придачу — будет знать, как устраивать идиотские розыгрыши. В ответ Эдди принялся было царапаться, как девчонка, но понял, что за это огребёт ещё больше, и заныл, как всегда, когда ему доставалось:

— Я не хотел тебя напугать…

— Врёшь! — рявкнул я в ответ. — Именно этого ты и хотел — устроить мне нарыв сердца!

— Неправда. Я вступил в контакт с болотом, и его дух велел мне изгнать чужаков…

— Глупости, никакой я не чужак.

— Ясное дело, но дух ведь этого не знает.

Может, Эдди был даже прав, но меня дико взбесило, что я, как придурок, попался на его удочку. Хотя… теперь мы можем провернуть эту шутку с Жужу!

Мы притаились за стволом дерева и стали ждать, но ни Жужу, ни Тит так и не появились. Потом нам совсем надоело так сидеть, мы перешли мост, пробрались через зыбучие пески и подошли к Убежищу. Из-под деревянной двери просачивался свет. Жужу давно была там. Тит спал, свернувшись калачиком в углу, как сурок. Жюли сидела на перевёрнутом ящике перед зажжённой свечой, подперев голову руками.

Только я вошёл, как сразу понял: что-то не так. Во-первых, Жужу не поздоровалась, а лишь молча взглянула на нас исподлобья. Во-вторых, на шее у неё красовался синяк, точно к ней присосалась большая пиявка. И это точно был не тот синяк, который проступает, если вдруг свалишься с дерева или споткнёшься на лестнице.

Я хорошо знал Жюли и давно зарубил себе на носу, что в таких случаях лучше не задавать ей вопросов. А вот Эдди смекалкой не отличался. Он поправил очки, пригляделся и воскликнул:

— Эй, Жюли, что это с тобой приключилось?

Хуже не придумаешь. Сейчас Жужу покажет ему, что почём. Но Жужу лишь долго так посмотрела на Эдди и коротко ответила:

— Ничего.

— Как ничего? Да на тебе лица нет, и, похоже, тебя кто-то…

Но тут он заткнулся — мой друг хоть иногда и простоват, но сердце у него доброе, он и букашки не обидит. Я кашлянул и вытащил Каталог из-под рубашки. После нашей возни на Трухлявом мосту он весь испачкался в грязи, но в тот момент мне было начхать на грязь.

— Смотрите, что я нашёл, — сказал я.

Мы с Эдди подсели поближе к свече, и я мельком бросил взгляд на Жюли, на её потемневшие глаза, холодные, словно чёрные камушки. Может, это мать её так? Или… кто-то из тех мужчин, что частенько захаживают в хижину на окраине? Лучше ничего не спрашивать, потому что одно дело синяк, который виден, а ведь бывают такие раны, от которых не остаётся ни синяков, ни других следов, однако они-то как раз болят сильнее всего. Поэтому я молча распахнул Каталог, прикрыл рукою страницу, чтоб они сразу не увидели, что же это я выбрал, и объявил:

— Я придумал, как нам потратить наши три доллара.

— Как? — Эдди уже попытался было отодвинуть мою ладонь, да ведь я не дурак, я не позволю ему испортить сюрприз. Я ухмыльнулся и выдал:

— Мы купим полицейский револьвер! — И, убрав руку, я гордо продемонстрировал объявление из Каталога.

«Полицейский револьвер двойного действия с автоматическим взводом. 38-й калибр, нарезной ствол. Надёжен и точен. Легко разбирается на части».

Пистолет стоил чуть меньше двух долларов, так что у нас оставались деньги на патроны и пересылку. И может, даже несколько центов на ириски из магазина мистера Траверта. Я уже так и видел, как иду по главной улице с пистолетом за поясом, как настоящий шериф. В воскресенье я дождусь, пока Донни-Красавчик выйдет из церкви в своей новой франтовской шляпе, и — БУМ! — одним выстрелом собью её у него с головы! Вот все вокруг примутся хохотать, а Бекки, которая глаз с него не сводит, отныне будет смотреть только на меня, и…

— А зачем нам револьвер? — спросил Эд.

— Как это? — не понял я. Даже Эдди-Кузнечик был не настолько глуп, чтобы задавать такие идиотские вопросы.

— Ведь у тебя дома уже есть ружьё, верно? А ружьё стреляет куда дальше…

— Да ты только подумай своей башкой! — немного обиженно воскликнул я. — Ты знаешь, кто такой Билли Кид? А Джесси Джеймс? А Бутч Кэссиди?

Глаза Эдди за стёклами очков расширились и сделались как блюдца.

— Преступники? — неуверенно предположил Эдди.

— Это самые знаменитые бандиты Дикого Запада! — возмутился я. — И они, по-твоему, ходят с ружьями? Да ни разу! Ружьё — оно у любого фермера есть. А у преступников — револьверы!

Эдди задумчиво почесал за ухом:

— Я, право, не знаю, что там у преступников, но, если честно, когда надо попасть в цель, всё же лучше ружьё. Индеец Джо однажды подстрелил из ружья медведя. А ты вот попади в медведя из револьвера!

— Ясное дело, поэтому на охоте и используют ружья. А преступники — они все вооружены револьверами, так героичнее! Если у нас будет револьвер, мы тоже станем героями!

— Но я бы не хотел быть преступником… — уже не так уверенно протянул Эдди.

— Вот поэтому мы и купим полицейский револьвер! — вздохнул я. — В объявлении же всё ясно сказано!

Эдди всё ещё сомневался, и мне пришлось убеждать его, что в нашем посёлке нас точно назначат шерифами и, само собой, дадут звезду. Все станут смотреть на нас с уважением, и у нас будет море приключений, мы покроем наши имена славой, как герои тех журналов за один пенни[2], которые мы случайно нашли в бумагах отца Эдди.

Жужу всё молчала, потом вдруг подняла голову.

— Я согласна. Уж я-то знаю, на что сгодится револьвер, — сказала она.

В это мгновение Тит громко зевнул из своего угла, словно тоже давал своё согласие, и таким образом решение было принято. Оставалось лишь сделать заказ, а это тоже дело нешуточное. Не можем же мы просто так заявиться к почтальону и вручить ему письмо. Он ведь тотчас всё разболтает родителям, и крышка нашим мечтам. Или, чего хуже, мистер Куинау может заметить, что в конверт вложены монеты, откроет его и присвоит наши деньги.

В общем, стоило хорошо пораскинуть мозгами, ведь второго такого шанса могло и не представиться. Мы провели всю ночь, отбрасывая идею за идеей, пока, наконец, не придумали план действий.

Из нас четверых Эдди лучше всех умел читать и писать, а уж бумаги и чернил у него дома было навалом, так что порешили, что он и напишет письмо — только аккуратно и без ошибок, точнёхонько указывая номера заказов для револьвера и для патронов.

Жужу взяла один из трёх долларов и отправилась покупать почтовую марку. Из всех нас только она могла ходить куда вздумается, не переживая, что на неё косо посмотрят, — наверное, потому, что на Жужу всегда смотрели косо. И потом, никто бы не удивился, завидя у неё в руках целый доллар, — дружки матери иногда подкидывали ей деньги, и Жужу покупала на них всякое разное для хозяйства.

Оказалось, что на один конверт нужно целых три марки. На одной был нарисован пароход, а на двух других — поезд, мчащийся во весь опор в клубах дыма. Эти марки так нам понравились, что на мгновение мы даже подумали: а не бросить ли к чертям затею с пистолетом и не купить ли на все деньги почтовых марок?

Когда всё было готово, пришла моя очередь, и, как всегда, мне досталось самое трудное. Я вложил письмо и полдоллара на пересылку в конверт, наклеил на него марки и приготовился к «передаче заказа».

Мистер Куинау развозил почту по фермам раз в неделю: рано утром он выезжал из посёлка на своей бричке и не спеша объезжал окрестности, вручая почту получателям и собирая письма для отправки в центральный почтовый офис в Новом Орлеане. Примерно в час дня почтальон останавливался на обед на одной из ферм, чаще всего у Фабронов или на хлопковой плантации Лафонтенов. По вечерам он отправлялся в бар пропустить стаканчик-другой и после нескольких стаканов виски уже не проверял адреса на каждом конверте, а просто собирал почту в мешок и передавал с дилижансом в Новый Орлеан.

Конечно, в любой момент что-то могло пойти не так, но выбора у нас не было. Если мы хотели заполучить револьвер, то приходилось идти на риск. В назначенный день я смылся из дома, пока никто не видел, сломя голову побежал в посёлок и залез на высокий кипарис, росший у дороги. Завидев, что мистер Куинау поворачивал бричку налево, я понял, что сегодня он поедет окружной дорогой, а значит, заедет к Лафонтенам. Я помчался в ту сторону и залёг в засаде вблизи хлопковой плантации.

На самом деле я надеялся, что почтальон остановится на обед у Фабронов — там я был за своего, и собаки хорошо меня знали. Оставалось убедить себя, что всё и так пройдёт как надо.

Я спрятался среди хижин чернокожих, работавших на плантации, поболтал с женщинами, они угостили меня куском дыни. Когда почтальон вошёл в дом обедать, я вскочил в бричку и сунул наш конверт в сумку, спрятав его среди других писем.

Готово! Довольный, веря в успех нашего предприятия, я вернулся домой, где мама закатила мне настоящий концерт, потому что я опять исчез неизвестно куда. Тем же вечером в Убежище я гордо сообщил друзьям, что дело в шляпе и что нам не остаётся ничего другого, как ждать.

И мы стали ждать.

4. Топорик Миссури

Примерно тогда и произошло убийство мистера Дарсли.

Эдгар К. Дарсли был заключённым, то бишь преступником, которого полицейские сцапали и засадили в тюрьму. Он наверняка натворил что-то ужасное, потому как судьи дали ему пожизненный срок. Но однажды ночью Дарсли всё-таки сбежал из тюрьмы, где просидел уже несколько лет.

Мастерски он провернул это дело, уж вы мне поверьте. Неизвестно как, но мистер Дарсли раздобыл длинный гвоздь и воткнул его прямо в горло стражнику. Пока тот барахтался на полу, Дарсли схватил ключи и бросился во двор тюрьмы, нырнул в люк канализации и исчез в подземной клоаке Чикаго, что твоя крыса. Правда, копы тут же забили тревогу и помчались по следу. Через несколько часов его труп уже нашли в заброшенном переулке: кто-то прикончил мистера Дарсли, не дав ему насладиться вновь обретённой свободой.

Понятно, что в те времена ни я, ни мои друзья и слыхом не слыхивали о каком-то там Дарсли, ничего не знали о Чикаго и вообще. Но в каком-то смысле именно той ночью и начались наши приключения. И если бы мистер Дарсли сидел себе спокойно в камере, то прожил бы куда дольше, а я знай себе только и думал бы что о каноэ да о том, как здорово мы поплаваем на нём этим летом.

Ан нет — мистер Дарсли сбежал, его уложили тремя пулями в самое сердце, а за этим убийством потянулось и всё остальное. Как любил повторять преподобный Томпсон в воскресной школе, прошлого не поворотишь. Вот почему следует заранее хорошо подумать, ведь разбитую вазу уже не склеить.

А пока я, Эдди, Жужу и Тит ждали. Мы знали, что пройдёт какое-то время, прежде чем наш заказ попадёт в офис компании «Уокер&Даун» — это как раз те, что выпускают Каталог. Но мы не предполагали, что времени понадобится так много.

Через неделю мы с Жюли чуть ли не по пятам бегали за мистером Куинау, пока он развозил почту. Но завидев, что он и не думает поворачивать на дорогу, что ведёт к нашей ферме, так огорчались, что у нас чуть сердце не разрывалось.

Ещё через неделю дело стало хуже. Мама навалила на мои бедные плечи совершенно непосильное задание — помогать Чаку и Те Ду строить загон для гусей, а так как я был самым младшим из них, те разобрали себе самое интересное (пилить и строгать доски), а мне только и оставалось, что быть на побегушках — сгоняй туда, подай то да сё: топор, молоток, гвозди. И когда внезапно показался мистер Куинау, причём совсем рано, ещё до обеда, и объявил, что для нас почта, то я бросился к нему со всех ног, чтобы перехватить пакет до того, как кто-нибудь заметит почтальона, но мама уже вышла из кухни. Слава богу, это была не посылка из Каталога, а всего лишь письмо от тётки Анны, что жила в Батон-Руж, и мне пришлось долго читать его маме, а потом ещё полдня писать длинный и нудный ответ.

На третьей неделе мы решили, что уже пора, но мистер Куинау так и не объявился, и на четвёртой тоже, а на пятой привёз ответ от тётки Анны.

— Как по мне, так старый орангутанг нас надул, — поделился я своими подозрениями с Эдди и Жужу.

Стоял полдень, мы рыбачили на берегу байу, опустив ноги в воду. Такой жаркой весны уже давно не бывало. Тит играл неподалёку с разноцветными камушками. Он сгрёб их в кучу и раскладывал на земле по очереди: сначала один, потом второй. Затем добавлял ещё два, три, пять, восемь и так далее. Потом он снова собирал все камни в кучку, недоумённо глядел на них, что-то мяукал по-своему и начинал по новой в том же духе.

— Невероятно, — заметил Эд. — Не зная твоего брата, можно подумать, что он умеет считать.

— Может, он и умеет, — отозвалась Жужу. — Кто его знает, он ведь почти не говорит.

Я шлёпнул по воде ногой, поднимая сверкающие брызги.

— По мне, так он и вовсе не говорит. И вообще, вы меня слышали? Этот хитрюга почтальон обвёл нас вокруг пальца. Небось заметил письмо, которое я подложил в сумку, и сунул себе в карман наши полдоллара, вместо того чтобы отправить их в Новый Орлеан.

— Да ну, — помотал головой Эдди, покусывая травинку, точно сигару. — Это противозаконно. Почтальоны обязаны исполнять свои обязанности, иначе их и арестовать могут. Мой отец говорит, что именно почта сплотила воедино нашу великую нацию.

— Но это ведь не простое письмо, так? — сказала Жужу. — Мы ведь не вручили его из рук в руки, а просто сунули в сумку. Может, в таком случае почтальон имеет право открыть письмо и оставить деньги себе.

— Как хотите, а я завтра устрою ему ловушку! — заявил я. — Подкараулю его в полях, потрясу за грудки, и пусть выкладывает наш пистолет.

— Ага, разбежался! — прыснул Эдди.

— Это ещё почему?

— Потому что Куинау хоть и старый, но посильнее нас. Он тебе таких тумаков отвесит! А твоя мама ещё и добавит, когда всё узнает.

Я призадумался. Получить по шее от мамы или, чего хуже, от Чака мне вовсе не хотелось.

— Тогда мы устроим засаду все вместе! Жужу остановит бричку, я спрыгну с дерева и вырву поводья. А ты, Эдди, набросишь ему на голову мешок, чтобы он нас не увидел…

— Но если я буду набрасывать ему на голову мешок, он увидит меня! — запротестовал Эдди.

Вот вечно Эд увиливает на самом интересном месте. Жюли вдруг вскочила:

— Тит, а ну сюда! А вы оба — прочь из воды!

Я прищурился и разглядел в одном броске от нас средь солнечных бликов и изломленных теней байу, как расходится надвое зеркальная гладь, оставляя позади длинный след. Скоро показались и полукруглый изгиб лба, ноздри и длинная морда. Аллигатор.

Мы отошли подальше, Жюли взяла Тита за руку. Вообще-то аллигаторы в большинстве своём славные твари, питаются мышами и змеями и никого не трогают, если, конечно, совсем не изголодаются. Тут я заметил, что это самка, и довольно крупная, а был как раз сезон гнездования, и уж поверьте мне на слово, аллигаторше, что защищает своё потомство, лучше не попадаться на глаза.

— Как по-вашему, у неё здесь гнездо? — прошептала Жюли.

— Точно, так и есть! — приглушённо воскликнул Эдди. — Мне ещё раньше слышались какие-то звуки. Уверен, это крокодильи яйца пытались заговорить со мной и предупредить, чтобы мы были осторожны.

Я едва сдержался, чтобы не врезать ему в ухо, — сейчас не время говорить всякие глупости!

— Думаю, надо пойти за ней и проследить, где гнездо. Если оно недалеко от Убежища, так лучше знать и держаться от него подальше.

Или, добавил я про себя, можно осторожно подойти к нему, когда мамаши-аллигатора нет, и украсть яйцо, а потом попробовать его высидеть и, когда родится малыш, кормить его и воспитывать. Тогда он решит, что мы его родители, и будет предан нам навсегда, как куры Спальдингов. Луис Спальдинг видел, как цыплята вылупляются из яиц, и с тех пор они бегают за ним повсюду.

Как бы то ни было, мы отправились за аллигаторшей вдоль берега и через некоторое время увидели, как она выползла из болота и заковыляла средь кустов неподалёку от зыбучих песков. Я хотел было пойти за ней, но услышал, как в горле у неё что-то хрипло шипит и клокочет, и решил, что, коль не хочешь лишиться ноги или ещё чего похуже, лучше к ней не приближаться.

— Ну и ладно, — сказал я. — Так как насчёт завтрашней засады? Вы со мной?

Все были согласны. Пораскинув мозгами, мы всё же решили, что нападать в открытую на мистера Куинау неразумно. Лучше действовать по-другому: под благовидным предлогом я останавливаю бричку у развилки Сен-Жуст и болтовнёй отвлекаю почтальона, а Жюли и Эдди в это самое время прячутся в повозке и в подходящий момент нападают на мистера Куинау со спины, ткнув ему меж лопаток ручкой метлы, которая точь-в-точь походит на дуло ружья. И требуют от него ответа, что стало с письмом. Тогда Куинау ни за что нас не заподозрит — подумает, что на него напала банда бродячих разбойников.

Сказано — сделано. В то утро я плотно позавтракал и улизнул из дома чуть свет под предлогом, что надо напоить скот. Сам же смылся с фермы при первой возможности. Не останавливаясь, я припустил в посёлок и, подбежав к развилке, заметил на ветке дерева красную ленту — знак, что Эдди и Жужу на месте и спрятались где-то в кустах. Я немного обождал, и вскоре послышался стук приближающейся брички. Я бросился на землю и принялся громко стонать, держась за ногу обеими руками. В какой-то момент я даже почувствовал настоящую боль.

Бричка приближалась, а я стонал всё громче и громче, словно с меня шкуру живьём сдирали. Острая галька на тропе так вдавилась в мой позвоночник, что вся спина ныла и горела, и от этой боли я даже заплакал, отчего мой спектакль только выигрывал.

— Что с тобой, парнишка? — спросил мистер Куинау, натягивая поводья старого жеребца.

Я ответил, что и сам не знаю, что упал с дерева и, видимо, сломал ногу. Мистер Куинау был добрым христианином — он сошёл с брички и оглядел мою ногу, потом почесал под шляпой морщинистый лоб и проговорил:

— А ты, случаем, не Те Труа, сын миссис Шевалье?

Да, ответил я, он и есть.

— Тогда погоди, я помогу тебе взобраться на бричку. Я как раз к твоей матери еду — везу ей почту.

— Почту? — переспросил я, мгновенно позабыв о мнимом переломе. — А что за почту?

— Посылку из Каталога мистера Уокера, — охотно ответил почтальон. — Сегодня утром пришла, с дилижансом. Оплата при получении — два доллара десять центов.

У меня заблестели глаза. Чёрт, ну почему у меня с собой не было денег!

И тут этот придурок Эдди и Жужу вместе с ним выскочили откуда ни возьмись (я даже не заметил, как они вскарабкались на бричку сзади).

— А вы откуда взялись? — завопил мистер Куинау, подскочив от неожиданности.

— Мы случайно с дерева свалились, — тут же выкрутилась Жюли.

— Кстати, у нас как раз с собой два доллара и десять центов, — заявил Эдди, вытаскивая деньги из кармана и демонстрируя их почтальону. — Вы могли бы передать посылку Те Труа нам и не ехать до самой фермы.

— Ха, вот это да! — хлопнул себя по колену мистер Куинау. — Откуда у тебя, интересно, два доллара, Эдди Браун? Или ты их украл?

Эд густо покраснел, но тут вмешалась Жужу и невозмутимо, как умела только она, ответила:

— Да ему отец дал, чтоб купить мешок риса и мешок сахара. И, конечно, велел принести сдачу. Но сейчас Эд запросто может уплатить за посылку, а когда мы принесём её на ферму, миссис Шевалье вернёт ему деньги, правда, Те Труа?

Я заверил, что всё так и есть, что мы как раз шли ко мне домой, и что мать уже приготовила ровно два доллара и десять центов, потому что ждала посылку, и что это очень любезно со стороны Эда — одолжить мне денег и избавить мистера Куинау от лишней дороги по такой-то жаре.

Старый почтальон совсем запутался в наших россказнях и только потел на жарком солнце — его рубашка уже покрылась влажными пятнами.

— Так ты разве не сломал ногу?

— О, наверное, я просто ушибся, всё уже прошло!

В доказательство я несколько раз подпрыгнул на месте.

Убедить мистера Куинау оказалось не так уж трудно — он и сам не очень-то хотел тащиться на ферму, ведь это большой крюк от его обычного маршрута, и в тот день ему надо было развезти много почты. Поэтому сначала он долго и обстоятельно наставлял нас, чтобы шли прямиком домой и не делали никаких глупостей, а потом сунул деньги в свой кошелёк, дал мне подписать какую-то бумажку, вручил нам пакет и отправился прямиком на плантацию Лафонтенов.

Никогда прежде я не видел ничего прекраснее посылки из Каталога: то была небольшая бандероль, упакованная в тёмную бумагу, с кучей цветных марок и фирменным штемпелем — большим глобусом, вокруг которого на всех парах летел паровоз. И рядом неизменный девиз: «САМЫЕ НИЗКИЕ ЦЕНЫ! ПОТРАТЬ СВОИ ДЕНЬГИ С УМОМ! ВОЗВРАТ ГАРАНТИРОВАН!»

Пакет оказался немного легче, чем я ожидал, и Эдди собрался было потрясти его и послушать, что там внутри, но я остановил его:

— Ты что, а вдруг он выстрелит? Ты забыл, что там пистолет?

— Так разве он заряжен?

— Кто знает!

Мы помчались к Убежищу, но Жужу настояла на том, чтобы заскочить домой и взять Тита, а потом мы зажгли все свечи, что нашлись в Убежище, хоть и стоял белый день. В такой важный момент нужна подходящая атмосфера.

— Ну, готово, — проговорила Жужу. — Кто будет открывать?

Естественно, открывать должен был я, тем более что на посылке стояло имя моей матери! Но Эдди возразил, что мы указали имя моей матери лишь потому, что я единственный живу в отдалении (мать Жужу вообще не получает почты), и мы долго спорили, а потом решили, что откроем посылку все вместе.

Правда, открывать что-то втроём не слишком удобно, тем более когда посылка обёрнута такой красивой бумагой, которую мы не хотели испортить, а потому старались размотать бечёвку и развернуть посылку так, чтобы не разорвать упаковку.

Внутри оказался картонный футляр, который был ещё красивее, чем почтовый пакет, и я почувствовал, что от волнения у меня по лбу уже стекает пот, и сдавленным голосом сказал:

— Ну, ребята, вот и наш револьвер.

И открыл крышку.

Только никакого револьвера в футляре не оказалось.

Там лежали часы.

Старые карманные часы.

5. Железнодорожный хронометр «American Company»

Я схватил пустой пакет и хорошенько потряс. Из него выпал пакетик поменьше, и по полу со зловещим позвякиванием покатились латунные патроны размером с мизинец. Больше в пакете ничего не было. Только старые карманные часы.

Эдди приподнял их двумя пальцами. Часы были явно ни на что не годны: серебряный корпус потускнел и был покрыт глубокими царапинами. На циферблате вместо цифр были лишь палочки да крестики, под ним циферблат поменьше — наверное, для секундной стрелки. Сверху, где когда-то крепилась цепочка, торчал заводной винт.

— Ого! — воскликнул Эдди. — Вы видите эту надпись? Да это же «American Company», лучшая в мире марка часов! Не зря ими пользуются начальники поездов. Это мне отец говорил, у него самого такие же…

— Подумаешь, — пробурчал я. — Даже цифр нету…

— Как это нет? А вот и есть! Только это римские цифры. Смотри: один, два, три, а это вот четыре, галочка — это пять…

Жюли кашлянула:

— Вы уж меня простите, но проблема сейчас не в цифрах, какие бы они ни были. Проблема в том, что это совсем не револьвер…

Тут она была права, ничего не попишешь. Куда же запропастился наш револьвер? Патроны ведь на месте…

— Как по мне, так они просто ошиблись с посылкой, — предположил я.

— Да неужели? — язвительно протянула Жужу. — А я-то подумала, что наш пистолет вдруг превратился в часы…

Порой, когда она так вот выпендривается, я терпеть её не могу.

— Да какой там «превратился»! Пистолет не может превратиться в часы, нам просто прислали не ту посылку. Гляньте, обёрточная бумага на пачке с патронами вся порвана — я точно её не рвал. Нам подсунули не ту посылку — часы вместо пистолета.

Я схватил обёртку и старательно разгладил бумагу.

— Вот, читайте сами: «Возврат гарантирован», так? А значит, мы можем вернуть посылку и получить обратно наши деньги.

Жужу хмыкнула, и я понял, что она сейчас снова скажет какую-то гадость.

— Жаль только, что у нас нет ни цента на ещё один конверт. Мы потратили все три доллара. Как же мы потребуем вернуть нам деньги?

— Ну, что-нибудь придумаем…

Эдди и Тит в это время, словно два идиота, пялились на часы с открытым ртом.

— Эд, — позвал я, — хватит валять дурака, лучше помоги нам что-то придумать!

— Вы слышали, что я сказал? Это часы «American Company»!

Я лишь пожал плечами. Подумаешь, старые поцарапанные часы — тоже мне сокровище!

— Спорим, они стоят как минимум двадцать долларов! — продолжал Эдди. — Уж наверняка больше, чем пистолет. Здорово нам повезло! Их можно продать и заработать кучу денег!

Эта перспектива меня заинтересовала. Я взглянул на часы другими глазами.

— Что, прям двадцать долларов? — пробормотал я.

— Ага. Сейчас попробую их завести…

Мой друг вцепился в заводную головку и крутанул. Вот только вместо механического щёлканья послышался КРАК, и часовая стрелка перепрыгнула на семь. Ещё один оборот, и снова КРАК — часовая стрелка сделала полный круг и переместилась на девять. Минутная даже не шевельнулась, так же как и секундная в маленьком окошке.

— Как же так… — пробормотал Эд и принялся крутить вдвое сильнее, но всё напрасно.

Стрелка словно свихнулась, и заставить её идти как надо не было никакой возможности. Ясное дело, механизм сломан. Нам подсунули не просто старые, но ещё и сломанные часы.

— Что ж, — повернулся я к Жюли, — как видно, придётся копить деньги на письмо в Каталог и требовать возврата.

— Может, продать патроны? — предложил Эд.

Я фыркнул:

— Ага, и кому же, по-твоему? Как только нас увидят с патронами, так всё сразу выплывет наружу, и нам крышка.

— Может, стоит ещё порыбачить — вдруг нам повезёт… Нам и нужно-то всего несколько центов. Или, — тут Жужу обернулась к Эду, — Эдди, твои родители вроде дают тебе монетку после воскресной школы, если ты хорошо ответишь урок?

— Даже не думайте! — воскликнул тот. — Это мои деньги, я заслужил их честным трудом! Я покупаю на них печенье и шоколад, который, кстати, вы тоже лопаете…

— Полно, не будь эгоистом…

Жужу сжала меня за локоть, чтобы я не набросился на Эдди с кулаками.

— Я уверена, мы найдём выход. А часы пока пусть побудут у нас. Похоже, Титу они пришлись по душе.

Я обернулся. Малыш держал часы перед собой и старательно крутил заводную головку. При каждом щелчке он радостно улыбался, чего мы давненько не видели. Я вздохнул и сказал, что ладно, если уж они ему так приглянулись, то пусть пока побудут у него. Только не стоит слишком к ним привязываться, ведь мы скоро раздобудем деньги и потребуем «гарантированного возврата», как и обещано в Каталоге, а часы вернутся туда, откуда появились.

Как я тогда был прав. Только ещё не догадывался об этом.

Никто и представить себе не мог, что невезенье в тот день обрушится на нас, точно гроза. Дома меня уже поджидал Чак с ремнём в руке. Те Ду лишь покачал головой, а мама посмотрела на меня красными заплаканными глазами. Сначала я не понял, что стряслось, но тут Те Ду влепил мне пощёчину (Те Ду вообще никогда меня не бил, так, даст шлепок-другой) и сказал:

— Мистер Куинау всё нам рассказал. Что ещё за посылка и к чему ты одолжил два доллара?

А-а, так вот в чём дело: старый бездельник вдруг почувствовал муки совести. Он знал, что деньги у нас особо не водятся, а два доллара — это вам не хвост собачий, а тут ещё и Эд, который как ни в чём не бывало одалживает такие суммы, — вся наша история попахивала палёным. В общем, почтальон отправился к моей матери, чтобы убедиться, всё ли в порядке, а та и слыхом не слыхивала ни о каком заказе из Каталога мистера Уокера, тем более что денег на покупки у неё попросту не было.

— Так что выкладывай всё начистоту, Те Труа, — гаденько ухмыльнулся Чак. — Иначе, даю тебе слово, надеру задницу так, что неделю сесть не сможешь.

Мои домашние страшно рассердились, а всё из-за чего? Конечно, Куинау наябедничал, что мы ошивались в компании Жюли, у которой была дурная репутация. В придачу вроде как заказали что-то из Каталога, никого не спросив. И вдобавок было непонятно, где мы раздобыли деньги, что наверняка означало, что мы натворили что-то ещё.

Вы, конечно, можете думать что угодно, но Те Труа никогда не был трусом. В ответ на все обвинения я героически молчал, решив, что оправдываться ниже моего достоинства, а когда Чак пустил в ход ремень, я проронил лишь несколько скупых слезинок.

Наконец мама, потеряв терпение, схватила меня за локоть и поволокла в посёлок. Дом доктора Брауна как раз стоял на главной улице, рядом с магазином мистера Траверта. Это был лучший дом в округе: двухэтажный, со свежеокрашенным фасадом. У Брауна были люстры, зеркала и множество книжных полок — словом, настоящий фейерверк богатства, и даже имелась прислуга, чтобы помогать миссис Браун стряпать.

Такая роскошь немного смутила маму, но не помешала ей заявить, что она хочет поговорить с доктором Брауном, который, едва меня завидев, сразу послал за Эдди. Мой друг моментально разревелся, но что на это скажешь — мне-то уже влетело, а ему ещё предстояло получить своё.

В общем, мистер Браун, моя мать, Чак и мы с Эдди закрылись в кабинете у доктора, и пошёл такой допрос, что никакая полиция не сравнится, а вперемешку с вопросами нам ещё читали мораль и давали разные наставления. Вроде того, что зря мы шляемся с Жюли, и сколько раз нам уже говорили с ней не водиться, и что мы позорим доброе имя семьи, и что деньги добываются тяжким трудом, и что кража — это нарушение одной из десяти заповедей, и так далее и тому подобное.

Выслушивая это битых два часа кряду, я не выдержал и закричал, что с меня довольно и что ничего мы не крали, а деньги мы просто нашли.

— Да неужели? — сказал доктор Браун. — И где же можно просто так найти деньги?

— Да в байу, — ответил я. — Мы рыбачили и выудили старую жестянку, а в ней было три доллара.

Эдди покосился на меня, опасаясь, что я ляпну про каноэ и про Убежище, а если взрослые про это узнают, то плакали тогда наши встречи, но я-то не дурак! Правда, мне не пришло в голову, что после моего признания мама и доктор рассердятся ещё больше, потому что уж коли мы нашли деньги, так надо было принести их домой, а не тратить на всякие глупости.

— Сам знаешь, как бы нам пригодились эти три доллара! — сказала мама.

— Я ожидал от вас большего, молодые люди, — добавил доктор.

Тут они стали допытываться, что же мы заказали из Каталога и на какие глупости профукали целых три доллара. Мы с Эдди переглянулись и поняли, что влипли ещё сильнее. Если мы расскажем про револьвер, то получим добавки. А если узнают про часы, то взрослые наверняка их отберут, и тю-тю наш гарантированный возврат.

Тогда я поднялся и с виноватым видом сказал:

— Мы купили книжку с картинками, но она выскользнула у нас из рук на мосту и упала в воду.

Конечно, объяснение было так себе, но хоть что-то! Эдди тут же поддержал мою выдумку и добавил подробностей, и мы ещё какое-то время вешали взрослым лапшу на уши. В итоге пришлось выслушать бесконечную проповедь на тему того, что мы ещё никогда так не разочаровывали своих близких и что уж после этого нам точно друг друга больше не видать, потому что мы заслужили домашний арест как минимум лет на десять.

После этого мама и Чак довольно церемонно и с тысячей извинений распрощались с доктором Брауном, а Эдди продолжал фонтанировать слезами. Потом мы вернулись домой, где мой братец Чак ещё раз хорошенько вздул меня — на случай, если я вдруг забыл недавнюю порку, хотя на недавние порки память у меня отличная. Вдобавок ко всему меня снова отправили спать без ужина.

Ужасно тоскливо сидеть взаперти зимой, когда холод просачивается сквозь стены и пробирает прямо до костей, а над болотом слоями висят клоки серого тумана, в котором движутся неясные тени. Но в сто, в тысячу, в миллион раз хуже торчать под домашним арестом летом! Наша комната выходит на восток, и потому солнце бьёт в окно с самого утра, а к девяти становится жарко, как в печке.

Моим братьям было велено ни за что на свете со мной не заговаривать, и сразу после пробуждения они молча вышли из комнаты. Те Синк бросал на меня озабоченные взгляды, а Те Ду всё качал головой. Мне же пришлось снять москитные сетки со всех кроватей, вывесить их за окном, застелить заново простыни и наволочки и проверить, не намочил ли Те Синк постель. Только после этого мама принесла мне завтрак — стакан молока и яблоко — и сказала:

— Надеюсь, ты будешь вести себя как следует, Те Труа. — И ушла.

Я уселся на подоконник и стал глядеть сквозь открытое окно на поля, деревья и на тёмные очертания байу вдалеке, а меж тем становилось всё жарче, так что воздух скоро начал подрагивать. Как же здорово было бы погоняться за кроликами или порыбачить, а потом укрыться от жары в Убежище и, быть может, выкурить трубку-другую с Эдди и Жюли, болтая о том о сём…

Пару раз мне приходила в голову мысль, что три доллара не принесли нам ничего, кроме беды, что с тех пор, как мы их нашли, нам постоянно не везёт. Говорил ведь преподобный Томпсон, что не в деньгах счастье и всё такое.

В обед мама послала меня помогать Те Ду и Чаку на ферме, и те глаз с меня не спускали и всё отдавали приказы, словно я у них на побегушках, а когда я вернулся домой, умирая от усталости, мне пришлось ужинать в одиночестве и потом снова отправляться в комнату — развешивать москитные сетки и так далее. Сил у меня оставалось только на то, чтобы уснуть.

Такая ужасная жизнь тянулась несколько дней. Пока однажды, на закате, ко мне не заявилась Жужу.

6. Кожаный портсигар с металлической отделкой

Я как раз чистил курятник, а хуже работы нет на свете. И если кто-то вам скажет, что это не так, что, к примеру, смотреть за свиньями куда хуже, — это значит, что он никогда в жизни не оказывался по уши в курином дерьме, а большей дряни, уверяю вас, точно не бывает.

В общем, стою я в курятнике с ведром воды и метлой, а куры вокруг так и кудахчут, так и косятся на меня, будто какие принцессы, и вдруг замечаю у двери курятника рыжую шевелюру и знакомую щербатую улыбку. Жужу!

Я страшно обрадовался, когда её увидал, тем более что всё это время я не знал, что с ней сталось, но вместо того чтоб улыбнуться, я побледнел как полотно.

— Ты что здесь делаешь? — прошипел я. — Если нас застукают, мне точно крышка!

— О-о-о, — протянула она, пригнувшись при входе в курятник, — ты говоришь точь-в-точь как Эдди.

Эдди я тоже уже сто лет не видел, а в последнюю нашу встречу он так рыдал, словно всю семью потерял.

— Ты и у него побывала? Как он?

— Ну, примерно как ты, — ответила Жюли, разглядывая курятник сквозь облако перьев. — Чтобы забраться к нему, пришлось залезть на крышу над крыльцом, а Эдди так заорал с испугу, что я чуть оттуда не свалилась.

Бедняга Эдди! Я и не думал, что мне будет так не хватать этого очкарика.

— Значит, он тебе уже всё рассказал? Про то, как нам досталось, и всё такое?

Да, Жужу уже всё знала. И хотя её никто и не думал наказывать (у её мамы были дела поважнее воспитания Жюли и Тита), Жужу тоже предпочла на некоторое время затаиться.

— У меня важная новость, — сказала она. — И срочная. В посёлок приехал какой-то тип. Пару часов назад прибыл из Нового Орлеана.

— Кто такой? И нам-то что с того?

— Незнакомец, такой весь разодетый, сапоги со шпорами и редингот, словно только что с витрины. Он приехал верхом, и такого красивого коня я в жизни не видала — весь чёрный, как смоль. А ещё у него с собой кожаный чемодан с надписью.

Жужу так волновалась, что чуть ли не заикалась, и я стал терять терпение. Чак мог заявиться в курятник в любой момент, а у меня не было ни малейшего желания получить ещё одну взбучку.

— Ну, что за надпись?

— «Уокер&Даун», — выдохнула Жюли. — Дошло? Этот тип работает на Каталог! И зачем он сюда, по-твоему, явился?

— Ну, там, не знаю…

— Я тебе говорю, это он по наши души!

Я замотал головой — вот ещё глупости. С какой стати?

— Точно-точно, — убеждённо сказала Жюли. — Как только он въехал в посёлок, так сразу отправился к почтальону, мистеру Куинау, и они закрылись в почтовой конторе. А потом я видела, как они вышли, и мистер Куинау указал рукой в сторону вашей фермы и сказал: «Сейчас уже поздно, но завтра утром я вас провожу». Незнакомец стал настаивать, говорил, что очень спешит, и что ещё вон как светло, и что он и сам доберётся, но Куинау сказал, что лучше ему поберечься, потому как уже не один чужак затерялся у нас на байу. После этого Куинау отвёл его к мистеру Буфферу, чтобы снять комнату.

— А что потом?

Жужу помотала головой:

— А ничего. Я ещё с полчасика подождала и увидела, как тот вышел, сел на коня и пустился в эту сторону… Я сразу побежала к Эдди, уговорила его выбраться и взять пони, а потом мы поскакали к тебе. Мы очень боялись опоздать, но срезали путь через лес, и вот, вроде как успели.

— Эдди? Так он тоже здесь?

— Ну да, вон, в кустах сидит. Вроде как на карауле, но, по-моему, он просто боится… Сказал, что как только увидит человека на коне, так свистнет кукушкой.

Я фыркнул — очень уж невероятной показалась мне вся эта история, и, если бы не Жужу, я бы в жизни в такое не поверил. Но Жужу и вправду была обеспокоена, и как раз в эту минуту раздался странный звук — что-то среднее между кашлем и криком недорезанного петуха. Эдди никогда не умел изображать кукушку.

Я схватил Жюли за руку, и мы выбежали из курятника.

Всадник только что свернул в нашу сторону и медленно приближался. В седле сидел именно тот человек, о котором говорила Жужу: на голове — шляпа с высокой тульёй и блестящей лентой, на ногах — новёхонькие сапоги, по бокам развевался редингот. Он осматривался, как тот, кто не знает дороги и боится заблудиться, и явно не подозревал, что ещё два шага — и он окажется прямиком у главной калитки нашей фермы. Но если такое произойдёт, то мне точно крышка. Всадник поговорит с мамой или Чаком, и если он и в самом деле работает на Каталог, то проблем не оберёшься.

— Иди за Эдом, — прошептал я Жюли. — Потом возвращайтесь вместе и подыграйте.

Словно белка, Жужу мгновенно скрылась в кустах, и я быстро огляделся: Чак как раз неизвестно зачем зашёл домой, а Те Ду работал на другом конце двора. С нарочитым безразличием я направился по дороге навстречу всаднику.

Едва завидя меня, тот улыбнулся самой сияющей улыбкой, которую только можно вообразить, и дотронулся до шляпы, словно мы с ним ровня.

— День добрый, — сказал он. — Я ищу ферму миссис Шевалье, это ведь где-то здесь? Я не знаю этих мест и боюсь, не спутал ли дорогу.

У него был голос проповедника и приятный, слегка растерянный вид. Было ясно как день, что он нездешний — тип обратился ко мне на английском, тогда как здесь, в байу, все говорят по-французски, и я ответил ему на том же языке:

— Ферма здесь, мистер, прямо за деревьями. А я Питер Шевалье, хоть все называют меня Те Труа.

— Те Труа? А, французский, вы ведь здесь по-французски говорите, верно… Скажи-ка, парень, а мать твоя дома? Мне надо поговорить с ней о деле.

Я только того и ждал и, напустив на себя самый что ни на есть благодушный вид, спросил:

— А что за дела? Вы, стало быть, коммивояжёр?

У незнакомца при этом слове словно что-то щёлкнуло. Он с акробатической ловкостью соскочил с коня, поправил шляпу и проговорил:

— Я агент компании «Уокер&Даун», Чикаго. Может, ты уже слышал это название, мы…

— Издаёте знаменитый Каталог «Уокер&Даун»! — тут же закончил я. Потом, пораздумав секунду-другую, добавил: — Мы с друзьями как раз кое-что прикупили у вас пару недель назад…

Я обернулся. Эдди и Жужу вышли из-за кустов и приближались, держа пони за уздечку.

Незнакомец тоже заметил их и рассмеялся:

— А, так это вы мои покупатели? Так, значит, у меня дела не с госпожой Шевалье, а как раз с вами. Может, отойдём с дороги, а то тут нас слишком хорошо видно… Верно я говорю?

Язык у него был подвешен ловко, и он так задорно нам подмигнул, что Эдди даже рассмеялся.

Мы устроились в тени деревьев в стороне от дороги, и незнакомец вытащил из кармана редингота шикарный кожаный портсигар с металлической застёжкой, где лежали тонкие сигариллос, так и пахнущие роскошью. Он уже сунул одну из них в рот, как вдруг, разглядев что-то в моём взгляде, проговорил:

— Не желаешь ли? Ты ведь уже в том возрасте, когда можно курить… А когда говоришь о делах, без хорошей сигары не обойтись.

Незнакомец дал мне прикурить от красивой металлической зажигалки, и я вдохнул аромат самой замечательной сигары, какую только курил в своей жизни, столь крепкой, что я едва не прослезился.

— Итак, — проговорил он, протягивая руку Эду, — как я уже говорил, меня зовут Джек, и я агент «Уокер&Даун».

Эд пожал ему руку, потом пихнул меня локтем — тоже захотел покурить. После второго тычка мне ничего не оставалось, как передать ему сигару. Джек в это время поцеловал руку Жюли, как это принято у богачей, но наша подруга — вот ведь дикарка, — вместо того чтобы обрадоваться, аж скривилась вся. К счастью, Джек оказался очень воспитанным и сделал вид, будто ничего не заметил.

— Видите ли, — снова заговорил он, — я проделал долгий путь, но «Уокер&Даун» — особенная компания, для нас наши клиенты на первом месте. Вы же знаете наш девиз? «САМЫЕ НИЗКИЕ ЦЕНЫ! ПОТРАТЬ СВОИ ДЕНЬГИ С УМОМ! ВОЗВРАТ ГАРАНТИРОВАН!»

Он глубоко затянулся сигарой, широко улыбнулся и продолжал:

— Как выяснилось, наш посыльный офис что-то напутал, и мне выпало уладить эту ошибку. Я путешествую по Луизиане уже несколько дней, заезжая ко всем нашим клиентам, которые недавно совершили покупку. Сил моих больше нет!

На самом деле его довольная улыбка говорила, что не так уж ему и надоело путешествовать по Луизиане на чудесном коне и с прекрасными сигарами, и от этого он понравился мне ещё больше. Я сказал:

— Я, пожалуй, угадаю. Видимо, кто-то заказал некую вещь, а по ошибке получил другую, верно?

Джек вдруг перестал улыбаться. Он наклонился вперёд и сказал:

— С чего ты это взял? Неужели такое случилось именно с вами?

Я обернулся к друзьям с триумфальной улыбкой. Эд мечтательно покачивался в дыму, и я воспользовался моментом, чтобы выхватить сигару у него изо рта, а у Жужу было какое-то странное выражение лица, которое я никак не мог истолковать.

— Может быть, — загадочно ответил я.

Джек громко расхохотался:

— Надо же, вот повезло так повезло! Я не только попал в нужное место, но и говорю как раз с нужными людьми. Недаром мне показалось странным, что дама вдруг заказывает себе полицейский револьвер… да ладно вам, не смотрите так — я же говорю, у меня есть список всех недавних покупок из этих мест. Вы заказали револьвер и патроны к нему, верно?

— Всё так, — подтвердил я. — Но в пакете оказалась совсем другая вещь.

— И что же? — спросил он.

Я открыл было рот, но Жюли с силой сжала моё плечо, и я сдержался.

Джек снова ослепительно улыбнулся и сказал:

— Слушайте, сейчас я объясню вам, как у нас всё происходит. Мне нужно узнать, что именно вы получили вместо вашего заказа… Я-то и сам знаю, но мне необходимо убедиться, что вы говорите правду. Конечно, я вам доверяю, иначе что бы я здесь делал? Но таковы правила, а я всего лишь выполняю свою работу. — И он снова мне подмигнул. — И если вы те самые люди, которые мне нужны, то вам придётся отдать мне требуемую вещь, а взамен вы получите вознаграждение. Своего рода подарок, чтобы загладить нашу ошибку и извиниться за причинённые неудобства.

Его улыбка стала такой широкой, что я стал опасаться, не вывалятся ли у него все зубы.

— А теперь держитесь, — проговорил незнакомец, — потому что речь идёт о целых пятидесяти долларах! Пятьдесят долларов, которые могут достаться вам.

7. Ручной керосиновый фонарь из меди и никеля

Пятьдесят долларов! Не веря своим ушам, я потряс головой, точно пёс после купания, а Джек рассмеялся и повторил:

— Да, да, вы не ослышались, так я и сказал: пятьдесят долларов.

Сидящий рядом со мной Эд тоже мелко задрожал, а Жюли в изумлении распахнула глаза. Пятьдесят долларов? Сколько же всего можно сделать на такие деньги! Даже вообразить трудно.

— Вот это подарок! — воскликнул я.

— Да уж, чего только не сделает мистер Уокер для своих клиентов, в самом деле. И чтобы получить пятьдесят долларов, вам нужно всего лишь передать мне содержимое пакета.

— Но, — запинаясь пробормотал я, — часы у нас не здесь… Нам надо… надо за ними сходить.

— Ага, — кивнул Джек, — Значит, часы. Это правильный ответ. И что за часы?

— Серебряная карманная луковица «American Company», железнодорожный хронометр… Только они не на ходу… Сломаны.

Джек довольно прищёлкнул пальцами:

— Сходится! Всё в точности сходится с моим описанием. Ну, и где же они? Когда вы сможете передать мне эти часы? Без обид, но мне хотелось бы закончить сделку и поскорее вернуться в Новый Орлеан.

Я открыл было рот, чтобы предложить ему поехать с нами к Жюли, но та потянула меня за рукав и прошептала:

— Я не хочу, чтобы он видел мой дом.

— Сегодня в полночь, Джек, — тут же вывернулся я. — Встретимся на южной стороне дороги, где развилка, мы принесём часы в обмен на пятьдесят долларов.

Джек приподнял шляпу в лёгком поклоне:

— Не забуду. Приятно иметь с вами дело, друзья. Увидимся сегодня в полночь.

Надо ли говорить, как мы скакали от радости, стоило Джеку скрыться за поворотом? Я кинулся обнимать Жюли, Жюли обняла Эдди, Эдди обнял меня, и от счастья мы чуть было не принялись обнимать и пони.

— Представляете? Пятьдесят долларов! Если поделить на троих, то это…

— На четверых, — поправила меня Жужу. — Не забывай Тита.

— Но Тита ведь с нами не было… и вообще, он ещё маленький…

— Тит был с нами, когда мы нашли три доллара, и часы, кстати, тоже у него, он очень к ним привязался. С тех пор как их увидел, так не выпускает из рук.

— Думаю, за пятьдесят долларов он сможет с ними расстаться, — сказал я, начиная немного нервничать. — И вообще, это несправедливо, что нам достанется всего лишь по двенадцать с половиной долларов, а вам с Титом как брату и сестре целых двадцать пять…

Мы переглянулись и прыснули со смеху. Двенадцать с половиной долларов на брата! Да кто из нас вообще видел столько денег? А мы ещё жадничаем!

— Тит получит свою долю, как каждый из нас, — не важно, что он твой брат, — решительно заявил я. — Но тебе, Жужу, придётся уговорить его отдать часы. Мы с Эдди подождём вас в Убежище.

— В Убежище? Но сейчас время ужина! — запротестовал мой приятель.

— Пораскинь мозгами, — сказал я. — Родители тебя уже хватились и пони тоже, так? Так. Ты наплевал на их запреты. И если сейчас ты появишься дома, тебя тут же запрут в чулан как минимум на неделю. А лично мне совсем не хочется объяснять, почему я до сих пор не управился с курятником. Сил моих больше нет пахать! Так что мы с тобой сейчас пойдём в Убежище и будем ждать Жюли, а когда вернёмся домой с двенадцатью долларами в кармане, нас встретят, как героев! — Я уже видел, как мама падает на колени, и просит у меня прощения, и велит Чаку уступить мне его комнату на все времена.

Я убедил Эда одолжить пони Жужу — до её дома было куда дальше, чем до Убежища, и мы пошли среди деревьев, насвистывая весёлую песенку.

— Те Труа, ты где? — послышался крик моего братца Чака где-то за деревьями. — Вот поймаю, всю шкуру с тебя сдеру!

«Ага, как же», — подумал я про себя. Вот посмотрим, что будет, когда я объявлюсь дома с таким богатством.

Мы пришли в Убежище, когда уже почти смеркалось, комары грозным войском кружили над болотом. Но мы с Эдом проголодались, поэтому, вместо того чтобы укрыться в Убежище, решили порыбачить. Мы недолго посидели на берегу с удочками, опершись спинами о наше каноэ, но в итоге всё время крутились и болтали, да и комары не давали покоя. В общем, ничего мы не поймали.

Наступил вечер, за ним ночь, и скоро мы услышали стук копыт: это были Жюли и Тит. На лице Тита проступали грязные следы слёз, а Жужу сказала, что с тех пор, как он понял, что с часами придётся расстаться, то рыдал не переставая.

Я наклонился к Титу и пообещал, что на деньги Джека мы купим ему другие замечательные поломанные часы, но он даже не слушал, а всё плакал и плакал, сжимая луковицу часов так, словно от неё зависела его жизнь.

— Ладно, решаем проблемы по порядку, — сдался я. — Сначала пойдём на место встречи, а то времени почти не осталось.

И мы отправились в путь. Эд шагал впереди, ведя пони по тропе меж зыбучих песков, а мы с Жюли вполголоса всё уговаривали Тита отдать часы. Малыш машинально продолжал крутить заводную головку на часах, и этот постоянный КРИК-КРАК сводил меня с ума.

В это время дорога всегда безлюдна, Джека тоже нигде не было видно.

— Не нравится мне это, — пробормотал Эд. — У меня от этого места мурашки по коже…

— Да ты просто трусишка, — поддел я его. — Что тут такого? Нет ни души.

— Может, кто-то и есть. Ну, например, бандиты! Бандиты всегда поджидают жертв на таких перекрёстках…

Я немного поразмыслил, но ничего такого не вспомнил, но тут Жюли взяла меня за руку и сказала:

— Может, Эд и прав.

— В смысле? — не понял я.

— В том смысле, что, может, лучше, если мы с Титом спрячемся за деревьями и будем ждать вас там. А когда Джек придёт и вытащит пятьдесят долларов, вы нас позовёте, и мы отдадим ему часы.

При слове «часы» Тит обеспокоенно захныкал.

— Ну не знаю… — протянул я.

Однако сама идея мне нравилась, было в ней что-то из приключенческих романов, которые читал нам иногда Эдди. Правда, я не понимал, к чему все эти предосторожности.

— Этот твой Джек, — воскликнула Жужу, — какой-то он… Не знаю, но вам не кажется, что он слишком уж мило улыбался? И вообще, сигара, поцелуй, как-то всё у него чересчур.

— Ну, он же коммивояжёр, — сказал Эд. — Такая у него работа.

— Всё равно, не хочу рисковать, мне так спокойней.

Сказав это, Жюли взяла Тита за руку, и они скрылись в темноте.

Слова Жюли меня взволновали. Может, она права и Джек вовсе не собирался отдавать нам пятьдесят долларов? Хотя мне он понравился, такой весь свой парень. Или я просто попался на его удочку, как в том году, когда в посёлке какой-то тип продавал целебное зелье для роста волос, а потом оказалось, что это просто вода из болота.

— Когда Джек появится, говорить буду я, — прошептал я Эду. — Нас ждут непростые переговоры.

Эдди ничего не ответил, и в это мгновение я заметил вдалеке фонарь, что двигался в воздухе, словно пьяный светлячок, а потом послышался стук копыт, и на дороге показался Джек при шляпе и в рединготе. К седлу его были приторочены две большие кожаные сумки — верный знак, что он не собирался ночевать в посёлке, а хотел сразу же отправиться в путь.

— Да-да, — подтвердил он, перехватив мой взгляд. — Я решил сразу вернуться в Новый Орлеан, переночую где-нибудь по дороге. Ночь тёплая, светит луна, да и фонарь у меня при себе — зачем терять время?

Он направил свет фонаря прямо на нас, и Эдди чуть не свалился в кусты.

— Ну, принесли?

— Да, — ответил я. — Поломанные часы, как и договаривались.

— И где же они?

Не знаю, может, у меня разыгралось воображение, но тон Джека мне совсем не понравился.

— А пятьдесят долларов? — пролепетал я.

— Будут вам пятьдесят долларов, не беспокойся. Так где часы?

Слишком уж он спешил, слишком торопился. Он и сам это заметил, а потому кашлянул и добавил:

— Мне надо проверить, та ли это модель и всё ли в порядке. Ты говоришь, часы не ходят? Хм, они вроде были рабочие…

Было ясно как день, что он лгал. До этого я, может, и вёл себя как наивный дурачок, хотя обычно эту роль берёт на себя Эдди, но, когда мне лгут в лицо, я это легко просекаю.

— Сначала пятьдесят долларов, — сказал я самым грозным голосом, — потом часы.

В жизни бы не подумал, что симпатяга Джек может действовать так быстро! В мгновение ока он схватил меня за шкирку, и вот я уже болтался на уровне его фонаря.

— А ну хватит, парень! — прорычал он. — Гони сюда часы!

— Жюли, БЕГИ!!! — закричал Эдди, а вслед за ним и я.

— Девчонка! Где она?

Джек оглянулся по сторонам, и я воспользовался этим и изо всех сил врезал ногой по его богатству. Он сложился чуть ли не вдвое, прикрыв руками пах, а я оказался на земле, вскочил и припустил бежать со всех ног. Эдди что-то вопил позади меня, но я не обращал на него внимания, а лишь мчался среди деревьев в ту сторону, куда скрылась Жужу. Эдди бежал за мной, и я слышал, что Джек тоже двинул за ним, постанывая от боли и рыча от ярости, но с каждой минутой он был всё ближе.

Он оставил коня на дороге (как и мы пони Браунов) и нагонял нас огромными прыжками, которые становились всё увереннее по мере того, как боль отступала, и луч его фонаря вырисовывал круги света среди кустов и деревьев.

В голове у меня было пусто, я ни о чём не думал, лишь чувствовал, как воздух врезается в лёгкие и как ветки хлещут меня по всему телу. Я догнал Жужу — она старалась бежать как могла, но Тит был напуган и спотыкался на каждом шагу, всё крепче сжимая свои драгоценные часы.

Я даже не замедлился, просто наклонился на ходу и подхватил Тита на руки, и мне показалось, что на меня взвалили мешок камней. Никогда бы не подумал, что мелкий чернокожий мальчишка может столько весить. Я пытался бежать, но выходило так плохо, что даже Эд скоро нас обогнал. Тит стискивал меня руками, не давая вдохнуть. Пришлось остановиться и пересадить Тита на закорки — тогда я снова смог бежать.

Джек был уже совсем близко, и я услышал, как он закричал:

— Стой, или буду стрелять!

Он блефовал или у него и правда был пистолет? Проверять это как-то не очень хотелось.

Жюли и Эд уже перебрались через Трухлявый мост и, похоже, петляли среди зыбучих песков, но чёртов фонарь выписывал круги совсем близко, и я почти ничего не видел. Я уже говорил, что с фонарём на болоте куда опаснее? Кажется, да.

Я вскочил на Трухлявый мост, больше похожий на кособокие мостки, перекинутые через речку, так что во время прилива приходилось идти по щиколотку в воде, а доски сплошь покрывались скользким илом. Я замедлил ход, но тут Джек снова заорал:

— А, вот ты и попался, маленький мерзавец!

Я сделал шаг вперёд, метнулся на ту сторону и упал, уронив Тита, который немедленно заревел. Джек издал триумфальный вопль и на всей скорости бросился к Трухлявому мосту, и я понял, что если сейчас не поднимусь и не подниму Тита, то нам конец или не знаю что.

Я снова бросился бежать, сам не зная куда, — просто метался вслепую среди зыбучих песков, как взбешённый конь. Как вдруг раздался страшный, отчаянный вопль и крепкое ругательство, и я услышал за спиной множество разных звуков: плеск, шорох, чавканье и что-то ещё, не знаю, что именно, — слишком уж я был напуган.

Мне и в голову не пришло остановиться и посмотреть, что там происходит. Быть может, Джек опять что-то придумал, чтобы нас провести. Я лишь пригнул голову и нырнул в заросли деревьев, а потом свернул в сторону, чтобы не попадаться в свет проклятого фонаря, и припустил к Убежищу с Титом на закорках.

Наконец-то в полной темноте. То есть в безопасности.

8. Мужской редингот

— Кто там?

— Сто грамм, придурок! Впусти!

Дверь Убежища распахнулась, и две пары рук втащили меня внутрь.

— А где Джек? — Это был Эд.

— Тит в порядке? — спросила Жюли.

В Убежище стояла кромешная тьма, слышалось лишь наше испуганное дыхание да стук сердец. Я опустил Тита на землю, и тот прижался к сестре. Эх, жаль, что не люблю я телячьих нежностей, не то б я и сам её обнял!

— Ну что? — прошептал Эд. — Джек был прямо за тобой. Он идёт сюда?

— Сам не знаю, — прошептал я.

— Как это — не знаешь?

— А вот так. Из-за дурацкого фонаря я ничего не мог разглядеть, слышал лишь странный шум и непонятные звуки, потом Джек как заорал, а я побежал сюда.

— А с Джеком-то что? — спросила Жужу.

— Без понятия.

— Ты не посмотрел?

— Вы что, спятили? Я что, совсем дурак? Хорошо ещё, что добрался живой и здоровый, ещё и Тита дотащил.

— Угу, — промычал Эд. — А что, говоришь, за звуки?

— Вроде как жижа какая чавкала, а потом понеслись проклятия.

В ответ все молчали. Сейчас, когда я немного поразмыслил, я понял, что это были за звуки. Зыбучие пески. Как пить дать, Джек угодил прямёшенько в зыбучие пески, он же не местный и не знает, как тут опасно, а там трава, листья, ничего не видно… Только инстинкт и опыт помогают найти верную тропу.

— Вот это да… — пробормотала Жужу. — Что теперь делать будем?

Что делать, я понятия не имел, голова у меня не соображала, точно меня самого засосало в болото. Мистер Дюбуа, охотник, как-то говорил, что видел, как здоровый медведь провалился в зыбучие пески по самые уши… Но мистер Дюбуа мог и не такое порассказать, в этом месте зыбучие пески были глубиной максимум по колено, я как-то сам шестом проверял. Тем более что прохвост Джек был молодым и сильным.

— По мне, так уже скоро он будет здесь, — сказал я. — Высвободится из песков и заявится к нам, злой, как тысяча гадюк.

— Да ещё грязнючий, — хихикнул Эд и сам же прикусил язык — разве сейчас время острить?

Мои глаза постепенно привыкали к темноте. На цыпочках я прокрался в угол, где мы держали пеньковый мешок с нашими ценностями, порылся в нём и вытащил старый перочинный ножик. В нём всего-то и лезвия, чтоб карандаш поточить, но с ножом в руке я почувствовал себя немного лучше.

— А ну-ка, — прошептал я, — помогите забаррикадировать дверь.

Эдди подполз поближе, и мы установили поперёк двери широкую доску. Убежище убежищем, но лачуга наша была до того непрочная, что Джеку ничего не стоило снести её одним ударом. Как бы то ни было, нужно задержать его хоть ненадолго.

— И что теперь? — прошептал Эд.

— Будем ждать, — ответил я.

— Мне страшно, — заныл Эдди.

— Лучше помолчи, — отозвалась Жужу.

Так мы и сидели в темноте, не говоря ни слова, и, если честно, мне тоже было ужас как страшно, а время тянулось бесконечно. Наконец, я не выдержал:

— Знаешь, Жужу, а ведь ты была права. Он и не собирался отдавать нам пятьдесят долларов.

— Да уж. Лучше бы я ошибалась.

Эдди снял очки и протёр их полой рубашки:

— Должно быть, эти часы страшно ценные. Иначе зачем Джек так хотел их заполучить?

Я как-то об этом не подумал, но ведь Эдди был прав! Если Джек готов был убить нас, чтобы заполучить часы, то они точно представляли какую-то ценность…

Мне уже страсть как надоело сидеть в темноте и трястись от страха. Если не двигаться, то так и умом тронуться можно…

— Ладно, — сказал я. — У Джека было достаточно времени. Если его до сих пор нет, то он, верно, убрался восвояси или заблудился на болоте. Пойду разведаю, что там как, а то какой толк сидеть здесь без дела?

— Если ты на разведку, я с тобой, — тут же отозвалась Жюли.

— Вы что, решили нас тут одних оставить? Нетушки, этот номер не пройдёт. Мы тоже с вами!

Я фыркнул:

— Если придётся бежать, с Титом далеко не уйдёшь!

— Один я здесь не останусь, — заявил Эдди, и было ясно, что он не передумает.

Так что мы вышли из хижины друг за дружкой, прижимаясь к стене, чтобы с нею слиться. Вода в байу мерцала странным серебряным светом. Я сжимал в руке перочинный ножик и старался ступать неслышно. Через какое-то время я увидел впереди свет, и это как пить дать был фонарь Джека! Я так резко затормозил, что Эдди уткнулся мне в спину.

— Тс-с, — почти беззвучно прошептал я и пригнулся к земле.

Несколько мгновений мы не сводили глаз с фонаря, а потом сообразили, что тот не двигался. Может, Джек понял, что в байу лучше ориентироваться в темноте, и оставил фонарь? А может, он сел в засаде и поджидал момента, чтобы наброситься на нас?

Я прикусил губу, думая о том, что часы всё ещё у Тита, который стоял за нами, и что надо было оставить упрямца Эдди в Убежище.

— Я пойду, — пробормотал я. — А вы подождите здесь.

— Брось, пойдём все вместе, — отрезала Жюли. — Но только тихо.

Мы молча пробирались среди деревьев, и, так как это была незнакомая тропа, я каждые два шага останавливался, чтобы проверить грунт и не попасть в зыбучие пески.

Наконец я увидел, что произошло. Джек по пояс застрял в зыбучих песках и лежал на болоте лицом вниз. Левая рука его была вывернута, а правой не было вообще. Кто-то просто оторвал её целиком.

— О боже!

— Он мёртв?

— Конечно, мёртв, — ответил я. — Ему оторвали руку, а может, и сердце вырвали!

— Ты уверен? — не успокаивалась Жюли.

— Он потерял море крови, — ответил Эд. — И лежит здесь уже с час, не меньше. Он точно умер. Бедняга, а ведь ему почти удалось выбраться из песков!

— Ага, бедняга, правда, он нас чуть не убил.

— Да, но…

Жужу была так бледна, словно испачкалась в золе.

— Как вы думаете, кто это его так?

— Болотное чудище? — предположил я.

— Думаю, это та крокодилиха, — заключил Эдди. — Мы совсем рядом с её гнездом. Джек тут, наверное, шумел и помешал ей, а она — ЦАК! — его и успокоила.

— Тогда лучше нам убраться отсюда, — добавил я. — Может, она ещё где-то здесь.

Я даже прикусил губу — так сильно у меня стучали зубы — и осторожно подполз к Джеку на расстояние вытянутой руки. Перед смертью он снял свой шикарный серый редингот, и ему почти удалось на него заползти — так он надеялся выбраться из зыбучих песков (если вы никогда не имели дела с зыбучими песками, это может показаться глупым, но на самом деле ткань прилипает к болотной жиже и образует довольно устойчивую поверхность вроде платформы, на которую можно постепенно перебраться).

Я на мгновение задумался, но тут в кустах что-то зашевелилось, и мне показалось, что меж ветвей блеснул глаз аллигатора.

— Бежим! — закричал я. — Тварь всё ещё тут!

Я сделал шаг назад и оглянулся в поисках палки, камня или ещё чего, но Эдди выскочил вперёд меня, воздел руки к небу и принялся скакать на месте как сумасшедший, приговаривая:

— О сестра, благодарю тебя, что спасла нас от злого человека, который хотел нас убить… Хотя ты могла бы и не убивать его… Но я благодарю тебя. А теперь болотный шаман велит тебе покинуть это место! И прямо сейчас!

Не знаю, то ли аллигаторша так хорошо понимала людскую речь, то ли была такой же сумасшедшей, как мой друг Эдди, то ли ей просто всё надоело и она хотела убраться отсюда к своим яйцам… Как бы то ни было, кусты зашелестели, уже в последний раз, и наступила полная тишина.

Мы с Жюли взглянули на Эдди и снова приблизились к мертвецу. Тит уткнулся лицом в юбку сестры. Перед нами был труп. Что же с ним делать?

— И что теперь?

— Надо его обыскать, — вздохнула Жюли, — проверить, нет ли в его карманах чего-то, что может объяснить эту историю? Ясно, что Джек не собирался отдавать нам деньги… Но он явился сюда издалека, долго гнался за нами и всё такое. Думаю, Эд прав: сломанные часы имеют какую-то ценность.

В жизни не видел девчонки, у которой голова работает так здорово, как у Жужу. Только вот сказать — это одно, а дотронуться до мертвеца — это совсем другое.

— Кто пойдёт? — спросил я, а Эд тут же взял Тита за руку, и я понял, что действовать, как всегда, придётся мне.

Я приблизился к трупу, стараясь не подходить к опасному месту. На последнем клочке твёрдой земли я распластался плашмя, как только мог, вытянулся вперёд и достал до полы редингота. Пальцы Джека всё ещё сжимали его, но я дёрнул посильнее, и он оказался у меня в руках.

Редингот был довольно тяжёлым, и, осветив его фонарём, я понял почему. В правом кармане лежал пистолет. Настоящий револьвер с дулом, длиной с ладонь, заряженный шестью патронами. Он казался ещё грознее, чем тот, что мы заказали в Каталоге, — может, из-за того, что был испачкан в крови… Джек, верно, пытался его достать, когда аллигаторша оттяпала ему руку.

Я тут же сунул пистолет себе за пояс, потом обшарил второй карман и обнаружил там кожаный бумажник и толстый конверт. Я пополз обратно, сжимая в руке редингот. Как по мне, так обыск закончился, не стану же я шарить по другим карманам! Во-первых, так и самому недолго угодить в болото, а во-вторых, я бы не пошёл на это даже за всё золото Калифорнии.

— Покажи пистолет! — тут же попросил Эд.

Я помотал головой:

— Потом.

Ясное дело, я никому не собирался показывать свой пистолет.

9. Мужской бумажник

Мы снова вернулись в Убежище. Стояла глубокая ночь, часа два, а то и три. Как по мне, так лучше было бы вернуться на развилку, найти пони и, кто знает, проверить дорожные сумки, что были приторочены к седлу Джека. Но, ясное дело, об этом не могло быть и речи. Мама наверняка уже хватилась меня и места себе не находит, не говоря уж о Браунах. О том, что мы пропали, уже всему посёлку известно, наверное, и поиски организовали.

Значит, мы вернулись в Убежище и сделали стол из старого ящика, выложив на него часы, бумажник и конверт. Эд хотел, чтобы я и револьвер положил, но я дал ему понять, чтоб даже и не мечтал.

— Начнём с бумажника, — решила Жужу.

Мы внимательно смотрели, как она берёт кожаный бумажник и открывает его. Раздался лёгкий хруст, и мы сгрудились у ящика, чтобы лучше видеть.

— Ого! — воскликнул Эдди.

Внутри оказалась пачка банкнот и несколько монет, два чека, выписанных на «Уокер&Даун», и сложенная в несколько раз бумага, в которой говорилось, что мистер Ричард Нортон Болтон является коммерческим агентом «Уокер&Даун», а значит, уполномочен заключать сделки и выступать от имени компании и так далее.

— Как вы думаете, на самом деле Джек — это Ричард? — спросила Жужу.

— Вполне возможно. Или Джек — преступник и обокрал этого Ричарда, — ответил Эд.

Я в это время пересчитывал хрустящие банкноты и впервые в жизни понял, что имел в виду преподобный Томпсон, говоря, что умение считать ещё пригодится мне в этой жизни. В бумажнике оказалось тридцать четыре доллара и восемьдесят центов.

На всякий случай я пересчитал деньги три раза, чтобы не ошибиться, но сумма не менялась. Тридцать четыре доллара. Восемьдесят центов. Губы мои сами собой растянулись в улыбке:

— Вы только вообразите! Да мы богачи!

— Ага, размечтался, — сказала Жужу. — Как только узнают, что случилось с Джеком, и найдут в болоте тело, у нас отберут всё до последнего цента.

Я немедленно принялся думать, как быть. Спрятать деньги? Закопать? Меж тем Жужу открыла конверт и вытащила из него пачку бумаг. То оказался длинный список имён и фамилий, адресов и кодов заказов.

Первые несколько страниц были выпачканы чернилами, а каждая строчка зачёркнута. На пятой странице значилось имя моей мамы — «миссис Джоанна Шевалье», и то была первая незачёркнутая строчка. Затем следовало название посёлка и адрес нашей фермы, наименование заказов 61R510 и 92R510, патроны и револьвер, и цена $ 2,20. Сразу после стояла дата нашего заказа из Каталога, день и месяц, и дата посылки — та же, что на коробке с часами.

— Вот чёрт! — воскликнул Эдди. — Этот Джек, Ричард или как там его и правда знал о нас всё!

— Да уж, — протянул я. — Это ведь список заказов из Каталога, верно? Он же говорил, что заезжает ко всем семьям, чтобы выяснить, кто получил часы вместо своего заказа.

Жужу всё ещё просматривала страницы с заказами, как вдруг выудила из общей кипы какое-то письмо, не похожее на другие бумаги. Она протянула его Эду, который читал лучше всех.

— «Доводим до сведения всех агентов „Уокер&Даун“, обладающих полномочиями…»

— Сведения? Полномочиями? Что всё это значит? — прервал я.

Эд пожал плечами и продолжал:

— «…допущена грубейшая ошибка при отправлении заказа предположительно в штат Луизиана, район Нового Орлеана; штат Техас, район Сан-Антонио; штат Оклахома, штат Канзас, штат…»

— Ладно, ладно, — прервала его Жужу, — хватит со штатами! Читай дальше.

Огонёк свечи вырисовывал странные тени на лице Жюли, делая её похожей на индианку.

— «Вышеуказанная ошибка произошла в течение последних двух недель (см. дату почтового штемпеля) и заключается в отправлении неавторизированного почтового пакета. Содержимое данного пакета обладает высокой ценностью и представляет собой карманные часы марки „American Company“ со встроенным хронометром. Вышеуказанные часы являются точной копией модели под кодом 99S171, см. соответствующее изображение и описание в Каталоге. На корпусе часов имеются вмятины и царапины, из них особо выделяется одна, в виде креста, в верхней части корпуса слева. На кромке часов указан год изготовления, 1881. Часы неисправны».

Я задрожал.

— Тит, — негромко позвал я. — Дай-ка мне часы.

Малыш помотал головой.

— Тит, — повторила Жужу, — это важно.

Он вздохнул и протянул мне серебряную луковицу. Я так волновался, что чуть не выронил часы на пол. Повертев их в руках, я тут же нашёл среди царапин ту самую в форме креста, глубокую, словно её специально выдавили остриём гвоздя. На кромке малюсенькими, почти невидимыми цифрами был выгравирован год изготовления. 1881.

— Ого, да они старые, — присвистнул я. — Им больше двадцати лет…

— Хм-хм, — кашлянул Эд. — Если вам интересно, тут есть ещё кое-что… «Возврат часов компании является задачей первостепенной важности. Необходимо посетить всех клиентов, получивших заказы в указанные сроки в указанных штатах, и вернуть часы, предложив клиенту денежную компенсацию за ошибочно доставленный заказ. Размер компенсации остаётся на усмотрение агента, но не более четырёх тысяч долларов».

— Вот чёрт! — вскочил я, чуть не опрокинув наш импровизированный стол. — Четыре тысячи долларов! Вы представляете? Четыре тысячи долларов? Да эти часы стоят почище золота! Как вам такое? И теперь всё это наше!

Жужу тоже вскочила на ноги.

— Джек хотел обдурить нас на славу, ишь ты, пятьдесят долларов! А теперь…

Эд сделал вид, что ничего не слышал, и продолжал читать:

— «Как только вышеназванный предмет будет найден, необходимо немедленно оповестить телеграммой центральный офис в Чикаго, после чего агенту, нашедшему вышеуказанный предмет, надлежит сесть на первый же поезд и лично доставить находку в главный офис „Уокер&Даун“, невзирая на возможные расходы. Запрещается пользоваться почтой, курьерами и так далее, а также выпускать предмет из видимости даже на короткое время. Передать найденный предмет следует строго в руки представителю фирмы в главном офисе».

Эдди глубоко вздохнул и добавил:

— Тут ещё прилагается список агентов, приписанных к различным районам, но нас это уже не касается… Вот ещё в конце: «Уполномоченный в штате Луизиана — мистер Ричард Нортон Болтон. Желаем удачи».

Последние слова зазвенели у меня внутри, точно удар колокола. Мы переглянулись.

— Что будем делать?

Как по мне, так тут и думать нечего. Нам всем надо срочно отправляться в Чикаго.

Но как только я произнёс эти слова, Эдди подскочил, всё же перевернув наш стол. Свеча упала, и нас ошпарило брызгами горячего воска.

— Да ты совсем свихнулся! — воскликнул он.

— Эй, поосторожней, а то как врежу!

Но Эдди, похоже, даже не слышал угрозы — настолько он был взволнован.

— У нас тут почти по десять долларов на нос, это же куча денег! Стоит лишь вернуться домой, и нас встретят с распростёртыми объятьями, как ты и хотел.

Я ушам не мог поверить — Эдди думает от меня отвернуться?

— Да плевать мне на эти вшивые десять долларов! — крикнул я. — Мы можем стать настоящими богачами! Мы всегда об этом мечтали, а сейчас что, струсим? Да это наш шанс!

— Мы с Титом за, — тихо проговорила Жюли. — Как по мне, можно ехать хоть сейчас.

Тит взял сестру за руку, и та улыбнулась ему самой чудесной улыбкой, какую я только видел, словно говоря брату, что она обо всём позаботится.

— Но Чикаго ужасно далеко, — тянул волынку Эд. — Что скажут наши родители? Их надо предупредить…

— Никто из нас не может вернуться домой, — заявил я. — Вы только представьте, какой там переполох! Нас уже повсюду ищут, и как найдут, запрут под замок как минимум на год. А коли кто прознает про часы, так сразу махнёт в Чикаго вместо нас, и крышка всем нашим планам!

Я так и видел Чака, который едет в поезде с нашими часами, заходит в главный офис «Уокер&Даун» и даже, быть может, красуется на первых полосах газет… С него станется. Нет уж, от славы и богатства так просто не отказываются!

— Но они будут переживать за нас! — всё хныкал Эд.

— Не будут. Как только сможем, мы пошлём телеграмму, — заверил я. — Напишем, что у нас всё хорошо и что мы уехали по важному делу. А уж как разбогатеем, то все будут только рады. Вы только подумайте, за часы нам дадут четыре тысячи долларов! Как вернёмся, сможем купить себе каждый по плантации! И…

— Если кто-то вообще собирается возвращаться, — буркнула Жюли.

— Не хочешь — не надо! Будешь путешествовать, как настоящая дама… Слушайте, нельзя терять ни минуты, надо немедленно ехать. Соберём вещи, и вперёд. Этой же ночью. За два дня мы доберёмся до Нового Орлеана, а там…

— А там? — поддел меня Эд.

Я не очень хорошо представлял себе, где находится Чикаго. Знал просто, что очень далеко.

— А там купим карту! — воскликнул я. — Подумаешь, проблемы! В письме Джека говорилось о поезде, а деньги у нас есть. А пока двинем в Новый Орлеан.

— Пешком? — снова съязвил Эд.

— На каноэ, — терпеливо объяснил я. — Доберёмся до города и сядем на первый поезд в Чикаго или что там поблизости. Может, придётся пересесть раз или два… Короче, там видно будет. Но я уверен, у нас всё получится!

— Вообще-то от Нового Орлеана до Чикаго будет примерно миль тыща. Я видел в атласе отца. На деле нам придётся пересечь все Соединённые Штаты, а ты так говоришь, будто это раз плюнуть…

— Нет, конечно. Это не раз плюнуть, это будет самое великое приключение, и, когда мы вернёмся домой, никому и в голову не придёт заставлять нас ходить в воскресную школу или дразнить Жюли с Титом…

Я испуганно умолк. Наверное, этого было лучше не говорить. Но Жужу лишь улыбнулась:

— Всё изменится. Навсегда.

Я вытянул руку, Жужу положила на неё свою, и Тит тоже. Тогда Эд посмотрел на нас в последний раз и повторил, что мы все с ума посходили, но что один он домой не пойдёт, ведь ему тогда достанется за всех, и тоже шлёпнул поверх наших рук ладонью.

Осталось решить самое главное — кто будет командиром экспедиции. Я, конечно, не собирался предлагать себя — это ведь и так ясно: Эд не может быть главным, слишком он хрупкий, да ещё и в очках, Жужу тоже не может — она ведь женщина. А Тит так вообще слишком мал, да ещё и чернокожий в придачу. Но ведь настоящий вожак сам себя никогда не предлагает — его должен избирать и провозглашать народ.

Я немного подождал, пока меня изберут и провозгласят, и уже стал думать, что бы такого сказать, прежде чем согласиться, — нет-нет, что вы, я этого не достоин, вы так добры и всё такое… Но тут Эдди сказал, что главным должен быть он, так как он шаман и умеет говорить с аллигаторами, а Жужу — что командиром будет она, потому что главарь должен быть самым шустрым, и даже Тит вдруг начал потрясывать часами и вроде как собирался выдвинуть свою кандидатуру.

Я вздохнул — с таким народом нужно иметь терпение, — потом двинул кулаком в живот Эдди так, что тот чуть не заплакал, и завязалась потасовка, но зато всем стало совершенно ясно, что командиром должен был быть я, и никаких разговоров.

— Итак, мой первый приказ: собираем вещи и отправляемся в путь, мы уже и так потеряли кучу времени, а к рассвету нам надо убраться отсюда подальше, не то нас обнаружат.

Эдди и Тит взяли всё необходимое, включая бумажник Джека и письмо, и даже прихватили выпачканный в крови редингот. Я в это время вышел наружу и начал готовить каноэ к отплытию — загрузил в него удочки и всё такое. Не прошло и часа, как все, кроме меня, устроились на борту, а я оттолкнул каноэ и запрыгнул на место командира — на корму, взял весло и изо всех сил начал грести, направляя каноэ в самое сердце байу.

Через несколько мгновений Убежище скрылось из глаз, а вместе с ним позади остались наши дома, семьи и всё, что мы знали до этих пор.

Часть 2 РЕКА И ДОРОГА

10. Дельта Миссисипи

Те Труа грёб всю ночь. Казалось, он ни капли не устал. Мой друг стоял на корме, его давно не стриженные волосы спадали на обнажённые плечи. Весло он держал наперевес, как копьё. Два неторопливых и сильных гребка справа, два — слева. А дождь всё лил и лил. Жюли и Тит дремали, а я свернулся клубком на носу лодки, так что очки перекосились, и навострил уши, чтобы не пропустить ни одного, даже самого тихого звука.

— Что там, Эдди? — спросил меня Те Труа.

— На берегу змеиное гнездо, но не думаю, что это опасно, — ответил я. — А вот впереди в шести футах от нас плывёт щука, и лучше нам переместиться на другую сторону. У неё наверняка длиннющие зубы.

Те Труа кивнул и развернул каноэ, следуя моему совету. Он мне доверял. А ведь раньше, когда я говорил, что понимаю голоса животных, он всё время меня высмеивал. «Всё это враки, Эдди», — со свойственной ему уверенностью говорил мне Те Труа. На его гладкий лоб никогда не ложилась тень сомнений. «Ничего подобного, — спорил я. — Смотри, сейчас на эту ветку сядут два красных попугая». И — хоп! — хлопая крыльями, в воздухе появлялись две птицы и делали именно то, что я говорил. Я никогда не ошибался, потому что я был болотным шаманом, как старый Джо.

Джо жил в лесу за моим домом, я познакомился с ним случайно. Однажды я гулял и увидел, как он устроился на дереве, словно воробей. Поговаривали, что Джо — пьяница и ворует деньги на выпивку. Но никто не знал, кто он на самом деле. По-настоящему его звали Малихомма, он был шаманом индейцев чокто и умел говорить со змеями и птицами.

«Главное тут — глаза и уши, — объяснял Джо. — Люди слишком глупы и не умеют пользоваться слухом. Старайся расслышать то, что ускользает от остальных». И я целыми днями сидел с закрытыми глазами на ореховом дереве рядом с домом и прислушивался, как мне советовал Джо. И постепенно стал понимать.

— Что там такое, Эдди? — вторгся в мои мысли Те Труа. — Мне не нравится, как журчит там впереди.

— Ничего страшного, — ответил я. — Это всего лишь протока. Она начинается вон за теми деревьями. Довольно широкая, да с таким сильным течением, что рыбам даже плавниками работать не нужно. Подойди ближе к берегу, иначе грести будет тяжелее.

Те Труа так и сделал. Три удара веслом, и нос каноэ поднялся вверх, оседлав волну, а мы переместились к погружённым во тьму островам вдали от центра реки.

Шёл второй день нашего путешествия. Я пересчитывал свои Страхи. Их было сто двенадцать. Однажды я аккуратно записал их в тетрадь и пронумеровал. Первые семнадцать были Непроизносимыми. Их я даже записывать боялся. Потом начинались Серьёзные Страхи: «Умереть», «Заболеть и умереть», «Замёрзнуть, заболеть и умереть» и так далее. После Серьёзных шли Средние, потом Обыкновенные, а затем Мелкие, например «не выучить урок и быть наказанным преподобным Томпсоном» (Страх номер 112).

С началом путешествия к моим обычным Страхам прибавились пара десятков новых, и мне было жаль, что я не могу записать их в тетрадку. Например, я уже «чуть не утонул» и «чуть не умер от голода и жажды».

Моё сердце билось так быстро, что, казалось, вот-вот разорвётся. Ещё я скучал по своим вещам, например по компасу, который мне подарил отец. Он остался дома, канул в ящике стола, точно потерянное сокровище. Но особенно я скучал по книгам.

Однажды я сказал индейцу Джо, что книги — это пустая трата времени, и получил оплеуху. «Шаману известно разное волшебство. Я учу тебя магии чокто. А магия белого человека — в книгах». Тогда я понял, что на самом деле мой отец, доктор Браун, тоже был шаманом. Не важно, что он носил рубашку и галстук, подкручивал усы и ненавидел ходить по байу, потому что боялся запачкать туфли.

Мама, наверное, ни разу там не была. Да и вообще, скорее всего, с тех пор, как я пропал, она не поднималась с постели и лежала бледная как смерть, вся в холодном поту. Мама постоянно плохо себя чувствовала и болела то одним, то другим. Малейшее беспокойство укладывало её в постель. Трудно представить, что с ней творилось сейчас. Может, она даже умрёт от разрыва сердца. Сказать по правде, это и был мой Страх номер два.

Мы опасались, что кто-нибудь нас заметит и отправит домой, а потому первый день держались вдали от проторённых каналов. Когда мы оказывались в тупике, что случалось часто, приходилось тащить каноэ по грязи и камышам. Те Труа шёл впереди, а я за ним. Жюли и Тит несли наш скудный багаж. Потом мы плыли дальше.

Я указывал путь, читая книгу звёзд и растений, или следил за черепахами, которые в это время всегда плыли к морю. Мы же без устали двигались в противоположном направлении — на север. Иногда я тайком рассматривал Те Труа. Он был похож на красивого лесного зверя. Думал ли он о том, что творится дома? Я знал: стоит мне об этом спросить, Те Труа ответит что-нибудь про своего брата Чака и телеграмму, которую мы якобы отправим из Нового Орлеана.

Жюли и Тит тоже не думали о доме, но по другой причине: из их дома хотелось сбежать как можно скорее. Значит, я оставался в одиночестве. Четырёхглазый Эдди, шаман в очках, книжный мальчик, выросший на болотах.

Тем временем каноэ снесло в большую реку шириной по крайней мере шагов в двадцать, и сильное течение оттаскивало нас назад. Я посоветовал Те Труа подойти к берегу ещё ближе, туда, где течение ослабевало, и мы пошли вверх по реке, продираясь сквозь грязь и низкие стебли тростника. Было около десяти вчера. Уже стемнело.

— Я хочу есть, — сказала Жюли. — И Тит устал сидеть. Когда сделаем привал?

— Скоро, — ответил я. — Видишь вон то тёмное пятно над деревьями? Это филин охотится. Значит, там земля.

Жюли украдкой посмотрела на меня, словно подумала: «А Эдди-то, оказывается, полон сюрпризов». И она была права. Никогда ещё я не чувствовал себя таким свободным и взрослым, как здесь, в байу.

Каноэ коснулось дна и увязло в грязи. Те Труа первым спрыгнул в воду, которая доставала ему до колен, и вытащил лодку на берег. Когда я выбрался из каноэ, то еле держался на ногах. Жюли была бледна, а Тит спал на ходу и крепко сжимал в руке часы, словно куклу вуду.

Днём мы наловили больших красных креветок. Те Труа развёл костерок, и мы жарили на нём креветки, пока те совсем не почернели. На вкус они оказались сладкими и нежными, с сырой серединой и слегка подгоревшими краями. Я никогда в жизни не ел ничего вкуснее. А Те Труа словно хотел сожрать креветки целиком, вместе с панцирем. После ужина лицо Жюли осветила широкая, как полумесяц, улыбка.

Те Труа завершил свою трапезу, громогласно рыгнув, вытер рот рукавом и объявил:

— Так-то лучше.

— Что за манеры! — воскликнула Жюли, но тут же сама рыгнула, и довольно громко.

Тут мы все захохотали, и даже Тит засмеялся красивым журчащим смехом. Мы сидели в отблесках костра, а сверху простиралось беззвёздное тёмное небо. Во влажном ночном воздухе слышалось тихое стрекотание.

— Надо бы немного поспать, — предложил я. — Если я не ошибся в расчётах, завтра мы пересечём Сальвадор и будем на месте.

— Сальвадор? — переспросила Жюли.

Те Труа ковырялся в зубах тонкими ножками креветки:

— Что за Сальвадор?

Я хорошо помнил книги отца по географии.

— Это озеро сразу к югу от Нового Орлеана, — объяснил я. — Оно, должно быть, огромное. Там и кончается байу. Пересечь его непросто, но если получится, мы будем в городе ещё до вечера.

— Тогда лучше придумать план, — предложила Жюли, — я хочу сказать, нам надо добраться до Чикаго. Но как? Мы даже точно не знаем, где это!

— Знаем. Это на севере. И очень далеко.

— Вот именно. Мы же не можем пойти туда пешком.

Те Труа потянулся, как будто этот разговор до смерти ему надоел.

— По-моему, мы уже об этом говорили, — сказал он. — Придумаем что-нибудь. Деньги у нас есть. И мы можем продать каноэ.

— И пистолет Джека.

Честно говоря, я немного обижался на Те Труа. С тех пор как он нашёл пистолет в кармане редингота, он ни разу не дал мне его подержать.

Мой друг протяжно зевнул:

— По мне, так волноваться не о чем. Тем более что я устал, как собака.

И действительно, Те Труа ещё не закончил говорить, как растянулся на боку и заснул, положив под голову сложенные, будто в молитве, ладони.

— Никогда такого не видела, — улыбнулась Жюли, — он и вправду устал.

Я же не мог выкинуть из головы слова Жюли. Она была права: добраться до Чикаго трудно, и найти дорогу предстояло именно мне. Ведь я был старше остальных и знал волшебство индейцев и магию белого человека.

Но, честно говоря, мне было страшно. Те Труа всегда говорил, что я плакса и слабак, чуть что — сразу в слёзы. Раньше я так не думал, но вдруг он прав? Может, я и вправду трус. Может, мне лучше бросить эту безумную затею и вернуться домой, в безопасное место. Мальчик со ста двенадцатью (уже со ста тридцатью двумя) Страхами не подходил для такого путешествия.

— Ты чего, Эдди? — спросила Жюли.

Она придвинулась ближе и положила голову мне на плечо. От Жюли исходил приятный сладкий аромат, напоминающий запах жжёного сахарного тростника. Её голова оттягивала мне плечо, а длинные волосы рассыпались по рубашке.

Я опустил глаза и заметил, что она тоже заснула. Тит, как всегда, отрешённо смотрел куда-то вдаль за кромки деревьев. Кто знает, о чём он думал.

— Остались только мы с тобой, да, Тит? — тихо спросил я.

Он молча подошёл, растянулся на земле и положил голову на мои ноги. «Вот так», — подумал я. Все спали, а Эдди-шаман бодрствовал и разговаривал с ночью. Филин, которого мы видели раньше, протяжно заухал в темноте. Его голос походил на ворчание старика.

И тогда я понял, что он хотел мне сказать. Филин говорил, что я могу больше не бояться.

11. Новый Орлеан

Мы приплыли в Новый Орлеан на рассвете. Из нас четверых раньше в городе был только я. Однажды зимой папа отвёз меня в Новый Орлеан к доктору, который называется «окулист», чтобы тот выписал мне очки. Очками я остался очень доволен, ведь без них я мало что видел. Тогда Новый Орлеан мне совершенно не понравился. В городе воняло, меж тесно стоящими домами ходили толпы людей. В городе было влажно, страшно холодно и грязно. Очень-очень грязно. Сейчас же, летом, стояла удушающая жара. Я почти выбился из сил, и, может, у меня даже немного поднялась температура.

Пересечь озеро Сальвадор оказалось труднее, чем мы думали. Пришлось мне сменить Те Труа и часами грести под палящим солнцем, рискуя получить удар. И, словно этого мало, мы несколько раз долго тащили каноэ посуху, и теперь у меня болели плечи и спина, а всё тело чесалось от комариных укусов.

— На сегодня хватит! — воскликнул я. — Нам лучше остановиться и разбить лагерь.

— И почему это? — спросила Жюли.

— Потому что уже темно, и мы почти добрались до города, — объяснил я. — Этот луг отлично подходит для ночлега.

Те Труа и Жюли странно на меня посмотрели, словно у меня вдруг выросли усы, как у сома.

— В чём дело? — спросил я. — А вы что предлагаете?

— Мы хотим прогуляться по городу, глупый! — воскликнула Жюли. — Я никогда не была в Новом Орлеане, и мне ужас как интересно!

— Это может быть опасно! — запротестовал я.

Сколько всего могло случиться с нами в городе! Мой список Страхов сразу увеличился на несколько пунктов.

— Наше путешествие опасно само по себе, — заметил Те Труа. — И в этом вся соль, тебе не кажется?

Мы оставили каноэ у дамбы и спрятали его в тростнике, лодку почти не было видно. Я хотел даже вырыть яму и положить туда наши ценности, то есть часы, пистолет и доллары, но никто на это не согласился. Да и всё равно отнять эти дурацкие часы у Тита было невозможно.

— Новый Орлеан — город воров, это все знают, — пробормотал я. — К тому же кто-то должен остаться здесь и сторожить…

— Да пожалуйста! — пожал плечами Те Труа. — Лично я иду развлекаться.

— Я с тобой, — сказала Жюли и взяла Тита за руку.

Я смотрел, как они уходят по тропинке, теряющейся между домами. Ну а потом решил, что не очень-то мне хочется оставаться у дамбы наедине с воинственными комарами. Так что я вздохнул и побежал следом.

Возьмите четверых детей, которые всегда жили посреди болот, и поместите их на улицы большого города. Всё вокруг было настолько удивительным, как будто мы не в Новом Орлеане, а на Луне. От счастья, страха и смятения у меня закружилась голова.

Город оказался совсем не таким, каким я его помнил. Нас затянуло в водоворот звуков и запахов. Вокруг происходило столько всего! Повсюду были люди: чёрные, белые, индейцы, и все они пили и ели, болтали, ходили, бежали и дрались.

Из-за множества маленьких фонарей казалось, что ты идёшь не по земле, а по небу, среди дрожащих звёзд. Рядом проезжали кареты, лошади и даже джентльмены на велосипедах (я никогда не видел велосипед вживую, только на страницах Каталога).

— Вау, — выдохнул я в изумлении, — тут… всё… так…

— Восхитительно! — отозвалась Жюли.

Она продиралась сквозь толпу, Тит следовал за сестрой, как хвост за воздушным змеем. Мы с Те Труа бежали следом, я только и успевал вертеть головой направо и налево, чтобы ничего не упустить. На углу улицы двое пьяных дрались на ножах, вокруг них шумела толпа. Три девушки танцевали босиком, им аплодировала группа молодых людей. Негр играл на губной гармошке.

Воздух дрожал от запаха специй, алкоголя и жареного мяса. Вдруг мы влетели в толпу молодёжи, которая занимала всю улицу. Я не понимал, что происходит. Все смотрели в одну сторону, словно стояли в очереди. Юноши держали девушек за руки или обнимали за талию. Вот тогда-то я и услышал музыку. Её безумный и яростный ритм показался мне самым прекрасным на свете.

Недолго думая, мы ввинтились в толпу, протискиваясь между чужих ног, и добрались до первого ряда. Выступал оркестр чернокожих музыкантов, одетых в элегантные белые костюмы. Один играл на контрабасе, другой — на гитаре, были ещё тромбон и два кларнета. А впереди всех стоял трубач, и он дул в трубу, как паровоз. Вот это было зрелище! Все ноты мира лились из его трубы! Музыка постоянно менялась: вот она была весёлой, а уже через миг — мучительно грустной. Остальные музыканты просто старались поспевать за трубачом, подхватывая ритм.

Но самое прекрасное было в том, что музыка менялась в зависимости от того, что происходило вокруг. Вот девушка закружилась в танце, и из трубы вылетали ноты, которые ложились на подол её юбки, словно вышитый узор. Вот двое молодых людей столкнулись и повалились на землю, а труба выдала весёлый мотивчик, который заставил всех рассмеяться. Эта музыка была непохожа на серьёзную и строгую музыку, которую мама иногда играла в гостиной на фортепиано. Она рождалась прямо у нас на глазах, непредсказуемая и живая.

Рядом с оркестром сидел старик с грязной бородой, а между ног у него стояла бочка, откуда он что-то черпал большими кружками.

— Промочить горло за пенни! — кричал он.

Я не успел даже пикнуть, как Те Труа нарисовался рядом с ним и сказал:

— Налейте-ка мне.

— А пенни-то у тебя есть?

— Есть.

Те Труа достал из кармана монету, и старик до краёв наполнил кружку прозрачной жидкостью, от запаха которой слезились глаза.

— Кто это играет? — спросил я старика.

— Вы не местные, да? — улыбнулся он. — Иначе бы вы знали, что это Бадди Болден — лучший трубач Нового Орлеана. Когда он играет, весь город приходит послушать.

— Ух ты, — пробормотал я. — А как называется такая музыка?

— Не знаю, да и какая разница? — пожал плечами старик. — Чтобы понимать музыку, нужны уши, а не слова.

Жюли взяла меня за руку и снова потащила в первый ряд слушать Бадди Болдена, а Те Труа передал мне кружку. Её содержимое напоминало жидкий огонь, и я закашлялся. Потом мы принялись танцевать, и я выпил ещё. А потом… что было потом, я не помню.

Проснулся я на берегу у дамбы. Во рту стоял привкус грязи. Солнце уже светило высоко в небе. Виски болели, словно в них всадили по гвоздю. Я повернулся на бок, и меня тошнило целую вечность.

— Смотрите, кто проснулся, — сказал Те Труа. Его размытое лицо маячило где-то передо мной.

— Что случилось? — спросил я.

— Тебе стало плохо, и нам пришлось тащить тебя на руках, — ответила Жюли где-то у моих ног.

— Мне и сейчас не очень здорово, — признался я.

— Лучше тебе поскорее выздороветь, — сказал Те Труа, протягивая мне очки. — Ты должен вернуться в город.

— Я? То есть как, один?

— Именно так.

Я надел очки, и неясные тени передо мной превратились в знакомые лица друзей. Голова кружилась. И у меня точно поднялась температура.

— Думаю, у меня жар.

— Думаю, у тебя похмелье, — хихикнула Жюли, — и в любом случае тебе придётся вернуться в город. У нас нет выбора.

— Зачем?

Те Труа вздохнул, а Жюли мне подмигнула.

— Сам скажи, вчера вечером ты ничего не заметил? Ну, кроме того, что ты не переносишь спиртное.

— Мне показалось, что всё прошло нормально… Мы танцевали, все на нас смотрели…

Жюли кивнула, я посмотрел на Те Труа и начал понимать, что они имели в виду. Мой друг стоял босой, в коротких дырявых штанах. Его рубашка порвалась аж в трёх местах и расползалась на глазах. К тому же Те Труа весь перепачкался в траве и болотной грязи, а его спутанные волосы напоминали гнездо ласточки.

Те Труа выглядел как сумасшедший из байу. А в Новом Орлеане все были одеты с иголочки, ходили в лакированных туфлях и держались как солидные горожане.

— Дело в том, что мы похожи на четверых деревенских оборванцев, — объяснила Жюли. — Или на бродяг. Мы не знаем, как вести себя в городе, и поэтому привлекаем внимание и выглядим подозрительно. Если мы ничего не предпримем, то очень скоро полиция потребует наши документы или спросит, где наши родители, и рано или поздно нас отправят домой.

Её голос немного дрожал, как будто перспектива вновь оказаться дома приводила её в ужас. Но дело было не только в этом. Ей словно стало… стыдно. Я подумал, что, наверное, прошлой ночью она застеснялась своего старого грязного платьица, ведь все вокруг были так шикарно одеты.

— И что вы предлагаете? — спросил я.

— Ты самый высокий, умеешь правильно говорить, и у тебя очки… а главное, ты выглядишь приличнее всех. Поэтому тебе придётся сходить в город, всё разузнать и купить нам новую одежду.

Выбора у меня не было, это я уже понял. Поэтому я поднялся, стараясь не обращать внимания на головокружение, температуру и всё остальное, перелез через дамбу, дошёл до берега канала, умылся в болотной воде и пригладил мокрые волосы пальцами.

— Как я выгляжу? — спросил я Жюли.

— Чудесно, — улыбнулась она.

От прогулки я почувствовал себя лучше. К тому же мои карманы были набиты деньгами, в ушах всё ещё стояла вчерашняя музыка, и день выдался замечательный. Чего ещё можно было желать?

В киоске я купил себе на завтрак кусок пирога с креветками. Совесть меня слегка кольнула, ведь остальным точно было нечем перекусить. Но мне предстояло выполнить важную миссию. Да и пирог оказался очень вкусным.

Побродив по улицам, я отыскал достойного вида магазин, где, казалось, продавалось всё, что мне нужно. Если Жюли не ошиблась, хозяин мог с подозрением отнестись к мальчику с такой кучей денег, но я уже придумал, как всё объяснить. Мои родители — из Канзаса, я только что приехал в Новый Орлеан навестить дядю, и он отправил меня за покупками, пока сам разбирался с другими делами.

Я ещё не закончил говорить, как торговец засмеялся и спросил:

— Вот как? А ты сам, значит, из Канзаса?

— Да, сэр, — ответил я. — Родился и вырос там.

— И почему же ты тогда говоришь по-французски?

Об этой маленькой детали я не подумал. Французский был языком каджун и болот, а в Канзасе все говорили по-английски. Мне стало так стыдно, что я сбежал. На улице я перевёл дух. Потом попробовал ту же тактику в другом магазине, слегка изменив свою историю. На этот раз всё прошло гладко. Я зашёл в третий магазин — и постепенно начал входить во вкус.

За то утро я купил: летний костюм из светлого хлопка, как у настоящего джентльмена, себе; платье в цветочек Жюли; клетчатый жилет себе; потёртую рубашку для Те Труа; шляпу с лентой на боку себе; подержанную форму слуги для Тита; набор носков для себя; хлопковый свитер Жюли; галстук с заколкой себе, вельветовый мешочек, в который можно положить часы; сапоги из воловьей кожи себе; старые, но прочные ботинки для Те Труа; лакированные ботинки себе; красные туфли на каблуках Жюли и подержанный кожаный чемодан с латунным замком, куда я сложил все покупки.

Болтая с продавцами, я узнал кое-что полезное для нашего путешествия. В книжном магазине я купил карту Соединённых Штатов и подробную карту штата Луизиана. К друзьям мне удалось вернуться только около полудня. Они курили в тени огромного кипариса. Я расправил плечи и молча подошёл к ним.

Когда они меня заметили, я изящным движением снял шляпу, поправил галстук и поставил на землю кожаный чемодан, прямо как европеец, который только что спустился с трапа трансатлантического лайнера.

— Прошу прощения за опоздание, — произнёс я с достоинством, — надеюсь, моё отсутствие вас не утомило.

— О, ни капли, — сказал Те Труа, выпустив облако дыма. — Я продал каноэ.

— Правда?

— За два доллара.

Я не мог в это поверить, но Жюли подтвердила:

— Его купил какой-то сумасшедший. Он сказал, что это настоящая пирога каджун и что он купит её за любые деньги.

— Знать бы раньше, что есть в мире такие люди, — добавил Те Труа, — надо было все дни напролёт делать пироги и продавать их в Новом Орлеане.

Я не знал, что и думать. Раньше мне никогда не нужны были деньги. Джо-индеец был нищим, и это ему не мешало. Но теперь, после моего похода по магазинам, я начинал понимать, что остальной мир живёт по другим законам.

— Кстати, — замялся я, — на одежду я потратил десять долларов…

У Те Труа от удивления выпала изо рта сигарета.

— Ты что, с ума сошёл?

— Я подумал, что это выгодное вложение.

— Но это же половина наших сбережений!

— Вообще-то приблизительно четверть. Я уж не говорю о деньгах, вырученных за каноэ. И потом, если что, мы всегда можем продать пистолет Джека.

— Даже не мечтай.

Какое-то мгновение я размышлял, не накинуться ли на него и не проучить, но потом вспомнил, что на мне новый костюм, и решил, что джентльмену не пристало пачкать руки о дикаря.

— Хватит ссориться, давайте лучше подумаем, — встряла Жюли. — Эд, тебе удалось выяснить, что нам делать дальше?

Я поправил шляпу, приняв важный вид.

— Разумеется, — ответил я, — поэтому меня так долго не было.

Я сел (предварительно постелив на землю платок, чтобы не запачкать брюки) и продемонстрировал остальным новую карту. Тит, который обычно жил в своём мире, вскочил и подбежал посмотреть. Он взял карту, повертел в руках и ткнул пальцем прямо в надпись «Новый Орлеан». А потом опять… на этот раз туда, где было написано «Чикаго».

— Что-о-о? Тит, когда это ты научился читать?

Мальчик посмотрел на меня, улыбнулся и, как обычно, ничего не ответил.

— Жюли, ты, что ли, его научила?

— Нет-нет, но Тит быстро учится. Может, он и не говорит особо, но голова у него варит, да ещё как.

Жюли всё время говорила, что Тит всё понимает, но честно говоря, свой ум он никак особо не проявлял. Иногда Тит больше походил на лесного зверька, чем на ребёнка.

Тем временем невозмутимый Те Труа снова сосредоточился на карте:

— Не думал, что Чикаго так далеко. Мы туда сто лет будем добираться.

— Если не больше! — воскликнула Жюли.

И правда, нам предстояло пересечь почти все Соединённые Штаты Америки с юга на север. Даже по карте было видно, насколько это большое расстояние.

— Красная ломаная линия обозначает железную дорогу, — объяснил я, указывая пальцем. — Поезд, без сомнений, самый быстрый способ передвижения. За ночь мы доберёмся до Мемфиса. Там сделаем пересадку и через день будем в Чикаго.

— Отлично, — одобрил Те Труа.

— Но всё не так просто, да? — спросила Жюли. Она часто понимала меня без слов.

— Я узнал, сколько стоят билеты, — продолжил я, — и да, нужно много денег. Билет до Чикаго стоит двадцать семь долларов. И это только за одного.

Те Труа молча передал мне сигарету. Я сделал длинную затяжку и обжёг горло.

— Есть ещё одна возможность — сесть на пароход и плыть по Миссисипи.

Я постучал ногтем по карте, указывая на большую реку. Она текла на север, извиваясь, как змея.

— По Миссисипи можно как раз плыть в нужном нам направлении, но она очень извилистая, поэтому путешествие займёт гораздо больше времени, чем на поезде.

— Чёрт побери, я знал, что не надо продавать каноэ! — воскликнул Те Труа.

Я чуть не рассмеялся.

— Да там все тысяча двести миль! Нам ни за что не одолеть их на вёслах, тем более против течения. Нет, придётся плыть на корабле. И даже если так, потребуется не меньше пяти дней, чтобы добраться до Сент-Луиса.

Я подождал, пока Те Труа и Жюли найдут город на карте.

— А там нам всё равно придётся думать, как пересечь последние триста или четыреста миль до Чикаго.

— Хм, — промычал Те Труа, — сколько стоят билеты на пароход?

— Пять долларов — один билет, если поедем на палубе, а не в каюте. Тит платит половину как наш слуга.

— Тит не слуга! — повысила голос Жюли. — Он мой брат!

— Знаю, знаю, мы только сделаем вид, что он слуга, хорошо? Чтобы немного сэкономить.

Жюли смотрела на меня с сомнением:

— И потом, знаешь, что это значит? Из-за того, что ты столько потратил на одежду, в Сент-Луис мы приедем с пустыми карманами!

Я пожал плечами. Она была права, может, я немного и увлёкся покупками. Но тут уже ничего не поделаешь.

— Что-нибудь придумаем, — пробормотал я.

Жюли насупилась, и между нами повисло неловкое молчание. Я не знал, что делать, поэтому открыл чемодан и достал красные туфли, которые ей купил. На мгновение я мог поклясться, что на глаза у неё навернулись слезы.

— Это что… мне? — спросила Жюли.

— Конечно, — ответил я. — Я подумал, что они красивые.

Жюли странно посмотрела на меня:

— Ты полон сюрпризов, Эдди Браун.

12. Миссисипи

Итак, решено. Наша «банда с часами» собралась отплыть из Нового Орлеана на корабле, а дальше, по выражению Те Труа, следовать за ветром приключений.

Мы прибыли в порт Нового Орлеана днём. Миссисипи текла медленно и величественно, на её тёмной поверхности играли отблески солнца. Выстроившиеся вдоль берега паровые суда напоминали головы индейцев, украшенные перьями из дыма.

Я не знал, что на свете бывают такие большие корабли. Они напоминали трёхэтажные дома с множеством иллюминаторов и цветными флагами. Сверху, между двух труб, виднелась лоцманская рубка. На корме возвышалось огромное гребное колесо, которое потащит корабль вверх по течению с помощью силы пара.

В порту в то время было немноголюдно, лишь несколько матросов сгружали с баржи тяжёлые мешки, и небольшие группы пассажиров опирались на поручни отплывающих кораблей.

Наш корабль назывался «Луизианская история». Прямо перед трапом стоял билетёр. Как только мужчина нас увидел, он прищурился и смачно сплюнул прямо на мостки.

— А вам что надо? — спросил он.

Как самый старший, я выступил вперёд.

— Три билета для меня и моих друзей, — попросил я. — И один со скидкой для Тита, то есть для нашего слуги.

Я очень надеялся, что торговец сказал мне правду.

— И куда вы собрались?

— В Сент-Луис.

— Далековато.

— Да, сэр.

— Билет до Сент-Луиса стоит десять долларов с человека в каюте, пять — на палубе. Негр платит половину. Если хотите есть на борту, двадцать пять центов за приём пищи. С каждого. Это много денег.

Мы не подумали запастись провизией, но у нас ещё оставались кое-какие сбережения. Поэтому я сказал билетёру, что он может не волноваться, и протянул ему банкноту в десять долларов. У того от удивления чуть не вылезли глаза из орбит, но он сразу взял себя в руки и спросил:

— Где ваш сопровождающий?

— Какой… сопровождающий? — пролепетал я.

Билетёр хмыкнул, довольный тем, что ему таки удалось меня подловить.

— Как только пассажиры проходят по трапу на борт, компания берёт на себя ответственность за них, особенно за детей, как в вашем случае. Но вас должны сопроводить до корабля взрослые, и в Сент-Луисе вас должны встретить, понятно? Я не могу позволить вам взойти на борт, если за вас не поручится взрослый.

— Э-э… — промямлил я, — я и не знал…

Жюли выглядела не менее обеспокоенной. Но тут Те Труа взял дело в свои руки.

— Чёрт, — сказал он, — мой кузен Эдди об этом не знал, и, очевидно, наш дядя тоже. То есть его отец. Не знаю, знакомы ли вы с ним, он мэр…

— Мэр? — переспросил мужчина.

— Да, и сенатор, — ляпнул Те Труа, притворяясь дурачком со свойственным ему легкомыслием. — Он не знал, что должен был нас проводить…

— Потому что он очень занят, — добавила Жюли, желая внести свой вклад.

— Поэтому он привёз нас сюда на той коляске, видите? Такая красивая, вон отъезжает. Он высадил нас в порту вместе со слугой и уехал. А в Сент-Луисе нас встретит другой его слуга.

Билетёр хмуро посмотрел на нас. Такой вид обычно бывает у взрослых, когда они пытаются понять, дурачат их или нет.

— И что этот мэр и сенатор… заставляет вас путешествовать на палубе? Знаете, как матросы называют тех, кто едет под открытым небом? «Живой груз». Потому что таким пассажирам приходится искать место среди ящиков с товаром и тюками хлопка.

— Правда, нашей кузине было бы лучше путешествовать в каюте, — сказал Те Труа. — Но, наверное, наш дядя не знал…

— Не знал?

Билетёр вздохнул, потом покачал головой и принялся что-то царапать ручкой на рулоне с билетами. Он быстро спрятал наши деньги, как будто они жгли ему пальцы, отдал нам отрывные билеты и махнул рукой, чтобы мы поторопились на борт. Судя по выражению его лица, он предпочёл бы никогда в жизни нас больше не видеть, и мы были готовы доставить ему это удовольствие.

Пароход отчалил на закате, и это было удивительное зрелище. Латунный колокол зазвонил во всю мощь, как в соборе, а матросы в тёмной форме убрали трап и отдали швартовы. Корабль под нами весь задрожал, как гигантское спящее животное, которое вот-вот проснётся. Две трубы выплёвывали облака чёрного дыма. Колесо завертелось — сначала очень медленно, и пароход отплыл от берега. Затем оно стало двигаться всё быстрее и быстрее, брызгая водой во все стороны.

Ни одно плавающее животное не производило столько шума и не поднимало столько воды. Этот корабль был создан исключительно магией белого человека. Я почувствовал облегчение, смотря, как Новый Орлеан исчезает вдали, а цапли, традиционные жители байу, вновь закружились над рекой, мелькая средь береговых кустов.

— У-у-у, — сказал Те Труа, стоя рядом со мной. — Смотри, как быстро идёт корабль, Эд! Как ты думаешь, мы сможем заглянуть в лоцманскую рубку?

— Мне бы очень хотелось! — тут же поддержала его Жюли. — Спорим, что, если я попрошу, лоцман позволит мне подержать штурвал.

— Нет, вы посмотрите на неё! — хмыкнул кто-то позади нас.

Мы одновременно обернулись и увидели трёх босых мальчишек приблизительно нашего возраста, которые с усмешкой смотрели на нас. Одеты они были в холщовые штаны и тёмно-синие жилеты. В остальном трудно было найти более непохожих друг на друга людей. Один был крупным и толстым, как бык, другой худой с глазами навыкате, а третий — чернее Тита и совсем без зубов. Когда он улыбался, обнажались две розовые, как конфеты, десны.

— А что тут такого? — осведомилась Жюли, грозно упирая в бока кулаки.

— Женщинам нельзя подходить к штурвалу. А ты женщина. Точнее, девочка, — сказал мальчик без зубов.

— А ты откуда знаешь, что нельзя?

Тот вздёрнул нос и с важным видом сказал:

— Я знаю, потому что нам можно. Мы матросы.

— Брехня, — сказал Те Труа.

— А вот и нет. Я Рене, а это Том и Майк, — сказал мальчик, указав на себя, потом на своих друзей. — Мы юнги на «Луизианской истории».

— Юнги — не совсем матросы, — заметила Жюли. — Не правда ли, Эдди?

— Эм-м, даже не знаю…

— А вы сами кто?

— Те Труа, Эдди, Жюли и Тит.

— Тетруа? Тито? В жизни не слыхал таких странных имён. Вы выглядите как богатенькие, но они не спят среди груза. Что вам нужно в Сент-Луисе?

— У нас вообще-то важная миссия, — брякнул Те Труа слегка оскорблённо, и я ткнул его локтем. Мне совсем не хотелось рассказывать этим троим про часы и всё остальное.

— Мой друг хочет сказать, что у нас… важное путешествие. Нам надо добраться до Сент-Луиса, — промямлил я. — Видите ли, мы дети губернатора…

— Вот это точно враки, — сказал Рене.

— Ничего подобного — заспорил я.

— Что-то не верится, — ответил он. — К тому же, если вы и в самом деле такие важные господа, вам же хуже.

— Почему это? — Те Труа выступил вперёд.

— Потому что мы хотели показать вам двигатель корабля, но, наверное, вы не захотите пачкать свои красивые наряды.

На одежду нам было наплевать. А ради моторов Те Труа вообще готов был ходить хоть голым. Юнги проводили нас к багажному отделению, где мы оставили чемодан, а потом пошли показывать нам корабль. Мы шагали вдоль латунного парапета и слушали, как новые знакомые объясняли нам устройство корабля.

— У корабля три палубы. Главная — та, что внизу. Там груз и пассажиры вроде вас. Потом — котельная палуба, мы сейчас на ней. Тут каюты, а прямо под ними котельная, поэтому она так и называется. Последняя называется штормовая, она на самом верху.

— Почему «штормовая»? — спросил Те Труа.

— А чёрт её разбери, — пожал плечами Рене, — может, потому, что, раз она на самом верху, там можно спрятаться, если начнётся адский шторм, из тех, что все внутренности выворачивает. Больше шансов не угодить в воду, смекаете? Ещё там центральная аллея, обеденный зал и бар, где взрослые по вечерам играют в карты. Вот тут обычно прячутся служащие, если им хочется промочить горло во время смены. В этой каюте живут другие дети…

— Какие дети? — спросил Те Труа.

— Близнецы, кажется. Они одинаковые, как ягодицы бабуина. Только один — мальчик, а вторая — девочка. Они путешествуют с дядей. Вот тут живёт ещё одна девочка, ей лет десять. За ней присматривает самая морщинистая вдова в мире. От неё пахнет рыбьим дерьмом.

С тех пор как мы познакомились, Том и Майк только кивали или ограничивались комментариями вроде «да», «нет», «наверное». А вот Рене болтал без умолку на грубоватом французском и брызгал слюной из щербатого рта. К тому же он постоянно использовал абсурдные и сочные словечки. Меня они смешили, а во взгляде Те Труа при этом то и дело вспыхивало бесконечное уважение.

Только Жюли держалась в стороне, не отпускала руку Тита и всё время оглядывалась, словно бы чего-то опасалась. Иногда девочек трудно понять. Я же, честно говоря, чувствовал себя спокойнее из-за того, что мы с кем-то познакомились и что на борту есть и другие дети. Теперь мы точно привлекали меньше внимания, да и так было веселее. Юнги мне понравились.

Они снова отвели нас на главную палубу, показали запас дров и угля на корме и топку, возле которой покрытые потом моряки поддерживали огонь. За ними внимательно присматривал старший. И наконец, мы увидели большие железные цистерны котлов, которые превращали воду в пар.

— А где машинное отделение?

— Ясное дело, на корме, где колесо. Сюда.

Мы пошли по коридору, что тянулся по боку корабля, и Рене указал нам на деревянную дверь в конце.

— Положите руку, — предложил нам Рене, усмехаясь. — Чувствуете, как вибрирует? А как шумит!

Жюли слегка зевнула, словно эти разговоры про машины совершенно её не интересовали. Те Труа, наоборот, дрожал от нетерпения. Он схватил ручку, но толстый Том остановил его, положив руку на плечо.

— Осторожней, — предупредил он, — туда вообще-то нельзя.

Мы понимающе кивнули. Рене открыл дверь, и мы очутились в комнате, где стоял жуткий грохот. Нас окружали трубы и большие железные рычаги, которые двигались вверх-вниз, а в глубине виднелось огромное гребное колесо, которое крутилось без устали, брызгая водой во все стороны. Комната представляла собой переплетение рукояток и странных циферблатов с числами и надписями. Важного вида мужчина сосредоточенно их проверял.

Юнги сделали нам знак молчать и следовать за ними. Мы отошли подальше, чтобы нас не заметили и мы спокойно могли бы насмотреться на моторы.

В этот самый момент Тит издал нечленораздельный звук. Я обернулся и увидел, что в машинном отделении мы были не одни. Между приборами и зубчатыми колёсами прятался мальчик с тёмными волосами, в обносках и со странным шрамом на щеке в форме буквы V…

— О! — удивлённо воскликнул я.

Рене, Том и Майк резко развернулись, и Рене закричал:

— Борода меня возьми, заяц! Глядите, парни, кого мы поймали!

— Что это значит? — спросила Жюли.

— Это значит, что этот умник захотел прокатиться бесплатно, но теперь его ждёт купание в реке. Это морская традиция!

Мальчик со шрамом отступил назад, перебирая ногами и руками, как паук, и упёрся спиной в железную трубу. Честное слово, я никогда не видел настолько перепуганного человека.

— Нет-нет, — возразил он слабым голосом, — пожалуйста, никому не говорите. Я вам заплачу.

— Да-а? — спросил Рене. — И чем же?

Мальчик вытащил потёртую дорожную сумку.

— Они не должны это видеть. — И он посмотрел в нашу сторону.

Рене со знанием дела кивнул и выдвинулся вперёд, Том и Майк тут же загородили нам обзор. Но я успел заметить, что нелегальный пассажир вынул из сумки три или четыре сложенные бумажки. Рене внимательно их изучил. Потом сплюнул и издал смешок.

— Ну народ, что тут говорить, — сказал он. — По мне, так пусть остаётся сколько душе угодно!

13. Долгое путешествие по великой реке

Индейцы чокто называют Миссисипи «Былбанча», что означает «место, где разговаривают на многих языках».

По мере того как мы продвигались на север, река всё больше соответствовала своему названию. Пассажиры, которые взошли на борт в Батон-Руж, говорили по-французски, как мы, но с тех пор на каждой остановке заходили новые люди, которые говорили на странных английских диалектах. Их я понимал с трудом.

Громадная река Миссисипи представляла собой величественное зрелище. Пароход «Луизианская история» шёл вверх по течению, так близко к берегу, что рисковал сесть на мель. С необычайным терпением он огибал излучины, острова, отмели, рифы, выступающие из воды обломки, палки и камни, стремнины и мелководье.

Вдалеке, на середине громадной реки, другие корабли проносились в сторону Нового Орлеана, используя мощные течения, которые порождало сердце Миссисипи. Иногда один из матросов показывался над бортом, бросал в воду груз, привязанный к верёвке, вынимал его и что-то кричал. Его морской жаргон был такой странный, что я с трудом разбирал слова. Но мне удалось понять пару слов: «марк двен».

— Что он говорит? — спросил меня Те Труа.

— Без понятия, — ответил я. — Может, этому матросу нравятся приключенческие романы. Недавно я прочёл книгу, которую написал человек по имени Марк Твен.

— Что за книга? — накинулся на меня с расспросами Те Труа.

— Ну, хорошая такая книжка. Про мальчика по имени Гек, который нашёл сокровище и разбогател. Но раз он стал богатым, ему пришлось ходить в школу, и поэтому он сбежал из дома вместе со своим другом-рабом, и они поплыли вниз по Миссисипи на плоту…

— Пф-ф, — фыркнул Те Труа, — какая глупость.

— Вообще-то это одна из самых интересных книг, которые…

— Я считаю, что это глупо, потому что он сделал всё наоборот, — отрезал Те Труа. — У этого Гека есть сокровище, и вместо того, чтобы радоваться, он бежит на юг. А мы ищем сокровище и поэтому идём вверх по реке, на север, так что у нас всё по-другому.

Он немного подумал и добавил:

— И Геку нужно было просто идти по течению, он мог сесть на корабль и спокойно плыть. А мы двигаемся в другую сторону, и для этого нужны сила и упорство, и чем дальше мы идём, тем труднее становится. Потому что сокровище легко потерять, а вот найти…

— Найти сокровище — это совсем другое дело, — задумчиво согласился я.

Мы замолчали и остались стоять, наблюдая за илистыми водами реки, которая пенилась под нами.

Только потом я узнал, что матросы на корабле совсем не были любителями чтения. Они просто измеряли глубину реки. Когда до дна оставалось две отметки на верёвке, они кричали «марк двен», что означало «отметка два», или «марк три», что значит «отметка три», и так далее. В общем, это было простое совпадение.

Миссисипи и правда оказалась местом многих языков, а корабль разговаривал на своём особом языке, который я постепенно начинал понимать. Матросы в машинном отделении кричали друг другу «стоп машина», «моторы назад», «самый малый вперёд» и так далее.

Свой язык был и у лоцманов. На корабле находились три лоцмана, которые работали посменно. Все они умели вести корабль вверх по реке и отлично знали, как идти с юга на север, следуя вдоль берега реки, там, где текли «мёртвые воды», по которым легче было пройти против течения. Но и лоцманы, которые поведут корабль обратно вниз по реке, тоже плыли вместе с нами. Обратно пароход пойдёт по центру реки, где течение Миссисипи было поистине устрашающим и где поднимались высокие грязные волны.

Обе команды лоцманов говорили на похожих, но всё-таки разных языках, помнили наизусть все отмели и изгибы реки, обменивались инструкциями и предупреждениями, рассказывали друг другу байки. Они говорили, что Миссисипи никогда не спит, что это огромное животное, которое подмывало берега, разрушало плотины, создавало острова. Иногда река находила короткий путь, то есть выходила из русла и заливала деревню или небольшой лес, создавая новое русло. Иногда река срезала целую излучину или поворот. Так города, которые раньше стояли на реке, оказывались внутри материка, и между ними и водой могли оказаться десятки миль.

Всё это нам с Те Труа рассказал Рене, который уже сто раз пересекал всю Миссисипи с юга на север и обратно. Я не особо ему верил, но помалкивал, потому что Рене разрешал нам заходить в лоцманскую рубку или спускаться в камбуз перекусить, и нам не надо было платить двадцать пять центов. Никогда в жизни мы не чувствовали себя настолько свободными, как на борту парохода.

На самом деле мы должны были находиться под присмотром капитана, толстого человека с колючей, как кусты ежевики, бородой. В первый вечер он созвал нас в своей рубке и промыл нам мозги насчёт того, как важно хорошо себя вести и быть благоразумными. Он сказал, что будет за нами приглядывать, но как дошло до дела, я его больше не видел, и мы с Те Труа могли гулять где и сколько нам вздумается.

Жюли была девочкой, поэтому ей не так повезло. Капитан попросил одну из синьор на борту, вдову Лоренс, найти для Жюли занятие и научить её нескольким стихам из Библии. Это Жюли-то, которая ни разу в жизни не была в воскресной школе преподобного Томпсона!

Вдова Лоренс была горбатой старушкой, вежливой и приятной, как командир полка. Именно она, по словам Рене, пахла, как рыбье дерьмо. Я, конечно, не приближался к ней, чтобы проверить, но мне было очень жаль Минни, племянницу вдовы Лоренс, которая ехала с ней в Каир, штат Иллинойс. И Жюли мне, конечно, тоже было очень жалко.

Я был знаком с женщинами, похожими на вдову Лоренс. В нашей деревне их было три: вдова Бо, синьора Травер и синьора Флинч. Однажды я говорил о них с индейцем Джо, и он назвал этих женщин «троицей стервятников», потому что, как и эти птицы, они чувствовали вонь падали за десятки миль. Именно они вынудили мать Жюли уехать из посёлка и поселиться в лачуге на краю плантации. Именно они выстраивались вдоль бакалейной лавки, когда Жюли ходила в посёлок (и тогда они выглядели точь-в-точь как стервятники). Они обсуждали её вполголоса и с обеспокоенным видом качали головами.

Жюли приходилось терпеть таких женщин всю свою жизнь. И наверное, именно поэтому она и не думала показываться, когда вдова Лоренс выходила из своей каюты и принималась её звать.

Тем временем прошло два дня с тех пор, как мы покинули Новый Орлеан, и пять — как мы уехали из дома, и никто не отправил телеграмму родителям, чтобы предупредить, что мы в порядке и что пустились в путь с важной миссией. Иногда я спрашивал себя, так ли уж она важна, эта наша миссия. Может, мы ошиблись. Может, Джек вовсе не работал на «Уокер&Даун». Может, эти сломанные часы ничего не стоили.

Тит всё время носил на шее бархатный мешочек, который я купил в Новом Орлеане, и каждый раз, когда у него выпадала свободная минута, он доставал луковку часов и аккуратно поворачивал её в руках, словно сокровище. По крайней мере, для Тита часы точно имели ценность.

— Что ты в них такого нашёл, можно узнать? — спросил я его как-то вечером на палубе, когда Те Труа и Жюли уже уснули, улёгшись между двух огромных мешков с углём, а Тит свернулся у меня в ногах, как щенок.

— Семь и девять, — пробормотал Тит.

Я подпрыгнул. Никогда раньше я не слышал, чтобы Тит разговаривал! Очень долгое время я думал, что он вообще немой.

— Что-что? — переспросил я.

— Пятнадцать, и сорок четыре, и двадцать семь.

Я резко выпрямился:

— Тит, ты же… говоришь!

Он улыбнулся, указывая на часы. Клянусь, я понятия не имел, что происходит. Я точно знал, что Тит всегда любил цифры. Каждый раз, когда он с чем-то играл, например с камешками, он разделял их на кучки, считал и пересчитывал. Может, ему нравились часы, потому что на них были нарисованы цифры? Возможно. И вообще, кто знал, что творилось у него в голове.

Наше путешествие продолжалось. Река проходила по границе штатов Луизиана и Миссисипи. Города шли один за другим, вынуждая пароход ходить зигзагом от одного берега до другого, постоянно перемещаясь из одного штата в другой: Натчез, штат Миссисипи; Видалия, штат Луизиана; Виксберг, Миссисипи; Таллула, Луизиана. Кто бы мог подумать, что мир может быть таким огромным и что в нём столько городов и людей.

Безбилетник, которого мы нашли в первый день, назвался Читом и сказал, что он уже проехал всю Америку с севера на юг и с запада на восток. Он был сиротой, иногда воровал или подрабатывал, где придётся. О своей жизни он говорил так, словно это была самая интересная жизнь на свете.

Однажды днём мы сидели в камере хранения. В отличие от машинного отделения, там было гораздо прохладнее и тише, и главное, туда никогда никто не заходил.

— Скажи, — спросил я, — как ты убедил Рене и остальных не бросать тебя за борт?

— У меня есть свои секреты, — ответил Чит. Он жевал кусок вяленого мяса, по-коровьи смачно чавкая.

— И что это за секреты? Я видел… что-то вроде рисунков, но больше ничего.

— Я не хотел вам их показывать, потому что среди вас была девочка.

— Жюли?

— Ну да. Ей нельзя на такое смотреть. Но тебе можно, если хочешь.

Он хитро улыбнулся, открыл дорожную сумку, вытащил стопку мятых бумаг и, подмигнув, передал их мне. Это были не рисунки, а фотографии. Чёрно-белые фотографии женщин без одежды. На одной голая девушка курила, облокотившись о стену. Другая лежала на лугу. Ещё одна сидела в седле на лошади.

— Сильно, да? — спросил Чит.

— Да-а, — неуверенно протянул я.

Я никогда не видел ни голой женщины, ни, если уж на то пошло, голого мужчины. Если не считать миссис Томпсон, жены преподобного. Однажды мы с Те Труа увидели, как она купается в реке, и, поверьте мне, зрелище было не самое приятное, к тому же мы сразу убежали.

— Прости, но… — пробормотал я смущённо, — но Рене позволил тебе остаться из-за этих вот фотографий?

— А ты бы не позволил?

Я смущённо закашлялся, и Чит пихнул меня кулаком в плечо:

— Ты ещё ребёнок, Эдди. Просто младенец. Но через несколько лет ты со мной согласишься.

Я не знал, правда ли это, и уж точно не понимал, с чем я должен буду согласиться. Но когда Жюли стремительно влетела в багажное отделение, я испытал облегчение.

Чит с быстротой фокусника спрятал фотографии. Я посмотрел на Жюли и покраснел до кончиков волос. Я не мог не задаться вопросом, похожа ли она под своим платьем в цветочек на девушек с фотографий.

— Экхм, — закашлялся я.

— А, вот ты где. А где Те Труа?

— Не знаю, наверное, пошёл с Рене посмотреть на работу кочегаров.

— Ну ладно, не важно. Пошли со мной. Только ты, один, — уточнила она, бросая взгляд на Чита.

Тот послал ей воздушный поцелуй и подмигнул, на что Жюли возмущённо фыркнула. Я пожал плечами и пошёл за ней. Мы вышли в горячий, липкий воздух и встали в тени, облокотившись о парапет котельной палубы.

— Ты почему весь красный? — спросила Жюли.

Я попробовал придумать ответ, но у меня ничего не вышло. Вместо этого я просто стоял, как истукан, и смотрел, как Жюли спокойно достала из-за пазухи газетный разворот и протянула его мне.

— Смотри, что я нашла, — сказала Жюли. — Это только что оставили на столике в ресторане.

— Что это? — спросил я.

— Страница из «Пикаюн»[3], — объяснила Жюли. — Она двухдневной давности, как раз когда мы отплыли из Нового Орлеана.

— И с каких пор ты читаешь газеты?

— Я увидела, что там говорится о Чикаго, мне стало интересно, и к тому же…

— Что?

— Я всё прочла, хоть и не сразу. И тогда мне стало ещё интереснее.

Страница, которую дала мне Жюли, была из раздела хроники. Заголовок занимал весь разворот:

«МЁРТВЫЙ ЗЛОДЕЙ. В ЧИКАГО НАЙДЕН УБИЙЦА МИСС ДАУН»

— Что за?.. — спросил я.

— Читай, — ответила Жюли.

Я поправил очки. К статье прилагалась фотография зрелого мужчины с седыми, зачёсанными назад волосами и закрученными вверх усами. Одет он был в белую рубашку с галстуком. По фотографии угадывалось, что когда-то мужчина был важным человеком. Держался он уверенно, как люди, которые считают, что делают миру одолжение самим фактом своего существования.

Текст был приблизительно следующим:

Чикаго. Продолжается расследование смерти 52-летнего мистера Дарсли, убитого тремя выстрелами из револьвера. Его тело нашли в переулке несколько недель назад. В молодости мистер Дарсли был известным частным детективом и близким другом мисс Даун, которая совместно с мистером Уокером создала знаменитый Каталог.

Я посмотрел на Жюли, но она молча похлопала по газете.

Мистер Дарсли был приговорён к смертной казни за убийство мисс Даун, произошедшее 31 декабря 1899 года. Благодаря поддержке лучших адвокатов Америки Дарсли избежал повешения, но приговор вызвал много толков.

До ночи побега мы не располагали никакими сведениями о мистере Дарсли. После хладнокровного и зверского убийства охранника ему удалось вырваться из тюрьмы. Однако его свобода длилась недолго. Мужчина был найден мёртвым в одном из переулков в районе вокзала. По иронии судьбы его убийство произошло недалеко от складов компании «Уокер&Даун» и бывшего дома мисс Даун.

Дальше шли некоторые душераздирающие подробности о мистере Дарсли, который был назван «кровожадным чудовищем» и «человеком, состоящим в сговоре с городской преступностью».

— Теперь понял? — cпросила Жюли.

Понял я мало что, поэтому ещё раз более вдумчиво прочёл статью от начала до конца. Потом я поднял голову и спросил:

— Ну и?

— Тебе не кажется это странным? — спросила моя подруга. — Каталог по ошибке отправляет нам дорогущие часы. В попытке их заполучить служащий Каталога едва нас не убивает. А теперь мы узнаём, что за несколько дней до этого убийца мисс Даун сбежал из тюрьмы. И умер он, между прочим, именно рядом с домом мисс Даун.

Я сложил газету и отдал её Жюли. Я всё ещё не понимал, к чему она клонит.

— Ты знал, что мисс Даун убили в ночь Нового года? — спросила Жюли.

Я кивнул. Об этом знали более-менее все. Несколько раз я слышал, как обсуждали это убийство. Ничего особенного, просто замечания по поводу несчастной мисс Даун и её кончины, которыми с сочувственной миной обменивались подруги моей матери, попивая чай в гостиной.

— Мне кажется, смерть Дарсли и часы связаны, — сказала Жюли. — Это точно. И мы должны узнать, в чём тут дело.

Жюли развернулась и пошла прочь, но потом обернулась и оскалилась, как дикая кошка:

— И последнее. Вы с Те Труа лучше остерегайтесь ваших новых друзей и Чита. Они мне не нравятся. Ни капельки.

14. Мемфис

Пароход плыл вдоль восточного берега большого острова. На вид остров казался необитаемым. И вот наконец вдали показался Мемфис. Матросы побросали связки хвороста в топку, и из дымовых труб повалил тёмный дым, а в вышине воздух рассёк резкий свисток «Луизианской истории». Кто-то на пристани заметил пароход и вскочил, звон колокола отозвался на свист парохода, и какое-то время над Миссисипи стоял шум и гам.

Готовящиеся к высадке пассажиры приготовили чемоданы, люди в порту побежали на причал, продавцы тащили тележки с товаром в надежде что-нибудь выгодно продать. Девушки рассматривали приезжих, надеясь найти достойного жениха или просто какого-нибудь красавчика, по которому можно повздыхать. Молодые люди, разумеется, делали то же самое. В общем, поднялась ужасная суматоха.

Город Мемфис был ещё важнее и крупнее Нового Орлеана. В порту могли одновременно пришвартоваться десятки кораблей. «Луизианская история» собиралась простоять в Мемфисе полдня, чтобы пассажиры могли поужинать в городе, если захотят. Конечно, мы тоже хотели побывать в городе. Точнее, хотели Жюли и Те Труа. Я же немного боялся и думал, стоило ли включать в список своих Страхов пункт «опоздать на корабль и остаться в Мемфисе». По-моему, ещё как стоило.

— Может, разумнее было бы остаться на борту…

— Но корабль отплывает только в семь, — запротестовала Жюли. — У нас куча времени. Мы можем быстро всё посмотреть…

— Да чёрт с ним, — фыркнул Те Труа, — Эдди, как всегда, трусит. Когда ещё нам выпадет шанс погулять по Мемфису?

Мне, как обычно, пришлось выбирать — пойти с ними или остаться на борту в одиночестве. Но было слишком жарко, чтобы сидеть на пустынном корабле полдня, наблюдая, как матросы грузят на борт ящики.

Мемфис принял нас в свои раскалённые объятия. Стояла такая жара, что дышалось с трудом. Везде сновали люди, мимо проезжали кареты и дилижансы. На причале, как сардины в банке, толкались элегантно одетые господа вперемешку с попрошайками.

Мы шагали вперёд, сначала Те Труа и Жюли, за ними я, держа Тита за руку. Мы шли вдоль берега Миссисипи в поисках прохлады.

— Ого! — крикнул Те Труа так громко, что я чуть не упал. — А это что такое?

Он указал пальцем вдаль, и, честно говоря, у меня тоже отвисла челюсть. Недалеко от нас небо делила пополам громадная стальная конструкция, которая шла от одного берега Миссисипи до другого. Поезд на полной скорости и с диким грохотом пересекал этот удивительный мост. Казалось, что он едет по облакам.

— Ух ты! — сказал я. — С каких это пор поезда летают по воздуху?

— Вообще-то это всего лишь мост, — заметила Жюли.

— Но я не знал, что существуют такие длинные мосты, — сказал Те Труа. — А ты разве знала?

Мы направились в сторону моста и добрались до его основания. Рельсы сверкали под полуденным солнцем. Мост был действительно огромным, может, целую милю в длину. Его металлические распорки, казалось, бросали вызов Миссисипи. Те Труа хотел перейти по мосту и посмотреть, что там на другой стороне (там, ясное дело, был другой берег), но на этот раз мне удалось его переубедить. Не хватало ещё, чтобы проехал другой поезд, пока мы будем наверху… Тогда пришлось бы прыгать в воду, чтобы нас не раздавило.

— Может, что-нибудь выпьем? — предложила Жюли. — Я просто умираю, как хочу пить.

В два прыжка она добежала до ближайшей лавки и вошла внутрь.

— Простите, мистер, в этой бочке у вас лимонад? Сколько стоит?

Владелец магазина поднял голову и поморщился.

— Пенни за стакан, — ответил он.

— Тогда нам на всех, — попросил Те Труа.

Продавец достал из ведра с водой три стакана, поставил их на прилавок и наполнил жидкостью жёлтого цвета, внимательно следя, чтобы не пролить ни капли.

— Деньги вперёд, — сказал он.

Я помотал головой:

— Мистер, не хватает одного стакана.

— Не думаю, — ответил тот.

Я кашлянул:

— Мистер, нас четверо. А стаканов всего три.

Хозяин лавки с шумом втянул носом воздух.

— Лимонад только для троих. В моём магазине черномазых не обслуживают.

Это слово ударило меня в живот, как нож.

— Но… Тит с нами! — выдохнула Жюли.

Я увидел, что она оскалила зубы, как дикая кошка.

— Я сказал, никаких чёрных. Давайте три пенни за лимонад и катитесь к дьяволу.

— Мы ещё ничего не выпили, — огрызнулся Те Труа. — За что мы должны платить?

— За то, что я уже испачкал стаканы и налил лимонад. Неприятностей ищете?

Хозяин поднялся на ноги. У него были большие волосатые руки.

— Эй! — выдохнул Те Труа, но я схватил его за плечи.

— Пошли отсюда, лучше не связываться.

— Гоните три пенса! — зарычал продавец.

