«Стачка»

343

Описание

Рассказ о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году а городе Орехово-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова. Для младшего школьного возраста.



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Стачка (fb2) - Стачка [Рассказ о стачке орехово-зуевских ткачей 1885 года] 2176K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владислав Анатольевич Бахревский

Владислав Бахревский

* * *

СТАЧКА Рассказ о стачке орехово-зуевских ткачей 1885 года

Невозможно сосчитать все стачки и бунты рабочих царской России против угнетателей-капиталистов. Почему же мы отмечаем выступление орехово-зуевских ткачей в январе 1885 года как большое историческое событие? Да потому, что в России это была первая не стихийная, а организованная стачка. Орехово-зуевские ткачи, руководимые Петром Моисеенко, Василием Волковым и Лукой Ивановым, показали всем рабочим России, как надо стоять за свои права.

Стачка получила название Морозовской, потому что произошла на фабрике Морозова — крупнейшего капиталиста, беспощадно эксплуатировавшего рабочих, даже детей. На его фабриках работало более семисот мальчиков и девочек, были среди них и десятилетние.

Сто лет тому назад орехово-зуевские ткачи показали всему капиталистическому миру, какая огромная сила — сплочённый рабочий класс. На суде Пётр Моисеенко из обвиняемого превратился в обвинителя капитализма. На сто один пункт обвинения суд вынужден был дать ответ: рабочие невиновны, действовали в свою защиту.

Вот почему мы помним и чтим стачку орехово-зуевских ткачей 1885 года.

Ночная смена

Ночью фабрика похожа на пароход. В окнах яркие огни, машины грохочут, земля вокруг фабрики дрожит.

Ване до сих пор снится большая вода, большие пароходы. Он раньше жил на Волге. Как же давно это было!

Ване двенадцать, он уже два года работает на фабрике. Два года без отца, без матери. Отец погиб на фабрике — попал в машину, а у матери от горя сердце разорвалось. Вот и живёт теперь Ваня при фабрике, в приюте.

Ночная смена тянется медленно. Ваня работает холстовщиком, снимает готовые холсты с машин и отвозит их на тележке браковщикам.

Ваня самый боевой среди приютских. Но работать в ночную смену ему всегда боязно. Он боится заснуть и всякий раз засыпает. Сон этот короток, стоит глазам закрыться, и он видит: безглазые машины подглядывают за ним, ждут, когда зазевается, чтобы схватить за руку, за рубаху — затянуть в железное нутро, на железные зубья шестерёнок. Ваня кричит и пробуждается. На фабрике грохот, крика не слышно…

— Ваня, Ваня! — его тормошат приютские ребята, близнецы Миня и Гриня. — Шорин идёт!

Ваня, прикорнувший возле своей тележки, вскакивает — и вовремя.

Мастер Шорин, полный, галстук сбился, шальными глазами оглядывает ткацкую, подбегает к мальчикам.

— Живо! Вон! Вон! — сгребает ребятишек липкими, потными руками, толкает к выходу.

Ребята оказываются на фабричном дворе, но сторожа гонят их за ворота:

— Кыш! Чтоб духу вашего не было! Не торчите у фабрики!

Девочки и мальчики прыгают на морозе по-воробьиному. Никто ничего не понимает. Ищут приютских, те народ догадливый. И Ваня сразу смекнул, что случилось.

— Господин Песков приехал!

— Кто он таков? Почему нас с фабрики-то прогнали?

— Господин Песков, — объясняет Ваня, — фабричный инспектор. А нашему брату, малолеткам, в ночную смену работать запрещается. Понятно?

— Понятно, — отвечают малолетки. — Куда же нам теперь?

— Куда?! Гуляй!

— Гуля-а-а-а-й! — вопит ребятня, рассыпаясь по сонному фабричному городку.

В ночном лесу

Приютские остались одни. Их пятеро.

— В приют теперь не достучишься, — сказал Вася Шарик. — Нашего сторожа из пушки не разбудишь.

