«Что такое «люблю»»

359

Описание

Приключение можно найти в любом месте – на скучном уроке, на тропическом острове или даже на детской площадке. Ведь что такое приключение? Это нестись под горячим солнцем за горизонт, чувствовать ветер в волосах, верить в то, что все возможно, и никогда – слышишь, никогда – не сдаваться.



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Что такое «люблю» (fb2) - Что такое «люблю» [сборник] 1766K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - София Яновицкая

София Яновицкая Что такое «люблю» (сборник)

Маме, без которой ничего бы не было

Н., которая всегда вдохновляет

Бабушке и А. С., которые всегда будут жить на этих страницах

В книге и на обложке использованы иллюстрации автора

© София Яновицкая, текст, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Троица

Трое

Сначала мы болтались по острову одни. А потом появилась Карен.

Я ехала на велосипеде по дорожке вдоль пляжа (брат улегся спать после обеда, а мне было скучно), а она ехала мне навстречу. Одной рукой держала руль, другой – стаканчик с мороженым. У нее были темные кудрявые волосы, завязанные на макушке, карие глаза, в которых плясали чертики, и лукавая улыбка. Мы пересеклись взглядами и вдруг засмеялись, затормозив.

– Хочу такое же мороженое, – сказала я, глядя, как она уплетает сливочный рожок.

– Вон там. – Она махнула рукой назад, где виднелась тележка мороженщика, и ехидно ухмыльнулась. – Но осталось только шоколадное.

– На какие только жертвы не приходится идти, – вздохнула я и отразила ее ухмылку.

– С детства интересуюсь жертвоприношениями, – она хихикнула и развернула велосипед.

Когда мы уже сидели на перилах набережной, смотрели вниз, на пляж и ели мороженое, я сказала:

– Это было самое сумасшедшее знакомство в мире.

– Нужно срочно сообщить в Книгу рекордов Гиннесса, – важно кивнула Карен и чокнулась со мной вафельным рожком.

Познакомилась с ней я, а встречаться стал брат. Ничего удивительного, конечно, – кто бы не влюбился в моего брата! По нему сходили с ума все мои подружки, хотя он и считал, что все они – и я заодно – еще должны ходить в памперсах. Я даже не поняла, как это у них с Карен началось и когда произошло. Может быть, они и сами не заметили.

В звездной бездне

В жаркие ночи воздух вспарывали черные острые силуэты деревьев. На севере небо из синего становилось голубовато-зеленым, и его рассекало дымчатое облако-барракуда.

– Ты хоть знаешь, как выглядит барракуда, Индиана Джонс? – добродушно хмыкал брат.

– Индиана Джонс? – радостно удивилась Карен.

– Из-за него меня и назвали Инди, – торопливо объяснила я, ткнув пальцем брату в бок. – Потому что кое-кто в четыре года был им одержим! И да, про барракуду я все знаю. – Я показала брату язык и ускакала вперед.

– Зря мама тогда поддалась на мои уговоры, – донеслось мне вслед наглое вранье. – Знал бы, что вырастет…

Мы болтались по набережной, напевая дурацкие песенки и танцуя как дикари. Кожа горела, пропеченная солнцем. Лихорадило от вечного перегрева, и глаза видели мутно, воспаленные от соленой воды. Фонари отбрасывали зеленоватые пятна света на мозаичную плитку – их не хватало, темнота подступала со всех сторон, словно выливаясь из банки с черничным вареньем.

Однажды мы спустились на пляж и улеглись на песок – Карен с братом по бокам, а я посередине. Где-то очень далеко горизонт разрывали огни маяка. Карен сказала, что песок идеален для того, чтобы на нем лежать, потому что принимает любую форму. Каждый сгреб песок, как ему было удобно. Мы шептались – говорить вслух никто почему-то не решался. Не помню, о чем. Единственное, что врезалось в память, – черная бездна, усыпанная светящимися каплями. От этого безмолвного величия сердце падало и щекотало в животе. Казалось, что вот-вот меня поднимет в воздух и втянет в себя звездная пропасть.

Пахло солью, зноем и тяжелой сладостью цветов. Море глухо шелестело, вылизывая берег.

– Не понимаю, почему мы здесь одни, – пробормотала я охрипшим голосом. – Как могут все остальные люди не видеть этого?..

Карен негромко ответила:

– Значит, им не хочется.

– Не понимаю, как им может не хотеться.

– Давайте проведем соцопрос, – лениво хмыкнул брат.

– Отстань.

Мы забрались на площадку, вымощенную мозаикой и смотревшую на море. Брат уселся на перила и потянулся.

– Если бы я выпал из жизни на полгода, – ни с того ни с сего проговорил он, задумчиво улыбаясь.

Карен перестала выбивать ритм шлепанцами, которые несла в руках, и прислонилась к перилам на противоположной стороне дорожки. Я села на теплую мозаичную плитку набережной, подняв вверх глаза и переводя взгляд с одного на другого.

– Я бы выстриг себе ирокез, арендовал мотоцикл и поехал по Европе. Старинные здания, свободные порядки…

– Амстердам?

Брат ухмыльнулся.

– А я, – Карен нетерпеливо хлопнула подошвами тапок, – поехала бы в Сахару. К берберам в племя. Вся бы покрылась татуировками, красила ладони синей краской, носила синюю рубашку и эту штуку, как ее, арафатку на голове.

Мы оба смотрели на нее, представляя.

– Целыми днями я бы ходила с караваном верблюдов, а вокруг – только пески, пески… а ночью засыпала бы в оазисе, под кучей звезд! Наверняка мне бы открылась какая-то нечеловеческая мудрость, – мечтательно завершила Карен, разглядывая подсвеченную крону ближайшей пальмы. – А ты?

Они оба уставились на меня. В моей голове пронеслась стая обгоняющих друг друга разноцветных возможностей.

– Я… А я была бы повсюду с вами. С гитарой, чтобы все время была музыка. И чтобы мы неслись куда-нибудь изо всех сил, на серфе или на лонгбордах… – Я зажмурилась в предвкушении. – Ела бы одни арбузы, сделала татуировку и находила приключения.

– На задницу, – подсказал брат, хрипло смеясь.

В конце концов ноги и руки превращались во что-то мягкое и неповоротливое, говорить становилось очень трудно – но молчать не получалось, и каждый нес какую-то бессвязную чушь. Еле-еле хватало сил добраться до дома и сходить в душ. Один раз я даже уснула, растянувшись поперек кровати, пока ждала своей очереди. Карен оставалась ночевать у нас.

Бабушка Карен

Проснувшись как-то утром, мы увидели капли на оконном стекле. Брат вытаращил глаза и выбежал во двор, подставив лицо дождю. Мы с Карен забрались в стеклянную галерею, тянувшуюся вдоль стены дома. Карен прижала ладони к стеклу. На тыльной стороне ее запястья, как раз на сгибе, чернела татуировка – тонкие непонятные символы, словно выведенные на коже китайской тушью. Я не успела понять, что делаю, когда потянулась и обвела контуры кончиком пальца. Карен повернулась, я часто заморгала, и палец соскользнул с ее руки. Я отодвинулась на пару сантиметров. Карен мягко улыбнулась, заглядывая в глаза.

– Ну что?

– Что?.. – снова заморгала я.

– Не спросишь даже, что она означает?

Я улыбнулась и помотала головой.

– И почему в таком месте странном набита, тоже не спросишь?

– Не-а.

– Почему?

– Надо очень хорошо знать человека, чтобы задавать вопросы о его татуировках и шрамах. – У меня непонятно отчего сел голос.

Карен ничего не ответила, только улыбка стала задумчивой.

– Это цитата, из книги. – Я залилась краской.

Карен помолчала и шепнула:

– Я потом расскажу тебе. Про татуировку.

* * *

После обеда небо снова повисло жаркой синевой, и океан впитывал в себя его яркий цвет. Вымотавшись после долгой езды на велосипедах, мы повалились на песок у маленькой бухточки. Чуть в стороне вода врезалась в огромные раскаленные камни, выцветшие почти добела. Здесь было совсем глухо – ни души на километры вокруг, только солнце, скалы и мерный шорох волн.

Отдышавшись, мы вскарабкались на горный выступ, нависший над водой. Кое-где в трещинах камней пробивались жесткие стебли фиолетовых цветов, как щетина. Брат сбросил футболку и прыгнул головой в воду. Карен добежала до самого края и просто шагнула вниз, прямо в платье. Я встала на четвереньки, обжигая коленки о камень, и посмотрела на них.

– Давай! – эхо разнесло радостный крик Карен.

Я помотала головой.

– Я не умею нырять!

– Нечего-нечего. – Брат замахал руками. – Пусть сначала откуда-нибудь пониже попрыгает.

– Зануда, – Карен фыркнула на него и попыталась утопить.

Я подтянулась и забралась на камень повыше. Потом еще и еще. Выпрямилась на уступе и вдруг покачнулась, чувствуя, как сжимаются все мышцы. Прямо перед ногами затаилось ущелье – глубокий пролом в камнях в несколько метров диаметром. Еще один шаг, и… От такого коварства скал у меня закружилась голова. Я осторожно опустилась на корточки и завороженно уставилась вниз. Вода просачивалась сквозь щель в скалах, а дальше выливалась в круглую каменную чашу – море для маленьких волшебных существ, живущих в каменных пещерах. Наверное, они выходят по ночам и купаются под звездами. Я осторожно свесилась с края скалы – казалось, круглое мини-море совсем близко.

Солнце скользнуло по поверхности воды и заглянуло вглубь.

– Эй! – откуда-то издалека брат напугал меня своим криком. – Я не буду тебя снимать оттуда!

– Да ладно?! – я крикнула в ответ и добавила шепотом: – Со мной ничего не может случиться.

* * *

– Сегодня идем в гости ко мне! – торжественно объявила Карен, когда мы вылезли из воды. Я вытирала волосы полотенцем – ветер то и дело раздувал их, запутывая вокруг меня и приклеивая к губам. Брат плюхнулся на песок. По-моему, он занервничал.

– Я уже предупредила бабушку, – беззаботно сообщила Карен, усевшись рядом. – Она вас ждет. Обещала испечь шоколадный торт.

Мне было интересно посмотреть, где живет Карен и какая она у себя дома, – ведь люди часто ведут себя иначе на своей территории. Шоколадный торт вносил дополнительные плюсы.

Мы успели заехать домой, только чтобы бросить велосипеды и переодеться. Отвыкнув носить что-то, кроме пляжных шорт, маек и шлепанцев, вылизанные и причесанные, мы смотрелись как-то нелепо. Помните, как Индиана Джонс превращался из лихого искателя приключений в ученого профессора Генри, меняя свою фирменную шляпу на галстук-бабочку, а лассо – на указку? По-моему, первое шло ему куда больше. Так же получалось и с нами.

Брат непременно хотел надеть ботинки – с носками, разумеется, – но потом понял, что сварится в собственном соку, плюнул и влез в мокасины. Мы встретились на крыльце, осмотрели друг друга и вышли из дома. Я после целого часа уговоров надела сарафан – брат остался доволен и не переставал ухмыляться.

Не знаю, с чего вдруг он навел такую панику. Карен уже давным-давно – еще на прошлой неделе – познакомилась с нашей мамой. Ну как познакомилась – по скайпу, во время очередного маминого звонка. Мама, как всегда, звонила из параллельной вселенной. Там были заполненные торговые центры, телевизор, смартфоны в руках и пробки на дорогах. Чужой и непонятной вселенной. Когда перед монитором появилась Карен, у мамы от неожиданности все, что она собиралась сказать, вылетело из головы. Но я была этому только рада. Мне хотелось узнать, что у нее все хорошо, и больше ничего. Конечно, о нашем с ней секрете она ничего бы не стала говорить при брате с Карен, но я не хотела даже думать об этом. Здесь был остров, и здесь все было идеально.

С Карен у мамы все прошло нормально. Нас с братом ждала даже не мама, а бабушка. А с бабушками проще – ешь побольше, делай милые глаза, и они тебя уже обожают.

Вечер овевал мягким теплом. Мы шли, сухо шаркая подошвами по нагретому асфальту и пиная редкие камешки. Густо-розовое небо переливалось через край, стремясь затопить своим закатным цветом город. По обе стороны улицы высились стройные линии пальм с растрепанными макушками. Каждую хотелось погладить – и я прикасалась ладонью к теплым шершавым стволам. Несмотря на множество фоновых звуков – радио из чьего-то распахнутого окна, шум машин и разговоры где-то вдалеке – царило ощущение тишины. Мы, словно сговорившись, не нарушали ее.

Дом Карен и ее бабушки утопал в цветах. Сад с маленьким журчащим фонтаном мы уже пару раз видели, когда провожали Карен. Из него цветы неудержимо переливались внутрь дома – через двери и окна, увивая собой все что можно. Больше всего было роз и каких-то ярко-красных цветов, все в бурых глиняных горшочках.

– Так вот вы какие, – сказала бабушка Карен вместо приветствия, и брат моментально покраснел. Я с трудом сдержала хихиканье и постаралась превратить его в вежливую улыбку. Нас всех представили друг другу. Правда, я тут же забыла имя бабушки и решила про себя так ее и звать – бабушка Карен. Я смотрела на нее, быстро впитывая все детали: кофейный загар, коралловые бусы, красиво уложенные волны коротких волос (белоснежных, как на картинках), шелковая блузка в тон розам на кухонном подоконнике. Но самое главное – глаза. Темно-голубые глаза с поразительно длинными ресницами смотрели совсем не так, как у старых людей. Они были… живыми. И глядели тебе куда-то в самую сердцевину – а не внутрь себя или в никуда, как это часто бывает. Не нужно было даже стараться или кем-то притворяться, чтобы тебя полюбили.

Мы сидели на кухне, отделанной ореховым деревом и заполненной таинственными терпкими и сладкими запахами. Ели разноцветные овощи с подливкой – ужасно вкусно – и говорили, говорили, говорили. Я поймала себя на том, что впервые разговариваю с чьими-то предками не из вежливости, а потому, что на самом деле интересно. Бабушка Карен знала книжки, о которых я говорила, и смотрела те же фильмы, что и мы, – и ей было что о них сказать, кроме «я не понимаю этого» или «вот в наше время…». К тому моменту, как на столе появился торт и ягодный чай, даже брат наконец угомонился и перестал пинать меня под столом по любому поводу.

Мы зависли у Карен в комнате, играя в видеоигры. Она жила на солнечной стороне дома, в большущей комнате с бирюзовыми стенами и белым потолком. На полу лежал белый пушистый ковер, а с люстры на тонких нитях свисало множество разноцветных самолетиков, вырезанных из бумаги. Одну стену снизу доверху покрывали полки, заваленные растрепанными книгами и уставленные фигурками зверей. Над кроватью висел ловец снов, а на двери было нарисовано велосипедное колесо, только вместо резиновой шины на нем крутились цветы.

Я помню весь вечер, как во сне – как будто это была сцена из фильма, когда играет музыка, и под нее идет нарезка кадров. Домой мы с братом отправились поздно. Карен с бабушкой вышли проводить нас, и мы все вчетвером стояли, слушая ночной шелест сада за спинами. Где-то впереди, за линией пальм, ложилось спать море.

Карен и брат подкалывали друг друга, обмениваясь шуточками, и я неотрывно следила за ними, то и дело фыркая от смеха и давясь ягодами. Поэтому, когда сзади руки́ вдруг коснулось что-то теплое и мохнатое, я застыла на месте, шумно втянув воздух и обмерев от ужаса.

Бабушка Карен посмотрела в мою сторону и улыбнулась.

– Грейс!

Я осторожно повернулась и выдохнула с облегчением. Рядом со мной стояла высокая борзая с длинной светлой шерстью. Эти сплюснутые с боков собаки всегда казались мне причудливыми хрупкими созданиями, дотронуться до которых было… странно. Борзая многозначительно подняла на меня темные глаза.

– Грейс! – обрадовалась Карен. – Опять обогнала своего хозяина, хулиганка?

Она подошла и принялась трепать собаку по холке.

– Можно? – Я неуверенно протянула руку. – Не кусает незнакомых?

– Она у нас сама доброта, – протянула Карен. – Погладь!

Я провела ладонью по голове Грейс. Шерсть у нее была гладкая, шелковистая и очень мягкая на ощупь. Грейс покосилась на меня, словно решая, стоит ли со мной связываться. Я улыбнулась ей.

– Кто-то соскучился, – поддразнил брат.

Я хотела показать язык в ответ, но поняла, что он прав. Грейс была первой собакой, которую мы встретили на острове. А с собакой все становилось в миллион раз прекраснее, чем без, пусть даже она и не твоя собственная. Теперь жизнь здесь можно было назвать по-настоящему идеальной. Я почесала Грейс за ухом, и она ткнулась длинным носом мне в руку.

– Привет, – шепнула я, чувствуя, как рот расплывается до ушей.

– Признала тебя, – довольно хмыкнула Карен.

Я вдруг вспомнила, что до сих пор держу в руке ягоды, и разжала ладонь, протянув ее собаке.

– Хочешь?

Грейс старательно обнюхала предложенное угощение, фыркая влажным носом, а потом аккуратно слизнула все подчистую.

Откуда-то раздался короткий резкий свист. Борзая напряглась, навострив уши.

– Тебя, тебя зовут, – добродушно кивнула бабушка Карен.

Свист повторился. Грейс еще раз ткнулась мне в ладонь мокрым носом, словно на прощание, и помчалась на зов. Какое-то время был виден ее призрачный силуэт, похожий на размытое белое пятно. Потом они вместе с хозяином скрылись из виду. Я посмотрела на ладонь – на ней остались липкие красно-фиолетовые разводы.

Небо было темно-синим, как рисуют в детских книжках, и совсем близко сияли звезды. Окруженная ими со всех сторон, разливала бледно-желтый свет луна – круглая, с четкими контурами и синеватыми пятнами причудливой формы. Стояло полное безмолвие.

– Такая странная.

Непонятно было, о чем сказала Карен – о луне, о тишине или о самой ночи.

– Такие ночи сводят с ума, – улыбнулась ее бабушка. – Ловите и впитывайте, на всю жизнь. Пока не стали такими, как я.

– Вас тоже могут свести с ума! – сорвалось у меня с языка. – В смысле, ночи…

Брат закатил глаза, Карен захохотала, уткнувшись в его плечо, и я залилась краской.

– Меня уже поздно. – Бабушка спокойно усмехнулась.

– Вас – не поздно! – горячо возразила я. – Вы же совсем не старая. То есть, да, но… Вы остались собой.

– Ну у тебя язык без костей, – добродушно хмыкнул брат, когда мы вдвоем шли по улице, и растрепал мои выгоревшие волосы. Я вывернулась из-под его лапы. Улица из вечерней тепло-розовой превратилась в черную, с выбеленными пятнами асфальта и строгими, точно вычерченными тушью, пальмами.

– А мне кажется, она поняла, о чем я. – Я пожала плечами.

Мне всегда казалось, что старые люди похожи на инопланетян или каких-то человекообразных динозавров – выглядят как обычные люди, но внутри у них творится что-то непонятное. Мы говорим об одних вещах и на одном языке, но не можем понять друг друга. Сегодня моя теория дала здоровенную трещину…

Мы молча пинали друг другу камешек. Он сухо перекатывался от меня к брату, пока не улетел куда-то в темноту. Когда мы уже почти пришли, дорогу перебежала кошка непонятной наружности.

– Вот черт. – Брат чуть не споткнулся об нее. – Надеюсь, трехцветная!

Кошка недовольно мяукнула откуда-то из кустов и побежала дальше по своим делам. Я зазвенела ключами, доставая их из кармана. Дома.

Туманный день

Не знаю, как так получалось, но я просыпалась раньше всех. Слонялась по кухне, иногда готовила на всех омлет и заваривала чай. Когда становилось скучно, я включала музыку и начинала прыгать по лестнице с первого этажа на второй и обратно, громко подпевая. Минут через пятнадцать кто-нибудь вылетал из комнаты и гнался за мной по всему дому, а потом до самого моря, и мы плюхались в воду.

Все это происходило на несколько часов позже, а на прохладной границе ночи и утра я надевала толстовку и выскальзывала из дома. Остров просыпался рано. В пять часов темноту рассеивал жемчужный свет. Все обволакивал влажный туман. Не было ни ветра, ни шевеления – как будто движения не существовало. Я сидела на дощатом крыльце, обхватив руками колени и ежась от холода. Тонкий слой песка покрывал доски, облеплял брошенные кеды и шлепанцы, надувной матрас. Я поджимала пальцы, натягивала толстовку на колени, капюшон – до самого носа, и прятала руки в рукава. Волосы заменяли шарф. Затаившись, я смотрела, как остров приобретает объем, очертания становятся резче и четче… А потом из-за дрожащей розоватой нити за краем моря скользили лучи, фейерверком раскрашивая небо, море, пальмы и траву. Подскочив, я издавала восторженный клич, мчалась в дом и с разбегу плюхалась в гамак. Завернувшись в теплое одеяло, с улыбкой до ушей, я дремала до семи. Каждый раз мне казалось, что я наблюдаю рождение мира.

* * *

В этот день я проснулась позже, чем всегда. Небо опустилось на самую крышу дома и притаилось густыми серыми облаками. Зевая, я вышла на крыльцо. Дул сильный, но теплый ветер. Он трепал макушки пальм и то сдувал песок с коричневых досок крыльца, то заметал туда новый.

Я вернулась в странно пустую кухню. На дверце холодильника из-под магнита в виде кока-кольной бутылки, торчала голубая бумажка. Почерком Карен в ней сообщалось, что вечером они с братом привезут мне «маленькую милую акулу». Ниже брат нарисовал хохочущий смайлик и подписал, что я могу начинать рыть бассейн для своего будущего питомца. Я подумала, что эта парочка выбрала самый неудачный день для дайвинга – что можно разглядеть среди взболтанной воды? Я выпила стакан холодного молока и щедро намазала «нутеллой» кусок хлеба. Потом оторвала от блока еще одну бумажку, нацарапала на ней «Пошла копать» и вышла из дома, прихватив с собой бутерброд.

Пляж был пустым, только птицы кружили над водой и горланили что-то воинственное. Тучи нависли, словно лапы гигантского динозавра, грозя вот-вот согнуть пальмы. Море катилось зеленовато-серыми волнами и кипело стальной пеной, которая обжигала темный песок и с шипением таяла на нем. Я пошла по самой кромке пляжа, играя с волнами в «кто быстрее прыгнет на берег». Пускать блинчики, как у брата, у меня не получалось, я поднимала камешки и бросала их в море как придется. Волна поймала меня, когда я нашла куриного бога – маленький неровный камешек песчаного цвета с дыркой насквозь. Говорят, они приносят счастье. Я хотела найти такой камень с тех пор, как впервые услышала о нем. И вот он – сам попался. Море залило меня до колен бурлящей водой и с торжествующими шлепками откатило волну. Я фыркнула, сбросила мокрые кеды, взяла их в руку и пошла дальше, сжимая в ладони счастливый камешек.

Когда я дошла до мозаичной площадки, ветер утих. Волны стали меньше, но небо так и осталось в толстой пелене. На песок выбросило кучу камней, ракушек, обкатанных кругляшков бутылочного стекла. А еще – медуз, похожих на полупрозрачные кусочки желе. Мне стало жаль их, ведь растают на солнце. Следующие несколько минут я поднимала медуз с песка, осторожно подхватив ладонью, чтобы не обжечься, и бросала в воду как можно дальше. Никто не любит медуз, а мне они нравятся. Странные, ядовитые, но если правильно взять в руки – совершенно безвредные. Так и с людьми бывает. Когда медуз вокруг не осталось, я потерла руки песком, снимая осевший на коже яд, побрызгала соленой водой на лицо и шею и обернулась. На площадке сверху кто-то был.

Этот кто-то сидел в кресле, хотя раньше кресла там не было. В первую секунду я испугалась, сама не понимая чего, и почувствовала, что краснею. Человек помахал рукой. Я по-дурацки закрутила головой – на берегу никого не было, и вряд ли он приветствовал кого-то из медуз. Я неуверенно махнула в ответ, присматриваясь, и решила подняться. Ступив на мозаичную плитку, я увидела, что кресла на площадке не было. Человек сидел в инвалидной коляске. Он был в спортивном костюме, пожилой и очень толстый, но седые волосы топорщились задорным ежиком, а на лице озорно улыбались голубые глаза.

– Здравствуйте. – Я неловко улыбнулась.

– Привет. – Он дружелюбно усмехнулся. – Зверюг этих жгучих спасаешь? Обычно их, наоборот, выкидывают, чтоб на солнце таяли.

– Знаю. – Я поморщилась. – Им тоже жить хочется. Они сами ни на кого не нападают.

Он посмотрел на меня с интересом, хмыкнул и протянул руку:

– Александр.

– Инди. – Я протянула руку в ответ. Ладонь сжали теплые и сильные пальцы.

– Любопытное имя. – Он вскинул бровь, и я пустилась в привычные объяснения о том, как мелкий брат сходил с ума от Индианы Джонса, а мама любила Индию и не смогла устоять перед уговорами четырехлетки.

Александр расхохотался.

– Веселая семейка.

– Хорошая. – Я кивнула.

– С ними здесь?

– С братом. Недавно приехали.

– Я почти год живу. – Александр невесело усмехнулся. – Доктора кудахчут, что климат самый лучший, а на черта? Ноги все равно никуда не годятся.

Я почувствовала, как горят щеки, будто в чем-то виновата. Не зная, что сказать, чтобы не оказаться невежливой, промямлила заезженную фразу:

– Ну… тут море все-таки…

Он фыркнул.

– Море! Да вижу я это море раз в месяц, дай бог. С кровати в коляску – целая история. Чего там говорить, ноги – хлам, надо на новые менять. – Он подмигнул, и я робко улыбнулась. – Что тут интересного есть?

– Да все! Дикие пляжи, бухты. Фламинго! – Я не смогла сдержать восторженную улыбку. – Целая стая, все розовое, не разобрать, кто где, и взлетает в небо. А еще есть гора, там на самом верху – корабль. Настоящий парусник. Как он на такую высоту попал, непонятно…

Замолчав, я заметила, что Александр смотрит куда-то сквозь меня с легкой улыбкой.

– А я дальше этого пляжа нигде не был, – сообщил он. – Больница не считается.

Я прикусила губу.

– Слушайте, – сбивчиво начала я, изо всех сил стараясь не быть грубой. – Вы ведь по-настоящему в море-то не были?

– Шутишь, девочка? Да я чуть ли не во всех морях поплавал, пока эта дрянь не приключилась! – Он хлопнул себя по колену.

– Ой… ого… я имела в виду, здесь, сейчас, – объяснила я, отчаянно краснея.

– М-да, – глухо протянул Александр. – В этом смысле, конечно.

– Вам, наверно, хочется, нельзя же только смотреть на волны и даже не дотронуться.

Сейчас он перебьет меня и скажет, чтобы я перестала издеваться над старым человеком. Но Александр внимательно слушал, сдвинув брови.

– Отсюда на пляж есть пандус. Песок мокрый, я смогу протащить вашу… ваше кресло. И вкатить на мелководье, хоть чуть-чуть, но вокруг будет море, и его можно будет потрогать… – Я замолчала, поперхнувшись воздухом и чувствуя себя глупо.

Несколько секунд Александр ничего не говорил, только смотрел перед собой, сощурившись.

– Моя сиделка в магазине, – его лицо вдруг засветилось мальчишеским азартом, – пробудет еще с полчаса. Уверена, что справишься? Больно ты тощая.

– Еще как справлюсь! – Я возмущенно взмахнула руками, не замечая, что улыбаюсь до ушей.

– Действуй.

Я бросила на площадку кеды и взялась за ручки кресла. Беззвучно выдохнула, осознавая всю ответственность, и осторожно покатила его.

На пандусе пришлось трудней всего – коляска норовила помчаться вниз на бешеной скорости, увлекая меня за собой. Казалось, что мышцы на руках вот-вот порвутся от напряжения. Босые ноги скользили по мозаике, я пыхтела и проклинала все на свете. Песок мы преодолели довольно легко, лишь пару раз колеса буксовали, и мне приходилось толкать и тянуть кресло с разных сторон.

– Надорвешься! – Александр ворчал и пытался заставить меня вернуться.

– Вот еще. – Я сдула прядь волос с разгоряченного лица.

Он начал было спорить, но тут мы добрались до воды.

И оба замолчали, и в торжественной тишине я вкатила кресло в набегающие волны, стараясь не сильно намочить мирно стоящие на его подставке ноги. Александр зажмурился и вдохнул глубоко-глубоко, как будто хотел проглотить влажную дымку, висящую над водой. Я отступила на пару шагов, чтобы не стоять у него над душой.

– Столько всего в моей жизни было, – раздался хриплый голос. – Полмира объездил. Но это запомню. Это вторая самая лучшая вещь, которая со мной случалась, малышка. Наверно, мое последнее приключение.

– Не последнее, – вырвалось у меня, и я торопливо спросила: – А какая первая?

– У тебя есть друг? – спросил он.

Я подумала обо всех мальчишках, с которыми мы гуляли в обнимку, и об одном, с которым даже целовались. А потом почему-то подумала о Карен и брате, о том, как он держит ее руки в своих, и как она обнимает его за плечи.

– Нет.

– Когда я был молодым, у меня была любовь. – Александр улыбнулся, глядя на воду. – Я тогда жил в маленьком городке в Европе. Знаешь, все как в сказке – красная черепица, старинные замки, и кажется, что и жизнь может превратиться в волшебную историю со счастливым концом. Ее звали Анна, у нее были длинные волосы, золотые – немножко на твои похожи – и ресницы такие, что сердце улетало, как взмахнет. Она все время смеялась, любила слушать всякие истории и жила в квартире под самой крышей – красного цвета, кстати, – и выращивала розы в горшке на подоконнике. Очень цветы любила. Ходила все время в разноцветных платьях, сама себе их шила. А еще она любила меня, вот уж не знаю, за что – если только за то, что я ее любил до чертей в глазах…

Девушка из сказки, подумала я и слушала, приоткрыв рот и затаив дыхание. Но он вдруг умолк.

– А дальше?! – не выдержала я.

– А дальше ее родителям категорически не понравились ни моя профессия – я был спортивным врачом, несолидно, – ни доход, ни, как решающий пункт, моя национальность. – Он ухмыльнулся на мой вопросительный взгляд. – Еврейская, таки да.

Я наморщила лоб, подсчитывая годы.

– Но ведь фашизм уже… закончился?

– Официально – да. – Александр усмехнулся. – Но в некоторых людях он как плесень, все переживет. В общем, ее папенька, занимавший непоследний пост, провел со мной беседу о том, как губительно для жизни его дочери присутствие в ней такого отвратительного субъекта, как я.

Он замолчал, и я молчала тоже. Уже догадывалась, что будет дальше, но все равно надеялась.

– Я уехал. Не струсил. – Он поспешно выплюнул слова. – За нее беспокоился.

– Ну и зря! – выпалила я с горечью.

– Когда опомнился, вернулся, бросился на поиски. Не нашел, – жестко произнес Александр, глядя не то в глубь моря, не то в глубь себя.

Я присела на корточки, водя ладонями по воде и всматриваясь в песчаное дно с разбросанными по нему камешками.

– Сколько у меня потом женщин было, даже женился, – в голосе Александра вдруг послышалась улыбка. – А любил ее. Люблю.

Я тоже улыбнулась.

К ногам прибило очередную медузу. Пока она не успела ужалить, я осторожно взяла ее в руки и поднялась.

– Смотрите. – Я показала Александру сложенные ковшиком ладони. Он подставил свои руки, и я передала ему скользкий кругляшок.

* * *

– И она реально разоралась?

– Еще как! – Я звонко ударила мячом по площадке и бросила его в кольцо. – Даже побагровела вся.

– Ну, ее можно понять, – рассудительно заметил брат, перехватив мяч и ритмично отбивая им о гравий. – Она за человека отвечает, а тут выходит из магазина – и никого.

– А она и сама могла бы сделать для него что-то такое! – возразила Карен. Она сидела на камне, скрестив ноги, и ожесточенно тянула через трубочку лимонад. Кончики ее кудрявых волос были мокрыми, и вода капала на платье.

– Сомневаюсь, что кто-то еще может придумать то, что посещает светлую голову моей сестренки.

Я скорчила брату рожу и отобрала мяч.

Они и вправду привезли мне акулу – большую, синюю с белым. Надувную. На нее можно было садиться верхом и плавать, держась за пластиковые ручки. Я рассказала, как ловила медуз, а Александр отпускал их. Как он обжегся один раз, но только обрадовался этому. Рассказала о том, как сходила с ума его чокнутая сиделка, он посмеивался, а потом вежливо заткнул ее одним словом. Я проводила их до самого дома, стараясь не обращать внимания на возмущенные взгляды сиделки. На прощание Александр пожал мне руку и сказал:

– Я старый мухомор, и тешить себя надеждами, даже пустыми, приятно. Так что заходи, если захочешь – но не думай, что должна, ладно?

Я кивнула.

– И вот еще что. Обещай, что заберешься на ту гору и посмотришь на корабль. Даст бог, и мне расскажешь потом.

– Обещаю, – улыбнулась я, и мы попрощались.

Только про сказочную девушку я ничего не стала рассказывать ни Карен, ни брату. Все-таки это была не моя история. Как будто мне доверили что-то очень искреннее и хрупкое, что нельзя было расплескивать.

Девушка из сказки

– Есть хочу! – Я спустилась на кухню, мечтая услышать в ответ: «Давай скорей, у нас охренительный завтрак». Никаких соблазнительных запахов я, как ни старалась, не учуяла, и это уже расстраивало.

Брат сидел за столом, тоскливо подперев щеку кулаком.

– Доброе утро. – Он заурчал животом.

Мои надежды на завтрак с треском разлетелись. Покосившись на брата, я открыла холодильник и растерянно уставилась внутрь.

Последнее время мы каждый день повторяли фразу «Завтра сходим в магазин», а потом шли или в кафе, или к Карен. Так что теперь ассортимент продуктов в холодильнике отличался некоторой специфичностью.

Почти все жалкие остатки съестного (то есть бывшего когда-то съестным) мы выкинули в мусор, зажимая носы. После рейда остались два яйца, помидор со вмятинами на боках, маленький кусочек сыра и пачка спагетти.

По виду, с которым брат раскладывал продукты на столе и заглядывал мне в глаза, я начала смутно догадываться, кому предстоит готовить завтрак. Вздохнув и взъерошив волосы, я попыталась решить, что лучше соорудить, – пасту, что будет не очень быстро, но сытно, или яичницу, которая будет готова через пару минут, но только сильнее раздразнит аппетит.

Унылые раздумья прервал телефон брата. По обрывочным возгласам я поняла только, что звонила Карен и что с ней что-то не в порядке. Правда, в конце разговора брат посмеялся, значит, ничего серьезного не произошло.

– Карен зовет нас к себе. – Брат положил телефон на стол. – Во-первых, позавтракать, а во-вторых, немного ей помочь. То есть наоборот.

– А что случилось?

– Простуда. Карен говорит в нос, как мультяшный слоненок, – я даже не все понял. А бабушка в гостях, не сидеть же ей одной.

– Жуть! – Сомнительная перспектива побыть в роли Джейми Оливера откладывалась. Я незаметно подвинулась так, чтобы заслонить спиной продукты на столе.

– Ага… Можем прямо сейчас пойти, потерпеть и поесть у нее или по-быстрому приготовить что-то… – Брат неуверенно покосился мне за спину.

– Нет, – решительно возразила я, поворачиваясь и засовывая скудные запасы обратно в холодильник. – Мы нужны Карен как можно скорее. Чип и Дейл спешат на помощь!

– Надену шляпу и принесу тебе красную гавайку, – фыркнул брат.

* * *

Карен выглядела жутко – бледная, с синими кругами под глазами и бесцветными губами.

– Доброе утро, – сипло прогудела она, открыв нам дверь, и зябко передернула плечами.

– Явно не для тебя, – сочувственно ляпнула я. Брат строго зыркнул на меня и повел Карен в дом.

Ее комната напоминала прибежище бешеного поэта – всюду были раскиданы скомканные бумажные клочки. Только это были не неудачные черновики стихов, а носовые платки. Карен покраснела и принялась собирать их в мусорную корзину.

– Все, что найдете на кухне, ваше. Приходите есть сюда, мне скучно.

– Что тебе принести? – спросил брат.

– У меня все есть. – Карен хмыкнула, ткнув в охапку лекарств.

Брат мгновенно умял свои бутерброды и поплатился за это – Карен попросила его сходить в аптеку за спреем от насморка.

– Мне казалось, там еще много, а он закончился. – Она попшикала из пустого флакончика и подняла щенячий взгляд. – Так бы попросила вас по дороге купить.

Минут пять брат укоризненно вздыхал, выслушивая ценные указания Карен, какой именно спрей ей нужен, а потом скрылся за дверью.

Привязанные к люстре бумажные самолетики кружились, попав в струю ветра из окна. Карен лежала, зарывшись в одеяло и закрыв глаза. Я подумала, что она уснула, и вздрогнула, когда услышала ее голос.

– Как это тупо – по-дурацки лежать.

Я сочувственно посмотрела на нее и села поближе.

– В детстве мне нравилось болеть. – Она высунулась из-под одеяла. – Все сразу начинали бегать вокруг тебя и ласково разговаривать…

– И в школу не надо идти, лежи весь день и смотри мультики.

– Вообще-то я не нытик, ты не думай. – Карен печально шмыгнула носом.

– Один раз у меня ужасно болел зуб, – поделилась я. – И чтобы вытерпеть, я представляла героев на войне, и революционеров на баррикадах в Париже, и людей, которые выживали во время цунами и еще и других спасали. Им было в сто тысяч раз больнее, и они могли терпеть – значит, и у меня получится.

– Помогло? – Карен приблизила свое лицо к моему настолько, что мы едва не коснулись друг друга носами.

– Немножко. – Я пожала плечами. – Хочешь, сыграем?

– Что? – Карен нахмурила брови.

– Сыграем. Что ты ранена на войне или вроде того. Может, тебе станет легче.

Карен уставилась на меня круглыми глазами. Я начала чувствовать себя глупее некуда, но тут она заулыбалась.

– Давай!

– Серьезно?

– Конечно! Притащи из бабушкиной комнаты аптечку. Перемотаем мне голову бинтом! – Карен расплылась в лукавой улыбке, и на секунду ей стало лет восемь.

Перед дверью бабушки Карен я остановилась – странно заходить без разрешения, как будто я собралась сунуть нос в чужие секреты.

– Где ты застряла? – позвала Карен, и я наконец вошла.

Комната оказалась очень светлой и тихой. Стены лимонного цвета, идеальный порядок и, конечно, неизменные цветы на подоконнике.

– Где аптечка стоит? – крикнула я через коридор.

– На комоде, открой глаза!

На низеньком светлом комоде и правда стояла белая сумочка с красным крестом. Рядом лежала большущая книга в малиновом бархатном переплете. Я дотронулась пальцем до мягкого ворса обложки, погладила корешок и поборола соблазн заглянуть внутрь. Взяла аптечку, но почему-то никак не могла отвести взгляд от книги.

– Ты провалилась в Нарнию?!

Я потянулась к книге, но в последний момент отдернула руку, открыла аптечку, проверив, на месте ли бинты, и направилась к выходу. У самых дверей я обернулась – книга лежала на комоде, притягивая, словно магнитом. Одним прыжком я вернулась к комоду, схватила книгу под мышку и выбежала из комнаты.

– Не прошло и ста лет. – Карен отобрала у меня аптечку. – А это ты зачем притащила?

– А что это? – спросила я, увиливая от ответа. И правда, зачем?

– Открой и посмотри, балда, – Карен усмехнулась, устраиваясь в одеялах поудобнее и вытаскивая бинт.

Я осторожно открыла книгу. Сердце колотилось, как бешеное, и я никак не могла понять, почему.

– Фотоальбом, – я выдохнула, немного разочарованно. Какие тайны могут храниться в фотоальбоме?

– Угу. Бабушкин. Смотри, это она маленькая. Мы совсем не похожи.

На овальной коричневой фотографии смеялась малышка в длинной кружевной рубашке. Я принялась листать страницы. Старые фотографии были совсем не такими, как у нас или у родителей. Я не могла объяснить, в чем разница, но сами лица казались совершенно другими. На одной из фотографий уже подросшая малышка, в платьице и с копной кудрей, сидела на коленях у строгого мужчины с длинным носом и держалась за руку сидящей рядом женщины с высокой прической.

– Это прабабушка. – Карен ткнула пальцем. – Была первой красавицей, с кучей ухажеров. Прадедушка ее жутко ревновал.

– Это он? – Я показала на сурового мужчину.

– Да. Я его никогда не видела. Бабушка о нем не любит говорить.

– Почему?

– Они поссорились, не знаю даже, из-за чего. Не виделись и не разговаривали много лет. Почти до самой его смерти. Она и с прабабушкой долго не общалась, но потом стала… Но та тоже умерла, когда я была маленькой.

Я вздохнула – идиллическая картинка на фотографии не предвещала такого развития событий. Стала листать страницы дальше, но нигде больше не встретила прадедушку и прабабушку Карен. На снимках росла кудрявая малышка – вот она с куклой, вот в форменном платье и с портфелем. Смеется с девчонками и мальчишками. Обнимает большую лохматую собаку. Поливает розу в горшке. Две следующие фотографии были непохожи на остальные – они казались случайными, смазанными, словно были сделаны на лету. На одной стояли в обнимку длинноволосая девушка и молодой человек с озорным взглядом. Ветер трепал ее волосы, и она смеялась, пытаясь пригладить их, а парень, повернувшись к ней вполоборота, сиял от счастья. На другом снимке был только парень – торчащие вверх волосы, немного грустная улыбка и те же озорные глаза. Он вдруг показался мне до ужаса знакомым. Фотография была потрепанной, с линиями сгиба, – ее явно часто носили с собой в кармане. Левый нижний уголок был оторван.

– Кто это? – у меня почему-то сел голос.

– Бабушка никогда не рассказывает. – Карен раздосадовано вздохнула. – Мне кажется, это какая-то тайная большая любовь. Еще до дедушки. Потому что тут только ее любимые фотографии, другие распиханы по разным альбомам. А этот она каждый вечер перед сном пересматривает.

– А где твой дедушка? – рассеянно спросила я, отчаянно пытаясь понять, кого мне напоминает парень со снимка.

– Умер несколько лет назад. Что-то про кого я ни скажу, все умерли. – Карен неловко хмыкнула.

– Не все… – слетело у меня с языка. Я полистала альбом – дальше шли пустые страницы. Я вернулась к последним двум снимкам. На фотографии парочки вдалеке виднелись черепичные крыши старинных зданий. В груди что-то защемило, и я, сама толком не зная, что делаю, осторожно вытащила из альбома фотографию парня. На обратной стороне чей-то упрямый почерк с наклоном не в ту сторону вывел карандашом: «Алек».

– Алек… – Я проговорила вслух и резко перевернула фотографию. – Карен. Как зовут твою бабушку?

– Ты перегрелась? – Карен постучала пальцем по виску, выхватила у меня альбом и ткнула в самую первую страницу с овальным коричневым фото. «Анне один год».

Анна. И Алек…сандр.

– Эй, ты что?! – Карен пыталась перекричать оглушительный стук моего сердца. Я таращилась на фотографию и не могла отвести взгляд. На меня смотрела девушка из сказки.

Старое знакомство заново

Спрей от насморка, купленный братом, валялся на кровати рядом с забытыми разбросанными бинтами.

– Такого не бывает… – повторяла я, как отупевший попугай, закончив рассказывать историю по второму кругу и остановившись невидящим взглядом на одной точке.

– Все бывает. – Брат сосредоточенно укусил ноготь. – Почему ты не рассказала нам сразу?

– Вот именно? – возмущенно подхватила Карен. Я пожала плечами, чувствуя себя неуютно.

– Просто… подумала, что это его личное… не хотела болтать. Я же не знала, как все обернется! – Я скрестила руки на груди. – И вообще! Как же ты не вытянула из бабушки, кто это такой?

– Сама бы попробовала из нее что-то вытянуть! – Карен хлопнула по одеялу, и бутылочка со спреем жалобно звякнула. – Сразу переведет тему или скажет, что не может об этом говорить, а у самой глаза мокрыми становятся.

Брат вздохнул.

– Что будем делать? – задала я повисший в горячем воздухе вопрос. Даже самолетики на люстре больше не крутились, ожидая нашего решения.

– Как что? – Карен выгнула брови. – Расскажем все бабушке!

– Запасись успокоительным, – пробормотала я.

– Нет, – вдруг заговорил брат. – Говоришь, она смотрит этот альбом каждый вечер?

– Да, – Карен закивала. – Я видела много раз.

– Наверное… – он запнулся. – Она все еще ждет, что он ее отыщет?

Мы переглянулись исподлобья и тут же опустили глаза, словно обжегшись. Казалось, мы влезли во что-то невыносимо сокровенное. Я облизнула пересохшие губы.

– Он тогда сказал, что любит ее. Не любил, а любит.

– Я к чему и веду, – брат потер лоб. – Он ее любит. Она его ждет. Мы можем сделать так, чтобы дождалась!

Пару секунд звенела тишина, а потом Карен вскочила на ноги, чуть не столкнув брата с кровати.

– Давайте приведем его. – Она бросилась к шкафу с одеждой. – Мы пойдем к нему – то есть ты пойдешь к нему, а мы пойдем с тобой.

Я сглотнула, глядя то на нее, то на брата. Сердце бултыхнулось в живот и принялось колотить там по внутренностям.

– Я боюсь.

Брат ободряюще сжал мое плечо. Рука у него была холодная.

– Выметайтесь из комнаты, мне надо переодеться, – безапелляционно заявила Карен.

– Ты же болеешь! – опомнился брат. – Может, тебе лучше остаться дома?

Карен посмотрела на него таким взглядом, что мы оба послушно встали и заторопились на выход.

* * *

– Даже голова перестала болеть, я уже говорила? – Карен удивилась в очередной раз и оглушительно чихнула. Я пинала камешки, сосредоточенно наблюдая, как они перекатываются от одной стороны дороги к другой. От нервов у меня стучали зубы, пришлось изо всех сил сжать челюсти и идти молча. А что, если ему станет плохо с сердцем? А что, если он решит, что я издеваюсь над его горем, и прогонит, не слушая? А что, если он побоится пойти к ней?.. Последнее было бы страшнее всего.

Мы подошли к небольшому двухэтажному домику. Дверь была выкрашена в зеленый цвет, окна завешены кружевными занавесками, около крыльца росли пышные кусты. Дом не был похож на своего хозяина – наверное, сиделка навела уют по собственному вкусу.

– Точно здесь? – Карен шмыгнула носом.

– Угу, – промычала я и оглянулась на брата. Он подмигнул, потрепал меня по спине и быстро нажал кнопку звонка, пока никто не успел передумать. Сердце попыталось выпрыгнуть и умчаться как можно дальше. Раздались быстрые шаги, и на пороге возникла сиделка, в очках и с журналом в руке. Выражение ее лица сперва было приветливо-недоумевающим, потом сменилось на настороженное, а следом, когда она узнала меня, на возмущенное.

– Здравствуйте. – Брат улыбнулся. Я кивнула, пытаясь выдавить из себя что-то членораздельное, Карен открыла рот и чихнула.

– День добрый. – Сиделка недовольно переложила журнал из руки в руку. В приоткрытую дверь неслись звуки телешоу. – Чем могу помочь?

– Мы к Александру, – я взяла себя в руки, посмотрев ей в глаза. – По делу.

– Какие у вас могут быть дела? – Она осуждающе опустила очки на кончик носа. – Особенно у тебя, девочка! Снова хочешь затащить инвалида в воду или что-то новое придумала?

Я поморщилась от слова «инвалид».

– Полегче! Это действительно очень важно. – Брат взял меня за руку. – Он захочет нас послушать.

– Человек отдыхает, – сиделка безразлично кивнула куда-то наверх. – Я не позволю беспокоить его по ерунде.

– Но… – Карен закашлялась.

– А вы, девушка, лучше бы шли домой лечиться, вместо того, чтобы заражать всех подряд! – Сиделка брезгливо сморщила нос.

– У меня просто аллергия на идиотов! – выпалила Карен, демонстративно шмыгнув красным носом.

– Ну, знаете ли… – Сиделка приоткрыла рот, смерив нас негодующим взглядом поверх очков, и захлопнула дверь.

Мы растерянно переглянулись.

– Это было круто. – Я нервно хихикнула и пожала руку Карен.

– Да, но она нас ни за что не пустит. – Она расстроенно опустилась на крыльцо.

– Интересно. – Брат внимательно осмотрел дом. – Она сказала, что он отдыхает, и посмотрела наверх. Может, в спальне? На втором этаже?

– Как же неудобно жить на втором этаже, если ты в коляске. – Карен сердито мотнула головой.

Я подскочила на месте. С фасада окна были только на первом этаже, и мы побежали за угол.

– Бинго, – прошептала Карен, показывая пальцем вверх.

Окно на втором этаже было приоткрыто, в нем приветственно трепетала морская занавеска в полоску. Я завертела головой в поисках лестницы или чего-то похожего – ничего подобного. Зато рядом с домом раскинулось дерево.

Я побежала к нему, пока меня не успели остановить.

– Я влезу и дотянусь до окна, подстрахуйте, если что!

– Стой… Да черт! – Брат запоздало выкрикнул мне в спину, ругаясь сквозь зубы. – Осторожно ты!

– А как страховать?.. – донесся недоумевающий голос Карен.

Узловатая кора и толстые ветви будто специально создавались для того, чтобы на дерево было легко залезть. Когда я добралась до верхних веток и посмотрела вниз, ноги мгновенно превратились в разваренные макароны. Я приказала себе не смотреть туда, переводя взгляд с замерших где-то далеко на земле брата и Карен, на колышущуюся сине-белую занавеску. Выдохнула сквозь зубы и поползла по ветке, которая тянулась к окну. Когда она стала тоньше, я легла на живот, вцепилась одной рукой в кору, а другой изо всех сил потянулась к окну. Почти, вот-вот… Не хватало совсем чуть-чуть, вот если бы руки были длиннее! Закусив губу, я осторожно, по миллиметру стала ползти дальше. Ветка угрожающе заволновалась подо мной. Я дотянулась и схватилась пальцами за край подоконника, подтаскивая себя вперед и отпуская дерево. Вспотевшие ладони заскользили, я дернулась и потеряла равновесие, едва успев перехватить руками и вцепиться в подоконник. Правое колено с силой проехалось по стене дома. Я подтянулась на дрожащих руках, забросила ноги в окно и села. Выдохнула. Внизу стояли белые, как привидения, брат и Карен. Разогнув онемевшие пальцы, я махнула им и осторожно спрыгнула в комнату.

– Оригинально! – поприветствовал меня Александр, и я чуть не свалилась обратно в окно.

Он полулежал в большой кровати, оперевшись на подушки. В глазах у него светились изумленные смешинки.

– Здравствуйте. – Я вытерла мокрые ладони о шорты.

– Это было опасно. – Александр покачал головой, но ухмыльнулся.

– К вам не пускают… – Я виновато улыбнулась.

Он удивленно вскинул брови, потом нахмурился и явно собрался вызвать сиделку, но передумал.

– Иди-ка сюда и возьми салфетки. – Он похлопал по покрывалу рядом с собой и указал на коробочку, стоящую на прикроватном столике.

– Зачем?

Александр кивнул, я проследила за его взглядом: правое колено было разбито, тонкие ленточки крови бежали в кроссовку. Я поморщилась, присела на краешек кровати и осторожно приложила салфетку.

– Очень приятно, что ты так хотела меня увидеть, что даже полезла через окно. – Александр почесал затылок. – Но…

– Я не просто так пришла, – я выпалила это как можно быстрее, пока не успела струсить. – У меня важное дело… Только вы не волнуйтесь.

* * *

Вечером мы с братом сидели на мозаичной площадке. Закат сегодня был оранжевым – небо переливалось от лимонного к красноватому и обратно, а солнце походило на огромный золотой слиток, который плавился, опускаясь в море. Горизонт блестел так, что на него было больно смотреть.

– Карен обещала ничего не говорить бабушке. Только что мы с тобой придем в гости. – Брат прищурился, глядя вдаль.

– Надеюсь, она это выдержит. – Я обхватила руками колени.

– Выдержит. – Он спокойно кивнул. – Может, где-то глубоко внутри она знала, что это когда-нибудь случится.

Я вздохнула, вспоминая, как Александр мгновенно побледнел, когда я рассказала ему, зачем пришла. Как описывала ему фотографии в альбоме, и то, как бабушка Карен рассматривает их по вечерам. Он так долго молчал, что я подумала, что он может испугаться. Оставит все как есть, воспоминанием, и постарается забыть, кто живет в нескольких кварталах от него. Я скрестила пальцы, сунув руки в карманы шорт, прикусила губу и отчаянно просила про себя, чтобы ему хватило храбрости.

– Сегодня вечером. – Он наконец хрипло откашлялся и повторил: – Отведешь… отвезешь меня к ней.

* * *

– Ребята.

Мы обернулись, резко подскочив на ноги. Седой ежик Александра топорщился еще более воинственно, чем обычно, как перья в головном уборе индейца. Его кресло придерживала сиделка, напустившая на себя суровый вид. Впрочем, после того выговора, который Александр сделал ей днем, у меня уже не осталось к ней неприязни.

– Ну что… поехали, что ли? – нарочито бодро произнес Александр, когда мы подошли ближе.

– Ага. – Я переступила с ноги на ногу.

– В случае чего обязательно позвоните, – проинструктировала в сотый раз сиделка. Мы с готовностью покивали. – Я буду ждать вашего возвращения.

– Да-да, поехали. – Александр нетерпеливо отмахнулся, и я покатила его кресло. Пройдя пару метров, обернулась – сиделка стояла, скрестив руки на груди, смотрела нам вслед и… улыбалась. Я улыбнулась ей в ответ. Брат легко пихнул меня в бок, я толкнула его. Александр обернулся и строго посмотрел на каждого из нас.

– Что? Это не я! – пожаловались мы в один голос, ткнув друг в друга пальцами.

К дому мы подошли уже в сумерках, густых, как варенье в пироге бабушки-Анны, который, как обещала Карен, будет сегодня на ужин. Небо нависло ярким, все сильнее темнеющим синим полотном, и контуры каждого предмета смазались. Удушающе сладко пахли цветы, и я чувствовала себя в сказке, где может произойти все что угодно – вроде «Алисы в Стране чудес». У крыльца мы, не сговариваясь, остановились. Я взглянула на Александра – он смотрел перед собой, и его глаза казались полными голубых осколков. Он одернул на себе новенькую рубашку-поло, и кончики его пальцев побелели от напряжения.

– Звоню? – Брат полувопросительно обернулся, подойдя к двери. Александр молчал несколько секунд, за которые я успела испугаться, а потом кивнул. Брат нажал кнопку звонка, из-за двери раздалось «Ба, я открою!», и навстречу нам выскочила Карен с красными щеками.

– Она на кухне, – горячо зашептала она, пропуская нас в дом. Я толкнула перед собой коляску и почувствовала, что не могу больше останавливаться ни на секунду, иначе просто взорвусь. Кресло передо мной вдруг застопорилось, и я налетела на него разбитым коленом.

– Ай!

– Извини, – глухо, с отсутствующим видом пробормотал Александр. – Подожди, мне надо, минутку…

– В чем дело? – Карен зашипела сзади.

– Ребята, куда пропали? – из кухни послышался безмятежный голос бабушки. Александр вцепился руками в колеса и замер. – Проходите на кухню.

– Пошли, – быстро сказал брат.

– Стойте! – Александр отчаянно цеплялся за колеса, мне казалось, он сам не понимает, что делает.

– Она сейчас сама выйдет! – свистящим шепотом зачастила Карен.

– У вас все в порядке? – донесся озабоченный голос с кухни.

– Ааа!!! – Я не выдержала и рванула вперед, влетев в кухню вместе с Александром в коляске.

Наверное, этот момент Анна запомнила на всю свою жизнь. Наверное, если бы смогла, она бы сфотографировала его и вставила в тот бархатный альбом. Сначала ее чуть не сбило с ног что-то непонятное, потом она, вскрикнув, отпрянула и увидела, как в кухню вбегает ее внучка за руку с моим братом, оба с дикими физиономиями. Перед ними стою я, вся взъерошенная, с грязным съехавшим бинтом на ноге, а передо мной, в коляске… И тут бабушка Карен схватилась за сердце и упала в кресло.

* * *

Пирог стоял посреди стола на огромном блюде, покрытый толстым облаком воздушных сливок, но никто к нему не притронулся. Остров окунулся в ночь, словно ушел под черную воду, и только яркие звезды наверху – может быть, сигналы гигантских проплывающих по поверхности темноты кораблей – давали понять, что это не навсегда.

Я охрипла от волнения, пересказывая, как встретилась с Александром, как узнала его на фотографии в альбоме (тут я покраснела, потому что, наверное, это было не очень вежливо – брать его без разрешения) и как мы решили соединить их заново. Меня перебивали Карен, и брат, и Александр – только бабушка Карен молчала и внимательно смотрела на нас голубыми глазами. Когда все было рассказано, повисла тягучая тишина, а у меня от напряжения разболелось горло.

– Пойдем, я перевяжу тебе ногу заново. – Карен потянула меня за майку и округлила глаза. Я посмотрела на нее как на ненормальную и уже открыла рот, чтобы отказаться, но вовремя сообразила. Один за другим мы быстро выскользнули из кухни и вышли в сад. От терпкого ночного воздуха закружилась голова. Я плюхнулась на траву, утопая в цветах, и уставилась на звезды. Столько всего произошло с тех пор, как мы лежали на пляже и смотрели на небо, а у звезд, похоже, ничего не изменилось. Хотя, может быть, они все перепутались и сменили свои места, а я ничего не заметила. Они ведь, наверное, тоже не заметили, сколько тут у нас всего наслучалось. Брат и Карен уселись в траву позади меня.

– Можно пробраться под окно кухни и послушать, – отстраненно сообщила Карен, снова шмыгая носом. – Но мне не хочется.

– Мне тоже, – отозвался брат.

Я согласно промолчала, раскинув руки и чувствуя кожей влажные травинки. Казалось, что вокруг стоит абсолютная тишина – но это ощущение, как и все ночью, было ловким фокусом. Темноту наполнял тихий стрекот цикад, отдаленный шелест моря, трепетание птичьих крыльев и еще миллиард шорохов – как будто сама ночь нашептывала что-то в уши. Не знаю, сколько мы пробыли в саду – я словно впала в транс, отключившись от всего вокруг, ни о чем не думая. Из него меня выдернул оклик бабушки Карен.

– Ребята! – Она высунулась в распахнутое окно, и я по голосу слышала, как она улыбается. Брат протянул мне руку, помогая подняться. Майка сзади промокла и липла к спине, в голове шумело. Карен смотрела то на брата, то на меня, а потом тихонько фыркнула, смахнула листья с моей макушки, обняла нас обоих и повела в дом. Мы кое-как втиснулись в двери втроем, не разрывая объятий, и зажмурились от света на кухне.

– Садитесь, я ставлю чайник. – Бабушка Карен замахала руками в сторону диванчика, и я заметила, что у нее красные припухшие глаза и нос, но при этом не сходящая с губ улыбка. Когда я проходила мимо, она вдруг прижала меня к себе и крепко поцеловала в щеку. Чувствуя, как горят уши, я забралась в самый дальний угол дивана и взглянула на Александра. Он упорно рассматривал цветочный рисунок на скатерти. Потом вдруг поднял глаза и расплылся в лукавой мальчишеской улыбке. Мой рот сам разъехался до ушей в ответ, и Александр подмигнул мне. Бабушка Карен разлила чай по белым чашкам и разрезала заждавшийся нас пирог. Она села напротив, рядом с Александром, и я увидела, какие похожие у них глаза – одинаково голубые, заплаканно-счастливые и… молодые.

– Ммм, – брат заурчал, уплетая пирог, и я поспешила взяться за свой кусок.

Растеклась по дивану, набивая рот ягодами и сливками и обжигая губы о горячий чай. Все тело стало тяжелым и неповоротливым, а глаза так и норовили закрыться. Каким-то фоном текли разговоры, я улыбалась и кивала невпопад. «Как хорошо», – вертелось в голове, навевая сон.

Якоря и канаты

Мамин звонок по скайпу разбудил меня в десять, когда за окном светило солнце. На рассвете лил дождь, спрятав под полосатыми струями пляж и размытые контуры пальм. Потоки воды делали песок под окном тяжелым и гладко-коричневым, пробивали в нем русла и по ним убегали к океану, сливаясь с соленой водой. «Даже дождь любит купаться», – сонно мелькнуло у меня в голове. Выходить из уютной комнаты никуда не хотелось.

Мама позвонила раньше, чем обычно. Наверное, нужно было чувствовать себя виноватой за то, что я не скучаю по ней так, как она по нам. Но у меня, честно, не получалось. Остров стал домом, по которому я стала бы тосковать, если бы мне пришлось хоть ненадолго уехать. Мне было важно знать, что с мамой все хорошо, и этого было достаточно. Пусть лучше она приезжает сюда, но не мы обратно.

Поболтав с ней ни о чем, я начала подниматься на ноги, чтобы позвать брата.

– Погоди, – мама неуверенно остановила меня.

Я села обратно. Ее лицо на экране было взволнованным, она явно сильно нервничала, даже покраснела. Если бы я не была такой сонной, поняла бы все намного раньше. Сердце тут же гулко заколотилось где-то в горле.

– Я нашла адрес.

Конечно. Я с силой закусила губу, так, что она онемела.

– Ты не передумала? Я… – Мама прерывисто выдохнула, и я побоялась, что она заплачет. – Вам там так хорошо, и я подумала, что, может быть, ты уже не…

– Нет, мам, – голос пришел чужой и хриплый. Я прочистила горло. – Все о’кей. Просто пришли его.

– Я пришлю, – тихо пообещала мама. – Только не ходи одна, расскажи…

– Все в порядке, – пробормотала я и через силу улыбнулась.

Всегда ненавидела, когда на меня смотрели так, как мама сейчас – с жалостью, тревогой и чем-то еще невыносимым.

Остаток разговора пролетел как в тумане, мозг активно принялся стирать все детали происходящего. Только после того, как мы попрощались, и мамино лицо сменилось стандартными вопросами скайпа о качестве связи, я вспомнила, что так и не позвала брата. Булькнуло окошко чата, и на экране нарисовался адрес. Я прочитала его, но не запомнила ни одной буквы. В голове засела мысль, что мама сходит с ума от беспокойства, и это совсем не помогало. Я зажмурилась до боли в глазах и встряхнула головой. Волосы заслонили собой все пространство. Когда я открыла глаза, то увидела только копну выгоревших прядей и солнце, пробивающееся сквозь них. Это неожиданно помогло. Я на ощупь захлопнула крышку ноутбука и отодвинула его подальше.

– Океан. Завтрак. И побольше глупых шуток, – шепотом сообщила я своим волосам и отбросила их с лица.

* * *

Глупых шуток не получилось, потому что и брат, и Карен куда-то исчезли. Они ни о чем не предупреждали, а в записке на холодильнике было наспех накорябано только: «Скоро будем, не скучай».

– Рада за вас, ребята. – Я покрутила в руках бумажку.

Есть в одиночестве не хотелось. Злиться тоже, но сейчас было самое неподходящее время, чтобы остаться одной. Я пожалела, что Карен с братом все-таки не привезли мне настоящую акулу – с ней хотя бы можно было поговорить. Я поспешно сунула ноги в кеды и выбежала из дома.

Ветер раздувал майку и пытался поставить мои волосы гигантским ирокезом, перебрасывая их со стороны на сторону. Я бежала, вытягивая ноги из сухого вязкого песка, который уходил на многие километры вниз и пытался утащить меня с собой. От соленого воздуха горели губы, особенно нижняя – я осторожно дотронулась и поняла, что во время разговора с мамой прикусила ее слишком сильно.

На крыльце домика Карен и ее бабушки меня встретил Александр.

– В такую погоду лучше всего загорается. – Он сощурился, прикрывая глаза козырьком ладони. – Ветер и солнце. Как насчет того, чтобы мы пригласили тебя к завтраку?

– Вы теперь живете тут? – Я выдохнула и облокотилась на ручку его кресла, запыхавшись после бега.

Никогда не видела, чтобы взрослые люди так краснели.

– Ммм… Меня тоже пригласили на завтрак. – Александр покосился в сторону кухни, и я прикусила щеку изнутри, чтобы не улыбаться до ушей.

Бабушка Карен обняла меня и усадила за стол, накрытый белой скатертью с кружевной вышивкой, и даже не разрешила чем-нибудь ей помочь.

– Пахнет вкусно, да? – Александр заговорщически наклонился ко мне.

– Главное, чтобы не было каши, – доверительно поделилась я с ним, шепча сквозь зубы.

Александр сделал вид, что на него напал приступ кашля.

– А где остальные? – Бабушка Карен похлопала его по спине, разливая чай по белоснежным чашкам.

– Гуляют. – Я склонилась над чашкой и провела по ее боку пальцами, повторяя нежные изогнутые линии. Тонкие и невесомые, эти чашки вполне могли бы взлететь и застрять в облаках.

Бабушка Карен поставила на середину стола блюдо со стопкой пухлых блинчиков, от которых поднимался пар.

– Никакой каши, – прокомментировал Александр, и я с облегчением выдохнула.

* * *

– Какие планы на сегодня? – спросил Александр, выезжая на своем кресле в сад.

Я облизала пальцы – на них остался пахнущий корицей джем.

– Не знаю, – вздохнула я. Утренние новости повисли на плечах, опутывая сомнениями и мешая дышать. Телефоны Карен и брата не выдавали ничего, кроме бесконечных гудков. Точнее, гудки шли только у Карен, а мобильник брата был просто отключен. Мой собственный телефон грозился сделать то же самое – батарея не была готова к обилию звонков. «А ведь обещал маме, что все время будет рядом со мной», – глупо обиделась я, разумеется, на брата, а не на телефон.

Александр заглянул мне в лицо, обеспокоенно нахмурившись.

– Что все-таки случилось?

Я вздохнула и пожевала распухшую губу.

– У вас было такое, что вы о чем-то долго мечтали, представляли, как оно будет, а потом оно – хдыщ – случается, и вы…

– Не знаешь, что делать, и даже не уверен, хочешь ли ты, чтобы оно происходило, – закончил за меня Александр.

Я закивала, перебирая в пальцах травинки.

– И ты хочешь знать…

– Что делать, – прошептала я, сосредоточив взгляд на травинках.

Александр вздохнул и долго молчал.

– Набраться смелости, – наконец негромко заговорил он. – И встретиться с будущим лицом к лицу.

– Все изменится, – отозвалась я. – И может стать хуже.

– Все в любом случае изменится. – Он кивнул. – Но все-таки ты будешь знать.

* * *

Александр взял с меня обещание, что мы обязательно появимся вечером. Хотел сказать что-то еще, но промолчал и долго хмурился мне вслед.

Дома никого не было, только телефон Карен надрывался в спальне. Супер, теперь ясно, почему она не берет трубку. Я поставила свой умирающий телефон заряжаться и, старательно не обращая внимания на ноутбук, пошла за велосипедом.

Педали под босыми ногами были теплыми и шершавыми. Велосипед легко катился по дорожке вдоль берега. Скоро меня окружили знакомые дома с диким виноградом на стенах и развешенным на веревках разноцветным бельем. В воздухе появились сладкие теплые нотки. Колеса запрыгали по булыжнику, которым были вымощены улочки. Я затормозила возле круглых красных столов под потрепанными кока-кольными зонтиками и втянула носом соблазнительный запах, тянущийся из желтоватого каменного домика. Наша любимая пекарня. Оказавшись по соседству, мы все трое шли на этот уютный запах, как Рокфор из «Чипа и Дейла» на сыр – если бы у нас были усы, они бы так же дико топорщились.

– Здравствуйте, – выдохнула я, гремя велосипедом в дверях.

– О, привет-привет! – За прилавком стоял старый знакомый пекарь, словно вырезанный из картинки, с круглым животом под белым фартуком и добрым взглядом. – Как дела?

– Все хорошо, – соврав, я прислонила велосипед к стене и повернулась к витрине, уставленной вкусностями.

– Как обычно, с кремом и ягодами? – Пекарь улыбнулся, и уголки его губ тут же спрятались в пышных усах.

– Да. – Я расплылась в улыбке в ответ. – Так, каждому по две на ужин… Давайте десять!

– Слушаю и повинуюсь. – Он шутливо поклонился и принялся аккуратно складывать в коричневый бумажный пакет ароматные завитушки. – Что, утром не рассчитали?

– Что?

– Утром же твой братец уже брал десять, – беспечно объяснил пекарь, заворачивая пакет.

– Сегодня? – Я на автомате протянула деньги.

– Ну конечно. – Он внимательно посмотрел на меня. – Они с Карен заезжали. Взяли булочки на завтрак. Для всех…

– Во сколько? – Внутри перевернулось что-то нехорошее.

– Не помню. – Пекарь нахмурился. – Часов в восемь-девять. Что-то случилось?

– Нет, – неуверенно пробормотала я. – Можно, пожалуйста, пакет с ручками, я на руль повешу…

* * *

Выехав к берегу, я затормозила и прислонила велосипед к пальме, лихорадочно соображая. В животе что-то больно сжималось, и съеденные у бабушки Карен блинчики тут явно были ни при чем. Сердце клокотало в горле и бухало кровью в ушах. Приступ паники, так, кажется, это называется?

В такие моменты я всегда бежала к брату – только у него получалось меня успокоить, что бы ни случилось. К кому идти сейчас? На секунду в голове вспыхнула мысль – ехать к Александру. Но что он сделает? И что я ему скажу? Я не знаю, что случилось, – и даже не могу сказать, случилось ли. Внутри снова все сжалось так, что, казалось, легкие сплющились между ребрами и в них не поместится ни капли воздуха. Случилось. Точно.

Они собирались приехать к завтраку, но не вернулись до сих пор. Где они могли застрять, куда заехать, прежде чем возвращаться домой? Я закрутилась на месте и резко остановилась. Отсюда… только в одном направлении. Я поскорее вскочила на велосипед и крутанула педали – нога соскочила и проскребла по дороге. Выругавшись сквозь зубы, я выровняла руль и рванула с места. Пакет с булочками размашисто болтался на руле.

* * *

Машина появилась неожиданно. Я выехала из-за поворота и чуть не врезалась в винтажный, отполированный до блеска голубой «жук», припаркованный у обочины. На острове машины были такой редкостью, что сначала я не поняла, что вижу. Хозяин пузатого, словно игрушечного, автомобильчика отошел от ближайших кустов, проверяя молнию на брюках, и вперевалку направился к водительскому месту, скользнув по мне пустым взглядом. Ладно, что естественно, то не безобразно.

Вот если бы он подвез меня… И вдруг помог бы!

– Подождите! – путаясь в педалях, я поспешила к «жуку».

Водитель успел плюхнуться на сиденье. Ему было лет пятьдесят на вид, пузатый и коренастый, как и его машина, морщинистая кожа с темным многолетним загаром, и седые волосы. Он поднял солнцезащитные очки на лоб и недовольно спросил:

– Что такое?

Все в его облике источало раздражение – поза, хрипловатый голос, то, как он передернул плечами.

– Не могли бы вы меня подбросить? – от неуверенности под колючим взглядом я принялась тараторить. – Отсюда немного вперед, а потом налево, и там вдоль побережья, мне очень, очень нужно, пожалуйста.

– А велосипед что, не устраивает уже? – Хозяин машины кисло ухмыльнулся.

Я постаралась улыбнуться в ответ.

– Надо как можно скорее. Может быть… люди в опасности. Что-то случилось, – я закончила почти шепотом. – Мне так кажется.

– Ладно. – Водитель вздохнул, и мое сердце радостно подскочило. – Деньги-то у тебя есть?

Сердце упало в живот.

– Нет. – Я сжала руль велосипеда. – Но я съезжу домой, потом, и вечером привезу сколько надо!

Мужчина открыл рот, чтобы что-то сказать, его брови поползли вверх.

– Булочки! Самые вкусные на всем острове, возьмите пока хотя бы их! – Я торопливо протянула пакет.

Хозяин «жука» замер, хлопая глазами и переводя взгляд с меня на пакет. Наверное, раньше ему булочками за проезд не платили.

– Ну это уже слишком, – возмущенный голос ворвался в поток моих мыслей. – Вы, молодежь, совсем уже совесть потеряли!

Он резко захлопнул дверь машины. Пакет вылетел у меня из рук и шлепнулся на асфальт.

– Мало того что чушь всякую выдумывает, так еще и издевается! Куда родители смотрели…

«Жук» сердито заурчал и резко стартанул с места. Я еле успела отскочить.

– Сам бы посмотрел куда-нибудь. – От обиды внутри зацарапались слезы, и я поскорее их сглотнула.

Прицепила пакет обратно на руль и заглянула внутрь – булочки немного помялись, но выглядели вполне съедобно. Я откусила почти половину от одной из них и нервно крутанула педали. Потеряла столько времени и все зря.

* * *

Когда я добралась до места, ветер усилился. Он трепал влажную от пота майку и то и дело залеплял глаза и рот моими же собственными волосами. Солнце спряталось за тонкой серой пленкой. Я бросила велосипед на жесткий вереск. Руки и ноги ныли от долгой гонки, я сбила пальцы и отчаянно жалела, что поехала босиком. Где-то вдалеке на берегу маячили тени двух пришвартованных лодок, а над водой носились визгливые чайки. Больше никого.

Я сбежала вниз по траве и пошла по пляжу. Песок стал серо-коричневым из-за набежавших туч и бил меня по ногам.

– Эй! – мой голос оттолкнулся от каменных стен скал и полетел к океану.

Ничего.

Волны закручивались пенными кудрями и с мерным плеском облизывали песок. Пальмы встряхивали лохматыми макушками, как будто качали головами. Я уткнулась в груду каменных глыб, заваливших берег до самой воды. С велосипедами через такие не переберешься. Никто не отвечал на мой крик, не двигался и не подавал признаков жизни. Спотыкаясь, я полезла на камни. Усевшись на теплой крупенистой глыбе, я осмотрелась. Волны, песок, травянисто-каменный склон с фиолетовыми вкраплениями цветов… Вон с того уступа Карен и брат ныряли, когда мы приезжали сюда вместе. Вдруг мелькнуло что-то серебристое. Я вытянула шею и присмотрелась внимательнее. Это же… В груди екнуло. Я соскочила с камня, едва не подвернув ногу, и побежала к склону горы. Среди камней и травы примостились два родных велосипеда.

По-настоящему я пожалела о том, что не надела обуви, когда стала карабкаться наверх. Нагретые солнцем камни были шершавыми, в ступни то и дело впивались острые края, а пальцы уже не переставали болеть от постоянных ушибов. Когда я забиралась сюда в прошлый раз, все было в миллион раз легче и веселее.

– Эй?! – Я потерлась лбом о сгиб руки, чтобы убрать с глаз волосы. – Вы здесь?

Несколько секунд я слышала только собственное эхо и густой стук крови в ушах. А потом откуда-то донесся невнятный гул.

Я заработала руками и ногами быстрее. Мокрые ладони соскальзывали с камней, и я чуть не сорвала ногти, впиваясь в скалу. Ветер прибивал майку к спине, а саму меня – к горе, ощетинившейся редкими цветами и травой.

– Давай, еще чуть-чуть, – я подбодрила саму себя, отчаянно корча гримасы.

Я уцепилась за уступ, стараясь подтянуться повыше. Булыжник под левой ногой закачался, перевернулся и запрыгал вниз. Я потеряла равновесие и дернулась вслед за ним, проехавшись по камням. Все мышцы сжались до боли. Внутри все замерло, даже закричать не получалось – только резко втянуть воздух. Я прижалась к скале, боясь двинуться. Закусила онемевшую губу и осторожно, не дыша, нащупала ногой выемку в скале. Кое-как оперевшись на нее, я схватилась за каменный край над головой и из последних сил подтянулась наверх. Через секунду я уже лежала животом на твердой площадке уступа.

Выдохнув, я почувствовала, как по лицу расплывается нервная улыбка.

– Эй! Где вы?! – Ноги почти перестали дрожать, и у меня получилось подняться.

– Здесь! Мы здесь! – голоса раздались совсем близко.

– Где? Где?! – Я заметалась по узкой полосе камней.

– Мы провалились! – закричала Карен, и я, наконец, поняла, почему их голоса доносились словно из какой-то трубы.

Где же это было… Ориентируясь по голосу и стараясь быть как можно осторожнее, я шагнула на уступ чуть повыше и оказалась перед той коварной расщелиной, в которую смотрела в прошлый раз.

Круглое мини-море поднялось по крайней мере на метр, и подпирало каменные берега. А на них, цепляясь за неровные выступы, по пояс в воде скрючились мой брат и Карен.

* * *

Их было плохо видно, я щурилась и пыталась заставить глаза привыкнуть к черному провалу ущелья. Карен сидела, странно изогнувшись, а голова брата лежала у нее на руках. Его лицо было вымазано чем-то темным, пугающе похожим на кровь. Сердце глухо толкнулось в ребра. Мы с Карен закричали одновременно.

– Ты пришла! – Она всхлипнула, запрокинув голову и глядя на меня.

– Что с ним?! – Я упала на колени и нависла над краем ущелья, вцепившись в камни.

– Вода прибывает, – паника в голосе Карен забилась о каменные стенки. – Я не смогу его удержать, не смогу!

Я впилась пальцами в камни, не обращая внимания на то, как они царапают кожу. Карен, кажется, сообразила, какой вопрос я ей задала.

– Мы провалились. Он ударился головой, я… Я не знаю, что с ним, тут столько крови, и он почти не может сам держаться, – сдавленно кричала она. – Прилив… Вода поднимается и никуда не уходит, сейчас я сижу, я не смогу удержать нас обоих на плаву! Мы… мы утонем?!.

Я бешено замотала головой.

– Нет! Я вас вытащу! Слышишь, я сейчас что-нибудь придумаю!

– Индиана Джонс, – донесся слабый голос брата. – Явилась…

– Я тут! – Я наклонилась сильнее, пытаясь лучше разглядеть его. – Держись, слышишь!

Ответа не последовало.

– Слышишь?!

– Он отключился, – заплакала Карен.

– Держитесь, оба, ясно?! – Я торопливо вскочила на ноги, сжимая в кулаках соленый воздух. – Карен, слышишь?! Не вздумайте… Я сейчас!

* * *

Я чудом отыскала легкий спуск – тот, по которому залезала в прошлый раз. В другой жизни. Чтобы быстро найти его, когда буду подниматься, стащила с себя майку и бросила у подножия горы, придавив камнем. Поправив верх от купальника, осмотрелась, стараясь успокоить бешеное сердцебиение.

Вокруг по-прежнему не было ни души. Господи, как бы я была счастлива увидеть кого-нибудь, да кого угодно, пусть даже того дурака на «жуке»! Пока я тут бегаю по пляжу, вода в ущелье поднимается, а брату не становится лучше. Если поехать за помощью, они могут… Карен не удержит их двоих на плаву. Мы не успеем.

Не успеем. От этой мысли живот изнутри сжал огромный кулак, сердце гулко стукнулось о ребра и застыло, а кровь заклокотала в голове. Ну уж нет. Нет.

– Нет! – я выкрикнула вслух и побежала вдоль берега.

Уезжать нельзя. Здесь должен найтись хоть кто-то.

Я обошла весь пляж. Перелезала через гряду камней и обратно. Поднималась на склон и спускалась к океану. Выбегала на шоссе в надежде, что встречу машину, или велосипедиста, или случайно забредшего сюда пешехода. Наверное, надо было ехать обратно, хотя бы в пекарню – но было так страшно уходить далеко. Что, если я вернусь, а там… Я замотала головой, стараясь выкинуть эти мысли, и в очередной раз спустилась к воде. Волны плескались, как вчера, и за сто лет до этого, и как будут плескаться завтра. Очень хотелось, чтобы для меня в этом завтра тоже ничего не изменилось. Я покрутилась на месте и вдруг застыла. Горы образовывали нишу, которую не было видно до того. Вокруг зеленели буйные заросли кустарника, а в их обрамлении виднелся небольшой домик.

Пару секунд я ошалело моргала, не уверенная в том, действительно ли существует то, что я вижу. А потом помчалась к дверям, проваливаясь в песок и не обращая внимания на колючие камни под ногами.

Мой стук глухо отдавался в деревянной двери. Это был единственный звук, который я получала в ответ, когда колотилась руками, ногами, всем телом. И дверь, и окна были заперты, я обошла домик вокруг, не переставая стучать даже в стены. Когда я заколотила в сотый раз, раздался какой-то шум. Я обрадованно приникла к двери… Но тут с навеса над крыльцом вспорхнула чайка.

Я вернулась на берег и упала на землю. Все тело болело, и больше всего на свете хотелось уткнуться в песок, как страусу, и разреветься. Ни одного живого существа вокруг – только я, Карен и брат, которые ждут моей помощи, и наглые чайки, рассевшиеся на бортах пришвартованных на берегу лодок. Я видела их силуэты, когда только приехала сюда на велосипеде. Целую вечность назад.

Стоп. Лодки.

Я вскочила на ноги и подошла к ним поближе. Одна из лодок покачивалась в воде и, судя по всему, держалась на якоре. А вот другая… Другая врезалась брюхом в песок на пляже. От ее носа тянулась длинная толстая веревка. От нахлынувших чувств я порывисто обняла лодку и мысленно попросила прощения за то, что собиралась сделать.

Ножа у меня, естественно, волшебным образом в кармане не появилось. Зато острые камни на берегу нашлись быстро. Я подтащила большой камень под веревку и уселась рядом на песок. От первого удара обломком скалы твердое плетение даже не шелохнулось. Я принялась изо всех сил тереть острым краем по веревке. Интересно, из чего они делаются? Вдруг ее вообще невозможно перерезать?!

Мне казалось, что прошел целый час, а то и не один. Я старалась не думать о том, как там брат и Карен, камень начинал дрожал в руке. Несколько раз он отскакивал и падал в песок. Пальцы стерлись до помидорной красноты гораздо быстрее, чем мне удалось разрезать дурацкий канат хотя бы наполовину. Шершавый обломок было уже больно держать в руках. Когда разлохмаченная веревка наконец отделилась и прыгнула мне в ладони, я пару секунд таращилась на ее рваный край и не соображала, что теперь с этим делать.

С привязью пришлось повозиться, я пыхтела и срывала ногти, но в конце концов она поддалась. Похоже, брат был прав, когда мучил меня тренировками и убеждал, что умение завязывать и развязывать морские узлы пригодится. Правда, вряд ли он предполагал, как именно.

* * *

– Я пришла!

Я рухнула на колени на краю ущелья, хватая ртом воздух. По дороге меня накрыла такая паника, что я не могла дышать из-за сжимающегося горла – только цеплялась пальцами за оттягивающий плечо канат и бежала, спотыкаясь о собственные ноги и утопая в песке. Во время подъема, когда я вытащила свою майку и принялась карабкаться по камням, внутренности резанула мысль – а вдруг веревка слишком короткая?! Пришлось даже остановиться, чтобы угомонить сердцебиение.

– Мы здесь! – отозвалась Карен.

– Куда мы денемся, – слабо выдохнул брат.

Он очнулся! Я свесилась с края пропасти. Вода поднялась еще выше, Карен поддерживала голову брата, и в блеклом свете он казался похожим на призрака.

– Не вздумай отключиться! – закричала я в ответ. – Вытащу ваши задницы и выскажу все что думаю, ясно?!

– Идет, – еле слышно донеслось из ущелья.

Мне повезло – на краю обрыва нашелся камень, к которому можно было привязать веревку. Я несколько раз дернула за нее, проверяя свой морской узел. Боже, обещаю, если все получится, буду учиться всему, чему заставит брат, какой бы чушью это ни казалось! Главное, чтобы было кому заставлять.

Я тряхнула головой и принялась спускать канат в ущелье.

– Осторожно! Ловите!

Лохматый конец веревки нырнул в воду перед Карен. Она дотянулась и схватилась за него.

– Есть!

Я выдохнула. Длины хватило.

– Что, – донесся до меня звенящий голос Карен, – что делать?

В другой ситуации я спросила бы, не ударилась ли и она тоже головой. Но сейчас я просто наклонилась над обрывом и увидела, что брат лежит головой у Карен на плече, с закрытыми глазами. Непонятно, в сознании или без.

– Он не поднимется сам, – едва слышно произнесла Карен.

«Он не поднимется сам, – эхом толкнулось в моей голове. – А ты не поднимешь его одна».

Несколько долгих секунд повисли в воздухе растянутой жвачкой. Выход был только один, и ничего не оставалось, кроме как сказать о нем вслух.

– Ты будешь первой, – я выдавила с усилием, глядя на камни и впившись ногтями в свои голые ноги. – А потом мы вытащим его. – Я тяжело сглотнула и поскорее, пока Карен не успела ничего сказать, тускло добавила: – Другого выхода нет.

Карен молчала пару секунд. Наверное, тоже пыталась придумать что-то получше.

– Мы вытянем вдвоем? – спросила она, моргая и отчаянно щурясь.

«У нас есть шанс», – прозвучало в моей голове.

– У нас нет выбора, – сказала я вслух.

– Слушай. Послушай меня. Эй!

Карен хлопнула брата по щеке. Он открыл глаза. Ему потребовалось какое-то время, чтобы сфокусировать взгляд на Карен. Она обхватила его лицо ладонями.

– Слушай внимательно, – ее голос дрожал, как она ни старалась говорить твердо. – Я сейчас поднимусь. Мы завяжем на веревке петлю и спустим тебе. Уцепишься. И мы тебя вытащим. Ясно? Только не отключайся! Ясно?!

– Ясно, – прохрипел брат.

– Обещай, – выговорила сквозь зубы Карен. – Ты должен продержаться. Обещай.

– Обещаю, – брат прошептал, шумно втягивая воздух.

Звенящая тишина заложила уши. Я не могла заставить себя издать хотя бы звук.

– Не закрывай глаза. Держись, – повторила Карен.

Не выпуская лица моего брата из рук, она быстро прижалась к его губам своими. Наверное, мне следовало отвернуться, но я не стала бы, даже если бы смогла пошевелиться. Через секунду Карен дернула веревку.

– Я поднимаюсь!

Он залезла довольно быстро – мне приходилось только поддерживать веревку, в остальном Карен справилась сама. Уже совсем скоро на камни легла ее рука со сбитыми в кровь костяшками. Я схватилась за нее, подтягивая вверх. Несколько секунд – и Карен крепко обняла меня, вся исцарапанная, грязная и мокрая. Она торопливо ощупала теплые камни под собой, словно убеждаясь, что выбралась, мимоходом вытерла глаза и выпрямилась.

– Давай скорее. – Я потянула на себя веревку.

Карен принялась завязывать петлю на конце.

– Ты здесь?! – я крикнула в ущелье. – Мы сейчас спустим веревку, слышишь?!

Ответа не последовало. Я почувствовала, как внутри все застыло.

– Волк… – старое прозвище вырвалось само по себе, откуда-то из глубины. – Волчик!

Я уже давно не называла брата так – с тех пор, как он начал ворчать, что это детский сад. Показалось даже, что горы вокруг стали выше из-за того, что я стала меньше ростом. О кличке знали только мы с мамой. Все началось с футболки с волком – она была у брата, сколько я себя помнила. Уверена, она и сейчас валяется где-нибудь в шкафу, потрепанная и рваная, хотя он вырос из нее много лет назад. Мне казалось, волк на картинке был похож на моего брата – такой же большой и сильный. Я никогда не верила, что эти звери могут быть плохими, как во всех сказках и мультиках. Волки были похожи на собак, капитанов называли «морские волки», и мой собственный волк защищал меня каждый день.

– Волчик. – Я хваталась за ту футболку, задирая голову и просительно заглядывая брату в глаза. – Ну пожалуйста!

– Такого даже слова нет, – сердился брат, отцепляя мои руки от растянутой ткани.

Вздыхал, хмурился, а потом брал и делал то, о чем я его просила.

Когда я просыпалась ночью от кошмарного сна, то звала брата именно так. И он всегда приходил на помощь. Теперь помочь ему должна была я.

– Здесь, – чуть слышно донесся снизу глухой кашель.

Я выдохнула сквозь зубы.

– Напугаешь меня так еще раз… Жди, сейчас!

Веревка дрожала у Карен в руках, я помогла ей затянуть узел.

– Спускаем! – Карен крикнула, и мы опустили веревку в ущелье. – Просунь руку в петлю, чтобы она у тебя под мышкой была! Будет проще держаться!

– Дерни веревку, когда тебя поднимать! – я села на корточки на самом краю и принялась ждать.

Снизу не донеслось ни звука. Только веревка прошуршала по стене.

– Эй?! – голос Карен сорвался.

– Не смешно! – глупо вырвалось у меня.

Тишина.

Лицо брата бледнело в полумраке ущелья. Веревка мирно свисала рядом.

Горло сжал чей-то кулак, показалось, меня сейчас вырвет. В голове полыхнула мысль, что я никогда не смогу себя простить. Надо было тащить его первым. Надо было попытаться. Надо было…

Карен рядом издала отчаянный всхлип, а я не могла выдавить из себя даже это. Все звуки отключились, только кровь оглушительно бухала в ушах. Казалось, что мир навсегда завяз в этом ужасе.

– Нет… Нет, пожалуйста! – я закричала таким диким голосом, что тишина разорвалась и разлетелась осколками.

Снизу раздался глухой стон. Я впилась взглядом в сырую полутьму. Слабое, еле заметное движение. Через пару невыносимо долгих мгновений веревка коротко дернулась. Мы с Карен вскочили на ноги.

– Держись крепче!

Мы тянули изо всех сил, врезаясь подошвами в неровные камни и впиваясь ногтями в жесткое плетение веревки. Никогда не думала, что тащить человека может быть так тяжело – изодранные ладони жгло, а в животе что-то натянулось и грозилось вот-вот лопнуть.

– Еще, – прошипела Карен сквозь зубы.

Я молчала – на слова ушло бы слишком много сил.

Когда над краем ущелья показалась взъерошенная темная макушка, я еле удержалась, чтобы не броситься прямо к брату. Еще чуть-чуть… И еще… Мы рухнули на камни одновременно. Карен заплакала. Мне тоже очень хотелось, но все слезы засохли где-то глубоко внутри. Я зажмурилась и вцепилась в футболку брата, скомкав ее в пальцах. Секундочку. Только секундочку.

Во рту вдруг стало тепло и мокро. Я поняла, что до сих пор сжимаю зубы на губе и, сморщившись, осторожно отпустила их. На подбородок стекла тоненькая струйка крови. Щеки коснулась шершавая ладонь. От нее пахло солью и домом.

– Спасибо, – прошептал брат, – Индиана Джонс.

Семья

Про адрес я вспомнила только через неделю – когда ссадины на руках покрылись зудящими корочками, а ночи перестали душить липким страхом. Когда Карен стала улыбаться так же, как раньше, и прекратила вздрагивать от громких звуков. Когда брат начал ненадолго вставать с кровати и есть так, чтобы пища не возвращалась тут же обратно.

– Рвота – это нормально при сотрясении мозга, – уверил нас доктор из больницы. – Не волнуйтесь, все обошлось. Пара недель, и будет как новенький!

– Не хочу, чтобы ты был новенький. – Я уткнулась брату в ухо. – Лучше будь таким, как всегда.

– Договорились, – шепнул он и подмигнул мне. Из-за повязок это далось ему с трудом.

В больнице брат провел три дня. Они слились в тяжелый резиновый комок – особенно первые сутки. Брата возили по кабинетам на обследования, Карен плакала, ее бабушка плакала еще больше, а у меня не получалось выдавить ни слезинки. Александр ругался с медсестрами, разъезжая на коляске по кабинетам. Искусственная кожа кресла, на котором я скрючилась, противно липла к голым ногам и больно отклеивалась. Бледный коридор кисло пах страхом, тоскливым ожиданием и мазью, которой мне и Карен обработали царапины.

Карен нервно дергала края пластыря, превращая его в грязную разлохмаченную тряпку. От суетливого движения начинало мутить, и я дотронулась до ее плеча, чтобы успокоить.

– Извини. – Карен оставила пластырь в покое и резко сунула руки в карманы.

И тут же вытащила их обратно, словно в кармане что-то укусило ее за пальцы. На тусклый больничный пол упал бледный цветок. Лепестки обмякли, а стебель и листочки были измочалены почти так же, как края пластыря Карен.

– Что это?

Карен таращилась на цветок, спрятав руки за спину и не наклоняясь.

– Все из-за него.

– Что? В смысле?

Она отвернулась в сторону, так, что мне стала видна только половина ее лица. Я тоже посмотрела туда – ничего, кроме пустого коридора, там не было. Карен молчала, а расспрашивать ее у меня не было сил.

– Он рос там, на скале. – Карен тяжело сглотнула, горько улыбнувшись. – Хорошенький такой. Над ущельем, с… с самого краю. Не знаю, какой черт меня дернул, как затмение нашло…

– Не может быть. – Я неверяще помотала головой. – Ты не могла полезть.

– Мне показалось, там чуть-чуть дотянуться, и все, – глухим шепотом призналась она. – Твой брат наклонился шнурки на кедах завязать, я подумала, сейчас сорву, вот он обалдеет. Какая я ловкая. Говорю тебе, помутнение рассудка.

Она снова принялась обрывать кусочки пластыря. Я не стала ее останавливать.

– Потом все вдруг. Так быстро, в одну секунду. Я тянусь, срываю цветок. Вдруг нога куда-то едет. И я вместе с ней.

Я вдруг различила мерный глухой стук и поняла, что пинаю ножку кресла. Пересилив себя, поставила ногу на пол.

– В первую секунду даже воздух куда-то выбило. Потом как закричу… Твой брат меня уже за руку ухватить пытается, а я все кричу. – Карен нервно улыбнулась. – Он орет: «На секунду отвернуться нельзя!»

У меня вырвался смешок, больше похожий на всхлип.

– Я неглубоко соскользнула, он меня почти вытащил, – Карен заговорила, и мой смех тут же застрял где-то в горле. – Почти. Я уже за край ущелья приготовилась цепляться, и тут… И тут он… Он вдруг покачнулся, и мы уже вместе летим вниз, – она говорила все тише, переходя на сиплый шепот. – Камень под ногой обвалился.

Карен свела брови, часто-часто моргая.

– Прости меня.

Я попробовала сказать что-нибудь, но в горле все склеилось и не хотело работать. Издав какой-то булькающий звук, я обняла Карен за плечи, вцепившись в нее изо всех сил. Пальцы сводило – оказывается, я все это время сжимала кулаки.

– Спасибо тебе, – голос у Карен дрожал. Не поворачиваясь, она нащупала мою руку и крепко стиснула ее. – Мы бы. Мы бы уже, наверное…

– Нет, – я резко оборвала ее, замотав головой. – Нет.

– Не знаю, зачем только притащила его с собой. – Карен кивнула в сторону цветка. – Показалось неправильным оставлять его там. Глупо, да?

Я посмотрела на цветок, валявшийся на полу. Он казался несчастным и одиноким – если цветы могут быть такими. Мне стало жалко его, так, что внутри что-то защемило.

– Нет, – я повторила в третий раз. Дотянулась, подняла цветок и положила Карен на колени. – Он ни в чем не виноват.

* * *

На вторые сутки брат пришел в себя и заявил, что готов ехать домой. Бабушка Карен уже не плакала, но охала, то и дело держалась за сердце и рассасывала маленькие розовые таблетки. Александр куда спокойнее разговаривал с медсестрами и врачом, и заставлял нас с Карен периодически выходить подышать воздухом. Мы покупали обед в ближайшем кафе, подолгу молчали и держались за руки, как будто не давали друг другу упасть. Я не могла различить, хочу я спать или, наоборот, проснуться от навязчивого кошмара.

На третий день брат выглядел уже не так призрачно и сообщил, что подумывает сбежать домой через окно. Кажется, тогда мы впервые рассмеялись, и стало чуточку легче дышать.

Наверное, врачи испугались, что их пациент и правда вылезет из окна. Или им надоело каждый день проходить через допрос с пристрастием, который устраивал Александр. А может быть, они решили, что если дело так пойдет и дальше, то им придется искать койки еще для четверых человек, причем в психоневрологическом отделении. В любом случае на следующее утро брата разрешили перевести на домашнее лечение.

Мы временно обосновались у Карен – ее бабушка просто-напросто не отпустила нас домой, а в ответ на жалкие попытки протеста со стороны брата посмотрела таким грозным взглядом, что даже Александр испугался. Она оказалась настоящим профи в ухаживании за больными – следила за тем, чтобы брат вовремя принимал все что ему выписали, не колобродил по дому и лежал в постели положенное количество дней. Его планшет оказался под арестом, вместе с телефоном, телевизором и книжками, и брат то и дело жаловался, что ему безумно скучно.

– Никто не предупреждал, что сотрясение мозга – это такая тоска смертная! – вздыхал он.

– Ох, не болела б у тебя голова, честное слово, дала бы подзатыльник за эти речи, – ворчала бабушка, правда, не очень сердито.

Она оказалась крепким орешком – не как Брюс Уиллис, конечно, но вроде того. Кому еще удалось бы успокоить по скайпу нашу маму за каких-нибудь жалких полчаса! Явно не Брюсу Уиллису.

Когда потом, через какое-то время, мама разговаривала со мной, она уже и думать забыла о злосчастном адресе. А вот мои глаза выцепили его из окошка чата, донесли в мозг – и тот предательски выкристаллизовал адрес в памяти.

Брат едва пришел в себя, и все только-только выдохнули с облегчением, поэтому я не решалась заговорить о своих переживаниях. Жизнь начала становиться такой, как была – со спокойным сном, с утренними заплывами и пропекающим кожу солнцем, с веселой болтовней за едой и стрекотом цикад в зарослях вечернего сада. Мне отчаянно хотелось ощутить ту беззаботность, что царила вокруг, но… Но я чувствовала себя не вправе разрушать хрупкое равновесие, которое едва стало восстанавливаться.

* * *

Утро было розоватым, как просвечивающие на солнце уши, и прохладным. Воздух обхватил голые ноги, как свежая прозрачная вода. Я поежилась и быстрее закрутила педали велосипеда. Утопающий в цветах дом Карен остался за спиной, с сонными опущенными шторами, мягкой тишиной и моей запиской на кухонном столе. Наверное, глупо было ехать в такое время, когда половина острова еще спит. Но только так никто не успел бы заподозрить, или выведать, или отговорить меня. Если уж набралась храбрости, отступать и поджидать более удобного момента не стоило.

Дорога вела мимо пекарни, но я не стала слезать с велосипеда. Бывают все-таки моменты, когда булочки не помогут, даже самые вкусные в мире. Чем дольше я ехала, тем больше встречалось людей по пути – на велосипедах, мотороллерах, пешком, даже на паре автомобилей. После сна их лица казались мягкими, как у тряпичных кукол, и немного растерянными. Я отвечала на расслабленные улыбки и пыталась взять хоть кусочек спокойствия себе.

Время превратилось во что-то странное, вроде оптических иллюзий с бесконечными лабиринтами и лестницами, которые любит часами рассматривать мой брат, – оно одновременно тянулось целую вечность и промелькнуло в один миг.

Я стояла перед белым домом с плоской крышей и такой же плоской, ровно подстриженной лужайкой. На ней ничего не росло – ни цветов, ни кустов с деревьями. На такой траве было бы здорово играть в футбол, но ворот тут тоже не наблюдалось. Я стояла и смотрела на этот дом, слушала, как гулко ухает в груди и в ушах кровь, и не знала, что делать дальше. Три раза перепроверила адрес, хотя и так точно знала, что ни в чем не ошиблась. Велосипедные ручки стали влажными под ладонями, а я все никак не могла заставить себя подойти к крыльцу.

Еще так рано, а вдруг мне никто не откроет? А что, если там вообще никого нет? Или, наоборот, толпа народу?! Я даже не знаю, сколько человек живет здесь…

– Досчитаю до трех, пойду и постучусь, – сказала я сама себе решительным голосом, который задрожал только в конце.

Раз. Мимо на велосипеде проехал дядька со скучающим видом. Для него это было обычное утро, дорога на работу или еще куда-нибудь, мимо самого обычного дома – такого же, как остальные здания на улице. Это казалось так странно.

Два. Хотя что я знаю? Может быть, для него это самое счастливое или, наоборот, самое горькое в жизни утро. Каким оно окажется у меня, зависело от этого белого дома – точнее, от того, что произойдет в нем. И это было еще страннее. Класс, докатились до Алисы в Стране чудес.

Я глубоко вдохнула, так, что заныло где-то под лопаткой, шумно выдохнула и направилась к дому. Пусть у того человека на велосипеде все будет хорошо.

Три.

Входная дверь вдруг распахнулась, и на крыльцо вышел широкоплечий, коренастый мужчина с газетой в руках. Кровь забилась с бешеным ритмом, пульсируя в веках. Мужчина замер, смешно выставив руку с газетой в сторону. Не ожидал увидеть у себя на крыльце девчонку с вытаращенными глазами, вцепившуюся в руль велосипеда.

Я лихорадочно впилась в хозяина дома взглядом. Он рефлекторным жестом одернул толстовку на круглом выпирающем животе, нахмурил седые косматые брови и собрал коричневый лоб в складки. Все в его облике казалось страшно знакомым. Меня бросило в пот. Кажется, мы узнали друг друга одновременно – судя по тому, как дернулось лицо мужчины.

Наверное, трудно забыть того, кто всего полторы недели назад предлагал тебе булочки в качестве оплаты проезда.

Я тяжело сглотнула. Все это должно было быть трудным. Но к таким фокусам я не была готова. Спасаться бегством было уже поздно, а придумывать новый план мой мозг был не в состоянии.

– Доброе утро, – мужчина заговорил хриплым, но более мягким, чем в тот раз, голосом. – Чем обязан?

Я облизнула пересохшие губы и открыла рот, но слова застряли в горле. Когда звуки все-таки вырвались наружу, они оказались сиплыми и обрывочными, как в старом динамике.

– Вы. Артур, – я поняла, что выбрала не ту интонацию в конце фразы и вопросительно подняла брови.

– Он самый. – Мужчина моргнул от неожиданности.

Я медленно вдохнула и выдохнула, не сводя с него взгляда. Он тоже уперся в меня внимательными и обеспокоенными глазами, щурясь на утреннем солнце. Его круглый подбородок разделяла надвое глубокая ямочка. Я провела по едва заметной впадинке на своем собственном подбородке. Пальцы были ледяными, как будто я держала их в ведерке с колотым льдом. Я почувствовала, как откуда-то очень изглубока поднимаются слезы, стиснула зубы и огромным усилием запихнула их обратно.

– А я Инди, – голос был ломким, как засушенный между страниц книги листок. – Дочка Лены. И ваша.

* * *

Когда мы собирались на остров, я почти не мучилась угрызениями совести из-за того, что ничего не рассказала брату. В конце концов, он про своего отца все знал, и даже что-то о нем помнил.

– Помню руки, – рассказывал он со странной улыбкой, глядя куда-то сквозь нас с мамой. – Волосатые и с татуировкой.

После этого мама принималась вытирать глаза, а я закусывала губу и долго молчала, пытаясь справиться с тупой ревнивой завистью. Казалось нечестным, что брату досталась даже такая малость, хоть ему и было чуть больше года, когда его папа умер. Мне не досталось ничего – только сумбурные рассказы мамы и мрачный взгляд брата.

– Было бы мне тогда не четыре, а побольше…

Мамины рассказы о ее летних приключениях и очертя-голову-броситься-к-нему-любви рождали в нас противоречивые чувства. Брат злился – на маму, на «этого урода», на то, что он ничегошеньки не помнит из того времени. Мне было одновременно интересно, горько и обидно.

Чтобы перестать изводить и себя, и нас, мама чаще говорила только про остров – волшебное место, где может произойти все что угодно. И где, по волшебному же стечению обстоятельств, она встретилась с тем, кто потом должен был называться моим отцом. Мы с братом забывали о плохом и болтали о том, как мы туда поедем и что будем делать, и расспрашивали маму про океан.

Но другие разговоры все равно случались – как заноза, которая сидит глубоко в пальце, и, когда ты уже забываешь про нее, вдруг начинает колоть. Обычно они заканчивались слезами или руганью, все ходили мрачные и разговаривали сквозь зубы.

– Я виновата перед вами, не получилось у меня создать для вас нормальную семью, – говорила мама, и нос и глаза у нее были красные, а голос звучал выше, чем нужно.

Брат отчаянно хмурил брови и морщился.

– Ничего ты не виновата, что один человек умер, а другой оказался козлом! – выпалил он как-то, ушел к себе в комнату и бухнул дверью.

Целый день оттуда орала «Нирвана» и нагнала такую тоску, что к вечеру я прекрасно понимала, почему Курт Кобейн застрелился.

Потом вдруг стало тихо, брат явился ко мне в комнату и позвал на улицу. Мне хотелось поговорить с ним. Но он молчал, и я не решалась что-то сказать. На улице стало совсем темно, только фонари выхватывали оранжевые пятна на асфальте, и в соседних домах разношерстно светились окна. Кроме нас, не было никого, как будто все люди куда-то исчезли, и даже дома были какой-то обманывающей декорацией. Может быть, там, за светящимися окнами, никого нет, и, если мы сейчас вернемся к себе, там тоже никого не будет. А стены и двери на самом деле из картона, и за ними темнота, и все превратилось в темную бесконечность, в которой нет никого по-настоящему – только мы вдвоем.

– Давай побегаем, – брат прервал мои мысли, и сначала я подумала, что у него все-таки поехала крыша. Но было так тихо, что хотелось кричать, и дома стояли так неподвижно, с этим их фальшивым светом в окнах, что правда хотелось убежать.

Мы побежали, быстрее и быстрее, в кроссовках как будто сжимались и разжимались пружины, подбрасывая ноги все выше, все дальше. Воздух словно тоже двигался, только навстречу нам, холодно обжигая щеки и уши. А потом брат дернул меня за руку, сжал ладонь в своей и не выпускал, и мы помчались так, что стало больно дышать, а улицы расплывались перед глазами новыми поворотами. Сердце колотилось уже даже не в горле, а где-то над бровями, перед глазами скакали пятна, и не падала я только потому, что брат не отпускал меня. Мы вылетели из-за очередного поворота, и тут вспыхнуло что-то яркое, завизжало что-то громкое, и брат резко остановил нас обоих, ужасно больно вывернув мне руку.

– Вы в своем уме?! – заорал усатый мужик, высунувшийся из окна машины, под колеса которой мы чудом ухитрились не влететь.

Машина слепила фарами, как полицейские в фильмах на допросе, а ее хозяин грохотал матом что-то про тормоза и про то, что он нам устроит.

– Валим, – быстро прошипел брат и потянул меня в ближайший двор. В спину несся возмущенный крик.

Мы перешли на шаг. За нами никто не гнался, но в некоторых окнах зашевелились занавески и стали выглядывать недоуменные лица, побеспокоенные ультразвуковым усатым дядькой из машины. Перед глазами все пульсировало, а рот сам по себе открылся в странной смеси ужаса и восторга. Я чуть не споткнулась о кошку, пушистой молнией промелькнувшую прямо под ногами. Кошка помчалась к крыльцу, где возилась старушка в платке и здоровенных кедах. Старушка тут же заворковала, поставила перед кошкой тарелочку с чем-то вонюче-рыбным, выпрямилась и метнула в нас неприязненный взгляд. Мы с братом переглянулись. Хихикнули. И вдруг расхохотались так, что старушка недовольно забубнила, а из окон снова стали высовываться люди. Мы шли и хохотали, всхлипывая и похрюкивая, – я так и не поняла, над чем, – до самого дома, где нас встретила возмущенная и сходящая с ума от беспокойства мама.

* * *

Аккуратно причесанная горничная в бежевом платье – с ума сойти, у него была горничная – с любопытством посматривала на меня, но молчала. Она принесла еду и спросила, буду я чай или кофе и какой. Я открыла рот, чтобы привычно ответить «чай», но передумала и выбрала кофе.

– Только две трети молока, пожалуйста, и три ложки сахара. – Я почувствовала, как горят уши и щеки.

Девушка на секунду застыла и скользнула по мне непонятным взглядом, но тут же кивнула и ушла в дом.

Мы смотрели куда угодно, только не друг другу в глаза, и не издавали ни звука. Самое неловкое молчание, которое только могло быть. Я поболтала ногой в кресле, покосилась на ровную лужайку, дорожки, пересекающиеся под прямым углом, и безукоризненно белый дом с симметричными деталями. На всех окнах были опущены жалюзи, и ничего невозможно было разглядеть.

Мы оба тоже были словно закрыты на все двери и окна. Мы столько всего могли рассказать друг другу. Уж я-то точно. О том, как это – без него. Как ты не знаешь, на кого злиться – на него, на маму или на себя, за то, что до сих пор воображаешь, что он вдруг появится, и вы все окажетесь настоящей семьей. Боишься плакать при маме, потому что она будет чувствовать себя виноватой и всем станет еще хуже. Как мучаешься, когда в школе приходится отвечать про родителей, и когда про них спрашивают новые знакомые. Завидуешь своим друзьям, понимая, как это неправильно. И только и думаешь о том, почему не заслуживаешь того, чтобы он просто был. Не можешь ни с кем поговорить об этом, но так хочешь рассказать тому, кто поймет.

Я могла рассказать о том, как мечтала прославиться – так, чтобы обо мне узнал весь мир, и он в том числе. Я могла рассказать о том, как на каждый день рождения загадывала желание, чтобы он позвонил и поздравил. Но он не звонил. Никогда. Могла… Но не получалось даже открыть рот.

Всю жизнь я представляла себе нашу встречу. И думала о том, что скажу сама, и что скажет он. Но когда эта встреча произошла на самом деле, я оказалась к ней совсем не готова. Если бы мне было десять, я бы крикнула, что ненавижу его – помню, как сильно хотела сделать это. Но мне было уже не десять, и жизнь здорово усложнилась с тех пор.

– Наверное, я зря тебя тогда не подвез, – полувопросительно произнес хриплый голос, и я вздрогнула, быстро смаргивая неизвестно откуда взявшиеся слезы.

– Да, – я каркнула и торопливо прочистила горло. – Очень зря.

Я подняла взгляд. Мой… Артур пару мгновений смотрел мне в лицо, а потом отвел глаза и принялся сосредоточенно делать себе бутерброд. Я присмотрелась и подумала, что мы даже в чем-то похожи – особенно если бы он сбросил много, очень много килограммов.

– Что случилось? – поинтересовался он.

Мне пришлось вспоминать, о чем речь, и рассказывать историю про брата и Карен. Надо было, чтобы ему стало стыдно за свой гадкий поступок, но я никак не могла на этом сосредоточиться. В голове все время крутилось, что мы говорим не о том, совсем не о том.

Кажется, он смутился, начал говорить что-то извиняющееся, но тут вернулась горничная с нашим кофе, и он тут же умолк. Кофе был в двух одинаковых круглых чашках, и выглядел… Я сглотнула и увидела, как Артур прищурился и плотно сжал губы – кофе был абсолютно одинаковый на вид. Готова поклясться, что и на вкус тоже. Надо было выбирать чай.

– Приятного аппетита, – вежливо сказала горничная и снова ушла в дом.

– Угощайся. – Артур махнул рукой над столом и снова занялся бутербродом.

– Спасибо, – пробормотала я.

В горло ничего не лезло, но, чтобы не вызывать лишних вопросов, я потянулась и намазала поджаренный хлеб вареньем. В голове бурлило столько мыслей, что она начала болеть. Смешно – чем больше ты можешь сказать человеку, тем меньше знаешь, о чем говорить. Черт, да я даже не знала, как его называть и как к нему обращаться, на «вы» или на «ты»!

– Чем собираешься заниматься в будущем? – полюбопытствовал Артур.

Вопросы о профессии? Серьезно?

– Музыкой. – Я почувствовала себя очень глупо.

Он удивленно выгнул торчащие клоками брови.

– Играешь на чем-нибудь, хм, типа пианино?

– Нет, на гитаре. У меня будет своя группа. – Я уставилась на него в ожидании реакции.

Как ни странно, большого шока не последовало.

– Для этого нужно много работать, – помолчав с мгновение, поучающим тоном сказал он. – А как ты учишься?

Я чуть не застонала, не веря своим ушам. Это все больше напоминало разговоры с мамиными подругами, которые приходили в гости.

– Нормально, – отрезала я и принялась пить кофе.

На пару минут воцарилась тишина.

– Мне, к сожалению, нужно ехать по делам, – прервал ее Артур.

У меня замерло сердце. И это… Это все?!.

– Может быть, тебе по дороге? – продолжил он. – Я еду в сторону рыбного рынка, могу подбросить.

– Да, – я торопливо кивнула, покраснев. – По дороге. До большой развилки, где идет спуск на пляж.

– Отлично. – Он встал из-за стола. – Я сейчас.

* * *

Один раз, когда я была маленькой, я упала с велосипеда на старые доски и потом целых два дня проходила с несколькими тонкими щепками в коленке – терпела, лишь бы ко мне не лезли с противным пинцетом. К концу второго дня коленка стала красной и распухла, было невыносимо больно, и мне пришлось сдаться и пожаловаться маме. Вынимать щепки было ужасно, но потом стало намного легче.

Тогда я запомнила, что занозы нужно вытаскивать, какими бы они ни были, иначе все будет только хуже. Рано или поздно я должна была вытащить и самую глубокую занозу, которая сидела внутри всегда и то и дело отзывалась, напоминая о себе. И когда мы с братом, наконец, смогли исполнить свою мечту и засобирались на остров, стало ясно, что пора это сделать.

Маму пришлось несколько раз уговаривать, успокаивать и объяснять, что я просто не могу этого не сделать, а заодно отмахиваться от увещеваний вроде «это было так давно, может, он там больше не бывает», «я могла выбросить или потерять записную книжку с его контактами» и «я даже не знаю, жив ли он вообще». Она согласилась только за день до нашего отъезда и дала слово, что найдет мне адрес. Глаза при этом у нее были красные.

* * *

Наливающийся жарой воздух проносился в открытое окно машины, облизывая мою вытянутую руку.

– Не выставляй так далеко руку, опасно. – Артур нахмурился, покосившись в мою сторону.

Надо было бы разозлиться, но никак не получалось. Вместо этого уголки губ предательски ползли вверх. Я прикусила щеку, не давая себе улыбнуться, молча втянула руку в машину и, поколебавшись пару мгновений, положила ее на край оконного проема.

Мы проехали мимо поля для гольфа.

– Раньше тут были волейбольные площадки, – неожиданно сообщил Артур. – Я там часто играл. И… твоя мама тоже.

У меня на языке вертелось «я знаю», но почему-то вырвалось:

– А я футбол люблю.

Он хмыкнул. Я, мучительно краснея, добавила:

– Просто в волейбол играю не очень, надо, чтобы кто-то научил…

Он бросил на меня быстрый взгляд и ничего не ответил.

Мы приближались к развилке, и пальмы за окном сливались в мутное пятно – не от большой скорости, а из-за того, что меня уже тошнило от нервного напряжения. Я сама не заметила, как принялась кусать губу и выдергивать нитки из разрезов на шортах.

– Ты настоящей красавицей выросла, – вдруг заговорил Артур. – Глаза мамины.

Я взглянула на него из-под ресниц и тут же опустила взгляд. Сердце шумно пульсировало где-то в ушах.

– У вас ведь все хорошо?

Хочется ли мне, чтобы он знал, сколько раз я плакала. Как ненавидела его, еще сильнее, чем мой брат, и как тайком заглядывала в лицо каждому прохожему, мало-мальски похожему на мамино описание, и надеялась, надеялась, надеялась… Все смешалось в огромный ком, который застрял в горле и мешал дышать.

Я собралась с силами и кивнула.

– Да. У нас все хорошо.

* * *

У нас все и правда было хорошо. И я надеялась, что после того, как найду его, все станет еще лучше – хотя не была уверена в этом. Брату решила ничего не говорить до определенного момента, чтобы он не устроил скандал. Когда должен был наступить этот определенный момент, я и сама не знала. В аэропорту вдруг стало страшно, и я чуть не призналась во всем – но тут мы стали спорить из-за сладостей в дьюти-фри, и случай был упущен. А потом произошло что-то странное – стоило нам пристегнуть ремни и подняться над городом, как мозг отгородился от всех тревог, спрятав их в секретный уголок и сделав вид, что оставил все на земле.

Мир завертелся радостной каруселью – остров, Карен и ее бабушка, приключения, Александр, океан и звезды – и мне ни разу не хотелось слезть с этой карусели и вернуться к мыслям, которые были там, в далекой другой жизни. А потом они все-таки догнали меня сами, и карусель закрутилась еще быстрее, и теперь я сидела в чужой машине и смотрела на совершенно незнакомого человека. И молчала.

* * *

Мы притормозили у развилки. Артур молчал. Мне пора было выходить.

– Я должен ехать. – Он побарабанил пальцами по рулю.

– Что теперь будет? – вдруг вылетело у меня изо рта. – Мы… что теперь… дальше…

Я замолчала, проклиная свой длинный язык. На лице у Артура мелькнула смесь удивления с чем-то еще, что я не могла определить. Он посмотрел перед собой, как будто на лобовом стекле было что-то очень интересное, бросил быстрый взгляд в мою сторону и кивнул.

– Приходи завтра.

– Во сколько? – спросила я севшим голосом.

– Когда захочешь. – Он отстраненно мотнул головой и тут же, впервые с нашей встречи, пристально всмотрелся мне в лицо. Всего на пару секунд, и снова отвел взгляд на дорогу.

– Хорошо, приду, – пообещала я. – Тогда я пошла.

Он снова кивнул, почти не глядя на меня, и сказал:

– Пока.

– Пока, – я отозвалась эхом и принялась возиться с ручкой на дверце. Артур протянул руку и открыл ее.

– Спасибо, – пробормотала я и вылезла на улицу. Горячий воздух резко ударил со всех сторон, и на какое-то мгновение мне стало нечем дышать. «Жук» помедлил секунду, будто его водитель сомневался, но в следующий миг сорвался и тут же помчался по дороге, ведущей к рыбному рынку, набирая скорость. Когда я смогла наладить дыхание и вдруг поняла, что забыла свой велосипед у Артура в саду, уже не было видно ничего, кроме удаляющегося голубого пятна.

* * *

– …одна! Я даже не знаю, где ее искать, если что!

Возмущенный голос брата пронесся сквозь открытое окно кухни. Я прижалась спиной к нагретой солнцем стене, прислушиваясь к тому, что происходило в доме.

– Я бы тоже пошла одна, – встрял сердитый голос Карен. – Тебе все объяснили в записке, неужели непонятно!

– Непонятно?! Да мне дофига всего непонятно! Почему нельзя было все рассказать, и почему одна ушла, и почему, – он шумно выдохнул, – ей вообще захотелось видеться с этим козлом.

Я вдруг почувствовала, что ужасно устала. Как будто сейчас было не утро, а поздняя ночь. Волоча ноги по траве, я поплелась к двери. Скинула кеды, не развязывая шнурки, и прошла босиком на кухню.

– …все-таки ее отец, – строго сказала бабушка Карен и осеклась.

Брат стоял около стола и размахивал вилкой с наколотым на нее куском яичницы, Александр хмурился у окна, Карен забралась с ногами на диван, а ее бабушка нарезала фрукты, стряхивая ярко-желтый сок с пальцев в раковину. Заметив меня, все замерли. Мой рот сам по себе расплылся в улыбке.

– Не смешно, – мрачно произнес брат. К уголку губ у него прилип кусочек яичницы, и это, на самом деле, было смешно.

– Потише, – предупредил его Александр.

– Ну как ты?! – Карен соскочила с дивана.

Бабушка смыла фруктовый сок с рук и подошла ко мне, ласково приобняв за плечи.

– Садись завтракать.

Я устало опустилась на стул, стараясь ни на кого не смотреть.

– Какого черта он тебе понадобился? – Брат смотрел с глухой злостью. – Что, с нами плохо?

Я часто заморгала от удивления.

– Чт-то?..

– Что слышала! Зачем тебе нужен этот урод?!

– Ты что, тупой? – вырвалось у меня.

– Прекратите сейчас же! – рявкнул Александр, но мы не обратили на него внимания.

– Я тупой?! – Брат швырнул вилку на пол. – Такие люди не меняются! Как был трусом, так и остался! Он тебя бросил!

У меня до боли защипало в носу. Я встала и аккуратно придвинула стул к столу. Карен с бабушкой что-то тараторили наперебой, но слов было не разобрать.

– Мне что-то не хочется есть, – выдавила я, пряча набухшие горячим глаза.

Развернулась и на онемевших ногах пошла в коридор. Сразу хлынули слезы, и я побежала, пока никто не успел их увидеть. Сама не зная почему, влетела в комнату Карен и упала на кровать. Страхи, обиды, боль – все, что я старательно запихивала как можно глубже, поднялось на поверхность и затопило мир вокруг.

* * *

Самолетики летали, словно в замедленной съемке. Голубые, сиреневые и зеленые – они успокаивающе кружились под потолком, как будто говорили: «С тобой все будет в порядке». Я вытерла распухшие, превратившиеся в щелочки глаза, прерывисто вдохнула и медленно выдохнула. В голове все набухло ватой. Дверь в комнату приоткрылась – самолетики всполошились и дернулись к потоку воздуха.

– Это я, – раздался голос моего брата, а потом стук.

Я поскорее зарылась в подушки, но не удержалась и фыркнула.

– Вообще-то люди обычно сначала стучат, а потом уже заходят.

Зашуршал ковер, и через секунду кровать прогнулась под дополнительным весом.

– Эй. – Брат осторожно коснулся моего плеча.

– Чего?

– Повернись сюда.

Я помедлила.

– Я похожа на китайца.

– Мне-то что. – Брат хмыкнул, и я точно знала, что он закатывает глаза.

Я вздохнула, перевернулась на бок, приподнявшись на локте, и взглянула на брата. Он нервно качал ногой. Посмотрел на меня и нахмурился еще сильнее.

– Пить хочешь?

Я только сейчас заметила у него в руке стакан с водой.

– Давай.

Он передал мне стакан. Вода оказалась ледяной, и я старалась пить маленькими глоточками.

– Прости, – вдруг проговорил брат, и я поперхнулась. Он принялся стучать мне по спине, стакан затрясся, и вода пролилась Карен на кровать.

– Упс, – я нервно хихикнула.

Мы посмотрели друг на друга, и брат тяжело вздохнул.

– Я зря все это наговорил. Не обижайся, ладно? Я злюсь на него, и… и волнуюсь за тебя, – с трудом произнес он, потирая лоб. – И, в общем, ну… Проснуться и прочитать обо всем в записке было не очень весело.

– Я просто должна была с ним познакомиться, понимаешь? – я потянула его за футболку. – Иначе бы думала об этом всю жизнь и мучилась, что не решилась.

Брат снова вздохнул и медленно кивнул. Притянул меня поближе и стиснул в объятиях – мне показалось, что ребра клацнули друг о друга.

– Задушишь!

– Да конечно. – Брат фыркнул и разжал руки. – Так ты поговорила с ним?

Я наморщила нос.

– Типа того. О чем-то непонятном. Мы… договорились завтра встретиться. – Я осторожно покосилась на брата, пытаясь угадать его реакцию.

Он нахмурился и поджал губы, но кивнул.

– Может, из этого что-то и выйдет, как думаешь?.. – прошептала я и закусила губу.

Брат снова обнял меня, на этот раз гораздо нежнее.

– Если захочешь все рассказать, я не буду больше так злиться, – пообещал он. – Не молчи.

– Потом. – Я поерзала, устраиваясь поудобнее. – Ужасно спать хочется.

– Давай, – торопливо согласился брат.

Он укрыл меня одеялом, как когда мы были маленькими и я болела. Глаза тут же стали закрываться, как будто к ресницам привязали крошечные якорьки, которые тянули вниз.

– Спасибо, – я пробормотала сквозь дремоту.

– Знаешь что, – брат поднялся с кровати, помедлил и тихо сказал: – Был бы я на твоем месте, сделал бы все точно так же.

– Правда? – Я затаила дыхание.

– Ага. А теперь спи. – Он подмигнул мне и вышел за дверь.

* * *

Когда я проснулась, за окном было по-утреннему светло. Первые пару секунд я не могла понять, где нахожусь. Самолетики приветственно завертелись под потолком, напоминая обо всем. Солнечный свет, пробивающийся сквозь занавески, выхватил силуэт Карен. Она на цыпочках прокралась к шкафу с одеждой и принялась рыться на полках, двигаясь, как в замедленной съемке.

– Я уже не сплю, – хрипло сообщила я и откашлялась.

Карен подпрыгнула и обернулась.

– Нельзя так пугать, – выдохнула она и плюхнулась на кровать. – Ну как ты?

– Как будто проспала миллион лет.

– Вроде того. – Карен хмыкнула. – Почти сутки.

Мягкий свет заполнял пространство. Казалось, воздух можно зачерпнуть в ладони, как пыльцу фей. Не то чтобы я когда-то ее держала в руках, конечно.

– Мне это не приснилось, все было по правде? – Я не знала, на какой ответ надеюсь больше.

– Да. – Карен погладила меня по руке.

Я провела ладонью по одеялу, разглаживая его складки.

– Извини, что захватила твою комнату.

– Все нормально. – Карен лукаво улыбнулась и тут же посерьезнела. – Слушай. Не переживай. Он успокоился, в смысле, твой брат. Вчера все проорались, переругались и снова помирились. Вашей маме позвонили, конечно.

Конечно.

– В общем, на нас ты можешь положиться. – Она крепко стиснула мое запястье. – На всех.

– Спасибо. – Я почувствовала, как горят уши.

* * *

Мы завтракали втроем. На удивление рассказывать обо всем оказалось не так уж и трудно. Напряжение сразу снял брат, который в самом начале моего рассказа чуть не подавился яичницей: «Велик?! Ты оставила у него велик?!»

Когда я договорила, на несколько длинных минут растянулось молчание. Я углубилась в свою тарелку с творогом.

– Ничего, что вы говорили о всякой ерунде. – Брат неожиданно серьезно нахмурился. – Даже не думай об этом.

– Правда? – Я неуверенно поболтала ложкой. – Почему?

– Ну сама подумай. – Он набил рот бутербродом и продолжил с круглыми щеками. – Мужик в шоке. Не меньше тебя. А то и больше. Как тут еще о чем-то важном разговоры вести? Никогда. Он сначала…

Брат позвякал вилкой о тарелку, подбирая слова, и Карен пришла ему на помощь:

– Прощупывает почву.

– Да!

Я покусала губу и улыбнулась.

– Правда? – Сразу стало намного легче.

– Правда, – заверил брат.

Я съела пару ложек творога и собралась с духом.

– Так ты… Ты… не против… всего этого? – Я исподлобья взглянула на брата.

Несколько секунд он молчал, и внутри у меня тоскливо заныло.

– Нет, – выдохнул он наконец. – Главное, чтобы тебе было хорошо. Может, я ошибся. Посмотрим на его поведение. – Он угрожающе поджал губы, и я рассмеялась.

А потом полезла через весь стол, чтобы обнять его.

– Ты лучший в мире брат, в курсе?

– А то. – Он довольно ухмыльнулся и ловким движением стянул кусок пирога с моей тарелки.

* * *

Улицы тонули в ослепительном золоте. Казалось, с листьев пальм вот-вот начнут скатываться сияющие капли – солнечного света скопилось столько, что он не умещался в воздухе. Людей вокруг почти не было. В такую жару все или не вылезают из океана, или прохлаждаются под кондиционером дома, или, если не повезло, обливаются потом на работе. Мы с братом и Карен забирались в тенистый уголок сада и там объедались мороженым. Наверняка они вдвоем сейчас этим и занимаются. Я попробовала позавидовать, но ничего не получилось – где-то в солнечном сплетении щекотало, как будто туда налили пузырящейся кока-колы, и ноги сами бежали вперед. Идти шагом было невозможно – я сорвалась с места и помчалась вниз с горы. На бегу чуть не врезалась в женщину с упаковкой запотевших банок пива в руках. Она обернулась на меня, как на ненормальную.

– Извините! – выкрикнула я, не сбавляя скорости.

В ответ донесся недовольный бубнеж.

Я сбежала с горки и по инерции пролетела еще несколько метров по прямой. Затормозив, уперлась ладонями в коленки и выдохнула. Асфальт разве что не шипел и не дымился. Я сбросила с правой ноги сандалию и осторожно коснулась его голой пяткой. Пару мгновений выжидала, ничего не чувствуя, а потом запрыгала на месте, дергая обожженной ступней. Поскорее обулась и отправилась дальше.

Дом показался еще более сияющим и безупречным, чем вчера, – наверное, из-за яркого солнечного света. Трава на лужайке блестела, вся в серебристых каплях от поливалки. Пластиковые кресла и стол исчезли, и я снова подумала, что здесь было бы здорово играть в футбол. К стене дома был прислонен мой велосипед, ярко выделяясь голубым пятном на белом фоне и отбрасывая четкую тень. Ждал меня. Я улыбнулась и позвонила в дверь.

С полминуты стояла недоуменная тишина. Потом откуда-то из глубины дома послышались легкие шаги, похожие на стук капель дождя по крыше. Капли приближались, и через пару мгновений дверь распахнулась. На меня смотрела вчерашняя горничная. Ее лицо сегодня казалось приветливее, и волосы не были стянуты в хвост, а свободно раскинулись по плечам. Я рассеянно улыбнулась ей, все еще думая о лужайке перед домом – вдруг у… папы?.. В общем, вдруг здесь найдется мячик, и вдруг он согласится погонять его со мной.

– Добрый день, – горничная вырвала меня из потока мыслей.

– Здравствуйте. – Я улыбнулась еще шире.

Она вежливо приподняла уголки губ в ответ и посмотрела выжидающе.

– Я, эм, была здесь вчера… – неловко напомнила я.

– А. – Лицо девушки прояснилось, и я с облегчением выдохнула. – Конечно. Ты за велосипедом, да?

Уши вспыхнули, пробиваясь красным сквозь пряди волос. Ну почему он сам не мог открыть дверь?!

– Эээ, не совсем… То есть да, но… – Я прерывисто вздохнула, собирая всю уверенность. – Вообще-то, я к Артуру. Он сказал прийти сегодня.

Стук. Стук. Стук. Сердце отбило несколько ударов, они гулко оттолкнулись от грудной клетки. Горничная непонимающе нахмурилась.

– Но он уехал… Вчера вечером.

* * *

Как-то раз, лет в десять, мы с мальчишками бежали по своим делам, и я неслась впереди. Я была в полной уверенности, что пробегаю рядом с домом, а в следующую секунду чуть не ослепла от искр, вылетевших из глаз. Со всего разгона я въехала коленкой в серую кирпичную кладку и тут же медленно сползла на землю. Острая боль нахлынула потом, а сначала я просто вдруг почувствовала, как мир замер и резко выкатился из-под ног.

Сейчас было похоже. Только болела не коленка.

– Уехал? – глупо переспросила я, хотя услышала все с первого раза. Лучше, чем хотелось бы.

– Да, по делам. – Девушка неуверенно свела брови.

А, по делам! Земля под ногами стала потверже, и туго свернувшийся внутри комок немного расслабился.

– Срочное дело? – Я постаралась улыбнуться, но интонация получилась предательски умоляющей.

Горничная подняла взгляд вверх, словно вспоминая что-то, и нахмурилась сильнее. Глянула вбок:

– Да нет, командировка еще пару недель назад была запланирована. У него и чемодан с позавчерашнего дня собран.

Земля осталась твердой, даже слишком, а в солнечном сплетении сжался такой же твердый кулак. Лицо горело и наверняка налилось красным, но мне было уже наплевать. Вдох-выдох.

– А он… ничего не просил передать? – как ни в чем не бывало, говорить, как ни в чем не бывало. – Или… ничего не оставил для… Ничего? – отстраненный голос сорвался, и я закашлялась.

– Нет. – Девушка беспомощно пожала плечами. – Только…

– Что? – у меня не получилось замаскировать надежду в голосе, но какая уже была разница.

– Только сообщил, что уезжает надолго, и в ближайшие месяцы я должна следить за состоянием дома и сада, – ее голос звучал виновато.

Я приоткрыла рот и несколько раз тихонько глотнула воздух. Он отдавал кислятиной, как человеческое вранье.

«Как был трусом, так и остался», – застучало в голове голосом брата.

– Может быть, хочешь лимонада? – Горничная нервно откинула гладкую прядь волос за спину.

Кажется, она переживала за меня. Я хотела сказать, что не стоит, но только с трудом сглотнула и качнула головой.

– Нет, я пойду, – помолчала и на автомате добавила: – Спасибо.

Неуклюже повернулась и взялась за велосипед, чуть не грохнув его себе на ноги. Когда я подняла взгляд, девушка все еще неуверенно стояла в дверном проеме. Кажется, она хотела что-то сказать или спросить, но в последний момент передумала и не стала. Я мысленно поблагодарила ее за это.

– До свидания, – я бросила последний взгляд на белоснежный, словно вычерченный по линейке, дом.

– Пока, – растерянно отозвалась горничная.

Я шла по бетонной аллее, которая вдруг стала бесконечно длинной, шурша колесами велосипеда по траве. Шла так долго, что, если бы это был фильм, меня бы уже сто раз успели окликнуть или остановить. Но ничего такого не произошло. Я не слышала звука закрывающейся двери – наверное, горничная все еще стояла и смотрела мне вслед. Я не стала оборачиваться, чтобы проверить.

* * *

Все расплывалось в ослепляющем мареве. Солнце палило так, что было больно смотреть, и приходилось все время щуриться. Казалось, оно вот-вот сожжет кожу на всем теле, пропечет до красной, туго натянутой корочки. Хотя ничего такого случиться не могло – я давным-давно привыкла к жаре и покрылась коричневым загаром, как защитным панцирем. Вот бы еще укрыться таким панцирем изнутри…

Я не замечала, как быстро еду, пока не покатилась с горы к побережью. Ноги крутили и крутили педали, по сторонам мелькали осколками пальмы, люди, дорожные знаки и мелкие магазины – как неравномерно разбитая на куски, перемешанная мозаика. Пару раз прямо перед носом скользнули и с визгом затормозили машины – не голубые «жуки», другие. Из них повыскакивали водители, словно джинны из ламп, окутанные клубами желтой песчаной пыли. Они что-то кричали и бурно жестикулировали, но я не останавливалась, только быстрее вертела педали.

Когда я полетела с горки, крутить педали было уже не нужно – велосипед мчался, как дикая лошадь, решившая сбросить надоевшего всадника. Руль вихлялся туда-сюда, я дернула его, пытаясь выровнять, и тут же вылетела из седла. Желтая пелена дороги кинулась навстречу и несколько раз перевернулась, обсыпая все вокруг песком. Откуда-то послышался лязг велосипеда, а потом все остановилось. Я полежала, прислушиваясь к себе и оценивая масштаб повреждений. Осторожно поднялась на ноги. Локти, ладони и коленки горели так, будто их долго и яростно натирали колючим песком. Правое колено жгло сильнее всего. Я опустила взгляд и горько хмыкнула – ушибленное в детстве о кирпичную стену место сочилось красным. Велосипед жалобно сгорбился у обочины. Переднее колесо неестественно изогнулось. Я попыталась расстроиться из-за этого, но почему-то не вышло.

Покалеченные колеса шуршали по сухой, выжженной солнцем до песочного цвета траве. Я придерживала велосипед за руль и спотыкалась, пошатываясь вместе с ним.

«Мир перевернулся». Эту фразу я слышала тысячу раз и никогда не вдумывалась в ее смысл. Сейчас я чувствовала, как земной шар прокрутился под ногами и застыл вверх тормашками. Все закончилось. Все по-другому. И так, как раньше, уже не будет. От этого становилось страшно и больно, хотелось выплюнуть застрявший в груди комок, а вместе с ним все мысли и воспоминания. В голове тут же услужливо пронеслось: «Ты так ни разу и не увидела, как он улыбается». И следом тупым скрежетом повисло: «Почему?!» Я затрясла головой и быстрее зашагала к берегу.

Море дохнуло в лицо соленым. Я пошла у самой кромки воды, дав теплым волнам сочувственно обнимать ноги. Царапины мгновенно защипало от соли, но отскакивать не хотелось. Я попробовала высмотреть в воде медуз, как вдруг сзади в бок ткнулось что-то мокрое и холодное.

– А! – Я дернулась, чуть не рухнув вместе с велосипедом в море.

Рядом со мной стояло хрупкое инопланетное существо – выгнутый позвоночник, высокие лапы, длинная, свисающая по бокам светлая шерсть. Грейс уткнула нос мне в ладонь и осталась так.

– Ты!.. – неверяще прошептала я и осторожно провела ладонью по шелковистой голове.

Собака влажно дышала мне в руку, и от этого было щекотно.

– Грейс. – Я села на корточки и зарылась пальцами в мягкую шерсть. – Моя хорошая.

Собака не двигалась, просто спокойно стояла, смотрела на меня темными глазами и все понимала. Наверное, даже больше, чем я сама. А потом нагнулась и принялась лизать мою разбитую коленку. В носу защипало, и я часто заморгала, не пуская слезы наружу.

Кто-то резко свистнул, мы с Грейс вздрогнули и обернулись. Поодаль стоял плотный дядька в шортах и кепке. Собака посмотрела на меня.

– Иди, иди к хозяину. – Я закивала. – Спасибо.

Почесала ее за ушами и поднялась на ноги. Грейс проследила за мной, еще раз лизнула в коленку и помчалась к хозяину. Он похлопал себя по ногам, приговаривая что-то, а потом глянул на меня, помедлил и кивнул. Я кивнула в ответ и поспешно отвернулась. Разговаривать с людьми сейчас было невыносимо. Я прошла несколько шагов, не оборачиваясь, подбрасывая ногами густой тяжелый песок. Колено щипало от ласки Грейс, а на ладони чувствовалось мокрое пятно ее носа. В воздухе передо мной метнулась наглая чайка, чиркнув крыльями. Я прищурилась и подняла взгляд. Впереди, прямо по курсу, возвышалась поросшая травой гора. На ее краю гордо упирался покатой грудью в небо, словно готовился взлететь, старинный корабль.

* * *

Велосипед пришлось оставить внизу. Трава на склоне росла жесткая, как щетина у Александра на щеках. Я шла по ней и считала собственные шаги, чтобы ни о чем не думать. Получалось не очень – я в третий раз дошла до сотни и в третий раз сбилась. Солнце изо всех сил пекло шею и затылок, и было ощущение, что я не забираюсь на гору, а иду по бесконечному высохшему лугу, только расположенному не ровно, а под наклоном. Разбитую коленку стало жечь, все остальные царапины противно ныли, будто кожу покрыла колючая чешуя. Корабль не становился ближе. Казалось, все вокруг замерло тысячи лет назад и так и стоит – тишина, высота и выжженная солнцем трава, которая поднимается и поднимается. Может, до самого неба. Гулкая тишина не успокаивала, наоборот, была как той давней ночью, когда мы с братом бегали среди слепых домов-декораций. Сейчас кругом была только трава, небо, и океан внизу, и раскаленное солнце, бесцеремонно заполняющее собой каждую щелочку этого мира. Вдруг я тоже застыну и останусь здесь насовсем? Я зашагала быстрее, не обращая внимания на коленку, все быстрее и быстрее, глядя только перед собой. Подъем загибался круче, и я скоро запыхалась, но продолжала идти, словно назло – себе, этому замершему воздуху, всему.

Когда одежда стала противно липнуть к коже, а ступни в кедах практически изжарились, трава вдруг полысела. Какое-то время она еще цеплялась за землю под ногами, упиралась клочками, а потом пропала совсем, и передо мной нависли голые темно-серые камни.

Карабкаться было трудно. Глаза жгло от солнца и подступающих слез, расцарапанные ладони щипало. В книжках часто пишут «холодные и неприступные скалы» – но горячими они делаются куда неприступнее. Я цеплялась за шершавые камни, подтягивалась и старалась не смотреть вниз. На самом деле, я даже не знала, зачем лезу наверх. Не то чтобы этот корабль отвез меня в Неверландию[1] или еще куда-то… Хотя… кто знает. Чтобы прогнать слезы, я стала представлять, что расскажу Александру – ведь я обещала ему, что заберусь сюда. О том, что я поднимусь по обычной тропе, как все люди, речи не шло.

– Сначала щетинистая трава, которая цепляется к ногам и пытается оставить тебя там навсегда, – я пропыхтела себе под нос и вскарабкалась на глыбу повыше. – Потом раскаленные камни, о которые можно сжечь всю кожу.

Я остановилась на широком выступе, села на корточки, прислонившись к камням. Океан внизу переливался, словно на поверхность вылез погреться гигантский подводный дракон. Если бы единственными проблемами были драконы и прочие чудища из разноцветных книжек, которыми у нас дома заставлены полки! Я зажмурилась и затрясла головой, отчаянно стараясь прогнать непрошеные мысли. Вдруг подумалось, что рядом нет никого – ни брат, ни Карен не знают, что я здесь. Разбитая коленка снова начала кровоточить. Я вытерла ладони о майку, поднялась и принялась карабкаться на следующий выступ. Наверное, хорошо, что брат этого не видел. Он бы меня убил сразу.

* * *

Солнце опустилось ниже, и если бы у корабля были паруса, оно бы сейчас подсвечивало их. Но парусов не было – наверное, только поэтому он и оставался на месте. Я стояла на песчано-травянистой площадке и не верила, что добралась сюда. Поблизости не было ни одного человека. Только огромный, словно выплывший на минутку из облаков корабль. Я подошла и коснулась его борта рукой. Дерево было теплым, присыпанным тонким слоем песка и шероховатым на ощупь. Внутри все было коричнево-деревянное и тоже в песке – покатое дно и две длинные поперечные лавки, как в лодке. Я забралась внутрь, погладила нагретые доски и сползла на дно, спрятавшись между скамьями. Песчинки кололись, зато выгнутые борта защищали от всего вокруг. Можно было представить, что я лечу на этом корабле куда захочется. Я подтянула колени к груди, уткнулась в них подбородком и обхватила руками.

В голове снова зазвучал хрипловатый голос: «Приходи завтра. Когда захочешь». Я подняла голову, рассматривая высокую мачту корабля. Она расплывалась перед глазами, теряя очертания. Я заморгала и прижалась к лавке у себя за спиной. Корабль словно обнял меня своими деревянными бортами и пытался утешить. От этого внутри больно стиснуло, будто разжалась заржавевшая пружина, и сами собой вдруг хлынули слезы.

* * *

Артур стоял на крыше своего «жука» и помахивал крюком вместо руки. На острие крюка болтались ярко-красные паруса. «Он украл их!» – я хотела закричать, но звуки были такими сухими, что застревали на подходе к горлу. «Он тебя бросил, по-настоящему», – грустно сказал брат, и где-то рядом с ним завыла Грейс. «Господи, что случилось», – зашептала Карен, села на корточки и принялась трогать мои щеки отвратительно холодными руками.

– Упала с велика… – Я поморщилась, стараясь увернуться от ледяных прикосновений, и замахала руками.

– Ой, – сказала Карен, когда я случайно зацепилась пальцами за ее волосы и чуть не вырвала несколько прядей.

Волосы были теплые и блестели на солнце, подвязанные ярко-красной банданой, и Карен была какая-то слишком реальная. Я нахмурилась и ущипнула ее за плечо.

– Ай! – Она уставилась на меня со смесью удивления, обиды и почему-то радости. – Ты что?!

– Проверяю, сплю ли я. – Ресницы слиплись и мешали моргать.

– Для этого себя надо щипать, балда! – Карен закатила глаза и быстро ущипнула меня за запястье.

Я зашипела, потирая кожу.

– Как видишь, не спишь.

– Что тогда ты здесь делаешь? – Я поерзала на деревянном дне корабля и села, покрутив затекшей шеей. Жара отступила, воздух окутался оранжево-розовой дымкой и наливался все ярче. Все казалось странным сном, и не было ясно, закончился он или нет.

– Тебя ищу, что же еще. – Карен резко притянула меня к себе. – Точнее, нашла.

Разом заныли все ссадины, а внутри разлился едкий привкус горечи. Я уткнулась носом в плечо Карен и стиснула зубы, чтобы не разреветься.

– Сильно болит? – Карен осторожно коснулась моего разбитого колена и скорчила гримасу, будто ссадина была у нее самой.

Я покачала головой. Только бы она не стала расспрашивать…

– Я все знаю, – шепнула Карен, словно услышав мои мысленные мольбы, и погладила меня по затылку. Ладонь у нее дрожала.

– Откуда? – всхлипнула я. – И как ты меня нашла? И где остальные? Они… они тоже знают?..

Под остальными я, в первую очередь, имела в виду брата, но почему-то не могла так и сказать.

– Мы решили посмотреть на вас со стороны, – чуть пристыженно пробормотала Карен, не переставая гладить мои волосы. – Идея была не моя, сразу говорю, и ты знаешь своего брата!

Я тихонько фыркнула.

– Я долго отговаривала. Но тебя все не было, и он меня потащил. Вот, мы пришли, а никого не видно. Ни тебя, ни его, ни хотя бы твоего велосипеда. Я сначала подумала, что вы куда-то гулять ушли, на пляж, или в доме сидите, – Карен так крепко прижала меня к себе, что я почувствовала, что сейчас задохнусь, и дернулась, замычав.

Карен поспешно разомкнула объятия, взяла мои руки в свои и принялась нервно встряхивать ими, не ослабляя хватки.

– Мы уже почти ушли, как тут из дома выходит какая-то девушка, пикает кнопочками на двери и на нас подозрительно пялится. И что-то прямо дернуло – мы дождались, пока она к нам подойдет, и про тебя спросили.

– Как спросили?

– Ну, как… Где дочка Артура… – буркнула Карен.

Я хлопнула себя по лбу.

– Она аж икнула.

Я представила эту картинку и совершенно неожиданно для себя хихикнула. Карен вздохнула.

– Мы на нее вытаращились, тебя описали, тут она челюстью по асфальту и проскребла. Залепетала «д-доочь?!» – и все нам выложила.

Я опустила голову, закрывшись волосами.

– Мы побежали тебя искать. – Карен крепче сжала мои ладони. – Разделились. Я решила заглянуть в пекарню, вдруг ты зашла туда.

– Я не заходила.

– Да, но там оказалась Грейс. В смысле, со своим хозяином. Он меня послушал и вдруг заявляет, что вроде бы видел тебя на этом пляже! Я не стала обнадеживать никого зря, решила сама проверить. Сразу про корабль подумала. А тут твой велик покореженный под горой стоит. Я как помчусь по лестнице…

– Тут есть лестница?

– Типа того. Я уже позвонила, сказала, что ты нашлась.

Мы помолчали. Я упрямо сдувала с лица прядку волос, а она с тем же упорством падала мне на глаза.

– Мне ужасно, ужасно, ужасно жаль, – еле слышно прошептала Карен.

Слезы снова начали щипать и собираться где-то в носу. Почему в носу?

– Знаешь, это так глупо. – Я прерывисто вдохнула и выдохнула. – Всегда смотрела фильмы, где в конце все друг друга находят и живут большой счастливой семьей… Понимаешь?

– Понимаю, – тихо отозвалась Карен.

– И я думала, что, что – да, это просто кино, но я думала, у меня будет так же. Когда-нибудь. – Я сглотнула что-то горькое. – Почему не так?

Карен сморщилась и поджала губы, как будто ей было больно.

Закат разливался по небу густым вишневым соком, таким красным, что было трудно поверить в естественность красок. Сок стекал к огромному, такому же красному и идеально круглому шару – солнце будто увеличилось в несколько раз и пламенело, прежде чем отправиться спать.

– Никогда не видела такого огромного солнца, – я поплотнее обхватила колени.

– Ты еще много чего не видела, – загадочно ответила Карен.

– Тут, на острове?

– На острове, – туманно кивнула она. – И вообще.

Я криво улыбнулась и на ощупь сорвала несколько высохших травинок. Некоторые вещи я бы предпочла никогда не видеть и вовсе. В носу защипало, и я наморщила его.

– Знаешь… Хотя бы раз в день непременно бывает счастливый конец. – Карен заговорщически покосилась на меня. – Это цитата, из книги.

Я улыбнулась эху собственных слов, произнесенных давным-давно. Поморгала, глядя на алый зеркальный блеск моря.

Карен скользнула пальцами по черным символам на своем запястье.

– Это и написано тут? – спросила я.

Карен проследила за моим взглядом и задумчиво качнула головой.

– Нет, – мягко улыбнулась она. – Здесь написано «Ничего никогда не заканчивается».

Я помолчала, повторяя фразу про себя и пробуя ее на вкус.

– Мне нравится. А знаешь, можно сделать гораздо проще. – Я наклонилась и провела пальцем по тонкому слою песка на скамейке. На дереве появился едва заметный рисунок горизонтальной восьмерки – знак бесконечности.

– Оставим это для твоей первой татуировки. – Карен подмигнула. Немного помолчала и добавила с ноткой светлой грусти: – Слушай. Так, как в голливудских фильмах, не будет. Но с тобой все равно все будет хорошо. Понятно?

Я нахмурилась, внимательно вглядываясь Карен в глаза. Помолчала и медленно кивнула.

– Да. – Я ей поверила.

– И у тебя большущая семья. – Карен вытянула палец, чуть не ткнув мне в нос. – Вон нас сколько! И только попробуй что-нибудь возразить, я страшно обижусь – а ты этого не хочешь, поверь.

Рот сам по себе расплылся в улыбке. Я задрала голову вверх, глядя на мачту. Она упиралась в светло-розовые облака, похожие на сахарную вату из парка аттракционов.

– Все-таки ему не хватает паруса. – Я погладила дерево рукой.

Карен посмотрела на мачту вместе со мной, а потом поднялась на ноги.

– Мне кажется, ему она пойдет больше, – произнесла она, снимая с головы красную бандану.

* * *

Вечер прошел словно в полусне. Когда брат примчался забирать нас с Карен, уже начало смеркаться, и воздух окутался фиолетовым. Я обвила руками его шею, и этого было достаточно, чтобы в ту же секунду оказаться дома. Брат судорожно водил ладонью по моим волосам и дышал сквозь зубы. Не от бега и не от подъема на гору – от ярости. Такой ярости, которая бывает, только когда обидели не тебя самого, а кого-то, кто тебе очень дорог. Я потерлась щекой о щеку брата и тоже принялась гладить его по голове – короткие волосы на затылке были жесткими и влажными.

– Прости, – наконец сипло прошептал он.

Я замотала головой так, что все вокруг закружилось.

– Ты лучший в мире брат. Ясно?

Он молча прижал меня к себе еще сильнее и так держал, а потом тихо проговорил:

– Мама приедет. Все будем здесь.

Непонятно, что он имел в виду – навсегда, на острове? Я не стала думать об этом сейчас, просто улыбнулась тому теплу, которое разлилось внутри. Вся семья будет в сборе.

Когда мы подошли к дому Карен, на небе уже одна за другой загорались маленькие звездочки. Мой велосипед тихо прошуршал шинами по траве, влажной от вечерней росы.

Сад встретил нас сонными цветами и сладким запахом – будто приоткрыл лениво один глаз, глянул, кто пришел, и снова погрузился в дремоту. На кухне уютно светились окна – они уж точно никогда не смогут показаться пустой декорацией. Брат прислонил велосипед к стене дома и взял меня за руку.

– Пойдем.

Мягкий золотистый свет обволакивал и делал все удивительно спокойным. «С тобой все равно все будет хорошо», – в голове отозвались слова Карен, и я улыбнулась. Александр подъехал на своей коляске, я наклонилась к нему и угодила в крепкие объятия – вместе с подрагивающими руками они выдавали его тревогу.

– Слава богу, – пробормотал он себе под нос.

Из объятий Александра я перешла в руки бабушки Карен – или, как мне показалось, уже просто бабушки. За секунду ей удалось одновременно поохать, поцеловать меня в лоб и усадить на диванчик, а в следующее мгновение мои ссадины были намазаны чем-то щиплющим, бабушка Карен возилась с пластырем, а на столе передо мной стоял стакан молока и тарелка с большим куском пирога. Я провела пальцем по ребристым граням стакана и сделала глоток. Молоко было холодное, чуть сладкое и пахло свежестью. Пахло так, будто уже начался новый день, и все, что было плохого, давным-давно прошло и не имело значения.

– Вкусно, – сказала я и принялась за пирог.

Бабушка Карен довольно подмигнула и наклеила мне на коленку большущий кусок пластыря:

– До свадьбы заживет.

Почему-то мне показалось, что это она не только о коленке.

– Побыстрее пусть заживает, – возразил брат, плюхаясь рядом и отхлебывая из моего стакана. – Иначе с кем мы кататься будем?

– Ну, – Карен подтвердила с заговорщическим видом.

– Пока велик мой починим, хоть обе ноги по сто раз можно разбить и заживить, – я фыркнула с полным ртом пирога.

– Забудь. – Брат махнул рукой. – Кажется, кто-то хотел, чтобы мы все вместе «неслись куда-нибудь изо всех сил»?!.

* * *

Дорога разлеталась асфальтовой лентой и вибрировала в подошвах. Пыльный носок моего кеда, гордо стоящий на доске, напоминал резную фигуру на старинном корабле. В глазах зарябило от скорости, и я поспешила поднять взгляд.

Ветер сразу взъерошил волосы, откинув их назад, и заполоскал футболку. Я сощурилась, быстро глянула по сторонам и вдруг поняла, что губы расплываются в дикой улыбке. Справа хитро ухмыльнулся брат, слева скорчила рожу Карен. Мы набрали такую скорость, что затормозить было бы трудно – но никто и не хотел останавливаться. Даже не верилось, что всего несколько дней назад брат принес домой прогретые солнцем лонгборды и гордо стоял с ними у крыльца, как с тремя воинскими щитами. Бабушка Карен преувеличенно ужасалась, незаметно улыбаясь куда-то в морщины, Александр по-детски смотрел на гибкие силуэты досок, а мама, которая колдовала на кухне вместе с бабушкой Карен, не говорила ни слова и просто улыбалась. Казалось, так было всегда.

Ветер встопорщил короткие волосы у брата на голове и отправился играть с кудрявым хвостиком Карен. Прямо за Карен цветастым фоном для ее силуэта разворачивалась бесконечная синева океана и лохматились непокорные макушки пальм. Справа, за братом, мелькали прибрежные кафешки – красно-белые кока-кольные зонтики, мороженое и сахарная вата. А впереди – впереди был только заливающийся красным горизонт.

Мы отправились кататься в какое-то странное, призрачное время – еще не ночь, даже не совсем сумерки, но на глянец острова уже легла тень, смазывающая все контуры. Воздух был размытым, как на пленочных фотографиях, в нем повисла полупрозрачная дымка. Зарождалось что-то такое, от чего у меня защемило в животе. Как будто может произойти все что угодно. Как будто оно вот-вот произойдет.

Мы разогнались за пару минут и теперь без остановки мчались прямо в оранжево-розовое небо, прямо туда, где все залито закатным соком, куда солнце уходит прятать свои секреты. От ветра, солнца, песчаной пыли и морской соли слезились глаза. Брат и Карен сощурились, а я, наоборот, распахнула глаза пошире.

Может быть, мы едем по какой-то несуществующей дороге, которую остров доверил только нам, потому что… потому что…

– Мы – духи острова! – Карен выкрикнула прямо в ухо, и я рассмеялась.

Потому что мы можем ее почувствовать. И не боимся упасть.

Ничего никогда не заканчивается, подумала я. То, как колется щетина Александра, когда он обнимает меня. То, как пахнет волшебством, когда бабушка Карен принимается колдовать над плитой. Как Карен вдруг останавливается посреди улицы и начинает показывать созвездия на небе. Как мама смотрит на океан, и у нее в глазах начинают искриться смешинки. То, как брат говорит своим особенным голосом «Индиана Джонс» и кладет мне на спину теплую ладонь.

Миллион того, что было и что будет. Все останется со мной навсегда. И то, что звенит внутри, когда мы пытаемся догнать этот закат – тоже.

Неугомонный ветер сдвинул нас троих ближе друг к другу и опутал чем-то общим – горящими лицами, шумом мчащихся колес и вибрацией в подошвах кед, терпкой сладостью вечерних запахов, чуть жестяным привкусом колы во рту, и этим вечно ускользающим закатом. Как если бы мы держались за руки – только гораздо, гораздо крепче.

Я вдруг услышала незнакомую мелодию – тягучую и летнюю, словно пропитанную соком абрикосов, которые мы сегодня ели и от которых у меня до сих пор были липкие губы. Рядом с нами никого не было, даже магазинчики и кафе, из чьих радиоприемников могла бы играть музыка, остались позади. Карен и брат молчали.

– Что это… – Я вдруг поняла, что мелодия звучит в моей голове.

И засмеялась от резко нахлынувшей волны счастья.

– Эй, Индиана Джонс! – брат хрипло окликнул меня, перекрикивая ветер. – Слабо еще быстрей!

– Вместе! – я закричала в ответ, прислушиваясь к музыке внутри.

Такой же, как заливающееся оранжево-красным небо, и приключения, поджидающие нас за следующим поворотом. Когда-нибудь мы обязательно догоним этот закат. А сейчас… сейчас у нас есть все что надо.

Рассказы

Амулет удачи

Дурацкая наклейка выпала из кармана, когда мы опаздывали в школу. Я наклонился поднять ее, но Ярик оказался быстрее.

– Серьезно?! – Он остановился и неразборчиво прыснул, чуть не подавившись бутербродом.

Я тяжело вздохнул и выдернул наклейку у него из рук. Надо было сразу ее выкинуть, еще позавчера… Ярко-розовый единорог радостно улыбался мне с наклейки, сияя рогом в блестках.

– Это еще что? – Ярик проглотил кусок и теперь ухмылялся до ушей. Явно не верил своему счастью.

Наклейку мне всучила четырехлетняя дочка маминой подруги, которая приходила к нам в гости и с какого-то перепугу решила, что обязательно выйдет за меня замуж. В смысле, не мамина подруга, а ее мелкая дочка, конечно. Не знаю, что она имела в виду с этим единорогом, но и моя, и ее мама таращились на меня во все глаза, поэтому наклейку пришлось взять.

У Ярика в руке мелькнул телефон – еще немного, и все в школе, у кого есть инстаграм – то есть все в школе, – увидят меня с розовым единорогом.

– Ты что! – Я хлопнул его по руке, чуть не выбив из нее телефон. Аккуратно разгладил наклейку, так, чтобы Ярик видел, и с преувеличенной осторожностью убрал в карман.

Ярик пялился в ступоре, и я, улучив момент, откусил от его бутерброда.

– Эй, акула! – Он вышел из транса, запихнул остатки бутерброда в рот и подозрительно уставился на меня. – Что за фигня?

– Не знаю, можно ли тебе доверить такой секрет. – Я вздохнул и смерил его серьезным взглядом.

– Можно подумать, мне когда-то нельзя было доверять! – кажется, Ярик собрался обидеться, и я торопливо оглянулся по сторонам.

– Ладно. Только никому. Это… амулет удачи.

Сказать правду? После того, как я дразнил его за пенал с Микки Маусом – ни за что.

– Что?!

– Тихо ты! Не ори. Говорю тебе – секретный амулет. Приносит удачу.

– Да ладно. – Ярик вздернул брови куда-то под волосы и захихикал. – Тебе сколько лет, деточка?

Он специально сделал трясущийся голос, как у тетеньки из нашей столовой. Она всех называет деточками, даже одиннадцатиклассников – но у нее такие вкусные трубочки с кремом, что можно и потерпеть. Ярик трубочками меня угощать не собирался, поэтому я дал ему пинка.

– Не хочешь – не верь!

Он пихнул меня рюкзаком в ответ.

– И откуда ты его взял?

– Подарили, – буркнул я. – Потому что я не какой-то придурок типа тебя, который ни во что не верит.

– Правильно моя мама говорит, у тебя фантазии на всю нашу школу хватит. – Ярик покачал головой, с сомнением покосился на мой карман и покрутил в руках телефон. – И еще останется. Блин, без пяти!

Мы рванули с места. Математичка могла наорать и не пустить в класс, даже если ты опоздал на минуту.

– Подумаешь, моя мама то же самое говорит, – выдохнул я на бегу. – Ну и что!

– Пусть твой волшебный амулет нас в школу телепортирует, – пропыхтел Ярик. – Тогда я поверю во что хочешь.

* * *

– Васька!

Мы только успели перебежать одну полосу – дожидаться зеленого света было некогда, и пришлось проскакивать перед носом у машин.

Я затормозил кроссовкой прямо перед следующим переходом, чуть не упал, ухватился за Яриков рюкзак и оглянулся. Рядом с нами припарковался джип, а из окна высовывалась Сашка Полевая – единственная нормальная девчонка в нашем классе. Не отличница, не помешанная на губной помаде и прочей ерунде и даже не сходит с ума по всяким оборотням или дурацким певцам.

– Залезайте, мы вас подвезем. – Сашка открыла дверцу и подвинулась на заднем сиденье.

– Супер. – Я быстренько залез и сел рядом с ней.

Ярик пару секунд стоял в ступоре – второй раз за утро, многовато даже для него – и тоже сел в машину.

Из-за руля повернулся Сашкин папа с огромными усами и не очень-то довольным видом.

– Здрасте. – Мы заерзали в кресле.

– С добрым утром, – хмуро протянул он, но тут его перебила Сашка.

– Папа сказал, что лучше сам вас довезет, чем будет всю дорогу представлять, как вы на красный свет скачете, и думать, добрались ли вы живыми!

– Эм… – Ярик открыл рот, но ничего толкового из себя выдавить не сумел.

Сашкин папа тоже открыл рот, и уж ему-то явно было что сказать, но тут сзади нетерпеливо засигналили.

– Пронесло. – Прошептал Ярик, когда джип стартанул с места. – И даже вовремя успеем.

– Повезло, – я многозначительно подвигал бровями и одними губами произнес «амулет». Доставать единорога из кармана при Сашке я не рискнул.

– Мы же не телепортировались, – пробубнил Ярик и тут же неуверенно нахмурился.

На математику мы примчались, когда Елены Сергеевны еще даже близко к кабинету не было. Успели выдохнуть, достать тетрадки и переглянуться с Сашкой Полевой. Я украдкой вытащил из кармана наклейку и присмотрелся. Совпадение? Или… Единорог весело ухмылялся.

Дверь распахнулась, и в класс зашла математичка, а вместе с ней… школьная медсестра с журналом в руках. Все затихли.

– Шестой «Б», встаем, строимся и идем в медкабинет, – объявила она скучным голосом. – На прививку.

– О-о-о-о, – все разом застонали.

– А как же урок? – выскочила Машка Чижикова. Она, конечно, зубрила и чокнутая, но сейчас я с ней был согласен. Математика внезапно показалась очень даже интересной.

– Урок будет на второй половине, – не очень довольно сообщила Елена Сергеевна. – Идите.

– Что сидим? – подхватила медсестра. – Собираемся и тихо идем в кабинет. Я сказала, тихо!

Когда мы унылой очередью подпирали стену около медкабинета, мимо проплелся Лешка Фантиков из шестого «А». Для пятнадцати минут после звонка на урок он не слишком-то торопился. Увидев нас, Фантиков сделал круглые глаза и остановился.

– У-у-у, чуваки, я бы на вашем месте сегодня опоздал. Или вообще не пришел. Нам вчера кололи, чувствуешь себя… – Он закатил глаза, подбирая слова: – Как Джон Сноу перед воскрешением.

И он ушел стучаться на русский.

– Вовремя предупредил! – я возмутился в фантиковскую спину.

– Успели вовремя, – мрачно подытожил Ярик.

* * *

– Еще там был шоколадный фонтан. – Денисов облизнулся при воспоминании и продолжил бежать, даже не напрягаясь.

Ярик чуть-чуть отставал, но держался рядом с ним.

– А с девчонками ты разговаривал?

Ярику все лишь бы девчонки.

– А то, – ухмыльнулся Денисов. – Одна даже в друзья уже добавилась.

Мы забежали за школу, там, где физруку не было видно, и перешли на шаг. Я, наконец, смог их догнать. Конечно, Ярика папа каждые выходные в парке бегать заставляет, он привык, а у этой башни Денисова вообще каждая нога как две моих в длину.

– Это восьмиклассница-то, – Ярик восторженно охнул и оглянулся на меня.

Надоела уже вся эта суета вокруг Денисова!

– Ну и что. – Я повис на этой каланче, тяжело дыша. – Слушай, может, ты и нас возьмешь, когда тебя старшеклассники снова на тусовку позовут?

Он покосился на меня сверху вниз, отцепил мою руку и хмыкнул.

– Сорри, чувак, но это типа для избранных. Не я решаю, так что без обид.

– Да без проблем. – Я небрежно фыркнул. Подумаешь!

Кусок за школой закончился, и Денисов легко перешел на бег. Ярик хлопнул меня по плечу.

– Подумаешь, нужны нам эти избранные, правда? Денисова вся школа знает, вот и зовут его, и все.

– Вася, ходу прибавил! – гаркнул физрук. – Все вижу!

– Мхммм. – Я с трудом стал переставлять ноги быстрее.

– Зато мы по тыще двоек в день не получаем.

– Да, только восьмиклассникам на это пофиг. – Я шумно выдохнул. – Нет уж. Мы с тобой прославимся, они у нас еще автографы просить будут.

– Конечно, – согласился Ярик.

– И не когда-нибудь. А прямо сейчас!

– Конечно, – обеспокоенно повторил он.

Физрук дунул в свисток, и мы поплелись к нему, чуть не врезавшись в вереницу малявок из первого или второго класса, которых вели, похоже, на экскурсию. Их учительница полыхнула на нас взглядом, и пришлось пропускать всю толпу перед собой.

– Мне только сегодня подарили, – пропищала одна из мелких девчонок и завертела в руках большую розовую коробку с куклой. Чуть не заехала Ярику по коленке.

– У меня такая же, – поддакнула другая. – А у тебя такой нету!

Третья девчонка, с целой охапкой рыжих кудряшек на голове, обиженно задрожала губами. Явно собралась разреветься.

– А вот и будет!

– А вот и нет!

Я фыркнул – проблема тысячелетия. Мелких увели вперед, и мы побежали к недовольному физруку. Все остальные уже стояли рядом с ним и, конечно, смеялись над нами. Денисов громче всех.

– Вот прославимся, увидим, как они тогда поржут, – угрожающе буркнул я.

– Угу. Амулет свой попроси, – пробормотал Ярик, и я не понял, издевается он надо мной или нет.

* * *

– Вась, у меня к тебе разговор, – мама зашла ко мне в комнату, и я еле успел свернуть вкладку с «ютубом» и открыть географию.

– А что? – Я напрягся, вспоминая, из-за чего у мамы мог быть ко мне «разговор». Вроде в последнее время ничего такого не делал. Такого, о чем бы она знала.

– Мне предложили сделать материал про один ресторан. – Мама присела на край кресла, и вид у нее был такой же осторожный, как у меня. – Про семейный ужин. Я подумала, может быть, мы сходим, а фотограф нас немного поснимает… Ярика можем взять с собой!

Я выдохнул. Мама опять про свой фуд-блог – раз сто уже пыталась уговорить нас с папой в нем поучаствовать, но меня не так-то просто заманить.

– Всего разок, будет такой чудесный материал, – говорит обычно мама.

– Ни за что, – железно отвечает папа. – Хватит с нас и одной интернет-знаменитости в семье.

Стоп. А-га-а.

– Мам, а сколько у тебя фолловеров? – Я резко повернулся к ней вместе с креслом.

– Достаточно, – со сдержанной гордостью выпрямилась мама. – Второе место в рейтинге…

– Мы с Яриком согласны, – побыстрее вставил я, пока это не затянулось надолго.

– Правда? Вот и молодцы. – Мама просияла. – Пойду напишу организаторам. Как раз пока…

Она осеклась и сделала вид, что поперхнулась.

– Пока папа в командировке, – помог ей я.

Мама с достоинством поднялась с кресла и прошла к выходу из комнаты.

– Не думай, что я не заметила «ютуб», – оглянулась она у самых дверей. – Сейчас же садись за уроки.

«Реально прославимся?»

Это было первое связное сообщение от Ярика после того, как я написал ему обо всем. До этого мой телефон мигал только чередой смайлов всех возможных видов.

«Завтра после школы, – напечатал я в ответ и добавил смайлик в темных очках. – Ну то есть сделаем завтра, а знаменитыми – через пару дней, когда мама запостит».

«Повезло, скажи?!»

Я задумчиво перевел взгляд с Ярикова сообщения на наклейку, которую вертел в руках. Единорог весело переливался блестками. Повезло. Интересно.

* * *

– Я думал, мы пойдем в какой-нибудь «Карлс Джуниор» хотя бы… – я простонал сквозь зубы и неверяще оглянулся на Ярика.

Он с таким же ошарашенным видом, как у меня, рассматривал вывеску «Кухня на пару́».

– Тш. – Мама посмотрела на меня взглядом из серии «Да что ты говоришь». Ее фотограф усмехнулась и потрепала меня по щеке. Мы с Яриком в ужасе переглянулись.

Внутри ресторана было много картин, деревянная мебель – фотограф забормотала что-то про французский стиль и защелкала камерой – и довольно-таки странный запах. На нашем столике стояла табличка «Забронировано».

– Мы уже как знаменитости. – Я подтолкнул Ярика локтем, пока официант убирал табличку.

– Интересно, что есть-то будем, – обеспокоенно отозвался он.

К маме подошли по очереди четыре разных человека, она четыре раза обсудила с ними одно и то же, и потом нам, наконец, принесли меню.

– На камеру не обращайте внимания, – пропела фотограф таким голосом, которым говорят с двухлетними детьми. – Просто ведите себя, как обычно.

Вообще-то, как раз до этого мы на нее внимания и не обращали – теперь уже не получалось.

– Выбирайте вот из этого меню. – Мама ткнула наманикюренным пальцем в буклет с блюдами для всей семьи.

Лично мне есть уже не очень хотелось, и названия были странные. Ярик сидел весь красный и вертел меню в руках.

– «Не просто полезно, а вкусно!» – прочитал я вслух. – Тупой слоган, правда?

– Вася. – Мама красноречиво посмотрела на меня поверх своего меню.

Фотограф хихикнула и вовсю защелкала камерой. Ярик покраснел еще сильнее.

– Слава требует жертв, – процедил я сквозь зубы сам себе.

– В следующий раз будешь становиться знаменитым без меня. – Ярик ткнул меня под столом ногой.

– Да ладно, расслабься…

Еще одного такого раза я бы и сам не вытерпел.

– Вкусно! – Ярик уминал вперемешку салат, суп и горячее, еще и успевал таскать кусочки у меня. На постоянно щелкающую камеру он не обращал никакого внимания.

– Особенно если не думать, что это полезно, – согласился я, и фотограф снова засмеялась и ущипнула меня за щеку.

От неожиданности я выронил ложку и обдал все вокруг фонтаном из супа. Все, включая объектив камеры – фотограф как-то сразу перестала веселиться.

– Вася, – вздохнула мама и потерла переносицу. – Как всегда.

– Я же нечаянно! Сами просили вести себя, как обычно.

Перед тем как должны были принести десерт, мама с фотографом пошли снимать вход в ресторан.

– Курить, – шепнул Ярик.

– Мама не курит, – возразил я.

– Зато фотограф да, – хмыкнул Ярик. – Стресс снимать из-за объектива.

– Позовите нас, когда подадут десерт, – проинструктировала мама. – И ничего тут не устраивайте.

– Мы никогда ничего не устраиваем, – возмутился я, но мама уже повернулась спиной и только отмахнулась. – Можно подумать, нам пять!

– Да брось. – Ярик дернул меня за рукав. – Вкусно так, главное!

– Балда, не это главное. Давай лучше думать, на какую вечеринку первую пойдем.

– Нас еще никуда не звали.

– Еще – ключевое слово, – многозначительно сказал я. – Вот погоди, выйдет пост…

Я не успел договорить, потому что официант принес десерт. Нам с Яриком по пирожному, маме – грушу в роме, а фотографу – ничего, потому что она не ест сладкое. Если кому-то нужно было лишнее доказательство, что она чокнутая…

– Надо их позвать? – Ярик посмотрел на свое пирожное и сглотнул. – Или можно сейчас хоть попробовать, как думаешь?

– Потерпи пять минут, никуда оно от тебя не денется. – Я быстро обернулся к дверям – ни мамы, ни фотографа видно не было.

Я наклонился к груше. Она лежала на большущей тарелке, плавала в соусе с чем-то еще и пахла… если честно, я не мог понять, нравится мне этот запах или нет.

– Слушай, – я поднял глаза на Ярика, – давай попробуем? По чуть-чуть, никто не заметит. Ром же, прикольно.

Глаза у Ярика стали круглыми.

– Что ты на меня так вытаращился! Ничего не будет!

– Каждый раз, когда ты так говоришь, мы влипаем в историю, – недоверчиво сообщил Ярик. – Сказала же твоя мама ничего не устраивать…

– Так бы и говорил сразу, что слабо. – Я скорчил ему рожу и потянул тарелку к себе. Но Ярик тут же вцепился в ее край.

– Ничего мне не слабо!

– Осторожней ты, чуть все не вывалилось! – Я быстро огляделся по сторонам.

Ярик схватил ложку и зачерпнул из тарелки соус.

– Немного, ммм, странно… Но вкусно, тут еще орешки хрустящие…

– Эй, не увлекайся. – Я протянул руку за своей порцией. – Сейчас все сожрешь! Я тоже хочу попробовать.

Ярик только захрустел громче, и я дернул тарелку к себе. Пока мы таскали тарелку туда-сюда, груша болталась по ней во все стороны и теперь выглядела совсем не так, как когда ее принесли.

– Мне нравится, – одобрил Ярик.

Я попытался уложить все красиво, чтобы мама ничего не заподозрила.

– Только во рту чего-то все чешется, – послышался Яриков озадаченный голос.

Я фыркнул, быстро глянул, не идет ли мама, и зачерпнул немного соуса себе.

– Вась, – Ярик звучал незнакомым голосом. – Что за фигня…

Я поднял голову, чтобы сказать ему, что фигня – это то, что мама может вернуться в любую секунду, а он отвлекает меня, но замер с открытым ртом. Яриково лицо вдруг стало жутко красным – примерно такого же цвета, как груша в маминой тарелке. Губы стали раза в два больше, чем нормально для человека. Я дернулся от ужаса и опрокинул мамин десерт прямо на стол.

– Что с тобой?!

– Не знаю, – прошепелявил Ярик. – Чешется, и все такое странное…

Он облизал губы, и, честное слово, у людей просто не бывает такого огромного языка.

– Мама!!! – заорал я на весь ресторан.

* * *

Ярик пришел в школу через два дня. За это время я успел сто раз побывать у него дома, выслушать, наверное, несколько часов маминых лекций, еще раз порадоваться, что папа в командировке, и на неделю лишиться Интернета в наказание за идею с десертом. Кроме того, все мучения в ресторане оказались зря.

– Нет уж, с меня хватит. Никакого поста в блоге с вами, – объявила мама. – Папа был прав.

– Это точно, – буркнул я и покосился на потухший монитор своего компьютера. Славы уже хотелось примерно как дополнительных уроков по математике.

– Ты уже похож на человека, – обрадовал я друга, когда он наконец выздоровел.

– Орехи теперь есть не буду. – Ярик поморщился. – И груши. Никогда.

– Аллергия-то у тебя на ром. – Я скривил губы, изображая свой лучший вариант Джека Воробья. – Зараза.

Ярик сделал такое лицо, что мне показалось, будто его вот-вот стошнит.

– Зато на скорой прокатились, – подбодрил я его. – Я вот еще ни разу на ней не ездил.

Он посмотрел на меня очень мрачно и промолчал.

– А что? Нужно во всем видеть хорошее! – Я пожал плечами и потащил Ярика на физику.

– Конь сегодня что-то слишком радостный, – обеспокоенно сообщила Сашка Полевая, как только мы зашли в кабинет.

– Пакость готовит. – Денисов подозрительно уставился на чистую доску.

– Не каркай, – уныло вздохнул Ярик и плюхнулся за парту.

Мы, конечно, учились не на одни пары, как Денисов, – но физика!

– Здравствуйте! – Конь и правда улыбался до ушей.

Все встали. Денисов мрачно поцокал языком. Мы с Яриком переглянулись – полный отстой.

Прозвище у Коня было со времен динозавров. Те ребята, кто дал его, были уже, наверное, на пенсии. Ну, универ уж точно закончили. То ли это было сокращение от его имени – Константин Андреевич – то ли его так прозвали из-за того, что он встряхивал головой и раздувал ноздри, как настоящая лошадь. В любом случае по-другому физика почти никогда не звали. Я сам слышал, как кто-то из учителей запинался: «Конь…н-нстантин Андреевич».

– Завтра, – Конь в предвкушении потер руки, – у нас контрольная по всему пройденному материалу. Я вас предупреждал заранее! Помните?

– Не-ет! – весь класс застонал. – Вы ничего не говорили!

– Неужели? Ну что ж, прекрасненько. Тогда сообщаю сейчас – завтра мы пишем контрольную!

Мы протестующе замычали, кто-то вяло заныл, что это нечестно. Вторая вещь, которой физик славился на всю школу, после своего прозвища – это контрольные-сюрпризы, о которых он якобы всех давно предупреждал.

Денисов стукнулся лбом об парту. Он лучше всех помнил и третью отличительную черту Коня – тот как рентгеном видел все шпоры, куда бы ты их ни засунул, подсказки на телефонах и гарнитуры, в которые тебе диктовали ответы. Денисов уже как-то вместо контрольной отмывал в туалете формулы с подошвы своих кроссовок – а потом отвечал физику устно.

– Прекрасненько, – повторил Конь и потер руки. – Советую подготовиться, будут задачи.

– Приплыли, – уныло шепнул Ярик. – Что будем делать?

– Что-нибудь придумаем.

– Нужно заболеть. – Я закинул на плечо рюкзак и спрыгнул с крыльца школы.

– Двадцать первый век, а до сих пор ничего лучше не придумали. – Ярик горестно засопел. – Куда катится человечество?

Нас обогнал задумчивый Денисов.

– Я, может, что-нибудь выучить попробую, – трагично сообщил он и пошел дальше с отсутствующим видом. Даже рукой не помахал.

– Он ведь шутит, да?.. – Мы вытаращились друг на друга.

– Н-не… Не уверен…

– До чего человека довели. – Я посмотрел на удаляющуюся печальную спину Денисова.

– Слушай, – как-то осторожно начал Ярик. – А может, нам тоже…

– Ничего больше не говори. – Я в ужасе схватил его за рукав. – Пошли.

* * *

– Мою маму не обманешь, – продолжил вздыхать по дороге из школы Ярик. – Ни с температурой, вообще ни с чем! Профи.

Я закатил глаза.

– Ты забыл, что у нас есть? – Я сунул руку в карман, вытащил наклейку и повертел перед Яриковым носом. Единорог блестел на солнце. – С ним у нас все получится.

Ярик неуверенно прищурился, но активно возражать не стал.

– У нас все время все боком выходило…

– Третий раз – алмаз. – Я сел на корточки завязать шнурок. – Все выйдет.

На асфальте, прямо у моих ног, что-то зеленело. Я присмотрелся, протянул руку и замер, недоверчиво моргая.

– Мама чует, когда ты на самом деле здоров, – Ярик сомневался дальше.

В голове что-то щелкнуло.

– Тогда пусть попробует почувствовать, – я ухмыльнулся и ткнул в него пыльной тысячерублевой купюрой, – когда ты по-настоящему заболеешь.

Кассирша в супермаркете подозрительно сощурила глаза, но без вопросов пробила нам все двадцать порций мороженого.

– Мы не мутируем, как Денисов. – Я сорвал обертку с обоих вафельных стаканчиков сразу. – Ешь.

Солнце заволокло темно-серыми облаками. Непонятно откуда взялся ледяной ветер. Ярик поднял воротник.

– Ну уж нет. – Я сдернул с него шарф, двинул вниз молнию на куртке и сунул в руку мороженое.

Он поежился, вздохнул и осторожно откусил кусочек.

– Не зависай. – Я торопливо расстегнул свою куртку и заглотил полстаканчика сразу.

– Так никакого удовольствия, – надулся Ярик.

– А ты не для удовольствия тут мороженое лопаешь, а для дела, – я потянул его в сторону набережной, где ветер был сильнее. – Работай.

Ветер на набережной раздувал наши расстегнутые куртки парашютами и пытался сдуть куда-то – Ярик уверял, что в сторону дома. Люди на улице кидали на нас странные взгляды, но где-то на пятой порции мороженого полил дождь, и прохожих поубавилось.

– Ненавижу мороженое, – поежился Ярик. – И зубы болят.

Дождь со всех сторон облепил его лицо волосами и сделал похожим на только что выкупанную собаку.

– А физику? – угрожающе спросил я и впихнул в себя остатки мороженого. – Доедай, на десятом стаканчике все так онемеет, что болеть уже не будет.

– У меня уже правда все онемело. – Ярик шаркнул по луже. – Ног не чувствую.

Я сжал в кулаке край куртки – с него полила вода. Дождь почти прекратился, на улице стемнело, и каждому из нас уже по несколько раз звонили мамы.

– Ладно.

Домой мы шли молча. Внутри все выморозилось так, что уже ничего не чувствовалось. Попрощавшись с Яриком, я с трудом открыл дверь в квартиру посиневшими пальцами и тут же попал в руки к маме. После получаса полных ужаса нотаций и возмущенных растираний полотенцем я даже не стал пытаться впихнуть в себя ужин и пошел к себе в комнату. Мама посмотрела на меня, как на привидение, пощупала лоб и сказала ложиться спать. У себя в комнате я выбрался из мокрой одежды, достал из кармана джинсов наклейку и многозначительно посмотрел на единорога. Плюхнулся на кровать и хотел позвонить Ярику, сказать, что вроде у нас все получилось, но вдруг уснул.

* * *

Меня разбудил телефон. Спросонья я решил, что это будильник, и долго не понимал, почему вместо часов на экране высвечивается лицо Ярика.

– Але, – через несколько секунд я догадался взять трубку.

– Как ты себя чувствуешь? – из динамика раздался горестный шепот.

– Э… Нормально. – Я поморгал и попытался вспомнить, когда это Ярик начал разговаривать, как в бабушкиных сериалах.

– Вот именно! – подтвердил трагический голос. – Даже лучше, чем нормально! Как такое может быть? И что теперь делать?!

И тут до меня дошло. Я вытаращил глаза, подышал, сглотнул, подвигал руками и ногами – не болело ни-че-го. Ни тебе соплей, ни кашля, даже спать не хочется!

– Но… Единорог же…

– Ты сам единорог! Недоделанный, – мрачно выговорил Ярик и повесил трубку.

За завтраком мама потрогала мой лоб.

– Ты как себя чувствуешь?

Я замер над тарелкой с хлопьями. Можно сказать, что не очень. Потом посмотреть на маму снизу вверх несчастными глазами и помолчать. Главное, не переиграть. Тогда она снова пощупает мой лоб, нахмурится и, скорее всего, предложит сегодня остаться дома, «на всякий случай». Прощай, Конь, решай сам свои задачки – целый день можно делать все что хочу.

Я даже открыл рот и тут представил себе, что болтаюсь дома, как последний предатель, а Ярик сидит на контрольной…

– Все нормально, мам.

* * *

– А я его еще с собой взял, понадеялся. – Я устроился на мокрых и холодных перилах крыльца. Шмыгнул носом и презрительно посмотрел на переливающуюся блестками наклейку.

Физика только закончилась, и мы вывалились из школы после контрольной. Наверное, так себя чувствуют уцелевшие жертвы катастроф – ты вроде как и выжил, но вроде и не совсем. На улице, как и на душе, было пасмурно и мерзко.

Нахальный единорог ухмылялся как ни в чем не бывало. Как будто и не подставил нас. Хотя, если по-честному…

– Теперь мы все-таки прославимся. – Ярик невесело хмыкнул. – Как первые в истории школы, кто получит оценки хуже Денисова. Вот тебе и удача.

– Ты меня убьешь. – Я вздохнул и покосился на него. – Но этот амулет… точнее, просто наклейка…

Когда я закончил рассказывать, Ярик стукнул меня по затылку и вздохнул.

– Так и знал, что это все твои выдумки.

– Я потом уже сам поверил, – честно признался я. – Очень уж все совпадало, и так хотелось… чтобы он и правда… Ну, ты понял.

– Оказался волшебным. Можешь не стесняться и сказать вслух.

– Можешь что угодно приносить с Микки Маусом или с кем хочешь, я больше смеяться не буду, – виновато буркнул я.

Из школы вышла стайка мелких. В ушах тут же зазвенело от их визгов и чваканья резиновых сапог по лужам. Перед глазами замелькали разноцветные огромные портфели. Что-то больно пихнуло меня по ноге.

– Извините, – пробормотала маленькая девочка и поправила лямки рюкзака, в который могла бы поместиться она сама и еще парочка ее одноклассников.

Я бросил взгляд – рыжие кудряшки, та самая девчонка, которая тогда ревела из-за куклы. Она и сейчас шла отдельно – а две ее подружки шушукались в стороне.

– На, – рука вдруг сама дернулась вперед и сунула ей наклейку. – На удачу.

Девочка недоверчиво уставилась на меня серьезными глазами.

– Бери, пока дают!

Она испуганно выхватила наклейку и сбежала на несколько ступенек вниз. Остановилась, посмотрела на нее и смущенно обернулась на нас.

– Спасибо!..

– На удачу? – Ярик ехидно выгнул брови и чихнул.

– Тебе жалко, что ли, ребенка…

– Обмануть, – перебил меня Ярик.

– Порадовать! – Я толкнул его в бок и закашлялся. – Пойдем домой. У меня голова болит.

– У меня тоже, – выдохнул Ярик и чихнул несколько раз подряд.

– И глотать больно, – добавил я, медленно поворачиваясь к другу.

Ярик смотрел на меня круглыми глазами, полными ужаса.

– Ой, мамочка! – радостный детский голос перекрыл весь визг во дворе. – Спасибо!

Мы резко повернулись – рыжая девочка скакала на месте и смеялась, глядя на стоящую рядом женщину с волосами такого же цвета. Женщина улыбалась. У девчонки в руках была ярко-розовая коробка с куклой. Она принялась кружиться с ней в руках, прыгая по лужам.

– Яри-ик… – прошептал я, как в трансе.

Из школы, как по заказу, торжественно выплыл Конь с охапкой листочков в руках.

– Наши контрольные, – простонал сквозь зубы Ярик. – Проверять понес. Издевается, нет чтобы в портфель убрать…

Я мрачно глянул на Коня исподлобья. На секунду показалось, что он сейчас примется выделывать танцевальные па, подпрыгивать и размахивать нашими двоечными работами, как веером – ну, как во всяких дурацких мюзиклах.

Я стиснул кулаки и помотал головой. Физик, не обращая на нас никакого внимания, поправил шарф и стал чинно спускаться с крыльца. Ярик рядом душераздирающе вздохнул.

– Ура-а, ура, видели?!

Рыженькая девочка, не переставая кружиться, вытянула коробку с куклой в руках и полетела к своим подружкам. Конь встал на последнюю ступеньку лестницы. Я увидел, как к физику несется рыже-розовый вихрь. Как, будто в замедленной съемке, у девчонкиной мамы широко открывается рот и выпучиваются глаза. Как голова в рыжих кудряшках с разгона врезается Коню в живот…

Физику в лицо метнулся его собственный шарф, он взмахнул руками, теряя равновесие. В следующую секунду листочки с контрольными взлетели в воздух и, красиво покачиваясь, спланировали прямиком в грязную лужу.

Ярик издал булькающий звук, похожий на сдавленное горловое пение. Конь выплюнул свой шарф и уставился на то, что было нашими работами – а теперь превратилось в темно-коричневые сморщенные тряпочки. Несколько секунд мы вчетвером – Конь, мы с Яриком и перепуганная девочка – разглядывали их.

– Прекрасненько… – нервно икнул физик. Лицо у него стало ярко-красного цвета, как чернила, которыми он ставил двойки, а глаз задергался.

Запнувшись, Конь обошел лужу и неровной походкой пошел прочь, не оборачиваясь.

На асфальт перед грязной жижей приземлился ярко-розовый квадратик. Единорог лукаво ухмыльнулся, мигнул блестками и взвился вверх, кружась на ветру.

Шекспиру и не снилось

Катастрофа началась в среду, за неделю до каникул. Футболки взмокали на спинах под рюкзаками, в классах плавились мозги, а в начале урока то и дело кто-нибудь в спешке доедал под партой мороженое, капая им на пол. Учителя тоже словно взбесились от жары. Математичка продолжала задавать на дом кучу номеров, игнорируя то, что их никто не делает. Физик требовал закрывать все окна, якобы боясь сквозняка. Англичанка вдруг заделалась местным стилистом, читая нотации по поводу «неуместных для школы стрижек и одежды».

Я чуть что спасался своим фирменным приемом, который подхватил у девчонок еще во втором классе: большие глаза и хлоп-хлоп ресницами. «Ох, Вася-Вася, – качали головой училки. – На твои голубые глаза я скидку делать не собираюсь». А сами улыбались. С физиком, правда, это не работало.

Продержаться оставалось совсем немножко, и я надеялся прожить эти дни спокойно. Еще я надеялся, что хотя бы кто-то, кроме меня самого, сохранит разум в этом дурдоме под названием «шестой Б». Наивный.

– В кого-в кого? Ярик, ты рехнулся!

Ярик откинул назад волосы, за которые получил сегодня выговор от англичанки (слишком длинные, видите ли) и слегка покраснел.

– Как будто я виноват… Что я могу поделать!

– А может, перевлюбишься в кого-нибудь попроще, а? – с надеждой спросил я.

Ярик посмотрел на меня грустно и укоризненно, точь-в-точь как моя собака, когда выпрашивает шоколадку. Я вздохнул и отвел глаза, щурясь от солнца.

Около школьной площадки собралась в кружок компания старшеклассников. Их хохот, наверное, слышали даже в кабинетах. Парни что-то кричали, толкались, девчонки взвизгивали и отмахивались от них, а сами переглядывались друг с другом. Затрещал звонок, и они, продолжая болтать, пошли обратно в школу, парочками, не особо спеша. Последней заходила высокая девчонка, чуть ли не до пояса укутанная в длиннющие светлые волосы – ну и жарко же ей должно быть! Ярик рядом со мной нервно заерзал, я даже испугался, что он свалится с перил, на которых мы сидели. Девчонка не обратила на нас никакого внимания, хлопнула дверью так, что затряслись стены, и скрылась в школе. Ярик продолжал смотреть на дверь и даже дернулся, чтобы пойти следом, но я схватил его за рукав.

– Пойдешь вечером на скейте кататься? – спросил я, немного помолчав.

– Нет, наверно. – Ярик рассеянно поскреб ногтем перила.

Я возмутился.

– Ты уже сто лет не ходишь, все уже вообще забыл!

Ярик пожал плечами.

– А в плейстейшн придешь играть?

Он снова пожал плечами.

– Ей шестнадцать! Тебе двенадцать! Она уже взрослая женщина, ты для нее вообще не существуешь! – не выдержал я. На Ярика это не произвело никакого впечатления, он поболтал ногами, глядя на свои кроссовки, и сказал:

– Мне в августе исполнится тринадцать. Если, конечно, папа не убьет до того за заваленные контрольные. А у меня не получается ни на чем сосредоточиться.

Мне ужасно хотелось обозвать Ярика девчонкой, но, во-первых, у него был очень несчастный вид, во-вторых, он все-таки мой лучший друг. И, в-третьих, было слишком жарко, чтобы драться.

– Ладно. – Я спрыгнул с перил. – Не умирать же тебе! Нужно разработать план.

– Какой? – обрадовался Ярик.

Это был хороший вопрос.

* * *

Весь вечер мы посвятили Яриковой любви. Любовь звали Аня, она была в десятом «А» и играла в нашем школьном театре. Полный комплект. В театре-то Ярик в нее и влюбился: он записался туда после зимних каникул и ходил каждый день. Он и меня с собой звал, но я не пошел. И правильно сделал! Ярик до сих пор не сыграл ни одной роли.

– Я нашел ее «ВКонтакте», – гордо объявил Ярик, выпятив грудь.

– И? Добавил в друзья?

– Нет! – Друг вытаращился в священном ужасе. Вид у него был такой, как будто я срочно должен извиниться.

– И правда. Как я мог такое предложить.

Несколько часов мы изучали Анину страничку, потом Ярику позвонила мама и сказала, что если он не явится ужинать, то его ждут большие неприятности. Он ушел, а я остался ломать голову.

Утром я, конечно, проспал. Первой была физра, и я примчался из дома сразу в спортивной форме в разгар пробежки вокруг школы.

– Вася! – гаркнул тренер. – Не надейся, что я не заметил!

Я выполнил версию своего приема, разработанную специально для тренера – виноватый взгляд, никакого хлопанья ресницами – бросил рюкзак на крыльцо и побежал разминаться вместе со всеми.

– Из-за тебя даже не позавтракал, – прошипел я Ярику. – С тебя хотя бы булка, Ромео недоделанный.

– Хоть две, и даже с компотом, – заволновался Ярик и принялся суетиться. Из-за этого тренер на нас наорал и заставил разойтись подальше друг от друга, а потом поставил в разные футбольные команды. Это было даже хорошо: Ярик стоял на воротах и только и делал, что пропускал один мяч за другим.

На второй перемене я плюхнулся за столик и долго ждал, пока всклокоченный Ярик вместе с едой вернется из адской давки под названием «очередь в столовой».

– Держи, – выдохнул он и положил передо мной две булочки с клубничным джемом. Я с жадностью откусил от обеих по очереди. Ярик сморщил нос и смотрел на булочки так, будто это была в лучшем случае овсяная каша.

– Нечего так пялиться, это вкусно, – заверил я с набитым ртом. – Булочки не виноваты, что ты сто лет назад траванулся клубникой. Тебе надо нашему психологу пожаловаться. Пусть вылечит.

– Лучше я просто не буду есть эту гадость, – с отвращением скривился Ярик. Он вообще ничего не ел, подпер щеки кулаками и смотрел на меня все время, пока я жевал. Я чуть не подавился. Два раза. Он даже не заметил, как в столовую зашла Аня со своими подружками.

– Ладно. – Я вытер руки о стол. – Есть план.

Ярик подался вперед, таким сосредоточенным я его не видел никогда.

– У нас мало времени, всего неделя. Ты должен успеть с ней познакомиться. Чтобы на каникулах можно было, ну, продолжить общение. – Я многозначительно посмотрел на друга.

У Ярика как будто даже волосы сильнее завились колечками.

– Пункт первый. Нужно привлечь ее внимание. Чтобы она вообще тебя заметила.

Я украдкой посмотрел в сторону. Аня с подружками сидела за столиком у прохода.

– Совершить какой-то подвиг? – заволновался Ярик.

– На это нет времени, – задумался я. – Слушай, ты же обещал мне компот!

Ярик вытаращился и закричал:

– Ты думаешь о компоте? В такой момент?

– Я хочу пить! – рассердился я. – Сейчас! Для тебя стараюсь, между прочим! А ты даже компот принести не можешь!

Ярик обиженно посмотрел на меня исподлобья, с грохотом отодвинул стул и молча пошел к буфету.

– Я пока руки помою, – сообщил я его спине и выбрался из-за стола.

Похоже, Ярик здорово разозлился на меня, раз не заметил свою любовь по пути к буфету. Я прятался за дверью и то и дело осторожно выглядывал. Следил за тем, как он стоит в очереди.

– Ну скорее же, – шептал я сквозь зубы. Девчонки могли уйти в любой момент.

Наконец, Ярик взял полный стакан бледно-розового компота и понес. Я выскользнул из-за дверей и прокрался следом. Похоже, компот был вишневым. Жалко, но чего не сделаешь ради друга! Мы подошли к столику, за которым сидели старшеклассницы. Ярик, слепая курица, шел прямо к Ане и не замечал ее. Аня тоже ничего не замечала – она громко болтала со своими подружками и смеялась. Я выждал подходящий момент и стиснул зубы. Прости, Ярик. И изо всех сил толкнул друга.

Сначала вскрикнул Ярик. А уже потом, когда он потерял равновесие и вылил полный стакан компота на Анины длинные волосы, а следом приземлился на нее сам – тогда завизжали ее подружки. Сама Аня почему-то заорала последней, зато громче всех. Вокруг все стали останавливаться и смотреть, кто-то заржал на всю столовую. Я спрятался между двумя одиннадцатиклассниками.

Ярик все еще лежал на Ане, уткнувшись носом ей в грудь. Кажется, он совсем ошалел и не понимал, что происходит.

– Слезь с меня, придурок! – Аня дернула его наверх за шиворот. Ее светлые волосы стали розовыми и мокрыми, футболка тоже.

– Посмотри, что ты устроил!

– Пьяный, что ли?!

– На ногах держаться научись, идиот!

Девчонки орали и размахивали руками так, что сами чуть не перевернули полстола. Ярик стоял весь красный и в ступоре таращился на Аню. А она на него. Только не в ступоре, а так, будто вот-вот собиралась превратиться в огнедышащего дракона и испепелить моего друга на месте. Я даже на секунду испугался. Аня встала, оттолкнула Ярика и быстро пошла к выходу. Девчонки заторопились следом. Ярик стоял и смотрел Ане в спину. Когда она уже была почти у самых дверей, он выдавил:

– Извини!

Она обернулась с мрачным видом и вышла из столовой. Я довольно ухмыльнулся.

* * *

– Ты сошел с ума.

Ярик повторил это третий раз. Мы сидели в медкабинете, и я держал у глаза пакет со льдом.

– Кто бы говорил. – Я хмуро покосился на друга. – Знал бы, что в драку полезешь, ничего бы тебе не рассказал. И вообще бы ничего не стал делать.

– Мог хотя бы предупредить, – буркнул Ярик.

– Ага, чтобы ты все испортил. Или вообще бы отказался, или облажался как-нибудь.

– По-моему, я и так облажался по полной, – фыркнул Ярик.

– Наоборот. Теперь она хотя бы знает тебя в лицо! – Я убрал пакет от глаза. – И запомнит надолго! Ну как, что там?

– Фингал, – вздохнул Ярик.

На репетицию театра я пошел вместе с Яриком.

– Но ведь ты не участвуешь. – Он неуверенно переступил с ноги на ногу. – Тебя могут не пустить.

– Да ладно, пустят, – махнул я рукой. – Мы должны действовать по моему плану, а один ты не справишься.

– А план включал в себя запись в дневнике и выговор от завуча за драку? – уточнил Ярик.

– У меня точно такая же запись, так что можешь не умничать. И еще вот тут запись, дополнительная. – Я ткнул пальцем себя в синяк под глазом. – Ой. И при этом девушка в итоге достанется тебе. И ты еще жалуешься?!

На словах про девушку Ярик расплылся в дурацкой улыбке и шел с ней до самого актового зала.

Режиссером в театре была учительница литературы Алла Иванна. У нас она ничего не вела, только у старшеклассников, но ее знала, по-моему, вся школа. Говорили, что она ужасно строгая. Алла Иванна вечно организовывала какие-то представления, выступления и все в таком духе. Иногда их показывали вместо уроков – тогда они нам особенно нравились.

– Значит, в тебе внезапно проснулась тяга к искусству? – пристально посмотрела на меня Алла Иванна и поправила очки на носу. Я заметил, что так любят делать все взрослые, которые носят очки. Наверное, хотят, чтобы тебе казалось, будто в них спрятан аппарат, который видит тебя насквозь. Я постарался отделаться от этой неприятной мысли и посмотрел на старомодную цепочку, на которой висели очки Аллы Иванны. Уж у нее-то точно не может быть никакого чуда техники.

– Ну да. – Я изо всех сил распахнул глаза. – Мне все так интересно. Я могу помогать с декорациями или чем-нибудь еще. Вам ведь наверняка нужна помощь?

Ярик стоял рядом, приоткрыв рот и недоверчиво таращась на меня. Я похлопал ресницами в усиленном режиме и заулыбался. Алла Иванна закатила глаза и покачала головой.

– Ладно, лишние руки и правда не помешают… Будешь выполнять поручения. Только смотри у меня, чтобы никакого хулиганства! Буду внимательно следить!

Она снова поправила свои очки и пошла к актерам. Я довольно ухмыльнулся:

– Видал? Я теперь помощник режиссера.

Ярик только покачал головой.

В театре готовили представление на последний звонок. Несколько кусочков из разных пьес. В главных ролях были ребята из девятых и десятых классов, кое-кто из одиннадцатого. Все, кто младше, играли всякую муть. Я бы на такое ни за что не согласился. Ярик, например, был одним из местных жителей в какой-то непонятной пьесе. У него даже слов не было – просто стой себе в толпе и все. Тоска.

Аня пришла позже всех, вместе с одним парнем из одиннадцатого. В школе его зовут Курт, как Курта Кобейна, потому что он всюду таскается с гитарой и не стрижется. Я даже не знаю, как его зовут на самом деле. Они о чем-то болтали и смеялись. Ярик шумно засопел мне в ухо. Анины волосы уже высохли и были обычного цвета. Футболку она тоже когда-то успела переодеть.

– А, вот и наши Ромео с Джульеттой явились, начинаем репетицию, – громко сказала Алла Иванна и пошла к сцене.

Я с круглыми глазами повернулся к Ярику.

– Они играют Ромео и Джульетту, – со вздохом подтвердил он.

– Может, не только играют? – ехидно прошептал я.

Ярик сначала не понял и нахмурился, а потом даже покраснел от возмущения.

– Нет! Они даже ругались, Курта вообще Алла Иванна еле уговорила играть!

– А чего его уговаривать, лучше б тебя взяли, – фыркнул я.

– Я слишком маленький, – пробормотал Ярик, отвернувшись куда-то в сторону. – А я текст, между прочим, лучше него знаю. Он до сих пор выучить не может.

– Прямо наизусть знаешь?

Ярик кивнул. Я мрачно посмотрел, как Курт с Аней идут за сцену. Вдруг Аня перестала смеяться, остановилась и уставилась на нас большими глазами. Что-то сказала Курту и быстро пошла прямо к нам. Ярик попятился назад, я еле успел схватить его за рукав. Хотя, если честно, самому мне тоже стало не по себе.

– А ты что здесь делаешь? – возмущенно прошипела Аня, почти наскочив на нас.

– Я-я? – Ярик вдруг начал заикаться и обернулся назад. Посмотреть, может, Аня совсем и не к нему обращается.

– Пришел снова что-нибудь на меня опрокинуть, что ли?

Да нет, это она точно Ярику. Он весь окаменел, не издавал ни звука и только таращился на Аню.

– Он вообще-то здесь играет, – встрял я, чтобы она не подумала, что Ярик и вправду пришел, чтобы снова ее облить. Я пихнул друга локтем.

– Д-да, – заторможенно кивнул он. – Я играю.

Аня посмотрела на каждого из нас долгим взглядом, недоверчиво хмыкнула и ушла.

Целую минуту Ярик молча стоял и смотрел ей вслед. Когда Аня наконец скрылась за сценой, он отмер и восхищенно уставился на меня.

– Она со мной заговорила!

* * *

– Отношения между людьми на шестьдесят процентов состоят из невер… не-вер-бального общения. – Я оторвался от экрана своего телефона и посмотрел на Ярика.

– А что такое «невербальное»? – прошептал он, осторожно посматривая на математичку у доски. Я наморщил лоб, вспоминая ответ гугла, и важно сказал:

– Это значит, что без слов. Язык тела и все такое, понял?

– Понял. – Ярик с уважением посмотрел на меня.

– Вот по этому невер… языку тела, короче, люди и влюбляются друг в друга.

– Мне что, придется раздеться перед Аней, что ли?! – в ужасе зашептал Ярик.

– С ума сошел?! – я постучал его по лбу. – Извращенец несчастный!

– Ты сам сказал…

– А еще говоришь, что понял!

Ярик надулся и посмотрел на меня исподлобья. Я тяжело вздохнул.

– Это значит, что тебе необязательно с ней разговаривать. По крайней мере сначала. И хорошо, потому что мы оба знаем, как у тебя это получается!

Математичка постучала линейкой по доске и выразительно посмотрела на нас. Мы стали с бешеной скоростью переписывать с доски что-то непонятное.

– Надо, чтобы ей нравилось то, что связано с тобой. Она сама не заметит, как влюбится, – прошипел я.

– Мальчики! Последнее предупреждение! – рявкнула математичка.

После математики, перед тем как идти на репетицию, я потащил Ярика в туалет.

– Ты должен хорошо пахнуть, – сообщил я ему и стал рыться в рюкзаке.

– Поэтому мы в туалете? – уточнил Ярик.

Я вытащил из рюкзака бутылку с туалетной водой и приказал:

– Зажмурься!

– Откуда это у тебя? – Ярик послушно закрыл глаза.

– Папина. Молчи и не дыши, пока я не скажу.

Я попшикал водой на всего Ярика: волосы, руки, ноги, рубашку. Бутылка еще осталась наполовину полной.

– Можешь дышать, – довольно сказал я и убрал воду обратно в рюкзак. Ярик торопливо вдохнул и закашлялся.

– Запах – это очень важно. Считай, полдела сделано, – подбодрил я его. – Теперь музыка. Помнишь, что она слушает?

Мы оба вздохнули. Все аудиозаписи на Аниной страничке были забиты одним именем.

– У тебя есть хоть одна его песня?

– Я что, больной?! – возмутился Ярик.

– А влюбился в больную, получается! – ухмыльнулся я.

– Она девчонка, это не считается, – попытался отмазаться Ярик.

– Короче. Я скачал для тебя, давай сюда телефон.

Пока я перекидывал песню со своего мобильника на Яриков, он пытался выяснить, что происходит, но я только отмахнулся.

– Теперь главное. – Я сунул телефон ему в руку. – Вы должны остаться наедине.

– Что?

Мне показалось, что Ярик сейчас то ли упадет в обморок, то ли задохнется, то ли получит инфаркт. Я поскорей открыл кран и побрызгал на него водой.

– Фу!

– Дыши! Успокойся! У меня все продумано.

Когда я подбежал, Аня сидела за сценой и перечитывала листок со своей ролью. Я покашлял.

– Чего тебе? – она хмуро посмотрела на меня поверх листка.

– Алла Иванна сказала, чтобы ты принесла платье из вон той гримерки. – Я ткнул пальцем в направлении тесной комнатки, в которой было свалено разное барахло.

– А что там делает мое платье? – Аня отложила листок и сердито отбросила с лица волосы.

– Откуда я знаю? Просто Алла Иванна велела, я передал. Она пошла кофе пить, я могу сбегать, сказать, что ты…

– Не надо, – оборвала меня Аня и встала. Ей явно не хотелось мешать Алле Иванне пить кофе.

– Поищи как следует, там кучу всего накидали. – Я сочувственно улыбнулся.

Аня окинула меня подозрительным взглядом, фыркнула и ушла искать платье.

Как только она скрылась в гримерке, я махнул рукой Ярику. Он выполз из-за картонной декорации замка с совершенно белым лицом, как будто его вымазали специальной краской.

– Все помнишь? – еле слышно спросил я.

Ярик непонятно помотал головой – не то кивнул, не то наоборот.

– Телефон взял?

Он похлопал по карману джинсов и заодно вытер руки о штанины.

– Тогда пошел! – Я подтолкнул друга к гримерке. Он приоткрыл дверь и замялся на пороге.

Сейчас все сорвется!

Я с силой пихнул Ярика в спину и захлопнул за ним дверь.

Тихо-тихо закрыл задвижку снаружи и прижался к двери спиной. Сначала за дверью раздавалось только что-то неразборчивое. Потом я услышал, как Ярик прохрипел диким голосом:

– Тебе помочь?

Аня ничего не сказала, видимо кивнула или помотала головой. Последовало долгое и громкое шуршание.

– Извини, что я тебя облил тогда, я нечаянно, – вдруг сказал Ярик.

Я хлопнул себя по лбу. Похоже, он все-таки не понял, что такое невербальное общение.

– Да уж. Ладно, бывает.

Я разинул рот и прижался ухом к двери. Грохота упавшего тела не было, значит, Ярик удержался и не рухнул в обморок от счастья. Вдруг до меня донеслось «ничего здесь нет», и в дверь толкнулись с обратной стороны. Я навалился всем весом и перестал дышать.

– Что за фигня? Ты что с дверью сделал, мелкий?

Ярик очень правдоподобно спросил, что случилось, и аккуратно потыкал дверь.

– Если это твои фокусы…

– Я ничего не делал!

Аня толкала дверь и кричала все громче. За сценой вдруг появился Курт. Он оглянулся по сторонам, как будто искал кого-то, и направился ко мне. Я занервничал. Сердце колотилось так, что я плохо слышал, что творится в гримерке. Курт приближался, а вместе с ним, похоже, и моя мучительная смерть.

– …не ловит. Давай лучше музыку послушаем, – донесся голос Ярика, и Анин любимый певец заорал на всю школу что-то про вечеринки и поцелуи. Курт остановился в паре шагов от меня.

– Эй, мелочь, Джульетту видел?

Я отчаянно замотал головой, стараясь сделать невинный вид. Курт скривился:

– Ну и говно же малолетки слушают!

Посмотрел на меня с презрением и ушел за занавес. Я выдохнул и вытер мокрые ладони о дверь. В ту же секунду музыка смолкла, и я услышал Анин возмущенный крик:

– Придурок! Не хочу я ничего слушать, я выйти отсюда хочу!

– Не волнуйся, – дрожащим голосом попытался успокоить ее Ярик.

– О Господи, что это за запах?

Я нахмурился – Анин голос не был похож на радостный или заинтересованный.

– От тебя несет, как от парфюмерного магазина! Отойди! Ой, фу…

С другой стороны сцены раздалось какое-то шевеление. Кажется, это вернулась из столовой Алла Иванна. Аня истерила в гримерке.

– Пусти, я попробую открыть! – громко сказал Ярик. Я осторожно откинул задвижку и еле успел нырнуть за картонный замок, как наружу вывалились Ярик и Аня. Оба тяжело дышали и были красные и злые. Я замер и даже зажал себе рот, чтобы не издать какой-нибудь звук. Аня попыталась испепелить Ярика взглядом, быстрым шагом прошла к стулу, на котором сидела, и схватила свой листок. У самого занавеса она вдруг обернулась и бросила:

– Спасибо.

Взмахнула волосами и ушла на сцену.

* * *

Вечером накануне выступления мы с Яриком сидели у меня в комнате. Не хотелось ни играть в плейстейшн, ни идти кататься, ни висеть в Интернете. Я чувствовал себя очень странно. Мама с папой, кажется, тоже. Они собирались в гости и уже два раза заглядывали к нам, не понимая, почему так тихо.

– Завтра – решающий день.

Ярик промолчал, катаясь вперед-назад на моем кресле.

– У меня есть план.

Ярик подозрительно взглянул на меня.

– Он гениальный. – Друг покосился на меня еще более подозрительно, и я показал ему кулак. – Но рискованный. Ты готов?

Ярик пожевал губу, побарабанил пальцами по столу, сделал в кресле полный оборот. Остановился, посмотрел на меня и кивнул.

– Круто, – выдохнул я. – Если все пройдет, как надо, выйдешь с Аней на сцену.

– В смысле? – побледнел Ярик.

– В смысле «Джульетта, ты как что-то там» и бла-бла-бла, – закатил глаза я.

Ярик побледнел еще больше, но почему-то не стал кричать, протестовать и бить меня в глаз. Вместо этого он осторожно спросил:

– А если пройдет не как надо?

– Ну, – я задумался, – попадем оба, так что можешь не включать меня в свое завещание.

Ярик вытаращил глаза и открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут из спальни донесся папин голос:

– Вода новая, куда пропало полфлакона?! Вася!

В школе все ходили на ушах с самого утра. Несколько старшеклассников были ведущими, они проверяли микрофоны и спорили друг с другом, кто кого объявляет. В актовом зале распевался хор: белый верх, черный низ, скучающие лица. Мальчишки и девчонки с бальных танцев суетились в коридорах и носились туда-сюда с пышными платьями и отглаженными костюмами на вешалках. За сценой Алла Иванна орала на всех, кто делал что-то не так, и каждую минуту посылала меня то проверить костюмы, то найти ее сценарий, то привести кого-то из актеров. Я чувствовал себя жутко важным, кем-то вроде суперагента со специальной миссией, и мне это нравилось. Вот бы мне еще рацию, как в кино, чтобы переговариваться – было бы совсем круто.

Аня страшно нервничала. Она была уже в платье Джульетты, волосы ей убрали в прическу. Сбоку из нее выбилась прядь, и Аня постоянно накручивала ее на палец. Праздник должен был вот-вот начаться. В щелочку в занавесе было видно, как зал заполняется людьми. Меня то и дело толкали пятиклашки, которые повторяли свое «ча-ча-ча». Хор важно сгрудился за кулисами и готовился к выступлению. А вот у нас еще много чего не было готово.

– Где Ромео?! – гремела на весь актовый зал Алла Иванна. Я надеялся, что зрителям ничего не слышно.

– Твоя работа? – громко зашептал Ярик.

– Нет! – зашипел на него я. – Я хотел его в гримерке закрыть!

– Где этот дурацкий Курт? – Ярик сделал несчастное лицо. – Она же сейчас заплачет.

Я хотел сказать, что Алла Иванна, скорее, сделает так, что заплачет сам Курт, но потом понял, что он говорит об Ане.

– Вася. – Алла Иванна сняла очки, протерла их платочком и вернула на нос. – Найди мне сейчас же этого, прости Господи, артиста, или я не знаю, что я сделаю.

Я озадаченно посмотрел на нее. Вообще-то, мне и самому нужно было найти Курта. Правда, совсем не для Аллы Иванны, но об этом ей знать было не обязательно.

– У тебя есть попить? – спросил Ярик.

Я протянул ему бутылку воды и побежал к выходу, пока Алла Иванна не подошла ко мне снова. Перед тем как выйти из-за сцены, я обернулся и увидел, как Ярик протягивает воду Ане.

Я обегал всю школу и уже решил, что Курта похитили инопланетяне, когда наткнулся на него в туалете на четвертом этаже. Курт прятал в кабинку рюкзак, в котором что-то звякало.

– О, – подскочил он, – мелочь.

– Тебя все ищут, – выпалил я и уперся ладонями в коленки, пытаясь отдышаться. – Алла Иванна рвет и мечет, вам выступать скоро, ты чего тут делаешь?

Курт нахмурился, потом о чем-то задумался и заулыбался.

– Тебя как зовут?

– Вася, – рассеянно ответил я. Я пытался сообразить, как лучше провернуть свой гениальный и опасный план.

– Вась, – Курт положил руку мне на плечо, – есть дело. Спектакль, все такое. Достали все эти напряги, ты ж понимаешь меня как мужик?

– Ага, – кивнул я и подумал, зачем он говорит со мной, как с первоклашкой.

Курт отпустил мое плечо, сел на корточки и расстегнул рюкзак. Я увидел несколько банок пива и бутылку с водкой.

– Нам с пацанами на праздник, – объяснил Курт. – Но хотя бы баночку – на сейчас. Для вдохновения!

– А что ты от меня хочешь? – прищурился я.

– Ты умный парень, – похвалил меня Курт. – Сам посуди: меня не было черт знает сколько времени, и тут являюсь, а от меня несет пивом. Наша грымза меня живьем сожрет!

Я хотел посоветовать Курту пожевать жвачку, но вовремя прикусил язык и покивал.

– Предлагаю сделку. Я иду в зал, ты задерживаешься и приходишь минут через пять после меня. И притаскиваешь мне банку – тебя-то проверять не станут. А за это я тебе разрешу отпить, – он ткнул в меня пальцем. – Идет?

Я сделал вид, что думаю над его предложением.

– Нууу… ладно, по рукам.

– Молоток! – обрадовался Курт и сунул мне свою рубашку, которая лежала скомканной в рюкзаке. – На, завернешь в нее. Смотри не спались, я на тебя рассчитываю!

Он выбежал из туалета, и я услышал его топот по коридору.

– Можешь не сомневаться, – ухмыльнулся я и сел на корточки перед рюкзаком. Осторожно открыл банку с пивом, выдохнул и вылил половину в унитаз. Открыл стеклянную бутылку и осторожно долил в банку. Потом я побыстрее завинтил на бутылке крышку, застегнул рюкзак и вышел из туалета.

Я нес банку осторожно, зажимал пальцем отверстие, чтобы ничего не разлить и не облить рубашку. И думал о том, как хорошо, что Курт заканчивает школу.

Из-за кулис было слышно, как поет хор. За сценой все сходили с ума. Алла Иванна гоняла по черт знает какому кругу сценку, в которой участвовал Ярик, и ругала девчонку, которая играла главную роль. Курт сидел рядом с Аней. Он уткнулся в тетрадку и шевелил губами, повторял свои слова. Мне вдруг стало стыдно за то, что я собирался сделать, и я подумал, может, лучше убежать и выбросить эту несчастную банку. Но тут Курт поднял глаза, увидел меня и заухмылялся во весь рот.

– Да не парься, – подтолкнул он Аню. Она сморщила нос и отмахнулась от него.

Курт поднялся и кивнул, чтобы я шел за ним. Я оглянулся на Ярика: он смотрел на Аню печальными глазами. Я вздохнул и поплелся за Куртом. Мы зашли в ту самую гримерку, в которой я закрывал Аню с Яриком, и Курт взял у меня из рук банку, замотанную в рубашку.

– Почему открыта? – недовольно посмотрел на меня он.

– Я отпил, ты же сам разрешил, – соврал я. – Я немножко, честно.

– Брысь отсюда, – шикнул Курт, и я пулей вылетел из гримерки.

Минут через пятнадцать Алла Иванна решила, что пора прогнать «Ромео и Джульетту». Аня подошла к ней и стала оглядываться. Я вцепился в рукав Ярика, а он в мой.

– А где опять…

Громовой голос Аллы Иванны оборвался на полуслове, потому что из гримерки вышел Курт. В одних джинсах, босой и с беретом Ромео в руке. Он странно хихикнул, прошел несколько шагов вихляющейся походкой и улегся на декорации. Картонный замок покосился и поехал вбок.

– Джулье-е-ета, – снова хихикнул Курт и потянулся к Ане.

– О Боже, – простонала она.

Алла Иванна стояла молча. Мне показалось, что она вот-вот начнет тикать, как бомба с часовым механизмом. Со сцены неслось «ча-ча-ча». Курт вдруг натянул на голову берет и уставился на меня.

– Пацан не промах, далеко пойдешшшь!

Я почувствовал, как у меня горят уши и щеки, но сделал вид, что не понимаю, о чем он говорит.

– Пить не умеет, а туда же, – неожиданно спокойно сказала Алла Иванна. Все испуганно посмотрели на нее. – Спектакль отменяется, – так же спокойно сообщила она, и мне тоже стало страшновато.

Аня заплакала.

– Не отменяется, – выпалили одновременно мы с Яриком.

Курт хрипло засмеялся.

– Отведите его куда-нибудь подальше пока, что встали столбами! – раздраженно прикрикнула Алла Иванна на двух старшеклассников-ведущих, которые потихоньку снимали пьяного Курта на телефон.

– Он сыграет, – я подтолкнул Ярика вперед. – Он всю роль знает.

– Тоже мне, Ромео, – расхохотался один из ведущих. – Метр с кепкой!

Ярик ужасно покраснел. Я побоялся, что он заплачет.

– Заткнись, – вдруг сказала ведущему Аня.

Алла Иванна вместо того, чтобы сделать ей замечание, так посмотрела на обоих старшеклассников, что они торопливо потащили Курта на скамейку, которая стояла в самом дальнем углу.

– Ты правда знаешь роль? – Аня повернулась к Ярику и громко шмыгнула носом.

– Знаю, – закивал он.

Аня смотрела с такой надеждой, что даже если бы Ярик не знал слов, он бы, наверное, сочинил свои. Шекспир бы еще и обзавидовался!

– Ну-ка, сыграй быстро мне сцену. – Алла Иванна поправила очки и внимательно посмотрела на Ярика.

Я хлопнул его по спине и отошел в сторону.

Сначала Ярик немного стеснялся, и я переживал, что Алла Иванна скажет, что он не подходит. Но она, наоборот, стала ему помогать, и у него стало получаться не хуже, чем у Курта на репетициях.

– Давайте сюда берет, – оборвала репетицию Алла Иванна. Один из ведущих снял с головы уснувшего Курта берет и передал Ярику. – Иди переодевайся, вон костюм Ромео. Вася, помоги ему. Постараемся, чтобы он не болтался в костюме, как мышь в сарафане. Аня, ты еще не накрасилась?!

Мы все ринулись исполнять указания. Я скалывал на Ярике костюм булавками, которые мне вручила Алла Иванна. Это чтобы зрителям казалось, что он сшит на Ярика, а не на здоровенного Курта. По-моему, выходило не очень, булавки кололись и выскакивали из рук. На сцене уже играли пьесу, в которой раньше молчал Ярик.

– Слушай, – торопливо зашептал я другу, – я все сделал. Теперь твоя очередь.

– Я хорошо сыграю, – закивал Ярик. – Честное слово!

– Я не про то, – мотнул я головой. – Ты должен ее поцеловать.

– Скоро выход, заканчивайте, – донесся голос Аллы Иванны.

Ярик в ужасе смотрел на меня с раскрытым ртом.

– Ты ее спас, – зачастил я. – Вы играете самую романтичную историю в мире, и другого такого шанса у тебя не будет! Просто поцелуй ее по-настоящему там, где Курт притворялся, и все!

– Но…

– Первый поцелуй – это очень важно.

– Но…

Зрители в зале захлопали, и за сцену вернулись довольные ребята.

– Это последний шанс! – разозлился я. – Каникулы же! Я для тебя на такое пошел! Не смей струсить!

На сцену потащили декорации для «Ромео и Джульетты». Тот край замка, на который плюхнулся Курт, загибался в сторону.

– Пошли! – скомандовала Алла Иванна. Аня уже вышла на сцену.

– Пообещай, – сказал я Ярику.

Он закусил губу и кивнул. Я подтолкнул его в спину и встал у края занавеса, чтобы было лучше видно.

* * *

Все выступление пронеслось передо мной, как фильм в ускоренной перемотке. Ярик-Ромео ходил перед замком и говорил слова, которые я за эти дни слышал столько раз, что сам уже почти выучил. Он, конечно, жутко волновался и смотрел на Аню ужасно глупым взглядом, но к роли это очень даже подходило. Аня стояла на возвышении за картонным замком, как будто на балконе, и играла тоже неплохо. Пару раз я покосился на Аллу Иванну, и она выглядела вполне довольной.

Ярик полез к Ане на балкон. На самом деле он, конечно, поднимался по большим раскрашенным кубам, которые поставили перед замком. Это были как будто кусты или что-то в этом роде. Он лез так долго, будто ему пришлось забираться на настоящее дерево, и я от нетерпения прикусил кулак.

Ярик с Аней стали дальше признаваться друг другу в любви. Ярик стал клясться луной, но Ане, то есть Джульетте, это не понравилось, и она потребовала, чтобы он клялся самим собой. Ярик, конечно, поклялся. Обрадованная Аня протянула к нему руки. Ярик на секунду замер, потом неуверенно обнял ее в ответ и… Я вцепился в занавес. Ярик помедлил, потом повернул голову и быстро поцеловал Аню в губы.

В зале кто-то присвистнул, но на него тут же зашикали. Я осторожно покосился на Аллу Иванну: она приподняла одну бровь и смотрела на Ярика.

– Система Станиславского, – пискнул я на всякий случай. Сзади громко захрапел Курт.

Ромео с Джульеттой на сцене стали желать друг другу спокойной ночи, снова обниматься по сто раз. Но Ромео каждый раз отворачивал лицо в сторону и зачем-то терся лицом о рукав камзола, а у Джульетты из прически торчали красные уши. Потом Джульетту стала звать «кормилица» – это Алла Иванна кричала из-за сцены так, что я чуть не оглох. Потом они договорились о свадьбе, еще сто раз обнялись, и Ромео, наконец, убежал. Ярик влетел за сцену с диким видом и чуть не сбил с ног Аллу Иванну. Она схватила за руку сначала его, а потом Аню, которой помогали спуститься ведущие.

– Молодцы! – прогромыхала Алла Иванна. Она потянула за плечо меня, кивнула всем остальным актерам, и мы всем театром вывалились на сцену, кланяться.

– Я же не играл, – с круглыми глазами пробормотал я. Зрители хлопали, кто-то даже кричал «браво», а в середине зала махали мои и Яриковы родители. Мы поклонились несколько раз и ушли обратно за сцену. Я посмотрел на Ярика: он все время разглядывал свои (то есть ромеовские) старинные туфли и как-то обалдело молчал.

– Мы сейчас, – сказал я, взял его за руку и потащил за сваленные в кучу декорации. Все суетились, шумели и не обращали на нас внимания. Рядом был только Курт, который храпел на скамейке. Ярик покрутил головой по сторонам, я тоже. Ани нигде не было – наверное, ушла переодеваться. Я уставился на друга.

– Ну?

– Ты был прав, – шмыгнул носом Ярик. – Запах – это очень важно.

– Конечно, – торопливо кивнул я.

– И вкус тоже. У нее клубничная помада! – всхлипнул Ярик. – Клубничная!!! Это было ужасно! Я думал, меня стошнит прямо на сцене!

– О горе мне… – промямлил во сне Курт. И я был с ним полностью согласен.

– Станиславские, – раздалось у нас над головами. Мы подскочили и уставились на Аллу Иванну. «Сейчас она нам устроит», – подумал я. Видимо, с карьерой помощника режиссера можно было попрощаться.

– В следующем учебном году чтобы с первого сентября у меня в театре были! – Алла Иванна взъерошила мне волосы и подняла палец. – Оба!

Мы переглянулись и круглыми глазами посмотрели на нее, но Алла Иванна уже стала будить Курта.

Мы отошли в сторону и чуть не налетели на Аню. Она была уже в джинсах и футболке, но все еще с прической Джульетты и красными ушами. Мы все помолчали.

– Ты хорошо сыграл, – сказала наконец Аня. – Молодец.

– Ты тоже, – выдавил Ярик.

Я покивал головой, как идиот.

Аня улыбнулась, повернулась и пошла в зал.

– И что? – спросил я, когда Ярик переоделся и аккуратно складывал костюм Ромео. – Прошла любовь, завяли помидоры?

– Ну, она классная, – протянул Ярик и тут же вздрогнул. – Но целоваться с ней я больше ни за что не буду!

Я попытался понять, расстраиваюсь я или, наоборот, радуюсь.

– Было весело, – хихикнул я.

– Правда, – улыбнулся Ярик. – Может, на скейтах?

Операция «Спасти лето»

– Ты должен уломать своих предков, – Ярик с горящими глазами примчался на математику. – Потому что я со своими уже все уладил!

У него даже кудряшки подрагивали от нетерпения и торчали во все стороны – почти как у меня челка, хотя я для этого таскал папин гель. В класс зашла Елена Сергеевна, наша математичка, и девчонки принялись многозначительно переглядываться и обсуждать ее платье.

В школе все только и говорили о том, как кто проведет лето, кто куда поедет и кто больше загорит. Половина учителей ходили с какими-то мутными глазами, вяло делали замечания и почти не грузили. Историчка – наша классная – собиралась в отпуск, рожать ребенка, и до нас ей уже не было никакого дела. Оставалась только годовая контрольная по математике. Елена Сергеевна говорила, что мы должны сосредоточиться, а сама приходила каждый день в новых платьях и на уроках выглядывала в окно, а в конце дня смотрелась в маленькое зеркальце и так спешила, что иногда забывала про домашку.

Директору, видимо, тоже не терпелось уйти на каникулы, потому что в школе уже начали делать ремонт. Из-за этого мы занимались математикой в бывшем кабинете химии. На месте Елены Сергеевны я бы сразу отказался от него и проводил уроки хоть в спортзале, в туалете или на улице.

– Мы рискуем Проклятием Подсобки! – многозначительно прошептал я, когда мы пришли на новое месте.

Ярик со священным ужасом покосился на маленькую дверь в углу. Каждый в школе знал о том, что в этой подсобке когда-то взорвался старшеклассник, который перепутал баночки во время опыта. Или это была старшеклассница, которая пыталась изобрести что-то там и превратилась в зомби… Или учительница, которая не выдержала своей тоскливой жизни и покончила с собой, а потом разложилась на химические элементы… В общем, версий было много, но все они сводились к одному правилу – каждый, кто зайдет в эту подсобку, подвергнется ужасному проклятию. Лично я бы туда и носа не сунул, даже за миллион долларов!

– Все это сказки для маленьких детей вроде тебя, Васечка, – закатывала глаза главная ботанша нашего класса Машка Чижикова, и приходилось стукать ее рюкзаком.

Машка была единственной, кто не болтал о каникулах. Она готовилась к контрольной и учила задания по всем предметам – чокнутая! У нас с Яриком планы на лето появились, когда мы узнали про скейт-лагерь. В тот день мы поехали в школу на скейтах, а после уроков пошли в парк. Тренировали всякие штуки, а потом сидели на поребрике и жадно пили колу, вырывая друг у друга из рук бутылку.

До профи нам, конечно, было еще далеко. Один парень творил совершенно сумасшедшие штуки – ему даже аплодировали стоя. Взрослые ребята подходили к нему и просили показать, как он делает трюки, а мы молча исходили слюнями в сторонке.

– Вот бы научил, а, – проскулил Ярик.

Я с досадой вздохнул. Мечтать не вредно!

– Давай сами попробуем повторить?

– Да ну… – неуверенно замялся Ярик.

Я прыгнул на доску, разогнался и попробовал выкрутить сальто так, как мне показалось, делал его тот парень. На какую-то долю секунды меня захлестнул восторг – получается!.. В следующий момент я с мерзким скрежетом ехал на животе по асфальту.

Первым, что я увидел, были выпученные глаза Ярика.

– Ну ты дал! Псих! – Он протянул мне руку, и я кое-как встал, корча жуткие гримасы.

– Живой? – раздался голос из-за спины.

Я обернулся и увидел того самого крутого парня. Я вытаращился, покраснел, а потом махнул рукой с беззаботным видом – типа, о чем разговор. И тут же зашипел, потому что рука оказалась ободрана до крови.

– Ты лучше с таких финтов не начинай, перед ними еще много всего нужно освоить, – улыбнулся парень. – Хочешь, приходи, мы с июня устраиваем скейт-лагерь на все лето, всему научим.

– Где? Здесь? Что за лагерь?! – заорали мы с Яриком, но тут же спохватились и постарались принять солидный вид.

Парень засмеялся, вытащил из кармана телефон, порылся в нем и сунул нам под нос группу «ВКонтакте», где все было расписано.

– Как мы это пропустили… – пробормотал Ярик, доставая телефон и добавляясь в группу.

Я просто гипнотизировал взглядом экран. У меня даже царапины перестали болеть, да чего там, я вообще забыл, что падал! Жизнь приобрела новый смысл. Три месяца подряд не слезать с доски – разве можно провести каникулы лучше?!

– Супер, – выдавил я наконец.

– Приходи. Из тебя выйдет толк, – кивнул парень.

– А из него? – заволновался я, вскинув голову и ткнув в Ярика.

– Будет тренироваться – обязательно, – пообещал парень, махнул нам рукой, прыгнул на скейт и укатил.

– С ума сойти, – выдохнул я. – Умру, но приду! Мы можем стать про-райдерами! Ты слышал? Выступать на соревнованиях, и все такое, как… как… как Тони Хоук!

Я сам обалдел от такого наглого сравнения с тем, кто висел у меня на плакате, катался в моих видеоиграх и был моим героем с тех пор, как я впервые увидел доску. То есть, наверно, с самого рождения.

– Ага, – восторженно отозвался Ярик. – А ты видел, как на этого парня смотрели девчонки?!

* * *

– В него даже не надо уезжать, – воодушевленно рассказывал я дома и размахивал руками. – Просто приходить в парк, и там нас будут тренировать самые крутые скейтеры, и даже будет мастер-класс из Америки, и потом я смогу участвовать в контесте!

Это, правда, маму не особенно порадовало – она почему-то страшно нервничала при виде рамп и всяких таких штук, тем более когда в них соревнуются, прямо фобия у нее какая-то.

Кроме «посмотрим, Вася», я пока ничего не добился. Скажете, почему бы не обойтись без родителей, ведь они всегда только мешают? Было всего две причины. Во-первых, я должен был принести подписанное разрешение – и если бы вы видели тренеров в парке, то тоже решили бы даже не пытаться мухлевать. А во-вторых, лагерь был, конечно, платный. И платный не в том смысле, что «да подумаешь, накоплю с карманных».

В группе «ВКонтакте» капал счетчик, сколько осталось в лагере мест. Мы, ясное дело, нервничали – а вы бы не стали?! Каждое утро я просыпался с надеждой – может быть, лето уже не только за окном, но и по календарю, и наступили каникулы, и я уже хожу в лагерь! Но потом заходила мама, и оказывалось, что май все еще тянется, как расплавленная жвачка на асфальте, которой Ярика вчера угораздило заляпать кеды.

* * *

– Как ты это сделал? – вытаращился я и приготовился запоминать рецепт укрощения родителей.

– Выпросил в подарок на дэрэ, – похвастался Ярик.

Я нахмурился, посчитал в уме и уточнил:

– Который в августе?

– Ну да, у меня он раз в году, как у всех, – ухмыльнулся Ярик. – Я попросил заранее и пообещал, что больше ничего клянчить не буду. Слово дал!

Я с завистью вздохнул.

– Скажи, везет? – похвастался Ярик.

Еще бы. Как будто мало того, что ему в августе будет тринадцать, как всем нормальным людям, а мне только-только исполнилось двенадцать – спасибо маме с папой. В смысле, тому, что им приспичило отвести меня в школу в шесть – теперь делать вид, что я не самый маленький в классе, можно только в самом конце года. Все свои подарки на день рождения я уже, ясное дело, получил. До Нового года можно ничего такого не ждать.

– Счастливчик, – с тоской выдохнул я и уткнулся в парту.

Честное слово, если бы Ярик не был моим лучшим другом, я бы страшно завидовал. Хотя чего врать, я и так разрывался между восхищением и досадой.

* * *

От жары все сходили с ума. Когда я пришел из школы, мама сидела с ноутбуком, обложившись ледяными бутылками с водой, и жаловалась своей подруге по телефону, что «у меня-то дома не то что у тебя, сплошные девчонки, я не могу тут в купальнике разгуливать». Это было странно, потому что, можно подумать, я ее на пляже в купальнике не видел, а о папе и говорить нечего.

Я решил подождать до вечера, а там уж добиться от родителей ответа. Даже специально потренировал перед зеркалом свой финт с хлопаньем ресниц.

Папа сидел на диване, перебирал бумаги и угукал в телефонную трубку, которую прижимал к уху плечом.

– Паап, надо поговорить, – потянул я его за рукав, когда понял, что это угуканье может продолжаться бесконечно.

Папа скосил на меня глаза и наморщил лоб. Я обрадованно плюхнулся перед ним на диван и принялся тараторить про лагерь.

– Да-да, – покивал папа. – Это отличная идея.

Я вскочил с места, чуть не кувыркнулся, аккуратно положил на бумаги папину ручку, которая свалилась на пол, и торопливо спросил:

– Тебе принести форму заявления?! Сейчас принести?!

– Да-да, – снова закивал папа и подтянул к себе ручку. – Я и говорю, это совещание – просто отличная идея!

Мама делала новый суп по какому-то сложному рецепту для своего фуд-блога. Кому вообще охота читать в Интернете про еду?!

– Вася, это моя работа, – рассеянно сказала мама, одной рукой прокручивая экран смартфона, а другой помешивая в кастрюле что-то рыжее. – Мы разговаривали с папой по поводу твоего лагеря.

– Наконец-то! – Я вспрыгнул на подоконник и впился в мамино лицо глазами.

Она отложила ложку и повернулась ко мне.

– Давай договоримся. Заканчиваешь год без троек – идешь в лагерь.

У меня просто челюсть упала.

– Но… – Я сделал самый несчастный взгляд в мире. Стараться особо не пришлось.

– Вася, – подняла брови мама. – Мы давно уже обсуждали, что учеба страдать не должна.

– Но у меня осталась только математика!

– Тем более, в чем проблема! Ты что, хочешь тройку по математике?!

– Контрольная всего через несколько дней! – взвыл я. – А я еще даже…

– Ты даже еще что? – уточнила мама, и мне совсем не понравилось выражение ее лица.

– Ничего, – простонал я и спрыгнул с подоконника.

– Разговор окончен, – отрезала мама, уперев руки в бока. – Хочешь в лагерь – постараешься и исправишь оценки!

– У тебя суп убегает, – мрачно сообщил я и вышел из кухни.

* * *

– Полный отстой, – сочувственно протянул Ярик, когда я рассказал ему все на большой перемене. – А ты что?

– А что я. – Я закинул ноги на подлокотник дивана, на котором мы сидели в холле, и мрачно поболтал ими в воздухе. – Ушел и сидел в своей комнате.

Не рассказывать же, в самом деле, что я почти разревелся, как последняя первоклашка, и швырнул баскетбольным мячом об стену.

– Вот это не везет, – сокрушенно вздохнул еще раз Ярик и похлопал меня по плечу. – Что будем делать?

– Что-что… – Я дотянулся до рюкзака и вытащил учебник по математике. – Учиться!

Сказать было определенно легче, чем сделать. Все мои привычки – да какое там, все мои принципы полетели к чертям! На уроке теперь я не играл в птичек, а записывал за Еленой Сергеевной. В парк вырвался всего один раз, покатался часик и пошел зубрить правила. О чем говорить – я даже старался решать домашние задания, все номера, которые диктовала математичка!

Позорище какое, кому рассказать – не поверят. Математика была везде – даже во снах являлась в виде цифр и иксов. Так, наверное, люди и сходят с ума; лично я чувствовал себя очень странно.

– Меня уже тошнит, и все равно ничего не получается. – Я ожесточенно пнул ногой воздух. – Контрольная завтра! А предкам хоть бы что! Вот доиграются, книг никаких, что ли, по воспитанию не читали!

– Точно, – подтвердил Ярик.

– Стану каким-нибудь наркоманом, будут знать, – пригрозил я.

– Ага, – поддакнул Ярик, но уже не так уверенно.

– Это кто это тут в наркоманы собирается?! – раздалось рокотание за нашими спинами.

Мы испуганно подскочили – я даже икнул – и встретились лицом к лицу с Аллой Иванной. Ну, то есть ее лицо было, конечно, над нашими, а не напротив, но она подняла брови и смотрела в упор.

– Здрасте, – выпалили мы хором.

– Здравствуйте-здравствуйте, – хмыкнула Алла Иванна и оглядела нас поверх очков. – Ну? И что это за речи я тут слышу?

Ярик с опаской покосился на меня. Видимо, перепугался, что сейчас выгонят из театра, где его и замечать-то стали только неделю назад.

– Эээыыы… – Я растянул губы в нервной улыбке. – Да что вы, Ал Иванна, это мы просто так, пошутили. – Я похлопал ресницами и вздохнул.

Пару секунд Алла Иванна изучала меня сощуренными глазами – мне в голову закрались мысли о рентгеновском зрении. А потом поправила цепочку на очках и велела:

– А ну, рассказывайте.

Это было очень странно – говорить с учительницей просто так. Тем более о чем-то, что вообще не касалось школы. Тем более о своих проблемах. Тем более что она сама первая предложила! Видимо, от неожиданности я так обалдел, что взял и выложил все – и про лагерь, и про разрешение от предков, и про то, что дома на меня никто не обращает внимания. Она просто поймала меня врасплох – иначе я не могу объяснить, с какого перепуга я вообще это сделал и как не провалился под землю, когда понял, что наболтал.

Алла Иванна задумчиво перебирала цепочку, Ярик переводил ошалевший взгляд с меня на нее.

– Насколько я знаю, на днях будет итоговое родительское собрание, – сказала она наконец.

Мы вяло покивали.

– Так. – Алла Иванна поправила очки, а потом, видимо, немножко сошла с ума. – У меня к тебе вот какое предложение, Вася.

Я вытаращился. У нее ко мне что-о?!

– Ты стараешься хорошо написать эту контрольную, а я поговорю с твоими родителями, – как ни в чем не бывало сообщила Алла Иванна. – Договорились?

Так спокойно, как будто она только что не перевернула мир вверх ногами.

Я, кажется, отмер только через пару секунд и тупо проблеял:

– Чт-то?..

Ну так, на всякий случай, чтобы проверить, не послышалось ли мне.

– Я полагаю, упорство должно быть вознаграждено, – довольно пророкотала Алла Иванна и – вы не поверите – подмигнула мне.

Пока я ловил где-то на полу свою челюсть, Алла Иванна развернулась и под аккомпанемент звонка поплыла к своему кабинету.

Я посмотрел на Ярика – он тоже стоял с разинутым ртом.

– Чего это она?.. – выдавил я.

– Может быть, в ней привычка говорит, – напустил на себя задумчивый вид Ярик. – В старые времена, ну там, советские, учителя тебе запросто помогали, и все такое, мне папа рассказывал.

– Повезлооо, – восхищенно выдохнул я и, чтобы поделиться счастьем, шандарахнул Ярика рюкзаком по спине – и помчался в класс.

– Ай! Да уж, – чуть ли не с завистью прокряхтел Ярик, догоняя меня и потирая спину. – И что это она тебя так полюбила! Вы знакомы-то всего ничего!

– Она просто очень хорошо разбирается в людях, – с важным видом просветил я.

* * *

Разговор с Аллой Иванной прибавил мне решимости. Или я, или эта математика! Весь вечер мы с Яриком провели в видеоконференции в скайпе – готовились к контрольной. По-настоящему занимались! Решали номера из учебника и из работы, которую нашли в Интернете. Потом мы стали зубрить правила – даже скайп отключили, чтобы не отвлекаться друг на друга. Когда я успел несколько раз сбегать к холодильнику, повисеть на канате, покататься в кресле по комнате и постучать мячом об пол, то почувствовал, что Ярик не так уж и сильно мешал учить.

– Слушай, – я позвонил ему в скайп снова, – у меня гениальная идея!

– Ну? – не слишком воодушевленно отозвался Ярик.

– Давай читать друг другу вслух, по очереди. Так будет в сто раз быстрее – одновременно и ты запоминаешь, и я!

– Вслууух! – протянул Ярик.

– Да ладно, давай! – Я посмотрел в камеру ноутбука лучшим из своих взглядов. – Я первый начну! А в лагере дам тебе на тренировки свой шлем, тот, который с гребнем…

Ярик с сомнением засопел.

– Ладно, – кивнул он наконец. – Тогда лучше не с гребнем, а тот, на котором огонь нарисован!

– Окей, – я вздохнул. Вообще-то, этот шлем мне и самому нравился.

– Только видео я отключу, – предупредил Ярик. – А то ты слишком смешно хмуришься, когда читаешь.

Я взял ноутбук на кровать и устроился поудобнее, чтобы ни на что не отвлекаться. Быстро прочитал свой кусок про уравнения, повторил для Ярика пару предложений, которые он переспрашивал, и попытался уложить все у себя в голове. Было уже много времени, а у нас еще оставалась целая куча тем. Я открыл балкон, и теперь в темном воздухе мне все время что-то мерещилось, поэтому я таращился только на монитор и в учебник. Ярик принялся читать что-то про иксы, так медленно и занудно, как будто пытался меня загипнотизировать. А что, было бы неплохо, если бы вся математика сама записалась в мозг!

Голос Ярика смешивался с болтовней и смехом, которые неслись с улицы. Счастливчики, которым завтра не надо было писать контрольную, наслаждались теплой погодой. Мама с папой ушли в гости и наверняка тоже хорошо проводили время. Пахло сиренью, Ярик вещал про какие-то точки, а за окном пищала птица – точь-в-точь, как открытый холодильник. Интересно, Алла Иванна не подведет? Она ведь обещала. Уж ее-то папа с мамой должны послушаться. И они ведь обещали! А вдруг нет? Вдруг Ярик пойдет в лагерь, а я нет? Это будет обиднее всего…

«А мы-то думали, что ты станешь звездой скейтбординга, – удрученно сказал в моей голове Тони Хоук, почему-то без акцента и маминым голосом. – Эх, Вася, Вася».

– Вася!

Я разлепил глаза и дернулся в кровати. В окно почему-то уже вовсю светило солнце, а передо мной стояла мама и трясла меня за плечо.

– Ну наконец-то! – всплеснула руками она и ткнула в настенные часы. – Проспали, уже полдевятого!

– Что… как… сколько?! – Я слетел с кровати и схватил штаны.

– Не знаю, почему ты не включил будильник! – отозвалась мама уже из коридора. – И быстро на кухню завтракать, я слышать ничего не желаю!

Конечно, я вчера забыл про будильник, да и вообще про все на свете. Интересно, как там Ярик? Ноутбук таращился на меня погасшим экраном. А вдруг он тоже проспал? Я заметался по комнате, побросал в рюкзак все подряд, впрыгнул, наконец, в штаны и помчался на кухню, схватив рубашку и набирая на бегу Ярика.

* * *

– Твоя идея – просто супер! – встретил меня в классе взволнованный Ярик. – Прикинь, стоит мне сосредоточиться, как перед глазами прямо выстраивается решение любой задачи, как будто в учебнике! А у тебя?

– Нууу, ммм, типа того, – промямлил я и потер глаза.

На самом деле в моей голове висел какой-то мутный туман, и математикой там и не пахло. В кабинет зашла Елена Сергеевна. Вид у нее был совсем недовольный.

– На ней старое платье! – донесся до меня свистящий шепот кого-то из девчонок. – Мы попали!

Я попытался сообразить, почему мы попали, и при чем тут платье.

– Все в порядке? – обеспокоенно зашептал Ярик. – Эта штука точно сработала, ты все успел выучить? А то я тебе вчера орал-орал…

– Да, да, я все помню, – соврал я и принялся крутить ручку в пальцах.

– Опять болтаете, даже перед годовой работой! – кислым голосом проскрипела математичка, и я понял, что мы действительно попали. – Быстро рассаживайтесь.

– Но, Елена Сер… – жалобно пискнул я.

– Никаких «Елена Сергеевна»! – прикрикнула математичка. – Пересаживайся за вторую парту! Отнимаешь время у всего класса, а работы я соберу со звонком.

Все загудели. Я оставил вздыхающего Ярика за нашей пятой партой и поплелся к пустой второй – обычно за ней сидели Егор и Витя, но сейчас их обоих угораздило заболеть.

– Прекрасно, – все так же недовольно сказала математичка. – Я раздаю варианты, и время пошло. Замечу разговоры или списывание – сразу забираю работу, и отправляетесь за дверь.

По классу пронесся вздох, и все замерли.

Спустя минуту я таращился на листок с напечатанными заданиями, мигал и пытался понять, чего от меня хотят. Все вокруг усердно строчили в тетрадках. Самое обидное, у нас с Яриком теперь получался один и тот же вариант – но какая разница, если он сидит за тысячу километров отсюда! Так, спокойно. Я же столько готовился! И Ярик говорил, что все само решается, надо только сосредоточиться. Я погрыз ручку и принялся вспоминать вчерашний вечер. В голове тут же возник запах сирени, откуда-то некстати выплыло мамино удивленное лицо: «Практически одновременно зацвели сирень, черемуха, и яблони с вишней, ну надо же!» Нет, это было не вчера.

Вчера была Алла Иванна со своим обещанием, расстроенный Тони Хоук и вопли с улицы. Глаза слипались, я замотал головой, пытаясь выбросить все лишнее. Уравнения, пропорции, Ярик же что-то читал про иксы… Два задания показались мне смутно знакомыми, и я кое-как решил их. Остальное было как будто на китайском – я вдруг забыл даже то, что знал до этого. Какие-то черточки по бокам от икса – я точно их раньше видел, но что они означают, никак не получалось вспомнить. Может, опечатка, и на самом деле это скобки?

– Осталось пятнадцать минут, – сообщила Елена Сергеевна.

Что?! Я взъерошил волосы и судорожно забегал глазами по заданиям. Наугад поставил буквы там, где не нужно было писать решение. Вычислите… где на координатной плоскости… какая точка левее… Что больше, минус пятнадцать или двенадцать? Вроде там минус, но оно же пятнадцать… Интересно, а от контрольной может случиться инфаркт, как у бабушки? Сердце прыгало где-то в животе. Я перескакивал от одного задания к другому, минусы, плюсы и скобочки мельтешили и путались перед глазами.

– Все, сдаем работы, – раздался голос Елены Сергеевны.

Я посмотрел на часы на стене – да как мог так быстро пролететь урок?! Все стали вставать и подходить к ее столу, а мне все казалось, что я сплю. Мимо меня прошел Ярик, я зашептал ему, чтобы он подсказал, но Елена Сергеевна повысила голос:

– Кладем тетради на стол и выходим из класса, через минуту работу уже не приму!

Ну вот и все. Я, как во сне, сунул свою тетрадку в середину стопки, бросил изжеванную ручку в рюкзак и вышел в коридор. Это конец.

* * *

Ярик очень долго молчал. Мы сидели в кабинете инглиша, и перемена уже заканчивалась.

– Наверно, не надо было видео отключать. – Он расстроенно хлопнул себя по лбу. – Тогда бы ты не отрубился! Наверно…

Я продолжил таращиться на свои кеды и молча пнул рюкзак. Ярику просто было меня жалко. На его месте я бы сказал, что я полный идиот. И не «наверно», а точно.

– Теперь уже без разницы, – я шмыгнул носом. – Предки в жизни ничего не подпишут после того, как я завалил математику. И на Аллу Иванну нечего рассчитывать.

– Но… может… – Ярик растерянно замолчал на полуслове.

– Good morning! – поднялась из-за своего стола англичанка. – Let’s begin our lesson!

Все с грохотом встали и замычали «моорниинг».

– Может, потом научишь меня чему-нибудь, – тихо сказал я, почему-то хриплым голосом. – Когда станешь профи в лагере.

После английского Ярик убежал занимать места в столовой, а я плелся по коридору. О какой еде может идти речь? Мне теперь вообще было все равно. Хоть бы эти каникулы совсем не наступали. От мрачных мыслей отвлек странный всхлипывающий звук. Похоже, кому-то было так же «весело», как мне! Я завернул за угол. У окна стояла Машка Чижикова и ревела, завернувшись в кружевную штору, как в кокон. Мне стало как-то не по себе. Чижикова, конечно, чокнутая, но я ни разу не видел, чтобы она плакала. Даже когда в пятом классе мы утащили и спрятали ее пенал, она не хныкала, как остальные девчонки, а орала и здорово побила всех сумкой.

Я целую минуту дергался туда-сюда, а потом все-таки шагнул поближе и постучал Машку по плечу.

– Эй…

Чижикова подскочила и испуганно уставилась на меня. Она сняла очки, видимо, чтобы реветь было удобнее, и теперь выглядела очень странно. Машка поморгала, надела очки и воинственно шмыгнула красным носом.

– Что?

– Эээ, ничего. – Я покраснел и мгновенно почувствовал себя очень тупо. – А ты чего… ну… – Я мотнул головой, показывая на ее заплаканное лицо.

Машка успела нацепить на себя строгое выражение. Я уже стал жалеть, что подошел к ней, но тут она снова всхлипнула.

– К Елене Сергеевне ходила, спрашивала, когда она скажет оценки, и что будет, если перепутала знак в одном задании.

Я закатил глаза – только о математике сейчас слушать не хватало.

– А она… – Машкин голос задрожал, и она принялась хлюпать носом, – накричала на меня, сказала, что ничего еще не смотрела, у нее еще три урока, и что потом она, с моего позволения, отдохнет и поест, и сядет проверять контрольные только на седьмом уроке, и чтобы ее никто больше не дергал, и что за любую ошибку, все равно какую, оценку снизят на ба-алл… А я просто забыла минус поставить в ответе, в восьмом задании…

– Да ну тебя, я подумал, умер кто-то! Ревет она тут! – рассердился я.

– У меня никогда ниже пятерки не было, так обидно. – Машка завсхлипывала сильнее. – И учителя на меня никогда не кричали…

– Добро пожаловать в реальную жизнь, – буркнул я и вздохнул.

Какой смысл злиться, отличница, что с нее взять. Я скинул рюкзак, порылся в нем и вытащил упаковку бумажных платков – мама все время пихает их и думает, что приучает меня к аккуратности.

– На, – я протянул платки Чижиковой.

Машка вытаращилась на меня сначала в очках, потом без них – глаза у нее сделались совершенно круглыми.

– Спасибо, – пробормотала она, взяла платки и стала вытирать лицо. При этом она то и дело озадаченно поглядывала на меня – по-моему, у нее слезы чуть ли не сами высохли за секунду. От всех этих взглядов я снова почувствовал, как лицо начинает гореть. Ну точно чокнутая – то ревет из-за дурацкой оценки, то дырку во мне протереть своими глазами пытается… Я отступил на пару шагов и вдруг замер. Идея была такой отчаянной, что я сам себе не поверил. А что, если…

– Так математичка не видела еще наши работы?

Чижикова помотала головой.

– Нет, говорю, она только на седьмом сядет проверять.

– Ага. Ну я пошел, – попятился я.

Машка так же озадаченно кивнула.

– Не плачь, – крикнул я, прежде чем рвануть вниз по лестнице. – Все будет нормально!

* * *

Ярик сначала выпучил глаза, потом открыл рот, закрыл его, потом подавился пирожком и обкашлял меня крошками. А потом зазвенел звонок. Дар речи у друга пропал, похоже, капитально – он молчал чуть ли не пол-урока. Я весь извелся, ерзал на стуле, сверлил Ярика многозначительными взглядами и пытался привлечь его внимание. Вместо этого внимание на меня обратила биологичка и спросила, чем отличаются звери от людей. Я с готовностью сообщил, что у зверей голова сплюснута с боков, и глаза торчат по сторонам, а не рядом, как у человека. Биологичка закрыла ладонью лицо и стояла так несколько секунд, а потом махнула на меня рукой.

«Ты рехнулся». Я прочитал сообщение на телефоне, который Ярик положил передо мной на парту, стер его и стал писать ответ.

«Сам знаю! Терять уже нечего».

Я пододвинул телефон к другу, он прочитал и фыркнул. Через секунду перед моим носом снова появился телефон с запиской на экране: «От тебя родители отрекутся! А сначала убьют! А перед этим тебя убьет математичка, а до того Алла Иванна и я!»

Я закатил глаза.

«Плевать, я решил. Можешь не участвовать, я не обижусь».

Я сунул другу телефон и отвернулся к стене. Из-за стекла полки на меня нагло таращился череп. При одной мысли о том, что я собирался устроить, ладони становились липкими, а ноги холодели. Эта выходка определенно переплюнет все предыдущие – да и будущие, наверно, тоже! Если я решусь.

Ярик молчал. И телефон больше не подсовывал. Может, плюнуть на все? Череп расплылся перед глазами, и вместо него появилась Алла Иванна. «Никакого лагеря не будет», – прогрохотала она и сурово взглянула поверх очков. Рядом появились мама с папой. Папа хмурился, а мама развела руками: «Уговор есть уговор!» Вдруг все три фигуры замигали и подернулись рябью, как в сломанном телевизоре, и вместо них появился Тони Хоук. В этот раз он не говорил маминым голосом, а просто грустно молчал. У меня в животе что-то противно сжалось и перевернулось. Нет, к черту все, я не трус! Оно того стоит! Я зажмурился изо всех сил и тряхнул головой. Перед глазами снова ухмылялся череп.

– Вася! – шипел мне в ухо Ярик.

– А? – вздрогнул я.

– Ну наконец-то, оглох, что ли! Я с тобой, – прошептал друг и стукнул меня кулаком в плечо. – Ни в какой лагерь я без тебя не пойду.

Целых сто лет я хлопал глазами и соображал, что означают эти слова.

– Закрой рот, – посоветовал Ярик.

– Но…

– Мы же друзья или где, – пробормотал Ярик, глядя в сторону. – Двое или ни одного.

У меня внутри все заколотилось, и захотелось одновременно подпрыгнуть, заорать, стукнуть Ярика от души рюкзаком и изо всех сил его стиснуть. Наверное, я стал превращаться в девчонку. Поэтому я просто нахмурил брови и посмотрел на Ярика Благодарным Взглядом – как крутые парни в кино. А еще решил, что подарю ему тот шлем, на котором огонь нарисован. Может быть.

* * *

У нас было пять уроков, как и у Елены Сергеевны – прямо как по заказу. Мы с Яриком остановились у кабинета математики и переглянулись. Я сглотнул и переступил с ноги на ногу, машинально комкая в руках край футболки. Челка взмокла и приклеилась ко лбу, несмотря на папин гель.

– Все помнишь? – спросил я у бледного Ярика.

– Да, – каркнул он диким голосом и оглянулся по сторонам. – А ты? Готов?

Я резко выдохнул, помотал головой, через силу протянул одеревеневшую руку и постучал в дверь.

Елена Сергеевна открыла сразу же, на плече у нее висела сумка – она явно уже собралась в столовую. Математичка непонимающе уставилась на нас, и по ее выражению лица я понял, что настроение у нее ни капельки не улучшилось. Я незаметно пнул Ярика по ноге.

– Елена Сергеевна, – залепетал друг с несчастным видом. – Я ручку потерял, кажется, здесь, в кабинете. Можно мы поищем?

Математичка секунду поколебалась и пропустила нас внутрь.

– Можно. Только побыстрее, – недовольно сказала она и застыла у дверей.

Черт. Мы плюхнулись на колени и стали шарить руками по полу, демонстративно греметь стульями и отодвигать парты. Ярик посмотрел на меня круглыми от ужаса глазами. Я осторожно вытащил из кармана свою собственную ручку, раскрутил ее и сделал вид, что поднимаю детальку с пола.

– Ой, Ярик, смотри, это от нее ведь, да? – я помахал частью ручки в воздухе.

Ярик вылупился на меня, потормозил целых несколько секунд, а потом сообразил.

– Да! Остальное тоже где-то тут должно быть…

И мы принялись пачкать руки об пол с удвоенной энергией.

– Мальчики, – не выдержала математичка, – мне нужно идти обедать, времени нет!

Мы переглянулись.

– Елена Сергеевна. – Я посмотрел самым проникновенным из своих взглядов. – Вы понимаете, это его папы ручка… Он ее, ну, без разрешения взял, а ручка очень дорогая…

Последние слова явно заставили математичку занервничать.

– Ярик? – Она посмотрела на моего друга.

Он вздохнул, опустил голову и покивал.

– Да, – голос у Ярика был такой, как будто ему очень стыдно. – Папа меня убьет, если ручка пропадет.

Нет, все-таки Алла Иванна не зря взяла нас в свой театр!

– О боже, зачем же ты ее взял! – всплеснула руками Елена Сергеевна.

Мы уставились на нее несчастными глазами, как будто от нее зависела наша жизнь. В общем-то, примерно так все и было.

– Ладно, – вздохнула Елена Сергеевна. – Ищите тут свою ручку, а я пошла в столовую. Скоро вернусь. Только, мальчики, пожалуйста, до моего прихода никуда не уходите, не оставляйте кабинет открытым. Дождетесь меня?

– Да, конечно! – закричали мы, перебивая друг друга. – Спасибо большое! Вы идите, не волнуйтесь, мы будем тут!

Елена Сергеевна покачала головой и ушла. Мы замерли на четвереньках и слушали, как по коридору цокают ее каблуки. Когда стало тихо, я быстро поднялся с пола и вытер руки о штанины. Без особой надежды обрыскал взглядом учительский стол – мел, стакан с ручками и карандашами, линейки. Ярик смотрел на меня с сочувствием. Тетрадки могли быть только в одном месте.

– Ты ведь даже за миллион долларов… – взмолился он и замолчал.

– Сравнил, – вздохнул я. – Кто не рискует, тот не катается на скейте… Может, это и правда только сказки.

Ярик кивнул так, что затряслись кудряшки, и неуверенно покосился на маленькую дверцу в углу.

– Стой на шухере, – велел я другу. – Смотри в коридор, и если увидишь ее издали, подай сигнал! Понял?

– Понял, – с готовностью прыгнул к выходу Ярик. – А какой?

– Сам придумай! – отмахнулся я.

Сжал кулаки, закусил губу и шагнул в Проклятую Подсобку.

* * *

Хорошо, что дверь в эту комнатку никогда не запиралась на ключ. Я проскользнул внутрь, оставил маленькую щель, чтобы услышать Яриков сигнал, и стал пробираться вперед. В комнате было темно и тесно, всюду стояли шкафы. Фантазия тут же радостно подкинула мне картинки того, кто может выпрыгнуть из этих шкафов, и я мгновенно покрылся холодным потом. На полках были горшки с какими-то цветами и целая куча тетрадей – наверное, со всей школы. Я достал из кармана телефон и стал светить на подписи на обложках. В первом шкафу нашего класса не оказалось, во втором тоже. Я перебирал стопку за стопкой, но не видел тетрадей шестого класса вообще. Может, Елена Сергеевна унесла их с собой? Или заперла в ящике стола? Или еще где-нибудь? Вдруг она вообще обо всем догадалась?!

Время шло, и я страшно нервничал. Из-за того, что было так плохо видно, я боялся, что просто пропустил наши тетради где-то в начале. Когда я подошел к третьему шкафу, ладони были такими потными, что телефон выскальзывал из них. Я посветил на полку и – ура – увидел в середине стопку с шестым «Б»!

– Фух, – прошептал я сам себе и принялся перебирать тетради.

Свою я вытащил быстро, а вот Ярикову пришлось искать два раза – видимо, сначала я ее не заметил от волнения. Я резко дернул его тетрадку на себя, и тут вся стопка вдруг покачнулась и рухнула на пол с диким грохотом. Я подскочил, со свистом втянул сквозь зубы воздух и замер на секунду, а потом обернулся. И тут же почувствовал, как сердце бешено заколотилось где-то в горле. У дверей стояла и смотрела прямо на меня Елена Сергеевна.

Высокая. В платье. Лица мне не было видно из-за полумрака и слепящего света от телефона. Да я и не хотел его видеть. Я попытался отойти от полки, но ноги приросли к полу и не двигались. Голос тоже где-то застрял. Да и что тут скажешь? И Ярик, урод, не просигналил! Или я не слышал из-за грохота тетрадей? Господи, что же теперь будет?! Я зажмурился от страха и приготовился умирать. Елена Сергеевна почему-то молчала. Наверное, готовила что-то совершенно ужасающее. К директору. Вон из школы. Я переступил с ноги на ногу и осторожно приоткрыл один глаз. Она все так же молчала и даже не тронулась с места. Что-то было не так.

Я открыл оба глаза и присмотрелся.

– Елена Сергеевна?.. – прохрипел я диким голосом, которому обзавидовался бы Джигурда.

Молчание. Я почувствовал, как к спине прилипает холодная футболка, и позвал еще раз. Ноль реакции. Зомби?! О Господи, я же знал, я так и знал, что в этой подсобке творятся жуткие вещи! Осторожно переступив через тетради, я сделал шаг в сторону, поморгал, поднял дрожащей рукой телефон повыше и вытянул шею. Целую вечность я всматривался в силуэт математички, а потом дернулся назад, от неожиданности и облегчения чуть не свалившись на пол. На дверь была прицеплена вешалка, а на ней болталось очередное платье математички – видимо, на случай, если ей захочется сменить наряд второй раз за день! Внизу стояли туфли, а наверху, со шкафа, свисали извивающиеся побеги цветка в горшке – с перепугу я принял их за пышную прическу Елены Сергеевны.

Очень хотелось выругаться, но получилось только прошипеть что-то нечленораздельное и нервно хихикнуть. Второй раз за день я был на грани инфаркта! Я потряс головой, приходя в себя, и бросился поднимать тетрадки.

* * *

Я пристроился у одной из полок, светил телефоном и быстро переписывал всю работу с Ярика. Почерк, конечно, получился тот еще, но кто думает об аккуратности на контрольной? На всякий случай я поменял местами несколько заданий, что-то позачеркивал – никто ничего не должен был заподозрить.

Ярик за дверью раскашлялся на всю школу. Я посмотрел те задания, которые решил сам – на удивление, они оказались правильными. Значит, все-таки что-то закодировалось мне в мозг! Ярик снова кашлял и мешал мне сосредоточиться. Я дописал последнюю задачу, быстро проверил и принялся убирать тетрадки на место. Наверху была тетрадка Машки Чижиковой, это я точно помнил. Нашел ее, открыл – сплошные пятерки. Так. Где там восьмое задание? Я пробежался глазами по решению. Дураку было ясно, что Машка просто забыла поставить минус, потому что даже я понимал, что он тут должен быть. Под очередной взрыв Ярикова кашля – воспаление легких у него вдруг началось, что ли – я пририсовал минус в ее ответе, сложил тетради в стопку и направился к выходу. Так хорошо и легко на душе у меня еще никогда не было!

– Ну что, нашел свою ручку? – вдруг раздалось из-за двери.

Сердце, кажется, перестало биться. Я попытался вдохнуть, но ничего не получилось. Кашель, Ярик? Кашель – сигнал шухера?! Кашель – серьезно?!

– Эээ, даа, – послышался нервный голос Ярика. – П-под стул закатилась.

– Слава богу, – сказала Елена Сергеевна и поцокала куда-то каблуками. – А Вася где?

На моих руках мурашки принялись играть в баскетбол. Ярик за дверью икнул.

– Ааа, эээ, ему мама позвонила, чтобы он срочно домой шел! А я тут вас жду.

Уф. Наверно, даже не буду его убивать. Я шумно выдохнул и тут же зажал рот рукой.

– Дождался, – подтвердила математичка. – Беги, тебе, наверное, тоже домой пора.

Я заставил свои ноги ожить, подкрался поближе к двери и заглянул в щель. Ярик покрутил головой и проблеял что-то нечленораздельное.

– До свиданья, до свиданья, – рассеянно ответила математичка.

Ярик бросил полный паники взгляд туда, где прятался я, попереминался с ноги на ногу и растерянно поплелся к выходу.

Через пару секунд в кабинете осталась одна Елена Сергеевна, которая, судя по звукам, уселась за стол.

У меня наконец заработало сердце – свалилось в живот и принялось колотиться там, как бешеное. Тут же взмокли такие места, про которые я даже не знал, что они вообще могут потеть – ни на одной тренировке с меня так не лило. Какого… она так быстро поела?! Что же теперь делать?

Елена Сергеевна чем-то заскрипела, и я представил, как она сейчас войдет сюда за тетрадями и увидит меня. Коленки ослабели по новой. Может, спрятаться где-нибудь за шкафом? А что потом?! Даже если она меня не заметит – я что, останусь в этой проклятой подсобке до завтрашнего утра?!

Для полного счастья мне вдруг приспичило в туалет. Да так, что я затанцевал на месте. Чертова контрольная, чертов лагерь, сдалось мне это все!

Я еле сдерживал слезы. И тут вдруг в классе зазвонил телефон. Честное слово, от неожиданности я чуть не решил все свои проблемы разом и на месте.

– Привет, – сказала математичка каким-то странным непривычным голосом.

Я прилип к щели. Она долго молчала, наверно, слушала то, что ей говорили.

– Да… нет. – В кабинете заскрипел стул и зацокали каблуки.

Неужели она идет сюда?! От ужаса я застыл на месте и даже не попытался спрятаться. Цоканье прекратилось, а потом послышалось снова. В щелочку я увидел, как Елена Сергеевна прошла в дальний конец кабинета и остановилась у окна.

– И ты меня прости, – тихо сказала она в трубку, и я почувствовал, как у меня горят уши.

Фу! Какой стыд!

Елена Сергеевна принялась открывать окно. И до меня вдруг дошло – вот он, шанс! Она стояла спиной ко мне, так далеко, как только можно, еще и отвлекалась на разговор. Сейчас или, может быть, никогда!

Я быстро помолился, резко выдохнул и приоткрыл дверь пошире – так, чтобы пролезть в щель. Дверь недовольно скрипнула, Елена Сергеевна замолчала. Я замер – наполовину в подсобке, наполовину в кабинете. Господи, если сейчас все получится, буду учить все уроки, есть мамину брокколи и даже скажу папе, где лежит заначка, про которую он забыл, честное слово!

– Нет, – снова тихо сказала Елена Сергеевна и помахала кому-то в окно. – Не обижаюсь…

Одним движением я прыгнул к выходу из кабинета, вылетел в коридор и закрыл за собой дверь. И чуть не сбил с ног бледного Ярика.

– Блин! Я думал, ты… – тут же зачастил он.

– В сортир! – взвыл я шепотом и помчался в указанном направлении.

* * *

– И ты, правда, съел брокколи на ужин? – не поверил Ярик.

– Подчистую, – вздохнул я. – И даже папе про заначку рассказал, пока мама не слышала, он чуть не прыгал от радости.

С уроками, надеюсь, Бог войдет в мое положение – каникулы все-таки.

– Ты герой. – Ярик восхищенно помотал головой. – Я думал вчера, умру!

– А я не думал, что ли? Еще больше, чем ты! – Я поерзал на подоконнике. – Вообще, там оказалось даже не так жутко. Тетрадки, цветы, шмотки… Может, и нет никакого Проклятия Подсобки?

– Бее, – поморщился Ярик. – А что ты ожидал увидеть?

– Ну, не знаю. Гробы, в которых учителя спят все лето?

Мы захохотали так, что Ярик упал с подоконника. Правда, я соскочил вслед за ним – по коридору плыла Алла Иванна.

– Здрасте, Ал Иванна! – вразнобой грохнули мы.

Она поморщилась и снисходительно поинтересовалась:

– Как контрольная работа, гаврики?

– Четыре! – гордо сообщил я и заулыбался до ушей.

– И у меня тоже, – ввернул Ярик.

Это была чистая правда, Алла Иванна могла сама проверить в журнале – на прошлом уроке Елена Сергеевна продиктовала оценки и сказала, что мы все молодцы. Кстати, она сегодня пришла в очередном новом платье, улыбалась еще больше, чем раньше, и даже один раз погляделась в зеркальце. Я смотрел на все это, и у меня горели уши. Почти все в классе орали и радовались. Машка Чижикова таращилась в свою тетрадку, как будто оттуда вылез единорог, качала головой и что-то бормотала себе под нос.

– Хвалю, – одобрительно ухнула Алла Иванна. – Вася, родители на собрании будут?

Я смог только взволнованно потрясти головой.

– Я помню, что обещала, – величественно кивнула Алла Иванна и отправилась дальше.

Мы посмотрели ей вслед.

– С ума сойти, да, – выдавил я.

– Она как… – Ярик помолчал, явно искал подходящие слова. – Как фея в мультиках, только самая странная в мире!

– Ага… Стой, это ты меня сейчас так Золушкой обозвал?!

* * *

Родительское собрание тянулось целую вечность. Мы с Яриком успели два раза сбегать за мороженым, уронить один вафельный стаканчик на ступеньки и побить собственные рекорды по неврезанию в поезда в Subway surfers.

– Идут! – громко прошептал Ярик, и мы повисли на перилах.

С лестничной площадки отлично просматривался выход из класса. Из дверей появлялись всякие разные родители – одни с жутко гордым видом (наверняка мама Машки Чижиковой), другие с недовольным – у кого-то сегодня вечером будут проблемы. Ярикова мама выглядела вполне радостной – друг с облегчением выдохнул. В коридор вышли мои родители (да-да, сразу оба, мама заставила папу пойти с ней) – а вместе с ними Алла Иванна.

– Что все-таки она вообще делает у нас на собрании? – прошептал я.

Алла Иванна стала что-то говорить моим предкам. Мы с Яриком переглянулись и вытянули шеи, но ничего не было слышно – родители галдели похлеще нас самих. Я нервничал, потому что у папы были очень красные уши, прямо как у меня, а мама смущенно улыбалась. Но тут папа расправил плечи, хотя с осанкой у него и до этого все было нормально, а покраснела уже мама – точно так же, как когда ее фуд-блог занял первое место в каком-то рейтинге.

– По-моему, им приятно, – заулыбался Ярик.

– Вроде бы… – я повернулся к нему. – Теперь главное, чтобы они захотели сделать приятное мне!

Мы засмеялись.

– Вася?! – раздался сзади удивленный возглас мамы.

От неожиданности я дернулся и подскочил. Ярик вздрогнул, оступился, я схватил его за рукав, но не удержался сам. Под ноги попалось упавшее мороженое, я поскользнулся и полетел вниз по ступенькам.

* * *

– Мама говорит, ты легко отделался. – Ярик плюхнулся рядом со мной. – Никакой больницы и всего такого.

Я мрачно посмотрел на него исподлобья и промолчал.

– И переломов нет, – продолжал друг.

– Та же фигня, только называется трещиной, – шмыгнул носом я. – А эту хрень на ноге таскать почти месяц!

Я потряс ногой в лангетке и тут же сморщился.

– И вообще, столько ступенек, повезло, что на одной ноге и всего месяц, – утешил меня Ярик.

Я только фыркнул.

– Родители небось на ушах вокруг тебя ходят?

– Типа того. Мама пирог испекла. С вареньем. Только что-то не хочется, – тяжело вздохнул я.

– Повезло, – с завистью протянул Ярик. – Меня-то дома дурацкая цветная капуста ждет!

Я пропрыгал на одной ноге к шкафу, порылся и вытащил шлем. Тот, на котором был нарисован огонь.

– Держи. – Я протянул его другу.

Ярик непонимающе нахмурился.

– Для меня все равно все накрылось. – Я пожал плечами и улыбнулся. – А тебе для лагеря. Пусть там все обзавидуются!

Ярик закатил глаза и ухмыльнулся.

– Ничего не накрылось! Мой папа обещал договориться, чтобы нас взяли в середине сезона.

Я только и смог, что вытаращиться на друга и тупо похлопать глазами.

– А если что, мы на них Аллу Иванну напустим, – хмыкнул Ярик. – Она там всех сама научит на доске кататься!

Я представил, как Алла Иванна грозно наступает на тренеров в лагере, и рассмеялся. Ярик улыбался до ушей.

– Но ты же… Ведь целый месяц… – Я прикусил губу, потому что не знал, что дальше сказать.

– Да ладно, – отмахнулся от меня Ярик и потянулся к столу за фломастерами. – По-моему, эта штука у тебя на ноге слишком белая…

Я засмеялся и придвинул поближе костыли.

– О’кей, разрисовываем, а потом – к тебе!

– Там же цветная капуста, – скривился Ярик. – Мне придется, а тебе-то чего мучиться?

Я закатил глаза, передразнивая друга, и несильно стукнул его кулаком по плечу.

– Забыл, что ли? Двое или ни одного!

Нико и Мака

Вчера в школе закончились занятия, и у нас начались каникулы. На самом деле, это не совсем настоящая школа, просто мне нравится так ее называть, потому что в детский садик ходят только малыши, а это совсем другое. В настоящую школу мы пойдем первого сентября, когда нам будет шесть с четвертью – почти что семь лет. Шесть нам исполнилось недавно, и, когда мы на следующий день после дня рождения ходили к доктору, я забыл, сколько мне исполнилось, и сказал, что мне пять лет. Нико толкнул меня в бок, так что я даже подскочил, и сказал, что нам уже шесть. Я даже толкать его в ответ не стал.

Нико – это мой брат, а меня зовут Мака. Мы – близнецы. У нас все одинаковое: носы, глаза, длинные волосы пружинками, ноги и руки, и даже роста мы одного. На самом деле меня зовут Макар, а его – Никита, но мама говорит, что это слишком длинно, и вообще, нам так больше подходит. Нам тоже так больше нравится, ни на кого не похоже, и все всегда удивляются, когда слышат в первый раз. Плохо только, когда толстый Олег дразнится «Мака-макака», но я тогда с ним дерусь, так что он редко лезет.

Наши мама с бабушкой самые красивые в мире! Мама очень большая и высокая, у нее короткие красные волосы, три татуировки и сережка в брови. Нико тоже хочет сережку, а я – татуировку, но мама говорит, что мы еще маленькие. А у бабушки цвет волос очень часто меняется, сейчас они светло-желтые. Еще у нее голубые глаза и красная помада, и она похожа на актрису из кино.

Они очень хорошие, хоть и немного странные – как все взрослые. Бабушка, например, даже не знает, кто такие супергерои – а все потому, что она не смотрит никаких интересных фильмов. Она смотрит только сериалы по телевизору – целую кучу сериалов, и утром, и вечером, и даже в обед. А в перерывах между этим бабушка звонит своим подругам и пересказывает им все, что было в каждой серии. Наверное, у них нет телевизора – хотя трудно такое представить.

Правда, иногда бабушка пропускает свои сериалы. Вчера, когда был торжественный концерт в честь конца занятий, они с мамой вместе сидели в первом ряду и хлопали, а мы с Нико исполняли танец поросят. У нас были розовые футболки, шорты, уши на ободке и даже хвосты. У нашей учительницы по музыке странные идеи. Но все-таки мы повеселились. Особенно за кулисами, когда у ведущих потерялся микрофон, и никто его не мог найти, пока учительница не увидела, как две девчонки из другой группы берут друг у друга интервью. Оказалось, что микрофон был включен, и, когда учительница вышла на сцену объявлять следующий номер, все зрители умирали от смеха, чей-то старший брат даже свалился с кресла.

Когда все вышли после выступления к родителям, мы с Нико не были уверены, что мама с бабушкой нас узнают. Ну, в смысле, смогут отличить. Дело в том, что обычно они различают нас очень просто: Нико любит футболки в полоску и почти всегда их носит, а я ношу клетчатые рубашки, потому что я их обожаю. У нас в шкафу, наверно, целый миллион разноцветных полосатых футболок и клетчатых рубашек! Правда, один раз мы поменялись одеждой, когда хотели разыграть маму, но у нас ничего не получилось. Наверно, потому, что Нико за завтраком начал есть глазунью, а я ее терпеть не могу и всегда ем только омлет. Так что мама догадалась, что это он, хоть и в клетчатой рубашке.

А после концерта мы не успели переодеться и вышли в костюмах хрюшек. И – вы себе не представляете – и мама, и бабушка сразу догадались, кто где! Как им это удалось, я понять не могу. Потом некоторые девчонки стали хихикать, и мы поскорее убежали переодеваться, хотя, если честно, мне хотелось поносить этот хвост подольше – но это секрет.

После концерта мы пошли в кафе, и мама с бабушкой постоянно нас целовали, и тискали, и говорили, что мы их большие мальчики. Обычно, когда тебе говорят, что ты большой мальчик, это значит, что ты что-то натворил, или что тебя собираются заставить делать что-то скучное. В общем, ты вляпался, как говорят большие ребята во дворе. Но в этот раз все было по-другому, и мы съели целую кучу мороженого – просто ели, ели и ели, почти все, что было в меню, до тех пор, пока больше уже не лезло.

Мама тоже ела очень много мороженого и смеялась, что все посетители кафе, наверное, думают, что она сумасшедшая: такая толстая и ест столько сладкого.

– Ты не толстая, ты красивая! – возразил Нико, и мама его поцеловала.

Одна тетенька за соседним столиком услышала нас и радостно заулыбалась, повернулась к маме и сказала:

– Они у вас такие очаровашки! Первый раз вижу таких хорошеньких детишек.

– Бабушка говорит, что при смешении рас получаются очень красивые и умные дети, – объяснил я тетеньке. – Правда, ба?

Бабушка ничего не ответила, потому что она смеялась, а мама с тетенькой из-за соседнего столика смеялись еще громче. Мы с Нико переглянулись и тоже похихикали, хотя и не поняли, что тут было смешного.

– Вам бы их в рекламе снимать, – снова заговорила тетенька. – Вы не пробовали? На красивых и артистичных детей хороший спрос.

– Спрос? О нет, – весело сообщила мама. – Я еще не сошла с ума, даже если со стороны так кажется. Пусть у них будет счастливое детство.

По-моему, после этого тетеньке расхотелось с нами болтать, хотя я опять не понял, почему; она улыбнулась, но уже совсем не так радостно, и стала доедать свой десерт.

По дороге домой я сказал:

– Маму тоже можно снимать в рекламе и даже в кино! У нее красные волосы и татуировки, она могла бы играть какого-нибудь пирата, было бы здорово.

– С ума сошел?! – рассердился Нико. – Хочешь, чтобы у мамы было несчастливое… несчастливая взрослость?!

После этого мама так хохотала, что я решил, пусть лучше будет такой счастливой, как сейчас. А по телевизору можно посмотреть на других, на актеров. Получается, они несчастливые. Бедненькие.

* * *

У нашей мамы целая куча друзей. Я сам видел у нее в Интернете, когда она писала сообщения. Там стоит такая длинная цифра, что я еще не умею считать до такого числа и не знаю, как оно называется. Некоторые мамины друзья приходят к нам в гости, но вовсе не все, что есть там, в Интернете. Я не понимаю, по какому принципу мама выбирает, кого пригласить, потому что очень часто приходят какие-то дурацкие гости.

Например, как тот глупый дяденька, который приходил на прошлой неделе и смеялся после каждого своего слова. Мы вышли поздороваться, и Нико взял с собой книжку «Малыш Николя», потому что мы как раз ее читали. Дяденька принялся рассказывать, что он мамин знакомый, а потом спросил, что это у нас за книжка. Нико сказал, что это «Малыш Николя». Дяденька стал удивляться, что мы уже умеем читать (интересно, он правда думал, что мы ходим с книжкой просто так?), и спросил, о чем она. Я рассказал, что это книжка про маленького мальчика, который живет во Франции, что там много классных картинок, и что сама книжка ужасно смешная.

– А меня, – сказал дяденька, – зовут Коля. Это почти Николя. Так что это книжка про меня! – И он стал громко смеяться.

Мы с Нико переглянулись, улыбнулись, потому что мы вежливые, и ушли к себе в комнату. Мне совсем не хотелось, чтобы наша книжка была про какого-то странного дяденьку, пусть даже он мамин друг.

Вот у нас друзья просто отличные, хотя их совсем не так много, как у мамы. Но у нас их станет еще больше, потому что, во-первых, нас двое, а во-вторых, скоро мы пойдем в школу, где будет целая куча ребят.

В нашем доме живет Алиса. У нее рыжие-рыжие волосы, очень длинные, до самой попы, веснушки и зеленые глаза, и она очень красивая. Не подумайте, что мы играем с девчонками, мы только с ней, потому что она умеет играть во все, как мальчишка. Алиса говорит, что ее назвали в честь «Алисы в Стране чудес», потому что это любимая сказка ее папы.

Но по-моему, она что-то перепутала, потому что, когда я спросил у мамы, она сказала, что эту книжку нам еще рано читать, и мы ничего в ней не поймем. А разве можно что-то не понять в сказке? Мы пытались достать книгу и проверить самим, но она стоит на самой высокой полке, под самым потолком, и до нее никак не получается добраться.

Недавно мама купила нам диск с фильмом «Алиса в Стране чудес», там играет капитан Джек Воробей, только мы его сначала не узнали. Еще там были близнецы, тетенька, которая очень громко кричала, и голова большого кота с целой кучей зубов. Мне он ужасно понравился, но мама сказала, что такие коты не продаются, и мы не сможем завести его у себя дома. Наверное, это из-за зубов. А Алиса там была совсем не похожа на нашу, наша намного лучше, а та, в фильме, была какая-то несчастная, и мне ее было все время жалко.

Мы с Нико решили, что, когда вырастем, обязательно женимся на Алисе. Во-первых, она самая красивая, во-вторых, от нее всегда вкусно пахнет грушей, в-третьих, она не боится залезать на самые высокие ветки на дереве и запросто попадает в баскетбольную корзину мячиком. Бабушка говорит, что она сможет выйти замуж только за кого-то одного из нас, но я видел по телику передачу про дяденьку, у которого целых семь жен. Так что лично я не вижу никакой проблемы в двух мужьях, а если что, мы можем меняться. В конце концов, мы с Нико всегда вместе, и делать что-то по отдельности из-за какой-то ерунды не собираемся, вот так!

Еще рядом с нами живет толстый Олег. Он и правда ужасно толстый, очень любит есть и совсем не любит бегать, так что, когда мы играем в футбол, он всегда стоит на воротах. Это удобно, потому что больше стоять никто, конечно, не хочет. На Олега всегда можно рассчитывать, почти что в любых играх, он не подведет. Только остерегайтесь играть с ним в Angry Birds – в этом он лучший, я серьезно. Мне кажется, это потому, что его родители давали ему играть в телефон чуть ли не с самого рождения, вместо погремушек и всего такого. Его мама рассказывала нашей маме, что Олег успокаивался, только когда ему давали телефон, он даже засыпал с ним. А сам Олег говорит, что он даже помнит, как самый первый раз играл в Angry Birds, когда она только появилась. Можете себе представить, сколько времени у него было натренироваться, пока мы теряли время с пирамидками и малышовым «Лего»?!

Мы с Нико изо всех сил стараемся обыграть Олега, но еще никому не удалось это сделать, ни разу! Это здорово действует на нервы, и иногда мы деремся. Обычно это происходит так: я проигрываю и говорю, что это нечестно, а Олег говорит, что все справедливо, и он победил, потому что он лучший. Тогда я говорю, что он жульничал, как всегда, а он кричит, что это чушь, и я просто завидую, и обзывает меня «Мака-макака». Тогда я кричу, что он сам макака, а еще жулик, и мы деремся. Потом нас разнимают и разводят подальше друг от друга, а потом мы миримся и снова играем вместе, потому что все это понарошку, ведь на самом деле мы друзья.

Нико тоже дерется, но намного меньше, чем я. Он не очень любит драться, и у него даже получается этого не делать. Мама говорит, что я должен брать с него пример. Нико очень нравится, когда она так говорит, а мне – вовсе нет.

* * *

Вечером мы с Нико возвращались после футбольного матча домой, и на углу увидели целую толпу больших ребят. Наше футбольное поле находится почти прямо за домом, но немного в отдалении, и это очень удобно, потому что мяч не успевает долететь до окон. Поле почти такое же, как у настоящих футболистов по телевизору, потому что Алисин папа сделал для нас ворота с сетками и расчертил всякие непонятные линии. По бокам там стоит пара скамеечек и целая куча автомобильных шин, на которых можно прыгать. Вечером, когда мы уже не играем в футбол, на этих шинах сидят большие ребята, слушают музыку, обсуждают свои дела и громко смеются – иногда их слышно даже в квартире.

Взрослым это не нравится, и они то и дело ругаются, но ребята все равно там сидят. Мы, вообще-то, не против, чтобы они сидели на наших шинах. Но когда мы увидели столько больших ребят сразу, прямо там, где нам нужно было идти, то немножко испугались.

– Да ничего они нам не сделают, – шепнул я Нико, когда мы остановились. – Наверно.

– А вдруг им не понравится, что мы идем мимо, и они начнут обзываться?

– Пусть только попробуют! – Я сжал покрепче мячик.

– Ха-ха, не выделывайся, посмотри, какие они высокие, – скорчил рожу Нико. – Давай обойдем их вон там, через кусты.

Я согласился, и мы полезли через кусты. Большие нас не замечали, и все было бы хорошо, если бы у кустов не были бы такие колючие ветки.

– Ай! – зашипел Нико. – У меня футболка зацепилась!

Он стал отцеплять рукав от ветки, но я не успел остановиться, налетел на брата сзади, и мы оба плюхнулись на траву, хором закричав «Берегись». Мы свалились очень удачно и почти не ударились, даже больно не было. Нико захихикал, а потом вдруг вытаращил глаза и широко открыл рот, показывая на дорогу. Оказывается, когда я падал, то уронил мяч, и он укатился прямо к той толпе.

– И что теперь делать? – отчаянно зашептал Нико.

Я вздохнул, поднялся, отряхнул штаны и решительно сказал:

– Я пойду за мячом.

– Нет! – подскочил Нико и взял меня за руку. – Пошли вместе.

Большие уже заметили наш мячик и вовсю крутили головами. Какие же они все-таки высокие! Нико стиснул покрепче мою ладошку и нахмурился.

– Делай, как я, – шепнул он мне. – Так всегда делают в кино крутые парни.

Я тоже нахмурился, и тут на нас уставились большие ребята – вся толпа. Я пытался сосчитать, сколько их там было, но сосредоточился на своих бровях – они не хотели хмуриться и все время ползли вверх. Мы с Нико переглянулись, я набрал воздуха и выпалил:

– Можно, пожалуйста, наш мяч! – тут я даже вздрогнул, потому что мой голос как-то странно пищал. Я набрался храбрости и посмотрел вверх. И жутко удивился: все ребята смотрели на нас совсем не сердито, многие широко улыбались. Один парень в спортивном костюме подбросил наш мяч и протянул его мне:

– Держи, мелкий.

Тут мои брови совсем перестали меня слушаться, а рот расплылся в ухмылке, я взял мяч и даже забыл поблагодарить. У этого парня был очень классный костюм: на куртке была нарисована красная морда быка и написано «Chicago Bulls», а на штанах шли надписи «NBA». Все эти надписи есть на нашем баскетбольном мяче, но на одежде я таких не видел.

Наверное, этот парень играл в баскетбол – неудивительно, что он такой высокий!

Мы развернулись и побежали к дому, Нико был ужасно красный, и я, наверное, тоже. Вдруг я вспомнил, что мы ничего не сказали в ответ, обернулся и крикнул:

– Спасибо!

Большие ребята засмеялись и несколько человек вразнобой крикнули нам:

– Да на здоровье!

И мы, очень гордые собой, пошли домой.

За ужином я спросил у мамы:

– Мам, почему у нас нет старшего брата?

– Что?.. – Мама замерла с наколотым на вилку помидором в руке и уставилась на меня.

– Да, мы не могли бы его завести? – поддержал меня Нико. – Такого, как большие мальчишки во дворе. Они классные!

– О Господи, – сказала бабушка.

– И одеваются они тоже классно, – добавил я, пододвигая к себе вазочку с конфетами, пока мама отвлеклась.

– Что еще за мальчики во дворе? – Мама отодвинула вазочку обратно и строго на меня посмотрела.

– Да так, поболтали сегодня, – с важным видом произнес Нико, доедая свой салат. – Так можно?

– Папу вам надо, а не старшего брата, – тихо-тихо пробормотала бабушка, думая, что мы ничего не услышим.

– Кому первому десерт? – громко спросила мама. Я поскорее закричал, что мне, но все равно успел увидеть, что мама очень строго смотрит на бабушку.

Бабушка очень часто начинает нервничать из-за непонятных вещей, которые, как ей почему-то кажется, могут с нами приключиться. Когда она начинает про это говорить, то мама ее обычно успокаивает, а иногда даже сердится. И правда, маленькие мы, что ли?! Бабушка, например, боится, что нас могут по-всякому дразнить. Один раз я слышал, как она говорила про это маме вечером на кухне, когда мы легли спать, а потом я пошел в туалет. Я уже знаю, что такое «негр» и «ниггер», и Нико тоже знает, мама нам сказала, что это плохое слово. Надо говорить «африканец» или «афро»… кто-то-там, я забыл. Но бабушке она почему-то так не сказала, а что-то стала тихо ей объяснять, я не услышал, только услышал какое-то странное слово.

– Мам, а что это такое?

Мама с бабушкой даже вздрогнули от неожиданности и обернулись.

– Что? Ты почему не спишь?

– Что это такое, вот это лу-ма… Не, му-та…

– Мулат! – догадалась бабушка.

– Да, это что?

– Это так называют ребят, таких, как вы, – мама встала и обняла меня, – смугленьких, кудрявых и самых красивых на свете!

Мама принялась меня щекотать, и я расхохотался.

– Ну мааам, прекрати! А вот это… мулат, это тоже плохое слово?

– Нет, это слово хорошее. И почему ты не спишь, хотелось бы знать?

– Я уже не хочу спать, – сказал я и зевнул.

Но мама, наверное, обладает какой-то волшебной хитростью, потому что она отвела меня в комнату, уложила в кровать, и дальше я уже ничего не помню.

В общем, как вы уже, наверно, поняли, мы с Нико вот эти самые мулаты. Это значит, что мы – наполовину африканцы. У нас во дворе больше таких нет, и в школе тоже, мы решили, что это здорово. И никто нас не дразнит! Мама с бабушкой почему-то тоже не мулаты, совсем. А вот про папу мама нам рассказывала, что он настоящий африканец и живет в Африке. Я сам его никогда не видел, но мама говорит, что он очень похож на нас с Нико.

Я думаю, он там, в Африке, очень занят, раз не может хотя бы позвонить или написать в Интернете. Нико один раз сказал, что папа – что-то вроде Железного Человека, и его жизнь состоит из сплошных приключений.

– Тогда бы он уж точно нам давным-давно позвонил, у него даже в костюме телефон есть, забыл, что ли?

– А может быть, он на суперсекретном задании, жутко длинном, и ему запрещено заводить какие-то контакты с внешним миром!

– А может, он вообще как Капитан Америка, лежит там где-нибудь во льдах, и спит, и про нас ничего не знает!

– Ты что, дурак? Там же Африка, какие льды, там пустыня!

– А может быть, он, ну… – Я округлил глаза и прошептал брату на ухо. – Как Тор? Прилетел, влюбился в маму, а потом ему пришлось спасать мир, и теперь он не может вернуться.

Нико задумался и зашептал в ответ:

– А мама должна хранить все в секрете, и поэтому она говорит нам, что он в Африке?

– Ну да. Про него даже кино не сняли, нельзя, чтобы кто-то знал!

– Точно!

– Тихо ты…

Мы обернулись и украдкой покосились на маму с бабушкой – они смотрели телевизор и, кажется, ничего не подозревали. Тогда мы договорились хранить мамин и папин секрет и никому не рассказывать о своей догадке. И ждать – может быть, сверхспособности переходят по наследству!

* * *

– А все-таки папа, наверное, даже лучше, чем старший брат, – задумчиво сказал Нико, когда мы лежали в кроватях, и мама уже давно пожелала нам спокойной ночи и включила ночники. – Я слышал, что старшие братья бывают вредные, и потом, мы с тобой и так братья, зачем нам кто-то еще.

Все это звучало очень разумно, тем более что у меня-то уже был старший брат – сам Нико. Он родился раньше всего лишь на какие-то жалкие десять минут, но все считают его старшим, и это иногда здорово действует на нервы. Я свесился со второго этажа кровати и закивал.

– Да, ты прав. Может быть, нам нужно послать папе какой-то сигнал, и он сможет к нам прилететь?

– Точно! – загорелся Нико. – Или пришлет нам какой-то знак, такой, чтобы только мы поняли!

– Например, классный костюм, как у того парня, – предположил я, а Нико засмеялся. Я кинул в него подушкой, потом он в меня, потом снова я в него, а потом Нико уснул.

Пришлось спускаться, потому что моя подушка осталась внизу, и тут мне в голову пришла идея. Я вытащил из шкафа свой старый спортивный костюм и разложил его на полу, поближе к ночнику. Потом я залез в ящик стола, где у нас лежит все для рисования, и достал коробку с фломастерами. Нико недовольно заурчал во сне и перевернулся на другой бок. Я подошел к кровати и осторожно вытащил из-под нее баскетбольный мячик.

– Я гений, – прошептал я, устраиваясь на животе и доставая из коробки красный фломастер. Я очень старался, вырисовывал все закорючки на буквах и морду быка, хотя фломастеры рисовали по ткани костюма намного хуже, чем по бумаге, и было действительно трудно. Когда я закончил, то совсем засыпал – но получилось, по-моему, очень классно.

– Что ты сделал со своим костюмом?! – в ужасе заохала бабушка, когда утром мы пришли завтракать. Я немного удивился, что ей не нравится, и немного расстроился. Но потом я подумал, что бабушка, наверное, просто не очень хорошо в этом разбирается – ведь Нико пришел в восторг, когда я надел костюм в детской. Мама смотрела на меня круглыми глазами.

– Правда, классно? Я тоже такой хочу! – заявил Нико.

Мама все молчала и смотрела на меня. Я тоже посмотрел на нее, и чувствовал, что почему-то мне хочется заплакать. Но тут мама вдруг хитро улыбнулась и сказала:

– Конечно, классно! Мака, ты у нас, может быть, будешь дизайнером? Сделаешь нам всем фирменные костюмы?

– Еще как! – заухмылялся я. – Я даже тебе, ба, могу сделать!

– Хорошо-хорошо, только, пожалуйста, я сама выберу, что ты будешь… украшать, – обеспокоенно пробормотала бабушка, наливая нам молоко.

– Чур, мне первому! – заявил Нико. Плакать мне уже больше не хотелось.

Гулять я пошел в своем обновленном костюме. Я представил, что если встречу кого-то из больших ребят, то они просто обалдеют от того, как классно я выгляжу. Мы пошли качаться на качелях, и на скамейке, действительно, сидели трое каких-то парней. Я покрутился, стараясь привлечь к себе внимание.

– Аххахахаха! Смотри, смотри! «Чикаго Буллз»! НБА! – парни расхохотались так громко, что даже спугнули стаю голубей. – Не, ты видел это?!

Я поднял глаза: один из них показывал пальцем, и все трое смеялись надо мной. В носу у меня защипало, глазам стало мокро и горячо, я развернулся и побежал.

Я спрятался в шинах на футбольном поле. Нико прибежал туда почти сразу за мной, я даже не успел заплакать. Вместе с ним прибежал толстый Олег.

– Я крикнул им, что они дураки, – сообщил Нико.

– Правда, он крикнул, – подтвердил Олег, запыхавшись. – Поэтому я решил убежать оттуда тоже.

Я с уважением посмотрел на Нико и поскорее вытер кулаком глаза.

– Не хочу я никакого старшего брата, только тебя, – серьезно сказал я.

Нико ухмыльнулся:

– Ага, я старший, ты сам только что сказал!

– Ничего я не…

– Вылезай, я придумал кое-что интересное.

Я выбрался из-за шин, и Олег внимательно осмотрел мой костюм.

– А что, по-моему, классно. Нарисуешь мне Angry Birds?

– В очередь, умник! – перебил его Нико, обняв меня за плечи. – Мне он первому делает костюм, правда?

– Правда. – Я шмыгнул носом. – Так что ты там придумал?

Оказывается, пока я разрисовывал костюм, Нико приснился очень интересный сон. Во сне мы построили космическую ракету, которая проделала в небе специальное окно, и мы полетели к папе. Нико, конечно, не сказал «к папе», он сказал «сам знаешь к кому» и сделал многозначительное лицо.

– Это называется портал, – важно сообщил Олег. – А к кому вы полетели?

– Я знаю, нам нужно так и сделать, построить ракету, по правде! – сказал Нико.

– Это называется вещий сон, – снова встрял Олег. – Так к кому вы полетите-то?

Я подумал, что если бы у нас был папа, то, наверное, те парни не посмели бы тыкать пальцем и так обидно смеяться. И вообще… Я хлопнул Нико по плечу:

– Строить будем прямо здесь!

Мы решили, что шины вполне подойдут как основа для нашей ракеты. Только их нужно поднять куда-нибудь повыше. Мы выбрали березу, очень удобную для того, чтобы на нее залезать – там ветки растут так, что получается что-то вроде маленькой площадки. Ветки не очень толстые, но нас выдерживают. Я забрался наверх, а Нико стал таскать шины. Сначала у нас никак не получалось затащить их на дерево, но потом Олег придумал просто гениальный план. Правда, перед этим он настоял на том, чтобы мы сказали ему, к кому летим, – пришлось рассказать ему про папу. Но на Олега можно положиться – тем более, мы заставили его поклясться на телефоне, что он никому ничего и никогда не разболтает.

Олег сбегал и принес из дома толстую веревку. Один конец я привязал к ветке, на которой сидел, а другой спустил вниз. Нико привязывал к нему шины, и мы втроем поднимали их наверх. Скоро мы уже были все грязные, вспотели и ужасно устали. Никогда бы не подумал, что строить ракеты – такая тяжелая работа! Некоторые шины падали, и нам пришлось подложить под них доски, которые откуда-то притащил Нико. Но в конце концов наша ракета была готова.

– Может, вам сходить умыться? – спросил Олег. – Ну, чтобы поехать к папе чистыми.

Мы переглянулись.

– Нет, – решил Нико. – Бабушка заставит обедать, потом отдыхать после еды, а вдруг кто-нибудь найдет нашу ракету? Лучше сейчас.

– А обедать, между прочим, и правда пора, – сообщил Олег.

– Тебе лишь бы есть! – отмахнулся я. – Тут, можно сказать, историческое событие!

Олег стал говорить, что ему совсем не лишь бы есть, и это нечестно – дразниться с дерева, потому что он не может ко мне залезть. Но тут Нико сказал ему, что ему достается почетная обязанность – запустить нас в космос, и Олег сразу успокоился.

Нико забрался ко мне, и мы вместе посмотрели вниз.

– А когда вы вернетесь? – заволновался Олег. – Вы обещали прийти ко мне играть на приставке, не забыли?

– Да мы быстро, – заверил я его. – Еще наиграемся, только сделаем все важные дела, и все.

– У нас же тут мама с бабушкой, – важно подтвердил Нико. – Мы не можем их надолго одних оставить.

Олег снова успокоился и взялся за веревку. Это он придумал, как нас запустить: сперва повиснуть на веревке, чтобы нагнуть ветку как можно ближе к земле, а потом отпустить ее – ветка спружинит и подтолкнет нашу ракету вверх. Я же говорю, на Олега всегда можно рассчитывать!

Мы устроились поудобнее в ракете и взялись за руки. Мне было самую капельку страшно, и я видел, что Нико тоже.

– Жалко, Алиса нас не видит, – шепнул он мне.

– Ничего, зато мы вернемся настоящими героями! – Я улыбнулся и сжал его руку изо всех сил.

– Готовы? – крикнул где-то далеко внизу Олег.

Мы переглянулись и одновременно отдали приказ:

– Запускай!

Мне не было видно, что делает Олег, но, похоже, он делал все правильно: ветки под нами затрещали и поехали вниз, а шины затряслись.

– Это турбулентность! – завопил Нико, и мы оба зажмурились. Мне показалось, что я слышу, как Олег что-то кричит, но тут мы полетели.

* * *

Остаток дня был сумасшедший, иначе не скажешь. К папе мы не попали – наверное, в расчетах была какая-то ошибка, или Олег весит недостаточно много для того, чтобы запустить нас в космос. Мы взлетели куда-то вбок и в ту же секунду грохнулись на землю, вместе со всей своей ракетой. И не говорите, что вы бы в такой ситуации не разревелись, ни за что не поверю!

Вообще шума было столько, сколько я никогда в жизни не слышал. Мы втроем плакали, а взрослые кричали – и некоторые даже тоже плакали. Сначала кричала мама Олега, которая вышла позвать его обедать и увидела, что мы делаем. Потом кричала наша бабушка. Потом она плакала и звонила маме. Потом нас с Нико на машине повезли к доктору. Доктор, правда, не кричал – он только ощупывал нас, успокаивал бабушку и маму Олега, которая нас привезла, а потом намазал нам колени и локти, а мне еще и щеку жгучим йодом (мы даже почти не хныкали), наложил нам повязки и приложил к глазу Нико лед. Потом в больницу примчалась мама, и доктору пришлось успокаивать еще и ее.

По дороге домой мама сказала, что завтра мы из дома носа не высунем, и мама Олега сказала, что он тоже будет сидеть дома. Бабушка только обмахивалась платочком и вздыхала, и то и дело принималась обнимать то меня, то Нико. Все взрослые наперебой твердили, что нам очень повезло, потому что мы могли переломать себе все кости – после этих слов они принимались плевать через плечо и стучать по голове. Мне кажется, доктору не удалось их до конца успокоить. Лично я с ними был совершенно не согласен – потому что если бы нам действительно повезло, мы бы прилетели к папе, а не лишились бы прогулок в наказание.

После ужина, когда все наконец успокоились, мама серьезно посмотрела на нас и спросила:

– Объясните мне все-таки толком, зачем вам понадобилось это делать?

Мы с Нико переглянулись, вздохнули и принялись рассказывать. Все, начиная с того, что мы разгадали их с папой тайну, и заканчивая гениальной идеей насчет ракеты. Это оказалось нелегко, потому что мы постоянно перебивали друг друга, мама охала, а бабушка пыталась выяснить, кто такие Тор и Железный Человек. Когда мы закончили, мама сидела, закрыв лицо руками, и молчала. Потом она вдруг обняла нас, и погладила по головам, и очень тихим голосом сказала, чтобы мы шли спать. Это было так странно, что мы сразу послушались.

Мы очень устали, но уснуть никак не получалось. Мама давным-давно пожелала нам спокойной ночи, но сама не пошла спать: мы слышали, как она разговаривает с бабушкой. О чем именно они говорили, у нас расслышать не получилось, даже когда Нико приложил к стенке стакан, как в кино. Но и так было ясно, что они о чем-то спорят; один раз мне даже показалось, что кто-то из них плачет. Мы с Нико очень волновались, я даже не стал забираться наверх, а залез в кровать к брату, и мы лежали в обнимку. Так мы и заснули.

Утром мы проснулись очень поздно, даже Нико, хотя обычно он встает раньше всех и будит меня. Синяк у него стал еще ярче, и я даже немножко позавидовал: наверное, он выглядел страшнее, чем мои ссадины. Мы только успели открыть глаза, как в комнату вошла мама. Она села к нам на кровать, поцеловала, быстро осмотрела и улыбнулась:

– Ладно, до свадьбы заживет.

Мы тоже заулыбались, и тут мама сказала, что у нее для нас есть новость.

– Это очень важно, слушайте внимательно. Мы с бабушкой посоветовались и решили, что перед школой вам нужно как следует отдохнуть, съездить в теплые края… И мы с вами едем… в Африку.

Мы переглянулись с круглыми глазами. Мама легко вздохнула и быстро улыбнулась.

– К вашему папе.

Мы с Нико сначала замерли, разинув рты, а потом как принялись кричать от радости и прыгать по комнате! Мы набросились на маму с объятиями, да так, что она еле-еле выбралась. В комнату заглянула бабушка, она тоже улыбалась и пыталась заставить всех идти завтракать, но у нее ничего не получалось.

Мама сказала, что мы летим через неделю – правда, не на ракете, а на самолете. Но, может быть, это какое-то секретное прикрытие – скоро узнаем. Побегу, расскажу об этом Нико. Вот бы только боевые раны сохранились, когда мы приедем в Африку!

А еще мне пришло в голову, что на самом-то деле у нас, выходит, все получилось тогда с ракетой! Хоть мы сами и не взлетели, но сигнал прошел – мама решила отвезти нас к папе. Надеюсь, что он нас ждет.

Что такое «люблю»

Маленькая рыбка плескалась в море. Море было гладким и спокойным, золотисто-розовым от первых лучей солнца и непривычно тихим – все вокруг еще спало. Внизу, в подводном царстве, тоже все спали – рыбка была самой маленькой и ужасно непоседливой, она любила приключения и тайны и часто плавала в море одна. Она подплыла поближе к берегу, кувыркаясь, и вдруг водная гладь забеспокоилась, по ней пошли маленькие волны, и в море показалась лодка, а в ней – старый рыбак и маленький мальчик. Рыбка была очень любопытной, она подплыла поближе и стала с интересом рассматривать чужаков. Рыбак носил большую шляпу, кожа у него была коричневая и вся в морщинах, а в зубах он сжимал трубку. Рыбак курил ее, выпуская белый дымок, и напевал что-то неразборчивое. Рядом с ним в лодке возился мальчик, одетый, как матросы на кораблях – рыбка видела их иногда, когда заплывала далеко в море. Но мальчик был слишком маленьким… «Наверно, это маленький корабль, и матросы на нем тоже должны быть маленькими», – решила рыбка и поплыла рядом с лодкой.

– Смотри, что я вчера нашел, дедушка! – воскликнул мальчик и протянул ладошку с большой раковиной. Раковина была открыта, и в глубине ее поблескивала круглая жемчужина.

– Молодец, – с уважением посмотрел старик, вынув трубку изо рта.

– Я хочу подарить ее Эль, – сообщил мальчик. – Она самая красивая девочка в городе.

Старик улыбнулся в седую бороду и продолжил разбирать снасти.

– Я написал ей, что люблю ее, – смущенно, словно через силу, проговорил мальчик. – Но мне хочется подарить ей что-то необычное… Как ты завоевал бабушку, дед?

«Что такое „люблю“?» – подумала рыбка и решила, что это обязательно надо узнать.

– Я просто покорил ее сердце, как волну в море, – многозначительно пыхнул трубкой старик.

– Но ты дарил ей что-нибудь?

– Да… Я подарил ей ее мечту – построил дом.

– Она была счастлива?

– О да, – усмехнулся дед.

– Значит, и мне надо подарить Эль ее мечту! – загорелся мальчишка. – Она хочет стать танцовщицей… но она и так танцует очень хорошо.

Он задумался, подперев кулаком щеку, и вдруг просиял.

– Туфли! Она всегда босиком или в тяжелых ботинках, а у настоящих танцовщиц должны быть туфли – я сам слышал, как она говорила об этом со своими подружками. Я подарю ей туфли, дедушка!

– Они очень дорого стоят, – заметил старик, и мальчик сразу сник. Старик вздохнул и вдруг заговорщически улыбнулся. – Ты знаешь старый корабль, который стоит у скал?

– Конечно, – нахмурился мальчик. – Кто его не знает! Мы его весь облазили давным-давно.

– Весь, да не весь, – поднял палец старик. – Ходят легенды об этом корабле, разные… Одна из них говорит, что на нем везли принцессу из дальних северных стран. И у той принцессы платьев да туфель было видимо-невидимо… Ну как что-то сохранилось, специально тебя ждало?

Мальчик поднял голову и заулыбался.

– Дедушка, правда?! Вот это да! Вот здорово!

Старый рыбак ухмыльнулся в бороду и выпустил дым из трубки, раздумывая, где бы достать туфли по дешевке. Маленькая рыбка нырнула и поплыла вглубь, быстро-быстро работая плавниками и хвостом. Она очень торопилась.

Морская звезда недавно проснулась и теперь неторопливо потягивалась, лежа на дне и наблюдая за жизнью вокруг. Она была очень старой – по меркам морской звезды, конечно, – самой старой из всех своих многочисленных родственников. Она как раз раздумывала, чем заняться сегодня, как неспешное течение ее мыслей прервала рыбка. Звезда знала эту рыбку; по правде, эту рыбку знали чуть ли не все в океане, такой уж она была непоседой.

– Мне нужно знать, что такое «люблю», что за штука «туфли», и есть ли они на старом корабле у скал! – запыхавшись, выпалила рыбка.

– Разговор нужно начинать с приветствия, – чопорно сообщила морская звезда.

– Здравствуйте! Мне нужно знать…

– Доброе утро, – произнесла морская звезда. – Как тебе спалось?

– Хорошо, – поспешно ответила рыбка, – но…

– А разве ты не хочешь поинтересоваться, как спалось мне?

– Нет, я…то есть хочу…

– Благодарю, это очень мило с твоей стороны, – невозмутимо сказала звезда. – Мне спалось прекрасно, несмотря на то, что посреди ночи меня разбудила очередная гулянка морских ежей – невоспитанная молодежь, – а ближе к утру мне снился мой четвертый… нет, пардон муа, пятый муж, так вот, о чем я… Ах да, несмотря на все это, мне прекрасно спалось.

– Это очень приятно, – неуверенно сказала рыбка. – Не согласитесь ли вы ответить на пару моих вопросов?

– С превеликим удовольствием, – важно произнесла морская звезда. – Я слушаю, дитя мое.

– Что такое «люблю»? – волнуясь, спросила рыбка.

– Так говорят друг другу люди, – пожала плечами морская звезда (если у морских звезд есть плечи, конечно). – Любовь – это очень важно для них. Когда они любят другого человека, они всегда рядом с ним. А когда такого человека нет, они чувствуют себя несчастными. По крайней мере, я так слышала.

– Значит, это то, что держит людей вместе, и это очень важно?

– Очень, – подтвердила морская звезда.

– А зачем тогда им туфли? – с любопытством спросила маленькая рыбка.

– Деточка! Что за странные идеи взбредают тебе в голову! – морская звезда принялась восклицать, а делать это, как и все взрослые дамы, она могла очень долго. – Любовь и туфли… при чем тут это… Ну это надо же! Туфли тебе совсем ни к чему!

– А людям?

– А люди надевают их на ноги зачем-то, точно так же, как разные тряпки на все остальное тело. Нелепый обычай.

– А можно еще вопрос?

– Такой же странный?

– Нет, ну пожалуйста, последний!

– Хорошо, я тебя слушаю, – благосклонно ответила морская звезда.

– Скажите, пожалуйста, не знаете ли вы, есть ли такие туфли на старом корабле, который стоит у скал?

– Не знаю ли я? Я? – возмутилась морская звезда. – Если ты думаешь, что мне больше нечем заняться, чем узнавать такие глупости… Не знаю и знать не хочу! Я тебе не морской конек какой-нибудь!

– Морской конек! Точно! Спасибо большое, вы мне очень помогли! – обрадовалась рыбка и поплыла, а звезда все еще продолжала возмущаться.

Морской конек как раз занимался утренней гимнастикой, когда к нему приплыла рыбка.

– О, привет! Давай со мной! Р-раз, и два, и три… – Он прыгал на месте, сосредоточенно считая вслух.

– Привет, слушай, мне очень нужно узнать у тебя одну вещь, – торопливо сказала рыбка.

– У меня? И раз… Конечно, я знаю все! Спрашивай! И два…

– На-том-корабле-который-у-скал-есть-туфли? – на одном дыхании выпалила рыбка.

– Что фли? Раз, и два, и три, вот так, и р-раз…

– Туфли! Есть?

– У меня? Нет! Зачем мне туфли, разве с ними я смог бы так прыгать? – удивился конек. – Смотри: и р-р-ра-а-а…

– На корабле! – закричала рыбка.

– Что на корабле? На каком корабле? – От неожиданности морской конек чуть не упал и перестал прыгать. – И что ты кричишь?!

– Туфли есть на корабле, который у скал? – нетерпеливо повторила рыбка.

– А сразу нельзя было спросить нормально?! – обиделся конек. – Сразу надо вопить… На корабле, у скал… ах, да. Хм… думаю, они там есть! У меня там приятель живет, он точно знает. Я ответил на твой вопрос?

– Да! – радостно закивала рыбка.

– Отлично. Тогда не мешай мне делать зарядку, а лучше – присоединяйся. – И конек снова погрузился в подсчет прыжков.

– Ты не познакомишь меня с ним?

– Раз, и два, и нет, мне некогда, три…

– Пожалуйста, мне очень нужно! – попросила рыбка.

– Разве ты не видишь – я занят! Приходи попозже…может быть, после обеда… Я из-за тебя постоянно сбиваюсь со счета! – рассердился морской конек.

Рыбка огорченно задумалась.

– Послушай, – осторожно заговорила она, – а ты не пробовал прыгать в длину?

– В длину? – оживился конек.

– Ну да, это же очень интересно! Можно пропрыгать большое расстояние, например, ммм… до корабля, и посчитать, сколько прыжков ты сделаешь!

– Звучит… заманчиво! – загорелся морской конек.

– Представляешь, ты можешь стать чемпионом! – сказала рыбка. – Давай, ты будешь прыгать до корабля, а я буду считать?

– А ты умеешь? – засомневался конек.

– Еще как!

– Тогда вперед! – И он приготовился к прыжку.

Корабль был огромным. На пробитом деревянном дне колыхались водоросли, а на носу громоздилась большая странная фигура, похожая одновременно и на человека, и на какое-то животное. Рыбка вынырнула на поверхность воды, и корабль оказался еще больше. На его мачтах болтались обрывки черных парусов с пиратским флагом.

– Ух ты… – прошептала рыбка. – Я никогда так близко к нему не подплывала.

– Подумаешь, – фыркнул морской конек. – Нет там ничего интересного. Ты лучше скажи, сколько прыжков я сделал? Зря старался, что ли, у меня хвост отваливается…

– Десять, – уверенно заявила рыбка.

– Десять?!

– Я дальше десяти считать не умею, – призналась она. – Но это рекорд – такое огромное расстояние всего за десять прыжков!

– Рекорд… – повторил конек и раздулся от гордости, выпятив грудь.

– Эй, смотри не лопни, амиго! – раздался насмешливый голос откуда-то сверху.

– О, начинается, – хмыкнул морской конек.

– Кто это? – закрутила головой рыбка, пытаясь понять, кто говорит.

– Смотри, – вильнул хвостом конек, показывая на корабль, и рыбка увидела кого-то ярко-зеленого.

– Давайте сюда, что застыли! – закричал этот зеленый, и они подплыли ближе.

На боку корабля восседала ящерица с большими круглыми глазами и насмешливым ртом.

– Бонджорно! – Ящерица сделала вид, что снимает шляпу.

– Не обращай внимания, он совершил кругосветное путешествие, и вот теперь выпендривается, – бросил морской конек. – А так он парень ничего.

– О мон дью, – закатила глаза ящерица и прыгнула, оказавшись совсем близко. – Меня зовут Финикс, рад видеть вас обоих.

– У тебя и имя есть, ничего себе! – восторженно протянула рыбка.

– Я много жил с людьми и все такое, – небрежно заметил Финикс, постукивая лапой по доскам корабля. – А теперь вуаля – и я здесь.

– Так это ты здесь живешь?

– Ясное дело, я тут хозяин, – гордо подбоченился маленький ящер.

– Финикс, пожалуйста, скажи, есть ли тут на корабле туфли? – взволнованно спросила рыбка.

– Что-что? – выкатил глаза Финикс.

– Опять она со своими туфлями, – вздохнул конек. – Рыбы их не носят, ты что?!

– Это нужно для одного мальчика, то есть, для одной девочки, у них есть любовь, и он хочет подарить ей туфли, а она танцует! – в отчаянии выкрикнула рыбка, готовая расплакаться. Ей почему-то так хотелось, чтобы тот кудрявый маленький матрос из лодки отнес девочке туфли, раз уж так у них, людей, все устроено.

Финикс задумчиво посмотрел на рыбку, а потом исчез куда-то. Его не было так долго, что рыбка уже почти решила, что он не вернется, но тут ящер показался, таща за собой большой сундук. На шее у Финикса висел ключ.

– Я много жил с людьми, – снова сказал он. – Я знаю про любовь. Смотри.

Он снял с шеи ключик, вставил его в замочную скважину и, кряхтя, принялся открывать сундук. Рыбка затаила дыхание, даже морской конек вытянул шею, чтобы ничего не пропустить. Финикс повернул ключ и с трудом откинул крышку сундука.

Рыбка, конек и ящер заглянули внутрь. Там, на красной мягкой ткани, сверкая на солнце, лежали золотистые туфельки.

– Ура! – закричала маленькая рыбка и от радости сделала тройное сальто.

– Ничего себе, – озадаченно уставился на нее морской конек. – Надо мне такому научиться.

– Финикс, ты ведь, пожалуйста, ты ведь…

– Я соскучился по людям, – задумчиво произнес ящер. – Как ты думаешь… Как ты думаешь, захотел бы тот мальчик взять меня к себе?..

– Мне кажется, что еще как! – обрадовалась рыбка еще больше.

– И ты думаешь, ему было бы все равно, что я… ну… не умею менять цвета?

– Что не умеешь? – не поняла рыбка.

– Я не меняю цвет, – расстроенно объяснил Финикс. – Я всегда зеленый, моим предыдущим хозяевам это не нравилось. Они сказали, я бракованный, потому что должен менять цвет под окружающую среду. А я всегда зеленый. Даже сейчас покраснеть не могу, хотя я очень смущен.

Рыбка нахмурилась.

– Тебе вовсе не надо менять цвет. Ты и так очень красивый! И ты понравишься тому мальчику, я уверена.

Большой рот Финикса расплылся в улыбке, и он озорно посмотрел на рыбку.

– Перфектаменте! Встречаемся в полночь, на этом месте. Мы провернем все в лучшем виде!

Мальчик отчаянно зевнул. У него давно уже слипались глаза, но книжка была уж очень интересной, и он никак не мог от нее оторваться. Рядом в кресле мастерил сеть дедушка, а у его ног уютно мурчал их рыжий кот, щурясь во сне. На вид этот кот был совершенным бандюгой, а на самом деле в жизни не тронул даже бабочку и дружил со всеми соседскими собаками. Дед иногда для вида ворчал на него, что кот – хищник, и должен ловить мышей, но в их домике на берегу моря мышей никогда не водилось, и оба – и дед, и кот – прекрасно это знали.

– Давай-ка спать, – посмотрел на часы дедушка. – Время уже позднее, а тебе завтра в школу. Да еще за своей Эль, небось, захочешь сперва зайти. – Он хитро улыбнулся в бороду.

– Ла-адно, – сонный мальчик даже не стал спорить и просить «еще чуть-чуть» – буквы уже расплывались, и все смешивалось в кашу. – Спокойной ночи, дед!

– Спокойной ночи, парень.

Зевая, мальчик зашел к себе в комнату, переоделся и, прежде чем улечься спать, выглянул в окно. На небе висел ясный месяц лимонно-желтого цвета, как те конфеты, которыми вчера угощала его Эль – вложила липкие леденцы из своей горячей ладошки в его, а потом почему-то ужасно покраснела и улыбнулась.

– Я подарю тебе самые красивые туфли на свете и буду смотреть, как ты в них танцуешь, – прошептал мальчик. Какая-то птица пронеслась прямо перед его окном и улетела к морю. Мальчик пожал плечами, улыбнулся и прыгнул в кровать, тут же уснув.

– Итак, все в сборе! – Финикс выглядел очень взволнованным и сосредоточенным одновременно. – Ты уверен, что это именно тот дом, что нам нужен?

– Да, сэр! – отрапортовала сидящая на боку корабля чайка. – Я облетел все дома в округе, это единственный подходящий: лодка, старик, мальчик. Кроме того, я нашел окно этого мальчика и слышал, как он говорил что-то про самые красивые туфли и танцы, сэр!

– Это он, это точно он! – в восторге запрыгала рыбка. – Как здорово, что вы его нашли!

– На «ты», пожалуйста, – подняла чайка крыло. – Друзья моего друга – мои друзья.

– Да, мы с тобой старые морские волки, – подмигнул Финикс птице.

– Особо радует, что ты не пытаешься нас съесть, – жизнерадостно заявил морской конек.

– Я вегетарианец, – дружелюбно сообщила чайка. – Бурная молодость, проблемы со здоровьем.

– Так, хватит болтовни, финита! На нас возложена ответственная миссия, – Финикс забрался чайке на спину и посмотрел на маленькую рыбку. – Надеюсь, ты права, и мы подружимся с этим маленьким матросом. Спасибо тебе, крошка.

– Я буду ждать новостей, – прошептала рыбка. – Я буду очень ждать.

– Я стану наблюдать за ними, прилетать и докладывать обо всем, – пообещала чайка. – А сцену, так сказать, дарения туфель изображу в лицах – мне говорили, у меня актерский талант!

– Хорошо, – рыбке было немножко грустно прощаться с Финиксом, но она радовалась за него, за кудрявого мальчика и ту красивую девочку, которая будет танцевать.

Чайка осторожно взяла в клюв пару туфель и взмыла в ночной воздух с Финиксом на спине.

– Адьос, амигос!

– Пойдем и мы, – предложил морской конек рыбке. – Сегодня был отличный день.

Темно-синяя ночь укрыла город, поблескивая вышивкой из звезд. Мальчик спал у себя в кровати, улыбаясь, ему снилось что-то хорошее. А на подоконнике, в обнимку с рыжим котом, дремал Финикс. Кот был рад новому другу, и ему было все равно, что Финикс не меняет свой цвет. Он заверял, что мальчику это тоже будет неважно. Рядом с кроватью, в кресле, аккуратно лежали золотистые туфли.

В глубине моря звезд видно не было, но там были свои светящиеся огоньки. Маленькая рыбка засыпала, думая о том, что любовь – это, наверное, и вправду что-то очень важное, раз ради нее сегодня произошло столько чудес.

Примечания

1

Она же страна Нет-И-Не-Будет, волшебная страна из произведений Джеймса Барри, где жил Питер Пэн.

(обратно)

Оглавление

  • Троица
  •   Трое
  •   В звездной бездне
  •   Бабушка Карен
  •   Туманный день
  •   Девушка из сказки
  •   Старое знакомство заново
  •   Якоря и канаты
  •   Семья
  • Рассказы
  •   Амулет удачи
  •   Шекспиру и не снилось
  •   Операция «Спасти лето»
  •   Нико и Мака
  •   Что такое «люблю» Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

    Комментарии к книге «Что такое «люблю»», София Яновицкая

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!