В ответ Те Труа сплюнул на пол:

— Вот тебе за твой вонючий лимонад!

Он сделал неприличный жест, а потом мы развернулись и припустили прочь.

Когда мы остановились, все тяжело дышали и пытались унять сердцебиение. Тит плакал. Жюли была в ярости и напоминала грозовое облако. А я… мне просто было стыдно.

— Ладно тебе, это ерунда, — пробормотал я.

— Ничего не ерунда, — ответила Жюли.

— Но мы всё равно ничего не можем поделать, — сказал я.

Жюли повернулась к Те Труа:

— Ну хоть ты что-то сделал. Спасибо.

И правда, Те Труа взбунтовался. А я чувствовал себя трусом, и эта мысль жгла меня изнутри, как огонь.

Мы были по горло сыты Мемфисом. Вечерело, и нам не хотелось опоздать на корабль. Мы решили вернуться и, чтобы сократить путь, пошли в порт по маленьким боковым улочкам. Узкие грязные переулки воняли мочой. Меня вдруг охватило беспокойство и желание оказаться дома, поближе к байу. Я снова стал нормально дышать только тогда, когда увидел вдалеке между складами блеск коричневых вод Миссисипи.

Я всё ещё держал Тита за руку.

— А вот и вы. Где вы были? Я уже долго вас ищу.

Я по-дурацки вскрикнул: голос застал меня врасплох. Из-за угла вышел Чит и довольно хмыкнул. В зубах у него, как сигарета, торчала травинка. Безбилетник напоминал сонного кота, пригревшегося у камина. Кто знает, что он тут делал и почему решил сойти с корабля.

— А, это ты, — сказал я, — ты не представляешь, что с нами приключилось, я должен тебе рассказать…

— Вот-вот, — согласился Чит. — Я уже давно хочу попросить тебя кое-что рассказать. Например, кто вы такие на самом деле.

— Ты уже знаешь, кто мы, — заявила Жюли.

В одно мгновение Чит из кота превратился в лису.

— Я знаю только те небылицы, которыми вы накормили меня и моих друзей. А теперь, если вас не затруднит, я бы хотел узнать правду.

Он растягивал слова с восточным акцентом: «пра-а-авду».

— Я пораскинул мозгами и решил: вы что-то скрываете. Говорите, у вас есть миссия, постоянно о чём-то шепчетесь, а как только к вам приблизишься, замолкаете или находите предлог, чтобы улизнуть.

— Неправда! — крикнул Те Труа.

— А мне кажется, правда, — продолжил Чит. — Я живу в багажном отделении, забыли? Так вот, у меня было достаточно времени, чтобы заглянуть в ваш чемодан…

Чит перекинул на живот свою дорожную сумку и вытащил пистолет Джека. Он держал его за дуло двумя пальцами, словно паука. Чит помахал пистолетом перед нашими лицами, хмыкнул и перехватил его как следует.

— Чёртов воришка! — прошипел Те Труа.

— Там куча бумаг, в вашем чемодане, но, к сожалению, читать я не умею. Но пистолет ведь читать не надо, а? Хе-хе. И так как я нашёл мужской плащ с пятнами крови, мне стало любопытно…

Я даже не заметил, как загородил Тита, защищая его. Казалось, время замерло. Чит кивнул в мою сторону.

— Да, и немой негр, — продолжил он. — Готов поспорить, что он замешан в этой истории, да? Или, может, дело тут в странных часах, которые он всё время таскает при себе…

Мне никогда не было так страшно. На болотах Джек тоже угрожал нам пистолетом… Но тогда я бежал и ничего не видел. Теперь же дуло смотрело мне прямо в лицо. Разговаривая, Чит раскачивал пистолетом вправо-влево, направляя его то на меня, то на Те Труа, то на Жюли. Он хотел выстрелить. Неужели он действительно был на это способен? Хотя почему нет? В конце концов, мы были в переулке города с дурной славой, никто не знал, где мы, никто не мог нам помочь. Вот и Страх Номер Один, Эдди, сказал я себе. Страх Номер Один.

— Ну не надо делать такие лица, — воскликнул Чит. — Всё очень просто. Вы отдаёте нам деньги и кожаный бумажник, которые я давно уже заприметил. И часы. А потом рассказываете, кто вы такие.

— Нам? — переспросила Жюли.

— Именно, — подтвердил Чит. — Нам. Мне и моим друзьям.

Я повернул голову и увидел Рене и Тома, которые медленно приближались к нам с другого конца переулка. Рене улыбался, словно происходящее веселило его до чёртиков. А Том выглядел серьёзно и сжимал в руке нож для чистки рыбы. Очень тонкий и очень острый нож.

— Привет, ребята, — сказал Рене, — как дела?

Произнёс он это медленно и всё время улыбался. «Ну что, богатенькие вы наши, не ожидали такого, а?» — словно говорил его взгляд.

— Бумажник, — приказал Чит. — Живо.

Я был провожатым, поэтому бумажник Джека доверили мне. Он оттопыривал задний карман моих штанов. Не знаю, как Чит догадался, но револьвер теперь смотрел мне в лицо.

— Ну же, Эд, — сказал Чит, — давай его сюда.

Я не знал, что делать, и решил подчиниться. Чит, Рене и Том подошли так близко, что я чувствовал запах их пота. Я достал бумажник, но у меня дрожали руки, так что он упал на землю с тяжёлым стуком, подняв облачко пыли.

— Эдди! — закричал тогда Те Труа. — Поберегись!

Мой друг быстро наклонился за бумажником, и не знаю, как ему пришло это в голову, но одной рукой он схватил кошелёк, а другой набрал большую горсть песка и изящным движением швырнул её в глаза Читу. Потом Те Труа бросился вперёд, точно бык, и изо всех сил заехал ему плечом в живот. Пистолет вылетел из руки Чита, прочертил в воздухе серебряную дугу и пропал из виду.

— А-а-а! — закричал Чит.

— Том, лови их! — заорал Рене.

Это в мои планы не входило. Я схватил Тита за руку и рванул с места. Прочь отсюда, Эдди Эд, сказал я себе, и побыстрее. Я действительно трус. Бегство давалось мне легче всего. Позади я слышал крики и стук подошв Те Труа и Жюли, которые бежали следом.

— Поднажми! — кричал Те Труа.

Я никогда не видел, чтобы кто-то бежал так быстро, как Рене. Том и Чит от него не отставали. Вдруг они подобрали пистолет? И уже целятся мне в спину?

В этот момент воздух задрожал от резкого свиста. Пароход! Он собирался отплыть без нас! Я прибавил шагу, мимо меня, резко ускорившись, пролетел Те Труа. Он направлялся к складам, желая пересечь последний участок под прикрытием пристани. А я поскользнулся, зацепился за что-то ногой и упал на бочонок, который подпирал стену склада. Инстинктивно, сам не понимая, что делаю, я оттолкнулся от бочонка и рванул вперёд.

Бочонок покатился вниз и налетел на Рене, который сбил с ног Тима и Чита. Они попадали друг на друга и принялись изрыгать проклятия.

— Молодец, Эд! — крикнул Те Труа. — Дёру!

Некоторые погони трудно описать. Под нашими ногами пролетали пыльные улицы, из-за биения сердца, которое отдавало в уши, мы не слышали собственных криков. Мы бежали мимо нищих, перепрыгивали мотки верёвок — до тех пор, пока наши всё ещё новые ботинки не застучали по доскам трапа.

«Луизианская история» готовилась к отплытию. Котлы уже прогрелись, трубы плевались дымом. Я чувствовал знакомое ворчание кормового колеса, которое начинало вгрызаться в воду. Двое матросов подошли убрать трап и отдать швартовы.

— Подождите! Мы пассажиры! — завопил Те Труа.

Не знаю, как нам это удалось, но мы успели в последний момент. Вместо того чтобы спокойно взойти по трапу, мы потеряли равновесие и влетели на борт кувырком, провожаемые удивлёнными взглядами пассажиров. Пароход свистнул на прощание, последнюю верёвку отвязали и затащили на борт, и, наконец, «Луизианская история» отчалила.

Глотая ртом воздух, я прислонился к парапету и стал искать глазами Рене, Чита и Тома на берегу или на набережной, но их нигде не было видно. Они отстали от нас. Мы были спасены. Но самое главное, мы остались живы.

15. При встрече двух рек

Те Труа и Жюли направились в багажное отделение проверить наш чемодан и взяли с собой Тита, который всё ещё хныкал. Я же остался в одиночестве на котельной палубе перевести дыхание и привести мысли в порядок.

Невыносимую дневную жару прогнал свежий, полный незнакомых запахов ветер. Вся природа вокруг изменилась. Берега реки, словно светлячками, были усыпаны маленькими сигнальными огнями. Стоило прищуриться, и мне казалось, что я вижу среди зелени глаза оленей, их влажные носы и похожие на переплетённые ветви рога.

Река текла по границе между Арканзасом и Теннесси, и байу превратилось в далёкое воспоминание. Теперь берега Миссисипи покрывали леса. Эта природа была мне незнакома, и я чувствовал себя не в своей тарелке. Могу ли я всё ещё полагаться на уроки Джо так далеко от дома? Можно ли оставаться болотным шаманом вдали от болот? Но, подняв голову к небу, я понял, что звёзды никуда не делись. Влажный воздух прояснился, и они засияли ещё ярче. Созвездия оставались на своих местах. Не всё было потеряно.

«С каждым путешествием твоя котомка становится всё тяжелее», — говаривал Джо. Моя котомка наполнялась секретами, страхами, револьверами, прожитыми днями. Я не знал, нравится мне это или нет, но в любом случае выбора у меня не было. Его не было ни у кого.

Я не пошёл к остальным в наше убежище между мешков с углём и стоял рядом с бойлерами. Это было самое спокойное место на корабле. Из-за жары другие пассажиры обходили его стороной. Меня жара не беспокоила. Я хотел немного побыть наедине со своими мыслями. Когда я устал, то растянулся на полу и попытался заснуть.

— Эй.

Я открыл глаза и замер. Передо мной стоял Майк. Из троих юнг на борту «Луизианской истории» он говорил меньше всех. Мы почти ничего о нём не знали.

Я вскочил на ноги как ошпаренный — вдруг он был в сговоре с остальными и прятал за спиной нож или что-нибудь в этом духе.

— Не бойся, я ничего тебе не сделаю, — сказал он и сел рядом. — Я просто хотел спросить, что случилось с Рене и Томом. Они остались в Мемфисе?

— Кажется, да, — пробормотал я.

— Ага. Мистер Уивер был в ярости, когда они не явились на пост. Они к вам приставали?

Я не ответил.

— Я знаю, они замышляли что-то против вас. Меня это не интересует… Но я рад, что их больше нет на корабле. У меня от Рене иногда мурашки по коже бегали.

А я ничего не подозревал до последнего момента. Я поблагодарил Майка, мы немного поболтали. Потом он ушёл заниматься своими делами, а я лёг, закрыл глаза и мигом уснул. Я проспал всю ночь. Сон мой был глубоким и тёмным, как русло реки.

На следующее утро свисток парохода объявил о прибытии в Каир. Снова поднялась обычная суета с тележками, людьми в порту, пассажирами, которые спускались и поднимались по трапу. Я, Те Труа, Жюли и Тит смотрели на всё это издалека. На этот раз никто даже не заикался о том, чтобы сойти на землю. Мы собирались покинуть корабль только в Сент-Луисе, через день, и ни секундой раньше.

— Эй, мальчики, — позвала нас Жюли. — Смотрите, как странно одет вон тот…

Я тут же понял, кого она имеет в виду. Мужчина выделялся из толпы, как летучая мышь на фоне голубого неба. Лет сорока, загорелый, с давно не стриженными седыми волосами, пассажир был одет в невероятный красный полосатый костюм, красные туфли, цилиндр и галстук в горошек.

В руках он нёс дорогого вида кожаный чемодан и оглядывался вокруг с улыбкой, словно услышал шутку, понятную только ему одному.

Мы с Те Труа высунулись за перила, чтобы получше его рассмотреть, и мужчина тут же нас заметил. Перед тем как ступить на лестницу, ведущую на верхнюю палубу, он успел нам подмигнуть. Мы видели, как незнакомец зашёл в каюту наверху. Она располагалась вдали от котельной, а значит, была одной из самых дорогих. Мы ещё немного побродили по кораблю, а потом я пошёл наблюдать за рекой.

Через некоторое время я обнаружил Те Труа в салуне с грязными окнами, где мужчины пили виски, курили сигары и играли в покер за деревянными столами из тёмного дерева. Те Труа сидел на полу в углу и, увидев меня, криво улыбнулся.

— Что ты тут делаешь? — спросил я, опускаясь рядом с ним.

— Мне было скучно, и я зашёл посмотреть, — ответил он. — Вообще-то детям сюда нельзя. Но на этом корабле никто ничего не замечает.

Он сказал это с важным видом и усмехнулся. Только тогда я заметил, что среди играющих был тот странный человек в красном костюме.

— Его зовут Эдвард Берри, — сообщил Те Труа, кивая на незнакомца. — Он так сказал.

— Эдвард, как я.

— Да, интересное совпадение.

— И как он играет, хорошо?

Те Труа пожал плечами.

— Всё время проигрывает. Если так дальше пойдёт, у него даже подтяжки уведут.

Я остался посмотреть на игру. Правила покера я знал — видел, как в него играет Джо-индеец, и эта игра всегда казалась мне немного глупой: у каждого игрока было пять карт и с их помощью надо было побить карты другого. После раздачи начиналась круговерть ставок и ответов на них, на столе росла куча денег до тех пор, пока кто-то не скажет «вскрываюсь», и тогда игроки показывали свои карты и победитель забирал всё.

Как оказалось, Берри делал всё не так, как надо. Он спускал хорошие карты, ставил на слабые, пару раз ошибся в расчётах и попытался даже побить флеш тройкой (даже я понимал, какая это глупость).

Но надо сказать, что никто на моей памяти не проигрывал с таким достоинством. Берри не переставал смеяться и шутить и, даже когда ему не везло, оставался настолько спокойным, что быстро завоевал всеобщую любовь. Все за столом хотели перекинуться с ним словечком и постоянно обращались к нему: Берри то да Берри сё.

Когда пришло время ужина, мы с Те Труа решили найти Жюли и Тита и что-нибудь съесть. Как только мы встали, Берри посмотрел на нас, подмигнул и сказал: «До свидания, мальчики». Казалось, что он вышел настоящим победителем из этой игры.

После ужина в салуне зажглись лампы, и мужчины снова собрались играть в карты. Шёл последний вечер перед приездом в Сент-Луис, и в воздухе витал дух утраченных возможностей. Игроки понимали, что у них остался последний шанс схватить удачу за хвост.

Я, Те Труа, Жюли и Тит устроились в углу, где мы никому не мешали. Лица вокруг игрального стола уже покрылись потом. Усы картёжников дрожали под облачками сигарного дыма. Вошёл Берри и первым делом поздоровался с нами, как будто мы были самыми важными людьми в салуне. Не буду скрывать, мне его приветствие доставило определённое удовольствие. Остальные игроки молча освободили ему место за столом.

По мере того как денежная куча на столе росла, атмосфера становилась всё более напряжённой. Доллары летели за долларами, бумажники постоянно открывались, и гора банкнот на столе всё увеличивалась. Я никогда не видел столько денег. Игроки стонали, если им приходила плохая сдача, или смеялись и скрещивали пальцы на удачу, когда им везло.

Берри тут же начал проигрывать большие суммы, но на этот раз обычная весёлость ему изменила. Дрожащей рукой он снова и снова открывал кошелёк, и я не понимал, почему он не вернётся в свою каюту и не найдёт какое-нибудь менее дорогостоящее занятие. Чтение, например.

— Отвечаю на ставку, — сказал какой-то тип по имени Стед. — И повышаю на десять долларов.

— Я в игре, — добавил другой, которого звали Фред.

Все игроки за столом по очереди спасовали. Фред и Стед оказались самыми стойкими на всём корабле. Ставка в десять долларов оказалась слишком высокой для большинства игроков. Ещё неделю назад подобная сумма показалась бы мне заоблачной.

— Я… повышаю ещё на десять долларов! — воскликнул Берри.

В комнате воцарилось гробовое молчание. Казалось, даже Миссисипи замерла. Стед и Фред обменялись недвусмысленным понимающим взглядом. Я тут же понял, что Берри угодил в ловушку, и эти двое собираются сыграть с ним злую шутку.

— Я тоже повышаю, на пятьдесят, — сказал Фред.

— И я, тоже на пятьдесят, — поддакнул Стед. Потом он повернулся к Берри: — Посмотрим, приятель, можно ли назвать тебя настоящим мужчиной.

Берри посмотрел в свои карты, надолго задумался, потом воскликнул:

— Я отвечаю на ставку в сто долларов. И повышаю ещё на пятьдесят.

Толпа забормотала. Кто-то наклонился к Берри и шёпотом посоветовал ему бросить это дело. Но тот достал из кармана новый кошелёк, набитый деньгами. Он был похож на Библию, сделанную из банкнот.

Фред и Стед снова понимающе кивнули друг другу и принялись повышать ставку, намереваясь выбить из соперника всё до последнего пенса, а безумец Берри каждый раз обдумывал свой ход и, казалось, был готов вот-вот спасовать, но в итоге бормотал что-то вроде: «Ну нет, я уверен, что выиграю, я уже не могу бросить такую ставку» — и отвечал.

В итоге на столе оказалось столько денег, что на них можно было купить завод. За соседними столиками прекратили играть и, затаив дыхание, следили за удивительной партией.

— Финальная ставка, — объявил Фред. — Ставлю последние сто долларов. Что скажешь, друг?

— Я пас, — сказал Стед, но подмигнул Фреду, и я понял, что эти двое сговорились и если выиграют, то поделят деньги поровну.

Я хотел предупредить Берри, но не мог вымолвить ни слова. Он в очередной раз открыл свой бумажник.

— Хм, — пробормотал Берри, — последняя ставка, да? Посмотрим, хватит ли мне денег, чтобы ответить.

Он принялся доставать банкноты и пересчитывать их на столе. Десять, двадцать, тридцать, сорок… на девяноста долларах бумажник опустел. Берри не растерялся и стал шарить по карманам пиджака в поисках монет. Он наскрёб девяносто два доллара, потом девяносто шесть, и, наконец, девяносто семь.

— Кажется, — объявил он, — у меня больше ничего не осталось.

— А-га! — ликующе крикнул Фред, наклоняясь над горой денег. — Если не можешь ответить, выигрыш мой.

— Секунду, секунду! — воскликнул Берри. — Может, кто-то мне одолжит три доллара?

Он посмотрел прямо на меня, Те Труа, Жюли и Тита:

— Что скажете, ребята? У вас, случайно, не завалялось трёх долларов?

16. Пароходы Миссисипи

И представьте, у меня в ботинке лежало ровно три доллара. Наши последние деньги.

— Ну что, одолжите мне три доллара, а?

— Что нам за это будет? — спросил Те Труа.

Берри засмеялся:

— Слыхали? Такой юный, а уже всё понял про жизнь. Если вы мне поможете, то заработаете мою дружбу и, может, часть моего выигрыша.

— Эй, — сказал ему кто-то, — давай я тебе одолжу.

— Оставь его в покое, — возразили в толпе. — Он попросил у детей. Посмотрим, что они ответят.

— Дай ему денег, — вполголоса сказала Жюли, не глядя на меня.

— Что?

— Дай.

Ну ничего ж себе. Только вчера мы рисковали жизнью, чтобы наши последние доллары (и, конечно, часы) не попали в руки Чита. И сейчас я должен был выкинуть их ради партии в карты? Завтра мы будем в Сент-Луисе. На три доллара, конечно, билет на поезд не купить, но у нас хотя бы будет на что поесть. Конечно, Жюли была самая рассудительная из нас и самая осторожная, она никогда бы не позволила мне отдать все наши сбережения, если бы не была совершенно уверена. Но что убедило её сейчас? Я понятия не имел.

Я медленно снял ботинок и вынул оттуда наши последние три монеты по доллару, протёр их о штаны и передал Берри.

— Спасибо, юноша, — воскликнул тот.

Он подкинул монеты на ладони и положил их на стол к остальной горе. И тогда хриплым голосом сказал Фреду волшебное слово: «Вскрываюсь». Это означало: ставки сделаны, игроки показывают свои карты, и у кого лучшая комбинация, тот и выигрывает.

Фред довольно усмехнулся. Такие звуки обычно издавал синьор Дюбуа, когда ему удавалось отловить особо крупного аллигатора в байу.

— Мне жаль, приятель, — сказал он Берри. — И вас мне жаль, ребята. Но я выиграл.

Одну за другой он раскрывал карты. Туз пик. Туз червей. Туз крестей. И, наконец, медленным движением фокусника Фред перевернул последнюю карту: туз бубей. Каре тузов.

— Это сильная комбинация? — спросила Жюли, всё ещё не глядя на меня.

— Ещё какая, — простонал я. — Такую не побьёшь.

Фред наклонился к деньгам, чтобы забрать их, но Берри его остановил.

— Подожди, я тоже должен вскрыть свои карты. Ведь так полагается, да? — И положил на стол двойку пик.

У меня на глаза навернулись слезы, потому что теперь никакой надежды не осталось. Те Труа впился ногтями в мою руку. А Берри вскрыл следующую карту — тройку пик. А потом четвёрку. Пятёрку. И, наконец, шестёрку. Пик.

— И что это значит? — снова спросила Жюли.

— Это значит, что… — с трудом выдавил я из себя.

— Стрит-флеш, — тихо закончил за меня Берри. — Если не ошибаюсь, стрит-флеш старше каре тузов.

Фред вскочил на ноги, и я подумал, что он сейчас опрокинет стол, но Берри оказался быстрее. В его руке мгновенно возник складной нож. Острое лезвие со свистом выскочило из перламутровой рукоятки.

— Никаких шуток, — пригрозил Берри. — Мне очень жаль, Фред, и Стеда мне тоже жаль, но я выиграл по правилам, и тому есть немало свидетелей, верно?

— Верно, — отозвался кто-то.

— Поэтому, если позволите, я намереваюсь забрать выигрыш и отправиться в свою каюту. Я порядком устал.

Лезвие ножа Берри всё ещё смотрело на двух шулеров. Свободной рукой он махнул в мою сторону:

— Мальчик, возьми сумку и собери деньги. В конце концов, тут и ваша доля.

Я быстро сделал, как он сказал, и вышел из салуна, держа сумку на голове, как трофей. Вместо того чтобы идти к себе, Берри прошёл дальше по коридору и спросил:

— Где ваша каюта, ребята? Надеюсь, вас не затруднит приютить меня на ночь. Готов поспорить, что Фред и Стед рано или поздно придут меня навестить, и лучше бы они меня не нашли.

— Эти двое — мошенники, верно? — спросил Те Труа.

— Они шулера, — ответил Берри. — И они были уверены, что выиграют. Вот только они не знали, что я тоже шулер.

— Только у нас нет каюты, — сказала Жюли. — Мы «живой груз», палубные пассажиры.

— Хм.

— Но мы можем пойти в багажное отделение, — предложил я. — Оно закрыто, но мы знаем, где ключи.

Идея всем понравилась, и мы направились к багажному отделению. Когда мы вошли, Берри взял стул и подпёр им дверь. Нож он всё ещё сжимал в кулаке. Мужчина приложил ухо к двери, задержал дыхание, потом вздохнул.

— Кажется, всё в порядке, — пробормотал он, — хотя никогда нельзя быть уверенным до конца.

Он открыл чемодан, достал оттуда две банкноты по десять долларов и кинул нам. Те Труа поймал деньги на лету.

— Вот! — воскликнул Берри. — Спасибо за помощь.

— Три доллара! — вспомнил я. — Как вы узнали, что у меня с собой три доллара?

— Сегодня днём на средней палубе я увидел, как ты достал монеты из кошелька и спрятал их в ботинок. Я подумал, что это хорошая идея. На корабле полно подозрительных личностей.

Я был с ним полностью согласен. Эдвард Берри долго нас рассматривал. Он по очереди заглянул в глаза каждому из нас. Тогда я понял, что этот человек, мой тёзка, мог быть опасен. Наверное, сейчас нам не стоило волноваться. Но ситуация могла измениться.

— Ну что, — сказал он, — раз у нас есть немного времени, расскажете мне, зачем вы едете в Сент-Луис? Взрослого с вами нет, но одеты вы хорошо. В общем, если позволите мне это сказать, у вас такой вид, будто вы скрываете какую-то тайну.

Я совершил титаническое усилие, чтобы не посмотреть на Тита и на часы. Надеюсь, остальные сделали то же самое. После происшествия с Рене и компанией в Мемфисе мы не могли рисковать.

— Не хотите говорить? Ну ладно, в конце концов, не так уж мне интересно. Но если вы надумаете остановиться в Сент-Луисе на какое-то время, скажите, у меня там есть пара друзей.

— Чикаго, — прошептала тогда Жюли. — Мы едем в Чикаго. На склад «Уокер&Даун».

Она говорила прерывающимся голосом, и я не понимал, почему она решила сказать правду. Те Труа положил руку ей на плечо.

На лице Берри сверкнула улыбка.

— Знаете, если вы хотите заказать что-то из Каталога, можно сделать это быстрее.

— Да, мы знаем, — ответила Жюли.

— В любом случае спасибо, что сказали.

Жюли улыбнулась:

— Вы шулер. Только тому, кто привык врать, можно иногда сказать правду.

Берри засмеялся.

— Ты совершенно права, — сказал он. — Интересное совпадение. Уже второй раз на этой неделе я слышу про «Уокер&Даун». Если я правильно помню, в газете…

— Именно так, — встрял я, думая о газетной странице, которую Жюли показала мне два дня назад. — В Чикаго найден мёртвым убийца мисс Даун.

— Да, мисс Даун была убита в 1899 году, если не ошибаюсь, — кивнул Берри. — У меня хорошая память на даты и цифры… Это, как вы понимаете, профессиональное. Теперь припоминаю: я читал новость о мистере Дарсли, он бежал из тюрьмы и был найден мёртвым уже через несколько часов. Гадкая история. Гадкая и отвратительная.

— А ты можешь её рассказать? — спросил Те Труа.

— Почему вам это так интересно?

— Нам не так уж интересно, — ответил мой друг. — Это просто… чтобы скоротать время.

— Ну-ну, — сказал Берри. Он резко закрыл нож и принялся постукивать жемчужной рукояткой по бедру. В полутьме он походил на карточного джокера. — Видите ли, убийство мисс Даун стало одним из самых загадочных преступлений последних лет, и когда-то все только о нём и говорили. К тому же… тут были налицо все составляющие примечательной истории: новогодняя ночь рубежа веков, богатая гениальная женщина, её поклонник и его соперник.

— Поклонник? — переспросил я. — Соперник?

— Я имею в виду, конечно, мистера Уокера, — отозвался Берри. — Но, наверное, лучше рассказать всё с самого начала. В молодости мистер Уокер работал в почтовой службе и вечно путешествовал с одного конца страны на другой. Однажды он познакомился с мисс Даун, дочерью коммерсанта, который был на грани разорения. Они тут же друг другу понравились, и Уокер решил продавать товары отца мисс Даун в разных городах, где оказывался по работе. Предприятие оказалось успешным, и вскоре Уокер уволился с почты и основал «Уокер&Даун». Тем временем мисс Даун долго размышляла, почему идея Уокера имела такой успех. Со временем она поняла: тем, кто живёт не в городе, а, например, на уединённой ферме где-нибудь на западе, тяжело ездить за покупками… А ещё людям нравилось получать вещи сразу на дом. Так мисс Даун придумала знаменитый Каталог и собственноручно создала его первую версию. Видите ли, — продолжал Берри, — для мистера Уокера мисс Даун была не просто партнёром. Говорят, что она была очень красива да к тому же слыла одной из самых умных женщин Америки. Уокер влюбился в неё без памяти. Он много раз просил её руки, но она всё время ему отказывала…

— Почему? — спросила Жюли.

— Не знаю. Поговаривали, что она не хотела терять свою независимость. К тому же, кажется, они были очень разными людьми. Мисс Даун нравилось читать и изобретать, она проводила много времени в одиночестве, а Уокер любил красивую светскую жизнь. В общем, эти двое были вроде как вечные жених и невеста. И в этот момент на сцене появился мистер Дарсли.

— Убийца! — воскликнул Те Труа.

Берри кивнул:

— Он самый. Но в то время, за год-два до убийства, Дарсли знали только как частного детектива. Говорят, он был красив, как актёр, и, что ни день, появлялся на разворотах журналов. Если надо было разгадать тайну или раскрыть сложное дело, Дарсли оказывался на шаг впереди полиции, его обожал весь Чикаго. В общем, Дарсли тоже влюбился в мисс Даун и начал настойчиво за ней ухаживать. Однако она его отвергла, как и мистера Уокера… Дарсли совсем потерял рассудок и в ночь Нового года убил её. Выстрелил прямо в лоб. БА-БАХ!

Последнее слово Берри прогремело в комнате, как настоящий выстрел. Я представил себе, как бедная мисс Даун падает на пол и последний вздох вылетает из её приоткрытого рта.

— Конечно, мистер Уокер поклялся, что отправит Дарсли на виселицу, и поручил дело своим лучшим адвокатам. Но и у Дарсли были отличные адвокаты. Говорят, что детектив был хорошим другом Эмеральда Джима, короля чикагской мафии, и тот сделал всё возможное, чтобы спасти ему жизнь. Адвокаты Дарсли доказали, что пистолет, из которого произведён выстрел, был украден у детектива за неделю до преступления, а Дарсли в момент преступления находился в ночном клубе Чикаго, где праздновал канун Нового года, и по крайней мере десять танцовщиц готовы были это подтвердить. В итоге вместо повешения он был приговорён к пожизненному заключению. Но Дарсли не признавал свою вину и говорил, что его подставили. А когда его посадили за решётку, поклялся сбежать, чтобы отомстить…

Слова Берри повисли в воздухе, как облако дыма.

17. Сент-Луис

«Луизианская история» прибыла в пункт назначения в середине дня. Уже с реки было видно, насколько этот город отличается от остальных. Сент-Луис оказался таким огромным, что его границы терялись где-то вдали.

— Сент-Луис — четвёртый по величине город Америки, — рассказал нам Берри прошлой ночью. — Но Чикаго ещё больше, сами увидите.

Я не мог себе представить, что может существовать что-то более величественное, чем зрелище, лежащее сейчас перед моими глазами. Сент-Луис был искусственным байу из домов, улиц, мостов и людей. Как животные могли выжить в подобном месте, если здесь не было ни одного дерева? Что за птицы могли летать в этом сером небе?

Корабль ещё не причалил, когда я увидел, как по набережной на полной скорости несётся карета без лошадей. Это был… автомобиль. Я знал, что где-то в мире существовали подобные машины, паровые кареты, которыми можно управлять, как кораблями. Но я никогда не думал, что мне выдастся увидеть такое живьём.

— Ого! — воскликнул я.

— Как думаешь, нам удастся прокатиться? — спросил меня Те Труа. Его глаза блестели от предвкушения чуда.

— Давайте будем тратить деньги разумно, — шёпотом осадила его Жюли.

Пароход заглушил моторы, и матросы спустили трап. Мы подождали, пока все спустятся (особенно Фред и Стед, которые всё время оглядывались в поисках Берри). Потом мы увидели, как шулер идёт к капитану, пожимает ему руку и обещает присмотреть за нами и передать нас дяде. Тогда и мы спустились с корабля на твёрдую землю. «Банда с часами» прибыла в Сент-Луис.

— Вы уже знаете, куда идти? — спросил нас Берри.

— Не совсем, — признался Те Труа.

— Тогда я дам вам последний совет. У вас не хватит денег, чтобы добраться до Чикаго на поезде… Но если вы такие смышлёные, как я думаю, то вы догадаетесь: чтобы путешествовать, не всегда нужен билет.

Он ушёл, не попрощавшись, и я не знал, огорчаться или радоваться тому, что он не пытался украсть у нас часы, все наши пожитки или что-нибудь в этом духе. Мы смотрели, как Берри широко шагает прочь в своём разноцветном наряде и цилиндре с довольным видом властелина мира, который уверен, что с ним никогда не случится ничего плохого.

Мы зашли в порт между складами и пустились в путь по лабиринту между мешков и ящиков. Тит попал под ноги большому и толстому моряку, который нёс огромную бочку.

— Чёрт! — воскликнул тот. — Поосторожней!

Крышка бочки соскочила, из неё выплеснулось полгаллона рыбы в рассоле. Тита с Жюли окатило с головы до ног. Они выглядели так смешно, что мы с Те Труа расхохотались, а Жюли сказала:

— Фу, теперь я буду вонять селёдкой до скончания времён.

Тогда мы засмеялись ещё громче, а Жюли вытянула руки вперёд и страшным голосом проговорила:

— Смотрите, я болотный монстр…

Мы сделали вид, что убегаем, а Жюли схватила Те Труа, крепко его обняла и поцеловала в щеку. Мой друг покраснел так, словно перед его лицом взорвался арбуз. А я почувствовал, что внутри меня тоже что-то взорвалось. Я не знал, что это было, но почувствовал боль.

В одно мгновение у меня пропало всякое желание играть. Мне хотелось только уйти куда-нибудь подальше от них. Тит неразборчиво что-то промычал, тоже обнял меня и поцеловал куда-то в грудь.

— Отстань, ты мне всю одежду испачкаешь, — проворчал я.

— Испачкает, говоришь? — спросила Жюли. — А мне что делать? Взгляни, на кого я похожа.

Она смотрела на меня с вызовом, но я повернулся к ней спиной и молча пошёл вперёд. Мы шагали куда глаза глядят, и я тут же возненавидел Сент-Луис. Мне не нравился запах угля и пыли. Мне не нравились высокие дома, которые загораживали серое небо, и само небо мне тоже не нравилось. Мне не нравились несущиеся со всех ног люди, которые куда-то опаздывали.

— Эдди-Эд! — крикнул Те Труа. — Ты это видел? Меня только что чуть не задавил настоящий автомобиль!

Те Труа был так доволен, словно оказаться задавленным насмерть — самое интересное, что может случиться с человеком.

— Ну да. Вообще-то я уже видел такие в порту, — пожал плечами я.

Те Труа схватил меня за руку:

— У тебя что, температура? Ты слышал, что я сказал? Автомобиль! Чуть не задавил! Разве это не самая потрясающая новость на свете? Жужу сказала, что он ехал со скоростью не меньше пятнадцати миль в час.

Среди всего, что я возненавидел в тот день, больше всего я возненавидел это дурацкое прозвище — Жужу. Но я решил не подавать виду, и мы шли куда глаза глядят в давящей жаре, от которой одежда прилипала к телу. За это время я не услышал ни одной птицы, а из животных нам на пути попадались лишь бродячие собаки да мыши.

Всюду висели плакаты: ПЕРВЫЕ АМЕРИКАНСКИЕ ОЛИМПИЙСКИЕ ИГРЫ. До них оставалось меньше месяца. На одном плакате индеец стрелял из лука. Он напомнил мне о Джо, и меня накрыла ностальгия по дому, который остался далеко позади.

Потом я понял, что эта ностальгия объяснялась по большей части голодом. Казалось, мой живот уже прилип к спине. На улице мы отыскали киоск, в котором продавались сосиски. Табличка гласила: 1 сосиска — 2 цента, 3 сосиски — 5 центов. За прилавком стояли двое — мужчина и его жена, мы немного поболтали с обоими и выпросили четыре сосиски за шесть центов.

— Антон! — заспорила женщина. — Ты хочешь нас разорить?

Муж молча ей улыбнулся, вынул из кармана фартука четыре белые перчатки и протянул нам:

— Наденьте, а то обожжётесь.

Он приподнял крышку, откуда вырвалось облако пара, и достал из ящика здоровенную горячую сосиску.

— Но помните, что перчатки нужно вернуть! — добавила женщина.

Мы взяли четыре перчатки и четыре сосиски, заплатили шесть центов и отошли в тень, чтобы спокойно поесть. Никогда в жизни я не ел ничего вкуснее. Настроение у меня сразу улучшилось. После обеда мы заметно повеселели и продолжили путь. Дойдя до конца улицы, мы услышали, как женщина закричала:

— Они не вернули перчатки! Видишь, Антон? И так всегда, мы тратим на перчатки больше, чем зарабатываем на сосисках. Нам скоро придётся закрыть киоск.

— Знаешь что… — ответил Антон. — С завтрашнего дня мы будем подавать сосиски в хлебе. Тогда они станут ещё вкуснее.

Хлеб и горячая сосиска, подумал я, шагая вперёд. Может, с каплей горчицы. По-моему, эта идея имела все шансы на успех.

Вокзал Сент-Луиса был действительно огромным («САМЫЙ БОЛЬШОЙ ВОКЗАЛ В МИРЕ» — гласила надпись у входа). Здание напоминало замок или одну из европейских церквей из книг моего отца. Слева, прямо как у церкви, возвышалась колокольня, а фасад был выложен серым камнем и украшен по периметру арками и башенками.

Воздух дрожал от грохота проезжающих поездов. Внутреннюю площадь заполняли люди, лошади, кареты и автомобили.

— Мамочки, — прошептал я, — и что же нам теперь делать?

Те Труа посмотрел на меня, улыбаясь от уха до уха.

— Что за вопрос! Пойдём смотреть вокзал, конечно!

Нам понадобилось какое-то время, чтобы добраться до входа. Мы вошли в зал с высоким потолком. Люди были повсюду. Со всех сторон нас окружали разноцветные вывески: КАССА, ТУАЛЕТ, НОСИЛЬЩИКИ, ПЛАТФОРМЫ. Мальчик-разносчик махал газетой и кричал: «Последние новости!» Мимо нас прошёл высоченный негр. Справа под мышкой он держал козочку, а слева — маленького ребёнка. За ним шёл усатый бизнесмен в котелке. Вокзал наполняли торговцы, синьоры, крестьяне, дети, учителя.

Те Труа заметил женщину, которая продавала ириски, и, прежде чем я успел его остановить, купил большой кулёк и протянул нам, с удовольствием причмокивая. Потом мы присели на скамейку и стали думать, что делать дальше. Судя по нашей карте, до Чикаго оставалось триста миль, и на этот раз на пути не было рек, которые могли бы с комфортом доставить нас до места. Мне казалось, я путешествую уже целую вечность. Я чувствовал себя гораздо старше, чем неделю назад, дома, с мамой и папой.

— Какие у нас варианты? — спросил Те Труа.

И снова Эдварду-проводнику предстояло найти решение.

— Не так уж много, — ответил я. — Надо пересечь часть штата Миссури и весь Иллинойс. В дилижансе на это уйдёт целая вечность, к тому же у нас не хватит денег. Остаётся поезд.

— Вот-вот! — воскликнул Те Труа. — Как там говорил Берри? Не обязательно покупать билет…

— Он имел в виду, что можно путешествовать нелегально, — объяснил я. — Как Чит.

Имя Чита заставило нас на секунду замолчать, и мы беспокойно переглянулись. Только Тит, сидя в сторонке, спокойно играл с часами. Я не представлял, как мы заберём у него это сокровище, когда доберёмся до Чикаго.

— Послушайте, — сказала Жюли, — если мы хотим тайком сесть на поезд, то надо попробовать, так ведь? Поищем ближайший поезд в Чикаго и проберёмся в вагон. Потом можем запереться в туалете, тогда контролёр подумает, что пассажиру стало плохо, и не будет требовать билет.

Это был хороший план. Мы выяснили, что первый подходящий нам поезд отъезжает в восемь вечера. Мы перекусили, Жюли надолго заперлась в вокзальном туалете вместе с Титом, а когда вышла, снова пахла, как девочка, а не как сардины в рассоле.

В районе семи навесы на платформах окрасились в яркий оранжевый цвет расплавленного металла. И именно тогда наш поезд, фыркая и дымя, подошёл к платформе. Мы взяли чемодан, встали между других пассажиров и напустили на себя равнодушный вид. Когда двери поезда открылись, мы приготовились войти.

— Стойте! — скомандовал я.

Те Труа, который уже собирался ступить на подножку вагона, замер.

— В чём дело? — спросил он.

Жюли сразу всё поняла:

— Тут не пройти. Контролёр.

Высокий человек в берете и форме стоял у входа в вагон и, пока пассажиры заходили в поезд, проверял у них билеты.

— И что теперь делать? — спросил Те Труа.

— Попробуем другой вагон, — предложил я.

Мы пробежали весь поезд от начала до конца, всё больше и больше отчаиваясь, потому что у каждой двери стояли контролёры. Они вежливо указывали пассажирам на их места. Для нас контролёры были непреодолимой преградой. Вскоре двери поезда закрылись, и, фыркая, он уехал в Чикаго без нас.

— И что теперь? — Я устал и чувствовал едкую горечь поражения.

— Сюда, — сказал Те Труа. — У меня идея.

Мой друг побежал по крытой платформе, но в противоположном от вокзала направлении. Он спрыгнул с насыпи, выбежал из-под козырька платформы и понёсся по щебёнке между рельсами. Немного помедлив, мы нырнули за ним в лабиринт из камней, стальных конструкций и движущихся поездов.

С начала нашего приключения я только и делал, что бегал. По крайней мере, мне так казалось. Мы стояли на широком пересадочном узле. Здесь железнодорожные пути переплетались, как нити в клубке, а потом по отдельности устремлялись за горизонт. Слева возвышались большие склады и специальное оборудование для погрузки угля и разных товаров.

— Что скажете? — с гордостью воскликнул Те Труа. — Это идеальное место, чтобы незаметно запрыгнуть в поезд.

— Да, точно, отличная идея! — одобрила Жюли.

— Тут сотни путей, и поезда могут ехать в разные стороны. Мы можем запросто уехать на запад или в Нью-Йорк!

Стало темнеть, поезда и склады на глазах превращались в мрачные пятна на фоне чернеющего неба. Мы дошли до одного склада и обошли его. Не знаю, что именно мы хотели обнаружить. Вдруг прямо перед нами в облаке дыма остановился небольшой поезд: всего пять вагонов, локомотив и маленькая тележка с углём. По бокам паровоза шёл замысловатый медный парапет, который закручивался, как усы, а вагоны украшала элегантная позолоченная надпись. Может, это было название поезда, но в темноте я не мог его прочитать.

Вдруг в окошке показались двое детей примерно нашего возраста. Мы увидели девочку с рыжими волосами в замасленной форме машиниста. За ней показался высокий худой мальчик с тёмными, как кофейные зерна, глазами. Те Труа поднял руку, чтобы им помахать, но за юными машинистами я заметил взрослого, а мы уже насмотрелись на служителей железной дороги. Я схватил Те Труа и оттащил его назад. Рыжая девочка улыбнулась нам за стеклом.

Всё это длилось одно мгновение, потом странный поезд тронулся и исчез в темноте. Кто знает, куда он ехал?

18. Прерии

Мы не знали, что делать, и потому просто сели на землю, облокотившись спиной о столб, и зарылись ботинками в гравий. Говорить не хотелось. Мы смертельно устали, а я точно заболевал. Мне так хотелось пососать сейчас леденцы от кашля, которые индеец Джо готовил из дикого мёда и болотных трав.

Я закрыл глаза в надежде заснуть и больше ни о чём не думать, но тут Жюли вдруг вскочила и схватила чемодан.

— Вот он! — крикнула она.

Паровоз медленно приближался к нам, фыркая и дымя, как заправский курильщик. За локомотивом следовало множество вагонов с дровами. Это был товарный поезд.

— Вот кто нас довезёт! — снова крикнула Жюли и побежала. — Скорее, пока он разгоняется, мы можем запрыгнуть!

— Ты с ума сошла? — спросил я.

Те Труа вскочил, схватил Тита за руку и побежал следом.

— Вы все с ума сошли? — снова спросил я.

— Посмотри, что написано… на первом… вагоне! — крикнула Жюли, она уже набрала скорость и не могла остановиться.

Я поднял голову. Из-за грязных очков в сумерках я почти ничего не видел. Наконец я разглядел надпись «Юнион Сток Ярд энд Транзит КО»[4]. И внизу маленькими буквами: «Чикаго, Иллинойс».

— Эй! — закричал я, с трудом поднимаясь на ноги. — Эй, подождите, не уезжайте без меня!

Но в темноте было трудно бежать по запутанному лабиринту из рельсов и шпал, к тому же мои ботинки вязли в мелком щебне. Жюли сказала, что поезд только разгонялся, но я всё равно не мог его догнать. Я увидел, как Жюли подпрыгнула, схватилась за ручку, распахнула дверь вагона и влетела внутрь. За ней бежал Те Труа, держа на руках Тита. Жюли забрала у него брата, и тогда Те Труа тоже вцепился в ручку и прыгнул вперёд, оглядываясь на меня.

— Давай, Эд! — крикнул он, тяжело дыша. — Осталось чуть-чуть!

Тут я поскользнулся и плюхнулся в гравий лицом. Очки слетели, пришлось искать их на ощупь. Поезд набирал скорость и уносил Те Труа всё дальше, а вагоны проезжали мимо меня на расстоянии вытянутой руки.

— Эдди! — звала меня Жюли. — Эдди, давай, вставай!

— Беги, Эд!

Я попробовал встать, рванулся вверх и заработал ногами. Моё сердце готово было выскочить из груди, а в ушах стоял звон тысячи барабанов. Я и не думал, что могу так быстро бегать. Расстояние между мной и вагоном сокращалось, но этого было мало.

Те Труа вцепился в ручку, сделал акробатический выпад вперёд и протянул мне руку. На секунду я подумал, что у меня всё получится. Я собрал силы для последнего рывка, вытянул руку как можно дальше, так что у меня даже заболело плечо… всё зря. Я даже не коснулся пальцев Те Труа.

Поезд набирал скорость, а я снова споткнулся и понял, что всё потеряно. Вагоны летели мимо, я продолжал бежать рядом с поездом, уже ни на что не надеясь.

— Эдди! — завопила Жюли где-то вдалеке.

— Ребята! — ответил я.

Что я мог поделать? Я остановился перевести дыхание и даже не заметил, как на глаза навернулись слёзы.

— Те Труа! — прокричал я.

Имена моих друзей замерли у меня в горле. Потому что именно в этот момент чья-то рука схватила меня за шиворот и втащила в вагон.

Я перекатился по соломе, которая покрывала пол в глубине вагона, и с трудом поднялся. Меня окружали волосатые бока, влажные носы и рога. Коровы. Вагон был полон коров, которые приглушённо мычали. Одна корова развернулась и, словно кнутом, ударила меня по лицу кисточкой хвоста.

— Что за… — пробормотал я.

Я постарался встать.

— Те Труа? Жюли? Тит? Где вы? Что?..

— Тихо ты, — произнёс незнакомый голос. — Я тебя сюда втащил, но могу и обратно выкинуть.

— Что? Но…

— Будешь шуметь — напугаешь коров. Напугаешь коров — они начнут брыкаться.

Я ничегошеньки не понимал. В темноте зажёгся огонёк и осветил трубку, незнакомец глубоко затянулся. До того, как огонёк погас, я успел разглядеть кудрявую бороду.

— Мои друзья…

— Твои друзья по крайней мере на шесть вагонов впереди. Чтобы добраться до них, надо подождать, пока поезд встанет. Мне жаль. Ну и вообще-то ты мог бы меня поблагодарить. Если бы не я, ты бы торчал сейчас на путях, как последний дурак.

— Я не… — заспорил я.

Но потом я подумал, что без помощи этого странного бородатого мужчины я действительно попал бы в неприятную ситуацию. Поэтому тихо сказал:

— Спасибо…

— Не за что, — ответил тот. — У тебя случайно нет мелочи? Когда я вас увидел, таких нарядных, я подумал, вдруг у вас найдётся мелочь для старого Алекса.

— Алекс — это вы? — спросил я неуверенно.

— Алекс — это я. Алекс по прозвищу Кот.

Он говорил со смешным акцентом, растягивая слова, словно держал за щеками по картошке.

— Приятно познакомиться. Меня зовут Эдди. Эдди Браун.

— Так что там с мелочью?

Он снова затянулся, на этот раз подольше. Огонь осветил всю его кудрявую бороду, такую длинную, что она доходила незнакомцу до пояса. Теперь, когда мои глаза привыкли к темноте, я мог получше его разглядеть. Это был человек средних лет крепкого телосложения в широком пальто не по размеру. Он сидел, скрестив ноги и прислонившись к стене вагона. Рядом с ним стояла почтовая сумка, к концу которой была привязана палка. Если положить такую палку на плечо, сумку легче нести.

Мужчина кашлянул, напоминая, что всё ещё ждёт. Я смущённо пошарил в карманах и нашёл мелочь, оставшуюся от покупки сосисок. Я собирался кинуть ему деньги, но Алекс неодобрительно посмотрел на меня. Пришлось подняться и подойти к нему, чтобы отдать монеты. Тот серьёзно кивнул, и его борода раздвинулась, как вход в палатку. Между кудрявых волос показалась голова котёнка. Он был весь чёрный, а на мордочке белело пятнышко в виде месяца.

Алекс был самый странный человек, которого я когда-либо встречал. У него был глубокий голос, а разговаривал он короткими фразами, как будто, прежде чем открыть рот, каждый раз крепко задумывался.

Тем временем поезд шёл на полной скорости, и из полуоткрытой двери, рыча, как дикий зверь, в вагон врывался ветер. Я высунулся наружу, стараясь не потерять равновесие, и у меня перехватило дух: Сент-Луис остался далеко позади, и перед моими глазами мелькали луга, похожие на поспешные мазки на картине.

— Ты лучше отойди оттуда и закрой дверь, — посоветовал мой странный попутчик. — Ветер пугает коров. Если коровы испугаются, они начнут брыкаться.

Я сразу его послушался, затем спросил:

— Вы… вы… часом не контролёр?

Алекс засмеялся глубоким булькающим смехом.

— Разве контролёр разрешил бы тебе ехать без билета?

— Но вы едете в Чикаго, — заметил я. — Ведь поезд идёт туда?

Алекс некоторое время молча курил трубку, потом произнёс:

— Поезд — да, коровы — тоже. А я ещё не решил.

— А когда… когда мы приедем?

— Наверное, послезавтра, — предположил Алекс. — Нужно время, потому что днём мы стоим. Коровы должны отдохнуть. И надо освободить путь для пассажирских поездов. Значит, ближе к рассвету поезд остановится, а с темнотой снова отправится.

Тогда я смогу снова увидеть своих друзей. От одной этой мысли мне стало легче дышать.

Алекс по прозвищу Кот долго смотрел на меня в молчании. Мне показалось, что он меня изучает. Может, он раздумывал, остались ли у меня ещё деньги, но мои карманы были совершенно пусты. После Мемфиса мы все вместе решили, что пусть деньги лучше будут у Те Труа.

Потом я заметил, что бродяга закрыл глаза. Честно говоря, я тоже очень устал. Поезд подпрыгивал на шпалах, издавая монотонный звук, похожий на биение сердца. Это напомнило мне о маме. Когда я был маленький и болел, мама клала голову мне на грудь и называла Фарфоровым Эдди, потому что я был очень хрупким. Но теперь во мне не осталось ничего от Фарфорового Эдди. Я стал путешественником, нелегальным пассажиром на поезде, который нёсся на север.

Коровы вокруг меня спали. Через мгновение уснул и я.

Когда я открыл глаза, в вагоне всё было пронизано первыми лучами солнца. В деревянные щели проникало ясное предрассветное сияние.

Я выполз из своего укрытия и прижался к одной из щелей, чтобы посмотреть наружу. Повсюду, докуда хватало глаз, лежали бескрайние поля. Не было видно ни дерева, ни фермы — ничто не выделялось на бескрайней равнине.

Это огромное пространство настолько отличалось от природы у нас дома, что я даже не сразу понял, что меня беспокоило: здесь не хватало воды! Нигде не было ни канала, ни озера, ни островка. Не было даже ободряющего присутствия Миссисипи, которое поддерживало нас раньше. Вокруг росла одна трава. Это означало, что я оказался там, куда раньше не добирался ни один болотный шаман.

Алекс-Кот поднялся на ноги и принялся собирать свои вещи в сумку, чтобы привязать её к палке.

— Разве мы подъезжаем? — спросил я. — Станцию ещё не видно.

Алекс хмыкнул:

— Поезд уже притормаживает, и я не хочу, чтобы меня поймали. Поэтому лучше приготовиться.

— Поймали? Приготовиться? Но… к чему?

Алекс вздохнул:

— Прыгать с поезда.

Мужество, которое я чувствовал в себе до этого момента, покинуло меня, сверкая пятками.

— В смысле?

— Днём поезд стоит, я же тебе сказал.

— А почему мы должны… прыгать?

— Ты можешь поступать как знаешь. А я так точно прыгаю. Как только поезд остановится, придёт бригада железнодорожников. Они откроют вагоны, сменят сено и дадут животным воды. Представляешь, что будет, если они найдут в вагоне безбилетника?

— И… что тогда? — спросил я.

— А то, что, когда поезд достаточно замедлится, надо прыгать. И искать укромное местечко, где провести день. А когда поезд вновь тронется, можешь снова запрыгивать в вагон, если так уж хочется.

Я сел и глубоко задышал. Перспектива прыгать с поезда меня ужасала. Но железнодорожников я боялся ещё больше.

— Подожди-подожди! — воскликнул я. — Но Те Труа и Жюли не знают, что им надо прыгать! Их точно поймают!

Алекс принялся набивать трубку, с отсутствующим видом изучая прерии.

— Да, — кивнул он. — Именно так и будет.

Я никогда не думал, что ветер можно потрогать. И тем не менее я ощущал его столь же отчётливо, как и вагон, за который цеплялся со всей силой своего страха. Моё лицо перекосила гримаса, а волосы хлестали по ушам.

— Парень, ты сошёл с ума! — крикнул Алекс. — Ты ни за что до них не доберёшься!

— Я должен! — возразил я. — Должен предупредить друзей!

Алекс-Кот высунулся из вагона. Ветер превратил его лицо в ком из бороды и волос.

— Будь осторожен! — крикнул бродяга. — Иди по отмостке, держись изо всех сил!

Я уже стоял на отмостке — узкой приступке, которая тянулась вдоль вагона. Она была настолько узкой, что стоять на ней можно было только на цыпочках. Я начал потихоньку продвигаться боком, раскинув руки и прижавшись лицом к деревянной стене вагона. Ветер толкал меня, и я думал, что сейчас упаду и буду много миль катиться по равнине. Я добавил ещё один пункт к списку моих Страхов: «упасть с движущегося поезда на щебёнку и очень сильно ушибиться». Но, хоть я и ужасно боялся, выхода у меня не было. Я должен был добраться до остальных.

Я сделал над собой усилие и перестал смотреть вниз, где каменная насыпь убегала назад на расстоянии ладони от моих голых ступней. Шаг за шагом я продвигался вперёд, прижимаясь к боковой стене товарного вагона. До его конца я добирался целую вечность. Потом немного отдохнул в пространстве между вагонами, прячась от ветра, затем вцепился в следующий вагон и продолжил путь. Когда я добрался до окошка, то схватился за ручку и крикнул:

— Те Труа!

Ответом было только мычание. Так что я пошёл дальше, преодолевая вагон за вагоном, пока у меня не свело ноги, а на руках не выступила кровь. Алекс продолжал смотреть на меня загадочным кошачьим взглядом. Разделяющее нас расстояние казалось мне бесконечным.

Мои силы были на исходе. Я чувствовал, что через несколько мгновений моя хватка ослабеет и я закрою глаза и упаду назад, в высокую траву прерий. И отдохну.

— Нет, — прорычал я самому себе. — Ты больше не Фарфоровый Эдди. Ты Эдди-проводник, Эдди-шаман. А Эдди-шаман может пройти хоть весь поезд!

Вдруг из вагона передо мной высунулась голова Те Труа. Его волосы, словно траву, трепал ветер.

— Эд! Эдди, боже мой, что ты тут делаешь?

Я улыбнулся и со стоном выдохнул:

— Впусти меня. Я иду вас спасать.

19. Поезд в Чикаго

Те Труа ткнул меня кулаком, но не очень больно. Было видно, что он рад. Жюли сжала меня в объятиях, и я почувствовал её крепкие, как яблоки, груди. Такого со мной ещё не случалось.

— Эй-эй! — Я попытался их остановить. — Дайте мне вздохнуть!

— Мы были уверены, что потеряли тебя…

— Мы не знали, что делать…

— Я всю ночь не спала…

Они говорили хором, так что невозможно было ничего разобрать. К тому же мои друзья расшумелись, и коровы в вагоне стали просыпаться и немного занервничали.

— Тише, а то напугаете коров, а если коровы испугаются, они начнут брыкаться, — пробормотал я и улыбнулся, вспоминая смешную фразу Алекса-Кота.

Я высунулся в приоткрытую дверь вагона и сощурил глаза от ветра. Бродяга всё ещё выглядывал в окошко. Увидев меня, он поднял руку. Я помахал ему в ответ и вернулся к друзьям.

— Ты расскажешь нам, что случилось? — спросила Жюли.

— И как тебе пришло в голову пройти полпоезда таким образом? — спросил Те Труа.

Его глаза сияли. Я знал, что он уже ищет повод, чтобы повторить мой трюк. Этому сумасшедшему такое бы даже понравилось. Тит свернулся калачиком в углу и наблюдал за большими телятами, которыми был забит вагон. Это были величественные могучие животные с потухшим, обречённым взглядом.

Я рассказал друзьям последние новости и предупредил их, что мы скоро остановимся и что нам придётся прыгать с поезда до того, как он приедет на станцию.

— Потрясающе! — воскликнул Те Труа. — Это ещё лучше, чем болтаться с той стороны вагона. Йу-хуу!

Жюли мрачно на него посмотрела:

— Ты что, правда собираешься прыгать?

— А что такого? — ответил Те Труа. — Надо только, чтоб поезд немного замедлился, тогда мы свернёмся в клубки, как опоссумы, покатимся по траве…

— И расшибёмся насмерть, — закончила за него Жюли.

— Послушайте, мне кажется, с поезда надо прыгать как-то по-другому, — вмешался я.

— Ах, да? — спросил Те Труа. Ему явно не хотелось отказываться от своей смелой идеи. — И как же, по-твоему, надо прыгать с поезда?

Признаюсь, я и понятия не имел.

Поезд ощутимо замедлился. Мы ехали по сельской местности, где не было ничего, кроме лугов и каменно-стальной линии рельс. Тем временем Те Труа высунулся из вагона и осматривался. Ветер лохматил ему волосы. Вдруг он повернулся и подозвал меня жестом:

— Смотри, твой друг прыгает!

Мы с Жюли подбежали к двери, и ветер ударил нас по щекам. Те Труа был прав. В одном из дальних вагонов из окошка показалась кудрявая борода Алекса. Бродяга оглянулся, подхватил свой багаж и сбросил его вниз. Узелок и палка ударились о камни. Я подумал, что и мне предстоит испытать нечто похожее, и вздрогнул.

Потом Алекс схватился обеими руками за ручку и высунулся из вагона. Его грузная фигура почти полностью оказалась в воздухе, лишь одной ступнёй Алекс цеплялся за отмостку. И тут… он спрыгнул. Крепко держась за ручку вагона, он с грацией балерины взбрыкнул ногами в воздухе и — хоп! — коснулся одной ногой земли. И — хоп! — нащупал землю другой ногой! И снова — хоп! — и вот он уже сломя голову мчался рядом с вагоном. Только тогда он отпустил ручку, тут же потерял равновесие и покатился по траве рядом с поездом.

— Боже мой, — сказала Жюли. — Он жив?

— Да, — ответил Те Труа. — Вон встаёт. Всё с ним в порядке.

Не знаю, насколько Алекс был в порядке, но он точно был жив. Я смотрел, как он поднялся на ноги, согнулся и упёр руки в колени, чтобы перевести дух. Потом он посмотрел назад в поисках своих пожиток, которые должны были остаться где-то в полумиле позади.

— Вот, значит, как надо прыгать с поезда, — пробормотала Жюли.

— Значит, так, — ответил Те Труа. — Надо только сделать ногами «хоп-хоп!». Кажется, совсем не сложно. Проще, чем выпить стакан виски!

С виски я сталкивался только раз в жизни — в Новом Орлеане. И тогда всё закончилось очень плохо.

Мы решили, что я прыгаю первым. Те Труа придётся взять Тита на спину. А Жюли всё-таки девочка. В одно мгновение я покрылся потом, и у меня затряслись руки.

— Не бойся, — успокаивала меня Жюли. — Если твой бородатый друг смог, сможешь и ты.

Я снял очки, аккуратно сложил их и спрятал в чемодан между нашей одеждой, чтобы не разбились. Без очков я видел не дальше крота, но в данном случае, наверное, так было даже лучше. Я глубоко вздохнул несколько раз, ощутив запах животных и беспокойство моих друзей. Те Труа и Жюли проводили меня к двери, откуда в вагон задувал обжигающе горячий ветер.

Я видел только размытые цвета: жёлтое пятно солнца, серую полоску камней и бескрайнюю зелень травы. Я схватился за ручку так, словно от этого зависела вся моя жизнь (так оно, в общем, и было), и попробовал повторить движения Алекса. Не отпуская рук, я вскинул ноги в воздух и аккуратно попробовал поставить одну ступню на землю.

Из-за скорости поезда мне чуть не оторвало ногу, и я тут же с криком поднял её в воздух и какое-то время просто болтался на ручке, рискуя разбиться в лепёшку. Я не рассчитал, что мои руки гораздо короче, чем у Алекса, и…

— Давай, Эдди, беги! — крикнул Те Труа. — Хоп-хоп-хоп!

Я снова опустил ногу, её снова отбросило назад, но я набрался мужества, опустил на землю вторую ногу, потерял равновесие — и упал. Я ещё не понимал, что произошло, но уже катился куда-то по острым камням. Плечо пронзило резкой болью, и на глаза навернулись слёзы. Поезд с грохотом нёсся мимо.

Я пришёл в себя и сел на солнце, весь пыльный и расцарапанный. Никогда ещё я не чувствовал себя таким потрёпанным.

— О-о-о, — простонал я, а когда попытался подняться, то заметил, что весь перепачкался в крови. Но, кажется, я был всё ещё цел и понимал, что всё могло обернуться гораздо хуже.

Я пошёл вперёд вдоль путей вслепую. Слева от меня простирались луга, а справа — ярко-жёлтая насыпь железной дороги. Через некоторое время я увидел Жюли, которая спрыгнула с поезда с чемоданом. Первым делом она протянула мне очки. Надев их, я увидел, что она поранила ногу и измазалась в пыли. Казалось, Жюли только что выбралась из шахты.

Ещё через какое-то время мы заметили Те Труа и Тита. Они ждали нас, сидя в высокой траве, и Те Труа стал болтать как ни в чём не бывало.

— Вот это да! Скорей бы это повторить, а, Тит?

В ответ Тит только широко улыбался.

Я оглянулся посмотреть, не видно ли где Алекса и его странного котёнка с отметиной-месяцем на мордочке, но никого не увидел. Наверное, он пристроился под каким-нибудь деревом немного поспать.

Мы пошли вперёд вдоль путей. Я немного отставал, потому что, прыгая (точнее, падая) с поезда, ушиб колено. Тем временем я посматривал на небо, где похожая на плотное облако стая голубей рисовала большие круги. Когда голуби резко изменили направление, я протянул руку и сказал:

— Там впереди — станция.

Те Труа и Жюли с удивлением на меня посмотрели, словно хотели спросить: «Откуда Эд всё это знает?» Приятно, что мои способности шамана снова пригодились.

Станция возвышалась посреди поля. Казалось, вокруг больше ничего не было, ни города, ни домов — одна пустота. Только здание с покатой крышей да длинный ряд помещений, напоминавших склады или стойла для скота.

Наш поезд перенаправили на запасные пути. Издалека мы видели, как рабочие станции открывают вагоны и выводят животных.

— Отойдём подальше, — тихо предложил Те Труа.

Выбора не было: что бы сказали эти люди, увидев четверых детей, появившихся словно из ниоткуда? Было очевидно, что мы зайцы и только что спрыгнули с поезда, стоило только взглянуть на нашу одежду и царапины. Так что мы сделали большой круг, обходя станцию стороной. Мы шли среди высокой травы по направлению к небольшому кленовому лесу. Он единственный нарушал монотонность пейзажа.

Мы решили разбить лагерь и дождаться рассвета. Вытащив редингот из чемодана, мы расстелили его на земле, как покрывало.

— Ну ладно, голуби тут есть, пойду поймаю хоть сколько. У нас точно будет чем позавтракать, — потягиваясь, сказал Те Труа.

— Ты помнишь, что ружьё осталось в байу? А пистолет — в Мемфисе? — спросила Жюли.

Но это, конечно, не могло остановить такого, как Те Труа. Он снял с себя пояс и вырезал из него рогатку. Посвистывая, как уверенный в себе охотник, он исчез среди деревьев.

Мы остались втроём. Тит играл с часами и напевал что-то себе под нос, следя пальцем за стрелками на циферблате.

— Знаешь, однажды Тит со мной заговорил, — сказал я Жюли. — Это было ночью на корабле. Он называл цифры на часах.

— Тит разговаривает. Только нечасто. Вообще-то такого почти никогда не случается. Как думаешь, что ему так интересно в этих часах?

— Не знаю, — признался я. — Может, дело в том, что стрелки всё время показывают на одни и те же цифры? А Титу нравится, когда что-то повторяется.

— Ты тоже это заметил? — кивнула Жюли. — Часовая проскакивает два круга, а минутная — три. Я всё думаю, почему кому-то так важны сломанные часы. Я не про Тита, а про тех, из «Уокер&Даун».

— Жюли…

— И ещё я думаю, стоило ли вообще так далеко ехать. Вот теперь мы сидим посреди этой бескрайней прерии и…

— Жюли…

— Может, всё это пустая затея, и если так, то что с нами будет в Чикаго? У нас ещё есть деньги, которые нам дал Берри, но…

Я понимал, что нужно остановить этот словесный поток, но не знал как. Мне было так неловко, что внутри все горело. И я не придумал ничего лучше, как схватить Жюли за руку и сильно сжать.

— Ай! Больно, Эдди! — вскрикнула Жюли. — В чём дело?

— Понимаешь, я…

У меня пересохло в горле, и я не мог произнести ни слова.

— Понимаешь, я боюсь, что… э-э-э… в общем, у тебя кровь. У тебя… идёт кровь, Жюли.

Она замерла и проследила за моим взглядом. На рединготе расплывалось тёмное пятно, и платье, которое я купил для Жюли в Новом Орлеане, тоже испачкалось.

— Может, это и ничего, — попробовал я подобрать слова. — Может… Ты поранилась… там?

Не знаю, почему я так сказал, но точно не стоило этого делать. Жюли тут же вскочила, вырвала из-под меня редингот, прижала его к себе и сказала:

— Эдвард Браун, ты идиот.

Потом она развернулась и убежала в лес.

Через пару часов вернулся Те Труа и с гордостью продемонстрировал голубей, которых подстрелил из рогатки. Он принялся ощипывать птиц и развёл небольшой костёр, чтобы их поджарить. Я хотел помочь ему, но вид крови напомнил мне о Жюли, и у меня свело живот.

— Ну и пожалуйста, — слегка обиделся Те Труа. — Значит, эта вкуснятина достанется только мне и Титу.

Мы уже подчистую съели первого голубя, когда вернулась Жюли. Она закуталась в редингот Джека, который казался на ней длинным платьем. Я заметил, что пальто было влажное, явно выстиранное в ручье. В руках Жюли держала свёрнутое в узел платье и, ни слова не говоря, кинула его в костёр.

— Ты что делаешь? — спросил Те Труа. — Что с вами сегодня такое?

— Платье порвалось, — ответила Жюли. — И я замёрзла, а в пальто теплее.

Произнося эти слова, она бросила на меня взгляд, который означал: «Не смей ничего говорить, Эдди Браун. И никогда не вспоминай о том, что случилось». Я пожал плечами и робко кивнул.

Днём на кленовый лесок набежали большие тучи, и полил дождь. Мы спрятались под кронами деревьев, но всё равно промокли до нитки. На закате под проливным дождём с холодным ветром мы вернулись к путям. Там, дрожа от холода, мы как минимум два часа прождали поезд, но вот наконец он показался вдали и подъехал к нам, медленно набирая скорость.

Мы схватились за ручку одного из последних вагонов и запрыгнули внутрь. На этот раз в вагоне вместо коров были тюки сена и корм для скота. Нам повезло: можно было обсохнуть и согреться. Раздевшись, мы нырнули в сено и мгновенно заснули. И вот так, во сне, под звук грозы, мы прибыли в конечный пункт нашего путешествия — великий город Чикаго.

Часть 3 ГОРОД

20. Попытка ограбления «Уокер&Даун»!

Мама называла меня «эта», прибавляя, как правило, что-то ещё — в зависимости от ситуации: «эта тупица», «эта идиотка», «это ничтожество». Когда она бывала в хорошем настроении, то звала меня просто «эй, ты».

Эдди звал меня Жюли и всегда произносил моё имя вполголоса, словно в нём было что-то драгоценное, что может испортиться, если его затаскать. Вот ещё почему Эдди мне нравился. Те Труа звал меня Жужу, то есть Жоли Жюли, красотка Жюли. Мой брат никак меня не называл, потому что я и без слов знала, когда ему нужна.

Для себя же я была «девочка, которая не смеет плакать», потому что я в жизни ни разу не плакала. Но то, что я никогда не плакала, вовсе не значит, что я была счастлива. Я бы даже сказала, что счастливой я не чувствовала себя почти никогда, только с друзьями. В такие минуты меня будто озаряло ярким светом, мне хотелось улыбаться и танцевать, закрыв глаза.

Сказать по правде, я не плакала потому, что умела уходить в себя. Тогда я становилась спокойной и сильной, как черепаха, я пряталась в такой прочный панцирь, что даже из ружья не пробить. Панцирь этот никто не видел, но я знала, что он есть. Он защищал и никому не позволял меня ранить.

Когда мама орала на меня за то, что я заходила в лачугу в неурочную минуту, когда она была с мужчиной, я этого даже не замечала. Когда меня что-то пугало, то я представляла, как помещаю страшную мысль в самый дальний угол головы, а потом закрываю её на ключ, и страх остаётся там навсегда.

Это почти всегда работало, только той ночью, когда мы приехали в Чикаго, не подействовало. Мы промокли и сильно устали, а я, завёрнутая в редингот Джека, чувствовала себя глупо и не осмеливалась взглянуть Эдди в глаза. Мне было так стыдно, что я простояла в ручье почти час, пытаясь отстирать платье (самое красивое платье, которое я когда-либо носила, и его подарил мне он, Эдди). Мне хотелось бежать прочь и никогда уже не возвращаться, потому что пятна крови так и не отмылись и пришлось бросить платье в костёр.

Эдди уставился на меня во все глаза, а я сделала вид, будто его не замечаю. Как обычно, я нацепила непроницаемую маску и не разговаривала с ним весь день. Я не знала, что сказать, но он наверняка подумал, что я неряха и тупица.

Не успели мы забраться в вагон, Те Труа, Эдди и Тит со свойственной мужчинам беспечностью разделись догола и с хохотом зарылись в сухое сено. Те Труа предложил, что они отвернутся, пока я разденусь, но понятно, что я всё равно не хотела делать это при них, и я сказала, что пальто и так сухое и я отлично себя чувствую.

Конечно, я соврала: пальто Джека было мокрым насквозь и холодным, прикасаться к нему всем телом было ужасно неприятно. Я свернулась клубком, чтобы немного согреться, и представила, как Эдди сейчас подойдёт ко мне и крепко обнимет.

Эдди мне нравился. По правде сказать, мне и Те Труа нравился, но совсем по-другому. Те Труа был красивее, сильнее, а ещё он был диким, как Маугли. И ещё он, кажется, понимал меня, чего с другими не случалось. Он словно был наделён властью пробиваться сквозь мой панцирь и добираться до самой сути, где пылал крошечный уголёк, который я всегда пыталась от всех уберечь.

Я и сама не заметила, как замечталась и задремала под мерный стук колёс. И тогда явился Кошмар. Кошмар — кто-то вроде гнома, только ужасно противного. Он такой жирный, лицо у него изрезано морщинами, острые уши, а нос — картошкой и весь в бородавках. Он приходит к спящим, садится им на живот и приносит страшные сны. Этой ночью он принёс одно плохое воспоминание. О пожаре.

Мне снились мужчины с горящими факелами, верхом окружившие наш старый дом, их лица были прикрыты платками. На груди одного из них был изображён крест, а в руках — знамя с буквами К-К-К. В то время я уже умела немного читать, меня научил Эдди по старой книге, но я всё равно не понимала, почему у преподобного Томпсона на знамени были три К[5]. Крест ещё ладно, священник ведь всегда остаётся священником, но остальные…

Огонь факелов напугал меня, а мама вышла из нашего домишка и стала окликать мужчин по именам, потому что знала каждого, ведь многие из них тайком приходили к ней по ночам. Она спросила, зачем они явились в темноте пугать бедную вдову. Она назвала их: мистер Дюбуа, мистер Траверт, мистер Фаброн и мистер Флинч, мистер Мерсье.

Тогда преподобный закричал, что мама должна выдать им Тита, потому что он дитя порока. Мама сказала, что не отдаст его, и тогда мужчины стали угрожать, что подожгут нашу лачугу, и, чтобы показать, что не шутят, они запалили кусты роз — то единственное, что хоть как-то украшало наше жилище.

Потом они ускакали прочь, а я стояла и смотрела на языки пламени, и мне было очень, очень страшно, а когда я проснулась, то вся промокла от пота. Потребовалось время, чтоб осознать, что я по-прежнему еду в вагоне, что всё хорошо и то был всего лишь Кошмар, который пришёл и открыл ту дверь, которая всегда должна оставаться закрытой.

Я почувствовала, как в темноте ко мне кто-то приблизился, и не нужно было открывать глаз, чтобы понять, что это Тит. Брат прижался ко мне, сухой и горячий. Я запустила пальцы в его кудряшки, похожие на железную стружку, и вновь вспомнила о магазине в Мемфисе, где ему отказались продать лимонад. Те Труа и Эдди тогда возмущались. Это они ещё не знали о том пожаре.

Тит быстро заснул, его размеренное дыхание подействовало и на меня, и я подумала, что Кошмар ушёл, что это был лишь дурной сон, о котором я позабуду на следующий день. Или не позабуду.

«Осторожней с пандусом, Тед, цепляйся хорошенько!» — «А этих куда?» — «Этих в сорок второй загон». — «В сорок второй я уже загнал из второго вагона…» — «Ну и зря! Второй нужно было разгрузить в тридцать седьмой и в сорок первый». — «Уверен?»

Я открыла глаза, но в вагоне ещё было темно. Что-то было не так.

«Ладно, понял, дальше я сам». — «А мне что делать?» — «Там в последних вагонах сено, прибери». — «Но Джон!» — «Если бы ты не развёл тут свинарник, и убирать бы не пришлось».

Хуже всего был этот шум. Мужчины орали во всю глотку, сотни телят мычали и непрерывно постукивали копытами.

«Ты мне не начальник, нечего тут приказывать». — «О, ещё бы, ты прав. Пусть Барт узнает, что телята из второго вагона теперь на месте телят из третьего, и тогда…»

После этого наступила странная тишина, как будто и шум ветра, и постукивание колёс кто-то вдруг разом выключил. За секунду я вскочила на ноги, затянула потуже пальто, встряхнула спутанными волосами.

— Те Труа! — прошептала я.

— А?

Я пробралась к тому месту, откуда послышался звук, и наобум стукнула кулаком.

— Ай! — отозвался Эдди.

— Просыпайтесь! Что-то не так, поезд стоит! А мы вовремя не спрыгнули!

В темноте я разглядела лицо Те Труа, показавшееся над кучей сена.

— Как ты сказала?

— Чикаго, — продолжала я. — Боюсь, мы приехали… И рабочие уже разгружают вагоны.

— Приехали?

— Ты что, не понял? Нам нужно прыгать, или нас найдут!

Эдди и Те Труа скатились с кучи соломы голые и гладкие, как слепые мышата, и торопливо начали одеваться. Я схватила за руку Тита, в другую руку подхватила чемодан, чувствуя, как по коже побежали мурашки. Мы в ловушке. Бежать было некуда.

КЛАЦ! — и дверь вагона с металлическим грохотом сорвалась с петель. Я оказалась лицом к лицу с рабочим в мятом берете с вилами в руках.

— Э… — протянул он. — Эй, вы! Вам тут не место!

Это я и без него знала, и, пока он говорил, ноги мои уже пришли в движение. Я отскочила в сторону, сжав руку Тита так, что чуть её не вывернула, и побежала что было сил.

Поезд стоял на товарной станции, окружённой огромными загонами для скота. Воздух звенел от мычания, а вдалеке темнели скотобойни и высокие, как башни, здания Чикаго. Я вспомнила, что на вагонах было написано «Юнион Сток Ярд», скотобойня железнодорожной компании, и поняла, где мы оказались. Я никогда не видела такого большого двора. Он был куда больше, чем плантация Маккоя, и я не знала, куда бежать. Я выбрала направление наугад, а Эдди и Те Труа бежали позади меня от рабочего с вилами.

Те Труа догнал меня в два прыжка. Не останавливаясь, он перехватил у меня Тита и посадил себе на спину.

— Сюда! — прокричала я.

— Догоняют! — отозвался Эдди.

Я обернулась: трое рабочих были уже совсем рядом, они неслись за нами, впечатывая сапоги в жидкую грязь. Я резко свернула в проход между двумя загонами, такой узкий, что грустные морды телят касались моих волос. Я повернула направо, потом налево и упёрлась в склад. Возможно, выход был там.

Но я ошибалась. Я очутилась в тупике, зажатая между двумя складскими зданиями и преграждавшим дорогу металлическим контейнером. Те Труа раскраснелся от бега, Эдди выглядел совсем отчаявшимся. Рабочие развели руки в стороны, чтобы мы не ускользнули.

— Стоять! — приказал один из них.

— Вам же будет хуже, если не послушаете, — предупредил другой.

— Мы не любим бродяжек, — пояснил третий. — Мы знаем, что делать с такими, как вы.

Они грубо схватили нас и втащили в одну из скотобоен. То была большая комната с низким, давящим потолком и нестерпимым запахом крови. Мои красные туфли быстро намокли от скользкой жижи, и мне стало дурно. В здании работали крепкие мужики с длинными усами, все в чёрных фартуках. Они мыли металлические чаны, разделывали туши и подвешивали их на здоровенные крюки под потолком.

Я никогда не видела ничего подобного. На фермах, когда убивали свинью или телёнка, устраивали большой праздник: со всей округи приходили соседи, помогали по хозяйству, а вечером вместе веселились и танцевали вокруг костра. Маму никогда не звали на такие праздники, но мне удавалось сбежать из дома и зачарованно наблюдать за пиршеством, спрятавшись в кустах. И мне никогда не бывало жалко свинью. Это естественный ход вещей, а как же иначе? Мне нравилось есть бифштексы точно так же, как крокодилу нравилась человечина и он с удовольствием бы съел меня, приблизься я только к его пасти. К тому же смерть свиньи помогала многим людям пережить зиму.

Но здесь, на скотобойне в Чикаго, всё было иначе. Казалось, что я очутилась в самом центре кровавой бойни, затеянной демонами или солдатами. Я смотрела в потухшие глаза животных и не могла даже думать.

Нас отвели на этаж ниже и повели по длинному коридору. Открыли дверь и втолкнули внутрь. То был чулан, забитый мётлами, вёдрами и моющими средствами. Я с завистью смотрела по сторонам, потому что мне, как никогда, хотелось помыться, а мыла тут было предостаточно.

— Что с нами будет? — спросил Эд.

— Чемодан, наверно, отберут. Мы здорово влипли.

— Всё не так плохо. Часы же у Тита, — слегка улыбнулся Те Труа.

— Часы-то у Тита, — ответила я, — но в чемодане бумажник Джека и другие документы. И письмо от «Уокер&Даун».

21. Каталог атакуют!

Дверь открылась, а за ней показались рабочий, который бежал за нами с вилами, полицейский и какой-то сутулый человечек со сморщенным лицом.

Прошло около часа с тех пор, как нас закрыли в чулане, за это время мне удалось убедить Тита отдать мне свои драгоценные часы, и я спрятала их под пальто. Лучше их никому не показывать, по крайней мере пока. Нас отвели в комнатушку, где воняло свежеразделанными тушами и не было никакой мебели, не считая трёх кривых стульев. Я подумала, что эти стулья для взрослых, но Сморщенный приказал нам сесть, и я посадила Тита на колени.

Я нервничала. Взрослые меня всегда нервировали, а эти были к тому же городскими, да с такими же каменными лицами, как заезжие гости в нашей хижине, которые всё попивали ром на веранде, не спуская с меня нескромных взглядов. Я решила быть начеку и запереться в своём невидимом панцире. Пусть увидят Железную Жюли, которую ничто и никто не сломает.

Тем временем Сморщенный схватился за блокнот.

— Итак, — начал он, — я детектив Бёрн, полиция Чикаго. А вы попали в очень большую передрягу.

У него был высокий голос, похожий на женский, а глаза так и бегали туда-сюда.

— У вас два варианта. Либо можете быстро во всём сознаться, либо начнёте создавать мне проблемы, что будет ещё большей ошибкой, чем ваше появление здесь. Это ясно?

Ответа никто не ждал. Я старалась оставаться спокойной, потому что Тит мог почувствовать моё волнение, а я не хотела, чтобы он разрыдался или что-нибудь в этом роде.

— Для начала назовите мне свои имена, — приказал детектив Бёрн.

— Я Эдвард Браун, — начал Эдди. — Мы приехали из Луизианы и…

Детектив прервал его ледяным взглядом и повернулся к Те Труа.

— Питер Шевалье, — представился мой друг, запинаясь, словно не мог припомнить собственное имя.

— Меня зовут Жюли Дарт, — сказала я. — А это мой брат Фрэнсис.

Я была довольна, потому что мой голос прозвучал спокойнее всех и я не сразу заметила, что рабочий покраснел. Бёрн же ограничился замечанием:

— Но он ведь чёрный.

Твёрдо выдержав его взгляд, я сказала:

— Фрэнсис чёрный, потому что его отец тоже был чёрным. А наша мама белая.

Бёрн только что-то накарябал в блокноте.

— В общем, так, — продолжил он, — говорите, вы прибыли из Луизианы. И тайно приехали в Чикаго грузовым поездом «Юнион Сток Ярд». Если вы не в курсе, это преступление.

Все промолчали.

— При вас обнаружили кожаный чемодан, в котором находились личные вещи некоего мистера Ричарда Нортона Болтона, в том числе бумажник. Верно?

— Да, — ответил Эд.

Мы сошлись на том, что говорить лучше ему. Те Труа обычно ещё больше всё запутывал, а я… ну, я-то была девчонкой. Взрослые никогда не принимали меня всерьёз, и это меня бесило.

Бёрн в упор посмотрел на Эдди:

— Я уже послал телеграмму в полицию Нового Орлеана, чтобы выяснить, заявлял ли мистер Болтон о краже чемодана. Предлагаю вам сознаться до того, как я всё узнаю.

Эдди почесал коленку, словно хотел набраться храбрости. Он рассказал, что мы живём на юге Нового Орлеана, что мы друзья и что мы никогда не были знакомы ни с каким Ричардом Нортоном Болтоном. Что вообще-то было скорее правдой, если учесть, что нам он представился как Джек.

Эдди добавил, что чемодан мы нашли посреди болота и что решили отвезти его в Чикаго в офис «Уокер&Даун» в надежде возвратить законному владельцу. Что вообще-то было скорее ложью, но всё-таки хоть как-то походило на правду.

— М-м-м, — подал голос детектив Бёрн, нацарапав что-то в блокноте. — Выходит, вы четверо, не сказав ни слова родителям, присвоили чужое оружие и багаж и проехали всю страну, чтобы вернуть утерянный чемодан.

— Да, — с улыбкой подтвердил Эдди.

— И вам не пришло в голову ни предупредить кого-то из взрослых, ни обратиться в полицию Нового Орлеана или того места, откуда вы приехали, чтобы попросить о помощи?

— Э-э, нет… — произнёс Эдди, улыбаясь уже не так широко.

— Вы не подумали о том, чтобы послать телеграмму сюда, в Чикаго, чтобы выяснить в компании «Уокер&Даун», действительно ли чемодан принадлежит их служащему и требует ли он его возврата. Иными словами, не задаваясь лишними вопросами, вы просто отправились в путь.

— Примерно так, — согласился Эдди, и в этот раз он определённо больше не улыбался.

Бёрн отложил блокнот. Его сморщенное лицо приобрело желтоватый оттенок, который мне совсем не понравился.

— Надеюсь, вы отдаёте себе отчёт в том, что это самая нелепая история, которую я когда-либо слышал. Вы отнимаете у меня время, а ложь полицейскому — это ещё одно преступление. Поэтому спрашиваю в последний раз: зачем вы сюда приехали?

Эдди устремил на меня взгляд отчаяния, но мне было нечего ему ответить.

— Господин детектив, всё, что сказал Эдди, — чистая правда, каждое слово. Нам больше нечего добавить, — только и сказала я.

Бёрн даже не посмотрел в мою сторону, точно и не заметил, что кто-то что-то сказал. И произнёс, обращаясь к одному Эдди:

— В чемодане обнаружено письмо, адресованное мистеру Болтону, которое вы, без сомнения, прочли. В нём упоминались часы, по-видимому, очень дорогие. Предполагаю, что вы их, конечно, никогда не видели и что, когда вы нашли чемодан Болтона, никаких часов там не было.

— Никаких часов, — подтвердил Эдди.

— Значит, вас не затруднит, если агент Смиттерс вас обыщет.

Смиттерс, то есть полицейский, заставил всех встать и начал обшаривать Те Труа, потом Эдди и последним моего брата. Когда очередь дошла до меня, я сделала ему знак не прикасаться и вывернула карманы наизнанку, чтобы показать, что они пустые.

— Под пальто у меня ничего нет, — вызывающе сказала я. — Заставите меня раздеться перед всеми?

Агент Смиттерс кашлянул, и даже мои друзья смутились. Бёрн выглядел как человек, который только что проглотил целую бутылку сиропа от кашля.

— Думаю, в этом нет необходимости, — сказал он. — Через пару дней мне ответят из Нового Орлеана, и я выясню, что же произошло на самом деле. В случае, если из Луизианы не придёт новостей, мне достаточно будет обвинить вас в воровстве и в безбилетном проезде. Так или иначе, я от вас избавлюсь.

Детектив улыбнулся, как будто эта мысль очень его обрадовала.

— Агент Смиттерс, будьте любезны, выведите мальчишек вон.

Одной рукой полицейский схватил Те Труа, а другой — Эдди.

— Вы идёте со мной.

Потом он немного подумал и, глянув на Тита, добавил:

— Ты тоже.

Я взяла Тита на руки и направилась к двери, но Смиттерс процедил:

— Оставь его, девчонка. Со мной пойдёт только чёрный. Ты остаёшься.

Я не двинулась с места, так и стояла с Титом на руках, точно с куклой. Внезапно всё внутри у меня похолодело. Бёрн издал какой-то мышиный писк и усмехнулся:

— Пока мы не разберёмся в этой истории, департамент полиции Чикаго определит вас в образовательные структуры, где вами займутся. Очевидно, что твои друзья отправятся в школу для мальчиков. А ты — в школу для девочек.

— Как же так! — воскликнула я. — Но мы… мы же никогда не расставались.

— Не в этот раз.

Детектив решительно потянулся к Титу, сидевшему у меня на руках. Моя стеклянная скорлупа разлетелась на тысячу сверкающих осколков. Я закричала и принялась извиваться, стараясь лягнуть Бёрна, но он увернулся от удара и залепил мне пощёчину. От боли я потеряла равновесие и упала на землю, а Тит свалился прямо на меня.

Брат зашёлся в плаче, и его рыдания по-настоящему меня испугали. Я попыталась подняться, но Бёрн наклонился ко мне и процедил сквозь зубы:

— Даже не думай.

Я снова закричала, рабочий поднял Тита и закинул его на плечи, как мешок с картошкой, пока Те Труа и Эдди стояли на месте как вкопанные. Я только и могла, что кричать, кричать, кричать что было мочи.

— Лучше пойдём, — сказал агент Смиттерс, — прежде чем тут начнётся светопреставление.

Он открыл дверь, и я услышала далёкое мычание телят. Пальцы Бёрна, точно наручники, обхватили моё запястье.

— А теперь и нам пора.

Он потащил меня за собой. Оглянувшись, я увидела плачущего Тита в дверном проёме, и в этот момент в моей душе умерло что-то хорошее и чистое, до чего ещё никому до сих пор не удавалось добраться. Я продолжала кричать, пока Бёрн волок меня по нижнему этажу, кричала, пока мы шли через скотобойню, кричала на улице, среди зданий, повозок, людей.

— Закрой рот, или будет хуже, — прорычал Бёрн.

В ответ я только плюнула на землю, и он снова ударил меня по лицу. В каком-то смысле это привело меня в чувство. Криком беде не поможешь. Я должна была что-то сделать, должна была бороться. Но как? Я не знала, куда повели Тита и остальных, сбежать я не могла — было ясно, что меня тут же схватят.

Детектив затолкал меня в чёрную двуколку и взялся за вожжи. Я смотрела на Чикаго. Скольких трудов нам стоило сюда добраться. Те Труа сбежал из дома ради богатства, с его неуёмной энергией он мечтал стать важной персоной. Эдди уехал из любопытства, чтобы утолить жажду знания, увидеть, что скрывается за поворотом. Я же пустилась в путь, чтобы стать свободной. И сейчас свободу у меня отнимали.

Но я собиралась бороться за неё.

22. Пожизненное заключение для убийцы мисс Даун

Школа находилась на окраине города. Добрались мы туда не быстро. Если Сент-Луис был большим городом, то Чикаго оказался просто огромным: в нём были и здания до небес, и трамваи, и эстакады. В дороге Бёрн не проронил ни слова, и я вслушивалась в звуки города, цокот лошадиных копыт и лязг колёс.

Двуколка остановилась перед высокими воротами, обтянутыми колючей проволокой. Рядом с колокольчиком висела табличка: «Интернат Св. Марии».

— Ты от меня что-то скрываешь, девчонка, — прошипел Бёрн. — Но я знаю, как тебя разговорить.

Я ответила ему презрительной усмешкой, подумав про себя, что так или иначе заставлю его за всё заплатить. Мы с Титом ещё никогда не разлучались. Никогда. Ни дня с тех пор, как он родился. Я была совсем юной, а Бёрн и полиция — слишком могущественными, чтобы им противостоять. Но я не собиралась сдаваться. В байу я научилась тому, что обычный дождь капля за каплей рушит плотины.

Две женщины подошли ко входу и открыли калитку. Они были толстыми, волосы у обеих грязные, над верхней губой — густой пушок. Бёрн толкнул меня к ним.

— Я звонил управляющей сегодня утром, — сказал он. — Она уже в курсе. — Потом он повернулся ко мне с язвительной улыбкой: — Вот увидишь, малышка, в этой школе тебе быстро развяжут язык.

За стеной оказался сад из облезлых деревьев, несколько огороженных участков земли, изображавших огород, и здание из красного кирпича вдалеке. Здание было квадратным, мрачным, а на окнах — решётки. Тогда-то я поняла, что эта Святая Мария вовсе не школа. Это тюрьма.

Некоторые девочки работали в парке, подстригая изгородь и перевозя землю в тачках. Их глаза, как и одежда, казались запылёнными, и двигались они как-то странно. Мне потребовалось время, чтобы понять почему: на ноге у каждой был железный браслет, к которому крепился тяжёлый чугунный шар, мешавший двигаться.

— Меня тоже ждут эта форма и кандалы? — спросила я у своих стражниц.

Они не ответили, что, очевидно, означало «да». Я подумала о мешочке с часами, который до сих пор чувствовался при каждом движении в рукаве пальто, верёвка от него висела на моём плече, как дамская сумочка. Мне удалось избежать одного обыска, но сейчас меня уж точно заставят раздеться, выхода нет.

Я собралась как пружина. Не раздумывая ни секунды, я побежала изо всех сил в сторону елей, которые росли на грязном пятачке земли. Во время бега я распахнула полы пальто, и оно соскользнуло на землю. Я осталась совсем голой, но зато мне удалось стащить с себя мешочек. Добежав до деревьев, я уронила свёрток в грязь и ногой утоптала его поглубже.

Затем я, тяжело дыша, отбежала в сторону, и надзирательницы тут же меня нагнали. Они ударили меня со всей силы, и по сравнению с этими побоями затрещины Бёрна показались дружескими тычками. Я почувствовала во рту металлический привкус крови и попятилась назад, отползая в грязь. Но не заплакала. Две женщины нависли надо мной и принялись бить. На этот раз я выплюнула целый зуб, но не позволила себе даже вскрикнуть. Они подняли меня в воздух, как куклу, и закинули на плечи. Так меня и отнесли в интернат, голую и молчащую, а пальто осталось лежать на земле, точно змеиная кожа после линьки. Несмотря на то что у меня всё болело, я улыбалась. Потому что часы они не нашли.

Мне хватило полдня, чтобы понять, как всё устроено в этой тюрьме. Всё было просто и совершенно ужасно. Если ты подчинялась правилам, то нет проблем. Если не подчинялась, тебя наказывали. Вот только правил было очень много, и все настолько нелепые, что наказывали тебя всегда. Единственное, что можно было сделать, так это стараться держать лицо и делать всё, чтобы избежать наказания в следующий раз. Чтобы выбраться из этого места, мне предстояло быть сильной, ещё сильнее, чем обычно. Так всё устроено в дикой природе. Или ты сильнее, или тебя сожрут.

Как только я появилась в исправительной школе, мне выдали новую одежду — бесформенный кусок ткани, который схватывался верёвкой на талии. Вместе с формой мне надели кандалы, такие тяжёлые и узкие, что нога тут же распухла.

Кандалы были нужны для того, чтобы, когда девочки на улице, пристёгивать к ноге чугунный шар. Внутри же школы его снимали и скрепляли железные браслеты между собой, связывая девочек одной цепью в группы по десять. Каждую такую группу называли «классом», как в нормальной школе, но глухое позвякивание цепи и мрачные лица выдавали в нас юных заключённых.

Из-за того что в одном месте собирались сразу несколько классов, цепь запутывалась, и можно было споткнуться. Конечно, оступившуюся наказывали, поэтому все боялись и смотрели вниз, прежде чем ставить ногу. Боялась и я. Эдди и Те Труа, конечно, постараются сделать что могут для моего брата, но только я по-настоящему знала Тита, и он нуждался во мне. Я должна была выжить тут и рано или поздно вернуться к нему.

В исправительной школе было около трёхсот девочек. Большинство из них были чёрными, но были и итальянки, и ирландки. Почти все они ждали решения суда, кто-то надеялся на освобождение или, наоборот, ждал перевода в школу побольше на другом конце штата. Эта исправительная школа была тем местом, где решалась наша участь.

Несколько часов я провела, ожидая, пока мне выдадут белье и выделят место для сна, которое оказалось тюфяком на полу в одной из комнатушек на первом этаже. Наконец меня присоединили к группе других девочек и повели в столовую.

— Что дают? — спросила я у той, что была впереди меня.

— Хлеб и баланду, — ответила она и, приглушив голос, добавила: — Это всё, что положено на день, большего не жди. Поэтому не зевай, а не то твою порцию стянут.

Я едва заметно кивнула, встав в очередь к кастрюлям. Я была последней в нашей цепочке, и за мной выстроился другой класс с рябой девочкой во главе.

— Ты откуда? — спросила она у меня.

— Из Луизианы.

— А где это?

— На юге.

— Деревенщина-южанка!

Мы уже стояли напротив раздачи и держали в руках тарелки с куском хлеба на дне. И тут девчонка за моей спиной, продолжая хихикать, как ни в чём не бывало протянула руку и нагло схватила мой хлеб, уверенная, что я промолчу. Она меня не знала.

Я вырвала у неё свой кусок, а затем пнула её покрепче и толкнула что было сил. Она взмахнула руками, вскрикнула и шлёпнулась лицом прямо в кастрюлю с баландой, увлекая за собой свою группу, так что все они искупались в жёлтой, ужасно вонючей жиже. Похлёбка не была такой уж горячей, но и холодной точно не была, а потому поднялся страшный гвалт, и другие классы отодвинулись подальше от этой цепочки, так что вокруг неё образовалось пустое пространство. Тут как раз подошли надзирательницы и спросили, что произошло.

— Кэти оступилась, — сказала девочка с тёмными волосами, глядя прямо на меня. — Сама, никто ничего ей не делал.

Позже, когда мы уже лежали в темноте в своих камерах, я осталась наедине с мыслями о Тите и мальчиках. Хотелось бы мне сказать, что я была спокойна и не боялась, но это было не так. Спальная камера оказалась ужасным местом, многие девочки в темноте плакали навзрыд, и от этих рыданий щемило сердце. А я не могла выбросить из головы мысль о том, что я теперь узница и, возможно, больше никогда не увижу своих друзей.

Мне было страшно, холодно и одиноко, в предсонной дымке тени в этой комнате спутались с тенями бутылок в нашем домашнем буфете и со взглядами, которые бросали на меня исподтишка жители посёлка, если я шла за покупками. Я знала, как меня называли в посёлке и что обо мне думали. И хотя я делала вид, что мне всё равно, они заставляли меня чувствовать себя дурной. Я бы очень хотела измениться, вот только не знала как. Как они были бы счастливы теперь, узнав, что я заперта в исправительной школе-тюрьме, где самое место таким, как я.

— Эй! — окликнул кто-то.

Я повернулась и в темноте разглядела девочку, которая подползла к моему тюфяку, воспользовавшись тем, что на ночь цепи снимали. Когда она оказалась рядом, я узнала её: это она сказала тогда в столовой, что Кэти сама оступилась.

— А ты смелая, знаешь, — прошептала она. — Я хотела тебе это сказать, потому что сегодня ты спишь тут первый раз, а первая ночь обычно самая трудная.

— Со мной всё в порядке, — ответила я.

Это было неправдой, но мне ничего не оставалось, кроме как нацепить на себя маску Железной Жюли.

— Я тебе кое-что принесла, — сказала она и протянула мне мокрую грязную тряпку, которую я долго щупала, не узнавая.

Как вдруг поняла: это был мешочек с часами!

— Девочки видели, как ты прячешь что-то у деревьев, и решили отыскать, чтобы продать.

— Неужели ты хочешь вернуть его мне? — спросила я. — А что взамен?

Сомнений не было: в местах вроде этого ничего так просто не бывает. Девочка улыбнулась.

— Твои туфли, — сказала она. — Я никогда не видела таких туфель, они ужасно красивые. И мне кажется, у нас примерно один размер.

Она показала на свои ноги в разбитых кожаных башмаках, которые на вид казались твёрдыми, как железо.

— По рукам, — согласилась я.

Эти туфли мне подарил Эдди, это было моё сокровище, но часы были важнее. Они были важны для Тита, и это, помимо всего прочего, делало их ценными и для меня. Я взяла мешочек и повесила на грудь, под платье. Потом сняла свои туфли и примерила чужие: они были малы и сильно жали. Но можно было и потерпеть.

— Спасибо, — воскликнула девочка, собираясь вернуться на своё место.

— Погоди.

Это было так мило с её стороны — прийти ко мне посреди ночи. Конечно, ей были нужны мои туфли. Но ведь она по-своему хотела меня утешить, а это со мной нечасто случалось. Вообще-то этого не случалось со мной никогда.

— Как тебя зовут? — прошептала я.

— Ребекка, — ответила она. — А тебя?

— Жюли.

— Приятно познакомиться. — Она внезапно взяла меня за руку. — Если хочешь, можем быть подругами.

Она улыбнулась и выскользнула, не дав мне времени ответить. Проснувшись утром, я долго лежала, глядя в потолок. «Ребекка», — подумала я. Никогда прежде у меня не было подруги.

23. Свидание в «Террас-Гарден»

Могла ли я подумать, что изощрённые наказания в интернате помогут мне раскрыть секрет часов и понять, как связаны между собой события, приведшие нас из байу в Чикаго? Иногда случаются самые невероятные совпадения.

Наутро я проснулась в ознобе с ощущением, что заболела. Чувствовала я себя плохо, но нужно было становиться в строй. Надзиратели уже делили нас на классы.

— Читать умеешь? — спросил меня один из них, мужчина с седыми бакенбардами и морщинистым лицом, похожим на мятую бумагу.

— Да, — ответила я.

— Тогда сюда.

Он оттолкнул меня к группе девочек постарше. Среди них была и Ребекка, которая мне подмигнула, что немного меня подбодрило. В этот раз цепи не надели, и надзиратель повёл нас вниз. Мы выстроились вокруг грубо сколоченных деревянных столов. Рядом на полу лежали высокие стопки, перевязанные шпагатом.

— Увидимся на закате, — бросил надзиратель, закрыв за собой тяжёлую железную дверь.

Девочки увлекли меня к первому свободному столу и принялись сортировать пачки и открывать их. Я мельком взглянула на содержимое: то были аккуратно сложенные друг на друга газеты.

— Старые газеты? — спросила я. — И что с ними делать?

— Сшивать, — ответила Ребекка, как будто это было чем-то само собой разумеющимся.

Не прерывая разговора, она достала пакет с пожелтевшими изданиями и разложила их перед собой. Взяв длинную и тонкую иглу, она вдела в неё белую нитку и начала работу. Газету нужно было раскрыть посередине и прошить на сгибе, чтобы страницы не разлетелись. Потом газеты сшивались между собой в толстый том.

— После сшивки тома отправляют в другое место, где их переплетают в обложки или что-то в этом роде, — объяснила Ребекка. — Уже оттуда они попадают во все американские библиотеки. Интернат получает деньги за каждую пачку, потому нас и заставляют этим заниматься.

— И так каждый день? — уточнила я.

Ребекка кивнула:

— Да, и нужно поторапливаться, потому что тома должны быть закончены до заката.

— Вот именно! — вмешалась худющая негритянка. — Кончайте болтать и принимайтесь за работу, а не то нас всех накажут!

— Я ей объясняю, как тут всё устроено, — стала оправдываться Ребекка. — А то вдруг она страницу порвёт или ещё что.

Порвать страницу было самым серьёзным проступком, из-за этого газету выбрасывали. Но и многое другое требовало внимательности: например, надо было контролировать последовательность, с какой сшиваешь газеты, и проверять порядок страниц. Вот поэтому они и брали девочек, которые умеют читать.

— Кто тебя научил? — спросила я Ребекку.

— Муж, — шёпотом ответила она.

Ребекка была старше меня года на три. Она была красивой девушкой, которую не портил даже чуть приплюснутый нос. Особой её гордостью были чёрные кудрявые волосы. Она рассказала мне, что она итальянка и что её родители приехали из городка далеко за океаном. Сама она родилась уже в Чикаго и в четырнадцать лет вышла замуж за итальянца Джулио.

— Он был хорошим парнем, — объяснила она мне. — Серьёзным, работящим и читать умел.

— Почему ты говоришь о нём был?

— Потому что он умер. Его убили. Я не знала, чем кормить ребёнка, поэтому украла еду в магазине. Так и оказалась здесь.

У Ребекки был муж и даже ребёнок. В первый раз в жизни я почувствовала себя невинной овечкой.

— Как его зовут? Твоего ребёнка?

— Симон. Ему полтора года.

Я хотела было узнать, где сейчас малыш, но, пораздумав, поняла, что эту тему лучше не трогать. Ребекка спросила:

— У тебя есть дети?

— Детей нет, но есть брат, Петит. Это значит «малыш». В Луизиане все говорят на французском.

— Забавно, — сказала Ребекка. — И Франция, и Италия находятся в Европе. Они как соседи.

Этого я не знала, но продолжила:

— У меня отняли Тита, и мне нужно найти способ вернуться к нему.

— Ох, — вздохнула Ребекка, — я бы тоже хотела вернуться к сыну, но об этом можешь забыть. Отсюда не возвращаются.

Тогда я подумала о детективе Бёрне и в первый раз понадеялась, что он скоро придёт за мной.

Но Бёрн не приходил. Он сказал, что за несколько дней мне здесь развяжут язык, поэтому уже назавтра я нетерпеливо ждала его, как домашняя собачонка, устроившаяся у двери в ожидании хозяина. Когда вечером я поняла, что он не придёт, то была так опустошена, что куска не смогла проглотить. Бёрн не явился ни на третий день, ни на четвёртый, и я подумала, что, возможно, что-то случилось.

Я не верила, что в Новом Орлеане уже заявили о пропаже Джека, — слишком мало дней прошло, чтобы кто-то всерьёз заволновался из-за его отсутствия, а в байу следы, как и трупы, исчезают быстро. Тело, конечно, не найдут. Что же тогда произошло? Может, Бёрна на самом деле волновал не Джек, а часы и он ждал, пока я признаюсь? А может, он просто забыл обо мне? В конце концов, мы были обычными беспризорниками, кто знает, сколько таких в Чикаго? Я не могла ни выяснить, в чём дело, ни предпринять что-то, чтобы увидеть Тита. Мне оставалось только пониже опустить голову, как Бекка и остальные, и терпеливо ждать, но не сдаваться.

А между тем я полюбила газеты. В чтении я никогда не была сильна, в основном потому, что практиковаться мне было негде. Но сейчас, сшивая страницы, я заставляла себя сконцентрироваться на тексте. О чём бы в нём ни говорилось, это давало возможность мысленно улететь из этого подвала, забыть про израненные лодыжки и пальцы, исколотые иголкой.

Особенно увлекла меня хроника Чикаго, состоявшая в основном из заметок двух типов — о криминальных происшествиях вроде грабежей или убийств и о роскошных праздниках города, о балах у мэра, о сплетнях высшего общества, которое я никогда не видела даже издалека. Почти все статьи светской хроники были подписаны неким Э. Кокрейном, быстро ставшим моим любимым журналистом. Он так описывал дамские наряды, что я словно чувствовала их на себе и, читая, прикасалась к ослепительному миру духов, шампанского, ожерелий, вееров и джентльменов в тёмных костюмах.

Этот мир был настолько далёк, что казался сказочным. Я никогда не была на празднике, не считая свадьбы Анны с плантации с прошлом году, но тексты Кокрейна и фотографии будоражили воображение. По ночам мне снились балы и рестораны, и с утра я нетерпеливо ждала рабочих часов, чтобы почитать ещё.

Однажды мне дали стопку за 1899 год. На глаза мне попалась заметка от первого ноября. В ней говорилось о необыкновенном празднике по случаю Хеллоуина. В начале автор ударился в описание дам, переодетых в венецианок, и ведьм с весьма смелым декольте (я уже была знакома с манерой Кокрейна вставлять французские словечки, чтобы отметить что-то по-настоящему утончённое).

Но моё внимание привлёк абзац ниже. В нём говорилось: «Самым обворожительным гостем бала был, вне сомнения, элегантнейший вампир во фраке. Под маской дитяти тьмы скрывался мистер Уокер, известный предприниматель, который провёл вечер в компании двух привлекательных женщин. Не хотел ли он тем самым утешиться в отсутствие мисс Даун? Похоже, что его деловой компаньон (а возможно, и будущая жена) в последний момент отказалась присутствовать на празднике. Заметно было и отсутствие мистера Дарсли, частного детектива, — тихое подтверждение нежного чувства, которое, по слухам, связывает Дарсли и Даун».

Я поняла не всё, но это было не важно. Главное, я видела знакомые имена: мистер Уокер, мисс Даун, мистер Дарсли — это из-за них я оказалась в интернате. Возможно, сшивание газет может оказаться чем-то большим, чем просто наказанием. Вдруг это может меня спасти? Покончив с одной газетой, я взялась за следующую, нетерпеливо её пролистала, но не обнаружила ничего интересного. Ускорившись, насколько возможно, в номере от середины ноября я нашла новую заметку Кокрейна. В ней мистер Уокер официально попросил руки мисс Даун, подарив ей сказочное кольцо с бриллиантами.

В статье говорилось о том, что их свадьба может стать самым важным событием года, потому что мисс Даун принадлежит половина знаменитого Каталога. Основав предприятие, мистер Уокер и мисс Даун разделили его на несколько частей, называемых акциями, и поделили поровну. В случае замужества приданое мисс Даун, то есть её акции, перешли бы к супругу. Таким образом, после свадьбы мистер Уокер стал бы единоличным владельцем всего Каталога и одним из самых богатых людей Америки.

В декабрьских газетах я нашла новость о том, что мистер Уокер заявил, мол, его предложение принято и вскоре будет объявлена дата свадьбы. Похоже, мистер Дарсли решил самоустраниться и исчез в неизвестном направлении, убитый горем. Заметка от 30 декабря рассказывала о грандиозной новогодней вечеринке, организованной мистером Уокером в гостинице в центре города. Я знала, что мисс Даун на неё не придёт. Ночью она будет убита мистером Дарсли.

— Бекка, не у тебя ли газеты за 1900 год?

— Даже не знаю. Сейчас посмотрю. Вот они.

— Не хочешь поменяться?

Прозвучало это, конечно, странно, но газеты за 1900-й были ветхими, сшивать страницы было непросто, поэтому Ребекка согласилась без лишних раздумий. Я пролистала то, что она уже сшила, и в газете от 2 января на первой же странице нашла новость, которую искала: мисс Даун была обнаружена мёртвой в собственном доме, а мистер Дарсли арестован по подозрению в убийстве.

В газете от 20 февраля было опубликовано большое интервью с Дарсли, который заявил: «Я нежно любил мисс Даун и никогда бы не причинил ей вреда». Однако сразу после этого статья продолжалась так: «У мистера Дарсли был виноватый вид, а глаза налились кровью. Во время интервью он несколько раз ударил кулаком по столу, ещё раз показав себя человеком, который себя не контролирует». Я мысленно отметила эту деталь и продолжила читать как можно быстрее.

В газете от 3 марта, когда начался процесс, адвокаты Дарсли представили свою линию защиты. Пистолет, которым было совершено убийство, действительно принадлежал детективу, но был украден несколькими месяцами ранее. Полиция, однако, посчитала этот факт попыткой пустить следствие по ложному следу. Отмечалось, что Дарсли находился в контакте с криминальным миром Чикаго, откуда мог получить помощь.

10 марта на процессе Дарсли озвучил своё алиби: в новогоднюю ночь его видели на другом конце города с друзьями, чьи показания, однако, сочли не заслуживающими доверия.

4 апреля. Мистер Уокер показал, что незадолго до гибели мисс Даун перевела все свои акции в ценные бумаги на предъявителя. Это означало, что часть Каталога мисс Даун больше не принадлежала ей, но могла бы отойти к предъявителю бумаг, в которые были переведены акции. Половина «Уокер&Даун» превратилась в бумажное сокровище. Было ясно, что речь шла об уловке, позволяющей любому стать владельцем (или, лучше сказать, одним из владельцев) Каталога. Но кто подтолкнул мисс Даун на такой легкомысленный шаг?

Как бы я хотела, чтобы Эдди и Те Труа были рядом, мы бы обсудили прочитанное и сделали пометки. Но я была одна, я была закована в цепи и могла рассчитывать только на себя. Я принялась проглядывать газеты ещё быстрее.

21 апреля, ещё одно интервью с мистером Уокером. Он заявляет, что бумаги на предъявителя, принадлежащие мисс Даун, украдены. Никто не видел их с ночи убийства. Возможно, речь идёт о краже? Возможно, Дарсли пытался найти акции и, обнаружив себя, убил мисс Даун? Ещё один вопрос оставался без ответа.

В летних газетах процесс, наконец, подошёл к концу. Мистера Дарсли признали соучастником преступления, но не смогли установить, был ли он убийцей или подельником. Находясь в сомнениях, суд присяжных решил не приговаривать его к смертной казни и вынес вердикт: пожизненное заключение. Отбывать его он должен был в Брайдуэлле, тюрьме Чикаго. В той самой, из которой детектив сбежал несколько лет спустя, после чего и сам был убит.

Последняя заметка, которую я прочитала, была датирована 16 июня. В ней говорилось о гневных заявлениях мистера Уокера, в которых предприниматель заявлял о том, что разочарован американским правосудием и желает Дарсли гореть в аду. «Вы обеспокоены пропажей бумаг на предъявителя?» — спрашивал его журналист. На что мистер Уокер отвечал: «Ни в коем случае, мисс Даун была исключительной женщиной, я уверен, что она спрятала документы с особым тщанием. Никакой преступник их никогда не найдёт».

Заметка заканчивалась словами мистера Уокера: «Теперь мне осталась только боль. И эти часы». Часы, принадлежавшие отцу мисс Даун, с которыми она никогда не расставалась. Часы «American Company», сделанные в 1881 году.

24. Чудовище в клетке

Бежать, бежать, бежать. С этими словами, пульсирующими в голове, я просыпалась с утра, осматривала израненную ногу, спускалась в подвал. Иногда они звучали как громкий рёв, иногда — как шелест набегавшей и отступавшей волны. Иной раз вместо слов я чувствовала только дрожь. Но больше всего меня пугала тишина. Тишина была знаком того, что я начинаю свыкаться с заключением в интернате.

За шесть дней я научилась держать очередь в столовой, приспосабливать свой шаг к шагам своих компаньонок, чтобы не запутать цепь. Я училась сдаваться. А этого нельзя было допустить.

— Сбежать? — прошептала Бекка. — Ты сошла с ума. Уж поверь, мы тут все мечтаем о побеге. Но это невозможно.

— Это почему же?

Бекка вздохнула. Мы работали, и она оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что нас не подслушивают.

— Ты когда-нибудь спрашивала себя, зачем они держат нас на привязи? Ведь так не делают даже в настоящих тюрьмах, где сидят взрослые мужчины. Знаешь, почему нас заковывают, а их нет?

Я не знала.

— Потому что надзирателям проще, пока на нас кандалы. Мы молодые девушки, преступницы. За пределами этой школы нас никто не хватится, а потому с нами можно делать всё что вздумается. Всё. Понимаешь?

Я кивнула. Для меня и дома было так же. Возможно, эта исправительная школа была самым подходящим местом для таких, как я, и с моей стороны глупо было думать, будто что-то может измениться. Но был ещё Тит. И мысль о нём не позволяла мне так просто сдаться. Поэтому я стала присматриваться.

Цепи снимали с нас только ночью, но дверь спальни закрывалась на ключ, а на окнах стояли крепкие решётки. Весь оставшийся день я была заложницей цепи. Это было самой большой проблемой. Я стащила вилку и попробовала вскрыть ею замок. Безрезультатно. Оставалась единственная возможность — выкрасть ключи у охраны, но нужен был подходящий случай. Тогда в голове у меня созрел план. После ужина надзиратели назначали класс, который должен быть отмывать кухню. Вечером шестого дня в интернате, вставая из-за стола, я нарочно споткнулась и, падая, потянула за собой Ребекку и остальных, запутав цепь.

Я забормотала извинения, надзиратели наорали на меня и побили, но я не придала этому значения. Главное, что мой класс отправили на кухню. Я проигнорировала укоризненный взгляд Ребекки и угрозы девочек. Одна из них пообещала зарезать меня во сне, но мне было всё равно. Если всё пройдёт хорошо, этой ночью в школе я спать уже не буду.

Охрана заставила нас скоблить кастрюли, оттирать плиты и натирать пол до зеркального блеска. Я старалась больше всех и продолжала ронять всё из рук, замедляя работу группы.

— Нужно ещё прибрать в комнате охраны, — сказал один из надзирателей. — Желающие есть?

— Она, — показали все на меня.

Ребекка злилась, но делала вид, что не замечает меня, что было мне только на руку. Надзиратель отсоединил меня от общей цепи и прицепил к браслету чугунный шар, после чего приказал мне подниматься с ним на верхний этаж. Я с трудом поднималась по лестнице, с шаром в одной руке и полным ведром воды и губкой в другой.

Комната сторожей представляла собой просторный зал, освещённый электрическими лампочками. На полу в чёрно-белую клетку стояли наполовину разбитый диван и несколько стульев. На полке, на крючке, висела связка ключей. Моя цель.

Я мыла пол, стараясь делать всё ещё медленнее, чем вначале, и лихорадочно думала, как же приблизиться к полке. Надзиратель курил и не отрывал взгляда от моей задницы. Мне нужен был отвлекающий манёвр или подарок судьбы. Я закрыла глаза и стала молиться Богу, или судьбе, или какому-то духу болот, в которого верил мой друг Эдди.

— Пожалуйста, — шептала я, — дай мне шанс.

И Бог, или судьба, или дух болот меня услышали. Где-то оглушительно зазвонил колокольчик.

— Как назло, — проворчал охранник. — Но сейчас я уж точно не пойду смотреть, кто это.

Колокольчик зазвонил ещё раз, и мужчина сдался. Он пересёк комнату, оставляя следы на свежевымытом полу, открыл шкафчик, и я заметила внутри несколько подписанных колокольчиков: кухня, кладовка, спальни. Звонил тот, что указывал на вход.

— Ох уж эти современные штучки, — недовольно проговорил надзиратель. — Уже третий раз за месяц срабатывает сам по себе…

Он посмотрел на меня задумчиво, потом бросил:

— Скоро вернусь.

Я была так взволновала, что ничего не ответила. Дождавшись, пока дверь в комнату закроется, я рванула прямо к связке ключей. Их было очень много, и все были разные — большие и маленькие, гладкие и зубчатые. Который из них подойдёт к замку? Я не знала. Я могла бы взять несколько наудачу, спрятать под платьем и, вернувшись в комнату, проверить. Но это было слишком рискованно. И что, если я выберу не те? Но стоило хотя бы попытаться. Я протянула руку и в этот момент услышала голос позади себя:

— Ты Жюли Дарт?

Я застыла на месте с вытянутой рукой, будто меня ужалила гремучая змея, появившаяся из ниоткуда.

— Я с тобой говорю. Тебя зовут Жюли Дарт?

Я обернулась. Это был другой надзиратель, женщина. Похоже, что гремучая змея укусила и её, потому что она была мертвенно-бледной, как будто ей щёки намазали воском. Она точно видела, как я тянулась к ключам. Мне конец.

— Да, — ответила я сдавленно, — Жюли… это я.

— Следуй за мной.

Я направилась было к ведру с губкой, но надзирательница меня остановила:

— Оставь их, где стоят.

Я пошла за ней, неся впереди железный шар, который казался ещё тяжелее, чем обычно. Моя попытка не удалась. Мне никогда не сбежать отсюда.

Мы спустились на второй этаж, и надзирательница приказала мне войти в тёмную комнату. Она нажала на рычажок, что-то зажужжало, и россыпь огоньков зажглась на потолке. Комната была выложена серой плиткой. В полу были одинаковые отверстия, такие небольшие канавки. Вдоль стены торчали изогнутые железные палки. Крюки, подумала я. Но зачем они нужны?

— Душа, что ли, никогда не видела? — спросила меня женщина.

Голос был ещё холоднее обычного. Я испуганно покачала головой.

— Это для купания, — грубо бросила она. — Вот эта штука — кран. Поворачиваешь его, льётся вода, ты моешься.

Она показала на металлическую полку у противоположной стены.

— Там мыло и полотенца. Давай поторапливайся.

Она как будто говорила на языке, которого я никогда не слышала. Я не могла пошевелиться. Тогда она наклонилась, сняла связку ключей с пояса и открыла замок на кандалах. Цепь упала на пол с глухим звоном.

— Чего ждёшь? Я с тобой весь вечер терять не собираюсь.

Она хотела, чтобы я перед ней разделась. Я запаниковала, как зверёк, попавший в западню. Затем глубоко вдохнула, повторяя про себя, что надо быть сильной. В конце концов, мне нужно только помыться. Я неуверенно шагнула за полотенцем и куском мыла и стянула платье, повернувшись к женщине спиной, чтобы она не увидела мешочек с часами, который висел у меня на груди. Я сняла его украдкой, засунув между чистыми полотенцами.

Потом повернула кран, и вода ливнем хлынула на меня сверху. Холодные тяжёлые капли намочили волосы, и на мгновение я забыла обо всём, растворившись в шуме этого искусственного дождя, стекавшего по груди и спине. Я услышала, как надзирательница кашлянула, и поспешила намылиться, потом сполоснулась и завернулась в полотенце.

— Теперь одевайся. — Женщина указала на сложенные стопкой вещи на полке у полотенец: кремовую блузку, чёрную юбку, чулки и почти новые кожаные туфли.

Всё это было мне слегка великовато, но явно лучше, чем тюремная роба.

— Пошли, — скомандовала надзирательница.

И тогда я всё поняла. Должно быть, за мной пришёл Бёрн! Я вышла из душевой, почти подпрыгивая от радости: на ноге больше не было цепи. Я проследовала за женщиной на первый этаж до деревянной двери с табличкой «Дирекция».

— Жюли, — доложила моя охранница, заглядывая внутрь.

— Пусть войдёт, — ответили из глубины.

Меня ждали двое. Первая, видимо директриса интерната с острым вороньим лицом, сидела за столом. Позади неё стоял пожилой джентльмен в элегантном костюме, державший обеими руками котелок.

— Дорогая Жюли, — сказала женщина, — прости, что пришлось позвать тебя в такой час. Ты занималась в библиотеке?

— Вообще-то я заканчивала…

— …Вязать? — перебила меня женщина. — Конечно, конечно.

С фальшивой улыбкой она повернулась к мужчине:

— Мы здесь настаиваем на том, чтобы свободное время девочек использовалось с умом, и поощряем учениц вязать и вышивать. Не правда ли, дорогая Жюли?

Я не знала, что ответить. Слова этой женщины были лишены всякого смысла.

— Вышивание, — проговорил джентльмен в котелке. — Это, вероятно, из-за него у девочки исколоты все пальцы?

— Должно быть, укололась слегка, — подтвердила директриса.

— А эта странная красная полоса на правой щиколотке? Похоже на след от кандалов.

— Кандалов? Да что вы такое говорите! Мы не применяем подобных методов воспитания. Девочка, вероятно, упала, прыгая через скакалку. Верно я говорю, Жюли? — Она вперилась в меня взглядом, и я поняла, что директриса пытается скрыть правду.

Я стиснула зубы и пробормотала:

— Да, это скакалка. Впилась мне в ногу и немного раскровила её.

Директриса стала лиловой, но мужчина ничего не сказал, надел котелок и взял в руки трость.

— Девочка пойдёт со мной, — известил он директрису. — Что до вас, то мы скоро увидимся. У меня сложилось впечатление, что этой школе нужна тщательная проверка, и я позабочусь, чтобы её произвели как можно скорее.

— Проверка? Но…

— И когда проверяющие придут, я желал бы услышать от них, что девочки заняты тем, что соответствует их возрасту. В противном случае последствия будут серьёзными.

Он внезапно повернулся и, улыбнувшись, первый раз посмотрел мне в глаза.

— Мисс Жюли, — сказал он, — пожалуйста, пройдёмте со мной.

Я согласно кивнула. Ещё никто никогда в моей жизни не называл меня «мисс Жюли».

25. Пятьдесят процентов

Я не знала, кем был мужчина в котелке, который мерно, точно заводная игрушка, шагал впереди. Я было спросила, пока пыталась поспеть за ним через парк интерната, но он только посмотрел на меня и ничего не ответил.

За воротами школы нас ждал один из тех современных автомобилей, приводивших в восторг Эдди и Те Труа. Белый, с открытой крышей, колёса и сиденья из красной кожи и хромированные фары. За рулём сидел шофёр в фуражке и больших очках. Увидев нас, шофёр вышел из машины и открыл пассажирскую дверь, потом подал мне руку и помог сесть.

Мотор заревел, и машина полетела как стрела. Несмотря на ветер, шум которого заглушал все звуки, котелок джентльмена сидел как приклеенный. Я рассматривала его строгое лицо, ничего не понимая. Полицейским он не был, это точно. Похоже, он был кем-то важным.

Автомобиль остановился напротив огромного здания с горящими окнами. Оно было настолько роскошным, что казалось сошедшим со страниц одной из статей Кокрейна. Над входом выделялась гигантская надпись: «Тремонт-Хаус», то есть «дом Тремонта».

— О, — пробормотала я, поворачиваясь к мужчине в котелке, — так вы господин Тремонт?

Шофёр рассмеялся, и я смутилась, поняв, что сморозила глупость. Но джентльмен посмотрел на меня очень серьёзно и ответил:

— Нет, мисс Жюли, «Тремонт-Хаус» — это название гостиницы. Эту ночь вы проведёте здесь.

Должно быть, он просто издевается. Я буду спать в самой роскошной гостинице на свете? Шутка, ясное дело. Однако джентльмен в котелке проводил меня внутрь, в холл, застланный коврами, сверкающий золочёными перилами и начищенным до блеска полом. Он попросил на стойке ключи и повёл меня наверх. На мгновение мне стало страшно, потому что, если разобраться, я была одна неизвестно с кем и непонятно где. Но уж лучше гостиница, чем интернат Святой Марии.

Комната находилась в глубине длинного коридора и была настолько прекрасна, что в это даже не верилось. В ней с лёгкостью поместилось бы человек двадцать. В центре стояла широченная кровать с белоснежными простынями, на стенах висели картины, в ней даже были письменный стол, кресло, гардеробная, а через дверь-окно можно было выйти на широкую террасу.

— Туалет вон там, — показал джентльмен с котелком, и я различила стены из тёмного мрамора и зеркала, ванну, которая больше напоминала бассейн, и нежнейшие полотенца. — Желаете принять ванну?

— Возможно, позже, — ответила я, на самом деле умирая от желания залезть туда прямо сейчас.

— Как пожелаете, — сказал джентльмен. — Я сожалею о том, что случилось с вами в интернате. Мой хозяин об этом не знал, иначе вмешался бы намного раньше.

— Ваш хозяин?

Сложно было поверить, что у такого респектабельного господина мог быть хозяин.

— Могу я спросить вас…

— Завтра, — сказал он. — Завтра будет время для разговоров, сегодня вам лучше отдохнуть. В шкафу вы найдёте новую одежду. На письменном столе я оставил несколько книг, если захотите почитать. Завтрак подадут ровно в восемь, я приду за вами в половине девятого.

— Простите, — перебила я. — Я ничего не понимаю… Но как вы говорите, завтра будет время… и… в общем, не хочу показаться неблагодарной, но у меня есть друзья, которые, возможно, в беде. Это мой брат Тит, которого я не видела много дней, и Эдди, и Те Труа, и…

— Ах, да, — воскликнул господин в котелке, — чуть не забыл. Если захотите увидеть друзей, они в номере 123.

Голова у меня закружилась, как когда я однажды залезла на дерево и случайно посмотрела вниз. Земля показалась мне такой далёкой и то приближалась, то исчезала, как набегающая волна. Я выскочила в коридор. 118, 119, 121… Добежав до комнаты 123, я ворвалась внутрь. И замерла.

Комната была ещё больше моей, без террасы, но с диваном и двумя двуспальными кроватями. Эдди растянулся на ближайшей из них, причёсанный и одетый как юный джентльмен. Тит и Те Труа сидели на полу и играли в оловянных солдатиков, они тоже были одеты как господа. На Тите были рубашка и жилет, он заливисто смеялся, пока Те Труа имитировал войнушку: «Пиф-паф! Бам! Зарядить ружьё!»

Они казались такими счастливыми, и на минуту я испугалась, что они про меня забыли. Но тут Эдди бросил книжку и закричал:

— Жюли!

В один миг они втроём навалились на меня. Тит спрятал у меня в юбке лицо и всхлипнул, Те Труа и Эдди стиснули меня в крепких объятиях, я закрыла глаза и почувствовала чьи-то губы на своих. Кто-то меня поцеловал. Я распахнула глаза, но всё было уже позади, а Эдди и Те Труа, оба красные, как горящие угли, смущённо отводили взгляд.

— Эм-м… — глупо протянула я, но что ещё мне было сказать?

Потом Тит прижал меня к себе ещё крепче и тоже чмокнул, и это разрядило обстановку. Те Труа и Эдди обняли меня снова, и мы устроили безумный хоровод, прыгая и смеясь, как ненормальные, и, закружившись, рухнули на землю, продолжая хохотать. Те Труа и Эдди завалили меня вопросами, как будто ничего и не было: ни поцелуя, ни кошмарного интерната, в котором я прожила прошлую неделю.

— Как ты?

— Что с тобой было?

— Где ты оказалась?

Я ничего не соображала, я могла думать только об украденном поцелуе и чувствовала, что горю, как свечка.

— Спокойно, спокойно. — Я постаралась сказать это как можно ровнее. — Я здесь, я вернулась.

Мальчишки наперебой принялись рассказывать, что случилось с ними, пока Те Труа, как всегда, не взял слово. Он рассказал, что после того, как их вывели из «Юнион Сток Ярд», их посадили в полицейскую машину и отвезли в сиротский приют.

— …Ужасное место, Жюли, мы ничего не могли делать целый день, за нами вечно кто-то следил, а еда была худшей из всего, что я когда-либо ел…

Детектив Бёрн пришёл в тот же день, потом вернулся на следующий и днём после и постоянно допрашивал их.

— …Однажды он даже отвесил мне пощёчину, — уточнил Эдди.

Бёрн хотел выяснить, что они знали о мистере Болтоне и его странном письме. В конце концов детектив пригрозил их разлучить, оставить Тита в приюте, а Эдди и Те Труа отправить в настоящую тюрьму.

— …И тогда, понимаешь, Жюли, нам пришлось сказать правду.

Тогда они рассказали ему, что нашли ценную вещь, которую хотели вернуть Каталогу. На этой фразе Бёрн поменялся в лице, разволновался и попросил показать эту вещь.

— …Но ведь у нас её не было, — усмехнулся Те Труа. — И тогда мы сказали, что для начала нам надо встретиться с тобой.

Признание детективу было сделано только этим утром, и уже в обед господин в котелке пришёл в приют. Он представился мистером Рафаэлем, извинился за поведение Бёрна и сопроводил их в гостиницу.

— И вот ты тоже здесь! — довольно воскликнул Те Труа.

Все эти признания меня ошарашили.

— То есть вы всё разболтали?

Эдди покраснел:

— Ну, не совсем всё. Мы сказали только, что нашли важную вещь и что хотим её вернуть, но мы не говорили, что это часы…

— Которые тем не менее были названы в письме, — уточнила я.

— Да, но Бёрну мы этого не сказали. И мистер Рафаэль обрадовался, когда узнал, что часы у нас и что мы всё это время их берегли…

Я не могла в это поверить.

— Вы рассказали нашу историю ещё и мистеру Рафаэлю?!

Те Труа опустил голову:

— Ты же видела, какой он милый? Как по мне, рассказать ему всё было хорошей идеей. Да и потом, они угрожали нас разлучить, понимаешь? А приют и правда был как тюрьма! И видишь, какая удача, мистер Рафаэль сразу вытащил нас оттуда.

— А куда отвезли тебя, что случилось с тобой? — спросил Эдди.

— Бьюсь об заклад, тебя поместили в школу для благородных девиц отдыхать и молиться днями напролёт, — усмехнулся Те Труа.

Я уставилась на него. Старый добрый Те Труа, всегда довольный и полный сил. Всё у них было хорошо, никого из них не били, и я не заметила ни тюремной униформы, ни следов цепей. Мы снова были вместе, к чему говорить о том, как мне пришлось нелегко? Лучше поскорее снова стать Железной Жюли, забыть прошлое и наслаждаться общением с друзьями. Поэтому я соврала:

— Примерно так всё и было, Те Труа. Меня заставляли шить и молиться.

— Я так и знал! Вам, женщинам, всегда легче.

Я улыбнулась. Да, если разобраться, он был прав, мне было не так уж и сложно. Я знала теперь, что намного сильнее любого парня. А воспоминания я спрячу поглубже, туда, где никто их не найдёт.

Тем вечером я не пошла к себе и осталась с мальчиками. Мы проболтали несколько часов подряд, пока я не заснула на одной из кроватей, похожей на облако. Проснулась я уже утром. Солнце пробивалось сквозь незакрытые шторы, Тит спал, ухватившись за мою руку, как обезьянка за лиану, он пах мылом, и я на минуту подумала, что всё ещё сплю. Это и был сон, не могла же я и в самом деле находиться в этом волшебном замке. Я не имела права быть такой счастливой.

Внезапно я вспомнила о Ребекке: я исчезла из школы, не попрощавшись, не сказав, куда ухожу, и, если честно, с вечера я не вспоминала о ней ни разу. Хорошей подругой я оказалась… Но что бы я могла сделать? Нет, отговорки, что-нибудь всё же могла. Например, поговорить о ней с господином в котелке, то есть с мистером Рафаэлем. Может быть, ещё не поздно.

— Доброе утро, Жюли, — поприветствовал меня Эдди, выходя из душа. — Хорошо спала?

Он улыбался, расчёсывая мокрые волосы, и я спросила себя, не он ли вчера меня поцеловал.

Часы показывали половину восьмого, до завтрака оставалось всего ничего. Я вернулась к себе принять ванну, насыпала в воду разноцветной соли, похожей на волшебную пыльцу, и откинулась на спину, представляя себя кувшинкой. Вытершись, я решила, что больше не надену вещи из интерната: я хотела стереть все воспоминания о нём, поэтому заглянула в шкаф.

Распахнув дверцы, я очутилась в раю! В шкафу висели прелестные платья, и все моего размера! Я вспомнила статьи Э. Кокрейна, где он описывал самые модные наряды, и решила почерпнуть оттуда вдохновение. Я рассматривала платья, вдыхала запах чистоты, трогала дорогие ткани. Померив несколько комплектов перед высоким зеркалом в глубине гардеробной, я остановилась на персиковом платье с чёрным атласным ремешком, чуть ниже колен и с открытыми плечами. Обуть я решила красные туфельки на каблуке, похожие на те, что подарил мне Эдди. К одежде я подобрала кожаную сумочку, куда положила сломанные часы, и надела на голову изящную шляпку с вуалью.

В дверь постучали, вошёл официант. Он посмотрел на меня особенным взглядом — взглядом юноши, который видит красивую девушку и думает, как бы завязать разговор.

— Доброе утро, мисс, куда прикажете подать завтрак? — улыбнулся он.

Я улыбнулась в ответ и, поблагодарив, указала на стол. Как и мистер Рафаэль, он обратился ко мне «мисс», и мне впервые показалось, что так и должно быть. Позавтракав в одиночестве, я вернулась к друзьям. Те Труа открыл дверь и чуть не врезался в меня от удивления.

— Жужу! — воскликнул он. — Что это ты с собой сделала?

— Полагаю, всего лишь оделась, как подобает юной леди, — ответил мистер Рафаэль, который сидел в кресле прямой, как палка.

Он встал и поправил на голове свой всегдашний котелок:

— Теперь, когда все в сборе, мы можем идти. Мой хозяин ждёт вас.

26. Убийство убийцы!

У входа в «Тремонт-Хаус» нас ожидал всё тот же белый автомобиль, который привёз меня сюда прошлым вечером. При виде меня шофёр приподнял фуражку и, вдруг узнав, смущённо кашлянул. Мне сразу вспомнилось, как он засмеялся, когда я решила, что мистер Рафаэль — это и есть господин Тремонт, и я решила вести себя как настоящая леди.

— Мистер Рафаэль, — начала я, устроившись на заднем сиденье, — вы до сих пор не сказали нам, кто вы и куда мы едем. Мы все вам очень благодарны за то, что вытащили нас из тюрьмы… то есть из интерната… Но не кажется ли вам, что пришло время объяснить, что происходит?

Мистер Рафаэль, казалось, на мгновение задумался, потом сказал:

— Ещё немного терпения — посреди дороги говорить не слишком удобно. Вам так не кажется, мисс Жюли?

Автомобиль мчался на полной скорости, Эдди и Те Труа высунулись из окна и во весь голос оповещали нас об электрических трамваях, повозках и прочих чудесах города. Я же оставалась спокойной и сдержанной, пытаясь произвести приятное впечатление. Мистер Рафаэль разглядывал меня и точно изучал, уж не знаю почему.

Мы ехали вдоль берега, впереди стояло низкое и длинное здание с изогнутой крышей. Это был «Чикаго Юнион Депо», железнодорожная станция. Чуть поодаль начиналась сплошная стена, прерывавшаяся посередине аркой с колоннами, напоминавшей вход в храм. Прямо над входом размещалось изображение огромного глобуса, вокруг которого на всех парах летел паровоз. Немного ниже висела деревянная табличка: «Знаменитый Каталог мистера Уокера & мисс Даун». Ещё ниже — знакомый слоган: «САМЫЕ НИЗКИЕ ЦЕНЫ! ПОТРАТЬ СВОИ ДЕНЬГИ С УМОМ! ВОЗВРАТ ГАРАНТИРОВАН!»

Автомобиль остановился прямо напротив шлагбаума на входе, Эдди и Те Труа хором воскликнули:

— Вот это да! Вау! Не может быть!

А я подумала, что я дурочка, ведь стоило совсем немного пораскинуть мозгами, чтобы понять, что мистер Рафаэль — человек из Каталога. Иначе почему бы он проявил к нам такой интерес? Зачем ему отвозить нас в роскошную гостиницу, дарить дорогую одежду и всё остальное?

Шофёр сделал знак охраннику поднять шлагбаум, когда нас остановил пронзительный голос:

— Мистер Рафаэль, мистер Рафаэль, одну минуту!

Голос принадлежал полноватой женщине со свисающими, как у гончей собаки, щеками. На ней был мятый чёрный костюм в рюшах, а на голове — шляпка, которая едва не слетела, пока она бежала нам навстречу.

— Мистер Рафаэль! Один вопрос!

— Сожалею, мисс, — ответил он, — я уже вам объяснял, что не имею права отвечать на вопросы.

— Но это важно, — воскликнула женщина. — Я отниму у вас не больше минуты.

Она остановилась рядом с машиной и оперлась рукой о дверцу, чтобы отдышаться, затем вытащила из декольте маленький блокнот и карандаш. У неё было такое красное лицо и такой запыхавшийся вид, что я рассмеялась.

— А это кто? Зачем вы везёте их на склады? Это согласованный визит? Могу и я принять в нём участие?

— Мне жаль, мисс, но журналисты не допускаются.

— Однако…

Мистер Рафаэль сделал жест шофёру, чтобы тот ехал дальше.

— Возьмите хотя бы мою визитную карточку! — воскликнула женщина, вытаскивая тонкий прямоугольник кремового цвета. — Вы можете написать мне в редакцию, или позвонить, или даже… послать мне… телеграмму!

Автомобиль резко тронулся, так что журналистка едва не упала, и визитная карточка взмыла в воздух, как стрекоза.

— Я не знал, что бывают женщины-журналисты, — искоса взглянул на меня Эдди.

— В Чикаго бывают, — ответил мистер Рафаэль. — И, к сожалению, они особенно неприятны. Прошу прощения за беспокойство.

Машина проехала за ворота. Эдди, Те Труа и Тит изумлённо смотрели по сторонам. А я обернулась, чтобы рассмотреть журналистку, которая ругалась с охраной на входе, безнадёжно пытаясь попасть внутрь вслед за нами.

Тогда я поняла, что мы это сделали. Мы внутри! На складах «Уокер&Даун». До сих пор мы могли только мечтать о том, чтобы попасть сюда! Автомобиль медленно ехал по дороге из красного кирпича, вдоль которой тянулись склады с бочкообразными крышами. Вдалеке смутно различалась деревянная ограда и серые воды реки за ней. Повсюду сновали рабочие в комбинезонах, которые везли тачки и тележки, полные коробок.

Железнодорожная колея по-змеиному петляла среди ангаров, по ней бежали радостно гудевшие красные и синие паровозики и тащились вагонетки, гружённые посылками.

— Если бы я был богачом, — прошептал Те Труа, — то жил бы именно в таком месте.

Мистер Рафаэль усмехнулся:

— Об этом мечтают многие, мистер Питер. Склады «Уокер&Даун» занимают почти тридцать акров и обрабатывают тысячи посылок каждый день, даже в день Рождества.

— А что это за разноцветные вагончики? — спросил Эдди.

— Полагаю, вам известно, что мистер Уокер начинал карьеру почтальоном и потому всегда был в разъездах. Он понимал, как важен быстрый и удобный транспорт. Вот почему он решил построить склады предприятия прямо на станции рядом с железнодорожными путями — так намного проще грузить товар, понимаете? Но внутренние рельсы и эти вагончики были спроектированы мисс Даун. Это она их придумала и запустила лет десять тому назад.

Во время разговора мистер Рафаэль смотрел прямо перед собой, как будто не мог взглянуть на эти маленькие смешные паровозики. Коротко вздохнув, он обратился к шофёру:

— Остановите здесь, спасибо. Дальше мы пойдём пешком.

Мы вышли из машины. Тит впился мне ногтями в ладонь, и я поняла, насколько он взволнован. Я тоже волновалась, хотя, как обычно, старалась этого не показывать. Заставив себя улыбнуться, я коротко сжала его руку в ответ, мол, всё будет хорошо. По крайней мере, я на это надеялась.

— Сюда, — скомандовал мистер Рафаэль.

Он привёл нас в один из самых больших складов, такой огромный, что рельсы были проложены прямо внутри него.

— Вау! — выдохнул Эдди.

— Обалдеть! — эхом отозвался Те Труа.

Да, это было действительно «вау!». Склад с крышей из железа и стекла, пропускавшей серый свет дня, казался похожим на собор. Всё пространство было занято тянувшимися ввысь полками, разделёнными узкими проходами, посреди которых змеились рельсы. На площадке у входа толпились люди в синих комбинезонах. Одни забирались по высоченным лестницам, другие подавали пакеты. Мужчина в строгом костюме и галстуке сидел за огромным деревянным столом, похожим на стол для великанов, на котором было множество циферблатов и всевозможных шестерёнок. Он то и дело хватал что-то вроде воронки и давал в неё указания, эхом разносившиеся по всему зданию.

Мистер Рафаэль встал перед нами и заговорил, перекрикивая шум: «Знаменитый Каталог позволяет выбрать товары любого типа — от одежды до транспортных средств и сельскохозяйственных инструментов. У нас более семидесяти пяти тысяч наименований! Чтобы обеспечить такой выбор, мы закупаем лучшие образцы у девяти тысяч производителей по всем Соединённым Штатам и собираем их на наших складах. Вроде вот этого».

Он обвёл рукой огромные пространства склада и удовлетворённо посмотрел на нас с таким видом, будто бы всё это принадлежало ему.

— А как вы находите то, что нужно? — спросил Эдди.

— Превосходный вопрос, мистер Эдвард.

Мистер Рафаэль подошёл к мужчине за странным столом со стрелками:

— Мистер Реджинальд, не покажете ли вы нашим гостям, как мы работаем?

— Конечно, сэр, — ответил мистер Реджинальд.

Рафаэль повернулся к Те Труа.

— Что бы ты хотел? Назови любой предмет.

Те Труа зажмурился в ожидании чуда и воскликнул:

— Хочу… велосипед! Чёрный, с белой рамой и белыми колёсами.

— Минуту, — отозвался мистер Реджинальд.

Мужчина взял мятую копию знаменитого Каталога с оторванной обложкой, быстро открыл её на нужной странице и сказал:

— Велосипед «Султан» с тремя передачами. Цена шестнадцать долларов. Что скажешь, нравится?

— Ещё бы! — присвистнул Те Труа.

Реджинальд кивнул. Потом сел за стол и потянулся к странному аппарату, напоминавшему телеграф. Он нажал на рычаг, и на полоске бумаги выдавилось несколько дырочек.

— Вот и всё, — сказал Реджинальд. — Я только что обозначил код товара.

Он оторвал проколотую бумажку, положил её в один из ящиков стола, нажал на кнопку и повернул ручку. Стол затрещал и затикал, словно гигантские часы, а циферблаты пришли в движение. Наконец из щели показалась другая перфорированная бумажка. Реджинальд внимательно на неё посмотрел и крикнул в жестяную воронку, которую мы уже видели:

— Мистер Бак!

К нам заспешил мужчина в комбинезоне, которому Реджинальд и протянул карточку:

— Товар к выдаче: дорожка 21, полка 18, сектор 3, этаж 4, место 16.

— Понял, сэр, — сказал мистер Бак и скрылся в коридорах склада.

Мы стояли с разинутыми ртами, и мистер Рафаэль с улыбкой объяснил:

— Необычный аппарат, который вы только что видели в действии, — это электрический табулятор. Он был изобретён несколько лет назад гениальным учёным, мистером Холлеритом, а мисс Даун переделала его под наши нужды.

— Табулятор? — переспросил Эдди. — Но как он работает?

— На электричестве, ясное дело, — гордо воскликнул мистер Реджинальд. — Аппарат читает перфорированные карточки, которые указывают на место расположения предмета. Это очень удобно, потому что товар постоянно перемещают, но аппарат обновляет информацию самостоятельно и всегда выдаёт мне точное местоположение. А вот и ваш заказ, не успели и глазом моргнуть.

Мистер Бак возвращался на самом красивом велосипеде, который нам только доводилось видеть. Он передал его Те Труа, и тот со свойственной ему лихостью вскочил в седло и принялся нарезать круги по складу.

— Поверить не могу, — присвистнул тихонько Эдди.

— И не говори, парень, — отозвался мистер Реджинальд. — Настоящее технологическое чудо, которое даёт возможность одному человеку делать работу сотни архивистов!

Эдди изучал изъеденный древесными жуками стол, как будто хотел взглядом проникнуть в его устройство, и хлюпал носом, что означало, что он напряжённо думает. Меня же больше интересовал не прибор, а человек, заставивший его работать.

— Вы сказали, что эту штуку сделала мисс Даун? — спросила я у мистера Реджинальда. — Должно быть, она была поистине необычайной женщиной?

— Это ещё слабо сказано, — согласился он. — Я никогда не встречал настолько умного человека. Благодаря ей наша компания первой в Чикаго стала использовать электрический ток не только для освещения, но и для работы машин. Мисс Даун спроектировала вагончики и подъёмные краны, которые грузят товары, и у неё было столько планов на будущее…

Он запнулся, как будто сказал слишком много, и тряхнул головой.

— Идите, — сказал он. — Пора продолжить прогулку.

Ничто не могло заставить Те Труа расстаться с велосипедом, но по крайней мере его уговорили слезть с него и вести рядом. Мы вышли на открытый воздух и продолжили путь между двумя рядами складов.

— Вы сказали, что здесь товар только хранится, — заметил Эдди, который пытался разобраться, что к чему. — Значит, отправляют его где-то в другом месте?

— Да, — ответил мистер Рафаэль, — с тех складов, которые расположены неподалёку от железнодорожного вокзала. Сначала товары попадают в отдел отправки, где они регистрируются, упаковываются и грузятся для пересылки. Соединённые Штаты поделены на шесть зон, и у каждой зоны свой сортировочный центр. Каждый день оттуда отправляются вагоны с посылками во все уголки страны.

— Простите, а нельзя ли нам увидеть, откуда посылки отправляют в Луизиану?

Я поняла любопытство Эдди. Он хотел посмотреть, откуда нам по ошибке отправили сломанные часы.

— Боюсь, что это невозможно, — откликнулся Рафаэль. — В настоящий момент этот склад закрыт на… м-м… реконструкцию, скажем так. К тому же мы как раз пришли.

Я подняла голову. Точно цветок среди нескошенной травы, среди складов возвышался трёхэтажный деревянный дом, построенный на берегу реки. Он был узким, немного вытянутым вверх, на окнах висели занавески в цветочек, и я подумала, что и мне бы хотелось жить в похожем месте. Только я не понимала, зачем он понадобился кому-то прямо здесь, посреди складов.

— Это бывший дом мисс Даун, — объяснил Рафаэль. — Теперь это резиденция мистера Уокера. Проходите, он вас ожидает.

27. Чикагская железнодорожная станция имени мисс Даун

Всё было взаправду. Мы попали в дом мистера Уокера, человека, придумавшего вместе с мисс Даун знаменитый Каталог. Именно он вытащил нас из интерната и привёл сюда, чтобы получить то, что принадлежало ему по праву. Часы, которые до сих пор лежали в моей сумочке.

Я почувствовала ту же дрожь, какая охватывала меня, когда я ныряла в озеро осенью, а вода была такой холодной, что перехватывало дыхание. Я понятия не имела, что нас ждёт. Я никогда не путешествовала, поэтому не знала, что происходит в конце пути. Может быть, ничего и не происходит, просто всё заканчивается, и ты приходишь в себя. А может, сразу готовишься к новому путешествию.

Те Труа подошёл и взял меня за руку, чего никогда раньше не делал. Я посмотрела в его решительные глаза, отметила, какой мужественный у него подбородок и изящные губы. Это он тогда меня поцеловал, теперь я знала наверняка. Когда он прикоснулся ко мне, я почувствовала ту же внутреннюю дрожь.

— Жюли, — прошептал он, — мы это сделали. Мы богаты.

— Думаешь? — спросила я, но мысли мои были только о поцелуе.

— Уверен, — ответил он. — Наши часы, должно быть, и вправду бесценны, раз нас принимает сам Уокер. В письме говорилось, что за них дадут четыре тысячи долларов, но я думаю… — Он понизил голос. — Думаю, что мы можем получить даже больше. — От возбуждения он даже покраснел. — Понимаешь? С такой кучей денег мы сможем сделать всё, что захотим. Сможем отправиться в кругосветное путешествие, купить дом в Чикаго или вернуться в байу и жить как богачи!

— Я не хочу возвращаться, — возразила я. — Что угодно, только не это.

— Не важно, придумаем что-нибудь ещё. Но это будет грандиозно, вот увидишь!

Тогда я поняла, что ошиблась насчёт Те Труа. Я-то думала, что он впутал нас в эту безумную авантюру из-за денег, но дело было не в этом: он просто искал приключений. Он был пиратом, которого манят сокровища. И сейчас он рассказывал мне о своих мечтах, мне одной.

— Что думаешь? — спросил он, и в этом коротком вопросе было столько всего невысказанного, что я улыбнулась, не зная, что ответить, когда в груди у меня бушевала буря.

Не успела я и рта раскрыть, как нас прервал Эдди:

— Вы поторопиться не хотите? Мы не можем заставлять ждать мистера Уокера!

Мистер Рафаэль вынул из пиджака маленький ключ и трижды повернул его в двери. Замок щёлкнул, как механизм заводных часов. Дверь медленно распахнулась, а в глубине дома зазвучала тихая мелодия, как из музыкальной шкатулки.

— Сюда, — пригласил мистер Рафаэль.

Мы оказались в небольшом квадратном коридоре, из которого вела лестница наверх. Напротив входа висели часы с маятником, вдоль стены растянулась вереница часов с кукушкой. Я подскочила от удивления, заметив металлический манекен ростом почти с мистера Рафаэля, в цилиндре которого тоже были часы.

Мистер Рафаэль отдал пиджак заводной кукле, которая приняла его с лёгким поклоном и вернулась в исходное положение.

— Вау! — восхитился Эдди.

— Наверное, и это принадлежало мисс Даун, — предположила я.

— Совершенно верно, — ответил мистер Рафаэль. — Отец мисс был часовых дел мастером, и она унаследовала его страсть. В этом доме хранится её коллекция, которая насчитывает более пяти тысяч экземпляров со всего света. Мисс Даун лично заводила и чинила все часы.

Мистер Рафаэль проводил нас в гостиную цвета яичного желтка. В ней висели десятки, если не сотни часов: были там и большие часы с маятником, и секундомеры, настолько маленькие, что разглядеть их можно было только под лупой, и клепсидры, и солнечные часы стародавних времён, карманные часы и будильники.

Меня восхитили заводные игрушки, которые оказались такими же часами, как железный человек в прихожей, и часы-планетарий, воспроизводившие изображения созвездий. Здесь были овальные часы со стрелками, которые растягивались и сжимались, как пружины, не касаясь границ циферблата, и старинные часы, показывающие время в зависимости от скорости догорания свечи. Всё вокруг изумляло своей необычностью и одновременно навевало грустные мысли: механизмы продолжали работать с удивительной точностью и отсчитывали бег времени в память об убитой женщине, над которой время было больше не властно.

Я устроилась на диване, прижав к себе сумочку, чтобы немного передохнуть, пока остальные, переговариваясь, ходили от одних часов к другим. Счастливее всех был Тит. Брат смотрел по сторонам огромными глазами, и его рот беззвучно открывался от восторга. Он показывал пальцем то на одно, то на другое, поворачивался ко мне каждый раз и улыбался. Это значило, что он хотел удостовериться, что не спит и все эти удивительные вещи существуют на самом деле. На самом деле между ним и мисс Даун было много общего: оба они жили в своём мире, который остальным было сложно понять.

Встав с дивана, я потянулась и сказала:

— Послушайте, чего мы ждём? Куда делся мистер Рафаэль? И…

— Добрый день, — раздался глубокий, как море, голос.

Я обернулась и очутилась лицом к лицу с мистером Уокером.

Он был таким же, как на фото в газетах: джентльмен с узким вытянутым лицом, едва заметными бровями и закрученными усами. На нём был голубой костюм, который делал его ещё выше и тоньше, точно брусок стали, обёрнутый в шёлк.

— Я Эндрю Уокер, добро пожаловать в мой дом.

Он протянул бледную ладонь с длинными пальцами пианиста, и Те Труа тут же пожал её, широко улыбаясь.

— Здравствуйте, мистер Уокер, приятно с вами познакомиться, я Те Труа, то есть Питер, Питер Шевалье, это мой друг Эдди-Кузнечик, а это Жужу, а его зовут Петит, и, несмотря на то что он не похож на брата Жужу, он…

Он был так взволновал, что перешёл на французский, будто мы были в Луизиане. Но мистера Уокера это не смутило, и он ответил на французском:

— Я знаю ваши имена и благодарю вас за столь долгое путешествие, которое вы предприняли, чтобы меня навестить.

— Мы получили большое удовольствие, — ответил Те Труа. — Это было фантастическое приключение, не считая, если позволите, эпизода с детективом Бёрном, который едва не упёк нас за решётку…

Бледное лицо мистера Уокера исказила неодобрительная гримаса.

— Весьма сожалею. Я отправил за вами Рафаэля, как только узнал. Надеюсь, поведение детектива не доставило вам слишком много неудобств. — Он говорил сухо и отрывисто, как будто читал по бумажке. — Следуйте за мной. Полагаю, Рафаэль уже накрыл на стол. Вы как раз к обеду.

Мы поднялись за мистером Уокером на второй этаж и оказались в гостиной, где уже накрыли на стол. Белоснежная скатерть была заставлена тарелками и приборами, рядом с каждой тарелкой стояли три бокала и лежала вереница вилок, ложек и ножей. В центре стола выделялось большое золотое яйцо на золотой подставке. Верхняя часть была поднята, как крышка, открывая взорам изящные часы со стрелками, усыпанными бриллиантами.

Мистер Уокер сел и велел нам устраиваться поудобнее, но все мы немного стеснялись. Кроме Те Труа — тот уже запустил руку в корзинку с хлебом и вытащил оттуда ароматную булочку. Эдди велел ему вести себя прилично, Те Труа в ответ пнул его под столом, отчего Эдди едва не расплакался и начал вырывать у него булку. Эти двое не умели вести себя прилично даже в такие моменты.

— Берите всё, что хотите, — воскликнул мистер Уокер, протягивая корзинку. — Представляю, как вы проголодались.

— У вас необыкновенно красивый дом, сэр, — смущённо проговорила я, всё ещё робея.

Мне хотелось произвести приятное впечатление на такого изысканного джентльмена, члена того высшего общества, о котором я читала в заметках Кокрейна. Но больше, чем когда бы то ни было, я чувствовала себя девочкой из байу со спутанными, как трава, волосами и огрубевшими от хождения босиком ступнями.

— Спасибо, — задумчиво отозвался мистер Уокер, едва обратив на меня внимание. — Как вам, должно быть, рассказал мой милый Рафаэль, я перебрался сюда всего несколько лет назад. Этот дом принадлежал моему другу, мисс Даун.

— Да, сэр, — сказала я. — Мы знаем. И хотим сказать, что соболезнуем вашей… утрате.

— Прошло четыре года с момента её гибели, но для меня это было словно вчера. Вот почему я бесконечно благодарен вам за то, что вы приехали сюда вернуть вещь, столь дорогую моему сердцу.

— Вернуть часы, да? — воскликнул Эдди, и я инстинктивно прижала к себе сумочку.

Мистер Уокер внимательно на меня посмотрел.

— Верно, — подтвердил он. — Как вы могли заметить, в этом доме нет недостатка в часах, среди них есть и очень дорогие. Например, яйцо Фаберже перед вами в прошлом принадлежало императрице. Но мисс Даун не интересовали деньги, и старые часы были дороги ей как память. Когда она умерла, её нашли с этими часами в руках.

— Вы хотите сказать, когда она была убита… мистером Дарсли? — уточнила я. Я уже знала эту историю, и притом довольно хорошо. Газеты, которые я прочла в интернате, сообщали о каждой детали случившегося. — Дарсли хотел завладеть приданым мисс Даун, то есть акциями на предъявителя… И тогда он убил её, а после оказался в тюрьме, из которой сбежал и был убит спустя несколько часов после побега.

— Всё так, — сказал мистер Уокер.

Он побледнел, и я сразу подумала, что, видимо, не стоило упоминать мистера Дарсли. Наверное, приличные люди не говорят об убийствах за столом. Я пообещала себе держать рот на замке, но тут в разговор вступил Эдди.

— Не могу понять одного, — начал он, — если эти часы так важны, как они оказались в Луизиане? Видите ли, мистер Уокер, дело в том, что мы прочитали письмо, в котором предписывалось вернуть эти часы любой ценой…

— В этом тоже виноват мистер Дарсли, — прервал его мистер Уокер. — Той ночью, когда безумец сбежал из тюрьмы, он осмелился прийти сюда. Он разбил окно на третьем этаже и проник в дом. Я отсутствовал в Чикаго по рабочим делам, и это спасло мне жизнь: полагаю, Дарсли хотел меня убить. Он вошёл в мою спальню, которая была когда-то спальней мисс Даун, и увидел часы на прикроватной тумбочке. Недолго думая, он решил их украсть. Он знал, что они для меня дороже самой жизни и что я сделаю всё что угодно, лишь бы вернуть их.

Его глаза блеснули, и я поняла, что этот внешне такой безобидный мужчина может быть опасным противником, которому, без сомнения, лучше не переходить дорогу.

— Дарсли завладел часами, — продолжил мистер Уокер. — Но он не знал, что на складах денно и нощно дежурит охрана, которая и забила тревогу. Спасаясь от погони, Дарсли спрятался в одном из зданий, откуда отправляют товар. Охрана окружила его, но у Дарсли был пистолет, и он начал стрелять. Моим людям не оставалось ничего другого, как ответить тем же. И Дарсли был убит.

Я вновь подумала о газетных заметках. Я читала что-то о краже в «Уокер&Даун» и припомнила, что Дарсли обнаружили мёртвым «неподалёку от дома мисс Даун». Но это были не две разные новости, а одна. И в обоих случаях главным действующим лицом был мистер Дарсли.

А мистер Уокер продолжал свой рассказ:

— Как я уже сказал, той ночью меня не было в городе. Вернувшись домой, я узнал о произошедшем и обнаружил пропажу часов. Я попросил полицию и газеты не афишировать подробности дела и отправил всех своих служащих на поиски часов. Так как их нигде не нашли и при Дарсли их тоже не было, мы поняли, что часы, вероятно, были спрятаны им в одной из посылок, готовых к отправке… К сожалению, к тому моменту все посылки уже погрузили.

— Ну конечно! — воскликнул Эд. — Мы заказали по Каталогу пистолет. Дарсли, должно быть, попалась наша посылка, он взял пистолет, а в посылку спрятал часы, которые потом отправили нам!

— Я тоже думаю, что всё было примерно так, — согласился мистер Уокер. — К сожалению, установить, кому отправили часы, было невозможно. Поэтому я написал письмо своим коммивояжёрам и предупредил полицию Чикаго о том, что в городе может объявиться человек, желающий со мной встретиться.

— Хорошенькие у вас агенты! — аж подскочил Те Труа. — Джек угрожал нас убить, лишь бы забрать часы. Бёрн обращался с нами как с преступниками и запер в приюте!

Мистер Уокер так побледнел, что его кожа стала почти прозрачной.

— Мне жаль, если кто-то из моих людей вёл себя не так, как подобает джентльмену… Это лишь увеличивает мою благодарность вам. Но оставим мрачные разговоры, полагаю, обед уже готов.

Мистер Рафаэль показался в дверях. Он снял костюм и был одет теперь в форму дворецкого. В руках он держал серебряный поднос со сверкающей крышкой. Он подал устриц на льду с кусочками лимона, нарезанного в форме цветка, потом рыбный суп и вкуснейшее мясо с зеленью, которой я никогда раньше не видела. Всё было для меня таким новым и изысканным — как та музыка, которую играл оркестр в Новом Орлеане.

Те Труа, Эдди и Тит набросились на еду, как голодные медведи, а я не знала, с чего начать, — слишком уж много было приборов. Но мистер Уокер был таким милым, что я быстро перестала стесняться. Он налил мне золотистого вина, и через мгновение голова стала лёгкой-прелёгкой.

После второго появилась тележка со сладостями, и нам налили ещё вина, крепче и слаще предыдущего. Мистер Уокер зажёг сигару и предложил по одной Эдди и Те Труа (мне не предложил — видимо, потому, что я была девочкой, но мне было всё равно). Я смотрела на курящих друзей, раскрасневшихся от алкоголя, и вспомнила, что Джек на болотах тоже предлагал нам сигару, что должно было меня встревожить. Но я слишком захмелела, чтобы что-то заподозрить.

Мистер Уокер пригласил нас в соседнюю комнату, где налил ещё вина. Потом он наклонился ко мне и сказал:

— Мисс Жюли, если не ошибаюсь, у вас мои часы. Позволите взглянуть? Я так давно их не видел.

Я бросила взгляд на Эдди и Те Труа, которые выглядели как никогда счастливыми. Даже Тит, казалось, не переживал из-за разлуки со своими любимыми часами. Я открыла сумочку и вытащила сломанные часы мисс Даун. Мистер Уокер взял их, поднёс к окну, чтобы взглянуть при свете, и расплылся в улыбке:

— Наконец-то они снова здесь. Поиски продолжаются!

28. Убийца за решёткой

Что-то было не так. Чувствовала я себя неважно: вино ударило в голову, и комната завертелась перед глазами. Эдди и Те Труа казались далёкими, как карпы на дне озера, а Тит смотрел на кончик пальца с таким видом, будто там спряталась луна. У меня складывалось ощущение, что мы забыли о чём-то важном.

— Часы, — промямлил Те Труа. — Деньги…

— Точно! Мистер Уокер, — сказала я, внезапно всё вспомнив. — А как же наше вознаграждение…

Язык прилип к нёбу, как муха к липучке, и от странности этого ощущения я рассмеялась. Я была совершенно пьяна.

— Наши… деньги…

Владелец знаменитого Каталога резко поднялся.

— Конечно, — воскликнул он, — мистер Уокер ничего не забывает. Но сначала вам лучше вернуться в гостиницу и отдохнуть.

Раздался голос мистера Рафаэля:

— Сэр, ребята…

— Ни о чём не беспокойтесь, Рафаэль. Я уже обо всём распорядился.

Я почувствовала, как кто-то аккуратно подхватил меня под мышки, ставя на ноги. Это был шофёр, который привёз нас сюда. Эдди запротестовал, но я не держалась на ногах, и меня ничего не волновало. Беспокоило меня только одно: гостиница так далеко-о-о-о. Чтобы туда попасть, нужно сто-о-о-олько пройти. А я так устала, что сама ни за что бы туда не дошла.

Я увидела, как мистер Уокер повернулся к Эдди спиной, что было очень странно, потому что Эдди продолжал говорить. Те Труа взял Тита за руку, и оба они, споткнувшись, упали на пол. Пока шофёр нёс меня вниз по лестнице, перед глазами всё плыло. Очнулась я уже в машине, зажатая между Эдди и Те Труа, а Тит свернулся на коврике внизу, как обезьянка.

— Вам тоже нехорошо? — спросила я.

— Да, да, — пробормотал Те Труа. — Всё вертится.

Тит всхлипнул.

— Мне очень жаль, Тит, — прошептала я. — Может быть, мистер Уокер разрешит тебе подержать часы в другой раз…

Машина выехала из ворот, и сильный ветер немного меня отрезвил. Меня по-прежнему тошнило, и всё ещё хотелось спать, но мир хотя бы обрёл очертания. Постепенно я стала понимать, что мы сваляли дурака. На один вечер я выглянула из своего черепашьего панциря, и теперь мы остались без денег и без часов. Конечно, мистер Уокер сказал, что он о нас не забудет, но…

— Что-то не так, — прошептал Эдди. — Мы едем не в гостиницу.

— А ты откуда знаешь?

Глаза Эдди за стёклами очков были как булавки.

— Я шаман и проводник, — ответил он. — Гостиница находится к северу от железнодорожной станции, а мы едем на юго-запад.

— С тобой всё хорошо, Эдди? — проворчала я.

— Говори тише, — понизил он голос и прижался губами к моему уху. — Жюли, я ничего не пил. Урока в Новом Орлеане было достаточно, помнишь?

Какой молодец Эдди, а я вот напилась, как идиотка. Я заплакала, алкоголь делал из меня полную дурочку.

— Прости, — всхлипнула я, — я ничего не понимаю… я отдала часы…

— Да, я пытался остановить тебя, но у меня не вышло. Те Труа тоже напился, и похлеще тебя.

Он лежал на полу машины, и желтоватый оттенок его лица мне совсем не понравился. Шофёр гнал со всей дури и сигналил, как ненормальный.

— Что-то не так, Жюли. Мы едем не в гостиницу, и за обедом Уокер всё подливал и подливал, будто нарочно хотел нас напоить.

— Что? — переспросила я. Я очень, очень хотела спать.

— Мне нужна твоя помощь, Жюли. Будь начеку.

— Начеку для чего?

— Не знаю, — тоскливо отозвался Эдди, посмотрев на меня.

Я приподнялась, цепляясь за спинку сиденья. Каждое движение давалось с трудом, но мне удалось привстать и глотнуть свежего воздуха. И вдруг я поняла, что знаю и дорогу, по которой мы едем, и красное здание впереди, окружённое стеной с колючей проволокой.

Это был интернат. Шофёр вёз меня обратно в школу-тюрьму. Какой же глупой я была, забыв о том, где моё место! Ведь я не мисс Жюли из высшего общества и даже не Жюли, которая пользуется десертными вилками и носит персиковое платье. Я Жюли с комариных болот, Жюли из лачуги, полной воспоминаний, которые лучше не будоражить. Но, сделав ошибку однажды, я не ошибусь снова. Точно я знала одно: я не вернусь в Святую Марию. Никогда.

Я должна была что-то сделать. Я бросилась к водителю и впилась ему ногтями в шею. Я закричала, а шофёр вторил мне сдавленным воем. Автомобиль вылетел на обочину и врезался в телеграфный столб. От удара меня выбросило вперёд, мы с водителем пролетели по капоту машины и скатились на мощёную дорогу. Что-то ударило меня в плечо, голова закружилась, но в этот раз не из-за вина. Я взмахнула руками и попыталась подняться, лоб у шофёра был весь в крови, но он был жив и скрёб по земле руками. Нос автомобиля, прекрасного дорогого автомобиля, смялся, точно старая газета.

— Эдди, — позвала я, — Эдди-и-и…

Я увидела, как он выбрался через окно и обернулся, чтобы подхватить Тита.

— Жюли, что ты наделала?

— Нам надо бежать.

— Маленькая дрянь! — прорычал водитель, поднимаясь на колени.

Потёки крови превратили его в лицо в индейскую маску. Те Труа тоже был в крови, на лбу у него красовался глубокий порез, который пересекал щёку. Он держался за правое плечо, но был в состоянии двигаться.

— Бежим! — закричала я.

Я схватила Тита за руку и побежала что было сил, Эдди и Те Труа догоняли сзади. Шофёр орал вслед слова, которые не пристало произносить джентльмену.

— Что случилось? — бросил на бегу Те Труа.

Авария его отрезвила.

— Случилось то, что Жюли сошла с ума, — отозвался Эдди.

Я не обратила внимания на его слова и нырнула в переулок, завернула за угол, потом за следующий. Шофёра не было видно, но я понимала, что он может появиться с минуты на минуту. Медлить было нельзя.

— Сюда! — воскликнул Те Труа, на лице которого читался страх. — Дверь… в погреб.

Он показал на проём. Мы с Эдом толкнули дверь, за которой показалась шаткая лесенка, ведущая вниз, в темноту пустых полок и паутины. Я втолкнула на лестницу Тита, потом Эдди и Те Труа. Закрыла над головой люк и замерла в ожидании. Я была напугана, как кролик, попавший в западню. Позади меня Эдди нашёл какую-то бутылку и стал промывать ссадины Те Труа.

— Спирт вонючий, — простонал тот. — Какая дрянь, никогда больше не буду пить.

То, что Эдди понял это раньше нас, спасло меня от интерната.

— Спасибо, — прошептала я. — Ты был прав, мы ехали не в гостиницу, а в исправительный интернат. Нас снова хотели отправить в тюрьму.

Те Труа тряхнул головой:

— Но зачем? Мистер Уокер сам же и вытащил нас оттуда…

— Вы говорили, что Бёрн приходил к вам много раз и, узнав про часы, пришёл в волнение. Бьюсь об заклад, он поговорил с мистером Уокером, и тот решил нас умаслить… Да и потом, Бёрн, обыскав нас, ничего не нашёл. Мистер Уокер, должно быть, подумал, что, купив одежду, войдёт нам в доверие и узнает, где находятся часы. Но самую большую глупость сделала я — я отдала часы прямо ему в руки. Мистеру Уокеру оставалось только замести следы. И отправить нас туда, откуда мы уже не сможем выбраться.

— Но зачем? Зачем ему заметать следы? — спросил Эд.

В этот раз ответил Те Труа:

— Потому что часы ценные. Очень ценные. Мисс Даун умерла с часами в руках, и мистер Дарсли сбежал из тюрьмы только для того, чтобы их украсть. Дарсли хотел заполучить эти часы, я уверен. И Уокер из-за этого убил его.

— Но Уокер сказал нам, что Дарсли выстрелил первым… — возразил Эдди.

— И ты ему веришь? — вмешалась я. — Те Труа прав, это мистер Уокер приказал убить Дарсли, я в этом не сомневаюсь.

— Вы сумасшедшие. Никто не убивает из-за сломанных часов…

Я замерла, почувствовав, что Эдди только что сказал что-то очень важное.

— Подождите, — начала я, — эти часы… сломаны. А мы знаем, что мисс Даун могла починить любые часы. Вам не кажется это… странным?

Эта удивительная женщина придумала вагоны для перевозки грузов, перепрограммировала электрический табулятор и жила в доме, полном часов. Почему она не починила простые карманные часы?

— Может, они были ей дороги как память, — заметил Эдд. — Её папа был часовщиком, может, он оставил их ей перед смертью.

Я фыркнула:

— Чушь. Если это так, зачем они тогда мистеру Дарсли? И почему за ними охотился мистер Уокер? У этого человека каменное сердце.

Должна быть какая-то другая причина, что-то особенное в этих обычных на вид часах. Но что? И к чему нам теперь об этом думать, если мы потеряли их навсегда?

Мы поговорили ещё немного, пока разговор не затих сам собой. Брат уснул на полу, и в полумраке подвала его кудрявые волосы напоминали комок пыли. Мы решили переждать пару часов до вечера. Я не думала, что мистер Уокер пошлёт кого-то за нами. В конце концов, мы были всего лишь деревенскими ребятами, никто бы не поверил в нашу историю. Да и идти нам было некуда, подвал казался самым надёжным укрытием. Впервые за всё путешествие мы по-настоящему отчаялись.

— А где деньги Берри? Там ещё оставалось немного!

— Их отняли в приюте, — признался Те Труа. — А когда за нами приехали, мы были так рады, что забыли потребовать их обратно.

— Не может быть, чтобы совсем ничего не осталось!

Я открыла сумочку и высыпала её содержимое на землю, но там были только носовой платок и грязная тряпка, в которой я столько времени хранила часы. У Те Труа нашёлся стеклянный шарик, у Тита — коробок спичек с гербом «Тремонт-Хауса».

— У меня тоже ничего полезного, — признал Эдди, вывернув карманы брюк.

На землю выпал клочок бумаги. Я подняла его и поднесла к тусклому свету, проникавшему сквозь дверь. Это была визитная карточка журналистки, которая пыталась попасть на склады, когда мы проезжали к мистеру Уокеру. На карточке было написано: «Элли Клеменс, журналист, „Чикаго Трибьюн“». И больше ничего, точно адрес указывать не было нужды.

— Это потому что его и так все знают, — вмешался Эдди. — «Чикаго Трибьюн» размещается в Трибьюн-Билдинг, между Мэдисон и Диаборн.

— Ну да… — протянул Те Труа. — А ты откуда знаешь, Эдди Эдд?

Эдди улыбнулся загадочной улыбкой, означавшей «я шаман, и вам не раскрыть моих секретов», и признался:

— Это рядом с нашей гостиницей. То есть с нашей бывшей гостиницей. Меня поразило одно огромное здание, и я спросил у портье, что это.

— Отлично, — сказала я. — Теперь у нас есть план.

Всё, что у нас осталось, — это наша история, наш единственный шанс. Возможно, найдётся кто-то, кто её выслушает и поверит, что на болотах близ Нового Орлеана служащий знаменитого Каталога угрожал убить четверых детей. Возможно, он даже поверит в то, что миллионер — владелец Каталога убил детектива, сбежавшего из тюрьмы.

Нам оставалась только надежда, но она и была отправной точкой. А иногда отправная точка — это всё, что нужно.

Оказалось, что до Трибьюн-Билдинг не меньше семи миль, но нам удалось залезть в трамвай, смешавшись с толпой. Свернув пару раз не туда, мы всё-таки добрались до цели.

Было уже девять вечера, и мы ещё ничего не ели. Как и говорил Эдди, Трибьюн-Билдинг оказалось величественным зданием, квадратным и основательным, как скала. Все окна его были освещены и сияли, как всполохи костра.

— По крайней мере, там кто-то есть, — обрадовался Эдди. — Я боялся, что всё уже закрыто.

— Газеты никогда не спят, — изрекла я.

— А ты откуда знаешь?

— Я много чего о них знаю.

Главный вход оказался закрыт, но мы колотили в дверь, пока нам не открыл какой-то парень.

— Чего надо? Проваливайте. Это место не для сопляков.

Я показала ему визитную карточку:

— Мы пришли поговорить с Элли Клеменс, журналисткой. Мы её информаторы. Это очень важно.

— М-м-м, не знаю, здесь ли она…

— Тогда скажите, где нам её найти. Мы не можем ждать до завтра, это настоящая сенсация!

Я совсем недавно выучила это слово, читая газеты в интернате, но на юношу оно произвело эффект разорвавшейся бомбы. Он что-то пробормотал и исчез, оставив нас посреди улицы. Не прошло и пяти минут, как дверь снова распахнулась, и за ней показались орлиный нос и свисающие щёки Элли. На ней был всё тот же чёрный костюм, что и утром, только ещё более мятый. Она посмотрела на нас и сразу узнала.

— Вы! — только и сказала она.

29. Чикаго охотится за сокровищем

Я не знала, как выглядят редакции газет, потому что никогда в них не была и, честно говоря, никогда о них даже не думала. Но почему-то мне казалось, это нечто вроде школы, где редактор-учитель сидит у доски, а журналисты-ученики пишут за партами.

В действительности место, куда мы попали, больше походило на рынок. По коридорам сновали мужчины без пиджаков, в одних рубашках, они орали, как помешанные, многие стучали по клавишам железных коробок (печатных машинок, как называл их Эдди), кто-то писал, остальные теснились около телеграфа. Несколько человек говорили в деревянные банки, висевшие на стене. Судя по их внимательным лицам и возникающим паузам, банки им как-то отвечали.

— Извините за шум, — сказала Элли. — Мы сдаём завтрашний выпуск.

— Как это? — спросил Те Труа.

— На рассвете газеты поступают в киоски по всему городу. Чтобы это произошло, типографы должны работать всю ночь. А мы, журналисты, к часу ночи должны сдать все статьи, поэтому сейчас самое напряжённое время. — Женщина обернулась к нам с улыбкой: — Но я на сегодня уже закончила, а вы так выглядите, будто у вас есть для меня что-то важное.

— Очень важное, — подтвердила я.

Элли провела нас в комнатку без окон.

— Места тут, конечно, не так много, — сказала она с досадой, убирая высоченную стопку бумаг с единственного стула.

Она помедлила над столом, заваленным бумагами, и водрузила стопку на печатную машинку. На стенах комнаты висело множество статей в рамках. Я подошла, чтобы рассмотреть их поближе, и с удивлением поняла, что все они написаны моим любимым журналистом, Э. Кокрейном. Некоторые из них я даже читала, например знаменитую статью о вампире во фраке.

— Мальчики, — позвала я, — я совсем забыла, что здесь, в «Чикаго Трибьюн», работает известный журналист, его зовут… — И я остановилась.

Э. Кокрейн… Э. К. Как Элли Клеменс.

— Это ты? — спросила я у Элли слегка дрожащим голосом. — Кокрейн. В тюрьме я прочла все ваши статьи, ну, не все конечно, но…

— В тюрьме? Мне уже не терпится услышать вашу историю.

Элли присела на стол. Бумаги, которые она только что сложила, разлетелись, но она не обратила на это внимания.

— В общем, да, Кокрейн — это я.

— Но зачем…

— Ну, скажем так, в Чикаго женщина может быть журналистом, но добиться настоящего успеха ей тяжело. Поэтому мой редактор придумал использовать псевдоним — вымышленное имя. Так и появился Кокрейн.

Я не могла поверить, что смотрю на человека, написавшего те потрясающие статьи, которые помогли мне не сдаться серыми днями в чудовищном интернате. Всё обстояло как нельзя лучше: мы собирались рассказать нашу историю журналисту, который с самого начала следил за всеми перипетиями истории мистера Уокера, мистера Дарсли и мисс Даун.

— Поразительно, что я читала именно твои статьи… Ты должна нам помочь, потому что мистер Уокер пытался нас убить, и он уже убил человека, и, кажется, даже нескольких, и часы…

Элли кашлянула и достала блокнот:

— Тс-с, спокойно. Какие часы? Вижу, вы попали в настоящую передрягу, и даже не одну. Что, если ты начнёшь с самого начала?

Только я открыла рот, как Те Труа улыбнулся и сказал:

— Жюли, без обид, но давай-ка говорить буду я. — И он рассказал всё по порядку, начиная с того дня, когда мы пошли на рыбалку и выловили три доллара в банке.

Он рассказал о часах и о Джеке, о погоне в болотах и об аллигаторе, который сожрал Джека, и о нашем решении поехать в Чикаго. Когда Те Труа остановился, чтобы перевести дух, в разговор вступил Эдди, который рассказал о второй части наших приключений, о путешествии до Чикаго и о том, что с нами случилось в пути. Мне досталась последняя часть — история о заключении в интернат, о том, как я читала газеты, и о нашем визите на склады Каталога, который закончился тем, что я, как последняя дурочка, отдала часы прямо в руки мистеру Уокеру.

— Да уж, — воскликнула Элли, когда мы закончили. И замолчала, кусая ногти, как девчонка.

— Да уж — что? — тут же спросил Те Труа.

— Когда сегодня утром я увидела вас, ехавших на склады, то была очень удивлена: мистер Уокер никому не позволяет заглянуть в самое сердце своей империи. Но я и подумать не могла, что вы…

— Что вы — что? — вмешался Эд.

— Что вы имеете отношение к одному из самых загадочных преступлений последних лет — убийству мисс Даун.

Она замолчала, задумавшись, и потом продолжила:

— Несколько лет назад любовный треугольник Уокер — Дарсли — Даун дал старт моей карьере. В городе ни о чём другом не говорили, ведь речь шла об очень богатом мужчине, привыкшем к красивой жизни, о знаменитом детективе и гениальной женщине, которая фактически сама основала целое предприятие и имела в нём равную долю…

— Пятьдесят процентов акций, — вмешалась я.

Те Труа и Эдди изумлённо на меня посмотрели, а Элли улыбнулась:

— Точно. Люди обычно думают, что Каталог основал мистер Уокер, но на самом деле это всё мисс Даун. Это ей пришла в голову такая блестящая мысль, это она убедила Уокера открыть предприятие и придумала машины, которые теперь выполняют всю работу. Я пристально следила за историей мисс Даун, и мои статьи довольно быстро стали популярны. А потом наступил 1900 год, и мисс Даун убили в новогоднюю ночь….

— Убил мистер Дарсли, — уточнил Те Труа.

Элли покачала головой.

— Не думаю, что это так. Мистер Дарсли любил мисс Даун, эти двое были созданы друг для друга. Мистер Уокер же любит только деньги… в чём вы уже успели убедиться. Мне не удалось найти никаких доказательств, но я думаю, что это мистер Уокер убил мисс Даун и повесил вину на детектива. К тому же это прекрасно согласуется с тем, что вы рассказали, я имею в виду, с тем, что Уокер убил и Дарсли.

— Но как такое может быть? — вмешалась я. — Как он мог убить и мисс Даун, и Дарсли и выйти сухим из воды?

— Ну, вы же умные ребята. Когда нашли тело мисс Даун, кто бы мог заподозрить в убийстве респектабельного предпринимателя? Особенно респектабельного предпринимателя, который только что попросил руки убитой? А у Дарсли всегда была слава отчаянного малого, который благодаря своей работе водил знакомство с далеко не самыми добропорядочными людьми.

— Вроде Эмеральда Джима.

— Именно. Мистер Уокер хотел жениться на мисс Даун, чтобы заполучить весь пакет акций и стать единоличным владельцем Каталога, но она всегда отказывала ему. Вы знали, что мисс Даун ни разу официально не подтвердила слухи о свадьбе с Уокером? Тогда он решил избавиться от партнёра. Но мисс Даун приняла меры предосторожности.

Элли взглянула на непонимающие лица моих друзей и поспешила объяснить:

— За несколько дней до смерти мисс Даун перевела пакет своих акций в большое количество ценных бумаг на предъявителя. Сложно объяснить, как это устроено, но я попробую… Представьте, что я хочу купить дом. В какой-то момент прежний владелец подписывает договор, в котором заявляет, что дом теперь принадлежит Элли. В случае с компанией такой договор называется именной акцией. Но вместо имени в договоре может быть написано и что-то другое, например: «Дом принадлежит подателю этой бумаги». Это значит, что, подари я эту бумагу вам, вы станете владельцами дома. Если вы мне её вернёте, дом снова станет моим. Это называется «акция на предъявителя».

Эдди и Те Труа кивнули. Я чувствовала гордость, потому что примерно так всё и поняла, прочитав статьи Элли.

— Я убеждена, — продолжила журналистка, — что мисс Даун перевела свои акции в такие бумаги, чтобы спастись от Уокера. После её смерти он начал серию сложных юридических процедур и, как будущий муж покойной, надеялся стать единоличным владельцем компании. Вместо этого Уокер обнаружил, что его одурачили. Держу пари, до сих пор Уокер просыпается каждую ночь в холодном поту от мысли, что кто-то предъявит бумаги и отберёт у него половину Каталога.

— Вот дела! — воскликнул Эдди. — И что, никто пока не объявился?

Элли покачала головой:

— Сразу после гибели мисс Даун в Чикаго развернулась настоящая охота за сокровищами, но через год или два люди успокоились. Все, кроме мистера Уокера. Думаю, мисс Даун нашла очень надёжный тайник… но даже не догадываюсь, какого рода. Единственным посвящённым в эту тайну человеком был, вероятно, мистер Дарсли. Но теперь убили и его.

Часы. Я спрашивала себя, как получилось, что я не поняла раньше, настолько всё просто. Часы являлись ключом к поиску бумаг мисс Даун. Поэтому мистер Уокер предпринял столько усилий, чтобы их вернуть, и, когда я, как идиотка, вручила их ему, он воскликнул: «Поиски продолжаются!» Ради этого Дарсли сбежал из тюрьмы и сразу же отправился в дом мисс Даун. Но если часы были картой, которая вела к сокровищу, почему Уокер всё ещё не завладел полным пакетом акций?

Однако мы хранили у себя часы столько времени и не заметили в них ничего особенного… Возможно, карта была секретной, и Уокер никогда не обращал внимания на сломанные карманные часы… до тех пор, пока Дарсли не привлёк к ним внимание, попытавшись их заполучить. Если дело обстояло именно так, то у нас оставалось мало времени. Сокровище мисс Даун в опасности, и Уокер вот-вот запустит в него руки.

Я вскочила.

— Нам нужно идти. Акции, Дарсли, Уокер… Всё это связано. Мы должны вернуть часы.

Я возбуждённо тянула Эдди за рукав, побуждая встать. Мне нужен был автомобиль, чтобы попасть к Уокеру как можно быстрее, проникнуть туда, найти часы, чтобы… чтобы в итоге нас пристрелили, как мистера Дарсли?

— Жюли, — сказал Эдди, — может, поделишься с нами своей догадкой? Мы что-то ничего не понимаем.

— Я уверена, что часы могут подсказать нам, где искать сокровище, — ответила я. — Сначала я не сообразила, я думала, что Уокер любил мисс Даун и потому живёт в её доме. И, когда пропали часы, он сделал всё, чтобы их отыскать, потому что это была память. Только всё совсем не так! Уокер так ненавидел мисс Даун, что убил её! И зачем же тогда он живёт в этом странном доме?

— Потому что надеется найти акции! — закричал Эдди и вскочил.

— Зачем он так стремился завладеть часами?

— Потому что часы указывают на то, где они спрятаны! — воскликнул Те Труа. — Молодец, Жужу, теперь я всё понял!

— Да! — обрадовался Эдди.

— Да, — согласилась и Элли, встав и отложив блокнот и карандаш. — Но есть одна проблема.

— Какая? — спросила я.

— Проблема, друзья мои, в том, что часов у вас больше нет, — серьёзно ответила Элли.

— Но мы можем их вернуть!

Элли покачала головой:

— Вломившись в дом мистера Уокера? Помимо того что это очень опасно, это ещё и противозаконно. Вас отправят в колонию для несовершеннолетних, по сравнению с которой исправительный интернат покажется цветочками.

— Тогда мы можем заявить на Уокера в полицию!

— Но в чём вы можете его обвинить? В том, что он украл часы, принадлежавшие мисс Даун, которые вы нашли в почтовой посылке? Да ладно! Чтобы обвинить кого-то, тем более кого-то настолько влиятельного, как мистер Уокер, нужны доказательства. А у вас их нет.

Я уставилась в пол, размышляя. Я понимала, что Элли права, но сдаться не могла. А что ещё мне оставалось? Те Труа и Эдди всегда могут вернуться обратно домой. Переживут порку-другую и спокойно продолжат прежнюю жизнь. Но для меня и Тита всё было иначе: для нас не было дороги назад, у нас не было дома, куда можно вернуться.

— Подождите, — сказал вдруг Те Труа. — Вернуть часы и заявить на Уокера мы не можем, но и сидеть сложа руки не будем.

— И что же ты предлагаешь? — спросил Эдди.

Те Труа улыбнулся:

— Найти сокровище самим.

30. Мисс Даун — королева Чикаго

Осуществить план Те Труа было непросто. Если сокровище мисс Даун действительно существует (а мы всё-таки не знали этого точно), то, чтобы его отыскать, мы должны быть умнее, чем профессиональные охотники за сокровищами, и удачливее, чем мистер Уокер с его состоянием. Как же нам, деревенщинам, это сделать?

Но мы уже зашли слишком далеко, и я бы никогда не простила себе отступления.

— Не знаю, насколько это хорошая идея, — отозвалась Элли. — Из вашего рассказа следует, что вы сбежали из дома, никого не предупредив, ваши родители, должно быть, с ума сходят. У нас в редакции есть телефон, я могу позвонить кому-то в Новый Орлеан и сообщить, что вы живы и…

— Пожалуйста, не надо! — взмолилась я. — Они заявят в полицию, нас схватят, и мы не сможем пуститься по следу мисс Даун.

— Но я обязана это сделать. Строго говоря, если я не сообщу о вас властям, меня могут обвинить в похищении детей.

— Один день, — попросила я. — Дай нам хотя бы один день. Если мы ничего не обнаружим, то сделаем так, как ты говоришь.

Это была честная сделка, и, чтобы скрепить её, Те Труа встал и вытянул вперёд кулак, так же, как сделал перед нашим бегством из байу. Я накрыла его ладонью, то же сделали Эдди и Тит, и в этот раз к нам присоединилась Элли.

— Согласна, — сказала она. — У вас есть двадцать четыре часа на то, чтобы найти сокровище. Я с вами. Если дело выгорит, вы дадите мне эксклюзивное право на вашу историю.

Я не знала, что такое эксклюзив, но мне было всё равно. Я думала только об одном: с чего начать? Может, осмотреть город? Попробовать встретиться с мистером Рафаэлем, который, кажется, пытался нас защитить, прежде чем шофёр затолкал меня в машину? Или…

— Газеты, — прошептала я. — Все наши зацепки оттуда. У вас тут, случайно, нет архива старых газет?

Элли улыбнулась. Мы вышли из кабинета. Часы показывали почти полночь, однако в редакции царила ещё большая суета, чем раньше. Я взяла Тита за руку, и вместе с Элли мы спустились в подвальный этаж — огромное хранилище, забитое полками. Оно было похоже на склад Уокера, только чуть меньше, и бумаг в нём было намного больше. На полках высились толстенные тома в кожаных переплётах, газеты внутри были подшиты по номерам.

— И ты это делала? — спросил меня Те Труа с восхищением. — Ты делала здоровенные книги из газет?

— Ага, — пожала я плечами. — Но я тебе клянусь, это совсем не весело.

Я показала ему исколотые иголками пальцы, и друг бережно взял мои ладони в свои и стал их внимательно рассматривать. На мгновение я вспомнила, что мы поцеловались. А потом подумала, что вообще-то мне это понравилось.

— Итак, — нетерпеливо одёрнул Эд, — с чего начнём?

— Мисс Даун купила землю, на которой сейчас стоят склады, в 1887-м, — ответила Элли. — Значит, то, что мы ищем, находится между 1887 и 1900-м, когда её убили…

Столько лет — это целая вечность! Мы поспешно принялись за работу и начали пролистывать газеты одну за другой в поиске упоминаний о мисс Даун. Каждый раз, когда кто-то находил её имя, он звал остальных, и мы вместе читали статью.

— Мисс Даун была очень активной женщиной, — сказала Элли. — После её смерти Уокер попытался купить несколько зданий, которые так или иначе были с ней связаны. Например, Детский мемориальный госпиталь или цветочный магазин, где мисс Даун регулярно делала заказы.

— Значит, эти места можно вычеркнуть, — подытожил Эдди.

— Точно, — поддержал его Те Труа. — Если бы сокровище было спрятано там, Уокер давно бы его нашёл.

— Сказать по правде, в наших гаданиях мало смысла, — пробормотала я. — Женщина с умом и возможностями мисс Даун могла спрятать ценности где угодно: на складе у Уокера, в квартире на окраине города, в офисе, в канализационной трубе… Нам его никогда не найти.

— Не можем же мы сейчас сдаться? Если сокровище в Чикаго, мы его отыщем. Нужно только продолжать поиски, — улыбнулся Те Труа.

И я продолжала, даже когда у Эдди сползли с носа очки и он уснул на одном из томов. Даже когда Те Труа, неутомимый Те Труа, начал рисовать в блокноте удочки и наживки, потому что читать он больше не мог. Но мне было что терять, поэтому я продолжала искать. Стиснув зубы, я читала и читала, постепенно собирая воедино кусочки жизни мисс Даун.

Я узнала об её отце-часовщике, который с детства посвящал её в тайны ремесла (пометка: если часы могут не только показывать время, но и что-то ещё, то это называется «усложнение». Самыми «сложными» часами в мире были часы «Леруа 01», у которых было двадцать четыре функции. Мисс Даун приобрела их прототип незадолго до гибели).

Я узнала, что страстью мисс Даун были поезда, поэтому она поместила изображение паровоза на обложку Каталога (пометка: вот почему «Американские железные дороги» после смерти мисс Даун назвали новую модель локомотива в её честь). Я узнала, что мисс Даун ненавидела рыбу, обожала клубнику и носила только фиолетовое. Словом, всё, что я узнала, было бесполезно.

— Жюли, — окликнула меня Элли.

— Что? — пробормотала я, не поднимая головы от своих записей.

— Уже очень поздно. Или, лучше сказать, очень рано, почти утро. Твои друзья заснули, и ты, кажется, тоже вот-вот уснёшь. Пора уходить. Тебе надо немного отдохнуть.

Но у меня не было места, куда можно пойти.

— Вы можете остаться у меня и поспать пару часов. Потом подумаем, что делать дальше.

Я поняла, что на самом деле предлагала Элли: бросить поиски, позвонить родителям Эдди по этому загадочному «телефону» и закончить наше путешествие. Нет и ещё раз нет. Я всегда думала о себе как о Железной Жюли, потому что броня защищала меня от всего мира. И теперь я могу использовать её для борьбы. Но я и вправду была измотана, и, едва это осознав, я позволила Элли взять Тита на руки. Эд и Те Труа поднялись, зевая, и все вместе мы пошли к выходу — в сторону дома и, как я тогда думала, навстречу поражению.

Когда мы вышли из здания, небо было тёмно-голубым, как перед рассветом.

— Лиловые ласточки, — задумчиво сказал Эдди, показывая на низко летящую стаю. — Не знал, что они забираются так далеко на север.

Элли с ног валилась от усталости, и я тоже. Но я вдруг почувствовала, что мы почти у цели, хотя и не могла поймать ускользающую разгадку. Мисс Даун спрятала ценную вещь и оставила часы, указывающие к ней путь. Что бы сделала я на её месте? Где бы спрятала акции? Может, в магазине часов? Да нет, глупость. Или…

Элли затолкала нас в трамвай и заплатила за билеты. Мы теснились в толпе пассажиров, ехавших на работу, толкались в гуще голубых курток и мятых кепок. У всех были сонные лица. Трамвай тронулся, Эдди положил голову мне на плечо, и когда я повернулась к нему, он уже спал. За окном проплывали Чикаго, река, повозки, омнибусы и автомобили. До меня внезапно дошло, что мы проезжаем мимо складов Уокера, и крыша дома мисс Даун возвышается над ними и зданиями железнодорожной станции.

Мне вспомнились заметки, которые я читала всего час назад: мисс Даун помогала восстанавливать вокзал, после её смерти мистер Уокер хотел приобрести здание, но «Юнион» ему отказал. «Железная дорога принадлежит городу», — ответили они. Я подумала, что мисс Даун бы это понравилось. Она обожала поезда…

— Стойте! — закричала я.

Все пассажиры обернулись на мой вскрик.

— Что такое? — спросила Элли.

— Остановите трамвай, нам надо выйти. Я нашла! Я уверена! Разрешите пройти! Выпустите нас!

Я проталкивалась к выходу, двери были открыты, и я увидела, что трамвай едет так медленно, что люди выходят и заходят, не дожидаясь остановок. Поэтому, долго не думая, я спрыгнула на дорогу и помахала Эдди, Те Труа и Титу, чтобы они поторапливались. Элли тоже спрыгнула, тяжело дыша.

— Можно узнать, что тебе взбрело в голову? Что ты нашла?

— Сокровище, — прошептала я. — Я знаю, где оно. На том вокзале.

— «Чикаго Юнион Депо»?

— Мисс Даун здесь когда-то работала… И она любила поезда. К тому же станция недалеко от складов, поэтому она могла присматривать за своим сокровищем. Я уверена, оно здесь!

Тит взял меня за руку, сильно сжав, а Те Труа с Эдди мне улыбнулись.

— Пойдём проверим.

И мы побежали, а за нами, пыхтя, как чайник, едва поспевала Элли. «Юнион Депо» оказался большим вокзалом, хотя и не таким, как в Сент-Луисе, и в этот утренний час повсюду были толпы людей. Мы оглядывались по сторонам, не представляя, что делать дальше. Сокровище спрятано здесь, я это чувствовала, но где? Под крышей платформы, в здании касс или, может, его спрятали под расписанием поездов? В этот момент Эдди остановился и ткнул пальцем наверх.

— Эй, народ, вам это ничего не напоминает?

Над аркой висело объявление: «Камеры хранения! Оставь свой багаж! Всего один доллар! Оплата вперёд!»

Над этими словами были изображены часы в форме луковицы, это-то изображение и привлекло внимание Эдди. Тит вскрикнул, и я взяла его на руки.

— Оно, — прошептала я. — Выглядит точь-в-точь как часы мисс Даун.

— Подождите минуту, — заговорила Элли, которая наконец начала нас понимать. — Мне кажется…

— Что? — встрепенулся Те Труа.

— Это мисс Даун придумала камеры хранения. «Юнион» советовался с ней, как им улучшить сервис, и она предложила автоматические камеры хранения. Это как сейфы для путешественников, где они могут спокойно оставить вещи и прогуляться по городу…

Я посмотрела на Эдди и Те Труа, и мы поняли друг друга без слов. Я опустила Тита, и мы рванули к каменной арке. За ней показалась большая комната без окон, освещённая электрическими лампочками. Всё пространство было занято тёмными деревянными шкафами, около которых стояли выдвижные лестницы, чтобы забраться на самый верх.

— Чёрт, — сказал Эд, — один в один склады «Уокер&Даун».

— Да, — ответила я. — Слишком много совпадений.

Я почувствовала чью-то руку на своём плече, то был мужчина в униформе с угрюмым лицом.

— Что вы здесь делаете? Хотите оставить багаж? Оплата вперёд.

— Нет-нет, — ответила я. — Мы пришли не для того, чтобы оставить, а для того, чтобы забрать.

Пока я говорила, я поняла, что так оно и есть. Что-то ждало нас в этой самой комнате.

— Я с ними, всё в порядке, — вмешалась Элли, сообразив, что к чему. — Оставьте нас, пожалуйста.

Станционный смотритель кивнул и отошёл, а Элли уставилась на нас, уперев руки в бока:

— Итак, вы думаете, это здесь?

Я согласно кивнула:

— Часы на вывеске выглядят так же, как наши. И это у всех на виду, никто никогда не обратит внимание на то, что слишком бросается в глаза. К тому же эта комната была спроектирована мисс Даун. Всё сходится, слишком много совпадений!

— Но если сокровище в одной из этих камер, как мы узнаем, в какой именно? — спросил Те Труа. — Их сотни… Мы же не можем взломать все.

Я не ответила. Я дрожала, как гончая, которая взяла след на болоте и боялась, что добыча ускользнёт в последний момент. Тит посмотрел на меня:

— Семь и девять.

— Ого, — воскликнул Те Труа. — Тит разговаривает!

— Семь и девять. Пятнадцать, сорок четыре и двадцать семь.

— Тит, что ты такое говоришь?

— Семь и девять. Пятнадцать, сорок четыре и двадцать семь!

Эдди так подскочил, что у него очки слетели.

— Эврика! — закричал он. — Семь и девять!

Я начала терять терпение.

— Может, вы перестанете выкрикивать цифры?

— Согласен, — проворчал Те Труа, поддав Эдди в плечо. — Тебе сейчас ещё прилетит, если не объяснишь, в чём дело.

Эдди наклонился и поднял с земли очки. Он весь дрожал:

— Как-то вечером, когда мы плыли на пароходе, я наблюдал за тем, как Тит играет с часами… Они же сломанные, помните? Но не просто сломанные: каждый раз, когда ты пытаешься их завести, стрелка всегда показывает одну и ту же последовательность цифр.

— То есть? — не понял Те Труа.

— Часовая стрелка перемещается на семь и на девять. А минутная…

— На четверть, сорок четыре и двадцать семь.

Разгадка поразила меня, как молния. Я не могла в это поверить. Такой простой ответ — и как долго мы его искали!

— Вот почему мисс Даун не стала чинить старые часы! — воскликнула я. — Они должны были оставаться именно такими. Ведь только так часы указывали…

— На комбинацию замка ячейки! — закончила Элли.

Но Эдди, Те Труа и Тит уже не слышали. Они бежали к шкафчикам.

Мы остановились у седьмого ряда.

— Здесь? — спросил Эдди.

— Конечно, здесь! — крикнул Те Труа. — Ячейка номер 9.

Я поискала взглядом девятую ячейку и нашла её на верху, под самым потолком. Те Труа и Эдди побежали за лестницей, и, пока они её устанавливали, я изучала замки. Кодовый замок представлял собой чёрную железную ручку с делениями и цифрами. Я потянула за ручку одного из нижних шкафчиков и обнаружила, что она поворачивается с лёгким тиканьем.

Глядя на меня, Элли улыбнулась:

— Тебе нужно набрать комбинацию.

— Но этого не может быть, — возразила я. — Видишь? Здесь только девять цифр. А Тит говорит: «Пятнадцать, сорок четыре».

— У тебя блокнот с собой? — спросил Эдди у нашей подруги.

— Конечно, я же журналист, — отозвалась Элли.

— Тит, не повторишь ли ты цифры?

Мой брат важно улыбнулся:

— Семь и девять. Пятнадцать, и сорок четыре, и двадцать семь.

Эдди написал что-то в блокноте и показал остальным: 154427.

— Видите? Всего шесть цифр? Это и есть комбинация.

Он ещё не закончил фразу, а Те Труа уже карабкался по лестнице.

— Хватит болтать! — крикнул он. — Дайте проверить…

— Подожди, Те Труа, — вмешалась я. — Правильнее, если мы откроем сейф все вместе.

— Мы и так вместе, — отозвался он. — А здесь наверху места на всех не хватит. Ну же, повторите мне комбинацию!

— Один, — начал диктовать Эдди, — пять. Четыре, четыре…

Я, Эд, Элли и Тит стояли у лестницы, задрав головы вверх, пока Те Труа возился с замком.

— …семь! — закончил Эд. — Это последняя цифра. Открывай!

Те Труа толкнул дверцу.

— Не получается, — выдохнул он разочарованно. — Ребята, не сработало.

— Ручка! — заорала я. — Поверни ручку, Те Труа!

Он обернулся и послал мне ослепительную улыбку, тёплую, как летний костёр. Потом повернул ручку, и мы услышали громкий щелчок.

— Ну что? — закричали мы снизу. — Есть что внутри? Что там? Что там, Те Труа? Говори же!

— Там…

Те Труа снова обернулся на нас. Он был такой красный, что я подумала, что он сейчас свалится с лестницы.

— Там вполне хватит для того, чтобы мы сделались богачами.

Он запустил руку в ячейку и достал оттуда толстенную стопку бумаг. Один из листков выскользнул у него из рук и медленно приземлился на пол. На нём был изображён символ компании «Уокер&Даун» — глобус и мчащийся паровоз. А ниже — всего несколько слов: «Знаменитый Каталог Уокер&Даун».

Бумага на предъявителя. Равна одной акции.

— Все одинаковые, — пояснил Те Труа. — И их тут сотни.

— Похоже, что вы четверо теперь новые владельцы знаменитого Каталога, — обняла меня Элли.

Я, Эдвард и Тит уставились друг на друга. Те Труа спрыгнул вниз и закружился в безумном танце, и мы запрыгали вместе с ним, крича, как дикари, пока не перехватило дыхание. Мы чувствовали себя повелителями мира. Варварами и воинами, пиратами, нашедшими сундук с сокровищами. Мы это сделали. Теперь ничего уже не будет как прежде.

31. Четверо подростков становятся миллионерами!

Нас было четверо. Те Труа Отважный, который хотел повелевать жизнью. Эдди-шаман, который хотел раскрыть её секреты. Малыш Тит, который, когда это было нужно, умел был взрослым. И Железная Жюли, которая хотела быть счастливой.

Я была девочкой, которая не умеет плакать. Но тем вечером, растянувшись в темноте на диване в доме Элли, я взяла за руку брата, поцеловала его, и мои глаза наполнились слезами. На этот раз я не сделала ничего, чтобы их остановить. Я разрешила себе заплакать.

Слёзы были тёплыми, как вода на болоте, и огромными, как сердце великой реки. Реки, которая, как я теперь знала, всегда будет течь во мне.

Часть 4 ОГРОМНЫЙ ДОМ

32. Знаменитый Каталог «Уокер&Даун»

Когда я вышел из дома, шёл снег. От ледяного ветра со снегом горело лицо. Так что пришлось вернуться. Я взял палку, шляпу и шарф и снова вышел. Я уже спускался по лестнице и преодолел две ступеньки, когда мисс Дамплер окликнула меня.

— Мистер Дарт! — прокричала она. — Вы забыли пальто.

Тогда я заметил, что вышел в свитере, который уже покрывался тонким слоем белой пудры. Мисс Дамплер кинулась ко мне, протягивая пальто. Она дрожала, но я так и не понял, был ли холод тому причиной или что-то другое. Помогая мне надеть пальто, она улыбнулась, и это значило, что она обеспокоена.

Мисс Дамплер — прекрасная женщина, она обо мне заботится. Полагаю, даже любит. Хотя она белая, а я чёрный. Правда, говорят, теперь времена уже не те и цвет кожи больше не играет роли. Не знаю, правда ли времена так изменились, но я изменился, это да. Раньше, например, я всегда ходил босой, в одной футболке и при этом никогда не мёрз. Теперь же мёрзну даже летом.

Ещё я заметил, что ходить стал еле-еле. Я как те огромные черепахи, которых моя сестра когда-то ловила на суп. Даже ещё медлительнее, потому что болотные черепахи очень прыткие, когда хватают тебя за ногу. Юркие, как змеи.

Теперь, когда на мне шляпа и пальто, а в руке трость, можно уже идти. Проходя по саду, я глядел на белые от снега силуэты деревьев, а потом вышел на улицу.

— Вас подвезти, мистер Дарт? — спросил водитель. Он тоже белый, даже белее, чем обычно, потому что его форма тоже побелела от снега.

Я улыбнулся в ответ и указал ему на дом, чтобы он зашёл и погрелся, а сам повернулся в другую сторону и направился дальше. Правая, стук трости, левая, стук… И так без конца. Я шёл, не поднимая головы, чтобы не споткнуться на льду. Мисс Дамплер говорит, что в моём возрасте кости уже хрупкие, как леденцы, так что, если упасть, их уже не соберёшь. Не знаю, так ли оно, но мне нравится мысль, что я — сахарный человек. Я обожаю всё сладкое.

Я прошёл уже довольно много, пока не почувствовал, что замерзаю. Холод пробрался под полы пальто и складки свитера, так что кожа под ним вся сморщилась и стала похожа на смятую фольгу. Я остановился, чтобы передохнуть, и тут обнаружил, что почти пришёл. Впереди виднелась аллея деревьев, скрывающая дорогу к большому четырёхэтажному дому с фасадом из красного кирпича и выделяющимися белыми рамами окнами. Из-за снега, припорошившего дом, кирпич казался скорее розоватым.

Я часто проходил мимо этого дома, ставни его были вечно закрыты, нигде не огонька. Но теперь у входа стояло два чёрных автомобиля с затемнёнными окнами, а окна первого этажа были распахнуты настежь. Значит, она приехала. Я ускорил шаг, как только мог, чтобы не замёрзнуть насмерть от холода, что было бы не лучшим вариантом. Перешёл дорогу. Какой-то подросток выкрикнул непристойное выражение, и несколько раз подряд прогудел клаксон, но я не обратил на это никакого внимания. Времена меняются, но кое-что не изменится никогда.

Затем я шагнул на дорогу, ведущую к дому, как вдруг дорогу мне преградил высокий, крепкий мужчина. Он был совершенно лысый, на нём был чёрный костюм, и я было подумал, что он случайно забыл надеть пальто, но мисс Дамплер рядом не оказалось, так что никто не напомнил ему, что на улице мороз. Лицо его закрывали чёрные очки, хотя солнца не было и в помине.

— Простите, — сказал он, — но это частная собственность.

Я не ответил, а лишь сделал шаг в сторону, чтобы обойти его. Однако он снова возник прямо передо мной. Я услышал, как он пробурчал что-то про решётки, изгородь и что для такого дома не лишними были бы и ворота с камерами, на что я невольно покачал головой: она никогда не любила заборы и замки.

— Прошу прощения, сюда нельзя, — снова начал человек в чёрном.

Я не отвечал.

— С вами всё в порядке?

И снова я молчал. Человек смотрел на меня (хотя из-за чёрных очков я не могу сказать этого наверняка, потому что глаз не было видно), затем он схватил меня за руку. Когда меня трогают незнакомые люди, я теряюсь, не зная, как себя вести, и потому этого не люблю. Так что я принялся стучать тростью по камням дорожки — тук-тук-тук-тук-тук — в надежде, что он оставит меня в покое.

— Мне жаль, но вам придётся уйти, — настаивал он.

Потом повернулся и сказал кому-то:

— У нас тут небольшая неприятность. У входа пожилой мужчина. Полагаю, он нездоров.

И правда, мне уже становилось нехорошо, потому что он никак не хотел отстать. Как вдруг я услышал шаги, и навстречу мне кинулась Жюли. Точнее, кинулась к человеку в чёрном.

— Немедленно убери руки, Фрэнк! — крикнула она. — Оставь в покое моего брата.

Фрэнк, человек в чёрном, тотчас отступил на шаг назад. Тогда Жюли подошла ко мне и обняла меня. Мне совсем не нравится, когда меня обнимают. Это ещё хуже, чем когда тебя хватают за руку. Но Жюли я это позволяю. Она не такая, как все.

— Давай я тебя проведу, — сказала она. — Ты что, пешком? Не стоило, у тебя же больная нога. Ты не забываешь принимать лекарства?

Я никогда ничего не забываю, хотя иногда делаю вид, что забыл, но мисс Дамплер всегда на страже и приносит таблетки строго в нужное время. Я посмотрел на Жюли. Хотя она старше меня (теперь следовало бы говорить «старее»), выглядит она лет на десять младше. Она ходит без трости и по-прежнему стройная и прямая, как тростинка, и хотя в волосах у неё то тут, то там проглядывает седина, её рыжие волосы по-прежнему горят золотом. Может, это вовсе даже и не седина, а снег?

— Как я рада видеть тебя, Фрэнсис, — сказала она. — Сколько времени прошло! Мне нужно чаще бывать в Чикаго. Иногда я скучаю по этому городу. А по тебе скучаю всегда, всегда…

Мне тоже не хватало Жюли. Когда она здесь, мы каждый день выходим на прогулку. И хотя я еле плетусь, мне нравится с ней гулять. Это куда лучше объятий.

— Простите… — пробормотал человек в чёрном. — Я… не знал, что…

— Ладно, Фрэнк. О боже, мы уже опаздываем. Вызови скорее машину. Надо спешить.

— Разумеется, госпожа, — ответил Фрэнк.

К нам подъехала одна из чёрных машин с тёмными стёклами, припаркованных у главного входа. За рулём сидел другой человек в чёрном, а на капоте красовался флажок Соединённых Штатов. Он указывает на то, что Жюли входит в Сенат США, но однажды сестра мне призналась, что ей совсем не нравится ездить с этим флажком: из-за него кажется, будто она кичится своим положением, а ей это совсем не свойственно.

Мне понравилось, что внутри салона нас с Жюли от водителя отделяло стекло, так что мы могли немного побыть вдвоём.

— Ты прекрасно выглядишь, Фрэнсис. Не считая ноги, конечно. Я знаю, я давно обещала приехать, но…

Она не договорила, но в оправданиях не было надобности. Я и так знаю, как она занята. Жюли ездит по всем Штатам, защищая тех, кто не может этого сам, особенно девочек из бедных семей. Однажды она призналась, что, обретя силу, она должна поделиться ею с теми, кто не может за себя постоять. Я не очень понял, что она имела в виду, но Жюли и правда очень сильная. Она всегда была такой.

Мимо промчался Гайд-парк, затем автомобиль шёл какое-то время вдоль берега озера Мичиган. Это было прекрасно: тёмная вода казалась почти чёрной, деревья и трава подступали к самой её кромке. Кажется, на улице был сильный ветер, но мне было тепло и уютно в машине. Потом вновь показались дома, мы ехали между ними, по обеим сторонам дороги выросли два небоскрёба, вокруг суетились другие машины и такси, и наконец мы прибыли на Канал-стрит.

— Небольшое отклонение от маршрута, — сказала Жюли, и мне послышалось, что голос её дрожит. Впрочем, может быть, просто прихватило горло. — Эта дорога уже совсем не такая, как тогда, когда мы оказались здесь впервые. Кажется, склады были вон там.

На самом деле они были немного ниже, но я подумал, что не стоит спорить. Всё равно всё вокруг уже не то. С годами в городе выросли небоскрёбы и новый вокзал. Даже русло реки изменили. И маленькая железная дорога, сделанная по задумке мисс Даун, оказалась под водой, её поглотили серые волны Чикаго-ривер.

Железной дороги мне было совсем не жалко. А вот домик с часами — совсем другое дело. В нём мы были счастливы, пусть и недолго. Жюли, Те Труа, я… Мы были настоящей семьёй. В этот самый момент стекло, отгораживавшее нас от водителя, ушло вниз, и раздался голос:

— Поедем в аэропорт или хотите выйти?

— Нет, едем, — ответила Жюли.

Машина рванула вперёд, я отвернулся от окна, а Жюли замолкла. Наверное, она устала. Ей пришлось проделать длинный путь.

Мы остановились у входа в аэропорт, человек в чёрном открыл дверь, Жюли подхватила меня под руку и помогла мне сойти, потом протянула трость. Если бы мисс Дамплер это видела, она бы сейчас ею гордилась. Пока мы с Жюли вылезали из машины, к нам подкатил другой, точно такой автомобиль, за рулём которого сидел Фрэнк и другой человек в тёмных очках. Они пристроились за нашими спинами и не отставали от нас ни на шаг, пока мы заходили в двери аэропорта. Присутствие посторонних очень меня раздражало.

— Сюда, — сказала Жюли. — Так не придётся стоять в толпе.

Я остановился перед вращающейся дверью. Я не вполне понимал, как лучше войти в такую дверь: она была красивой, но странной, я такими раньше не пользовался. Она вращалась сама по себе, точно чудо-карусель, со скоростью два и три четверти оборота в минуту. То есть за две с половиной минуты она делала шесть оборотов, а за пять минут — целых двенадцать. Я решил, что это хорошее число и что я шагну в неё на двенадцатый оборот. Так будет симметрично.

— Что случилось, госпожа, какие-то проблемы? — спросил Фрэнк у Жюли.

— Всё в порядке. Нужно подождать, пока мой брат посчитает, — ответила она.

Не многие понимают всё так, как это умеет Жюли. Я всегда это говорил. На двенадцатый оборот мы вошли в дверь — я с Жюли, Фрэнк сразу за нами. На другой стороне была огромная комната, полная солнечного света.

— Какие люди! — сказал кто-то. — Как же я рад вас видеть!

Я повернулся на голос и увидел Эдди, который спешил к нам навстречу, улыбаясь во весь рот. На нём были белая рубашка и белые брюки, и сам он был невероятно седой, весь белый, как лунь. Кожа его была почти такой же тёмной, как у меня, на лице проступали глубокие морщины. Но улыбка была всё та же — улыбка Эдди-Кузнечика, и всё те же очки. Он бросился обнимать Жюли и целовать её щеки.

— Ты ещё красивей, чем прежде, — сказал он.

— Дурачок, — отмахнулась Жюли.

Затем Эдди подошёл ко мне:

— Приятно снова увидеться, Фрэнсис. Как нога?

А что нога? Хожу с тростью, и так видно.

— Как тебе сюрприз, Фрэнсис? У нас тут Эдвард. Не представляешь, чего мне стоило уговорить его выбраться из Луизианы. Он специально приехал, чтобы повидать тебя. Верно, Эд?

— Шаман никогда не покидает тех мест, где шаманит, — ответил Эдвард.

— Ты всё тот же, — засмеялась Жюли.

Я молчал, понимая, что смеяться повода нет. Эдвард был самым настоящим шаманом, он говорил с животными, понимал болото и всё в таком духе.

— Чтобы отметить такое событие, я тут кое-что устроила. Идите сюда, — позвала Жюли.

Она повела нас в планетарий, моё любимое место во всём Чикаго, а потом мы пошли в зоопарк, который так любил Эдвард. Затем мы пообедали в ресторане близ озера, я заказал картофель фри и два куска торта, пользуясь случаем, пока мисс Дамплер не могла следить за моим холестерином. Жюли и Эдвард не замолкали. Жюли говорила о своих делах в Вашингтоне, Эдвард — о больнице в Луизиане, о своих исследованиях и студентах.

День выдался прекрасный, вот только Фрэнк и остальные люди в чёрном, не отстающие от нас ни на шаг, всё портили. А ещё с нами не было Те Труа. Я уже давно не видел Те Труа — с тех самых пор, как они с Жюли расстались, прошло уже много лет. Он постоянно путешествовал.

Под вечер мы снова сели в машину, и Жюли велела водителю ехать к дому. Хоть там можно было посидеть спокойно, без чужих глаз.

— Мне нужно в гостиницу, — заметил Эдвард.

— Никаких гостиниц, ты остановишься у меня, — вмешалась Жюли. — У меня полно места.

Эдвард немного поспорил, но в итоге сдался. Мы приехали к самому ужину, но никто не проголодался после сытного обеда, так что мы сразу отправились в гостиную на последнем этаже и захлопнули дверь. Прислуга принесла напитки. Мне — клубничный фраппе, который я обожаю и беру всегда, когда мисс Дамплер не видит. Жюли попросила виски и два кубика льда, Эдвард — чай. С тех пор как он впервые напился тогда в Новом Орлеане, никто ни разу не видел, чтобы он притрагивался к спиртному.

— Уф, — сказал он, потягивая чай, — как прекрасно быть с вами. Мне очень вас не хватало.

Мне тоже не хватало Эда.

— Какой прекрасный дом, — продолжал он.

— Да, милый, — заметила Жюли, — хотя я предпочла бы прежний.

Она имела в виду домик мисс Даун.

— Порой мне жаль, что мы всё продали, — заметил Эдвард. — Дом, склады, Каталог.

Я тоже сокрушался, что Каталога больше нет. Пожалуй, даже больше, чем остальные. Хотя я сам принял это решение. Оно было самым логичным. А я всегда дружил с логикой.

Внезапно мне вспомнилось, как много лет назад на старом вокзале я сказал Эдварду комбинацию электронного замка, после чего Те Труа забрался по лестнице на самый верх и нашёл акции Каталога, которые посыпались на нас, точно волшебный дождь из конфетти. Жюли крепко сжала меня в объятиях и позже, уже ночью, в доме Элли Кокрейн, снова меня обняла.

Что же было потом? Приехали адвокаты. Элегантные люди в тёмных плащах с кожаными чемоданчиками. Прошёл судебный процесс, следователи допрашивали и передопрашивали всех. Завещание мисс Даун было оспорено, акции были отданы на экспертизу все до одной. И пока судьи плодили горы бумаг, я, как и мои друзья, был вынужден пойти учиться. А когда судьи закончили свои разбирательства, мы уже выросли. И стали богаты.

Постепенно всё очень изменилось. Первым это заметил Эдди, старый добрый Эдди-очкарик. Ему нравилось учиться и разбираться в делах, так что он стал доктором и вернулся в байу. Те Труа поначалу нравилось чувствовать себя хозяином Каталога. Но потом и эта жизнь стала ему поджимать, он ведь не мог усидеть на месте, наш Те Труа. Он никак не мог привыкнуть к тому, что его называли «господин Шевалье», не любил решать текущие проблемы в компании, например принимать на работу новых людей и тем более увольнять.

«Это же люди, как ты не понимаешь, — твердил он. — У них же семьи. Я не могу делать вид, что ничего не знаю и знать не хочу. Это уже… слишком». Так что потом и он всё это забросил, шагнул на борт парохода и уплыл прочь. Жюли совсем не плакала, но я-то знал, что бегство Те Труа её очень ранило. «Что будем делать, Фрэнсис?» — спросила она тогда.

Я сделал кое-какие расчёты. И согласно расчётам, нужно было всё продать. Каталог работал до тех пор, пока мир жил со скоростью угольного паровоза, гудящего посреди западных прерий. Но теперь, когда появились большие дороги и автомобили, люди рассекали по миру с бешеной скоростью.

Когда мы прибыли в Чикаго из байу, у нас ушла на это почти неделя, а сегодня Эдвард оказался здесь за пару часов. Разве в таком мире осталось место для приключений? Кому и зачем нужен теперь Каталог? Итак, мы всё продали и на вырученные деньги купили два прекрасных дома и кучу книг. Мы даже думали, что купим на них своё счастье. Но счастье нужно заслужить. Мы старались как могли.

— Слушай, Фрэнсис, — сказала Жюли, — думаю, Эдвард, точнее, мы с Эдвардом должны кое-что тебе сообщить.

— Думаешь, время пришло? — вздохнул Эдди.

— Да, — ответила Жюли. — Видишь ли, Фрэнсис, мы здесь собрались не просто так. Нелегко говорить…

Эдди молча встал и вышел из комнаты. А потом вернулся с небольшим чемоданом. Я не видел этого чемодана ровно шестьдесят пять лет. Это был тот самый чемодан, который Эдди купил тем самым жарким утром, когда мы оказались в Новом Орлеане, за несколько часов до того, как нас приняла на борт «Луизианская история».

Моя сестра поднялась из кресла и встала передо мной на колени, взяв мою руку в свои. Руки её были холодные и гладкие. Руки стариков всегда такие. Она тоже вздохнула, совсем как Эдди.

— Фрэнсис, Питера больше нет. Он умер, — сказала она.

Питер. Так она называла Те Труа последние годы. Так это означало, что Те Труа больше нет. Я покачал головой. Это было просто невозможно. Те Труа не мог умереть. Некоторые рождаются бессмертными.

— Вот почему я попросила Эдди приехать: мне хотелось, чтобы мы были вместе. Мы знаем, как нелегко ты пережил смерть мисс Кокрейн…

Но мисс Кокрейн была уже очень стара. А Те Труа был молод и полон сил. Такие не стареют. Я покачал головой и протянул свободную руку к трости. «Тук-тук-тук», — застучала трость по полу, словно отгоняя эту мрачную новость. Обычно это всегда работало, но не в этот раз.

— Не надо, послушай… Питер тяжело болел. Он болел уже много лет, но мы молчали, чтобы не огорчать тебя. Он был в Таиланде, когда почувствовал, что с ним что-то не так. Он обратился в лучшие клиники, сдал все анализы, прошёл разные процедуры. Но узнал, что ничего не поделаешь.

— Иногда уже ничего не поделаешь, — повторил Эдди. — Я был рядом с ним, когда он ушёл. Он позвал меня незадолго до того. Я не мог оставить его одного. И тогда он мне сказал… — Голос Эдди прервался. — Он сказал… проститься с вами от его имени.

Жюли и Эдди переглянулись, точно ожидая моей реакции, но я не знал, что сказать.

— Он передал мне этот чемодан, — продолжал Эдвард. — Он хранил его все эти годы, и когда я его увидел, то чуть не упал. Фрэнсис, он просил передать его тебе. «Отвези ему», — прошептал он тогда. И вот я здесь.

Я улыбнулся, потому что эта история очень походила на стиль Те Труа. Старый мошенник!

Эдвард сел на пол, скрестив ноги, хрустя суставами, и это далось ему отнюдь не так легко, как Жюли. Он открыл чемодан и протянул мне деревянную маску. Она была немного страшной, вырезанной вручную, вместо глаз зияли два отверстия, нос изгибался дугой.

— Это из Меланезии, — сказал Эдвард. — Питер приметил её в рыбачьей лачуге на одном из островов. Её хозяин никогда прежде не видел белого человека. Когда Питер полез в кошелёк за деньгами, рыбак решил, что незнакомец хочет его убить, и чуть не кинулся на него с ножом. Питер говорил мне, что едва избежал смерти.

Эдвард шмыгнул носом, а лицо моей сестры просветлело. Когда-то я говорил, что её лицо озарилось светом Те Труа.

— А вот кое-что из России, — сказал Эдвард, показывая мне маленькую икону в серебряном окладе. — Питеру подарил её житель Ленинграда, они разделили кусок хлеба во время блокады.

Затем появилась сигара.

— А это кубинская. Питер бывал на Кубе во времена революции, хотел всё видеть своими глазами.

Чёрный камень.

— Камень с вершины Эвереста. Питер сам его подобрал. А это африканский мамбеле — метательный нож.

Зуб.

— Зуб белого медведя. Питер нашёл его на Северном полюсе, когда сам медведь уже умер. Но тёплая шкура спасла ему жизнь.

Мы с Жюли смотрели на все эти вещи с разных концов планеты, а я спрашивал себя, зачем Те Труа хранил всё это в старом чемодане и почему решил оставить его мне.

— Видите ли… — начал было Эдвард. — Питер… в общем-то, мы все знаем, что он за человек. Он ни минуты не мог усидеть на месте, с детства был таким. Он старался как мог и даже убедил себя, что у него получится остаться с нами.

Я посмотрел на Жюли и заметил, что по её щекам катятся слезы. Тогда я отвернулся, потому что не мог выносить, когда моя сестра плачет. Когда-то она вообще не плакала.

— Питер хотел посмотреть мир. Его душа была свободна. Она подпитывалась новыми впечатлениями, встречами.

Кажется, Эдвард тоже прослезился, но, поскольку он был в очках, я не мог за это поручиться.

— В этом чемодане Питер собрал всё, — продолжал он. — Страны, в которых побывал, опасности, которых ему удалось избежать, уроки, которые он извлёк. Но перед смертью он признался мне… признался, что всё это было не то. И хотя он объездил весь мир в поисках приключений, ничто не могло сравниться с нашим первым путешествием. Вот этим.

С этими словами Эдвард достал из чемодана последний предмет. Книгу.

То был роман в простой обложке, роман, который я знал наизусть, хотя ни разу его не читал. На обложке стояло имя автора, журналистки Э. Кокрейн, а ниже название: «Знаменитый Каталог „Уокер&Даун“». Надпись в самом низу гласила: «Последнее издание имело огромный успех».

Эдвард вручил мне книгу, будто какое-то сокровище. Книга была сильно потрёпана, точно её читали сотни раз, что очень меня удивило. Те Труа и так прекрасно знал её содержание. Он сам написал первую часть — с помощью Элли Кокрейн, конечно. Вторую написал Эдди. Третью — Жюли. Лишь я один отказался писать. Я никогда не дружил со словами. Да и добавить мне было нечего.

В комнате воцарилась полная тишина, я уронил трость на пол и открыл книгу на первой странице. На ней было всё то же название. Кто знает, почему издатели всегда печатают название на первой странице книги? Боятся, наверное, что обложка истреплется. И вдруг я заметил, что на бумаге были какие-то надписи, сделанные чернилами. Одна из них — огромная нечитабельная загогулина, которую я узнал бы из сотни тысяч загогулин. То была цифра три со множеством завитушек — автограф моего друга Те Труа, который он ставил, когда хотел чем-нибудь хвастануть. Ниже была, как всегда, ровная и красивая подпись Эдди: «Эдвард». И, наконец, задорная J c точкой над ней — так подписывалась моя сестра.

— Он попросил нас подписать книгу незадолго до того, как узнал о своей болезни, — сообщила Жюли. — Сказал, что всегда держит её при себе.

Я кивнул. Собрать подписи друзей и расписаться самому — это было вполне в духе Те Труа. И точно так же в его духе было то, что он ни разу не просил меня поставить подпись, ибо знал, что я не дружу со словами. Но теперь почему бы и нет, в конце-то концов? Иногда дружить со словами не так уж и важно. Так что я на минуту задумался, покопался в карманах жилета, где должна была лежать ручка, и нащупал её. Я взял её в руку, и она зависла над страницей.

Я долго рассматривал подписи моих друзей и сестры. Доказательство наших деяний. И наконец, задержав дыхание, в самом углу страницы я начертал своё имя. Но не Фрэнсис, нет. Настоящее имя.

Благодарности

История Те Труа, Эдди, Жюли, Тита, а также знаменитого Каталога выгодных покупок мистера Уокера и мисс Даун (САМЫЕ НИЗКИЕ ЦЕНЫ! ПОТРАТЬ СВОИ ДЕНЬГИ С УМОМ! ВОЗВРАТ ГАРАНТИРОВАН!) длилась для меня три года, и, признаюсь, это было замечательное время. Но книга, которую вы держите в руках, не смогла бы появиться на свет без тех, кто помогал мне все эти годы, выслушивал, вычитывал, советовал, вносил поправки (из некоторых советов даже выросли новые персонажи нашей истории).

В первую очередь я хотел бы поблагодарить Пьердоменико Баккаларио, отличного писателя и моего старого и доброго друга. Он стал первым, кому я рассказал о Каталоге и моих персонажах, и с того самого времени он посвятил этой истории массу времени и сил.

Я благодарю Алессандро Гатти, который помог определиться с выбором окончательного названия книги: именно он за ужином в горной гостинице помог мне понять, кто же был виновником таинственного убийства мисс Даун.

Благодарю от души Алессандро Джельсо, который разобрался в этой истории куда лучше меня и дал мне немало ценных советов. Последняя глава романа — только его заслуга.

Ещё хочу поблагодарить Виолу Бастанцетти, осуществившую редактуру итальянской версии романа, Стефано Моро за великолепную обложку издания и кропотливую работу с фотографиями и газетными вырезками (которые играют в этой истории далеко не последнюю роль), а также Лоренцо Рульфо, сам даже не знаю за что.

Я горячо благодарю моих родителей и сестру, а вместе с ними Риккардо, Антонио, Сару и Томмазо.

Отдельная благодарность Лауре за то, что она просто есть.

И, конечно, спасибо тебе, мой читатель, за то, что ты добрался до конца этого непростого пути. И если ты сейчас читаешь эти строки, значит, я трудился не напрасно.

Над книгой работали

Перевод с итальянского Людмилы Криппы, Анны Тигай, Екатерины Орловой, Татьяны Быстровой

Верстка Валерия Харламова

Леттеринг Андрея Кудрявцева

Литературный редактор Татьяна Быстрова

Корректоры Рита Гутман, Надежда Власенко

Художественный редактор Юлия Сиднева

Ведущий редактор Анна Штерн

Главный редактор Ирина Балахонова

ООО «Издательский дом „Самокат“»

119017, г. Москва, ул. Малая Ордынка, д. 18, стр. 1

Почтовый адрес: 123557, г. Москва, а/я 6

info@samokatbook.ru

Тел.: +7 495 506 17 38

Электронная версия книги подготовлена компанией Webkniga.ru, 2019

ДАВАЙТЕ ДРУЖИТЬ!

facebook.com/samokatbook

vk.com/samokatbook

instagram.com/samokatbook

twitter.com/samokatbook

samokat-library.livejornal.ru

Дорогой читатель, мы хотим сделать наши электронные книги ещё лучше!

Всего за 5 минут Вы можете помочь нам в этом, ответив на вопросы здесь.

~ ~ ~

Примечания

1

На французском языке deux, trois, quatre, cinq — это числительные 2, 3, 4, 5. То есть их звали Те Второй, Те Третий и т. д.

(обратно)

2

Пенни — то же, что цент.

(обратно)

3

Одна из самых массовых газет Юга США начала XX века.

(обратно)

4

Крупнейшая скотобойня Америки начала XX века.

(обратно)

5

Ку-клукс-клан.

(обратно)

Оглавление

Часть 1 БАЙУ

  1. Приманка для рыбы-призрака

  2. Дровяная кухонная плита

  3. Полицейский револьвер

  4. Топорик Миссури

  5. Железнодорожный хронометр «American Company»

  6. Кожаный портсигар с металлической отделкой

  7. Ручной керосиновый фонарь из меди и никеля

  8. Мужской редингот

  9. Мужской бумажник

Часть 2 РЕКА И ДОРОГА

  10. Дельта Миссисипи

  11. Новый Орлеан

  12. Миссисипи

  13. Долгое путешествие по великой реке

  14. Мемфис

  15. При встрече двух рек

  16. Пароходы Миссисипи

  17. Сент-Луис

  18. Прерии

  19. Поезд в Чикаго

Часть 3 ГОРОД

  20. Попытка ограбления «Уокер&Даун»!

  21. Каталог атакуют!

  22. Пожизненное заключение для убийцы мисс Даун

  23. Свидание в «Террас-Гарден»

  24. Чудовище в клетке

  25. Пятьдесят процентов

  26. Убийство убийцы!

  27. Чикагская железнодорожная станция имени мисс Даун

  28. Убийца за решёткой

  29. Чикаго охотится за сокровищем

  30. Мисс Даун — королева Чикаго

  31. Четверо подростков становятся миллионерами!

Часть 4 ОГРОМНЫЙ ДОМ

  32. Знаменитый Каталог «Уокер&Даун»

Благодарности

Над книгой работали

~ ~ ~ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg