Андрей Усачев ДЕД МАЗАЙ И ДРУГИЕ. Фильмы-сказки
ПРЕКРАСНАЯ ЛЯГУШКА
По мотивам русской народной сказки
Кощей Бессмертный бегал перед Василисой и метал громы и молнии, от которых трясся весь дворец:
– Ты отвергла мою бессмертную любовь?! – Трах-бабах! – Посмотрим, полюбит ли тебя кто-нибудь – Трах-тарарах! – когда ты станешь лягушкой?.. Бум-бу-бум!
– Лучше – лягушкой, – побледнев, сказала Василиса Прекрасная.
– Ну, что же! – Трум-турурум! – Быть тебе лягушкой три года, три дня и три часа! – зловеще произнес Кощей и протянул к Василисе костлявые руки. – Если передумаешь – бросишь кожу в огонь. Бац-бабац! Красавица-а-а… Зелё-ё-ёная!.. Трам-там-там!
Раскаты грома заглушили его последние слова. Замок ослепила яркая молния. И все Тридесятое Царство погрузилось во тьму.
***
А в Тривосьмом царстве стояло ясное летнее утро. Чирикали птички, летали пчелки, и порхали бабочки. Иван-царевич сидел на лугу за дворцом и считал на спине божьей коровки точки:
– Одна, две, три…
Вообще-то, он больше напоминал не царевича, а Иванушку-дурачка. На лице сияла блаженная улыбка, а за спиной – там, где у обычных царевичей висел лук – у Ивана болтался сачок.
Младший сын царя Василия был просто повернут на природе.
Неожиданно появился средний брат, толстый и хитрый Дормидонт-царевич.
– Что это ты тут делаешь? – подозрительно спросил Дормидонт.
– Да вот, – Иван показал божью коровку.
– А ну, иди отсюда, ботаник!
Дормидонт оттолкнул брата и, встав на колени, стал по-собачьи рыть землю.
– Ты что, червяков ищешь? – поинтересовался Иван.
– Исчезни!
Дормидонт откопал секретную шкатулку, пересчитал золотые монеты и, бросив на брата презрительный взгляд, ушел перепрятывать свои сбережения.
Божья коровка улетела. Но Иван горевал недолго, его внимание привлек кузнечик:
– Ух ты, как прыгает! Как блоха на собаке!..
Кузнечик – прыг, Иван – за ним, кузнечик – скок, царевич – следом. Так они и прыгали, пока над головой Ивана не просвистела стрела.
– Ты что здесь делаешь? – заорал старший брат Федот-царевич, красавец при усах и кинжалах.
– Кузнечиков ловлю, – пробормотал Иван.
– А ну, иди отсюда, дурень!
Иван-царевич огляделся и увидел, что попал на стрельбище.
Федот пустил следующую стрелу. Но от злости промахнулся. Стрела долетела до царского терема и едва не сбила корону с царя Василия.
Царь, наблюдавший за сыновьями в подзорную трубу, покачал головой и велел собрать царевичей пред свои светлые очи.
– Вот что, сыны мои любезные, – сказал он. – Понаблюдал я за вами и вижу: занимаетесь вы всякими глупостями. Женить вас надо – может, поумнеете. Пусть каждый из вас пустит стрелу:
Куда стрела упадет – там и судьба ждет!
Царь Василий в свободное время сочинял стихи и любил сказать в рифму.
– Стрельнуть?! Ну, это я запросто! – Федот-царевич снял лук, горделиво оглядел всех присутствующих и пустил стрелу…
На крыльце боярских хором сидела боярская дочь и ела вишни. Перед ней выстроились служанки. Боярышня развлекалась тем, что метко плевала косточками в девок, отчего служанки падали одна за другой…
И тут во двор влетела царская стрела и угодила в тарелку с вишнями. Одна из ягод отскочила и попала боярышне точно в глаз.
Отчаянный вопль долетел до царского терема.
– Попал – боярская дочь наповал! – заметил Василий, следивший за стрельбой в подзорную трубу.
Вторым, пыхтя, натянул тетиву толстый Дормидонт-царевич. Дзень! Стрела – как-то по кривой – полетела в сторону купеческого дома…
Купец сладко похрапывал на перине. А купеческая дочь подбирала ключи к папиному сундуку. И тут в окно влетела стрела и попала точно в замочную скважину. Звенькнула пружина. Крышка сундука откинулась. И девица начала запихивать золото в сарафан.
– Попал в точку – берем купеческую дочку! – хмыкнул царь Василий.
Иван-царевич, боясь в кого-нибудь попасть, зажмурился и стал водить луком из стороны в сторону.
– Смотри, куда целишь, дурень! – завопили братья и повалились на землю. Наконец, Иван отпустил тетиву – и стрела скрылась из глаз.
Отец, проследив за ее полетом, сокрушенно покачал головой и сказал не в рифму:
– В болото.
– На кикиморе болотной женится! – захохотали братья.
И царевичи отправились за невестами: Федот – на боярский двор, Дормидонт – на купеческий, а Иван – побрел на болото.
Красавец Федот принес невесте в подарок заграничные сафьяновые сапожки. Боярышня взяла подарок и со всего маху дала жениху в глаз. Царевич пошатнулся, с восхищением потрогал синяк:
– Ух, ты!
Невеста, один глаз у которой был цвета спелой вишни, тоже казалась довольной.
Жадный Дормидонт явился к невесте без подарка. Кряхтя, сделал положенный поклон. Купеческая дочь присела в ответ. Тут сарафан на ней затрещал, и на землю посыпались золотые монеты – целая груда золота…
– Дорогая! – воскликнул Дормидонт и припал к ногам суженой.
А Иван-царевич брел по болоту, рассматривая жуков-плавунцов и любуясь стрекозками. Уже начало смеркаться, когда он заметил лягушку с маленькой золотой короной на голове. Рядом – на кочке – лежала стрела.
– Ух ты! Красота какая! – прошептал Иван, разглядывая лягушку. – Такой я еще не видел! Совершенно неизвестный вид…
– Иван-царевич, возьми меня в жены! – сказала вдруг лягушка.
– К тому же, говорящая!!! – Иван был потрясен. – Мне?.. Тебя?.. В жены?
– Возьми, Иванушка, не пожалеешь!
– Пожалею?! Да я, может быть, всю жизнь мечтал встретить такую… такую прекрасную лягушку!
Из глаза у лягушки выкатилась слезинка.
– Не плачь, – Иван-царевич встал перед ней на колени и снял шапку. – Я о тебе буду заботиться, комаров тебе буду ловить… Если ты, конечно, согласна.
И он протянул лягушке незабудку.
– Я… согласна! – прошептала та и упала в обморок.
На царском крыльце Ивана уже поджидали братья: Федот с боярышней – оба с черными повязками на глазу, и толстый Дормидонт с купеческой дочкой.
Увидев младшего брата с лягушкой в шапке, Федота толкнул Дормидонта локтем, и оба прыснули со смеха:
– Ну, ты попал!
– Вот ботаник!
В тот же вечер молодых обвенчали.
– Ну, что ж, сынки мои любезные! Посмотрим, какие у вас жены в хозяйстве полезные, – сказал в рифму царь и дал команду слугам. – Выдать им полпуда муки… Пусть к завтрашнему свадебному пиру испекут пироги!
Быстро сказка сказывается, да не скоро пироги делаются.
Стала боярская дочь тесто месить, увидела стекающую с нежных пальчиков жижу и с отвращением стряхнула ее. Брызги так и полетели во все стороны – да царевичу Федоту в лицо. Вскочил Федот, схватил сырое яйцо и запустил им в молодую жену. А та – в него тестом, а он в нее– яйцом, а она – тестом… И такая шла битва, что в пять минут все яйца побили, а тесто расшвыряли – хоть со стен соскребай!
Купеческая дочь была не так брезглива: принялась она месить тесто, да не заметила, как из лифа в кадку упало несколько припрятанных монет. И толстый Дормидонт, уплетавший сырые яйца, тоже этого не заметил. А то бы сам в тесто полез!
А в покоях младшего брата было тихо и печально. Иван с жалостью глядел на свою лягушечку:
– Бедная! Ты же утонешь в этой кадке…
– Не волнуйся, Иван-царевич, ложись спать. Утро вечера мудренее.
Как только Иван уснул, лягушка сбросила свою шкурку и превратилась в Василису Прекрасную. Из кадки с тестом пошел пар, и все погрузилось в туман неизвестности.
И вот настал свадебный пир. Во главе длинного стола сидел царь Василий, поодаль – гости: бояре да дворяне, да послы заморские и загорские.
Зазвучали фанфары и трубы, гусли и дудки, балалайки и ложки. В зал вошел Федот с молодой женой и золотым подносом, на котором стояла красивая шкатулка. Гости одобрительно зашумели.
Снова зазвучали фанфары и трубы. Появился Дормидонт с женой и серебряным подносом, накрытым дорогим покрывалом. Гости захлопали.
В третий раз зазвучали фанфары и… И смолкли. Вошел Иван-царевич с сачком. В руках он держал деревянный поднос, покрытый простым полотенцем.
Царь Василий сдвинул брови:
– А где твоя жена, Иван?
– Ускакала на болото! – подсказала старшая невестка.
– Небось, бородавки выводит! – добавила средняя.
Раздались смешки.
– Она прибудет попозже, – вздохнул Иван-царевич.
– Ну, сынки, показывайте, что приготовили ваши жены-наряжены, умелицы-рукодельницы! – сказал Василий.
Федот-царевич поставил перед царем золотой поднос и достал из шкатулки сморщенный куличик, похожий на комок глины. Царь попробовал отщипнуть от него кусок, но не смог. Ковырнул ножом и вилкой – не вышло. Тогда Василий взял грецкий орех и треснул его куличом. Орех раскололся.
– Ого!
– Ого! – сказали бояре и дружно застучали о стол кубками.
Вторым показывал работу своей жены Дормидонт. На серебряном подносе, под парчовым покрывалом, лежал обычный с виду пирог.
Василий попробовал его… и выплюнул сломанный зуб и золотую монету с собственным изображением.
– Ой! – схватился за щеку царь.
– Ой! – дружно подхватили бояре.
Наконец, перед царем оказался третий поднос.
– Сейчас оттуда лягушка выпрыгнет, – хмыкнул Федот-царевич, уже занявший свое место за столом.
– Вот-вот, – поддержал его Дормидонт.
Иван-царевич сдернул полотенце, и все ахнули…
На подносе красовался чудесный пирог, похожий на стольный город – с домами, маковками церквей, и царским дворцом, покрытым марципаном и цукатами.
Царь аккуратно отломил одну из башенок и положил в рот. Лицо его выразило блаженство.
– Вот это мастерица, – сказал Василий.
И тут сами собой загремели фанфары, задудели трубы, затрещали ложки. Двери – тоже сами собой – распахнулись, и в зале появилась Василиса Прекрасная. В прекрасном платье, с прекрасной прической, а лицо у нее было такое прекрасное…
– Кто это? – перешептывались гости.
Василиса подошла к Ивану-царевичу и взяла его под руку.
– Простите, вы кто? – растерялся Иван.
– Не узнаешь меня, Ваня? – Василиса показала Ивану незабудку и что-то зашептала на ухо.
– Батюшка, – сказал Иван-царевич, – позволь представить мою жену, Василису.
Бояре и дворяне восторженно зашумели. Старшие братья переглянулись.
– Везет же дураку! – сказал Федот-царевич.
Жена, услышав это, вонзила острый каблук мужу в ногу. Федот в ответ крепко лягнул ее. Боярышня схватилась за ногу и застонала.
Купеческая дочь под шумок запихивала в рукава золотые ложечки и вилки.
Царь Василий хлопнул в ладоши:
– А сейчас я хочу, чтобы мои любезные невестки порадовали нас танцем!
Старшая поднялась и, охнув, снова села на место:
– Не могу, царь-батюшка, нога болит.
Царь перевел взгляд на жену Дормидонта, но не увидел ее: купчиха под столом запихивала в рукав серебряный ножик…
– А где же наша средняя невестка? – удивился Василий.
– Тута я! – Купеческая дочь вылезла из-под стола и вышла на середину залы.
– И-эх!
Она бойко замахала руками и закрутилась так быстро, что из рукавов полетело ворованное золото и серебро. Кому-то из гостей в лоб попало ложкой, кому-то – половником. А в дубовую спинку царского трона вонзились вилка и нож. Перепуганные бояре дружно нырнули под стол.
– И-эх!.. У одной – ноги хромые, у другой руки… кривые, – вздохнул Василий и посмотрел на младшую невестку.
Поклонившись царю и гостям, Василиса Прекрасная вышла из-за стола… Нет, даже не вышла, а выплыла, как лебедушка.
Василиса плавно повела плечами, всплеснула руками – и зазвучала музыка. Из жбанов с пивом разноцветной аркой перекинулась над столом радуга. Из блюд выросли диковинные цветы, а жареные гуси и лебеди поднялись и начали летать по залу. Музыка стихла. Радуга свернулась. Гуси и лебеди снова оказались в тарелках.
Гости восхищенно зашептались.
Пир закончился. Старшие братья напились меду, и жены увели их спать. А Иван-царевич и Василиса Прекрасная, держась за руки, гуляли по дворцовому лугу.
– Что же ты, Иванушка, невесел? Или я тебе не понравилась? – спросила Василиса, крутя в руке незабудку.
– Понравилась, – смутился Иван. – Просто… просто я к тебе такой еще не привык.
Светила полная луна. Стрекотали кузнечики.
– Красиво, – сказал Иван. – Некоторые думают, что это цикады, а это обыкновенные кузнечики средней полосы…
Вдруг издалека донесся душераздирающий вопль. Затем еще один…
Крики неслись из покоев Ивана-царевича. Старшая и средняя невестки – с двух сторон – вцепились в лягушачью шкурку.
– Отдай! – вопила средняя.
– Ну, и зачем она тебе? – шипела старшая.
– Надену ее и буду красавицей и мастерицей!
– Воровка!
– А ты кто?
Тянули они с такой силой, что волшебная кожа не выдержала и разорвалась пополам. Перепуганные невестки бросили шкурки в печь. Кожа вдруг полыхнула изумрудным пламенем, и из печи вылетел фонтан искр…
Раздались раскаты грома, в небе зеленым зигзагом заплясала молния. Василиса побледнела и прижала незабудку к груди.
– Прощай, Иван-царевич, полюбила я тебя. Да видно не судьба нам быть вместе.
– Почему? – растерялся Иван.
– Кто-то сжег мою лягушачью кожу. Еще три дня – и была бы я твоей навсегда! А теперь… должна я вернуться к Кощею Бессмертному. Прощай!
Василиса вспыхнула, как бенгальский огонь, и растаяла.
Иван-царевич плакал как ребенок. Три дня он не пил и не ел. Он перестал кормить золотых заморских рыбок. Наконец, он принял решение и с дорожной сумкой и сачком предстал перед троном:
– Благослови, царь-батюшка. Пойду искать я жену свою, лягушку прекрасную, Василису!
– Опасное дело ты задумал, Иван! – вздохнул царь Василий. – Кощея Бессмертного не берет ни лук, ни меч, ни копье. Потому что смерть его в яйце хранится, а то яйцо – в утке, а утка – в зайце, а заяц – в сундуке, а сундук на высоком дубу висит. А где тот дуб – никому неведомо…
Поодаль стояли и слушали разговор старшие братья с женами.
– Говорят, у Кощея богатства несметные: сундуки с золотом, камни самоцветные, – шепнула Дормидонту жена.
Дормидонт кинул на Ивана подозрительный взгляд:
– Надо будет за ним проследить!
– У Кощея меч-молния имеется, – жена Федота-царевича толкнула мужа в бок. – Если его заполучить, мы с ним все царства-государства завоюем!
Федот приосанился и принял воинственный вид:
– Дурню он ни к чему, а мне такой меч не помешает!
– Иди, Иван, с Богом! По всем дорогам! – царь Василий перекрестил сына, а затем глянул на старших. – А вы чего стоите? Ступайте за братом следом!
Так они и пошли: Иван– царевич – впереди, а старшие братья – за ним.
– А правда, этот Кощей летать умеет? – боязливо спросил Дормидонт.
– Не бойся, наш Ванька его сачком поймает! – сказал Федот, поигрывая саблей.
– Ботаник! – хмыкнули оба.
Долго ли коротко ли шли братья: дубов много видели, а сундуков – ни одного.
– Как там батюшка говорил, – стал припоминать Федот. – Игла со смертью в яйце, яйцо – в утке, утка в…
– Утка в яблоках! – причмокнул Дормидонт.
– Да, не в яблоках, а в зайце. А заяц…
– Заяц в сметане… – облизнулся средний брат. – Есть охота, сил нет!
А Иван идет, не останавливаясь: тут колосок сорвет, там горсть земляники зачерпнет на ходу – и дальше шагает.
Хотел Дормидонт земляники нарвать: одну сорвал – а остальные разлетелись.
– Тьфу ты, божья коровка! – сплюнул он.
– Погоди, скоро медвежатины поедим! – Федот стащил с плеча лук. – Видишь, медвежий след?
Пошли братья по следу, вошли в сосновый бор и увидели медведицу с корзиной малины, а рядом с матерью двое медвежат играют…
Хрустнул толстый Дормидонт веткой. Насторожилась медведица, схватила медвежат, прижала к себе.
А Федот уже натянул тугой лук, прицелился…
– Стойте, братья! Вы что делаете?! – между братьями и медведицей встал Иван.
– Что-что?! Есть охота! – закричал Дормидонт, размахивая кинжалом. – Лучше отойди!
– У нее же медвежата! – Иван-царевич вцепился в лук.
Федот стал тянуть лук к себе, Иван – к себе… Лук и сломался.
– Дать бы тебе как следует! – сжал кулаки Федот.
– Ботаник! – добавил Дормидонт.
Но тут медведица зарычала. Братья в испуге попятились:
– Мы пошутили!..
– Спасибо, Иван-царевич, что пожалел моих детушек, – сказала медведица человечьим голосом. – Я тебе еще пригожусь.
– Мы тебе еще пригодимся! – закричали медвежата детскими голосами.
– Это, может быть, последние говорящие медведи, – укоризненно сказал Иван братьям. Те промолчали.
Шли три царевича сосновым бором, шли березовой рощей, шли еловой чащей – и вышли к реке. А на берегу лежит щука, ртом воздух хватает.
– Щука! – закричал Федот.
Иван-царевич подбежал к щуке и подцепил ее сачком.
– Ухи наварим! – мечтательно сказал Дормидонт.
А Иван взял щуку и в реку выпустил.
Братья только зубами заскрипели: – У-у-у!
– Спасибо, Иван-царевич, – сказала щука и исчезла в воде.
– Не простая щука, волшебная, очень редкий экземпляр, – вздохнул Иван.
Пошли братья по берегу и вскоре увидели здоровенный – чуть не до самых облаков – дуб, а на верхушке, сверкая, как квадратное солнце, висел на цепях…
– Сундук! – заорал Федот.
– Золотой! – с Дормидонта мигом слетела усталость. Он первым добежал до дуба и стал толкать его толстым животом.
– А ну, отойди! – Федот разбежался и, что есть силы, ударил дуб ногой. Сверху посыпались желуди…
Иван поднял желудь и с интересом стал его рассматривать.
– Эй ты, натуралист! – закричал Дормидонт. – Что делать будем?
И тут послышался рев. Из лесу появилась медведица с медвежатами и замахали царевичам лапами.
– Вот видите, добрые дела не забываются, – сказал Иван.
А в это время в соседнем Тридесятом царстве бушевала буря и гремел гром – Кощей запугивал Василису Прекрасную:
– Ну, что, Василиса, готовься к свадьбе… Трах-бабах!.. А не пойдешь добром, я тебя – Бум-турурум! – не в лягушку, а в змею подколодную превращу!
– А он меня все равно полюбит, – мечтательно сказала Василиса, прижимая к груди незабудку. – Может быть, даже сильнее…
– Тогда пеняй на себя, – угрожающе произнес Кощей. – Трум-бубум…
И вдруг Кощей посерел и схватился за сердце. Неизвестно, было ли у него сердце, но злодей весь заскрипел и застонал…
– Что случилось? – спросила Василиса Прекрасная.
– Кажется, у нас непрошенные гости! – злобно прошипел Кощей и вылетел в окно.
Могучий дуб с треском наклонился. Золотой сундук на цепях мотался, как осенний листок на ветру.
– Еще раз! – медведица с медвежатами поднатужились – и дуб рухнул.
От удара крышка сундука раскрылась. Из него выскочил здоровенный заяц и запрыгал как кенгуру.
– Вот это русак! – удивились медвежата.
– Это не русак, – покачал головой Иван. – Это сумчатый заяц Валлаби.
Заяц Валлаби гигантскими прыжками помчался прочь, но дорогу ему преградил Федот-царевич с кинжалом:
– Врешь, не уйдешь!
И тут из сумки зайца вылетела утка и полетела в обратную сторону.
– Лови ее! – заорал Федот.
Дормидонт выхватил у Ивана-царевича сачок и с неожиданной прытью понесся навстречу утке. Разогнавшись, он прыгнул с обрыва и едва не накрыл ее. Но в последний момент утка затормозила, крякнула… и от испуга снесла яйцо.
Яйцо упало в воду и, булькнув, исчезло.
Кощей Бессмертный летел по небу грозовой тучей. Полы его плаща развевались как черные крылья, и небо за ним темнело. Сверкающие молнии с грохотом били в землю – все ближе, и ближе, и ближе…
– Мы пропали, – Федот показал на приближающуюся тучу. – Видели – меч-молния? Смертельное оружие!
И тут из реки вынырнула щука с яйцом в зубах и подплыла к берегу. Иван осторожно взял яйцо, подержал на ладони, приложил к уху…
– Ванька, разбей яйцо! Кощей летит! – закричал Федот.
Иван-царевич посмотрел на яйцо и задумался:
– А вдруг оно живое?
– Ты что, дурак? В нем смерть Кощея! – скрипнул зубами Дормидонт.
– А если в нем не смерть, а жизнь? Я не могу, – сказал Иван.
– Он не может, – хмыкнул Кощей, опустившись на землю. – Слабак! Ботаник!.. И что Василиса в тебе нашла? – он протянул костлявую руку и властно приказал. – Бросай сюда!
Иван подчинился. Кощей ловко поймал яйцо и раскатисто захохотал…
И вдруг смех оборвался: по яйцу пошла трещина… А затем – крак! – высунулся острый кончик.
– Игла! – прошептал Дормидонт.
И тут яйцо раскололось, и из него вылез желтенький птенец:
– Пи-пи-пи…
У Кощея от удивления отвисла челюсть:
– Это… это что такое?
– Смешная у него смерть! – сказал Федот.
– Это не смерть, это – жизнь, – пояснил Иван-царевич.
– Чья жизнь? – не понял Кощей.
– Твоя, наверное, – пожал плечами Иван.
Птенец тем временем спрыгнул с руки Кощея и побежал по траве.
– Стой! Куда? Ути-ути!.. Цып-цып-цып… – кудахча, как наседка, Кощей бросился за птенцом.
Послышался мелодичный звон. Из цветка незабудки, словно из-под земли, выросла Василиса Прекрасная и бросилась к Ивану-царевичу:
– Слава Богу, Иванушка, ты жив!.. А где Кощей?
– Да вон он ползает, – кивнул Федот на ползающего по лугу Кощея.
– Ботаник! – тихо, но презрительно добавил Дормидонт.
Федот-царевич, подобрал брошенный Кощеем меч-молнию и двинулся в обратный путь, размашисто кося перед собой траву, кусты, молодые березки и дубы.
За ним – по просеке – Дормидонт-царевич, обмотавшийся золотыми цепями, тащил сундук.
Где-то вдалеке на карачках ползал за своей жизнью Кощей Бессмертный.
Иван и Василиса остались одни. Иван-царевич обнял свою прекрасную жену, хотел ее поцеловать… Но в последний момент задумался. В глазах у Ивана появилось нежное и одновременно мечтательное выражение:
– Интересно, а от поцелуя у нас лягушата не появятся?
КОНЦЕРТ НА БОЛОТЕ, или КАК БАБА ЯГА ЗАМУЖ ВЫШЛА
Может, было это, может – нет.
Прошло, наверное, сто лет, как бабушка мне эту историю рассказала, когда на печке носок вязала. С печки-то все и началось.
Не далеко, не рядом, А в царстве Тридевятом, А может, Тридесятом, За тридевять земель – Семь пятниц на неделе, И разные Емели На печке едут к речке Хлебать лаптем кисель. Не знаю адрес точный я, Но далеко в лугах Течет река Молочная В Кисельных берегах… Там сказочная репа Ботвой уперлась в небо, Там кашу вас научат Варить из топора, А по ночам Жар-птицы Летают как зарницы, И нам туда с тобою Отправиться пора!По проселочной дороге ехал на печи Емеля. Хотя неправильно сказать – ехал. Мчался, как угорелый. Почти летел. И про самого себя песню пел:
Емеля едет на печи, Жует Емеля калачи, Газует кочергою, А тормозит ногою…Затормозил ногою Емеля у заправки, на которой было написано «Дрова». Под навесом рядком стояли поленницы с табличками: 80, 93, 98…
– Эй, почем дрова?
– По щучьему велению, по моему хотению, – высунулась из печи щука. И дрова – сами полетели в топку.
– Э-э… А-а… – проснулись под лопухом два здоровенных молодца, одинаковых с лица. Но печь была уже далеко.
Емеля едет на печи, Емеля ест с капустой щи, А на второе в печке Стоит горшочек гречки…Эх, хорошо ехала печь! А пылила-то как! А пылила!..
Емеля обогнал Ивана-царевича на Сером Волке, Ивана-дурака на Коньке-Горбунке, медведя со здоровенным коробом за плечами…
От поднятой пыли медведь собирался чихнуть, но не успел.
– Апчхи! – вместо него чихнула из короба Маша. Медведь удивленно оглянулся, но никого не увидел и почесал по обочине дальше.
А Емеля тем временем притормозил лаптем у дорожной развилки с тремя указателями: «Молочная река», «Дремучая чаща», «Болото». И повернул направо. Вскоре показалась деревня. На крайнем огороде дед, бабка, внучка, жучка и еще кто-то тянули здоровенную, как баобаб, репу.
И тут, то ли лапоть у Емели развязался, то ли заяц на дорогу выскочил… Печь, не вписавшись в поворот, зацепила репу, отчего гигантский овощ, наконец, выдернулся, едва не задавив огородников.
– Ты чё делаешь? Совсем очумел, что ли? – заорал дед.
– Извини, дед. На концерт спешу!
На выезде из деревни печь затормозил Соловей-разбойник, выскочивший из кустов со свистком и полосатой дубинкой:
– Куда спешим? Жизнью не дорожим?
– На концерт. Бабы Яги выступают…
– А меня подбросишь? – оживился разбойник.
– А то! Садись!
Пока Соловей усаживался, на печь с разбегу запрыгнули дед, бабка, внучка, Жучка и Мурка… Мышку, которая не смогла забраться сама, подбросил рулевой щучий хвост. И печь исчезла из виду. Только пыль столбом!
Вот пылища-то! Вот пылища! Сейчас такой не сыщешь!
На лесной поляне стояла Избушка-на-курьих-ножках. На ее фасаде – то есть, спереди, а не сзади – висела афиша:
КОНЦЕРТ НА БОЛОТЕ
Бабы Яги и Ко
Избушка работала кассой: доставала из окошка билеты, и сама компостировала их лапой.
Когда Емеля подъехал, зрители уже занимали места. Кто поближе – на пеньке, кто – вдалеке. Царевна-Лягушка расположилась на кочке, Водяной – в бочке, а две молоденьких русалки обмахивали его веерами…
Какие-то кикиморы торговали клюквой в сахаре.
Из-за деревьев выглядывали три безбилетные головы Змея-Горыныча.
– Концерт необычный. Любилейный, – поясняла избушка, – Нам – тысяча.
– Тысяча? – присвистнул Соловей. – Всем вместе, или каждой?
– Ну, это тебе рано знать, фулиган малолетний! – сердито скрипнула избушка. – И не свисти тутова!
Эстрада стояла на краю болота. Возле сцены, нервно поглядывая на ширму из камышей, ходил ведущий – Кощей Бессмертный. Время от времени он прикладывался к бутылочке, на которой было написано: «ЯД. Натуральный. Стопроцентный».
А за ширмой три сестры, три бабы Яги, готовились к выступлению. Старшая настраивала метлу, похожую на электрогитару. Средняя расставляла ступы, постукивая по ним, как по барабанам. Младшая, самая симпатичная, с тростниковым кларнетом, выглядывала из-за ширмы. Но не просто так выглядывала… В первом ряду пеньков сидел Леший с букетом цветущего папоротника.
Змею-Горынычу сверху отлично были видны все три сестры.
– Старшая! – кивнула первая справа голова.
– Дюже страшная! – ответила вторая. – Вот средняя…
– Дура вредная, – сказала первая.
– Младшенькая, – облизнулась третья. – Цветочек!
Две другие, подумав, согласились.
Дело было к вечеру. Ждали Ивана-царевича. Публика уже устала и начала проявлять нетерпение. Медведь собрался захлопать, но его снова опередила Маша. Михаил Потапыч покрутил головой, но так ничего и не понял.
Нетерпеливый Соловей-разбойник не выдержал и свистнул. В полсвиста. С окрестных дубов посыпались сначала листья, затем – вороны, а у глуховатого Водяного вылетела из уха золотая рыбка.
Избушка-на-курьих-ножках уже вознамерилась врезать свистуну могучей лапой. Но в этот момент на сцене появился Кощей и объявил:
– Концерт начинается. На сцене «Бабы-Яги». Встречайте!..
Кощей щелкнул пальцами и исчез. Лягушки утащили ширму – и выступление началось.
Когда вам станет грустно отчего-то, Вы приходите к нам на болото: Мы вам сыграем, Мы вам споем,А может быть, утопим и побьем!
Мы Бабы-Яги, Мы – супергруппа! Метла играет, Играет ступа – Шуру-ру-рум! Фара-ра-рам! – И подпевает все болото нам!Все три артистки выглядели очень эффектно, но особенно хороша была младшая Яга. Глазки голубые, зубки чуть кривые, щечки как печеные яблочки, волосы зеленые как у русалочки… Недаром Змей-Горыныч положил на нее все свои шесть глаз, да и Кощей, при взгляде на нее искрился и сыпал мелкими молниями.
Зачем нужны Яге метла и ступа? Нужна ей ступа для варки супа. И вместо шкафа нужна ей, чтоб Сложить в нее свой новый гардероб. Метла нужна старушке для полета. И чтоб нахалов гнать из болота. И вместо щетки нужна ей, чтоб Почистить свои боты и салоп!Бабы Яги пели, играли и скакали с такой силой, что эстрада тряслась, как осиновый лист, и грозилась уйти в болото.
Нет ничего прекрасней нашей топи - Вы не найдете таких в Европе: Мы здесь на кочке сидим втроем И воспеваем славный водоем! Мы – бабы Яги, Мы – супергруппа…Песня закончилась под шквал аплодисментов. Соловей собирался снова свистнуть – теперь уже от восторга – но почувствовав занесенную над головой куриную лапу, просто захлопал.
– Эх, не стареют душой наши ветеранки, – сказал дед бабке.
Группа спела весь свой классический репертуар: и «Гуси-лебеди», и «Ой, у Ивашки на костях поваляюся!». Когда первое отделение закончилось, Леший поднес младшей Яге букет папоротника. И та, покраснев, как мухомор, нежно улыбнулась ему.
Кощей, ревниво следивший за этой сценой, снова щелкнул пальцами…
Из кустов в глубине эстрады выехал рояль. С лягухом-аккомпаниатором в зеленом фраке.
– Кощеевна. Романс! – объявил Кощей Бессмертный, кося взглядом на младшую Ягу. – Слова Сергея Махотина. Музыка народная! – И баритоном запел:
Мой замок – сплошные расщелины, И башня дрожит на весу, И так не хватает Кощеевны – Хоть филином ухай в лесу! – Угу! – поддакнул ему с дуба филин. Ох, непростые времена! Ну, говорю, вооще, я! Из красных девиц ни одна Не жалует Кощея.Какая-то из кикмор негромко всхлипнула. Кощей бросил взгляд на то место, где была Младшая Яга, но не увидел ее и трагически продолжал:
Котел наварила бы щей она, Мы вместе хлебали бы щи!.. Ну, где же ты ходишь, Кощеевна? – Ищи тебя, девка, свищи!Соловей-разбойник не выдержал и, что есть силы, свистнул. Хлопнула крышка рояля. Лягуха-аккомпаниатора протащило по всей клавиатуре, и ему еле удалось зацепиться за самую последнюю бемоль. Половина публики слетела со своих пеньков и кочек… В том числе, и Соловей, которому успела заехать лапой Избушка.
Соловей, вылетевший от удара на сцену, понял, что другого шанса у него не будет. И что есть мочи завопил:
Соловьи среди лесов Распевают вяло. Настоящих голосов На Руси не стало. То ли дело Соловей, Соловей-Разбойник: Так засвищет из ветвей… Слушатель – покойник! Спасайте ваши души – Затыкайте уши! А если надоело жить, То можете послушать…От второго свиста Соловья пролетающий над болотом ковер-самолет, дал резкий крен. На зрителей градом посыпались фрукты, которые перевозил восточный торговец: арбузы, дыни, персики, гранаты, сливы…
Медведь открыл рот, собираясь проглотить сливу… Но ее перехватила Маша из короба.
– Как он встанет во весь рост, Как, бывало, свистнет, – продолжал Соловей, – У коров за двадцать верст Молоко закиснет. Лошади пугаются, Вянет лук с капустой – Вот что называется Мощное искусство!Разбойника попробовали стащить со сцены, но не вышло. Концерт катился, как бочка под откос.
Во всей этой вакханалии не принимали участия только младшая Яга и Леший. Они гуляли по опушке: Яга от застенчивости ощипывала папоротник, а Леший пинал поганки…
И в этот момент из-за деревьев вылетел Змей-Горыныч, схватил Ягу морщинистыми лапами и взмыл в воздух. Напрасно Леший скакал по верхушкам деревьев, пытаясь догнать захватчика…
Спасайте ваши души – Затыкайте уши!..– разливался Соловей, когда на вершине ели появился Леший:
– Младшую Ягу украли!
На этот раз свист Соловья прозвучал как сигнал тревоги.
Старшая и средняя Яги вскочили в ступы и с боевой песней бросились в погоню:
Ничего, что мы живем в болотах, С детства мы мечтали о полетах… Не учили в летных школах нас, Но летать мы стали высший класс! Обгоняют просто бабы-Яги "Аны, «Ту», и «Боинги», и «Яки»: Штопор, бочка, мертвая петля – Енто мы умеем без руля. У нас лишь ступа, да помело, А мы летаем как НЛО. И сейчас наш женский экипаж Вам покажет высший пилотаж! Отчего во рту Яги два зуба? На таран летела ночью ступа… Змей-Горыныч типа «мессершмит» Был над Петербургом нами сбит. Как летают бабы – это круто! Ни страховки нет, ни парашюта… Отчего крючком у бабки нос? Врезалась старушка в бомбовоз!Бабки догнали Горыныча и с двух сторон начали метелить его метлами.
Кощей и Емеля наблюдали с печи за воздушным боем.
– Будешь? – Кощей достал из плаща бутылку с ядом.
Емеля помотал головой:
– Не могу. Я за рулем.
– А мне ничего не остается! – Кощей выпил из горлышка яд и, достав из кармана мухомор, закусил.
У нас лишь ступа, да помело, А мы летаем как НЛО. Без руля, без крыльев, без шасси… Вот какие бабы на Руси!Поняв, что с добычей ему не уйти, Горыныч выпустил младшую Ягу из лап. И она полетела вниз, словно оторванный лепесток ромашки…
А через минуту и Змей, по ошибке поджегший собственный хвост, рухнул за болото… И дымил там, как дедушкин табак, на который наступила корова.
Когда бабы Яги нашли сестру, она лежала на земле без сознания. Возле нее хлопотал безутешный Леший. На мгновение младшая Яга пришла в себя, улыбнулась ему и снова лишилась чувств.
С печки началась наша сказка, на ней и продолжилась.
Всю зиму пролежала на печи младшая Яга. Всю зиму лечили ее сестры разными отварами и наварами…
А что, вы спросите, Леший?
А Леший всю зиму просидел на пеньке напротив избушки. Сидел и вздыхал. К больной старшие яги его не допускали.
– Хм… И чего сидит? Чего вздыхает? Никак влюбился? – хмыкали бабки. И даже сочинили про него частушку:
Леший славный старичок: Нос как липовый сучок, Бровоньки кудрявые, Ноженьки корявые.– Не смейтесь, – просила младшая Яга. – Он хороший, добрый…
– Ну, и на что он тебе? – говорила старшая.
– Он же тебе в пупок дышит! – добавляла средняя.
Пришла весна. Сошел снег. Леший сидел на том же пеньке. Сидел и вздыхал.
– Смотри, сидит как смолой приклеенный, – хмыкнула средняя Яга, выглянув в окно. – Сурьезный!
– Брысь! – согнала ее старшая. – Пусть сестра на первый подснежник посмотрит.
Младшая Яга на костылях подошла к окну и засияла, как весеннее солнышко.
А Леший гадал на шишке, обрывая чешуйки: «любит – не любит, любит – не любит, любит…»
– Угу! – высунулся филин из дупла.
– Любит, – вздохнул Леший. – Значит, пора жениться.
– Угу! – подтвердил филин.
– Тогда подарок свадебный нужон.
– Угу!
Широко, словно море, раскинулась ярмарка. Волнуется, шумит, завывает, гостей зазывает.
– Ковры! Ковры-самолеты! Персидской работы! – кричит джин в тюбетейке, паря над землей.
– Лампы! Волшебные лампы! Две штуки в лапы! – надрывается рядом Аладдин.
– Шапка-невидимка! Редкая вещь! Раритет! – показывает старичок-с ноготок шапку Емеле. – Сейчас ты есть, а сейчас – нет!
Старичок надел шапку. И исчез. Тут же из руки Емели исчез кошелек. Вот так-то: покупай или продавай, но смотри, не зевай!
– Двое из ларца – для постройки дачи или дворца!
– Курочка Ряба! Не яйца, а чистое золото!
Исходил Леший весь базар и, наконец, нашел подходящий товар.
– Скатерть-самобранка! Лучший подарок молодой хозяйке!
Под аккомпанемент балалайки-самоиграйки, толстая баба пела:
До чего же хороша Скатерть-самобранка: Тут и щи вам, и лапша, И сметанка… И не надо лазить в печь И в духовку, И не надо резать лук И морковку. Сама кормит, Сама поит, И сама посуду моет И сама бранит-ругает Тех, кто ею руки вытирает! Позовет сама она Утром к самовару: Не желаете ль блина С пылу, с жару? Есть варенье, и шербет, И баранки… Лучше вещи в мире нет Самобранки!– Беру. Вот эту. В цветочек, – сказал Леший и вытащил из-за пазухи всю наличность.
– Никак жениться собираешься? – спросил Емеля.
Леший смутился.
– Это дело техники. Садись! Буду и сватом, и шафером, и шофером!
Быстро сказка сказывается, но еще быстрее печка едет.
И вот уже на поляне, перед Избушкой-на-курьих-ножках, раздвинулся длинный-предлинный свадебный стол. Во главе стола сидел Леший в новом чесучовом пиджаке и с зачесом на пробор. Младшая Яга в белоснежной фате и венке из одуванчиков помолодела лет на пятьдесят. Старшая и средняя Яги демонстрировали гостям женихов подарок:
Накормить всегда гостей Хватит в доме пищи: Хоть троих богатырей, Хоть три тыщи. Ни готовки никакой, Ни уборки… Всем бы бабам по такой По скатерке!Скатерть разворачивалась перед гостями, и перед каждым появлялось свое блюдо: одним – уха, другим – потроха, третьим – холодец, четвертым – леденец…
Медведь потянулся к пирожку с малиной, но его моментально утянула шустрая Маша. Потапыч в недоумении развел лапами.
– Я хочу сказать, – встал Кощей Бессмертный и, достав очередную бутылку яда, выдохнул. – Горько…
Змей-Горыныч, все еще загипсованный и забинтованный, высунулся из пещеры и прислушался:
– Горько, – донеслось откуда-то издалека.
– И больно, – добавила самая перебинтованная третья голова.
– «Младшенькая!»… «Цветочек!»… – передразнили ее первая и вторая.
А гости за столом нестройными голосами запели свадебную песню:
Расцветала яблоня и груша, Поплыла сметана над рекой… Выходила за Лешего Ягуша – Невысокий он парень, но крутой!– Ну, нам пора! – сказала младшая Яга, вытаскивая из-за стола Лешего.
И новобрачные побежали к Избушке, которая нетерпеливо скребла лапой землю. Она тоже впервые отправлялась в свадебное путешествие.
На бегу невеста бросила венок, и к нему толпой рванули русалки, кикиморы, царевна-лягушка… Но всех опередила вылетевшая из Емелиной печи щука:
– По сючьему веленью, по моему хотенью, – прошепелявила она, не выпуская из пасти венок…
А что из этого вышло, и за кого щука замуж вышла – бабушка мне не рассказала, потому что второй носок довязала.
Старушка задула свечку, подбросила дров в печку и тихонько запела:
Нас ждут места родные, Молочные, грибные. И пусть дорога в сказку, Трудна и далека… Но небо там синее, И песни веселее, Ну, а вода теплее Парного молока. Не знаю адрес точный я, Но далеко в лугах Течет река Молочная В Кисельных берегах!ДЕД МАЗАЙ И ДРУГИЕ
Была весна.
Сквозь чистый звук капели и мутное журчание ручьев слышался размеренный скрип.
Дед Мазай пилил дрова. Другой конец двуручной пилы был привязан веревкой к молодому дубку. Дубок гнулся и скрипел. Мазай кряхтел. Или наоборот: скрипел Мазай, а кряхтел дубок.
Изба Мазая стояла на краю деревни, на косогоре. Рядом был небольшой огородик. А ниже, у воды, лежала старенькая лодка. Вот и все дедово хозяйство.
Где-то закричали петухи. Мазай выпрямился – распрямился и его напарник. Сняв шапку-ушанку, дед вытер ею пот со лба и посмотрел на реку.
Вода прибывала. Прибрежные кусты уже были в воде. Мимо проплывали подмытые рекой деревья, стога прошлогоднего сена, тазы с бельем…
Над большим вороньим гнездом с карканьем летела ворона и долбала клювом по головам не в меру любопытную рыбу. Одним словом, наводнение.
– Эхе-хе, – сказал дед Мазай. – Ну, и потоп нынче!
Мазай с охапкой дров зашел в избу. Старенький чайник уже закипал. Дед налил кипяток в жестяную кружку и бросил туда щепоть сухой травы. Затем открыл дверцы шкафчика, в котором хранил продукты. Шкаф был пуст. Только на верхней полке лежала черствая горбушка.
Пока дед, кряхтя, шарил по нижним полкам, горбушку утащила мышь.
Мазай выпрямился и только руками развел. Затем снял со стены ружье и вышел из дома.
Вода в реке продолжала прибывать. Лодка деда была уже наполовину в воде. Мазай отодвинул мешавший ему багор и сел за весла. Заскрипели уключины. Лодка отплыла от берега.
Мазай пристал к заросшему кустарником острову.
– Фр-р-р-р-р… – неожиданно совсем рядом взлетела стая уток. Но пока дед стаскивал ружье, утки улетели. Мазай с ружьем наизготовку двинулся вдоль берега и через некоторое время увидел торчащие из кустов заячьи уши. Дед осторожно раздвинул кусты и остолбенел…
Заяц, уши которого он увидел, оказался верхним в живой заячьей пирамиде. Островок, на котором сгрудились зайцы, был со всех сторон окружен водой. Ушастые жались друг к другу и отчаянно верещали. Было ясно: еще немного – и заячий островок окажется под водой.
– Эхе-хе, – сказал Мазай и почесал затылок под шапкой.
Мазай направил лодку к заячьему острову. Лопоухие перестали верещать и стали косить на деда, не зная, чего от него ожидать. Когда лодка причалила, Мазай взял одного зайца на руки и перенес в лодку. Остальные, поняв, что ничего плохого им не сделают, стали запрыгивать сами.
Лодка, забитая зайцами, просела по самые борта. Старик потихоньку стал выгребать против течения. Вдруг зайцы снова принялись верещать и лопотать. Мазай оглянулся…
Мимо проплывало бревно, на котором, как куры на жердочке, сидел еще десяток зайцев.
– Эхе-хе! – дед только руками развел. – Сажать-то, дорогие друзья, вас некуда!
Зайцы с лодки и бревна стали переглядываться и прощаться. Возможно, среди них были родственники. Даже близкие.
– Что с вами делать?! – Мазай достал багор, зацепил им бревно и погреб дальше.
Но на этом зайцы не кончились. Вскоре показался совсем крошечный островок, где на верхушке куста, уже наполовину в воде, сидела дрожащая зайчиха. Увидев лодку, она жалобно залопотала.
Остальные зайцы затрясли головами: мол, больше места нет. Если тебя взять, все потонем!
Дед снял со спины ружье. Зайцы замерли.
Мазай посмотрел на зайчиху, на ружье, почесал лысую макушку… И бросил ружье в воду.
Зайцы с облегчением вздохнули. Лодке тоже стало легче, и она чуть поднялась над водой. А Мазай снял свою ушанку, посадил в нее зайчиху и водрузил на голову.
Так они и плыли: лодка полная зайцев, бревно на буксире, и зайчиха на голове старика, как впередсмотрящий на мачте.
Показалась деревня. Народ высыпал из домов, как горох из стручков, и стал хохотать, потешаясь над стариком. Но Мазай, не обращая на соседей внимания, доплыл до своего косогора и причалил к берегу.
Зайцы замерли.
– Чего сидите, приехали! – дед хлопнул в ладоши. Ушастики попрыгали на берег и бросились бежать. Вскарабкавшись наверх, они оглянулись на старика и исчезли.
Осталась только зайчиха в ушанке. От пережитых волнений она лишилась чувств…
– Эхе-хе, – сказал Мазай.
Старик принес зайчиху в избу, уложил на печь и прикрыл лоскутным одеялом.
Прошла весна, настало лето. Зайчиха поправилась и осталась жить с Мазаем.
***
На другой стороне реки белела барская усадьба. К дому с колоннами вела липовая аллея, по сторонам которой стояли бюсты французских мыслителей – Вольтера, Дидро, Руссо.
Герасим, здоровенный немой мужик в дворницком фартуке, подметал дорожку. Решив передохнуть, Герасим присел на скамейку и достал из кармана фартука бутерброд. Затем промычал «муму» и достал из другого кармана маленькую собачку. Собачка ела бутерброд изящно, даже аристократично, держа его обеими лапками. Полюбовавшись на нее, Герасим снова взялся за метлу.
А собачка доела бутерброд и побежала к беседке, где на столике лежали дамский веер и раскрытый томик французских стихов.
Уже через минуту она сидела в самой элегантной позе, обмахиваясь то хвостиком, то веером, и листала книгу.
В таком виде ее и застала барыня. Барыня подняла жуткий крик и визг. На изящном французском томике были видны следы собачьих лап.
Напрасно Герасим с виноватым видом пытался что-то мычать:
– Му-му, муму…
Разъяренная хозяйка приказала дворнику утопить Муму.
Ослушаться Герасим не посмел. Он принес собачку к обрыву. По лицу детины текли крупные, как виноград, слезы. Герасим поцеловал Муму, бросил в воду и, не оборачиваясь, ушел.
Дед Мазай плыл проверять поставленные накануне сети.
– ПЛЮХ!
Услышав всплеск и лай, Мазай обернулся…
Над поверхностью воды то появлялась, то исчезала голова Муму. Камень, привязанный к собачке, попал в сеть Мазая, и сетка пружинила как батут.
Дед взялся за весла и стал грести, что есть силы. Он разрезал сеть ножом и вытащил запутавшуюся Муму из воды.
Рыба, которой выпало такое везение, выбралась из сети. И высунувшись из реки, смотрела, как старик делает собаке искусственное дыхание.
Муму была спасена. Зайчиха в цветастом фартуке достала из печи кринку, налила топленого молока в блюдце и поставила его перед лежащей на половике Муму.
Теперь их в доме было трое. Если не считать воровки-мыши и паучка, который с профессиональным интересом наблюдал за тем, как Мазай штопает изрезанную сеть.
***
Настала осень. Мазай пилил доски для недостроенного забора. Со лба деда стекал трудовой пот, а с его напарника-дубка облетали листья. Зайчиха во дворе развешивала белье. Муму сидела на крыльце и, обмахиваясь лопухом, читала книгу.
В деревне был праздник. И русский народный хор громко и нестройно пел:
– Из-за острова на стрежень, На простор речной волны Выплывали расписные Стеньки Разина челны…Первой почуяла неладное зайчиха и что-то залопотала. Муму тут же всполошилась и отчаянно залаяла. Мазай прекратил пилить, прислушался и побежал к берегу, приговаривая:
– Эхе-хе! Что надумал, разбойник!
А тем временем на челне знаменитого разбойника Стеньки Разина происходило следующее. Атаман решил поднять свой авторитет среди казаков и утопить свою возлюбленную, дочь персидского шаха.
Поцеловав персидскую княжну, Степан поднял ее над головой и бросил в набежавшую волну…
Хор, воспевавший деяния атамана, грянул сильнее. Казаки патриотически зааплодировали.
И в этот момент неизвестно откуда появилась небольшая лодочка. Дед Мазай вытащил княжну из воды и быстро погреб дальше.
Хор на берегах смолк. Послышался ропот возмущенных казаков. Грянули выстрелы пищалей. Однако Мазай был уже далеко.
А еще дальше, в роскошном дворце на берегу Персидского залива, персидский шах проливал слезы о своей любимой и единственной дочери. Висевший в небе полумесяц освещал туманную даль залива, когда к берегу подплыла лодочка старого Мазая с персидской княжной…
Тихо осенним вечером в деревне. Зайчиха протирала полотенцем тарелки. Муму читала книгу и отмахивалась от мух.
И тут дверь распахнулась, и появился дед Мазай с большим восточным сундуком:
– А у меня подарочек от персидского шаха, эхе-хе!
Когда Мазай открыл крышку, зайчиха выпустила из лап тарелку, а Муму с книжкой упала в обморок.
В сундуке лежал здоровенный персидский кот.
Мышь, утаскивающая из шкафа очередную горбушку, мгновенно исчезла.
***
Над деревней шел дождь. Из трубы деда Мазая вился пушистый, как хвост кота, дымок.
Персидский кот, свесившись с печи, храпел, не обращая внимания на вороватую мышь. Зайчиха подметала избу. А Муму расставляла на полке любимые книги: «Каштанку» Чехова, «Белого пуделя» Куприна, «Белый клык» Лондона, «Собачье сердце» Булгакова, и Тургенева. «Избранное».
В избу вошел Мазай с охапкой дров. Дед споткнулся об оставленный у порога совок, и дрова с грохотом полетели на пол.
Перс упал с печки и – наконец-то! – накрыл мышь. Муму, вздрогнув, выронила книгу. Она нагнулась, чтобы ее поднять и вдруг взволнованно залаяла…
На рисунке был изображен потерпевший кораблекрушение Робинзон Крузо.
И вот дед Мазай – в телогрейке и ушанке, с топором и чайником, привязанными к поясу – снова собрался в дорогу. Он открыл шкафчик: полки были пусты…
– Эхе-хе! – почесал он в затылке. – Без провизии далеко не уплывешь!
Но добрые дела не забываются. Зайчиха поманила деда к окну: на берегу была сложена пирамида из кочанов капусты.
Мазай отплывал. Корма лодки была загружена капустой. С косогора деду махали лапами спасенные зайцы…
Моряк Робинзон, проведя на необитаемом острове 22 года, уже не ждал от жизни ничего хорошего. Однако по привычке делал зарубки и ежедневно наблюдал за морем. Забравшись на верхушку пальмы, Робинзон смотрел в подзорную трубу. У него на голове сидел попугай с подзорной трубой поменьше…
Заметив проплывающий корабль, Робинзон выстрелил из мушкета.
Услышав его сигнал, Пятница разжег на вершине горы огонь, начал скакать вокруг костра и дико вопить.
Судно, до этого державшее курс на остров, мгновенно сменило направление.
Робинзон безнадежно вздохнул. Вздохнул Пятница. Вздохнула привязанная к пальме коза…
Лишь попугай с подзорной трубой продолжал крутить головой во все стороны.
Неожиданно в окуляре появилась лодка со стариком в шапке-ушанке и кочанами капусты. Это был дед Мазай.
Старик на секунду оставил весла, снял ушанку и вытер пот со лба. Как-никак, тропики. Жарко.
Попугай заорал на пяти языках и клюнул задремавшего Робинзона в макушку. Отчего ружье выстрелило.
И вот уже лодка Мазая, груженая бананами и кокосами, увозила Робинзона с острова.
На берегу их провожали Пятница и коза. Пятница махал книгой Муму, а коза – капустным листом.
Вернув Робинзона в Англию, Мазай поспешил домой. Надвигалась зима, и лодка могла застрять во льдах.
Вернулся старик не с пустыми руками. Из тропиков он привез огромный кокос.
Зайчиха, Муму и обрусевший – весь в репьях – кот, разглядывая волосатый орех, обнаружили в нем дыру.
Из дыры вдруг выдвинулась маленькая подзорная труба.
– Каррамба! – заорал, пугая всех, попугай Робинзона. И, выскочив из кокоса, клюнул перса в плоский нос.
***
И снова пришла весна. По реке плыли льдины. Дед Мазай пилил дрова. Зайчиха выбивала коврик. Муму с книжкой в лапах, покачивалась в развешенных для просушки сетях, как в гамаке. А перс грелся на солнышке и наблюдал за петушиным боем. Точнее, это был не совсем петушиный бой: попугай Робинзона лупил деревенского петуха.
Петух, из которого летели пух и перья, наконец, бежал, и попугай уже собирался издать победный клич, как вдруг раздался пароходный гудок…
Зайчиха застыла с плетенкой в лапе, Муму уронила книгу, а дед Мазай распрямился.
Гудок прозвучал снова. Тревожное предчувствие охватило всех…
Раздался третий гудок. Океанский лайнер «Титаник», дымя всеми трубами, отходил от причала. Играл духовой оркестр. Ревела толпа провожающих. Пассажиры радостно махали в ответ с многочисленных палуб. Они и не подозревали, что впереди их ждет смертельная опасность…
Айсберг был таким огромным, что его можно было бы заметить даже из космоса. Но на океан опустился густой туман, и под легкомысленную танцевальную музыку судно быстро и неуклонно двигалось навстречу своей гибели.
До айсберга оставалось сто метров, пятьдесят, двадцать, десять…
Столкновение было неизбежно. И вдруг, буквально в метре от ледяной горы, пароход остановился, а затем потихоньку начал отходить назад.
Скрипела натянутая веревка, одним концом привязанная к воткнутому в корму «Титаника» багру, а другим – к маленькой лодке.
Отчаянно скрипели уключины…
Дед Мазай изо всех сил работал веслами.
Стальной гигант дал задний ход. Шестеренки времени закрутились в обратную сторону. И история стала другой.
А что было потом? И кого еще спас Мазай, мы вам точно сказать не можем.
Потому что это СОВСЕМ ДРУГАЯ ИСТОРИЯ.
Комментарии к книге «Дед Мазай и другие», Андрей Алексеевич Усачев
Всего 0 комментариев