Ирина Щеглова, Елена Арсеньева, Елена Усачева, Светлана Ольшевская Большая книга ужасов 2017
© Щеглова И., 2017
© Арсеньева Е., 2017
© Усачева Е., 2017
© Ольшевская С., 2017
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2017
Ирина Щеглова Исполнитель желаний
Глава 1 Фирма веников не вяжет
Семья была большая, дружная, веселая. Бывало, идешь мимо двора, а у них работа кипит – переговариваются, шутят, песни поют.
Забор у них – одно название; палисадник маленький – так, чуть цветков под окнами. Зато уж хозяйство – каких поискать. Тут тебе и сараи, и кухня, и склад дровяной. А все строят чего-то; сам с сыновьями на лесах – молотками так весело постукивают, смеются, здороваются, завидев знакомых, на чай зовут.
Спорится работа у них. Скоро крышу возвели под конек; а на коньке эдак гроб приладили – вроде вывески у них. Мастерскую они расширяли, семейное дело – гробовщики.
Вот и меня тоже зазвали. Хозяйка ласково окликнула:
– Глаша! Что ж ты все мимо проходишь, зашла бы…
Двор у них широкий, чистый, вкусно пахнет свежеструганым деревом.
– Присаживайся, – улыбается хозяйка, обмахивая фартуком скамью у самодельного стола – отшлифованные сосновые доски, смолистый дух от них идет. Если бы не гроб над головой на крыше, совсем бы уютно и хорошо, но мысль неотступная: из этих досок мастерят веселые хозяева домовины – последний приют для человека.
– Давно приехала? – вопрошает радушная хозяйка, расставляя на столе угощение, блины да мед. – Как здоровье бабушки?
– Спасибо, хорошо…
У стола собирается все семейство, здороваются, улыбаются, рассаживаются, хозяйка разливает чай.
– Смотрю, заневестилась ты, – замечает мать семейства. – Замуж собираешься ли?
– Что вы, мне еще рано…
Она как будто не слышит меня:
– А мы как раз нашему младшенькому ищем жену, – и кивает на «младшенького», ражего детинушку, косая сажень в плечах, румянец во всю щеку. – Чем не жених тебе? – нахваливает.
Мне неловко, я хочу выйти из-за стола, но радушные хозяева удерживают, добиваются ответа. Обещаю подумать и бегу к воротам. «Жених» догоняет, вызывается проводить.
Мы идем по улице, и мне кажется, я знаю его миллион лет, но спроси, как зовут, – не помню.
Он неторопливо рассказывает об отце и новом доме, о всяких семейных делах, о предстоящей свадьбе, о том, как мы будем с ним жить, его мать научит меня делать позумент и плести гробовую кисею. Я слушаю, слушаю – и такая тоска меня берет!
Жених норовит взять меня за руку – вроде бы ничего не значащий жест, но он пугает меня, и рука его, и само прикосновение вызывают ужас и отвращение, и сам он – темная глыба, надвигающаяся на меня, лишающая воли и воздуха…
Закрываю глаза, затыкаю уши и приказываю себе – беги!
Рву с места и удираю прочь, не разбирая дороги.
Не хватает воздуха, стебли травы оплетают ноги, я задыхаюсь и падаю, захлебываясь криком.
Открываю глаза. Сердце готово выскочить через горло.
За оттаявшими окнами серенький рассвет, оттепель.
Сажусь на диване, туплю пару минут.
Приснится же такое…
Глава 2 Скука по-деревенски
Днем второго января завьюжило, снег повалил густо, рывками, будто кто лопатой швырял. На улицу носа не высунуть, собаки в будки попрятались, коты на лежанках спали свернувшись.
До вечера просидели у подруги Раечки под бормотание телевизора. Показывали старые сказки: на одном канале – «Морозко», на другом – мультфильм «По щучьему веленью». Раечка старше меня на год, но, глядя на нас, можно подумать, что и на три. Потому что она высокая, крупная, смуглая и очень рассудительная. Но иногда и Раечка любит пошутить.
– Жених снился на новом месте? – спросила.
– Ага, завидный, сын гробовщика, – ответила я, заставив себя рассмеяться: воспоминание о сне неприятно царапнуло в груди.
– Ого! Богатая будешь! – обрадовалась Раечка. – Ты его узнала? Какой он из себя?
– Первый раз вижу!
– Значит, не наш, – вздохнула подруга.
– Ваш, не ваш… Знаешь, меня этот сон ужасно напугал, очень неприятный, не хотела бы я, чтоб у меня такой жених был.
– Так, может, это про будущее?
– Спасибо, не надо! Вспоминать и то противно.
– Ну, не хочешь, как хочешь, – согласилась подруга. И спросила неожиданно: – Пойдешь с нами колядовать?
Я ответила не сразу. К вечеру на улице подморозило, мы смотрели в темное окно, за которым ни зги не видно, и наблюдали, как мороз вышивает серебром сверкающие узоры по черному бархату.
– Что делать? – переспросила.
Она взглянула удивленно, потом чуть заметно усмехнулась:
– Городская! Никогда не ходила, что ли?
Я понурила голову и притворно вздохнула:
– Нет…
– Так ты… чем щи хлебают, – она покровительственно похлопала меня по плечу. – На Рождество собираемся все толпой и ходим по домам, колядки поем, Христа славим, а нам за это хозяева конфет насыпают и денег дают. – Раечка запнулась: – Денег не сильно много, мелочь, зато еды всякой – завались! Мы в прошлом году мешок набрали, потом до конца каникул ели! У Сереги ухо заболело, у меня зубы. – Она засмеялась. – Я карамельки очень прилюбляю.
– А я шоколад…
Раечка отмахнулась:
– Я же говорю – что с тебя взять…
– Да ладно, хватит тебе, – я тоже рассмеялась. – Гоголя все читали. У нас в школе спектакль ставили «Вечера на хуторе близ Диканьки».
– А! – вспомнила Раечка. – Я по телику видела кино.
– Кстати, можем завтра в кино с тобой сходить, – предложила я.
– Ничего интересного, – вздохнула Раечка. – Пойдем лучше на горку. Там все наши собираются.
– Хорошо… – согласилась я.
Какая разница, куда идти, лишь бы дома не сидеть.
– Гадать будем, – мечтательно пропела подруга, забрасывая руки за голову. – А то еще знаешь, – она понизила голос, – черта будем ловить, вся нечистая сила в Рождество бежит с земли сломя голову, а сейчас для нее самое время – куролесит, – Раечка многозначительно кивнула. – Но не всем удается сбежать, – она перешла на шепот и склонилась ко мне: – Некоторые застревают, если кто сено косил на Ивана Купалу, да с приговором, под Рождество в это сено можно загнать нечистого, он запутается, и тогда любое желание загадаешь ему – выполнит!
– Звучит жутковато, – призналась я.
Раечка ухмыльнулась:
– Да ладно… это же сказки.
Я неуверенно улыбнулась в ответ.
А на улице меж тем наступила глухая тьма.
Интернет в деревне медленный – только за смертью посылать. И компьютер один, к нему старший брат строго-настрого прикасаться запретил. Только при нем и по делу.
Крутили мой смартфон, пока на нем деньги не кончились.
Делать совсем нечего.
– Я хотела найти какие-нибудь гадания.
– О, нашла где искать! – Раечка вскочила с дивана и, порывшись в тумбочке колченогого стола, нашла толстую тетрадь в черном коленкоровом переплете.
– На, читай, – сказала, усмехнувшись, – это прабабкина, там и заговоры, и сны, и гадания – все есть.
Я осторожно раскрыла тетрадь и погрузилась в густоисписанные страницы, пытаясь разобрать убористый почерк Раечкиной прабабушки.
Заговоры от сглаза и порчи, от сухотки, трясунца, «чтоб личико было красно» – рассмешило: интересно, зачем кому-то может понадобиться красная физиономия?
– Ой, да ладно! А то не знаешь, – усмехнулась Раечка. – Красно – значит красивое.
– Знаю, но все равно смешно, сейчас так не говорят.
– Конечно не говорят, старинные заговоры-то! – возмутилась подруга. – Ты лучше гадания смотри, – она подмигнула. – А хочешь, приворот на парня сделаем?
Я отмахнулась:
– Да ну их! Потом не отвяжешься.
– А! Это потому, что ты не влюблена, – со знанием дела кивнула Раечка.
– Ты, между прочим, сама ушла от темы, – я ловко увернулась, как мне показалось. – Расскажи, какие самые интересные гадания?
Подруга взглянула многозначительно:
– Самые интересные – это когда у самого черта спрашиваешь.
– Ого! С чего ты взяла, что он тебе ответит? Он же главный лжец! Соврет – недорого возьмет.
Раечка усмехнулась:
– А вот есть способы! Если его поймать, да так, чтоб он не смог вырваться, да припугнуть – вот тут он тебе все и выложит, чего ни попросишь – выполнит! – Она медленно кивнула: – Любые желания!
Я не поверила:
– Держи карман…
Раечка склонилась и произнесла таинственно:
– У нас одна девчонка вызвала чертенка, он ей все сделал – и оценки, и новый самртфон, и еще там много всего…
Я также таинственным шепотом спросила:
– Как ее зовут?
– Люська… ты ее все равно не знаешь, – помявшись, ответила Раечка. И добавила, спохватившись: – И другие тоже…
Я покачала головой, листая страницы тетради, нашла заголовок: «Гадания». Попыталась разобрать бабушкины каракули:
Ежели девица пожелает судьбу свою угадать, то следовает ей во время Святок скликать подруг и в полуночь, выйдя за ворота, узнать у прохожего имя; как оный станет себя наименовать, таково и имя суженого девице той будет.
Тако ж, имя нареченного жениха или тайного любушки вопрошают у домового, взойдя в овин, вставши под стрехой и трижды выкрикивая: «Дедушко, дедушко, скажи заветно имечко!»
О доле своей гадают, поймав куру пестру, связав ей лапы да пустив на стол. На столе-то по углам вода, пшено, кольцо обручально да зеркало.
Вот как станет кура зерно клевать – так девице в богатстве да в достатке жить.
А коль в воду кура клюв сует – так с пьяницей горьким век вековать.
Кольцо обручально – замуж в этом году пойдет.
В зеркало кура глядится – муж гуляка неверный будет.
– Забавно, конечно, можно попробовать, только это все сказки – и кто нам разрешит курицу в дом тащить? – спросила я у Раечки.
– А мы не в дом, мы на веранде, – легко нашла выход она. – Но за курицу мамка может заругать. – И вздохнула.
– А без курицы? Я слышала, на кофейной гуще гадают, на чайной заварке. Может, на картах кто умеет? А еще мама рассказывала, как они, когда студентами были, духов вызывали.
Раечка заинтересовалась:
– Да ну?! С блюдцем, что ли?
– Точно! – обрадовалась я. – Спиритический сеанс, от английского spirit – дух. Они писали алфавит на большом листе бумаги по кругу, в центр круга ставили блюдце вверх дном, рисовали стрелку, и все участники должны были касаться двумя пальцами блюдца и вызывать духа, – для убедительности я произнесла внутриутробным голосом: – Дух Пушкина явись нам!
– Ух ты! – восхитилась Раечка. – А почему Пушкина?
– Ну, тогда все Пушкина вызывали, наверное, думали, что он все знает.
– И что, приходил?
– Не знаю, – я пожала плечами, – мама не говорила.
– Короче говоря, старинные заговоры лучше работают, – сделала вывод подруга. Пойдем что покажу. – И она повела меня в комнатку за печкой, где стояла ее кровать.
Включив свет, Раечка подошла к кровати, присела на корточки, заглянула под свисающее покрывало и поманила меня пальцем.
Я тоже заглянула под кровать и увидела странное сооружение – на низкой скамейке лежала объемная книга, между страницами была пропущена толстая нитка, нижний конец ее был опущен в стеклянную пол-литровую банку, рядом лежали крышка и ножницы.
– Что это? – удивилась я.
– Ловушка, – таинственно улыбнулась Раечка. – Вчера поставила, всю ночь ловила, но не пришел.
– Кто?
– Да чертенок же! – торопливо ответила она. – Вот смотри, нитку пропускаем между страницами, один конец – под подушку, другой – в банку, на ночь произносим трижды: «Чертик, чертик, появись, вокруг света обернись…»
– Да ну, ерунда, – засомневалась я. – С чего бы ему являться…
– А с того! – горячо зашептала Раечка. – Он маленький и глупый, его легко обмануть. Вот он вылезет из-под подушки, начнет спускаться по нитке, тут надо быстро произнести желание и отрезать нитку: он в банку плюх, я крышкой чпок, и все!
Я слушала и хлопала глазами:
– Рай, а зачем ему по нитке спускаться, и книга еще, он через страницы полезет? По-моему, ты что-то неправильно делаешь…
– Много ты понимаешь! У нас все так делают!
– И кто-нибудь поймал?
– Кто ж признается! – хохотнула она. – Нет, по-тихому банку в погреб спрячут и пользуются. Но люди сразу замечают, – она многозначительно кивнула, – если кто разбогател быстро или повезло: вдруг, смотришь, дом начали ремонтировать, или строиться, или гараж, новая машина – откуда что взялось. А оно известно откуда – от черта!
– Жуть!
– А ты думала… Вот я и хочу мамке и батьке помочь, чтоб хоть немного полегче, они же зашиваются. Старшая сестра развелась, жить негде, да еще с дитем, брат тоже неприкаянный, я когда еще школу окончу!
– Раечка, да я понимаю, но не у черта же просить…
– Не просить! Потребовать в обмен на свободу, понятно?!
Под кроватью в пыльном сумраке таинственно поблескивала выпуклым боком стеклянная банка. Мне показалось или на самом деле, но внутри банки прятался еще более густой клубок мрака…
– Раечка, а почему ты банку не закрыла? – спросила я, и голос мой предательски дрогнул.
Подруга внимательно посмотрела на меня и не сразу ответила:
– Так ведь он же не пришел…
Мы на мгновение замерли, глядя в глаза друг другу и наливаясь холодным ужасом. Не выдержали и с визгом выскочили в дверь.
Упали на диван в большой комнате.
– Ты чего? – спросила Раечка, тяжело дыша.
– А ты чего? – У меня стучали зубы…
В прихожей стукнула дверь.
Мы одновременно взвизгнули, зажмурились и прижались друг к другу.
– Рая! – раздался знакомый голос, послышались шаги. Подруга облегченно вздохнула. Мы открыли глаза и уставились на дверной проем.
– Ты дома? – зачем-то спросила Раина мама, заглядывая в комнату.
Я поздоровалась. Она кивнула:
– Здравствуй, Глаша. Ужин приготовила? – обратилась к дочери. – Сейчас отец придет.
– Картошку сварила, – отозвалась Раечка, проворно вскочила и побежала на кухню.
Я догнала ее у печки:
– Ладно, пойду я, не буду мешать.
– Ага, до завтра… Приходи на горку.
Глава 3 На крыше
От Раечкиного дома до нашего – три двора пройти. Новогоднюю слякоть скрепило морозом, припорошило снегом – хорошо! Вдоль заборов, посыпанная битым кирпичом и золой, – отличная тропинка.
Из окон оранжевый свет, и гирлянды мигают, на тропинке причудливые длинные тени, дальше по улице одинокий фонарь. Изредка лают собаки, глухие заборы, ни одного человека навстречу.
Казалось бы, чего бояться? Но почему-то чудится среди теней движение, мерещатся злобные маски, припавшие к старым доскам забора, среди мельтешения огоньков гирлянд вдруг вспыхивают адским пламенем красные глазища.
Какая я впечатлительная…
Иду и стараюсь шутить сама с собой. Ведь глупо же быть такой трусихой…
Треснула ветка, что-то шмыгнуло в темноте из-под ног, резкий короткий вопль.
Ноги стали ватными, я так и села в сугроб.
С забора на меня пялился соседский котище.
– Васька, ты что, офигел?! – погрозила ему кулаком и вылезла из сугроба.
Побрела дальше, отряхиваясь и ругая себя. Кот проводил меня гневным взглядом. С его точки зрения – это мы, неуклюжие люди, вечно попадаемся под лапы и мешаем жить.
Вот он – наш дом. Дотянулась рукой, повернула деревянную щеколду, отворила калитку. Во дворе темно. На веранде лампочка не горит. Только окна в большой комнате чуть подсвечивают – телевизор работает.
Ошибиться трудно – дорожка бетонная до самого крыльца.
Я уже поднялась по ступенькам, взялась за дверную ручку, как вдруг… Я посмотрела налево, просто так, машинально, сама не знаю зачем – мы часто не можем объяснить свои поступки, тем более такие незначительные.
Я чуть повернула голову и посмотрела…
В глубине двора у нас летняя кухня, небольшой домик – одна комната с печкой и окошком, остроконечная крыша, под стрехой ласточкино гнездо, на чердаке сено. Так чудесно было спать на летнем сеновале, так пряно пахло сухими травами, продубленными солнцем!..
Картинки воспоминания пронеслись мгновенно.
На крыше кто-то сидел, на самом ее коньке. На ночном небе отчетливо проступало темное пятно, очертаниями напоминающее то ли крупную птицу, то ли кота, тоже не мелкого.
Поморгав, я посмотрела еще раз – никого.
Но почему-то стало страшно, спина похолодела, как будто там, прямо за мной, стоял кто-то и сверлил недобрым взглядом… Чужое ужасное присутствие ощущалось так отчетливо: еще мгновение – и нечто жуткое прикоснется, схватит, уволочет в ночь, в темень непроглядную, туда, откуда нет возврата…
Охваченная ужасом, почти лишенная воли, я толкнула дверь и, ввалившись в сени, захлопнула ее за собой, лязгнула засовом, прижалась спиной… Сердце бухало по ребрам, вот-вот выскочит, ноги ватные.
Отдышалась, бормоча:
– Вот дура, чего испугалась… нет там никого…
* * *
Бабушка сидела у стола и читала книгу. Подняла голову на звук шагов и открывающейся двери:
– Глаша?
– Я… – Сбросила ботинки, повесила куртку. – Ба, тут совы живут?
Она подняла голову, поправила очки:
– Живут, конечно.
– А зимой?
– И зимой, – ответила бабушка. – Они спать не ложатся.
Понятно: значит, я видела крупную сову или филина. Они же ночные птицы, бесшумные, летают неслышно.
В большой комнате приглушенно бормочет о чем-то полусонный телевизор. Дед ушел спать и забыл выключить.
Я стелю себе на диване, но спать не хочется, еще и десяти нет. По одному из каналов идет невнятный ужастик без начала и конца. Хорошо, что я скачала заранее несколько книг, к тому же в недрах шкафа живут древние романы в темных переплетах с пожелтевшими страницами и роскошными иллюстрациями – трепетные красавицы в шелках и бархате, кавалеры в камзолах и шляпах с перьями, битва индейцев с ненавистными бледнолицыми, рыцарский турнир, несущиеся всадники с тяжелыми копьями наперевес…
Полустертые тиснения имен: Фенимор Купер и Жорж Санд, Александр Дюма и Роберт Льюис Стивенсон, Вальтер Скотт и Джек Лондон… Их всего несколько десятков, но они потрясающие!
Может быть, Гоголя?
Нет, почти наизусть знаю.
Трогаю пальцами корешки, вытаскиваю наугад:
А. К. Толстой «Избранное». Открываю и читаю – «Упырь».
Как раз соответствует настроению.
Бал был очень многолюден. После шумного вальса Руневский отвел свою даму на ее место и стал прохаживаться по комнатам, посматривая на различные группы гостей. Ему бросился в глаза человек, по-видимому, еще молодой, но бледный и почти совершенно седой…
Непривычный текст, как бы нарочно замедленный, изобилующий мелкими деталями и подробностями, устаревшие слова и выражения – мне приходилось вчитываться, я старалась представить себе бал и бледного Рыбаренко с его жутковатым рассказом о мертвецах, затесавшихся меж живыми.
– Смотрите-ка, как смешно прыгает этот офицер, – сказала толстая девица. – Эполеты так и бьют по плечам, того и гляди пол проломает…
Я рассмеялась, потому что плясун был очень маленького роста, а подпрыгивал как кузнечик, все выше и выше.
Руневский танцевал с Дашей, толстую девицу пригласил маленький офицер, все кружились, и люди, и вампиры, мелькали лица, подрагивало пламя свечей, вспыхивали бриллианты, и все двигалось, шуршало, пламенело.
Бал меня отвлек, а ведь я должна была предупредить Дашу, чтоб она ни в коем случае не соглашалась ехать на дачу к Бригадирше!
Погасли свечи, умолкли скрипки, остановилась бешеная пляска, я потеряла из вида Дашу и Руневского – что теперь с ними будет?
Разъезжались усталые гости.
Глухая полночь, меня давно ждут дома, волнуются.
Бегу по темной заснеженной улице – вот наш дом, окна веранды светятся, толкаю дощатую калитку.
Крышка гроба, прислоненная к штакетнику у крыльца, кажется алой. Нашитое из белых полосок ткани восьмиконечное распятие резко выделяется на этой пронзительной красноте. Три ступеньки, у средней незакрепленная доска, много раз чиненая.
Женщина стоит передо мной в потоке электрического света, бьющего с веранды, – загорелая, черноволосая, в красной кофте с глубоким декольте и узкой черной юбке, широко и весело улыбается мне, спрашивая: «Кто там?»
– А вы кто?
– Своя!
Присматриваюсь, но никак не могу вспомнить… Дальняя родня, что ли…
– А гроб во дворе зачем? – недоумеваю я.
Неизвестная делает серьезное лицо и тихо сообщает:
– Недолго осталось…
– Кому?
– Всем!
– Простите, что вы несете?! Кто вы такая?! Я вас не знаю, так что убирайтесь отсюда, и гроб свой прихватите.
Она как ни в чем не бывало идет на веранду и продолжает орудовать у плиты. Несколько ошалев от ее наглости, вхожу следом:
– Что вы делаете?
– Поминальный обед.
– Еще чего! – возмутилась я. Схватила ее за руку и потащила вон из дома.
Она и не сопротивлялась, только посмеивалась.
Сошла с крыльца, но направилась почему-то не к калитке, а во двор, к сараю.
– Эй! – крикнула я. – Пошла вон отсюда!
А она будто не услышала. Шмыг к лестнице – и мгновенно взлетела на сеновал, мелькнула алым пятном и юркнула под крышу.
Я бросилась за ней, поднялась по лестнице, дернула дверцу – заперта изнутри.
Кулаком стукнула:
– Немедленно выходи!
Прислушалась – тишина. Но как будто дымом потянуло.
– Да ведь она там пожар устроила! – испугалась я. – Сарай сожжет и сама сгорит!
Густой дым полез из щелей меж досками сеновала.
Я закашлялась и открыла глаза.
Снова скверный сон, значит…
Глава 4 На горке
Морозный рассвет в окно; солнце в сверкающей дымке, запуталось в ветвях вишен, снопы колючих лучей, сквозь разрисованные инеем стекла.
Я зажмурилась. Вылезать из-под одеяла не очень-то хочется, повернулась на бок, как вдруг вчерашняя книга соскользнула с дивана и глухо стукнулась об пол.
Бабушка в соседней комнате растопила печь, слышно, как потрескивают дрова, позвякивает посуда.
Надо вставать.
В умывальнике ледяная вода, стою, поеживаясь.
– Ты чего же без тапок, – беспокоится бабушка, – ну-ка, обуйся! – и подсовывает мне войлочные шлепанцы.
На печи кастрюлька – в ней пшенная каша, розовая от томления. К каше положены яйца вкрутую, да еще бабушка затевает жарить гренки из батона.
Дед выходит из своей комнаты, спрашивает, хочу ли я какао. Когда я была маленькая, он мне сам варил его. Но я какао не хочу, мне бы проглотить завтрак – и к друзьям, на горку.
За ночь снегу намело – из дома не выйти.
Мы с дедом, вооружившись лопатами, расчистили двор и дорожку к калитке и за калиткой. Наметали по краям стены снежные.
По улице трактор проехал, протащил две покрышки следом, утрамбовал дорогу, чтоб машины не вязли.
Часам к десяти управились.
– Ба, я с ребятами! – крикнула от дверей.
Санки детские, старые, полозья проржавели. Ну да ладно.
Бегу на горку, а там уж наши все собрались, мальчишки ведра от колонки таскают, утаптывают снег, заливают водой. Расквасили в снежную крупчатую кашу, но мороз с утра знатно прихватывает, быстро обледенеет горка.
– О, гляди-ка, уже санки притащила! – Увидев меня, Колька захохотал, за ним и остальные стали посмеиваться.
– Ладно, чего вы, – прикрикнула Раечка. – К вечеру хорошо схватится, раскатаем.
– Привет всем, – поздоровалась я, чуть запыхавшись. – Да они негодные, наверно, – кивнула на санки, – притащила просто так.
Здоровяк Юрец выхватил у меня веревку от санок:
– Ладно, дай-ка сюда, мы их щас враз починим! – И потащил на склон, там, где покруче, упал животом, оттолкнулся руками и ногами, ребята бросились помогать. Санки пошли медленно, юзом, скрипели полозья, оставляя на белоснежном снегу ржавые следы.
Я подошла к Раечке. Она с девчонками – соседкой, насмешливой хорошенькой Валюшкой и тихоней Ксюшей, что живет за оврагом, – сидела на лавке у деревянного стола. Валюшка рассказывала что-то веселое, Раечка переплетала Ксюшину каштановую косу.
Кивнула им, здороваясь, придвинулась к подруге и спросила негромко:
– Слушай, я тут думала насчет твоей ловушки…
– Да ну ее, – Раечка поморщилась. – Убрала и банку помыла на всякий случай…
– А… – протянула я разочарованно. – Знаешь, кажется, до меня дошло, как ее правильно сделать.
Девчонки навострили уши.
– Больше двух, говори вслух, – потребовала Валюшка.
Раечка покосилась на меня и хмыкнула:
– Да ничего особенного, обсуждаем ловушку для чертенка.
Девчонки заинтересовались.
– Это какую? – переспросила Валюшка. – Я знаю, моя бабка в юности как-то по-особому травы сплетала в ночь на Ивана Купалу, там еще заговор специальный нужен…
Ксюша испуганно ойкнула:
– Охота вам с нечистой силой связываться!
– Да никто не связывается, – отмахнулась Раечка, – мы просто так болтаем.
– И просто так не надо, – тихо попросила она, – сейчас самое глухое время, разгул всякой нечисти.
– Выдумаешь тоже! – хохотнула Раечка. – Бабкины сказки! А как же гадания всякие, рождественские и крещенские? Всегда все у нас гадали – и бабки, и мамки.
– Так то на Рождество, – попыталась оправдаться Ксюша.
– Да чего ты трусишь? – удивилась Валюшка. – У каждого сено с лета припасено, и косили все в одно время – на Купалу, вот уж где черти попрятались! – И она рассмеялась.
Тут я вспомнила, что хотела рассказать:
– Девчонки, подождите, я насчет сена не знаю, а вот ловушка с банкой, когда чертик по нитке в нее спускается – мне кажется, там все дело в книге…
– А, ты про это, – вспомнила Валюшка. – Я в прошлом году хотела поймать, утащила у бабки Библию, так она узнала и выдрала меня.
Раечка покрутила пальцем у виска:
– Ты совсем ку-ку, это же священная книга!
– Так я и подумала… – начала было Валюшка.
– Выдумала тоже! – У Ксюши от страха побелели щеки. – А если бы тебя Бог наказал?!
– Чей-то?! – Валюшка хоть и храбрилась, но тоже испугалась. – Я ж просто пошутила!
Мальчишки с криками и гиканьем носились с горки на моих разваливающихся санках. Захотелось к ним, прокатиться вниз со свистом в ушах, вываляться в снегу, с хохотом и визгом.
Но мысль о ловушке накрепко засела в голове и не отпускала:
– Библия тут ни при чем, – сказала я, – надо книгу с заговорами взять и нитку пропустить между страниц. Думаете, раньше ведьмы как чертей вызывали? У них ведь специальные книги были, колдовские, с заклинаниями – гримуары назывались. У каждой ведьмы своя такая была, из поколения в поколение передавалась. Каждая владелица записывала новые заклинания. Вот такую книгу и надо подкладывать в ловушку для нечистой силы.
– Ну ты нагородила! – Раечка принужденно рассмеялась. – Где же такую взять? Чай, мы тут не ведьмы.
Я кивнула, но решила высказать свои предположения:
– А тетрадь твоей прабабки? Чем не гримуар?
– Глашка, ты совсем двинулась! – обиделась Раечка. – Нашла тоже гримуар! Да у нас отродясь ведьм не было, а тетрадки такие почти у каждой хозяйки водились, вместе с рецептами кулинарными да всякими хозяйственными записями. На них только черта ловить! – добавила она, усмехнувшись.
Девчонки тоже расслабились, заулыбались. Но я не отступила:
– Ты же сама сказала: это ловушка для совсем мелкого, глупого чертенка, вот я и подумала, что тетрадь с заговорами и гаданиями как раз подойдет.
Девчонки переглянулись.
– Вы как хотите, а я в этой гадости не участвую, – Ксюша с испуганным видом отодвинулась от нас.
Раечка пожала плечами:
– А чего все на меня-то уставились? Я уже сделала, больше не хочу.
Валюшка заерзала нетерпеливо:
– Ой, да ладно вам, давайте у меня сделаем, дома никого. Только пусть Раечка тетрадку принесет. Чего вы боитесь? Сейчас день, никто на вас не нападет.
– А ночью как же? – с сомнением переспросила Раечка. – Кто его караулить будет?
– Я и буду. – заверила нас Валюшка. – На ночь пойду в летнюю кухню, она у нас теплая, там никто не потревожит. – Она посмотрела на меня: – Глаша, придешь?
Мы с ней через забор живем, отчего бы и не зайти, если я вечерком сбегаю к ней, никто и не заметит.
– Не вопрос. – Я уже почувствовала предвкушение, легкий азарт, ожидание пусть и не такого, чтоб очень, но приключения. – Когда?
– Да сегодня же! – подхватила Валюшка.
Испуганная Ксюша всполошилась:
– Да вы с ума сошли! Только не сегодня! Подождите до Святок.
Валюшка взглянула на нее насмешливо:
– А иначе что?
Ксюша резко поникла, понурилась.
– Опасно, грех это … – прошелестела едва слышно.
– Ой, да ладно тебе! – досадливо отмахнулась Валюшка. – Мы же ничего такого не делаем.
– Ага, – хохотнула Раечка, – ничего такого – черта в банку ловим!
– Не мы первые, – я решила блеснуть эрудицией, – во многих сказках черта ловили и заставляли работать и выполнять желания: и кузнец Вакула, и Балда пушкинский, а уж сколько сказок о том, как солдат черта обманул!
Нас перебили. Увесистый снежок стукнул Раечку по затылку.
– Эй, хватит сидеть, попы отморозите! – крикнул Колька.
– Ах ты ж! – Раечка сорвалась с места, мгновенно слепила снежок и ловко метнула в насмешника. Тот увернулся, снежок попал в Юрку. И скоро мы все, забыв о банках с чертями, азартно швырялись друг в друга снежками.
К обеду я выдохлась, с ног до головы была покрыта снежной коркой, порвала варежку и, кажется, отморозила ухо.
Мы разбрелись по домам – сушиться.
Дома на печке меня ждал обед – пахучие щи из квашеной капусты и жареная картошка с яичницей, томленная в масле до состояния сахарной рассыпчатости.
Разомлев от тепла и сытости, я завалилась на диван и раскрыла вчерашнюю книгу.
На какой же странице я вчера остановилась? Точнее – заснула. Кажется, я дочитала, как гости стали разъезжаться с бала…
Но стоило мне подумать о бале, как вспомнился весь кошмарный сон с гробовщиком, тварью на крыше и пожаром.
Читать сразу расхотелось, и я поставила книгу на полку.
Подошла к лежанке, потрогала разложенную для просушки одежду – влажная. И не выйти никуда. Хотя к Вале можно, тут идти-то – соседний двор.
Среди моих вещей обнаружились теплые колготки, любимый растянутый свитер – почти платье. На ноги – бабушкины бурки – кто меня увидит? На вешалке среди прочего нашлись телогрейка и пуховый платок. Набросила все это на себя, взглянула в зеркало – картинка из детской книжки «Филиппок».
Выскочила во двор, подбежала, оскальзываясь, к забору. Увидела старшего брата Валюшки:
– Антон, привет! Валя дома?
– Дома, – отозвался он. – Да ты зайди, они там с матерью чего-то…
Я кивнула, отодвинула пару досок забора и, протиснувшись, оказалась на соседнем дворе.
Валя домывала посуду. Старшие после обеда отправились на работу, она же оставалась на хозяйстве.
– Мне от матери влетело за одежду, – она кивнула на мой наряд: – Тоже сушишься?
– Ага…
– Надо было на горку фуфайку надевать, – усмехнулась Валюшка. – А мы – что получше. Не напасешься на нас.
– Честно, я как-то не подумала, теперь ученая.
Я помогла Вале домыть посуду, убрать со стола, подмести. Пока мы убирали, я обратила внимание на фотографии на стенах. У моих деда с бабушкой тоже семейные портреты на видном месте. Один из черно-белых снимков особенно привлек внимание – молодая темноволосая женщина с высокой прической показалась мне знакомой, но я никак не могла вспомнить, откуда я ее знаю. Валюшка заметила мой интерес и представила:
– А, это моя бабка Лида в молодости.
Я кивнула. Бабку Лиду помнила смутно, такой темной неопрятной старухой. Надо же, как люди меняются…
– Она умерла в прошлом году, – вздохнула Валюшка. – Жизнь у нее была нелегкая, может, потому и злилась на весь мир. Мы не очень-то ладили, если честно. Это я у нее хотела Библию утащить, но она заметила и поддала мне хорошенько. Характер у нее был тяжелый.
Потом мы почистили крыльцо и переделали еще кучу всяких дел.
– Ну что, будем ловушку делать? – спросила Валюшка.
Я вздрогнула, хоть и ждала этого вопроса и даже у самой на языке вертелось спросить.
– Не знаю…
– Струсила? – Валя взглянула с усмешкой.
– Нет, не в этом дело, – начала оправдываться я, – просто, понимаешь, у меня предчувствия нехорошие, даже кошмар приснился.
– Тогда точно струсила!
– Да с чего ты взяла! – возмутилась я.
Валя обидно рассмеялась и посмотрела с вызовом:
– Как хочешь, не заставляю. Я все равно попробую. Только давай у Раечки тетрадку прабабкину возьмем.
Я пожала плечами:
– Давай…
Я сбегала, Рая посмеялась над моим нарядом, но тетрадь дала с условием завтра же вернуть.
Глава 5 Ловушка
Мы с Валюшкой договорились так: когда все ее домашние улягутся спать, она пойдет в летнюю кухню. С вечера оттащит туда постель, протопит и все подготовит.
А я должна буду около полуночи выйти во двор и посмотреть, горит ли в кухне окно. Если горит, значит, все нормально, можно заходить.
К ночи опять завьюжило. Расчищенные дорожки быстро заносило, снег валил хлопьями, метель швыряла его охапками. За снежной завесой едва угадывались контуры близкого сарая и крыша, превратившаяся в сугроб.
То и дело выскакивая на крыльцо, я с опаской посматривала на нее – не то чтобы мне хотелось увидеть там кого-то, нет, но меня не покидало тревожное предчувствие. Мы с Валюшкой собирались вступить в область запретную; неизвестность будоражила воображение, пугала и волновала одновременно. Где-то в глубине души копошились сомнения, но отказаться от эксперимента я бы уже не смогла.
Раз пять, вздрагивая от нетерпения, я выходила на крыльцо посмотреть, не погасли ли окна в соседнем доме.
Наконец, примерно за полчаса до полуночи, загорелось окно на Валюшкиной кухне. Проваливаясь в глубоком снегу, я побрела к забору, бросила взгляд на крышу и замерла на мгновение: я могла бы поклясться – там кто-то был. Пурга хлестнула меня по лицу, запорошила глаза, я инстинктивно прикрылась рукой и, почти вслепую, привычным путем проникла на соседский двор. Подкравшись к светящемуся окошку, стукнула тихонько по стеклу.
Скрипнула дверь, я услышала, как Валюшка негромко позвала меня:
– Глаша, что ты там стоишь, входи!
В кухне было светло, пахло сыростью, видно, давно не топили. Печка еще не остыла. Валя постелила себе на деревянном топчане. Рядом с топчаном я увидела уже знакомую конструкцию – стеклянная банка, в нее опущен один конец толстой нити, другой конец зажат меж страницами бабкиного «гримуара». Рядом с банкой лежали ножницы и капроновая крышка.
– Вроде все готово, – оглядывая немудреную ловушку, пробормотала Валюшка.
Я согласилась.
– И что теперь? – спросила она.
– Надо выключить свет и ждать, – неуверенно ответила я.
– А заговор?
– Ах да, надо произнести: «Чертик, чертик, появись, вокруг света обернись».
– Точно?
– Примерно…
Валюшка шумно вздохнула:
– Все-таки нужно знать точно – и если он появится, как мы его увидим?
Да, загвоздка!
– Надо фонарик взять, – предложила я.
– У меня свечка есть, – она показала толстый свечной огарок.
– И чем он нам поможет? Нет, тут надо придумать какой-то предупреждающий сигнал.
– Колокольчик! – почти выкрикнула подружка и тут же зажала себе рот рукой.
– Какой колокольчик, откуда?
– Маленький, у нас тут снасти рыболовные хранятся, сейчас найду… – Она полезла в темный угол за печкой, послышалось шуршание и тихое позвякивание. – Вот! – вынесла торжественно, показала крохотный, тронутый ржавчиной колокольчик, качнула, язычок тренькнул глухо, но все равно слышно. – Так, сейчас, – торопилась Валюшка, привязывая колокольчик к нитке и опуская его в банку. – Теперь точно услышим.
Она протянула мне свечку:
– Как только звякнет, зажигай. А я буду держать ножницы наготове.
Мы сидели в полной темноте, прислушиваясь к завываниям метели за окном, шорохам и скрипам, дыханию друг друга.
Текли секунды, их уносило метелью вместе со снегом, свеча в моей руке стала таять, оставляя на коже стеариновый след. Громко стучало сердце.
Мне показалось, мы ждали целую вечность.
– Сколько времени прошло? – вдруг спросила Валюшка. Я чуть не вскрикнула от неожиданности.
– Не знаю…
– По-моему, все это ерунда, никто не придет, – чуть громче произнесла она.
– Мы не произнесли заклинание, – вспомнила я.
– Точно!
Я услышала, как она ерзает в темноте, стараясь устроиться удобнее.
– Чертик, чертик, появись, вокруг света обернись!
Замолчали, прислушиваясь.
Вдруг в банке звякнуло, зашебуршало. Мы взвизгнули. Я услышала щелканье ножниц.
Мне все никак не удавалось зажечь свечку, я чиркала спичками, ломая их, наконец одна вспыхнула, и в неровном свете ее пламени я увидела, как Валюшка пытается закрыть банку, двумя ладонями зажимая горловину.
– Глашка, крышку! – завопила она.
Мы ползали по полу в поисках крышки – Валюшка с банкой, я со свечкой, обжигаясь горячим стеарином.
Крышка в суматохе закатилась под топчан.
С трудом нашла и достала, перепачкавшись в пыли и паутине. Мешая друг другу, мы с Валюшкой наконец закрыли банку. И только теперь, отдышавшись, решили посмотреть, кого мы поймали.
Валя поднесла банку к свечному пламени, чтоб лучше видеть.
Соприкасаясь головами, мы склонились к ловушке. Что-то маленькое и темное металось и подпрыгивало, билось о стеклянные стенки.
– Аха-ха! Мышь поймали! – воскликнула Валюшка и расхохоталась, встряхивая банку.
У меня отлегло от сердца.
– Ой, умора! – стонала от смеха подружка. – Кому рассказать – не поверят!
Она смеялась так искренне и так заразительно, что заставила и меня улыбнуться.
– Признайся, Глашка, ты чуть в штаны не наложила! А?! – потешалась она.
– Ну, немного испугалась…
– Скажи, ты правда думала, что черти существуют?
Я смущенно улыбалась, мне не верилось, что сама Валюшка нисколечки не боялась.
– Эх вы! – даваясь смехом, приговаривала подружка. – Насмотрелись ужастиков, начитались книжек про вампиров, в сказки поверили!
– Вовсе нет, – бормотала я, догадываясь по тону соседки, что она попросту разыграла меня. Интересно, а остальные знают? Теперь вся улица будет потешаться?
– Ладно, я пойду, – оборвала я ее, – выпусти мышонка.
– Разбежалась! Этих вредителей уничтожать надо. Отдам кошке или утоплю, – пообещала кровожадная соседка, и от этого она показалась мне еще неприятнее.
– Пока, – бросила я, поднимаясь с пола, стащила с крючка телогрейку и вышла в ночь не оглядываясь.
Пока мы ловили черта, ветер стих, метель улеглась, снегу намело чуть не по пояс.
Домой добралась с трудом.
У крыльца стоял какой-то человек, согнувшись над гробом, установленным на двух табуретках. Постукивал молотком. В темноте не разобрать, да и глаза запорошило.
– Что такое…
– Сосед наш, гробовщик, – с готовностью объяснила уже знакомая мне тетка в красной кофте, спрыгнувшая прямо с сеновала в глубокий снег. – Он нам сильно помог, гроб сделал…
– Гробовщик? – И тут на меня обрушилось воспоминание – дружная семья, гроб на крыше, милая хозяйка, жених… а сама черноволосая – да ведь это Валина бабка Лида! – Пусть уходит! Слышишь! – Я повернулась к ней и громко по слогам повторила: – Не-мед-лен-но! Вместе со своим ящиком!
– Никак невозможно, – ответил несостоявшийся свекор, не прекращая своей работы – он заканчивал обивать гроб изнутри.
– Что?!
– Ты не понимаешь, – вкрадчиво произнесла молодая бабка Лида, – все уже решено, не остановить…
Из дома вышла бабушка, остановилась на нижней ступеньке крыльца.
– А вот и покойница пожаловала, – гробовщик выпрямился и посмотрел на нее.
– Где покойница?! – ужаснулась я. – Ну да, ведь бабка Лида-то покойница, она в прошлом году умерла…
Рядом со мной уже не было никого. Гроб с табуретками, Лида, гробовщик и бабушка непостижимым образом оказались на крыше сарая, где неугомонная парочка, уложив бабушку в гроб, о чем-то горячо спорила.
Но я недолго находилась в замешательстве – сломя голову подбежала к лестнице на чердак и взлетела по ней.
– Уйди! – крикнула Лида.
– Еще чего! – Разозлившись, я толкнула гробовщика, и он кубарем скатился с крыши – глухой удар, тело упало на землю. «Только бы не убила!» – подумала мельком.
– Бабушка, вставай! Как не стыдно!
Она лежала, как колода, замерев и зажмурившись.
Я перевела взгляд – на месте молодой бабки Лиды стояло нечто похожее на крупную собаку с острой зубастой пастью, кожистыми крыльями и голой черной кожей. Летучая тварь встала на задние лапы и, сжав длинные суставчатые пальцы в кулаки, с ненавистью уставилась на меня налитыми пламенем глазищами.
Вот теперь я разозлилась по-настоящему:
– Ах, ты так! – Я встала между ней и бабушкой, размашисто перекрестилась и, выставив руки, шагнула вперед.
Тварь завибрировала и, отступив к самому краю крыши, полыхнула в меня огнем из раскрытой пасти. Я наступала, скороговоркой читая «Отче наш…», откуда только слова вспомнились. Она не выдержала, распахнула крылья и метнулась вниз, скользнув в трещину в стене сарая, и только я хотела прыгнуть за ней следом, как в сарае рвануло. Повалил густой дым. Мне удалось отпрыгнуть, чтобы не попасть во внезапно вырвавшееся пламя; меня обдало жаром, но через секунду все стихло.
Бабушка сидела в гробу и с ужасом оглядывалась. С трудом мне удалось вытащить ее оттуда, у нее не гнулись руки и ноги, видимо от страха. Кое-как мы спустились по лестнице, мне приходилось поддерживать ее снизу и уговаривать опускать ногу на следующую перекладину. Наконец мы достигли земли, она плакала молча. Я перестала спрашивать, все равно она ничего не знала и не могла объяснить. «Как эта нечисть попала в дом? И куда подевалось тело гробовщика?» – вот вопросы, которые оставались без ответа.
– Иди в дом, замерзнешь.
Мы поднялись на крыльцо, но зайти так и не смогли. Дом горел изнутри. В клубах дыма показался дед с узлами в руках, он швырнул их подальше и крикнул:
«Не подходите!» Потом снова кинулся в разгорающийся пожар. Бабушка заголосила и повалилась на груду тряпья, вынесенную дедом:
– Куда же теперь? Куда?!
Снова показался дед со спасенными вещами.
– Хватит! – закричала я в ужасе.
Меня обдало жаром, ослепило, швырнуло и покатило по черному от копоти и сажи снегу. Вопя и хватая ртом раскаленный воздух, я открыла глаза…
Глава 6 Сеновал
Позднее зимнее солнце не могло пробиться сквозь красивые, морозные узоры на окнах. Раскрасило их сиреневыми и золотистыми цветами, синими птицами с розовым оперением.
Я засмотрелась. Красиво. Но тут же вспомнилось ночное происшествие, кошмарный сон, так похожий на явь, и настроение испортилось. На горку не пойду, решила я. Что у меня, дел, что ли, нет. Буду двор чистить, на сеновал залезу, посмотрю, что там, вдруг действительно сова поселилась, а я ее за нечистую силу приняла.
Как неприятно… Даже щеки покраснели.
Не успела встать, как позвонила Раечка:
– Ты что, спишь?! Ну ты и соня! Мне бы кто разрешил так бездельничать!
– Я не сплю, – буркнула в ответ. И вспомнила, что забыла забрать у соседки тетрадь. Вот черт! Теперь опять идти к этой противной Вальке! И сама она вредина, и бабка у нее ведьма… Да еще гробовщик в придачу. Откуда он взялся в моих снах?
– Приходи, – позвала Раечка. – Валюшка рассказала, как вы повеселились. Банку с мышью принесла. Умора! Мы теперь собираемся желания загадывать.
– Зачем? – удивилась я.
– Для смеха, – объяснила Раечка. – Парни тоже будут, мы всем рассказали.
Начинается! Как я и думала!
– Не вижу ничего смешного, – с трудом сдерживая раздражение, ответила я. – И не надо мучить мышь, что за дикость! Отпустите или убейте!
– Ты не с той ноги встала? Шуток не понимаешь? – Голос подруги звучал обиженно. – Сама же придумала, а теперь строишь из себя неизвестно кого. Много о себе думаешь!
– Я?!
– Ну не я же! Короче, хочешь – приходи, нет – плакать не будем, – отрезала она и отключилась.
Ничего себе! Нет, вы посмотрите на нее! Я придумала?! Да ведь она первая эту ловушку под своей кроватью устроила, а на меня теперь всех собак вешает! Ни за что не пойду! Пусть водят дурацкие хороводы вокруг полудохлой мыши в банке.
От злости не стала завтракать. Какао остыло и покрылось пенкой. Каша перестояла.
Бабушка и дед ушли куда-то по делам.
Послонявшись бесцельно по дому, я накинула телогрейку и вышла во двор. Было солнечно, мороз пощипывал нос и щеки. Дед с утра без меня почистил дорожки, забор утонул в сугробах – узкая тропа до калитки и к сараю. Снежные окопы.
Я протоптала тропинку к лестнице на сеновал, забралась наверх, открыла дверцу – от сена едва ощутимо пахнуло пылью и летом. Колкие и ломкие стебли травы, осыпающиеся хрупкие соцветия, кое-где из прорех в кровле намело снега, сено слежалось и смерзлось, но мне удалось пролезть вглубь, там еще оставалось место, я добралась до самой середины и здесь наткнулась на отчетливую вмятину, будто кто-то устроил себе гнездо или лежбище.
Я задумалась: кто бы это мог быть? Сова? Интересно, живут ли совы в сене? Стоит погуглить.
Как бы то ни было, теперь я точно знаю, птица на крыше мне не мерещилась.
Я порылась в импровизированном гнезде в поисках совиных перьев, но не нашла ни одного, зато мне попалась травяная вязанка, похожая на развалившийся и высохший венок, правда, свитый не привычным способом, как все девчонки плетут, а перекрученный и связанный несколькими узлами. Старая вязанка, не один год ей – трава почернела. Покрутив ее в руках, я потеряла к ней интерес и забросила в груду сена.
Выбралась наружу, вся в пыли и ошметках травы.
Гугл подтвердил мою догадку: оказалось, совы с удовольствием живут рядом с людьми, на чердаках, под крышами. Судя по всему, у нас поселилась неясыть, она крупная, размах крыльев может быть больше полутора метров.
Интересно, где она пряталась, пока я изучала ее укрытие?
К обеду дед с бабушкой вернулись. Я было обрадовалась, но бабушка первым делом начала расспрашивать, почему завтрак не тронут.
– Мне есть не хотелось.
– Хоть бы какао выпила.
– Что ты пристала со своим какао! – выкрикнула я ей в лицо. – Достали со своим какао! Я не младенец!
Они с дедом переглянулись и ничего не ответили. Обиделись.
Молчаливая обида стариков разозлила меня еще сильнее, я оделась и выскочила из дома. Идти мне было особо некуда, но я вспомнила о Раечкином звонке и решила неожиданно нагрянуть к ней, взглянуть, чем там занимаются мои подруги.
Глава 7 Черт в банке
– Явилась – не запылилась, – Раечка криво усмехнулась, но посторонилась в дверях, пропуская меня в дом.
В большой комнате собралась вся компания. В центре стола стояла уже знакомая мне банка, на дне ее сидел мышонок и грыз кусочек сала. Горлышко было закрыто металлической крышкой с отверстиями. Кто-то позаботился о пленнике, чтоб тот не задохнулся…
– Привет всем, – хмуро поздоровалась я. Ксюша помахала рукой. Валя отвернулась.
– Здорово! – хором пробасили Коля и Серега.
Юрец подвинулся, давая мне место на диване.
Я нехотя села, кивнула на банку:
– Валюшка, ты же хотела отдать его кошке? Или утопить?
Она медленно повернула ко мне голову, сверкнула злыми глазами:
– Успею, пусть подрастет, подкормится.
– А, так ты его откармливать решила, – усмехнулась я.
– Может, и решила, тебя забыла спросить.
– Девчонки, вы что? – послышался удивленный голос Ксюши.
– Мы шутим, – быстро ответила Валя, не переставая сверлить меня взглядом, – правда, Глаш?
– Думаю, шутка затянулась, – ответила я.
Ребята принужденно рассмеялись.
– А че, прикольно! – Юрец хлопнул себя ладонями по коленям. – Типа, у нас теперь есть свой чертенок, мелкий, хвостатый, сало жрет. Давайте загадаем желания, вдруг сбудутся.
– Я хочу «БМВ»! – перебил его Колян.
– Ага, и кучу бабла! – добавил Серега, посмеиваясь.
– Не, ну вы мое желание-то не хапайте! – воскликнул Юрец. – Я тоже хочу «БМВ» и бабло.
– Зачем тебе «БМВ», болезный? – насмешливо переспросила Раечка. – Где ты его держать будешь?
– И помечтать нельзя! – возмутился Юрец. – Гараж построю.
– Где, на родительском дворе?
– Там места мало, – Юрец почесал в затылке. – Надо брать участок и строиться.
– Тебе пятнадцать, – напомнила Раечка.
– Да ну, так неинтересно! – возмутился Юрец. – Сказали, будем загадывать желания, а некоторые нравоучения развели. Ты сама-то чего хочешь?
Раечка пожала плечами:
– Тоже денег хочу, чтоб родителям помочь.
– Зануда, – отмахнулся Юрец. – А ты? – Это он у меня спросил.
– Бриллиантовое колье, – сказала я первое, что пришло в голову.
– А че сразу не корону? – хмыкнул Юра.
– Я подумаю…
И тут все заговорили разом:
– Что вы все «деньги, да деньги!» Я хочу в космос полететь! – выкрикнул Колян.
– Тупо! – отмахнулась Валюшка. – Я хочу в престижный вуз поступить.
– Гы-ы-ы, на бухгалтера! – съязвил Серега.
– Чем тебе не нравится? – набросилась на него Валюшка. – Бухгалтеры лучше всех живут.
– Бухгалтер круче космонавта, – кривлялся Серега.
– Дуронавта! – съязвила Валя. – Тебя и в подпаски не возьмут.
– Зато тебя возьмут, – поддал жару Серега.
Валюшка прыгнула на него и отвесила подзатыльник, так что звон пошел, банка на столе подпрыгнула, мышонок, бросив сало, тонко заверещал и начал метаться, совершая безумные кульбиты.
– С дуба рухнула?! – заорал Серега на Валю.
Та в долгу не осталась, покрутила пальцем у виска:
– Больной на всю голову!
– А ну прекратите! – крикнула Раечка. – Вы еще подеритесь тут!
Серега вскочил с дивана:
– Да ну вас! Двинутые все! Колян, айда отсюда!
– Иди-иди! – напутствовала его взъерошенная раскрасневшаяся Валя. – По улице шли семеро, я и моя шестерка!
– Стерва! – коротко бросил Коля.
Они ушли не прощаясь, громко хлопнув дверью.
Оставшиеся замолчали, исподлобья рассматривая друг друга.
Юра неловко поднялся.
– Я это… догоню их, – сказал, пряча глаза, и тоже ушел.
Раечка стояла, прислонившись к дверному косяку, и смотрела на банку с мышонком.
– Повеселились, – задумчиво произнесла она.
– Зря ты так, – Ксюша укоризненно посмотрела на Валю.
– Тебя забыла спросить, – угрюмо ответила та. – Зачем только связалась с вами!
– Зачем только мы с тобой связались, – прошипела я.
– А ты вообще помолчи!
– А ты меня не затыкай!
Раечка схватилась за голову:
– Девчонки, вы себя слышите?!
Я демонстративно отвернулась от Вали.
– Мы же вроде хотели желания загадывать, – напомнила Раечка.
Неожиданно до сих пор молчавшая Ксюша подала голос.
– Я бы хотела, чтоб все мои были живы-здоровы, – негромко сказала она.
– Само собой, – подхватила Валюшка, – все бы так хотели. Только мыши не умеют исполнять желания, так что зря мы все это затеяли. Надо было сразу скормить его кошке.
Я смотрела на скачущего мышонка и пыталась поймать ускользающую мысль: только что мы все ни с того ни с сего переругались, наорали друг на друга, парни так вообще сбежали. Валька смотрит на меня зверем. Раечка недовольно косится. Утром я успела нагрубить ей по телефону. Ночью мы поцапались с Валей, днем я ухитрилась обидеть бабушку…
Что с нами не так?
– Я тоже пойду, мне как-то не по себе, – пожаловалась Ксюша.
– Да вы что, девчонки! – возмутилась Валя. – Как будто правда верите в нечистую силу! Вы прям как дремучие старухи. Не бывает ее! Вот мы с Глашкой ночью мыша поймали, а она думала – черта.
– Вы именно его и поймали, – Ксюша, уже одетая, заглянула в комнату из прихожей. – Точнее, это он вас поймал – неужели не чувствуете? Весь день ругаетесь, обзываетесь, злитесь, – она коротко махнула рукой. – Я же говорила, с этим не играют.
Валя осеклась:
– Ксюш, да ты что, думаешь, мы из-за мыша поругались, что ли? В смысле, в мыша черт вселился, или как там считается… – Она растерянно смотрела на нас, ожидая ответа.
– Мышь тут ни при чем, – вздохнула Ксюша. – Пойду я, пока…
Мы остались втроем. В комнате быстро темнело, хотя за окнами еще вовсю сияло морозное солнце.
– Вы думаете о том же? – вдруг спросила Раечка.
Мы с Валей встали. Как по команде, толкаясь у вешалки, торопливо оделись, забрали банку с мышью. Дождались Раечку, и все вместе зашагали прочь от дома, в сторону огородов и дальше, через поле к реке.
В поле остановились, Валюшка отвинтила крышку и вытряхнула мышонка.
– Беги, – приказала.
Мышонок юркнул в снег, только мы его и видели.
Банку отнесли к реке, нашли полынью, долго мыли в проточной воде, не разговаривали, думали каждая о своем.
Банку закопали на откосе, где на осыпи была рыхлая земля.
Тщательно мыли руки, до ломоты в суставах от холода.
Возвращались тоже молча.
Неловко простились.
Тихо разошлись по домам.
Дома я подошла к бабушке и, обняв ее, попросила прощения. Она простила, конечно. Не думала я, что зимние каникулы окажутся такими странными, неприятными, даже страшными.
Надо было мышонка отнести на сеновал и скормить сове.
– Брр! – передернулась брезгливо. Забыть бы эту неприятную историю, лезет в голову всякая жуть.
Глава 8 В гнезде
Вечером спросила у бабушки о гробовщике.
– Так гробовщик же на соседней улице живет, – ответила бабушка.
– В каком доме?
– В шестьдесят третьем, а что?
– Да так просто… А мастерская у него где?
– Ближе к кладбищу.
– Ты с ним знакома?
– Да мы тут все друг друга знаем.
– И какой он человек?
Бабушка пожала плечами:
– Неплохой человек, надежный, рукастый.
– Ну да, похоронных дел мастер, – пробормотала я.
Надо дойти до его дома, посмотреть – вдруг пойму, почему он мне снится.
Да, и к чему снится пожар? Надо погуглить… А гробовщик?
Погуглила: оказалось, и пожар, и гробовщик за работой – к ссорам, неприятностям, убыткам.
А бабушка сказала, что пожар – к морозам и ясной погоде. Мол, Рождество на носу.
Рождество…
Неясыть, нахохлившись, сидела на крыше.
– Вот я тебя сейчас угощу, – придерживая одной рукой банку с мышью, я поднялась по лестнице на сеновал. – Смотри, что у меня есть, – я подняла банку над головой, показывая птице жертву, мечущуюся за стеклом. – Как же теперь тебе ее скормить?
Если открыть крышку, мышь убежит, спрячется в сене, ищи ее. Совы не умеют отвинчивать крышки – или умеют? Я с сомнением посмотрела на банку. Вот незадача, что же делать?
А в голове будто кто-то молоточком стукнул: откуда мышь? Ведь мы с девчонками ее в поле выпустили, а банку закопали…
Не успела додумать.
Чердачная дверца медленно распахнулась, внутри сеновала темно, хоть глаз выколи. Я полезла вперед, точнее вглубь – колко, душно и холодно, лаз тесный, не повернуться. Черт меня дернул притащиться сюда ночью, да еще с банкой!
Ползла, ползла – да вдруг и свалилась, испугаться не успела, уже лежу во вмятине, наверное, совиное гнездо, я же была здесь днем. Так, хорошо, оставлю здесь банку, пусть неясыть сама разбирается с мышью. Мне бы обратно вылезти.
И вдруг как будто светлее стало, и оказалось, что сижу я в яме, довольно глубокой, а напротив сидит еще кто-то и пялится на меня. Не различить, только контуры.
«Это сова! Сова, филин, у него размах крыльев почти два метра!» – пронеслось в голове от ужаса. Я забилась, вжавшись спиной в пружинящую стену – сеновал? Гнездо? Я уже ничего не понимала.
С той стороны ко мне протянулась длинная когтистая лапа, вцепилась в банку, лязгнула крышкой, раздался то ли всхлип, то ли писк, и все стихло.
– Приказывай, – прозвучало в темноте, это точно был не птичий клекот, не скрип старых досок, не ветер, но и не человеческий голос.
– Кто здесь? – стуча зубами, спросила я темноту.
– Тот, кого ты звала…
– Я никого не звала…
– Приказывай! – дохнуло на меня ужасом.
– Сгинь, пропади! – забормотала я, стараясь задом выбраться из сенной ловушки.
– Не выйдет! Приказывай! – потребовал голос из темноты.
– Мне от тебя ничего не надо! Убирайся!
Плохо соображая, что делаю, я все-таки неловко перекрестилась, скорее автоматически, и, кувыркнувшись, вывалилась на лестницу, чуть не сломав себе шею.
Спустилась и осела в сугроб. Голова закружилась. Двор и дом закружились вместе с головой, завертелись, с ног на голову, с головы на ноги, у меня помутилось сознание – и вот я уже болтаюсь в полом стеклянном пузыре с нарисованным изнутри двором и домом, бьюсь о стенки, как мышь в банке.
– Господи, помоги!
Звякнула металлическая крышка, и меня выбросило наружу.
Открыла глаза. В комнате сумрачно. За окнами брезжит рассвет.
Горло побаливает. Коснулась рукой шеи, нащупала что-то металлическое, захватила, хотела сорвать – только кожу поранила.
Подбежала к зеркалу, глядь – на шее тускло поблескивает: тяжелое, светлого металла с прозрачными камешками.
Мама дорогая! Я сплю? Что это?!
«Бриллиантовое колье», – брякнуло в моей голове.
– Мне это не надо, я не хочу!
Дрожащими руками нашарила сзади на шее замок, попыталась открыть, не смогла справиться, дергала и рвала, изранив шею до крови.
Слезы заливали глаза, я совсем было запаниковала, еще бы чуть-чуть – и я убила бы себя, задушила чертовым колье, но вдруг одумалась, пришла в себя.
– Я сплю, мне это все только снится, – сказала, глядя на свое отражение в зеркале.
– Так проснись, – насмешливо посоветовал некто.
Голову сдавило тисками, и в свинцовых водах зеркала я увидела, как на моем лбу сомкнулся металлический обруч с высокими зубцами, под стать драгоценному украшению на моей шее.
– Отстань! – разозлилась я. – Ты плод моего воображения!
– Докажи!
Я отошла от зеркала.
Села на диван, постаралась успокоиться.
В комнате все выглядело по-настоящему: новогодняя елка в углу, телевизор в простенке между окнами, стол под новой скатертью с золотистой бахромой, шкаф…
Чего-то не хватает…
На стенах фотографии в рамках, почти неразличимые лица… Стоп! А где Святой Николай?! Я уставилась на пустой угол, где в реальности на угловой полочке стояла большая икона любимого святого моего деда.
– Я сплю! – выкрикнула.
И проснулась.
Очень рано, рассвет едва забрезжил. Побаливали голова и горло, и почему-то саднило щеку.
Я осторожно ощупала шею, лоб, голову, прикоснулась к щеке – щиплет. И на подушке во вмятине крохотное красное пятнышко – кровь…
Наклонилась, разглядывая, а там камешек прозрачный. Меня всю передернуло от ужаса – да ведь это бриллиант из чертова колье! О его грань и оцарапала щеку. Как он оказался на моей подушке?
Вдруг тут и другие валяются…
Ой-ой-ой! Я вскочила с дивана, отшвырнула одеяло, всмотрелась до рези в глазах, казалось, вся простыня усыпана колючими искрами.
Я что, на бриллиантах спала?!
Вот сейчас все сгребу – и в печку!
– А ты знаешь, сколько это стоит? – раздался чей-то вкрадчивый голос прямо у меня в голове.
Я вздрогнула: выходит, сон продолжается.
– Кто бы ты ни был, убирайся из моей головы! – потребовала я. – И стекляшки свои забери!
– Ты чего шумишь? – спросила бабушка, входя.
Я уставилась на нее, словно ожидала увидеть призрака.
– Глаша, что с тобой? – с беспокойством переспросила она.
– Ба, посмотри, пожалуйста, я чем-то порезалась…
Она подошла, взглянула на мою щеку, на подушку и покачала головой:
– Говорила я деду, чтоб тщательно подмел осколки. Вчера разбил стакан, осколки так и брызнули. Собирали, собирали – видать, недосмотрели.
Она показала мне крошечный осколок.
– Так это стекло?! – выдохнула я.
– Оно! Как бы еще куда не попало…
Мы вытащили постель на крыльцо и тщательно перетряхнули.
Глава 9 Исполняющий желания
– Раечка, мне страшно… – прошептала я в телефон.
В ответ услышала таким же шепотом:
– Ты чего так рано трезвонишь, мы все спим…
– Извини, я не хотела… но ты должна меня выслушать, я не знаю, кого мы с Валькой поймали, но этот кто-то точно никуда не исчез после вчерашнего, он преследует меня!
– Глаша, попроси у бабушки валерьянки, – посоветовала подруга и отключилась.
Я положила трубку и перевела взгляд на часы – почти восемь утра. Не верится, чтоб у Раечки все спали. Это у нее каникулы, но родителям и брату надо на работу.
Моя бабушка уже давно встала. Дед поднялся, слышно, как гремит умывальником.
Рассвет пробирается в дом, тускло поблескивает мишура на елке, масляно отсвечивают бока стеклянных шаров…
Тихо теплится лампада перед иконой. Наверное, бабушка зажгла. Скоро Рождество…
Подошла к зеркалу: лицо бледное, под глазами тени… осмотрела шею, в одном месте слева как будто воротом рубашки натерто, на щеке царапина, щиплет… И на лбу синяк.
А горло продолжает болеть.
Может, это обыкновенная ангина? Даже температура небольшая появилась. А ночные кошмары – всего лишь последствия простуды.
Напилась теплого молока с медом. Буду целый день валяться с книжкой.
Не тут-то было. Не успела я как следует устроиться на диване, как прибежала Валя. Скинула у входа старые валенки, куртку бросила – и ко мне:
– Глашка, что делать?! – У самой глаза красные, лицо бледное, будто проплакала всю ночь. Или тоже насморк?
– Что случилось?
Соседка наклонилась к мне и выпалила шепотом:
– Мои разводятся! Вчера весь вечер ругались, отец ушел, мать плакала, потом звонила тетке и договаривалась, чтоб меня к ней отправить! Руки развязать хочет, – Валюшка шмыгнула носом, готовая снова разреветься.
– Стоп-стоп! – Я схватила ее за руку. – Прекрати истерить! С чего ты взяла, что родители вот прям так и разведутся? Они ведь не первый раз в жизни ругаются? Вечером отец вернется, и они снова договорятся.
Валюшка смотрела на меня таким взглядом, будто я говорю на непонятном языке, она не слышала меня:
– Глашка, кого мы с тобой поймали?
Я вздрогнула:
– Валь, ну перестань, сама же сказала – бабкины сказки. Ты чего? – не очень уверенно попыталась успокоить ее я.
– Бухгалтер, – пробормотала Валя, – я загадала желание поступить в хороший вуз…
– Ну и что? – искренне удивилась я, не понимая, к чему она клонит.
– Мама так и сказала: в городе после девятого в колледж поступишь, потом в университет…
– Погоди, – попросила я, – вы первый раз обсуждали твою учебу?
– Да! Вчера после скандала с отцом! – подтвердила Валя. – Но я не хочу жить у тетки! У нее одна комната, что я там буду делать? Мне до колледжа еще полтора года! – Она всхлипнула.
Я схватилась за голову, так легче думалось:
– Так, значит, мы вчера в шутку загадывали желания, лично я сказанула первое, что пришло в голову, уверена, что и парни тоже просто дурачились.
– Глаш, я про учебу-то не шутила, правда, хочется поступить нормально, но я и так поступлю, и не такой ценой, – горячо шептала Валя.
– Да с чего ты взяла, что тебя кто-то заставляет платить? – Я опять начала было уговаривать ее, но она перебила:
– Признавайся, с тобой что-нибудь странное произошло?
Я нехотя кивнула и, отвернув воротник, показала ссадину на шее и царапину на щеке.
– Что это? – ужаснулась Валя.
– Бриллиантовое колье.
Валя отшатнулась, чуть не свалившись со стула, и ткнула себя пальцем в висок:
– А здесь?
– Корона…
Я запахнула ворот и откинулась на спинку дивана, Валюшка съежилась, зажала ладони коленями, побледнела, трясется. Мне стало ее жаль.
– Не пугайся, это всего лишь сон, скорее всего, натерла воротом, дед вчера стакан разбил, осколок случайно попал на подушку и оцарапал щеку… К тому же я простыла, горло болит. – Я говорила все это скучным, обыденным голосом, надеясь убедить и себя, и подругу в том, что ничего с нами не произошло, просто вот такое стечение обстоятельств плюс наше бурное воображение, стресс, эмоции…
Кажется, я говорила довольно долго, и на этот раз мне удалось успокоить Валю.
– Может быть, – устало произнесла она, – но знаешь, надо проверить всех, кто с нами вчера был.
Глава 10 Происки нечистого
– Валька у тебя? – услышала я взволнованный Раечкин голос. – Чего сидите! Бегите к дому Карповых, Юрца и Серегу арестовывают!
Я с ужасом и удивлением уставилась на Валю.
– Что там? – спросила она, бледнея.
– Бежим! – выкрикнула я, забыв о больном горле, срываясь с дивана.
Полицейский «уазик» стоял у Юркиного дома. Неподалеку собрались соседи, негромко обсуждая происшествие. К нам подбежала Раечка:
– Нелепица какая-то! – выпалила она. – Ущипните меня – может, я сплю?
Валя с готовностью ухватила ее за щеку. Раечка ойкнула и слегка оттолкнула подругу.
– Что случилось? – спросила я.
– Пойди разбери! – фыркнула Раечка, – Говорят, вроде ребята нашли за огородами на заброшенной дороге поломанную машину. Старый «БМВ» кто-то бросил. Они сначала обрадовались, но сразу же и переругались, кому достанется. Каждый хотел себе. На самом деле ни у одного ни у другого не было подходящего места, где можно держать машину и тем более ее ремонтировать. А еще говорят, – Раечка перешла на шепот, – что в машине была сумка с деньгами – большая сумма. Ребята сильно подрались. Их разнял мой брат, как он там оказался, ума не приложу. Узнав про деньги, решили их поделить, но родители Сереги позвонили в полицию. Как оказалось, машина числилась в угоне, а деньги фальшивые.
– Жесть! – только и смогла произнести я.
– Девчонки, самое ужасное, что мой брат часть этих проклятых денег домой приволок! – завершила свой рассказ Раечка.
– И что, их теперь всех в тюрьму посадят? – пискнула Ксюша, неслышно подошедшая к нам.
– За что? – удивилась Валюшка.
– За «БМВ» и бабки, – угрюмо напомнила я.
– Точно! – приглушенно ахнула Раечка. – Это ведь вчера и загадали! Мистика!
Валя покачала головой:
– Значит, то, что мы выпустили мышь и закопали банку, не помогло… Меня, между прочим, отправляют в город, – добавила она – учиться на бухгалтера…
– Шутишь?! – У Раечки вытянулось лицо.
– Ой, девчонки, что мы натворили! – чуть не плакала Ксюша.
– Мы ничего не натворили, – перебила ее я, – мы просто шутили – кто же знал, что все так обернется? Не паникуйте раньше времени. Давайте сейчас подумаем, как нам парней выручить. Самое паршивое, что часть фальшивок у Раечки дома. Надо их как-то вернуть в полицию. Я позвоню сейчас дядьке, он адвокат – может, что-то посоветует.
В этот момент со двора вышел участковый, а с ним Юрка, Серега и их родители.
Мы подбежали к ним и стали наперебой доказывать невиновность ребят, участковый цыкнул на нас, усадил мальчишек в машину и увез. Следом укатили и родители.
Девчонки заговорили наперебой, ругаясь и доказывая друг другу, кто прав, кто виноват. Я сначала растерялась, не зная, что предпринять, но через минуту воскликнула:
– Меня посетила безумная мысль! – Девчонки послушно замолчали, и я спросила: – Не знаете, «БМВ» этот злосчастный уже увезли?
– Нет, там стоит, эвакуатор нужен, – сказала Раечка.
– Значит, проблема только в фальшивках?
– В том-то и дело! В полиции пока не знают, что мой братец притащил их к нам домой, – призналась Раечка.
– Так значит, надо их вернуть, – предложила Ксюша, – тогда получится, что наши мальчики совсем не виноваты, и их отпустят.
– А кто виноват? – спохватилась Раечка. – Мой брат? Ребятам точно ничего не будет, а ему по полной программе достанется, он же совершеннолетний.
– Не спорьте! – остановила я подруг. – Сумку с купюрами можно отнести в машину и потом позвонить в полицию – пусть приезжают и забирают. Но сначала надо добиться, чтоб ребят выпустили.
– Да как добиться-то? – чуть не плакала Рая.
Мы отправились к ней. Хорошо, что ни родителей, ни брата дома не было. Рая быстро нашла проклятую сумку, набитую фальшивками. Оказалось, брат припрятал ее в дровяном сарае, а она подсмотрела.
– Только ничего не трогайте! – предупредила я, – а то останутся отпечатки. Давайте переложим сумку в мешок. Раечка, у тебя есть старые перчатки?
– Так парни же за нее хватались! – всполошилась Раечка. – Надо протереть ее, что ли…
– Протереть и положить в мешок, – предложила Валя.
Раечка подала мне садовые перчатки:
– Подойдут?
Я натянула их и выволокла сумку из-за поленницы.
Объемная, черная, она стояла перед нами на земле, раздувшаяся и опасная, пасть на замке – вроде бы дремлет, а на самом деле притаилась, ждет удобного момента, чтоб напасть.
Я опасливо протерла ее снегом.
– А сами купюры? – спросила Раечка.
Ксюша, до сих пор молчавшая, вдруг подала голос:
– Девчонки, давайте скорее избавимся от нее, неужели вы не понимаете – это нечистый нас морочит.
– Ксюша, и что прикажешь делать? Святой водой окропить, что ли? – съязвила Валя.
Ксюша не обиделась, ответила со вздохом:
– Ребят надо выручать.
– А мы что делаем?! – возмутилась Раечка. – Меня, между прочим, это больше остальных касается!
– В том-то и дело, – Ксюша посмотрела ей прямо в глаза. – Каждая из нас думает в первую очередь о себе. Очнитесь, девчонки!
Мне надоело их слушать:
– Так, все! Раечка, найди ненужный мешок, лучше мусорный, пластиковый. Затолкаем в него сумку и отнесем к машине, потом позвоним участковому и скажем, что нашли мешок в кустах.
Раечка, бледная от переживаний, все еще сомневалась:
– Ты позвони своему дядьке, а то мы наделаем дел, а отвечать моему брату!
– Чего звонить, время идет! – Я нервничала не меньше подруг и, честно говоря, трусила звонить дядьке – еще примчится или родителей переполошит. Но девчонки смотрели на меня с надеждой. Пришлось достать телефон и набрать.
Дядька был страшно занят и в подробности не вдавался. Выслушав меня, велел ни в коем случае ни во что не вмешиваться. Сказал, что мальчишек все равно отпустят, а если будет что-то серьезное, тогда он и подключится.
Я выслушала и посмотрела на подруг.
– Идем, – распорядилась я, хоть и пообещала дядьке не вмешиваться…
Мы решили сделать вид, будто просто гуляем. Чтоб не оставлять лишних следов, зашагали по протоптанной тропинке, которая и вывела нас за огороды и дальше, к излучине реки, заросшей ивняком.
Машину мы заметили издали. Никого возле нее не было, но даже если бы и были, что такого: нам стало интересно, вот и заглянули посмотреть.
– Из-за чего тут драться? – удивилась, рассматривая завязшую в снегу старую машину, Раечка. – Ржавое корыто.
Вокруг все было истоптано, явно, не только наши мальчишки подрались, тут много народу побывало.
– Сомневаюсь, что на такой колымаге можно куда-то уехать, – Валя постучала ногой по заднему колесу. – Смотрите, у нее шины спущены.
– Может, проколоты? – Ксюша склонилась, рассматривая передние колеса. – Такое ощущение, что она тут не первый день стоит.
– Но вчера ее не было, – напомнила Раечка.
– Чем дальше, тем страннее, – пробормотала Валя, заглядывая в салон. – Да это просто хлам, а не машина!
Мы как по команде посмотрели на пластиковый мешок с сумкой, набитой фальшивками.
– Девчонки, вы что-нибудь понимаете, честно? – спросила Раечка.
– Не надо ничего понимать, бросай мешок в кусты, – распорядилась я.
Раечка молча раскачала сумку и швырнула в заросли ивняка. Мешок зацепился за ветки, повисел, тяжело раскачиваясь, и рухнул.
Я кивнула удовлетворенно:
– Вот так… А теперь звони участковому, пусть приезжает.
Позвонила Раечка. Участковый сначала не поверил. Мало ли какой-то мусорный мешок – ну выбросили мусор в неположенном месте, бывает у несознательных сельчан. Но Раечка была настойчива, место описала, размеры мешка преувеличила и напоследок намекнула: «А вдруг там труп?»
– Смотрите у меня! – пригрозил участковый.
Полицейский «уазик» появился минут через сорок, переваливаясь на снежных ухабах. Мы, едва заметив его, побежали навстречу размахивая руками. «Переигрываем, – подумала я, – но, может, так и надо, в нашей деревне такое событие редкость, пусть думает, что мы сильно взволнованы».
– Игнат Семеныч! – наперерез участковому бросилась Раечка, – мы не врем! Посмотрите там, в кустах лежит!
Хмурый участковый вылез из машины и первым делом отчитал нас:
– Так, кто разрешил тут рыскать?
– Мы не рыскали, – пискнула Ксюша, – мы гуляли, мимо-то не пройдешь, к тому же вся деревня только об этом и говорит.
– Хватит болтать! Показывайте, – перебил ее Игнат Семеныч.
– Вот же! – Валюшка ухватила его за рукав и повела к кустам.
Участковый, проваливаясь в глубоком снегу, добрался до мешка и вытащил его на тропинку.
– Открывали? – спросил строго.
Мы как по команде замотали головами:
– Нет! Страшно же!
Он посмотрел на нас с сомнением:
– Хм… и правильно, что не открывали. Так, – он заглянул в мешок и снова хмыкнул. Посмотрел на машину, теперь и он выглядел озадаченным. Так же, как и мы час назад, участковый обошел ржавую колымагу, постучал по колесам и заглянул в салон. Подергал дверную ручку, дверца словно приржавела намертво. Он оставил дверцу и попытался открыть багажник, крышка внезапно подпрыгнула, чуть не задев участкового. Он неловко отшатнулся, взмахнул руками, мешок вырвался и шмякнулся в нутро багажника.
Стоило мешку оказаться в машине, как багажник с лязгом захлопнулся, перед моими глазами как будто все поплыло, гаркнуло, ржавый остов распался, почернел, вздулся и лопнул – с громким карканьем взметнулась в небо стая воронья.
В одно мгновение машины и след простыл.
Я оглянулась на девчонок. Ксюша сидела в сугробе, испуганно таращась. Валя и Раечка выглядели ошалевшими не меньше меня.
Участковый медленно повернулся и посмотрел на нас:
– Та-а-ак, вы чего здесь делаете?
У одной Раечки получилось ответить:
– Гу… гуляем…
– Марш по домам! – скомандовал участковый, направляясь к полицейскому «уазику».
Он укатил, вздымая снежную пыль.
А мы остались, молча глядя друг на друга.
– Кто-нибудь что-нибудь понял? – тихо произнесла Валюшка.
В ответ мы все покачали головами.
– Что теперь делать-то? – зачем-то спросила нас Раечка.
– Мне одной кажется, что нас одурачили? – вопросом на вопрос ответила я.
– Но ребят-то теперь отпустят? – спросила Ксюша, выбираясь из сугроба.
– Я теперь уже ни в чем не уверена, – вздохнула Раечка.
Юрец и Серега ждали нас на горке. У Сереги под глазом расцвел здоровенный синяк, у Юрца рука забинтована – вот и все, что осталось от утреннего приключения.
– Вы зачем подрались, идиоты?! – набросилась на них Раечка.
Раненые бойцы переглянулись и глупо заулыбались в ответ.
– Да мы же в шутку, – сияя фингалом, сообщил Серега.
– Чуть увлеклись, – пробасил Юрец, потирая разбитую руку.
– Вы что, правда, из-за машины? – не утерпела Ксюша.
– Какой машины? – не понял Юрец.
– Издеваешься? – насупилась Раечка.
– «БМВ», – напомнила Ксюша.
Серега хохотнул:
– Ты чего, Ксю?
– И в мыслях не было, – поддержал друга Юрец. – Девчонки, а вы чего такие странные?
До меня дошло: они ничего не помнят, так же как участковый.
– Мы-то не странные, а вот некоторые… – начала было Раечка, но я остановила ее:
– Ребята, а где Коля?
Глава 11 Падение Коляна
Мальчишки переглянулись.
– Со вчерашнего дня не виделись, – пробормотал Юрец.
Серега кивнул:
– Да, че-т я тоже не знаю…
Мы с девчонками тоже переглянулись и, не сговариваясь, сорвались с места.
Ребята побежали за нами, на ходу пытаясь выяснить, что случилось.
Возле Колькиного дома остановились.
– Вы что, белены объелись? – спросил Серега.
Раечка отмахнулась от него:
– Долго объяснять… Зайдите уже кто-нибудь!
– Может, позвонить? – предложила я.
Раечка фыркнула:
– В городе у себя будешь звонить! Дом – вот он, у нас тут все рядом.
Мы гуськом вошли во двор. Из будки выскочил лохматый Бобик, облаял нас на всякий случай. «Цыц, Бобик!» – приказал Юрка. Пес завилял хвостом, узнал.
Дверь открылась, и на крыльцо вышла Колина мама.
Мы поздоровались нестройным хором:
– Николай дома?
– Нет его, в больнице, – ответила она.
Я чуть не села в снег:
– Как в больнице?!
– Что с ним?!
– А что случилось-то?!
Мы заговорили все разом, испуганные и удивленные.
– Так ночью «Скорая» забрала, – объяснила Колина мама. – Он с крыши упал… Так вы не знали? – спросила она, разглядывая наши ошарашенные лица.
– Как это – с крыши? – пролепетала Ксюша.
– Почему с крыши?
– Ночью?!
– Да что с ним?! – выкрикнула я, перебив остальных.
– Жив он, жив! – поспешно успокоила нас Колина мама. – Я только из больницы – сильные ушибы, повезло: упал в сугроб под стеной. Можете навестить. Хотела забрать сегодня. Но врачи сказали, пусть останется на пару дней, понаблюдают.
– Чего его понесло на крышу?! – выкрикнул Юрец.
Валя толкнула его в бок, прошипела: «Помолчи…»
Мы, натужно улыбаясь, вытолкали парней за калитку, распрощались и вышли следом.
– А че ты меня затыкаешь? – возмущался Юрец. – Спросить нельзя?! Колян, че, лунатик?
Валя тут же среагировала:
– Ты хоть изредка голову включай!
Ксюша мгновенно встала между ними:
– Ребята, перестаньте, – тихо попросила она. – Валя, ты же знаешь, чем это все кончится.
Пока Юрец удивленно хлопал глазами, мы оттеснили от него нахохлившуюся Валю. Она, хоть и злилась, но смогла взять себя в руки.
– Ну что, в больницу? – спросила Раечка.
Мы согласно кивнули.
Районная больница находилась довольно далеко, за железной дорогой. Мы отправились пешком, автобуса ждать бессмысленно.
По дороге осторожно объясняли мальчишкам, что же на самом деле со всеми нами происходит. Ни Юрец, ни Серега особенно не верили, история с мышью их смешила, а наши страхи казались преувеличенными. К тому же они совершенно не помнили о машине и фальшивых купюрах, только о драке, да и то смутно, вроде и не они подрались, хотя синяки и ссадины выглядели вполне материально и подтверждали нашу правоту.
Когда мы пришли в больницу, нас долго не хотели пускать к Коле, но наконец удалось уговорить лечащего врача, она разрешила пострадавшему выйти к нам.
Колька выглядел обескураженным. Он был бледен и как будто испуган.
Мы обступили его и, не давая опомниться, задавили вопросами:
– Коль, ну, ты нас напугал!
– Братан, ты че, в лунатики подался?
Валя отвесила Юрцу подзатыльник:
– Опять? Прекрати!
– А че случилось-то, пусть расскажет! – потребовал Серега.
Коля вертел головой, его щеки чуть покраснели, на лбу выступила испарина.
– Ребят, успокойтесь, – попросила я и, осторожно взяв друга под руку, подвела его к скамейке. Не хватало еще, чтоб он в обморок хлопнулся.
– Присядь.
Коля послушно сел.
– А теперь расскажи, что с тобой случилось. Твоя мама сказала, что ты ночью залез на крышу и упал оттуда.
Коля робко улыбнулся и ответил:
– Я хотел посмотреть на звезды.
Мы все замерли, открыв рты.
– На звезды? – Ксюша отмерла первая. – С чего бы?
Он смущенно пожал плечами:
– Да так, знаешь, весь вечер тянуло меня, представлял, как подниму голову, а надо мной – опрокинутая небесная чаша, полная звезд…
Юрка тихо присвистнул:
– Колян, ты че, поэтом заделался?
Друг несмело улыбнулся:
– Нет, помнишь, у Раечки разговор зашел о профессиях, я еще про космонавта сказал…
Я выразительно взглянула на Раечку.
– Все понятно, – одними губами произнесла она.
– Главное, я тыщу раз на крышу лазил – то снег сбросить, то отцу помочь подлатать или трубу почистить, – ни разу не упал. А тут нога соскользнула – и как с горки съехал. Если бы летом, точно бы расшибся! А так – сугроб меня спас, я же сам и накидал, вот в него и приземлился, – рассказал Коля. – Прикиньте, это все со мной случилось около полуночи, но мать нашла меня уже под утро.
Мы ахнули:
– Ты же мог замерзнуть насмерть!
– Я же говорю – повезло, – Коля осторожно потрогал затылок. – Я тепло одетый был, и в шапке, но, видно, башкой приложился, сознание потерял, в себя пришел – мамка по щекам бьет и кричит что-то, а я не пойму, чего она злится…
Я не выдержала и отвернулась, чтоб ребята не заметили, как у меня слезы потекли. И так мне страшно стало, руки-ноги заледенели.
Эта сволочь потусторонняя не оставит нас в покое. Как с ней бороться? Как спасти от нее наших друзей и близких?
Кроме нас с девчонками, никто ничего не поймет, а расскажем – не поверят. Но именно мы виноваты в том, что нечистая сила прорвалась в наш мир. Как ее загнать обратно?
– Глашка, ты о чем задумалась? – прервала мои размышления Валя.
– Да так, потом расскажу, – отозвалась я.
Строгая медсестра приказала больному возвращаться в палату, а нас выпроводила. По дороге домой мальчишки хохмили, рассказывая, кто сколько раз и откуда падал. Нам с девчонками было не до смеха.
– Парни, вы не могли бы поговорить о чем-нибудь хорошем, – перебила их Раечка, мы даже думали одинаково, каждая из нас сразу же представила загипсованных Серегу и Юрку. Мы теперь боялись, как бы потусторонняя тварь не начала осуществлять все, что приходило нам в голову, каждое неосторожное желание или даже намек на желание.
Ксюша нашлась первая.
– Ребята, вы ведь не хотите падать? – спросила она.
– Не-е-е, – Юрка расхохотался.
– Я тоже не хочу, – подхватил Серега.
– Вот и хорошо, – кивнула Ксюша, – постарайтесь пока ничего не хотеть.
– А я б сейчас поел, – заявил Юрка, похлопав себя по животу.
Мы остановились и уставились на него.
– Что? – удивился он.
Мимо проехал грузовик, груженный набитыми чем-то мешками. Я успела схватить Юрку за рукав и дернуть в сторону. Дальше все произошло как в замедленной киносъемке – несколько мешков вдруг выпали из кузова и тяжело бухнулись один за другим, как раз на то место, где только что стоял Юрка. Один из мешков лопнул, и оттуда просыпался комбикорм…
– Ничего себе! – Юрка побледнел.
Мы все ошеломленно смотрели то на мешки, то на него.
Грузовик остановился, испуганный водитель подбежал к нам:
– Эй, ребятишки, все живы?
Не успела я ответить, как Валя налетела на него.
– Вы что! Убить же могли человека! – завопила она. – Руки из какого места растут, не можете груз закрепить?!
Мы с девчонками бросились к ней, оттащили, рот зажали.
– Валя, молчи!
Она стихла, опустила голову.
– Аккуратнее езжайте, – посоветовала я остолбеневшему водителю.
А мальчишки – ничего, еще и помогли закинуть мешки в кузов.
– Че ты нервная такая? – спросил Юрка у Вали.
Я на всякий случай ответила за подругу:
– Она просто испугалась за тебя.
Надо было срочно что-то придумать, так жить невозможно.
Глава 12 Тот, кто исполняет желания
Мы снова собрались у Раечки. Парней домой отправлять побоялись, как бы они не захотели чего-нибудь, пусть лучше под присмотром будут. О Коле беспокоились, но он хоть в больнице, есть надежда, что пропасть не дадут.
Но мы понимали: чем скорее избавимся от исполнителя наших желаний, тем лучше.
Раечка разогрела борщ и усадила мальчишек обедать, пока они были заняты едой, мы потихоньку удалились в большую комнату и устроили совещание.
– Послушайте, я не понимаю, мы же избавились от мыши и даже от банки… – прошептала Валя, едва Раечка закрыла дверь, чтоб мальчишки нас не слышали. – Почему этот черт нас преследует?
– Может, есть какой-то заговор? – предположила Раечка. – На изгнание?
Ксюша поморщилась:
– Девчонки, да что с вами! Заговор на призвание, заговор на изгнание! Они только и ждут, чтоб мы их потешили своими глупостями.
– Самая умная, да?! – возмутилась Валюшка. – Чем критиковать, лучше бы посоветовала, что делать.
– Если бы я знала, уже посоветовала бы! – Даже у Ксюши терпение лопнуло, и она повысила голос. – Может, надо в церковь сходить, покаяться в грехе, потому что то, чем мы тут занимались, называется «призывание нечистого духа», или ведьмовство.
И тут я вспомнила о своих снах, и о Валюшкиной умершей бабке, и о гробовщике, и как я скормила мышь из банки неведомой твари на сеновале.
– Подождите, девчонки! – воскликнула я слишком громко. – Что, если мы ошибаемся?
– То есть как? – удивилась Раечка.
– Объясни? – напряглась Валюшка.
Мне было трудно собрать все свои догадки и мысли воедино, они метались и не давали сосредоточиться, а мне показалось, что я уже ухватила главную за хвост.
– Что, если мы никого не ловили, ну то есть мы ловили, конечно, но черт уже был здесь, он ждал лазейки, повода, понимаете?
Подруги синхронно покрутили головами.
– Сейчас, я постараюсь постепенно… Вот! Сначала Раечка попыталась установить ловушку на черта, но у нее ничего не вышло, потом я предложила усовершенствовать ее, и мы с Валюшкой поймали мышь. Следите за мыслью!
– Да не тяни уже! – возмутилась Раечка.
– Да-да, я стараюсь, только не перебивайте! А то я сама запутаюсь и вас запутаю, – взмолилась я. – Так вот, после поимки мыши мы все собрались у Раечки, чтоб посмеяться над своими суевериями, а вместо этого перессорились все. Но! Успели высказать свои желания, хоть и в шутку…
– Я не шутила! – перебила меня Валя. – Я по-честному рассказала, чего хочу.
Раечка и Ксюша шикнули на нее, и она смолкла.
Мне пришлось снова собираться с мыслями и выстраивать цепочку событий и выводов.
– Так вот, Ксюша сказала, что мы все-таки поймали черта, точнее – он нас поймал. И мы, испугавшись, выпустили мышь и закопали банку. Но в ту же ночь со мной начали происходить странные вещи – сон наяву или… не знаю, как сказать… но я отчетливо помню, как полезла на сеновал кормить сову той самой мышью, которую мы выпустили накануне.
– Сову? Какую еще сову? – удивилась Раечка.
Я сбилась. Сова! Как им объяснить про эту сову?
– Раечка, второго числа вечером, после того как ушла от тебя, я первый раз увидела на крыше нашего сарая какое-то существо, в темноте приняла за сову. Еще у бабушки спросила, живут ли у нас совы. Она сказала – живут. Я даже погуглила, чтоб уточнить. И решила, что у нас на сеновале устроилась неясыть.
– Ну и что? – пробормотала Раечка. – Тут много сов обитает…
– Вот! И я так подумала! Но потом начались эти сны…
– Да какие сны?! Толком рассказывай! – снова перебила меня нетерпеливая Валюшка.
– А такие! – в тон ей ответила я. – Мне снились твоя бабка и гробовщик, и они хотели похоронить мою бабушку живьем, а дом наш сожгли… А до всего еще мне снился этот гробовщик, и его жена заставляла меня выйти замуж за их сына!
Раечка присвистнула.
Валюшка толкнула ее в бок:
– Не свисти в доме, денег не будет!
– Их и так нет, – отмахнулась Раечка.
В этот момент дверь приоткрылась, заглянул Серега:
– А че вы попрятались? Секреты от нас?
Раечка вскочила и выбежала к нему, на ходу приговаривая:
– Съели борщ? Сейчас картошку разогрею, вкусная картошка, со шкварками…
Мы дождались, пока за ней закрылась дверь.
– Девчонки, вы знаете местного гробовщика? – спросила я.
– Дядь Жору-то? Конечно, знаем! – Валюшка и Ксюша переглянулись. – Ты что, думаешь, с ним как-то связано?
– Он хороший, – заступилась Ксюша, – его дочь со мной в одном классе, она самая младшая, сыновья в городе давно, свои семьи у них.
Я выслушала ее и задумалась:
– Можно дурацкий вопрос? У него на крыше случайно гроб не установлен?
Подруги уставились на меня так, будто я на их глазах внезапно сошла с ума.
– Гроб на крыше? – неуверенно переспросила Валя.
– Так было в моем сне…
В комнату вернулась Раечка.
Подруги сразу же рассказали ей о моих видениях.
– Когда тебе это приснилось? – уточнила Раечка. – До или после?
– Еще до всего – помнишь, я рассказывала? И неясыть на крыше я увидела тоже до поимки мыши. И Валюшкину бабку, молодую, как на фото, я только потом ее узнала…
– Стоп! – перебила меня Раечка. – Выходит, вся эта чертовщина началась раньше…
– Выходит, не вы ловушку устроили, а сами попались, – подхватила Ксюша. – Я говорила!
– Черт не в банке, он у Глашки на сеновале! – выпалила Валюшка.
– Не понимаю, а при чем тогда твоя умершая бабка? – спросила я ее.
Она пожала плечами, мы все молча переглянулись.
– Я знаю, – чуть слышно произнесла Ксюша. – Помнишь, Валюш, ты рассказывала, как твоя бабушка на Ивана Купалу делала вязанку, чтоб поймать нечистого?
Валя неуверенно кивнула, не понимая, к чему клонит подруга.
– Так вот, ловушка сработала, но попалась как раз твоя бабушка, – продолжила Ксюша.
– Не гони, это когда было! – возмутилась Валя. – Что ж, по-твоему, выходит, из-за одной глупости, совершенной по молодости, бабка Лидка в ад угодила? Она хоть и злющая была, но не до такой же степени!
– Откуда ты знаешь, что она натворила на самом деле? – не унималась Ксюша. – Может, она так попалась, что всю жизнь черту служила?
– Да уж, – сердилась Валюшка, – на чем же он ее купил? Бриллиантов у бабки Лиды отродясь не водилось.
– Да при чем здесь бриллианты!
– При том!
– Не кричите все сразу, – взмолилась Раечка, стараясь утихомирить спорщиц, и, как только они замолчали, предположила: – Что я хочу сказать – вдруг она не смогла избавиться от него? Завязла? Он хитрый, вы же теперь поняли, заманивает, голову так задурить может – и не вспомнишь ничего. Сначала подстроил, будто все плохо, вот как у тебя, Валюш, родители поссорились, тебя в город к тетке, небось тебе бы не понравилось. А он тут как тут – чего изволите? А ты такая – хочу, чтоб помирились, и к тетке не хочу! Черт тебе – получите, распишитесь! Вроде твои помирились, и ты обрадовалась – ага, исполнитель желаний не подвел! Вот тут ты и на крючке! Коготок увяз – всей птичке пропасть!
Ксюша встрепенулась:
– И вовсе я не считаю твою бабушку такой уж плохой, вспомни, ты признавалась, что уже пробовала сама ловить чертенка и даже хотела использовать бабушкину Библию, но она заметила и наказала тебя. Бабка Лида хотела спасти тебя, предостеречь от ошибки. Первый раз уберегла, а теперь… теперь ее душа мается, не может успокоиться, пытается освободиться, но вынуждена служить черту, потому что не может вырваться из ловушки.
Валюшка нахохлилась, поглядывая на нас исподлобья.
– Погодите, что же это получается: неупокоенная душа бабушки Лиды каким-то образом оказалась привязанной к нашему чердаку? – спросила я.
– Не к чердаку, а к ловушке, – поправила меня Ксюша.
Дверь опять открылась.
– Хозяйка, мы все съели! – радостно сообщил Юрка. – Чаю дадите?
И Раечка снова метнулась на кухню поить наших неведающих, что творят, подопечных.
– У меня сейчас голова лопнет, – пожаловалась я. – Выходит, у нас на сеновале поселилась потусторонняя тварь, которая мучает душу Валиной бабушки?
– И всех нас, – добавила Ксюша.
Валя промолчала, напряженно думая о чем-то.
Вернулась Раечка и заявила с порога:
– А я вспомнила, как бабка Лидка перед смертью все искала чего-то, по чужим дворам шастала и у нас была, и другие ее видели. Сначала думали, что она приворовывает, но ничего не пропадало, тогда решили, что она умом тронулась.
Валюшка вздрогнула:
– Было такое… К нам приходили соседи, скандалили. Но мамка их выгоняла, мы с бабкой Лидкой не сильно общались, она нелюдимая стала. Жила одна, да еще квартиранта пустила, этого, как его… он на кладбище устроился, типа, сторожем был.
– Точно! – подхватила Раечка. – Странный такой, нелюдимый, не прижился у нас, даже имени его не помню. Как баба Лида умерла, он исчез…
– Как он выглядел? – быстро спросила я.
Валя задумалась, пытаясь вспомнить, Ксюша отрицательно покачала головой, Раечка наморщила лоб…
– Знаешь, он был такой невзрачный, незаметный, серый… кепку на глаза надвинет, ссутулится и прошмыгнет мимо. Если хочешь, можем у дядь Жоры спросить, он вроде как на него работал.
– Чем дальше, тем страннее, – пробормотала я. – Одно могу сказать: как только я увижу дядь Жору, смогу понять, он мне снился или нет. Квартиранта бабки Лиды я отродясь не видела.
– Видела, – сказала Раечка, – только не запомнила, его никто не помнит.
Квартирант, кепка на глаза – кладбищенский работник, бабка Лида, шныряющая по чужим дворам, то ли умом тронувшаяся, то ли действительно что-то упорно искавшая… наш сеновал, и она с «гробовщиком», пугающие сны – или предупреждающие? Гнездо неясыти и ни одного перышка, зато… И тут в моей голове словно пазл сложился:
– Девчонки! Я вспомнила! Я видела вязанку! Точно, на сеновале, в руках держала, еще подумала, на венок похожа, будто кто-то сплел и выбросил, потом сено косили и вместе с ним венок в стог попал, а потом и к нам на чердак.
– Ей же лет тридцать! – засомневалась Валюшка. – Уж сгнила бы давно…
– Такая не сгниет, – вздохнула Ксюша. – А вот как она к вам на сеновал попала, другой вопрос.
– Держала в руках! – всколыхнулась Раечка. – Найти сможешь?
– Надо обязательно отыскать и уничтожить, – заявила Ксюша.
Валюшка встала:
– Идем прямо сейчас!
– А как же мальчишки? – напомнила Валя.
– С нами пойдут, – выпалила я, не раздумывая. – Мы им так и скажем, что ищем старую вязанку, пусть захотят, это ведь тоже считается желанием?
– Ой, девочки, как бы опять он нас не обдурил! – вздохнула испуганная Ксюша.
– Будем сидеть и ждать – точно обдурит, – нахмурилась Раечка. – А если будем действовать – может, мы опередим его.
Решение принято, осталось объяснить ребятам, куда и зачем мы направляемся.
Глава 13 Наказание бабки Лиды
Ввалились гурьбой в наш двор. Бабушка выглянула:
– Ох, куда ж вас столько!
– Ба, не волнуйся, мы сейчас уйдем, я кое-что возьму, тут на днях лазала на сеновал и потеряла…
Бабушка всполошилась:
– Зачем на сеновал? Что потеряла? Там лестница старая, расшибетесь! Ох, наказание мне с вами!
– Ба, ну пожалуйста! – взмолилась я и соврала не задумываясь: – Я там кольцо потеряла мамино, одна не найду, мне ребята помогут.
Но бабушка не унималась, она не хотела пускать нас на сеновал. И побьемся мы, и куртки испортим, и потолок провалим, и лестницу, и если я не буду слушаться, она родителям позвонит.
Хоть плачь!
– Сама посмотрю, – пообещала бабушка. – Если ты его именно там обронила, найдется.
Пришлось нам уйти со двора несолоно хлебавши.
– Что делать будем?
– Как обычно, ждать ночи, когда все уснут.
– Меня не выпустят, – понурилась Ксюша.
– Я сбегу потихоньку, – пообещала Раечка.
– Мне проще – я рядом, – сказала Валя. – Только бы мои помирились…
Мы шикнули на нее в один голос. Она обреченно махнула:
– Этот гад не выполнит, он же не умеет ничего хорошего, одни гадости.
– Лучше вообще ничего не желать, а то он перевернет все на свой лад, и не узнаешь собственного желания, – испугалась Ксюша.
– Да что вы все время шепчетесь?! – возмутился Юрка. – Глаш, ты правда, что ль, кольцо потеряла? Так у меня фонарь хороший есть, мы его враз отыщем!
Я схватилась за голову. Вот чего нам теперь ожидать?!
– Может, их усыпить временно, как ты считаешь? – деловито осведомилась Валя.
– Угу, усыпить и запереть… – подхватила Раечка и сразу же зажала ладонью рот. – Что я говорю!
– Че-т я засыпаю на ходу, пойду покемарю, – зевнул Юрка. – Тяжелый день.
– Я тоже пойду, – поддержал друга Серега. – Вечером собираемся?
– Собираемся, – Раечка взяла их под руки и повела, мы шагали следом, зорко поглядывая по сторонам.
Не знаю, как подруги, а я чувствовала себя очень странно. Несколько дней назад я бы заинтересовалась, если бы кто-то спросил: «Хочешь, чтоб все твои желания исполнялись?» Кто из нас не мечтает обладать сверхспособностями, уметь колдовать, например, быть магом или волшебницей, как в самых крутых играх, – развевающийся плащ, волшебный посох со сверкающим набалдашником, волшебные латы с тонкой чеканкой и самоцветами, изящные клинки, огненные шары, колдовские кристаллы, сила и могущество, красота и поклонение…
Некто знает о нас даже больше, чем мы сами. И этот темный некто знает, чем нас привлечь. Он умелый охотник и мастер ловушек.
Именно в его ловушку мы и попались.
И сейчас мне очень хотелось во что бы то ни стало избавиться от навязчивого исполнителя желаний. Потому что я не могла управлять этим сомнительным «даром», я чувствовала, как он разрушает нас, подчиняет себе, отнимает волю.
Мне не нравилось быть игрушкой в чужих руках, не нравилось ощущать затылком пристальный взгляд – потусторонний, не отпускающий, сторожащий, тот ужас и отвращение, которые вызывал во мне исполняющий, разрушающий судьбы и подчиняющий себе человеческие души.
Тот, кто заглядывает в бездну, должен знать, что бездна тоже всматривается в него.
– Если мы не найдем вязанку, я подожгу сарай, – сказала я подругам.
Уже в сумерках пришли мы к дому гробовщика дяди Жоры – ничего общего с домом из сна. Меня немного отпустило.
Хозяин еще не вернулся с работы, пришлось идти в мастерскую у кладбища.
Пока шли, мне повсюду мерещились гробы, красные глаза и серые тени.
Подруги тоже чувствовали себя неуютно, всю дорогу мы помалкивали, только старались держаться ближе.
Гробовщика мы нашли во дворе мастерской. Дядя Жора оказался совсем не страшным и не очень старым человеком, среднего роста, с пышными рыжеватыми усами, в старом свитере и джинсах.
Валюшка схитрила:
– Дядь Жор, вы же помните мою бабушку Лиду?
– Как не помнить…
– А ее квартиранта? Он еще у вас работал. Я почему спрашиваю: вдруг вы знаете его адрес, мы не можем найти одну очень нужную вещь – мало ли, может, он взял по ошибке, – скороговоркой выпалила она.
Мастер пожал плечами:
– Квартиранта? Нет, что-то не припомню… я и не знал, что Лида сдавала кому-то комнату.
Валюшка зыркнула на нас и одними губами произнесла «упс».
Раечка сделала ей знак «уходим».
– Да? Ну извините, видно, я ошиблась, – совсем уж невпопад произнесла Валюшка, и мы быстро покинули мастерскую гробовщика.
– Я поняла! У Бабки Лидки квартировал черт! – выдала Валюшка, задыхаясь от волнения.
Глава 14 Игра в прятки с нечистым
Было страшно. Невыносимо. В какой-то момент я вдруг решила, что мне все это снится: темная комната с таинственно поблескивающей в углу елкой, едва различимые очертания предметов – угол стола, стул, который я уронила и едва успела подхватить, иначе грохоту не оберешься, и все проснутся. Разбухший шкаф, готовый прыгнуть и раздавить, и старое зеркало в темной раме с волнующейся поверхностью, загородившее дверной проем, отчего я пребольно стукнулась о косяк.
И все-таки я выбралась на крыльцо, вдохнула морозного воздуха.
Скрипнула калитка, показался прыгающий смайлик – свет от фонарика.
Скрип-скрип – шаги по снегу.
– Глаш, это мы с Серегой, – унимая свой басок до шепота, произнес Юрка.
Явились, красавцы! Что теперь с ними делать?
– А девчонки где?
– Я здесь, – послышалось из темноты: я узнала Валин голос.
– Идите к сараю! Только тихо!
Я услышала, как они протопали в глубь двора, как скрипнула старая лестница.
– Эй, подождите! – Нельзя, чтоб они лезли без меня!
– Глаша!
– Раечка!
– Я тоже с фонарем, – подруга показала мне древний фонарь, света от него было мало, но хоть что-то.
– Иди за мной!
Мы подошли к лестнице, как оказалось, наши друзья уже были наверху. С сеновала кто-то подсвечивал.
– Залезайте! – услышали мы голос Сереги.
Я полезла первой, Раечка за мной.
– Фу, ну и пылища тут! – прошептала Раечка, забираясь на чердак.
Мы сидели впятером на промерзшем сене и смотрели друг на друга, подсвечивая фонариками.
– Так, давайте разделим чердак на зоны, чтоб не мешать друг другу, и начнем поиски, – предложила Валя.
– О! Глашка, я твое кольцо нашел! – Юрка нагнулся и ткнул фонариком в сено, там что-то блеснуло. – Смотри-ка!
Он держал двумя пальцами старинный перстень в затейливой оправе, казалось, что и оправа и камень черные.
– Я так и знала! – прошептала Валя. – Он нас заморочит…
Выхватив приманку, я зашвырнула ее подальше:
– Это не мое!
Юрка обиделся и пожал плечами:
– Чего выкинула-то? Клевая гайка, я б носил…
Я тихонько застонала.
– Да вот он, недалеко упал, – Серега поднял еще один перстень, крупнее и затейливее предыдущего, и отдал Юре.
– Парни, мы сюда не за этим пришли, – Раечка отобрала у Юры перстень. – Нам не надо! – крикнула, бросая за спину.
– А за чем? – удивился Серега.
Объяснять не было смысла.
– Вот что, вы оставайтесь здесь и караульте, а мы сами найдем, – распорядилась я. – Раечка, ты ищи слева, Валя, ты – справа, я полезу в центр, там у этой твари было гнездо.
– Еще чего, это опасно! – не согласилась Валя. – Пусть парни тут сидят, Рая за ними присмотрит, а мы вместе полезем.
– Ладно…
И мы с ней поползли в глубь сеновала, извиваясь ужами.
– Где-то тут была яма, такая, будто воронка, там я и нашла вязанку.
– Значит, найдем, – Валя упорно пробиралась вперед.
Мы переворошили все сено, излазили весь чердак, вдоль и поперек – ничего.
Добравшись до противоположной стены, уставшие и чихающие от пыли, легли на спины, чтоб передохнуть.
– Он нас путает, – сказала Валя. – Он здесь, я его чую!
– Конечно, здесь, раз перстни подбрасывает.
– Как его заставить показаться?
– Не знаю… А надо? Что мы с ним делать-то будем?
– Ну, спросим, чего ему от нас надо, – неуверенно предположила Валя.
– Так он тебе и ответил… Как думаешь, сколько мы тут уже ползаем?
– У тебя телефон, посмотри…
Я взглянула на экран – полночь…
Мы услышали далекий и заунывный бой часов. Чердак наполнился призрачным бледным светом.
– Что-то мне не по себе, – призналась Валюшка, стуча зубами.
– Мне тоже…
Мы прижались друг к другу, не смея пошевелиться, и даже дышали через раз.
Внезапно под нами разверзлась глубокая воронка, сено закрутилось, как водоворот, затягивая нас, и мы, не в силах удержаться, съехали вниз.
Мы так громко визжали, что должны были разбудить не только моих деда с бабушкой, но и всю деревню.
Но сено полностью заглушило наши вопли.
Воронка, затянув нас, сомкнулась, заключив в кокон.
Валюшка, зажмурившись, бормотала «мамочки-мамочки…». Мы вцепились друг в дружку – не оторвать.
– Валя! – прозвучало едва слышно, будто сено шевельнулось.
Я заставила себя открыть глаза.
Она стояла напротив – черные волосы, высокая прическа, красная кофта, узкая юбка – мертвая молодая бабка Лида, точь-в-точь как на старой фотографии, и протягивала высушенную травяную вязанку:
– Валя, помоги мне!
Сама не знаю, откуда у меня взялись силы и храбрость, но я выхватила вязанку из призрачных рук.
– Уничтожь это! – взмолилась бабка Лида.
Ее начало корчить, она дико завыла, изогнулась, из спины ее выросли черные перепончатые крылья, хребет покрылся острыми зубьями, голова вытянулась, и вместо измученного мертвого лица на нас оскалилась мерзкая костистая морда, зубастая, с пылающими глазищами.
Чудовище взмахнуло когтистой лапой, стараясь вырвать у меня вязанку. Валя опять закричала в ужасе. А я разозлилась, как в своем сне:
– Пошла прочь!
Тварь полыхнула пламенем и зловонным дымом, я, почти теряя сознание от удушья, вспомнила слова молитвы, но произнести их уже не успевала:
– Господи, помилуй!..
На краю ускользающего сознания услышала издалека:
– Глаша! Валюшка!
Не помню, как мы оказались внизу под лестницей, кто-то усиленно растирал мне лицо снегом. Я смогла дышать и открыла глаза.
В воздухе пахло гарью.
– Где я?
– Жива, слава богу! – узнала я голос Ксюшы.
– Ксюх, ты откуда взялась?
– Прибежала! – Кто-то из ребят подсветил фонариком, и я увидела, как счастливо улыбается подруга. – Я успела, успела!
– А Валя? – Я села, оглядываясь.
– Здесь, – она закашлялась. – Что с нами было?
– Вот! – Я протянула ей измочаленную травяную вязанку.
– Не трогай! – Ксюша выхватила ее и начала брызгать чем-то из пластиковой бутылки.
– Что ты делаешь?
– То, что надо было сделать с самого начала, – объяснила она, – уничтожаю ловушку.
– Это у тебя что, святая вода? – удивилась я. – Откуда?
– Из церкви…
– А почему гарью несет?
– Чердак горит, – сказал Серега. – Прикинь, мы такие сидим, вас все нет, как провалились, наверное, час сидели, я окоченеть успел! И вдруг чую – дымом тянет. Сначала решил – из трубы: ну, бывает. А Юрка меня в бок тычет и говорит – сено занялось, сгорим! Давай девчонок вытаскивать. Райка – та совсем уснула, ну мы ее вытолкали, а сами – сено вышвыривать наружу. А вас-то нет! Нам не до смеху – живыми бы остаться. Как вдруг Ксюха, откуда ни возьмись. Ворвалась на чердак и давай водой поливать.
– Ага, – подхватил Юрка, – и «Отче наш» шпарила как заведенная! Тут мы вас и нашли, в самой глубине закопались, лежите как мертвые… А сено вокруг вас выгорело, как вы сами-то не сгорели, не пойму…
Я с трудом поднялась на ноги, голова кружилась.
– Ксюха, как ты догадалась в церковь пойти? – спросила.
– Рождественский сочельник, – ответила она. – Нечисть больше не может куражиться, выметает ее под праздник из нашего мира.
Она с усилием начала разрывать вязанку, бросая ошметки на снег:
– Все, больше нет проклятой вязанки, – сказала, – давайте сожжем остатки.
Мы собрали подгоревшее сено, соорудили за огородом костер и спалили ловушку на черта, в которую попалась Валина бабка Лида.
Потом еще возились с выброшенным с чердака сеном, затаскивая его обратно.
Эпилог
Я крепко проспала почти до обеда, как говорится, без задних ног.
Бабушка почему-то не разбудила меня и не устроила головомойку за испорченное сено.
Они с дедом обсуждали происшествие, приписав чуть не случившийся пожар случайности – мол, наверно, из трубы уголек выстрелил и попал на чердак сарая, сено чуть не занялось, но быстро потухло. Просто чудесное спасение!
И как они не заметили истоптанный двор, сажу и клочья травы…
Выйдя на крыльцо, я зажмурилась от яркого солнца. Весь двор был ослепительно бел и чист. Под утро пошел снег и покрыл все сотворенное нами безобразие.
Позвонила Раечка:
– Ты как?
– Вроде нормально…
– А твои?
– Представляешь, не заметили…
– Колю выпустили!
– Ой, вот это радость! Значит, он здоров?
– Врач сказал, праздники же, чего ему в больнице лежать, велел после зайти.
– А остальные как?
– Мы это… решили все в церковь на ночную службу пойти. Ты с нами?
– С вами, конечно!
– Здорово! Валюшке скажешь?
– Обязательно!
Валя зашла уже после обеда, глаза счастливые:
– Получилось, – сказала. – Мои помирились, как будто и не было ничего, представляешь!
– Я очень рада за тебя… если честно, не верится, что мы все это пережили…
– А мне бабка Лидка приснилась, – понизив голос почти до шепота, рассказала Валя. – Говорит, спасибо, что спасли, и друзей обязательно поблагодари. И вот еще, смотри, что нашла…
Она достала из кармана сложенный вчетверо тетрадный листок.
– Что это?
– Послание от бабки Лиды, – ответила Валя. – Знаешь, где было? – В ее альбоме с фотографиями лежало. После ее смерти дом и что можно было продать продали, но кое-какие вещи остались – хорошо, мать не выкинула. Вот утром полезла в шкаф, а он на меня сверху и свалился. Хорошо, не зашиб. На пол хлоп! – и раскрылся, смотрю: бумажка эта валяется. Я прям как почувствовала, развернула, а там…
Пожелтевший от времени тетрадный листок в клетку был плотно исписан корявыми крупными буквами:
Так вот, Валя, наказываю тебе: никогда не связывайся с нечистым, что бы ни посулил он тебе, иначе жизнь твоя превратится в ад еще до смерти. Как у меня было: по молодости очень замуж хотела, а жениха все не было, испугалась в девках остаться, и тут дернул меня черт, вроде в шутку, поймать нечистого в ловушку, заставить исполнять желания. На Ивана Купалу сплела я вязанку с заговором, загадала себе жениха, спрятала на сеновале, да и забыла.
Вскоре замуж вышла за твоего деда. Родились у нас дети.
Как вдруг явился он, и с вязанкой заговоренной, – плати, говорит, я твое желание исполнил, теперь твой черед, а не то погублю всю твою семью! Я-то дура была, испугалась – так он и поймал меня. А потом уж всю жизнь мне сломал, сколько я зла людям сделала по его указке – не пересказать.
Хотела освободиться, вязанку уничтожить, да он ее спрятал, а сам смеялся: мол, ищи иголку в стогу сена.
Не попадись ему, Валя! Мне все одно погибать, так хоть вас спасу…
На этом запись обрывалась.
Мы с Валей помолчали.
– Жалко ее, – призналась соседка. – Как представлю… я прочитала и к мамке пошла – спросить: отпевали бабу Лиду? А она и не знает. Надо бы панихиду заказать… Я сама закажу, раз уж так.
Она говорила и говорила, а я так и не могла до конца осознать, что вот мы, ничего не умея, не зная и не понимая, спасли человеческую душу. Если это правда, значит, совершилось настоящее чудо.
Елена Арсеньева Никто из преисподней
Мана манит, да Бог хранит.
Русская пословица…Смеркалось. После вчерашнего обильного снегопада некоторые могилы были заметены чуть ли не вровень с оградками. Дорожка кончилась.
Валюшка остановилась и растерянно огляделась.
Куда теперь? Где та могила, которую она ищет?
Вдруг медальон, висящий на шее, забился, сам по себе выпростался из-под шарфа и дубленки, потом натянулся параллельно земле и потащил Валюшку вперед.
Она пыталась остановиться, сопротивляться, но это оказалось бессмысленно. Медальон, больно врезаясь в шею, волок Валюшку напрямик, по сугробам, и девочка испугалась: что будет, если он повернет в сторону оградок? Ей через памятники прыгать придется, что ли? Мчаться прямо по могилам?!
Внезапно медальон успокоился и смирно повис на шее.
Вокруг простиралась снежная равнина, видная до самого горизонта.
Валюшка уже не на кладбище, что ли? А почему так светло? Должно темнеть, ведь уже вечер!..
Она огляделась и заметила одинокий могильный холмик, занесенный снегом по самую верхушку памятника.
Сердце больно стукнуло.
Это здесь? Это то, что она ищет?..
Не разбирая дороги, Валюшка через сугробы пробралась к памятнику и обеими руками принялась счищать с него снег, пытаясь открыть портрет.
Вот она, фотография! Точно такая же, как в медальоне. Только глаза женщины на этой фотографии закрыты. И еще вот что странно: под портретом нет никакой надписи.
Ледяной ветер пронесся по кладбищу. Почудилось, что из-за спины донесся чуть слышный скрипучий смешок.
Валюшка оглянулась и увидела Зенобию.
Она не проваливалась в сугробы, а едва касалась их ногами. Легкие метельные вихри взметывались за ней, и тогда Валюшке казалось, будто это не девочка, одетая во все белое, с длинными белыми, реющими на ветру волосами, несется по сугробам, а большая белая кошка с острыми, серебряно сверкающими когтями. Но тут же снова вместо кошки появлялась Зенобия.
Вот она обернулась, взглянула на Валюшку своими прозрачными, очень светлыми глазами, усмехнулась, а потом понеслась к ней – так же легко, невесомо, и каждое ее движение вызывало не то восхищение, не то ужас…
Зенобия замерла совсем рядом – так близко, что Валюшка увидела: снежинки, падающие на ее щеки, не тают! – и спросила, почти не шевеля побелевшими, опушенными снегом губами:
– Испугалась? Рановато. Все еще впереди!
– Что впереди? – тихо спросила Валюшка. – Чего мне бояться?
– Посмотри туда, – кивнула Зенобия в сторону одинокой могилы, и Валюшка обернулась.
Фотография на памятнике медленно наливалась серебристым свечением.
Лицо женщины с каждым мгновением становилось все прекрасней.
Да, она была невероятной красоты! Чеканные черты поражали совершенством. Длинные белые косы сверкали так, словно их унизывали бриллианты. Глаза были закрыты, и белые ресницы лежали на белых щеках словно белые стрелы.
И тогда Валюшка поняла, что уже видела раньше это лицо. И вспомнила где…
В Хельхейме!
* * *
Этот тип появился ужасно не вовремя. Валюшка стояла у окна в коридоре четвертого этажа и плакала. Она нарочно выбрала именно этот коридор. На четвертом этаже находились классы музыки и рисования, кабинет завхоза и медкабинет, поэтому здесь обычно было малолюдно, а значит, можно поплакать вволю.
Нет, Валюшка совершенно не была плаксой. Она вообще не помнила, когда плакала в последний раз. Поэтому у нее не было никакой сноровки сдерживать слезы. Они так и лились из глаз, а иногда прорывались всхлипывания и даже рыдания. И вдруг за ее спиной раздался голос какого-то мальчишки:
– Слушай, что вообще случилось?
Принесло же кого-то!
– Ничего не случилось, – буркнула Валюшка, торопливо вытирая слезы.
– Можно подумать, у тебя ужасное горе! – произнес тот же голос.
Вот пристал!
Валюшка обернулась и увидела незнакомого мальчишку: высокого, тощего, очень бледного, одетого в черные джинсы и черную футболку с длинными рукавами. На футболке был нарисован лев. Так незамысловато одевались очень многие ребята, вот только рисунки на футболках у всех были разные. У кого-то какие-то слова по-английски написаны, у кого-то скалятся или хмурятся физиономии известных певцов или спортсменов, а у этого – лев.
Строго говоря, мальчишка ничего особенного собой не представлял, вот разве что обращали на себя внимание его разные глаза: один светлый, какой-то серо-зелено-голубой, а другой темный, черный-пречерный. И волосы еще у него тоже были разные: прядка белая – прядка черная, прядка белая – прядка черная.
Вот тут Валюшка на него так вытаращилась, что даже последние слезинки у нее высохли. Конечно, Нижний большой город, это вам не Городишко: в восьмом классе, где учится Валюшка, девчонки на занятия вовсю приходят с накрашенными ресницами и такими прическами – зашибись. Но волосы пока еще никто не красил. Тем более не мелировал! И потом, девчонки – ну, они девчонки и есть, им как бы можно, а это все же пацан… И с крашеными волосами!
Вдобавок ко всему у него на запястье болтался браслет в виде черной змейки.
Вот уже чего Валюшка решительно не могла терпеть, так это когда парни навешивают на себя разные девайсы! Ужасно захотелось сказать этому типу что-нибудь… этакое, адекватное тому впечатлению, которое он производил, но не хотелось быть грубой.
Во-первых, мальчишка ей все-таки сочувствовал. А во-вторых, в этой шикарной школе на нее смотрели как на деревенщину: приехала из какого-то городишки, который так и называется – Городишко и который даже не на всех картах есть; о чем с ней ни заговоришь – о косметике или, например, о новых приложениях для мобильника, – вечно не в теме; чуть что – краснеет как раскаленная; на уроках заплетается в словах… В общем, если бы Валюшка не была племянницей завуча и по совместительству преподавателя математики Эвелины Николаевны Комаровой, ей бы в этой престижной школе плоховато пришлось! О ней, конечно, в классе судачили и кривили насмешливо губы, но все-таки относительно сдерживались. Вот и Валюшка решила сдержаться, а потому ответила мальчишке, который продолжал таращить на нее свои разноцветные глаза, довольно вежливо:
– Ты думаешь, плакать можно только от ужасного горя?
– Конечно, – уверенно ответил он. – Но разве это горе – услышать, что у тебя большой нос?
Тут Валюшка просто окаменела! Он что, подслушивал, как ее оскорбила эта новенькая девчонка? Ну, знаете, услышать такое оскорбление и один-то раз сущий кошмар, а уж второй, да повторенный каким-никаким, а все-таки мужчиной, – это вообще непереживаемо!
А разноглазый продолжал бубнить:
– Поверь, нос у тебя совершенно нормальный, ну немножко курносый, – подумаешь, беда какая! Даже очень симпатично: мне, например, нравится! Тебе это сказали из зависти и злости, так что не обращай внимания! Видела бы ты, какой нос у нее самой! Это не нос, а… а кривой крюк!
Тут Валюшкиному терпению настал предел.
Так этому непрошеному утешителю, значит, нравится ее курносый нос?! Так Валюшка, получается, еще и курносая?! С чего он вообще это взял?! А все остальное, что он тут нагородил?! Да при виде этой новенькой девчонки класс просто обмер от восхищения! Нос кривой, как крюк?! Да она же красавица, красавица! У нее очень светлые, немножко даже серебристые волосы (этот редкий цвет называется платиновым), серо-голубые, очень светлые глазищи, матово-белое лицо, она вся будто выточенная! Руки у нее были белые-белые, с серебряно блестящим лаком на овальных ноготках, ничуть даже не обгрызенных! А какое у нее имя! Зенобия… Умереть – не встать. Это вам не Валюшка-подушка-погремушка-игрушка-болтушка!
Вот понять бы, издевается этот разноволосый и разноглазый или просто хочет Валюшку утешить, а потому врет без зазрения совести?
Ложь во спасение, да? Спасибо, не надо!
Валюшка наконец обрела способность шевелить языком, а значит, разговаривать, и только хотела обогатить словарный запас этого мальчишки всеми теми словами, которыми она обогатила свой собственный в не забытые еще детдомовские годы, но вовремя вспомнила, что дала слово маме Марине больше ни о детдоме, ни о его наследии никогда не вспоминать. Врать маме Марине даже на расстоянии Валюшка не хотела, а потому обошлась с незнакомым мальчишкой почти по-хорошему, сказав ему только:
– Слушай, хромай отсюда, а?
Он посмотрел на Валюшку задумчиво, потом покладисто кивнул и… нет, в это просто невозможно поверить!!! – заковылял по пустому коридору, хромая на обе ноги.
Да еще как!
Сначала Валюшка подумала, что он притворяется, но нет. Он в самом деле ужасно хромал, он еле передвигался!
Наверное, у него церебральный паралич или еще какая-то такая же ужасная штука. Небось приходил в медкабинет, но увидел рыдающую Валюшку и решил ее утешить.
Надо же, сам еле ходит, а утешает какую-то незнакомую девчонку!
А она ему этак небрежно: хромай, дескать, отсюда!
Ужас!..
Вдали громко залаяла собака, словно стыдила Валюшку.
Да, ей было стыдно! Лицо загорелось, даже все тело закололо… и, как ни странно, она вдруг почувствовала, что ненавидит этого черно-белого типа примерно так же, как Зенобию. Ведь мы всегда начинаем ненавидеть тех, кто заставляет нас чувствовать себя уродами или злодеями, а именно уродиной и злодейкой Валюшка себя сейчас и чувствовала!
В это мгновение прозвенел звонок и пришлось нестись в класс, потому что следующим уроком была математика, а тетя Эля, в смысле Эвелина Николаевна, старательно подчеркивала, что на ее уроках пользуются привилегиями только отличники, а не троечницы вроде ее как бы племянницы.
Как бы, вот именно!
Потому что, если мама Марина была Валюшке приемной матерью, то тетя Эля, ее сестра, приходилась, значит, приемной теткой.
* * *
Еще год назад у нее не было никого на свете[1]. Она была одна! Одинокая детдомовская девчонка Валюшка Морозова. Где-то в неведомом Городишке жила тетя Тома, изредка присылавшая племяннице письма. И вот однажды Валюшка отправилась ее навестить и обнаружила, что тетя Тома уехала из Городишка неведомо куда. Валюшка была так потрясена, что шла не разбирая дороги, и на нее съехал сугроб с крыши. Ее нашли не сразу и еле-еле вернули к жизни. Можно сказать, что доктор Потапов и медсестра Марина Николаевна из маленькой городишкинской больницы совершили чудо! Марина Николаевна и Валюшка так привязались друг к другу, что решили не расставаться, тем более что у Марины Николаевны несколько лет назад погибла дочь и жить одной ей стало невыносимо. Вскоре Марина Николаевна с доктором Потаповым решили пожениться, и у Валюшки появилась не только мама, но и отец, и даже брат, потому что Михаил Иванович Потапов усыновил Ленечку Погодина.
Так звали еще одного пациента городишкинской больницы. Он был на два года старше Валюшки и жил в дальней деревне с бабушкой. Когда она умерла, Ленечка пошел в город, но заблудился в метель и чуть не погиб.
Сначала Валюшка считала его просто чокнутым, потому что он не говорил по-человечески, а так и сыпал приметами да поверьями. Дело в том, что любимой его книгой был «Словарь русских суеверий». Постепенно Ленечка начал говорить нормально, но все равно Валюшка не знала человека, которому было бы известно о чудесах и невероятностях мира больше, чем Ленечке. Он стал Валюшке верным другом – вместе они много пережили той незабываемой зимой, а уж сколько страхов натерпелись позже, летом, – это просто словами не описать[2]!
Тогда у них появился еще один друг – Валерка Черкизов. Для Валюшки он был не просто друг – она в него влюбилась, хотя понимала, что надежды на взаимность нет никакой: во-первых, у Валерки начисто снесло крышу от совсем другой девчонки, а во-вторых, невозможно полюбить человека, который пытается тебя убить. А Валюшка пыталась, да, было такое дело… И Ленечка тоже. Правда, тогда они сами не понимали, что делают, потому что находились во власти страшного чудища, восставшего из мертвых, чтобы отомстить Валерке за разные прошлые дела[3]. Но все равно – пытались убить, от этого никуда не денешься…
Конечно, Валюшка надеялась, что, когда она переедет в Нижний (в малолюдном Городишке, где подростков было раз, два и обчелся, с этого года закрыли среднюю школу, осталась только начальная), они с Валеркой будут иногда встречаться, и новые впечатления постепенно развеют у него неприятные воспоминания о прошлом лете. Однако они так ни разу и не виделись.
Валерка ходил в одну из лучших школ города – с углубленным изучением французского. Этот язык там учили с первого класса, и Валюшку, понятное дело, туда невозможно было устроить. Спасибо тете Эле – взяла ее в свою школу, тоже очень хорошую! Валюшка даже жила у нее, в огромной квартирище в старом доме (они называются «сталинки»), в одной комнате с дочкой тети Эли – своей как бы двоюродной сестрой Юлей.
Комната была такая просторная, что там запросто поместились еще один диванчик и письменный столик.
Само собой, Валюшке очень хотелось подружиться с Юлей: ведь та училась в той же французской школе, что и Валерка, и даже в одном с ним классе! Беда только в том, что говорить о своих одноклассниках Юле было совершенно неинтересно. Она обожала рассказывать каждому встречному-поперечному страшные истории. Оказывается, за столь пылкую любовь к ужастикам ее в классе даже прозвали Пугалом! А однажды Юля похвасталась, что на позапрошлых летних каникулах, которые она проводила во французской деревне Мулян, она сама стала героиней самого настоящего ужастика[4].
Юля очень обижалась, что Валюшка слушает, но отмалчивается:
– Неужели тебе не страшно?! Наверное, это потому, что ты не знала настоящего ужаса. У тебя ведь не было никаких кошмарных приключений!
Были, были у Валюшки ужасные, кошмарные приключения! И страхов она натерпелась немало! Человеку, который оказался в Ледяном аду – Хельхейме, вынужден был дать зимнюю клятву верности богине смерти Хель и теперь живет под угрозой встречи с чудовищным четырехглазым псом Гармом; человеку, который держал в руках айсбайль – волшебное оружие против зимних призраков, а потом оборонялся им против белой травы-убийцы, грозившей уничтожить весь мир, – такому человеку, сами понимаете, не слишком-то интересна болтовня про восставших из могилы покойников, какого-то сбитого машиной, но потом ожившего барсука, детей-кукол и разную прочую ерунду, которую порывалась рассказать Юля.
Валюшка тоже встречала ожившего покойника, вернее, покойницу по прозвищу Синяя Молчунья, и даже готова была шарахнуть ее по голове табуреткой, чтобы спасти спящую маму Марину! Неизвестно, конечно, что бы из этого вышло, да, на счастье, петух вовремя закричал. Так что перестаньте, не надо про ходячих мертвецов! Плавали, знаем!
Но страшилки Юли Комаровой – это еще полбеды. Главное, разузнать хоть что-то про Валерку было невозможно! Спросить впрямую про мальчишку – ну нет, у Валюшки скорее язык отсох бы! О девичьей гордости она один раз уже забыла, когда летом призналась Валерке, что влюблена в него, но больше ни за что не забудет!
Конечно, если бы рядом оказался Ленечка, Валюшке было бы куда легче переносить любые неприятности. Однако Ленечка остался в Городишке. Перед самым началом учебного года он упал с велосипеда и сломал ногу. Перелом оказался сложный: Ленечка долго лежал в больнице с загипсованной ногой, подвешенной к каким-то сложным сооружениям. Наконец гипс сняли, Ленечку забрали домой, но пока он еле-еле ходил. Собственно, потому Марина Николаевна с доктором Потаповым до сих пор из Городишка и не переехали, что возились с Ленечкой.
Валюшка чувствовала себя в Нижнем одинокой. Не такой, конечно, как в детдоме, но все же ей очень не хватало мамы Марины и Ленечки. Доктора Потапова не хватало тоже. Не хватало людей, которые ее по-настоящему любили! Счастье, что уже через несколько дней начнутся зимние каникулы и она уедет к своим!
Тетя Эля очень добрая, но это все не то. Юля тоже не то. И в классе так и не удалось ни с кем подружиться… А теперь еще появилась эта красавица Зенобия, которая публично назвала Валюшку уродиной!
Между прочим, когда, наплакавшись на четвертом этаже, Валюшка влетела в класс за какую-то секунду до появления учительницы, Зенобия расхохоталась:
– Вы посмотрите на ее щеки! Ни фига себе цвет! Да они просто огнем горят! Теперь можно выключать отопление, Морозова всех согреет!
Класс так и грохнул. Наверное, Валюшка тоже посмеялась бы над шуткой, если бы она не была этой самой Морозовой.
Она угрюмо прошла на свое место рядом с Борькой Калюжным по прозвищу Жвачник (ежу понятно, почему ему дали это прозвище!) и распахнула тетрадку так резко, что порвался листок.
Настроение окончательно испортилось. Эвелина Николаевна просто помешана на аккуратности. За помарки снижает оценки на балл – что же будет за порванную страницу?! Не дай бог, позвонит вечером маме Марине и нажалуется на Валюшку!
Какой же сегодня день ужасный…
* * *
Между прочим, вечер оказался под стать дню. Потому что Эвелина Николаевна, вернувшись из школы с необыкновенно просветленным видом, начала, едва войдя, восхищаться Зенобией. И имя-то у нее необыкновенное, и красавица-то она неописуемая, и кожа-то у нее чистая и белая – как лепесток магнолии…
Валюшка, честно говоря, о том, что такое магнолия и как выглядят ее лепестки, не имела никакого представления, однако ее даже затошнило от злости. А стоило представить, что с этой Зенобией учиться еще четыре года, и вообще жить расхотелось. Но, может быть, эта несусветная красавица куда-нибудь денется так же неожиданно, как появилась?
Оставалось надеяться только на это!
– Вы только посмотрите, что она мне подарила! – воскликнула тетя Эля. – Его зовут Перебаечник.
И она показала небольшую тряпичную куколку: веселый такой толстенький старикашка с бородой и волосами из серебристых ниток, одетый во все серебристое, с вышитыми серебряными нитками глазками и широкой улыбкой.
У Эвелины Николаевны, непреклонного завуча и строгой математички, была одна тайная и совершенно девчачья слабость: она коллекционировала тряпичных кукол. Их уже собралось так много, что в ее комнате коллекция уже не помещалась и пришлось часть выселить в гостиную, разместив кукол в огромном книжном шкафу. Тетя Эля хотела сразу поставить туда Перебаечника, однако Юля, которая в него просто влюбилась с первого взгляда, умолила, чтобы ей позволили взять человечка в свою комнату – насмотреться на него всласть перед сном. А завтра, конечно, Перебаечник займет почетное место в коллекции Эвелины Николаевны.
Валюшке даже смотреть на этого симпатичного старикашку было тошно, однако возражать она не имела права, а потому промолчала.
– Я вижу, эта ваша новенькая не только неописуемая красотуля, но и хитренькая, очень хитренькая, – сказала Юля, когда девочки уже улеглись на свои диванчики и выключили свет.
Серебристые одеяния Перебаечника, сидевшего на Юлином письменном столе, чуть поблескивали в темноте, и Валюшка отвернулась к стене, потому что ее даже это слабое мерцание раздражало.
– Подарки учителям делать – это полное безе и не очень прилично, по-моему, – продолжала Юля. – Хотя Зенобия очень точно угадала мамину слабость!
– Она ничего не угадывала, – буркнула Валюшка. – Она рассказывала, что, когда узнала, где будет учиться, то постаралась заранее разведать все о будущих одноклассниках. Ну и об учителях, конечно. Уж не знаю, кто ей сливал инфу, однако она всем сделала подарки – и точка в точку угадала, кому что особенно нравится! Например, Жвачнику подарила коробку шоколадных трюфелей: он же страшный сладкоежка, а за трюфели вообще родину продаст. Анжеле Кузьминой – гребень такой особенный – разные прически делать. У нее волосы очень красивые, но вечно растрепанные, никакого сладу с ними нет. Гребень весь в камешках искрящихся – бриллиантиках искусственных, наверное. Оксане Карпенко – серьги с такими же камешками: она на серьгах просто помешана. Маше Коршуновой – колечко, Толику Роднецкому – песенник с нотами для гитары…
– Да, я помню, мама рассказывала, что Роднецкий очень талантлив, из него может получиться настоящий певец! – шепотом воскликнула Юля. – А тебе эта девчонка что подарила?
Валюшка знала, знала, что этот вопрос обязательно прозвучит, и ждала его со страхом. Потому что ей, само собой разумеется, Зенобия не подарила совершенно ничего. И пришлось смотреть, как весь класс – весь класс, кроме Валюшки Морозовой! – целую перемену только и делает, что разворачивает аккуратненькие беленькие сверточки, перевязанные красивенькими серебристыми ленточками (на каждой было зачем-то навязано по несколько аккуратненьких бантиков, и выглядело это просто очаровательно!), любуется подарками, а потом начинает благодарить Зенобию. Девчонки всю ее обцеловали, мальчишки, судя по выражениям лиц, тоже не возражали бы это сделать, и даже Игорь Дымов, самый красивый парень в школе, в которого автоматом влюблялись все встречные-поперечные девчонки, неважно, из старших или из младших классов. У него были потрясающие черные глазищи, и Валюшка в него тоже непременно влюбилась бы, если бы уже не была влюблена в другого…
Короче, Игорь Дымов смотрел на Зенобию так, как никогда ни на кого еще не смотрел, прочий народ восхищался подарками, а Валюшка одна стояла с пустыми руками и таращилась на остальных, изо всех сил пытаясь сделать вид, что все это ей совершенно безразлично. Больше всего хотелось сейчас оказаться в коридоре четвертого этажа, около подоконника… Но в это время там вовсю шли занятия по труду, музыке и рисованию, народищу было полно, так что пришлось остаться в классе и терпеть это унижение на глазах у всех.
Впрочем, на нее никто не обращал внимания: все были слишком заняты подарками!
Валюшка так крепко стискивала зубы, чтобы не выдать своей обиды, что они, наверное, начали крошиться, зато выражение лица удалось сохранить самое безразличное. Но вот наконец вся эта восторженная толпа вывалилась из класса, толкаясь и теснясь поближе к Зенобии, и лишь потом вышла Валюшка.
По всему коридору валялись красивенькие серебряные ленточки с бантиками, уже изрядно затоптанные, и скомканная оберточная бумага.
Валюшка все это обходила с отвращением! Оделась в пустой гардеробной и вышла на крыльцо.
Солнце уже садилось – в декабре смеркается рано.
Оказалось, ее одноклассники еще не разошлись: все собрались вокруг Толика Роднецкого, и Зенобия уговаривала его что-нибудь спеть из подаренного ею песенника. Толик, само собой, отнекивался, но разве мог он долго сопротивляться уговорам девчонки с такими глазищами? Одетая в очень легкую бело-серебристую шубку, без шапки (а на улице, между прочим, минус двадцать!), Зенобия была еще красивее, чем днем, когда появилась в классе. Самое удивительное, что не только мальчишки, но и девчонки смотрели на нее с восхищением, и этого восхищения не стало меньше, даже когда Игорь Кудымов взял у нее сумку и пошел провожать. Он и раньше провожал то одну, то другую, то третью одноклассницу, а потом его избранницы под страшным секретом рассказывали, что целовались с ним. Конечно, секрет немедленно становился известен всем, но Игорь только посмеивался и подмигивал мальчишкам, которые смотрели на него с завистью: небось девчонки сами лезли к нему целоваться!
«Сто пудов, он и с Зенобией целоваться будет!» – подумала Валюшка. Конечно, она влюблена в другого, но все же обидно, что Игорь ни разу не провожал ее домой и, само собой, понятно, что о поцелуях с ним нечего было и мечтать. А вот стоило появиться этой противной красотке…
Ну что это за жизнь? Ну почему в нее никто не влюбляется?! Ни Валерке она не нужна, ни Игорю…
Валюшка поспешила домой, пытаясь забыть обо всем, что происходило сегодня в классе. И ей это почти удалось. Но вот пришла Эвелина Николаевна с этим дурацким Перебаечником, а потом Юля ранила и без того израненное самолюбие своим вопросом…
Ну неужели она не понимает, что, если бы Валюшка получила подарок, она о нем в первую очередь бы рассказала? Не удержалась бы, чтобы не похвастаться!
А вообще странно… ко всем Зенобия, можно сказать, подлизывалась, а Валюшку, как пишут во взрослых книжках, третировала. Интересно, почему? Просто так, из вредности? Или Валюшка ей где-то дорогу перешла? Но ведь они даже не виделись никогда в жизни!
– Да ладно, слушай, забей, – вдруг раздался сочувственный голос Юли. – У нас в классе тоже девчонки ужасно противные! Из-за всякой пакости расстраиваться – никаких нервов не хватит. Давай лучше я тебе новую страшилку расскажу, хочешь? – И, не дожидаясь Валюшкиного согласия, она изрекла, мгновенно сменив свой веселый голос на замогильный: – А ты знаешь, почему на этом черном поле рассыпана зола? Здесь пролились потоки крови, и их присыпали золой, чтобы скрыть следы преступления!
Слушать такую чушь?! Да ни за что!
– Когда начинать бояться? – дерзко спросила Валюшка, надеясь, что Юля обидится и отстанет.
И вдруг поняла когда… Сейчас! Сию минуту! Она вдруг увидела вокруг себя бескрайнее, уходящее за горизонт черное поле, покрытое мелкими кустиками какой-то блекло-серой, не то обугленной, не то примороженной травы. Небо, затянутое паутиной черных перистых облаков, тоже было блекло-серым, мутным, мертвенным. Казалось, что эти облака высосали из него все краски! И под этим безжизненным небом, на этой безжизненной земле кое-где виднелись желтовато-серые пятна. Сначала Валюшка подумала, что это какая-нибудь растительность вроде мха, но потом поняла, что это обычная печная зола.
– Здесь пролились потоки крови, и их присыпали золой, чтобы скрыть следы преступления! – раздался голос.
Эти же самые слова только что произнесла Юля, но это был не ее голос, а чужой, незнакомый: скрипучий и тоже мертвенный, как все вокруг.
Валюшка испуганно оглянулась на Юлю – и вскрикнула от страха: на ее диванчике сидело какое-то бледное, пухлое, отливающее серебристым блеском существо с длинными бело-серебристыми волосами и бородой, которые шевелились, словно раздуваемые ветром. И внезапно все эти беспорядочно реющие пряди повернулись к Валюшке, потянулись к ней.
Это были уже не волосы. Это были стебли травы.
Каждый стебель быстро вытягивался, обрастая множеством жадных ворсинок.
Белая трава! Кошмар минувшего лета!
Горло у Валюшки перехватило, она зажмурилась от страха перед неминуемой смертью, вспомнив, как погибла собака Двоеглазка, которая пыталась защитить Валерку. Трава жадно впилась в Двоеглазку, стремительно оплетя ее белесым коконом, но тотчас кокон сделался красным, налившись кровью, которую высасывала трава! Потом кровь впиталась в землю, а ворох белой иссохшей травы вдруг рассыпался блескучими крошками, похожими на крупные снежные хлопья, искрящиеся в лунном свете.
Сейчас такими же белыми хлопьями рассыплется и Валюшка…
Вспыхнул свет.
– Ага, испугалась! – раздался торжествующий голос. – А я уж думала, тебя ничем не проймешь!
Это был Юлин голос.
Валюшка осторожно открыла глаза.
Юля сидела на своем диванчике, освещенная небольшим бра, висевшим на стене, и довольно улыбалась.
Никакого серебристого чудища с белыми травяными волосами и в помине не было. Исчезло и черное поле, посыпанное золой.
– Ничего я не испугалась, – буркнула Валюшка. – Я притворилась, чтобы тебе приятное сделать.
– Притворилась? – огорчилась Юля. – Ну ладно! Посмотрим, как ты сейчас притворишься! Вот, слушай еще один ужастик.
Она выключила свет и снова заговорила замогильным голосом:
– В оздоровительном лагере в одном отряде дети играли в «холодную руку». Кто-нибудь отворачивался, а другие касались его спины. У кого рука была самой холодной, тот мог загадывать разные желания, а остальные должны были их исполнять. Кому-то надо было петухом закричать на линейке, кому-то – накормить всех конфетами, кому-то – пропрыгать перед начальником лагеря на одной ноге… В общем, загадывали у кого на что хватало фантазии. Тот, кто отворачивался, обычно объявлял: «Сегодня самая холодная рука была у четвертого!» или: «У шестого!» Ну и тому подобное. И вот однажды он говорит: «Самая холодная рука была у восьмого». А играли всего-навсего семь человек, восьмой был ведущий. Ребята стали его убеждать, что он ошибся, а тот спорит: «Самая холодная рука была восьмая!» Не поверили ему, все перессорились и пошли спать. А наутро вошла вожатая в эту комнату и видит: семь человек лежат мертвые, задушенные, только один спокойно спит – тот, который был ведущим. А рядом на подушке лежит мертвая отрубленная рука и гладит его по голове…
И Юля умолкла, ожидая Валюшкиного крика ужаса.
Но не дождалась.
– Дурь какая-то, – брезгливо сказала Валюшка. – Откуда там взялась эта мертвая ледяная рука?! Из какой могилы? Или она в холодильнике нарочно пряталась? В морозильной камере?
– Сама ты дурь, – обиделась Юля. – В ужастиках совершенно неважно, что откуда берется. Главное, чтобы было страшно! Тебе страшно?
– Нет, – пробурчала Валюшка. – Даже притворяться не хочу. Зря стараешься. Давай спать, завтра вставать рано!
– Ну и пожалуйста, непрошибаемая ты наша! – фыркнула Юля. – Спи спокойно!
И Валюшка услышала, как Юля сердито поворачивается к стенке.
А сама она не могла шевельнуться. Есть такое выражение: ужас сковал все тело ледяными цепями. Именно это Валюшка сейчас и испытывала.
Она отлично знала, что находится в их с Юлей комнате, но в то же время она была в палате одного из корпусов оздоровительного лагеря. Она знала, что за окнами зима, но ей было слышно, как шумит под ветром ясень, который растет за окном. В свете луны его ветки и листья казались серебристыми, словно подернутыми инеем.
Что за странный посвист? Будто поземка пронеслась по льду! И ветви ясеня тотчас приникли к стеклу и покрыли его белыми искристыми побегами морозных растений.
Тут же Валюшка услышала какое-то странное царапанье по стеклу, будто ясень пытался проникнуть в комнату…
Ясень! Кошмар минувшей зимы!
Во время своих прошлогодних приключений Валюшка узнала, что под корнями ясеня Иггдрасиль скрывается Ледяной ад, в котором властвует Хель. И каждый ясень на земле – побег Иггдрасиля… С тех пор она недолюбливала эти деревья.
И вдруг Валюшка увидела прижавшееся к окну лицо.
Это было лицо того же самого существа – мертвенно-бледного, волосатого, бородатого, отливающего серебристым блеском, – которое Валюшка недавно видела на Юлином диванчике. Это никакой не ясень стучит и царапается в окно – это длинные, тонкие пальцы страшного существа просунулись в комнату, а потом – и вся бело-серебристая рука. От нее веяло стужей.
Это же та самая холодная рука, о которой рассказывала Юля!
«Если она прикоснется ко мне, я умру», – подумала Валюшка со страшным, уже почти неживым спокойствием.
Однако рука приветливо помахала ей, а потом потянулась по комнате дальше, дальше… Блеклое свечение сопровождало ее движение, и Валюшка увидела задушенных детей, лежащих в своих кроватях…
«Это только сон! Это мне снится! Надо проснуться!» – приказала себе Валюшка – и в тот же миг снова очутилась в комнате Юли.
Исчезли кровати с мертвыми мальчишками, но жуткая ледяная рука не исчезла! Теперь она тянулась к Юлиному диванчику. Вот длинные пальцы коснулись головы девочки, ощупали лицо, легли ей на горло…
В это мгновение Валюшке удалось наконец прорваться сквозь оцепенение ужаса. Она рванулась к Юле и…
…и больно ударилась коленями об пол. Свалилась с постели!
Вспыхнул свет.
Юля уставилась на Валюшку вытаращенными глазами.
– Ты что? – спросила хрипло. – Страшный сон приснился?
Валюшку все еще трясло, и голова у нее тоже тряслась, поэтому как-то сама собой кивнула.
Однако Юля не расхохоталась торжествующе, как следовало бы ожидать, а испуганно прошептала:
– Ой, мне тоже! Мне снился этот, как его… которого мама принесла… Перебаечник! Он ко мне подбирался и хотел меня задушить! У него была такая ужасная ледяная рука! И я почему-то была как будто не здесь, а в том оздоровительном лагере, про который в страшилке расска…
Юля осеклась и уставилась на пол.
Валюшка оглянулась – и увидела лежащего на полу Перебаечника.
– Как он здесь оказался? – прохрипела Юля, потирая горло. – Я ведь его на стол посадила!
Распахнулась дверь, и на пороге появилась Эвелина Николаевна – в пижаме, мохнатых тапочках, растрепанная со сна:
– Девочки, что происходит?! Вы себе представляете, сколько сейчас времени?! Уже полночь, а завтра рано вставать! А это что такое?! – Она уставилась на лежащего на полу Перебаечника: – Юля! В чем дело?! Такой ценный подарок, а ты…
От возмущения у тети Эли даже голос пропал, только глаза метали такие искры, что Юля от страха даже одеяло на голову натянула и ни слова не могла вымолвить.
– Извините, Эвелина Николаевна, – пробормотала Валюшка, отважно бросаясь на амбразуру тетушкиного гнева и вызывая огонь на себя. – Я во сне упала с кровати и, наверное, нечаянно задела стол, вот куколка и упала.
Юля слегка высунулась из-под одеяла и выразительно приставила палец к виску, словно говоря: «Ну и сморозила ты, Морозова! Стол вон где, а ты вон где!»
Да, какое-то неудачное вранье вышло…
Но Эвелина Николаевна, видимо, спросонья, нелепицы не уловила, подхватила Перебаечника с пола и вышла, бросив напоследок:
– Юля, выключи свет сию минуту! Услышу еще хоть одно слово – пожалеете!
Несколько мгновений девочки сидели в темноте, потом Юля пробормотала:
– Хорошо, что мама его забрала, правда? Он, конечно, хорошенький, но какой-то… жутковатый.
– А нечего на ночь всякую жуть рассказывать, – ответила Валюшка.
– Ага! – тихонько воскликнула Юля. – Жуть?! Значит, я тебя напугала все-таки?!
– Напугала, напугала, – неохотно призналась Валюшка.
– Немедленно спать! – раздался из глубины квартиры грозный окрик Эвелины Николаевны, и после этого в комнате девочек наконец воцарилась полная тишина.
Но уснуть Валюшке не удалось. Она и так прикладывалась, и этак, и подушку переворачивала, и слонов с овцами считала – напрасно! Даже на чуточку вздремнуть не получилось. Встала с тяжелой головой, бестолково тыкалась из угла в угол и только по пути в школу немного взбодрилась.
* * *
Валюшка еще издали заметила Зенобию, которая стояла в коридоре перед дверью класса, будто ждала кого-то. При виде Валюшки она заулыбалась так радостно, словно ну прямо мечтала встретить ту, над кем вчера издевалась.
Что, еще какую-то пакость ей приготовила?
– Привет, Морозова! – воскликнула Зенобия. – Слушай, вчера так неудобно получилось! Я всем подарки сделала, а тебе нет. Извини, я просто забыла! Вот, возьми! Надеюсь, тебе понравится!
И, сверкнув своими прозрачными глазами, она сунула в руку Валюшке сверточек из белой хрустящей бумаги, перевязанный серебристой ленточкой, и скрылась в классе. А изумленная Валюшка так и осталась стоять в коридоре.
Вот это ничего себе! Кто бы мог подумать, да? Значит, эта новенькая не такая уж и вредина?..
Вдруг сзади раздался тяжелый кашель, а потом хриплый, простуженный голос:
– Эй, Морозова, чего стала, примерзла, что ли? Дай пройти!
Валюшка обернулась и увидела Толика Роднецкого.
– Ты горло застудил? – сочувственно спросила она, зная, как панически боится Толик испортить голос.
– Глухая, что ли, сама не слышишь? – зло прохрипел Толик и вошел в класс.
Валюшка обиделась. Она его пожалела, а он…
– Не надо было вчера песни орать на морозе! – пробормотала вслед. – Решил пофорсить перед новенькой – вот и получи, фашист, гранату!
Толик, на счастье, был уже далеко.
Однако надо же посмотреть, что ей подарили! Только не хочется это делать при всех.
Валюшка шмыгнула за огромный фикус (эти фикусы в кадках поставили в коридорах еще лет сорок назад, когда школу только открыли, и их страшно берегли, словно какой-нибудь античный раритет) и только собралась развязать красивую ленточку со множеством бантиков, как увидела Игоря Дымова и Жвачника Калюжного.
Они медленно тащились по коридору, и вид оба имели, прямо скажем, неважный. Обычно краснощекая, физиономия Жвачника была бледной-пребледной, он то и дело хватался за живот. А Игорь… Да что это с его губами?! Они покрылись этой пузырчатой гадостью, которая называется герпесом. Хотя в народе говорят, что это, мол, лихорадка поцеловала. Ну, в смысле, простуда высыпала.
«Ага, – злорадно подумала Валюшка, – не надо было вчера на морозе с Зенобией целоваться! Ходи теперь с герпесом! А Жвачник, наверное, трюфелями объелся – вот и мается животом!»
Она снова взялась за сверток с подарком, однако увидела плетущихся к классу Анжелу Кузьмину и Оксану Карпенко. В волосах у Анжелы был тот самый гребень, который подарила ей вчера Зенобия, и сверкал он точно так же ослепительно, однако ее роскошные волосы за одну ночь почему-то потускнели и даже как будто поредели. А с ушами Оксаны что сталось?! Мочки распухли, оттянулись – это же вареники какие-то, а не уши!
Следом за ними шла Маша Коршунова. Правая рука у нее была забинтована, глаза заплаканы.
Маша была славная девчонка, она всегда нравилась Валюшке, и та, высунувшись из-за фикусов, заботливо спросила:
– Что у тебя с рукой?
– Ой, ужас один, – всхлипнула Маша. – У меня все пальцы и даже ладонь бородавками покрылись! В одну ночь, ты представляешь?! Мама говорит, надо идти к доктору, выжигать жидким азотом. Да там никакого азота не хватит – столько бородавок высыпало! И это ведь ужасно больно – прижигать! Ты не знаешь какого-нибудь средства хорошего, но чтоб не больно было?
– Знаю! – обрадовалась Валюшка. – Мне летом Ленечка, это мой двоюродный брат, – она всегда при посторонних так называла Ленечку, чтобы избежать лишних вопросов, – сводил. Он кучу всяких народных рецептов знает! Нужно взять ниточку, обвязать ее вокруг бородавки узелком, а потом эту ниточку закопать в землю – например, в цветочный горшок. Нитка сгниет – и бородавка сойдет.
– Да у меня раньше рука сгниет, – снова всхлипнула Маша. – Ужас, что делается… Кожа как у жабы, даже колечко новое снять невозможно… Наверное, после уроков все же придется идти к врачу.
И она, всхлипывая, побрела в класс.
Колечко? Валюшка насторожилась. Маша говорила о колечке? Не о том ли, которое ей подарила Зенобия?
Странно… Анжела надела подаренный Зенобией гребень – и у нее волосы вылезли, у Оксаны уши распухли от подаренных Зенобией серег. Жвачник наверняка ее конфетами траванулся, Роднецкий охрип, спев песню из ее песенника, про Игоря лучше вообще молчать… Хорошие какие подарочки сделала им новенькая! Интересно, а что она преподнесла Валюшке?
Надо наконец посмотреть!
Или, может, не надо?..
– Не надо, – раздался рядом голос.
Валюшка повернулась и увидела того самого разноглазого и разноволосого мальчишку в черной футболке со львом. Ну того, который от нее вчера так ужасно захромал на четвертом этаже.
От неожиданности руки у Валюшки разжались – и хорошенький беленький сверточек упал на пол с таким звоном, что сразу стало понятно: в нем было что-то хрупкое, и оно разбилось.
И теперь ей так и не узнать, что там было!
– Зеркальце там было, – сообщил разноглазый, вертя вокруг запястья свой браслет – черную змейку. – Очень красивенькое зеркальце. И очень пакостное. Избавиться от его осколков будет очень трудно, имей это в виду.
– Что?! – вытаращилась на него Валюшка. – Что за лабуду ты несешь?! И вообще, чего пристал?! Катись отсюда!
Мальчишка вздохнул, с сомнением посмотрел на не слишком чистый пол (вообще-то полагалось в раздевалке переобуваться, но кто дома сменку забудет, а кто возьмет, да забудет переобуться, поэтому пол и был не слишком чистым!), потом снова на Валюшку:
– Что, серьезно?
– Глухой, да?! – зло выкрикнула она. – Сказала – катись, значит, катись!
– Ладно…
Он снова вздохнул, а потом проворно лег на пол… и покатился по коридору!
Реально покатился!
Где-то за окном громко залаяла собака.
Но Валюшке было не до собак! Она смотрела – и глазам не верила. Кругом было довольно много народу, но этот тип, катясь, как-то умудрился всех огибать, и на него, катящегося, совершенно никто не обращал внимания. Можно подумать, здесь каждый день катаются по коридорам пацаны с черно-белыми волосами!
В каком только классе он учится, этот придурочный?!
Между тем мальчишка выкатился за дверь, ведущую на лестницу.
Вот интересно, а по ступенькам он тоже покатится, рискуя ребра переломать, или все-таки перестанет валять дурака и встанет на ноги?
Валюшка рванулась было посмотреть, однако ее кто-то удержал за плечо. Оглянулась – да это преподаватель русского языка и литературы Александр Сергеевич Пушкарев по прозвищу Почти Пушкин!
– Ты куда собралась, Морозова? – спросил Почти Пушкин с улыбкой. – Решила сбежать с моего урока? С контрольного диктанта, от которого будет зависеть оценка в четверти?! Тогда надо было это делать чуть раньше. А теперь, если ты мне попалась – все, гиблое дело, уже не вырвешься! Разве я могу лишить себя удовольствия поставить тебе очередную пятерку?!
Валюшка разулыбалась. Все неприятности вылетели из головы! Ей нравился молодой и симпатичный Александр Сергеевич Почти Пушкин, потому что она нравилась ему. Честно говоря, ему нравились все, кто писал без ошибок. У Валюшки, по его словам, была абсолютная грамотность, а значит, она всегда могла рассчитывать на дружескую улыбку Александра Сергеевича и его шутливый тон. И его уроки она просто обожала. И диктанты обожала!
– Я только хотела мусор выбросить, – сказала она и потрясла белым звенящим пакетиком. – Выброшу – и сразу в класс.
– Ну давай, – кивнул Почти Пушкин. – А я тебя подожду. На всякий случай. А то вдруг все-таки вздумаешь сбежать!
Валюшка швырнула пакетик в урну. В присутствии Александра Сергеевича у нее настолько улучшалось настроение, что даже разбитый подарок Зенобии, который она так и не успела посмотреть, казался сущей ерундой.
Но, едва они вошли в класс (Почти Пушкин галантно пропустил девочку вперед), Валюшка наткнулась на такой злобный взгляд Зенобии, что отпрянула и даже наступила на ногу преподавателю. И тот под общий хохот допрыгал до своего стола на одной ножке. После такой развлекухи диктант стал казаться менее страшным и ужасным. Однако у Валюшки все время было такое ощущение, что ей иногда вонзается в спину что-то холодное.
Однажды она оглянулась и встретилась глазами с Зенобией. Теперь в них не было злобы. Они были очень печальны! Валюшка даже увидела, как слезинка скользнула по белоснежной щеке красавицы.
Валюшка поспешно отвернулась и продолжила писать диктант. Если бы не ее хваленая абсолютная грамотность, она, наверное, насажала бы кучу ошибок, потому что думала совсем не о тексте, а о Зенобии. Наверное, та видела, как Валюшка выбросила ее подарок. Конечно, это ужасно обидно! Зенобия же не знала, что Валюшка его разбила и в свертке теперь одни осколки. Надо после урока объяснить, что случилось… А лучше достать из урны сверток и показать Зенобии.
Валюшка чуть ли не первая сдала тетрадку и выскочила из класса. Бросилась к урне, но та оказалась пуста. То есть в ней валялись какие-то скомканные бумажки, конфетные фантики и маленькая пластиковая коробочка из-под «Тик-Так», но белого сверточка, обвязанного серебристой веревочкой, и в помине не было! Наверное, кто-то польстился на красивенькие бантики…
Ну вот, а этот разноглазый трепался: мол, трудно будет от осколков избавиться!
Как же теперь оправдаться перед Зенобией?
День тянулся, уроки шли, а Валюшка все не могла ничего придумать. Впрочем, даже если бы она и придумала, приблизиться к новенькой все равно не удалось бы: за ней как приклеенная таскалась многочисленная свита одноклассников. Правда, на сей раз Игорь Дымов держался в сторонке, однако преследовал Зенобию таким тоскующим взглядом, что было понятно: если бы не его безобразно распухшие губищи, он снова потащился бы ее провожать, чтобы с ней целоваться!
Наконец день закончился. На последнем уроке – биологии – Валюшка была дежурной, значит, помогала преподавателю убирать со столов микроскопы и стеклышки со срезами, а потому вышла из класса последней.
Коридоры уже опустели, в гардеробной тоже никого не было. Валюшка взяла свою дубленочку, одиноко висевшую в уголке, и услышала, как что-то звякнуло в кармане.
Сунула туда руку – и с изумлением обнаружила тот самый сверток в белой бумаге, обвязанный серебряной веревочкой со множеством бантиков.
Вот так фокус… Как же сверток туда попал?!
Да очень просто – кто-то его туда положил. Кто? Может быть, сама Зенобия? Достала из урны и сунула Валюшке в карман. Но когда же она успела? Загадка…
А впрочем, это неважно. Надо наконец посмотреть, что там разбилось. Может быть, удастся склеить осколки и извиниться перед Зенобией?
Валюшка еще раз полюбовалась на крошечные изящные бантики. И не лень же было Зенобии навязывать их – аж восемь штук!
Сняла веревочку, хотела выбросить, но урны поблизости не нашлось, а бросать мусор на пол не хотелось. Поэтому Валюшка сунула веревочку в карман и только принялась разворачивать шелковисто шуршащую бумагу, как услышала за спиной мальчишеский голос:
– Правильно сделала, что не бросила веревочку на пол. Иначе ты непременно наступила бы на эти узелки с проклятиями, и тогда порча начала бы действовать.
Валюшка узнала голос. Ну конечно! Снова этот… разноглазый, с полосатыми волосами, в майке со львом. И конечно, снова несет всякую ерундятину!
– Опять ты? – буркнула она. – Ну вот скажи, чего ты ко мне пристал как банный лист?!
– Скажу, – согласился разноглазый. – Только пойдем на улицу, а то кто-нибудь войдет и увидит, как ты торчишь в углу и сама с собой разговариваешь… Как бы «Скорую» не вызвали!
– Как это – сама с собой? – удивилась Валюшка. – Да я же с тобой разговариваю!
Мальчишка усмехнулся:
– Ну да, ты меня видишь. А больше никто не видит, кроме Знобеи. Ты ее опасайся! Как только она с тобой заговорит, скажи ей: «Приходи вчера!» Увидишь, что будет.
– Ты о ком?! – взвизгнула Валюшка. – Кто такая Знобея?!
– Вы ее Зенобией называете, – пояснил разноглазый. – На самом деле она такая же Зенобия, как я – Игорь Дымов.
Надо же, вот наглец, а?! Да на него без слез не взглянешь, а туда же – Игорь Дымов! Да ему до Игоря как до Луны!
– Ну, от скромности ты не умрешь, – презрительно бросила Валюшка.
– Да я вообще не умру, – успокоил мальчишка. – Ни от скромности, ни от чего-то другого.
– Типа, мы бессмертные, да? – ехидно уточнила Валюшка.
– Мы? – удивился мальчишка. – Ты – нет, к сожалению. Я – да… – помолчал и добавил со вздохом: – Тоже к сожалению!
Ну, это было что-то уже совершенно несусветное!
– Да кто ты вообще такой?! – возмущенно выкрикнула Валюшка.
– Я? – растерянно проговорил он. – Наверное, пока еще никто… Ну да, ни то ни се. Знаешь, как говорится: и от своих отстал, и к чужим не пристал. Самый настоящий никто, значит, и есть.
– То есть тебя можно так и называть? – ехидно уточнила Валюшка, но этот тип, похоже, издевки не уловил, потому что охотно кивнул:
– Конечно. Выбирай, на каком языке это слово тебе больше нравится. Например, по-латыни «никто» – немо, по-английски – ноубоди, по-французски – персон, по-немецки – кейнер, по-итальянски – нессуно, по-испански – нингуньо…
– Нет, мне больше нравится по-русски, – перебила его Валюшка. – Никто – значит, Никто!
– Как хочешь, – покладисто согласился он.
– Слушай, Никто! – задушевно попросила Валюшка. – Отстань от меня, ладно?
– Даже не собираюсь, – развел он руками. – Я бы рад это сделать, но, честно, не могу!
Неизвестно, что больше вывело Валюшку из себя: что он даже не собирается выполнить ее просьбу и отстать или что рад бы это сделать!
Так… она курносая, это во-первых, а во-вторых, он рад бы от нее отстать… Какая девчонка стерпит больше оскорблений от парня, чем натерпелась от него Валюшка за каких-то несчастных два дня?!
– Ну вот что, Никто! – выкрикнула она. – Ты мне реально осточертел, понял? Исчезни с моих глаз! Пропади пропадом! Хоть сквозь землю провались!
И он… исчез.
* * *
Честное слово! Вот только что стоял рядом – и вот его уже нет!
Где-то вдали громко залаяла собака, но Валюшке было, понятное дело, совсем не до нее.
– Куда же он делся, этот Никто?! – пробормотала растерянно.
– Провалился сквозь землю, как ты и пожелала, – раздался нежный девичий голос.
Рядом стояла Зенобия.
– Как… сквозь землю? – удивилась Валюшка.
– Да так, – пожала плечами Зенобия. – Обыкновенно. Куда же еще ему деваться, как не провалиться в преисподнюю? А она ведь в глубинах земных находится. Вот он туда и провалился.
– Почему в преисподнюю? – тупо спросила Валюшка, совершенно переставая понимать хоть что-то в происходящем.
– Да потому, что он черт! – очень серьезно ответила Зенобия. – А черти обитают в преисподней.
Валюшка несколько раз моргнула, осваиваясь с такой несусветной новостью, но так и не смогла ни освоиться, ни ответить хоть что-то.
– Не веришь? – покосилась на нее Зенобия. – Ты его копыта видела?
– Какие ко… копыта? – Валюшка от изумления начала заикаться.
– Обыкновенные! – раздраженно рявкнула Зенобия. – Он козлоногий, как все черти. И хромой!
– Хромой – да, было дело, он хромал, – вспомнила Валюшка. – Но копыт я не заметила…
– Конечно, разве тебе могло взбрести в голову посмотреть! – хмыкнула Зенобия. – А надо всегда обращать внимание на такие вещи! Нормальные люди ходят в обуви, а у него вместо обуви копыта! Знаешь, когда в старину незнакомые парни вдруг приходили на вечерку, девки всегда улучали минутку и украдкой заглядывали под стол. Под столом видно, кто в сапоги обут, а у кого копыта!
– Так я же с ним за одним столом не сидела, – начала оправдываться Валюшка. – Куда же было заглядывать? Может, в другой раз…
– Надеюсь, он больше не появится, – успокоила Зенобия. – Хотя… кто его знает! Они, черти, жутко приставучие. И к черту их не пошлешь, сама понимаешь.
– А почему он вообще ко мне привязался? – возмущенно спросила Валюшка.
Зенобия взглянула на нее как на дурочку:
– А ты помнишь, какое сегодня число?
– Конечно, помню! – кивнула Валюшка. – Двадцать первое декабря. Среда! А что?
– То есть как это «а что»?! Ты все забыла?! Забыла, что происходило в прошлом году в эти дни?! – почти с ужасом прошептала Зенобия.
И Валюшку затрясло…
Да, в это самое время ровно год назад начались ее страшные приключения, связанные в Хельхеймом. Потому что в двадцатых числах декабря, когда солнце в северных странах совсем не выходит на небо и воцаряется непроглядная тьма, наступает Йоль – самая длинная ночь в году, которую еще называют ночью солнцестояния[5]! Валюшка словно бы увидела перед собой страницы «Мифологического словаря», который ей дала мама Марина и в котором она прочла: «Праздник, который приходится на эти числа, на эти тринадцать ночей, называется Йольтайд, или Ночи духов, потому что в это время боги и богини спускаются на землю, тролли и альвы[6] беседуют с людьми, а мертвые выходят из Нижних Миров. В Ночи духов Хель пожинает особенно много жертв. Также десятое число каждого месяца посвящено Хель, владычице Ледяного ада».
Гарм, Хель, ее служанки фебер[7] с их мертвящей красотой, свирепые белые чудовища Хельхейма – неужели это все вернулось?!
– Так вот почему при каждом появлении Никто раздавался громкий собачий лай! – испуганно пробормотала Валюшка. – Наверное, это Гарм давал знать, что он близко и вот-вот доберется до меня!
– Вот именно! – энергично кивнула Зенобия. – И я удивляюсь твоей беспечности. Почему ты ходишь без оружия?! У тебя же есть айсбайль!
Айсбайль – это ледоруб, топорик альпиниста. Но не только! Айсбайли – непримиримые враги Хель, воины, которые сражаются против порождений ледяного ада. Айсбайлями становятся храбрецы, погибшие зимой. Одним из них был отец Ленечки. Он и оставил Валюшке свой волшебный ледоруб. Благодаря ему удалось заставить злобного Гарма открыть Валюшке слова летней клятвы – клятвы отступника, освобождающей ее от власти Хель: «Солен-хетта-летт-ливет!» Это значило: «Солнце-тепло-свет-жизнь». Правда, Гарму удалось утаить от нее одно слово этой клятвы: «роен», то есть «покой». И сейчас Валюшка словно бы вновь услышала злобный голос Гарма: «Теперь ты не будешь знать покоя, ибо я, Гарм, страж Хельхейма, говорю тебе: в ночи Йоля берегись черного пса! Когда-нибудь он настигнет тебя!»
– Ну? – теребила ее Зенобия. – Где твой айсбайль? Он у тебя в портфеле? Или дома?
Валюшка беспомощно уставилась на нее:
– Айсбайль остался в Городишке… он потерял свою волшебную силу.
– Как это могло случиться?! – недоверчиво воскликнула Зенобия. – Как?!
– Да ты понимаешь, летом мы попали в такую ситуацию… – виновато забормотала Валюшка. – Мы с Ленечкой и еще одним мальчишкой, Валеркой Черкизовым, сражались с чудищем, с восставшей из мертвых колдуньей, и без айсбайля было никак не обойтись. Мы применили жуткую магию, и айсбайль расплавился. От него только деревянная рукоятка осталась. Зато колдунью мы победили!
– Ты серьезно?! – вытаращила глаза Зенобия. – Айсбайля больше нет?! И тебе нечем обороняться в случае чего?! Как же ты могла так неосторожно поступить?!
– Ну, там некогда было думать, – продолжала оправдываться Валюшка. – Надо было спасаться! Говорю же, мы имели дело со страшным колдовством. Не только айсбайль расплавился, но и у иорданки стволы разорвало.
– А это еще что такое?! – со страдальческим видом возопила Зенобия. – Что такое «иорданка»?!
– Ну, это ружье заговоренное, – вздохнула Валюшка. – Короче, теперь у меня не осталось никакого волшебного оружия.
– Плохо дело… – покачала головой Зенобия. – Ладно, не горюй: у меня есть еще одно средство, которое поможет тебе избавиться от этого козлоногого приставалы!
– Погоди, – спохватилась вдруг Валюшка, – но как же это может быть? Хельхейм – это Ледяной ад, а черти – они как бы из Огненного? Я читала, что ад – это пропасть с кипящей смолой, туда после смерти попадают грешные души, там пылают костры, на которых поджаривают грешников. То есть в том аду лед Хельхейма сразу растаял бы!
– Все это глупые сказки! – сердито глянула на нее Зенобия. – Ад – он и есть ад. И без разницы, какой черт, ледяной или огненный, оттуда явится, чтобы тебя прикончить!
Но у Валюшки решительно не хватало воображения представить себе в центре оледенелого Хельхейма пылающие костры…
И вдруг она спохватилась:
– Откуда ты все это знаешь?!
Зенобия взглянула снисходительно:
– Оттуда, что я твой ангел-хранитель! Меня нарочно отправили с небес, – она значительно воздела палец, – чтобы спасти тебя от этого черта.
– Ты – ангел-хранитель?! – изумилась Валюшка.
– А что, не похожа? – обиделась Зенобия. – Слышала такое выражение – «ангельская красота»? Разве оно ко мне не подходит?
– Выражение-то подходит, – пробормотала Валюшка, – но ты, когда появилась, как-то странно себя вела… ну, со мной. Со всеми была такая миленькая, а со мной…
– Слушай, ты извини, но я первый раз на Землю спустилась, – с очаровательной улыбкой сообщила Зенобия, – вот и путаю иной раз кое-что в человеческих отношениях. Из-за этого и подарки мои не в прок пошли.
Валюшка опустила глаза.
Странное какое-то ощущение – как будто все это не с ней происходит! Конечно, она всякого в жизни навидалась, столько испытала, что Юле хватило бы на десяток страшилок, а все-таки не верит в такие штуки, как черти и ангелы-хранители. Смешно: в Хель и Гарма верит, а в ангелов и чертей – нет! И еще что-то было не так… какая-то мысль вдруг мелькнула, но Валюшка не успела на ней сосредоточиться, и мысль, как в той смешной пословице, ушла, не застав никого дома.
– Я так и знала, что ты мне не поверишь, – раздался в этот момент обиженный голос Зенобии, и Валюшка уставилась на нее изумленно: та словно подслушала, о чем Валюшка думает. Хотя, с другой стороны, наверное, ангелу-хранителю положено слышать мысли своего подопечного! – Но у меня есть кое-что для тебя… на всякий случай. Вот доказательство.
И Зенобия показала Валюшке простенький серебряный медальон на цепочке. Щелкнула крышечкой, и открылась маленькая фотография очень молодой и очень красивой женщины.
– Кто это? – удивилась Валюшка.
– Это твоя мама, – ласково сказала Зенобия. – Неужели не узнаешь?
– Да ведь я ее никогда не видела, – пробормотала Валюшка. – Как я могу ее узнать?
– Но неужели твое сердце тебе не подсказывает, что это она?! – возмутилась Зенобия.
Валюшка смотрела на фотографию и удивлялась, что не слышит никакой подсказки. Ей очень хотелось, чтобы эта женщина была ее мамой! Она такая красивая и милая. Но почему же сердце молчит?!
– Все-таки не веришь, – грустно сказала Зенобия. – Ну слушай. Дело было так. Она умерла, когда тебя родила. Ее похоронили в Нижнем. И когда ты придешь к ней на могилу, то увидишь надпись на памятнике: «Морозова Татьяна Ивановна».
Валюшка вздрогнула. Она знала из писем тети Томы, что ее сестру, а значит, Валюшкину маму, в самом деле звали Татьяной. Но тетя Тома никогда не упоминала, что ее сестра похоронена в Нижнем! Впрочем, она писала Валюшке так редко и так мало, что из этих писем практически ничего невозможно было узнать.
– Где ее могила? – нерешительно спросила Валюшка.
– На Бугровском кладбище, – ответила Зенобия. – В самой его глубине. Не найдешь сама – тебя медальон приведет.
Тут Валюшка увидела, что из-под фотографии торчат какие-то сухие травинки.
– А это что такое? – спросила она, пытаясь вытащить одну травинку, но Зенобия испуганно вскрикнула:
– Не надо! Не трогай! Это чертополох! Я его нарочно туда положила.
– Зачем? – хлопнула глазами Валюшка.
– Ой, я не могу! – мученически закатила глаза Зенобия. – Ты какая-то ужасно тупая! Чер-то-по-лох! Ну подумай, что это значит!
– А, поняла! Эта трава отпугивает чертей! – догадалась Валюшка.
– Наконец-то! – кивнула Зенобия. – Вот именно! Это очень древнее и надежное средство. Ее заливают воском и носят в ладанке. Но я положила в медальон. Теперь этот козлоногий придурок к тебе больше не подойдет! Так что можешь смело отправляться на кладбище. Только сначала надень медальон на шею.
Валюшка растерянно моргнула, и Зенобия нахмурилась:
– Ты что, не хочешь побывать на могиле своей матери?! Да я бы на твоем месте…
Она осеклась, и по ее щеке скатилась слезинка.
Валюшке стало невыносимо стыдно за свою нерешительность. Сколько лет она мечтала узнать хоть что-то о маме – и вдруг заколебалась!
Она торопливо надела медальон прямо поверх свитера, замотала шею шарфом, запахнула дубленку – и кинулась прочь из гардеробной, из школы… на кладбище!
– Подожди! – раздался голос. – Я с тобой!
Зенобия оказалась рядом – с распущенными волосами, в своей легонькой белой шубке.
– Неужели тебе не холодно?! – ужаснулась Валюшка, поплотнее заматывая шарф.
– Да тут у вас, можно сказать, жарко! – засмеялась Зенобия.
Снова какая-то странная мысль мелькнула в голове… но Валюшка не успела ее поймать, и эта мысль тоже унеслась невесть куда.
* * *
Вообще-то кладбищ Валюшка не любила. И было за что! Стоит только вспомнить восстающую из могилы Владычицу Острова и ее свиту кошмарных монстров… Стоит только вспомнить призрак несчастного Сан Саныча…
Нет, лучше не вспоминать! К тому же это все случилось летом, а зимой вроде бы на кладбищах никаких таких ужасов не происходит. Все призраки спят, и даже мертвецы не оживают!
Бугровское кладбище находилось довольно далеко от школы. Валюшка там была однажды, когда по истории проходили декабристов и класс ходил на экскурсию на могилу Ивана Анненкова и его жены, француженки Полины Гебль. Учительница рассказала необыкновенно трогательную историю их любви и показала памятник. А Жвачник взял да и брякнул: он, мол, читал одну книжку, и там написано, что Анненковых похоронили на Крестовоздвиженском кладбище, а потом, когда его закрыли, хотели их прах на Бугровское перенести, но могилу не нашли, а нашли только порушенный памятник, вот его сюда и перевезли. Историчка на Жвачника очень обиделась и сказала, что главное – это не кости, а память, и вообще все это неправда.
Поэтому хоть Валюшка и бежала со всех ног (18-го трамвая, который ходил мимо кладбища, дождаться было невозможно ни теоретически, ни практически), но очень боялась, что Зенобия что-нибудь перепутала и там нет могилы ее матери. Хотя, с другой стороны, Зенобия не должна бы ошибиться, все-таки она ангел-хранитель…
Зенобия втолкнула Валюшку в кладбищенские ворота в последнюю минуту перед закрытием. Уже шел от церкви, побрякивая ключами, сторож. Девочек он, кажется, не заметил.
«Как же мы отсюда выйдем, если ворота закроют?» – подумала было Валюшка, но Зенобия снова подтолкнула ее вперед.
Они побежали по единственной протоптанной дорожке, ведущей в глубь кладбища.
Смеркалось. После вчерашнего обильного снегопада некоторые могилы были заметены чуть ли не вровень с оградками.
Скоро дорожка кончилась. Валюшка остановилась и растерянно огляделась.
Зенобия куда-то исчезла.
И что теперь? Где та могила, которую она ищет?
Вдруг медальон, висящий на шее, забился, сам по себе выпростался из-под шарфа и дубленки, потом натянулся параллельно земле – и потащил Валюшку вперед.
Она пыталась остановиться, сопротивляться, но это оказалось бессмысленно. Медальон, больно врезаясь в шею, волок Валюшку напрямик, по сугробам, и девочка испугалась: что будет, если он повернет в сторону оградок?
Ей через памятники прыгать придется, что ли? Мчаться прямо по могилам?!
Внезапно медальон успокоился и смирно повис на шее.
Вокруг простиралась снежная равнина, видная до самого горизонта.
Валюшка уже не на кладбище, что ли? А почему так светло? Должно темнеть, ведь уже вечер!..
Она огляделась и заметила одинокий могильный холмик, занесенный снегом по самую верхушку памятника.
Сердце больно стукнуло.
Это здесь? Это то, что она ищет?..
Не разбирая дороги, Валюшка через сугробы пробралась к памятнику и обеими руками принялась счищать с него снег, пытаясь открыть портрет.
Вот она, фотография! Точно такая же, как в медальоне. Только глаза женщины на этой фотографии закрыты. И еще вот что странно: под портретом нет никакой надписи.
А Зенобия говорила, что там написано «Морозова Татьяна Ивановна»… Но куда же сама Зенобия-то подевалась?! Тоже мне, ангел-хранитель!
Вдруг по кладбищу пронесся ледяной ветер. Почудилось, что из-за спины донесся чуть слышный скрипучий смешок.
Валюшка оглянулась и увидела Зенобию.
Ну наконец-то! Ангел-хранитель решил вернуться к своей подопечной!
– Твой медальон меня чуть не задушил! И тут нет никакой надписи! – сердито закричала Валюшка – и онемела.
Зенобия не проваливалась в сугробы, а едва касалась их ногами. Легкие метельные вихри взметывались за ней, и тогда Валюшке казалось, будто это не девочка, одетая во все белое, с длинными белыми, реющими на ветру волосами, несется по сугробам, а большая белая кошка с острыми, серебряно сверкающими когтями. Но тут же снова вместо кошки появлялась Зенобия.
Вот она обернулась, взглянула на Валюшку своими прозрачными, очень светлыми глазами, усмехнулась, а потом понеслась к ней так же легко, невесомо, и каждое ее движение вызывало не то восхищение, не то ужас…
Зенобия замерла совсем рядом – так близко, что Валюшка увидела: снежинки, падающие на ее щеки, не тают! – и спросила, почти не шевеля побелевшими, опушенными снегом губами:
– Испугалась? Рановато. Все еще впереди!
– Что впереди? – тихо спросила Валюшка. – Чего мне бояться?
– Посмотри туда, – кивнула Зенобия в сторону одинокой могилы. И Валюшка обернулась.
Фотография на памятнике медленно наливалась серебристым свечением.
Лицо женщины с каждым мгновением становилось все прекрасней.
Да, она была невероятной красоты! Чеканные черты поражали совершенством. Длинные белые косы сверкали так, словно их унизывали бриллианты. Глаза были закрыты, и белые ресницы лежали на белых щеках, словно белые стрелы.
И тогда Валюшка поняла, что уже видела раньше это лицо. И вспомнила где…
В Хельхейме!
Это Хель! Сама Хель!
В это мгновение белые ресницы медленно поднялись – и огненно-красный взор богини смерти вонзился в глаза Валюшке.
Она отпрянула, в ужасе оглянулась на Зенобию, но та весело улыбалась:
– Ты напрасно думала, что сможешь скрыться от нашей госпожи! Решила, если произнесла часть клятвы отступника, то стала свободна? Нет, мы не отпускаем предателей! Никогда не отпускаем! Гарм ведь предупреждал, что не знать тебе покоя! Ну, говори: «Ис-форсьелисо-моркет-доден-хоплесхет!» И тогда ты снова станешь нашей! Ты уйдешь со мной вот этим путем. Смотри!
Зенобия простерла вперед руки, и, повинуясь этому движению, памятник с изображением Хель покачнулся, медленно канул в глубину сугробов, а на его месте разверзся зияющий белый провал.
Могила расступилась. Оттуда медленно поднимались белые студеные клубы, как будто сама бездна Хельхейма дышала Валюшке в лицо.
Валюшка почувствовала: ее лицо покрывается инеем, а руки и ноги леденеют.
– Ну! Клятву! – прикрикнула Зенобия.
– Нет, – с трудом пошевелила замерзшими губами Валюшка. – Нет!
– Не бойся! – воскликнула Зенобия. – Ты думаешь, зачем нужно произнести клятву? Госпожа наша Хель хочет сделать тебя одной из своих фебер. Тебя ждет завидная судьба – ты сядешь на весла стремительной ладьи Хель! Ты ведь довольно страшненькая на самом деле. Белобрысая, курносая… Недаром никому не нравишься, ни Валерке, ни Игорю. А сделавшись фебер, ты станешь писаной красавицей! Такой же, как мы! Перед тобой никто не устоит! Как Игорь не устоял передо мной…
И Зенобия самодовольно ухмыльнулась.
«Ну нет, спасибо! – мрачно подумала Валюшка. – Лучше быть страшненькой, курносой и белобрысой здесь, чем красавицей в Ледяном аду! И вообще на Валерке и Игоре свет клином не сошелся. Может, мне еще повезет – здесь. А в вашем аду – точно нет!»
Объяснять все это Зенобии было, конечно, бессмысленно. Валюшка решила не тратить время на возражения, повернулась и бросилась прочь, однако ноги почти не слушались.
Позади послышался скрип снега. В панике обернувшись, она увидела, что клубы дыхания ледяной бездны рассыпаются кусочками льда, падают в сугробы, начинают крутиться и превращаются в снежные комья. Эти комья катались туда-сюда, постепенно увеличиваясь в размерах, потом чья-то незримая рука водружала их один на другой – и вот уже несколько безглазых, безликих снеговиков направились к Валюшке, переваливаясь из стороны в сторону и тесня ее к бездне.
– Подумай хорошенько! – взвизгнула Зенобия. – Если упадешь с такой высоты, то разобьешься! Обратишься во множество ледяных осколков! Так что выбирай: или разбиться в пропастях Хельхейма, или служить госпоже! Соглашайся, – вдруг добавила она совсем по-дружески и даже хихикнула: – Поучиться нам в одном классе не довелось, но вместе будем сидеть на веслах волшебной ладьи!
– Так ты, значит, тоже фебер?! – хрипло воскликнула Валюшка.
– Конечно! – засмеялась Зенобия. – Наконец-то догадалась! Ты же видела нас, двенадцать сестер! Я опасалась, что ты меня раньше узнаешь, но для этого ты глуповата.
«Я не просто глуповата – я дура, дурища! – в отчаянии подумала Валюшка. – Вспомнила ведь это выражение: «Лихорадка поцеловала», когда увидела герпес на губах Игоря, но ни о чем не догадалась!»
– Значит, ты не мой ангел-хранитель? – спросила она, чувствуя, как ее сковывает холод.
– Конечно, нет! – уже вовсю хохотала Зенобия. – Хотя красота у нас, конечно, и впрямь ангельская. Впрочем, нет! Ангельская красота по сравнению с нашей – просто тьфу! И ты станешь такой же, когда произнесешь клятву! Ну?!
Валюшка из последних сил пыталась сопротивляться снеговикам, но мысли о собственной дурости ее обессиливали.
Она ведь догадывалась, что здесь что-то не так… Но никак не могла сосредоточиться на своих догадках. Сначала мелькнула мысль: очень странно, когда ангел-хранитель не знает, что происходило с его подопечной прошлым летом и почему айсбайль потерял силу. А Зенобия, конечно, просто хотела выведать, сохранилось ли еще у Валюшки волшебное оружие. Узнала, что нет, и заманила ее в ловушку. И еще показалось странным, что Зенобии совсем не холодно, когда стоят натурально трескучие морозы. Как можно было не обратить на это внимания?! Самой Валюшке ведь тоже не было холодно, пока она не избавилась от власти Хельхейма!
Почему она не задумывалась об этом раньше? Почему забыла, что наступает время Йольтайда?
Необъяснимая беспечность! Натуральный идиотизм! И вот теперь придется погибать…
Снеговики между тем взяли ее в плотное кольцо.
– Клятву! – снова потребовала Зенобия. – Клятву – и ты станешь гребцом ладьи Хель…
– Да что ты говоришь? – разозлилась Валюшка. – В какие гребцы вы меня возьмете? Врешь ты все! Вас же там двенадцать сестер-лихорадок на веслах сидят. Все места заняты! И зовут тебя не Зенобия, а Знобея, это черт правильно говорил! Тебе главное, чтобы я клятву дала, а потом вы меня заморозите и подвесите на корнях Игдрассиль, как всех остальных несчастных, погибших зимой! Обманом ты меня сюда заманила и продолжаешь врать! Да приходи ты вчера, поняла, Знобея?!
Та отпрянула, прикрывая руками лицо, однако Валюшка уже успела увидеть, как разительно переменилось оно в одно мгновение.
Только что перед ней стояла красавица с лилейным личиком, но вот со щек ее полезли лоскуты сине-бурой кожи, завоняло гнилым мясом, глаза Знобеи провалились внутрь черепа, из них начала сочиться сукровица. Рот страшно оскалился, обнажая почерневшие обломки зубов, и раздался хрип:
– Убейте ее!
Снеговики придвинулись к Валюшке, и она принялась яростно отмахиваться, пытаясь их оттолкнуть. Но безглазые головы были уже совсем рядом, а Знобея все хрипела как удавленница:
– Убейте ее! Убейте!
Валюшка ощутила, что медальон сжимается вокруг горла, норовя удушить ее. Отчаянно завопив от ужаса, она вцепилась в цепочку обеими руками, рванула – и с силой отшвырнула медальон как можно дальше.
Громыхнуло, сверкнуло ослепительным черно-алым пламенем! Посреди снежного поля внезапно заполыхал огромный кострище. Языки его оказались так длинны, что дотянулись до снеговиков – и от них в один миг не осталось и следа.
Валюшка заслонила руками глаза, но успела увидеть, что Зенобия-Знобея, похожая на обугленный скелет, сорвалась в ту самую пропасть, в которую приказывала сбросить Валюшку. Могильный памятник с изображением Хель канул в эту же яму, и в следующий миг вокруг воцарилась прежняя кладбищенская тишина, прежняя снежная белизна покрыла все кругом, однако теперь ее прочерчивал тонкий черный штрих.
Человеческая фигура.
Валюшка пригляделась.
Нет, не может быть… Да это же тот самый мальчишка! Разноглазый и разноволосый! Никто!
Он быстро приблизился, и Валюшка обнаружила, что вид у него сейчас очень странный. Лицо оцарапано, футболка порвана, волосы дыбом…
Дрался с кем-то, что ли? Только хотела спросить, но Никто опередил ее.
– Наконец-то ты меня послушалась! – закричал он сердито и погрозил Валюшке кулаком. – Знобея чуть не прикончила тебя! Я уж боялся, что ты никогда не догадаешься сорвать с себя этот проклятый медальон с чертополохом и я не смогу тебя спасти!
– А почему ты не мог меня спасти раньше? – дрожащим голосом спросила Валюшка.
– Правильно говорила Знобея – ты ужасно тупая! – вопил Никто, гневно сверкая своими разными глазами. – Чер-то-по-лох! Ты соображаешь, что это значит?
– Чертополох отпугивает чертей, – нетвердо ответила Валюшка. – Ты что, в самом деле черт?
– Ну… – Никто резко сбавил тон и взглянул на Валюшку настороженно: – Типа того.
– Хромой и козлоногий? – чуть не плача, уточнила она.
– Как-то так, – сокрушенно согласился Никто.
– Тогда объясни, за каким чертом черту надо было меня спасать?! – в полном отчаянии воскликнула Валюшка.
– Приходится, – с тяжелым вздохом пояснил Никто. – Дело в том, что я твой ангел-хранитель, понимаешь?
Валюшка только и могла что замахать на него руками, заорать, повернуться и броситься наутек куда глаза глядят. Вдали громко лаяла собака…
В голове тяжело стучало, страх душил Валюшку, и спасение было только в мысли: это кошмар, от которого нужно проснуться!
* * *
Однако проснуться не удалось – прежде всего потому, что не удалось заснуть! Вот уже вторую ночь Валюшка маялась бессонницей. Ее мучили воспоминания об ужасах, которые пришлось пережить за минувшие сутки. Очень хотелось забыть все, все эти страхи, перестать разгадывать многочисленные загадки. Ну вот каким образом, например, она попала домой с кладбища? Вроде бы Зенобия, то есть Знобея, завела ее невесть куда, можно сказать в чисто поле, однако, кинувшись прочь от Никто, Валюшка почему-то сразу оказалась за воротами кладбища и потом с какой-то нереальной быстротой, буквально в две секунды, добежала до дома. Будто ветром ее несло!
Невероятными усилиями удалось казаться спокойной при Эльвире Николаевне и Юле и делать вид, что ничего не произошло: Валюшка даже ухитрилась как ни в чем не бывало поговорить с мамой Мариной. Но наедине с собой-то можно было не притворяться! Да и сил на это не было…
Она извелась от страха и непонимания происходящего, от незнания, как спастись от новой напасти!
Ей нужно было с кем-то поговорить – с кем-то, кто не сочтет ее с первого же слова сумасшедшей! С кем-то, кто все поймет. А главное – сможет дать совет.
Ах, если бы рядом оказался Ленечка! Но он остался в Городишке. Он болен. Как пишут в книжках, прикован к постели. Прийти на помощь не может… но может дать совет! Неужели «Словарь русских суеверий» их подведет? Там наверняка написано про все эти гадости, которые со всех сторон обступили Валюшку!
Она соскользнула с постели, нашарила в сумке мобильник и с огорчением обнаружила, что тот почти разряжен. А где зарядник, теперь не вспомнить. Искать его – значит включить свет и разбудить Юлю. Ждать до утра не было сил – так не терпелось поговорить с Ленечкой.
Валюшка в темноте прокралась через гостиную, неприязненно покосившись на Перебаечника, который слабо мерцал за стеклом стеллажа.
Будь ее воля, она с удовольствием выбросила бы этот подарочек Знобеи, чтобы не напоминал о ней! Вот только как потом объяснить это Эльвире Николаевне? Да и, если честно, до Перебаечника страшновато дотронуться. Уж очень жуткие сны снились в его присутствии!
А вот интересно, как отреагируют завтра в классе, когда Зенобия-Знобея не появится? Придется Игорю Дымову искать новый предмет для поцелуев!
Наконец Валюшка закрылась на кухне и набрала номер Ленечки, ничуть не опасаясь его разбудить. Он был ужаснейшей совой и раньше двух-трех часов ночи никогда не засыпал, а сейчас еще и полуночи нет.
Конечно, Ленечка ответил после первого же звонка и сразу спросил:
– Что случилось, Валюшка?
Услышав его голос, такой встревоженный, такой родной, она мигом раскаялась, что обеспокоила больного человека, и начала молоть какую-то чушь: мол, ей что-то не спится, ну, она и решила просто поболтать, зная, что он все равно еще не уснул.
– Тебе не спится? Уж не пристала ли к тебе Ночница? – сразу спросил Ленечка.
– А это еще кто? – изумилась Валюшка.
– Это верная служанка сестер-лихорадок, – пояснил Ленечка. – Ночницу любая из них напустить может: и Трясица, и Гнетея, и Огнея, и Корчея, и все прочие, а особенно Знобея.
При звуке этого имени Валюшку в самом деле зазнобило от страха. К счастью, Ленечка не услышал, как у нее застучали зубы, и продолжил:
– Конечно, от Ночницы можно избавиться. Для этого сыплют за ворот ночной рубашки песок с могилы никем не оплаканного покойника.
– Ты смеешься, Ленечка! – воскликнула Валюшка. – Теперь зима, где ж песок взять?!
– Может, снегу насыпать с той могилы? – предложил он.
– Ага, представляешь, как хорошо и спокойно будет спать с комком снега за шиворотом! – рассмеялась Валюшка, и все ее неприятности вдруг словно бы потускнели, даже страх немного отпустил. – А других средств нет?
– Погоди, словарь возьму, – сказал Ленечка, пошелестел немного страницами и с выражением прочитал: – «Подушка, набитая собранными по чужим дворам куриными перьями, – замечательное средство от бессонницы».
– Ленечка, Нижний большой город, тут куры только в магазине, да и те уже ощипанные! Давай-ка другое средство ищи.
– Не угодишь на тебя, – проворчал он. – Ладно, вот тебе последний совет: «Чтобы отпугнуть нечистую силу, отнимающую сон, на ночь подкладывают под подушку металлические предметы, ибо нечисть боится всякого железа. Также сгодится что-нибудь красное. Заверни в красную ткань один предмет – и обессилишь все, через которые в этот день напускали порчу».
– Ну, железное или красное я как-нибудь найду! Жаль только, что айсбайля у меня нет, его любая Ночница испугалась бы!
– Валюшка, мне твой голос не нравится, – вдруг насторожился Ленечка. – Что-то случилось? Почему ты про айсбайль вспомнила?
– Ты забыл, что было год назад? – плаксиво спросила она. – Вот и я забыла! А потом вспомнила и как-то не по себе стало.
«Не по себе» – это, конечно, мягко сказано, но Ленечке лучше об этом не знать.
– Ты что, видела черного пса? – не на шутку встревожился он.
– Пока еще не видела, но иногда слышала лай.
– Ну, это еще ничего не значит! Мало ли кто мог лаять! На всякий случай запомни: если траву песий язык истолочь с сердцем лягушки и повесить на шею собаки, это заставит ее крутиться на одном месте безостановочно, пока не упадет замертво. Тут главное – изловчиться и набросить на собаку веревку, к которой привязана трава!
– То есть на Гарма набросить? – уточнила Валюшка. – И как ты себе это представляешь?
– Никак, – вздохнул Ленечка. – Да и траву эту, песий язык, посреди зимы вряд ли найдешь. Слушай, возвращайся к нам в Городишко! Мы тут будем все вместе, а когда вместе, никакая беда не беда!
– Ну как я уеду? – грустно спросила Валюшка. – До конца четверти всего несколько дней. Продержусь! Слушай, я вот еще что хотела спросить: а может черт быть ангелом-хранителем?
– Валюшка, ты что такое говоришь?! – ужаснулся Ленечка. – Да ведь это взаимоисключающие понятия! Ангел побуждает на добро, а черт искушает человека на всякие дурные дела! Услышишь, как зазвенит в левом ухе, – это значит черт летал сдавать Сатане грехи человеческие, совершенные им за день, а теперь вернулся, чтобы стать на страже и выжидать случая и повода к соблазнам. Вообще черт находится, как правило, за левым плечом и наущает человека на грех. А вот ангел-хранитель – он за правым плечом стоит. Имей в виду: нельзя плевать через правое плечо, потому что…
Ленечка вдруг умолк. В трубке послышались гудки. Валюшка торопливо перенабрала номер, однако электронный голос сообщил, что абонент недоступен или находится вне зоны действия Сети.
– Говорила я ему – меняй оператора! – проворчала Валюшка, однако в этот момент ее телефон отключился. – Да, если забываешь зарядить телефон, никакой оператор не поможет, – вздохнула она. – Обидно, на самом интересном месте разговор прервался. Почему же все-таки нельзя через правое плечо плевать?
– Потому что можно попасть в своего ангела-хранителя, – отозвался знакомый голос. – Неужели сама не могла догадаться?!
– Никто? – испуганно спросила Валюшка. – Ты?
– Я, – отозвался он. – Кто ж еще?
– Вот именно, кто! – возмутилась Валюшка. – Кто ты, черт или ангел-хранитель? А впрочем, мы сейчас проверим. Если ты черт, значит, стоишь за левым плечом!
И она глянула за левое плечо.
Однако там никого не было.
Валюшка глянула за правое плечо. Но и там было пусто…
– Да что такое?! – вскрикнула Валюшка. – Ты где?
Никто вышел из-за ее спины, смущенно улыбнулся:
– Я стоял как раз посередине. Я хоть уже и не ангел, но еще и не вполне черт.
Теперь Валюшка могла разглядеть его гораздо лучше, чем на кладбище, и сочувственно спросила:
– А ты чего такой покоцаный весь?
– Какой?! – изумился Никто.
– Ну, побитый, поцарапанный. И футболка порвана. Ты что, дрался с кем-то?
– Небольно-то с ними подерешься… – вздохнул Никто.
– С кем?
– Да с Косарями, – отмахнулся он. – Понимаешь, когда я понял, что тебе помощь нужна, я ринулся скорей на Землю, а лететь надо было через Млечный Путь. Тут Косари на меня и напали. Потом Кигачам едва под колеса не угодил. Да еще Маньяк накинулся, тоже добавил…
– Ой! – простонала Валюшка, хватаясь за виски, потому что в голове вдруг словно маятник тяжелый застучал. – Ой, я ничего не понимаю! Какой маньяк? Какие косари? Косари в поле косят траву, а маньяки… ну, они вроде бы совершают серийные преступления. А про кигачей я в жизни не слышала! И при чем тут вообще Млечный Путь?!
– В голове Млечного Пути находится это созвездие, Косари, – пояснил Никто. – Сейчас про него люди забыли, а в старину его хорошо знали. В нем стоят четыре косаря, которые рубят всякого встречного-поперечного на небесном пути. Маньяк – это падучая звезда, которую вы называете метеоритом. Несется, весь такой безмозглый, глаза вылупив, куда ни попадя! От Маньяка не убережешься! А Кигачи – у вас их зовут поясом Ориона – это братья-наездники. Они впятером раскатывают по небу на колесницах со страшной скоростью – тысяча верст в час. На кого наедут – того переедут! Теперь понимаешь, почему я, как ты говоришь, покоцаный? Еще спасибо, что вообще сюда добрался! Мы, конечно, отбивались как могли, но все равно нам досталось!
– А почему ты говоришь о себе во множественном числе? – жалобно спросила Валюшка. – Ты же один!
– Я не один – со мной моя охрана, – гордо заявил Никто и погладил морду льва на своей рваной футболке. – Видишь? Это один из главных охранников адских врат. Змея – его помощница. – Он покрутил браслет на запястье. – Ну и…
– Бред какой-то! – перебила Валюшка, у которой не было сил слушать дальше. – Полный бред! Скажи лучше, как ты вообще на небо попал? Ты же сквозь землю провалился! В преисподнюю! В ад! Вниз! А небо – оно наверху!
– Обыкновенному человеку все это сложно понять, – пожал плечами Никто. – Такие понятия, как «верх» и «низ», – это очень условно в нашем мире. Я провалился в преисподнюю, да, но потом вышел с другой стороны Земли и снова оказался на небе.
– Какой же смысл проваливаться, если опять выберешься? Морока одна, – усмехнулась Валюшка.
– А кто меня туда отправил? Кто меня заставил провалиться? Ты! – сердито воскликнул Никто. – Я из-за тебя то хромаю, то катаюсь по грязному коридору, то проваливаюсь сквозь землю. Чего ты мне в следующий раз пожелаешь?!
– Не знаю, – растерянно сказала Валюшка. – А зачем ты меня слушаешься, если тебе это не нравится?
– Да вот так уж вышло, – вздохнул Никто. – Я должен тебя слушаться! И поделать с этим ничего не могу, ясно?
– Ничего мне не ясно! И если ты мне сейчас же не объяснишь, что вообще происходит и кто ты такой, я заору! – пригрозила Валюшка. – Ты даже не представляешь, как я умею орать! Весь дом подниму!
– И чего ты этим добьешься? – хмыкнул Никто. – Набегут люди, я исчезну, ты опять ничего не узнаешь, только скандал будет. Так что лучше молчи. А я попытаюсь объяснить.
– Давай объясняй! – буркнула Валюшка, понимая, что он совершенно прав.
Орать и в самом деле не следовало. Никто исчезнет, а ты прослывешь чокнутой, это уж как пить дать!
– В общем, короче говоря, – начал Никто, – я был определен твоим ангелом-хранителем. Поскольку ты еще не стала взрослой, черта-искусителя у тебя еще нет. Я был с тобой один. Ну и однажды недосмотрел… На тебя свалился с крыши сугроб, ты угодила в Хельхейм и умирала, я полетел за твоей душой. Ну так положено: забрать у умирающего душу и доставить ее куда надо, в рай или в ад. Тебе предстояло отправиться в рай. А когда ангел летит за чьей-то душой, людям кажется, будто это звезда падает. И некоторые загадывают желания. Тому ангелу, которому желание загадают, приходится его выполнять. И знаешь, кто в тот раз желание загадал? Марина Николаевна, медсестра из городишкинской больницы!
– Мама Марина? – недоверчиво спросила Валюшка.
– Она самая! Марина Николаевна загадала, чтобы ей вернули дочь или дали бы утешение в ее неизбывном горе. Сама понимаешь, погибшую дочь я ей вернуть не мог, но не забрал твою душу, чтобы ты стала ей утешением. От этого Гарм и завладел твоей жизненной силой и чуть вовсе не погубил. Но все же ты не умерла, ты вернулась к жизни. А меня за то, что я свою самую главную обязанность – транспортировку души в рай – не выполнил, наказали.
– Как? – спросила ошеломленная Валюшка.
– В ад сослали на вечные времена, – горестно вздохнул Никто. – Однако и там меня пока не приняли: ждут, как я себя проявлю.
– Испытательный срок, что ли? – хмыкнула Валюшка.
– Можно и так сказать, – согласился Никто. – Ну и вот, пока я ни черт, ни ангел… Как люди говорят, ни Богу свечка, ни черту кочерга. Поэтому и называю себя – Никто.
– И тебя что, никогда не простят? – сочувственно спросила Валюшка.
– Простят, если мертвая злоба меня оледенит, а живое добро в огонь бросит, – сказал Никто.
Валюшка так и вытаращила глаза:
– Это что значит?!
– Если бы я знал… – вздохнул Никто. – Но эту загадку мне, возможно, никогда не разгадать.
– И все же почему ты меня слушаешься? Это у тебя тоже такое наказание? – недоверчиво спросила Валюшка.
– Почему наказание? – поднял брови Никто. – Поручение! Не думай, что ты мне в тягость. Я ведь привык всю жизнь тебя хранить, и мне очень хочется тебе помочь. И первым делом надо тебя избавить от Знобеи и всех прочих чудовищ из Ледяного ада. Сама знаешь: все дело в том, что ты клятву отступника не договорила. Вот они к тебе и пристают.
– Да я в любой момент готова ее договорить! – воскликнула Валюшка. – Я же ее всю до последнего слова знаю! Вот, пожалуйста! Солен-хетта-летт-ливет-роен! И что? Теперь я свободна?
– Да вряд ли, – с сожалением глянул на нее Никто. – Клятву должен выслушать кто-то из порождений Ледяного ада. Или Гарм, или Хель, на худой конец Знобея. Выслушать – и принять! А они, сама понимаешь, не захотят это сделать.
– Значит, мне теперь каждую зиму такой ужас переживать?! – с тоской простонала Валюшка. – И когда-нибудь Гарм и вся его команда меня все же достанут?! Слушай, может, мне куда-нибудь в Африку перебраться? В пустыню Сахара?
– Но ведь даже в пустыне бывают холода, – вздохнул Никто. – Я слышал, в Сахаре по ночам температура до минус пяти по Цельсию опускается. Этого Гарму вполне хватит, чтобы до тебя добраться!
– Да ты прямо эрудит! – изумилась Валюшка. – У вас все черти такие подкованные?
– Ты что-то путаешь: это лошадей подковывают, а не чертей, – буркнул Никто.
Валюшке ужасно хотелось спросить, правда ли, что у него есть копыта, но она постеснялась. Пока она могла разглядеть на его ногах что-то вроде кроссовок – таких же черных, как вся его одежда. Пристальней всматриваться было бы нетактично: вдруг Никто обидится. А это, кажется, сейчас единственный человек… в смысле, единственное существо, которое может реально помочь Валюшке. Так что обижать его нерационально. Да и не хочется, если честно! Он такой… ничего себе. Симпатичный, хоть и странноватый!
– И черти, и ангелы знают великое множество самых неожиданных вещей, – продолжал между тем Никто.
– Получается, ты должен знать, как мне спастись?! – обрадовалась Валюшка.
– К сожалению, нет, – виновато вздохнул Никто. – Зато мне известно, кто знает!
– Кто?!
– Есть один такой человек… Он, как и ты, побывал в Ледяном аду, дал зимнюю клятву, но спасся с помощью айсбайлей. Потом за ним явилась сама Хель, однако ему удалось захватить ее в плен с помощью особого колдовского средства и заставить принять от него клятву отступника.
– Надо его найти! – обрадовалась Валюшка. – Найти и узнать, что это за средство!
– Он ничего не скажет, – покачал головой Никто. – Просто не сможет. Дело в том, что Хель в самую последнюю минуту лишила его памяти и наложила проклятье пожизненного забвения, так что, пока он жив, он никому не откроет этой тайны.
– Значит, толку от него не будет никакого, – с тоской пробормотала Валюшка.
– От живого – нет, – согласился Никто. – А вот от мертвого…
– Ты что, спятил?! – гневно уставилась на него Валюшка. – Вот теперь я верю, что ты и впрямь черт, который наущает человека на грех, даром что стоишь не за левым плечом, а прямо передо мной! Убийство! Это же ужас! Зверство и злодейство! Я никогда на это не пойду, так и знай! Ни-ког-да!
– Это ты спятила! – рявкнул Никто. – Я ведь не только черт, но и какой-никакой ангел! Мне и самому об убийстве даже думать противно. Как же я могу такого зла твоей душе пожелать?! Не бойся, никого убивать не придется. Тот человек сам позавчера умер. От старости. Теперь он может открыть нам тайну.
– Ты умеешь разговаривать с мертвецами?! – ахнула Валюшка.
– Умею. Но мне он ни за что ничего не скажет. Я же не только ангел, но и какой-никакой черт! Он мне не поверит, даже слушать ничего не станет.
– Тогда я сама его спрошу! – с надеждой воскликнула Валюшка, но тут же спохватилась: – Но мне для этого что, умереть надо будет?! Нет, я не хочу! Надо что-то другое придумать.
– Само собой. Надо отправить к нему посланника, которому этот человек не откажет.
– А кому он не откажет?
– Пока не знаю. Для этого мне нужно разыскать его ангела-хранителя или беса-искусителя: им такие тонкости непременно должны быть известны.
– Слушай, – с надеждой спросила Валюшка, – ты шутишь, да? Или, может, мне это снится?! Все эти странные разговоры…
– Тебе не снится, потому что Знобея напустила на тебя бессонную Ночницу, твой друг Ленечка все правильно угадал, – мрачно изрек Никто. И вдруг схватился за голову: – Что мы наделали! Как же я мог забыть?!
И, не успела Валюшка спросить, о чем он забыл и что они наделали, да и вообще глазом не успела моргнуть, как Никто исчез – и почти немедленно вернулся, каким-то немыслимым образом умудрившись за долю секунды побывать и в гостиной, и в прихожей, потому что в одной руке у него был зажат Перебаечник, а в другой – сверток с осколками зеркальца. Со свертка свешивалась красивая серебристая завязочка с множеством узелков-бантиков. Та самая, которую Валюшка выбросила в урну!
Перебаечник извивался, пытаясь вырваться, а осколки в свертке шевелились и тихо позванивали, словно переговаривались.
– Помнишь, какие кошмары вам с Юлей снились? – спросил Никто. – Это все он устроил – Перебаечник! Знобея надеялась свести тебя таким образом с ума. Перебаечник – это очень злой домашний дух. Он только ночью обретает силу – после всех этих страшных историй, которые рассказывают поздно, перед сном. Иногда слышится его шепоток. Говорить с ним опасно – можно серьезно заболеть. Еще хорошо, что ты ничего ему не сказала, не то слегла бы с неизлечимой болезнью. Если же Перебаечник в карман к какому-то человеку заберется, нрав у того сделается преотвратительный: вздорный и свирепый. Перебаечник и Ночница – верные слуги Знобеи и ее сестриц-лихорадок… Знобея подарила его твоей тетушке, чтобы он наверняка к вам в дом попал. А для тебя приберегла зеркальце… Тебе повезло, что ты в него не посмотрелась: в один миг стала бы уродиной, на которую ни один кавалер не взглянул бы.
– Да они и так на меня не смотрят, эти кавалеры, – вздохнула Валюшка.
– Дураки они слепые! – буркнул Никто.
– Что?! – изумилась Валюшка.
– Ничего! – отмахнулся он. – Не отвлекайся! Это зеркало, даже разбитое, служит Знобее. Оно все ей передает: все, что видит и слышит. Осколки в кармане твоей шубы лежали. Шуба висела в прихожей. А мы тут совсем рядом наши планы обсуждали… Поняла? Перебаечник тоже все на ус мотает, он готов в любой момент исчезнуть, чтобы к своей хозяйке перебраться и доложить о том, что тут выведал.
– Как же им помешать? – с отчаянием спросила Валюшка и вдруг спохватилась: – Слушай, мой брат говорил, что против нечистой силы помогает железо и что-нибудь красное. У него любимая книжка – «Словарь русских суеверий», поэтому он практически все про нечисть и суеверия знает.
– Да уж, я сплошное суеверие, – вздохнул Никто. – А также нечисть. Поэтому железное – оно и на меня плохо воздействует. А вот красное мне не страшно. Оно имеет силу только против злых предметов – ну, наговоренных, на которые порча напущена. Чтобы такие вещи обезвредить, надо их спрятать в сундук и накрыть красной тканью. Что-нибудь из этого можно в этом доме найти?
– Сундуков я тут не видела, – задумалась Валюшка, – а вот в прихожей, в стенном шкафу, наверху, лежит на полке красный шелковый шарф. Тетя Эля его никогда не носит – говорит, что для школы это слишком вызывающе, – так что, думаю, она даже не заметит, если мы его возьмем.
– Ну давай попробуем, неси его сюда.
Валюшка на цыпочках выскользнула в прихожую, неслышно стащила с полки шарф и принесла Никто.
Он натуго замотал Перебаечника и осколки зеркальца в красный шелк и, мгновение поразмыслив, спрятал сверток в нижний ящик кухонного шкафа, затолкав как можно глубже.
– А теперь что делать будем? – спросила Валюшка и зевнула – раз, другой, третий… – Ой, извини, я сама не пойму, что со мной такое приключилось, ну прямо глаза закрываются!
– Вместе с Перебаечником мы и Ночницу обессилили, – с улыбкой объяснил Никто. – Так что ты иди и спи, поняла? А я попытаюсь узнать, кто нам сможет помочь, и у того мертвеца выспросить, как тебе от ледяного проклятия избавиться.
Валюшка зажмурилась и простонала:
– Скажи, что мне все это снится! Пожалуйста, скажи!
– Ладно, если тебе от этого легче, пусть так, – улыбнулся Никто. – Снится, конечно. Потому что ты уже спишь!
У Валюшки вдруг закружилась голова, а в следующее мгновение она обнаружила, что лежит на своем диванчике в Юлиной комнате.
– Спокойной ночи! – послышался словно издалека знакомый мальчишеский голос, и Валюшка крепко заснула.
* * *
Утром Юля разбудила ее с великим трудом. Плохо соображая, как в тумане, Валюшка потащилась в ванную. Эвелина Николаевна неторопливо завтракала на кухне: она должна была прийти только ко второму уроку, поэтому могла не спешить. Девочки, втихомолку ей завидуя, оделись, поспешно поели и разбежались – каждая в свою школу.
Не без страха Валюшка открывала дверь в класс… А вдруг Зенобия-Знобея все же притащилась в школу?! Но ее не оказалось. Может быть, опаздывает? Нет, она не появилась и позже.
Валюшка украдкой прислушивалась к разговорам одноклассников, ожидая, что о Зенобии хоть кто-нибудь вспомнит, однако ни слова о неземной красавице и ее подарках сказано не было. Более того! Жвачник, он же Борька Калюжный, имел привычный сытый и довольный вид, физиономия у него была по-прежнему румяная, Толик Роднецкий не хрипел; волосы Анжелы Кузьминой, как всегда, вились непокорными волнами; уши Оксаны Карпенко не напоминали груши, а у Маши Коршуновой не было повязки на руке… А самое главное – жуткие последствия поцелуев лихорадки исчезли с губ Игоря Дымова: он стал тем же красавчиком с обольстительной улыбкой, каким был всегда.
«Они все забыли! – с изумлением подумала Валюшка. – Начисто! Как будто Зенобии-Знобеи никогда и на свете не было! – И вдруг она перепугалась: – А что, если… если Знобеи и в самом деле не было? Что, если это был мой персональный глюк? То есть мне все просто приснилось?!»
Валюшка с трудом дожидалась перемены, чтобы пробежаться по этажам и постоять у подоконников, ожидая, что вот-вот возникнет Никто и развеет ее сомнения, но черт-ангел так и не появился. Валюшка заглядывала себе то за левое, то за правое плечо, один раз украдкой в туалете ухитрилась извернуться так, чтобы увидеть в зеркале свою спину, однако Никто не обнаружила.
«Может быть, он просто постеснялся заглянуть в женский туалет?» – с надеждой подумала Валюшка и помчалась в гардеробную, где висело самое большое зеркало в школе.
Но и в нем Никто не отразился!
«А может быть, нечистая сила в зеркалах не отражается? – с надеждой подумала Валюшка. – Надо позвонить Ленечке и спросить!»
И тут она с отчаянием вспомнила, что забыла телефон дома. И он так и валяется невесть где, причем незаряженный… И даже если Ленечка сам ей названивает, ему отвечает электронный голос, который сообщает, что абонент недоступен или находится вне зоны действия Сети, а Ленечка сердито ворчит: «Говорил я ей – меняй оператора!» А ведь если телефон не заряжен, никакой оператор не поможет…
«Надо вот что сделать, – сообразила наконец Валюшка, – надо у кого-нибудь попросить телефон и с него позвонить Ленечке. Например, у Маши Коршуновой. А я потом деньги ей на счет положу. Или сразу дам ей рублей пятьдесят, чтобы не беспокоилась, если придется долго разговаривать…»
В карманах жакета Валюшка денег не обнаружила. Неужели по своей дурацкой привычке она оставила их в кармане дубленки? А зря: иногда в школьной гардеробной подворовывали! У Валюшки, правда, ничего пока не украли, но не хотелось бы, чтобы это все-таки произошло.
Она нашла на вешалке свою дубленку, сунула руку в один карман, потом в другой… и тут голова закружилась так сильно, что Валюшка чуть не упала. На мгновение показалось, будто она угодила в центр некоего страшного темного смерча, который заклубился вокруг нее и тащит, тащит куда-то… в прошлое, во вчерашний день, когда она спустилась в гардеробную, оделась – и внезапно обнаружила в кармане сверток с поганым «подарочком» Зенобии-Знобеи… Потому что именно этот беленький сверточек с нацепленной на него серебряной ленточкой сейчас снова оказался в ее кармане!
Валюшка прислонилась к стенке, чтобы и в самом деле не рухнуть от изумления и страха, и уставилась на шуршащий сверток.
Так… Этой ночью Никто на ее глазах завернул оба подарка Знобеи в красный шарф и спрятал в кухонном шкафу. Однако осколки, белая бумага и серебряная ленточка с узелками и бантиками снова лежат в Валюшкином кармане! Это свидетельствует о том, что Знобея и ее вчерашнее появление в классе Валюшке не померещились. Все эти ужасы и в самом деле происходили!
Но почему против ее подарков оказался бессилен красный цвет? Каким образом этот сверток выбрался из кухонного шарфа?!
Прозвенел звонок, и Валюшка спохватилась, что пора идти на урок. Однако надо же все-таки избавиться от этого паршивого Знобеиного зеркальца!
Сначала хотела швырнуть сверток в урну, но испугалась, что он каким-то образом оттуда выберется и снова вползет в карман. Нет уж, лучше выкинуть его в окно.
Точно! Осколки разлетятся в разные стороны, а бумажку и ленточку унесет ветром. И все проблемы!
Валюшка выскочила из раздевалки, ринулась на четвертый этаж, огляделась – и, быстро приоткрыв створку окна, вышвырнула сверток наружу. Бумажку мигом развернуло ветром и она нелепо заколыхалась в воздухе. Серебристая ленточка тоже улетела, а осколки посыпались вниз.
«Отлично! – порадовалась Валюшка. – Теперь их ветром разнесет, снегом заметет, так что больше им вместе никак не собраться и не залезть ко мне в карман!»
Она быстренько спустилась на свой этаж, ворвалась в класс и… замерла на пороге.
У доски стояла Эвелина Николаевна, и у Валюшки подогнулись ноги. Нет, не то что она совсем забыла: второй урок у них математика, а тетя Эля «по-родственному» придирается к ней больше, чем ко всем остальным, – заставило ее обмереть. Шея Эвелины Николаевны была повязана красным шелковым шарфом!
Тем самым, который она никогда не носила, считая его слишком кричащим для школы.
Тем самым, который Валюшка вчера своими руками сняла с верхней полки шкафа в прихожей.
Тем самым, в который Никто завернул проклятые подарки Знобеи.
Тем самым, который он потом затолкал на нижнюю полку кухонного шкафа…
Каким образом его отыскала там тетя Эля?!
Наверное, случайно… Можно представить, как она рассердилась! Конечно, решила, что девочки над ней подшутили. Или она сразу догадалась, что Юля тут ни при чем, а во всем виновата Валюшка? Вон каким суровым взглядом ее смерила!
– Садись, Морозова, если соизволила все же посетить мой урок!
Голос Эльвиры Николаевны был ледяным, словно дыхание пропасти Хельхейма, куда Валюшку вчера пытались столкнуть снеговики, подручные Знобеи.
Чувствуя, как загорелись от стыда щеки, Валюшка потащилась к своему месту. Села, ожидая непременной насмешки от Жвачника, но тот был непривычно тихим. И вдруг раздался чуть слышный стон.
Валюшка повернулась – и чуть не ахнула, увидев, какое у него бледное, измученное лицо, ну просто впрозелень!
– Борька, ты что, тебе плохо? – сочувственно спросила она.
– Отвяжись, – слабо выдохнул Жвачник, держась за живот.
– Ты что, отравился? Тебе надо к врачу!
– Морозова! – рявкнула Эльвира Николаевна. – Мало того что ты опаздываешь на итоговую контрольную в четверти, так ты еще и другим мешаешь заниматься!
– Да Жва… в смысле, Калюжный болен, – ошеломленно попыталась оправдаться Валюшка. – Я только хотела сказать…
– А я ничего не хочу слушать! – неистовствовала Эльвира Николаевна. – Вон из класса! Вон из школы!
Никогда в жизни Валюшка не слышала такого ее крика. В нем звучало даже не раздражение, а откровенная ненависть…
Класс изумленно выдохнул.
Валюшка, не чуя под собой ног, потащилась к выходу, боясь поднять глаза на Эльвиру Николаевну.
«Интересно, из дому она меня тоже выгонит?» – мелькнула мысль.
Вдруг до Валюшки донеслось чуть слышное хихиканье…
Самое странное, что оно, кажется, раздавалось из кармана костюма Эльвиры Николаевны!
Валюшка покосилась туда – и чуть не упала, потому что увидела, как на мгновение из кармана высунулась обрамленная серебристыми волосами и бородой физиономия Перебаечника. Перекосилась в издевательской ухмылочке – и снова скрылась в кармане.
Валюшка растерянно хлопала глазами.
Видела она Перебаечника? Или это только почудилось?
В это мгновение раздался хриплый, надрывный кашель. Даже не оглядываясь, Валюшка узнала: это кашляет Толик Роднецкий.
На миг задержавшись у двери, она окинула взглядом класс.
Так… Голова Анжелы снова похожа на остатки разоренного ветром вороньего гнезда, уши Оксаны – это не уши, а груши, ну а губы Игоря…
На них Валюшка даже посмотреть не смогла – вылетела вон и захлопнула за собой дверь.
Замерла в коридоре, пытаясь понять, что произошло. А впрочем, что тут понимать? Все предельно ясно!
Эльвира Николаевна сняла красный шарф, освободила Перебаечника и зеркало – поэтому порча, наложенная на все подарки Знобеи, вновь обрела силу. Ленечка же говорил: «Заверни в красную ткань один предмет – и обессилишь все, через которые в этот день напускали порчу!» Логически мысля: если красное развернешь – порча обратно во все вещи вернется. Вот она и вернулась!
Да сколько же это будет продолжаться?! Теперь, получается, не только Валюшка Морозова страдает от ненависти исчадий Ледяного ада, но и все, кто рядом?
Конечно, в классе к ней отношение было так себе, не слишком-то дружеское, однако зла она никому не желала, даже Борьке Жвачнику, самому противному из всех. И уж тем более Игорю Дымову!
И вдруг ужасная догадка обожгла ее. Валюшка бросилась в раздевалку, сунула руку в карман дубленки – и похолодела.
Проклятущий сверток снова был там! Белая бумажка, серебристая ленточка, многочисленные, ехидненько позванивающие осколки зеркала – словом, все, что Валюшка собственными глазами видела разлетевшимся в разные стороны с высоты четвертого этажа, вернулось в ее карман.
– Да, верно Никто говорил, что избавиться от зеркала будет трудно… – прошептала она, поспешно выдергивая руку из кармана. – Вопрос такой: а возможно ли это вообще?!
– Теоретически возможно, – послышался знакомый голос за спиной. – Практически – неимоверно сложно!
Валюшка завела обе руки назад, за спину, и принялась шарить ими, пытаясь поймать Никто, однако пальцы ее ловили только пустоту. Но через мгновение Никто появился перед ней, потирая бок и хмурясь:
– Я щекотки боюсь до невозможности! Давай договоримся, что ты никогда меня руками хватать не будешь, ладно? Позови – и я встану перед тобой…
… как лист перед травой? – хихикнула Валюшка, у которой при виде разноглазого и разноволосого черта-ангела мигом улучшилось настроение.
– Да запросто, – усмехнулся Никто, и нахмуренные брови его разошлись.
– Слушай, но ведь я даже не чувствовала, как тебя касаюсь! Ты бесплотный, что ли? – удивилась Валюшка.
Никто кивнул:
– Все нечистые духи бесплотны.
– Почему же ты чувствуешь щекотку?! – допытывалась Валюшка.
– Спроси что-нибудь полегче, – досадливо бросил Никто. – Не могу я этого растолковать! Вообще, знаешь, пытаться объяснить отношения между миром людей и духов – это жуткая заморочка, неохота тебе мозг компостировать напрасно!
– Заморочка? Мозг компостировать? – расхохоталась Валюшка. – Ты откуда таких словов набрался?
– Я готовился говорить с тобой на доступном тебе языке, – пояснил Никто.
– Тебе надо последить за своим лексиконом, – обиделась Валюшка. – Я не лохушка какая-нибудь, а тебя вообще иногда стремно слушать!
– Ладно, забей! – буркнул Никто. – Наша ситуация осложнилась!
– Да, – мигом посерьезнела Валюшка, – ты прав. Тетя Эля шарф как-то нашла, развернула – и вся порча активизировалась по новой. Осколочки и впрямь никак не выбрасываются!
– Они исчезнут, только когда их ветром унесет, – сообщил Никто.
– Но я же выбросила их на ветер! – возмутилась Валюшка.
– Ну, разве это ветер был! Не видала ты настоящего ветра! – презрительно передернул Никто плечами, и Валюшка только сейчас обратила внимание: дырка, которая еще вчера зияла на морде изображенного на его футболке льва, каким-то образом зашилась.
То есть нет, она не зашилась, потому что шва видно не было. Она просто исчезла.
Точно таким же неведомым образом затянулись все раны и царапины, которыми были испещрены руки и лицо Никто. Валюшка уже собралась спросить, как – нет, ну как, скажите, люди добрые?! – можно было нанести бесплотному существу кровавые раны и с какого перепугу они взяли да исчезли, однако Никто раздраженно зыркнул на нее своими разными глазами:
– Забей на непонятки, сказал же! Не до них! У нас проблемы.
– Ты только сейчас это заметил? – с самым невинным видом осведомилась Валюшка.
– Я хотел сказать, что у нас новые проблемы, – уточнил Никто. – В общем, ситуация такая. Иван Васильевич Охотников, тот человек, который знает, как избавиться от преследований зимнего ада, не может открыть тайну ни духу, ни призраку, ни ангелу, ни черту. Информация проверенная, не сомневайся: ее мне подтвердили и его бывший ангел-хранитель, и бывший бес-искуситель.
– То есть полный бесполезняк? – грустно спросила Валюшка.
– Не полный, – успокоил Никто. – Частичный. Охотников откроет тайну только живому существу, которое преследуют слуги Хель.
– А где такое существо взять? – растерянно спросила Валюшка.
– Вон туда посмотри, – мотнул головой Никто.
Валюшка повернулась и оказалась лицом к лицу с зеркалом. И первым делом заметила, что в этом зеркале отражалась она одна. Никто там не было!
– Надо же! – завопила восторженно. – Ты и правда бесплотный! Теперь я верю, что нечистая сила не отражается в зеркале!
– А я верю, что ты лохушка, – презрительно проговорил так и не появившийся в зеркале Никто. – Валюшка-лохушка!
– Что?! – оскорбилась она. – Это еще почему?!
– Потому что ты спросила меня, где взять существо, которое преследуют слуги Хель.
– Ну да, а зеркало тут при чем? – воскликнула было Валюшка, и тут до нее дошло: – Так это я?!
– А что, есть другие кандидатуры?! – ехидно усмехнулся Никто.
– Да ты меня сбил с толку! – принялась оправдываться Валюшка. – Ты сказал: он откроет тайну существу, а я разве существо?!
– А что, вещество? – огрызнулся Никто.
– Я человек, – с достоинством произнесла Валюшка. – А не просто какое-то там существо, понял? Так что выбирай выражения!
– Ладно, буду, когда у меня появится время, – сердито бросил Никто. – А сейчас нам надо спешить!
– Куда?
– Домой к покойнику, – сообщил Никто так спокойно, словно речь шла о походе в библиотеку или в магазин. – Согласно последней воле Охотникова, гроб с его телом должен находиться в квартире три дня. Возможно, он предчувствовал, что кому-то может понадобиться его помощь. Надо успеть пообщаться с его душой как можно скорей, пока она находится поблизости от тела, а ей на это отведено три дня. У нас уже остался только день. Потом душа перенесется уже в совсем другие области! И там мы ее не найдем. Так что вперед! Ты придешь домой к Охотникову и скажешь, что ты его дальняя родственница, узнала, что он умер, и решила отдать ему последний долг, проститься… ну, все такое. Главное для тебя – хоть на минутку остаться одной около гроба.
– Да разве меня к нему подпустят? – встревожилась Валюшка. – Его семья небось всю его родню знает… Что, если они мне не поверят?
– Охотников жил один, его жена давно умерла, а детей у них не было, – сказал Никто. – Присматривала за ним соседка, она же занималась его похоронами.
– А если его душа не захочет со мной общаться? – прошептала Валюшка, которую уже реально подташнивало от страха.
Что поделаешь, предыдущий опыт ее общения с покойниками был самым драматическим, а порою и трагическим!
– Захочет, не переживай, – успокоил Никто. – Иван Васильевич был прекрасным человеком, очень храбрым и добрым, и душа у него такая же. Она будет счастлива тебе помочь.
– Ладно, – кивнула Валюшка. – Тогда пошли. – Надела дубленку – и спохватилась: – А что нам с осколками делать? Они ведь за нами следят и все сообщают Знобее! И она теперь знает о наших планах! Дураки мы беспечные, вот мы кто. Может, нам раздобыть еще что-нибудь красное и снова завернуть в него осколки, чтобы они ни о чем больше не разболтали?
– Эх, отличная мысль, да вот беда: красный цвет на заговоренные предметы только один раз действует, – вздохнул Никто.
– Вот досада! – сердито буркнула Валюшка.
– Ладно, не будем время терять. Пошли скорей к Охотникову! – поторопил ее Никто.
– Я знаю, как быть! – вскричала Валюшка. – Надо постоянно выбрасывать осколки! И в ту паузу, пока они еще не вернулись, быстренько переговариваться!
Она швырнула сверточек в урну и, застегивая дубленку, побежала из гардеробной.
– Здорово! – с восхищением воскликнул Никто. – Я бы не додумался, а ты молодец. Ну, теперь бегом на Верхне-Волжскую набережную, четырнадцать, квартира четырнадцать. Это адрес Охотникова. Да смотри, пока мы будем на улице, не разговаривай со мной, а то людей перепугаешь! Бежит, понимаешь, вся такая деловая, болтает сама с собой…
Валюшка погрозила ему кулаком, и Никто, давясь смехом, пробормотал:
– Если бы я оставался ангелом, мог бы и обидеться! А черту все нипочем!
* * *
На Верхне-Волжской набережной стояли очень красивые старинные дома, в которых, по представлениям Валюшки, могли жить одни только небожители. И длинный белый лимузин, который вывернул со двора, как раз когда Валюшка и Никто вошли туда, вполне соответствовал ее представлениям о том транспорте, на котором эти самые небожители передвигались.
Лимузин произвел впечатление и на Никто, потому что он так и замер на месте, глядя ему вслед.
Валюшка ужасно замерзла, поэтому не стала ждать, пока Никто придет в себя от изумления, а сразу вбежала в подъезд и начала подниматься на второй этаж, где находилась четырнадцатая квартира.
Около двери стояла какая-то угрюмая немолодая женщина в фиолетовом халате, домашних тапочках и черной кружевной косынке, и запирала замок.
– Здравствуйте, – робко пробормотала Валюшка. – Извините, а могу я увидеть Ивана Васильевича Охотникова?
– Не можешь, – спокойно сообщила женщина. – Умер Васильич.
– Да я знаю, – закивала Валюшка. – Я приехала, как только услышала об этом. Я его родственница, понимаете? Мы давно не виделись, и вот теперь я хотела… последний долг и все такое…
– Ишь ты, закопошились родственнички! – неодобрительно взглянула на нее женщина. – То жил один как перст, а тут забегали! Каждому какая-то выгода нужна от покойника!
Валюшке стало ужасно стыдно. В самом деле – ей нужна от покойника выгода…
– Небось твоя семья тоже на дороженную квартиру губу раскатала? – подозрительно нахмурилась соседка.
– Какая квартира? При чем тут квартира? – смущенно спросила Валюшка. – Дело совсем не в квартире! Я просто хотела повидать Ивана Васильевича. Ну, постоять у гроба… Проститься, вы понимаете? Можно? Пожалуйста!
Соседка подозрительно посмотрела на нее:
– Врешь небось? Постоять, постоять… а потом твои родители судиться за жилье станут!
– Да не станут они судиться! – почти в отчаянии воскликнула Валюшка. – Вот честное-пречестное слово – не нужна нам эта квартира! У нас своих две: у мамы Марины и у Михаила Ивановича, ее мужа. Понятно? Пожалуйста, пустите, пустите меня на Ивана Васильевича посмотреть!
– Две квартиры, говоришь? – задумчиво пробормотала соседка. – Вот и у меня теперь две будет! Квартиру Васильича его наследница мне отписала! Увезла гроб, а напоследок квартиру отписала! Так что теперь она принадлежит мне – Маргарите Сергеевне Полушкиной!
Валюшка хлопнула глазами:
– Какая наследница? Как – гроб увезла? Куда?!
– Да в Чернолюдово!
– Куда?! – изумилась Валюшка.
– Деревня якобы такая есть – Чернолюдово, а где это – поди знай! – отмахнулась Маргарита Сергеевна.
Чернолюдово! Ну и название! Валюшка вообразила какую-то неведомую Черную Люду, именем которой названа эта деревня, и с трудом подавила нервный смешок. Хотя вообще-то было не до смеха, конечно!
– Погрузила, значит, гроб в машину и увезла! – продолжала Полушкина.
– Как погрузила? Сама? – тупо спросила Валюшка.
– Шутишь, что ли? – обиделась соседка. – Сама! Да она вся как Снежная королева – беленькая, чистенькая, сверкающая! При ней два мужика были, тоже в белом, силищи необыкновенной: гроб схватили – и будто коробку картонную вынесли. И лимузин у нее белоснежный! Денег, видать, у дамочки куры не клюют. Конечно, что ей эта квартира, в которой лет сорок ремонта не было? А для меня это настоящее сокровище! И она его мне отписала, эта дамочка! – И Полушкина вскинула руку, в которой был зажат белый лист бумаги, на котором сияли серебряные буквы. – Вот, читай!
Но ни словечка прочитать Валюшка не успела. Серебряные буквы вдруг почернели, а потом чернота поползла по всему листку. Он съежился, словно обугленный, и распался хлопьями, которые разлетелись по полу.
– Что это, что это? – залепетала Маргарита Сергеевна Полушкина, растерянно глядя то на эти хлопья, то на свою руку, с которой творилось нечто неописуемое. – Что это?!
Валюшка покачала головой: во-первых, она не знала, а во-вторых, вообще слова не могла вымолвить от ужаса!
Рука Полушкиной сначала распухла, потом посинела. Кожа покрылась пузырями. Они лопались, извергая кровавую жидкость, а рука начала темнеть, съеживаться, словно обугливалась, – и вдруг кожа и плоть полезли клочьями, обнажая скрюченные кости.
– Что это?!! – взвизгнула Полушкина, тряся тем, что осталось от ее руки.
– Обморожение четвертой степени, – раздался рядом голос Никто, и Валюшка даже подпрыгнула от неожиданности. – Скажи ей – пусть вызывает «Скорую», да поскорей!
– Поскорей вызывайте «Скорую», у вас обморожение четвертой степени, – послушно повторила Валюшка и подумала, что на нее еще Никто смотрел с таким изумлением, как Маргарита Сергеевна Полушкина…
Однако в это мгновение Никто с силой дернул ее за руку и потащил за собой:
– Бежим! Гроб увезла Знобея!
Они успели вылететь из подъезда и промчаться километра два, не меньше, прежде чем Валюшка смогла переспросить:
– Знобея?!
Нет, она не была такой уж тугодумкой – просто передвигались они с Никто невероятно быстро! Вернее, передвигался Никто, в Валюшка влачилась за ним, будто консервная банка, привязанная к кошачьему хвосту… Как-то раз у них в детдоме Андрюшка Конопелькин из девятого класса решил позабавиться с бродячей кошкой и привязал к ее хвосту банку из-под зеленого горошка, которую стащил из кухонной мусорки. Но Валюшка, увидев это, налетела на него так, что Конопелькин потом до-олго вынужден был пропускать уроки! Ее тогда к директору вызывали, ругали-ругали… но как-то все обошлось. Конопелькин клялся, что отомстит Валюшке, когда выздоровеет, но не успел: она поехала искать тетю Тому, попала в Хельхейм, а потом ее удочерила тетя Марина и в детдом она больше не вернулась. Ну, короче, если тогда Валюшка понимала, что испытывала кошка, только теоретически, то теперь узнала на практике.
– Я сразу заподозрил, что дело тут нечисто, но сначала глазам своим не поверил, потому и задержался. Знобея умеет, ох умеет обморочить, глаза отвести! – сокрушенно выкрикнул Никто, чуть обернувшись через плечо. – У нее что ни шаг, то макабрические шутки и проказы!
– Что?! – изумленно воскликнула Валюшка. – Какие шутки и проказы?
– Жуткие, погребальные, – пояснил Никто. – Злобно-колдовские! Думаешь, почему она над тобой издевалась, когда появилась в твоем классе? Чтобы убедить тебя, что ты уродина, а в свите Хель станешь красавицей. Увидела, что тебя не проймешь, – и подарила зеркальце, поглядевшись в которое, ты должна была в самом деле стать уродиной. Знобея любит не просто уничтожить жертву, но сначала помучить ее. Ведь больные лихорадкой долго мучаются, прежде чем умереть. Но теперь ей самой помучиться придется! Ведь мы знаем, где нам теперь искать и душу Охотникова, и Знобею. Мы настигнем их. Мы узнаем, как тебе спастись!
– А может, она наврала? Может, она вовсе не в Чернолюдово в это отправилась? – промямлила Валюшка, которая меньше всего хотела снова встретиться со Знобеей, однако Никто резко качнул головой:
– Нет! Она могла отправиться только туда!
– Почему? – спросила Валюшка, но Никто ее словно не слышал и рванулся вперед, волоча Валюшку за собой.
– Погоди! Постой! – заорала она, попытавшись остановиться, изо всех сил упираясь ногами в снег и чувствуя, что ее сапожки прочерчивают две глубокие борозды. А из глаз лились слезы, выбиваемые ветром.
Странно, что прохожие не вопили от ужаса при виде стремительно несущейся девчонки… но, может быть, Валюшка просто не успевала услышать их воплей?.. А уж если бы они увидели Никто – без шубы, в одной футболке и джинсиках, разноволосого и разноглазого, – уж, наверное, Валюшка услышала бы их, несмотря на сверхзвуковую скорость бега!
– Куда ты меня тащишь? – закричала она, сразу сорвав голос и закашлявшись, и Никто наконец остановился, да так резко, что Валюшка проскочила сквозь него.
Ну да, а что такого? Если бы Никто был человеком, Валюшка с разбегу уткнулась бы в его спину и даже, очень может быть, сшибла бы с ног, а поскольку он человеком не был, то пролетела насквозь.
Вот ведь как странно, да?! Даром что бесплотный дух, а ручища такая сильная, что Валюшка никак не могла его остановить или хотя бы затормозить его бег!
– Куда мы мчимся, можешь ты мне объяснить?! – спросила она, вытирая слезы.
– В деревню Чернолюдово, куда же еще? – с удивлением моргнул Никто своими разными глазищами.
– Да объясни, почему ты в этом так уверен? Сам же говоришь, она умеет отводить глаза. Может быть, и сейчас голову нам заморочила? Мы ринемся в это Чернолюдово, а ее там и в помине нет.
– Она там! – решительно отрезал Никто. – Просто поверь мне. Я знаю точно! Знобея мчится в Чернолюдово. А главное, тащит туда душу Охотникова, которой известна тайна твоего освобождения! Ты что, не понимаешь, что это твой единственный шанс?!
– Никто, ну Никтошечка, – всхлипнула Валюшка, – спасибо большое, что ты обо мне так беспокоишься! Ты самый настоящий ангел-хранитель! Но, честно, я боюсь идти в Чернолюдово. Боюсь Знобеи! Боюсь, понимаешь? Может быть, этой зимой со мной еще ничего не случится. Может быть, они от меня теперь отстанут – Знобея, Гарм и все прочие! Может быть, им просто надоест меня доставать и они отвяжутся!
– Какую ерунду ты несешь, Валюшка, – с досадой буркнул Никто. – Как они от тебя отвяжутся? Ты уже забыла, что случилось на кладбище? Ты забыла о той гадости, которая у тебя в кармане звякает-брякает и от которой ты никак отвязаться не можешь? Ты забыла, в каком состоянии сейчас твоя тетя Эля и все одноклассники? А ведь, между прочим, они из-за тебя мучаются!
Валюшка взглянула на Никто измученными глазами:
– Ты взываешь к моей совести, да? А между прочим, мои одноклассники меня всегда терпеть не могли!
– Они тебя просто терпеть не могли, а ты вынуждаешь их рисковать жизнью, – рявкнул Никто. – Ведь проклятия Зенобии с них снять невозможно, пока ты не избавишься от преследований Ледяного ада! Разве ты этого не хочешь? Разве ты больше не боишься Гарма? – И Никто сердито крутанул вокруг запястья свою кожаную змейку.
– Боюсь, но Зенобии я боюсь еще больше, – прохныкала Валюшка – и вдруг какая-то черная тень мелькнула за спиной Никто…
Нет! Это была не тень! Это был огромный косматый черный пес!
Низко нагнув голову, он мчался прямо к Валюшке. Вот сейчас пес вскинет голову, сверкнут его четыре огненно-красных глаза, оскалится пасть словно бы в жуткой издевательской ухмылке…
«Гарм!» – хотела крикнуть Валюшка, но у нее пропал голос.
Зато у Никто не пропал.
– Бежим! – заорал он, схватил Валюшку за руку и поволок вперед.
Она не спрашивала, куда.
Чего спрашивать?! В деревню Чернолюдово, куда же еще!
И Валюшка больше не спорила.
Жизнь дороже!
* * *
Город мгновенно остался позади. Причем Валюшка совершенно не могла понять, в каком направлении они неслись: к Дзержинску, или на Кстово, или к Арзамасу, или в Заволжье? А может быть, вообще в сторону Городишка?.. Улицы промелькнули в таком немыслимом темпе, что у Валюшки до сих пор в ушах свистело! Однако постепенно Никто начал притормаживать и метаться из стороны в сторону, словно не был уверен, куда двигаться дальше.
Наконец он остановился, причем на сей раз гораздо осторожнее, чем в прошлый, так что Валюшке удалось не пролететь сквозь него. Возможно, Никто осторожничал потому, что в прошлый раз ему это не понравилось. А возможно, и в самом деле потерял направление – уж очень растерянно озирался!
– Плохо, плохо, что Знобея так сильно нас опередила, – пробормотал Никто сокрушенно. – Вообще это нам следовало бы ее опередить, чтобы засаду устроить. А теперь она нас подкарауливать будет, причем неведомо где. Может быть, даже здесь!
– С чего ты взял? – удивилась Валюшка, опасливо оглядываясь.
Они стояли на перекрестке двух нешироких дорог, похоже проселочных. По ним явно мало кто ездил – автомобильные следы были запорошены недавно выпавшим снежком, так что их едва-едва удавалось разглядеть.
– Потому что это перекресток, – серьезно сказал Никто, так и шаря взглядом по сторонам. – А перекресток – место, издавна известное дурной славой. На нем черти в свайку играют, бьются на кулачках и прячутся от холода в ветви ближних елей!
– В свайку играют? – удивилась Валюшка. – Ну, в крайнем случае сыграешь с ними.
– Да, правда! – смутился Никто. – Я все время забываю, что я и сам теперь в некотором роде черт. Да бог с ними, с чертями! Сейчас главное вот что: я вижу, Знобея тут уже побывала. Причем совсем недавно. А может быть, она и до сих пор здесь!
– И как ты это видишь? – удивилась Валюшка.
– По следам, как же еще?
– Какие следы! – усмехнулась она. – Они все снегом заметены.
– Все, да не все, – качнул головой Никто и пристально посмотрел на дорогу.
И тут произошла очень странная вещь! Под его взглядом снежок словно бы сделался прозрачным, и Валюшка совершенно отчетливо различила следы автомобильных шин, а поверху – следы ног с загнутыми ногтями. Да, это были не лапы с когтями, а именно человеческие босые ступни, только ужасно огромные! Чудилось, здесь промчались два великана!
– Что это?! – ошеломленно спросила Валюшка.
– Да следы колес той кареты, в которой умчалась Знобея, – ответил Никто.
– Кареты! – фыркнула Валюшка. – Нету больше такого слова – карета. Теперь говорят: автомобиль, машина, лимузин, тачка…
– Да без разницы, – огрызнулся Никто. – Короче, это следы колес ее тачки.
– Да что ты мне голову морочишь?! – возмутилась Валюшка. – Колеса круглые! Даже у Знобеиной тачки! Я сама их видела!
– То, что ты видела, и то, что существует на самом деле, – это разные вещи! – раздраженно отмахнулся Никто, и Валюшка обиделась.
– Что ты на меня ры… – воскликнула было она, однако замерла с разинутым ртом, так и не договорив слова «рычишь».
И было от чего замереть, потому что вдруг раздался громкий злобный собачий лай.
Валюшка в панике оглянулась, но черного пса не увидела, зато увидела, что к ним со страшной скоростью несется, появившись неведомо откуда, лимузин Зенобии, который, конечно, никак нельзя было называть тачкой. И несется, что характерно, на белых колесах!
«Ага, видишь, он с колесами!» – чуть не крикнула Валюшка, однако не успела.
Сквозь лобовое стекло лимузина высунулась рука Знобеи (стекло при этом не разбилось, рука проникла сквозь него!) и потянулась к Валюшке – вернее, вытянулась, сделавшись вдруг длины неимоверной, словно белая змея. Льдисто блестящие ногти и вцепились бы в Валюшкину руку, если бы Никто вдруг не схватил девочку в объятия и не подпрыгнул так высоко, что пронесся над автомобилем. Ногти Зенобии только чиркнули по рукаву дубленки и слегка задели запястье, оставив крохотную царапинку, о которой Валюшка, впрочем, сразу же забыла.
Никто приземлился довольно далеко от лимузина, помог удержаться на ногах Валюшке, у которой закружилась голова, и выдохнул:
– Смотри!!!
Впрочем, ей не надо было подсказывать! Она и сама увидела, как колеса лимузина внезапно закрутились спиралями, сузились – и через мгновение вместо них возникли четыре ножищи, видные от ступни до колена: белые, покрытые длинной шерстью, с загнутыми, давным-давно (а скорее всего, никогда!) не стриженными ногтищами, больше напоминающими когтищи. Повернувшись на пятках, эти ножищи стремительно понесли лимузин Знобеи к застывшим на месте Никто и Валюшке.
Валюшка решила было, что вот тут им и конец пришел, однако Никто резко тряхнул рукой – и черный браслет в виде змейки сорвался с его запястья, только это был уже не браслет, а самая настоящая змейка, которая просвистела в воздухе, как стрела, и впилась в одну из косматых ножищ.
Раздался рев, от которого у Валюшки на мгновение заложило уши, и перед ней возникло белое косматое существо гигантского роста, то ли поросшее шерстью, то ли облепленное снегом. Морда у него была не то человеческая, не то звериная.
– Снежный человек! – выдохнула Валюшка, сама себя не слыша от страха и изумления. – Йети!
Существо приплясывало, притопывало и ревело то свирепо, то жалобно. Похоже, у змеи Никто оказались очень острые зубки. Ну прямо не змея, а пиранья! Оторвать ее от себя снежный человек не мог, потому что держал лимузин. Наконец он не выдержал, швырнул лимузин и кинулся наутек.
Машина рассыпалась на части и обратилась вторым йети, который держал в лапищах сосновый гроб, покрытый крышкой. А верхом на плечах у йети восседала Знобея!
Черная стрелка опять прочертила воздух: это змейка Никто оторвалась от первой жертвы и вцепилась в ручищу второго снежного человека.
Тот издал новый вопль, разрывающий Валюшкины уши, и выронил гроб.
Крышка от удара отскочила, и Валюшка увидела, что над гробом затрепетала белая тень, очертаниями напоминающая человека.
– Скорей! – крикнул Никто. – Это он! Это его душа! Скорей!
Да Валюшка и сама поняла, что видит душу Охотникова и нельзя терять ни мгновения: нужно немедленно узнать тайну спасения от Ледяного ада. Метнулась к гробу, однако йети огромными прыжками кинулся наперерез, простирая к ней свои когтистые не то руки, не то лапы. Еще мгновение – и Валюшка угодила бы прямо в них, однако йети вдруг замер как вкопанный, а потом попятился.
Свирепый рык раздался за Валюшкиной спиной!
Она оглянулась и увидела, как из груди Никто высунулась рычащая львиная морда…
Рисунок, которым была украшена его футболка, ожил – и на свободу вырвался лев, в одно мгновение так увеличившийся в размерах, что йети в панике попятился от него.
Было от чего запаниковать – от льва в разные стороны так и сыпались огненные искры!
Знобея спрыгнула с плеч своего струсившего «коня» и грянулась оземь, обернувшись белоснежной кошкой. Эту кошку Валюшка уже видела на кладбище, однако сейчас она оказалась огромной – даже больше льва! Размахнулась лапищей с длиннющими ледяными когтями, но лев успел отпрянуть. И вовремя, иначе когти вонзились бы ему в грудь!
Знобея провизжала что-то неразборчивое, и йети кинулся подбирать гроб и накрывать его крышкой. Белый призрак Охотникова канул внутрь.
Знобея поднялась на задние лапы – при этом лицо ее и одна рука вновь стали человеческими, напомнив о той ослепительной красавице, которой она порою прикидывалась. Однако красавица, сунув в рот два пальца, издала совершенно разбойничий пронзительный свист, словно бы взрезавший пространство. Показалось, острый нож распорол огромную подушку, из которой хлопьями внезапно повалил снег. Знобея взмахнула лапой – и вокруг закрутился неистовый метельный вихрь.
Йети подхватил ее своей огромной ручищей, забросил себе на плечи, другой рукой сцапал гроб и бросился бежать. Знобея злорадно хохотала и, иногда оборачиваясь, махала оставшимся то рукой, то кошачьей лапой.
Внезапно йети отшвырнул гроб, сбросил Знобею с плеч и со стонами, потирая на бегу руки и ноги, кинулся в том же направлении, куда удрал первый йети.
Знобея яростно заорала, но он не остановился. Тогда она схватила гроб под мышку и на трех лапах понеслась прочь.
А вслед за бегущими просвистела какая-то черная стрелка. Валюшка поняла, что это была змея Никто!
Впрочем, рассмотреть что-то толком было уже невозможно: снег залеплял глаза, а метель усиливалась – на ногах не устоять.
– Все ко мне! – крикнул Никто, и Валюшку словно подхватило ветром и перебросило к нему. Тотчас рядом оказался лев, которого тоже будто вихрем принесло. Молниеносно уменьшившись в размерах и перестав искриться, лев влип на свое место на футболке Никто.
Буря неистовствовала, так и норовя растащить Никто и Валюшку в разные стороны, однако он прикрыл девочку каким-то толстым плащом. Откуда вдруг взялся этот плащ, думать было некогда – да и какая разница? Главное – есть защита от этой бешеной вьюги, которая повергла в ужас даже льва! Валюшка прижималась к его морде и слышала, как он тихонько и жалобно поскуливал. И вроде бы еще кто-то скулил у ног Валюшки. Она попыталась понять, кто бы это мог быть, а потом решила, что, наверное, ей просто мерещится с перепугу.
Никто с трудом удерживался на ногах: буря трепала, била и хлестала его сильнее, чем Валюшку, прильнувшую к нему и нашедшую защиту в его объятиях.
– Да когда же она кончится, эта проклятущая метель?! – простонала Валюшка в полном отчаянии.
– Это не метель, – выдохнул Никто ей в ухо, и голос его дрожал то ли от страха, то ли от усталости и боли. – Это Встречник. Знобея накликала на нас Встречника!
– Это еще кто такой?! – испуганно спросила Валюшка.
– Злой дух перекрестков, который вечно спешит за неприкаянной душой. Неосторожного путника он может утащить с собой, и тогда никто и нигде больше не увидит его! Наверное, Знобея посулила ему тебя в награду, если он поможет ей удрать от нас. Встречник никогда не уймется, пока не добьется своего. Спастись от него можно только одним способом: бросив в вихрь острый нож. Тогда смерч сразу рассеется.
– Да где ж мы нож возьмем? – всхлипнула Валюшка.
Никто вздохнул – довольно уныло.
Нож и впрямь негде было взять!
И вдруг Валюшку осенило… Правда, она еще не знала, восхититься своим умом или ужаснуться своей дурости, а потому промямлила довольно нерешительно:
– А это обязательно должен быть нож? Или сойдет что-нибудь острое?
– А где ты острое-то возьмешь? – безнадежно спросил Никто.
– Да у меня же в кар… – начала было Валюшка, но тут же вспомнила: каждое ее слово слышит не только Никто, но и осколки зеркальца Знобеи, а значит, и сама проклятая Лихорадка. Поэтому она проговорила уклончиво: – Догадайся с трех раз! У нас тут целая куча кое-чего острого! Ну, чему нужен сильный ветер!
– Я понял! – радостно вскричал Никто. – Да уж, это ветер так ветер! Самый подходящий! Ты просто гений, Валюшка!
– Значит, Валюшка больше не лохушка? – не без ехидства спросила она.
– Нет, Валюшка – гениальная девчушка, – радостно засмеялся Никто.
– Тогда я их бросаю? – сунула Валюшка руку в карман.
– Нет, лучше дай мне, я сам брошу: я вижу сердце вихря, а ты нет. Надо точно в самое сердце ему попасть, иначе все напрасно.
– Хорошо, – Валюшка достала сверток из кармана. – Держи.
Она почувствовала, как ее руку нашарили пальцы Никто, вот только они показались какими-то странными: скользкими и очень холодными… Впрочем, наверное, даже черти Огненного ада могут замерзнуть от такого бешеного зимнего ветра!
И вдруг Валюшке невесть почему вспомнилось, как она однажды держала на руках голубя со сломанной лапкой и гладила его крыло…
– Ну давай, давай скорей! – проворчал Никто, и Валюшка почувствовала, как сверток с осколками исчез из ее руки.
Никто размахнулся – и плащ, которым он прикрывал Валюшку, резко распахнулся. Спину даже сквозь дубленку буквально обожгло студеным порывом вихря: даже показалось, что ее сейчас оторвет от Никто и утащит неведомо куда! Валюшка вцепилась в него и только сейчас ощутила, что плащ-то, оказывается, сделан из перьев.
Вихрь, который клубился вокруг них, вдруг взвыл в три раза сильнее и страшнее, а Никто закричал… и это был крик боли!
– Что ты, что ты, Никто?! – испуганно заверещала Валюшка, и ей показалось, что голос ее звучит почему-то очень громко, даже слишком громко. Не сразу она поняла: да ведь это потому, что внезапно прекратились завывания и рев ветра!
Никто вздохнул с облегчением и опустил свой плащ.
Валюшка оглянулась – да так и ахнула. Лес и дорога оказались засыпаны снегом, и картина открылась ну просто необыкновенной красоты! Снежные кружева свешивались с еловых и березовых ветвей, и, хоть небеса были затянуты бледными облаками, все сверкало и искрилось, словно веселясь и радуясь жизни, и Валюшка невольно засмеялась сама.
– Улетел! Встречник улетел! – радостно заорала она, оборачиваясь к Никто, – и замолкла, перепуганная.
Он стоял бледный, бессильно свесив… черно-белые крылья, которые откуда-то взялись у него вместо рук. Перья крыльев были иссечены, и клочья их валялись вокруг.
– Что это? – пролепетала Валюшка.
– Да посекло зеркальными осколками, пока с ними Встречник сражался, – слабо усмехнулся Никто. – Ладно, главное, что с ним справились.
– Да нет, вот это что такое? – Валюшка осторожно коснулась пальцами крыльев. Теперь понятно, почему она вспомнила голубя, когда передавала Никто осколки!
– Ты что, крыльев никогда не видела? – смущенно буркнул Никто, и крылья исчезли, словно втянувшись в его руки.
Валюшка поняла, что говорить об этом ему совсем не хочется, и тактично перевела разговор на другое.
– Слушай, а твои звери живые или нет? – спросила она, осторожно гладя львиную гриву на груди Никто.
Лев тихонечко зарычал. Правда, вполне приветливо.
– Это стражи адских врат, – пояснил Никто. – Лев, змея… ну, в общем, лев и змея. Это мои новые друзья и помощники.
– Странно, – сказала Валюшка. – А как они свой пост у адских врат покинули? Тоже мне, стражи!
Никто немного смутился и пробормотал:
– Ну, они просто решили мне помочь. Мы с ними как-то сразу подружились, несмотря на то, что я еще не вполне принадлежу аду. А крылья – это все, что от моей прежней, ангельской, жизни осталось. Остатки былой роскоши, так сказать!
– Мне кажется, когда тут Встречник бушевал, рядом с нами сидел кто-то… какой-то зверь, – задумчиво оглянулась Валюшка, не переставая дивиться окружающей красотище и спокойствию. – И к ногам жался, и скулил.
– Да это вьюга завывала, – быстро ответил Никто. – Ну что, пошли дальше?
– А где твоя змея? – забеспокоилась Валюшка.
– К реке помчалась, – пояснил Никто. – Вряд ли успеет, конечно, из-за этого поганого Встречника, но попытаться можно…
– А зачем ей к реке? – недоумевающе спросила Валюшка.
– Понимаешь, укусив человека или зверя, змея тотчас ползет к реке. Если укушенный успеет напиться воды, а еще лучше – окунуться раньше змеи, то он выздоровеет. Поэтому моя змея ринулась к реке, чтобы опередить этих, как ты их называешь… йети. Думаю, до них не сразу дошло, какая опасность кроется в укусах, зато, спохватившись, они сразу кинулись лечиться. Они, конечно, ногастые, зато моя змеюшка что стрела летит!
– Никто, ты не спятил? – осторожно спросила Валюшка. – Как можно окунуться в реку в конце декабря? Или там где-то прорубь есть?
– Валюшка, ты не переживай, – ласково сказал Никто. – Река в реальной жизни и река в нашем мире – это разные реки! Главное, что благодаря укусам моей змеи мы задержали Знобею!
– Почему? – удивилась Валюшка.
– Она, конечно, тварь волшебная и силой необыкновенной владеет, но без тачки своей, да без йети, да с гробом под мышкой ей вряд ли до Чернолюдова быстро добраться, – устало сказал Никто. – Значит, не успеет нам там ловушку устроить. Ну что, двигаем дальше?
– Двигаем, – кивнула Валюшка, вдруг ощутив острейшее желание не только никуда не двигать, но и вообще не двигаться. Просто лечь в снег и лежать. Хотя лучше бы не в снег: он ведь холодный, а ей и без того стало вдруг невероятно холодно!
Накинула капюшон дубленки, потуже замотала шею шарфом, но это мало помогло. Знобило все сильней.
– Что ж так холодно, а? – пробормотала жалобно. – Руки замерзли – ну прямо заледенели!
– Руки стынут – значит, кто-то о тебе злословит, – пояснил Никто. – И я даже знаю кто!
– А может, я просто замерзла? – вяло пробормотала Валюшка и вдруг закашлялась до хрипоты.
Тут же стало невыносимо жарко: до того, что пришлось снова сбросить капюшон, размотать шарф и расстегнуть дубленку.
– Не пойму, что со мной… Простудилась, что ли? Наверное, меня Встречником продуло. Ой, как рука заболела! А это что такое?
Она взглянула на запястье, в которому прилип кусочек льда. Попыталась оторвать его – и вскрикнула от боли. Оказалось, лед проник в ее тело словно заноза.
– Она все же зацепила тебя своим когтищем, проклятая Знобея! – воскликнул Никто. – И как только ухитрилась?!
– Я заболела? – спросила Валюшка, хотя ответ на этот вопрос был ей хорошо известен. – А у нас никаких лекарств нету…
– У тебя лихоманка, – с сожалением сообщил Никто. – А против нее обычные лекарства не помогают.
– А какие помогают? – прохрипела Валюшка, которой все сильней хотелось лечь в снег, потому что он холодный, а ей стало теперь ужасно жарко…
Нет, снова холодно! И снова жарко!
– Против лихоманки есть два верных средства, – сказал Никто. – И одно у нас, к счастью, под рукой! Иди сюда, вот сюда!
Валюшка еле шевелила ногами, и Никто буквально затащил ее в самый центр перекрестка.
– Стой здесь! – ободряюще проговорил он. – Сейчас я тебя вылечу! Надо над головой у больного лихоманкой связать на перекрестке вершины четырех берез – и болезнь пройдет. Только не забыть сказать при этом: «Покинешь – отпущу, не покинешь – сама сгинешь!»
И, протараторив заклинание, Никто бросился к березе, которая росла у самой дороги. Подпрыгнул так высоко, что достал ее вершину, повис на ней и с силой пригнул к земле рядом с Валюшкой.
Тотчас с его футболки сорвался лев и передними лапами крепко прижал вершину березы, чтобы она не разогнулась снова.
Никакого страха при виде этого огромного ожившего льва Валюшка не ощутила. После того как она прижималась к его морде во время Встречника, какой может быть страх?!
Впрочем, ей было так худо, что уже не осталось сил бояться.
Тем временем Никто проворно пригнул к земле вершины еще двух берез (лев крепко держал их) и взялся за четвертую.
Повис на вершине дерева, начал его гнуть, однако оно не поддавалось.
– Ствол совершенно обледенел, – крикнул Никто Валюшке. – Потерпи еще немножко!
Она тупо кивнула.
Никто пришлось изрядно потрудиться, прежде чем береза наконец согнулась, недовольно потрескивая, словно постанывая. Лев прижал вершину четвертой лапой.
– Сейчас я свяжу вершины, ты встанешь под ними – и сразу выздоровеешь! – весело воскликнул Никто.
Валюшка посторонилась, чтобы не мешать ему, как вдруг что-то схватило ее за руку. Она решила было, что это березовая ветка зацепилась, оглянулась… и увидела меж ветвей чье-то смертельно-бледное лицо, которое смотрело на нее бледно-зелеными глазами и улыбалось синеватыми губами.
И это оно держало ее за руку тонкой, но цепкой оледенелой рукой, похожей на ветку!
Валюшка заорала так, что лев от неожиданности подскочил и отпустил все вершины. Деревья радостно разогнулись, а Валюшка взлетела ввысь, потому что рука-ветка потащила ее за собой.
* * *
Какое-то мгновение Валюшка болталась в воздухе, а рука подтягивала ее все ближе к стволу. Тут Валюшка разглядела, что это не просто ствол березы, а тело… тело женщины. А смотрит на нее – лицо березы! А держит ее – рука березы!
В следующую секунду ее что-то сильно рвануло, березовое лицо исказилось от разочарования, у Валюшки захватило дух, а потом она обнаружила себя стоящей на снегу. Рядом оказался взлохмаченный Никто, и Валюшка поняла, что он совершил свой очередной невероятный прыжок, чтобы вырвать ее из рук березы.
Лев, вернувшийся на футболку хозяина, смотрел на Валюшку с почти человеческим сочувствием.
– Чт-то эт-то? – пролепетала она, стуча зубами то ли от страха, то ли в ознобе. – Чт-то эт-то было?!
Никто не успел ответить.
– Древница, – прозвучал надтреснутый тихий голос. – Древница это была!
Никто и Валюшка разом обернулись и увидели маленького пузатенького старичка, одетого во все белое. Даже лапоточки у него оказались белыми! Щекастая физиономия была исполнена невероятного добродушия.
За его спиной тянулась цепочка следов.
– У березок хозяйки есть, – пояснил он. – Древницами зовутся. Зимой спят вместе с березками, тоже оледенев, как и те. А вы одну древницу разбудили, вот она и вцепилась в тебя, решив, наверное, спросонок, что лето настало, девки пришли ветви на березках завивать.
– Зачем? – тупо спросила Валюшка.
Да уж, отупеешь тут небось, страх за страхом испытывая!
– На Вознесенье всякая девка завивает березку: если та не завянет до Троицы, значит, девка выйдет замуж в этом году, – сообщил старичок.
– Кто вы? – спросил Никто.
Старичок бросил на него быстрый взгляд и сказал:
– Аукой меня зовут. Не слыхал?
Никто задумчиво качнул головой:
– Вроде нет…
– Ну и ладно, – улыбнулся старичок. – Все еще впереди! Аука я, значит. Живу в лесу зимой и летом. Тут неподалеку у меня избушка. Ох, до чего у меня хорошо! Стены золотым мхом проконопачены, помело – медвежья лапа. А что всего лучше – у меня тепло! И самоварчик пыхтит – вода круглый год от талого снега. Девчоночке-то обязательно согреться надо. Видать, лихоманка к ней прицепилась. Скорей, скорей в тепло!
– Д-да! – простучала зубами Валюшка. – Я обязательно, обязательно должна согреться! И чаю горячего ужасно хочется!
– С медком, а то с малиной сушеной заварим! – посулил Аука. – Идите за мной не медля.
И он споро зашагал в глубину леса, аккуратно ступая в свои следы.
– Идем, Никто! – позвала Валюшка и, не дожидаясь ответа, пошла за старичком.
Однако хоть и меленькие шажки делал он, но поспеть за ним оказалось очень трудно, да и в следы его Валюшка почему-то попадала с трудом. Она так сосредоточилась на этом, что на какие-то минуты обо всем забыла и вспомнила, только нечаянно налетев на дерево.
Огляделась – да так и ахнула. Вокруг толпились – откуда они только взялись?! – корявые деревья с потрескавшимися стволами. Рядом лежали груды бурелома, а кое-где валялись целые полосы вырванных с корнем деревьев. Почему-то не было видно ни Ауки впереди, ни Никто позади, да и следы добродушного старичка исчезли.
– Ау! – закричала Валюшка испуганно, и совсем близко немедленно отозвался знакомый голос:
– Ау! Ау!
Валюшка побрела в ту сторону, увязая в снегу и недоумевая, как же так вышло, что она забрела в какой-то бурелом и сбилась со следа Ауки. И куда Никто подевался, интересно знать?
– Никто! – окликнула она, однако ответил ей все тот же добродушный стариковский голос:
– Ау! Ау!
Странно: звучал он вообще с другой стороны, а не оттуда, куда направлялась Валюшка.
– Ау! – крикнула она, начиная паниковать, и, к ее изумлению и ужасу, голос Ауки зазвучал сразу со всех сторон, то приближаясь, то отдаляясь:
– Ау! Ау! Ау!
Валюшка заметалась меж деревьев, обходя бурелом, и завопила отчаянно:
– Да где же вы?! Никто! Аука! Ау!
И вдруг до нее донесся не то скрип, не то стон.
Валюшка обернулась и увидела, что корявое дерево, стоящее рядом, так и гнется, так и дрожит, словно его корежит от боли. Другие деревья тоже тряслись, словно в лихорадке, а некоторые издавали настолько свирепый скрип, что можно было подумать, будто это рычат дикие звери. Их ветви, словно узловатые, черные, недобрые руки, тянулись к Валюшке, явно намереваясь вцепиться в нее. Несколько стволов источали какой-то черный дымок. Разнесся омерзительный запах гниения, от которого Валюшка начала кашлять еще сильней, чем раньше. Ей казалось, что этот дым буквально впивается в горло!
Вдруг раздалась громкая и тяжелая поступь, словно откуда-то надвигалось огромное существо. Промерзшая земля так и задрожала, и Валюшка увидела, что к ней приближаются еще несколько деревьев, выбрасывая из земли корни и разметая снег, круша и ломая все на своем пути. Бурелом разлетался под их напором будто кучка спичек!
Никогда не думала Валюшка, что деревья могут сойти с ума, но эти имели вид совершенно бешеный!
В первое мгновение она обрадовалась, что деревья передерутся между собой и не обратят на нее внимания, однако через миг поняла, что бешеные пришельцы тоже рвутся к ней и жить ей, похоже, остается считаные мгновения.
Валюшка даже закричать не могла, чтобы позвать на помощь, потому что вонючий черный дым забил легкие, нос, рот…
«Никто! – подумала она в отчаянии. – Ну как же ты мог меня бросить?!»
– Я здесь! – закричал в это мгновение Никто, зависая над ней в прыжке, однако свирепо растопыренные ветви бешеных деревьев вцепились в его ноги и едва не стащили вниз.
Тогда за его спиной развернулись крылья, не давая упасть. Однако деревья так буйно размахивали своими корявыми, но тяжелыми сучьями и ветвями, что Никто не смог увернуться и одно крыло его бессильно повисло.
Из последних сил взмахнув другим крылом, Никто почти рухнул на снег позади деревьев и, прежде чем они смогли повернуться и ринуться к нему, с силой рванул на груди свою футболку.
Что-то ослепительно сверкнуло, и из груди Никто вырвался комок пламени. Ударился в снег, который сразу зашипел и пошел паром, и оказался уже знакомым Валюшке львом, стражем ада! Только теперь он был не простым львом, а огненным, и каждый рык его был клубом огня, ударявшим в деревья и сжигавшим их дотла. Первыми вспыхнули те, гниль которых едва не задушила Валюшку, и ей на мгновение стало легче дышать, но только на мгновение – таким жаром и дымом заволокло все вокруг.
Некоторые бешеные деревья кинулись сражаться со львом. Конечно, они загорались, однако их сучья успевали нанести льву столь чувствительные удары, что он то рычал, то визжал от боли. В ярости лев изрыгал все более мощные клубы пламени, ничего не видя вокруг себя, и Валюшка с ужасом осознала, что тот, кого послал Никто, чтобы спасти ее, может ее погубить!
В этот миг она с трудом расслышала за ревом пламени крик Никто:
– Беги ко мне! Скорей! Сюда!
Его темный силуэт расплывался и дрожал в жарком мареве, словно плавился. Казалось, он находится ужасно далеко, и Валюшка с ужасом осознала, что ей придется бежать к нему через огонь.
Но она же сгорит!
– Нет! Я боюсь! – закричала она.
И вдруг сквозь треск и рев пламени до нее донесся яростный собачий лай.
В полной уверенности, что начался предсмертный бред, Валюшка оглянулась и увидела огромного черного пса, который выскочил из леса и уже был готов вбежать в огонь.
Вбежать в огонь, чтобы добраться до нее!
– Скорей сюда! – снова завопил Никто, и Валюшка кинулась к нему, закрывая лицо руками.
На миг пламя вокруг вскипело – и тотчас в лицо ударила стужа, которая, как показалось Валюшке, стала еще сильней, особенно после того, как она разогрелась, нет – раскалилась в огне.
– Ты жива? Слава богу! – бормотал Никто, тормоша Валюшку. – Господи, как же я перепугался, когда вспомнил, кто такой этот Аука, и понял, куда он тебя может завести!
– А я думала, ты меня бросил, – бормотала Валюшка, вцепившись в него обеими руками и с ужасом глядя на зияющую на его футболке дыру. – А с твоим львом… с ним нечего не случится? Он вернется?
– Все будет хорошо, – ободряюще кивнул Никто. – Мой лев вернулся туда, где должен быть. И змейка тоже. Но не ко мне…
– Значит, мы остались без защитников? – всхлипнула Валюшка. – Как же мы теперь?!
– Ну, еще есть… – начал было Никто, однако осекся, махнул рукой и бодро воскликнул: – Да я и сам очень даже ничего, даром что ни ангел, ни черт! Вот жаль только, что оплошал – поздно вспомнил, кто такой Аука.
– А кто он такой? – испуганно спросила Валюшка.
– Довольно злобный лесной дух, – вздохнул Никто. – В отличие от прочей природной нечисти – ну леших там, водяных, русалок – он зимой не спит. Самое милое для него дело – завести путника в глушь да бурелом. Аукает, откликается, вселяет надежду на спасение, а сам человека водит до тех пор, пока тот не заснет сладким морозным сном, обо всем забыв.
– Ну знаешь, мне среди этих деревьев не до сна было! – покачала головой Валюшка. – Буйные какие-то!
– Это ты правильно сказала, что буйные, – кивнул Никто. – Есть такие деревья в каждом лесу, и никто не знает, откуда в них это буйство берется. Беда, если хоть одно такое дерево окажется среди тех, из которых дом построен. Изведет хозяев! Говорят, в такие деревья некогда вселились души злых колдунов. А на том месте, где особенно много бурелома навалено, играли свою свадьбу леший с лешачихой. Хотя я точно сказать не могу. Понимаешь, я ведь с нечистиками недавно общаюсь, еще не всех узнал. Их же много, сразу не запомнишь.
– А откуда они вообще взялись? И ангелы откуда? – спросила Валюшка.
– Ну, рассказывают, однажды ударил Бог кремнем о кремень – и вместе с искрами посыпались добрые силы: ангелы, архангелы и серафимы. А потом ударил кремнем о кремень Сатана – и посыпались злые силы. Те, которые в адские пропасти упали, сделались чертями, которые в воду – стали водяными и русалками, кто в лес – лешими, в болота – болотниками… ну и прочей нечистой мелочовкой. То есть мы все – искры, только одних любят, а других нет.
– Вот странно, – задумчиво протянула Валюшка. – А кремни были те же самые? Ну, у Бога и у Сатаны?
– Вот уж не знаю, – хмыкнул Никто. – А какое это имеет значение?
– Как же ты не понимаешь? Выходит, все зависит от того, кто бьет кремнем о кремень – добрая сила или злая. Понимаешь? Получается, главное – не действие, а цель этого действия, да?
– Да! – горячо воскликнул Никто. – Конечно! Главное – цель! Я рад, что ты это понимаешь! Ну ладно, чего это мы стали да стоим? Нам же идти надо. Ты, кстати, как себя чувствуешь?
– А знаешь, – удивленно воскликнула Валюшка, – очень хорошо! Просто отлично! Я так прогрелась, что даже коготь Знобеи растаял! Ну, получается, я и выздоровела.
– И правда, это отлично, потому что с вершинами берез у нас ничего не получилось, а в Чернолюдове мы вряд ли найдем другое лечебное средство. Оно самое действенное, но его там точно нет!
– А что за средство?
– Положить в изголовье больного лошадиный череп.
Валюшка чуть не рухнула от изумления:
– Что за жуть?!
– Да, вот такая жуть, – ухмыльнулся на ходу Никто. – Конский череп вообще страшен для многой нечистой силы. Если в деревню, скажем, нежить повадилась, то вокруг околицы или дворов надо натыкать палки с конскими черепами.
– Нежить? Это кто? – испугалась Валюшка.
– Ну, ожившие мертвецы, упыри, вурдалаки, вампиры, всякая такая гадость.
– Да уж, правда, что гадость! – передернулась Валюшка. – А почему ты уверен, что в этой деревне не нашлось бы лошадиных черепов? Вроде бы в деревнях обязательно должны быть лошади!
– Там не только лошадей, но и людей нет. Или разбежались, или злые колдуны да ведьмы их повывели. А потом и сами все перемерли.
– Какие злые колдуны? – насторожилась Валюшка. – Какие ведьмы?!
– Самые обыкновенные, какие же? – небрежно ответил Никто. – Думаешь, почему деревня так называется – Чернолюдово? Злых колдунов и ведьм называют черными людьми. Закрой рот!
Валюшка послушно подобрала нижнюю челюсть. Значит, никакая Черная Люда тут ни при чем…
– А лошадиных черепов, – продолжал Никто, – там нету потому, что это средство спасения от нежити, а вся нежить служила тем злым колдунам и ведьмам. В том числе и лихоманки Ледяного ада.
– И Знобея?
– Конечно! Куда ж без нее!
– Слушай, – задумчиво спросила Валюшка, стараясь идти след в след за Никто, чтобы не вязнуть в сугробах, – а почему Знобея гроб с Охотниковым именно в эту деревню потащила? Много мест на свете, а она именно туда ринулась…
– Наверное, потому, что он оттуда родом, – небрежно ответил Никто. – Наверняка и сам колдуном был при жизни.
– Знаешь, это очень странно, – продолжала Валюшка. – Очень странно! Многие люди завещают похоронить себя в родных местах, но Знобея как-то не очень похожа на тех, кто последнюю волю покойника рьяно исполняет. Наверняка тут еще какая-то причина есть.
– Да оттуда же мне знать? – не оборачиваясь, буркнул Никто. – Смотри, мы почти дошли. Вон и Чернолюдово показалось.
И в самом деле – лес поредел, и впереди, на самой опушке, маячили низенькие, заметенные чуть ли под самые крыши деревенские домишки.
– Так, теперь надо в оба смотреть! – настороженно сказал Никто. – От Знобеи, сама знаешь, можно чего угодно ждать!.. – Огляделся и воскликнул: – Это еще что такое?!
– Что? – насторожилась Валюшка.
– А вот посмотри.
Но она уже и сама увидела, что вокруг них там и тут замелькали блекло-голубые огоньки.
– Я слышала, что, если на кладбищах по ночам мелькают огоньки, это бродят души усопших, – пробормотала Валюшка. – Но сейчас же не ночь, и мы не на кладбище!
– На болотах огни зажигают болотники, чтобы заманить в трясину и утопить неосторожных путников. Над кладами мерцают своими глазищами кладовики… Но все это летом, а сейчас совсем не лето! – развел руками Никто, озадаченно разглядывая лежащий перед ними сугроб, по которому тоже перебегали мертвенно-голубые огоньки, и вдруг так резко отпрянул, что чуть не сбил Валюшку с ног.
– Осторожней! – взвизгнула было она и тут же подавилась своим визгом, увидев, что сугроб внезапно вспучился.
Процарапывая тяжелый снег с противным скрежетом, оттуда медленно высовывалось что-то черное, и Валюшка не поверила глазам, разглядев, что это человеческие пальцы. Вслед за пальцами высунулась и рука до локтя. При виде сине-черной, сгнившей до кости кожи Валюшка вспомнила Маргариту Сергеевну Полушкину…
Неужели и тут не обошлось без проклятущей Знобеи?!
Никто схватил Валюшку и отпрыгнул вместе с ней в сторону, потому что полусгнившая рука начала мотаться взад-вперед, а скрюченные пальцы хватали воздух.
Но не воздух был нужен этой ужасной руке, а Валюшка с Никто!
– Бежим! – простонала она. – Нет, надо лететь!
– Не смогу, мне буйные деревья сломали одно крыло, – в отчаянии воскликнул Никто. – Бежим!
Но бежать-то было уже некуда.
Из-за деревьев вылезали существа, появление которых предвещали блуждающие огоньки. При виде их хотелось зажмуриться и уверять себя, что это страшный сон. Но зажмуриваться было никак нельзя, потому что приходилось метаться из стороны в сторону, не то схватит или одно чудище, или другое.
Здесь был синебородый полуголый мужик с босыми перепончатыми ножищами, больше похожими на утиные лапы, обмотанный почему-то рваной рыболовной сетью, в которой можно было даже разглядеть нескольких неподвижных рыб. Рядом плелся какой-то коричневый осклизлый горбатый уродец, весь облепленный коричнево-зелеными водорослями и пиявками. Две еловые шишки в рост человека, с рожами, несколько напоминающими человеческие, с трудом переставляли корявые кривые ноги, оставляя за собой птичьи следы. И еще какие-то мертвенно-бледные зеленоволосые девушки, которые напомнили Валюшке древницу, тащились, падая, но снова поднимаясь и продолжая передвигать босые ноги… Да всех было просто невозможно описать, перечислить! Двигались они медленно, неуклюже, словно во сне, но руки их были протянуты к Никто и Валюшке, на них же были устремлены остекленевшие, словно бы незрячие глаза, которые при этом отлично видели, куда пытаются убежать перепуганные жертвы!
– Да ведь здесь собралась вся зимняя и летняя нечисть! – воскликнул Никто. – Водяные, болотники, русалки, лешие, разные шишиги… Знобее, конечно, подвластны только зимние чудища, но она как-то разбудила тех, кто спал зимним сном, и послала их против нас, нарушив природное равновесие.
– Вот почему они все какие-то… будто замороженные и заторможенные, – пробормотала Валюшка, лихорадочно озираясь и пытаясь понять, куда можно убежать.
Но их окружали все теснее. Вдобавок из сугробов выбирались какие-то почерневшие скелеты, на которых кое-где болтались клочья почерневшего мяса.
– Знобея оживила останки людей, которые когда-то погибли в лесу, – прошептал Никто. – А это… а это что такое?!
Сначала до них долетели громкие звуки, напоминающие зловещее клацанье чьих-то огромных челюстей. Потом затрещали деревья, и Валюшка завопила от ужаса, увидев, что по сугробам к ним продираются ледяные пауки.
Огромные, прозрачные, они тащили за собой ледяную паутину, сплетая ее на ходу, охватывая ею всю нечисть подряд и подталкивая ее все ближе и ближе к Никто и Валюшке.
Через несколько мгновений они окажутся оплетенными коконом паутины все вместе – живые и неживые, люди и призраки, – и тогда Валюшке и Никто не спастись!
И вдруг Валюшка заметила просвет в этом ужасном кольце смерти.
– Бежим в деревню! – крикнула она. – Скорей! Вон туда! Там можно прорваться!
И, не дожидаясь Никто, она ринулась вперед, увязая в сугробах. Как-то удалось проскользнуть между оледенелыми, а потому неуклюжими русалками или древницами и выскочить на опушку, которая переходила в заметенную снегом деревенскую улицу. Тут Валюшка обернулась… и увидела огромного черного пса, который несся к ней, угрожающе нагнув голову. А за ним мчался длинными прыжками, зависая над сугробами, Никто и кричал:
– Вот она! Хватай! Держи ее!
Пес приближался. Вот сейчас он поднимет голову, оскалит клыки, и на Валюшку глянут четыре красных злобных глаза.
Все! Она погибла! И нечего надеяться на помощь Никто, потому что он… он сам натравливает Гарма на нее!
Валюшка попятилась… и вдруг чья-то ледяная рука обхватила ее за шею, прижав к чему-то очень холодному, и раздался знакомый голос:
– Попалась, моя радость?
И издевательский хохот зазвенел в ушах. Чудилось, перезваниваются под ветром льдинки.
Знобея!
Валюшка попыталась вырваться, заметалась из стороны в сторону, но внезапно почувствовала, что снег под ее ногами расползается, земля разверзается – и они обе вместе со Знобеей стремительно летят куда-то вниз.
* * *
Валюшка тяжело грянулась на что-то твердое, но даже не обратила внимания на боль. Вокруг царила кромешная тьма, однако рядом злорадно хихикала Знобея.
– Пусти меня, Знобея, лихоманка проклятущая! – рванулась Валюшка, однако та крепко держала девочку и злобно прикрикнула на нее:
– Не смей меня так называть! Ненавижу ваши простонародные русские названия! Это меня оскорбляет! Я фебер, верная служанка великой Хель! Фебер, поняла?!
«Да какая разница, фебер или лихоманка?!» – подумала Валюшка, но не стала тратить время на споры.
– Спасите! Помогите! – завопила она и зарыдала от отчаяния, вспомнив, что Никто уже не придет ей на помощь.
Никто ее предал…
– Ага, поплачь, поплачь, – ухмыльнулась Знобея. – Наконец-то поняла, что своему козлоногому приятелю ты совершенно не нужна! Ты его вообще не интересуешь, ясно? Думаешь, он о тебе беспокоится? Нет, он беспокоится о своем задании.
– О каком задании? – всхлипнула Валюшка.
– С древних времен Ледяной ад и Огненный враждуют между собой, – проговорила Знобея. – Чем больше жертв заполучит каждый, тем лучше! У нас собираются все, кто погиб зимой. А в Огненный ад идут только грешники. Ты сама по себе его обитателям не больно-то нужна. Ну какие у тебя грехи? Какая с тебя выгода? Огненному аду главное – у нас жертву отнять. Любую! Грешную, безгрешную – это неважно! А ты наша, наша! Ты же к нам к первым попала? К нам! Ты Хель клятву давала? Давала! Но нет, в Огненном аду все прямо с ума сходят от зависти, поэтому и Никто успокоиться не может – хочет тебя у нас отнять. Не для того, чтобы спасти, а чтобы хоть в такой мелочи верх над нами одержать! Если он это задание провалит, его не то что в черти не возьмут – его низвергнут во тьму кромешную, бездну преисподнюю. – Голос Знобеи дрогнул в священном ужасе. – Глубина ее дна не имеет. Она не под землей – она вообще за пределами Вселенной. Там одна тьма, пустота, ужас… И там Никто обратится в пыль. Он будет не Никто, а просто ничто! Ясно?
– Ясно, – пробормотала Валюшка, приложив руку к сердцу – так вдруг оно заболело.
Все кончено! Не удалось ей спастись от Ледяного ада. И Никто будет уничтожен…
Он ей не помог, да и она ему помочь не может.
И, чтобы не застонать от боли, не выдать свое горе Знобее, угрюмо спросила:
– А я сейчас где? Это что за яма?
– Такие ямы называются чертовыми. Они по всей земле рассеяны, а в Чернолюдове их особенно много. Среди них непременно отыщутся входы в ад, а в какой именно, Ледяной или Огненный, – это уж кому как повезет!
«Так вот почему он так упорно тащил меня в Чернолюдово! – в невыносимой тоске подумала Валюшка. – Вот почему отмалчивался, когда я спрашивала, требовал, чтобы я ему слепо верила… Ангел-хранитель! Ох, Никто, а ведь я тебе и правда доверяла! Верила, что я для тебя что-то значу! А ты…»
– Сейчас мы поблизости от Ледяного ада, – прервал ее тяжкие мысли довольный смешок Знобеи. – Подождем немного – за тобой сюда явится сам великий Гарм, который охраняет госпожу нашу Хель и один стоит всех трех охранников Огненного ада: и льва, и змеи и… – Знобея осеклась, прислушалась и радостно воскликнула: – Тише! Слышишь? Это Гарм идет за тобой!
И Валюшка услышала какие-то глухие удары в стену ямы. Чудилось, что кто-то пробивался сквозь толщи земные!
Валюшка вскочила, взвизгнув от ужаса. В это самое мгновение на нее откуда-то сбоку посыпалась земля, а яму озарил бледно-красный тусклый свет. И в этом свете Валюшка увидела, что стена ямы разверзлась и оттуда выскочил огромный черный пес с глазами, горящими красным пламенем.
– Гарм! – выдохнула Валюшка, замерев от ужаса… но внезапно заметила, что у этого пса не четыре, а два глаза.
Это не Гарм?!
Пес злобно взрычал и набросился на Знобею. Та вмиг обернулась белой кошкой, но дальнейшего Валюшка уже не видела: кто-то схватил ее за руку и дернул к себе с такой силой, что она заорала от боли: показалось, что ей выдернули руку из плеча! Неизвестный втащил ее в то самое отверстие, откуда вырвался пес.
Валюшка хотела снова закричать, однако онемела, увидев рядом Никто.
Да! Она отчетливо видела его, потому что весь он излучал слабое сияние, то чистое, светлое, то кроваво-красное.
– Тихо! – прошипел Никто. – Вон туда лезь! Да поскорей.
Валюшка обнаружила, что они находятся в каком-то подвале. Прямо перед ней оказалась довольно крутая земляная лестница с полуосыпавшимися ступеньками.
– Поднимайся! – подтолкнул ее Никто. – Мой пес задержит Знобею!
– Твой пес? Это твой пес?! – колотилась в истерике Валюшка. – Почему же ты натравил его на меня?!
– Все объясню, только лезь наверх побыстрей! – рявкнул Никто.
И Валюшка ощупью, ничего не видя от слез, практически на четвереньках потащилась по лестнице.
Наконец она ощутила, что воздух становится гораздо холоднее. А потом высунулась из подполья и оказалась в полуразвалившемся, с выбитыми окнами и рухнувшей крышей деревенском домишке.
Пол его был заметен снегом. Понятно, почему здесь холодно как на улице! Валюшка выбралась из подвала, и тотчас рядом оказался Никто. Схватил ее за руку:
– Бежим! Надо узнать, где Знобея спрятала гроб с телом Охотникова, пока лихоманка не вылезла наружу.
– А разве этот пес не может ее загрызть? – взвизгнула Валюшка. – Чей он? Твой?
– Мой пес все может, – ответил Никто. – Но ему придется отступить. Если он прикончит Знобею, вместо нее за тобой явится сам Гарм! А с ним мне не справиться.
– Понятно, – всхлипнула Валюшка. – Гарм утащит меня в Хельхейм, а тебя низвергнут в эту, как ее… тьму кромешную, которая дна не имеет.
– Никто меня никуда не низвергнет, – вздохнул Никто, – потому что Гарм меня просто прикончит. Ведь мне придется драться с ним не на жизнь, а на смерть. Он сильнее, он меня одолеет… А если меня не будет, тебе уже не спастись. Нет уж, лучше иметь дело со Знобеей – из всех исчадий Ледяного ада она самая слабая.
– Ничего себе, слабая… – пробормотала Валюшка, вспомнив Встречника, и неотвязные осколки злобного зеркальца, и ледяных пауков в лесу, и прочие «макабрические шутки и проказы» Знобеи.
– И все-таки мы сможем с ней справиться, если узнаем у Охотникова, как это сделать! – настойчиво сказал Никто. – А теперь пошли, нечего время терять.
– Никуда не пойду, пока ты мне все не объяснишь! – крикнула Валюшка.
– На ходу объясню, – сердито ответил Никто, хватая ее за руку. – Пошли, некогда воду в ступе толочь!
Они побрели по сугробам от дома к дому, заглядывая то в один, то в другой. Валюшка было воспротивилась бесцельно лазить по сугробам, сказав, что надо искать следы Знобеи, но Никто так презрительно на нее глянул, что она быстренько прикусила язык. В самом деле Знобея запросто могла замести следы… И они продолжили поиски, постоянно рискуя, что на них обрушится если не крыша, то стена, если не одного, то другого дома, ибо все они имели вид самый ветхий, убогий, и оставалось только диву даваться, почему они до сих пор вовсе не развалились.
А Никто молчал и молчал, вроде бы и не собираясь ничего объяснять Валюшке…
– Ты наврал, что был моим ангелом-хранителем, да? – наконец решилась спросить она. – У тебя особое задание, да? И я для тебя никакого значения не имею?
– С чего ты взяла? Знобея наболтала? – буркнул Никто. – А ты сразу поверила? Что ж каждому слову всякой пакости веришь, а мне – нет?!
– Я тебе верила! – возмутилась Валюшка. – Я тебе ужас как верила, а ты мне врал! Помнишь, я спросила, почему Знобея потащила гроб именно в эту деревню, а ты какую-то ерунду начал плести! А здесь, оказывается, сплошные чертовы ямы, через которые можно запросто провалиться в Хельхейм! Именно поэтому она сюда и рвалась! Почему ты мне этого не сказал?
– Я не хотел тебя пугать, – смущенно ответил Никто. – Страхов у нас на пути и так было довольно, согласись. Я не хотел, чтобы ты настолько испугалась того, что нас ждет, что отказалась бы идти в Чернолюбово. Именно поэтому я приказал третьему стражнику ада, моему черному псу, держаться в стороне и появляться только тогда, когда тебя надо было заставить идти вперед во что бы то ни стало. Страх перед Гармом у тебя сильнее всех других страхов! Однако мой пес чуть не выдал себя, когда спасался от Встречника.
– Значит, это он скулил около моих ног? – догадалась Валюшка.
– Конечно, он!
– А зачем ты натравил его на меня?
– В жизни такого не было! – обиженно воскликнул Никто.
– Как не было? – Валюшка остановилась. – Ты думаешь, я оглохла? Нет, у меня все в порядке со слухом! Я своими ушами слышала, как ты орал: «Вот она! Хватай! Держи ее!»
– Я не думаю, что ты оглохла, – ехидно ответил Никто, – я думаю, что ты резко поглупела. Надо не только ушами слушать, но и мозгами думать! Я Знобею увидел за твоей спиной, поняла? Я своего пса на Знобею натравливал! Он должен был ее хватать и держать!
Валюшка повернулась к нему, похлопала растерянно глазами:
– Ты правду говоришь?
– Я тебе практически никогда не вру, – буркнул Никто.
– Ну да, – вздохнула Валюшка, – ты просто не говоришь всей правды. Но вот сейчас скажи наконец! Правда, что ты действуешь по особому заданию, пытаясь меня спасти? Правда, что тебе не моя жизнь важна, а главное – отнять жертву у Ледяного ада?
– Я просто выполняю свой долг, – сказал Никто очень серьезно. – Долг черта и в то же время твоего ангела-хранителя. Чувство долга ведет меня и заставляет делать то, что я делаю. И я, кстати, не понимаю, почему ты так возмущаешься. Если из-за тебя схлестнулись интересы того и другого ада, тебе надо радоваться и гордиться, что ты для всех имеешь такое большое значение!
– Ага, – пробормотала Валюшка, и голос предательски дрогнул, – конечно! Радуюсь и горжусь – ну прямо не могу! Только, честно говоря, я бы хотела иметь большое значение не как приз в чьей-то глобальной драке, а просто потому, что я – это я! Что я – единственная ценность для кого-то!
– Я тебе уже говорил, что ты как-то резко поглупела? – холодно осведомился Никто. – Неохота повторяться, но это факт. И ты, кажется, уверяла, что у тебя со слухом все в порядке? Тогда почему ты не услышала, как я сказал, что мне придется драться с Гармом не на жизнь, а на смерть? А как думаешь, почему? Потому, что я – твой ангел-хранитель! Потому что твоя жизнь имеет для меня огромное значение! Ты для меня – единственная ценность! Да что ж мне, елки-палки, в любви тебе объясняться, что ли?! – проорал он возмущенно.
«А неплохо бы…» – подумала Валюшка, мечтательно вглядываясь в разные, но сейчас одинаково сердитые глаза.
Но о своих мечтах она Никто не сказала. Подумаешь! Еще возомнит о себе! Он и так о себе мнит – ужас!
– Понимаешь, я думала, ты меня предал! – сказала она угрюмо. – Если бы ты знал, как это страшно, когда предает друг! Я бы этого просто не пережила!
– Я понимаю, о чем ты, – шепнул Никто. – О том, что происходило прошлым летом в Городишке?
– Откуда ты знаешь? – вскинулась Валюшка.
Никто закатил глаза:
– О господи ты боже мой! Ну как же мне не знать, сама посуди? Я же твой ангел-хранитель, я все про тебя знаю! Я всегда рядом!
«Как это – все знает?! – ужаснулась Валюшка. – Как это – всегда рядом?! А когда я, к примеру, в ванной или в туалете?!»
Она почувствовала, что краснеет, да так, что сейчас просто сгорит со стыда, несмотря на лютый холод.
– Успокойся, – буркнул Никто, догадавшись, о чем она подумала, – я выразился фигурально. Я рядом, когда речь идет только о действительно серьезных вещах, таких как душа, жизнь, смерть, а всякие бытовые мелочи меня не касаются.
Но все равно Валюшке было ужасно неловко, поэтому она отвернулась и с преувеличенным вниманием уставилась на какое-то полузасыпанное снегом строение невдалеке:
– Интересно, что там такое? Сарайчик какой-то… Может быть, Знобея там гроб спрятала?
– Сейчас посмотрим, – кивнул Никто и зашагал вперед, прокладывая Валюшке дорогу по сугробам.
Они уже приблизились к сарайчику, и вдруг оттуда раздался собачий лай.
У Валюшки от ужаса подкосились ноги, и она так и села в снег:
– Гарм?! Бежим!
Никто насмешливо оглянулся на нее:
– Это Гарм?! Несерьезно!
– Твой пес? – с надеждой спросила Валюшка, однако Никто презрительно покачал головой:
– Тем более несерьезно!
Валюшка вслушалась в непрекращающийся лай. Он был каким-то странным: вроде бы и сердитым, но не страшным, визгливым, скандальным, а иногда и жалобным.
– Там бездомная собака заперта, что ли? – встревожилась Валюшка.
Никто свистнул раз, другой, однако пес не появился. Но и лай не утихал.
– Наверное, он чувствует, что у нас никакой еды нет, – с сожалением сказала Валюшка. – Ни колбаски, ни косточки… Вот и не идет к нам!
– Этого он не ест, – засмеялся Никто. – Ни колбаски, ни косточки ему не нужно. Я теперь понял, кто это. Овинник!
– Кто?!
– Дух и хозяин овина, – пояснил Никто.
– Чего?!
Никто сокрушенно покачал головой:
– Чему вас только в школе учат?!
– Если ты мой ангел-хранитель, ты должен знать, чему нас учат в школе, – огрызнулась Валюшка.
– Да, такого вопроса в ваших ЕГЭ точно нет, – сочувственно кивнул Никто. – Овин – это такое строение, где крестьяне раньше, в старину, сушили снопы перед тем, как их обмолотить. – И не удержался-таки от ехидства: – Спросишь, что такое снопы?
– Не спрошу! – гордо заявила Валюшка. – Я в музее крестьянского быта видела снопы! Это связка колосьев с зернами. А обмолотить – это значит выбить из колосьев зерно. Но ни овина, ни овинника в музее не было…
Никто приотворил щелястую, скрипучую дверь сарая и осторожно вошел. Валюшка шагнула следом и удивилась: снаружи царила стужа, однако из глубины сарайчика исходило тепло, даже жар. Где-то там, в неглубокой яме, разгорался огонек, и в его мерцающем свете Валюшка разглядела, что в самом дальнем углу овина сидит какое-то существо, напоминающее не то маленького чумазого, измазанного сажей человечка, не то огромного кота, черного и лохматого. Глаза его сердито горели раскаленными угольями.
– Вот он, овинник, – чуть слышно прошептал Никто, однако существо услышало и яростно сверкнуло глазами.
– Ну да, это я, а кто ж еще? – буркнул овинник. – А вы зачем пришли? Где ваши снопы? Где для меня заделье? Вот уж сколько лет сижу в подлазе своем без дела, снопов в овин не несут, почтения мне не оказывают, да еще и прутся без всякого спроса кто ни попадя без всякой надобности! А раньше-то, бывало, прежде чем начать топить овин, просили у меня, его хозяина, позволения, приносили к порогу пироги да петуха. А после того как забирали последний высушенный сноп, мужик шапку снимал и низко мне кланялся, приговаривая: «Спасибо, батюшка-овинник: послужил ты нынешней осенью верой и правдой!» А как же было крестьянину меня не благодарить? Я ведь стерег овин, чтоб огонь не разгорелся больше нужного, чтоб не было пожара; не дозволял сушить снопы во время сильных ветров и безжалостно за это наказывал, нерадивых да пьяных пугал да гонял. Бывало, так в бок пихну или жаром ожгу, что дух займется, глаза на лоб полезут! А ты чего мостишься?! – вдруг рявкнул он на Валюшку, которая подступала все ближе и ближе.
– Да я ужасно замерзла, – жалобно ответила она. – Можно у вас немного погреться, батюшка-овинник?
Огонь в подлазе вспыхнул ярче.
– Подходи, милушка, грейся! – гораздо приветливей проговорил овинник. – Ах ты, моя красавица! Давно я девок не видал, а бывало, на Рождество то и знай бегали они ко мне на женихов гадать. Всем я счастливую судьбу предсказывал. Знахари брали в моей печи огонь, когда надо было замерзшего или утопленника к жизни вернуть, ибо огонь из овина имеет воскрешающую силу. Но потом повывелись в деревне люди – и добрые, и злые. Да и наши, нечистики, почти что все повымерли. Бывало, раньше амбарник, сарайник, дворовой, гуменник или дух соломы ледащий – ну хоть кто-нибудь забежит погреться да посудачить, а теперь почти все по другим деревням разбежались. Однако нынче у нас веселый день: человек в деревню пришел, хоть и с чертом за компанию! А до вас еще Лихоманка заявилась, а с ней покойник в гробу.
Никто и Валюшка быстро переглянулись, и Никто осторожно спросил:
– А где теперь этот гроб? Куда его девала Лихоманка?
Ответа не последовало.
– Скажи, батюшка-овинничек! – взмолилась Валюшка отчаянно. – Скажи, пожалуйста!
– Так и быть, красавица, скажу тебе, уж очень ты вежливая да очестливая, – сверкнул глазами овинник, но не сердито, а добродушно. – А черту твоему ни за что не сказал бы, коли он мне почтения не оказывает. Принесла Лихоманка гроб в единственную целую избу, которая в деревне осталась.
– Надо же, а мы видели здесь только развалины, – удивилась Валюшка. – Как же этот дом сохранился?
– Не сам он сохранился, а сохранили его, – пояснил овинник. – Все домашние духи, которым податься некуда – определено им при домах непременно быть! – все в той избе собрались, чтобы в одиночестве не помереть. Там они и коротают век, тоскуючи свою тоску. Без людей никому из них жизни нет! И добрым – суседке-домовушке, весельчаку запечнику, лакомке жировику, заботнику хлевному, озорнику клетнику, ворчуну подполяннику, – и недобрым: намному да шерстнатому, что по ночам спящих душат и дурные сны навевают, да злыдням, которые, поселившись за печкой, приносят дому всякие несчастья, да хлопотунам, что гонят из дому мир да покой. Теперь все они в мире живут да последнюю избу берегут.
– Спасибо, батюшка-овинничек! – воскликнула Валюшка. – Послужил ты нам нынче верой и правдой!
– Ишь ты, лиса льстивая, – ухмыльнулся овинник. – И красива, и мила, и умна! Иди да снова приходи, только за делом, а не за пустой болтовней. Снопов принеси, да побольше, чтобы не зря огонь раздувать, поняла?
В подлазе потемнело.
– Пошли скорей! – вытолкал Валюшку из овина Никто. – Главное – где гроб – мы от этого старого ворчуна все же узнали!
– Ах, это я – старый ворчун?! – раздалось им вслед. – Ну погоди, сила нечистая, попросишь меня о чем-нибудь – черта с два получишь!
– Обиделся, – с сожалением сказала Валюшка, но Никто схватил ее за руку и потащил по сугробам.
* * *
Вскоре они и в самом деле увидели избу, которая казалась истинным образцом красоты и порядка по сравнению с соседними. Окна ее были заботливо закрыты ставнями, однако дверь оказалась не заперта.
Через небольшие чистые сени Никто и Валюшка вошли в опрятную горницу, устланную половичками, с большой русской печью в углу, лавками да сундуками по стенам. Валюшка удивилась было: кто вымыл полы? Кто выстирал половички? Кто смахнул пыль с лавок и сундука? И тут же забыла обо всем, увидев, что посреди горницы на столе стоит гроб.
Стало вдруг так страшно, что Валюшка с места не могла сдвинуться.
Неужели сейчас она узнает средство избавления от преследований Ледяного ада? А что, если ей окажется не под силу сделать все для этого необходимое?
Хотя у нее есть Никто. Он ее не оставит. Он поможет, Валюшка верила!
Никто искоса глянул на нее и кивнул:
– Не бойся. Я с тобой.
Шагнул вперед и простер руки над гробом.
Крышка сдвинулась, медленно поднялась в воздух, отлетела в сторону и повисла над полом.
Валюшке показалось, что вокруг что-то зашуршало, словно легкий шепоток, а может быть, шелест сухих листьев пронесся по дому. Она испуганно огляделась, но никого и ничего не увидела.
Превозмогая страх, шагнула вперед и увидела лежащего в гробу красивого старика с белой бородой и длинными седыми волосами. Одетый в черный костюм, он выглядел печально и торжественно.
Глаза его были закрыты, губы сомкнуты.
Что же делать дальше? Как спросить его о чем нужно? И ведь говорить надо с его душой, а ее не видно…
Валюшка оглянулась на Никто, который по-прежнему простирал руки вперед, удерживая крышку гроба в воздухе, и тот чуть слышно шепнул:
– Расскажи ему все.
И Валюшка начала рассказывать о том, что с ней случилось ровно год назад. Ее била дрожь при воспоминаниях о Хельхейме, о том ужасе, который она там пережила, ее голос дрожал, когда она говорила об их с Ленечкой жутких приключениях в морге. Она рассказала, что Гарм обманул ее и не открыл клятву отступника целиком, а потому она теперь живет в постоянном страхе перед его возвращением. И вот теперь Знобея явилась, чтобы утащить ее в Хельхейм…
– Вы там побывали, вы спаслись, вы знаете, как от них избавиться, помогите мне, пожалуйста! – воскликнула Валюшка и замерла, ожидая ответа.
Показалось, за спиной снова что-то прошуршало: то ли шепоток, то ли шелест сухой листвы, – а потом вновь воцарилась тишина. Губы мертвого старика не шелохнулись, и белый призрак – его душа – не поднялся над гробом, чтобы ответить Валюшке.
Она в отчаянии оглянулась на Никто, однако у того вид был озадаченный. Осторожно опустив руки, он положил крышку гроба на пол и наклонился над мертвецом, пристально всматриваясь в закрытые глаза.
Вдруг отшатнулся, почти испуганно посмотрел на Валюшку:
– Его души здесь нет! Я не чувствую ее! Неужто Знобея уже утащила ее куда-то?!
Валюшка схватилась за сердце. Кто же теперь даст ей совет? Кто поможет спастись от призраков Хельхейма?! Она станет их жертвой, а значит, погибнет и Никто…
Слезы так и хлынули из глаз.
– Какой же ты черт, если душу отыскать не можешь? – раздался вдруг тихий голос, и Валюшка увидела, как из-за печки выскользнул белый призрак. – Телом моим, может быть, Знобея и завладела, но души ей не видать как своих ушей. И я всякому готов помочь, кто от исчадий Хельхейма беды терпит. Слез, милая девушка, попусту не лей, а слушай и запоминай, что надо сделать, чтобы Знобею запереть и заставить Ледяной ад вступить с тобой в переговоры.
– Куда запереть? – удивилась Валюшка. – Под замок? Да разве ее замком удержишь?! Она любой замок без ключа откроет!
– А этот не откроет. Потому что запрешь ты ее без всякого ключа. Одной только веткой ясеня. И первым делом тебе надо эту ветку отломить. Без ясеня, сама понимаешь, никак!
Валюшка сразу вспомнила, как они с Ленечкой заключили в магический круг, очерченный веткой ясеня, оживших мертвецов. Неужели придется встретиться с ними снова?!
– Слушай дальше, – произнес призрак Охотникова. – Не пропускай ни слова! Все запоминай!
Он продолжал, а Валюшка слушала, трясясь от страха и чувствуя, как волосы ну буквально встают дыбом. В прошлом году, когда айсбайль рассказывал о том, что ей предстоит сделать, она мрачно думала, что это напоминает инструктаж для супергероини. О том же подумала и сейчас.
Неужели все это возможно осуществить – то, о чем говорит дух Охотникова? И Валюшка должна совершить это?! Как хорошо, что рядом всегда будет Никто, иначе можно сразу умереть при мысли о том, чтобы очутиться один на один сначала со Знобеей, а потом с Гармом!
– Повторяй за мной! – потребовал призрак Охотникова. – Одион, другиан, тройчан…
– Что это? – спросила Валюшка. – Что это значит?
– Это тайный ведьминский счет, который обладает неодолимой властью над всякой враждебной человеку нечистой силой, – пояснил призрак. – Он не принадлежит ни одному языку – он уходит в глубокую древность, потому ему подчинятся даже исчадия Хельхейма, если попадут в мир людей. Но помни: если тебе не удастся запереть Знобею до двадцатого слова, злая сила обретет над тобой такую власть, что ее уже никто и ничто не сможет одолеть. А вот если ты победишь Знобею – не только от Ледяного ада спасешься, но и силу обретешь! Держись! Удачи тебе!
С этими словами дух Охотникова вернулся в тело, и Никто движением руки заставил крышку гроба опуститься на место.
Валюшка в растерянности смотрела на гроб, мысленно повторяя все указания Охотникова и заранее ужасаясь тому, что ей предстоит, как вдруг заметила, что Никто делает какие-то странные, неуклюжие движения правой рукой перед лицом. Казалось, рука перестала его слушаться!
– Ты чего? – встревожилась Валюшка.
– Ты должна… – начал Никто, но вдруг начал заикаться и хрипеть: – Ты должна… Нет, я не могу сказать – язык отсохнет. И показать не могу – рука отсохнет. Но ты должна это сделать перед гробом. Догадайся! Пожалуйста!
И он снова начал проделывать те же движения, которые что-то напоминали Валюшке, что-то явно напоминали…
И вдруг она сообразила!
– Я должна перекреститься?
Никто радостно закивал:
– Да! Конечно! Только я в угол отойду – за твоей спиной. Я ведь некоторым образом тоже сила нечистая, а она креста боится.
Он отскочил подальше от Валюшки, и снова та услышала негромкое шуршание, словно ворох опавшей листвы пронесся по избе. Похоже было, будто десятки маленьких существ бросились врассыпную. Наверное, мыши разбежались. Хотя откуда здесь взяться мышам, есть-то им в пустой избе совершенно нечего! Кто же тогда шуршал?
– Не медли! – сердито прошипел Никто, и Валюшка сосредоточенно сложила пальцы щепотью и подняла руку.
Ее никто не учил креститься. Однако она вспомнила, как однажды шла по Варварке и видела, как из маленькой церковки Варвары-мученицы выносят покойника, которого там отпевали. Люди, провожавшие гроб, истово крестились, и сейчас она повторила это движение.
Странно – правая рука исполнила его так легко, словно Валюшка всю жизнь только и делала, что крестилась! Вдруг ей послышался облегченный вздох…
– Теперь душа Охотникова свободна, – сказал Никто, снова подходя к Валюшке. – Она исполнила свой долг перед живыми и окончательно освободилась от власти Ледяного ада. Она уйдет туда, где ей приготовлено место. А гроб с телом вернется туда, где он был, пока его не украла Знобея. Но это произойдет только тогда, когда ты ее одолеешь.
«Когда? – испуганно подумала Валюшка. – Или если?!»
– Ничего не бойся: я все время буду поблизости, – пообещал Никто. – Ну что? Пора найти ясень и приступить к делу!
Он ободряюще улыбнулся и пошел к двери. Валюшка побрела следом.
Они вышли на крыльцо и принялись разглядывать деревья, торчащие из сугробов. Ясень, на котором слабо шелестели под ветром сухие бледно-желтые метелки семян-парашютиков, обнаружился неподалеку.
Валюшка спустилась с крыльца и направилась было к нему, однако Никто одним прыжком оказался рядом, схватил ее за руку и рывком задвинул себе за спину.
– Что случилось? – испуганно спросила она.
Никто молчал.
Опасливо высунувшись, Валюшка увидела, что из-за соседнего развалившегося дома надвигается какое-то мутное облако, сопровождаемое негромким жутковатым перезвоном.
Показалось, что в этом тумане маячат какие-то неясные силуэты…
– Что это? – насторожилась Валюшка, однако в это мгновение туман начал развеиваться, и она разглядела целую толпу приближающихся к ним людей в черных одеяниях.
Люди эти были необычайно бледны и двигались рывками, с трудом, словно едва могли заставить себя передвигать ноги. Когда они немного приблизились, Валюшка заметила, что их тела и одежда покрыты тонким слоем льда. Это лед позванивал, издавая тот странный, пугающий перезвон!
Валюшка вспомнила оледенелых лесных чудищ, разбуженных Знобеей от зимнего сна. Вид у этих людей был не менее ужасающий! Лица искажены злобой, остекленелые глаза мрачно мерцают…
– Это колдуны… – прошептал Никто. – Колдуны и ведьмы, которые раньше жили в этой деревне! Знобея и силы Ледяного ада подняли их из могил!
– Не может быть, – простонала Валюшка, – они совсем не похожи на трупы, которые годами лежали в могилах. Они выглядят как живые!
– Это ведь трупы ведьм и колдунов, – с горечью сказал Никто. – А они не гниют, не разлагаются, если им в сердце не вбить осиновый кол.
– Как же нам от них избавиться? – жалобно пробормотала Валюшка. – И к ясеню теперь не пройти!
– Я должен их уничтожить! – выпалил Никто. – Во что бы то ни стало! А ты должна ухитриться отломить ясеневую ветку и сделать то, чему тебя научил Охотников.
– Да, конечно, – жалобно пробормотала Валюшка. – Только ведь ты же обещал, что все время будешь рядом!
– Я постараюсь, – ответил Никто. – Но… всякое может произойти.
– Например, что? – насторожилась Валюшка.
– Я не знаю, – уклончиво ответил Никто. – Дай клятву, что ты будешь в первую очередь спасать себя. Клянись!
– Клянусь, – выдохнула Валюшка.
Никто улыбнулся, на миг стиснул ее руку, а потом бросился наперерез толпе оледенелых мертвецов.
Нет, это был уже не Никто! Это было объятое пламенем крылатое существо. Не человек, не черт, не ангел – крылатый сгусток огня!
– Не медли! – раздался его голос, и Валюшка увидела, что толпа мертвых колдунов отпрянула от огненнокрылого противника, освободив путь к ясеню.
Валюшка кинулась вперед, отломила ветку, оглянулась – и ахнула от ужаса. Оледенелые твари всем скопом набросились на пылающее огнем существо. Лед, покрывавший их тела, таял – и заливал пламя! Взметнулось пылающее и тотчас погасшее крыло, бессильно опустились руки, потом мелькнуло искаженное болью лицо Никто… оно почернело, словно обуглилось, очертания его тела темнели, искажались, и вдруг Валюшка с ужасом поняла, что он исчезает!
– Никто! – завопила она, но до нее долетел лишь легкий вздох:
– Ты поклялась!
А потом на снег упала черная головешка…
Валюшка смотрела на нее, не в силах поверить, что Никто больше нет и это все, что от него осталось, как вдруг толпа мертвецов сбилась в кучу, покрылась мглистой мутью, потом превратилась в туманное облако, которое вмиг развеялось, а на его месте появилась Знобея.
Она схватила головешку и с торжествующим хохотом отшвырнула ее куда-то в сугробы, а потом медленно двинулась к Валюшке, простирая к ней свои сверкающие серебристыми когтями руки.
«Ты поклялась!» – словно бы зазвенел в памяти Валюшки голос Никто, и она со всех ног понеслась к дому, откуда недавно вышла.
На двери брякнул засов, однако Валюшка на него даже не глянула: бессмысленно было тратить время на закрывание дверей, ибо Знобея могла одолеть любую преграду.
Кроме одной! И эту единственную преграду сейчас Валюшке предстояло воздвигнуть.
Она влетела в горницу и замерла, вытянув руку, в которой сжимала ясеневую ветку. «А вдруг не получится?» – мелькнула ужасная мысль. Но ветка дрогнула и повернулась к лавке, стоящей в самом дальнем углу.
Эта лавка была тоже сделана из ясеня, и ветка узнала ее!
Валюшка бросилась вперед и плюхнулась на лавку, держа ясеневый сучок наготове.
В это мгновение в дверь ворвалась Знобея, и Валюшка выкрикнула:
– Один! Другой! Третий! Четвертый!
И онемела, потому что Знобея удивленно хлопнула глазами, а потом ухмыльнулась.
Ничего из того, о чем говорил Охотников, не происходило! Заветные слова почему-то не производили на Знобею никакого впечатления.
И тут Валюшка сообразила, что все перепутала. Она просто считает, произносит слова обычного счета, а ведь Охотников обучил ее тайному ведьминскому счету! Только такой счет имел неодолимую власть над враждебной человеку нечистью.
Однако Валюшка от страха и потрясения не могла вспомнить ни единого слова…
– Ну? – с издевкой спросила Знобея. – Ну что? Забыла?
И разразилась торжествующим хохотом.
Все кончено, поняла Валюшка. Все кончено! Все было напрасно, этот долгий путь, преодоление опасностей… Никто пожертвовал собой, чтобы дать ей возможность спастись, а она забыла заветные слова, когда спасение и победа были уже совсем рядом!
А Знобея никак не могла перестать хохотать. И с каждым звуком, вырывающимся из ее горла, изба, в которой находилась Валюшка, постепенно менялась. Чисто вымытые полы покрылись грязью, пыль седыми космами повисла на стенах, с громким звоном вылетели из окон стекла, распахнулись и сиротливо повисли ставни, потом и сами стены начали угрожающие потрескивать, а с потолка посыпалась труха, словно крыша грозилась вот-вот рухнуть.
Слезы отчаяния ожгли глаза, а Знобея все хохотала и хохотала. И вдруг Валюшке послышалось, что совсем рядом, словно бы из стены, доносится едва различимый шепоток:
– Одион! Другиан! Тройчан!
Валюшка не поверила ушам. Кто-то подсказывал ей тот самый ведьминский счет, который напрочь вылетел у нее из головы!
– Одион! – нерешительно повторила она, и Знобея подавилась хохотом.
– Другиан! – уже уверенней повторила Валюшка.
Лицо Знобеи исказилось мукой.
– Тройчан!
С тихим стоном Знобея сделала неуверенный шаг к той лавке, на которой сидела Валюшка.
Белоснежная кожа красавицы начала темнеть, вспучиваться, наливаться черной сукровицей, и Валюшке больше всего на свете захотелось вскочить и броситься наутек, однако она пересилила себя и ткнула ясеневым сучком в лавку. Тот вошел в древесину, как в мягкое масло, и Валюшка поскорей выдернула его.
– Черичан! Подон! – нашептывал кто-то рядом с Валюшкой, и это был не один голос, а несколько, словно вместе с ней шептали стены, пол, потолок, лавки – вся изба.
Ну да, конечно! Ей помогает дом, вернее, его незримые обитатели – те самые, о которых говорил овинник. Добрые – суседко-домовушка, весельчак-запечник, лакомка-жировик, заботник-хлевный, озорник-клетник, ворчун-подполянник, – и недобрые: намной да шерстнатый, что по ночам спящих душат и дурные сны навевают, злыдни, которые, поселившись за печкой, приносят всякие несчастья, хлопотуны, что гонят мир да покой.
Эта изба была их последним пристанищем, и они хотели его спасти. А заодно спасали и Валюшку!
И все вдруг вспомнилось – каждое заветное тайное слово. Дальше Валюшка считала уже сама:
– Лодон! Сукман!
Знобея обреченно тащилась к лавке, постепенно обращаясь в жуткое порождение Хельхейма, но Валюшка не трогалась с места, продолжала считать, и тихие голоса, исходившие из разных углов избы, вторили ей:
– Дукман, левурда!
Все, что оставалось от Знобеи, начало превращаться в струйку черного дыма.
– Дыкса! Одино! Попино!
Черный дым медленно, мучительно медленно втянулся в дырку, которую ясеневый сучок оставил в древесине лавки, и тогда, выкрикнув «Двикикры!», – что означало «тринадцать», Валюшка заткнула дырку тем же сучком.
Лавка так подскочила, что Валюшке пришлось вцепиться в нее одной рукой, чтобы не свалиться. А другой рукой она крепко прижимала ясеневый сучок и продолжала считать:
– Хайнам, дайнам, сповелось!
Ах, как выла, как бесновалась Знобея! Лавка прыгала по комнате, словно была норовистой лошадью, но Валюшка держалась, веря, что все это скоро кончится, и выкрикивая:
– Сподалось, рыбчин, дыбчин!
А когда прозвучало последнее, двадцатое слово «Клек!» – лавка замерла, и стоны Знобеи утихли.
Валюшка почувствовала: вокруг что-то изменилось… Раздались треск, шепот, шорох, звон… А потом разбитые стекла взлетели с пола и вернулись на свое прежнее место в окнах. Ставни заботливо закрылись. Исчезли наросты грязи и космы пыли. Приподнялся потолок и выпрямились стены. Дом, который начал было зарастать, гнить, разваливаться, снова становился чистым и уютным, каким был раньше!
– Что ты хочешь взамен ее жизни? – раздался в это мгновение громовой голос, и Валюшка почувствовала, как леденеет ее тело, потому что это был незабываемый голос Гарма, стража Ледяного ада.
Хотелось громко завизжать и броситься наутек, однако Валюшка вспомнила клятву, которую дала Никто, и осталась на месте.
– Я хочу, чтобы ты принял от меня клятву отступника! – выкрикнула она как могла твердо. – Иначе Знобея погибнет.
Сверкнула белая молния, и перед Валюшкой оказался огромный черный пес, облаченный в ледяные доспехи, отливающие серебром. Четыре глаза пса сверкали кровавой ненавистью.
Валюшке показалось, что сердце ее сейчас разорвется от страха.
– Эта глупая фебер! – прорычал Гарм. – Я посылал ее только на разведку! Она должна была узнать, обладает ли твой айсбайль прежней силой, и вернуться с известием. Однако она не смогла удержаться и ввязалась в схватку с тобой. И вот теперь, чтобы спасти ее, чтобы не обессилить Хельхейм, чтобы ладья великой Хель не лишилась своего гребца и могла мчаться по волнам мертвых ледяных морей с прежней скоростью, я вынужден тебе уступить! Произноси клятву отступника! – рявкнул Гарм.
И тогда Валюшка сквозь судороги в сжавшемся от страха горле выкрикнула слова, которые она не забыла бы ни за что и никогда, которые часто повторяла во сне – и вот наконец-то они прозвучали наяву:
– Солен-хетта-летт-ливет-роен! Солнце-тепло-свет-жизнь-покой!
Показалось – или в самом деле солнце заглянуло сквозь щели в ставнях и озарило комнату?..
– Я принимаю твою клятву! Отныне ты свободна от нас! – рявкнул Гарм. – А теперь отдай мне фебер.
Валюшка начала медленно вынимать ясеневый сучок.
Однако терпение Гарма, похоже, иссякло. Он с силой ударил лапой в пол.
Дом содрогнулся. Лавка подпрыгнула, Валюшка свалилась с нее, ясеневый сучок выпал, черный дым стремительно вылетел вон – и Гарм, в последний раз сверкнув своими четырьмя красными глазами, исчез.
А вслед за этим исчез и гроб с телом Охотникова, вернувшись туда, где он должен был стоять и откуда его отвезут на кладбище.
* * *
Валюшка медленно поднялась с пола.
Огляделась.
Она спасена! И спас ее этот дом.
– Спасибо вам всем, – тихо сказала Валюшка. – Прощайте!
Раздался легкий шепоток и шорох, словно сухие листья пронеслись по полу…
Теперь она знала, что это значит.
Ей ответили!
Валюшка вышла на крыльцо.
Ну что, теперь она свободна от Ледяного ада? Но почему не чувствует никакой радости? Почему не прыгает и не кричит от счастья?
Потому что…
Она спустилась в крыльца и побрела по сугробам, внимательно оглядываясь по сторонам. И вот наконец на белом снегу мелькнуло что-то черное.
Сердце глухо стукнуло, и Валюшка поняла: она нашла то, что искала.
Бросилась вперед, упала на колени в снег.
Вот! Вот эта черная мерзлая головешка – все, что осталось от Никто… От ее ангела-хранителя и верного друга!
И Валюшка наконец-то дала волю слезам.
Они все лились и лились, и сердце все болело и болело, и безнадежность оледеняла ее. Наконец, почувствовав, что промерзла до костей, кое-как поднялась, прижимая к себе головешку.
Что теперь делать? Куда идти? Где бы согреться?
Валюшка огляделась и вспомнила про овинника. Может быть, к нему пойти? У него тепло. И он ведь приглашал… Правда, просил снопов принести, чтобы не разводить огня попусту, а у нее нету никаких снопов – у нее в руках только мерзлая головешка.
И вдруг… вдруг сердитый голос овинника словно бы зазвучал в ушах: «Знахари брали в моей печи огонь, когда надо было замерзшего или утопленника к жизни вернуть, ибо огонь из овина имеет воскрешающую силу…»
Валюшка сорвалась с места и ринулась к утонувшему в сугробах старому сараюшке, к которому вела тропка, совсем недавно проложенная ею и Никто.
Ею и Никто…
– Батюшка-овинничек! – завопила Валюшка так, что едва не сорвала голос. – Сделай милость, помоги!
В подлазе вспыхнули огни, завозилось чумазое, косматое существо, похожее на кота, а потом послышалось ворчание, на сей раз совсем не сердитое:
– Это ты, девица-красавица, воротилась? Принесла снопов?
– У меня нету снопов, – в отчаянии призналась Валюшка. – Но ты говорил, что твой огонь имеет воскрешающую силу. Мой друг погиб. Отогрей его! Воскреси!
И тут она вспомнила, как овинник обиделся на Никто, как сказал ему: «Ну погоди, сила нечистая, попросишь меня о чем-нибудь – черта с два получишь!»
Неужели овинник не забудет обиды? Неужели откажет?!
– Ай, беда-бедучая! – воскликнул овинник. – Неужто это твой дружок-черт? Кто же его так? Лихоманка? Ай, беда! Уж и не знаю, смогу ли ему помочь. Ну, клади его скорей в мой очаг. Сейчас раздую огонь-пламень, начну врачевать силушку нечистую!
Валюшка от изумления и благодарности непременно разревелась бы вновь, если бы жаркое пламя не высушило ее слез еще раньше, чем они пролились.
Ах, как стало ей тепло, а потом и жарко! Она чуть попятилась от подлаза, в котором бушевало пламя, и с надеждой смотрела в огонь.
И вдруг… Почудилось – или в самом деле мелькнуло черное крыло? Показалась рука? Вырисовались очертания тела? Не может быть… Да неужели она снова видит лицо Никто?!
Да! Вот открылись разные глаза, взглянули на нее из огня, а потом к Валюшке шагнул и он сам – весь в черном, бледный, с черно-белыми волосами… не черт, не ангел, и черт, и ангел, ее охранитель и верный друг!
Никто схватил ее за руку:
– Ты меня спасла!
В его глазах было такое… было что-то такое, от чего Валюшка быстренько потупилась и прерывающимся от счастья голосом пробубнила:
– Не все же только тебе меня спасать. И без батюшки-овинничка у меня ничего бы не вышло. Ты лучше ему спасибо скажи.
– Спасибо тебе, старый ворчун, – засмеялся Никто. – Угодил, вот уж верно, что угодил ты нам!
– Больно ты мне нужен, – огрызнулся овинник. – Девица-красавица слезно молила – вот я и помог. А теперь ступайте подобру-поздорову, коли снопов не принесли!
И огни в подлазе погасли.
Валюшка и Никто, не сговариваясь, разом поклонились старому овину и побрели по сугробам прочь.
Валюшка торопливо рассказала о своих приключениях, о том, как незримые обитатели старого дома подсказывали ей ведьминский счет, как удалось запереть Знобею, как явился разъяренный Гарм и принял клятву отступника, объявив, что Валюшка теперь свободна, как исчез гроб Охотникова…
И вдруг ее осенило:
– Послушай! Ведь ты отнял у Ледяного ада мою душу! Ты выполнил свое задание! Значит, тебя не сошлют в эту, как ее там, тьму кромешную, бездну преисподнюю?
– Не знаю, – пожал плечами Никто. – Ты ведь, собственно говоря, все сама сделала. Меня в самый нужный момент рядом все-таки не было. Я тут как бы ни при чем!
– Ты ни при чем?! – возмутилась Валюшка. – Но ведь ты жизнью пожертвовал ради того, чтобы я могла запереть Знобею. Если бы ты не набросился на этих мерзлых мертвецов, я бы ничего не смогла сделать.
– Но ты сделала это сама! – настойчиво повторил Никто. – Я должен был спасти тебя, а вышло так, что ты спасла меня! Ты ведь меня в печь овинника бросила, чтобы я ожил.
Он сказал это и вдруг уставился на Валюшку с потрясенным видом.
В это мгновение ее словно встряхнуло догадкой!
– Слушай, – спросила она дрожащим голосом, – мы с тобой сейчас об одном и том же думаем?
Никто растерянно моргал:
– Не знаю…
– Как это ты не знаешь? – рассердилась Валюшка. – А я вот совершенно точно знаю, что ты сейчас вспомнил, как я спросила, простят ли тебя когда-нибудь, а ты ответил: «Простят, если мертвая злоба меня оледенит, а живое добро в огонь бросит». Но ведь сейчас именно это и произошло! Ты понимаешь?! Тебя должны простить! Должны вернуть в ангелы-хранители! Ты ведь этого хочешь, правда?
– Ну, в общем-то… – нерешительно пробормотал Никто. – Наверное… Хотя, как я теперь понимаю, у чертей свободы больше – ну, свободы передвижения, общения с разными людьми. Ангелам-хранителям от своего подопечного ну прямо шагу в сторону ступить не дозволено. Даже если терпеть его не можешь, деваться некуда! Понимаешь? – Он тоскливо вздохнул и опустил глаза.
– Понимаю, – буркнула Валюшка и отвернулась. И принялась старательно оттирать черное пятно на рукаве дубленки, бормоча: – Где это я ухитрилась так рукав подпалить?
Она отлично знала, что подпалила дубленку еще в лесу, когда лев поджег буйные деревья, а Валюшка прорывалась из огня. Ей было глубоко плевать на эту подпалину, но сейчас годился любой способ, чтобы отвернуться от Никто и не выдать ему тех чувств, которые ее охватили.
Значит, ангелы-хранители от своих подопечных не могут отлучиться. И это приводит Никто в такую тоску, что сил никаких нет! Чем же, интересно, Валюшка так его достала, что он готов променять ангельские крылья и прекрасную жизнь в вечно цветущем раю на козлиные копыта черта, запах серы и адский пламень – только бы не находиться с ней рядом? Что она ему сделала?! Она даже жизнь ему спасла! И услышать от парня, который тебе ужасно нравится – нравится больше Валерки Черкизова и даже больше Игоря Кудымова, – такое… ну ладно, не от парня, а от ангела, но это сути дела не меняет! – да какая девчонка после этого не зальется слезами?! А Валюшка как-то сдержалась. Только нужно, чтобы он не увидел выражения горя на ее лице… По-хорошему, сейчас бы не горевать, а бросить ему этак небрежно: «Ладно, приятно было познакомиться, а теперь чао-какао, я пошла!» – и пойти, пойти… но беда в том, что она совершенно не знает куда! Без этого наглого Никто Валюшке из Чернолюдова не выбраться.
Ну что ж, придется стиснуть зубы… как-то это называется, так красиво… ах да, сделать хорошую мину при плохой игре, вот как! – и с этой самой миной дотерпеть его присутствие.
Хотя нет. Теперь Валюшке придется присутствие Никто терпеть пожизненно! Он же к ней, ненавистной, как цепями прикован.
Что же за ужасное существование ждет их обоих!..
* * *
Странный звук прорезал небеса. Валюшка вздрогнула, вскинула голову.
Чудилось, незримый музыкант взял тревожную и прекрасную ноту и снова, снова трогает одну и ту же струну, заставляя воздух дрожать, облака – расходиться, солнце – сиять ярче, небо – наливаться ослепительной голубизной.
Не сразу Валюшка поняла, что это звучит голос огромной птицы, которая приближалась к ним. Самоцветное оперение ее распространяло вокруг мягкое сияние, а голова, руки и грудь у нее были женские. Невозможно было отвести взор от ее лика: прекрасного и вместе с тем пугающего, радостного и трагичного, милостивого и неумолимого.
– Что это? Кто это? – воскликнула восхищенная и испуганная Валюшка.
– Это Алконост, вестница рая, – ответил Никто, и голос его дрогнул. – Видишь белый цветок в ее руке? Это знак моего прощения и возвращения в сонм ангелов. Алконост вернет и тебя в привычный мир.
Птица сделала над ними круг, и воздух вокруг струился и плавился от звуков ее голоса, который становился все громче и громче, наливаясь невероятной силой, а потом Алконост спустилась так низко, что ее пламенные очи, в которых жили свет и тьма, высота и глубина, тайна и разгадка, оказались совсем рядом с глазами Валюшки. Голос Алконоста, чудилось, вонзился в мозг, и аромат цветка, в котором словно бы слились ароматы всех земных растений, затуманил сознание. Земля задрожала под ногами, в глазах потемнело… но тотчас Валюшка снова обрела способность видеть – и обнаружила себя на высоком волжском Откосе, над заснеженной рекой. Дальние заречные дали наливались закатным сиянием, и Валюшке показалось, что она в жизни не видела столь прекрасного и яркого заката, сияющего всеми цветами радуги, словно перья птицы Алконост.
– Ну вот и все, – раздался знакомый голос, и Валюшка, оглянувшись, увидела Никто.
Странно – он ничуть не изменился. По-прежнему с разными глазами и волосами, по-прежнему одетый в черное…
– А я думала, ангелы носят белое, – пробормотала она.
– Ну, условно говоря… – осторожно ответил Никто. – Просто я хотел, чтобы ты запомнила меня таким, какой я есть. Ведь мы больше никогда не увидимся.
Сердце Валюшки сжалось от боли, однако она постаралась засмеяться как ни в чем не бывало:
– Да, я помню, ты не отражаешься в зеркале. И еще я помню, что нельзя плевать через правое плечо, чтобы не попасть в своего ангела-хранителя.
– Можешь плевать через правое плечо сколько захочешь, – невесело усмехнулся Никто. – У тебя больше не будет ангела-хранителя. Ты обладаешь достаточной силой – и реальной, и мистической, и физической, и духовной, – чтобы защитить себя самостоятельно. Беса-искусителя у тебя тоже не будет. Охотников передал тебе страшную тайну, которая поможет тебе спасать людей, ставших жертвами Ледяного ада. Ты – единственный человек, владеющий этой тайной. Будь готова к тому, что к тебе кто-нибудь обратится за помощью. Не знаю когда, но когда-нибудь это все же произойдет! И еще… знаешь, когда ты умрешь, тебе будет предоставлен выбор: спокойно отправиться в рай или самой стать чьим-то ангелом-хранителем. Ты сама решишь, понимаешь? Охотников, например, предпочел именно эту великую честь!
Валюшка смотрела на него, растерянно моргая.
– Погоди, – пробормотала она, – но как же это? Как же так?!
– Понимаешь, – начал объяснять Никто, – некоторые люди, которые побывали в мире жизни и смерти и обладают выдающимися качествами характера, ну как ты, Охотников, некоторые другие, после смерти бывают удостоены этой чести и становятся…
– Да нет! – пренебрежительно отмахнулась Валюшка. – Это я поняла! Я не о том спрашиваю! Как же так?! Значит, ты больше не будешь моим ангелом-хранителем?! А чьим тогда?
– Пока не знаю, – пожал плечами Никто. – Но я буду накрепко привязан к этому человеку, никогда не смогу от него отлучиться, а значит, больше не смогу увидеть…
Голос Никто странно дрогнул – и он умолк, как будто у него перехватило дыхание.
Валюшка зажмурилась.
Если сердце может разрываться одновременно от счастья и от горя, то именно это происходило сейчас с ее сердцем.
Так значит, Никто страдает оттого, что больше не увидит ее! И страдает так же сильно, как она! Разве это не счастье, от которого можно умереть?
Так значит, Валюшка и Никто больше никогда не встретятся… Разве это не горе, от которого можно умереть?!
И вдруг надежда вспыхнула в мучительно ноющем сердце.
Валюшка открыла глаза:
– Ты сказал, когда я умру, то смогу стать ангелом-хранителем, если захочу? Тогда мы встретимся снова?
– Может быть! – сказал Никто. – Но ты будешь жить долго и успеешь забыть обо мне. И, может быть, уже не захочешь встретиться со мной…
Валюшка покачала головой.
А Никто кивнул.
Они понимали, что сказали друг другу:
«Я тебя никогда не забуду!»
«Я тоже…»
Дальний отзвук голоса Алконоста раздался в вышине словно нетерпеливый зов, и оба вздрогнули.
– Мне пора, – шепнул Никто. – Но ты должна отпустить меня.
Валюшка испуганно схватила его за руку, но тут же разжала пальцы. Невозможно схватить бесплотный дух…
– Как отпустить? – спросила с трудом.
– Ну помнишь, ты говорила «хромай отсюда». Или катись, – улыбнулся Никто. – Или провались сквозь землю! Прикажи что-нибудь такое… Понимаешь?
Валюшка тоже улыбнулась, глядя в его разные глаза. И приказала:
– Лети, Никто! Лети!
И он полетел…
Полетел, развернув во всю ширину огромные белые крылья, и скоро растаял в прощальном сиянии ослепительного заката.
Елена Усачева Черная девочка
Глава 1 8 января
Рита, Вава, Зая, Полинка. Рита, Вава, Зая, Полинка. Рита, Вава…
– Глаза сломаешь.
Полинке достался табурет. Низкий. Сидеть неудобно, все время ерзает. Подол юбки задирается, она его неловко одергивает, злится. Злится и всех ругает. Еще постоянно смотрит на дверь, ведущую в прихожую. Как будто ждет кого. Но они все здесь, на кухне. Но Полинке что-то в прихожей надо. Как пришла, сразу там застряла. Причесывалась, крутилась перед зеркалом. Губы накрасила красным. Вот зачем ей накрашенные губы? Тут же нет парней! И красилась-то в темноте, вон как криво получилось, на щеку заехала.
– Чего уставилась? – прошипела Полинка.
Женька всех заставила снять украшения. Пока Полинка снимала, остальные успели увидеть, какой у нее крестик. Зая скривилась – фи, серебряный, не золотой. Сама Зая сняла и колечки, и бусики, и браслеты, а у Полинки крестик да кулон, но она кулон так быстро в ладонь спрятала, что и разглядеть никому не дала.
– Я не понимаю, чего мы тянем? – проворчала Полинка. – Холодно без кофты. Кто первый?
– Давайте я, – протянула руку Зая.
– Чего сразу ты? – Полинка ударила Заю по руке.
Зая обиженно надула губы, тряхнула светлыми прядями, заставляя волосы упасть на лоб, на уши… Знала, что делает. Все теперь смотрят на нее. Волосы-то распустили, и сразу видно: у кого жиденькие, кто поленился вымыть. У Риты они короткие, а у Заи – чистое золото, кудряшки покачиваются, делают хозяйку похожей на принцессу. Резинки и заколки лежат на подоконнике. Браслеты там же. Рита сняла свои суперские часики с блестящими камешками.
– Тогда я! – подпрыгнула на стуле Рита. И хоть качнулись у нее в ушах сережки с висюльками, никто уже ничего не успел сказать.
Рита, черноволосая, долговязая Рита, утопила пальцы в рисе. Зашуршали белые крупинки. Рука замерла, и наступила абсолютная тишина. Даже дышать перестали.
– Ну… – выдохнула Зая разочарованно, – конфетка.
– Ее парень будет владельцем кондитерской фабрики? – осторожно предположила Вава.
Рита отбросила конфету, грозно сверкнула глазами.
Полинка затрясла головой в немом смехе. Ярко подведенные губы смотрятся страшно.
Скрипнуло в коридоре. Где-то далеко как будто дверь хлопнула.
– Все замолчали!
Хозяйкой квартиры была Женька, поэтому могла командовать.
– Это значит, у нее будет сладкая жизнь, – предрекла Женька, стараясь вложить в голос абсолютную уверенность. – Никаких двоек. Одни пятерки. И учителя добрые.
– С чего ты взяла? – скривилась Полинка.
– И мне дайте добрых учителей, – потребовала Зая.
– Да врет она все! – лила яд Полинка. – От конфет только стоматологи добрые, потому что к ним пациенты приходят.
– Не слушай ее, тащи. – Женька придвинула плошку с рисовыми зернами ближе к Зае. – На Святки самые верные гадания. А если некоторые не верят… – она выразительно посмотрела на Полинку, – могут вообще не гадать. И достанутся им тогда одни стоматологи.
Полинка взгляда не отвела. Улыбнулась.
Зая громко фыркнула, нависла над плошкой, мечтая сквозь желтоватые зерна разглядеть колечко. Вытащить колечко – это к любви. У Заи маленькая ладошки с коротенькими пальчиками. Ноготочки-капельки накрашены изумрудным цветом.
– Вот.
В пальцах у Заи была монета.
– Выбрала! – кинулась на подругу Полинка.
– Не шуми! – Женька покосилась на дверь.
Свечей они не пожалели, зажгли много, от этого по кухне носилась толпа теней. И всё казалось, что за дверью стоят. Хотят войти, но не решаются: силуэт кого-то невысокого то появлялся, то исчезал.
– Чего вы орете? – шипела Женя. – Предупреждала – тихо, духов разгоните. И руки нельзя скрещивать. Когда скрещиваешь руки или ноги, духи путаются в предсказаниях. Вытащила и вытащила. Будет ей богатство в новом году.
– Не хочу богатство, – надула губки Зая. Ах, как это трогательно получилось, сразу захотелось обнять и успокоить. И даже самой для нее вытащить колечко. Десяток. Только бы эти чудные глазки не наливались слезами.
– Все, теперь моя очередь, – решилась Женька.
В плошке с рисом остались два колечка, палочка, конфета и крошечная лампочка. Вот бы колечко! Колечко… колечко… Женька медленно погружала ладонь в крупу.
Показалось – гладкий ободок. Свела пальцы, осторожно вытягивая добычу.
– Ой, палочка, – удивилась Зая.
– И что это значит? – мрачно спросила Полинка.
– Гроб и похоронная музыка, – хихикнула Рита.
– Без любви… – опечалилась Вава.
– Нужна кому ваша любовь, – прошептала Женька, ломая палочку. Обидно было до слез. Ну что бы ей колечко вытащить! – Ничего это не значит. Деревянно все будет. Как всегда. Давайте дальше. У нас еще три гадания.
Сказала – и пожалела. Три гадания! И все вот такие, неудачные? Выпало бы колечко, настроение было бы другое. А теперь и не хочется ничего. Зачем она согласилась у себя гадать? Какая глупость! Подумаешь, Святки! Подумаешь, духи под окнами бродят, судьбу подсказывают! Нет никакой судьбы. Вот пойдет Женька и нарочно сейчас в кого-нибудь влюбится. Чтобы всякие разные Полинки не кривились тут.
Некстати вспомнилось, что палочка – к дурным новостям, к плохому в будущем. Женька оглянулась, выискивая на стенах то, что оправдает ее неудачный выбор. В таких вещах всегда кто-то виноват.
Кухня просторная, светлая. Но при свечах кажется маленькой, темной. Холодильник потерялся во мраке. На выпятившей брюхо вытяжке прыгают отсветы, одиноко поблескивает длинная шея смесителя, пол в чернильных пятнах. Наползают друг на друга тени, тянутся, откусывают соседям головы. По потолку словно гигант грязными ногами прошелся. Покачивается воздух призрачной паутиной.
– Колечко! – подпрыгнула Вава, размахивая над головой добычей. Посыпался на пол рис. – Суженый-ряженый! Любовь будет!
– Врешь! Ты нащупала! – дернула плошку на себя Полинка.
Плошка упала на пол. Рис разлетелся ровным красивым рисунком.
– Ах! – Полинка подняла руку с порезанным пальцем.
– Ну хватит! – возмутилась Женька, а сама в душе испугалась: неужели разбили? Мама ругать будет.
– Чего она опять? – обиделась Зая. – Полинка, какая-то ты последнее время…
Полинка вспыхнула и отвернулась. Не стала спорить.
– Чур, конфетка моя, – Рита выудила из крупы конфету, скрипнула фантиком, разворачивая.
– Все, не работают желания! – припечатала Женька и полезла под стол за плошкой. Только бы не разбилась! С чего вдруг Полинка кровью истекает? – Я же сказала: шуметь нельзя, – ворчала Женька.
Немного отколотый край – это не страшно, поставит на полку подальше, никто и не заметит. Обо что Полинка-то порезалась? О свою злобу?
– Все надо делать тихо, – наставляла Женька. – Криком вы духов пугаете. Если их тут не будет, то гадай – не гадай, все равно некому правду сказать. Надо все заново начинать. Ритка, сними сережки.
– Ой, подумаешь, – хихикнула Рита и машинально заправила волосы за уши, сережки показала. Красивые они у нее.
«Не считается палочка, – решила Женька и выбралась из-под стола. – Не считается, потому что Ритка с сережками: нет духов, не пришли, ничего не сказали».
Она повернулась к окну. Показалось – форточка качнулась, открылась шире, потянуло холодом. И вдруг резко захлопнулась. Женька вздрогнула, зажмуривая глаза. А когда посмотрела – форточка оказалась плотно закрыта, нечему тут было хлопать. Сглотнула, прогоняя непонятный страх.
– Ладно! – хрипло произнесла она, отставляя плошку в сторону. – Гадаем по книге. Это всегда точная вещь.
Книга была подготовлена. Пушкин. «Евгений Онегин». У кого как не у Александра Сергеевича спрашивать совета.
– А убрать все? – вредничала Полинка.
– Потом уберем! – Чего это Полинка сегодня такая вредная? – Короче! – Женька раскрыла зеленый томик. – Говорите страницу и номер строки.
– А чего Пушкин? – Полинка и здесь была недовольна. – Взяли бы кого поприличнее.
– Потому что в «Онегине» есть все – и богатство, и любовь, и смерть. – Полинку хотелось стукнуть. Как раз поэмой и припечатать. – А не веришь – можешь вообще отсюда уйти.
Странный у них вечер. Собрались и сразу начали ссориться. И все как нарочно – то украшения не хотели снимать, то пуговицы на манжетах расстегивать, то Полинка в прихожей к зеркалу прилипла.
Прищурившись, Полинка глянула на книгу, оценивая ее объем:
– Хорошо. Я начну. Пятьдесят, третья сверху.
Зая заскрипела стулом.
– Тише, – напомнила Рита, прикрывая пустые уши. Без сережек ей было холодно, сквозняк пробирал по затылку.
– Чем меньше женщину мы любим, Тем легче нравимся мы ей, И тем ее вернее губим Средь обольстительных сетей, —отчеканила Женька.
– Это чего? – обиделась Полинка.
– Парни к тебе близко не подойдут, – злорадно сообщила Зая.
– Это еще к кому не подойдут! – пошла на повышение голоса Полинка.
– Тише, – Рита сделала страшные глаза. – Чего я, зря сережки снимала – вы так орете?
– Это не я! – радовалась Зая.
– А кто? – напирала Полинка.
– Да прекратите вы! – Женька замахнулась книгой, готовая доказать, что классика – это тяжело.
– Мне двадцать пять, сверху сразу, – вклинилась между спорящими Вава.
– Моя очередь! – заголосила Зая.
Женя стала читать:
– Он верил, что душа родная Соединиться с ним должна, Что, безотрадно изнывая, Его вседневно ждет она.Вава зарделась. Томно прикрыв глаза, она откинулась на стену. Губы ее расплылись в широченной улыбке.
– Врешь ты все! – потянулась к книге Полинка. – Ты даже страницу не посмотрела!
Женька подняла руки, чтобы до книги нельзя было допрыгнуть, радостно бросила Полинке:
– Тебе что? Будешь орать – всех распугаешь!
– Слушайте, как будто сквозняк. – Рита подобрала ноги. Ей сначала казалось, что холодно из-за сережек, но теперь озноб пробирал по всему телу. – И ходит как будто кто-то.
– Отец на балкон пошел, – отрезала Женька – ей тоже казалось, что на кухне произошли изменения, словно прошел кто, а кто – они не видят. Но она не позволила себе отвлекаться. – Страница!
– Мяаау! – провыли за дверью.
Свеча на столе трыкнула, дала высокое пламя и потухла. Часть кухни проглотила тьма. Остальные свечи задрожали, словно боялись, что и они будут задуты призрачным дыханием.
– Что это? – прошептала Рита.
– Варфоломей, – ответила Женька.
– Призрак, что ли?
– Мяауыыыы!
– Это же кот, – выпрямилась на своей табуретке Рита. – У вас кот?
– Ну да, Вафля. – После таких странных криков в шее у Женьки что-то замкнуло, и нормально кивнуть в ответ не получилось. Она лишь коротко дернула головой. – Варфоломей. На него, наверное, что-нибудь уронили.
– Мыууу! – раздалось приглушенно.
– Его там самого, наверное, уронили. – Рита прижала ладонь к сердцу. – Нельзя же так орать.
– Коты, – торжественно сообщила Вава, – всегда чувствуют нечисть. Значит, духи пришли и все правильно подсказывают. Верняк, все наши гадания сбываются – коты зря орать не будут. Ему, наверное, больно, что столько духов вокруг.
Полинка откашлялась и коротко глянула на левое плечо. Словно там сидел кто.
– Вранье это! – прошептала она. – Дикие коты, может, что и чувствуют. А домашние… что они могут? Обожрался просто.
Женька подалась вперед, чтобы вскочить, чтобы врезать: нечего про ее любимого Вафлю гадости говорить! Но ее перебила Вава.
– Так, мы гадаем или нет? – спросила она сурово.
– А вы не орите, – отозвалась Женька. – Просила же не шуметь!
Варфоломей в глубине квартиры попытался еще на что-то пожаловаться. Женька, пресекая очередные комментарии, решительно перелистала страницы. Хрустнул переплет.
– Свечка чадит, – пожаловалась Вава.
Погасшая свеча исходила вялой серой струйкой.
– Моя очередь! – придвинулась Зая. – Что там было у Вавки? Двадцать пять? Тогда мне двадцать три! Сверху.
Зая победно глянула в сторону Вавы, но та была занята свечой. Зажигалка в пальцах скакала, колесико не желало давать искру.
Женька медленно, очень медленно перебрала листочки, ткнула ногтем в число «23», постучала пальчиком по строчке.
– Почтенный замок был построен, Как замки строиться должны: Отменно прочен и спокоен Во вкусе умной старины, —чеканя каждое слово, произнесла Женька.
– Ладно, – согласилась Зая, старательно обдумывая слова. – Мне, значит, богатый дом. Вавке – любовь. Давай дальше.
– Теперь тебе, – Полина отобрала книгу. – Страница?
Женька поймала себя на том, что тоже оценивает объем книги. Страниц сто пятьдесят, не меньше. Под конец там всякая фигня с путешествиями, в начале сборы на бал, в середине дуэль. Любовь ближе к концу.
– Девяносто девять! Пятнадцатая сверху!
Полина шуршала бумагой, шелестели загибаемые уголки. Читала нараспев, как приговор:
– Его уж нет. Младой певец Нашел безвременный конец!– Да ладно! – не поверила Женька. Пробежала глазами по строчкам. Нет, все верно. Девяносто девятая страница. Пятнадцатая строчка. Ровно середина. – А тебе что? – посмотрела она на Риту.
Рита была готова. Она уже все решила. Поиграв между пальцами фантиком, произнесла:
– А мне давай в конце что-нибудь. Пускай будет сто тридцать три. Три строчки снизу.
– Ей нравится порядок стройный Олигархических бесед, И холод гордости спокойной, И эта смесь чинов и лет.Рита махнула фантиком.
– Нормально, – картаво произнесла она, перекидывая во рту конфету. – Опять все будет хорошо в школе. Полный респект от учителей.
– Чего это респект! – закрыла книгу Полинка. – Где ты тут успех в школе увидела? Тоска у тебя смертная будет!
– Тоска – это с вами! А у меня движуха и успех.
– Ща! – Полинка звонко хлопнула книгой по Ритиным коленям. Рита в ответ стукнула ее по руке. Книга полетела на пол, брызнул рис.
– Прекратите! Прекратите! – требовала Вава.
– Ну слушайте! Это же игра! – успокаивала подруг Женька.
– Обидная игра, – терла пострадавшие колени Рита. – Она читает и не верит в прочитанное. Дурочка какая-то.
– Сама дурочка! – взвилась Полинка.
– Тише! – подняла руку Женька, прислушиваясь.
На удивление, все сразу замолчали. В одной из дальних комнат шипел кот. Бубнил на одной ноте голос. Под тяжелыми шагами скрипнул паркет.
– Нас выгонят отсюда, если мы будем кричать, – сделала страшные глаза Женька. – Я договорилась, чтобы нам не мешали, а вы какие-то… Как заговорили вас.
Полинка изучающе посмотрела на всех, словно на глаз могла определить, кого из присутствующих испортили за время святочных гаданий.
– Никого здесь не заговорили, – надула губки Зая. – Это Полинка ругается. Только все началось, а вы…
– Теперь гадаем по тени, – скомандовала Женька, которой уже ничего не хотелось делать. – Берите бумагу и комкайте.
Она сдернула со стола лист и начала его старательно мять. Бросила перед свечой. Комок с ленивым шуршанием тянулся, распрямляясь, – и замер. Женька поправила свечу, чтобы тень ровнее легла на стену.
– Ну и что ты тут видишь?
Ничего особенного не было – горка и горка. Но вот бумага еще раз щелкнула, выправляя угол. На стене появилась линия, перечеркнутая более слабой тенью.
– Крест какой-то, – пробормотала Полинка. Она старательно вглядывалась в рисунок на стене, голову набок наклонила.
– Сама ты крест, – Женька смахнула бумагу со стола. – Теперь кто-нибудь другой давайте. Поняли как? Мнем, кладем, смотрим на тень.
Никто не мял и не клал. Никто даже к бумаге не притронулся. Все смотрели на Женьку.
– Чего уставились? Гадать надоело?
Рита шевельнула головой: вроде как нет, а вроде, как и да. Но глаз не отвела.
– А ты себя хорошо чувствуешь? – прошептала Зая.
– Нормально, – не поняла подвоха Женька. – У тебя от свечей голова болит?
– А у тебя? – быстро спросила Зая.
Женька покосилась на свечи. Красиво она их расставила – на подоконнике, на столе, а еще на столешнице, около плиты и наверху, на вытяжке. Новая скатерть. Занавески раздвинуты. Под салфеткой ждут своего часа чашки, собранные на стопке блюдец, в холодильнике – торт, ваза с конфетами спрятана в шкаф. Что этим девчонкам не так?
– У меня все отлично! – бодро отозвалась Женька.
– А как же крест? Чего это тебе все время смерть выпадает?
– Кому выпадает крест, тот долго живет. Давай!
– Правда? – Зая стянула лист со стола. Все завороженно следили за ее руками. Снова заорал кот.
– Чего это с ним? – Полинка нервно передернула плечами. – Как будто недоволен чем?
– Что гости пришли! – Женька не выдержала: – Вы как будто специально все это устраиваете. Не хотите гадать – не надо. Давайте сразу чай пить!
– Ой! – поймала ее за руку Вава. – А я хорошее гадание знаю. Там как раз кот нужен. Коты чувствуют потусторонность. Надо что-нибудь для себя решить и позвать кота. Если он порог левой лапой переступит – задуманное осуществится. Правой – ничего не получится. Давайте?
Зая с облегчением бросила скомканный лист бумаги под стол и подняла руку словно на уроке.
– У меня! У меня есть задуманное! – заторопилась она.
– И у меня есть! – оттолкнула ее Полинка.
– А я даже сказать могу, – вылезла вперед Вава.
– Кота тащи! – крикнула Рита.
– Ждите! – Женька выскочила за дверь.
Заглянула в гостиную. Папа дремал в кресле перед телевизором. На экране что-то взорвалось.
– А? – шевельнулся папа на шум. – Дочь, ты? Что у вас там?
– Отлично. Вафля где?
Папа потянулся:
– У балкона бесится. Там, наверное, голуби прилетели. – Папа вгляделся в дочь: – А чего ты такая растрепанная?
– Папа! – всплеснула руками Женька. – Ты ничего не понимаешь!
Она вышла в коридор, шагнула к спальне. Здесь на кровати в позе лотоса сидела мама. Глаза закрыты, шумно дышит носом.
– Сорок восемь, сорок девять, – ровным голосом произнесла она. – Чего ты?
– Вафлю ищу. Он тут?
– Под кроватью. Кажется, он там себе туалет устроил. Надо наказать.
Все это было сказано ровным голосом, с закрытыми глазами.
Женька опустилась на четвереньки – и чуть не въехала в край кровати лбом от неожиданности. Варфоломей стоял, насколько ему позволяла высота, пыжил спину, яростно разевал пасть и смотрел сумасшедшими глазами.
– А чего это с ним? – прошептала Женька.
– Голуби на балконе. Ты его на кухню возьми, он успокоится.
Варфоломей не издавал ни звука, но упирался изо всех сил. Когти царапали по паркету, хвост завивался, хватаясь за воздух. Затих, когда Женька прижала его к себе. И только сердце продолжало бешено колотиться.
– Все хорошо, хорошо, – шептала Женька в рыжую макушку. – Ты нужной лапой шагни, ладно? Вот эта – левая, – покачала она расслабленной кошачьей лапой. – С нее идти надо. А это, – она сдавила правую так, что кот дернулся, – лишняя, с нее идти не надо. Понял?
Кот прикрыл глаза и обвис ветошкой.
Женька вышла в коридор. В прихожей тускло отсвечивало зеркало, на подзеркальнике стояла свеча. Свеча? Откуда бы здесь взяться свече? Ее кто-то принес? Женька сделала шаг к зеркалу, и Вафля в руках тут же ожил. Дернулся, растопыренной лапой мазнул по кофте, цепляясь коготком за край.
Женька подняла кота повыше, соображая, как сделать так, чтобы и Вафлю не выпустить, и зацепку на кофте не сделать. Шарахнула дверь в туалете. Сама по себе. Взяла и закрылась. Женька пришла в себя, когда поняла, что в руках бьется Вафля – она его так сильно к себе прижала, что он стал вырываться.
Преодолевая странное онемение в ногах и жуткое желание оглянуться, чтобы убедиться, что за спиной никто не стоит, Женька побежала к кухне.
– Все! Все! Никуда не несу! – Женька выпустила зло муркающего и дергающегося зверя из рук. – Здесь стой! Позовут – пойдешь. Жрать дам!
Аргумент был весомый, Варфоломей замер, не отрывая глаз от кухонной двери.
– Хороший котик, – приободрила его Женька.
Она хотела сказать, что кота надо приманить едой, что он какой-то странный сегодня, что они могут это гадание отложить. Но ничего этого сделать не успела.
– Хочу, чтобы географичка ногу сломала, – крикнула Полинка, как только дверь открылась.
Варфоломей издал душераздирающий крик. Подпрыгнул, цокнул когтями. Хвост его встал трубой. Глаза сверкнули яростью. Куда он смотрел? Женька глянула под ноги. Покосилась под стол. Бросила взгляд на холодильник. Не было там ничего такого, что могло повергнуть в ужас бывалого Вафлю.
И все же он испугался. Да так, что рванул прочь. Белая попа сверкнула в темноте коридора. Что-то он там снес на повороте. И наступила тишина.
– По-моему, это была не левая лапа, – заметила Зая.
– А по-моему, ему не понравилось желание, – хихикнула Рита.
– Вы дураки и ничего не понимаете, – гордо сообщила Полина. – И вообще уйду я от вас.
Шурша по полу рисом, она отправилась в прихожую.
– Подожди! – побежала за ней Зая.
– Отстань! – рявкнула По, захлопывая за собой дверь.
Зая потянула на себя ручку, но дверь держали с другой стороны. А потом резко отпустили. Зая взмахнула руками, удерживая равновесие.
– Куда это? – заволновалась Вава. – А разве чая не будет? Говорили, торт.
– Ой, да ну его, – Зая ринулась в прихожую. Что-то там Полинка делала. Как будто руками перед зеркалом размахивала. Мелькнул свет.
– А чай? – встала на пороге Женька. – Вы что?
Полинка и Зая, эти две вечно ругающиеся кукушки, о чем-то шептались в прихожей. И даже не шептались, а зло шипели друг на друга.
– Сами виноваты, что так получилось! – разозлилась Женька. – Орать не надо было! А больше двух вообще говорят вслух!
Полинка хихикнула. Специально громко. Еще и к зеркалу повернулась, как будто хотела проверить, все ли зубы на месте. И выбежала за дверь. Зая немного повозилась с пальто и тоже выпорхнула из квартиры.
– Ладно, – Рита бросила скомканный фантик под стол. – Пошли.
Вава дунула на ближайший огонек. Ей это давно сделать хотелось. А потом еще и на подоконнике свечи погасила. И весьма довольная собой отправилась в прихожую.
Женька буравила взглядом оставшуюся на столешнице свечу. Ух, какая она сейчас была злая! В душе бурлило столько ярости, что Женьке захотелось распространить этот слабый огонек на всю кухню, на всю квартиру, на весь мир. Пускай полыхает.
– Пока!
Кто крикнул, непонятно. Дверь закрылась.
Женька дошла до входной двери и стукнула по ней кулаком, потому как и она тоже провинилась. Нечего было впускать кого попало. Сделала шаг в сторону, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Оно было глубокое и совершенно черное, словно там внутри кто-то натер действительность углем. В этой абсолютной темени что-то мешало. Как царапина на идеально ровном столе. Такой царапиной была смазанная полоса. И даже не полоса, а уголок. Вертикальная и горизонтальная черточка, темно-красная. А под ней и над ней смазано. Как будто стирали, но недотерли. Сам вид этого уголка родил тревогу.
Вдруг его стало хорошо видно. Свет шел… нет, не изнутри. Из кухни. Там кто-то включил свет.
Женька медленно повернулась.
В кухне горели все свечи. И на столе. И на подоконнике. От такой иллюминации как-то по-особенному блестели забытые одноклассницами украшения – браслетики, заколочки, колечки.
На табурете сидела незнакомая черноволосая девчонка.
– Ты кто? – прошептала Женька.
Девчонка подняла голову, черные волосы сползли с бледного лица. Длинные черные ресницы распахнулись, показывая совершенно белые глаза.
Колени у Женьки сами собой подогнулись, и она сползла на пол. В глубине квартиры завыл Варфоломей.
Глава 2 9 января
Женька закричала и шарахнулась в коридор. Но там было зеркало. Это ее тоже почему-то испугало. Она споткнулась о собственную ногу и рухнула на повороте.
– Что случилось? – вышла из комнаты мама.
– Что у вас? – бухтел папа.
– Там призрак! – выпалила Женька, рукой показывая в потолок.
Никакой девчонки, конечно, на табурете не было. Мама включила свет. Мама заглянула под стол. Даже за шторой посмотрела. Никого. Папа стал уверять, что Жене показалось. Сидели при свечах, нарассказывали друг другу ужасов – вот и привиделось. А потом – переходный возраст, фантазии.
– Надо убраться, и все пройдет, – сказал папа, намекая на рассыпанный рис. – А потом мы выпьем чаю: раз твои подружки ничего не съели – нам больше достанется.
Женька подмела и быстренько села за стол, но настроение все равно было плохим. От расстройства съела половину торта. Дурацкий вечер заедала.
Когда легла в постель, в животе тяжело переваливалось. На какой бок ни крутанешься, следом за этим движением с неприятным запозданием кувыркалось и что-то внутри. Во сне ей виделась всякая гадость. Она голая по школе бегала, а девчонки смеялись. Потом ей свидание Онегин назначил, но выйти на улицу она не могла – без платья ведь. Ушел Онегин с противной Заей. А в Женьку кто-то грязью бросил. Хотела улететь – не получилось. Знала, что летать умеет, но в этот раз почему-то не взлеталось. Под конец опять черноволосая девочка на табурет забралась, протянула руку и стала Женьку душить. Этого уже вынести было невозможно, и Женька проснулась.
Проснулась с больной головой, с неприятным привкусом во рту, а когда хотела по лицу ладонью провести, то почувствовала, что в руке что-то есть. Что-то мягкое и…
Женька успела порядком испугаться, прежде чем разглядела, что в кулаке у нее зажат клок рыжей шерсти.
Рыжей… Длинной…
Из коридора раздался противный мявк, словно на Вафлю положили что-то тяжелое. Или за хвост потянули.
– Мам! – позвала Женька. В секунду придумалось страшное – землетрясение, половина дома обвалилась, кухни нет, родительской спальни нет, оторванные провода искрят, Варфоломей из последних сил держится на краю.
Осторожно толкнула дверь в коридор. Здесь все было на месте – пол, прикрытый ковриками, вешалка в прихожей, обои в цветочек, в гостиной бормочет телевизор.
Вернулась в комнату. Стул как-то странно стоит. Повернут к кровати. Словно на нем кто-то сидел.
– Мама! – вывалилась в коридор Женька, а по спине словно кто холодными ладошками провел – от непонятной тревоги противные мурашки в пятки скатились.
Мама нашлась на кухне. Она сидела за столом, перед ней стоял стакан свежевыжатого сока, бледно-желтого, наверное, что-то цитрусовое. Глаза закрыты. Считает.
– Сорок восемь, сорок девять… Привет, дочь! Как твои дела?
Мама на диете. Медитирует и пьет соки. Ей надо в день сбрасывать по сто граммов. Если она вот так утром сидит, то сбросить не получилось. Если расхаживает по кухне, весело напевая, – все отлично.
Но сегодня – не отлично. Женька не понимает, как это – каждый день съедать одинаковое количество чего-то очень полезного, но не терять заветные сто грамм. Может, магнитные бури как-то на вес влияют?
– Чего у нас опять с Вафлей? – Женька посмотрела на холодильник, в животе нехорошо булькнуло. Вчерашний торт запросился наружу. Сглотнула и потянулась к кувшину с водой.
– Нервничает, – не открывая глаз, ответила мама. – Линять начал.
– Линять?
Хорошо, что Женька вовремя посмотрела на дно стакана. Волосок. Рыжий.
– Чего это он? – пробормотала, снова сглатывая. – Сейчас же зима!
– Вы вчера шумели, он нанервничался, – тихо произнесла мама.
Женька оглядела кухню. От вчерашнего тут ничего не осталось. Свечи убрали, рваные бумажки замели, на полу ни рисинки. Как будто бы пол еще и помыли. Табуретки задвинули под стол. На какой сидела девочка? На той, что у окна? Или около батареи? Очень хотелось еще раз рассказать про свое странное видение, а заодно и про сон. Кто же еще может спасти от тревоги, как не мама. Но промолчала. Потому что вчера никто ей не поверил. Почему поверят сегодня? Да и зеркало она вчера старательно вытерла. Нет больше уголочка. А может, его и не было?
Мама больше не медитировала. Уставилась на Женьку. Как змея. Пристально, не моргая.
– Ты, кстати, ночью на кухню не ходила? Мне показалось, здесь ходили.
– Нет, – прошептала Женька и покосилась на табурет. Может, этот? – Кто здесь мог быть?
– Варфоломей, наверное.
В коридоре скрипнуло, как будто стул резко подвинули. Женька с мамой вздрогнули.
– Будь здоров! – крикнула мама.
– Иду! – отозвался папа.
С чего мама взяла, что папа чихал? Он ведь не так чихает. Он чихает раскатисто. А это сип какой-то.
Скрипнуло снова, и чуть качнулась дверь. Так бывает, когда кто-то сначала хочет войти, касается ручки, но потом отпускает ее. Женька вместе с мамой уставилась в темный коридор.
– Пап? – позвала Женька.
– Иду! Носки найти не могу! – отозвался папа.
Не из коридора, откуда раздавались странные звуки, а из комнаты. Папа еще не дошел до коридора, он был у себя, а значит, перед ними… Но перед ними никого не было!
В коридоре зашуршало. В голову полезли нехорошие мысли о прошедшей ночи. Уголочек на зеркале, черная девочка тянет руки к ее горлу.
Форточка распахнулась, звякнуло стекло.
– Ой, мамочки! – рухнула на табуретку Женька.
– Ты чего дергаешься? – недовольно отодвинула от себя стакан мама.
«Апхчи!» – крякнуло в коридоре, прямо перед ними, из пустоты.
– Ай! – пискнула Женька, чувствуя, как от страха немеет язык.
В кухню вошел Варфоломей. Выглядел он потерянным. Тусклые глаза, шерсть всклокочена. Посмотрел по углам, неуверенно понюхал плошку с водой.
– Что с тобой опять?
Мама хмурилась. Мама была недовольна.
– Здесь кто-то есть! – пожаловалась Женька.
Грохнула плошка с водой. Вафля потряс намокшей лапой и печально вздохнул.
– Ну, хватит! – поднялась мама. – Напридумывали разного, а потом пугаются. Дракулу вызывали?
– Никого не вызывали! – возмутилась Женька. – На судьбу гадали.
В глубине квартиры крякнуло, в водопроводной трубе булькнуло, утробный вздох прошелся по стенам.
– Свят, свят, свят! – быстро зашептала мама и стала мелко креститься.
– Мама, – раздраженно воскликнула Женька, – это тут при чем?
В коридоре ахнуло, скрипнуло. Дверь качнулась. Женька испуганно вжалась в стену.
Вошел папа. В одной тапке и без носка.
– Что за шум, а драки нет? – бодро спросил он.
– Сам разбирайся со своей дочерью! – возмущенно сообщила мама и ушла с кухни.
Папа проследил за ее уходом, а потом повернулся к Женьке:
– Так, а у тебя что произошло?
Женька заозиралась. Что у нее произошло? Что? Разжала кулак, посмотрела на вспотевшую ладонь. Жуть какая-то, вот что у них происходит.
Варфоломей, все это время уныло стоящий над пустой кормушкой, чихнул. Коридор отозвался непонятным скрипом.
– Ничего, – буркнула Женька, утыкаясь носом в стакан с водой.
– Пора перестилать паркет! – Папа распахнул холодильник. Стоящий на верхней полке открытый пакет молока наклонился, окатил папу белой жидкостью и с хрюпаньем упал под ноги.
– Холодильник стал шумно работать. – Папа с трудом наклонился к пакету, перегибаясь через свой большой живот. – Подтекает. Дочь, неси тряпку. Будем порядок наводить.
Пока Женька бегала с тряпкой, полоскала, выжимала, снова полоскала, ее не покидало чувство, что вчера во время гадания произошло нечто непоправимое, что странная черная девочка ей не привиделась. Что она была на самом деле. Но откуда она взялась? Было нарушено какое-нибудь правило? Или свечи она не так расставила? Что еще могло возмутить мироздание, что они прислали черную силу? Ничего не делали неправильного. Гадали на будущее, гадали по тени, по книге. Никого не вызывали.
– Пап! – Женька плюхнула тряпку в ведро. – У нас может полтергейст завестись?
– Знаешь, дочь, в древние времена люди считали, что крысы и тараканы заводятся от грязи. – Яичница красивыми ровными глазками смотрела со сковородки. Яичницу папа умел делать отменно. – Если есть где-то грязь или совсем уж ветошь какая – там сама собой зарождается нечисть. Ты убирай, не разводи барабашек.
– Я серьезно! – оскорбилась Женька.
– И я серьезно!
Папа выложил на тарелки аккуратную яичницу. Когда яйца жарит Женька, у нее так ровно не получается. И краешки всегда подгорают.
– Если в доме непорядок, – наставительно вещал папа, – сразу кто-нибудь заводится. Ты мне как экономисту поверь. Перестелим паркет в коридоре, скрипеть ничего не будет. Холодильник давно пора поменять. И окна.
Если бы все было так просто!
Насупленная Женька села за стол. Раньше она очень любила завтракать с папой. Он не признавал диет, делал отличную яичницу, щедро мазал хлеб маслом и никогда не жалел майонеза в салат. Он был всегда спокоен и все объяснял. Но сейчас это не радовало, а раздражало. Откуда в папе столько уверенности? С чего это он вдруг все знает!
– А если тут преступление произошло, то неупокоенный призрак может бродить по квартире?
– Что-то раньше не бродил.
– Спал крепко. Или должен был срок пройти. Десять лет!
– Мы тут уже лет пятнадцать живем.
– Хорошо, двадцать. Несчастный случай на стройке! Кирпич упал, стукнул мужика по голове, вот покойник вернулся, ищет своего убийцу.
– Кирпич ищет? – хмыкнул папа. – Ты вчера кричала, что девочку видела, а не мужика.
Женька набрала побольше воздуха и выдохнула. Девочка, с черными волосами. Не склеивалось. Может, на стройку ребенок забрался? А тут кирпич. И по голове.
– Мне вчера смерть постоянно выпадала в гадании, – пробормотала Женька. – Всем любовь, а мне кресты и могилы.
– Это хороший знак! – Папа облизнул жирные после яичницы губы. – Смерть – значит, что-то заканчивается. А следом за этим обязательно начинается новое. Ты растешь, дочь моя!
– Куда уж больше, – буркнула Женька, разводя руками.
– Ничего, – благодушно бубнил папа. – Совсем скоро исчезнет прежняя Женька и появится новая. Умная и красивая девушка, а не капризный ребенок.
Женька отодвинула от себя тарелку и ушла с кухни. Будут ее всякие-разные учить! Хорошо, не убитый кирпичом строитель тут ходит, а ходит тут… ходит тут…
Она остановилась в прихожей. Зеркало тускло отсвечивало. Вчера протерла, а сегодня снова пылью припорошило. Глубина зеркала переливалась тяжелым серебром. В нем двигались какие-то тени, как будто кто-то шел. Из темноты резко выступило белое, совершенно белое лицо, полыхнули черные глаза.
Женька шарахнулась, налетела на стену, больно ударилась лопатками и затылком. Сползла на пол. Рот открыла. Хотела закричать. Но ни одного звука не получалось.
Краем глаза заметила, как кто-то прошел за поворот в кухню. Сердце два раза тяжело ухнуло в груди. Женька поползла на четвереньках, чтобы посмотреть, кто здесь ходит. Почувствовала на своем затылке тяжелый взгляд. Она готова была уже заорать в голос от страха, как из-за угла выступил Варфоломей. Он глянул на хозяйку, недовольно муркнул и уже собрался забраться в свою корзину, но Женька подхватила его и прижала к себе.
– Со мной пойдешь, – прошептала она, чувствуя, как все внутри нее дрожит.
В комнате она первым делом плотно закрыла дверь, внимательно изучила все четыре угла и только потом упала на кровать. Уф, как все, оказывается, тяжело дается!
Женька полежала, прислушиваясь к себе, к миру и к ворчащему у нее под боком коту. Страх из головы постепенно улетучился. Стало легче думаться. Гладила кота и успокаивалась. Но несильно.
Забытые девчонками украшения лежали на столе. Странно, что они их забыли. Как нарочно. Все. На физкультуре они тоже снимают колечки и цепочки, чтобы не порвать, но никто ни разу не забывал их потом надеть. Как это? Выходишь к людям, там пацаны – а ты без колечек и кулончиков? Вот стыдоба! А тут? Понятно, что по домам, никакой пацан не увидит – но перед зеркалом-то как стоять? И ведь полдня прошло, не вспомнили. Конечно, отдать их можно и в школе, через четыре дня каникулы заканчивались. Но кто ж сможет целых четыре дня ждать? Ни один нормальный человек не выдержит. Они чего там, ненормальные, что ли?
Варфоломей капитально так линял. Женька гладила кота, и под пальцами оставался шерстяной налет. Вафля делал вид, что спит, но уши его стояли торчком, постоянно шевелились и все больше поворачивались в сторону прихожей.
– Не боись, разберемся, – шептала Женька. – Всех порвем.
Сказала – и удивилась: кого это она рвать собралась?
Спустила кота с рук. Варфоломей попытался улечься на ковре, но пол его смутил. Он недовольно дернул туда-сюда хвостом, присел на лапы и уставился под кровать. Тревога бодрыми мурашками промаршировала по затылку и окопалась между лопатками.
– А ну пошел отсюда! – крикнула Женька, запуская в кота тапочкой. Будет он ее тут пугать!
Кот вылетел за дверь, а Женька спустила ноги с кровати и удивленно уставилась на пол. Что это с ней? Впрочем, правильно. Гнать надо отсюда этого линялого. Еще запачкает все…
Так! О чем это она думала? Об украшениях… Оставили… Все четверо. А чего их вчера так много-то было? Договаривались вроде они с Полинкой…
Новый год, веселье там всякое, походы на елки. С Полинкой они столкнулись на катке. Полинка хвастала, что с родителями уже два раза ездила на горных лыжах кататься, что на Новый год ей подарили крутую куртку, а на Рождество они опять куда-то отправятся. Встретиться и погадать предложила Полинка. Рассказала про Святки. Что в это время гадать нужно. Настаивала на встрече так, что из варежек выпрыгивала. Велела обязательно звать народ. Заю, например. Хотя зачем им вообще кто-то был нужен? Зая привела Ваву. А Рита… Рита… Рита зачем-то позвонила Женьке, и ее позвали за компанию.
Вот зачем! Рита спросила, когда им в школу. Как будто и сама не знала, что двенадцатого. Знала! Об этом все знают. В понедельник. Но Рита позвонила. Женьке. Хотя они никогда и не общались особо.
Представилась Рита. Высокая, худая. Короткие темные волосы. Лицо чуть вытянуто. Говорит нараспев. Чаще всего одевается в джинсы и пуловеры. Почти ни с кем не спорит. Дружит со всеми понемногу. Болтали, что она ходит на фехтование. Или на метание ядра? Или на танго? Короче, ходит. Вот на фига ее позвали-то?!
Женька почувствовала, что от раздражения у нее начинает ломить в висках. Все кругом были плохие. Особенно Рита. Потому что она вчера точно никому была не нужна! А ведь лезла вперед. Через все гадания пройти успела.
Заболела голова. С каждым ударом крови в висках Женька чувствовала, что ненавидит Риту все сильнее и сильнее. Прямо хоть из города ее гони.
В комнату снова заглянул Варфоломей. Вот ведь настырный! Женька уже потянулась к тапочке, но Вафля смело запрыгнул на кровать и потерся о хозяйское колено. Раздражение ушло. Словно Женьку окатили холодной водой и все плохие мысли убежали в водослив.
– Иди сюда!
Женька притянула кота к себе. Разве что лицом в его загривок не закопалась. В голову пришла неожиданная мысль – а не поставить ли ей в углах комнаты кактусы? Чего они вчера нагадали-то? Вдруг какой бес пришел вчера отвечать на вопросы и затерялся в стенах? А так – верная защита от всего. Кактус любую негативную энергию порвет в клочья!
Кактусов у них в квартире было предостаточно. Настоящая пустыня, а не квартира в Средней полосе. Женька раздобыла четыре обладателя колючек и расставила их по углам. Варфоломей терпеливо сносил полеты по квартире, не вырывался.
Только она забралась в свою кровать, как в коридоре крякнуло. Дверь в ее комнату покачнулась. Просто так. Не было никакого сквозняка. Женька спустила ноги. Подойти посмотреть, что происходит? Стук в окно. Как будто снежком! Или птица ударилась? На стекле остался отчетливый след – ладонь с растопыренными пальцами. Не взрослая, нет. Детская. Меньше Женькиной.
Вафля вырвался из рук и с такой скоростью полетел к выходу, что на повороте уронил цветочный горшок.
Пронзительно зазвонил телефон. Женька подпрыгнула на месте, потянула к себе одеяло. Может, ей это все кажется?
– Женя! – позвал папа. – Что же ты сидишь? Это тебя!
Женька посмотрела в распахнутую дверь, понимая, что ей нужно выйти туда. Туда, где раздаются странные звуки. Где с шипением носится Вафроломей. По рукам и ногам поползло раздражение. Какого лешего в такую рань звонить?! Папа заглянул в комнату, протянул Женке телефонную трубку.
– Это твоя Зайцева, – доложил он.
– Аллё! – радостно заверещали Женьке в ухо. – Ну, слушай, вчера было классно! Жалко, что все так быстро разошлись, мы и поболтать не успели. Ой, слушай! А мне такой сон приснился. Словно я в лесу заблудилась – страсть! Еле утром проснулась. А у тебя что? Слушай, а как там мои колечки и цепочка? Ты их никуда не засунула? А остальные не приходили еще? Слушай! Не отдавай Полинке ее кулончик. Дай мне посмотреть. Она утверждает, что это золото. Я что, золота не видела? Хочу проверить. Ой, слушай, а как же чай? Я вчера зефир принесла. Ты его уже съела? Не ешь, приходи лучше ко мне, а? И зефир приноси. И колечки мои. И Полинкин кулончик. Пускай потом не врет, что он золотой.
Женька переплела ноги, трубку прижала плечом, чтобы еще и руки сложить. В таком положении думалось лучше. Зая… Ага… Чего хочет? Свои колечки… Ага… Сговорились, специально забыли. Зачем? И кто все это придумал? Если не Рита и не Зая, то Полинка. Это была ее идея встретиться, чтобы погадать. Но гадание-то не удалось. И чай не пили. Или все-таки Вава? Вава… Полненькая, с большими темными глазами на пухлощеком кругленьком личике, черная тугая косичка, завитки волос на лбу.
Брр! Женька окончательно запуталась. Запуталась, а потому сама не заметила, как сказала:
– Слушай, а ты такую черную девочку у меня на кухне не видела?
– Что? У тебя была Пиковая Дама?
– Кто был? – пискнула Женька и на мгновение испытала странное чувство невесомости. Словно ее подбросили очень высоко, так высоко, что и тело уже не чувствовалось, и мысли улетели далеко. А потом она разом оказалась на своей кровати в очень неудобной позе переплетенного вьюна. Дернула ногой, чтобы распутаться, но что-то в мышцах заклинило.
– Ну как… Такое бывает. Пиковая Дама. Она в разном виде приходит. Иногда девочкой. Ты вызывала, вот она и…
– Никого я не вызывала!
Женька не увидела – почувствовала: в комнате кто-то есть. Этот кто-то прожигает взглядом дырку у нее в голове. Прямо в том месте, где волосы заправлены за ухо. И вот эти волосы начинают по волосинке из-за уха выбиваться…
– Подожди, я сейчас приду, – хрипло каркнула Женька и с усилием расправила ноги.
Сразу подумалось, что говорила Зая чушь. Что никакой Пиковой Дамы у нее нет и быть не может. Не первый класс, чтобы верить в страшные сказки. И не вызывали они никаких Дам. Только гадали.
Вот ведь напугали ее!
Женя раздраженно начала собираться. Раскидала вещи, чуть не порвала футболку – она запуталась рукавами; закинула под кровать попавшуюся под ногу тапку – а не будет в следующий раз тут лежать! Папа что-то хотел сказать, попросил зайти в магазин, но Женька так на него цыкнула, что папа в недоумении застыл.
Орущий кот надоел. Прислушиваться к шорохам и шумам надоело. Жужжащий холодильник надоел вдвойне! Одно удовольствие – пойти к Зае поругаться на мир.
Женька сгребла украшения с подоконника, сунула в карман и отправилась на улицу.
– Ты чего так долго-то? – начала с порога Зая.
– Да ничего! – заорала в ответ Женька.
– А почему ты кричишь? – опешила Зая.
И Женька не нашла, что ответить. Потому что она не знала, почему кричит. Просто так. Чтобы не задавали глупые вопросы. Женька насупилась, сунула руки в карманы и замолчала. А Зая тут же занялась осмотром.
– Вот черт, золотой! – расстроилась Зая, складывая цепочки кучкой. – Ну ни фига же сколько здесь золота! Давай ювелирный свой откроем!
– Хоть два! – зло прошептала Женька.
– А ты чего, не выспалась? – проявила сочувствие одноклассница.
– Кот вопит, родичи пристают – какое тут выспаться!
– Ээээээ, – робко отсела подальше Зая. – А ты не заболела?
– Сумасшествие не заразно. Это только по гриппу бывает эпидемия.
– А черная девочка?
– Не знаю! Может, показалось?
– А еще что-нибудь?
Вспомнился уголок на зеркале в прихожей. Но мало ли что это может быть? Может, мама что-нибудь папе написала на зеркале, а стереть забыла…
– А что еще?
Зая смотрела на Женьку во все глаза. Этот взгляд особенно бесил – как будто Зая что-то понимает, как будто была умнее, добрее и красивее ее, Женьки.
– Может, и ничего, – откинулась на спинку стула Зая. – А никто у тебя ничего, кроме украшений, не оставил?
– Вы что, у меня переодевались?
– Нет. Полинка что-то стирала у тебя с зеркала в прихожей.
…Темнота, мерцает свеча, из серебряного мрака выступает белое лицо…
– Что стирала?
– У нее помада была красная. – Зая коснулась своих губ. – И точно такой помадой на зеркале была нарисована лестница.
…Красный уголок, что-то размазанное, не до конца стертое…
– Лестница? – Женька пальцем в воздухе начертила несколько острых уголков: шаг, другой, третий…
– Так Пиковую Даму вызывают. Рисуют на зеркале лестницу и зовут, чтобы пришла. Когда она приходит, лестницу сразу стирают.
– Но Полинка никого не звала, – прошептала Женька.
Светленькая Заина комната как будто потемнела, углы наполнились шорохами, скрипнула дверь, щелкнул под невидимой ногой паркет. Кто же не знает этот ритуал? Рисуют ступеньки – зеркало должно быть именно в прихожей, чтобы ступеньки к двери вели, зажигают свечи и громко зовут Даму. Свечи… Свеча была. Женька заметила, что стала часто дышать. Воздуха не хватало. Чем больше она хотела вдохнуть, тем больше воздуха не хватало. Свеча… Но слов не было. Прихожая от кухни рукой подать. Если бы в прихожей говорили, она бы услышала. Не говорили. Да и не было у Полинки на это времени. Она как пришла, переобулась – и сразу к столу направилась. Перед уходом? Тоже времени не было. Хотя… «Больше двух говорят вслух!» Так, кажется, Женька крикнула. Рядом с По была Зая.
– Или ты что-то видела? – спросила Женька.
Зая улыбнулась, и наваждение прошло.
– Когда я подошла, она по зеркалу рукой провела, вот я и подумала, что вы что-то делали до того, как мы пришли.
– Вы почти все одновременно появились…
– Значит, не Пиковая Дама, – очень просто, как будто снежок с ладони сбросила, произнесла Зая. – Может, губы красила, тюбиком махнула неудачно, зеркало испачкала…
Женька потянула из кармана телефон. Полинка была недоступна. Зая останавливать одноклассницу не стала, дождалась, пока та сама даст отбой, и только потом сказала:
– А она с утра с родителями в пансионат уехала. По нервам какой-то. Будут там полезную воду пить. До воскресенья.
Женька покосилась на оставшиеся украшения. Полинкин кулон лежал сверху, матово лоснились грани камня.
– Ты обыщи как следует свою квартиру, – посоветовала Зая. – Ничего нового не появилось?
– Что именно?
С бешеным карканьем мимо окна пролетала ворона. Женька вздрогнула.
– Что-нибудь, – загадочно ответила Зая.
Женька посмотрела на свои руки. Они сейчас были раскрыты так, как будто держали в ладонях кота.
Она сгребла оставшиеся украшения и пошла домой. Что-то там было про эту Пиковую Даму. Что ее вызывают и, как только замечают движение, быстро произносят желание и стирают лестницу. Если этого не сделать, Пиковая Дама остается и начинает пакостить. Вон в фильме, который они смотрели, Пиковая Дама всех убила. Но герои фильма для этого ее и вызвали, чтобы поспорить на смерть. А Полинка? Зачем Полинка стала бы в квартире у Женьки вызывать Даму? Они с Полинкой не ссорились, никаких таких желаний, чтобы самим не справиться, ни у кого из них не было. Значит, случайно мазнула помадой. Ничего страшного. И что ей тогда в квартире искать?
Сунув кулаки в карманы и сильно задрав плечи, Женька пришагала домой. Здесь каждый занимался своим делом. Мама медитировала, папа смотрел телевизор. Сначала Женька пролезла во все углы на кухне, нашла завалившиеся рисинки, дохлую муху, кусочек свечи (откуда бы?), пересчитала полки холодильника. Мамины фрукты и вареная курица, папина колбаса и яйца. Варфоломей мурчал, пытаясь понять, что делает хозяйка. Но сейчас было не до него. У себя в комнате перерыла кровать, побросала со стола задержавшиеся там учебники, чуть не сорвала штору, пощелкала вешалками в шкафу. Сюда никто не заходил. Это было условие. Все сидят на кухне. С чего вдруг тут что-то окажется? Вспомнила, как Вафел шипел, глядя на что-то под кроватью. Медленно опустилась на четвереньки. Теперь надо было совсем опуститься на пол и посмотреть. Но локти словно одеревенели. Женька стояла, чуть покачиваясь, и смотрела в прихожую. Над полом летала пыль. Так бывает, когда кто-нибудь идет. Или только что прошел.
Женька не заметила, как легла на бок, протянула руку вперед.
Дверь захлопнулась.
Женька резко села. По лицу мазнул сквознячок. Кто-то прошел сейчас мимо нее.
Медленно, очень медленно – а быстро и не получилось бы, потому что опять что-то защемило в шее, – повернула голову.
На стуле. Длинное черное платье. Ноги в черных ботиночках не достают до пола.
Женька не стала смотреть дальше. Она зажмурилась. И тогда черная девочка заорала. Этот крик заставил Женьку упасть.
Глава 3 10 января
Вечером Женька от расстройства съела Заин зефир, а перед этим целую сковородку жаренной с салом картошки. Она ела, прислушиваясь к себе. Казалось, что становилось легче. Не так болела голова, не так было страшно, уходило раздражение.
Родители делали вид, что ничего не происходит. Они ничего не видели, ничего не слышали. Варфоломей время от времени взбрыкивал и начинал носиться по коридору, на поворотах врезаясь в углы. Шерсть клоками висела на боках.
Позвонила Рита. Она вдруг вспомнила о своих украшениях. Попытались договориться на завтра. У Риты была тренировка, а вот после нее… Все-таки это было фехтование, а не метание ядра. Тренировка важна, а встреча… встреча не так важна. Главное, что украшения целы и она за ними когда-нибудь зайдет. Про остальных Рита ничего не слышала и слышать не хочет. Особенно про Полинку. А что Полинка? Ничего. Рита собиралась идти спать. Потому что завтра тренировка.
Женька дала отбой и уставилась на себя в зеркало. В нем, кроме нее, отражались прихожая, открытая дверь комнаты, часть кровати и стола. А если выключить свет, что будет отражаться? Темнота. Черный коридор, а по нему кто-то идет…
Сдернула с вешалки шарф и накинула на верхние уголки рамы. Пиковая Дама мстит тому, кто ее вызвал. Женька никого не вызывала. Если это Полинка, то Пиковая Дама должна мстить ей. Дама большая шутница, любит пугать, ронять предметы, хлопать дверями. Приходит она в образе старой тетки в драном платье. Девочка – это что-то другое. Это не может быть Дама…
В кухне с грохотом упала кастрюля. С воплем пронесся Варфоломей.
Пора было ложиться спать. Спать, спать, завтра все будет по-другому.
Женька долго не могла уснуть. Она опускала горячий лоб на холодную подушку и ненавидела всех. Потом пришел Варфоломей, и Женька забылась неровным дерганым сном. В нем была жаркая кухня. Мелкий пацан со стоящими дыбом волосами пытался засунуть ее в кастрюлю. Он гонял Женьку по раскаленным плитам, заставлял перепрыгивать через пышущие жаром сковородки, лавировать между кипящими ковшиками. Из-под крышек валил пар. Через этот пар на нее пристально смотрела черная девочка. Волосы падали на лоб, и сквозь размазанные по лицу пряди были хорошо видны черные глаза.
От этого взгляда Женька проснулась. На нее смотрел Варфоломей. Лежал на груди и пялился. Ой, прямо дышать нечем! Женька согнала кота и пошла на кухню попить водички. Было уже позднее утро, все встали.
Мама ходила от плиты к столу, пританцовывая.
– Смотри, Женька, какое чудесное утро! – пропела мама и плеснула Женьке в стакан чего-то зеленого.
Сто грамм минус – это хорошо, зеленые напитки – не очень.
– Это что?
– Сельдерей и немного киви. Кстати, что ты пролила на мои весы?
– Нужны мне твои весы!
– Да? А кактус кто около моего компьютера опрокинул?
Женька рванула к себе в комнату. Так и есть: все кактусы пропали. Их кто-то вернул обратно. Вон один чахлый на подоконнике скучает. Другой, значит, перебрался к маминому компьютеру. Женька крутанулась – шарф с зеркала пропал, на нее смотрело серое зазеркалье. Опять заболела голова. Женька замычала, схватилась за виски. А потом разом отпустило. На пороге застыл Варфоломей.
Женька переступила через кота и вернулась в кухню. Настроение было странное. И это непонятное чувство невесомости, словно ее кто-то приподнял и вот-вот уронит…
Женька поймала себя на том, что смотрит на табурет. Мама собирается на него сесть, а у Женьки было четкое ощущение, что табурет надо из-под мамы выбить. Ногой. Чтобы мама упала и приложилась как следует…
– Мяу, – высказался Варфоломей. Он подошел к Женьке и мягко царапнул когтями по коленке.
– Ты что? – Женька упала. Мысленно. Чувство невесомости исчезло. Появилось чувство тяжести. И снова заболела голова.
– Мяу, – вздохнул Варфоломей и нетвердой походкой отправился к окну. Здесь он долго смотрел на штору и вдруг попытался на нее запрыгнуть.
– Мама! – жалобно крикнула Женька, потому что голова уже не болела, она взрывалась изнутри.
Мама бросилась к коту.
Варфоломей извернулся, царапнул хозяйку и убежал в коридор. Мама побежала следом. А на ее месте осталась ее тень. А вернее – черноволосая девчонка. Она стояла, опустив голову.
– Мама! – Женька с визгом выбежала в коридор.
Из темноты коридора на нее налетел кто-то темный и орущий. Женька успела зажмуриться, поэтому не увидела, а почувствовала, как по ней пробежали и с топотом унеслись прочь.
– Варфоломей!
Кот удачно затормозил, не врезавшись в дверь туалета, встал на задние лапы, на мгновение изобразив Медного всадника, и помчался обратно. Теперь Женька успела отойти. Варфоломей проскакал мимо и исчез в гостиной. Что-то там полетело. Кажется, это был стул. Вскрикнул папа. Женька заранее прижалась к стене, потому что вот-вот должен был появиться кот. Но он медлил. Папин крик нарастал. Грохота тоже прибавилось. Женька пошла посмотреть.
Варфоломей качался на шторе. Он карабкался наверх как знатный скалолаз. Когти его запутались в нижнем крае, поэтому на карнизе он оказался уже почти обмотанным легким тюлем. Здесь из скалолаза Варфоломей решил превратиться в акробата. Не получилось.
Кот сорвался. Крючки не выдержали. Варфоломей поехал вместе со сбитой шторой в угол, где стояла горка с хрусталем.
– Остановите его! – ворвалась в комнату мама.
– Стой! – выполнил приказ папа.
Варфоломей доехал до угла, дернулся, выбираясь на свободу.
– Он сорвется!
Женька побежала спасать кота. Она видела, как он мучается. Как сучит запутавшимися лапками.
– Карниз!
Мама телом прикрыла горку. Папа размахивал руками.
Варфоломей вякнул. Женька дернула кота на себя.
Сначала она не поняла, что это шуршит у нее над головой. Как будто стая бабочек решила полетать среди зимы. А потом оборвавшийся карниз одним краем ударился о макушку горки – и все потонуло в грохоте бьющегося стекла.
Варфоломей вырвался и, звякая оборванными с тюля крючками, умчался из гостиной. Что-то там еще упало, что-то топтал неуклюжий папа. Женька бежала за Варфоломеем. В ее комнате он успел сдернуть покрывало с кровати, добрался до кухни и здесь уже выбился из сил.
– Отец, такси вызывай! – крикнула мама, крепко пеленая кота в тюль. – Что смотришь? – подогнала она Женьку. – Одевайся! В ветеринарку поедем!
Женька побежала к себе. Джинсы, свитер, носки. Что-то хрустнуло под ногой. Она в испуге присела, решив, что Варфоломей притащил к ней стекло из гостиной.
Это было не стекло. Это была цепочка. Взбесившийся кот сдернул покрывало и разбросал украшения!
Опять эти украшения!
Женька подобрала что сразу попалось на глаза.
– Быстрей!
Все потом!
Мама бежала по лестнице, Женька за ней с прижатым к груди Варфоломеем. Ноги работали отдельно от сознания. Она просто бежала и старалась ни о чем не думать.
Варфоломей поначалу еще пытался дергаться, но потом устал и затих. Повезло сразу найти такси. Машина несла их по улицам. Мама с Женькой смотрели друг на друга. Первой начала мама:
– Чем вы его накормили?
– Я вообще ему ничего не давала! – фыркнула Женька. – Может, он грязь какую-нибудь сожрал?
– Если только у вас в кухне! – скривилась мама.
Женька погладила кота. Потом еще раз погладила. Варфоломей недобро покосился.
– Папа говорит, надо холодильник менять, – буркнула Женька.
– Голову надо менять!
Женька ткнулась носом в кота:
– Это уже не голова…
Стало жалко себя, и Женька решилась:
– Мама, вчера что-то произошло, и у нас появилась черная девочка. Злой дух. После гадания. Она так смотрит, что голова болит. Зая сказала, что это может быть Пиковая Дама, но это не она. Пиковая Дама старуха, а это девочка.
– Женя! Ты в каком классе? Какая Пиковая Дама?!
– Это не я. Это Полинка. Она провела ритуал.
– А барабашки у вас там не бегают?
– Она все роняет! Варфоломею из-за нее плохо!
Водитель громко хохотнул, а потом и вовсе остановил машину.
– Приехали! – произнес он и довольно добавил: – Волшебники…
Женька открыла рот, чтобы сказать вредному водиле гадость, но мама вытолкнула ее из машины.
– Ты и правда последнее время какая-то странная! – сказала мама, отбирая кота. – Отдыхать надоело?
– Вы мне тут все надоели! – буркнула Женька, засовывая руки в карманы. Сжала кулаки. В голову пришла удивившая ее мысль – а чего она и правда последнее время на всех злится? Магнитная буря какая?
Ветеринар не стал Варфоломея смотреть. Взял кровь на анализы и вколол успокаивающее.
– Праздники! – радостно сообщил он.
Женька сверлила врача взглядом. Хотелось его, такого жизнерадостного, чем-нибудь прибить. Да вот хотя бы стеклянным столиком с препаратами. Поднять его – и опустить врачу на голову. Прямо на белую шапочку. Но сдержалась. Кулаки сильнее стиснула.
– При чем тут праздники?! – возмутилась мама.
– Все развлекаются. – В лице ветеринара появилось что-то мечтательное. Как будто он новогоднюю ночь вспоминал.
– И коты? – сурово сдвинула брови мама.
– Валерьянка! – Ветеринар потряс поднятым вверх пальцем.
Мама побагровела:
– Вы хотите сказать, что я накормила своего кота валерьянкой, чтобы потом смотреть, как он громит квартиру и бьет фарфор на десятки тысяч?
– Вспомните, кто громче всех хохотал, тому и было весело, – не сдавался врач.
Мама просверлила Женьку взглядом. Женька разве что не зарычала от возмущения. Куда этот светила ветеринарии лезет?! Это не его дело, кто и что у них дома делал. Нет, все-таки столик на него уронить надо!
– Женя! Чтобы я твоих друзей больше не видела, – процедила мама и, гордо вздернув подбородок, вышла из кабинета, прижав к себе обмякшего после успокоительного Варфоломея.
– Валерьянка! – напоследок махнул рукой ветеринар.
Сейчас она этому светиле врежет. Что тут у него есть тяжелого? А лучше острого. О! Ручка! Женька уже видела, как берет ручку и всаживает ее врачу в тыльную сторону ладони. Чтобы кровь брызнула!
– Женя!
Женька оглянулась. На секунду. Краем глаза заметила что-то черное за спиной врача. А когда посмотрела внимательней – не было никого. Только голова невыносимо заболела. И в теле опять эта дурацкая легкость. Когда за свои действия не отвечаешь.
– Мама! – взвыла Женька, хватаясь за голову. – Да что же это?!
– Прекрати орать! – прошипела мама, вытаскивая Женьку из кабинета. – Что ты там застряла? Что у тебя опять произошло?
– Черная девочка… – сквозь приступы боли прошептала Женька. – Пиковая Дама…
– Что ты несешь?! – Мамины глаза от раздражения потемнели. Варфоломею она прикрыла уши, как будто он понимал, о чем говорят, и мог обидеться. – Все призраки и вампиры у вас в голове.
– Но я видела!
– Надышались дыма от свечек, а потом голова кружится! – Мама тяжелым лайнером шла по коридору. – Я предупреждала, что ваши игры с потусторонним до добра не доведут.
– Но это было давно! Два дня прошло! А я сейчас.
– Что сейчас, что? – Мама ткнула в Женьку котом, она подхватила зверька, прижала к себе. – Убираться надо лучше! И лекарства не разбрасывать. Тогда никаких видений и битого фарфора не будет!
Женька погладила Варфоломея – и вдруг боль прошла. Утекла через пальцы в шерсть, ссыпалась на кафель пола.
– Какие лекарства? – побежала за мамой Женька. Но мама уходила. Мама не слушала. И слушать не хотела. Это было особенно обидно. Ничем ее не переубедишь. – Мы даже чай не пили!
– Эй, волшебницы! – позвал водитель.
Мама отобрала у Женьки кота и пошла ловить машину на другую сторону дороги.
– Что же мне теперь делать? – крикнула Женька. – Если это и правда Пиковая Дама, она меня убьет.
– Увидишь ее, ко мне пришли, – отозвалась мама. – Я счет за фарфор выставлю, у нее сразу отпадет желание приходить!
– Во напридумывали! – хохотнул водитель такси и уехал.
Женька застонала от отчаяния! Мама, мама, как же ты не понимаешь! Это все правда. Недаром снятся такие мрачные сны, недаром Зая советует быть осторожней и поискать в квартире, недаром линяет Вафля. Это все очень серьезно, и только ты, мама, не хочешь этого видеть. Ты – и еще весь мир.
Мама смотрела на дорогу. Пусто. Ни единой машины.
Женька в тоске посмотрела по сторонам. Мама должна ей поверить! Надо только найти доказательства!
На заснеженной тропинке появилась Рита. Это было настолько неожиданно и казалось таким подстроенным ответом на ее просьбу, что Женька открыла рот.
Рита! Если Зая что-то увидела, то Рита тоже могла что-то знать!
– Стой! – кинулась к ней Женька.
Конечно, люди по улице ходили, и даже машины время от времени проезжали. Но Рита, идущая по тропинке Рита затмевала всех. В руках у нее был туго скрученный туристический коврик, из рюкзака торчала черная палка. В темной куртке, тугой шапочке и черных джинсах она сильно контрастировала с белоснежной действительностью.
– Стой!
Из головы вдруг разом вылетело, что она хотела узнать. Пустота… опять пустота… Словно кто-то сидел у нее в голове, включая и выключая лампочку понимания.
– Это у вас кот? – спросила Рита, поглядывая на стоящую в отдалении маму с Варфоломеем на руках. – Тот, что орал? Чего это с ним?
– Взбесился, – прошептала Женька, чувствуя, как пересохло у нее во рту от страха. Она даже оглянулась – не видно ли где черную девочку.
– После гадания? – В глазах Риты мелькнул озорной огонек.
Женька кивнула.
– Я так и знала, – легко бросила Рита.
– Что ты знала?
Рита перестала улыбаться.
– Ворожить – здоровью вредить! – сообщила она.
Забибикала машина.
– Ты едешь? – крикнула мама.
Женька посмотрела на Риту.
– Я на тренировку! – Для подтверждения своих слов Рита показала коврик. – Мне некогда. И после тренировки тоже. Я потом заберу украшения. Как-нибудь. – Рита стрельнула в сторону Женьки хитрым взглядом. – А лучше отдай в школе.
Женька опешила. Еще вчера Рита звонила и жаловалась, что без любимых колечек ей грустно, и вот теперь согласна пожить без них еще два дня. Может, она их специально и оставила?
– А мне торопиться некуда! – решилась Женька. – Я с тобой! – Маме рукой махнула: – Поезжай! Ты же не против? – подцепила она Риту под локоть.
– Я против, но ты же назойлива, как мышь!
– Я назойлива?! – ахнула Женька. – Это ты ко мне напросилась!
– Я напросилась?! Да ты сама стала меня зазывать, я уж и не знала, как отвертеться!
– Это ты первая позвонила! Как будто не знаешь, когда у нас школа начинается!
– При чем здесь школа, когда ты стала хвастаться своим вечером и что у тебя будет круто! Все твердила, что Полинка придет, что это ее идея. А когда Полинка что-то мутит, лучше быть рядом с ней, чем потом огребать по голове.
– И что она намутила? – прошептала Женька.
– Вот у нее и спроси! – фыркнула Рита.
Она демонстративно переложила свой коврик из руки в руку и зашагала вперед. Женька побежала следом. Узкая натоптанная между сугробами тропинка не позволяла забежать вперед или встать рядом. Еще Рита так размахивала рукой с ковриком, что чуть не стучала им по Женьке.
– Рита! – просила она.
– Отстань! – злилась Рита.
– Послушай!
– Давай в школе!
Но до школы еще было два дня, а черная девочка уже сидит на табуретке, пугает, заставляет ненавидеть всех вокруг.
Спортивный клуб располагался в цокольном этаже огромного офисного здания, узкая неприметная дверь с торца – вход. Рита шагнула внутрь, Женька придержала закрывающуюся дверь. Пахнуло резиной матов, обдало азартными криками борьбы – ее качнуло прочь, но она, сжав зубы, переступила порог.
Клуб, наверное, был похож на все клубы. Стеклянная витрина с наградами, большое зеркало, диван, стойка для продажи чего-то специфического – кремов, бинтов, наколенников и еще массы необъяснимых вещей. Направо-налево шли раздевалки, о чем говорили нарисованные на стенах человечки. В проеме без двери время от времени показывались сосредоточенные люди. Одни бежали, другие прохаживались, методично поднимая и опуская гантели, показалась крутящаяся в танце пара, но сила инерции увлекла их дальше.
Женька сглотнула, прогоняя неприятное ощущение: чего бы ей больше всего не хотелось, так это валяться на мате и мутузить кого-нибудь.
В холле за столиком сидел молодой человек – Женька никогда не видела таких. Он был высок и широкоплеч, футболка туго обтягивала его торс. Под тканью угадывались хорошие мышцы. Ничего себе! Тонкая ручка в его могучих пальцах смотрелась соломинкой. Одно неловкое движение – и он ее сломает. Гора мышц и энергии, при этом внешне парень выглядел спокойным. И даже улыбался. Он отметил Риту в журнале, выдал ключ от шкафчика в раздевалке, мазнул взглядом по Женьке и добродушно ухмыльнулся. Женька тут же почувствовала, что лицо ее залило румянцем, что шапка съехала на макушку, что челка прилипла к вспотевшему лбу, что куртка в снегу, что… Почувствовала и насупилась:
– Я с ней, мне поговорить только.
Гигант покивал и улыбнулся. Тут же захотелось сделать ему больно, чтобы с лица ушла эта дурацкая улыбка.
– Какой противный тип у вас там сидит за стойкой, – буркнула Женька, входя в раздевалку.
Шкафчики вдоль стен, лавки, в углу рукомойник. Ничего интересного.
– Ты что! Санек классный! – Рита скомкала футболку и бросила в шкафчик, а потом наклонилась, что-то оттуда доставая, и у Женьки снова родилось совершенно неожиданное желание подойти и резко закрыть дверцу. Чтобы голову прищемить…
Женька увидела, как поднимается ее рука, как чуть дрожат пальцы… И тут же сильнейшая боль ударила в виски. Она резко села на лавку.
– Ну и зачем тебе понадобилась Полинка? – спросила она, с трудом переводя дыхание.
– Понадобилась и понадобилась. А что, случилось что-то?
Рита сняла джинсы, и Женька против воли уставилась на ее ноги. Они были в синяках, как шкура долматинцев в пятнах. Такие же синяки были у нее на руках и даже на боку. Долго разглядывать себя Рита не дала. Натянула спортивный костюм, сунула под мышку коврик с черной палкой и вышла из раздевалки.
– Случилось! – Женька побежала следом. – Ты видела, что Полинка у меня делала?
– Ерундой страдала!
Они нырнули в дверной проем и оказались в небольшом зале, устланном мягким резиновым ковром. На стенах, как в школьном спортивном зале, висели шведские стенки, турники, с потолка свисали канаты. Зал был набит людьми. Они прыгали, разминались, подтягивались, лазали по канатам и даже боролись. Но не так, как проходит физкультура у них в школе – медленно и с неохотой. Они все это делали с азартом, с полной отдачей.
Не обращая внимания на спортсменов, Рита прошла вдоль стеночки и по ступенькам спустилась в подвал. Здесь тоже был зал – гораздо выше и просторней. В половине помещения борцы разминались на матах, а во второй половине вальяжно ходили люди, все больше парни. Рита стала со всеми здороваться, старательно делая вид, что Женьки тут нет.
– Ты видела, как она вызывает Пиковую Даму?
Рита избавилась от коврика с палкой, стала крутить туда-сюда кисти рук, вертеть предплечьями и размахивать руками.
– Не нужны мне ваши дамы, – между ритмичными выдохами ответила Рита. – Я следила, чтобы она не пошла в гости.
– Так она и пошла в гости! Ко мне!
– Я думала про другие гости.
Ах, вот какая коварная Полинка! Предложила Женьке устроить вечер гадания, а сама хотела сбежать!
– А что, в другом доме тоже гадали? – Женька почувствовала укол ревности.
– Да кому нужны твои гадания! – Теперь Рита делала наклоны.
– А что нужно?
Рита раскраснелась от упражнений, поэтому, когда она посмотрела на Женьку, было непонятно – она злится или просто дух переводит.
– Ты что, слепая?
– А что не так?
Рита крутила бедрами, обреченно качая головой:
– Полинка за Борюсиком из параллельного бегает. Вот он меня и попросил с ней поговорить, чтобы она отстала. Он хотел свою вечеринку устроить, но так, чтобы Полинка не узнала. А тут ты со своим гаданием. Все очень удачно получилось.
– Что удачно?
– Полинка – к тебе, а я – к Борюсику.
– Так ты же у меня была!
От скорости, с какой Рита стала приседать, у Женьки зарябило в глазах, нехорошо заныли мышцы ног, словно это она приседает.
– Я после тебя к нему пошла, но все сорвалось. Вечеринки не получилось.
Рита звонко хлопнула в ладоши, присела, оперлась ладонями об пол, прыжком выпрямилась, отжалась, подобрала ноги и резво встала, снова хлопнув над головой в ладоши. Так она прыгала, падала, опять прыгала и хлопала, хлопала, хлопала. После пятнадцатого раза Женька потеряла счет. Осторожно отошла к стеночке и сползла на лавочку.
– А почему не получилось?
– За мной Вавка увязалась. Все про Борюсика выспрашивала, вот и пришлось ее выгуливать, чтобы она тоже на вечеринку не завалилась.
– А ей-то зачем?
– Ей тоже Борюсик нравится, но она не знает, как к нему подойти.
Круто! Кругом такие страсти кипят! Борюсик… Борюсик красив. Занимается каким-то спортом, а еще, наверное, качается – у него хорошо развитые плечи и спина. Полинка за ним бегает? Не замечала. А он, значит, с Ритой. Еще и Вава до кучи.
– А почему ты не хочешь забрать украшения?
– Некогда. Мне надо сегодня Борюсика поймать. Он на тренировку после нас придет. Он знаешь как классно из лука стреляет!
– Ну приходи после Борюсика.
– Не, не могу.
– Почему?
Рита замялась. Причины отказываться закончились.
– Почему? – Женька заволновалась. Вспомнились зеркало, орущий кот, рассыпанный рис.
– Не хочу, и все! – Рита качала пресс и говорила отрывисто. – Мне у тебя не нравится.
Рита перестала делать упражнения, оперлась о колено локтем, красиво повела рукой, собираясь еще что-то сказать. В зал вбежал низенький парнишка. Из-под лохматой челки сверкнули злые глаза. Он гаркнул на вяло двигающихся спортсменов. Почти все они были заметно старше парня, и Женька ожидала, что взрослые начнут над ним смеяться. Но этого не произошло.
– О! Олег пришел! – выдохнула Рита и стала в два раза быстрее качать пресс. Другие тоже активно запрыгали и забегали.
Полчаса Олег гонял своих подопечных по залу, заставлял их бегать вперед спиной, ходить гусиным шагом и прыгать сидя на корточках. Потом все дружно подтягивались, запрыгивали на невероятно высокую шину, от самосвала, наверное.
Это было так очумительно, что из Женьки вся ее злоба выветрилась. Парень был крут. Мегакрут по ору и обзывательствам.
Все схватили свои черные палки и стали ими размахивать – то правой рукой крутили, то левой. Потом, стоя друг напротив друга, этими палками друг друга дубасили. Когда же все стали драться стенка на стенку, Женька не выдержала и вышла из зала.
– Ну что, решилась?
Как она могла забыть?! За стойкой сидел парень, нежно держал в руке телефон и с улыбкой смотрел на Женьку.
– На что? – испугалась Женька.
– Хочешь ходить на фехтование?
– Сами ходите на свое фехтование! – огрызнулась Женька и помчалась на улицу.
Какой жуткий спорт это фехтование! Если бы Борюсик увидел, с каким зверским лицом прыгает по залу Рита, он бы про любовь свою забыл. Знать, что твоя девушка может любой палкой тебя так отделать, что живого места не останется!
Женька вывалилась на улицу и села на лавку. Она готова была головой в сугроб прыгнуть, чтобы охладить вскипевшие мозги!
Кругом сплошной караул! Черные девочки, взбесившийся Варфоломей, повально влюбившиеся в Борюсика одноклассницы. А ведь из-за парня на многое пойдешь! Вот это номер!
Мыслей было много. Они роились, сталкивались, одна отрицала другую, новая казалась лучше предыдущей. К концу второго часа ожидания в голове осталась одна идея – хотелось есть, хотелось в тепло.
– Пожрать бы! – выскочила из дверей клуба Рита. Она была бодра, словно не истязала себя два часа странными упражнениями. – О! Ты еще тут?
– А тебя шкафчиком не прибило? – в тон ей ответила Женька.
Рита хмыкнула и собралась пройти мимо. Женька выставила ногу, не пуская ее:
– Ты же хотела ловить Борюсика!
– А он сегодня не придет. Тренировку перенесли.
– Тогда забери свои украшения.
– Вот привязалась! Не пойду я к тебе!
– Почему?
Рита глянула в сторону. Смотреть там особенно было не на что – гаражи, снег, помойка.
– Не хочу, и все! – Рита перепрыгнула выставленную ногу.
– А позавчера хотела? – спросила в удаляющуюся черную спину Женька.
Рита сделала два шага и остановилась:
– Перед Новым годом Полинка хвасталась, что у нее есть верное средство приворожить парня. Акулина.
– Кто? – Женька была готова услышать любое имя, но не это.
– Акулина, – громче произнесла Рита, чтобы сомнений не было.
– Это же детская игра!
– Не только! Она сказала, что знает верный заговор.
– И что?
– Она мне тоже предлагала посидеть, погадать на Святки. И Вавке. А согласилась ты.
– И что?
– Ничего, – пожала плечами Рита. – Но я бы с ней не связывалась. У нее в голове не только Борюсик. Еще одно желание было – про географичку. Помнишь, они в конце года поругались, географичка обещала Польку завалить в следующей четверти?
– А это-то тут при чем?
Состояние невесомости. Женька взлетала. Все вокруг потеряло свой вес и смысл.
– Может, она еще что у Акулины попросила? А потом не знала, куда это деть. Поэтому и стала напрашиваться ко всем в гости. К тебе принесла. Поищи в комнате.
– Ты поэтому не хочешь идти?
– Ой, да надоела ты уже! – Рита зашагала прочь. – От Польки держись подальше, она ненормальная.
По ровной спине, по торчащей из рюкзака палке было понятно – больше Рита ничего не скажет. Не скажет и не придет.
Женька поплелась домой. Вот и Рита советует что-то поискать дома. А что? Что тут такого могла оставить Полинка? Женька набирала и набирала номер подруги, но та была недоступна. Тогда она вытащила из холодильника мороженое и стала есть. Прямо от пачки отламывать ложкой и засовывать в рот. От холода неприятно стреляло в голову, в уши, в глаза. И как вспышка вспоминался вечер гадания. Как все сидели вокруг стола, как переругивались, как напряженно смотрели друг на друга, как ждали подвоха. Ах вы, подружки, подруженьки! Неужели каждый пришел сюда со своей бедой и захотел ее здесь оставить? А теперь Рита не хочет приходить, чтобы что? Чтобы чужая беда не стала ее?
Женька воткнула ложку в белый брусок.
Ладно, она им тоже устроит праздник. Она им погадает на судьбу! Сидящая напротив нее черная девочка кивнула и разорвала губы в острой улыбке.
Не спалось. Мороженое что-то повредило в желудке. Кусочки льда со звоном ссыпались и бились о замороженные печенку и селезенку, когда Женька поворачивалась с боку на бок.
Открыла глаза. Около кровати сидел Варфоломей. Он мирно устроился на ковре, мягко поводил хвостом. И улыбнулся. Честное слово! Улыбнулся!
Женька застонала, отворачиваясь к стенке. Все это было ужасно.
Глава 4 11 января, утро
Снились кошмары. Стреляли. Женька пряталась в лесу, а вредные разбойники раз за разом выслеживали ее и убивали. А потом пришла черная девочка. Акулина. Нет, она не представилась, но так бывает во сне – смотришь и понимаешь: это она. Акулина сказала, что Женьку не убьют, только если она сама начнет убивать. Что так всегда бывает. Либо тебя – либо ты. Женька хотела поспорить, потому что был третий вариант – вообще никого не убивать, но девочка посмотрела на нее своим фирменным взглядом – черные глаза из-под черных волос. А тут как раз и шустрый разбойник из-за девочки вырулил. Вскинул ружье и выстрелил. Мог хотя бы пару слов сказать – злодеи в фильмах всегда перед убийством разражаются длинным монологом. Чтобы как раз успели подойти защитники. Начни разбойник говорить, Женька бы спаслась. Но он не стал терять времени. Вышел, поднял ружье. Из ствола пахнуло. Это было больно и странно – умереть. В первую секунду Женька еще держала в памяти, что это сон, что все не по-настоящему. Но Акулина качнула головой, и Женька стала падать. Откинулась на спину – и умерла. Ужас толкнулся в голову, Женька закричала – и проснулась.
Она с трудом разлепила глаза, мутным взглядом окинула комнату. Бардак. Перед гаданием она еще кое-как прибралась. Но за прошедшие два дня все в комнате как-то перемешалось. Виноват был, конечно, Вафля. Это он тут бегал и все крушил. Пару раз вещи в шкаф не положила. Стопка учебников упала. Женька как-то опрокинула чашку на ковер – вон чаинки остались.
А смерть – это всего лишь сон. Хотя лучше бы ей было умереть – не пришлось бы смотреть на бардак.
Мысли об уборке вяло бродили в ее голове. Что останавливало? Что сегодня воскресенье, последний день каникул и негоже его тратить на самое бесполезное занятие на свете. И что ее вообще уже убили. А мертвые могут не убираться.
Подумала и ухмыльнулась. Выглядит она сейчас, наверное, как Акулина. Так же зловеще.
Со скрипом приоткрылась форточка. Все правильно. Она не будет убираться. Нечего здесь искать. А если и стоит кого-то найти, так это кота. Что-то его давно слышно не было.
– Кс-кс-кс, – позвала Женька, свешиваясь с кровати.
Ничего интересного под кроватью не было. Коробки, пара заблудившихся карандашей, пыль, клочья кошачьей шерсти.
– Ваффффел, – зашипела Женька.
Обычно кот откликался на шипение. Но сейчас он решил проигнорировать призыв хозяйки. Может, в кухне спрятался? Гад! Вот ведь гад! Поймать и хвост оторвать!
В кухне, как всегда в это время, была мама. Но сегодня она не танцевала от радости и не медитировала от расстройства. Она задумчиво смотрела на стакан сока. Ярко-желтого цвета. Краем сознания прошло, что Женька должна маме с утра радоваться. Как она это делала обычно, но пока что-то не радовалось. Совсем. Наоборот, раздражалось. Женька отметила, что все табуреты задвинуты под стол, что ножей поблизости нет, что сковородки спрятаны в шкаф.
– Минус сто, – еле слышно произнесла мама. – Но судя по джинсам, как будто больше. Ты Варфоломея видела?
Прежде чем ответить, Женя села, почувствовала, как от напряжения заломило в плечах, и вытянула перед собой на столе руки. Хотелось сжать кулаки и ударить. Нестерпимо. Вчера тоже такое было. С ветеринаром. А еще с Риткой.
– Кажется, – голос у Женьки был хриплый, чужой.
– Да, – закивала мама и уставилась на Женьку. – Смотрю, ты хмурая. Я тоже плохо спала. Все какая-то ерунда снилась.
И тут мама грохнула стакан об пол.
– Совсем, что ли! – отпрыгнула к стене Женька.
– Надоело все, – медленно, не своим голосом произнесла мама. – Худеешь, худеешь, а кому это нужно?
Она резко повернулась к холодильнику, достала масло, рубанула хлеба, намазала его и стала есть. Огромными кусками, давясь. В одной руке хлеб. В другой руке нож. Пол забрызган желтым.
– Вообще не жизнь, а ерунда! – говорила мама, размахивая ножом. – Ерунда и скукотища! Как мы живем? Как? – Она ткнула ножом в Женьку. Женька бы убежала от такого жеста, но она и так стояла у стены. – Нет здесь жизни!
Мама засунула в рот последний кусок хлеба, два раза жеванула, попыталась проглотить – и подавилась. Страшно выпучила глаза, открыла рот, из которого посыпался непрожеванный бутерброд, и, согнувшись, закашлялась.
За ее спиной стояла Акулина. Она медленно подняла голову, сквозь темные волосы сверкнули черные глаза.
Мама кашляла, подтянув к животу кулак. Лицо посинело. Она задыхалась, и это было страшно.
Акулина разомкнула спекшиеся губы. Весь вид ее говорил – если не ты, то тебя.
Женьку словно приморозили к месту. Она смотрела на мамины мучения и не шевелилась.
Губы черной девочки дернулись в кривой усмешке.
– Мяу, – пожаловался на пустую плошку Варфоломей.
Страх ударил в горло, перехватив дыхание, хлестнул по глазам слезами.
– Мама!
Руки тряслись. Первый удар по согнутой спине соскользнул, второй был точнее.
– Ой! – Мама перестала кашлять и выпрямилась. – Вот говорили мне – есть хлеб вредно для здоровья!
Женька попятилась. Она испуганно озиралась. Если не она, то ее. Кто? Откуда? На столе лежал пряник. Большой. В виде самовара. Крупными буквами на нем было выведено «СУЗДАЛЬ».
Не успела Женька это прочитать, как буквы принялись резво меняться местами. Сначала появилось слово «СУД», следом «УЗДА», потом «ДАЛЬ». Но вот буквы стали безобразничать: не только меняться местами, но и преображаться. Появились совсем невозможные слова: «УЗНАЙ», «СУДАРЬ». И финальное – «УБЬЮ».
– Ааааа! – С воплем Женька запрыгнула в ванную, задвинула щеколду. Вода ударила в белый бок раковины. Холодные капли прыгали по дрожащим пальцам. Набрать в ладони воды не получалось – она раз за разом выплескивалась до того, как была поднесена к лицу. Женька оперлась о раковину, тяжело навалилась. Нет! Этого не может быть! Она ничего, ничего не сделала! За что?!
Женька несколько раз глубоко вдохнула, выгоняя из себя дрожь, снова подставила ладони под воду. Сосредоточилась. Сейчас она осторожно донесет пригоршни до лица и умоется.
Осторожно…
Сложенные ковшиком ладони медленно двинулись из-под струи. Женька потянулась к ним лицом. Успела заметить свое дробящееся отражение. И тут же его заменило другое. Четкое и уверенное. С черными глазами за черными волосами.
Лицо упало в ладони. Женька вдохнула, набирая в нос и рот воды. Она хотела выпрямиться, но словно тяжелая рука давила на шею, не позволяя это сделать.
За дверью зашелся в истерике Варфоломей. Цокая когтями, он пронесся по коридору, завыл в прихожей. Что-то там с грохотом обвалилось.
– Что происходит? – спросил папа.
В ответ Варфоломей завопил.
– Женя! – постучал в дверь папа. – Пусти Вафлю!
Давление на шею исчезло, Женьку резко откинуло к стене, она ударилась головой о полотенцесушитель и сползла на пол. Вдохнуть все не получалось. Она сидела, разинув рот, и ловила воздух.
– Дочь! – звал из-за двери папа. – Варфоломей сейчас коридор испачкает.
Женька скосила глаза на кошачий лоток под раковиной. Вода неприятно полилась из носа и рта, и она наконец вдохнула.
– Что у тебя там? – не уходил папа.
Тяжело кашляя, Женька потянулась к задвижке. Дверь еще не успела открыться, а Варфоломей уже протиснулся в щель, прошелся лапами по Женьке и устроился в лотке.
– Что с тобой? – на пороге стоял папа.
– Все хорошо, – пробормотала Женька, с трудом поднимаясь. Варфоломей потерся о ее ногу. Вид он имел печальный. Клочья шерсти свисали с его боков. – Мне надо… Там звали… Последний день каникул…
– Мать! Что у вас опять с утра? Может, врача?
Мама вышла на порог кухни.
– Не знаю, – тихо произнесла она.
Дальше Женька не слушала. Она бочком проскочила мимо папы, пробежала прихожую, стараясь не смотреть в зеркало. Когда тебя хотят убить, то лучше не отвлекаться на мелочи, а бежать, бежать как можно быстрее.
В комнате она вытянула из кучи вещей свитер, ногой из-под кровати выудила джинсы. Забыв про носки, прыгнула в угги. Дубленка, шапка в рукаве.
– Ты куда? – спросила мама.
– Ты куда? – стоял на пороге гостиной папа.
– Мр? – спросил Варфоломей, усевшись в дверях ее комнаты.
– Мать! Сделай что-нибудь! – всплеснул руками папа.
Они все хотели ее задержать. Они хотели, чтобы она провела день в квартире, где теперь живет Акулина, которая собирается отомстить за то, что ее кто-то неудачно вызвал. Нет, не напугать она хочет. Убить. Это же так естественно!
Обо всем этом Женька думала, летя по ступенькам на улицу. Одевалась на ходу. Чуть не упала. Нет, врешь! Ее так просто не возьмешь! Женька пощупала бока. Вроде все на месте. Прокашлялась. Голос есть. Голова? Голова на месте. Глаза? Заглянула в зеркало около лифта. Нормальные глаза. Серые. Волосы разлохматились – она не успела с утра причесаться. Щеки как всегда красные, губы обветренные. Так, дубленку застегнуть, перчатки надеть. Шапку на уши. Три глубоких вдоха. Сорок восемь, сорок девять – не стоять, двигаться!
И тут у нее зазвонил телефон.
Зая?
– Ты еще никого не убила? – радостно спросила она.
От гнева перехватило дыхание, раздражение накатило сразу, словно молния перед глазами сверкнула.
– Да пошла ты! – рявкнула Женька в трубку.
– Ага, – веселилась Зая. – Значит, скоро убьешь. Я к тебе не пойду, ты буйная. И правильно, что Ритка не пошла. А то бы тоже получила подарочек! Тебе надо найти Ваву.
– Зачем? – Женька сунула руку в карман. Эх, жаль, она украшения дома оставила, а то можно было бы Вавке отдать. – И какой подарочек Ритка бы получила?
– Иди к Ваве. Она знает, что происходит.
– А что происходит? – Женька вытащила из кармана кулак с клоком кошачьей шерсти. Пока глядела на этот привет от Варфоломея, чувствовала, что голове становится легче.
– То и происходит!
И почему все девчонки говорят загадками?
– Найдешь ее, она все расскажет! Я вчера весь вечер на телефоне сидела. Мне и Рита звонила, и Вава. Поторопись! У тебя мало времени.
И дала отбой.
Женька озадаченно посмотрела на гаснущий экран. Меньше всего она ожидала поддержки от Заи – та всегда казалась такой холодной, такой равнодушной, думающей только о себе. А выходило… Мало времени! Если его мало, почему бы сразу все не рассказать?
Звонок Ваве был дерганым, словно сигнал проходил сквозь бетонную стену и два железных перекрытия. Голос Вавы казался далеким и холодным.
– Ой, некогда мне, – противно тянула она. – Не слышу! Что? Некогда, говорю! Потом!
Сквозь треск помех пробивался какой-то знакомый шум. Что-то роняли с гулким эхом, кто-то вскрикивал. Вслед звукам память подсунула неприятный запах резины и пота.
– Ты в клубе? – догадалась Женька.
– Некогда мне, говорю! Тренировка…
Дальше пошли треск, шум и какой-то уже совсем невозможный каменный обвал.
Кстати вспомнилось, что Рита вчера говорила про Ваву. Что она влюблена в Борюсика. Все в него влюблены. А Борюсик занимается стрельбой из лука. В том же клубе, куда ходит Рита. И когда Рита оказывается в клубе, то становится очень занятой. Вот и Вава очень занята, потому что в клубе.
– Спасибо, – пробормотала Женька в погасший экран телефона. Она не успела придумать, кому это говорит – Зае, подсказавшей ей, что делать, или Ваве, которая так удачно «занята».
Женька натянула капюшон поглубже на лицо и зашагала вдоль сугробов. Как она там повторяла? Рита, Вава, Зая и По. Полинке выпадала какая-то фигня. Рита твердила, что у нее все будет хорошо с учебой. Зая вытащила монету. А Вава? По Пушкину, ей выпала чистая любовь. Только ей! Все остальные в пролете!
С утра холл спортивного клуба показался особенно светлым, медали на стенах особенно сверкали, кубки переливались металлом, грамоты пыжили позолоченные буквы.
За стойкой сидел накачанный парень:
– Тебе чего? – Парень вглядывался в Женьку. Пытался вспомнить: – На какое время?
Парень посмотрел на часы. И смотрел на них долго, соображая, какие занятия сейчас могут идти.
– У вас тут есть стрельба из лука! – решительно начала Женька.
– А! – обрадовался парень. – Так они уже занимаются. Ты записаться хочешь?
Парень потянулся к чему-то в стойке.
– Нет-нет, – заторопилась Женька. – Мне нужен один человек. Он как раз на стрельбу ходит. Борис… – Вот черт, а как его фамилия? Она же помнила! Но за этой дурацкой кличкой «Борюсик» фамилия как будто стерлась.
Парень смотрел. Ждал продолжения.
– К нему на занятия ходит одна моя знакомая…
– А ты вроде вчера приходила? – осенило вдруг парня. – На фехтование.
– Мне не нужно фехтование. Мне нужна Вава! Она с Борюсиком!
– Как у вас все сложно! – Спортсмен стал перебирать вставленные в ячейки карточки.
– Еще бы! – хмыкнула Женька. Если бы этот парень только представить мог, до какой степени у них все сложно.
– Есть тут какой-то Лебедев Бэ. Знаешь, как он выглядит?
Женька кивнула и на негнущихся ногах пошла в нижний зал.
Сегодня на полу никто не разминался. Зато около лестницы стояли большие пенопластовые мишени. Вокруг них было щедро насыпано белых крошек.
– Осторожно!
Женька так испугалась крика, что замерла, втянув голову в плечи. Перед ее лицом что-то свистнуло, раздался глухой звук удара.
– Сумасшедшая! Отойди!
Женька не шевелилась. Она смотрела на идущую к ней Ваву и тихо улыбалась, словно в руках у одноклассницы был транспарант «СПАСЕНИЕ».
– Оглохла, что ли? – гаркнула ее спасительница и грубо дернула за куртку. – Или ослепла? Тут же стреляют!
Со всех сторон на Женьку тоже стали орать, грозить луками, и она покорно пошла следом за Вавой, втягивая голову в плечи, молча принимая все обвинения.
Там, где вчера подтягивались и прыгали, было свободно. У дальней стены стояли несколько человек с луками. Они целились в пенопласт мишени. Ухала спущенная тетива, пела стрела, с тупым звуком врезалась в цель. Или не врезалась, а с тем же глухим звуком падала на пол.
Вава довела Женьку до лавки, толкнула в плечо, усаживая, и замерла, уперев руки в бока.
– Ну? – подогнала Вава. – Чего надо?
Как-то странно было так вот начинать разговор, поэтому Женька посмотрела по сторонам.
Тупнула стрела.
Высокий тонкий парень в зеленом спортивном костюме что-то сказал. Стрелявший развел руками. Парень забрал у него лук, наложил стрелу, посмотрел на стрелявшего и, почти не целясь, спустил тетиву. Стрела свистнула и замерла в черном кружке мишени. Зеленый парень улыбнулся. Но не обидно, а по-доброму, с желанием поддержать. Стрелявший этого не понял и насупился.
Женька немного полюбовалась зеленым, а потом увидела Борюсика. Целился он старательно, но стрела лишь чиркнула по мишени и ударилась в стену.
– Классно, да? – выдохнула Вава, распахивая свои и без того огромные глаза.
Борюсик вытянул новую стрелу. Это было, конечно, красиво. Как он встал вполоборота, как напряглись мышцы на его тонких руках, как он на мгновение замер.
– Дыхание! – подсказал зеленый эльф-тренер.
Стрела сорвалась, упала на пол.
– Класс! – обрадовалась Вава.
Женька покосилась на одноклассницу. Вава не была дурой, но сейчас являла самый низкий уровень интеллекта. Что тут классного? Чему она радуется? Он же промазал!
– С головой у тебя все в порядке? – спросила Женька.
– Не совсем, – вздохнула Вава и с умильной улыбкой уставилась на Борюсика.
В стороне тренирующихся возник спор. Зеленый эльф что-то объяснял, Борюсик с ним спорил. Да, тут явно не хватало вчерашнего мелкого Олега, он быстро бы объяснил, кто главный.
Эльф поднял лук, легким движением натянул тетиву.
Просвистела стрела.
Десятка.
Борюсик молчал, буравя мишень взглядом. И, словно послушавшись, мишень бесшумно сползла по стене на пол.
Вава поджала губы. Поискала глазами, на ком бы сорвать злобу, и уставилась на Женьку:
– А я, кажется, говорила Зае, что сегодня занята.
– Я не могу ждать! – прошептала Женька. – Она меня убить хочет.
– Давай! – протянула Вава ладонь.
– Чего «давай»? – возмутилась Женька. – Ты знаешь, что происходит?
– И что еще происходит? – с издевкой спросила Вава. – Кроме того, что ты заныкала мои украшения и не отдаешь! Я вчера обзвонилась – как в колодец! Хорошо, Зае догадалась позвонить, она мне все и рассказала.
Улыбка у Вавы была сногсшибательная.
– Что рассказала? – прошептала Женька.
– Что у тебя теперь весело!
И снова улыбнулась. Вот бывают люди – улыбаются, и на них смотреть приятно, даже портрет их повесить на стенку хочется. А бывает – жуть, а не улыбка. У Вавы была такая. Широко распахнутый рот, щербатые зубы – сейчас укусит.
– Весело? – уточнила Женька. – А я думала, страшно.
– Ну, и страшно тоже, – Вава, прищурившись, смотрела, как Борюсик готовится выстрелить.
– Ты откуда знаешь?
– Кто ж не знает Акулину!
Женька до недавних пор и не догадывалась, что она про Акулину знала (откуда бы? в первый раз слышала!), поэтому говорить ничего не стала, постаралась просверлить одноклассницу взглядом.
– Ну хорошо, – сжалилась Вава и повернулась к Женьке, приняв позу терпеливого рассказчика. – Я дала Полинке книжку со всякими приворотами и наворотами. Помнишь, Полинка перед Новым годом с географичкой поцапалась?
Женька кивнула, потому что вчера уже слышала эту историю.
– Географичка Польку завалила на четверку и обещала в следующей четверти тройбан поставить. Полька все бегала, злилась, придумывала, как бы отомстить. Я ей посоветовала вызвать Акулину.
– Почему Акулину?
Вава пристально посмотрела на Женьку. Та отодвинулась по лавке подальше. А вдруг этот взгляд ее сейчас сожжет?
– Потому что верняк! Если вызвать Акулину и что-то у нее попросить, она непременно выполнит.
– Ступеньками на стекле? – прошептала Женька.
– Да, ее вызывают как Пиковую Даму.
– И что? Она вызвала?
– Перед Новым годом хвастала, что вызвала. А потом стала названивать, просить, чтобы я ей помогла. Что-то у нее там неправильно пошло. Она, дура, защитные обереги не создала. Надо было по углам зеркала крестики нарисовать, а на себя красный перец надеть. А она ничего не сделала, вот и пошло все наперекосяк.
– А что стало?
– Жуть началась: звуки, шорохи, запахи, сны всякие. Она от страха чуть из дома не сбежала, родители ей «Скорую» вызывали. А потом – ведь если желание сбывается, то за это приходится платить.
– Чем? – Женька сглотнула. В горло словно иголочки воткнулись.
– Чем-то очень ценным. Сбываются только те желания, которые для тебя важнее жизни и смерти, поэтому и цена им самое дорогое, что у тебя есть.
– И что же она потеряла?
Вава с восхищением посмотрела на понурившегося Борюсика, эльф ему что-то выговаривал, то так, то эдак перехватывая лук.
– Любовь, – промурлыкала Вава. – Они раньше с Борюсиком ходили, а теперь он со мной. Мы уже и в кино были, и в парке. Он классный!
Женька на мгновение закрыла глаза. Так, стоп! Борюсик, может быть, и классный, но не только для Вавы. А как же Рита и ее походы в гости? Видимо, Борюсик и ее в кино водит, а потом в парк. Не склеивается. Полинка потеряла любовь, заработала нервный срыв и… Почему любовь ушла к Ваве с Риткой, а проклятие к Женьке? И что при таком раскладе досталось Зае? Судя по ее повышенной веселости, ей не досталось ничего.
– Ааааа… – начала Женька, не зная, как сформулировать вопрос.
– А ты сама виновата, – заговорила Вава. – Не надо было соглашаться на гадание. Полька всем предлагала, и только ты позвала. Ой, так интересно было наблюдать. Тебе все кресты да покойники выпадали, а ты и не замечала.
– А тебе любовь… – Губы у Женьки склеились, и рот с трудом открылся.
– Да, мне любовь… – Вава продемонстрировала свою страшненькую улыбку еще раз и посмотрела на Борюсика. Он сидел на лавочке и меланхолично выводил на ней что-то ногтем.
Вот ему радость! Такое внимание девчонок. Наверное, и сам не понимает, что произошло. Утром одна, вечером другая. А так бы весь день с ним бы была Полинка…
– А как же географичка? – вспомнила Женька. – Если Акулина тут, значит, она услышала просьбу.
Вава загадочно повела глазами, посмотрела на потолок – он, кстати, был с потеками воды, – колупнула краску на стене, поставила ногу на мысок, противно скрипнула резиной кедов и только потом сказала:
– Про географичку не знаю. Придем в школу, посмотрим, что и как. А само проклятие теперь как бы у тебя.
– Как…
Голос отказал. Она, конечно, спросила, но Вава скорее догадалась, чем услышала:
– Полинка принесла Акулину к тебе. Нарисовала ступеньки – и все дела. Ты разве не видела?
Женька помотала головой. Она не то что не видела – она даже не представляет, в какой момент это было сделано! Ведь ни на секунду никто не уходил. Все сидели на кухне. Хотя на самом деле Полинка не только какое-то время проторчала в прихожей, но и успела свечи зажечь, проорать имя… Или она его шептала?
– Ты дома у себя как следует поищи, – посоветовала Вава. – Она что-то оставить должна.
– Украшения! – догадалась Женька.
– Может, и украшения, но, скорее всего, что-то другое.
Женька посмотрела на свои руки. Она сжимала ладонями колени. До боли. Это помогало. Получалось хотя бы дышать. Прошептала:
– Что же вы раньше не сказали?
– А чего тут говорить? Каждый за себя. Это Зая мне позвонила, рассказала, что ты бегаешь, всем украшения отдаешь, а сама на людей кидаешься. Я тогда и поняла, что у Польки все получилось. Полька шустрая, любит на других свои проблемы вешать.
Женька подумала, потом еще подумала, потом посмотрела на свои угги с бурыми пятнами от растаявшего снега. Голову накрыло раздражение.
– На кого это я кидалась? – зло спросила она.
– Это незаметно. Тебе кажется, что все в порядке, но со стороны видно – злюка злюкой. Помнишь, в Новый год Полинка злая ходила и со всеми перессорилась? Так и ты.
Да-да, было что-то такое. Женька еще удивилась, когда Полинка к ней на катке подошла, смеялась. До этого она даже не улыбалась.
– На себя посмотри! – взорвалась Женька и передразнила Ваву: – «Класс!»
Не была никогда Женька злой! Полинка – да, а Женька – нет. Это все вокруг словно сговорились, так и норовили ее расстроить, плохое что-то сказать, а сама она ведет себя как ангел.
– Врешь ты все! – скривилась Женька.
– Ритка вчера рассказывала, как ты на нее чуть ли не с кулаками кидалась. То ли еще будет.
Наверное, Вава еще бы гадостей наговорила, но тут Борюсик выстрелил. Стрела слабо воткнулась в пенопласт, подумала и упала.
– Супер! – выдохнула Вава и лукаво глянула на Женьку. – А вообще странно. Я думала, Полинка до Заи доберется.
– Почему до нее?
– Ну, ты темная, – протянула Вава. – Зайцева бьется за место первой красавицы класса.
– И что?
– А что нужно для закрепления титула?
– Похудеть?
– Дура, – хлестко отозвалась Вава. – Парня.
Теперь Женька не стала торопиться с вопросом, а проследила за Вавиным взглядом. Смотрела она на Борюсика. Тот снова дождался своей очереди и тяжело поднял лук.
– А что, других нет?
Все-таки Женьке стоило получше подумать. Вава обожгла ее презрением. Женька закрыла глаза, собираясь с мыслями. А как еще должна была решить Полинка? Если и был единственный достойный парень в округе, так это Борюсик – в представлении Полинки. Хотя Зае никакой Борюсик, конечно, не нужен. Но Полинке объяснить это невозможно.
– Класс! – снова выдохнула Вава, расплываясь в улыбке. Борюсик наконец-то попал.
– А сама-то Полинка сейчас где? – хмуро спросила Женька.
– Нервы лечит. Ее родители в пансионат увезли. Завтра появится. Весело будет!
«Это точно», – мрачно подумала Женька.
– Класс! – выдохнула Вава.
Борюсик снова промазал.
Глава 5 11 января, вечер
Из зала Женька выходила на ватных ногах. По ступенькам поднималась, спотыкаясь. Вава с Борюсиком шагали впереди. Одноклассница висела на локте кавалера и без устали щебетала, какой он классный и как ей все понравилось. Борюсик с любопытством оглядывался на Женьку, приподнимал брови, как бы спрашивая: «А ты здесь зачем? Тоже влюбилась? Не торопись, сейчас разберемся».
Очень этот взгляд Женьке не нравился. Чего это Борюсик на нее смотрит? Смотрел бы на Ваву, а то она запнется – вон как шею выворачивает, все в глаза ему заглядывает и через слово «клааас!» тянет.
В холле Женька встретилась с очень внимательным взглядом. Силач за стойкой рассматривал ее.
– Нашла своего Бориса? – заговорил он.
– Да, – обмороженно улыбнулась Женька.
– Ну и как твой парень стреляет?
Еще до того как спортсмен задал вопрос, в ушах у Женьки зазвенел комарик тревоги. Но тут перед ней нарисовалась Вава.
– Отлично стреляет, – промурлыкала она и, подхватив Женьку под локоть, повлекла к выходу. Женька дернулась, потому что нечего ее было за руки хватать, но Вава держала ее крепко. – Сейчас мы идем к тебе, – шептала она по дороге, – ты отдаешь мне украшения.
– Да не хочу я тебе ничего отдавать! – рвалась из железных объятий Женька, оглядываясь.
– Эй! Девчонки, – пискнул от мужской раздевалки Борюсик.
– За Борюсика не беспокойся. – Вава махнула ему рукой. – Он не потеряется.
– Да нужен он кому! – не сдавалась Женька. Оглядывалась она не для того, чтобы увидеть Борюсика. Ей показалось… нет, она была уверена – около стойки, прямо рядом с гигантом, стояла Акулина. И улыбалась.
– Ну, девочки… – утомленно тянул Борюсик. – Не ссорьтесь.
– До завтра! – махнула ему рукой Вава, и одноклассницы оказались на улице. Здесь Вава отлипла от Женьки и даже на пару шагов отступила, стала по-деловому застегиваться, поправлять шапку.
– Круто! – произнесла она, с любопытством глядя на Женьку. – Со стороны выглядит ужасно!
– Да пошла ты! – Женька сунула руки в карманы и зашагала прочь. Хорошо, что дубленка была распахнута, Женька хотя бы чуть продышалась.
– Подожди! – побежала за ней Вава. – Я с тобой!
– Никто со мной никуда не идет, – отрезала Женька.
Вава застыла на мгновение. Лицо ее озарилось радостью.
– Ну конечно! – сорвалась она с места. – Значит, это еще в твоем доме!
Она подцепила Женьку за полу дубленки.
– Отвали, сказала! – огрызнулась Женька. Она бы ударила Ваву, но та вовремя убрала руку.
– Ты не понимаешь! – торжествовала Вава. – Это Акулина! Ты же сама предлагала всем забрать украшения, а теперь что?
Вава озиралась. Хотела разглядеть черную девочку. А чего ее было искать? Вот она стоит, зло смотрит. Еще и руки на груди сложила.
– Она не пускает меня к тебе! Не хочет, чтобы нашли то, что оставила Полинка. Ой, как здорово! – От восторга Вава прижала ладошки к щекам. – Как интересно! Никогда такого не видела!
– И не увидишь! – Женька пошла дальше. Какого лешего Вавка лезет к ней, в подружки набивается? Никогда подружкой не была, рядом они не сидели, а тут – добрая, помочь хочет. У, кикимора!
От раздражения голова звенела. Женька не видела и не слышала ничего вокруг себя. А Вава между тем шагала рядом, с ожиданием глядя по сторонам.
– Я же только в книгах читала! Никогда не верила! Когда Полинка звонила, думала, разыгрывает. Каникулы, все дела… А оно вон как! – Вава метнулась к Женьке. – Нет, ты, конечно, меня извини, у тебя проблемы, но это так здорово!
Женька уже привычным движением стряхнула Вавину руку:
– Отвали, сказала!
– Настоящий призрак! Из потустороннего! – верещала Вава. – Кто бы мог подумать!
Глухая ярость тупнула по голове изнутри. Женька сжала кулаки, коротко развернулась и ударила Ваву в грудь. Взлетели распахнутые полы пальто, и Вава угнездилась в сугробе. Не удовлетворившись, Женька впечатала мысок сапог в снег, обдав Ваву ледяной крошкой.
– Я же сказала: не подходи! – прошипела она.
Вава мелко закивала, при этом восторг с ее лица не сошел.
– Погоди! – вскрикнула она, копошась в сугробе в тщетной попытке выбраться.
Женька злобно усмехнулась и подошла к своему дому. С каким удовольствием она сейчас захлопнет дверь прямо перед носом Вавы! А лучше – стукнет ее этой дверью, чтобы неповадно было за ней бегать.
Но около двери случилась заминка. Женька стала искать ключи по карманам, искать ключи, искать… И не находила. Она в третий раз перетряхнула все кармашки, карманчики и складочки и только потом вспомнила. Ну конечно! Она так быстро выскочила из дома, что забыла ключи.
Женька задрала голову, нашла глазами свои окна.
– Ну что? – шептала ей в затылок Вава.
Женька с ухмылкой посмотрела на нее. А почему бы и нет? Вава хочет увидеть Акулину – она ее увидит. В первый и в последний раз.
Женька сделала шаг в сторону.
Ключей нет, но есть кое-кто, кто хорошо умеет не только закрывать двери, но и открывать их.
Акулина состроила недовольное лицо.
«А уже там, в квартире, можно будет избавиться от ненужного человечка», – улыбнулась ей Женька.
Акулина медленно кивнула. Это была хорошая идея.
Щелк! Кодовый замок открылся. Ничего не заметившая Вава первая вбежала в подъезд. Женька медленно шла за ней. Приехал лифт. Вава вошла в него. Женька следом. Она чуть приотстала, давая возможность Акулине тоже войти.
– О, если бы ты только знала про Акулину! – верещала Вава. – Это же не просто так дух. Была такая святая Акулина, ее в двенадцать лет убили. Ее поэтому девчонки и вызывают, потому что своя, что все понимает…
Акулина хмыкнула, склонила голову набок, с прищуром глянула на Ваву.
– А еще на Акулину заговоры разные можно накладывать. На любовь. Это было в той книжке, что я Польке давала. Реально работает. Надо пойти к реке, положить доску и, приговаривая слова, попрыгать на ней. И любовь – верняк.
От слова «любовь» Женьку скрутило. Лифт шел долго, Вава все болтала и болтала.
– Вот, а раз проклятие действует, значит, на географичку уже упало что-нибудь. – Вава хихикнула. – Или упадет.
Кабина дернулась и замерла. Женька подумала, что неплохо было бы быстренько выскочить, а Ваву оставить в лифте. И пожелать, чтобы этот лифт рухнул. Но Вава рвалась вперед. Она даже в коридорную дверь руками врезалась – так спешила. Пришлось подождать. Но вот замок щелкнул, впуская их, а там и квартирная дверь оказалась открытой – таланты Акулины были безграничны.
Женька уже почти придумала, что она сделает с глупой одноклассницей, но тут на пороге нарисовался Варфоломей. Он выгнул спину, он зашипел, он выпустил когти, он расширил глаза, он навострил уши. Он прыгал и плевался. Он драл коврик когтями. Он жутко выл.
Вава застыла. Глаза ее были очень похожи на Вафлины – такие же выпученные.
Женьке на мгновение стало плохо. Очень плохо. В глазах потемнело, колени подогнулись, из груди вырвался стон. Но стоило ей оказаться на одном уровне с котом, как боль из головы ушла, тяжесть улетучилась. Стало хорошо.
– Варфоломей, ты что? – прошептала Женька. – Кого ты испугался?
Вафля муркнул и уселся на коврике, недобро косясь на Ваву.
– Ну, где тут у тебя что? – ворвалась в квартиру Вава.
– И ты не боишься, что проклятие может переместиться в твои украшения? – тихо спросила Женька. – Или даже на тебя?
– Пусть только попробует!
Вава была само спокойствие. Как будто каждый день имеет дела с демонами, родные они ей, и можно вот так запросто на чаек к ним заскочить. Вот что значит человек не привык отступать!
С улыбкой Вава шагнула через порог Женькиной комнаты.
– Даааа, – протянул она и наконец перестала улыбаться.
Незаправленная кровать, разбросанные книги, развешанные по всем поверхностям и спинкам вещи, опрокинутый кактус – любоваться было на что.
Женька подхватила Вафлю на руки.
– А чего ты хочешь! – пробормотала она, зарываясь носом в шерсть. – Дел было невпроворот.
– Ну да, – не стала спорить Вава. – Искать будет трудно. Тащи веник, тряпку и ведро с водой. И пылесос найди. Или ты не знаешь, где у вас пылесос хранится?
– Знаю! – обиженно отозвалась Женька. Вообще в чем ее обвиняют?
– Ну так тащи! – Вава оглядывалась, Вава изучила все зеркала. Грустно вздохнула: – Хотя бы уберемся.
Вава взглядом военачальника оглядела «поле боя» и принялась за дело. Вафля забрался на подоконник и стал внимательно следить за всем, что происходило в комнате. Хвост его ходил маятником туда-сюда.
Кто бы мог подумать, что Вава такая аккуратистка? Она деятельно принялась за уборку. Заставила Женьку сложить постель и спрятать в шкаф, отправила ставить книги на полки, по кусочку собрала весь шарик, спасла кактус – тот, оказывается, подавал признаки жизни зелеными ростками. С перепугу Женька вспомнила, где мама хранит пылесос и куда обычно кладут половую тряпку, нашелся и веник с совком. Оставшиеся украшения были любовно разложены на столе.
Вава последний раз прошлась тряпкой по подоконнику и торжественно оглядела плоды своей активной деятельности.
– Красота! – поставила она высший бал. – Теперь ни один таракан не пробежит!
И склонилась над украшениями. Среди тоненьких золотых и серебряных цепочек особенно выделялся Полинкин кулон. Вава вглядывалась в него, вглядывалась, даже рукой провела.
– Нет, – произнесла решительно и прошлась по комнате. – Где бы это? – бормотала она, оглядывая полки с книгами, изучая наличники окна и наклоняясь под стол. – Точно!
Вава прыгнула к книжным полкам, провела ноготком по корешкам. Ничего тут особенного не было. Школьная программа – Пушкин, Тютчев, Есенин, Толстой, Лермонтов… Пушкин!
Вава сначала многозначительно постучала по книжке, а потом вытащила ее. Ничего примечательного: темно-синяя обложка, профиль поэта над названием.
– Давно читала? – спросила Вава, оглядывая книгу со всех сторон.
– Вообще не читала, – пожала плечами Женька.
– Ага.
Вава просунула палец между страницами, раскрыла их. На пол упала маленькая игральная карта. Таких маленьких Женька и не видела никогда. Карта крутанулась, показывая на рубашке желтеньких птиц с красными ягодами, а с другой стороны… Падая, карта вертелась и как киноэффект постоянно показывала черное сердечко на толстой ножке и крупную букву «Д».
– Смотри! – пискнула Женька.
– Пиковая Дама! – торжественно произнесла Вава. – Я так и знала! Вот, что она у тебя оставила! В «Пиковую Даму» Пушкина положила!
– И что теперь с этим делать?
Вава загадочно улыбнулась, поиграла картой, постучала ею по своим губам, внимательно рассмотрела и нахмурилась:
– Понятия не имею!
От неожиданности Женька села:
– Как это – не знаешь? А что же делать? Я фильм смотрела. Там тоже Пиковую Даму вызвали, а она потом пришла и всех убила. Пятнадцать человек.
– Это сказки, – прошептала Вава.
– А потом ее еще вызывали, она и их убила. И даже взрослых.
– Ну и что? – фыркнула Вава и отложила карту. – Не ты же вызывала, а Полинка. Где она сейчас, кстати, Акулина твоя?
– У тебя за спиной стоит.
Женька не заметила, как убежал Вафел. То он все сидел и сидел на подоконнике, следил, как идет уборка, – и вот пропал. И тут же появилась девочка. Она стояла у окна и недобро смотрела на Ваву, на то, как та поигрывает картой.
– И что она делает?
Вава скосила глаза, но по лицу было понятно: никого не видит.
– На тебя смотрит.
Уголки губ Вавы нервно дернулись.
– Э… – протянула она. – Круто! А как она выглядит?
– Нормально.
Женька сделала шаг вперед, оттесняя Ваву к окну.
– Знаешь что? – Вава попыталась сунуть Женьке карту в руку, но та не взяла. – Здесь нужно специальный обряд провести!
Вава дернулась туда-сюда, стараясь обойти Женьку, но та каждый раз ее опережала, преграждая дорогу и при этом заставляя отступать к окну.
– Тут главное – не торопиться! – бормотала Вава. – Все сделать по правилам.
– Это будет по правилам, – поддакнула Женька, делая еще один шаг. Девочка за Вавиной спиной ликовала.
– Нужно дождаться Полину!
– Зачем?
Акулина медленно склонила голову к левому плечу. Женька повторила это движение:
– Мы все сделаем сами!
Женька вытянула руки, собираясь толкнуть Ваву в грудь. Но тут в лицо ей прилетела карта. Она удачно ударила Женьку в нос, чуть не попав по глазу. Вава успела вывернуться и броситься в прихожую.
– Стой! – кинулась за ней следом Женька. Она почти догнала, скрюченные пальцы почти сомкнулись на шее. Но она споткнулась. О Варфоломея. Да и Вава оказалась шустрее. Женька грохнулась на пол, успев подумать, что хорошо они тут убрались – ни соринки на ковре.
Пока Женька поднималась, Вава успела одеться и уже билась о входную дверь. Входная дверь сама подалась под ее руками. На пороге стояли родители.
– Вот! – взвизгнула Женька, выкидывая вперед руку с картой. – Это она во всем виновата! Из-за нее в нашей квартире демон ходит!
– Женя! Что с тобой? – озадаченно спросил папа.
Вава на прощание шевельнула в воздухе пальчиками и выскользнула на лестничную клетку. Женька дернулась следом.
– Остановите!
– Женя! Приди в себя! – возмутилась мама.
– Обряд! Надо провести обряд! – орала Женька, но на ее пути встал папа. Он держал, он не пускал.
– Они принесли проклятие! – билась Женька, размахивая картой.
– Послушай, ты со своими гаданиями… – начала мама.
– Успокойся, успокойся! – бормотал папа.
Дверь за Вавой захлопнулась, но Женька все равно подбежала к ней, ударила кулаком – раз, другой. Железное полотно дрогнуло. Но Женька все равно билась, теперь ногами, а когда стало не хватать конечностей, она еще и лбом впечаталась.
– Женечка, Женечка! – носилась кругами мама. – Отойди! Мы все исправим!
– Прекрати! – шипел папа. – Это же твои гости!
– Видела я этих гостей в гробу! – надрывалась Женька и снова врезалась лбом о мягкую обивку.
– Доченька! Дыши, дыши глубже! – шептала ей мама. – Сорок восемь, сорок девять…
На Женьку обрушился водопад ледяной воды, и она перестала дергаться. Сползла на пол. Лужа под ней радостно хлюпнула. Папа переложил ведро из руки в руку и спросил:
– Еще?
Женька провела ладонью по воде. Холод приятно скатывался с головы за шиворот. Варфоломей подошел, понюхал воду, лизнул и скривился.
– Иди отсюда, – утомленно отмахнулась от кота Женька.
– Мы и правда все устали, – решительно произнесла мама. – Женя, иди переоденься. Отец, тебе теперь вытирать лужу. Утро вечера мудренее.
Женька добрела до своей комнаты и закрыла дверь. Злоба не ушла, она еще клокотала в душе. Никогда ей Вава не нравилась. Во-первых, имя. Варвара! Варварство какое-то. Во-вторых, глаза – огромные, чуть навыкате. В-третьих, она была вся какая-то неправильная – маленькая, полненькая и шустрая. И эта ее вечная невозмутимость. Ишь! С Акулиной пришла знакомиться! Шаманка доморощенная!
Но сквозь собственное раздражение в ее голову проникали и другие слова.
– Ты бездарность! – не разжимая губ, произносила черная девочка – она сидела на подоконнике и равнодушно смотрела на город. – Ты ничего не можешь. Ты пустой человек. Ты даже убить неспособна. Зачем ты живешь? Ты же пустота! Ни папе, ни маме не нужна. Они ушли от тебя. Бросили. Потому что ты ноль. Потому что ты ничтожество! Друзей у тебя нет и не будет. Ты никому не нужна. Не нужна! Совсем не нужна!
Женьку так и подмывало повернуться, посмотреть на окно своей комнаты. Да, да, она знает, что она толстая и некрасивая. И – все так! – родителям она не нужна. Они с удовольствием занимаются своими делами. Им не до Женьки. А подруги? Какие это подруги? В гости их позвала, а они даже чай пить не стали. Не любят ее, совсем не любят. Но она исправится. Она всем докажет, что они ошибались. Она многое, многое может сделать!
Женька тряхнула головой, заставляя волосы упасть на лицо.
Ух, как она сейчас всех ненавидит! Всех!
Она сидела на кровати, мутными глазами глядя на окно.
Убить… всех… прямо сейчас… пойти и подстроить…
«Давай!» – кивнула черная девочка.
Но что-то такое было. Что-то… что мешало…
Она разжала кулак. На ладони была кошачья шерсть. Варфоломей линял. Безбожно линял, зараза!
Черная девочка сначала опять согласно кивнула, но потом нахмурилась.
«Ладно, – согласилась она. – Время придет. Утро вечера мудренее».
Кот обнаружился на кухне.
Женька привалилась к косяку двери.
Зима. Холода. Коты потянулись в теплые края.
Варфоломей лежал на батарее. Голову и передние лапы положил на стол. Глаза закрыл. Являл полное довольство.
– Ааааа… – протянула Женька и силой воли заставила себя закрыть рот.
Несколько раз глубоко вдохнула, расправила плечи, чувствуя, как от напряжения свело мышцы. Не открывая глаз, Варфоломей тряхнул головой и улегся на столе удобней.
Женька смотрела на кота и пыталась вспомнить, о чем это она только что думала. Что-то ведь хотела, зачем-то кота искала.
– Ты чего тут? – спросила она хрипло. – Хулиганишь?
Она сгребла кота, закопалась носом в его загривок. Надышалась шерсти, чихнула.
В глубине квартиры что-то грохнуло и покатилось. Вскрикнула мама.
Варфоломей дернулся сбежать.
– Отец! Отец! – звала мама. – Ты смотри, что творится!
– А что творится? – в макушку коту прошептала Женька.
– Ваза! Отец! Ой, как жалко…
Судя по шуму, у мамы в комнате разбилась большая китайская ваза. В углу стояла. Прямо за маминой кроватью.
Варфоломей спрыгнул с рук, оглянулся на хозяйку. Взгляд у него был печальный.
– Ну теперь-то уж точно не ты виноват, – прошептала Женька. Она потрогала лоб, на нем набухал хороший шишак. Она не помнила, откуда он взялся. Она сейчас вообще ничего не помнила и не понимала. Зачем Вава приходила? Почему ушла? В голове держалось одно – Полинка, с ней надо поговорить. Но это завтра.
За дверью ходили родители. Мама что-то кричала из своей комнаты. Мама гремела мусорным ведром раздраженно. Папа что-то бубнил.
Женька отвернулась, чтобы не видеть сидящую на подоконнике черную девочку. На нее не думалось. Кто-то другой был виноват. Но кто? Узнать бы да свалить всю вину на них.
– Варфоломей, – прошептала Женька, – за что?
Оглянулась. На подоконнике никого не было.
Засыпала Женька с мыслями, что завтра с котом не расстанется. Что только с ним ей удается думать. И хорошо бы дверь задвинуть стулом, чтобы никто не мог войти.
Глава 6 12 января
Проснулась Женька рано, вспомнила, что сегодня в школу, и зарылась в одеяло с головой. С кровати спрыгнул Варфоломей и вопросительно посмотрел на забаррикадированную дверь.
Точно! Варфоломей! Школа! Им надо идти вместе. Без кота она не справится.
Сборы были короткими. Школьная форма, портфель, дубленка, Вафлю за пазуху – и в путь.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – вышла из своей комнаты мама.
– Нормально, – буркнула Женька.
Почему-то смотреть на маму было стыдно. Она не помнила почему, но глаз на всякий случай старалась не поднимать.
– Про какие проклятия ты вчера кричала? Фильмов ужасов пересмотрела?
Женька кивнула. Тоже на всякий случай. Потому что не очень помнила, чтобы она кричала. Это мама на нее кричала, а папа кулаком грозил и водой облил, за что Женька на всех была зла.
– А что за полтергейст у нас карнизы роняет и вазы бьет?
Кот завозился за пазухой, но наружу не полез.
– Женя! – всплеснула руками мама. – Опять Варфоломей по стенам бегал?
Женька прижала руки к груди, обнимая несчастного зверя.
– Нет, – прошептала она, – здесь другое.
И вышла на улицу.
Во дворе было скользко и холодно, Варфоломей грел душу и, на удивление, вел себя спокойно.
– О! Вот и ты! – вынырнула из сумрака Зая. – Какая-то ты… похудевшая.
– Похудеешь тут, – буркнула Женька. – Чего у тебя?
– У меня-то все отлично! А у тебя? Я вчера весь вечер была на телефоне, за тебя переживала. Вава сегодня хромает, говорит, ты ее чуть не убила.
– Это она с самосвала упала!
Зая смотрела с сочувствием.
– Ты не помнишь, что произошло?! – восхитилась она.
– Что я должна помнить? Как вы пришли ко мне, натоптали, а потом слиняли?
Заворочался кот.
– Чего это у тебя там?
– Средство защиты.
– От кого?
– Не помню. Просто надо.
Женька пошла к школе.
– Не помнишь? – бежала следом Зая. – Совсем ничего?
– А ничего и не было!
Утренняя поземка сдула радость с Заиного лица:
– И черной девочки?
Боль попыталась пробраться в голову, но на пороге споткнулась и убралась восвояси. Поэтому Женька вспомнила. Да, что-то такое было. Она еще стала злиться постоянно и мечтать всех убить. И еще она вспомнила, кто во всем этом виноват.
Удобней перехватила кота. Шерсти теперь будет… на целую подушку.
– Полинку видела?
Зая кивнула.
«Так, – мысленно набрала воздуха в легкие Женька. – Так…»
В школе пришлось раздеться. Без дубленки прятать кота стало проблематично. Засовывать его в рюкзак и закрывать на «молнию» казалось издевательством. Поэтому Варфоломея Женька несла в руках, прикрывая пиджаком как могла. Кот пугался незнакомого места и громких звуков. Когда зазвенел предупреждающий звонок, попытался забраться хозяйке на плечи.
Так с котом на плечах Женька и вошла в класс.
Полинка была спокойна как удав. Смотрела на подходящую к ней Женьку и даже улыбалась. И правда, вылечили ее в этом пансионате.
– Как здоровье? – начала издалека Женька.
Полинка молчала.
– Ничего не болит?
Женька сгрузила кота на парту. Варфоломей, как приличный зверь, сел, подобрав хвост.
– Мне все рассказала Вава, – торжественно сообщила Женька. – Ты хотела избавиться от Акулины и принесла ее ко мне. И из-за этого потеряла любовь.
Полинка не дернулась, не испугалась, не начала защищаться.
– Трепло твоя Варвара, – коротко бросила она. – Никого я не вызывала и ничего не теряла. Это она специально врет, чтобы от Борюсика отвлечь. Он мне сам говорил, что Варька Цыганова ему надоела. Таскается за ним везде, проходу не дает.
– Ну-ну, – раздалось из другого конца класса. – Ври, да не завирайся. – Взгляд Вавы не обещал ничего хорошего. – Это мне Борюсик говорил, что ты ему надоела. Звонишь и болтаешь всякую чушь!
– Ага, так он тебе об этом и рассказал! – подбоченилась Полинка. – У! Ведьма! Тебя отравить надо было!
– Щаз! – Вава сидела на безопасном расстоянии, предпочитая кричать. – Ты отравишь! Легко! С тебя станется!
– А я тебя подругой считала! – перекричать девчонок было тяжело, но Женька старалась. – Черная девочка – что это?
Полинка продолжала улыбаться. Прямо издевательство какое-то! Заныло в затылке, и Женька испугалась, что опять заболит голова и она ничего не успеет узнать.
– Откуда эта девочка? – спросила она. – Это же кошмар!
– Жрать на ночь меньше надо – кошмаров не будет. – Рита держалась до последнего, но все же вступила в спор. – А еще спортом заниматься.
– При чем тут спорт?! – взвыла Женька. – Выясняли бы про своего Борюсика без меня. Зачем вы Акулину ко мне приволокли? – Женька поискала глазами Вафлю – с ним было спокойней. – Шли бы сразу в свой клуб и там резвились. Одна со шпагой, другая с луком.
– Кто с луком? – не поняла Рита.
Подумать Женька не успела. Ответ сам соскочил с языка:
– Вава. Когда у вас там тренировки совпадают?
– Ах ты змея! – кинулась к Ваве Рита. – Я тебе говорила – не подходи к нему! Увижу рядом – убью!
– Это они о ком? – прошептала побелевшая от ярости Полинка.
И снова – Женьке бы подумать. Соврать она не могла, что ли? Могла, и легко. Но хорошие мысли приходят только после драки. Да и рассказать обо всем очень уж хотелось.
– О Борюсике. Ко мне ты принесла Акулину, а им передала свою влюбленность в Борюсика. Вот теперь они за ним и бегают. Он на тренировку по стрельбе из лука ходит. Она как раз начинается после фехтования. Там-то Рита с ним и встречается. А когда тренировки не совпадают, к нему Вава ходит.
Полина стала бледна как мел. Медленно поднялась со своего места, медленно прошла по ряду, вышла в коридор. Крики утихли. Рита с Вавой заметили, что одного оппонента в споре стало не хватать.
– Стой! – взвыла Рита и помчалась на выход. – Борюсик мой!
Вава вскочила.
– Какая ты стала! – прошептала она.
– Какая?
– Злая!
Женька упала на свое место. В голове опять все рассыпалось. Почему она ничего не понимает, почему не может сообразить, что к чему?
– Круто! – прошептали у нее над головой.
Зая гладила Варфоломея. Женька молча смотрела на нее, ждала продолжения.
– Я и не думала, что все так…
– Это они во всем виноваты!
Зая хитро прищурилась, отведя взгляд:
– Ты себя не слышишь. Так страшно кричишь!
– Это не я!
Женька притянула к себе Варфоломея.
– Подруга, вот ведь… подруга, – шептала она в рыжую макушку. – А не признается. Улыбается еще… Как теперь от всего этого избавиться?
– Мне Вава вчера рассказывала, что, скорее всего, Полинка не успела вовремя стереть ступеньки, поэтому Акулина у нее осталась. Защитных оберегов у Полинки тоже не было, поэтому Акулина начала буянить. Избавиться от нее Полинка не смогла, оставалось только передать. Вот она и передала тебе…
– Карту принесла?
– Наверное, карту. Тебе теперь тоже надо проклятие передать, тогда ты освободишься.
– Тебе?
Зая постучала своими маленькими ноготочками по парте:
– Можно попробовать демона изгнать.
– Как?! – простонала Женька. Только она знала, насколько Акулина сильна, что с ней так просто не справишься.
Зая пожала плечами:
– Если Полинка смогла вызвать, почему бы нам не изгнать?
Женька с тоской посмотрела на свои сложенные на парте руки:
– А почему на тебя ничего не действует?
– Не знаю, – призналась Зая. – Может, для того, чтобы был кто-то, кто поможет?
Женька подумала. Идея с изгнанием демонов ей понравилась.
– Сегодня в семь! – Женька придвинула к себе кота. Варфоломей уже и не пытался освободиться.
– Согласна! – хлопнула ладонью по парте Зая. – Я приду!
– И кто это к кому придет? – рявкнули у них над головами.
Вава была слегка встрепана, верхней пуговицы на рубашке не хватало, но взгляд по-прежнему жег насквозь.
– Демона сегодня будем прогонять! – радостно сообщила Женька, и, подтверждая ее слова, заголосил звонок.
От громкого звука Варфоломей взревел, выскользнул из-под пиджака и метнулся под ноги вошедшей учительнице по географии. Учительница вскрикнула и выбежала в коридор. Варфоломей рванул за ней. Там они столкнулись с возвращающимися после выяснения отношений Полинкой и Ритой. Их вид еще больше напугал учительницу, а Варфоломея заставил вспомнить, что в его роду есть весьма шустрые создания, такие как гепард с леопардом, и прыгнуть с такой скоростью, что Женька за ним не успела. Кот потерялся в пролетах и поворотах школы.
А потом начался ад. Их ругали на классном часе, к ним приходили из параллельного класса, обвиняли в травле невинного Борюсика, к ним приходила завуч, а малыши прибегали с новыми сведениями, где и когда они видели взбесившееся животное. Под животным подразумевалась всяческая живность, не только Варфоломей. Ухитрились даже найти паука. Рыжего. Женька огрызалась, ссорилась, отказывалась просить прощения и обещала обидчикам разные несчастья. Потом у нее разболелась голова, а в душе созрела уверенность, что она никогда, никогда-никогда ни в кого не влюбится.
К концу дня буйным цветом расцвела ненависть к географичке. Это она была виновата, что Вафля сбежал, она орала на них, а потом повела к завучу. Весь оставшийся день Женька ловила себя на том, что придумывает против географички каверзы. То ей хотелось поставить на дверь ведро воды так, чтобы оно опрокинулось прямо учительнице на голову. То она присматривалась к мылу в туалете, думая о том, как бы удачненько натереть им ступеньки прямо перед тем, когда учительница пойдет домой. То она замечала, что на уроке труда старательно вертит в руках ножницы и все подумывает сунуть их в карман. На всякий случай!
Закончилось все ужасно – они с географичкой поругались. Зая с трудом оттащила Женьку от учительницы, но та успела произнести свое коронное: «Вечером буду разговаривать с твоими родителями!»
– Держись! – шепнула ей Зая. – Мы все исправим!
Но и ее слушать Женька не стала. Полная ярости, она пошла домой. Грязный и слегка помятый Варфоломей обнаружился на коврике около квартиры.
– Тебя тут только не хватало! – рявкнула она, хотя в душе была рада – не потерялся, живой.
Варфоломей тряхнул головой и с интересом посмотрел на затоптанный коврик. Ничего не оставалось, как впустить его, а самой завалиться на кровать. В дубленке и ботинках. А потому что нечего тут! Как хочет, так себя и ведет.
Вечер наступил вместе с дерганым звонком в дверь.
Зая пришла с Полинкой.
Полинка улыбалась. Вот так вот запросто заявилась, стояла и ширила рот в довольной улыбке.
– Ах ты! – кинулась на нее Женька. – Да я тебя убью! Как ты смеешь!
Она схватила гостью за отвороты куртки, толкнула, и они вместе повалились под вешалку. С полочки посыпались шапки и шарфы.
– Гадина! Гадина! – орала Женька, пытаясь добраться до Полинкиного горла. Но на подруге было слишком много всего надето – куртка, шарф, еще капюшон мешался. Женька увязла в бесконечном шарфе, не поняв – то ли она его развязывает, то ли затягивает.
Полинка не сопротивлялась. Она хохотала. Распахивала рот, демонстрируя ровный прикус.
– Я тебя! – Ярость затмевала глаза, сердце колотилось в ушах, воздуха не хватало.
Женька схватила сапог и замахнулась:
– Держи!
С бешеным мявом обрушился Варфоломей. Женька попыталась укрыться от его когтей, но помешал сапог. Кот впился в лицо, зацепился за волосы, стал больно дергать. Женька обхватила его поперек туловища, и вдруг на голову накатила сумасшедшая боль. Рухнув на колени, Женька прижала к себе кота и стала биться лбом об пол.
Она не знала, сколько это все продолжалось, только в какой-то момент ее потянули за руку:
– Кота отдай. Отдай кота. Отдай. Руку разожми. Ты его задушишь. Кот! Хватит!
Варфоломей дергался, но не издавал ни звука. Руке было больно, потому что Зая вцепилась в запястье ногтями. А потому Женька расправила локоть. Вафля опал осенней листвой.
– Ничего себе! – восхитилась Полинка. – Вот это сила!
– Что произошло? – прошептала Женька. Хотелось пить и плакать. Пить больше. Но воды не было, поэтому она заплакала.
– Пошли в комнату, – подняла ее Зая.
– Ой, это такой ужас, такой ужас! – Полинка разматывала свой бесконечный шарф. – Неужели и я со стороны так выглядела?
– Еще хуже. – Теперь и с горлом у Женьки были какие-то непорядки. Голос шел чужой, хриплый и неприятный. Слезы она размазывала по лицу кулаком – платка под рукой не нашлось.
– Это все Вава. – Полинка сняла сапоги, вытянула из-под вешалки мамины тапочки, потопала, устраивая их на ногах. – Ну помните, она носилась со своими книжками про магию? Как сглаз накладывать, как заговоры делать, проклятия разные. Я только чуть-чуть попробовала. Пошутила. Я вообще не думала, что получится.
– Чего у вас тут? – Мама выглянула в коридор и нахмурилась. Спортивный костюм. Ага, они ей помешали медитировать.
– А мы… это… – Зая спешно искала оправдания маленькому бардаку в прихожей и вдруг ляпнула: – Погадать пришли.
– Женя! – строго сказала мама. – Мне все это не нравится!
– Мама! Ты мешаешь! – Голову уже почти отпустило, но кому-то что-то доказывать сил уже не было. Тем более раньше мама никогда не была против Женькиных гостей и игр. Чего это она вдруг?
– Я мешаю? Да, я мешаю! Ты же сама потом будешь бегать и орать, что квартиру наводнили демоны!
– Мы сейчас с демонами разберемся, – вмешалась Зая.
– Не будет она больше орать, – улыбнулась Полинка. – Я вам, тетя Лена, обещаю.
Мама с подозрением посмотрела на Полинку, бросила взгляд на Заю. Женька перестала дышать. Мама в последнее время непредсказуема, мама может всех разогнать.
«Сорок восемь, сорок девять…» – мысленно взмолилась Женька.
– Ну ладно, – смилостивилась мама. – Но чтобы без Дракулы! А то я Ван Хельсинга на вас натравлю.
– Обещаем! – хлопнула в ладоши подозрительно радостная Полинка и повлекла подружек в Женькину комнату. Здесь она плотно закрыла дверь и еще рукой ее погладила, словно заговаривала. Но на Женьку все эти нежности не действовали. Она грубо развернула Полинку к себе и ткнула ей в лицо картой:
– Дальше что было?
– Да ничего особенного! – Полинка от карты отстранилась и уселась на кровать. – Два дня до Нового года… А что еще было делать? Родители на работе, а мне скучно.
– Ага, скучно, значит… – Женька села от Полинки подальше. На стул подтянула к себе Варфоломея. Тот вяло дернулся, но остался на руках.
– Очень удобно – в самое темное время, как раз зимой нарождается всякая нечисть.
– Дальше! – Женька устала. Ей все надоело.
– Ну села, стала делать все как в книжке. Лестницу нарисовала, свечи зажгла. Позвала Акулину. Я не заметила, чтобы что-то появилось. Ну, свет дернулся, ну, форточка хлопнула. Я эту лестницу и стирать не стала. Не работает – и не работает. Попросила, чтобы географичке кирпич на голову упал. Сижу листаю книжку дальше. А там как раз про заговор на любовь. Я и решила: раз уж родителей нет, и это сделаю. Там нужны вода и доска. Я полную ванну воды налила, доску для стирки, еще бабушкину, нашла и опустила. Одной ногой на ванну забралась, другой на доску встала – на ней надо было подпрыгивать. И слова прочитала. – Полинка запрокинула голову, вспоминая. – Что-то такое… – Она запела, чуть притоптывая ногой: – «Трясу, трясу кладкою, а кладка водою, а вода куликаю, а кулика чертями, а черти Борюсиком, чтоб его трясли, трясли, да до меня принесли, до меня крещеной и молитвенной девицы, не испить ему без меня водицы, не едать и не спать, пока меня под венец не брать».
Зая фыркнула. Полинка открыла глаза.
– А чего ты ржешь? Я как прочитала, в последний раз ногой по доске ударила, смотрю – а на меня из зеркала девчонка зырит. Я в воду и упала от страха. Хорошо, хоть голой была.
– Голой?! – одновременно ахнули Женька с Заей. Одно дело – прыгать так по ванной в одежде или хотя бы в халате и совсем другое – балансировать на бортике в чем мать родила.
– Условие такое было! Это же Акулина-купальщица, она в русалочий день свадьбу свою справляет. – Полинка жалобно посмотрела на подруг. – А потом все и началось. Я лестницу стерла, но уже поздно было. Акулина пришла и все слышала.
– И приворожила к тебе географичку?
– Нет. – Полинка хлюпнула носом. – Это я уже потом прочитала, что людей со злыми помыслами она наказывает. Вот меня и наказала, отвела от меня Борюсика. Он теперь на меня и не смотрит. Смотрит на других. А ночью весь этот ужас и начался! Ой, я за это время такого натерпелась! С мамой постоянно ругалась, с папой. С соседкой чуть не подралась. Дневник свой порвала. Это я сейчас все помню, а тогда… тогда мне казалось, что я делала все правильно, что кругом враги, а я хорошая. А я сейчас смотрела на Женьку – и правда жутко выглядит. Ты орешь как бешеная, все у тебя плохие, хотя тебе никто ничего не делает.
– Так, – тяжело протянула Женька.
– Мне родители врачей вызывали, хотели в больницу класть. Я испугалась, по книжке стала искать, как изгнать проклятие. Но это оказалось сложно. Легче передать, из рук в руки. Цепную реакцию устроить. Я все думала, к кому бы в гости сходить. А тут ты, – ткнула она пальцем в Женьку, – с гаданием. Вот я и решила…
– Но почему я?! – подпрыгнула на месте Женька.
– Так получилось, – пожала плечами Полинка.
– Надо же – получилось! – От возмущения Женька забегала по комнате. Варфоломей предусмотрительно спрятался под стол. – Мы же друзья! Отдала бы какому-нибудь бомжу.
– Не было бомжа! А я уже не могла. Акулина – она же хитрая. Она не своими руками собиралась географичку убирать. Я думала, кирпич там или лед на дорожке. Нет! Я сама должна была географичку извести. Под домом ее стояла, зубами клацала. Ненависть – она в голову забирается, и ничего сделать нельзя. Постоянно хочется кого-то убить. Все самое плохое поднимается изнутри. Остановиться невозможно. Я чуть не убила бабушку какую-то в подъезде. И ведь ничего не понимаешь, совсем, думаешь, что все правильно, что так и надо. Поэтому надо было скорее от этого избавляться…
Женька сжала кулаки, глазами сверкнула.
– Стоп! – встала между девчонками Зая. – Все понятно! Виноватого нашли, теперь давайте спасаться! А то вы порвете друг друга.
– Да, – грустно вздохнула Полинка. – И с Борюсиком глупо получилось. Может, еще раз попробовать приворожить? Вдруг получится?
– Давно не купалась? – съязвила Женька.
– А мы у тебя! – Полинка сделала шаг в коридор. – У меня узкая ванна, а у тебя джакузи. Тут доска поместится…
– Стоять! – перехватила ее Зая. – Никого привораживать мы не будем. Исправим то, что уже есть. А с Борюсиком будешь человеческими способами разбираться, без колдовства.
– Без колдовства не получится, – захныкала Полинка. – Он меня видеть не хочет.
– Правильно делает! – хихикнула Зая. – Ничего! Постараешься, он опять с тобой встречаться будет. А пока Акулиной займемся!
– Да! Акулиной! – Женька подошла к окну. Что-то у нее с этим окном было связано, но сейчас вспомнить не получалось. Она обхватила голову ладонями.
– Женя, – позвала Полинка. – Жень! – И локтя ее коснулась. – Ты меня извини, как-то все так получилось…
Женька была ошарашена этой простотой. Вот так живешь с человеком, живешь, даешь ему на самостоятельной списать, булку в столовой делишь, а он потом тебе же проклятие передает. Просто потому, что ничего лучше придумать не может.
– Ладно, пошли на кухню. У меня там все готово. – Прощать или не прощать Полинку Женька после решит. Сейчас было не до нее.
– Давайте пообещаем, что не будем против друзей колдовать, – предложила Зая. – Это очень страшно.
– Да я не колдовала почти! – Полинка побежала за вышедшей в прихожую Женькой.
– О! Колдуньи пришли! – обрадовался папа, выкатываясь из гостиной. – Метлы во дворе припарковали? Не угонят?
– Не смешно, – буркнула Женька и повела подруг в кухню. – Мы ненадолго. У нас дело!
– Про ужин не забудь! Семье питаться надо! – сказал папа и похлопал себя по животу.
– Так, я надеюсь, вы подготовились? – спросила Женька, грозно глядя на одноклассниц. – И только попробуйте мне тут что-нибудь оставить!
Зая задрала свитер, показывая, что брюки у нее без ремня, потрясла руками. Чисто.
– Я ничего не стала надевать, – прошептала Полинка.
Женька зажгла три свечи, поставила на стол зеркала.
– Не знаю, что у тебя там в книжках написано, но девочку будем уводить старым способом.
– Веником?
Женька сдержалась, чтобы не сказать Полинке гадость.
– Мы ее выгоним по зеркальному коридору.
– Ага, ага, – радостно закивала Полинка, с любопытством рассматривая зеркала. – И на Борюсика поколдовать надо. Пускай он в меня обратно влюбится, а девчонок забудет.
– А вот Борюсик твой меня не волнует! – отрезала Женька.
Полинка распахнула глаза, набрала воздуха, чтобы возмутиться, но не успела. Брякнул входной звонок.
На пороге стояла Вава. Старательно делала вид, что случайно проходила мимо. И только разметавшиеся по лбу кудряшки говорили о том, что она торопилась.
– Уже начали? – по-деловому спросила она. – И кто у вас там явился?
– Ты явилась! – Впускать ее Женька не собиралась.
– Явилась – не запылилась. Пропусти! Мне надо тут быть!
– Новые гости? – непонятно чему обрадовался папа, вышедший в прихожую на звонок. – Это хорошо! Не шалите только.
Женька сгребла Ваву за воротник и потащила на кухню. Папины комментарии ей сейчас были не нужны.
– Значит, смотрите, – начала командовать Женька, когда все расселись. – Мы вызываем Акулину. Как только она появляется, стираем лестницу. Она остается там, в зазеркалье. Идет? Сильно жаждущие, – Женька покосилась на Ваву, – могут спрятать Акулину в карман и унести домой. – Женька показала карту.
Все кивнули. Женька удобней устроила на коленях кота. Она даже подумывала привязать его чем-нибудь. Для надежности.
– Начинаем! По! Садись перед зеркалом и зови ее. Смотри в зеркало. Как заметишь, что кто-то идет по ступенькам, сразу стирай.
Зая поерзала на стуле, поправила свечи, чтобы они лучше освещали зеркала.
– Не мешай! – стукнула ее по рукам Полинка. – Без тебя разберусь.
– Крестики нарисуйте! – посоветовала Вава. – И – вот.
Она выложила на стол брякнувший висюльками браслет. Это были ярко-красные миниатюрные острые перцы. На каждом из них был нарисован глаз. Они недобро смотрели по сторонам. Им тут не нравилось.
– Обереги, – объяснила Вава и расправила браслет. – Книжку лучше читайте! Чтобы пришедший дух не стал безобразничать, от него защититься надо. Крестики нарисовать. Хорошо еще везде разложить лук или чеснок. Они хорошо защищают. У меня и еще одно верное средство есть. – Вава достала затертый тряпичный мешочек с крошечным кармашком, когда-то мешочек был красным, но от времени сильно побурел. – За бешеные деньги купила.
Зая с Полинкой сразу отодвинулись, словно перед ними положили змею.
– Не бойтесь! Это верняк! – шептала Вава. – Внутри высушенный клевер. И не простой. Он вырос на том месте, где раньше стояла виселица.
– И где же это у нас в городе виселица стояла? – Все происходящее было настолько удивительным, что сил еще чему-то удивляться у Женьки не было.
– Конечно, там, где центральная площадь была! Раньше на площадях вешали, чтобы все видели.
Зая громко сглотнула.
– Так, ладно. – Женька сморгнула, чтобы выгнать из головы представленную картинку: виселица, болтается покойник, а под ногами у него буйным цветом растет клевер. По зеленям ползает Вава и собирает растения в мешочек. – Клевер так клевер. – Она придвинула к себе зеркало и стала помадой рисовать ступеньки. Дверь получилась кривенькой – не очень поместилась. – Значит, Полинка вызывает, раз она такой специалист. Как только Акулина появляется, даем ей спуститься на последнюю ступеньку и стираем все. Договорились?
– Договорились, договорились, – прошептала Полинка, разворачивая зеркала так, чтобы в них никто не мог посмотреть. – Ну, я могу начинать?
Женька плотнее прикрыла дверь.
– Акулина, проявись! – с завыванием произнесла Полинка.
Зазвонили в дверь. Зая пискнула и, навалившись на стол, уронила зеркало. Что-то хрустнуло. Варфоломей рванул прочь. Женька побежала открывать.
Ее опередил папа.
– У вас опять девичник? – весело спросил он, впуская Риту.
Фехтовальщица держалась независимо. В руках у нее был свернутый трубкой коврик, из рюкзака торчала черная палка.
– Мне Зайцева сказала, что вы собираетесь.
Работая свернутым ковриком как тараном, Рита углубилась в прихожую, бодро разулась и потопала в кухню. Девчонки приняли ее молча, подвинулись, давая возможность поставить еще один стул.
– Про ужин не забудьте, – прогудел папа через закрытую дверь.
– Ну и кого вызываете? – Рита говорила с пренебрежением, каждое ее движение было полно презрения к присутствующим. – И только попробуйте призрака на меня натравить, – она взмахнула ковриком. – Что у вас тут?
Рита подняла упавшее зеркало:
– Опаньки!
Трещина. В том месте, где стекло уходило в подрамник, проступила чернота от осыпавшихся мелких осколков.
– С таким уже не поработаешь, – радостно сообщила Рита.
– Как раз с таким только и работать! – Женька отобрала зеркало и поставила его напротив второго зеркала. – Криворукие вы! – Злило все. И то, что столько народу, и то, что ее никто не слушает, и то, что вечно они ей мешают. – Ничего не умеете! Только мешаете! Кричите, бегаете. Глупые!
Она ругалась, параллельно настраивая зеркала. Спиной чувствовала взгляды: злые, раздраженные. Ну ничего, она им сейчас покажет! Она им сейчас устроит! Она им такую Акулину вызовет – плакать будут! Каждый здесь хотел получить свое, и каждому было плевать на соседку. И ей тоже плевать.
Свечи дрожали от дыхания. Коридор получился живой, пульсирующий. Акулина! Ей нужно вызвать Акулину! И пускай она здесь все разнесет. Это будет правильно. Это будет по справедливости.
Женька заговорила тихо, нараспев, сдерживая клокотавшее в груди возмущение:
– Акулина, появись!
– Ой! – пискнула Зая.
Женька показала ей кулак, не отрывая взгляда от зеркального отражения.
От слов и движения свечи затрепетали, заставили коридор трансформироваться. Теперь это уже был колодец, и казалось, из его недр вот-вот… Да, она сейчас придет! Она явит себя.
– Акулина, появись!
Черная девочка. Почему она не защищается, почему ничего не делает? Только смотрит и ухмыляется. Всегда стоит к тебе лицом. Вот и сейчас. Медленно поднимает голову, длинные черные волосы закрывают лицо, сквозь пряди почти не заметны глаза. Но Женька знает, они черные. И знает, какая холодная, острая у нее усмешка.
– Акулина, появись!
«Туп, туп, туп», – послышались шаги. Задрожали свечи. Посыпались мелкие осколки из трещины зеркала.
Полинка хихикнула. Рита с Вавой кривились, сдерживая смех. И только Зая смотрела на Акулину. Вяло подняла руку, как будто хотела загородиться.
Акулина вплотную подошла к Женьке. А потом исчезла.
– Ой! – выдохнула Зая. Потому что только она увидела, как Акулина вселилась в одноклассницу.
Ярость обрушилась на Женьку водопадом.
Женька рванула через стол, заранее вытягивая руки, чтобы задушить Полинку.
– Это все из-за тебя! Убирайся отсюда! Тебя никто не звал! – закричала Женька. – Садись на свою метлу и уматывай!
Упало зеркало. Стекло вылетело из подрамника и разбилось на серебряные кусочки.
– Женька! – повисла на подруге Зая.
– Это ты во всем виновата! – визжала Вава, тоже показывая на Полинку. – Из-за тебя! А Борюсик мой!
– Не смей к нему близко подходить! – В руках у Риты оказался резиновый коврик, им она стала дубасить Ваву по голове. Но Вава тоже рвалась дотянуться до Полинки. Ей мешала упавшая табуретка.
– Убью! – ревела Женька.
Полинка быстро сориентировалась и прыгнула в прихожую. По дороге попыталась закрыть за собой дверь в кухню, но Женька была сильнее. Она тараном врезалась в створку, ломая стеклянную вставку. За ней неслась Вава. Следом с ковриком наперевес бежала Рита. Полинка пыталась обуться. Она очень удобно стояла, наклонившись, так что Женька обрушилась ей на спину. Поднялся жуткий крик.
По краю коридора промелькнул папа. Кто кого бил, было уже непонятно. В какой-то момент Полинка вырвалась и смогла распахнуть входную дверь.
– Не пущу! – взвыла Женька. Она подсекла Полинку под коленки. Дальше все летели кувырком по лестнице, почти не задерживаясь на пролетах.
Полинка пыталась сбежать, Женька не отставала. Орала Вава. Одна Рита методично наносила удары своим ковриком, но от нее лишь отмахивались. Потом все четверо врезались в закрытую подъездную дверь. Тут случилась небольшая куча-мала. Все еще немного поорали друг на друга. За криком пропустили сигнал, что дверь сейчас откроется. И она распахнулась. В этот момент Женька ухитрилась-таки посильнее толкнуть Полинку, и та спиной вперед врезалась во входящего человека. Человек ойкнул и выпал на улицу.
– Стой! – замахала руками Зая. – Софья Павловна! Что с вами?
Драка мгновенно рассыпалась. Полинка рванула прочь. Рита вспомнила, что забыла свою черную палку, и отступила к лифту. А Вава просто сидела и терла побитые бока. Женька с трудом переводила дыхание.
Софья Павловна? Географичка?
– Ой, девочки, – простонала Софья Павловна. – Что-то я неудачно упала. Шла с Жениными родителями поговорить…
Разом вспомнилось, что Полинка изначально загадывала именно на географичку. Стало страшно.
– Папа! – жала на клавишу домофона Женька. – Папа!
Завтра должна была быть контрольная по географии по пройденной в прошлом году теме.
Глава 7 13 января
Папа не кричал, не возмущался, даже не стал ругать Женьку. Ему, конечно, хотелось поужинать и посидеть перед телевизором, но вместо этого он повез Софью Павловну в травмпункт.
Девчонки быстро разошлись по домам. Все выглядели изрядно помятыми.
Женька ворочалась в постели, все что-то пыталась вспомнить.
Жили-жили, не тужили, а тут вдруг как накрыло. Все чего-то хотят. Одни – Борюсика, другие – чтобы контрольной не было, третьи… Эх, а третьи уже просто ревут от ярости.
Кровать под Женькой скрипела, в форточке завывал ветер, вздыхала вода, путалось, путалось в голове. Жгли воспоминания, Женька вертелась на раскаленной кровати, ветер свистел, в трубах плакало.
Вокруг все запутывалось сильнее. Было грустно, ах, как грустно. Еще и мама отругала за разбитое зеркало. Ночью казалось, что кто-то ходит, скрипит паркетом, тяжело топает, вздыхает. Варфоломей носился, цокал когтями, не желая успокаиваться. Акулина лезла из черного зеркала.
«Бездарность! Неудачница! Ничего не можешь! Никому не нужна! Тебя обманули! Глаза отвели, а ты и рада. Они смеются над тобой! Им все равно. Никакие они тебе не друзья! Они все делают специально! А ты им прощаешь!»
Ярость волной заколыхалась в глазах. Женька сжала кулаки. Она отомстит! Она убьет. Всех! Всех! Сегодня не получилось – значит, завтра. И это будет правильно. Завтра хороший день, тринадцатое.
Как проснулась, сразу все вспомнила, потянула одеяло на голову, зарычала в подушку.
Противные мысли упорно не хотели выходить из головы, крутились и крутились, заставляли перекатываться с боку на бок, сбивать простыню и выворачивать одеяло в пододеяльнике. Пора было уже с этим что-то решать. Для начала надо было встать. Что Женька и сделала. Она села в постели и мрачно огляделась.
Утро выдалось пасмурное. Комната тонула в хмарных сумерках. Как раз из таких обычно появляются вампиры – выдвигаются из-за штор, выползают из-под кровати, просачиваются сквозь стены. Интересно, а если на стене что-то висит, то он и через это просачивается? Через постер или календарь?
Мама сидела за кухонным столом, перед ней стоял стакан с белоснежным напитком. Словно она туда кусочек облака положила.
– Минус сто, – сообщила мама вместо приветствия. – А теперь я тебя прошу объяснить, что за крик вчера был. Почему оторваны все вешалки на пальто? Кто разбил стекло в двери? И как нам теперь разбираться с Софьей Павловной, которую вы вчера уронили? И я больше не желаю слушать сказки про демона!
Женя пожала плечами. Если мама не желает слушать, она не будет рассказывать.
– Я вызвала специалиста. – Мама закрыла глаза и одним махом осушила стакан. От напитка потянуло кисленьким запахом. – Сегодня же с твоими страхами разберутся.
– Мама! Ну кто тебя просил! – буркнула Женька.
В школе все было грустно. Вместо географии им поставили два лишних урока русского языка с самостоятельной под конец. Женька злилась. Просто так. Были бы девчонки, она бы на них свалила свое плохое настроение. Но их не было. Ни Полинки, ни Вавы, ни Риты. К третьему уроку пришла Зая. Сверкнула в сторону Женьки загадочным взглядом и села.
От ярости у Женьки волосы на голове зашевелились. Она даже затылок погладила, чтобы убедиться – да, все так, стоят дыбом, скоро от нее искры посыплются.
Четвертый урок, пятый. Зая ходила стороной. Но на обеде они все равно столкнулись.
– Так, да? – прошипела Женька. – Не разговариваете? Сами же у меня устроили погром, а теперь не разговариваете?!
Зая молчала. Улыбалась и молчала. Женька сжала кулаки. Она уже знала, куда надо бить – словно кто невидимым маркером отметил места: в шею, в грудь, в колено. Так она и ударит, чтобы Зая больше не улыбалась.
– Вы во всем виноваты! – Злоба клокотала внутри, требовала выхода.
– Не расставайся с котом, – вдруг произнесла Зая. – Он тебе помогает.
– В чем?
– Ты себя не слышишь. Ты постоянно ругаешься и злишься. Это из-за Акулины. Она в тебя вселилась. Я видела.
– Да пошла ты!
Бить расхотелось. Захотелось сбежать. Что эта Зая себе позволяет!
– Девчонки боятся, но я не боюсь. Мы тебе поможем.
Женька отшатнулась:
– Умная самая?! Умная?! А мне не нужна твоя помощь! Мне вообще помощь не нужна! Сами себе помогите! Убогие! Ничего не можете, а туда же! Но я вам отомщу! Слышите? Вы все! Все у меня получите! Каждая!
Женька побежала. Голова горела, словно под черепушку сунули раскаленные угли. Выскочила на улицу. Не останавливаясь, зачерпнула горсть снега, размазала по лицу. И тут же знакомая боль ударила в затылок, обрушилась на глаза. Женька завыла и упала на колени.
Убьет! Всех убьет! Никого не пожалеет. Они все, все виноваты! Она придумает как. Она подготовится. Она все сделает правильно.
Женька упала, стукнулась несколько раз лбом о мороженый асфальт. Стало легче. Боль связалась в узелок и застряла в левом виске.
Ничего, ее время придет. И очень скоро.
На пороге квартиры Женька забыла о своей обиде. Потому что увидела неожиданное.
В прихожей были расставлены разнокалиберные банки с водой. Дальше по коридору тянулась цепочка чашек. Тяжело пахло чем-то ароматическим. Из маминой комнаты раздавался ритмичный звук бубна.
– Женя, будь осторожна! – крикнула мама из своей комнаты. – У нас проходит процесс очищения периметра. Ничего не опрокинь!
Вышедший вместе с мамой дядька был высок, худ, сутул и подозрительно молод для колдуна. На Дамблдора не тянул – бубен в руках мешал. Скорее на старшего брата Уизли, того, что погиб, но вот сейчас каким-то чудом вылез из могилы. Глаза красные, словно не спал несколько ночей. Говорил чуть в нос. Одет самым прозаичным образом – в джинсы и клетчатую рубашку. Увидев Женьку, сунул бубен под вешалку и жестом волшебника достал тонкую, коричневую, дымящуюся палочку – от нее шел неприятный душный запах.
– Как давно это произошло? – гнусаво спросил парень.
– Восьмого, – пролепетала Женька и присела погладить трущегося около ее ног Варфоломея. Дядька был очень странный. Впору от него спасаться, а не принимать спасение из его рук. – Мы первый раз гадали.
– Где? – Парень потер глаза и с трудом вдохнул – дышать носом он почти не мог.
– На кухне!
До Женьки только сейчас дошло, что перед ней стоит экстрасенс, обещанный мамой! Настоящий! Он пришел! Сейчас этот чародей разведет руками – грянет гром, и… их квартира провалится в тартарары.
Парень повел перед собой палочкой, дым попал в глаза, и он стал мучительно долго их тереть.
– С чего все началось? – прогнусавил парень. – Вспомнить можешь?
У Женьки от запаха закружилась голова, узелок боли в виске запульсировал, попробовал расползтись по всей голове.
– А чего тут вспоминать! – забормотала она, поднимая Вафлю на руки. – Собрались погадать. Ну, на Святки. После Рождества как раз гадать надо. Нельзя, что ли? В кухне! – со значением уточнила Женька, чтобы знахарь не подумал чего-нибудь не того. – В нежилом помещении. Свечи зажгли. Украшения сняли.
Парень кивал, прикрыв глаза, как будто мысленно представлял картину происходящего. На слово «украшения» брови его дернулись.
– Погадали на то, на се, – с нажимом рассказывала Женька. – Потом Варфоломей орать стал, все и разбежались. Даже чай не пили. И украшения оставили. Как сговорились. А потом девчонки стали на меня ругаться и раздражать. Я что? Я ничего не делаю. Это все они. Приходят и бьют тут разное. Маме вот вазу разбили. Все про какую-то Акулину говорят. Врут. Сговорились. Злят меня специально. Ну и Варфоломей… – Женька потерлась носом о рыжую спину, а потом долго отфыркивалась, выдыхая шерстинки, – линяет.
Женька говорила, а сама следила за черной девочкой. Та стояла за спиной парня, склонив голову набок, и Женька понимала – чародей не жилец, целым ему из квартиры не выйти.
– Линяет? – Экстрасенс прошел в кухню, вгляделся в углы. – Сейчас зима. Мой не линяет.
– А наш линяет, – Женька с мамой бежали за экстрасенсом, он на них и не смотрел больше. – Вообще житья никакого.
Медиум открыл и закрыл дверцу холодильника, посмотрел под мойку. Лицо его приняло озабоченное выражение:
– Что еще было?
– Ну, разное… Паркет скрипит, люстра качается. Кот бесился, у мамы шкаф разбил.
Колдун присел на корточки, поводил перед собой палочкой. Дым взвился и застыл. Медиум дунул. Дымовая пелена лопнула как мыльная пленка. Парень озадаченно уставился перед собой.
– А еще что? – прошептал, вытягивая руку, словно хотел пощупать пустоту.
– Ничего!
Вафля убежал, Женька начала чувствовать раздражение.
– А что кот?
Экстрасенс не торопился вставать. Сидел, слегка покачиваясь, смотрел, рука повисла вдоль тела. Он ее вообще не слушает? На что он там уставился? Что высматривает? Черная девочка за спиной, а не перед ним.
– Что кот? – Женька наклонилась. Может, колдун плохо слышит? Стучит постоянно в бубен, вот слух и испортил. – Говорю же, линяет, – заговорила она громче.
– Нервничает. Здесь что-то есть.
Черная девочка распахнула рот в немом смехе. По полу словно сквозняк прошел. Медиум сломал палочку.
– Невероятно! – прошептал он внезапно прорезавшимся голосом.
В коридоре знакомо скрипнуло, и на пороге появился Вафля.
– Погоди! – махнул рукой экстрасенс пустоте перед собой и глянул на кота. Пробормотал: – Интересно.
Женьке же было совершенно неинтересно, что такого интересного нашел на их кухне этот странный медиум.
– Уйдите все! – скомандовал колдун, сделав неопределенный жест рукой. Напомнил: – Осторожней там с водой. Вода специальная. Отрицательную энергию качает.
– Ах, как у меня болит голова! – произнесла из глубины квартиры мама.
Черная девочка кивнула, и Женька вышла.
– Ай! – крикнул медиум из-за закрытой двери. – Ай, ай! – словно его били.
Женька выглянула в коридор, но мама схватила ее за плечо, не давая двинуться.
– Псих какой-то, – пробормотала Женька. – Проходимец! Откуда ты его взяла?
– Посоветовали.
На пороге появился заметно взбодренный экстрасенс. Плечи расправил.
– Значит, так! – быстро заговорил он. – Вам нужен священник. Освятить квартиру. И все закончится. Вода пускай еще час постоит, потом все соберите в ведро и вылейте на улице. Не под деревья, не на дорогу. А в водослив. Так надежней. Отрицательная энергия от вас уйдет и не сможет вернуться. Поленитесь – на следующий день обратно все получите.
– Шли бы вы, – посоветовала Женька. – Пока хуже не стало.
– Подожди, я еще не закончил…
– И не заканчивайте! Нет здесь ничего! Убирайтесь!
Парень вгляделся в Женьку. Это взбесило.
– Убирайтесь! – взвизгнула она. – Не нужно нам тут ничего делать!
Медиум резко выбросил вперед руки, схватил Женьку длинными пальцами за голову. Боль разлилась по всему телу. Узелок разматывался, как длинная плетка, задевая все на своем пути.
Парень поморщился:
– Ты одержимая, в тебя сущность вселилась. В церковь надо идти.
– Руки! – завопила Женька.
– Это так просто не изгонишь. Чем дальше, тем будет становиться хуже. Сущность победит. И ты перестанешь быть сама собой.
– Вон! – задергалась в жестких тисках Женька.
– Она тебя убьет… Но пока ее что-то сдерживает.
– Что вы делаете! – выбежала из комнаты мама. – Уберите руки! Отпустите ее!
Медиум приблизил свое лицо к Женькиному:
– Это должна сделать ты! Остановить ее!
На мгновение показалось, что у него такие же черные глаза, как у девочки. И девочка приказывала убить наглеца.
– Убирайтесь! – Женька с силой толкнула медиума в грудь. Он качнулся, но на ногах устоял. Тогда Женька налетела на него: – Не смейте со мной говорить!
Медиум врезался во входную дверь. Женька приготовилась еще раз его толкнуть, но тут дверь неожиданно подалась. Медиум вылетел на лестничную клетку. Он еще пытался удержаться на ногах, но споткнулся о коврик и рухнул с лестницы.
– Что у вас? – Папа уронил ключи и теперь с трудом нагибался, чтобы поднять их. – Кто это?
– Папа! Он плохой! – выдохнула Женька, не отрывая взгляда от медиума, сидящего на ступеньках. Парень тряс головой, ощупывал себя, и болезненно морщился.
– Я, кажется, ногу потянул, – пожаловался он.
– Так тебе и надо! – злорадно произнесла Женька и переглянулась с черной девочкой.
Медиум попытался встать, но со стоном упал на ступеньку.
– Вот не повезло! – пробормотал он. – А ведь знал, что наткнусь когда-нибудь!
– На что? – спросила Женька. Неужели он разглядел девочку? Вот было бы здорово!
– Да, да, да, – зашептал медиум. – Когда-нибудь это должно было случиться!
– Что?
Парень посмотрел на Женьку и снова попытался встать.
– Ухожу, ухожу, – бормотал он. – Ай! – закрылся руками парень.
– Вы чего это? – Папа неуверенно топтался у порога. – Опять колдуете? Теперь с мальчиками?
– Ты ничего не понимаешь! – прошептала Женька и убежала в квартиру.
Из своей корзины на нее смотрел Варфоломей.
– Пшел отсюда! – топнула Женька на кота, но Варфоломей только глубже закопался в подстилку.
Судя по звукам на лестничной клетке, папа помогал экстрасенсу подняться. С него станется в травмпункт везти этого ненормального. Ну и пусть возится. Вне квартиры он Женьке не страшен. Она оглядела коридор. Чашки. Воду надо собрать. Нечего ей тут энергию забирать. Самим не хватает.
– Как все странно, – произнесла мама – она стояла в дверях спальни. – Мне говорили, специалист, хорошо во всем разбирается, чувствует.
– Ага… – ухмыльнулась Женька. – Знаем мы таких специалистов. Не надо ничего. Сами разберемся.
Она сбегала в ванную за ведром, вылила в него воду из банок и чашек. Сшибла из-под вешалки бубен. Он покатился-зазвенел. Это разозлило. Кто только придумал портить им с Акулиной жизнь?! Они подружки. Навсегда! И никто не сможет помешать их дружбе.
Женька ладонью припечатала бубен к полу, чтобы не вынимал душу. А воду она выльет. И не куда-нибудь. А рядом.
О ноги потерся Вафел.
Ладно, уговорил. Найдет она водослив.
Кот муркнул. Женька глянула на входную дверь.
У экстрасенса ничего не получилось. Девочка его прогнала. Потому что она сильная. С ней никто не справится. Ее не убить. Можно только передать другому. Как сделала Полинка. Полинке тоже не так просто Акулина досталась. Не сама она ее вызвала, передали. Соседка по дому, например. И той передали. И уже много-много лет черная девочка бродит по городу, несет с собой раздоры и смерть. Ну и шутит тоже. Это же была классная шутка – отвести Борюсику глаза от Полинки, заставить девчонок за ним бегать. А на Заю не подействовало. Потому что она добрая? Ладно, на доброту тоже управа найдется.
Думала обо всем этом Женька отстраненно, словно не о себе, а о незнакомом человеке. Интересно, что случается, когда носитель проклятия умирает? Куда дальше отправляется черная девочка? Может, это единственный способ от нее избавиться?
В раздумьях Женька вытащила из кармана карту и спрятала в томик Пушкина. Тут надежней. Никто не возьмет.
А теперь настало время разобраться с водой. Она вытащила ведро на улицу и села на лавочку передохнуть. Вода оказалась неожиданно тяжелой. Вон сколько у них накопилось отрицательной энергии!
Мыслями она вновь вернулась к черной девочке.
Передать в другие руки. Запустить по кругу. Да, запустить по кругу. И никого ей сейчас было не жаль. Совсем никого. Только себя. И немножко маму.
Водослив курился теплым парком. Вода ухнула в решетку.
Ничего не произошло.
Кругом одно вранье и шарлатаны. Нашел чем взять Акулину. Она бессмертна. Ее никто не победит. Когда-нибудь только она будет править миром. Но пока нужно сделать то, что она хочет. Надо разобраться с девчонками.
Женька стояла около высокого красного дома и смотрела на окна. Третий этаж. Полинка. Вон ее окна – розовые занавески, на окнах разноцветные картинки. Это они вместе перед Новым годом клеили.
Женька смотрела, наливаясь злобой. Занавеска дернулась. Женька ухмыльнулась.
Боится. И правильно делает. Когда-нибудь она всех достанет, каждый получит свое.
В окне мигнул свет. Распахнулась форточка. Кто-то там вскрикнул. Грохот, как будто табуретка упала. Это хорошо. Страх – это отлично.
Вава. Женька помнила дом, но не помнила, куда выходят окна квартиры. Поэтому она обошла дом вокруг, вглядываясь в каждый этаж. Выбрала окно. Была уверена – оно. Не зашторено, форточка открыта. Окно виделось в черном обрамлении. Оно пульсировало страхом и отчаянием. Женька медленно подняла голову. Волосы упали на лицо, но они не мешали смотреть. Смотреть и улыбаться.
За окном стояли – это было заметно. И снова боялись. Как же хорошо, когда боятся. Когда не знают, чего ждать.
Фонарь за спиной Женьки зашипел и погас. Заорал дворовый кот.
Рита жила где-то в районе новостроек. Женька прошлась по нему, разглядывая людей, изучая окна. Медленно переложила пустое ведро из руки в руку. Оно приятно поскрипывало. Люди шарахались. Женька улыбалась. Рита наверняка знает, что она пришла, что она ищет. И когда-нибудь найдет.
Последней была Зая. Окно ее комнаты было темное. Горело окно на кухне. Мелькали фигуры. Много. Как будто гости. Кто-то ходил туда-сюда, туда-сюда. Так бывает, когда говоришь по телефону о чем-то неприятном. Начинаешь ходить. Туда-сюда. Туда-сюда. И все кричишь, кричишь в трубку: «Я не знаю, что делать! Не знаю!» И люди вокруг на тебя удивленно смотрят. Нет, не удивленно. Испуганно.
Женька скрипнула ведром. Хороший звук получился, правильный. И заметила, что не улыбается. Кажется, никто там, у Заи, не кричал. Люди собрались отметить старый Новый год. Им хорошо, им весело. Они и не думают бояться.
Женька клацнула зубами, надавила сапогом на снег. Снег скрипнул, но за окном было все то же – веселье. Они ее не замечали. Зая ее не боялась.
Женька попятилась. Все было странно и неправильно. Впрочем… завтра это выяснится.
Шла домой, слушала, как хрустит снег. Хрустел он знатно, с удовольствием, со смаком.
Глава 8 14 января
Утром Женька проснулась с четким планом. Пора начинать действовать. Первой будет Зая. Она единственная, на кого не подействовало проклятие. Она может помешать.
Женька выскочила из постели и помчалась на кухню. Так, быстро завтракать – и в школу!
Вместо мамы на кухне обнаружился папа. В руках у него был стакан с чем-то белым. Но не это привлекало папино внимание. Он озадаченно смотрел на холодильник.
– Не работает? – осторожно спросила Женька. От холодильника всего можно было ожидать.
– Работает, – как доказательство, папа поднял стакан. – Кстати, у вчерашнего парня всего лишь растяжение. Он плел что-то про потусторонние сущности и про то, что ты у нас теперь одержимая. Сначала я думал, что он головой стукнулся, но потом вспомнил, что ты у нас такая… легко увлекаешься. То была одержима Винкс, то бредила лошадками, а теперь пошла готика: вампиры, кладбища и привидения?
– Папа! Ты ничего не понимаешь! – вспылила Женька.
Ладно, день без завтрака прожить можно. Женька отправилась в школу. Пришла она туда как раз вовремя, чтобы увидеть, как Вава о чем-то договаривается с Ритой. На ступеньках. А тут и Зая подошла. Они ее тоже позвали, стали шептаться. Вава все стучала по пакету в руках. Как будто у нее там была бомба. Выходить к ним Женька не стала. Спряталась за березкой, подглядывала. Пошебуршавшись, девчонки ушли.
Женька долго смотрела им вслед. Мрачно. Тяжело. Хоть бы споткнулись они, что ли! Но нет, ровным строем втянулись в школьную дверь. А тут еще народ набежал, смотреть стало не на кого, и Женька пошла в класс.
Ни Заи, ни Вавы не было. В классе сидела одна Рита.
Худая и долговязая, с черными короткими волосами – ее хорошо было видно в любой толпе. А в классе так подавно.
– Ну, как твой демон? – равнодушно спросила Рита, ноготком вычищая надписи на парте – со временем в ложбинках набилась грязь.
– Тебя ждет! – огрызнулась Женька. – Заходи сегодня.
Рита болезненно поморщилась:
– Нет уж… Что-то не хочется.
– Чего так? Сначала без спросу вваливаешься, а потом рожу воротишь?
Рита подняла глаза.
– Злая ты! – пробормотала она.
– Ты зато добрая!
– Мама считает, что это переходный возраст, а никакой не демон.
– Много понимает твоя мама!
Рита поджала губы и ничего не сказала.
– Кстати, где ты живешь? – спросила Женька. – Хотела к тебе вчера зайти, но не вспомнила адреса.
Рита прервала свое занятие:
– Зачем заходить? Не надо.
– Ко мне вваливаться можно, а к тебе нельзя?
Рита ответила не сразу. Молчала, обдумывая.
– А ты зачем ко мне хочешь?
– Убить хочу.
– А, – протянула Рита и снова стала чистить трещину.
Захотелось вывести Риту из себя:
– Как там Борюсик поживает?
Рита стрельнула глазами, прошептала:
– Нормально.
И пересела. Женька торжественно опустилась на ее место.
Парта перед ней была знатно расписана. Не одна параллель царапала и ковыряла столешницу. Много тяжелых учебных часов прокатилось над этой партой, много было пролито слез из-за оценок. Много трудолюбивых рук ковыряли тайные послания, которые тут же становились достоянием школы. Со временем царапки забились грязью. Эту-то грязь добрая Рита и вычищала, ожидая, когда придет Женька. Выбирала она не случайные слова. Специально или машинально, но она очистила слово «СМЕРТЬ». Кто-то, сидящий за этой партой, пожелал смерти таинственной Машке. Канувшая в Лету Машка то ли своей вредностью, то ли болтливостью, то ли зазнайством, но вызвала жгучую ненависть. И вот теперь эта ненависть продолжает жить и переходить из рук в руки. Ну, необязательно эта, конечно, какая-нибудь похожая.
Урок пролетел в безостановочном кипении – как же ее все раздражали, как же она всех ненавидела! Как же ей хотелось подойти и каждого – каждого! – стукнуть кулаком так, чтобы улыбка навсегда сбежала с их противных лиц.
Два русских, физкультура…
Женька шла в подвал, в раздевалку. Ступеньки приводили в холл, от него резко налево начинался коридор. По нему первый поворот – раздевалка мальчишек, второй, сильно дальше, – девчонок.
Женька спускалась в холл. Устало сползала гладкой подошвой кедов со ступеньки на ступеньку. Глубина подвала глушила звуки – здесь не были слышны голоса первого этажа. Зато что говорится за углом, в коридоре, слышно было очень хорошо.
– Мы договорились! – прошептал чей-то голос. – Если мы ее не остановим, она нас убьет. И не бойся! Мы сильнее.
Женька замерла. В первую секунду она захотела уйти – кто-то говорит шепотом не для того, чтобы его услышали посторонние.
– Я знаю! – вскрикнули в ответ. – А если не получится? Полинка вон в больницу загремела. С табурета навернулась, на трехлитровую банку грохнулась. А нам она еще чего похуже придумает.
– Не успеет! Делаем как договорились, – шипели все противней. – Она сюда, а вы туда. Мы все подготовили.
– Уверена?
Да это же Зая! В чем это она сомневается? А второй голос? Ну, если это Вава, то ей не жить. Что там ей в гаданиях выпадало? Спокойствие. Вот ей и будет вечное спокойствие.
– А если она помрет?
– С чего ей помирать-то?
– Как с чего? – вступил третий голос, и Женька запуталась окончательно. – Боровкиной в раскладе кресты да смерть выходили. Как специально.
Родная фамилия вынудила выпрямиться. Женьку словно ледяной водой обдали. Ей предсказывали смерть? Не помнит она такого.
Шум на лестнице заставил пожалеть, что больше она ничего не услышит. Быстрые шаги в коридоре сказали о том, что говорящие убежали в раздевалку.
– О! Боровкина! – загалдели бегущие с физкультуры пацаны.
Они приливной волной внесли Женьку в коридор, покричали вслед всякие глупости и втянулись в свою раздевалку. Женьке ничего не оставалось, как войти в свою. Зая сидела на лавке в напряженной позе, словно вот-вот была готова сорваться и убежать. Рита задумчиво смотрела на стену. Вава, никогда не ходившая на физкультуру из-за плоскостопия, тоже оказалась здесь. Были и остальные, но они Женьку не интересовали.
Так-так, теперь понятно, кто говорил.
Вава покрутилась на месте, словно что-то искала, и юркнула на выход. Остальные девчонки торопились в столовую на обед, поэтому собрались быстро и вскоре убежали, подхватив пакеты со сменкой.
Зая хихикнула, продолжая смотреть в зеркало, словно пыталась запомнить себя молодой и красивой.
Женька одарила бывших подруг презрительным молчанием и начала переодеваться.
Зая сбросила с ноги кед и попыталась нащупать туфельки. Искала она их долго, пока не нашла под лавкой. Рита бросила на нее взгляд.
– Ну, я пошла, – неожиданно произнесла она и зашагала на выход. Именно зашагала. Еще и шаг отсчитывала. – Раз, два, три, четыре…
Она давно ушла, но еще было слышно из коридора ее звонкое:
– семь, восемь, девять…
Женька уставилась на Заю. Одноклассница прижала подбородок к груди, делая вид, что ее здесь нет. Женька ногой пнула в ее сторону загулявшую туфельку. Голубая ракета пролетела через раздевалку и закрутилась около хозяйки.
– Мы договаривались не колдовать друг против друга, – напомнила Женька.
– Никто и не колдует! – скривилась Зая и стала что-то искать по карманам.
В Женьке зародилась тревога. Вокруг происходило много неправильного, как сбой в хорошо налаженной программе. Незаметный пока, но если его сейчас не отсечь, дальше все понесется под откос. Женька оглянулась. Что же здесь было не так? Что изменилось? Холодные бетонные стены, наполовину покрашены темно-зеленой краской, наполовину белой. Деревянная дощечка с крючками – для одежды. Потертые низкие лавки. На одной из них сидела Зайцева, склонившись, шнуровала ботинки.
Как же хотелось ударить кулаком по этой склоненной макушке!
Вспомнилось, что у Вавы есть специальная книга, а в ней много всяких нехороших вещей написано, и именно в этой книге Полинка вычитала, как делать пакости. А вдруг она еще пару страниц проштудировала? Вдруг еще что задумывает?
– Что вы задумали? – прошептала Женька, чувствуя, что опять – опять и опять – начинает болеть голова.
Зая чуть ли не целиком залезла под лавку. Неожиданно запахло серой.
– Десять! – крикнула Рита, и свет погас.
Это произошло настолько неожиданно, что Женька на мгновение ослепла. Она таращила глаза в попытке хоть что-нибудь рассмотреть.
Но тут сбоку появился огонек. Он раздражал.
Огонек дернулся. Их вдруг стало два.
– Акулина! Появись!
Свечка! Около зеркала – поэтому и стало так светло.
– Акулина, появись!
На зеркале большая лестница, ведет в сторону двери. И там, с этого боку зеркала, прикреплена маленькая игральная карта. Пиковая Дама ухмылялась с картинки.
– Акулина!
Все края зеркала изрисованы крестиками и кружками, звездами и треугольниками. Свисает связка чеснока.
– Появись! – звонко воскликнула Зая.
Женька медленно выпрямилась, опустила голову. Она знала, кого увидит сейчас в зеркале. Это будет двенадцатилетняя худенькая девчонка с длинными черными волосами. Мгновение – и девчонка начнет поднимать голову. Волосы упадут на бледное лицо, но все равно будут хорошо видны черные бездонные глаза.
Да! Это была она! Акулина. Она смотрела на Женьку из ее отражения. А потом стала приближаться. Как будто спускалась по ступенькам.
– Убирайся прочь! – крикнула Зая и быстрым движением стерла лестницу.
Акулина замерла. Лицо дернулось недовольной гримасой. Она выкинула руку вперед, распахнула рот в немом крике.
– Убирайся! – завизжала Зая и бросилась к Женьке.
Акулина тоже побежала. Бежала она вперед, но удивительным образом уменьшалась. А потом из глубины зеркала словно вывалилась чернота и поглотила ее. По воздуху прокатила ударная волна.
Женька вскрикнула. Мурашки пробежали от пяток до макушки. Спине сначала стало жарко, а потом резко холодно. Волосы на голове зашевелились. Она завизжала, задергалась. А черная девочка все тянула и тянула к ней руки через зеркало.
– Уходи, уходи, уходи! – кричала Зая и вдруг стукнула по зеркалу кулаком.
Зеркало треснуло.
И сразу включился свет.
– Вы чего это в темноте?
В раздевалку потянулись девчонки из параллельного. Сейчас был их урок физкультуры.
Женька смотрела на них – и не узнавала.
– Что это с ней? Вы тут что?
– Не видите – человек устал, – ворчала Зая, расталкивая толпу. – Хватит лежать! Пошли!
Она протянула руку.
Женька взялась за эту руку и с трудом поднялась.
Глава 9 15 января
Женька проснулась от чавканья. Это был странный звук. Для ее комнаты – невозможный. Что здесь можно жевать?
В комнате светло. Не так, как бывает, когда пора в школу, – полумрак, но уже видно, что рассвет, что скоро восемь. За окном стоял ясный день, блики солнца плескались по шторе. А это значит, что время далеко убежало от восьми, что близится двенадцать, раз солнце, которое всю зиму не может выбраться из-за дома напротив, отсвечивает в стекла.
Женька села в кровати. В теле была непривычная легкость – в голове, руках, ногах и даже животе.
Сквозь шторы на просвет виднелся силуэт. Существо перемещалось по подоконнику, словно примеривалось – прыгнуть за окно или в комнату.
Женька сбросила с кровати одеяло, подошла к окну и отдернула штору. Варфоломей посмотрел на нее с сожалением и, разинув пасть, попытался отрыгнуть съеденное.
– Ты чего? – прошептала Женька.
Варфоломей кашлянул, дернулся всем телом и покосился на цветок. Это был папоротник. Кустистый такой. Раньше. Сейчас его словно подстригли кривыми ножницами.
– Мама! – ахнула Женька. – Вафля с ума сошел!
Мама пришла как-то очень быстро. Выросла за спиной Женьки и тоже уставилась на цветок.
– Он папоротник сожрал.
– А ничего удивительного, – спокойно отозвалась мама. – Зима. Животные дичают. А психи активизируются.
– Это весной психи активизируются. Сейчас январь.
– Да? – Мама глянула на календарь. – Ну и ладно. Ты как себя чувствуешь?
Вопрос удивил. Когда это Женька себя плохо чувствовала?
– Ты ничего не помнишь?
Женька оглянулась. Варфоломей тяжело кашлянул, натужно разевая пасть.
– Что я должна помнить? – прошептала Женька.
– Как же! Вчера! Тебе в школе стало плохо. Зайцева тебя домой привела. И ты сразу спать легла.
Женька села на кровати и обхватила голову руками.
Да-да, что-то такое было. Она кричала. Женька похлопала себя по бокам. Чувство такое, словно что-то из нее вынули.
– А еще?
– Рита заходила утром, сразу же как ты ушла. Просила свои украшения забрать.
Женька посмотрела на стол. Он был пуст. Да, там что-то оставалось. Ритины, Полинины…
Стало тревожно, и Женька забралась под одеяло, повернулась к стене, стала водить пальцем по рисунку.
– А перед этим еще медиум приходил. Помнишь? Ты его с лестницы столкнула.
– Я?!
Женька вела и вела пальцем по узору. Он закручивался, ветвился. Выпадал в сторону лепесток.
– А перед этим девочки к тебе в гости заходили, ты с ними подралась, вы Софью Павловну уронили, она ногу сломала.
– Опять я?
Рисунок обоев стал блестеть – так старательно водила пальчиком Женька.
– Ты орала, что тебя хотят убить. Мы с папой за продуктами ходили, возвращаемся, а ты с картой бегаешь.
С картой!
Женька вскочила, дернула томик Пушкина. Пусто. Пиковой Дамы в «Пиковой даме» не было.
– Женя? Ты что? Хочешь почитать?
Мама с удивлением смотрела на синюю книжку и профиль поэта.
– Я хочу… – собиралась сказать «умереть», но не стала. Упала на кровать, потянула подушку на голову. Она не могла все это вспомнить, но мама говорила, и картинки всплывали перед ней. Медиум, сидящий на ступеньках. Перепуганная Полинка, которой она пытается вцепиться в горло. Бледная Зая, что-то ей говорящая. Удивленный папа, которого она только что обвинила в том, что он ничего не понимает. Софья Павловна отчитывает ее за грубость. И вновь папа со стаканом кефира в руке. И Вава, стоящая спиной к окну. И Рита, прикрывающаяся от нее свернутым ковриком.
Женька застонала и попыталась втиснуться в узкую щель между кроватью и стеной. Не поместилась.
– Тебе плохо? – испугалась мама. – Женя!
– Нет, мне уже не плохо, – прошептала Женька. – А что еще было?
– Ты проспала почти сутки, – забормотала мама. – Не двигалась. Я звала тебя – ты молчишь. Я так за тебя переволновалась!
Рядом чихнули. Варфоломей сидел около кровати, дергал головой, разевал пасть и мучительно выплевывал из себя воздух. Папоротник выкашливал. Бедолага.
– Вафля, – позвала Женька. – Чужой ушел, да?
Кот мотнул мордой, посмотрел мимо хозяйки.
Бедный кот, несчастный верный Вафля. Он ее защищал сколько мог. Нервничал, страдал, но не уходил. Почти облез весь.
– Мешает, да? Мы его увезем! – заторопилась мама. – Я уже созвонилась. Лариса на пару дней возьмет. Папа сейчас на машине…
Женька откинулась на подушку. Все, больше обвинений она не вынесет.
– Вафлю увозить нельзя, – четко произнесла она. – Он помощник. Коты ходят по границе мира живых и мира мертвых. Это я в книжке прочитала, – она показала Пушкина.
– Ты бредишь, – возмутилась мама и сграбастала кота в охапку.
Мама распахнула дверь. В коридоре было непривычно темно, пахло чем-то тяжелым. Из-под вешалки грохнулся бубен.
– Что это, мам?
Мама выглянула, все еще держа Варфоломея в руках:
– Ладан, солнышко. Нехорошие мысли отгоняет. Медиум советовал.
– Ты же говорила, он шарлатан!
Звонок в дверь не дал маме ответить.
– Это врач! Я сейчас.
Женька сползла обратно под одеяло. Какой кошмар! Какой ужас!
В прихожей с грохотом что-то покатилось, а потом послышался возмущенный мамин голос:
– Нет! Я вас не пущу! И не мечтайте! Не смейте переступать порог моего дома! Стойте! Что за самовольство? Что вы тащите?
Решительный мамин настрой не остановил пришедшего. Он оказался в прихожей и все твердил: «Это важно!» Голос был почти знаком. Но чего-то не хватало, чтобы вспомнить окончательно.
Дверь распахнулась.
Рубашка в клеточку! Точно. И еще костыль. Перебинтованная нога.
– А чего это у вас тут? – потянул носом медиум и недовольно скривился.
– Демонов изгоняем, – вздохнула Женька, выбираясь из-под одеяла.
– Вы не так все делаете! – всплеснул руками медиум. Взлетел костыль. С вешалки посыпались шапки. – Я долго думал! Вот!
Парень сбросил с себя рюкзак. Он подозрительно громыхнул железками. Из рюкзака стали появляться вещи. Свернутый коврик, рулоны бумаги, колокольчики, связки чего-то… каких-то браслетов и снова бубен. Медиум сунул в руку Женьке тряпичный мешочек:
– Держи! И постарайся в ближайшее время с ним не расставаться.
Женька похрустела содержимым. Мешочек был бледно-розового цвета.
– Клевер с места, где стояла виселица? – уточнила она.
– При чем тут виселица? – Медиум на секунду прервал свое движение – он как раз расстилал квадратный коврик. Рисунком на ковре были два пересекающихся треугольника. – Сушеный чеснок. Он очищает мысли.
Женька чихнула.
– Эти браслеты тебе надо носить на себе. – Он сгрузил Женьке на колени звякнувшие цепочки. Были здесь и знакомые перчики с глазами, и голубые горошинки, и миниатюрные трилистники клевера. – А сейчас мы очистим пространство…
Последним из рюкзака был извлечен маленький барабанчик. По нему парень стал быстро-быстро бить.
– Боже мой! Я этого не выдержу! – простонала мама, выходя из комнаты. – Это все дети! Это все их переходный возраст!
Парень озадаченно посмотрел на дверь, на пол перед собой, заметил разобранную постель.
– Я опоздал, да? – прошептал он.
Женька ухмыльнулась. Это уже было смешно.
– Что произошло? – осторожно спросил медиум, подбирая костыль.
Женька сгрузила с себя браслеты и обереги.
– Подожди!
Медиум поднялся, сунул свой длинный нос в четыре угла комнаты, глянул на потолок, пощупал край стола.
– А ведь сущность ушла. Пусто. Я никого не чувствую. Сейчас в кухне посмотрю!
Парень ухромал, а Женька подтянула к себе одеяло, прошептала:
– Сорок восемь, сорок девять…
– Ушла! – прихромал медиум. – Впервые такое вижу. Они прочно держатся за место, за дом. Что бы ни происходило – их не прогнать, не выселить. Что вы такого сделали?
– У меня просто есть друзья, – прошептала Женька. – Хорошие друзья.
Медиум сочувственно покачал головой:
– Друзья… Надо же как. – Он подобрал костыли. – Никогда не думал, что это помогает. Обычно нужны сильные средства. – Он показал на коврик с пентаграммой.
– Друзья – это сильное средство, – заверила его Женька.
– А сейчас нет, совсем ничего нет, – медиум медленно складывал коврик.
Мама стояла в прихожей, протягивая забытый бубен экстрасенсу.
– Уходите, Ваня! – просила она.
– Давайте я вам воду еще поставлю, – предложил медиум, и барабанчик упрыгал от него к Женькиной кровати. Хозяин неловко полез за ним. – Очень помогает.
– Уйдите, – тянула мама на одной ноте.
– Но она была! Сущность! Точно была. Я еще удивился, что она так агрессивно себя ведет. Она может вернуться! Она может обидеться на что-нибудь!
– Сейчас я на вас обижусь, Ваня! – твердила мама.
Они переместились в прихожую. Медиум Ваня еще какое-то время погремел бубном, а потом дверь за ним закрылась. Женьке показалось, что в воздухе еще чувствуется запах ароматических палочек.
Она откинулась на подушку.
В квартире было удивительно тихо. Но недолго. Брякнул входной звонок.
– Женя! К тебе пришли!
Женька потянулась с кровати, чтобы разглядеть, кто пришел. На пороге стояла Полинка. Улыбалась.
– Ты вчера в школе оставила, – нежно произнесла она, протягивая Женькину сумку.
– Полина! Не стой на пороге, проходи, – пригласила мама.
– А где Зая? – удивилась Женька. – И почему ты не в больнице?
Полина покосилась на маму, быстро скинула сапоги с курткой и прошла в комнату. Женькину сумку она так и несла на вытянутой руке.
Женька спустила ноги с кровати.
– Что? Опять? – Было понятно, что в сумке что-то лежит.
Полинка расхохоталась.
– Да не бойся! Все закончилось! Бери! – Она кинула сумку на кровать.
Женька осторожно коснулась сумки, заглянула под клапан. Поверх учебников лежала карта. Успела испугаться. Полинка заливисто захохотала.
– Да не повторяется ничего, не повторяется! Это Зая велела мне прийти. Сказала, что я должна извиниться. Ну послушай! Я же не думала, что все так получится. Я и не верила, что могу кому-то что-то передать. А на тебя, видишь, как подействовало.
– Она там? – кивнула на сумку Женька.
– Зая уверяет, что Акулина могла спрятаться в карте и что ты должна уничтожить ее окончательно.
– А где сама Зая?
Полинка прошла по комнате.
– И почему ты не в больнице?
– Знаешь, – начала Полинка, усаживаясь на подоконник. – Все здорово перепугались, когда ты стала торчать под нашими окнами. Я даже с табуретки упала, банку разбила, она мне ногу порезала. А Зая… она такая, знаешь… Она прочитала в этой книге, что желание должно быть искреннее, что человек нужен с чистыми намерениями, только тогда все исполнится. Поэтому у нас в понедельник ничего и не получилось – каждый хотел своего. А Зая… она вообще супер! Она хотела тебе помочь. Поэтому на нее и не подействовала Акулина. Она как бы на честных не работает.
Женька сжала губы. А она, выходит, нечестная… Но промолчала.
– Ну вот, – Полинка покачала ногой. – Зая все подготовила, договорилась с девчонками, чтобы все ушли, и вызвала Акулину. – Полинка показала на карту.
– А если она и правда тут? – Женька предпочла бы быть подальше от этой карты.
– Можешь попробовать ее кому-нибудь передать дальше.
– Тебе?
– Кому угодно!
– Тогда… – Женька выбралась из кровати. – Тогда… – Оглядела комнату. Где-то у нее это было…
Полинка подобрала ноги, словно собиралась прыгать с двенадцатого этажа.
– Вот!
Женька взяла коробок, зажгла спичку. Карта не горела. Чадила. Чадила долго, пускала черный дым. С третьей спички вспыхнула, занялась. Пиковая Дама недобро ухмыльнулась. Белый картонный уголок упал на каменный подоконник, прогорел и погас, оставив после себя серое гаревое пятно.
– Все? – прошептала Полинка.
– Решим, что все!
– И ты на меня больше не сердишься?
Женька посмотрела по сторонам. Как же хорошо ей сейчас было! Очень хорошо и счастливо. И ни на кого она не сердилась.
– Мир? – Полинка спрыгнула на пол. – Мы подружки?
Она протянула руку. Женька подняла свою руку в ответ.
– И больше никогда не колдовать друг против друга? – уточнила она.
– Никогда! – расхохоталась Полинка.
Они пожали руки.
– Ну ладно! – заторопилась Полинка. – Я побежала! Мне еще надо девчонок обрадовать, что все закончилось…
– К Борюсику пошла? – догадалась Женька.
Полинка вытянула из-под вешалки свою куртку.
– С ним-то что?
Полинка зарделась. Покачала головой:
– Я с ним разговаривала вчера. Он сказала, ему Вава нравится. Помнишь, в гадании – ей все любовь выпадала. Ну вот…
– А Рите – сладкая жизнь, – напомнила Женька.
– Ее вчера председателем совета класса назначили, она теперь будет на учительские собрания ходить.
– А Зая?
– Теперь-то она точно герой и звезда класса, как и хотела.
– А мои кресты?
– Гробы и кресты – это не только смерть. Это изменения. Разве они у тебя не произошли?
Полинка ушла. Женька вспомнила, что не спросила про нее. Ее-то предсказание сбылось? Что ей-то там выпадало? Забылось.
Женька обнялась с подушкой. Если бы вы знали, как здорово, когда с тебя снимают проклятие! Мир становится разноцветным. Хочется всех любить. Хочется веселья и праздника. Гостей, что ли, позвать?
Женька приподнялась на локте и посмотрела на подоконник, на котором вяло колыхались от сквозняка горелые чешуйки…
Рита, Вава, Зая, Полинка… Нет, пожалуй, гостей она пока звать не будет.
Светлана Ольшевская Маска демона
Глава I Освещенное окно
– А мне в лагере Ника рассказывала, – таинственно начала Маша Караваева, – у нее дедушка был археологом…
– Черным? – решил сострить я.
– Не знаю, может быть, и черным, – серьезно ответила Машка. – Даже, скорее всего, черным. И однажды они с коллегами нашли в глухой степи возле одной деревни маленький курган, судя по картам, очень старый, и раскопали. В кургане оказался женский скелет жуткого вида, у которого практически не было нижней челюсти, и вообще имелось какое-то уродство, тут Ника сама подробностей не знала. Они еще ради любопытства расчистили его как следует. И только они это сделали, как вдруг поднялся страшный ветер, в несколько минут нагнало тучи, заморосил дождь, а что самое ужасное – налетела огромная стая ворон и галок, стала с пронзительными криками кружить над ними, и это выглядело по-настоящему страшно. Тут археологам уже стало не до раскопок. Кроме того, набежали местные жители, обругали их и заставили могилу зарыть, еще и обыскали, нет ли чего из могилы украденного. А потом объяснили, что там похоронена страшная ведьма, жившая несколько веков назад и наводившая страх на всю округу. Ее именем до сих пор в окрестных деревнях детей пугают, а уж могилу десятой дорогой обходят… Те не сильно поверили, но когда закопали могилу, то и ветер, и дождь мгновенно прекратились, и воронья тоже не стало.
– Ух ты! – боязливо поежилась Илона.
Стоял небольшой морозец, но мы не спешили расходиться из нашего «домика», сколоченного еще летом на терриконе[8]. Мы – это я и мои друзья: Костя Егоров и Боря Псих… то есть, простите, Боря Ефимов, это у него прозвище такое, может, расскажу как-нибудь, за что он его получил. И девчонки – Машка Караваева, наша одноклассница, и Илона Скворцова, на год моложе. Машке ее фамилия очень идет – она сама как каравай, упитанная и румяная. И если бы мне кто-нибудь еще весной сказал, что я с ней буду дружить, я бы этому не поверил. Машку всю жизнь клинило на мистике, и мы с Костей вечно над ней насмехались, потому что ни во что такое не верили. Но после странных событий, случившихся с нами этим летом в лагере, мы стали с уважением относиться к ее рассказам. Собственно, происшествия в лагере нас с ней и сдружили, и с Илоной впоследствии тоже[9]. К тому же Илона нравится Косте… Хи-хи, я не ябеда!
До Нового года оставался еще почти месяц, но я не утерпел и решил запустить несколько салютов, которых моя тетя запасла к празднику великое множество. Тетя не возражала, а мы с ребятами сошлись во мнении, что лучшее место для запуска салютов – это, конечно же, террикон. Он у нас живописный: высотой метров сорок, у него усеченная вершина, представляющая собой большое холмистое плато, а посреди этого плато красуются огромные фигуры из сплавившейся породы. Эти фигуры, между прочим, когда-то не дали снести террикон – никакая техника не могла их разбить, так все и бросили, сняв лишь вершину. Вообще-то в нашем городе полно терриконов, спокойно соседствующих и со «спальными» многоэтажными районами, и с дореволюционными поселками, и с богатыми коттеджами, но такого красавца, как наш, наверное, больше нигде не найти, скажу без лишнего хвастовства.
Взобраться на террикон легко, поэтому летом здесь гуляют отдыхающие, устраивают пикники-шашлыки, а мы с ребятами построили в укромном местечке домик из подручных материалов. И теперь, запустив салюты, мы по «летней» привычке в него завернули, а Машка по той же привычке принялась рассказывать страшные истории, которых знала множество. Обстановка к тому располагала – темнота, тишина и уединенность создавали мрачную атмосферу, и мы не спешили уходить.
За Машкой подхватил Костя:
– А вот у нас сосед рассказывал, как одно время в молодости на кладбище подрабатывал, могилы копал. Кладбище было очень старым, и он при этом нередко натыкался на давние захоронения. Однажды копали они могилу втроем – он и двое мужиков постарше. И вдруг наткнулись на гроб, до половины засыпанный серебряными монетами! В гробу лежали останки женщины с длинной косой. Сосед хотел набрать монет, но один из его напарников заорал, чтоб никто ничего не трогал. И, перекрестившись, стал спешно зарывать могилу. Сосед ничего не взял, а вот другой его напарник ухитрился одну монету стащить, якобы невзначай «уронил» ее в ботинок.
– И с ним потом что-то случилось? – спросил Боря.
– С ним – нет, – ответил Костя. – А вот его сын, служивший в это время в армии, на следующий день ногу поранил, началась гангрена, и пришлось ампутировать стопу.
– Ужас! – воскликнула Илона. – Сын-то в чем виноват! Наверное, эта женщина тоже ведьмой была, вот и засыпали серебром, чтоб не встала ночью из могилы.
– Может быть, и так, – авторитетно сказала Машка. – А может, просто была богатой, и родня из тщеславия насыпала в гроб денег. Скорее всего, там крылась какая-то семейная тайна, которую уже никому не разгадать. Но брать на кладбище, а уж тем более из могилы, ничего нельзя – быть беде.
– А вы про доброго Шубина слышали? – заговорил после паузы Боря.
– Слышали, – ответили хором Костя, Маша и я.
– Я – нет, – сказала Илона. – А кто это?
– Это добрый дух, хранитель угольных шахт! Встречают его только у нас на Донбассе, а больше нигде. Говорят, он такой косматый, похож то ли на гнома, то ли на домового, но иногда предстает в облике высокого седого старика с горящими глазами, в вывернутом наизнанку овчинном тулупе, и обладает могучей силой. Говорят, был когда-то, еще до революции, шахтер такой, Шубин по фамилии. В его обязанности входило поджигать факелом скопления метана, чтоб не случалось взрывов. Это было очень опасно, самоубийственная, можно сказать, работа, и однажды он погиб. С тех пор его дух блуждает по забоям, часто предупреждает шахтеров об опасности, может им еще чем-то помочь, а может и приколоться – дернуть кого-нибудь в темноте за ногу или разразиться громовым хохотом. А уж если кто-то из начальства простых рабочих обижает, Шубин может завалить его породой или уронить что-нибудь на голову. И все равно его называют добрым. Так и говорят – добрый Шубин. Кстати, живет он в заброшенных выработках. А эта шахта, на терриконе которой мы сейчас сидим, закрыта тридцать лет назад, а до того лет сто работала. Так что Шубин вполне может обосноваться и здесь, – тут Боря открыл сплетенную из веток дверцу и показал на заброшенное здание бывшей шахтной конторы у подножия террикона. – И не исключено, что сейчас он где-нибудь поблизости, слышит нас и думает – кому это в такую позднюю пору взбрело слоняться по моим владениям?
– Борька, прекрати! – завизжала Илона. – Нашел где такое рассказывать! Мне теперь страшно!
– Да успокойся ты! – примирительно произнес Боря. – Тебе же сказано, он добрый – послушает и уйдет в свою шахту. Ладно, пусть теперь нам что-нибудь Денис расскажет!
Денис – это я. И проблема в том, что страшилок я не знаю. Слышал когда-то, конечно, но давно забыл. Вертелось в голове неотвязно про гроб на колесиках, а больше ничего не вспоминалось, хоть убей. Но ребята настаивали, и я – что делать? – начал:
– Сидит как-то девочка у себя дома, вдруг слышит по радио: «Девочка-девочка, гроб на колесиках ищет твой город»…
– Умнее ничего не придумал? – возмутился Костя.
– Нет, ты что-нибудь серьезное расскажи! – потребовала Маша.
– Ну, хорошо. Шла однажды одна моя знакомая ночью через лес. А лес там такой темный, густой, до ближайшего жилья далеко. Ей страшно, а тут еще волки где-то завыли. И вдруг навстречу едет… – я сделал паузу.
– Кто? – спросил Боря.
– Гроб на колесиках! – торжественно объявил я и прыснул.
– Опять ты про свой дурацкий гроб на колесиках! – разозлился Боря.
– Я и не хотел про него говорить, но ты сам спросил! – отбрил я. – Ну, могу рассказать другую историю. Когда-то давно-давно моя бабушка сидела у себя в селе, в деревянной избе, поздно ночью. И вдруг слышит – стук в дверь, три громких удара. Открывает, а там… – я сделал эффектную паузу, полюбовался на их физиономии и торжественно завершил: – … гроб на колесиках!
– Денис!!! – возмущенно заорали все, в то время как я покатывался со смеху. Впрочем, смех – дело заразительное, и они тоже стали хихикать вслед за мной. А я подумал – раз уж не знаю страшилок, то можно и выдумать. Как будто они тут одну правду рассказывали! И когда все отсмеялись, я сказал:
– Ладно, ставим на гробике крест, будет вам страшная история. Видите, вон там, у подножия террикона, прямая дорога идет? Так вот, когда-то давно там были рельсы, ходили поезда. И однажды, еще в войну, ехал куда-то поезд с красноармейцами, и на этом участке пути, как раз возле террикона, вошел он в густой туман и пропал. Так больше никто и не видел ни этого поезда, ни красноармейцев, что в нем ехали. Но с тех пор, раз в несколько лет, видят иногда случайные прохожие, как по дороге, где давно уже нет рельсов, мчится на огромной скорости поезд времен сороковых. А из окон выглядывают скелеты! Стука колес не слышно, но видно – клубится туман, и среди этого тумана несется поезд.
Тут все дружно уставились на дорогу, словно поезд-призрак должен был появиться с минуты на минуту. Так продлилось довольно долго, но, увы, за это время внизу не показался ни поезд, ни даже гроб на колесиках. Кстати, насчет рельсов я не соврал, они там раньше действительно были.
– Ну а ты нам ничего не расскажешь? – спросила Маша Илону.
– Я страшилок не помню, – скромно потупилась та. – Но знаю еще одну местную легенду.
– Давай легенду! – ободряюще сказал Костя.
– Вы знаете, как вон те фигуры называются? – спросила Илона, открыв дверь и указав на огромные «скульптуры» из сплавившейся породы, чернеющие на фоне ночного неба.
Названия их, конечно, знали все местные жители, так как террикон и фигуры на нем были видны практически отовсюду. Самую большую из них называли Жабой, она и впрямь походила на лягушку, гордо поднявшую голову к небу. И если на сам террикон по давно протоптанной дорожке могла взойти даже бабка с клюкой, то подъем на Жабу являлся уделом избранных. Остальные скульптуры были поменьше – Орел, Дракончик, Птичка и Черепаха. И если Жаба была самой большой, то Дракончик – безусловно, самым замысловатым. Он действительно напоминал древнего ящера, наполовину высунувшегося из норы. Нависавший над пустотой выступ имел форму головы ящера с пышным гребнем, а рядом находилась высоко поднятая «лапа», словно он собирался кого-то с размаху прихлопнуть.
– Вот эта называется Дракончиком, знаете? – продолжила Илона. – Так вот, легенда гласит, что на самом деле это и есть застывший в веках, окаменевший дракон. Видите, как он поднял переднюю правую лапу? Он хотел ударить злую ведьму, а ведьма его заколдовала, вот он и застыл. Но говорят, что если ведьма снова окажется под его лапой, то дракончик раздавит ее и тогда уже станет свободен.
– Интересная легенда, но правдой она, разумеется, быть не может, – прокомментировал Боря. – Этим фигурам лет пятьдесят, не больше.
Все так или иначе с ним согласились. Думаю, Илона эту легенду только что придумала, как я – свою историю. Она романтичная и впечатлительная особа, да и вообще личность творческая, что ей стоит?
– Ну что? – Я посмотрел на часы. – Пора нам, наверное, идти, а то как бы и правда с добрым Шубиным не встретиться! Кстати, по некоторым рассказам, он не такой уж и добрый.
Илона замахнулась на меня сумкой, и я выскочил наружу. За мной неспешно выбирались остальные, а я стоял у самого склона и ждал, пока ребята выйдут и запрут дверь на проволоку. Просто несколько раз наш домик становился жертвой каких-то вандалов, оставлявших после себя разгром и горы мусора. Поэтому мы тщательно завинчивали вход проволочками. Впрочем, тоже не всегда помогало.
Я тем временем смотрел по сторонам. Пасмурное небо было темным, ни луны, ни звезд, зато раскинувшийся вокруг город от горизонта до горизонта сиял яркими разноцветными огнями, как новогодняя елка. Только возле террикона с нашей стороны царила темень – заброшенный шахтный двор уже много лет был необитаем, да еще старый парк темнел за его каменным забором. Этот парк тоже был давно заброшен, по виду больше напоминал лес, а за ним начинался мой родной поселок.
Мы стали спускаться по пологой тропинке по склону. Понемногу начинался снегопад. Запорхали первые крупные мохнатые снежинки, а когда мы спустились и шли через шахтный двор, снег уже сыпал вовсю.
Вот бы сейчас покидаться снежками, но для этого пока ресурсов маловато. Ну, ничего, к утру, наверное, будут сугробы, вон как валит! За снеговой завесой даже освещенное окно еле просматривается…
Стоп!
Я остановился так резко, что Костя с разгону налетел на меня, и мы оба, не удержавшись, рухнули на свежий снежок. Это только на вид земля стала белой и пушистой, а падать на эти камни ой как больно!
– Ты что, офонарел?! – закричал Костя, поднимаясь. Ребята остановились, недоуменно воззрившись на меня.
Поправляя упавшую на глаза шапку, я молча указал второй рукой в сторону темневшей неподалеку бывшей шахтной конторы, давно заброшенной и полуразрушенной. Все повернули головы в указанном направлении, добросовестно пытаясь что-то увидеть сквозь снегопад, а я тем временем неуклюже встал на четвереньки, затем поднялся на ноги и стал отряхиваться.
– И чего там? – повернулся ко мне Боря.
– Там светится окно, разве вы не видите?
– Не видим! – ответила Машка, и остальные закивали. Я пристально вгляделся туда, где пару секунд назад светился яркий прямоугольник… и тоже ничего не увидел.
– Но ведь только что светилось…
– Может, выключили свет? – предположила Илона. – И что в нем такого странного, в этом окне?
Илоне такой вопрос был простителен – так получилось, что она пришла на террикон впервые.
– В этом окне, – медленно ответил я, – странное то, что оно находится в заброшенном здании, где сломаны все лестницы, выбиты все окна, и все, что состояло из металла, давным-давно сдано бомжами на металлолом. Сказать или сама догадаешься, что там нет ни электричества, ни водопровода, а нижний этаж, насколько я знаю, подтоплен родником, которых тут много.
– Ты нарочно меня пугаешь?! – воскликнула Илона.
– Да нет, я действительно видел там свет.
– А мы ничего не видели, – возразил Костя. – Ты правда не шутишь?
– Правда не шучу! – с нажимом ответил я.
– Может, перепутал? – начал Боря.
– С чем?! – Мое терпение подошло к концу. – Ты видишь где-нибудь хоть один огонек?
В самом деле черные кроны деревьев, высившиеся за шахтным забором, надежно скрывали огни одноэтажного поселка.
– Идемте отсюда! – прошептала Илона так испуганно, что ее страх передался нам, и все торопливо зашагали к выходу.
Глава II В заброшенном здании
Весь следующий день я пытался, но не мог отогнать мысли об увиденном, даже убеждал себя, что это мне померещилось. Но освещенное окно заброшенного здания раз за разом вставало перед глазами, поначалу скрытое снегопадом, а потом уже без снега, большое и яркое. Воображение даже начало рисовать в окне мелькающие серые фигуры, одна из которых вдруг оказалась не безликой тенью, а красивой молодой женщиной с короткими светлыми локонами, стоящей в профиль.
Из-за этих мыслей я даже едва не схватил двойку по физике, спасибо, Костя помог своевременной подсказкой. Но когда я на перемене предложил ему вечером пойти на шахтный двор и рассмотреть место происшествия поближе, он наотрез отказался. Сказал, что я опять затеял какой-то розыгрыш, но он больше на мои приколы не поведется. Самое ужасное, что так же точно прореагировали на мое предложение и Боря, и даже Машка. Что ж, тут я сам виноват, любил раньше их разыгрывать подобным образом. Эх, была бы с нами Борина сестра Натка, которую мы чаще зовем Фишкой, уж она бы не отказалась от рискованного мероприятия! Но Фишка пару дней назад уехала на какие-то спортивные соревнования, и когда вернется, еще неизвестно. Я даже не знаю, каким видом спорта она в данный момент увлечена, Фишка вообще в жизни чем только не увлекалась!
Обращаться с таким предложением к трусишке Илоне или кому-то еще было глупостью, и я решил махнуть на все рукой и сходить один.
Когда я вернулся из школы, уже начинало темнеть, а тут еще помощь по хозяйству понадобилась. Но отступать я не любил и, как только управился, сразу взял фонарик и отправился к месту происшествия.
Должен сказать, живу я в глубине частного сектора, идти до террикона минут двадцать. А вот Костя обитает совсем близко, его дом – маленькая двухэтажная «сталинка» – стоит на отшибе в конце длинной улицы и отделен от террикона только заросшим парком. Мой путь лежал как раз мимо Костиного дома. Я видел его освещенные окна на втором этаже, и Илонины – на первом, Костя с Илоной жили в одном доме. Странно, что Илона, живя по соседству с терриконом, никогда прежде на нем не была. Наверное, девчонок такие места мало интересуют. Уж мы-то с Костей облазили его сверху донизу, еще когда под стол пешком ходили!
Вот и шахтный двор. Ого, сугробов намело – не пройти! Обычно желающие поскорее попасть из нашего поселка в соседний срезали угол здесь, проходя через шахтный двор, а потом вокруг террикона. Но теперь они не скоро смогут воспользоваться этим маршрутом – снега намело по колено.
Я огляделся. Темное строение конторы шахты утопало в снегу, и никаких освещенных окон в нем, разумеется, не было. Теперь я хорошо все видел, так как снегопад прекратился еще утром, а на чистом небе светила молодая луна. Снег вокруг лежал нетронутый и искрился в ее свете.
Я сделал шаг к строению и тут же выше колен провалился в сугроб. Чертыхнулся, однако мужественно сделал еще несколько шагов, потом достал фонарик и посветил в бесформенную дыру, бывшую некогда окном первого этажа. Голые стены, обломки лестницы – ничего необычного. Тогда я вошел внутрь. Здесь тоже лежал снег, тонкой пудрой наметенный поверх льда.
Я осветил фонариком помещение, старательно разглядывая каждую мелочь – нет, не похоже, чтобы в ближайшее время сюда кто-то наведывался. Но ведь просто так ничего не бывает, и раз уж я сюда пришел, то хотя бы обследую помещение. Это первый этаж, а окно светилось, насколько я помню, на втором. Да, на втором, их всего два плюс чердак.
Лестницы на второй этаж, разумеется, давно не было, но при желании и хорошей физической подготовке подняться было все же можно – при помощи подручных средств и дырок в стенах. Что я и сделал.
Второй этаж сохранился куда лучше первого – главным образом из-за своей недоступности. В самом деле, чтобы сюда попасть, нужно для начала пройти через первый этаж, где всегда по щиколотку воды – затхлой, с пиявками и неприятным запахом, и хорошо, что сейчас мороз превратил это безобразие в лед, уже достаточно крепкий, чтобы я мог по нему пройти.
Оказавшись на лестничной площадке второго этажа, я увидел перед собой длинный коридор, тянувшийся через весь этаж, а по обе его стороны зияли дверные проемы комнат, бывших прежде кабинетами. Я осмотрелся. Ага, на тропинку, по которой мы вчера шли, выходят окна справа. Какое же из них могло светиться? Вроде бы где-то по центру здания, окон-то здесь много, узких, старинных…
В конце коридора что-то тихо скрипнуло. Я остановился и прислушался – нет, наверное, послышалось. Или это старый деревянный пол от мороза потрескивает, мало ли? Я реалист и не склонен видеть происки дьявола в каждом шорохе. Правда, после приключений в лагере мне пришлось признать существование потустороннего, но ведь это – явление крайне редкое, думаю, второй раз в жизни я с подобным не столкнусь. Единственное, чего здесь стоит бояться, это встречи с какими-нибудь криминальными личностями, но я же видел – на снегу не было никаких следов, кроме моих. Значит, никого здесь нет, да и какого идиота – это я не о себе, конечно! – может принести сюда нелегкая в такой мороз?
Этими логичными рассуждениями я утешал себя, а у самого все же холодок пробежал по коже, и вовсе не от мороза. Тем более что в конце коридора что-то снова скрипнуло.
Я решительно прошел туда, заглядывая по пути в каждый кабинет, но не обнаружил никого и ничего подозрительного. Кабинеты были пусты, на стенах сохранились допотопные обои, на полу – всякий хлам, местами припорошенный снежком, но спрятаться человеку здесь было решительно негде. Меньше надо себя накручивать, подумал я.
И начал поиски. Заходил в каждую комнату, начиная с конца коридора, и старательно осматривал ее. Иногда даже по стенам стучал. Что я искал – сложно было сказать, и сам я вряд ли бы ответил на этот вопрос.
Кабинетов было много, по девять штук с каждой стороны коридора, я осматривал их по очереди, но сам понимал: окно светилось по центру здания, а значит, принадлежало одной из трех центральных комнат. Четвертая, пятая и шестая двери по счету. Значит, в одной из них может быть… что? Этого я и предположить не мог, но перед тем как войти в четвертую дверь, старательно посветил туда фонариком. Ничего особенного вроде бы. За исключением того, что комната была самой большой из всех мною исследованных, в ней имелось целых три окна, тогда как в предыдущих – по два. Наверное, это было что-то вроде зала для совещаний, подумал я. А ведь и правда – на полу валялись остатки стульев, когда-то скрепленных рядами. Я добросовестно поворошил их ногой, осветил фонариком потолок, где на месте люстры чернели остатки проводов, стукнул несколько раз по стенам – на меня посыпалась штукатурка. Нет, снова ничего особенного.
Пятый кабинет был как все, с парой окон. На стенах сохранились зеленые в золотую полоску обои, а в одном окне каким-то чудом уцелело стекло. Но больше ничего удивительного не нашлось.
Подойдя к шестому кабинету, я стал в двери и… не решился войти. Нет, ничего опасного внутри не наблюдалось – это была маленькая комнатка с одним окошком и рваными обоями. Да только меня озарила гениальная в своей простоте догадка: если светилось одно окно, значит, оно одно в комнате и было. Действительно, как же иначе? Выходит – это она! Для уверенности я снова прошел до конца коридора и убедился – во всех остальных кабинетах по два окна. Тогда я вернулся к шестой комнате и – опять не смог в нее зайти! Словно какая-то невидимая преграда не пускала меня – или, может быть, страх? Обругав себя трусишкой, я снова занес ногу над порожком и снова отпрянул, как будто меня оттолкнули. Да что же это такое! Не сказать, чтоб я так сильно боялся, может, это самовнушение откалывает такие номера?
Нет уж! Я не позволю никаким животным чувствам мной командовать. Если я решил туда войти, значит, войду! Медленно, как сквозь вату, я приблизился к дверному проему вплотную и занес ногу над порогом, вытянув вперед обе руки, и они, словно преодолевая какой-то плотный барьер, первыми «вошли» в комнату. На миг меня будто сдавило, перестало хватать воздуха, но уже в следующую секунду я сделал глубокий вдох и оказался внутри.
И ничего здесь страшного нет. Как и необычного. Правда, в этой комнатке в отличие от остальных обои висели клочьями или были испещрены дырами, как будто их пытались срывать, поддевая края чем-то острым, но делали это крайне бестолково. Тут надорвано, там отодрано, а вот здесь стену, кажется, ножом скребли… Интересно! Может быть, конечно, кому-то было нечего делать, но у меня создалось впечатление, что в этой комнате что-то искали. Это уже интриговало. Что можно искать под обоями? Только тайник! Интересно, нашли или нет?
Я старательно осветил фонариком все стены по очереди, но не увидел никаких намеков на внутренние пустоты. Зато нашел кое-что другое. Хорошо, что догадался поворошить ногой хлам на полу! Под тем местом, где стену скребли ножом, среди мусора валялся и сам нож, пыльный и ржавый. Я поднял его. Да, пролежал он здесь не одну зиму. Пластмассовая рукоятка потрескалась, хотя на ней еще можно было различить пятиугольный знак качества советских времен. А лезвие из нержавеющей стали было полностью ржавым и резать, конечно же, давно уже было неспособно. Но когда-то это явно был хороший ножик, и почему его бросили? Забыли? Или уронили при спешном бегстве? Я был уверен, что именно этим ножом скребли стену и срывали обои. А потом неведомого искателя приключений что-то испугало, и он бежал, потеряв ножик, а возможно, еще и оставив здесь кожаную сумку, остатки которой тоже валялись на полу.
Но тайника в стене он так и не нашел. Так, может, я найду? Эх, и чем я не Шерлок Холмс, вон до чего докопался! Я подошел к нетронутому участку стены в дальнем темном углу и принялся найденным ножом обдирать обои, стараясь тем не менее не поворачиваться спиной к двери.
Лентяи, однако, здесь ремонтом занимались – поверх старых обоев клеили новые, и так в несколько слоев. Под обоями обнаружилась покраска – стены были выкрашены в несуразно-зеленый цвет, а под ним – в белый. И это была не побелка, а именно краска, до сих пор белоснежная, что меня удивило. Это что же – все стены были выкрашены в белый? Странно как-то для шахтной конторы, ладно бы это была больница!
Я представил себе белые-белые помещения – коридор, кабинеты, мебель тоже белая, и по коридору деловито снуют люди, одетые во все белое… Впрочем, не все. Среди людей в белом царственной походкой шла красивая женщина в бордовом деловом костюме, с короткими белокурыми локонами и продолговатым холеным лицом. Вот она замедлила ход, неспешно повернула голову в мою сторону… Ледяной взгляд ее бледно-голубых глаз вдруг встретился с моим, и я застыл от ужаса: блеклые глазки, обернувшись черно-багровыми дырами, сверлили меня насквозь, а тонкие губы искривились в торжествующей, победоносной улыбке.
Никогда прежде мое воображение так со мной не шутило! Я попытался тряхнуть головой, отгоняя гадкую фантазию, но понял, что не могу этого сделать. Ужас – или что-то еще – парализовал мое тело, несколько попыток пошевелиться потерпели неудачу, и я не сразу обратил внимание на доносившиеся из коридора звуки. Заброшенное помещение словно ожило – я услышал голоса, какое-то лязганье, стук и звон. Сначала тихо, как будто из далекого далека, но с каждой секундой звуки становились громче и отчетливей. До меня долетели голоса – мужские и женские, хлопанье дверей, топот многочисленных ног по коридору – я, кажется, даже заметил мелькавшие в двери смутные тени. Временами откуда-то издали доносился пронзительный крик или злобная ругань, но я не мог разобрать ни единого слова. За дверью слышались грохот, звон, какие-то глухие удары… Не в силах пошевелиться, я в страхе смотрел на темный проем двери, не сразу заметив, что нахожусь в аккуратном кабинете с идеально белыми стенами и белой же мебелью – письменным столом, стульями, рукомойником и кушеткой у стены, покрытой гладким белоснежным кафелем. За столом сидел какой-то человек в белом и что-то писал, в кабинет несколько раз заходили и выходили другие фигуры – тоже в белом, но никто из них не обратил на меня внимания, а я не мог разглядеть их лиц и внешности. Они о чем-то говорили, но разобрать слова было невозможно. Вообще то, что я увидел, больше всего напоминало дурацкий сон, казалось нереальным, а все звуки слышны были как сквозь вату.
Вдруг из коридора донесся пронзительный женский крик, тут же слившись с грубой мужской руганью. Не успел я глазом моргнуть, как в кабинет вбежала девчонка лет четырнадцати – тощая и растрепанная, в длинной рубахе. Ее в отличие от остальных я видел отчетливо и, к счастью, не нашел в ней никакого сходства с возникшей в моем воображении страшной женщиной. Зато она, похоже, меня увидела! Посмотрев мне прямо в глаза, девчонка метнулась к кафельной стене, отсчитала пальцем третью от угла плитку и постучала по ней ладонью. Еще раз оглянувшись на меня, она поднесла палец к губам – выражение ее лица при этом было самым умоляющим, – а больше ничего не успела сделать. В дверной проем просочились две невыразительные белые фигуры, ловко подхватили ее под руки и поволокли за дверь.
И тогда я, приложив чудовищное усилие, все же сумел одолеть оцепенение и бросился вперед. Точнее, мне удалось сделать всего пару маленьких шажочков, но едва я шевельнулся, как все исчезло. Это снова было заброшенное, ободранное помещение, без единой живой души, кроме меня. Следы на полу тоже по-прежнему были только мои…
И что это было? Тоже плод разыгравшегося воображения? Ну уж нет, я пока еще в своем уме и не спутаю воображаемое с реальным! Зато теперь мне ясно, что испугало человека, обдиравшего здесь когда-то обои. Умом я понимал, что и мне сейчас следует испугаться и удрать отсюда без оглядки, но страшно почему-то не было. Напротив – было чувство, что все плохое закончилось и мне ничего уже здесь не грозит. А еще я понял одну вещь. Неведомая девчонка – призрак или кто она там – подала мне знак, и это ей, по-видимому, дорого обошлось. Но раз она на такое решилась, значит, это для нее очень важно!
Я вышел из своего темного угла и подошел к стене напротив – той самой, которая минуту назад была белоснежной и кафельной. Ковырнул ножом обои в углу. Нож громко и противно чиркнул обо что-то под обоями, я прорвал дыру и увидел… кафель! Правда, старый, побитый и покрашенный все той же зеленой краской, но он там был!
Пласт обоев снялся в этом месте легко, и передо мной предстала кафельная стена, когда-то бывшая белой. Нужную плитку я увидел сразу – она была приделана немного кривовато и легко отвалилась, едва я поддел ее ножом. Из-под нее выпал небольшой черный предмет, который я, впрочем, сумел поймать. Это оказалась круглая металлическая коробочка с навинченной крышкой. Открыть ее не получилось – крышка приржавела намертво, и я решил заняться этим дома.
Тогда я внимательно осмотрел тайник – он представлял собой выдолбленное в стене углубление, чтобы как раз влезла коробочка, больше ничего там не было. Ради интереса я попробовал тем же ножом отковырнуть другие плитки, но они были приделаны наглухо, и после нескольких попыток ржавый ножик сломался. Он звякнул по полу, а секунду спустя – нет, мне не послышалось! – из того угла, где я только что стоял, раздался тоненький, тихий вздох.
Тут уж мои нервы не выдержали. Я выбежал из кабинета, стрелой пронесся по коридору, в считаные секунды спустился вниз и выскочил наружу.
Глава III Встреча на дороге
Пробираясь через глубокие сугробы, я немного успокоился. Ничего страшного со мной не случилось, хотя событие никак нельзя было назвать заурядным. Видимо, не стоило мне зарекаться от дальнейших встреч с потусторонним! Конечно, можно было бы все объяснить самовнушением, больной фантазией или еще какими-то отговорками, если бы загадочная коробочка не оттягивала сейчас карман моей куртки. Сам я ни за что бы ее не нашел – по крайней мере, так быстро. Интересно, что в ней такое? Ладно, домой приду – разберусь. Вот теперь ребята пожалеют, что не пошли со мной!
Кстати, я так и не выяснил, почему окно светилось. Впрочем, если там такие дела творятся, то удивляться нечему. И что это было – призраки прошлого, хрономираж? Кабинет больше всего напоминал врачебный. Но ведь здесь была не больница, а контора шахты! Конечно, в ней мог иметься медпункт, но все эти люди в белом, эти крики, ругань, звон и лязг не вязались ни с конторой, ни даже с больницей. Разве что с психушкой какой-нибудь. В психушке я никогда не бывал и не мог сказать, похоже или нет…
– Мальчик! – Резко прозвучавший за спиной голос выдернул меня из раздумий, заставив вздрогнуть. Я оглянулся. В нескольких шагах от меня стояла элегантная женщина в красивом светлом пальто с меховым воротником и в шляпке, загадочно затенявшей лицо. Наверное, я прошел мимо нее, не заметив, – погруженный в раздумья, я даже не следил за дорогой, на автопилоте шагая привычным маршрутом, и сейчас находился недалеко от Костиного дома. За моей спиной темнел парк, из которого я только что вышел.
– Скажи-ка, мальчик, – хрипловатым голосом с легким акцентом произнесла незнакомка, – правильно ли я направляюсь?
– Лучше туда не ходите, – ответил я. – Там за парком заброшенная шахта, и такие сугробы намело, что обойти террикон невозможно, разве что через верх перелезть. Если вам нужно в соседний поселок, то в обход будет быстрее.
– Заброшенная шахта, говоришь? – задумчиво переспросила женщина. – И как давно она заброшена?
– Говорят, уже лет тридцать, – пожал плечами я.
– Нет, мальчик, – вкрадчивым тоном произнесла она, – мне не нужно в соседний поселок.
Что-то в этом тоне меня насторожило, даже мурашки пробежали по коже – должно быть, после сегодняшнего происшествия мне все теперь кажется страшным и подозрительным! Хотя нет, причина не в этом… Не люблю я вкрадчивого тона!
– А куда вам нужно? – как можно равнодушнее спросил я.
– Не подскажешь ли ты, – тем же тоном продолжала она, – где я могу найти Марию?
– Какую еще Марию? – У меня побежали мурашки от нехорошего предчувствия – дело в том, что Марией зовут мою тетю. И хотя я ничего не знал о намерениях незнакомки, мне очень не хотелось, чтобы она пришла в наш дом.
– Марию Караваеву, – медленно, чуть ли не по слогам произнесла она.
– Караваеву?! – ошалело воскликнул я. Ей нужна Машка?! Но зачем? Со злым умыслом или это родственница в гости приехала? Как же, родственники обычно знают адрес и телефон! Похоже, от меня сейчас зависело многое, и следовало хорошо подумать. Но решение надо было принимать мгновенно…
– Я не знаю никакой Караваевой, – выдавил я из себя. Незнакомка прищурилась:
– Правда, не знаешь? А ведь это девочка твоих лет, она живет где-то недалеко, и вы должны учиться в одной школе.
– Я… не местный. Я сюда в гости к тете приехал, а живу в другом районе. И незнаком здесь ни с какими девочками. Извините, тетя меня ждет, – с этими словами я развернулся и рванул вперед со всех ног, не оглядываясь.
Не знаю, чем грозит Машке встреча с этой женщиной, но я друзей не выдаю! Если это родственница, то должна знать адрес.
Дойдя до угла, я украдкой оглянулся. Странной незнакомки нигде не было. Хм… С того места, где я с ней встретился, было лишь два пути. Либо пойти по улице в ту же сторону, что и я, либо в противоположную – через парк к заброшенной шахте. За мной она не пошла…
Вернувшись домой, я старательно закрыл дверь на все засовы. Обычно я такие вещи забываю, и Мария постоянно отчитывает меня за это. Как я уже упоминал, Мария – это моя тетя, мамина сестра. Дело в том, что мама с папой уже несколько лет работают за границей, и я все это время живу у тети. Своих детей у нее нет, и она во мне души не чает, у нас с ней дружеские отношения. Кстати, тетей я в глаза ее не называю, только по имени – Мария, так она сама требует. А что – ей не дашь ее сорока лет, она молода и по характеру напоминает подростка.
– Ух ты, какие чудеса! – встретила она меня веселым смехом. – Дениска сам двери запирает. За тобой кто-то гонится или ты увидел что-то страшное?
Это у тетушки такой юмор. Знала бы она, что недалека от истины!
– Мария, – спросил я ее чуть погодя, – скажи, пожалуйста, сколько лет нашей шахте? А то мы с ребятами поспорили…
– Много, – ответила она. – Ее еще в середине девятнадцатого века открыли, и она больше ста лет действовала. Ты, конечно же, видел здание конторы? Так вот, ему столько же лет, сколько и самой шахте.
– Вот о нем мы и поспорили, – на ходу придумывал я. – Скажи, пожалуйста, не было ли в этом здании, ну, чего-нибудь другого, кроме конторы?
– Да нет, – пожала плечами Мария. – Сколько времени существовала шахта, столько там была и контора.
– Без перерыва? – уточнил я.
– Какого еще перерыва? – удивилась тетя.
– Ну, может быть, на какое-то время контору могли перенести в другое здание, а там сделать, к примеру, больницу…
– Что за чушь! Никогда такого не было, – уверенно ответила Мария.
Мне вдруг страшно захотелось поделиться пережитым с близким человеком. Но я понимал, что в такое моя тетя вряд ли поверит… И я сказал ей, глядя прямо в глаза:
– Мария, у меня к тебе одна просьба. Если вдруг меня будет спрашивать какая-нибудь незнакомая женщина, скажи, что не знаешь меня. Или хотя бы, что я здесь не живу.
– У тебя проблемы с новой учительницей? – осведомилась тетушка.
– Нет, – мотнул я головой. – Тут просто ко мне сейчас одна пристала с тупыми расспросами, наверное, какая-то ненормальная.
– Ладно, – пожала она плечами.
Я отправился в свою комнату и занялся коробочкой. Но открыть ее у меня не получилось – ржавчина соединила коробочку с крышкой в одно целое. Здесь требовались инструменты, и я приволок было из кладовки ящик… но сразу же оттащил его обратно. Думать надо головой, ругал я себя. Мало ли что там может оказаться – вдруг бомба! Или смертельная отрава из тех, что попадет на кожу – и нет человека! И хотя любопытство не давало мне покоя, рассудок оказался сильнее. Нужно будет найти кого-нибудь знающего… Вот только где? Ладно, завтра посоветуюсь с друзьями, может быть, они что-то подскажут.
В ту ночь я долго не мог заснуть. Слишком много странностей выпало мне за один вечер. Тайник в заброшенном здании, странная незнакомка, которой непонятно зачем понадобилась Караваева… И что за ерунда мне там примерещилась? Когда-то Машка, большой знаток аномальных явлений, объяснила, что такое морок. Это когда мерещится что-то такое, чего на самом деле нет и никогда не было. Уверен, именно с этим я и столкнулся. Ведь не могло же в шахтной конторе на самом деле происходить ничего подобного! И раз моя тетя уверена, что там никогда не было ни больницы, ни еще чего-то постороннего, значит, так оно и есть.
Но, по словам Караваевой, морок должен кто-то напускать, без причины он не бывает. А значит, кто-то хотел, чтобы я пришел туда, – наверняка освещенное окно тоже было мороком, и потому никто его не увидел, кроме меня. Кому-то было нужно, чтобы я пришел и взял эту коробочку. Причем из всей нашей компании был выбран именно я. Поздравляю, Денис, ты у нас избранный!
Я улыбнулся. Все, коробочка у меня, и что дальше? Что с ней делать? Снова и снова я прокручивал в памяти события в заброшенном здании. Крики, грохот, лязг, в комнату вбегает девушка, смотрит на меня, стучит по стенке. И прижимает палец к губам! Что она этим хочет сказать? Чтобы я молчал, разумеется. Но я и так не мог ни шевельнуться, ни тем более произнести хоть слово. Да и не видел меня никто, кроме нее, все словно находилось в ином измерении, даже звуки были слышны, как издали. Я вспомнил ее отчаянное, умоляющее выражение…
Ну я и балбес! Девчонка изо всех сил старалась дать мне понять: молчи, никому не рассказывай! Нельзя, чтоб об этом узнала хоть одна живая душа, вот что означал ее жест! А я чуть было ребятам не рассказал… Хотя что плохого, если узнают Костя, Борька или Маша? Они мои друзья, я им доверяю. Впрочем, ладно, раз уж меня просили, пока помолчу. Посмотрю, какими будут дальнейшие события. Если, конечно, они произойдут.
Уснул я не скоро, зато крепко. И лишь под самое утро увидел короткий сон. Я сидел на каменной плите, вокруг зеленела трава и пестрели цветы. Я сорвал несколько синих цветочков, растущих из-под плиты, и рассматривал их.
– Хороши ли мои цветы? – спросила меня девчонка в синем платье, сидевшая рядом. Я не смотрел на ее лицо, но, как часто бывает во сне, откуда-то знал, что это Машка Караваева.
– Почему это они твои? – удивился я.
– Потому что здесь я живу, – ее тонкая, полупрозрачная рука провела по плите.
– Тогда забирай, – я зачем-то протянул ей свой тощий букетик. Но Машка не взяла его, а внимательно смотрела мне в глаза:
– Ладно, оставь себе. И не верь ей. Что она скажет – то не она скажет, что она услышит – то не она услышит, что она сделает – то не она сделает! Не верь ей и бойся ее.
– Кому не верить, кто – она? – не понял я, зачем-то прижимая синие цветы к груди.
– Мария! – тихим и неестественно тонким голосом протянула Машка, вперив в меня пронзительный взгляд своих светло-карих глаз. Но нет, уже не светло-карих, они внезапно сделались серыми, стали несколько другой формы, и я с ужасом увидел, что вместо Караваевой со мной рядом сидит та самая девчонка, которую я видел в белом кабинете. Вместо синего платья на ней какое-то серое бесформенное рубище, светлые волосы длинными тонкими прядями упали на плечи, лицо стало худым, заостренным, невероятно бледным, и только большие серые глаза темнели из-под тонких бровей. Тем же тихим голосом она повторила: – Мария, твоя подруга… Она – не она. Бойся ее.
Неожиданно синее небо и зеленая трава вокруг исчезли, все охватила тьма, а в следующий момент я проснулся. Рука еще была сжата, словно держала букетик. Я даже какой-то миг ощущал пальцами тонкие стебельки, но когда посмотрел на руку, ничего там, конечно же, не было.
В тот день в школе я долго присматривался к Караваевой. Машка как Машка, все как всегда. Полноватая, румяная, веселая. Особенно я поглядывал на ее руки – опять же обычные Машкины руки, пухлые и с ободранным сиреневым маникюром на коротких ногтях. Они совершенно не были похожи на ту тонкую, полупрозрачную ладонь, которая все утро так и стояла у меня перед глазами.
Надо выбросить этот бред из головы. Наверняка это был просто глупый сон, навеянный недавними событиями. Да и вообще, с каких это пор я стал верить в сны?
Я так никому ничего и не рассказал. Была, правда, мысль сообщить Караваевой о встрече на дороге, но я не знал, стоит ли это делать. Вдруг это все же была долгожданная гостья, и теперь Машка на меня обидится?
На одной из перемен я будто невзначай разговорился с Караваевой и непринужденными вопросами осторожненько выведал, что никаких гостей она не ждет, а из иногородних родственниц у нее только престарелая тетка в деревне. И я вздохнул облегченно – значит, правильно сделал, что не дал незнакомке Машкиных координат. Так оно спокойнее.
Глава IV Ведунья из сна
Как я и думал, ничего сверхъестественного не произошло – ни со мной, ни с Машкой, ни с кем-то еще. А следующие три дня прошли так напряженно, что думать о посторонних вещах было просто некогда – контрольная по геометрии, зачеты, опросы. Одна подготовка к этой самой контрольной чего стоила – уф, и вспоминать не хочется! Можно было умом тронуться от всех этих иксов и игреков, и мне порой казалось, что это уже случилось, а события в заброшенном здании как раз подтверждают диагноз.
Мы с Костей и Борей шли по школьному двору и кидались снежками. Окаянная геометрия наконец-то была сдана, и мы рассчитывали заслуженно отдохнуть от трудов праведных.
– Ребята, ой, я вам сейчас такое расскажу! – раздался сзади звонкий голос Машки.
– Что-то случилось? – насторожился я.
– Ничего страшного, Денис, чего это ты так перепугался? – весело ответила Караваева. – Просто… свершилась моя мечта! ОНА все же пришла ко мне!
Мы втроем остановились и уставились на Машку. Ни мне, ни Боре с Костей не надо было объяснять, о чем она говорит. Это была тема, которой Машка в свое время прожужжала уши всему классу. То есть говорила она со своими подружками, но так, что слышали все. Вы не подумайте ничего плохого, вообще Караваева – нормальный и адекватный человек… если только не касаться этой темы. В общем, пару лет назад Машке начали сниться странные сны. По ее словам, в этих снах к ней приходила загадочная ведунья, якобы жившая в Средневековье и теперь искавшая себе наследницу из своего рода, обладающую достаточными способностями. Так вот, эта особа объявила Машку наиболее подходящей кандидатурой и обещала позже поделиться с ней своими знаниями и передать силу. Но не сказала, когда же это случится.
Результатом стало Машкино глубокое помешательство на всем мистическом, хотя она и раньше была неравнодушна к потустороннему. Но теперь Караваева изучала все, что, по ее мнению, могло пригодиться будущей ведунье, читала соответствующую литературу и давно уже слыла среди подружек знатоком по части гаданий, спиритизма, вызова всяких там Пиковых Дам и толкования снов. Вот только сама Караваева из-за этого несколько раз влипала в истории. И виной тому были не только насмешки скептиков – на них она давно уже не обращала внимания и всерьез не обижалась. Дело в том, что она ждала появления этой ведуньи наяву, но не знала, как та должна будет выглядеть. И поначалу болтала об этом направо и налево. В результате ее однажды обманула какая-то мошенница, назвавшаяся той самой ведуньей и едва не заставившая Машку вынести из дома золотые украшения. Но, по счастью, об этом вовремя узнали родители, и больше Машка той «ведуньи» не видела.
В другой раз она «узнала» знакомую из своих снов в известной целительнице, рекламу которой увидела в газете. Это, к счастью, кончилось ничем – узнав, что родители Машки не собираются платить огромные деньги за ее обучение магии, разрекламированная целительница даже не стала с ней разговаривать.
После того случая Караваева немного набралась ума и решила, что искать ведунью не стоит, а когда придет пора, та сама ее найдет. Это, пожалуй, было умным решением, во всяком случае, впредь обошлось без проблем. Разве что летом в лагере… Ну да в лагере тогда чертовщина творилась со многими, и тут уж Машка не была виновата. Наоборот, она проявила себя с самой лучшей стороны, сумев предупредить всех об опасности.
Правда, время от времени она рассказывала о новых снах и о том, что скоро долгожданная встреча все же состоится. К этим разговорам все давно привыкли и не воспринимали их всерьез. Каюсь, мы с Костей раньше обожали хохмить над ее увлечениями. Но после событий в лагере наше отношение к мистике порядком изменилось, и я теперь уже не знал, как относиться к Машкиным рассказам. Во всяком случае, насмехаться перестал.
– Ко мне пришла ОНА! – восторженно повторила Караваева.
– В который раз по счету? – брякнул Костя, но, видимо, тоже решив в честь наступившей дружбы прекратить насмешки, исправился: – То есть это… в самом деле пришла?
– Да, в самом деле! – торжественно объявила Машка. – Надеюсь, теперь вы воспримете это всерьез?
– Ну конечно, – кивнул Боря. – Давай-ка подробности!
Если честно, я ждал рассказа об очередном сне, точнее, надеялся, что это будет только сон и ничего серьезного.
– Я вчера ее встретила! Пошла вечером в магазин, часов восемь было, купила пирожных, иду по тротуару вдоль трассы домой, смотрю, стоит у остановки очень красивая, элегантная женщина и провожает взглядом всех прохожих. Я хотела пройти мимо, а она вдруг делает шаг вперед и берет меня за руку. И говорит так утвердительно: «Ты – Мария Караваева!» Я киваю, а сама уже догадалась, кто это… И тогда она назвала мне свое имя, которое я знала!
– Имя? – удивился Боря. Дело в том, что Машка хоть и болтала о гостье из своих снов с каждым желающим, но никогда не называла ее по имени – просто ведуньей, и все.
– Да, имя. Она назвала мне его, когда первый раз приснилась, но просила никому не говорить. Я и не говорила.
– Да, удивительно! – воскликнул Костя. – Я имею в виду – странно, что ты болтала о ней без умолку, а имя ни разу не выдала.
– Думаешь, я не умею хранить тайны?! – возмутилась Караваева. – Умею! Так вот, она сказала, что долго искала меня в этом большом городе и наконец нашла. И теперь будет учить меня своему искусству, а потом передаст силу.
У меня внутри похолодело от нехорошего предчувствия. Сомнений не было – говорившая со мной незнакомка все-таки нашла Машку. И мне это не нравилось, точнее, мне очень не понравилась эта женщина. Но я не мог сказать об этом Караваевой – узнав, что я пытался помешать ее встрече с ненаглядной ведуньей, она точно на меня обидится.
– Маш, – медленно выговорил я. – А ты уверена, что эта сила – светлая?
Она воззрилась на меня как на идиота:
– Конечно, а как же еще?
Для нее это было аксиомой, она даже не задумывалась о последствиях!
Но тут в меня кто-то запустил снежком, я бросил пару снежков в ответ и вместе с друзьями поспешил убраться со школьного двора. Вот так история, не знаешь, что думать и во что верить! Пока мы шли, Машка болтала без умолку о том, чему она теперь выучится и кем станет. По ее словам, обучение начнется уже сегодня. Ребята слушали и, похоже, верили – я слышал, как они задавали вопросы, видно было, что заинтересовались. Возможно, Машка права, и к ней действительно явилась добрая фея… Ну мало ли, что она мне не понравилась, я же не ясновидящий и вполне могу ошибаться в людях. Но как объяснить тот факт, что я встретил эту особу сразу же после жутких событий в заброшенной конторе? Совпадением? Или они как-то связаны? Как бы мне хотелось поговорить об этом с Машкой, но я не решался. Шел сзади и молчал.
– Но если она, как ты говоришь, из Средневековья, то как дожила до наших дней? – серьезно спрашивал Костя.
– О, для настоящей ведуньи такие путешествия во времени возможны! – пылко отвечала Машка.
– Да ну, не может быть…
– Может! Неужели вы мало слышали историй, где люди встречали колдунов и ведьм, на самом деле давно умерших?! Помните хотя бы, как я вам рассказывала про заброшенный хутор?
И рассказы пошли по новому кругу. Костя с Борькой слушали с серьезным видом, а я поражался: что на них нашло, они ведь всегда были нормальными и здравомыслящими! Да и Машка раньше с головой дружила…
Наконец мы дошли до Машкиного дома.
– Предлагаю всем собраться вечерком у меня… – начал я.
– Как вы понимаете, я прийти не смогу, – с загадочной улыбкой сказала Караваева. – Меня сегодня ждут другие дела.
Боря и Костя понимающе закивали, а я спросил:
– Где же, если не секрет, произойдет новая встреча? И можно нам тоже прийти познакомиться?
– Пока не знаю, – смутилась Машка, проигнорировав первый вопрос. – Я у нее сегодня спрошу и завтра вам скажу. И обещаю, мальчики, скоро вы меня не узнаете!
На том мы и распрощались.
Так и случилось. Прошла всего неделя, но перемены, произошедшие с Машкой, заметила, пожалуй, вся школа. Учителя находились в приятном шоке – средненькая хорошистка Караваева в считаные дни сделалась лучшей ученицей, ее ответы и письменные работы стали безукоризненными, а порой на уроках она выдавала такое, чего среднестатистический школьник не может знать по определению, если, конечно, не вызубрил наизусть все энциклопедии. В ее речи стали мелькать словечки, раньше ей совершенно не свойственные, взрослые какие-то словечки. Даже внешне Машка изменилась. Казалось бы, та же девчонка, но после того, как она избавилась от узких джинсиков и тесного свитера, сменив их на пиджак с длинной юбкой, тут-то все и увидели, что никакая она на самом деле не полная, а очень даже красивая. В итоге почти все мальчишки в классе, и не только в нашем, просто головы потеряли от Машки. И первыми среди этих балбесов, как ни прискорбно, оказались мои несчастные друзья – Костя с Борей.
Странно сказать, но за эту неделю мы с ней практически не общались, хоть и сидели за соседними партами. Вечерами мы иногда собирались то у меня, то у Кости, но Машка больше к нам не присоединялась, и телефон ее в это время не отвечал. В ответ на наши расспросы Караваева лишь улыбалась – поначалу смущенно, а потом со скрытым чувством превосходства. Конечно же, нас мучило любопытство – наверняка эти перемены были связаны с загадочной Машкиной знакомой, но она совершенно ничего об этом не рассказывала. О том, чтобы мы тоже познакомились с этой особой, конечно же, не шло и речи, хотя ребята раз за разом напрашивались. Но Караваева лишь качала головой – медленно и надменно, так мне казалось. После такого ответа лично у меня вообще пропадало всякое желание с ней общаться, но ребята, похоже, воспринимали это как должное и в школе чуть ли не хвостиком за ней бегали…
Я не знал, что делать. Попытка вразумить Костю и Борьку закончилась тем, что они чуть меня самого кулаками не «вразумили», и я больше этой темы при них не касался. Я подумывал, не поговорить ли мне с самой Караваевой, но не знал, что и как ей сказать. В четверг я почти решился и весь первый урок думал, подбирал слова для предстоящего разговора. Да, не было больше с нами той простой компанейской девчонки, с которой можно было болтать о чем угодно, не напрягаясь. Теперь я ловил себя на мысли, что даже робею перед ней, и это совсем никуда не годилось.
На перемене я решился. Подошел к Машке и открыл было рот, чтобы предложить ей отойти в сторонку. Но она успела раньше. Глянула на меня так, что внутри все похолодело, и неспешно произнесла:
– Нехорошо, Дениска, взрослых обманывать.
– О чем ты?
– Так, говоришь, ты не в нашем районе живешь и никого здесь не знаешь?
Сказала так и пошла, а я остался стоять в остолбенении. Страх, самый настоящий страх охватил меня. Откуда Машка могла это знать? Да она ли это?!
Остаток учебного дня я старался держаться от Машки подальше, да, впрочем, она и не обращала на меня больше внимания. Хотя пару раз я ловил на себе тот же недобрый взгляд – или это мне показалось? А на одной из перемен – это была перемена между двумя алгебрами, и большинство народа оставалось в кабинете – я случайно увидел, как Алина Скворцова, моя одноклассница и старшая сестра Илоны, резко дернула Караваеву за руку, очевидно, в своей грубоватой манере приглашая «выйти поговорить». Обе вышли в коридор, а через некоторое время в кабинет влетели три девчонки:
– Там Скворцовой плохо!
Учительница оторвалась от проверки тетрадей и поспешила в коридор. Я в числе прочих выбежал вслед за ней и увидел в углу коридора Алину, поддерживаемую под руки двумя подружками. Она была бледнее мела и едва держалась на ногах.
– Что с тобой? Ты упала? Или тебя ударили? – подскочила учительница.
– Нет, все нормально, – еле слышно произнесла Алина и еще несколько раз монотонно повторила: – Нормально. Нормально. Нормально…
– Она не падала! – сказал кто-то из ребят, столпившихся рядом.
– И никто ее не бил!
– Ага, шла себе, а потом вдруг бац – и села на пол!
Я нашел взглядом Караваеву. Та спокойно стояла за спинами ребят с самым скромным видом…
Скворцову отвели в медпункт, а потом в сопровождении медсестры – домой. По словам последней, причина недомогания Алины была в резко понизившемся давлении.
Глава V Тайна, известная Илоне
В тот день, придя домой, я не находил себе места, возвращаясь мысленно к заброшенной конторе. За суетой последних дней те события в памяти уже стали частично стираться, как это бывает с кошмарными снами, а найденная в тайнике коробочка благополучно пылилась теперь в нижнем ящике моего стола. И я подумал – а что, если все же показать ее Косте с Борей и рассказать им все без утайки? Может, тогда они образумятся, поймут, что с Караваевой происходит что-то нехорошее.
В считаные минуты я собрался, сунул коробочку в карман куртки и позвонил Косте.
– Алло? – раздался в трубке его недовольный голос. Похоже, я отвлек приятеля от важного дела.
– Алло, Костя, можно, я сейчас к тебе зайду?
– Зачем? – так же недовольно поинтересовался мой друг. Это было странно – мы с Костей с детства ходили друг к другу в гости, и особых причин для этого не требовалось. Вопрос, можно ли зайти, задавался исключительно из-за родителей, которые не всегда были рады гостям. И вот нате! Хотя, возможно, он чем-то сильно занят?
– Ну… поговорить хотелось бы, – пробормотал я.
– О чем? – совсем уже сердито осведомился Костя.
– Я хочу забрать свою готовальню, – нашел я причину. Дело в том, что недели три назад я действительно забыл у Кости готовальню, но у меня их имелось несколько, и я дома взял другую, а эта так и валялась у него. – Можно? Или ты чем-то очень важным занят?
– Ну, приди возьми, – равнодушно ответил он и положил трубку.
Когда я пришел, Костя молча открыл мне дверь и пошел в свою комнату. Я проследовал за ним и, к своему удивлению, увидел там Борьку. На столе стояли пустые кружки от чая и валялись фантики от конфет.
Не успел я перешагнуть порог комнаты, как Костя выдвинул ящик стола, выхватил оттуда мою готовальню и ткнул мне в руки. После чего плюхнулся на диванчик рядом с Борей и, как ни в чем не бывало, продолжил с ним разговор, не обращая больше на меня внимания. Что до Бори, то он даже не глянул в мою сторону. Я так и стоял в дверях, не зная, как мне быть, а мои друзья между тем вели беседу – так рьяные фанаты обсуждают своего кумира. Они говорили о Машке.
– Костя, Боря! – наконец прервал я их увлеченный разговор. – Вы больше не желаете со мной общаться? Я вас чем-то обидел?
– Да нет, – пожал плечами Костя. – Только о чем с тобой говорить?
Я постоял еще немного и вышел из квартиры, так ничего им и не рассказав. Было совершенно понятно, что они не станут меня слушать.
Спустился по лестнице, шагнул на протоптанную в снегу дорожку между клумбами. Возле дома светил фонарь, и в его лучах искрился снег. Было тихо. Неожиданно странный звук донесся до меня. Оглядевшись по сторонам, я увидел у угла дома невысокую темную фигурку. Это была Илона Скворцова, она стояла ко мне спиной и плакала.
– Илонка? – В два прыжка я оказался рядом, немного ее напугав. – Что случилось?
Она резко обернулась:
– Не твое дело!
– Может, и не мое, но мне сейчас самому впору плакать, – покачал головой я. И спросил сочувственно: – Небось из-за Кости?
– Ага, – всхлипнула Илона. – Я-то думала, что он… что я ему нравлюсь, а оказалось, он тоже бегает за этой дурой Караваевой!
Ей явно надо было кому-то выговориться, и, видимо, она сочла меня достойной кандидатурой. Что ж, я ее понимал.
– Ну, Караваеву дурой не назовешь, напротив, она стала слишком уж умной, – ответил я. – Это ребята ведут себя как идиоты. Но, думаю, это скоро пройдет…
– Не как идиоты, а самые настоящие идиоты! Я зашла сейчас к нему, а он… – глаза ее снова наполнились слезами, – он даже разговаривать со мной не захотел!
– Со мной тоже. Хотя я ничего плохого ему не сделал.
– Совсем чокнулись все с этой Машкой! И ладно бы с Машкой, а то ведь это не она, не она! – истошно закричала Илона. – Не она!
Я застыл как вкопанный. Илона повторяла слова девчонки из моего сна, который я не воспринял всерьез и уже почти забыл. В памяти сразу всплыли большие серые глаза и тонкая полупрозрачная рука на камне…
– Тише, тише, Илона! – Я прижал палец к губам. – Ты действительно считаешь, что Машка – на самом деле не Машка?
– Да! Понимаю, что звучит невероятно, но я могла бы это доказать. А он не стал меня слушать…
– Что ты знаешь, скажи!
Илона сразу перестала плакать и сузила глаза:
– Я ходила за ней, я видела… Можешь и ты увидеть, если подождешь еще немножко.
– Хорошо, я подожду, а что должно произойти?
– Увидишь. Я хочу, чтобы ты именно увидел, а то можешь не поверить ни словам, ни записи. Надеюсь, ты не влюблен в Караваеву?
– Я? Нет, конечно!
– Хорошо, что хоть тебя эта зараза обошла стороной, – вздохнула Илона.
Я ничего не ответил. Зная причину Машкиного преображения чуть лучше остальных, я легко уберегся от «заразы», но рассказывать об этом не спешил. Вместо этого спросил:
– Постой, о какой записи ты сейчас говорила?
– Да есть тут у меня одна запись на мобильнике. Потом покажу, сейчас уже некогда.
Двор дома, где жили Костя и Илона, был обнесен невысоким редким заборчиком, поставленным скорее для красоты, чем для защиты от непрошеных гостей. Широкая калитка всегда была распахнута, но посторонние здесь появлялись редко из-за уединенности: дом стоял в конце длинной улицы, на небольшом расстоянии от остальных домов, что называется, на отшибе. Илона подошла к калитке и осторожно выглянула наружу, в сторону улицы.
– Я ее случайно увидела, окно моей комнаты это позволяет.
– Кого увидела, Машку?
– Ну, если это можно назвать Машкой, то да, – упавшим голосом проговорила Илона и резко отпрянула.
Я втянул голову в плечи, подошел к калитке и на секунду выглянул.
По безлюдной улице вдоль заборов к нам приближалась одинокая фигурка, в темноте невозможно было разобрать подробности. Илона присела за заснеженным кустом у забора, я притаился рядом.
Еле слышная, но четкая и мерная поступь приближалась, затем поравнялась с нами. Я пригнулся, насколько это было возможно, но едва шаги стали отдаляться, поднял голову и выглянул.
Да, это была Машка. Я узнал ее клетчатое пальто и оригинальную красную шляпку, приобретенную на этой неделе.
– Куда она пошла? – шепотом спросил я Илону.
– Отсюда можно пройти только в парк, за которым шахтный двор, ты лучше меня это знаешь, – ответила та. В самом деле с моей стороны было глупым задавать такие вопросы.
– Но что ей там нужно?
Вместо ответа Илона встала и, поманив меня рукой, пошла куда-то за дом. Вся задняя часть двора заросла малинником и молодыми деревцами, и я увидел, что среди этих зарослей протоптана через сугробы узенькая дорожка. Илона уверенно двинулась по ней, я, недоумевая, следом.
– Сейчас увидишь! – прошептала она. – Только не шуми.
Малинник плавно перешел в старый парк, и дорожка запетляла между деревьями и кустарником. Любопытно, сколько раз мы с ребятами исследовали парк, но никаких дорожек, кроме основной, не встречали.
Неожиданно деревья перед нами расступились, и я увидел старый, битый временем кирпичный забор. Ага, теперь понятно, где мы находимся – мы подошли к шахтному двору, но не оттуда, откуда обычно, а немного с другой стороны. Невдалеке сохранились остатки деревянных ворот и заколоченная вахтерская будка возле них. А сразу за забором возвышалось знакомое здание конторы.
У забора лежали сугробы, но тропинка, по которой мы пришли, была протоптана как раз до пролома в заборе. Илона уверенно подошла туда, но в пролом лезть не стала, а поманила меня рукой. Я подошел и заглянул в дыру. Илона прижалась к забору, лишь одним глазом заглядывая в пролом, и я последовал ее примеру, став с другой стороны.
Несмотря на отсутствие фонарей, благодаря белому снегу двор был достаточно светел, чтобы я мог различить знакомую фигуру. Моя одноклассница и приятельница Машка Караваева стояла возле разбитого дверного проема в контору и смотрела внутрь. Мы с Илоной видели ее в профиль. Минуту она стояла и смотрела, а потом протянула вперед руки и застыла в таком положении. В первый момент я подумал, что мне мерещится – пальцы Машки слабо засветились в темноте – длинные тонкие пальцы с кроваво-красным лаком на ногтях. Между ладонями возникло слабое сияние – словно там был светящийся изнутри хрустальный шар. И в свете этого шара я увидел, как меняется лицо Машки. Круглое и румяное, с широкими скулами, оно вытянулось, стало белым и холеным, курносый носик тоже удлинился и приобрел аристократическую горбинку, а карие Машкины глаза изменили форму и стали бледно-голубыми…
Илона оказалась права. Это была не Машка. Это холеное, кукольной красоты взрослое лицо с надменным выражением я видел не так давно, но весь ужас заключался не в этом.
А в том, что из-под красной Машкиной шляпки теперь кокетливо вились короткие белокурые локоны, никогда мною в реальности не виденные, но такие знакомые…
Наверное, я все же вскрикнул, не помню. Или оступился, громко скрипнув снегом. Илона испуганно отпрянула от дыры в заборе, а Машка, точнее, та, что успешно прикидывалась Машкой, медленно повернула голову в мою сторону. Я хотел отскочить, но не успел – она увидела меня. Кукольно-красивое лицо исказилось злобой, а в глазах загорелись дьявольские искры…
Я что есть силы бросился бежать обратно по тропинке. Илона мчалась впереди меня, она всегда бегала лучше всех, кого я знаю. В мгновение ока мы пересекли парк, и Илона бросилась к своему подъезду.
– Денис, давай ко мне! – крикнула она на бегу.
– Не, я домой! – мотнул я головой, не сбавляя скорости. Погони за нами слышно не было, и я решил, что лучше сразу домой добежать, чем весь вечер сидеть в чужой квартире и бояться сделать шаг за порог.
По счастью, до дома я добрался без приключений. Тетя Мария сидела у компа и слушала музыку, надев наушники. Она даже не заметила ни моего прихода, ни того, что я снова тщательно запер дверь на все засовы. Пришлось подойти к ней поближе и помахать рукой, давая понять, что я дома.
Тетя кивнула мне и вновь обратилась к монитору, продолжая раскачиваться в такт музыке. А я направился на кухню и поставил чайник на огонь.
Через пару минут ко мне присоединилась и тетушка.
– А знаешь, Дениска, – сказала она за чаем, – помню, ты у меня про шахтное здание спрашивал, всегда ли там была контора…
– Да! – едва не подскочил я. – Ты что-то вспомнила?!
– Вроде того, – ответила тетушка и стала неторопливо дуть на горячий чай. Я замер в нетерпении, не сводя с нее глаз. – Там была контора, все время, от открытия и до закрытия шахты, – сказала наконец Мария. – Но за исключением одного периода.
– Какого?!
– Какого? – Тетя улыбнулась. – Мог бы и сам догадаться. Войны.
– Ах, войны? – разочарованно протянул я. Ну, тетка, а сначала так заинтриговала! Да уж, во время войны, наверное, все было заброшено или лежало в руинах… Если честно, история всегда казалась мне скучной, и я никогда не интересовался, что здесь было во время войны. Закончилась она – и ладно…
– Да, войны, – посерьезнела Мария. – Если ты не знал, то наша территория почти два года находилась под оккупацией немцев.
Ну вот, подумал я, сейчас начнет свои лекции… Ладно, изображу внимательного слушателя, что теперь делать.
– Не бойся, длинных лекций читать не буду, – словно угадала мои мысли Мария. – Просто… Знаешь, как война начиналась? Сначала наши отступили, предварительно выведя из строя все заводы и затопив все шахты.
– Как – затопив? – не понял я.
– Обыкновенно, водой! Чтоб врагам не достались. И враги, когда сюда пришли, так и не смогли ничего восстановить. Их власть здесь держалась почти два года, а потом наш край освободили. И только после этого восстановили заводы и шахты.
– Немцы не смогли, а наши раз-два и восстановили? – прищурился я.
– Ну, не на раз-два, это был долгий и трудный процесс. Причем работали в большинстве женщины… Ладно, не о том сейчас речь. А об ответе на твой вопрос: ты спрашивал, было ли в здании конторы что-то еще, кроме конторы? Так вот, было.
– И что же?
– Не знаю. Во время оккупации это здание и два соседних, те, что в парке, были обнесены забором с колючей проволокой. Учитывая, что шахта не работала, то и конторы там быть не могло. А что именно там находилось, я уже не помню. Просто когда-то в детстве нам рассказывали о тех событиях, я только теперь вспомнила, но, увы, не все. Мне про те здания еще и страшилки рассказывали, про привидений каких-то… Но это уже к делу не относится.
– Скажи, Мария, а кто сейчас может знать, что там было?
– Не могу сказать… Живых свидетелей трудно найти, даже те, что тогда были детьми, сейчас в весьма преклонном возрасте. Да и то попробуй разбери, кто из них местный, а кто приезжий, – развела руками Мария. – Ну что, помогла я тебе хоть немного?
– Да как сказать… Это уже что-то!
Глава VI Не пойду сегодня в школу!
В это время зазвонил мой мобильник.
– Алло, Денис? – раздался в трубке голос Илоны. – Ты как, нормально добрался?
– Да, я уже дома. А с тобой все хорошо?
– Да…
– Слушай, Илонка, ну ты и смелая – одна ходила через парк за таким существом, – искренне высказался я. – Целую дорожку протоптала…
– Ой, Денис, ты так говоришь, что мне страшно – существом… Вообще-то не одна, а с сестрой. Это она смелая, а не я, – смутилась Илона. – Алина сначала не одобряла мою дружбу с Костей, но теперь, когда Терентьев тоже стал бегать за Машкой, общее горе нас сблизило… В общем, это сестра придумала за ней проследить, и мы вместе дорожку протоптали.
Все понятно, подумал я. Алина Скворцова действительно имеет репутацию крутой особы. Хотя характер у нее не очень, в отличие от доброй и мягкой Илоны Алина грубовата, часто лезет в драку и ведет себя вызывающе, и дружбы мы с ней никогда не водили. А на Терентьева, своего верного поклонника из параллельного класса, она привыкла смотреть свысока и воспринимать как само собой разумеющееся, что он всегда рядом и никуда не денется. Так ей и надо, подумал я со скрытым злорадством. Но тут же устыдился, вспомнив сегодняшнее происшествие в школе.
– Кстати, Илон, как там Алина? Полегчало ей? – догадался наконец спросить.
– Полегчать-то полегчало, – грустно ответила Илона. – Да только она какая-то как не в себе стала. Ходит, словно в воду опущенная, смотрит куда-то в пустоту, спросишь – ответит монотонно, попросишь о чем – сделает, словно на автомате. Сейчас уроки учит, пальцем по строчкам водит, как первоклашка из дурацких мультиков… Слушай, что с ней случилось, ты видел?
– Я видел, что она вышла поговорить с Караваевой. А потом… это и случилось.
– С Караваевой, так я и думала! – закричала Илона. – Говорила я Алине – не надо к ней лезть. Она и запись удалила!
– Да о какой записи ты говоришь?!
И Илона рассказала мне следующее. Оказывается, когда она заметила Машку, раз за разом в одно и то же время идущую к шахте, именно Алина придумала за ней проследить. Пару раз девочки прошли по известному мне маршруту, и если в первый раз опоздали и ничего не увидели, то потом наблюдали жуткое зрелище. Сначала преобразилась Машка, а потом – само здание. Окна, двери – все было целым и новым, в окнах был виден свет, за ними мелькали тени, а Караваева – то есть та, что пряталась под ее личиной, – произносила какие-то слова не по-русски, указывала руками то на один, то на другой участок здания, а потом злилась, ее лицо искажалось яростью. В третий раз Илона не хотела туда идти, но Алина сказала, что это будет последний раз, и взяла с собой свой новый навороченный мобильник, на который и записала происходящее в шахтном дворе. Позднее дома сестры просмотрели запись и пришли в ужас…
– У Машки такое жуткое лицо стало! – твердила Илона. – Даже не такое, как мы с тобой видели, а что-то похожее на череп, обтянутый белой кожей, и эти блеклые глаза – кошмар! И белые локоны по бокам… Здание же получилось невыразительным, вместо окон – размытые светлые пятна, но кое-где в них были видны столь же размытые контуры фигур. А главное – звуки! Их было слышно тихо, но отчетливо: какие-то крики, ругань, плач, звон и грохот – честное слово, все это записалось даже лучше, чем мы в реале слышали! А потом, когда она руки свела, пальцы у нее засветились, и тут уже на записи ничего разобрать невозможно стало, серая пелена какая-то. Но и то, что было записано, впечатляет… впечатляло, – грустно исправила Илона.
Получив такую запись, Алина поначалу обрадовалась. «Теперь я покажу Терентьеву и остальным придуркам, какова их ненаглядная Машенька на самом деле!» – злорадно воскликнула она и взяла на следующее утро этот мобильник в школу. Но разговора с Терентьевым не получилось – он не стал ничего слушать, а на запись не захотел и взглянуть. Тогда разъяренная Алина решила поговорить с самой Машкой, потребовать, чтобы та перестала охмурять мальчишек и оставила в покое Терентьева. Хотела ей запись показать, припугнуть, что всем все расскажет.
– Я не видела, как там все было, – всхлипнула Илона. – Но вернулась Алина совершенно другим человеком. А я хотела поговорить с Костей, но он тоже не стал со мной разговаривать. Я брала с собой Алинин мобильник, думала показать Косте запись, а он меня за порог выставил. Сейчас домой пришла, глянула, а записи там и нет! А Алина говорит так же монотонно: «Я ее стерла, зачем она нужна»…
Значит, мне еще повезло, подумал я, когда Илона положила трубку. Я ведь тоже собирался поговорить с Машкой, и хорошо, что не получилось, а то вон чем такие разговоры заканчиваются!
Мысли вновь вернулись к пугающим и непонятным последним событиям. Теперь было ясно – на самом деле Машка никакая не Машка, а… Трудно даже сказать, кто. Или что? Ужас! Ко всему в придачу, она в курсе, что я знаю ее тайну. И чем это мне грозит? Идти завтра в школу было просто страшно.
Так я размышлял, уже лежа в постели. Идти или не идти? Ладно, один раз могу не пойти, но ведь будут и следующие дни – я же не брошу школу? Что ж, как говорится, утро вечера мудренее, подожду до утра, а там будет видно…
На следующее утро я подхватился ни свет ни заря с твердой решимостью в школу сегодня не ходить. Обычно ночные кошмары перестают пугать утром, когда свежий снег искрится под солнышком, а спешно включенное радио выдает что-то жизнеутверждающее… Но только что увиденный сон не желал уходить в прошлое, а ужас никак не отпускал.
Там, во сне, я лежал в какой-то темной комнате на грязном тряпье, брошенном прямо на пол, и был не в состоянии даже пошевельнуться. А из-за запертой двери доносились крики, стоны, ругань, какой-то лязг и грохот. Но все это там, во сне, не пугало меня, а казалось давно уже привычным. Я ожидал самого страшного. Чудовищно долгое время я лежал и ждал, прислушивался к каждому звуку, и сам не знал, чего именно жду. Но был твердо уверен, что не спутаю. Пронзительный вопль снаружи, звук чего-то бьющегося, ругательства и глухой удар – это уже не било по нервам, самым страшным было что-то другое…
Негромкий цокот каблучков я услышал не сразу, но едва он раздался, как весь остальной шум в несколько мгновений сошел на нет и умолк. В воцарившейся тишине мерно и властно цокали каблучки, все ближе и ближе к моей запертой двери. Казалось, там, за дверью, все затаилось в ужасе, и я понял – сейчас меня ждет что-то непоправимое.
Дверь начала медленно открываться, но я не увидел за ней никого – просто тьма, черная и непрозрачная, стала медленно вползать в дверной проем. А потом я увидел руку – изящную, красивой формы, с алым лаком на длинных ногтях, – она держалась за край двери, медленно открывая ее. Я с силой дернулся – и проснулся с криком.
Нет, не пойду в школу ни за что! Как бы там ни было дальше, а сегодня не пойду. Пусть потом ругают… Попрошу Марию, когда вернется с работы, она напишет записку. В этом плане моя тетя – человек покладистый. Она знает одну простую и гениальную вещь: если страшно не хочется чего-то делать или куда-то идти, значит, и не нужно делать и идти. Потому что в лучшем случае будет неудача, в худшем – беда. Эту истину Мария усвоила, когда сама еще училась в школе. Она была прилежной ученицей, дисциплину не нарушала, но одним прекрасным утром ей вдруг ужасно захотелось остаться дома и никуда не ходить. И все же тетя, как истинный патриот своей школы, пересилила себя и пошла. И по дороге провалилась в канализационный люк, с которого какой-то негодяй снял крышку и прикрыл люк фанеркой. Тогда Мария чуть не погибла и с тех пор относится с пониманием к таким вещам.
Ни контрастный душ, ни горячий кофе, ни даже моя любимая музыка не смогли развеять тягостного настроения и отогнать дурные предчувствия. В школу-то я не пойду, но где уверенность, что ко мне не придут домой? Нужно было что-то предпринимать, причем срочно. Пока еще рано, мои одноклассники сейчас только глаза продирают, а я уже в полном сборе, и это дает мне преимущество во времени. Но что я могу сделать?
Тем не менее я оделся, как обычно одеваюсь в школу, даже прихватил с собой рюкзак, и вышел за дверь. Определенного плана у меня не было, но ноги сами повели меня по направлению к шахте. В сам шахтный двор я заходить не стал, а пошел вдоль забора к тем двум зданиям на краю парка, о которых вчера рассказывала тетя. Я в принципе знал эти места, но не любил там бывать. Мы с ребятами в детстве нередко слышали страшилки про эти дома, и хоть не слишком в них верили, но старались сюда заглядывать как можно реже – уж очень мрачными были здания, что, наверное, и стало поводом для страшилок. Это были старые двухэтажные сооружения из потемневшего от времени грубо отесанного песчаника. Одно из них имело признаки жизни – к двери была протоптана дорожка в снегу, на окнах висели шторки, и, судя по убогой табличке над дверью, здесь располагались местные детские кружки. На втором здании красовалась новенькая вывеска, что оно является вечерней школой, но окна нижнего этажа были заколочены.
Немного дальше парк заканчивался, и начинался соседний поселок. Там сновали люди и кипела жизнь. Но место, где я сейчас стоял, было таким унылым, что даже яркое солнышко не очень-то его оживляло. Так, а что это такое белеет между домами?
И как я сразу не заметил! В промежутке между зданиями стоял высокий и красивый памятник: фигуры двух солдат в длинных шинелях и касках застыли в скорбном молчании, один из них держал в руках опущенное знамя. На гранитной плите у их ног было написано, что здесь покоятся останки пяти сотен советских солдат, замученных в лагере для военнопленных, располагавшемся в двух соседних зданиях. Так вот, значит, что было обнесено забором с колючей проволокой! Но почему сказано – в двух, а как же шахтная контора? Стоп, да ведь она отгорожена кирпичным забором, таким же старым, как и она сама. Все три здания просто не могли огородить вместе! Нестыковка какая-то получается. Может быть, тетя ошиблась?
Тогда я дошел до этого забора и внимательно осмотрел его. Старая штукатурка с остатками побелки частично обвалилась, обнажив кирпичи, и я вдруг увидел в этих прорехах, что посередине забора имеется небольшой участок, заложенный кирпичом другого цвета. Значит, здесь были ворота! Это уже становилось интересным.
Я вернулся к памятнику и долго его разглядывал, читал надпись. А памятник-то, оказывается, только в прошлом году установили. Понятно, почему я его раньше не видел. Лагерь для военнопленных, пять сотен замученных солдат… Я вспомнил свой сегодняшний сон, и мгновенно, словно только того и дожидаясь, всплыли в памяти и зазвучали в голове крики, ругань и грохот. Мне вдруг показалось, что две солдатские фигуры с памятника смотрят на меня живыми глазами – строго, испытующе. А отзвуки сна все не смолкали, и я уже не мог сказать, воображение это или явь. Вот-вот должен был раздаться зловещий цокот каблучков…
– Что это ты здесь стоишь битый час, как неприкаянный? Пришел почтить память или не нашел лучшего места, где можно прогулять уроки? – раздался за спиной насмешливый голос, и наваждение пропало. Я вздрогнул и обернулся. Незнакомая девчонка моих лет стояла на тропинке. В руках у нее был пластиковый пакет с какими-то бумагами.
– Да, пришел почтить память! – мрачно ответил я, испытывая к девчонке что-то похожее на благодарность. С таким воображением, неотличимым от реальности, можно и в психушку попасть!
– Прикалываешься? – прищурилась она.
– Совершенно серьезно. А ты сама чего здесь делаешь – тоже выбрала подходящее место, чтобы уроки прогулять?
– Нет, я прабабушку жду, – миролюбиво сказала девчонка. – Ей в больницу сходить нужно, а одну ее отпускать мы боимся – очень уж она старенькая, еще не дойдет. Мама с папой на работе, и для меня это хороший повод пропустить парочку уроков, а то и все, смотря какая очередь будет!
– Где же прабабушка? – перебил я ее болтовню.
– А, она пока оденется, я предпочитаю тут подождать. Тут красиво – насмотришься, потом такие рисунки получаются! А мы вон там живем, отсюда видно, – она показала рукой между деревьями, где виднелись частные дома. – А вон и бабушка! Сейчас она подойдет, и мы пойдем.
Да, старушку, медленно приближающуюся к нам, лично я бы тоже без провожатых никуда не отпустил! Это была самая маленькая и тщедушная бабулька, которую я когда-либо видел. Ростом она едва доходила мне до плеча и была одета в старенькое пальто, висевшее на ней, как на вешалке. А вот лицо старушки было приятным – добродушная улыбка, лучистые светлые глаза.
– Вот и я, Вита, можно идти, – сказала она тихим интеллигентным голосом, когда подошла к нам, и этот голос сразу пробудил к ней симпатию. Обычно старухи разговаривают по-другому…
– Здравствуйте, – сказал я, словно мы были знакомы. С такой милой бабулькой просто приятно было поздороваться.
– Здравствуй, – улыбнулась она. – Вита, это твой одноклассник?
– Нет, – затараторила болтунья. – Это вообще не из нашей школы мальчик. Он пришел сюда почтить память! – Она кивнула на памятник. – И стоит здесь уже давно, смотрит на него, смотрит…
– Пришел почтить память? – посерьезнела старушка. – Это похвально, но, увы, большая редкость среди нынешней молодежи. Позволь поинтересоваться, у тебя здесь кто-нибудь из родных похоронен?
– Нет…
– Значит, ты решил просто почтить память погибших солдат. Или тебя привела к этому памятнику какая-то другая, личная причина?
Я молча кивнул. Старая женщина смотрела на меня мудрыми, понимающими глазами, и мне захотелось рассказать ей обо всем. Я, конечно, знал, что этого делать не следует, но она вдруг совсем тихо, словно таясь от внучки, прошептала мне:
– А не связана ли эта причина с белокурыми локонами?
Я подскочил на месте и округлил глаза. Откуда она знает?!
– Вижу, связана. Ну, наконец-то, – подняв глаза кверху, произнесла старушка. – Долго же я это хранила… Мне есть что тебе рассказать. Как ты отнесешься к тому, чтобы зайти ко мне в гости и обсудить волнующую нас обоих тему?
– А как же больница? – удивилась Вита.
– Сегодня больница отменяется, – отмахнулась старушка. – Есть дела поважнее.
Вита сердито посмотрела на меня. Еще бы, теперь ее наверняка погонят в школу. Хотя, если разобраться, не будь она такой болтливой, я бы вряд ли заговорил с ее бабушкой. Последняя, впрочем, верно оценила ситуацию:
– Ладно, Витка, можешь сегодня пойти на свой каток. Но уроки чтоб выучила!
Теперь девчонка посмотрела на меня с благодарностью и, довольная, умчалась.
Глава VII Призраки прошлого
Мы с Анной Ивановной, как звали старушку, пристроились на ее просторной кухне. Без предисловий, без чая или кофе, от которых я с порога отказался, старушка сказала:
– Значит, она объявилась снова… Что ты видел? А то вдруг вышло недоразумение, и я имела в виду не те локоны, о которых подумал ты.
Понимая, что больше мне помочь никто не сможет, я решился и в общих чертах пересказал некоторые события, начиная от освещенного окна в заброшенном здании и закончив вчерашним Машкиным превращением. И только о странной находке не стал ничего говорить, по-прежнему помня просьбу призрачной девочки. Старушка внимательно слушала, кивала и не перебивала. Когда я закончил рассказ, она спросила:
– И все же, чтобы не оставалось сомнений… Какое впечатление на тебя произвела незнакомка? Какими словами ты мог бы ее описать?
– В первую очередь – элегантность! – не раздумывая, выдал я. – Ну, она красивая, только мне не нравится. И злая.
– Значит, точно она, никакой ошибки. Охарактеризовал – в яблочко! Красивая и злая. Не знаю, поверишь ли ты, что эта красавица старше меня?
– Поверю, – развел я руками. – Я теперь уже не удивляюсь ничему. Машка называет ее ведуньей из Средневековья…
– Ведунья? Скорее настоящая ведьма! Даже не знаю, как ее назвать и человек ли она… Раз за разом возвращается она сюда, в эти места. Я впервые увидела ее в детстве, и она уже тогда была такой, как сейчас. Мужчины сохли по ней толпами, она пользовалась этим как хотела, но сама, поверь мне, любить не способна никого. Так вот, говорю, впервые я ее девчонкой увидела, это в тридцатые годы было. Приехала она, остановилась в гостинице. Моя бабушка, когда ее встретила, долго охала и крестилась, поминая нечистую силу, а потом рассказала, что видела ее еще до революции. Тогда эта ведьма тоже приезжала и устроила здесь неподалеку приют. Правда, потом его закрыли, там был какой-то скандал, вроде бы несколько детей погибли, бабушка не знала подробностей. Знала только, что владелицу приюта хотели арестовать, но она исчезла. В ужас бабушку привело то, что Амалия нисколько не постарела за сорок лет…
– Амалия? – переспросил я.
– Да, ее зовут Амалия, – кивнула Анна Ивановна. – Фамилия каждый раз другая, но имя остается прежним. Как и белокурые локоны. Я сразу бабушке не поверила, думала, она обозналась… Так вот, слушай. В тридцатые годы Амалия приехала сюда, и у нее сразу же появилось множество поклонников, в том числе один очень большой местный начальник, к которому она проявила чуть больше благосклонности, чем к другим. И конечно, вскоре обзавелась собственной квартирой неподалеку отсюда и стала заведовать школой-интернатом для сирот. Этот начальник бросил семью и, как мальчишка какой-то, ухаживал за ней, что все видели: то дорожку к ее дому усыплет розами, то оркестр под ее балконом серенады играет. И однажды снова случилась беда, о которой долго говорили шепотом. В интернате, которым она заведовала, ни с того ни с сего в течение нескольких дней умерло больше десятка подростков. И снова история повторилась – Амалию хотели арестовать, но она исчезла. А может, все же арестовали, время тогда было такое – исчез человек, и все делают вид, что знать ничего не знают, и все как и надо. Тогда я и поверила бабушке. Этот случай еще долго будоражил поселок, ходили рассказы один другого страшнее. Но через время шум поутих, а вскоре стало и вовсе не до того – началась война. Когда пришли оккупанты, они первым делом себе госпиталь устроили – там, где сейчас школа в нашем поселке. А потом вон те два здания высоким забором обнесли и сделали там лагерь для военнопленных.
– Два здания? – уточнил я.
– Ты слушай дальше, – сверкнула глазами старушка. – Вскорости снова объявилась Амалия! Как всегда, расфуфыренная до дальше некуда, она разъезжала в авто с комендантом лагеря, улыбалась ему, мило щебетала. Называла себя этнической немкой, болтала по-немецки, тут ей и имя сгодилось, и локоны эти белокурые. Мода тогда такая была… Так вот. Ездила, улыбалась, а потом вдруг комендант отдал распоряжение лагерь расширить, к нему присоединили шахтный двор, проделав в ограде боковые ворота и нацепив сверху колючую проволоку. Нас, местных женщин и подростков, согнали туда убрать территорию и сделать ремонт в здании конторы. Тогда со всех стен смыли побелку и покрасили в белый цвет. Амалия расхаживала там как барыня и командовала – на ломаном русском, с видом глубочайшего пренебрежения к нам. А когда ремонт был сделан, нас распустили по домам, но некоторых девчонок и мальчишек-подростков обратно не выпустили.
Позже стало известно – в этом здании проводят какие-то опыты, а к лагерю оно отношения не имеет, там хозяйничает Амалия. Собственно, узнали мы об этом от соседки нашей, Нинки, которая у немцев переводчицей служила, а сама, как потом оказалось, работала в подполье. Ей доводилось бывать и в лагере, причем она ухитрилась правдами и неправдами вытащить оттуда нескольких наших солдат. Не знаю, чего она немцам наплела, но их выпустили. Умная была девка, бедовая… Но хоть в лагере Нинка и бывала, а в то здание никому доступа не было, в нем, как говорили, под началом у Амалии трудились какие-то ученые. А наши мальчишки иногда из любопытства смотрели с террикона, что там происходит. И уверяли, что пару раз на рассвете видели, как в шахтном дворе, возле самого террикона, возникало голубоватое сияние, похожее то ли на льющуюся воду, то ли на дым. Думаю, будь у них бинокль, они много чего еще увидели бы, а так – слишком далеко. Моя бабушка тогда была еще жива, и когда она об этом сиянии узнала, то говорила, что нечто похожее наблюдали и когда-то давно, в прежние приезды Амалии. Говорила, что место там не простое и эта ведьма не зря его учуяла.
Ну так вот. Около года существовала эта тайная лаборатория, а в сорок третьем году фронт приблизился к городу вплотную, наши наступали, и немцам не до опытов стало. В один прекрасный день, точнее ночь, они, прежде планировавшие остаться здесь хозяевами, стали спешно собирать манатки. Я и тогда жила в этом доме, вся наша семья не спала, слыша шум с улицы. И хоть было страшно, любопытство пересилило, я украдкой вышла на улицу, спряталась за деревьями, хотелось знать – неужто и правда уходят? Вышла, вижу – ворота нараспашку, машины грузят, отъезжают. Я к калитке вернулась и смотрю из-за нее. Вдруг оттуда донеслись стрельба, крики, ругань. Я хотела в дом убежать, как вижу – бежит в мою сторону Нинка, которая переводчицей была. Увидела, что я из-за калитки выглядываю, и швырнула мне какой-то пакет, я поймала его на лету. А Нинка крикнула вполголоса: «Спрячь!» И побежала дальше. Через несколько метров ее настигла автоматная очередь, она упала, и я увидела немцев, которые за ней гнались… Меня, по счастью, не заметили. Едва ли не ползком я вернулась в дом… В ту ночь немцы уехали, а Нинку мы на следующий день похоронили.
– И что было в этом пакете? – нетерпеливо спросил я.
– Бумаги. Кое-какие записи секретной лаборатории.
– Ух ты!
– Сделанные, разумеется, по-немецки. Я хотела передать их ученым, пусть бы разбирались, что там и как. Но из любопытства решила прежде сама прочесть, чем же они в той лаборатории занимались. Я немецкий знала на школьном уровне, словарь у меня имелся, и в общих чертах поняла, что там происходило. А когда поняла – усомнилась, стоит ли это кому-то показывать. Там было сказано, что загадочное место в шахтном дворе и в самом деле непростое. Если верить записям, это тайный проход в некое скрытое пространство, которое Амалия называла Долиной Снов или Долиной Грез, оба названия фигурировали. О нем будто бы знали еще древние жрецы, которые умело пользовались этим знанием. А вот как и когда о нем прознала Амалия, остается только догадываться. Как и о ее возрасте. Обычный человек там не пройдет, но ведьме многое подвластно… Эта долина обладает особыми свойствами и может наделить человека удивительными способностями, но может и принести ему беду. Вообще нехорошее местечко, как я поняла: если туда войти в одиночку, то выйти будет сложно. Сознание заблудится в видениях и снах, которые окружат его, для него сотрется грань между грезами, фантазией и реальностью. Разве что дети способны отыскать дорогу назад – детям вообще от природы дано больше, чем взрослым. Если только эти взрослые не знают кое-каких тонкостей этого вхождения. Амалия знала. Она брала с собой подростков и… в итоге выходила живая-невредимая, а они оставались там, точнее, там оставалось их сознание, а тела каким-то образом оказывались снаружи.
– А что ей там надо?
– О, это было для нее очень важно. Если верить записям Амалии, в этой самой долине растут удивительные цветы…
– Синие! – воскликнул я.
– Откуда ты знаешь? – удивилась старушка.
Я стушевался:
– Видел во сне…
– Если тебе такое снилось, то это неспроста! Эти цветы большие возможности дают: кто в той долине побывал да цветов этих синих нарвал, тот может с сознанием, своим и чужим, творить что захочет. Может мысленно общаться с человеком на расстоянии, может сделать так, что другие его не узнают, морок навести или вовсе изменить свою внешность. А если сильно постараться, то можно и влиять на мысли, желания и сны других людей. В общем, дают власть над тем, что касается снов, фантазий и грез, все зависит от того, сколько цветов нарвать. Подозреваю, что именно эти свойства помогли Амалии добиться такой популярности у сильного пола…
– Это точно! – хмыкнул я. – Кому она вообще может понравиться, на дурацкую куклу похожа со своими локонами! Жалко мне того начальника, что из-за нее семью бросил…
Анна Ивановна улыбнулась, но через миг снова стала серьезной:
– Но не это было самым главным. В Долине Грез, как сказано в записях, есть все, о чем люди грезили на протяжении веков. Возможное и невозможное, реальное и нереальное – все это можно там найти. Ну-ка, скажи, о чем люди могли мечтать поколение за поколением?
– О достатке, – пожал плечами я. – Чтобы всего было вдоволь, чтобы не было болезней, голода, чтобы везло во всем…
– Это да, – согласилась старушка. – Но представь: у человека все есть: достаток, здоровье, удача, – но вот приходит старость, а за ней…
– О бессмертии! – хлопнул я себя по лбу.
– Вот! – подняла палец Анна Ивановна. – Во все века находились люди, которые мечтали жить вечно и обычно представляли себе некий источник, глоток воды из которого продлевает жизнь и, разумеется, молодость если не навечно, то хотя бы на пару-другую десятилетий.
– И там такой источник есть?! – поразился я. – Так вот почему она живет так долго!
– И платит за это жизнями других. Время от времени. Все-таки заполучить бессмертие раз и навсегда невозможно – даже там. Но это дело опасное, сам видишь. Опасное и хлопотное. Кроме того, хоть Долина Грез и находится вне нашего пространства, войти в нее у Амалии получается только здесь, других входов нет. Ох, как же она в своих записях ругала «эту дикую и опасную страну», где ей, бедной, приходится так рисковать! Так вот, раз за разом она пыталась создать что-нибудь такое, что позволяло бы ей открыть проход, находясь в любой точке земного шара. Или в крайнем случае обходиться без жертв. Для этого она и заведовала сначала приютом, потом интернатом, где втайне проводила опыты, пользуясь своими колдовскими знаниями вкупе с научными достижениями. Но никогда прежде у нее не было такого простора для опытов, как во время оккупации города. «Милый и заботливый» комендант предоставил ей все необходимое и даже пригласил нескольких ученых сотрудников, для которых наука была важнее моральных принципов. А главное – здесь можно было не бояться: гибель «подопытного материала» никто ей не вменял в преступление.
– Но что там были за опыты?
– Это очень сложно. Я мало в чем разобралась, там такие научные тонкости… Поняла только, что из Долины Грез раз за разом приносили разнообразные предметы, пытаясь найти универсальный ключ к проходу, а подопытных погружали в различные состояния сна, надеясь, что они через сон смогут узнать сокровенное. Были и другие опыты – психологического характера, в результате которых подопытные иногда сходили с ума, а то и гибли… Про такое я старалась пропускать. Надо сказать, себя Амалия тоже не жалела, отваживаясь на разные рискованные эксперименты. И в конце концов у нее получилось то, чего она добивалась. Она сумела – как бы точнее выразиться – воплотиться в подопытную девчонку и в ее облике войти в долину.
– Принять внешний вид этой девчонки? – переспросил я, вспоминая похождения в летнем лагере.
– Нет, тут все не так просто. Путем сложного ритуала Амалия на короткое время стала бесплотной, словно призрак, и вселилась в тело девчонки. Я до сих пор не могу понять, что же такое она собой представляет, эта проклятая ведьма! Хорошо хоть, что для этого ей требовалось много усилий, а то от нее спасу бы не было. Вот, и в таком виде она прошла в долину – два человека в одном – и проделала ритуал с водами источника. Даже с собой воды набрала про запас. Добилась Амалия и второй своей цели – добыла предмет, способный открыть проход в тайное пространство из любой точки мира.
– И что это за предмет?
– Не знаю, этого она не писала, называла его просто ключом. Хотя сомневаюсь, что он похож на обычный ключ. Уж очень бережно ей приходилось с ним обращаться, как она однажды обмолвилась. Так вот, Амалия добилась таких результатов уже в последние дни перед уходом немцев. А за день или два случилась катастрофическая для нее вещь – тот самый ключ исчез. Никакие поиски не помогли, а подозрение пало на подопытную девочку. Дело в том, что эта девчонка после опытов, казалось, совершенно лишилась воли и потеряла собственную личность, целыми днями сидела и смотрела в одну точку или тупо бродила по комнате, а потому за ней не особо следили и даже взаперти не держали – внутри здания она перемещалась свободно. Когда же пропал ключ, выяснилось, что никто, кроме нее, взять его не мог. Но на речь девчонка не реагировала, а попытки Амалии прочесть ее мысли тоже ничего не дали – она вообще не уловила никаких мыслей. Зато уловила откуда-то, что вскоре станет не до опытов и необходимо скрыть от всех результаты работы, лучше уж потом вернуться и найти потерянное при удобном случае. И все, на этом записи закончились. Немцы ушли, и Амалию тоже больше никто не видел.
– А что же случилось с этими… подопытными? И с заключенными лагеря? – спросил я.
– О судьбе заключенных лагеря ты, наверное, уже прочел на памятнике. А вот в лаборатории… Утром местные жители вошли в опустевшее здание, но не нашли в нем никого. Ни живых, ни мертвых. И что здесь было в последний день, так и осталось загадкой. Может быть, немцы вывезли их с собой – хотя с какой бы это радости, они даже вещи не все забрали, удирали в спешке. А Нинке, видимо, как-то удалось стащить у Амалии документы. Но этого нам уже не узнать. Вот, перевела я записи и хотела, когда война закончится, передать документы ученым. Но взяло меня сомнение, стоит ли это делать? Ведь тот, кто найдет дорогу в Долину Снов, сможет воздействовать на других людей, читать их мысли, получит массу возможностей, которые я и представить себе не могу. А ну как эти умения попадут в недобрые руки? Конечно, не каждый в такое поверит, а уж опробовать на практике – большая сложность. Ведь даже от Амалии все это требовало немалых усилий и напряжения – и чтение мыслей, и влияние на чужую психику…
– Правда? – усомнился я. – Я думал, таким ведьмам это легко…
– Волшебные палочки, Денис, только в сказках существуют, – строго сказала старушка. – В жизни же для всего стараться надо, даже таким ведьмам. В общем, я тогда пару дней думала, сомневалась, взвешивала все «за» и «против». А потом мне вдруг Нинка приснилась. Да четко так, будто в реальности. Знаешь, если б я собственными глазами не видела ее смерть, то подумала бы, что это и есть реальность. Снилось, будто лежу в своей кровати, открываю глаза, а в комнату заходят Нинка и еще одна девчонка из соседнего поселка, я ее пару раз мельком видела до войны, не знаю, как ее звали и что с ней дальше стало, больше я ее не встречала. Вот, заходят, и Нинка говорит так строго: «Не для того я эти бумаги тебе дала, чтобы ты их отдавала кому-то! Прочла – молчи! Никому не рассказывай о том, что знаешь».
Мне было страшно, но я во сне не могла даже пошевелиться. А девчонка прибавила мягким голосом, что когда-нибудь, много лет спустя, Амалия сюда вернется. И тогда я должна буду раскрыть тайну человеку, который предотвратит беду. Она еще несколько раз повторила: белые локоны, помни о белых локонах!
Сказали так и вышли. Только после этого я смогла двигаться. И, наверное, проснулась, потому что услышала, как собаки воют во дворе, а в доме никого постороннего, разумеется, нет.
Глава VIII Открытое окно
Анна Ивановна встала и лукаво посмотрела на меня:
– Долго же я ждала этого человека. И, по правде говоря, не думала, что это будет хлопец. Я тогда решила, когда она про локоны сказала, что человек, которому я должна все рассказать, окажется женщиной с белыми локонами. А оно вон как вышло, вроде пароля!
Наверное, физиономия у меня сейчас была самая дурацкая, потому что старушка не сдержалась и прыснула.
– Это… я, что ли, тот человек?! Вы что, шутите? Да как я могу остановить ведьму! – подхватился я.
Старушка мгновенно стала серьезной:
– Как, это уж тебе решать. Я, чем могла, постаралась помочь.
– Послушайте… Но если Амалия сейчас в городе, то она наверняка пожелает найти свои документы, а они у вас. Может ли она определить, где они?
– Ну, если она встретит меня и прочтет мои мысли, то сможет. Но я сейчас редко хожу за ворота, разве что в больницу, а своим родным ничего не говорила.
– А на расстоянии она мысли не прочтет?
– Только если человек о чем-то думает постоянно и с сильными эмоциями. Это получается что-то вроде мысленного крика, и ведьма сможет его услышать на расстоянии. Я так поняла из ее записей.
– Постойте! Выходит, Машка Караваева… Она ведь без конца только и думала, что о встрече с этой своей ведуньей!
Анна Ивановна кивнула:
– Возможно, возможно. Она звала – и ее услышали. Правда, не тот, кто надо. Наверное, Амалия искала себе подходящую девчонку, которую легко подчинить, вот и нашла.
– И что ей теперь надо? Забрать свои документы?
– Не знаю, нужны они ей или нет, а важнее всего для нее вернуть утерянный ключ от Долины Снов. Знать бы, где он…
Я призадумался. Сказать ей или не надо? Решился только спросить:
– А если она найдет ключ, что тогда? Раз он отмыкает проход в любой точке земного шара, то логично предположить, что она заберет ключ и уйдет отсюда?
– Логично-то логично, может, так и будет. Да только говорила та девочка о какой-то страшной беде, которая в этом случае произойдет. И я, знаешь ли, склонна ей верить.
Неожиданно во дворе залаяла собака. Не просто залаяла, а как-то испуганно, с подвыванием. Громко хлопнула калитка. Я быстро вскочил и метнулся к окну, хозяйка тоже. Ни она, ни я не стали отдергивать плотную гардину, все было видно и сквозь нее.
– Фух, напугала! – облегченно выдохнула Анна Ивановна, глядя на шествующую по двору Виту. – Что это она с катка вернулась, наверное, забыла что. Обычно не дозовешься…
Она говорила что-то еще, но я не слушал. Цепная собака лаяла, не переставая, и вовсе не на Виту, а куда-то в сторону. Я посмотрел туда и обмер.
За низким забором стояла Машка. Стояла неподвижно, не мигая, вперив пронзительный взгляд широко открытых бледно-голубых глаз прямо в наше окно.
– Анна Ивановна… – прошептал я и сел прямо на пол. – Скажите, ей нас видно?
– Кому, Витке? – не поняла та.
– Нет… Видите, девчонка стоит и смотрит? Это Машка.
– Где девчонка? – Старушка отодвинула край гардины и осторожно выглянула, но тут же отпрянула.
– Это она, ее взгляд…
Больше мы не успели ничего друг другу сказать, потому что в дом ворвалась Вита.
– Ба, я кошелек в столе забыла!
– А что это за девочка там с тобой пришла? – подмигнула мне Анна Ивановна. – Твоя одноклассница?
– Не-а, мы по дороге разговорились, – затарахтела внучка, копаясь в ящике стола. – Она тоже возле памятника стояла, сегодня прям день памяти какой-то! Прикиньте, ее зовут Эми, она в гости из-за границы приехала!
«Это вранье, ее зовут Машка!» – хотел было воскликнуть я и уже открыл рот, но осекся, встретившись с предостерегающим взглядом старушки. Вита вопросительно смотрела на меня, ожидая, что я скажу.
– А, ну… – промямлил я. – Мне это без разницы. Будешь теперь иностранке лапшу на уши вешать.
Вита снова склонилась над столом, продолжая болтать, а я украдкой выглянул в окно. Теперь Машка стояла у забора, смотря в сторону и прикидываясь самой обычной девчонкой, ожидающей подружку.
– О, вот он, мой кошелечек! Все, пока! – Вита помахала бабушке и выскользнула за дверь.
Мы переглянулись.
– Какая еще Эми, что она выдумывает? – недоумевал я.
– Наверное, это была провокация с целью проверить, ты это или кто-то другой. Ну, если удивится, значит, это тот самый Денис. Думаю, ты уже убедился, что у моей правнучки недержание речи, – вздохнула Анна Ивановна. – Все, что она знает о тебе, теперь наверняка известно и Амалии.
Анна Ивановна проводила меня через огород, где я перемахнул забор и пошел домой обходными путями. Мне было страшно, мысли путались. Если эта Амалия такое может, то что ей стоило услышать наш разговор, находясь у дома? Да что разговор… Если она обладает такими способностями, то как от нее вообще спастись – везде вычислит и найдет! И что будет дальше? Допустим, найдет, заберет эту коробочку, а потом? Уж явно ничего хорошего.
Хм, Эми, приехавшая из-за границы… Может, это провокация, а может, и нет. Раз Амалия не любит «эту опасную и дикую страну», то живет, надо полагать, за границей, в каком-нибудь англоязычном государстве, вот и изменила имя соответственно?
Небо незаметно нахмурилось, затянулось тучами, безвозвратно скрывшими солнышко, вот-вот обещал пойти снег. На улицах не было видно ни одного человека, а за каждым забором, за каждым заснеженным кустом или деревом мне мерещилась Машкина фигура и недобрый взгляд чужих бледных глаз. Это напоминало кошмарный сон, раз за разом повторявшийся в детстве, когда так хотелось, но не получалось проснуться.
Скорей бы вернуться домой, запереться на все задвижки, включить музыку погромче и не думать, ни о чем не думать, отдохнуть, успокоиться…
Вот и моя калитка. Дверь дома заперта, значит, Мария еще с работы не вернулась. Конечно, она придет к пяти, как всегда.
Войдя, я быстро запер дверь на ключ и вздохнул с облегчением. Уж в родном-то доме можно себя чувствовать спокойно!
Стараясь расслабиться, я нарочно небрежно бросил на диван куртку и шапку – сколько раз Мария ругала меня за такое! – потом пошел на кухню, приготовил чай и слопал с ним все конфеты из вазочки. Обычно их ест только тетя, я как-то не очень люблю сладкое.
Теперь – в свою комнату. Включу музыку и буду валяться на диване до прихода тети. И думать о том, как мне дальше быть – от мыслей ведь все равно никуда не денешься…
Я открыл дверь, и в лицо ударил холод. Листки бумаги, лежавшие на столе, сквозняком смело прямо мне под ноги. Точно – открыта форточка. То есть не просто форточка, а половинка пластикового окна.
Что это такое?! Не могло такого быть, чтобы я или тетя ее не закрыли, – мы вообще не открывали это окно с ноября месяца! Воры? Я подскочил к окну. Так и есть, на подоконнике снег, явно попавший туда с чьих-то подошв. Закрыв окно, я метнулся к столу и стал один за другим выдвигать ящики. Точно, здесь кто-то поработал. Все вещи были разбросаны, валялись в беспорядке. Я вспомнил о довольно приличной сумме денег, которые откладывал на новый компьютер. Они лежали в коробочке из-под шашек в среднем ящике.
Я рывком выдернул этот ящик. В нем тоже было все переворошено, но коробочка со всеми деньгами оказалась в наличии, хоть и без крышки. Я два раза пересчитал деньги – не пропало ничего. Странно…
Проверка тетиной спальни тоже дала загадочный результат. Вещи в ее шкафу и столе были явно кем-то перерыты, но не пропали ни деньги, ни золотые украшения, лежащие в шкатулке.
Я аккуратно сложил тетины вещи, чтобы вечером избежать неприятных вопросов, и вернулся в свою комнату. Странные воры, что им было надо?.. Впрочем, зачем себя обманывать, я прекрасно знаю, что они искали, и приблизительно знаю, кто это был. А все из-за открытого окна. Дело в том, что запертое пластиковое окно снаружи открыть, ничего не ломая и не разбивая, невозможно. Но именно эта створка данного окна – а в моей комнате их два, и в каждом по две открывающиеся створки – так вот, эта створка имеет дефект. Несколько лет назад я решил изучить, как окно устроено, кое-что там разобрал, потом собрал… В общем, сейчас окно закрывается плотно, но стоит его с той стороны толкнуть как следует, и оно откроется. Тете я об этом не сказал, она до сих пор ничего не знает.
А знают об этом, кроме меня, два человека. Боря и Костя, мои лучшие друзья. И больше никто.
Конечно, они денег не тронули, с горечью подумал я. Они ведь мои друзья и не станут меня грабить. Они искали вещь, которую им велела принести Машка… Ржавую железную коробочку, которая до сих пор лежит у меня в кармане куртки, со вчерашнего вечера, когда я хотел поговорить с ними напрямоту и показать эту коробочку. И она была у меня в кармане в тот момент, когда я беседовал с Анной Ивановной, а мои друзья копались в моих вещах…
Интересно, Боря или Костя? Или оба?
Или, может быть, втроем?
Я представил, как Боря и Костя влезают в окно, а Машка – или теперь ее правильнее называть Амалией? – стоит у забора и смотрит им вслед своим страшным взглядом…
У меня мурашки поползли по коже. Я покосился на окно и увидел, что начинается снегопад. Снег валил такой густой, что не было видно даже деревьев в саду. И в этой непроницаемой пелене снегопада мне почудился приближающийся к окну знакомый силуэт…
Может быть, это просто показалось, а может, и нет. Но я выскочил в коридор, приволок тяжеленный ящик с инструментами и поставил на подоконник, забаррикадировав ненадежное окно. После чего спешно задернул плотные шторы на обоих окнах и, не зажигая света, сел на диван. Сердце бешено колотилось. Я сидел неподвижно и глядел в окно, ожидая увидеть на фоне шторы силуэт или услышать какой-нибудь звук.
Ничего этого не происходило. То ли мне действительно померещилось, то ли у ведьмы оказались другие планы, но больше никто и ничто на мой дом не посягало. А я просидел так не знаю сколько времени, и меня сморила тяжелая, вызванная измученными нервами дремота…
Глава IХ Долина Снов
Я шел среди высоких колышущихся трав, и у меня в руке был зажат тоненький букетик синих цветочков. Тех самых, что я совсем недавно нарвал у каменной плиты, разговаривая с сероглазой девчонкой. Да вот, кстати, и она, идет со мной рядом в длинном синем платье старинного покроя, задумалась, молчит. Вокруг царит полумрак – не утро и не вечер, а какое-то необычное освещение, словно в комнате с неярким ночником.
Я откуда-то знаю, что времени в моем распоряжении мало, но девчонка молчит, задумавшись, говорить не торопится. Я решительно останавливаюсь, преграждая ей путь.
– Чего нужно ведьме? Какая нам грозит опасность? Не проще ли отдать ей эту штуку, и пусть катит отсюда подобру-поздорову? – задаю вопрос.
– Проще, – отвечает она очень тихо, поднимая на меня глаза. – Сдаться всегда проще. Только не одна она теперь. Знал бы ты, с какими силами она связалась. С теми, кто жаждет власти над миром. С теми, кто оценит ее дар и использует в своих целях.
– И что тогда будет? – допытывался я.
– Войны… Горе… Кровь… Кровь, много крови, здесь, на этой земле! – закричала моя сероглазая спутница, и я увидел, что на ней вместо синего платья вновь какая-то грязная рвань, а лицо побледнело, заострилось, на нем я увидел царапины, грязь и кровь. Огромные серые глаза были полны отчаяния.
– Не дай, не допусти, – зашептала она. – Ты не знаешь всего, всех возможностей… А она – она знает!
Перед глазами поплыл туман, все вокруг потемнело, меня понесло куда-то, а вслед донесся тихий голос девчонки:
– Держи крепко, не потеряй!
Ах да, у меня же в руках цветы.
И вот я снова в своей комнате. Ну конечно, в своей – стол, шкаф, кресла, окна зашторенные, а я на диване лежу, отдыхаю. Я, наверное, крепко сплю или сильно устал, потому что не могу пошевелить даже пальцем. Значит, буду отдыхать, тем более что я дома один, и мне никто не помешает. Один, конечно, один. Потому что во всем доме мертвая тишина, не слышно ни звука. Даже часов не слышно, сломались, наверное.
Только почему все стены белые? Я же дома, дома…
Я услышал, как в замке стал медленно и громко поворачиваться ключ. Громко заскрипела дверь, хлопнула.
Страх холодными щупальцами опутал тело. Я хотел вскочить, но по-прежнему не смог даже моргнуть. Этот миг, миг страшного ожидания, растянулся до вечности.
А потом я услышал шаги. Неторопливое – куда торопиться? – властное цоканье каблучков по кафелю. Откуда кафель, у нас ведь на полу линолеум…
Шаги остановились за моей дверью, словно в раздумье. А несколько секунд спустя дверь начала медленно открываться. Я увидел руку – ухоженную женскую руку с длинными алыми ногтями.
Я хотел отвернуться, закрыть глаза, хотя бы отвести взгляд – и не мог. Она вошла – элегантная женщина лет тридцати в темном бордовом костюме, с пренебрежительным выражением на холеном кукольном лице, обрамленном белокурыми локонами. Я почувствовал легкий запах дорогих духов…
Стоны, крики, плач донеслись сквозь стены. На миг мне показалось, что я здесь не один, вокруг полно других мальчишек и девчонок, и они, так же как и я, дрожат от ужаса при виде этой особы.
– Вот мы и встретились снова, красавчик, – услышал я грубоватый, низкий голос словно откуда-то из глубины. – Не ожидал меня увидеть, нет? А зря. Ты уже, мой любопытный, знаешь, что я сюда не на курорт приехала, а всего-навсего забрать одну свою вещицу. Я проверила все места, где она может быть, и – надо же! – обнаружила, что ее кто-то нашел прежде меня. Прямо из-под носа утащил, вот ведь досада! И знаешь, – улыбнулась она вкрадчиво, не сводя с меня глаз, – я думаю, эту вещь взял именно ты!
Длинный палец с острым кроваво-красным ногтем ткнулся мне едва ли не в самое лицо.
– Фи, нехорошо брать чужое! А мне ведь и в голову не пришло, что случайно встреченный мальчишка уносит в кармане украденную у меня вещь! Ну да маленький воришка, конечно же, вернет то, что взял без спросу. Сегодня или завтра вернет обязательно. Он же не хочет, чтобы ему было больно, правда?
За игривой интонацией этого голоса скрывалась серьезная угроза, и мне было страшно, как никогда. В этот момент я готов был отдать все, что угодно, только бы она ушла, только бы не видеть ее больше!
А вкрадчивый зловещий голос продолжал:
– О, вижу, ты хороший мальчик и раскаиваешься в своих провинностях. Так, может, ты отдашь мне мою вещь прямо сейчас? Ну-ка, подумай, просто подумай, где она лежит?
В памяти живо всплыло, что железная коробочка лежит в кармане моей куртки, которую я бросил на диване.
Между тем ведьма смотрела мне в глаза и ждала. Несколько секунд спустя ее лицо исказила злобная гримаса:
– Не хочешь?! Защиту ставишь – где только научился? – или уже сам в Долину шастаешь?! Ну, ничего! Не сегодня, так завтра ключ все равно будет в моих руках, и уж тогда ты на своей шкуре узнаешь, кто из нас похож на дурацкую куклу!
Злобные бледно-голубые глаза превратились в страшные черные дыры, лицо стало меняться…
– Денис! – услышал я сердитый голос из прихожей. – Ну сколько раз тебе говорить, не бросай куртку где попало! Что, трудно повесить на вешалку?
– Мария… – прошептал я. – Мария, тетенька моя родная, как хорошо, что ты пришла!
Я понял, что снова могу говорить и двигаться. А главное – страшная гостья исчезла, словно ее и не было. Я даже не успел заметить, как это произошло.
Медленно поднявшись с дивана, я сперва шагом, а потом бегом бросился к тете и крепко обнял ее.
– Что это с тобой? – Она едва не выронила сумку с продуктами.
– Соскучился, – потупился я. – Как хорошо, что ты пришла! Вот бы ты… вообще из дома никуда не уходила.
– Чего-нибудь натворил? – прищурилась тетя.
– Школу сегодня прогулял, – искренне признался я. – Э-э, проспал.
Тетя уперла руки в бока, как она обычно делала, собираясь прочесть нотацию, а потом вздохнула и поднесла к моему носу кулак.
– Ладно, будем считать, что я тебя отругала. Я, Денис, сегодня слишком устала, чтобы еще разборки устраивать. Такой день был кошмарный!
– Это точно, – охотно согласился я, неся сумку на кухню.
– О, а хлеба-то я и не купила! – спохватилась Мария, разбирая покупки.
– Ну и перебьемся один вечер.
– Никаких «перебьемся»! – На этот раз тетин тон был категоричен. – Ты сегодня весь день дурака валял, вот теперь и сходи за хлебом.
Я покосился на темень за окном, потом взял с дивана куртку и проверил – железная коробочка была на месте. Странно, почему ведьма не прочла моих мыслей, ведь она была уверена, что прочтет…
Мария, увидев, что я взял куртку, истолковала это по-своему:
– Вот и молодец. Возьми-ка деньги, да не задерживайся там.
И мне ничего не оставалось, как идти в магазин за хлебом. Выйдя из дома, я увидел, что снегопад прекратился, а по улице идет немало прохожих. Это успокаивало, вселяло надежду добраться до магазина без приключений.
Оглядываясь по сторонам, внимательно всматриваясь в лица встречных, я действительно дошел до магазина без проблем. Предварительно заглянув в окно и не увидев внутри подозрительных личностей, я вошел, купил хлеба и выскользнул за дверь.
– О, Денис, привет! А мы тебе и звонили, и домой заходили, куда ты пропал?
Их было шестеро или семеро. Боря, Костя, Квашин с Алехиным из нашего класса, Терентьев из параллельного и еще пара его одноклассников, которых я знал в лицо, но не по имени. Значит, все же семеро. Они стояли у входа в магазин, видимо, ждали меня.
– Что вам нужно? – напрягся я.
– Как это – что нужно? – улыбнулся Боря. – Разве ты не рад нас видеть? Мы же друзья.
Его улыбка и правда казалась вполне дружеской. Только думал он сейчас о другом. Единственной целью и единственным желанием Бори, Кости и всех остальных было забрать у меня железную коробочку и передать прекрасной, несравненной Маше Караваевой…
Не понял – я что, читаю мысли? Никогда подобным умением не отличался. Но факт оставался фактом, это у них словно на лбу было написано.
– Я вас тоже очень рад видеть, – кивнул я. – Только меня тетя ждет, голодная и злая. Так что всем привет и пока! Завтра в школе увидимся.
– Завтра выходной, – сказал Терентьев. – Да и в чем проблемы? Отдай своей тете хлеб и выходи. Мы тебя подождем.
Моя сумка не была прозрачной, и хлеба в ней не было видно. Стало быть, они смотрели в окно, как я покупал хлеб. Очень мило…
– Ладно, если отпустит, – как можно спокойнее ответил я, решительно пройдя между ними. Краем глаза я заметил, как они переглянулись, и от меня не ускользнул зоркий взгляд Алехина, устремленный на мой оттопыренный карман.
А не с собой ли у него эта штука? – клянусь, именно это он подумал, сразу же подмигивая остальным. Нужно было что-то делать, и делать мгновенно, пока на меня не набросились и не отобрали коробочку, так и лежавшую в кармане. Эх, сглупил я, что не оставил ее дома!..
Я небрежно сунул руку в этот карман. Так и есть – на его дне завалялось несколько дешевых петард. Я сгреб их и вытащил наружу.
– А я сегодня петард накупил – вон сколько! – похлопал я себя по карману. – Вот, держите, а я сейчас хлеб отдам, и можно будет поразвлечься.
Костя взял у меня петарды, но, похоже, ребята мне не слишком поверили…
– Да, кстати! – продолжал я. – Могу показать вам одну любопытную вещь. Я на днях в заброшенной конторе нашел железную коробочку, которую не смог открыть – она сильно заржавела. Вы мне не поможете?
– Поможем! – чуть ли не в один голос воскликнули они. Ну еще бы, внутренне усмехнулся я, сделал простоватое лицо и сказал буднично: – Только она у меня дома. Сейчас я хлеб отдам и вынесу ее.
Вот теперь, кажется, поверили, по крайней мере, сомнений я ни у кого не уловил. Как все же интересно быть телепатом! Теперь главное – уйти от них в дом, потом попросить тетю сказать им, что она меня не выпускает, а до завтра надо будет что-то придумать.
Глава Х Амалия
Я свернул к своей улице, а ребята пошли за мной. Не со мной рядом, как это всегда бывало, а именно за мной. Ни дать ни взять, почетный караул. Или, точнее, стража. Шли сзади и молчали.
– Костя, помнишь, я к тебе вчера заходил? – Во мне проснулась жажда мести. – Так она у меня с собой была, я хотел вам с Борей показать.
– А что же ты про нее ничего не сказал?! – воскликнул Костя.
– Ты ведь заявил, что со мной разговаривать не о чем, я и ушел.
Злобные взгляды остальных мальчишек скрестились на Косте, и я даже испугался, не побьют ли его сейчас. Он ведь, если разобраться, не виноват в том, что с ним сделали… Но никто ему ничего не сказал, все молча шли за мной.
У калитки я буркнул им: «Подождите, я сейчас», – и, не в силах больше сдерживаться, со всех ног помчался в дом.
– Купил хлеба? – поинтересовалась тетя.
– Ага, вот, – протянул я ей сумку. – Слушай, Мария…
– Долго же ты ходишь, – заулыбалась она. – Тебя тут, между прочим, уже заждались!
– Кто?!
– Прошу, – она распахнула дверь моей комнаты, и я увидел Машку Караваеву. Она медленно повернулась в мою сторону и сделала шаг навстречу, многозначительно улыбаясь. А еще я заметил, что ящик моего стола немного выдвинут…
– Мария… – ошарашенно повернулся я к тете. – Зачем ты ее впустила?!
– Но нельзя же заставлять девочку ждать на холоде, – пожала плечами тетя и была абсолютно права. – Вы ведь друзья, разве нет? Ладно, я пошла ужин готовить.
– Друзья, друзья, – змеиной усмешкой проводила ее Машка. – Ну что, друг дорогой, отдашь по-хорошему?
Блекло-голубые глаза сверлили насквозь, не давали отвести взгляда, словно сканировали, и я понял, что сейчас не выдержу этого страха, выну злосчастную коробочку из кармана и протяну ей. Боковым зрением я засек какое-то движение и все-таки смог отвести глаза. В окно заглядывали Терентьев и Алехин, под другим стоял Костя…
– Хорошо… Сейчас отдам, – понурил голову я, стараясь держаться к ней левым боком, так как коробка лежала в правом кармане.
– Ну, – она протянула руку.
– На чердаке спрятал, – сказал я самым виноватым тоном. Лицо Машки… да какой там Машки – Амалии! – исказила злоба:
– Играть со мной вздумал?!
– Сейчас… сейчас принесу, – пролепетал я самым испуганным тоном, выскочил в коридор, спешно натянул сапоги и бросился к деревянной лестнице, ведущей на чердак. Краем глаза заметил в маленьком окошке у двери чье-то лицо…
Машка неспешно, но неотступно следовала за мной. Я пулей взлетел по лестнице, поднял крышку люка и одним прыжком оказался на чердаке. Машка отстала – чуть-чуть, но этого мне хватило, чтобы захлопнуть крышку и придавить ее тяжелым ящиком.
– Ах, ты так? – услышал я ее злобный голос. – И чего ты этим хочешь добиться, всю жизнь там не просидишь! Но теперь я тебя уже не отпущу…
Я, собственно, и не собирался там сидеть всю жизнь. И пяти минут даже не собирался.
– Тетенька, пожалуйста, оставьте меня в покое, – жалобным голосом проскулил я, а сам на цыпочках прошел к чердачному окошку. Оно у нас выходит на другую сторону дома, из нашего двора его не видно, как ни зайди. Открыл, выглянул, осмотрелся – вроде никого не видно – и осторожно спрыгнул на покатую крышу соседского гаража, примыкавшего с этой стороны к нашему дому. Хорошо, что мы с соседской собачкой Джессикой давно подружились, она на меня даже не тявкнула, а лишь лениво помахала хвостом, когда я пересек их двор и выбрался через забор на улицу. Воистину, собака – настоящий друг человека, чего не скажешь о некоторых двуногих друзьях.
Плана действий у меня не имелось никакого. Нужно было куда-то бежать, где-то прятаться, но где спрячешься от этой ведьмы, умеющей читать мысли? Правда, моих мыслей она по какой-то непонятной причине прочесть не смогла, но все равно…
Я бежал и бежал куда глаза глядят, не слишком следя за маршрутом, главное – побыстрее и подальше. Опомнился лишь у Костиного дома – надо же, вышел к нему по старой привычке, привык ходить к другу в гости… Но что все-таки делать?
Неожиданно меня осенила шальная по своей смелости идея. Раз вход в эту самую Долину находится на заброшенном шахтном дворе, и сероглазую девчонку, которую я мысленно окрестил хранительницей, я тоже видел в тех местах, так не отдать ли ключ ей? Попробую, она заинтересована в этом, должна будет как-нибудь мне показаться.
Дорога через парк была покрыта свежим снежком, без каких-либо следов. Если я пройду, меня легко будет вычислить по следам. Немного подумав, я дошел до шахтного двора Илониной дорожкой и влез через уже знакомую дыру в заборе.
Было пусто и тихо. Снежок покрывал двор, и благодаря ему все было хорошо видно. Заброшенное здание чернело пустыми оконными проемами, и заходить туда мне очень уж не хотелось. Поэтому я просто стал у входа и негромко окликнул:
– Это… девочка, как там тебя, ключ забери, а?
Вынув коробочку из кармана, я помахал ею над головой. Но мертвая тишина была мне ответом.
Подождав немного, я прошелся по двору, еще несколько раз позвав ее, и вновь безрезультатно. Между тем мороз крепчал, пальцев ног я уже не чувствовал, и из-за этого все больше злился. Хорошенький у меня выбор – или попаду в руки этого злобного создания, или замерзну здесь, как последний идиот. Я вспомнил слова Анны Ивановны о том, что ключ на самом деле очень хрупкий, и воскликнул:
– Ну, раз он никому не нужен, то я сейчас грохну его о камни, и все дела!
С этими словами я поднял над головой коробочку, повернулся к зданию… и вздрогнул от неожиданности.
В окнах, целых и аккуратных, горел свет, сновали силуэты. Во дворе двигались невыразительные серые тени, там явно творилось нечто кошмарное, но разобрать было сложно. Словно откуда-то издалека, на грани слышимости, до меня доносились отчаянные крики и звуки автоматных очередей. Никогда, никогда в жизни больше не буду играть ни в какие стрелялки, если только выберусь из этой передряги!
Я поднял голову. Здание конторы, пустое и заброшенное, равнодушно смотрело на меня черными проемами окон. Возле того самого угла я увидел тоненькую белую фигурку, стоящую спиной ко мне…
Хватит, хватит с меня этих кошмаров! Вскочив, я бросился бежать. Но не назад, через шахтный двор, мимо этой белой фигуры, а прямо на террикон. Там, с другой стороны, есть спуск, куда-нибудь да выберусь. Лишь бы подальше от этого зловещего места.
На вершине я оказался буквально за пару минут. Теперь можно и отдышаться.
– Ой, кто к нам пришел! – Голос Терентьева был полон иронии. Они стояли вокруг меня, все семеро, и уже не пытались маскировать своих намерений. А немного дальше, возле самой фигуры Дракончика, скрестив руки на груди, стояла Машка.
– Долго же мы тебя ждали, даже замерзнуть успели, – продолжил один из незнакомых мне мальчишек.
Костя умоляюще посмотрел на остальных и сказал мне:
– Денис, пожалуйста, отдай эту штуку, и тебя не тронут. Ты не знаешь, насколько это все опасно.
– Знаю, – отрезал я. – А вы все вообще чокнутые, ведете себя, как лакеи на побегушках, как зомби какие-то!
– Ты, полегче на поворотах! – угрожающе начал Алехин.
– Тебя забыл спросить! – Меня охватила злость. Я вытащил из кармана коробочку, отступил к крутому склону и поднял ее в вытянутой руке. – Вот сейчас брошу ее с высоты, и не будет никаких проблем.
– Бросишь – сам следом полетишь, – серьезно пообещал Терентьев.
– Да отдай ты, – просящим тоном заговорил Костя. – Ну зачем она тебе нужна? Что ты с ней делать будешь?
– А ты что? – парировал я.
– Она нужна Маше, это ее вещь, – Костя чуть ли не поклонился в сторону Караваевой. Она стояла, глядя мимо меня своими карими глазами, и в ней не было ничего ведьминского – Машка как Машка. Внезапно все происходящее показалось мне абсурдом, врожденный реализм взбунтовался: почему я должен бояться какой-то Караваевой? Где на ней написано, что она ведьма?
Разозлившись окончательно, я нарочито небрежно отодвинул стоявшего на пути Квашина и в упор подошел к Машке:
– Слушай, Караваева, мне твои фокусы уже надоели. Прикалывайся над кем-то другим, а если крыша поехала, сходи к доктору. Пусть дураки верят в твои сказки, если им делать нечего, а меня ты больше не обманешь.
С этими словами я развернулся с намерением уйти оттуда.
– Стой!
Я поневоле обернулся: этот низкий, властный голос никак не мог принадлежать Караваевой. Как и ледяной, жестокий взгляд бледно-голубых глаз, не суливший ничего хорошего. Мальчишки попятились, втянули головы в плечи, страшась гнева своей повелительницы. Мне тоже стало страшно, но я уже не мог сдерживаться:
– Что, Караваева, линзы вставила? На какой помойке нашла такие уродские? А эта штука, насколько я знаю, когда-то принадлежала одной старой кикиморе с идиотскими букляшками, но никак не тебе, Караваева. Так что, уж прости за каламбур, на чужой каравай бункер свой не разевай.
Изменившись в лице, Машка-Амалия сделала шаг ко мне и попыталась властным жестом отобрать коробочку. Небрежным движением левой руки я оттолкнул ее, несильно, но она споткнулась, не удержалась на ногах и упала, ударившись головой о каменный бок Дракончика…
И тут случилось невероятное. Из Машки словно воздух выпустили, она медленно села в снегу, маленькая, жалкая, обхватив голову руками. А рядом с ней… Хотя я за эти дни насмотрелся всякого, но все равно похолодел от ужаса, видя, как в паре метров от Машки из пустоты, из воздуха, в чуть заметном синеватом сиянии возникает женская фигура. Сначала прозрачная и колышущаяся, она с каждой секундой приобретала реальный облик, становилась живым человеком из плоти и крови. Я услышал, как скрипнул снег под ее ногами, как хрустнула какая-то сухая ветка… Мальчишки рядом со мной тоже стояли ошалевшие, не в силах двинуться с места, и с ужасом смотрели на Амалию. Ее настоящий облик они видели впервые. Она была высокой, на голову выше любого из нас, в своем безупречном бордовом костюме и с неизменными белокурыми локонами.
– Ну, что стоите? Отберите у него ключ! – приказал низкий, хриплый голос. – Да аккуратно, не разбейте! А потом сбросьте этого героя со склона.
И ребята, сначала медленно и нехотя, стали приближаться ко мне. В глазах некоторых читались мольба и недоумение, но никто не рискнул ослушаться своей хозяйки. Я размахнулся, собираясь бросить коробочку вниз, но двое из них, предугадав мое намерение, встали между мной и краем плато. Я попятился, мальчишки, теперь уже резво, взяли меня в кольцо, а Амалия сделала пару шагов назад и картинно облокотилась о бок Дракончика, оказавшись прямо под каменным выступом.
Я оглянулся в отчаянной надежде найти путь к отступлению. Его не было. Ребята надвигались так, что прошмыгнуть было никак невозможно. Они бы, наверно, давно уже сбили меня с ног и выполнили приказ ведьмы, если бы не необходимость бережного обращения с коробочкой. Может быть, мне стоило кричать, звать на помощь, но один взгляд вниз убедил – вокруг ни единой души, меня просто никто не услышит. Мелькнула мысль шмякнуть коробочкой об землю, но я понимал – как только я ее выпущу из рук, меня сбросят со склона…
Глава ХI Дракончик
Шансов не было никаких.
– Ну что вы копаетесь?! – процедила Амалия.
Трое или четверо сразу бросились ко мне, кто-то из них успел схватиться за коробочку, но в этот момент страшный звук заставил нас забыть обо всем. Это был невероятной громкости треск, а за ним последовал тяжелый, гулкий удар о землю, такой мощный, что террикон под нашими ногами содрогнулся. От этого толчка нападавшие на меня мальчишки попадали наземь, а я, не удержавшись, рухнул на них.
– Смотрите! – тоненько пискнул кто-то.
Оглянувшись, я увидел: там, где пару секунд назад стояла Амалия, теперь в клубах пыли и крошеве отколовшихся камней лежала огромная глыба сплавившейся породы, бывшая до сих пор каменным выступом, поднятой «лапой» Дракончика.
А Дракончик-то… что это с ним?! Он… шевелился! Огромная каменная голова медленно поворачивалась в сторону, осыпая окрестности камешками, опадающими с гладкой, чешуйчатой кожи.
Террикон снова содрогнулся.
– А-а-а!!! – не выдержал кто-то.
– Что это?!
– Бежим! Спасайся!
– Машку не забудьте! – заорал я, пихая злополучную коробочку в карман. – Поклонники, называется…
Надо отдать им должное, Квашин и Алехин подхватили под руки мало что соображавшую Машку, и мы, насколько могли быстро, бросились вниз по тропе. Правда, то и дело нам приходилось останавливаться, чтобы переждать очередную встряску. Я каждый раз оглядывался назад. Огромное существо вытаскивало свое длинное тело из недр террикона, отряхивалось от камней, до недавних пор покрывавших его со всех сторон, так что некоторые камешки порой долетали до нас. Но, как ни удивительно, лично я совершенно не боялся этого загадочного существа. Напротив, я был счастлив таким исходом событий: Амалия погибла, и ребята – в этом сомнений не было – снова стали такими же, как были прежде, избавившись от дурного влияния.
– Как красиво… – услышал я тихий голос Машки, едва мы сошли на землю.
Все оглянулись. Блестя в свете луны такой гибкой и мягкой на вид черной чешуей, покачивая пышным гребнем на спине и шее, по вершине террикона, легко и по-кошачьи грациозно ступая, шагал самый настоящий дракон – в этом сомнений не было.
– Это что… галлюцинация? – пробормотал Терентьев.
– Сам ты галлюцинация – это скоро год Дракона наступит! – пояснила Машка, не в силах оторвать восторженного взгляда от удивительного существа.
– Ура, к нам Караваева вернулась, и уже в своем репертуаре! – хмыкнул я.
А дракон дошел до края плато, поднял лапу над пустотой и… начал медленно таять в воздухе. Сначала его тело стало светлее, потом сквозь него проглянули звезды, а затем дракон стал невесомо-прозрачным, словно сотканным из тумана, оторвался от поверхности и медленно уплыл куда-то вдаль, растаяв в темноте.
– Вот это да!
– Нам не приснилось?!
– Разве такое бывает? – послышались изумленные возгласы.
Я снова оглянулся на террикон. Он был таким, как всегда, вот только среди «скульптур» одной недоставало, и это бросалось в глаза.
Зато тоненькая девичья фигурка у его подножия в глаза совсем не бросалась, была почти незаметной среди камней. Наверняка, кроме меня, ее никто и не увидел…
Я остановился, пропуская остальных вперед.
– Денис, что ты стал, пошли! – позвал Боря.
– Идите сами. У меня здесь еще одно дело осталось.
– Какое? – спросил Костя.
– Никого не касается! – отрезал я. – Вы тут наворотили дел и так.
Они потупились, им стало стыдно. Что ж, хороший знак.
Я оставался на месте, провожая ребят глазами, пока они не скрылись за каменным забором. После чего медленно побрел по нетронутому снегу к подножию террикона, туда, где только что видел загадочную фигурку.
Она была там – сероглазая девчонка в синем платье и с длинными светло-русыми волосами. И если не считать ее наряда, не соответствующего ни моде, ни погоде, она казалась самым обычным человеком. Множество вопросов теснилось у меня в голове, но я лишь молча вынул из кармана коробочку и протянул ей.
– Возьми, это твое.
– Спасибо, – она улыбнулась одними уголками губ и легко отвинтила крышку, как будто там не было никакой ржавчины. Внутри обнаружился слой ваты, из которой она извлекла какой-то маленький предмет, который подняла перед собой.
Это была веточка, тоненькая стеклянная веточка с тремя отростками и несколькими совсем уж тончайшими листочками. Она засверкала в свете луны, стала переливаться радужным светом. Девчонка выпустила ее из руки, но веточка не упала, а повисла в воздухе. И воздух вокруг нее внезапно заискрился, завибрировал, вокруг возникло голубоватое сияние, похожее на льющуюся воду, а на веточке затрепетали листочки, и я увидел, что она не просто висит в воздухе, а является частью странного и удивительно красивого дерева, такого же прозрачного и искрящегося.
Девчонка подала мне руку:
– Пройдемся? У нас есть немного времени.
С трудом оторвав взгляд от необыкновенного дерева, я оглянулся. Ничего себе! Вместо заснеженного шахтного двора вокруг, куда ни глянь, простиралось поле, высокие травы, достававшие до пояса, колыхались без ветра. Все было точь-в-точь как в моем недавнем сне…
– Я что, сплю? – ущипнул я себя.
– Ты в Долине Снов, – ответила девчонка. – Раньше ты приходил сюда во сне, а теперь тебе выпала возможность заглянуть наяву. Правда, ненадолго.
Я неожиданно увидел у себя в руке букетик из нескольких синих цветов.
– Откуда это? Я их не рвал!
– Ты сорвал их в первое свое посещение, и до сих пор они были с тобой, – ответила моя спутница. – Да, ты правильно догадывался, именно этот подарок Долины помог тебе не поддаться колдовству Амалии. Она не смогла ни подчинить тебя, ни прочесть твои мысли…
– Да я сам мог читать мысли, и вот, оказывается, в чем причина! – понял я. – Но как так получилось, что я запросто заходил сюда во сне – без каких-либо ритуалов?..
– Ну, во сне это очень даже возможно. Во сне сюда открыт путь каждому, во сне и в мечтах, – улыбнулась она. – Правда, в твоем случае мне пришлось немного посодействовать. Жаль только, что некоторые так и жаждут грубо вторгнуться сюда наяву…
– Как тебя хоть зовут? – спросил я. – И кто ты?
– Уля, – ответила она.
– Как-как, Оля?
– Уля. Ульяна. Я когда-то приходила сюда… с Амалией. С моей помощью она сумела добыть эту веточку, и это могло стать фатальным для… скажем так, для многих. Не хочу сейчас говорить о том, какой угрозы мы смогли избежать и что было бы, если бы те недобрые люди, с которыми связалась Амалия, получили сюда доступ. Так вот, когда ведьма обрела ключ, она вышла в моем теле, а я осталась здесь, причем в качестве хранительницы. Мне просто повезло встретить… Но это тебе знать не нужно, у Долины свои тайны. Один раз мне удалось вернуться в тело, чтобы спрятать ключ, и вновь покинуть его…
Она рассказывала, пока мы медленно шли между травами, потом предложила мне присесть, и мы опустились на знакомую мне каменную плиту. Травы здесь было мало, но кое-где из-под плиты выглядывали маленькие синие цветочки, такие, как в моей руке.
– Так я здесь и осталась, охранять это место от недобрых людей. А тебя я часто видела. Как вы играли в этом дворе с друзьями, как ходили на террикон, как проходили по нашей могиле…
– По какой еще могиле?!
– Уходя, немцы по требованию Амалии истребили всех, кто принимал участие в опытах, не пощадив ни подопытных, ни ученых. Наши тела до сих пор лежат между забором и углом здания, в яме под каменной плитой, которую так никто и не догадался поднять, а просто заасфальтировали сверху. Некоторые из них ушли, другие – не знают покоя, и это грустно. Ты их видел в здании, когда нашел тайник. Для них опыты все никак не закончатся…
Память послушно подсказывала мне, как прошлым летом мы играли здесь в прятки, и я заметил как раз возле угла здания под толстым слоем разбитого асфальта что-то похожее на каменную плиту. Правда, тогда меня это не интересовало…
– Вот гадина! – вырвалось у меня. – Но скажи, теперь-то она в самом деле мертва?
– Да! – ответила Уля. – Это чудо, но оно произошло. Амалия всю свою долгую жизнь боялась и не любила этого места, словно знала, что здесь ее ждет гибель. Она даже приехать сюда до последнего момента не решалась, прислала однажды какого-то человека, чтобы он нашел ключ, спрятанный в здании. И он его почти нашел, но…
– Но, наверное, увидел там то же, что и я, и сбежал?
– В окно выпрыгнул! – прыснула Уля.
– Одного не пойму – неужели такой многоопытной ведьме было сложно найти банальную коробочку в стене?
– О, она умела искать. Но я со своей стороны умею прятать. Да так, что – не сочти хвастовством – ни одна ведьма не учует. Я тоже способна на небольшое чудо.
– Кстати, насчет чуда: я так и не понял, откуда там мог взяться дракон! Ведь это была сплавившаяся порода, такого просто не бывает!
Она посмотрела на меня хитровато:
– Такого действительно не бывает, но чудеса иногда случаются. Все мы можем больше, чем сами о себе знаем. Если человек, способный по-настоящему сильно мечтать и фантазировать, озвучит свою мечту или фантазию вблизи открытого входа в Долину Грез…
– Илона! – воскликнул я. – Ведь она рассказывала…
– Знаю. А она – личность творческая, мечтательная, так что ничего удивительного. Когда вы рассказывали свои истории, я, стараясь быть незаметной, стояла за стенкой и слушала. И поняла, что к одному из вас можно обратиться за помощью перед лицом предстоящей опасности.
– Так это ты ко мне обратилась таким способом – с помощью освещенного окна?! И почему именно ко мне?
Показалось мне, или она и правда покраснела?
– Ты… добрее других. У тебя даже имя такое мягкое, хорошее – Денис. А я люблю, когда человек добрый.
Я не нашелся что на это ответить, и какое-то время мы сидели молча, пока я не заметил, что полумрак окружавшей нас долины начинает светлеть.
– Ой! – подскочила Уля. – Нам пора прощаться. Думаю, мы уже не увидимся. Можешь нарвать еще цветов, это даст тебе кое-какие способности…
– Да знаю, какие – мысли читать, – ответил я. – Нет уж, спасибо, не нужно. Это неприлично, в конце концов мало ли о чем человек думает! Это правильно, что читать мысли других никто не может. Должна же быть какая-то личная территория… И эти тоже забери.
– Да, пожалуй, ты прав, – задумчиво ответила Уля. – Но эти оставь, их немного. С ними ты сможешь прочесть лишь мысли тех, кто задумает против тебя недоброе. В конце концов это же мой подарок!
Она потупилась и снова покраснела.
– Ну, хорошо. Твой подарок я обязательно сберегу, – улыбнулся я.
– Прощай, Денис! – В ее глазах блеснули слезы.
– Пока…
Я обнаружил, что стою один. Не было больше ни трав вокруг, ни цветов в моих руках – повсюду лежал снег. Небо на востоке заметно светлело, красноречиво говоря о том, что близится рассвет. А через шахтный двор спешила моя тетя, направляясь, видимо, к террикону. И не требовалось телепатии, чтобы понять, какая мне сейчас предстоит головомойка…
Глава XII Предновогодняя
Последняя неделя перед Новым годом прошла быстро, и все вернулось в прежнее русло. Мои друзья снова были моими друзьями, и я, понимая все обстоятельства, не мог пенять им за прошлое. Надо сказать, они быстро пришли в себя, произошедшее казалось им не то сном, не то выдумкой, хоть они и осознавали его реальность, а от былого обожания по отношению к Машке ни у кого не осталось и следа. Костя быстро помирился с Илоной, Терентьев долго ходил за Алиной с покаянным видом, и в конце концов она тоже его простила. А вот Машке пришлось тяжело. Осознание того, что ее долгожданная ведунья оказалась очередной шарлатанкой, порядком выбило ее из колеи. К счастью, ненадолго – врожденный оптимизм взял свое, и уже через три дня она снова могла улыбаться как ни в чем не бывало. Надо сказать, когда я увидел Караваеву в прежних узких джинсах, снова превративших ее из элегантной барышни в неуклюжую толстушку, то едва не зааплодировал. Боюсь, теперь у меня к элегантным девушкам будет, хм, какое-то неправильное отношение.
Разумеется, у ребят нашлись ко мне вопросы, так как они хоть и смутно, но помнили происшествие на терриконе. И я спустя пару дней после этого происшествия позвал их к себе – Костю, Борю, Машку, Илону, Терентьев тоже притопал – и рассказал в общих чертах всю эту историю, оставив в стороне лишь мой последний разговор с Улей – это никого не касалось. Да и тот факт, что они намеревались сбросить меня с террикона, я не стал упоминать, постаравшись сконцентрировать внимание на гибели ведьмы и появлении дракона – уж его-то они хорошо помнили! Ребята слушали, удивлялись, комментировали и, похоже, верили. Вот теперь Костя с Борей открыто пожалели, что не пошли тогда со мной в заброшенную контору. И лишь Машка молчала – она еще не оправилась от шока. Подозреваю, что она запомнила больше остальных, а возможно, знала и кое-что еще, неведомое мне. Но молчала.
Больше всех поразилась Илона:
– Но ведь… я выдумала эту легенду, на самом деле ничего такого я не слышала!
– А вот видишь, сбылось по-твоему, – ответил я.
– Мечты и фантазии тоже имеют силу, – подала наконец голос Машка, но ее перебил Костя:
– Значит так, Караваева! Если я еще раз услышу про эту твою ведунью…
Он сжал кулак и поднес его к носу Машки.
– Ее имя было не Амалия, – тихо, обращаясь сама к себе, произнесла Караваева.
– Чье, ведьмы с букляшками? – не понял я.
– Нет. Ведуньи. Амалия пришла и назвала мне имя, известное из давних снов. И это другое имя, не Амалия. Амалия, видимо, прочла его в моих мыслях и обманула меня, как та шарлатанка в прошлом году. А значит – это не она.
– И чего? – буркнул Костя.
– Да ничего. Просто я испугалась, что ведунья из снов на самом деле оказалась злой ведьмой, а это не так! А значит… она еще придет ко мне!
Не помню, честное слово, не помню, что мне пришлось предпринять, чтобы Машку не убили на месте… А, вспомнил, Машку спасла умная мысль Бори:
– Костя, ты не прав, – сказал он. – Значит, так, Караваева: если еще какая-нибудь ведунья на горизонте замаячит, немедленно говори нам, будем вместе разбираться. А то потом не знаешь, откуда ждать неприятностей!
– Кстати, как там Алина, пришла в себя? – поинтересовался я, когда все утихомирились.
– Ага, пришла, – ответила Илона и хихикнула, якобы невзначай показав на Терентьева. И только теперь я обратил внимание на солидный синяк у него на челюсти, до сих пор успешно прикрываемый горловиной свитера, а теперь предательски оказавшийся открытым.
Все захохотали – уж это было наилучшим доказательством того, что с Алиной действительно все в порядке.
В один из предновогодних дней я случайно столкнулся на улице с болтушкой Витой. Точнее, она увидела меня издали и догнала:
– Ты что это себе думаешь, а? Гуляешь тут, а к бабушке моей почему не заходишь? – возмущенно выпалила Вита.
– Да она меня вроде бы и не приглашала, – смутился я. В самом деле я почему-то совершенно забыл об Анне Ивановне, и это было некрасиво.
– Не приглаша-ала! – передразнила Вита. – Да она места себе не находит, за тебя переживает, уж не знаю, что у вас там за дела такие! Слушай, имей совесть, навести старушку! А то я как зайду домой с улицы, так она и выспрашивает – не видела ли я тебя? А если ты не зайдешь!.. – она с самым решительным видом преградила мне дорогу.
И я, исполненный раскаяния, поспешил за ней.
– Ба, смотри, кого я привела! – закричала Вита, врываясь в кухню, пока я разувался в прихожей.
Анна Ивановна, стоявшая у раковины, выронила из рук тарелку:
– Дениска!
– Ба, ну можно, я себе тот диск куплю? – заныла Вита. Судя по тону, прежде ей этого не разрешали. Старушка, не сводя с меня глаз, выудила откуда-то из шкафа кошелек и сунула внучке купюру:
– Покупай уже!
Хитрюга подмигнула мне и убежала.
– Все хорошо! – сказал я замершей в ожидании Анне Ивановне. – Ведьмы больше нет.
– А ключ? – недоверчиво спросила она. – Ведь он был у тебя, не так ли?
Анне Ивановне я рассказал все, не скрывая. Когда дошел до Ули, старушка всплеснула руками:
– Ох ты, горе-то какое! Это, значит, Улька Савина была! Я ж ее мать знала, Татьяну, после войны уже познакомились, как она горевала… Искала хотя бы место, где дочь похоронена, да так и не нашла.
– И как же я забыл! Похоронена… Она показала мне, где эта могила – там яма была накрыта плитой, ниже уровня земли, потом сверху асфальтом закатали. Но я видел в детстве эту плиту сквозь разбитый асфальт!
– Я уже поняла, о какой яме ты говоришь, – кивнула старушка. – Была там до войны яма, уж не знаю, для каких целей, как раз возле угла здания. Но они точно там? Улька так сказала?
– Да! – Перед моими глазами вновь встало кошмарное видение, но теперь это было всего лишь воспоминание, никак не грозящее перейти в реальность.
– Ну, если так… Значит, я сообщу об этом куда следует. Скажу – видела в войну, как расстреливали! И пусть только попробуют отвертеться – через Совет ветеранов, через газету добьюсь, чтоб их перезахоронили как положено! К тому же еще живы родственники некоторых из этих ребят, я их тоже найду.
– А что вы скажете, если спросят, почему до сих пор молчали?
– Хм… не твои заботы, придумаю что-нибудь. При желании всегда можно придумать объяснение… Да, и вот еще что. Я тут думала-думала, что же мне делать с этими документами. Уж если раньше не передала их ученым, то теперь, когда наука поставлена на коммерческую основу, подавно не стану этого делать. Может, уничтожить их, от греха подальше, а? Ты что посоветуешь?
– Знаете, вы, пожалуй, правы. Это бомба замедленного действия, вот что я вам скажу. Если их оставить, то неизвестно, когда и в какие руки они попадут, – не задумываясь, ответил я. – Тем более что у Амалии остались опасные приятели.
– Значит, решено. Сегодня займусь всеми этими делами – долго же они дожидались своего часа!
Забегая вперед, скажу – Анна Ивановна выполнила обещанное. Весной, едва растаял снег, яму возле конторы вскрыли и действительно нашли там останки нескольких десятков человек. Я, по счастью, сам этого не видел, зато газеты трубили долго. В итоге их торжественно перезахоронили неподалеку – как раз возле памятника между двумя зданиями бывшего концлагеря. Теперь там не один памятник стоит, а два. Второй меньше размерами, это скромная гранитная стела с изображением четырех гвоздик и свечи, на ней написано девять фамилий – тех, кого удалось идентифицировать или хотя бы вспомнить, и первым номером идет У. С. Савина. Остальные числятся «неизвестными». На церемонии перезахоронения мы с Костей присутствовали, она проходила достаточно торжественно, там даже батюшка землю освящал, что лично мне пришлось по душе.
Не знаю, освящение ли помогло, но больше я в шахтном дворе ничего аномального не видел. Хотя порой – редко, но бывает – слышу во сне, как цокают каблучки по кафельному полу нацистской лаборатории, и все живое замирает в ужасе. Страха уже почти нет, вместо этого пришло понимание – ведьма больше никому не причинит зла, мертвые обрели покой, но земля, где все это происходило, ничего не забыла, память места не стереть ничем. Я теперь такие вещи немного чувствую – наверное, визит в Долину Снов не прошел для меня даром.
Но это я увлекся, забегая вперед. А пока мы жили в предвкушении новогодних праздников. Поселок наш еще долго гудел о случившемся на терриконе обвале. Разумеется, все сочли это обвалом, а чем же еще? Тетя мне все уши прожужжала, чтобы я не смел больше приближаться к этому опасному месту. Да я и сам не рвался возвращаться туда, где пережил такой страх.
Однако вечером последнего дня в году, когда мы с тетей добавляли последние штрихи к праздничному столу в ожидании гостей, которых никогда не приглашали и которые всегда неизменно приходили, порой самые неожиданные, так вот, около шести часов вечера в дверь постучали.
– А вот и гости! – Мария сняла фартук, поправила прическу и пошла открывать. – Ну-ка, кто к нам пожаловал?
А пожаловали к нам мои приятели всей компанией – Костя, Борька, Машка, Илона и, как ни странно, Алина с Терентьевым. Алина узнала всю правду об этой истории то ли от Илоны, то ли от Терентьева, или от обоих сразу, что добавляло убедительности. В последние дни она резко изменила отношение к нашей компашке в лучшую сторону.
– Денис, как ты отнесешься к тому, чтобы пойти сейчас запустить салюты? – с порога спросил Костя.
– Ой, я и забыл! – воскликнул я. – У меня же осталась куча салютов!
Мигом собравшись и захватив пакет с салютами и петардами, я шагнул к двери.
– Что ж, идите, – одобрила тетя. – Но потом обязательно к нам! Стол накрыт, я вас жду!
– Ну что, здесь запустим или пойдем на террикон? – несмело спросила Илона, когда мы вышли на улицу.
– Давайте на террикон! – воскликнул Боря. – Там интереснее. Мы-то с вами знаем, что собой представлял тот обвал, которым нас пугают…
– И знаем, что сейчас нам ничего не грозит, – кивнула Машка.
– Заодно посмотрим, как там теперь все выглядит, – по-хозяйски решил Костя. – Половину салютов запустим там, а вторую половину – уже дома, после полуночи.
Возражений не было.
На терриконе все было по-прежнему. За исключением того, что на месте «скульптуры» Дракончика и вокруг него теперь просто валялись груды камней. Их было много, но не настолько, чтобы хватило хотя бы на треть Дракончика.
Близко к нему мы подходить не стали, вместо этого отправились к Жабе и запустили с ее подножия не половину, а почти все салюты. Машка с трудом отобрала у меня последние семь штук, чтобы сохранить их до встречи Нового года.
А потом мы долго стояли и любовались сияющими огнями города. С террикона были видны огромные наряженные елки на трех самых больших площадях района, окна домов переливались разноцветными огоньками гирлянд, откуда-то неслась музыка. Тут и там слышались хлопки – это взлетали в небо огни близких и дальних салютов. Пока мы стояли, на противоположном конце плато еще одна компания устроила свой праздник пиротехники, недалеко от них – третья… В прежние годы здесь в эту ночь вообще яблоку было негде упасть, но сегодня многие, видимо, были напуганы недавним «обвалом» и предпочли не рисковать.
Вдоволь насмотревшись на всю эту красотень и изрядно замерзнув, мы отправились к месту спуска. С этой стороны пейзаж был куда мрачнее, хотя из-за заброшенного парка тоже вылетела парочка салютов. Проходя мимо нашего домика, Боря по привычке свернул туда, но Маша категорично заявила:
– Ну уж нет, сегодня мы страшилки рассказывать не будем!
– И правда, хватит уже с нас страшилок, – согласился Костя.
– Всему свое время… – начала Илона и осеклась. Вслед за ней замерли и остальные.
Я проследил за их испуганными взглядами и не увидел ничего страшного из того, что ожидал увидеть. Парк как парк, дорога как дорога, поезд как поезд…
– Почему вы туда уставились? – удивленно спросила Алина. – Что там такое?
– Да ничего особенного, – прошептала побледневшая Илона. – Просто там уже давно нет рельсов…
Нет рельсов! Я чуть не грохнулся прямо в снег. По широкой дороге, на которой уже давно не было рельсов, мчался длинный состав. Колеса его скрывались в клубах взвихренного снега – или, может быть, в тумане? Зияли чернотой пустые окна, и только фары паровоза мерцали бледным желтоватым светом. Поезд пронесся на большой скорости, но совершенно беззвучно, и исчез во тьме…
– Эй, детишки, лыжню! – услышали мы сзади не очень трезвый мужской голос, и все разом оглянулись. Та самая компания, что запускала салюты на другом краю террикона, тоже шагала к спуску, а мы стояли у нее на пути. Ребята молча расступились, пропустив нескольких взрослых дядек и тетенек, нетвердо державшихся на ногах.
– Говорят, под Новый год что ни пожела-ается, все всегда произойдет, все всегда сбывается! – задорно подмигнув нам, пропела тетка, шедшая последней.
– Это точно, – хмыкнул я. – Смотря только, чего пожелать…
Ребята поняли намек и засмеялись. Новый год обещал быть веселым.
Примечания
1
Об этом можно прочесть в повести Елены Арсеньевой «Демоны зимней ночи» (сборник «Большая книга ужасов – 2016», издательство «Эксмо», 2016).
(обратно)2
Об этом рассказывается в повести «Сын тумана» в книге Елены Арсеньевой «Большая книга ужасов – 68», издательство «Эксмо», 2016.
(обратно)3
Об этом идет речь в повести «Остров погибших душ» в книге Елены Арсеньевой «Самые страшные каникулы» (серия «Большая книга ужасов»), издательство «Эксмо», 2014.
(обратно)4
Об этом можно прочесть в повести «Ночь на французском кладбище» в книге Елены Арсеньевой «Самые страшные каникулы» (серия «Большая книга ужасов»), издательство «Эксмо», 2014.
(обратно)5
Дата солнцестояния незначительно смещается каждый год.
(обратно)6
А л ь в ы – в скандинавской мифологии волшебные существа, искусные кузнецы и музыканты. Светлым, то есть добрым, альвам противопоставлены темные, злобные: гномы, тролли и цверги.
(обратно)7
Ф е б е р – лихорадка (норвеж.).
(обратно)8
Т е р р и к о н – отвал, искусственная насыпь из пустых пород, извлеченных из земных недр при добыче угля и других полезных ископаемых. Имеет форму конуса, иногда, как в данном случае, – с усеченной вершиной.
(обратно)9
О жутких событиях, произошедших с Денисом, Костей и их приятелями в летнем лагере, вы можете узнать из повести «Смертельно опасные желания», вошедшей в «Большую книгу ужасов–34», издательство «Эксмо», 2011.
(обратно)
Комментарии к книге «Большая книга ужасов 2017», Ирина Владимировна Щеглова
Всего 0 комментариев