«Приключение в наследство»

Приключение в наследство (fb2) - Приключение в наследство (Детективное агентство «Белый гусь» - 13) 902K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кирилл Кащеев - Илона Волынская

Кирилл Кащеев, Илона Волынская Приключение в наследство

© Волынская И., Кащеев К., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

* * *

Пролог Кровь на монетах

* * *

Сумерки сгущались над развалинами. Собственно, и развалинами-то это не назовешь: что здесь было, развалилось от войн, погоды и времени, что осталось – за прошедшие века успело развалиться вновь… и остатки тоже не уцелели. Сохранились пара каменных остовов стен, высотой и шириной с табуретку, поросшая травой канавка, где когда-то был ров, и холмики размером с кротовью кучку. Только зная, что ищешь, можно было догадаться, что холмики расположены геометрически правильно, по периметру возвышавшихся здесь когда-то укреплений. Понятно, почему эти развалины развалин не привлекали туристов. Но кое-кто здесь все-таки был.

Металлоискатель напомнил о себе приглушенным звоном.

– Слышь, там что-то есть! – Парень с металлоискателем плюхнулся на колени. – Как думаешь… оно? То самое?

– Откопаем – увидим. – Напарник ударами складной лопатки срезал траву и аккуратно обкапывал ямку в выделенном металлоискателем месте. – Даже если не оно… – На девяносто процентов он был уверен, что «не оно» и «не то самое», но разочаровывать новичка не хотелось. – Все равно отличный «коп» получился. Место если не золотое, то очень даже медное, – усмехнулся он. – Одних «буратинок»[1] под верхним слоем уже две пригоршни.

– Плевать на «буратинок»! – почти взвизгнул первый, до белизны сжимая пальцы на ручке металлоискателя. – Я ради них два года архивы шерстил?!

– И-и-и, мила-а-ай! – подражая старушкам из старых фильмов-сказок, протянул опытный напарник. – Знал бы ты, ради какой фигни иногда приходится по архивам копаться. Самым кладистым кладом, который мне удалось нарыть за всю мою копаческую карьеру, был ящик с советскими червонцами, командирскими часами и партбилетом.

– Есть карта. Там все показано, – зло процедил первый. Тяжело перевел дух, изо всех сил стараясь говорить сдержанно. – Не вижу причин, почему бы нам не найти.

– Кроме той, что это не карта, а очень приблизительный план местности, который рисовал безграмотный крестьянин четыреста лет назад? Действительно, какие могут быть причины?

– Если мог план нарисовать, значит, не безграмотный. По тогдашним меркам, – хмуро пробормотал первый и неловко добавил: – Не обижайся. Я просто…

Лопата обо что-то звякнула. Напарник запустил в раскоп руку…

– Что?! – застонал первый, почти ныряя в яму.

– Тихо-тихо! – второй поймал его за плечи. – Выражение, что клады ищут не лопатой, а головой, не означает, что этой головой надо копать. Кинь мне нож.

Первый метнулся к снаряжению и ткнул в напарника ножом.

– Мне, а не в меня! – рявкнул тот, перехватил нож за рукоятку и, работая широким лезвием, принялся расширять раскоп. Жирный дождевой червяк верхом на комке земли усвистал в даль, блеснуло что-то металлическое размером с монетку.

– Серебро? – дрогнувшим голосом спросил первый.

– Скорее олово. – почему-то шепотом ответил второй, а губы его расползались в неудержимой улыбке. – Реально старинное.

– Сундук, да, сундук? – первый на четвереньках заплясал вокруг ямы, как мультяшный пес вокруг косточки.

Тускло-серебристый просвет увеличился до небольшого блюдца, стали отчетливо видны выпуклости на оловянной бляхе: узоры забила земля, но все равно можно было разглядеть цветок, птицу…

– Я знал! – глядя, как ловкие пальцы напарника ощупывают узор, с тихим восторгом выдохнул первый. – Я верил! Это ж всего один сундук, а их десятки! Сокровища моего предка! Сундуки, бочки, бочонки! Золото, драгоценные камни!

– Ну да, учитывая, что твой предок половину шляхетских имений по Волыни грабанул, Киев вчистую обнес… – Напарник отложил нож, сунул обе руки в яму, напрягся… Приятель судорожно дышал ему в затылок.

– Ну-у?! – простонал он, с хлюпом втягивая воздух между зубами. – Сундук?

Спина напарника напряглась, под грязной майкой вздулись мускулы, и он завалился на спину, сжимая в руках…

– Ну, типа, сундук. Сундук, типа, шкатулка. – В руках у него была продолговатая шкатулочка с висящей на одной петле крышкой.

Из груди первого вырвался неопределенный звук – то ли стон, то ли вздох. Посмеиваясь, напарник сдвинул скособоченную крышку и вытряхнул содержимое на газету. Из шкатулки посыпалась земля… и вывалились медный крест на сгнившем кожаном гайтане, темные бусины, когда-то бывшие низкой янтарного ожерелья, и мелкие жемчужинки, грязно-серые и похожие на дохлых личинок. Налетевший ветерок кинул в лицо перепревшую труху, некогда бывшую узорчатой девичьей лентой.

Первый схватил лопату… и яростно шарахнул по найденному кладу. Шкатулка упала набок, скатилась вниз с холмика раскопа. Зерном рассыпались бусины.

– Совсем сдурел! – заорал напарник. – Настоящее Средневековье! С тем, что уже накопали, поездку окупит и на следующую останется. – Он кинулся поднимать с земли медный крест.

– Ты не понимаешь… – прижавшись лбом к черенку лопаты, бормотал первый.

– Где уж мне, после стольких лет примитивно-приземленного копа, – собирая рассыпавшиеся бусины, ворчал второй.

– Предок… карта… золото… – раскачиваясь, как в трансе, продолжал бубнить первый.

– И правда золото! – вдруг изумленно охнул второй и сунул товарищу под нос нечто, больше всего похожее на комок грязи. – Все как ты хотел… только немножко меньше!

Приятель с силой подбил его ладонь:

– Никакое это не золото!

– А я тебе говорю, кольцо! – подхватывая непонятный комок в полете, настойчиво повторил напарник. И рванул по склону холма к текущей внизу речушке.

– Куда тебя понесло? – заорал ему вслед приятель, но тот уже скакал по широким круглым валунам, уходящим в воду чуть не до половины ширины речушки.

– Сейчас увидишь! – обернулся он, поднимая сгусток грязи над головой…

Нога поскользнулась на гладком влажном валуне. Взмахивая руками, точно выполняя гимнастическое упражнение, он еще старался удержаться – но подошвы разъехались, и, подняв столб брызг, он рухнул в воду.

– Придурок! – рявкнул первый и, так и не выпуская из рук лопату, кинулся на помощь.

Гладь реки раздалась посреди отражения белого облака, и из глубин с фырканьем вынырнул напарник. Что-то прокричал… и снова исчез. Вода вскипела… и затихла, лишь отчаянно дрожали отраженные в ней небо и деревья. Напарника не было… и не было… Стоящий на камнях первый жалобно заскулил, как брошенный щенок. Прыгать в воду? Искать? В речке, поглотившей его напарника? Только что мелкая и несерьезная, теперь она вызывала настоящий ужас. Вода забурлила снова, и из ее глубин медленно и торжественно восстал… ОН. Напарник. Облепленный тиной и водорослями настолько, что смахивал на утопленника. Первый шарахнулся.

– Ты чего? – рявкнул напарник. – Здесь золото!

– Хорэ прикалываться! – яростно заорал первый, выплескивая в крике страх, и стыд за этот страх, и разочарование…

– Прикалываться? А н-нааа! – и с силой впечатал ладонь в ладонь приятеля.

Вода, песок и черные катышки ила стекали между пальцами, а первый смотрел – смотрел не отрываясь. В лучах заходящего солнца на его ладони блестели золотые монеты.

– Тут течение есть… – захлебываясь словами и отплевываясь тиной, бормотал стоящий в воде напарник. – Я за какой-то, типа, корень ухватился, а там, за ним, вроде маленькой пещерки, под берегом… Я оттолкнуться хотел… дно песчаное… А она блеснула… самым краешком… монета! Я воздуха набрал, снова нырнул, просто руками в той пещерке песок разгреб, а там! Вроде как бочонок, целенький, только крышка соскочила, а вокруг! До фига золота! – выдохнул он и от полноты чувств облапил склонившегося над водой товарища за плечи. – Слышишь, ты, чертов потомок, мы нашли! – И он с уханьем нырнул снова.

– Бочонок, – оставшись в одиночестве, успел пробормотать первый. – Всего один бочонок.

– Гляди! – выныривая из воды, восторженно завопил напарник – из сложенных пригоршнею ладоней сыпались монеты, разбивая речную гладь и пуская круги, а между пальцами свисал украшенный тусклыми камнями тяжелый крест. – Мы богаты!

– Это моего предка золото! – сквозь зубы процедил первый. Лопата черным росчерком мелькнула в сгущающихся сумерках. Напарник успел отпрянуть – острие лопаты чиркнуло по волосам, кровь мгновенно залила лицо. Кровь и золото из сложенных ладоней взметнулись вверх и осыпались в реку, а следом с шумом рухнул и человек.

– Держи, сыплются! – с нелепым упреком завопил первый и кинулся в воду. Зашарил руками по дну, покрытому песком и островками топкого ила.

Сильные, привычные к лопате пальцы сомкнулись на его горле, тяжесть навалилась на плечи, вдавливая в дно. Первый ударил – попал, хватка на горле ослабла, он извернулся и вскочил.

На него кинулись сзади. Он ухватил противника за рубаху – затрещала ткань, – попытался кинуть через спину… не удержался, и оба рухнули в воду. Его прижали ко дну, словно обрамленное бурлящей рамкой, нависло лицо напарника – струйка крови сочилась из глубокого пореза и мгновенно расплывалась в воде. Они вцепились друг в друга. Захват! Рывок! Река бурлила. То одна, то другая облепленная мокрыми волосами голова поднималась над водой и снова уходила вниз – противников уже невозможно было различить. Подсечка, кто-то падает на колени, другой кидается на него, рык, брызги, беспорядочно бьющие по воде руки… Удар, взметнувшийся за кулаком веер брызг… Противник валится навзничь… успевая последним, отчаянным усилием вцепиться в своего врага, утаскивая его за собой. Вода вскипела, как в кастрюле на огне. Взбаламученная пена захлестнула валуны… И все стихло. По речной глади пошли круги… один, второй, третий… и ничего. Лишь волны.

Рука появилась из воды, зашарила по камням, попыталась ухватиться, пальцы сорвались, уцепились снова… и, тяжело дыша, на камни выбрался человек. Один. Перекатился на спину и замер, бессильно раскинув руки и запрокинув голову к бледной молодой луне. Только бескровные губы непрерывно шептали:

– Золото… Клад Косинского…

Глава 1 Шри-Ланка отменяется

Год спустя

– Да, Косинская, заказывали… Выходим! – На ходу запихивая мобилку в сумку, мама сбежала по лестнице. Мурка и Кисонька уже помогали таксисту заталкивать чемоданы в багажник. Еще одну сумку с косметикой, купальниками, ноутом, кремами для загара, от загара и, кажется, даже вместо загара пришлось сунуть на заднее сиденье.

– Поехали! – такси завершило почетный круг по двору, сумка придавила Мурку к дверце, машина выкатилась из арки и устремилась по проспекту к аэропорту.

– Господи, неужели отпуск! – почти простонала Марья Алексеевна. – Я так вымоталась за год.

– А уж мы-то как! – пробормотала Мурка и тут же торопливо добавила: – Экзамены… а еще работа в детективном агентстве «Белый гусь»: компьютерная преступность, похищение предметов искусства, банковские разборки…

– Вы хоть в Бердянске немножко отдохнули, – ревниво возразила Марья Алексеевна.

Девчонки дружно поперхнулись – в Бердянске они обезвреживали бомбы. Расслабляющее занятие.

– А я так вообще без передышки! – продолжала Марья Алексеевна. – Я от усталости уже лыка не вяжу. Вот дайте мне лыко – и я его не свяжу! – торжественно заверила она.

– Куда едем, если не секрет? – улыбнулся таксист.

– На Шри-Ланку! – восторженно выпалила мама. – Я в юности млела от «Свидания с Рамой» Артура Кларка. Там про храмы Шри-Ланки… Я даже не думала, что увижу это сама! – Мама счастливо зажмурилась. – Все-таки наше время дает столько возможностей!

– Мы тоже недели через две с женой поедем, – покивал таксист. – В Болгарию. В «АвиаМире» билеты недорогие.

– Мы тоже «АвиаМиром», – засмеялась мама. – У них скидка была. Мне нравится, что улетают из нашего аэропорта, никуда тащиться не надо.

– И мне нравится, – пробормотала Кисонька. – А еще больше: ванна с гидромассажем и buffet-style breakfast[2]! Экскурсии на автобусе с кондиционером, чтоб привезли, увезли, а самой пальцем не шевелить!

Мурка кивнула. При всем внешнем сходстве – близнецы ведь! – характером рыжие сестрички были не очень схожи. Кисонька любила брендовую одежду, обувь, сумочки, стильные кафе… и ката с оружием, сделавшие ее кандидатом в мастера спорта. Еще можно сказать, что Кисоньке нравились мальчики, но это было бы неправдой – на самом деле мальчикам нравилась Кисонька, а сама рыжая принимала сей факт с равнодушной небрежностью. Мурке на мальчиков было плевать: она терпеть не могла по два часа ковырять одну порцию мороженого в кафе или весь вечер таскаться под ручку на продуваемой всеми ветрами набережной. Набережную надо пробежать быстро, мороженое съесть на ходу и скорее попасть на тренировку – чемпионкой Европы по рукопашному бою Мурка уже была и собиралась стать чемпионкой мира. Исключение делалось только для шефа агентства и компьютерного гения Вадьки Тихонова: с ним Мурка готова была и в кафе, и на набережную, но лучше – вместе вести расследования, сражаясь то с похитителями древностей, то с террористами. Но сейчас даже Мурка устала, ей тоже хотелось комфорта, моллюсков с лобстерами, лунной дорожки над океаном… Сестры глядели друг на друга и улыбались – они предвкушали.

Такси остановилось возле аэропорта.

– Хорошего вам отдыха! – Водитель выгрузил багаж, и машина отъехала. Нетерпеливая мама ухватила сумку и, звонко цокая каблуками, ринулась к раздвижным дверям. Обремененные чемоданами, близняшки замешкались. У входа в аэропорт на чемоданах сидели молодые женщины – с одной стороны и с другой, как каменные львы у подъезда старинного особняка. Только вот львы не рыдают в три ручья, синхронно всхлипывая и утираясь подолами ярких рубашек «отпускного» вида. Сестры замешкались, переводя взгляд с одной чемоданной сиделицы на другую – те, словно сговорившись, распечатали бумажные платки и теперь в унисон сморкались, распугивая воробьев с клумбы. Окутанная грезами о Шри-Ланке, мама вихрем пронеслась мимо, помахала девчонкам:

– Ну что вы там застряли, скорее! – и исчезла в здании аэропорта.

– Не хочу проблем, – Кисонька угрюмо покатила чемодан мимо рыдающих теток. – Ничьих…

– А придется, – пересекая порог, мрачно заверила ее Мурка. В аэропорту было жарко. В первый момент казалось, что сломался кондиционер, таким тяжелым и горячим был воздух. А еще в аэропорту стоял ор!

– Не имеете права! В суд на вас! Немедленно верните!

Народ клубился по залу, собирался парами и группками, размахивая руками и яростно что-то доказывая друг другу, сидел на ступеньках лестниц, курил, не обращая внимания на таблички «Курение запрещено», а обычно лютые уборщицы жались по углам и только настороженно поблескивали глазами из-за швабр. Самая большая толпа и самые злобные, полные ненависти крики неслись со стороны офисов авиакомпаний, хотя какое окошко осаждают, не было видно за плотно сомкнувшимися спинами. Мама бочком-бочком двинулась мимо толпы к терминалу:

– Что это тут творится… Непонятно… Улетим и даже не узнаем…

Близняшки мрачно НЕ переглянулись. В них росла уверенность, что узнают, причем прямо сейчас. Мама подрулила сумку ко входу в терминал… На терминале их рейс не «висел». Мама оглянулась на царящее над аэропортом табло – там рейса тоже не было. На табло вообще было подозрительно мало рейсов.

– Простите, у нас сейчас рейс… Должен быть… – она повернулась к караулящей терминал женщине.

Женщина поглядела на маму со строгой печалью и философски вздохнула:

– Он решил остаться должником. Боюсь, вам туда! – она указала в самую глубину толпы.

Мама с ужасом поглядела на столпотворение:

– Я не хочу туда! Я хочу сюда! – и сделала шаг к терминалу, за которым виднелась лента транспортера и будочка таможни.

Женщина с сумрачно-героическим лицом шагнула навстречу, перекрывая маме дорогу.

– Я тоже, безусловно, хочу, чтоб вы прошли именно сюда, – проникновенно сказала она. – Хотя бы потому, что тогда вы не возьмете свою сумку и не дадите мне ею по голове.

– Почему я должна давать вам сумкой по голове? – Взгляд у мамы расфокусировался, кажется, ей стало откровенно нехорошо.

– Потому что урны охрана только что убрала, – с той же строгой печалью сказала женщина.

Мурка и Кисонька оглядели вмятину в пластиковой перегородке терминала, которая вполне могла получиться, если влепешить в нее пластиковую же урну. В прическе женщины тоже обнаружился характерный беспорядок – вряд ли окурок и кусок банановой кожуры присутствовали там изначально, в качестве trash design.

– Но вам все равно придется пройти туда! – женщина с решимостью мученицы скрестила руки на груди.

– Скажите хоть, что происходит! – взмолилась мама.

В лице женщины что-то на мгновение дрогнуло, она даже открыла рот… покосилась на здоровенные чемоданы рядом с сестрами… и как лошадь затрясла головой:

– Туда-туда, с меня урны хватит…

Мама сделала шаг, второй и оказалась в тылу толпы – там человеческая масса была более разреженней, чем в эпицентре, люди не орали, а только коротко вскрикивали и подпрыгивали, надеясь разглядеть, что творится впереди.

– Простите… – хватая за рукав то одного, то другого, лепетала мама. – Кто-нибудь может мне объяснить…

Но люди все вскрикивали и подпрыгивали, не обращая внимания на теребящую их маму. Лицо мамы вдруг стало твердым и ожесточенным… она сунула два пальца в рот и свистнула так пронзительно, что задребезжали стекла, а охранники принялись судорожно хвататься за рации. На зал ожидания пала тишина – и все лица, как подсолнухи к солнцу, начали обращаться к маме.

– Что здесь происходит?

– О, новенькая! Шустрая, – наконец сказал сивоусый мужик, похожий на оживший шкаф. – Люди, а пропустите-ка шуструю новенькую, так сказать, к источнику информации!

На лицах окружающих появилось странное выражение, напоминающее грустное злорадство, и толпа начала распадаться на две части, пропуская маму к окошку в прозрачной стене. Нервно оглядываясь, точно боясь, что эти странные люди на нее кинутся, мама пошла к окошку – Мурка и Кисонька потащились за ней.

– Если что – первую волну атаки и вправду можно сбивать чемоданами, – уголком рта процедила Мурка.

Почему в кассах и справочных окошки расположены так, что увидеть прячущегося за ними человека можно только с извилистым прогибом спины?

– Простите, но я должна лететь на Шри-Ланку, а женщина на терминале сказала обратиться к вам…

Девушка в форме нажала кнопку, и механически-скрипучий голос селектора выдал:

– Рейс отменен, компания «АвиаМир» приносит извинения за неудобства.

Толпа разразилась злорадным уханьем.

– А когда следующий?

– Все рейсы отменены… в связи с банкротством компании, еще раз приносим извинения.

Мама морщилась, стараясь расслышать ответ сквозь бушующий вокруг издевательский хохот. Постояла, осмысливая информацию – лицо у нее стало… перевернутым, то есть вроде бы лоб и подбородок не менялись местами, но впечатление было именно такое. Но она все еще не сдавалась:

– Тогда посадите нас…

– …на рейс любой другой авиакомпании! – вдруг вразнобой проскандировали в толпе и снова злобно захохотали.

– В связи с банкротством компания лишена возможности осуществить replacement, извините. – Девушка приносила извинения так часто, что ей бы их отпечатать и раздавать как рекламные буклеты.

– Тогда… – набрала полную грудь воздуха мама.

– …верните нам деньги! – уже слаженно и четко проскандировала толпа.

Девушка за окошком съежилась, точно боялась, что будут бить, но мужественно прижала кнопку селектора:

– Мы внесем вас в очередь наших кредиторов. Ход продвижения вашего дела…

– …смотрите на нашем сайте! – толпа окончательно скричалась и теперь выдавала фразы единым голосом.

– Если его не отключат – модератору тоже платить надо, а все бабки уже в Швейцарии, у хозяина вашего! – раздался одинокий выкрик.

– …Спасибо, что воспользовались услугами нашей авиакомпании! – пискнула в селектор девушка.

Мама выпрямилась и оглядела толпящихся вокруг людей:

– Ну и что я теперь должна делать – раз уж вы тут до такой степени все знаете?

Сивоусый мужик с интересом поглядел на нее:

– Тут имеется разнообразие в подходах: кто ревет, кто в драку лезет, кто ругается.

– Драться и ругаться я, безусловно, не буду, – сдержанно сказала мама, подумала… – А впрочем, извините, буду! Немедленно верните деньги! – и она врезала кулачком по плексигласовой стене. – Я на вас в суд подам!

Видимо, мамин вопль стал для несчастной девушки последней каплей. Слезы брызнули у нее из глаз как у клоуна в цирке – с разлетом, забрызгивая прозрачную стенку – она навалилась на кнопку всем телом и завопила в ответ:

– Нашли чем пугать – меня, ха! За два месяца зарплату не дали, и не дадут, а детей у меня тоже двое, муж-летчик в Тайване арестован вместе с самолетом, у него даже на еду денег нет! Слушаю от вас это все, а сама без работы осталась! Куда я теперь, а муж – кто ему обратный перелет оплатит… – и, закрыв лицо руками, она громко и некрасиво зарыдала.

– Да… – негромко сказала мама. Отошла от окошка… вернулась… и сунула в щель свою визитку. – Ничего не обещаю, но сходите вот сюда. Скажете в отделе кадров, что от меня, может, у них найдется что-то…

Девушка подняла залитое слезами лицо, икнула и пробормотала:

– Вы… первая, кто… Я… попробую… – и стиснула визитку в кулаке, как гранату. – Спасибо, что обратились в нашу… Ой, просто спасибо!

– Пойдемте домой, девочки. Шри-Ланка отменяется. – И мама устало потащилась к выходу.

Глава 2 Активный отдых для неленивых и любопытных!

– Мы не сможем купить билеты еще раз. – Мама откинулась на спинку сиденья и безнадежно поглядела на близняшек. Обратно их вез другой таксист. Интересно, тот, первый, уже знает, что поездка в Болгарию отменяется?

– Деньги не вернут? – хмуро глядя на затуманенную смогом зелень родного города, спросила Кисонька.

Мама пошевелила мобилкой – полдороги она просидела, не отрываясь от Интернета. Девчонкам тоже хотелось влезть в Сеть, но они были уверены: стоит им прикоснуться к мобилкам – немедленно последует скандал. Логического объяснения этому не было, но долгий опыт общения с родителями говорил: мобилки и ноуты в момент семейного кризиса не приветствуются.

– Все самолеты арестованы, хозяин свалил. Никто не сомневается, что он сам обанкротил свою компанию, но доказать не удастся. От отеля тоже придется отказаться, вопрос, вернут ли нам хоть часть предоплаты, – мама смущенно поглядела на девчонок. – У папы сейчас финансовые трудности.

– У него снова пытались отжать бизнес, – кивнула Мурка. – На этот раз наши местные.

– Вы знаете? – всполошилась мама.

Губы сестер скривили одинаково мрачно-сардонические усмешки. Они даже знали, где мама прячет крем от морщин, чтоб папа не видел, как она им пользуется, а это был секрет более охраняемый, чем код доступа к ядерному оружию. Такси въехало в их дворик, все трое мрачно выбрались, и таксист принялся выгружать чемоданы.

– Господи, всего два часа назад мы отсюда уезжали – такие счастливые! – прошептала мама, и в ее голосе дрожали слезы.

– Машенька, голубушка! – раздался топот не топот, а некое неопределенное «козление», словно пытались одновременно и бежать и не бежать, сохраняя достоинство. – Извините, ради бога, моя дорогая! – соседка Греза Павловна нервно куталась в шифоновый палантин, чтобы прикрыть футболку с коротким рукавом, которую считала одеждой исключительно домашней. – Простите, что я так вот неприлично на вас набросилась прямо на улице… но я просто не в состоянии терпеть! Это правда? Вы должны были улететь с «АвиаМиром» – и вот вы возвращаетесь? Неужели действительно?

– Да, Греза Павловна. Полное банкротство, никто никуда не летит.

– Но мы с Нюрочкой собирались в Париж! – Греза Павловна топнула по асфальту остроносой домашней туфелькой.

– Говорила я вам, тетя, не стоит! Мне и так стыдно, что вы за меня заплатили, а теперь еще оба билета пропали, – расстроенно сказала стоящая у Грезы Павловны за спиной молодая женщина.

– Пусть будет стыдно тем, из-за кого мы не летим! От этих волнений я совсем потеряла представление о приличиях! – Греза Павловна покачала тщательно уложенными седыми кудряшками. – Я даже вас не представила! Машенька, это моя племянница Нюрочка из Омска!

Близняшки с любопытством уставились на Нюрочку. Разговор о приезде племянницы Греза Павловна завела еще в ту пору, когда начинающие детективы «Белого гуся» вернули старушке деньги от продажи коллекции старинной мебели на аукционе «Сотбис». Приезд все откладывался: племянницу смущали новоявленные богатства тетушки. «Ах, что мне стоило притвориться бедной старушкой – она бы уже приехала!» – восклицала Греза Павловна. И вот наконец Нюрочка действительно приехала.

«Мышь серая, библиотечная», – решила Кисонька, разглядывая женщину в строгой юбке и блузке. В руках племянница сжимала плотную вязаную шаль, которую не знала куда девать – от раскаленного асфальта веяло жаром. Волосы, тоже неопределенного серого цвета, были скручены в «дульку», и выбившиеся пряди липли к шее. Худая, без косметики, лет тридцати… никакая!

– Лучше б мы тоже с нашим папой в Сибирь поехали, – хмыкнула мама.

– Машенька, вы же не декабристка! Вас с девочками на эти секретные военные объекты и не пустили бы.

– Вы знаете? – сегодня для мамы был день сюрпризов.

– Что ваш супруг заключил контракт с российским военным ведомством и теперь опробует какие-то там прототипы на базах? Душа моя, об этом знает весь двор!

– Может, уйдем со двора? – мама нервно оглядела засаженный цветами дворик. Особое подозрение у нее вызвала песочница, хотя сейчас там никто не сидел.

Мурка и Кисонька уже волокли чемоданы к лифту.

– Мы все равно полетим! Будем пить кофе с круассанами на Елисейских Полях, опустошим бутики Шанель… – Греза Павловна мерила шагами кухню Косинских, благо размеры позволяли. – Надо немедленно посмотреть в Интернете, какие есть билеты…

– Лето, тетя, если билеты и есть, то только бизнес-класса.

– И все равно, все равно! Какие-то там банкротства не смеют нарушать наши планы.

– Мне не все равно, – остановила ее племянница. – Я себе билет бизнес-класса позволить не могу, тем более я не могу позволить, чтоб вы и дальше за меня платили. Да и бутики «Шанель» мне не по карману. Я очень вам благодарна, но это исключено, тетя. – Она говорила очень спокойно, очень хладнокровно, не улыбалась жалкой улыбочкой, сознаваясь, что не может летать бизнес-классом и скупать чемоданами шмотки от кутюр. Мурка с Кисонькой поглядели на племянницу из Омска с интересом.

– Милая, но мои деньги в конце концов достанутся тебе! Почему бы не получать от них удовольствие прямо сейчас? Увидеть Париж – и умереть, – закатила глаза Греза Павловна.

– Тем более я не могу ехать, тетя, а то получится покушение на вашу жизнь ради наследства, – серьезно объявила племянница.

Близняшки хихикнули: а не такая уж она и Нюрочка, эта племянница!

– Торчать в раскаленном городе глупо. И папы не будет еще две недели! На Крым нам денег хватит, поедем машиной, найдем хорошенький мини-отель, будем валяться на пляже, есть персики. И багаж перепаковывать не надо.

Мамин мобильник зазвонил. Она выслушала сообщение с каменным лицом, прикрыла трубку ладонью… и беспомощно поглядела на девчонок:

– Это дядя Денис…

– Майор Владимиров? – переспросила Мурка. Мама кивнула:

– Они с женой были неделю в Турции, потратили все до копейки, сейчас сидят в аэропорту Стамбула… с обратными билетами «АвиаМира». Они потом отдадут, – то ли девчонкам, то ли Грезе Павловне пояснила мама. – Только…

– …лето уже кончится. Даже без Крыма, – заключила Мурка, и они с сестрой поднялись. – Конечно, переводи им деньги, не могут же они там жить! А мы вещи разложим. – И поволокли чемоданы прочь из кухни.

Ближайшей была комната Кисоньки, близняшки дружно ввалились туда, швырнули багаж на пол и плюхнулись на кровать. Делано бодрые улыбочки еще мгновение повисели на губах, потом медленно стекли с уголков. Кисонька совсем не аристократически шмыгнула носом.

– Хотелось на Шри-Ланку, да? – мрачно переспросила Мурка. Кисонька убито кивнула. – Мне тоже. Это все Севка виноват. Он у нас финансовый гений – вот и выяснил бы, что «АвиаМир» собирается обанкротиться, мы бы билеты вовремя сдали!

– Аферист он финансовый, – вытирая глаза, пробурчала Кисонька.

– Тем более должен был эту аферу вычислить! А теперь ему даже претензий не выскажешь.

В ближайшую неделю добраться до Севки, главного финансиста агентства, и впрямь не было никакой возможности. Сева в очередной раз пытался наладить отношения с отцом, и они всей семьей, включая двух младших Севкиных братьев, уплыли по протокам на байдарках. К летнему лодочному походу все Севкино семейство относилось благоговейно: это было единственное время, когда их потерявшийся под напором жизни отец снова становился главой семьи, самым умным и сильным папой. Мобильник Севка в походы не брал: его папа и без того тяжело переносил, что их семью содержит не он, а сын, и Севкины бизнес-разговоры неизбежно разрушали хрупкое согласие.

– Зато он единственный, кому не надо скрывать, что зарабатывает! – Кисонька стукнула кулаком по подушке. Работа в «Белом гусе» давала достаточно денег, чтоб вместе с мамой поехать хотя бы в Крым. Но как объяснить, откуда деньги взялись?

– Вадька уехал в этот свой математический лагерь для победителей олимпиад, и Катьку их мама туда за компанию пропихнула, – вздохнула Мурка. Они даже работать не могли, из всех компаньонов «Белого гуся» в городе, под присмотром Вадькиной/Катькиной мамы Надежды Петровны, остался только символ агентства – боевой белый гусь Евлампий Харлампиевич. Даже Салям, двухметровый бородач, в промежутках между поеданием любимой колбасы салями делавший вид, что это он хозяин «Белого гуся», умотал в горы.

– Вот вернемся первого сентября в школу… «Где были летом?» – сама себя спросила Кисонька. И сама себе мрачно ответила: – «В Интернете! У нас дома самый лучший Wi-Fi!» – и зашипела сквозь зубы, представив себя на фоне загорелых одноклассниц, одаривающих друг друга магнитиками.

Словно задавшись целью немедленно реализовать ее слова, Мурка воткнула в розетку Кисонькин комп и щелкнула кнопкой:

– Хочу посмотреть, что про это банкротство говорят. Ну и Вадьке пожалуюсь, хотя он, наверное, сейчас не в Сети.

– Жаловаться своему парню иди на свой комп. – Кисоньке тоже хотелось посмотреть, что говорят, и тоже пожаловаться – их загадочному английскому компаньону Большому Боссу.

Ох, Большой Босс – это отдельная проблема! С самого начала, с первого дня существования агентства англичанин оставался тайной для остальных компаньонов. Они не видели его лица, не слышали его голоса – только неизменный ник и постоянно меняющиеся адреса электронной почты. Примерно раз в полгода Вадьку разбирало зло на неуловимого англичанина, и он начинал запускать программы-трояны, рассчитывая узнать хоть что-то о шестом совладельце агентства. В ответ каждый раз получал кадр из третьей «Матрицы» с разлетающимися в клочья клонами агента Смита. А месяц назад оказалось: чтобы вытянуть Большого Босса из его убежища, не нужно быть суперхакером. Достаточно всего лишь, рискуя жизнью, остаться в заминированном аквапарке Бердянска, чтобы потом упоенно прижимать мобилку к уху, слушая, как орет на нее насмерть перепуганный Большой Босс. Этот день изменил все, с этого дня их отношения сдвинулись с мертвой точки…

Ага, как же! Это Кисонька так думала, а сам Большой Босс решил иначе. Сперва он просто прервал всякое общение, так что остальные компаньоны замучили Кисоньку подозрительными взглядами и вопросом: «Что ты ему такое сказала?» Кисонька попыталась даже позвонить по номеру, бережно сохраненному в ее мобилке с того безумного, жуткого, но и счастливого дня. И чуть не расколотила телефон об стенку от разочарования – номера больше не существовало. Хорошо хоть никто не видел, как она звонила!

Наконец Большой Босс снова вышел на связь… вроде как ни в чем не бывало: обменивался с Вадькой непонятными компьютерными шуточками, болтал с Муркой, был приветлив с Катькой и терпелив с путающим английские слова Севой, но стоило у компа оказаться Кисоньке, как его письма становились холодно-деловитыми. Такого просто быть не могло! В конце концов, она встречалась с целой кучей парней: она не могла ошибиться! Большой Босс чуть с ума не сошел, когда она оказалась в опасности, он был готов полмира на уши поставить, только бы с ней ничего не случилось! И он не мог, не имел права делать вид, что ничего не было! Он издевается, что ли? Нет, все, последний шанс! Кисонька написала Боссу, что они едут на Шри-Ланку. И отель назвала. Он англичанин, сложностей с поездкой у него быть не может, деньги тоже есть, они их вместе зарабатывали. Если она ему нужна – приедет. И пусть не только она не знает Босса в лицо, но и он ее никогда не видел и понятия не имеет, что ей нет еще шестнадцати, – все равно! Они найдут, увидят, почувствуют друг друга… ну уж она-то точно засечет англичанина, который станет разыскивать по отелю русскую девушку! А если не станет… Тогда она будет знать, что он и правда старый дед, как считает Сева, или компьютерный разум, как думает Катька.

И весь ее хитроумный план накрылся самолетным банкротством! Кисонька всхлипнула. Ну, по крайней мере, она может написать ему сейчас: что пролетела мимо Шри-Ланки, вместо того чтоб лететь на нее. Большой Босс пожалеет, скажет что-нибудь приятное в утешение. Или не скажет. Ну почему у парней, которые совершенно не нужны, всегда есть для нее и приятные слова, и милые подарочки, и даже приглашение куда-нибудь в интересное место! А единственный парень, который нужен… Так даже не знаешь точно, парень ли он!

– Ну и пойду, – усмехнулась Мурка, знающая, что сейчас творится в голове у сестры. Счастливая она, ее Вадька всегда с ней! Ну, кроме того времени, когда он в математическом лагере. – У тебя тут все равно непонятно что… О, а что это у тебя?

Браузер открылся на страничке чата.

– Косинские, Косинские… – Мурка скользила глазами по строчкам. – Это что, все про нас?

– Где? А, это… Да, я недавно подписалась. Все-таки наш предок – историческая личность, предводитель казацкого восстания Кшиштоф Косинский, – в голосе Кисоньки звучала гордость.

– Аж целых пол-абзаца в учебнике истории, – хмыкнула Мурка.

– Тебе мало? У кого из наших одноклассников вообще есть предки из учебника истории?

– Слушай, а они и сейчас что-то про нас пишут! – удивленно, будто обнаружила разумную жизнь в муравейнике, глядела на экран Мурка.

– Не про нас, а про самих себя. У Кшиштофа Косинского было трое сыновей, в этом чате все сплошные потомки. Во всяком случае, они так говорят, – скептически добавила Кисонька, отслеживая глазами появляющиеся строчки. – Ну ерунду же говорят! – возмутилась она.

«Род Косинских идет с XVI века, когда Ленарт, дед Кшиштофа, получил от польского короля Сигизмунда I (если кто не помнит или не знает, наши земли тогда входили в Польшу) имение на Подляшье…» – писал кто-то под ником «синус-косинус».

Пальцы Кисоньки гневно побежали по клавишам:

«В списках войска литовского (а если кто не помнит или не знает, до Польши наши земли входили в состав Великого княжества Литовского! – ехидно добавила она) дважды упоминалась фамилия Косинских, без имени. Только эти безымянные Косинские поставляли в войско всего четырех всадников, а Ленарт – пятнадцать, значит, те Косинские были мелкой шляхтой, а Ленарт выбился в крупную».

«Рыжая вернулась! А то я заскучал – никто на меня не наезжает! – возрадовался «синус-косинус». – Ты ж на Шри-Ланку собиралась?»

«Не долетела», – мрачно отстучала Кисонька.

«А как вообще лях, в смысле поляк, мог возглавить казацкое восстание? Казаки с ляхами вроде не особо…» – поинтересовался только зарегившийся новичок с неопределенным набором цифр вместо нормального ника.

«Точных сведений нет, но возможно, он был из польских командиров, которых Сигизмунд III хотел поставить казакам, чтоб те прекратили ходить в несанкционированные походы на татар и портить международные отношения», – пояснила Кисонька.

«А предок с казаками сговорился? Я-асно…» – понял новенький.

«Косинский – национальный герой! – возмущенно влез некто мрачный. – В 1591 г. он начал освободительную войну: за волю казацкую, за веру православную, против поганых ляхов, что хотели поработить наших людей и земли, их ксендзов и костелы!»

«Только почему-то провоевал он все три года против другого национального героя – князя Константина (Василия) Острожского, столпа воли и веры православной в католической Польше, последнего украинского, или, если по-тогдашнему выражаться, «руського», князя Речи Посполитой, опекуна казаков, создателя православных школ и т. д. и т. п. Разорял имения подвластной князю шляхты на Волыни. Разорять по тому времени не значило имущество вынести: там в живых никого не оставалось, включая дворовых псов. На Киевщине города жег – Переяслав и даже Киев, где князь был воеводой, и грозил всех Острожских перебить», – немедленно откликнулся «синус-косинус».

«И за что ж он так взъелся?» – снова заинтересовался новенький.

«За святое, за бабло», – меланхолично откликнулся «синус-косинус». – «Острожский был магнат, олигарх, короче. Его сынок Януш устроил рейдерский захват, отжал у Косинского полученное от короля в награду имение Рокитное. А польское правительство в то время, типа, имело задолженности по зарплатам перед казаками, ну вот они все вместе и двинулись за компенсацией».

«Косинский устанавливал казацкие суды вместо княжеских и приводил население к присяге, т. е. он первый начал создавать казацкую державу!» – опять возмутился мрачный.

«Правильно: кто присягал, должны платить налоги ему, а не Острожскому. Опять-таки бабло».

– Все прям как сейчас, ничего с веками не изменилось, – грустно хмыкнула Мурка.

– Ну да, наши бюджетники тоже вскакивают на коней и гонят в киевскую Конче-Заспу грабить дачки олигархов, – засмеялась Кисонька.

– Не зна-аю, нашу математичку, врывающуюся с «калашом» в Верховную Раду, я так запросто представляю, – протянула Мурка.

«Ну так а я о чем! – в чат ворвался новый собеседник. – Мой вчерашний пост хоть кто-нибудь видел? Эй, потомки, неужели никому не интересно поискать сокровища великого предка?» И ниже шло повторение поста:

«Активный отдых для неленивых и любопытных!

Куда исчезла громадная добыча, взятая восставшими казаками в Волынском и Киевском воеводствах? Всех желающих принять участие в поисках пропавшего клада приглашаем под Острополь, к развалинам древнего замка, где в 1592 г. стояли табором казаки Кшиштофа Косинского.

Поиск клада под руководством профессиональных копачей-кладоискателей, имеется все необходимое оборудование (металлоискатели, лопатки, ножи, лотки для промывки находок, мангал)…»

– Особенно мангал для поисков клада вещь нужная, – пробормотала Мурка.

«Вымирающая деревня – успейте посмотреть, пока совсем не вымерла!

Проживание в условиях относительного комфорта – комнаты для районных инспекторов при бывшем сельсовете, имеется душ. Настоящая украинская кухня, лес, речка, свежий воздух – искать клад интереснее, чем собирать грибы! Для регистрирующихся через чат потомков Косинского 20 % скидка!»

– Грибы вообще-то совсем бесплатно плюс, в отличие от клада, их точно найдешь! – засмеялась Мурка.

– А мы летом искали сокровища нашего предка Кшиштофа Косинского. Который в учебнике истории, – размеренно произнесла Кисонька, словно примериваясь к будущим разговорам с одноклассницами.

– Кто ты и куда дела мою сестру? Хочешь жить «в условиях относительного комфорта»?

– Значит, судьба наша этим летом такая, – отрезала Кисонька. – Посмотри на цену! Мы даже сможем сами заплатить – скажем, что у нас от подарков на день рождения осталось! – и, не дожидаясь решения призадумавшейся Мурки, Кисонька сорвалась на кухню с криком:

– Мы едем на Волынь искать клад!

– Только сумки все равно перепаковать придется, – добавила возникшая у нее за спиной Мурка. – Парео и вечерние платья там вряд ли пригодятся.

Племянница Нюрочка вдруг смущенно поглядела на девчонок:

– А знаете… Если, конечно, мы вам не помешаем… я бы тоже поехала. А то здесь такая жара… будто меня варят, – она смущенно улыбнулась. – А вы, тетя?

Глава 3 Катькины кошмары

– Дщерь непокорная, поевшая варенье матери своей, будет ввергнута в геенну огненную! – Куцекрылый черт подхватил Катерину вилами и швырнул в кипящий чан. Над котлом клубился душный пар, а вокруг, покачиваясь в сладком сиропе, варились темно-багряные вишни, и сама Катерина варилась, варилась…

– Дзинь-дилинь-дилинь! – чан с вареньем растаял. Дзинь-дилинь! – Катерина обеими руками обняла подушку, но сон уже свалился с нее вместе с упавшим на пол старым тятькиным тулупом. Хата аж содрогнулась, точно вдалеке пушка бухнула. Катерина села на лавке и с сомнением поглядела на вставший стоймя тулуп, будто спрашивая, не он ли так бабахнул. Тулуп гордо молчал.

– Снова они меня накрыли! Лето на дворе, а у них одно на уме: «цоб дзецько[3] не змéрзло»! – передразнила она, отклеивая от груди насквозь мокрую рубаху, и подула себе за пазуху, охлаждая липкую кожу. – Вареное дзецько им больше нравится. Будто я яйцо!

Перекрестилась на украшенные рушником образа (вышитые на рушнике алые петухи смахивали на вареных жаб и висели здесь, чтоб Катерине было стыдно). На сундуке лежала свернутая перина – мама уже встала. Катерина свалила тулуп сверху и распахнула нарядные зеленые ставни. В горницу ворвался прохладный, еще ночной ветерок.

Дзинь-дилинь! – сквозь предрассветную тьму проступил крутой лоб, увенчанный рогами, мягкие черные ноздри, и пестрый коровий бок медленно проплыл вдоль окошка. Корова величественно выступила сквозь распахнутые ворота садыбы[4], присоединяясь к цеховому стаду. Пастух щелкнул кнутом, погоняя стадо по утоптанной ногами и копытами улице к городскому лужку за Подолом. Лужок давеча потоптал на охоте пан каштелян киевского замка[5]. Весь город знал, что он это нарочно – вытопчет пастбище, а потом и купит за бесценок у магистрата. И куда цеховым с коровами? Корова не курица, из рук не выкормишь, вот и придется продавать кормилиц, а молоко от замка покупать.

– У-у, разбойники! – зло бросила Катерина и перетянула рубаху узорчатым пояском с такой силой, будто не сама подпоясывалась, а затягивала веревку на шее каштеляна.

Заплетая косу, она задумчиво разглядывала торчащую из-за печки не слишком чистую пятку:

– Вот и не хочется вовсе, а что ж, так его и оставить?

Высунулась в окошко и, сорвав травинку, приступила к пятке с самым зверским выражением лица.

– Дмитро-шмарогуз, на печке загруз, несите лопату – Дмитра вытягаты! – водя травинкой по пятке, засмеялась Катерина. Пятка брыкнула, целясь девчонке в нос, Катерина предусмотрительно отскочила. Раздался звучный зевок, и, выставив попу, с примиста[6] вылез всклокоченный, будто им трубу прочищали, брат.

– Спать хочу… – он попытался протереть глаза, не открывая их.

– Знамо хочешь – полночи железяками гремел, – сдвинула брови Катерина. – А стража заметит, что у нас ночью огонь жгут, пожара не берегутся, да штраф с мамки стянет?

– Чтоб ты понимала еще! – обиженно пробубнил брат. – То ж немецкий пистоль! Сам пан цехмейстер[7] разобраться велел, что в нем за хитрость. Да я и ставни закрыл, – явно довольный своей предусмотрительностью, добавил он.

– Вижу я, как ты с пистолем разобрался, – Катерина кивнула на раскиданные по длинному дощатому столу Дмитровы инструменты вперемешку с накладками рукояти, палочками, колесиками, с вечера еще бывшими хитрым немецким пистолем. – Прибирай свои железяки, мамка придет, завтракать будем!

Все так же не открывая глаз, Дмитро принялся складывать разобранный пистоль в тряпицу. Бухнула крышка подпола – старая литвинка Рузя, жившая в семье вдовой сотничихи так давно, что никто уж и не помнил, родня она или наймичка, унесла вниз крынку снятого молока, на сыр. Из сеней вошла мама с кувшином молока. Катерина прижалась лбом к ее плечу и снова метнулась к столу – нарезать толстыми ломтями вчера выпеченный хлеб. Мама тихо рассмеялась, поставила кувшин, ухватила так и замершего с закрытыми глазами и тряпицей железяк в руке Дмитра и усадила к столу.

– Спаси Христос, благословение сему дому и всем его обита-а-ателям! – протянул густой бас, и новопришедший размашисто перекрестился на образа.

– Да ладно вам, пан дьяк, в церкви петь будете, а пока прошу к столу!

– Благодарствую, пани Надия. – Молодой дьяк жил по соседству, но столовался в семье вдовой сотничихи, за что обучал грамоте и счету сперва Дмитра, а теперь и Катерину. Он степенно уселся за стол, наскоро пробормотал молитву. – Ну, благословясь! – и, придерживая бороду ладонью, отхлебнул из кружки жирного молока, заедая толстым ломтем хлеба.

– Что слыхать на Киеве, пан дьяк? – спросила Рузя, будто тот явился не из мазанки, притулившейся у самого плетня садыбы, а по меньшей мере с другого конца города. – Под замком бухало что-то, да потом стихло.

– Спокойно все, пани Рузя! – наскоро дожевывая хлеб, пробормотал дьяк.

– Боязно, пан, бо ци лотры[8] -казаки уже и Фастов взяли, и Белу Церкву, и Переяслав!

– Не лотры, а славные лыцари Войска Запорожского! – звенящим от негодования голосом отчеканила Катерина. – Как наш тато!

– От услыхал бы твой тато, как ты в разговоры взрослых встреваешь, отходил бы недоуздком так, что и сесть бы не смогла! – строго оборвала ее Рузя. – Покойный пан сотник, Царствие ему Небесное, православный казак был! Он бы на землях милостивца нашего, князя Острожского, озоровать не стал! Слыхали, что казаки творили в Переяславе? Хуже татарвы, Езус-Мария-Иосиф! – И обратившись к православным образам, старая Рузя перекрестилась по-католически, слева направо.

– То все ляшские выдумки, чтобы панов казаков да самого пана гетмана Косинского оклеветать! Милостивец ваш князь, хоть и воевода киевский, а на Киев и глаз не кажет! А верхивщину дай, сош плати, подымное давай, жениться и то гроши давай!

– Чего то тебя волнует? Мала ты еще замуж! – притворно всплеснула руками Рузя.

– Известно, как по делу сказать нечего, так сразу – мала! А кто плакал в голос, когда серебщину[9] отдавали – а замок так и не достроили! – голос Катерины исполнился бесконечного ехидства. – Дмитро от зброярив[10] на строительство ходил – и чего? В покоях пани каштелянши на окна фигурные решетки ставил! Ох уж те решетки защитят, ежели пан гетман Косинский, дай-то бог, порешит Киев взять. И трудиться шибко не придется!

– Та шоб тоби язык колом, глупе дзецько! Только того ляшского гетмана, сына диаволова, нам тут и не хватало!

– Он не ляшский! – Обвинение в принадлежности пана Косинского к ляхам возмутило Катерину сильнее, чем родство с врагом рода человеческого. – Он за волю! А ваш пан князь что доброго сделал? Земли только сбирал – да побольше, побольше! А сынок его, Януш, вовсе чужое отбирать повадился, вот как у пана гетмана Косинского отобрал!

– Ничего, по городам твой ляшский гетман больше награбил! А кто Киев вольным городом учинил? Князь Константин! Кем это самое немецкое право нам дадено? Магдино… магдово…

– Магдебургское[11], – с издевательской кротостью напомнила Катерина.

– Я того и выговорить не можу, а понимаю! Та хиба ж без князя наш Дмитро в ученики до цеху попал? Мыкался бы на хуторе десь али на Сечь подался, а руки ж у хлопца золотые!

– До цеху Дмитро попал, бо пану цехмейстеру на лапу сунули! А сколько еще платить придется, чтоб он подмастерьем заделался! Скажите, мама!

– Тут уж пан князь Острожский навряд может быть признан виновным, цех зброярив ему не подвластный, – мягко сказал дьяк, и обе спорщицы, старая и малая, насупившись, принялись яростно пить молоко.

– Замковые берут, чего городским не брать? – пробубнила в кружку неукротимая Катерина.

– «Вместо смирения, простоты и нищеты гордость, хитрость и лихоимство владеет»[12], – печально вздохнул дьяк, и Катерина торжествующе поглядела на Рузю. Та лишь фыркнула в ответ. – Спасибо за хлеб-соль, пани Надия, бежать мне надобно, к заутрене не опоздать. А как повернусь, с панянкой сотникóвной урок и начнем – по той самой «Азбуке Острожской», что ничего доброго не сделавший князь Константин издал.

Дьяк отряхнул хлебные крошки с бороды, поклонился и вышел в сени. Катерина метнулась за ним:

– Пан учитель, вы тоже думаете, неправая я?

– Поговорим, как вернусь, – уклончиво ответил дьяк. – А ясная панянка сотниковна, коли уж задает вопросы, пусть подумает: что доброго сделали пан Косинский и его войско?

– Они сделают! – истово, словно символ веры, сказала Катерина. – Иначе на что оно все?

– Вот то и оно – на что? – задумчиво сказал дьяк. Ясная улыбка промелькнула на молодом лице, и, обходя гогочущих гусей и мечущихся по двору кур, он двинулся к калитке.

Катерина зло перебросила косу с плеча на плечо. Ладно Рузя – старая и ничего не понимает, но пан дьяк человек молодой, книги умные читает… в Острожской типографии изданные. Ну и что, типография? А как шляхтичи киевские, князю подвластные, на фольварках[13] своих мастерские ставят, а податей не платят и цену сбивают, хотя сами в городе торговать и вовсе права не имеют? А честным цеховым с голоду помирай! Не может такого быть, чтоб пан дьяк был за князя.

– Катерина! Ты меня вовсе не слышишь?

– Пусти рукав, оторвешь, кто пришивать будет? – разозлилась она на брата. – Ты чего тут сидишь? Твоя череда цеховых гусей пасти! Забыл разве? – Катерина поглядела на Дмитра, перебирающего пистоль в тряпице, и ехидно хмыкнула: – И впрямь забыл! Ой, не могу, пан Дмитро думает, он уже подмастерье и гусей ему пасти не надобно! Пан мастер тебе дубинкой напомнит!

– Попаси утром за меня, Катрусь! Не кричи! – оборвал он, прежде чем Катерина успела высказать все, что она думает о таких предложениях. – Я с пистолем закончу и к тебе прибегу, – и уже прямо в ухо зашептал: – Янко, подмастерье, в странствия уходит, у других мастеров учиться. Пан мастер сказал: ежели я до завтрева с пистолем разберусь, меня на его место возьмет – и никому на лапу давать не придется! – мстительно буркнул он.

Ишь ты, разобиделся! А чего такого – она правду сказала! Чтоб подмастерьем стать, изрядные гроши нужны. Которых у семьи и нет вовсе. А жить-то надо, а подмастерье – не то что ученик. Но не соглашаться же вот так, сразу, а то брат вовсе на шею сядет!

– А я тебе с первых грошей кораллы куплю, – подлестился Дмитро.

– Монисто, – строго сказала Катерина. – И черевички на ярмарке, – и, не дожидаясь согласия – а куда он денется! – выскочила на двор и коротко, по-мальчишечьи, свистнула в два пальца.

Раздался гогот, и, бойко переваливаясь, Катеринин любимец, большой белый гусь, выбрался из-за амбара. Две гусыни покорно следовали за своим краснолапым и красноклювым повелителем. Гусь потянул к Катерине длинную шею, она почесала гладкий, покрытый нежным пером лоб. Катерина любила живность – ей бы на хуторе жить, да разве мама с Рузей согласятся: татары, набеги, опасно… Поду-умаешь, жены казацкие живут, и ничего! А эти две в сундук бы ее затолкали и сверху сели, чтоб чего не вышло. А жить когда?

С улицы слышался топот: не иначе кожевники свое стадо гонят, припозднились они нынче…

– Пошли, пошли! – Катерина выдрала тонкую лозину – не для своих гусей, упаси бог, для соседских, свои ее и так слушают. Тихонько посвистела – Белый солидно поковылял к воротам. Маленькое птичье стадо вышло на улицу, Катерина притворила калитку – сейчас по соседям пройдется и…

В слабеньком еще рассвете улица была будто нарисована углем – даже зеленые деревья казались темными. Похожая на черный косой крест фигура замерла в дальнем конце – широко раскинутые руки молодого дьяка словно старались прикрыть Катерину, ее гусей, беленые мазанки под вишневыми деревьями… Грохнули копыта, и темная, как туча, конная масса ворвалась в улочку – проблесками молний сверкнули сабли. Фигура-крест переломилась пополам, как подсеченная серпом соломинка, и осела на утоптанную дорогу. Короткий хриплый крик пронесся над едва проснувшейся улицей… и замерло, застыло, смолкло все. Точно закаменел, растопырив крылья, большой белый гусь. Смолк, как ножом срезанный, звон колодезной цепи на соседнем подворье, оборвалось блеянье козы, утренний скрип колеса и плач младенца. Вжавшаяся в ворота Катерина слышала лишь нарастающий топот и хриплый сап лошадей. Кажущееся сейчас таким маленьким тело дьяка безжизненно, как сверток ткани, перекатывалось под конскими копытами.

«Он без облачения был… Без облачения… – бессмысленно стучало в голове у Катерины. – Они не поняли… они…» Как в забытьи она шагнула вперед… словно еще можно было спасти, помочь, остановить. Белый гусь метнулся наперерез, дико гогоча и взмахивая крыльями. Катерину отбросило к воротам. Конная лава пронеслась мимо – ярко пылали алые навершия казацких шапок, разлетались на ветру откидные рукава кунтушей[14]. На краткий миг улочка опустела… И снова в проулок хлынула лава – пешие казаки-сердюки бежали, мерно стуча походными чоботами. Похожие на блины лица с неразличимыми чертами, вислые усы, короткие пики на плечах… Пешее войско ровно и неутомимо следовало за конными – и словно ручейки от стремнины от него откалывались отряды по трое, четверо. Катерина увидела их рядом, совсем близко, один казак крепко и больно схватил ее за плечо.

– Пусти дзецько, лотр поганый! – выметнувшаяся со двора Рузя опустила чугунный котелок на голову сердюку. Казак пошатнулся – шапка с барашковым околышем смягчила удар. Толчок – Рузя отшвырнула Катерину в сторону, девочка упала между отчаянно шипящих гусей. Взметнулась пика – Рузя повисла на острие, словно проколотая сапожным шильцем гусеница. Сердюк легко стряхнул тело старой литвинки с пики, Рузя упала совсем рядом. Катерина на четвереньках метнулась к ней…

С грохотом вылетел засов на воротах и, путаясь в разлетающихся курах, сердюки ринулись во двор.

– Сотник! Мой муж был казацким сотником! – с истошным криком кинулась им навстречу мама.

– Так мы тут теж все казаки! – захохотали ей в ответ и… Катерине показалось, что ее здесь нет. Что она на самом деле крохотный такой человечек, прячущийся в теле большой Катерины, и через ее глаза, как через крепостные бойницы, заглядывающая в мир, которого просто не может быть! В том, наружном мире большой Катерины вислоусый здоровяк схватил маму за руку. Она закричала, вырвалась… Но не пробежала и пары шагов – усач нагнал ее…

– А ну стой! – здоровенный, как тыква с огорода, кулак врезался вырывающейся женщине в висок. Мамин крик оборвался. Словно враз лишившееся костей тело осело наземь. Мамины волосы безжизненно рассыпались в пыли.

– Ох ты ж сатана! – казак остановился, растерянно поглядывая то на свой пудовый кулак, то на распростертую у его ног женщину.

– Мама-а-а! – отчаянно закричала та, большая Катерина, сквозь которую в мир выглядывала маленькая, и кинулась вперед. Сухонькая старушечья ручка сомкнулась у нее на щиколотке, заставив со всего маху грохнуться на дорогу. И от удара Катерина большая, та, что снаружи, и маленькая, которая внутри, снова слились в одно целое. Девочка приподнялась на локтях: там, на дворе ее родного дома, неподвижно, не шевелясь, лежала мама – с белым, мертвым лицом.

– Хоть девку не упустите! – хрипло заорал усач.

– Та бежи ж, дурне дзецько! – прокричала Рузя, и кровь выплеснулась у нее изо рта. Старая литвинка свернулась на дороге клубком, прижимая ладони к животу.

– А ну стой, девка! – Двое сердюков бежали к ней. Окошко такой знакомой, такой родной горницы распахнулось – и грянул выстрел. Догоняющий их усач скорчился, хватаясь за пробитое плечо. Сердюки остановились, с беспокойством оглядываясь на товарища. Из окошка хаты вился дымок пистолетного выстрела.

«Дмитро собрал пистоль», – промелькнуло в голове у Катерины, а ноги уже несли вверх по улице.

– Охрима подстрелили! До хаты, хватайте кто там!

– Дмитро! – на бегу взвыла Катерина, но не остановилась и не оглянулась.

– Девку ловите! – За спиной тяжело забухали шаги – за ней погнались. И тут же громкое шипение, гогот, удары крыльев – и человеческий крик боли. – Ах ты ж гусак поганый!

Будто ветер дунул Катерине в ноги – только подол рубахи развевался и, точно подгоняя, шлепала между лопатками коса.

– Стой, тварюка мала, хуже будет! – шаги были уже близко, ее нагоняли.

Катерина бежала кривыми проулками Подола. Высоко на горе пылал замок – словно свеча, озаряющая последним, пекельным светом разоряемый город. Искрами к рассветным небесам взвилось подворье кожевников – остро несло горелой кожей, от брызг жира на соломенных стрехах окрестных хат робко расцветали первые желтенькие лепестки огня… и хаты вспыхивали одна за другой – улицы разгорались, и рассвет тоже, золотистый солнечный свет смешивался с желтым, и черный дым поднимался к свеженьким, радостным июньским небесам. Истошно кричали женщины, но почти нигде не дрались – Киев не сопротивлялся, застыв в ужасе и оцепенении. Только из одного подворья выскочил здоровенный парень со слишком коротким для него клинком в руках…

– Янко! Янко! – из последних сил закричала Катерина, узнав подмастерье Дмитрова цеха. – Спаси! – Она с размаху врезалась в парня, вцепилась в подол его рубахи. Ее ухватили за шкирку, как щенка, подмастерье швырнул ее себе за спину.

– Беги! Що духу! – рыкнул он, бросаясь навстречу преследователям.

Катерина побежала, снова. Лязг стали за спиной заставил ее оглянуться – увидеть как острие казацкой сабли выходит из спины Янко. Глухо вскрикнув, она из последних сил ринулась вперед, проскочила мимо горящей телеги с сеном и вырвалась на Магистратскую площадь. По площади сновали казаки, стаскивая добро из богатых домов к ногам ангела над городским колодцем. Небрежно, словно очередной тюк, на кучу добычи швырнули скрученную по рукам и ногам молоденькую шляхтянку в изодранной ночной сорочке. Лицо ангела осталось безмятежным.

Широко растопырив руки, точно курицу ловил, молодой казак кинулся Катерине наперерез. Девчонка вильнула, прыгнула вперед – и с разбегу зацепилась за лежащее на площади тело в богатых одеждах. Кубарем покатилась, вскочила, постанывая от боли в разбитых коленках… Ее схватили за косу, рывком подняли над землей. От лютой боли Катерина взвыла, слезы брызнули из глаз – ей казалось, что натянувшаяся до предела кожа сейчас просто сорвется с головы, обнажая окровавленный череп.

– Ах ты ж… – сквозь пляшущий перед глазами туман проступило искаженное злостью усатое лицо. Удар вышиб из Катерины дух, заставив закачаться точно груша на ветке. Сквозь гул в ушах накатывали крики:

– Слава гетману! Слава!

Катерина всей тяжестью свалилась на землю – поймавший ее усач тоже орал, потрясая саблей и не забывая другой рукой придерживать за косу свою пленницу. Гнедой конь с породистой «щучьей» мордой переступал тонкими сильными ногами, пробираясь меж трупами и грудами добычи. В седле, круто подбоченившись, возвышался пан в казацкой бараньей шапке, из-под которой торчал длинный польский чуб, и в роскошном аксамитовом кунтуше со смарагдовыми пуговицами. Битые черепки хрустели под копытами его коня. Навстречу, спотыкаясь и чуть не падая, ковылял городской войт[15] в лучшем своем кафтане, накинутом прямо на исподнюю рубаху.

– За что таковое разорение, пан гетман Косинский? – останавливаясь в нескольких шагах от коня и не смея поднять глаз на всадника, пробормотал войт. – Какая вина наша перед славным лыцарством запорожским? Или ж мы не православные?

«Косинский… – застучало в голове у Катерины. – Это он, он поможет!» – она отчаянно рванулась. Коса натянулась как струна – и выскользнула из кулака ее поимщика.

– Стой, куда?

Но Катерина уже повисла на гетманском стремени:

– Пан гетман! Пан! Мы – казацкого роду, тятя… сотником… Мамка, братик! Во имя Бога, пан гетман, спасите! Мы за вас! За вас!

Гетман Косинский опустил глаза, увидел поднятое к нему залитое слезами девчоночье лицо и брезгливо шевельнул сафьяновым сапогом:

– Здесь нет никого «за нас». Нет казацкого роду. – Он возвысил и без того сильный, с лязгающим польским акцентом голос так, чтоб слышно было по всей площади. – Проклятые Острожские – предатели казачества, и все, кто им служит – суть здрайцы[16] безбожные! Верно я говорю, братья-казаки?

– Слава гетману! – орали вокруг.

– А кто хочет от предательского клейма отбелиться – присягайте на верность мне! И лыцарству запорожскому, – торопливо добавил гетман.

– Пан гетман, как можно? Князь Константин, воевода наш, этого не простит! – испуганно забормотал войт.

– Не того боишься, войт киевский! – мрачно усмехнулся всадник и небрежно махнул унизанной перстнями рукою. – Повесить!

– Да как же? Да за что, пан гетман?! – Войт рухнул на колени, но его, воющего от ужаса и причитающего, подхватили под руки и поволокли. Веревку перекинули через вывеску корчмы, миг – и рядом со свисающей на цепях бочкой закачалось длинное тело. Ломкая в свете пожара тень дернулась раз, другой и затихла.

Гетман тронул коня… так и не расцепившая сведенных ужасом пальцев Катерина поволоклась за стременем.

– Отцепите же ее! – бросил в пространство гетман. Сильные руки ухватили Катерину за локти, и грубый голос с извиняющимися интонациями забормотал:

– Прощенья просим, пан гетман, вырвалась, такая шустрая!

– Девку – к остальной добыче! – жестко скомандовал гетман, кивая на возы, куда уже деловито принялись сгружать добро. Затрещала, отламываясь, дверца расписного комодика. Хрустели под сапогами черепки простых глиняных мисок и бесценных ваз веницейского стекла. – А то знаю я вас! – многозначительно погрозил хлыстом гетман и тронул коня.

«Мы – добыча. Я, Дмитро, Рузя… Мама… Предатели, здрайцы безбожные… Потому что иначе мы не были бы добычей!» – вдруг поняла Катерина.

– Пошла! – за скрученные руки ее поволокли к возам. Она яростно брыкнулась… видно, попала, ее пленитель зашипел от боли:

– Побрыкайся мне! – громадный кулак взвился над головой, и Катерина рухнула у колеса.

Глава 4 В погоне за бешеной коровой

Колеса уныло скрипели. Дорога, серо-коричневая полоса утоптанной пыли, все тянулась и тянулась, вихляя как змеиный след. Колесо подпрыгнуло на торчащем посреди дороги камне и тут же завалилось в выбоину.

– Черт бы побрал эту проклятую телегу, и эту дорогу, и…

– Машенька! Ради бога, не ругайтесь так страшно, вы же дама! – Греза Павловна тряпочкой повисла на ремне безопасности.

На заднем сиденье повалившиеся друг на друга Мурка, Кисонька и Нюрочка распутывали руки-ноги. Мама, пофыркивая, как разозленный еж, ткнула пальцем в кнопку GPS-навигатора.

– Населенные пункты поблизости отсутствуют, – в невозмутимом голосе навигатора, казалось, промелькнуло злорадство.

– Никуда! – Мама стукнула кулаком по рулю. – Этим летом мы не можем поехать вообще никуда! Мы обречены!

– Ой, так еще страшнее, чем когда вы ругаетесь, – Греза Павловна с трудом выпрямилась.

Мама рванула заклинившую дверцу, выбралась из задравшего капот «Мерседеса» и растерянно огляделась. Впереди была грунтовка – и лес. Сзади тоже был лес, а грунтовки не было, она пряталась за поворотом, тем самым, за которым подлый навигатор обещал вожделенную цель… а потом взял свои слова обратно!

Мама выхватила из бардачка карту и с размаху шлепнула ее на машину:

– Ну и где это «место встречи»? Острополь здесь, Йосиповка… Сербиновка… – Мама пристроила рядом распечатку с описанием дороги и водила по нему ногтем. – Поломанный столб был?

Мурка с Кисонькой кивнули – очень нерешительно, потому что поломанный столб был не один. На уходящей от основной трассы слабо-асфальтированной дороге поломанных столбов оказалось много. И возле каждого они останавливались, проверяя, нет ли рядом «ответвления, слегка заросшего деревьями». И возле каждого очередного столба, естественно, все больше зверели. Наконец ответвления нашлись – причем сразу два, по обеим сторонам дороги и ведущие в разные стороны! Возле них пассажиры долго медитировали, пытаясь понять, какое же из них «слегка заросшее». На первый взгляд (на второй тоже) оба были сильно заросшие и даже заросшие почти совсем.

– Но бетонные же плиты были! – вскричала Марья Алексеевна. – Здесь же ясно написано – «вымощенная бетонными плитами»!

– Плиты были, – подтвердила Кисонька. Потому что метров через пятьдесят плиты кончились, сменившись вот этой грунтовкой имени великого японского дорогостроителя Тоямы Токанавы.

Мама негромко, но явственно зарычала. Кисонька схватилась за мобилку.

– Есть покрытие! – радостно закричала она и тут же нажала номер.

– Да? – откликнулся молодой женский и при этом явно заспанный голос.

– Ура-а-аа! – обозначив губами беззвучный восторженный вопль, Кисонька затарахтела в мобилку: – Здравствуйте, как хорошо, что вы наконец ответили! Прошу прощения, но мы тут заблудились и теперь никак не можем до вас добраться!

– Прощаю, – сквозь зевок откликнулась девушка и… отключилась, послышались короткие гудки.

Кисонька отняла трубку от уха и уставилась на экран – словно не могла поверить своим ушам и теперь перепроверяла глазами.

– Дай! – Мама выхватила у нее мобилку и надавила на сенсорный экран с такой яростью, что бедняга телефон аж дернулся.

– Что вы себе позволяете? – в лучших традициях Грезы Павловны холодно поинтересовалась она, когда голос возник в трубке снова.

– А что? – снова послышался протяжный зевок. – Вы говорите, что не приедете. Ну и ладно, ваше дело, – и словно что-то вспомнив, добавила: – Типа, спасибо за звонок.

– Пожалуйста, – процедила мама. – Только мы едем!

– А на фига б мы им иначе деньги переводили? – возмутилась Мурка – видно, громко возмутилась, с другой стороны ее услышали.

– Деньги мы не возвращаем, – немедленно сообщил голос в мобилке.

– Дежа вю, – ошалело пробормотала мама. – Что, у нас в стране все разом обанкротились?

– Ничего мы не обанкротились! – обиделась ее собеседница. – Просто если вы заплатили за экспедицию, а потом передумали, почему мы должны страдать?

– Девушка! – вскричала мама.

– Фи, милая, какое вульгарное обращение! – укоризненно нахмурилась Греза Павловна. – Хуже только как купчины в старину: «Эй, человек!»

– Если Марья Алексеевна назовет эту… э-э… девушку сударыней, то эта самая… э-э… девушка сильно удивится! – возразила Нюрочка.

Мама их не слушала.

– Мы не передумали! – изо всех сил стараясь не сорваться на крик, цедила она. – Я же сказала, мы к вам едем!

– А… зачем? – вдруг растерянно спросили на той стороне трубки.

– Искать клад Кшиштофа Косинского!

– А… Вы и правда рассчитываете его найти? – задушевно поинтересовались в трубке.

Марья Алексеевна вдохнула… выдохнула… и раздельно произнесла:

– Мы-перевели-деньги-за участие-в поисках-клада. За пять человек. Вы эти деньги получили. Теперь мы едем, чтобы за эти деньги отдохнуть и развлечься. И если мы не получим, за что заплатили, подадим на вас в суд!

– Ладно, вернем мы вам деньги, если так… – забормотала девушка, и тут мама сорвалась:

– Мы не хотим деньги! Мы ехали по вашим указаниям, а теперь стоим на какой-то лесной дороге, GPS утверждает, что дальше ехать некуда, а мы хотим знать – куда же все-таки ехать?

– А… О… У-у… – протянула девушка, похоже, решив перебрать все гласные в алфавите, и наконец выдавила нечто членораздельное: – Вы далеко?

– Под Острополем.

– Близко-то как… – в ее голосе явственно слышалось огорчение. – Ну… тогда вы почти добрались.

– Как бы нам совсем добраться? – настаивала мама.

– Но я же не знаю, где именно вы сейчас? – теперь возмутилась девушка. – О, вы вот что! – возрадовалась она найденному выходу. – Расспросите местных, и они вам подскажут, как доехать к старому сельсовету! – И в трубке снова послышались гудки.

Мама отняла мобилку от уха. На дороге – никого. По обочинам – темные мрачные елки среди веселых лиственных деревьев, шорох ветерка, солнечные блики на листьях, тонко жужжат комары и стрекочет в лесу одинокая пичуга.

– Вообще-то люди тут есть, – высовываясь из окошка, высказалась Мурка. – Вон, смотрите! – и ткнула пальцем в красующуюся рядом с колесом относительно свежую коровью лепешку.

– То есть о наличии людей ты судишь по коровьим какашкам, – прокомментировала мама.

– У нас сельское хозяйство в упадке, но до стад одичавших коров, вольно гуляющих по лесам, оно еще вроде не дошло, – отозвалась Кисонька.

– Коровы-мустанги, – прикинула Мурка. – Подкарауливают у обочины заблудившиеся автомобили, выскакивают из засады и…

– …сжирают вместе с колесами и бампером, – закончила мама. – Тогда это не мустанги, а мутанты.

Цок-цок… Негромкий цокот копыт раздавался звучно и отчетливо. Заливающаяся в лесу пичуга вдруг поперхнулась и смолкла.

– Коровы-мутанты? – сидящая между близняшками Нюрочка завертелась, выворачивая шею, в надежде рассмотреть поворот.

Из-за поворота показалась корова. Перешла на крупный тяжеловесный бег и… грозно выставив рога, ринулась к машине.

– Ай! – с задушенным воплем мама впрыгнула в салон.

Бумм! – корова долбанула рогами «Мерседесу» в зад. А-а-а-а! – машина закачалась, Кисоньку швырнуло на Нюрочку, и обе они рухнули на Мурку, выдавливая ее в окно. Му-у-у! – корова пошла юзом, тряся ушибленной башкой.

– Ах ты ж трясця твоей коровьей маме, скаженна скотина! – Из-за поворота галопом вылетела мелкая лохматая лошаденка. Скачущий без седла бородатый дедок точно шашкой взмахнул длиннющей лозиной и с оттяжкой огрел корову по крупу. Хулиганистая корова с тяжеловесным изяществом развернулась на задних копытах – и ринулась на деда.

– А-а-а-а! – дружно заорали пассажирки «мерса». Только свисающая из окна Мурка выбивалась из общего хора, вопя:

– Тащите меня обратно, мне уже живот до позвоночника продавило!

Кисонька и Нюрочка в четыре руки тянули ее за штаны.

Дед мчался навстречу корове. Они сходились: выставившая рога корова и дед в развевающейся на ветру клетчатой ковбойской рубахе. Полтора метра… метр… они уже совсем рядом… кривые коровьи рога направлены деду точно в грудь! Хрясь! – Лозина полоснула корову по глазам, по носу, еще раз по носу… И дедов кулак смачно впечатался ей в лоб.

– А ну стоять! – властно рявкнул дедок. Корова тормознула как в мультиках, всеми четырьмя копытами зарываясь в грунт. – Не, мало мне, что я ее с ранку по всей округе шукаю, так она ще и в драку лезет! Совсем обнаглела! – дедок птицей спорхнул с седла и принялся накручивать веревку на рога строптивой коровы. – Все, добегалась! На ковбасу пущу, ковбасой не побегаешь! – дедок решительно затянул узел и повернулся к машине. – А що тут у нас таке? – заглядывая в водительское окошко, спросил он. – Гей, дамочки, а що вы тут на дороге забулы? Трасса ось там! – он ткнул пальцем за спину.

– Мы заблудились! – вскричала мама, понимая, что дед с его бодливой коровой их единственный шанс добраться до места. – Нам надо к старому сельсовету!

– Тю! – обрадовался старик. – Так це вы те отдыхающие, для яких наша бабка Олена с ранку куховарит? Шо ж вы тут стоите, там вже так борщом пахнет, що мабуть волки з лису скоро на той запах выйдут! Ехайте за мной! – он вскочил на свою лошаденку и въехал ей пятками в бока. Лошаденка сорвалась в галоп. За ней так же лихо поскакала корова. Развевающаяся дедова рубашка начала быстро удаляться.

– Машенька, газуйте! – завопила Греза Павловна, хищным взглядом впиваясь в лобовое стекло. – Мы не должны упустить этого мужчину!

Мама безумно покосилась на Грезу Павловну и нажала на газ. «Мерс» ринулся в погоню. Дедок, лихо гикнув, свернул с грунтовки – молотя копытами, лошаденка и корова скакали по присыпанной хвоей лесной дорожке.

– Я здесь не проеду! – завопила мама, с разгона влетая на тропу. Ветки застучали по бокам «мерса». Мама судорожно вцепилась в руль, удерживая машину на дороге. Куполом сомкнувшиеся над головой деревья разошлись, машина выскочила из леса – яркое солнце хлестнуло по глазам. Колонна из лошаденки, коровенки и преследующего их по пятам «мерса» мчалась через луг. Комья из-под копыт галопирующей коровы летели в лобовое стекло, мотор истошно выл, колеса наматывали траву и липкую грязь – луг оказался заболоченным.

«Сейчас нас засосет!» – Мурка представила, как машина погружается в маслянистую полужидкую землю.

Мама прибавила скорость, и к краю луга они с коровой пришли фара к ноздре. Дед кинул ревнивый взгляд через плечо – лошадь и корова снова вырвались вперед. «Мерс» катил по битому асфальту, то и дело цепляясь за проросшие сквозь трещины кустики. Мимо мелькали развалившиеся мазанки, остовы стен, дома без крыш с начисто вынесенными окнами. «Мерс» проскочил улицу, выкатился из деревни и направился к растянувшемуся по холму административно-солидному зданию 70-х годов прошлого века – в два этажа, под двускатной железной крышей и с кирпичными колоннами у входа.

– Тпр-р-ру! Приехали! – бросил дед то ли кобыле, то ли «мерсу». – Ото бывший сельсовет и есть.

Глава 5 Сельсоветский сервис

Передняя дверца распахнулась, и из «мерса» высунулась рука. Сухонькую старушечью лапку украшала пара антикварных серебряных колечек. Ручка застыла, протянутая словно для поцелуя. Ничего. Наманикюренные пальчики нетерпеливо прищелкнули и недвусмысленно пошевелились в сторону дедка.

«Я?» – слегка прибалдевший дед вопросительно ткнул себя в грудь. Пальчики поманили – колечки блеснули на солнце. Дед соскочил с лошаденки, настороженно, точно боясь попасть в засаду, подобрался к «мерсу» и аккуратно перехватил протянутые пальчики широкой волосатой лапищей.

– Ах, вы такой сильный мужчина! – с пассажирского сиденья выпорхнула Греза Павловна в белоснежной блузе с кружевным жабо, манжетами и, уступка турпоездке, черных брючках. На тщательно уложенных седеньких кудельках красовалась крохотная шляпка.

– Гей, диду! А шо то за ляльку городскую ты привез? – пронзительно заорали от крайней хаты. Мурка и Кисонька, как белки из дупла, дружно высунулись каждая в свое окно. На скамеечке у хаты сидели две бабки, несмотря на летнюю жару облаченные в серые пальто и туго затянутые платки.

– Какие милые дамы! – снисходительно обронила Греза Павловна. – Особенно та, левая – шелуха семечек на подбородке ей так идет! Проводите меня в дом, пожалуйста, а то тут все такое незнакомое… непривычное… А с вами так спокойно, – беря дедка под руку, проворковала Греза Павловна. Дед сразу подтянулся, даже попытался свободной рукой заправить ковбойскую рубаху в растянутые треники, и бережно, словно она могла разбиться, повел Грезу Павловну к крыльцу.

– То есть когда она кричала, что мы не должны деда упустить, она не имела в виду, что боится застрять в лесу, – озадачилась Мурка.

– Тетя очень забавная, – пробормотала Нюрочка.

– Пойдемте посмотрим, что там, – может, еще обратно ехать придется, – буркнула мама. Вся компания вывалилась из машины и направилась к дому.

– Ты гляди, сколько их понаехало! – немедленно прокомментировала одна бабка – пронзительный голос несколько глушила зажатая между зубами семечка.

– То они клад приехали шукать. За гро́ши, – отозвалась вторая.

– Шукать гроши за гроши? – первая от удивления разгрызла семечку вместе со скорлупой. – А не найдут? Оте, перши гроши, шо, так и пропадут?

– То называется бизнес-риск, – с важностью ответила вторая бабка.

– Почему я чувствую себя полной идиоткой? – пробормотала мама.

Кисонька нахмурилась: если в ближайшее время их поездка не начнет хотя бы походить на отдых, остальные вспомнят, кто их сюда затащил.

– Зато пахнет здорово! – пришла на помощь сестре Мурка.

Пахло и впрямь неплохо: разогретой травой, цветами, медом… а из распахнутого окна на первом этаже неслись совершенно умопомрачительные мясные запахи. На подоконнике стояла корзина ягод.

– Если тут еще есть душ… – приободрилась мама. Они вошли в сумрачно-прохладный холл. На крашенной в прошлом веке стене еще висел стенд «Победители соцсоревнования» – с потускневших фотографий улыбались крепкие, будто топором рубленные, тетки и коренастые дядьки.

– А вы тут есть? – повисая у дедка на локте, немедленно поинтересовалась Греза Павловна.

– Ну так… – дед смущенно ткнул корявым пальцем в одну из фоток.

– О, какой вы молодец… Арсений, – читая имя под фотографией, пролепетала Греза Павловна. – Но знаете, сейчас вы выглядите даже лучше!

– Так это… куда ж… старый стал… – краснея под небритостью, отперся дед.

– Ну какой же вы старый! – не согласилась Греза Павловна.

– Есть тут кто живой? – поинтересовалась мама. Свернула в коридор и пошла вдоль дверей, трогая то одну, то другую. «Приемная», «Председатель», «Отдел животноводства», «Отдел культуры»… Все двери оказались заперты, холодно-неприятный запашок нежилого помещения перебивал ослабевший аромат жареного мяса. Приглушенно доносились голоса Грезы Павловны и дедка.

Четкий, ощутимый, будто ее палкой между лопатками ткнули, взгляд в спину заставил Мурку обернуться. Позади нее тянулся все такой же пустой, погруженный в дневной сумрак коридор. Ни одна дверь не дрогнула, зато резко и отчетливо прозвучал короткий металлический щелчок – будто передернули затвор.

Четверо в коридоре замерли. Ничего.

– Замок под сквозняком в пазах стукнул, – предположила Нюрочка, но почему-то шепотом. Мама успокаивающе закивала.

– Жалко, Катьки тут нет, она бы сразу придумала очередной призрак, – принужденно усмехнулась Кисонька.

– Призрак коварно убиенной красавицы в заброшенном замке – это понятно, а какой может быть призрак в заброшенном сельсовете? Спившегося председателя? Нет уж, в такое я поверить не могу! – не согласилась мама. Распахнула дверь в конце коридора и запрокинула голову, разглядывая невысокую лестницу. – Здесь же никого нет! – Голос ее гулко прокатился меж стен и увял в тишине. Она неторопливо поднялась по лестнице, заглянула в коридор второго этажа и… застыла в проеме. Мурка с Кисонькой просунули головы одна поверх маминой руки, другая под локтем.

По коридору бегали люди. С дверью в руках. Удерживая дверь на весу, они бесшумно пробежали несколько шагов назад – топ-топ. Замерли, растерянно глядя друг на друга, и так же бесшумно и неслышно – топ-топ-топ – побежали обратно. Дверь болталась туда-сюда, как качели, так и норовя стукнуться углами об стенки. Яркий солнечный свет из опустевшего дверного проема падал в полутемный коридор, освещая их суету.

– Что там… Ой! – Нюрочка подпрыгнула, тоже пытаясь заглянуть в коридор.

Девушка с дверью стремительно обернулась и… выпустила свой край. Глаза у вцепившегося с другой стороны мужика стали безумными, он попытался удержать дверь как поднос, и долю секунды ему это удавалось. Потом дверь вывернулась у него из пальцев, и освободившийся край ухнул мужику на ногу. Его рот распахнулся в беззвучном крике, он рванул ногу, поджимая колено к груди… Дверь накренилась и… – банннг! – свалилась на пол с долгим вибрирующим грохотом.

– Видите, что вы наделали! – с упреком бросила девушка. – Зачем вы вообще приехали! – протопотала по упавшей двери – банг-банг-банг! – влетела в соседнюю комнату и захлопнула за собой дверь. Другую. Целую. Мужик скакал на одной ножке. Бух-чпок-бух! Бухал старый пол, и чвякал отклеившийся линолеум. Мужик судорожно вздохнул, замер в позе цапли, обнимая собственную ногу, точно боялся с ней расстаться. Наконец медленно опустил ее на пол.

– Извините, пожалуйста! – Он кинулся поднимать дверь. Та грюкала и сопротивлялась.

Девчонки аккуратно вдвинули маму в коридор, подхватили дверь с двух сторон и прислонили ее к стене.

– Что здесь вообще происходит? – с чувством спросила мама.

– Черт знает что! – так же с чувством откликнулся мужик. – Думаю, вам… лучше всего уехать!

– Что? – выдохнули одновременно все четыре дамы.

Близняшки переглянулись – опять? Каникулы этим летом заколдовали?

– Мы были уверены, что сможем обеспечить вам отдых, но… – физиономия мужика вдруг стала совершенно покаянной. – Все пошло не так! Вот! – он патетическим жестом указал на прислоненную к стене дверь. – Даже двери вываливаются! Мы переоценили свои силы, у нас ничего не выходит, мы… Вы просто должны нас понять!

– Не должна, – обрывая его излияния, отрезала мама, и мужик уставился на нее в изумлении: кажется, он был всерьез уверен, что его слезный лепет возымеет действие, его пожалеют, загрузятся обратно в машину и уедут. – Второй раз со мной этот номер не пройдет! – злобно отчеканила мама. – Вы с моими деньгами в Швейцарию не сбежите!

– Какую Швейцарию? – оторопел мужик, еще не понявший, что сейчас ему предстоит расплачиваться не только за себя, но и за владельца «АвиаМира» – и расплата будет страшна! – Мы вернем вам деньги!

Доносящиеся из-за соседней двери демонстративные рыдания стихли, и наступила настороженная тишина.

– Мило с вашей стороны! Мы проехали семьсот километров, я с пяти утра за рулем… – зловеще начала мама.

– Мы и деньги за бензин отдадим! За дорогу сюда, – выдавил мужик. – И обратно тоже!

Соседняя дверь распахнулась, и оттуда выглянула недавняя девушка – ее темные волосы были всклокочены, будто она колотилась головой о подушку, а вот глаза вовсе не казались заплаканными, наоборот – если бы взглядом можно было и впрямь метать молнии, от мужика бы остался обугленный скелет.

– Приезжаем мы на место отдыха, и нам объявляют, что ни обеда, ни комнаты, ни возможности принять душ не будет, а мы просто должны сесть в машину и ехать еще семьсот км обратно? Смешно пошутили.

– Какие шутки! – растерянно забормотал мужик. – А душ вообще не работает! – вскричал он, словно найдя безотказное средство против во что бы то ни стало желающих отдыхать клиентов.

На лестнице раздалось шлепанье, и в коридоре появился высокий загорелый мускулистый парень лет двадцати пяти-двадцати восьми. Загар и мускулы – не такие, как бывают от солярия и спортзала, а скорее как от тяжелой работы на свежем воздухе – видны были отлично, потому что из одежды на парне оказались пляжные вьетнамки и намотанное вокруг бедер розовое махровое полотенечко.

– Ну вы, ребята, даете! Старушка времен серебряного века, охмуряющая деревенского дедка в холле, – это тоже часть шоу?

– Это наша старушка! – звонко отчеканила Нюрочка.

Парень прищурился, наконец разглядев в полумраке вновь прибывших, на мгновение смутился, вцепляясь обеими руками в свое полотенечко, но тут же сделал вид, что все в порядке.

– А это моя комната! – кивая на опустевший дверной проем, объявил он. – Вы зачем мне дверь выломали, девушка? – с претензией обратился он к… Нюрочке. Та гневно ахнула… но тут же влез мужик:

– Лика хотела убрать у вас, пока вы в душе… А дверь… вот! Она сама!

Темноволосая девушка, которую мужик назвал Ликой, застыла в недоумении – Мурка была абсолютно уверена, что о своем желании прибрать она слышит впервые. Зато мама хищно возрадовалась:

– Так душ все-таки работает!

– Председатель себе комнату отдыха устроил, там у него и туалет, и душ, и все отлично работает, – стряхивая с плеч капли воды, согласился парень.

– Вам тоже предлагали уехать? – Мама несколько бесцеремонно заглянула в раскуроченную комнату, успев заметить полуразобранный походный рюкзак в углу, развешанные по стульям вещи и даже ноутбук на подоконнике.

– Из-за чего, из-за выпавшей двери? – парень искренне изумился. – Инструменты найди, я тебе ее за десять минут обратно навешу, если у самого руки не оттуда растут, – снисходительно бросил он мужику и пошлепал в свою разоренную комнату.

– Я не знаю, что у вас за истерика, – глядя в несчастную физиономию мужика, отчеканила мама, – Но пусть ваша девушка… Лика, да? Покажет нам комнаты и даст постельное белье.

– Я вам не гор… – начала Лика, но толчок локтем от мужика заставил ее поперхнуться и только зло уставиться на маму.

– А мы пока принесем вещи, – невозмутимо продолжила мама и бросила Кисоньке ключи от машины. – Мы приехали отдыхать, и мы будем отдыхать, чего бы это ни стоило!

Близняшки облегченно переглянулись – еще не хватало тащиться обратно! – и побежали к лестнице. Уже выскакивая на площадку, они услышали доносящийся из раскуроченной комнаты ленивый голос парня:

– А вы, девушка, как, остаетесь? Смотреть будете? Пользуйтесь случаем, пока дверь обратно не повесили.

Через мгновение их догнала красная от злости Нюрочка:

– А я бы даже и уехала! Жить рядом с таким хамом… Он нам весь отдых испортит!

– Вам, – ехидно сообщила Кисонька. – Мы для него еще маленькие. Или ему просто русые нравятся больше рыжих?

– Что ты такое говоришь… – смущенно пробормотала Нюрочка, невольно дотрагиваясь до скрученных в строгий пучок волос. И принялась торопливо выгружать из багажника свои и Грезы Павловны вещи. Мурка и Кисонька тоже встали на разгрузку, потом Кисонька села за руль и, шурша колесами по щебню, повела «мерс» вокруг дома.

– Занятно, – пробормотала Кисонька, аккуратно пристраивая машину в тень здания. На небольшом пустыре, служившем здесь стоянкой, оказалось еще три машины: две изрядно затерханные иномарки 90-го года издания и рядом могучий, как танк, черный джип-внедорожник.

– Ты машину водишь? Здорово, а я не умею, – рядом с «мерсом», прижимая ладонь к груди, стояла запыхавшаяся Нюрочка.

Кисонька усмехнулась. Она прекрасно понимала, что Нюрочка не стала бы бежать вокруг дома, чтобы показательно изумиться Кисонькиным талантом. Зато понимала, зачем побежала бы сама.

– Я думаю, это его машина, – кивая на джип, сказала она.

– Кого? – старательно удивилась Нюрочка. – Ах, этого… Ничуточки не сомневаюсь. Недаром он мне сразу не понравился! – Она повернулась на пятках и гордо удалилась со стоянки.

Кисонька пожала плечами: ей парни на джипах нравились больше, чем парни на старых «Жигулях», но у каждой девушки свой вкус. Подхватила оставшуюся сумку и побежала на второй этаж.

– А почему здесь? – Кисонька растерянно огляделась по сторонам. Комната, выделенная им с мамой, была та самая, в которую девушка Лика бегала истерить.

– Какая разница! – передернула плечами мама. – Проблема в том, что здесь всего две кровати: что у нас, что в комнате Грезы Павловны! Эти так называемые организаторы обещали раскладушку – пусть только попробуют не принести, я у них у самих кровать отберу! Все, я в душ! Обед через полчаса.

Дверь за мамой захлопнулась. Кисонька посмотрела на сумку с ноутом. Она, конечно, ни за что не станет навязываться, но… новости-то сообщить можно? Ну хотя бы пусть знает, где сейчас его компаньоны и почему не проявляют деловой активности. Кисонька плюхнулась на скрипучую кровать и торопливо застучала по клавишам:

«Hello, Big Boss! We didn’t come to Sri Lanka…» – хотелось бы знать – очень-очень: – он сейчас билет на самолет сдает… или даже не думал его покупать? И ведь никаких шансов выяснить, не спрашивать же у него, в самом деле! – «but you even can’t guess what I am doing now! We are far from home, looking for family treasure. It was hidden by our ancestor, Polish shliahtich (gentlemen)»[17].

Фамилию польского предка она благоразумно сообщать не стала, а то Большой Босс еще сообразит поискать ее на Facebook – и узнает, что его умной, стильной, крутой компаньонше-детективу… всего пятнадцать!

Ответ пришел неожиданно быстро:

«Cool! You haven’t told before that you come of good stock»[18].

Кисонька в легком ошеломлении поглядела на экран. Он больше не поливает ее холодом? Он заинтересовался? Аристократическим происхождением? А что, если вдруг… он именно поэтому так шифруется? Когда сыщикам под Новый год надо было проникнуть в закрытый охотничий клуб, Кисонька придумала прикинуться представителями аристократического английского семейства, а Большой Босс помог это семейство изобразить[19]. А если он ничего не изображал? Если он и в самом деле какой-нибудь невообразимый аристократ и поэтому вынужден общаться с ней тайком? Да ну, ерунда! Кисонька затрясла головой. Это же не сериал «Аббатство Даунтон», а современная Англия, да и она за Большого Босса не замуж собралась! Во всяком случае, пока.

– Ну-ка посмотрим, а это тебя заинтересует? – пробормотала Кисонька и принялась писать дальше по-английски:

«Польская шляхта не похожа на английскую аристократию. К одному гербу могли принадлежать и богатейшие магнаты, и еще туча мелкой шляхты, иногда такой бедной, что даже голодала. К нашему гербу – Равич – относится больше двухсот шляхетских родов. А герб, по легенде, английского происхождения: девушка на медведе. Вроде был английский король, который завещал корону сыну, а движимое имущество – дочери. Сынок (милый мальчик!) пустил в спальню сестры черного медведя – дескать, тоже движимое имущество. Когда сестричку съедят, это будет веским доказательством, что девушки с имуществом обращаться не умеют. А она выехала из спальни на медведе верхом, после чего братцу пришлось угомониться и отдать положенное. Только не спрашивай меня, как девушка справилась с медведем, – это так и осталось ее секретом».

«Занятная сказка, хотя такого короля в нашей истории я не помню. К тому же я всегда думал, что медведи – в России, ну ладно еще в Польше или Украине…»

«А как же мультик «Brave»[20]? Там полно медведей».

«Мультик – американский, события – в Шотландии. Вы еще с ирландцами нас перепутайте!»

– А вы думаете, кто-нибудь, кроме вас самих, вас различает? – Кисонька хихикнула. По двери отбили ритмичную дробь, и Греза Павловна позвала из коридора:

– Девочки, обедать!

«Зовут обедать. Потом еще свяжусь», – по-английски написала Кисонька.

«О, представляю: обшитый панелями зал родового поместья, старинные деревянные кресла, стол, за которым могут усесться все эти ваши двести родов… Целую, моя дорогая, bon appetit!»

«Если б он и правда меня поцеловал!» – отключая ноут, вздохнула Кисонька. Ну по крайней мере, они снова начали нормально писать друг другу, после недавнего испуганного молчания – уже прогресс! Она натянула джинсы и футболку – из Лондона все равно не видно, что на ней надето! – и выскочила наружу.

Глава 6 Борщ, пампушки и сокровище

Хоть в чем-то Большой Босс оказался прав – зал был. И даже кресла, и даже деревянные, и даже, можно сказать, старинные. Сцепленные между собой деревянные кресла с хлопающими откидными сиденьями. В актовом зале. Обеденный стол стоял… на сцене. Собственно, это были два канцелярских стола разной высоты. Пластиковые тарелки и стаканчики… зато от разнокалиберных мисок и кастрюлек пахло совершенно умопомрачительно!

– Здравствуйте! – Близняшки взбежали на сцену по скрипучим ступенькам и заняли два свободных стула. Улыбнулись Грезе Павловне – вот кто успел не только душ принять, но даже переодеться, сейчас на старушке красовался сарафанчик в стиле «Татьяна Ларина в бабушках». С легким изумлением оглядели Нюрочку – девушка тоже переоделась. Вроде бы совсем ничего особенного: летние джинсики, облегающий топ, волосы, обычно стянутые в узел, рассыпались по плечам. Никакие ей не тридцать, самое большее – двадцать пять, спортивная фигурка, не хуже, чем у самих близняшек, и… парень в розовом полотенечке ей агрессивно не нравится. Сама Кисонька так исступленно, до мелочей, приводила себя в порядок, только когда надо было раздавить соперницу или страшно отомстить негодяю, посмевшему сразу не разглядеть ее, такую потрясающую. Чтобы потом, когда он протрет глаза и все осознает, жестоко и цинично его отвергнуть. Парень в полотенечке, тоже успевший переодеться в джинсы и футболку, таких нюансов явно не понимал, на Нюрочку не глядел, весь его интерес был сосредоточен на баночках с солеными огурчиками, маринованными грибочками и салатом из свежей капусты. Кроме них за столом восседал мужик-организатор, при свете дня оказавшийся слегка обрюзглым и седоватым, и двое незнакомцев, мужчина и женщина лет, наверное, тридцати, в спортивных костюмах, оба высокие, крупные. В актовый зал влетела Лика с кастрюлей борща на вытянутых руках. Черные волосы и ярко-алые губы делали ее похожей на ведьму, и борщ сразу начал вызывать подозрение – не иначе как зелье! Лика с грохотом бухнула кастрюлю посреди стола.

– Тарелки! Тарелки давайте! – наваливаясь на крышку, словно в кастрюле сидел лютый зверь, завопила она и заработала половником с такой скоростью, что было ясно – или она успеет расплескать борщ по тарелкам, или там, в кастрюле, картошка сговорится с морковкой, выскочит и сама сожрет обедающих. Положенные к борщу горячие пампушки с чесночком разлетелись со скоростью пулеметной очереди.

– Вкуснотища какая! – зажмурилась Нюрочка.

– Вы маринованные грибочки попробуйте – обалденные! – не сознавая, какой опасности он подвергается, порекомендовал парень.

– Спасибо! – с ледяной любезностью сообщила Нюрочка. – Я обязательно попробую! – и отвернулась от миски с грибами.

Парень метнул на нее удивленный взгляд.

– Ой, а давайте я вас всех познакомлю! – ощутив сгустившееся напряжение, встрепенулся организатор. – Для начала – семейство Косинских, Марья Алексеевна и ее дочери…

– Мурка и Кисонька! – поторопились вмешаться девчонки. Ну что поделать, не любили они быть Аллой и Эллой, всегда предпочитая прозвища.

– Да-да, Марья Алексеевна и ее дочери – потомки того самого Кшиштофа Косинского! – торжественно провозгласил организатор.

– Скорее дочери, чем я, я-то по мужу… – заскромничала мама.

– А на дележку это не повлияет, – обгладывая выловленную из борща косточку, прочавкала крупная дама в спорткостюме.

– Кто первый встал – того и тапки, кто найдет – того и клад, – прогудел ее спутник и сам представился: – Леша! Будем знакомы! – и, перегнувшись через стол, принялся пожимать руки всем, до кого дотянулся. – А это супружница моя, Рюша!

– Раиса, значит! – аппетитно вгрызаясь в пампушку, пояснила тетка.

– Многоуважаемая Греза Павловна и ее племянница… – продолжил организатор.

– Аня! – теперь уже вмешалась Нюрочка.

Мурка невольно кивнула – она бы тоже Нюрочкой быть не захотела, даже ради Грезы Павловны. Выражение лица старушки стало смущенно-обиженным.

– Влад! – кивнул хозяин розового полотенечка. – Чего? Имя не нравится? – вдруг повернулся он к Нюрочке.

– Ну что-о вы! – Нюрочка даже не поморщилась, а чуть пошевелила носиком. – Имя для настоящего мачо, – насмешка в голосе была едва заметна.

– С Ликой вы уже знакомы. Ну а меня зовут Николай Дмитриевич, я отвечаю за то, чтобы вы хорошо отдохнули и, может, даже нашли клад! – в голосе мужика появились натужно-игривые нотки.

– Вы больше не пытаетесь нас выгнать? – Мама поискала на столе салфетку, не нашла и полезла в сумочку.

Николай Дмитриевич нервно дернулся, Леша с Рюшей продолжали жевать пампушки, и только Влад удивленно опустил ложку:

– А кто пытался? Вроде нормально все было…

– Значит, вы Николаю Дмитриевичу понравились больше, чем мы, – любезно сообщила Нюрочка.

– Упаси бог, чтоб я начал нравиться больше, чем компания красавиц! – делано испугался Влад.

Лика фыркнула, а вот Николай Дмитриевич вдруг… испугался по-настоящему. Страх промелькнул в глазах, задрожал в голосе:

– Это просто недоразумение…

– Ну и какая у нас программа? – сжалилась над ним мама – борщ и пампушки настроили ее на мирный лад.

– А-а… Э-ээ… – забормотал Николай Дмитриевич.

– Чё, прямо сейчас лопаты похватаете и клад нарывать пойдете? – скривилась Лика.

– Лика хотела сказать, что вы только приехали и вряд ли сможете приступить к активному отдыху…

– Если милая Лика хотела сказать именно так, в следующий раз пусть говорит, не стесняется, – не спустила Греза Павловна.

Лика мрачно зыркнула на старушку.

– Полдня сидеть в этом сельсовете? – хмыкнул Влад. – Это ж не пять звезд в Турции – что тут делать? Или вы не согласны, Анечка?

– «Аня», если вас не затруднит, – процедила та.

– То есть по существу дела возражений нет, – ухмыльнулся Влад и выжидательно поглядел на Николая Дмитриевича.

– Ну-у… Можем сходить на прогулку. Точнее, на экскурсию. В Острополь.

– Косинский ушел в Остропольский замок после разграбления Киевщины, – кивнула Кисонька.

– С добычей! – наставительно поднял палец Николай Дмитриевич. – Тут было солидное укрепление, выстроенное князем Острожским: башни, стены, внутренние колодцы, подвалы. Начинать поиски оттуда вполне логично.

– Почему же мы не поселились поближе к замку? Там было бы приятнее, – оглядывая потрепанный актовый зал, поинтересовалась Греза Павловна.

На губах Ани-Нюрочки появилась сардоническая усмешка: наверняка брошенный сельсовет заняли бесплатно, а с наивных туристов слупили денег. Она увидела отражение своей улыбки на губах Влада… и резко отвернулась. Думать одинаково с ним ей категорически не хотелось. Она сама не понимала, почему этот парень так ее бесит!

– Замок был и тут! – суетливо заверил Николай Дмитриевич. – Всякие крепостицы, форпосты, принадлежащие замку деревни… Двадцать-тридцать минут ходу, через лесок – прекрасная прогулка!

– Сразу пойдем или поспим часок? – дожевывая мясо, поинтересовался Леша.

– Прогулки после еды полезны. – Греза Павловна встала из-за стола.

Над деревней стояла разморенная летняя тишина. Греза Павловна неторопливо спустилась по ступенькам и раскрыла над головой изящный кружевной зонт.

– Ух ты ж! – Дед в ковбойке с перепугу всадил лопату в зреющую на огороде тыкву. На скамеечке у дома напротив давились шелухой местные бабки. Кружевным видением Греза Павловна проплыла между ними. Николай Дмитриевич бодро рысил впереди, лекторским тоном вещая:

– Типичное социальное явление начала двадцать первого века – вымирающая деревня! Молодежь разъехалась, кто получше устроился, стариков к себе забрал, вот и остались один дед и две бабки!

– А это кто? – Влад остановился у странного дома. Он выделялся среди полуразрушенных мазанок своей цельностью. И окна, и крыша, и даже сваренное из стальных полос крыльцо были на месте. Сам дом походил на двухэтажную узенькую башенку под острой крышей, словно внутри была всего одна крохотная комната.

– Где? – Николай Дмитриевич даже не остановился, целенаправленно двигаясь к леску.

– Наверху, – разглядывая круглое окошко под самой крышей, прошептал Влад.

– Вы такой нервный. Там никого нет, – отчеканила Нюрочка.

Мурка могла поклясться, что за круглым окном мелькнула стремительная тень. А вот был это человек или птица… Мурка передернула плечами, как от холода, и помчалась за остальными.

– Вот это мне уже нравится, – одобрила мама, проходя мимо старинного каменного моста над живописной речушкой. Из воды торчали камни – лишь журчание потоков меж ними и стрекот цикад нарушали тишину. Тенистый лесок закончился, раздолбанный асфальт сменился более приличным, и они сами не заметили, как втянулись в улочки поселка. Старые, но ухоженные дома, магазинчики и даже ресторанчик из красного кирпича с претензией на готичность.

– Ну вот, территория от нашего пансионата… – Николай Дмитриевич увидел устремленные на него иронические взгляды и исправился: – сельсовета и до замка и есть район поисков. – Его голос звучал необычайно отчетливо на пустых улочках: ни людей, ни машин.

– Видно, что вы все горожане, – глядя, как они озираются по сторонам, засмеялся Николай Дмитриевич. – В селах и маленьких городках вы не встретите толп ни днем, ни вечером! Люди или на работе, или перед телевизором – тут по улицам не шатаются! Нам же лучше. Когда начнем искать, никто не будет стоять над душой, выясняя, что мы тут делаем.

– Копать в людном месте – это жуть! – энергично одобрил Влад. – Особенно на пляжах: все детишки с совочками собираются вокруг тебя – и весь район поисков немедленно оказывается в песочных куличиках!

– А вы специалист? – скривилась Нюрочка.

– Десять лет каждый отпуск на копы езжу, – спокойно сказал Влад.

– Хвастун, – едва слышно шепнула Нюрочка.

Кисонька беззвучно хихикала. Смешные эти двадцатилетние. Она сама проделывает такие штучки гораздо изящнее. Ну у нее и опыта побольше, чем у Нюрочки. И парень, который ее интересует, покруче Влада: судя по интересу Большого Босса к Кисонькиному шляхетному предку, под ником скрывается не иначе как принц Уильям, наследник британского престола собственной персоной! Учитывая, что Уильям вдвое старше, женат и с ребенком… вот уж счастье привалило! Кисонька фыркнула так злобно, что Николай Дмитриевич шарахнулся и испуганно пролепетал:

– Мы сейчас идем к донжону. К центральной башне замка.

Они миновали крохотный парк, добрались до невысокого холма, поднялись по каменной лестнице…

– Ну и где замок? – спросила Греза Павловна.

Глава 7 Остропольский замок

Серые массивные башни Остропольского замка поднимались из тумана.

Кровавый туман стлался по земле, подползал к ногам, связывал колени, полз выше, вцеплялся в горло, не давая дышать. Стянутые сыромятным ремнем запястья мучительно болели, просунутая в кольцо рук жердь ссаживала кожу, Катерина не чувствовала стертых от долгого пути ног, колени мучительно дрожали, но падать нельзя, спотыкаться нельзя: упадешь – конец! И она шла не различая дороги, кровавый туман плыл перед глазами, сквозь него прорывались свист бича и злые лающие команды – Катерина не понимала ни слова, словно на чужом языке говорили…

– Татары! – простонала она.

– Татары и есть! – откликнулся сзади злой и безнадежный голос.

«Давно, пятнадцать лет назад… Старая Рузя… она и тогда уже была немолодая, лет тридцать… – в голове словно молот бухал. – Татары пришли, мужа убили, детей, Рузю в Кафу[21] гнали… Казаки! Казаки догнали полон, освободили Рузю! Тато моего казаки!»

– Казаки придут, казаки нас спасут! – снова застонала девочка.

– Тю, дурна! – удивился голос рядом, и Катерину вдруг сильно толкнули в плечо, так что она чуть не влетела головой в идущего впереди пленника. – Да просыпайся уже! Это и есть казаки!

Катерина с трудом подняла гудящую, как сброшенный со скалы медный казан, голову – грязная, свалявшаяся от пота и крови коса перекатилась на плечо. Перед глазами и впрямь плыл туман – мелкая пыль, поднятая с дороги десятками колес и сотнями конских копыт. И пыль эта и впрямь отливала красным – от сотен сбитых в кровь ног. Впереди и позади нее были люди – и все они, как ягоды смородины на стебелек, связанными руками были нанизаны на длинную жердину. Ни вбок не шагнешь, ни назад не отпрянешь, только и остается что шагать и шагать рядом с забитыми добром возами, туда, куда гонят едущие по бокам всадники в богатых жупанах[22] и с длинными чубами, свисающими из-под бараньих шапок.

«Рузя умерла, – с беспощадной отчетливостью вспомнила Катерина. – Мама… Мама умерла. Дмитро… Дмитро стрелял из окна хаты. За ним побежали… побежали казаки. Казаки не придут! Казаки уже пришли! Убили Рузю, маму, Дмитра…»

Обрушившееся на нее понимание было таким чудовищным, яростным и… невозможным, что ее скрутило в узел, ноги заплелись, она повисла на удерживающей ее жердине. Сильный пинок по ноге заставил ее выпрямиться.

– Держись! – прошипели сзади. – Хорошо хоть очнулась, а то как мертвая идешь, и на ночь встаем, тоже будто неживая!

Катерина попыталась обернуться, но жердина не пустила, только резко задергалась от ее движения, ломая строй пленников.

– А ну! Что тут у вас? – зазвучал над головой резкий мужской голос.

– Да вот дивчина с ума сошла – думает, нас татары захватили! И с чего это она, никак понять не могу, а, пан?

– Молчать! – звучно щелкнула плеть, раздался короткий вскрик, и тут же веселый голос добавил:

– Так я и говорю: какие же татары, когда это славные паны-черкасы[23]!

– Без языка останешься! – щелкнуло снова, мимо рысью проскакал конь, Катерина увидела только сапоги всадника, полы длинного кунтуша и подергивающийся как змея хвост нагайки.

Стены из грубого серого камня приближались с каждым шагом. Каждое прикосновение измученных ног к дороге заставляло вздрагивать от боли, Катерина вступила во что-то вонючее, омерзительно чавкающее – и испытала облегчение… потому что боль на краткое мгновение стихла. Вокруг стен бушевал казачий табор. Остро пахло кипящим в громадных котлах кулешом, навозом и смесью конского и человеческого пота. Давно пустой желудок Катерины свело спазмом, а рот наполнился слюной с горьким привкусом желчи. Ржали лошади, и сновали люди: казаки в пестрых жупанах, крестьяне с корзинами, погонщики медлительных волов – полные возы, точно в разверстый рот, втягивались в арку крепостных ворот, а пустые вытекали обратно. На поднятой крепостной решетке мерно качались повешенные. Судя по богатству платья, это был поставленный князем Острожским каштелян замка… и его жена. Катерина долго и непонимающе смотрела на еще два подвешенных к решетке тела… Почему они такие маленькие, даже меньше самой Катерины? Поняла и, отчаянно вскрикнув, попыталась прикрыть глаза плечом – но веревка не пустила.

– Держись, столько прошли – недолго уже! – снова зашептали сзади. Крепкий пинок не позволил Катерине свалиться на колени, повиснув на связанных руках.

Озабоченная замковая прислуга деловито пробегала под телами своих недавних хозяев. Тень сторожевой башни упала на пленников. Стало сумрачно, их загнали под арку крепостных ворот в толстой, как две Катеринины хаты, стене. Ребристые булыжники холодили ноги, сверху снова обрушился свет, и они оказались на внешнем замковом дворе. Замковый двор мычал, хрюкал и гоготал. Неторопливо прошествовала тяжелая от молока корова, торопливой побежкой пересекло двор куриное семейство – желтые цыплята поспешали за пестрой мамашей. За огороженными у стены загончиками блеяли козы, из другого загончика замурзанный мальчишка выгонял верещащих поросят.

– О, туда вас! – искренне возрадовалась оставшаяся с пленниками пара конвоиров. Со сноровкой, выдающей немалый опыт, они начали по одному, как чеснок со связки, отцеплять пленников с жердины и заталкивать в загон.

Катерину дернули за связанные руки…

– Пусти! – вдруг пронзительно и страшно закричала она и, со всей силы пнув охранника по голени, рванулась прочь. Казак легко перехватил ее за талию, не дав пробежать и пары шагов, Катерина отчаянно забилась в его руках. – За что? Мой тятя сотник был, казацкий сотник… вы… Отпустите! Мама-а-а! Отдайте маму! Верните!

Охранник швырнул ее на покрытую нечистотами землю и с оттяжкой стегнул плетью. Резкая, отнимающая даже крик боль заставила девочку выгнуться, будто лук.

– Я такое уже слыхал! – раздался вдруг рев, смахивающий на медвежий. Катерину рывком подняли с земли, и она повисла, пиная ногами воздух. Она сразу узнала это лицо, эти вислые усы. – Сотнико-овна! – его губы растянулись в жуткой улыбке. – Нехай меня чертяка забодает, если ты не с того самого подворья, где меня щенок с пистолем подстрелил! – Он неловко повел плечом – богатый жупан соскользнул в свинячью лужу, но он даже головы не повернул. – Тебя ж пан гетман от меня забрал? Ничего, сейчас уже я тебя заберу! – Он закинул Катерину на другое, здоровое плечо. Девчонка отчаянно завизжала, но перекрывая ее ор, завопил сосед по жердине, оказавшийся пареньком годка на три постарше Катерины, белобрысым, веснушчатым, со вздернутым носом, хитрющими глазами и такой глоткой, что перепуганная курица, растопырив крылья, в ужасе помчалась по двору, а корова протяжно замычала.

– Добычу крадет! Вор! Обманщик! – надрывался хлопец. – Паны товарищи лыцарство, да что ж это делается! Разве ж у Войска Запорожского нету ни правил, ни законов, разве не клянутся казаки на святом Евангелии, что, если кто добычу потаит, Господь его покарает и в этом мире, и в следующем? Тоже клялся, небось, а сам середь бела дня у своих братьев из доли девку тянет!

– Верно, не дело, – неуверенно начал один из конвоиров. – Пока паны старши́на все по-честному меж панами товарищами не поделят…

– Чихал я на панов старшину! Моя девка! – казак все еще орал, не понимая, что кричит один на вмиг умолкшем дворе. Свисающая с плеча Катерина с трудом вывернула голову, увидев возвышающегося над ней жеребца и разряженного всадника в шапке с пером, с интересом разглядывающего орущего усача. За спиной у всадника, тоже верхóм, виднелась богато разодетая казацкая старшина.

– Ты того… обернулся бы, пан, что ли… – с некоторым даже сочувствием вдруг сказал враз переставший возмущаться белобрысый хлопец.

Усач развернулся… босые ноги Катерины прошлись по носу жеребца – тот попятился и злобно фыркнул. Мгновение – усач узнал всадника и, мрачно хмурясь, согнулся в поклоне. Катерина бессильно свисала с его плеча.

– Как звать? – обронил всадник.

– Охримом, пан гетман!

– Ты недоволен моим решением, Охрим? Думаешь, лучше поделишь добычу, чем паны старшина? – Косинский холодно усмехался, а глаза его оставались острыми и колючими, словно взведенные стрелы на самостреле. – И как же? Себе, себе и еще маленько себе?

Вокруг захохотали. Усатый Охрим побагровел от злости, но смолчал.

– Чихал он на нас! – пробурчал за спиной Косинского казацкий полковник, толстый, аж кобыла под ним проседала. – Эдак ежели каждый на нас чихать будет… прочихаются! А ну положь девку где взял! – надсаживаясь до вздувшейся жилы на лбу, заорал полковник.

Охрим злобно рыкнул и… швырнул Катерину под ноги старшинским коням.

– Я дивчину к себе возьму! – раздался негромкий, но такой грозный голос, что Охрим выпустил Катерину быстрее, чем от криков полковника. Из низенькой двери вырывались клубы пара и такие запахи, что живот Катерины скрутило в узел, а на пороге стояла бабища таких размеров, что ее бока заполоняли дверной проем от края до края. – А то мы с каплунами[24] к обеду не поспеваем, вельможный пан! – и бабища поклонилась, с трудом опираясь на собственный живот. – И того горластого мальца тоже! Для кухни не сгодится, на огород пойдет, ворон криками гонять!

Немудрящая шутка снова вызвала у панов старшины гогот: хохотал, тряся телесами, толстый полковник, тонко усмехался гетман.

– Каплуны – это хорошо! А ты гляди у меня, еще раз к добыче лапу протянешь – пожалеешь! – и полковник погрозил Охриму плетью.

– Быстрее, бежим! – белобрысый хлопец, как был, с неразвязанными руками, поднял Катерину с земли и поволок в распахнутую дверь, в кухонный чад и грохот.

– Как звать? – коротко бросила бабища.

– Савкою, вельможная пани! – отрапортовала белобрысый, преданно уставившись на бабищу.

– Какая я тебе пани, если сама у панов служу? – ухмыльнулась та, показывая редкие почерневшие зубы. – А девку как?

Катерина молчала, угрюмо, как зверек, глядя на возвышающуюся над ней бабу. И тут же получила ощутимый тычок в бок.

– Что молчишь, сотникóвна, и впрямь с ума сошла? – процедил белобрысый Савка.

– Я-то думала, она тебе сестренка, – разочарованно протянула бабища.

– Сестренка, сестренка. По голове ей дали, вот она имени своего и не помнит, – бесцеремонно подсовывая Катеринину окровавленную косу бабище под нос, объявил Савка.

– И тебе, видать, заодно дали – ты тоже, сдается, имени ее не помнишь? – бабища уперла руки в бока.

– Он у нас с детства дурноватый, – прошипела Катерина, отнимая косу у Савки. – Катерина я.

– Меня можете теткой Оленой звать. Птицу щипать умеешь, Катерина? – не дожидаясь ответа, бабища одним движением кухонного ножа перерезала путы на руках у девчонки и подтолкнула ее к столу, где, жалостно задрав лапки, лежали с десяток каплунов. – А ты за дровами марш, быстро! И смотрите мне оба: хоть репку с гетманского стола возьмете – запорю! – И, не обращая больше на них внимания, снова нырнула в кухонный чад, откуда доносился стук ножей, грохот чанов и то и дело выглядывали любопытные физиономии кухонного люда. – Что пялитесь – вам тут фигляры бродячие приехали? А ну работать!

Катерина тупо уставилась на каплунов. Почему? Почему она стоит на этой кухне, ведь у нее был дом, брат, Рузя, была мама… мама, мамочка! Почему?

– Почему-почему… – то ли она бормотала вслух, то ли на лице у нее было написано, но Савка вдруг налетел, ухватил за косу и поволок к дверям.

– Что ты делаешь?! – попыталась рвануться Катерина, но Савка уже подпихнул ее к самому порогу и ткнул пальцем:

– Гляди!

Вытянув ноги, Охрим сидел посередь двора на поставленном на попа чурбаке – слуги, окрестные крестьяне и даже другие казаки обтекали его с обеих сторон, бросая на вольготно расположившегося усача недобрые взгляды, но лежащая поперек колен сабля заставляла их молча проходить мимо. Богатые сапоги казака покоились на измаранном жупане, а сам Охрим неотрывно глядел на кухонную дверь. Увидел Катерину – и глаза его вспыхнули, а рука томным, ласкающим движением прошлась по обнаженной сабле. Катерина прижала обе руки к животу, чувствуя, как ее резко и страшно затошнило.

– Или здесь, или в момент там окажешься, – сурово сказал Савка и настороженно огляделся, не идет ли тетка Олена.

– Так… нечестно! И недобре! – простонала Катерина, чувствуя, как душа ее просто разламывается на части.

– Дите малое! Где же ты на целом свете видела честность али доброту? – в кривой усмешке Савки вдруг проступила тяжелая, взрослая горечь.

День был как длинный темный мешок, до краев наполненный перьями, чадом, горелым жиром и неподъемными тяжестями. На печи, громадной, как три печи в Катерининой хате, кипели казаны и томились горшки. Малейшее прикосновение обжигало до пузырей. Катерину таскали по всей кухне словно тряпичную куклу, перекидывая к новой работе. Она щипала каплунов, плача от боли в обваренных кипятком руках, драила покрытый слоем застарелого жира казан, мешала деревянной ложкой разварившееся пшено и снова щипала птицу, пока на истерзанных пальцах не закровоточили сорванные мозоли. Слезы неостановимо бежали по щекам, желудок выл от застарелого голода… а потом замолчал, тело впало в оцепенение от постоянной боли и усталости. А когда очередная голая птичья тушка исчезла, Катерина остановилась, бессмысленно глядя на пустой стол. Медленно подняла гудящую голову и оглядела кухню. Чад расползался, открывая яства на медных, оловянных, дорогих серебряных и простых деревянных блюдах, словно случайно собранных на этом столе. Катерина увидела своих почти родных каплунов, с дразняще-ароматной хрустящей корочкой. Вбежавший слуга подхватил блюдо и умчался прочь. Катерина пошатнулась, чувствуя, как слабеют колени.

– Ну вот, теперь можно и повечерять! – раздался веселый голос тетки Олены… и перед Катериной на стол лег ломоть черного хлеба. Тетка торжественно протерла краем грязноватой запаски[25] толстобокую розовую луковицу и протянула ее Катерине: – На! Заслужила!

Катерина поглядела на хлеб, на лук, снова на хлеб. Проводила взглядом блюдо с таким же розовым и толстобоким, как луковица, поросенком, за которым как раз забежал очередной слуга, и прошептала:

– А еще чего-нибудь… можно?

– Радуйся, что хоть что-то есть! – возмутилась тетка Олена, обстоятельно усаживаясь к столу и смачно откусывая от такого же ломтя хлеба, разве что присыпанного солью. Почти неслышно переговариваясь, по кухне бледными тенями двигались женщины, сновали кухонные мальчишки, кажется, мелькнула белобрысая шевелюра Савки, но у Катерины не было сил даже голову в его сторону повернуть.

– Можешь сесть, – милостиво разрешила тетка Олена, насмешливо поглядывая на цепляющуюся от слабости за стол девочку. Катерина плюхнулась на лавку – она и не догадывалась, что теперь должна просить позволения сесть, когда так устала.

– И впрямь, как там твой приятель говорил – сотниковна и есть! – глядя на отщипывающую хлеб Катерину, усмехнулась тетка. – Не привыкла к такой работе?

– Меня мама всему учила! – Внутри снова все свело болью. Мама… учила. Больше не научит. Катерина отвернулась, не глядя отломила очередной кусочек. Она бы и рада проглотить хлеб в один миг, но… измученное тело готово было в любой момент вытолкнуть еду прочь. Молока бы… Кувшин с молоком проплыл мимо в руках другого слуги – слуга взбежал вверх по кухонной лестнице, и кувшин пропал.

– То мама! Мамы жалеют, а тут мамы нету, – отрезала тетка, но в голосе ее звучала не насмешка, а затаенное, глубоко спрятанное сочувствие. И это сочувствие неожиданно заставило боль в груди ослабнуть, точно тиски на сердце разжали стальной полосой злости. Ее лишили всего, ее приволокли сюда… а теперь можно и посочувствовать? Не надо!

– Мне бы… помыться где? – Катерина решительно встала.

– Что, сотниковна, ручки замарать боишься? – насмешливо начала тетка Олена… и сама замолчала. Оглядела Катерину от задубевшей, как палка, косы до сбитых ног. Прошаркала к дверям и теперь уже настороженно оглядела двор.

– Добре, никого. – Тетка сунула под ноги Катерине высокие деревянные башмаки, похожие на небольшие лодки. – Одевай и беги до колодца. Рубаху снимать не вздумай! – строго бросила она. – Все едино другую взять неоткуда. – И приоткрыла тяжелую дубовую створку, позволив Катерине по-мышиному выскользнуть в щель.

Глава 8 Гетманский пир

Над замком сгустились плотные сумерки, сразу за которыми падает глубокая ночь. Башня донжона четко рисовалась на темно-синем небе, а прямо над зубцами переливалась серебром первая звезда. Угловатым домиком из сумрака проступала крыша на столбах над замковым колодцем. Звенела сбруя, и медленно ходили большие темные тени – у колодца поили коней. На поилку можно встать, вылить на себя ведро ледяной воды, одно и второе, и вычесать кровь и пот из расплетенной косы… Катерина решительно повернулась спиной к колодцу и зашагала к воротам. Ноги подгибались от усталости, громадные деревянные башмаки до и дело сваливались, но без них она бы просто увязла – за день замковый двор покрыл слой растоптанной соломы, жидкого конского, поросячьего, коровьего навоза и обыкновенной грязи. Чавканье прилипающих деревянных подошв терялось в скрипе последних телег, выезжающих за ворота. Попытка могла удастся только сейчас, когда ее никто не ждет и не ищет, когда уже темно, но двор еще запружен возами. Она аккуратно пристроилась к пустому возу и зашагала сбоку и чуть позади, стараясь даже кончиком косы не попасться на глаза дядьке в крестьянской одежде, такому же унылому и тощему, как и его волы. Пронзительно скрипели несмазанные колеса, и арка ворот приближалась с каждым шагом, точно сама надвигалась на Катерину, отчаянно дрожащую в теплых июльских сумерках. Огонек свечи в фонаре над воротами отблескивал на острие пики караульного.

Мужик и волы остановились, одинаково не поднимая глаз и уныло изучая землю под ногами. Замерла и Катерина, придерживаясь рукой за борт и всем своим видом показывая, что принадлежит к этой телеге, и унылым волам, и тощему мужику. «Господи Иисусе Христе, сделай так, чтоб мужик не обернулся!» Караульный внимательно переворошил жидкое сено в телеге, заглянул под днище… скользнул равнодушным взглядом по Катерине и кивнул на ворота:

– Проходь!

Мужик цокнул языком, заставляя своих волов снова сдвинуться с места. И тут караульный небрежно бросил:

– Завтра снова придешь. На укрепления землю возить надо.

И мужик, и волы встали как вкопанные. Мужик вскинул голову так резко, что ветхая суконная шапчонка свалилась в грязь, и, захлебываясь словами, залопотал:

– Дык! Да который уж день: и вчера тут, и третьего дня, и нынче, да еще и завтра! Лето, пан! В поле работать надо, дети у меня да жинка, сынки малые – кто ж, если не я, в поле-то? Есть-то зимой что будем, пан?

– Хлоп дурной! – возмутился караульный. – Мы ж тебя от панов-злодеев князя Острожского освободили, а если они, проклятые, снова явятся? Да еще и с войском? Как мы без укреплений тебя от злой доли оборонять будем, дурная башка?

– Не в обиду вельможному пану-черкасу скажу – нам все едино: что под одними панами с голоду помирать, что под другими…

– Ах ты ж… Острожских защищаешь, княжий прихвостень! Узнаешь у меня… Землю возить не хочешь? Девку свою сюда давай, еще и облегчение тебе выйдет, меньше ртов кормить.

– Что за девку, пан? Сроду у нас с женой дочек не было! – мужик начал поворачиваться… но Катерина уже сиганула прочь, мелькнув подолом рваной рубахи.

– Сто-ой! Лови ее!

Катерина мчалась, в темноте лавируя по лабиринтам замкового двора. Деревянные башмаки слетели с ног, она успела подхватить лишь один и теперь бежала, прижимая его к груди, а босые ноги скользили на прячущихся под слоем грязи булыжниках. Воз, козий загон, поилка, из темноты проступила и исчезла оскаленная лошадиная морда, замковый колодец, бочки, дальше, здесь наверняка есть другие ворота или потайная калитка, должен быть выход…

– Беги ко мне!

Катерина успела увидеть широко расставленные руки, и тут же ее сгребли в охапку, подняли в воздух… и она уставилась в злорадную рожу Охрима.

– Думала, ушел я? Как же! Я знал, что ты попробуешь сбежать, маленькая сотниковна! – и он осклабился, обдав Катерину смрадом из щербатого рта.

Катерина врезала ему по зубам деревянным башмаком.

– Эп! – Охрим подавился, руки его разжались, Катерина легко, как котенок, шлепнулась наземь, извернулась и скользнула Охриму между ног. Не выпуская своего единственного оружия – башмака, – юркнула в проход между бочками.

– Убью! – отплевываясь налипшей на башмак грязью, соломой и выбитым зубом, Охрим ринулся в погоню.

Катерина летела по проходу, кажется даже не задевая ногами грязь и лужи. Калитка, лаз, низкое окошко, уступ на стене, что-нибудь, Господи Христе! Выставила руки, чтоб не врезаться в глухую каменную стену. Она была в тупике! С безнадежным криком девочка обернулась. На нее мчался Охрим. Катерина размахнулась… и деревянный башмак впечатался казаку в лоб. В тот же миг из-за груды бочек вылетел второй башмак… и врезался Охриму в затылок. Раздался стук – две деревяшки столкнулись с костью. Охрим покачнулся, лицо у него стало совершенно бессмысленным, глаза закатились… Бочка позади него свалилась набок и покатилась, подсекая Охриму колени.

– А-а-а-а! – Охрима швырнуло на каменную стену. Катерина едва успела отпрыгнуть в сторону. Вынырнувший из-за бочек Савка схватил ее за руку и поволок за собой:

– Я тебе у казацких котлов каши добыл, а ты! Куда ж тебя понесло!

В другой руке у парня дымился лыковый туесок с кашей.

– Держи их! Шпионы-ы-ы! Лазутчики! – вдруг взвыл за спиной Охрим.

– Опять нечестно! – чувствуя, как перехватывает дыхание, прохрипела Катерина.

– А то что ж ему не поорать: мне девка башмаком все зубы выбила! – выдохнул Савка, затаскивая ее под прикрытие замкового колодца. Мимо с громким топотом пробежал отряд казаков. Свет загорающихся факелов засверкал на остриях пик. – Тихо давай! – и, перехватив туесок с кашей в зубы, на четвереньках пополз под прикрытием длинной поилки. Выглянул из-за края, предостерегающе останавливая Катерину взмахом руки. Неподалеку виднелась дверь кухни.

– Не поферит Олена, фто ты штолько ходила – и отак отмылась! – одаривая вконец изгвазданную грязью Катерину едким взглядом, сквозь ручку туеска прошамкал Савка.

– Это мне говорит хлопец, что стоит на карачках с туеском в зубах? – шепотом окрысилась Катерина.

Савка вытащил туесок из зубов:

– Бежим!

Двор на краткий миг опустел, Савка кинулся к нижней галерее замка. Подтянулся, роняя крошки каши из туеска, перескочил балюстраду и втянул Катерину за собой. По галерее сновали слуги: торжественным шагом несли полные блюда с яствами, а обратно двигались торопливой побежкой, волоча опустевшие ступки и казаны, корзины с обглоданными костями, катили пустые бочонки. Савка с Катериной миновали галерею и нырнули в низенький проход. Савка стремительно понесся по узкой винтовой лестнице, Катерина едва поспевала за ним. На галерее раздался грохот падающей посуды и густая ругань, перекрывая все и всех, слышался рев Охрима:

– С дороги! Геть! Тут они! Трымай лазутчиков!

– Простите, пан! – Савка подхватил с подноса оловянную супницу, водрузил на ее место туесок с кашей и рванул вверх, обгоняя вереницу слуг.

– Что? Куда? – завопил обездоленный слуга.

– Ты неси куда нес! Так велено! – через плечо бросил Савка и гадюкой зашипел на Катерину: – Возьми хоть что!

– А ну пусти! – орали снизу лестницы, а кто-то пронзительно верещал в ответ:

– Куда прешь, там паны старшина гулять изволят!

Движение слуг на лестнице сбилось, вытягивая шеи, они пытались заглянуть вниз… Катерина выдернула из чьих-то рук кувшин с вином и, прикрывая им рваную рубаху, побежала за Савкой.

– Спокойно иди! – снова зашипел он, и в середине вереницы слуг они вступили в зал.

В зале было светло как днем от множества свечей в сотнях беспорядочно расставленных подсвечниках, настолько разных, что можно было не сомневаться: это взятая по шляхетским имениям и княжьим городам добыча. В углу на скамье старый казак перебирал струны кобзы[26], негромко напевая:

– У Царьграде та на рыночку, ой, пье Байда мед-горилочку…

Его голос терялся в воинственных возгласах и стуке поднятых чаш – за длинным пиршественным столом гуляли паны старшина.

– Здравия пану гетману Косинскому и за погибель всего семейства Острожских! – взревел краснолицый полковник, вздымая серебряный кубок. Стол откликнулся дружным ревом десятка здоровых глоток, застучали подковы богатых сапог, с лязгом вылетали и снова вбрасывались в ножны казацкие сабли. Сидящий во главе стола Косинский чуть склонил голову, позволяя перьям на шапке качнуться:

– А я пью за славное лыцарство запорожское!

И снова приветственный рев, распугивающий бродящих по залу псов и куда более многочисленных свиней.

– На тебе, хрюшка моя, сальца! – забормотал растроганный полковник, подманивая изрядно раскормленного хряка. – Ты гляди, жрет! Сало! То ты, может, мамку свою сожрал, бовдур[27] свинячий! Сейчас ты сальце ешь, а потом я тебя съем! – и, довольный этой немудрящей шуткой, захохотал, тряся откормленным чревом.

– Кто вас пустил сюда в таком виде?

Катерина едва не уронила кувшин. Распорядитель пира залепил Савке по лбу ложкой, которой пробовал блюда.

– Оборванцы в зале! Вовсе замок оскотинился при этих лотрах-казаках! – выпалил распорядитель в сердцах и тут же осекся, со страхом и ненавистью покосившись на ребят. – Несите то до покоев пана каштеляна… ох, Езус-Мария, до покоев пана гетмана, и чтобы я вас никогда больше не видел!

– Как скажете, пан! – Савка поклонился и бегом рванул через зал, потому что на лестнице уже слышались вопли. В зал кубарем влетел вбитый сквозь двери слуга, и на пороге нарисовался ревущий от ярости Охрим. Катерина успела заметить, что рот и голова у него окровавлены, и от ужаса ноги у нее подогнулись: если он сейчас ее увидит…

– Кто впустил сюда хама? – взревели паны старшина, и вскакивающие из-за стола высокие мужчины закрыли бегущую через зал маленькую девочку с медным кувшином.

– Сюда, живо! – Дубовая створка захлопнулась за спиной у ребят, отрезая стоящий в зале ор. Словно потерявший след пес, Савка завертелся на месте – узкий и короткий коридор вел всего к одной двери: ни лестницы сбежать, ни хоть бойницы, чтоб осмотреться.

– Добре! – решившись, Савка распахнул единственную дверь… ребята испуганно замерли на пороге. Они и впрямь попали в покои каштеляна. Слабо теплящаяся лампадка выхватывала из темноты кровать – льняной балдахин распорот ударом сабли, да так и не зашит, зато пуховую перину недавно взбили и застелили меховым покрывалом. Сундуки у стен переворошили – крышки выломаны или изрублены. Единственной целой мебелью оказалось деревянное кресло с прикрепленным к нему наклонным пюпитром.

– Что тут? – шепотом, точно боясь потревожить тишину покоев, прошептал Савка.

– Свитки всякие, бумаги… На польском, на латыни, на руськой мове[28]… – в неверном свете приглядываясь к листкам, прошептала Катерина.

– Ты чего? Все разумеешь? – изумился Савка.

Катерина прикусила губу. Похвастаться хотелось сильно, но… а если по-латыни читать придется, выглядеть будешь дура дурой.

– Не все, – пробормотала она. – Меня дьяк учил…

А теперь он мертв. Кувшин с вином вдруг стал невыносимо тяжелым, и Катерина поторопилась пристроить его на сундук, рядом с уже стоящими там кружками.

– Глянь, а это? – любопытный Савка все водил носом по свиткам.

– Дите малое малевало, – без интереса заглядывая ему через плечо, бросила Катерина. – Я сама так чиркала, когда перо в первый раз в руку взяла.

Савка наклонился к листку и, показывая, что и сам не чужой письменному делу, прочитал:

– О-стро-поль…

– Острополь и есть, мы-то где? – рассердилась Катерина. – Говорю ж – дите! Разве так пишут? Вкось, поперек листа и буквы кривые!

– Разве ты тут детей видела? Да еще в гетманских покоях?

– Видела! – зло бросила Катерина, вспоминая два маленьких тельца на воротной решетке. Сердце свело мучительной судорогой. – Лучше думай, что делать будем, если сюда кто зайдет. И впрямь за лазутчиков примут.

– Обратного хода нам все едино нет, переждать надо. – Савка огляделся и, не выпуская супницу из рук, сунул голову за скромную тканую занавеску в углу покоев. – Вроде камора какая-то! Посидим тут, даже если кто войдет, панам в каморке делать нечего.

Катерина торопливо забралась следом. Ее окружила полная темнота. Вытянутая рука уперлась в стену – камора была крохотная.

– Тут вроде скамейки… Осторожно! Дырка! – тихо вскрикнул Савка.

Катерина, едва не плюхнувшаяся прямо в дыру, отпрянула к другой стене. И правда, скамейка с дыркой – сквозь нее ощутимо тянуло ночным холодком. Не иначе проломили, когда замок брали. Она примостилась на жестких досках, привалившись плечом к стене: задняя оказалась деревянной, зато боковая холодила нетесаным камнем, точно камору пристроили к внешней стене донжона.

– Ешь! На хлебе с луком живо ноги протянешь.

Глаза уже немного привыкли к темноте, и Катерина разглядела протянутую над дыркой супницу. Хлебнула… и судорожно закашлялась, чуть не уронив супницу в дыру.

– Фарамушка, – по голосу было слышно, что Савка подсмеивается. – Суп на пиве.

– На че-ом? – охнула Катерина и попыталась сунуть супницу обратно Савке.

– Много ты понимаешь – самое панское блюдо! У хозяина моего только по большим праздникам готовилось, а я не абы у кого – в подмастерьях у крамаря[29] был. У него лавки по всему Киеву! Тут одних специй, может, и на целый злотый!

Впечатленная Катерина глотнула из супницы еще раз. Теперь фарамушка не казалась такой противной. Но вкус все-таки был… необычным.

– Так уж и в подмастерьях… – проворчала она.

– Ладно, в учениках, – так же ворчливо согласился Савка. – Меня вот-вот в подмастерья принять должны были! Хозяин говорил, я лучше всех торгуюсь! – выпалил он и тут же словно погас. – Только не лучше его. Он сразу присягу принял, как город взяли, вот с него большого откупа и не требовали, меня как раз хватило. Я отбиваться стал, так хозяин еще и удивился: не лавку ж ему разорять, говорит, у него свои внуки есть, их кормить-одевать надо.

Катерина смотрела на смутно белеющее в темноте лицо Савки. Очень хотелось протянуть руку, погладить по плечу… Она попыталась поставить проклятую супницу, но между ней и Савкой была все та же дырка.

– А родные? – пристраивая супницу на коленях, тихонько спросила она.

– Так меня малого в ученики отдали. Я сам не киевский, с хутора. Мамка померла, а у отца кроме меня еще двое, хотя кто знает, может, их всех уже и в живых-то нет. Война…

– У меня теперь тоже мамы нет. И брата. Дмитро в Охрима стрелял, когда тот маму схватил. Казаки за ним в хату, а я побежала…

– Силен твой братец. А я-то думаю, чего за тобой Охрим гоняется, – с грустным уважением вздохнул Савка. Катерина отчаянно надеялась, что хотя бы он ей скажет, что Дмитро может быть жив, ведь она не видела, как его убивают. Но Савка не сказал, и она беззвучно заплакала:

– Почему… с нами так? Мама… Дмитро… А меня сюда, как козу на веревке!

– Надо им, вот и делают, – с некоторым даже удивлением обронил Савка.

– Но ведь так нельзя! – стискивая ручки супницы и испытывая отчаянное желание шарахнуть ею об стенку, выпалила Катерина. – Мы же люди! Нам… больно!

– Тиха-а-а! – зажимая ей ладонью рот, прошипел Савка.

За занавеской раздались торопливые шаги, кто-то бойкой рысью влетел в покои, и сквозь редкую ткань проступило световое пятно. Свет множился, множился – за занавеской зажигали свечи. Лицо Савки виделось все отчетливей.

– Скорее, гетман уже идет! Езус-Мария, а это что?

– Так велели сюда нести… – промямлил второй голос.

– Это? Гетману? – в первом звучал священный ужас. Разгорающийся свет очертил на занавеске четкую тень… у тени в руках рисовался продолговатый туесок. Наверняка лыковый. Наверняка с кашей. Савка скорчился на деревянной скамье и сунул кулак в рот, чтоб не захохотать в голос.

– Бездельники, всех перепорю! Езус-Мария, хоть вино на месте! Быстро вон, он сейчас будет здесь! – и снова топот, словно разбежались мыши – увесистые такие мышки, но очень напуганные.

Новые шаги были спокойные И уверенные, хотя голос дрожал от ярости. Знакомый голос с сильным ляшским акцентом. Тень в шапке с перьями и кунтуше с летящими рукавами мелькнула на занавеске.

– Przeklęte chłopy! Вломиться на пир, говорить со мной, будто мне ровня, требовать… Едва разогнали! Лазутчиков они ищут, psia krew[30]! – послышался стук кувшина о кубок и бульканье. – Так они и в королевском дворце на пир явятся!

– А и явятся, – откликнулся тоже знакомый голос, и новая, пузатая, как тыква, тень нарисовалась рядом. – За вами ж, пан гетман, на самого князя Острожского с сынами пошли – не побоялись! А ведь господин наш князь Константин издавна всему православному лыцарству запорожскому друг и покровитель.

– Мой враг – княжич Януш. Если б не его жадность, пан полковник… Если б он не трогал мои земли… Я только желаю вернуть свое… и то, что задолжали вашим казакам.

– Нашим, пан гетман, нашим с вами братьям-казакам, – насмешливо протянул полковник. – Вернуть-то хорошо, а то уж беспокоятся хлопцы. Второй год мы в походе по землям Острожским, добыча велика: есть и золото, и серебро, и дорогая посуда, и меха пышные, и даже посполитые[31] для работы. А раздела все нет. Старшина и та уже не спокойна.

В покоях воцарилось молчание. Затаившаяся в каморе парочка даже дышать боялась.

– Вина пану полковнику? – любезно поинтересовался Косинский.

– А не откажусь, пан гетман! – Снова забулькало.

– Раздел… – задумчиво повторил Косинский. – Разделить нетрудно, раздать все тупым холопам… братьям нашим казакам… а те уж прогуляют по шинкам да корчмам.

– Где казак – там и гульба, – настороженно откликнулся полковник.

– А дальше, пан полковник? – напряженно спросил Косинский. – Погуляем по землям острожским до зимы, возьмем еще добычи?

– Разойдемся по хуторам на лéжи[32], так всегда было. Зимой не воюют.

– Острожский тем временем соберет свою шляхту и по весне перебьет нас по одному! – выпалил Косинский. – Деньги достанутся шинкарям, земли вернутся князьям, niechaj ich wszystkie diabli wezmą![33] А ведь мы уже держим богатую Волынь, да и Киевщину пощипали, хоть у этих нищебродов и взять нечего! И все это вот так отдать? – голос Косинского гневно задрожал, кубок громко стукнул об столешницу. – Вам нравится сей замок, пан полковник? – теперь Косинский говорил вкрадчиво, и в памяти затаившейся Катерины нарисовался лис, медленно, шаг за шагом подкрадывающийся к ленивому гусю. – Али киевский глянулся больше? В любом из них вы можете стать каштеляном.

– Шутить изволите, пан гетман! С чего ж князь-воевода меня поставит – после всего-то?

– Князь-воевода Острожский – нет, – голос стал вовсе гладким, как привезенный с востока шелк. – А князь Косинский?

– Кхе! Кхе-кхе-кхе! – полковник сложился пополам, перхая вином. – Да что вы такое говорите, пан гетман? Князья Острожские – Рюриковичи…

– Рюрик был диким морским разбойником! – перебил Косинский. – Гетман лыцарста запорожского все ж поболе станет!

– Большое дело… – ошеломленно протянул полковник. – Ясный король наш Жигмонт что на это скажет?

– Другие магнаты и паны ксендзы не слишком любят Острожского, а его королевская милость занят нынче – прибавляет корону шведскую к польской да переносит столицу из Кракова в Варшаву. И все эти великие планы требуют много-много денег. Король будет милостив к тем, кто ему те деньги добудет. А мы – добудем. Если не… разделим, – последнее слово Косинский произнес с беспредельным отвращением. – Как думаешь, пан полковник, глянутся панам старшине мои планы?

– Княжить на Волыни? А может, и на Киевщине? А старшине – каштелянами по замкам? – ошеломленно переспросил полковник.

– Кому каштеляном, кому подкормием, маршалками[34] вместо шляхты Острожских…

– Так то ж… – задохнулся полковник и тут же мрачно добавил: – Хлопцам не понравится.

– А им и не должно! – жестко сказал Косинский. – Заткнуть им рты, раздать чего попроще да подешевле. – неохотно буркнул он. – Как взятых в шляхетских имениях хлопов… Вон, тот казак… Охрим! Хотел себе девчонку. Вот ее и получит.

Катерина до боли стиснула кулаки.

– А золото, перлы, каменья – в сундуки да бочки и тайно свезти сюда! – зашуршали бумаги, две тени склонились над столом.

– Так это ж… – голос полковника зазвучал изумленно.

– В том и соль, пан полковник! – посмеиваясь, ответил Косинский. – Не в замке, если старшина не удержит свои полки, и хлопы… братья-казаки попробуют добраться до добычи. И близенько – как понадобится, сразу достать можно. Никто даже не мыслит, что там есть внизу – место сладили скрытно и надежно.

– Мастера не проговорятся?

– Не проговорятся, – голос гетмана прозвучал такой зловещей убежденностью, что Катерина закусила косу, чтоб не вскрикнуть. – Нынче только вы… да я будем знать тайну. Мы проведем еще один большой поход, закрепимся на Волыни, а быть может, и Киевщине, а золота хватит всем: и панам магнатам, и ясному королю нашему! И мы будем править!

– А посполитые? – все еще неуверенно спросил полковник. – Они вроде как верят, что казаки их защищают от татар да от польской шляхты. А мы на землях Острожских немало простого народу перебили.

Косинский захохотал. Он хохотал долго, вкусно, взахлеб, тень откидывалась назад, едва не стукаясь головой о стену.

– Теперь уж вы пошутили, пан! – наконец простонал он. – Скоро станете каштеляном замка, учитесь думать как истинный шляхтич. О ком беспокойство ваше? О грязных кметах? Мастеровых, провонявших маслом да жиром, зброярах, бондарях и прочих? Их дело копаться в земле да тачать башмаки и с покорством служить своему пану, а уж кто будет тем паном – без них разберемся. Спрашивают ли у свиньи, в чьем хлеву ей нагуливать бока, прежде чем ее пустят на сало?

Катерина впилась зубами в косу, рот ее наполнился вкусом застарелой крови. Она ему верила! Верила казачьему гетману Косинскому, бойцу за правду и волю, защищала от Рузиных слов… А маму… и Рузю… убили, чтоб вот этот… князем стал?!

– Собрать добычу – и в тайник, чтоб никакие разделы не добрались! – снова зашуршала бумага. – Возьмете десяток, а то и два доверенных людей…

– Чтобы кроме вас, пан гетман, да меня еще два десятка тоже знали тайну? – Голос полковника звучал насмешливо, он слегка мстил за отповедь. В комнате воцарилось молчание, видать вместо слов говорили глаза собеседников, потому как толстая полковничья тень отрицательно помотала головой. – У каждого из них друзья, приятели, сватья да кумовья, шум поднимется, если они исчезнут. Да только не в обиду пану гетману сказано, не у одного пана гетмана мастера имеются. Прибился ко мне один дюже хитрый хлопец. С его смекалкой я и парой хлопов обойдусь, а то и вовсе без них.

– Пан полковник разумеет, что потом хитрого хлопца надо будет… – гетман не закончил, но молчание повисло выразительное.

– Положитесь на меня, пан гетман, уж я не подведу! – теперь в голосе полковника проявились едва заметные льстивые нотки – будущий каштелян говорил со своим князем. – Можно мне это взять? – Снова шорох бумаг.

– Нужно, друг мой, как же вы иначе проход найдете! – покровительственно кивнул гетман. – Видите, как я вам доверяю?

Полковник согнулся в поклоне, поджимая толстое пузо, и коснулся губами милостиво протянутой руки – как и положено целовать руку князю. И, погромыхивая саблей, ринулся прочь.

– Дурень. Каштелянство ему, – негромко и зло по-польски пробормотал Косинский. – Но пока он нужен. Я не могу быть везде разом. – Тень снова прошлась мимо занавески, шапка с перьями полетела на кресло. – Устал. – Гетман стряхнул с плеч кунтуш, всплеснули разрезные рукава. И, тяжело ступая, направился… прямо к каморе.

Катерина и Савка посмотрели друг на друга. В глазах Савки плескался ужас, Катерина знала, что такой же ужас написан и на ее лице.

Шаг, другой, цокают подковы сапог по каменному полу… Гетман остановился.

– Слугу позвать? А, до дьябла, надоели все! – и принялся сам стаскивать сапоги.

– Туда, быстро! – прошипел Савка и, прежде чем Катерина успела пискнуть, ухватил ее за пояс и сунул ногами в дырку. Острая щепа распорола и без того висящий на нитках рукав, Катерина взбрыкнула ногами и повисла, цепляясь за края дыры. Над собой в круглом отверстии она увидела искаженное отчаянием лицо Савки. Она должна прыгнуть, должна… Савка наклонился и хладнокровно отжал ее стиснутые пальцы. Сдерживая рвущийся из груди крик, Катерина полетела вниз и… шмякнулась в странно раскисшую землю, хотя дождя не было уже давно. Замычала от боли, судорожно запрокинула голову… чтобы увидеть отчаянно дергающиеся в дыре Савкины пятки. Застрял! Рывок – и, обдирая кожу, тощий мальчишка извернулся и тоже полетел вниз.

– Ты сдурел?! А если бы я разбилась? Ты…

– В сторону! – Савка вскочил и рванул ее к себе.

Гетман Кшиштоф Косинский в нужной каморе старых каштелянских покоев с изумлением рассматривал стоящую у дыры пустую оловянную супницу. Покачал головой – вовсе слуги распустились! – и принялся развязывать штаны.

Из дыры потекло. Задрав голову, девчонка потрясенно смотрела… а потом лицо ее стало красным от возмущения:

– Особая камора… для этого? Прямо в покоях? Они что, не могут до ветру сходить? А еще нас называет свиньями! Да эти паны сами хуже любой свиньи – где спят, там и гадят! Убил мою маму, так теперь еще и это – прямо мне на голову! Не прощу!

– Он не знает, что тут твоя голова, – кротко заметил Савка.

– А это ему не поможет! Я еще не знаю, что я сделаю… – Катерина не закончила, но кулачки, вскинутые к небу, были обещанием. Она повернулась спиной к замковому донжону… и пошагала к колодцу. Теперь ей точно нужно ведро холодной воды.

Глава 9 Подводная атака

– Му-у-у! – протяжное мычание недоенной коровы всколыхнуло прохладный воздух. – Му-у-у! – к ней присоединилась вторая, заквохтала курица, зазвенела тяжелая колодезная цепь, заскрипел ворот, ведро с отчетливым плюхом шлепнулось в воду…

– Олена-а-а-а! – пронзительный требовательный вопль прорезал утренний туман, словно разбуженный, он пополз прочь, змеясь вдоль берега реки. – Олена-а-а, выходь с хаты!

– Та вышла-а-а вже, що тоби? – заверещал в ответ такой же пронзительный голос.

– Що там у вас робыться? – заорали с удвоенной силой.

– Та ничого! Бабка городская на крыльце стоит, разряженная-а!

Мурка с Кисонькой прекратили хлопать глазами, как две разбуженные совы, подорвались с раскладушек и рванули к окну. Мама опоздала всего на пару секунд, ей пришлось выглядывать поверх их голов.

Со второго этажа возвышающегося пусть на низком, но все же холмике сельсовета отлично просматривалась единственная улочка деревни. Местные бабки, вооруженные каждая горстью семечек, снова сидели на скамейке у забора… только теперь каждая у своего. Причем хата одной располагалась на дальнем конце деревенской улицы и оттуда было плоховато видно, зато хата второй торчала прямо под сельсоветом, и со скамейки открывался отличный вид на Грезу Павловну, восседающую на крылечке в вытащенном из комнаты председателя кресле. На сей раз старушка была одета в ковбойском стиле: темные джинсы, бежевая блуза и длинный замшевый жилет сверху. На нижней ступеньке крыльца сидел давешний дед и завороженно глядел на Грезу Павловну, будто ребенок в цирке на волшебную тетю в платье с блестками.

Греза Павловна отхлебнула молока из глиняной крынки, изящно отломила хлеба и уставилась на бабку на скамейке, словно смотрела сериал из деревенской жизни – такой не очень качественный, с посредственными актерами.

– Скажите, Сенечка, почему эти старушки перекрикиваются через все село, да еще такими неприятными пронзительными голосами? – с видом энтомолога, обсуждающего странное поведение комаров, поинтересовалась Греза Павловна.

– Так это… – дед покраснел, словно старшеклассник на первом свидании. – Улица длинная. Якщо они тише орать будут, они ж одна одну не почують!

– У вас безупречная логика, Сенечка, – согласилась Греза Павловна. – А почему бы тогда этим глуховатым старушкам с неприятными пронзительными голосами просто не подойти поближе друг к другу?

Дед нервно поглядел на бабку на скамеечке – та замерла, обратившись в слух, и даже рот приоткрыла – и смущенно пробормотал:

– Та они ж старые… Пока дойдут, все интересное закончится.

– Бе-е-еднеенький Сенечка! Как вы, такой цветущий мужчина, уживаетесь с этими дряхлыми старухами?

– Не, ну ты слыхала? – как всегда пронзительно заорала ближняя бабка. – Ця городская фифа каже, що мы с тобою глухие!

– Та слыхала ж – вона ще каже, що мы старые! – откликнулась дальняя, тем самым доказывая, что по крайней мере обвинение в глухоте несправедливо. – Хиба она сама молодая?

Греза Павловна торжественно вручила деду крынку. Облизнула молочные усы над верхней губой. Гибким движением поднялась из кресла и, запрокинув голову к окнам сельсовета, поинтересовалась:

– Николай Дмитриевич, дорогой мой, когда же мы отправляемся? Вы обещали нам активный отдых.

За одним из окон возникло торопливое движение, и выглянул организатор.

– Может, вы сперва позавтракаете? – слегка заискивающе предложил он.

– Да-да, мои дорогие, исключительный завтрак, такой простой и такой… аутентичный! Думаю, именно это и ели по утрам наши предки, – закивала Греза Павловна. – Сенечка встал в такую рань специально, чтоб подоить корову и принести мне молочка, – и состроила Сенечке глазки.

Мурка и Кисонька переглянулись: интересно, как деду удается доить его драчливую корову?

– На свежем воздухе пьется изумительно! Нюрочка, спускайся сюда, я с тобой поделюсь!

– А нема твоей Нюрочки! – злорадно сообщила ближняя бабка. – С раннего ранку пошла себе!

– На речку, – тут же тихо и успокаивающе бросил дед.

– А хлопец молодый, як ее побачил, так теж в окошко скакнул и крадьком-крадьком за нею! – проорала дальняя бабка.

– Авжеж крадьком: с плеером у вухах та полотенцем на плечах! Розовым! Она себе на речку пошла, а он – себе, – снова влез дед.

Мурка и Кисонька переглянулись и хихикнули. С утверждением, что «каждый сам себе пошел на речку» дедок явно ошибался. Похоже, Нюрочка, скажем так, раздражала Влада так же сильно, как и он Нюрочку.

– А другая девка побачила, як он на речку чешет, и теж – скок с дому! – немедленно добавила красок в картину дальняя бабка. – Ох они друг другу за хлопца волосся-то повысмыкивают!

– Нюрочка – интеллигентная девочка и не станет «высмыкивать» кому-то волосы! – возмутилась Греза Павловна.

Со стороны реки донесся пронзительный женский крик.

«А если не она, а ей?» – успела подумать Мурка, и, не сговариваясь, они с Кисонькой сиганули в окно.

– Девочки, вы с ума сошли! – отчаянно закричала мама, но девчонки уже приземлились на четвереньки: подумаешь, при здешних низких потолках второй этаж – не высота! Опережая друг друга, девчонки рванули вниз по каменистой тропе. Новый вопль ударил навстречу, он длился, и длился, и длился. Девчонки вломились в густую поросль на повороте извилистой речки, острые ветки царапали голые коленки.

Это было похоже на фэнтези-картинку. Совершенно симметрично, одна слева, другая справа, и в совершенно одинаковых позах по пояс в воде стояли две девушки: светловолосая Нюрочка в голубом купальнике и темноволосая Лика в красном. А посредине Влад… сражался с монстром. Близняшки затормозили так, что чуть обе не рухнули в колючие кусты. Монстр – настоящий, черный и какой-то… скользкий, будто здоровенный червяк, весь обросший длинной зеленой шерстью, с круглым глазом во всю морду… Мгновение Мурка ошалело глядела на Владова противника… и кинулась на помощь. И опять чуть не улетела в кусты, потому что Кисонька ухватила ее за руку.

– Не лезь! Вот сейчас Влад победит… и будет герой. Хорошо для отношений, – все еще тяжело дыша от быстрого бега, выдохнула Кисонька.

– Кого победит, монстра? – ошалело переспросила Мурка.

– Какого еще… – удивилась Кисонька, но досказать не успела. События развивались стремительно.

Кулак Влада с размаху въехал монстру в круглый глаз. Раздался звон и вопль – на сей раз, для разнообразия, мужской. Монстр кувыркнулся в воду… над рекой мелькнул широкий разлапистый плавник, река взбурлила…

– А ну стой, куда! – и, разбрызгивая воду, Влад помчался в погоню.

Позади девчонок дробно затопотали копыта… и на берег лихим галопом вылетела знакомая лохматая лошаденка с дедом Арсением на спине и… Грезой Павловной, восседающей на крупе и крепко держащей деда за пояс.

– Нюрочка! – крик Грезы Павловны был ничем не хуже всех остальных пронзительных воплей. Старушка птицей спорхнула с лошади и кинулась к племяннице. И несомненно влетела бы прямо в воду, если бы Мурка с Кисонькой ее не поймали.

– Тетя, успокойтесь, все в порядке! – Нюрочка уже выбралась на берег. – Тетя, не обнимайте меня, я же мокрая! Ну что вы, тетя, ну все уже хорошо, Влад его прогнал, этого… это… существо.

– Ага, прямо в иллюминатор ему врезал! – Рядом оказался потирающий кулак Влад – на костяшках его пальцев кровоточили глубокие царапины.

– Вы так образно выражаетесь, дорогой Влад! – прекращая наконец ощупывать Нюрочку на предмет возможных повреждений, пробормотала Греза Павловна.

– Никакой образности – иллюминатор и есть! На нем был гидрокостюм и маска! И я ее раскокал у него на морде! А он под водой смылся! Как-то сложно пешком ловить в воде мужика в гидрокостюме!

– Та який гидрокостюм – на что он? – дед возмутился так, словно появление мужика в гидрокостюме было для него личным оскорблением. – Не, ну в старину, кажуть, речка глубокая была, а зараз одно название, курица вброд перейдет!

– Тем более, значит, нужен был… – задумчиво протянул Влад. – По дну на четвереньках ползать.

Близняшки, за время работы в «Белом гусе» неплохо научившиеся разбираться в интонациях, поглядели на него с интересом. Кажется, Влад не находил ничего странного в том, что кто-то вдруг начнет ползать на четвереньках по дну речушки.

– А меня он зачем хватал? – возмущенно выпалила Нюрочка.

– Он тебя хватал?! – гневно возопила Греза Павловна и тут же вцепилась в Нюрочку, будто нападающий мог выскочить из речки и умыкнуть племянницу.

– Ну да! – Нюрочка аккуратно высвободилась. – Я себе плыву… ну по крайней мере стараюсь, там, где ногами дно не задеваю. Очень хотелось поплавать, такая теплая речка, так здорово!

– Нюрочка из Омска, – для несведущих немедленно пояснила Греза Павловна.

– Там такое место, камыши просто над головой смыкаются, сумрак, вода почти черная… А он из-под воды меня прямо как акула – хвать! – Нюрочка обняла себя руками за плечи. – И на дно потащил! Я как заору! Тут Влад меня выдернул, а потом они драться начали.

– У вас есть ревнивые поклонники, Нюрочка? – поинтересовался Влад.

– Кому она нужна! Н-нюрочка… – вдруг выпалила всеми забытая Лика, повернулась на пятках и промаршировала прочь, злобно хлеща полотенцем по кустам.

– А мне нравится, – сказал Влад, неотрывно глядя ей вслед.

– Лика? – отворачиваясь, тихо спросила Нюрочка, и голос ее дрожал, как струна.

– Имя «Нюрочка». Ань много, а вот Нюрочек… А Лика мне не нравится, – задумчиво покачал головой Влад. – Как-то странно она себя вела. Сперва приперлась купаться – вот именно сюда, остальной речки ей мало…

– Вы тоже пришли купаться именно туда, где плавала я. Наверное, тут просто место удобное! – невинно заметила Нюрочка. Голос у нее явно повеселел.

– А вас от меня подальше отогнать она тоже ради удобства хотела? Или вы не заметили – она все время пыталась вклиниться между нами? – гневно поинтересовался Влад.

– Может, вы ей просто понравились? Потому что у меня никакого такого ревнивого поклонника нет! Ни тут, ни в Омске! – уже весело заверила Нюрочка.

– Я, конечно, чрезвычайно восхитителен и запредельно замечателен, но вряд ли могу вот так взять и понравиться девушке с первого взгляда, – спокойно, без всякой рисовки заключил Влад.

– Не знаю, не знаю, девушкам нравится, когда у них на глазах… бьют аквалангистов!

– Как же я его упустил! Взял бы в плен и лупил у вас на глазах утром и вечером!

Болтая, Влад и Нюрочка уже удалялись вверх по тропинке.

– Хм-м-м! – Греза Павловна многозначительно поглядела им вслед. – Поедем и мы, Сенечка! – Она подошла к лошади и попыталась ухватиться за шерсть у той на спине. Два здоровенных меховых пучка остались у Грезы Павловны в руках. – Сенечка… Кажется, я сняла с вашей лошадки шиньон, – растерянно глядя на невозмутимо жующую лошаденку, пролепетала Греза Павловна.

– Та то она просто линяет! У нас не как в городе, лошадей не стрижем, они летом сами того… отряхаются! – Дед обхватил Грезу Павловну за талию и легко закинул лошади на спину. Сам запрыгнул следом… и снова обнял Грезу Павловну одной рукой. – То шоб вы не упали! – галантно пояснил он и неторопливо погнал лошадь вверх по тропинке.

– Хм-м-м! – теперь уже многозначительно протянула Кисонька, глядя им вслед. – Занятно для разнообразия, когда у всех есть поклонники… кроме меня! – мрачно добавила она.

– Эй, я вообще-то тоже здесь! – напомнила Мурка. – И мама!

– Не хватало, чтоб у нашей мамы завелся поклонник, тем более здесь!

Девчонки взбежали по тропинке и, еще не доходя до сельсовета, услышали воркующий голос организатора Николая Дмитриевича:

– Видите, Марья Алексеевна, все в порядке! Вот, присядьте! Я на что угодно готов, чтоб такая очаровательная дама, как вы, не испытывала ни малейшего беспокойства. Позвольте принести вам молока?

Кисонька едва слышно зарычала.

Глава 10 Наблюдатель в заброшенном доме

Вместо того чтоб подниматься к сельсовету, Мурка резко свернула в сторону деревни и мимо зарослей крапивы над повалившейся сеткой-рабицей полезла в чей-то заброшенный сад.

– Ты что, собираешься оставить маму с этим мужиком, который к ней явно клеится? – возмутилась Кисонька.

– В ближайшие двадцать минут они пожениться не успеют, – рассеянно заверила ее Мурка. Она повертела головой, прикидывая, куда двигаться, чтобы найти виденный с улицы дом, и быстро пошла сквозь сады, благо некогда разделявшие их заборчики совсем обвалились. Правда, быстро не получилось – когда-то тщательно вычищенные дорожки успели зарасти густой травой. Малина утонула в злющей крапиве, только кое-где из зарослей выглядывали ягоды, такие сочные, что рука сама тянулась отщипнуть. Мурка рукам не препятствовала, Кисонька тоже: жалко же, такая вкуснятина пропадает! Еще задержаться пришлось под вишней. Несчастному дереву явно было… нехорошо, но пару веток до сих пор покрывали роскошные темные, почти черные ягоды, пройти мимо которых не было никакой возможности!

– Настоящая вишня-чернокорка! – отправляя очередную ягоду в рот, одобрила Мурка. – Надо будет сюда с корзинкой вернуться.

– Я не поняла – мы с тобой пошли в рейд по соседским садам? – поинтересовалась Кисонька, не отставая от сестры в поедании вишен.

– Не, это так, бонус… – Мурка оторвалась от дерева, бросив напоследок сожалеющий взгляд на оставшееся вишневое богатство, и перебралась через еще один покосившийся забор.

В следующем саду не оказалось никаких соблазнов, только густая трава по пояс, словно его забросили первым, а может, и не занимались им толком никогда. Заросший кустами до окон первого этажа, торчал тот самый вытянутый, похожий на маленькую башенку дом. Мурка присела на корточки, из-под прикрытия высокой травы разглядывая окна.

– Вчера Влад тут что-то видел… или кого-то… И я тоже.

Кисонька присела рядом:

– Думаешь, тут кто-то прятался? Чтобы потом в ластах и маске проплыть… проползти по дну… и схватить Нюрочку?

– Что мы на самом деле знаем о Нюрочке, кроме того, что она племянница мужа Грезы Павловны? – не отрывая глаз от дома, бросила Мурка.

– Она в своей библиотеке под Омском снимала порно или распространяла наркотики через выданные на абонемент книги? – усомнилась Кисонька.

– Сейчас библиотекам тяжело приходится, если они не занимаются никакой побочной деятельностью, – серьезно сообщила Мурка и по-пластунски двинулась к дому.

– Думаешь, он еще там? – ползя за ней, пропыхтела Кисонька.

– Тогда он полный идиот. Это я так, на всякий случай осторожничаю. – Мурка уперлась носом в густые ветки, некоторое время созерцала их, смиряясь с фактом, что дальше ползти не получится, и полезла сквозь кусты, шипя, когда колючки цеплялись за спортивные штаны.

Окно на первом этаже было выбито. Все дома мертвой деревни зияли зазубринами битого стекла, как рот улыбающегося бомжа – обломками зубов. Необычно было то, что здесь осколки из рам не торчали – стеклянные острия были аккуратно оббиты валяющимся здесь же, на подоконнике, камнем. И чисто вымытый, без единой пылинки пол в заброшенном доме – тоже ненормально. Девчонки бесшумно перемахнули подоконник и через комнату выбрались в крохотный коридорчик. На лестнице на второй этаж совсем не осталось ступенек – проржавевшие балки, к которым они когда-то крепились, шатались под ногами. Мурка аккуратно подняла голову над лестницей. Верхняя комната тоже была пустой… и на сей раз пыльной. Только от проема лестницы к окну тянулась цепочка следов – а на подоконнике лежал бинокль. Прыгая со следа на след, Мурка добралась до подоконника, повертела бинокль и поднесла его к глазам.

– Ну что там? – нетерпеливо спросила Кисонька.

– Неудобно подглядывать, как мужик переодевается! – отводя бинокль, хмыкнула Мурка. – Отсюда шикарно просматривается комната Влада! И… – она чуть изменила положение бинокля, – …и наша, – и совсем уселась на подоконник, чуть не прижавшись к раме. – Грезы Павловны – хуже, но тоже видно. – Она направила бинокль на крыльцо сельсовета. – А еще нас бить будут, если мы немедленно не появимся! Мама в ярости! Забираем или оставляем? – Мурка помахала биноклем.

– Оставь, – прикинула Кисонька. – Мы слишком мало знаем, чтобы светиться.

Все так же прыгая по отпечаткам чужих ног, Мурка вернулась к сестре, и девчонки рванули вниз по лестнице, через чисто вымытую комнату и обратно в сад.

– А что мы вообще знаем? – продираясь сквозь траву и снова останавливаясь под вишней, поинтересовалась Кисонька.

– Мужчина, это по отпечаткам кроссовок видно – здоровые, – начала перечислять Мурка. – На первом этаже он жил, со второго подглядывал, увидел, что Нюрочка пошла к реке, и…

– Похищение Нюрочки? Чтобы получить выкуп с Грезы Павловны? – перебила Кисонька.

Мурка резко мотнула головой на бегу:

– Местные не знают, что у Грезы есть деньги, а ехать за нами из города… Никто не знал, что они с Нюрочкой сюда собираются. Мы ведь даже платили сразу за всех пятерых с нашей карточки, Греза просто деньги отдала. Даже эти, организаторы, не знали. Они нас вообще не ждали! – фыркнула Мурка. – Даже постель не приготовили. Я в бинокль комнату Лики видела – она на полу спит, на вещах. А по моей наволочке ее тушь размазана. Нам не только ее комнату отдали, но и постельное белье.

– Фу! Как ты на этой подушке спишь? – скривилась Кисонька.

– Перевернула и сплю! – отмахнулась Мурка. – Зачем только они нам номер мобильного дали? И как проехать?

– Без телефона кто бы с ними стал связываться? Если бы нам дед с коровой не попались, мы бы в жизни сельсовет не нашли и, в чем особая прелесть, не смогли бы предъявить претензии! Афера мелкая, обыкновенная, Севка такие даже в работу не берет, разматывает прямо в офисе, в присутствии клиента. Может, они и клад искать не собирались? – встревожилась Кисонька.

Мурка ответить не успела – они уже прибежали. Деда Арсения не было, зато на крыльце сидели все остальные, кроме Влада, – даже переодевшаяся в джинсы и слегка подкрашенная Нюрочка доедала хлеб с молоком. У ступенек, опровергая опасения Кисоньки, лежали несколько острых лопаток, что-то вроде сделанного из обрезанной трубы совка с дырочками, и нечто, изрядно смахивающее на древний полотер на длинной ручке.

– Где вы шатаетесь? – сдерживая недовольство, бросила мама. – Сперва прыгаете со второго этажа, потом убегаете, а потом взрослые люди должны вас ждать?

– Мы еще Влада ждем, – вступилась Нюрочка.

– Извини, мам. Мы через сады возвращались, а там вишневое дерево… – Кисонька предъявила предусмотрительно размазанную по губам вишню. Ну надо же как-то объяснить, где они были?

– Вы с ума сошли! Сколько же вы ее съели? – взвилась мама. В ужасе посмотрела на оставшуюся крынку с молоком и торопливо переставила подальше, словно боясь, что девчонки на нее кинутся. – Никакого молока!

– Но… Как же? Мы же специально заказывали у крестьян… – Николаю Дмитриевичу это явно не понравилось.

– Ага, у бабки моей! – влезла разливающая молоко Лика, кивнув в сторону ближней бабки.

Обнимающаяся со своей крынкой Нюрочка посмотрела тревожно на бабку… на крынку… и отодвинула молоко подальше. Леша и Рюша продолжали невозмутимо опустошать свой горшочек.

– Мы же не требуем деньги обратно! – огрызнулась мама. – Ешьте бутерброды, пейте минералку, а о вашем поведении мы поговорим позже, – обернулась она к дочкам.

– Со мной минералкой не поделитесь? – вываливаясь на крыльцо, спросил Влад. – С детства ненавижу молоко – в нем же пенки!

– Вы такого молока в жизни не пробовали! – Николай Дмитриевич заискивающе улыбнулся и чуть не силой попытался всунуть горшок Владу в руки.

– И не буду! – Влад поглядел на молоко с брезгливостью дамы, обнаружившей в тарелке мышь, и торопливо отставил в сторону. Мурка фыркнула – выглядел парень занятно: в камуфляжном комбезе, выцветшем и застиранном настолько, что сразу было ясно – его носили долго, а не купили для этой поездки. Широкий пояс с подвешенным к нему целым арсеналом: складной лопаткой, кисточкой, ножом с широким лезвием, ножом с узким лезвием, фонариком и еще бог знает чем! За спиной болталась сумка, из которой торчал переделанный из трубы совок. А на плече как ружье он держал тоже что-то вроде полотера с ручкой, только по дизайну это был полотер космического корабля пришельцев.

– Это что, металлоискатель? Как наш? – восторженно вскричала Лика.

– Нет, к счастью, не как ваш! – Влад поглядел на сложенное у крыльца оборудование и скривился. – На вашем старье дисковый датчик! Спорю, максимальная теоретическая глубина обнаружения не больше метра.

– У вашего, можно подумать, три! – запальчиво выкрикнула Лика.

– Ну вообще-то, четыре, – невозмутимо уточнил Влад.

– Простите, а что такое… ну вот вы упомянули? – заинтересовалась мама.

– Глубина обнаружения? А это когда глубже металлоискатель уже ничего не видит, хоть ты там «Титаник» закопай. Конечно, чем больше объект, тем его легче обнаружить. Монетку размером с пятак вот такая вот несерьезная фиговина, – он кивнул на металлоискатель организаторов, – …видит на десяти сантиметрах, а если монетка мельче, то и этого нет. Старинных монет на такой глубине не найдешь, разве что советские. А мой красавец свободно дает полметра глубины, – он с гордостью положил ладонь на ручку своего металлоискателя. – Для оружия там или статуэток – больше метра, а если объект покрупнее – и до двух с половиной.

– А говорили – четыре! – все еще не успокаивалась Лика.

– Никогда в жизни не находил ничего на глубине четырех метров и не знаю никого, кто б находил, – отрезал Влад.

– Но сейчас-то мы имеем дело с кладом, – вмешался обычно молчаливый Леша, а Рюша согласно закивала. – Я перед отъездом почитал в Интернете, ох и прогулялся он по здешним местам, этот ваш предок, – он кивнул Косинским. – Может, вырыл здоровенную ямину, да все туда и спрятал. Для такой кучи золота яму надо рыть глубокую.

– Во-первых, это же вам не пираты Карибского моря, которые грабили испанские корабли с золотом! Казаки, когда брали город, ни шмотками не брезговали, ни всякими гусями-поросями. И людей угоняли, если честно.

– Клад из четырехсотлетних поросят – это, конечно, сильно, – хмыкнул Леша.

– Во-вторых, даже если золото… ну там серебро, медь, украшения… никто не станет рыть яму, все-таки устроят хранилище посолиднее, – помотал головой Влад. – А в-третьих, он же не один на все эти маетки, в смысле, имения, и города нападал, у него чуть ли не двадцатитысячное войско было!

– Всех казаков, вообще, с низовыми и реестровыми, двадцати тысяч не набиралось. А к Киеву с Кшиштофом пришло примерно пять тысяч человек! – раздраженно бросила Кисонька.

– О, я прям будто снова в чате сижу – там девушка один в один… – фыркнул Влад и вдруг изумленно уставился на Кисонькины волосы. – Рыжая? – неуверенно переспросил он.

– Разве не видно? – Кисонька перебросила прядь на плечо.

– Нет, я имею в виду в чате потомков! «Рыжая2113»?

– «Синус-косинус»? – недоверчиво пригляделась к нему Кисонька.

– Не «ко́синус» а «коси́нус», не от математики, а от «Косинский»! – засмеялся парень. – Ну логично, где б мы еще встретились! Я тоже по объявлению в чате решил поехать. И компания у тебя симпатичная, – вроде бы всем сделал комплимент Влад, но взгляд его задержался на Нюрочке. В этот раз она не фыркала и не отворачивалась, видно и впрямь на речке Влад сумел произвести на нее впечатление.

– Встреча потомков Косинского! – восхитилась Греза Павловна.

– Нет, я так… Просто интересуюсь, а тут коп такой занятный… – Влад вдруг поморщился, точно эта тема была ему неприятна. – Короче, двадцать тысяч народу или пять, а поделиться с братьями-казаками он должен был.

– Что они – сами себе награбить не могли? – влезла Рюша.

Влад и Кисонька дружно замотали головами:

– Строгие правила! – пояснила Кисонька. – Добычу собирают в кучу, первыми свою долю берут гетман и казацкая старшина, наверное и на всякие общие нужды откладывают, а уже потом делят между рядовыми казаками.

– Под эти самые общие нужды сколько угодно бабла зажать можно, – вмешалась обнимающаяся с бутылкой минералки Мурка. – Вряд ли старшина конца шестнадцатого века сильно отличалась от нынешней… администрации.

– Милая, это цинично! – мягко укорила ее Греза Павловна. – В мое время в учебниках истории писали, что Косинский боролся за освобождение трудового крестьянства от эксплуатации польских… э-э, соответственно, эксплуататоров.

– В наших учебниках пишут, что Косинский боролся за освобождение от национального гнета. Правда, угнетатели те же самые – польские, – утешила ее Кисонька.

– Хорошо, хоть противник не изменился! – энергично возрадовалась Греза Павловна. – А то эти исторические мертвецы такие легкомысленные в своих политических пристрастиях – постоянно их меняют!

– Клад вне политики! – торжественно провозгласил Леша и предвкушающе потер ладони. – Неплохо бы нам его найти.

– Ну или хотя бы со вкусом поискать, – уточнила более реалистичная мама.

– Да-да, пойдемте же, пойдемте! – засуетился Николай Дмитриевич.

– Куда? – Влад так и застыл – с бутылкой минералки в одной руке и бутербродом в другой. – Бегать по лесу, как детишки в игре «Зарница», разве что не с игрушечными автоматами, а с металлоискателем? Или перекопаем ямками окрестности, авось потом под картошку сгодятся? Давайте показывайте, что у вас там: карты, планы, документы?

– К-карты? – Николай Дмитриевич начал заикаться. – Какие… как… – и тут же овладел собой под взглядами кладоискателей. – Карты – да, конечно! Я просто не думал, что…

– Не думали, что для поисков клада нужна предварительная подготовка? – еще больше удивился Влад.

– Нет, просто не думал, что вы захотите смотреть их здесь и сейчас! – Николай Дмитриевич явно выкручивался. Мурка с Кисонькой задумчиво переглянулись: идея «нас тут не ждали» получила еще одно подтверждение.

– А где: в лесу на пеньке и через неделю? – продолжал наседать Влад.

– Просто вы завтракаете… – продолжал отбиваться Николай Дмитриевич. – Я сейчас принесу! – И рванул наверх.

Сидящая на перилах крыльца Мурка чуть отклонилась назад, пытаясь снизу вверх заглянуть в окно его комнаты. Видно было практически никак, но Мурка могла поклясться, что дверь в комнату организатора так и не открывалась. И никакого шороха слышно не было… однако через несколько минут он снова вернулся со здоровенной картонной папкой в руках.

Папку пристроили на широких перилах веранды сельсовета, Николай Дмитриевич бережно и торжественно распутал завязочки, пока столпившиеся за спиной кладоискатели нервно сопели ему в затылок…

– Так она ж не старинная! – разочарованно протянула мама.

Перед ними лежала скачанная из Интернета и перенесенная на лист А3 карта местности, вручную расписанная значками. Давно не существующий Остропольский замок был меленько и аккуратно вычерчен со всеми его некогда грозными башнями и стенами. Размечен уцелевший старинный мост, а вдоль берега реки до самого их сельсовета тянулась ломаная линия, обозначающая исчезнувшие оборонительные сооружения. Сам сельсовет тоже здесь был – прямоугольник на холме.

– Естественно, не старинная, – бросая на маму снисходительный взгляд профессионала, вступился за Николая Дмитриевича Влад. – Здесь отражены собранные сведения. А… исходники где? – Влад поглядел в опустевшую папку, словно надеясь, что прямо у него на глазах там материализуются еще бумаги. – План старого замка, там, копии архивных документов…

– Вы же понимаете, о восстании Косинского достоверно мало что известно, а что касается добычи, так тут одни предположения, – развел руками Николай Дмитриевич.

– Я-то понимаю, – процедил Влад, неожиданно одаривая организатора тяжелым, как каменная плита, взглядом. – И с каждой минутой, кажется, все больше, – голос его прозвучал неприятно. На веранде сельсовета повисло напряжение, словно между организатором и Владом вдруг туго натянулась звенящая струна – вот-вот порвется и хлестнет… кого?

Николай Дмитриевич шарахнулся назад, Лика, бледная, как беленые пузатые колонны крыльца, наоборот, подалась вперед… Влад отвел глаза и снова уставился в карту.

– Я гляжу, вы тут уже успели осмотреть самые перспективные участки, – принужденно усмехнулся он и кивнул на квадраты, разделившие карту на всем расстоянии от замкового холма (без замка) до холма, на котором красовался их потрепанный, но по крайней мере уцелевший сельсовет. Берег у реки, там, где он ближе всего примыкал к погребенным временем руинам, был наскоро заштрихован, а поперек кто-то, зло надавливая на карандаш, так что проколол карту насквозь, вывел слово, означающее, скажем так, крайнюю степень разочарования.

– Фи! Здесь же дети! – приглядевшись к карте, бросила Греза Павловна и укоризненно посмотрела на Николая Дмитриевича. Тот ответил ей бессмысленным взглядом, кажется, не очень понимая, чего от него хотят.

– Ладно… – просверлив организатора еще одним нехорошим взглядом, бросил Влад. Перевернул карту, поглядел с одной стороны, с другой. – Вообще-то клад может быть прямо под нынешним Острополем – от такой неудачи никто не застрахован, – явно стараясь говорить обычным, нейтральным тоном, начал он. – Асфальт вскрывать мы не можем. Обшарить местные огороды еще успеем, особенно когда некоторые не будут отвлекаться на вишню, – он многозначительно поглядел на Мурку с Кисонькой. – Предлагаю начать работу с леска между нашей деревней и Острополем! – Растопыренная пятерня Влада легла на разрисованный елочками участок. – Снаряжения двойной комплект, значит, можем разбиться на две партии.

– На обед – вареники с вишней, если уж она вам так понравилась, – буркнула Лика таким тоном, что сразу стало ясно – пристрастие гостей к вареникам с вишней есть личное для нее оскорбление. – А их лепить долго! – «и непосильно тяжело» эхом слышалось в ее словах. – Поэтому молока лучше все-таки выпить, чтоб потом у меня над душой не ныли: когда обед, когда обед! – и сунула оставшийся одинокий горшочек Владу под нос.

Тот шарахнулся.

– Клянусь, я не буду ныть, хотя вареники обожаю! – Он истово прижал ладонь к сердцу. – Нюрочка, вам повезло! Каждого приезжего из Омска надо встречать варениками с вишней, и он никогда не уедет обратно! – провозгласил Влад, прицеливаясь щелкнуть карту на телефон. Николай Дмитриевич с протестующим криком потянулся к нему. Влад воззрился на него изумленно. – Я же должен знать, где вы уже шарили! – Не обращая внимания на возражения, он перебросил карту на ноут и сунул комп обратно в сумку. Навьючил на себя снаряжение и скомандовал: – Я иду с Нюрочкой! И девчонок беру, мы с ними вроде как давно знакомы… по крайней мере, с одной. А уважаемые господа организаторы возьмут на себя еще более уважаемых дам и Лешу с Рюшей! Леш, потащишь? – кивая на кучку снаряжения, спросил он.

– Так и я не безрукая, помогу! – прогудела Рюша и в доказательство ухватила лопату и совок.

– Рыжая, ты тоже бери лопатку, покажу, как занятия твоей любимой историей выглядят в реале! – скомандовал Влад.

Мама мгновение колебалась… но девчонки не выказали никакого протеста, и она недовольно кивнула. Греза Павловна изображала полнейшую невозмутимость. Кисонька прятала улыбку: все же прекрасно понимают, что Влад зовет их с Муркой потому, что они не станут мешать ему клеиться к Нюрочке! Так, не сметь завидовать! Следующий шаг – усесться вместе со здешними бабками лузгать семечки и обсуждать недостойное поведение современной городской молодежи (включая Грезу Павловну!).

– Мы берем дальний конец леса, чтобы милым дамам не ходить лишнего! – Влад торжественно раскланялся с мамой и Грезой Павловной и зашагал по деревенской улице.

На дворе возле своей хаты дед Арсений заканчивал выдаивать остатки молока – в ведро брызнула последняя струйка. Дед помахал кладоискателям… и принялся ключом отпирать милицейские наручники, которыми корова за все четыре ноги была прикована к вбитым в землю стальным рельсам. Корова косилась на деда с застарелой ненавистью опытного зэка.

– Да… оригинальное местечко, – после долгого молчания выдавила Кисонька.

– По крайней мере теперь мы знаем, как он ее доит, – слабо выдохнула Мурка. Помолчала, потихоньку отставая от увлеченно беседующих Влада и Нюрочки, и наконец шепнула сестре: – Как думаешь, может, и этот… подводный пловец с биноклем …тоже все фигня? Какой-нибудь местный придурок увидел Лику с Настей и решил прикольнуться? Огреб в дыню и теперь отвяжется? Я хочу спокойно клад копать, а не в очередном детективе копаться!

– Слышь, соседка-а-а! – дальняя бабка проводила их взглядом, когда они миновали ее забор. – Городские пошвендяли клад рыть! Як думаешь, найдут?

– Хрена они тут найдут! – боевой трубой донесся со стороны сельсовета ответ другой бабки.

Глава 11 Гусь мой, брат мой

– Хрена мне найдите!

Раздался пронзительный визг поросенка, лязг удара, мгновение тишины… и снова громовым раскатом:

– Хрен, пытаю, куда дели? Чем я порося заправлять буду?

Катерина распахнула глаза, уставившись в привычное, темное еще утро. Мимо бегали ноги. Ноги босые, ноги в лаптях, ноги, мокрые от плещущей из ведра колодезной воды. Красные растоптанные лапищи тетки Олены прошлепали по скобленым доскам.

– Сотниковна подняться не изволит?

Голова гудела от вечного недосыпа и спертого воздуха. Катерина попыталась встать… спину пронзила острая боль, и она распростерлась на спальной рогожке, как придавленная камнем лягуха.

– У чужих оно не то что у родной мамки, – пробурчала тетка Олена, с суровым сочувствием наблюдавшая за копошащейся у ее ног девчонкой. Каждая жилочка Катерины полнилась тяжестью застарелой усталости, словно под кожу налили свинец. Олена поглядела на ее запавшие щеки, сами собой закрывающиеся глаза. – Вовсе замытарилась дытына, – так тихо, что даже Катерина едва ее расслышала, пробормотала она и с обычной суровостью спросила: – За живностью присматривать умеешь?

– Корову доить, гусей пасти, – забормотала Катерина, с трудом пытаясь удержаться на ногах.

– Ладно, пошли со мной! – взмахнув подолом запаски, Олена направилась прочь с кухни. Катерина потащилась следом, кутаясь в даренный грозной кухаркой старый шерстяной платок – осенние деньки еще золотились теплом, но вечера и рассветы были уже холодны, а зимой с ее одежой и вовсе от печи не отойдешь: латаная-перелатаная рубаха еле держалась на худых плечах, расползаясь под пальцами. А новую пан гетман из добычи не выделит: где это видано – добычу из добычи одевать? На ходу пытаясь расчесать пятерней спутанные волосы, Катерина ковыляла за Оленой. Кухарка отцепила от связки на поясе ключ и отомкнула двери одного из бесчисленных деревянных сарайчиков, плотно, как соты в улье, лепившихся к стенам замка. Катерина прикрыла глаза, давая им привыкнуть к царящей в сарае полумгле, которую не мог рассеять утренний свет из окошка под невысокой стрехой. И тогда из сумрака начали медленно проступать подвешенные к широкой балке серо-белые кули… сдается, с изогнутыми ручками… с перепончатыми лапами… Один куль шевельнулся – и закачался под балкой, как качели в саду. Послышался тихий недовольный гогот, больше похожий на кряхтение. В амбаре висели гуси! Спеленатые грубым полотном так, что ни крылом не шевельнешь, ни лапой – только шеи длинные торчат! – гуси были подвешены к балке на высоте человеческого роста. Живые гуси, судя по едва заметному подергиванию шей, и… какие же толстые! Катерина с опаской поглядела на балку, уверенная, что сейчас она ка-ак треснет под тяжестью этих тушек, гуси ка-ак шарахнутся о присыпанный соломой земляной пол. А встать уже не смогут – никакие лапы эдакую гусятину не удержат!

– Гляди теперь! – В руках тетки появился еще один ключик, она отперла замок на тяжелом ларе под самым оконцем. – Зерно отборное, а тут орехи волошские[35]… Трешь на жерновах… – тетка показала стоящую возле ларя небольшую мельничку с каменными жерновами. – Да не шибко мелко, а чтоб сок пустили да слиплись. Потом берешь вот так катыш… – из получившейся раздавленной смеси тетка и впрямь слепила пальцами небольшой комок… ухватила ближайшего гуся за голову, ловко открыла ему клюв… и пропихнула орехово-пшеничную смесь в горло. Гусь покорно глотнул – комок скатился по длинной шее – и тушкой обвис в своей люльке. – Снова лепишь… суешь… – продолжала демонстрировать гусиное кормление тетка. – Следующего берешь, пока всех не накормишь. Которые у самых дверей висят, те уже жирные, выкормленные, а которые подальше, тех только подвесили, им поболе давай.

Катерина слушала, чувствуя, как ее собственные глаза становятся от изумления все круглее и круглее, а физиономия, наоборот, все вытягивается и вытягивается.

– Тетка Олена! – наконец не выдержала она. – Да на что это все? Разве гуси сами не едят?

Тетка поглядела на нее сверху вниз: глядеть так на мелкую девчонку было удобно, а на сотниковскую дочку – еще и приятно.

– Деревня киевская! Совсем вы в своих диких краях простые, не то что у нас, на Волыни. Если гуся так кормить да ходить не давать, печень у него вот такая будет! – кухарка скруглила дебелые кулаки. – Для паштета самое то! А кровь с потрохами – на чернину, – и, увидев как глаза девчонки округляются еще больше, снисходительно пояснила: – Суп из гусиной крови. Уксусу туда, специй заморских – самое панское блюдо. Мои прежние паны очень даже уважали. – Слова тетки прозвучали как-то недобро, а губы свела ненавидящая гримаса. И тут же она улыбнулась светло и ясно. – Самое оно милостивому пану гетману к столу!

Тяжелая ненависть ударила Катерине в голову, сдавила грудь, заставляя дышать хрипло и трудно, а губы кривиться от ярости:

– Супчик ему? Мало он крови попил, гетман ваш? Мамку мою и братика для того убили, чтоб он гусятиной панской обжирался?

Мощный, будто корова копытом долбанула, хлесткий удар обрушился на нее, Катерину швырнуло на мельничку, покачнулись каменные жернова, девчонка замахала руками и грохнулась на пол – на подол рубахи налипли сено, растоптанное зерно, гусиный пух.

– Еще хоть раз… единый разочек про пана гетмана слово дурное скажешь… – раздался над ней грозный голос Олены, – я сама тебя к тому Охриму сволоку, да еще и подержу, чтоб не брыкалась!

Катерина с трудом поднялась, держась за горящую от удара щеку.

– Да вы ж… про гетмана своего и не знаете! Он хочет… – срывающимся голосом начала она.

– Что мне надо знать, то я знаю! Я тоже… молодая была, веселая, счастливая. Муж-казак, на хуторе с ним жила… и дочки, махонькие совсем, ласточки мои, звездочки ясные, – тетка обхватила себя руками за могучие плечи. – Наш хутор соседу, пану-шляхтичу, глянулся. Вот он на нас со своими людьми и наехал. Муж мой с саблей в воротах встал… там его и подстрелили, а девочек моих… кровиночек… – Олена протянула сложенные ковшом ладони, словно укачивая кого-то крохотного… родного, – прям на дворе нашем конями и потоптали. Как котят ледащих. Как щенков. Солнышки мои, так и лежали головушка к головушке, одна русая, одна беленькая совсем, как лен. – Глаза Олены были пустые и бесслезные, она глядела в стену, точно видела там кого-то. – Я как увидала, на месте рухнула, будто небо на меня упало. А меня повязали вместе с остальными, кто живой остался, да погнали к тому пану-шляхтичу. Там я и стала из молодой да веселой Олены теткой Оленой, которая и оленину, и паштет, и на любой вкус панскую еду приготовить может. А пан-князь Острожский, хоть и жили мы на его землях, и шляхтич тот был ему подвластный, не вступился: ни за нас с мужем, ни за деточек моих, будто и не было нас на свете.

В гусятне повисло долгое молчание, только раскормленные гуси едва заметно покачивались на своих подвесках – не в склад, не в такт, в разные стороны, белые тени сквозь сумрак, туда-сюда.

– А как слух пошел, что казаки гетмана Косинского у нас на Волыни по панским имением с огнем да саблями идут… тут-то и пришел мой час! – лицо Олены стало страшным. – Я и псов потравила, и ружья заклепала, и сабли попрятала… и перед хлопцами ворота панской усадьбы отворила. И к пану их провела, и к пани… и к детям их. – В улыбке на ее губах было удовлетворенное, сладкое безумие – с такой улыбкой она и смотрела, как казаки врываются в спальню того, кто убил ее дочерей. А в глазах стыло ледяное, черное пламя – то ли давно сожженного хутора, где остались ее жизнь и счастье, то ли пылающей панской усадьбы.

– А нас-то за что? – тихо спросила Катерина. – Мы ж на вашей Волыни и не жили вовсе. Мамку мою, братика, Рузю старенькую на пику подняли… за что?

И снова сумрак и молчание, молчание и сумрак.

– С гусями закончишь, пойдешь к пану управителю – скажешь, чтобы новую мерку орехов тебе отсыпал, да опять растолчешь. Гляди у меня – узнаю, что сама орехи ешь, а не гусям даешь, так всыплю, до Рождества сесть не сможешь! – пригрозила Олена и пошла прочь из амбара, зло хлопнув дверью. Катерина поискала, чего б холодного приложить к набухающей щеке. На ларе лежал оставленный Оленой толстый шмат хлеба. Катерина сунула хлеб за пазуху и завертела мельничку, сгребая перемолотое зерно с орехами. Есть панскую гусячью смесь нельзя, но перетертые с зерном орехи липли на пальцы, а облизывать их запрета не было, и Катерина облизывала, пока не унялось бурчание в вечно голодном животе. За минувшие при замковой кухне дни она научилась беречь каждую кроху еды. Крупные злые слезы капали на мельничные жернова.

– Ворота отворила, ружья заклепала, псов потравила… – бормотала она. – Псов жалко, пана-шляхтича… вовсе не жалко! И пана-гетмана тоже, его тоже! – Катерина так крутанула ручку жернова, точно между ними зажали голову ненавистного врага. – И я смогу тоже, как Олена… – Катерина снова яростно завертела жернов. Только вот сколько оружных холопов у жадного шляхтича, приращивающего свои земли убийством соседей? Два, хорошо, три десятка. А здесь войска – аж в глазах рябит! Да и замок – не простая панская усадьба, замковые ворота так запросто не откроешь, да еще девчонке. И кому их открывать – князю Острожскому, что подати брать горазд был, а как пришел час их с мамой да Рузей защищать, его и не оказалось?

Катерина остановила жернов и судорожно всхлипнула. Ужас, черный ужас перед злобой и несправедливостью этого мира, где сильные сулят тебе защиту… и ты платишь и работаешь на них, последнее отдаешь, и веришь, что когда придет нужда, тебе помогут и защитят. Нужда приходит… а сильных уж и нет как нет, и не помнят они ни обещаний своих, ни труда твоего. Защитники и благодетели… до первой беды.

Тихий, но непрерывный шорох доносился из дальнего конца гусятни. Катерина зло шмыгнула носом и прислушалась, понимая, что звук раздавался уже давно, только скрип жерновов заглушал его. На точащую в подполе мышь не похоже, шуршали упорно и как-то… яростно. Катерина поглядела прихватить с собой чего тяжеленького – ничего не нашла и, стараясь сама не издать ни звука, двинулась в дальний конец амбара. Болтающиеся в подвесках гуси провожали ее тусклыми бессмысленными взглядами.

«Вот погляжу, что там, и буду вас кормить, чтоб печенка ваша его милости пану гетману поперек утробы встала да всю ее разворотила!» В глухом и дальнем конце амбара, последний подвешенный к балке тючок раскачивался, словно замотанный там гусь старался во что бы то ни стало выбраться на волю. Тюк пролетал мимо Катерины будто качели, она увидела отчаянно сучащие красные лапы.

– Да что ж ты творишь? – Катерина обеими руками поймала болтающийся тюк… со скоростью змеи голова на длинной шее взметнулась перед ней, и широкий гусиный клюв ринулся прямо ей в лоб. Катерина с визгом шарахнулась назад, снова шлепнувшись на пол.

– Ш-ш-ш-ш-ш! – шипение, и впрямь совершенно змеиное, вырвалось из клюва гуся, шея вытягивалась и складывалась, точно кольца готовой к атаке гадюки, а черный глаз, совсем не похожий на бессмысленные глаза раскормленных гусаков, пылал безумием хищной птицы. Гусь разразился бешеным гоготом, словно обреченный, но не сломленный воин, покрывающий врагов яростной бранью. Сидящая на полу Катерина уставилась на гуся, рот ее изумленно приоткрылся.

– Белый? Это… ты? Белый? – Она вскочила, но гусь снова загоготал, извиваясь в путах, и тогда Катерина тихонько засвистела. – Фить-фить, Белый, это я, я… мой Белый… – гогот стих, гусь замолчал, недоверчиво глядя на девочку. Катерина кинулась к нему, отпрыгнула, промчалась через всю гусятню, выскочила наружу, на бурлящий людьми и живностью проснувшийся замковый двор, заметалась, подхватила валяющийся у поленницы чурбачок и снова нырнула в сумрак, захлопнув за собой дверь. Взобралась на чурбачок и принялась распутывать затянутый вокруг балки узел. – Только не дергайся, и так тяжело! – прикрикнула она на гуся, и тот покорно замер. Обдирая пальцы, Катерина тянула твердый, как камень, узел. – Не бойся, Белый, твою печенку я ему точно не отдам! Всю нашу семью сожрал, проклятый, моего гуся не получишь!

Узел даже не поддался, но вроде как чуток ослаб. Шипя от боли, Катерина подцепила его и без того обломанными ногтями…

– Говорю, я ее вот как тебя видел! – раздался под окошком рев.

– Да кого?

– Ту девку, лазутчицу Острожского! Она к гусям побежала!

– Да ты совсем сдурел, Охрим! Мало с себя смеху наделал? Только забывать стали, как за тобою всю ночь по замку бегали, когда к старшине на пир вперлись, – так тебе снова лазутчики мерещатся! Что лазутчице у гусей делать – тайные планы обеда выведывать?

– А мне чихать, лазутчица она или нет! Ее братец меня подстрелил, она мне башмаком в лоб дала, а их гусак, их гусак еще в Киеве… – дальше все слилось в нечленораздельный рев.

Катерина рванула завязку – плотно замотанный в рогожу гусь тючком упал на земляной пол. Катерина кубарем слетела с чурбака и метнулась во мрак, прячась за висящими гусями. Дверь распахнулась, хлынул золотистый солнечный свет, и на пороге нарисовалась черная тень.

– Попалась, моя дивчинка. Знал я, что ты на кухне не усидишь, когда-нибудь да вылезешь! – прошептал Охрим, и его шепот будто липкая черная смола растекся по гусятне. Казалось, даже ко всему безразличные гусаки зашевелились – вот качнулся один тючок, вот второй…

– Дурнем меня выставила – Охриму лазутчики мерещатся… Ничего, отсюда не удерешь, отсюда некуда!

Гуси закачались сильнее…

– Лучше сама выходи.

Ближайший гусе-тючок сильно качнулся и…

– Га! Га! – с задавленным жиром слабым гоготом понесся прямо на Охрима! И всем неподъемным весом врезался тому в голову!

– Га? Что? – Охрим пошатнулся, от удара его крутануло на месте… Прямо перед ним возник красный клюв, черный глаз… и разлетевшийся, словно на качелях, другой гусь въехал ему в физиономию.

– Ах ты ж… – взревел Охрим и, выхватив саблю, ринулся прямо на гусей. Удар! Гуп! Перерубленная подвязка лопнула, гусь тяжеловесно ляпнулся оземь, взвилась туча соломы. Отчаянно чихающий Охрим ринулся в образовавшуюся брешь… Липкая ореховая кашица полетела ему в лицо, залепила глаза… Застучали торопливые шаги, словно босые пятки по земляному полу.

– Конец тебе, девка! – полуослепший Охрим прыгнул вперед… – Поймал! Як Бог свят, поймал! – Охрим тер кулаком залепленные кашицей глаза, а в другом кулаке сжимал кусок холстины, не иначе как подол рубахи… Подол рванулся у него из рук… – Врешь, не уйдешь! – Охрим дернул проклятую девку к себе – и та влетела прямо в его объятья! С гоготом. Охрим замер на миг, сжимая в руках крупного гусака… гусь размахнулся и долбанул его клювом в лоб. Подскочив сзади, Катерина врезала чурбаком по бритому затылку. Глаза Охрима опять безумно выпучились… и он рухнул, перегородив гусятню.

– Беги, Белый! – крикнула Катерина гусю.

– Сама беги, дурепа, пока его дружки тебя не заметили! – в дверном проеме возник Савка.

Катерина сгребла Белого в охапку и запрыгнула на ларь. Пропихнула гуся в окошко, подбежавший Савка подхватил ее за талию и сунул следом.

– А-а-а! – Катерина вывалилась макушкой вниз, отползла в сторону… Савка с хрустом проламывался за ней.

– Что ж я вечно из-за тебя… во всякие дырки лезу! – яростно рванулся и в облаке древесной пыли, соломы и лежалого пуха кувыркнулся наземь. Вскочил.

– Чвяк! – Башка Охрима в облепленной грязью и пылью бараньей шапке проскочила следом, как затычка в бочку – усы его раздувались от ярости. – А ну стойте!

– Ты что, послушная дивчинка? Тебе «стой» – а ты и стоишь? – Савка вздернул ее за шиворот. Катерина едва успела сгрести Белого в охапку, как он уже волок ее в лабиринт меж сарайчиками и амбарами. – Тикаем быстрее, пока он про дверь не вспомнил!

– Он… он сказал, что я лазутчица! – задыхаясь, выпалила Катерина.

Савка встал. Окинул Катерину до-олгим оценивающим взглядом, от которого у нее аж руки задергались в попытке одновременно переплести косу, подтянуть висящий на нитках рукав рубахи и счистить с нее хоть сколько-нибудь гусиных перьев.

– Лазутчица… – ухмылка у Савки стала настолько глумливой, что Катерине невыносимо захотелось огреть его гусем по голове. – Пусть он тетке Олене расскажет, как лазутчицу промеж гусей ловил да ее любимую гусятню разорил! – Савка повернулся и быстрым шагом, хотя уже и не бегом, двинулся дальше, уверенно ориентируясь в путанице строений. Катерине ничего не оставалось, как следовать за ним. – Охрим после тогдашней беготни… ну, когда мы фарамушку ели… у старшины не в чести, – через плечо бросил Савка поспешающей следом Катерине. – А тетка Олена вовсе даже наоборот – такая кухарка всегда в чести, где б ни была. Все пожрать любят, – меланхолично заметил он. – Она тут считается теткой геройской – самолично со шляхтой дралась, как волчица. – Во внутренней жизни замка Савка успела разобраться не хуже, чем в запутанных переходах. – Спасенного тобой гуся ей отнесем…

– Нет! – выкрикнула Катерина так резко, что с крыши соседней караульни сорвалась стая галок. И так прижала к себе Белого, что тот аж крякнул, скорее по-утиному, чем как доброму гусаку положено. – Не отдам! Ты не понимаешь! – увидев Савкину недоумевающую физиономию, закричала Катерина. – Это наш гусь, из Киева! Он меня защищал!

Савка поглядел на Катерину, как жалостливые тетки глядят на убогих под церковью.

– Может, тебе водички? Ведро на голову, – пробормотал он. – С чего ты взяла, что это твой гусь: они что один, что другой – все на один клюв.

– А с того, что я его из гусенка вырастила! Вот, гляди! – Катерина опустила гуся наземь и тихонько посвистела. Гусь настороженно поднял шею, повертел головой туда-сюда, точно оценивая возможную опасность, гоготнул и пристроился девчонке к ноге, явно готовый следовать за ней куда угодно.

– Прям не гусь, а собака! – невольно восхитился Савка.

– Он единственный, кто из нашей семьи уцелел – только я да он, – тихо сказала Катерина. – Не могу я его отдать гетману в зубы!

Глазищи у Савки стали вовсе… неимоверные, он круто повернулся и снова быстро зашагал между сараюхами, бормоча себе под нос:

– Ты ненормальная, да и я с тобой умом двинулся – ради гуся, почитай, жизнью рискую! Вот же навязалась на мою голову! – Савка вдруг нырнул в темный провал между замковой стеной и очередным амбарчиком – и оказался перед прячущейся в стене узкой калиткой. Из окошка в стене высунулась голова караульного.

– О, Савка! – заспанно зевнул тот. Похоже, не только белобрысый знал тут всех, но и его уже знали все. Глаза караульного повеселели. – Кого нынче тыришь: гуся али девку?

– Никого я не тырю, мы с ней по поручению! – демонстративно оскорбился Савка.

– Ври больше! – караульный выбрался из пристроечки у стены и принялся отпирать потайную калитку. – Как гуся зажаришь, мне ножку принести не забудь.

Катерина невольно прикрыла Белого рваным подолом.

– А от нее вот – тоже ножку? – Савка хмуро ткнул пальцем в Катерину.

Караульный покосился на девчонку и размашисто перекрестился:

– Господь с тобой, что там мяса-то с такой мелкой! – Калитка бесшумно отворилась, и троица, считая гуся, выскользнула наружу.

– Ничего я не мелкая! – Катерина прикрыла оборванный рукав рваным платком. – Мама всегда говорила, что я гарна дивчина! И Рузя…

– Это ты себя не видишь! – утешил Савка. – Но ежели есть такое желание – вернемся, покажешься ему во всей красе, глядишь, он от тебя еще чего, кроме ножки, захочет, – и, не дожидаясь Катерины с гусем, Савка торопливой побежкой двинулся вдоль длинной, как дорога, внешней крепостной стены, изгибавшейся по берегу быстрой и полноводной, хоть и каменистой речки.

– А куда мы идем? – выдохнула окончательно запыхавшаяся Катерина.

– Гуся твоего чертового пристраивать! – зло выпалил Савка. – Или ты с ним обратно к Олене на кухню заявишься – дескать, гусь теперь тут со мной жить будет?

– А зачем нам… обратно? – шепотом спросила Катерина. Под прикрытием внешней крепостной стены извивалась дорога, по ней катили возы и скакали верховые, в тени невеликого лесочка раскинулся очередной казацкий табор, кипели котлы, и кто-то надрывно нащипывал струны бандуры. И никто, совсем никто не обращал внимания на шагающих по обочине мальчишку, девчонку да гуся. Они вырвались из замка!

– Савка, бежим! – вцепившись приятелю в руку, выдохнула Катерина.

– Что, снова Охрим? – Савка закрутил головой, прикидывая, куда прятаться.

– Да нет! Просто – бежим! – теперь уже Катерина тянула Савку за руку, от лихорадочного возбуждения ее стала бить дрожь. – Мы же из замка выбрались, так бежим быстрее, только нас и видели!

– Куда? – отцепляя ее побелевшие от напряжения пальцы от своего рукава, трезво поинтересовался Савка. – По всем дорогам разъезды, пугало вроде тебя они ни за что не пропустят – вмиг обратно на веревке приволокут.

– Я рубаху и зашить могу – я ее уже сколько шила! – все еще уверенная в своей правоте, вскрикнула Катерина.

– То-то и оно! – припечатал Савка. – Рубаха драная, ноги босые… Осень на дворе! Последние теплые денечки остались, а там дождь, шляхи развезет, не успеешь оглянуться – зима. Да война. Ежели на дороге никому не попадемся, так где-нибудь под тыном от холода или от лихоманки сдохнем. Опять же – денег нет, работу по дороге, может, и дадут… а потом вместо оплаты кому продадут: или Косинского хлопцам, или Острожского, нам без разницы. И куда мы пойдем?

– Домой… – уже убитым голосом выдохнула Катерина и, упрямо цепляясь за надежду, выпалила: – У нас дом на Подоле.

– Был, – безжалостно отрезал Савка. – Если пеплом его не пустили, уж верно хозяин нашелся, приблудную девчонку враз выкинет, хоть она криком кричи, что хозяйка да сотниковна. Забудь, если жить хочешь. Ничего из старого не вернется.

– Что ж мне теперь – так по замку и прятаться, пока меня Охрим не поймает?

– Бежать – так по-умному. – Савка посмотрел на Катерину сурово – но этот взгляд мгновенно сделал ее счастливой. Он тоже думает о побеге! На самом деле! Значит, еще не все потеряно!

– Ты обо мне так заботишься! – тихонько шепнула она и, сама от себя не ожидая, вдруг прижалась лбом к его плечу. Гусь удивленно гекнул, а Савка покраснел так, что хоть в борщ его вместо свеклы клади! Неловко шмыгнул носом и отвернулся, чтоб Катька не видела его лица.

– Да куда ж я денусь! – досадливо бросил он. – Думать надо было, когда на пути из Киева я тебе, дурепе беспамятной, первый шмат хлеба скормил. Ежели прибьют тебя по дурости твоей, выходит, зря еду переводил, лучше б сам сожрал!

– На, только не подавись! – Катерина вытащила припрятанную за пазухой горбушку и шлепнула ее Савке в ладонь. Гусь слегка обиженно гоготнул. – А тебе нечего, худей давай, а то и правда печенку выковыряют!

Савка только усмехнулся и с жадностью принялся на ходу грызть горбушку:

– Нам вон туда!

Замыкая длинную ленту стены, впереди на невысоком холме виднелась новехонькая сторожевая крепостица, хоть сама и деревянная – запах свежеструганого дерева разносился окрест, – но выставленная на солидный каменный фундамент. Катерина вспомнила ночной разговор часового с заморенным дядькой у ворот – казацкое войско и впрямь подновляло стены, точно готовясь к длительной осаде. А вокруг крепостицы шла просто жизнь: на сторожевой вышке вроде бы караулил, а вроде и трубку смолил часовой, крепкая тетка таскала от реки бадейки со стираными парадными казацкими шароварами и развешивала их на привязанной прямо к стене веревке. Ветер раздувал шаровары, и они взлетали огромными сдвоенными шарами: зелеными, алыми, синими. А у реки и на воде паслись гуси – плыли белыми кораблями, шебуршали в прибрежной осоке. На бережку спиной к ребятам сидел паренек-подпасок и, вовсе не глядя на шлепающих лапами подопечных, что-то чертил на прибрежном песке. Зло стирал начерченное добротным чоботом и начинал чертить снова.

– К нему мы шли, что ли? – засомневалась Катерина. – Подпасок, а одет как паныч али богатый джура[36]! – Паныч не паныч, а в сравнении с оборванцами, как они с Савкой, хлопец выглядел куда приличнее. – Чудной какой-то, уж не знаю, можно ему моего Белого доверить?

– Поперебирай мне тут еще! – цыкнул на нее Савка и громко окликнул: – Гей, хлопец, тут такое дело…

Словно не слыша, а может, и правда не слыша, хлопец вскочил, затер опять свои художества и яростно запустил обе пятерни в коротко стриженные волосы.

– Знаю, – вдруг чужим, словно замерзшим голосом выдавила Катерина. – Точно знаю – нельзя. – И вдруг ринулась вниз по прибрежному склону: – Димка-а-а! Дмитро-о-о!

Хлопец повернулся… Катерина врезалась в него как пушечное ядро, он только нелепо взмахнул руками и шлепнулся на песок. Катерина повалилась сверху, смеясь, хохоча, плача, норовя одновременно обстучать кулачками плечи брата и стиснуть его в объятиях.

– Вот видишь! – она вскочила с покорно лежащего на песке Дмитра. – А ты говорил – не вернется ничего! А это мой брат! Он живой!

– Да вижу уже, – меланхолично вздохнул Савка. – Так может, если ты брата нашла, гуся мы все ж таки… того?… Не то чтоб возвращать, а сами съедим. За знакомство! А вот шипеть на меня не надо! И клеваться не надо! Катерина, держи свое чудище в гусячьих перьях!

Глава 12 Практическая археология, или Учебник «Теории разграбления гробниц» Лары Крофт

Гусиная флотилия медленно и величественно проплывала вниз по реке. Здоровенный белый гусь, здорово смахивающий на оставшегося в городе Евлампия Харлампиевича, неодобрительно гоготнул, глядя на стоящих на берегу кладоискателей, и вся стая со слаженностью маневров военного флота круто заложила в сторону.

– Ну так, девушки! Чтобы найти клад, надо точно знать, где он зарыт! – весело провозгласил Влад.

– Гениально! Это что, цитата из методички Лары Крофт «Теория разграбления гробниц»? – Нюрочка с демонстративно-восторженным видом захлопала в ладоши.

– И нечего иронизировать, – отмахнулся Влад. – Чтоб узнать, где он зарыт, нужно для начала исключить те места, где он не зарыт.

Мурка и Кисонька присоединились к демонстративным аплодисментам.

– Вот вредные девки! Наши уважаемые организаторы уже обыскали все, что им показалось перспективным…

– Они искали вокруг замка, – разглядывая карту в ноуте Влада, заметила Кисонька. – По-моему, логично.

– А с точки зрения твоего предка? У него до фига вооруженных хлопцев, искренне жаждущих бабла. И шляются они наверняка по всему замку, хорошо если в личный туалет к нему не лезут.

– Вряд ли у него был личный туалет. Выгребная яма – верх цивилизации, а так гадили где попало, недаром у них все Средневековье: то чума, то холера! – возразила Кисонька.

– Не занудствуй, – ткнула ее локтем сестра.

– Не-е, как хотите, девушки, а я б клад прятал где подальше, чтоб никто любопытный его случайно не обнаружил. Но все-таки и не так далеко, чтоб до него не добраться: война – дело дорогостоящее, не будешь же за каждой копеечкой на другой конец страны бегать. Опять же, а вдруг в осаду возьмут – и родная, любимая денежка сразу окажется на оккупированной территории? Так что, если клад существует, ставлю на кольцо внешних укреплений! По логике вещей, самое удобное место, ну а где конкретно – вот это нам и предстоит определить! Самые перспективные участки – возле речки…

– Почему? – любознательно поинтересовалась Мурка, и этот простой вопрос вдруг смутил Влада:

– Э-э… Ну, организаторы тоже там искали…

Мурка пожала плечами: не хочешь – не говори, чего врать-то из-за такой ерунды?

– Лесок удобный возле речки – тут сто процентов всякие войска на дневки устраивались, – частил Влад. – Клад не клад, а что-нибудь обязательно найдем, – и он взял металлоискатель на изготовку. – По лесу не мечемся, куда попало металлоискателем не тычем, работаем четко по квадратам: обследовали один, пометили на карте, переходим к следующему. – Влад нажал переключатель и начал аккуратно, и впрямь как полотер – гостиную, водить металлоискателем над выгоревшей по жаре травой и хвоей. Нюрочка, Кисонька и Мурка цепочкой следовали за ним, сворачивая каждый раз, как поворачивал Влад.

«Хорошо, что нас никто не видит, а то б за сумасшедших приняли», – подумала Кисонька и принялась обмахиваться бейсболкой. Под кронами маленького леска было влажно и душно, блестящая на солнце речка манила к себе.

– А почему вы думаете, что клад обязательно в подземном хранилище? – на третьем повороте следом за Владом пропыхтела Нюрочка.

– Потому что, если он был замурован в стену, фиг мы его найдем. В связи с полным исчезновением тех стен, – сосредоточенно бросил Влад.

– Как-то это все… ненадежно, – разочарованно пробормотала Нюрочка.

– Надежное кладоискательство – это смешно, – без улыбки согласился Влад… И тут металлоискатель запикал.

– Это… что? – Нюрочка задохнулась от неожиданности.

– Скорее всего монетка. – Влад прижал кнопку на приборной панели и поглядел на экран. Сунул металлоискатель Кисоньке, сделал пару надрезов лопаткой… и вытащил из земли алюминиевую водочную пробку. – Ну или так. Для шашлыков тут тоже место неплохое, – он бросил пробку в добытый из рюкзака мусорный пакет. – Это чтоб потом ее еще три раза не находить. Копачи – санитары леса. – Повел металлоискателем дальше… еще одно пиканье – на сей раз пробка лежала на поверхности. И снова…

Мурка с Кисонькой переглянулись – какое-то нудное мероприятие получается… Металлоискатель запикал снова.

– Опять пробка? – равнодушно поинтересовалась Нюрочка.

Влад иронически улыбнулся:

– А вы уже и заскучали? Видите след в земле? – палец Влада очертил что-то длинное. На мгновение Мурке показалось, там и правда просматривается что-то. Но Влад убрал руку, и близняшки синхронно помотали головой – нету ничего. Влад опять усмехнулся и воткнул лопатку. Земля отлетела в сторону раз, другой, третий… и на ладонь Влада лег…

– Ножик? – Нюрочка робко дотронулась до находки, а кончики ее пальцев словно невзначай скользнули Владу в ладонь. Но в этот раз парень не заметил ее маневра.

– Вторая мировая, немецкий стропорез. На здешней территории немцы были? – он повернулся к Кисоньке, та энергично закивала. – Во-от… В неплохом состоянии…

– Вот это? – Нюрочка поглядела с сомнением – металл проржавел, ручка после стольких лет в земле выглядела, мягко говоря, неэстетично.

– Нормальное состояние, – энергично подтвердил Влад. – Долларов пятьдесят за него запросто взять можно. О, здесь еще инициалы! – Под его пальцами налипшая земля отвалилась, и на ручке проступили грубо вырезанные немецкие буквы. – Если посидеть в архивах, выяснить, какие части тут стояли, и привязать к ножику историю – и за сто продастся!

Остальные поглядели на ножик с новым интересом. Влад двинулся дальше, металлоискатель заехал в кусты – и запиликал опять. И понеслось! В отдельный кулечек сыпались советские пятаки и гривенники – девчонки даже предположить не могли, что под травой и кустиками их могло быть такое количество! Иногда металлоискатель показывал что-то прячущееся на глубине – копали по очереди, торжественно извлекая на свет старинные монетки. Мурка чувствовала, что ее трясет – как трясло один раз в жизни, когда в гостях у дальних родственников они пошли за черникой. Скорчившись буквой «зю», постанывая от боли в коленках и согнутой спине, они все равно заходили дальше и дальше, набивая целлофановые пакеты так, что их уже поднять было невозможно. Но и остановиться не получилось тоже – собирательский азарт гнал вперед, хотелось набить ягодами даже карманы джинсов. Остановила это безумие только выползшая из-под черничного кустика гадюка. Вот и сейчас всё то же, только теперь безумие было вызвано монетками, бляшками с упряжи, колокольчиком-оберегом, и даже то, что каждая вторая находка опять оказывалась водочной пробкой, лишь веселило.

– Это серебро? – задыхаясь от волнения, Нюрочка разглядывала потускневшую монетку с польским орлом.

– Билон, – скользнув взглядом по находке, покачал головой Влад. – Сплав. Серебряных здесь вот эта… и вот эта бляшка.

Кисонька поглядела на Влада с уважением. В практической археологии он соображал гораздо лучше, чем в теории!

– Вот бы еще золото найти! – аж приплясывая над очередной ямкой, выпалила Мурка.

Влад и Кисонька дружно замотали головами:

– Это сейчас у любой девчонки – по два-три золотых колечка и сережки, а в старину золото и камни были только у очень богатых людей!

Влад подтверждающее закивал:

– Если, конечно, пресловутый клад Косинского найти, там золото будет. Наверняка они со всех киевских панянок цацки посрывали. И серебряную посуду из шкафов вымели. Но меди там окажется еще больше, уже поверьте. Но все равно… – Влад кивнул на их находки. – Даже за такие монетки по пять-шесть долларов получим без напряга.

– Ого! – Мурка окинула оценивающим взглядом кулечек с находками. – Так это же… Не-е-ет, не может быть!

– Я тебе говорю, – авторитетно заверил ее Влад. – Я, бывало, за день на 100 баксов накапывал. Особенно хорошо на свежевспаханных полях, все наверх поднимается, но такой нетронутый лесок – тоже класс. Поездку окупите.

– А мы не должны отдавать наши находки организаторам? – играя монеткой на ладони, робко поинтересовалась Нюрочка.

Девчонки и Влад уставились на нее одинаково возмущенно.

– С какой стати? – озвучил общее мнение Влад. – Хотя если на самом деле клад найдем, может быть очень напряжно. Тогда мы понадобимся всем – от ментов до рэкета. – Его лицо вдруг потемнело, точно он вспомнил что-то неприятное. Тут же встряхнулся, как вылезший из воды пес, и натужно улыбнулся: – Не стоит делить некопаный клад! А то, что нашли… Захотите – сами реализуете, а если мне доверите, я через свой Интернет-магазин пущу. Я вообще-то этим профессионально занимаюсь.

– Ой, а Греза Павловна тоже антиквариатом раньше занималась: мебелью, фарфором и картинами! – радостно выпалила Кисонька.

– Серьезно? – Влад явно заинтересовался. – Надо мне с ней поговорить. Я-то больше по нумизматике и оружию… А вы, Нюрочка?

– Я искусствовед. Кандидат наук. Просто сейчас искусствоведов немножко больше, чем работы для нас, – скромно сообщила Нюрочка.

– Как же мы с вами удачно встретились! Я ведь расширяться собираюсь и…

Близняшки переглянулись, Кисонька сделала большие глаза, Мурка кивнула, аккуратно извлекла из рук Влада металлоискатель – чтобы пригласить Нюрочку на вечер в ресторан в Острополь он не нужен, – и сестры деликатно убрались на соседний квадрат. Раструб зашуршал над опавшей хвоей… и знакомый писк музыкой отдался в ушах. Две лопатки, со звоном сталкиваясь, вгрызлись в землю…

– Влад! Здесь золото! – счищая землю с находки, завопила Мурка.

Влад замолчал. Его спина странно напряглась, точно в ожидании удара… Последовала секундная пауза, и он медленно повернулся.

– Бочонок? – неуверенно спросил он.

– Какой бочонок? – слегка напуганная его реакцией, пробормотала Мурка. – Монета!

Влад выдохнул – Мурке показалось, что облегченно, – и поспешил к ним. Он принял монету на ладонь… и на его лице вдруг опять появилось это странное, напряженное выражение.

– Краковский дукат. И здорово подходит по времени. – Влад поднял голову, глаза его заблестели, он окинул лесок взглядом полководца перед битвой…

Между деревьями вдруг возникли тени. Скользя меж стволами, почти невидимые на фоне листвы, четыре фигуры в бесформенных камуфляжных комбинезонах подобрались уже близко-близко, видны были только глаза, блестевшие сквозь прорези закрывающих лица масок-балаклав, и… автоматы в руках! Автоматы!

Мурка поперхнулась на вздохе. Автоматчики бежали прямо на них, совсем как в фильмах про войну, только молча, без единого звука – и от этого парализующий ужас сковал ноги, не давая ни удрать, ни драться, ни… Двое, огромные, ненормально квадратные, были уже совсем рядом с девчонками – темные зрачки автоматных дул пялились Мурке в лицо: ближе… больше… страшнее… Резко пахнуло металлом и смазкой, гиганты в камуфляже воздвиглись над девушкой… заложили крутой вираж и со всех ног рванули обратно в лес, смешно подпрыгивая на ходу.

– Куда? – отчаянно заорал им вслед третий камуфляжник, но было уже поздно. Кисонька, кмс[37] по ката с оружием, вспомнила, что у нее в руках лопатка.

– Ха! – лопатка опустилась автоматчику на запястье. С пронзительным, каким-то женским воплем тот уронил автомат и попытался прижать ушибленную руку к груди. Но тут же вскинул ладонь, прикрывая голову, – и получил рукоятью лопаты в живот. Согнулся пополам и завалился в кусты.

Мурка прыгнула – и обеими ногами ударила своего противника в грудь. Тот рухнул как манекен. Мурка приземлилась на четвереньки, рванула к копошащемуся в траве врагу…

– Всем стоять! – раздался сзади крик и лязг передергиваемого затвора.

Влад стоял, широко расставив ноги и держа пистолет обеими руками. За спиной у него пряталась белая, как мел, Нюрочка.

Реакция бойцов оказалась странной. Мурка и Кисонька замерли на середине движения: Кисонькина лопатка – у горла одного камуфляжника, Муркин кулак – у головы другого. Зато их противники вскочили… и, пошатываясь и виляя, рванули прочь.

– Я сказал, стоять! – растерянно заорал вслед им Влад.

– Нам тоже? – так и продолжая стоять с поднятым кулаком, поинтересовалась Мурка.

– Э-э… вам нет… то есть… – судорожно сглатывая, выдохнул Влад. Мурка метнулась к нему, вырвала из рук пистолет, сдернула с предохранителя, прицелилась… и пуля вскопала землю у самых ног беглеца. Тот заверещал, по-заячьи подпрыгнул и помчался быстрее, в один миг обогнав товарища.

– Ты что делаешь, дай сюда! – завопил Влад, пытаясь отобрать у Мурки пистолет.

– Так это ж травматика, что я, не вижу? – фыркнула девчонка. – Кисонька, держи их, уходят!

И в этот момент Нюрочка страшно закричала и, прижимая обе руки к животу, рухнула наземь.

– Что? – Влад бросился к ней, кинувшаяся в погоню Кисонька резко тормознула. – Что с тобой?

– Болит! Живот болит! – простонала Нюрочка, и ее скорчило в рвотном спазме.

– Флягу, быстро! – Мурка метнулась к рюкзаку, Влад сунул горлышко Нюрочке в зубы. – Пей! Похоже на отравление… Пей, говорю!

Нюрочку вывернуло наизнанку.

– Не смотри… Некрасиво… – простонала она между спазмами.

– Не дури! – рявкнул Влад. – Пей давай! Больше! – он подхватил Нюрочку на руки. – У меня в сельсовете лекарства! – И с Нюрочкой на руках бегом рванул по тропинке. – Вещи заберите-е!

Мурка и Кисонька потрясенно переглянулись.

– Может, «Скорую»? – завопила вслед Кисонька, но Влад уже исчез.

– «Скорую» долго… Из Острополя… – пробормотала Мурка. – Что это вообще все было-то?

– Вряд ли местные поклонники Нюрочки бегают за ней с автоматами. Мы все-таки во что-то вляпались, – с видом абсолютной покорности судьбе заключила Кисонька.

Мурка зашипела разъяренной гадюкой и принялась собирать вещи. Рюкзак Влада неподъемной тяжестью обвис на плечах. Кисонька подобрала лопаты, металлоискатель и добычу, и как два вьючных мула девчонки потащились через лесок.

– Сейчас до мамы доберемся, пусть она решает, вызывать «Скорую» или нет, – пропыхтела Мурка.

– Может, она уже вызвала – Влад с Нюрочкой должны были мимо пробежать, – таким же тоном запыхавшегося ежика выдохнула Кисонька. Лес, который утром они прошли насквозь за двадцать минут, теперь тянулся и тянулся, будто впереди кто-то «подсаживал» новые деревья у них на пути.

За кустами послышался шорох, и испуганный голосок Грезы Павловны пролепетал:

– Сейчас, Машенька, сейчас… Пейте, пейте!

Близняшки швырнули оборудование на землю и ринулись в кусты. Мама стояла на коленях посреди полянки рядом с брошенным оборудованием – металлоискателем, лопатками, совком, – и ее отчаянно тошнило. Испуганная, но совершенно здоровая Греза Павловна отпаивала ее водой.

– Девочки, слава богу! А то я не знала, что делать: то ли Машеньку поить, то ли за мобилку хвататься! – вскричала старушка, завидев выскакивающих из кустов девчонок. – Ее надо срочно уложить. У меня лекарства есть.

– Ага, Влад уже потащил в сельсовет Нюрочку, – сестры подхватили маму с двух сторон под руки. – А где Леша и Рюша? И Николай Дмитриевич?

– Ой, им первым, самым первым плохо стало! – запричитала Греза Павловна.

– Тут кто-то должен остаться, – пробормотала мама. – Вещи…

– Фиг с ними! – рявкнула Мурка.

– Нет-нет, я останусь! – Греза Павловна замахала руками. – Раз я до сих пор на ногах, значит, обошлось. А кто-нибудь за мной вернется!

Спорить было некогда. Наполовину волоча, наполовину поддерживая маму, они проскочили деревню. Из хаты вылетел встревоженный дед Арсений.

– А где Грезочка… Павловна? – выпалил он.

Мурка только головой мотнула в сторону леса. Дед отстал. Девчонки втащили маму по лестнице, уложили на кровать, заметались… Мама слабым голосом давала указания: косметичка с лекарствами, таблетки, вода. Наконец она облегченно вздохнула и заснула.

– О-о-о! – близняшки также облегченно выдохнули, и обе плюхнулись на Муркину раскладушку.

– Мужики с автоматами на фоне вот этого, – Мурка кивнула на маму, – светлое пятно!

– Это потому, что ко всяким мужикам с автоматами мы привыкли, а чтоб мама болела – нет, – прошептала в ответ Кисонька. – Обычно это она с нами возится, когда мы болеем.

Так, а чтобы сейчас сделала мама на их месте?

– Надо посмотреть, что с остальными. И забрать Грезу Павловну. – Мурка решительно поднялась, сестры выскользнули за дверь. Заглянули в комнату к Нюрочке. К Владу. Подергали запертую дверь организаторов, постучали. Ткнулись к Леше и Рюше. Побежали на кухню. Промчались по первому этажу. Никого. В сельсовете никого не было.

– В Острополь, в больницу уехали, – неуверенно предположила Кисонька.

– Пешком ушли, – буркнула Мурка. – Все машины на месте.

– И мобильники не отвечают, – Кисонька поочередно набрала Нюрочку и Лику и выслушала четкое и раздельное, как для умственно отсталых, сообщения о недоступности абонента.

– В душе смотрела?

Мурка молча направилась к бывшему председательскому кабинету, за которым пряталась комната отдыха. Больше всего она удивится, если обнаружит там напевающую Нюрочку. Но проверить надо. Мурка распахнула дверь…

– Что, никого? – окликнула ее Кисонька.

– Кое-что есть, – после долгой паузы ответила Мурка. На диванчике в комнате отдыха, небрежно, словно по забывчивости брошенный, валялся тот самый бинокль, что они оставили в заброшенном доме.

Глава 13 Байки у костра

Ветер трепал костерок, разведенный у стены заброшенного дома. Видать, раньше здесь жили местные сельчане, а как построили крепостицу, так их отсюда и погнали. Ледяной осенний ветер гулял над оставленным хозяевами огородом, крутил жухлые коричневые листья. Тяжелая туча волочилась по небу, цепляясь за крепостицу вислым брюхом, и оттого сумерки казались еще темнее. Катерина протянула дрожащие от холода пальцы к огню.

– Дмитро, а… мама? – шепотом спросила девочка.

Дмитро долго молчал, потом медленно покачал головой. Катерина беззвучно заплакала.

– А… Рузя? – наконец спросил Дмитро.

Теперь уже Катерина покачала головой.

– Сам-то хоть расскажи, как спасся? – Савка палочкой выкатил из золы репки, выкопанные на брошенном огородике. У Дмитра в тряпице оказались хлеб и сыр.

– Господь спас, – щепотью выбирая белые крошки, прочавкал Дмитро. – На доброго человека вывел.

– Добрый? – вскинулась Катерина. – Маму с Рузей по доброте убили, пана дьяка, Янко-подмастерья…

– Про пана дьяка я не знал, – глухо ответил Дмитро. – Думал… Он же лицо духовное! – тоскливо пробормотал он. – И Янко тоже?

– Он меня защищал, – не отрывая глаз от огня, прошептала Катерина.

– А меня вот добрый пан защитил! – зло бросил Дмитро. – Я через крышу на улицу выскочил, а те хлопцы… ну, что маму… – он вдруг часто-часто заморгал глазами и отвернулся, неловко пробурчав: – Костер слепит.

Не отрывая глаз от огня, Савка согласно покивал: конечно слепит, еще как!

– Они за мной побежали… – Дмитро незаметно отер глаза рукавом.

Черный дымок курился над костром – совсем как тот дым, что клубами поднимался над пылающим Киевом, кружил по улице, точно по громадному дымоходу. Задыхаясь и захлебываясь слезами, Дмитро бежал сквозь это черное марево, а в голове стучало только: «Мама! Мамочка!» Она осталась там, на дворе, и ничем его дурацкий выстрел ей не помог. И вмиг исчезли все, с кем только что, ну вот только же что ели хлеб с молоком: и старая ворчливая Рузя, и дьяк-учитель, и вредная сестренка. А по пятам за ним гонится смерть!

– Хватай мальчишку! Вот он! – на несколько голосов разом орала смерть, и сапоги бухали за спиной.

Дмитро наддал – и выкатился прямо под копыта коня. Взметнулась окровавленная сабля… но сзади уже налетели, навалились, скрутили руки… Два дюжих казака вздернули Дмитра над землей:

– Попался, щенок!

Дмитро понял, что – все. И смирился. Надо только чуть-чуть перетерпеть. Сперва ужас, боль, а потом… он будет вместе с мамой. Она еще недалеко, он догонит ее, она обнимет его своими теплыми, ласковыми руками и скажет: «Все, маленький, все уже закончилось, мы вместе, все будет хорошо…»

– Ну и что это вы творите? – донесся с высоты густой, чуть ленивый бас. – Всегда ли так воюете – вдвоем на одного хлопца? Вот ужо подвиг!

С десяток глоток захохотало в ответ.

Зажмурившийся в ожидании неизбежной смерти, Дмитро приоткрыл один глаз. С высоты седла на него смотрел пан в богатом кунтуше. В опущенной руке сабля, за обнимающим толстый живот кушаком торчали пистолеты, а за спиной маячили конные да оружные казаки.

– Он товарища нашего подстрелил, пан полковник! – багровея от злости, выпалил один из Дмитровых поимщиков.

– Такие, выходит, товарищи у вас, что их хлопец подстрелить может, – насмешливо прогудел толстяк. Окинул Дмитра внимательным взглядом и серьезно поинтересовался: – Из чего – может, из рогатки? И что, насмерть?

Его казаки снова зареготали.

Внимательно слушавшая рассказ Катерина встрепенулась:

– А пистоль ты куда дел? Ты ж из немецкого пистоля стрелял?

Дым горящих улиц снова превратился в дымок костра, Дмитро зябко передернул плечами, огляделся: печеная репа в руках, тень от близкой крепостицы, прикрывающая их от глаз часового, мордаха сестрицы с сажей на щеке, приятель ее… и помотал головой:

– То-то, что стрелял! Зачем с разряженным пистолем бегать? – пробурчал он. – А у тех, кто за мной гнался, меня полковник тогда забрал. Это потом я узнал, что мой пан полковник да ихний друг друга на дух не выносят и гадят один одному. А тогда меня один из конных на седло взял, с ними я из Киева и уехал.

– С теми, кто маму нашу убил, – во второй раз повторила Катерина.

Дмитро мрачно уставился в огонь.

– А сама-то… – наконец пробормотал он. – Пана Косинского раньше как нахваливала, только доброго от него ждала.

– Не дождалась, – зло вытирая нос кулаком, всхлипнула Катерина. – С той поры и поумнела. А ты, сдается, ум как раз и потерял. Видать, он у нас один на двоих был!

– Вот упертая девка, ну чисто ослица! – теперь уже возмутился Савка. – А ты сама по-другому сюда попала? И я тоже!

– Нас силой увели, – подтверждая мнение о собственном упрямстве, процедила Катерина.

– Оу-у! – Савка в отчаянии стукнул себя кулаком в лоб. – А его как? Или надо было сказать: «Паны казаки, а убейте меня, будьте такие ласковые, тогда сестрица моя довольная будет», так?

– И вовсе не так! – завопила Катерина. – Я такого не говорила! И не думала даже!

– Так никто ж и не сомневается, что ты не думала, – кротко заверил ее Савка. – По-твоему выходит, тебе тоже не годится за теткой Оленой от Охрима прятаться!

Разъяренная Катерина запустила в него недоеденной репкой. Парень поймал ее на лету и немедленно вгрызся сам.

– А чего это ты за него заступаешься? Или у самого язык отнялся? – выпалила она.

Дмитро отвернулся от сестры и уставился в огонь. Савка сунулся поближе, вглядываясь новому другу в лицо…

– Ой, лихо! – вскричал он, по-бабьи всплескивая руками. – Ты гляди на него! Он и сам стыдится, что живой остался!

– Так я еще вчера думал, из нашей семьи я один живой, – продолжая глядеть в огонь, прошептал Дмитро.

– В вашей семье ни одного умного! – прочавкал Савка. – Разве что гусь, – он кивнул на пасущегося вместе с остальными гусями Белого. Гусь гоготнул и впервые поглядел на Савку благосклонно. – Ничего, теперича я с вами. Я вам дурить не дам!

– Тоже мне, умник-разумник! – буркнула Катерина и слегка принужденно поинтересовалась: – А полковник твой, он толстый такой?

Дмитро кивнул.

– За меня он тоже вроде как заступался. Хотя если б не тетка Олена… – Катерина устало вздохнула.

– Да он не злой, полковник-то! – оживился Дмитро. – Голодом не морит, одежа у меня справная. Узнал, что я зброяр, так и вовсе я в уважении стал. Оружия у него богато, с походов привезено. Я починил все, в порядок привел. Мы сперва к полковнику на хутор заезжали – поболе нашей киевской садыбы будет! Дочки у него… ничего так, славные, только гордые, – Дмитро сбился на невнятное бормотание и отвернулся. – А потом он меня сюда, в Острополь забрал, говорит, тут работы и не сосчитать, а мастера – кто пропал, а кто откупился.

– А что ж здесь гусей пасешь, ежели такой большой человек при пане полковнике? – ехидно вопросила Катерина. – Любимую пистолю поломал али шаблюку криво наточил?

– И ничего не криво! – разозлился Дмитро. – Это чтобы не привлекать внимания. Думаю я здесь!

Катерина и даже Савка уставились на него с интересом.

– А что, когда он думает, это так заметно? – поинтересовался у Катерины Савка. – Народ сбегается?

– Да раньше он вроде с гусями думать не мог, наоборот, от гусей ему завсегда мысли отшибало, – прикинула Катерина.

– Развеселились они – было бы чему! – раздраженно фыркнул Дмитро. – Чего непонятного: раньше мы дома жили, а теперь я при зброярне сплю, там все на виду! Враз пристанут: что делаю да почему не работаю… А мне пан полковник дело важное поручил, тайное! – физиономия Дмитра налилась осознанием собственной важности. – Сказал, ежели выполню, наградит.

– Дочку за тебя отдаст? – еще ехиднее поинтересовалась Катерина.

– Сестру мою поищет, вдруг живая! – рявкнул Дмитро. – А она, глядишь ты, сама нашлась – вот как бы ее теперь снова потерять?

– Ты это… со словами поосторожнее, – прервал обиженное молчание Савка. – За ней Охрим гоняется… тот самый, который на вашу садыбу пришел.

Дмитро прикусил губу как от острой боли.

– Если все у меня выйдет, я с паном полковником поговорю – никто тебя пальцем не тронет, – пообещал он.

– А что ты для полковника сделать должен, чтобы такой клад заслужить? – Савка насмешливо кивнул на Катерину, та в ответ надулась.

– Вроде как велено никому не говорить, – пробормотал Дмитро, а потом скроил таинственную рожу и … вытащил из-за пазухи бумажный свиток.

– Ни в жизнь не догадаетесь, что тут! – торжественно держа свиток на ладонях, провозгласил он.

– А спорим – догадаюсь? – вдруг очень странным голосом сказал Савка.

– Да что ты врешь? – обиделся Дмитро.

– А давай так – если скажу, как оно выглядит, ты мне расскажешь, что оно такое. Ничего не утаишь, полковник там или не полковник… – и, не дожидаясь Дмитрова согласия, выпалил: – Рисунок, как дите малевало: палочки всякие, черточки и «Острополь» наискось написано.

Дмитро развернул свиток и поглядел, словно впервые увидел. Потом поглядел на Савку, снова на свиток, для разнообразия – на сестру. И кивнул:

– Ну что ж, и правда не слишком хорошо нарисовано… Только не дите то вовсе и не черточки… А пошли покажу! – наконец решительно выпалил он и, сунув свиток обратно за пазуху, принялся забрасывать костер землей.

Прячась в тени крепостицы, они обогнули холм. Гусь двинулся за ними – и не отгонишь, пришлось Катерине завернуть его в полу Дмитрова жупана, скрывая светящиеся в темноте перья. Прямо у часового под ногами трое ребят скользнули к крепостной стене. Дмитро предостерегающе прижал палец к губам и нагнулся к каменному основанию крепостицы.

– Пан полковник запретил без него туда лезть, да уж ладно… Один, другой, третий… – принялся отсчитывать он.

Камень беззвучно провалился в глубь стены. Выделяясь в темноте лишь еще большей чернотой, у самой земли открылась дыра. Узкая, взрослому толком и не втиснуться. Белое в темноте лицо Дмитра придвинулось близко-близко, и одними губами он шепнул:

– Давайте, там невысоко, – и юркнул в дыру.

– Ты гляди – и снова дырка! – беззвучно выдохнул Савка. – Доля, мабуть, нынче у меня такая, – уже привычно ухватил Катерину за руку. Она тихонько свистнула гусю – сторожи! – скользнула в дыру, поболтала ногами. Савка отпустил ее руку…

– А-а-ах! – Катерина приземлилась на корточки и торопливо отскочила в сторону – знает она уже эти дырки, сейчас сверху такое польется али посыплется… Ничего не полилось, только сверху сиганул Савка… и в тот же миг вспыхнул свет в потайном фонаре, выхватывая из темноты Дмитрову голову – словно одну, без тела, все остальное пряталось во мраке.

– А раньше ты его запалить не мог? – пробурчал Савка.

– Раньше я его искал, – наставительно сообщил Дмитро. – Пошли!

И они пошли. Недалеко и недолго. Скорее побежали – по кургузому, как Катеринина косица, наклонному проходу, в котором даже им пришлось двигаться пригнувшись. Больше всего это походило на земляной карман, а то и вовсе на медвежью берлогу. Разве что пол был утоптан до каменной плотности, а стены заглажены. Пещерку наполнял неумолчный гул, а стены дышали влагой.

– Мы тут прям над речкой! – Дмитро похлопал по стенке.

– Здесь, значит, – мрачно кивнул Савка.

– Так я и говорю, речка…

– Я не про речку! – оборвал его Савка. – Чуешь, Дмитро… У меня бабка цыганка была, – вкрадчиво начал он. – Хочешь, скажу, что от тебя пану полковнику надобно?

Огонек свечи чуть подрагивал в потайном фонаре, а по стенам земляной пещерки сновали тени – и голос Савки звучал загадочно-загадочно:

– А захотел тот пан, чтоб придумал ты, как вам с ним сам-друг, без помощников да втайне, спустить сюда – что? Бочонки? Сундуки?

Дмитро аж попятился, с опаской глядя на Савку:

– Ну так… Бочонки. С порохом. Ежели осада… Я уже почти придумал! – выпалил он. – Блок надо сделать, легкий, и веревку с крюком али с сеткой – подцепить да вниз спустить. На самом краю ямы собираем – простой он! – а как спустим, так и разбираем, будто и не было ничего. А как доставать, так снова собираем… – голос Дмитра звучал все тише и тише, под конец превратившись в невнятное бормотание.

– Дмитро, – прочувственно сказал Савка, – ты ж умный. Порох – сюда? – тень от его руки взметнулась к своду, сползла по стенам.

Словно очнувшись, Дмитро огляделся по сторонам, прислушался к гулу воды за стеной пещеры и поморщился – судя по физиономии, он и сам задумывался, что тут для пороха не место:

– А если не порох, что тогда?

– Добычу. Взятку пан гетман хочет дать – королю Жигмонту да панам-князьям, чтоб самому вместо Острожского князем стать! – стиснула кулачки Катерина.

– Глупости не мели – повсюду тебе эти взятки мерещатся! – отрезал Дмитро. – Видел я ту добычу – с паном полковником ходил. Ее в замке, в большом зале собирают и казаки сторожат, пока еще с городов не все свезли, – глухо сказал он. – Как соберут – так и дележ будет. Там и меха драгоценные, и сукна, и мебли! Разве что коров с гусями за стеной пасут.

– Коровы, гуси, мебли, – согласно покивал Савка. – А золото? Каменья? Перлы?

– Откуда знаете? – после недолгого раздумья мрачно спросил Дмитро.

Савка с Катериной переглянулись.

– Понимаешь… Так вышло… – промямлил Савка.

– Мы в гетмановской поганой каморе сидели! С дыркой! А он и не знал! – выпалила Катерина.

– До ветру сходить не могли – вот нужно вам было только в панскую дырку свои дела справлять? – проворчал Дмитро.

– Мы… мы там суп ели! На пиве! – протестующе вскрикнула Катерина.

– Во как! Затейники вы… – насмешливо приподнял брови Дмитро. – А если и так? Что мне, о тех хлопцах заботиться, что на нас напали? Чтоб они без награбленного не остались? Хочет пан полковник самую дорогую добычу припрятать, та и грець с ним!

– А гетман? – губы Катерины сжались в тонкую злую линию. – Это он тех хлопцев на Киев привел, он им волю обещал, жизнь без панов. А сам просто хочет стать паном вместо других! На маминой да Рузиной крови, на нашем с тобой сиротстве! А ты ему помогать станешь? А знаешь, что еще мы в той каморе подслушали? – вкрадчиво продолжила Катерина. – Что мастеров, которые для пана гетмана эту ухоронку ладили, уже и в живых нет.

– Что, так и сказал? – недоверчиво переспросил Дмитро.

– Да, так! – выпалила Катерина.

– Ну, не совсем… – одновременно промямлил Савка. Катерина устремила на него гневный взгляд, а он, точно извиняясь, развел руками: – Но намекнул!

– Ах, намекну-ул! – ехидно протянул Дмитро. – Как ты мне сейчас… намекаешь, что как только я добычу припрячу, тут-то мне и конец выйдет? А обратно кто, по-вашему, ее доставать будет? Сам пан полковник разом с паном гетманом? Много они в блоках понимают! Без меня не обойдутся. Даром, что ли, пан полковник меня в подмастерья вывести обещал, а после и в мастера! Он меня от смерти спас, кормил-поил, да и тебя, сама говоришь, защищал. И мне предать его – как-то не по-людски выходит. Да и не знаю я, что с той добычей делать!

Глава 14 Пропавшая экспедиция

– Не знаю… Может, ты что-нибудь придумаешь?

Мурка с Кисонькой глядели друг на друга в легком офигении. Ну да, сюда они приехали вроде как экстремальным туризмом заниматься… Но не до такой же степени экстремальным, когда сперва на туристов нападает корова, потом аквалангист, потом мужики в масках, потом вся группа травится, а все отравившиеся исчезают без следа!

– Может, это вещество настолько ядовитое, что они просто того… разложились? – слабеющим голосом предположила Кисонька – Ты тут не видела маленьких кучек серого пепла? Или бурой слизи?

– Сдурела?! – рявкнула Мурка, и сестры, не сговариваясь, рванули к маме в спальню. Марья Алексеевна спала. Лицо ее было измученным, но она тихонько посапывала, и в бурую слизь превращаться не собиралась. Близняшки побрели обратно.

– Надо Грезу забрать… – начала Мурка и смолкла. Из окна второго этажа отлично просматривалась въезжающая в село процессия. Дед Арсений вел свою лохматую лошадку, в седле восседала Греза Павловна. Следом вышагивала бодливая дедова корова, по самые рога навьюченная имуществом экспедиции: торчали ручки металлоискателей, с боков свисали мешки с лопатами и добычей. При этом корова вовсе не пыталась взбрыкнуть, а выступала солидно и важно, осознавая значимость своей миссии. К забору хаты вымелась сперва дальняя бабка, а потом и ближняя, по очереди одарили Грезу Павловну ненавидящими взглядами. Греза Павловна спорхнула в объятия деда и заспешила к встречающим ее на ступеньках девчонкам:

– Ну и как они?

– Мама ничего, – промямлила Кисонька. – А остальные… никак. А точнее, никого.

– Деточка, если я учу тебя говорить на иностранных языках, это не значит, что ты должна разучиться изъясняться на родном, – строго объявила Греза Павловна.

– Мы не можем сказать как они, потому что в сельсовете никого нет! – вытянувшись по-военному, отрапортовала Кисонька.

– О, наверное, в ближайшую больницу уехали! – Греза Павловна взялась за мобилку.

Близняшки в очередной раз переглянулись и направились в бывший председательский кабинет. Кисонька уселась за стол, Мурка приткнулась на диванчике, поглядывая на валяющийся рядом бинокль, словно тот мог укусить.

– Когда Греза дозвонится до больницы в Острополе – их там не окажется, – Кисонька не спрашивала, она утверждала.

– Может, тут еще есть деревни поблизости. Или из райцентра «Скорую» вызвали. Потому и машины остались, – прикинула варианты Мурка.

– «Скорая» доехала, пока мы с тобой тащили маму до сельсовета? И забрала сразу шестерых пациентов? Плотно же они туда набились – как шпроты в банке. Влад был здоров, он бы точно поехал следом на своей машине. Но машина здесь. – Кисонька в задумчивости побарабанила пальцами по столу. – В любом случае, агрессивный аквалангист и камуфляжники с автоматами в картину пищевого отравления не вписываются.

– Греза местным ментам позвонит. Когда убедится, что ни в одной окрестной больнице Нюрочки нет, – предположила Мурка.

– Они не приедут, – покачала головой Кисонька. – Подумаешь, проблема – компания отдыхающих куда-то делась! Нагуляются и вернутся. А если мы про автоматчиков расскажем, нас за сумасшедших примут.

Детективы «Белого гуся» знали: если это похищение, вероятность найти похищенных живыми уменьшается с каждым потерянным часом.

– Работаем, – Мурка решительно хлопнула ладонью по подлокотнику. – Это наша Нюрочка нашей Грезы Павловны, и ее нельзя хватать как свалившееся с дерева яблоко! Пусть положат, где взяли!

– А если Нюрочка замешана? Мы же действительно о ней ничего не знаем, – засомневалась Кисонька.

– Тогда наша только Греза Павловна, и мы не позволим ее обижать всяким Нюрочкам, – хладнокровно внесла поправку Мурка. – Пока Греза на телефоне, надо обыскать комнаты организаторов.

Сестры снова поднялись на второй этаж, Мурка вытащила подаренную Вадькой отмычку и принялась ковыряться в замке Ликиной комнаты. Отмычка скрипела, дверь тряслась, Мурка морщилась – Вадька такие вещи проделывал бесшумно, а главное – быстро.

– И не посоветуешься с ним… – пропыхтела Мурка. – У них там занятия, он мобилку отключает.

– Как дверь открыть?

– Как дело раскрутить!

– Давай друг с другом посоветуемся, – настороженно поглядывая на лестницу – не появится ли кто, – предложила Кисонька. – Что мы знаем? – и сама себе ответила: – Мы записались на эту поездку через чат потомков. Нюрочка в чат даже не заглядывала, мы с ней и Грезой на словах договорились.

– Но поехать предложила она, – злобно сдувая мокрую от пота челку, процедила Мурка и снова накинулась на дверь, словно надеялась если не отпереть замок, то проковырять в ней сквозную дырку.

– Пока я не предложила, она ничего не предлагала, – невнятно, но по существу высказалась Кисонька. И полезла через мобилку в Интернет. – Хочу посмотреть, где еще, кроме нашего чата, поездку за кладом предлагали. А знаешь… похоже, что нигде. Его, похоже, вообще сразу сняли.

В этот момент замок наконец сдался и пусть не с тихим клацаньем, как у Вадьки, а скорее с судорожным всхлипом, открылся. В одном конце комнаты обнаружился надувной матрас с брошенными сверху мужскими вещами, в другом – просто гнездо, свитое из ветровки, юбки и свитера.

– Как сказала бы Греза Павловна: фи, Николай Дмитриевич не джентльмен! – заключила Кисонька. – Он на матрасе, а Лика прямо на полу спит.

– Ее сумки нет, – просматривая немногочисленные вещи, пробормотала Мурка.

Кисонька кивнула. Если девушка куда-то идет, она редко бросает сумку, ведь там столько нужных вещей: от мобилки до помады. Разве что клад копать они все отправились без сумок. Но сейчас Нюрочкина сумка валялась на кровати, а вот Ликиной не видно… Это, конечно, не доказательство – но настораживает! Похоже, Лика ушла по своей воле, а вот Нюрочка – нет.

– Нас они хотели выгнать. Нас они не ждали, так что пришлось отдать нам свои кровати. А Влада? Помнишь, мама спрашивала…

– Вроде бы от него избавиться не пытались, – неуверенно припомнила Мурка. – Он тоже приехал сюда по рекламе в чате. А Леша с Рюшей? Ты в них кого-нибудь с чата опознала?

– Они почти не разговаривали.

– Тогда пойдем и посмотрим. – Мурка решительно направилась к комнате спортивной парочки.

– Когда-то мы были маленькими и наивными и думали, что в чужих вещах рыться нехорошо, – ностальгически вздохнула Кисонька, глядя, как Мурка вскрывает замок.

– А теперь мы ведем расследование и думаем, как бы не попасться, – отрезала Мурка.

– Если организаторы разместили рекламу только в чате потомков… значит, они рассчитывали не на туристов, а на кого-то конкретного, кто обязательно увидит их объявление и заинтересуется. Это не мы – нас они старались отвадить, а Греза с Нюрочкой, получаются, совсем случайные люди. Хотя зачем тогда у нас вообще взяли деньги? Нелогично… – Кисонька мотнула головой: не стоит и пытаться сразу разобраться во всем, подождем, пока появится больше фактов. – Значит, целью были Влад или Леша с Рюшей.

– Влад, – распахивая дверь, заключила Мурка. И кивнула на брошенные на пол старые одеяла с кучками вещей вместо подушек.

Кисонька кивнула. Допустим, им постельное белье отдали Лика и Николай Дмитриевич, допустим, один запасной комплект был… а Грезе Павловне и Нюрочке кто комфорт обеспечил? Получается – вот… Стали бы Леша и Рюша отдавать свои постели, если бы были такими же туристами, как все? А собственно, кто – все?

– Если Леша с Рюшей и организаторы в сговоре, значит, сюда никто не должен был приехать… кроме Влада! А Влад – это клад!

Мурка энергично закивала. Не то чтоб она считала самого Влада таким уж сокровищем… просто он единственный среди них профессиональный кладоискатель!

– Дверь, которая выпала! В комнате Влада! – вспомнила Мурка. – Похоже, Лика с Николаем Дмитриевичем устроили обыск, пока Влад был в душе. – Мурка покосилась на отмычку. Приятно сознавать, что кто-то вскрывает замки еще хуже, чем она, – у нее хотя бы дверь осталась на месте. – А тем временем дед Арсений показал нам дорогу до сельсовета… и наше появление поломало план.

– И они начали… импровизировать? Только как-то странно: аквалангист накинулся на Нюрочку, автоматчики в лесу… Это были Леша с Рюшей? Почему тогда они сбежали? – Кисонька припомнила, как парочка в камуфляже вдруг дернула обратно в лес. – Молоко! Нас отравили. Но… Тоже бред: нам, Грезе Павловне, Владу ничего, а Леша с Рюшей, мама и Нюрочка отравились?

– Остатки должны быть на кухне! – Мурка помчалась вниз по лестнице.

На пороге сельсовета Греза Павловна давала указания деду:

– Сенечка, я в вас верю, вы заставите их осознать всю серьезность ситуации! Что значит – «еще вернутся»? Нюрочка не могла просто взять и уйти! Скачите – и возвращайтесь с победой! И с участковым!

Дед лихо отсалютовал своей даме и стукнул пятками в бока лошаденке. Тряской рысцой лошаденка проскакала по деревне, шустрая корова помчалась следом, посчитав это хорошим поводом для прогулки. Греза Павловна махала вслед кружевным платочком. Силуэт всадника на лохматой кобылке скрылся за лесом, Греза Павловна трепетно вздохнула, промокнула платочком уголки глаз и направилась на кухню. Оттуда донесся звон посуды и… испуганный вскрик.

Вжимаясь в стены, близняшки скользнули к кухонной двери.

– Ось ты, кошелка старая, и попалась! – торжествующе провозгласил каркающий старушечий голос.

– Позвольте! Я не юная дева, но с сумками, торбами и тем более кошелками не имею ничего общего! – отрезала Греза Павловна, но голос ее испуганно дрогнул.

– А ничего мы тебе бильше не дозволимо! И без того много воли взяла… корова недоенная! – с искренним наслаждением добавила оппонентка.

– Что вы себе позволяете!

– А шо хочимо – то и дозволяемо! Наша воля! – вмешалась вторая старуха.

Мурка и Кисонька заглянули в кухню бывшего сельсоветского буфета. Грезу Павловну зажали у допотопного холодильника с ручкой как у игрового автомата в Лас-Вегасе: дерни посильнее – выиграешь колбасу. Ближняя и дальняя старухи отрезали Грезу Павловну от выхода. Холодильник трясся, Греза Павловна старалась сохранять невозмутимость.

– Понаехали тут, клады ищут! Казала я, шо хрена найдут, ось они одного старого хрена и нашли – деда нашего! Чи мало, шо у него жинка была фифа городская – продавщица с райцентра. Так знов городскую завел!

– Это доказывает, что у Сенечки отличный вкус! – отрезала Греза Павловна.

– А ось я зараз тебе палкой-то прическу попорчу! – замахнулась клюкой дальняя бабка.

– Тогда я уж заодно испорчу и маникюр и вцеплюсь вам в физиономию! – отважно объявила Греза Павловна.

– Увидеть свою учительницу в драке – такая экзотика! – закатила глаза Кисонька.

– Маникюр – серьезная угроза, – невозмутимо объявила Мурка. Близняшки одинаково лениво привалились к дверным косякам и с интересом разглядывали раздухарившихся старушек. – Она ногти затачивает и покрывает ядом. Одна царапина – и чудовищная смерть в муках.

– Деточка! – возмутилась Греза Павловна.

Бабки поглядели на Грезу Павловну, на девчонок, на Грезу…

– Отож! – мрачно пробурчала ближняя. – Така гадюка, ничего ее не берет.

Одинаково хищным движением близняшки скользнули в кухню, мгновенно оказавшись возле старух.

– А что именно должно было взять? – вежливо поинтересовалась Мурка.

Бабок ее вежливость почему-то напугала – они попятились, врезались в холодильник, холодильник на них рыкнул, бабки шарахнулись…

– Участковому пожалуюсь! – пригрозила ближняя.

– А на что? – еще больше заинтересовалась Мурка.

– Побили! Искалечили! Спасите! – завопила дальняя бабка.

– А синяки где? – Мурка все больше напоминала погруженного в занимательную проблему исследователя.

Вошедшая в раж бабка аккуратно стукнула себя клюкой в глаз.

– Что вы делаете? – Греза Павловна схватилась за щеки.

– С ума сходит, – хладнокровно объявила Кисонька, опуская мобилку. – Для участкового удар выглядит как-то неубедительно, – разглядывая абсолютно целый глаз, заключила она. – А вот для психиатра… – Кисонька продемонстрировала экран мобилки, где бабка раз за разом дергала клюкой.

С несвойственной возрасту шустростью дальняя бабка попыталась вырвать телефон, но Кисонька мгновенным движением спрятала мобилку в карман джинсов.

– Еще проверить остатки утреннего молока – это ж вы туда что-то подмешали, верно? – прикинула она.

– А якщо и мы – ничего не найдешь, вылила я все и крынки помыла! – с торжеством выпалила ближняя старуха.

– Бабушки, ну что ж вы на одни и те же грабли – а еще деревенские! – Мурка страдальчески вздохнула… и включила аудиовоспроизведение уже на своей мобилке. Бабки прослушали собственные слова и насупились.

– Не мы, а ты! Хоть в то меня не втягивай, и так из меня якусь сумасшедшую сделали, – пробурчала дальняя.

– И не я, внучка моя – Анжелика! – с явной гордостью за такое красивое внучкино имя выпалила ближняя бабка. – Вы шо, знов там на свои телефоны пишете? Она ж не со зла! Хлопец ей понравился, а он все больше с отой, городской девкой… – судя по недоброму взгляду на Грезу Павловну, имелась в виду Нюрочка. – Ось она и попросила у меня травок… таких… желудок чистить. Казала, не хочет, шоб он с городской девкой до лесу шел, а хочет, чтоб вернулся, а внучка моя тут как тут… Я ей казала: вернуться-то он вернется, ажно прибежит, а толку тебе с него такого? А она: дай да дай… Я и дала. А там думаю, в другой горшок теж подсыплю – шоб оця фифа не по лесу с дедом нашим прогуливалась, а с дому выйти не могла! – она ткнула узловатым пальцем в Грезу Павловну.

– Вам бы маникюр тоже не помешал, милочка! Хотя, боюсь, его придется делать садовыми ножницами, – участливо заметила та.

– Лика хотела напоить молоком Влада – но вот сюрприз, он не пьет молока! – вмешалась Кисонька. – Греза Павловна пила молоко, которое принес дед Арсений.

– Козел старый! – дружно объявили бабки.

– То-то вы за ним бегаете… простите – ковыляете. Желаете скотный двор расширить? – невинно обронила Греза Павловна.

– Таким образом, появилась неучтенная крынка с молоком… и травками, – одаривая уже всех трех старушек грозным взглядом, возвысила голос Мурка. – Которые и выпили Леша с Рюшей. Атака автоматчиков захлебнулась… молоком. Благодаря ревнивой старушке-диверсантке. Прикинь, как Леша с Рюшей офигели! Они всего лишь должны были притворится больными, оторваться от остальных, надеть камуфляж и напасть на… гм… ослабевшего Влада. А вместо этого Владу хоть бы что, зато сами они отравились!

– Ну и где они все? – устало спросила Кисонька. – Леша, Николай Дмитриевич, внучка Анжелика… и Влад с Нюрочкой?

– А они не выходили! – снова дружно объявили бабки. – Та шо мы вам, врать будем, колы мы у вас там в телефонах, – увидев скептические лица девушек, подхватила дальняя. – Вы только участковому не показывайте, а то он давно мне грозился… – бабка осеклась и тут же зачастила: – Не выходил никто, точно, в оба глаза глядела! – бабка на всякий случай пощупала ушибленный глаз. – Зашли, а обратно не вышли.

– Навить якщо б через окно на ту сторону, до машин вылезли, мы б их все едино потом увидели! – подтвердила ближняя бабка. – Куда им оттудова – хиба шо в речку?

Речка. За сельсоветом. В сельсовет вошли – и никто не вышел. Весь сельсовет – и все его нынешние обитатели, кроме самих Косинских и их гостей, – был большой ловушкой для кладоискателя Влада… который наверняка что-то знал о кладе Косинских!

– Он говорил насчет поисков у реки. На карте организаторов все осмотренные ими участки были возле реки. И аквалангист, – задумчиво пробормотала Кисонька. – Владов компьютер у нас, – не обращая больше внимания на старушек, она кинулась вон из кухни.

– Как ты его откроешь – Вадька еще часа три мобилку не включит? – заорала вслед Мурка.

– Ничего, есть тот, кто всегда на связи! – донеслось уже из коридора.

– Бабушки! И Греза Павловна, конечно… Не можете вести себя прилично – марш по домам! Увижу, что вы снова из-за мальчи… из-за дедушки ссоритесь – рассержусь. Сильно. – И, подкрепив внушение грозным взглядом, Мурка умчалась вслед за сестрой.

Бывший кабинет председателя Кисонька облюбовала под штаб – на столе уже стояло два включенных ноута, ее и Владов. Мурка ухватила свой планшет, нацепила наушники и подключилась в чат. Кисонька как раз заканчивала объяснять ситуацию Большому Боссу.

Некоторое время экран оставался пустым, потом по нему побежали строчки:

«Итак, милые леди, первая ваша попытка съездить в отпуск завершилась минами в аквапарке, вторая – массовым исчезновением людей. Если соберетесь в Лондон – предупредите заранее, чтобы мы успели эвакуировать королеву».

Мурка опасливо поглядела на Кисоньку – лицо у сестры вдруг стало как у несправедливо обиженного ребенка… а потом закаменело точно у статуи. Она сдернула наушники, швырнула их на стол и пересела на диван.

– Эй, он вовсе не имел в виду, что не хочет тебя видеть! – вскричала хорошо знавшая сестру Мурка. – Он сказал только то, что сказал. Пошутил, – и безнадежно добавила: – Придурок.

– Меня больше… меня вообще не интересует, что он имел в виду, а что нет! – холодно отчеканила Кисонька. – Не волнуют его глубинные переживания, эмоциональный настрой или проблемы с желудком. От него требуется только и исключительно открыть компьютер Влада – и ничего больше! – и Кисонька отвернулась от экрана.

– Ну-у-у во-от! – Мурка безнадежно уткнулась лбом в ладонь. Тут похищение… а Кисонька вся в сложных чувствах к Большому Боссу. И не объяснишь ему, что он наделал – парни все тупые, а этот еще и англичанин, и к тому же компьютерный.

«Ты комп Влада открыть сможешь или нет?» – мрачно поглядывая на отвернувшуюся Кисоньку – даже затылок сестры выражал смертельную обиду! – набрала Мурка.

«Привет, Мурка! Конечно смогу! – и прежде, чем Мурка успела обрадоваться, добавил: – Часов через десять. Сама понимаешь, подбирать пароль к компу незнакомца – это долго».

– Я же говорю, тупой! – прорычала Мурка. – Может, их прямо сейчас убивают!

– Влад часто пароль меняет? – глядя в пространство, вдруг спросила Кисонька. – Потому что если здесь менял… – она вдруг потянулась к ноуту Влада и быстро набрала что-то в окошке пароля. Ничего не произошло. – Тогда так… – и снова кружочки невидимого пароля пробежали в строке. Экран мигнул… и загрузил заставку. Во весь экран появилась фотография уплетающей борщ Нюрочки.

– Думаю, не стоит спрашивать, какой был пароль, – пробормотала Мурка.

«Ого! Возможно, я вам и не нужен?» – отписался Босс.

– Похоже, что нет! – процедила Кисонька, недобро глядя на экран.

«Вы еще вдвоем друг на друга обидьтесь, и фиг с ними, с похищенными!» – отстучала Мурка.

«За что обижаться на меня?» – удивился Босс.

– Ну вот уж действительно не за что! – фыркнула Кисонька.

Босс подождал, понял, что ответа не будет, и с неловкостью, чувствующейся даже в печатных строчках, попросил:

«ОК, пустите меня к его данным». – Компьютер Влада словно сам собой ожил, и по экрану побежали колонки файлов. – «Эту карту принесли организаторы?» – на экране возникла уже виденная современная карта с нанесенными сверху изображениями замка и уже копаных участков вдоль реки. – «Она тут не одна». – И на экране замелькали изображения. Еще одна современная карта. Карта XIX века. Потом XVIII – с надписями на русском – и другая, чуть постарше, еще на польском. И всюду – Острополь, Острополь.

– Не знаю, как организаторы, а Влад всерьез интересовался этой территорией, – покивала Мурка.

Новая страница распахнулась на экране. Даже не карта, скорее план, нарисованный достаточно четко, но все же не самой умелой рукой – человек, намалевавший это, явно не был картографом. Карту сканировали очень тщательно, так что казалось, чувствуешь зернистость пожелтевшей бумаги и ее потрепанный край. Небрежные, даже грубые движения торопливого пера, пятна от чернильных брызг: замок, ломаная линия стены вдоль реки, сторожевая крепостица на… на холме? Если это, конечно, холм… И жирно выделенный крест на стыке между крепостью и стеной, у самой реки. Карта была старая, может, того самого 1592 года, когда тут стоял воинский табор Косинского.

«Еще придумай, что предок лично ее рисовал!» – мысленно посмеялась Мурка.

«В этой коллекции явно не хватает снимков из космоса, – критически объявил Босс. – Сейчас…» Мурка не сомневалась, что снимки из космоса появятся и именно сейчас. Это было вполне в духе Большого Босса.

«Есть специальная программка для совмещения старинных карт с современными», – снова застрочил Босс.

Ага, и это тоже – что у него, что у Вадьки какая-нибудь программка есть всегда. Мурка иногда удивлялась, что Вадька ест сам, вместо того чтоб написать программку для вилки с ложкой. И для желудка заодно. Вот они с Кисонькой такие разные – если не считать внешности! – а нравятся им практически одинаковые парни. Ну если не считать того, что Вадька простой и понятный психованный айтишник, а Большой Босс – такой же психованный, такой же айтишник, только английский и загадочный. Хотя где-нибудь в Уэльсе Вадька тоже вполне мог проканать за загадочного.

Изображения на экране начали перемещаться. Старинная карта заполнила весь экран. Карта XVIII века легла сверху, они словно сплавились, более древний чертеж проступил сквозь более поздний. Новая карта словно перетекла дальше, чертеж менялся, менялся… Исчезали замок, стена, сторожевая крепостица, и возникали современный Острополь, заброшенное село, сельсовет… и только жирный крест у холма проступал сквозь все изменения рельефа.

– Ну хоть что-то соблаговолил сделать! – нарочито-презрительно бросила Кисонька.

– Думаешь… это и есть то самое место, где спрятан клад Косинского? – не обращая внимания на ее слова, обалдело уставилась на экран Мурка.

Дверь председательского кабинета распахнулась, и на пороге появилась Греза Павловна.

– Девочки, вы что-нибудь выяснили? Только не притворяйтесь! – Греза Павловна предостерегающе вскинула ладонь. – Я отлично помню, как вы нашли мою украденную мебель. Я ни одной секунды не верю этим глупым старухам! Если Нюрочка не выходила из сельсовета – куда она могла деться?

– Знаете, Греза Павловна, – откликнулась Мурка, – а глупые старухи, может, и правы. Если Нюрочка там, где мы думаем… она могла из сельсовета и не выходить.

На созданной Большим Боссом карте начерченный четыреста лет назад крест лежал прямо у сельсовета, на холме.

Глава 15 После поражения

Холм замело, потом, как случается зимой, мороз спал, и сугробы осели ноздреватыми комками. На крышах легла легкая пороша, так что крепостица на холме теперь блестела, точно праздничный сладкий каравай, выпеченный теткой Оленой на Рождество. Высокие крепкие кони шли шагом, осторожно пробираясь сквозь рыхлый снег.

– Кто-о идет? – голос часового звучал долго и протяжно, а под конец сбился на кашель – влажный холод студил грудь.

– Посланец ясновельможного князя Острожского! – звонко ответили снизу и, словно эхом, тоже разразились кашлем.

– Поня-атно, – уже себе под нос, разочарованно пробурчал часовой. – Проиграли, значит.

Неспешной рысцой посланцы поскакали по замковой дороге – крепостная стена защищала от ветра, и можно было уже опустить воротники кожухов.

– Гей, Охрим! Здорово, Охрим! – покрикивали встречные, узнавая приехавшего с посольством казака. – Ну як воно там?

– Ну як-як, задавили нас… Мы в поле возами отаборились[38], а ци клятые ляхи… – он покосился на едущего рядом посланника и поправился: – храбрые вояки их милости пана князя Константина Острожского да их милости пана князя Александра Вишневецкого… на конях внутрь прорвались да нас и повыковыривали. Пушки взяли, песьи дети, хоругви, панов-товарищей поубивали без счета!

– Три тысячи. И двадцать шесть пушек, – буркнул посланник. – Ежели посчитать.

– Не три вовсе, то вы, ляхи, для чести себе прибавляете! – немедленно заспорил Охрим.

– А пан гетман-то что? – перебили его идущие рядом с конями посольства люди.

– А нету больше у нас пана гетмана! – залихватски ответил Охрим.

– Убили?! – ахнул кто-то.

– Нет, скинули! – с ленцой ответил Охрим. – Пан князь велел пана Кшиштофа боле за атамана не иметь, ну мы и подписались, кто писать умел. А пан Кшиштоф пану князю крест целовал в послушании находиться и размирья боле не чинить, – с важностью объявил Охрим, явно повторяя слышанные где-то слова.

Верховые въехали на замковый двор. Сонный замок зашевелился под зимним одеялом снега, ожил, на галереях замелькали люди, двор начал наполняться народом. По замковой лестнице, колыхая толстым чревом, еще выросшим за зиму на лакомствах тетки Олены, тяжеловесно сбежал пан полковник, оставленный в замке за главного. Катерина накинула стеганую кацавейку, ноги в колючих шерстяных чулках сунула в деревянные башмаки и выскочила из кухни следом за Оленой. После тепла разогретой печки резануло холодом, но Катерина ввинтилась в толпу, подныривая под локти, а кое-где и проползая между ногами, пробилась в первые ряды. Через мгновение рядом оказался Савка, кольцо людей заколебалось, и под ноги взрослым мячиком выкатился Дмитро – на нем был плотный кожаный фартук, не иначе как прям из зброярни прибёг.

Охрим спешился, только посланник Острожского остался верхом, звучно откашлялся и, развернув изукрашенный печатями свиток, торжественно провозгласил:

– «Я, Кшиштоф Косинский, на это время гетман, и мы сотники, атаманья, все рыцарство Войска Запорожского, сознаемся, что, несмотря на великие добродейства ясновельможного пана Константина княжаты Острожского, воеводы киевского, маршалка земли волынской, старосты володимирского, которыя его милость оказывал всему войску; а мы, забыв об том, не мало огорчения и убытков причинили как самому ему и деткам его, так слугам и подданным; а их милость поступки наши, как христианские панове, нам простит. Обещаем и присягою своею утверждаем убытков и кривд не чинить, оружие, взятое в замках, городах и державах, их милостей вернуть; также вернуть хоругви, лошадей, скот и движимое имущество, взятое в имениях их милостей; отправить от себя челядь обое плоти, имеющуюся при нас…»

– Что ж, добычу вернуть придется? – со смешком прошептала Катерина Савке на ухо.

– Дура! – прошипел в ответ тот. – Теперь ты сама вернуться можешь!

– А как же Дмитро… – растерянно начала Катерина.

– А у Дмитра свои дела! А у тебя – свои! – рявкнул Савка. Дмитро, отлично видный в первом ряду толпы, в сторону Катерины даже и не глянул, будто нет ее тут. Катерина только фыркнула – ну раз он так…

– «А ежели мы неправильно присягнули, то скарай нас, Господи Боже, на душах и на телах наших, в настоящем и будущем веке![39]» – Чтение закончилось, посланник наконец спешился, отвесил полковнику поклон и вручил свиток. Тот вгляделся в текст внимательным оком, подкрутил ус, горестно крякнул… и отвесил ответный поклон:

– Все исполню неукоснительно! Да и мне по зиме дармоедов тут не надобно! Эй, кто тут с фольварков панских – собирайтесь, с паном посланником поедете!

– Я! – Сильный тычок в спину выкинул Катерину прям под парадное крыльцо, пред очи пана посланника с паном полковником. – Мне… можно?

– Ты чьих же будешь? – благосклонно обронил княжеский посланец.

– Я… ничьих! – запротестовала Катерина. – Тут при кухне, а так вольная я, с Киева! Тятя-покойник сотником был!

– Так разве про тебя договор тот писан? Там про слуг панских, а кому ты нужна нынче в Киеве? А ну марш на кухню, ишь, сотниковна! – И полковник махнул рукой, словно отгонял муху.

Посланник промолчал, явно не собираясь спорить из-за никому не принадлежащей девчонки. Катерина растерянно уставилась на полковника, а тот уже перевел взгляд на Олену:

– А вот тебе ехать придется, про тебя особо прописано! – полковник кивнул на свиток. – Родня у твоего старого пана сильная – до самого князя дошли, так хотят заполучить его бывшую кухарку! Эх, жаль-жаль… – в словах толстого полковника прозвучало искреннее, от всей широкой души сочувствие. – Жаль мне твоих каплунов, Олена, да что ж поделаешь. Давай, напоследок употчуй нас с паном посланником, а там сбирайся – и Царствие тебе Небес… То есть с Богом в дальнюю дорогу! Остальные – а ну разошлись! Геть отсюда, дел разве нет? – Полковник повернулся, скрипнув каблуками, и, доверительно наклонившись к посланнику, громким шепотом сообщил: – Кухарка прямо золотая! А поросят каких запекает – румяных, как девушки, сок так и брызжет! А закуски какие! И на королевской кухне подобного нет, уж поверьте моему слову! Жаль терять такую… – Тяжелая дубовая дверь захлопнулась, отрезая голоса. Неистовый галдеж толпы взвился над внутренним двором, так что стая ворон сорвалась с замковых крыш и закружила, добавляя птичий грай в человеческие вопли. Но вот грозно рявкнул сотник, галдеж не то чтоб стих, а стал помаленьку спадать, как прилив неизбежно сменяется отливом, люди начали разбредаться, даже такие захватывающие вести не могли остановить обычную жизнь замка: ведь мычала в загонах недоенная скотина, и горел огонь в кузне. Пока негромко, вразнобой застучали молоты, скользнул в ворота зброярни Дмитро, растворился в толпе Савка, а на замковой галерее проворные девки уже волокли тазы да кувшины – пану посланнику умыться с дороги. Лишь одна женщина застыла посреди двора, точно Лотова жена, что соляным столпом оборотилась. Выбившаяся из-под платка полуседая прядь стегала по лицу, но женщина словно не чуяла этих оплеух ветра. На запруженном людьми дворе вокруг нее возникло пустое пространство – вольно или невольно, люди сторонились ее, как живые обходят уже умершего. Катерина постояла… и шагнула в этот невидимый круг, тронув тетку Олену за бессильно повисшую руку:

– Бежать тебе надо!

Олена перевела на девчонку глаза, пустые, как казачий котел после ужина, поглядела на нее, точно не узнавая, а потом болезненно усмехнулась, и ее крупная мозолистая рука потрепала Катерину по волосам:

– Не выпустят. – Голос ее был под стать заснеженному двору – полон тяжелой зимней тоски. – Да и на что? Права ты, дивчинка. Ты в своем Киеве была и вовсе ни при чем к нашим волынским делам, беда ни за что ни про что пришла в твой дом, а я среди тех, кто ее принес. Вот и расплата.

– Не по чину расплата, – жестко усмехнулась Катерина. – Пан гетман Косинский за все дела свои разом сейчас из рук пана князя Острожского чашу примирения принимает: за княжеское здравие выпьет да на перины мягкие в княжеском замке спать пойдет, а с тебя родичи твоего бывшего пана заживо шкуру сдерут.

Тетка Олена вздрогнула, в глазах ее мелькнул затравленный ужас – и вместе со страхом вернулась и жизнь.

– Кожух теплый есть? Еды в дорогу собрать сможешь? – требовательно спросила Катерина. – А к ночи… – она с силой дернула женщину за руку, заставляя наклониться, и зашептала на ухо.

Глава 16 Ночной переполох

Ночь опустилась на взбаламученный замок. Стихала дневная беготня, встающие ни свет ни заря скотники уже устраивались на лавках, а кто и прямо на присыпанном сеном полу, жались друг к другу, обогревая промозглый каменный зал теплом своего дыхания. Счастливцы, имеющие право ночевать на кухне, выгребали золу из печей, ловя остатки исходящего от нее тепла. В парадном зале еще пылал громадный камин и слышались лихие возгласы – пан полковник пил мировую с посланником князя, но и они уже выдыхались, и позевывающие слуги выдергивали из постелей набитые углями грелки и засовывали бормочущих панов старшину под нагретые перины.

Пошатывающийся Охрим брел к крепостным воротам:

– Сюда того клятого посланца везти Охрим хорош, а пить с их старшинскими милостями рылом не вышел? Та и грець с вами, паны гордовитые, что я, сам выпить не могу? Еще как могу! – Его ноги сами собой выписали лихой крендель в снегу, подтверждая, что может, и еще как, – замковая стена выскочила навстречу и заботливо подставила захмелевшему казаку бугристую каменную грудь, к каковой он и приник и погрузился в раздумья: на что было и вовсе покидать гостеприимный шинок за замковой стеной? Воспоминания оказались не из приятных – Охрим охлопал себя по бокам: ни за пазухой, ни в поясе, ни даже в сапоге не оказалось и монетки. Тяжко вздохнув, он отлепился от стены и, кивнув караульному у ворот, поковылял дальше в замок. Снежок скрипел под сапогами, эхом отражаясь в опустевших замковых улочках, садился на шапку белой пушистой оторочкой, легкий морозец покусывал грудь под удальски распахнутым кожухом, выгоняя из тела хмельную расслабленность, а мысли делая трезвыми и мрачными.

Два года он таскается за Косинским по Волыни и Киевщине – а как был голотой, так и остался: ни в старшину не выбился, ни кошель не набил. Так и не поделенную добычу, где была и Охримова доля, посланец Острожского увезет, да навряд ли обратно по панским имениям раздаст, в княжью казну положит.

– Большие паны завсегда свое возьмут. И чужое тож не забудут, – пробурчал Охрим, снова приваливаясь к стене. Путь, обычно недлинный, теперь казался бесконечным, как путь в татарскую неволю. Хоть бы кто на двор вышел, плечо подставил, так нет же, пусто, как в крестьянском амбаре по весне. – А простому казаку по зиме хоть с голоду помирай!

Скрип снега всколыхнул тишину. Охрим поглядел на свои сапоги, убедился, что они здесь, а значит – идет не он.

– Ось ты-то мне и поможешь до постели добраться! – серьезно объявил он и шагнул вперед – из проулка меж сараюхами на двор у замкового колодца.

– Чтоб после жалеть не пришлось! – прозвенел голосок, и от колодца мышиным скоком пробежала девчонка. Слишком большая – почти до колен – кацавейка скрывала фигуру, нос девчонка кутала в платок, но Охрим ее сразу узнал! Охрим языком пошерудил на месте выбитого деревянным башмаком зуба. Как не узнать ту, из-за кого даже середь дурней, что пошли за паном Косинским, Охрима называют самым дурноватым! Когда Киев брали, много кого ранили, но одного Охрима подстрелил мальчишка! И утек! Да разве кто помнит, что это хлопцы его упустили? Все помнят, как пан гетман девку у Охрима отнял – будто Охрим ее сверх положенной доли добычи взять хотел! Жлобом нынче кличут, жмотом, а то и вором. И грошей нема, и обозвали. Вот Охриму и пекло за все свои беды до малой сотниковны добраться. Ну а после того как девка на гусятне на него напала… только и оставалось, что бегом за паном гетманом на бой с Острожским, чтоб не слушать, что «нашего Охрима не то что гуси заклюют, та й куры загребут». Бой Косинский проиграл, и вовсе без добычи остались. Охрим сам не знал как, но был готов поверить, что и тут клятая девка виновата!

Охрим проводил девчонку недобрым взглядом, но следом не пошел – та нырнула на поварню, а связываться с теткой Оленой ему даже сейчас не хотелось. День-два – посланник Острожского уедет, и тетка с ним, тогда он до поганки и доберется! А вот с чего это она ночь-полночь бегает? Охрим с интересом уставился на другой конец замкового двора.

Молодой хлопец сплюнул вслед убежавшей девчонке, повернулся на каблуках и, зло давя снег подошвами добротных сапог, зашагал прочь.

– Сдается, хлопче, и тебя ця лазутчица Острожских достала! – покрутил головой Охрим, уже позабыв, и что сам выдумал историю про лазутчиков, чтоб заставить караулы гоняться за клятой сотниковной, и что после победы лазутчики в крепости князю больше не нужны. – А сам-то ты кто таков будешь? – Неожиданно тихо и легко он перемахнул колодезный двор и углубился в запутанную паутину проулков.

Хлопец шел торопливо, сильно подавшись вперед, словно ломился навстречу урагану, и не оглядывался. Охрим невольно ухмыльнулся: вот так и он когда-то уходил от родительской хаты, отправляясь на Сечь, – бегом и не оглядываясь. Хлопец, сдается, на лихое дело идет! Острое предчувствие удачи, что перекроет все недавние беды, охватило казака.

– А вот поглядим, кто над кем потом надсмехаться будет: вы над Охримом, али Охрим над вами! – погрозив кулаком кому-то неведомому, прошептал казак и, прижимаясь к стене, заспешил следом.

Мальчишка уверенно петлял проулками, так что Охрим, всегда считавший себя в замке человеком своим, начал понимать, что запутался. Только рисующаяся на фоне неба осанистая башня донжона не давала сбиться с пути. Хлопец свернул за очередной сарайчик… поспешающий за ним Охрим отпрянул: средь хозяйственных построек обнаружился захламленный дворик, а во дворике – пара тощих и унылых волов, запряженных в груженную с верхом телегу. Рядом маялся дядька, такой же понурый, как его волы: и худая свитка на тощем теле, и усы, похожие на крысиные хвостики, и фонарь в руке – все уныло обвисло. Тени от огонька в фонаре стремительно носились по двору, то сжимаясь в комок, точно прячется кто-то, то вырастая на стенах амбаров в жутких чудищ.

– Все загрузили, дядька? – торопливо спросил хлопец.

– Волов-то моих, кормильцев, мне вернут? – не отвечая на вопрос, сам спросил дядька, и было в его голосе глубочайшее неверие в такую удачу, точно спрашивал он по обязанности, ни в малой мере не надеясь, что и впрямь увидит своих волов еще раз.

– Да на что они нужны? – хлопец и дядька словно сговорились менять вопрос на вопрос.

– Но вот понадобились же! – кивая на груженую телегу, буркнул дядька. – Слышь, хлопче… Може, я того… с тобою поеду? За воликами своими пригляжу.

Хлопец взобрался на телегу, подхватил вожжи… наклонился и положил руку дядьке на плечо.

– Поверь мне, дядька… Вот не надо тебе со мной ехать! – проникновенно сказал он. – Целее будешь!

– Та шо мне самому целому быть, ежели волов нема? Разом с жинкой и детьми по весне с голоду помирать? – тоскливо вздохнул дядька, и его худая свитка и вислые усы снова затрепетали на ветру. – Ты хоть на дорогу гляди, хлопче, щоб волики мои, риднесенькие, не покалечились, – безнадежно попросил он. – Може, фонарь возьмешь?

– Ты что, дядька, сбрендил? – хлопец аж отшатнулся. – К пороху с огнем?

– Зброяр, а пороха боишься, – пробурчал дядька.

– Потому и боюсь, что зброяр, – наставительно сказал хлопец и решительно оборвал разговор. – Хватит уже болтать! Цоб-цобе! – негромко прищелкнул он языком и тряхнул вожжами. Тощие волы напряглись так, что сквозь шкуру аж ребра проступили, и стронули проседающую под грузом телегу с места. Дядька мучительно сморщился, телега заскрипела и покатила – не к главным, а к задним, почитай что потайным (хоть все и знали, где они), воротам замка.

Затаившийся Охрим черной тенью перемахнул площадь. Фонарь в руках у дядьки дернулся, тени снова заметались, то взбегая по стенам, то обрушиваясь в снег, но казак уже скрылся во мраке. Прячась в густой тени домов, он скользил следом за неторопливо катящей телегой, и сердце колотилось, как даже в бою не бывало. Груженая телега с порохом, а хлопец – зброяр, и только что этот зброяр встречался с той самой девчонкой! Уж не он ли так ловко в Киеве с пистолем управлялся? И куда он нынче порох-то везет, да еще целую телегу?

Скрипя так же уныло, как ее хозяин разговаривал, телега доехала до задних ворот замка. Высунулся караульный, ворота открылись, и, едва протиснувшись сквозь узкие створки, телега выкатила из замка. Охрим метнулся к воротам.

– Что за телега? – рявкнул он на закрывающего створки караульного. Тот сперва дернулся, оглянулся… но, увидев простого казака, зло сплюнул под ноги:

– Чего орешь, нибы ты тут сотник? Тебе что за дело?

Дать бы ему раза, да только кулачищи у караульного не жиже Охримовых будут, а подозрительная телега уезжает все дальше…

– А такое мне дело, что я тож выйти хочу! – с пьяной важностью объявил он. – Надо мне… в шинок!

Караульный принюхался:

– Ты ж с шинка идешь!

– А я в другой шинок! – повисая на створке, требовательно выпалил Охрим.

– Бо в первом больше в долг не наливают? – засмеялся караульный. – Иди уж, бедолашный…

Охрим ринулся в воротный проем. Шаг, другой – ночная мгла скрыла его от глаз караульного, пошатывающаяся пьяная походка сменилась упругим шагом. Хмель еще кружил голову, но азарт погони оказался сильнее – Охрим побежал, как бегал в разведке, быстро и бесшумно. Телега не успела укатить далеко – она негромко поскрипывала по дороге вдоль крепостной стены. В лунном свете отчетливо рисовался темный силуэт правящего волами хлопца. Тот все так же не оглядывался. То ли шибко уверен, что ничего худого случиться не может, то ли, наоборот, так напуган, что даже озираться не осмеливается. Охрим прекратил прятаться, тем паче что и негде – ночная дорога была пуста. Телега вдруг встала. Охрим заметался… и сиганул прямо в сугроб, наваленный у обочины. Хлопец поднялся на телеге во весь рост и впервые огляделся по сторонам. Охрим вдавился в сугроб – снег сыпался ему на спину, маскируя темное пятно на белом. Хотя мальчишка назад почитай что и не глянул, вперед уставился, на замыкающую внешнее кольцо стен новоустроенную деревянную крепостицу. Будто высматривал там чего. Видать, углядел, потому как снова дернул вожжи… заставляя волов сойти с укатанной дороги. Волы упирались и не шли, мальчишка спрыгнул с телеги, пошел рядом… Уговорил-таки упрямую скотину свернуть на обочину! Ты гляди, а снега-то на той обочине почитай что и нет – расчищено!

Охрим приподнялся, беззвучно отплевываясь набившимся в рот снегом. А ведь хлопцу кто-то помогает, не в одиночку же он и телегу загрузил, и обочину придорожную почистил. Сгибаясь в три погибели и чуть не пластаясь по дороге, Охрим двинулся следом. Телега то и дело проваливалась колесами в рыхлый снег, заставляя несчастных волов тянуть, чуть не выскакивая из шкуры, а хлопца изо всех невеликих сил толкать телегу. Охрим бросил быстрый взгляд на крепостицу – пусть тамошний часовой и в другую сторону, за стены, глядит, но волы протестующе мычат, телега скрипит, хлопец пыхтит так, что его небось самому князю Острожскому в его ставке слышно – а караульный будто оглох! Окликнул бы хоть! И вот тут Охрим понял, что караульного на вышке вовсе и нет! Луна в черном небе высвечивала крепостицу всю, насквозь – никого.

Тем временем телега доскрипела почитай до самой стены – и встала. Бока волов раздулись и тяжело опали. Охрим снова предусмотрительно рухнул в снег и даже прикопался – холодные комья сыпались за шиворот, набивались в сапоги, но еще не покинувший его хмель и жадное нетерпение не позволяли мерзнуть.

– Все, все уже! – хлопец соскочил с телеги, похлопал вола по костистой спине. – Потерпите еще чуток, сейчас все разгрузим, легче станет, обратно пустые пойдете!

Он направился к телеге… но взялся вовсе не за бочонки, а за проложенные вдоль бортов длинные рогожные свертки. Размотал рогожу, аккуратно и бережно раскладывая прямо на снегу струганые бревнышки, рейки, просмоленную веревку. Теперь уж хлопец и вовсе не глядел по сторонам – все его внимание сосредоточилось на работе. Прячущийся в снегу Охрим изумленно глядел, как точно по воле колдуна у крепостной стены вырастает странное сооружение с противовесом. И казалось оно знакомым! Видал он уже похожее в походе на Туретчину. Именно на такой вот штуке спускали с высоченной стены турецкого бея для переговоров с вставшими под крепостью казаками. Только та раза в три поболе была, да на верхушке стены, а тут хлопец ладит у самого подножи – разве под землю что спускать собрался? Долго гадать Охриму не пришлось – невеликое свое сооружение хлопец собрал быстро и сноровисто, точно не раз уж делал это. Подергал одну опору, другую, посмыкал свисающую веревку… наклонился и прижал каменюку в стене! Заскрипел камень, и прямо у ног его разверзлась дыра!

И вот тут Охриму стало все ясно!

– Вот так, не думая не гадая, ляпнешь, да и в точку попадешь, – поднимаясь из снега, сказал казак, и голос его в ночной тишине прозвучал как гром. Хлопец крутанулся на месте так стремительно, что не удержался на ногах и уселся в снег. Охрим неторопливо пошел к нему, оббивая об колено смушковую шапку. – Казал я – лазутчики, а лазутчики и есть!

Взбивая сапогами снег, хлопец принялся отползать от надвигающейся на него темной мрачной фигуры. Лицо его исказилось ужасом, когда Охрим потянулся к висящей на боку сабле.

– Да что вы, дядька, какие лазутчики! – забормотал мальчишка, норовя отползти дальше – уперся спиной в стену и замер, глядя на Охрима, как мышь на кота. Несмотря на морозец по лицу его катил пот.

Охрим ухмыльнулся – трусишь, щенок! Еще б тебе не трусить!

– Я тут того… по повелению… пана полковника…

– Авжеж, авжеж! – издевательски согласился Охрим. С тихим зловещим шелестом клинок вылетел из ножен, льдисто сверкнул в лунном свете, и его остро заточенное жало потянулось к самому носу хлопца. Перепуганный мальчишка свел глаза в кучку, завороженно глядя на мерцающую перед ним смерть. – Полковник тебе поручил! Еще скажи – сам пан гетман Косинский! – Охрим звучно хекнул – и сабля ударила с оттяжкой.

– Да-а! – отчаянно заорал хлопец, перекатываясь по снегу. Клинок чиркнул по камню стены, высекая искру.

– А что тут такое творится? – раздался сзади тяжелый начальственный бас.

– Сообщник явился! – Охрим махнул саблей и отпрыгнул назад, защищая спину, и… замер. – Пан полковник? – потерянно пробормотал он.

На вытоптанной хлопцем с телегой да и самим Охримом тропке, заложив пальцы за кушак, стоял толстый полковник, и луна серебрилась на меховой оторочке его кунтуша.

– Опять безобразишь, Охрим? То до девчонки вязался, теперь до хлопца?

Охрим побледнел, потом покраснел, потом вроде даже посинел – то ли от пробравшего его холода, то ли от охватившей ярости.

– Пан полковник не разумеет! – голос казака срывался. – Я этого хлопца узнал! Догадался! Это он меня на Киеве в плечо подстрелил!

– Да что ты говоришь? Так это он тебя тогда? – и полковник захохотал, тряся пышным чревом. Подпрыгивали кисти алого кушака. Охрим наливался злостью, все больше походя цветом лица на тот кушак.

– Да пан же! – заорал он – казалось, могучий казак сейчас или разрыдается по-детски от невыносимой обиды… или по-взрослому пойдет пластать саблей направо и налево. – Я ж видел! Оцей хлопец… – он указал кончиком сабли на так и сидящего в снегу паренька, – встречался с отой дивчиной!

– Дело молодое, – философски заключил полковник. И с сомнением добавил: – Хотя для тебя, хлопче, навить сильно молодое. Нехай хоть усы вырастут, а потом уж с дивчинами-то хороводься.

– Да нет же! – снова заорал Охрим.

– Так не встречался? – снова переспросил полковник. – Я ж и говорю – рано ему еще!

– Встречался! – теперь уже Охрим орал так, что полковник невольно дернулся, опасливо огляделся по сторонам и замахал на Охрима толстыми лапищами:

– Тише ты, дурноватый!

– Я не дурноватый, я, може, в цей крепости единый разумный и есть! – изнемогая, выпалил Охрим. – С лазутчицей Острожских он встречался, которую мы еще летом по крепости ловили! Тут она, никуда не делась, курва! А под стеной – лаз! – Он ткнул саблей в сторону зияющей под камнями дыры, точно норовя проткнуть ее насквозь. – То они стену подорвать хотят! На телеге у хлопца порох! Глядите, пан! – и Охрим со всей дури рубанул по верхнему бочонку.

Лопнула держащая бочонок веревка, перепуганные волы замычали и дернулись, бочонок грохнулся в глубокий снег… и крышка его соскочила. Смешиваясь с серебром лунного света из него потекла… струйка серебра. Монеты и крестики, цепочки и перстеньки, и снова монеты, с едва слышным шелестом они сыпались в снег, точно рыбья чешуя вокруг стряпающей уху кухарки.

Глава 17 Сторож для клада

– Это не порох, – тупо глядя на сверкающее серебро, пробормотал Охрим. Губы у него едва шевелились, словно схваченные морозом. – Это ж… наша добыча! – прошептал он. И поднял потрясенные глаза на полковника. – Да как же, пан?

Полковник, словно извиняясь, развел руками. Охрим поглядел на полковника, на серебро в снегу, на крепостицу без часового…

– То ж… вы, пан! – выдохнул он. – То вы нашу добычу…

– Чего сразу я? – даже обиделся полковник. – У нас пан гетман головный! – И полковничья сабля хищной щукой вынырнула из ножен и метнулась к Охримовой груди.

Казак шарахнулся назад – полковничья сабля вспорола толстый кожух. Но Охрим уже крутанулся, уходя из-под удара. Сабли столкнулись. В ночи запела сталь. Казак вертелся волчком, подскакивал, плясал вокруг полковника, заходя то слева, то справа. Толстый полковник почти не двигался с места, лишь изредка переступая на полусогнутых ногах, а сабля порхала вокруг него, следуя легким движениям кисти – могучее чрево подрагивало каждый раз, как сабли со звоном скрещивались. Снег уже не хрустел – стонал под ногами сражающихся.

Охрим кинулся вперед, но сабля полковника взметнулась ему навстречу – полковник отшвырнул противника. Ноги Охрима разъехались, он едва не зарылся носом в снег – выправился, по-кошачьи стелясь над самой землей, попытался ударить противника в ноги. Толстый полковник взрыл снег носком сапога, ледяное крошево запорошило Охриму глаза, он не увидел, а лишь почувствовал приближающийся клинок, вслепую отмахнулся саблей.

– Ах ты ж падлюка! – рукавом отер лицо. – Жирнобрюхий! Каплунов всех сожрал – золота захотел, разом со своим гетманом! Предатели проклятые! – И Охрим ринулся в яростную атаку.

Удар! Еще удар! Не осталось ни умения, ни воинского мастерства, только сила и ярость. Сабля Охрима вздымалась и падала, точно топор дровосека. Полковник пытался огрызаться, но его защита была смята вихрем ударов. Из взмывающей над схваткой снежной пыли вынырнула перекошенная физиономия Охрима, сталь блеснула перед глазами полковника, толстяк пошатнулся и рухнул на спину, едва удержав в руке саблю. Охрим по-медвежьи вздыбился над ним, сабля косой молнией сверкнула над головой… Отчаянным усилием толстяк успел вскинуть клинок навстречу…

Гибкая темная фигура метнулась казаку в ноги, обхватила за сапоги и со всей силы рванула… Сабля скользнула вкось, Охрим взмахнул руками, как крыльями, пытаясь удержаться, и… рухнул прямо на полковника. Полковничий клинок вошел ему в грудь. На краткий миг Охрим завис над противником – лицо к лицу. Полковник толкнул клинок вперед и вверх – и кончик лезвия вышел из спины убитого. Изо рта Охрима плеснула кровь… и он обвис, в последний миг словно обнимая своего убийцу.

Некоторое время они так и лежали – вместе. Потом полковник коротко рыкнул – и свалил с себя тело. Опираясь на саблю, поднялся на колени. Замер, со свистом втягивая воздух. Дрожащей рукой сгреб горсть снега и прижал к лицу.

– Ничего… – отирая залитые чужой кровью щеки, прохрипел он. – Есть еще сила… Не ослабела рука… Живой еще полковник. – Он поднял голову – мокрые от пота волосы липли ко лбу, на щеках и шее оставались кровавые разводы. Нашел взглядом скорчившегося в снегу хлопца. – А ты, Дмитро, молодец. Помог. – Взмахом толстых, изукрашенных массивными перстнями пальцев подозвал мальчишку к себе. Тот метнулся к полковнику, подставил плечо… Толстяк навалился на худющего мальчишку так, что у того подогнулись колени, медленно, устало поднялся, постоял, пошатываясь. Повернул голову:

– Так с какой дивчиной ты встречался? – тонущие в пухлых щеках глазки подозрительно сощурились – словно стрелы глянули сквозь узкую крепостную бойницу.

– Да какая там дивчина – то ж сеструха моя! – мелко переступая под навалившейся на него тяжестью, залепетал Дмитро. – Та самая, что я отыскать просил! Мы как сюда, в Острополь, приехали, так я ее и нашел – кабы не пан полковник, так и не узнал бы никогда, что живая она, спасибо великое пану!

– Мне за шо? – недоуменно пробормотал полковник. Потом приосанился: – То-то… А як же, ежели б не я… Куда сейчас идешь, ты сестрице своей сказал? – в начальственном басе полковника прорезались вкрадчивые нотки, а его взгляд остановился на рассыпанном серебре.

– Да ни боже ж мой, пан! – истово замотал головой Дмитро. – А что до этого… – он тоже покосился на рассыпанное серебро. – Так пусть пан не беспокоится, мне и дела нет, что там. Мое дело приказы исполнять.

– И больше тебе ничего не надобно? – в голосе полковника мелькнуло презрение.

– Только служить пану полковнику, – твердо ответил Дмитро. – А с того мне в жизни счастье и выйдет.

– Ну так служи, – полковник оттолкнул хлопца и, тяжело, по-медвежьи переваливаясь, побрел к телеге. Рывком сорвал с верха бочоночек и поволок к подъемнику.

– Осторожнее, пан! – Дмитро метнулся наперерез. – Может, все ж покличем кого в помощь?

– Я тебе покличу! – пропыхтел полковник. – Сами… справимся. Торопиться надо. В замке посланник Острожских. А сам пан гетман Косинский теж вот-вот будет. Письмецо он прислал, перстнем запечатанное: отпускает его Острожский, ну а не отпустит, гетман наш и сам уйдет! Прибудет, спросит с меня, а ничего до сей поры не слажено! Так что шевелись, хлопче!

Дмитро покорно подхватил бочонок с другой стороны. Негромко позвякивая драгоценным содержимым, тот лег в ловко прилаженную сетку, Дмитро вцепился в противовес, потянул, подъемник закряхтел как от усилия, его опоры упруго изогнулись, и бочонок, нырнув в черную дыру, исчез во тьме. Дмитро дернул, сетка сама соскользнула с ноши – слышно было, как бочонок гулко бухнул о дно провала и покатился по уклону. Дмитро вытянул сетку обратно. Следующий бочоночек лег в нее, как младенец в люльку. И следующий, и еще один…

Полковник хрипел, срывая бочонки с телеги. Ладони Дмитра горели, мышцы, привычные сильные мышцы зброяра и кузнеца мучительно, до стона, ныли, ноги подкашивались, от череды бочонков мутилось в голове…

– Последний! Слышь, хлопче, последний! – прохрипел полковник над ухом. Дмитро даже не понял, что это значило. Последний бочонок скользнул в дыру, и только тогда Дмитро распрямился с хрустом в разламывающейся от боли спине. – Сундук остался… Да очнись, хлопче! – Дмитра потеребили за плечо. Он поглядел на телегу. Скрытый под бочонками сундук был могуч и массивен и попирал дно телеги кривыми ножками, похожими на ноги раскорячившегося рядом пана полковника. – Что стоишь, а ну, взяли!

– Так он же не влезет! – простонал Дмитро, глядя на это чудище.

– Так не влезет, – согласился полковник. – Придется тебе вниз спуститься. А я сверху подам. Заодно бочонки там вдоль стен раскатишь, чтоб грудой не лежали. Чуток осталось, до свету успеем!

Дмитро поглядел на сползшую по темному небосводу луну, настороженно покосился на дыру, на полковника…

– Только вы уж, пан, меня потом обратно вытащите!

– Та шо ты говоришь, хлопче! Твой подъемник нам еще не раз сгодится! – он кивнул на собранный Дмитром подъемник. – Давай уже лезь!

Дмитро еще недовольно посопел… и нырнул в дыру. Слышно было, как он там возится.

– Долго еще? – полковник волоком подтащил неподъемный сундук к дыре.

– Все! Спускайте, пан! – глухо донеслось из-под земли.

Веревка подъемника захлестнулась вокруг сундука, полковник боком завел его над дырой. Толчок, крепкий пинок ногой вдогонку, и, обдирая расписанные райскими птицами бока, сундук ухнул под землю.

– Тише спускайте, пан! Медленней! – гулко заорал Дмитро из дырки. Полковник вцепился в противовес. – Вот так! Ниже! Еще! Есть! Сейчас развяжу. – Веревка натянулась, задергалась, снова натянулась. – Все, пан! – донесся радостный возглас. – Готово!

– Ну, если готово… – негромко сказал полковник и… потянул из ножен саблю.

– Как-то… не по-доброму вы это сказали, пан, – вдруг раздалось из глубин.

Полковник мрачно поглядел в дыру. Умен, хлопец. Только то ему не поможет. Никто не должен знать тайну.

– Выходь, хлопче, – буркнул он. – Так оно… проще будет. И тебе тоже.

В ночи под крепостной стеной воцарилось долгое молчание.

– Пан, Христом Богом молю! Я никому не скажу, – отчаянно прошептали из дыры. – Я ж не предатель.

– То ты, – тяжко вздохнул полковник. – Про себя я ничего не скажу. Так что, выйдешь?

В дыре молчали.

– Как знаешь, – буркнул толстяк. – А твоей крови нет на мне! – и надавил на заветный камень в стене. Камень заскрежетал, и стена стала закрываться.

– Пане-е! – донесся снизу отчаянный крик. – Не нада-а-а!

Камни сошлись, и вопль оборвался. Зимний ветер посвистывал над землей, из-под распростертого мертвого тела, вымачивая снег, медленно расползалась темная в лунном свете лужа. То и дело косясь на закрывший дыру камень, полковник принялся разбирать подъемник:

– Сказал же, еще сгодится. А ты, хлопче, теперь без надобности, по второму разу я и сам соберу. Оно и лучше… – словно уговаривая себя, продолжал бормотать полковник. – В старину всегда так-то: мертвяка оставляли клад стеречь.

Полковник аккуратно уложил доски подъемника, смотал веревку. Взвалил мертвого Охрима на телегу, цокнул волам и, ведя своего коня в поводу, погнал их обратно к замку. Застрявшая меж досками телеги золотая монета выскользнула в щель и канула в снег.

Полковник не заметил. Он очень старался не оглядываться, но все же оглянулся, украдкой, словно прячась от самого себя, кинул взгляд к подножью стены. Луна безмолвно серебрила монолитный серый камень. Стояла тишина, разве что, если сильно прислушаться, можно было услыхать, как катит меж камнями свои воды неугомонная даже зимой стремительная река.

Глава 18 Дети в подземелье

По реке плыла лодка. Вся картина казалась комбинацией черного цвета: в черном небе – еще более черные облака, словно бока тюленей из атласно-черной воды выступают черные камни, берега – черные громады, камыш у берегов – черные островки, черное кружево нависающих над водой деревьев. Скользящая вплотную к берегу лодка тоже проступала черной рельефной аппликацией на черном фоне. И два человека в ней – один на веслах, второй на носу – казались черными: темные джинсы, темные ветровки, забранные под капюшоны волосы. Только смутно белели лица и руки. В руках у сидящего на носу была длинная и, видимо, тяжелая палка.

– Ближе к берегу давай! – прошипела Мурка. Кисонька налегла на весла, лодка тяжеловесно рыскнула туда-сюда и с шумом въехала носом в прибрежные камыши.

– Тихо ты! – шикнула на нее Мурка.

– Я не мастер спорта по гребле! – возмутилась Кисонька. Лодка наконец выровнялась и, раздвигая камыш, двинулась вдоль берега. Мурка встала.

– Думаешь, получится? – работая веслами, пропыхтела Кисонька.

– А варианты? Где-то в сельсовете, а может, рядом, наверняка есть проход к ухоронке нашего предка. Только вот мы его не нашли.

– Греза с бабками обещали еще поискать… – неуверенно напомнила Кисонька.

– Ой, брось – что они там найдут, хоть бы снова не передрались! – хмыкнула Мурка. – А Влад говорил, что его металлоискатель на четыре метра берет. По идее, все равно – вниз или вбок… – Мурка подняла металлоискатель на вытянутых руках и принялась водить им по нависающему над рекой береговому склону. – Надеюсь, он среагирует на автоматы. Там четыре автомата должно быть.

При условии, что эти самые автоматы сейчас там же, где и пленники. При условии, что предположение Влада верно и клад и впрямь прятали у реки. При условии, что Мурка и Кисонька все рассчитали правильно… а ведь в любом расследовании всегда бывают ошибки и ложные следы. Только сейчас ошибка запросто может стоить Владу и Нюрочке жизни.

Потревоженные металлоискателем комочки земли дробно шлепались в воду.

– У-у, дура тяжеленная! – голос у Мурки срывался, руки дрожали, металлоискатель все время соскальзывал вниз – и молчал. Не думал пищать, будто даже арматуры какой или проволоки рядом нет!

– Давай поменяемся. – Кисонька поднялась, лодка закачалась. Здесь берег нависал над водой нешироким козырьком. Движущаяся по инерции лодка вплывала в глубокую тень, сразу стало зябко, а темнота сгустилась такая, что Кисонька замерла, не решаясь шагнуть дальше. Металлоискатель с легким шорохом продолжал «причесывать» береговую стену.

– Так что, берешь? – страдальчески простонала Мурка и чуть откинулась назад, стараясь удержать так и норовящий завалиться вниз раструб… Металлоискатель вдруг словно провалился, под его тяжестью Мурка чуть не кувыркнулась через борт. Кисонька кинулась вперед, успев поймать ее за капюшон:

– Ты чего?

– Держи меня! Тут… кажется… дырка… – шаря металлоискателем перед собой, пропыхтела Мурка.

Кисонькина ладонь легла Мурке на губы.

– Тс с-с! – едва слышно выдохнула она. Лицо сестры оказалось близко-близко, Кисонька предостерегающе повела глазами. На воде дрожал едва заметный рассеянный отблеск света. На губах у Мурки расплылась довольная улыбка.

– Я же говорила, что металлоискатель поможет! – беззвучно, одними губами шепнула она. – Хотя и не совсем так, как предполагалось.

В четыре руки перехватили металлоискатель и бесшумно опустили его на дно. Едва-едва шевеля веслом, Кисонька подогнала лодку к самому берегу. Повела ладонью по земляному склону… рука провалилась, под пальцами была пустота. В глубине провала мерцал слабый рассеянный свет, очень похожий на отсвет фонарика. Верхний край дыры нависал прямо у девчонок над головой. Лодка вплыла в дыру и уперлась во что-то…

– Вода плещется, – гулко прозвучал чей-то голос.

– Она тут всегда плещется, – раздраженно ответил другой. Вверх взметнулся луч фонаря. Дыра в береговом склоне оказалась пещерой – перед самым носом лодки громоздились невысокие земляные валы, беспорядочные, словно после давнего взрыва. А позади этих валов металось пятно света и слышались голоса. Луч фонарика скользнул по своду и снова скрылся. – Хватит глупостей! – рявкнул незнакомый раздраженный голос. – К делу! Где-мой-клад?

– Понятия не имею!

– Врешь! – последовал звук удара и отчаянный женский крик:

– Прекратите! Не трогайте его!

Точно ласка в курятник, Мурка соскользнула на пол пещеры и мгновенным броском всползла на невысокий земляной вал. Зажмурилась – после темноты даже свет фонарика казался слишком ярким. Но и мельком брошенного взгляда хватило, чтобы оценить диспозицию.

Скрученные, как ветчина в сеточке, на земляном полу лежали Влад и Нюрочка. Фонарик светил Владу прямо в глаза, поэтому остальные терялись в тенях, в ореол света попадали только лица. Леша и Рюша – в камуфляже, но без масок, рассеянный свет поблескивал на одинаково зажатых под мышкой автоматах. Оба спокойны, невозмутимы, хотя им любопытно. Встрепанные черные волосы разметались по плечам Лики, в глазах разом ужас и восторг, она нервно кусала губу, взгляд метался между Владом и Нюрочкой. Зато Николай Дмитриевич походил на затравленную крысу – голова у него судорожно подергивалась, он смотрел в пол, не осмеливаясь взглянуть на остальных. И только лицо одного человека, единственного не знакомого Мурке, сияло торжеством. Он стоял в классической позе «отважного охотника»: в руке автомат, дуло картинно задрано вверх, нога столь же картинно попирает грудь связанного Влада, а в улыбке чистейшее, незамутненное наслаждение.

Влад слизнул кровь с разбитых губ.

– Спокойно, милая, – бросил он Нюрочке и сощурился, пытаясь отвернуться от направленного в глаза фонарика. – Все будет хорошо.

– Если ты своей девушке так врешь, с чего я должен тебе верить? – с издевательской укоризной протянул неизвестный. – Ничего не будет хорошо, ми-ла-я! Если твой парень не вернет мое золото! – яростно заорал он и снова съездил Владу по зубам фонариком. Свет заметался, а физиономия незнакомца яростно исказилась. Он сгреб Влада за драный ворот футболки, рванул к себе и заорал в лицо: – Ты украл его, ты! Где всё? Почему пещера пуста?

– А она была пуста? – Влад старался сохранять хоть какое-то спокойствие, и только сползшая по виску капля пота показывала, чего ему это стоило.

– Будто не знаешь! – рявкнул незнакомец. Он отшвырнул фонарик, вцепился Владу в футболку обеими руками и яростно его затряс. Скрученный Влад беспомощно болтался в его руках. – Ты! Не ожидал меня увидеть, да? Думал, тогда, год назад, утопил меня? Убийца, тварь! Ради золота!

– Ну да, тебе можно было раскроить мне лопатой голову, как только я это золото нашел. – Влад тряхнул головой, открывая прячущийся под длинной челкой тонкий шрам. – А мне защищаться, значит, как-то даже неприлично! – и судя по брошенному вкось взгляду, говорил он не для своего врага, а исключительно ради Нюрочки.

– Это сокровища моего предка! – надсаживая горло, заорал незнакомец и швырнул Влада наземь. – Ты не имел на них никакого права! Чтоб ты знал, я с самого начала не собирался делиться с тобой.

Вжавшаяся в земляной вал Мурка неодобрительно поджала губы: если вот этот тоже потомок Косинского – на фиг таких родственничков!

– А теперь тебе придется делиться с ними, – кивая на остальных, фыркнул Влад.

– Слышь, парень… – подбирая фонарик, прогудел Леша. – Оно, конечно, умно попытаться нас рассорить, но мы и так знаем, что этот вот – тот еще гад! – он кивнул на потомка Косинского, тот обиженно надулся. – Так что давай по существу. Целая пещера золота… Ты же не мог все потратить, верно? – вкрадчиво поинтересовался он.

– Не было никакой пещеры, – явно повторяя не в первый раз, сказал Влад. – Бочонок, который мы нашли, метрах в сорока отсюда…

– В пятидесяти! – рявкнул потомок.

– После того как у моего замечательного напарника не вышло меня убить, я его вытащил.

Потомок снова вцепился ему в ворот:

– А потом все остальное! У тебя в ноуте осталась копия моей карты! Ты забрал золото из пещеры!

– Я вообще ее не искал, эту пещеру! Я пока золото из бочонка выловил, меня сто раз спросили, что я тут делаю! То детишки какие-то, то парочки, то участковый местный! Я только и думал как убраться отсюда! Загрузил все что выловил в багажник – и ходу! Да может, тут вообще никакого другого золота и не было!

– Не было! А это, это что? – потомок вдруг засуетился, вытащил из кармана мешочек… и в свете фонарика заиграло мелкое серебро. – Это я нашел возле сельсовета! Там раньше была стена! А под стеной – эта пещера! Ясно же – именно сюда спрятали клад! Вот, вот! – из другого кармана появился второй мешочек, и на ладони потомка блеснуло старое темное золото. – Это я здесь в земле нашел!

– У тебя было золото… а мы вынуждены были взять деньги у посторонних туристов, чтоб вот с ними расплатиться?! – завопила Лика, взмахом кулачка указывая на Лешу с Рюшей.

– Клад – своим ходом, оплата – своим, – невозмутимо обронила Рюша.

– Финансирование предприятия – ваша забота, – огрызнулся потомок. – Я и так сделал достаточно! В конце концов, это золото моего предка.

– Вот так и со мной: и платил я, и искал я… – меланхолично начал Влад.

– Так ты же все и забрал! – перебил его бывший напарник. – Ты отнял мой клад, выгреб все подчистую! Год я тебя искал! Год! А потом я тебя узнал! Словечки твои, шуточки, неуважительное отношение к моему предку…

– Так это ты в чате потомков всегда был такой мрачно-озабоченный? – выпалил Влад и тут же получил пинок по ребрам.

– И вот тогда я придумал эту экспедицию! – торжествующе завопил потомок. – Я так и знал, что ты клюнешь!

– А ты не подумал, умник… – устало ответил Влад, – если бы я уже нашел весь клад Косинского – зачем бы я в эту экспедицию вообще поехал?

В пещере воцарилась тишина. Лика вдруг длинно, со всхлипом вздохнула, а Рюша с Лешей вопросительно уставились на Николая Дмитриевича.

– Он говорил про золото, про старинные драгоценности… – растерянно пробормотал тот.

– А ты и уши развесил! – скривился Леша. – Надо было нам не с тобой, а вот с этим, – он мотнул головой в сторону потомка, – самим как следует потолковать.

– Вот поэтому мы всегда берем оплату вперед, – невозмутимо вставила Рюша.

– Что вы его слушаете? – потомок снова орал. – Это все ложь! Он выкручивается, конечно, только есть простое средство его разговорить. Кажется, тебе нравится эта девка? – и он кинулся к Нюрочке. Приподнял связанную девушку с земли и прошипел ей в лицо: – Напрасно тебе захотелось моего золота, милая!

– Стойте! – теперь уже кричал Влад. – Не трогайте ее! Вот просто – оставьте ее в покое… я отдам вам все, что было в том бочонке, в реке.

Леша и Рюша переглянулись.

– А что? Бочонок золота – разве плохо? – ухмыльнулся Леша.

– Там не бочонок! Там много, много золота! Я искал этот клад всю жизнь – а вы мне будете рассказывать, что его нет? – взвизгнул потомок. Он посмотрел на побледневшую Нюрочку, и его губы вдруг искривились в мерзкой улыбке. – Мы к тебе даже не притронулись, а твой парень уже на один бочонок золота готов раскошелиться. А если заняться тобой всерьез, думаю, весь остальной клад Косинского тоже быстро найдется.

– Вообще проверить надо. Хуже не будет, – задумчиво поглядев на Нюрочку, пробормотал Леша. Повесил свой автомат напарнице на плечо, как зонтик на вешалку, фонарик сунул ей в свободную руку и принялся деловито закатывать рукава камуфляжки.

– Простите, что значит «хуже не будет»? – вдруг дернулся Николай Дмитриевич. – Что вы собираетесь делать? Мы… Мы так не договаривались!

– Мы договаривались найти пещеру золота, – отрезал Леша. – А сильно нервных просим удалиться! Хотя бы вон туда, – он кивнул в сторону земляного холма, за которым затаилась Мурка. – Посидите там на бережку.

– Папа! – Лика отчаянно поглядела на Николая Дмитриевича. – Не разрешай им! Это уже не шутки, нас посадят!

– Пойдем, Лика, нас все равно никто не станет слушать, – пробормотал Николай Дмитриевич, беря ее за руку.

– Оружие оставьте, – бросил Леша.

Николай Дмитриевич растерянно поглядел на валяющийся у его ног автомат – было сразу видно, что об оружии он даже не вспомнил. Волоча Лику за руку, он шагнул к земляному холму.

– И не возвращайтесь, пока вас не позовут! – бросил им вслед Леша, а на лице его были написаны глубочайшие сомнения – а стоит ли нанимателю возвращаться вообще? Леша многозначительно переглянулся с напарницей. Та чуть повела плечом и кивнула на Нюрочку: дескать, потом решим, а сейчас другие дела есть.

– Ты уж извини, Нюрочка, так получилось, – тоном берущегося за бормашину дантиста сказал Леша. – Не повезло тебе, вечно ты оказываешься не в том месте и не в то время. Как вчера в речке, когда наш олух на тебя вместо твоего парня выскочил!

– Я за ним следил, а ее окно не видно – я не знал, что она там! – для убедительности взмахивая своим автоматом, запротестовал потомок. – И вообще это Лика виновата, она должна была позаботиться…

Его галдеж остался без внимания. Леша наклонился над Нюрочкой, поглядел мучительно бледнеющей девушке в лицо и вдруг резко рванул к себе, сел ей на колени, прижимая ноги девушки к земле, и его здоровенные ручищи, покрытые короткими волосками, потянулись к ее плечам…

– Оставьте ее, подонки, твари, не трогайте, я же сказал, что все отдам! – извиваясь в путах, заорал Влад. Нюрочка пронзительно завизжала…

Из-за земляных валов ей откликнулся такой же пронзительный женский визг – а потом громкий плюх и бульканье.

– Блин, ничего нормально сделать не могут! – рявкнул Леша, останавливаясь. – Проверь, что там!

Рюша скроила досадливую мину и, шаря лучом фонарика, взбежала на невысокий вал…

Над валом взлетело весло и подсекло ее под ноги. Автоматное дуло вздернулось к потолку, фонарик кувыркнулся в воздухе, Рюша ухнула вниз и исчезла за валом. Над валом снова взметнулось весло – и тут же обрушилось вниз, раздался звук удара и деревянный треск.

Леша распластался в прыжке и вскочил, держа у плеча брошенный Николаем Дмитриевичем автомат. И замер. Рядом с застывшим в ошеломлении потомком стояла рыжая девчонка и радостно улыбалась:

– Здрасьте! А вы бинокль забыли! – и Мурка протянула ему бинокль.

И новоявленный родственничек не выдержал. Это было невольное, рефлекторное движение, но он подался вперед за протянутым ему биноклем. Ствол автомата качнулся в сторону. Мурка с размаху съездила его биноклем по физиономии. Силой удара нежданного родича развернуло… Мурка схватила его за руку, рывок, поворот… ощутимо хрустнула кость, потомок истошно заорал, пальцы его разжались, выронив автомат. Мурка подхватила оружие, не дав ему коснуться земли. Съездила родственничка по башке снова – на сей раз прикладом. Он рухнул наземь.

– Стой, дура, стреляю! – вскидывая автомат, заорал Леша.

Из-за земляного вала точно копье вылетел обломок весла. Наемник шарахнулся в сторону…

– Это копаные автоматы, они давно проржавели! – надсаживая горло, выкрикнул Влад, а из-за вала уже кубарем выкатилась Кисонька, вскочила, как пружиной подброшенная. Второе весло завертелось точно лопасть вертолета, атакуя в лицо, в живот, в ноги… Леша отбил атаку дулом автомата… и короткая очередь ударила в потолок.

– Копаные, – тяжело дыша, прохрипел Леша. – Но проржавели не все.

Мурка плавным движением вскинула свое оружие. Леша лишь пренебрежительно усмехнулся:

– Этот как раз ржавый. Кто ж придурку боевое оружие доверит, – он кивнул на стонущего на земле потомка. – К стене все, быстро! – палец Леши напрягся на курке. – Рюша, ты где, ты меня слышишь? – возвысил голос он.

– Я слышу, я… – раздался пронзительный вопль, стук, грохот… и сквозь зияющий с другой стороны пещеры проход, точно ребенок с горки, выкатилась Греза Павловна. С ружьем в руках. Леша начал разворачиваться… Ружье выпалило. Мурке показалось, что у нее над ухом рванули хлопушку. Вырвавшийся из дула огонь пылающей чертой прорезал сумрак пещеры. Наемник заорал, выпустил автомат… и закрыл лицо ладонями. Кисонька немедленно приложила его веслом по голове. Он ткнулся носом в землю. Мурка подхватила автомат.

– Эти глупые старухи разбежались по домам, а я знала, что сумею вас найти! Как удачно, что вы начали стрелять! – с энтузиазмом заявила Греза Павловна. Она поглядела на валяющегося на земле наемника. – Надеюсь, деточка, ты его не убила, – с легкой укоризной бросила она Кисоньке. – Это было бы несколько неуместно.

– А вы, Греза Павловна? – дико глядя на ружье в руках старушки, пробормотала Кисонька.

– Ну что ты, милая, это же холостые! – засмеялась Греза Павловна и практично добавила: – Боевых я у Сенечки просто не нашла. Прячет где-то, осторожный, – то ли одобрила, то ли упрекнула она. – Боже мой, деточка, что они с тобой сделали, изверги! – Греза Павловна кинулась к Нюрочке, попутно пнув валяющегося на земле потомка.

– Там еще трое в лодке лежат, – махнула в сторону земляных валов Мурка. – Можете и их попинать, а то у нас уже сил нет.

– Эге-гей! – гулко прокатилось по проходу. – Где вы там? Это я, Арсений! Я участкового привез!

– Сенечка! – завопила Греза Павловна так пронзительно, что эхо прошлось по пещерке. – Сюда, скорее! – Послышался шум, сдавленное ругательство, оборвавшееся на половине, и дед Арсений, одновременно потирающий зад и макушку, сунулся в пещеру. – Сенечка, вы мой герой! Вы нас всех спасли! – ловко сунув ружье в темный угол пещеры, Греза Павловна повисла у него на шее.

Дед польщенно улыбнулся и покровительственно похлопал Грезу Павловну по спине.

– Мастер тетушка! – завистливо шепнула Нюрочка, пока Кисонька распутывала обмотанную вокруг нее веревку. – Вот до кого еще расти и расти!

– Вы практикуйтесь чаще! – тихонько шепнула Кисонька.

Нюрочка села, растирая затекшие запястья, и метнула длинный взгляд из-под ресниц на возящегося рядом Влада.

– А вы правда… отдали бы все свои деньги… ради меня? – трепетным, со слезой голосом спросила она.

Матерящийся сквозь зубы Влад резко заткнулся… поглядел на Нюрочку… и даже в полумраке было видно, как он мучительно краснеет.

– Так то вы… а то какие-то деньги… – сквозь зубы процедил он.

Кисонька захихикала: нет, в Нюрочке явно сказывается хорошая наследственность.

Растерянный участковый перепуганной трусцой бегал по пещере, пытаясь то сгрести в кучу автоматы, то вытащить из лодки оглушенных Рюшу с Ликой и Николая Дмитриевича. Наконец дед Арсений, гребя уцелевшим веслом, переправил преступную троицу на берег. Потомка и Лешу на веревках вытащили через пологий «наземный» проход, открывавшийся почти у самой стены сельсовета. Сестры тоже двинулись к выходу.

– Этот наш родственничек нашел монеты – значит, золото здесь было, – прежде чем вскарабкаться по сброшенной сверху веревке, Кисонька оглянулась на тонущую во мраке пещеру. – Если Влад его не брал – то куда же делся клад нашего предка? И откуда здесь такая дырища – на лодке заплыть можно?

– Вряд ли мы когда-нибудь это узнаем, – пожала плечами Мурка.

– А хотелось бы. Вот что здесь случилось четыреста лет назад? – спросила Кисонька, и глаза ее блестели неутоленным любопытством.

Глава 19 Месть холопов

– Чирк-чирк! – во мраке пещеры сверкнула искра. Раз, другой стукнул кремешок огнива… и затеплился огонек – Дмитро разжег припрятанный фонарь. Оглянулся на замурованный выход из пещеры и уселся на бочонок, подперев руками голову. Посидел так, печально глядя на ровно горящую свечу в фонаре.

– А ведь правые Савка с Катькой были, – наконец вздохнул он. – Во всем правые. Все едино, мне полковника предавать не по-людски. Ежели первому. – Хлопец вскочил и принялся бойко пихать сундук. Приткнул к стене пещеры, за которой чувствовалось дыхание воды. Бочонки скатал горкой позади сундука. Прислушался. Под землей стояла тишина, но где-то там, наверху, отсчитывая смену часовых, сейчас должен ударить замковый колокол. Дмитро скорчился за бочонками и закрыл голову руками…

* * *

Чирк-чирк! – тетка Олена разожгла толстую свечу. Только что пробил замковый колокол – тихий стук в дверь растворился в его густом гуле. Тетка замерла, прислушиваясь. Стук повторился снова. Настороженно поглядывая на спящих кухонных, Олена приоткрыла дверь. На пороге стоял здоровенный белый гусь.

– Це тебе я должна свечку отдать? – пораженно прошептала тетка, глядя на необычного пришельца.

Гусь согласно гоготнул, будто и впрямь понял, о чем его спросили.

– Как же ты ее понесешь? – дрожащим голосом спросила тетка. – А, ось! – она схватила с полки маленький глиняный поставец с широкой плоской ручкой, словно нарочно созданной для гусиных клювов. Гусь удобно ухватил ручку и вперевалочку удалился, держа свечу ровно и прямо, так что даже огонек не дрожал.

Кухарка размашисто перекрестилась: «Господи, помоги!» – натянула кожух, закинула на плечо мешок с провизией и со всех ног кинулась к замковой конюшне.

– Куда поспешаешь, тетка Олена? – окликнул кухарку скучающий у ворот конюшни казак.

– Я… горилки тебе принесла. Согреться, – вытаскивая из мешка толстостенный штоф, пробормотала тетка.

– И чего це ты такая добрая? – подозрительно поглядел на нее караульный… и замер с открытым ртом. Остекленевшие глаза его были устремлены тетке в ноги. Олена оглянулась… мимо невозмутимо и важно прошагал белый гусь со свечой в клюве. И скрылся в проулке.

– Свят-свят-свят, аминь, рассыпься! – забормотал казак, дико косясь на штоф. – Нибы ж не пил еще!

Раздался громкий шорох крыльев – и большой белый гусь со свечой в клюве взмыл над пузатой, как бочонок, пороховой башней замка. И завис в темном небе, плавно помахивая крылами. Свеча трепетала.

– Знамение! – донесся из проулков истошный вопль. – Господи помилуй, знамение! Спасайтесь! – Раздался топот множества ног – народ драпал в разные стороны.

Гусь сложил крылья и, не выпуская из клюва свечи, ринулся в узкую, как щель, бойницу пороховой башни. Мгновение из бойницы торчали судорожно дергающиеся красные лапы, казалось, что гусь застрял… рывок… гусь точно брюхо втянул, став плоским, как придавленная подушка… и словно провалился внутрь башни.

Тетка Олена замахнулась… и с маху опустила штоф на пялящегося в небо караульного. Тот упал без единого звука. Тетка сорвала ключ у него с пояса и ринулась к конюшне. Только бы успеть! Только бы! Дверь конюшни со стуком захлопнулась у нее за спиной…

* * *

На реке у дальней сторожевой крепостицы показалась лодка. Носом расталкивая несущиеся вместе со стремительным течением льдинки, она скользнула в глубокую тень берегового козырька. Гребец оставил весла и уцепился за свисающую с высокого обрыва веревку, запрокинул голову, чего-то ожидая. Издалека, разносясь в темной беззвучной ночи, донесся удар колокола. Гребец рывком подтянул лодку к самой земляной «стене». И снова чирк-чирк – защелкал кремешок, и искристый огонечек побежал по шнуру к лежащему на корме бочонку. Резко оттолкнувшись, Савка подпрыгнул и белкой взлетел по свисающей с берега веревке. Рухнул наземь и, совсем как Дмитро в сажени под ним, закрыл голову руками.

* * *

Нечто белое, пушистое, как облако, вылетело из бойницы пороховой башни – а следом плеснули струи огня. Посреди замка раскрылся огненный цветок. Пламя взметнулось к небесам, в его сиянии на миг поблекли звезды. Обломки крыши взлетели в воздух, картечь мелкого камня хлестнула во все стороны. Грохот, вопли и топот бегущих слились в единую какофонию звуков, на фоне огня мелькали темные тени. Ворота конюшни с грохотом распахнулись, обезумевшие кони вылетели на двор замка и ринулись прямо к воротам.

– Стой, шальные! – заорал караульный и вжался в стену, понимая, что оказаться на пути у табуна – верная смерть. Дробно молотя копытами по камням, кони пронеслись мимо… Прячущаяся в середине единственная всадница резко рванула узду, заставляя свою гнедую кобылу принять в сторону. Некоторое время лошадь и всадница боролись… а потом тетка Олена так стиснула колени, что несчастная кобыла захрипела и покорно выпала из табуна. За ней потянулись еще три оседланные и взнузданные коняки, привязанные за веревку к седлу. Раздалось хлопанье крыльев, и на луку седла, точно охотничий сокол, опустился здоровенный белый гусь.

– Быстро ты, – одобрила Олена, пронзительно гикнула, и всадница и кони скрылись в лесочке.

* * *

Толстый полковник замер, глядя на вздымающееся над крепостью огненное облако. Беспомощно выругался и, бросив телегу на дороге, яростным галопом погнал коня к воротам. И тут же рванул узду, пытаясь завернуть своего жеребца. Поздно. И-и-и-и-го-го! Несущийся навстречу табун и полковничий жеребец сошлись грудь в грудь, кони испуганно хрипели, грохотали копыта, полковник отчаянно цеплялся за узду, чтоб не упасть под копыта обезумевших коней… и не слышал, как позади, у оставленной им крепостицы, тоже грохнуло.

* * *

Стена пещеры вспучилась, точно в нее ударил великанский кулак, и ее разорвало. Внутрь плеснул язык огня, земляной пол сморщился, как скомканный шмат темной холстины. С сундука сорвало крышку, и по стенам пещеры хлестнуло землей, пламенем и… столовым серебром. Шандалы, и ложки, и чеканные поставцы с силой пушечных ядер разлетались по пещере. Тарелки со свистом резали воздух, молотя об стену, и – банг-банг-банг! – одна за другой посыпались Дмитру на спину. И наступила тишина. Речная волна вкатилась в пещеру, облизала вздыбленный взрывом пол и отхлынула, утаскивая за собой длинные черные полосы рыхлой земли. Медленно, точно боясь, что может рвануть снова, хлопец поднял голову. И размашисто перекрестился:

– Слава богу, все я верно прикинул! – Поднялся, отряхивая кожух. Слышно было, как суматошно бьют по воде весла – точно кто-то греб торопливо, изо всех сил, боясь не успеть…

Расталкивая кашу из льда и земли, деревянный нос лодки сунулся в только что возникший проем. Надсадно дыша, Катерина взмахнула веслами, Дмитро обеими руками вцепился в борт.

– Вот завсегда мне самое тяжелое! – растирая гудящие от боли руки, простонала Катерина.

– Тебе тяжелое? – аж подпрыгнул Дмитро. – Это меня чуть не замуровали с голоду помирать, а потом чуть насмерть не взорвали!

– Вот я и говорю – вы, хлопцы, всегда чего полегче ищете! Один взрывает – так то ж удовольствие, меня попросил бы кто тебя взорвать, я б с радостью! Второй – взрывается, тут вовсе ничего делать не надо. А дивчина веслами маши! – она ткнула себя пальцем в грудь, чтоб не перепутали, кто тут дивчина. – Сами грузите, у меня руки болят! – и уселась на бочонок, всем видом демонстрируя, что пальцем не шевельнет.

С козырька берега свесилась веревка, быстро перебирая руками, по ней ссыпался Савка и тут же подобрал валяющуюся на земле серебряную ложку, сунул ее за голенище.

– Брось! – прошипел Дмитро и ногой спихнул самую большую кучу посуды в воду. Савка жалостно охнул. – С твоей жадностью нас поймают раньше, чем дело справим! А ну берись! – и он ухватился за ближайший бочонок, с трудом заваливая его набок. Савка, хоть и сопел обиженно, подскочил, подставил руки, и первый бочонок аккуратно лег на дно лодки. За ним последовал второй, третий, четвертый… Пещера пустела.

– Тяжеловата! – с сомнением оглядывая низко просевшую лодку, бросил Дмитро.

– Так, может, сестрицу твою оставим? На что она нам сдалась? – предложил Савка.

– Я вам оставлю! Я вас самих тут… – пробубнила Катерина, взбираясь на нос лодки.

– Оставим. Кой-чего. – Дмитро криво ухмыльнулся… вытащил из-за пазухи некогда отданный ему полковником план – и водрузил его посреди опустевшей пещерки, придавив для верности вывалившимся из сундука серебряным подсвечником.

– Не сильно-то оно лодку и облегчит, – хмыкнул Савка.

– Зато как пану полковнику або пану гетману приятно будет вместо золота да моего трупа вот это найти! – кивая на оставленный план, хмыкнул Дмитро.

Аккуратно, чтоб не свалиться в ледяную воду, хлопцы вскарабкались на бочонки… Савка оттолкнулся веслом, и, плавно покачиваясь, лодка отплыла. Течение развернуло ее и потащило вниз по реке, с силой приложив бортом о торчащий из воды камень. Один из бочонков покачнулся… и с гулким плюхом ухнул в воду, мгновенно исчезнув в выбеленных льдинками струях. Савка дернулся было ему вслед… лодка зачерпнула бортом воду.

– Не дергайся! – рыкнул на него Дмитро.

– Найдут… – провожая бочонок страдальческим взглядом, охнул Савка.

– Кто найдет – тому удача. Не нырять же, – отрезал Дмитро.

Течение уносило лодку с золотом все дальше от пещеры.

– Жалко, река не замерзла, на санях лучше было бы, а то мы вот-вот потонем, – глядя, как лодка проседает по самый борт, испуганно пробормотала Катерина.

– Ничего, сейчас полегче будет, – ответил Дмитро, поднимаясь в лодке во весь рост.

– А может… не надо? – вдруг шмыгнул носом Савка, жалобно глядя то на Дмитра, то на Катерину. – Это ж… Сколько золота! – простонал он, шало глядя на груду бочонков. – Сейчас перепрячем, а потом вернемся!

– И вот тут-то нас и поймают! – подхватила Катерина. – Если еще раньше сами найдут – и пан гетман будет все воевать и воевать, а смерть гулять и гулять по Волыни та Киевщине! Нет! – она решительно мотнула головой, так что коса заскакала по плечам. – Вы не можете – сама сделаю!

– Да сиди уж! – зло цыкнул на нее Савка и вытащил из-за пояса топорик.

Взмах! И топор с хряском врезался в бок бочонка. Сверкающая струя золота хлынула через борт в воду. Хрясь! Дмитро вспорол бок другого бочонка – рыбьей чешуей в реку потекло серебро. Тускло взблескивали в лунном свете рубины и смарагды, булькали в воду перстни с перлами и осыпанные диамантами пряжки…

– Гляди, чтоб снова целый бочонок не ухнул, а то и впрямь выловят, как тепло придет, – предостерегающе бросил Катерине Дмитро, но та уже отобрала у Савки топорик и сама всадила его в бочонок.

– Не будешь ты на маминой крови жировать, пан! – выбрасывая за борт горсть драгоценностей, пропыхтела она. – И на Рузе… и на пане дьяке… и на Янке-подмастерье… и на соседях наших… Не быть тебе князем, гетман! – сталкивая наполовину опустевший бочонок за борт, прокричала она, и крик ее, точно ведьмовское заклятье, пронесся над рекой.

– Ты что делаешь? – увидев, как Савка торопливо перекладывает золото и серебро из другого бочонка в большие кошели, вскинулась она. – Не смей! То все с мертвых снято!

– Наша доля тут тоже есть, а мертвые не обидятся, после того что мы сделали, – с неожиданной суровостью ответил хлопец. – А без грошей в путь пускаться – и впрямь пропасть. А потом нам с Дмитром снова, как на Киеве, к хозяевам в кабалу? Нет уж, хватит! На, спрячь! – он протянул по кошелю Дмитру и Катерине, а третий сунул за пазуху. – Ну что – последний? – глядя на вскрытый бочонок, негромко сказал он.

Дмитро и Савка подхватили его с двух сторон, качнули… золотой дождь сверкнул в лунном свете, золотыми каплями осыпал реку… и клад гетмана Косинского навсегда канул под водой. Троица ребят еще долго стояла в лодке, не отрываясь глядя на катящуюся меж камнями реку. Потом Савка и Дмитро взялись за весла – лодка ткнулась носом в камни, и, прыгая по обледенелым валунам, они выбрались на берег.

– Тихо! – вдруг прошипел Савка, сбивая Катерину в снег. – Скачут!

Дмитро распростерся рядом. Конский топот все ближе, ближе… И мимо понеслись копыта – впереди отряда рысью, то и дело сбивающейся на галоп, скакал всадник в шапке с пером!

– Пан гетман! Помилосердствуйте! Да отдохните вы хоть чуток! – Конный слуга мчался вслед гетману.

Тонконогий конь с острой щучьей мордой вскинулся на дыбы, и гетман плетью вытянул слугу по лицу:

– Оставь меня, хлоп! Я боле не гетман! И я не желаю отдыхать! Я хочу мести! – Рука седока терзала узду, конь заплясал на месте. – Напрасно Острожские думают, что я смирился! Вельможные глупцы! Пока они писали договор, я уже сговорился с Вишневецкими! У меня есть то, за что они не только недавних союзников – самого ясного нашего короля Жигмонта продадут! У меня есть золото! – Косинский всадил шпоры коню в бока, и, жалобно заржав, конь сорвался с места, стелясь над дорогой. Гетман скакал к своей крепости и к своему золоту. Свита мчалась за ним, не видя и не замечая, как сыплется снег с придорожных кустов, точно там возится кто-то…

Катерина и Савка шумно выдохнули – и сползли с Дмитра. Вдавленный в снег, хлопец с трудом поднялся, отирая лицо рукавом.

– Так я и знала, что ты пистоль выкинуть не мог. Он же немецкий! – передразнила Катерина.

– Ишь, раздухарился! Сперва Охрима под полковничью саблю подвел, теперь самого гетмана Косинского застрелить решил! – потирая едва не вывихнутое плечо, проворчал Савка.

– И застрелил бы, кабы не вы! Струсили? Или жалко его стало? – зло сплюнул снег Дмитро и принялся засовывать пистоль обратно за пазуху.

– Это тебе его, сдается, жалко стало, – вдруг очень серьезно сказал Савка. – Ты что, не слышал? Он пообещал Вишневецким золото – много! Вишневецкие – сильный род, дюже серьезные паны. Не любят они тех, кто обещания дает, а сполнить их не может, ох не любят! – Савка покрутил головой.

Трое ребят – два хлопца и девчонка – стояли на заснеженной обочине и улыбались. И если бы пан гетман видел их улыбки… Хотя что такому высокому пану до ухмылок каких-то хлопов?

– А теперь мы куда? – неуверенно спросила Катерина.

– До Варшавы, – твердо сказал Дмитро. – Там теперь новая столица, подмастерья понадобятся.

– Потом можно к чехам податься, – мечтательно сказал Савка. – Али в другую сторону, на Московию. Хорошему зброяру да оборотистому крамарю всюду дорога! Глядишь, и домой, на Киев повернемся. Дмитро мастером заделается, я лавки по всему городу открою – не хуже, чем у старого хозяина. И на твоей сестрице женюсь! – вдруг выпалил он. – Что, мастер Дмитро, отдашь сестру за крамаря? – ткнул он локтем Дмитра.

– Я за тебя еще и не пойду! – выпалила Катерина и сунула Савке горсть снега за шиворот. И прежде чем ее настигла справедливая месть, дернула по дороге туда, где ждала тетка Олена с лошадьми и обожаемым Белым гусем.

Глава 20 Меланхолия на закате

Мама открыла глаза. Долго смотрела в потрескавшийся белый потолок. В голове крутились смутные воспоминания: резкая боль в животе, тошнота, испуганные дочки, волокущие ее к сельсовету.

– Господи, они хоть сами не отравились? – Мама резко села на постели. Ярко озаренная веселым утренним солнцем спальня была пуста, раскладушки девчонок аккуратно заправлены. Мама спустила ноги с кровати, нашарила вьетнамки и медленно пошлепала вниз. И застыла, придерживаясь за дверной косяк и ошеломленно глядя на галдящих у крыльца сельсовета людей.

– А если участковый вас насчет клада допрашивать будет? – озабоченно спрашивала Кисонька у сидящего на крыльце Влада. – Родственничек наш… потомок… наверняка ему расскажет.

– Во-первых, какой клад? Все бред и выдумки! – отрезал Влад. – Во-вторых, если и есть клад, так у моего бывшего напарника вон полные карманы старинного серебра и даже золота! Думаю, милиции этого хватит. А в-третьих… чтоб не привлекать внимания, съездим на месяц в Париж! Посмотрим, как у нас получится с антикварным бизнесом, может, и сработаемся. Я ведь говорил, что хочу расширяться? Едем, Нюрочка?

– Я собиралась с тетей, – потупившись, пролепетала сидящая рядом с ним Нюрочка.

– Не поеду! – отрезала Греза Павловна. – Толпы на Елисейских Полях, распродажи эти в «Шанель»… – она демонстративно содрогнулась. – В моем возрасте начинаешь ценить тишину и неиспорченную свежесть природы! – и лихо сдвинув набекрень шляпку из золотистой соломки, она метнула на деда Арсения завлекательный взгляд из-под широких полей.

Дед смущенно поскреб чисто выбритый незагорелый подбородок и одернул пиджак, в последний раз надеванный на вручение ему книжечки ветерана труда.

Не обращая на них внимания, ближняя бабка наседала на Мурку:

– Внученька моя, Ликочка, и сыночек Коленька – они ж не такие, як те бандюганы! Они ж не ради денег! Тобто, они-то ради денег… але ж заради меня! Чтоб меня в город забрать! У них зарплаты маленькие, а у меня пенсия, в городе все дорого! Отпустили бы вы их, а? Шо ж мне, на старости лет – одной?

– Да поймите же вы! – отбивалась Мурка. – Участковый ваших Ликочку и Коленьку уже видел, вот вернется он с машиной, что мы ему скажем? Что они перегрызли наручники и сбежали? – Мурка взмахнула рукой…

Стоящая в дверях мама с трудом повернула голову в ту сторону… И остолбенела. На земле, скованные в гирлянду одолженными у коровы деда Арсения наручниками, сидели рядком Николай Дмитриевич, Лика, Леша с обожженным и почерневшим от пороха лицом, Рюша… и еще какой-то совершенно неизвестный мужик.

– Девочки, а что это с ними? – слабым голосом спросила мама.

Девчонки дружно обернулись – и с радостным писком кинулись к маме, норовя одновременно пощупать ей лоб и посчитать пульс.

– Мам, ты только не волнуйся, тебе наверняка нельзя волноваться! А с ними ничего особенного, они просто клад искали!

– А мы? – озадачилась мама.

– Ну-у… Мы немножко по-разному искали, – протянула Мурка. Покосилась на Влада с Нюрочкой и тихонько пробурчала: – А кое-кто даже нашел.

– А это кто? – Мама перевела взгляд на неизвестного мужика.

– А это… господин Косинский. Тоже. К сожалению, – вздохнула Кисонька.

– Он родственник или однофамилец? – нахмурилась мама.

– Вообще-то я Рябцов, – поднял голову «родственничек». – Но это не мешает мне быть потомком моего великого предка! Единственным, слышите, вы, наглые самозванцы!

– Мам, он не родственник! – радостно обернулась к маме Кисонька. – Он даже не однофамилец!

– Ну да… честь фамилии спасена, – пробурчала Мурка. – Давай мы тебя уложим, – она подхватила маму под локоть. – И попить принесем. Минералки, не молока! Мы тоже пока остаемся, – кивнула она Грезе Павловне. – Маме надо отлежаться. И вообще, что за дела этим летом – только приехали куда-то, и сразу уезжать! Я еще вареников с вишнями хочу! И на речку!

– И отключить связь, – добавила Кисонька, подхватывая маму с другой стороны. – Совсем. И будем отдыхать! – объявила она с мрачной решимостью, точно собиралась не вареники с вишней есть и на речку ходить, а как минимум на Эверест залезть.

Мурка покосилась на сестру и вздохнула то ли сочувственно, то ли раздраженно. Ради Кисоньки она бы хотела, чтоб сестра со своим загадочным английским парнем уже как-нибудь встретилась… а ради самого Босса лучше бы ему оставаться в виртуале! Потому что, если Мурка встретит его в реале – он ответит за все эти осточертевшие страсти-мордасти-сопли-вопли!

– С ментами поговорить надо, – провожая маму в комнату, прикинула Мурка. – Может, и правда дадим показания в пользу Лики и Николая Дмитриевича. Они все-таки поприличнее, чем наш… не-родич. – Мурка гадливо скривилась. – Нехорошо, если их будут судить одинаково. В общем, мама очухается и тогда решим: уезжать или оставаться!

Вечером того же дня сестры сидели на берегу реки и смотрели на журчащую меж камнями воду. Из леса вышла парочка… Греза Павловна вдруг кивнула своему деду и быстрым шагом направилась к девушкам.

– Э-э… Милая, а может, вам не стоит… отрываться от мира? – дотрагиваясь до плеча Кисоньки, тихонько спросила она. – Включили бы вы свой компьютер? Ну или хотя бы мобильный… А то все так хорошо закончилось… а на вас просто лица нет!

Кисонька вскинула голову… и поглядела на Грезу Павловну подозрительно. Что та может знать насчет отключенного ноута… и сообщений от Большого Босса, накапливающихся в электронной почте? Сообщений, так и оставшихся без ответа. Она покосилась на Мурку, но сестра только едва заметно пожала плечами: дескать, на меня не смотри, я никому ничего не рассказывала.

– Совсем ни при чем тут компьютер… – пробормотала Кисонька. – Просто подумали… Мы ведь никогда не узнаем, что здесь на самом деле произошло. Наш предок… Кшиштоф Косинский… он ведь на что-то рассчитывал, когда мятеж затевал: не просто же пограбить! Наверняка он хотел на отнятых у Острожских землях как-то закрепиться, может, даже владетелем стать, князем. И когда потом, после поражения – он же зачем-то связался с Вишневецкими, договориться с ними хотел, значит, у него были какие-то козыри. А Вишневецкие его убили.

– Значит, он их разочаровал, – сделала вывод Мурка. – Не сработал его козырь, – и снова уставилась на воду. Тихим, будто чужим голосом прошептала: – Носились здесь толпы народу туда-сюда, убивали друг друга… А за что? За интерес одного княжича отхватить побольше земель, а другого шляхтича – самому стать познатнее и побогаче?

– Но ведь люди же поумнели за четыреста лет? Такого же больше никогда не будет? – откликнулась Кисонька. – Никогда-никогда, правда, Греза Павловна? – и бесстрашная сыщица «Белого гуся» вдруг поглядела на старушку как испуганный, нуждающийся в утешении ребенок.

Греза Павловна расправила юбку и села рядом с девчонками. И тоже уставилась на воду.

– Я бы не была в этом так уж уверена, – наконец шепнула она.

Сноски

1

Искаж. боратинка – медная монета, чеканилась в Речи Посполитой в 1659–1668 гг.

(обратно)

2

У нас это называется «шведский стол».

(обратно)

3

Дзецко – дитятко.

(обратно)

4

Садыба – усадьба. В том числе и небольшие городские усадьбы, включающие жилой дом, хозпостройки и некоторое количество пригодной для содержания в городе живности.

(обратно)

5

Каштелян – знатный шляхтич, управитель замка, поставленный королем или князем-воеводой.

(обратно)

6

Примист – полка между печью и стеной, днем используется для хозяйственных нужд, а ночью как спальное место.

(обратно)

7

Цейхмейстер – глава цеха, объединяющего ремесленников одной «профессии».

(обратно)

8

Лотры – разбойники.

(обратно)

9

Верховщина – подать от самого города, сош – налог на каждого жителя города, подымное – налог от «дыма», т. е. с жилого дома, серебщина – военный налог.

(обратно)

10

Зброяри – цех оружейников.

(обратно)

11

Магдебургское – Право средневековых городов на самоуправление.

(обратно)

12

Иван Вишенский (между 1545–1550 – после 1620) – православный монах, духовный писатель, публицист. Цитата из его книги «Тобе, в земли, зовемой Полской, мешкаючому всякого возраста, стану и преложенства народу, рускому, литовскому и лядскому, в разделеных сектах и верах розмаитых, сей глас в слух да достиже».

(обратно)

13

Фольварк – панская усадьба. Мастерские фольварков не облагались налогом, а значит, их продукция была дешевле городской.

(обратно)

14

Кунтуш – старинная польская и украинская верхняя одежда с прорезями на рукавах. Часто надевался на жупан и был характерной приметой состоятельных и знатных людей.

(обратно)

15

Войт – глава магистрата, городского самоуправления, в городах, имеющих магдебургское право.

(обратно)

16

Здрайцы – предатели.

(обратно)

17

«Привет! Мы не поехали на Шри-Ланку, но ты ни за что не догадаешься, чем я сейчас занята! Мы далеко от дома, ищем сокровища нашего рода. Их припрятал наш предок, польский шляхтич» (англ.).

(обратно)

18

«Круто! Ты раньше не рассказывала, что из аристократов». (англ.)

(обратно)

19

Читайте об этом в повести И. Волынской и К. Кащеева «Снегурочка с динамитом» (издательство «Эксмо»).

(обратно)

20

В Российском прокате мультфильм назывался «Храбрая сердцем».

(обратно)

21

Кафа – крупнейший рынок рабов Крымского ханства. Ныне – Феодосия.

(обратно)

22

Жупан – старинный шляхетский костюм, род сюртука.

(обратно)

23

Еще одно название казаков.

(обратно)

24

Каплун – специально откормленный на мясо петух. Часто запекался целиком и подавался как праздничное блюдо.

(обратно)

25

Запаска – юбка-фартук, как правило шерстяная, синего, черного или красного цвета, подвязывалась к поясу.

(обратно)

26

Кобза – старинный украинский струнный музыкальный инструмент, похожий на лютню.

(обратно)

27

Бовдур – балда, обормот.

(обратно)

28

Руська мова – так в то время назывался язык киевских земель.

(обратно)

29

Крамарь – торговец, лавочник.

(обратно)

30

Проклятые холопы! Собачья кровь! (польск.)

(обратно)

31

Посполитые – крестьяне Речи Посполитой.

(обратно)

32

Лежа – зимовка.

(обратно)

33

Чтоб их всех черти забрали! (польск.)

(обратно)

34

Подкормий – судья, разбиравший земельные дела, очень высокая должность в средневековой Польше; маршалок – глава местного шляхетского сейма (собрания шляхты, на котором решались важнейшие вопросы).

(обратно)

35

Волошские орехи – сейчас называютса грецкими.

(обратно)

36

Джура – мальчики из казацких семей, которых отправляли на Сечь приобщаться к воинскому делу и получать образование (на Сечи были свои школы). Служили чем-то вроде оруженосцев при опекавших их взрослых казаках.

(обратно)

37

Кмс – кандидат в мастера спорта.

(обратно)

38

Боевая тактика казаков предполагала использование возов и для похода, и в качестве укреплений, что позволяло мгновенно создать серьезную оборону даже в чистом поле.

(обратно)

39

Д. И. Яворницкий. «История запорожских казаков». – Т. 2. – К., 1990. – С. 72–73.

(обратно)

Оглавление

Пролог Кровь на монетах

Глава 1 Шри-Ланка отменяется

Глава 2 Активный отдых для неленивых и любопытных!

Глава 3 Катькины кошмары

Глава 4 В погоне за бешеной коровой

Глава 5 Сельсоветский сервис

Глава 6 Борщ, пампушки и сокровище

Глава 7 Остропольский замок

Глава 8 Гетманский пир

Глава 9 Подводная атака

Глава 10 Наблюдатель в заброшенном доме

Глава 11 Гусь мой, брат мой

Глава 12 Практическая археология, или Учебник «Теории разграбления гробниц» Лары Крофт

Глава 13 Байки у костра

Глава 14 Пропавшая экспедиция

Глава 15 После поражения

Глава 16 Ночной переполох

Глава 17 Сторож для клада

Глава 18 Дети в подземелье

Глава 19 Месть холопов

Глава 20 Меланхолия на закате Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg