«Человек и животные.»

Человек и животные. (fb2) - Человек и животные. 16143K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Юрий Дмитриевич Дмитриев

Юрий Дмитриев Человек и животные. Том 2

КТО ТЫ?

СПРОСИЛ МАЛЕНЬКИЙ ПРИНЦ. —

КАКОЙ ТЫ КРАСИВЫЙ!

— Я ЛИС, — СКАЗАЛ ЛИС.

— ПОИГРАЙ СО МНОЙ, —

ПОПРОСИЛ МАЛЕНЬКИЙ ПРИНЦ. —

МНЕ ТАК ГРУСТНО…

— НЕ МОГУ Я С ТОБОЙ ИГРАТЬ, —

СКАЗАЛ ЛИС, — Я НЕ ПРИРУЧЕН.

— АХ, ИЗВИНИ… —

СКАЗАЛ МАЛЕНЬКИЙ ПРИНЦ. —

А КАК ЭТО — ПРИРУЧИТЬ?

— ЭТО ДАВНО

ЗАБЫТОЕ ПОНЯТИЕ, —

ОБЪЯСНИЛ ЛИС. —

НО ЕСЛИ

ТЫ МЕНЯ ПРИРУЧИШЬ,

МЫ СТАНЕМ НУЖНЫ ДРУГ ДРУГУ…

«Маленький принц»

Антуан де Сент-Экзюпери,

Еще сравнительно недавно вопрос о том, когда и где появились животные, даже не обсуждался — библия на это дала исчерпывающий ответ: сначала животные плыли на Ноевом ковчеге, затем ютились на горе Арарат, а уж потом поселились там, где им положено жить и где они живут до сих пор.

Ученые прошлого ничего не могли противопоставить библии: слишком велик был ее авторитет, слишком большие силы стояли на охране ее «истин» и слишком беден был еще арсенал науки. Если же ученые и пытались осветить историю животного мира, то их гипотезы не очень-то далеко отходили от библейских суждений.

Сейчас наука, конечно, ушла далеко вперед, сейчас люди могут ответить на многие вопросы относительно происхождения, изменения и расселения животных по планете — да, на многие, но далеко не на все. Впрочем, вряд ли когда-нибудь такое вообще будет возможно. Английский писатель Бернард Шоу как-то заметил: «Наука всегда оказывается неправа. Она никогда не решает вопрос, не поставив при этом десятки новых». В этом шутливом замечании — истина: чем больше узнают люди, тем больше возникает вопросов.

Человечество прошло сложный и долгий путь развития. Сложно развивались и его взаимоотношения с животным миром. На этом пути люди одерживали величайшие победы, сумев приручить животных, найдя себе верных друзей и преданных помощников. Благодаря животным люди перестали пользоваться готовыми продуктами природы, стали получать их сами.

Об этом рассказывается в книге. Но рассказывается в ней лишь о некоторых друзьях и помощниках человека, а также о его врагах, созданных им же самим.

Мы знаем, что оценить настоящее и хоть немного заглянуть в будущее можно, лишь хорошо зная прошлое.

Автор

I ЧЕЛОВЕК НАХОДИТ ДРУЗЕЙ

Глава первая Самый первый, самый верный…

Спор о собаке

Спор? Да какой же может быть спор, если люди, кажется, знают о собаках все. Какой может быть спор, если специалисты разбираются в собаках до мельчайших тонкостей — берут на учет, например, даже завитки шерсти или выпуклость глаз. Какой может быть спор, если опытный собаковод-любитель способен часами рассказывать о собаках — об их привычках и характерах, об их поведении и вкусах.

Да что отдельные люди! Есть целая наука о собаках — кинология (от греческих слов «кинос» — «собака» и «логия» — «наука»), одна из древнейших зоотехнических отраслей. Собакам посвящено огромное количество научных трудов. И тем не менее споры о самом первом четвероногом друге человека продолжаются.

Конечно, есть и бесспорные истины, с которыми согласны все. Одна из них как раз та, что собака была первым животным, которое приручил человек. Это уже доказано.

Любопытное доказательство того, что собаки очень давно одомашнены, привел советский ученый-языковед Н. Я. Марр. Само слово «собака», говорит Марр, во многих языках гораздо старше, чем слова, обозначающие диких родственников собаки. Древний человек сначала нашел имя своему четвероногому другу. А диких хищников (львов, волков) он называл «большими собаками» и «маленькими собаками» — лисиц.

Лишь много веков спустя эти хищники получили свои собственные «имена».

Но, конечно, не лингвистика дает основной материал для выяснения истории собаки.

Огромный и очень достоверный материал дают раскопки. По различным предметам, даже частям этих предметов, археологи воссоздают быт людей, живших многие тысячелетия назад.

Палеонтологов интересуют кости животных. Они помогают узнать, какие животные обитали в тех или иных местах, сколько их было, как они выглядели, как менялись на протяжении тысячелетий. И не только это: скелеты и отдельные кости древних животных помогают современным ученым узнать и понять, что происходило в те далекие времена на нашей планете, как менялся климат, растительность, как относились животные друг к другу. И, наконец, раскопки помогают узнать и понять взаимоотношения людей и животных в определенные периоды, помогают узнать, как эти отношения складывались и как развивались.

Особенно богатый и ценный материал ученым дают раскопки на местах стоянок наших далеких предков. А о взаимоотношении людей и животных рассказывают большие — иногда высотою в несколько метров, шириной в десятки метров и длиной в сотни метров — плоские холмы. Ученые называют такие холмы «кухонными кучами». Это действительно свалки в основном остатков еды древних людей. Такие «кучи» могут рассказать об очень многом. Например, величина их говорит о длительности стоянки человека в этом месте, содержимое — о роде занятий (охота, рыболовство), осколки каменных ножей и топоров, черепки посуды — о быте древних людей. Но главное, «кухонные кучи» довольно подробно рассказывают о животных.

Огромное количество костей говорит ученым о том, какие животные служили пищей первобытному человеку, какие звери жили в то время в этих местах, каких было больше, каких меньше.

Среди костей в «кухонных кучах» немало и собачьих. Кажется, чего проще: определить возраст собачьих костей (а это современная наука умеет делать очень точно), и станет ясно — столько-то тысяч лет назад собака жила рядом с человеком.

Но где гарантия, что найдены кости прирученной собаки, а не волка или не шакала, убитого охотником и съеденного в то время, когда других животных почему-либо не удалось добыть?

Ответ дали опять-таки кости. Ученые обратили внимание, что большинство костей крупных животных, так же как и черепа, были раздроблены, расщеплены: первобытный человек поедал не только мясо убитых животных, но и мозг.

Но вот среди раздробленных костей стали находить и целые. Это были кости собак. Значит, можно предположить, что в какой-то период собак перестали убивать ради мяса. Предположение это подтверждалось и таким открытием: на костях некоторых животных можно было увидеть следы зубов и человека и собаки. Видимо, человек уже кормил собаку, делился с ней своей едой.

Находки, проливающие свет на происхождение собак, имеют возраст 8—10 тысяч лет. Отсюда, естественно, напрашивается вывод: собака была одомашнена примерно 8—10 тысяч лет назад.

В пользу такого вывода говорят не только кости. Известно, что именно в это время, 8—10 тысячелетий назад, произошло великое событие в истории человечества — были изобретены лук и стрела.

Теперь человек стал чувствовать себя совсем иначе: ему уже не надо было осторожно подкрадываться к чуткому зверю, чтоб оглушить его дубинкой, не надо было ждать часами, чтоб подкараулить и схватить птицу, не надо было зависеть от случайности — попадет ли зверь в ловушку или ловчую яму. Люди могли бить зверя на расстоянии, легче становилось обеспечивать племя едой.

Но возникали другие трудности. Например, раненное с большого расстояния животное могло скрыться в лесу, спрятаться в кустах или пещере, и человек терял его след. Вот тогда незаменимым помощником оказывалась собака.

Однако у этой строгой, казалось бы, логично обоснованной и вполне доказательной теории имеется одно слабое место. Кости, которые находили (и находят вблизи стоянок первобытных людей) в разных местах, сильно отличались друг от друга, то есть они явно принадлежали совершенно разным собакам. До недавнего времени это объяснялось так: собаки произошли не от одного предка, а от разных — одни от волков, другие от шакалов. Так как волки, а особенно шакалы имеют много разновидностей, то и собаки получились очень разные, тем более что собаки, даже прирученные, продолжали скрещиваться с волками и шакалами.

Это убедительное объяснение, и оно, казалось бы, никак не противоречит тому, что собаки были одомашнены 8—10 тысячелетий назад.

Может быть, вот такого беспомощного, испуганного волчонка и принесли наши далекие предки в свою пещеру.

Но, приняв эту теорию, мы тут же сталкиваемся с новыми вопросами.

Например, с таким: как люди, жившие, допустим, на берегах Балтийского моря, могли приручить и одомашнить шакала (считалось, что собаки, кости которых найдены в этих местах, происходят от шакалов), если шакалы в те времена (то есть 8—10 тысяч лет назад) здесь уже не водились?

Значит, собаки пришли сюда вместе с человеком? Да, видимо, так. Но ведь прийти они могли только уже одомашненными: дикий зверь вряд ли пошел бы за человеком на многие сотни километров.

Трудная служба, тяжелая жизнь… С картины голландского художника Пауля Поттера (1625–1654) «Собака на цепи».

Отсюда очевиден вывод: на новые места собака пришла с человеком и пришла уже прирученной, уже став другом или членом семьи. Иными словами, собаки, жившие в стойбищах человека 8—10 тысяч лет назад, кости которых мы находим сейчас в «кухонных кучах», были приручены гораздо раньше.

Но вот когда?

На этот вопрос ответа не было. Не было до тех пор, пока однажды, примерно лет шестьдесят назад, учитель Савенков, прогуливаясь по берегу Енисея неподалеку от Красноярска, не забрел на небольшое возвышение, называвшееся местными жителями Афонтовой горой. Внимание Савенкова привлекла пещера. Разобрав заваленный вход, он обнаружил множество предметов, говоривших о том, что тут находилась стоянка древнего человека. Было там и много костей. Одна из них показалась учителю очень похожей на собачью. Но сам он определить точно не мог: это ведь могла быть и кость волка.

Похожа на игрушку. Но это настоящая собака. И как все собаки — друг человека

Савенков сообщил о своей находке ученым. Костью заинтересовались, тщательно исследовали ее и подтвердили: да, найдена кость собаки.

Находка Савенкова произвела сенсацию. Дело в том, что «возраст» стоянки человека в пещере Афонтовой горы определен в 16 тысяч лет. Значит, 16 тысяч лет назад собака уже жила рядом с человеком!

Находка Савенкова сильно поколебала уверенность ученых в том, что собака служит человеку 8—10 тысячелетий. А когда вслед за сибирским открытием подобные же были сделаны в Крыму и на Кавказе, в Дании и во Франции, где в стоянках, имевших примерно такой же «возраст», что и стоянка на Афонтовой горе, тоже были найдены кости собак, уже мало кто сомневался в «сроке службы» собаки человеку.

И все-таки есть люди, не соглашающиеся с тем, что собака уже 16 тысяч лет «ходит» в домашних животных. Один из таких — знаменитый австрийский ученый Конрад Лоренц. Он высказал мысль, что человек поселил в своем жилище собаку по крайней мере за 20 тысяч лет до нашей эры, а начал приручать, подкармливать предков нашей домашней собаки за 50 тысячелетий до нашей эры. К. Лоренц не одинок — некоторые ученые предполагают, что первые шаги к сближению с четвероногим другом человек сделал даже не 50, а 60 тысячелетий назад! А это значит, что первые шаги сделал не наш непосредственный предок кроманьонец, человек разумный, а неандерталец, его предшественник.

Но это пока лишь предположения: фактов, которые убедительно подтвердили бы их, нет. Впрочем, нет и фактов, способных опровергнуть эти предположения.

Если не 50 тысяч лет служит собака человеку, то сколько — 10, 16, 20 тысяч лет?

Очень возможно, что ответ: и 10, и 16, и 20 тысячелетий, будет правильным. Правильным, потому что приручение происходило не в одном, а в разных местах земного шара и в разное время — где-то гораздо раньше, где-то гораздо позже.

Сейчас лучше других изучены стоянки древнего человека в Европе и частично в Азии. И основными сведениями о времени приручения собак мы располагаем благодаря этим раскопкам.

А ведь считают, что древнейшие центры приручения и одомашнивания животных — Северная Африка и Юго-Западная Азия.

И может быть, какие-то находки, которые будут сделаны в тех местах, подтвердят, что К. Лоренц и те, кто разделяют его точку зрения, правы.

Спор о собаке ведется не только по поводу ее «возраста». Сейчас известно около 400 пород собак. На земле не много найдется животных, принадлежащих к одному виду, но в то же время таких разнообразных, так непохожих друг на друга. Трудно поверить, что маленькая, длиною в 8 сантиметров, чиахуахуа и огромная борзая, крошечный, не весящий и двух килограммов тойтерьер и семидесятикилограммовая московская сторожевая — близкие родственники. А сложение? Массивный боксер и тонкие доберманы, коротконогие таксы и великаны доги — что между ними общего? Короче говоря, собаки настолько разные, что многие ученые не могли допустить мысли (а некоторые не допускают и сейчас), что все они произошли от одного предка.

Исходя из того, что в разных местах земного шара собаки появились независимо друг от друга, ученые пришли к выводу, что и предков они имели разных. А находки археологов, подтверждающие, что уже 3–4—5 тысячелетий назад в разных местах нашей планеты жили собаки разных пород, еще больше укрепили ученых в мнении, что предки у собак разные.

Предками собак считали волков, шакалов, койотов, лисиц. Аристотель, описывая собак Древней Греции, считал, что в их происхождении участвовали и тигры. Затем лисы, койоты, гиены были отброшены, остались лишь волки и шакалы. За эту теорию ученые держались. И, в общем-то, не без оснований. Они полагали, что столь разнообразные породы не могли произойти только от волков — волки слишком похожи друг на друга во всем мире. А шакалы, напротив, отличаются разнообразием. Если же учесть, что первые домашние собаки часто скрещивались с волками и шакалами и давали потомство, то это был еще один аргумент в пользу шакалов. Кроме того, кости собак, которые находили в Европе, больше похожи на кости шакалов, чем на кости волков.

Так было до недавнего времени, пока ученые не пришли к твердому выводу: ни одно домашнее животное, в том числе и собака, не может произойти от двух, а тем более от нескольких предков. И «сегодня можно считать общепризнанным, что домашняя собака происходит от волка, и притом только от него, то есть совершенно исключается ее происхождение от двух предков», пишет советский ученый К. Фабри.

Однако есть еще ученые, придерживающиеся прежней точки зрения, хотя большинство пришли к заключению: собака — потомок волка.

Вывод этот со всей очевидностью подтверждается недавними исследованиями американского ученого Дж. П. Скотта. Он установил, что у собак имеется 90 основных характерных черт поведения. Из них минимум 71 подобная же черта имеется у волка. А у шакалов общих с собакой черт гораздо меньше. В частности, вой и лай собак и волков очень схож, лай и вой собак и шакалов очень отличается.

Но у сторонников теории «шакал и волк» есть веский аргумент: разнообразие, многообразие и, главное, непохожесть пород.

У противников этой теории контраргумент: все эти породы сознательно или интуитивно выведены людьми.

Сторонники теории «шакал — волк» не сдаются: невозможно создать таких непохожих друг на друга животных от одного предка. Их противники отвечают: выведение пород происходило в течение многих веков. За это время можно сделать чудеса. Ведь создали же полтораста лет назад англичане удивительную породу эрдельтерьеров. А думал ли немецкий колбасник Людвиг Доберман, что его имя увековечит выведенная им порода собак?

Трудно сказать, мечтал ли он о собственной славе или о славе выведенной им породы. Если о славе породы, то он своего добился: доберман-пинчер — одна из самых красивых, самых смышленых собак, она обладает многими качествами, делающими ее отличной служебной и сторожевой собакой. А ведь эта порода создана искусственно и представители этой породы не похожи ни на кого!

Это наскальное изображение — не только жанровая сцена. И не только подтверждение того, что собаки уже очень давно участвовали в охоте. Оно доказывает, что и за две — две с половиной тысячи лет до нашей эры (а именно к этому времени относят ученые наскальные изображения, найденные в горном массиве Тассили-Анджера в Сахаре) собака значительно отличалась от своего предка — волка.

А разве не создаются новые породы, совершенно не похожие на другие породы собак в наше время? Достаточно сказать, например, о черном терьере, выведенном совсем недавно советскими собаководами. Сильная, отважная, выносливая, она пригодна ко всем видам сторожевой службы.

Могут возразить: и у тех, кто вывел эрдельтерьера, и у того, кто вывел добермана, и у тех, кто создал черного терьера, был, как говорят селекционеры, «материал». Например, черный терьер получен на основании трех пород: ризеншнауцера, ротвейлера и эрдельтерьера. И от каждой породы он взял какие-то черты, какие-то качества. Так же, как, например, выведенный совсем недавно московский водолаз, полученный от ньюфаундленда, восточноевропейской и кавказской овчарок, как московская сторожевая — «потомок» сенбернара и кавказской овчарки. Верно. Но ведь и у первых селекционеров, которые начинали сознательно или интуитивно выводить собак, какой-то исходный материал все-таки имелся. Конечно, материал не богатый.

Собаки, помогающие сегодня африканским охотникам — бушменам, очень похожи на тех, которые изображены на скале в Сахаре.

Но ведь и породы создавались очень медленно, в течение веков.

Однако, прежде чем выводить породы, человек все-таки должен был приручить собаку, то есть волка. А может быть, шакала?

Об этом пока еще ведутся споры. И кто прав, покажут факты, новые открытия и находки.

Рано или поздно будет, очевидно, решен спор и о том, когда человек приручил собаку.

А вот будет ли решен спор, как это могло произойти?

Как это могло произойти и что было потом?

Маленький пушистый щенок уже почти потерял голос: голодный, замерзший, он несколько часов выл, скулил, пищал. И никак не мог понять, почему не идет мать. Раньше она никогда так надолго не оставляла его. Но если и оставляла, стоило ему лишь подать голос — мать-волчица оказывалась тут же рядом. А сегодня… Откуда волчонку было знать, что мать уже никогда не вернется, чтоб согреть и накормить детеныша, что она еще ночью погибла в неравной борьбе с саблезубым тигром. Но волчонок продолжал тихонько и жалобно скулить, может быть все еще надеясь на возвращение матери. А может быть, он уже ни на что не надеялся — просто ему было очень плохо. Ему было так плохо, что он даже не заметил, как рядом оказались странные двуногие существа и одно из них наклонилось над волчонком.

Возможно, дети отправились в этот день собирать хворост, может быть, у них были какие-то другие дела, заставившие их покинуть стойбище, но, наверное, ни хвороста на этот раз они не принесли, ни других дел не сделали. Они вернулись с маленьким пушистым комочком.

Что заставило их взять волчонка, мы никогда не узнаем. Так же как никогда не узнаем, действительно ли все было именно так на самом деле. Но если допустить, что так могло быть, то можно допустить и другое: детей тронула доверчивость волчонка, его беспомощный вид и жалобный писк, покорило то, что, едва оказавшись на руках, он сразу переставал пищать, а опущенный на землю начинал скулить и пищать еще громче. И продолжал скулить до тех пор, пока его снова не брали на руки.

Дети знали, что перед ними — волчонок. Волчат, правда не таких маленьких, они видели и раньше: волки не боялись подходить к стойбищу довольно близко и люди не особенно опасались этих хищников. Нельзя сказать, чтоб они испытывали друг к другу полное доверие, но ни большого страха друг перед другом у них не было, ни большой неприязни. Тогда между людьми и волками существовали иные отношения: волки не нападали на людей, потому что вокруг было достаточно четвероногих. По этой же причине люди не охотились на волков, разве что в крайних случаях. Но и взрослые и дети знали, что такое волк. Волчонок же, конечно, не знал, что такое люди, не знал, в чьи руки он попал. И едва эти руки касались его, волчонок переставал скулить, даже дремал, смешно посапывая, на руках у детей.

Потом, через много тысячелетий, ученые поймут и объяснят, почему волчонок переставал скулить на руках у человека, почему, повзрослев, не только не убежал из стойбища, но и стал охранять его, воем, лаем или рычанием предупреждая о приближении врага. Потом, через много тысячелетий, ученые обратят внимание на то, что домашними животными становились лишь те животные, которые жили стаями или стадами. Волки жили стаями. Каждый член стаи был ее частью, он «заботился» не только о себе, но и об остальных. И остальные заботились о нем. А все вместе они подчинялись вожаку — без него не может существовать стая или стадо.

Осиротевшему волчонку нужна была стая. Но, потеряв мать, он потерял связь со стаей. И вот люди заменили ему волчью семью. Они стали как-то заботиться о волчонке, во всяком случае кормили его, согревали, разрешая спать около костра или в пещере, где было тепло. И подросший волчонок даже не сомневался, что на заботу «стаи» он должен ответить такой же заботой. Во всяком случае, предупреждать об опасности и быть готовым к сражению.

Но это придет потом, через несколько месяцев. А тогда, в тот день, наверное, далеко не все взрослые одобрительно отнеслись к поступку ребят. Разве могли люди предполагать, что этот бездумный, порожденный лишь порывом детской души поступок явится величайшим событием в истории человека, событием, с которым по значению может сравниться лишь создание первобытной металлургии!

Возможно, взрослые хотели убить волчонка, и, возможно, остановило их лишь сознание, что это они успеют сделать потом: если охотников племени почему-либо начнут преследовать неудачи, можно будет убить и съесть волчонка.

Но, к счастью для человечества, охотникам того племени везло. И, возможно, через некоторое время волчонок, превратившийся во взрослую волчицу, привел к человеческому костру свое потомство. Волчица уже доверяла людям — ведь люди не только ничего плохого не сделали ей, но, напротив, кормили ее и заменили ей стаю.

Появление первого волчонка в стойбище, очевидно, не повлияло на уклад жизни людей. Во всяком случае, волчонок не занимал большого места в их жизни. Но присутствие в стойбище волчицы с выводком, а тем более уже подросших волков, должно было заставить людей принять серьезное решение. Для них естественнее было бы прогнать волков или перебить их. Но, к счастью, они этого не сделали. Трудно сказать почему. Может быть, наблюдая за поведением первого своего питомца — а первобытные люди умели наблюдать за животными! — они уже поняли и оценили всю выгоду присутствия рядом чуткого, преданного и храброго существа. А может быть, они даже привязались к волку.

Мы не знаем и вряд ли узнаем когда-нибудь, так ли было на самом деле.

Но общеизвестно, что волки (а некоторые ученые считают, что все-таки шакалы) постоянно бродят вокруг стойбищ, питаясь остатками еды, и время от времени рычат или лают. Обычно рычание или лай совпадали с появлением какого-нибудь опасного хищника — пещерного медведя или саблезубого тигра. Получив «предупреждение» от волков, человек успевал приготовиться к встрече с врагом. Но вот по каким-либо причинам волки уходили от людей. И тогда хищники являлись неожиданно, застигая людей врасплох. Видимо, немало жертв было принесено хищникам, прежде чем до людей дошла мысль: нужны сторожа.

И тогда человек уже стал нарочно оставлять неподалеку от стойбища мясо и кости, специально привлекать волков.

И вот наступило время, когда волкам уже не надо было бродить вокруг стойбища, а человеку украдкой разбрасывать мясо, — волк растянулся у костра.

Впрочем, могло быть и совсем иначе.

Ведь уже говорилось, что волки приручались в разное время, в разных местах и разными людьми. И, безусловно, в каждом отдельном случае сближение человека и волка происходило по-разному. С этим, очевидно, согласятся все ученые. А вот с тем, что в приручении животных, и в частности волков, играла какую-то роль привязанность, согласятся далеко не все. Некоторые ученые считают, что первобытный человек не мог испытывать к животным каких-либо чувств — слишком он был примитивен и всех животных оценивал лишь так: на одних надо охотиться, а от других надо обороняться. Эти ученые не допускают мысли, что первая собака попала к людям щенком, что ее принесли из лесу взрослые для забавы ребятишкам или сами дети. Ученые считают, что будущая собака поначалу бродила вокруг стойбища и человек постепенно приручил ее (хотя эта версия подходит скорее для шакалов, а не для волков). И делал человек это исключительно ради выгоды, которую получал от общения с собакой.

Безусловно, первобытный человек был существом практичным, очень возможно, что он был недостаточно эмоционален, вероятно, груб и в самих своих чувствах и в проявлении их.

Но чем располагаем мы, современные люди, чтоб категорически отрицать способность первобытного человека привязываться к животному, достаточно ли хорошо знаем нашего далекого предка?

Так называемая наскальная живопись — творения первобытных художников — была открыта сравнительно недавно. Когда были найдены первые картины древних художников, ученые отказались верить в подлинность этих картин. Аргумент выдвигался все тот же: не мог первобытный человек рисовать, слишком примитивен он был. Картины же нередко поражали экспрессивностью, эмоциональностью…

Потом ученые не только признали эти рисунки, но и расшифровали их. Обнаружив присутствие стрел и копий на изображении животных, ученые поняли, что первобытный художник воссоздавал сцены охоты. А изучив обычаи и обряды современных племен — австралийцев и южноамериканцев, стоящих на очень низком, близком к каменному веку, уровне развития, ученые поняли, что рисунки эти имели большой смысл для художника: изображение животного, пронзенного стрелой или копьем, убитого топором или камнем, по убеждению первобытных людей, обеспечивало удачную охоту.

Друзья.

Но чем больше находили картин первобытных художников, тем больше убеждались: эти художники обладали недюжинной фантазией, умели по-своему видеть мир. Кроме того, вовсе не на всех картинах изображались поверженные или раненые звери. Значит, первобытный художник не всегда, рисуя животных на стенах пещер, преследовал практические цели? Может быть, у него появлялась потребность нарисовать их «просто так» или, как мы сейчас говорим, выразить себя, свое настроение в рисунке? К тому же не следует забывать еще одно: многие «картины» первобытных художников ярко раскрашены. Для того чтоб изобразить сцену охоты, очевидно, можно было бы ограничиться контурами животных, что в ряде случаев и делали художники. Но в то же время они изготовляли яркие краски (а это была довольно трудоемкая работа) и раскрашивали ими свои картины. Для чего? Только ли для того, чтоб животные были более похожи, или все-таки у них были представления о красоте, были какие-то свои эстетические критерии, эмоции? А если так, то не слишком ли обедняем мы внутренний мир первобытного человека?

А теперь вернемся к животным. Если многое раскрывают ученым современные аборигены Австралии и Южной Америки, находящиеся на уровне развития, близком к каменному веку, то не подскажут ли они и то, как могли бы относиться кроманьонцы к животным? Путешественники рассказывают, что поселки коренных австралийцев и американцев наполнены прирученными зверьками и птицами, которых здесь любят взрослые и дети.

Впрочем, это может и не убедить ученых, которые упорно отказывают нашим далеким предкам в добрых чувствах к животным.

И сегодня, в век космических полетов, на Севере, как и много лет назад, лучший транспорт — собачья упряжка.

Есть ученые, которые утверждают, что не только в очень давние времена, но и позже человек не испытывал к собаке тяготения, а ценил ее лишь за практическую пользу. Безусловно, основным в отношении людей и собак оставалась ее практическая польза. Возможно, именно поэтому люди стали выводить новые породы, создавать собак — «узких специалистов». Но разве под силу, не имея даже очень приблизительного представления о зоотехнике и селекции, выводить новые породы без огромной любви к животным? Сколько терпения надо для этого, сколько выдержки, воли. Ведь несколько тысячелетий назад человек, начинавший выводить новую породу, не мог рассчитывать увидеть конечные результаты своего труда. Это сейчас новую породу собак можно вывести в течение 20–50 лет. А в былые времена на это требовалось гораздо больше времени — возможно, сотни лет. И тем не менее мы знаем, что уже за шесть тысячелетий до нашей эры в Египте существовало по крайней мере полтора десятка ясно выраженных пород. Безусловно, это в первую очередь были собаки охотничьи, что подтверждается многими сценами, изображенными на гробницах и других памятниках Древнего Египта. Собаки в ошейниках, украшенных драгоценностями, собаки, догоняющие диких животных, собаки, атакующие животных, собаки поодиночке, собаки сворами. И уже достаточно ясно можно различить породы. Тут и массивные догообразные собаки (на одном изображении, дошедшем до нас, можно увидеть таких собак рядом со львами — в Египте их приручали и использовали для охоты на львов, — и эти собаки по величине и могучему телосложению не уступают львам), есть изображения гончих, изображения коротконогих такс. Но, пожалуй, самой любимой собакой египтян — ее изображение и сцены с ее участием встречаются чаще других — была длинноногая и стремительная борзая. Через несколько тысячелетий о борзой будут говорить, что она — «гордость русского человека». Но современная русская борзая, появившаяся на Руси во времена Владимира Мономаха, доведенная здесь до совершенства и высоко ценившаяся в Европе еще во времена Ивана Грозного, не похожа на своих египетских предков. Хотя и египетская борзая, судя по изображениям, была длинноногой, поджарой и, очевидно, хорошо бегала (использовалась в охоте на газелей).

Были у египтян собаки, похожие на современных пойнтеров, были пастушьи собаки, охранявшие и перегонявшие скот, «рабочие» собаки, которые приводили в движение водяные колеса. Были и маленькие собачки. Например, в одной из сцен охоты с борзыми присутствует маленькая собачка без поводка. Но если эта собачка, допустим, и выполняла какую-то работу во время охоты (она изображена в сцене охоты на быка, в которой принимают участие две борзые и лев), то имевшиеся у египтян комнатные собачки (известно даже имя одного из тех, кто разводил таких собак, — царский писец Нагар-Гу) явно не имели практического применения. А их не только любили, но и почитали: по умершей собачке носили траур, ее бальзамировали и торжественно хоронили. Правда, это в какой-то степени связано с тем, что она была посвящена богу Анубису.

В Египте вообще собаки считались священными.

Древнеегипетский охотник с трофеями, но без оружия. Почему? Да потому, что оружие ему и не требовалось: быстроногая борзая легко догоняла не только зайцев, но и антилоп.

Впрочем, египтяне — не единственные, кто обожествлял собаку.

На древних мексиканских пирамидах ученые обнаружили изображения небольших собачек. Там же, в Мексике, были найдены мумии этих лилипутов собачьего племени. Мы и сейчас можем увидеть (правда, очень редко: в нашей стране, как и вообще в Европе, их еще мало) собачку, получившую сравнительно недавно официальное имя чиахуахуа по названию одного из мексиканских штатов. (Раньше она называлась мексиканским терьером, орнаментальной собакой и т. д.) Священная собака ацтеков — древних жителей Мексики — была широко распространена в Центральной и Южной Америке. О ней как об одном из чудес Нового Света — так называли тогда Америку — рассказывал Христофор Колумб. В Европу она впервые попала в XVIII веке, но почему-то не прижилась. Впрочем, не прижилась она и в Северной Америке и лишь в конце прошлого века снова появилась и теперь, очевидно, «постоянно прописалась» там.

Вторично в Европу чиахуахуа попала лет 20 назад и быстро завоевала симпатии европейцев. Еще бы: крошечное, менее десяти сантиметров в длину, существо имеет отважное сердце — несмотря на свои размеры, бросается на защиту хозяина, точно выполняет все команды. Может быть, это сочетание: крошечные размеры и огромная отвага, сообразительность и исполнительность и побудили ацтеков преклоняться перед ней. Но так или иначе, чиахуахуа были собаками священными.

Однако и у египтян и у первоамериканцев в отношении к собакам не было религиозного фанатизма: в Египте их использовали на охоте и на различных службах, ацтеки, хоть и поклонялись маленьким собачкам, время от времени откармливали их и съедали.

Чиахуахуа.

В некоторых странах собак считали существами «нечистыми», презирали их, но и там к собакам не было такой бешеной ненависти, как, например, в средние века в Европе к кошкам. «Нечистых» и презираемых собак тем не менее использовали в качестве пастухов и сторожей.

Зато любовь к собакам часто принимала поистине фанатическую окраску. Достаточно сказать, что арабские поэты доисламского периода воспевали свою знаменитую салуки — арабскую борзую — как самое прекрасное существо на свете, наделяя ее всеми благородными чертами. И когда коран объявил собаку «нечистым» животным, когда в городах началось гонение на собак, бедуины-кочевники не захотели расстаться со своими друзьями. А чтобы как-то свести концы с концами — не потерять четвероногих друзей и не вызвать гнев аллаха, они просто-напросто отказались считать салуку собакой.

Афганская борзая — одно из самых быстрых животных.

Да и какой она была для них собакой, если спала в одном шатре с людьми, ела то же, что и они, делила с хозяевами все тяготы кочевой жизни?

Равноправный член семьи — да и только!

Не меньшей любовью и заботой окружали собак греки и римляне. Аристотель, живший два с лишним тысячелетия назад, оставил нам довольно подробное описание восьми породных групп собак. О собаке Аргосе, принадлежавшей царю Одиссею, говорится в 17-й песне поэмы Гомера, о любви к собакам рассказывает в одной из своих комедий великий греческий драматург Аристофан, о собаках пишут крупнейшие ученые и писатели Древней Греции и Рима Ксенофонт, Варрон, Вергилий, Ариан; известный римский поэт Граций Фалиск пишет стихотворный трактат об уходе за собаками.

И уже в те далекие времена люди хорошо знали благородство и преданность собачьих сердец. Греческий писатель и философ Плутарх рассказывал о собаке, принадлежавшей некоему Ксантиппе: пес бросился в море вслед за кораблем, на котором плыл хозяин. Много часов плыл пес за кораблем, пока окончательно не выбился из сил.

Верный пес был похоронен на острове Саманине.

История эта не такая уж оригинальная — примеров собачьей преданности можно привести множество. Но дело в том, что существует версия, будто выражение «вот где собака зарыта», имеющее теперь смысл «вот в чем тайна», родилось именно благодаря собаке Ксантиппы.

В Древней Греции и Риме продолжают совершенствовать и выводить новые породы собак, в том числе и комнатных. Люди начинают шире использовать собак: они уже несут не только сторожевую службу, охраняя дома граждан, но и караульную, выполняя роль часовых в гарнизонах. Появляются и собаки-ищейки.

Видимо, тогда общественных собак (очевидно, военных и караульных) было уже так много, что в Греции, Риме и некоторых других странах Западной Европы вводятся специальные законы, обязывающие земледельцев вносить определенную плату или отдавать какую-то часть урожая на содержание собак.

Собаки участвовали в сражениях рядом с воинами, а зачастую и впереди них! Они были в боевых доспехах и специальных, защищающих шею и горло ошейниках с длинными острыми шипами. Такие собаки сражались в войсках римлян и ассирийцев, а у Александра Македонского имелись особые воинские подразделения собак.

Собакам тоже бывает очень грустно.

Собаки участвовали в войнах и гораздо позже. Например, в XII–XIII веках английские короли широко использовали собак в борьбе с шотландцами; граф Эссекс, отправляясь на борьбу с ирландцами, взял с собою собачье «войско» из 800 собак, а три столетия спустя Генрих VIII, заключив союз с Карлом V, послал ему 400 собак для борьбы с французами.

Однако меньше всего за воинские подвиги ценили люди собак. Характерно, что древние германцы, тоже использовавшие боевых псов, не считали нужным назначать штраф за похищение такой собаки, хотя даже за похищение дворовой собаки назначался штраф в одну золотую монету (за похищение пастушьей — в три, за похищение гончей взимался штраф в шесть золотых монет, а ищейки — в двенадцать).

Значение собак в истории человечества в том, что они, по выражению великого русского ученого И. П. Павлова, «вывели человека в люди». В этой шутке огромная доля истины.

Поначалу собака охраняла человека от диких животных. Потом помогала на охоте: охота стала удачнее, человек был обеспечен мясом. Именно в этот период появляются изделия из рогов и костей крупных животных. Не всегда человек на охоте убивал зверей — иногда ловил их. И стремился пойманную добычу сохранить про запас. Но ведь ни поймать, ни сохранить ее без собак он не смог бы. Так собака стала в какой-то степени «основоположником» скотоводства. От скотоводства человек перешел к земледелию…

Проходили века, тысячелетия. Человечество взрослело, умнело, развивалось. А рядом с человеком постоянно шел его самый первый, самый верный спутник — собака, которая, как сказал однажды замечательный украинский писатель М. М. Коцюбинский, «за долгий срок жизни около человека… приобрела нечто от человеческой души».

Человек и собака

Профессору Боссе, члену парижского Конвента, принадлежат такие слова: «По твоему отношению к собаке я узнаю, какой ты человек».

Люди разные. И по-разному они относятся к собакам. Одни равнодушны к ним. Другие видят в собаках лишь своих рабов, так или иначе облегчающих жизнь. И если эти люди заботятся о собаках, то только потому, что собаки им нужны, потому что люди извлекают из общения с собаками выгоду.

Есть люди, которые не любят собак. Не любят по разным причинам. Причины могут быть и уважительными: когда-то, скорее всего в детстве, собака напугала человека и неприятные воспоминания остались на всю жизнь. У этих людей есть оправдание. Но нет и не может быть оправданий у эгоистов и воинствующих мещан, которые не понимают, как вообще можно бескорыстно любить четвероногое существо, от которого не получаешь никакой прибыли!

И благо бы держали они свою философию при себе — нет, на то они и воинствующие мещане, они хотят свое отношение к миру, к животным навязать другим. Часто они прикрываются красивыми фразами, замаскировывают свою философию, но оправдания им нет.

А фашистские главари, чьи имена прокляты всеми народами мира, воспитывали убийц, давая молодчикам из гитлерюгенда выращивать щенков. И когда собака вырастала, привязывалась к своему хозяину, а он — к ней, будущему эсэсовцу вручался пистолет, и он должен был публично застрелить свою собаку. Это был экзамен. Экзамен на жестокость. Выдержавший такой экзамен фашист спокойно пытал и расстреливал, вешал и посылал в газовые камеры тысячи людей.

Но фашистские ублюдки — это не человечество. Человечество в целом — мудро и добро. Доказательство тому — миллионы собак, живущих на земле рядом с человеком.

Специалисты определили: за свою жизнь человек может прочитать примерно десять тысяч книг. А чтобы собрать и прочитать все, написанное о собаках, не хватит и сотни человеческих жизней.

О собаках написаны поэмы и исследования, научные трактаты, повести, рассказы, даже романы. Нет такого культурного народа, который бы не имел своей кинологической литературы, нет, пожалуй, ни одного большого писателя, который хотя бы несколько страниц не посвятил собакам. И как высшее признание их заслуг — памятники, которые ставят собакам.

Считают, что первый памятник собаке был поставлен в IV веке до н. э. у города Коринфа. По преданию, собака, по кличке Соэтр, разбудила гарнизон города, когда к нему неслышно подкрадывался неприятель.

Враг был отброшен, а Соэтр удостоился памятника при жизни и серебряного ошейника с надписью: «Защитнику и спасителю Коринфа».

Один из самых знаменитых памятников собаке находится в Париже. Он сооружен полтора века назад. На каменном постаменте огромный пес и доверчиво прижавшийся к нему ребенок. Надпись на постаменте гласит: «Барри, спасшему сорок человек и убитому сорок первым».

История этого памятника такова.

В Альпах есть перевал, именуемый Сенбернарским. Когда-то здесь проходила дорога, связывающая Италию со странами Центральной Европы. Дорога эта была трудной не только потому, что пролегла на высоте двух с половиной километров, но и потому, что погода в этих местах очень неустойчива: неожиданно начинается ветер, буран; застигнутые в дороге путники часто теряли направление и гибли.

В X веке на перевале обосновался монастырь Сен-Бернара (святого Бернара). Стремясь подчинить как можно больше людей, церковь использовала и это место, чтоб распространять свое влияние. Монахи знали обо всех, кто проходил по перевалу, давали приют в своей монастырской гостинице, помогали попавшим в беду. В XIII веке монахи завели могучих и умных собак, получивших название сенбернаров. Эти собаки не боялись мороза и ветра, им не страшен был глубокий снег. Благодаря своему прекрасному чутью они отыскивали засыпанных снегом, сбившихся с дороги или попавших в расселины гор путников. В течение многих лет собаки спасли тысячи людей. Среди сенбернаров были свои чемпионы, свои знаменитости. Один из самых знаменитых спасателей был пес по имени Лев. Он спас 35 человек. Но еще более знаменит был Барри, тот самый, который спас сорок человек и был убит сорок первым.

Говорят, это произошло так. Однажды разыгрался особенно сильный буран. Собаки, вышедшие на поиски попавших в беду людей, одна за другой, обессиленные, возвращались в монастырь. И только Барри продолжал пробиваться сквозь пургу. Видимо, чутье подсказывало ему: кто-то нуждается в помощи. И чутье не обмануло Барри: в конце концов он обнаружил засыпанного снегом человека. Раскопав его, пес стал тормошить замерзавшего, лизать его лицо. И вот сознание стало возвращаться к человеку. Но, открыв глаза и увидав совсем близко от себя собачью морду, человек решил, что перед ним волк. Достав револьвер (по другой версии — нож), человек убил Барри. Это и был сорок первый, спасенный собакой… Труп Барри торжественно перевезли в Париж и похоронили со всеми почестями на специальном собачьем кладбище.

Однако есть и другая версия. Барри действительно спас сорок одного человека. Сорок первый был ребенок. Никто не знал, что ребенок попал в беду. Неизвестно, как он очутился один на перевале так далеко от жилья. И только старый Барри чувствовал, что ему надо спешить спасти малыша. Он успел вовремя: ребенок хоть и потерял сознание, но был жив. Барри лег рядом, стараясь согреть мальчика, долго и упорно лизал его лицо. И мальчик очнулся. Но был так слаб, что не мог встать и лишь обхватил собаку за шею. И тогда Барри стал медленно и осторожно тащить его. Старому Барри было очень тяжело. Мальчик понял это и взобрался на собаку верхом. Так пес и доставил его к людям.

А Барри, прослужив людям двадцать лет, умер собственной смертью, доживая последние годы в городе.

Прославленный горный спасатель — сенбернар по кличке Чингель.

Доказательством этой версии служит чучело Барри, которое находится в музее Сен-Бернарского монастыря.

Сейчас мы вряд ли узнаем, какая версия соответствует действительности, какая — нет. Но разве в этом дело? Важно, что Барри — и не он один — спасал людей, служил им, и люди в благодарность поставили ему памятник.

Памятник Барри — это памятник собакам, верным своему долгу. Можно рассказать и о тысячах других собак, беззаветно служащих людям. Можно рассказать (и они тоже достойны памятников) о знаменитом Топуше, охранявшем стада овец в горах Грузии и за свою жизнь отбившем атаки по крайней мере сотни волков. Можно рассказать о Боссаре, прославившемся тем, что однажды, когда во время сильного ливня от стада отбилась тысяча овец и пастухи считали их погибшими, он самостоятельно привел этих овец через три дня к людям.

Можно было бы поставить памятник и собакам одного из колхозов Калмыкии. Четыреста овец потерялись в степи во время мартовского бурана. Поиски их не дали результатов. И все-таки через три месяца овцы нашлись. Все это время их пасли и охраняли четыре собаки, оставшиеся со стадом. Сами псы голодали, перебивались случайно пойманными мышами и сусликами, однако спасли не только овец, но и появившихся в это время ягнят.

Памятник Барри в Париже.

Восточноевропейская овчарка Бия, несмотря на свою молодость, уже имеет тридцать три медали.

Памятник Барри — это символический памятник собакам, исполнившим свой долг. И этот памятник не единственный.

В одном из парков Нью-Йорка на мраморном постаменте стоит бронзовый пес с оборванными постромками. Второй подобный памятник стоит в городке Ном на Аляске. Оба памятника — собаке по имени Бальт.

В начале нынешнего века в Номе началась эпидемия, грозившая погубить всех детей города. Нужна была вакцина. Срочно, немедленно. В Номе ее не было. А до ближайшего населенного пункта, где имелась вакцина, не менее трехсот километров. За вакциной отправился владелец лучшей в городе собачьей упряжки. До населенного пункта добрались благополучно. Но когда упряжка отправилась обратно, началась пурга. Собаки, напрягая все силы, шли сквозь пургу двести километров. Однако последние сто километров они уже не могли преодолеть. И одна за другой, обессиленные, ложились в снег, взглядом прося прощения у хозяина. И только вожак Бальт не сдался. Тогда хозяин выпряг Бальта и прикрепил к его ошейнику пакет с лекарствами. Другого выхода не было. И пес будто понял это.

Человек уже не думал о себе: он знал, что не выберется из снежного плена. Он думал только о собаке: доберется ли Бальт до Нома, пройдет ли оставшиеся сто километров?

Человек еще старался ползти по снегу, но сил уже не было. Иногда ему казалось, что слышен скрип полозьев и собачий лай, но он понимал: это галлюцинация. И когда горячий собачий язык коснулся его лица, он тоже был уверен, что это всего лишь бред. Но что-то слишком реальный бред… С трудом открыв глаза, человек увидал Бальта. Откуда? Вернулся, не найдя дороги? А где же лекарство? Потерял? Но к лежащему на снегу уже спешили люди. Они объяснили все: Бальт доставил в поселок лекарство. Однако, едва с него сняли ошейник, пес выскочил на улицу и стал лаять, звать людей, требовать, чтоб они следовали за ним. Да, он был обессилен, да, его лапы кровоточили… Но какое все это имело значение, если там, в снегу, погибает хозяин? И он привел людей к замерзающему человеку!

Памятники ставят героям. Бальт был героем. Одной из героических ездовых собак. Трудно этим собакам. Им приходится спать на снегу, питаться мороженой рыбой, работать часто по многу часов, пробиваясь сквозь пургу, тащить тяжело груженные сани по снегу, по жесткому насту, который ранит лапы. Но они работают верно и преданно, будто понимают, что человеку без них будет плохо. И сейчас, несмотря на самый совершенный транспорт, на Севере не обойтись без ездовых собак. В школах Гренландии существует обязательное обучение езде на собаках. Японские ученые в городе Осака тоже поставили памятник ездовым собакам, которых вынуждены были покинуть на одной из зимовок. Они вернулись на эту зимовку через год. И какова же была радость ученых, когда их восторженно встретили живые и невредимые собаки! Собаки выжили в неимоверно трудных условиях.

Роберт Пири со своей знаменитой упряжкой. Трудно пришлось бы путешественнику без этих собак. Впрочем, без собак не состоялись бы многие полярные экспедиции, не были бы сделаны многие замечательные открытия.

Выжили! А памятник стоит. И очень хорошо! Ведь этот памятник всем ездовым собакам. Недаром же во время торжественного обеда, который был устроен Королевским географическим обществом в Лондоне в честь Руала Амундсена, председатель закончил свою речь такими словами: «Позвольте поэтому предложить прокричать троекратное «ура» в честь собак!»

Это на них, на ездовых собаках, во время Великой Отечественной войны вожатый санитарной упряжки Золотов под огнем противника вывез три тысячи раненых. Только за три месяца наступательных боев 10-й армии в 1944 году на собаках было вывезено 13 500 раненых, причем раненых вывозили из таких мест, куда не мог подойти ни один транспорт.

Забирая раненых с передовой, собаки на обратном пути доставляли на передовую боеприпасы.

Доберман-пинчер Пальма уже не молода: десять лет для доберманов — возраст солидный.

Впрочем, во время войны собаки были не только надежным транспортом. Среди 60 тысяч собак, участвовавших в боевых действиях нашей армии, были и санитары и связисты.

Выдающийся советский писатель И. Г. Эренбург — во время войны военный корреспондент — вспоминает о многих героических собаках-связистах. В частности, он рассказал, как под городом Вереей четырнадцать собак поддерживали связь с гвардейским полком, оказавшимся в тылу врага. Овчарка Аста, несшая донесение, от которого зависела судьба полка, была смертельно ранена. Но, истекая кровью, сумела все-таки доползти до цели и доставить донесение.

Бывший командир 37-го отдельного батальона собак — миноискателей и истребителей танков — подполковник в отставке известный советский кинолог А. Мозовер рассказывает, что лишь одна собака Норка в труднейших условиях и в короткий срок доставила 2398 боевых донесений, а пес, по кличке Рекс. — 1649.

Огромную роль играли собаки во время разминирования городов и сел. Были собаки, на счету которых имелось по нескольку тысяч найденных мин. Благодаря своему исключительному чутью собаки безошибочно отыскивали мины, даже если они были в деревянных корпусах и поэтому их не мог обнаружить ни один миноискатель. Собаки разминировали около 3 тысяч городов и населенных пунктов, в том числе такие города, как Киев, Одесса, Новгород, Варшава, Будапешт, Прага, Вена, Берлин, обнаружив в этих и других городах около 4 миллионов мин. Причем благодаря собакам разминирование велось не только более тщательно, но и в 20 раз быстрее.

И рядом с собаками породистыми, обладательницами роскошных родословных, честно и беззаветно трудились беспородные дворняжки. И они были прекрасными санитарами, связистами, миноискателями.

Собакам, трудившимся на войне, памятника пока нет, но памятник им — сотни тысяч спасенных человеческих жизней!

Нет, пожалуй, в мире более знаменитой собаки, чем Лайка — собака-космонавт.

Другим собакам-труженицам памятники установлены. Один из них на территории Берлинского зоопарка. Это памятник собаке-поводырю. Тот, кто видел, как осторожно ведет собака слепого человека, как обходит все препятствия, как реагирует на светофоры, как двигается только там, где может пройти человек (лазы, щели, подворотни, куда может полезть другая собака, для нее не существуют), тот поймет, что она заслужила памятник!

Эрдельтерьер.

Есть еще один памятник собаке — не менее знаменитый, чем памятник прославленному Барри.

Этот памятник установлен в Ленинграде, на территории Института экспериментальной медицины.

Иван Петрович Павлов много лет мечтал о памятнике собаке — верному помощнику в его работе. Он очень внимательно просматривал проекты памятников, сам утвердил один из них и, когда в 1935 году памятник был открыт, с гордостью показывал его ученым разных стран, приехавшим на XV Международный конгресс физиологов в Ленинград.

На пьедестале памятника — надписи, сочиненные самим Павловым. «Пусть собака, помощник и друг человека с доисторических времен, приносится в жертву науке, но наше достоинство обязывает нас, чтоб это происходило непременно и всегда без ненужного мучительства» — гласит одна надпись.

И другая: «Собака, благодаря ее давнему расположению к человеку, ее догадливости, терпенью и послушанью, служит, даже с заметной радостью, многие годы, а иногда и всю жизнь, экспериментатору».

Эти слова относятся не только к павловским собакам, которые помогли Ивану Петровичу создать учение о рефлексах. Это относится и к сотням тысяч других собак, которые служили и служат науке, служат прогрессу.

Это относится и к собакам-космонавтам, проложившим путь в космос.

Судьи ушли на совещание. Каково будет их решение, кто удостоится медалей? Кто победит в соревнованиях? Да, есть причины для волнения…

Собакам поставлены памятники за подвиги, за службу, за преданность, за выполнение долга…

Собаки по-прежнему несут караульную службу, пасут стада, охраняют границу. Но они успешно осваивают и «новые профессии». Например, собаки «служат» в городском хозяйстве — обходят линии газопровода: они чувствуют малейшую утечку газа и немедленно сообщают об этом сопровождающим.

Впервые собаки-«газовщики» были использованы в ГДР, затем появились и в нашей стране. Работники Таллингаза, где усиленно трудятся собаки, очень довольны своими четвероногими сотрудниками: ну какой анализатор обнаружит незначительную утечку газа на глубине свыше метра, да еще под толстым слоем асфальта? А восточноевропейская овчарка Деро, состоящая в штате Таллингаза, обнаружила несколько утечек. На Деро можно положиться: под ее наблюдением почти шестикилометровая газовая магистраль, проходящая под 23 улицами города, и на всей магистрали всегда полный порядок. Впрочем, такой же порядок и на других магистралях, которые контролируют коллеги Деро — восточноевропейская овчарка Динго и доберман Верро.

Острота обоняния собак натолкнула людей на мысль использовать четвероногих друзей в геологоразведке. Результаты опытов превзошли все ожидания. Одной из первых знаменитых собак-«рудознатцев» стала немецкая овчарка Лари. Она начала разыскивать полезные ископаемые в 1962 году, а уже в 1966 она и ее хозяин П. Матссон были удостоены премии Государственного совета Финляндии.

Лари действительно работал успешно. Например, на площади в 3 квадратных километра он отыскал 1330 образцов, представляющих практический интерес, в то время как на этом же участке специалисты-геологи обнаружили лишь 270.

В нашей стране к поискам полезных ископаемых собак стали привлекать (по инициативе профессора Ю. А. Васильева) сравнительно недавно. Но уже сейчас на счету наших четвероногих геологов десятки открытых ими месторождений меди и ртути, никеля и железа.

Самые мирные на земле люди — советские солдаты.

Конечно, помогает собакам работать их великолепное чутье. Американский физиолог Нейхаус установил, что к запаху неорганических веществ собака чувствительнее человека в тысячи раз, а к органическим — в миллионы!

Да, эта особенность в первую очередь помогает им обнаруживать полезные ископаемые, находящиеся на глубине нескольких метров. (А восточноевропейская овчарка Карат установила рекорд — нашла руду на глубине 12 метров!)

Однако не только чутье делает собак прекрасными специалистами — старательность, дисциплинированность, заинтересованность в работе, добросовестность помогают собакам работать в геологоразведке, помогают им осваивать и другие профессии, даже включаться в поиски потерпевших аварию самолетов. Собаке надевают небольшой радиопередатчик на спину и посылают на поиски самолета. Обнаружив его — а искать собака будет и день, и два, и неделю, — она начинает лаять, звук передается по радио, засекаются координаты, и спасательная служба приходит точно к месту.

Будет ли поставлен памятник этим собакам, не знаю. Но уже сейчас есть один памятник, который поставлен всем собакам. Мне кажется, его можно было бы назвать «памятником в честь собачьего сердца».

Собачья лечебница. Миниатюра из книги Г. Фебуса «О болезнях собак и их лечении», написанной пятьсот лет назад.

Этот памятник стоит на станции Шабуя, недалеко от Токио. Впервые он был поставлен до войны в память о собаке Хачико, которая ежедневно провожала своего хозяина, уезжавшего в Токио на работу, и ежедневно в определенное время встречала его. Хозяин заболел и умер в одной из токийских больниц. Но Хачико не мог смириться с этим. Ежедневно приходил пес к определенному времени на станцию и оставался там до последнего поезда в надежде, что хозяин когда-нибудь приедет. Так продолжалось десять лет, до того дня, когда пес трагически погиб на этой станции. В газетах появилось сообщение о верном псе, и тогда по всей Японии начался сбор денег на памятник верному Хачико.

Памятник был сооружен, но во время войны разрушен. Однако едва кончилась война, как по всей Японии начался сбор средств на новый памятник собаке. И памятник был сооружен вторично.

Это памятник не только Хачико, это памятник всем верным и преданным собакам: и знаменитому Фраму — собаке Георгия Седова, отказавшейся покинуть могилу хозяина и умершей на этой могиле; и менее знаменитому, но не менее преданному шотландскому терьеру Бобби из Грейфрайерса, прожившему несколько лет на могиле хозяина, и Соколу — борзой, увезенной за сотни километров от дома, но через несколько недель неведомо как разыскавшей дорогу и вернувшейся к своему хозяину; и сеттеру, о котором рассказал писатель Б. Ря-бинин. Во время войны собака была увезена фашистами, а хозяева ее брошены в концентрационный лагерь. Однако собака не только разыскала их, хотя находилась довольно далеко, но время от времени приносила умирающим от голода кое-какую еду и этим спасла ребенка. Это памятник Верному из Подмосковья, за четырнадцать лет не пропустившему ни одного поезда в ожидании хозяина-машиниста, убитого фашистской бомбой, и собаке из Варны, которая ежедневно с рассвета до заката в воде у берега ожидала возвращения пропавшего без вести хозяина-рыбака. И тысячам других — породных и беспородных, красивых и некрасивых, совершивших подвиги и не совершивших, но в любую минуту готовых их совершить, это памятник собакам, единственным существам, как говорил Ч. Дарвин, «любящим нас больше, чем самих себя».

Глава вторая Еще один самый верный

Кони и великое изобретение человека

О том, как человек впервые покорил лошадь, написано немало книг. Есть и кинофильмы, где показывается, как человек стал хозяином лошади. Конечно, и рассказывается в книгах и показывается в кино это по-разному, но суть всегда одна: дикие лошади пасутся в степи или в прериях, к ним подкрадываются люди, накидывают на шею лассо или веревку, затем самый ловкий вскакивает на спину пойманной лошади. Она отчаянно сопротивляется: встает на задние ноги, мчится во весь опор, делает все, чтоб сбросить седока. Иногда это ей удается, иногда — нет, но в любом случае через некоторое время она покоряется человеку и спокойно дает себя взнуздать и оседлать.

Мнение, что человек приручил и подчинил себе лошадь, сумев взобраться ей на спину и удержаться там, долгое время господствовало и среди ученых, хотя уже более ста лет назад они знали: прежде чем сесть верхом на лошадь, человек ее сначала запряг, а прежде чем запрягать, он ее ел. И разрыв между этими этапами был очень и очень большой.

Первобытный человек не делал различия между парнокопытными и непарнокопытными: мясо диких быков, оленей и лошадей с одинаковым успехом годилось для еды. Причем в некоторых местах лошадям, очевидно, даже отдавалось предпочтение. Например, племена, жившие на территории теперешней Франции, явно больше другого мяса любили конину: при раскопках «кухонных куч» в области Солютрэ было найдено более 10 тысяч лошадиных скелетов.

Конечно, наши далекие предки не могли знать, что конина хорошо усваивается организмом, так как конский жир плавится при более низкой температуре, чем жир других животных. (Конский — при температуре 30–35 градусов, в то время как бараний и говяжий — при 44–51 градусе.) Конечно, этого не могли знать и люди позднейших эпох, любимым блюдом которых была конина.

Впрочем, во многих странах, особенно в странах Азии и Африки, до сих пор употребляют в пищу конское мясо. В нашей стране примерно 25 миллионов человек — представители разных национальностей — и сейчас предпочитают это мясо говядине.

Конина пользовалась популярностью в Европе вплоть до XVII века. В это время здесь еще бродили табуны диких лошадей, повреждая посевы, и некоторые города содержали специальных стрелков, чтоб уничтожать этих лошадей. Мясо же их шло в пищу, хотя христианская церковь и запрещала употребление конины. Еще в 732 году папа Григорий III писал настоятелю одного из монастырей: «Ты позволил некоторым есть мясо диких лошадей, а большинству и мясо от домашних. Отныне же, святейший брат, отнюдь не дозволяй этого».

Неизвестно, внял ли приказу папы Бонифаций — настоятель, которому было адресовано это послание, но известно, что и много позже монахи продолжали употреблять в пищу мясо лошадей. Во всяком случае, как писал один из крупнейших знатоков истории домашних животных Ф. Кепен, еще в 1000 году настоятель Сен-Галленского монастыря в Швейцарии Эккегард выпустил книгу застольных молитв, среди которых была и такая: «Да будет вкусно вам мясо дикого коня под знаменем креста».

Однако значение лошади как «мясного животного» уже отошло на задний план за много веков до книги Эккегарда. Человек нашел лошади другое применение.

Но этому предшествовало очень важное для человечества событие — изобретение колеса.

Сколько лет назад и где это произошло, неизвестно. Но известно, что были времена (как странно это может показаться современному человеку), когда люди не знали колеса. А перевозка тяжестей? Или их тогда не было? Нет, тяжести были, и их перемещали с места на место. Да, именно перемещали, а не возили. Сначала просто волокли, тянули по земле. Тянули золы и коровы, тянули люди. Потом эти тяжести — допустим, огромные камни — стали класть на специальные полозья вроде лыж. От трения о землю полозья нагревались, часто даже загорались. Тогда специальные люди стали поливать водой землю перед полозьями.

И вот однажды кому-то пришло в голову положить под груз вместо полозьев-лыж круглые бревна. Наверное, и сам этот человек не знал, что в тот момент он совершил грандиозное открытие — изобрел колесо. Дальнейшее было уж делом техники: люди усовершенствовали это бревно — уменьшили длину, доведя ее до минимума, и увеличили диаметр. Потом кто-то догадался соединить два кружка осью. А кто-то додумался приладить к оси площадку. И появилась колесница. Она, конечно, очень отличалась от тех, которые мы привыкли видеть на рисунках. Люди еще не додумались заменить сплошное колесо ободом и спицами (это произойдет еще очень не скоро!), еще не догадались соединить подвижно дышло и ось для того, чтоб повозка могла круто поворачивать (это люди сделают лишь в конце XV века), но колесница уже была!

И вот тут-то около этой колесницы и нашла свое место лошадь. Да и то не сразу. Какое-то время тяжелые, скрипучие и громоздкие повозки (известно, например, что в Туркмении колеса делались в 2–2,5 метра высотой) таскали коровы, быки или ослы. Но вскоре они уступили место лошадям.

С этого момента и начинается, пожалуй, настоящая история второго (после собаки), самого верного друга человека. С этого момента человек всерьез и навсегда начинает заниматься лошадью.

Кони и колесницы

Ученые сейчас не могут сказать точно, когда началось коневодство. Очевидно, первый этап — первоначальное одомашнивание — начался примерно 5–6 тысячелетий назад у кочевых народов, населявших территории теперешней южной Сибири, Монголии, Казахстана. Более определенно известно, что уже примерно 4000 лет назад домашние лошади были в Малой Азии и Месопотамии. И не просто были — известно, что в XIV веке до н. э. в Месопотамии уже имелось письменное руководство по выращиванию лошадей, причем настолько, видимо, серьезное, что английские коневоды до сих пор придерживаются принципов, изложенных в этой самой старой из дошедших до нас книг по коневодству. Однако и в Месопотамии, как считают ученые, лошади могли появиться уже одомашненными.

Во всяком случае, хетты называли их «ослами гор».

За 2 тысячи лет до нашей эры на древних памятниках Востока уже встречаются изображения лошадей, запряженных в колесницы. Именно запряженных, а не оседланных! О том, что в те времена люди не ездили верхом, свидетельствуют и дошедшие до нас хеттские письменные трактаты по коневодству.

В древних книгах иранцев (примерно 3 тысячелетия до нашей эры) также упоминаются лишь кони в колесницах. Безусловно, если бы к тому времени уже существовала кавалерия, это нашло бы свое отражение и в письменных и в изобразительных памятниках: ведь кони, точнее, боевые колесницы были решающей силой в войнах в течение всего второго тысячелетия до нашей эры.

Считается, что раньше всего коневодство возникло на территории Ирана и сопредельных с ним стран, а позже всего — в Аравии, ставшей впоследствии родиной классического коневодства, у тех самых арабов, которые вывели удивительных лошадей. Во всяком случае, в клинописи, относящейся к 733 году до н. э. и сообщающей о богатствах, вывезенных завоевателями из Аравии (30 тысяч верблюдов, 20 тысяч голов рогатого скота и т. д.), нет упоминания о лошадях; нет упоминания о них и в более поздних письменных памятниках, не говорит о них и Плиний (первый век до нашей эры). А древнегреческий историк Геродот даже подчеркивает, что у арабов лошадей не было: арабы, входившие в полчища Ксеркса, сражались на верблюдах.

Коневодство возникло в Аравии чуть ли не накануне новой эры, а расцвет его начался лишь с VII века. Именно тогда появились лошади, о которых сказано в одной из арабских рукописей: «Не говори, что это мой конь, скажи, что это мой сын. Он бежит быстрее бури, быстрее взгляда. Он чист, как золото… В темноте разглядит он волосок; он может настигнуть газель; он говорит орлу: «Я мчусь, как ты»… Он так легок, что мог бы танцевать на груди твоей любимой, не оцарапав ее. Бег его так ровен и покоен, что на всем скаку на спине его ты можешь выпить чашку кофе, не пролив ни капли».

Начав разводить коней, арабы делали все, чтобы вырастить быстрых и сильных, выносливых и послушных лошадей. (Даже уздечки арабы вымачивали в соленой воде, чтоб лошадь легче и безболезненней привыкала к ней.) Одновременно начался культ лошади в Аравии.

Однако задолго до того, как арабы вообще узнали о лошадях, культ этих животных уже процветал в Египте.

В Египет лошади попали лет за 1600 до нашей эры. По одним предположениям, они попали туда из Азии, по другим — были завезены племенами гиксосов, живших в долине Нила. Но так или иначе, «ослы с востока», как называли лошадей в Египте, сразу же стали высокочтимыми животными: их упряжь и колесницы украшались золотом и драгоценными камнями, при дворе упряжью любимых лошадей ведали наследники правителя, а кучер был очень важной фигурой.

Древнеегипетское изображение боевой колесницы.

Высокопочитаемой была лошадь (как, впрочем, очень многие животные) и в Индии. Бог войны, считалось в Индии, имел туловище лошади, и поэтому в особых, исключительных случаях ему приносилась в жертву лошадь. И приносил ее собственноручно правитель страны.

В Японии при храмах держали белых лошадей, которые принимали участие в религиозных празднествах.

В Карфагене чеканить монеты начали в IV веке до н. э. И на одной из первых монет был изображен боевой конь — символ военной мощи Карфагена.

Священные лошади были и у персов, а затем появились и у славян, которые, кстати, долгое время не знали слова «лошадь». (Воины князя Игоря, во всяком случае, очень удивились бы, узнав, что они едут на лошадях.) В русский язык слово «лошадь» пришло поздно, лет 700–800 назад, из тюркских языков: конь в тюркских языках — «алаш». У славян сначала отпала буква «а», а затем «лаш» превратилось в слово «лошадь» и стало употребляться наравне с принятым до тех пор словом «конь».

У древних германцев тоже были священные белые лошади. Но германцы держали их не при храмах, а в конюшнях, так как верили, что эти лошади могут отгонять нечистую силу — такая дана им власть от богов. А чтоб боги не рассердились, на белых лошадях запрещалось ездить верхом.

Но, пожалуй, нигде так не любили в те времена лошадей, как в Древней Греции.

Греки, очевидно, узнали лошадей гораздо раньше, чем арабы, и, возможно, несколько позже, чем египтяне. Во всяком случае, герои Троянской войны сражались уже на колесницах, а разрушение Трои, как считают ученые, произошло в 1184 году до нашей эры. Ну и конечно, не будь у греков лошадей, не мог бы появиться и знаменитый «Троянский конь». Однако «возвышение» лошадей в Греции произошло чуть позднее, хотя и до этого они были посвящены одному из главных богов — богу морей и всех вод Посейдону.

Конечно, странно, что сухопутное животное посвящено богу вод, однако греки считали: лошади — морского происхождения. Доказательства? Пожалуйста. Во-первых, бег лошадиных табунов очень похож на стремительный бег волн; во-вторых, лошади, как известно, предпочитают более влажные луга с сочной травой (опять же вода!); в-третьих — и это «доподлинно» было известно грекам! — бог Посейдон имел кличку Гиппий, то есть конный, и получил он ее за то, что разъезжает на четверке впряженных в колесницу коней с рыбьими хвостами. Вот почему Посейдон считался покровителем коней и коневодства, и именно к нему, как утверждает легенда, и обратился юноша Пелоп. Пелоп очень хотел жениться на красавице Гипподамии, но для того, чтоб получить на это право, нужно было стать победителем в состязании колесниц.

Посейдон посочувствовал юноше — подарил ему золотую колесницу и крылатых коней. Тот, конечно, выиграл состязание, и в честь этого события, как утверждают греки, был сооружен в Олимпии гипподром (ипподром) — «место бега лошадей», и с первых же Олимпийских игр (первая достоверная запись о них относится к 776 году до нашей эры) конные состязания стали неотъемлемой частью этих празднеств.

Соревнования колесничих происходили на ипподроме, который представлял собой прямоугольную беговую дорожку с одним закругленным концом. На этом закруглении был врыт поворотный столб, вокруг которого соревнующиеся должны были повернуть двенадцать раз. Насколько это было сложно и опасно, можно судить хотя бы по дошедшим до нас описаниям соревнований 462 года до н. э. На этих соревнованиях из сорока участников лишь один не получил увечий.

Со временем в Олимпийских играх наряду с колесничими стали принимать участие и всадники, причем от них требовалось не только быстро прийти к финишу, но еще и на полном ходу вскакивать на лошадь и соскакивать с нее, перескакивать с одной лошади на другую.

Победитель награждался почетным треножником и деньгами, увенчивался венком.

Естественно, что конники своей победой, а зрители прекрасным зрелищем во многом были обязаны лошадям. И естественно, что греки не только почитали лошадей, но и всячески старались усовершенствовать их. Известно, например, что отец Александра Македонского, Филипп, приказал привести с Дона 20 тысяч скифских кобыл для улучшения породы лошадей, имевшихся в Греции.

Когда на смену греческой культуре пришла римская, увлечение конными состязаниями (а вместе с ними и лошадьми) не только не прошло, а стало еще большим. Здесь победители конных соревнований получали колоссальные награды (15 больших кошельков, наполненных золотыми монетами, дорогие одежды), в честь них воздвигались статуи из мрамора и бронзы. Сохранились изображения, рассказывающие о чествовании лошадей-победителей; известно, что любимец императора Калигулы жеребец Инцитат ел и пил только из золотой и серебряной посуды, а накануне соревнований у конюшни Инцитата дежурили специальные солдаты, следившие за тем, чтоб никто не потревожил знаменитую лошадь.

Император так любил своего коня, что «сделал» его даже «сенатором». Облачив коня в сенаторскую мантию, Калигула посадил его рядом с самыми знатными патрициями Рима, и он «обсуждал» новые законы, решал судьбы страны.

Римляне платили огромные деньги за лошадей, привезенных из других стран, превратили все поля в Сицилии в пастбища. Правда, это не отразилось на благосостоянии римских богачей, в руках которых были сосредоточены все конные состязания: объединенные в специальные общества, они выгодно перепродавали коней и колесницы, хороших возниц и всадников (если это были рабы). Каждое общество имело своих «болельщиков», приверженцев, именовавшихся «белыми», «голубыми», «красными» и «зелеными» — по цвету одежд возниц. Со временем все население Рима разделилось на четыре враждующих лагеря, а затем эти партии «болельщиков» превратились в политические партии, активно участвовавшие в делах государства.

Греческие и римские конные соревнования, безусловно, сыграли огромную роль в развитии коневодства. Греки настолько разработали теорию ухода за лошадьми, что, как писал в 1913 году крупный специалист по домашним животным Э. А. Богданов, «и теперь мы не более осведомлены (в вопросах ухода. — Ю. Д.), чем то было у специалистов греков в половине первого тысячелетия до н. э.». Однако увлеченные соревнованиями греки, а особенно римляне не очень заботились о развитии кавалерии, хотя и имели специальных военных лошадей. (Кроме военных, римляне выделяли еще и беговых, извозных и племенных.) И поэтому, как заметил один из знатоков лошадей, римские кавалеристы были скорее «пехотой, посаженной на лошадей».

Напротив, германцы, разгромившие в IV веке Рим, были отличными кавалеристами. Презирая поначалу даже попоны, которыми римляне и греки покрывали спины лошадей, они тем не менее стали изобретателями седел (эти седла имели вид двух плоских дощечек, укрепленных на спине лошади и покрытых звериной шкурой) и стремян (три палочки, связанные в виде треугольника). Однако лошади у них были менее совершенны (впрочем, может быть, более выносливы?), чем у греков, римлян, персов, арабов.

Но еще раньше германцев (в IX–VIII веках до н. э.) прекрасно использовали в военном деле лошадей ассирийцы. Скотоводы и охотники, ассирийцы побеждали врагов не только благодаря своей отваге и воинственности, но и благодаря прекрасной организованности войск, в особенности кавалерии.

В войсках ассирийцев, кроме тяжелой и легкой пехоты, имелись боевые колесницы парной запряжки и всадники, которых было примерно в два раза больше, чем колесниц.

Сражение обычно начинали колесницы, на каждой из которых было по два воина. Эти «танки» древних ставили своей задачей прорвать фронт противника. В прорыв устремлялась пехота, а следом шла уже конница, которая помогала пехоте и преследовала убегающего противника.

Таким образом, ассирийцы, не изобретая, по сути дела, ничего нового, а лишь иначе используя лошадей, почти всегда побеждали противника.

Колесницы были и у древних египтян.

И появление этих колесниц сыграло большую роль в истории Египта, помогло ему значительно расширить границы. А о том, как в Египте использовалась колесничая конница, рассказал нам один из расшифрованных древнеегипетских текстов: «Тутмос, двигавшийся в первых рядах своей армии, имел время построить ее в боевой порядок. Вперед был выдвинут отряд лучников. Позади расположилась пехота, за нею — 500 отборных колесниц, запряженных быстрыми как ветер лошадьми. Они предназначались для погони». Таким образом, у египтян колесницы предназначались лишь для погони. (У ассирийцев в погоню шли всадники, которых, очевидно, в египетском войске не было.)

Но и колесницы, видимо, очень помогли им в борьбе со своими соседями.

Итак, лошадь была запряжена. Это — величайшее событие в истории человечества. Потом, примерно через два тысячелетия, человек сел на лошадь верхом. Когда произошло первое, когда второе событие, мы можем лишь предполагать. Но они значительно изменили не только судьбы отдельных народов, но и всего человечества в целом.

Слава графа Орлова

Люди знают теперь около ста пород лошадей, самых разнообразных и по своим качествам и по внешнему виду. Есть и высокие — едва дотянешься, если захочешь погладить по голове; есть и крошечные — меньше овчарки. Есть легкие и быстрые как ветер, а есть медлительные, но мощные, как десятитонный грузовик. Все это «дело рук человеческих»: люди заботливо отбирали и выращивали нужных лошадей, скрещивали с другими породами, добивались не только красоты, но и нужных качеств.

Человеку не всюду могли служить одни и те же породы лошадей. И человек вывел породы, наиболее приспособленные к жизни в тех или иных условиях. Так, например, в Центральной и Малой Азии были выведены лошади верхового типа. Потомки их — знаменитые ахалтекинские и арабские скакуны.

В сухих степях были выведены дончаки и казахские, калмыцкие, башкирские и бурятские лошади — выносливые, не боящиеся невзгод.

Трудно в горах без лошади. Но помочь человеку там может не всякая лошадь, а лишь такая, которая пройдет по узкой тропинке, не испугается пропасти, преодолеет крутой подъем, да к тому же осторожно пронесет на себе всадника или поклажу. И человек вывел таких лошадей. В горах Средней Азии это — киргизская, локайская, кара-баирская, на Кавказе — мингрельская, азербайджанская, кабардинская, в Карпатах — гуцульская.

Но все эти качества ни к чему там, где глубокие снега и суровые морозы. Там нужны сильные и выносливые, хотя и неказистые лошадки вятской, нарымской, якутской пород.

По следу оленя. Миниатюра из книги Г. Фебуса «Выводы об охоте на диких зверей» (XIV век).

Эти качества воспитал и развил в лошадях человек. Однако «исходным материалом», как говорят биологи, то есть дикими лошадьми, которых человек превратил в домашних, современных, были лошади не одной какой-нибудь породы, а тоже разных. И одомашнивание лошадей на земле происходило не только в разное время, но и в разных местах. Так, в Азии уже успешно шло не только одомашнивание, но и выведение новых пород, тогда как в Европе люди еще и не приступали к одомашниванию. А когда приручили лошадей, не скоро занялись отбором, селекцией, выведением новых пород. И долго здесь, как говорили в народе, лошадь «возила и воду и воеводу». Вот почему германцы, разгромившие Римскую империю, сражались на лошадях, уступавших многим другим породам.

Европейцы хоть и стали гораздо позже заниматься выведением новых пород, но и они внесли немалый вклад в коневодство. Именно в Европе появились самые сильные и выносливые лошади. И произошло это сравнительно недавно, лет пятьсот — шестьсот назад. Это были времена, когда рыцарские полки под предлогом «освобождения гроба господня» отправлялись в далекие страны Азии и Африки, чтоб огнем и мечом искоренить мусульманскую веру, а заодно (и главным образом для этого!) разбогатеть. Рыцари были одеты в доспехи, на голове шлем, в руках копье и щит. Это облачение весило килограммов 150–200, к тому же нередко и лошадь одевали в панцирь. А если учесть, что дорога была очень длинная — какая же требовалась для этого лошадь?

Монахи — вдохновители кровавых крестовых походов — позаботились и об этом: они скупали крупных, сильных лошадей и выращивали их на монастырских землях. Потомство этих лошадей было уже все в родителей, а среди потомства монахи отбирали наиболее рослых и могучих и снабжали ими рыцарей.

Но крестовые походы кончились, уцелевшие рыцари сбросили свои доспехи, а новым поколениям воинов они уже не требовались: появилось огнестрельное оружие. И снова в кавалерию стали отбирать быстрых и ловких коней. Потомки рыцарских лошадей, могучие великаны-тихоходы, занялись самым мирным трудом — земледелием.

К этому времени в Европе уже было несколько конных заводов. Однако выращивали на этих заводах, как правило, «аргамаков» — верховых лошадей, привезенных из Азии. Но вот в Бельгии возник необычный конный завод. Для этого завода отбирали очень рослых, хотя и медлительных лошадей. Через какое-то время в Бельгии появилась новая порода лошадей-тяжеловозов. По имени провинции, где находился завод, — Брабанс — лошадей этих назвали брабансонами.

Потом тяжеловозов вывели в Англии — шайров и клейдесдалей, во Франции — першеронов, в России — битюгов (по имени реки Битюг близ Воронежа, где выращивались эти лошади).

Поезда еще не скоро заменят этот транспорт. Картина Теодора Жерико (1791–1824).

Так в Европе появились новые породы лошадей, быстро завоевавших славу во всем мире. Конечно, им не угнаться за арабскими скакунами, они не пройдут по горным кручам, как кабардинские или азербайджанские кони. Но какая лошадь свезет груз в 16 тонн? А вот жеребец Жребий, выращенный на Починковском заводе Смоленской области, в 1954 году потянул такой груз. И Атласный, выращенный в Гаврилово-Посаде Владимирской области, тоже потянул такой же груз. А их рекорды перекрыл Рассол, потянувший груз в 20 тонн. Рассола обошел его «земляк» Ливень, тоже выращенный на Починковском заводе: он потянул 22 тонны. Но и это не предел: Форс в 1959 году повез груз, весивший 23 тонны!

Европе коневодство обязано появлением лошадей-тяжеловозов, и лучшие, самые сильные в мире тяжеловозы выращены в нашей стране. И не только тяжеловозы.

Тяжеловоз торийской породы.

Граф Алексей Орлов был флотоводцем. Во время русско-турецкой войны за участие в решающей битве под Чесмой ему было присвоено звание Орлова-Чесменского, он был осыпан царскими милостями, современники прославляли его на все лады. И тем не менее вряд ли граф-флотоводец остался бы в памяти потомков и вряд ли кто-нибудь, кроме военных историков, занимающихся именно этим периодом, помнил бы о нем, если бы не одно обстоятельство, сохранившее на долгие годы имя Орлова. Обстоятельство это следующее: в одном из морских сражений русские моряки захватили корабль, на котором находились приближенные турецкого паши. Корабль русские оставили у себя, а пленных Орлов распорядился отправить на родину.

Граф А. Г. Орлов-Чесменский на рысаке Свирепом орловско-верховой породы. Картина крепостного художника П. Д. Невзорова (XVIII — начало XIX века).

Турецкий паша не остался в долгу. То ли он откуда-то знал, что Орлов — владелец самого большого в Европе конного завода, где содержалось около трех тысяч отборных лошадей, то ли знал, как высоко ценятся породистые лошади в России, неизвестно, но так или иначе за своих приближенных паша прислал Орлову подарок — двенадцать лошадей. Все лошади были как на подбор, но одна, белая, особенно выделялась. Одиннадцать лошадей Орлов распорядился отправить в Россию на кораблях, а эту белую, которую он назвал Сметанкой, приказал вести сушей.

Много стран, много тысяч километров прошел Сметанка за два года, прежде чем попасть под Воронеж в имение своего нового хозяина. Много раз по дороге знатные и богатые ценители лошадей пытались купить у графа Сметанку. Но Орлов и слышать не хотел о продаже, хотя за Сметанку давали 80 тысяч рублей золотом: такую цену не назначали ни за одну лошадь в мире.

Арабский жеребец Адонах.

Но недолго прожил Сметанка в имении Орлова — через несколько лет конь заболел и умер. Остались его сыновья. От сына Сметанки Полкана появился удивительный жеребенок, получивший имя Барс, очень походивший на своего деда Сметанку. От него и от других сыновей и внуков Сметанки появилась знаменитая порода рысаков, фактически выведенная крепостным графа В. Я. Шишкиным, но прославившая имя Алексея Орлова — рысаки эти стали называться орловскими.

Отличаются они многими качествами.

Они красивы, легки и быстры как верховые. Но верховые плохо идут в упряжи. Хорошо идущие в упряжи тяжеловозы, как известно, тихоходы. А вот орловские рысаки и быстры, и сильны, и красивы! Недаром же сейчас эта порода — одна из самых популярных не только в нашей стране, но и во многих странах: потомки Сметанки живут и в Америке, и в Англии, и во Франции, и в Болгарии, и в Норвегии, и в Швеции.

Сердце и мотор

Когда-то, примерно 50 миллионов лет назад, предки лошади жили на Американском континенте. Они были непохожи на современных лошадей: величиной чуть больше кошки или, в крайнем случае, немного меньше лисицы, на ногах имели пять пальцев — словом, никаких признаков той лошади, которую знаем мы сейчас. И немало труда и времени потратил русский ученый-палеонтолог В. О. Ковалевский, чтоб доказать: это все-таки предок нашей лошади.

Внешний вид эогиппуса — так назвали ученые стройное животное — определялся его местом и образом жизни. Он обитал в тропических лесах Северного полушария, где по влажной и мягкой земле удобно бегать на пятипалых коротких лапах, где длинные конечности не имеют особого значения — в лесу не очень-то разбежишься, где мягкая и сочная растительность определила строение зубов… Но вот начал меняться климат, появились степи с жесткой растительностью, и у предков нашей лошади начали меняться зубы, а вместе с этим и форма головы. В лесу надо было уметь прятаться, в степи — уметь убегать от врагов. И постепенно у этих животных стали удлиняться конечности, изменился средний палец (почва-то стала твердой). Постепенно палец превратился в копыто, а остальные исчезли. Но окончательный облик лошади — такой, какой мы ее знаем сейчас, — эогиппус принять не успел: примерно 30 миллионов лет назад по какой-то непонятной нам причине все эти животные — вымерли.

Дальнейшие изменения происходили уже в другом полушарии, куда несколько раньше, чем наступила катастрофа на Американском континенте, переселилось какое-то количество этих животных.

На родину эогиппус, но теперь уже в виде лошади, причем лошади одомашненной, вернулся лишь в XVI веке и произвел очень сильное впечатление на местных жителей. Ацтеки и инки пугались не только самих европейцев-завоевателей, сеявших вокруг себя смерть, но и страшных животных, на которых восседали эти завоеватели. И тем не менее коренное население не хотело отдавать свою свободу пришельцам без боя. В тяжелых сражениях пало немало испанцев, и немало лошадей осталось без хозяев. Лошади убегали от испанцев в прерии, в степи Техаса, привыкали к вольной жизни, дичали. Так на просторах Америки появились дикие (точнее было бы сказать — одичавшие) лошади-мустанги.

Они очень пригодились отважным индейцам, которые научились приручать мустангов, они очень нужны были лихим скотоводам-ковбоям. В бескрайних прериях мустанг был незаменим: быстрый, сильный, выносливый, нетребовательный, легко переносящий голод и жажду, идущий по глубокому снегу и переплывающий бурные потоки. Какое еще животное может сравниться с ним?

«Индейские лошади», как называли мустангов, хорошо чувствовали себя в степях американского Запада, успешно размножались. Даже столетие назад, уже после того, как с ними начали борьбу, мустангов было не менее трех миллионов.

Постепенно скотоводы всё активнее стали вытеснять мустангов с их пастбищ. Когда они не уходили добровольно, их убивали. Потом люди решили, что вообще было бы полезно уничтожить диких лошадей, и тогда на них стали устраивать облавы. Но настоящее избиение мустангов началось после второй мировой войны. Для борьбы с дикими лошадьми применялись не только новейшее оружие и техника — разрабатывались специальные планы уничтожения этих животных.

Теснимые охотниками, уходили поредевшие косяки мустангов все дальше и дальше в гористые районы Запада. День и ночь преследуемые, они становились все более чуткими, осторожными, живя постоянно в опасности, учились прятаться и путать свои следы. Но ни крутые горы, ни осторожность, ни хитрость уже не могли спасти мустангов: не имея возможности преследовать лошадей в горах на машинах, люди бросили против них авиацию.

Самолеты и вертолеты разыскивали в горах косяки мустангов и, включив специально приспособленные для этой цели сирены, на бреющем полете начинали преследовать лошадей. Обезумевшие от ужаса животные мчались по крутым склонам, срывались в пропасти, слабые падали замертво обессиленные, но основной косяк, преследуемый страшным ревом, продолжал двигаться туда, куда умело направляли его летчики.

В конце концов мустанги оказывались на каком-нибудь заранее намеченном охотниками плато, где ожидали своей очереди другие охотники, прибывшие на грузовых фургонах.

И все-таки он покорится человеку. И не только покорится — он станет его верным слугой, другом, помощником.

Нет, тут мустангов не убивали — им была уготована другая, более мучительная смерть. Перепуганных животных загоняли в фургоны, точнее, набивали ими фургоны до отказа и отправляли на скотобойни. Цель и смысл этих мероприятий? Во-первых, мустанги, как считали скотоводы, вытаптывают пастбища и поедают траву, предназначенную для скота (хотя в горах, куда загнали диких лошадей, скот не пасут), а во-вторых, из мяса и костей мустангов предприимчивые дельцы научились делать прекрасные удобрения! В фургоны набивали столько лошадей, что они там повернуться не могли. А если в пути и погибало несколько животных, это никого не волновало.

Однако эта «беспечность» и подвела современных «ковбоев».

Однажды некая миссис Вилья Джонсон ехала в автомобиле по дороге вслед за грузовым фургоном. Ее внимание привлекла кровь, которая лилась из фургона. Отважная миссис заставила остановить фургон и, несмотря на недовольство сопровождающих его, потребовала открыть дверцу. Она увидела прижатых друг к другу, перепуганных, измученных мустангов, а на полу — затоптанного крошечного жеребенка.

С этого дня Вилья Джонсон начала борьбу за спасение мустангов, которая длилась больше двадцати лет.

Американское правительство было равнодушно к уничтожению диких лошадей, его не беспокоило, что уже не миллионы, не сотни и даже не десятки тысяч — всего около девяти тысяч мустангов осталось в Америке. Да, собственно, о чем беспокоиться? Настоящих ковбоев уже нет, индейцы загнаны в резервации — кому нужны дикие лошади? А при отлове хоть какая-то польза — удобрения!

Власти не смущало, что мустангов уничтожали самыми варварскими и мучительными способами: устраивали облавы весной, когда животные еще слабы после зимовки и не могут спастись бегством от своих преследователей, когда они, загнанные, быстро теряли силы и становились легкой добычей. В результате охотники выгоняли на плато или в долину слишком много мустангов — фургоны не способны были увезти всех. В таких случаях охотники стягивали ноздри животных проволокой. Это затрудняло дыхание, и животные быстро слабели. Ну, а слабые, естественно, не могли убежать далеко от своих преследователей, когда они возвращались в эти места за следующей партией мустангов.

Конечно, пойманных животных не кормили в пути. Не кормили их и тогда, когда они неделями находились в загонах мясоперерабатывающих комбинатов: вместо того чтоб мясо хранить в холодильниках, предприниматели предпочитали «хранить» его в живом виде и забивать лошадей по мере надобности. А если мустанги и гибли от голода, не беда: удобрения можно изготовить и из павших.

Чтоб узнать все это, Вилье Джонсон не потребовалось много времени и сил: «охотники» и их хозяева и не скрывали своих «методов». Не испугались они и тогда, когда благодаря миссис Джонсон все это стало известно американской общественности. И они оказались правы: власти по-прежнему оставались глухими к судьбе мустангов.

Правда, в 1959 году был издан закон, запрещающий охоту на диких лошадей с автомобилей. Но о вертолетах и самолетах ничего не было сказано. А ведь именно они-то и были основным оружием охоты на мустангов — в грузовых фургонах диких лошадей только перевозили. И истребление продолжалось.

И тогда подали голос в защиту диких лошадей американские мальчишки. Наверное, и они смотрели фильмы о гангстерах и читали комиксы, наверное, и они были «вооружены» автоматическими игрушечными пистолетами, которые мало чем отличались от настоящих. И может быть, любимыми героями многих из этих мальчишек были гангстеры или сыщики. Но, видимо, любовь к животным — какое-то непознанное еще учеными чувство — восторжествовало надо всем.

Это не киноковбои, а ковбои настоящие. Ведь истинное дело ковбоя — не стрелять из кольта, а пасти скот. Ковбой, если перевести дословно, — это «коровий мальчик».

В США это движение называли «бунтом детей», хотя скорее можно было бы назвать его «голосом разума».

Дети Америки встали на защиту мустангов. Они не издавали законов, они не могли запретить охотникам использовать вертолеты, автофургоны и автоматическое оружие. У них было другое средство: они засыпали сенатора Генри Джонсона письмами и рисунками, они организовали в городах демонстрации, они рисовали плакаты и оклеивали ими автомашины. «Спасите диких лошадей!» — требовали дети. «Спасите мустангов!» — кричали плакаты во многих городах. И взрослые не выдержали. Сенатор вынужден был разработать законопроект, запрещающий уничтожение мустангов, предусматривающий размещение диких лошадей в резервациях. От имени тысяч мальчишек и девчонок (впервые в истории США!) перед комиссией американского конгресса выступил одиннадцатилетний инициатор движения в защиту мустангов Грегори Гьюд. Он потребовал утверждения закона. И закон был утвержден.

И хочется думать, что Грегори и тысячи его единомышленников, добившись закона об охране мустангов, будут требовать его строгого соблюдения.

Спасет ли закон мустангов, время покажет. Но в данный момент стоит обратить внимание на другое: когда дикие лошади перестали интересовать людей, перестали приносить им пользу, люди с легким сердцем пошли на то, чтоб полностью истребить этих животных.

Но ведь не только мустанги потеряли для людей практическое значение. Роль лошади в жизни человека вообще стала во много крат меньше и уменьшается с каждым годом. Так неужели человечество распрощается с этими животными и лошади останутся только в цирках, в зоопарках или в специальных театрах?

Лошадь… Человеку XX века, особенно городскому жителю, даже трудно представить себе, как еще совсем недавно нужна она была людям! Понурая крестьянская лошадка делила со своими хозяевами все беды и невзгоды, грустно смотрела на мир своими добрыми усталыми глазами, но безотказно тянула из последних сил плуг и борону, телегу и розвальни. А когда силы кончались и лошадь падала, гибель оплакивали так же, как смерть кормильца семьи. И она действительно была кормильцем.

«Лошади выручают». Старинный русский лубок.

А по городским улицам медленно тянулись извозчичьи лошади — ломовые и легковые. Как люди могли обойтись без них? Как могли обойтись без почтовых карет и троек, без верховых и вьючных лошадей? Без лошадей не могло бы развиваться сельское хозяйство, без лошадей люди не могли бы общаться, без лошадей не было бы открытий и исследований новых земель. Только собака по своему значению и по своей преданности людям превосходит лошадь. Но есть огромные области жизни, где на протяжении тысячелетий лошадь была гораздо нужнее собаки. Не случайно же в толковом словаре живого русского языка, составленном В. Далем, приводится 180 пословиц и поговорок, посвященных лошади.

Лошадь настолько вошла в жизнь людей, что мы даже не замечаем этого. Вещи, термины, понятия, казалось бы никакого отношения не имеющие к лошадям, оказывается, тесно связаны с ними.

Например, коньки. А почему — коньки? Да потому, что это — две стальные полоски, изогнутые, как шеи лошадей, и мчащие своих владельцев так, что ветер свистит в ушах. Две маленькие лошадки — два конька! А мы и забыли о том, почему коньки называются коньками!

А «эстафета»? Корень этого слова в переводе означает «стремя»: в старину если всадники очень торопились, то меняли усталых лошадей на свежих вместе с седлами и стременами. Такая смена получила название «эстафета». Потом термин этот перешел в спорт, а затем стал употребляться и более широко.

Мы говорим о ком-то «необузданный», и это слово родилось от слова «узда».

И слово «супружество» имеет общий корень с «упряжью».

Это лишь несколько примеров. А их можно привести множество. Причем еще более неожиданных. Например, до сих пор ширина железнодорожной колеи во многих западноевропейских странах равна, по традиции, расстоянию между колесами боевых колесниц.

Но давно уже нет колесниц, нет почтовых карет, дилижансов и лихих ямщиков с их быстрыми тройками. Их вытеснили железные дороги.

Тесно стало лошадям и на улицах городов — разве могут соперничать они с автомобилями, троллейбусами, трамваями, метро?

Почти ушли они с полей: трактора хоть и назывались «железными» или «стальными» конями, постепенно выжили настоящих коней.

И вот, увидеть лошадь в большом городе сейчас почти невозможно. Меньше их стало и в сельской местности. И это закономерно: вряд ли кому-нибудь захочется отправиться в командировку или в путешествие в почтовой карете, когда есть поезда и самолеты, вряд ли кто-то захочет ездить на извозчике, когда есть троллейбусы, автобусы или метро. Значит, исчезновение лошади предопределено?

Техника уже во многих областях вытеснила лошадь, а человек ведь продолжает совершенствовать технику.

Да, конечно. Лошадей в мире сейчас стало гораздо меньше, чем было. Например, в США сто лет назад было более 9 миллионов лошадей, в Австро-Венгрии — более трех с половиной, в Германии — столько же, во Франции — около трех, в Англии — более двух с половиной, в Италии — почти полтора миллиона, а в России сто лет назад имелось примерно 16 миллионов лошадей. (Только в Москве на 1 января 1917 года их было 38 577.)

За сто лет техническая оснащенность стран увеличилась, наверное, в сотни, а то и в тысячи раз. И, казалось бы, количество лошадей должно было уменьшиться соответственно. Но самое любопытное в том, что количество лошадей в нашей стране, например, уменьшилось лишь в четыре раза. Сейчас в СССР живет свыше 4 миллионов только рабочих лошадей.

Как же так? Ведь лошадь уже почти всюду заменили машины.

Неутомимые сердца машин — моторы стучат четко и ровно, разве сравнится с ними сердце лошади? Конечно, нет, конечно, в соревновании на выносливость и неутомимость сердце лошади не выдержит конкуренции с мотором.

И поэтому всюду, где нужна только сила, только неутомимость, только быстрота, машины вытеснили лошадь.

Но у сердца есть одно огромное, неоспоримое преимущество перед мотором: оно живое, оно бьется, оно способно сжиматься от страха и боли, способно учащенно биться от радости. (И если это еще не доказано окончательно в отношении лошадей, то безусловно будет доказано.) Вот почему там, где нужна не только сила, неутомимость, быстрота, человек предпочитает машине лошадь.

И это вовсе не из любви к старине, это не пережитки прошлого.

…Они идут по узким горным тропинкам. С одной стороны каменная стена, с другой — бездонная пропасть. Осторожно ставя копыта, чутко прядая ушами, идет лошадь там, где не пройдет ни один даже самый совершенный вездеход. Но даже если бы такой вездеход и был бы сконструирован, им надо управлять. Лошадью здесь управлять не надо — она сама соблюдает предосторожность, стремясь обеспечить безопасность не только себе, но и человеку.

Лошадь в горах — это частный случай. Но таких «частных случаев» очень и очень много. И не только в горах.

В степях, кажется, не требуется дорог — хороший автомобиль-вездеход может идти напрямую, если надо перевезти груз или человека. Люди оценили это качество машин. Но какой вездеход заменит пастуху верную лошадь? Она повинуется малейшему приказанию, и главное — человек доверяет ей.

И наверное, не доверяя лошади, не чувствуя ее около себя, не зная, что рядом бьется преданное сердце друга, трудно, очень трудно пришлось бы геологам и геодезистам, пробирающимся по узким таежным тропам. Да только ли им! Огромные пространства на нашей земле еще покрыты густыми и труднопроходимыми лесами. И отправляясь в эти дебри, люди увереннее чувствуют себя рядом с лошадьми. Дело не только в транспорте — верный друг человека сам способен найти дорогу к дому, выбрать правильное направление, если человек сбился с пути, доставить всадника или повозку к человеческому жилью, если с хозяином случилось несчастье.

Лошади — популярные артисты цирка.

Это лишь одна сторона «деятельности» лошади сегодня, в век машин. Но есть и другие области, где нужна лошадь. Вот почему на карте нашей страны, наряду с постоянно увеличивающимся числом заводов, делающих автомобили и самолеты, паровозы и электровозы, имеется и большое количество конезаводов и совхозов, где выращиваются многие породы лошадей.

А 90 конезаводов выращивают лошадей особых.

Последние в римской истории состязания колесниц были в 549 году.

Олимпийские игры прекратились еще раньше — в 394 году, и Олимпию сожгли фанатики-христиане. Но в конце прошлого века снова был организован Олимпийский комитет, который решил «в интересах установления дружеских отношений между народами устраивать… спортивные игры каждые четыре года и пригласить к участию все нации».

И вот возродились Олимпийские игры. И снова помчались кони, снова тысячи зрителей с восторгом и замиранием следят за стремительным бегом прекрасных животных, любуются их статью, восторгаются их послушанием. И, как некогда в Олимпии, награждают победителей — лошадей и всадников — восторженными овациями. Очень часто во многих городах мира эти овации гремят в честь наших спортсменов, одерживающих победы на лошадях, выращенных на советских конезаводах. О том, какие это лошади, можно судить хотя бы по тому, что знаменитый Анилин был оценен в США в 300 тысяч долларов, а не менее знаменитый Нешуа — в 1250 тысяч долларов.

Но не только для Олимпийских игр и международных соревнований выращиваются на конезаводах рысаки и скакуны. В СССР много конноспортивных школ, где занимаются люди, по-настоящему любящие лошадей, в нашей стране более 60 ипподромов, куда приходят сотни тысяч людей, чтоб посмотреть на соревнования.

В то время как на одних конезаводах выращивают сильных и быстрых лошадей, на других стремятся вывести лошадей высокоудойных. В частности, такая работа усиленно ведется в Башкирии, где люди стремятся вывести породу, способную давать в год по две-три тысячи литров кумыса.

Долгое время кумыс был национальным напитком многих народов. Но европейцы знали о нем лишь понаслышке, так как азиатские народы держали рецепт изготовления кумыса в тайне, а скифы, как писал в V веке до нашей эры греческий историк Геродот, настолько дорожили тайной кумыса, что ослепляли невольников, узнавших секрет изготовления этого напитка.

Теперь-то людям известно, что ни у кого из животных в молоке не содержится столько сахара. Когда молоко это начинает бродить, часть сахара превращается в спирт, что придает кумысу особый вкус. Однако не только за вкус ценился кумыс, и недаром прозван он «живой водой». Много веков назад люди заметили его целебные и укрепляющие свойства. Еще двести пятьдесят лет назад русские врачи, жившие в районах, где в изобилии разводили лошадей, лечили кумысом больных, а в 1858 году русский врач Н. В. Постников организовал первую кумысолечебницу-санаторий близ Самары. Вскоре такой же санаторий был организован и в Москве.

Справедливо считалось, что кумыс прекрасно помогает при лечении туберкулеза и цинги. Однако не знали тогда врачи, что это молоко — прекрасное средство при лечении желудочных болезней и малокровия, неврастении, сердечно-сосудистых заболеваний, брюшного тифа и паратифа. Это стало известно лишь теперь, когда исследования кумыса показали, что в нем содержится большое количество витамина С, активные виды дрожжей и молочнокислые бактерии. Не случайно, что только в санатории Крыма ежегодно доставляют по 200 тысяч литров кумыса и что только в одной Башкирии на производстве кумыса специализируются более 170 ферм.

До сравнительно недавнего времени дифтерия и гангрена, столбняк и многие другие заболевания часто кончались трагически. Сейчас они вполне излечимы, и во многом благодаря лошадям!

В 1880 году великий французский ученый-микробиолог Луи Пастер открыл явление иммунитета, и с тех пор много опасных болезней предупреждаются или излечиваются благодаря введению иммунных вакцин.

Слово «вакцина» произошло от латинского «вакка», что значит «корова». В XVIII веке английский врач Эдуард Дженнер обратил внимание на то, что крестьяне, переболевшие коровьей оспой, становятся невосприимчивы к оспе натуральной. Зная, что коровья оспа для человека не опасна, Дженнер предложил делать прививки коровьей оспы людям, то есть сознательно заражать человека неопасной для него болезнью и тем самым оградить его от опасной.

Так корова стала спасать человека от оспы. Но от многих других болезней человека спасает лошадь. Именно ее признали ученые наиболее пригодной для производства вакцин.

В кровь лошади вводят продукты жизнедеятельности микробов, то есть заражают лошадь. Но вводят такие маленькие дозы, что лошадь легко переносит заболевание. Однако даже самая крошечная доза была бы для лошади смертельна, если бы в крови у нее немедленно после введения микробов не начинали вырабатываться так называемые антитела. Эти антитела, едва появившись, тотчас же бросаются в бой с микробами. Постепенно от повторных прививок количество антител увеличивается, и в конце концов кровь лошади приобретает новые качества — она становится сывороткой, насыщенной антителами. Попадая в кровь больного человека, антитела немедленно приступают к уничтожению микробов, и человек выздоравливает. Если же делают прививку здоровому человеку, то антитела все время находятся на страже, и стоит попасть в организм хоть нескольким микробам, антитела уничтожат их!

Конечно, иммунизированную лошадь не может иметь под рукой каждая больница или поликлиника. Да этого и не надо: сыворотку готовят в специальных институтах и рассылают в запаянных ампулах во все лечебные учреждения. Только один институт имени Мечникова в год выпускает 4 миллиона ампул с разными сыворотками. И на счету каждой лошади, «служащей» в институте, не одна тысяча спасенных людей!

…Люди отдали дань лошадям, увековечив их в бронзе, мраморе, граните. Тысячи скакунов красуются в разных городах мира, неся на себе заслуженно и незаслуженно прославленных исторических деятелей, полководцев, героев.

В Ленинграде в самом центре города, на Аничковом мосту, перекинутом через речку Фонтанку, установлены бронзовые скульптуры работы знаменитого ваятеля П. К. Клодта.

Река Фонтанка когда-то была границей, отделявшей город Санкт-Петербург от окружавших его лесов. Две скульптуры, стоящие на берегу со стороны бывшего леса, изображают людей, борющихся с дикими лошадьми. Кони со стороны города уже объезжены, подкованы, подвластны человеку.

Одна из четырех скульптур Клодта, установленных в Ленинграде на Аничко-вом мосту.

Скульптурная композиция П. К. Клодта — символическое отображение борьбы человека с природой. И не случайно природу в композиции олицетворяют именно лошади. Наверное, на приручение, выведение новых пород и обучение всех других домашних животных, вместе взятых, не тратили люди столько сил физических и духовных, сколько потратили на лошадей. Но скульптура П. К. Клодта не только символ борьбы с дикой природой — это и символический памятник лошадям.

Есть памятники и более конкретные. Во дворе конезавода в венгерском городе Боболне стоит прекрасный памятник лошадям, павшим на полях сражения. «Верному боевому товарищу» — написано на цоколе.

Наконец, есть памятники и отдельным лошадям. Так, например, в Москве, на Выставке достижений народного хозяйства у входа в павильон «Коневодство» стоят памятники знаменитому Символу и не менее знаменитому потомку Сметанки Квадрату.

На территории конезаводов в нашей стране установлены памятники рысакам Палачу, Улову, Отбою — многократным чемпионам и рекордсменам.

Конечно, хорошо бы поставить памятник и безымянной рабочей лошадке-кормилице. И может быть, такой памятник когда-нибудь и поставят люди.

Но главное то, что лошадь живет на земле и служит человеку в эпоху мощных моторов, которые все-таки не могут заглушить негромкий стук верного сердца четвероногого друга.

Глава третья Родственники, предшественники, соперники

Такова она, человеческая несправедливость

Когда одного камерунского крестьянина спросили, почему он не впряжет в плуг осла, тот был не только удивлен этим вопросом, но и сильно обижен: как, впрягать в плуг осла? Да это же значит идти за ним следом! А кто из уважающих себя людей может идти следом за презренным животным?

Презренное животное — так довольно часто называют осла, особенно в некоторых странах Востока. И если люди там не гнушаются идти позади него, то это не значит, что они относятся к нему лучше, чем камерунский крестьянин.

Упрямство и тупость осла стали нарицательными. А почему? Неужели осел действительно так упрям, туп, ленив, что заслужил лишь презрение?

Но почему же тогда 7–8 тысячелетий назад человек обратил внимание на это животное и решил сделать его своим другом и помощником? Родственники современных домашних ослов — нубийские ослы — и сейчас живут в некоторых местах Африки в диком состоянии. Они чутки и осторожны — даже на выстрел к ним трудно подойти — и при малейшей опасности убегают. Если же создается безвыходное положение, вступают в бой, пуская при этом в ход свои крепкие копыта и сильные зубы. Плененные дикие ослы нередко предпочитают смерть неволе. Очевидно, их очень далекие предки обладали такими же чертами. И, видимо, приручить их было нелегко. Однако люди не только приручали ослов, а уже прирученных для улучшения породы вновь скрещивали с дикими, что тоже стоило немалого труда. Но и на этом люди не остановились. Нуждаясь в хорошем и верном помощнике, они пришли к выводу, что гибриды ослов и лошадей особенно ценны. Тогда стали выводить мулов и лошаков (мул — помесь кобылицы и осла, лошак — помесь жеребца и ослицы) — животных, унаследовавших от ослов и лошадей их лучшие качества. Такие помеси не дают потомства, и разводить мулов и лошаков очень сложно. И тем не менее с давних времен люди занимались этим. Так почему же тратилось столько времени и труда на животных, которых следует только презирать за их никчемность и скверный характер?

Да потому, что люди, начавшие приручать ослов и использовать их, так, очевидно, вовсе и не думали. И, конечно, были правы.

«Ослик на мельнице». Рисовал и гравировал в XVI веке Т. Амман.

Лошадь еще делала первые шаги к человеку, а ослы и мулы уже трудились на человека от зари до зари. Лошадь еще только приучалась к упряжке, а ослы уже катали своих хозяев в Египте в разукрашенных повозках. Никому еще в голову не приходило оседлать лошадь, а на ослов уже взгромоздили нечто вроде кресел и на них разъезжали знатные вельможи.

Почти три с половиной тысячи лет назад ослы уже перевозили людей через пустыни, помогали строить знаменитые пирамиды — вереницы нагруженных до предела животных от зари до зари подвозили строительный материал. Ослов использовали для молотьбы — гоняли по расстеленным на земле снопам, на ослах пахали (известно, например, что четыре тысячелетия назад только при одном храме в Месопотамии насчитывалось около тысячи пахотных ослов), содержались и специальные стада дойных ослиц.

Но, может быть, все-таки осел чем-то не устраивал, не удовлетворял людей? Может быть, он был слишком медлителен, слишком слаб или невынослив?

Конечно, если сравнить проворность и ловкость осла с проворностью и ловкостью антилопы, а силу — с силой вола, осел проиграет.

Малыш проголодался

Ну, а если сравнить его качества с качествами животного, пришедшего во многом на смену ослу, неизвестно, на чьей стороне будет преимущество.

Хорошо тренированная лошадь может развить скорость приблизительно 70 километров в час. Французский автомобилист, преследовавший осла, засек по спидометру его скорость: 65 километров. Если к этому добавить, что с такой скоростью осел может бежать значительно дольше, чем лошадь, одно очко будет явно в пользу осла.

Конечно, ослу не потягаться в силе с першероном или битюгом. Но если сравнить относительную силу осла и лошади, еще одно очко будет в пользу осла: некоторые специалисты считают, что осел может нести поклажу, весящую столько же, сколько весит он сам.

Теперь относительно выносливости. В Лондоне до сих пор существует странный обычай: шофер такси может везти пассажира лишь на расстояние в 6 миль (примерно около 8 километров). Затем шофер имеет право выключить счетчик и отказаться везти пассажира дальше или потребовать любую плату. Правило это существует очень давно, когда еще по улицам Лондона разъезжали не такси, а неуклюжие кебы, запряженные лошадьми. В те времена считалось, что лошадь может пробежать лишь шесть миль без отдыха. После этого она должна достаточно отдохнуть, прежде чем продолжать путь. Приверженные к традициям англичане распространили это правило на такси. Конечно, это очень неудобно — ведь сейчас 6 миль часто не устраивают пассажиров. А вот если бы кебы были запряжены в свое время не лошадьми, а ослами или мулами, предельное расстояние было бы не 8 километров, а по крайней мере 10–12. Именно столько может пройти осел без остановки, да еще по трудной дороге, да еще тяжело груженный! А пройдя это расстояние, он немного отдохнет — и снова в путь!

Конечно, нельзя говорить, что осел во всем превосходит лошадь. Во многом он ей и уступает.

Тогда, наверное, во всем виноват ослиный характер? Люди стали относиться к ослу плохо, потому что он, очевидно, туп, зол, упрям?

Известный знаток животных Альфред Брем, довольно подробно описывая ослов, особо подчеркивает их веселый, общительный и добрый характер. Но вот на втором году жизни еще не совсем окрепшее животное (по-настоящему пригодными к тяжелой работе ослы становятся только в трехлетием возрасте) начинают беспощадно эксплуатировать. Нагружают осла, как правило, всегда сверх меры, так, что часто ослика и не видно из-за поклажи. И осел еле-еле двигается под такой поклажей, несмотря на все понукания и побои. Ну не может — и все, не хватает его ослиных сил! А его бьют, ругают, требуют, чтоб он шел быстрее. И опять бьют, проклиная ослиное упрямство (будто он нарочно не хочет идти быстрее!).

А осел — добросовестный труженик. Он работает и тогда, когда от перегрузок у него деформируются спинные позвонки; он работает, едва оправившись от тяжелых травм, которые он получает от непосильной ноши; он работает и тогда, когда у него остается совсем мало сил. Но бывает, и у осла кончаются силы. И вот тогда он становится «упрям» — не хочет двигаться с места. Нет, он не бунтует назло человеку, не упрямится в отместку за то, что человек дурно обращается с ним и плохо его кормит. Просто он очень устал. Или ему холодно. Да, так тоже бывает. Ослы — жители теплых, жарких стран Азии и Африки. В жару осел чувствует себя прекрасно, но плохо переносит холодную и дождливую погоду. В это время, пишет Брем, «неподвижно, с тупым и равнодушным видом стоит он, опустив к земле голову и поникнув всем телом. Тогда-то он производит впечатление глупого животного, чего нет на самом деле».

Если же с ослом обращаются хорошо, он не только послушное, но и очень преданное животное. Об этом знали еще древние греки. Любопытную историю рассказал Аристотель.

В строительстве Парфенона участвовало много ослов и мулов. Через некоторое время один из мулов, оказавшийся уже очень старым, был своим хозяином освобожден от работы и отпущен на волю. Однако мул не захотел уходить с работы. Рано утром он, как обычно, явился на строительство и до позднего вечера ходил рядом со своими навьюченными собратьями, как будто тоже делал дело. И покинул он строительство только тогда, когда все ушли. Наутро он появился снова и снова ходил со своими собратьями до вечера. И так повторялось изо дня в день.

Рассказывают еще и такую историю. Она произошла незадолго до революции. В одном из небольших среднеазиатских городов какой-то бай отобрал у бедного человека его единственного осла. Это был красивый и сильный осел, бедняк очень любил его, заботился о нем, ухаживал за ним. Богач, одолживший небольшие деньги бедняку, потребовал взамен долга осла, а когда должник отказался отдать любимое животное, отобрал его силой. Бедняк очень горевал, но через несколько дней снова увидел своего любимца: на первой же прогулке осел сбросил нового хозяина и прибежал к старому. И так продолжалось несколько раз, пока новый хозяин не продал «упрямого» осла в другой город.

Люди, которые хорошо знают этих животных, могут рассказать много историй об их уме и сообразительности, преданности и послушании. Но, к сожалению, большинство людей относится к ослам плохо.

И виновата в этом лошадь: ведь именно с ее появлением резко изменилось отношение людей к ослам.

Осел не выдержал конкуренции. Впрочем, если сравнить дикого осла — предка домашнего и лошадь Пржевальского — одного из предков домашней лошади, сравнение будет, безусловно, в пользу осла. Но, открыв для себя лошадь, человек сразу же стал улучшать, совершенствовать ее. Он добился многого. И рядом с лошадью низкорослый и длинноухий ослик уже выглядел уродцем. Он был низведен до положения вьючного животного. Его выгнали из приличных конюшен, предоставив лучшие лошадям. Для лошадей стал заготовляться корм, нередко самый изысканный. Осел же продолжал питаться чем придется — чаще всего сухой и жесткой травой, которую и дикие-то кони не стали бы есть, а уже избалованные человеком — тем более. Осел ест всё. А не найдет еды, что ж, потерпит день-другой — ему не привыкать. И голодный будет работать. Зная это, люди даже после тяжелой работы не очень-то стремятся накормить осла. В лучшем случае он получает горсть ячменя и немного сена.

Осел — бескорыстный труженик. Но только ли на переноску тяжестей он способен?

Сейчас, когда возникла новая наука — бионика, одна из самых интересных наук, основанная на содружестве биологов, конструкторов и математиков, многие животные стали изучаться с «инженернобиологической» точки зрения. Ослы (может быть, отчасти из-за дурного мнения о них) пока не заинтересовали ученых. Но не исключено, что рано или поздно ученые поймут: осел — это еще совершенно «нераскрытое» животное, его умственные (или какие-то другие?) способности достойны человеческого внимания. Ведь уже сейчас ослы помогают (и очень!) строителям не только переносить тяжести, но и производить расчеты, а точнее, обходиться без этих расчетов.

Мул. Рисунок Пизанелло (1395–1450) — одного из первых художников-анималистов.

Люди заметили, что при любом бездорожье ослы всегда выбирают кратчайший путь между двумя точками. Многократные проверки подтвердили не только правильность и точность выбора кратчайшего пути, но и показали, что ослы еще при этом выбирают путь, имеющий из всех возможных вариантов самый минимальный спуск и подъем. Трассу, которую люди находят путем сложных инженерных расчетов и перепроверяют эти расчеты на сложных электронно-вычислительных машинах, осел находит интуитивно и очень легко. Тут есть над чем задуматься бионикам, есть о чем «порасспросить» осла. А начав «расспрашивать», люди, возможно, убедятся и в других не менее любопытных способностях этих животных.

Конечно, не всем ослам и мулам живется плохо. Есть даже памятники этим животным, поставленные людьми в знак признательности.

На одной из площадей Рима стоит бронзовый памятник ослу. Памятник мулу поставлен в Швейцарии — стране, где невозможно было бы пробраться по горным кручам без этого верного, сильного и выносливого помощника.

После тяжёлой работы хочется немного «отвести душу» — попеть, покричать.

В Соединенные Штаты Америки ослы попали сравнительно недавно — менее ста лет назад. Но американские фермеры многим обязаны этим животным. И в знак признательности американцы воздвигли в Техасе памятник мулу.

И все-таки в большинстве случаев плохо, очень плохо живется ослам, мулам и лошакам, очень несправедливы к ним люди. Недаром же во Франции организовано Общество друзей осла, которое опубликовало следующее воззвание:

«Многие древние цивилизации не знали лошадей, однако ослы всегда жили рядом с людьми… Распространено мнение, что осел двуличное и злое животное. Нет ничего ошибочнее такого заблуждения! Осел — существо жизнерадостное, быстро ориентирующееся в ситуации, отважное, ласковое, расторопное и полное фантазии. Пора покончить с необоснованным презрением к ослу!»

Очень хорошее и очень правильное воззвание. Только поможет ли оно ликвидировать человеческую несправедливость?

Ослики. Гравюра В. А. Фаворского (1886–1964)

«Корабль пустыни» или «верблюд моря»

Так уже повелось: стоит произнести слово «верблюд», как почти сразу же добавляют — «корабль пустыни». Конечно, это второе имя дано верблюду не случайно.

Бескрайняя пустыня очень напоминает морскую гладь, барханы похожи на застывшие волны. И не торопясь, покачиваясь на ходу, как на легких волнах, «плывет» по этому морю корабль-верблюд. В пути, как и положено кораблю, он может не пополнять запасов воды и топлива. Как и положено кораблю, он предельно нагружен. Как и всякому отличному кораблю, ему не страшны бури… В общем, сравнение верблюда с кораблем — точное. Но дело в том, что придумали его люди, раньше узнавшие корабли, а потом увидавшие верблюдов.

А вот те люди, которые познакомились с верблюдами гораздо раньше, чем с кораблями, увидав корабли, назвали их «верблюдами моря».

Бескрайние морские просторы напоминают пустыню, а волны — это барханы, только постоянно движущиеся. И по этой бескрайней пустыне, мерно покачиваясь на волнах, идет «верблюд» — корабль. В пути, как и положено хорошему верблюду, он не пополняет запасов воды и топлива. Как и положено верблюду, корабль достаточно нагружен. Как и всякому хорошему верблюду, ему не страшны бури…

В общем, хоть верблюд действительно похож на надежный корабль, идущий по пустыне, арабы считают все-таки иначе: надежный корабль, плывущий по морю, похож на верблюда. А уж арабы-то хорошо знали верблюдов. Впрочем, не только арабы — многие народы Азии и Африки давно занимались разведением верблюдов и выведением новых пород этих животных.

Известно, что существуют верблюды двугорбые — бактрианы, названные так по имени древнего государства Средней Азии Бактрии, откуда приходили в Европу караваны верблюдов, и одногорбые — дромадеры (от греческого слова «дромадерус» — «быстроходный»).

И среди двугорбых и среди одногорбых есть разные породы верблюдов — верховые, вьючные, беговые. (Например, верховой верблюд Северной Африки развивает скорость до 23,5 километра в час.)

Чтоб вывести таких верблюдов… впрочем, чтобы вообще выводить новые породы, надо очень любить животных.

А ведь некоторые дореволюционные ученые в нашей стране, так же как некоторые современные ученые на Западе, говоря о верблюдах, усиленно подчеркивают их ограниченные умственные способности, отсутствие привязанности к человеку, а отсюда и сугубо утилитарное, лишенное каких-либо эмоций, отношение людей к этим животным.

Действительно, на первый взгляд это может показаться именно так. Лошадей, например, не только берегли и холили — их воспевали поэты, им поклонялись. А верблюд был на положении пасынка, и отношение к нему было соответствующим. И все-таки трудно согласиться с теми, кто утверждает, что человек не испытывал никаких теплых чувств к верблюду. Ну разве стали бы древние иранцы давать детям такие имена, как Фрашаустра, что в переводе значит «обладающий умелыми верблюдами», если бы неодобрительно относились к этим животным? И подобных имен — имен, связанных с верблюдами, в древнем Иране было немало. Даже имя легендарного или полулегендарного основателя религии огнепоклонников и предполагаемого автора священной книги «Авеста» Заратуштры переводится как «обладающий золотыми верблюдами».

Этой деревянной восточной скульптурке верблюда по крайней мере тысяча лет.

У арабов, как указывает советский ученый А. Спиркин, чуть ли не больше всего слов в языке — около 5 тысяч — так или иначе связано с верблюдами, имеет самое прямое отношение к этому животному (со львом связано примерно 500 слов, со змеей — 200).

Уже говорилось, что без любви невозможно было заниматься селекцией и отбором, невозможно было бы вывести новые породы. Но даже если оставить этот вопрос в стороне, можно ли не любить животное, от которого часто зависело благополучие не только семьи, не только племени, но и целого государства?

Начнем с того, что без верблюдов люди не смогли бы освоить огромные труднодоступные пространства. Например, внутренние области Аравийского полуострова были заселены только после того, как человек приручил верблюда.

Дромадер с черным детенышем, родившимся в Лейпцигском зоопарке.

Даже сравнительно недавно — всего сто с небольшим лет назад, — в 1860 году, верблюды сыграли большую роль в освоении внутренних областей Австралии. Привезенные на Австралийский континент из Афганистана, они стали главным транспортом, на котором люди добирались до самых отдаленных уголков центральных и западных районов материка. А когда началось строительство единственной железной дороги, связывающей Север и Юг Австралии, верблюды доставляли в район строительства все необходимое.

Значение верблюдов в строительстве железной дороги было так велико и так очевидно, что до сих пор поезда, идущие по этой дороге, в память о верблюдах, привезенных из Афганистана, называются «афганским экспрессом».

Верблюды, кроме всего прочего, в большой степени служили делу объединения народов, установлению контактов между ними: ведь государства и народы в Африке и Азии часто разделяли огромные расстояния, которые невозможно было бы преодолеть без помощи верблюдов.

Без верблюдов немыслима была бы и торговля между странами: груженые караваны верблюдов проходили тысячи километров, доставляя товары персидских и арабских купцов.

Верблюды были и «военными» животными. Геродот писал, что верблюды, не раз решали исход сражений. Например, благодаря верблюдам персидский царь Кир II в 549 году до н. э. выиграл сражение с лидийским царем Крезом Троном: испугавшись верблюдов, лошади лидийских кавалеристов сбросили всадников и умчались с поля боя.

Караван верблюдов. Миниатюра из рукописи «Макамы» Аль-Харири Яхъя Ибн Махмуда. (1237 год).

Трудно сказать, знал ли об этом случае Петр I, выставивший под Псковом против шведской конницы «верблюжью рать», но результат был такой же, как много веков назад: шведы (и кони и люди) так перепугались верблюдов, что бросились наутек.

Можно привести немало примеров участия верблюдов в войнах и в очень далекие и в сравнительно недавние времена. Например, в 1856 году три десятка верблюдов были вывезены из Турции в Соединенные Штаты Америки «для военных целей». И они, вместе с другими четырьмя десятками верблюдов, привезенных через год, принимали активное участие в войне Севера и Юга, успешно заменяя лошадей.

Однако «ратные подвиги» верблюдов, конечно, не главная их заслуга перед человечеством. Главная заслуга верблюдов в том, что много веков они служили единственным средством передвижения в труднопроходимых местах. Мясо верблюда, не уступающее говядине, ценилось многими народами: жареный верблюд с начинкой был традиционным блюдом у бедуинов, горбы же всюду, особенно у арабов, считались изысканным лакомством, и жареными горбами угощали лишь особо уважаемых гостей.

Верблюжье молоко не только вкусное, не только содержит 6,5 процента жира, оно широко используется для приготовления масла, сыра и других молочных продуктов. Верблюды, как пишет советский ученый С. Н. Боголюбский, «в районах солончаковых и песчаных пустынь… являются бесконкурентными молочными животными».

Верблюжья шерсть не потеряла своей ценности и сейчас.

Таков верблюд — один из самых древних и один из самых таинственных спутников человека. Да, таинственных!

Как это ни странно, верблюд и до сих пор окружен тайнами.

Одна из неразгаданных тайн — где и когда появились верблюды? То есть где и когда они появились вообще, известно: появились они много миллионов лет назад и произошло это на территории теперешней Северной Америки. Древний верблюд (точнее, предок верблюдов) уже обладал целым рядом признаков, характерных для современных верблюдов, вот только рост его никак не соответствовал нашему представлению об этих животных: древний предок верблюдов был величиной с современную кошку.

Прошло не менее десяти миллионов лет, прежде чем верблюд «вырос».

Одни потомки верблюда-карлика «доросли» до размеров газели, другие превратились в огромных, высотой в пять метров, животных.

Но и эти животные, хоть и обладали уже довольно большим количеством признаков верблюдов, все-таки еще не были верблюдами настоящими. И не случайно ученые называют их «верблюдообразными животными вчерашнего дня».

Караван в горах Афганистана.

Действительно, верблюды для Североамериканского континента — животные давно прошедшего «дня»; много миллионов лет назад они исчезли: часть погибла, часть переселилась в Южную Америку, часть по существовавшему тогда перешейку, соединявшему Аляску и Чукотку, перебралась в Азию, широко расселилась по ней, дошла до Европы и Северной Африки.

Все это известно ученым. Известно и то, что далекие предки верблюдов жили когда-то на территории теперешней Московской области, кости их находят и в Сибири, и в Армении, и в Румынии. Но чем ближе к нашему времени, тем труднее, оказывается, следить за историей верблюдов. Как дальше сложилась их судьба?

Дикие верблюды вымерли или были уничтожены. А домашние?

Сведения о первых домашних (или, может быть, полудомашних?) верблюдах дошли до нас с острова Крит. Там были найдены кости верблюда и — самое главное — глиняная фигурка, изображающая это животное. Ученые считают, что фигурка эта вылеплена людьми, жившими в новом каменном веке, в неолите, то есть за 6–5 тысяч лет до нашей эры. Затем за два тысячелетия история верблюда уходит во мглу времен, и мы ничего не знаем. Сравнительно недавно немецкая экспедиция обнаруживает глиняную фигурку верблюда в Египте. И не просто верблюда, а навьюченного! Возраст фигурки, по определению археологов, примерно 5 тысяч лет. Значит, уже тогда, за 3 тысячи лет до нашей эры, верблюды использовались египтянами. Если же учесть, что эти животные для египтян, как говорят ученые, были «внешними», то есть не жившими на территории этой страны и не одомашнивавшимися на этой территории, а пришедшими из других стран, надо прибавить еще несколько веков. Если же учесть, что прежде чем навьючить верблюда, его еще надо было и приручить, следует прибавить еще несколько веков. А вот сколько именно — неизвестно. Так же как неизвестно, куда он делся с Крита, откуда попал в Египет и почему в течение двух тысячелетий (такова разница в «возрасте» критской и египетской находок) он не оставлял никаких следов.

Но самое интересное, что следы верблюда снова теряются: находка немецких ученых доказала, что 5 тысяч лет назад египтяне знали верблюдов. Но в течение последующих трех тысячелетий в Египте верблюдов ни разу не изображали, хотя египтяне очень любили и умели изображать животных. Любопытно еще и вот что. У египтян было множество священных животных и среди них, в основном, были те, кто приносят (или считалось, что приносят) пользу человеку. Вряд ли кто-нибудь сомневался в полезности верблюда. И тем не менее следов его в Египте долгое время не было.

Так что же, верблюд исчез из Египта? Или найденная фигурка была случайно занесена кем-то в эту страну, а вообще верблюдов там не было? Возможно, хотя ученые считают фигурку египетского происхождения. Некоторые ученые объясняют отсутствие изображения верблюдов в Египте тем, что жрецы объявили их «нечистыми» животными. Но тогда возникает другой вопрос: почему о верблюдах не упоминают иностранцы, посещавшие Египет? Ведь если они видели там верблюдов, то вряд ли могли обойти этот факт молчанием.

«Исчезновение» верблюдов на целых три тысячелетия из Египта и появление вновь чуть ли не накануне нашей эры — одна из исторических загадок этих животных.

В Ассирии верблюды появились, если судить по изображениям, не раньше тысячи лет до нашей эры, в греческой литературе они упоминаются еще позднее. Правда, греки уже описывают их достаточно подробно, а Аристотель говорит даже о двух породах верблюдов — двугорбом и одногорбом.

Говоря об этих животных, Аристотель не задумывался об их происхождении. Зато современных ученых этот вопрос интересует. И интересует он их в такой плоскости: «братья» ли двугорбые верблюды — бактрианы и одногорбые — дромадеры, или дромадеры — «потомки» бактрианов.

Мнения ученых разделились. Одни считают — «братья». И утверждают, что одногорбые верблюды были одомашнены самостоятельно где-то в Северной Африке, Иране, Туркмении, Аравии. (Во всяком случае, арабы издавна называют центральную часть Аравии «омм-эль-бель» — «матерью верблюдов».) Двугорбые же верблюды, считают эти ученые, были одомашнены независимо от одногорбых на территории Монголии, Бурятии, Западного Китая, Казахстана, Калмыкии.

У этих ученых есть доказательства. Одно из них такое: на скалах Синайского полуострова, находящихся примерно в центре предполагаемого исконного обитания дромадеров, были изображены только одногорбые верблюды; а на скалах, находящихся на границе пустыни Гоби — примерном центре предполагаемого исконного обитания бактрианов, — только двугорбые верблюды.

Однако другие ученые не согласны с тем, что одногорбые и двугорбые — «братья». Они считают, что дромадеры — искусственно выведенная порода, произошедшая от бактрианов. Аргумент в пользу этой теории очень веский: у зародыша дромадера два горба!

Но у сторонников теории «дромадер — бактриан — братья» есть не менее веский контраргумент: и критская находка, и фигурка, впервые найденная в Египте, и многие другие изображают одногорбого верблюда. Таким образом, считают ученые, дромадера люди знали по крайней мере 6–7 тысяч лет назад, в то время как сведения о бактриане — не более двухтысячелетней давности.

И все-таки противники этой теории не сдаются, тем более что сравнительно недавно получен очень веский аргумент, подтверждающий правоту их точки зрения.

До недавнего времени, точнее, до конца прошлого столетия считалось, что на земле нет диких родственников верблюдов. Правда, ученые слышали о существовании в Центральной Азии каких-то диких верблюдов, но не имели о них точных данных. (Ведь это могли быть и одичавшие домашние?) Но вот в 1878 году русский путешественник Н. М. Пржевальский привез из пустыни Гоби скелеты и шкуры диких верблюдов — хаптагаев, как называют их монголы. Было точно установлено, что хаптагаи, некогда широко распространенные в Азии (сейчас их осталось примерно 300 голов), мало чем отличаются от домашних двугорбых верблюдов и, очевидно, являются тем исходным материалом, который послужил основой для выведения бактрианов.

Итак, у бактрианов предки нашлись. А вот предки дромадеров неизвестны. Что ж, они могли и не сохраниться на земле до наших дней. Однако должны быть найдены их кости или скелеты. Но до сих пор не обнаружены останки животных, которых можно было бы считать предками одногорбого верблюда.

Верблюд с проводником. Картина Нико Пиросманашвили (1862–1918).

Возможно, они будут обнаружены, и спор будет решен в пользу сторонников «верблюдов-братьев», и окажутся правы те ученые, которые считают, что дромадеры были одомашнены около б тысяч лет назад. Может быть, противники этой теории найдут новые доказательства своей правоты. Время покажет.

Но тайна окружает не только происхождение верблюдов. Их «поведение» настолько необычно, что поражает воображение людей и порождает множество легенд.

Ну, в самом деле, разве не вызывает огромного удивления существо, которое способно не пить по многу дней (считают, что до 45), питаться такой растительностью, которую не только лошадь не ест, но до которой даже дотронуться страшно, не страдает от палящего солнца? А выносливость? Много дней способен верблюд идти, делая в день по 30–40 километров и неся на себе груз в 150–250 килограммов. Причем и в начале пути, и в конце верблюд движется с одинаковой скоростью (если, конечно, погонщик не будет торопить его).

Походка верблюдов настолько размеренная, что благодаря этой походке древнегреческий ученый Эратосфен определил длину земной окружности по меридиану.

Груз так тяжел, что часто без помощи человека верблюд не может ни лечь, ни встать.

Ученый заметил: если в полдень 22 июня солнце в Синае находится в зените, то в Александрии оно ниже зенита на 1/50 часть окружности. Значит, расстояние от Синая до Александрии относится ко всей окружности как 1 к 50. Чтоб узнать длину окружности, надо умножить расстояние от Синая до Александрии на 50. Оставалось только узнать это расстояние. Вот тут и помогли вербдюды. Зная, сколько верблюд проходит в час (обычная рабочая скорость 10 км/час), можно безошибочно сказать: за 10 часов он пройдет ровно в десять раз больше, то есть 100 км; за 20 — ровно в двадцать, то есть 200 км. Зная, сколько проходит караван в час, Эратосфен выяснил, за сколько часов караван прошел от Синая до Александрии — это и была та пятидесятая часть окружности. Таким образом, ученый легко определил длину земной окружности.

Выносливость, нетребовательность, «засухоустойчивость» — эти и многие другие качества животных вполне устраивали людей, и они не пытались проникнуть в тайны верблюдов. Да они и не могли бы это сделать, даже если бы и хотели. Всерьез тайнами верблюда люди занялись лишь сравнительно недавно. А в 1953–1954 годах была даже с помощью ЮНЕСКО организована специальная экспедиция по «раскрытию тайн верблюда». Сейчас уже немало тайн верблюда известно. Например, известно, что в одних случаях верблюды могут обходиться без воды недели две с половиной, в других — чуть ли не два месяца. Оказывается, это зависит от пищи. Если верблюды пасутся зимой, в период дождей, когда растительность сочная, они вообще не пьют весь этот период. Если же они питаются сухим сеном или высохшими на солнце колючками, без воды они могут обходиться недели две.

Но тут возникает по крайней мере три вопроса.

Первый: как они могут поедать жесткий и колючий кустарник, который должен немедленно разодрать и губы и рот животных?

Второй: почему даже без этой скудной пищи они могут обходиться?

И третий: не делают ли они запасы воды?

На первый вопрос ответить оказалось не сложно. Люди выяснили, что на внутренней стороне щек, на нёбе и языке верблюдов имеются твердые и жесткие бугры. Благодаря этим буграм верблюдам не страшны никакие колючки.

На второй вопрос, в общем-то, люди тоже нашли ответ без особых трудностей: верблюд может долго обходиться без еды, потому что запасает пищу «впрок». Пища эта — жир. В принципе, накапливать запасы «на черный день» может не только верблюд. И медведи, прежде чем залечь в берлогу, накапливают жир и питаются им всю зиму. Накапливают жир и барсуки и многие другие животные. Жир их не только кормит, но и греет. А вот этого-то как раз верблюду и не надо. Как же быть? Но верблюд «нашел выход» — он накапливает жир в горбах. Иначе плохо бы пришлось ему: 100–150 килограммов жира под кожей — если бы он накапливал его там — погубили бы верблюда, в такой жировой шубе он погиб бы от перегрева.

А вот на третий вопрос ответить оказалось труднее. Долгое время существовало мнение, что в желудке у верблюда имеется специальная камера, в которой находится вода, запасаемая верблюдами впрок. Однако недавно стало известно, что такой камеры у верблюда нет и воду впрок он не запасает. Тогда появилась другая версия: вода у верблюда находится в горбах. Правда, в горбах — это давно известно — жир, но ученые считали, что именно этот жир и есть потенциальная вода: перегорая и разлагаясь, он превращается в воду. Эта теория господствовала до последних лет. Но вот люди обратили внимание на то, что верблюд во время длительных переходов может потерять чуть ли не треть своего веса (до 100 килограммов), и это никак не сказывается на его самочувствии. Правда, добравшись до воды, он способен за 10 минут выпить 10 ведер. Может он, конечно, выпить и больше и меньше, но выпьет лишь столько, сколько надо для восстановления потерянного веса.

Значит, дело не в горбах. И тут ученые обратили внимание на еще одно обстоятельство. Любое животное, оставшись без воды и страдая от жажды, гибнет от сгущения крови. У верблюда же, даже потерявшего от безводья 20 процентов своего веса, количество крови уменьшается всего на один литр, она не загустевает.

Даже жажда не заставит верблюдов потерять свою невозмутимость, свое достоинство.

Секрет верблюжьей крови люди открыли не сразу. Лишь недавно ученые поняли, что эритроциты, или, как их еще называют, красные кровяные шарики верблюда не такие, как у всех теплокровных животных. Они обладают необыкновенным свойством: когда верблюд пьет, эритроциты в его крови как бы впитывают воду. При этом они разбухают, увеличиваясь в три раза!

Вот, оказалось, где хранит воду верблюд: не в горбах, не в желудке, а в крови. В крови же у верблюда находится особое вещество — альбумин, постоянно контролирующее количество влаги в организме. Имеется в крови и большое количество белка, который заставляет эритроциты отдавать воду по мере надобности.

Так и получается: эритроциты запасают воду, белок заставляет ее отдавать по мере надобности, а альбумин следит, чтоб в организме все было в порядке.

И вот так изо дня в день, по многу часов под палящим солнцем добывает верблюд воду для орошения полей.

Однако и этого, даже очень значительного запаса воды было бы недостаточно, чтоб выжить в пустыне. Верблюд шагает часто по многу дней под палящим солнцем, и его организм должен, что называется, постоянно «быть начеку», чтоб не получить солнечных ожогов. Человек на солнцепеке, как правило, потеет. Пот — защитная сила организма, его защитная реакция: выделяясь на поверхность кожи, влага предохраняет ее от перегрева. (Известно же, что жидкость, испаряясь с какой-нибудь поверхности, охлаждает эту поверхность.) В то же время слишком большая потеря жидкости губительна для организма. И если бы верблюд таким образом спасался от перегрева, за много дней пути по пустыне он «испарил» бы огромное количество влаги. Но в том-то и счастье верблюда, что он не потеет, а от перегрева спасается совсем иначе. Спасает его шерсть.

У арабов издавна существовала такая единица измерения, как толщина верблюжьего волоса. Трудно сейчас сказать, действительно ли это была единица измерения или образное выражение, но если говорить о верблюжьем волосе всерьез, то он должен был бы служить примером удивительного мастерства природы. Рассмотрев его в сильное увеличительное стекло, можно заметить, что это не простой волос, а целое сооружение, где вокруг основного стержня расположено множество маленьких деталей необычной формы. Вот эти-то волоски — шерсть верблюда — предохраняют его от палящих лучей.

И если снаружи его спина нагрета так, что дотронуться невозможно, под шерстью она сохраняет 40–41 градус — нормальную для верблюда температуру. Впрочем, трудно сказать, какая у верблюда температура нормальная. Днем, в жару, она действительно 40 градусов. Но ночи в пустыне, как известно, очень холодные, и «фокусник» верблюд умудряется понижать свою температуру до 34 градусов.

Если человек болен, у него высокая температура, а затем она резко падает — тело больного покрывается испариной. Таков закон природы: охлаждаясь, тело должно испарить какое-то количество влаги. Верблюду, чтоб «остынуть» на 6 градусов, потребовалось бы испарить не менее 5 литров воды. Но он не может позволить себе такой роскоши. И не позволяет. Он не позволяет себе даже открывать рот во время сильной жары, как это делают многие животные, будто знает, что открытый рот или высунутый язык — это лишнее испарение влаги.

Верблюд и дышит не так, как все животные. Собака, например, во время жары 300–400 раз в минуту вдохнет и выдохнет, верблюд же позволяет себе за это же время лишь 16 вдохов и выдохов.

Но это еще не все «приспособления», имеющиеся у верблюда для жизни в пустыне.

Например, у верблюда толстая, раза в два толще, чем у быка, кожа. И все-таки даже такая кожа не спасла бы верблюда от ожогов, которые он обязательно получил бы, шагая по песку, а тем более ложась на него: ведь песок раскаляется до 60–70 градусов. Но верблюд — на то он и верблюд, чтоб не бояться жары: на ногах и на груди у него толстые мозоли.

Поэтому ходит верблюд по песку совершенно спокойно. Если же надо лечь, опять-таки касается песка он только теми частями тела, которые покрыты мозолями.

Впрочем, верблюдам далеко не всегда приходится приспосабливаться к жаре. Почему-то всегда говорят о верблюдах — жителях жарких стран. Но ведь и в холодных верблюдов немало. Правда, холод легко переносят лишь бактрианы. Они не только выживают в холодном климате — часто проваливаясь в снег по пояс, они работают так же добросовестно, как их сородичи в пустыне. До революции верблюды работали даже на золотых приисках в Якутии, недалеко от «полюса холода».

Таков верблюд — давний и преданный друг многих народов, таинственный «корабль пустыни». Давно уже по многим верблюжьим тропам проложены дороги и бегут автомобили, а все-таки не могут еще люди обойтись без верблюдов. Не случайно сейчас еще в Африке и Азии только дромадеров около 5 миллионов.

Иная судьба у родственников дромадеров и бактрианов — верблюдов, перекочевавших когда-то из Северной в Южную Америку. Эти животные внешне сильно отличаются от известных нам верблюдов хотя бы тем, что у них нет горбов. Первый европеец, увидевший их, писал, что это зверь с головою и ушами мула, туловищем верблюда, ногами оленя и хвостом лошади. Так в 1520 году некий Пигафетт характеризовал одного из диких верблюдов Южной Америки — гуанако.

Гуанако, как и другие дикие верблюды Южной Америки — вигони, или викуньи, до появления европейцев-завоевателей были широко распространены по всему материку. Местное население хорошо относилось к этим животным — если охотились на них, то разумно. Особенно бережно относились индейцы к викуньям — животным, дающим едва ли не лучшую в мире шерсть. До появления завоевателей индивидуальная охота на викуней была категорически запрещена. Раз в 4 года проводилась общественная охота. Впрочем, это скорее была не охота, а облава, когда тысячи людей оцепляли огромные участки и загоняли животных в определенные места. Там их тщательно осматривали и выбирали для убоя лишь неполноценных животных. Остальных выпускали. Часто вообще не убивали, а лишь стригли и выпускали.

Но вот пришли европейцы, загремели выстрелы, началось массовое и бессмысленное уничтожение животных.

Количество викуней стало катастрофически уменьшаться. И не только потому, что их беспощадно убивали, — привезенные лошади и коровы занимали пастбища, и все дальше в горы приходилось уходить остаткам некогда многочисленных стад гуанако и викуней. Сейчас они сохранились лишь в высокогорных, труднодоступных местах в Андах. Викуней в Южной Америке осталось не больше 6 тысяч. Гуанако несколько больше. Но на них до сих пор продолжается охота, и если гуанако не будут взяты под охрану, не спасут их и высокие горы.

Южноамериканский родственник верблюдов — гуанако.

Трудная судьба и у прирученных безгорбых верблюдов Южной Америки. Их тоже два вида — ламы и альпака, одомашненные потомки гуанако. Ламы были одомашнены в Перу за 2–2,5 тысячи лет до нашей эры и почитались в Южной Америке: в личном владении могло быть не более 50—100 животных и только храмам и царствующим династиям разрешалось иметь большие стада, а главными надзирателями над этими стадами назначались лишь люди знатного рода. Мясо лам употреблялось только в торжественных случаях. О том, как относились к ламам индейцы, свидетельствуют и найденные статуэтки этих животных и их пастухов, сделанные из чистого золота.

О добром отношении к животным рассказывают нам и традиции, сохранившиеся среди индейцев до сих пор: на лам никогда не садятся верхом, оберегая их слабые спины, груз никогда не превышает 50 килограммов, водят их только в недоуздках и на мягких веревках, никогда не пользуются палками и бичами.

Но так относились и относятся к ламам индейцы. И ламы служили им верой и правдой, проходя по совершенно, казалось бы, недоступным горным тропинкам, обеспечивая своих владельцев мясом, шкурой, шерстью.

Сейчас ламы и альпака ушли высоко в горы. Там их еще берегут: на трех-четырехкилометровой высоте, на узких горных тропинках еще не могут люди обойтись без выносливых и послушных лам, покорно переносящих все невзгоды и по-прежнему, несмотря ни на что, верно служащих людям. Но остается их с каждым годом все меньше и меньше.

Альпака повезло: изделия из их шерсти и шкур пользуются успехом у туристов, шерсть вывозят за границу. Поэтому в высокогорных районах Перу организовано немало ферм, где разводят альпака.

Там, далеко на Севере…

У них довольно многочисленная — около четырех десятков видов — родня. И родня эта очень разнообразная — от огромного двухметрового великана лося до полуметровых китайских водяных оленей. И распространена эта родня достаточно широко: олени живут в Европе, Азии, Америке. Живут в горах и степях, в лесах и в тундре.

Каждый из представителей семейства оленей хорош по-своему и о каждом — о лосе и изюбре, лани и марале, милу и мунтжаке, кабарге и карибу — можно рассказать много интересного. Все эти животные так или иначе нужны человеку. И если человек не использует оленей в прямом смысле: не охотится на них ради мяса и шкуры, не стремится добыть мускусную железу у кабарги или молодые рога — панты, идущие на изготовление лекарств, у маралов, — они все равно нужны, они должны жить на Земле как одни из самых прекрасных представителей фауны.

Олень — одно из красивейших животных на земле.

Но пожалуй, наиболее интересный и, безусловно, самый нужный человеку олень — северный.

Путешественники не раз писали в своих воспоминаниях о многочисленности стад северных оленей. Петр Паллас, один из первых исследователей животного мира России, писал, что стада оленей движутся иногда без остановки в течение двух-трех суток. Другой исследователь Севера Фердинанд Врангель описывал стада северных оленей длиной в 50, а то и в 100 верст. Некоторые путешественники сообщали, что видели стада, состоявшие, по приблизительным подсчетам, из 15–25 миллионов голов.

И все, кто видел северных оленей, отмечали их красоту, особенно красоту и величественность идущего стада. Олени, как правило, идут плотно, высоко подняв рогатые головы (у северных оленей, в отличие от многих других, и самки носят рога), и кажется, будто движется густой и ветвистый лес.

Но если путешественники удивлялись многочисленности стад северных оленей, восхищались красотой этих животных, то ученые с первых же шагов знакомства с северными оленями удивлялись их необыкновенной выносливости. Пожалуй, только верблюды могут соперничать с северными оленями в приспособленности к жизни в суровых условиях.

Северные олени.

Олень не боится морозов, легко переносит и пятидесяти- и даже шестидесятиградусные холода. И в этом помогает ему в первую очередь шерсть. Шерсть у оленя странная. Сами шерстинки необычного устройства и необычной формы: длинные, клинообразные, но суживающиеся не к концу, а к основанию, к концу же они расширяются; стенки у этих шерстинок очень тонкие, а сами шерстинки наполнены воздухом. Такая конструкция очень важна для оленя: воздух теплонепроницаем, создает хорошую воздушную «шубу», а благодаря тому, что шерстинки эти клинообразны и очень плотно прилегают друг к другу, даже дующий против шерсти оленя ветер не способен добраться до его кожи. Благодаря своей шерсти олень прекрасно плавает: наполненная воздухом шерсть держит его на воде лучше любого спасательного пояса. Но и это еще не все: зимой олень обрастает еще и теплым пухом, скрытым под остью. Пух служит дополнительным теплоизолятором. Шерсть и пух оленя настолько хорошо удерживают тепло, излучаемое телом животного, что снег, падающий на его шубу, не тает, не тает он и под оленем, если тот ложится на снег. Даже в холодной воде олень не замерзнет, а ведь вода забирает у тела тепло в двадцать семь раз быстрее, чем воздух.

Летом, правда, оленю приходится трудновато в такой шубе — ведь в тундре нередко бывает и довольно высокая температура. Пух к лету выпадает, но оленю все равно жарко. Потеть он «не умеет», так как потовых желез у него почти нет. И приходится ему в жару ходить с открытым ртом и высунутым языком, как собаке, — все-таки через рот испаряется какая-то часть влаги. Но это «неудобство» оленю приходится терпеть недолго: в тундре лето короткое, проходит быстро и снова начинается снегопад, наступают холода и олень опять попадает в свою стихию.

Оленья упряжка.

Даже новорожденный олешек не боится холода; появляясь на свет нередко в пургу, при 20 градусах мороза, он уже через 2–3 дня бегает за матерью и чувствует себя прекрасно.

Однако для того, чтоб жить в тундре, мало быть лишь морозоустойчивым животным. Надо еще уметь добывать себе еду да и вообще быть в еде не очень привередливым. И олень умеет добывать себе еду — острыми и сильными копытами разгребает он снег, добывая из-под него ягель — растение, которое вряд ли станет есть лошадь или корова. Ягель даже прозвали оленьим мхом.

Однако и «морозоустойчивости» и умения добывать корм в самых трудных условиях тоже еще недостаточно, чтоб жить в тундре. Лошадь или корова, даже обладая такими же качествами, все равно скоро погибла бы: летом завязла бы в одном из многочисленных болот, покрывающих тундру, зимой не могла бы сделать и шагу в глубоком снегу или поранила бы ноги о жесткий наст.

А оленю не страшен ни снег, ни болота: широкие копыта помогают ему свободно ходить и по топям и по глубокому снегу.

Есть у оленей и другие «приспособления», помогающие им легче переносить суровый климат и все невзгоды, связанные с ним. Например, «звон». Когда движется стадо оленей, все время раздается характерное сухое пощелкиванье — это сухожилия трутся о косточки, издавая странный звук, который люди назвали «звоном». «Звон» помогает оленям слышать друг друга и держаться рядом в ночной мгле и во время буранов. Он помогает отбившимся оленям находить стадо: слух у них очень хороший и такой звук они услышат издали.

Таков олень, житель Севера. Впрочем, когда-то теперешние северные олени жили не только на Севере — они были широко распространены по всей Европе. Но постепенно, по целому ряду причин, в более южных районах Европы и Азии олени исчезли. Сейчас люди находят кости этих оленей, их изображения на скалах, орудия труда и оружие, изготовленное из рогов и костей оленей, вырезанные или вылепленные фигурки животных.

Эти находки рассказывают, какую большую роль сыграли олени в истории человеческой культуры. Эти же находки вызывали и до сих пор вызывают споры ученых о времени приручения оленей.

То, что современные домашние олени произошли от диких — тех самых, которые жили на земле и много веков назад, и тех, что живут сейчас, ясно всем. Животные эти мало изменились на протяжении тысячелетий, не повлияло на них и одомашнивание. И это еще один факт, порождающий споры.

Однако олени — не только транспорт

Олени — древнейшие спутники человека, говорят одни ученые. В доказательство они приводят сани семитысячелетнего возраста, найденные в торфяниках Финляндии, и многочисленные костные останки, многочисленные изделия из рогов и костей оленей.

Но неизвестно, кого запрягали в эти сани, возражают другие ученые, считающие, что олени одомашнены не тысячи, а сотни лет назад; костные же останки и изделия из костей и рогов еще ничего не доказывают: могли быть кости и рога диких оленей. Ведь дикие мало чем отличаются от домашних. И это, кстати, еще один аргумент в пользу тех, кто придерживается теории позднего одомашнивания оленей. Ведь если бы их одомашнивали давно, уже были бы выявлены новые породы.

Пустое! — возражают сторонники раннего одомашнивания. Дикий олень настолько хорошо приспособлен к жизни на Севере, настолько совершенен, что лучшего и желать не надо. И это понимали люди много тысячелетий назад, приручив оленя и изобразив его на скалах вместе с козами и коровами, которых пасет пастух.

Но сторонники позднего одомашнивания не согласны. Они говорят: если бы олени были одомашнены давно, все народы Севера пользовались бы ими одинаково. А так тунгусы, например, ездят на оленях верхом, лопари запрягают их в сани по одному, а эвенки — по четыре. Одни оленей доят, а другие — нет.

Сторонники раннего одомашнивания выдвигают новые доказательства, сторонники позднего — пытаются опровергнуть эти доказательства и приводят аргументы в пользу своей теории. Шесть-семь тысяч лет назад были одомашнены северные олени, говорят одни. Нет, это произошло лишь пятьсот — шестьсот лет назад, говорят другие.

А пока ученые спорят, олени — и дикие и домашние — бродят по тундре. Дикие — сами по себе, домашние — под присмотром пастухов и их верных помощников — собак.

Неизвестно, когда будет закончен спор о времени приручения оленей, но известно: олень заменил жителям Севера всех животных, которые служат людям в других районах земного шара.

Он — кроме собачьих упряжек — единственное транспортное средство. Запряженный в нарты, он может пробежать 1600 метров за две с половиной минуты. А с грузом 50–70 килограммов проходит по 10–12 км в час. Олень не только везет груз или человека — в бескрайних снежных пустынях он может безошибочно найти дорогу к жилью.

Он кормилец северных народов. Мясо оленя вкусно и питательно, молоко, хоть и дает его олень не так уж много, очень жирно (17–20 процентов жира, то есть оно в 5 раз жирнее, чем у коровы).

Олень одевает людей. Из оленьих шкур шьют дохи и малицы, обувь и шапки. Шкурки новорожденных оленят (до месяца) — это ценнейший мех — пыжик.

Олень дает людям приют — из его шкур строят жилища, они служат постелью и одеялами.

И за все это олень ничего не требует от людей: ни корма — олени сами добывают его, ни теплых сараев или стойл — олени в этом не нуждаются. Люди сами стараются облегчить трудную жизнь оленей: перегоняют стада на лучшие пастбища, отгоняют зимой на юг, в лесотундру, а летом — на север, в тундру, стараются оберегать их от хищников, устраивают дымокуры, чтоб прогнать гнус и комаров, от которого летом олени очень страдают.

Сейчас, когда появился новый транспорт — вездеходы, аэросани, транспортное значение оленей несколько снизилось. И тем не менее оленеводство продолжает расширяться в нашей стране.

Изменилась и жизнь оленеводов — они уже не так зависят от погоды, от стихийных бедствий, от болезней животных. Они знают: если понадобится, помощь всегда придет. И все-таки длинными полярными ночами, когда вдруг разыграется буран, когда снег в одно мгновение залепляет лицо, а ветер вмиг валит с ног, люди в тундре чувствуют себя уверенно еще и потому, что рядом с ними верные и добрые друзья — олени.

К сожалению, северному оленю памятник еще не поставлен, хотя он вполне заслужил его. Но на греческом острове Родос установлен памятник в благодарность оленям, избавившим этот остров от змей.

Глава четвертая «В коровах наша сила…»

Предки

Осенью 1627 года в Мазовецких лесах, лежащих между Варшавой и Гродно, часто по ночам раздавался протяжный тоскливый рев. Жители окрестных деревень знали: это тоскует одинокая турица.

Вскоре рев прекратился: турица погибла, и на земле больше не осталось ни одного тура.

А когда-то их было много, очень много, и не только в этих лесах — по всей Европе. Еще в IX веке Карл Великий «угощал» охотой на туров арабских послов; в 1000 году, как свидетельствуют летописи, на тура велась активная охота в Швейцарии, и, наконец, имеется свидетельство Владимира Мономаха (а это уже XIII век!), который в своем послании детям писал о том, что тур поднял его на рога, да еще вместе с конем.

Охотились на туров и позже, но они уже стали настолько редки, что в Польше, например, в XIII веке такая охота была привилегией только царствующих особ. Правда, это не касалось графа Мазовецкого. Во всяком случае, он так считал и, будучи хозяином Мазовецких лесов, ежегодно устраивал охоту на туров. Изо всех стран Европы съезжались знатные вельможи, чтоб участвовать в этой охоте или хотя бы присутствовать на ней. Туры, уже исчезнувшие в очень многих странах, еще водились в лесах Мазовья.

Но и тут они были обречены: в 1564 году их оставалось лишь 30 голов, в 1599 — 24, через три года, в 1602,— всего 4, а через 25 лет пала последняя турица.

Правда, имеются сведения, что еще одному туру удалось продержаться до 1669 года в Кенигсбергском зоопарке. Но так или иначе, триста с лишним лет назад туры исчезли с лица земли. Однако исчезли не бесследно.

Тур. Так изобразил его в своей книге «Московия», изданной в XVI веке, известный путешественник барон Герберштейн.

Если посмотреть на достаточно подробную карту хотя бы нашей страны, можно увидеть немало названий типа Турово, Туров, Туров лог, Туры. (Раньше таких названий было гораздо больше.) В Польше есть Туржец, кантон Ури в Швейцарии, на гербе которого изображен дикий бык, тоже обязан своим именем туру: по-латыни «тур» — «урус», по-немецки — «ур».

Еще большую память о себе туры оставили в устном народном творчестве. И если географические названия помогают современным ученым понять, где водились туры, то фольклор дает возможность узнать кое-что об их образе жизни.

Так, например, в былине о Добрыне Никитиче говорится:

Уж ты гой еси десятый тур! Прибегай ко мне со черных грязей, Прибегай ко мне с болотных вод.

И в других фольклорных произведениях упоминается о том, что туры паслись на болотах, и это подтверждает предположения ученых: в лесах туры скрывались от опасностей, в степях и на болотах — кормились.

О силе, мощи, величине тура свидетельствуют такие слова из былины:

В та поры Владимир князь Приказал наливать чару зелена вина в полтора ведра, В турий рог меду сладкого пол-третья ведра…

О смелости тура рассказывается и в былинах, и в летописях. Например, в Ипатьевской летописи (1201) сказано: «Храбор бо бе яко и тур», а в «Слове о полку Игоре-ве» — «буй тур Всеволод».

Свидетельствуют современники и о могучем реве этого зверя.

Он втретье зрявкнул по-туриному: Триста жеребцов испугалися, С княжеского двора разбежалися,—

говорится в былине «Иван гостиный сын».

А в былине об Илье Муромце сказано так:

Он втретье зрявкает по-туриному: А князья-бояре испужалися, На карачках по двору наползалися.

Имеются и «научные описания» тура, которого иногда называли единорогом и наделяли фантастическими чертами и свойствами. Так в «азбуковниках» XVI–XVII веков говорится: «Зверь подобен есть коню, страшен и непобедим; промеж ушию имать рог великий, тело его медяно, в розе имать всю силу. И всегда гоним, возбежит на высоту и ввержет себя долу без напасти пребывает. Подружия себе не имать, живет 532 лета…»

Были и более достоверные описания. Так, посланник германских императоров Максимилиана I и Карла V барон Герберштейн, побывав в 1517 и 1526 годах в Москве, выпустил в 1526 году в Базеле книгу «Московия». Есть там и строки, посвященные туру. Писал их немецкий посланник с чужих слов, ну и сам от себя, наверное, прибавил немало. Так что «словесный портрет» тура получился не очень похожий, как и рисунок, помещенный в книге. Правда, тура Герберштейн видел: в Польше ему подарили мертвого зверя.

Но главный след в жизни людей тур оставил не в фольклоре и географических названиях. Бесчисленные стада коров, пасущихся на лугах и в степях всех стран мира, — потомки могучего тура.

Предки и потомки

Туры жили и в Европе, и в Азии, и в Африке. Об этом свидетельствуют многочисленные находки различных вещей, на которых изображен дикий предок афро-азиатских коров и быков. Когда он перестал быть диким и когда его потомки стали домашними, сказать трудно. Во всяком случае, на дикого тура еще охотились и через много тысячелетий после того, как уже были одомашнены его родственники. А одомашнены они были давно. Ученые считают, что крупный рогатый скот был приручен примерно 10 тысячелетий назад. Это, конечно, очень приблизительно, так что ошибка на тысячелетие допустима. Но если о времени приручения мы имеем хоть какое-то представление, то где это произошло, до сих пор неизвестно.

Пастухи доят коров. Наскальное изображение, найденное в Сахаре и относящееся ко 2–1 тысячелетию до нашей эры.

Одно время считали, что это произошло в Древнем Египте.

Египетское государство образовалось в 3200 году до нашей эры, когда отдельные разрозненные общины — номы — объединились. И с этого времени ведет свой счет египетская культура. Древние египтяне не только умели строить города и ирригационные сооружения, они умели хорошо рисовать, они уже обладали иероглифической письменностью. Благодаря этому мы не только знаем, какие животные были в Древнем Египте, но знаем и как с ними обращались, знаем даже, сколько животных было у некоторых египтян. Так, например, запись на гробнице главного жреца Харра, жившего примерно 4200 лет назад, сообщает, что он владел 1055 головами крупного рогатого скота. Были скотовладельцы, имевшие по 1300–1500 голов, а у одного было даже около 5 тысяч коров, быков и волов. Конечно, такие стада могли принадлежать только очень знатным вельможам древнего царства.

В едва появившемся египетском государстве скотоводство было уже широко развито. Значит, скот был приручен гораздо раньше. Но не в Египте, а, скорее всего, в прилегавших к нему землях. Одни ученые считают, что это произошло в Северной Африке и в Сахаре, которая тогда была отнюдь не пустыней, а цветущей долиной, другие называют родиной домашнего скота Судан, третьи связывают появление домашнего скота с Азией. «Во всяком случае, еще до образования египетского государства, — пишет С. Н. Боголюбский, — на обширных, сопредельных с этим будущим государством землях животноводство уже окрепло».

Недавние открытия советских ученых позволяют предположить, что впервые рогатый скот был одомашнен в Двуречье. Во всяком случае, именно там, в Санджарской долине, на территории теперешнего Ирана, появилась одна из первых земледельческих культур, и именно там, в слоях земли, относящихся к VI тысячелетию до нашей эры, советские археологи нашли кости крупного рогатого скота.

Скотоводство в Древнем Египте было очень важной отраслью хозяйства.

Но египтяне не только взяли у своих соседей одомашненных животных, но и значительно продвинули вперед животноводство.

С изобретением сохи (это произошло в конце IV тысячелетия до нашей эры) у крупного рогатого скота, как принято называть быков, коров, волов, появилось новое назначение: на нем стали пахать. Причем в соху чаще запрягали коров — они были спокойнее быков, ими было легче управлять, а для вспахивания мягкой почвы, видимо, очень уж большой силы не требовалось.

Быков чаще использовали для обмолота зерна на гумне — их гоняли взад и вперед по снопам.

Коровы не только пахали, но и снабжали египтян молоком. Египетские художники довольно часто изображали сцены дойки коров. Благодаря этому мы сейчас знаем, что коровам в Древнем Египте во время дойки связывали задние ноги, знаем, что обычно коров доили подростки, но обязательно в присутствии пастуха и старшего пастуха (такая пастушья иерархия была в Египте: подпаски, пастухи и старшие пастухи).

Пастухов в Египте было очень много, и они имели немало обязанностей: пасли скот и охраняли его, помогали коровам при родах, доили их и откармливали телят в хлевах.

Значение крупного рогатого скота было так велико, он играл такую роль в жизни страны, что египтяне объявили этих животных священными.

Коровы были посвящены богине Изиде, быки же жили в роскошных храмах, им поклонялись, их кормили отборной пищей, купали в ваннах с благовониями, им прислуживал целый штат жрецов. Правда, пользовались таким почетом лишь те быки, у которых имелись определенные признаки, свидетельствующие о святости1.

Долгое время среди западноевропейских ученых было распространено мнение, что причиной одомашнивания животных послужили религиозные, мистические мотивы. Первобытный человек, мол, теряясь перед силами природы, поклоняясь всему подряд, поклонялся и животным. А ухаживая за священными животными, он в конце концов приручил некоторых из них и одомашнил.

То, что первобытный человек терялся перед непонятными силами природы, несомненно. И то, что он наделял животных несвойственными им чертами и даже поклонялся многим, тоже очевидно. Однако отнюдь не это явилось главной причиной одомашнивания животных. Не случайно в Египте к священным животным относили лишь тех, которые считались полезными. А так как коровы были, пожалуй, самыми полезными, то и стали самыми почитаемыми. Тем не менее священных животных (конечно, не тех единичных, избранных, которые содержались в храмах) по-прежнему заставляли пахать и молотить, их доили, даже употребляли в пищу их мясо (правда, по особым случаям. А телятину вообще могли есть только цари).

Иногда случалось поработать даже священному быку. При вступлении на трон нового фараона этого быка запрягали в плуг, и властитель страны проводил плугом несколько борозд на поле.

Священными коровы считались и в Иране. Иранцы очень ценили их. «В коровах наша сила, в коровах наша потребность, в коровах наша речь», — говорилось в иранской священной книге.

Однако тут же подчеркивалась практическая значимость животных: «… в них наша победа, наша пища, одежда, земледелие».

Таким образом, не религия привела к одомашниванию животных, а наоборот — одомашненное и ставшее очень полезным животное превратилось сначала просто в «высокоуважаемое», а затем — в фетиш, божество.

Так было в Египте, так было в других странах и, очевидно, в Индии.

Индия, страна, когда-то населенная дравидами, была одной из самых развитых. Уже в начале третьего тысячелетия до нашей эры дравиды вели обширную торговлю, занимались земледелием, имели ирригационные системы, у них были прекрасно развиты ремесла.

В середине второго тысячелетия до нашей эры в Индию вторглись арии, вторглись со своими огромными стадами, которым эти скотоводы-кочевники уделяли главное внимание. С приходом ариев крупный рабочий скот прочно вошел в быт Индии. Скота становилось все больше и больше. Вождь племени назывался «гопати», что значит «обладатель коров», слово «война» — «гавишти» — переводилось как стремление приобрести коров. То есть войны объявлялись главным образом для того, чтоб приобрести побольше скота.

Чтоб создать пастбища, стали даже выкорчевывать целые участки джунглей. Вместе с тем все больше укреплялся в стране культ животных.

Даже дождь, считали индусы, не что иное, как молоко небесных коров, которых с громом доит властелин неба бог Индра. А окончание грозы знаменуется радугой — «гопати тахоной», что в переводе значит «супругом коровы».

Объективно в некоторых странах культ крупного рогатого скота сыграл положительную роль: почитание животных обязывало к хорошему отношению к ним, к бережной заботе о них, к лучшему их содержанию.

За обожествлением животных последовал культ жертвоприношений. А так как богам надо было давать высококачественные дары (мясо же принесенных в жертву коров шло жрецам), стали выводить особые, улучшенные породы.

Рельеф с быком из храма в Ангкоре. (Камбоджа, XII век.)

Однако нередко культ животных принимал уродливые формы. Истинное назначение коров забывалось, животные становились фетишем. Они уже не только переставали служить человеку — они превращались в обузу. Особенно ярко проявился культ животных, и в частности коров, в Индии. Не изжит он там и до сих пор.

Как считают специалисты, Индия, занимающая одно из первых мест в мире по количеству коров (в стране насчитывается в настоящее время примерно 200 миллионов голов), могла бы выручать от экспортирования говядины огромные суммы. Однако в стране действует закон, запрещающий убивать коров. И 99 процентов этих животных умирает от старости. Естественно, что их мясо непригодно в пищу, молока такие коровы тоже не дают. (Лишь 10 процентов коров, имеющихся в Индии, дают молоко.)

Правда, положение постепенно меняется, и хоть кровавые «коровьи бунты», которые не раз в защиту коров поднимали религиозные фанатики, — не такое уж далекое прошлое, передовые люди Индии ведут упорную борьбу за обновление поголовья скота, за отмену закона о неприкосновенности коров. Ведь это не просто частный вопрос сельского хозяйства — это вопрос здоровья и жизни сотен тысяч людей!

Потомки и современники

Египтяне оставили нам своеобразную энциклопедию своей жизни в виде многочисленных изображений на гробницах и стенах храмов. Арии, покорившие дравидов и, в конечном счете, ассимилировавшиеся с ними, оставили потомкам священную книгу Ведов, не менее подробную и полную энциклопедию, позволяющую судить о развитии народов, об их верованиях, нравах, обычаях, культуре, хозяйстве.

Такой же своеобразной энциклопедией, рассказывающей о культуре, хозяйстве и быте народа, населявшего один из крупнейших островов Средиземного моря, Крит, является «лабиринт царя Миноса» — развалины дворца в городе Кноссе.

Фрески и рисунки, многочисленные печати и предметы быта, на которых изображены животные, дают нам достаточно полное представление не только о самих животных, но и об отношении к ним людей, о роли, которую животные играли на Крите. Мы знаем теперь, что там существовал бой быков — «тавромахия», что быки там участвовали в цирковых представлениях. Имеются изображения акробатов, исполняющих опасные трюки между рогами быков. Наконец, мы знаем и о том, какое хозяйственное значение имели коровы и быки на Крите.

Литературные памятники, монеты, предметы быта, скульптуры и фрески рассказывают о скотоводстве в Греции и Риме и подтверждают роль, которую играли животные в жизни людей. Однако они не рассказывают, какими путями пришли потомки диких, непокорных туров к человеку.

Акробат с быком. Печать, найденная на Кипре (1700–1550 гг. до н. э.).

Трудно сейчас сказать, как покорился человеку «буй-тур» в Европе. Любопытно, что если где-нибудь и говорится о диких турах — будь то летописи, легенды, былины, — то лишь об охоте на них. Причем убийство зверя считалось подвигом (и действительно, разъяренный тур страшен!). Но разве не подвиг умиротворить такого зверя, сделать его послушным, покорным, добрым?

Конечно, взрослого свободолюбивого тура вряд ли можно было сделать ручным. Даже хвастливое заявление ассирийского царя Тиглатпалассара I: «Я брал молодых риму (то есть туров) и разводил от них стада» — лишь подтверждает, что «взять» можно было только молодых туров. Взрослых же убивали. Что же касается стад, которые якобы разводил ассирийский царь, то это могли быть и стада диких животных, размножившихся на новом месте. Ведь царь этот жил в XII веке до нашей эры, когда уже существовало хорошо поставленное скотоводство.

Конечно, нельзя поручиться, что Тиглатпалассар I, точнее, те из его придворных, которым была поручена забота о скоте, не пытались приручить диких туров или вывести какую-то новую породу. Ведь известно же, что Александр Македонский прислал из Индии в Македонию стадо азиатских горбатых коров зебу в 23 тысячи голов для того, чтобы этих животных разводили в Греции или вывели с их помощью новые породы. Очевидно, подобные попытки делались не раз и, возможно, приручение диких туров и выведение с их помощью новых пород имело успех. Но все-таки это было только приручение, а если и создавались новые породы, то главным образом с помощью уже ранее одомашненного скота. А вот как были сделаны самые первые шаги в скотоводстве, мы не знаем, видимо, не узнаем никогда и можем только предполагать, только строить догадки с относительным процентом достоверности.

Но несомненно одно: в глубокой древности первый шаг к одомашниванию крупных животных человек сделал, приютив осиротевшего туренка. Почему он это сделал, трудно сказать. Может быть, просто так, из жалости — очень уж тоскливо мычал теленок, потерявший мать. А может быть, люди сами убили турицу и, обеспечив себя мясом, решили туренка не убивать, а сохранить его на некоторое время в качестве «живых консервов». Возможно, было и так и эдак, потому что ведь не раз, и не два, и не десять, а возможно, и не одну сотню раз приводили люди турят в свои стойбища. Возможно, одних убивали скоро — едва кончалось мясо или едва подросший тур начинал проявлять свой нрав, с другими, возможно, не удавалось совладать и их приходилось выпускать или звери убегали сами. Но некоторые, очевидно, были животными спокойными (ведь нрав и характер — вещи разные) и уживались с человеком. Возможно, в какой-то период — период удачной охоты — где-нибудь в стойбище оказалось несколько турят, и в течение длительного времени у людей не было необходимости убивать их. Какое-то количество подросщих туров ушло от человека, а какое-то осталось, привязалось к людям, и туры эти, даже выпущенные на волю, не уходили далеко от человеческого жилья.

И очень вероятно, что однажды люди заметили прибавление в стаде: рядом со взрослыми турами на своих еще не окрепших ножках стоял новорожденный туренок.

Отец и мать его родились на воле, а выросли рядом с человеком. Они были животными прирученными (но еще не одомашненными!). Туренок с первых же дней жизни оказался рядом с человеком. Мы не знаем, какую заботу проявлял древний человек о новорожденном туренке, но, вероятно, проявлял, и животное это уже наверное было более покладистым, больше доверяло человеку.

Так человек сделал еще один шаг. Во времени этот шаг мог измеряться многими веками: тысячи молодых и взрослых туров, живших рядом с человеком, были убиты и съедены, тысячи других убежали на волю и одичали. Но тем не менее от века к веку, от поколения к поколению рядом с человеком появлялось все больше и больше туров и они всё больше и больше одомашнивались.

В течение многих веков жернова мельниц приводились в действие людьми и животными. Обычно это были очень примитивные устройства. Но были и сложные системы, такие, как, например, изображенная на этом рисунке.

На протяжении веков вместе с нравом туров менялась и их внешность, появлялись новые привычки и черты характера.

Понимали ли интуитивно древние скотоводы, что для лучшего приручения, одомашнивания и «управления» скотом необходимо стадо (ведь туры — животные стадные и в одиночку им трудно), или стремление иметь много скота привело с первых же шагов к созданию стада, мы не знаем. Но опыт приручения и одомашнивания животных удавался лишь тогда, когда у человека имелось не одно, а несколько животных. Пребывание в стаде удерживало животных от стремления к побегам, в стаде они меньше чувствовали изменившиеся условия жизни, в стаде они, как и все стадные животные, повиновались вожаку. И очень возможно, что на какой-то ступени одомашнивания таким вожаком (или «главным вожаком», так как просто вожаком в стаде могла быть старая корова или бык) явился для них человек.

Через какое-то время крупный рогатый скот полностью определил образ жизни и быт некоторых народов. Скотоводы, имевшие огромные стада, вынуждены были кочевать вслед за скотом, постоянно менять места жительства в поисках новых пастбищ. Так появились кочевые племена.

Но не меньшую роль играли коровы и в жизни оседлых народов, особенно когда начало развиваться земледелие, и тем более после того, как человек догадался запрячь корову и быка в плуг и соху.

Буйвол — друг и помощник земледельцев во многих странах. Этот, например, помогает жителю высокогорного плато на Филиппинах.

Итак, крупный рогатый скот стал не только поставщиком мяса, кожи, рога, но превратился главным образом в тягловое, а кое-где и в транспортное животное.

Потом человек обратил внимание на коровье молоко. Правда, в первое время люди и не помышляли регулярно использовать его в пищу — ведь его было мало и оно предназначалось для теленка. Молоко пили очень редко, по торжественным случаям, причем всегда разбавляли водой.

Повелитель стада.

Сейчас на специальных фермах хорошие коровы дают по нескольку тысяч литров молока в год. (В СССР в год производится примерно 80— 100 миллионов тонн.) Человек в среднем выпивает за свою жизнь около 10 тысяч литров молока — «ценнейшего продукта, приготовленного самой природой», как говорил академик И. П. Павлов. Однако прежде чем получить этот прекрасный продукт, приготовленный природой, человек проделал огромную работу с поставщиками этого продукта. И проделал эту работу давно — во всяком случае, в Древнем Египте, в Риме и Греции молоко уже употреблялось довольно широко и его вкусовые качества и целебные свойства были хорошо известны.

Потом появились сливки. Потом — в северных странах, а особенно на севере России — стали изготовлять масло, удивительный продукт, за которым из западной и южной Европы снаряжались специальные караваны купеческих судов. (Европа тогда не знала сливочного масла, люди пользовались растительным — ореховым, оливковым, конопляным.)

Коровы черно-пестрой породы.

Затем голландцы и швейцарцы изобрели сыр. Люди оценили творог, сметану, простоквашу. Эти продукты, как и молоко, стали жизненно необходимыми. Но для того чтоб удовлетворить всё возрастающие потребности людей, нужно было очень много коров. Поначалу люди увеличивали поголовье скота. Но увеличивать до бесконечности невозможно. И человек еще активнее стал переделывать и совершенствовать коров. Одних оставил как тягловый, рабочий скот, других «научил» давать много молока, третьих «научил» быстро увеличивать вес.

«Все породы — лучшие»

Всеобщее «увлечение» молоком, росшее вместе с ростом городов, появление различных продуктов из молока привели к неожиданным результатам: раньше по-настоящему ценились лишь быки, коровы же, несмотря на все их заслуги перед человечеством, ценились только как матери быков. Теперь коровы вышли на первое место.

Голландия издавна славилась коровами, дающими большое количество молока. Однако это не приносило стране больших прибылей. Но времена изменились, и голландские коровы стали цениться очень высоко. Тем не менее голландцы не удовлетворились тем, что природа подарила им высокоудойных коров, — они принялись за дело, и вскоре в Голландии появились первые специализированные молочные породы. Петр I вывез большую партию «голландок» в Россию. А так как в те времена единственным русским морским портом был Архангельск, коров доставили туда. По каким-то причинам большинство коров так и осталось в окрестностях Архангельска. Голландский скот скрестили с местными породами, и вскоре на тучных пойменных пастбищах северной России появилась новая замечательная порода, получившая по имени города Холмогоры название холмогорской.

Но Россия — большая, Архангельск — на краю государства. Не везти же молоко и масло за тысячи верст. И в разных районах страны стали выводить свои, местные, но вскоре получившие широкую известность породы. Так появилась ярославская порода, выведенная в Ярославской губернии, тагильская, выведенная на Северном Урале, и многие другие.

Однако много молока — это хорошо, но и мясо — не менее необходимый продукт. А молочные коровы мелковаты: живой вес их в среднем 300–400 килограммов. Тогда скотоводы занялись мясными породами, и вот в XVIII веке в Англии появилась знаменитая шортгорнская порода, а в Америке широко распространилась герсфордская. Там, под присмотром знакомых нам по книгам и кинофильмам ковбоев выращивались (особенно в прошлом веке) сотни тысяч коров и быков — ведь пастбища тогда были огромными! Лихие и дерзкие парни, ковбои, может быть, и стреляли, в кого хотели, может быть, и попадали не целясь в подброшенную шляпу, но главным образом занимались все-таки очень мирным и полезным делом — скотоводством. Недаром же слово «ковбой» в буквальном переводе значит «коровий мальчик».

Мясное скотоводство широко развито и в нашей стране. У нас выращены знаменитые сычевская, костромская, Лебединская, алаутская породы. В прошлом, даже в далеком прошлом, в их создании участвовали знаменитые шведские сим-менталы и швицы, но сейчас это уже самостоятельные породы.

Давно люди заметили: в одних природных условиях коровы чувствуют себя лучше и дают больше молока и мяса, в других — хуже. Но сосредоточить весь скот только в тех местах, где коровы чувствуют себя хорошо, нельзя, просто невозможно. Нашли другой выход — вывели идеальные породы, то есть такие, которые специально приспособлены к тем или иным природным условиям. Так появились породы, приспособленные для жизни в северных и южных районах, для жизни в степях или горах. Возможно, они не такие крупные или не такие удойные, как те, что живут и пасутся на тучных пастбищах Ярославщины или Архангельской области. Но ведь те же холмогорские, возможно, в горных или южных районах вообще не будут давать молока или, во всяком случае, им будет нелегко приспособиться. Вот почему появились десятки новых пород, и каждая порода — самая лучшая, потому что приспособлена к определенным природным условиям и в этих условиях дает все, что может, и все, что требуют от нее люди.

Коровы разных пород отличаются друг от друга не так сильно, как, например, собаки, хотя и достаточно разнообразны: некоторые сохранили черты своих диких предков, другие очень мало похожи на них. Но все они — и молочных пород, и мясных — просто необходимы человеку. Сейчас невозможно представить себе существование людей без коров. И недаром же в Голландии корове поставлен памятник. Не чемпионке по надою молока, не рекордсменке в весе. Просто корове. Точнее — коровам.

А на постаменте этого памятника выбита надпись, короткая и точная: «Нашей матери».

Послесловие к предыдущей и предисловие к следующей части

предыдущей части было рассказано лишь о некоторых домашних животных. Рассказать обо всех в одной книге очень трудно. Еще много спорного и невыясненного в истории домашних животных.

Даже сам термин «домашние животные» не точен, и ученые не раз предлагали его «отредактировать».

Действительно: говоря «домашние животные», мы вроде бы имеем в виду животных, обитающих либо в доме человека, либо в непосредственной близости от него. Но как можно сказать, например, о северных оленях или даже о стадах крупного рогатого скота, который нередко большую часть времени проводит в степи или в горах, что они — домашние животные? И наоборот: есть немало животных (так называемые «захребетники», например, мыши или крысы, клопы или тараканы), которые действительно живут непосредственно в доме, но не могут быть названы домашними животными в том смысле, который мы вкладываем в это понятие. Тем более не могут они быть названы друзьями человека, как принято называть домашних животных. Они, хоть и живут в домах (а часто именно поэтому), — враги человека.

Но допустим, мы действительно будем говорить только о тех животных, которых принято называть домашними. Все ли они могут быть названы друзьями человека в прямом смысле этого слова? Друг — понятие очень точное, очень конкретное. Но разве можно ставить на одну ступень, допустим, собаку, которая действительно друг в самом точном смысле этого понятия, и, скажем, свинью или козу, которые и хозяина своего часто не знают и нередко не отзываются на кличку.

Конечно, свинья, коза или овца очень нужны человеку, они оказывают ему огромную услугу, давая мясо, шерсть, кожу, молоко — продукты, необходимые для жизни. Но разве только эти животные дают человеку все необходимое? Японцы, например, ежегодно употребляют китового и черепашьего мяса не меньше, чем коровьего или свиного.

Но ведь кита пока еще не называют другом человека. Из общего количества яиц, которые ежегодно съедает человечество, лишь 3 процента яиц домашних птиц, остальные — диких птиц или черепах.

Немало людей на земле живут без помощи домашних животных — это охотники и рыболовы. Правда, и они связаны с домашними животными — допустим, носят шерстяные свитера или кожаные сапоги. Но все-таки они гораздо меньше зависят от домашних животных.

Вот почему некоторые ученые, считая понятие «домашние животные» очень неточным, предлагали заменить его понятием «сельскохозяйственные животные» или «культурные животные». Последнее предложил крупнейший знаток этих животных Е. А. Богданов. Свое предложение он мотивировал тем, что термин «культурные растения» уже существует и применяется в отношении растений, испытавших на себе влияние человека. Все животные, о которых мы уже говорили или о которых еще будем говорить, так или иначе испытали на себе влияние человека.

Однако предложение Е. А. Богданова не встретило должного сочувствия среди ученых. Во всяком случае, термин «культурные животные» не привился, может быть, потому, что уже слишком прочно вошло в жизнь понятие «домашние животные» и люди, несмотря на неточность этого определения, хорошо понимают, о чем идет речь. А может быть, не привился потому, что в истории животноводства есть и более серьезные вопросы, которые ждут решения и до сих пор вызывают споры.

Один из них, например, такой: почему именно эти, а не другие животные стали домашними? Почему из примерно 2000 видов млекопитающих человек одомашнил лишь 10–11 видов?

В прошлом веке существовала теория, утверждавшая, что домашними животными стали лишь специально предназначенные для этого.

Но из приведенных в предыдущей главе примеров видно, что ни волк, ни предок лошади или верблюда вовсе не были «созданы специально» для того, чтоб их одомашнили, и человеку пришлось очень крепко поработать в течение многих веков, чтоб сделать животное таковым. Кроме того, теорию эту опровергает и то обстоятельство, что домашние животные легко дичают, как, например, отбившиеся от стада и примкнувшие к своим диким сородичам домашние олени и верблюды. Когда Сардиния была захвачена мусульманами, свиньи стали «нечистыми» животными, и ими уже никто не занимался, — эти животные одичали, смешались с дикими, и сейчас на острове Сардиния трудно разобраться в том, какие там живут свиньи — дикие, полудикие или бывшие домашние.

И таких фактов можно привести множество.

Вплотную к вопросу, почему именно эти животные были одомашнены, примыкает и другой: почему именно в далекие, очень далекие времена произошло одомашнивание, а впоследствии два тысячелетия не было одомашнено ни одно животное? Профессор С. Н. Боголюбский пишет по этому поводу: «Объясняется это явление тем, что первобытный человек каменного и медно-каменного века стоял еще очень близко к природе, дорожил всеми животными, на которых охотился, не убивал их больше того, что требовалось ему для питания. Это знание в соединении со свободным трудом, с терпением и с любовным отношением к зверям дало первобытному человеку возможность приручать и одомашнивать животных млекопитающих и птиц. Поэтому люди рабовладельческой формации, отошедшие от непосредственной связи с природой и пользовавшиеся рабским трудом, не могли совершить такого грандиозного дела, как одомашнивание тех животных, какие были особенно ценны для человека».

Однако при всей логичности и, безусловно, правильности этой теории принимают ее не все. Некоторые ученые, например, считают, что люди отказались от приручения новых видов животных потому, что решили: гораздо легче, проще и выгоднее выводить новые породы, совершенствовать старые, добиваться от животных максимальной отдачи.

Но если как-то можно объяснить тот факт, что из миллиона видов животных, обитающих на земле (по крайней мере, столько сейчас известно ученым), человек смог одомашнить около 5 десятков и сделал это очень давно, то «потери» животноводства пока не находят достаточного объяснения. А потери были. Яркий пример тому Древний Египет, где, судя по дошедшим до нас изображениям, домашними животными были антилопы, причем не один вид, а несколько: одних доили, получая очень полезное и вкусное молоко, на других пахали. Антилоп разводили около тысячи лет, но потом почему-то антилопы исчезли из списка домашних животных, даже секрет их приручения был потерян. Не числятся в списке домашних животных и многие птицы, которые когда-то были приручены в Египте.

Потери в животноводстве имелись не только в Африке, но и в Европе. Так, одно из самых замечательных животных Европы — лось явно был одомашнен людьми. О лосе как о верховом животном упоминается в финском эпосе «Калевала», известно, что в XV веке лось использовался как верховое животное в шведской армии. Даже в более поздние времена в Швеции на лосях ездили полицейские. Никому другому скакать на лосях не разрешалось, так как на этом сильном и «вездеходном» животном можно было укрыться от преследования властей в глухом лесу или непроходимых болотах. В XVIII веке на лосях в санной упряжке ездили шведские курьеры, а в Прибалтике со времен Петра I сохранился указ, запрещающий «появляться в городе на лосях».

Лось, безусловно, играл немалую роль в жизни северных народов. И не случайно в городе Выборге ему поставлен памятник.

Были и другие потери в животноводстве. Почему? Трудно согласиться с утверждением некоторых ученых, что «ушедшие» животные менее подходили для одомашнивания (они же уже были одомашнены!), чем оставшиеся, что они требовали большего ухода. Если бы все это было так, люди не жалели бы о потерях и не стремились сейчас исправить ошибки прошлого. А люди пытаются это сделать — стремятся приручить антилоп и лосей.

Лоси приручаются сравнительно легко. Имеются сведения, что в середине прошлого века американские фермеры довольно успешно использовали лосей в качестве тягловой силы.

В 1902 году русский журнал «Природа и охота» рассказал о ручном лосе, который в течение 14 лет жил у лесничего и выполнял многие работы.

Однако до революции о приручении лосей никто всерьез не думал. Лишь в 1934 году вопрос этот начал решаться в государственном масштабе: Комитет по заповедникам при ВЦИК принимает решение об организации в заповедниках лосиных питомников.

Первые попытки одомашнить лосей были предприняты в 1941 году — под Москвой создали лосиную ферму. Но работу прервала война, и возобновилась она уже в более широких масштабах в 1949 году.

Вот уже почти двадцать пять лет в Печеро-Илычском заповеднике ведутся работы по приручению и одомашниванию лося. И не только у ученых — у всех, кто так или иначе сталкивается с лосями, нет никаких сомнений, что эти животные могут и должны стать домашними.

А домашний лось — это дешевое (лосей держать гораздо проще, чем коров, учитывая вольный выпас) мясо, вкусное, очень питательное и полезное (его используют при лечении язвы желудка и кишечника) молоко, это незаменимый в ряде случаев (в тундре, в тайге, на снежной целине или в болотистых местах) транспорт.

Работы в Печеро-Илычском заповеднике вселяют уверенность, что лось будет одомашнен.

Работы в заповеднике Аскания-Нова дают надежду, что люди получат еще одно прекрасное домашнее животное — антилопу.

Однако с антилопами все не так просто. Вооруженные современной наукой, всеми необходимыми приспособлениями, люди тем не менее очень далеки от результатов, которых добились наши далекие предки. Правда, на стороне предков были века и тысячелетия, но ведь на стороне современных ученых наука и техника!

Но так или иначе, первые шаги сделаны, первые результаты есть. Станут ли лоси и антилопы совершенно ручными, будут ли они нашими верными друзьями в прямом смысле слова или будут лишь давать человеку необходимые продукты, покажет время.

Очевидно, время покажет и неправоту тех ученых, которые считают, что сейчас бессмысленно пытаться создавать новых домашних животных, одомашнивая диких.

А может быть, окажутся правы третьи: они считают, что надо не одомашнивать, а приручать и использовать в разной степени диких животных. Такой опыт уже имеется.

О некоторых экспериментах будет рассказано в следующей части, которая является логическим и фактическим продолжением первой, так как термины «друзья» и «помощники», в сущности, условны. Во всяком случае, друзья — всегда помощники, помощники же, дающие пищу и одежду, участвующие в охоте или переносящие почту, — тоже, в широком или переносном смысле, друзья человека.

II ЧЕЛОВЕК НАХОДИТ ПОМОЩНИКОВ

…ОТКРОЕТСЯ ГРОМАДНОЕ,

ПОЧТИ НЕПОЧАТОЕ

ПОЛЕ ИССЛЕДОВАНИЙ… ВОЗРАСТЕТ

В ГРОМАДНОЙ СТЕПЕНИ ИНТЕРЕС,

ПРЕДСТАВЛЯЕМЫЙ ИЗУЧЕНИЕМ

НАШИХ ДОМАШНИХ ПОРОД.

НОВАЯ РАЗНОВИДНОСТЬ,

ВЫВЕДЕННАЯ ЧЕЛОВЕКОМ,

ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ

БОЛЕЕ ЛЮБОПЫТНЫМ

И ВАЖНЫМ ПРЕДМЕТОМ,

ЧЕМ ДОБАВЛЕНИЕ

ЕЩЕ ОДНОГО ВИДА

К БЕСКОНЕЧНОМУ ЧИСЛУ

УЖЕ ЗАНЕСЕННЫХ В СПИСОК.

Ч. Дарвин

Глава первая Мед и шелк

Мед, но не только мед!

«Пчела — издревле спутник человека. Он видит ее рядом с собой на протяжении тысячелетий и поэтому решил, что знает о ней все. Множество примет, сказок, легенд, дразнящих воображение человека, сложилось вокруг пчелы. Кажется, ни об одном животном не было написано так много. Согласно верованьям египтян, душа, покидая тело, часто облекается в форму пчелы. А кто скажет, почему древние греки часто изображали Артемиду Эфесскую в виде пчелы? И почему у многих народов так прочно держится обычай извещать обитательниц улья о том, что кто-нибудь в семье их хозяев скончался? Считается обязательным обращаться к пчелам в самой любезной форме, не скупясь на ласковые слова, — ведь они могут обидеться и покинуть улей».

Так писал о пчелах один из крупнейших зоологов нашего времени французский ученый Реми Шовен.

Действительно, если собрать все, что написано о пчелах, получится огромная библиотека. Если же записать все легенды и сказания, все верования и обряды, связанные с пчелами, библиотека увеличится во много раз. Но все эти легенды и обряды, а тем более книги появились уже потом, когда человек в какой-то степени узнал и начал изучать пчел. (А узнал о пчелах человек и по сей день не так уж много, и эти пчелы — удивительные и таинственные существа — еще не раз удивят людей, постепенно проникающих в их тайны.)

Но раньше, чем создавать легенды и изучать пчел, гораздо раньше человек стал использовать их, точнее, пользоваться плодами их трудов — медом. Когда это началось, сказать невозможно, но то, что в глубокой древности уже добывали пчелиный мед, бесспорно.

Об этом свидетельствует находка, сделанная в 1919 году в так называемой Паучьей пещере, неподалеку от испанского местечка Бикорп.

Наскальная живопись — произведения первобытных художников — в то время уже была признана учеными. Она служила надежным подспорьем всем тем, кто стремился проникнуть в глубь веков, стремился узнать, кто и как жил много тысячелетий назад на земле.

И вот рисунок, найденный в Паучьей пещере, дал ученым интереснейшие факты — он рассказал, что уже 15–20 тысячелетий назад (так определялся возраст этих рисунков) люди не только охотились, но и собирали мед диких пчел.

Рисунок же рассказал и как это делалось.

Первобытный художник изобразил крутую скалу, по которой стелятся какие-то длинные побеги или корни каких-то растений. Цепляясь за них, ползет вверх человек, рискующий в любую минуту сорваться и полететь в пропасть. А наверху стоит другой человек. Он уже добрался до цели, но ему не легче: этого человека атакует рой разгневанных пчел.

И тем не менее первобытные люди, даже с риском для жизни, собирали мед. Они, конечно, не могли знать, что мед очень полезен. Неизвестно, была ли у первобытных людей потребность в сладостях. Но, видимо, мед им был очень нужен.

Чтобы проверить «свидетельства очевидцев» далеких времен, ученые внимательно приглядываются к поведению в тех или иных обстоятельствах людей, стоящих на очень низком уровне развития, на очень низкой ступени цивилизации. Наблюдение за этими людьми подтвердили, что у многих племен и сейчас охота на пчел (то есть добывание меда) играет важную роль. А в жизни южноамериканского племени гваяков мед и воск играют такую значительную роль, что только для добычи этих продуктов они изготовляют какие-то орудия (ни для чего другого гваяки никаких орудий не изготовляют). Мед и воск настолько важны для гваяков, что профессор Виллар, открывший это племя и изучивший его, охарактеризовал уклад жизни гваяков как «медовую цивилизацию». По всей видимости, мед играл значительную роль в жизни людей далекого прошлого.

Трудно сказать, как первобытный человек наткнулся на мед. Возможно, в поисках гусениц (гусеницы были лакомством, кроме того, они обеспечивали первобытного человека необходимыми жирами) он набрел на гнездо пчел. А так как и насекомые входили в меню первобытного человека, он решил попробовать пчел на вкус. Возможно, они ему понравились. (В Японии, например, до сих пор жареные пчелы считаются лакомым блюдом.) Но в гнездах пчел были еще и личинки и, главное, мед, который любознательный кроманьонец, конечно же, попробовал. И, очевидно, мед ему так пришелся по вкусу, что он уже стал специально выискивать пчелиные гнезда и забирать мед, даже если это было связано с риском для жизни.

Однако ограбить пчелиное гнездо — дело второе. Сначала надо его найти. Как находил его первобытный человек, мы не знаем, но ясно, что это тоже было делом нелегким.

Некоторые современные охотники за медом диких пчел поступают так: выбирают поляну или часть леса, осторожно собирают с цветов пчел и переносят на приготовленные ранее кормушки. Здесь пчела быстро набирает нужное количество меда и отправляется домой. Затем то же проделывается в другом месте, в третьем. Каждый раз, выпуская пчел, охотники засекают направление их полета. Идя затем по этому «следу», люди в конце концов выходят к тому месту, где все направления пересекаются. Там, в месте пересечения, как правило, и находят гнездо. Чтоб облегчить эту работу, некоторые охотники помещают кормушку с медом в круг из мелко истолченного мела.

Пчела обязательно вываляется в меле, и следить за ней будет проще.

Пчел выслеживают не только на цветах, но и на водопое. И пока пчела пьет, к ее ножке привязывают нитку. Работа эта требует предельной осторожности и терпения, но зато за пчелой с ниткой следить гораздо легче.

Рабочий день в разгаре.

И все-таки, даже прибегая ко всяким хитростям, даже зная различные приемы поиска, найти пчелиное гнездо — дело не легкое. Поэтому обнаруженное гнездо считается собственностью нашедшего. И если охотник не может почему-либо немедленно вынуть мед, он ставит мету: «Гнездо мое».

Между прочим, такой обычай существовал когда-то и на территории нашей страны: бортник (так назывался сборщик меда диких пчел) мог оставить у найденного гнезда свою мету — «знамя», и оно считалось неприкосновенным. Того, кто осмеливался «раззнаменовать» найденное гнездо, штрафовали на 12 гривен (очень значительная сумма), как было записано в первом сборнике законов на Руси — «Русской правде».

Однако до сих пор речь шла лишь об охотниках на диких пчел. Как мы видели, охота эта началась очень давно, во многих странам продолжалась до сравнительно недавнего времени, а кое-где продолжается и сейчас.

Но параллельно с охотой появляется и «домашнее пчеловодство». Оценив мед, человек, безусловно, задумался над тем, как бы добыть его побольше и полегче. Кто первый задумался над этим, мы, конечно, не знаем. Но знаем, что уже около шести тысяч лет назад египтянам были известны «ручные пчелы», — об этом свидетельствует изображение, которое ученые относят к XXV веку до нашей эры. На изображении — храмовая пасека и два пчеловода у искусственных ульев.

Долгое время предполагалось, что египтянам принадлежит приоритет в деле одомашнивания пчелы, тем более что именно в Египте в одной из гробниц был найден сосуд с медом, возраст которого, по определению ученых, 5 тысяч лет. Именно в Египте пчел настолько почитали, что одним из важнейших титулов фараона был «повелитель пчел».

Однако в 1961 году в Турции нашли город семитысячелетней давности — пожалуй, первое из известных пока городских поселений. И в этом городе на стенах жилищ и храма оказались фрески, изображающие не только пчел, но и рамку с сотами!

Значит, не египтяне, а турки первыми приручили пчел? А может быть, не турки, а армяне?

В Армении есть район, который называется Мегринский. Если перевести дословно, то это значит: «Медовый». («Мегр» по-армянски «мед».) Некоторые ученые считают, что именно тут был главный и первый центр по приручению пчел. Во всяком случае, доподлинно известно, что в древнеармянском царстве Урарту мед был очень популярен. Кроме того, пчелы еще и защищали своих хозяев: имеются сведения, что армяне в борьбе за независимость использовали пчел, которые обрушивались на врага и обращали его в бегство.

Видимо, армяне знали не только характер пчел, но и умели с ними обращаться. Впрочем, в древности вообще уделяли много внимания не только получению меда, но и самой пчеле. Ассирия когда-то называлась страной меда и масличного дерева. Пчелы здесь тоже были в большом почете: ассирийцы знали какой-то секрет — звук, благодаря которому могли выгнать пчел из улья и загнать их обратно2.

Египтяне, чтоб поскорее открыть медовый сезон, переводили ульи из Нижнего Египта в Верхний, где медоносные растения зацветали на полтора месяца раньше.

Несомненно, что пчела была хорошо известна и почитаема в Древней Греции и Риме. Римский поэт Вергилий, живший в I веке до нашей эры, приписывал пчелам особую музыкальность и утверждал, что игрой на цимбалах можно в любое время и в любом месте посадить рой пчел.

На одной из колонн в римском Пантеоне, сооруженном 2 тысячи лет назад, была изображена пчела.

Можно привести и еще множество примеров того, как хорошо и как давно люди знали пчел, любили и ценили их.

Но тогда невольно встает вопрос: если пчел так ценили, то почему не занимались ими, как занимались многими другими домашними животными, — не совершенствовали их, не выводили новые породы?

Некоторые ученые считают: причина тут в том, что пчела все-таки не домашнее, а лишь полудомашнее животное и, как говорил Ч. Дарвин, «питается самостоятельно и в большинстве отношений ведет естественный образ жизни». Дарвин, конечно, прав: пчела, живущая в улье, мало отличается от диких пчел и поведением, и внешностью, и «характером». Тем не менее думается, что дело не только в этом.

«Владычица пчел». Рисунок из рукописи древнего народа майя, относящийся примерно к пятому веку.

Наша домашняя, или медоносная, пчела (это название дал ей еще Карл Линней) в своем неизменном виде в течение многих поколений устраивала людей. Устраивает их она и сейчас. В тех же случаях, когда в каких-то странах местные виды не устраивали людей, завозились пчелы из других стран. Наиболее ценные пчелы, по всеобщему мнению, были в Европе. Поэтому их и привозили в другие страны взамен мелких или малопродуктивных мелких пород. Так, например, в 1839–1848 годах их привезли в Южную Америку, в 1840–1845 — завезли в Австралию и Новую Зеландию. Вот почему (кроме тех причин, о которых говорил Ч. Дарвин) пчела претерпела лишь незначительные изменения и человек не вывел новых пород медоносной пчелы (расы, связанные с географическим распространением, конечно, имеются, иначе и быть не может!), а лишь расселил по свету нашу, европейскую, наиболее работящую и добычливую и, кстати, позднее всех «одомашненную».

Позднее одомашнивание медоносной пчелы в Европе и, в частности, в местах наиболее обильного «медового урожая» в России объясняется тем, что здесь долгое время просто не было необходимости одомашнивать пчел. Бескрайние леса и степи давали возможность бортникам без особого труда собирать достаточное количество высококачественного меда. О качестве меда, который продавали жители Восточной Европы — скифы, писал еще за 500 лет до нашей эры греческий историк Геродот. Огромное количество диких пчел на Руси дало возможность киевскому князю Олегу заключить с греческим императором договор на поставку в Грецию русского меда и воска. Это было в 911 году. Но и гораздо позже, в 1525 году, как писал историк П. И. Новокомский, в Московской земле «самая верная жатва получается пчелами от воска и меду. Ибо вся страна преисполнена весьма плодовитыми пчелами, которые изготовляют превосходный мед… Часто находят огромное количество сотов, скрытых в деревьях, и старый мед, покинутый пчелами, так как редкие обитатели отнюдь не исследуют каждого дерева в обширных рощах; таким образом, в удивительной толщины древесных пнях находят они превеликие озера меда». Однако через несколько десятилетий «самая верная жатва» начинает давать все меньше и меньше плодов: сводятся леса, распахиваются степи, на которых росли медоносы, все труднее и труднее становится бортникам. И тогда пчел стали переселять поближе к человеческому жилью.

У людей уже был некоторый опыт в обращении с пчелами. Издавна на Руси мед добывали, не только выискивая пчелиные гнезда, но и специально выдалбливая в деревьях дупла, в которых селились пчелы, следили за этими гнездами, по возможности охраняли пчел. Люди, занимавшиеся этим, назывались уже не бортниками, а цейдлерами. Однако опыт цейдлеров крестьяне использовали не полностью, а лишь в той части, которая касалась изготовления искусственных дупел или дубовых колод, в которых селились пчелы. Что же касается охраны, то этот вопрос никого не интересовал. Мало того, смысл «домашнего пчеловодства» заключался как раз в том, чтобы, притащив из лесу колоду с пчелами и дождавшись осени, когда эта колода наполнится медом, уничтожить пчел и вынуть мед. Пчеловоды либо сами «закуривали», то есть душили дымом пчел в колодах, либо продавали колоды вместе с пчелами и «закуривал» пчел будущий владелец колоды (улья). Такая система называлась «роебойной». Она, конечно, не способствовала развитию пчеловодства. Мало того, уничтожение пчел в конце концов могло привести к полному исчезновению этих насекомых. И наверное, так бы оно и случилось, если бы не Петр Иванович Прокопович.

Этому человеку, не оставившему после себя солидных ученых трудов, не оставившему потомкам даже своего портрета, пчеловоды всего мира обязаны очень многим.

Именно Прокопович восстал против такого варварского отношения к пчелам, и именно он в 1814 году предложил взамен колод, в которых уничтожение пчел считалось необходимостью, разборный улей с подвижными сотами и вынимающейся рамкой. Прокопович внес немало усовершенствований в пчеловодство, организовал первую в России школу пчеловодов, и можно с полным правом сказать, что именно он положил начало промышленному пчеловодству в мире.

Сейчас просто невозможно представать себе пчеловодство без ульев. А ведь улей-то изобретен сравнительно недавно — в начале прошлого века.

Конечно, было бы явной ошибкой утверждать, что сразу все пчеловоды приняли методы, предложенные Прокоповичем. Даже почти через сто лет, в 1910 году, в России примерно из 5,5 миллиона учтенных пчелиных семейств в рамочных ульях проживало лишь 20 процентов.

В 1919 году В. И. Ленин подписал специальное постановление об охране пчеловодства. И результаты не замедлили сказаться: за сравнительно короткий срок — за двадцать лет — количество пчелиных семей увеличилось почти в два раза.

Невозможно сосчитать, сколько сейчас на земле пчеловодов, пасек, ульев. Есть и огромные пчеловодческие хозяйства (особенно в СССР и социалистических странах), есть и крошечные, совсем миниатюрные пасеки, которые любители устраивают на подоконниках и балконах. Но всюду с одинаковым усердием трудится одно из самых древних домашних или полудомашних животных, производящих удивительное вещество — мед. Чтоб собрать одну ложку меда (30 граммов), 200 пчел должны трудиться с утра и до вечера, собирая нектар (каждый взяток всего 40–50 миллиграммов), еще примерно столько же пчел должны принять этот нектар и «обработать» его. Это 400 пчел, не считая тех, которые охраняют и проветривают улей, вырабатывают воск и запечатывают мед в ячейки.

Мед — вещество, содержащее большое количество витаминов, белки, минеральные соли — все то, что необходимо для жизни и здоровья человека. Не случайно же и древние египтяне, и греки, и тюркские народы так высоко ценили его. Конечно, они не могли знать состава меда, но в лечебных свойствах его были уверены. Так, в одной из самых первых книг по медицине — древнеегипетском сочинении, расшифрованном Георгом Эберстом и получившем поэтому название «папирус Эберета», мед упоминается примерно 60 раз. Древнегреческий математик Пифагор говорил, что, не будь меда, он не дожил бы до девяностолетнего возраста. А прославленный врач Авиценна писал: «Если хочешь долго жить и сохранить молодость, то обязательно ешь мед». В его «Каноне» десятки рецептов, в состав которых входит мед.

Чтоб собрать килограмм меда, пчелам надо взять нектар примерно с 19 миллионов цветков.

Можно привести и высказывания Аристотеля, считавшего, что мед благоприятно действует на человеческий организм. О меде писал Гиппократ, а Плиний Старший в своей «Естественной истории» говорил, что мед обладает свойством залечивать раны.

Можно рассказать о том, что в древности грузинские воины брали с собой в поход в специальных кожаных мешочках медовую массу — кумели. Пользовались этими кумелями лишь в крайних случаях, когда надо было восстановить силы или когда воины оставались совершенно без еды.

Однако в далеком прошлом знали и о других свойствах меда. Во всяком случае, когда понадобилось перевести в Македонию тело Александра Македонского, умершего в 323 году в Вавилоне, его для сохранности поместили в мед. Бактерицидные свойства меда были известны еще древним египтянам, применявшим его для бальзамирования трупов.

Современная медицина не только подтвердила известные ранее свойства меда, но и открыла немало новых. Например, установлено, что бактерии тифа могут жить в нем не более 50 часов, паратифа — 24, а бактерии дизентерии — 10; мед применяется при лечении язвы желудка, гипертонии, болезней почек, печени и некоторых других.

Вещества, входящие в состав меда, очень эффективны по своему воздействию на организм, но часто почти неощутимы и неуловимы для исследователя. Поэтому до сих пор еще люди не могут определить, сколько же этих веществ. Предполагают, что их не меньше семидесяти, но, возможно, и гораздо больше. И все-таки люди решили попробовать добавить в мед еще кое-что, сделать его лечебные свойства целенаправленными.

Советский ученый Н. П. Иойриш решил получить мед по заранее составленным рецептам, — ведь такой мед мог бы заменить многие неприятные на вкус лекарства!

Опыты не только подтвердили возможность создания «целенаправленного» меда, но и то, что пчелы легко перерабатывают и вводят в состав меда многие лекарства, причем эти лекарства не теряют своих качеств.

Конечно, при необходимости можно принять лекарство и в чистом виде. Но все-таки куда приятнее, скажем, вместо горького порошка хинина принять ложку сладкого лекарства, не отличающегося по действию от обыкновенного хинина!

О лечебных свойствах пчелиного яда тоже знали еще в древности.

Знали и славяне, и народы Индии, Египта и Вавилона.

Разозленная пчела жалит «противника», втыкая в его кожу жало и впрыскивая при этом в прокол яд. Жало у пчелы зазубренное и вытащить обратно его пчела не может. Пчела гибнет, но мышцы ее внутренних органов продолжают сокращаться и после ее смерти, впрыскивая в ранку новые и новые порции яда. Вот почему «укус» пчелы довольно болезнен, а иногда нападение пчел может иметь тяжелые последствия: 200–300 одновременных уколов могут привести к отравлению организма, а 500 — к смерти. Но единичные «укусы» пчел очень полезны. Пчелиный яд в современной медицине применяется при лечении более десяти серьезных заболеваний. Конечно, для того, чтоб яд ввести в организм, вовсе не обязательно быть «искусанным» пчелами. Но долгое время врачи не знали, как иначе применять его. В XVII веке, правда, медики высушивали самих пчел, толкли их в ступке, и этот порошок давали больным. Однако до недавнего времени наиболее эффективными считались «укусы» самих пчел.

Сейчас найдено средство «отнимать» у пчел яд иным способом: пчел раздражают слабым током, и они «жалят» специальную тонкую пленку, под которой находится влагопоглощающая бумага. Из этой бумаги без особого труда извлекают яд. А французские ученые недавно разработали еще более эффективный метод добычи яда. Насекомых усыпляют, затем раздражают ядоносную железу слабым электрическим током, и пчела выделяет капельку яда. При этом пчела не погибает, как в тех случаях, когда ей приходится жалить и выделять яд, а прекрасно себя чувствует. Проснувшись, она вновь отправляется за медом, а через некоторое время ее можно снова усыпить и получить новую порцию яда.

Одна пчела за рабочий день, если ей ничего не помешает, облетит около семи тысяч цветков.

С каждым годом люди всё активнее используют пчел-целительниц. Примером тому может служить проведенный недавно двумя американскими учеными У. Шипмэном и Л. Коулом опыт с пчелиным ядом и мышами. Ученые ввели под кожу мышей большие дозы пчелиного яда, а через сутки мыши получили большую дозу радиоактивного облучения. Однако эта смертельная доза для животных гораздо более крупных, чем мыши, в данном случае погубила лишь 20 процентов мышей. 80 процентов осталось жить.

Сейчас трудно сказать, какие выводы будут сделаны из опыта с мышами, но ясно, что это еще не последнее слово пчелы-лекаря, она еще не раз удивит людей.

Однако если о полезных свойствах пчелиного меда и яда люди знали давно, то о другой очень полезной стороне деятельности пчел узнали сравнительно недавно.

Когда первые пчеловоды стали устанавливать примитивные ульи-колоды вблизи своих домов, они даже предположить не могли, что увеличивают тем самым урожай на своих полях по крайней мере вдвое!

О том, что пчелы, как, впрочем, и другие насекомые, опыляют растения, переносят пыльцу с цветка на цветок, ученые узнали только в конце XVIII века благодаря немецкому натуралисту-любителю Конраду Шпренгелю. Однажды, гуляя в поле, он увидал «рогатого» шмеля. Шпренгель очень удивился и не сразу понял, что рогами были комочки пыльцы, прилипшие к голове насекомого, когда оно лазало за нектаром в цветок. Из другого цветка шмель вылез уже без «рогов» — он оставил пыльцу в цветке.

Много времени, много сил потратил Шпренгель на то, чтоб выяснить это поразившее его явление, много упорства и выдержки потребовалось ему, чтоб открыть удивительную тайну природы. Но это открытие не принесло славы Шпренгелю. Наоборот, над ним смеялись, издевались. Люди никак не хотели верить в то, о чем говорил Шпренгель: это казалось слишком невероятным, слишком фантастическим.

Но прошли годы, и люди поняли, что чудаковатый натуралист-любитель из города Шпандау был прав: насекомые опыляют растения. Теперь-то мы знаем, что 80 процентов растений опыляется насекомыми, и без насекомых эти растения не давали бы ни семян, ни плодов. А из общего числа растений, опыляемых насекомыми вообще, пчелы могут опылять 90 процентов.

Еще в прошлом веке люди поняли, что без насекомых-опылителей им не обойтись. Правда, поняли не сразу.

Когда европейцы стали заселять Австралию, вместе с сельскохозяйственными животными и растениями они привезли туда и семена клевера. Клевер хорошо рос в Австралии, но семян не давал. Сколько люди ни бились, ничего не получалось. И тогда вспомнили давно забытую легенду о том, что клевер якобы когда-то чем-то обидел бога. Разгневанный бог проклял клевер… Правда, это, как говорят, было давно и бог вроде бы простил клевер. Но, может быть, опять произошло что-то между растением и всевышним? Многие суеверные люди начали даже молиться. Но молитвы не помогали. И неизвестно, что было бы с клевером в Австралии, если бы здравомыслящие и знающие люди не сообразили, в чем дело. И вот однажды из Европы пришел пароход, груженный клетками со… шмелями. Шмели — опылители клевера — принялись за дело, и все стало на свои места: клевер зацвел, овцы получили свой любимый корм, и люди успокоились.

Теперь точно знают, как важны пчелы-опылители. Только в СССР имеется более 100 важных сельскохозяйственных культур, которые не могут давать плодов без опыления, проводимого пчелами. Причем за 1,5 часа средняя пчелиная семья, опыляет гектар плодовых деревьев. Опыление этой площади вручную потребовало бы от людей 1000 рабочих часов.

В ряде стран, в частности в ЧССР, ГДР, ФРГ, США, подсчитано, что доход от опыления в 8—12 раз больше, чем от меда, который собирают эти же пчелы. В США существуют даже специальные компании, которые сдают в аренду ульи с пчелами во время цветения растений фермерам, и те устанавливают ульи на своих полях.

О пчелах можно говорить до бесконечности. О них уже написано колоссальное количество книг. И каждый день люди узнают что-то новое и необычное.

Но сейчас мне хочется сказать только одно: если ты увидишь пчелу на цветке, в полете, если она залетит к тебе случайно в комнату, не старайся накрыть ее сачком или прихлопнуть эту «опасную», «кусачую» злодейку. Помни, пчела — великая труженица: чтоб собрать килограмм меда, пчелам надо посетить примерно 19 миллионов цветков, пролетев при этом расстояние в 300 тысяч километров (больше 3/4 расстояния до Луны). Конечно, одной пчелке такое не под силу — она живет всего дней 30–35, но и за это время успевает посетить 150–200 тысяч цветков!

А самое главное, пчела, домашнее или полудомашнее насекомое, называй ее как хочешь, вовсе не «злая» и «кусачая», а наш верный и добрый друг!

Государственный секрет Китая

Иностранца, пойманного при попытке похитить этот секрет, по китайским законам ждала тюрьма или каторга; китайца, выдавшего государственную тайну страны, по тем же законам ждала мучительная смерть. Императорские стражники рыскали по дорогам, тщательно обыскивая путешественников и купцов. А когда, примерно за 200 лет до нашей ары, была возведена так называемая Великая китайская стена — могучее пятитысячекилометровое сооружение высотой в восемь и шириной в семь метров, — секрет стало охранять легче: стражники следили не только за теми, кто приближался к стене с внешней стороны (стена была построена для того, чтобы преградить путь ордам Чингисхана), но и за теми, кто приближался к воротам с внутренней стороны. И не один, не десять, даже, наверное, не сто человек поплатились головами за то, что хотели украсть секрет. Стражники были начеку. Во всяком случае, больше пяти тысяч лет хранили китайцы свою тайну.

Впрочем, может быть, это была и не их собственная тайна. Многие ученые считают, что в древних индийских рукописях, где уже речь идет об этой тайне, Китай не упоминается и тайна эта принадлежит Индии. Но так или иначе, именно в Китае получила широкое распространение «тайная» отрасль промышленности.

Впрочем, секрет был лишь в самой технике производства, сам же «продукт» пользовался широкой известностью за пределами этой страны. Стражники беспрепятственно пропускали через границу Китая караваны, нагруженные тяжелыми тюками. В той стране, куда прибудет караван, купцы распакуют тюки, и люди будут ахать от восхищения, рассматривая легкую и блестящую, мягкую и удивительно гладкую ткань. И богатые люди будут платить за эту ткань столько, сколько захотят китайские купцы. Китайские шелковые ткани производили на европейцев такое впечатление, что, например, римляне и греки называли китайцев «серами»: от древнекитайского слова «сер» — «шелк».

Понятно, почему китайцы держали в секрете производство шелка — ведь он приносил им такое богатство! Правда, не всем. Крестьяне-шелководы жили в бедности, за бесценок продавая шелковичные коконы, хотя получить эти коконы им стоило немалого труда. Немалого труда стоило и размотать тоненькие нити-паутинки, сделать настоящие нитки — пряжу и, наконец, выткать шелковую материю.

Основной производитель сырья для шелковых тканей — невзрачная бабочка, получившая название тутовый шелкопряд.

Рисунок из работы Луи Пастера о болезнях шелковичных червей.

Шелкопрядов на земле много. К ним относятся все бабочки, гусеницы которых перед окукливанием ткут себе кокон из тоненьких ниточек. Однако только одна бабочка удостоилась чести стать домашним животным, та самая, которая питается листьями тутового дерева. Отсюда и название — тутовый шелкопряд.

Считают, что жила когда-то эта бабочка, вернее, ее далекие предки в Гималаях, а ее родственница, по имени «мандарин», до сих пор живет в лесах Кореи. Но ничего общего по внешности и по образу жизни у тутового шелкопряда нет ни с его далеким предком, ни с его современным родственником.

Новорожденная бабочка шелкопряда.

Мы, правда, не знаем, как выглядела бабочка, жившая в Гималаях, но мандарина, живущего сейчас в лесах, знаем: это крупная темновишневая, хорошо летающая и хорошо приспособленная к жизни на воле бабочка.

Ничего этого нельзя сказать о тутовом шелкопряде — ни о его величине, ни о внешности, ни о его приспособленности. Во-первых, тутовый шелкопряд — бабочка небольшая (6–7 см в размахе крыльев). Во-вторых, она настолько не приспособлена к жизни на воле, что не может даже летать, а гусеница ее, если упадет с ветки, ни за что не полезет обратно и умрет голодной смертью. Таким стал тутовый шелкопряд не по доброй воле: за много веков, живя под опекой человека, он утратил все качества нормального дикого животного; ни находить себе еду, ни даже добраться до нее, если она и рядом, тутовый шелкопряд не может. Впрочем, человек и не стремится к тому, чтоб бабочка была самостоятельна: он ухаживает за ней, преподносит ей еду, обогревает и холит ее. И все только ради того, чтоб гусеница окуклилась и подарила человеку свое удивительное творение — тоненькую паутинку.

Однако для того, чтоб получить эту паутинку, надо не только тщательно ухаживать за бабочкой.

Каждый шелковод заранее заготовляет грену — крошечные, величиной с булавочную головку, зернышки — яички тутового шелкопряда. (Слово «грена» по-французски значит «зерно»).

В определенное время, накануне появления листьев тута, шелковод начинает оживлять грену — выносит ее на солнце или нагревает до нужной температуры комнату. Через несколько дней из яичек появятся крошечные гусеницы — червячки, как их обычно называют, хотя ничего общего с червями они не имеют. Они темно-бурые, с блестящей головкой, покрытые длинными волосками. Гусенички появляются на свет, видимо, очень голодными. Шелковод, конечно, знает это, он сразу же переносит новорожденных на специальную полочку и дает им листья. Гусенички немедленно набрасываются на эти листья и начинают есть. И так почти без перерыва они едят в течение всей жизни (а живут они от 40 до 80 дней). Прекращают есть лишь на время сна, перед линькой и во время линьки. Линяет гусеница четыре раза и постепенно меняет окраску — из темно-бурой она становится молочно-белой. Одновременно она теряет волоски — становится совершенно гладкой. Ну и конечно, вырастает раз… в 25, а вес увеличивает в 9 тысяч раз. Впрочем, это и не удивительно: подсчитали, что 10 тысяч гусениц за месяц уничтожают не менее 200 килограммов листьев.

Выросшая гусеница перестает есть и начинает бродить по полочке, на которой кормилась. Но сейчас она ищет не корм, а удобное для окукливания место. И тут опять дело за шелководом — он должен такое место обеспечить. Гусеницам устраивают специальные рамочки или просто ставят пучки прутьев — им все подходит, надо только сделать это вовремя. И вот начинается главное, чего ждут шелководы, — наматывание кокона.

У шелкопрядов имеются специальные железы, вырабатывающие «шелковичную жидкость». Это действительно жидкость, которая по особым канальчикам подходит к отверстию на нижней губе гусеницы. Но едва эта жидкость выходит наружу, как затвердевает и превращается в тонкую и довольно прочную нить. Настолько прочную, что она способна удержать в воздухе упавшую с ветки молодую гусеницу. Вот из этой нити и прядет гусеница кокон.

Работает гусеница так: то откидывает голову назад, то наклоняется вперед, то отклоняется вправо или влево. И каждый раз она дотрагивается до одного из прутиков, окружающих ее, и каждый раз между этими прутиками протягивается тоненькая ниточка-паутинка. Их, этих ниточек, становится все больше и больше, и в конце концов гусеница оказывается внутри довольно сложного сооружения. Но это не главная «квартира» ее, это скорее «двор». А внутри уж она строит «домик» — быстро-быстро вращая головой, она обкручивает себя другой, более тонкой ниточкой-паутинкой. Вот это и есть настоящий шелк.

Из кокона гусеница уже никогда не появится — там она перелиняет в пятый раз и превратится в бабочку.

В это время появляется у шелковода новая забота: часть куколок он немедленно обдаст горячим паром, чтоб из них не вывелись бабочки: новорожденная бабочка ведь захочет выбраться из кокона наружу и испортит шелковинку.

Но из других коконов человек позволит бабочкам появиться: они отложат яички (каждая по 300–600 штук), и шелковод сохранит их до будущей весны. А когда появятся молодые листочки тута, он оживит грену, и все начнется сначала.

Но это будет весной. А пока шелковод приступает к изготовлению нитей. Для этого кокон опускают в воду и избавляются от верхнего, ненужного слоя — он растворяется в воде. Затем тоненькой щеточкой осторожно начинают «трепать» основной кокон, находят конец нити и разматывают ее. Казалось бы, сколько метров может быть в такой нити? Ну, три — пять. Но шелковод мотает и мотает тоненькую, едва заметную ниточку. Он знает: не метр, и не пять, и даже не сто метров длина этой паутинки, а целый километр! Каждая петля кокона — примерно 4 сантиметра. Значит, гусенице пришлось двадцать пять тысяч раз мотнуть головой. А так как она вьет кокон 3–5 суток, то, «работая» без перерыва, делает в час 1000–3000 «кивков» головой!

Да, гусенице приходится трудно, но шелководу еще труднее: чтоб собрать один килограмм чистого шелка, надо вырастить не меньше 10 тысяч гусениц, дать им окуклиться, а затем размотать не менее 10 тысяч коконов, то есть смотать 10 тысяч километров нити-паутинки. Однако эта нить еще не пригодна для выделки тканей: для получения тонкой шелковой материи соединяют 3–4, а для более плотных — 8—12 ниток-паутинок.

Вот все это и делали китайские крестьяне много веков. Шелководством занимались целые районы — ведь один человек, даже целая деревня могут собрать не так уж много шелковых нитей. А шелка надо было много: и императору, и придворным, и купцам. Все они понимали, какие выгоды сулит обладание секретом шелковичного червя, и строго следили за тем, чтоб секрет этот не был известен за пределами государства.

Но секрет все-таки был раскрыт. Не помогли ни свирепые стражники, ни жесточайшие законы, ни высокая китайская стена.

Есть несколько легенд, рассказывающих о том, как был раскрыт китайский государственный секрет. По одной легенде, раскрыла его в 140 году нашей эры китайская принцесса. Выйдя замуж за хотанского царя, она вывезла из Китая несколько семян тутового дерева и грену. То ли стража не осмелилась обыскать царицу, то ли она все это очень ловко спрятала в своей прическе и головных украшениях (а спрятать было не так уж трудно: примерно полторы тысячи яичек весят всего один грамм), но вскоре тутовый шелкопряд появился и широко распространился на территории теперешней Туркмении.

Другая легенда рассказывает о том, как тутовый шелкопряд появился в Европе. По этой легенде, в 552 году два монаха по поручению византийского императора Юстиниана пробрались в Китай, достали грену и на обратном пути обманули стражу, спрятав грену и семена тута в своих бамбуковых или камышовых, полых внутри, посохах.

Так это или нет, сейчас сказать невозможно. Но факт, что именно с этого времени шелководство стало распространяться в Византийской империи, в частности в Греции. Затем шелководство распространилось в Испании, перекочевало в Италию. В Сицилии шелководство известно с XII века, однако в других частях страны еще в XV веке существовал закон о принудительном разведении тутового шелкопряда. Зато в следующем веке итальянцы спохватились и так рьяно занялись шелководством, что один из ученых XVII века писал: итальянцы похожи на «губки, наполненные серебром и золотом, которое они высасывают из других стран благодаря производимому ими шелку».

Больших успехов достигли шелководы Франции, но вдруг страшный удар постиг всех, кто имел дело с тутовым шелкопрядом: гусеницы стали гибнуть. Болезнь почти полностью уничтожила шелководство во Франции, перекинулась в другие страны, и, возможно, в Европе шелководство прекратило бы свое существование, если бы Луи Пастер не установил, что гусеницы гибнут от определенных микробов. Пастер нашел способ борьбы с этим микробом, и шелководство в Европе стало постепенно восстанавливаться.

Микроскоп Луи Пастера. Сколько удивительных открытий было сделано благодаря такому примитивному, с нашей точки зрения, прибору!

Однако люди не только распространяли шелковичного червя, они постоянно думали о том, как бы «усовершенствовать» его. Если пчела, в общем, по своим качествам устраивала людей, то шелкопряд, как казалось людям, мог бы «работать» на них и лучше. И люди не ошиблись. Выводя всё новые и новые породы, они многого добились. Например, нужны матовые нити — пожалуйста, одна порода шелкопрядов теперь дает именно такие; нужны блестящие — есть породы, которые дают и блестящие. Можно получить нити тонкие, толстые, можно разноцветные.

Ну и, наконец, совершенствовалось само производство. Давно уже никого не устраивают кустари-одиночки, оживляющие грену на солнышке или на печи, делающие всю работу сами. Теперь есть мощные гренажные фабрики, где выращивают бабочек и получают грену, существуют специальные кокономотальные, шелкопрядильные, шелкокрутильные фабрики.

А человек продолжает «усовершенствовать» домашнее насекомое — тутового шелкопряда. Ученые обнаружили, что гусеницы самцов дают на 20–30 процентов больше шелка, чем гусеницы самок. Нельзя ли добиться того, чтобы появлялось больше самцов? Можно! И советский ученый Б. Л. Астауров на практике показал это.

А нельзя ли как-то упростить выращивание гусениц? Ведь они требуют очень большого внимания, очень большой затраты сил и времени. Им, например, надо постоянно подкладывать свежий корм. Но это не только трудоемкая работа — это еще и очень сковывает шелководов во времени: оживлять грену можно лишь тогда, когда появляются листья тута (в другое время кормить гусениц нечем). А вот японские ученые разработали метод кормления гусениц особыми «таблетками», состоящими из переработанных соевых бобов, тутовых листьев и необходимых добавок. Гусеницы охотно поедают эти концентраты круглый год.

В европейских странах, издавна занимающихся шелководством, тоже достигли больших успехов и уже давно не нуждаются в «русском шелке», как когда-то называли шелк, привозимый из Азии через Россию.

В самой России впервые шелководством попытались заняться в 1722 году, при Петре I, на Украине, на Дону, в Южном Поволжье. Однако опыт оказался неудачным. Лишь в Средней Азии и Закавказье существовало шелководство, но и то в небольших размерах и дававшее шелк невысокого качества.

После революции СССР стал одним из крупнейших в мире производителей шелка. Сейчас шелководство развивается не только в Средней Азии, но и в Азербайджанской ССР, на Украине, в Молдавии.

Ну, а как же быть с синтетическими, искусственными тканями, которые пришли на смену натуральным? Или наоборот: нужны ли сейчас натуральные ткани, когда есть легкие, доступные, красивые искусственные?

Безусловно, никто не может оспорить достоинство искусственных тканей. Но и сами они не могут оспорить красоту и удобство, гигиеничность и легкость натурального шелка. А если добавить к этому, что натуральный шелк необходим в авиационной, медицинской, электротехнической и других отраслях промышленности, станет понятно, почему человек так много внимания уделяет «домашнему насекомому» — тутовому шелкопряду, дающему ежегодно 50–70 тысяч тонн шелка.

Новое платье короля

Пауков многие не любят. И не только потому, что паутина по углам помещения — символ запущенности и неаккуратности. Сам вид паука часто внушает людям отвращение, а распространенное мнение о его ядовитости внушает людям еще и страх перед этими восьминогими чудовищами. Даже сейчас, когда доподлинно известно, что среди 30–35 тысяч видов пауков очень немногие действительно опасны для человека и крупных животных (в СССР, например, всего один такой паук — каракурт), их продолжают бояться. И тем не менее эти «чудовища» чуть было не пошатнули укрепившееся веками прочное положение тутового шелкопряда.

Люди, конечно, не могли не заметить паутину, которую ткут пауки. И хоть ткут ее далеко не все виды (большинство охотится без сетей), паутина стала символикой всех пауков.

Может быть, потому, что ткут паутину те восьминогие, которые живут бок о бок с человеком — крестовики и домовые пауки, — и мы их видим чаще, чем других; может быть, потому, что самих пауков без паутины увидеть гораздо труднее, да люди, как правило, и не замечают их, а паутину видят; может быть, потому, что люди просто не знают о том, что паутину плетут далеко не все пауки, но, так или иначе, в представлении большинства паук и паутина нераздельны.

Настолько нераздельны, что в Древней Греции даже существовала легенда о прекрасной прядильщице — девушке по имени Арахна (по-гречески «арахна» — «паук»), которая вызвала на состязание по прядению саму богиню Афину и одержала победу. Разгневанная Афина наказала девушку, превратив ее в паука, вечно ткущего паутину.

И хоть ученые знают, что далеко не все пауки — прядильщики, тем не менее науку о пауках они назвали арахнологией.

Итак, люди заинтересовались паутиной.

Когда, кто и где обратил внимание на эти удивительные нити и кому первому пришла в голову мысль использовать их, сказать невозможно. Известный русский путешественник Н. Н. Миклухо-Маклай сообщил, что жители островов в Тихом океане очень своеобразно используют искусство пауков — заставляют их плести рыболовные сети. Для этого приносят в лес, где живут пауки, специально сделанную раму и оставляют ее там. Паук обязательно найдет эту раму и очень быстро сплетет в ней паутину. Человеку остается лишь снять паутину, и сеть готова. Причем сеть достаточно надежная — она может выдержать нагрузку в три, а то и в пять килограммов! (Одна паутинка такого паука выдерживает нагрузку в 90 граммов!) Очевидно, жители островов пользовались такими сетями испокон веков, и, возможно, им принадлежит приоритет использования паутины. Но независимо от них использовали паутину и некоторые племена, жившие на территории теперешнего Парагвая в Южной Америке.

Из паутины делали не только сети: китайцы издавна удивляли людей, демонстрируя удивительный по красоте материал — «сатин восточного моря», как они называли сотканные из паутины ткани.

Обыкновенная… и все-таки какая необыкновенная паутина!

До нашего времени дошли картины, сделанные древнекитайскими художниками на тончайших полотнах, вытканных из паутины.

На Мадагаскаре до сих пор используют паутину вместо ниток. А 250 лет назад в Тирольских Альпах существовал народный промысел — изготовление картин на паутине.

Можно привести еще немало примеров внимания людей к паутине. Однако все это носило и носит кустарный характер. Но вот в самом начале XVIII столетия некий Бон де Сент-Илер (не надо его путать со знаменитым ученым Жофруа Сент-Илером) представил во Французскую Академию наук диссертацию «О пользе паучьего шелка» и приложил к ней пару перчаток и пару чулок, сделанных из паутины. Подарок был препровожден королю Людовику XIV, но идея Сент-Илера об организации фабрики паучьего шелка не получила поддержки. Не получила она поддержки и после того, как такие же перчатки были преподнесены жене германского императора Карла VI; ничего по существу не изменилось и столетия спустя, когда французский натуралист д’Орбиньи, горячий пропагандист паучьего шелка, продемонстрировал всем свои панталоны, сделанные из паутины. Они были не только плотны и прочны, но и гораздо красивей шелковых.

Наш друг паук-крестовик.

Однако люди продолжали думать о применении «паучьего шелка». В 1899 году был изготовлен «отрез» удивительного материала из паутины, который инженеры и конструкторы предлагали использовать в качестве тканей для покрытия дирижаблей. А через год подобная же ткань демонстрировалась на Всемирной выставке в Париже.

И тогда люди наконец решили всерьез заняться пауками, точнее, паутиной. Изготовить пару перчаток или чулок для короля? Нет, это неинтересно! Если уж заниматься пауками, то с размахом! Но как собрать достаточное количество паутины, если один паук за всю свою жизнь дает всего 32 миллиграмма паутины? Выходит, для того чтобы получить килограмм паутинной нити, надо заставить 30 тысяч пауков целиком отдать всю свою паутину? Но это — теоретически. Практически же потребуется гораздо больше: чтоб собрать полкилограмма шелка, надо взять паутину примерно у 700 тысяч пауков. Правда, один монах умудрился получить 673 грамма паучьего шелка.

Но для этого ему потребовалось 34 года.

Нет, такие темпы не устраивали будущих фабрикантов. Им нужны были масштабы. И они решили создать специальную паучью ферму.

Надо сказать, что люди не зря упорствовали, а стремление получить ткань из паутины — вовсе не такое уж это абсурдное желание.

Паутина обладает удивительными качествами.

Начнем с того, что у каждого ткущего сеть паука по крайней мере пять или шесть «сортов» паутины. Несколько паутинных желёзок вырабатывают паутинки «специального назначения» — для основной рамы и для ловчих спиралей, для коконов (особо тонкая и нежная) и широкие, прочные ремни-ленты, чтоб связать ими добычу, и так далее. Уже одно это — возможность получать по желанию необходимую нить — привлекало людей: они могли получить и тонкую и толстую паутинку, и слабую и очень прочную. Да, именно прочную, ибо паутинка в несколько раз прочнее стальной нити такого же диаметра. По прочности она приближается к нейлоновой, но, во-первых, нейлоновых нитей тогда еще не знали, во-вторых, нейлон, как правило, не эластичен, паутина же способна при натяжении удлиняться на 25–30 процентов, а некоторые нити вообще растягиваются как резина. Паутина гигроскопична и, будучи в принципе наполнена воздухом, прекрасно сохраняет тепло. При этом пряжа из паутины удивительно легка — некоторые виды пауков производят паутину толщиною в семь тысячных миллиметра. 143 таких нити будут толщиной в один миллиметр. Если такой ниткой опоясать земной шар по экватору, она будет весить всего 2 килограмма. (Есть нити еще легче — такая нить в 40 тысяч километров весила бы меньше полу-килограмма.)

Итак, преимущество и выгода от паутинного шелка не вызывали сомнений. Оставалось лишь начать ее производство. В качестве производителя паутины решили взять «шелкового паука», обитающего на Мадагаскаре. Способ добычи тоже в основном позаимствовали у мадагаскарцев. В принципе он сводился к следующему: паука из лесу, где он сидит в своей огромной, до двух метров в диаметре, паутине, приносят домой, осторожно закрепляют его в особом станочке и осторожно прикасаются палочкой к паутинным бородавкам. Паук начинает выделять паутинную жидкость, которая, как и у шелкопрядов, попав на воздух, затвердевает. Кончик ее уже прикреплен к палке, и человек может спокойно наматывать паутину на катушку. Намотать он может много — метров триста. Затем паука относят в лес. Через три дня у него снова накопится достаточно паутинной жидкости, его приносят домой и опять проделывают с ним то же самое. Так примерно решили поступить с пауками и на ферме. Осторожно прикрепляли их к особым стойлам и вытягивали из них паутинки. После очередного сеанса их отправляли отдыхать и кормиться, а потом снова вытягивали паутинку. В конце концов после нескольких сеансов удалось намотать около 300 километров паутины. Но тут «фабриканты» паучьего шелка столкнулись с непреодолимыми трудностями: как кормить пауков? Хорошо мадагаскарцам — они относят пауков в лес и те сами себя кормят. А как быть тут, в Европе? Отнести пауков в лес? Но потом их не сыщешь. Да и будут ли жить в лесах Европы эти чужестранцы? Смогут ли добывать себе пищу? И, наконец, опыт производился с двумя дюжинами пауков, а для настоящей промышленности их нужны сотни тысяч, может быть, миллионы. Где же брать столько мух и комаров? В лесу такому количеству пауков не прокормиться — ведь в желудке каждого может поместиться десяток — полтора мух.

(Пауки, как правило, не поедают насекомых целиком, а впрыскивают в свою жертву яд, быстро-растворяющий ее внутренние органы, превращающий их в жидкость, а затем высасывают эту жидкость.)

Значит, надо создавать специальные фермы для выращивания мух, комаров и прочей пищи пауков. Причем на одну паучью, очевидно, надо было бы оборудовать десяток-два мушино-комариных ферм. Но это нереально, и людям, при всем их желании получать необыкновенно красивый, прочный, тонкий шелк, пришлось отказаться от его производства.

У тутового шелкопряда пока неоспоримое преимущество. Да, именно пока, потому что люди, потерпев неудачу с паучьим шелком, не утратили интереса к паукам. Очень уж хороша его паутина, нельзя ли все-таки как-нибудь использовать и ее?

— Можно! — сказали астрономы.

Оказывается, паутину астрономы используют уже давно. Дело в том, что сфотографировать звезду гораздо труднее, чем человека: объектив аппарата должен быть наведен на нее в течение нескольких часов. Если бы речь шла о фотографировании земных предметов, все было бы очень просто: навел аппарат, открыл затвор и уходи. Но ведь звезда вне Земли. А сама Земля все время движется. Навел объектив на звезду, а через час его уже надо поправлять — Земля повернулась и звезда «съехала в сторону». Поэтому астрономам нужны приспособления, которые помогали бы подправлять трубку телескопа, чтоб фотография не смазывалась. Такое приспособление придумали: металлическая рамка с натянутыми посередине, крест-накрест, двумя нитями. Звезда должна находиться в самом центре, на пересечении нитей. Чуть сдвинется она с центра, и сразу ясно: трубку телескопа надо поправлять. Да, приспособление-то придумали, и совсем не сложное, а сделать его никак не могли. И вот почему: рамка с нитями вставлена в телескоп, и астроном видит ее через сильные увеличительные стекла. Через эти стекла даже тонкая нить будет казаться толщиной в палец, и никакой звезды из-за нее не увидишь. Думали-думали ученые и решили использовать паутину. Но не всякая паутина еще подойдет: та, из которой пауки плетут свои сети, и то слишком толста. А вот паутина, из которой пауки плетут коконы для яичек, очень тоненькая, — как раз то, что нужно астрономам. Ее-то и натягивают в рамку. Ею-то до сих пор и пользуются при фотографировании звезд.

А недавно пауки пришли на помощь английским физикам. Чтоб уловить мельчайшие радиоактивные частицы, рассеянные в атмосфере, нужна, кроме всего прочего, рамка, обтянутая тончайшей нитью. Конечно, если очень потрудиться, такую нить можно изготовить. Но это и трудно и дорого. Пауки же, подумали физики, могут изготовить ее и быстро и бесплатно. Ученые заставили пауков заплести паутиной рамку, и получился прекрасный датчик высокой частоты.

Инженеров интересуют ноги паука — сильные, но лишенные мускулов.

Ноги эти — пустые трубы, в которые паук с силой, под большим давлением, подает кровь. От этого нога выпрямляется, и паук делает шаг или прыжок. Таким же образом он моментально понижает давление, кровь отходит, и нога паука сгибается.

Свойство паука повышать и понижать (причем очень сильно и очень быстро) давление, конечно, интересует и медиков. Сколько людей страдает от повышенного или пониженного кровяного давления! И если бы нам узнать, как паук сам понижает и повышает это давление, тысячи больных вновь стали бы здоровыми.

Медиков пауки интересуют и по другой причине. Было замечено, что рисунок паутины зависит от того, чем питается ее создатель. Паукам давали различные лекарства, наркотики, снотворное, и всегда — в зависимости от лекарства — рисунок паутины оказывался разным. И тут люди поняли, какую помощь пауки могут оказать медикам и судебным экспертам. Ведь бывает так: умер человек, а причину гибели установить невозможно. Похоже, что отравился. Но это надо доказать. И еще надо узнать, чем именно отравился. И вот тут «вызывают на помощь» паука. Ему дают капельку крови умершего и следят, какую он начинает плести сеть. Если человек действительно умер от отравления — значит, в крови был остаток, след яда. Самый маленький след для паука достаточен — сеть его будет не обычная, а такая, какую он плетет, приняв этот яд. У врачей есть специальные альбомы с фотографиями паутин, сделанных пауками после принятия разных ядов. Паутину паука-«эксперта», попробовавшего капельку крови умершего, сравнивают с фотографиями из специальных альбомов, находят нужную и получают точный ответ — от какого яда погиб человек.

Могут возразить: а разве медики-эксперты не в состоянии установить причину смерти и без помощи пауков?

Конечно, в состоянии. Но в организме погибшего может быть слишком малое количество яда. (Малое для экспертов, но достаточное для того, чтобы наступила смерть.) Пауки обнаружат любое количество яда. Правда, изменения в паутине в этом случае будут настолько незначительные, что их на глаз не определить. Тогда данные об углах и петлях в паутине подают на вычислительную машину, и та делает выводы.

В другой области медицины пауки только еще начинают «делать карьеру».

Многие ученые считают, что некоторые психические расстройства сопровождаются биохимическими изменениями клеточной жидкости или крови. Предполагают, что если дать пауку капельку крови или клеточной жидкости такого больного человека, паук прореагирует формой или рисунком паутины. Если это подтвердится, врачи получат могучее диагностическое подспорье — смогут быстро и точно определять, чем болен человек (душевные заболевания и их степень нередко трудно распознаются). Мало того, благодаря паукам врачи смогут решать, благотворно ли действует на больного лечение.

Однако люди не отказались от идеи одомашнить пауков. Правда, на этот раз не ради шелка, а ради яда.

Некоторые пауки, особенно крупные, ядовиты. Впрочем, яд имеется у очень многих пауков, но он опасен лишь для насекомых и совершенно не действует на других животных. К тому же его слишком мало. А вот южноамериканский паук-птицеед обладает достаточно большим запасом яда. Долгое время считали, что это очень опасный яд. Его сравнивали даже с ядом кураре и думали, что индейцы смазывают им свои отравленные стрелы. Однако недавние исследования не подтвердили этого. Мало того, ученые доказали, что яд пауков скорее можно сравнить с болеутоляющими средствами или со снотворными. Перед учеными открылись огромные возможности использовать этот яд для лечения.

Самый крупный в мире паук — птицеед.

И вот тогда заговорили о паучьих фермах. Выбор остановили на пауках-птицеедах.

Во-первых, содержать их гораздо легче, чем других, во-вторых, крупный паук дает гораздо больше яда, чем мелкие, и, стало быть, количество самих пауков может быть не таким большим.

Наконец, обычный паук живет год-два, птицеед же, по утверждению некоторых специалистов, доживает до тридцатилетнего возраста, причем предполагается, что это для него далеко не предел.

Опыты по содержанию в неволе пауков и по получению их яда дали положительные результаты, и теперь уже в некоторых странах, в частности в Бразилии, дело поставлено на практическую основу: уже созданы специальные паучьи фермы.

Люди научились и «доить» пауков, раздражая их ядовырабатывающие железы слабым током. При таком «доении» несколько сот пауков за две-три недели дают значительное количество необходимого теперь уже многим медикам лечебного яда.

Помимо всего прочего, пауки — «великолепный лабораторный объект зоопсихологов, биофизиков, биологов, — пишет советский ученый А. С. Баэр. — Пауки — сложнейший живой «механизм», тонкость и оригинальность работы отдельных «приборов» которого еще предстоит понять человеку. Понять и научиться у него многому!»

И человек, конечно, поймет и научится многому у паука. Но многое он уже понял. Главное, он понял, что паук — очень полезное животное. Были проделаны опыты по расселению пауков. И в тех местах, где их расселяли в достаточном количестве (по 60–80 гнезд на большой участок), они уничтожали распространителей опасных заболеваний — мух.

Мухи — не только одни из самых опасных распространителей болезней. (Ученые определили, что на теле одной мухи находится от 15 до 26 миллионов микробов.) Мухи страшны своей способностью (как, впрочем, и многие другие насекомые) размножаться. Подсчитано, что если бы потомство, которое дает одна только муха, выживало, его можно было бы выстроить в цепочку от Земли до Луны. И это потомство только одной мухи!

Короче говоря, мухи давно бы уничтожили всю жизнь на нашей планете. Но этого не произошло и не произойдет до тех пор, пока на земле есть пауки. Именно они в основном являются той силой, которая сдерживает размножение мух. Не случайно английские ученые утверждают, что пауки уничтожают вредных насекомых больше, чем все остальные животные, вместе взятые. Англичане подсчитали: на одном гектаре леса в Англии живет в среднем пять миллионов пауков. Ежедневный рацион паука, опять-таки, конечно, в среднем, — 10–15 мух.

Но это в Англии. В некоторых районах умеренного пояса Европы и Америки, считают ученые, пауков может быть и около семи миллионов на гектаре, а в тропических лесах — до 250 миллионов!

Так что на мух есть управа. И не только на мух — многие пауки уничтожают и других вредных и опасных насекомых, таких, как, например, малярийные комары, вредная черепашка, хлопковая тля и другие.

Пауки, пишет немецкий ученый Г. Гудкер, «без особой шумихи уничтожают огромное множество вредителей, покушающихся сожрать наш урожай. Поэтому безо всякого преувеличения можно сказать — люди давно бы умерли с голоду, если бы не пауки…».

Возможно, все-таки тут есть кое-какое преувеличение. Но в основном Гудкер прав: пауки очень нужны и очень полезны человеку. Пусть модники и модницы довольствуются нейлоном, капроном или натуральным шелком: у пауков есть дела поважнее!

Глава вторая Змеи на все случаи жизни

Сколько стоит метр удава?

Если европейцу предложат купить удава, даже по самой сходной цене за метр, он вряд ли согласится это сделать. Зато африканец отреагирует немедленно. Как же иначе? Не купить удава по дешевой цене — значит, лишить себя удовольствия съесть вкуснейший обед!

Так считают африканцы, для которых мясо удавов — одно из любимых блюд. И никого в Африке не удивляет, что это мясо продается на базаре, и не на вес, а на метры. Впрочем, в последнее время такую покупку сделать не легко: власти запрещают продажу мяса удавов — они становятся государственной монополией и местные жители должны покупать его «из-под полы». Естественно, что поэтому цена на «метр удава» значительно повысилась.

Европейцам трудно понять пристрастие африканцев к такому блюду, хотя, по свидетельству шведского путешественника и писателя Ральфа Бломберга, филе питона, которым угощали его на острове Калимантан в Индонезии, было вкуснейшим.

Впрочем, европейцам издавна известен вкус змей — не раз во многих странах во время голода в XVII–XVIII веках именно мясо змей, которых было тогда в Европе достаточно, спасало людей от смерти.

Но не из-за голода употребляют мясо змей в Азии и Африке — там оно ценится выше любого другого мяса. Деликатесом считается консервированное мясо гремучих змей и во Флориде. А в Китае имеются даже специальные магазины, где продают живых змей любых размеров и для любого блюда — заливного, фаршированного, жареного.

Популярные национальные блюда во Вьетнаме — отбивные из удава и блюдо, в состав которого входят три разных вида змей, оно так и называется: «конференция трех змей».

А в Японии есть «змеиные» рестораны, где на первое, второе, третье подаются блюда из змей: холодное соленое мясо змей, змеиный бульон с пирожками, начиненными мясом змей, вареное змеиное мясо и так далее. А любители крепких напитков могут получить даже «змеиное вино» — «Мамуши», в которое добавляют яд змей.

Змеи — наши друзья. Берегите змей!

В некоторых «змеиных» ресторанах расставлены садки с живыми змеями. Посетитель выбирает понравившуюся ему змею, ее специальной палочкой достают из садка, еще раз показывают посетителю (не ошибся ли тот, не дай бог, в выборе!), и если посетитель не отказывается от «избранницы», ее уносят на кухню и готовят из нее либо бульон, либо отбивные.

Но если блюдо из змей не всякому может прийтись по вкусу, то кожа змей, которая идет на изготовление поясов, туфель, бумажников, бюваров, дамских сумочек, кошельков, папок и тому подобных изделий, нравится самым придирчивым людям. Однако у змей есть и другие заслуги.

Как-то в печати появилась заметка о том, что житель одного из индонезийских островов поймал маленького питончика, приручил его, и выросший питон стал верным другом и помощником крестьянина: забирался на кокосовую пальму и тряс ее, сбрасывая орехи. Многие читатели, в том числе и ученые, встретили это сообщение недоверчиво — слишком слабо развит мозг у пресмыкающихся, чтоб можно было их настолько приручить. Некоторые ученые вообще считают, что приручить змей невозможно.

Издавна известно, что основная пища змей — грызуны. И уже давно люди используют этих животных для борьбы с мышами и крысами. Жители Африки и Южной Америки приносят в дома маленьких питончиков и удавов, выращивают их, и те не только не уползают от своих хозяев, но прекрасно заменяют им кошек.

В Бразилии таких ручных змей продают даже на базарах. Впрочем, змей, как истребителей грызунов, используют и на Дальнем Востоке, где обитает легко приручаемый амурский полоз. Двухметровая змея здесь часто «полноправный член семьи» — она свободно ползает по дому, по двору, живет в сараях и амбарах, если там водятся мыши. А когда и там грызунов становится мало, «несет вахту» на огородах. Иногда прирученные змеи уползают от своих хозяев, но, как правило, всегда рано или поздно возвращаются обратно.

Истребляют грызунов, конечно, не только прирученные змеи. Примерно 45 процентов змеиного рациона составляют грызуны, вредящие полям, лесам, лугам. И не раз отмечалось, что, когда люди берутся за уничтожение змей, которые якобы угрожают их жизни, сейчас же появляются огромные полчища грызунов, способные обречь на голод целые районы.

Однако и истребление грызунов не единственная заслуга змей перед людьми. Замечательные знатоки и любители животных американские индейцы давно заметили: там, где живет удав (или, как его называют в Южной Америке, королевский удав), ядовитых змей нет. Индейцы использовали это: прирученные удавы стали сторожить жилища людей от вторжения ядовитых змей. И очень успешно.

Опыт индейцев переняли и европейцы, поселившиеся в Америке. И сейчас во многих домах Бразилии, в тех районах, где много ядовитых змей, верно несут службу королевские удавы. У этих огромных четырехметровых пресмыкающихся, оказывается, еще и нежное, преданное сердце: они очень привязываются к детям. Ручной удав, живущий в доме, где есть маленькие дети, неотступно следует за ними, провожает их на прогулки, и родители могут быть совершенно спокойны: не только ядовитые змеи — ни один хищник, окажись он поблизости, не посмеет приблизиться к ребенку, которого охраняет удав.

Что ими движет, что их заставляет так поступать, сказать сейчас невозможно — слишком мало внимания еще уделяют люди «психологии» пресмыкающихся. Но то, что они способны стать ручными, ловить мышей, охранять дома от ядовитых змей, нянчить детей — факт неоспоримый. И, очевидно, не только это. Очень возможно, что змеи способны и во многом другом служить человеку. Об этом говорит хотя бы тот факт, что сейчас уже довольно успешно используют змей в качестве сторожей: в Индии и Австралии появились дрессировщики, поставляющие обученных змей-сторожей в различные магазины. Змея прекрасно знает свое дело, и вор, забравшийся в магазин и попавший в объятия змеи, не тратит попусту время на сопротивление.

И все-таки главная услуга, которую оказывают змеи людям, не в этом.

Тайна эмблемы медиков

Заслуга змей перед людьми? Даже перед всем человечеством? Это может показаться преувеличением. Может быть, какую-то пользу они действительно приносят, уничтожая грызунов, охраняя детей. Но кто же не знает, что это страшные, вредные, опасные для жизни животные? В 1780 году русский врач Д. Самойлович писал: «Змея издревле во всех народах за самое злейшее и самое лютейшее животное из всех пресмыкающихся на земле почиталась».

Многочисленные мифы, сказания, легенды окружали змей таинственным ореолом, наделяли их мудростью и волшебством. И главное — так уж издавна укоренилось — всех змей считали ядовитыми, хотя, как известно, из 2500 видов действительно ядовиты 410 видов. (В СССР живет 56 видов змей, из них ядовиты лишь 10.)

Ореол таинственности и магической силы окружал змей с очень и очень далеких времен. Немало племен поклонялось змеям, считая их своими тотемами — прародителями, немало племен и народов приносило жертвы реальным или вымышленным чудовищным (многоголовым, пернатым, огнедышащим) змеям. Конечно, причиной суеверий послужила неприятная внешность этих животных, неподвижный взгляд, холодная кожа, бесшумность передвижений, скрытный образ жизни, сильное действие яда некоторых из них. Склонные к обожествлению животных и поклонению им люди прошлого, конечно, не могли обойти и «таинственных» змей.

Особенно расцвел культ змей в Древней Греции. Но вместе с многочисленными мифами об этих животных до нас дошло и немало верных сведений и различные их изображения. Мы теперь знаем: змея была у древних греков символом мудрости, здоровья, врачеванья. Не случайно богиня мудрости Афина, и богиня здоровья Гигиея (отсюда, кстати, наше слово «гигиена»), и бог врачевания Эскулап изображались всегда со змеями. Уверенность в лечебных способностях этих животных была так велика, что вот уже многие века змея служит вместе с чашей, которую обвивает, эмблемой медиков.

Гиппократ лечит больных змеиным ядом. Фрагмент древнегреческого барельефа.

Ученые древности по мере сил и возможностей старались отделить выдуманное о змеях от истинного. Это в какой-то степени удалось Аристотелю, хотя и он, конечно, не избежал многочисленных ошибок, описывая «волосатых» и тому подобных змей. Но все-таки у Аристотеля было немало верных фактов, чего, к сожалению, нельзя сказать о его последователях, сочинения которых наполнены главным образом выдумками и легендами.

Но если правда о самих змеях была погребена под массой фантастических выдумок, то о змеином яде люди знали гораздо больше.

В I веке до нашей эры римский полководец Помпей разгромил понтийского царя Митридата VI Эвпатора. В числе прочих трофеев им была захвачена рукописная книга «Тайные мемуары», написанная понтийским царем. Это действительно была тайная книга, предназначавшаяся, возможно, лишь для самых близких царю людей. Митридат, как свидетельствует выдающийся врач древности Гален, очень интересовался змеиным ядом и экспериментировал на людях, приговоренных к смерти: отдавал человека во власть ядовитой змее, а потом пробовал на нем различные способы лечения.

Митридат — не единственный правитель, интересовавшийся змеиным ядом. Этот яд был очень удобен: даже разоблаченный убийца, подсунувший правителю змею, не понес бы наказания — укус змеи считался карой богов, которые, как известно, не могли быть наказаны. И опасаясь «кары богов», исполнить которую могли с помощью змеи приближенные, правители древности много внимания уделяли ядам. И надо сказать, многое узнали. Так, попав в плен к римлянам, египетская царица Клеопатра попросила какого-то крестьянина принести ей кобру и погибла от ее яда. И примечательно, что попросила она именно кобру. Клеопатра знала (и современная наука это подтвердила), что укус кобры наименее болезнен и не обезображивает тело после смерти.

Укротитель змей. Из книги Десмонда Морриса «Люди и змеи». XIX в.

В средние века в Европе представление о змеях и о ядах не продвинулось вперед. Церковь не хотела ничего знать, кроме «отредактированного» и приспособленного к своим целям Аристотеля, и ее вполне устраивали мифы и легенды о разных змееголовых чудищах. Зато на Востоке к змеям относились серьезно. Выдающийся врач и естествоиспытатель Авиценна много внимания уделял змеям. Однако и его работы и работы его последователей сводились к изысканию средств и способов лечения от укусов змей. В определении же самих змей по-прежнему существовала путаница. Лишь в XVIII веке Карл Линней, создав свою знаменитую систему, внес ясность в определение этих животных. Однако и он не мог разграничить ядовитых и неядовитых змей. Сделал это итальянский ученый Ф. Фонтан. Он открыл ядовитые железы у змей (значит, те, у кого таких желез не было, — не ядовиты!), он изучил их зубы, а главное, установил действие яда различных змей на организм человека. Однако специальной науки о пресмыкающихся тогда еще не было, она появилась лишь во второй половине XVIII века, и годом рождения герпетологии можно считать 1768 — год опубликования венским врачом Лауренти специальной диссертации о змеях.

«Преподавание фармакопии». Рисунок из «Новой книги настоящего искусства дистиллированья Иеронимуса Бруншвика», 1505 г.

Ученых прошлого интересовали способы лечения от последствий змеиного укуса. Они не интересовались, да и при всем желании не смогли бы выяснить механизм действия змеиного яда на организм. Ученые были уверены, что змея убивает свою жертву потому, что у нее «холодный яд». Правда, уже в XII веке таджикский ученый Зейнуддин Абу Ибрахим Джурджани, ученик и последователь Авиценны, осмелился заявить, что «вредность ядов не оттого, что их натура холодная или горячая», и «яд быстро убивает не потому, что является холодным, а потому, что обусловливает в короткий срок свертывание крови в сердце». Это было замечательным открытием. Однако современники Джурджани не смогли использовать его. Лишь во второй половине XIX — начале XX века ученые нашли способ успешной борьбы с последствиями змеиных укусов. Человечество многим обязано К. Бернару, А. Кальметту, Ц. Физали, открывшим наконец способ спасения людей от яда змей.

Способ этот оказался так же прост, как и эффективен: лошади делают прививку змеиного яда — вводят яд в кровь. (Яд змей действует лишь в этом случае — проглоченный и попавший в желудок, он не оказывает никакого действия.) Но лошади вводят яд вовсе не для того, чтобы ее умертвить, — вводится крошечная доза яда, разбавленная и не могущая причинить лошади вреда. (Смертельной для лошади может оказаться 1/40 грамма яда, поэтому вводят значительно меньшую дозу.) В крови лошади вырабатывается иммунитет, который возрастает раз от раза (лошади делают не одну, а много прививок, постепенно увеличивая дозу яда). Через 16 месяцев лошадь становится до того стойкой к яду, что на нее уже не действует доза в 80 раз сильнее той, которая может убить не иммунизированную. И вот тогда у лошади начинают брать сыворотку. Собственно, сыворотка эта — сама кровь, соответствующим образом обработанная и запаянная в ампулы. Причем, если лошади вводят все время яд одной змеи, получается так называемая моновалентная сыворотка, которую применяют при укусе змеи определенного вида. Если же вводят яд разных змей, получают сыворотку поливалентную, которую применяют при укусах змей разных видов.

Кобра рассердилась. И сразу стали видны ее очки», сразу стало понятно, почему она прозвана очковой.

Змеелов.

Изобретение противозмеиной сыворотки имело очень важное значение, — ученые считают, что сейчас на земном шаре примерно 500 тысяч человек ежегодно подвергаются укусам змей (видимо, в начале века было больше). В то время, когда сыворотки не было, 20 процентов, а иные годы и до 70 процентов укушенных змеями погибало. Сейчас погибает не более 1–3 процентов пострадавших. Происходит это в основном в Индии и других странах Юго-Восточной Азии, а также в странах Южной Америки — то есть в тех районах, где пострадавшим не могут оказать своевременную помощь. В Европе смерть от укусов змей — это единичные случаи. Однако ученые считают, что в ближайшее время, благодаря сыворотке, смертные случаи от укусов змей будут полностью исключены. Итак, проблема, над которой тысячелетиями бились люди, решена. Яд змей теперь не страшен. Но не решена тайна медицинской эмблемы — почему же все-таки символом медиков была и остается змея, почему именно она обвивает чашу Эскулапа?

Драгоценные змеи

Возможно, эта тайна так и осталась бы тайной, если бы не странный случай, произошедший в 1908 году в одном из селений штата Техас (США). Собственно, поначалу ничего странного не было — гремучая змея укусила человека. Укус гремучей змеи очень опасен. Но пострадавший, хоть и тяжело перенес последствия укуса, к счастью, остался жить. Это действительно было счастье, и не только для него, но и для тысяч людей.

Чудеса начались после выздоровления пострадавшего. Дело в том, что этот человек страдал тяжелой болезнью — эпилепсией, а после укуса змеи навсегда избавился от своей болезни.

Случайность? Врачи — люди благороднейшей в мире профессии — не признают случайностей, они используют малейшую надежду, если она сулит здоровье людям. Может быть, яд змеи как раз то лекарство, которое может избавить людей от неизлечимой болезни?

Проверка подтвердила: да, яд гремучей змеи способен излечивать эпилепсию. Конечно, все эти проверки заняли годы, но, так или иначе, было найдено средство лечить, казалось бы, неизлечимую болезнь. И вот уже в Германской Демократической Республике стали выпускать препараты, способствующие излечению злого недуга. А сотни людей (и среди них немало, наверное, и таких, которые терпеть не могут или очень боятся змей) не знают, что избавлением от тяжелого недуга они обязаны ядовитой гремучей змее.

Так «доят» змей.

Изучая свойства яда, ученые обратили внимание, что, попадая в кровь, он заставляет ее свертываться: образуются тромбы, которые ведут к смерти. Но… и повышенная свертываемость крови часто бывает просто необходима! Например, при сильных кровотечениях трудно остановить кровь. И больной может погибнуть от ее потери. Вот тут-то и приходит на помощь, конечно в соответствующей дозировке и соответственно обработанный, яд гюрзы или индийской кобры. Бывает и наоборот: кровь слишком сгущается, и это ведет к таким опасным заболеваниям, как тромбоз, когда кровяные сгустки закупоривают сосуды. Очень часто такие закупорки имеют трагические последствия. А яд малайской гадюки, делающий на какое-то время кровь неспособной к свертыванию, может помочь в борьбе с тромбозами.

Яд змей применяют при лечении проказы и ревматизма, его испытывают — и довольно успешно — для разрушения злокачественных опухолей, он нужен при производстве успокаивающих лекарств, при бронхиальной астме и спазмах сосудов сердца.

Южноамериканская гремучая змея.

Изучение лечебных свойств змеиного яда только началось, а уже известно, что он не только помогает лечить десятки болезней, но и облегчает диагностирование (в основном заболеваний крови). Химики пока не могут найти искусственного заменителя змеиного яда. А его с каждым годом требуется все больше и больше — он открывает перед учеными новые возможности вернуть людям здоровье, спасти человеческие жизни.

Фокусники — заклинатели змей на улицах Бомбея.

Нужен яд! Но где его взять?

С первых же лет, едва стало известно о целебных свойствах змеиного яда, одна за другой стали отправляться экспедиции за змеями.

В некоторых случаях люди научились брать яд у змей прямо на месте: ловко схваченной змее подставляют небольшой сосудик — чаще всего это часовое стекло, — и она «кусает» его. На стекле остается капелька прозрачного яда. Драгоценная капелька, способная убить в одном случае и спасти в другом. Но этот способ добычи яда далеко не всегда пригоден. И люди начали создавать змеепитомники, или, как их называют, серпентарии.

Первый такой серпентарий был создан в 1901 году в Бразилии, в городе Сан-Пауло. Не трудно понять бразильцев — ведь в прошлом веке в этой стране примерно 20 тысяч человек в год страдало от укусов змей (столько же, сколько в Индии), причем до 90 процентов пострадавших погибало. Население всей страны активно помогало создавать и содержать этот питомник, поставляя в него самых различных змей. С некоторых пор власти рассылают по стране специальные ящички, пригодные для пересылки змей и принимаемые на любой почте без очереди и бесплатно. За время существования серпентария население Бразилии прислало в Сан-Пауло около 900 тысяч змей. Ежегодно в этом питомнике получают 5–6 литров яда.

Гремучая змея готова напасть…

Сан-люканская крапчатая гремучая змея. (Живет в Северной Америке.)

«Бутантан» — так называется бразильский серпентарий — самый старый, самый большой, но не единственный. Сейчас во многих странах, в том числе и в Советском Союзе, созданы серпентарии. Крупнейший в нашей стране — Ташкентский. Здесь, как и во всех других, змеи находятся в особых вольерах, где поддерживается необходимая температура, влажность, освещение. Змеи разделены, конечно, по видам, в «доении» змей соблюдается строгая очередность.

«Доение» это происходит раз в 2–3 недели. Обычно опытный сотрудник подставляет змее сосуд (часовое стеклышко), в который и вцепляется змея. Чтоб увеличить количество яда, человек массирует места, где расположены ядовитые железы. В результате на часовом стеклышке остается капля яда (300 миллиграммов дает гюрза, около 200 — кобра, менее 150 — щитомордник, 50 — эфа и совсем мало — 30 миллиграммов — гадюка Ренарда). Новый, более совершенный способ «доения» змей — раздражение их нёба слабым током — не намного увеличивает количество получаемого яда.

Однако свежий яд — это еще не то, что надо, это еще «сырье». Полученный яд высушивают в специальных вакуумных установках, где количество его уменьшается в 5–6 раз и на стеклышках остаются крошечные кристаллы — чешуйки. Они-то и являются тем драгоценным ядом, которого так ждут и врачи, и фармакологи, и, главное, больные.

Красная жемчужная гремучая змея в опунциях. (Живет в Южной и Центральной Америке.)

Но как ни тщательно ухаживают люди за змеями в серпентариях, больше года, редко — полутора они там не живут. Потомства в неволе змеи, как правило, не дают. Правда, советские ученые на Дальнем Востоке, в созданном там серпентарии, добились все-таки получения от щитомордников потомства. Но молодые змеи погибли, так как пока еще было не ясно, в каких условиях их надо содержать. Очевидно, рано или поздно вопрос о размножении змей в неволе будет решен. (Правда, Д. Даррелл описывает змеиную ферму в Австралии, где ежегодно змеи откладывают яйца, а из этих яиц в специальных инкубаторах выводят змеенышей. Нет оснований не верить Дарреллу, и это вселяет надежду, что рано или поздно змеи станут если не домашними, то полудомашними животными.) Но пока яда не хватает! Производство его в серпентариях едва ли на 25 процентов удовлетворяет потребности современной медицинской и фармакологической промышленности. И сотни энтузиастов ежегодно отправляются в «змеиные» места, чтоб пополнить серпентарии. Только в нашей стране в среднеазиатских республиках ежегодно добывают живыми примерно 5 тысяч змей. Но с каждым годом их здесь, как, впрочем, и во всем мире, добывать становится все труднее. И не только потому, что с каждым годом становится меньше змеиных мест. Даже там, где змеи еще могли бы водиться, люди нещадно их истребляют. Не задумываясь. Любую змею, в любом месте, любым попавшим под руки предметом! А как же?! Это же змея, это же вредное и опасное существо. Оно же может укусить!

Сильна власть предрассудков. До сих пор люди уверены, что змея только тем и живет, что подкарауливает человека, чтоб вцепиться в него и впрыснуть ему в ногу или руку хорошую порцию яда. А если человек не подойдет близко, змея погонится за ним! И невдомек людям, что змеи нападают лишь в самых крайних случаях, обычно же при встрече с людьми они стараются поскорее спрятаться, уйти. И кусают они лишь при необходимой обороне или раздраженные, рассерженные человеком.

Это было известно давно. Д. Самойлович, который уже упоминался в этой главе, писал в конце XVIII века, что змея «сама нагло никогда не нападает, ежели ее наперед не задеть и не растрогать; а ежели когда случится, что она человека или скотину уязвляет, то сие должно завсегда в мысли своей всякому иметь, что она была каковым-нибудь случаем задета и раздражена».

Примерно через сто лет немецкий зоолог Г. Гартвиг писал: «Змея не любит понапрасну употреблять свое оружие. Если она и нападает на человека, то только для собственной защиты. Человек вовсе не мешает ее интересам, зачем же ей желать его смерти? Не тронь ее, и она не помешает тебе спокойно продолжать путь».

Змеи опасны? Да, яд некоторых опасен. Но как часто пускают змеи в ход свое опасное оружие?

Еще в 30-е годы один американский зоолог писал: «В США автомобили убивают ежегодно более 300 000 человек, змеи же — около 160». Насколько с тех пор увеличилось количество жертв автомобильных катастроф и сократилось количество жертв от змеиных укусов! Но люди по-прежнему продолжают считать змей своими страшными врагами. И продолжают их уничтожать, хотя многие из этих людей нуждаются в помощи змей, в их драгоценном яде.

Профессор А. А. Емельянов, известный русский герпетолог, на любом собрании обращался с тремя фразами к присутствующим: «Дамы и господа! Змеи — друзья человека. Берегите змей».

А ведь о змеях в то время было известно гораздо меньше, чем теперь.

Так с какими же словами надо обращаться к людям сейчас, чтоб они поняли, как нужны эти животные?!

Глава третья Сторожа, контролеры, почтальоны и прочие…

Почтальоны и их «хобби»

На одной из площадей Парижа, на высоком постаменте, стоит необычный памятник. Парижане уже привыкли к нему и спокойно проходят мимо. А несколько десятилетий назад, когда этот памятник открывали, площадь была запружена до отказа, у памятника застыли в почетном карауле солдаты, играл военный оркестр… Так торжественно открывают памятники обычно лишь национальным героям. И хотя на этот раз памятник открывали голубям, церемония была не менее торжественная. Голуби действительно заслужили самые высокие награды. Многие из них так отличились во время первой мировой войны, что были награждены боевыми орденами Франции! Достаточно вспомнить голубя под номером 183, который во время Верденского сражения, несмотря на ураганный огонь, трижды доставлял важнейшие донесения. Достаточно вспомнить другого голубя, раненного в голову, потерявшего глаз, но продолжавшего выполнять задание. Третий голубь, истекая кровью, все-таки принес очень важное сообщение, четвертый был ранен шрапнелью, однако пролетел несколько километров и сумел доставить письмо. Пятый… Впрочем, были и пятые, и десятые, и, наверное, сотые.

Всем голубям — и живущим и погибшим — был поставлен в Париже памятник.

У парижан имелись и другие основания увековечить голубя.

Во время франко-прусской войны Париж был осажден, и ни один посланец не мог пробраться через кольцо блокады. Но вот 23 сентября 1870 года над Парижем поднялся аэростат «Нептун» и, уносимый ветром, проплыл над осаждающими на Большую землю. Осаждающие не могли тогда понять еще смысл этого полета, не догадывались, что между осажденным Парижем и Большой землей с этого дня был установлен воздушный мост. И установлен он был благодаря голубям. В корзинках аэростатов, кроме писем на Большую землю, находились и голуби. Выпущенные затем на свободу, они, несмотря на огонь противника, устремились домой, унося привязанные шелковыми ниточками к хвостам специальные капсулы с письмами.

Немецкие выставочные.

За время осады французы выслали шестьдесят четыре воздушных шара с голубями, из которых лишь семь не дошли до места назначения. А голуби, доставленные этими шарами, возвращались в Париж с письмами и депешами (всего было доставлено, по утверждению одних, около 200 тысяч писем, по утверждению других — значительно больше миллиона). И это несмотря на то, что голубей подкарауливали снайперы, что немцы стали применять против почтовых голубей специально натренированных соколов и ястребов.

Однако памятник голубям в Париже — не единственный. Бронзовый памятник голубю, точнее, голубке (он поставлен конкретной птице) есть и в Англии.

Это произошло в 1942 году. Английскую подводную лодку атаковали фашистские самолеты и повредили ее. Лодка вынуждена была опуститься на дно. Правда, перед погружением подводники успели передать свои координаты, но течение снесло лодку на несколько сотен километров в сторону. Занимавшаяся ее поисками эскадра вернулась ни с чем. Гибель лодки казалась неминуемой — из строя вышли рули и система всплытия. А вместе с людьми и боевым кораблем должно было погибнуть ценнейшее оборудование — аппаратура звуковой локации, которая впервые испытывалась на этой подлодке.

Но на борту лодки имелись два голубя. Они были последней, хоть и слабой, надеждой моряков. К лапкам голубей прикрепили записки с указанием новых координат, поместили птиц в специальную капсулу и через торпедный аппарат выбросили капсулу наружу. И помощь пришла. Люди могли только догадываться, что пережили птицы, когда разыгрался жесточайший шторм. Голубь погиб, но голубка сумела долететь до базы. За этот подвиг она была удостоена высшей военной награды Великобритании и ей поставили памятник.

Впрочем, этот памятник — знак благодарности и уважения и тем 200 тысячам крылатых связистов, которые «служили» в английской армии во время второй мировой войны, и тем голубям, которых посылали с донесением разведчики, и тем, которые осуществляли связь с партизанами и отрядами Сопротивления.

За то, что у этих голубей не двенадцать хвостовых перьев, а двадцать восемь — сорок, их прозвали павлинными голубями.

На гнезде.

Черно-чистый космоногий.

И не только им. Памятники во Франции и Англии — это, пожалуй, памятники всем голубям, которые вот уже много столетий верные и добросовестные помощники и друзья человека.

Люди знают голубей давно. Некоторые ученые считают, что не меньше пяти тысяч лет. Другие уверены, что по крайней мере шесть тысяч. Есть предположение, что впервые голуби были одомашнены в Северной Африке, точнее, в Ливии.

Однако есть и другое мнение: одомашнивание голубя происходило в Вавилонском царстве. Некоторые ученые, основываясь на упоминаниях о голубях в четвертом тысячелетии до нашей эры в Египте, считают, что центр одомашнивания был именно там.

Наконец, еще одна группа ученых выдвинула версию — и это, скорее всего, наиболее верная точка зрения, — что одомашнивание голубей происходило одновременно в нескольких местах.

Ташкентский белый.

Якобин.

Но если время и место одомашнивания голубей относительно выяснено, то причины, заставившие людей обратить внимание на этих птиц, пока еще не ясны. Правда, в одном из древнеегипетских списков съедобных животных в числе прочих упоминается и голубь, и можно предположить, что именно для этих целей выращивали и держали голубей египтяне. Но во многих других странах голубей не ели. Напротив, там они считались священными птицами.

Известный знаток истории домашних животных Эдуард Ган считает, что толчком для поклонения голубям послужил их образ жизни и места обитания: голуби часто селятся в гротах и пещерах, откуда вытекают ручьи родниковой воды. Когда-то люди считали, что источники чистой воды находятся под покровительством богов. А если так, то и птица, живущая у этих источников, тоже пользуется покровительством богов или сама священна. Возможно, желание задобрить священную птицу, заслужить ее расположение заставило людей подкармливать голубей, привлекать их поближе к своим жилищам, что в конце концов привело к одомашниванию этой птицы.

Он и она.

Но так или иначе, голубь занял прочное место в мифологии многих народов. Например, вавилоняне сочинили легенду о том, что голуби «высидели» царицу Семирамиду. Римляне сделали голубя символом мира, создав о нем такой миф: однажды бог войны Марс собирался в поход, но, когда взял свой шлем, увидал, что там свила себе гнездо голубка. Уступая настойчивым просьбам Афродиты не губить птенцов, Марс не стал разорять гнездо, а поскольку без своего шлема он не мог воевать, то битву пришлось отложить. Так голубка, по преданию, предотвратила кровопролитие и с тех пор стала символом мира.

Голубиная башня в Египте.

Голуби в христианской религии символизировали «святой дух».

Приручение голубей привело к тому, что появилось немало любителей этих птиц, которые усиленно занялись выведением новых пород и разновидностей. Сейчас на земном шаре примерно 600 пород и разновидностей домашних голубей, и они настолько отличаются друг от друга, что ученые были уверены — произошли они от разных видов диких голубей (их в диком состоянии известно 300 видов). Однако Ч. Дарвин доказал: все наши домашние голуби — и совершенно фантастические дутыши, представляющие с надутым зобом, по выражению самого же Ч. Дарвина, «поистине изумительное зрелище», и длинноклювые, и крупные, так называемые римские, польские, багдеты, и голуби с роскошными хвостами — павлинные, имеющие 30–40 хвостовых перьев, в то время как их обычно бывает 12, и удивительные воздушные акробаты турманы, и громкоголосые трубачи — все они имеют одного предка.

Страсть к декоративному голубеводству — а все эти породы выведены как декоративные — появилась у людей довольно давно. Во всяком случае, уже в XVII веке в Голландии были созданы специальные общества любителей-голубеводов. Примерно в то же время (а возможно, немного раньше) декоративное голубеводство развивалось в Азии. Так, один из правителей Индии уже в 1600 году имел 20 тысяч декоративных голубей.

Но гораздо раньше, чем появились в голубятнях нарядные и причудливые, франтоватые и громкоголосые декоративные голуби, человеку стал служить верой и правдой невзрачный, но сильный и смелый «карьер», или, как его называют у нас, гонец, почтовый голубь.

Трудно сказать, кто, где и когда подметил способность увезенных за много километров голубей возвращаться в родную голубятню, трудно сказать, кому первому пришла в голову мысль использовать это свойство птиц для передачи писем, но мы сейчас знаем, что уже в Римской империи, куда голуби попали за несколько веков до нашей эры, имелись специальные голубиные «отряды связи». Широко была распространена почтовая голубиная связь в Греции, а на территории теперешнего Ирана была специальная сеть «почтовых отделений» — голубиных башен. Что же касается отдельных опытов с голубями как с почтальонами, то есть сведения об использовании их в этой роли в Египте еще пять тысяч лет назад.

А это — венценосный голубь. Не трудно догадаться, почему он так назван.

Проходили века, тысячелетия, на протяжении которых голуби честно и верно служили людям. Еще в прошлом веке почтовые голуби использовались настолько широко, что в некоторых странах, например в Новой Зеландии, выпускалась особая бумага для голубиной почты. Письмо с голубем можно было послать через специальную контору, при этом на веревочку, привязанную к лапке птицы, прикрепляли марку.

Существовала голубиная почта и в России, она была организована в 1891 году по инициативе профессора Московского университета А. П. Богданова и связывала Москву с Петербургом (с остановкой в Бологом). Потом появилась голубиная почтовая линия Киев — Одесса.

Но настало время — и кончилась голубиная почта. Как железные дороги, которые, по выражению Генриха Гейне, «убили пространство» и вытеснили лошадей, так и появившаяся почтовая связь, телеграф и телефон вытеснили голубей. Но странное дело: «голубиный род» (не только декоративные голуби, на которых появление телеграфа и телефона не очень-то повлияло, но и почтовые) не прекратил существования.

После появления телеграфа и телефона голуби продолжали и продолжают приносить почту. В 1962 году агентство Рейтер — одно из крупнейших телеграфных агентств мира — вновь вернулось к голубиной почте: когда улицы забиты автомобилями и постоянно создаются пробки, когда телефонные линии перегружены, лучше и надежнее связистов, чем голуби, трудно найти. Это знают и японские журналисты, которые также используют голубей для передачи срочных сообщений. Причем в штате японских газет, которые пользуются голубиной почтой, есть сотрудник, постоянно дежурящий на редакционной голубятне.

Известно, что в Древней Греции и Древнем Риме владельцы почтовых голубей часто брали с собой этих птиц на Олимпиады, чтобы сообщать родным и друзьям о победах и поражениях на соревнованиях. Может быть, этот обычай вспомнили и фотокорреспонденты, присутствующие на Олимпийских играх в Токио в 1964 году. Им голуби особенно помогли: ведь фотопленку по телефону не передашь. А голубь в считанные минуты доставлял ее в редакцию.

По-своему использовал голубиную почту и доктор Арнольде из американского штата Иллинойс. Посещая своих загородных больных, он оставлял им голубей, которые затем приносили доктору сообщения о состоянии больного, а в случае необходимости могли его срочно вызвать: в голубятне было установлено специальное реле, включающее звонок, когда прилетевший голубь садился на определенную полочку.

Такие передвижные голубятни были на вооружении английской армии во время первой мировой войны.

Поклонники почтовых голубей, несмотря на имеющиеся сейчас самые современные средства связи, вплоть до спутников, не хотят отказываться от своих любимцев. Во многих странах созданы национальные клубы голубеводов-почта-виков, которые объединены в Международную ассоциацию. И возможно, с их помощью будет разгадана одна из удивительных тайн природы, над которой до сих пор бьются ученые, — птичья ориентация, способность птиц находить дорогу к дому.

Люди знают, что перелетные птицы из года в год улетают на зиму в теплые страны, а весной возвращаются к себе на родину. Много лет изучают люди эту особенность птиц, многое уже стало известно.

И немало помогли в этом голуби. Именно они, будучи увезенными за много десятков километров, постоянно и точно возвращаются к дому, именно с голубями проделывали множество опытов, чтоб понять, как они находят дорогу.

Была теория: голуби запоминают приметы, когда их увозят, и по этим приметам находят дорогу домой. Но ведь сплошь и рядом голубей увозят в закрытых корзинах, и они все-таки безошибочно прилетают. Мало того: если голубь даже запоминает дорогу, он часто круто сворачивает с известной ему трассы и летит неизвестной, но кратчайшей дорогой.

Так же оказалась несостоятельной теория, утверждающая, что в мозгу у голубя (когда его везут в закрытом ящике) запечатлеваются все повороты и выпущенный голубь как бы «раскручивает» обратно все эти завитки и летит к дому. Чтоб проверить, так это или нет, голубей увозили из голубятни под наркозом, корзинки или ящики, где они сидели, постоянно вращали в разные стороны. И все-таки голуби безошибочно прилетали домой.

Запоминают дорогу? Запоминают повороты? Но как же мог запомнить дорогу голубь, принадлежавший польскому инженеру Збигневу Цалусу? Хозяин продал его любителю-голубеводу из Японии, и тот увез птицу в закрытой клетке на самолете в Токио. Но прошло всего несколько недель, и голубь вновь оказался в Ченстохове.

Как он нашел дорогу домой, по каким приметам летел, преодолевая тысячи километров совершенно незнакомого пути?

Голубь — символ почты. Рисунок художника М. В. Добужинского (1875–1957).

Еще больше удивил и растрогал людей голубь, принадлежавший жителю австрийского города Клагенфурт. В тринадцати километрах от города птица повредила крыло и не могла продолжать полет. Тогда она отправилась домой пешком, волоча раненое крыло. Что стоило ей преодолеть эти тринадцать километров, можно представить себе хотя бы по ее виду — птица была вконец измучена, до предела обессилена. Но она добралась до дому, доставила письмо, доказала свою верность долгу, а заодно поставила перед учеными новые вопросы: как нашел дорогу пеший голубь? Как он сумел сориентироваться на земле — не только в незнакомом месте, но и в совершенно необычной для него обстановке?!

Птицы поставили перед людьми множество вопросов, ответы на которые еще не найдены. Правда, кое-какие птичьи секреты уже известны ученым, но далеко не все. Еще предстоит много работы, и одним из верных помощников человека и тут будет почтовый голубь.

Способностью безошибочно прилетать к дому обладают не только голуби. Люди заметили, что ласточки, взятые с гнезда, прилетают обратно.

Заметили давно. Во всяком случае, мы знаем, что один римский патриций использовал ласточек как связистов. Отправившись на Олимпийские игры, он взял из гнезд, находившихся под крышами своих друзей, ласточек. «Он повязал им на шейку по голубой ленточке, ибо сам принадлежал к партии «голубых», и, когда его возница, после одержанной победы, получил из рук судьи золотой венок, Цезинус, к неописуемому восторгу присутствующих, выпустил своих ласточек, которые полетели на родину как вестники победы» — так пишет в «Картинках древнеримской жизни» историк Г. Штолль.

Голубятня.

Изобретение (если это было его изобретение) патриция понравилось, и ласточек пытались приспособить для передачи сведений. Однако из этого ничего не вышло. Хоть ласточки и быстролетней голубей (голубь в среднем может делать 50–60 километров в час, ласточка — 80–90), хоть она и более ловкая и поэтому имеет меньше шансов попасть в когти хищной птицы, — приручить и использовать их для связи не удалось. Попытки приручить ласточек делались не только в античные времена, но и гораздо позже. И в отдельных случаях ласточки становились почтальонами и даже спасали людей, как это было в истории с американским натуралистом Геллером. Он заблудился в горах Худу, находящихся в Южной Америке, и использовал единственный шанс на спасение — ласточку, которая принадлежала его другу, жившему в Нью-Йорке, и которую Геллер взял с собой. Конечно, у Геллера было очень мало надежд: сумеет ли ласточка преодолеть расстояние более чем в 3 тысячи километров, а если сумеет, избежит ли она опасностей, подстерегающих ее по дороге, наконец, найдет ли она свой дом в Нью-Йорке…

И тем не менее помощь пришла: ласточка не только прилетела в Нью-Йорк, не только нашла свой дом, но и сделала все это в рекордно короткий срок — за пять дней, пролетая в среднем по 600 километров в день.

Но все-таки ласточка не смогла заменить почтового голубя. Не смогли заменить его и другие кандидаты. (В числе этих кандидатов были даже пчелы. Один оригинал, предложивший их в качестве почтальонов, доказывал, что пчелы лучше голубей: благодаря своей величине они неуязвимы для вражеских пуль во время войны.) И до сих пор единственным крылатым почтальоном остается голубь, если не считать морских птиц — фрегатов, которых используют для доставки почты на островах Тихого океана. Но фрегаты-почтальоны — явление локальное. Голубь же верно служит человеку в любой части земного шара. И служит теперь не только почтальоном, но успешно осваивает и другие специальности. Так, например, недавно голуби начали осваивать специальности контролеров.

Медленно движется лента конвейера. На ней однообразные предметы. Это могут быть пуговицы и гайки, детали приборов и коробочки, детские игрушки и шарикоподшипники. Все они — одинаковые. Однако далеко не все сделаны безукоризненно, без изъяна. Если щербинка на пуговице — беда невелика, а бракованная деталь, даже если на ней пустяковая царапина, может привести к серьезным осложнениям. На одном из заводов в США, например, из-за едва заметных, а возможно, и вообще незаметных царапинок на краске, покрывающей детали, вышла из строя электронная машина стоимостью в 300 тысяч долларов, для которой предназначались эти детали.

Вот почему существуют специальные люди — контролеры, которые проверяют изготовленную деталь. Контролеры, как правило, люди внимательные. Но ведь бывает изъян настолько маленький, что его и не увидишь, особенно после нескольких часов работы, когда перед глазами уже прошли сотни или тысячи деталей или предметов.

И вот американский психолог, профессор Колумбийского университета Вильям Камминг, предложил использовать контролеров с более крепкой нервной системой, чем у человека. Он имел в виду не машину, не автомат, поскольку таких автоматов пока еще нет. (Для их создания надо решить одну из сложнейших задач современной кибернетики — научить машину распознавать образы.) Камминг предложил не автомат, а живое существо — голубя.

Предложение американского профессора психологии казалось очень странным, но лишь до тех пор, пока люди всерьез не познакомились со «способностями» голубей. Оказывается, они могут много часов подряд делать одно и то же — в частности, клевать без перерыва; они достаточно выносливы и добросовестны.

И вот на одной из фармацевтических фабрик появились необычные служащие — голуби. Они внимательно следили за движущейся лентой, на которой лежали небольшие кружочки — облатки. Голуби сидели спокойно до тех пор, пока одна из облаток не показалась им подозрительной. Что их смутило — цвет или размеры, неизвестно, но бракованный предмет был немедленно сброшен с конвейера. И тотчас же голубь получил награду — несколько зерен. Быстро проглотив зерна, голубь снова уставился на движущуюся ленту.

Так началась «карьера» голубя-контролера. Поначалу люди, даже видевшие работу голубей, не очень верили, что их можно использовать всерьез: все-таки они существа безответственные, мало ли что может быть? Но в конце концов убедились: голуби очень добросовестные работники — за все время, что находятся у конвейера (а находятся они у него не один час), не пропускают ни одного бракованного предмета или детали. Мало того, обладая более острым зрением, чем человек, голубь обращает внимание на такие погрешности, которых люди никогда бы не заметили. Энтузиаст голубей-контролеров — заместитель главного технолога одного из московских машиностроительных заводов Анатолий Михайлович Быков, приспособивший и обучивший для начала голубей проверять подшипники, рассказывал, что на второй же день обученные голуби стали браковать все подшипники подряд. Оказалось, что они замечали следы пальцев, остававшиеся на полированной поверхности шарика. Добросовестность голубей оказывалась и в том, что они никогда не пытались «жульничать»: никогда не браковали хорошие детали, чтоб получить несколько зерен за найденный брак.

Обучить голубя не трудно: принцип их «работы» сводится к тому, чтобы пропустить стандартную деталь и сбросить с конвейера деталь, хоть чем-то отличающуюся от стандарта. Есть другой способ: голубь должен клюнуть в одно место, если деталь стандартная, и в другое — если не стандартная. Удар клюва замыкает определенный контакт, и деталь либо пропускается дальше, либо механически сбрасывается с конвейера. Обучение голубей длится 5–6 дней, а через 2–3 недели голубь становится уже высококвалифицированным специалистом.

Суждено ли со временем почтовым голубям сменить свою основную специальность и стать контролерами, или это останется их «хобби», — покажет время.

Заморская «птица Струе»

В 1764 году газета «Московские ведомости» сообщала, что на Тверской улице за соответствующую плату можно увидеть «привезенную из Африки птицу Струе». Газета писала, что она «больше всех на свете, бегает чрезвычайно скоро, распускает крылья и особливую имеет силу в когтях, которыми на бегу может схватить камень и так сильно оным ударить, как бы из пистолета выстрелено было. Она, птица, ест сталь, железо, разного рода деньги и горящие уголья».

Естественно, что такая реклама подействовала, и увидеть необыкновенного «Струса» захотели многие, несмотря на изрядную цену за билет — купцы платили по 25 копеек, а дворянам разрешалось платить «по своему изволению». Очевидно, в расчете на то, что дворяне не позволят себе платить меньше купцов.

Австралийские страусы эму.

Несколько раньше подобные зрелища были устроены и в других странах Европы и тоже вызывали любопытство. Конечно, страус — сам по себе птица необычная. Но, возможно, ажиотажу вокруг этих птиц способствовало и стремление взглянуть на те существа, за перья которых платятся огромные деньги.

А деньги за страусиные перья, шедшие на украшения дамских шляп, платили действительно огромные. И поставщики этих перьев снаряжали все новые и новые охотничьи экспедиции в Африку. Сотни тысяч птиц ежегодно гибли, чтоб снабдить своими перьями модниц Европы и Америки. Истребление страусов шло такими темпами, что в середине прошлого века люди поняли: страусам очень скоро грозит полное истребление. Но власть денег была слишком велика, слишком сильна была жажда наживы, чтоб прекратить поставку дефицитных украшений. И вот тогда возникла мысль о приручении страусов. В конце концов, а почему бы и нет? Ведь приручены же овцы, дающие шерсть.

Лукас Кранах Старший (1472–1553). Портрет герцогини Катарины. Судя по этому портрету уже в XVI веке существовали украшения из страусиных перьев.

Сотни тысяч птиц ежегодно гибли, чтоб снабдить своими перьями модниц Европы и Америки.

Скептики сомневались. За последние два тысячелетия человек еще не одомашнил ни одно животное. Так удастся ли это проделать со страусами?

Оптимисты верили: удастся.

И как пример приводили страусов, прирученных африканцами и пасущихся вместе с домашним скотом.

Спор решили сами страусы, и очень быстро: первые же попытки приручить этих птиц оказались успешными. Доверчивые птицы легко привыкали к человеку, не стремились удрать, и скоро в Африке появилось множество страусиных ферм. На крупных фермах страусы содержались в огромных загонах, где чувствовали себя достаточно свободно, где было достаточно корма (страусы питаются в основном растительной пищей), да к тому же их еще и подкармливали.

На мелких фермах страусы ежедневно выпускались на волю, где сами себе находили пропитание. Насытившись, они возвращались к хозяину.

И страусы любят иногда поговорить, поспорить, покричать…

Одомашнивание страусов шло так успешно, что если в 1865 году в Капской провинции Африки было всего 80 ручных птиц, то через десять лет там уже паслось более 20 тысяч, еще через десять лет — 150 тысяч, а в 1896 году страусов было уже более 200 тысяч, и перья, которые срезали у них, оценивались в миллион фунтов стерлингов или в десять миллионов рублей.

Этому наскальному изображению, найденному в Сахаре, не менее 10 тысяч лет.

Успешно приручались и южноамериканские страусы нанду, и скоро, американцы вообще отказались от ввоза перьев из Африки. Однако мода, как известно, очень капризна. Прошло некоторое время, и мода на страусиные перья кончилась. Страусы уже не стали нужны. Люди перестали заботиться об этих птицах. Многие страусы одичали. И хоть теперь диких страусов не уничтожали так усиленно, их становилось все меньше и меньше. Страусам уже негде стало пастись, и, наверное, совсем плохо пришлось бы им, если бы люди не обнаружили у этих птиц умения нести караульную службу.

Одна из «профессий» прирученного страуса.

Африканский страус — птица сильная и довольно задиристая.

Однако нападает она не всегда, а лишь в том случае, если решит, что кто-то ей угрожает. Овцы, которых обычно охраняют прирученные страусы, птице не страшны. Поэтому они спокойно пасутся рядом. Но вот появился подозрительный зверь, и страус уже насторожился, даже если зверь еще далеко. Как правило, страус не ждет приближения противника, а сам бросается ему навстречу. Удар ноги страуса, равный по силе удару ноги лошади, отбрасывает и заставляет отступить даже крупного хищника. Но, не довольствуясь этим, страус начинает преследование. Очень немногим удается от него удрать: страус бегает со скоростью 70 километров в час. Не подпускает к стаду страус и посторонних людей (своих он хорошо знает в лицо), нападает он и на велосипедиста и даже на автомобиль, если ему покажется, что велосипедист или автомобиль угрожает его благополучию (а заодно и стаду).

Убедившись в надежности таких сторожей, люди всё чаще и чаще стали доверять им стада. И не жалеют: страус несет сторожевую службу не хуже собаки.

И не только в Африке. Южноамериканские страусы нанду — тоже надежные пастухи. Даже, возможно, более надежные, чем африканские. Во всяком случае, они пасут не только овец, но и гусей, самостоятельно выводят их с фермы в прерии и так же самостоятельно приводят их обратно, причем ни одна птица из многочисленного стада (некоторые нанду пасут по нескольку сот гусей) не отстанет, не потеряется, не будет унесена хищником.

Африканский страус.

Таким же достоинством обладают и австралийские страусы эму (прозванные так за свой пронзительно-призывный крик «э-м-уу»). Однако в Австралии страусам не повезло: хищников в Австралии, кроме динго, нет и охранять стада овец страусам не от кого. Поэтому фермеры не нуждаются в услугах эму. Даже наоборот: фермеры считают, что страусы поедают траву и выпивают воду, которая предназначена для овец. А так как птицы не могут обойтись вообще без еды и питья и вынуждены все-таки щипать траву и пить воду, фермеры объявили им войну. На некоторых островах, прилегающих к Австралии, страусы уже полностью истреблены, в самой Австралии из существовавших здесь когда-то многочисленных видов и подвидов остался лишь один вид — эму обыкновенный. Но и этому страусу грозит полное истребление. Против страусов организовывались и организуются специальные карательные экспедиции, в которых участвуют воинские подразделения с пулеметами. Только в 1937 году в одном из округов было убито 37 тысяч страусов. В Южном Уэльсе воинские подразделения окружили стада страусов и расстреляли их из пулеметов. Лишь в 1964 году было убито 14,5 тысячи страусов.

Истребление продолжается. Сейчас страусы вытеснены на север материка и отделены от всего мира забором, который тянется на многие сотни километров. Там, в этой резервации, птиц, правда, не уничтожают, но в случае засухи, когда выгорит трава и страусы не смогут откочевать в места, где трава есть, их ждет голодная смерть.

И очень горько думать о том, что человек решил уничтожить эту сильную и еще в общем-то малоизученную птицу. Уже сам по себе факт полного истребления вида трагичен. Но кроме всего прочего, птицы эти, вполне вероятно, могли бы как-то служить человеку — ведь сделаны уже первые и достаточно реальные шаги, чтоб одомашнить страусов. Ну, пусть австралийцы не нуждаются в сторожах — может быть, страусы способны на другие «услуги»?

Нашли же «работу» страусу жители африканских деревень Чечва и Кучва в государстве Ботсвана.

Отсутствие телефонной связи между этими деревушками компенсирует специально выученный страус. Ему привязывают на шею почтовую сумку, кладут туда письма, и через двадцать минут, легко преодолев двадцатикилометровое расстояние, страус «вручает» письма адресату. А вскоре, получив новую партию корреспонденции, мчится обратно.

Делались попытки превратить страуса в ездовое животное. Могучая птица прекрасно возит легкую колясочку с седоком, пробегая довольно большое расстояние и не обнаруживая признаков усталости.

Что-то все-таки можно придумать для страусов, коль скоро жители Австралии не хотят позволить им жить «просто так». И если люди найдут этим птицам применение, наверное, страусы простят им жестокость и станут их верными друзьями или помощниками.

Канарейки учатся петь

Есть в Атлантическом океане, в ста километрах от северо-западных берегов Африки, группа островов, которые называются Канарскими. Когда в XV веке на эти острова впервые попали испанцы, они были очарованы маленькими, довольно скромно окрашенными птичками, вернее, их голосами. Впрочем, пение этих птичек уже давно оценили местные жители и часто держали их в аккуратно сплетенных из прутиков клетках в своих хижинах.

Европейцам тоже захотелось иметь таких певцов, и они стали привозить птичек в Европу.

Это было нелегким делом — привезти маленьких, не приспособленных к длительным морским путешествиям птичек. Поэтому они долгое время в Европе были большой редкостью, и у себя их могли иметь только очень богатые люди.

Канареек привозили в Испанию, а оттуда уж продавали в другие страны. Ненамного подешевели они и после того, как поставкой птиц в Европу занялся испанский купец Гизо. Дважды в год отправлялся этот купец на Канарские острова и дважды в год привозил в Испанию этих замечательных певцов. Но Гизо был не только предприимчивым, но и хитрым человеком — он понимал, что рано или поздно люди научатся разводить канареек в неволе и тогда он лишится своего выгодного дела. И чтоб этого не произошло, он продавал только самцов. Во-первых, кенары поют гораздо лучше (самочки не способны выводить такие рулады и коленца), во-вторых, Гизо, продавая одних кенаров, был уверен, что в Европе не смогут разводить этих птиц.

Поначалу купец старался даже скрыть, откуда он привозит свой товар в Европу. Но это ему не удалось — ведь птицы и раньше привозились в Европу и моряки не скрывали, что везли их с Канарских островов. Испанские матросы поэтому называли птичек — канарио. Французы приняли это название, чуть переделав его на свой лад: канари. В Германии птица стала называться — канариа, в Англии — кенари, в России — канарейка. Да, так, по-видимому, и должна называться эта птица, коль скоро она прибыла с Канарских островов.

Но любопытно, что Канарские острова в переводе значат «собачьи» — так их назвали испанцы, услышав, едва сойдя на берег, громкий собачий лай. Это лаяли завезенные на остров в глубокой древности и одичавшие там собаки. Ну, если острова собачьи, то, значит, и канарейка — «собачья птичка»!

Но существует версия, что предки наших канареек прибыли в Европу не с Канарских островов, не с Мадеры и Порто-Санто, расположенных к северу от Канарских островов, где потом тоже обнаружили этих птиц, и даже не с Азорских, находящихся в 1300 километрах от Португалии (на Азорских тоже нашли этих птиц), а с острова Мальта, находящегося сравнительно близко от Европы в Средиземном море. И, говорят, виновником этого был опять-таки тот же испанский купец Гизо.

Однажды, когда Гизо возвращался с очередной партией пойманных и купленных на Канарских островах птиц, в Средиземном море его корабль попал в жесточайший шторм. В последние минуты, понимая, что корабль обречен, Гизо распорядился открыть клетки с канарейками и выпустить их на волю. Неизвестно, все ли птицы были выпущены из клеток, неизвестно, сколько из них сумело долететь до берега, но какая-то часть птиц все-таки спаслась, найдя приют на острове Мальта. Остров пришелся по душе птицам, и они стали быстро размножаться.

С Мальты птицеловам было гораздо проще доставлять канареек в Европу, к тому же они не придерживались принципа Гизо и привозили не одних самцов, но и самок.

Вскоре канарейки настолько распространились в Европе, что их могли уже держать не только богатые люди, а все, кто любил птиц и ценил этих замечательных певцов.

И дело было тут не только в том, что канарейки поселились поблизости и привозить их стало гораздо легче, а в том, что их начали разводить в неволе. Канарейка в ответ на заботливый уход легко приняла условия человека и стала приносить потомство. У себя на родине эти птицы довольно плодовиты — по три раза в год откладывают яички, выводя каждый раз по 5–8 птенчиков. В соответствующих условиях и в неволе канарейка по два, а то и по три раза в год выводит потомство.

Но прежде чем канарейки стали широко распространяться по странам Европы, они преподнесли людям подарок: в конце XVI — начале XVII века в разных странах стали появляться желтые канарейки, гораздо более нарядные, чем их дикие сородичи.

До тех пор дикие канарейки и их потомство были зеленоватыми с черными полосочками, похожими на известного всем чижа, даже менее нарядные. Привозимые в дар королям и знатным вельможам, они вызывали недоумение, а порой и гнев: правители и вельможи привыкли к ярким и эффектным подаркам. И лишь когда канарейки начинали петь, недоразумение, как правило, выяснялось. И вдруг — желтая канарейка! Ее никто не выводил, она появилась как результат изменившихся условий существования. Человек немедленно отреагировал на этот подарок: если канарейка сама может изменить свой цвет — из зеленого стать желтой, то с помощью человека она может приобрести и другие цвета и оттенки. Любители принялись за дело. Через сто лет в клетках любителей канареечного пения уже прыгали и пели птички более 30 цветов и оттенков, в том числе белые, коричневые, агатовые. Но если можно изменить цвет перьев канареек, то, очевидно, можно изменить и их величину, и форму, и сами перья? Оказалось, можно. И в доказательство были выведены горбатые (бельгийские), гигантские (манчестерские), мелкие (глостерские), кудрявые и хохлатые канарейки.

Стремление людей изменить внешний вид птиц можно понять: ведь канарейка стала настоящим домашним животным, она не только украшала дворцы богачей, но и радовала трудовой люд, у которого было не так-то много радостей в жизни.

Именно рабочие, крестьяне, ремесленники, мелкие служащие, несмотря на тяжелую работу, находили время ухаживать за птицами, выводить новые породы и разновидности. Именно они начали обучать канареек новым песням.

Впервые обучать канареек пению начали в Италии и Германии. Нет, канарейки и без обучения пели хорошо, но ведь хорошему нет предела. Итальянцы стремились научить птиц своему знаменитому бельканто, но особых успехов не добились. Зато в Германии, точнее, на территории прежней Германии, в районе города Адреасберга, расположенного на Гарце, обучение канареек пошло очень успешно. Их обучали при помощи дудочек, специально сконструированных органчиков, и пение их, получившее название дудочного, отдаленно напоминает тирольские народные мотивы.

В России очень увлекались обучением канареек рабочие полотняных заводов в Калуге, тульские оружейники, ремесленники из города Павлова на Оке. Русские канарейки отличались так называемым овсянистым напевом: в их песнях слышались серебристые переливы жаворонка, флейтовые ноты иволги, звонкие трели синицы и меланхолические посвисты овсянки.

Чтоб обучить канареек новым песням или просто научить их хорошо петь, устраиваются специальные классы, где «преподает» опытный, всеми признанный певец. Он помещается в клетке на самом верху, а пониже расставляются клетки с «учениками». Канарейки, как и все воробьиные птицы, очень способные подражатели. И они быстро выучиваются подражать песне своего учителя, а некоторые превосходят его, внося в его песню и что-то свое собственное.

Чтобы выяснить, чья птица голосистее, любители канареечного пения устраивают специальные конкурсы. Участник такого конкурса — житель Еревана Шалун со своим хозяином Ваником Кожояном.

Ну, а кто лучше поет, показывают конкурсы канареек, которые ежегодно устраиваются во многих странах мира. А то и международные, например, такие, как устраивают в Бразилии: туда чуть ли не со всего мира свозят по нескольку тысяч претендентов на золотую медаль чемпиона мира.

Глава четвертая Спасли ли гуси Рим и что могут куры?

Спасли ли гуси Рим?

Вот уже более двух тысячелетий вопрос этот остается дискуссионным. Впрочем, сами римляне долгое время считали, что именно так и было на самом деле: гуси, находившиеся в храме, посвященном богине Юноне (а она покровительствовала гусям), подняли страшный гвалт, когда услышали, что к стенам города подходят отряды варваров. Стража, которая не слышала приближения врага — может, спала, может, враг подходил слишком тихо, — встрепенулась, объявила тревогу, и римляне отбросили неприятеля от стен города.

Возможно, что это — легенда. Но то, что гуси в принципе могли сыграть роль сторожей, вполне вероятно. Доказательством тому служит опыт администрации завода в шотландском городе Думбартоне.

На территории завода, производящего виски, хранилось 30 миллионов галлонов этого напитка. К тому же сама территория, где хранилось виски, была достаточно большая — 50 акров. Чтоб уберечь свою продукцию от воров, администрации требовалось большое количество сторожей. Однако она решила иначе: вместо сторожей было приобретено 80 гусей, которые разгуливали по территории завода и при появлении незнакомого человека или заслышав какой-нибудь шум поднимали страшный крик.

Опыт этот оказался настолько удачным, что гусей-сторожей завели и на некоторых других фабриках и заводах.

Так что и история со спасением Рима теоретически могла быть.

Но, конечно, не для охраны приучили некогда люди гусей. Цели у людей были совсем иные.

Древнему человеку не очень уж часто удавалось полакомиться мясом взрослой птицы — добыть ее было не легко. Ловили птиц в основном во время линьки, когда они беспомощны и не могут летать. В остальное же время человеку приходилось либо долго и упорно подкарауливать птицу, либо довольствоваться нелетными птенцами, которых он брал на гнездах или легко ловил.

С появлением оружия, которое как бы удлинило руку человека, добывать птиц стало проще. Однако охота на них по-прежнему была не самой легкой.

После того как человек одомашнил некоторых млекопитающих, он подумал и о птицах. Но на земле имеются несколько тысяч видов птиц. На ком же остановиться?

Наконец человек остановился на гусях. Почему именно на гусях, можно понять: во-первых, они наиболее доверчивы, во-вторых, давали достаточно мяса, в-третьих, хорошо размножались в неволе, в-четвертых, ловить молодых гусей тоже было не трудно. Наконец, гусей легко кормить: птицы они в основном травоядные и их не нужно подкармливать зерном. (А в период не очень-то развитого земледелия это имело большое значение.) И еще одно важное обстоятельство: гусь — птица выводковая. Это значит, что птенчики его, едва появившись на свет, сразу же становятся самостоятельными, сами отыскивают себе еду, следовательно, достаточно жизнестойки. Все это говорит в пользу гусей вообще. Но вот почему из нескольких десятков видов этих птиц человек выбрал только три: нильского, сухоноса и серого, — сказать трудно. Среди представителей гусиных есть и более крупные, и более выносливые, и, наконец, такие, у которых мясо гораздо вкуснее.

Дома хорошо, а на реке — лучше!

И все-таки люди остановились именно на этих трех видах. Причем в разных местах одомашнены были разные гуси: в Северной Африке — нильский, в Европе — серый, в Китае — сухонос.

Есть предположение, что эти гуси оказались наиболее «покладистыми» — довольно быстро примирились со своим положением и предпочли полной превратностей жизни на воле сытую и спокойную жизнь рядом с человеком. Так или иначе, но гуси (те виды, на которых остановился человек) сравнительно быстро стали домашними. Возможно, человек и делал попытку приручить гусей других видов, но эти попытки оказались неудачными. Примером тому может служить австралийский гусь, по всем статьям более ценный, чем наш серый, но очень уж неуживчивый и «трудновоспитуемый».

Итак, европейцы, африканцы и азиаты, независимо друг от друга, приручили гусей. Приручение птиц значительно отличается от приручения многих других животных. Здесь недостаточно, чтоб птица не боялась человека — она должна полностью отказаться от многих «привычек», которые, по сути дела, составляют основу ее жизни в природе. Например, гусь — птица перелетная. Инстинкт этот вырабатывался на протяжении многих тысячелетий, и перелеты явились одним из основных факторов, благодаря которым вообще на земле выживают перелетные птицы, и гуси в частности. Человек заставил гусей отказаться от перелетов, отучил их по-настоящему летать.

Отучил человек домашних птиц и от инстинкта насиживания, — ведь в диком состоянии птица, едва отложит яйца, садится на них. Человеку эта «привычка» птиц ни к чему. Зато он добился того, что одомашненные птицы приносят гораздо больше яиц, чем дикие.

Благодаря человеку одомашненные птицы во многом утратили инстинкт самосохранения, способность строить гнезда, и так далее.

На воле они, конечно, очень быстро погибли бы от хищников, так как разучились летать и прятаться, и очень скоро прекратился бы их род: они утратили инстинкт насиживания.

Но человек, приручив птицу, взял на себя всю ответственность за нее: он охраняет ее и защищает, заботится о ее потомстве и об изменении самих птиц. Если в природе птицы как-то изменялись благодаря естественному отбору, то есть выживали наиболее сильные и наиболее приспособленные к окружающей среде, то у домашних птиц изменения происходят благодаря искусственному отбору: человек оставляет на племя не наиболее приспособленных, а тех, кто дает больше мяса или яиц.

Мы сейчас не можем сказать определенно, как изменил человек «натуру» нильского гуся — полностью ли заставил его отказаться от своих «привычек» или только частично, но нам доподлинно известно, что древние египтяне уделяли этой птице большое внимание. До нас дошли изображения пастухов, пасущих большие стада гусей, дошли и жанровые картинки — например, изображение человека, несущего, очевидно, купленных гусей. Благодаря изображениям на гробницах и стенах храмов мы знаем, как в Древнем Египте откармливали гусей и как пять тысяч лет назад варили и жарили их.

Когда древнеегипетский художник изображал нильских гусей, они еще были домашними птицами.

Но если мы смогли заглянуть в далекую историю нильского гуся, то до сих пор не можем открыть тайну, связанную с более близким периодом его жизни — тайну исчезновения этой птицы.

Действительно, сейчас одомашненного нильского гуся не существует. Куда он делся, почему египтяне, вероятно очень любившие эту птицу (иначе не было бы такого количества изображений), перестали его разводить, непонятно.

И последние два столетия делались неоднократные попытки вновь приручить, одомашнить эту птицу. Кое-каких успехов люди добились, но успехи эти были настолько незначительны, что от нильского гуся пришлось отказаться и сконцентрировать все внимание на сухоносе, и главным образом — сером.

В диком состоянии нильский гусь существует и сейчас. Теперь нильских гусей можно увидеть только дикими. И секрет их приручения утерян.

О времени приручения нильского гуся мы можем судить приблизительно: известия о нем мы получили из пятого тысячелетия до нашей эры как уже об одомашненном. Значит, несколько веков можно и прибавить — ведь требовалось же время на его приручение. Что касается нашего серого, то тут мы пока еще совершенно беспомощны. Костные остатки, которые ученые находят в «кухонных кучах», не могут пролить свет на биографию серого гуся: большинство ученых считает, что те кости, которые найдены до сих пор, принадлежат гусям диким. Возможно, серый гусь был одомашнен позже. Но зато уж гораздо прочнее.

Человек — существо беспокойное, он не ограничился просто приручением гусей. Гуси, конечно, птицы хорошие, но нельзя ли «сделать» их получше? Оказалось, можно. А нельзя ли их еще улучшить? И это оказалось возможным. А еще?.. И так в течение многих столетий занимается человек усовершенствованием птиц. Занимается он этим и сейчас. Вот лишь один только пример.

На Украине издавна разводили серых гусей. Назывались они роменские. Конечно, 12–15 яиц в год не много, да и вес роменских гусей не очень уж велик — 3–4 килограмма, но что поделаешь? А поделать, оказывается, можно было. И не мало. Занялись этими гусями в совхозе «Борки» и вывели новую породу — крупную серую. Гуси этой породы были действительно крупными — весили в два-три раза больше, чем роменские (8—12 килограммов). И яиц к тому же несли в несколько раз больше — 40–50 в год.

Вообще человек поставил себе задачу добиться того, чтоб гуси росли как можно быстрее. И добился: суточный гусенок в среднем весит около 100 граммов, двухмесячный достигает четырех килограммов, а пятимесячный может потянуть и больше пяти.

Это только один пример. А их можно привести множество. Человек постоянно совершенствует многих домашних животных, в частности гусей, и между делом находит для них работу: одних посылает сторожить склады, других — пропалывать. Оказывается, гуси могут и это. Далеко не всюду еще труд земледельцев механизирован. В частности, еще далеко не всюду люди сумели отказаться от очень трудоемкой работы — ручной прополки. И тут на помощь людям пришли гуси. Их выпускают на хлопковые поля, когда на полях появляются сорняки. Причем если в междурядьях еще можно пользоваться машиной, то в тех случаях, когда сорняк вырастает вплотную к хлопковому кусту, способны помочь только руки человека или… гуси. Да, гуси, которые терпеть не могут вкус хлопчатника, но с удовольствием выщипывают все сорные травы. После выпаса гусей на поле не остается ни одного сорняка. Как подсчитали специалисты, 25 гусей могут очистить целиком от сорной растительности участок хлопчатника в 10 гектаров.

В Южной Америке, где впервые был проделан этот опыт, даже те фермеры, которые не собирались заниматься птицеводством, срочно завели у себя стада гусей. Опыт южноамериканцев переняли и фермеры США: сейчас там, в районах, где растет хлопчатник, по приблизительным подсчетам «трудился» полтора миллиона гусей — истребителей сорняков.

«Усовершенствуя» домашних гусей и находя им новую работу, человек не отказывается от мысли приблизить к себе их диких родственников. Так, например, лет 250 назад в Канаде был одомашнен один вид казарки. Птица так полюбилась канадцам, что на шоссе, соединяющем два канадских побережья, они соорудили прекрасный стальной монумент в честь этой птицы, так и прозванной — канадской казаркой.

Что могут куры?

Куры — еще более распространенные домашние птицы, чем гуси. Но если гусей человек приручил сразу, оценив вкус их мяса, то куры были приручены совсем по другой причине. Хотя, возможно, человеку каменного века (а некоторые ученые склонны считать, что приручение кур началось именно тогда) нравилось мясо этих птиц, и он охотно его ел. Но сейчас люди считают, что мясо предков наших домашних кур было жесткое и невкусное. Причем это не предположения, это известно точно: сравнительно недавно были найдены предки домашних кур.

Куры известны людям с незапамятных времен, а вот откуда они взялись? Из Египта? Нет, в Египте куры появились примерно за тысячу лет до нашей эры. И появились, конечно, уже одомашненными, потому что человечество уже хорошо знало этих птиц. В Китае, например, куры появились за 2 тысячи лет до нашей эры. Но в Европе, судя по изображениям петухов на древнегреческих вазах, они появились гораздо позднее, чем в Египте, — лет за 700–800 до нашей эры. Значит, раньше всего куры появились в Китае? Нет, китайцы, хоть и занимались усиленно разведением кур (имеются сведения, что китайские правители издавали указы о разведении кур), все-таки не сами приручили их.

Ну так откуда же взялись домашние куры? В далеком, да и не очень далеком прошлом людей не особенно интересовала куриная родня, куриные предки. Однако в конце XVIII — начале XIX века, когда люди всерьез занялись птицеводством, начались серьезные поиски куриных предков в Азии и в Африке. Но экспедиции одна за другой возвращались ни с чем. Однажды — это было в 1832 году — корабль, на котором находилась экспедиция голландских ученых, оказалась у густо заросших и необитаемых берегов Восточной Индии. И вдруг, когда уже село солнце, люди услышали петушиный крик. Он доносился из лесу. Конечно, этот петух мог сбежать от людей и появиться в лесу, даже жить в нем некоторое время, пока не угодит в зубы хищнику. Но, насколько было известно ученым, никаких поселений поблизости не имелось. С нетерпением дождавшись утра, ученые отправились в лес. Поселений они действительно не нашли, зато встретили в лесу желтоногих, красноногих, зеленоногих, красно-золотых птиц с черными пятнами и полосами, с серпообразными хвостами и красными гребешками. Так вот они, предки наших домашних кур! Ученые назвали их банкивскими.

Да, мясо у них оказалось невкусным. Яиц, правда, они несут по 10–15 и имеют в году две кладки. Но ради этого не стоило бы, пожалуй, стараться и приручать их. (Ведь первые люди, начавшие приручать этих птиц, не могли предположить, какое вкусное мясо будет у них потом и какими прекрасными несушками они окажутся!)

Значит, не ради мяса и не ради яиц стал человек приручать кур. Нет, не ради этого. Тогда ради чего? Оказывается, в Индии (именно там, а также в Бирме и на Малайских островах родина банкивских кур) они занимали почетное место в ряду священных животных этой страны уже во втором тысячелетии до нашей эры — так говорится в древнеиндийской священной книге Ведов. В Авесте — священной книге древних иранцев — подробно рассказывается о заслугах петухов перед человечеством: главное огненное божество, проснувшись, будит небесного охранника, а тот в свою очередь — петуха. Ночью властвуют злые божества — духи мрака дэвы и царица сна Бушиасту. Много черных дел совершают они под покровом ночи, может быть, они продолжали бы делать свои мрачные дела и днем, но не тут-то было: петух своим пением прогоняет их и обеспечивает людям безопасность. По крайней мере до следующей ночи. Так кому же в голову может прийти съесть такую «необходимую» птицу? И петухов не только не убивали, а тщательно охраняли. Если человек убивал петуха, его ожидала смертная казнь.

Курица. Русский лубок.

Как священная птица в качестве трофея прибыла курица вместе с войсками персидского царя Дария в Персию. Персы ни на минуту не усомнились в святости кур и петухов, и птицам там жилось не хуже, чем в Индии: они охранялись законом — строго-настрого запрещалось их убивать, — за ними всячески ухаживали, а у самих петухов было единственное дело — криком прогонять злых ночных духов и помогать солнцу бороться с тьмой.

Петух. Русский лубок.

Из Персии куры «перелетели» в Европу. Сначала в Грецию, где так и назывались — «персидские птицы» и где они тоже выступали в роли священных птиц, а затем в Рим, здесь авгуры — жрецы, предсказывавшие судьбы людей по поведению животных, — особенно часто использовали кур. С помощью кур они предрекали исход сражений, влияли на решения государственных вопросов.

Священные куры были и у британцев. Знаменитый римский полководец Юлий Цезарь писал, что «у бриттов считалось святотатством отведывать курицу».

Черный корнуэльский петух.

Греция и Рим послужили этим птицам лишь своеобразным трамплином — вскоре куры уже кудахтали во многих странах Европы.

И всюду им сопутствовала слава священных. Вера в то, что петух криком прогоняет злых духов, держалась очень долго. Еще совсем недавно в России считали, что стоит прокричать петуху, и все нечистые силы, творящие зло по ночам, убираются в свои убежища.

Однако чем дальше уходили куры от своих исконных мест обитания, тем менее «священными» они становились. Во многих странах кур стали держать лишь в качестве «будильников» или как декоративных птиц. Ведь если приглядеться к этим птицам, они действительно очень красивы, особенно те, которые сохранили облик диких. Богатые люди держали кур и петухов в садах вместе с их ближайшими родственниками — фазанами и павлинами, отбирали наиболее красивых по оперению птиц и даже выводили новые породы специально декоративных кур и петухов. Так появились знаменитые японские длиннохвостые петухи онагадори.

Хвост у онагадори все-таки удивительный…

Бантанский петух.

История этих петухов не очень давняя — ей лет 300. В то время японские феодалы старались перещеголять друг друга в пышности. Копья их оруженосцев украшались птичьими перьями, и чем длиннее были эти перья, тем дороже они стоили. Многие пытались выводить петухов с длинными хвостами, но удалось это только крестьянину Ридзаэмону Такэти из деревушки Кате, расположенной километрах в двадцати от города Коти на острове Сикоку.

Давно уже нет феодалов и их оруженосцев с пиками, украшенными петушиными перьями. А удивительные петухи онагадори — настолько удивительные, что их называют «чудом природы», — живут до сих пор. И маленький городок Коти, ставший центром разведения этих птиц, сейчас известен на весь мир.

Онагадори имеют красный массивный гребень, белую или красную гриву, чаще всего черно-белый, иногда черно-красный или совсем белый, длинный, в несколько метров, хвост. (Недавний чемпион имел хвост в 10,8 метра!)

Онагадори переводится так: «о» означает «хвост», «нага» — «длинный» и «дори» — «домашняя птица». Иными словами — длиннохвостая домашняя птица.

Любопытно, что цыплята и курочки онагадори ничем не отличаются от обыкновенных кур. Но едва петушок подрастает, он берется под особый контроль. Петуха сажают на специальный насест, который, по мере роста хвоста, поднимается все выше и выше. Чтоб птица меньше двигалась, ее помещают в специальный ящик. Во время прогулок хвост подвязывают (пока он небольшой), когда же он отрастет достаточной длины, птицу перестают выпускать: перья хвоста слишком хрупкие. Если нужно перевезти петуха на большое расстояние, для хвоста сооружают специальный фанерный футляр; если петуха переносят на небольшое расстояние, хозяин наматывает хвост себе на руку и на шею.

В Европу длиннохвостые петухи попали в прошлом веке и произвели фурор. Многим захотелось завести у себя онагадори, но птиц привозить было очень трудно, стоили они больших денег, попытки же вывести в Европе длиннохвостых онагадори, или, как их еще называют, петухов-фениксов, не привели ни к чему.

Зато выведение петухов, предназначенных не для украшений, а для развлечений, имело огромный успех. Речь идет о так называемых бойцовых петухах. О воинственности петухов люди знали очень давно. Недаром же воинственные галлы — предки французов — считали петуха своим покровителем и носили его имя («галлиус» — по-латыни «петух»). И до сих пор изображение галльского петуха во Франции очень популярно.

Перед боем.

Спартанцы, одержав победу в честном бою, приносили в жертву боевого петуха, а знаменитый древнегреческий драматург Эсхил вложил в уста героини одной из своих трагедий — Афины такие слова: «Да не разгорятся их сердца желчью, как у петухов, и да не зарождается у моих граждан жажда войны».

Петушиные бои были популярны чуть ли не по всему свету. И птиц этих (кстати, драчливым характером обладают не только петухи, но и куры) держали именно ради боев: неслись они плохо, мясо их тоже низкого качества. И тем не менее хорошо зарекомендовавший себя, то есть обращавший в бегство многих противников, петух стоил больших денег. Увлечение петушиными боями было настолько велико, что многие птицеводы потратили уйму сил для выведения ловких, увертливых, мускулистых и напористых птиц. Одним из таких страстных любителей петушиных боев, благодаря которому была выведена новая порода бойцовых петухов, был граф Орлов-Чесменский, известный флотоводец и знаменитый создатель славных орловских рысаков.

Петухи были участниками и других соревнований. Например, в России было немало любителей петушиного пения. Петухи ценились и за громкость голоса, и за его мелодичность, и за длительность песни. Особенно славились своими голосами крупные петухи орловской породы. Их разводят для мяса, но лучших певцов берегут и очень ценят и сейчас.

Но, конечно же, в наши дни кур и петухов разводят не для боев, не ради перьев и не для того, чтоб наслаждаться их пением.

Это не «Уголок Дурова», а обыкновенный двор.

Куры нужны людям как поставщики мяса, как поставщики яиц. Для этого люди выводят специальные породы: одни, не очень крупные, — ради яиц. Если вспомнить, что дикие куры давали в год максимум 30 яиц, а современные дают в среднем 200–300, можно представить себе, как потрудились люди! Но 300 яиц — не предел: известен мировой рекорд несушки — 366 яиц в год, то есть она несла по яйцу в день! (Чтоб рекорд ее не был побит, хохлатка, видимо, «выбрала» именно високосный год.)

Леггорн.

Есть немало пород кур, которых выращивают на мясо: яиц они дают немного, зато сами куры очень крупные. Есть и универсальные мясо-яичные породы. Люди стремятся не только специализировать птиц, но и улучшить качество мяса, ускорить рост птиц. Для этого создаются огромные птичьи хозяйства — птицефермы и птицефабрики (в СССР около 400 птицефабрик), где цыплят выводят в инкубаторах, а выращивают в специальных цыплятниках — брудергаузах («брудергауз» — по-немецки «братский дом»).

Кстати, интересно, что инкубаторы были известны людям очень давно: более трех тысячелетий назад в Египте и Восточной Азии уже существовали инкубаторы. Китайцы укладывали яйца в нагретую до определенной температуры мякину в особых печах или траншеях, египтяне строили двухэтажные здания — инкубатории, где в нижних этажах помещались десятки тысяч яиц, а в верхнем сжигалась солома. Иногда в нижнем этаже разливали воду, чтобы создать определенную влажность. Не имея никаких термометров и градусников, египтяне «на глаз» определяли температуру, причем настолько точно, что добивались блестящих результатов: примерно из 70 процентов яиц благополучно вылуплялись цыплята!

Европейцы познакомились с этим замечательным изобретением — инкубатором — уже в XII веке, во время крестовых походов. Но христианская церковь категорически запретила даже думать об инкубаторах: выведение цыплят без наседки считалось колдовством.

Лишь в XVI–XVII веках европейцы стали пользоваться инкубаторами. Это очень продвинуло птицеводство в Европе, и уже в XVIII веке оно стало одной из ведущих отраслей в сельском хозяйстве.

Сейчас только в Советском Союзе производится в год около 30 миллиардов яиц и свыше 800 тысяч тонн курятины.

Современный многоквартирный куриный дом со всеми удобствами.

Но ведь с каждым годом растет и потребность людей. И ученые выводят новые, еще более продуктивные породы.

Но есть и другие пути.

Люди заметили, что лучше всего куры несутся весной, а цыплята лучше растут летом. Выяснилось, что на кур и цыплят влияет длина светового дня. И вот с помощью искусственного освещения курам круглый год стали создавать весенние и летние дни длиной в 14–15 часов. И результат не замедлил сказаться.

Но и это не всё. Известно, что куры несут по одному яйцу в сутки. Значит, в год (в високосный) максимум 366 штук. А если увеличить число суток в году? То есть укоротить каждые сутки с 24 часов до 16? Попробовали: в безоконном птичнике 12 часов горел свет — был «день», и 4 часа свет не горел — была «ночь». Потом снова: 12 часов длился «день» и 4 часа — «ночь». Куры скоро привыкли к такому режиму и стали нестись каждый «день», то есть не раз в 24 часа, а раз в 16 часов.

Очень вероятно, что куры еще удивят людей. Но и теперь люди многим обязаны «куриному роду», и то, что петуху поставлен памятник, очень правильно, птицы заслужили его. Правда, памятник поставлен по несколько необычному поводу. История его такова.

В средние века, когда маленькие германские княжества враждовали друг с другом, армия одного из княжеств осадила город Мюнстер. Захватить его штурмом осаждающие не могли и решили, блокировав город, взять его измором. В городе действительно кончились продукты, люди начали голодать. И тогда командующий осажденными решил выпустить на поле боя последнего оставшегося в городе петуха. И петух выиграл бой с целой армией. Взлетев на городскую стену, он громко закукарекал. Увидев петуха и услышав его голос, командующий осаждавшей армией приказал снять осаду: он решил, что раз петухи взлетают на стены и кричат, их в городе еще множество.

Город был спасен, и благодарные жители поставили памятник петуху-спасителю. Впрочем, может быть это и легенда.

Но памятник все-таки стоит, и это — символ тех огромных заслуг, которые куры и петухи имеют перед человечеством.

Под чужим именем

Когда Соединенные Штаты Америки добились независимости и встал вопрос о государственном гербе и государственной печати новой страны, известный общественный деятель Америки Бенжамин Франклин предложил изобразить на государственной печати дикую индейку. Франклин категорически возражал против кандидата на символическое изображение белоголового орлана. Какие аргументы против орлана были у Франклина, мы знаем: он считал, что птица эта живет нечестно — не добывает себе еду собственным трудом, а отнимает рыбу у других птиц. Такая птица не должна символизировать новое государство.

Какие аргументы у Франклина были в пользу индейки, неизвестно. Видимо, какие-то были. Но кандидатура, выставленная им, не прошла: символом США стал все-таки орлан.

Конечно, Бенжамин Франклин имел в виду дикую индейку — ту самую, которая жила (да и теперь еще кое-где живет, хотя и сильно истреблена браконьерами) в штатах Огайо, Кентукки, Тенесси, Иллинойс, Арканзас, Вирджиния, Алабама, ту самую, которую разводили в свое время индейцы племени майя: индейка была у них единственным, если не считать собаки, домашним животным. Безусловно, эта птица, кроме красивого оперения и вкусного мяса, имела и какие-то другие достоинства, которые, став домашней, полностью утратила. И утратила довольно быстро — ведь в Европе она появилась полуприрученной в 1530 году (по другим данным, ее привез в Европу, в 1519 году, утащив из сада ацтекского вождя Монтесумы, испанский мореплаватель Франциско Фернандес).

Европейцам птицы понравились, и скоро их стали разводить не только в Испании, но и во Франции и в Австрии. Здесь, как и в Испании, они стали называться индейками — как же иначе могли называться птицы, отобранные у индейцев?

Индюк — птица всем известная, хоть и живет под чужим именем.

Из Испании индейка попала в Турцию и тоже пришлась ко двору. Из Оттоманской империи перекочевала на острова туманного Альбиона. Англичане не задумывались над ее происхождением: раз прибыла из Турции — значит, турчанка. Так и называлась она в Великобритании. В Северной Европе птица тоже называется индейской; однако если испанцы или французы имели в виду, давая птице имя, индейцев, то датчане и шведы имели в виду Индию — считали, что она пришла в Турцию из Индии, где и находится ее родина. Уверенность эта была так сильна, что даже Конрад Геснер, крупнейший ученый-естествоиспытатель XVI века, в своих сочинениях называл ее «индийской птицей» и дал ей имя «Калькутта».

Так и живет эта птица в Европе под собственным и под двумя чужими именами. Правда, разночтение имен не мешает европейцам дружно любить ее мясо: во многих странах жареная индейка — лучшее украшение праздничного стола. И это закономерно, так как ее мясо, по единодушному заключению медиков, не только вкусно, но и очень полезно. И если индейки не так многочисленны, как куры и гуси, то виноваты в этом странности их поведения и характера.

Например, индейки часто не могут есть самостоятельно. Были случаи, когда они чуть не умирали от голода, хотя стояли перед прекрасным кормом. И людям нередко приходится обучать их есть.

Или вот еще: индейки очень ритмично опускают и поднимают головы, когда пьют. Качаясь как маятники, они в конце концов впадают в транс, валятся в воду и тонут.

Птицы эти странно реагируют на шум: иногда их не пугают даже очень громкие звуки, а часто даже малейший звук приводит в такой ужас, что они мчатся куда глаза глядят, не разбирая дороги, не обращая внимания на препятствия, часто разбиваясь об ограду.

Человеку приходится постоянно быть начеку, чтоб вовремя прийти на помощь птицам. Но и индейка не остается в долгу и нередко приходит на помощь человеку.

Индюк. Русский лубок.

Куры — хорошие мамаши. Но прежде чем стать матерями, они должны высидеть птенцов. Утраченный же в неволе инстинкт насиживания часто приводит к тому, что курица никак не может сесть на яйца. Другое дело — индюшка. Едва отложив яйца, она готова их высиживать; если же подложить ей чужие, сядет и на них. Этим и пользуются птицеводы, если хотят получить цыплят от отказавшейся высиживать курицы, а в хозяйстве нет инкубатора. Индюшка и даже индюк готовы высиживать любые яйца в любое время года и вполне заменяют законную мамашу, причем даже не одну: индюшки одновременно могут согревать до трех десятков яиц. Недаром их зовут «живыми инкубаторами».

Но индюков и индюшек держат, конечно, не для того, чтоб они заменяли в случае надобности кур. Главное — их мясо.

Люди за четыре с небольшим столетия вывели немало пород индюшек.

Как и среди кур, среди индюшек есть универсалы, дающие мясо и яйца, есть и «специалисты» — яйценосные или мясные породы, причем вес некоторых индюков этих мясных пород достигает 20 килограммов.

Куры были завезены в Америку в 1493 году — во время второго путешествия Колумба.

Через несколько лет Америка подарила Европе индюшек.

На этот раз обмен был взаимовыгодным.

Глава пятая Такова слоновья жизнь

Кто такой слон?

В начале нынешнего века некий Кединг составил словарь для нужд стенографии. Словарь включал наиболее употребительные в обиходе слова. И вот выяснилось, что слово «слон» так же часто произносится, как существительные «резина» и «действия», как глаголы «убивать», «создавать», «изготовлять».

В наше время слово «слон» тоже часто употребляется и в прямом смысле, когда речь действительно идет о слоне, и в переносном — при желании дать образное сравнение.

Но часто, вспоминая слона, люди, как ни странно, очень плохо представляют себе это животное. Достаточно привести хотя бы несколько образных сравнений. Например, говорят: толстокожий, как слон. Люди, видевшие слона только в зоопарке или в цирке, и не могут думать иначе: у такой громадины, конечно же, должна быть очень толстая кожа. Но это совсем не так. Естественно, кожа у слона не тоненькая — тонкой у такого великана кожа быть не может, но и не такая уж она толстая. Во всяком случае, гораздо тоньше, чем у бегемотов, носорогов, тапиров. Так что определение «толстокожий» к слону не подходит, хоть и прочно укрепилось за ним.

Так же прочно держится мнение, что слоны неуклюжи. Выражение «слон в посудной лавке» — синоним полного разгрома. Один американец — владелец посудного магазина — решил проверить, так ли это в действительности. Он привел слона в магазин, но огромное животное, даже очутившись в незнакомой обстановке, вело себя так спокойно и двигалось так осторожно, что сломало лишь одну тарелочку. Публика же, присутствующая при этом, как сообщали газеты, побила посуды на несколько сот долларов.

На арене цирка. Дрессировка животных — один из самых древних видов искусства.

Достаточно посмотреть, как дрессированный слон осторожно и ловко ходит по бревну или по «бутылкам», чтоб понять: определение «неуклюжий» к нему совершенно не подходит, хотя убеждение, что слон толстокож и неуклюж, прочно держится и сейчас.

Что же говорить о далеких временах, когда слонам вообще приписывали удивительные свойства. Многократно преувеличивали их силу, считали, что они способны мыслить, способны испытывать нравственные муки. Например, Плиний утверждал, что слоны настолько уважают чувство чести, что, однажды нарушив ее законы, готовы покончить самоубийством. В подтверждение своей мысли Плиний рассказывает такую историю. Однажды армия, в состав которой входили и слоны, должна была перейти вброд реку. «Слон Аякс, шедший в то время во главе, отказался вступить в реку. Командующий армией объявил тогда, что первый вступивший из них (очевидно, из слонов) в реку будет сделан начальником войска. Слон Петрокл двинулся и, в вознаграждение, получил серебряное ожерелье — украшение, чрезвычайно нравившееся этим животным, а также был увешан всеми знаками главнокомандующего. Опозоренный Аякс предпочел бесчестью голодную смерть».

О высоких умственных способностях слона рассказывали сказки и гораздо позже. Немецкий писатель и ученый Ганс Бауэр приводит несколько образцов таких сказок.

В одной из них рассказывается, как злой мальчик уколол слона в хобот. Слон схватил мальчишку, высоко поднял над землей, будто собираясь ударить его об землю, но потом осторожно опустил своего обидчика, так как вовсе и не думал убивать его, а только хотел напугать.

В другой притче говорится, будто бы слон, наказанный хозяином за то, что плохо танцевал, тайно упражнялся в танцах при свете луны.

Наконец, слонам приписывались даже способности испытывать религиозные чувства: рассказывали, что в Мавритании по ночам можно увидать слонов, которые молились, давали обеты и посвящали себя культу луны.

Рассказывали и о том, что слоны добровольно лишают себя бивней, чтоб только не отдать людям драгоценную «слоновую кость». И еще много невероятного и фантастического рассказывают о слонах.

Люди по многим причинам легко верили и до сих пор верят в самые невероятные рассказы о слонах. Но главным образом верят потому, что плохо знают жизнь этих великанов. Даже те, кто видел слонов, наблюдал за ними, длительное время общался с этими животными, склонны приписывать слонам многое из того, чего нет и быть не может.

В Алма-Атинском зоопарке у индийских слонов родился слоненок. Но мамаша почему-то отказалась признавать своего детеныша. Мамашу слоненку заменила добрая корова, которая стала его кормилицей.

«Виноваты» в этом сами слоны.

Во-первых, как считают ученые, слоны входят в первую пятерку наиболее развитых в умственном отношении животных. Во-вторых, у них все необычно. И величина: слоны — самые крупные наземные животные. Весят африканские слоны в среднем 5 тонн — самцы и 3 тонны — самки. (Некоторые самцы при четырехметровом росте достигают даже 7,5 тонны веса.) Индийские слоны — поменьше, но тоже внушительных размеров и веса. Общеизвестна и сила слонов. Однако при такой величине и силе слон — это безобидное животное. Кроме человека, у слонов практически нет врагов. Сами они, если их не дразнить ни на кого не нападают. (Исключение составляют раненые слоны и слоны, впавшие в состояние, похожее на безумие, — «муст», как называют его индийцы.)

Слоны — животные стадные; места их обитания — густые леса или саванны, где они чувствуют себя полновластными, но добрыми хозяевами: будучи животными травоядными, они ни на кого не охотятся. Их не страшатся ни звери, ни птицы. И даже человек, как свидетельствуют очевидцы, попав в самую гущу слоновьего стада, всегда выбирается из него невредимым. Если, конечно, он ничем не напугает слонов и те просто случайно, удирая, не заденут его. А слоны удирают довольно часто, их пугает иногда даже слабый шорох.

Вольные слоны. Кения.

Слоны дружелюбны друг к другу, у них существует известное чувство товарищества. Так, путешественник и натуралист Карл Экли описывал виденную им сцену, когда два десятка слонов, спасавшиеся от преследования охотников, остановились и долго пытались с помощью хоботов и клыков поднять тяжелораненого товарища. Имеются и другие подобные свидетельства. Слонихи — хорошие мамаши. Они всегда готовы защищать и своего и чужого слоненка, а если приходится убегать, подхватывают хоботом малышей и уносят их. Кормятся слонята молоком до 3–5 лет. В первые месяцы, пока малыши не подрастут, мамаша во время кормления становится у холмика, иначе слоненок не достанет до сосков. Но бывает и так: молодая мать почему-либо не хочет или не может кормить или воспитывать слоненка. Тогда его усыновляет другая слониха, имеющая такого же слоненка. Кстати, обычно вожак стада — старая и опытная слониха. Так что, хоть слонихи и помельче и часто в подчинении у самца, в стаде все-таки царит матриархат. (За исключением тех моментов, когда слоны ведут «боевые действия». Тогда командование стадом принимает самец.)

Слоны — животные ночные, во всяком случае, кормятся они ночью или рано утром. Днем же, в жару, они отдыхают. Считают, что спят слоны мало — три-четыре часа в сутки, да и сон этот скорее похож на дремоту. Долгое время думали, что слон вообще никогда не ложится. Это мнение среди ученых было так сильно, что даже Карл Экли уверял, будто слон всю жизнь проводит на ногах. Как сейчас известно, старые слоны действительно спят стоя, уперев в дерево бивни, молодые же могут отдыхать и в горизонтальном положении, раскинув ноги и хобот.

Кстати, о понятии «старый» и «молодой» в применении к слону. Опять-таки долгое время люди были убеждены, что слоны живут очень много лет, существовало даже выражение — «слоновий век», если речь шла о каком-нибудь долгожителе. Но и эта легенда была развеяна: слоны живут 50–60 лет. Однако не только о жизни, но и смерти слонов ходили легенды. Впрочем, легенда ли это, сказать трудно. Пока точно известно одно: ни в Азии, ни в Африке почти никто не встречал трупы слонов. Куда же они деваются?

Мы знаем, что существуют животные, которых обычно называют «санитарами». Питаясь падалью или, если речь идет о насекомых, откладывая в трупы животных свои яички, из которых появятся личинки и будут питаться падалью, животные эти так или иначе очищают леса или степи от трупов. Причем есть «любители», которые поедают и кожу и шерсть, так что от небольшого зверя или птицы и следов не остается. Но это — от небольшого. А слоны? Конечно, есть любители полакомиться и мясом мертвого слона, есть любители слоновьей кожи, есть даже такие, которые «распиливают» своими зубами бивни. Однако для того, чтоб съесть слона, нужно время. И, очевидно, немалое. Значит, можно было бы найти павшего или хотя бы полусъеденного павшего слона? Очевидно. Но таких находок нет. (Если только слон от чего-нибудь не погиб внезапно.) Наконец, могли быть найдены скелеты или кости слонов, которые при всем желании не сумели разгрызть и съесть хищники, питающиеся падалью. (Несмотря на свои могучие челюсти, даже гиена не смогла бы разгрызть все кости слона.) Но и костей слонов не находят. Правда, кое-кто из исследователей утверждает, что находил огромное количество костей и целых скелетов в каких-то определенных местах. Эти рассказы перекликаются с преданиями о слоновых кладбищах, которые якобы существуют в недоступных для человека местах и куда слоны, почувствовав приближение смерти, уходят. Однако подтверждения этому пока нет. Значит, одна из загадок слонов еще ждет своего решения.

Владеть священными белыми слонами могли только короли и принцы. Роспись в одном из пещерных храмов на Цейлоне, сделанная в XVIII веке, изображает церемонию прибытия принца Весентера в свое царство на белом слоне.

Так же, как необычно поведение и образ жизни слонов, так же необычна его внешность: огромные тумбообразные ноги, крошечный хвостик, большие (особенно у африканских слонов) уши и маленькие глазки, удивительное приспособление — хобот и грозные бивни. Но все это — внешне такое странное — на самом деле максимально «отлажено» и очень помогает слону в жизни.

Начнем с ног. Эти тумбы обладают замечательным свойством: когда слон опирается на ногу, она утолщается, как бы отекает. Но стоит животному перенести нагрузку на другую ногу, а тем более поднять только что утолстившуюся, как она снова принимает обычные размеры. Благодаря этому слон прекрасно двигается по болотам и ему не угрожает никакая топь.

Ноги слонов обладают еще одним качеством: благодаря тому, что подошвы его снабжены особыми подушечками на пальцах, он ходит совершенно бесшумно.

Но самое удивительное у слона — хобот, сильно вытянутый и сросшийся с верхней губой нос. Нос этот очень чувствительный, и обоняние играет в жизни слона важную роль. Обоняние для него важнее, чем слух или зрение. Но этот очень чувствительный нос обладает еще и огромной силой: средний по величине слон может поднять хоботом груз в тонну весом! Но хобот — это еще и «кружка». Слоны много пьют, выпивают ежедневно по 100–200 литров. А «черпают» они воду хоботом, набирая в него по 6–8 литров воды.

О строении слонов, об их жизни, привычках вышло немало книг. Но, к сожалению, в большинстве рассказов действительность переплетается с вымыслом так прочно, что трудно отделить правду от выдумок. Часто вымысел даже затмевает правду. И очень жаль: ведь правда о слонах не менее интересна, чем сказки, которые о них рассказывают.

«Луканские быки»

Невероятные рассказы о слонах существовали (да и сейчас существуют) не только в Европе, но и в Азии, и в Африке — на родине этих животных. Однако убежденность в исключительности слонов не мешала африканцам издавна охотиться на этих животных, использовать их кости, кожу, мясо, а индийцам, кроме того, приручать слонов.

В борьбе между племенами часто решающую роль играли слоны: побеждал тот раджа, на стороне которого сражалось больше слонов. Очевидно, не одно тысячелетие сражались слоны в Индии на стороне мелких царьков, пока их впервые в действии увидели европейцы.

Боевой слон производил сильное впечатление. Он был украшен различными подвесками и ожерельями, лоб его прикрывал металлический щит, на спине была укреплена башня, в которой сидели лучники. Казалось бы, такой «танк» нельзя остановить ничем — ему не страшны преграды, не страшны стрелы и копья (вообще у слона лишь два убойных места: у левой лопатки, когда поражается сердце, и между ухом и глазом, когда поражается мозг. Но ведь в них надо попасть!). Слон не только врывался в расположение противника с десантом, но и сам топтал и калечил солдат врага. История знает немало примеров, когда сражение выигрывали слоны. Так было, например, в 275 году до нашей эры, когда сирийский царь Антиох I Сотер в сражении против галатов ввел в бой 16 слонов. Слонам даже не пришлось ввязываться в битву — при одном их виде противник в панике бросился бежать. Особенно напуганы были лошади.

Пирр, царь Эпира, тоже обязан своей первой победе над римлянами, в 280 году до нашей эры, слонам. Римляне не только никогда не видели слонов, но даже не знали названия этих животных. И прозвали слонов «луканскими быками», по местности, где впервые их увидели.

Немалую роль играли боевые слоны и во время Пунических войн. Так, во время 1-й Пунической войны (264–241 годы до нашей эры) карфагеняне широко использовали слонов. Североафриканское государство, торговое и богатое, имело прекрасно оборудованные слоновники, где слоны содержались в роскошных стойлах. И когда карфагенский полководец Ганнон отправился завоевывать Сицилию, ему помогли одержать победу 60 боевых слонов. В бою с римским войском, которое вторглось на североафриканскую землю, карфагеняне выставили 100 боевых слонов и тоже одержали победу.

Однако слоны, как боевые животные, были далеко не идеальны. Да, они производили сильное впечатление на людей и лошадей, которые видели слонов впервые. Однако уже при следующих встречах со слонами люди не испытывали такого мистического ужаса. А вскоре нашли и «уязвимое место» слонов. Напуганный слон не только перестает повиноваться, не только покидает поле боя, но в панике с утроенной от страха силой начинает крушить и топтать своих.

В этом убедился Пирр, когда через несколько лет после победы над римлянами вновь ввел боевых слонов в сражение при Беневенте (275 год до нашей эры). Однако на этот раз римляне были подготовлены к такой неожиданности и, очевидно, кое-что уже знали о нраве слонов. Во всяком случае, они не бросились бежать, а подпустили слонов достаточно близко к своим укреплениям и забросали их стрелами с привязанной к ним горящей паклей. Перепуганные слоны ринулись прочь, внося панику и смятение в ряды войск Пирра.

Царь Эпирский не учел этого урока и вторично потерпел поражение из-за слонов в пелопоннесском городе Аргосе, где испуганные слоны крушили и своих и чужих.

Карфагеняне тоже долгое время не могли отказаться от использования слонов, тем более что слоны действительно не раз приносили им победу. Но вот во время 2-й Пунической войны (218–201 годы до нашей эры) знаменитый полководец Ганнибал ввел в сражение при Заме 80 слонов. Однако на этот раз могучая сила обратилась против солдат самого же Ганнибала: римляне уже знали средства борьбы со слонами и так напугали их, что обезумевшие животные начали крушить и топтать карфагенян.

Это было одно из последних крупных сражений, в котором участвовали слоны. Конечно, их использовали и позже, но, в основном, как тягловую силу, тут слоны часто действительно были незаменимы.

Римляне, познакомившись со слонами поближе, использовали их в качестве цирковых животных, устраивали бои между слонами и гладиаторами, ввели слонов в популярные в те времена бои животных.

Однако, если в Греции и Риме слоны были уже хорошо известны до нашей эры, в других странах о них не имели никакого представления или если имели, то очень смутное. В средние века слоны в Европу почти не попадали — слишком хлопотно было их туда доставлять. Это могли себе позволить лишь правители стран. Именно поэтому первое упоминание о слонах в Европе связано с именем Карла Великого, который в 802 году получил в подарок живого слона от багдадского халифа Гаруна-аль-Рашида.

Каким образом попал слон в Париж в XIII веке, мы не знаем, но известно, что в это время Людовик IX преподнес его в подарок английскому королю Генриху III.

Правда, уже в XV веке живой слон показывался на ярмарке во Франкфурте, но даже два столетия спустя он был еще «зверем непознанным» даже для ученых.

В России первый слон появился в 1688 году, его прислал персидский шах в подарок малолетним царям Ивану и Петру. Но жители Москвы, куда был доставлен слон, могли видеть его лишь в день прибытия, — потом слона поместили в царский зверинец, а туда пускали только избранных.

Лишь через сто с лишним лет — в 1796 году — в России появился слон, которого могли за деньги увидеть все.

Слон в России. Русский лубок. (Одно из первых изображений слона в нашей стране.)

В XIX веке слоны стали, да и то очень относительно, известны в Европе ученым и широкой публике. Они были достаточно полно описаны в специальной литературе (это, конечно, не исключало фантастические вымыслы), их можно было увидать в зверинцах и зоосадах (что тоже, кстати, порождало немало выдумок и басен). Но в это время уже никто, конечно, не думал о слонах как о боевых животных — в век огнестрельного оружия такой «танк» был ни к чему. И вдруг слоны снова появились в военных сводках. И не в XIX, и даже не в начале XX века, а в самый разгар второй мировой войны.

В это время Бирма была английской колонией. На Бирму целилась союзница фашистской Германии, а значит, и противница Англии — Япония. В 1942 году японцы вторглись в Бирму, заставив англичан отступить. Вместе с англичанами отступали и слоны — в составе 14-й британской армии были специальные слоновые роты. Конечно, никто не ходил на слонах в атаку, но при отступлении слоны выполняли не менее важные работы: они помогали строить мосты и дороги, эвакуировать города; неоценимы оказались они в горах, где на высоте двух тысяч метров переносили тяжелые грузы.

Часть слонов все-таки попала в плен к японцам, которые тоже использовали их как тягловую силу, а заодно отпилили у всех самцов бивни — японцы издавна питали пристрастие к слоновой кости.

Перейдя в контрнаступление, англичане вынуждены были наносить удары по тылам врага, а значит — по караванам слонов. Против слонов, находившихся на службе в японской армии, была брошена авиация. Захватив затем раненых слонов, англичане пытались их лечить — был создан специальный полевой госпиталь для слонов. И хоть, памятуя заслуги этих животных, англичане старательно выхаживали их, а раны у слонов, как оказалось, довольно быстро заживают, после окончания войны количество рабочих слонов в Бирме уменьшилось примерно на четыре тысячи.

Слоны и люди

Нет смысла, конечно, отрицать значение слонов в битвах далекого прошлого — не раз они решали не только исход сражения, но и судьбы тысяч людей и даже судьбы целых народов.

Сотни людей обогатились, убивая слонов и торгуя слоновой костью. Миллионы людей с удовольствием смотрят на дрессированных слонов в цирках и в кинофильмах. И все-таки не это главное, за что люди ценили и ценят слона. В Индии, в Бирме, на Цейлоне слоны, по образному выражению Ганса Бауэра, — ноги, руки, плечи человека.

Трудно или совсем невозможно сказать, кто первый додумался заставить слона работать и как это произошло. Проводить аналогию с другими животными, прирученными людьми, конечно, невозможно: вряд ли слон сам пришел к человеку и маловероятно, что человек приютил у себя осиротевшего слоненка, сосущего до трех — пяти лет молоко матери.

В общем, трудно сказать, как человек подступился к слону. Но все же подступился.

Правда, слоны не стали по-настоящему домашними животными. Знаменитый французский ученый XVIII века Жоффруа Сент-Иллер, задавшейся целью определить, что же такое животное одомашненное, а что такое — лишь прирученное, говоря о слонах, подчеркивал, что они не могут называться одомашненными потому, что не размножаются в неволе (или, как сейчас известно, размножаются, но плохо). Их каждый раз приходится ловить и приручать. А это не легко.

Тут Сент-Иллер безусловно прав. Поймать и приручить слона не только трудное, но и опасное дело. На Цейлоне каждый загонщик, участвующий в поимке слона (а загонщиков иногда бывает по нескольку тысяч), оставляет завещание. Тем не менее, несмотря на трудности и опасности этого предприятия, облавы на слонов за многие века так четко разработаны, что риск сводится к минимуму. Суть облавы в принципе в том, что загонщики под руководством профессиональных охотников на слонов — «шикари» окружают стадо диких слонов и постепенно начинают теснить их к построенному заранее загону — коралю, огромному, сделанному из прочных брусьев ограждению. Любопытно, что теснят загонщики слонов не силой (какая уж тут сила против слонов!) и не криками и шумом, а осторожными шорохами, которые плохо действуют на слонов и от которых они стараются поскорее уйти. (Хитрость в том и заключается, что уйти им «предлагают» в сторону коралей.) Люди используют немало различных приемов, чтоб заставить слонов войти в огороженное пространство, после чего вход закрывают прочной решеткой. Конечно, и решетка из толстых бревен и стены кораля прочны относительно. И если бы слоны решительно взялись за них, от кораля остались бы только щепки. Но обычно слоны даже не делают попыток разрушить забор. Если же и делают, дежурные загонщики поднимают крик, и простодушные животные, даже не понимающие своей силы, отступают к центру загона и беспомощно стоят там, сбившись в кучу.

Надо сказать, что при облаве людям усердно помогают ручные слоны. На них привозят загоняемым слонам приманку — свежее сено или бананы, ручные же слоны указывают путь стаду к коралю, часто заставляя пленников идти в загон «личным примером».

Поведение прирученных животных вызывает недоумение, даже подспудное осуждение: слоны вроде бы предают своих собратьев. Особенно в том случае, когда прирученные слоны помогают человеку приковывать цепями загнанных в кораль диких. Они подходят вплотную к дикому собрату, прижимают его с двух сторон и, не давая пошевельнуться, подводят его к столбу, к которому прикована цепь, а человек ловко накидывает цепь на ногу слону.

Такое поведение прирученных слонов кажется странным. Но почему же не кажется странным поведение, допустим, собаки, когда она защищает своего хозяина против волков или помогает ему на охоте?

Другое дело — что движет в это время ручными слонами? На этот вопрос сейчас ответить пока невозможно, так же как невозможно ответить, почему человек, въехавший на спине прирученного слона в стадо диких, может чувствовать себя в полной безопасности — дикие слоны никогда не тронут его. И вовсе не из страха — он ведь один против нескольких десятков.

Но так или иначе, ручные слоны помогают людям вязать диких слонов, находящихся в корале; толстыми канатами спутывают им ноги, потом накидывают петли на шею, а концы канатов крепко прикрепляют к толстым деревьям, которые не могут выдернуть или сломать даже разъяренные слоны.

Через некоторое время слонов освобождают и с помощью ручных ведут купаться. Обессиленное животное уже не сопротивляется и почти безропотно возвращается в кораль. Время и отборный корм, который слоны на свободе не всегда могут найти, делают свое дело: животное в конце концов покоряется человеку. (Разве что не могут покориться старые слоны. Но их почти сразу же выпускают.)

Приручение, вернее, обуздание слонов — это только первый этап. Чтоб животные стали приносить пользу, их еще необходимо обучить. Это тяжелый и кропотливый труд, но, как и поимка слонов, в течение многих веков он тщательно отработан. В Индии и на Цейлоне созданы даже специальные школы для слонов. Конечно, слонят, родившихся в неволе, обучать проще.

Укрощение дикого слона с помощью его прирученных собратьев.

В восемь лет они уже начинают переносить небольшие тяжести, а в девятнадцать — уже обученные и вполне окрепшие, становятся полноценными рабочими слонами.

Слоны, как уже говорилось, используются как тягловая сила и как вьючные животные. Обычная «норма» слона — 400–450 килограммов груза при переходе по ровной местности (не больше 70 километров в день) и 300–350 — по холмистой и пересеченной местности.

Однако основная служба слонов — на лесопильных заводах: животные перетаскивают бревна, подносят их к пиле и уносят уже распиленные стволы, складывают их ровными штабелями. Делают они это не из любви к порядку, а конечно, потому, что так обучены.

Огромную пользу приносят слоны, работая в джунглях, подтаскивая тяжелые стволы к дороге или реке. Причем здесь, как и на лесопильных заводах, слоны используют свой мощный хобот, а то и бивни, на которые с помощью хобота укладывают бревна.

И в лесах и на лесопильных заводах работа у слонов далеко не легкая. Во всяком случае, на воле они ничего подобного не испытывали. Но странно: они как будто вовсе не тяготятся ею. Утром, едва раздается сирена, слоны охотно бегут к своим рабочим местам, которые хорошо знают. И трудятся, не выказывая никакого недовольства. А у воды или в воде (слоны — большие любители купания) работают даже с явным удовольствием. Привольная и бездельная жизнь как будто вовсе и не манит их. Так или иначе, слоны, убегавшие от человека и присоединявшиеся к стадам диких собратьев, довольно быстро возвращались обратно. Еще более показательно то, что многих слонов выпускают на ночь пастись самостоятельно. Особенно в тех местах, где работает сразу много слонов. 300–350 килограммов зеленой массы для одного слона — таков их рацион — в день еще заготовить можно. Но если слонов две-три сотни, это сделать уже очень трудно. Поэтому после рабочего дня слонов отпускают в джунгли. Слоны, как правило, далеко не уходят, а погонщик, прекрасно знающий следы своих слонов, легко находит их утром.

Работать слоны начинают рано, но через два часа им дают возможность отдохнуть.

Купание (если поблизости вода), обед, послеобеденный отдых длятся несколько часов, обычно в самое жаркое время, так как слоны плохо переносят жару. Зато потом уж они работают до темноты.

В общей сложности рабочий день слона длится восемь часов, а так как работают слоны девять месяцев в году и каждый месяц по 18–20 дней, то в год это получается примерно 1300 часов. Не так уж и много, но за это время слоны вполне окупают все затраты и дают немалую прибыль.

Такие ворота не сломает даже разъяренный слон.

Что же касается «биографии» рабочего слона, то представление о ней дает запись в специально заведенной на каждого слона книге. Одна из таких записей приводится Г. Бауэром:

«1897. Родился в ноябре.

1903. Выдрессирован. На обеих ягодицах выжжено клеймо «С».

(Все рабочие слоны метятся определенными клеймами.)

1904–1917. Работал в качестве вьючного животного.

1918–1921. Переносил бревна в районе реки Му.

1922. Переведен в леса Ганго.

1932. Ранен в схватке с диким самцом. В течение года для работы не использован. Полностью вылечен.

1933. Переведен в Киндабские леса.

1943. Занят на переноске древесных стволов для строительства мостов.

1944. Переведен в Сурунскую долину. Исчез на один день. Найден на ананасовой плантации, где съел примерно тысячу плодов. Острые колики. Вылечен.

1945. Передан лесопильному заводу во Вьетокском лесу.

1951. В марте найден мертвым. Застрелен неизвестным в районе Вьетока».

Впрочем, переноска бревен в лесах и на лесопильных заводах — не единственная служба слонов. Они до сих пор являются надежным транспортом, и этот транспорт настолько узаконен, что индийские власти постановили снабдить каждого такого слона специальным фонарем во избежание столкновений.

Таковы слоны — животные, много десятков веков служащие людям и без которых даже сейчас, в век машин, во многих странах Азии еще невозможно обойтись.

Если же к характеристике слона добавить, что он добросовестный и дисциплинированный, благородный и спокойный, то остается только пожалеть, что люди не удосужились поставить памятник этому труженику.

Впрочем, памятник есть. Хотя и не самому слону, а его далекому предку.

Памятник этот поставлен на Украине, в Сумской области, близ села Кулешовка. На памятнике надпись: «1841. На сем месте в 1839 году отрыт остов предпотопного мамонта».

Да, мамонты, исчезнувшие с лица земли примерно 100 тысяч лет назад, были когда-то широко распространены по всей Европе. Кости этих допотопных гигантов найдены были и на Украине. В память об этой находке поставлен памятник.

Ну, а лучшим памятником потомкам мамонтов — современным слонам — будет забота о них и их охрана. Ведь слонов на земле осталось не так уж много.

Глава шестая Дикие или домашние?

Дикие помогают

Очень сложные отношения сложились у людей и животных за многие тысячелетия.

На животных люди охотились и истребляли их, изучали их, приручали, переделывали, обучали и сами у них учились. Отношения людей и животных все время усложняются.

Человек нашел среди животных верных друзей и постоянных помощников. Но человек — существо вечно ищущее. Он ищет новых друзей, новых помощников и часто находит их среди, казалось бы, самых «неподходящих» животных.

Вот лишь несколько примеров.

Когда корабли Колумба достигли берегов Америки, среди прочих чудес, которые европейцы увидели там, была и ловчая рыба, которую очень активно использовали местные жители. Рыба эта — прилипала, прозванная так за то, что с помощью особого присоска, находящегося на голове, прикрепляется к различным плавающим предметам и животным. Сами рыбы плавают неважно, еду им добывать нелегко, а присосавшись к кому-нибудь или к чему-нибудь, они сразу получают возможность быстро передвигаться и питаться отбросами или остатками еды своих «экипажей».

Способностью рыбы присасываться, причем присасываться очень прочно, и пользуются люди. Особенно часто используют прилипал в охоте на крупных морских зеленых, или, как их еще называют, суповых, черепах. Поймать суповую черепаху нелегко: она очень осторожна и прекрасно плавает. Даже спящая черепаха — а спят они на поверхности воды — очень чутка. Вот тут-то и помогают людям прилипалы.

Пойманных рыб держат в специальной посудине и, когда нужно, привязывают к хвостам крепкие бечевки и пускают в воду. Но сначала рыбам не дают далеко уплывать от лодки, хотя, почувствовав свободу, прилипалы стремятся уплыть подальше. Наконец люди позволяют им это сделать. Но усталые рыбы уже не могут и не хотят никуда плыть — им теперь необходимо к чему-нибудь прицепиться. И тут на их пути возникает спящая черепаха. Доплыв до нее, рыбы накрепко присасываются к черепашьему панцирю — и черепаха поймана: прилипала крепко держится за черепаху, а бечевка достаточно прочная.

Так коренные жители Америки и Австралии используют рыб в охоте не только на черепах, но и на акул и даже на таких крупных морских животных, как дюгони.

А в охоте на самих рыб люди научились использовать птиц.

В общем-то, птиц — главным образом соколов и беркутов — люди использовали на охоте давно. Соколиная охота, процветавшая на Руси еще много веков назад и называвшаяся «царевой потехой», даже увековечена в городской топонимике; в Москве, например, названия Сокольников и Соколиной горы связаны с этой «потехой».

Сокольничий. Немецкая гравюра XVII века.

Специально обученный сокол бил на лету птиц, а обученный беркут охотился (и сейчас еще такие охотники нередки в наших среднеазиатских республиках) и на зайцев, и на лис, и даже на волков.

Об охотничьих достоинствах соколов и беркутов известно давно. Но не многие знают, что человек превратил в своих помощников не только этих, издавна называвшихся «ловчими», птиц. Кое-где человеку помогают, правда не на охоте, а в рыбной ловле, бакланы.

Охотник с соколом.

Ручной беркут.

Известно, что баклан — прекрасный рыболов, способный поймать даже крупную рыбу. И вот человек стал использовать ловчие качества этой птицы. Сначала, чтоб птица не улетела, к ее лапе привязывают тонкую и длинную веревку, на шею ей надевают кольцо. Дышать птица может свободно, а вот проглотить рыбу из-за этого кольца не может.

После удачной охоты человек снимает кольцо и дает птице награду — небольшую рыбешку. Через некоторое время баклан так осваивается со своими обязанностями, что его уже не надо привязывать и не надо ему надевать на шею кольцо: поймав рыбу, он сам спешит к человеку и отдает добычу, даже не пытаясь проглотить ее. Честно поработав, он получает вознаграждение, которое, конечно, во много раз меньше добычи. Но, видимо, птица считает это вполне справедливым. Во всяком случае, бакланы не пытаются бастовать или обманывать хозяина.

Еще более необыкновенные рыболовы, помогающие человеку, появились не так давно в Японии. Это… щуки. Даже представить себе невозможно, что щука, прожорливость которой стала нарицательной, а хищный нрав вошел в поговорку, может ловить рыб и не съедать их, а отдавать человеку, причем совершенно добровольно!

Баклан-рыболов со своим хозяином.

Когда японский рыболов Китэи У Хакири опубликовал статью, в которой рассказывал о своих опытах со щуками, ему не поверили. Чтоб проверить, так ли все в действительности, в Японию приехали ученые из многих стран. И увидели чудо: ручная щука гонялась за рыбами и приносила их своему хозяину. Да, тут было чему удивляться. Во-первых, сам факт того, что щука не съедает добычу, необычен; во-вторых, удивительно, что она отдает ее хозяину; и в-третьих, «нестандартен» метод охоты этого хищника: ведь известно, что щуки никогда не преследуют жертву, а подкарауливают ее в засаде.

Фактически Китэи У Хакири изменил всю натуру этой хищной рыбы. Как же это ему удалось?

Китэи У Хакири не делает секрета из своих опытов. Он рассказывает, как, задумав использовать для рыбной ловли щук, рассадил личинок этой рыбы во множество аквариумов и с первых же дней стал выкармливать мальков высококачественным белковым кормом. Далеко не всем щурятам пришелся по вкусу этот корм, и многие погибли. Но несколько рыб выжило. Получив от них потомство (это второе поколение уже не принимало животного корма и не реагировало на рыбешек), Китэи У Хакири скрестил их с «дикими» щуками. Новое поколение, полученное от этого скрещивания, повело себя не обычно: на рыб эти щуки бросались (это передалось от «диких»), но не съедали их (ведь один из родителей не ел животной пищи и передал эту наклонность потомку).

Таким образом, первый шаг был сделан: щуки ловили рыб, но не съедали их.

Затем Китэи У Хакири принялся обучать своих щук преследовать добычу. И наконец добился того, что они стали эту добычу приносить к его лодке. Голодные щуки быстро усвоили, что взамен несъедобной для них рыбешки они получают вполне съедобную пищу — творог или куриные яйца, сваренные вкрутую.

Конечно, на все это ушел не один год, но упорство человека сделало действительно чудо. Однако до сих пор еще не решен вопрос, вывел ли Китэи У Хакири новый вид щук со стойкими признаками или это явление временное и неприятие животной пищи у последующих поколений исчезнет. Ученые дали этим щукам название «помогающие рыболову». Помогают они, правда, отлично: любимая щука Хакири Као, например, поймала около трехсот рыб, каждая из которых весила примерно килограмм.

У прирученных щук задача определенная и очень конкретная. А вот обезьяны, которых человек использует как своих помощников, выполняют куда более сложные и многообразные работы.

Конечно, млекопитающие вообще выше по своему умственному развитию, чем рыбы, обезьяны же, как доказали ученые, стоят на одном из первых мест среди млекопитающих.

Недаром же готтентоты, жители Южной Африки, уже более ста лет назад нашли нашим «родственникам» работу, которая, видимо, оказалась им по душе. Во всяком случае, павианы выполняли ее очень добросовестно: готтентоты приспособили обезьян пасти стада.

О том, как обезьяны выполняют эту работу, можно судить по «пастухам» мисс Астон из Юго-Западной Африки. Ее ферма стала известна во всем мире не благодаря козам, а благодаря обезьянам, ухаживающим за этими козами.

У мисс Астон было три обезьяны-пастуха, и каждая работала очень добросовестно. Но особенно знаменитой стала последняя, Эла. Она попала на ферму двухгодовалой. Но это не помешало обезьяне очень скоро привыкнуть к людям. И не только к людям; первое время Элу держали в сарае вместе с козлятами, поили козьим молоком, и обезьяна так привязалась к своим «молочным братьям», что потом, когда козлята были выпущены на пастбища, Эла немедленно последовала за ними. Видимо, чувствуя себя «старшей в семье», она немедленно приняла на себя заботу о козах и ответственность за них. (Правда, разделив эту ответственность с собакой.)

Когда козлята выросли, Эла, не переставая заботиться о них, приняла на себя заботу и об их потомстве: новорожденных уносила с пастбища домой (иногда за 5–6 километров); если новорожденный оказывался слабым и не мог дотянуться до вымени, обезьяна поддерживала его под животом матери.

Эла знала всех «своих» коз в «лицо», аккуратно выводила их ежедневно на пастбища и приводила обратно, сердилась и шлепала коз, если они останавливались или забирались куда не следует.

Эла — не единственная обезьяна, работающая на ферме. Немало фермеров, и не только в Африке, держат обезьян и поручают им выполнять различные работы. Так, например, в Австралии у одного фермера обезьяна не только «служила» пастухом, но и открывала и закрывала ворота и даже управляла трактором.

Рассказывая в своем капитальном труде об этом и других подобных фактах, профессор Кептаунского университета Джонсон поднимает вопрос о массовом одомашнивании некоторых видов обезьян.

Профессор Джонсон имеет достаточно фактов для постановки такого вопроса. Конечно, Эла или обезьяна, управляющая трактором, могут быть исключительными животными: ведь среди обезьян, как и вообще среди животных, одни более способны и легче усваивают то, что от них требуют, другие — труднее. Но в принципе у многих обезьян есть ряд качеств, которые могут сделать их верными и надежными помощниками человека.

Стоит вспомнить, например, обезьян-бабуинов, которые очень любят детей. Они способны заменять нянек, играть с детьми; обезьяна-бабуин и сама не обидит ребенка и никому не позволит это сделать. А в случае необходимости будет защищать его от любого хищника даже ценой собственной жизни.

Стоит вспомнить обезьян, которых используют ученые при сборе гербариев в тропических лесах. Легко взбираясь по гладкому стволу (никто, кроме них, этого сделать не может) на высоту пятиэтажного дома, обезьяны, по приказу человека достают ему листья, цветы, ветки с этих деревьев. Специально обученные обезьяны понимают около тридцати слов-команд, и многие ботаники считают их незаменимыми помощниками в своей работе.

В Сингапуре даже открыта специальная «школа»-питомник для обезьян-«ботаников». И не зря: благодаря обезьянам или, точнее, с их помощью уже открыто несколько десятков новых видов растений.

В некоторых странах обезьяны обучены собирать чай, растущий на горах, в труднодоступных местах. На Таиланде и в Малайзии обезьяны собирают плоды кокосовых пальм. Забравшись на вершину 25-метрового дерева, они быстро срывают и сбрасывают вниз орехи. Дневная выработка одной макаки — 10 тысяч орехов.

Можно привести еще немало примеров использования человеком обезьян. И не только обезьян, но и многих других животных. Сейчас уже никто не сомневается, что при терпении, настойчивости, добром отношении можно приручить, наверное, любое животное, начиная от стрекоз — их приручают дети на острове Надру в Микронезии и устраивают бои между прирученными и дикими стрекозами — и кончая крокодилом. В газетах не так давно появилась заметка об одном южноамериканском фермере, который сумел настолько «одомашнить» крокодила, что тот ходил в упряжке и возил коляску. Но дело не в том, чтоб животное приручить, важно — для чего? От одних человек действительно получает пользу, от других — почти никакой. Однако вопрос о необходимости одомашнивания диких животных — даже тех, которые действительно сейчас нужны человеку, — вопрос спорный. Трудно сказать, займутся ли люди одомашниванием обезьян. Скорее всего, нет, потому что и сам процесс этот довольно длительный и сложный, да и содержать животных не легко. Видимо, пока эти животные нужны, они будут не одомашниваться, а лишь приручаться. И это правильно: ведь рано или поздно машины заменят их, и если обезьяны к тому времени будут одомашнены и не смогут обходиться без человека — что делать с ними тогда? Держать для забавы или как лабораторных животных такое количество невозможно, уничтожить — очень жалко.

Надо стремиться, чтоб дикие животные оставались дикими, чтоб они жили на воле, но позволяли тем, кто по-настоящему любит животных, приручать себя, радовали бы людей в цирках и специальных театрах, снимались бы в кино. Правда, это не значит, что человеку и впредь будут служить и помогать только домашние животные. Мы знаем, что одна из главных задач, которую выполняют домашние животные, — это обеспечение человека едой и одеждой (мясо, шерсть, кожа). Сейчас в Европе, в наиболее богатых и развитых странах, в среднем на человека приходится 40–70 килограммов мяса в год. В Португалии и Турции — по 15–18, в Японии — лишь по 2, а в Индии — всего по 1 килограмму мяса в год на человека. Конечно, люди едят не одно только мясо, но все равно его во многих странах недостаточно.

Бродячие артисты с медведем и обезьяной. Из манускрипта XVII века, хранящегося в Британском музее.

А так изобразил бродячих артистов на лубочной картинке неизвестный русский художник.

Нужно мясо, которое, как и хлеб, является основным продуктом. Вот почему значение домашних животных — поставщиков мяса — огромно. Недаром же слово «скот» не только на Руси, но и в Древней Греции имело двоякий смысл: скотом назывались и домашние животные, и деньги, состояние. Скотом оплачивали все приобретения, а у древних германцев слово «скот» было равнозначно слову «сокровища».

За тысячелетия человек очень много сделал, чтоб домашние животные давали как можно больше продуктов питания. Но потребности людей увеличиваются, растет и численность населения нашей планеты.

Казалось бы, чего проще: надо в связи с этим увеличивать поголовье домашних животных. Однако делать это до бесконечности нельзя: на определенной площади может жить только определенное количество животных. Конечно, человек совершенствует пастбища и методы пастьбы, но и это возможно до определенных пределов. Значит, так или иначе количество животных может быть доведено лишь до какого-то предела. Иначе, если их станет слишком много, они полностью погубят те места, где живут, превратят их в пустыню, как некогда, по предположению ученых, превратили они в пустыню цветущую страну Сахару.

Есть другой путь: выводить новые породы, совершенствовать старые. Добиваться быстрого роста и максимального веса.

Однако ученые предлагают еще один путь: в некоторых местах отказаться от разведения домашних животных вообще и вернуться к интенсивному использованию диких. Так в Африке, например, использовать вместо домашних животных диких копытных. Аргументы у этих ученых такие: во-первых, домашние животные страдают от многих болезней, которым не подвержены дикие; во-вторых, дикие животные менее требовательны к еде и прекрасно могут пастись там, где домашние погибнут от голода; в-третьих, они быстрее растут и, значит, дают больше мяса. Что же касается качества, то оно не уступает мясу домашних животных. Наконец, дикие не требуют такой заботы и ухода, как домашние. Надо лишь вести правильную добычу, чтоб стада диких антилоп не скудели, не уничтожались.

Наряду с мясом антилоп некоторые ученые предлагают использовать мясо других диких животных, в частности бегемотов. По вкусу, качеству, пользе оно превосходит и говядину, и баранину, и свинину. Ну, а о количестве мяса, которое может дать одно животное, и говорить нечего.

Имеются и другие предложения, к сожалению, часто мало реальные, хотя бы потому, что для большого количества диких животных нужны большие, не тронутые цивилизацией площади. А их на земле остается все меньше и меньше.

Благородный олень.

Наступление человека на дикую природу — процесс необратимый. Диким животным оставляют все меньше и меньше жизненного пространства, а некоторые животные вообще остались только в заповедниках. И хоть многим из них там живется неплохо — они даже успешно размножаются, — практического значения эти животные, естественно, не имеют.

Но человек сейчас не может и в дальнейшем не сможет да и не захочет отказаться от помощи, от использования диких животных.

Создается, казалось бы, безвыходное положение: с одной стороны, диким животным вроде бы не остается места на земле, а с другой стороны, они нужны людям.

Этот каменный идол остался от скифов, бродивших когда-то по Крымским степям. Теперь здесь один из лучших заповедников мира — Аскания-Нова.

Однако люди ищут выход. И в ряде случаев такой выход — создание специальных ферм.

Дикие живут рядом

Фермы, на которых разводят животных, — изобретение не новое. Уже говорилось и о фермах страусов, и о фермах, где приручают и обучают ходить в упряжке лосей.

Обычное для XVI века зрелище — езда на лосях. Из книги О. Магнуса, 1555 г.

Очень широко распространены фермы пушных зверей, даже появился специальный термин — «звероводство», а в некоторых случаях — «клеточное звероводство».

Поселив отдельных ценных пушных зверей (например, соболей, песцов) в специально построенные для них «городки», создав им такие условия, в которых животные смогли размножаться, люди добились очень многого. Во-первых, увеличилось количество пушных зверей. В лесу соболь, например, живет на своем участке и других соболей близко не подпускает. (За исключением соболюшки, конечно.) Значит, количество соболей, в общем-то, ограниченно. На фермах их количество может быть во много раз больше. Во-вторых, для того чтоб добыть шкурку соболя, охотнику порой приходится пройти по тайге не один десяток километров. Зверофермы, конечно, облегчают добычу пушных зверей.

Есть немало и других преимуществ у звероферм (например, на фермах удалось вывести норок с такой окраской, какой в природе не существует).

Но создание звероферм вовсе не означает, что человек совсем отказался от добычи пушных зверей в природе. Нет, одно другому не мешает.

Звероводство — разведение на фермах пушных и некоторых других зверей — дело уже не новое и хорошо поставленное. Удачное разведение этих зверей на фермах вдохновило людей на создание других ферм, часто очень необычных.

Так, одними из самых необычных ферм, созданных людьми, можно назвать устричные.

Устрицы — морские двустворчатые моллюски — известны людям очень давно. Судя по найденным в «кухонных кучах» раковинам, люди, жившие по берегам морей, уже в далеком прошлом любили лакомиться устрицами, хотя, конечно, и не подозревали, что это очень калорийная и витаминизированная пища. Большими любителями устриц были древние греки и римляне. Не случайно еще в IV веке до нашей эры римляне делали попытки культивировать их, а с XIII века этим вопросом всерьез занимается Франция, где устрицы — один из важных пищевых продуктов: ежегодно французы съедают более миллиарда устриц.

В ряде стран существуют специальные законы по охране устриц — они регулируют улов и ограничивают районы охоты на них. Однако животных этих становится все меньше и меньше. И не только потому, что устрицы — одно из популярнейших блюд в Англии, Японии, Франции, Италии, США, Югославии, Дании, Норвегии, Швейцарии, Австрии, Канаде, Австралии, Голландии и их вылавливают в огромных количествах (например, на побережье США ежегодно вылавливают несколько миллиардов устриц). Но и потому, что у устриц в природе много врагов. И люди поняли: чтоб устрицы не исчезли совсем, надо принимать действенные меры.

Устрицы — животные неподвижные, обитают обычно на мелководье, где вода хорошо прогревается солнцем. Прикрепившись ко дну или к камню, устрица то открывает, то закрывает свои створки, пропуская через жабры и мантию воду. За час она профильтровывает более трех литров воды, забирая из нее кислород и крошечные пищевые частицы — планктон. Если пищи мало, устрица может погибнуть. Может погибнуть она и от перегрева или от слишком большого охлаждения, а переместиться на другое место, так же как и спрятаться или убежать от многочисленных врагов — рыб, медуз, хищного моллюска рапана, крабов, морских червей, морских звезд и полипов — она не может. Правда, устрицы очень плодовиты: за один раз могут дать несколько миллионов зародышей. Но большинство их, как правило, гибнет. В живых остается самое большое — 30 процентов.

В разведении устриц люди решили в первую очередь использовать их плодовитость. Значит, главная задача заключалась в том, чтоб сохранить молодь. И люди добились этого: они начали обеспечивать будущих моллюсков удобными местами, где бы они могли закрепиться и остаться на всю жизнь и где бы они были наименее уязвимы для своих естественных врагов. Но человек не остановился на этом. На устричных фермах — а их особенно много в Японии, Италии, Франции, Испании, начали создавать такие фермы и в СССР — не только «собирают богатый урожай», но и выводят новые породы, например, с легкой или тяжелой раковиной, больших, но грубоватых (например, устрицы, водящиеся на Дальнем Востоке, в заливе Петра Великого, достигают 30 см и весят до 2–3 кг) и маленьких, но очень нежных на вкус. На фермах собирают устриц в возрасте 2–3 лет, но часть оставляют на развод, так как чем старше родители, тем крупнее дети. (Вообще же устрицы живут до 30 лет.)

Однако если вопрос с устричными фермами решен, и решен в принципе положительно, то вопрос с организацией черепашьих ферм еще неизвестно как обернется. Дело в том, что люди решили организовать фермы не для тех черепах, медлительность которых вошла в поговорки, а для очень непоседливых — суповых черепах, тех самых, на которых охотятся с рыбами-прилипалами. Эти огромные, весящие 100–150 (а некоторые и по 350) килограммов, черепахи не очень-то придерживаются постоянных мест своего обитания: из 4200 черепах, окольцованных в 1954 году в Коста-Рике, около 200 было найдено в сотнях и тысячах километров от места кольцевания. Эта непоседливость и вызывает у некоторых ученых сомнение в том, удастся ли организовать черепашьи фермы. А такие фермы очень нужны, и их уже начали организовывать в странах бассейна Карибского моря. Мясо этих черепах очень ценится, ценятся и их яйца, кожа, пластинки панциря. Суповую черепаху нещадно уничтожают, и возникла реальная опасность, что она будет истреблена полностью. Вот почему люди решили организовать черепашьи фермы. Возможно, это удастся. Тогда черепахи станут снабжать человека нужными ему продуктами и в то же время над ними не будет висеть угроза полного исчезновения с лица земли.

Такой седок для гигантской морской черепахи — пустяки!

А вот попытка устроить крокодильи фермы уже увенчалась успехом. Разводить крокодилов понадобилось потому, что их тоже уничтожали и до сих пор уничтожают очень активно. Уничтожают не ради мяса, а ради кожи. «Каждый фут крокодиловой кожи, — писал недавно Росс Ален, директор Института рептилий во Флориде, — приносит шесть долларов дохода». По подсчетам американской службы по охране животных и природы, лишь в одном районе Майами доход от продажи крокодиловой кожи приближается к миллиону долларов. И не удивительно: известно, что лишь во Флориде с 1881 по 1891 год убито около 2,5 миллиона аллигаторов. А ведь аллигаторов уничтожают всюду, где они водятся. Кожи их обрабатывают либо на месте (например, в Эфиопии построен завод для обработки 40 тысяч кож крокодилов в год), либо отправляют в Европу (только одна из кожевенных фирм Парижа ежегодно обрабатывает более 150 тысяч кож крокодилов). Естественно, что этих животных стало гораздо меньше в природе, и естественно, что люди решили создать фермы крокодилов.

Один из наиболее активных поставщиков крокодиловых кож — Индонезия. Крокодилов там уничтожали в огромных количествах, и в конце концов индонезийцы пришли к решению организовать крокодилью ферму. Там, где эти рептилии некогда кишели и создавали угрозу для жизни людей, сейчас люди вынуждены искусственно разводить их.

Рельеф из храма Байом в Ангкоре (Камбоджа, XII в.).

Созданы крокодильи фермы и в других странах, в частности в Эфиопии, рядом с заводом по обработке крокодиловых кож. Но самая интересная крокодилья ферма, пожалуй, на Кубе, на полуострове Сапата, в самой глубине лагуны Эль-Тесоро. Тут, в восьми прудах, живут и размножаются тысячи крокодилов, причем ученые Кубы даже нашли способ увеличивать поголовье крокодилов. Крокодил — хищник свирепый. Ему ничего не стоит напасть на более слабого собрата, а уж про крокодильчиков и говорить нечего: попадет детеныш под «горячую руку», сожрет его взрослый крокодил и не моргнет глазом. Потомство свое крокодилы, как правило, не охраняют — самка отложит яйца и уйдет (Исключение составляют лишь аллигаторы, которые заботливо охраняют яйца и молодых крокодильчиков.) Ученые Кубы следят за порядком, следят, чтоб молодые не погибали. И это им удается, так как здесь единственное на земном шаре место, где крокодилов выводят в инкубаторах. Молодых крокодильчиков затем помещают в отдельные вольеры, и там им не страшны свирепые старшие сородичи.

Приятного аппетита!

Похоже, что он улыбается. А почему, собственно, у крокодилов не может быть хорошего настроения?

Среди животных, изображавшихся на древнеегипетских памятниках, были и перепелки. Не просто перепелки, а домашние птицы перепелки. Прошли тысячелетия, перепелка исчезла из списка домашних животных. Очевидно, нет смысла ее разводить: яйца ее весят не более 10–11 граммов, да и сама птичка не больше ста граммов веса.

Однако это не совсем так: перепелка уже не одно столетие живет в качестве домашней птицы в Японии, и люди совсем не жалуются на нее. Да, птичка-невеличка, но зато какое вкусное мясо! Да, яички — маленькие, в пять раз меньше куриных, но зато каждая перепелка в год откладывает по 280–300 яичек. Вот почему в 1966 году в городе Хосте была организована первая в нашей стране перепелиная ферма. На ней поселили несколько тысяч японских перепелок и несколько сот наших отечественных, так называемых русских. Они крупнее японских, и яйца у них больше, только вот несут они их не так часто — в год по 40–50. Но ведь русскими перепелками занялись совсем недавно, у них еще все впереди!

Сейчас перепелиные фермы имеются во многих хозяйствах нашей страны. Появились и куропачьи фермы. Но странное дело: если яйца перепелок уже продаются в магазинах, то яиц куропаток в продаже нет, не получился опыт? Нет, опыт получился. Только он был задуман иначе. Куропаток разводят не для того, чтоб они несли яйца, а для того, чтоб они охраняли посевы от вредных насекомых. Чехословацкие ученые подсчитали, что одна куропатка успешно очищает гектар посевов, причем уничтожает даже такого опасного вредителя, как колорадский жук.

Сравнительно недавно ученые решили попробовать одомашнивать глухарей, ставших очень редкими в наших лесах. Под Москвой появилась первая глухариная ферма. Конечно, прежде чем глухарей доставили из забайкальской тайги в Подмосковье, была проделана большая работа, тщательно изучена биология птиц. И вот результат: глухари не только прижились в Подмосковье и стали размножаться на ферме, не только перестали бояться человека, но даже привязались к нему, стали брать из рук корм. Выпущенные на волю молодые глухари не покинули своего постоянного места жительства. Любопытно, что самки стали откладывать яиц гораздо больше, чем обычно, а одна из них снесла за 66 дней 57 яиц!

Конечно, о том, что глухарь стал домашней птицей, говорить еще рано. Но о том, что это вполне реально в будущем, говорить уже можно. Спокойная и крупная птица (самцы достигают 7 кг веса, самки — 3), не требующая особого ухода и корма, дающая вкусное мясо и крупные яйца, — это был бы прекрасный подарок ученых всему человечеству!

Созданы фермы, где выращивают и крупных диких животных. Например, маралов и пятнистых оленей, из молодых рогов которых делают лекарство — пантокрин. Создано много и других ферм. Одни уже имеют промышленное значение, другие еще находятся на стадии опытов и проверок. О всех тут не расскажешь. Можно лишь сказать, что есть еще немало животных, на которых человек уже обратил внимание и которые, по мнению ученых, могут стать если не домашними, то полудомашними, могут стать жителями ферм, снабжать человека мясом, шерстью, мехом и таким образом превратиться в помощников человека. Это и некогда почти уничтоженные, но благодаря запрещению охоты на них вновь восстановленные морские выдры — каланы, обладающие прекрасным мехом, доверчивые и легко приручающиеся животные, это и копытные, такие, например, как овцебыки, и некоторые другие.

Послесловие к предыдущей и предисловие к следующей части

опросы, которые приходилось, приходится сейчас и, безусловно, еще придется решать людям в будущем, — вопросы одомашнивания, приручения и использования животных тесно связаны со многими другими. И в частности — с расселением животных по земному шару.

Известно, что каждый материк, каждая климатическая зона имеет своих, характерных для этого материка или климатической зоны, животных.

Впервые научно обосновал распределение животных по географическим зонам знаменитый английский ученый Альфред Уоллес, создавший, по сути дела, новую науку — зоогеографию. До сих пор пользуются работами Уоллеса, до сих пор существуют понятия «области Уоллеса» и «линии Уоллеса» — места и границы распределения различных групп животных.

Однако Уоллес не знал достаточно точно ни происхождения животных в той или иной области, ни «места их рождения».

Тем более не знали этого ученые, жившие раньше Уоллеса. И это естественно: для того чтобы подойти к истине, нужна была победа дарвинизма, нужны были замечательные открытия не только в биологии, но и в других науках, в частности в геологии.

Сейчас люди знают, что некогда — около двух миллиардов лег назад — все материки, существующие сейчас на земле, были соединены.

Затем произошло первое (или во всяком случае первое крупное) опускание земной коры. И на земле появилось несколько материков и несколько океанов.

С тех пор не раз большие и малые катастрофы потрясали планету, не раз менялся ее лик, возникали и исчезали материки, острова, океаны и моря.

И только один огромный материк, названный учеными Гондваной, существовал неизменно много миллионов лет. Но пришел и его черед — примерно сто миллионов лет назад Гондвана раскололась, распалась, и на карте нашей планеты Земля появились современные материки.

Образование материков совпало с величайшими изменениями в растительном и животном мире нашей планеты: примерно 70 миллионов лет назад на смену папоротникам и хвощам приходят лиственные и травянистые растения, а на смену ящерам приходят звери, покрытые шерстью, и птицы.

Ученые, жившие до Дарвина, как, впрочем, и многие его современники, не могли себе представить, что предки, допустим, лошади или верблюда, бегемота или слона были крошечными существами, величиною с нашего кролика, а то и с мышь. Но теперь мы знаем, что это так.

Древние жители Африки, Азии, Европы сталкивались с уже изменившимися в течение многих тысячелетий животными и не подозревали, как, впрочем, и люди, жившие много веков спустя, что имеют дело с переселенцами, что, например, лошадь, кошка, свинья, верблюд, тапир — «уроженцы» Северной Америки, а очень многие птицы — Южной.

Африканцы, конечно, и не подозревали, что такие типичные африканские животные, как, например, лев и жираф, пришли — первый из Европы, а второй из Азии, что Европа «подарила» миру и гиену, и кабана и оленя, а Азия — быка, антилопу, барана, козу, человекообразную обезьяну, бегемота.

Но это было давно. И первые люди столкнулись с этими животными, уже прочно обосновавшимися на своей второй родине. Животные пришли сюда, когда земля еще не оправилась от катастрофы, когда еще поднимались и опускались моря, то образовывая мосты-перешейки, то уничтожая их.

Они пришли, когда еще только формировались многие горные цепи и когда они еще не служили непреодолимым препятствием для расселения животных.

Расселяться по планете животных побудили многие причины, в том числе и поиски пастбищ (а за травоядными шли и хищные). Животные «путешествовали» в поисках мест, обеспеченных водой, они стремились покинуть места, ставшие в результате катастроф непригодными для обитания.

Неоднородность распространения животных по континентам также имеет много причин, и, в частности, то, что на пути одних вставали уже непреодолимые препятствия — океаны, горы, — на пути других таких препятствий не было.

Наконец, так как расселение продолжалось много веков, то какая-то часть животных успела пройти с континента на континент до образования новых морей и гор, какая-то часть в своих странствованиях уже наткнулась на них и погибла или вынуждена была искать новые места обитания.

Однако и пришедшие на новые места животные уцелели не все, не все приспособились к новой среде. Но приспособившиеся стали коренными жителями этих мест, закрепились прочно и не делают попыток переселиться в другие области. Мало того, даже те, кто имеет возможность преодолевать большие расстояния (например, перелетные птицы), прочно привязаны к своим, теперь уже постоянным, местам обитания. (Конечно, есть и исключения, о которых и будет сказано ниже.)

Однако это вовсе не значит, что животный мир законсервировался в определенных областях, что животные не нарушают границ, не расселяются и не захватывают новые области. Конечно, происходит это далеко не так активно, как много миллионов лет назад. Незаселенных пространств уже нет, и всякому пришельцу приходится сталкиваться с сопротивлением, с конкуренцией местных жителей, вести с ними непримиримую борьбу, чтоб утвердить себя и завоевать право на жизнь. Иногда это удается, иногда — нет. Но если животным представляется возможность заселить никем не занятую территорию, они это делают, и довольно быстро.

Классическим примером может служить остров Кракатау, находящийся в 40 километрах от Явы и Суматры, в Индийском океане.

В 1883 году извержение вулкана полностью уничтожило всю жизнь на острове. Он был покрыт слоем пепла, достигавшим в некоторых местах 30-метровой толщины. При всем желании, при самых тщательных исследованиях ученые не смогли обнаружить на острове даже самых слабых признаков жизни. Но прошло всего 9 месяцев, и на острове появился первый житель — паук. Очевидно, его занесло ветром Попав на остров, он начал плести паутину: ведь он не мог знать, что в его сети не попадет ни одна муха или комар. Пауки умеют голодать. Однако голодать пауку пришлось не так уж долго: ветер и волны принесли на остров семена растений, насекомых. Затем появились птицы, приплыли питоны и вараны, на обломках досок, на плавающих деревьях приплыли и другие животные. И через 50 лет на пустынном острове ученые насчитали уже более 1200 видов животных.

Но это случай исключительный, хотя и очень наглядный. В большинстве же случаев человек сталкивается с переселением отдельных видов животных не на пустынные острова, а на земли, уже имеющие свою фауну. Причем часто люди переселяют животных сознательно, движимые самыми благими намерениями.

Выразительным примером того, к чему это приводит, может служить Новая Зеландия.

Первые поселенцы Новой Зеландии — маори, обосновавшиеся там в XIV веке, внесли уже свою лепту в изменение облика острова — завезли полинезийских крыс и собак. К счастью, крысы эти оказались безвредными, собаки — не агрессивными, и ущерб природе острова был нанесен небольшой.

Но вот прошло четыре века, и Новую Зеландию все чаще и чаще стали посещать мореплаватели. Конечно, ни капитан Джеймс Кук, побывавший дважды на Новой Зеландии в конце XVIII века и обогативший фауну острова овцами, козами, свиньями, ни другие мореплаватели, привезшие туда домашних и диких (черного и певчего дрозда) птиц, не собирались губить природу этого острова. Не собирались наносить ущерб природе Новой Зеландии и те люди, которые в 1870 году завезли туда кроликов, а затем, когда эти грызуны размножились и стали бичом острова, привезли для борьбы с ними куниц и хорьков. В результате количество кроликов не уменьшилось, а размножившиеся хищники стали уничтожать других животных, и в первую очередь — птиц.

Руководимые самыми благими намерениями, американцы и европейцы завезли в прошлом веке на Новую Зеландию около 50 видов млекопитающих, которые там прижились. Фактически было завезено раза в три больше, но прижились не все. А из тех, кто прижился, стали вести дикий образ жизни (кроме действительно диких — лосей, оленей, серн) козы, кошки, лошади, свиньи. Они изменили облик Новой Зеландии до неузнаваемости.

«Линии Уоллеса» постепенно стираются и, видимо, будут стираться и дальше.

Примеров тому много. Вот лишь два. Скворцы и воробьи по Уоллесу — жители Восточного полушария. Сейчас они распространены чуть ли не по всему Американскому континенту.

Ондатра — жительница Северной Америки. Но вот в 1905 году в Чехии было выпущено несколько этих зверьков, и сейчас в Европе обитает, по приблизительным подсчетам, несколько миллионов ондатр.

Расселять и переселять животных люди стали очень давно — едва начали приручать и одомашнивать их. Об этом уже говорилось в предыдущих частях, и это имело положительное значение: увеличивалось количество домашних и ручных животных, улучшались породы, появились новые.

Однако нередко — это мы увидим из последующих глав — переселение животных (и тех, кто переселился без ведома людей, и тех, кого человек переселил сознательно) приводило к тяжелым последствиям, хотя люди, естественно, не предвидели их.

Подчас переселение животных (причем с увеличением транспортных возможностей увеличивается и количество «путешественников») кончается неудачей: они не приживаются в новых условиях, гибнут в зубах хищников и так далее.

А бывает наоборот: животные попадают в очень благоприятную для них обстановку, когда «хозяева» этих мест, не зная пришельцев, не вступают с ними в борьбу.

Имея достаточно пищи и не имея естественных врагов, которые бы сдерживали их размножение, пришельцы захватывают всё новые и новые пространства. Они вытесняют или полностью уничтожают животных своей новой родины. Происходит так называемый экологический взрыв.

«Нам угрожают не только термоядерное оружие и атомная война, хотя сейчас эта угроза — одна из самых серьезных. Есть и другие, экологические, взрывы, — пишет один из виднейших зоологов мира, профессор Оксфордского университета Чарльз С. Элтон. — Экологическим взрывом мы называем непомерное увеличение численности какого-либо живого организма…

Экологические взрывы отличаются от некоторых других тем, что они не производят столь сильного шума и протекают не так быстро… но иногда их последствия оказываются весьма внушительными и вызывают разорение, гибель или вынужденную эмиграцию множества людей».

Люди и животные находятся сейчас в очень сложных отношениях, а достижения современной науки и техники накладывают на людей особую ответственность: человек сейчас очень активен и поэтому обязан предвидеть последствия своих активных действий.

Охрана природы, охрана животных, охрана окружающей человека среды имеет многообразные формы. И одна из них — очень внимательное и строгое наблюдение за животными, пытающимися расселяться самостоятельно, и продуманное отношение к искусственному расселению животных.

Ошибка или просто невнимание может привести к огромным материальным убыткам, может привести к опустошению обширных территорий, к разрушению природных комплексов.

Человечество и в далеком и не в очень далеком прошлом уже совершило немало ошибок.

«Мы не можем и не должны больше делать ошибок, — пишет советский ученый профессор Н. П. Наумов, — так как каждая из них при современном уровне развития техники может стать угрозой самому существованию человечества».

III ЧЕЛОВЕК РАССЕЛЯЕТ ДРУЗЕЙ, ПОМОЩНИКОВ И ВРАГОВ

МЫ ЖИВЕМ В МИРЕ,

ПОЛНОМ ВЗРЫВОВ,

И ХОТЯ ВРЕМЯ И МЕСТО

ОЧЕРЕДНОЙ ВСПЫШКИ

НАМ НЕ ВСЕГДА ИЗВЕСТНЫ,

ВЕРОЯТНО,

МЫ МОГЛИ БЫ НАЙТИ СПОСОБ

ПРЕДОТВРАТИТЬ ЕЕ

ИЛИ ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ

УМЕНЬШИТЬ ЕЕ СИЛУ

Ч. Элтон

Глава первая Шестиногие путешествуют

Запрещенный майский жук и преступление профессора Трувело

В зале погас свет, вспыхнул экран, и по полотну медленно поползло огромное чудовище. Непосвященный, наверное, содрогнулся бы, увидав это страшилище. Но сидевшие в зале люди хорошо знали, что на экране во много раз увеличенный обыкновенный майский жук, и внимательно следили за каждым его движением.

Вот жук остановился, тяжело «задышал» — брюшко его начало раздуваться и опадать, будто он накачивал в себя воздух. Потом жук поднял жесткие надкрылья, расправил тонкие крылья и полетел. И еще внимательнее стали люди вглядываться в экран, следя за полетом жука.

Майский жук — насекомое известное. Мало кто не знает, что это — опасный вредитель, что десяток личинок майского жука — толстых желтовато-белых червей — могут уничтожить полностью растительность на квадратном метре. Сам майский жук тоже вредит деревьям, обгрызая молодые листочки. И если жуков или их личинок много, это очень опасно. Поэтому люди внимательно следят за жуками и, если обнаруживают большое количество этих насекомых, немедленно принимают меры.

Но внимание людей жук привлекает и по другой причине. Не многие, очевидно, знают, что не дает этот жук покоя инженерам и конструкторам, техникам и изобретателям.

Во Франции, в одном из конструкторских бюро, висит рядом с «портретом» жука такая надпись: «Майский жук летает, нарушая все законы аэродинамики. Но он не знает этого и продолжает летать».

Люди тоже не знают, почему летает майский жук. По мнению конструкторов и инженеров, у жука все «рассчитано» неправильно: и его вес, и крылья, и «мощность мотора». При таком весе, чтоб полететь, считают ученые, «мотор» жука должен был бы быть по крайней мере в три раза сильнее. Правда, помогает жуку в полете то, что он почти на треть состоит из воздуха, — перед полетом, двигая усиленно брюшком, он действительно накачивает в особые мешки воздух. Но все-таки это вовсе не главное. А вот что главное, люди не знают, хотя узнать очень надо: ведь, возможно, благодаря жуку удастся создать какой-нибудь удивительный летательный аппарат. Об этом думают ученые в Европе, об этом думают ученые и в Америке. Вот почему так внимательно следят американцы за полетом жука на экране, вот почему по многу раз прокручивают пленки, запечатлевшие поведение жука, вот почему так тщательно рассматривают они схемы и рисунки. Ученые в Америке еще не раскрыли тайну полета жуков, но очень многое уже знают о них. Хотя далеко не все они видели живых майских жуков. В Америке майские жуки не водятся. Поэтому специальные экспедиции, специальные киногруппы отправляются в Европу, чтоб еще и еще раз снять во всех подробностях полет и поведение майского жука.

Но ведь это очень сложно и стоит, наверное, очень дорого?

Да, это так.

А не проще ли привезти насекомых в Америку и наблюдать за живыми жуками в лабораториях?

Да, гораздо проще, но это невозможно: специальный закон категорически запрещает ввоз в Америку майских жуков. (Запрещен ввоз и многих других насекомых, но майский жук оговорен особо!)

И американцы — как ни соблазнительно изучать полет живого жука — строго выполняют закон, потому что очень хорошо помнят, что произошло 8 мая 1869 года.

Майский жук — опасное животное.

Поначалу этот день ничем не отличался от всех предыдущих дней. Как всегда, профессор вошел в свой кабинет и принялся осматривать садки с насекомыми.

Если бы он знал, что произойдет через несколько минут, он немедленно уничтожил бы собственными руками всех насекомых, не задумываясь сжег бы все садки! Но он не предполагал, что через несколько минут произойдет событие, сделавшее 8 мая 1869 года одним из самых страшных для Америки дней, что имя Трувело будут проклинать тысячи людей.

А ведь он хотел только добра. Профессор Леопольд Трувело хотел «усовершенствовать», «улучшить» шелковичных червей. Над этой проблемой он работал уже давно. Ради того, чтоб закончить свой труд, он оставил занятия астрономией, покинул Гарвардскую обсерваторию, переехал из шумного Бостона в маленький городок Медфорд в штате Массачусетс.

Для того чтоб вывести новые породы шелкопрядов, профессор привозил куколки и яички бабочек из других стран. Вот и в тот день в его лаборатории в садках находились молодые гусенички непарного шелкопряда, появившиеся совсем недавно из яичек. Профессор надеялся скрестить непарного шелкопряда с тутовым и получить новый вид бабочек, которым, во-первых, не страшна была бы пебрина — болезнь, погубившая чуть ли не всех тутовых шелкопрядов в Европе, и, во-вторых, гусеницы которых питались бы листьями не только тута, но и дуба и березы.

Непарный шелкопряд в Америке не водился, и профессор специально привез его из Европы и радовался, что из яичек появились гусенички.

А через некоторое время профессор в ужасе метался по дому, не зная, что предпринять: несколько гусеничек непарного шелкопряда выскользнули через окно лаборатории и очутились на воле. Пожалуй, никто во всей Америке, кроме профессора и его ассистентки, не знал тогда, чем это может грозить.

Вместе с ассистенткой профессор бросился в сад, тщательно осмотрел все деревья и кусты. Но гусеничек обнаружить не удалось. Понимая всю опасность происшедшего, профессор немедленно сообщил о случившемся в департамент земледелия. Прибыла специальная комиссия, были привлечены студенты. Но беглянок так и не удалось обнаружить. На всякий случай вырубили и сожгли весь сад вокруг дома Трувело. Это несколько успокоило профессора, хотя и не до конца. Однако прошли годы, и шелкопряд ничем не напомнил о себе. В конце концов профессор успокоился, решив, что гусеницы погибли. Он сошел в могилу, так и не узнав о несчастье, которое принес Америке.

Лишь через двадцать лет обнаружил себя непарный шелкопряд. Но как!

Сначала жители Медфорда заметили, что на деревьях обнажились ветви, будто наступила зима, хотя было еще начало лета. Не успели они сообразить, в чем дело, как полчища неизвестных американцам волосатых гусениц вошли в город. Они уничтожали на своем пути все деревья и кусты в садах, в скверах, парках, на кладбище. Они заползали в дома, поедая цветы, они покрывали сплошным слоем стены домов и заборы, тротуары и мостовые. Люди сгребали их лопатами, давили катками, поливали кипятком и керосином. Но всё новые и новые полчища гусениц прибывали в город. Сотни фермеров в округе были разорены, сотни людей заболели: крошечные, но ядовитые волоски впивались в тело, вызывая нестерпимый зуд. Тысячи гусениц заползали в постели, в еду, от раздавленных гусениц шел нестерпимый смрад. Начали гибнуть коровы, козы, овцы — их нечем стало кормить, потому что гусеницы поели всё. Начали голодать люди: поезда не могли двигаться по рельсам, покрытым сплошным слоем гусениц, и доставка продовольствия в город прекратилась.

Жители стали покидать город, а вслед за ними двигалась лавина прожорливых гусениц, и всё новые и новые территории превращались в унылые пустыни.

А ведь все началось с нескольких гусеничек. Оказывается, они не погибли, как надеялся Трувело. И их не уничтожили, когда уничтожили все деревья и кустарники вокруг дома профессора: гусениц там не было. Ни профессор, ни прибывшие по его сигналу специалисты, видимо не знали, что гусеницы непарного шелкопряда в раннем возрасте способны летать. Переносит их ветер, а помогают гусеницам преодолевать огромные расстояния длинные волоски и крошечные пузырьки на концах волосков да тонкая паутинка, которую выпускают гусеницы. Поэтому гусеницы, попавшие сначала в сад профессора, вскоре были унесены ветром в ближайший лес. В лесу гусеницы благополучно окуклились. Появившиеся затем бабочки отложили яички. Новое поколение гусениц, а их уже было много, не испытывало недостатка в еде: непарный шелкопряд поедает более трехсот видов различных растений. И, конечно, на новом месте гусеницы нашли себе пищу. Волоски, имеющиеся у гусениц, не только помогают им летать, но и защищают их: очень немногие птицы поедают волосатых гусениц. Яйца бабочек тоже хорошо защищены — им не страшны ни морозы, ни затопления.

Ну, а об остальном расскажут цифры.

Тот, кто видел этих бабочек, понимает, почему Карл Линней дал им такое название. Самка и самец очень не похожи: самец чуть ли не вдвое меньше и хорошо летает, а самка почти неподвижна — ее брюшко набито яичками.

Увидеть самку не трудно — она светлая, хорошо заметна на коре дерева. Хорошо заметны и ее кладки — желтые бляшки, покрытые твердой и плотной коркой. Под этой коркой находятся яички.

За лето самка может отложить 120 яичек. Значит, появится 120 гусениц, а потом — 120 бабочек. Пусть половина из них — самцы. Значит, через год будет 60x120=7200 бабочек. Еще через год — 7200x60=432 000. Еще через год — 25 920 000. На четвертый год число бабочек перевалит за полтора миллиарда. А через десять лет потомство одной бабочки непарного шелкопряда будет исчисляться девятнадцатизначной цифрой! Потомство одной бабочки. А ведь профессор Трувело упустил несколько гусениц. Так удивительно ли, что в 1901 году уже четыре тысячи квадратных миль было заражено непарным шелкопрядом, а в 1907 — уже 10 тысяч!

Несмотря на самые активные меры, непарный шелкопряд продолжает наносить огромный вред сельскому хозяйству США и сейчас. Достаточно сказать, что на борьбу с этим вредителем в США ежегодно тратится более двух миллионов долларов.

Вот почему закон запрещает ввозить в Америку майского жука, и американцы вынуждены снимать в Европе кинофильмы и изучать по ним полет этого жука. Конечно, если бы майский жук был завезен в Америку, никто не стал бы выпускать его на свободу. Напротив, люди делали бы все, чтоб этого не произошло. Но ведь профессор Трувело тоже не собирался «дарить» Америке шелкопряда.

Возможно, майский жук и не такой страшный вредитель, как непарный шелкопряд. Но ведь и непарный шелкопряд в Европе не приносит такого вреда, как в Америке. Так что американцы правильно решили: лучше не рисковать!

И все-таки майский жук уже прорвался за океан. Его еще мало (хотя проник он в Америку в 1942 году), и с ним ведут упорную борьбу. Но кто победит — люди или насекомые, — пока не известно!

Шестиногие путешественники и условный рефлекс

Непарный шелкопряд — не единственный вредитель, переселившийся на Американский континент.

Сейчас в Америке одним из опаснейших вредителей пшеницы считается гессенская мушка. Эта крохотная мушка никогда не жила в Америке. Да и в Европе-то ее мало кто знал, и имя у нее было совсем другое, известное только специалистам.

Но вот в 1776 году в Америку прибыли солдаты из Гессенского княжества, находившегося на территории теперешней Германии. Таких мелких немецких княжеств было много, они часто воевали друг с другом и часто, кроме того, торговали солдатами: князья посылали их сражаться за того, кто хорошо платил.

Гессенский князь, видимо, продал или «сдал в аренду» своих солдат за океан. В пути солдаты спали на соломе, захваченной в Европе, и, прибыв в Америку, выбросили ставшие ненужными подстилки. Если бы американцы знали, какой страшный враг прибыл с этими солдатами! Что в сравнении с ним оружие наемников!

Маленькое, с прозрачными крылышками насекомое, притаившееся в соломе (очевидно, в соломе были личинки или яички мушки), поначалу не беспокоило американцев. Но скоро мушка, впоследствии названная гессенской, заявила о себе: начала портить пшеницу американских фермеров. А еще через некоторое время размножилась настолько, что стала представлять серьезную опасность для сельского хозяйства Америки.

В 1830 году из Европы в Америку попала галеруцилла — жук-листоед, губящий лиственные деревья. Не успели американцы найти способ борьбы с галеруциллой, как надвинулась новая напасть — в 1856 году появилась бабочка-репница и за 20 лет захватила всю территорию США и Южной Канады.

Прекрасно освоились и в короткое время захватили огромную территорию «европейцы» — люцерновый жук-долгоносик и стеблевый мотылек. И не только они: тайно и явно из Европы в Америку перебрались более трехсот видов насекомых, причем не менее двадцати пяти из них — опасные вредители.

С насекомыми-переселенцами американцам не повезло — не только из Европы устремились они за океан. Не менее ста пятидесяти видов шестиногих вредителей перебрались за океан из других стран и акклиматизировались там.

Особенно опасным оказался жук, названный впоследствии японским, так как предполагают, что прибыл он именно из Японии. Обнаружили его впервые в 1916 году в одном из питомников Нью-Джерси. Жуков было найдено всего несколько, и, как считают, жили они на площади всего в половину гектара. Но через год жук заселил уже 8 квадратных километров, на следующий год — 18, а на третий — 120. Причем количество его на гектаре было таково, что один человек за день собирал до 20 тысяч жуков.

В одном фруктовом саду, насчитывающем 156 деревьев, провели ручной сбор жуков. За два часа жуками наполнили бидоны общим объемом свыше восьми тысяч литров, но количество этих насекомых в саду почти не уменьшилось.

Питаясь более чем 260 видами растений, японские жуки продолжали быстро размножаться и в течение последующих четырех лет заняли соответственно 257, 765, 1833 и 6105 квадратных километров. К 1941 году этот жук занимал уже территорию в 50 тысяч квадратных километров.

Ученые считают, что жук попал в США вместе с партией ирисов или азалий. Видимо, это так и есть. И не только жук, получивший в Америке название японского, переселился вместе с растениями. За много лет из страны в страну, с континента на континент человек перевез примерно 200 тысяч видов и разновидностей растений. И вместе с ними переселялись насекомые.

Перевоз из страны в страну, с материка на материк и акклиматизация растений — главная причина и главный способ распространения насекомых, считают ученые. Да, главный. Но далеко не единственный. Насекомые способны переселяться, путешествовать, используя самые совершенные и самые невероятные способы передвижения. И чем совершеннее становится транспорт, тем быстрее путешествуют насекомые.

Английский ученый П.-Г. Майерс во время плавания от Тринидада до Манилы на судне, везущем рис, развлекался тем, что подсчитывал «безбилетных пассажиров» — животных, плывущих на этом же судне, главным образом насекомых. Он насчитал 41 вид таких путешественников. Когда ученый прибыл в Манилу и распаковал свои чемоданы в гостинице, он обнаружил еще несколько жуков, не замеченных им на судне и укрывшихся даже от его опытного глаза. Жуки оказались опасными вредителями муки и зерна.

Это было на одном только судне, идущем по определенному курсу. Ч. Элтон решил проверить, сколько же могло быть таких судов примерно в то время, когда П.-Г. Майерс вел свои наблюдения. Он выяснил, что, кроме судов каботажного плавания, на 7 марта 1936 года в море на пути в различные порты находилось 1462 судна и 852 — в портах. Можно себе представить, сколько «безбилетных пассажиров» путешествовало на этих судах! А ведь это только суда Великобритании.

Ученые подсчитали, что только на одном гектаре леса насекомых и паукообразных живет больше, чем людей на всей планете.

В 1929 году в Бразилии вспыхнула эпидемия малярии, одна из самых тяжелых, когда-либо случавшаяся в этой стране. Переболели сотни тысяч людей, 12 тысяч умерло. Причиной эпидемии явились несколько африканских малярийных комаров, попавших в Бразилию и очень быстро распространившихся по стране. А прибыли они в Бразилию из Дакара на французском истребителе.

Эпидемия продолжалась до 1938 года. И чтобы уничтожить комаров, потребовалось 3 года, в течение которых более 3 тысяч человек вели борьбу с этими комарами.

Случай почти анекдотический, но очень ярко характеризующий самые невероятные возможности для переселения насекомых, произошел с одним англичанином. Вернувшись на родину из Египта, англичанин среди прочих вещей привез куртку с деревянными пуговицами. Однажды перед сном, случайно взглянув на висевшую куртку, он заметил, что пуговицы шевелятся. Решив, что шевелящиеся пуговицы — плод усталого воображения, англичанин собрался поскорее лечь и отдохнуть, но пуговицы не дали этого сделать: неожиданно одна из них треснула и из нее появились усики, головка, а затем и все насекомое целиком. То же произошло и со второй пуговицей. Англичанин не стал дожидаться продолжения: быстро срезав все пуговицы с куртки, бросил их в огонь.

Этот человек был знаком с зоологией, имел представление о расселении и размножении насекомых и понял, чем может грозить появление новых вредителей, не живших ранее на Британских островах.

В том, что это были вредители, англичанин не сомневался: жуки обитали в дереве и, очевидно, принадлежали к одному из многочисленных видов короедов или древоточцев.

Конечно, вовсе не обязательно, чтобы жуки эти уцелели на Британских островах. Скорее всего, они, жители теплого Египта, погибли бы в Англии. Но гарантии в этом нет. Жуков было мало? Да, верно. Но ведь Трувело тоже упустил всего несколько гусениц.

И тут встает множество вопросов. Например: почему одни иммигранты, попав на новые земли, гибнут, а другие выживают? (Ведь путешествуют и добираются до новых мест не только те, о которых мы знаем потому, что они проявили себя, но и те, которые погибли и не «сообщили» нам о себе.)

Причин много: неподходящий климат, отсутствие достаточного количества еды, конкуренция с местными видами, которую иммигранты, как правило, не выдерживают. Это понятно. Удивительнее другое: почему выжившие и акклиматизировавшиеся в новых местах насекомые в короткий срок распространяются на огромных территориях и становятся гораздо опаснее, чем у себя на родине? Ведь тот же непарный шелкопряд, живущий в Европе, никогда не размножается в таких катастрофических количествах, как в Соединенных Штатах.

Люцерновый жук-долгоносик, златогузка, стеблевый мотылек и другие вредители, попавшие в Америку из Европы, на родине ведут себя гораздо спокойнее, ущерб, наносимый ими, во много раз меньше. А на гессенскую мушку европейцы вообще обратили внимание лишь после того, как она проявила себя в Америке.

Почему же пришельцы чувствуют себя на чужбине гораздо вольготнее, чем на родине?

Возможно, понять это в какой-то степени поможет история, происшедшая в Московском зоопарке и рассказанная профессором Петром Александровичем Мантейфелем. Однажды в клетке недавно привезенных в зоопарк тигров очутился козленок. Козленок в клетке тигров! Казалось, еще мгновение — и от козленка останутся только клочки шерсти. Но тигры вдруг в ужасе шарахнулись от козленка и приняли оборонительные позы. Ни о каком нападении не могло быть и речи. Козленок же, безусловно не понимая, к кому он попал, смело и доверчиво направился к тиграм. А те пятились всё дальше и дальше, пока не прижались к стене. Оскалив зубы и закрыв от ужаса глаза, тигры в панике стали отмахиваться лапами от козленка. Случайный удар убил его. Но тигры продолжали бояться и мертвого козленка, далеко обходя бездыханное тельце.

Глупые тигры? Испугались маленького и слабенького козленка? Нет, тигры эти были не глупее своих собратьев, прекрасно расправлявшихся с козами. Но эти тигры никогда в жизни не видели коз и козлят. И, увидев такое «чудовище» впервые, испугались.

Трудно сказать, что бы произошло, если бы в страну (условную страну), населенную испокон веков тиграми и животными, на которых эти тигры всегда охотились, вдруг попали бы козлята, которых тигры никогда не видели.

Очевидно, тигры (первое время, во всяком случае) не трогали бы коз, возможно, даже избегали бы их. Козы были бы защищены своей «неизвестностью». Тигров же останавливал бы безусловный, врожденный рефлекс, выработанный в течение веков на определенных животных. Возможно, со временем появился бы другой, условный, выработанный в течение жизни, рефлекс на коз, и они тоже стали бы добычей тигров. Но чтоб такой рефлекс появился, должна была бы произойти какая-то «подсказка», какой-то очень конкретный и точный эпизод (и не один), который бы дал понять тиграм: это тоже еда; или: эти животные безопасны, хоть и непонятны своей необычной внешностью.

Это общее правило, хотя, как и всякое правило, имеет исключения. Поэтому в исключительных случаях птицы или насекомоядные звери поедают незнакомых насекомых, но, как правило, не обращают на них внимания: незнакомое — значит, не годится в пищу. И насекомые на чужбине защищены своей «неизвестностью».

Непарный шелкопряд — не очень-то съедобное насекомое: гусеницы его волосатые и ядовитые для некоторых птиц. И тем не менее в Европе у него есть естественные враги. Достаточно вспомнить кукушек, которые с удовольствием поедают в день тысячи гусениц непарного шелкопряда, если они появляются в большом количестве, и даже специально прилетают издали в места скопления этих гусениц.

Насекомоядные птицы и звери, уничтожая огромное количество насекомых, не давая им размножаться в катастрофических количествах, поддерживают так называемое биологическое равновесие в природе. Но стоит уменьшиться количеству птиц, паразитирующих или хищных насекомых, как количество насекомых-вредителей сразу же возрастет. Ну, а если вообще нет «сдерживающей силы»? Как размножается тот же непарный шелкопряд, мы уже говорили. Такими же темпами размножаются и многие другие насекомые. Например, потомство одной домашней мухи, если бы оно все выживало, выстроенное в одну линию, займет расстояние от Земли до Луны. Если бы выжило потомство только одной тли, то оно покрыло бы всю землю сплошным полуметровым слоем. Но мы обычно говорим: «Если бы… то». Практически тле, так же как и другим насекомым, не дают так размножаться их естественные враги. На чужбине некоторые насекомые освобождены от всяких «если бы» — их размножение никем и ничем не сдерживается.

Божья коровка — прожорливый хищник.

Птицы и насекомоядные звери, хищные и паразитирующие насекомые Америки «не обратили внимания» на гусениц непарного шелкопряда, «не обратили внимания» на гессенскую мушку и других иммигрантов. А те, попав в подходящие климатические условия, имея достаточно еды, стали быстро размножаться. Биологическое равновесие было нарушено. Произошел экологический взрыв, случилось непоправимое несчастье. Ежегодно от насекомых-чужеземцев гибнут тысячи тонн хлеба и овощей, тысячи тонн фруктов и тысячи гектаров леса.

И не только в Америке.

Ответные визиты

Суда, как известно, плывут не только в одну сторону — от берегов Европы к берегам Америки. Плывут они и в обратном направлении. И на этих судах, стремящихся в Европу, тоже едут безбилетные и очень нежелательные пассажиры.

Получив из Европы немало опасных вредителей, Америка «не осталась в долгу» — не менее трех десятков насекомых переселилось из Нового Света в Старый.

Сейчас в каждой стране существует карантинная служба. Ни одно растение не может быть привезено в страну без предварительного осмотра или специального обезвреживания, если это надо. И тем не менее насекомые иногда прорываются сквозь карантинные кордоны. Правда, Европе долгое время везло: несмотря на то что карантинная служба установлена сравнительно недавно, а насекомые путешествуют давно, первое настоящее и грозное вторжение чужеземцев в Европу произошло всего сто с небольшим лет назад — в 1868 году. Россия подверглась нашествию иноземцев впервые в 1880 году.

И здесь когда-то шумели леса…

Поздней осенью 1880 года жители Крыма были не на шутку перепуганы — целое войско с кашеварами и конюхами, с обозами и лазаретами выступило в поход. Война? С кем? Где неприятель?

Слухи ползли самые разные и не прекратились даже тогда, когда солдаты под командованием своих офицеров начали перекапывать и взрывать мерзлую землю, выкорчевывать виноградники.

Крестьяне не знали еще, что солдаты ведут войну со страшным и сильным врагом. Но ученые уже знали этого врага и сумели убедить правительство принять меры.

28 ноября 1880 года специальным распоряжением командующему 13-й пехотной дивизией генералу Корфу было предписано «безотлагательно принять меры по прекращению обнаружившейся на виноградниках Крыма филлоксеры». И начались бои. Правда, крестьяне видели только одну сражающуюся сторону — людей. Вторая сторона была невидимой, скрытой глубоко в земле. Может быть, поэтому многие не верили в необходимость каких-то мер и уж наверняка не верили в необходимость так жестоко уничтожать виноградники.

А за семнадцать лет до этих событий французские виноградари тоже не верили, что надо срочно и решительно принимать какие-то меры. Да и откуда им было знать, отчего вдруг стали сохнуть листья на прекрасных виноградных лозах, почему сам виноград стал вдруг мелким, кислым и почему вскоре вообще стали гибнуть виноградники. А когда в 1868 году узнали наконец, было уже поздно: за пять лет погибли тысячи гектаров виноградников.

Причиной гибели виноградников оказалось крошечное, не больше миллиметра, насекомое. Ученые дали этому насекомому имя «филлоксера», что в переводе с греческого значит «листоиссушительница». Вскоре выяснили, и откуда она взялась: оказывается, филлоксера — американка и ее вместе с лозами американского винограда завезли в Европу любители-виноградари.

В Америке филлоксера (кстати, там она называлась иначе) тоже вредит винограднику, но не так сильно. (Американцы сами открыли ее всего в 1853 году!) Американские сорта винограда более стойкие по отношению к филлоксере, во-первых, и в Америке есть естественный враг филлоксеры — особый вид клещей, — во-вторых.

В Европе таких клещей не было, а европейские сорта винограда оказались к тому же менее стойкими по отношению к вредителю. И филлоксера начала свирепствовать в Европе.

Филлоксера — враг не только опасный, но и коварный. Зараженные ею виноградные лозы — растения достаточно крепкие, поэтому первые несколько лет они не «рассказывают» о своей болезни. А когда люди замечают, что с растением неблагополучно, спасти его уже нельзя: филлоксера слишком сильно размножилась и слишком сильно повредила ее корни.

Близкий родственник известной всем тли — филлоксера не только внешне похожа на нее, она близка ей и по своему строению и по энергии размножения. Давая по 6–7 поколений в год, филлоксера в течение лета способна оставить потомство, количество особей в котором можно записать пятнадцатизначной цифрой! Конечно, это теоретически. Но и практически филлоксера так размножилась, что к 1895 году уничтожила 1 200 000 гектаров — 90 процентов всех виноградников, имевшихся тогда во Франции. В 1900 году ущерб, нанесенный филлоксерой Франции, исчислялся 10 миллиардами золотых франков! Парижская Академия наук объявила награду в 300 тысяч франков тому, кто укажет средство борьбы с филлоксерой. Но до сих пор этой премии никто не получил.

Филлоксера свирепствовала не только во Франции — уже к 1869 году ее обнаружили в Швейцарии, в 1871 году она проникла в Португалию и Испанию, в 1872 году — в Австрию, в 1875 — в Венгрию, потом в Италию и Югославию, Румынию. Через некоторое время она проникла в Турцию, Северную Африку, Австралию, Индию, Китай, Корею. И всюду она причиняла огромный вред виноградникам, и нигде не могли найти средства борьбы с ней.

Испуганное правительство России принимает в 1873 году первый в истории страны закон по карантину. Закон запрещал ввозить в страну какие-либо виноградные лозы. Но закон не помог: не прошло и двадцати лет со времени появления филлоксеры в Европе, как несчастье обрушилось на виноградарей Крыма.

Война с филлоксерой в Крыму была долгой и жестокой. Двадцать лет сражались люди с этими крошечными существами: выкорчевывали виноградники, сжигали лозы, заливали землю ядовитыми растворами. Иногда казалось, что филлоксера побеждена. Но она неожиданно появлялась в других местах, потом вновь обнаруживала себя там, где ее вроде бы уже уничтожили.

А пока шла война в Крыму, филлоксера расселилась по Бессарабии и Кавказу.

И снова гибли тысячи гектаров прекрасных виноградников, становились нищими сотни тысяч крестьян. Люди роптали, не понимая, зачем уничтожают и сжигают виноградники, часто скрывали, что их виноградник заражен; охваченные отчаянием, нередко чинили препятствие филлоксерщикам и становились невольными пособниками своего врага. Правительство бросало на борьбу с филлоксерой всё новые и новые воинские части. Но «подземный огонь» — так называли филлоксеру — продолжал сжигать виноградники. Иногда он тлел, иногда разгорался ярким пламенем.

Филлоксера казалась непобедимой. Ведь не только крестьяне и солдаты — даже ученые, возглавлявшие борьбу с филлоксерой, не знали как следует ее жизни, повадок, «привычек», «характера».

В Европе, чтоб как-то противостоять филлоксере, стали использовать американские лозы — привозили их из-за океана, прививали к ним европейские сорта, добиваясь, чтоб корни у винограда были от американского, а сам виноград (он гораздо крупнее, вкуснее, качественнее) — европейский. И там, где этого добились, филлоксера уже была не так страшна, как в первые годы ее появления. «Американские корни» противостояли вредителю, но качество привитого винограда стало все-таки значительно хуже.

Сколько на каждом из пароходов плывет бесплатных шестиногих пассажиров!..

Филлоксера была первым, но не единственным опасным вредителем, прибывшим из Америки.

В середине прошлого века в Соединенных Штатах Америки появился еще более опасный и еще более печально знаменитый вредитель. В отличие от филлоксеры он свирепствовал у себя на родине. А главное, этот вредитель уничтожал картофель. Конечно, виноград очень нужен людям, но, на худой конец, без него можно обойтись. А вот как обойтись без картофеля?

Появившийся вредитель не родился вдруг — его создали люди сами. И создали очень сложным путем. (Кстати, один из очень многих примеров сложности взаимоотношений людей и животных!)

Южноамериканские индейцы создали удивительное растение — картофель. Первые европейцы, посетившие Южную Америку, конечно же, в числе прочих замечательных трофеев привезли это растение на родину. Здесь, в Европе, картофель (правда, не сразу и не без труда) завоевал популярность, стал необходим людям, и когда европейские переселенцы ринулись осваивать земли Северо-Американского континента, они, конечно, захватили его с собой.

В Северной Америке картофель прижился и стал продвигаться по всей стране вместе с людьми. Таким образом, он дошел до штата Колорадо. Там, на Дальнем Западе, в районе от Колорадо до Мексики, жил ничем не примечательный и мало кому известный жучок, которого ученые по числу полосок на жестких надкрыльях называли десятилинейным листоедом. Жук этот поедал листья дикого растения и никому не мешал. Но вот пришли люди и стали сажать картофель. Картофель, к несчастью, оказался близким родственником диких пасленовых растений, которыми питались жуки. Но картофель, конечно, оказался гораздо вкуснее, к тому же его было значительно больше — целые поля! Жук это быстро «понял». Люди же, к сожалению, поняли опасность, грозящую картофелю, гораздо позже. А когда забили тревогу, огромные полчища жуков, уже опустошив поля в Колорадо, двигались по стране. И полчища их с каждым годом увеличивались: обилие пищи дало возможность жукам очень активно размножиться и они использовали эту возможность: каждая самка в течение лета откладывает примерно семьсот яичек. Очень скоро из них появляются личинки, которые тут же начинают грызть листья и стебли картофеля. Затем они превращаются в жуков, тоже очень активных вредителей. Новые поколения жуков тоже, конечно, откладывают яйца. Из них появляются личинки, которые успевают в течение этого же лета превратиться в жуков. Таким образом, потомство только одной жучихи в течение лета может составить 80–85 миллионов «детей», «внуков» и «правнуков». Стоит ли удивляться, что жуки, получившие имя колорадских, так как впервые особенно «отличились» в 1845 году в штате Колорадо, за 14 лет продвинулись на 2400 километров.

А еще через 15 лет они вышли к побережью Атлантического океана. Это произошло в 1874 году. За 29 лет эти насекомые захватили почти всю территорию США и проникли в Канаду.

Подойдя к побережью, жук столкнулся с непреодолимой, казалось бы, преградой — Атлантическим океаном. Но в Европе забеспокоились. И не зря: уже через два года — в 1876 году — в Германии были обнаружены небольшие «десанты» колорадских жуков. Жуков было немного, но разве в этом дело? Поднялась паника, были приняты срочные меры, начиная от полного уничтожения всей растительности в районах, где обнаружили жуков, и кончая категорическим запрещением ввоза из США картофеля. Немцы очень хорошо понимали, чем грозит нашествие колорадского жука. Понимали это и французы, тоже принявшие соответствующие законы.

Несколько лет шла борьба с пришельцами, и битва была выиграна. Затем еще несколько раз «интервенты» пытались вторгнуться в Европу, но встречали решительный отпор — люди были начеку. Однако жук не оставил, видимо, своих намерений проникнуть в Европу: ему было тесно в Америке, на 7 миллионах квадратных километров, захваченных им. И он в конце концов сделал решительный бросок.

Желудевый долгоносик.

Помогли жуку американские солдаты, случайно завезшие его во Францию во время первой мировой войны. Война не позволила людям принять достаточно быстрых и эффективных мер, и жук, воспользовавшись этим, начал свои боевые действия. Правда, надо отдать должное французам — едва окончилась война, они бросили все силы на борьбу с колорадским жуком. Но было уже поздно: он все активнее распространялся по стране. Тогда французское правительство официально предупредило правительства соседних стран о надвигающейся опасности: в 1933 году жуки приблизились к границам Германии, развернув фронт на двести пятьдесят километров. В это же время они шли к границам Бельгии и Швейцарии. Несмотря на принятые меры, удержать жуков не удалось.

Разразившаяся вторая мировая война помогла жукам проникнуть в Польшу, Венгрию, Югославию. А до этого он уже шел по полям Испании, Португалии, Италии. Миллион квадратных километров захватил этот жук в Европе. В 1948 году он перешел границу Советского Союза. И всюду, где он появлялся, резко снижался урожай картофеля: если на кусте в среднем находилось 20–40 личинок или взрослых жуков, урожай снижался в 2–3 раза; если листья были обгрызены полностью (это — не исключение, а весьма обычное явление), урожай снижался в 10 раз.

Для жука не существовало границ. И люди решили дать ему бой, объединив свои усилия. В 1956 году в Москве собралась Международная конференция по колорадскому жуку, чтобы выработать план совместных решительных действий. Битва на полях еще не окончена. Но общие усилия заинтересованных стран уже дали свои результаты. И возможно, скоро осуществится резолюция этой конференции, в которой было записано, что отныне урожай картофеля будет «полностью защищаться от повреждений жуков».

История двух памятников и многие другие истории

В Австралии, на берегу реки Дарлинг, в городе Бунарга штата Квинсленд стоит мраморный памятник гусенице бабочки кактусовой моли. Кактусовая моль, точнее, ее гусеницы питаются растениями, в частности одним из видов опунций, и там, где опунции нужны людям, она может быть причислена к вредным насекомым. Но в природе все относительно: иногда и очень полезное животное в определенных условиях может принести значительный вред, а вредитель в каких-то обстоятельствах становится полезным.

В 1915 году долгоносик едва не уничтожил весь хлопчатник в штате Алабама в США и чуть не разорил сотни фермеров. А через четыре года эти же фермеры воздвигли насекомому памятник — четырехметровую богиню земледелия Цирцею, поднимающую над головой бронзового долгоносика.

А все дело в том, что, погубив посевы хлопчатника, этот вредитель заставил фермеров Алабамы заняться другими культурами, которые оказались гораздо прибыльнее, чем хлопок. Фермеры разбогатели, соорудили памятник своему благодетелю долгоносику и написали на пьедестале: «В знак глубокой признательности хлопковому долгоносику воздвигнут памятник гражданами Энтерпрайза».

Правда, через тридцать лет снова над алабамскими фермерами разразилась гроза — вновь появился хлопковый долгоносик. Хлопчатник после трагедии 1915 года хоть и уступил значительные площади картофелю и кукурузе, земляному ореху и сахарному тростнику, все-таки оставался в штате. На него-то и набросился долгоносик. Но на этот раз жуку не удалось полностью опустошить поля. И хоть его вторжение нанесло немалый урон земледелию (а химическая борьба с этим жуком нанесла еще больший ущерб, чем он сам) — долгоносик продолжает возвышаться на постаменте и символизировать благоденствие или благополучие алабамских фермеров.

Но если случай в Алабаме — полуанекдотический, то история в Австралии, закончившаяся установкой памятника гусенице, скорее трагическая.

Началась она в конце прошлого века, когда один из австралийских фермеров привез из Центральной Америки несколько видов кактусов. Кактусы уже имелись в Австралии, но этот пришелся особенно по душе фермерам: он красиво цвел, его плоды да и сам он в крайнем случае могли идти в пищу овцам. Наконец, из него можно было устроить прекрасные живые изгороди. Но прошло несколько лет, и фермеры забили тревогу: кактус стал распространяться по стране с огромной быстротой, захватывая всё новые и новые площади. При этом он вытеснял всю растительность, ни одна травинка не могла расти рядом с колючим захватчиком. Началась борьба. Сначала — врукопашную: кактусы пытались вырубать, выкорчевывать. Потом призвали на помощь технику — бросили против них машины, тракторы. Наконец, несмотря на то что химическая борьба тогда стоила дорого, призвали на помощь химию. Ничего не помогало! Кактус продолжал победное шествие по материку, лишая овец пастбищ, разоряя фермеров. В 1925 году он захватил уже 60 миллионов акров плодородной земли.

И тогда наконец задумались: а почему же у себя на родине, в Бразилии, он ведет себя не так агрессивно? Оказывается, там не дает ему развернуться в полную силу бабочка — кактусовая моль.

Срочно была снаряжена экспедиция в Бразилию. И вскоре эту бабочку доставили «на место преступления» кактусов. Сначала люди не очень верили в успех. Приживется ли она? Сможет ли справиться с такой массой кактусов?

Провели эксперимент — в девятнадцати местах разбросали яйца бабочек. Появившихся из яиц гусениц было сравнительно немного, но уже через год количество кактусов в этих местах значительно уменьшилось. Тогда разбросали около трех биллионов яиц кактусовой моли. Трудно сказать, сколько из них появилось бабочек, но за десять лет, как подсчитали специалисты, они уничтожили более 15 миллионов тонн кактусов.

Безнадежная до тех пор борьба окончилась полным поражением опунции, земля была очищена, хотя эта борьба и обошлась австралийцам почти в 170 миллионов фунтов стерлингов. И тем не менее, несмотря на такие затраты, австралийские фермеры решили поставить памятник гусенице, привезенной из Бразилии.

Люди не могли победить опунцию. Это сделало маленькое насекомое. И насекомому поставили памятник.

Памятник насекомому-вредителю — явление исключительное. Переселение же насекомых людьми — явление не такое уж необычное. (В данном случае речь идет не о «безбилетных пассажирах», а о сознательном переселении и разведении на новых местах насекомых-вредителей, то есть насекомых, питающихся растительной пищей.)

Вот несколько примеров.

Растение заразиха — сорняк, наносящий большой урон многим овощным и бахчевым культурам, табаку и картофелю. Бороться с сорняком почти невозможно — на него не действуют химические препараты. Особенно страдали от заразихи поля и плантации в Египте. Но выяснилось, что у египетской заразихи есть враг — крохотная мушка фитомиза. Она уничтожает и сами растения, высасывая у них сок, и поедает семена сорняка, не давая ему распространяться. И вот из Узбекистана в Египет отправились посылки с фитомизой. Советские ученые не только нашли способ бороться с сорняками — они придумали, как сохранить и активизировать фитомизу. Маленький домик, в котором живут эти мушки, устанавливают на поле — и 20 гектаров обеспечены надежной охраной: жители этого домика — крошечная фитомиза уничтожит все сорняки на «своих» 20 гектарах.

Переселением насекомых, способных уничтожать сорняки, люди стали заниматься достаточно давно. Еще в XVIII веке в Америку из Европы попал опасный сорняк — зверобой. И дело не только в том, что зверобой очень быстро распространился и потеснил местные растения, а еще и в том, что он вредит домашним животным: попадая в корм, он вызывает у некоторых животных тяжелые отравления.

В Европе зверобой не так распространен и не так активен, потому что его рост сдерживается насекомыми. Пришлось призвать их в Америку в помощь фермерам. И насекомые-европейцы быстро расправились с сорняками.

В Мавританию из Британской Гвианы случайно завезли черную сагу — сорняк, который быстро завладел полями и плантациями сахарного тростника.

Но на черную сагу тоже нашлась управа в виде жука шаматиз кордиас, которого доставили с Британской Гвианы.

Можно привести еще немало подобных примеров, когда вслед за нелегально пробравшимися на чужбину растениями завозятся специально и вполне легально их вредители.

Однако насекомых привозят не только для борьбы с сорняками, но и для борьбы с самими насекомыми-иммигрантами, которые, попав на чужбину, наносят большой ущерб сельскому или лесному хозяйству.

На родине количество насекомых регулируют их естественные враги — птицы, насекомоядные звери и сами насекомые-хищники, поедающие себе подобных, и паразиты, откладывающие свои яички в теле или на коже других насекомых. Появившаяся из яичка личинка рано или поздно губит насекомое, в котором (или на котором) она находится.

Кормление кукушонка.

Особенно важны хищники и паразиты в борьбе с такими насекомыми, на которых не действуют яды, с которыми невозможно или очень трудно бороться механическими способами.

Именно таким насекомым оказался поселившийся в садах Калифорнии австралийский иммигрант.

«Австралиец» — насекомое необычное. Непосвященный человек даже насекомым его не назвал бы. Да и животное ли оно вообще? Ни головы, ни ног. Только щиток и какие-то дугообразные выступы. И сидит это существо неподвижно. Но это — взрослое насекомое. Личинка же его будто хочет набегаться в «молодости», пока не сядет неподвижно, как мамаша.

Крошечная личинка, едва появившись на свет, начинает быстро бегать по дереву, стараясь забраться на самую верхушку. Подул ветер, личинка отцепилась от ветки… и полетела. Нет у нее крыльев, но шесть длинных хорошо развитых ног и шесть длинных хвостовых нитей помогают ей летать и даже преодолевать большие расстояния.

Правда, резвость личинки длится не долго — дней 5–6. Постепенно она утрачивает свою подвижность, еще через несколько дней вонзает хоботок в кору дерева и остается на этом месте на всю жизнь. Тело ее постепенно покрывается восковым панцирем, и насекомое ничем не напоминает живое существо.

Но тем не менее оно живое существо, и существо опасное. Американцы убедились в этом, когда червец-ицерия — таково название насекомого — напал на сады калифорнийских фермеров.

Как и когда попала ицерия в Калифорнию, никто не знает. Но она не только хорошо освоилась там, но и, ничем не сдерживаемая, быстро размножилась. Неподвижные белые бугорочки осыпали стволы и ветви цитрусовых деревьев, и вскоре деревья стали гибнуть. Американские ученые не знали, что делать: ицерию не брали никакие яды — с плотного воскового щитка, которым покрыто насекомое, скатываются и жидкие и сыпучие вещества. Отравить ее кишечными ядами тоже оказалось невозможным: ицерия добывает сок из-под коры деревьев, куда не может проникнуть яд.

Но ведь на родине ицерии ее никто не пытается травить, а она тем не менее не размножается в больших количествах. Почему? Да потому, что ей там не дает размножаться маленький хищный жучок, похожий на нашу божью коровку и носящий звучное имя — новиус кардиналис.

И вот новиус был срочно доставлен из Австралии в Америку. Его встретили с подобающим почетом, поместили в теплые оранжереи и создали все условия для размножения, для спокойной жизни. И это было серьезной ошибкой американских ученых. На воле жучку приходится терпеть немало лишений, приходится бороться за свое существование. Выращенный же в оранжерейных условиях, он изнежился, потерял свои природные «боевые» качества и уже не был способен бороться с ицерией. А ицерия тем временем продолжала расселяться по земному шару. В 1925 году ее обнаружили в Сухуми.

Ученые встревожились: они знали, что появление ицерии в местах, где нет ее природного врага — новиуса, единственного насекомого, способного разрушить восковой покров ицерии, означает гибель цитрусовых садов. Ведь ицерия — разновидность тли и, как все тли, размножается очень быстро. Ученые оказались правы: в короткое время ицерия размножилась настолько, что пришлось мобилизовать людей на ее уничтожение. А это было тяжело не только физически: больно было рубить прекрасные деревья, жечь траву и кусты, оставляя на месте цветущих садов лишь черную, выжженную землю. Но делать это приходилось, чтоб спасти другие деревья.

И все-таки ицерию не удалось полностью истребить. Тогда советские ученые тоже обратились к новиусу. Но до Австралии далеко, выдержит ли жучок такое путешествие?

Однако новиус живет ведь не только в Австралии, он живет и в других странах, в частности в Египте. И вот из Каира в Ленинград прибыли необычные переселенцы. Пассажиры, летевшие в самолете, удивленно поглядывали на маленькие ящички, затянутые мелкой сеткой, и гадали, кого в них везут, но, конечно, никому и в голову не пришло, что везут жуков.

Советские ученые учли опыт американских коллег, учли их ошибки. Новиус стал выращиваться в вольерах-инсектариях, где были созданы условия, близкие к тем, в который жуки живут в природе. И новиус на этот раз не подвел людей — выпущенный на волю, он одержал блестящую победу над ицерией, полностью уничтожил ее в нашей стране.

Желтая трясогузка, выкармливая птенцов, прилетает к гнезду каждые 2–3 минуты с полным клювом насекомых. Сколько же вредителей уничтожают трясогузки только за это время!

Примерно в это же время из Италии прибыли в нашу страну другие переселенцы — афелинусы.

Уже не раз люди делали попытки расселить их по Европе, но попытки эти оканчивались неудачей, потому что насекомых везли из Америки, а слабенькие «пассажиры» не выдерживали длительного путешествия и погибали в пути. Однако французы, которые были особенно заинтересованы в этих переселенцах, упорно стояли на своем: они считали, что только переселенцы из Америки способны помочь беде. Ведь сама беда тоже пришла из Америки.

Да, беда пришла из-за океана. И виной всему был английский садовод Джозеф Банкс, точнее, новая яблоня, присланная из Америки. Конечно, если бы Банкс знал, что эта яблоня станет причиной гибели его замечательного сада, станет причиной несчастья для многих садоводов Европы, он немедленно уничтожил бы все сорок саженцев, присланных ему друзьями.

Но Банкс ничего не знал и стал невольным виновником появления в Англии очень опасного вредителя садовых растений.

Теперь этот вредитель хорошо известен во многих странах. И сейчас еще кое-где на юге можно увидать яблони, на которых висят хлопья странного пуха (у старых — на ветвях, у молодых — и на ветвях и на стволах). Если даже слегка задеть такой пух, на нем вдруг появятся красные пятна. Это — кровяная тля.

Саму тлю не видно: она покрыта длинными восковыми волосками, и, если тлей много, волоски превращаются в хлопья, похожие на пух или вату. Задев такой «пух», обязательно раздавишь слабую, беспомощную тлю, и появится пятно. Тля красного цвета, поэтому и прозвали ее кровяной.

Вот эта-то кровяная тля вместе с молодыми яблонями и прибыла в 1885 году из Америки в Европу и поселилась в лондонском саду Банкса.

Через двадцать лет тля расселилась по всей Англии, перебралась через Ла-Манш во Францию и здесь «распорядилась» по-настоящему. Фруктовых садов во Франции гораздо больше, да и климат получше. Вскоре она захватила всю Западную Европу, а в 1861 году попала в Крым.

Кровяная тля, как и все тли, как и филлоксера, размножается с огромной скоростью. А эта даже быстрее: каждая самка кровяной тли дает за лето по 15 поколений, причем в каждом поколении до двухсот детенышей. Все детеныши — самки, которые в свою очередь вскоре дают потомство.

У европейских тлей энергию их размножения сдерживают многочисленные хищники и паразитирующие насекомые. С кровяной тлей они справиться не могли — мешали восковые волоски. Эти же волоски спасают тлю от ядов, а способность забираться в щели, трещины деревьев и по ним спускаться к корням, образуя там подземные поселения, делают ее, казалось бы, вовсе неуязвимой. И действительно, ничто не помогало садоводам избавиться от страшного пришельца. В короткий срок, распространившись по Крыму, Кавказу, югу Украины, Молдавии, она захватила около 100 тысяч гектаров плодовых садов. Во Франции она захватила еще большие площади.

Вот тогда-то французы и стали делать попытки привезти из Америки естественного врага кровяной тли — маленького наездника афелинуса.

Крошечный, с четырьмя прозрачными крылышками, наездник не боится восковой брони тлей — он умеет ее пробивать. Подбежав к колонии тлей, самка афелинуса кончиком брюшка отгибает на спину крылышки, чтоб не испачкать их о липкий воск, и, выставив свой длинный яйцеклад, вонзает его в облюбованную тлю. Через 2–3 дня из отложенного яичка появится личинка, а дней через 20 из тела тли вылетит молоденький наездник.

Приспособленность к заражению тлей, покрытых восковыми волосками, — одно из замечательных качеств афелинуса. Второе очень ценное качество — быстрота размножения: потомство одного афелинуса уничтожает за лето много тысяч тлей.

После многократных попыток французам удалось привезти наездников из Америки. Советские ученые решили привезти афелинуса из Италии.

Французы были убеждены: «итальянец» не справится с «американкой».

Советские ученые были убеждены в обратном. И оказались правы.

В 1925 году афелинус из Италии прибыл в Советский Союз и сразу же «принялся за дело». Для начала он очистил сады Азербайджана. Тогда его «продвинули» в Крым. Афелинус не переносит холода. Конечно, в Крыму зима людям кажется теплой. А какой она покажется наезднику?

Но он прекрасно выдержал крымские морозы и продолжал добросовестно трудиться, уничтожая кровяных тлей.

Трудится он и сейчас, правда не очень активно: тлей-то уж почти не осталось. Но люди не спускают глаз с насекомых — мало ли что может произойти. И, чтобы всегда быть готовыми к отпору, в специальных садках постоянно разводят естественных врагов вредителей. Если вдруг раздастся сигнал тревоги, по первому приказу человека миллионы крошечных, но отважных насекомых моментально станут «под ружье» и ринутся в бой.

Это лишь несколько примеров расселения насекомых. Можно привести еще и еще. Примеров самостоятельного переселения насекомых, переселения с помощью человека, но помимо его желания, и, наконец, переселения, которое необходимо человеку. В первых двух случаях, насекомые, акклиматизировавшись на чужбине, найдя там подходящие условия, нарушают природное равновесие. В третьем случае, когда человек привозит насекомых сам, он пытается это равновесие восстановить. Иногда это удается, иногда — нет. И тогда происходят новые трагедии. Но даже если удается восстановить равновесие, это стоит огромных усилий, огромных затрат.

Еще о двух памятниках и еще о некоторых переселенцах

Памятники, о которых пойдет речь, установлены в Соединенных Штатах Америки. Один — в городе Солт-Лейк-Сити — «местным жителям», чайкам, второй — вблизи города Бостона — переселенцам-воробьям.

Памятник чайкам — пятидесятиметровая гранитная колонна, на вершине которой бронзовый земной шар. А на самом верху монумента две птицы. У подножия памятника сооружен бассейн, чтоб живые птицы, если им захочется, могли купаться.

Монумент этот сооружен в честь чаек, спасших однажды поля вокруг города от нашествия саранчи.

То, что птицы набросились на саранчу, вполне закономерно: ведь они — местные жительницы, саранча тоже была «местная». Так что тут все в порядке вещей. Может вызвать удивление другое — что этими птицами были именно чайки, которые, как считают многие, питаются лишь рыбой.

Но, оказывается, не только рыбой. Чайки уничтожают столько насекомых, в том числе и таких опасных, как саранча, что если бы за каждый такой подвиг, какой они совершили в районе Солт-Лейк-Сити, им ставили памятники, много памятников чайкам было бы на земле.

Если бы не птицы, насекомые, возможно, давно бы «съели» всю землю.

Иное дело — воробьи. Воробьи — чужаки, иммигранты, завезенные в Америку. О пользе их еще спорят ученые в Европе. Кое-кто считает их даже вредными — зерноядная птица! В некоторых азиатских странах тоже считали воробья вредным и даже объявили ему войну. Воробьев уничтожили поголовно. А потом пришлось завозить их вновь. Хорошо бы помнить об этом всем, кто считает птицу вредителем. К счастью, большинство специалистов положительно отзываются о воробьях. Они хоть и относятся к зерноядным, птенцов своих, как и многие другие зерноядные птицы, вскармливают только насекомыми. А птенцов воробьи выводят два раза за лето. Значит, по крайней мере месяц воробьиное семейство поедает массу вредителей. Да и взрослые птицы не ограничивают себя лишь растительной пищей. Попадается муха — склюнут муху, попадается гусеница — не пренебрегут и ею. Когда-то воробьев считали воришками — налетали они на гумна, на поля, таскали овес у лошадей. Считают, что даже имя эта птица получила за свой воровской характер. «Воро-бей!» То есть гони прочь, бей вора. Но сейчас воробьев стало гораздо меньше: и лошадей почти не увидишь на улицах, и гумна и поля уже не те. Так что сейчас воробьи уже никому не страшны, никому не мешают, а иногда могут даже и помогать людям. Ведь абсолютно вредных или абсолютно полезных животных в природе не бывает. В одних условиях даже очень полезные птицы будут вредить (хищник, повадившийся таскать цыплят, или скворцы, налетающие на виноградники или фруктовые сады, грачи, выдергивающие ростки кукурузы), в других — и не очень полезные птицы могут оказать огромную услугу людям.

Так произошло в районе Бостона с воробьями.

Воробьев завозили в Америку дважды. Те, кто привозили их в США, вряд ли думали о пользе или вреде этих птиц. Скорее всего, тут играли роль какие-то другие соображения, а возможно, просто сентиментальные чувства. Переселенцам хотелось, чтобы и на их новой родине постоянно слышалось бодрое чириканье веселых воробьев. И вот в 1852 году несколько пар этих птиц были привезены из Европы и выпущены в одном из парков Нью-Йорка. Но воробьи не прижились, погибли.

Через год в США привезли уже несколько десятков пар. Сколько их погибло, сколько осталось в живых, неизвестно. Но известно, что через какое-то время они захватили всю страну, поселились в Канаде, в Мексике, на Кубе, добрались до Южной Америки и обосновались в Бразилии, Уругвае, Парагвае, Аргентине. Только в США, как считают американские ученые, живет примерно сто пятьдесят миллионов воробьев! Как и в Европе, они воруют зерно, вредят, но в чем-то приносят пользу и даже такую, что вот удостоились памятника.

Но памятник воробью — в общем-то, частный случай. А почему действительно не попытаться переселить бесспорно полезных птиц? Тех птиц, которые на родине опасных насекомых-иммигрантов сдерживают их массовое размножение, являются естественными врагами этих опасных захватчиков. Ведь если переселяют насекомых, то уж птиц надо обязательно переселять!

Вопрос вполне естественный, и он, конечно же, приходил в голову людям. И не только теоретически. Люди не раз делали попытки переселить птиц из одной страны в другую, с одного материка на другой. Но это оказалось очень и очень непростым делом. Вроде бы и условия подходящие, и хищные птицы не очень-то беспокоят переселенцев, и еды достаточно. А вот не приживаются — и все! Если некоторые и приживались поначалу, такие, например, как щеглы или полевые жаворонки, то через какое-то время все равно погибали. Кроме щеглов и полевых жаворонков, пытались завозить в Америку синиц, вьюрков, зябликов, дроздов, соловьев, малиновок, лесных жаворонков, оляпок, глухарей, коростелей — и ничего не получилось, прижились только воробьи, фазаны, серые куропатки и скворцы. (Потомки 80 пар, завезенных в 1891 году, сейчас распространились почти по всей Северной и Южной Америке.)

Почему остальные птицы не смогли жить в Америке, пока неизвестно. Возможно, удивительная привязанность к родине, которая заставляет их возвращаться с зимовок, преодолевая при этом тысячекилометровые расстояния, тому причиной, возможно, какие-то другие, еще неизвестные или неучтенные людьми обстоятельства.

Ведь даже с одного места на другое, на сравнительно небольшое расстояние — и то долгое время не удавалось переселить птиц. А это было необходимо при посадке новых лесов. В молодые леса привозили птиц, а они улетали обратно, в леса родные. Так продолжалось долго, пока не додумались перевозить птиц с их гнездами, в которых были яйца. С величайшими предосторожностями перевезли такие гнезда. Птицы высидели и выкормили птенцов, а потом все-таки улетели на родину. Но остались повзрослевшие птенцы: теперь этот лес был их родиной и они уже никуда не улетали.

Можно ли тут провести какую-то аналогию с птицами, которых пытались переселить на другие континенты, трудно сказать. Ученым еще предстоит раскрыть эти и многие другие тайны жизни птиц, и в частности вопрос их переселения и возвращения, вопрос акклиматизации на новых местах. Но пока ясно: расселяются быстрокрылые и очень подвижные животные, которые часто не нуждаются в помощи людей, чтоб оказаться в новой стране или даже на новом материке, гораздо менее «охотно», чем животные, которые и у себя-то на родине не очень подвижны. Достаточно сказать, что если насекомых-переселенцев известны сотни видов, то птиц, переселившихся из Европы на другие материки, немногим более десяти. Они не переселяются сами, они не приживаются и тогда, когда их специально привозят.

Зато часто прекрасно приживаются те, кого не приглашают, кого не ждут, о чьем приходе люди даже не могут предположить.

Глава вторая Карьера большой улитки

Когда не подтверждается поговорка

Медлительность улитки вошла в пословицы и поговорки, стала нарицательной. И не зря: трудно, наверное, найти другое животное, которое передвигалось бы так же медленно. Правда, если улитка передвигается самостоятельно. Но в том-то и беда, что люди оказались слишком благодушными или недальнозоркими и помогли улитке завоевать чуть ли не полмира. Впрочем, трудно обвинять людей в недальнозоркости — откуда они могли знать, что эта огромная, имеющая пятнадцатисантиметровые домики и вытягивающаяся в длину на двадцать пять сантиметров, улитка ахатина окажется таким опасным захватчиком? На своей родине, в Восточной Африке, она ведет себя спокойно, даже приносит некоторую пользу, поедая гниющие растения. Но это — взрослые улитки. Молодые же питаются свежими растениями, причем, если есть возможность выбирать, предпочитают культурные. Ну, а так как величина этих улиток немалая, то и аппетит соответствующий.

В XVIII веке каким-то образом попала ахатина на Мадагаскар и прижилась там настолько, что многие считают ее коренной жительницей этого острова. Однако Мадагаскар был лишь ступенькой или трамплином на пути ее победоносного шествия по миру. В начале прошлого века она перекочевала на Маскаренские острова — почти за тысячу километров от Мадагаскара. Произошло это так: у губернатора острова Реюньон заболела туберкулезом жена и кто-то рассказал ему, что от этой болезни излечивает суп из улиток.

На Реюньон улитки попали легально. Мало того, за ними посылали специальных гонцов, им отвели специальную территорию в саду губернаторского дворца. Но улиткам показалось тесно в саду, и они стали расселяться по острову: улитки этого вида очень плодовиты.

Как они попали на соседний остров — Маврикий, — неизвестно. Возможно, случайно кто-то завез, а возможно, и специально, чтоб иметь под рукой «верное» средство от туберкулеза. А вот как они с Маврикия попали в Индию, известно точно: привез их в Калькутту английский натуралист Бенсон. Бенсон был специалистом по моллюскам и мог бы предвидеть последствия своего поступка. Но он, видимо, отнесся к расселению улиток слишком легкомысленно. Говорят даже, что он выпустил их в лесу, в окрестностях Калькутты. (По другой версии, они сами сбежали из его комнаты.) Но так или иначе, через полвека (в Индию улитки попали в 1847 году) они уже оказались на Цейлоне. Конечно, не самостоятельно проделали они этот путь — кто-то опять помог им преодолеть и сухопутное и морское пространство.

Улитки шли развернутым строем: в 1928 году они оказались в Малайе, в 1930 — в Сингапуре, в 1931 — перешли границу Китая, в 1935 их обнаружили на Яве, а в 1936 — на Суматре.

Мы не знаем, кто и как помогал улиткам преодолевать эти расстояния, кто и в каком количестве и для чего завозил их на эти острова, но вот кто привез их на острова Японии, мы знаем. Во время второй мировой войны японское командование кормило улитками своих солдат. Для этой цели большое количество ахатины было завезено на Марианские острова и там даже организованы были улиточные плантации.

Американцам, захватившим Марианские острова, улитки были ни к чему, но поделать они уже ничего не могли, тем более что эти моллюски расселились и на другие острова Тихого океана. И всюду они приносили огромный вред плантациям сахарного тростника, бананов, каучука и чайным. Особенно сильно страдали от них жители Малайи. Чтоб как-то бороться с ахатиной, правительство стало платить за каждую пойманную и принесенную на специальный пункт улитку. Очень скоро на этих пунктах набралось огромное количество моллюсков, их отвезли в открытое море и выбросили. Но скоро волны прибили к берегу живых и невредимых моллюсков. Хоть ахатина — улитка сухопутная, морское «купание» она перенесла благополучно. Тогда на Малайе решили их сжигать. В других местах их пытаются травить химикатами, уничтожают их яйца, но все это мало помогает — улитка продолжает жить и расселяться, захватывая всё новые и новые территории. К 1950 году она уже заселила половину земного шара. А сравнительно недавно она появилась и в Америке. Причем почти одновременно в двух штатах — в Калифорнии и во Флориде. Кто завез ее в Калифорнию и поселил в парке города Сан-Педро, неизвестно. Относительно Флориды существует версия, что привез ее туда пятилетний мальчик, вернувшись после летнего путешествия. Мать не знала, что сын привез «трофеи» — трех больших улиток. Увидев их и ужаснувшись, она заставила ребенка немедленно выбросить ахатин. А через год зеленые окрестности города Майами были полностью уничтожены миллиардами улиток — потомками тех трех (а может быть, двух) улиток.

Улитки славятся медлительностью. Но это не мешает им довольно быстро «захватывать» большие территории.

Такова карьера большой улитки ахатины, за два века захватившей полмира. Ее родственники тоже не желают сидеть на месте. Страсть к путешествию у улиток такова, что только в Соединенные Штаты переселилось не менее сорока пяти видов. В том числе и улитка булимус, за полвека прошедшая всю Европу, перебравшаяся через Атлантический океан и захватившая весь Американский материк.

Все эти путешественники — улитки сухопутные. Ну, если они путешествуют, то что же остается делать улиткам, живущим в воде? Ведь им не надо ждать чьей-то «доброй воли», когда кто-то захочет перевезти их с одного острова или континента на другой, не надо ждать каких-то случайностей. Тысячи пароходов к их услугам! И улитки пользуются этим; Особенно широко расселилась по всем морям, точнее, по тем местам, где живут устрицы, улитка туфелька. Прицепившись к днищу корабля, она быстро и спокойно преодолевает огромные расстояния, поселяется вблизи устричных банок и принимается за устриц. А как с ней бороться, человек пока не знает.

Крабовая улитка еще и «хамелеон»: в зависимости от места, на котором она сидит, меняется и ее окраска.

Не знает человек, как бороться и с хищным моллюском рапаной, перекочевавшим с Дальнего Востока в Черное море, размножившимся и тоже уничтожающим устриц.

Не знают ученые, как бороться и с бедствием, обрушившимся на многие острова Тихого океана, — морской звездой, получившей название «терновый венец».

Откуда она взялась в таком количестве, что дало ей возможность так размножиться — ведь еще совсем недавно их было очень мало, — люди пока не знают. Но сейчас ученым надо решить другой очень важный вопрос: как бороться с этим животным. «Терновый венец» — крупная, до 60 сантиметров в диаметре, морская звезда, имеющая от 17 до 21 луча, покрытых острыми шипами.

Шипы, очевидно, выделяют ядовитую жидкость, так как укол их не только болезнен, но вызывает воспаление, судороги, рвоту. Ядовитые вещества, выделяемые «терновым венцом», попадая в водоросли, от них к рыбам, а от рыб к человеку, также вызывают боли в горле, слабость, человек теряет ощущение горячего и холодного.

Но не это главная опасность, которую несет с собой «терновый венец». Морская звезда за день способна уничтожить примерно два квадратных метра кораллов. Уже сейчас у восточных берегов Австралии морские звезды уничтожили кораллы на 300 квадратных километрах. В опасности Марианские, Гавайские, Каролинские, Соломоновы и некоторые другие острова. «Терновый венец» пожирает кораллы, оставляя лишь скелеты, которые быстро разрушаются водой. Во многих коралловых рифах нерестилась рыба, теперь рыб стало меньше. А звезды продолжают двигаться всё дальше и дальше, их становится все больше и больше — ведь одна такая звезда способна дать за лето до 20 миллионов икринок.

Люди ринулись в бой с этим хищником. Их решили рубить на куски. Но это только ухудшило положение: из каждого куска вырастала новая звезда. Их пробовали травить — безрезультатно; пробовали воздействовать на них током высокого напряжения — на моллюсков он совершенно не подействовал. Зловещий марш «тернового венца» продолжается.

Коралловый риф.

Несомненно, что появление в таких огромных количествах хищного моллюска вызвано нарушением биологического равновесия, этот «взрыв» произошел потому, что уменьшился или исчез совсем какой-то естественный враг звезды. К сожалению, ученые слишком плохо еще знают жизнь «тернового венца», чтоб ответить на поставленный вопрос. Так это на самом деле или есть другие причины «взрыва».

История «тернового венца» — еще один пример того, как сложны и многообразны связи в природе, как важно не нарушать их, так как результаты могут быть трагическими.

По всей вероятности, «тернового венца» никто в эту часть земного шара не ввозил. А размножился он так, считают некоторые ученые, потому, что из этой части земного шара как раз вывезли некоторых животных, и главным образом моллюска чарониа тритонис. Моллюск этот живет в больших — до 30–40 сантиметров — раковинах, которые очень любят покупать и увозить с собой многочисленные туристы. Спрос на раковины растет с каждым годом, и местные жители вылавливают чарониа тритонис в огромных количествах. А он-то и есть естественный враг «тернового венца». Он-то и не давал «терновому венцу» размножаться. Исчез моллюск, и «терновый венец» получил свободу. И таким образом получается, что виновниками катастрофы, грозящей или уже разразившейся в Тихом океане, в конечном счете являются туристы — любители витых раковин. Многие ученые сейчас склоняются к мысли, что необходимо срочно завозить в места, где свирепствует «терновый ненец», его естественных врагов. Если невозможно найти достаточное количество чарониа тритонис, необходимо их искусственно развести. Это единственный способ ликвидировать экологический взрыв, восстановить биологическое равновесие и спасти коралловые рифы и острова.

Мохноногий краб и рыбы-иммигранты

Краб этот прозван китайским мохноногим. Китайским — потому что родина его — реки северного Китая, а мохноногим — потому что клешни у этого краба очень густо покрыты маленькими щетинками, и похоже, что на них темные меховые варежки. У китайского краба есть одна особенность: живет он, как правило, в пресных водах — его даже находили в 1300 километрах от устья реки, но икринки самка откладывает только в соленой воде.

Вот и путешествует он — то поднимается вверх по реке, то спускается в Китайское море, потом снова поднимается по реке. И жить бы ему так, никого не беспокоя, никому не мешая. Но нет, не захотел. Страсть к переселению или к путешествию овладела крабом. А тут и случай удобный подвернулся. Как считают ученые, китайский краб воспользовался тем, что где-то вблизи его исконных мест обитания немецкий пароход наполнял балластной водой свои цистерны. Вместе с этой водой на пароход проникли крабы. Сколько их было, никто сказать не может. Но даже если была всего пара, достаточно: самка за сезон может отложить до миллиона яиц. Версия с балластной водой, похоже, близка к истине: в 1932 году в резервуаре с такой же водой нашли двух китайских мохноногих крабов. Но эти крабы были уже не китайского происхождения, а «своего», местного. Они уже обосновались в Европе.

Еще в 1912 году первого переселенца обнаружили в реке Аллер, притоке Везера. Ученые хорошо запомнили год. Запомнили даже число — 29 сентября, хотя тогда, наверное, никто не предполагал, что этот день станет памятным для очень многих. Тогда еще не знали, что этот мохноногий переселенец, весящий всего граммов 60, скоро заставит говорить о себе все население, заставит писать о себе все газеты стран, расположенных по берегам Северного и Балтийского морей.

Краб оказался удивительно хорошо приспособленным ко всем неожиданностям и неприятностям, которые могли встретиться на пути переселенца. Его не страшила загрязненность воды, он не боялся резких переходов от соленой воды к пресной, а если вода почему-либо его не устраивала или обстоятельства вынуждали его выйти на сушу, прекрасно проводил на берегу десяток дней. Таким образом, ему удавалось обходить плотины, перегораживавшие реки, и другие препятствия. Если же какие-то препятствия были на берегу, краб перелезал через них — он и это умеет. Стоит ли поэтому удивляться, что уже через десять лет после прибытия в Европу (предполагают, что прибыл он в Бремен или Гамбург) мохноногий китайский краб заселил не только всю Эльбу, но и все ее притоки. Еще через десять лет он добрался до Праги, заселил заодно Рейн и Одер, расширив свои владения примерно до 1300 километров к западу и востоку от того места, где он впервые попал в Европу. Миллионы, миллиарды крабов копошились в реках и ручьях. Они подтачивали своими многочисленными ходами дамбы и плотины, они рвали сети, они забивали стоки. Люди не знали, как с ними бороться. Вылавливая десятки, сотни тонн крабов, люди не могли даже использовать их в пищу — для еды китайский мохноногий краб оказался непригодным. Единственное, на что можно было употребить выловленных крабов, это на изготовление муки для подкормки рыб и для удобрений.

Китайский мохноногий краб прибыл в Европу, очевидно используя транспорт людей. А вот морским миногам люди помогли распространиться, прорыв для них удобный канал, То есть канал-то люди прорыли для себя, но миноги не замедлили им воспользоваться.

Миноги живут в море, а метать икру приходят в пресные воды. Издавна они облюбовали озеро Онтарио, но не очень-то размножились: в нем было мало удобных для нереста мест. Конечно, из Онтарио миноги могли бы продвинуться дальше, но мешал Ниагарский водопад. Водопад мешал не только миногам, но и людям. И вот в 1829 году была закончена постройка судоходного канала по которому можно было беспрепятственно пройти в озеро Эри. Однако минуло не менее ста лет, прежде чем произошел «взрыв». «Взрыв» был настолько сильный, что заставил многих американцев вычеркнуть из своего меню лососевых рыб. Добыча этих рыб за 10 лет сократилась с 3900 тонн до 12 — в триста с лишним раз. Вот тогда-то люди и занялись миногами.

Так миноги губят рыб.

Да, миноги — и взрослые и их личинки — уничтожают рыб. И только потому, что самих миног было не так уж много, лососевым рыбам не угрожала опасность истребления. Миног стало много — исчезли лососевые рыбы.

Но тогда почему «взрыв» произошел через сто лет после постройки канала? Оказывается, миноги постепенно «накапливали силы». Сначала освоили канал и проникли в озеро Эри. Но и там им оказалось не очень удобно. Тем не менее на освоение озера Эри ушло время. Затем часть миног осталась в Эри, часть двинулась дальше — исследовать и завоевывать новые пространства. Так они и добрались сначала до озера Гурон, потом — до Мичигана и, наконец, в 1946 году, до самого крупного из Великих озер — Верхнего. И вот тогда и произошел наконец экологический взрыв. Условия в этих трех озерах оказались настолько благоприятными — множество удобных мест для нереста, обилие пищи, — что миноги размножились в невероятном количестве. Так, например, только в одном из ручьев, впадающем в озеро Гурон, специалисты насчитали 25 тысяч миног. Сколько же их было в самом озере?! А если учесть, что одна минога за несколько месяцев жизни губит примерно 9—10 килограммов рыбы, да добавить к этому, что и личинки их губят немало рыб, то станет понятным, почему Великие озера перестали поставлять рыбу к столу американцев. Правда, есть и другие немаловажные причины, такие, как загрязнение и отравление воды в озерах, но и миноги сыграли важную роль.

Вот она, минога, крупным планом.

В Великих озерах рыб уничтожает, так сказать, местный захватчик — минога, которому люди помогли расселиться. А на юге США разбойничает пришелец из Юго-Восточной Азии — небольшая рыбка, которую называют бродячим сомом. Такое имя он получил за то, что может, если надо, опираясь на жесткие передние плавники, путешествовать по суше. В этом случае он обходится без воды, так как рядом с жабрами у него имеются органы, отдаленно напоминающие легкие. Но несмотря на свои оригинальные приспособления, сомик никогда бы самостоятельно не перебрался с Таиланда во Флориду. Конечно, ему помогли. Помог торговец рыбами, который привез несколько таких сомиков. Как сомик удрал от торговца или от того, кто купил эту рыбу, неизвестно, но факт, что удрал. Другая бы рыба, выскочив из аквариума, попрыгала бы, попрыгала по полу и уснула. Но не таков сомик: он «встал» на свои плавники-«ноги» и отправился искать водоем. Нашел, освоился и принялся расправляться с местными рыбами. Через некоторое время сомиков стало много, а еды — мало. Тогда часть сомиков отправилась в другие водоемы. (По рекам ли, по земле — для сомиков это не имеет значения.) И так, быстро размножаясь, заселяли сомы один водоем за другим. Местных хищников они не боялись — были от них защищены своей «неизвестностью», люди тоже не очень пугались сома, хотя они, чтоб избавиться от опасного иммигранта, стали даже отравлять воду. Но в таких случаях сом немедленно вылезал на берег и отправлялся искать новый водоем. Будто знал, что люди не могут отравить всю воду вокруг.

Так и живет в Америке таиландский бродячий сом, захватывая всё новые и новые водоемы, пожирая рыбу и вызывая гнев, проклятия и отчаяние людей, которые не в силах справиться с ним.

У себя на родине эти рыбы далеко не так многочисленны и не так агрессивны. Там есть на них управа. Так чего же проще — взять да и привезти в Америку естественных врагов бродячих сомов. Но люди пока не решаются это сделать. Как бы не было еще большей беды. Ведь у людей уже есть опыт поспешного переселения, казалось бы, очень нужных животных. Так, например, для борьбы с грызунами, которые не давали покоя местным жителям, завозились мангусты, хорьки и другие зверьки, которые, как считали люди, должны были бы уничтожить грызунов. Но происходило иное: либо хищные зверьки не обращали внимания на грызунов и принимались уничтожать более доступных животных, в частности птиц, или, уничтожив грызунов, все равно принимались за птиц, так как есть им было уже нечего. А может произойти и то, что произошло в Австралии и на Мартинике.

Что произошло в Австралии и на Мартинике

Человек, вышедший вечером на улицу в одном из городов австралийских штатов Квинсленд или Новый Южный Уэльс, если он раньше тут не бывал, возможно, будет поражен странной картиной: под фонарями он увидит огромных, в четверть метра, жаб. Тут очень удобные места для охоты: насекомые летят на свет, и жабы давно «сообразили» это. А ведь совсем не для того, чтоб сидели они под фонарями, привезли сорок лет назад в Австралию жаб. Привезли в надежде, что они помогут бороться с вредителями полей.

Австралийская зеленая квакша.

Всем известно, что жабы — животные очень и очень полезные: неисчислимое количество насекомых, среди которых главным образом вредители растений и переносчики заболеваний, — пища жаб. У себя на родине — в Центральной и Южной Америке — жаба эта настолько хорошо зарекомендовала себя, что местные жители держат ее в домах. Жаба быстро привыкает к дому, «охраняет» его от насекомых. Держат ее на огородах и плантациях и даже в больших количествах продают в другие страны. Ага — так называются эти жабы-великаны — хорошо зарекомендовала себя на Гавайских островах, в Порто-Рико, и ничего странного нет в том, что австралийцы тоже захотели иметь у себя такого помощника. Вот почему в 1934 году около сотни жаб было доставлено в Австралию и выпущено в штате Квинсленд.

Жабам, видимо, понравилось там: климат достаточно теплый и достаточно влажный, еды тоже сколько угодно. Жабы «согласились» остаться и размножиться в Австралии. Но вскоре между ними и людьми начались разногласия: люди хотели, чтоб жабы ловили насекомых на полях и плантациях, жабы же предпочитали охотиться в других местах. Отчаявшись приспособить жаб охранять свои посевы, люди перестали обращать на них внимание. Жабам только этого и надо было: они немедленно начали расселяться, с каждым годом их становилось все больше и больше. Да и не удивительно: размножаться они могут круглый год — была бы вода и подходящая температура, и каждый год самка может отложить до 10 тысяч икринок. Там, где жаба ага живет постоянно, икринки, и головастики, и маленькие жабочки гибнут от многочисленных врагов. В Австралии у жаб таких врагов нет. И если не все десять тысяч «сыновей» и «дочек» жабы остаются жить, то, во всяком случае, выживает довольно много, и поэтому неудивительно, что через сорок лет миллионы жаб — потомки той сотни, которая была завезена в Австралию, — прыгают где им вздумается, собираются под фонарями, затрудняют движение транспорта и пешеходов.

Жабы в Австралии еще не угрожают стихийным бедствием, но дело идет к этому. Пока им еще хватает еды. Однако размножение происходит очень быстрыми темпами, и кто знает, чем это может кончиться!

Но если жабы были завезены в Австралию с самыми благородными намерениями, то появление змей на Мартинике вызвано совсем иными причинами. Их привезли туда для борьбы с людьми. Впрочем, французские и испанские плантаторы, хозяева огромных поместий на острове, не считали негров-рабов людьми. Голод, тяжелый изнурительный труд под палящим солнцем и кнут надсмотрщика — таков был удел негра-раба. Но негр не хотел мириться с рабством. Большую часть острова покрывали дикие, непроходимые леса. В них можно укрыться от погони, от преследования. И рабы нередко бежали в эти леса. Там они чувствовали себя в безопасности: лес давал им приют, лес и кормил их. Рабовладельцы ничего не могли поделать. И тогда они привезли из Бразилии змей. Очень коварных, быстрых и опасных змей жарарака. Укус этой внезапно нападающей змеи смертелен.

Финал этой схватки известен: победителем будет птица.

Теперь плантаторы были спокойны: негры-рабы уже не посмеют бежать в лес. Но спокойствие их продолжалось недолго: змеи скоро акклиматизировались на Мартинике и начали быстро размножаться. Прошло совсем немного времени, и не только в лесу стало опасно — змеи начали появляться и на плантациях, в садах, даже в домах. Змеи превратились в настоящее проклятие острова. Достаточно сказать, что за пять лет на 12 гектарах плантации сахарного тростника было убито около двух с половиной тысяч змей.

Тогда на остров решили завести мангуст. Но жительницы Индии и Цейлона ничего не могли поделать с иммигранткой из Бразилии.

Змеи продолжали терроризировать остров. Кто еще способен справиться с ними? Вспомнили про птицу-секретаря. У себя на родине в Восточной Африке она поедает змей в большом количестве. Но на Мартинике и эта птица оказалась бесполезной: жарарака — змея ночная, птица-секретарь охотится только днем.

До сих пор на острове царят змеи, до сих пор еще не найдено действенное средство борьбы с ними, и до сих пор они уносят немало жизней.

Моллюски и восьминогие, рыбы, земноводные, пресмыкающиеся путешествуют по земле. Множество видов самостоятельно, а главным образом, с помощью человека едут, плывут, летят, захватывая всё новые и новые земли. И не только они.

Глава третья Перегороженный континент

«Великая кроличья стена»

Долгое время считалось, что кролики, как и зайцы, как и пищухи, — грызуны. И ученые объединяли их вместе с другими животными в один отряд.

Но недавно люди поняли: и зайцы, и кролики, и пищухи настолько отличаются, скажем, от крыс, мышей, сусликов, бобров или белок, что оставлять их в одном отряде нельзя. И биологи-систематики выделили их в особый отряд, который назвали отрядом зайцеобразных.

Кролики действительно внешне похожи на зайцев, хотя при более близком знакомстве можно увидеть немало отличий. Например, у кроликов более короткие ноги. Уши тоже короче и без черных пятен внутри. Отличаются они кое в чем и по внутреннему строению, и по образу жизни. Например, у зайцев нет даже постоянного гнезда, а уж норы — тем более. Зайчата рождаются прямо на земле, в траве или кустах.

Зайчатам норы не нужны: едва появившись на свет, они уже почти взрослые; посидят день-другой тихонечко в кустах, окрепнут чуть-чуть и начнут обгрызать травку. А еще через несколько дней поскачут по лесу. Мама, конечно, нужна им: покормит новорожденного молоком, которым он будет сыт несколько дней, да еще разок-другой, может быть, прибежит к новорожденному. А не прибежит — покормит его другая зайчиха. Если же и другая не покормит — не беда, зайчонок обойдется.

А у кроликов все иначе. Кролики — норные животные. Норки они делают глубокими, удобными, со сложными лабиринтами и многими выходами, и далеко от них, как правило, кролики не уходят. Крольчата рождаются слепыми, беспомощными, даже иногда голенькими. И поэтому некоторое время лежат в норке, на мягкой пуховой подстилке (мамаша выщипала пух у себя на брюшке) и сосут молоко.

Эти очень существенные отличия привели ученых к мысли, что если зайцы и кролики в далеком прошлом и имели одного предка, то «разделились» они на самостоятельные группы давно и сумели приобрести характерные черты, значительно отличающие их друг от друга.

Может быть, потому, что зайцы более быстроноги, живут, как правило, в одиночку и стараются держаться подальше от человека, а кролики наоборот — живут обычно колониями и часто вблизи человека, бегают слабо, хоть и очень вертко, а возможно, и по каким-то другим причинам люди обратили внимание именно на кроликов, а не на зайцев и именно кроликов решили сделать домашними животными. Впервые, очевидно, одомашнили кроликов в Китае и в Испании. Возможно, что в Китае кролики были одомашнены раньше. Во всяком случае, как указывает Ч. Дарвин, еще в VI веке до нашей эры известный китайский писатель и философ Конфуций упоминал о кроликах как о животных, которых можно приносить в жертву богам, и рассказывал об уходе за кроликами.

О кроликах, живших в Испании, упоминает в I веке до нашей эры римский поэт Катулл. Он даже назвал Испанию «кроличьей страной». Правда, имел ли он в виду обилие диких кроликов в Испании или домашних, неизвестно.

Но так или иначе, домашние кролики довольно быстро распространились по Европе, и в средние века во многих европейских странах не только процветало кролиководство, но уже были выведены многие породы домашних кроликов.

Домашние кролики разделяются на шкурковых и пуховых. А те, в свою очередь, — на крупных, средних и мелких. Мясо всех кроликов не только съедобно, но и вкусно. Поэтому кроликов разводят еще специально для того, чтобы получать мясо.

Небольшая величина кроликов компенсируется их огромной плодовитостью.

С тех пор как человек занялся одомашниванием кроликов, стали более прочными и красивыми их шкурки, увеличилась плодовитость этих зверьков. И без вмешательства человека кролики давали (а дикие и сейчас дают) довольно большой приплод — по 10–12 крольчат в год.

В неволе же крольчихи стали приносить по 6–7 крольчат (а иногда и по 20!) в одном помете, причем в год таких пометов может быть 5, 6 и даже больше.

Во многих странах кролиководство стало важной статьей дохода. Так, например, только из Франции в 1952 году было вывезено в разные страны около двух с половиной миллиардов шкурок и на 600 миллионов франков пуха для изготовления фетра.

Друг или враг?

В самой Франции употребляется около 100 миллионов шкурок ежегодно и ежегодно вывозилось кроличьего мяса на 60 миллионов франков. В общем, домашние кролики — не только симпатичные, но и очень полезные зверьки, дающие людям мясо, шкурки, пух. А на диких к тому же можно еще и поохотиться на досуге, что и делают любители во многих странах.

Что заставило европейцев, переселившихся в Австралию, вспомнить про кроликов, неизвестно. Может быть, они считали, что кролиководство будет для них дополнительной статьей доходов, может быть, кое-кому захотелось поохотиться на этих зверьков вдали от родины, может быть, тут сыграли роль сентиментальные чувства: эти зверьки напоминали переселенцам их родину. Но так или иначе, в 1859 году на борту парохода «Молния» 24 кролика прибыли в Австралию. В Австралии кролики никогда не водились, но это не смутило переселенцев: они справедливо считали, что условия для этих зверьков тут вполне подходящие, хищников, кроме собаки динго, нет, и кролики приживутся.

К сожалению, не знали переселенцы истории колонии на Балеарских островах, описанной римскими историками Страбоном и Плинием.

Обосновавшись на Балеарских островах в Средиземном море, римляне-колонисты были очень довольны: прекрасный климат, плодородная земля. Но вскоре с островов стали поступать тревожные сигналы. А еще через некоторое время колонисты попросили римского консула прислать войска для борьбы с колоссальным количеством кроликов: зверьки очень быстро размножились, заселили все острова и стали уничтожать посевы.

Не знали европейские переселенцы и другой, достаточно печальной истории, которая произошла гораздо позже — в середине XV века — на небольшом острове Порту-Санту в Атлантическом океане.

Этот остров открыл в 1419 году португальский мореплаватель Хуан Гонзалес Зарко и, покидая его, оставил на этом острове крольчиху с крольчатами. Трудно сказать, что двигало капитаном каравеллы, вероятно, добрые побуждения. Однако португальские переселенцы, прибывшие на остров в 1456 году, вряд ли помянули добрым словом отважного капитана. Надеждам, которые возлагали португальцы на богатые земли острова, не суждено было сбыться: не только пастбища и посевы — все запасы, которые португальцы привезли с собой, были уничтожены кроликами — потомками тех нескольких зверьков, которых Хуан Зарко высадил на этом острове тридцать семь лет назад. В конце концов колонисты вынуждены были покинуть остров, так как оказались не в состоянии справиться с полчищами кроликов.

Да, очевидно, всего этого не знали люди, радостно встретившие кроликов, привезенных из Европы. Впрочем, даже зная эти печальные истории, европейцы-переселенцы вряд ли сделали бы какие-нибудь выводы. И действительно, как можно сравнивать небольшие Балеарские острова или тем более крошечный остров Порту-Санту с огромной Австралией? Кроме того, австралийские колонисты имели и капканы, и огнестрельное оружие, и многие другие средства, которые в крайнем случае могли использовать. Всего этого, конечно, не было у португальцев, а тем более у римлян.

И вот кролики выпущены на свободу в штате Новый Южный Уэльс на землях страстного охотника Томаса Августина.

Первый год-два кроликов берегли. Известен случай, когда браконьер, застреливший кролика на земле некоего Робертсона, был оштрафован полицией на 10 фунтов. Но уже через три-четыре года фермеры забеспокоились: кроликов стало очень много. Тот же Томас Августин за шесть лет на своих землях отстрелял 20 тысяч кроликов, а тот же Робертсон стал платить ежегодно по 5 тысяч фунтов охотникам за отстрел кроликов, наводнивших принадлежащие ему пастбища.

Кроликам была объявлена война. Но люди спохватились слишком поздно. Они не учли темпов, которыми размножаются кролики. Не учли они еще и того, что кролики, завезенные в Австралию, были уже изменены человеком. Если дикий кролик плодовит, домашние, благодаря стараниям людей, стали еще более плодовитыми. Причем сил, активно сдерживавших катастрофическое увеличение кроличьего поголовья, там практически почти не было. И теоретические расчеты, что от одной пары (с многочисленными детьми, внуками, правнуками и т. д.) через два года можно получить «стадо» в 100 тысяч штук, почти подтверждались на практике.

Среди фермеров началась паника. Ведь пять кроликов съедают примерно столько травы, сколько требуется, чтоб прокормить овцу. А если кроликов стало не пять тысяч и даже не пять миллионов, а миллиарды? Причем, оставив за собой европейскую «привычку» размножаться очень быстро, кролики приобрели и новые, «австралийские». Они, например, перестали рыть норы: в теплом климате и при отсутствии врагов норы оказались ненужными. Отрастив себе длинные когти, они научились прекрасно лазать по деревьям; когда полностью уничтожалась трава на больших участках, кролики взбирались по стволу и принимались за листья деревьев.

По всей Австралии загремели выстрелы. Стреляли фермеры, стреляли пастухи, стреляли специальные отряды охотников. Но поголовье кроликов практически не уменьшалось. Кроличье нашествие приняло размеры государственного бедствия. Правительство Австралии ассигновало крупные суммы на борьбу с кроликами, и суммы эти ежегодно возрастали. А в это же время государственный доход страны падал, не хватало корма и все меньше становилось овец, уменьшился экспорт шерсти и мяса.

К 1950 году статья расходов на борьбу с кроликами в государственном бюджете Австралии достигла 160 миллионов фунтов. Конечно, австралийцы не только стреляли в ненавистных им кроликов. Поняв, что отстрел почти не уменьшает число кроликов, люди срочно выписали из Европы лис, хорьков, ласок. Но от хищников кроликов спасали частично норы, частично колючие кустарники, где они находили убежище. Убедившись, что с кроликами у них не очень-то получается, завезенные хищники не стали больше стараться: попадется кролик — хорошо, нет — не надо, в Австралии оказалось достаточно другой пищи.

И вот тогда австралийцы пошли на крайнюю меру: решили поставить заслон — проволочную стену. Конечно, эта стена не уничтожит кроликов, но хоть предотвратит их расселение по всему континенту, хоть часть пастбищ и посевов будет спасена. Стену построили. Она пересекала поля и пустыни, горы и заросли колючих кустарников. Длина ее превышала 2 тысячи километров. Но кролики легко преодолели это препятствие, прорыв под стеной ходы. Тогда люди бросились строить вторую стену. Она протянулась уже на три с половиной тысячи километров, перегородив чуть ли не весь континент. Но и это не помогло — кролики продолжали расселяться.

Против них были брошены авиация, яды, отравляющие вещества, газы. И тем не менее кролики продолжали расселяться и в конце концов захватили почти весь континент.

Дикий кролик — бич Австралии. А ведь все началось с нескольких кроличьих пар, привезенных из Европы.

Тогда против кроликов решили использовать бактериологическое оружие. Это было очень опасно, но другого выхода люди не видели. Еще в 1896 году в Уругвае была зафиксирована странная эпидемия, погубившая почти всех домашних кроликов в этой стране. Но причина этой эпидемии была выяснена гораздо позже. Ею оказались вирусы болезни, которую разносят дикие кролики. Для самих диких кроликов эта болезнь не опасна, а для домашних — смертельна. Так как дикие кролики Австралии в прошлом все-таки домашние, миксоматозом (так называлась эта болезнь) решили заразить их. После тщательных проверок — не погибнут ли заодно с кроликами и другие животные — борьба началась. Результаты были обнадеживающие: из четырех миллиардов кроликов осталось полмиллиарда. Но у оставшихся уже успел выработаться иммунитет. Ученые решили не сдаваться и в 1950 году снова пошли в наступление на кроликов: в долине реки Муррея были выпущены комары, зараженные новым штаммом антикроличьего вируса. Снова успех: из 500 миллионов осталось только 50 миллионов. Но эти 50 опять приобрели иммунитет. А так как кролики размножаются быстро, то, несмотря на все меры борьбы, за двадцать лет количество их увеличилось вдвое. Конечно, это уже не те темпы, какие были в прошлом веке и в начале нашего. Но ведь и средства и методы борьбы теперь самые совершенные. И тем не менее кролики не только не исчезают, но продолжают хоть и медленно, но увеличиваться. 100 миллионов — это, конечно, не 4 миллиарда. Но ведь и эти 100 миллионов съедают столько корма, что им можно было бы прокормить 20 миллионов овец или 3–4 миллиона крупного рогатого скота.

Ученые, очевидно, добьются своего и найдут способ полностью очистить Австралию от этих страшных иммигрантов. Но встает вопрос: чем все это может кончиться? За сто с лишним лет уже сложилось какое-то относительное равновесие в природе. Во всяком случае, кролики служили пищей завезенным хищникам и местным. Динго, например, питавшиеся почти исключительно кроликами, с уменьшением их количества активно стали нападать, на стада овец, утаскивать ягнят. Лишь за один год они зарезали полмиллиона молодых овец. Стали нападать на овец и лисы, и хищные птицы. Фермерам снова пришлось браться за оружие. Так в 1951 году, когда количество кроликов резко уменьшилось, было убито около 14,5 тысячи лисиц и 5 тысяч орлов. В следующем году количество лисиц, убитых фермерами, перевалило за 25,5 тысячи, а количество орлов — за 10 тысяч.

Количество хищников уменьшается и без того из-за отсутствия пищи. Люди также помогают хищникам исчезать. Но кроликов хоть и медленно, а все-таки становится все больше. И где-то может произойти новый экологический взрыв, тем более что увеличивается не просто число кроликов, но кроликов, имеющих иммунитет к миксоматозу.

Биологическое равновесие в Австралии в течение ста с небольшим лет нарушалось уже дважды.

И нет никакой гарантии, что оно не произойдет и в третий раз.

А ведь все началось с 24 кроликов, которые прибыли на пароходе «Молния» в маленький австралийский порт!

Почему у динго нет сумки?

Австралийцы перегородили свой материк не только для того, чтоб уберечь пастбища от полчищ прожорливых кроликов. Другая стена или забор — трудно даже придумать, как назвать это сооружение, — еще раз перегородила континент. Ее начали строить в 1954 году и закончили только в 1963 году. Стена эта, длиной в 9500 километров, построена по решению австралийского парламента и стоила огромных денег. Еще бы! Ведь все столбы у нее металлические, а между ними очень густо натянута колючая проволока. Высота этой стены почти два метра, а глубина — полтора. Да, она идет и вглубь, в землю, где между столбами, на протяжении всей длины стены, врыта прочная металлическая сетка. Каждые 50 километров — ворота, охраняемые специальным сторожем. В его распоряжении имеется машина, и дважды в день он объезжает свой участок. Построить такое сооружение стоило очень дорого. Но и содержать недешево: кролики то и дело подкапывают его, ветры вырывают распространенное в Австралии растение бук-буш и катят его по земле. Кучи этого растения задерживаются около стены, ветер наметает песок, и образуются высокие холмы.

И все-таки австралийские фермеры вынуждены следить за этим сооружением, поддерживать его в порядке, платить сторожам и ремонтным рабочим. Другого выхода нет: стена охраняет 160 миллионов овец — главное богатство Австралии, ведь эта страна дает на мировой рынок 45 процентов шерсти.

А охранять овец приходится австралийским фермерам от австралийской дикой собаки динго.

Динго — единственный хищник Австралии. Однако и одного этого хищника вполне достаточно, чтоб нанести чувствительный урон овцеводам. Подсчитано, что только за 11 лет и только в одном штате Квинсленд (правда, центральном штате овцеводства) динго уничтожили 600 тысяч овец, стоимость которых превышала 6 миллионов долларов.

Стена, конечно, помогла. Однако несмотря на это сооружение, несмотря на то, что в течение многих лет ежегодно отстреливают по нескольку тысяч этих животных, динго продолжают уничтожать каждый год свыше трех миллионов голов.

Овцеводы, воюя с динго, не задумываются, очевидно, что это за животное. Ученых же интересует не только сам образ жизни динго, хотя изучен он еще все-таки недостаточно полно, и это в какой-то степени мешает найти наиболее эффективные способы обезвредить хищника. Ученых интересует и то, откуда взялась эта дикая собака.

Конечно, появилась она на материке задолго до появления тут белых переселенцев, возможно, и раньше австралийских аборигенов. Но вот когда, как и откуда?

Вопрос этот, по-видимому, не вызывал бы таких споров и разногласий, если бы не одно обстоятельство. Когда образовался австралийский материк, животные еще были очень примитивными. Такими они были повсюду, но в течение многих тысячелетий на других материках животные изменились, «повзрослели», стали «более усовершенствованными» и «интеллигентными», как образно сказал Бернгард Гржимек. На Австралийском континенте они почему-то остались на более низком уровне. Таким образом, все животные Австралии — примитивные, имеющие сумки, в которых вынашивают своих детенышей. И вдруг среди них такое «интеллигентное» существо, как динго. Динго быстро вытеснила своих «устаревших» соперников — сумчатого волка и сумчатого дьявола и полностью завладела континентом. Но вот откуда она взялась, эта дикая собака, не имеющая положенной всем австралийским животным сумки?

По этому вопросу ученые не пришли к единому мнению. Однако большинство склоняется к тому, что динго — одичавшая домашняя собака, некогда завезенная в Австралию случайными мореплавателями или охотниками и брошенная там или сбежавшая от них. Возможно, собаки эти уцелели при кораблекрушениях и вплавь или на обломках судов добрались до материка. В пользу того, что динго — одичавшая домашняя собака, говорит строение ее зубов и скелета, которые почти не отличаются от зубов и скелета домашней собаки, и отсутствие сумки, делающее ее единственным «истинным» млекопитающим в Австралии.

Против говорит то, что кости динго найдены в очень глубоких слоях земли, когда ни о каких мореплавателях не могло быть и речи. Но сторонники происхождения динго от домашней собаки считают: динго роет норы, и кости могли оказаться так глубоко именно поэтому.

Очевидно, динго действительно произошла от домашней собаки, хотя нрав ее очень отличается от нрава наших верных друзей. Впрочем, и тут среди ученых и знатоков динго нет общего мнения.

Австралийцы-переселенцы настолько ненавидят диких собак, что само слово «динго» для них стало ругательством. Это понятно: слишком много неприятностей доставляет она людям, чтобы они могли быть объективными. Однако трудно заподозрить в необъективности директора зоосада в городе Брисбене Аллана Рейда. А он считает динго очень опасным и очень кровожадным животным, способным убивать не для того, чтоб насытиться, а просто ради самого убийства.

Австралийцы считают, что динго не только нельзя приручить и заставить служить человеку — даже выкормленный человеком щенок, став взрослым и не проявляя никакой агрессивности, в любой момент может напасть безо всякой причины и предупреждения на своего хозяина.

Во всяком случае, в Австралии имеется закон, запрещающий частным лицам держать у себя динго.

Однако местные жители совсем иного мнения об этом животном. Они специально воспитывают щенят, которые, став взрослыми, помогают им на охоте. Как пишет Б. Гржимек, из-за того, что динго не умеет лаять, местные охотники привязывают собаке на шею деревянный колокольчик, чтоб он оповещал, где находится собака.

Динго

Сам Гржимек тоже считает, что динго — одичавшая домашняя собака, при соответствующем обращении и воспитании может быть приручена и не будет представлять никакой опасности.

Итак, большинство сходится на том, что динго — в далеком прошлом домашняя собака.

Но, попав в Австралию, размножившись и одичав, она стала врагом человека.

Что ж, значит, не только кролики, но и такие преданные друзья, как собаки, в определенных условиях могут стать опасными вредителями. Кстати, об условиях. Несмотря на всю ненависть к динго, даже австралийцы поняли, что в борьбе с кроликами динго стали их союзниками.

Но вот кроликов стало гораздо меньше, и вред динго пропорционально увеличился. И с новой силой принялись фермеры уничтожать диких собак. Сколько их уничтожено, пожалуй, подсчитать хоть и с трудом, но можно. А вот сколько осталось, никто точно не знает. Одни говорят, что они уже на грани истребления, другие считают, что в Австралии живет еще по крайней мере 200 тысяч этих хищников.

Трудно сказать, будут ли они полностью истреблены: динго — зверь хитрый, очень выносливый (может бежать в течение довольно долгого времени со скоростью 60–65 километров в час), с прекрасно развитым чутьем. Несмотря на свою агрессивность, достаточно осторожный. Но какой зверь может соперничать с человеком? И вполне вероятно, что рано или поздно сбудется мечта австралийских фермеров и динго будут полностью уничтожены. Но не нарушит ли это снова равновесия? Ведь кролики-то пока еще существуют. И никто не знает, какую часть из них в свое время уничтожили динго, сколько было бы в Австралии кроликов вообще, если бы не эти хищники?

У американцев есть опыт: в свое время они уничтожили койотов, которые таскали новорожденных ягнят. Но исчезли койоты — и в огромных количествах расплодились мышевидные грызуны. Когда подсчитали убытки, то убедились: вред, приносимый койотами, был во много раз меньше вреда, приносимого мышами, появившимися после того, как не стало койотов.

Дикая собака динго, конечно, вредит, конечно, убытки австралийских фермеров от этого хищника велики. Очевидно, количество диких собак должно быть значительно уменьшено (если действительно их еще осталось в Австралии 200 тысяч). Но полностью уничтожать их рискованно. Люди ведь знают, что значит уничтожить целый вид, даже если он по их мнению или в действительности опасен.

Гораздо опаснее хищников может оказаться их полное истребление.

Коз — в зоопарк?

Когда Робинзон Крузо — герой романа Даниеля Дефо — был выброшен на необитаемый остров, он, конечно, был в отчаянии. Еще бы! На его месте любой пришел бы в ужас. Но, оглядевшись, Робинзон понял, что на этом острове можно жить. Прекрасный климат, пышная растительность, множество животных. И он прожил там чуть ли не тридцать лет: возделывал поля, устроил виноградники, приручил коз.

Лет сто назад великий натуралист Чарлз Дарвин посетил этот остров. Остров действительно существует, потому что приключения Крузо Даниель Дефо не выдумал, он положил в основу своего романа приключения матроса Александра Селькирка, оказавшегося на острове Хуан-Фернандес. Посетив этот остров, Чарлз Дарвин собственными глазами убедился в богатстве его растительности, особенно восхитили его сандаловые деревья, которых было очень много на острове.

Но если бы такое несчастье случилось с Александром Селькирком (или Робинзоном Крузо) сейчас и он очутился на том же острове, ему пришлось бы очень плохо. Ни великолепной растительности вообще, ни прекрасных сандаловых деревьев в частности на острове нет. Все здесь погубили козы.

Козы? Но ведь это очень нужные домашние животные. В их полезности, кажется, никто не сомневается.

Да, как будто бы так. Козы действительно нужны, их разводят, выводят новые породы, их выращивают и о них заботятся. Мало того: козы издавна назывались «коровами бедняков» — они выручали тех, кто не мог купить и содержать корову. Коза же давала молоко.

Хоть и не так уж много молока, но зато козье молоко гораздо полезнее коровьего.

Коза, видимо, играла немаловажную роль в жизни древних народов. Среди многочисленных мифов Греции есть и такой, где главную роль играет коза. Молоком этой легендарной козы выкормили заброшенного в детстве на остров Крит Зевса. Зевс, став самым могучим богом, в благодарность превратил один из рогов козы в рог изобилия. Из него все время сыпались всякие отборные земные плоды — для смертных или лились нектар и амброзия — для бессмертных богов.

Однако греки очень скоро изменили свое мнение о козе — она не только не способствовала изобилию, а обрекала целые районы на голод и нищету, козы принесли несчастье всему государству.

Коза была не в чести и у многих других народов. У монголов, например, считалось оскорблением, если человеку дарят козу. На Руси коза не считалась скотом, а значит, и не особенно ценилась. Мало того, злые силы (черти или дьяволы), как утверждалось, имели козьи рога, копыта, бороду, а то и просто представлялись в облике козла.

Животные — самые популярные персонажи русского лубка. Коза-пакостница.

В чем же дело? Почему козу человек все-таки приручил и до сих пор не отказался от нее (хотя более ценные домашние животные исчезли из списка домашних), а в то же время приравнял к нечистой силе, и многие ученые считают ее чуть ли не одним из самых страшных зол на земле?

Мы не можем сказать, было ли ошибкой приручение коз много тысячелетий назад в Передней Азии, Средней и Восточной Азии и Юго-Восточной Европе. Но в дальнейшем ошибки, которые совершали люди, разводившие и содержавшие коз, привели к очень тяжелым, а порой просто к катастрофическим последствиям.

Издавна у моряков был обычай высаживать на вновь открытые необитаемые острова домашних животных, которых они возили с собой на кораблях. Конечно, моряки не имели никакого представления о биологическом равновесии и выпускали животных с самыми благородными целями: они хотели обеспечить мясом потерпевших кораблекрушение, если их выбросит на этот необитаемый остров.

Но, к сожалению, благие намерения часто оборачиваются совсем не благими последствиями. Так, высадив кроликов на острове Порту-Санту, люди сделали его совершенно непригодным для жительства. Высадив коз на острове Хуан-Фернандес, Кюрасо и многих других, люди полностью или частично превратили некогда цветущие острова в пустыни или полупустыни.

Особенно показателен в этом отношении остров Святой Елены — последнее прибежище императора Наполеона Бонапарта.

Остров этот был открыт португальцами в 1502 году. В 1513 или в 1514 годах кто-то решил завезти на остров коз и свиней и выпустить их там, благо ухода за ними не нужно, а запас мяса — если кто-то окажется в бедственном положении — всегда обеспечен.

Козы — не кролики, размножаются не так быстро. Поэтому прошло не меньше двухсот лет, пока люди поняли, что грозит острову. В 1745 году губернатор Святой Елены (остров уже был заселен и почти полностью освоен) понял, что черное (эбеновое) дерево, которое росло там и очень ценилось, под угрозой полного уничтожения. Он решил истребить коз и запросил на то разрешение. Однако разрешение было получено только 55 лет спустя — в 1810 году. К этому времени козы съели не только эбеновые леса, но и вообще всю растительность; затем дожди смыли плодородную почву, и Наполеон Бонапарт, прибывший на остров в 1815 году, застал здесь лишь, как писал М. Ю. Лермонтов, «пустынный и мрачный гранит».

Сибирский козерог вполне освоился в необычной обстановке.

На Мадагаскар коза была завезена, очевидно, не для того, чтобы стать помощницей потерпевших кораблекрушение. Видимо, люди решили обогатить животный мир острова или дать беднякам «по корове».

В результате леса Мадагаскара уменьшились в десять раз. Их съели козы.

Однако не только острова страдают от нашествия коз.

Турция — гористая страна, пахотных земель там не так много, и население занимается скотоводством. На 26 миллионов жителей в Турции имеется 24 миллиона коз. Но, к сожалению, они не приносят богатства крестьянам, — объедая леса, козы создают в стране очень тревожную ситуацию.

Греция. На 9 миллионов жителей она имеет 9 миллионов коз. Но греки уже не ждут от коз какого-либо изобилия. Голые, без единого кустика горы, бесплодные долины — это «работа» коз.

Еще в V веке до нашей эры козы стали настолько опасны, что греки вынуждены были издать «закон против коз». Но закон не помог, и сегодня они продолжают свирепствовать.

Ливанский кедр — гордость Ливана. Его изображение красуется на флаге государства. Но, к сожалению, в самом Ливане кедр этот увидеть очень трудно — его съели козы.

Козы уничтожили кедровое дерево в Марокко, превратили в пустыни некогда цветущие плоскогорья Кастилии.

Свою разрушительную деятельность козы начали давно. Попав в Африку примерно две тысячи лет назад, они за пять веков уничтожили всю растительность на горах Северной Африки, стада коз способствовали и способствуют до сих пор наступлению Сахары: при помощи коз, уничтожающих всю растительность в саваннах, пустыня за последние триста лет продвинулась на триста километров (по километру в год!).

Можно перечислить еще немало преступлений коз — они все зафиксированы специальной комиссией ЮНЕСКО и Международным союзом охраны природы.

В чем же все-таки сила коз, таких, в общем-то, безобидных и симпатичных на вид животных?

Козы обладают огромным аппетитом.

Основная еда их — трава. Но травой питаются и коровы, и лошади, и многие другие животные. Однако если все они щиплют траву, давая возможность через некоторое время на этих же местах появиться новым всходам, то козы вырывают траву с корнем.

Они живут в одном доме.

Козы не только вырывают траву, но и выгрызают из земли семена, если не находят достаточно пищи. И на этих местах уже не прорастет ничего.

Однако козы не удовлетворяются травянистыми растениями. Деревья, кустарники — все, что встречается на пути, годится для коз. Они обгладывают кору, они обгрызают ветви и листья и губят деревья и кустарники. Мало того: козы способны забираться, казалось бы, на самые неприступные скалы и поедать там все, что более или менее годится в пищу. А так как козы очень непривередливы, — им годятся в пищу и зеленая трава, и колючий кустарник. Съев все в зоне относительной досягаемости, коза взбирается на дерево. Когда-то такие козы очень удивили Альфреда Брема, путешествовавшего по Африке.

Но козы-акробаты живут не только там, и в Европе можно видеть коз, взбиравшихся почти по прямому стволу и лихо перескакивающих с сучка на сучок, чтоб добраться до листьев и веток.

Уничтожение растительности — само по себе явление страшное. Но в природе все взаимосвязано. Вслед за сведением лесов, уничтожением травяного покрова начинается эрозия почвы — бич земледелия. Козы сводят леса на склонах гор, водяные потоки смывают плодородный слой почвы, и горы превращаются в безжизненные скалы.

На равнинах суховеи срывают плодородный слой, который предохраняла растительность, начинаются пыльные бури, маленькие склоны скоро размываются дождевыми и вешними водами и превращаются в овраги, отнимая у людей огромные площади, пригодные для посевов.

В свое время китайцы, заметив, что козы легко поднимаются по крутым склонам, решили использовать их на постройке Великой китайской стены. Собирая коз, они привязывали к их рогам камни и кирпичи и гнали их к месту строительства. По дороге козы объедали всю растительность.

С тех пор прошло более двух тысячелетий, а в окрестностях бывшей Великой стены до сих пор голая пустыня.

На счету коз миллионы гектаров уничтоженных лесов, превращенных в пустыни плодородных некогда равнин. Вот почему французский академик Р. Фюрон с полной ответственностью заявил, что «коза — злейший враг человека».

Фюрон считает, что козам надо объявить решительную и беспощадную войну. Его поддерживает немало ученых. Многие из них считают, что козы должны остаться лишь в зоопарках. Как пример необходимости избавиться от коз, ученые приводят Новую Зеландию, Венесуэлу, Кипр — страны, в свое время очень страдавшие от обилия коз, потерявшие огромное количество плодородных земель и лесов. Избавившись от коз, они смогли вновь восстановить леса, вновь на многих опустошенных козами землях зазеленели травы.

Однако вряд ли стоит думать о такой крайней мере. Козы-то, в конце концов, не виноваты. Виноваты люди. И те, которые предпочитали отправлять коз добывать себе еду самостоятельно, не следя, куда они направляются и что едят, и те, кто бездумно расселял их по островам и материкам, не представляя последствий этих переселений и те, кто позволял козам дичать, и, наконец, те, кто сознательно выгонял коз на плодородные земли, позволял объедать все подчистую — и травы, и листья деревьев. В выпасах коз безусловно должен быть наведен порядок, так же, кстати, как и в количестве этих животных. Продовольственная и сельскохозяйственная комиссия ООН считает, что во многих странах должно быть значительно уменьшено количество коз (иногда до 80 процентов в таких, например, странах, как Турция). Только тогда будут спасены и леса и плодородные земли и не понадобится отправлять коз в зоопарки.

Глава четвертая Нашествие грызунов и рождение кошки

Нашествие

У нее, как и у многих закоренелых преступников, несколько имен: амбарная крыса, серая, карако, щур, пасюк.

И действует крыса как и все закоренелые преступники: сначала уничтожает тех, кто ей мешает, потом начинает грабить. Она приносит огромные неприятности, она становится виновницей голода и часто сеет смерть.

Так было всюду, так было и в Европе. Попав в Европу, она в первую очередь расправилась со своей родственницей — черной крысой, которая жила здесь и считала, очевидно, себя полной хозяйкой.

Правда, черная крыса тоже не исконный обитатель Европы, хотя о том, когда и как попал сюда этот грызун, ученые спорят. Одни считают, что черная крыса появилась в Европе очень давно, другие утверждают, что еще в первом тысячелетии нашей эры черных крыс в Европе не было. Попали они сюда лишь с началом развития судоходства, использовав купеческие корабли. Помогли им и крестоносцы: возвращаясь на родину, они везли, конечно сами того не зная, в трюмах кораблей большое количество крыс.

Впрочем, крысы жили в Европе давно. Но это были коричневые крысы, и люди не особенно замечали их, так как пути людей и грызунов не сходились так уж близко. Черные крысы, которых завезли купцы и крестоносцы, быстро уничтожили коричневых и освоились в Европе, а рост городов, захламленность и теснота, увеличение городского населения и его скученность способствовали и увеличению поголовья крыс. Они скоро оценили преимущества жизни рядом с человеком: есть подходящие чердаки, где можно поселиться, достаточно еды — отбросов, а не хватает отбросов, всегда можно украсть что-нибудь у людей. Так или иначе, но черная крыса быстро размножилась и стала серьезно досаждать людям. И люди вынуждены были начать с ней борьбу. Конечно, крыс проклинали, предавали анафеме, а один из епископов в XV веке даже отлучил крыс от церкви. Были и другие способы борьбы, конечно, более действенные — на крыс устраивали облавы, их ловили в капканы, но это не особенно влияло на численность крысиного племени. Крысы не только продолжали процветать и благоденствовать, но и захватывали всё новые и новые территории. Их становилось все больше, и все больше неприятностей приносили они людям. Так продолжалось до XVIII века, когда в Европу пришли новые разбойники, имеющие много имен.

Крысам не страшны даже колючки.

Откуда и когда пришли эти разбойники, тоже не ясно. Долгое время господствовала теория, выдвинутая одним из первых русских зоологов Петром Далласом. Он записал рассказы людей, видевших, как в 1727 году полчища серых крыс переправлялись через Волгу в районе Астрахани. Паллас утверждал, что крысы пришли в Центральную Россию, а затем в Западную Европу из Заволжья. Если верить теории Далласа, то Волгу крысы форсировали в 1727 году, затем они прошли всю европейскую часть России и только в 1753 году очутились в Париже, — во всяком случае, именно в этом году одна такая крыса была поймана в Парижском ботаническом саду и описана знаменитым французским натуралистом Ж. Бюффоном.

Однако сейчас почти бесспорно установлено, что крысы пришли в Европу из Северного Китая и, собственно, не пришли, а приплыли на торговых кораблях. И уже из Западной Европы попали они в Россию.

Еще в 1650 году в книге англичанина Джонстона и даже еще раньше — в книге Геснера (1550) имеются рисунки серых крыс и указания на то, что их видели в Европе.

Безусловно, это могли быть единичные экземпляры, передовые отряды или «разведчики», которые еще не конкурировали с хозяевами — черными крысами, но факт, что уже тогда они были.

Серая крыса.

Сомнительно в теории Далласа и то, что серые крысы двигались в Европу неисчислимыми полчищами. Конечно, вполне вероятно, что где-то, в Северном Китае или Южной Азии, куда они попали раньше, чем в Европу, произошел экологический взрыв и началось массовое переселение грызунов на новые земли. Известны и такие случаи, когда полчища крыс нападали на какие-то районы, уничтожая все на своем пути. Но это особые случаи. В Европе же, очевидно, произошло иначе. Крысы прибыли на кораблях, и поначалу их было не так уж много. Хозяева — черные крысы — не препятствовали пришельцам хотя бы потому, что сами они отнюдь не агрессивные, предпочитают растительную пищу и в местах обитания не сталкиваются с пришельцами: черные крысы занимают главным образом чердачные помещения, а серые — подвальные или роют норы. Какое-то время пришельцы и хозяева существовали бок о бок, но лишь до тех пор, пока серых было не очень много. Но это продолжалось недолго. Серая крыса способна приносить в год по три, иногда даже по четыре приплода, и в каждом по 7–8, иногда и по 15–18 крысят. Таким образом, за полгода потомство одной крысы (с «внуками», «правнуками» и т. д.) может достигнуть нескольких десятков тысяч голов. Не имея, по сути дела, естественных врагов, серая крыса довольно быстро расплодилась в Европе и, набрав достаточное количество «членов своей банды», перешла в наступление на черную.

Черная крыса.

Одержать победу серой крысе оказалось не очень трудно. Во-первых, она крупнее и сильнее (черная весит максимум 175 граммов, серая же может «потянуть» и пол кило; черная от силы 25 сантиметров в длину, серая — до 40). Во-вторых, серая выносливее и живучее черной. У серой более резко и активно выражены хищные наклонности, и она чаще нападает, в то время как черная в основном обороняется. И, наконец, серые крысы нападают, как правило, все вместе, в то время как черные воюют в одиночку.

По логике вещей черная крыса уже должна была бы перестать существовать. Но от полного истребления черную крысу спасло то, что она живет в основном в чердачных помещениях. И тем не менее черные почти исчезли из городов. Лишь кое-где в маленьких городках и деревнях они еще сохранились в Европе. На Американском континенте черных крыс больше, — по каким-то причинам там они оказали серым более решительное сопротивление, когда серые впервые появились в Северной Америке. Тем не менее серая сумела почти целиком захватить и Северную и Южную Америку, перебраться в Австралию, «освоить» чуть ли не все острова Тихого и Атлантического океанов. Еще в 1859 году Чарлз Дарвин писал, что «мыши и крысы представляют теперь более широкое распространение, чем какой бы то ни было другой грызун. Они живут в холодном климате Фарерских островов на севере, а равно и на многих островах жаркого пояса».

Таким образом, примерно за триста лет с помощью человека серая крыса заселила весь мир. И вместе с крысами на человечество обрушились катастрофические бедствия.

В 1901 году знаменитый немецкий ученый Роберт Кох писал: «Из знакомства с древней индийской литературой по чуме можно видеть, что на родине ее, на склоне Гималаев, уже столетия назад была отмечена поразительная смертность среди крыс и столетия тому назад было сделано правильное наблюдение, что прикосновение к больной или мертвой крысе может вызвать заболевание у человека».

Захоронение жертв чумы в Лондоне в 1665 году. Трупы сбрасывались в огромные «колодцы чумы» и засыпались. Люди верили, что трубки, которые курят факельщики, предохраняют от заболевания. Гравюра XVII века.

Чума. В середине XIV века эта «черная смерть», свирепствовавшая в Западной Европе, по свидетельству летописцев, погубила 43 миллиона человек, то есть четвертую часть тогдашнего населения Европы.

Через триста лет, во время эпидемии чумы 1665 года, в Лондоне каждую неделю погибало не менее 10 тысяч человек, а всего эта страшная болезнь унесла больше 100 тысяч жителей столицы Великобритании.

Москвичи познакомились с чумой в 1770 году, когда она унесла 80 тысяч жизней.

С 1783 по 1844 год двадцать один раз вспыхивала эпидемия чумы в Египте.

В 1907 году только за одну неделю в Индии погибло 76 тысяч человек.

Эпидемия в Париже. Рисунок О. Домье (1808–1879).

Чума считается болезнью прошлого. Но и в середине XX века, как заявил заместитель директора Всемирной организации здравоохранения доктор Рейн, остается потенциальная опасность эпидемии этой болезни. Конечно, сейчас принимаются все меры, и тем не менее только в первой четверти нашего века и только в США зарегистрировано 448 случаев чумы. В 1965 году в одиннадцати странах болело чумой почти полторы тысячи человек. С 1906 по 1925 год только в Гамбурге было уничтожено 650 крыс, зараженных чумой. А ведь каждая из них могла стать источником эпидемии.

Специалисты считают, что от чумы погибло больше людей, чем во всех войнах, когда-либо происходивших на земле. А ведь крысы распространяют не только чуму, но и многие другие болезни, начиная от туляремии и кончая бешенством. От тифа, разносчиками которого являются тоже крысы, лишь за четыре века погибло не менее двухсот миллионов человек. Не случайно же замечательный врач и замечательный человек Альберт Швейцер сказал: «Там, где обитают эти мерзкие твари — крысы, я не могу поручиться за сохранность здоровья людей, имеющих несчастье жить с ними под одной крышей».

Луи Пастер в лаборатории. Гравюра XIX века.

Но распространение болезней — не единственное преступление крыс перед человечеством. Американские ученые считают, что одна крыса в год уничтожает продуктов на 10 долларов. Если учесть, что сейчас в США крыс примерно 175 миллионов, то убытки от них — около двух миллиардов долларов в год. И количество этих грызунов не уменьшается: по официальным данным, в Нью-Йорке в 1950 году проживало 8 миллионов крыс, а в 1959 — уже 9.

И ведь такое огромное количество крыс не только в США. Например, в Индии, как считают индийские ученые, число крыс приближается к пяти миллиардам.

Крысы страшны своей численностью, своей прожорливостью. Они — всеядны. Причем крыса не умеет голодать, она должна быть постоянно сыта. (Двухдневный «пост» уже смертелен для крысы.) Если же учесть, что в год она съедает 15 килограммов продуктов, необходимых человеку, а еще раз в пять-шесть больше портит (получается 90—100 килограммов), и если это перемножить на 8–9 миллиардов крыс, которые, по самым приблизительным подсчетам, обитают на нашей планете, то получится страшная цифра!

Но крысы уничтожают не только продукты питания. Они могут грызть доски и жрут траву, прогрызают металл и съедают электроизоляцию. Однажды Нью-Йорк был погружен во тьму, потому что крысы сгрызли свинцовую обмотку и устроили короткое замыкание. Вообще американские специалисты считают, что один из четырех пожаров, происходящих в США по неизвестным причинам, это работа крыс, устраивающих короткие замыкания.

Трудно перечислить все, что едят крысы. Скорее можно назвать то, что они не едят. Но и несъедобные предметы они грызут, так как им необходимо стачивать постоянно растущие зубы. За жизнь зубы крысы могут отрасти на 127 сантиметров. И естественно, крысы должны постоянно что-то грызть, иначе у них перестанет закрываться рот, а затем зубы проткнут череп крысы и она погибнет.

Огромные бедствия, приносимые крысами, давно уже заставили людей объявить им серьезную войну. Еще в XV веке в городе Франкфурте за 5 тысяч сданных в течение года крысиных хвостов жители города получали особые привилегии.

Борьба с крысами становилась у многих людей профессией, появились специальные цеха крысоловов.

Однако количество крыс не уменьшалось, несмотря на то что и крысоловы трудились добросовестно, и сотни людей в разных странах ломали головы, придумывая способы борьбы с крысами, изобретая самые хитроумные ловушки и капканы. Правда, мы не знаем, насколько все эти людские старания снизили темпы размножения крыс, и очень возможно, что, не будь этих мер, крысы уже торжествовали бы победу над людьми. Но тем не менее не только полностью уничтожить или хотя бы снизить их численность пока не удается — во многих странах не удается даже сдержать рост крысиного поголовья.

Конечно, в первую очередь спасает крыс их плодовитость — ведь даже сосков у крысы двенадцать!

Но не только плодовитость делает крыс такими неистребимыми. На первый взгляд может показаться, что крысы очень неприспособленные животные. Ну на самом деле: зрение у них слабое, слух тоже так себе, ниже среднего, — чистых звуков крыса не слышит, а слышит лишь шорох, да и то не может понять, откуда он доносится; цветового зрения у крысы тоже нет — она различает лишь светлые и темные тона; обоняние у нее слабее, чем у многих других животных. И тем не менее крысы — очень сильный противник человека. Об их уме, сообразительности, находчивости рассказывают множество легенд, и легенды эти существуют чуть ли не во всех странах. Рассказывают, что крысы способны добывать масло из бутылок с узким горлышком, опуская туда хвосты и потом облизывая их; способны сильным ударом толкнуть стеклянную банку к стене и таким образом разбить ее, если в банке находится что-то съедобное. В норах крыс часто находят яйца, и очевидцы уверяют, что доставляют грызуны их туда таким способом: одна крыса обхватывает передними лапами яйцо и ложится на спину, а другая, схватив зубами ее хвост, волочит крысу в гнездо вместе с яйцом. Рассказывают, что опытные крысы не только обходят самые хитроумные ловушки, но и придумывают способы, как снять с них приманку. Рассказывают и многое другое о крысах. Часто эти рассказы кажутся невероятными, фантастичными. Но на поверку некоторые истории не так уж далеки от истины. При первом же серьезном знакомстве с ними крысы стали поражать ученых: находили дорогу в самых запутанных лабиринтах даже с завязанными глазами, даже с обрезанными выбрисами — волосками, которые помогают им ориентироваться в пространстве. Они распознавали фигуры и рисунки и запоминали их, если понимали, что за «узнавание» положена награда. С ними проделывали множество других опытов, которые всё больше и больше убеждали ученых: крысы обладают высокоорганизованным нервным механизмом и он с лихвой искупает слабость зрения, слуха и так далее. Он, этот механизм, помогает крысе обмануть самого бдительного стража и пробраться на корабль, если ей захочется путешествовать и освоить новые земли; он позволяет ей обмануть самого опытного крысолова, запомнить многое, чего следует опасаться. Этот высокоорганизованный нервный механизм и делает крысу сильным и опасным врагом человека.

Человек борется с крысами разными путями: создает «крысонепроницаемые» здания и помещения из прочного бетона, который крысы не могут прогрызть, уничтожает свалки и скопища мусорных отбросов, где крысы находят себе в изобилии еду, ставит ловушки, применяет против крыс яды и даже газы. Однако и этого оказалось бы недостаточно, будь человек одинок. Но, к счастью, в борьбе с крысами у него есть надежные союзники.

Крысы «рождают» кошку

Кошка стала одним из самых могущественных союзников человека в борьбе с грызунами.

Однако не сразу.

Уже паслись тучные стада коров, уже шли по следу, охраняли жилища, несли караульную службу и сражались собаки самых разнообразных пород, уже мчались колесницы и всадники, уже петухи будили людей по утрам своим криком и сообщали, что «злые духи ночи» изгнаны, а кошачье мяуканье еще не слышалось в жилищах европейских и азиатских народов. Не знали ничего о кошке древние индусы, иначе о ней обязательно что-нибудь было бы сказано в священной книге Ведов.

Не знали о ней древние греки и римляне, иначе они обязательно оставили бы об этих животных память — какое-нибудь изображение. А уж Аристотель, или Плиний, или кто-нибудь другой обязательно не только упомянули бы кошку, но описали ее или даже воспели. Но нет у древних греков и римлян упоминаний о кошке: видимо, не поселилась она еще в этих государствах. Не было кошек и в трагически погибших во время извержения Везувия городах Геркулануме и Помпее, иначе при раскопках под слоем пепла обязательно нашли бы останки кошек, как находят останки других животных, и в частности тех, кто был союзником человека в борьбе с грызунами до кошки — хорька и ласки. (А в Риме, кроме того, в домах жили ужи и удавчики, которые тоже были неплохими истребителями грызунов.)

Хорьки и ласки — животные, которые, как считают сейчас, очень плохо приручаются, — тогда жили в домах и были абсолютно ручными. Несколько позже знатные дамы любили принимать гостей и позировать художникам, держа на пальце ручную канарейку, а в те времена знатные дамы тоже любили принимать гостей и позировать с ручными ласками в руках. (Кстати, ласка не сразу уступила место кошке в доме, во всяком случае художники эпохи Возрождения успели запечатлеть знатных дам и их ручных ласок.)

Европейцы познакомились с кошкой в I веке нашей эры — об этом мы знаем из сочинений Плутарха. Однако тогда кошки еще не распространились по Европе, их время пока не пришло.

«Особенно сделалась ценной и необходимой для человека кошка, когда… с востока нахлынули несметные полчища крыс… Не подлежит сомнению, что именно чрезвычайное развитие этих опасных грызунов вызвало распространение домашней кошки по всей Европе», — писал советский зоолог П. Ю. Шмидт.

Конечно, были мыши. Было и какое-то количество черных крыс. Но с ними так или иначе справлялись ужи, удавчики, хорьки, ласки, ежи. В других местах — мангусты. Впрочем, мангуст использовали в борьбе с грызунами и гораздо позже. На Ямайке плантации сахарного тростника буквально уничтожались крысами (и черными, прибывшими сюда в XVI веке, и серыми, захватившими остров в XVIII). Так, только в 1870 году убытки, нанесенные крысами, оценивались в 100 000 фунтов стерлингов. Поэтому в 1872 году на Ямайку была доставлена мангуста. Мангусты оправдали надежды: быстро размножившись и освоившись, они в короткое время снизили убытки фермеров почти вдвое. По этому поводу мангусты были срочно расселены на другие острова архипелага. И там они быстро расправились с крысами, а потом принялись… за птиц, жаб, ящериц и очень скоро из полезного зверька превратились в страшного вредителя.

Нет, ни мангусты, ни ласки, ни другие предшественники кошки не могли противостоять полчищам крыс. И вынуждены были покинуть дома людей. Люди, видимо, не особенно их задерживали: у них уже появились кошки.

Барсик — хранитель домашнего очага.

Но откуда же кошка взялась? Где скрывалась до XII–XIII столетия? Нет, она вовсе не скрывалась, а привольно жила не так уж далеко от берегов Европы — в Древнем Египте.

Да, кошке жилось там хорошо. Даже слишком хорошо: она была посвящена одной из главных богинь Египта — Бубасте, имела специальные храмы, в честь кошки устраивались многолюдные празднества, убийство кошки, даже невольное, каралось смертью, умерших кошек мумифицировали и хоронили на кладбищах.3

Но несмотря на то, что кошек в Египте было много и они чувствовали себя тут полными хозяевами, родиной их все-таки Египет не был.

Так выглядел предок нашей кошки. Древнеегипетская скульптура.

Там, где сейчас находится Восточный Судан, между первым и шестым порогом Нила находилось когда-то одно из древнейших государств — Нубия. Нубия была очень богатой страной, и не случайно древнеегипетские фараоны время от времени совершали на нее набеги. Вместе со скотом и ценными породами деревьев, золотом и слоновой костью они вывозили из Нубии и кошек.

Так называемая кошка фараона, хотя на первый взгляд она мало отличается от наших обычных кошек.

Это животное вряд ли понравилось бы теперешним ценителям и любителям кошек. Нубийская кошка, как называют ее зоологи, была очень длинноногой, имела короткую шерсть и маленькую головку. Однако египтяне, видимо, уже тогда — а вывезли они кошку из Нубии, как считают ученые, не менее пяти тысяч лет назад — поняли, что к чему. Впрочем, нубийцы, возможно, и не скрывали пользы, которую приносит людям это животное.

Правда, ни нубийцы, ни египтяне тогда еще не знали крыс — крысы только, перевалив через Гималаи, «освоили» Персию и подступали к Малой Азии. Но зато в Египте уже были мыши. И немало. А для египтян мыши были, вполне возможно, страшнее любого врага.

Дикая кошка. Фреска из Бенихасана (XIV век).

Основным богатством Египта в ту пору было зерно. Не скотоводство, а именно земледелие делало Древний Египет богатым и могущественным. Зерно хранили, естественно, в зернохранилищах. От воров его можно было уберечь, поставив стражу. Но вот от мышей никакая стража не помогала, хотя в этом смысле людям усердно «служили» змеи и совы, истреблявшие мышей по мере сил и возможностей. Однако и сил и возможностей у сов и змей было гораздо меньше, чем надо было людям. И вот тут в борьбу включается кошка. Положение сразу изменилось. И человек воздал кошке должное.

Что ж, кошка заслужила почести и уважение, тем более что она была не только истребителем мышей.

До нас дошли изображения египетских кошек в ошейниках и за довольно странным занятием — охотой. Не на мышей или мелких птиц, нет, — кошка в Египте была настоящим охотничьим животным. Как дрессировали или «натаскивали» египтяне кошек, осталось тайной, но факт есть факт. Впрочем, если вдуматься — что же тут удивительного? Разве ловля мышей — это не охота? Тут все, что требуется настоящему охотнику: и чутье, и терпение, и быстрота…

Но если мы не знаем, как охотились египтяне с кошками, то нам известно, как охотились с близким родственником кошек — самым быстроногим животным в мире гепардом. Его легко приручить: он становится совершенно послушным, даже если был пойман взрослым, у него добродушный характер и он легко поддается дрессировке. Прирученного и выдрессированного гепарда подвозят по возможности ближе к стаду пасущихся антилоп, снимают с головы предварительно надетый колпак, мешающий ему видеть, и зверь бросается в атаку. Пойманное животное он держит до прибытия хозяина. Возможно, что-нибудь подобное проделывала и охотничья кошка. (Кстати, охота с пардусом, как называли летописцы охотничьего гепарда, когда-то была распространена и на Руси.)

Однако в дальнейшем кошка (возможно, это произошло еще в Египте, возможно, уже в Европе) утратила охотничьи наклонности такого рода. У нее появились другие, более важные дела — началось нашествие крыс. Кошка двинулась в Европу, затем, примерно в XVII–XVIII веках, «освоила» Россию, в начале прошлого века прибыла в Америку, где, кстати, за нее платили огромные деньги, в 1876 году «десант» кошек высадился на Новой Зеландии. Человек расселил кошек всюду, где только можно, потому что всюду они были нужны.

«Пестрая кошка» (1924) Токэути Сэйхо.

Сейчас считается, что на земле, по самым приблизительным подсчетам, живет полмиллиарда кошек. Кошачье поголовье в отдельных странах продолжает увеличиваться, и «кошачий вопрос» даже становится в некоторых странах государственной проблемой. Шеф ветеринарной службы Египта, например, заявил, что при таком размножении кошек в 1976 году в стране их будет не менее 7 миллионов. А это многовато даже для таких больших любителей кошек, как египтяне.

Охотник на гепардов. Гравюра Жана Штрадена.

Итак, по сути дела крысы «расселили» кошку по всему миру, они «поселили» ее в домах людей, «отучили» от охоты на птиц и зверей, сделали исключительно истребителем грызунов (мелкие птички или цыплята не в счет, это случайность); крысы «сделали» кошку такой, какая она сейчас, такой, какой мы ее знаем.

Но действительно ли мы знаем кошку?

Гуляет ли кошка сама по себе?

Замечательный английский писатель Р. Киплинг придумал немало удивительных сказок о животных. Есть у него сказка и о кошке, о том, что она, хоть и живет рядом с человеком, ходит сама по себе, куда хочет, когда хочет, и что хочет делает. Сказка так и называется: «Кошка, гуляющая сама по себе». Но не только писатель Р. Киплинг — многие ученые долго так и считали: кошка, хоть и живет в доме человека, — зверь дикий и ни в какое сравнение с другими домашними животными не идет.

Конечно, и Киплинг и ученые ошибались. Да еще как ошибались! А все потому, что просто не знали кошек.

Удивительное дело: любителей кошек, наверное, не меньше, чем любителей собак. Каждый любитель собак может часами рассказывать о своих питомцах, о их характере, повадках, привычках, вкусах.

А много ли может рассказать о своих питомцах любитель кошек? Почти ничего. Да что любитель! Даже для ученых кошка во многом остается таинственным зверем.

Кошке вообще не везло. После почестей в Египте еще какое-то время ей жилось неплохо и в Европе. Но христианская церковь, ненавидевшая и стремившаяся уничтожить все, что пришло с Востока, обратила свой гнев и против кошек. Они были объявлены нечистой силой, пособниками дьявола и обвинены во многих прочих грехах. А все потому, что кошка ведет ночной, скрытный образ жизни и никому не «рассказывает» о нем.

Они очень непохожи друг на друга, наши кошки. И тем не менее все они — представители одного вида.

Правда, не всюду преследовали кошку — кое-где ее считали предвестником счастья, считали, что кошки приносят удачу; на побережье Англии верили, что, если кошка в доме, безопасность рыбаку в море обеспечена, ее возили на кораблях, надеясь, что ее присутствие спасет судно во время бури.

Но ведь все эти поверья только удаляли людей от истины, мешали им действительно понять, что такое кошка.

А когда кошку перестали преследовать, когда схлынули суеверия, на кошку навалилась новая напасть: ее стали считать коварной, выражение «кошачья натура» стало символом коварства и хитрости.

И все это оттого, что люди совершенно не знали животное, которое вот уже не одну сотню лет живет рядом с ними. А те, кто знает кошек по-настоящему, имеют совсем иное мнение о них. «Кошка — самое гордое и самое честное из наших домашних животных», — говорит Конрад Лоренц. А он-то один из немногих людей, которые по-настоящему знают кошек.

Но даже он пока еще не может ответить на вопрос: как кошка пришла к человеку?

Говоря о приручении кошки, необходимо помнить одну очень важную деталь: это единственное домашнее животное, не жившее никогда стаями или стадами. Ученые знают, насколько легче приручить и одомашнить стадных или стайных животных и как трудно, а иногда и невозможно приручить животных-«одиночек». С кошкой удалось. Но как? И почему?

Приручая собаку или осла, человек мог понять, какие выгоды сулит ему такое приручение. А кошка? Это ведь потом она стала ловить мышей и сберегать человеку его запасы еды. А раньше, когда этих запасов не было, значит, и мышам не было необходимости приходить в пещеру к человеку? Да и мышей-то ведь тогда водилось гораздо меньше — они появились в больших количествах лишь тогда, когда человек приготовил им достаточно еды. Так почему же человек приручил кошку? Непонятно. Настолько непонятно, что многие ученые склонны предположить: не человек приручил кошку, а наоборот — кошка «приручила» человека к себе, сама выбрала его, решив, что рядом с человеком сытнее, что в его пещере теплее и уютнее. Но, придя к человеку, кошка осталась сама собою.

Однажды известного советского писателя и драматурга Евгения Шварца спросили: почему вот так получается — собака, существо не менее полезное для человека, живет в будке, терпит голод и холод, ее держат на цепи, а кошка живет припеваючи и спит на постели хозяина?

Мишка.

«Кошка умеет себя поставить», — ответил Евгений Львович. В этом шутливом ответе много истины: кошка действительно сумела себя поставить. Точнее, она как бы сумела поставить человеку условия: я буду жить с тобою рядом, буду помогать тебе бороться с грызунами, но ты не вмешивайся в мою жизнь, не интересуйся ею, не подсматривай за мной и позволяй мне делать, что я хочу. А чтоб человек не нарушил этот договор, кошка еще и ловко скрывает свои действия. И создается впечатление, что живет она и ходит сама по себе.

Но люди все-таки сумели «подсмотреть» кошачьи привычки, изучить кошачью жизнь, открыть многие ее тайны.

Люди узнали, например, удивительную способность кошки: она слышит только то, что ей надо. Так, она может услышать шаги мыши (тончайший слух!), но не обращает внимания на музыку и ее может не разбудить даже выстрел. Так уж кошка «сумела себя поставить». Ведь если будешь прислушиваться ко всяким звукам, чего доброго, и мышь-то не услышишь.

В темноте кошка видит в пять раз лучше, чем человек, но во много раз хуже различает цвета. И опять: будешь рассматривать всякие цветные картинки, мышь пропустишь. А мыши бегают в темноте, там цветное зрение не обязательно.

Мыши чутки, но кошка умеет так притаиться, что обманет бдительность даже чутких мышей.

Надо, чтоб мыши и крысы не только не видели ее, но и не почувствовали. И кошка — предельно чистоплотна. Ведь постоянно вылизывает юна себя не потому, что ждет гостей, как считают суеверные люди, и не только из любви к чистоте. Чистота для нее вопрос жизни. Кошки же не преследуют добычу, а подкарауливают ее.

Р. Киплинг предлагал, чтоб узнать, уходит ли на ночь кошка, намочить ей лапы. Тогда на подоконнике останутся мокрые следы.

Мочить кошке лапы вовсе не обязательно: и без следов на подоконнике известно, что она уходит ночью. А вот куда? Узнать это не помогут и мокрые лапы. Узнали люди об этом лишь после долгих и тщательных наблюдений. И выяснили: она ходит не куда вздумается. Иначе ей пришлось бы плохо. У кошки есть определенные зоны. Дом, где она живет, ест, спит, приносит котят, — первая зона, территория для обычных прогулок — небольшая площадь типа двора или сада при доме — вторая зона. И, наконец, третья — охотничья зона. Зоны имеют границы, и кошки строго соблюдают их. Вторжение на чужую территорию встречает отпор со стороны хозяев, и такой решительный, что даже более сильный нарушитель границы вынужден отступить. Конечно, нет правил без исключения — иногда сильный нахал вторгается на чужую территорию и хозяйничает там, несмотря на протесты и угрозы хозяев. Но, видимо, и у кошек порой ведется разговор с позиции сильного.

Знаменитые бродячие кошки Рима. Они — полноправные жители города и пользуются полной неприкосновенностью.

Кстати, насчет угрозы. К. Лоренц не зря назвал кошек самыми благородными животными: они никогда не нападают исподтишка, никогда не стараются укусить или оцарапать сзади. Они всегда предупреждают противника шипением или очень выразительной позой. Обычно это — выгибание спины: кошка как бы хочет стать выше, больше. И если эта поза не подействует, за ней следует удар лапой по носу противника, затем, как развернувшаяся стальная пружина, кошка взлетает в воздух и в ход идут острые и сильные когти. Но это бывает в крайних случаях или в битвах с себе подобными. От сражения с собаками или другими животными, от драки с людьми кошки обычно стараются уйти, используя для этого любую возможность. А такие возможности есть. Кошка может молниеносно взлететь на дерево или на столб, вскочить на забор или на крышу сарая. Наконец, она прекрасно, до мельчайших подробностей, знает свои зоны: путешествуя по ним, она пользуется всегда одними и теми же дорогами — наиболее удобными, на которых нет никаких препятствий и которые приводят к основным точкам зон. Есть у кошек и нейтральные зоны, где они собираются на свои «заседания», устраивают концерты, проводят поединки.

Жизнь кошек строго регламентирована: спит она всегда в одно и то же время, в одно и то же время уходит и возвращается, знает, когда ее кормят, и всегда к этому времени «на месте».

Живут как кошка с собакой?

Любопытно поведение кошки, когда она попадает в незнакомое помещение. Сначала она исследует пол и нижние части стен. Потом изучает возможность отступления в случае опасности и только потом начинает отыскивать наиболее высокие точки, тоже очень важные для нее. Если помещение ей подходит, кошка выбирает себе место для спанья и намечает точный маршрут, которым она обычно будет двигаться по комнате и выходить из нее. При внешнем безразличии привязанность кошки к дому очень велика. Причем к определенному, своему, дому.

Некоторое время назад многие газеты и журналы мира обошла фотография кошки рядом с картой, на которой был отмечен маршрут ее путешествия. Сообщалось и имя кошки и ее «подвиг». Хозяйка Лизи — так звали кошку — отправилась из Осло в дальний конец страны к родителям своего жениха. С собой она взяла Лизи и оставила ее у родителей жениха, так как в Осло из-за квартирных условий не могла ее держать. Но Лизи вернулась. Она прошла шестьсот километров — шла несколько месяцев — и отыскала свою хозяйку в большом городе.

Лизи не одинока. Газеты сообщали и о коте Мумуссе, которого некий мосье Шираде захватил с собой, отправляясь в гости к родителям из городка Эксенкур в департамент Мэн и Луара.

По каким-то причинам кот остался у родителей мосье Шираде. Но прошло десять месяцев, и кот явился к своему хозяину. Для этого коту пришлось преодолеть 747 километров.

И наконец, еще одна героиня — кошка Муся. Ее принесли в клинику Московской ветеринарной академии в таком состоянии, что даже видавшие виды врачи поразились. Она была крайне изнурена, подушечки лап сильно стерты, пальцы воспалены, когти выпали или поломались. А ведь четыре месяца назад, когда Муся со своими хозяевами отправилась в гости во Владимирскую область, все было в порядке. Все было в порядке и в самом Юрьеве-Подольске, но до тех пор, пока там жили хозяева. Не знала Муся, что хозяева решили подарить ее своим родственникам. Муся исчезла через три дня после отъезда хозяев. А еще через 98 дней — столько потребовалось, чтоб пройти 250 километров, — она очутилась у дверей московской квартиры. У нее оставались силы лишь для того, чтоб добраться в квартире до своего места.

Ученым еще предстоит выяснить вопрос, как кошки находят направление, как находят дорогу, — ведь везли их на поездах или автомашинах, Мусю даже в закрытой корзинке. Возможно, кошки еще удивят людей. И может быть, не раз. Но сейчас интересно другое — преданность этих, казалось бы, совершенно равнодушных к людям животных. Ведь если кошка позволяет себя гладить или сажать на колени, то только дома — в первой зоне своих владений. Увидев хозяина во второй, а тем более в третьей зоне, она в лучшем случае сделает вид, что незнакома с ним. А то и просто удерет поскорее.

Но может быть, эти возвращения — не стремление вернуться к своим хозяевам, а лишь тяга к постоянному привычному месту жительства? Некоторые ученые, зная сильную и постоянную привязанность кошек к одному и тому же месту, так и считают.

Что ж, если эти факты не доказывают того, что кошки могут быть преданы людям, есть другие.

В Югославии кот, по имени Марко, сидел рядом со своей маленькой хозяйкой в саду. Неожиданно он заволновался. Девочка посмотрела туда, куда глядел кот, и увидела большую гадюку, свесившуюся с дерева. Еще минута, и… Но этой минуты не было: Марко взвился в воздух и вцепился в гадюку.

Подобный же случай произошел и у нас в Армении, где кот, защищая ребенка, вступил в единоборство с ядовитой змеей.

В 1967 году в Азербайджане кошка, по имени Маетан, ценой собственной жизни спасла от ядовитой змеи трехлетнего ребенка.

А жительница Вены, кошка по имени Микки, была даже награждена специальной медалью.

Получила она ее вот за что. Разъяренная овчарка неожиданно напала на трехлетнюю Марго. Девочка закричала, и тут появившаяся откуда-то Микки молниеносно ринулась на овчарку и вцепилась ей в морду. Девочка была спасена, но кошке пришлось плохо: овчарка едва не растерзала ее, и ветеринарным врачам пришлось потрудиться, чтоб сохранить жизнь отважной кошке.

Можно привести еще немало примеров подобных кошачьих подвигов. Но, очевидно, пора перейти к главному подвигу кошек.

Памятник кошке

Такой памятник сооружен. Стоит он перед знаменитым Сорбоннским университетом во Франции. По инициативе студентов и профессоров поставлен он кошкам, которые помогали людям постигнуть тайны физиологии. Но кошка достойна и другого памятника — у нее есть гораздо большие заслуги перед человечеством.

Сейчас существует мнение, да и из сказанного выше о количестве крыс на нашей планете может сложиться впечатление, что кошки оказались бессильны в борьбе с этими страшными грызунами.

Это и так и не совсем так. Да, известны случаи, когда кошки отступали перед крысами. Известны случаи, когда крысы уничтожали кошек, запертых в подвале или сарае. Но мы не знаем другого — сколько миллионов или миллиардов крыс уничтожили кошки за время этой многолетней и упорной борьбы. Мы не знаем, что сейчас творилось бы на земле, не будь кошек.

Кошки — животные сильные и смелые. Кто не видел, например, как кошка, настигнутая собакой и находящаяся в безвыходном положении, готовится дать собаке отпор, причем так решительно, что часто даже сильный и свирепый пес смущенно поворачивает вспять.

А кошка, защищающая своих котят, вообще не отступит ни перед кем. И кошкам ли не справиться с крысой, с двумя, даже с тремя или пятью в честном поединке? Но серые крысы стараются не выходить на честные поединки. Они атакуют целыми бандами — сотнями, а то и тысячами. Тут уж не только кошка отступит. Но ведь атакуют бандами они не всегда, и часто кошки не позволяют небольшому отряду крыс превратиться в целую армию — они уничтожают этот отряд.

И еще: кошки же тоже не всегда сражаются в одиночку.

В 1961 году газеты сообщали, что «состоялась торжественная церемония по поводу отправки пятидесяти кошек на два японских острова для борьбы против полчищ крыс, опустошающих урожаи». Всего же десять тысяч кошек должны принять участие в этих боевых операциях.

Не так давно «кошачий десант» был срочно доставлен на самолетах на остров Калимантан, где крысы уничтожали плантации риса.

В Колумбии из-за размножившихся грызунов страдают не только посевы — страдают люди, искусанные крысами. И правительство приняло решение ввозить кошек из-за границы.

И это сейчас, когда человечество располагает самыми совершенными способами борьбы с грызунами!

Однако некоторые специалисты высказывают мнение, что кошки сейчас «деквалифицировались» — они уже не ловят мышей и крыс, а просто живут в домах ради удовольствия своих хозяев.

Да, верно: если кошке никогда не приходилось ловить мышей, охотничий инстинкт у нее может угаснуть. Если же были «безработными» ее мать и ее бабка, кошка действительно может «деквалифицироваться». Но нельзя забывать и другого: сам факт присутствия кошки в доме часто отпугивает грызунов. Значит, уже один факт существования кошки рядом с человеком приносит пользу!

Культа кошек нет ни в Европе, ни в Америке, ни в Азии. Правда, иногда их награждают символическими медалями, иногда — муаровыми лентами и почетными удостоверениями, как сделала дирекция одной английской фабрики, провожая «на пенсию» кота-ветерана, «прослужившего» на фабрике 21 год и уничтожившего за это время, по скромным подсчетам, 22 тысячи мышей и крыс.

Но заслуги кошек не оценены человечеством по-настоящему. Собакам поставлено много памятников. За преданность и за спасение детей, за выполнение долга и за многие другие заслуги.

Кошке нужен один памятник. За уничтожение грызунов. Это ее главная заслуга. И в прошлом и в настоящем. И, очевидно, в будущем. Ведь почти все, что сейчас делает для человека собака (за исключением той огромной радости, которую доставляет общение с этим четвероногим существом), может делать и сам человек. А вот истреблять грызунов без кошек человек еще не может. Мыши и крысы вырабатывают способность избегать ловушек и капканов, даже самые сильные яды не могут истребить всех крыс поголовно — хоть 5 процентов да останется. А при их плодовитости восстановление прежнего количества — дело времени, причем не такого уж долгого. Кроме того, новые поколения будут уже невосприимчивы ко многим ядам.

Так что кошка была, есть и, очевидно, останется долгое время наиболее надежным борцом с грызунами. И если она не способна их истребить, то сократить их количество, сдержать их размножение может. И делает это.

Заслуги собак перед человечеством огромны. Они «вывели человека в люди». Заслуги кошек — не меньше. «Без кошки, — пишет советский ученый Б. Берг, — человечество никогда не достигло бы высокой численности».

Нужно поставить памятник кошкам — истребителям грызунов. Не для самих кошек — они и без памятника добросовестно делают свое дело. Памятник кошкам нужен для того, чтоб он напоминал людям, что они часто, ох как часто, несправедливы и жестоки к этим животным!

Заключение

С каждым днем все больше и больше людей начинают сознавать, что к окружающему нас миру животных необходимо относиться бережно, все больше людей становится активными защитниками природы.

В первой книге «Человек и животные» рассказывалось о том, что в мире осталось лишь несколько американских белых журавлей. Еще немного, и эта прекрасная птица могла навсегда исчезнуть с лица земли. Но она не исчезла — колоссальным усилием многих людей белый американский журавль был спасен, и сейчас уже насчитывается несколько десятков этих птиц.

Взяты под строгий контроль и многие другие животные.

Но все это — лишь маленькая толика того, что люди еще должны сделать по отношению к животным. Все наши усилия окажутся тщетными, не приведут к реальным результатам, если мы не ликвидируем свою биологическую неграмотность, если по-настоящему не будем знать наших соседей по планете — знать законы, по которым они живут, понимать неразрывную связь, существующую в окружающем нас мире. Диалектика сегодняшней жизни состоит в том, что дальнейший научно-технический прогресс невозможен без тесного «сотрудничества» с животными. Многие удивительные тайны, которые еще «хранят» животные, необходимы людям для создания уникальных машин, аппаратов и приборов.

Поэтому свои книги о животных автор адресует не только будущим биологам, но и будущим врачам и строителям, физикам, математикам, конструкторам. Он адресует их будущим художникам и музыкантам, артистам и поэтам, ибо живая природа всегда была и остается источником вдохновения. Он адресует их людям — всем людям, от которых зависит судьба нашей планеты.

Автор и художник благодарят А. А. Хуторянского за представленные им оригинальные фотографии.

1

Более подробно о культе животных в Египте и Индии рассказано в первой книге «Человек и животные», «Детская литература», 1973.

(обратно)

2

Современная наука доказала, что у пчел, как и у большинства животных, существует «язык» — звуковая сигнализация, управляющая их поведением. Возможно, ассирийцы, заметив это, научились подражать звуковым сигналам пчел и таким образом сумели управлять их поведением.

(обратно)

3

Подробно об этом рассказано в первой книге «Человек и животные».

(обратно)

Оглавление

Юрий Дмитриев Человек и животные. Том 2

I ЧЕЛОВЕК НАХОДИТ ДРУЗЕЙ

  Глава первая Самый первый, самый верный…

    Спор о собаке

    Как это могло произойти и что было потом?

    Человек и собака

  Глава вторая Еще один самый верный

    Кони и великое изобретение человека

    Кони и колесницы

    Слава графа Орлова

    Сердце и мотор

  Глава третья Родственники, предшественники, соперники

    Такова она, человеческая несправедливость

    «Корабль пустыни» или «верблюд моря»

    Там, далеко на Севере…

  Глава четвертая «В коровах наша сила…»

    Предки

    Предки и потомки

    Потомки и современники

    «Все породы — лучшие»

Послесловие к предыдущей и предисловие к следующей части

II ЧЕЛОВЕК НАХОДИТ ПОМОЩНИКОВ

  Глава первая Мед и шелк

    Мед, но не только мед!

    Государственный секрет Китая

    Новое платье короля

  Глава вторая Змеи на все случаи жизни

    Сколько стоит метр удава?

    Тайна эмблемы медиков

    Драгоценные змеи

  Глава третья Сторожа, контролеры, почтальоны и прочие…

    Почтальоны и их «хобби»

    Заморская «птица Струе»

    Канарейки учатся петь

  Глава четвертая Спасли ли гуси Рим и что могут куры?

    Спасли ли гуси Рим?

    Что могут куры?

    Под чужим именем

  Глава пятая Такова слоновья жизнь

    Кто такой слон?

    «Луканские быки»

    Слоны и люди

  Глава шестая Дикие или домашние?

    Дикие помогают

    Дикие живут рядом

Послесловие к предыдущей и предисловие к следующей части

III ЧЕЛОВЕК РАССЕЛЯЕТ ДРУЗЕЙ, ПОМОЩНИКОВ И ВРАГОВ

  Глава первая Шестиногие путешествуют

    Запрещенный майский жук и преступление профессора Трувело

    Шестиногие путешественники и условный рефлекс

    Ответные визиты

    История двух памятников и многие другие истории

    Еще о двух памятниках и еще о некоторых переселенцах

  Глава вторая Карьера большой улитки

    Когда не подтверждается поговорка

    Мохноногий краб и рыбы-иммигранты

    Что произошло в Австралии и на Мартинике

  Глава третья Перегороженный континент

    «Великая кроличья стена»

    Почему у динго нет сумки?

    Коз — в зоопарк?

  Глава четвертая Нашествие грызунов и рождение кошки

    Нашествие

    Крысы «рождают» кошку

    Гуляет ли кошка сама по себе?

    Памятник кошке

Заключение Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg