«Чудесники»

Николай Владимирович Богданов Чудесники

СТРАННЫЙ СЛУЧАЙ С ВОЖАТЫМ

По глухой лесной дороге шел молодой человек с портфелем и мелкокалиберной винтовкой. В заспинном мешке у него сидел кролик.

Могучие деревья создавали полутьму. Несмотря на жаркий день, воздух здесь был прохладный и пыль на дороге влажная. В тишине чуть слышно шуршали муравьи в огромных рыжих кучах.

Молодой человек остановился на перекрестке и поглядел на компас в своей планшетке. Три дороги расходились перед ним веером. Кого спросить, какая верная? Ни голоса людского, ни тележного скрипа. Лес да лес вокруг.

Посмотрел на березовый пень, торчавший на перекрестке, убранный каким-то пестрым тряпьем, и сказал себе:

— Похоже, мордовский бог!

— Бог-то бог, да сам не будь плох! — ответил ему березовый пень. Поднялся, заколебался и обернулся старухой. Путник попятился. А старушка, в старинной кацавейке, в пестром полушалке на плечах, в ворохе юбок, в платке с торчащими, как рога, концами на лбу, подвинулась к нему ближе и спросила, как в сказке:

— Какого пути ищешь, соколик?

— В колхоз "Красный май", бабушка.

— А-а, по-нашему в Брехаловку. Так нам по пути, — старушка внимательно оглядела незнакомца и, увидев портфель, спросила уважительно: — А кто вы такие будете?

— А я пионервожатый, бабушка.

— Ой-ой-ой, вожатый, чего ж вы там будете делать, когда там ребята пропали!

— Как так пропали?

— Чудесники были, чудно и пропали. Вот они теперь где! — Бабушка вынула из кармана кусок мыла. — Вот они где сидят!

— По-моему, им здесь тесновато…

— Сварили ребят на мыло, ей-богу!

— Да кто же это мог сделать?

— У нас все могут сделать, у нас не такие дела делаются, — вскинулась бабушка. — Один-то отряд на мыло сварили, другой-то отряд в татарщину угнали. Бабам в колхозе штаны выдают, мужики-то все разбежались. В избах понаставили черных труб, и из них сама собой идет разная бормота!

— Ой-ой-ой, страсти какие, — усмехнулся вожатый.

Он знал, что кулаки и подкулачники распространяют про колхозы всякие нелепые слухи, и поэтому смотрел на старуху насмешливо.

"Надо же так врать, — думал вожатый. — Интересно, как бабушка вывернется, когда мы придем в село и будет опровергнуто ее смешное вранье. Из черных труб идет разная бормота — это, верно, она насчет радио".

Долго шли они по глухой дороге. Вожатый от усталости начал спотыкаться о сосновые корни, торчавшие поперек колеи. А старушка ничего, катится впереди, как сказочный колобок.

Дорога долго вела в гору, потом резко повернула, и перед путниками возник громадный обрыв, с которого открывался вид на дальние просторы.

До самого горизонта, окаймленного зубчатыми верхушками сосен и елей, расстилались болота, заросшие кустарниками, темно-зеленым камышом и светло-зеленой осокой.

Лишь небольшой краешек этого пространства занимали цветущие луга. На возвышенностях с трех сторон виднелись церкви.

Далеко-далеко смутно блестела большая река.

Петя засмотрелся. Вот она, знаменитая Мещерская низменность, необжитый, малоосвоенный край! Подумать только — недалеко от Москвы есть неведомые просторы, похожие на джунгли! Вот где раздолье для пионеров-следопытов. Сердце его радостно забилось: недаром он напросился сюда вожатым.

Догнав старушку, потихоньку ушагавшую вперед, Петя пошел вслед за ней по краю возвышенности. Малонаезженные колеи дороги петляли мимо озер, тянувшихся цепью вдоль обрыва.

На озера можно было залюбоваться — так щедро украсили их золотые коронки кувшинок и белые звезды лилий.

Они казались неправдоподобно красивыми, как картины неумелых художников.

Лишь одно из них выделялось какой-то удивительной пустотой. Зловеще темная вода в обрывистых берегах и ни одной кувшинки, ни одного глазка лилий.

— Это Черная заповедь, — сказала старуха предостерегающе, — народу здесь сгибло сколько, страсть! И все от жадности, уж очень много тут рыбы. А зачем за ней лезть, когда она анчуткина!

— Чья, чья? — подивился вожатый.

— Анчутка здесь хозяин, известно. Потонул в этом озере у матери единый сын, рыбак. Заплыл на лодке, запутался будто в сети и пропал. Ну, мать и давай к озеру вопить, ходит и вопит: "Родимый ты мой, ненаглядный, на кого ты меня покинул, сыночек!" Хозяину это надоело. И вот вылазит к ней самолично анчутка, черный, да страшный, да важный, как губернатор. "Иди, — говорит, — мать, отсюда, твой сын-озорник сетями меня тревожил, веслом задевал, за то я его в подводную пещеру затворил. Теперь у меня заместо работника. Всем будет худо, кто мое озеро потревожит!" И пошла бедная мать прочь и рассказала людям про свое горе. С тех пор боятся у нас этого озера и зовут "Черная заповедь".

Когда миновали озеро, бабушка вдруг указала рукой вдаль и торопливо перекрестилась. Вожатый взглянул и увидел в зеленой дымке над болотами неясные, колеблющиеся фигуры. Они шагали по воде, как посуху, странным журавлиным шагом.

Вожатый протер глаза и снял со спины мелкокалиберную винтовку. Но привидения вдруг исчезли.

— Видал? — зашептала старушка. — Это они, легки на помине, анчуткины дети!

— Экспедиция какая-нибудь… Или галлюцинация? — проговорил вожатый.

— Тьфу, слова-то все какие окаянные, не выговоришь. Может, по-заграничному оно и так, а по-нашему анчутки и есть анчутки! — рассердилась старушка.

От ее сердитого бормотания, зловещих рассказов и от жары на Петю напала такая тоска, словно он с каждым шагом опускался в неизведанное темное царство.

И вдруг где-то сзади раздался звон бубенчиков, затем звук гармоники и мотив знакомой песни.

Петя радостно оглянулся. В облачке пыли катилась, догоняя их, тележка, запряженная парой лошадей. На ней восседали три парня в военных фуражках. Один растягивал гармонь, другие подпевали:

Нас побить, побить хотели, Нас побить пыталися, А мы тоже не сидели, Того дожидалися!

Парни с добродушной насмешливостью оглядели паренька и старушку:

— Эй, пехота, садись, подвезем!

Но бабушка сердито погрозила им клюкой, и они, хлестнув коней, припустились дальше, только пыль заклубилась.

— Шалберники, — проворчала бабушка.

— Кто, кто?

— Три парня из трех разных деревень. Днями из Красной Армии возвернулись. Сдружились там и не расстаются. Ездят из деревни в деревню…

— Бражничают?

— Говорят, сватаются — невест себе ищут, — ответила старушка и ускорила шаг.

КУДА ПОДЕВАЛИСЬ РЕБЯТА?

У околицы колхоза "Красный май" (по-старому — у деревушки Брехаловки) путники остановились. Бабушка потянула в себя носом, как бы вынюхивая самый воздух.

Плечом приоткрыла калитку у околицы и тихо скользнула в деревню. Вожатый с любопытством пошел за ней.

Старуха семенила вдоль дворов, заглядывала в окна, в сени, за ворота. Сутулая, беззубая, с клюкой в руке, она походила на бабу-ягу.

А деревня как вымерла. "Все на полевых работах, наверно", — подумал вожатый.

Но вот на пустынной пыльной улице показался человек. Рослый, с выбритым подбородком и пышными рыжими усами. Завидев старуху, он остановился:

— Никак, Шагайка? Зачем забрела к нам?

— Здравствуй, куманек! Угадал, это я, — ехидно сказала бабка. — И чегой-то ты гуляешь в деловую пору, чем обеспокоен?

— Собственными делами, — угрюмо отвечал рыжий усач.

— Ой ли? Хитришь, председатель, нешто не знаешь, что по округе бежит слух, будто от вас дети убежали? И никто не знает куда. Только мне сдается, что ты-то знаешь, ты мужик дошлый, из шила сделаешь мыло! В тебе секрет, отчего ребята пропали!

При этих словах председатель побледнел, и на загорелом лице проступили веснушки.

— Ну вот уж, выдумали, — проворчал он. — Целы все наши ребята!

— Целы? А ну-ка, покажи мне хоть одного паренька в красном галстуке?

— Да сколько хочешь…

— Пусть хоть один отзовется!

У председателя даже вспотел подбородок. Оглядевшись по сторонам, он вдруг увидел кого-то за плетнем и прокричал:

— Эй, кто там в красном галстуке, покажись!

Из-за плетня появился седой взъерошенный дед с красным галстуком на шее. Старушка отскочила на несколько шагов, всплеснула руками:

— Тьфу, озорник! Какой же ты пионер, старый леший?

— А я почетный пионер, — заявил дед.

— Меня не обманешь, нет-с, меня не проведешь. Я правду найду! — рассердилась старушка и поспешно свернула в проулок.

Не успела скрыться Шагайка, к озадаченному председателю целой стаей подлетели колхозницы. Они тормошили его, дергая за полы пиджака:

— Куда девались ребята? Куда пропали наши пионеры?

— Где Нюра моя? Где мой Пашка? Где Ванюшка? За малышами некому смотреть! Гусят караулить! Телят пасти! Который день без ребят — как без рук!

Председатель только усами шевелил, как рассерженный таракан.

— Вначале пропали ребята, а нынче ночью у кого пропали топоры, у кого лопаты! Что это делается?

— Да отстаньте вы, производим дознание. За тем и ходим!

Тут вожатый сел на завалинку, посадил рядом крольчиху и сказал:

— Ну и дела, Маша, просто удивление. Ты только не крольчись раньше времени, все расследуем!

Когда скрылись колхозницы, вожатый подошел к председателю и отрекомендовался:

— Петя Рысаков, назначенный к вам вожатым.

Председатель отвернулся от деда в красном галстуке и воскликнул:

— Где же вы раньше были? Всего бы на два дня раньше… Коварное дело у нас произошло, пропали ребята всем отрядом!

— Что же мне теперь делать? Какой же я вожатый без отряда? Крольчиху вот нес им в подарок…

— Насчет крольчихи не беспокойтесь, — отозвался дед. — Мы ее успокоим, у меня старуха страсть любит всякое зверье. И уважатых любит.

— Это наш завхоз, товарищ Савохин, — познакомил председатель. — Сдаю вас ему на попечение. Накормит, напоит, потом во всем разберемся.

— Натощак трудно разобраться, — сказал дед, — пошли пообедаем.

Жил дед Савохин на самом краю деревеньки, такой маленькой, что все избушки ее можно было пересчитать по пальцам. Лепились они по косогору вразброс, сползая к болоту, от которого были отгорожены плетнями. Многие избы покривились, иные заколочены. Единственным украшением села был старинный барский дом, белевший оштукатуренными колоннами среди густого сада, да церковь с множеством куполов, похожих на луковицы.

— Бедноват ваш колхоз, — сказал Петя старику, оглядывая покосившиеся избы.

— А с чего же ему быть богатым, — ответил дед, — исстари бедней нашей деревни не было. Земли у нас песчаные. Луга заболоченные. И с таких немудрящих угодий сколько лет еще барина кормили да попа содержали!

— Ну, теперь-то уж пятнадцать лет после революции прошло. Легче стало?

— Да… барина стряхнули, а поп от бескормицы в другой приход сбежал. Теперь бы жить можно, да вот беда: вся молодежь на стройку уехала.

— Далеко ли?

— Далеко, на Магнитные горы, какой-то большущий железный завод строить. Приехал к нам вербовщик, напел, как соловей, про эту стройку, ну, молодежь-то и подалась. А председатель, вместо того чтобы удержать хоть несколько парней-комсомольцев, сам их спровадил. "Ладно, — говорит, — в нашем нехитром хозяйстве я и без вас с одними бабами да стариками управлюсь".

— Однако пионерский отряд у вас был неплохой. О нем добрая слава шла.

— Что и говорить, славились наши ребята. Прямо чудесники!

— Но почему же они пропали?

— Чудесники были — чудесно и пропали, — уклончиво ответил дед.

— Восемнадцатый год на свете живу, не первый год в пионерских делах кручусь и ничего подобного не видывал!

— Покрутись в нашем колхозе и не такое еще увидишь, — усмехнулся дед и толкнул дверь в свою избу.

РАЗНЫЕ БЫВАЮТ ВОЖАТЫЕ…

— Прошу любить да жаловать — это наш новый уважатый! — провозгласил дед, обращаясь к старушке, поднявшейся со скамейки. На лице ее отразилась радость.

— Милости прошу, сыночек, соскучилась я без уважатых, теперь заживем весело! В вас-то вся наша отрада. Мало ли в нашем селе квартир, только я никому не уступлю уважатого!

Петю заинтересовала такая любовь бабушки к вожатым, и он спросил, чем они ей понравились?

— Да уж и не говори, у каждого свой талант!

Бабушка быстро собрала обед, на столе появились щи, к ним гречневая каша да варенец. А крольчихе налила молока в ямочку, выдолбленную в полу. Старики сели рядом. Петя обедал, а они любовались аппетитом вожатого.

После обеда Петя хотел отдохнуть, но дед Савохин достал из ящика и подал ему старую бритву, мыльницу, кисть.

— А ну-ка, помолоди старика, ишь весь зарос!

Петя растерялся от неожиданности и взял бритву.

А старик быстро примостился перед зеркальцем.

— Ты наведи на ремне, — посоветовал он, — а то у меня борода чисто из проволоки.

— Я еще не бреюсь, — пролепетал Петя, — я и в руках бритвы не держал. Советую вам завести безопасную.

— Ну, ну, давай принимайся, — не слушал его дед.

"Наверное, здесь такой обычай — пообедал, брей хозяина, — подумал Петя. — Но как же я его буду брить, если не умею, а у него борода как проволочная? Соскользнет бритва, порежу!" Петя поежился.

— Слушайте, — сказал он, — в Африке бороды не бреют, а выщипывают, честное слово.

— Что ж мой старик, гусь тебе, что ли, — перья из него щипать? — обиделась бабушка.

Савохин осмотрел Петю с ног до головы:

— Брить не умеешь, а уважатый — вот чудак. У нас тут был один до тебя, вот это уважатый! Не только меня — всех ребят дочиста брил. Ходили у него все с головами ясными, как коленки. Бывало, только и слышишь, как пищат у него под бритвой. "Терпи, — говорит, — это не роскошь, а гигиена". Страсть любил брить, на всех практиковался. Старушку мою и то остриг. Семьдесят лет косу носила, а тут модную прическу завела — уговорил! Вот это уважатый!

— А как его фамилия?

— По фамилии не помню, а прозвали мы его Стригунок.

Тут Петя вспомнил, что был такой ученик в городской парикмахерской, которого уволили за неспособность.

У него ни один клиент не уходил непорезанный. Парень был комсомольцем и согласился работать вожатым.

— Значит, не можешь, — сказал старик, — не той природы. — Он убрал бритву. — Ну, тогда через себя повернись, гоп-ля! — скомандовал он.

Бабушка и старик хлопнули в ладоши, глаза у них загорелись, как у любителей цирка перед представлением.

Петя совсем растерялся. А старики, разрумянившись от нетерпения, покрикивали:

— А ну живей, живей, гоп-ля!

Петя стоял неподвижно.

— Кого ж ты привел? — спросила бабушка. — Он ничего не умеет. Ах, какой до него ловкий был!

— Как он чисто делал двойной кульбет!

— Голубей изо рта пускал! — добавил старик.

— Горшки бил и заново делал!

— А помнишь, как подскакнул к потолку, да и прилип, да и спустился оттуда, как змей-искуситель, и язык показывает!

— А помнишь…

Старики не могли оторваться от забавных воспоминаний.

— Да, вот это был уважатый, у него по селу все ребята на руках ходили. Ничего не делали просто. Идешь, бывало, по селу — вдруг к тебе на плечи скок один, прыг другой! И вот стоишь, изображая пирамиду, пока не ссыплются! Одно слово — был акробат. В какой-то цирк обратно уехал, экая жалость!

— А вы, знать, не из таких? — горестно спросила бабушка.

— Нет, мы не такие, — смутился Петя.

— А то еще был такой студент Водичкин, политик. Этот ужасно политикой ребят донимал. "Капитал" Маркса с ними изучал, чтобы, говорит, смолоду раскусили, что это за пакость капитализм. Ребята у него до того заучились, заговариваться стали. Что ни день, то собрания проводил. И чаще всего с вечера на ночь. "Чтобы и во сне, — говорит, — решали задачи мировой революции!" Ну, этого сняли. Приехали из райкома партийные товарищи, ознакомились с его политикой и тут же отправили обратно на юридический факультет, доучиваться.

То бледнея, то краснея, слушал Петя удивительные рассказы старика о своих неудачных предшественниках.

Старик лукаво взглядывал, явно наслаждаясь его смущением.

— Так ни один вожатый вам и не подошел? — воскликнул Петя. — А чем же вы-то ребятам угодили, что вас почетным пионером избрали?

— Да я не угождал, просто помогал им чем мог, по-свойски. Учил, как лучше коня запрячь. Показывал, как сподручней пахать да сеять. Как держать косу да укладывать снопы на возу… Интересно, какой у вас будет подход?

— К кому подход? Ребят-то у вас нет! Пропали. Исчезли. Испарились. Улетучились! — рассердился Петя. — Вы дайте мне ребят, а подход я найду как-нибудь!

Очередь смущаться пришла старику:

— Да, это действительно неувязка…

— Хороша неувязка — нет ребят, словно с кашей съели. А бабушка Шагайка говорит: сварили на мыло!

— Не старуха — чистый провокатор, — крякнул дед.

— Ну, а все-таки, где же пионеры?

— Не могу сказать, — пожал плечами дед. — Сам дознаешься, если ты настоящий уважатый.

— Да я не "уважатый" — вожатый! Я этого дела не оставлю, я дознаюсь, какая тут… — Не успел Петя закончить фразы, как за окном раздался страшный шум, топот ног и чьи-то крики: "Держи, лови!". Дед выскочил на улицу, за ним — бабка, за ней — Петя.

ЧТО НИ ШАГ, ТО ЗАГАДКА

Кого ловить, что держать? Улица не сразу успокоилась. Мимо, запыхавшись, протопали какие-то старики, похоже, ночные сторожа.

— Устрекали, проклятые.

— Ох, уж эта "Постегайка"!

— Попадет нам от Вильгельма, — переговаривались они.

— Что за "Постегайка"? Кто устрекал, какой Вильгельм? — спросил Петя.

— Это нашего председателя так прозвали в честь германского царя. Был такой сердитый да усатый. А ведь шум… это так… вечерняя мура… Туман тут у нас от болот — вот она всякая всячина и получается, — пробормотал старик Савохин, замяв вопрос о "Постегайке".

Петя огляделся. В сумерках деревенька с покосившимися избами и сучковатыми плетнями казалась совершенно сказочной. У болота горели зеленоватые огоньки. Колхозницы варили ужин, а ему казалось: они разводили огни, спасаясь от всякой всячины, которая могла вылезть из туманного болота. Да, сам воздух этого колхоза был насыщен приключениями.

Здесь столько тайн и загадок, что боевому вожатому есть над чем поработать. А вожатым считал себя Петя настоящим, по призванию. Он еще в школе любил работать с ребятами. А теперь, окончив школу, решил посвятить себя этой замечательной профессии. Готовить на смену комсомолу сильных, ловких, смелых, политически грамотных ребят — да что может быть почетней и лучше! Иного подходящего дела он для себя и не видел.

Однако ему плохо спалось этой ночью на новом месте.

То снилось, что крадут Машу, то превращались в старух все лесные муравьиные кучи. То лезли в окна какие-то маленькие "анчутки", и бабка давала каждому по ковриге хлеба. Когда он проснулся, она взвешивала на весах свежие хлебы и ворчала на старика:

— Как будешь отчитываться в нехватке? Мало ведь хлеба-то выпечено? Попадет тебе от Вильгельма!

Дед загадочно улыбался. Пете показалось, будто старик что-то знает, да сказать не хочет. Взяв полотенце, он пошел умываться родниковой водой у колодца. Мимо прошли колхозницы, озорно напевая:

"Постегайка", "Постегайка", Ты Вильгельма постегай-ка!

Проехал старик на возу, напевая тот же мотив. Затем девчата с граблями.

— Что такое "Постегайка"? — крикнул Петя им.

— Много будешь знать, скоро состаришься… — засмеялись девчата.

Стариться раньше времени Петя не собирался, но узнать хотел много.

Выпив парного молока и закусив ломтем душистого ржаного хлеба, вожатый отправился в правление колхоза, помещавшееся в бывшем барском доме, верхний этаж которого совсем недавно был в распоряжении пионеров.

Красиво стоял дом на высоком холме над деревней.

Позади — парк, переходящий в лесистый овраг, а впереди — открытый вид на луга и болота.

Петя прошел в старинные ворота, от которых остались одни столбы. Споткнулся о поваленную чугунную ограду, заросшую травой. Подошел к подъезду, украшенному колоннами, с которых слезла штукатурка, обнажив доски, покрытые дранкой. Внутрь деревянных колонн то и дело ныряли воробьи, свившие в них гнезда.

Прежде чем войти в дом, Петя обошел его. Мертвая тишина, запустение настроили Петю на печальный лад.

Ему вдруг стало так нестерпимо грустно, как только может быть грустно вожатому без пионеров.

Оглядел он запущенный парк, ручей в овраге с остатками старых мостиков, разбросанные там и здесь предметы, напоминавшие о пионерском отряде, аквариум без стекла, сломанную модель самолета… А ведь совсем недавно…

И горн здесь звучал и гремел барабан, — возникли у него строки. Петя имел тайную склонность к стихосложению.

Вздохнув, он вошел в дом.

В большой прихожей стояло чучело медведя. Облезлый мишка, видавший когда-то пышные балы, уныло нагнув надломленную голову, держал теперь в лапах метлу, которой, очевидно, подметали здание.

Широкая лестница вела на второй этаж; вход туда преграждал слишком большой красный плакат: "Добро пожаловать!"

Усмехнувшись, Петя огляделся и заметил справа и слева несколько дверей с надписями: "Председатель правления", "Секретарь правления", "Главбух", "Отсекр ячейки".

Петя толкнул дверь, ведущую к ответственному секретарю ячейки, и очутился в просторной, совершенно пустой комнате. В ней стоял только стол, и над ним надпись витиеватыми буквами: "Отсекр комсомола товарищ НЕХОДИХИН". Чуть пониже в золоченой рамке висела вырезка из газеты, обведенная от руки виньеткой. Петя подошел и прочел заметку, напечатанную жирным шрифтом:

"Благородный поступок

Комсомолец деревни Брехаловка Ваня Неходихин помог бедноте разоблачить своего отца — кулака Неходихина, гноившего спрятанный в ямах хлеб и вредившего коллективизации. Публично отказавшись от кулацкой родни, Ваня вступил во вновь организованный колхоз "Красный май".

Да здравствует передовая молодежь села и такие энтузиасты, как Ваня!"

Ознакомившись с биографией секретаря, Петя пошел его разыскивать. За дверью с надписью "Главбух" он нашел головастого человека, щелкающего на счетах. Спросил, не видал ли тот Неходихина.

— А кто вы будете? — спросил головастый, сдвинув все костяшки в одну сторону и подняв на лоб очки в золотой оправе. И сам себе ответил: — Вы руководитель детства и отрочества. Чудно, нашего полку прибыло. Аминь! — и с этими словами ловко перегнал несколько костяшек.

— Что-то у вас в ячейке так пусто? — спросил Петя.

— Зато на Магнитке наших комсомольцев густо! — весело ответил очкастый. И все костяшки опять сдвинул в одну сторону. — Чего им в деревне-то прозябать? Мы всю активную молодежь туда двинули, весь актив.

— А кто же здесь остался?

— Пассив! — так же радостно заявил главбух. И, видя недоумение Пети, указал счетами на противоположную дверь с надписью: "Секретарь правления". — Подробности там!

Открыв дверь, Петя увидел Неходихина. Он сидел за столом под надписью "Товарищ НЕХОДИХИН И. И." и занимался тем, что, поймав муху, кидал ее на паутину, затянувшую угол окна, и наблюдал за действиями паука.

— Вы что — естествоиспытатель к тому же? — спросил Петя.

— Почему "к тому же"?

— Да много у вас должностей — и отсекр ячейки и секретарь правления.

— Отсекр ячейки? Это не должность, это так, — Неходихин махнул рукой, одна формация. Вся ячейка у меня вот где, в кармане! — И он хлопнул себя по карману брюк.

— В кармане?

— Да, список… И все девичьи имена… Вера, Надежда, Любовь… А парней нет, гармониста нет. Ничем на собрания не заманишь. Так я эти собрания сам с собой провожу.

— Это как же так?

— А очень просто — сам в звонок звоню, сам речи говорю, сам голосую, за кого правой рукой, за кого левой, — усмехнулся Неходихин своей невеселой шутке.

— Ну, а в других-то деревнях ячейки действуют. Гармонисты есть. Можно объединиться с ними. Деревушки близко, отсюда из окон видны.

При этих словах лицо Неходихина странно перекосилось, словно его угостили лимоном.

— Ты что, деревенских обычаев не знаешь? Парней из чужой деревни у нас заведено бить!

— Да ведь ты говорил — парней-то почти нет в деревнях.

— Передовых нет, отсталые остались!

— Да, дикости-отсталости у вас еще много, — протянул смущенно Петя и, вспомнив свое, спросил: — А что это у вас за "Постегайка"?

— Что, опять появилась? Ты ее видел? — воскликнул Неходихин, его сонливость как рукой сняло. — Это же не стенгазета, а контра! Подрывает в корне авторитет председателя!

— Так, значит, это сатирическая стенгазета! А кто же ее издает?

— Да и сами не знаем, всю ночь караулим и поймать не можем. Появляется то на плетне, то на амбаре!

— Странные у вас дела в колхозе!.. — проговорил Петя.

— Ты, парень, вот что, — строго сказал Неходихин, — раз ты вожатый, найди своих ребят, с ними и занимайся, а в остальные дела не вмешивайся!

— Комсомолец должен во все вмешиваться!

— Нет, не должен.

— Нет, должен!

Они заспорили, надвигаясь друг на друга. И не известно, чем бы этот спор кончился, но в это время с улицы донесся звон бубенцов, звуки гармоники, знакомый мотив песни "Нас побить, побить хотели" и озорной припев:

Чушки, вьюшки, перевьюшки, Чан Кай-ши сидит на пушке. А мы его по макушке Бац, бац, бац!

ШЕСТИНОГИЙ ДЕД

Заподозрив, что стенгазету "Постегайку" повесили на стену амбара скрывающиеся где-то пионеры, Петя решил подкараулить их в засаде. Устроился в тени плетней, напротив амбара, и стал ждать.

Полная луна висела над деревней, как огромный фонарь. Сильный свет ее пронизывал легкую дымку тумана, идущего от болот. Пете казалось, будто в тишине скользят вдоль плетней какие-то фигуры. Он поднялся и осторожно пошел, держась в тени изб.

В траве весело стрекотали кузнечики. В дорожной пыли, словно рыбешки, поблескивали стекляшки. Все было мирно. Деревня спала безмятежно. Даже собаки не брехали.

Вдруг навстречу показался Неходихин. Он шел торопливо, раскачивающейся походкой и ворчал:

— Попробуй поймай их, они словно в шапках-невидимках! Вот только что видел, и нет, исчезли! Капканы на них расставить, что ли?

Услышав такое, Петя застыл на месте, ему вдруг стало стыдно участвовать в облаве на пионеров. Разве так вожатые поступают? Но как же их найти? В пору объявления написать и вывесить на видных местах.

Положение нелепое и смешное. Дождешься, что деревенские насмешливые девчата в частушках осмеют.

Пропустив Неходихина, Петя подошел к пожарному сараю и здесь увидел деда Савохина. Он шел в огромном тулупе, со сторожевой колотушкой в руках. И чтобы не будить село, постукивал слегка: тук-тук, тук-тук.

— Дед, — закричал Петя, — дедушка, постой-ка!

Но Савохин быстрей засеменил прочь. А когда Петя его нагнал, вдруг запахнул тулуп, застонал и заохал:

— Ох, смерть моя, знобит меня… ох, живот схватило! К фельдшеру ходил, не застал, дал бы мне касторки…

— Пойдемте, я вам помогу, — встревожился Петя, — у меня в аптечке есть слабительная соль. Чудесное средство, сам испытывал, будете довольны.

— Вот уважишь старика, вот спасибо, — благодарил дед, подвигаясь к плетню. Тут в животе у деда странно зафыркало, будто он животом засмеялся.

— Ох, — сказал он, — я сейчас, вот только заверну к сарайчику.

Петя остался на дороге, а дед свернул на огородную тропку. Петя машинально проследил за ним глазами и вдруг увидел, что у деда шесть ног. Он протер глаза, припал ближе к земле — шесть ног! Так и семенят под широким тулупом!

— Дедушка, постойте! — закричал Петя, бросаясь к старику.

Савохин присел, тулуп свалился с него, и за сарай бросились какие-то тени. Петя ринулся за ними, обжигаясь крапивой, перескочил плетень, побежал вниз, к болоту, но поймал лишь пустое пространство. Он остановился, попав ногами в трясину. Вокруг насмешливо шептались камыши, и больше ничего!

Петя вернулся к сараю, но деда там не было. А когда прибежал домой, Савохин уже сидел на печке и разувался.

— А у нас тут беда, крольчиха пропала, — сказал он сокрушенно, — наверно, выдра виновата.

— Какая выдра, как она забралась в дом? И вообще выдры рыбой питаются! — возмутился сбитый с толку Петя.

— Рыбой? Ну, наша не такая — наша колхозных поросят жрет. Вылезает из болот, цап — и только ее и видели!

— Это сказки, — разгорячился Петя, — вы лучше мне скажите, откуда у вас взялось шесть ног?

— Шесть ног? Ты шутишь, парень!

— Надоели мне эти шутки! Шесть ног под тулупом, я сам видел!

— А-а, — протянул дедушка, — это ж луна играет, обыкновенно, лунные блики.

— Какие блики? — вскричал Петя, — да вы что, нарочно мне голову морочите?

— Ох, тише, тише, — застонал дед, — у меня живот болит, будто в нем турусы на колесах катают.

Петя дал ему двойную порцию горькой соли из походной аптечки.

— Ах, это соль, — прищурился дед, — так я ее завтра с кашей съем.

— Это же лечебная, а не простая.

— Ничего, нам сойдет, — невозмутимо ответил дед Савохин.

ДО ЧЕГО ДОВОДЯТ ФРИКАДЕЛЬКИ

От всей этой путаницы у Пети разболелась голова, он с трудом заснул и проснулся поздно.

За окном послышалась песня. Пели ее девчата, идущие куда-то с граблями на плечах. Мотив был игривый, насмешливый. "Не про меня ли сочинили?" — встрепенулся Петя. Нет, в частушках упоминался председатель. Заинтересовал Петю необыкновенный припев, под который хотелось приплясывать:

Фрикадельки, Фрикадельки, Фрикаделечки мои!

— Девушки, девчата, постойте, — закричал Петя, высовываясь из окна.

Завидев его, певуньи бросились врассыпную.

Он задумчиво пошел вдоль улицы к гумнам, напевая про себя: "Фрикадельки, фрикадельки…"

Потом подумал: "Надо найти Машу. Захотела, наверное, свежей травки и забежала за гумны на лужок…"

Петя стал заглядывать за сараи, за плетни и тут увидел здоровенную лохматую собаку, занятую такой же, как он, разведкой.

Испугавшись за крольчиху, Петя цыкнул:

— Пошла прочь! В сараях дичь не водится. Поискала бы лучше выдру в болоте. Ту самую, которая таскает поросят!

— Где эта выдра водится, мы знаем, а вот где водятся фрикадельки? — послышалось над ним, словно из громкоговорителя.

Но это ему не показалось. Эту фразу произнес высокий, тощий, похожий на Дон Кихота старик в болотных сапогах, с ружьем за плечами, с ягдташем и патронташем.

По всему виду — охотник. Он спрятался за сарай, хоронясь от ветра, чтобы раскурить трубку.

— Фрикадельки? И вы тоже?.. — заикаясь, спросил его Петя.

— Да вот, собрался.

— Пообедать?

— При чем тут обед?

— Да ведь это же из меню!

— Как то есть изменю? Нет, уже если решено — изменять не будем, а будем выполнять. Вот только не знаю, где искать их… Разную редкую дичь стрелял: вальдшнепов, кроншнепов, гаршнепов, даже туруханов. А вот этих нет. Может, они так по-научному называются? Верткие, ловкие, на длинных ножках, с ошейничками из разноцветных перьев… Ну именно — фрикадельки!

— С ошейничками? На длинных ножках? — чуть не расхохотался Петя. — Ничего подобного. Они маленькие, кругленькие и плавают в супе. Мясные шарики!

Собака, слушавшая этот разговор, улыбнулась, а охотник нахмурился и сказал:

— Э-э, парень, брось шутить. Ты мне шарики не вкручивай.

— Да почему они вам на ум взбрели — эти фрикадельки?

— А потому, что я колхозный егерь. Моя обязанность доставлять правлению стреляную дичь. За невыполнение плана по фрикаделькам меня председатель из колхоза выгонит.

— Удивительный самодур! — воскликнул Петя.

— Обыкновенный, как и полагается, — ответил егерь, раскуривая трубочку. — У каждого должна быть своя прихоть.

— Странные у вас понятия!

— Чего же тут странного? У каждого свои. У вас комсомольские, у меня егерские.

— И вы ради служения начальству готовы все прихоти сносить?

— А как же — барской прихотью холоп живет. Барину угодить, свою ручку позолотить — исстари известно. До революции я этим жил. Вот тогда были самодуры так самодуры! Служил я, например, барину Лесоватову. Кривой был да подслеповатый, а имел причуду считать себя сверхметким стрелком. И чтобы его прихоти угодить, приспособился я, стоя за его спиной, палить с ним одновременно. Так что звуки наших выстрелов в один звук сливались. Ба-бах! Барин мимо, а я точно. Дичь наземь, а кто сшиб, поди угадай. Похваляется барин. И чтобы гости его меткости верили, заставляет меня в одиночку по целям бить. Гости-охотники тарелочки подкидывают, а я, конечно, мажу. Подделываюсь для смеху.

— Ловко это у вас получалось!

— Да уж куда ловчей. Когда этот барин разорился, я к здешнему, Куролепову, перешел. У этого была прихоть на мелкую, деликатную дичь. Ему, бывало, подавай к столу бекасов, вальдшнепов, перепелок. А дикую утку, которой тут была пропасть, для себя стреляй… Сшибу ему парочку бекасов он и рад. А себе уток целый ворох набью и — в город на базар… Патроны господские, снаряжение тоже… Эх, была жизнь!

Егерь даже зажмурился от приятного воспоминания, поглаживая длинную бороду.

— Значит, вам революция была ни к чему? — спросил Петя.

— И не говори, парень, обескуражила меня революция. Всех господ как ветром сдуло. А без них егерскому сословию делать нечего. Ну, думаю, Афанасий, будешь ты лычком подпоясан. Комиссары пошли да председатели, эти все из народа, сами стреляют, кому что хочется, и без всяких прихотей. Совсем думал пропадать, ан нет, вижу, кое-что обратно заводится… Значит, мы еще поживем! — хитро подмигнул егерь озадаченному Пете.

Таких типов вожатый еще не встречал и с удивлением рассматривал этот осколок старого мира, чудом сохранившийся в здешней глуши, как в заповеднике. Вся охотничья сбруя его, начиная с ружья и кончая болотными сапогами, была весьма обветшалой. Ягдташ чиненый, сапоги залатанные, а двустволка с громоздкими старинными курками была скреплена проволокой. Стрельнуть из нее не каждый бы решился.

— Ну, а здешний председатель — разве он из бывших господ? — спросил Петя после паузы.

— Какое там! — махнул рукой егерь. — Мужик мужиком. Дед пастухом был, отец мельником. А сам кое-чему обучился, когда в германском плену был, у немецкого помещика работал. Знает, как сыр варить по заграничному образцу. Вот его народ в председатели и выбрал. Глядишь, колхозную молочную ферму заведет, поставит прибыльное хозяйство…

— Ну и что же?

— Обещает, в будущем…

— А барские прихоти у него откуда взялись?

— Это у него от Амальки, это все она, моя благодетельница. Прежде была горничной в барском доме и звали ее Акулькой, а господа для благозвучности наименовали Амалией…

— Не она ли и пионеров из дома выгнала?

— Она, она, — усмехнулся егерь. — Жили-были, не тужили, рыбок, птичек разводили. Вильгельм молвил — "вас ист дас", а Амалька — "выкиданс".

И егерь жестом пояснил непонятное слово.

— Да как же она посмела?! — возмутился Петя.

— Да вот так, иду я однажды мимо дома, а мне на голову со второго этажа лягушка, потом рыба, потом рак и весь аквариум! "Что такое?" — думаю, а это Амалька помещение очищает. Ребята шумят, кричат, а она за ними с метлой: "Вон отсюда, озорники! Ишь весь дом своими гадами загадили!"

— И после этого они пропали? — спросил Петя.

— Не сразу, немного погодя, — ответил егерь. — Ох, заговорился я с вами, а мне задание надо выполнять. Пойду пошукаю этих фрикаделек где-нибудь вокруг Волчьего острова…

— Возьмите меня с собой! — попросился Петя.

— Нет, разве можно, я пойду в такие топи, из которых никому, кроме меня, не выбраться! На Волчий остров! Эй, Жулик, пшли! — кликнул он собаку и быстро исчез в зарослях камыша, не сказав даже "до свиданья".

НА ВОЛЧИЙ ОСТРОВ

Охотник ушел. Прошло несколько дней, а он не возвращался. Неужели опытный егерь мог заблудиться? Не съели же его волки на этом таинственном острове? В селе почему-то не очень беспокоились о нем. И все было бы тихо, если бы людей не взбудоражила собака. Лохматый пес прибежал из болота весь в тине и бросился к дому деда Савохина. Не найдя старика дома, понесся к барскому поместью, где помещалась в подвале колхозная кладовая и где работал Савохин.

И тут прохожие увидели, что на ошейнике его привязан какой-то свиток. Заметив этот свиток, собаку пытались перехватить очкастый главбух, Ваня Неходихин, сам председатель. Но тщетно — сколько они ни гонялись, пес им в руки не дался и исчез в болотных зарослях. Пес был как две капли воды похож на егерского Жулика, но все почему-то звали его Мазуриком. "Наверно, брат Жулика", — подумал Петя.

А ночью на стене амбара вновь появилась "Постегайка" с карикатурой, изображавшей председателя в виде какого-то людоеда. И подпись под ней:

Посмотрите, угадайте, Чьи усищи так торчат. Это тигра, а не выдра Жрет колхозных поросят!

У Пети ноги подкосились, когда он прочел про поросят. Вот так штука так, значит, он вчера участвовал в поедании краденого поросенка, когда председатель заманил его к себе на ужин.

Не успел он опомниться, как Вильгельм содрал со стены газету, зарычал на сбежавшихся любопытных:

— Разойдись! Прочь от заразы. Вот я ее в милицию!

Там дознаются, кто подрывает колхозные авторитеты!

Свернул газету и ушел в правление.

Это новое происшествие окончательно убедило Петю, что ребят надо искать где-то поблизости, среди этих болот, в районе Волчьего острова. Об этом говорит и таинственное появление стенгазеты, которую явно оттуда притащил на ошейнике пес.

Непонятно только, зачем же ребята убежали из колхоза, вместо того чтобы бороться за свои права?

Ну, на то они и ребята. А вожатый должен быть там, где пионерский отряд. В болоте так в болоте.

И Петя принял решение: вперед, на Волчий остров!

Он не знал местности, но у него была старая карта, компас, выдержка и смелость. А малярийных комаров он не боялся — напичкал себя до желтизны акрихином.

Повесив на плечо мелкокалиберку, вожатый решительно отправился в путь.

Вначале он вышел на гору — с горы виднее, долго смотрел в болота, и ему показалось, что в одном месте ольховые и ивовые кусты несколько гуще. Подосадовав, что карта неверно показывает речку, он все же решил отправиться прямо по течению безыменной речушки, впадающей в болота, может быть, она протекает мимо таинственного острова.

Попытался найти лодку, но ничего не отыскал, кроме большущего корыта, выставленного бабкой за сараем. Петя снес его в ручей. При некотором искусстве в корыте вполне можно было плавать. Но не в корыте было дело; вначале оно пошло ходко, подгоняемое шестом, а затем речка стала мелеть, растекаться по тростникам мелкими струями и, наконец, затерялась, растворилась в болоте, и только еле заметное шевеление тонкой вьющейся травки, которую называют "русалкины косы", указывало на ее неприметное течение. Корыто село на мель, Петя решил идти по руслу ручейка пешком, а если встретятся глубокие воды, снова плыть.

Он поднял корыто на голову, хотя оно противно пахло мылом, и так пошел, удивляя чибисов и чаек. Больше всех надоедала сорока, она преследовала его, перелетая с камыша на камыш, и о чем-то упорно спрашивала на своем сорочьем языке, заглядывая прямо под корыто.

Она так надоела, что Петя решил удовлетворить ее любопытство и сказал:

— Ну, что орешь? Ну, смотри, обыкновенное корыто!

Подумаешь, Петр Первый со своими героями однажды целый флот через леса и горы перетащил! Вот такой поход посмотреть — было бы любопытно. А то ишь невидаль — человек с корытом.

Непросвещенная сорока затрещала сильней и позвала еще двух подруг. А ручей чем дальше, тем становился коварней. То под ногами шел твердый грунт, то начиналась липкая трясина. Она была вся покрыта желтоватой, нагретой солнцем водой, пузырилась и цвела. В ней кишели противные личинки, червяки, шевелились жирные пиявки и всякая гадость, разводившаяся в застойной воде. Преодолевая отвращение, Петя шагал вперед. Но вот тина пошла гуще. Он стал проваливаться по колено. Солнце быстро сушило на нем синеватую клейкую тину, и скоро ноги его покрылись глинистой коркой.

"Нет, невозможно идти дальше. Никакие ребята не могли сюда забраться", — остановился он, вытирая пот.

Сороки отстали. Теперь неугомонные кулички забегали вперед и, как бы предупреждая, кричали свое вечное: "Поверни, поверни, поверни!"

— А вот не поверну! — стискивал зубы Петя, перепрыгивая через воду.

Стали попадаться болотца, покрытые лягушиными тенетами и ряской. Тревожно закрякала дикая утка. На Петю выплыл выводок крошечных утят, как пух гонимых ветром, и остановился. Петя свистнул, и утята с писком нырнули в болото, спасаясь от него, как от ястреба. Утка долго, обидчиво крякала, провожая непрошеного гостя из своих владений.

На коряге, торчавшей из трясины, он увидел двух ужей с золотыми коронками на головах. Наевшись головастиков и лягушек, они блаженствовали, греясь на солнце. "Значит, здесь есть сухие места и острова". Петя ускорил шаги. Но вдруг ноги его ушли в мягкую кашу, и он скользнул в расступившуюся трясину. Она всосала его так стремительно, что тут бы он и пропал, если бы не корыто.

Оно шлепнулось о поверхность и не пустило вожатого дальше. Держась локтями за края, Петя сидел под ним, как под водолазным колоколом. "Когда-то здесь горел торф и образовалась эта яма, потом наполнилась тиной, — определил он. — Однако дело мое плохо, я посижу так, посижу, да и пойду на дно, когда устанут руки. Никто и не увидит моей гибели, кроме двух ужей да куликов".

Так Петя просидел довольно долго, не видя никаких возможностей спастись.

Вдруг по корыту слегка постучали. "Сороки, — подумал вожатый, — до чего ж любопытные". Потом он почувствовал, как под корыто лезет какая-то палка. "Что такое, откуда?" К его удивлению, палка прошла дальше, образовав под его подбородком перекладину. Он попробовал ее локтями: пружинит довольно крепко. Тогда Петя отпустил края корыта и лег грудью на шест, держит! Оттолкнул корыто, и оно опрокинулось. Тогда, пользуясь шестом, он добрался до края ямы и насилу отдышался. Огляделся.

"Кто же меня спас? Что за чудо? Откуда взялся шест?"

Вокруг никого не было, только пузырилась грязь да на кусте ольховника сидели три сороки. Они трещали изо всех сил, вертя головами, кивая то на Петю, то друг на друга: "Тра-та-та, та-ра-ра!" Как будто говорили: "Вот ты какой, ты на нас ругался, а ведь мы тебя спасли! То-то вот, так-то вот!"

Петя поразмышлял над своим удивительным спасением, осмотрел таинственный шест и, вздохнув, стал вылезать из трясины, оставив на память бабушкино корыто.

Ко многим загадкам прибавилась еще одна — кто же его спас, подсунув длинный шест?

Непонятно. Но ясно одно — до Волчьего острова не так просто добраться!

БИТВА БЕЛОЛИЦЫХ С ТЕМНОЛИЦЫМИ

Но не таков был Петя, чтобы остановиться на полпути. Он еще раз изучил карту. Отдохнув, выбрался на сухое место и отправился вдоль песчаного вала, по которому тянулась лесная грива в обход болот. Он решил дойти до реки Мокши. Должна же где-то впадать в большую реку блуждающая в болотах речушка.

Пройдя километров восемь берегом Мокши, он нашел галечный мыс, далеко вдававшийся в реку. Значит, карта не врала, именно здесь впадала когда-то речонка. Что-то изменило ее течение. Где же она впадает теперь?

Петя остановился на берегу и залюбовался Мокшей.

Чудесная река. Быстрая, чистая, с глубокими омутами.

Чувствуя себя и Робинзоном и Колумбом одновременно, он связал плот из сухого камыша, вынесенного на берег половодьем, и отправился вниз по течению, упираясь в дно длинным ореховым шестом, таинственное происхождение которого не смог разгадать.

Река то бежала по песчаным перекатам, сверкая ясной водой, то бросала свои струи под крутой берег, образуя темные омуты. Низкий левый берег расстилался пестрым ковром заливных лугов. А правый берег поднимался над рекой стеной темно-синей глины. Корявые корни торчали из нее, как чьи-то костлявые руки с цепкими пальцами.

Множество ручейков выбивалось из сыроватой толщи, местами они били в реку фонтанчиками. Как видно, болото лежало значительно выше реки. Петя невольно держался светлого песчаного берега, не желая плыть вдоль мрачных обрывов. Даже ласточки-бережанки не высверлили в них своих норок. Только громадные щуки ухали под кручами шумно, как обвалившаяся земля.

Так плыл вожатый, надеясь отыскать новое устье загадочной речки, поглядывая, нет ли где тропинки или звериного лаза к Волчьему острову. И вдруг на крутом обрыве он увидел плетень, увешанный лошадиными черепами.

В старые времена пчеляки так огораживали свои владения, отпугивая непрошеных гостей и привлекая пчел.

Пчелиные рои любили прививаться на черепах.

На Петю повеяло седой древностью. Преодолевая какой-то смутный страх, он поднялся на обрыв, зашел на старый пчельник. От избушки пчеляка осталась одна русская печка. Она сказочно нелепо торчала среди поляны, словно ее бросил куда-то удравший Иванушка-дурачок.

Пахло гнилью, запустением. Вокруг валялись старые липовые колоды. И вместо пчел вились только стрекозы.

Расцвет и гибель пчельника, вероятно, зависели от наступления болот на цветущие луга.

Ни души. Никакого следа ребят… Но что это — кто потоптал заросли малины и ежевики? Кто ободрал ягоды дикой черной смородины, обильно выросшей на пчельнике?

Не успел Петя подумать об этом, как до него донеслись со стороны реки какие-то враждебные крики.

Он выбежал к обрыву и увидел на противоположном берегу целую ораву мальчишек. Они бежали с каким-то воинственным задором, подпрыгивая, размахивая палками и кнутами. Многие тащили охапки камыша.

При виде мальчишек сердце вожатого радостно забилось.

— Сюда! — закричал он. — Я здесь!

Завидев его, ребята начали связывать из камыша плоты. Не дожидаясь, Петя прыгнул на свой немудрящий плотик и отправился навстречу.

— Давай, давай, — закричали ему мальчишки, — вот мы тебе покажем!

Эти странные угрозы не остановили Петю, он греб изо всех сил, боясь, что ребята так же внезапно исчезнут, как появились.

Не успел он приблизиться, как тут же был окружен дочерна загорелыми деревенскими ребятишками. Его ухватило множество рук. На него замахнулись палками, кольями, кнутами, веревками.

— Мы тебе покажем, как рыбу с подпусков снимать!

— Мы тебя отучим наши лески рвать!

Ни одного красного галстука не развевалось на их загорелых шеях.

"Это не те ребята", — подумал Петя и, заглушая шум, крикнул:

— Тише! В чем дело, говорите ясней? Да постойте, подраться успеете!

— А ты за кого? Ты чей будешь?

— Московский.

— Ну, а мы бьем нахаловских.

— За что?

— Не лазь на нашу сторону, этот берег наш!

Петя подумал, что ребята воюют с убежавшими из колхоза пионерами.

— А где они, эти нахалы?

— Вон, смотри, гляди. Ишь на старом пчельнике замелькали!

На том берегу появилась толпа ребятишек, вызывающая на бой своих врагов свистом, улюлюканьем, обидными дразнилками:

— Эй вы, полевики — соломенные волосы, черные лбы, облупленные носы!

— А вы лесовики — белые поганки. Вдоволь солнышка не видали, досыта хлебушка не едали!

Оставив Петю, мальчишки начали быстрей доделывать из камышей плоты и грузиться для переправы. Им не терпелось сразиться.

Вожатый оттолкнул свой плотик и помчался обратно к старому пчельнику. Сердце его тревожно и радостно забилось. Но увы, навстречу ему полетели палки и камни.

И на этих мальчишках — ни одного красного галстука. От буйных загорелых ребят они отличались тем, что были белолицы. Наверное, оттого, что в лесу жили?

Петя решил сыграть в парламентера.

— Плыву на переговоры! — прокричал он, подняв над головой носовой платок.

— Плыви, плыви, вот мы тебе покажем, как обрывать нашу смородину.

— Да не нужна мне ваша смородина. Тише, ребята! Я вожатый, ищу своих пионеров из колхоза "Красный май".

— Ну, своих и имай, а нас не замай!

— К своим поспешай — нашей драке не мешай!

Попытки примирить враждующие стороны не имели успеха. Как только приблизились плоты смуглолицых, белолицые мальчишки принялись отталкивать их длинными шестами, обстреливать комьями земли, палками и камнями.

Началось настоящее сражение между полевиками и лесовиками. Много загорелых оказалось в воде.

Желая хоть как-нибудь усмирить драку, Петя принялся палить вверх из мелкокалиберки. Но ее негромкие хлопки не произвели никакого впечатления.

Побоище утихло само собой, когда десант темнолицых был отбит. Белолицые победили. Но какою ценой! Не было мальчишки без синяка или шишки. Однако они не унывали и задорно покрикивали на ту сторону:

— Что, получили? Не будете лезть на нашу сторону.

— Полезете — еще получите!

В ответ звучали не менее задорные обещания: — Попробуйте вы полезть на нашу сторону! Назад не вернетесь!

Вскоре побежденные ушли в свою деревню, обсуждая планы мести. Победители тоже отправились восвояси, и Петя остался один. С горечью думал он о том, сколько сил тратят деревенские мальчишки на глупые междоусобные драки. Если бы столько азарта да на полезные дела!

И зачем темнолицым на этой стороне ягоды рвать, когда и на той стороне дикая смородина и ежевика тоже растут?

И почему белолицым на той стороне рыбу ловить, когда и с этого берега можно отлично удить?

Эти мысли навели Петю на догадку, не замешана ли здесь третья сила? И он внимательно, как следопыт, стал обходить пчельник, ища, нет ли отсюда тропинки, ведущей к Волчьему острову.

Болото, болото, со всех сторон болото подступало к лесу и к плетням старого пчельника. За кустами ежевики и черной смородины сразу начинались камыши, вязкая трясина. И никаких следов.

И вдруг… эге, это что за штука? Несколько жердинок будто случайно брошено через тину! А ну-ка, шагнем по ним! Гнутся, но держат. Шагнем дальше. Вот камыш примят… Кто-то ходил здесь. Смелее вперед. Ход найден!

Петя пошел по жердочкам. А когда они кончились, заметил следок и дальше, проверяя шестом неглубокую лужу. Здесь вода была холодней и совсем не попадалось тины. Крепко переплетенные корни тростников образовали плотный, упругий ковер, по которому приятно было идти.

Однако под этим покровом чувствовалась большая глубина. Петин шест, протыкая покров, уходил глубоко, и под ковром обнаруживалась вода.

Здесь можно было попасть в бездонное оконце. Соблюдая осторожность, Петя долго пробирался по примятому тростнику.

Вдруг над ним снова застрекотала сорока, нога почуяла твердую почву, и Петя увидел гущу ольховника. Не таинственный ли остров перед ним? Вожатый раздвинул кусты и вышел на бугристую полянку.

— Здравствуй, Волчий остров! — он воткнул шест, как открыватель новых земель, и тут же отшатнулся. Перед ним появилось некое существо и с любопытством уставилось на Петю, пошевеливая ушами.

Петя ущипнул себя, топнул ногой — он поверить не мог своим глазам! — перед ним сидела крольчиха Маша.

— Маша! Маша! — позвал Петя. — Как ты здесь очутилась?

Он бросился к крольчихе, чтобы поймать ее и убедиться, что это не приснилось. Но Маша не далась в руки. Он за ней — она в сторону. Он шаг — она прыжок. Так скок да скок — и оказалась на какой-то дощечке.

И по этой дощечке, как по мостику, топ-топ и спрыгнула в заросли ивняка.

"Ага, — догадался Петя, — за этим островом есть другой. Я попал на малую землю, а там, наверное, большая земля!"

Недолго думая он шагнул на дощечку, положенную кем-то на подпорки. Еще несколько шагов — и вот уже большая земля. Но только Петя занес ногу, как дощечка пошла вниз, задний конец ее приподнялся, и вожатый кубарем полетел в кустарник.

Хотел тут же вскочить на ноги, но не мог: он попал в ловчие сети. И чем больше брыкался, тем больше запутывался в них. Навешенные на сетях бубенчики неистово звенели, предупреждая неизвестных охотников, что попался крупный зверь.

О ЧЕМ УМОЛЧАЛ СТАРЫЙ ЕГЕРЬ

Пока Петя придет в себя и выпутается из ловчих сетей, мы расскажем то, о чем умолчал в разговоре с вожатым старый егерь Афанасий Жнивин.

Немало насказав охотничьих баек про барские прихоти, он не объяснил, зачем отправился на болото. Фрикадельки — это так, для виду, охотник просто разыграл Петю. У него были к тому две причины. Во-первых, его послал председатель разыскать ребят и уговорить их пойти на мировую. А во-вторых, он хотел угодить своему единственному сыну Феде, недавно вернувшемуся из Красной Армии.

Они с ним давно не ладили. Насколько егерь хвастался своей дружбой с помещиками, настолько Федя стыдился этого.

Пока Федя служил на границе, умерла мать, и отец остался один-одинешенек. Он просил, умолял Федю поскорей жениться, чтобы появилась в доме хозяйка. Но Федя только посмеивался, будто подходящей невесты не найдет. И вдруг накануне, заехав вместе с товарищами, весело сказал:

— Ну, батя, если хочешь, чтобы вместе жили, давай действуй. Собираем мы на старом пчельнике пикник, ну, вот как раньше твои господа собирались попить-поесть-погулять на лоне природы. И на этом пикнике будет у нас разговор с невестами. Возможно, все обговорим и заживем по-хорошему. Приготовь ты нам угощение. Какое-нибудь поинтересней.

Обрадовался Афанасий:

— Вот хорошо, сынок! Вот ладно. Уж так мне одному скучно. Уж так мне хочется поскорей внучат иметь. А то ведь некому охотничьи байки порассказывать. А у меня их за жизнь-то столько накопилось. Терпения нет. Ну, в пору собаке рассказывать!

— Ладно, ладно, — усмехнулся Федя, — до внучат еще далеко, а на пикнике твои байки послушаем под какую-нибудь дичь или рыбу.

— Какая теперь дичь, кто ее летом стреляет. Вот насчет рыбки что-нибудь соображу, — пообещал Афанасий. — Я вам в заповедных озерах такую щуку поймаю, чудо!

И быстро снарядился в поход. Рогульки для жерлиц и волосяные лески с крючками уложил в ягдташ. Удилища он с собой никогда не таскал, вырезая их из прибрежных кустов. А вот ружье всегда брал, чтобы ястреба хищного стрельнуть, нечаянного волка угостить. Ружей у него было припрятано несколько штук — из бывших господских, а ходил он с самым старым, чтобы люди не завидовали.

Случайно встретив Петю, он умолчал обо всем этом по старой охотничьей привычке, стараясь больше врать, чем говорить правду.

А фрикадельки? О них речь впереди.

ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО ЗАГАДОК

Заповедные озера Белая заповедь и Черная заповедь славились своей глубиной, корягами и громадными щуками. Афанасий Жнивин решил поудить в Белой заповеди, где коряг было поменьше.

Быстро поймал на муху пяток красноперок, поставил жерлицы, насадив каждую рыбешку на крючок за спинку, и прилег на травку, поглядывая, как схватит щука. Щука — рыба жадная, прямо речной тигр, так и прячется в тростниках да речных подводных зарослях, высматривая добычу. Утенка увидит — хап утенка, хохулю заметит — хап зверька, не побрезгует и лягушкой. Увидит рыбку — и, не заметив, что она на крючке, цап ее, да и попалась.

Тут и начнет она со зла возиться. Хвостом бьет, пасть разевает, головой в куст лезет. Ну, Жнивин все эти повадки знал, сидел себе, покуривал и спокойно на рогульки жерлиц поглядывал. И его пес Жулик, знавший все охотничьи и рыболовные правила, лежал спокойно и прищуренным глазом тоже поглядывал на удочки.

И вдруг удилище, что стояло под кустом, сильно нагнулось, бечевка выскочила из зажима, и рогулька начала разматываться. Размотавшись до отказа, бечевка натянулась, как струна, а вода так и забурлила.

Афанасий схватил удилище, да погорячился — думал, как потянет, так щучку сразу и вымахнет. Но ошибся.

Леска лопнула, рыбак с размаху сел на берег, а из глубины озера до половины высунулась огромная щука, глянула на Афанасия Жнивина злыми глазами, лязгнула пастью и погрузилась обратно в пучину озера.

Поглядел незадачливый рыбак на Жулика, пес на него.

— Какую мы с тобой рыбу упустили-и! — протянул Афанасий.

Жулик даже отвернулся, как бы говоря: "Я тут ни при чем, но разве серьезные люди так щук таскают. Вымахивают рыбешек через себя только мальчишки".

Афанасий погоревал немного, надвинул на глаза старенький картузик, смотал жерлицы. Уж если первая щука в озере сорвалась, вторая ни за что не попадется. Такова примета.

Решил егерь попробовать счастья в соседнем озере. Недолюбливал он Черную заповедь. Что-то в этом темном озере было нечисто. Рыбаки в нем почему-то тонули. Было оно какое-то неприветливое. Но щуки в нем еще крупней, чем в Белой заповеди, пудовые.

Захватил он ведерко с живцами и осторожно подошел к крутым берегам глубокого озера.

И только настроил жерлицу, только забросил первого живца, веселенькую красноперку, как вода под берегом забурлила, как от пароходного винта, и какое-то чудовище, схватив рыбку, чуть не вырвало у него удилища из рук.

И началось: Афанасий тянет к себе — щука его тащит к себе. И еще неизвестно, кто сильнее. Крепкая леска напряглась, звенит, как струна. Жулик по берегу прыгает, лает. Чайки целой стаей налетели. Любопытствуют, громко кричат сверху, словно советуют, как лучше тащить.

Темная тень под водой так и ходит, так и вздымает волны. Несколько раз высовывалась наружу огромная зубастая морда и снова уходила в глубину, лязгнув зубами.

Наконец понатужился Афанасий — вымахнул добычу на берег. Громадная щука, стараясь снова попасть в озеро, делала прыжки, ходила среди высоких трав колесом.

Жулик бросился прочь, поджав хвост. Рыбак боялся подступиться — еще хватит зубастой пастью. Наконец утихомирилась. Подошел Жнивин, посмотрел в ее злые глаза и попятился: это была та же самая щука, которую он упустил в Белой заповеди. Из ее пасти торчал обрывок лески и якорек его самодельной работы.

Афанасий почесал затылок: уже не оборотень ли это?

Как может обыкновенная рыба попасться подряд два раза в разных озерах? Перекрестил ее — ничего, не исчезла, как привидение. Проколол он ее для верности осиновым колышком и, взвалив на плечо, пошел на Волчий остров.

"Председатель велел. Зайду, посмотрю, нет ли там ребят, а потом пойду на старый пчельник", — решил он.

Сзади бежал Жулик, довольно помахивая хвостом.

НАЧИНАЮТСЯ РАЗГАДКИ

— Стой, тише! Не брыкайся, сети не порвешь, только больше запутаешься! — услышал Петя. Сквозь звон бубенчиков и колокольчиков до него донеслись собачий лай и чей-то смех.

Прекратив возню, он огляделся. Из кустов сбегались мальчишки и девчонки с веревками в руках. На голых шеях у них висели красные галстуки. Значит, это были те, кого он искал. Но вместо того чтобы обрадоваться, Петя ужасно рассердился.

— Стыд! Позор! Безобразие! Поймали вожатого, как перепела, и рады?

Какое радоваться! Ребята, увидев, кого они поймали, онемели.

— А мы думали, это Неходихин вслед за Жнивиным крадется, — сказал лобастый паренек, распутывая Петю.

Тут Петя увидел бывшего барского егеря.

— Почему Неходихин? Откуда взялся Жнивин? Где я крался?

— Под корытом-то было не видно.

— Под корытом? Так это вы мне шест подсунули? Но как же вы сами не увязли в трясине? — Петя встал, принял бодрый вид.

Ребята молчали… Жнивин хитро улыбался.

— На линейку построиться! — скомандовал Петя, решив сразу взять в руки отряд. Ребята команду выполнили.

Стоят босоногие, простоволосые, настороженно поглядывая на вожатого.

— Ну, давайте знакомиться. Вожатый Петя!

— Председатель совета отряда Павел Кашин, — сделав шаг вперед, сказал лобастый паренек.

— Звеньевой Яков Волчков, — представился черноглазый мальчишка, похожий на цыганенка.

— Звеньевой Иван Бабенчиков! — звонко отчеканил вихрастый рыжий паренек с округлым лицом, щедро разукрашенным веснушками.

— Звеньевая Нюра Савохина, — сказала стриженная под мальчишку девочка, потупив лукавые глаза. Ее все еще разбирало от смеха при взгляде на вожатого — уж очень смешно он запутался в ловчих сетях.

Когда все представились, Петя строго спросил:

— Зачем вы удрали из колхоза, дорогие товарищи?

"Дорогие товарищи" промолчали. Кто принялся разглядывать птиц в небе, кто лягушек в траве, а кто шлепать комаров, липнувших к голым ногам.

— А вы знаете, сколько шуму наделало ваше бегство?

— Вот и хорошо, — сказал Паша Кашин, — дойдет шум до начальства, глядишь, помогут другого председателя выбрать. Не хотим мы жить под Вильгельмом!

— И Неходихина слушаться не хотим, он двурушник! — сказал Яша Волчков. — Хвалится тем, что от отца отказался, а потихоньку ему посылки шлет!

— А может, и ты искал нас, чтоб обратно под власть Вильгельма привести? — ехидно прищурилась Нюра Савохина. — Может, где слаще кормят, там тебе и лучше?

Петю бросило в краску при напоминании о званом обеде в барском доме.

— Мне хорошо там, где мои пионеры!

— Ура! — закричали при этих словах ребята и, нарушив строй, бросились к Пете.

Все расселись вокруг вожатого на траве.

— Ну вот, — сказал Петя, — главное сделано, я вас нашел. Теперь будем думать, как жить дальше.

— Думать надо, — сказал Степан, — парламентер нашего ответа ждет!

— Так это вы парламентер?! — воскликнул Петя, обращаясь к Жнивину. — Как вы сюда попали?

— Так же, как и вы, ввалился в сети.

— Вместо фрикадельки! — засмеялся Петя. — Той самой, которая с крылышками?

Ребята рассмеялись. А Нюра Савохина уперла руки в боки, притопнула ногой, встряхнула головой и лихо отчеканила звонкую частушку:

Председатель наш зазнался, На господ во всем равнялся, По господскому меню Съел колхозную свинью! Поросяток с хреном съел, Фрикаделек захотел. Фрикадельки, фрикадельки, Фрикаделечки мои!

Она прошлась, пританцовывая и помахивая сорванным лопухом, как платочком.

— Вот они откуда, "фрикадельки"-то, вылетают, слыхал теперь? — и Афанасий расхохотался. — А ты и поверил, будто старый егерь не знает, что к чему?

Однако ребята не поддержали веселья Жнивина.

— Ладно, — сказал Паша, нахмурившись. — Не фрикадельки, а нас он искал. Посмеемся потом. Вначале давай о деле говорить.

— Вначале парламентера надо отпустить, — сказал Петя.

— Отпустишь, а он и откроет, где мы скрываемся, — усомнился Яша Волчков. — Глаза ему завязать.

— Что ж, парламентеру, говорят, так полагается, — усмехнулся Афанасий. — Мне даже интересней потом рассказывать будет, как я переговоры вел, словно Гулливер у лилипутов… — И егерь взглянул в сторону Пети.

Когда-то помещичьи дети, которым он рассказывал разные сказки и байки, читали ему интересные книжки, и Афанасий мог щегольнуть не только Гулливером, но и Санчо Пансой, которого он обожал.

— Ну, если вам хочется донкихотствовать, пожалуйста, разговаривайте в таком виде. — Петя пожал плечами, стараясь скрыть свое смущение.

А Жнивин как ни в чем не бывало говорил:

— Сказ мой таков: побаловались, ребята, и будет, возвращайтесь домой. Председатель наш Василь Василич, по вашему прозвищу Вильгельм, согласен на мировую. Допекли вы его, что уж там… Ни тебе поросенка с хреном съесть, ни тебе фрикаделек заказать… каждый шаг его предаете гласности.

— Значит, проняла его "Постегайка"! — подскочила Нюра Савохина, захлопав в ладоши.

И вся босоногая команда затанцевала от радости.

— И что же он предлагает за мировую? — спросил не улыбнувшийся даже Паша Кашин.

— Предлагает вам покинуть сию крепость с почетом, войти в село с горном и барабаном. И он сам будет приветствовать вас и поздравлять с успешным возвращением из похода-экскурсии. Поблагодарит при всем народе, что искали вы годные земли среди болот.

Ребята притихли: предложение было соблазнительное.

— Та-ак, — протянул Паша, — а еще что? Насчет дома как?

— Дом, к сожалению, отдать вам не может… Но предлагает взамен в полное владение барскую конюшню.

При этих словах поднялось возмущение.

— Да не шумите, а соглашайтесь. Он готов остеклить вам это помещение. Дает доски на настил полов. И это будет навсегда ваше. А барский дом на всю округу видение, для всех завиден, все равно вам его не удержать.

Петя хотел тут же поддержать предложение старого егеря. Но Пашка Кашин спросил:

— А что же требует Вильгельм взамен? Не даром же предлагает такую мировую. Что мы должны делать?

— Ничего. Просит вас именно ничего не делать, а главное — воздержаться от насмешек.

— Ах, вот оно что! — уперев руки в боки, подскочила Нюра.

— Не на таких напал! — раздались насмешливые крики, посвист.

— Это что же, и "Постегайку" не издавать? И недостатки не критиковать? Нет, такие условия нам не подходят. На этом мы не замиримся, — сказал Паша. — Верно ведь, вожатый?

Лица ребят повернулись к Пете, как подсолнухи к солнцу.

— Да, такие условия пионерам не подходят, — подтвердил Петя.

— Правильно! — одобрили ребята. — Так и передай.

Егерь почесал маковку.

— Это плохо, — сказал он после раздумья. — Вильгельм вас измором возьмет. Прекратит вам доставку хлеба: снимет деда Савохина — вашего поставщика, раз! Велит мне застрелить вашего Мазурика, два! Усилит ночную охрану, чтобы вас ловить, три!

— Ладно, ладно, — сказали несколько обескураженные ребята, — нас этим не проймешь. Хлеба мы достанем. Снесем в город ягоды, продадим — вот и хлеб…

— Проживем. Организуем свой пионерский колхоз!

— В болоте-то? Да что же вы тут будете делать, как хозяйствовать? На мышах пахать? Комариков доить? Лягушек выкармливать? Ха-ха-ха!

— Ничего подобного, мы настоящее хозяйство поставим, — сказал Паша Кашин. — Кроличью ферму заведем, крольчиха у нас уже есть на развод. Утиную птицеферму из диких утят составим. Ну а потом и дойное стадо коров, когда болота осушим. Они ведь сейчас ничьи, а осушим — будут наши!

— Эге! — насмешливо воскликнул Афанасий Жнивин. — Хвалилась синица море зажечь. С тех пор как заворожил эти места колдун Шагаев, так никто к ним не подступится, пока его колдовство не снимет. Это уж точно, это проверено.

— А мы в колдовство не верим!

— Не верите? По-вашему, и нечистой силы на свете нет? — вскинулся Афанасий Жнивин. — А вот эта щука, что, по-вашему, не заколдованная? — И он указал на пойманную им громадную щуку, подвешенную ребятами на корявую ольху.

— Рыба как рыба… Правда большущая, — пожал плечами Паша.

— А знаете ли вы, что я ее поймал дважды в разных озерах. Вначале она мне в Белой заповеди попалась и леску оборвала, затем в Черной заповеди на живца хватила. Как же она без колдовской силы из озера в озеро перемахнула?

Ребята несколько озадаченно смотрели на зубастое чудовище, которое притащил с собой Афанасий, чуть не с себя ростом.

— А может, — сказал Яша Волчков, — между озерами есть подземная протока… Вот она по ней и пронырнула.

— Оборотень и под землей пройдет. Но я ее закопчу. Огнем колдовство сниму. С нечистой силой надо обращаться умеючи. Без меня вы в заповедных озерах не купайтесь. И никаких канав здесь не копайте. Запрещаю!

Он погрозил пальцем и сказал притихшим ребятам:

— Ну, давайте мое ружье, я пошел.

— Ружье не отдадим, — твердо сказал Паша, — оставим в залог. Ступайте, дядя Афанасий, передайте наш ответ Вильгельму и, когда вернетесь, получите ружье. А пока оно нам здесь пригодится. Волков пугать.

— Только не вздумайте стрельнуть! Оно заговоренное, только меня и слушается, в чужих руках разорвется! — предупредил Афанасий. — Жулик! Жулик!

На крик его явились сразу оба пса, похожих друг на друга, как близнецы. И только потому, что один ушел со своим хозяином, а другой остался с ребятами, можно было догадаться, который из них Жулик, который Мазурик.

Громадную щуку Афанасий унес с собой. Он тащил ее на плече, а хвост волочился по траве.

ТАЙНЫ ВОЛЧЬЕГО ОСТРОВА

— Ничего, вожатый, не тужи, что он щуку унес, мы сейчас такую ушицу сварим, пальчики оближешь. В ней и стерлядки будут, и судачки, и налимчики. Куда лучше щучьей! — сказал Яша Волчков, заметив, что Петя провожал долгим взглядом Афанасия, ушедшего со своим колдовским уловом.

— Это вы не с чужих подпусков поснимали? — Петя вдруг вспомнил, из-за чего ссорились темнолицые с белолицыми.

Никто ему не ответил.

— А ягоды на кустах вокруг пчельника тоже вы оборвали? Ох, смотрите, догадаются лесные и полевые ребята, и попадет вам!

— Они к нам дороги не найдут! — усмехнулся хитрый Яша Волчков.

— Так, — сказал Петя, — теперь мне многое ясно. И насчет "Постегайки". И насчет ночных переполохов в деревне. Скажите, а шесть ног деду Савохину это тоже вы приделали?

— Это Яша Волчков и Ваня Бабенчиков прятались у деда под тулупом, — сказала Нюра Савохина.

Все рассмеялись.

— А почему же вы мне сразу не открылись? — Петя огорчился: ему вспомнился ужасный путь через болота.

— Да мы еще не знали, что ты за человек… — ответил Паша Кашин. — Просим прощения!

— Не обо мне речь, я не обидчивый. Мне кажется, вы с головой ушли в юннатство. Это очень хорошо — изучить природу родного края, но где же пионерская работа? При всех обстоятельствах и барабан пионерский должен греметь и горн должен играть звонко!

— Это верно, — ответил Паша Кашин, — мы сознаем. Задумали мы одно громкое пионерское дело. Такое, что всколыхнет всю округу. Прозвучит громко. Ни один горн, ни один барабан такого звука не даст.

— Что же это?

— Да вот то, от чего нас Афанасий Жнивин отпугивает… Только это он зря пугает. Ему не хочется охотничьи угодья терять, вот он и против осушения этих болот. Желает всю жизнь быть утиным царем.

— Но ведь осушить их не так просто, они же вон какие громадные, глазом не окинешь. Действительно, заколдованное царство!

— А мы нашли к этому заколдованному царству волшебный ключик.

— Какой же это?

— Веселый ключик. Звенит тому, кто понимает, свою сказку говорит! — прищурилась Нюра Савохина.

— Сказка такая, — пояснил Паша, — лежат эти угодья, заполненные водой, гораздо выше уровня реки, как громадная чашка или блюдо с поднятыми краями. Стоит где-нибудь край этого блюда пробить, и стечет вода в речку.

— Почему же раньше этого не сделали? — удивился Петя.

— Нам и самим непонятно. Суеверие мешало, наверно. Мы нашли крошечный ручеек, который пробил себе путь к реке. Падает с обрыва серебряным ключиком и звенит, звенит. Стоит расширить, углубить, дать ему вольный ход, он всю воду из болот уведет!

— Понимаешь, как можно этим ключиком болота отворить?

— Понимаю, — тихо ответил Петя.

— Деды-прадеды об этом мечтали, а мы, пионеры, сделаем! И уж если это сделаем, нам не Вильгельм, а весь народ торжественную встречу устроит!

— Да, — согласился Петя, — это будет настоящая победа.

— Так за чем же дело стало, надо действовать!

— За лопатами была остановка да за топорами. Ну, теперь у нас это есть… Сколько хочешь.

Петя вспомнил таинственное исчезновение топоров и лопат в одну из суматошных ночей в деревне и рассмеялся.

— Поедим ухи, отдохнем, а завтра с утра пораньше и начнем, — сказал Паша.

— Начнем, пожалуй! — пропел Петя голосом Ленского.

Ему казалось, что он тоже нашел волшебный ключик, при помощи которого все устроится хорошо, как в доброй сказке.

ЗАКОЛДОВАННОЕ РУЖЬЕ И КОЛДОВСКАЯ ЩУКА

Уха, которой угостили чудесники вожатого, была действительно на славу. Петя, изрядно проголодавшийся, ел за троих. Он пришел в отличное настроение и, слушая рассказы ребят об их чудесных проделках, смеялся от души.

Иногда он расспрашивал о некоторых подробностях, не совсем для него ясных, и на все получал ответы.

— Постойте, постойте, а таинственные анчутки, которые скользили по болоту, как водяные пауки, это тоже вы?

— Тоже мы!

— Но как же это вы?

— А на водяных лыжах. Нашли мы такие на чердаке барского дома. Когда-то ими помещичьи дети для охоты пользовались. Давным-давно. Люди уже позабыли. Вот мы их починили и ходим — из деревни сюда, отсюда в деревню. Напрямик. Они широкие, не проваливаются.

— Здорово!

— Вот как стемнеет, Ваня с Яшей в деревню отправятся у деда Савохина хлеба раздобыть, пока его Вильгельм с должности завхоза не снял.

Действительно, вечером, когда стемнело и отряд улегся спать, занавесив шалаш рядном от комаров, Ваня с Яшей отправились на водяных лыжах в деревню. Перед самым уходом Яша вместе с ружьем Жнивина куда-то исчез.

Его ждали минут тридцать. Потом он явился как ни в чем не бывало и тут же вместе с Ваней отправился в село.

Пробрались они задами в избу деда Савохина, добыли у него хлеба, не встретив усиленной стражи. Оказывается, Афанасий Жнивин еще не появлялся и ничего Вильгельму не докладывал.

Странно, где же он задержался? И почему? Или без ружья ему явиться стыдно?

Так рассуждали Ваня с Яшей, возвращаясь на Волчий остров с поклажей.

— Вернуть ему ружье, что ли? — сказал Ваня Бабенчиков.

— Зачем? У него ружей много припрятано. Пусть и у нас ружье побудет, — ответил Яша, неравнодушный к оружию. Это он спрятал ружье, да так тайно, так надежно, лучше не придумаешь. Засунул его в трубу заброшенной печки, оставшейся от избушки пчеляка на старом пчельнике. Никому и в голову не пришло бы его там искать.

Афанасий Жнивин, побродив по лесу, пришел на пчельник. Он и подумать не мог, что в печной трубе скрывается его ружье. Он решил закоптить здесь свою колдовскую щуку. Ведь обещал же он своему любимому сыну приготовить хорошее угощение для пикника. Что может быть лучше для закуски, чем рыба горячего копчения?

И главное — получится очень интересно. Соберутся парни и девушки на пикник на старом пчельнике, как задумано, и вдруг он вынимает им из старой трубы такую щучищу! Вот диво так диво!

Представляя себе, как это здорово получится, Афанасий самодовольно улыбался. Он выпотрошил щуку, посолил ее внутри и снаружи и стал собирать на пчельнике хворост и гнилушки, резать веточки можжевельника, придающие копчености приятный запах.

И вдруг увидел бабушку Шагайку. Она бродила среди старых пчелиных колод, будто считая их, и что-то про себя нашептывала.

"Ага, — догадался Афанасий, — это она по колдовскому делу!" — и решил воспользоваться подходящим моментом.

Подкрался незаметно, да как схватит ее за рукав:

— Стой, попалась, колдунья!

— Ой, что ты меня пугаешь? Откуда ты взялся, словно леший из-под земли?!

— Не пугайся, тетя Шагайка, никому не скажу, не выдам. Только открой ты мне секрет колдовства. В ножки тебе поклонюсь!

— Что ты, милый, ишь чего выдумал! Какой такой секрет колдовства?

— Зачем же, тетя, таите, ведь мы с тобой родня, мой дядя был женат на твоей двоюродной племяннице, вся ваша порода исчезла, остался я самым близким. Ты скоро умрешь, кому-нибудь должна ты передать свое колдовство. Кому же, как не мне, сама посуди!

Бабушка задумалась.

— Ведь я все знаю, — продолжал Жнивин, — изменилась наша местность благодаря родичу вашему Василию Шагаеву. Он это все подстроил, недаром его мужики в стародавние времена убили и осиновый кол вбили в его могилу. Прежде-то луга здесь были богатейшие. Стада паслись тучные. Речка-то Лесоватка бежала там, где теперь заповедные озера. А по его колдовству вдруг в одно половодье в луга бросилась, все угодья затопила-заболотила. Народу бедствие великое сотворила. И все по его напущению. Недаром убивали потом и его сыновей и внуков, я ведь знаю, за что убили твоего сына, тоже Василия, в первые годы революции. Когда народ вышел копать канал, а он сказал одно тайное слово — и земля сдвинулась! Я все знаю, тетя, ведь я ваша родня, передайте мне тайну!

Бабушка покачала головой.

— Поверь, тетя Шагайка, в верные руки тайна попадет. Ведь я птичий царь, мне хочется сохранить свои приволья, до самой смерти никому не открою, а помирать буду, найду кому передать! — убеждал Афанасий.

Бабушка слушала его, слушала и вдруг горько заплакала.

— Что ты плачешь, скажи мне всю правду!

— Жалко мне сыночка Василия, убили его злые люди напрасно, по кулацкому наущению. Был он первый советчик, комбедчик, убили его богатые…

— А зачем он сказал, когда шли канал копать в девятнадцатом году, что ничего из этого не выйдет?

— Правильно сказал, ничего здесь не выйдет, это у нас из рода в род передается от старшего, Василия. Был он великий ведун, а не колдун. Тут есть тайна.

— Ну и передай мне эту тайну! Я буду ведуном…

Бабушка посмотрела на Афанасия долгим, внимательным взглядом и еще раз покачала головой.

— Нет, не могу я передать тебе тайну!

— Но почему? — рассердился Афанасий.

— Темный ты человек, а мне нужен светлый. Когда мой отец умирал, он мне наказал, передай все только светлому человеку. А ты, Афанасий, темный!

Афанасий пощупал свою черную бороду, волосы черные с проседью и смутился:

— Да я уже светлею, белею!

— Не то, не то, — махнула рукой Шагайка, — есть у меня близкий человек, которому передам я тайну. Есть! — Старуха улыбнулась, морщины на лице ее разошлись, как лучи, и оживили хмурое лицо.

— Кто ж это такой? — ревниво спросил Афанасий.

— Наша кровная родня, дочь Василия!

— Разве она жива?

— Жива, — торжествующе сказала старуха, — с малых лет жила сироткой в детском доме, училась, стала светлым человеком и знает розмысл числ! Вот от нее письмо, — Шагайка вынула из-за пазухи конверт и снова залилась слезами.

— Чего ты плачешь, внучка жива, ну и хорошо!

— Как же хорошо, когда не могу я ей, болезной, послать денег или какую посылку! Обманул меня Вильгельм, совсем обидел! Бывало, как получу ее письмо, так никому не покажу, спрячу. А сама ей денег шлю, либо какой еды в посылке. Читать, писать не умею, а по этим посылкам она знала, что жива ее бабушка. Адрес-то мне писал сам начальник почты. Никому я больше не доверяла.

— Чудеса, — протянул Афанасий. — Вот бы знать, чего тут написано?

Бабушка взяла Афанасия за руку и сказала:

— Есть у тебя деньги?

— Нет, — смутился Афанасий, — совсем немного.

— У кого же мне взять денег? Надо мне внучку вызвать, послать ей на дорогу. Чтобы ехала сейчас, помру ведь я скоро! Не пропала бы тайна!

— Не иначе, тебе просить у Вильгельма.

— Не даст, зол он на меня.

— А ты зачем ему вредила?

— Заставляла его долг отдать, пугала его, усатого разбойника! Ведь я его отцу, мельнику, посулила тайну открыть. Они меня за это обещались весь век кормить, а потом обманули.

— Так, так, — отозвался Афанасий, — теперь мне понятно. Ну, а зачем ты все-таки на старый пчельник-то забрела?

— Эх, бесчувственный ты человек, Афанасий. Ведь это наше старое гнездо, недаром и зовут его Шагаевским пчельником. Тошнехонько мне одной. Вот забреду сюда, сяду на эти старые колоды, и словно я среди своей родни. Закрою глаза, и слышно мне, как пчелки шумят, надо мной золотую паутину вьют. И кажется мне, обступают со всех сторон милые лица, родные. Мать с отцом. Дедушка с бабушкой, все они тут жили. Медку я первый раз в жизни вот тут вкусила. Горе впервые здесь узнала… Как же мне сюда не зайти, когда тоска одолеет?

Старуха всхлипнула и приложила к глазам конец платка.

Афанасий, ворча про себя, отошел и стал готовить щуку к копчению. Продел под жабры проволоку, намотал ее на палку, выбрав потолще. Оставалось засунуть ее сверху в трубу.

— Я-то на старое гнездышко поплакать прихожу, а ты-то чего здесь колдуешь? — спросила бабушка Шагайка, наблюдая его приготовления.

— Да вот рыбку готовлю для пикника. Собрался мой Федя с товарищами здесь погулять, вместе с невестами. Вроде смотрин будет. Утром сюда приедут из разных деревень красавицы. Приходи, если желаешь полюбоваться. И тебя копченой рыбкой угощу, если не улетит она, вихорная, как ведьма на помеле.

— А ты крепко в нечистую силу веришь? — усмехнулась Шагайка.

— Как же мне не верить. Я охотник, я всякое повидал. Такое, что и нарочно не придумаешь. Вот ты послушай-ка…

Ему нужно было подождать, пока щука примет соль, и, стараясь скоротать время, он принялся рассказывать Шагайке случавшиеся с ним загадочные происшествия.

— Однажды, в самый полдень, залез я в густую чащобу, где знал небольшое озеро. Смотрю, посредине озера плавает громадный селезень: на свое отражение в воде посматривает, перышки чистит, прихорашивается. Ну, я посмотрел да и обмолвился: "Ишь какой леший". Потом приложился — ба-бах! Селезень сразу лапки кверху. Засучил я штаны, влез в озеро. Жулика тогда со мной не было. Схватил убитого селезня за шею, поднял против своих глаз и говорю: "Ну, ты хорош!" А селезень в ответ: "Ну и ты хорош!"

Разжались у меня руки, селезень шлепнулся в болото, а я прочь что есть духу. Шепчу: "С нами крестная сила".

А вдогонку мне из кустов: "Ха-ха-ха! Охо-хо!" Километра три отбежал, глядь — а ружья нет. Как домой явиться?

Сотворил молитву и пошел обратно. Смотрю, недалеко от проклятого места незнакомые парни корзинки плетут. Горит у них костерок, и в котелке что-то варится. Обрадовался людям, подошел и рассказал, что проделала нечистая сила.

Парни даже не удивились. "Обыкновенное дело, то ли еще бывает". А один говорит: "У меня дедушка умел нечистую силу заговаривать: велит, бывало, лешему какую-нибудь вещь принести — и принесет".

"А ружье?" — спрашиваю.

"И ружье обратно принесет. Да вот можно попробовать, я дедушкины заговорные слова знаю". Парень сделал торжественное лицо, велел всем закрыть глаза, перекрестился кукишем и давай бормотать: "Чика, рика, чемирика — мое ружье принеси-ка, со мной рядом положи-ка, щук, шок, шебаршок — возьми себе ремешок! Готово!"

Открыл я глаза и вижу — лежит мое ружье, только без ремня. Перекрестился я еще раз, взял ружье со страхом, решил его у дьячка святой водой сбрызнуть, а парень, колдунов внук, даже не удивился. "Это, говорит, — нам дело обыкновенное. Иди, охотничек, с нами утятину есть, давно поспела".

Вот какой был со мной случай! Да не один.

Видя, что старуха охотница послушать, он рассказал еще несколько таких историй и, лишь когда наступила ночь и взошла луна, опустил щуку в трубу.

— Ну вот, теперь и костерок под ней развести можно. Вначале пожарче, чтобы ее жаром схватило. А уж потом побольше дымку подпустить. Когда ее жаром-то сразу припечет, в ней больше сочности сохранится. Уж это я знаю…

Афанасий умолк и принялся раздувать костерок на загнетке.

— Ну, а щука-то, чай, не селезень, — усмехнулась бабушка Шагайка, — выпотрошенная да просоленная, теперь не стрепещется.

— Кто ж ее знает, кто ж ее знает, — пробормотал Афанасий, — ежели она из озера в озеро под землей прошла, может и еще чего сотворить.

И, переведя дух, снова принялся раздувать костер на загнетке. А в трубе, пониже щуки, подогреваемое огнем, все больше накалялось заряженное ружье. Яша Волчков засунул его со всем припасом в эту трубу, только не сверху, а снизу, и надежно укрепил ивовыми прутьями.

В то время когда старый егерь раздувал огонь под своим заряженным ружьем, Ваня Бабенчиков и Яша Волчков, возвращаясь из колхоза, подходили к Волчьему острову.

— Смотри-ка, сказал Ваня Бабенчиков, — на Шагаевом пчельнике огонек какой-то?

— Да, что-то там светится, словно кто печку топит, — встревожился Яша Волчков.

— Ну, кому там ночью огнем баловаться? Так, от луны, наверное, отсвечивает какая-нибудь стеклянка, — успокоил его Ваня.

— Ой, Ваня, давай поторопимся, на пчельник забежим!

— Да разве на водяных лыжах побежишь? Да еще с краюшками хлеба за спиной.

— Ой, что-то мне страшно…

А старый егерь безмятежно раздувал себе огонек на загнетке. Бабушка Шагайка, сидя на старой пчелиной колоде, задумчиво на него посматривала да свои думки думала.

И вдруг в трубе как трахнет… Афанасия от загнетки прочь отшвырнуло. Далеко откатился он кубарем, опаленный пыхнувшим на него огнем. А из трубы вместе с клубом искр вылетела ощеренная пасть щуки и взвилась в небо, как огненный змий с дымным хвостом, страшно прогрохотав.

Шагайка подхватила подол юбки да и бежать… Афанасий Жнивин, не поднимаясь с четверенек, бросился наутек. За ним Жулик с громким лаем.

Потом охотник остановился перевести дух. Ужасный запах паленой шерсти заставил его чихнуть.

— Ох, свят, свят, кажись, вместо щуки я черта подпалил?! — насилу опомнился суеверный егерь. Стал приводить себя в порядок, погладил по привычке усы и не обнаружил их. Провел по бороде — на пальцах остались только клочки спаленных волос. — Ой, горе мне! Как же я теперь на люди покажусь? Где моя борода? Нет моей бороды! Где мои усы? Нет моей красы! Кто я теперь? Что я теперь? Человек или опаленная головешка?

Так Афанасий Жнивин жаловался на судьбу, постепенно успокаиваясь от пережитого страха.

Но пожалуй, больше всех напугался Яша Волчков, увидев, как поднялся в небо багровый столб с шагаевского пчельника.

— Ой, Ваня! Я пропал! Мы пропали! Не выдавай — это я ружье в трубу спрятал! Это оно бабахнуло!

Услышали гром взрыва и на Волчьем острове. Но спросонья — это было под утро — не поняли, что случилось.

Встревожились только тогда, когда вернулись Ваня с Яшей и торопливо, дрожа и сбиваясь, сообщили страшную весть…

Конечно же, пионеры сразу пошли на пчельник. Увидели разметенные взрывом, обгорелые сучья и еще тлеющие гнилушки костра, разведенного Жнивиным. Нашли ружье с обгоревшей ложей и разодранными стволами.

Нашли клочья от патронташа и медные гильзы. Нашли даже куски копченой щуки, еще теплые. Но никаких других следов не нашли.

— Ой, наверное, дядя Афанасий взорвался и в небо поднялся. Ой, это все из-за меня! — сокрушался Яша Волчков.

— Да брось ты ныть… — рассердился Петя, переживший за эти дни гораздо больше волнений, чем за всю свою жизнь. — Ищи лучше, может быть, он лежит где-нибудь в кустах, отброшенный взрывом, и нуждается в помощи!

Нет, никого нуждающегося в помощи не нашли. Поговорили, обсудили и решили, что Афанасий, затопив печку, наверное, благополучно ушел в деревню.

МЕЖДУ ДВУХ ВРАЖДУЮЩИХ АРМИЙ

Несмотря на такое происшествие, всполошившее всех на рассвете, ребята ни на минуту не забыли о своей мечте прорыть канал и о том, что вожатый поддержал их. Петя решил: пусть прокопают, а там легче будет вернуть ребят в колхоз. Так ему казалось. И он сам поторопил чудесников с утра пораньше взяться за работу.

Попив чаю, настоянного на черной смородине, закусив свежим хлебом, принесенным от деда Савохина, ребята бодро зашагали на работу с топорами и лопатами на плечах.

Вышли к берегу реки, туда, где в Мокшу падал тоненький звонкий ключик, и принялись за дело.

Прокопать-то надо было всего шагов тридцать. Петя расставил ребят цепочкой, разделив на каждого поровну все пространство. Сам вожатый, выбрав себе лопату потяжелей, с рукояткой, отшлифованной многими руками, работал у самого берега Мокши. Петя отмерил себе долю земли побольше. Удивительная здесь была почва — темно-синяя глина. Очень твердая. И очень мылкая. Стоило размочить ее, и она тут же раскисала, пуская пену.

— А ее и зовут земляное мыло, — объяснила Нюра Савохина, — у нас, когда настоящего не было, с ним стирали.

Лопате эта глина поддавалась плохо. В сухом виде хоть топором руби. А стоило намочить — лопата в ней вязла так, что не вытащишь.

Всю толщу неподатливой глины пронизывали корни ивняка и шиповника, которые приходилось рубить топорами.

Ребят бросило в пот. И руки стали саднить от мозолей. Но работали горячо, без отдыха. Уж очень всем хотелось поскорей увидеть, как побежит в речку болотная вода.

Из лесу налетели сороки и, с любопытством заглядывая прямо в лица ребят, стрекотали без умолку, обсуждая их работу. И, по-видимому, расходились во мнениях, что это, для чего и как получится. Спорили между собой так, что даже передрались.

Полюбопытствовали и чибисы. Пикировали сверху и настойчиво спрашивали: "Чьи вы? Чьи вы?"

А вскоре заинтересовались и люди. На том берегу показалась ватага загорелых белоголовых ребят. Завидев работающих пионеров, мальчишки-полевики приняли их за своих врагов — лесовиков. Раздался свист, улюлюкание, угрозы. И вот они уже на плотах готовятся к переправе.

Смуглолицые явно решили отомстить за свое поражение и явились в большом количестве. Были здесь и малыши и здоровенные подростки. Их рыжие головы возвышались над толпой, как подсолнухи во ржи.

— Что делать, вожатый? — встревожились пионеры.

— Ничего, продолжайте работать, — сказал Петя, а сам, оставив лопату, подозвал к себе горниста Ваню Бабенчикова. — Когда подплывут, играй сигнал "Слушайте все". Потом я буду говорить.

Не успел Ваня приложить к губам горн, как со стороны леса донеслись угрожающие, воинственные крики и появились белолицые лесовики.

— Наверное, сговорились вояки, — усмехнулся Петя, — спешат, как на рыцарский турнир…

— Вот узнают, что мы причина их войны, да как турнут нас с двух сторон, — поежился Ваня.

— Играй, играй, да погромче.

Ваня затрубил. Чистые, звонкие звуки горна, отраженные и усиленные лесным эхом, заполнили всю окрестность.

Белолицые остановились как громом пораженные. А темнолицые с любопытством высунулись из-под берега — они уже успели переплыть реку.

Обе враждующие армии устремили свои взоры на третью силу, возникшую между ними, — на ребят в красных галстуках, вставших цепочкой у какой-то канавы.

Многие узнали Петю.

— Смотри-ка, тот самый, который нас хотел помирить.

Горн умолк, и наступила тишина. Даже сороки угомонились и чибисы замолчали.

— Стой, ребята, сначала разберемся — потом подеремся! — громко прокричал Петя. — По два парламентера с каждой стороны — давай ко мне!

После некоторого замешательства от каждой стороны отделилось по паре ребят. Босоногие, простоволосые, в рваных рубашках и драных штанах — кто же ходит на драку в новом да в чистом? — они подходили с независимым видом, гордые своей удалью. Ну, прямо как древние воины Святослава, поразившие когда-то византийцев бедностью своей одежды и гордой осанкой.

— Друзья, — обратился к ним Петя, — вы сражаетесь напрасно, по недоразумению. За похищенную рыбу, — обратился он к темнолицым, — и за оборванную смородину, — повернулся он к белолицым, — вам нужно колотить не друг друга, а нас, грешных!

— Ну и поколотим! — мрачно сказал один из белолицых.

— За озорство, известно, бьют, — отозвался один из темнолицых.

— Да мы не ради озорства, — сказал Петя, — а по необходимости.

— Это какая необходимость с чужих снастей рыбу снимать.

— Чужую смородину обирать?

— Да вот пришлось. Прощения просим! — И Петя, прижав руки к груди, поклонился парламентерам.

Это явно понравилось представителям мальчишеских армий.

— Повинную голову меч не сечет! — сказал смуглолицый.

— Ладно, что было, то прошло. А это еще какую беду творите? — белолицый кивнул в сторону канала.

— Не беду, а радостное дело — хотим болота осушить.

Чтобы на их месте образовались сенокосные луга!

— Побогатеть хотите? Побольше сена иметь да на наш хлебушек менять?

— Ловки! Будут косить луга задарма да ставить из нашего леса дома!

Петя не ожидал, что хорошее дело вызовет у деревенских ребят такое недоброжелательство.

Он как-то не придал значения тому, что Вильгельм ловко спекулирует сеном, выменивая на него в соседних колхозах лес и хлеб. Но для ребят это была жгучая проблема.

— Да нет, что вы, мы же не для брехаловского колхоза стараемся. Мы на этих лугах устроим свой пионерский колхоз. Хотите — и вас примем!

Это вырвалось у Пети как-то само собой.

— А что? Мы в долю войдем! — воскликнул смуглолицый. — Нам без сена зарез!

— Чего не войти, поработаем лето — на всю зиму сена запасем. Вот уважим отцов! — отозвался белолицый.

И, словно опасаясь, как бы Петя не передумал, они тут же бросились к своим армиям, крича на бегу:

— Ребята, брехаловские луга осушают! Нас в пай зовут! Вместе робить, вместе укос делить!

Не успели пионеры оглянуться, как были окружены толпой деревенских ребят. Забыв о драке, мальчишки враждующих деревень просили топоры и лопаты. Все хотели принять участие в интересном деле. Глина так и летела в воду. В реке образовался мутный пенный след. Привлеченные им, под берегом ворочались крупные рыбы.

— Нам рыбы не жалко, вон ее в реке сколько! — говорили смуглолицые полевики пионерам. — Своих удочек нет — ловите нашими.

— Рвите ягоды где хотите, хоть на пчельнике, хоть в лесу, — говорили белолицые лесовики.

В общем труде быстро образовалось товарищество.

К обеду мальчишки успели сбегать в свои деревни и притащили разной снеди: квасную тюрю в глиняных горшках, хлебные корки, сдобренные луком и конопляным маслом, печеную картошку, пышки из пшеницы грубого помола. И щедро угощали пионеров.

Многие явились с лопатами и топорами.

Всем не терпелось поскорей "отворить воду".

СПОРЫ-РАЗГОВОРЫ, СЛАДКИЕ МЕЧТЫ

После обеда сам собой возник задушевный разговор.

Вот бы здорово так всегда: вместе работать, вместе за стол садиться. И жить бы всем вместе дружно и весело.

Построить такой большущий домище. Вот здесь, на пчельнике. И поселиться в нем. И пусть это будет детский колхоз.

Что может быть лучше на свете?!

И главное, сами себе хозяева.

Никакие взрослые не помыкают, не командуют. Не заставляют делать то, чего не хочется. Ты, например, желаешь пойти рыбачить, а мать заставляет малышей в люльке качать. Ты, допустим, желаешь коней в ночное вести, а дед тебя заставляет учиться у него лапти плести!

А главное, у взрослых много плохих привычек, которые ребята от них перенимают: иные пьют, другие курят.

Когда будут ребята жить одни, откуда плохому-то завестись? Все хорошими будут.

— Даешь детский колхоз!

— Станем жить одни, без всякого начальства, чтобы все были равны.

— Председателя все-таки надо иметь, без головы нельзя! Кого-нибудь надо поставить и повыше.

— Поставишь одного выше всех, а он зазнается, вон как Вильгельм наш, брехаловский.

— А мы давайте по очереди — нынче один председателем, завтра другой, так по кругу и пойдем, тогда никто не зазнается.

— Верно!

Ребята расшумелись, раскраснелись. Все уже чувствовали себя жителями необыкновенного, сказочного колхоза. Глаза у всех горели. Иные даже взвизгивали от восторга, представляя себе привольную жизнь без взрослых.

А Петя? Петя, признаться, растерялся. Он очень хорошо понимал все тонкости пионерской работы, но о колхозной жизни знал только издалека, из газет.

— Ладно, — сказал он, — детский или недетский колхоз, потом разберемся — главное, закончить канал.

После обеда все вместе искупались и снова за работу.

Канава заметно углублялась. Вскоре каждый землекоп уже выкопал яму в свой рост, и над всей канавой только сверкали лопаты да взметывалась синеватая глина.

Но чем ниже, тем она становилась мокрей, липла к лопатам, вязла, с трудом отрывался каждый кусок.

— Ничего, одолеем! — не унывали ребята. За каждым работающим на гребне стояли сменщики. Чуть притомился, запотел, сейчас забирают из рук лопату. И свежая сила сменяет уставшую.

Хорошо работается, когда всем видна польза труда.

Вот они, болота, полные резучей осоки да колючего телореза; осуши их, и зацветут здесь луговые травы, зазвенят косы, вырастут стога душистого сена.

Перед глазами деревенских ребят ясно вставала эта картина. Каждый знал, какое богатство хорошие луга — ведь там, где много сена, много коров, а там, где много коров, вволю пей молока.

Хорошо работается, когда трудишься не один, а большой артелью. Азарт разбирает, когда видишь, как рядом спорится дело у товарищей. И смех и шутки. Приустал — друзья подбодрят, замучился — сменят.

Так и работали ребята трех враждующих деревень, забыв все тяжбы и ссоры.

КОЛДОВСТВО ШАГАЙКИ?

И вдруг неожиданное происшествие отвлекло их. Появилась бабушка Шагайка.

Завидев ребят, копающих канаву, она почему-то пришла в ярость:

— Стойте, озорники! Ишь что затеяли? Пошли прочь!

Вот я вас! — закричала она и набросилась на ребят, размахивая клюкой.

Седые космы ее развевались, крючковатый нос трясся, как клюв хищной птицы.

Девчонки с визгом убегали от нее прочь, мальчишки с хохотом увертывались от ударов клюки. Но не бросали работы. Старуха напрасно носилась по гребню канала — стоило ей отбежать в один конец, как в другом уже сверкали лопаты и взметывалась вверх глина.

— Остановитесь! Не ройте эту землю, а то она вас зароет! — грозила старуха, не унимаясь.

— Да что вы, бабушка, то убеждали меня, будто ребят на мыло сварили, теперь в могилу их хотите вогнать. Опомнитесь. Не мешайте нам, — попросил Петя.

Но старуха не унималась. Присев на насыпи, она, тяжело дыша, выкрикивала какие-то непонятные заклятия, потом сорвалась с места и пошла прочь, потрясая в воздухе клюкой.

Вслед ей раздался свист, улюлюкание, насмешки:

— Колдунья! Ведьма!

— Садись в ступу, улетай! Метлой помахивай!

— Мы колдовства не боимся!

Работа продолжалась. И так успешно, что осталась между рекой и болотами лишь небольшая перемычка.

Стоит прокопать ее, и вода побежит в речку потоком.

И вдруг, откуда ни возьмись, набежала грозовая тучка.

Шум ветра, блеск молний, веселый гром. И на головы ребят посыпались теплые капли. Вода в реке закипела.

— Шагайка наколдовала! — засмеялся Яша Волчков.

Все бросились под защиту огромной дуплистой ветлы.

Тучка так же внезапно исчезла, как появилась. Ребята даже не очень промокли. Но по дну канавы уже струился не крошечный ручеек, а мутно-синий поток и шумно впадал в реку.

Глина, выброшенная из канавы, размякла, раскисла, и ребятишки, забравшиеся на гребень, вязли в ней так, что едва вытаскивали ноги.

При первом взгляде Пете показалось, что канава стала несколько уже. Стенки ее словно припухли и наклонились друг к другу.

— Может, углубить?

— Еще подкопать немного?

— Хватит, — заявил Паша Кашин, — вода сама углубит, она камень долбит, землю роет. А ну, давай помогай отворять болота!

И он стал раскапывать перемычку. Ребята бросились ему на подмогу. А некоторые все же спрыгнули в канаву и стали ровнять дно, убирая недокопанные холмики и бугорки.

Но глина, как тесто, липла к лопатам, тянулась, не отрывалась.

Вот сняли ребята один слой земли с перемычки, сняли другой. Вот уже работают по колено в жидкой грязи.

Болотная вода словно сама, желая поскорей вырваться и стать проточной, так и напирает. Вот переплеснулась вместе с грязью и водорослями и потекла.

— Пошла! Пошла! — раздались восторженные крики, и многие мальчики, любящие "провожать" дождевые ручьи, бросились в канаву и стали помогать воде преодолевать бугры и холмики, оставшиеся на дне.

Среди белолицых и темнолицых мелькали красные галстуки, возбужденные лица Яши Волчкова, Вани Бабенчикова, Нюры Савохиной.

Но вдруг Петя увидел нечто колдовское, глазам своим не поверил: стены канавы начали сами собой сдвигаться!

Вначале медленно-медленно, коварно тихо, незаметно.

Потом все быстрей, быстрей… Казалось, земля вдруг ожила и хочет проглотить ребят.

Петя издал предостерегающий крик, его подхватили мальчишки, бывшие наверху.

Почуяв опасность, ребята стали выскакивать. Но вязкая почва не пускала, хватала за ноги. Товарищи сверху помогали, протягивали руки, старались вытащить, но сами сползали вниз в страшную яму.

Петя бросился на помощь Нюре. Но почва под ним заколебалась, и он упал, услышав какой-то странный, чавкающий звук.

Канава сомкнулась под крики и вопли ребят.

Петя хотел вскочить, но увяз в глине, словно кто-то живой ухватил и не пускает.

Стиснутая сомкнувшейся канавой, к нему тянула руки Нюра, а он не мог ее выручить.

— Помогите! — закричал Петя. И словно в ответ вдруг услышал звон колокольчиков, будто на помощь ему поспешала невесть откуда тройка с бубенцами.

ОПЯТЬ ТРИ ВЕСЕЛЫХ ДРУГА

Тройка не тройка, а пара коней действительно прикатила на пчельник. Правил ею Федя-сапер. А в обнимку с его товарищами сидела бабушка Шагайка.

Заслышав крики ребят, Федя припустил коней по рытвинам давно не езженной дороги и осадил их только на пчельнике, так что бубенчики на хомутах и колокольчик на дуге звякнули и смолкли.

— Там они, спасайте! — крикнула бабушка Шагайка и, вскочив с облучка, шустрым колобком покатилась к речке.

Обгоняя ее, бросился на шум и крики Федя. Скинув гармонь, поспешил Вася, за ним Аким, наспех прикрутивший коней к плетню. Поспели они вовремя.

Не без труда вытащили Нюру. Быстро откопали Пашу Кашина, которого прихватило чуть не до пояса.

— Все живы? Никто в яме не остался? — спрашивал Федя, прохаживаясь вдоль канавы.

Начали считать. Выходило, что все налицо.

— Ах вы, разбойники, что ж вы наделали? Я же вам говорила, я предупреждала! — сердито кричала бабушка Шагайка.

— Мы не виноваты, — дрожащими губами произнес Петя, — все шло хорошо… И вдруг земля сама закрылась.

Как западня захлопнулась.

— Здесь колдовство! Колдовство! — закричали деревенские мальчишки.

— Гиблое место!

— Чур меня! Чур! — торопливо крестясь и озираясь по сторонам, они стали разбегаться в разные стороны.

Белолицые к своей деревне, темнолицые к своим плотам и на ту сторону.

— Стой! Постой! Куда вы?

Не тут-то было. Гонимые страхом, ребята исчезли, словно выметенные невидимой ведьминой метлой. Парнишки, что повзрослей, утащили малышей на закорках.

— Ну, добились своего, громовые осколки? — уперев руки в бока, сказала Шагайка. — Будете меня не слушаться? Будете над старыми смеяться?

А Федя, хлопнув Петю по плечу, сказал:

— Ну, поработали вы на суеверие, братцы! Ух, теперь по деревням авторитет колдунов и ведьм сильно повысится!

Его друзья рассмеялись, но пионерам было не до смеха.

Сами-то они выскочили из канавы, отделались царапинами да ссадинами. Но обвал вместе со множеством топоров и лопат похоронил замечательные мечты и планы ребят.

Растерянность овладела ими не из-за страха, нет, смятение испытывали они потому, что не знали — что же дальше?

— Ну ладно, — сказал Федя, — носов не вешать, радоваться надо, что все живы остались. Давайте-ка отмывайтесь от грязи да к костру. Ишь все дрожите, как цуцики! Где ваш горн? Где барабан? А ну-ка сбор, да повеселей, погромче!

Опережая ребят, Вася, схватив гармонь, заиграл марш на мотив песни:

Братишка наш Буденный, С нами весь народ. Приказ — голов не вешать, А глядеть вперед!

А веселый Аким, подавая пример, разделся и первым ухнул с берега в речку.

НЕОБЫКНОВЕННЫЙ СБОР

Пока ребята купались, отмывая грязь, омывая раны и царапины, Федя развел большой жаркий костер и заставил всех побегать вокруг него и погреться. А потом скомандовал:

— Давай, ребята, подкатывай поближе старые колоды да усаживайтесь на них, проведем пионерский сбор. Обсудим, почему это не получилось у вас с рытьем канала. Так, все уселись? Всем удобно и хорошо? Теперь слушайте внимательно.

И, оглядев насторожившихся ребят, обратился к бабушке Шагайке:

— Расскажите, бабушка, почему вы отпугивали ребят, протестовали как могли против рытья канала?

— Не умею я рассказывать-то, милок. Не получается у меня толком, — вздохнула старушка. — Вот была бы здесь моя внучка, она бы вам все как по писаному расписала. Потому что учится она как раз по этому делу… на мели… этого самого оратора! Вот даже и не выговорю!

— Да нет, это вы выговорили точно, — улыбнулся Федя, — мелиоратором будет ваша внучка. Интересно, почему она выбрала такую профессию?

— Неспроста, конечно, — ответила бабушка и задумалась, потом вдруг поднялась с колоды, достала из-за пазухи какую-то берестяную трубку и протянула Феде.

— Возьми, Федя, туесок заветный. Бери, бери. Открывай. Он воском запаян, чтобы сырость не вредила. Вынимай оттуда бумагу, она тебе все расскажет. В ней вся наша шагаевская тайна.

— Колдовство, которое из рода в род передается! — воскликнул Паша Кашин. — Я слыхал об этом.

— Да, да, — закивала бабушка Шагайка, — из рода в род. Но передать его можно не каждому. Вот Федя — человек светлый, грамотный, знает розмысл числ. Ему доверить можно.

Федя осторожно расковырял воск и вынул из туеска сверток старинной бумаги, пожелтевшей от времени. Развернул. И смущенно сказал:

— Не могу разобрать. Здесь письмена какие-то непонятные…

— Дай-ка мне, я скорей разберусь, — пришел ему на помощь Аким. — Здесь писано по-древнеславянскому. Дед учил меня этой грамоте.

Он решительно развернул свиток и, наклонившись поближе к огню, прочел:

— Сопряжение воды ко благу.

Розмысл Васьки Шагая, сына Ивашки, крепостного человека господ Куролеповых.

— Мой пращур это, прапрапрадедушка, — объяснила бабушка, — от него наш род Шагаевых и пошел.

Аким развернул свиток и стал бойко читать дальше:

— Составлен сей розмысл в лето 1728 года в двух списках, для сына Ивана и сына Петра, с наказом хранить до тех внуков, кои к просвещению и понятию придут.

— Один список у внучки, перешел ей от отца… А второй — вот он, — пояснила бабушка Шагайка.

— Мда, так вот, — продолжал Аким, — …кои к просвещению и понятию придут. Супостатов народных преодолеют. К покорению природы приступят, зная розмысл числ и законы естества. А мне, Василию, народом прокляту, бысть погиблым за чужое злодейство.

А гистория тому немалая.

В царство Петра позваны были дети дворянские в Санкт-Петербурх учиться наукам, для вящего блага отечества русского. С недорослем Володимером, сыном Куролеповым, быв послан и я, его детских игр содружник.

Ленив зело к наукам тот барич, вино пил, табак курил, а все задачи числ и линий решал ему я, раб Василий.

Когда барича за науки штрафили, меня на конюшне пороли сугубо.

Премного претерпев, возвернулись мы к домам отчим.

Барич, наученный заморским замашкам, пить, курить, на чужом языке выражаться, я же раб его, науками обремененный. И тут велел мне барин забавить соседов моим затейством в машкерадах, шутейных огнях и карусельствах. Не видя в том блага, тянул я оного остолопа к сопряжению воды и ветра людям на пользу. Для чего составил прожект: преградить свободный ток реки, заключить оную в желоба, дабы, вращая жернова, хлеб молола, кудель мяла, шерсть валяла. Но сей тиран и злыдень прожект мой, на благо народу розмысленный, на беду употребил.

Тую реку с пути отвел и пустил на зеленый луг, дабы досадить исконному врагу своему барину Лесоватову, владельцу оных угодий. И, словно по колдовству, сладчайший луг в смердящее болото обратился. Мне же, рабу глупому, велел язык урезать, дабы к молчанию приковать.

А народ наш, темный еще, моих огненных потех пугался, ведовство мое вел от сил нечистых и чернокнижию моему и колдовству беду великую приписал. Так положили злодеи на голову мою грех свой тяжкий. Чую в спине своей осиновый кол, чую смерть страшну. Да приидет розмысл мой до потомства, да вспомянет оно Василия, сына Ивашки. Оставляю на сем мунскрипте полный прожект, как сие зло в добро обратить. Глядеть велю умно, смышлено, толково и не самонадейно. Не так, как барин Лесоватов. Для отворения воды с лугов повелел он простую канаву копать, того не ведая, что брег здесь ползуч, зыблист и яму ту и народ в ней в одночасье сомнет. И чую плач и вред и сам стражду, ибо заперт в амбар, как умалишенный, и отвратить беды не иму. Да простятся мне дерзости мои, да возрадуются кости мои в могиле, когда розмысл сей исполнится. Аминь.

Затаив дыхание прослушали ребята страшную повесть прошлого. Бабушка Шагайка плакала.

— Вот оно, какое дело-то, — нарушил молчание Федя-сапер. — А вы думали, это все просто, тяп, коп — и канал готов!

Никто ему не ответил. Ребята сидели красные, как вареные раки, и красней всех Петя.

Федя взял из рук Акима свиток.

— Здесь и чертеж есть, проекция намечена, где надо вести канал. Вот смотрите — по старому руслу, где теперь цепь озер.

— Черная заповедь и Белая заповедь? — заглянул в старинный чертеж Яша Волчков. — Я так и думал, иначе как щука из одного озера в другое прошла?

— Да, вот она, эстафета предков к потомкам, долго шла, а все-таки дошла. Вот когда еще мудрый человек думал нас с вами от ошибок уберечь! Но мы этого не знали… и отцы наши не знали. То помещики мешали, то кулаки. Теперь нам ничто не помешает этой тайной овладеть, кроме собственной глупости!

Федя бережно спрятал рукопись обратно в берестяной туесок.

— Вы что думаете, — обратился он к пионерам, — когда мы комсомольцами были, на эти болота не заглядывались? Тоже интересовались. Залезем, бывало, вон на ту громадную ветлу и любуемся. Казалось нам все так наглядно: лежит перед нами болото, словно на блюде, над рекой, стоит краешек отломить, и стечет вода в реку, а плодородная земля останется. Бери ее, владей, паши да сей. А коммунисты нам сказали: "Нет, ребята, тут дело непростое. Чтобы луга не заболачивались, во-первых, надо отвести речку Лесоватку. А чтобы плывун канал не затягивал, надо взять его в бетонную рубашку. Вот какая сложная, большая работа". Мы послушались и зря впереди умных не совались…

Слушал Петя, и бросало его от стыда то в жар, то в холод.

Беречь дружбу трех поколений — это же первейшая пионерская заповедь! А он-то: "пионерский колхоз", "одни, без взрослых", "прокопать канал — нам это нипочем".

Ай-ай-ай! А ведь еще много лет тому назад умелец Василий наказывал потомкам: "Глядеть велю умно, смышлено, толково и не самонадейно". Не самонадейно! А я-то!

А мы-то!

Наверное, подобные мысли обуревали не только его, но и всех пионеров. Так растерянно они выглядели. Так смущенно молчали.

Федя словно прочел их мысли:

— Ну, вот что, братцы, скажу по-чапаевски: на то, что было, наплевать и забыть. Слушайте меня внимательно. У нас в колхозах начинаются такие дела, каких еще не было. Партия шлет нам на помощь машины. Тракторы, сеялки, плуги, жнейки — могучую технику. Пришлет и машины для расчистки и осушения этих болот. Вот тогда мы с ними справимся, побогатырствуем. А сейчас немедля нам надо подготовиться к приходу техники на наши поля. В райкоме партии нам сказали, что есть возможность создать у нас МТС, то есть машинно-тракторную станцию. Это будет такая станция, где соберутся все машины для обработки полей. МТС будет колхозам пахать, сеять, косить, хлеб убирать, новые угодья распахивать, старые перелоги поднимать. Словом, и нам поможет лучше с землей управиться и государству больше продуктов создаст. Но для машин нужно крытое помещение.

— Это есть! — сказал скорый на соображение Ваня Бабенчиков. — Бывшие барские конюшни, которые Вильгельм нам предлагал!

— Правильно, — улыбнулся Федя. — Но этого мало, надо еще предоставить хорошее помещение для конторы МТС и для жилья инженерам, техникам, трактористам.

— Попросить Вильгельма выйти вон из бывшего барского дома, да и все! — сказал Паша Кашин.

— А что же, и попросим, дом этот для него слишком велик, а для помещения МТС в самый раз! Но и этого мало — главное, надо обеспечить машинам простор полей! Чтобы было, где могучей технике разгуляться… Деревушки наши маленькие, колхозы в них карликовые.

— Так собрать их вместе и сделать один! — воскликнула Нюра Савохина. А то ведь что получается:

Широка наша деревня, А в деревне два двора. Пребольшущий в ней колхоз, Убирает сена воз!

Все рассмеялись.

— Да, в том-то и дело — в Брехаловке дюжина дворов, в Нахаловке десяток, в Лесных Полянах тоже не больше. И в каждой деревне свой колхоз, правление, председатель, бухгалтер, счетовод. Начальства полно, а работать некому!

— Вместо коней бы их запрячь! — сказала бабушка Шагайка, и все рассмеялись.

Никто о детском колхозе больше и не вспоминал, так увлеклись ребята созданием настоящего колхоза, подкрепленного могучей техникой.

— Так вот, друзья, — сказал Федя, — давайте помогайте объединить все три деревни в одно хозяйство.

— Только мы не согласны, чтобы Вильгельм был председателем! — хором крикнули ребята.

— А кем же он должен быть, по-вашему?

— Сыроваром! — крикнула Нюра.

— Ладно, предложим ему такую должность от имени пионерского отряда!

Ребята захлопали в ладоши.

— Ну, так вот, товарищи, если желаете, завтра же начинайте действовать. Рисуйте плакаты, лозунги — и марш-марш в поход по деревням агитировать за объединенный колхоз!

— Да мы хоть сейчас! — заявил скорый Бабенчиков.

— Нет, сейчас мы проведем небольшой пикник, — сказал Федя. — Эй, гармонист, действуй!

УДИВИТЕЛЬНЫЙ ПИКНИК

Вася растянул мехи, нажал на лады, и гармонь запела:

Ты взойди, взойди, Солнце красное…

Некоторое время спустя стали появляться "гости". По лесной дорожке приехала на велосипеде молодая учительница из Нахаловки. И, прислонив велосипед к старой печке, подхватила песню. А вслед за ней появились еще две девушки, комсомолки из Лесных Полян. Они приплыли на лодке, которой правил старик Гуторин. Ребята его знали, он ведал колхозной пасекой в "Красном пахаре".

И вдруг — вот уж кого не ожидали! — на пчельнике появился Неходихин. И тоже не один — с ним три девушки из Брехаловки: Пашина сестра — Надежда, Ванина сестра — Вера и Яшина сестра — Любовь.

Они сделали вид, будто ничуть не удивились, встретив здесь своих пропавших братьев.

— Наше вам! — приветствовал их Федя. — На собрания не дозовешься, а на пикник пожаловали! А где же самовар? Вам заказывали принести самовар и посуду.

— Дед Савохин тащит, — сказал Неходихин, — приотстал немного.

— А вот и я! — сказал дед, появляясь с мешком за плечами. Развязал мешок и высвободил из него громадный медный самовар.

— Казенное имущество, никому не мог доверить, — сказал он, любуясь жарко сияющим красавцем.

— А ну, кто помоложе — за еловыми шишками! — скомандовал Федя.

Пока ставили и разжигали самовар, Вася стал наигрывать танцы.

— Кавалеры, приглашайте дам! — предложил веселый Аким и пошел в первой паре, подцепив учительницу.

Федя пригласил комсомолку из Лесных Полян. И крикнул Неходихину:

— Эй, дружище, опять сторонишься, а ну давай танцуй!

Неходихин нехотя пригласил другую комсомолку из Лесных Полян и вошел в круг танцующих. Люба Волчкова озорно, тряхнув русыми косами, сама пригласила Петю.

А Надя и Вера стали танцевать вдвоем.

Танцевали польку-бабочку — танец, хорошо получавшийся на лужайке.

Не получалось только у Неходихина. Партнерша то и дело наступала ему на ноги. Сменил барышню, стал танцевать с Надей. И та ему ноги давит. Заиграли краковяк — подхватил Неходихин учительницу и снова подскочил от боли.

Зато вот веселый Аким со всеми танцевал ладно, ловко, отлично. И все посмеивался над Неходихиным.

Дед Савохин, старик Гуторин, бабушка Шагайка любовались танцующими.

Вскоре к ним присоединился еще один зритель. Какой-то незнакомый человек вышел из леса. На нем были новые охотничьи сапоги, новая куртка, обшитая по бортам кожей. Шляпа с пером. Новенькое ружье, поблескивая узорным чеканенным ложем, висело дулом вниз на плече.

Он был выбрит до синевы, и трудно было определить, стар он или молод.

Уж не бывший ли барин какой-нибудь объявился? Но странно, псы-близнецы Жулик и Мазурик скакали вокруг него, радостно повизгивая.

— Батя! — воскликнул вдруг Федя Жнивин, узнав отца. — Да ты ли это?

И, оставив свою барышню, бросился к охотнику.

Тут все узнали старого егеря: он вырядился на смотрины невест.

Раздался удивленный шум. Вдруг бабушка Шагайка закричала:

— Оборотень! Смотрите на него — оборотень! Сама видела, как он этой ночью из старого в молодого перевернулся! Был с усами, с бородой, а как пыхнул на него колдовской огонь из печки, так стал молодой!

— Да что ты, тетя Шагайка, неужто ты и впрямь в такую чепуху веришь? Не срами! — взмолился Афанасий. — Просто я во все новое переоделся ради этого пикника.

— А бороду куда дел? А усы? — подступала к нему Шагайка.

— Ну, было… Ну, припалило малость… А остатки я подбрил… И ничего такого…

— Ах, ничего такого? А печка в небо не стреляла? А щука из трубы, как ведьма на помеле, не вылетала? — наступала Шагайка.

— Ну и шут с ней, я другую принес, посмирней. Вот она, уху из нее будем варить! — И преображенный Афанасий Жнивин вынул из рогожи щуку нового улова.

Восторг участников пикника был шумен и многоголос.

Ну а потом, конечно, варили уху. И пили чай с медом, привезенным стариком Гуториным. И снова танцевали.

И много было шуток над всеми происшествиями и много веселья. И вот чудо — даже Неходихин под конец стал улыбаться, даже хихикал потихоньку.

Много было и для него сюрпризов, но самый неожиданный ждал его в конце. Когда пир был окончен, Федя пригласил всех сесть потесней у костра и сказал:

— Тише, товарищи, пошутили, и хватит. Разрешите собрание партийно-комсомольского актива с приглашенными сочувствующими беспартийными считать открытым. Вот листок — присутствующие, распишитесь. Протокол пусть ведет учительница, она грамотнее всех. Возражений нет?

Возражений не было. Так же приняли и повестку дня.

Первый вопрос: информация об организации МТС.

Второй: о создании единой парторганизации трех деревень — Брехаловки, Нахаловки и Лесных Полян.

Третий: об укрупнении колхозов.

Четвертый: о работе пионерской организации.

Вопросов было много, что и говорить. Пока заседали, дров в костер раз десять подкладывали. И разошлись только на рассвете.

Расходились бодро, все были веселы, кроме Неходихина. Собрание выразило ему недоверие, и он плелся уныло, обдумывая, уехать ли ему к раскулаченному отцу, неплохо устроившемуся на лесозаготовках, или податься на стройку Магнитки? Там его еще не знают с плохой стороны. Глядишь, и выдвинется. Работать в новом колхозе ему не хотелось, а руководить в нем не предложат даже сыроварней. На эту должность рекомендовал его бывший начальник Василь Василич, он же Вильгельм.

Вот такие-то дела совершались на этом удивительном пикнике. Шел он, рассчитывая попасть на гулянку, а попал на собрание. Думал поесть, попить, повеселиться, получить удовольствие, а получил строгий выговор.

Плелся Неходихин в одиночку, пропустив строй пионеров с вожатым во главе и оставив позади деда Савохина, прибиравшего свое имущество: самовар, чашки, ложки.

И вдруг позади послышался звон бубенчиков, звуки гармонии и задорный мотив боевой песни:

Нас побить, побить хотели, Нас побить пыталися, А мы тоже не сидели, Того дожидалися.

Это три веселых друга, перегнав его, помчались в райком доложить о решении сельских коммунистов — навести порядок в своих деревнях, создать хороший, крепкий колхоз.

С их задорной песней перекликнулась пионерская:

Лейся, песнь моя, пионерская. Буль, буль, буль, баклажечка Походная моя!

Это новый вожатый тон дает. Нашел своих пионеров, радуется. Ему теперь хорошо.

И Неходихину стало так завидно, хоть плачь!

ВМЕСТО ЭПИЛОГА, ИЛИ НЕОБЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ СПУСТЯ ТРИДЦАТЬ ЛЕТ

Дорогие ребята!

Повесть эта была написана давным-давно. Напечатана она была в журнале "Дружные ребята", но до войны отдельной книжкой не вышла. Наступили такие события, что и мне и издателям было не до нее.

Бои на Хасане. Сражения на Халхин-Голе. Война против белофиннов. А потом Великая Отечественная война.

Как надел я военную шинель, так и не снимал ее пять лет.

В таких делах побывал, таких героев повидал, что про чудесников и забыл.

И вдруг накануне сорокалетнего юбилея нашей славной пионерии получил письмо, напомнившее мне эту давно забытую историю. Писали следопыты-изыскатели.

Они, изучая пионерские "дела давно минувших дней", отыскали в старом комплекте журнала "Дружные ребята" повесть "Чудесники" и решили совершить поход по следам ее героев. Найти документы, фотографии, записать рассказы участников событий. Как они жили-были и кем теперь стали.

Я хотел было остановить их, но было уже поздно. На конверте стояла устаревшая дата, письмо ребят не сразу нашло меня, и они, не дождавшись ответа, отправились в Мещерский край, о чем извещала небольшая открытка, посланная с дороги.

"Что же теперь будет?" — встревожился я.

Ведь повесть-то эту я придумал, а героев ее выдумал, как же их можно найти в жизни, если они существовали только на бумаге?

Где теперь бродят ребята? Заболоченных мест в Мещерском краю много, небольших деревушек, затерявшихся в лесах, тоже немало. Как найдут они Брехаловку и Нахаловку? Названия эти сами за себя говорят, что они нарочитые.

Сколько же разочарований ждет моих читателей!

Места себе не находил, готов был объявить розыски самих изыскателей. И тут начались чудеса. Получил новое обстоятельное письмо, в котором рассказывалось, как была отыскана Нюра Савохина, живущая в колхозе "Красный пахарь" Рязанской области. Она теперь знатная доярка, награжденная орденами за доблестный труд.

Когда в колхозе узнали, зачем явились следопыты, сбежались все местные ребята. Ее внуки стали просить: "Расскажи, как ты была пионеркой, бабушка".

Знатная доярка рассказала, как трудно жилось первым пионерам, как они однажды убежали из деревни, решив создать свой "настоящий" пионерский колхоз. Конечно, ничего из этого не вышло. Вожатого потом ругали за то, что он допустил "детский авангардизм" — так это тогда называлось.

Ну, а потом партия помогла создать хороший колхоз, райком прислал председателя-коммуниста. Дело пошло.

Болота осушали, улучшали луга, развели много коров.

Речку не речку, а если посчитать, сколько бабушка Савохина надоила молока за свою жизнь, то ручей от колхоза до Москвы как раз и дотечет!

Беседа дала много интересного. Несколько фото. Но никаких трех красноармейцев бабушка не помнит. И никакого охотника Афанасия Жнивина…

Дорогие мои изыскатели! Она и не могла помнить, хотелось мне сказать ребятам. Афанасий Жнивин — самая неправдоподобная фигура в повести. Это во-первых, а во-вторых, это не та бабушка! Нюра Савохина действовала в повести примерно в тридцать втором, тридцать третьем году, и ей сейчас могло быть не больше сорока двух лет.

Найденная вами знатная колхозница принадлежит к более раннему поколению первых пионеров.

Так я хотел ответить ребятам, но связь была односторонней, изыскатели путешествовали дальше, и мои предупреждения не смогли бы их догнать.

Следующее сообщение было получено неделей позже:

"География повести оказалась неточной. Мы испытали немало трудностей, пока нашли речку Леснушку, которая ошибочно названа Лесоваткой. На ней вот уже тридцатый год действует колхозная гидростанция, первенец сельской электрификации здешней местности. Вот ее рисунок, сделанный нашими художниками. Правда, очень интересная? Вся из дерева — чудо искусства рязанских плотников. Машинный зал — как терем-теремок, из сосновых бревен, с коньками и петухами.

И плотина деревянная — поперек реки забиты дубовые сваи. И водослив тесовый. Он весь покрылся зеленым мхом, плотным, как бархат. Вода бежит тоненьким слоем. Так интересно побегать босиком на спор — пробежишь или упадешь? Деревенские пробегали через водослив, а наши не удерживались — водоросли скользкие-скользкие, а водослив покатый. Как побежишь, поскользнешься, шлепнешься и скатишься в бучило. Но это не страшно, здесь невысоко. Бухнешься, как с трамплина.

Вода в бучиле кипит и пенится. Она сливается с поверхности, нагретой солнцем, поэтому удивительно тепла.

А пахнет хвоей, потому что вытекает из сосновых лесов.

Наверное, имеет целебные свойства.

Мы ныряли и плавали как сумасшедшие, вместе с голавлями и шелесперами, которые резвятся под струями воды, совершенно не боясь купальщиков".

Но где же, думал я, читая письмо, доказательство, что построено это сооружение чудесниками? А вот:

"Хотя название речки не совпадает с тем, которое упоминается в журнале, но на стене здания гидростанции прибита медная табличка, на которой сказано, что строила ее гидротехник Шигаева Л. В.

Мы отыскали ее. Любовь Васильевна теперь работает главным инженером лугомелиоративной станции.

Она рассказала, что у нее действительно отца убили кулаки, когда он пытался привлечь крестьян к осушению местных лугов. Ее взяли в детдом, а бабушка ее нищенствовала в те далекие годы. Ходила из деревни в деревню, собирала милостыню, за что и прозвали ее Шагайкой.

Легенду про колдовство и заколдованные озера она не помнит, но при рытье канала действительно обнаружены были подземные протоки между озерами и в них найдены кости утонувших рыбаков.

В стройке помогали пионеры. Шигаевой запомнился один мальчишка, который вез ее со станции на стройку и по дороге раза три вывалил из тележки вместе с чемоданом. Такой был непоседа, все оборачивался и задавал разные вопросы, вместо того чтобы править лошадью и смотреть на дорогу. Пришлось отобрать у него вожжи.

И он с горя заплакал. Фамилия у него была какая-то звонкая, не то Колокольчиков, не то Бубенчиков. Очевидно, это был Ваня Бабенчиков. Многие фамилии в повести не точны. Это надо исправить…"

Ах, ребята, ребята, да есть ли в мире где-нибудь такие читатели, как вы! Вы заставили меня снова взяться за старую повесть и проверить ее по времени и по вашим замечаниям.

Сколько же я доставил вам хлопот, сам того не зная!

И какое же вы проявили упорство, отыскивая в жизни то, что прочли в книге. И главное — находя!

Вот еще одна находка:

"Бывшая деревня Брехаловка ничего интересного не дала, она отстоит далеко от гидростанции и непонятно почему упоминается в повести. Описанный в ней бывший помещичий дом с колоннами обнаружен совсем в другом селе. Очень старинный дом. Есть лестница на второй этаж, и над ней плакат "Добро пожаловать". И даже чучело медведя в прихожей. Только к нему прислонена не метла, а щетка. Теперь в нем настоящий детский колхоз-интернат, в котором ведут хозяйство сами ребята. У них свой сад, огород, своя молочная ферма и даже машины — тракторы, самоходный комбайн, грузовики.

Управлять ими здесь учатся ребята начиная с шестого класса.

Преподает трудовые дисциплины Аким Иванович Леснухин, бывший танкист. Было их, как вспоминает он, три товарища, три веселых друга. Пошли они в Красную Армию комсомольцами, а вернулись на село молодыми коммунистами. Возглавили борьбу за укрепление колхозов, за машинизацию. Помогли выгнать антимеханизаторов, так называли тогда таких, как самодур Вильгельм. Они тормозили развитие сельского хозяйства и были изгнаны из колхозов. Друзья-товарищи Акима сложили свои головы — один под Москвой, другой под Берлином…"

А вскоре получил самое удивительное письмо. От кого бы вы думали? От вожатого Пети. Приведу его целиком.

"Дорогой товарищ, писатель!

Побывали у меня в гостях ваши читатели и напомнили приключения моей юности. Кто из нас не был вожатым или пионером? Говорят, за сорок лет через пионерские организации прошло более ста миллионов советских людей. И один из первых Героев Советского Союза летчик Каманин был пионером, и первый космонавт Юрий Гагарин.

Я героем не стал, но орден Отечественной войны имею.

Теперь работаю в тех же местах, в которых когда-то был вожатым и где мы с вами встретились, когда вы приезжали на охоту в район Ватажки. Только место это называлось Сенин пчельник, а не Шагаев. Возможно, вы писали, обобщая факты, и поэтому изменили названия?

В повести я назван Петей, а я был Витей, теперь Виктор Сергеевич. Почему изменено мое имя, понятно. Я тогда очень растерялся, приехав из города впервые в деревню. Все мне было ново, непонятно. И вы, наверное, не хотели, чтобы надо мной смеялись.

Все приключения, которые я пережил при попытке силами пионеров прорыть канал, заставили меня всерьез заняться мелиорацией. В результате я поехал учиться и стал инженером-гидротехником. Провожу большие работы по осушению мещерских болот. Приезжайте — не узнаете прежних мест. На месте болот кукуруза растет выше человеческого роста. Мечта первых пионеров осуществилась…"

Читая это письмо, стал я вспоминать, как писалась повесть "Чудесники". Ведь я действительно ездил на охоту в Мещерский край. Подолгу живал там. И конечно, не выдумал, а написал с натуры изображенные в повести события и героев. Только разные истории и разных людей, изменив их имена, свел вместе. В этом-то и заключалась выдумка.

Вот поэтому и отыскивали ребята следы чудесников в разных местах, в разных колхозах и деревнях Мещерского края. Больше всего они поразили меня, отыскав егеря Афанасия. Даже сфотографировали. Вот он передо мной седой, старый, но еще очень крепкий охотник, бывший егерь, служивший у помещиков. Теперь он занят охраной природы. Помогают ему охранять родную природу и разводить зверей, рыб и птиц местные пионеры, создавшие множество сторожевых патрулей.

Старый охотник рассказал красным следопытам, что когда-то был ужасным истребителем всякой дичи. Верил в колдовство, в привидения и в нечистую силу.

Много с ним было странных шуток и происшествий.

И много всякой чепухи случалось до тех пор, пока пионеры не обучили его грамоте. Прочел он умные книги, перестал верить в колдовство, и нечистая сила от него отстала. Все шутки прекратились.

Теперь живет спокойно, в ночь-полночь куда угодно идти не боится. И единственной нечистой силой, оставшейся еще в Мещерском краю, считает только подлых браконьеров.

Все совпадает в облике Афанасия с его двойником в повести. Есть только одна "неувязка": живет он далековато от места действия чудесников, в приокском заповеднике на реке Пра, и фамилия его не Жнивин — Жаткин.

Но живет и действует!

А говорят, чудес не бывает! Вот какое происшествие произошло с повестью про чудесников тридцать лет спустя.

ВАШ ВЕРНЫЙ ДРУГ

Немного на свете памятников, посвященных литературным героям…

Один из них — памятник бесстрашному Мальчишу-Кибальчишу, любимому вами, юные друзья, гайдаровскому герою, — мне посчастливилось открывать вместе с писателем Николаем Богдановым. Это было на Ленинских горах, возле Дворца пионеров… Не случайно именно Николай Богданов принимал участие в том незабываемом, торжественном событии: он был другом Аркадия Гайдара, в котором доброта и высокая, благородная взыскательность к людям не просто сочетались, а были неотторжимы друг от друга. Нелегко было заслужить его любовь и доверие.

Николай Богданов заслужил! Своей судьбой, своим талантом, своей преданностью вам, юным гражданам нашей Отчизны…

Началась эта биография с активного и мужественного участия в создании первых пионерских отрядов. Я сказал "мужественного"… В ту пору, в начале двадцатых годов, враги Советской власти, еще не до конца разгромленные, жестоко и подло мстили первым пионерским вожатым, которые главной целью своей провозгласили воспитание молодых ленинцев, молодых борцов за бессмертные идеалы вождя революции.

Коля Богданов (так его называли в те годы) почти одновременно взял в руки винтовку ЧОНовца, которая выдавалась тогда вместе с комсомольским билетом, и повязал на грудь красный галстук вожатого. Это символично для всей его жизли… В самом деле, с красным пионерским галстуком он уже не расставался никогда, потому что до сего дня одержимо, вдохновенно служит вам, нашей пионерии: своими книгами, своим словом борца и писателя…

Долгие годы не расставался Николай Богданов и с оружием воина: он сражался с теми, кто злобно пытался задушить страну рабочих и крестьян на заре ее рождения, а потом Николай Богданов воевал с белофиннами, с гитлеровцами. Боевые награды на его груди — это как бы вехи боевого пути, пройденного писателем: среди них — медали, которых он удостоен за оборону Москвы, Ленинграда, Сталинграда, за взятие Кенигсберга. Стало быть, прошел он солдатской дорогой от столицы нашей Родины до самого логова фашистского зверя. Награжден писатель и медалью "За победу над Японией". Он был первым военным корреспондентом, который сообщил миллионам наших читателей о церемонии подписания акта безоговорочной капитуляции империалистической Японии.

Отгремели войны… Но Николай Богданов остался бойцом: он в книгах своих сражается за торжество самых светлых и прогрессивных идей гуманизма, интернационализма. И почти все эти умные, яркие, увлекательные произведения обращены к вам, дорогие ребята! Действительно, хоть и для взрослых Николай Богданов создал произведения, которые издавались и переиздавались не раз, но главные и самые близкие его сердцу читатели это вы, дорогие наши девчонки и мальчишки. Его книги написаны талантливым пером, продиктованы горячим сердцем верного друга.

И я знаю, что вы дарите писателю ответную любовь: книги его в библиотеках и читальнях не стоят "без дела" на полках ни одного дня — они всегда с теми, для кого созданы. Что может быть для писателя приятнее и дороже!

Анатолий Алексин

Оглавление

СТРАННЫЙ СЛУЧАЙ С ВОЖАТЫМ

КУДА ПОДЕВАЛИСЬ РЕБЯТА?

РАЗНЫЕ БЫВАЮТ ВОЖАТЫЕ…

ЧТО НИ ШАГ, ТО ЗАГАДКА

ШЕСТИНОГИЙ ДЕД

ДО ЧЕГО ДОВОДЯТ ФРИКАДЕЛЬКИ

НА ВОЛЧИЙ ОСТРОВ

БИТВА БЕЛОЛИЦЫХ С ТЕМНОЛИЦЫМИ

О ЧЕМ УМОЛЧАЛ СТАРЫЙ ЕГЕРЬ

ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО ЗАГАДОК

НАЧИНАЮТСЯ РАЗГАДКИ

ТАЙНЫ ВОЛЧЬЕГО ОСТРОВА

ЗАКОЛДОВАННОЕ РУЖЬЕ И КОЛДОВСКАЯ ЩУКА

МЕЖДУ ДВУХ ВРАЖДУЮЩИХ АРМИЙ

СПОРЫ-РАЗГОВОРЫ, СЛАДКИЕ МЕЧТЫ

КОЛДОВСТВО ШАГАЙКИ?

ОПЯТЬ ТРИ ВЕСЕЛЫХ ДРУГА

НЕОБЫКНОВЕННЫЙ СБОР

УДИВИТЕЛЬНЫЙ ПИКНИК

ВМЕСТО ЭПИЛОГА, . ИЛИ НЕОБЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ СПУСТЯ ТРИДЦАТЬ ЛЕТ

ВАШ ВЕРНЫЙ ДРУГ

Реклама на сайте