— В казарму какую забежать, погреться? — предложил Кочеток.

— Не пустят, — вздохнул Ваня. — Приютских не любят. Айда-ти в лес! Вон светлынь какая.

Луна была маленькая, с копеечку. Стояла она высоко, с высоты её видно было всякий бугорок, всякую ямку.

— Пуговички у меня, как золотые, горят! — обрадовался Вася Шарик.

— Вот бы и впрямь они золотыми были! — у Кочетка глаза разгорелись.

— Ну и что тогда? — спросил Ваня.

— Оторвали бы — и на станцию, в буфет. До отвалу бы наелись, баранок купили. Сколько у тебя пуговиц, Шарик?

— Три, четвёртая потерялась.

— На три золотые мы бы и одежонку могли купить. У Мини вон шапка без уха, вата на подкладке свалялась.

Ваня был у приютских вожаком и заботился обо всех поровну.

Они перешли по льду Клязьму. Лес за рекою был сосновый, рос негусто, соснам жилось привольно, и улетали они вершинами под облака.

Тени от деревьев лёгкие, на сугробах снег кучерявился, словно их присыпало тополиным пухом.

— У нас в Бутькове, — сказал Миня, — снег со стогов собирают, чтоб холстину отбелять. Лучше воды и солнца отбеляет. Помнишь, Гриня?

Брат закивал головой:

— Как не помнить? Тогда и папаня был жив, и маманя. Зачем только в фабрику пошли?

— От голодухи, — сказал Миня.

— А на фабрике ещё хуже вышло.

Отец и мать близнецов умерли от чахотки.

— Ребята! — сказал шёпотом Ваня. — Вы послушайте только. Тихо-то как здесь!

Замерли.

Ваня вскинул руки и навзничь повалился в сугроб. Ребята за ним.

Луна улыбалась.

На вершинах сосен сверкали звёздочками иглы инея, а сами звёзды едва мерцали…

— Слабоваты звёзды против луны! — сказал Ваня и вскочил на ноги: не обморозились бы ребятишки. Всех растормошил, оглядел:

— Айда в приют! Где наша не пропадала? Достучимся!

Побежали наперегонки, чтоб согреться.

Анисимович

На следующий день в приют приходил человек от мастера Шорина. Ребятам было велено на фабрике не показываться.

— Гуляй! Гуляй! — радовались ребята.

Стали думать, куда такое богатство девать — свободный день.

— Бежим на Клязьму с гор кататься! — Миня с Гриней, играючи, тузили друг друга, так им было весело.

— На горах только одежду рвать, на базар пошли! — предложил Кочеток, мальчик рыжий, а потому и страшно задиристый. Попробуй, назови его рыжим, так и кинется в глаза.

— А чего на базаре хорошего? — вздохнул Вася Шарик. — Побираться?

— Есть люди, у которых и просить не надо, — возразил Кочеток, — сами дают. Хоть семечек дармовых погрызём.

Ребята посмотрели на Ваню, что он скажет. А Ваня вдруг улыбнулся, глаза сощурил, голову пригнул. И все тоже пригнулись, чтоб секрет мимо ушей не пролетел.

— Братва! — сказал Ваня. — Нынче в казарме за чугункой Анисимыч книжку будет читать. Про Стеньку Разина! Шелухин, прядильщик, приходил его звать. Мы ведь с Анисимычем рядом работаем.

* * *

Пётр Анисимович Моисеенко сам о себе говаривал:

— Я — стреляный воробей.

Был он из смоленских крестьян, но работал в Петербурге, участвовал в стачках, забастовках, отбыл сибирскую ссылку.

Ткач он был очень хороший, но у фабриканта Морозова для всех одно правило. Хорошо ли сработал товар, плохо ли — браковщики писали штраф, чтоб убавить ткачам заработок.

Позвал браковщик Моисеенко и говорит:

— Пожалуйте вашу книжку — штраф записать.

Пётр Анисимович удивился и просит:

— Покажите порчу на моём товаре.

Браковщик достал товар, развернул.

— Вот-с, извольте, не чист.

— Точно, не чист, — согласился Пётр Анисимович и спрятал книжку в карман. — Перепутали вы что-то. Этот товар не на моей машине сработан. Покажите мой товар и запишите мне за хорошую работу премию.

Браковщик чуть не умер со злости.

— Вон! — кричит. — Берегись у меня!

Только Моисеенко не испугался, а ткачам сказал:

— Что же вы смотрите, как вас обворовывают? За себя надо уметь постоять.

Рабочие боялись увольнений и молчали.

На следующий день после стычки Моисеенко с браковщиком подошла к нему ткачиха:

— Анисимыч! Погляди мою машину. Нитки рвёт. Я тебе заплачу.

Моисеенко машину ей наладил.

— А насчёт денег, — говорит, — детишкам одежонку купи.

Чтение

Казарма за чугункой — так называли железную дорогу — была двухэтажная. Рабочие казармы строили на века. Кирпич брали хорошо обожжённый, тёмно-красный.

В каждой каморе окно, двухэтажная кровать и полати. В одной каморе жили по две и по три семьи. Коридоры в казармах длинные, гулкие.

Чтение книжки про Стеньку Разина устроили в коридоре. Жильцы вынесли из камор лавки, табуретки, а чтец расположился на подоконнике.

Книжка была написана стихами, но все слушали затаив дыхание.

Пётр Анисимович читал громко, взмахивал рукой, когда место ему особенно нравилось.

Пришла пора. Теперь вы сами баре! Довольно слёз и крови с вас собрали. Довольно тешились, потешьтесь-ка и вы… Я с корнем вырву племя дармоедов!

Так говорил Разин поднявшимся на бояр крестьянам.

Когда чтение закончилось, пошли разговоры.

— Стенька-то! — удивлялись рабочие. — Мы думали — злодей и душегуб, а он нашего поля ягода, за бедных стоял.

— А кто говорит, что он злодей? — спросил рабочих Пётр Анисимович и сам же ответил: — Попы так говорят. Разин против попов выступал, потому что они боярам да купцам — первые подпевалы. Другое дело Степан Тимофеевич! Сам погибал, а думал о всех бедных. Как им помочь в жизни. У нас вот нет своего Разина, и мастера совсем сели рабочему человеку на шею. Штрафы пишут ни за что. В любой день и час могут с работы прогнать, из казармы на улицу с детишками выкинуть.

Ваня-приютский так слушал, что даже на цыпочки поднялся, а Пётр Анисимович, никого не боясь, говорил:

— Мы всё думаем, авось да небось. Только никто о нас не позаботится. Хозяину, что ли, мы нужны со своим горем?

— А ведь верно! — сказал ткач-старик. — Рука в ремень попадёт, и будешь весь век милостыню под забором просить. Никому до нас дела нет!

— Пора нам организовать хотя бы маленький кружок для защиты себя! — сказал Пётр Анисимович. — Давно пора.

И тут появился хожалый — хозяйский человек.

— Что за сборище?

— Книжку читаем, — сказал Моисеенко и показал хожалому журнал.

— «Вестник Европы», — прочитал тот. — Что ж, книга для чтения вполне дозволенная.

Казарменские ребята поманили Ваню-приютского в тихий уголок, под лестницу.

— Айда Анисимыча провожать?

— Да ему же недалеко.

— Недалеко! На прошлой неделе он в тридцатой казарме читал про Стеньку, пошёл домой, а на него четверо напали. Только наши казарменские следом шли, не дали Анисимыча в обиду.

Прячась за домами, приютские и казарменские ребята проводили Моисеенко до казармы.

— Кто же нападал на Анисимыча? — спросил Ваня казарменских. — Он, чай, не купец. Денег у него нет.

— Соображать надо! — сказали казарменские. — Бандюг подослали, потому что Анисимыч правду людям говорит.

Решили приютские ребята промеж себя охранять правдивого человека Анисимовича.

Начало

На тайной сходке ткачи и прядильщики договорились, что 7 января они на работу не выйдут. Но страх перед фабричным начальством был ещё велик. Как только раздался гудок, все отправились на фабрику.

Сторожа были предупреждены. С дубинками они стояли возле проходной и не давали рабочим задерживаться.

Моисеенко стоял поодаль, и горько ему было видеть, как, понурясь, идут рабочие на фабрику.

— Рабские души! — Моисеенко в сердцах кинул шапку на снег.

К нему подошёл ткач Волков.

— Не ругайся, Анисимыч. Видно, предатель был среди нас на сходке. Сторожей нагнали. Я посчитал — их тут больше двухсот человек.

— Их двести, а нас — восемь тысяч! — Моисеенко решительно запахнул зипунок. — Ладно, ещё поглядим, кто кого.

Волков и Моисеенко пошли на фабрику.

Приютские ребята, сидевшие, как воробушки, на деревьях, попрыгали в снег, побежали следом.

Машины уже были пущены, фабрика работала. Завидя Моисеенко, ткачи потянулись к нему.

— Сторожей с дубьём напугались? — сердито спросил ткачей Моисеенко.

Ткачи виновато молчали.

— Вот что, братцы! — крикнул Волков. — Ничего страшного, станки и теперь можно остановить.

— А потом что?

— Морозов приедет, губернатор, жандармы. Подадим губернатору наши требования. Чтоб Морозов не отвертелся.

— Тихо! — крикнули. — Младший мастер идёт.

— Почему не работаете? — спросил мастер. — Собираться запрещено.

— Ты, милый человек, — сказал из толпы Моисеенко, — шёл бы отсюда. А то ненароком зашибём.

Мастер постоял и, словно вспомнив что-то важное, быстро ушёл.

— Ура! — закричал Ваня-приютский.

Он подбежал к Моисеенко.

— Дядя Анисимыч, я знаю, как погасить газ.

Электричества ещё не было, фабрики освещали газовые горелки.

— Я тоже знаю как, да ведь высоко. Лестница нужна, — сказал ткач. — Станем брать лестницу, мастера увидят.

— Нас, малолеток, вон сколько. Мы на плечи друг дружке встанем и закроем кран. Пусть только горелки в первом ряду пригасят, чтоб не так видно было.

— За дело! — сказал Моисеенко.

К Моисеенко подбежала Марфа-ткачиха.

— Что, мужики, сдрейфили бунтоваться?

— Не сдрейфили, — сказал весело Моисеенко. — Заверните поскорее горелки в первых рядах станков.

«Началось!» — подумал Ваня.

Горелки гасли одна за другой, помещение погружалось в полумрак.

— Скорее! — скомандовал Ваня приютским.

Ребята собрались возле газовой трубы. На плечи Грине вскарабкался Миня, на Миню встал Кочеток и… не дотянулся до крана.

Ваня помогал Грине, увидел, что дело плохо, вскарабкался, как кошка, по спинам ребят и закрыл кран.

Стало темно.

Как остановили работу

Грохочут в темноте машины, словно поезд в тоннель нырнул. И разом тысячеголосый вопль:

— Выходи!

— Что делаети-и-и?!

— Выходи!

— Не тро-о-о-нь!

Станки умолкали. Моисеенко бросился на второй этаж выпроваживать людей.

— Смелее! Смелее, ребятки!

— Бабы, за мно-о-ой! — Марфа за грудки схватила какого-то мужичонку. — Останавливай машину! Глаза выдерем!

— Да как же…

— Не побаивайси-и-и! — И по шее мужичку-то, к дверям его.

Со второго этажа Моисеенко вернулся на первый.

Сторожа закрыли боковые двери, в главных — давка. Столкнулся с Волковым.

— Из прядильного корпуса были двое, просят, чтоб к ним пришли и остановили работу.

— Айда! Только дворами надо пройти, не то сторожа перехватят. Кто короткую дорогу знает?

Ваня-приютский со своими мальчишками тут как тут:

— Мы знаем!

— Веди!

Прибежали в чесальню.

— А ну, ребятки, кончай работу! — закричал Анисимович. — Ткачи уже все на улице.

Рядом объявилась Марфа. Высокая, руки длинные. Платок сбился, головой тряхнула, косы — двумя золотыми молниями.

— Кто хлипенький? Подходи, сопли утирать буду!

Засмеялись. Рванулись, как ребятишки, к выходу, толкая, наминая друг другу бока.

А Марфа уже ворвалась в прядильный корпус. Отодрала от машины иссохшую дрожащую прядильщицу.

— Чего ты прилипла к ней! Она же, машина твоя, как паук — всю кровь твою высосала. Ступай домой, в зеркало поглядись.

«С такой не пропадёшь!» — Моисеенко вскочил на подоконник:

— Кончай работу! Все уже во дворе!

— Выходи! Один за всех — все за одного. Пошли!

Работа замирала, но как-то не очень уверенно. К Моисеенко подбежали мальчишки:

— Дядя Анисимыч, давай и здесь завернём газ!

— Пусть горит! Теперь не страшно. Выходят. Вон уже в дверях тесно. — Обнял Ваню. — Спасибо тебе, сынок! Спасибо, ребятки! Великое вы дело сделали.

На фабричном дворе, окружённый толпою рабочих, стоял пристав и рокотал басом:

— Ну, разбежитесь вы по домам. А зачем? Да вы и без того нищие.

— А то и победней нищих! — откликнулись.

— Ну вот! А я про что говорю? Не бросили бы работать, у вас был бы лишний рабочий день. Ваши же дети в ноги вам бы поклонились.

Тут прибежал Моисеенко:

— Чего холуя морозовского слушать? У него брюхо всегда в сыте! Идемте на старый двор, там нужно остановить работу.

Побежали. И вдруг — пронзительный женский крик.

Сторожа торопливо, по-волчьи озираясь, били женщину.

Увидели бегущих, пошли на них, но толпа катилась огромная, неудержимая. Остановились.

Рабочие торопливо разламывали забор. Двинулись было, но здоровенный детина вдруг выскочил из толпы сторожей, бешено раскрутил оглоблю. Пустил. Оглобля со свистом пронеслась над Моисеенко, сзади охнул кто-то.

Марфа с бабами подняли на вытянутых руках избитую: не лицо — чёрная лепёшка.

— Мужики-и-и!

Как по сердцу ножом бабий вопль.

И разом толпа рабочих хлынула на толпу сторожей.

Гнали сторожей до конного двора. Моисеенко и сам не понял, как в руках у него оказался мерзляк. Кинул. Зазвенело стекло. В доме торопливо гасили свет.

Да уже и светало.

Моисеенко снял шапку, сунул её между коленями, обеими руками утирал взмокшие волосы.

— Мужики! Мужики! — крикнул Моисеенко. — Довольно зайцев ловить, дело есть. Идёмте в красилку. Там работают.

Но красилка уже не работала. Здесь Петра Анисимовича поджидал Волков.

— Всё, Анисимыч! Фабрика стоит. Вся.

Флаг рабочих

Ваня со своей ватагой носился по всему городку.

На Английской улице толпа громила дом ненавистного мастера Шорина. Никто ни на какую вещь не позарился, но в доме разломали всё, что можно было сломать.

Грабили харчевую лавку, из пекарни тащили хлеб. Тут и появился Моисеенко.

— Остановитесь! — кричал он рабочим. — Мы — труженики. Мы — не разбойники.

Ткач Волков увидел приютских ребят, обрадовался.

— Мне бы кусок красного материалу. С флагом пойду народ собирать. С красным флагом рабочих.

Мальчики кинулись в приют, разодрали сатиновое одеяло, принесли молоток, гвозди. Нашёлся шест. Обернули шест материей — получился флаг.

Волков принял самодельное знамя и, окружённый мальчишками, пошёл к главной конторе.

Бумаги здесь реяли в воздухе, как голуби.

Рабочие, завидя красный флаг, подходили к Волкову. Он вскочил на уцелевший стул, выброшенный на улицу, и, держа флаг на отлёте, стал говорить речь:

— Братья мои! Хоть разгромленного теперь не поправишь… Помните, вы — рабочие! То, что мы разбили здесь в гневе на угнетателей наших, — неумное дело. Неправильное. А вот то, что мы работу прекратили, — это дело правильное. Не мы виноваты, что работа стала нам каторгой. Мы у Морозова жиру не наели. Разуты, раздеты, голодны. Вот награда Морозова за наш честный труд. Нам, братцы, здорово попадёт. Сюда и солдат пришлют, и казаков. Что ж! Пускай мы будем в ответе, но другие рабочие скажут нам спасибо!

Под красным флагом пошли к рабочим казармам. От ходьбы Волков взмок. Мороз, а у него по вискам пот катится. Все знали, что у Волкова туберкулёз, стали говорить ему:

— Поди домой, переоденься! Застынешь, в неделю сгоришь. Ты, Васька, нам здорово нужен.

И тут из казармы выбежала девочка с кружкой горячего молока.

— Выпей! Мама велела, чтоб ты выпил.

Волков принял кружку из красных ручек девочки.

— Что без варежек?

— Спешила очень! — потрогала флаг и улыбнулась. — Какой красивый!

— Потому и красивый, — сказал девочке Волков, — что это наш родной флаг, флаг всех рабочих.

Ткач Волков

В Орехово-Зуево прибыли царские солдаты и казаки.

Толпа фабричного люда, собранная у железнодорожного переезда по приказу губернатора, ожидала высшего начальства.

Солдаты и казаки стояли в стороне, но солдаты под ружьём, казаки на конях, с нагайками. Прибыл прокурор. Прискакал с двумя офицерами жандармский полковник, и, наконец, в санках прикатил сам губернатор.

Губернатор вышел из санок. Не поднимая голоса до крика, а только напрягая, чтобы всем было слышно, объявил:

— Вам, уважаемые, надобно немедленно отправляться на работу… Или же получите расчёт в фабричной конторе.

Из толпы выдвинулся рабочий Шелухин.

— Нас замучили штрафами. Придираются к каждой штуке товара: нитка оборвётся, и то штраф. Пища в харчевой лавке плохая. Делают вычет за баню, больницу, отопление, за свет берут, за всё платить приходится. Даже за ссору и пение, за громкий разговор — штраф. Начнёшь говорить — штрафуют вдвое, а мы и так половину заработанного получаем. Мастер совсем озверел.

— Ограбил! — закричали в толпе. — Мы все на него обиду имеем!

— Чего же вы хотите? — крикнул губернатор.

— А вот что нам надо! — из толпы вышел Волков.

— Сергеич! — обрадовались рабочие. — Ты скажи ему! Заступись, Сергеич! Не робей!

— Тихо! — повернулся к толпе Волков. — О деле спокойно нужно обговорить.

Крики тотчас прекратились. Люди тянулись, вставали на носки — поглядеть, как стоит перед начальством свой человек, послушать, что скажет.

Жандармы тоже как бы замерли: вот он — вожак. Молодой! Чуть ли не мальчишка.

— Работать на условиях конторы рабочие решительно отказываются, — громко сказал Волков. — У нас написаны условия, по которым все мы согласны продолжать работу.

Он стоял перед генералом, перед судебными приставами и не боялся их.

Он видел, как забегали офицерики, от полковников — к казакам и к солдатам.

— Ребята, подайте мне условия! — приказал Волков рабочим.

Пошло в толпе шевеление, и тетрадочка из рук в руки была ему тотчас подана.

— Прошу принять требования рабочих! — Волков подошёл с тетрадкой к губернатору.

— Это не мне! — Губернатор убрал руки за спину и глазами дал знак жандармскому полковнику.

Волков подошёл к прокурору.

— Возьмите наши условия.

Прокурор тетрадочку принял.

— Прошу прочитать публично. Я этого требую!

— Зачинщиков арестовать! — раздалась звонкая команда.

Солдаты бегом, цепочкой отделили Волкова и Шелухина от толпы.

— Не трожь Ваську, нашего человека! — закричали в толпе. — Не трожь!

— Товарищи! — крикнул Волков, поднимая над головой сжатый кулак. — Нам пред капиталистами и говорить не позволено. Пропадать, так пропадать вместе! Я за всех? и все за меня?!

— Все! Все! — кричали фабричные. — Васька, все за тебя! Казаки врезались в толпу, отделили первые ряды, свистнули нагайки, щёлкнули затворы винтовок.

Господин губернатор поспешно садился в санки.

Свободу арестованным!

— Дядя Анисимыч, назад!

Моисеенко зорко и быстро глянул вдоль пустынной зияющей улицы и только потом чуть скосил глаза на голос: возле старого вяза стоял мальчишка и двумя руками, как бы подгребая, звал его к себе. Моисеенко отступил за дерево.

— Ваня, ты?

— Я, дядя Анисимыч! Не ходи дальше, губернатор дядю Волкова забрал, а с ним ещё много людей.

— Куда это забрал?

— Во двор впихнули, а у ворот — караул. С пиками, ружьями.

Моисеенко сдёрнул шапку, быстрыми движениями пригладил рыжеватые вихры и опять надвинул треух по самые глаза.

— Так… Твои приютские-то где? Далеко?

Ваня сунул два пальца в рот и свистнул. Тотчас из-за углов, из подъездов, с деревьев посыпались мальчишки и девчонки.

— Это мы тебя бережём, понял?

Моисеенко оглядел подскочивших мальчишек и девчонок, впереди приютские — Кочеток, Миня и Гриня, Вася Шарик — всё Ванино воинство. Чуть не потерялся среди них, сам-то он повыше ребят на голову разве.

— Летите, братцы, лётом во все казармы, и чтоб все люди тотчас на улицу шли. «Волкова губернатор схватил!» — так и кричите.

Ребята — врассыпную, один Ваня не ушёл.

— Мне от тебя нельзя, — голову опустил. — Сам понимаешь, шпики тебя небось днём с огнём ищут.

Анисимович подмигнул:

— Не дрейфь, Ваня. Они, может, и теперь на нас через щёлочку глядят, а взять — кишка тонка. Смотри, как люди-то из казарм высыпают.

Моисеенко поднял правую руку, пошёл к рабочим:

— Братцы! Идём к губернатору. Пусть наших товарищей всех до одного отпустит.

Бросились к воротам.

— …Товсь! — раздалась воинская команда.

Казаки выставили пики.

— Не дрейфь, братцы! — Моисеенко рванулся на частокол пик, но казак, стоявший против него, не дрогнул, ткнул остриём в грудь. Пётр Анисимович упал в снег.

«Не испугались бы!» — подумал о своих и тотчас вскочил на ноги.

Толпа уже подалась куда-то в сторону.

— В банные ворота! — кричали.

Банные ворота оказались открыты. Толпа ворвалась во двор. Кто-то кинулся к звонкам.

— Тревога! Тревога!

Люди бежали из казарм на помощь. Анисимович прислонился к стене, перевёл дух.

— Дядя Анисимыч!

Как тяжело разжать веки.

— Это ты, Ваня?

— Нет! Я Ванин друг, Вася Шарик. Я знаю, где сидят арестованные.

Тяжесть отлетела прочь..

— Где? Веди.

Вася Шарик вёл в приют.

Три-четыре совсем маленьких мальчика ползали по полу в просторном зале.

— Где же арестованные?

— В другом отделении! Вот дверь.

Дверь была заперта, но вдоль стен — тяжёлые, во всю длину, скамейки.

— Помоги!

А мальчишки уже тут как тут. Подняли скамейки, раскачали:

— И-и-и-ах!

Дверь подалась.

— И-и-и-ах!

Настежь.

Столовая приютская. На другом её конце сгрудились арестованные.

— Выходи!

Кинулись бежать.

— Волков здесь?

— Нет, с Шелухиным в контору его увели.

Во дворе уже солдаты цепью. Теснят рабочих.

— Что вы делаете? — крикнул Моисеенко с крыльца. — Прочь! На кого подняли ружья? На отцов своих, на братьев!

Выбежал к самой цепи. На него медленно шёл солдат. Так же медленно, не сильно, упёрся штыком в грудь.

Схватился за ствол ружья, дёрнул на себя, и вдруг ружьё оказалось у него в руках. Не по своей, видать, охоте солдат на рабочего ружьё направил.

Моисеенко бросил ружьё в снег, перебежал к своим.

— Отходи, ребята!

Толпа качнулась, попятилась. Солдаты перестроились, ружья — на руку. Замерли.

Моисеенко увидел, что среди рабочих есть раненые.

— Что тут было?

— Дрались с солдатами. Они кинулись нам наперерез, ну а мы на них.

«Вон как осмелели», — подумал о своих.

Правда сильнее пуль

Во дворе появился губернатор, полковник на лошади, с ним казаки, тоже на лошадях.

— Рабочие! — громко и властно крикнул губернатор. — Зачем вы сделали это? Вы противитесь власти, которая поставлена над вами ещё более высшей властью! Вы нарушаете порядок и своими поступками делаете для себя хуже.

«Вот и мой черёд», — сказал себе Моисеенко и выступил из толпы.

— Неправда! Не мы нарушаем порядок! Мы не пошли бы на это, если бы вы не арестовали рабочих, которые подали вам требования мирным путём. Всё это из-за вас. Поглядите, вон кровь рабочих, раненных вашими солдатами.

— Этого нужно арестовать! — наклонился с седла к губернатору полковник.

— Попробуй! — крикнул Моисеенко.

Полковник тронул повод, но толпа рабочих сделала шаг вперёд, и Моисеенко исчез в толпе. Он крикнул из толпы:

— Освободите Волкова и остальных! Иначе вам придётся всех нас арестовать, с жёнами и детьми.

— Эй! Губернатор! — зазвенел задорный женский голос. — Чего ты за нами бегать приехал? Аль Морозов штаны новые посулил?

И грянул смех. Рабочие хохотали, глядя, как багровеет, как поглядывает на своих, поводя круглыми плечами, сытый, всесильный человек.

Всех галок с деревьев смехом этим так и сорвало. Летят, галдят, отродясь не слыхали, чтоб столько людей разом смеялось.

— А ведь генералы да полковники боятся нас! — кричал Ваня своим приютским. — Их много, а нас-то — ого! — сколько. Весь народ!

Подтолкнул локтем рыжего Кочетка:

— Ты вон купцом хотел стать. Смотри, как все они, купцы-фабриканты, трясутся перед нами. Лучше нет рабочих людей. Они за правду стоят.

И действительно, не только Ваня и рыжий Кочеток, но и все фабричные поняли в эти дни: рабочие люди за правду стоят, рабочие люди — настоящая сила.

Оглавление

  • СТАЧКА Рассказ о стачке орехово-зуевских ткачей 1885 года
  •   Ночная смена
  •   В ночном лесу
  •   Анисимович
  •   Чтение
  •   Начало
  •   Как остановили работу
  •   Флаг рабочих
  •   Ткач Волков
  •   Свободу арестованным!
  •   Правда сильнее пуль Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

    Комментарии к книге «Стачка», Владислав Анатольевич Бахревский

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства