«В ритме блюза»

Анна Макарова В ритме блюза

© Макарова А. К., 2019

Костя

Ставлю на восьмерку. Восемь с половиной чашек кофе без молока равняется напрягу от первой встречи. Сердце чуть ребра не вышибло, так меня бабахнуло. Новенькая из 8 «А». Немного бледного лица и много рыжих волос. Все.

Она на меня даже не взглянула.

Меня успокаивает только то, что она вообще ни на кого не смотрит, когда идет по коридору. Когда ест в столовке. Про класс сказать не могу, я из параллели.

Ее зовут Светлана. Она ненавидит свое имя. Алька сказала, что нужно сделать вид, что я не в курcе, что Лана – только часть имени. Прошел месяц и четыре дня, прежде чем я с ней заговорил. Придурок, лучше бы молчал. А я возьми и ляпни, что мне нравятся рыжие. Я тогда еще не знал, что Лане нельзя делать комплименты, от них она вздрагивает, как от удара. Особенно это касается волос. Алька сказала, что их рыжину Лана терпит из-за дедушки, так бы покрасилась. Это странно, потому что у ее дедушки череп лысый в ноль. Спрашивается, зачем он мучит внучку, пусть красится, она же не обрить волосы хочет. Если бы обрила, тогда она вроде как его пародирует. А этого и я терпеть не могу. Когда встречаю картавого, держусь подальше, не поймешь, это он меня передразнивает или в самом деле такой. Вот недавно подходит ко мне парень и говорит:

– Ты в каком тогговом центре кугтку купил?

Я мысленно досчитал до десяти, в это время подумал, а потом развернулся и вмазал. Вот что я успел подумать: что картавит он очень на меня похоже и что подошел он так, чтобы ударная правая выключена была. А я-то левша, так что вмазал нехило.

Но вот что я не успел подумать: что мне на спину куртки сестра нашила морду волка. Он ее увидел и спросил. Придурок. Я бы все равно не ответил – людей смешить, когда два картавых разговаривают, все гогочут, чтобы на билеты в цирк не тратиться.

Но все размышления я держу при себе. Хватит с меня прошлого раза. Тогда мы с Ланой и Алькой пошли в «Шоколадницу». И поначалу все было хорошо. Я сидел напротив и смотрел, как луч солнца путается в Ланиных волосах. Лана рассказывала про то, как они праздновали ДР ее мамы. Что-то про мягкую игрушку.

При комнатном освещении у Ланы зеленые глаза. Когда же на них падает луч солнца, они наливаются соком крыжовника. И еще крапинки, я заметил, что у нее прямо на глазном яблоке есть крапинки. Скорее, больше на кристаллики похоже. Ну, короче, разглядываю я Ланины кристаллики и тут соображаю, что она на меня тоже смотрит. И молчит. И Алька куда-то запропастилась. Посидели мы в тишине. Тут до меня доходит, что в воздухе висит вопрос. Ну с чего еще ей на меня смотреть? Я улыбнулся и тоже спросил:

– А ты что об этом думаешь? – Это я в книжке прочитал, что для поддержания разговора с девушкой нужно интересоваться ее мнением.

– О чем? – уточнила Лана.

– Об этом. – Так как я не смог ничего придумать, я ей подмигнул. Потом запрокинул голову, нога на ногу, и низким голосом:

– Мне кофе без молока, пожалуйста. Этот номер я дома отрепетировал.

Результат превзошел все ожидания: Лана улыбнулась.

– О чем вы тут воркуете? – вернулась наконец-то Алька.

– О крутом ДР Ланиной мамы, – сказал я.

Лучше бы молчал. На меня смотрело четыре глаза, в которых читалось: «Придурок», если перевести на язык слов.

Лана

Ненавижу себя. В один день я сменила семью, школу, дом. Ненавижу дедушку, он специально купил большую квартиру, чтобы я переехала к Ней.

Мои родители разошлись пять лет назад, потому что Она влюбилась и сбежала на Запад. Там у Нее родилась дочь с белокурыми волосами, Варя. А я осталась с папой.

И вот я опять живу с Ней. Дедушка говорит, что Она меня любит. Сама Она этого не сказала ни разу. Недавно у Нее был ДР, я сшила большую мягкую игрушку. Я вставала в пять утра и шила, чтобы сделать Ей сюрприз. В День праздника меня разбудила Варя:

– Светусик, вставай поздравлять мамочку.

В руках она держала мой подарок. Пришлось идти поздравлять вместе. На меня Она даже не взглянула. «Золотко мое, умница моя, цветочек мой», – все ласковые слова Она адресовала Варе. Я для Нее как безвкусное пончо из драной лисы. Она меня терпит. Какая же я нелепая. Я не хочу быть собой.

Я хочу быть такой, как Аля, моя одноклассница, красивой и уверенной в себе. Мы познакомились через три дня после 1 сентября. Я сидела на скамейке, когда услышала, что кто-то подошел.

– Ты плачешь или смеешься? – спросил этот кто-то. Я не ответила.

– У нас тут полно поводов для смеха. От этих слов я заревела навзрыд.

– Тебя кто обидел?

Я рыдала, обливаясь стыдом и слезами. Но девочка не ушла. Она не бросила меня. Она сделала нечто сногсшибательное, она меня обняла. Следующий урок мы прогуляли. Я выложила ей все. О Ней, о Варе, о том, что Она заставляет меня ходить в школьной форме, потому что уже купила ее и не удосужилась узнать, что здесь свобода в выборе одежды. Что она не будит меня по утрам, как папа. Специально готовит мясные блюда, хотя знает, что я вегетарианка.

Аля слушала меня. Слушала так, словно в ней не было преграды. Обычно я спотыкаюсь о реакцию людей на свои слова. Да что там, обычно я оставляю слова невысказанными.

Странно, Аля похожа на девочек, которых я сторонюсь. Красивая, уверенная в себе, одетая во все черное, в VANSах.

Аля

Что со мной не так? Я хожу на свидание втроем. И я – третий, который не лишний, а что-то вроде цемента, соединяющего два кирпича: Костика и Лану.

При первой встрече я оставила их наедине. Не сразу, конечно. Сначала мы погуляли по парку. А потом я сказала, что у меня дело, скоро вернусь, и убежала. Через три минуты начали приходить эсэмэски: «ты где?», «все хорошо?», «ты обиделась?» и пр. На 128-й от Ланы и 54-й от Костика пришлось вернуться. Они сидели рядом на скамейке, уткнувшись в телефоны.

Или в прошлый раз. Сидим мы в кафе. Молчим. Костик уже прорычал свое «Мне кофе без молока, пожалуйста» и где-то витает, Лана опять изучает меню.

– Вы вчера футбол смотрели? – спрашиваю я.

– Нет, – в два голоса отвечают они.

– Ужасная игра, – говорю. – «Динамо» – «Локомотив» – ничья.

– А ты за кого переживала? – с искренним сочувствием в голосе спрашивает Лана.

– Да мне команды эти до лампочки, ничья – вот ужас. Я хотела увидеть боль в глазах болельщиков, и такой облом. Давайте на следующий матч сходим?

– Давайте, – в два голоса отвечают они.

Господи, они даже на футбол согласны идти. При этом Лана боится толпы, а Костик не выносит громких звуков.

– А кто играет?

– «Динамо» – ЦСКА, – отвечаю. На самом-то деле не знаю.

– Хорошо, я тогда куплю три билета, – деловым тоном говорит Костик.

Тут я испугалась: если его не остановить, придется переться на футбол.

– Я посмотрела, хороших билетов нет. Завтра в ПК французский уличный театр. Пойдем? Или без меня?

– Да. Нет. Да. – Костик замотал головой. – Да – относительно того, что я свободен, нет – с тобой.

Лана молчала. В глазах – надежда и боль. Пип, проверка связи. Вот почему я здесь. В меня встроили какойто радар, настроенный на чужую боль. Я им к Лане привязана.

У меня это не первый случай. До нее была Катя. До Кати – Мадлен. До Мадлен, кажется, Гура, но не уверена.

Костя

Я отказался выступать на концерте. НэРэ был в ярости. Орал, что на меня нельзя положиться, что я корчу из себя гения, что мое хамство его достало, вон из класса, ты куда, иди на место, «два».

Но я не стал ему объяснять, что, пока я живу в ритме джаза, пока во мне звучит саксофон, я не могу настроиться на Ланину скрипку. У Ланы – скрипка, я услышал ее.

Началось все с того, что Алька не захотела больше с нами встречаться.

– Наймите себе другого аниматора, – сказала она. Хорошо, я знаю ее слабые места. У меня есть композиции, от которых Алька размякает. Мы с Гошей, саксофоном, преследовали ее по школе, пока она не сдалась. Но сдалась она с условием, что я должен настроиться на Лану, услышать ее и понять.

– И еще, – добавила Алька, – подготовь какой-нибудь рассказ, чтобы не сидеть пнем с глазами.

Идея с рассказом мне понравилась. Я сильно туплю в присутствии Ланы. Она наполняет меня звуками. Волна ее рыжих волос накрывает меня с головой. И эта ее походка. Мы гуляем в парке, Лана идет впереди, сначала в обычном темпе, а потом ритм замедляется, она рвет на мелкие кусочки листья, отбрасывает их, но они не торопятся разлететься, они застыли в воздухе, и, вдох, реальность превращается в искрящуюся россыпь нот.

Или случай с мякишем хлеба. У Ланы тонкие пальцы. Она перебирает ими волосы, а потом впивается в хлеб. В этом месте разрыв, вдох, и – пам-пам-пам – кусочек звездного неба на глади стола.

В общем, к следующей встрече я подготовился. И чтобы не отвлекаться, смотрел в чашку и слушал, как Лана рассказывает о сестренке Варе. Я сделал открытие, Лана говорит о себе в третьем лице. На меня повеяло Древней Грецией.

Я представил Лану в рыжем хитоне с зеленым поясом в тон глаз. «Стоп, придурок!» – Я досчитал до десяти.

– Варя не может выучить простой стишок, – говорила Лана. – «Мойдодыр» учила неделю. А Она ее только больше любит, жалеет, что такие гены достались.

– Есть техника развития памяти, – сказал я.

Алька и Лана повернулись. Их лица изумлены. Это придало мне сил. И я заговорил, я предложил на выбор несколько вариантов тренировки памяти, объяснил, почему предпочитаю визуализацию, при этом важно учитывать индивидуальные особенности ребенка.

– Мне кофе без молока, пожалуйста, – закончил я.

Вообще-то я терпеть не могу кофе, а уж без молока тем более.

И тут Лана спросила:

– Чаю?

Вот тогда это произошло. Лана побарабанила пальцами по комочку салфетки, встряхнула головой, взяла чайник и застыла, глядя, как наполняется чашка. В этот момент я услышал пронзительную мелодию скрипки. Она образовалась из излома ее руки и склоненной к ней шеи.

Я услышал и понял Лану.

Лана

Я наглоталась маминого снотворного. Об этом знают только Аля и Костик. Это самый глупый поступок, который я совершила. Но я счастлива, что совершила его.

Началось все с того, что мы с Ней поругались. Мы должны были ехать к дедушке на дачу, и Она настаивала, чтобы я надела отстойное рыжее платье с зеленым поясом, которое купил дедушка.

– Лучше умру, чем его надену, – сказала я.

– Вот и умирай, – заорала Она, – я тебя в нем в гроб положу.

После мы еще поругались, и на дачу они уехали без меня. Я рыдала дома одна.

Когда начала писать Ей письмо, зазвонил телефон.

– Какая же ты мразь, – это была Она. – Дедушка из-за тебя так расстроился, что отказался от ужина. Из-за тебя мы все остались голодными. Он разбил все…

Я бросила трубку. Отключила телефон. Порвала письмо. Нашла снотворное. Надела дедушкино платье. Поставила скрипичный концерт Бетховена.

При прощании с этим миром я слушала любимую музыку, по одной глотала таблетки и запивала их пивом, чтобы хоть раз в жизни попробовать спиртное.

А потом появилась черная воронка. Меня закручивало в нее огромным черным потоком со звуками скрипок. Я пыталась вырваться, не получалось. Бесконечно долго включался телефон. Бесконечно долго не отвечала Аля. Костик ответил сразу. Я открыла входную дверь и отключилась. Потом меня бесконечно долго рвало.

– Дура, какая же ты гребаная дура, – орала Аля.

– Не кричи, ей и так плохо, – шептал Костик.

Когда я выжила и умылась, в голове опять завелась мысль про саксофон. Аля рассказывала, что у Костика есть музыкальные композиции, которые она обожает.

– Я хочу их послушать. Алька все психовала:

– Я знала, что мы все подохнем. Но не знала, что можно умереть из-за ерунды.

Костик потрясенно таращился. Мы поехали к нему домой. Он играл. Потом мы танцевали.

Аля

Похоже, эти двое не из мира слов.

Они танцевали под JazzKamikaze. Музыка преобразовала большого и неуклюжего Костика и маленькую зажатую Лану. Они без слов обменивались фразами, спорили, шутили. Они делали это так естественно и непринужденно, будто оттачивали каждое движение уже много лет.

И они были вместе.

Я им больше не нужна.

К тому же вечером мне позвонила Катя, сказала, что нам нужно встретиться, ей очень плохо.

Пип-пип, проверка связи.