«Сто фактов обо мне»

Сто фактов обо мне (fb2) - Сто фактов обо мне 3176K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ирина Анатольевна Андрианова

Ирина Андрианова Сто фактов обо мне

Лауреаты Международного конкурса имени Сергея Михалкова

Российский Фонд Культуры

Совет по детской книге России

Выпуск осуществлен при финансовой поддержке Департамента средств массовой информации и рекламы города Москвы

Куратор проекта А. АРХИПОВА

Оформление серии А. РЫБАКОВА Иллюстрации В. ПОПОВОЙ

О конкурсе

Первый Конкурс Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков был объявлен в ноябре 2007 года по инициативе Российского Фонда Культуры и Совета по детской книге России. Тогда Конкурс задумывался как разовый проект, как подарок, приуроченный к 95-летию Сергея Михалкова и 40-летию возглавляемой им Российской национальной секции в Международном совете по детской книге. В качестве девиза была выбрана фраза классика: «Просто поговорим о жизни. Я расскажу тебе, что это такое». Сам Михалков стал почетным председателем жюри Конкурса, а возглавила работу жюри известная детская писательница Ирина Токмакова.

В августе 2009 года С. В. Михалков ушел из жизни. В память о нем было решено проводить конкурсы регулярно, каждые два года, что происходит до настоящего времени. Второй Конкурс был объявлен в октябре 2009 года. Тогда же был выбран и постоянный девиз. Им стало выражение Сергея Михалкова: «Сегодня – дети, завтра – народ». В 2011 году прошел третий Конкурс, на котором рассматривалось более 600 рукописей: повестей, рассказов, поэзии. В 2013 году в четвертом Конкурсе участвовало более 300 авторов.

Отправить свое произведение на Конкурс может любой совершеннолетний автор, пишущий для подростков на русском языке. Судят присланные рукописи два состава жюри: взрослое и детское, состоящее из 12 подростков в возрасте от 12 до 16 лет. Три лауреата Конкурса получают денежную премию.

В 2014 году издательство «Детская литература» начало выпуск серии книг «Лауреаты Международного конкурса имени Сергея Михалкова». В ней публикуются произведения, вошедшие в шорт-лист конкурсов. Эти книги помогут читателям-подросткам открыть для себя новых современных талантливых авторов.

Сто фактов обо мне

Автор благодарит за помощь в создании этой повести свою дочь Василису и ее друзей: Анну, Анастасию, Елизавету, двух Александров. На тот момент они учились в 10-м, а потом в 11-м классе.

Ноябрь 2013 г.

Однажды я наткнулся в Инете на одну утопичную идейку. Шастал по страницам своих интернет-друзей, и вот тебе на́! Одна умная из нашего десятого «А» класса написала: «Кто не боится, присылайте 100 фактов о себе. Ближе узнаем друг друга!» Моя реакция – ухихихахахуху! Писать о себе? С откровенностью осла? Ни за что!

Но потом я стал чаще заходить к той девчонке на страницу, она периодически выкладывала по сто чужих фактов. А что? Феерично! Мне повезло: я тайно, под покровом Инета, узнавал о тех, кто учился рядом. И не просто узнавал, а менял свое мнение о людях. Кто-то мне нравился больше, кто-то меньше. Знания – полезная штука.

Например, в нашем лицее в седьмом классе учится пацан, он офигенно знает биологию, участвует во всех олимпиадах и побеждает. А в восьмом одна девчонка классно играет на гитаре. Еще она пишет песни, записывает на видео и выкладывает в соцсетях. То есть двигает прямо к народной славе.

В одиннадцатом классе – парень Данила, он бас-гитарист из самой настоящей рок-группы. Правда, там папаша не подкачал – работает на первом канале телевидения, отвечает за музыку в рейтинговых программах. Короче, помогает Даниле чем может.

Еще у нас в лицее есть театральная студия. Туда ходят тридцать восемь девчонок и один мальчик из девятого класса. Девчонки балдеют от ВК – Владимира Кирилловича, руководителя студии. Он весь из себя творческий, с бородой, длинными волосами, тоскливыми глазами – в них вселенская грусть, на репетициях пьет из бутылочки травяные настои от болезни горла. Так он говорит девчонкам. Но я не о ВК и не о наших театральных примах. Мальчик тот, из девятого класса, который одиноко среди девчонок ходит и репетирует лицейские спектакли, летом снимался в кино. Эпизодическая роль, но уже есть о чем рассказать тем, кому интересно.

Дашка, Валька и Галя из моего десятого класса летом работали промоутерами в «Эльдорадо». Факт, конечно, не убойный, работенка не для слабонервных: стой на месте с 10.00 до 17.00, куда поставили, и рекламируй молоко, чайные ложечки, влажные салфетки – да все, что угодно! Но зато в конце месяца Дашке, Вальке и Гале деньжат подсыпали. Как взрослым. Это зачет.

Еще в лицее есть один яркий персонаж – Лёва Сесёлкин. Учится в параллельном с нашим десятом классе. Сесёлкин – лицейский альфа-самец. Потому что носит майку с надписью: «I'm alpha male». Я думаю, этого Сесёлкина лицеисты будут помнить до седин: он один среди нас такой смелый в этой безумной майке.

Или взять Мишу Дементьева. Издалека напоминает движущийся тюфяк – толстый, высокий и без мышц. Зато он – гений, аутичный пацан. Ни с кем не дружит, не сближается, мыслит двоичным кодом. Это язык компьютера. Чтобы доходчиво объяснить, цитирую Википедию: «Двоичный код – это способ представления данных в одном разряде в виде комбинации двух знаков, обычно обозначаемых цифрами О и 1».

Еще есть девчонки – фанатки Instagram. Это такая дурацкая социальная сеть, очень модная. В этой сети люди не переписываются, а помещают бесконечно свои фотки: вот новый лак на моих ногтях; вот я с букетом от своего МЧ; любуйтесь, я – в магазине верхней одежды с пятью вешалками, на которых юбки; теперь сижу в кафе с ванильным мороженым; вот крупно тюбик помады – я им пользуюсь последние три дня… Короче, у инстаграмовок цель – цитировать свою жизнь по букве, запятой… А что? Имеют право, хотя я такую фигню не понимаю.

В общем, много интересного я узнал о тех, кто со мной учится под одной лицейской крышей. А потом я решил написать сто фактов о себе. Не для того, чтобы отсылать однокласснице (я ее мысленно прозвал – собирательница откровений) с целью засветиться в соцсетях. Я бы хотел показать свои факты одному человеку. Я даже решил пойти дальше. Ребята писали коротко, по фразе, а предложения мои будут с комментами. Вроде как полотно жизни, и я на его фоне. И чтобы тот человек прочитал. От первого до последнего слова.

Поехали.

1. Я УМЕЮ ДЕЛАТЬ «КОЗУ» ПАЛЬЦАМИ ПРАВОЙ НОГИ

Не помню, когда этому научился, но лет в восемь понял – умею! Лежал утром в постели, поднял правую ногу и сделал «козу». Сначала испугался, а потом стало смешно.

2. Я УМЕЮ ПЕЧАТАТЬ ВСЛЕПУЮ, НО НЕ ОЧЕНЬ БЫСТРО

Еще бы не уметь печатать! Уже несколько лет я и комп – одно целое. Социальные сети, то да сё. У нас все ребята в классе умеют печатать. Бабушка говорит, что в советское время мы могли бы стать машинистками, ведь раньше печатали на печатных машинках. Такая машинка есть у бабушки и дедушки дома. Зачем они ее хранят, не понимаю. Она стоит в их спальне, накрытая вышитой салфеткой. Салфетка – творчество моей бабушки, выцветшие ромашки, обвитые розовыми, тоже выцветшими лентами. Я, когда смотрю на эту полуистлевшую тряпку, думаю: «Пора ее выкинуть». Но бабушка ни за что так не сделает: у нее с этой салфеткой связана какая-то личная ностальгия.

3. ЕЩЕ Я УМЕЮ ВЫШИВАТЬ ГЛАДЬЮ, КРЕСТИКОМ, ПЛЕСТИ МАКРАМЕ, ВЫЖИГАТЬ ПО ДЕРЕВЯШКЕ

Мои детские годы – это сплошные гости у бабушки и дедушки. Длинными зимними вечерами (мне нравится это выражение) бабушка учила меня вышивать и заниматься макраме – как будто плетешь фигурную паучью сеть. Мы сидели с бабушкой бок о бок, я чувствовал, что у нее – теплый бок и пальцы приятные, легкие: она иногда мне что-то показывала, дотрагивалась до моей руки. А дед смотрел на нас, смотрел длинными зимними вечерами, сморкался в платок, помалкивал, вздыхал. Потом как-то достал из кладовки старую коробку с инструментами и сказал: «Я в пионерлагере ходил в кружок выжигания. Давай научу». И бабушке выложил: «Ольга, что ты из парня бабу делаешь?» Бабушка обиделась, захлопнула коробку с нитками и иголками, ушла на кухню жарить блинчики.

Пока дед доставал из коробки инструменты: пассатижи, наковальню, еще что-то, он рассказал мне, что выжигание по дереву называется пирографией, в переводе с древнегреческого – «рисование огнем». Раньше это занятие было очень популярным, все, кому не лень, садились и выжигали.

Затем дед достал торцовый электропаяльник, дал коммент, что выжигать будем головкой с винтовой резьбой для штифтов. Долго возился, вставляя эту головку в нужное место. Потом мы рисовали на фанерке эскиз, ругались, хорошо ли вышло..

Выжигать мне не очень понравилось: сидишь на одном месте, воняет паленым, а на выходе какой-то дрожащий, неуверенный абрис на фанерке.

4. В СТАРОЙ ШКОЛЕ Я ИГРАЛ В ФУТБОЛ НА ПЕРЕМЕНКАХ

Мне шестнадцать лет. Я учился сначала в старой школе, пятисотой, а сейчас – в лицее.

В том, что я играл на переменках в футбол, ничего необычного нет. Многие парни – фанаты футбола, и все при случае играют. Но мы в старой школе играли в футбол моим телефоном, который предварительно обматывали скотчем. Телефон выжил семь игр.

5. МОЕ ПЕРВОЕ ДОМАШНЕЕ ЖИВОТНОЕ – ХОМЯК. КАК ЕГО ЗВАЛИ, ЗАБЫЛ

Да, был такой, рыже-белый. Все время что-то жрал и набивал всякой дрянью защечные мешки. Меня угнетало, что я должен был каждый день чистить его аквариум (хомяк жил в пустом круглом аквариуме). Он ходил по кругу, упираясь передними лапками в стекло, показывал зубы и смешно елозил носом. Когда он помер, я обрадовался: больше не надо выгребать кусочки газетки с мелкими хомячьими какашками.

6. В ДЕТСТВЕ Я ПИСАЛ СТИХИ И РАССКАЗЫ. ВЕРНЕЕ, ВЫСТУКИВАЛ ИХ НА ПЕЧАТНОЙ МАШИНКЕ

О печатной машинке бабушки и дедушки я уже вспоминал. Кроме выжигания по фанерке, вышивания и макраме, дедушка и бабушка ничего особого со мной не делали. Ну, гуляли по парку, кормили, и всё. Когда они садились смотреть по телевизору всё подряд, я закрывался в их спальне и начинал одним пальцем стучать по клавишам машинки. Так рождались мои первые стихи и рассказы. Бабушка потом находила мои листки, читала, критиковала за ошибки и ругала, что я порчу глаза. Я любил сочинять, не зажигая свет.

7. Я ОЧЕНЬ БОЮСЬ ЩЕКОТКИ

Если меня в старой школе, в начальных классах, кто-то начинал щекотать, я от этого человека убегал. Меня охватывала паника, как будто за мной несся неотвратимый смерч. В новой школе, то есть в лицее, никто меня не щекочет. И это хорошо.

8. В СТАРОЙ ШКОЛЕ У МЕНЯ БЫЛ ПРИЯТЕЛЬ ПО КЛИЧКЕ СУСЛИК

Неприятная кликуха. Если разобраться, суслик – нечто невероятно гнусное, дрожащее, вечно показывающее длинные немытые зубы. А тот приятель с виду был норм – высокий, с приличной бицухой, ходил в секцию по вольной борьбе. Спрашивается, откуда позорная кличка? Приятеля так называла… мама.

9. НЕ ЛЮБЛЮ ЗИМУ И ХОЛОД

Зима – самое поганое время. Темнеет рано, на улицах скользко. А если не скользко, снегопад всю ночь или полдня. После него сугробы наползают прямо на пешеходные тропинки. Дедушка зимой меня все время агитирует, чтобы я взял коньки и пошел кататься на каток. Дед: «Валер, зима здоровья прибавляет! Движение – это жизнь!» Нет, брр! Лучше сидеть дома, за компом. А дед мыслит какими-то лозунгами со старых плакатов.

10. ЛЕГКО ЗНАКОМЛЮСЬ С РАНДОМНЫМИ ЛЮДЬМИ

В русском языке нет слова «рандомный». Это калька с английского random – «случайный».

Случайные встречи ни к чему не обязывают. Познакомились, потрепались, разошлись. Любое общение мне дается без напряга. Я стараюсь не заморачиваться, не лезть людям в душу. Один парень в шестом классе, в прошлой школе, рассказал мне о своей семье – и что отец пьет, и мать не такая, какая должна быть, они его пилят, достают, ругают за двойки, и что он мечтал стать моряком, чтобы уплыть от них навсегда в моря и океаны. Парень ждал, что я тоже ему вывалю про себя, а мне стало противно. У меня нормальная житуха, жаловаться никому не хочу.

11. В СТАРОЙ ШКОЛЕ МЫ С РЕБЯТАМИ ИГРАЛИ В ЧЕРЕПАШЕК, НАДЕВ НА СПИНЫ ЯЩИКИ ОТ КОМОДА

Этот комод стоял в кабинете ИЗО. Старый такой, как с помойки, весь в трещинах, облезлый. Чего нас вчетвером занесло в ИЗО, сейчас забыл. Но мы быстренько вытряхнули из ящиков рисунки, папки, ластики, карандашики, нацепили ящики на спины и понеслись в коридор. Там разбились на две команды – по двое – и начали гоняться друг за другом, прижимать к стенам, биться боками. Стук стоял офигенный! Примчались завхоз, завуч, начали орать: «Что такое?! Прекратите безобразие!» Мы невинно отвечали: играем в черепашек, нам нужна разрядка после школьных занятий.

Отец после этой истории провел со мной беседу, сказал, что я разболтался, что школа у нас – для дебилов, сами не учимся, другим не даем. И что я забыл про свое здоровье: оно не блещет, бегать мне, как подорванному, нельзя.

Потом пошли разборки в кабинете директора, на классном часе, чуть что, сразу вспоминали про игру в черепашек. Мне надоело. И я решил перевестись в лицей. Сказал об этом отцу, он согласился.

12. Я ОБОЖАЮ НОРВЕГИЮ

В детстве я часто лежал в больнице, однажды целых три недели, кажется. Умирал там от скуки – полежу, посижу в палате, с парнями потреплюсь, поем, опять полежу, посижу… И так каждый день. Очень часто я выходил в коридор, там на столе валялись рваные книжки, журналы. Видно, все, кому не лень, тащили сюда свою макулатуру. И вот среди «Колобков» и «Алис в Стране чудес» я откопал большой глянцевый журнал. В нем все-все было о Норвегии. Очень классные фотки. Я целый вечер просидел в коридоре, разглядывая их. Я понял про Норвегию: там среди фьордов и лесов живут мирные добрые люди. Когда-нибудь я туда поеду. Если не разочаруюсь – останусь.

13. ЛЮБЛЮ СЫР

Бабушка и дед знают, что когда я заскакиваю к ним в гости, в холодильнике обязательно должен быть сыр. Я его ем с макаронами, чаем, потертым на яичницу, можно в салат бросить, с картошкой запечь. Короче, сыр – мой главный продукт.

Я попробовал уже десятки сыров, но вот Пармезан – нет. Это твердый сыр из Италии, дорогой. Бабушка не решается на него раскошелиться.

Тут по телику показали репортаж о сыре Пармезан. Он, оказывается, твердая валюта одного из итальянских банков. Чтобы сделать одну голову Пармезана, надо извести пятьсот литров молока. Сыроделы сдают сырные головы в хранилище банка, а им за это выделяют суммы на развитие производства, под три процента в год. Если через год-другой они не выкупают Пармезан у банка, банк просто продает его, и всё.

Я очень удивился, что хранилище время от времени грабят ловкие ребята. Их приманивают десятки тысяч голов Пармезана! В последний раз грабители прорыли подземный ход и утащили ночью пятьсот семьдесят голов сыра. Я прямо представил во всех подробностях эту картину: узкий сырой подземный туннель, по нему на карачках ползут воры, говорят шепотом, потом проникают в помещение, где крепкие стеллажи с сырными желтыми головами. Там ребята действуют отлаженно: один идет вдоль стеллажа, снимает очередной сыр и кидает второму подельнику, тот – третьему, по цепочке. А сыр я представляю бессловесным, бесчувственным существом, ему все равно, кто его кидает, кто его тащит-несет, кто его потом ножом стругает и жует… Короче, продать сворованные сырные головы не успели: полиция оказалась на высоте, грабителей схватили.

Я после этой инфы лежал и думал – окажись я в Италии, пошел бы грабить сырный банк? Не, сначала надо Пармезан попробовать.

14. БАБУШКА ГОВОРИЛА МНЕ, ЧТО ЕЕ БАБУШКА БЫЛА НАПОЛОВИНУ ПОЛЬКОЙ, НАПОЛОВИНУ ВЕНГЕРКОЙ

Как-то бабушка разговорилась о своих корнях – она ими гордится. Я тут прикинул, получается, что мы говорили о моей прапрабабушке. Для меня эта полуполька-полувенгерка – сказочный персонаж.

Она жила в Венгрии в небольшом замке со слугами, парком и конными прогулками. Потом влюбилась в лихого бродягу, русского человека, он ей что-то круто наплел про чувства. При этом лазил через забор прапрабабушкиного сада и воровал яблоки. У этого бродяги были синие глаза, и прапрабабушка все забыла ради этих глаз. Они с бродягой сбежали из замка, бросили слуг, коней, яблоки, приехали в Россию. А в России – революция, война, дележ имущества и власти. Прапрабабушка во все это окунулась и хлебнула по полной. Ее синеглазого мужа забрали в тюрьму, пытали адски, потом расстреляли, а она скиталась на чужбине с ребенком, моим прадедом. Когда умерла, никто, даже самые близкие, не знали, что прапрабабушка была рождена с голубой кровью.

Только после перестройки до моей бабушки докатились слухи, что она не из простых лягушек. В общем, бабушка проявила настойчивость, изучила вопрос вдоль и поперек и доказала, что в ее жилах текут драгоценные капли дворянской венгеро-польской крови.

Когда дед и бабушка ссорятся, она ему про это напоминает, вроде как вынимает главный козырь из кармана. Дед замолкает, но я-то вижу: не нравится ему это. Дед – из крестьян, а тут… в пролетарские ряды дворянка затесалась!

Когда бабушка рассказывала мне историю прапрабабушки, глаза у нее горели, и в конце рассказа она даже заплакала. Я тогда подумал: бабушка пересказывает мне какую-то «мыльную оперу», выдав ее за нашу родословную.

15. ОДИН УМНЫЙ ЧЕЛОВЕК СКАЗАЛ, ЧТО У МЕНЯ ФОРМА ЧЕРЕПА – ВЕНГЕРСКАЯ

Я забыл эту историю про прапрабабушку, пока мы с классом не пошли на экскурсию в археологический музей. Там к нам приставили одержимого экскурсовода – джинсы, рубаха в клетку, на шее – вязаный шарф кирпичного цвета. Экскурсовод болтал не переставая. Я посмотрел на него сбоку – у экскурсовода изо рта все время летели слюни. Потом он предложил нам пощупать наши головы – такой антропологический метод: наложит руки на череп, а потом скажет, какая форма черепа и кто мы на самом деле такие. Девчонки стали хохотать, а я и пара пацанов согласились поучаствовать в этом тестировании. И тут экскурсовод выдал мне про мою венгерскую форму. Все ребята заорали от восторга: вот те на́ – у Маркелова венгры в роду!

Я, хоть убей, не знаю, как одержимый экскурсовод попал в самую точку с этой моей венгерской формой черепа.

16. ПЕРВЫЕ ПЯТНАДЦАТЬ ФАКТОВ О СЕБЕ Я ПИСАЛ ТРИ ДНЯ

Потом перечитал и решил, что все это тухло. Такое, как я о себе написал, может каждый. У всех в жизни были хомяки-кошки, кто-то любит сыр или колбасу. Стихи тоже все сочиняли, только наивные показывают другим свое творчество, а я – нет. У всех есть любимая страна. И сейчас многие говорят, что они с крутыми корнями: у кого-то в роду был Иван Грозный, у кого-то королева Виктория или на худой конец князья и графы.

Короче, я сел и ужаснулся. Неужели я – клон, я – как все? И жизнь проживу обычную? По норме, без отклонений вправо-влево? Нет, я – другой. Ни на кого не похож. Попробую доказать.

17. У МЕНЯ ЕСТЬ ЦЕЛЬ – Я ХОЧУ УПРАВЛЯТЬ ЛЮДЬМИ

Когда знаешь слабости и потребности человека, он становится уязвим. В прошлой школе со мной учился один мальчик. Я случайно услышал, как его мать говорила училке, что он до семи лет заикался. Когда тот мальчик меня злил – не делился шоколадом, не давал ластик, еще что-то там, я начинал говорить с ним, как заика. Выходило классно! Тот мальчик сразу краснел, терялся, умолял: «Завязывай, Маркел, схлопочешь!»

Я понимал, что я – на высоте, а тот мальчик – мой раб. Все потому, что я знал его слабину, которую он надеялся забыть. Вот так я хочу со всеми: знать их тайны и управлять.

18. МЕНЯ ВОЛНУЕТ ВОПРОС: КАКОЙ Я НАЦИОНАЛЬНОСТИ?

Каждое утро, когда чищу зубы, умываюсь и причесываюсь, я смотрю на себя в зеркало. Раньше мне было наплевать, какой я национальности, а тут – прямо вштырило. Зеркало не врет: волосы у меня темные, глаза – светло-серые, с зелеными крапинками, высокие скулы. Я стал искать в Инете, на кого похож. На бабушкиных венгров – нет, поляки тоже, если были, то растворились в моем облике без следа. Зато я отыскал изображения кельтов. Вот на них я точно похож! Только более щуплый, невоинственный.

Вопрос про свою национальность я задал отцу за ужином. Отец исподлобья посмотрел на меня и однозначно ответил:

– Ты русский.

– Почему?

– Почему-почему… – пробурчал отец. – В паспорте что написано?

– У меня ничего не написано. Пап, ты с Луны? Давно уже национальность не пишут.

Отец внимательно на меня посмотрел.

– Валер, ты русский.

– Пап, но ты же знаешь, сейчас все русские.

– Прям все…

– Конечно! Чтобы лишних вопросов ни у кого не возникало.

– Не понял? – Отец методично наколол на вилку три куска жареной картошки, один за другим.

– Смотри. У нас в лицее учится девочка. Ее зовут Шарипова Жанна Золхарисовна.

– И что? – никак не въезжал в тему отец.

– Нам с ребятами стало интересно. Мы такого отчества не слышали. Начали Шарипову расспрашивать, а она: я – русская! Разве это правда?

Отец почему-то рассердился, бросил вилку, встал и громко сказал:

– А тебе, Валер, что до этой Шариповой? Пусть она хоть луораветланка!

– Что-что? – Я от удивления ничего не мог сказать. Разве есть такая национальность?

Отец словно прочитал мои мысли.

– Зачтокал он! – примирительно сказал отец. – Я однажды работал с луораветланом. По-другому – чукча. Юрка Васильев. Сейчас у него бизнес в Италии. Добрый самостоятельный парень.

– Ни фига себе! – восхитился я. – А что это значит – луораветлан?

– Юрка говорил, в переводе с ихнего – «простой человек». А вообще Юрка считает себя представителем народа воинов.

Отец успокоился, налил в чашку кипятку из электрического чайника, снова сел за стол. На столе лежало пол-лимона на блюдце, отец его решительно отжал в чашку.

– Пап, – доверительно сказал я, – я тут обнаружил, что чем-то на кельтов похож. Может, мы с тобой кельты?

Отец снова бросил на меня сердитый взгляд, а потом рассмеялся:

– Ага! Кельты! Валер, ты как будто в начальной школе, такие глупые вопросы задаешь! Верь отцу и лишних вопросов не задавай!

Я считаю, что все вопросы нелишние. Раз что-то волнует, не надо задвигать в дальний угол.

А я бы не отказался от родства с кельтами. Википедия пишет: «Кельты были одним из самых воинственных народов в Европе. Для устрашения противника перед битвой кельты издавали оглушительные вопли и трубили в боевые трубы – карниксы, раструбы которых были сделаны в виде голов животных». Класс!

19. Я ЛЮБЛЮ ПЛАВАТЬ В БАССЕЙНЕ

Он находится через три улицы от моего дома. Мои родные не в курсах, что год назад Подгорбунский (мой бывший одноклассник, я еще о нем расскажу) сварганил мне липовую справку от врача, и я купил абонемент в бассейн. Теперь два раза в неделю я плаваю среди толстых теток и пожилых дядек. Девчонки и пацаны тоже встречаются.

На бортике в бассейне стоит пластмассовое кресло, и в нем попеременно (одна – во вторник, вторая – в пятницу), сидят две женщины в спортивных костюмах. Та, что молодая, – тощая, носит синий спортивный костюм и все время трещит по мобильному, на плавающих внимания не обращает. Вторая – высокая, толстая, с короткой малиновой стрижкой, облачается в красное. У нее даже кроссовки арбузного цвета. Эта «красная» пристально следит за движением в бассейне и, если что не так, орет:

– Эй! Эй! Давай к бортику!

«Давай к бортику!» означает – «вылезай, нарушитель!». Я лично ничего не нарушаю, плаваю себе как заведенный. Разве зря деньги платил, чтобы меня с полсеанса тормозили?

В бассейне есть еще душевая и раздевалка. В душевой парни и дядьки моются перед входом в бассейн и после. Со мной на сеанс часто попадается один старикан с толстым животом. Он все время ругается с парнями, чтобы они снимали плавки и мылись целиком, с мочалкой и мылом. Парни ржут и отвечают, что они незаразные. Я во все эти разговоры не влезаю. Просто люблю наблюдать за другими.

В раздевалке пахнет все время кислым и чужой обувью. Я не люблю раздевалку, побыстрей одеваюсь и, часто не досушив феном голову, выметаюсь на улицу.

Короче, у меня многое в жизни связано с водой, вернее, с этим бассейном через три улицы.

20. У МЕНЯ ЕСТЬ ВЗРОСЛЫЙ ПРИЯТЕЛЬ КОСТЯН

Это случилось полгода назад, в октябре. Я вышел из здания бассейна, на плече – спортивная сумка, голова не очень высушена. Были сумерки. Я люблю такое время – тени, близкая темнота. Неожиданно ко мне из ближних кустов шагнули две фигуры и попросили закурить. Эти две фигуры оказались взрослыми парнями. Конечно, они не курить хотели, а привязаться ко мне. Слово за слово, им что-то не то и не так: «A-а, хамишь, мелкий, ну-ка, давай свои сбережения и мобильный – бонус за хамство».

Я без разговоров начал отступать. Два-три медленных шага назад – и бросок в сумерки! Вот что мне было надо. Но эти двое оказались опытными: один мгновенно оказался передо мной, а второй – сзади. Еще минута – и они бы стали меня утюжить и шарить по карманам. Но тут из сумерек возник третий взрослый парень. Он был выше их и с виду поздоровее. Третий сказал:

– Чего к пацану пристали?

– Тебя не спросили! – огрызнулся тот, который передо мной. – Он – наш должник.

– А ну погнали отсюда! – приказал третий.

– Ты чо, папка, что ли? – презрительно процедил тот, кто стоял передо мной.

– Не твое дело! – зло ответил третий. – Папка, мамка! Газуй давай!

Двое, прикинув, что мой защитник вполне может сделать из них гамбургер, ворча, растворились в темноте.

– Да зря вы, – сказал я парню. – Я бы убежал.

– Не вы, а ты. – Он протянул руку. – Костя. Можно Костян.

Я пожал руку Костяну и ответил:

– Валера.

– Плаваешь? – спросил Костян, кивнув в сторону здания бассейна.

– Угу.

– Кто плавает, тот бог, – сказал Костян, и я навсегда запомнил эту странную фразу.

Костяну двадцать пять лет, у него обычное лицо, без особых примет, волосы слегка вьются. Костян не женат, но у него есть девчонка. Я ее никогда не видел.

21. В БАССЕЙНЕ Я ВСТРЕТИЛ ЛЮСЮ

Люся неопределенного возраста. У нее черный купальник и фигура так себе. Но когда она на тебя смотрит, по телу идет небывалая энергетика.

Мы с Люсей не знакомились, я просто слышал, как ее позвала одна тетка. Потом, зачем Люсе со мной знакомиться? Никаких поводов. Но я бы хотел услышать ее голос.

Недавно я заметил: есть такие женщины – как шаровые молнии. Вот они рядом, перед глазами, их опасаешься, но они к себе притягивают.

Люся как-то столкнулась со мной в холле бассейна, улыбнулась и спросила, как меня зовут и нравится ли мне плавать? Я назвал свое имя и на второй вопрос ответил положительно. Больше мы с Люсей не общались. Голос у нее оказался еще лучше, чем она сама, – вечерний такой, низкий и обволакивающий.

Я всегда ищу Люсю глазами на дорожке. Вчера придумал, что Люся похожа на дельфина – у него тоже спина черная.

22. Я ЖУТКО РЖАЛ НАД 100 ФАКТАМИ КАТИ ИЗ НАШЕГО КЛАССА

Эта девочка похожа на тролля. Она маленькая. Страшная на лицо, носит брюки и всю дорогу не снимает матерчатую кепку. Только зимой снимает. Но, наверное, жалеет, что пришлось снять. И вот эта Катя села и написала про себя, а потом отправила той, сборщице откровений. Чтобы весь Инет проникся.

Я, когда прочитал Катины сто фактов, чуть не лопнул от смеха. Привожу сей опус полностью.

1. Меня зовут Катя.

2. Мне 16 лет.

3. У меня одна из самых распространенных фамилий, поэтому в ней никогда не ошибаются.

4. И поэтому меня очень трудно найти в соцсетях.

5. Я живу в России, в Москве.

6. У меня есть МЧ.

7. А еще – кот и черепаха.

8. Меня раздражает, что шерсть моего кота всюду со мной.

9. У нас с родной сестрой разница в возрасте 8 лет, но все думают, что максимум года два.

10. У меня плохое зрение.

11. И хороший слух, поэтому я не могу слушать в наушниках музыку на высокой громкости.

12. Я слушаю AC/DC, The Beatles, Franz Ferdinand, Maroon 5.

13. Я никогда не водила машину, но очень хочу.

14. У меня ОООЧЕНЬ богатая фантазия.

15. Я не люблю пастилу.

16. Не люблю рэп (Noize МС исключение, и то оочень редко).

17. Никогда не слушала ни Басту, ни АК-47, ни Гуфа и др.

18. Я два года ходила в муз. школу по специальности скрипка, но уже давно разучилась.

19. Я люблю плавать.

20. И играть в волейбол, хотя это получается у меня не очень.

21. Обожаю путешествовать.

22. Без ума от полетов на самолете.

23. У меня морская болезнь.

24. А еще неважно себя чувствую в машине.

25. В детстве мечтала стать художницей.

26. В итоге технарь.

27. Мне нравится цвет моих волос.

28. Мне не идет без челки.

29. Я не люблю фотографироваться.

30. Но хочу, чтобы у меня каким-то волшебным образом оказалось куча красивых фотографий.

31. Я соня.

32. Но не могу уснуть днем.

33. У меня непонятного цвета глаза, которые могут менять свой цвет.

34. Я немножко извращенка.

35. Некоторых людей это пугает, поэтому я стараюсь это не показывать.

36. Я не курю.

37. Всегда была хорошисткой.

38. Все мои кл. руководители – математики.

39. Я не люблю танцевать, мне это кажется нелепым.

40. Очень люблю петь.

41. Раньше даже ходила на хор.

42. Принципиально критично отношусь к русским исполнителям.

43. Мне нравится мужской парфюм.

44. А еще – морские запахи, они свежие и пахнут свободой.

45. Временами я ленивая.

46. Еще я тащилась от Гарри Поттера.

47. Умею играть на фортепиано.

48. Люблю растения.

49. Не люблю фиолетовый цвет.

50. А люблю желтый.

51. Я не опаздываю.

52. Боюсь пьяных людей на улицах.

53. У меня куча декоративной косметики, но я ею пользуюсь очень редко.

54. Никогда не сидела на диетах.

55. Хочу прыгнуть с парашютом.

56. Не люблю браслеты, только если с ними связаны какие-то воспоминания.

57. У меня отвратительная фотография в паспорте.

58. Но на соц. карте еще более-менее.

59. Многим вещам я не придаю большого значения.

60. Не люблю горький шоколад.

61. В пять лет собирала фантики.

62. Несколько раз летала на воздушном шаре.

63. У меня есть турник, но я все равно не умею подтягиваться.

64. У меня есть шрам над правой бровью, который напоминает о веселом детстве, и пара шрамов на животе, которые напоминают о прошлом веселом лете.

65. Я была в 13 странах мира.

66. Я боюсь ездить в страшных лифтах, которые громко грохочут, – прям аааа!

67. Я почти не смотрю ТВ.

68. Не люблю печенку, овсянку и рыбу.

69. Профессионально жарю шашлык.

70. Ах да, я даже умею немного готовить.

71. Люблю малину.

72. Страшно боюсь щекотки.

73. Во всем ищу смысл.

74. Не общаюсь с людьми, которые мне не дороги.

75. Терпеть не могу, когда допускают орфографические ошибки.

76. Чтобы выспаться, мне нужно около 12 часов.

77. Поэтому я часто не высыпаюсь.

78. Никогда не плакала над фильмами.

79. Вообще редко плачу.

80. И редко обижаюсь.

81. Но могу на кого-то рассердиться.

82. Временами у меня бывает плохое настроение, но я стараюсь этого не показывать.

83. Я редко ревную.

84. Ненавижу майонез.

85. Я люблю метро, особенно пустое.

86. Не люблю автобусы.

87. Больше люблю чай, чем кофе.

88. Я часто хожу в кинотеатры.

89. Не люблю парней в адидасах (это просто буэ-эээ!).

90. Люблю новые гаджеты.

91. Не люблю соседей из 19-й и 21-й квартиры.

92. Не люблю врать.

93. Не люблю осень, особенно ноябрь.

94. А самый любимый – май.

95. Могу ложкой почистить любой фрукт, кроме кокоса.

96. Ворочаюсь во сне.

97. Любимые цветы – герберы, нелюбимые – хризантемы.

98. Больше нравится живое общение, чем переписка в Интернете.

Катя-тролль не дотянула двух фактов. Все равно я ржал!

23. У МЕНЯ ЕСТЬ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ДАР

Однозначно. Я легко пишу, мыслю образами, у меня слово цепляется за слово, выходит здорово.

Но кому нужен мой литературный дар? В Инете мы общаемся короткими фразами, со специфическими словечками «нах», «норм», «пжлст», «еп», «ноуп» и так далее. В лицее пишем сочинения, которые на самом деле – дебильные критические статьи, жвачка. Никакой самостоятельности проявлять нельзя, писать исключительно по специальной схеме. Вот она.

1. Вступление (2–3 предложения, подводящих к теме рецензируемого текста).

2. Проблема, поднятая в тексте.

3. Комментарий.

4. Авторская позиция.

5. Позиция ученика по поднятой в тексте проблеме (согласие, несогласие, частичное несогласие, двойственная или противоречивая оценка).

6. Аргументы, подтверждающие или опровергающие авторскую позицию (ученик приводит не менее двух аргументов, опираясь на свой жизненный и (или) читательский опыт).

7. Заключение (1–2 предложения должны придать завершенность сочинению, связать его с исходным текстом).

Я, когда начинаю в классе сочинять по этой схеме, сразу чувствую себя роботом с высохшим мозгом.

Однажды поднапрягся и сочинил новеллу про свой район. По-моему, поэтично. Привожу полностью.

ПЕРОВО. ВИД ИЗ ОКНА МОЕГО ДОМА

Посмотрите на этот некогда прекрасный детский садик, в котором малышня митинговала против манки, а воспитательницы, взрослые женщины лет под 50, у которых давно семья, трое детей и четверо внуков, эти почтенные дамы, некогда стремившиеся стать физиками-ядерщиками и выйти за идеального мужчину, передовика производства, члена компартии, учили рисовать квадратики и лепить из пластилина колбаску деток, ровесников моего отца. Сейчас вместо качелек стоят бетонные блоки, а вместо людей – тараканы, крысы и дворняжка, родившая года 3–4 назад нескольких щенят.

В центре кадра стоит высокое здание, про которое я промолчу в силу энных причин, подобно Дориану Грею, скрывающему тайну своего портрета.

Слева, вдали стоит кирпичное здание, в котором я провел свои чудесные годы младенчества, откуда я ушел, но где много осталось родного. Привет моей старой школе!

Ну и сомов сладкое – это постапокалипсический фон. Эти домики, ровесники моей бабушки… Стены их обветшали и почернели, как желтеют страницы старых книг. Эти окна, чернота которых создает ощущение, что все стекла выбиты ударной волной упавшего куска металла со взрывным зарядом. Этот же фон составляют и деревья, зимой смотрящиеся как растения, загубленные злым устройством человека – бомбой.

Ну и, конечно, облака! А н-нет, не облака. Это выхлопы заводов и предприятий, тесно устроившихся рядом друг с другом в этом уголке столицы. Их трубы колом вонзаются в небо, и, благодаря их выбросам, все эти здания сливаются с небом, а линия горизонта теряется, подобно картинам художников-абстракционистов, где море сливалось с человеком, а небо было неотличимо от яхт.

Надо будет отправить координаты Перово Голливуду, чтобы они на декорации не тратились. Может, и меня снимут.

Это сочинение я положил в стопку тетрадей своих одноклассников. А Виктория Леонидовна, наш препод по русскому и литературе, влепила мне «кол». Потому что написал не по теме и не по схеме.

24. ИНОГДА ПО НОЧАМ Я ТАЙНО ОТ РОДНЫХ РАБОТАЮ НА ОДНУ КОНТОРУ

Это происходит так. Опишу один из недавних вечеров, когда ходил на дело.

Мы с отцом поужинали как обычно, в районе 19.00, потом я буркнул:

– Домашки навалом, – и закрылся в своей комнате.

Через полчаса отец ушел на работу: он у меня химик в каком-то институте и еще подрабатывает охранником на фирме. Через два дня на третий у него ночное дежурство. Я слышал, как отец кряхтел, обувался в прихожей, затем хлопнула входная дверь. Я остался один.

Квартира без взрослых сразу становится другой, настороженной, шорохи, то да сё. Когда я сижу дома один, то всегда чего-то жду неприятного. Поэтому включаю телик и начинаю щелкать пультом с канала на канал. Бездумное занятие, но отвлекает от разных тупых мыслей. Зазвонил телефон. Я снял трубку.

– Але! Але! Валера! – закричала в трубку бабушка. – Але! Ты меня слышишь?

– Ба, чего ты орешь? – сказал я. – Слышу.

– Как твои дела, Валера? Отец попросил тебя проконтролировать!

– Дела как дела. Уроки делаю, – сообщил я.

– Умница! – обрадовалась бабушка. – Ты сыт? Все в порядке? Если вдруг что, я приеду!

– Ба, ты чего? Геометрию сделаю – и спать, – сказал я.

– Господи, какой же ты молодец! – возликовала бабушка. – Другие ребята в Интернете после полуночи сидят, родители на нерве, а он – спать! Я так рада!

– Ладно, ба, рада так рада, – буркнул я.

– Все, роднуля, не буду мешать! Спокойной ночи! – сказала бабушка и отключилась.

Я положил трубку и опять взялся за пульт.

Через полчаса телефон зазвонил снова. Я снял трубку:

– Але.

– Здорово, Валер. Дело есть, – сказал в трубку Костян.

– Какое?

Все понятно, отказываться нельзя. У нас с Костяном договор: я – ему помогаю, он – мне…

– Выдвигайся к супермаркету. Через пятнадцать минут, – сказал Костян.

Он знает расписание дежурств моего отца. Все дела и поручения Костяна я выполняю в темное время суток.

Через пятнадцать минут я стоял около нашего супермаркета – темно-синяя куртка, черные джинсы. Костян подъехал вовремя, остановил свою «Ладу Приору» в трех метрах от меня, махнул рукой: давай, старик, в машину!

На часах было что-то около 21.00. Костян рулил сосредоточенно.

– Короче, там будет одна квартирка, – сообщил Костян, глядя на дорогу, – третий этаж. Во дворе есть где приткнуться. Последишь до полуночи, кто ушел, кто пришел, когда… запоминай… потом я тебя заберу.

Костян достал из бардачка фотоаппарат, положил мне на колени.

– Посмотри, за кем глаз нужен.

Я взял фотоаппарат и начал листать кадры. На них оказались седой мужик в рубашке и бежевых брюках (у него умный взгляд), женщина намного младше мужика, с очень живым лицом (она то смеялась, то на кого-то весело глядела), и девчонка, высокая, худая, с длинной шеей. На шее болтался перламутровый дельфин на черном шнурке.

– А что с ними? – спросил я. – Вроде все обычные.

– Вот именно – вроде, – сказал Костян. – Мужик – мафиози, наворовал выше крыши, скрывается. А это его семейка.

– Тогда на фиг за ними следить? – спросил я. – Мужика берите за ж…, а мать с дочкой при чем?

– Мы же договорились – задания не обсуждаются. Я даю цель, а ты выполняешь без комментов. Думать будут аналитики в агентстве.

Я сунул фотоаппарат в бардачок. Мы ехали по вечерним улицам минут двадцать молча. Наконец Костян остановил машину в тени старого клена, мы вышли на тротуар. Один за другим (я – за Костяном) прошли во двор, и Костян, остановившись, сказал:

– Вон смотри: в этом кирпичном доме, третий этаж, слева три крайних окна. Видишь?

– Вижу, – ответил я.

– Твой объект. Сам сиди где хочешь. На детской площадке, возле гаражей, на лавочках.

– Не первый раз, – отозвался я. – Не учи ученого.

– Всё. В полночь приеду, – подытожил Костян и исчез за углом дома.

Я уселся на лавочке около детской площадки, там как раз была густая тень, и уставился на окна – мой объект в этот вечер, переходящий в ночь.

Я могу сидеть в одной позе часа два. Впадаю в сидячий анабиоз. Потом мне надо вскочить и попрыгать.

В тот вечер седой мафиози и его семья не приехали домой. Об этом я сообщил Костяну в полночь, когда он пригнал за мной.

Костян – пунктуальный человек. Он никогда не опаздывает и платит за каждую слежку по 500 рэ.

25. Я НЕ ХОТЕЛ РАБОТАТЬ НА КОСТЯНА, НО ОН МЕНЯ УБЕДИЛ

Когда Костян спас меня от двух парней около бассейна, мы расстались не сразу. Костян подвез меня на машине до дома.

– Садись, садись, – приветливо пригласил он. – Вдруг те придурки где-то рядом.

Я поверил Костяну, сел, и мы помчали. Болтали о бассейне, я соврал, что скоро буду мастером спорта по плаванию, в бассейне готовлюсь к ответственным соревнованиям. Костян в знак уважения пару раз присвистнул.

Я не думал, что мы снова встретимся. Но через неделю Костян встретил меня около бассейна.

– Привет, – сказал он, – как жизнь?

– Нормально, – ответил я.

– Те лохи не пристают? – поинтересовался Костян.

– Не. Как ты их погнал – ни слуху ни духу, – ответил я.

– Слушай, Валер, можно тебя попросить? Помоги мне, а? – Костян широко улыбался.

Не люблю я такие варианты: они как ловушка. Вроде обязан теперь этому Костяну. Я неопределенно пожал плечами.

– Последишь за одним фруктом пару часов? – сказал Костян. – Полтыщи в кармане за работу.

– Последить? На фиг? – процедил я.

– Ладно, понял. Надо разжевать и на блюдечко положить, – снова щедро улыбнулся Костян.

Около бассейна, метрах в ста, есть кафешка. Я иногда туда захожу – кофе, бутерброд, взбитые сливки с черничным соусом. Туда, в кафешку, и потянул меня Костян. Мы сели за столик, что-то заказали, Костян рассказал мне про себя и свою работу.

Он – юрист, три года работал следователем в отделении полиции. Потом решил открыть свое дело, частное детективное агентство. К Костяну обращаются люди, которые отчаялись и не надеются на помощь государства. Например, тетке изменяет муж. Она хочет вывести его на чистую воду, чтобы потом устроить разборки дома или в суде. Не в полицию же с этим вопросом идти! Идут к Костяну. Или один человек взял взаймы у другого, а тот, который взаймы дал, расписку не потребовал. Должник в нужное время деньги не отдал, скрывается, его родные по телефону отвечают, что он здесь больше не живет. Как быть пострадавшему? Правильно, к Костяну. А у него есть такие шустрики типа меня. Они следят за нужными объектами, работа не бей лежачего: сиди-ходи, не дремли, запоминай детали…

Я бы на такой тупизм ни за что не подписался, но Костян обещал мне найти одного человека.

– Ну что, убедил, Валер? – спросил тогда в кафешке Костян.

– Да вро-оде, – нехотя протянул я. – Но следить… не…

– Так, Валер, вижу, не веришь. Доказать, что я – детектив?

Я промолчал, хочет – пусть доказывает. Костян закурил, пустил тугую струю дыма в сторону.

– Короче. Ты учишься в лицее 1648, тебе – шестнадцать, про будущего мастера спорта наврал, живешь с отцом… – сказал он. – Хочешь, я найду твою мать?

Этот вопрос раздался, как выстрел. У меня стало сухо во рту.

– Костян, зачем я тебе? – глупо спросил я.

– Понравился! – засмеялся он. – Но если влом сотрудничать, всё, всё, всё!

Костян поднял руки вверх, будто сдавался врагу. Я молчал. Откуда он в курсе о моей мечте – узнать, кто мама и где она? Значит, он в самом деле детектив?

Костян протянул мне руку, пожал мою и сказал:

– Валер, ты – мне, я – тебе.

Прозвучало, как пароль. И я согласился поработать на Костяна. Вот уже полгода занимаюсь этой ерундой – слежу за незнакомыми людьми.

26. ПОСЛЕ ЗАНЯТИЙ В ЛИЦЕЕ Я ЕМ ПЕЛЬМЕНИ

Я всегда варю себе пятнадцать пельменей. Это мой ритуал. Еще мой ритуал – под пельмени смотреть мультфильм «Король Лев». Глупо, конечно, но это так.

Год назад я, придя из лицея, как обычно, сидел на кухне и ел пельмени. Когда я проглотил восемь штук, в дверь позвонили. Я встал, прошел в прихожку, посмотрел в глазок. У лифта топтался дед в круглых очках, сером пиджаке и синтетической шляпе.

– Вам чего? – спросил я через дверь.

– Здесь проживает Маркелов Олег Валерьевич?

– Здесь, – ответил я. – Его нет дома.

– Ему телеграмма, – сообщил дед. – Возьмите, я второй раз приходить не буду.

Пришлось открыть. Очки у деда оказались с трещиной по всему левому стеклу, толстые такие стекла, глаза из-за этого смотрели по-рыбьи.

Дед сунул мне телеграмму, потом достал из жеваного портфеля тонкую тетрадь, огрызок карандаша, ткнул в нужное место:

– Распишись. Вот здесь подпись, число, время.

– А сколько сейчас? – как идиот, спросил я.

Дед посмотрел на свои доисторические часы.

– Пятнадцать двадцать три.

Я расписался в тетради, поставил время «15.24» (специально прибавил минуту), отдал тетрадь, и дед, сопя, начал спускаться по лестнице.

Я вернулся на кухню, положил телеграмму на окно, а сам снова сел за стол, чтобы доесть остальные семь пельменей. Но они почему-то не лезли в рот. Телеграмма на окне не давала мне покоя.

Я встал и открыл ее. Текст был примерно такой: «Олег днем рождения успехов здоровья Валя Штукевич»

Я ничего не понял. Какой или какая Валя Штукевич? Про какой день рождения лай? Отец родился летом, а не осенью. Телеграмма была из города Николаева.

Когда отец пришел вечером домой, я протянул ему телеграмму и сказал:

– Телеграмма из Николаева.

Отец вырвал ее у меня из рук и начал:

– Не смей читать чужое!

– Пап, а кто это – Валя Штукевич? Тетка?

Отец пробежал текст, скомкал телеграмму, буркнул:

– Дядька. Учились вместе.

– А чо я про этого Штукевича первый раз слышу? – спросил я.

– Не было повода, – хмуро сказал отец. – Валя Штукевич. Учились в университете, на химическом. Отличник группы. Дороги разошлись лет десять назад: он уехал работать в Николаев. Валька с моим днем рождения напутал, он всю жизнь путаник.

Отец ушел в свою комнату, а я подумал: раз этот Валька Штукевич накорябал телеграмму, значит, скучает. Охота ему про молодость вспомнить, друга бывшего порадовать. Но отец не из тех, кто будет жилеткой. Я думаю, что взрослые так же одиноки, как и мы, их детки. Поговорил бы отец со мной, про университет свой рассказал, еще про что-нибудь. Нет, у него не выходит. Ушел и дверь за собой плотно закрыл.

27. Я СЧИТАЮ, ЧТО БЕЗ ИНТЕРНЕТА ЛЮДИ СДОХНУТ

В Интернет я выхожу по ночам. Это мое время. Куча народу не спит. Все общаются друг с другом.

Я люблю заходить на чужие страницы, читать посты, разглядывать фотки. Лайки никогда не ставлю – это принципиально.

У меня 478 друзей. Но это ничего не значит, почти все эти люди для меня – мертвые души. Когда-то щелкнул мышкой, пригласил в друзья. Или меня кто-то так же позвал. Постоянно я общаюсь с горсткой людей: это Подгорбунский, Костян, Тим из нынешнего класса (у него всегда записаны домашки, я часто пользуюсь его услугами), Фисочка – тоже из нашего класса. Девчонка с асимметричной прической. С ней мы ржем так, без всякого повода. Она еще какие-то стихи мне шлет, но я в них ничего не понимаю. Вот, пожалуй, и всё.

28. МОЙ НИК «ТОПОЛЬ-КРАКЕН»

В городе, где я живу, умирают деревья. Они все чахлые, облезлые, с жидкой листвой. Отец говорит, что деревьям нечем дышать в городе. Это правда.

На моей улице растут тополя. Весной их постоянно уродуют люди из ДЭЗа. Подъезжают на спецмашине, из нее выдвигается кран с люлькой, в люльке стоит человек в рыжей безрукавке с бензопилой. У него такой вид, что он сейчас совершит подвиг и ему дадут за это орден. А он всего лишь начинает выть пилой и рубить красноватые ветви очередного тополя. Они рушатся на асфальт одна за другой. На этих обрубленных ветвях есть уже десятки липких почек, они готовы были раскрыться, и мы все в городе увидели бы листья салатового цвета. Нет, с тополями борются, потому что боятся их пуха. И на нашей улице, да и по всему городу, если пройти посмотреть, стоят инвалиды, обрубки, жалкие уроды тополя.

Однажды я видел тополь, который до сих пор не могу забыть. Я был маленький, а тополь – огромный. Наверное, высотой с семиэтажный дом. У этого тополя было столько ветвей и веток, столько листьев, ствол – в два обхвата, что я стоял и смотрел на него в полном восторге. А рядом был кто-то очень родной и хороший. Отец? Вряд ли. Он вечно на работе. А тополь я видел утром, это точно, – синее высокое небо, много солнца, и сотни веток тополя купаются в этом восторге… Значит, со мной была мама.

Когда у меня появился комп и я решил завести страницу в соцсети, то тут же вспомнил сумасшедший тополь. Маленьким был, не мог дать ему имя – слов не хватало, а сейчас дал – Тополь-Кракен. И решил, что меня будут звать в Инете – Тополь-Кракен. Красиво и жутко.

29. Я ОБОЖАЮ ПИСАТЬ В ИНТЕРНЕТЕ ВЗРОСЛЫМ ТЕТКАМ

Это очень увлекательное занятие. Тетки не знают, сколько мне лет, я не поставил год своего рождения и ради смеха время от времени исправляю день и месяц рождения. То пишу 1 января, то 15 июня или 7 ноября. Поздравления в эти дни сыпятся как горох.

Я пишу теткам о том, как они хорошо выглядят и что у них очаровательные глаза, улыбки – застрелиться! Спрашиваю, что они любят, чем живут. Почти все мне отвечают и затевают душераздирающую переписку. Они думают, я – взрослый. Когда начинаются разговоры за жизнь, я перестаю отвечать. Ненавижу чужие сопли.

Однажды я пригласил одну тетку на свидание. У нее не было ни одной фотки, она скрывала свое лицо от интернет-сообщества, зато каждую неделю меняла на аве цветы. То ромашкой прикинется, то розовым лотосом. Короче, я написал ей, что хочу с ней встретиться. Она согласилась не сразу, потом спросила: «Как я вас найду, если приду в парк?» Я ей ответил, что у меня усы черного цвета и синие, морские глаза. И в свою очередь тоже спросил: «А вы как выглядите?» Она: «Я буду в лиловой шляпке».

Она пришла, толстая такая, крашеные рыжие волосы, нос картошкой, села на скамейку около фонтана и все стреляла круглыми глазами из-под старушечьей фиолетовой шляпы вправо-влево, ждала черные усы. А я сидел напротив, ел мороженое и мысленно умирал от смеха.

Не знаю, как это объяснить, но мне кажется, что те тетки, которые ищут в Интернете, с кем бы потрепаться и излить душу, – дуры и лживые насквозь.

30. У МЕНЯ ЕСТЬ ДРУГ ПОДГОРБУНСКИЙ. ОН НИКОГДА НЕ ЛЕЗЕТ В ДУШУ

Надо рассказать про Подгорбунского. Он того достоин. Вот один из примеров нашего общения.

Как-то физрук Иван Вадимович в конце урока объявил нашему классу:

– Кто хочет в байдарочный поход в начале мая, принесите заявление от родителей, что они не возражают.

Я лично давно мечтал о байдарочном походе. Уже сто раз представлял: река, лодка, скорость, километры за спиной, привалы, костры… Я несколько раз ел еду с костра (отец любит жарить шашлыки на даче) – это очень вкусно!

Короче, после уроков я пошел к Димке Подгорбунскому.

Мы с Подгорбунским общаемся с первого класса, учились вместе в пятисотой школе, потом меня перевели в лицей № 1648, но я с Подгорбунским связи не теряю. Он – очень нужный человек.

У Подгорбунского есть мечта – работать в особых структурах, где он будет разрабатывать секретные шифры, читать чужие секретные послания, если что, ездить по миру на ответственные задания с риском для жизни. В общем, Подгорбунский спит и видит себя разведчиком.

Подгорбунский был дома и что-то размножал на принте.

– Ты чего? – кивнул я на работающий принтер. – Листовки в стан врага?

Подгорбунский заржал:

– Какие листовки, Маркел! Это я у одной взял пропуск… ходит в Школу юного психолога при университете. Вот размножаю, всем желающим даю – пятьдесят рэ. Давай присоединяйся, университет – твой!

Я плюхнулся в кресло, с удивлением взглянул на Подгорбунского:

– Я чо, идиот?! В лицее полдня оттрубить, а потом в университет, к этим юным психологам тащиться?

Подгорбунский посмотрел на меня снисходительно:

– Маркел, ты всегда был идиотом! Знаешь, у них в университете пирожки и пиццу на каждом сантиметре продают. А потом, это же супер: ты приходишь в закрытое заведение, раз! – пропуск охране в зубы, а они – два! – тебя пропускают без звука! Делай в здании потом что хочешь, хоть в туалет иди, хоть пирожки жри!

Подгорбунский порылся на своем захламленном столе и показал мне новенькое удостоверение. Там было написано, что в Школе юного психолога учится слушатель Алексей Сергеев. Рядом с именем и фамилией была приклеена фотка Подгорбунского.

– С какого ты стал Алексеем Сергеевым? – удивился я, изучая пропуск.

– Маркел, ты совсем, что ли? Для конспирации! Все равно никто ни во что не вникает!.. Давай соглашайся, неси фотку, пятьдесять рэ, и ты… Максим Поликарпов!

Я вернул липовый пропуск Подгорбунскому и сказал:

– Слушай, бро, я к тебе по делу. Накорябай одно заявление.

– Какое?

– У нас в лицее на мази байдарочный поход, а физрук, Вадимыч, срочно просит заявление от родичей, что они не против.

– Маркел, я-то при чем? Двигай к родичам, – резонно заметил Подгорбунский.

– Мои то на работе, то по делам… Я их только по ночам вижу… А если сплю – это чаще – не вижу совсем. Сечешь?

Подгорбунский выключил принтер, взял новенькие фальшивые пропуска, быстро пересчитал, пробормотал:

– Одиннадцать… Не хило… – Потом посмотрел на меня и сказал: – Ладно. Стольник.

Я мысленно прикинул: заявление того стоит, потом срочность, то да сё и ответил:

– По рукам.

Через десять минут мы сочинили заявление следующего содержания: «Я, Светлана Алексеевна Маркелова, мать Валерия Маркелова, ученика 10-го класса «А» лицея № 1648, не возражаю против того, что мой сын поплывет в байдарочный поход». Число, подпись «Маркелова» с закорючкой на последней букве «а».

Подгорбунский отдал мне бумагу, я ему сунул стольник (у меня в заначке всегда пара соток), и мы расстались, как братья. Подгорбунский на прощание сказал:

– Заходи, Маркел, если что. Или просто так заходи.

Вот так мы частенько общаемся с Подгорбунским.

31. Я СООБЩИЛ ПОДГОРБУНСКОМУ ПРО 100 ФАКТОВ

В очередную встречу Подгорбунский спросил меня, не знаком ли я с девушкой-няшкой? Чтобы ее пригласить в кино, потусить в кафе, чтобы она была норм, а не какая-нибудь шлюха. Короче, Подгорбунский созрел для отношений.

Я сказал Подгорбунскому:

– У меня в друзьях есть одна. Собирает по сто фактов с народа.

– И чо? – спросил Подгорбунский.

– Прикинь, ей можно написать про себя, познакомиться. Она вполне няшка.

Подгорбунский подсуетился. Он в тот же вечер начал про себя сочинять, но какие-то срочные дела отвлекли его от самоанализа. Правда, он все равно отправил собирательнице откровений плоды своего труда. А она не замедлила их поместить на своей странице. Вот результат мозговой атаки Подгорбунского.

1. Я мальчик.

2. В моем полном имени 7 букв – это счастливое число.

3. У меня 60 родинок.

4. 24 шрама.

5. Я человек.

6. На данный момент мне 16.

7. День рождения в июле.

8. Хожу в театральную студию.

9. Занимаюсь спортом.

10. Курю.

11. Нет девушки.

12. Перешел в 10-й класс.

13. Этот номер факта соответствует номеру пятницы, когда нечисть вылезает.

14. Я христианин.

15. У меня умирали родные и близкие.

16. Люблю иллюзии.

17. Люблю смотреть фильмы.

18. Три раза лежал в больнице.

19. Моя фамилия состоит из 13 букв.

20. В детстве хотел стать учителем начальных классов, чтобы мучить детей домашними заданиями и ставить им двойки.

21. Хочу уметь рисовать.

22. Хочу научиться играть на муз. инструменте.

23. Есть двоюродный брат.

24. Скоро еще один будет: тетя снова беременна.

25. Есть троюродные сестры и многоюродный брат.

26. Люблю тайны.

27. У меня не все в порядке с головой.

28. Мою маму зовут Анна.

29. Не хочу учиться.

30. Любимое время года – зима.

31. Я наивный.

32. Я пишу это по совету Маркела.

33. Пишу с маминого старого телефона.

34. Постоянно хочу спать и есть.

35. О! Я очень наивный!

36. Я переехал в Коровино. Это дурацкое название.

37. Из 24 шрамов 5 я сделал себе сам.

38. Я не люблю кошек или, как скажут некоторые, просто не умею их готовить.

39. Я люблю готовить еду.

40. К сожалению, у меня слишком развита фантазия.

41. Мне кажется, что я поздно родился.

42. Я хочу собаку хаски и хамелеона. (См. Википедию: «Хамелеоны {лат. Chamaeleonidae) – семейство подотряда ящериц отряда чешуйчатых, приспособленных к древесному образу жизни, способных менять окраску тела»).

43. Я обалдел, когда узнал, что по-русски хамелеона можно называть «земляной лев».

На факты с 44 по 100 у Подгорбунского не хватило пороху. Правда, он не одинок: редко кто дотягивает до сотки. Я решил – это надо исправить. Буду тем, кто напишет ровно сто фактов о себе.

Да, Подгорбунский назначил собирательнице откровений свидание. Она обещала прийти.

32. МОЙ ОТЕЦ МЕНЯ НЕ ПОНИМАЕТ

Я продолжу ту историю с заявлением. Хочу доказать, что отец и я – вода и пламень, плюс и минус, инь и янь, московский «Спартак» и петербургский «Зенит».

На следующий день я отдал заявление моей матери, написанное Подгорбунским, физруку, а через пару дней, сидя за ужином, отец сообщил:

– Валер, меня в твой лицей вызывают. Не знаешь, по какому поводу?

– Из окон не прыгал, йогуртом в столовке не бросался, – ответил я, жуя пельмени. – Не знаю, чего они там.

В общем, отец отправился на встречу с Натальей Юрьевной. Она у нас второй год классным руководителем, преподает алгебру, такая круглая тетка, на переменах смеется, когда видит, как мы с ребятами бегаем и прыгаем. Сначала смеется, а потом ругает:

– Десятый «А»! Вы маленькие? Пол проломите!

Отец пришел из лицея на следующий день задумчивый, сел перед теликом, взял пульт, но включать телик не стал. Сидел так минуты три, потом позвал:

– Валер.

Я подошел к отцу:

– Чего?

– Сядь. Поговорим.

Не люблю я этот отцовский настрой – каменное лицо, сосредоточенно сдвинутые брови. Сейчас начнется…

В сентябре отец стирал мои джинсы и нашел в кармане нож, тогда тоже были непроницаемое лицо, брови в одну полоску, расспросы:

– Валера, зачем ты носишь нож? Тебе кто-то угрожает? От кого ты решил защищаться?

Я тогда отцу ответил:

– Пап, я иногда люблю колбаски купить… докторской… сяду на бульваре, порежу на ходу и… с булкой. Вкусно!

Я не дурак говорить отцу, что в нашем дворе есть одна компания старших пацанов, они к кому не лень пристают – сигарету дай, деньги. Я как-то от них убежал, но это был позор. С тех пор ношу нож, если новая встреча – не побегу, решил защищаться, как мужик.

Раз отец попросил сесть, я сел недалеко, на диван, сделал внимательное лицо, глаза в кучку. Отец посмотрел на меня и сказал:

– Давай скажи, у тебя есть вопросы ко мне? Что-то не так? Как жизнь молодая?

«К чему это он клонит? – подумал я. – Заход какой-то левый».

Отец смотрел на меня и ждал. Тогда я придумал, что спросить:

– Пап, я в ванной вчера краску для волос нашел. Цвет – роскошный каштан. Ты красишься?

Отец смутился, хотел что-то с ходу брякнуть, но потом хмыкнул и признался:

– Крашусь.

– Зачем? Обновление?

– Валер, это не то, что ты подумал. Просто хочу выглядеть на тридцать пять. Чтобы на работу без вопросов брали.

Отец ответил честно, и мне почему-то стало его жалко.

Моему отцу пятьдесят лет. Все понятно – сутулые плечи, седые виски. Я у него поздний ребенок. Когда отцу было тридцать четыре, я появился на свет и меня назвали в честь моего дедушки по линии отца.

Мы с отцом помолчали. Вдруг он спросил:

– Валер, ты разве забыл, что у тебя плохое сердце? Ты же стоишь на учете у докторов!

– Не забыл, – ответил я. – При чем тут мое сердце?

– При том. В байдарочный поход тебе нельзя. Нагрузки, сложности. В пути приступ, что тогда педагогам делать?

– Ничего. Звонить ноль – три! – раздражился я. – Пап, ну ты как всегда – про нагрузки и мое сердце! Я в Интернете читал – с моей болячкой живут сто лет.

Отец встал, походил по комнате, зачем-то потрогал листья бегонии (у нас на окне растет гигантская бегония), сел в кресло снова и, уже не глядя на меня, сказал:

– Валера, мне надоело твое вранье. Думаешь, данные из одной школы не поступили в другую? И учителя дураки, они про учеников ничегошеньки не знают?

Я пожал плечами: хрен их разберет.

– Кто писал заявление? – спросил отец.

Ах вот оно что!

– Я, – легко ответил я, улыбнувшись.

– Врешь. Почерк росписи не твой, – строго парировал отец.

– Ой, я забыл! Если не я, то Подгорбунский, – сообщил я. А что тут такого? Мы же не магазин ограбили.

– Рыжий такой? Серьга в ухе? Из прошлой школы? – Вопросы из отца прямо посыпались, как горошины из стручка.

– Ну да, – опять легко подтвердил я. – Рыжий. Серьга.

– Значит, проделки Подгорбунского? – В голосе отца прозвучали угрожающие нотки.

– Пап, ладно. Что ты пристал? Ну сидели с Подгорбунским, ржали. Потом придумали про заявление… – заканючил я. – Пошутить уже нельзя?

Отец ничего не ответил на мой дурацкий вопрос. Сидел молчал, наконец снова взглянул на меня.

– Сын… – сказал он драматическим голосом. – Ты уже большой. Хочешь поговорить про маму?

У меня что-то напряглось внутри, под ложечкой. Словно я должен шагнуть со скалы в пропасть. Тьфу, гадость какая!

– Нет, – ответил я отцу, – на фиг мне это надо? Я ж ее не знал.

Я видел, как у отца зашевелились желваки на скулах и сжались кулаки.

– Значит, мама для тебя – пустое место?

– Выходит, так. Пап, я ж ее не помню.

– Но когда-то ты должен обо всем узнать… – вздохнул отец.

– О чем – обо всем? – дебильно поинтересовался я.

– Ну, о том, как мы с мамой жили… какая она была… как ты появился… Мы тебя с бабушкой и дедушкой берегли, не говорили про маму… – Отец с трудом подбирал слова. – А сейчас… я думаю… самое время… Это заявление от имени мамы… Я обалдел, когда Наталья Юрьевна его показала…

Я понял – отец завел шарманку, и это, если не остановить, надолго. Я встал и сказал:

– Слушай, пап, не заморачивайся. Я уже все знаю. Мне достаточно.

Я хотел выйти из комнаты, но отец громко приказал:

– Стой!

Я оглянулся. Никогда не забуду, как в одну секунду лицо отца побелело. Он вскочил со своего места, схватил меня за руку:

– Что ты знаешь?! Откуда?

Я начал выкручиваться из его железной хватки:

– Отстань! Отпусти!

– Что ты знаешь, паршивец? Кто с тобой говорил? Ну! – настаивал отец незнакомым, злым голосом.

– Все, все знаю! Но не скажу! – завопил я. – Вцепился, как клещ!!

Отец сразу отпустил меня. Может, испугался, что мне станет плохо? Или я удачно выбрал момент и ловко выдернул пальцы из его твердой горячей ладони?

Я выскочил из комнаты и через секунду закрылся у себя. Всё, я в своей «пещере», вряд ли отец будет сюда рваться. Я сел на тахту, прислушался. Прошло несколько мертвых минут, ни звука, потом энергичный голос телевизионного комментатора с напором начал вещать про футбольный матч. Ну вот, отец переключился с меня на телик.

До глубокого вечера я сидел и делал уроки. Это был первый вечер за весь учебный год, когда я выполнил все домашние задания. Потом я встал, почистил зубы, сходил в туалет, вернулся в свою комнату и лег спать.

В комнате было сумеречно, потому что в городе не бывает кромешной темноты, как у нас на даче, например. За окном в ночном мареве фонарей дрожала тусклая луна.

Эх, отец, я очень хочу поговорить о маме! И все про нее узнать! Но ты же много лет… а я как рыба об лед… Бабушка с дедушкой тоже молчали. За вашим молчанием стояла тайна, о маме нельзя было спрашивать. Когда я был маленьким, вы все ловко уходили от моих вопросов. Но три года назад я просчитал ситуацию – общий ужин перед Новым годом, все сидят за столом, как зайчики, едят «Оливье».

– Пап, где моя мама?

Я помню, бабушка перестала жевать салат, дед расстроенно засопел. Они оба вопросительно посмотрели на тебя. И ты, отец, ответил:

– Валер, не хотелось бы в этот день, все-таки – Новый год, но… Нет мамы, она умерла.

Так я ему и поверил!

– Где вы ее похоронили?

– На кладбище.

– На каком?

Ты, отец, начал злиться: побледнел, на меня не смотрел.

– Сейчас там снега по колено. Потеплее будет – сходим, – сказал и поднял рюмку с вином: – За нашу семью! За здоровье всех присутствующих!

И выпил рюмку залпом.

…Я достал из-под кровати ноутбук, включил экран. С него смотрела на меня моя мама – легкие кудрявые волосы, добрая улыбка, озорные глаза. На ней было летнее платье с кружевным воротником. Такие сейчас девчонки не носят… На руках мама держала меня – смешного мелкого в чепчике и синем одеяле.

Эту фотографию я обнаружил три года назад после длительных поисков в столе у отца. Все остальные фотки он с дедушкой и бабушкой куда-то спрятали, чтобы меня не травмировать. Фотографию я вернул обратно в стол, но предварительно отсканировал и поместил в ноут вместо обоев.

Также три года назад я обнаружил в плотном белом пакете – он лежал в папке с документами – мое свидетельство о рождении. Из него я узнал, что мою маму зовут Светлана Алексеевна Маркелова.

А ведь я не соврал отцу: о маме я буду знать всё. Уже завтра. Костян позвонит, и «тайные покровы падут», как пелось в какой-то песне.

Я смотрел на маму, пока не захотелось спать. Тогда я выключил ноутбук, сунул его под кровать. Засыпая, я вспомнил строгий вопрос отца: «Проделки Подгорбунского?», улыбнулся, повернулся на бок и провалился в сон.

.. Да, когда стало потеплее, отец своего обещания не выполнил. На кладбище, на могилу мамы, мы так и не ходили.

33. ЛЮБЛЮ ПИТЬ ЧАЙ

Это у меня наследственное. Чай любит мой дед, моя бабушка, отец тоже не гнушается. Бабушка покупает чай везде, у нее дома – две чайные полки. Я раньше любил открывать их створки и нюхать сложную композицию чайного запаха.

Однажды, когда мне было лет восемь, мы все вместе гуляли по городу 9 Мая. Стояла жара. Бабушка все время обмахивалась газетой, а потом сказала:

– Хочу пить!

Папа завел нас в кафешку и всем купил по стакану чая с булочкой. Мы сели за столик, начали пить и жевать булки. В это время начался салют. После той прогулки мне кажется, что у любого чая есть вкус салюта.

34. ОДИН РАЗ Я ПРОСНУЛСЯ, А МОЙ НОСОК ВИСЕЛ НА РОВНОЙ СТЕНЕ

Накануне я работал на Костяна, выслеживал бездетную пару. Костян объяснил: важно знать, в каком месте они паркуют машину – во дворе под деревьями или под своими окнами. Я ждал этих додиков три часа, потом они приехали, поставили машину под деревьями. Жена все время ругала мужа, я не мог понять за что. А вот то, что он ответил жене, я расслышал отчетливо. Здесь не место повторять черные слова. За черные слова, как утверждает моя бабушка, Небеса мстят.

Я не согласен – это пустая мистика, но я настолько устал после той слежки, что, придя домой, разделся в темноте на автомате, все с себя содрал, пошвырял в разные стороны и бухнулся в кровать. Утром увидел свой носок на стене. Наверное, он зацепился за какой-нибудь бугорок или старый гвоздь. Но со стороны было классно.

35. ЧИТАЮ МНОГО ЛИТЕРАТУРЫ ПО ПСИХОЛОГИИ

А что остается делать, если хочешь узнать правду про людей? С отцом не поговоришь, дед и бабушка – не в теме, они о психологии слышали, но не доверяют ей. Короче, я рыщу в Инете, выискиваю интересные темы, вникаю.

Например, меня волновал вопрос: как влюбить в себя девчонку? Один психолог посоветовал – перестань обращать на нее внимание. Она для тебя умерла. Увидишь, что будет.

Я пошел на эксперимент. В нашем классе учится Маленькая Че. Полная фамилия Черемисова. Раньше я с ней болтал, шутил, ей нравилось. Она так доверчиво на всех смотрит, ждет радости. В общем, я перестал здороваться с Маленькой Че, пробегал мимо, как будто ее нет, а если начинал травить шутки на перемене и подходила Че, я сразу же мчался по коридору. На третий день Маленькая Че написала мне в соцсети: «Что случилось? Почему я для тебя – пустое место?» Я ничего ей не ответил. Тогда Че еще раз написала: «Валера, ты мне нравишься. Давай сходим в кино?» И на это я ничего, промолчал. Че мне никогда не нравилась, она выполнила свою роль подопытного кролика, точнее – крольчихи. А я в душе заликовал: оказывается, психология работает!

36. КСТАТИ, МАЛЕНЬКАЯ ЧЕ НАПИСАЛА ПРО СЕБЯ СТО ФАКТОВ. Я РЕШИЛ ПРИСОВОКУПИТЬ ИХ К ДРУГИМ. ВДРУГ КОМУ-ТО ИНТЕРЕСНО БУДЕТ?

1. Меня зовут Черемисова Маргарита Сергеевна.

2. Я родилась 28 июля 1996.

3. У меня есть множество кличек, например: маленькая Че, Черемисик или Черемиска.

4. У меня самые классные родители в мире, хотя я часто с ними ссорюсь.

5. Я папина дочка.

6. Я на четверть татарка.

7. Я живу в городе Москве, в СВАО.

8. Я учусь в лицее № 1648 (это лучшее учебное заведение в мире).

9. Я учусь не очень хорошо и каждый год обещаю себе учиться лучше.

10. Я хочу быть биотехнологом.

11. Мои любимые предметы – химия и биология.

12. Я очень люблю животных, сейчас у меня два кота и кошка.

13. Когда-то я убила шиншиллу, не специально, – закрыла диван, а она казалась внутри и задохнулась.

14. Я никогда не пробовала курить.

15. Я каждый день качаюсь на качелях.

16. В 10-м классе нашла много друзей.

17. Я люблю слушать больше, чем говорить, хотя во время скучных предметов часто болтаю с соседкой по парте.

18. Когда-то я хотела стать орнитологом и звукорежиссером.

19. У меня нет дачи, поэтому я часто отдыхаю на дачах моих друзей.

20. Я люблю печь печенюшки.

21. У меня есть старшая сестра, ее зовут Наташа.

22. Мы носим одежду одного размера.

23. Мой рост 158 см – это мило, но непрактично.

24. Мне нравятся мои глаза.

25. Я начала краситься в 15 лет.

26. У меня самый лучший папа.

27. Яблоко раздора между мной и моими родителями – АЛГЕБРА И ГЕОМЕТРИЯ.

28. Я не считаю себя красивой.

29. У меня никогда не было парня.

30. До 14 лет смотрела аниме, сейчас иногда читаю мангу.

31. В 3 года каждый день смотрела «Короля Льва» и плакала, когда Муфаса умирает.

32. Мне снятся очень красочные сны, по которым можно писать книги.

33. Я люблю слушать аудиокниги.

34. Мои любимые книги «Джейн Эйр» и «Мастер и Маргарита».

35. У меня 35–36 размер ноги.

36. Чтобы разбудить, меня надо спихнуть с постели.

37. Я забываю звонить тем, кому обещала.

38. Я люблю ходить в кинотеатр.

39. Постоянно плачу на грустных фильмах.

40. У меня аллергия на комаров.

41. Я слушаю музыку разных жанров, но ненавижу рэп.

42. Я ходила два года в музыкальную школу, на гитару.

43. Закончила воскресную школу.

44. Люблю читать книги.

45. Мой папа геодезист, а я ненавижу математику.

46. Бесит, когда меня перебивают.

47. Я долго терплю, но лучше меня не доводить.

48. Нет ни слуха, ни голоса.

49. Я ездила в Англию, Чехию, Германию, Нидерланды, во Францию, в Польшу, Тунис.

50. Я хочу выучить английский язык.

51. Ненавижу быть в центре внимания.

52. Не люблю программу «Пусть говорят», потому что в ней все друг на друга кричат.

53. Часто смотрю конкурсы на первом канале, типа «Вышка», «Голос» и т. д.

54. Занималась танцами с 5 до 12 лет.

55. Потом переехала и перестала танцевать.

56. Хочу научиться кататься на сноуборде.

57. Люблю бегать, но рано утром встать не могу.

58. У меня очень умные друзья.

59. Многие меня считают милой, но они не знают, какой я могу быть (даже описать это не могу).

60. Боюсь выступать.

61. Люблю теплые вещи.

62. Сплю с двумя подушками, одну зажимаю между ног.

63. Я сова.

64. Часто сплю на алгебре.

65. Потеряла 8 телефонов.

66. У меня часто крали деньги.

67. Меня легко одурачить.

68. Я редко понимаю намеки.

69. Хорошо ориентируюсь по карте.

70. Часто закидываю ноги, когда сплю.

71. У меня хорошо развита кратковременная память.

72. Лучшая еда всегда с МЯСОМ.

73. Я всегда выслушаю и помогу, если смогу.

74. Неправильно ставлю ударения.

75. Часто делаю орфографические ошибки.

76. Пью только черный некрепкий чай с двумя ложками сахара, обязательно разбавленный холодной водой.

77. Хочу пойти на рок-концерт.

78. Не люблю слишком короткие юбки.

79. Раньше я хорошо рисовала, но потом потеряла талант, потому что не тренировалась.

80. Два года ходила на спортивное ориентирование и скалолазание.

81. Сейчас подтягиваюсь пять раз, а в 7-м классе могла десять.

82. До 8 лет верила в Деда Мороза.

83. Люблю слушать интересные истории.

84. Не люблю оливки, маринованные огурцы и квашеную капусту.

85. Я не фотогенична.

86. Не ем арбузы.

87. Боюсь всех членистоногих и пресмыкающихся, кроме класса черепах.

88. Любимые цвета: желтый, зеленый, голубой и лиловый.

89. Я смеюсь до слёз.

90. Если я ржу, то все ржут надо мной, а я бьюсь в конвульсиях.

91. Сплю с открытой форточкой.

92. Мне нравится гулять ночью.

93. Любимые города Москва и Прага.

94. Лондон – отвратительное место.

95. В 4 года мне подарили большого игрушечного слона, а я его испугалась.

96. В будущем я хочу 2–3 детей.

97. Я самый не уверенный в себе человек.

98. В ЦРУ меня не возьмут.

Вот, я же говорил! Маленькая Че тоже не дотянула до цифры 100. Наверное, что-то самое главное утаила.

37. Я МЕЧТАЮ СВАРИТЬ ШОЛЁМКУ

У моего отца есть тетрадь, он иногда в нее записывает кулинарные рецепты. Зачем он это делает, не знаю, бзик такой у отца.

Пару месяцев назад я обнаружил в отцовой тетради новую запись. Вот она.

«РЕЦЕПТ ШОЛЁМКИ (ЗАПИСАНО СО СЛОВ БЫВАЛЫХ)

Вода, картошка, лук, морковь, зеленые соленые помидоры (или огурцы как заменитель), укроп, соль, мясо (если нет дичи, а, как правило, ее нет), немного рыбы, лавровый лист, петрушка, если есть – колбаса, перец, неплохо немного крупы пшенной или какая есть, и так все остальное, что есть под рукой, и варить на костре до готовности.

Все из расчета на 2–3 дня и по количеству охотников.

Сначала, пока есть бульон, употреблять как первое, потом как второе и пока не кончится охота или не покажется дно котла».

Прочитав этот рецепт, я задохнулся от догадки: неужели мой отец – охотник? Тогда почему никогда об этом не рассказывал? Где его ружье? Где охотничьи высокие сапоги, котелок и все такое для охоты?

Я пошел бы с отцом на охоту. Это же класс!

Наверное, была бы осень, сырая дорога, поля с пожухлой травой, воздух не как в городе, а настоящий, от его чистоты голова болит. И мы идем с отцом куда-то далеко-далеко, у нас – ружье, в рюкзаках – все, что нужно для шолёмки, и отец в дороге рассказывает мне что-нибудь интересное про жизнь.

Я хотел спросить отца про шолёмку и охоту, но не стал. Опять он будет строить меня, ругать, что я рыскаю по квартире, как ищейка, лезу в его вещи. На фиг мне нужно все это выслушивать?

38. КОСТЯН НЕ СДЕРЖАЛ СВОЕГО СЛОВА, ХОТЯ НЕ ХОТЕЛ ЭТОГО

Костян ничего не узнал про мою маму. Сначала я хотел даже заплакать, но взял себя в руки.

Все же Костян – нормальный мужик. Он всегда со мной разговаривает, он в курсе, что в моей жизни есть тайна – исчезновение мамы с концами. О маме мы говорим редко. Но Костян не забывает эту тему. Он сначала хотел, чтобы я сам начал действовать.

В тот вечер Костян подвез меня в подъезду после очередной слежки. Я посмотрел на темные окна своей квартиры и вздохнул.

– Что, неохота домой сейчас? – спросил Костян. – Скучно одному?

– Я всегда один, – ответил я. – Привык.

– Слушай… я все помню, не забыл… Ты бы с родных-близких начал расспросы… – посоветовал Костян.

– Пытался, – ответил я.

– Что дед с бабкой говорят?

– Дед молчит, а бабка, когда припираю, дает заяву: «Забудь про это. Многие живут сиротами. Мы у тебя есть». Потом обнимает меня, плачет.

– Хрень какая-то, – задумчиво заметил Костяк – Что они, не в курсах, где их дочь на самом деле?

– В том-то и дело, их сын – отец, а моя мать – не дочь. Нет, наверное, чья-то дочь, но не их. Я с той, маминой стороны ни деда, ни бабки не знаю.

Я искоса смотрел на Костяна. Он положил руки на руль, молчал и следил, как по тротуару идет пенсионерка с белой болонкой. Болонка и пенсионерка были одинаковой формы, как бочонки.

– Ты ни это… – сказал наконец Костян. – Не переживай. Будем работать, будем искать. Ок?

– Ок, – доверчиво откликнулся я.

– Молоток! Я же тебе обещал! Что у нас, не детективное агентство? Если мы твою мать не найдем, то кто мы такие?

Я не стал отвечать на этот вопрос. Костян посмотрел на меня.

– Валер, что-то ты мне не нравишься. Сдулся ты как-то, побледнел, – сказал озабоченно Костян.

– Ничего. Я когда про маму вспоминаю, всегда сам не свой.

– Ты, это… работай давай на нас. Ты действуешь – мы платим. Когда работаешь, забываешься… А маму найду прямо на днях! В понедельник следующий! Заметано?

– Заметано, – сказал я.

Костян с неземным каким-то пафосом продолжил:

– ФИО знаем, день рождения знаем, где тебя родила – тоже не секрет. Что еще нужно?

Я пожал плечами. Я-то откуда знаю, какие факты нужны для того, чтобы найти человека, который пропал много лет назад?

В тот вечер я шел домой окрыленный. Плевать на отца, на его молчание и невнятные обещания про посещение маминой могилы! Плевать на бабушку и на ее «забудь»! Дед вообще партизан на допросе. Я видел в кино этих партизан времен Второй мировой – спина прямая, губы стиснуты, взгляд пустой: мол, ничего не знаю, не вижу, не скажу.

Костян пообещал – значит, найдет маму!

Но прошел назначенный понедельник, потом вторник… В четверг мы встретились с Костяном, и он сказал:

– Пока по нулям. Работаем.

Тут я чуть не заплакал (уже в начале этого пункта писал об этом). Не хотел, но слезы прямо закипели, как будто жили в моем организме тайно, а сейчас им во что бы то ни стало надо было брызнуть.

Костян просек ситуацию и добавил:

– Валер, наш самый опытный агент работает над твоим вопросом. Подожди еще чуток.

Вот здесь я взял себя в руки, совладал со слезами, ответил Костяну:

– Ну да, ну да…

39. Я ВСЕГДА ДУМАЛ, ЧТО СОУС «КЕТЧУП + МАЙОНЕЗ» ДЛЯ ПЕЛЬМЕНЕЙ ПРИДУМАЛ Я

Оказалось, я не одинок. Как обычно, я доедал свои ритуальные пятнадцать пельменей, полив их кетчупом и майонезом, а тут позвонил Подгорбунский.

– Старик, чо делаешь? – оптимистично спросил он.

– Пельмени ем, – ответил я.

– Маркел, а с чем? Я тоже пельмени уважаю!

– У меня личный соус – кетчуп плюс майонез, – довольно ответил я.

– Не ты один этот трэш придумал! – обрадовался Подгорбунский. – Я тоже так люблю: майонез и кетчуп – фыр! – на горячие пельмени!

Я расстроился.

– Чо звонишь? – угрюмо спросил я.

– Просто так! Думаю, дома Маркел или нет?

– Дома, дома, – пробубнил я и дал отбой.

Оставшиеся два пельменя я аккуратно обмазал кетчупом и майонезом и отправил в рот, один за другим. После разговора с Подгорбунским они мне показались не очень вкусными.

40. В 8 ЛЕТ Я МОГ ПОГИБНУТЬ НА ВОКЗАЛЕ, КОТОРЫЙ ВЗОРВАЛИ ПОСЛЕ МОЕГО ОТЪЕЗДА ЧЕРЕЗ 15 МИНУТ

В то лето мы отправились с бабушкой отдыхать на юг.

Бабушка всю зиму уговаривала отца, чтобы он поехал со мной на море. Как заведенная твердила: «Морская вода очень полезна для ребенка! Укрепляет! Оздоравливает! Ты что, забыл, я рассказывала, у меня в подростковом возрасте были ангины, меня пару раз свозили на море, и всё! Никаких болезней!»

В случае со мной речь идет не о болезнях ухо-горла-носа. Я с самого рождения стою на учете у кардиологов, у меня – диагноз по сердцу. И при чем тут взвывы бабушки про ангины, не понимаю.

В общем, отец не смог меня сопровождать, у него вечно работа-работа-работа. Поехала бабушка.

Целый месяц мы провалялись на пляже, ели в кафешках, бродили по местному парку, который напоминал джунгли. Жили в частном секторе – бабушка сняла комнату в бело-синем домике в ста метрах от пляжа. Хозяйкой там была старая женщина с морщинистым лицом и руками как корни. Они были темно-коричневые, в узлах, черно-синих венах, страшные руки, поэтому они мне запали в память. Бабушка с хозяйкой подружилась, много болтала, хозяйка учила бабушку варить соус ткемали из слив. Туда много чего входит, но я запомнил, что обязательна блошиная мята. Если ее нет, получится не то.

По полдня я купался в море. Сначала его боялся, все говорили – полно медуз! Укус медуз смертельный! Потом забыл о медузах, плавал без опаски. Море расслабляет и все время с тобой говорит. У него утробный голос, успокаивающий, только слов не разобрать.

А в конце отдыха мы с большим трудом купили обратные билеты: бабушка ездила на вокзал три раза. Настал день расставания. Провожать нас пришли та старая хозяйка и ее внук. Хозяйка подарила бабушке несколько банок своих домашних заготовок.

Мы отъехали от вокзала. За окном лежало бесконечное море, я сидел и смотрел на него, не мог оторваться, бабушка трещала: «Любуйся, любуйся, неизвестно, когда еще раз попадешь сюда».

Минут через двадцать, может, через полчаса нам позвонил на мобильный внук хозяйки и сообщил про взрыв на вокзале. Там были жертвы, ужас, внук хозяйки и сама хозяйка не пострадали. Помню, бабушка заплакала, обняла меня и долго повторяла, что у нас с ней – сильные ангелы-хранители.

41. Я ИНОГДА ДУМАЮ: «ЧТО С ОТЦОМ НЕ ТАК, ЕСЛИ ОН НЕ ЖЕНИТСЯ И МЫ С НИМ ЖИВЕМ ВДВОЕМ?»

Я не знаю, хотел бы я, чтобы отец влюбился в какую-нибудь женщину и привел ее к нам? Когда я был малышом, это было бы логично. А сейчас мне шестнадцать, и притираться к кому-то, слушаться, жить в одной квартире, наверное, чухня полная. Но все же жаль отца. Получается, он принес себя мне в жертву. Кормил, растил, заботился, я ему вроде как за все это обязан. Иногда я лежу на диване и размышляю, как буду отдавать отцу этот долг. В голову лезут жуткие мысли. Наверное, когда вырасту, а отец состарится, я тоже должен принести себя в жертву. То есть поставить на собственной женитьбе жирный крест. Я не знаю, как это сделаю. Ведь не исключено, что в кого-нибудь влюблюсь.

В последнее время у меня из башки не идет та девушка с дельфином на шее, за которой я следил. Вернее, за ее папашей и матерью. Сморожу глупость, но таких няшек я никогда не видал. У нее тонкая шея, густые волосы по плечам! Посмотреть бы, как та девушка двигается! А то я только фотки поперебирал у Костяна в машине. Летает эта девушка, точняк, такая легкая у нее фигура! И этот дельфин на шнурке. У меня – хорошее зрение. Кажется, я тогда разглядел, что дельфин был сделан из чего-то драгоценного, на фотках он еле заметно блестел.

Не знаю, что меня торкнуло, но я решил найти эту девушку в Инете. Адрес ее, кроме номера квартиры, я знаю, короче, покумекаю, что да как, найду!

42. ОЧЕНЬ РЕДКО ЧЕЛОВЕК СТАНОВИТСЯ МНЕ БЛИЗКИМ

Это правда. Чтобы дружить с кем-то, надо вникать в дела этого человека. А у меня нет желания, сил; понаблюдать со стороны – да, а переживать за другого не умею.

У нас в лицее, в моем классе, есть парень Тим. Он очень хорошо учится. Я уже писал, что общаюсь с Тимом, когда надо узнать домашку.

У меня был шанс стать другом этому Тиму. Он однажды позвонил мне ночью по скайпу, мы долго болтали. Он рассказал, что умеет строить эскимосскую хижину из снега – иглу, его отец научил. Отец Тима, когда был молодым, фанатировал по поводу походов, он и его друзья таскались в сложные маршруты даже зимой. Там и научились строить иглу. Однажды отец Тима с друзьями чуть не поехали в феврале на Северный Урал, чтобы повторить поход студента Игоря Дятлова. Тот вместе с группой погиб в тех местах при загадочных обстоятельствах. Я читал статьи в Инете по этому поводу, хоррор, это случилось в 1959 году. До сих пор тайна не разгадана.

Мать Тима – домохозяйка. Тим любит съедать в день по два килограмма яблок, не меньше, и эти яблоки должны быть порезанными. Так вот Тимова мать всегда усердно режет сынку эти яблоки.

Рассказал мне Тим и о личном. У него была девочка, которая классно целовалась. Готова была делать это везде – в метро, на улице, в «Маке». Один раз, целуясь, он испугался, что его лицо примерзнет к ее лицу.

Тима было интересно послушать. В конце беседы он сказал, что любит гулять в парке по ночам. Около его дома есть парк, и одна сторона парка выходит к ограде психбольницы. Тим предложил: «Пошли прямо сейчас к психбольнице. Я знаю дыру в ограде. Влезем на территорию. Адреналин». Я отказался, он что-то пробурчал, и мы повесили трубки. Нет, это была не ссора. Просто я не захотел разделить адреналин Тима. Мне показалось это бредовым.

43. Я РЕШИЛ ПОМЕСТИТЬ СТО ФАКТОВ ТИМА ЗДЕСЬ. ВОТ КАКОЙ У МЕНЯ МОГ БЫ БЫТЬ ДРУГ!

1. Мне неудобно общаться с людьми выше меня.

2. Я слаб.

3. Я ленив.

4. Я не понимаю, почему некоторые люди относятся ко мне так, как относятся.

5. Люблю весну.

6. Читаю.

7. 1 сентября, когда я первый раз пошел в школу, мне понравилась одна девочка.

8. Я не знаю, как я напишу подобной чепухи еще штук 90.

9. Я не переношу вкус алкоголя.

10. Максимум, до чего я себя доводил алкоголем, – легкое головокружение.

11. Не пробовал наркотики.

12. Не понимаю, зачем вообще напиваться.

13. Кажется, кофе меня успокаивает.

14. Стараюсь научиться засыпать, несмотря на раздражители.

15. У меня на полке стоят четыре пустые стеклянные бутылки из-под Coca-Cola в качестве некоего экспоната.

16. То же самое с жестяными коробочками от конфет из старбакса.

17. Любая музыка мне очень быстро надоедает.

18. Иногда хочется быть одному.

19. Иногда хочется быть в темноте.

20. Не считаю такое времяпрепровождение полезным и нужным, так что не забиваюсь в темный угол.

21. Я занимался танцами, рисованием, бисероплетением, сольфеджио.

22. Танцы мне даже нравились, а два последних перечисленных занятия – нет.

23. Когда я проходил тест на дальтонизм, одну карточку я прочитал с трудом.

24. Я сломал нос мальчику, когда мне было 3 года.

25. Зачастую я иду куда-либо или делаю что-либо из-за сознательного интереса.

26. Я лежал лишь один раз в больнице.

27. К счастью, лежал лишь один день и в Австрии.

28. Раньше мой любимый цвет был синий, потом – красный, сейчас любимого цвета нет.

29. Оказывается, мой рост 183 см, я доволен.

30. Люблю кататься на лыжах.

31. Боюсь, что я не тот, кому можно доверить руль.

32 Боялся в детстве темноты и высоты, сейчас нет.

33. Хочу увидеть Брутаева.

34. Я, может, и часто обижаюсь, но весьма отходчив.

35 Я очень часто сомневаюсь.

36. Я знаю о теории взлета, посадки, бомбометания благодаря авиасимуляторам, в которые не играл, а лишь читал о них.

37. Я не очень люблю смотреть фильмы, тем более сериалы.

38. Я хочу спать.

39. Учился играть на гитаре, хотя вначале хотел научится играть на скрипке.

40. Сплю с открытым окном.

41. Я не могу перенести долгое тесное общение с человеком.

42. Хочу увидеть кровавую луну.

43. Для забавы читал «Руководство по выживанию среди зомби».

44. В детском саду я не спал.

45. В детском саду, на занятиях, как-то раз я демонстративно плюнул на пол.

46. В детстве мне очень нравилась одна девочка, моя соседка и согрупница.

47. Я даже не знаю, куда поступать.

48. У меня неплохой иммунитет.

49. Максимальный для меня срок без заболеваний – 4 года.

50. После перехода в лицей я осознал, какое счастье пятидневка. В прошлой школе я учился пять дней в неделю.

51. Я пишу это уже недели две.

52. Ах да, за это время я увидел Брутаева.

53. У меня куча «Фруто Няни» в шкафу.

54. Я читаю роман «Американский психопат» Брета Истона Эллиса.

55. Почему-то моих знакомых это волнует.

56. Они вообще меня больным считают.

57. Я живу рядом с «кащенко».

58. Меня оттуда выгоняли, когда я зашел на ее территорию в 3 часа ночи.

59. Я не хочу иметь домашнее животное.

60. Я боюсь заводить ребенка вообще.

61. Я люблю смотреть «Симпсонов».

62. Какое-то время я очень увлекался теорией пейнтбола.

63. Я часто загораюсь чем-либо, но потом отхожу.

64. В детстве я любил ловить пыль.

65. Когда мне было 3 года, я разбил одному мальчику нос (м-да, писал уже об этом в пункте 24).

66. Я ужасен, наверно.

67. Я не понимаю намеков.

68. На даче я строил тоннель под сугробом, хоть что-то хорошее было в этом марте.

69. «Кардиган»… Какое прекрасное слово!

70. Не настолько прекрасное слово, но ассоциации с этим словом иногда приятные.

71. Меня зовут Тимофей. Это имя означает «богобоязненный». Считается, что Тимофеи чувствительны ко всему, восприимчивы. Их нервная система – в постоянном напряжении. Судя по мне, это правда.

72. Поискал в Инете – женского имени Тимофея нет. По-моему, Тимофея – прекрасное имя для девушки.

73. У меня тонкие и длинные пальцы.

74. У меня мягкие волосы.

75. Лет, кажется, до девяти дома я передвигался на четвереньках, хоть и мог прекрасно ходить.

76. Я люблю леденцы и драже.

77. По вечерам перед сном я почти всегда пью чай.

78. Я не люблю стричься.

79. Из-за этого я отращиваю волосы, а потом коротко стригусь.

80. Я крайне рад тому, что меня не отягощают домашней работой.

81. Не знаю, захочу ли я в ближайшие лет десять жениться.

82. Люблю ходить в одежде с большим количеством карманов.

83. Хочу съездить опять куда-нибудь в горы.

84. Или на острова.

85. Вешу 68 кг.

86. Почему-то девушки этому не верят.

87. М-да, я не гей.

88. Я был таким хорошим раньше.

89. Я умею готовить.

90. Я умею управлять вертолетиком на д/у.

91. На даче на полке стоит поломанный везде где только можно самолет на д/у.

92. Мне стоит больше спать.

93. Я не умею разжигать костры.

94. Зато я умею мариновать шашлык.

95. Мне редко снятся сны.

96. Надоело все это писать про себя. По-моему, цифра 96 неплоха, чтобы поставить точку.

Тиму ничего не стоило написать про себя еще четыре недостающих факта. Но он этого не сделал из каких-то принципиальных соображений. Мне понравилось, как он про себя написал. Только я решил: читать «Американского психопата» не буду, там один идиот провозгласил себя маньяком-убийцей и начал творить жуткие дела и еще их записывать. Не, такой бред не для меня.

44. МОЯ ЛЮБИМАЯ КНИГА – «1227 ФАКТОВ, ОТ КОТОРЫХ ВЫ ОБАЛДЕЕТЕ»

Раньше я любил читать приключения, детективы, про вампиров, а сейчас любимая книга эта. Я ее скачал на рабочий стол, иногда туда заглядываю. Меня факты ошеломляют, а когда начинаю о них думать, успокаивают. Я думаю о многообразии и непредсказуемости мира вообще. Привожу несколько примеров, чтобы вы поняли, какой это кайф.

Центр Галактики на вкус как малина.

Свет льется в 18 миллионов раз быстрее дождя.

Человеческое сердце прокачивает за жизнь объем крови, которым можно заполнить три супертанкера.

Человек за жизнь проходит расстояние, равное трем оборотам вокруг земного шара.

Население Земли ежедневно тратит 500 тысяч часов на введение интернет-паролей.

В чайной ложке почвы больше живых организмов, чем людей на Земле, а в тонне почвы – в миллиард раз больше, чем звезд в Млечном Пути.

Эдмунд Хиллари (1919–2008), первый человек, добравшийся до вершины Эвереста, был профессиональным пчеловодом. Заполняя различные анкеты, в графу «профессия» он вписывал «пасечник».

Перуанцы за год съедают более 60 миллионов морских свинок.

Если бы один вампир питался один раз в день и всякий раз обращал своих жертв в вампиров, все население планеты превратилось бы в вампиров чуть больше чем за месяц.

На дне Мирового океана находится примерно 100 тысяч неведомых гор. Всего около тысячи подводных гор нанесено на карты.

Как и люди, британские коровы мычат с акцентом, специфичным для их местности.

Яйцо страуса можно сварить всмятку за час, вкрутую – за полтора.

Александр Македонский мыл голову шафраном, чтобы волосы были рыжие и всегда блестели.

Святой Вит – покровитель проспавших.

На международной космической станции так же просторно, как в пятикомнатном доме, и перемещается она со скоростью 17 500 км в час.

На языке племени зулу выражение «черт из табакерки» звучит так: «удоли о'лала эбокисини укути уфуна укусабиса абанту абанинги».

С 2010 года в Гане запретили торговать ношеными трусами.

Здесь я остановлюсь. А то процитирую всю книгу.

45. ОДНАЖДЫ МЕНЯ ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ ЗАНИМАЛ ВОПРОС ПРО СПАРИВАНИЕ ТЕТРАХИМЕН

В Мнете можно найти всё. Однажды я наткнулся на заметку про тетрахимен. Это инфузории. Кто понимает, тот сразу догадается, что тетрахимены – одноклеточные. Первым их увидел Антон Левенгук. Триста с лишним лет назад он изготовил сильные увеличительные стекла и начал таращиться в микроскоп на каплю воды, где кишели инфузории.

Короче, вот та заметка, над которой я ломал голову целый день.

«Если взаимоотношения между мужчинами и женщинами кажутся вам весьма запутанными, представьте, каково приходится тетрахименам – у этого вида не два, а семь различных полов. Ученые выяснили, каким образом перетасовка генов влияет на выбор из всего этого многообразия. Оказалось, что пол будущего одноклеточного целиком определяет случай.

Каждая из тетрахимен, на протяжении долгого времени служащих модельными организмами, наделена не одним, а двумя клеточными ядрами – половым и соматическим. И если первое служит хранилищем генетической информации, то последнее – местом активной транскрипции генетических последовательностей.

Ученые выяснили, что в половом ядре присутствуют похожим образом организованные, но незавершенные пары генов, каждая из которых соответствует одному из возможных полов. В новом соматическом ядре, формирующемся во время спаривания, образуется одна завершенная пара генов, а пять других отбрасываются за ненадобностью (тетрахимены, использованные в исследовании, были шестиполыми в отличие от большинства своих собратьев – такова особенность конкретной клеточной линии). Исследователи утверждают, что этот процесс идет по воле случая и пол потомства не зависит от пола родителей.

В геноме тетрахимен примерно столько же генов, как и в человеческом, причем многие из них схожи по биологическим функциям. Именно это делает тетрахимен ценным модельным организмом».

46. У КОСТЯНА В АГЕНТСТВЕ Я ПОЗНАКОМИЛСЯ С АНАЛИТИКОМ ПО ИМЕНИ ИВАНУШКА

Было угарно. Это раз. И мне надоело ждать обещанного. Это два.

В тот вечер я следил за каким-то мужиком. Костян сказал, что тот разводит змей прямо на дому. Мне надо было дать информацию, сколько времени у мужика горел свет в квартире, в каких комнатах и сколько гостей пришло к мужику в тот вечер.

– Ладно, поработаю, – сказал я Костяну в машине, пока ехали до нужного дома, – но это в последний раз.

– Не руби сплеча, – заметил Костян.

– Я не рублю. Просто вижу, у вас ничего с мамой не получается.

– Скоро только сказки сказываются, – ответил Костян. – Ты, Валер, незаменимый работник. Я очень тобой доволен.

Мы въезжали в очередной московский двор. Все как обычно: детская площадка, гаражи, длинный дом с сотней зажженных окон.

Костян, уезжая, бросил через открытое окно машины:

– Поговорим еще… Буду часа через два.

Я проторчал на детской площадке перед тем домом часа два с половиной, посидел на всех скамейках, нашел детский мячик, попинал. Кто-то оставил на скамейке початую пачку сигарет красная «Ява». Я открыл пачку: ага, две «явки» на халявку! Я никогда до этого не курил, а тут от скуки решил попробовать. Мимо шла девушка лет двадцати. Болтала по телефону и курила. Я к ней подошел, попросил зажигалку.

Уф, надо вам сказать, «явка» такой дрянью оказалась! Пары затяжек мне хватило, ощущение незабываемое – будто стельки от кроссовок проглотил.

Наверное, полчаса я сидел и смотрел на горящие окна этого дома. Думал о том, как тут люди живут. Наверное, обычно, привычно, скучно. Но им нравится, если окна вечером горят…

После слежки Костян меня забрал, но сам куда-то спешил. Поэтому отвез меня в агентство, чтобы познакомить с аналитиком по имени Иванушка, – я ему должен был рассказать детали слежки.

Агентство находилось в обычной двухкомнатной квартире. Костян позвонил в дверь условным звонком – один длинный, три коротких. Невидимая рука открыла нам, и мы с Костяном оказались в тесном коридоре-пенале.

Я сразу заметил, что в квартире грязновато и пахнет солянкой. Отец иногда варганит это незатейливое блюдо: квашеная капуста, нашинкованные сардельки или краковская колбаска, лук с подсолнечным маслом. Все перемешивается, ставится на огонь. Я знаю этот запах – настоящая, без примесей, тошниловка.

Костян завел меня в тесную комнату. Там работало три компа. Костян сказал:

– Сейчас Иванушка придет. Поговоришь, а потом до хаты. Увидишь, здесь близко, две остановки на маршрутке.

Костян ушел, а я сел на продавленную тахту, вытянул ноги, стал ждать. Через две минуты дверь распахнулась, в комнату вошла тетка – майка со словом KISS, джинсы с пузырями, домашние тапки розового цвета, очки в старой оправе.

– А где Иванушка? – спросил я.

– Перед тобой, – ответила тетка. – Мой ник «Иванушка».

Я обомлел. Плотная, средних лет женщина – и Иванушка!

Тетка села за один из компов, закурила и через плечо бросила:

– Давай детали про Гадюкина.

– Какого такого Гадюкина? – не мог врубиться я.

Тетка недовольно пояснила:

– Ну, ты следил сегодня за мужиком. Мы его между собой Гадюкиным окрестили. Змей же разводит.

Я начал Иванушке говорить про свет в окнах, про то, что заметил (а замечать было особо нечего, по всему: мужик со змеями – тихий и нестрашный).

Иванушка мои речи записывала, потом повернулась и сказала:

– Я тут про твою мать кое-что узнала. Еще проверяю. Но будь готов.

– К чему? – оторопел я.

– К правдивой информации, – сообщила тетка Иванушка и закурила новую сигарету.

– Что вы проверяете, а? – заканючил я. – Скажите. Мне это очень важно.

– Когда полностью удостоверюсь, передам через Костяна.

Я не мог так сразу уйти, хотя она уже сказала:

– Иди-иди.

Оглядел комнатку, придрался к трем компам:

– А чего они у вас сразу три работают?

– Так надо, – ответила Иванушка. – Всемирная паутина, не в курсе, что ли?

И повторила безразлично (я ей явно надоел):

– Иди давай.

Когда я шел по улице, то думал: «Черт, какая-то толстая дура знает инфу про маму. И молчит, проверяет… Аналитик называется!»

Почему весь мир такой запутанный и лживый?

47. Я НЕ МОГУ ВСПОМНИТЬ ТАКОГО ЧЕЛОВЕКА, КОТОРОГО НАЗВАЛ БЫ СВОИМ ВРАГОМ

Есть люди, мне неприятные, так ведь я с ними и не общаюсь. Очень возможно, что для кого-то я неприятен или даже враг. Всем им мой пламенный привет и полотенцем по ж…!

48. ФИСОЧКА ПРИСЛАЛА МНЕ СТИХИ, ДУМАЯ ОБО МНЕ

Мне никто и никогда не посвящал стихи. Я ничего такого не делал, чтобы быть отмеченным поэтическим словом. А тут Фисочка…

Пусть мы учимся в одном классе, но я иногда Фисочку не замечаю, витаю в своих мыслях. Даже не здороваюсь, бывает. Влетаешь в лицей, через минуту звонок, одна нога – в раздевалке, другая – уже на лестнице… А тут Фисочка выплывает, тоже опаздывает… Конечно, проношусь мимо со скоростью заряженных частиц в коллайдере, ни «здрасте», ни «привет». Фисочка не обижается, знает, что я – разный.

Фисочка – няшка. Я уже писал о ее асимметричной прическе. Ни одна девочка из нашего класса на такую не решилась. Еще Фисочка красиво красит ногти, что ни ноготь – мини-картина со своим сюжетом. В лицее нас гоняют, если мы не в форме – белый верх, черный-синий-темно-коричневый низ. А Фисочка плевала на эти условности, приходит в ярких комбинезонах и шелковых рубашках. У Фисочки свой стиль.

Самое плохое в Фисочке – она опаздывает. На полчаса, час. Как-то Тим-отличник ждал ее три часа у метро! Он чуть с ума не сошел. А Фисочка явилась как ни в чем не бывало, улыбнулась, асимметричной челкой тряхнула, сказала: «Я голодная, пошли в „Мак"».

Я с Фисочкой не встречаюсь. Я бы убил ее, если бы пришлось ждать хоть полчаса. Мы с ней только в Инете сплетничаем, шутки шутим.

А тут вдруг она присылает мне ночью стихи, пишет: «Маркел, выбери одно, какое тебе посвятить». Привожу опусы прямо здесь.

1

Пускай иду я одиноко, пусть занавес опущен на глаза, душа ведь знает, что рыбка золотая вернется в облака, русалка рыжая согреет светом моряка.

Не думаю, что я одна, ведь нет меня, меня не существует, есть капля пустоты, всевидящее око. Бальзам мой в том, что я есть око в пустоте глухой. Не надо слов, чтоб молвить миру, не надо памяти, ведь жизнь и так все знает, и мы плывем, как по ступенькам… Не стоит создавать крепости из мыслей: пройдут года, они падут.

2

Ты знаешь, как больно мне бывает? До жуткого смеха упиваюсь дрожанием внутри. Смеюсь и плачу, молчу, шепчу и растворяюсь, нет большей глупости, чем я. Оковы держат, я вижу их над сердцем, их держит страх. И снова смеюсь, как узник сырой и усталый. Когда же, когда мир поймет, кто я?

Не в этой жизни, малышка, ты рано пришла, как подснежник, разбей свое эго, кристалл возродится тогда, тишина накроет, пустота наполнит душу.

Не нужно лишних слов, да и вообще они здесь просто звуки. Как ангел раскрывает крылья, разбей так страх, закованный в вуаль.

Ты здесь и только тут, тебя там нет…

Есть космос тут, в твоих глазах…

Твой дом – песочные часы, а ты – барханная песчинка под диким солнцем…

Расплавленное небо ждет, дрожит от радости принять тебя.

Куда бы ты ни шел, твой путь всегда приводит к дому…

Когда я прочитал эти два стихотворения, мне стало жарко. Конечно, они не шедевры, но столько в них такого… настоящего… Я мгновенно представил жуткую картину. Фисочка и я остались один на один в лицейском коридоре, она идет на меня, не отводя взгляда от моих глаз… припирает к стене… Я почему-то ослабел, не могу смыться, я чувствую ее дыхание и запах дорогого дезодоранта…

В ту ночь я ничего не ответил Фисочке. Наверное, она этими стихами намекала мне на любовь. А любовь – это смешно.

В следующую ночь Фисочка написала: «Маркел, здорово я тебя разыграла? Стихи не мои – из Инета, сочинила какая-то под ником "Фиалка".

Я ответил Фисочке: «Норм! Я сразу понял, что парилась не ты!»

49. Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ЗДЕСЬ БЫЛИ ФИСОЧКИНЫ ФАКТЫ

Я тут подумал, что пройдет время, мы станем другими и напишем другие факты о себе, если приспичит. Но сейчас Фисочка написала вот так. И это надо запомнить.

1. Обожаю готовить! И не только всякие сладости, но и завтрак/обед/ужин.

2. Химия и биология – никогда не понимала эти предметы.

3. До 6 лет все лето проводила в Москве, теперь езжу в деревню на все лето.

4. С детства хотела стать филологом.

5. Не люблю английский как язык. Я бы лучше французский выучила.

6. Обожаю макароны с сыром. Жить без них не могу!

7. Никогда не было лучшего друга.

8. Не умею кататься на коньках и роликах.

9. Недавно начала слушать Green Day. Спасибо Саше.

10. До 3 лет не разговаривала.

11. В 9-м классе ужасно часто прогуливала уроки.

12. У меня до фига листов формата АЗ. Три упаковки.

13. Обожаю грозу.

14. На рабочем столе – кролик хд.

15. Не люблю солнце.

16. Страшно боюсь темноты.

17. Ко мне еще ни разу не приходили соседи с жалобой на громкую музыку.

18. И меня это очень удивляет.

19. У меня отличное зрение.

20. Обожаю Достоевского.

21. Ненавижу, когда называют мое полное имя. Буэээ!

22. 41 размер ноги – как же это бесит!

23. Рост тоже бесит – 176 см.

24. Мечтаю о путешествиях.

25. В детстве было легче жить.

26. Всегда плачу на грустных фильмах.

27. Два раза была в Узбекистане.

28. Обожаю спорт, особенно смотреть.

29. Люблю свою собаку.

30. Могу собраться за 5 минут.

31. Не верю в суеверия.

32. Регистрируюсь где попало, но забываю пароли.

33. Люблю рыбалку в своей любимой деревне.

34. 5 лет ходила на теннис.

35. У меня 2 старших брата.

36. Которые достают меня с детства. Но я их все равно люблю.

37. Терпеть не могу, когда несколько раз переспрашивают одно и тоже.

38. Никогда не оставалась у кого-нибудь на ночь.

39. В больнице лежала 5—б раз. А может, и больше, уже не помню.

40. «Ferrero Rocher» пробовала только раз в жизни.

41. Хочу, чтобы дома у меня была школьная доска.

42. Не умею играть ни на каких инструментах.

43. 3 года ходила на хор и сольфеджио.

44. Но петь все равно не умею.

45. Платья ношу крайне редко.

46. Обожаю мужские рубашки в клеточку.

47. Люблю длинные ногти.

48. Любимый цвет – голубой.

49. Люблю смотреть на звезды. Только спать хочется.

50. В лицее учатся классные ребята.

51. В моем классе – самые классные.

52. Есть цели в жизни.

53. Я наполовину технарь, наполовину гуманитарий.

54. Ужасно не нравится, как я читаю стихи.

55. Но всегда почему-то занимала первые места в конкурсах чтецов.

56. Иногда хочу быть парнем. Блин, это так круто!

57. Часто копаюсь во всякой технике.

58. У меня не проколоты уши.

59. Да и прокалывать как-то не собираюсь.

60. Обнимашки – это круто!

61. Широкие большие майки – офигенны.

62. В 10 лет, когда я ехала в деревню с братом, меня приняли за пацана.

63. Никогда не была в походах.

64. Меломан.

65. Нет никакой дряни на лице. Да и не было никогда.

66. Люблю белый шоколад.

67. Не люблю, когда пишут с ужасными орфографическими ошибками.

68. Люблю вышивать, когда делать нечего.

69. И танцевать очень люблю.

70. Хотя ни хрена не умею.

71. Ненавижу пьяных людей.

72. Почерк у меня как у врача. И всегда разный.

73. Скорпион.

74. На стенах не вешаю никакие плакаты.

75. Исключение – политическая карта мира.

76. Люблю мандарины. И апельсины.

77. Один раз в сарае увидела кучу крыс.

78. Теперь хожу туда только с собакой.

79. Терпеть не могу неформалов.

80. Не ем после 18.00.

81. Точнее, пытаюсь не есть.

82. В 9-м классе была челка.

83. Она мне страшно не идет. Но остальные так не считают.

84. Один раз в жизни была в театре.

85. Люблю рисовать.

86. Но не умею.

87. Хочу писать левой рукой.

88. Не знаю, куда пойти учиться.

89. Я за комфорт.

90. Люблю гулять утром в парке, он у нас рядом с домом.

91. Один раз на шоссе, проезжая мимо, около разбитой машины видела труп мужчины, которого еще ничем не накрыли.

50. Я РАЗЫСКАЛ ТУ ДЕВЧОНКУ, С ДЕЛЬФИНОМ НА ШЕЕ

Все было просто. Я знал улицу и дом, знал подъезд и окна. Осталось узнать номер квартиры. Выбрал время, проехал к тому дому. Главной проблемой было – войти в чужой подъезд. Что ж, я никуда не спешил, проявил терпение: потоптался у лавочек, попинал камушки ногами, будто жду кого-то.

Наконец к подъезду зарулил дед с рюкзаком за плечами, я шмыгнул за ним в открытую дверь. Чтобы дед ни в чем меня не заподозрил, замешкался у почтовых ящиков. Когда дед укатил на лифте, я пешком пошел на третий этаж. Дверь их квартиры оказалась оббита светлой кожей, я бы сказал, цвета молочного поросенка. На полу лежал резиновый синий коврик. Номер квартиры – 48.

Домой я несся на всех парусах.

Дома – сразу к компу, раз-два! Ввел в поисковую строку полный адрес – город, улица, номер дома, номер квартиры, немного потыркался по ссылкам… Короче, я узнал: девочку с дельфином на шее зовут потрясающим именем Мия, ее мать – Екатерина Георгиевна, отец – Алексей Борисович. Их фамилия – Сушковы.

Дальше я легко нашел Мию Сушкову в одной из социальных сетей. У нее сто сорок три виртуальных друга. Пара ночей, болтовня о том о сем по переписке, и она добавила меня в друзья. Вау!

51. МЕНЯ ПОТРЯС НИК МИИ

Я бы ни за что до такого не додумался – koshka-s-koshkoy-v-koshke-s-koshkoy. Здесь нет логики, просто полет фразы, загадка. Я понял, что хочу с Мией не только переписываться, а пойти куда-нибудь.

Подгорбунский уже проел мне весь мозг, что собирательница фактов – няшка! «Спасибо, Маркел, за наводку. Мы теперь неразлейвода. А ты чего без девушки?»

Я не думал, что Мия Сушкова может стать моей девушкой, – это очень ответственно, на мой взгляд. А вот под настроение позвонить и спросить: «Хочешь по городу прошвырнуться?» – это то, что надо.

Подгорбунский все время спешит стать взрослым, крутым. А мне – на фиг не надо.

52. ОДНАЖДЫ Я ОБЕСЦВЕТИЛ БРОВИ

Отец купил новую краску, чтобы стать блондином. Что ни говори, мой отец, бывает, срывается, экспериментирует со своей внешностью. Довольно смелый шаг – из каштанового стать светлым, как выжженный в поле колосок.

Краска лежала в ванной на видном месте. Я ее взял, открыл, посмотрел на себя в зеркало, выдавил немного краски на палец и провел по правой брови. Потом то же самое проделал с левой бровью. Подождал несколько минут, смыл краску теплой водой. И снова посмотрел в зеркало.

Оказалось, светлые брови очень старят. Даже меня, шестнадцатилетнего.

Вечером я вышел к ужину в бейсболке, надвинутой на глаза. Отец не сразу это увидел: он вечно смотрит в сторону или вниз, на пол. Когда увидел, спросил:

– Валер, ты заболел?

– Нет, – ответил я. – Температура норм.

– Тогда чего ты в кепке?

Отец покрутил рукой около своей головы.

Я снял бейсболку и предстал перед отцом с блондинистыми бровями.

– Пап, не делай этого, – просто сказал я.

Отец закипел, закричал, что я издеваюсь, похож на бомжа, вечно трогаю чужие вещи, чтобы сделал с этим безобразием что-нибудь!

– Выбирай, – спокойно сообщил я. – Или состарившийся из-за крашеных бровей сын, или вариант «Джоконда».

– Какая «Джоконда»?! – завопил отец.

– Могу сбрить. Буду без бровей как Джоконда Леонардо да Винчи.

Отец уже ничего не мог сказать. Он не стал ужинать, ушел с кухни, хлопнув дверью.

Правда, был один момент в этой истории положительный: отец не стал перекрашиваться в блондина.

53. Я НИКОГДА НЕ ДУМАЛ, ЧТО ОБЩАТЬСЯ С ДЕВУШКОЙ, КОТОРАЯ НРАВИТСЯ, ТРУД КАМЕНОТЕСА

Я влегкую пригласил Мию на встречу. Нет, не на свидание, свидание – это что-то серьезное, а так, прошвырнуться. Погулять.

Мы встречались у метро. Я жутко нервничал, пока ждал Мию, держал руки в карманах куртки, но они все равно мерзли.

Мия пришла с подругой, ярко накрашенной толстухой. Мия не подала вида, что видит меня в первый раз, представила нас друг другу: Валера – Ася.

Девчонки потащили меня в «Мак», и я там оставил всю наличность. Мия и Ася заказали картошку фри, сырный соус, по чикенбургеру. Еще фанту, два бумажных стакана по 400 граммов. Сам я ковырял пластмассовой ложкой невкусное мороженое, кажется пломбир с клубникой.

Они трещали как подорванные, словно меня не было рядом. Только Ася бросала короткие взгляды и все время глотала улыбочки. Ага, именно глотала, откусывая от чикенбургера.

Я встал и сказал:

– Ладно, девчонки, мне пора. Приятного аппетита.

Мия расстроилась, толкнула Асю ногой под столиком. Ася тоже тут же вскочила и заверещала:

– Ой, Валер! Это мне пора! Спасибо, было очень вкусно! Я побежала!

Короче, толстуха скрылась за стеклянной дверью «Мака», а я снова сел на место как идиот.

Мия сказала:

– Слушай, она так хотела посмотреть на тебя. Ася – моя лучшая подруга.

– Чо на меня смотреть? – пробубнил я. – Я не цирк дю Солей, билеты по цене пенсии моей бабушки.

Мия засмеялась и предложила:

– Валер, пойдем погуляем. Я тебе город покажу.

Ладно, раз Мия изъявила желание пошляться по городу, я не стал возражать.

К сожалению, то, что показывала мне Мия, я видел впервые. Мы с отцом никогда не гуляем по городу. А мои друзья-приятели вечно толкутся в своем районе, им лень проехать на метро в центр или куда-нибудь на набережные Москвы-реки. Живем, как деревенские люди, знаем только свой райончик, и он для нас – центр Вселенной.

Мия показала мне церковь, где венчался Пушкин, Бульварное кольцо, не всё, конечно: мы прошвырнулись по паре бульваров, зашли во двор дома, где был памятник – сидящий унылый Гоголь. Затем Мия затащила меня в цветочный магазин и долго разглядывала живые и искусственные цветы. В конце прогулки мы оказались на набережной – облокотились на гранитный парапет и глазели вниз. Вода в реке была темная и тяжелая, по ней плыли утки-самоубийцы. Почему самоубийцы? Потому что в черте города мертвая вода.

Мия спросила:

– Ты москвич?

– Да. Дед и бабушка здесь родились.

– Валер, ты заметил, наш город присел на корточки?

– Не понял? – удивился я.

– Чего ж тут не понимать! – усмехнулась Мия, тряхнув челкой.

Меня задела ирония Мии. Когда мы взяли направление на ближайшую станцию метро, я вдруг увидел, что около парикмахерских, маленьких магазинов, входов во дворы сидят темноволосые люди. Они болтали по мобильным, ели шаурму, просто глазели по сторонам, свесив смуглые руки между колен.

– У нас в районе тоже все на корточках, – сказал я. – Это гости столицы.

– Мои родители считают, что мы живем в гостях, – ответила Мия, – а они – хозяева. Я боюсь по вечерам гулять.

Мия посмотрела на меня жалобно. В этот момент мне захотелось обнять ее за плечи и сказать что-то ответственное, например: «Я с тобой», «Ничего не бойся, прорвемся».

Но мы уже входили в метро, и если бы я сделал обнимашки, Мия бы точно не поняла.

Когда я вернулся домой и снял куртку и свитер, то увидел, что рубашка у меня мокрая – на спине и под мышками. Все-таки я очень волновался на первой прогулке с Мией.

54. Я – ДОМОСЕД

Если есть возможность, сижу дома. Могу часами лежать на тахте и думать. Сегодня лежал и думал о нашей встрече с Мией.

Когда пришел отец, я спросил его:

– Пап, ты заметил, в нашем городе много чужестранцев?

Отец присел рядом, поправил подушку.

– Заметил. Это нормально.

– Одна знакомая девочка боится гулять. Опасается – вдруг нападут.

Отец дружески потрепал меня по плечу:

– Не нападут. А что, свои все до одного ангелы?

Я сел на тахте, поджав под себя ноги.

– Да нет. Ангелы, по-моему, вообще явления штучные.

Отца заинтересовала моя последняя фраза, он как-то косо, по-птичьи, с любопытством посмотрел на меня.

– Вот-вот, ангелов – мало, обычных людей – много. Все хотят жить, зарабатывать, быть не хуже других, вот и едут в центры, столицы.

– А что потом?

– Да ничего. Что заработал, то и полопал. Где устроился, там и приспособился.

Отец встал, развел руки в стороны, покрутил ими, потянулся.

– Так что, сынок, выбрось из головы мысли про… как ты сказал – чужестранцев?.. Столицы всегда притягивали людей. Здесь больше возможностей, средств, здесь легче прятаться.

– Прятаться от кого? – удивился я.

– Вот твои прадед и прабабка, дедовы родители. Они, знаешь, из Рязанской области в конце двадцатых в Москву приехали. Спрятались от коллективизации. У них скотину, сад новые власти позабирали, прадеда и прабабку ужас обуял – что дальше-то? Они – в Москву. Кто здесь будет их искать, в многомиллионном городе. Ну и прижились, спаслись.

Отец ушел на кухню – готовить ужин. А я снова лег на тахту и принялся думать про далекие двадцатые прошлого века, про неизвестных мне прадеда и прабабку, про их побег в Москву. Потом я уснул. Хорошо быть дома.

55. Я РАССКАЗАЛ МИЕ, ЧТО ЕСТЬ ШАНС – НАПИСАТЬ СТО ФАКТОВ О СЕБЕ. МИЯ ЗАСМЕЯЛАСЬ, А ПОТОМ ПРИСЛАЛА МНЕ ВОТ ЭТО

Факт 1 – обожаю, когда меня называют по отчеству – Алексеевна.

Факт 2 – люблю свою маму, потому что она самая крутая.

Факт 3 – ненавижу чай с сахаром, вообще его не пью.

Факт 4 – если я просыпаю, то папа в качестве наказания кладет мне сахар в чай.

Факт 5 – ненавижу фильмы, хотя очень их люблю.

Факт 6 – мой рост 171 см, а не 172, как я всегда говорю.

Факт 7 – я ненавижу свои пальцы на ногах.

Факт 8 – ненавижу сандалии.

Факт 9 – ненавижу подследники.

Факт 10 – я никогда не пробовала наркотики.

Факт 11 – я не уважаю людей, которые хорошо ко мне относятся, и из-за этого все мои проблемы.

Факт 12 – мне надоело терять людей, в которых заключалась гигантская часть моего бытия.

Факт 13 – я обожаю платья, но не ношу их.

Факт 14 – на самом деле я не дерзкая.

Факт 15 – я очень часто промахиваюсь по клавишам.

Факт 15 – я ненавижу подхалимов.

Факт 16 – я ненавижу ленивых людей.

Факт 17 – я хочу поступить на факультет ВМК МГУ, но ни фига у меня это не получится.

Факт 18 – я обожаю сюрпризы и неожиданности.

Факт 19 – я ненавижу групповые сборища людей вроде дискотек, вписок, флэшмобов и др.

Факт 20 – мне не плевать на общественное мнение.

Факт 21 – я очень ранима.

Факт 22 – я ненавижу врать и очень редко этим занимаюсь, потому что говорить правду и отвечать за базар намного круче.

Факт 23 – я никогда не вела дневник, а, нет, вела, но мне не понравилось, потому что фигня все это.

Факт 24 – у меня было самое счастливое детство.

Факт 25 – меня никогда не били (кроме единственного раза – веником по пятой точке, когда учили кататься на роликах, привет подружке Астре!).

Факт 26 – мне практически невозможно угодить.

Факт 27 – я люблю готовить.

Факт 28 – я люблю стирать.

Факт 29 – я жадная, как Плюшкин из «Мертвых душ» Гоголя.

Факт 30 – последнее время мои шутки исключительно математические.

Факт 31 – во всех моих проблемах виновата я сама.

Факт 32 – я эгоист, но при этом крайне заботлива к людям, которые мне не безразличны либо которые вызывают у меня жалость.

Факт 33 – я обожаю горчичники.

Факт 34 – я ненавижу то, что я люблю, и наоборот.

Факт 35 – у меня всего одна пломба.

Факт 36 – в качестве писателей я обожаю Рея Брэдбери и свою маму, потому что они пишут душой (мама – журналист, значит, тоже писатель).

Факт 37 – мне нравится, как я рисую, но в последнее время растеряла навыки.

Факт 38 – я люблю массажик Ленки Калининой.

Факт 39 – я люблю своих кошек, которые будят меня по утрам.

Факт 40 – самое дорогое для меня место на земле – моя дача.

Факт 41 – я благодарна всем людям, которые встретились мне в жизни, каждый из них меня чему-то научил.

Факт 42 – больше всего я признательна своей маме. Астре, Анфисе, Кузе.

Факт 43 – человек, который меня вытащил из адской депрессии – Костя Федотов, ему я также очень благодарна.

Факт 44 – я не обижаюсь на людей. Чтобы я обиделась, надо просто дичь какую-то совершить, адскую просто.

Факт 45 – я люблю мужской парфюм на мужиках/парнях.

Факт 46 – я уже не та, что раньше.

Факт 47 – я пла́чу, когда смотрю мелодрамы.

Факт 48 – я люблю маленькие клейкие бумажки.

Факт 49 – мне жаль, что закончился сериал «Доктор Хаус».

Факт 50 – я жду 3-й сезон «Шерлока» с Беном Камбербэтчем.

Факт 51 – я ненавижу раннюю весну.

Факт 52 – я ничем не отличаюсь от других людей.

Факт 53 – я была 7 лет влюблена в одного человека (хреново, не правда ли?).

Факт 54 – я уважаю старших.

Факт 55 – я ненавижу фруктовый лед.

Факт 56 – я люблю огонь, во всех смыслах этого слова.

Факт 57 – мне жаль, что я перестала употреблять свои фирменные, абсолютно наркоманские сравнения.

Факт 58 – нет людей, которых я ненавижу.

Факт 59 – я родилась, когда моему отцу исполнилось 50.

Факт 60 – я получаю удовольствие только от решения задач, примеров и сна.

Факт 61 – я люблю пожрать.

Факт 62 – я люблю, когда меня носят на руках.

Факт 63 – я люблю, когда люди поднимают мне настроение.

Факт 64 – я боюсь темноты.

Факт 65 – я благодарна своей бабушке за то, что она научила меня молиться и чистить зубы на ночь.

Факт 66 – самый крутой в моей жизни был год, когда я училась в 8-м классе, на втором месте – 5-й класс.

Факт 67 – у меня жесткий характер.

Факт 68 – при первом знакомстве отношусь ко всем людям прекрасно, что бы мне о них ни говорили до знакомства.

Факт 69 – я не знаю, зачем я это пишу.

Факт 70 – меня до дрожи бесит, что все мои ровесники – пофигисты.

Факт 71 – я занималась танцами, училась в художественной школе, плавала в бассейне, хожу на подготовительные курсы ВМК МГУ.

Факт 72 – меня бесит, когда я что-то честно рассказываю людям, а они думают, что я вру.

Факт 73 – я хочу, чтоб мне на очередной праздник подарили чашку.

Факт 74 – порой мне бывает грустно, что у меня нет 2-й половинки.

Факт 75 – хочу коротко подстричься.

Факт 76 – самый близкий мне человек на данный момент – Анфиса.

Факт 77 – я ненавижу специфические сокращения.

Факт 78 – я пою в лифте МГУ, когда еду одна.

Факт 79 – у меня завышенная самооценка.

Факт 80 – меня очень обидели за последние, может, месяца три.

Факт 81 – мне надо вот сейчас делать домашнюю работу, а я сижу и пишу это как дура, как будто это кто-то прочитает.

Факт 82 – я люблю гранаты и мандарины.

Факт 83 – я хочу, чтоб все было хорошо у меня и моих друзей.

Факт 84 – я люблю школу.

Факт 85 – я не предаю людей.

Факт 86 – я люблю гулять одна.

Факт 87 – я люблю следить за людьми – это весело (и не только следить).

Факт 88 – люблю грозу на даче.

Факт 89 – я обожаю совпадения, которые в моем сознании являют собой тайные знаки.

Мия написала про себя лучше всех из того, что я читал «фактового» в Инете. Но без одиннадцати фактов. Все равно ставлю Мие зачет. Недописки – вот что объединяет моих сверстников.

56. СТАРАЮСЬ ЖЕСТКО ДИСЦИПЛИНИРОВАТЬ СЕБЯ

Самодисциплина поможет в жизни, точно. Как говорит наш ОБЖшник Геннадий Родионович Рудь, «она даст возможность доводить любое дело до конца и не отвлекаться на раздражители, которые мешают основному делу» (у меня хорошая память, я некоторые высказывания взрослых запоминаю на раз).

Я – расхлябанный человек. Уроки учу абы как, в лицей опаздываю, у компа сижу до глубокой ночи. Да много во мне неприятного, за что меня не стоит уважать.

Хочу исправляться.

Составил небольшой план с поставленными задачами. Вот некоторые пункты из этого плана:

– ложиться спать на пять минут пораньше;

– запрещать бабушке звать меня «мой котик». (Она вечно начинает: «Мой котик, как твои дела?») Обращение «мой котик» – это отброс в детство (то есть никакой самостоятельности и самодисциплины), а я уже давно не ребенок;

– составлять скелет дня. (Где-то я вычитал, что самодисциплинироваться надо с составления скелета дня. Мне очень понравилось это выражение.)

– чтобы тренировать волю, буду переставлять с места на место пять раз в день горшок с гигантской бегонией (я уже писал о ней, она стоит у нас в гостинке). ОБЖшник Геннадий Родионович Рудь часто повторяет, что развитию настоящей чистой воли помогают действия, совершаемые без практической цели. Как раз такие, какие я придумал с переставлен ием бегонии.

По самодисциплине пока всё.

57. МНЕ ХОЧЕТСЯ УЗНАТЬ, КАКИМ Я БУДУ В СТАРОСТИ

Представляю вот что: сижу такой дряхлый, но бодрый, втыкаюсь в ноутбук и просматриваю папку «Фотки». Подкаталог «Детство». Мало кадров. «Отрочество». Тоже негусто. «Юность». Хм, юность… 108 папок на 5 гигабайт…

Старость – это итоги, жизнь потрачена, и скоро – прощай, дорогой товарищ…

Да, забыл сказать о важном разговоре с Мией. Он связан со старостью, с концом жизни, вообще – со всеобщим концом…

Мы затеяли темку про профессии. Я пока не знаю, кем стану, а она сказала, что будет астрономом. Я заметил: это тупая профессия, кому она нужна сейчас, эта астрономия?

Мия заводится мгновенно, у нее вспыхивают глаза, лицо становится розовым. Мне понравилось, как она сердится.

Мия принялась со мной спорить, рассказывать про астрономию, про жизнь неба, про то, как образовалась Земля и другие планеты. Сначала, сказала Мия, НИЧЕГО не было, ни пространства, ни времени, ничегошеньки, а потом – Большой взрыв. Его невозможно представить: это было настолько фантастично, что слов не хватит, но он случился тринадцать миллиардов лет назад. И в НИЧТО ворвалось много-много-много-много света, и появился Мир, который принялся расширяться. Он, между прочим, расширяется, разлетается в разные стороны до сих пор… После Большого взрыва родились Вселенная, галактики, звезды, планеты, черные дыры и прочая астрономическая начинка.

Мия сказала, что в Библии все правда. Там сказано: свет возник раньше Солнца. Ученые доказали и этот факт, и что есть Высший Разум, и что через огромное количество миллиардов лет снова все исчезнет: Вселенная, звезды, планеты, наша Земля. Все как бы сожмется в исходное НИЧТО.

Я тупо спросил Мию:

– А тебе-то что до всего этого?

– Я буду следить за этим процессом на своем отрезке жизни, – ответила она.

Вывод. В старости я буду тыриться в ноутбук и вздыхать о былом, а Мия – смотреть в телескоп, напряженно следя за небом. Такая картинка нарисовалась.

58. Я ПОДРУЖИЛСЯ С ЛЮСЕЙ

Есть дни, которые застревают в памяти на всю жизнь.

Я запомнил день, когда стоял вместе с мамой у тополя-кракена. Как будто это было вчера – синее небо, тополиные щупальца-ветви, солнце. Только мама – невнятно. Мне было три года.

Не забуду еще, как собирал с отцом грибы лет в восемь. Мы поехали на машине папиного друга в одно место на Оке. Я поразился: там было много тонких берез, сотни наверное, все в золотых листьях, тонкая трава – тоже в золотых листьях, и везде-везде подберезовики, подосиновики… Опята не брали! День стоял теплый, мы даже скинули куртки, ходили, шуршали по золоту в джинсах и свитерах, радовались, и ни одного дуновения ветра! Это было в конце сентября. Грибов набрали столько, что они еле влезли в багажник машины. И отец тогда смеялся. Ему было хорошо. Я заметил: отец смеется крайне редко. Он все время напряжен, застегнут на все пуговицы и «молнии». Я имею в виду не одежду, а его внутренний мир.

Еще памятные дни на даче: гроза над самым нашим домом, соседский кот сошел с ума от грома, влетел к нам в окно, а потом – на печку…

Раннее утро, я зачем-то встал в пять часов, вышел на крыльцо и увидел: все вокруг в тумане и росе. Фантастично! Как в кино про войну, где никто не ждет беды, а из тумана по росе ползут вражеские танки…

Или тот день, когда дядя Паша Зотов, местный браконьер, продал нам трех линей и пять лещей. Они лежали в багажнике его «жигуля» на старом брезенте, литые, мощные, с крупной чешуей. Неужели такие плавают в нашей реке Пекше?.. Отец купил этих красавцев у дяди Паши, который все твердил: «Да по дешевке отдаю. Некогда мне ездить по дворам, возиться». И мы их коптили, а потом долго ели и носили в какие-то деревенские гости. Вроде – здрасте, а мы не с пустыми руками!..

И тот день, когда мы начали общаться с Люсей, я тоже запомнил.

Я вышел из бассейна и остановился на крыльце. Всегда так делаю – оглядываю окрестности… Привычка.

На скамейке внизу сидела Люся и, как только меня увидела, встала.

– Привет, Валера, – сказала она.

– Здрасте.

Я страшно удивился, но виду не подал. Что ей от меня надо? Мы вместе плаваем в бассейне три месяца и ни одного длинного разговора. Потом, она – тетка, я ей по возрасту – сын.

– Давно тебя не видела на дорожке, – сказала Люся.

– Ну, – ответил я, – хожу, когда есть время.

Я спустился с крыльца, а Люся сделала несколько шагов ко мне.

– Валер, хочешь сняться в кино? – спросила она. – Нужен мальчик твоего роста и с твоим выражением лица.

– А вы кто? Режиссер? – спросил я.

– Моя подруга – режиссер по кастингу, – ответила Люся. – Ну что? Я ей уши прожужжала, что у меня на примете есть красавец. Ты.

Когда Люся говорила, все вокруг странным образом оживало. У нее особенный глубокий голос. Обычно у теток писклявые голоса, или мелодичные, высокие, деланые такие, или похожие на скачущий горох. А у Люси… Я не могу описать ее голос: его надо слышать.

В детстве мне нравились мифы Древней Греции. Бабушка читала их перед сном, как сказки. Там была богиня радуги, ее звали Ирида. Она была посланницей богов, доставляла вести с небес на землю. Мне кажется, Люся говорила таким же проникновенным голосом, как та Ирида с перламутровыми, невесомыми, огромными крыльями.

Люся была особенная. Ни с одной взрослой женщиной я так себя не чувствовал. Мне хотелось нравиться ей. В ней было все живое, естественное, она не рисовалась, как обычные тетки, не хотела стать лучше. Люся не красилась, но была выразительной и красивой.

Я согласился, сказал Люсе, что да, хочу пойти и посмотреть, что там за кино такое. И мы помчались по тому дню вместе, в паре, на Люсиной машине «ауди». Случилось какое-то волшебство: за полминуты я поверил чужой женщине.

59. МЕНЯ ПОРАЖАЮТ НАЗВАНИЯ РЕК ТЕХ МЕСТ, ГДЕ У НАС ДАЧА

Они звучат как тайные слова, пароли: Ворша, Пекша, Колокша, Нерль, Уводь, Лух, Судогда, Нерехта, Тара, Суворощь, Колпь, Унжа, Ушна, Мотра.

Я однажды попросил отца перевести эти названия. Он посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:

– Валер, да не знаю я их перевода. Вырастай, изучай, это хорошее дело – докопаться до сути.

60. У МЕНЯ НИКОГДА НЕ БУДЕТ ТАКОЙ СЕМЬИ, КАК У МИИ СУШКОВОЙ

Да, вспомнил, Мия рассказала мне про свою семью. Отец – из дворян, мать – обычного происхождения, но классная тетка. Мия очень их любит.

Наши разговоры происходили по ночам по скайпу. Мия на экране монитора была няшкой, нежной и загадочной, она сидела в темно-розовом большом платке на плечах и говорила голосом вязким и сладким, как пастила.

Однажды мы говорили о поэзии. Я никогда не думал, что с кем-то буду обсуждать эту темку.

Мия спросила, есть ли у меня любимые поэты?

Я ответил, что нет. Я не понимаю это все – рифмы, ритм, поэтические образы.

Мия расстроилась:

– Как можно жить без стихов?

Я понял: надо выкарабкиваться из ситуации и с ходу брякнул:

– Ой, знаешь, один поэт все-таки есть любимый!

Мия:

– Кто?

– Асадов.

– Кто-кто? – презрительно переспросила Мия.

Я не понял, что с ней случилось? Будто я вслух ругнулся матом.

– Асадов, – повторил я.

– Ну ты даешь! – сказала Мия. – Дай слово, что больше никогда не будешь так говорить.

На самом деле Эдуард Асадов – любимый поэт моей бабушки. Она часто берет его книжку с полки, читает и плачет. Иногда цитирует асадовские стихи прямо за праздничным столом. Это случается, когда бабушка не придумала тост, а хочет сказать красиво. Например, в день рождения деда она всегда встает с полной рюмкой и, глядя в глаза своему благоверному, начинает:

Любить – это прежде всего отдавать. Любить – значит чувства свои, как реку, С весенней щедростью расплескать На радость близкому человеку. Любить – это только глаза открыть И сразу подумать еще с зарею: Ну чем бы порадовать, одарить Того, кого любишь ты всей душою?!

Бабушка без дураков вкладывается в прочтение Асадова, а дед всегда смущается, как будто что-то украл и не сознался, ставит свою рюмку на стол, опускает глаза, бормочет:

– Да ладно, Оль, ладно…

Короче, Мия осудила меня с этим Асадовым.

Я спросил:

– А чего ты его ненавидишь? Вроде у него все четко, ясно.

– Вот именно, – отрезала Мия. – Четко, ясно – не поэзия. Асадов для тех, кто любит навешивать ярлыки: это хорошо, это плохо, здесь мерзко, а тут – счастье, к нему и стремись.

– И чего? На вкус, на цвет… – попытался я поспорить с Мией.

– Вале-ер… – терпеливо протянула Мия. – Поэзия всегда тайна. Она из воздуха, из небытия, из того, что нельзя поймать, попробовать. Поэзия – волшебство.

И Мия, не дожидаясь того, что я скажу, прочитала наизусть:

Та ведь боль еще и болью не была, Так… сквозь сердце пролетевшая стрела. Та стрела еще стрелою не была, Так… тупая, бесталанная игла. Та игла еще иглою не была, Так… мифический дежурный клюв орла. Жаль, что я от этой боли умерла. Ведь потом, когда воскресла, путь нашла, — Белый ветер мне шепнул из-за угла, Снег, морозом раскаленный добела, Волны сизого оконного стекла, Корни темного дубового стола, — Стали бить они во все колокола: «Та ведь боль еще и болью не была, Так… любовь ножом по горлу провела».

Мы молчали и смотрели друг на друга с мониторов. Мия сказала:

– Юнна Мориц… У меня немного любимых поэтов, она – одна из них.

Я иногда впадал в ступор, глядя на Мию во время ночных разговоров, и в тот «поэтический» момент тоже впал. Я чувствовал, Мия другая, не как девочки из лицея и моей старой, пятисотой школы. Ни на кого не похожа, даже на Фисочку, с которой я общаюсь чаще и в Инете, и в жизни.

Правда, была одна тухлая тема с Мией. Вся эта инфа про ушедших предков Сушковых так меня раздражала! Не поймешь, где вранье, где правда. В прошлой школе у нас была одна девочка с голубой кровью, так с ней никто не общался, она казалась нам ненормальной. На новогоднем празднике танцевала вальс с шалью, и ее просто засмеяли. Девочка в слезах убежала со сцены.

В одном из ночных скайп-разговоров мы договорились еще раз встретиться.

К встрече я готовился три часа – перемерил все свои джинсы, рубашки, куртки. У отца есть три флакона с дезодорантами, я их перенюхал, попрыскав на запястья. Я видел, как бабушка пробовала новые духи.

Когда мы с Мией встретились, я был что надо, не хуже нашего лицейского альфа-самца Лёвы Сесёлки-на – неотразимый, дерзкий, пахнущий дорогим парфюмом. Мия даже воскликнула:

– Валера, ты сегодня другой!

Мы снова болтались по центру, смотрели на уцелевшие старинные дома, заглядывали в какие-то дворы. По поводу каждого места у Мии была своя история.

– Слушай, – сказал я, – ты можешь гидом подрабатывать. Ночные мистические экскурсии.

Мия засмеялась и ответила, что она не виновата, – это ее папа. Они часто семьей гуляют по Москве, и папа обо всем рассказывает.

В конце прогулки Мия сказала, что я умею слушать, не выпендриваюсь и заслужил сюрприз.

– Он только для тебя, Валер. Ни один парень из моей школы его не достоин, – загадочно сообщила Мия.

Она привела меня в заросший парк, долго тащила по аллеям. Там было полутемно, вокруг росли длинные черные липы. Мы перешли по каменному мостику овраг и вдруг оказались на большом светлом пространстве, около старого особняка с колоннами и высокой лестницей, по бокам которой сидели два каменных бульдога. Я не фанат истории, но, кажется, в старину дворяне обожали каменных и мраморных львов, а тут – собаки!

– Вот, – радостно сказала Мия, – в этом дворце и я могла бы жить!

Мия начала рассказывать о том, что это здание принадлежало ее прапрапрадедам. Предки Сушковы были веселыми людьми, обожали охоты, праздники, балы, карнавалы, а это увеселительный дворец; здесь не жили, а радовались жизни. В бальные ночи зажигали фейерверки, назначали свидания в «беседках уединения». Беседки были обвиты вьющимися растениями – романтика на каждом сантиметре. В овраге справа от дворца был каскад оранжерей с редкими тропическими деревьями: пальмами, апельсинами, лимонами, абрикосами, гранатами. А в левом овраге построили зверинец. Там в вольерах содержали диких животных: медведей, волков, лисиц, оленей, белок.

– А с какого здесь бульдоги на лестнице? – спросил я Мию и шутливо пнул ногой облупленную скульптуру.

Мия взахлеб начала выкладывать о том, что Сушковы жить не могли без охот и собачьих свор, поэтому решили: бульдоги здесь будут к месту. Это же забавно: гости приезжают, выходят из карет, разминают руки-ноги, идут к дворцу, а тут – бульдоги! Гости удивлены, спрашивают: а зачем они здесь, что, мраморные львы убежали?

Мия рассмеялась собственной шутке, а я что-то пробурчал про эксплуататоров простого люда. На это Мия заметила:

– Зря ты. Мои прадеды никогда своих крестьян в беде не бросали, а талантливых простых детей на свои деньги обучали за границей.

Короче, когда грянула революция, Сушковым стало в России не по себе. Кто-то из них уехал за границу, в надежде вернуться, когда ситуация развернется на сто восемьдесят, кто-то остался. Оставшихся на Родине трепали почем зря – всё отобрали, лишили возможности зарабатывать, сажали в тюрьмы и ссылали в самые дикие российские углы. Прапрадеду Мии повезло: он выжил, женился на доброй девушке-медсестре, жил тихо, родил двоих детей.

Я смотрел на Мию, в ее чистые глаза, и думал: зачем она обо всем этом помнит? Мы же другие, двадцать первый век, живем одним днем, и никому не интересно про сушковские охоты, каменных бульдогов и про то, что тихий прапрадед Сушков выжил в России потому, что не высовывался лишний раз.

Я сказал об этом Мие. Она сразу застыла, словно заледенела, глаза ее в одно мгновение замерзли, как лужи, скованные первым льдом. Мия превратилась в Снегурочку, бросила мне через плечо:

– Дурак ты! А я-то перед тобой…

Повернулась и медленно, с прямой спиной пошла прочь. Я не стал догонять Мию – это было бесполезно.

Домой брел, засунув руки в карманы и колотя правой ногой по редким урнам. Идиот, трижды, четырежды, сто раз идиот! Если что-то человеку дорого, не надо это опускать ниже плинтуса! Просто потому что захотелось, вызвало минутное раздражение! Я ведь позавидовал Мие! Да-да, осел, позавидовал: у меня таких предков нет и не будет вовеки!

Внезапно в памяти всплыло, как мы едем с Костяном по темным улицам и он мне говорит, что отец Мии – мафиози. Зачем он так говорил? Мия сказала, ее отец – историк, заведует кафедрой в одном из московских вузов. Не складывалось – мафиози и историк.

61. Я УЧАСТВОВАЛ В КАСТИНГЕ КИНОКОМПАНИИ

Надо менять тему: от плохого – к хорошему. Лучше расскажу, как проходил кастинг.

Я и Люся на ее машине поехали туда, где снимали кино.

– Как ваше отчество? – спросил я. – Я слышал, вас Люсей зовут.

– Не надо отчества! – радостно отозвалась она. – Люся – для тебя и для всех!

Она вела машину классно, уверенно. Рассказывала о том, что кино всегда будет живо, люди ленятся читать книги, а тут – история на блюдечке, разыграна и снята.

– Ты когда-нибудь участвовал в кастинге? – спросила Люся, делая поворот.

– Почти… «Носишь брекеты? Участвуй в кастинге!» – бодро отрапортовал я.

– Что-что-что? – рассмеялась Люся.

– Ничего смешного, – сказал я. – Нашел в Мнете объяву: «Носишь брекеты? Участвуй в кастинге! Проводится кастинг юношей и девушек с брекетами для участия в рекламной фотосессии. Возраст участников – от 12 до 35 лет. Отобранные кандидаты получат от 200 до 400 гривен за фотосессию. Сделанные снимки будут использованы в печатной рекламе».

Люся смеялась. Ее смех сыпался, как теплый дождь. Я еще в тот момент подумал, что рядом с Люсей становлюсь другим, вижу мир в поэтическом измерении.

Вон пошел мужчина с развевающимися волосами, он похож на бога ветра Борея.

– И что… помешало? – наконец сквозь смех выдавила Люся.

– Банальность, – откликнулся я. – Брекеты не ношу. И еще надо было за гривнами переться в Харьков.

– А! Уважительные причины! – согласилась Люся. – Сейчас я тебя познакомлю с очень активной дамочкой. От нее многое в кино зависит. Будь с ней естественным.

– Норм! В носу можно поковырять? – оживленно поинтересовался я.

– Ну не до такой же степени! – снова рассмеялась Люся. – Быть естественным – значит быть самим собой. Воспитанным человеком.

На проходной кинокомпании два пузатых охранника потребовали у меня паспорт. Я не лох носить свой паспорт туда-сюда, тем более что получил его совсем недавно. Он лежит дома, на книжной полке, вместе с отцовским паспортом.

Я думал, что сейчас меня развернут к выходу – бай-бай, мальчик, до скорых встреч! – но Люся ловко договорилась с охранниками, отпустила комплимент: мол, у них в каморке обалденно пахнет домашним борщом, кто ж такую вкусноту готовит? Охранники оживились, начали приглашать Люсю к своему холостяцкому столу, но она откорректировала: «Да-да, в другой раз, а сейчас мы спешим, пустите меня и мальчика в святая святых – кинокомпанию! Под мою ответственность, ладно? Он в следующий раз обязательно принесет паспорт!» Охранники безропотно сдались, распахнули двери. Пока мы с Люсей шли по двору кинокомпании, я думал, что Люся подняла этим двум аппетит.

В кинокомпании мы оказались в коридорах, они разворачивались перед нами, как лабиринт. Там было много нервных, суетливых людей, многие не ходили, а бегали с такими лицами, будто началась война. На кушетке рыдала крупная женщина, ее длинные рыжие волосы свешивались на раскрытый блокнот. Я видел, как тяжелые слезы шлепаются на влажную блокнотную страницу.

– Не прошла кастинг, – шепнула Люся. – Бывает.

Люся втолкнула меня в белую с золотом дверь. Мы оказались в маленькой комнате, в которой прямо на столе сидела тетка в обтягивающих брюках и с кем-то ругалась по телефону.

– Я тебе говорю о сроках, а ты!.. – орала тетка. – Сорвали план, что я Демченко скажу? Ты же знаешь, он камня на камне…

Тут тетка увидела нас, коротко кивнула, показав свободной рукой на стулья около стола, повернулась к нам спиной.

– Паш, не надо бла-бла-бла! Я бы тебе ответила, но тут дети!.. Всё! У вас есть ночь!.. Ночь, Паша, это вечность!

Тетка швырнула трубку на стол, повернулась к нам и уставилась на меня.

– Люсь, – сказала тетка, – он же лось, прости господи! Усы растут! А нам нужен мальчик в самом начале пубертатного периода!

– Где ты увидела усы, Марьян? – тут же встала на мою защиту Люся. – Всего лишь младенческий пушок!

– Не морочь голову! Мне целыми днями все морочат голову! – решительно сказала тетка и обратилась ко мне: – Как тебя зовут?

– Валера.

– Вот! – обрадовалась тетка, посмотрев на Люсю. – И голос – труба! Мужик! А у нас по истории невинный, обиженный жизнью мальчик. Разве этот обиженный? Этот кого хочешь сам обидит.

– Я? – удивился я. – Зачем мне кого-то обижать?

Я увидел, что Люся расстроилась, померкла. В ней, словно в волшебной лампе, мерцал свет, а сейчас он стал крошечным, невидным. Ну конечно, тетка в обтягивающих брюках привычно рубила сплеча.

– Хотите, я вам станцую и спою? – спросил я. – Вы же режиссер по кастингу?

– Да. – Тетка удивилась, что я осмелился еще раз подать голос. – А что ты можешь, Валера?

– Многое, – скромно ответил я. – Такое, что вы не можете.

Тетка слезла со стола и уселась в кресло, скрестив руки на тощей груди.

– Вперед! – скомандовала она. – У тебя две минуты!

Я люблю одну группу, знаю ее тексты наизусть. Я начал раскачиваться, притоптывать на месте, как рахитик, и, конечно, загундосил:

– «Стремление летать, смотри, как бы летально все не вышло, ведь солнце насморк обжигает вспышкой. Комета, астероид – это булыжник, поднявший шанс есть упасть на землю с грыжей. Все хотят звоночки, люди, деньги, блата, всё серьезно, но порой хватает света от дисплея телефона. На… звезды, и мне плевать, что вы там были, я-то не был, и я не хавал звездной пыли, яда неба. А ты корнаешь ногти и кусаешь локти. Смотри не лопни, сегодня страшное предсказывал синоптик…»

– Стоп, стоп, стоп! – заорала тетка. – Что это такое?!

– Группа «Монтескьё». Хип-хоп.

– Черт, сколько всего напридумали! – возмутилась тетка. – Откуда эта «Монтескьё»?

– Справка, – монотонно объявил я. – «Монтескьё» – это дань уважения великому французскому мыслителю и тем временам, когда представители высшего сословия не чурались выражать идеи справедливости. В группе два участника, их творческие пути начались вдали от столицы, теперь сошлись в Москве.

– И это… всё? – выдохнула режиссер по кастингу.

Она еле сдерживала негодование, зато Люся развеселилась. Я видел, как она прижимала ко рту руку, чтобы не расхохотаться.

– Нет, еще кой-чего. Творческое кредо группы, – скромно объявил я. – «Нет ничего досаднее, чем видеть, как удачно сказанное слово умирает в ухе дурака, которому ты его сказал». Шарль Луи де Секонда Монтескьё.

Режиссер по кастингу вскочила, начала бегать по комнате, она то прижимала пальцы к вискам, то крутила головой. Но вдруг остановилась, подскочила ко мне, обняла и объявила:

– Умница! Ты был в образе! Такого я еще не видела!

Я поднял вверх правую руку, мол, победа, и посмотрел на Люсю. Она пыталась быть серьезной.

– Люся! – завопила режиссер по кастингу. – Да, у тебя чутье, ты видишь таланты… Этого не отнять… Но, знаешь что… Давай он будет для следующего раза?! А?! Валер, поди на ресепшен, скажи, Заморская прислала, заполни анкету, там еще надо сфоткаться… Я буду тебя иметь в виду!

Когда мы с Люсей вышли в коридор, то отбежали трусцой от белой с золотом двери метров на сто и та-ак заржали!

На нас никто не обращал внимания, потому что в мире кино все сумасшедшие.

62. МЕНЯ БЕСИТ СЛОВО «ХИПСТЕР»

Однажды Подгорбунский пришел ко мне в гости странно одетым: брюки – дудочки, куртка – подозрительная, сермяжная, майка – застиранная, рисунок на ней – выцветшие лимонные треугольники. На носу Подгорбунского красовались черные очки, в руках – потертая сумка из кожзаменителя.

– Дим, ты прям как с помойки, – не замедлил я сообщить Подгорбунскому свое ощущение от его вида.

– Маркел, ты чо? – удивился Подгорбунский. – Винтаж не узнаёшь? Старую одежду?

– А-а! – оглядел я снова Подгорбунского. – У деда в чемодане такие же портки валяются.

– Ну и возьми их! – обрадовался Подгорбунский. – Давай как я! Будешь хипстером!

Слово «хипстер» резануло мой слух. Гадкое словцо.

– На фиг? – сказал я. – Чего эти хипстеры делают?

– Живут по своим законам. Старое выдают за новое. Делают лук.

– Чего-чего? – переспросил я.

– Лук делают – фоткаются по каждому поводу.

– И всё?

– А чо ты еще хотел?

– Да ничего не хотел… Пойдем, пельмени пожрем, – предложил я.

Подгорбунский оживился.

– Уксус есть?

– Найдем… А ты чего, изменил кетчупу энд майонезу?

– Изменил, – довольно согласился Подгорбунский. – Сейчас для меня эра уксуса.

Вот такой он чудик, Димка Подгорбунский, – поливает пельмени уксусом, а макароны лопает с сахарным песком. Наверное, мужает.

Больше мы про хипстеров не вспоминали. Я не люблю, когда выпендриваются на ровном месте. Пусть это даже Подгорбунский – ищущая натура.

63. В ДЕТСТВЕ МЕНЯ НАЗЫВАЛИ «СОБАЧИЙ ПРИНЦ», ПОТОМУ ЧТО СОБАКИ ВСЕГДА ХОДИЛИ ЗА МНОЙ СТАЯМИ

Бабушка гуляла со мной, маленьким, вооруженная палкой. Вокруг нашего дома было несколько дворов с песочницами и качелями, и когда мы с бабушкой появлялись там, то сразу возникали собаки. Я не знаю откуда – из подвалов, с помоек или просто с обычной прогулки. Собаки же тоже, как и люди, гуляют, когда им охота.

Они крутились около меня, пытались лизаться и веселиться, а бабушка отгоняла собак палкой, крича про заразу и антисанитарию в городе. Нас с бабушкой уже знали в округе, смеялись: «Вон Собачий принц идет! Сейчас собаки подтянутся!»

Теперь мне шестнадцать, и у меня нет собаки. Наверное, я бы мог уговорить отца, чтобы мы завели кого-нибудь, но я не хочу.

У Фисочки была одна собачья история. Она выклянчила у матери бассет-хаунда, назвала ее Мыхой. Причем мать Фисочки почему-то решила сэкономить и купила эту Мыху с рук, а не в питомнике, и не щенком, а уже взрослую. Те, с чьих рук, уверяли, что их собачке всего год и она не рожала. Позже оказалось, что Мыхе около восьми лет и у нее были щенки, что у собаки – плохие зубы, много болезней. Фисочка обожала свою Мыху пять лет, а когда та стала от старости писаться на палас в прихожей, мать Фисочки хладнокровно усыпила Мыху в ветлечебнице. Фисочка рассказывала, что в тот день ушла из дома, но мать к вечеру нашла ее у подруги. Правда, с тех пор отношения у Фисочки с матерью стали совсем другие, без сюси-пуси. Мыха осталась в Фисочкином детстве, а детство кончилось, захлопнулось, как волшебная шкатулка. Смерть смешной Мыхи стала мостом для Фисочки во взрослую жизнь.

Я не знаю, как отец поведет себя в подобной ситуации. Чтобы подобное не провоцировать, я не прошу собаку.

64. ПЕРВЫЙ РАЗ В СВОЕЙ ЖИЗНИ Я БЫЛ В РЕСТОРАНЕ С ЛЮСЕЙ

После моего участия в кастинге кинокомпании Люся предложила мне пообедать.

– Что, вас к охранникам на борщок потянуло? – спросил я.

Прозвучало нагловато, я не знаю, зачем так пошутил, само собой вырвалось.

– Смеешься! – ответила Люся. – Наше место в ресторане.

– Но знаете ли, Люся, – ответил я, – у меня в кармане пара соток. Я не могу…

– Да ладно, Валер! – весело оборвала она меня. – Я могу тебя угостить, будто ты ко мне в гости пришел!

Что я мог возразить Люсе? Я согласился.

Мы снова прошли через проходную кинокомпании. Пузатые охранники уже менее активно на нас отреагировали, один из них поднял руку: «A-а, помним-помним… идите-идите… В следующий раз принесите паспорт, молодой человек». Охранники сыто откинулись на спинки старых стульев и лениво смотрели какой-то сериал в крошечном телевизоре.

Я подумал: «А что, если отец, когда дежурит охранником в одной фирме, вот так же, как они час назад, себе что-то разогревает, а мимо проходят красивые тетки, и он приглашает их разделить с ним трапезу?» Вряд ли. Отец – человек закрытый, как и я. А эти двое охранников – приезжие, без тормозов, они не прочь позубоскалить и поморочить голову противоположному полу. Я где-то читал, что мужчины полигамны, им, чем больше подруг по жизни, тем лучше. Это закон природы. Но, почему-то представив тех пузатых охранников (мы с Люсей уже подходили к ее машине), я пожелал, чтобы они не имели многочисленного потомства. На фиг природе столько тупых и некрасивых людей?

В ресторане было свежо, растения в кадках, прозрачные шторы на огромных окнах, тихая музыка, не моя, но почему бы и такую не послушать?

Люся много чего заказала, мне за неделю столько не съесть: холодные и горячие закуски, шашлыки с мангала, ломти какой-то рыбы в оранжевых специях, свежие булочки, свежевыжатые соки, мороженое, кофе и два куска торта. Все это с суровым видом подносил официант в черном костюме и белоснежной рубашке.

Люся что-то рассказывала о себе, о своей работе в кино (она, оказывается, работала сценаристом), а мне было классно. Был момент, когда я подумал: «Хорошо бы Люся оказалась моей мамой. С такой надежно и легко. Можно и сто лет прожить вместе».

65. ВСЕЦЕЛО СОГЛАСЕН С УТВЕРЖДЕНИЕМ «ГЛАЗА – ЗЕРКАЛО ДУШИ». МОГУ СКАЗАТЬ О ЧЕЛОВЕКЕ ОЧЕНЬ МНОГОЕ, ЗАГЛЯНУВ ЕМУ В ГЛАЗА

Да, там, в ресторане, я тоже смотрел Люсе в глаза. Они у нее цвета меняющегося моря, умные и пронзающие тебя насквозь. Такие глаза у мега-людей.

Я сказал Люсе, что быть сценаристом, по-моему, фуфло непотребное, сидишь, что-то из пальца высасываешь.

Люся рассмеялась и ответила:

– Тебе не приходило в голову, что Господь Бог был первым сценаристом? Он как всё придумал, так и сотворилось, начало жить само по себе… А мы, сценаристы, ма-алюсенькие такие по сравнению со Вседержителем выдумщики, но все-таки тоже… из ничего – нечто!

– Ну, вы сравнили – Бог и сценаристы… Все равно писать сценарии – несерьезно! – упорствовал я, глотая торт со взбитыми сливками. – Вот вы такая благополучная, красивая, с охранниками с киностудии уж точно не похлебаете борщок!

– Почему? Я никогда не зарекаюсь, – просто ответила Люся.

Меня раздражало ее спокойствие и интерес ко мне. Она явно меня изучала, только виду не подавала.

– Что вы про жизнь знаете, чтобы писать? – спросил я. – Вы же должны столько знать, Рым и Крым пройти.

Люся внимательно посмотрела на меня, крутя в своем кофе ложкой.

– Сценаристы о жизни знают гораздо больше зрителей… Обязаны знать… Это профессия. А про Рым и Крым… У каждого они свои.

В этот момент Люсины глаза стали темными, глубокими, как море перед штормом. Я прекратил спорить. Мне почему-то стало не по себе.

66. ЛЮБЛЮ СМОТРЕТЬ НА РЕАКЦИЮ ДЕВОЧЕК, С КОТОРЫМИ НЕ ОБЩАЛСЯ УЖЕ ОЧЕНЬ ДОЛГО, ПОСЛЕ ТОГО, КАК СПРАШИВАЮ У НИХ: «ЧТО НОВОГО?»

Мия на меня обиделась – не выходит в аську, не пишет в соцсети. Что ж, я подожду. Куда мне спешить?

Чем дольше Мия не будет со мной общаться, тем лучше. Радость Мии окажется великой, когда я сам, негордый, позвоню.

Так со мной было не раз. Девчонки счастливы, когда о них вспоминаешь после долгого перерыва. Сами предлагают пойти погулять, весело, непринужденно болтают. Костян мне однажды сказал, что мужчина всегда сильнее, а женщина – слабее. Если показать женщине, насколько она слаба, тем лучше для нее – в следующий раз не будет обижаться и подчинится твоей воле.

67. Я ИНОГДА РУГАЮСЬ МАТОМ

Моя бабушка могла бы возглавить Лигу борцов за чистый русский язык. Когда она слышит на улице черное слово, она бросается в бой, кричит на того человека: «Замолчи! Поганый язык у тебя отсохни!»

Бедная бабушка! На черном языке разговаривают почти все: мужчины, женщины, дети. Мат привычен, он – везде. Не хочешь материться, а надо, чтобы тебя за своего приняли.

Я заметил: в людях много агрессии, по улице идут – кричат, чуть что – ругань, без всяких тормозов. Может, люди так свою агрессию перенаправляют в слово, в воздух?

Прошлой ночью на одном из форумов прочитал дискуссию о мате. Один деятель с ником «Советник» написал, что мат – это хорошо, в спорте, мол, только на матерном общаются, по-другому спортсмены не понимают. Значит, вся наша страна – спортсмены?

68. ПЫТАЛСЯ ПРОНЕСТИ В ЛАГЕРЬ 15-КИЛОГРАММОВЫЙ АРБУЗ, ДОКАЗЫВАЯ ВОЖАТЫМ, ЧТО ЭТО ФУТБОЛЬНЫЙ МЯЧ

Этот случай я просто так вспомнил. Отец меня пару раз отправлял в детский лагерь на лето. Там все делаешь по программам и методикам, живешь по режиму. Маленькая летняя армия. Шаг влево, шаг вправо карался вожатыми. Но мы с пацанами однажды скинулись, набрали рублей сто с копейками. Я перелез через ограду, дошел до ближайшего сельпо, купил там здоровенный арбуз и поволок в лагерь. Метров за сто до проходной опустил его на траву и начал толкать ногой. А на проходной – двое вожатых курят, и – опа! – картина Репина «Не ждали». Они как начали орать, что я убежал из лагеря, то, сё, пятнадцатое, сейчас отцу будут звонить, чтобы меня забрал, нарушителям здесь не место! Я – вожатым: «А кто убегал? У нас с ребятами мяч за забор улетел. Мы в футбол играли. Это же мяч!» И показал вожатым ногой на арбуз.

Они спорили со мной еще минут двадцать. Потом отступили: «Ладно, Маркелов, тащи свой мяч в отряд. Только нам по куску отрежьте!»

Вывод: если сказал на черное «белое», умри, но не соглашайся поменять свое мнение.

69. Я ЛЮБЛЮ УДИВЛЯТЬ ОКРУЖАЮЩИХ

Я знаю, что завоевать человека можно лишь тогда, если его хорошенько удивишь. Когда мы помиримся с Мией, я ее удивлю. Чтобы она знала: Валера Маркелов – самый лучший парень во Вселенной!

Про Вселенную, конечно, загнул, но про удивить – остается в силе.

У нас в лицее есть мальчик, на несколько классов помладше, у него прозвище Панда. Этот Панда маленький, толстенький, с большими круглыми глазами и смотрит так… Если смешать вместе ласково, жалобно, приветливо, доверчиво – это его взгляд. Я посажу Панду в коробку и подарю его на день рождения Мие. Представляю ее реакцию, когда она откроет крышку.

Я уверен, Мия после такого подарка будет помнить меня всю жизнь.

70. ОДНАЖДЫ Я УБИЛ ЖАБУ

Дело было на Майские праздники. Мы приехали на дачу – вскопать огород. Я, отец, бабушка, дед. Бабушка стала готовить щавелевый суп, дед полез на чердак: вышла из строя электропроводка, а мы с отцом встали на грядки с лопатами. Я минут десять покопал, а в очередной раз, когда вынимал лопату с землей, на ней сверху лежала перерубленная земляная жаба. Это я сделал нечаянно. Жаба еще шевелилась, но точно была не жилец.

Я закопал эти две жабьи половинки поглубже и ушел с огорода. Отец решил, что я устал. Он никогда меня не ругает, если видит, что дело мне не по силам.

Я долго сидел за баней. Не хотел убивать жабу, но теперь всегда буду помнить, что я – убийца.

71. ПРОШЛОЙ ОСЕНЬЮ В ПАРКЕ Я НАТКНУЛСЯ НА ЗАБРОШЕННОЕ КЛАДБИЩЕ ЖИВОТНЫХ

Мне нельзя долго бегать – так считают врачи, но я бегаю. Нужно наращивать бицуху, воспитывать силу воли. Короче, я с некоторых пор делаю то, что считаю нужным, и никого не слушаю, если мне бубнят обратное.

В парке – куча дорожек. Я бегаю по тем, где есть препятствия: сложные повороты, взгорки, высокая трава. После одного из поворотов я зачем-то посмотрел в сторону, а не себе под ноги, и увидел много-много крошечных могилок с именами и годами жизни. Имена такие смешные Фуфик, Млеча, Чижик, Шарик, Барсик, Ким, Синга…

Сначала мне стало не по себе: что это за кладбище такое? А потом догадался – это кладбище домашних животных. Не сказать, что я после своей догадки обрадовался, но на душе почему-то весь день было просветленно. Не знаю почему.

72. МНЕ НАДОЕЛО СЛУШАТЬСЯ КОСТЯНА

Костян исчез из моей жизни, наверное, недели на три. Я уже отвык от его регулярных звонков, когда отец уходит на свою охранную подработку. Я решил: Костян понял – мне в лом следить за его клиентами, надеясь на то, что он и его детективы найдут мою мать. Пятьсот рэ за тупое подглядывание не в счет. Я вполне обойдусь без этих денег. И тут Костян позвонил, сказал:

– Надо увидеться, есть работа.

Я ему ответил:

– Болею…

Костян перезвонил дня через три. Спросил:

– Как здоровье, не надо ли фруктов больному?

Я ответил:

– Здоровье поправилось, а фрукты не люблю.

Костян был очень удивлен.

– Ты чо, Валер, обиделся на что? – поинтересовался он.

– Не, обид – ноль. Просто надоело, – проинформировал я Костяна.

– Не понял, – сухо сказал он.

– Слушай, мне норм без твоих детективных затей, – ответил я, – сижу, кино по телику смотрю.

Костян повесил трубку.

А через пару дней, когда я выходил из бассейна, Костян сидел на той самой лавочке, на которой недавно меня поджидала Люся. Костян поманил меня пальцем. Делать нечего, он старше, сильней, в нескольких метрах от меня, не убежать. Я без суеты подошел к Костяну.

– Сядь, Валер, – тихо приказал он.

– Как-нибудь постою, – ответил я.

Было неприятно, что Костян приперся сюда, к бассейну, и специально меня выследил.

– Зря, – сквозь зубы заметил Костян. – Из моего агентства так просто никто не уходит. Это, Валер, работа такая, тайная, всем нужная. Ты знаешь много наших секретов.

– Никаких секретов не знаю, – ответил я, засунув руки в карманы куртки.

Как обычно, я не досушил после сеанса плавания голову, и она мерзла на легком ветерке.

– Слушай сюда: или ты сегодня мне поможешь, как обычно, или будет плохо, – выдал Костян. Наверное, специально готовил эту фразу, прокручивая несколько раз в голове.

– Что будет?

– Увидишь. Пока я сам тебя не отпустил, будешь работать на мое агентство.

– А-а, – неопределенно потянул я. – На фиг я тебе? Найди другого.

– Найду. Не сразу. Но повторяю: пока я тебя не отпустил, ты…

Как же гадко было на душе! Кто я Костяну? Кто он мне? С какой стати он ставит мне условия?

Костян еще не договорил, как я увидел боковым зрением: какая-то машина, стоявшая на дороге, коротко мигнула фарами. Я повернул голову и увидел, что это машина Люси.

В моей жизни так было несколько раз – решение принимаешь за секунду. Сейчас тоже. Не дослушав Костяна, я повернулся и пошел к машине Люси.

– Эй, Валер, куда? Я еще не все сказал! – зло бросил в спину Костян.

Но я уже открывал дверь Люсиной машины и впрыгивал в нее, как барс.

У Люси была отличная реакция: она тут же стартанула. В машине мы не говорили: вовсю орало радио. Минут через семь она остановила машину на набережной около кафе.

– По кофе? – спросила добрая Люся.

– Ок, – согласился я.

Мы сидели в кафе, отогревались горячим кофе, ели свежие пирожные и бутерброды с дорогой рыбой. Голова моя высохла, и я снова смотрел в невероятные Люсины глаза. Мне показалось, что она читает меня, как открытую книгу.

– Совет хочешь? – спросила Люся.

– Ну.

– Будь подальше от того парня.

– Пытался. Он против.

– И все же. Будь осторожен. Они отстанут.

– Кто они? – насторожился я. – Детективное агентство?

– Какое-какое агентство? – удивилась Люся.

– Костян – хозяин детективного агентства. Я ему обязан.

– Чем?

– Он полгода назад спас меня от двух мужиков, попросил на него поработать. Я иногда слежу за его клиентами.

– А после знаешь, что у этих клиентов бывает? – спросила Люся.

– Нет. На фиг? Дальше аналитики Костяна работают, – беспечно ответил я. – Моя задача проследить, кто в квартиру входил, кто выходил, где свет горел, ну и еще разная информация… по мелочи.

Люся грустно улыбнулась. Она с жалостью, как на дурачка-недотепу, смотрела на меня.

– Чего вы так смотрите? – спросил я. – У меня рог на лбу прорезался?

– Да нет, Валер. Ладно бы рог. После того как ты уходишь с места слежки, тех, за кем ты следил, обворовывают. Влезают в квартиры – и фьють!

Это было потрясением. Значит, Костян – гад и я был в шаге от знакомства с полицией?

– Ни хрена себе! – воскликнул я. – Выходит, я – наводчик, член Костяновой банды?

Люся кивнула.

– Но он же меня спас! Те двое нападали, а он… защитил! – Я не хотел верить тому, что сказала минуту назад Люся.

– Валер, это было подстроено. Те двое – из команды Костяна. Им нужен был незаметный худенький мальчик… умный… Они в бассейне выбрали тебя… Ну а дальше разыграли свой сценарий, – сказала Люся.

Кровь ударила мне в лицо.

– И что… всегда сценарий? Вся жизнь – по сценарию? – От обиды я готов был заплакать.

Люся поняла, что мне фигово.

– Знаешь что? Поехали отсюда, – предложила она.

Мне уже ничего не хотелось в этом кафе, и мы ушли. Люся довезла меня до дому. Всю дорогу мы слушали какие-то старые песни по радио и молчали.

73. ПАНИЧЕСКИ С ДЕТСТВА БОЮСЬ ПАУКОВ, ОСОБЕННО БОЛЬШИХ, С МОХНАТЫМИ ЛАПАМИ

Если мне резко показать паука даже по телевизору, у меня учащается пульс, бросает в жар и становится нечем дышать. Я думаю, это фобия.

Около лицея, в соседнем доме, есть зоомагазин. Мои одноклассники туда постоянно заходят. Это у них от детства осталось – поглазеть на аквариумных рыб, попугаев. Пару раз там продавали шиншилл, их быстро раскупили.

В зоомагазине, прямо на стойке в аквариуме, живет мохнатый паук. Поэтому я не люблю заходить туда и глазеть как идиот на живой товар.

А тут меня Фисочка уговорила:

– Пойдем, Валер, на минуту заглянем, надо кошкам корм купить.

Я не хотел ни в какую. Но Фисочка проявила упорство.

– Ладно, пойдем, но только на минуту! – уступил я.

Я зашел в магазин боком, опустив глаза. Только бы на мохнатого не посмотреть! Фисочка заметила мою реакцию.

На другой день она принесла в лицей набор резиновых насекомых, среди них было три паука.

– Валер, подарок на день рождения! – протянула Фисочка набор.

– У меня не скоро, – ответил я. – Ты чего-то перепутала.

– Я заранее, – улыбнулась Фисочка. И, нагнувшись к моему уху, сказала: – Валер, ты резиновых пауков побросай везде где можешь. Привыкнешь – и все пройдет.

– Что пройдет? – включил я дурку.

Фисочка серьезно уже сообщила:

– Я тоже пауков боялась, а потом поборола страх. Такие вот резиновые помогли.

Я небрежно бросил Фисочкин подарок в сумку.

Не понимаю, зачем люди возятся друг с другом, помогают друг другу? От девчонки вообще принимать помощь противно!.. Ладно, посмотрим, как действует это лекарство от моей фобии.

74. Я ПРИ СЛУЧАЕ НАУЧУ ФИСОЧКУ РЕЗАТЬ САЛАТ

Не хотел вписывать сюда этот факт, но пришлось, потому что рассказал про свою паучью фобию и про Фисочку, решившую помочь. Раз она мне помогает, значит, и я в долгу не останусь.

Когда Фиса режет салат, все над ней ржут. Она свежие огурцы крошит на много кусочков, а потом снимает с них кожу. Не знаю, что делает Фисочкина мама. Она же должна обучать дочь элементарным навыкам ведения домашнего хозяйства! Но раз она не может, я научу, ведь прошел бабушкину школу помощи на кухне! Могу приготовить девять видов салата. И никто не отличит – бабушка стряпала или я.

75. Я РАЗОРВАЛ ВСЕ ОТНОШЕНИЯ С КОСТЯНОМ

Мне не давала покоя информация, которую сообщила Люся. Выходит, я – лох и помогал полгода ворам? Как проверить? Не придешь же к Костяну и не спросишь в лоб: «Ты – вор? Колись!» Я еще знаю адрес аналитика Иванушки. Естественно, никакая она не аналитик, у Иванушки какая-то своя роль в их игре. Мне эта тетка тоже не скажет правду… И вдруг меня осенило!

Я позвоню Мие, спрошу у нее! Я же следил за ее домом, а Костян впаривал мне инфу про то, что ее отец – мафиози. Обворовали Сушковых после моей слежки или нет? Если да, то почему Мия ничего мне не сказала? Мы же виделись с ней два раза после этого, несколько ночей говорили по скайпу. Значит, у них ничего не стряслось, а Люся врет про Костяна?

Я целый день мучился, то подходил к телефону, то снова ложился на тахту. Ну не мог набрать ее телефон и написать пару строк в Инете не мог, что-то меня, как гиря, держало… И тут я вспомнил! У Мии есть подруга Ася, толстая любопытная девочка. Она точно расколется, надо по-умному к ней подойти.

Я вошел на страницу Мии, порыскал в ее друзьях и обнаружил ту самую Асю. Я написал Асе:

«Привет-привет! Как дела у Мии? Куда она пропала? Вы бываете в том „Маке"? Могу подвалить».

Ася ответила мне через пару часов, когда была онлайн:

«Все у Мии в порядке, никуда не пропала. Она просто не хочет с тобой общаться».

Я:

«Почему?»

Ася:

«Ты похож на одного человека».

Я:

«На какого?»

Ася:

«Недавно Миину квартиру ограбили, до сих пор полиция ищет злодеев. Один сосед незадолго до ограбления заметил во дворе парня. По описаниям – копия ты. Парень что-то вынюхивал, выслеживал… Полиция его ищет».

Я:

«Это не я».

Ася:

«Охотно верю. Все равно Мия не хочет тебя видеть. Она мне сказала, ты – не ее человек».

Я:

«Пока-пока».

Ася:

«Взаимно».

Я отошел от компа и лег на тахту, закрыл глаза. Лежал так долго-долго.

Значит, Люся говорила чистую правду. И Костян… Я представил, как мы с Костяном едем в его машине, о чем-то вяло переговариваемся. Потом – взрыв. После взрыва я уже в машине один. Костян исчез. Короче, силой воображения я разорвал свои отношения с Костяном. Психологи считают, что это самое верное средство, чтобы расстаться. На уровне мысли ты отрываешься от человека и ставишь между вами блок.

76. МОИ СЛОВА ПРИТЯГИВАЮТ СОБЫТИЯ

Если я чего-то очень хочу и все время говорю об этом, оно обязательно сбудется.

Я столько раз лежал в больницах и такая это пытка, что я начал твердить отцу, бабушке, деду, врачам, что в больницы больше не лягу, чувствую – здоров, в больницах мне хуже, чем на воле. Однажды лечащий врач из поликлиники взялась меня не по-детски обследовать: отправила сдавать сто анализов, велела сделать УЗИ не в поликлинике, а в каком-то институте, потом у себя в кабинете долго вертела-крутила, въедливо прослушивала фонендоскопом. В конце концов улыбнулась отцу (по врачебным делам он меня всегда сопровождает, потому что я несовершеннолетний), сказала: «Поздравляю. В этот раз обойдется без стационара». Без больниц я уже два года. Но сначала я пожелал это, говорил об этом вслух, и вот конкретный результат. Притянул.

Или другой факт. Целый год я мечтал об iPade, говорил об этом Подгорбунскому, Фисочке, кажется, в ночном разговоре Тиму. Отцу не заикался, я же вижу, как он надрывается на двух работах. Но мои слова притянули событие – две недели назад отец купил мне iPad. Я, правда, не везде его с собой таскаю – боюсь потерять, но он у меня есть.

Также по мелочи сбывалось. Идешь с бабушкой и дедом в лес на даче, говоришь громко: «Эй, грибы, вылезайте! Хорэ прятаться!» И тут же находишь белый или приличный подберезовик.

Еще я никогда долго не жду автобусов и троллейбусов. Стоит мне только сказать на остановке: «Где этот чертов автобус (троллейбус)?» – как он тут же маячит в конце улицы.

Надо бы сформулировать свое желание по отношению к Мие. Но я никак не пойму – охота мне услышать Мию по телефону или увидеть ее по скайпу? Наверное, если бы это случилось, я бы стал перед Мией оправдываться. А оправдываться – хуже некуда, словно стоишь на коленях.

77. МНЕ НЕ ДАЕТ ПОКОЯ МЫСЛЬ: КТО ТАКАЯ ЛЮСЯ?

Последнее время я постоянно об этом думаю. Мне охота самому разгадать эту загадку. Мне кажется, внимание Люси ко мне не случайно. Может, это как-то связано с моей мамой? Я не верю, что мама умерла.

По телику сто раз показывали, как отцы и дети живут отдельно в силу разных жизненных причин.

А потом находят друг друга и встречаются. Море слёз, обнимашки. Я верю, мы с мамой тоже найдем друг друга и при первой встрече заплачем.

Я никому не говорю об этом, но возможно, что моя мама оступилась, совершила преступление – украла что-то или непреднамеренно убила. (Бывает же так: сидишь за рулем, не ждешь подвоха, а к тебе под передние колеса падает пьяный.) Поэтому мама меня не ищет, она мотает срок. А выйдет – сразу ко мне приедет. Разговор будет не из легких, но я прощу свою мать. У меня нет другого выбора.

78. НИКОГДА НЕ ПРЫГАЛ С ПАРАШЮТОМ. ХОЧУ

В деревне, где у нас дача, живет нелепый человек – художник Корзинкин. Он высокий, узкий, с длинными волосами, носит соломенные шляпы и ботинки сорок седьмого размера. Корзинкин часто заходит к нам летом в гости, садится за стол или на лавку около крыльца и выжидает, когда мой отец нальет ему пару рюмок. Если у отца хорошее настроение, он наливает художнику, а если настроения нет, говорит: мол, иди, дорогой, все с дедом выпили.

Под рюмку художник Корзинкин травит разные байки. У него три главные темы. Первая – это как был в молодости на практике где-то на Севере, рисовал суровые пейзажи, вторая – какие ему женщины нравятся и третья – Корзинкин и самолеты. Он, оказывается, был фанатом местного авиаклуба, летал на простых самолетиках, а когда прекратил полеты, начал прыгать с парашютом. Я представляю, как длинная, нелепая фигура художника болтается на парашютных стропах в воздушных потоках. Смешная картинка.

Мне тоже охота поболтаться высоко над землей. Хочу острых ощущений.

79. Я ВИЖУ КРАСИВЫЕ ЦВЕТНЫЕ СНЫ

Да, это так. Мне снятся леса, дороги, старинные замки, самолеты, ветряные мельницы, много электронной техники, роботы, как идет снег, собаки и кошки. Иногда снятся смешные истории с отцом, бабушкой и дедом. Мы постоянно бегаем друг за другом. Однажды носились в магазине музыкальных инструментов. Бабушка прыгала по новым роялям, как коза, а дед почему-то сидел, свернувшись калачиком, внутри огромного барабана, и этот барабан медленно катился по магазину.

К снам я отношусь несерьезно. Многие люди свои сны разгадывают, придают им большое значение, а я просто рад, что мне что-то снится. Вроде как бесконечный сериал смотришь.

80. Я ОЧЕНЬ НЕ ХОЧУ ВЗРОСЛЕТЬ, НО ВРЕМЯ БЕРЕТ СВОЕ

Смотрел тут на себя в зеркало, изучал лицо. Оно меняется, становится более жестким, без детских припухлостей. Я уже не говорю о том, что год бреюсь. У нас все парни в десятых классах бреются, один Ромыч из десятого «Б» с гладким лицом, как восточный человек. В кино полно таких персонажей: пустыня, колючки, тяжелая житуха в песках, и на фоне этих сложностей – человек в халате, чалме и с гладким, как коленка, лицом.

Ромыч очень переживает, что у него что-то не так. Инет доступен всем, и мы, ученики лицея, знаем много разного. Про гормоны, пубертатный период, поллюции – в общем, про всё. Вот Ромыч и решил, что у него мало мужских гормонов и ему грозит одиночество. Ромычу хочется быть как все наши парни – бриться и говорить низким голосом: «А-а-а…»

Я Ромычу сказал в туалете:

– Ромыч, ты чего? Зачем тебе это адское рычание? Вдруг у тебя тенор-альтино, как у Александра Градского?

– Маркел, тебе бы только поржать, – ответил Ромыч. – А я на аве не могу личную фотку поместить, мне лет двенадцать дашь.

– Ромыч, ну ты хипстер! – возмутился я. – На аве помещай кого угодно! Все равно девчонки никого не знают и поверят, что это ты!

Ромыч последовал моему совету. Он поместил через день на аве фотку молодого Эрнесто Че Гевары. Взъерошенные волосы, решительный взгляд, сочные губы – короче, заколись! И Ромычу начали писать посторонние девочки из Инета. Он мгновенно забыл про свое маленькое количество мужских гормонов, сидел по ночам онлайн, пудрил мозги очередной подруге…

Но я не про то. Я хочу оставаться как можно дольше маленьким. Маленьким – всегда поблажки, их больше любят и стараются окружить заботой и вниманием. Они живут, как короли.

В детстве я был ближе к маме. Хочу сказать о временном расстоянии, которое нас разделяло тогда и которое разделяет сейчас. Сейчас оно длиннее.

81. ОДНАЖДЫ Я БЫЛ В РОЗЫСКЕ ЗА ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ

Прочитал в Инете про то, что недавно учредили Международный день пропавших детей. Символ этого дня – синяя незабудка. В этот день во многих странах мира выпускают воздушные шары в память пропавших детей.

Никогда не думал, что каждый год в мире без вести пропадают около восьми миллионов детей, в день – двадцать две тысячи.

В основном дети бегут из дома, потому что с ними жестоко обращаются. А я в четырнадцать лет убежал из-за отца: он злился и молчал, когда я его в очередной раз спросил, где моя мама.

Убежал я недалеко, сидел сутки на чердаке соседнего дома.

Накануне я все продумал, собрал еды прилично, прикупил воды – три литровые бутылки «Тархуна», положил в сумку свитер, гэлакси – поиграть, если будет скучно. Наконец сумка была готова, я начал разговор с отцом про маму. О результате знал заранее – это будет отсутствие результата. Когда отец сказал, чтобы я ему не мешал и шел делать домашку, я оделся, взял сумку и ушел из дома.

На чердаке было скучно, плохо пахло, но я выдержал сутки. Несколько часов привыкал к новым звукам: вот едет лифт, пищат какие-то птицы, кто-то кричит во дворе. Потом привык и уже не вздрагивал.

Когда через сутки спустился во двор и не спеша пошел домой, увидел пару листовок на углах домов. Листовки были сделаны на нашем принте. Отец писал, что тот, кто найдет его сына, Маркелова Валеру, получит денежное вознаграждение. А дальше – моя фотка, рост, вес, цвет глаз, волос.

На эти листовки я отреагировал смутно, как будто смотрел кадры старого кино. Но когда дома встретился с отцом и увидел, что у него красные глаза, и он обнял меня изо всех сил, поцеловал в макушку, у меня что-то екнуло в груди.

– Ты не слышал моих звонков? – спросил отец.

– Нет, – ответил я.

Больше мы в тот день не разговаривали, чтобы не травмировать друг друга. Хотя я затевал всю эту историю с побегом, чтобы потом, вернувшись, «дожать» отца и «выкачать» из него хоть сколько-нибудь инфы про маму.

Ночью я включил мобильный и увидел, что за прошедшие сутки отец звонил мне сто три раза. Я понял, что «дожать» отца у меня не получится.

82. Я УВЕРЕН – ЛЮСЯ ЗНАЕТ ВСЕ ПРО МОЮ МАТЬ

Последние события не давали мне покоя. Я лег на тахту и стал думать.

Значит, так. Я жил своей жизнью, ходил в лицей, плавал в бассейне, следил за клиентами Костяна, получал за это по пятьсот рэ. И тут на горизонте возникла Люся. Как сказала бы моя бабушка, увидев ее, Люся не из простых лягушек. Такая женщина могла бы заняться своим здоровьем в дорогом фитнес-клубе, а не в простом городском бассейне. О Люсе приятно думать и вспоминать, как я разговаривал с ней. Она – умная и загадочная. Вот в моих училках – ноль загадок. Они давят авторитетом, криком, шутки отпускают типа «сейчас уши надеру, будешь похож на Чебурашку». А Люся говорит с тобой на равных, и при этом ты понимаешь, что она видит тебя на сто метров в глубину. Люся явно появилась среди наших кафельных стен и в плохо проветриваемых раздевалках с определенной целью. И эта цель – приглядываться ко мне, изучать, что я за пацан такой…

Потом Люся как бы случайно повезла меня на кастинг в кинокомпанию, я вроде бы подходил под некий типаж подростка для сериала. Но главная причина была в другом: Люся хотела меня приручить. Ей это удалось. Мне очень интересно с Люсей. Разговор с ней – драйв. Наверное, я точно вырос, потому что мне нравятся ее голос, глаза, улыбка. Нет, я не о том, что готов взрослую женщину пригласить на свидание, – это по определению невозможно. Но факт есть факт: Люся будит во мне новые ощущения.

Затем Костян пригрозил мне: будь со мной, работай на меня дальше, а не то огребешь по полной! Неизвестно, чем кончился бы наш разговор, если бы не Люся. Это она спасла меня от Костяна, этакий рояль в кустах, точнее, Люсина машина на тротуаре в двух шагах от бассейна. Значит, Люся следила за мной. Зачем? И откуда знала про Костяна, что он – вор? На фиг ей Костян? Видимо, она знала про него черную инфу потому, что с Костяном был связан я, и именно я был ей интересен, а не он.

Раз Люся знала про бассейн и Костяна, значит, она знает обо мне и другие вещи. Но зачем я ей нужен?

Мне пришла в голову шальная идея: Люся – подруга отца. Поэтому пытается втереться ко мне в доверие. Но к чему все эти ужимки и прыжки? Мне кажется, если бы у отца появилась по-серьезному подруга, он бы сначала сам провел со мной беседу, а потом нас познакомил.

Оставалось одно: Люся каким-то образом связана с моей мамой. А поскольку мама всегда в нашей семье была табу, тайна, запретная тема, Люся не могла сразу начать о ней говорить. И раз Люся знает обо мне все, значит, и о маме – тоже.

Я вскочил с тахты с мыслью: «Срочно поговорить с Люсей!» Но в следующую секунду остановился: для этого надо бежать в бассейн, а там наверняка может оказаться обозленный Костян или его люди. В бассейн мне нельзя. Но как встретиться с Люсей? У меня нет ее телефонов, номер ее машины я не запомнил, фамилии не знаю. Люся и Люся… Что делать?!

Я думал не больше минуты, а потом стал одеваться, чтобы идти в бассейн.

83. Я ИНОГДА ДЕЙСТВУЮ ТАК, КАК ПОДСКАЗЫВАЕТ СЕРДЦЕ

Пока я шел к бассейну, мысленно повторял одно и то же: «Люся, давай! Давай, Люся!»

Но Люсиной машины около подъезда не оказалось.

Сесть на лавку и начать ждать Люсю было глупо и опасно. Глупо потому, что я не знал, приедет она сегодня или нет. А опасно – из-за Костяна. Раз он грозился, что мне будет плохо, значит, вынашивает месть. И тут сердце мне подсказало единственный верный выход.

У меня привычка: я всегда ношу с собой записную книжку и ручку. Это Костян меня приучил – вдруг во время слежки понадобится что-то важное записать.

Я сел на лавку, вырвал из записной книжки страницу и накорябал: «Люся, позвоните мне». Дальше номер мобильного и подпись – «Валера».

Я сложил страницу дважды и пошел в здание. На вахтерском месте сидела Ангелина – толстая тетка за шестьдесят, с большой грудью, мужскими широкими плечами. На ее голове красовалась газовая косынка а ля семидесятые. Одета вахтерша была в трикотажный мужской спортивный костюм синего цвета с красными лампасами по бокам штанов. Я подумал: «Хипстерша». Про Ангелину говорили, что она когда-то давно была чемпионкой Москвы по плаванию среди юниоров, потом ее карьера не сложилась, и вот итог – вахтерша в бассейне.

На вахтерском столе стоял маленький черно-белый телевизор с антенной, Ангелина что-то смотрела по этому допотопному устройству.

– Ангелина Николаевна, – сказал я, облокотившись на барьер, – можно вас попросить?

– Что? – недовольно ответила Ангелина, не отрывая взгляд от экрана.

– Тут женщина одна плавает… Люся… темноволосая такая… в черном пальто… У нее еще машинка «ауди».

– Знаю. Цаца! – недовольно сказала Ангелина и бросила на меня мимолетный взгляд.

– Передайте ей, пожалуйста. – Я положил на барьер записку и двинул ее указательным пальцем по направлению к Ангелине.

– А что мне за это будет? – недовольно пробурчала Ангелина.

– Шоколадку куплю, – мгновенно ответил я. – Вы чаек с шоколадкой…

– Что-то важное? – заинтересовалась Ангелина. Она взяла записку и положила перед собой.

– Мой отец – автомеханик, берет левые заказы, а у Люси с ее «ауди»… что-то не в порядке. Отец обещал починить, но я не успел Люсе наш телефон дать… а отец рвет и мечет: где обещанный заказ? – с ходу гладко врал я.

Ангелина снова бросила на меня взгляд – уже оценивающий – и пробурчала:

– Ладно. Неси шоколадку. Передам.

Я был на седьмом небе!

Шоколадку купил в соседнем кафе, вручил Ангелине и быстро ушел. Меня не покидало ощущение, что вот-вот около бассейна затормозит тачка Костяна.

84. Я СЛЫШАЛ, ЧТО У ЛЮДЕЙ БЫВАЮТ НЕОЖИДАННЫЕ ПОВОРОТЫ В ЖИЗНИ. НО Я НЕ ДУМАЛ, ЧТО ТАКОЙ ПОВОРОТ БУДЕТ У МЕНЯ

Люся позвонила на следующий день после обеда. Я как раз успел вернуться из лицея и съесть свои ритуальные пятнадцать пельменей.

У меня на мобильном суровый рингтон – просто трезвонит одинокий телефон. Под этот звук мне представляется пустая комната, по центру – табурет, на табурете – старый телефон, и он – трр, дзинь, трр, дзинь.

Я посмотрел на дисплей мобильного: там не было номера звонившего, только строка из тире. Значит, это телефон со скрытым номером. Интересно… Я ответил на звонок.

Люся спросила:

– Что-то случилось?

– Да, – ответил я. – Надо поговорить.

– Ладно, – сказала она, – ладно. Через час сможешь?

– Смогу.

– Тогда на набережной, где старая беседка.

Это место знала каждая собака в нашем городе. Старая беседка – восемь белых колонн, а сверху – круглая белая крыша.

Через час мы шли навстречу друг другу: я – в куртке и джинсах, Люся – в длинном черном пальто с серым длинным легким шарфом. Рядом с беседкой стояла скамейка, мы одновременно сели на нее. Внизу, под беседкой, текла река, грязная и чужая, – такие всегда бывают в больших городах.

– Валер, я тебя слушаю, – спокойно сказала Люся.

Она не смотрела на меня. Я почему-то был уверен, что Люся знает, о чем я хотел с ней говорить.

– Вы знаете мою маму? – спросил я.

Люся ответила не сразу, подумала перед тем, как ответить.

– Нет, я с ней незнакома. – Люся засунула руки в карманы своего черного пальто, поежилась.

– Неправда! Вы знаете про нее! – закричал я. Сам не ожидал, что так отреагирую на Люсин ответ. – Я догадался!.. Чувствую!.. Что вы лапшу вешаете?!

Люся взглянула на меня и сказала:

– Да, Валера, я про нее знаю.

– Что? Что знаете?! – Снова мой голос срывался от боли и волнения. – Говорите!

– А что тебе отец сказал про маму? – спокойно спросила Люся.

– Одно и то же… всегда говорит… она умерла! Но я знаю, она жива!

– Жива, – подтвердила Люся.

– Где, где она?! – продолжал я кричать. Меня колотило. – С ней все в порядке?! Может, она в тюрьме?! Или где-то еще… Ей нужна помощь?!

Я не заметил, как заплакал. И не заметил, что схватил Люсину руку и трясу ее.

– Не нужна ей помощь, – без эмоций сказала Люся и осторожно разжала мои пальцы. – Успокойся. Твоя мама жива-здорова, живет здесь, в городе. У нее все в порядке.

– Но почему она… почему никогда не искала меня? Может, искала, а отец не давал нам встретиться? – всхлипывал я.

– Не знаю, – ответила Люся. – Для меня это тоже загадка.

– Я весь Инет перерыл… Светлана Алексеевна Маркелова. Ничего не нашел! Почему? В Инете есть всё!

– Твоя мама поменяла фамилию, обычное дело.

– Как – поменяла? – оторопел я.

Мне почему-то никогда не приходило в голову, что мама живет под другой фамилией. Да, конечно, женщины меняют фамилии, выходя замуж, но при чем тут моя мама?

– Валера, она трижды была замужем, – сказала Люся. – Сначала за спортсменом, потом за твоим отцом, еще за бизнесменом. Она сейчас Каплунская.

Я сидел и смотрел себе под ноги. Мне надо было переварить полученную информацию. Светлана Алексеевна Каплунская. Сегодня же буду искать ее в Инете.

– Послушайте, а дети… есть у нее дети? – выдавил я следующий вопрос.

– Нет. Один ты.

– Но почему она?.. Почему?.. – У меня зажало горло. Я помнил о маме всегда, а она про меня помнила?

Я посмотрел на Люсю.

– Вы откуда это все?.. Вы что, типа Костяна? Детективное агентство? – с иронией спросил я.

– Нет, другое.

– Что – другое?! – заорал я.

– Валера, сейчас твоя мама живет с человеком, который меня предал. Это ее гражданский муж. Номер четыре.

– И что?

– Ничего. Я много лет ему доверяла, считала своим другом. Когда он исчез, я решила его найти.

– Как?

– Просто. Он не москвич, но очень хотел остаться жить в Москве. Поэтому я сделала запрос в городской справке, не регистрировался ли такой-то в нашем городе? Мне ответили – да, регистрировался, дали адрес твоей матери. А дальше – Интернет. Покопаешься в мировой помойке – и все узнаешь.

– Что вы еще обнаружили? – сказал я.

– Массу деталей про твою маму, ее браки, про тебя…

– Зачем я вам?

– Думала, общаешься с матерью. Хотела через тебя найти повод увидеться с ней. Но сейчас мне это больше не нужно.

– Почему?

– Поняла, что глупо говорить с предателями на равных.

Мы замолчали и сидели без слов какое-то время. Потом я сказал:

– Я хочу увидеть маму.

– Понимаю, – ответила Люся, – но она не хочет тебя видеть.

– Почему? – тупо спросил я.

– Валер, тебе шестнадцать. Сколько времени прошло с развода твоих родителей? Она могла тебя увидеть сотни раз, если бы захотела.

Люся была права, но я упрямо повторил:

– Я хочу ее увидеть… Поехали?

Люся посмотрела на меня, а я – на нее. Таких грустных глаз я никогда не видел. Но мне плевать было на ее глаза, тем более что она ответила:

– Нет.

– Почему?

– Зачем стучаться в закрытую дверь?

– Это мое дело! – отрезал я. – Раз вы меня нашли и все знаете про нашу семейку, везите к маме.

– Что ты хочешь увидеть? – это Люся сказала с иронией.

– Не что, а кого! – разозлился я. – Хочу увидеть маму и пообщаться.

– Бесполезно.

– Ничего не бесполезно! Я знаю, что после этого…

Тут я задохнулся – от желания добиться своего, от ненависти к Люсе, которая не хотела мне помочь.

– Валера…

– Что Валера?! Почему вы решаете, кому видеться, кому нет?! Потому что вы – маленький бог, сценарист? – Меня несло, ну и пусть!

– Нет. Тебе будет больно.

Я видел, что Люся не хочет мне уступить. Она упряма, как ослица. И я тогда в одну секунду придумал, как повернуть ситуацию так, как я хочу.

– Люся, если вы не отвезете меня к маме, я всем скажу, что вы ко мне приставали, – отчеканил я.

– Не поняла? – Она недоуменно подняла брови.

– Чего тут не понимать! Сейчас взрослые относятся к детям как к вещам! Вон по телику сколько показывают! Бьют детей, унижают, используют для получения квартир… Скажу, что вы выслеживали меня… в ресторан водили… на киностудию… с определенной целью….

– Ты спятил? – спросила Люся.

– Нет! И вас найдут! Знаете, что вам будет?

– Подло, – сказала Люся. – Ты же знаешь: никаких определенных целей у меня нет.

– Так вы отвезете меня к маме? – угрожающе спросил я.

Люся молчала, она думала, потом, не глядя на меня, ответила:

– Сегодня – нет. Завтра утром.

– Почему завтра утром?

– Она из квартиры выходит по утрам. Или в магазин, или на прогулку. Если очень хорошая погода, выходят вдвоем, она выгуливает моего бывшего друга, как собачку.

Мне ничего не оставалось делать, как согласиться на завтра.

До встречи с мамой осталось несколько часов.

Победа! Сбудется моя мечта. Даже больше, чем мечта. Сегодня я не могу анализировать то, что случилось в беседке над грязной рекой. Главное – победа моя!

На днях я решил почистить свой комп и обнаружил недописанные «100 фактов обо мне». С того момента, как я поставил последнюю точку в пункте 84, прошло два года. Много чего случилось за это время: я окончил лицей, поступил в институт, учусь на программиста. Вырос на два сантиметра, бреюсь каждый день.

Я перечитал все пункты и решил: а чего бы не дотянуть до ста? Я же сам себе обещал.

Поехали.

85. Я ВИДЕЛ СВОЮ МАТЬ

Помню, мы договорились с Люсей встретиться на следующий день в 9.00 у метро «Перово». Вечером я попытался войти в Инет, чтобы поискать инфу про Светлану Алексеевну Каплунскую, но у меня ничего не вышло: кончилась оплата за месяц. Вот так всегда! Если очень нужно, следует облом.

Меня прямо распирало в тот вечер: я хотел хоть что-нибудь узнать про маму, пусть даже незначительное. Поэтому я решил заглянуть в словарь и посмотреть, что означает слово «каплун», от которого образовалась звучная фамилия Каплунская. В словаре Ушакова нашел, что каплун – это кастрированный и откармливаемый на жаркое петух. Фу, жесть!

Утро прошло без приключений. «Ауди» Люси стояла у метро, я сел в машину, и мы покатили.

Ехали недолго, минут через восемь повернули во двор и остановились под старым высоким тополем. Мне почему-то в ту минуту вспомнился тополь-кракен из далекого детства и ощущение, что вокруг – счастье, солнце и рядом мама, которую я не помню и не знаю.

Люся откинулась на спинку кресла, сказала:

– Видишь третий подъезд справа? Живут на втором этаже. Ждем.

Я уставился на длинный панельный дом белого, мертвого цвета. Все двери – одинаковые, окна – тоже, одинаковые люди ходили по тротуарам. В основном пенсионерки и пенсионеры – с собачками на поводках, сумками на колесах. У этих людей были похожие походки – медленные, вразвалку, сутулые спины. Над ними как будто висел слоган «Жизнь конечна». Иногда пенсионеры и пенсионерки сходились в группки и что-то начинали обсуждать. Двое черноволосых дворников мели двор, гортанно переговариваясь на родном языке.

– Сколько ждать? – спросил я.

Люся вздохнула.

– Откуда я знаю? Мне не докладывают. Но она выйдет, точно. Надо же кормить сожителя.

– Не понял, – сказал я.

– Продукты она ему покупает. Хлеб, молоко, колбасу.

– А вы тут часто бываете? – подозрительно спросил я.

– Пару раз, но все понятно, как они живут, – ответила Люся.

Прошло минут пятнадцать. За это время из двери третьего подъезда вышли девчонка с сумкой, мужик в дутиках, старуха с алюминиевой палкой, у которой четыре лапы на конце. Кто придумал такое уродство, я не в курсе, но, наверное, пенсионерам такая палка в кайф.

Дверь снова открылась, и я увидел пару. Высокая немолодая женщина, в ярко-красной куртке с широкими рукавами, шла впереди. Куртка была расстегнута, под ней виднелась депрессивная коричневая водолазка. На голове у женщины топорщились жидкие кудряшки желтого цвета, они очень напоминали ролтон. Наверное, женщина молодилась, косила под тридцатилетнюю. Ей это плохо удавалось.

Высокий старый мужчина шел сзади, он был в черной короткой куртке, джинсах, на голове – бейсболка с длинным козырьком. У обоих – длинные непроницаемые лица, длинные носы. «Брат и сестра», – мелькнуло у меня в голове.

Я смотрел на них и думал: кого они напоминают? В памяти всплыл старый мульт про миссис и мистера Уксус. У этих двоих были такие же уксусные, противные лица, как у мультяшных героев.

Они остановились около подъезда, старик в бейсболке поднес к длинному носу своей дамы зажигалку. Она затянулась, потом они неспешно пошли по тротуару: женщина – впереди, старик – на шаг сзади.

– Твоя мама, – сказала Люся. – Светлана Алексеевна.

Сначала я не поверил словам Люси. Неужели моя мама такая?! А где пышные кудрявые волосы, милая улыбка – как на старой фотке? Но в следующую секунду я забыл свои первые ощущения, забыл, что немолодая женщина – противная и у нее на голове – ролтон и что она некстати молодится и носит жуткую алую куртку с немодными широкими рукавами. Слово «мама», как мощный прибой, смыло весь негатив. Я выскочил из машины и побежал за мамой.

Я нагнал ее, даже забежал вперед, остановился и посмотрел ей в глаза. Я хотел сказать – здравствуй это я твой Валера я не могу без тебя отец про тебя не говорит ты такая высокая ты самая лучшая помнишь нашу прогулку у тополя я нашел твою фотографию и разговариваю с ней перед сном мне так тебя не хватает..

Она посмотрела на меня безучастно, даже с брезгливостью. У нее оказались неприятные глаза, как прокисший кисель, неопределенного цвета. Она была ярко накрашена: килограмм липкой черной туши на ресницах, синие тени на верхних набрякших веках. Под глазами – большие отечные мешки, и круглая родинка на подбородке.

Я сказал:

– Мама…

Женщина остановилась, настороженно глядя на меня, отступила назад, оглянулась на высокого старика: мол, помоги, что это, кто это?

Старик в бейсболке взял ее двумя пальцами за локоть, они обогнули меня, как кучку дерьма. Последнее, что я услышал, были слова старика:

– Обкуренный… Свет, сейчас полно таких.

У меня остановилось сердце, и я умер.

86. У МЕНЯ КРАЙНЕ РЕДКОЕ ГЕНЕТИЧЕСКОЕ ЗАБОЛЕВАНИЕ, В РЕЗУЛЬТАТЕ КОТОРОГО МОЖЕТ ПРОИЗОЙТИ ОСТАНОВКА СЕРДЦА

Да, это правда. Об этом знали мой отец, мои дедушка и бабушка. Но никто из них не говорил мне, что мое сердце может остановиться в каждую следующую секунду. С самого рождения я стоял на учете у кардиолога, иногда меня клали в больницу, чтобы поддержать мое слабое здоровье. Отец и бабушка с дедушкой надеялись, что ничего страшного не случится, эта горькая чаша минует меня. Не миновала…

Когда я упал на тротуар, а миссис и мистер Уксус пошли прочь не оглядываясь, ко мне подбежала Люся. Она пощупала мой пульс – его не было, посмотрела зрачки – они оказались расширенными и не реагировали на свет. Люся поняла, что я не дышу, и начала мне делать искусственное дыхание. Она кричала, чтобы хоть кто-нибудь вызвал «Скорую»!

Хоть кто-нибудь! Миссис и мистер Уксус не слышали криков Люси, они уже завернули за угол своего панельного дома.

«Скорую» вызвали чужие люди. Меня увезли в реанимацию. Там я начал подавать признаки жизни и задышал. Мое сердце билось еле-еле. Отцу сказали, что я перенес клиническую смерть.

Мне требовалась операция. Но у нас как всегда: если что-то нужно, то это «нужно» получаешь в борьбе с препятствиями. Отцу сообщили: операция дорогая, специалистов не хватает, меня могут поставить в очередь на квоту, в течение года по квоте прооперируют. Правда, возможно, что будет уже поздно, но надейтесь на чудо.

Чудом оказалась Люся. Пока я лежал в реанимации, она встретилась и познакомилась с отцом. Они не сказать чтобы подружились, но много общались в то время. Люся развила бурную деятельность: нашла спонсорские деньги, откопала специалистов. Она все организовала. Может, на самом деле сценаристы – это маленькие боги?

Через месяц после моей клинической смерти, 6 июня, в день рождения Александра Пушкина, мне сделали операцию. По-моему, это символично. Я плохо знаю поэзию, наизусть – всего несколько стихов по школьной программе, и вообще – по призванию я, кажется, технарь, но Пушкин – это жизнь и свет. Одна фамилия поэта чего стоит, она выстреливает и празднично висит в воздухе фейерверком.

Я знал, что в этот летний пушкинский день я не должен умереть.

Когда хирург склонился надо мной в операционной и бодро спросил:

– Как настроение, Валера?

Я ответил:

– С днем рождения Александра Сергеевича вас! Хирург опешил, потом засмеялся и сказал сестре: – Наркоз!

87. ТЕПЕРЬ Я ЗНАЮ, ЧТО ЦЕНЮ ЖИЗНЬ

Вместо семи часов моя операция шла десять, меня не сразу смогли откачать. Но я вернулся! Обновленный и с яркой мыслью, что теперь знаю цену Жизни!

Если сформулировать цель моей операции в двух словах, то мне остановили, а потом снова запустили сердце. Кстати, отвечаю сразу: никаких черных туннелей и прочего не видел. Было нечто иное. Но сейчас неохота об этом рассказывать. В другой раз.

88. ВРАЧИ ЗАПРЕТИЛИ МНЕ В ТЕЧЕНИЕ ПОЛУГОДА УЧИТЬСЯ, ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ, НО Я ИХ НЕ ПОСЛУШАЛСЯ

Почти все лето я провел на даче. Но не мог просто так валяться на кровати, много читал, решал задачки по математике и информатике. Оказывается, это удовольствие! Еще какое!

В конце июля мы с отцом попали на рынок хвойных растений, и мне захотелось купить несколько туй. Отец не возражал. Мы купили пять лохматых, сочного салатового цвета крошек, и я собственноручно посадил их вдоль забора. Потом постоянно лазил в Инет, чтобы читать подсказки, как правильно за туями ухаживать. Они принялись и к осени уже заметно подросли.

А в конце августа, когда мы вернулись в город, мне позвонила Фисочка и сказала, что у нее пропадают два билета на Гайдна. До операции я вообще не мог подумать, что когда-либо решусь двинуть на концерт классической музыки. А тут… С радостью согласился пойти с Фисочкой.

Гайдн писал светлую музыку. Она похожа то на водопад, то на ливень, то на капель. Музыка живой воды. Когда я сидел в зале и слушал Гайдна, то поймал себя на мысли, что мне не хочется уходить из зала. Конечно, я переживал на концерте – настоящая музыка будит эмоции, и врачи не одобрили бы это мое волнение, но я хотел жить, а для жизни нужно движение и новые впечатления.

На обратной дороге Фисочка много рассказывала про Йозефа Гайдна. Оказывается, он был сыном каретного мастера и много чего испытал, прежде чем стать капельмейстером при дворе австрийских князей Эстерхази. Эта была очень почетная должность: Гайдн руководил оркестром, ставил оперы и музицировал перед своим патроном. Еще Гайдн очень неудачно женился. Его жена оказалась дурой, совершенно не ценившей творчество мужа. Она использовала его нотные листы для своих папильоток (такие бумажные бигуди) и подставок под еду. Гайдн завел себе любовницу и не унывал: он вообще был веселым человеком.

Да, с Фисочкой было очень интересно. Мне кажется, она ждала от меня чего-то большего, чем просто поход в консерваторию. Не случайно Фисочка часто оказывалась рядом, наверное, я ей нравился. А я считал Фисочку подругой из лицея, это почти как друг детства Димка Подгорбунский. В этих случаях отношения открытые, прозрачные и без затей. Короче, Фисочка старалась зацепить меня и мечтала, чтобы я взял ее за руку, предложил встречаться, но я этого не сделал.

Фисочка на прощание сказала мне, что я наивный домашний олень.

89. Я НЕ ЛЮБЛЮ САЛО И ЧЕСНОК

Бабушка пытается меня откармливать после операции. Постоянно сует бутерброды с салом и во время обеда кладет очищенный чеснок на блюдце, долек шесть или семь. Но я все это игнорирую. Бабушка сердится, потом смеется и говорит, что я, наверное, вампир. Они тоже не употребляют сало и чеснок.

Как знать, в каждой шутке есть доля шутки. Не случайно экскурсовод из музея, тогда, в десятом классе, сообщил, что у меня венгерская форма черепа. Граф Дракула – главный мировой вампир – жил, между прочим, в Венгрии. Может, у нас с ним общие корни?

90. ЛЮБЛЮ КАРМАНЫ И КАПЮШОНЫ

У меня есть две куртки с капюшонами и массой карманов.

Я обожаю в них залезть и пойти куда-нибудь пошляться. Когда ты в такой куртке, словно дом на себе носишь. А раз с тобой дом, значит, не пропадешь. В карманах у меня всегда есть блокнот, ручка, зажигалка, деньги (немного), перочинный нож, наушники, естественно, мобильник.

Когда начинается снег, я останавливаюсь, надвигаю на глаза капюшон и смотрю минуты две на снег, будто из укрытия. В этом что-то есть, я словно один на один с миром.

91. Я БОЛЬШЕ НЕ ВИДЕЛСЯ С ЛЮСЕЙ

Да, ни одного раза после того дня, когда заставил ее привезти меня во двор моей матери. Люся спасла меня, делая искусственное дыхание и потом, организовав операцию. Но ни разу не приходила ко мне в палату, не звонила. Просто витала где-то рядом невидимым ангелом. Отец мне сказал, что она знала обо мне почти все, кроме одного – что у меня больное сердце. И винит себя ужасно за то, что повезла меня на встречу с матерью.

Но зря Люся так. Все было правильно. Я должен был увидеть свою мать, чтобы идти по жизни дальше.

Сам я звонить Люсе не буду. Мне стыдно. Ведь я унизил ее.

Подгорбунский как-то рассказал мне, что у него однажды было плохое настроение, он хотел разметать весь мир. В ту минуту Подгорбунский шел и курил. Внезапно решил бросить горящий окурок за шиворот проходящему мимо человеку. Бросил и попал. Тому человеку было больно, он жутко кричал, не понимая, что случилось, а Подгорбунский убежал… Он говорил, что не может забыть этот свой проступок и его до сих пор мучает совесть, что по его вине пострадал незнакомый человек.

Так же и мне с Люсей. Я не могу о ней много думать.

92. ОТЕЦ РАССКАЗАЛ МНЕ ПРО МОЮ МАТЬ

Когда я вышел из больницы, я все время улыбался. Еще бы! Мир был мне подарен во второй раз. Врачи сказали, что если я спокойно, без дерганья проживу полгода, то все у меня будет ок.

И я прожил полгода так, как мне велели. Ходил в лицей, смотрел по Инету комедии, не думал про плохое. Но через полгода я сел и разыскал в социальных сетях мою мать. У нее была страничка с массой фоток. Везде она была на них в одиночестве – то в своей алой куртке, то в каких-то допотопных блузах и всегда в брюках и спортивной обуви. Неприятно видеть пожилую женщину в адидасах или сланцах. Она носила черные сланцы, надев на ноги носки. Наверное, у нее были больные ноги или денег не хватало на изящные туфли. Везде Светлана Алексеевна Каплунская была густо накрашена и с ролтоном на голове. Почему-то мистер Уксус не особенно рвался к ней в кадр. Видимо, постоянно выполнял роль фотографа и верной собачки, как заметила Люся.

В друзьях у моей матери было всего четыре человека. Четыре – плохое число. Я не люблю четные числа.

Когда я разглядывал материнские черты, то никак не мог понять, почему она так изменилась. Ведь на той фотографии, которую я откопал у отца в столе, она была милой и ласковой, а теперь, на своей интернет-странице, походила на сестру Бабы-яги – натянутая улыбка, осклизлый взгляд, обиженно поджатые губы.

Я спросил отца про ту фотку и даже показал ее на своем ноуте.

Отец вздохнул и сказал:

– Валер, так это не твоя мать. Это моя двоюродная сестра Аля из Воронежа. Она приехала к нам, чтобы помочь тебя нянчить. Прожила у нас четыре года.

– Я ее не помню, – сказал я.

– Жаль. Аля была тебе как мать. Стирала, кормила, лечила, гуляла с тобой. Ты очень любил в парке старый, здоровенный тополь. Вы с Алей буквально под ним жили. И там я вас сфоткал.

– А где она сейчас?

– Умерла… – вздохнул отец. – Добрым людям меньше везет в этой жизни… Аля тебя обожала.

– Я это понял, – ответил я.

И вспомнил ощущение – солнце, тополь с громадными ветвями и будто мама рядом. Нет, теперь я знаю: это была добрая тетя Аля.

– Пап, а молодые фотки матери? – спросил я. – Они есть в природе?

– Нет, – просто ответил отец. – Я их уничтожил. Может, не прав, надо было хоть что-то оставить для истории, для тебя, но тогда я не справился с собой, все разорвал и выбросил.

А потом мы поговорили о матери. Отец взял с меня слово, что этот разговор в первый и последний раз.

Моя мать, Светлана Алексеевна Каплунская, окончила какой-то спортивный институт и стала тренером по волейболу. В институте вышла замуж за парня, который через несколько лет выбился в известные футболисты. Простой упорный парень, он ценил мужскую дружбу, на сборах, бывало, выпивал и не пропускал застолий после матчей. Моя мать страшно злилась на своего первого мужа и требовала, чтобы он сидел у ее юбки и после каждого матча – сразу домой, под ее теплый бок. Но футболист хотел жить, как жил, и играть в футбол, как играл. Это было смыслом его жизни. Потом у него произошел конфликт с тренером, его погнали из команды, и моя мать бросила его. Футболист помаялся еще пару лет без любимой команды, без семьи и умер.

А моя мать встретила моего отца. Она показалась ему нежной, беззащитной, хотя трудно представить высокую крупную женщину трогательной. Она плакала, говорила, что очень несчастна, что мой отец – самый лучший мужчина на земле. Она угодливо смотрела ему в глаза и клала свою ладонь на его руку. Он полюбил ее, поверил ей, и они сыграли свадьбу. Без меня они прожили три года, она почему-то не хотела детей, говорила отцу: «Рано, давай еще для себя поживем». А когда появился я, все у родителей пошло кувырком. Моя мать злилась, что теперь ее жизнь подчинена мне, младенцу. Ее раздражало, что стало меньше денег, потому что мне покупались кроватка, коляска, вещи, памперсы, еда, а ей, ей? Моя мать обожала золотые украшения и как-то устроила скандал отцу, что он не купил ей очередную цепочку, на которую она указала пальцем в магазине.

Вскоре обнаружилось (мне исполнилось три месяца), что я болен, и стала известна вся эта чухня про мое генетическое заболевание и про то, что мое сердце может остановиться в любую секунду.

Сначала мать рыдала: ах, она не может так жить и ждать смерти собственного ребенка! Отец ее успокаивал, обнимал, целовал. «Олег, – канючила она, – теперь все средства пойдут на лечение Валеры, а как же мы? Как нам… мне жить? Жизнь дается один раз, и я должна свою провести около больничной койки?» Отец думал, что мать от отчаяния и горя говорит такие страшные вещи: койка же была не чужая, а родного сына. Но однажды она собрала вещи и уехала от нас. Отец нашел мать, умолял вернуться, но она отказалась. «Я желаю тебе счастья, – жестко сказала она, – а меня оставь в покое. Я подала на развод».

Тогда отец понял, что моя мать – предательница и гадина. Она бросила не только его, но и меня, беспомощного младенца. Отец вернулся домой, разорвал фотки матери и вырвал ее из сердца. Я думаю, после развода он не стал монахом, наверняка у него появлялись подруги на короткое время, но чтобы создать с кем-то семью… Нет, он больше не хотел семейного счастья.

После отца мать нашла бывшего спортсмена, мелкого бизнесмена Каплунского. Наверное, он оказался последним, кому понравилась ее высокая фигура и кудри «ролтон». Он женился на ней. Привел в свою квартирку в панельный дом, который я видел, и они прожили около десяти лет. За все это время мать ни разу не вспомнила обо мне, она, видимо, сумела убедить себя в том, что ее больной сын умер.

Бизнесмен Каплунский попал в автокатастрофу и погиб… Недавно бабушка сказала мне, что таких женщин, как Светлана Алексеевна Каплунская, называют черными вдовами: мужья у них мрут, словно мухи, и отцу повезло, что он расстался с ней, а то бы тоже сыграл в ящик.

Светлана Алексеевна осталась одна. Но ей так хотелось мужского внимания! Она считала себя неотразимой и готова была на стену лезть, чтобы заполучить нового спутника жизни. Ей надо было доказать всем вокруг – родным, соседям, знакомым, что рядом с ней мужчина, что она все еще востребована.

Желание заполучить и покорить мужчину точило Светлану Алексеевну, как ржа железо. И она стала искать новую жертву. Она научилась выпивать в компаниях, чтобы казаться легкой и веселой, соглашалась на свидания с каждым, кто подмигнул, но годы брали свое: кроме квартиры, она не могла ничего существенного предложить своим ухажерам.

И тут подвернулся друг Люси… Светлана Алексеевна вцепилась в него мертвой хваткой, ведь ей было уже далеко за сорок. Я не знаю, какие отношения связывали Люсю и ее бывшего друга, и никогда не узнаю об этом. Но факт есть факт: бывший Люсин друг ради квартиры и тарелки щей стал жить у Светланы Алексеевны Каплунской.

– Они друг друга стоят, твоя мать и ее бойфренд, – сказал отец. – Он предал Люсю, а твоя мать – нас.

Мне больше добавить нечего.

93. БУДУЩУЮ ПРОФЕССИЮ Я ВЫБИРАЛ ЗА ОДНУ МИНУТУ

После операции я учился в одиннадцатом классе. К нам в октябре пришла завуч и сказала, чтобы мы написали заявления, в которых укажем, какие экзамены будем сдавать на ЕГЭ. Русский и математика – это ясно. А еще два? От этих двух зависело, в какой вуз я буду подавать документы.

Я посмотрел за окно и подумал: «Что больше всего люблю делать? Сидеть за компом. Это мое».

Я взял лист бумаги и написал: «Физика, информатика». Так я решил стать программистом. А что? Современная профессия.

94. Я ИНОГДА ВСПОМИНАЮ МИЮ

Мия – единственная девушка, с которой мне хотелось болтать бесконечно по скайпу и бродить по городу. Наверное, я был влюблен в нее. Так бывает. Посмотришь на кого-то краем глаза – и все, шрам на сердце.

Я никогда не захожу на страницу Мии в социальной сети. Зачем? Видеть, какой она стала, кто у нее новые друзья… А вдруг она фоткается с каким-нибудь парнем? Не, я не хотел бы это видеть.

Два раза я ходил к дворцу Сушковых и смотрел на каменных бульдогов при входе. Если бы не было Мии, я бы никогда не догадался, что в моем городе есть такие смешные звери.

Бывает, накатывает, я вспоминаю наши разговоры, особенно тот, о сотворении мира и о том, что однажды все схлопнется в точку, даже не точку – в НИЧТО. Значит, все на свете бессмысленно? Прошедшие века, сегодняшние дни, эволюция, государства, страсти, религии, шедевры искусства, открытия, движение морей и океанов, жизнь людей и животных, дожди, ливни, запахи, снег, улыбки… Короче, все до последней песчинки. Все исчезнет, и никто не узнает о нас. Как жить дальше, для чего?.. Я вспомнил, как Мия серьезно ответила, что она будет наблюдать за этим процессом на своем отрезке жизни. Значит, она всерьез считает, что жизнь не бессмысленна, надо жить и оставаться самим собой до конца.

А я зачем думаю о конечности бытия? Надо просто радоваться отпущенному тебе времени и быть нормальным человеком…

Да, кстати, из моей жизни исчезла не только Мия, исчез и Костян. За эти два года он ни разу мне не позвонил и не искал. Наверное, жизнь человека как колбаса: отрезаешь кусок за куском и съедаешь навсегда.

95. Я ЛЮБЛЮ, КОГДА МОЙ ДРУГ ПОДГОРБУНСКИЙ ЖЖЕТ

В одиннадцатом классе мы в лицее праздновали веселый праздник Хэллоуин. Подгорбунский пришел встречать свою няшку – собирательницу фактов. Когда я увидел Димку во дворе лицея, то начал хохотать так, что думал, меня разорвет. Подгорбунский в честь Хэллоуина надел черные носки с ярко-оранжевыми тыквами по бокам. Эти тыквы сияли в сумерках, как фары автомобиля.

– Маркел, чо ты ржешь? – пробубнил Подгорбунский. – Не мог же я идти со светильником Джека по улицам и еще с зажженной свечой внутри!

Светильник Джека – это тыква с вырезанным на ней лицом. Ее обычно оставляют у домов в англоязычных странах, чтобы она отгоняла злых духов в День Всех Святых.

– Значит, носками злых духов отгоняешь? – сквозь смех спросил я.

– Ну, – ответил Подгорбунский. – Постой рядом со мной, Маркел, разрешаю, и будет тебе счастье!

Я хлопнул моего друга по плечу.

– Зачет тебе, бро!

Мне кажется, с Подгорбунским мы будем общаться даже в старости. Он мегапозитивен. Плохо тебе – иди к Подгорбунскому!

96. ЧАСТО ВСПОМИНАЮ РЕБЯТ ИЗ ЛИЦЕЯ

После окончания лицея мы все куда-нибудь да поступили. Маленькая Че – в институт картографии, Фисочка – на факультет журналистики, Тим – в Бауманский. Подгорбунский сообщил мне, что он прикинул и честно ответил себе: «Разведчиком стать не смогу, ибо плохо знаю иностранные языки». Поэтому Подгорбунский сначала решил сделать карьеру пожарного (у них тоже есть свои крутые начальники), но потом передумал и подал документы в Академию управления. Его приняли.

Я поступил в МАИ на факультет, где готовят программистов.

На выпускном балу мы с ребятами договорились встречаться на все праздники. Но пока ни разу не встречались, хотя уже прошел год.

Бабушка считает, что мы еще не соскучились и нечем пока друг перед другом похвастаться.

– Вот мы начали с одноклассниками встречаться после десяти лет, – сказала бабушка. – Когда уже где-то работали, детей понарожали.

Дед услышал наш разговор и вставил свои пять копеек:

– Да что ты? После десяти лет! – съехидничал он. – А кто к Половковой и Питашовой каждое воскресенье бегал на посиделки? Посплетничать, а?

– Не было этого! – резанула бабушка.

– Слушай, может, ты врала мне столько времени, а сама к Алешину таскалась? – грозно привстал дед с кресла. – Он же сох по тебе в десятом классе, а?

– Ох, весь мой класс до сих пор по списку помнит! – умилилась бабушка и поцеловала деда в лысину.

Я люблю свою семью. Такие вот сцены умиления – каждый день. Понятно же, что дед и бабушка неравнодушны друг к другу. Я за них рад.

97. НЕ УМЕЮ СОЧУВСТВОВАТЬ В ТЯЖЕЛЫХ СИТУАЦИЯХ

Неприятно в этом признаваться, но это так. Например, когда у человека что-то случилось и он обратился ко мне, могу помочь лишь конкретным делом. Но если этого не требуется, сразу теряюсь. Добрые слова и сочувствие – не мое.

Однажды я увидел, как женщина средних лет плачет в супермаркете. Не знаю, может, у нее кошелек вытащили или в семье несчастье какое… Мне стало ее очень жалко. Я подошел, а она, увидев меня, сказала: – Чего уставился? Иди!

Я сразу развернулся и ушел. Хотя сейчас понимаю, что надо было остаться. Люди не сразу признаются в своих бедах, а только когда с ними поговоришь.

98. МОИ ЛЮБИМЫЕ ЖИВОТНЫЕ – СУРИКАТЫ

Они смешные и дружные. Похожи на добрых идиотов. Мы иногда с Подгорбунским встаем друг перед другом, выпрямляем спины и по-сурикатьи сгибаем руки перед собой. А потом ржем как ненормальные.

99. САМОЕ ПРОТИВНОЕ ЧУВСТВО, КОТОРОЕ Я ИСПЫТАЛ – ЭТО РАЗОЧАРОВАНИЕ

Я разочаровался в своей матери. Она для меня – чужой человек. Хотя ее можно понять: женщине было охота пожить для себя, без напряга и волнений, и чтобы ее кто-то любил. Но так не бывает: если ты кого-то предал, не жди, что за новым поворотом у тебя начнется жизнь вся в розах.

Теперь я точно знаю: все возвращается бумерангом. Я не верю в то, что у моей биологической матери будет красивая старость. Мистер Уксус в короткой куртке и потертой бейсболке не вариант Ромео. У этого человека пустой взгляд и узкие, змеиные губы. Такая внешность бывает у предателей. Я ничего не знаю об этом человеке, я его видел несколько минут, но мне оказалось достаточно: холод и фальшь – вот что такое этот человек. Скорее всего, его судьба похожа на черную дыру: она засасывает в свою бездонную воронку всех подряд, кто встретился по курсу. Люсе повезло, что они с мистером Уксусом расстались.

Вообще, невозможно поверить в то, что старая мадам Каплунская могла заменить ему Люсю. Это как вместо сочного яблока с удовольствием съесть гусеницу. Но, может, ему так нравится? Все люди разные. Есть такие, которые живут с девизом: «Чем хуже, тем лучше».

Два года назад я начал писать сто фактов о себе, думая, что их прочитает моя заблудшая мать. Прочитает, полюбит меня и будет плакать слезами раскаяния. Еще тогда я решил: нет вопросов – мать прощу в любом случае. Но оказалось, я не умею прощать предательства.

Вот я и добрался до сотого факта. Хочется эти записи закончить красиво. Тогда такая картинка. Я дома один, сижу за компом, решаю задачки для очередного семинара. За окном – осень, желтые листья, влажный воздух, капли дождя на стеклах. Дети бегают во дворе за мячом, азартно кричат. Я прислушиваюсь и немного завидую, что детство – в прошлом и пацаны во дворе не мои друганы.

И тут звонит Подгорбунский. Он говорит:

– Маркел, ты знаешь барышню Сушкову?

Я откидываюсь на спинку кресла и отвечаю ровным голосом:

– Знаю. А что такое?

– Она мне тут написала в Сети.

– А с какого тебе?

– Розыск объявила. Спрашивает, как ты поживаешь?

– И что ты ответил?

– Ответил – сам проявишься и все ей расскажешь в подробностях.

– Наглый ты сурикат, Подгорбунский!

– От такого же суриката слышу!

Мы бросаем трубки. Я встаю из-за стола, сначала тянусь, потом разминаюсь – дрыгаю руками и ногами, а потом начинаю танцевать. Это и есть мой последний факт.

100. Я ЧАСТО ТАНЦУЮ ПОД ТИШИНУ.

Рассказы

ВМ

1

До середины десятого класса Оля Трубачева, по прозвищу Труба, хотела разгадать намерения Кузи. Главное, что ее волновало, – любит Кузя или нет? Но ответа на этот вопрос не было.

Кузя – непредсказуемый пацан. Он делал то, что хотел. Зимой ходил по городу, одетый как капуста: сначала надевал футболку, затем водолазку, потом толстовку, а следом ветровку. Теплых курток Кузя не носил принципиально.

Кузя легко прыгал из окна лицея со второго этажа на тротуар.

Ел ролтон, рулетики и сникерсы. Остальную еду презирал.

Однажды Кузя вступил в секту. По МХК (предмет «Мировая художественная культура») он решил писать проект по сектам, а чтобы вышло достоверно, живенько, нашел сектантов где-то недалеко от своего дома. Они обитали в полуподвале при плохом освещении, говорили многозначительно о Том, кто отвечает за все, и про то, что, «кто с нами, тот спасется в Судный день». В секте Кузе дали Библию, блокнот, ручку и поручение – обзванивать членов секты перед собраниями. Когда преподаватель МХК Евгения Ананьевна узнала, куда занесло Кузю, она чуть не поседела и начала проводить с пытливым учеником воспитательную работу: мол, уходи оттуда немедленно, Кузнецов, быть беде! Но Кузе уже самому поднадоели унылые сектанты, и он покинул стены изучаемого объекта по собственному желанию.

У Кузи был друг Рома Гога. Рома – имя, Гога – фамилия. В один незабываемый день Кузя и Рома играли в футбол у Ромы дома. Игра шла что надо: мяч летал по квартире со свистом, успевай лови, отдавай пас партнеру. Но в какой-то момент Кузя не успел поймать мяч, и тот влетел в кухонную дверь, разбив в ней стекло. Рома Гога сразу посуровел и сказал, что теперь родичи его убьют, но неутомимый Кузя утешил друга: не горюй, выход есть всегда! Денег у горе-футболистов не оказалось, пошли на улицу искать стекло, походили, помыкались, нигде подходящего не обнаружили. Не из магазинной же витрины его вырезать? Тогда Кузя предложил добыть стекло из окна лестничной площадки Ромы. Сказано – сделано. Подъезд тихий, соседи на работе, из давно не крашенной рамы скоренько вынули пыльное стекло и через десять минут вставили в кухонную дверь. После праведных трудов Кузя и Рома сели пить чай на той же кухне с пряниками и рулетиками.

С девочками Кузя общался подчеркнуто вежливо. Мог расшаркнуться, за мелкие услуги говорил: «Благодарю!», всегда подавал руку, если девочка сходила с подножки трамвая, и не забывал придерживать дверь, пропуская представительницу слабого пола вперед.

Кузя поддерживал приятельские отношения с несколькими девочками, ходил с ними по очереди по магазинам, в кино и кафешки. Причем в магазины Кузя заруливал не потому, что его об этом просили девочки, а потому, что сам обожал шопинг. Когда Оля Труба оказалась в магазине с Кузей, то подумала, наблюдая его в деле, – Кузя выбирал себе кроссовки, – что именно этот худощавый, коротко стриженный пацан, с живыми, цепкими глазами мог стать ее мужем. Олин тест на посещение магазинов Кузя прошел на «отлично»: его не раздражало обилие товаров, очереди в примерочные, цены, духота, магазинная толкотня, суета и маета. Кузя в магазине был как рыба в воде.

Среди мира вещей Кузя очень уважал стельки. Они присутствовали в каждой паре его обуви. К стелькам приучила Кузю мать, с детства внушавшая парню, что без стелек он не выработает нормальную походку: Кузя косолапил, – и вот результат! Когда обувал новую пару кроссовок или кедов, предварительно вставив туда стельки с супинаторами (звучит торжественно!), то летал по городу птицей или ракетой.

Оле Трубе было наплевать на стельки – есть они, нет, – Оля ненавидела слово «подследники». Слава богу, парни не носили эту синтетическую продукцию, и Кузя не обсуждал тему подследников, но вот тему стелек развивал с Олей активно, и ей ничего не оставалось, как слушать, соглашаться и подхихикивать.

Кузя и Оля встретились в девятом классе в лицее, куда перешли из своих предыдущих школ. Оля ни за что не обратила бы внимания на Кузю, если бы тот не выпендривался при каждом удобном случае. Однажды на уроке биологии на спор с Ромой Гогой встал на парту и подпрыгнул к потолку. Рома успел щелкнуть полет Кузи на мобильный. Этот снимок герой дня поместил как аватарку на свою страницу в социальной сети. Оля часто заходила на эту страницу и смотрела на снимок – летящий Кузя с поджатыми ногами, руками вразлет и сумасшедшей, счастливой улыбкой. Было что-то в его облике веселое, неукротимое, свободное и прекрасное. Между прочим, Кузя чем-то походил на Олиного отца. Улыбкой? Взглядом? Трудно с ходу сказать, но то, что похож, – однозначно. И когда Кузя стал писать Оле по ночам онлайн, а потом провожать из лицея домой, она в душе тихо радовалась.

Обычно они шли после уроков до Олиного дома, без передышки трепались об одноклассниках и учителях. Больше говорил Кузя, Оля слушала, и если история казалась ей особенно веселой, то принималась дико ржать. Кузя как-то заметил, что Олин смех напоминает смех Джигурды – патлатого актера с прямолинейными самцовыми повадками. Оля смутилась, но Кузя великодушно разрешил:

– Ты ржи, ржи, норм. Мне по кайфу, когда ты ржешь и слушаешь. Другие девчонки трещат, в ушах – звон. У меня аллергия начинается. На тебя – нет.

Вопрос: «Любит меня Кузя или нет?» – появился в голове Оли в марте девятого класса, когда они вместе вышивали на уроке химии. Да-да, сидели и тайно ото всех вышивали кривой узор на чистой тряпке, которую нашел Кузя. Сначала Оля делала стежок и передавала тряпку под партой Кузе, потом он делал свой стежок и передавал тряпку Оле. На химии царила скукотища: все эти валентности, кислоты и щелочи, еще какая-то мутотень. Можно было помереть от тоски, не дождавшись спасительного звонка на перемену. Но касания Кузиных рук под партой предотвратили Олину раннюю смерть: они казались девочке нежными, полными ласки и сердечной теплоты. Так солнце целует нас в мае, когда мы садимся на скамейку в расцветающем на глазах парке и понимаем: мир не так уж плох и любит нас.

С мыслью про «любит – не любит» Оля дожила до мая. За неделю до окончания учебного года Кузя спросил: какие у Оли планы на лето? Она ответила, что летние планы у нее всегда одни и те же: она проводит каникулы на даче. Это очень далеко, ехать за тридевять земель, пять часов на машине или на двух электричках с пересадкой семь часов.

Кузя:

– И что, обычная дача?

Оля:

– Нет, не обычная. Там поля, леса, река, там воля и море бабочек, вкусное молоко с рынка, соседи смешные, там мать и отец понимают, что мне надо отключиться от лицея, не грузят ничем, кроме как «ешь все, что положили» и «иди искупайся в реке – это здоровье».

Кузя:

– А, фигня! У Ромы Гоги такой же ништяк, и у Сесёлкина, и у Егора… Короче, у всех.

Оля сказала, что Кузя – дурак, не знает, о чем говорит, пусть молчит. Место, где ее дача, волшебное, там происходят разные непонятные вещи.

Кузя:

– Например?

Оля:

– Люди с покойниками разговаривают, когда надо.

Кузя после этого заявления посмотрел на Олю Трубу, как на сбежавшую из клиники неврозов, – тревожно и снисходительно, и протянул:

– Ты чо, в ска-азки веришь?

Оля ответила: мол, это не сказки – быль.

Кузя пристал, не закрывал тему:

– О чем это с покойниками можно говорить? А?

Оля:

– О чем хочешь. Покойники знают все про живых, для них нет тайн. Это живые в своих тайнах копошатся, как черви в гнилых бананах.

Тут Кузя помолчал и после паузы задал вопрос, от которого у Оли сильнее забилось сердце:

– Можно к тебе приехать в гости на дачу?

Оля пообещала, что спросит у матери.

Кузя склонил голову и произнес свое фирменное:

– Благодарю!

Вечером Оля «подкатила» к маме: села напротив, скрестила ноги по-турецки, начала рассказывать про учителей, про то, что скоро экзамены, она побаивается: списывать нельзя, каждый день их пугают, если что на экзаменах пойдет не так, сразу пинком под зад. Но все же сдают!

– Да, – ответила мама, – сдают, и ты сдашь.

Потом Оля принялась рассказывать про девочку из их класса, Лолиту, – она такая нервная, со всеми спорит, строит из себя хрен знает кого! Мама поморщилась: надо же, какое имя дали девочке!

Оля тут же среагировала:

– А что?

Мама посмотрела на Олю более внимательно, чем обычно, помолчала, улыбнулась, ответила:

– Есть одна книга про Лолиту… написал писатель с мировым именем… Я бы тебя не стала так называть!

Оля надула губы:

– Ма, вечно загадками говоришь… Какой писатель?

Но мама рассмеялась:

– Подрастешь – скажу! Сейчас рано!

Мама не знала, что через день Оля и ее подруга Лиза нашли в Интернете книгу Набокова «Лолита». Да и чего там искать? Загуглил имя – и вот тебе раз! Скачали «Лолиту» в свои электронные книги и про-чита-али… Фу, гадость-гадость! Взрослый мужик и девочка, он ее любит, а она его нет… Оля не хотела бы встретить такого озабоченного мужика в жизни – это же мерзость, хрень на вате! О родителях одноклассницы Лолиты Оля теперь думала, что они – малообразованные люди, надо же хоть что-то читать, ориентироваться в литературном процессе и не называть дочь черт-те какими именами! Еще бы Медузой Горгоной назвали или еще как-нибудь стрёмно.

Мама встала с дивана и пошла на кухню – готовить ужин, Оля увязалась за ней.

– Ма, тут это… – сказала Оля как бы между прочим, – к нам Кузя на дачу просится, на недельку.

– С какой стати? – удивилась мама. – Он твой парень?

– Нет, просто друг, – непринужденно ответила Оля.

– Это тот Кузя, который из окон прыгает?

– Ага. Раньше прыгал… Сейчас нет! – поспешила прикрыть Кузю Оля.

Мама достала из овощной корзины несколько картошек, начала их мыть и чистить.

– Не, – сказала мама, – нам этим летом не до Кузи. Будет гора гостей.

– Кто?

– Все те же: Сережа с семьей, Володя с Ларисой… Ты же знаешь, дача – на мне, папе – ни до кого. Есть он, нет – едино, в свои дела уткнется, а я… разруливай народ, корми, стели, баню топи, развлекай.

– Нас с Кузей не надо развлекать! – решила обидеться Оля.

Мама внимательно посмотрела в Олины глаза.

– Как ты не понимаешь, дочка? Если мы приглашаем в гости подростка, я за него несу ответственность. Случись чего: в речке утонет, ногу сломает – не ты будешь отвечать – я.

Оля ушла с кухни, чтобы завершить никчемный разговор. Ответственность, значит. Ночью Оля лежала и думала: как донести Кузе мамин вердикт? Кузя выслушает, сразу обиду не покажет, но затаит, точно. Или подколет: мол, ты, Труба, маменькина дочка! Как мамка скажет, так ты и пляшешь!.. Да, так! Слово мамы для Оли – главное. И характер у Оли не бойцовский, чтобы свое втирать и на своем настаивать до посинения. Оля была миролюбивым человеком, любящим посмеяться, и не собиралась из-за Кузи ломать с мамой копья. Правда, грустный осадок после разговора остался.

Оля, почти засыпая, представляла несбыточные картины. Она и Кузя идут по лугу, он весь разноцветный, как рассыпанный гигантский калейдоскоп… Или они с Кузей плавают под старой ивой в коричневой речной воде. У ивы длинные чуткие ветки, листья то и дело окунаются в вялую воду… Или все ужинают: папа, мама, Оля, Кузя, уплетают из пиал творог со сметаной. И Кузя не говорит с бодрой интонацией: «Где тут у вас магазин? Я хочу себе ролтон купить – это моя базовая еда!» Кузя хвалит творог, потрясен рыночной сметаной, уплетает местный хлеб – душистый, с твердой лоснящейся корочкой. Оле хорошо на душе. После ужина они вдвоем сидят у печки, плечом к плечу, и смотрят, как жадно дышит огонь… А магазинов нет в радиусе десяти километров, потому что Олина дача – в глухом углу, малодоступном месте. Ночью совята кричат в овраге…

На следующее утро Оля встала с мыслью: «Если Кузя спросит про дачу, скажу про отказ мамы. А если не спросит… На нет и суда нет!»

Кузя не спросил.

2

Начались летние каникулы. Все разъехались кто куда. Оля – в свой медвежий угол, Лолита – в Турцию, Рома Гога – в спортивный лагерь, а Кузя – к себе на дачу. Оказывается, у его бабушки и деда недалеко от города была дача – унавоженные грядки, яблони-кормилицы. Кузя туда канул, пропал, редко выходил в социальную сеть.

Оля ждала его сообщений, с радостью отвечала. Мама спрашивала, когда видела, как Оля строчит ответы:

– Кому пишем?

Оля врала, что Лизе, но мама была умная и не верила: с пылающими щеками подруге не пишут.

В то лето прошли две обвальные грозы, они размыли новый овраг. Местные ходили в лес, смотрели, комментировали, стоя на краю:

– Каньон!

В пойме через день сверкали зарницы: где-то шли дальние грозы, и люди видели в этом зловещие знаки.

В июле народилась сумасшедшая черника, на некоторых полянках черно было от ягоды. Мама покупала у соседки чернику бидонами, пичкала Олю киселями и сахарной протиркой.

В конце июля дядя Боря Моняков говорил с мертвыми: он измучился с больной женой, она уже год лежала, не вставала. Врачи разводили руками: сколько протянет – не знаем, мы не боги, может в таком состоянии лет десять провести, сердце крепкое. Мертвые сказали дяде Боре, что жена его скоро помрет. Так и вышло. Через неделю тетю Веру схоронили.

Лето расцвело и вызрело, просыпалось тяжелыми семенами трав в темные, предосенние ночи, и уже было невмоготу в конце августа дожидаться часа отъезда.

В то лето Оля впервые поняла, что житье на даче – скукота. Лучше ходить в лицей, там жизнь, которая ей нравится, а здесь, в деревне, – ничего интересного.

Наконец пришло утро отъезда. Оля радостно собиралась домой и за пять минут до отхода машины взбежала на второй этаж, где на стене жил кривокрылый ангел, нарисованный Олей в пять лет. Раньше девочка прощалась с ним, еле сдерживая слезы.

А сейчас быстро погладила фломастеровые крылья и сказала:

– Пока-пока! Не скучай зимой!

Оля ехала в машине и представляла, как до начала десятого класса она встретится с Кузей. Они пойдут в супермаркет за стельками или еще чем-нибудь необходимым, будут болтать, смеяться… Она ему расскажет про бешеные грозы и новый овраг, может быть, про ангела на втором этаже и про очередное предсказание мертвых. К предсказаниям мертвых прибегают в их далеком сельце отчаявшиеся…

Наконец город, квартира, комната Оли, окно на пыльную улицу и угол сквера. Оля бросилась звонить Кузе.

У него дома трубку никто не снял, в соцсети Кузи тоже не было, зато онлайн оказалась Лолита. Она, никогда не писавшая Оле, настрочила: «Труба, есть новость, набери меня! У меня на мобиле денег нет». Оля послушалась, набрала Лолитин номер. Та с ходу спросила:

– Ты с Кузнецовым встречалась?

– Нет. Только что приехала, – сказала Оля.

– Не встречайся, Труба. Он – сволочь!

– А что?

– Он уже две недели в городе, телефон мне оборвал. Я с ним несколько раз в магазин ходила. Сначала ржали, в кафе сидели, потом пристал целоваться. Я думала, он серьезно…

– А он? – не своим, ледяным каким-то голосом спросила Оля.

– С Ромой Гогой на шоколадку поспорил, что меня поцелует! – с обидой выкрикнула Лолита. – Сволочь! А ведь около тебя всю дорогу отирался!

– Спасибо, – зачем-то подытожила разговор с Лолитой Оля и отключилась.

Она в тот день рано легла спать: не хотелось ни ужинать, ни говорить с мамой, ни у компа сидеть, кликая страницы одноклассников. Лежала, натянув одеяло к подбородку, глотая комки обиды. Слышала, как мама по телефону тихо рассказывала:

– Приехали, ага… Отдохнули, как всегда, хорошо… Что ты, Олечка изменилась, повзрослела, «вещь в себе»… О прошлом не говорим… Зачем?

Ночью Оля встала и долго смотрела на улицу и сквер. Ночной городской пейзаж казался ей убогим. Как же все тут в городе узко, притерто друг к другу, некрасиво! Не то что размашистое деревенское лето в гривах гроз и лунном зеленоватом тумане…

3

Все было понятно с Кузей! Гад, предатель, походы с ним в магазины – пустое время, его шутки – пошлость! Вычеркнуть, забыть!

Но он в первый же учебный день сел за ее стол, бросил перед собой тетрадь, ручку, учебник и выдрал с треском лист из тетради. Пока историк вещал, что им предстоит узнать в новом учебном году по его предмету, Кузя нарисовал сетку, в центре жирно начертил крест, подвинул лист Оле и, слегка подтолкнув ее в плечо локтем, шепотом предложил:

– Труба, давай я – крестики, ты – нолики.

Оля не смогла отказать Кузе и, как ни в чем не бывало, начала с ним «рубиться» в «крестики-нолики». Может, Кузя был гипнотизером или начинающим экстрасенсом? Видел людей насквозь? И если до него доходило, что нужные люди решили отойти от него, влегкую их снова завоевывал?

Первые две четверти десятого класса Олю продолжал мучить тот же навязчивый вопрос: «Любит меня Кузя или нет?» Потому что он все время был рядом, снова таскал ее выбирать удобные для себя кроссовки, и они наворачивали по магазинам километры; шутил, писал по ночам онлайн длинные сообщения. Они даже решили делать вместе проект по информатике: по программе полагалось работать над проектом коллективно – вдвоем или втроем.

Тема проекта оказалась сложной. Оля нервничала: успеют ли они справиться с заданием? Кузя лидировал в их тандеме и сам назначал время встреч. Оля подчинялась, хотя иногда из-за «научных» обсуждений с Кузей ей приходилось менять личные планы.

Да, было еще одно событие в десятом классе, которое повлекло за собой определенные последствия. Восьмого сентября всех парней-десятиклассников увезли на военные сборы. Уезжали с удовольствием, гоготом и гомоном. Все-таки не учебную лямку тянуть, а что-то неприевшееся, на природе: мужская жизнь в казармах, еда из армейских котлов – короче, новые впечатления в течение двух недель. В лицее, на занятиях, остался толстяк Миша Колобков. Ему родители добыли справку, что он не пригоден к военным сборам: мол, юношу может кондратий хватить. Девочки хихикали над Колобковым и обходили стороной.

Кузя после сборов вернулся прежний: гибкий, быстроглазый, улыбчивый, на переменах – прыжки до потолка и валяния на лицейских диванах. Их стояло в коридоре три – толстые, обитые черным кожзаменителем, основательные. Перед уроками, после уроков и на переменах лицеисты сидели на них тучей или возлежали, как римские патриции в банях.

В первую же ночь после возвращения со сборов Кузя засыпал Олю подробными сообщениями, в которых поведал, как в лагерях служивый народ тянул армейскую лямку. Оказалось, Сесёлкин и Ростик – друзья неразлейвода – перестали общаться. Ростик ночью стащил с Сесёлкина трусы и спрятал, и тот утром метался голый по казарме, а потом насмерть обиделся на шутника.

Захаров не вылезал из медсанчасти: его ноги ни с того ни с сего обсыпали фурункулы. Не мог человек ходить в строю, температурил, лечился почти две недели.

Гугулия каждое утро с кем-нибудь ругался. А как по-другому может вести себя голодный, обозленный человек? Все дело – в перловой каше: Гугулия ее ненавидел, а перловка в армии – первый продукт.

За все, даже мелкие, провинности лицеистов наказывали, давали наряды вне очереди. И если кто-то опаздывал на полминуты на зарядку, весь взвод потел и единой волной двадцать раз отжимался на плацу.

Выходило, что у всех пацанов были какие-то проблемы, закавыки, незадачи. У всех, кроме Кузи. Он был искренне доволен военными сборами. Даже общими унизительными отжиманиями.

Оля читала Кузины сообщения, и ей казалось, что тайна входит в ее жизнь, доверена ей. Теперь она причастна к настоящей мужской жизни. Значит, Кузя любит, раз делится с ней такими подробностями?..

В октябре, кажется седьмого числа, Кузя побывал у Оли Трубы в гостях. Как всегда, провожал ее после лицея домой, но это только называлось – домой, на самом деле они прощались около автобусной остановки и Оля шла целый квартал по дворам одна. Но седьмого октября, оказавшись на автобусной остановке, они не расстались, а двинули дальше: Кузя не мог остановиться, рассказывал, как они с Ильей-придурком и Равилем, спортивным математиком из их класса, прогуляли позавчера историю.

– Я думала, вы домой пошли, – сказала Оля.

– Какой домой! В спортзал свалили, на спор подтягиваться. А там девятый класс в волейбол рубился. Мы влились! – довольно сообщил Кузя, пнув пустой пластиковый стакан, оказавшийся на пути.

Илья слыл бабником, не пропускал ни одну более-менее игривую юбку, поэтому остался попрыгать на глазах у девчонок-девятиклашек. Равиль вообще зарекомендовал себя фанатом спорта, мог играть во что угодно и с кем угодно. Он уже был полноценным игроком ночного хоккея – раз в неделю ездил с отцом в клуб и проводил там с 22.00 до часу ночи.

Короче, они так все заигрались, что не заметили, как настал вечер, за окнами – черно, физрук, по прозвищу Ярый, сидел в своем узком кабинете, пил чай и глядел телик. Иногда появлялся на пороге и кричал: «Ребят, закругляйтесь! Мне скоро уходить!» Равиль вопил: «Сан Сёмыч! Еще чуток, а?! Сан Сёмыч!» Ярый безнадежно махал рукой и снова удалялся к телику. А Равиль командовал разгоряченными игроками: «Давай туда! А ты – сюда! Не будь ж…, а?!» Счет был какой-то крутой. Равиль, увидев, что кто-то классно пасовал – все равно: Кузя ли, Илья-придурок или девицы из девятого – восхищенно орал во всю глотку: «Зверюга! Во! Давай, зверюга!»

…Оля остановилась около своего дома, бросила взгляд на окна: кухня – желтый свет, мамина комната – синий, гостиная – черная, без света. На тротуар шлепнулись несколько листьев с клена – он рос как раз под окнами Олиной квартиры.

Кузя сразу понял:

– Чо? На хату причапали?

– Ага, – сказала Оля. – Хочешь… давай в гости.

Она пригласила Кузю машинально, не веря в то, что он согласится. Он посмотрел на окна дома и сказал:

– Пошли.

Сердце Оли вырвалось из груди и полетело над землей. Какое счастье, Кузя увидит, где она живет!.. Это же… это же… Любит или не любит?

Мама не удивилась, увидев Олю с немного встревоженными, блестящими глазами и высокого гибкого Кузю. Он тут же, у порога, начал снимать кеды, сложившись в фигуру «корточки с прогибом, стартовая нога сзади».

– Не надо, Кузя, – сказала мама. – У нас обувь не снимают.

– Ма, он Глеб, – с упреком поправила Оля.

Мама рассмеялась:

– Ой, прости! Я привыкла, ты же все время – Кузя да Кузя.

Кузя все же снял кеды и снисходительно разрешил:

– Зовите меня как хотите! Можно Эдуардом.

Мама хмыкнула неказистой шутке: ах, ясно, мальчик хочет царить и покорять!..

– Добро пожаловать на кухню! Что будем? Гуляш с гречкой? Можно яичницу поджарить с помидорами, сыром, зеленью и колбасой.

– Нет-нет, я люблю чай с рулетиками… Такие, знаете, в пакете, а на пакете сгущенка нарисована…

– Нет, Кузя, ой, прости, Глеб, я не знаю таких рулетиков… Пожалуйста, миндальные пирожные, свежие…

Кузя:

– Благодарю!

Так они просидели час, а может, больше. Кузя пил чай, ел миндальное. Оля тоже пила чай (она показала маме глазами, что поужинает после). Оля не смотрела на Кузю, но все видела, потому что странным образом все ее тело обратилось в слух, зрение и полностью растворилось в атмосфере за столом.

А Кузя непринужденно вел светскую беседу про лицей, одноклассников, про своего дворового приятеля Ваньку, который ходит в секцию самбо. Они по вечерам гуляют по дворам. Как-то Ванька предложил зря не ходить, а «отжать» у пьяного прохожего мобильный. Но Кузя не идиот, все понимает: «отжать» значит встать на тропу преступления.

Мама спросила:

– Кто твои родители? Интересно.

Кузя отхлебнул чай, проглотил, даже зажмурился:

– Родители как родители.

И продолжал молоть всякую ерунду: про любимые фильмы, спорт, про то, что всегда сам принимает решения… Мог, например, в старой школе остаться, да надоело: одно и то же, одни и те же лица. Взял и на спор с Ромой Гогой поступил в лицей, ни одного дня не готовясь. А Роме даже двух репетиторов нанимали.

Мама задала новый вопрос:

– Что ты читал недавно?

Оля знала, что этот невинный вопрос на самом деле мамин тест: скажи мне, что ты прочитал, и я скажу тебе, кто ты!

Кузя небрежно ответил:

– Гю́го… «Отверженные». Класс!

– Гюго́, – поправила мама. – Викто́р Гюго́.

– А-а! – махнул рукой Кузя. – Не все ли равно – Гю́го или Гюго́.

– Надо говорить правильно, – продолжала наставлять мама. – А то ляпнешь где-нибудь – народ рассмешишь.

В другой раз Оля бы рассмеялась своим необузданным смехом Джигурды: это ж умора, Гю́го – Гюго́! Но сейчас испугалась: а вдруг Кузя обидится на маму?

Но Кузя не обиделся, посмотрел на часы, сказал:

– Мне пора. – Легко встал из-за стола, нагнул в сторону мамы голову, произнес коронное: – Благодарю!

Мама и Оля вышли в прихожую – провожать. Кузя в своей непринужденной позе – «корточки с прогибом, стартовая нога сзади» – зашнуровывал кеды.

В прихожую была открыта дверь гостиной. Там стояли сумерки, на стенах висели портреты Олиных предков, дышали букеты в старых фарфоровых вазах с рисунком, потертым в отдельных местах. Один букет был живой – розы персикового цвета, второй – сухой (мама зачем-то уже несколько месяцев берегла полупрозрачное облако желтых хризантем). С круглого стола свисала вязаная сиреневая скатерть, в книжных полках толпились безделушки и сувениры. За стеклом одной из них стояла любимая папина чашка с блюдцем, с щербинами и паутиной трещин слева от ручки, кузнецовский фарфор. Еще в гостиной таинственно поблескивала люстра – хрустальная гроздь. Оля знала, что если соседи сверху пробегут по комнате, хрустальные сосульки начинают тихо петь.

Кузя разогнулся, еще раз кивнул в сторону мамы:

– Благодарю! – И ушел.

Оля успела только сказать ему в спину:

– До завтра!

Когда мама вернулась на кухню и начала собирать грязную посуду, Оля влетела и начала:

– Мам! Ну зачем ты про этого Гюго?

Мама, словно не услышав Олиного раздражения, пробормотала:

– Какой странный закрытый мальчик! Ни слова о себе…

– А тебе надо, чтобы душу вывалили на стол? Ройтесь, копайтесь, вот он я, весь перед вами! – запальчиво крикнула Оля.

– Да нет, – ответила мама. – Не надо ничего вываливать… Кто его родители, какие у них отношения?

Оля ничего про это не знала, Кузя никогда не рассказывал про свою семью, кроме того, что мама приучила его к стелькам, и, чтобы закрыть тему, вышла с кухни. Это у Оли было от отца – железная выдержка: он всегда отмалчивался и уходил, когда назревала ссора.

…А после Нового года Кузя не пришел в лицей, на другой день тоже. Оля написала ему в социальной сети: «Что случилось? Ты заболел? Мороженого переел в Новый год?»

Кузя ответил поздно: Оля хотела выключать компьютер, чтобы идти спать. Без знаков препинания сообщил, что может писать ей всего три минуты, что мороженое не любит и теперь учится в кадетском корпусе. Пять дней в неделю заперт в учебном заведении – ходит здесь на уроки, ест, спит, что-то типа интерната. Домой будут отпускать на выходные.

Оля не сразу поняла про кадетский корпус. «Кузь, это шутка?» – «Не правда я в каникулы забрал документы из лицея перевелся сюда». Оля: «Зачем?» Кузя: «Воплотил мечту еще со сборов хотел здесь учиться». Оля: «А как же наш проект?» Кузя: «Как-нибудь приеду проконсультирую». Оля: «Спасибо». Кузя: «Все пока дежурный в коридоре тусит у пацанов компы отбирает».

Кузя отключился.

Оля сидела перед компьютером, тупо глядя на аватарку Кузи – бесшабашный полет, поджатые ноги, руки-крылья, счастливое лицо, – и не чувствовала, как слезы наполняют глаза. Почему он раньше не сказал, что уходит из лицея в кадетку? Как она одна защитит проект? Будет стоять дура дурой перед учительской комиссией, что-то бормотать… Они же с Кузей договорились: главные мысли и факты по их проекту изложит он, а она – несколько фраз…

В комнату вошла мама, увидела невылившиеся слезы, кивнула на экран монитора:

– Из-за него?

Ах, Оля забыла перейти на свою страницу, и мама теперь окончательно поняла, что Кузя в жизни дочери – главное звено… Оля встала, уткнулась в мамино плечо горячим лицом, заплакала от души и густым, обиженным голосом рассказала все-все. И про то, как они вышивали тряпку на химии… и про его прыжок на уроке… и про магазины и стельки… и про то, что он давно мечтал о кадетке… только молчал и написал об этом лишь сейчас… и что она ни за что не защитит проект по информатике…

– Мама, мамочка, что это? Почему?!

Мама гладила Олю по спине и плечам. Руки мамы были такие ласковые и нежные, что хотелось плакать громче, жалостнее. Потом мама убрала руки с Олиной спины, взяла дочь за плечи, отстранила от себя, заглянула в Олино распухшее лицо и сказала:

– Он тебя предал. Это бывает. Проект сдашь сама, одна. И на «отлично».

4

«С глаз долой – из сердца вон». Правильная народная мудрость, проверенная веками.

С Олей случилась странная штука: она не хотела думать о Кузе. Мамино слово «предал» пронзило ее, как стрела, навылет, под самым сердцем. И если с такой раной живут, то иначе, чем прежде.

Оля теперь не виделась с Кузей каждый день, он редко забегал в лицей – проведать своих. Своими были Равиль и Рома Гога. Они плюхались на один из трех кожаных диванов в лицейском коридоре, что-то рассказывали друг другу и ржали.

Лиза, подруга, отыскивала Олю в каком-нибудь кабинете или столовой, говорила заговорщицки на ухо:

– Кузя твой пришел.

Оля пожимала плечами: мол, почему мой? Немедленно собирала сумку и уходила домой. Благо, что Кузя появлялся в лицее после занятий.

Потом Лиза звонила Оле вечером и сообщала:

– Ты идиотка! Ушла на ровном месте! Он тебя искал, у всех спрашивал!

– Кто искал? – невозмутимо спрашивала Оля.

– Да Кузя! Мол, как она тут над нашим проектом по информатике бьется? Переживает, видишь?

Оля без споров соглашалась:

– Ага. Переживает. Зря. У меня все ок.

Больше Оля Кузе не писала в соцсети, а если он что-то спрашивал, отвечала сухо, одной фразой. Дураку было понятно, что Кузя теперь Оле мимо.

В мае Оля защитила проект по информатике на «отлично». Она была единственной ученицей трех десятых классов, кто справился с коллективной задачей в одиночку.

В день защиты нежданно-негаданно Кузя появился в лицее. Он знал традицию: ребята пойдут в кафе – отмечать гамбургерами и фантой очередной пройденный этап учебы. Да, и они пошли, толпой, смеясь и выкрикивая на всю улицу молодые фразы. Но Оля даже головы не повернула в сторону Кузи, хотя Рома Гога твердил:

– Давай, старичок, и ты с нами! Давай, давай!

Кузя направился в сторону метро, на ходу бросив:

– Да я здесь случайно! Мимо ехал – заскочил!

Он легко сбежал в подземку, а Оля гордо шла по улице, и ветер трепал ее распущенные волосы короткими порывами.

…Подходило к концу еще одно лето, впереди у Оли был последний, одиннадцатый класс.

На даче накрапывали дождички, в лесах шло тихое, громадное, общее движение – росли грибы. Их было так много, что деревенские замучились таскать. Сначала молчали, по старой традиции, не говорили друг другу, где больше грибов растет, чтобы для себя, для следующей ходки сохранить. Но потом… Грибная волна оказалась мощной, сильной, обильной. Не волна, а настоящий девятый вал, только на лесной манер. Теперь только и обсуждали, где нашли да сколько, не успевали грибы обрабатывать, даже дарили друг другу полные корзины опят и подосиновиков.

Оля ходила в лес с отцом. Он шел чуть впереди, в резиновых сапогах, темно-синей болоньевой куртке, нес в крепкой руке корзину с белыми, которая под их тяжестью поскрипывала. Отец не брал других грибов – считал лесным сором.

Оля любила эти маршруты. Она знала: если отец рядом – она под защитой, никакая печаль не обожжет сердце. У отца был добрый, уверенный взгляд, всегдашняя полуулыбка, седая щетина на щеках. Еще Оле нравилось отсутствие лысины на его голове. У других отцов в их лицее – сплошные плеши и залысины, а у папы густые волосы с проседью.

Оля много говорила, бродя с отцом по опушкам и березнякам, вспоминала, как они давным-давно катались на карусели в парке; как отец, когда Оле исполнилось шесть лет, подарил дважды сказку Ершова «Конек-горбунок» – на день рождения и Новый год. Отец смущался, сбивал кривой грибной палкой мухомор, бормотал, что эта нелепица случилась, потому что у него было много работы и он все время о ней думал. «Прости, Олюнчик, больше не повторится». Но она восхищенно уверяла: «Папа, ты что, мне оба „Конька-горбунка" дороги, там же разные иллюстрации!.. А про первое сентября в первом классе забыл?» Родители стояли за оградой школы, как зверьки, во двор, кроме учеников и учителей, никого не пускали – боялись терактов. Оле стало жалко всех пап и мам, и она заплакала. Учительница и завуч никак не могли понять: что это с девочкой? И про то Оля напомнила, как однажды папа поругался с мамой, пришел к Оле в комнату, дышал глубоко, тяжело, словно раненый кит, сел на постель в ноги; а она родителей помирила, сказав маме, что папа – хороший…

У Оли была туча воспоминаний, за грибной поход все не перескажешь. Отец сел на упавшую толстую березу, поставил около ног полную корзину – отдых. Оля устроилась рядом, вытянув ноги.

– Пап, ты чего к нам в город перестал ездить? Всё мы к тебе! Разве не скучаешь?

– Скучаю, – ответил отец. – Но видишь, никак не получается, тут дел полно. Делаю дела, делаю и все о вас думаю.

Оля вздохнула. Он обнял ее, спросил:

– На твой день рождения приедете? Я ведь точно к вам не вырвусь.

Оля жарко пообещала:

– Да, конечно! В этот раз – заметано!

В прошлом году, восемнадцатого сентября, она с мамой не смогли приехать: Оля приболела.

Отец сказал, с полуулыбкой глядя на дочку:

– А вдруг и в этот раз простуда?

Оля:

– Не, пап, чесслово!

Уже третий год отец безвылазно жил на даче, что-то там постоянно ремонтировал, работал на компьютере – составлял программы для одной фирмы, которая неплохо платила. Мама часто к нему ездила – на день-два. В мамины отлучки Оля жила с бабушкой, та специально перебиралась на эти дня с «Речного вокзала» в центр, в квартиру дочери и внучки.

Последние летние каникулы завершались. Оля с мамой уезжали в город тридцатого августа. Приехало такси, отец грузил в багажник их сумки и Олин рюкзак. Оля, как всегда, помчалась на второй этаж к фломастеровому ангелу: «Жди, жди!» – и снова по лестнице вниз… Родители стояли обнявшись около машины, мамино лицо – на папином плече. Шофер курил рядом, деликатно глядя на дорогу. Оля со всего маху прижалась к отцу и маме, обняла их спины, втянула родительский запах: пахло маминым родным теплом, папиной курткой, сотни раз промытой дождем.

– Как я вас люблю, папочка и мамочка! – сказала счастливая Оля.

Они с мамой уже сидели в такси, оно медленно отъезжало от забора по луговине, по истончившейся за лето траве. Оля, повернувшись назад, смотрела на отца. Он махал рукой, немного скованно, стесняясь, улыбался, и, казалось, его крепкая фигура таяла в сереньком дождливом дне. Уже было не различить цвета брюк, сапог и куртки… Черты лица расплылись… Уже в воздухе не движение машущей руки, а некое жемчужное трепыхание…

Мельком Оля увидела, как мама отвернулась к окну и смахивает слезу.

– Мы же скоро вернемся, мам! День рождения, забыла? – сказала Оля.

– Да-да, – закивала мама, – помню, дочка.

5

Они с мамой сдержали слово – приехали за три-девять земель семнадцатого сентября, накануне Олиного дня рождения. Отец ждал – накрыл стол, топил баню, подмигивал Оле, что, мол, завтра жди сюрприз за сюрпризом!

В конце ужина отец подал на блюде красивый пирог, весь в сгущенке и колотом печенье, сказал, что рецепт этого чуда нашел в Интернете и вот, сподобился, создал суперпродукт.

Мама и Оля бросились целовать отца в обе щеки. Потом он посмотрел на часы и сказал, что пошел спать – завтра вставать рано. Так вот, за папиным тортом, за чашкой душистого чая, мама и Оля сидели у печки и смотрели на огонь. Как хорошо!

В полночь у Оли зазвонил мобильный. Она удивленно ответила:

– Привет, Кузь! Ты чего? Не спится в казарме?

– Труба, – хрипло сказал Кузин голос в трубке, – как тут у вас щеколда открывается?

– Что-что? – обалдела Оля.

– Выходи, встречай.

Оля взглянула на маму круглыми глазами:

– Ма! Кузя приехал!

Вот такие дела-делишки! Кузя в парадной форме, с аксельбантом через правое плечо, во влажной фуражке (осенний дождь виноват) предстал перед их глазами. Это было что-то невероятное, видение, чудо, черт знает что! Оля ведь уже забыла про Кузю, про его ночные послания, про его причуды – стельки, кроссовки, забавные рассказы, в которых Кузя – вечный герой. А он – тут как тут! Оля представила, как Кузя едет сюда, на их дачу, на двух электричках, а потом пешком по лесу и полю, потому что автобусы уже не ходят. Между прочим, темно, страшно, кто не верит, сами попробуйте так добираться! И это, это ради нее!..

– Нереально, Кузь! – выпалила Оля.

Он замерзшими пальцами расстегнул китель, вынул из-за пазухи свернутую бумагу, перевязанную крест-накрест вторым аксельбантом, протянул Оле:

– С днем рождения, Труба! Надеюсь, я первый?

Оля начала хохотать во все горло. Вот это да! Он сомневался, что он первый! Он – всегда первый! Кузя – полет к потолку! Кузя – рулетики и ролтон! Зверюга в святой волейбольный час!

Оля сняла темно-золотой аксельбант, раскрыла бумагу. Это оказался огромный плакат – два подтянутых кадета смотрят ответственно в синюю даль, а над ними – российский трехцветный флаг и лозунг: «Мы вместе победим!» На обратной стороне плаката была приклеена карточка косметической фирмы и корявым Кузиным почерком написано: Оля! С днем рождения тебя! Счастья, здоровья и успехов в личной жизни!

Оля отколупнула карточку, начала ее вертеть, рассматривать. Кузя солидно уточнил:

– Там три тыщи… Ни в чем себе не отказывай!

Оля хотела угостить Кузю папиным тортом, но оказалось, что они с мамой даже крошки умяли. Ну и ладно! Мама накормила Кузю остатками ужина: вареной картошкой, сосиской, баклажановой домашней икрой. Кузя ел и похваливал. А когда пил чай с листьями малины и мяты, закатил от удовольствия глаза:

– Класс!

– У нас тут родниковая вода! – пояснила Оля. – На ней все вкусно!.. Как ты меня здесь нашел?

– Чтобы на ночь глядя не пугать, скажу, – объяснил разморенный теплом и сытостью Кузя. – Лизка, твоя френдиха, раскололась. Я ей позвонил, она мне в подробностях, как вы до дачи добираетесь.

Утром, в Олин день рождения, было солнце, много мягкого сентябрьского света. А на крыльце в крынках, вазах, банках стояли рябиновые букеты.

– Это папа! – закричала Оля и позвала: – Папа! Ау! Иди сюда!

– Он за рыбой уехал – хочет тебя удивить щукой или лещом, – вышла на крыльцо улыбающаяся мама.

После завтрака Кузя сам попросил старую куртку, и мама нашла такую в кладовке. Кузя снял праздничный китель, повесил на стул, облачился в старье и стал свойский, деревенский.

Оля гуляла с Кузей, показывала ему окрестности, рассказывала о деревне, людях, которые там жили. Они словно поменялись местами: в городе Кузя без умолку что-то вещал Оле, а сейчас она не закрывала рта. Правда, Кузя молчал странно, ушел в себя, вроде слушал Олины рассказы, а вроде и нет.

После обеда он лег в доме на старый диван и повернулся лицом к стене. Так пролежал часа два, пока Оля и мама готовили праздничный стол.

Приехал отец, поймавший несколько лещей. Один был тяжелый, в чешуе-латах, а глаз у него горел оранжевой звездой. Отец чистил улов во дворе, чтобы в доме не пахло рыбой, чешуя летела из-под его ножа пестрым фейерверком. Совершенно счастливая Оля то и дело выбегала на крыльцо – посмотреть на отца. В какой-то момент он ее подозвал:

– Ну-ка, Олюнчик, поищи во внутреннем левом кармане.

Отец не мог сам искать: рыбные руки, чистка лещей – ответственное дело. Ничего, Оля сама нашла в его темно-синей куртке бархатную коробочку, открыла, а там… Невесомое кольцо из белого металла с искрой-бриллиантом. Она тут же надела кольцо на левый безымянный палец и расцеловала отца. Понеслась показать маме отцовский подарок.

То, что увидела Оля в доме, потрясло ее. Кузя сидел на диване с ногами, обхватив руками колени, и плакал. Рядом сидела мама, успокаивала Кузю:

– Ладно, ладно, Кузя, обойдется!

Он увидел, что в дверях застыла Оля, снова упал на диван, лицом к стене. Мама, взяв какую-то бумажку со стола, тихо подошла к дочери.

– Что? Что случилось? – забеспокоилась Оля.

– Говорит, хотят выгнать из кадетки, – ответила мама и сунула Оле бумажку. – Черновик его объяснительной.

Оля прочитала:

«Я, кадет 7-го курса Кузнецов Глеб Владимирович, 15.09.13 после оглашения учителем английского языка оценок за сочинения на тему „Письмо другу о профессии" был не согласен с возмущением учительницы Ольги Борисовны по поводу моей работы. В своем сочинении я выбрал профессию супергероя. Ольга Борисовна настаивала на том, что супергерой – это не профессия, аргументируя тем, что профессия – это то, чем зарабатывают деньги. Я в корне не согласен с такой точкой зрения: для меня жизнь и работа совершенно не коррелируют с понятием денег. Это оскорбляет мои патриотические чувства. По моему мнению, профессию человек выбирает не ради денег, а ради чувства удовлетворенности. Ольга Борисовна оборвала меня на полуслове фразой: „Ты сейчас со своим сочинением в одно место пойдешь!" Я уточнил: „В попу?" После этого она начала кричать на меня и приказала встать, а затем пересесть на последнюю парту другого ряда. Я спросил, чем это мотивировано, но учительница без объяснений кинула мои вещи на заднюю парту. Я решил уточнить: „Что, раз мне было сказано пересесть, то, возможно, мне стоит не стоять, а сесть?" Ольга Борисовна сделала вид, что не слышит меня, а после пятого повтора моего вопроса закричала: „Кузнецов, я знать тебя не хочу!" После шестого повтора она сказала, что освобождает меня от контрольной работы. Я был оскорблен таким наплевательским отношением к себе и в седьмой раз повторил: „Товарищ преподаватель, мне стоять или сидеть?», на что опять же криком мне было отвечено: „Стой!"

К сожалению, это не первый мой конфликт с учительницей английского языка О. Б. До этого были и другие. Однажды мне была занижена оценка за использование синонимов при переводе, потому что я употребил не те слова, которые даны в учебнике. Например, слова sweet и candy оба переводятся как „конфета", но Ольга Борисовна настаивала на той лексике, которая предлагается в учебнике, a candy там не было. Я считаю, что такой метод губит творческий подход к изучению иностранного языка и приводит к шаблонному оперированию фразами, а не к самостоятельному построению предложений».

Оля взглянула на маму:

– Где тут про выгон? Он свою линию гнет, это да.

Мама вздохнула и тихо сказала:

– Да его два дня назад вызвали к директору, и тот приказал, чтобы Кузя пришел в кадетку с родителями. Будут готовить документы об отчислении.

– А чего он к нам приехал? – спросила Оля.

Оказывается, Кузя стоял уже в дверях и слышал Олин вопрос. Вытирая глаза, он зло бросил:

– Труба, ты же говорила, ваши мертвые все знают! Я хочу у них спросить, что делать!.. Если не узнаю, мне не жить!

Оля похолодела: Кузя, гордый, самовлюбленный, тщеславный парень – и такие слова!..

– Слушай, не надо про «не жить», – попросила она. – Да, я так говорила. Ходят разные слухи – это ж деревня, здесь люди земли… язычество бессмертно… Но я в разговоры про мертвых на самом деле не верю.

У Кузи побелело лицо, задергались губы, он в ярости ударил кулаком по косяку двери.

– Дура! – и убежал в комнату.

Вечер Олиного дня рождения был скомкан. Папа сварил уху, но к ней никто не притронулся. Мама сидела в комнате с Кузей, и Оля слышала, как он что-то долго, длинно, нудно рассказывает маме.

Полночи Оля не спала. А когда уснула, ей приснился сон: папа чистит старого леща в бронзовых латах, и острый нож никак не может поддеть чешуйки, а тупится, тупится и исчезает в папиной руке, будто это не нож, а ломающаяся на глазах дощечка.

Утром мама вызвала такси. Кузи нигде не было.

– Где Кузя? – спрашивала то и дело Оля. – Где он? Мама, почему мы его не ищем?

– Сейчас придет, не ной. – Мама курила сигарету за сигаретой. – Парню вчера так худо было. Он, оказывается, жил с двух лет с мамой, отец их бросил. А недавно… мама нового мужа привела… гражданского… и у них с Кузей отношения не сахар… Делят они все время что-то, ругаются… Мама – на стороне мужа…

– Значит, он в кадетку из-за домашних проблем сбежал?

Мама вздохнула.

– Выходит, так… Правда, мне сказал, в кадетку пошел, чтобы стать мужчиной, взрослым… В общем, вся эта история с супергероем… смешная, но для Кузи – ужасная травма.

Кузя появился на деревенской улице внезапно, в потоке сентябрьского солнца. Высокий, гибкий, в старой куртке. Его почему-то мотало, словно он бежал только что несколько километров или выпил. Через минуту такси мчало маму, Олю и Кузю к железнодорожной станции.

– Мам, мы с папой не попрощались, – тихо напомнила Оля.

– Ладно, из дома позвоним. Он сказал, сегодня в пойму на охоту пойдет, – устало ответила мама.

Оля вздохнула и взглянула на Кузю. Он крепко спал, откинувшись головой на спинку сиденья.

6

Прошла неделя. Оля не ждала Кузиного звонка. А он внезапно позвонил.

– Труба, прошвырнемся? – предложил Кузя.

Оле не хотелось прошвыриваться, но она отчего-то согласилась. Наверное, вспомнила, что недавно у Кузи была душевная травма.

Они шли по улице, свернули в парк, сели на скамейку. Кузя искоса посмотрел на Олю:

– Слушай, а чего ваши деревенские говорят про мертвых? Как живые с мертвыми разговаривают?

– Проехали, – ответила Оля. – Сказки это!

– Не, давай скажи, – настаивал Кузя.

– Говорят, живой человек приходит к мертвым на одно место около церкви, – нехотя выдала Оля. – Они костер жгут, говорят о том о сём, приглашают в свой круг живого. Ну, он садится… С мертвыми нестрашно быть. Живой спрашивает о своем, те дают совет. Потом живой уходит. Оглядываться нельзя.

– Почему?

– Говорят, плохая примета. Оглянешься – совет мертвых не сбудется, – объяснила Оля.

– Я, кажется, не оглядывался.

– При чем здесь ты? – удивилась Оля.

– Меня твой отец к мертвым водил. К церкви.

– Че-его?

– Я, Оль, не в себе был… Все твоей матери рассказал, про свою мать, про отчима. Я у них лишний. Представляешь, поперли бы меня из кадетки – и куда я? К ним? Не. У меня мысль была – больше в город не возвращаться… Тогда твоя мать сказала, что сейчас мужа позовет и он меня отведет к церкви.

– В то место? К мертвым?

– Ну. Они на костре рыбу жарили. Обычные дядьки, в ватниках, кепках. Один все шутил, повторял через слово: «Ядрена-Матрена!»

Оля знала: так любил приговаривать дядя Володя Богданов, балагур, баянист. Два года назад он погиб в автокатастрофе, возвращаясь со свадьбы племянника.

– Потом они мне говорят: «Давай, парень, колись: что стряслось? У тебя глаза заплаканы, как у девчонки». Ну, я им рассказал – про дуру-англичанку, сочинение на тему профессии, про то, что директор выгнать хочет.

Кузя замолчал, смотрел на дорожку. Оля толкнула его в плечо:

– Ну! Дальше.

– Короче, у них вдруг бутылка оказалась, синее стекло, цвет – жуть, глаза ломило. Они это вино по стопарикам разлили… Оно еще странно называлось.

– Как? – спросила Оля.

– ВМ.

– Вэ-э э-эм… – протянула Оля. – Как это расшифровывается?

– Не знаю, – ответил Кузя. – Но, кажется, я догадался – вино мертвых.

– Дурак ты, Кузнецов! Тебе не в кадетку надо было идти, а в литературный кружок! – разозлилась Оля.

– Ладно, Труба, не заводись, – примирительно сказал Кузя. – Твой отец запрещал мне синее вино пить, а сам пил.

Порыв ветра прошелся по лимонным гривам лип, под которыми сидели Кузя и Оля. Несколько листьев начали кружиться в воздухе.

– Что ты этим хочешь сказать? – спросила Оля мгновенно пересохшим горлом.

– Ничего… После того вина мужики у церкви дали мне совет, чтобы я историю с англичанкой в голову не брал… Они велели: иди к директору, покайся, скажи, готов прощение у англичанки попросить перед всем кадетским строем. Тебя оставят учиться, мы знаем.

– Ты… прогнулся?

– Да. Сделал, как они сказали.

– Еще они говорили, что иногда человек попросивший не унижен, а возвышен. Летит дальше, как птица… Это правда.

Оля молчала. Кузя добавил:

– Я попросил прощения. Англичанка губы поджала, глазами туда-сюда, наш директор корпуса, спинка прямая, на всех рявкал… Я попросил, Оль.

И сейчас, знаешь, легко! А те, кто ржет в кадетке в спину… плевал я на них!

– Кузя… Дальше что было? Там, у церкви? Ты же один к такси пришел… – сказала Оля.

– Твой отец приказал: «Иди, моя жена уже машину вызвала, вы сейчас уедете, а мы с мужиками – в пойму, на охоту…» Я пошел от них. Еще твой отец сказал: «Не оглядывайся, Глеб…»

Они молчали. Липовые листья шлепались на асфальт.

– Оль, откуда он знает мое настоящее имя? Меня здесь все Кузей зовут.

Спина у Оли похолодела. Она отцу о Кузе ничего не говорила.

– Я ему сказала, – соврала Оля и поднялась со скамейки. – Дружу с парнем, ходим по магазинам, покупать обувь – наше хобби.

Кузя засмеялся.

– Слушай, чего ты сегодня притащился? Кажется, нет повода. – Оля ковыряла носком туфли песок.

– Твоему отцу обещал. Он попросил: мол, ты Олю мою не забывай – ей рядом мужское плечо нужно. Я говорю: норм, хорошо.

Оля подняла на Кузю глаза и даже выдавила улыбку.

– Знаешь, мне пора. Я к тебе на полчаса вышла.

Ночью Оля встала с постели и подошла к окну. Она всегда так делала, когда не спалось. Пустая улица, угол сквера.

Интересно, лежит ли в мамином столе, в нижнем ящике, папка без тесемок, серая такая? В той папке были страшные документы: свидетельство о смерти отца, выданное три года назад; пропуск на кладбище, похоронные квитанции… Оля однажды держала их в руках и так кричала, что мама вырвала из Олиных рук бумажки и начала быстро-быстро говорить:

– Оленька, дочка! Я тоже не верю! Слышишь, не верю! Он жив… такое бывает… Мы не верим изо всех сил – нет! нет! – и смерть отступает! Папа уехал! Вот увидишь, приедем на дачу, а он там!

Оля не стала уточнять, как это – смерть отступает, почему вера сильнее всего на свете… Раз мама сказала «смерть отступает» – значит, так оно и есть…

Она загадала: если сейчас на пустой улице появится машина, значит, папа в самом деле жив. Они же ездят к нему с мамой постоянно и все лета с ним проводят на даче…

Ну, еще минутку надо подождать, всего одну минутку!

Оля смотрела и смотрела на пустую улицу…

Воспоминание о вальсе

Шел мне тогда тринадцатый год.

Жили мы в самом центре города, на седьмом этаже большого многоподъездного дома. Кроме нашей семьи в квартире жили еще две. В одной хозяйкой была старая неряшливая женщина, Анна Ильинична, в другой – шумная, злая тетя Вера. Ее так и звали – Злая Вера.

Мама постоянно переживала из-за соседей: то Анна Ильинична раковину засорит или плиту супом зальет, то Злая Вера пытается на кухне по пустому поводу скандалить.

Часто мама приходила с кухни красная, растерянная и говорила папе:

– Представляешь, что они вытворяют. Не знаю, хватит ли у меня сил… – и пересказывала очередной острый момент нашей квартирной жизни.

Папа не вмешивался в эти ссоры. Однажды было дело – вышел на кухню, сцепился со Злой Верой, и такой у них поднялся крик, такие родились обвинения, что мама раз и навсегда запретила себя защищать.

Вот и сидел папа дома, слушал расстроенную маму, ужасно волнуясь и страдая от бессилия… Как я их жалела в эти минуты!

Мама моя была медсестрой, и папа – тоже. Но он всегда говорил для солидности: «Я – медбрат». Не мог же он всем признаться, что он – медсестра. Хотя – я-то это точно знала – никаких медбратнинских обязанностей в медицине не существовало, существовали медсестринские: ставить банки, штамповать рецепты, бегать с медицинскими картами из регистратуры в кабинет, накладывать повязки, смешивать пломбы. И делать уколы.

Эту самую неприятную на свете процедуру прекрасно умели делать мои родители. Я испытала их медсестринское искусство на себе многократно. Правда, мама делала уколы лучше – ее рука была легче, и уговаривала она ласковее, – но все равно уколы я ненавидела всегда. Особенно в детстве.

Денег мои родители получали немного – только-только хватало на все необходимое, но я знала, что мама и папа ухитряются копить трешки, пятерки, иногда десятки на свою мечту. Копили они долго, много лет, начиная с того момента, как я у них появилась. И мечтой их было пианино. Они мечтали выучить меня на пианистку.

Однажды наступил такой день, когда в нашем доме пианино появилось. Большое, черное, с крупными белыми и мелкими черными зубами-клавишами, с сотней разных голосов.

Относилась я к нему почти равнодушно, так, снисходительно: мол, пусть пока здесь стоит, а там видно будет. Иногда я открывала крышку и нажимала на клавиши. Папа тогда весь преображался и говорил:

– Играй, играй, дочка! Как хорошо у тебя получается!

Ничего хорошего, конечно, не получалось: хаос звуков и головная боль от моего творчества.

Пианино простояло у нас дома всю весну, лето, а осенью папа заболел, и его положили в больницу. Из больницы он вышел в середине октября и на первом же семейном ужине сообщил:

– Дочка, я нашел тебе учителя музыки.

Оказалось, что папа познакомился в больнице со стариком по фамилии Петрухин. У этого старика Петрухина был взрослый сын Саша, студент консерватории.

Папа торжественно-длинно сказал за ужином:

– Его сын – студент консерватории по классу фортепиано.

Это прозвучало не хуже профессора музыки.

И вот пришел тот день, когда учитель должен был появиться в нашей квартире. Ждали мы его днем, часа в четыре, – я как раз успевала из школы прийти, перекусить и переодеться.

Мама в тот первый день отпросилась на работе, чтобы сделать генеральную уборку, а убиралась она всегда на совесть.

Мама вытерла везде пыль, устроила баню цветам – отнесла их в ванну, полила из лейки, принесла, посвежевшие, умытые, обратно, вымыла полы. Постелила на наш круглый стол белую скатерть с голубыми цветами – эту скатерть мы доставали только по праздникам; до блеска надраила стекла буфета и книжного шкафа. А мне велела очинить остро карандаши и найти чистую тетрадь для советов учителя музыки.

Но главное внимание было уделено пианино. Мама тоже тщательно вытерла его, достала из недр бельевого шкафа льняную дорожку, вышитую красными и желтыми крестами, аккуратно постелила эту дорожку на нижней крышке пианино. А на верхнюю поставила бюстик Пушкина. На этом еще вчера вечером настаивал папа: «Пусть музыкант видит, что здесь живут интеллигентные люди!»

Почему бюстик Пушкина был у папы связан с интеллигентностью, я не знала. Мне лично этот предмет совсем не нравился: маленькая железная головка с мертвыми глазами.

Одним словом, комната наша к приходу учителя музыки сияла. Мама страшно нервничала, будто боялась, что студенту у нас не понравится и он уйдет, не сказав ни слова. Зря она нервничала: наша комната была самой уютной и лучшей в мире.

Потянулись минуты ожидания. Я стояла у окна и смотрела на городскую осень. Стояла и думала: «После урока музыки возьму красивый резиновый мяч и пойду во двор». Я не волновалась в ожидании учителя музыки ни грамма. Это же была не моя затея – пианино, мне-то что.

Раздался звонок – он пришел.

Студент был высокого роста. Когда он здоровался с мамой, то склонил голову, как это делали в кино актеры, играющие роль дворян. Мама смутилась и покраснела от переживания. Студент сказал:

– Где ваш инструмент?

Он, конечно, сразу заметил, где стоял инструмент, но ему, видно, было нужно, чтобы его пригласили.

– Вот, пожалуйста. Вот наш инструмент. Садитесь, пожалуйста. – Мама засуетилась и стала двигать стул.

Студент сел, небрежно снял праздничную дорожку и положил ее комком на бюстик. Получилось, что Пушкин выглядывает как бы из пещеры. Он открыл нижнюю крышку, положил пальцы на клавиши и вдруг заиграл что-то быстрое, потом резко оборвал мелодию.

Я оглянулась на маму. Глаза ее сияли – так она была довольна. Взгляд мамы встретился с моим взглядом, он говорил: «Учись, и ты так будешь играть».

– Занятия будут длиться час. Два раза в неделю, – сказал студент скороговоркой. – Нужны будут две нотные тетради, самоучитель и карандаш с ластиком.

– Записывай, все записывай, – зашептала громко мама. Словно от того, что я сейчас запишу про нотную тетрадь и ластик, я научусь играть, как Ван Клиберн.

– Теперь, если можно, оставьте нас вдвоем, – сказал студент.

Я заметила, что он, когда говорил, не смотрел в глаза, а глядел на клавиши или на слово «Лира», которое было написано под пюпитром для нот.

– Да-да, сейчас, – снова засуетилась мама и быстро вышла.

– Садись, – сказал мне учитель музыки. – Вот это нота до, это ре…

Он начал наш первый урок.

Конечно, мне было обидно, что учитель музыки не спросил, как меня зовут. Ему это было неинтересно. Впрочем, как неинтересны и занятия со мной. Видимо, он нуждался в лишних деньгах, поэтому согласился давать уроки. Об этом я догадалась потом, когда выросла. А сейчас я нажимала с усердием на все эти до, ре, ми, с которых пальцы соскальзывали, будто мокрые. Старалась я ради папы и мамы, ради их мечты, ради того, чтобы мои медсестра и медбрат не чувствовали себя маленькими и незаметными в жизни, ведь их дочь учится на пианистку!

А самой мне в голову никогда не пришло бы захотеть стать пианисткой. Я не любила музыку, я любила гулять, смотреть на людей на улице, прыгать через скакалку, лупить мячом об асфальт; еще любила читать книги, ходить с папой в театр и музеи. Особенно в музеи. Если бы меня спросили, кем я хочу быть, то, не раздумывая, я бы ответила – музейной тетенькой. То есть сидеть в музейном зале, смотреть за посетителями и одновременно любоваться картинами.

А тут музыка…

Между трудным доремишним делом я разглядывала учителя музыки. У него были сухие, тонкие, длинные пальцы с коротко подстриженными ногтями, большое ухо с розовой мочкой, длинные ресницы и молочно-белые белки глаз. Еще у него были худая шея и острый кадык. Когда учитель музыки говорил, кадык шевелился, и мне почему-то становилось жалко студента, хоть плачь.

Из кухни вдруг поползли ароматные запахи. Я поняла, что мама печет свои фирменные пирожные – рогалики. Ну зачем, зачем она это делает? Встречает студента как самого дорогого гостя. Зачем?

Я начала нервничать, руки у меня вспотели, я вдруг осмелела и попросила:

– Сыграйте сами, пожалуйста.

Саша кивнул и начал играть, а я слушала, одновременно принюхиваясь к ароматным запахам, и смертельно жалела маму.

Потом час истек, мама внесла на фиолетовой голландской тарелке – была у нас одна такая роскошная, праздничная – горячие рогалики.

Учитель музыки стал отказываться, но мама настояла, положила ему в целлофановый пакетик штук десять. Он мне сказал: «До свидания. До пятницы» – и торопливо ушел. В коридоре мама остановила его, что-то дала, он сказал «спасибо», и я догадалась: мама заплатила за урок.

Учитель стал приходить два раза в неделю, быстро садился к пианино и, не глядя на меня, начинал что-то объяснять. Он никогда не ругал меня за плохо выученный урок: ему было все равно. Когда ему надоедало мое бренчание, он играл сам. Обычно недолго – минут пять, словно разряжался от напряжения. Но эти пять минут были самыми моими любимыми, самыми светлыми. Если бы кто-нибудь сказал мне, что я полюблю музыку, я бы посмеялась. Просто сбывалось, хоть на мгновение, желание родителей: в нашем доме звучала музыка.

В ноябре родители работали по вечерам и не могли присутствовать на моих занятиях. Теперь мама перед каждым вторником и каждой пятницей давала мне запечатанный конверт, наказывала:

– Отдай после занятий учителю.

Я отдавала.

Однажды его долго не было. Обычно он появлялся в четыре, а прошло и пять часов, и полшестого. Я старалась спокойно ждать, взяла книжку, но спокойно ждать не удавалось. В своей напряженной тоске я поняла, что, если он не придет, мне будет очень плохо. Чего именно я ждала? Пяти минут музыки или самого учителя? Я не знала. Но было страшно обидно, что он забыл про меня и не идет.

Раздался звонок, я полетела открывать дверь.

На пороге стоял он и незнакомая девушка. Оба были мокрыми, а глаза их блестели от счастья.

– Здравствуй, – сказал весело учитель музыки. – Это Лена… А это, – он обратился к девушке, – моя ученица. Можно, мы обсохнем? – спросил он меня.

Я впустила их. Они вошли в квартиру, разделись, и Лена сказала:

– Девочка, поставь, пожалуйста, чайник. А то мы замерзли, там дождь такой, хоть умри.

Я выполнила ее просьбу и вернулась в комнату. Лена сидела на нашем стареньком диване по-простому, с ногами, – тоненькая, сияющая, с румяными щеками, – и ела рогалики. Мама теперь постоянно пекла их по вторникам и пятницам.

Учитель музыки сидел за пианино.

– Ну, что будем делать? – спросил он меня и улыбнулся Лене.

– Саш, а за что тебя сегодня ругал Мозгляков? Говорят, ты решил показать ему свою трактовку Баха. Сыграй, жутко интересно, – попросила Лена.

– Хорошо. – Он снова улыбнулся. Он постоянно улыбался, и это казалось мне удивительным.

Учитель музыки повернулся к нам спиной, откинул легонько назад голову и начал играть.

Наша маленькая комната не вмещала эту музыку. Наша комната трещала по швам, и мне казалось, что я задыхаюсь от музыкального ливня. Но этот ливень обрушился не для меня – для тоненькой девушки, жующей рогалик, а я была случайным прохожим, попавшим под бушующие могучие струи.

Учитель музыки играл полчаса и, может быть, даже больше, а мне почему-то хотелось плакать. Потом мы пили чай, учитель и Лена болтали о чем-то своем – студенческом, взрослом, музыкальном. Затем они поднялись из-за стола.

– Спасибо. Нам пора идти, ладно? – сказал студент извиняющимся тоном, глядя влюбленно на Лену.

Я кивнула.

Я проводила их до дверей и у самого порога дала учителю конверт. Он сначала смутился, но потом быстро сунул его в карман.

– Вы придете во вторник? – прошептала я.

Он удивленно пожал плечами, и они весело, шумно уехали на лифте.

Листы нотной тетради в тот день остались чистыми.

А потом они приходили ко мне три раза подряд. И все три раза мы не занимались, а слушали, как студент играет. Он мог сидеть за пианино хоть целый день, но всегда обрывал музыку ровно через час. Наверное, не хотел встречаться с моими родителями, с моими бедными медсестрой и медбратом, и с их огромной мечтой – сделать из меня пианистку.

– Ты не говори родителям, – всегда на прощание просил студент и совал в карман запечатанный конверт.

Я понимала, что он боится, и жалела студента очень.

Неряшливая Анна Ильинична и Злая Вера давно заподозрили неладное. В один из ноябрьских вечеров они завели с мамой на кухне опасный разговор.

– Что это вы из квартиры консерваторию делаете? – спросила Анна Ильинична и бросила шкурки от картофеля мимо мусорного ведра.

– Разве запрещается учить ребенка музыке? – ответила мама. Она была горда, что защищает ребенка и его право войти в чарующий мир искусства.

– Учить!.. – хмыкнула Злая Вера. – Тут их табун ходит, учителей, и бренчат до потери сознания. На пианино никто вашего ребенка не учит. Вот. А у меня лично аллергия на ваше пианино.

Мама сразу занервничала, покраснела и спросила у меня (я, как всегда, крутилась рядом):

– Это правда? Ты не занимаешься?

– Всё они врут, – ответила я. – Занимаюсь, еще как.

Мама облегченно вздохнула: она мне верила, бедная моя, добрая мама, а соседки закричали:

– Сама она врет! Устроили тут балаган! Девок водят! Безобразие!

Мама и папа в ту ночь долго не спали, шептались, я тоже не спала – думала, что же будет дальше. Все такие бедные в мире, всех жалко, никто не понимает друг друга.

Настал очередной вторник. Я прибежала из школы, папа и мама уже ушли на работу. Я знала, чувствовала, что Саша и Лена снова придут вместе и снова он будет играть целый час для Лены.

Мама оставила мне между подушками на кровати завернутую в газету кастрюлю с гречневой кашей. Мама всегда так делала, чтобы я лишний раз не подходила к плите и чтобы всегда у меня было горяченькое. Я поела этой каши и уставилась в окно.

Там стоял глухой ноябрь, с холодным воздухом, озябшими деревьями и пасмурным небом. Город ждал снега, сугробов, веселого ледка – ждал зимы. Но ничего этого не было, а было тоскливо и серо.

Раздался звонок. Я бросилась открывать.

На пороге стояли Лена, Саша и еще двое каких-то парней: один в очках, а другой лохматый и толстый.

– Здравствуй, девочка! – весело сказала Лена. – Можно у тебя погреться? Мы с концерта и страшно замерзли.

Они прошли в комнату, а Лена по-хозяйски побежала на кухню ставить чайник. Когда он закипел, все набросились на мамины праздничные рогалики, и вдруг лохматый сказал:

– Чего-то я голодный такой.

Я достала из подушек кашу, из холодильника котлеты, которые мама нажарила на ужин, и банку варенья. Через несколько минут все это исчезло.

Потом Саша сел к пианино.

– Хотите вальс Кюи? – спросил он у сытой публики.

– Валяй, – лениво поддержал очкарик. – Только это дребедень. Я Кюи не уважаю.

– Почему дребедень? – возразил Саша. – Мне нравится, что это не сам вальс, а как бы воспоминание о вальсе. Когда-то звучал вальс, настоящий танец, а потом кто-то, одинокий, грустный, вспоминает его – и вспоминает неточно, приблизительно, мелодия как бы размыта.

– Ну, валяй, валяй, учитель ты наш, – сказал теперь лохматый и закурил.

Курить в квартире было строжайше запрещено. Мой папа не курил, и соседи тоже. И если вдруг откуда-то тянуло табачным дымом – это был настоящий скандал. Но Саша уже заиграл, и остановить лохматого я не сумела.

Воспоминание о вальсе было необычной музыкой. Я подумала, что есть в ней что-то от зимы, от фонарного тусклого зимнего света – столько в ней печали… Саша играл, а мне вдруг стало жалко всех студентов – голодных и замерзших на ноябрьском пронзительном ветру, уставших от трудных занятий. И у каждого из них, наверное, в жизни было свое воспоминание о вальсе, то есть что-то очень грустное.

Вдруг открылась дверь, и на пороге появилась мама. Она вошла бледная-бледная, а потом внезапно покраснела.

– Мы тут забежали на минутку с друзьями, – сказал Саша, но сразу спохватился: о какой минутке он говорит – у него сегодня положенный день занятий. – Да… Это ребята замерзли и зашли, а мы вот бились-бились с вашей девочкой… Она плохо понимает музыку… Ей трудно все дается… Я решил показать, как надо толком играть…

Он все больше и больше путался, больше врал, а мама стояла на пороге комнаты и молчала. Она, видимо, не знала, что сказать. Ведь она так верила в серьезные занятия, в мое музыкальное будущее и каждый раз пекла фирменные рогалики, чтобы подбодрить учителя музыки, показать, что к нему здесь отлично относятся.

Мама молчала. Замолчал и Саша. Молчали все. Только вдруг хихикнула Лена: ей стало весело, оттого что нас застукали, она чуть не лопалась от смеха.

И тут сказала я:

– Мама, я не хочу заниматься музыкой с этим учителем. Он плохо играет и вообще сказал мне, что он не по классу фортепиано, а по классу аккордеона.

Студенты медленно поднялись со своих мест, медленно, как в замедленной съемке, оделись и один за другим вышли из квартиры. Все до одного сказали мне и маме:

– До свидания. – Они же были интеллигентными людьми.

А когда захлопнулась дверь, мы услышали, как они захохотали на лестнице.

– Ничего-ничего, – сказала мама. – Ничего, дочка. Найдем тебе учителя по классу фортепиано.

Она собрала грязную посуду, заглянула в холодильник и ахнула:

– Да нам же на ужин ничего не осталось!.. Дочка, а где конверт для учителя?

Я подала его.

– Собирайся, пойдем по магазинчикам, – сказала мама и надорвала конверт. И вытащила оттуда три рубля.

Мы ходили до темноты по магазинам, купили и колбасы, и сахару, и даже три бублика к чаю.

Когда мы уже возвращались домой, пошел первый в этом году снег. Он был робкий, прохладный и удивительно свежий. Я подставила ему горячее лицо, и внезапно слезы полились у меня из глаз.

– Бедная, бедная моя девочка, – сказала мама, вытащила носовой платок и начала, как маленькой, вытирать мне глаза. – Бедная моя, глупенькая! Ну всё, всё…

Откуда было маме знать, что первый снег напомнил мне воспоминание о вальсе, печальную, тихую музыку. И то, как прекрасно играл Саша, и как я каждый раз ждала его, и наши занятия, на которых ему было скучно, и чай, и Лену, и рогалики. И то, что все это больше никогда-никогда не повторится.

Качели

Саша проснулась очень рано, открыла глаза. За окном стоял не определившийся еще цвет дня: то ли солнечный, то ли пасмурный.

На терраске бабушка шлепала босыми ногами, бренчала кастрюлями. Звуки эти не раздражали. Утренние, необходимые, с них начинался день.

Саша долго лежала в постели и улыбалась. Потом вскочила, с хрустом потянулась и подбежала к окну.

За окном было серенькое небо. Деревья и трава влажно блестели. «Наверно, ночью дождь шел», – подумала радостно Саша, и случайно взгляд ее задержался на соседском участке.

Там в такую рань горел костер, дым лениво поднимался в низкое небо. У костра сидел человек в толстом сером свитере. Он задумчиво глядел на слабое пламя и прутиком ворошил горящий хворост.

Саша удивилась: здесь, в писательском дачном поселке, утром кто-то жжет костер, будто в лесу.

Она долго смотрела на человека у костра и вдруг почувствовала: щемит сердце, на душе – грустногрустно. С чего бы?

У бабушки был сад, огород, куры и лохматый пес Жулька. Бабушка очень гордилась, что ее окружают умные люди и что она, незаметная, скромная старушка, иногда дает советы по хозяйству писательским женам. Писательские жены спрашивали, как и что сажать, почему в этом году клубника мелкая и невкусная, как заваривать квас и засахаривать смородину. Было еще очень много вопросов, на которые бабушка всегда с готовностью отвечала, давала какие-то рецепты, иногда шла на очередной писательский участок и там скромно распоряжалась.

Саша любила отдыхать у бабушки летом. Когда была помладше, лопала ягоды, купалась в речке, которая текла за недалеким лесом, дружила с писательскими дочками. Когда Саша повзрослела, бабушка начала приучать ее к хозяйству:

– Что же, Сашенька, вот бабушка умрет, тебе в наследство все достанется. Ты должна стать хорошей хозяйкой.

Саша всегда на бабушку кричала, чтоб она не смела так говорить. Зачем говорить об этом в такой солнечный день? Бабушка проживет еще сто лет, а после ста лет еще много-много времени.

Саша помогала бабушке немного – два-три часа в день. У нее было огромное свободное время – летнее колесо забав, и она весело катила это колесо то на речку, то в лес с девчонками, то в бабушкин ягодник или просто на луг – загорать.

В это лето Саша приехала совсем другая. Она перешла уже в девятый. На лето дали здоровенный список книг по программе, и учительница строго сказала: «Обязательно все прочитайте! Зимой будет трудно столько осилить».

Саша приехала к бабушке с горой книг и долго устраивалась у себя в комнатке. Сняла со стены дурацкую розовую картину, о которой бабушка любила говорить: «А, пускай для веселья висит!», повесила на освободившийся гвоздь широкополую соломенную шляпу, модную этим летом. Принесла щербатый кувшин из кладовки и поставила в него мохнатый чернобордовый пион. А на стол перед окошком выложила книги, тетради, зеркальце на длинной белой ручке, симпатичную сумочку-кошелек, которая называлась косметичкой, и, оглянувшись на дверь, воровато опустила руку в сумку, достала две пачки «Столичных» сигарет… Долго искала глазами, куда бы их деть, чтобы бабушка не нашла, и наконец положила на высокий комод. Бабушка была низенькая и вряд ли дотянулась бы туда. Если бы встала на стул, тогда… Но зачем старенькой бабушке взбираться на стул?

Да, Саша приехала другая. Почти взрослая. С новыми привычками, с другими, уже не наивными глазами. С платьями взрослыми, из крепдешина и шелка. В них теперь и в погреб не слазишь, да и к цыплятам не пойдешь – смешно.

Целыми днями Саша лежала под яблоней в бабушкином саду на тощем синем одеяле, загорала с книжкой в руках. Иногда лениво вставала со своего ложа, шла в дом, сыпала из таза в миску ягоды, мыла их неторопливо под рукомойником и шла обратно.

Бабушка не тревожила внучку в это лето своим хозяйством. К Сашиному чтению она относилась с большой серьезностью, часто выбегала в сад, спрашивала:

– Детка, ты бы косыночку повязала. Угореть на солнце-то недолго.

Саша отвечала:

– Бабушка, ну какая косыночка…

Бабушка замолкала, исчезала в доме, гремела там кастрюлями-тазами, готовила обед и разговаривала с лохматым Жулькой:

– Ну что, Жуля, скоро и обед поспеет. И тебе косточка с супом перепадет. А как же?.. Вот, на тебе пока, миленький, кусок с жилкой… А где наша черная курица? Все здесь, а ее снова нет… Недоглядел, недоглядел… Дурачок мой…

Бабушкины речи были просты и убаюкивали Сашу. Она откладывала книгу, переворачивалась на спину и сонными глазами смотрела в яблоневые листья. Они трепетали от ветра, кружились над головой. Небо казалось Саше сине-зеленым, веки наливались легкой солнечной дремотой. Саша закрывала глаза.

Потом лето спрятало свой румяный, солнечный бок, повернулось зеленым и скучным. Зачастили длинные дожди. Небо надвинулось на землю, сад поскучнел, стал влажным, грустным и хлюпающим, как болото.

Саша почти не выходила из своей комнаты, листала книги, а когда становилось совсем тошно и нудно, глядела в окно. Оно выходило на участок соседей. Там не было пышного сада и ухоженных грядок. Стоял длинный угрюмый дом, давно не крашенный, с железной обшарпанной крышей. На участке росли старые толстые деревья – дуб и два вяза. Да еще густая темная трава. К суку одного из вязов были привязаны детские веревочные качели с деревянным сиденьем. Их не сняли почему-то в эти дождливые дни, и они беспомощно болтались и мокли.

В доме жил высокий человек, лет пятидесяти, темноволосый и большой. Кажется, вместе с ним жили в длинном доме еще какие-то люди. Помнится, в прошлые годы сюда приезжали сухонькая старушка с чемоданами и сумками, рослая женщина, лицо которой не запомнилось Саше, и молчаливая девушка с печальным лицом. Появлялись еще какие-то люди, случайные, – гостили по нескольку дней и уезжали.

Высокий человек был писателем. Но это не удивляло и не волновало Сашу, потому что вокруг жили одни писатели, и писательские жены дружили с хозяйственной Сашиной бабушкой, и каждая трещала про своего Стаську, Александра или Гришу. Писательские жены были обычными женщинами, только знали про себя, что жены они не простые, а писательские, и это их чуточку портило.

С соседнего участка никто никогда не приходил к бабушке за советом, и Саша теперь, в эти дождливые дни, поняла, что у писателя не было жены. А самому ему не хочется возиться с квасом, грядками, не говоря уже о засахаривании смородины и всяких вареньях-маринадах. Он был одинок, и ему, наверное, жилось очень грустно. Только зачем он повесил этим летом на вяз детские качели?

С бабушкой писатель всегда вежливо здоровался, когда проходил мимо. Бабушка отвечала ему тоже вежливо, провожала глазами, а потом бурчала под нос:

– Нелюдим, прости господи, нелюдим!

Бабушка любила длинные незатейливые разговоры, внимательно слушающие глаза и немудреную хлопотную жизнь. Молчаливый писатель не нравился ей. Надо такое! За долгие годы соседства соли щепотку не попросил, ложечкой варенья не угостился, только «здрасте» и «до свидания».

Саша подолгу смотрела на писательский дом, на качели, густую высокую траву и однажды поймала себя на мысли, что это занятие ей нравится больше, чем чтение по программе.

Писатель несколько раз на дню выходил из дома. Он в эти дождливые дни был одет в синий городской плащ, казавшийся на даче франтоватым. На голове его плотно сидела замшевая кепочка, а на ногах гудели при каждом шаге, бухали резиновые черные сапоги.

Писатель почти никогда не улыбался. Всегда лицо его было сурово и как-то напряженно. Саша видела: писатель постоянно о чем-то думал… Утром он выходил из дома с бидоном и топал в сторону магазина, в который привозили молоко из соседнего колхоза. Потом он медленно возвращался и долго тер ноги у крыльца. А когда входил в дом, там приоткрывались два-три окна, и снова дом замирал.

Саше почему-то захотелось узнать, что писатель делает целый день в доме, где сидит, как пишет, с кем из невидимых Сашей родных людей разговаривает. А может быть, он слушает музыку или читает книги?..

Днем он выходил редко. Иногда его куда-то звали друзья-писатели, стоя у деревянного забора. Махали руками, что-то объясняли, спешили. Он высовывался по пояс из окна или выходил на крыльцо в синих джинсах и бордовом пуловере, улыбался – Саша впитывала в себя эту скупую, редкую улыбку – и звал друзей к себе. Но они, видно, не хотели к нему и уходили, так и не договорившись.

Шли, шли дожди, и однажды Саше стало обидно. Вот она живет здесь, рядом, думает о писателе, а он не знает о ее существовании. Или почти не знает. Нет, конечно же он в курсе, что у соседки – внучка, которая приезжает на лето отдыхать. И всё. Ему неинтересно, кто эта внучка, как ее зовут… «А что, если, когда он пойдет утром за молоком, я кину в него камушком? – подумала Саша. – Он обернется. И мы познакомимся». Но в следующую минуту Саша разозлилась: глупо! Все глупо. Зачем это ей с ним знакомиться! Очень нужно!..

Как-то вечером, когда пили чай и бабушка о чем-то рассказывала, прихлебывая из блюдечка, Саша спросила:

– Бабушка, а что, соседский писатель один живет? – И сама испугалась.

– Нелюдим, – ответила бабушка и ничего не заметила. Для нее это был просто любопытный вопрос за чаем. Разговор. Беседа. А потому – приятно. – Нелюдим. Вроде была у него давно одна, законная. А потом – пропала. А прошлый год еще одна пожаловала. Помнишь, видная такая? Говорят, и с ней ничего не вышло.

– Бабушка, а старушка с чемоданами и угрюмая девушка?

– Девушка – то дочь. Не знаю уж и от кого. А старушка – то ли мать, то ли домработница. Опять не знаю. Я в подружки к нему не навязывалась. Потому и не знаю.

– А чего он, бабушка, все дома да дома? Участок бы покопал, еще чего… Как ты вот! – лицемерно сказала Саша, но даже так ей было приятно говорить о писателе.

– A-а, пишет! – досадливо махнула бабушка рукой. – К другим дачникам придешь – они, как положено дачникам, чаи гоняют, кустики окучивают, по хозяйству снуют. С такими людьми – одно приятство. А к этому раза два зашла – просто так, из любопытства, придумала причину и зашла, – так у него полон дом исписанной бумаги, воздух тяжелый, книжный, а сам за столом сидит, думает… Второй раз приходила – по телефону с кем-то лясы точил…

– По телефону? – удивилась Саша.

– А как же! – в свою очередь удивилась бабушка. – Ты разве не знала, почти у всех здесь телефоны?.. Он и мне свой номер давал… Уже не помню зачем… Но давал, давал…

Бабушка захотела доказать свою правоту, встала и пошла к полке, где у нее лежала записная книжка, толстая от вложенных внутрь бумажек с адресами, рецептами, телефонами и прочими координатами.

– Зачем мне ему звонить? И откуда? Не понимаю. Тут через забор со мной пары слов сказать не может, а то – по телефону… Вот, нашла.

Бабушка протянула какой-то листочек, и Саша увидела цифры, буквы, написанные стройно и ловко. «Как прилежный школьник пишет», – подумала Саша и сразу запомнила телефон.

На этом разговор оборвался. Бабушка зашмыгала носом, пошла мыть чашки. А Саша ни с того ни с сего накинула куртку, влезла в сапоги.

– Ой! – испугалась бабушка. – Куда ты, на ночь глядя?

– Гулять! – сердито сказала Саша.

На мокрой улице под ногами чавкала и сипела земля. Было прохладно, резко пахло поздним шиповником. Саша шла к почте – деревянному зданию, старому и очень неудобному внутри. К почте лепился телефон-автомат, из которого звонили в город. У автомата толкалась очередь в пять-шесть человек. И все говорили подолгу, не могли наговориться, как будто жили очень далеко и родные и близкие не приезжали по субботам и воскресеньям в гости.

Саша выстояла очередь под мелким дождем и, когда вошла в будку, сняла тяжелую, громко загудевшую трубку, почувствовала знобящий трепет, как перед экзаменом или после обиды. Саша набрала номер писателя. Трубка три раза прогудела, потом ее сняли. Он сказал:

– Да, я слушаю.

Саша молчала. Голос ей понравился. Что она могла ему сказать?

– Я слушаю вас, – повторил он. И стал ждать ответа.

Саша повесила трубку и вышла из будки. Перед сном она долго смотрела на окна писательского дома, и ее охватила непонятная тоска.

Дожди то прекращались, то снова шли по целым дням, и загорать, а тем более купаться было невозможно. Писательские дочки, летние подружки, как и Саша, выросшие и повзрослевшие, в это лето укатили на юг. Там интереснее. Да и посолнечней.

Саша скучала в бабушкином доме. Книги не читались. А больше всего ей мешало жить новое чувство – желание видеть писателя-соседа, думать о нем, наблюдать за ним из окошка, звонить по вечерам из автомата у старенькой почты.

Писатель, должно быть, привык к Сашиным звонкам, к ее молчанию, и однажды спросил:

– Что же вы, боитесь со мной говорить?

Саша задохнулась от этого прямого вопроса и, как всегда, повесила на рычаг трубку.

Лежа в постели, Саша каждый вечер ругала себя мысленно: «Детство какое! Зачем я ему звоню? Зачем?»

И она решила уехать. Пускай середина августа. Пускай две недели придется сидеть в душном городе. Пускай будет скукота невыносимая. Лучше, чем мучиться здесь. И глядеть на его дом, дождь и мокрые, никчемушные детские качели…

Саша объявила свое решение бабушке, та испугалась, стала упрашивать пожить хотя бы недельку и, когда поняла, что Сашу не переубедишь, засуетилась привычно, начала собирать баночки-подарочки, варенья-соленья.

Саша смотрела на бабушкины руки, укладывающие в сумку очередную баночку, и вскрикивала:

– Бабушка! Я не дотащу это!

– А я тебя провожу! Не бойся!

Последний дачный вечер за окнами качался синим парусом. Саша села за стол, посмотрела на писательский дом. Он почему-то сиял всеми огнями, как корабль в тихом море. Что случилось? Почему всегда горело одно окно – его окно? А теперь сияют все окна, будто там бал внутри?

Только что прошел дождь. Саша открыла окно и, как была, в легких атласных шлепанцах, спрыгнула в мокрый сад. Добежала до близкого заборчика, протиснулась между жердями: забор был ненастоящий, неплотный, не отделяющий одно хозяйство от другого, а просто для видимости – была отмечена граница между участками.

Саша легкой тенью прокралась к ближнему окну и, встав на цыпочки, заглянула туда, внутрь… Это был кабинет. Книги, бумаги, диванчик, стол, кресла – все в полном беспорядке. Писатель сидел лицом к окну на диванчике и разговаривал с женщиной, которая устроилась в кресле спиной к Саше. Женщины видно не было. Только пышная прядка, золотая и легкая, выглядывала из-за спинки кресла.

Саша видела: писателю нравится разговаривать с этой женщиной, он часто улыбается, но от непривычки улыбки эти тяжелые и недолгие…

Саша побрела обратно… Ну и слава богу, он теперь не одинок… Ему хорошо… Но разве дело в одиночестве? Дело в том, что он кому-то нужен… Любим. И наверное, любит…

Пошел дождь. Он привычно зашлепал по листьям, зашуршал в траве. Саша влезла в свое окно, села на стул и подумала: «Как противно, как гнусно жить на этой даче! Как мокро и нудно…»

В городе было душно и вязко. Саша целыми днями сидела дома и ни о чем не думала. Из мира домашних предметов ее задевал только букет ранних георгинов, стоявший на столе. Букет – последняя игрушка лета – стоял в пустой квартире, и тихо звякали его пестрые соцветия, как маленькие колокола. Сашу букет раздражал, и хотелось плакать.

Как-то утром Саша вышла из дома и пошла в районную библиотеку. Что-то звало ее туда. Саша думала: «Что?» И ей сначала казалось, какая-то глупость и пустота кругом, от скуки она идет в библиотеку. Но потом, когда тихо поздоровалась с равнодушной библиотекаршей, подошла к книжным полкам и стала трогать осторожно и легко, как лоб больного, корешки книг, поняла: ей хочется почитать книги писателя. Хочется во что бы то ни стало!

Саша пробродила по пустой библиотеке больше получаса. Она ничего не нашла и наконец подошла к библиотекарше, спросила, есть ли книги писателя и где их найти.

– На руках, – равнодушно ответила библиотекарша, не подняв на Сашу глаз. Она вязала.

Сашу разозлил этот короткий ответ, и она, не попрощавшись, развернулась и пошла к двери.

…Наконец пришла осень. Начался учебный год.

Одноклассники и учителя заметили: Саша изменилась, и решили – повзрослела. И как только раньше не замечали – потенциальная активистка. И начали ее то на слеты, то на конференции отправлять, то викторину поручали готовить. Саша все выполняла.

Однажды она дежурила после уроков. И так вышло, что вместе с ней в классе остались несколько ребят. Они гоготали, прыгали по партам, потом вырвались в коридор и с гиканьем стали носиться взад-вперед.

За окном рыжели осенние деревья, истончившаяся золотая трава легкой гривой колыхалась под порывами ветра. Саша долго смотрела на движения травы. Порывы ветра стегали ее туда-сюда, туда-сюда… Трава напомнила ей качели.

А вслед за качелями Саша вспомнила о даче, о бабушке, о писателе, о его твердом, неулыбчивом лице. О скупых улыбках. И о том, как утрами он ходил с бидоном за молоком. Как свет горел допоздна в его доме… Саша покраснела от этих воспоминаний. Оглянулась, но в коридоре никого не было. Одноклассники давно надрывались внизу. Стояли на рыжих листьях, потели и орали: «Са-а-шка! Са-а-шка!»

Вечером, неожиданно для себя самой, Саша подсела к матери:

– Ма, ты говорила, у теть Аллы большая библиотека, помнишь? Ма, попроси у теть Аллы книжку…

– Попрошу, но думаю – без толку. Она никому ничего не дает.

Но Саша надеялась. Весь вечер и целый длинный следующий день.

А когда мама пришла с работы, сразу же спросила:

– Ну как?

– Что – как? – не поняла мама. – Дай мне раздеться, потом вопросы задавай.

– Попросила книгу у тети Аллы?

– Ха-ха! – сердито сказала мама. – Попросила.

– Ну и чего?

– Ничего. Говорит: ключ от своего драгоценного шкафа потеряла, открыть не может. А так бы дала, с удовольствием.

Мама раздраженно прошлепала на кухню, где сразу же включила воду и загремела чайником.

…Зимой за Сашей начал бегать десятиклассник Семенов, длинный как жердь, со свежим лицом и рассеянным взглядом. Он пялился на Сашу на переменках и кружил вечерами под ее окном. Школьные подружки видели эти маневры, смеялись над незадачливым Семеновым и равнодушной Сашей. А на новогоднем вечере Семенов во взрослом костюме только и делал, что приглашал Сашу на танцы и что-то все хотел ей сказать, дышал в ухо, а Саше было неловко и неудобно с этим Семеновым и хотелось поскорее домой.

Семенов старался прижиматься к Саше, и у него это получалось так же, как у всех влюбленных мальчишек школы – смешно и некрасиво. Он отклячивал зад, а обеими руками притягивал Сашу к себе. Саша топталась с неловким Семеновым и злилась. После очередного танца она вдруг спросила:

– Семенов, у тебя книги дома есть?

– Есть, – обрадовался Семенов. – Пушкин, Лермонтов, Гоголь.

– Нет, не то, – поморщилась Саша. – Современники.

– Какие? – Семенов продолжал радоваться.

Он думал, наверное, что лед тронулся и Саша с ним решила заговорить.

Саша назвала фамилию писателя.

– А, этого нет, – солидно сказал Семенов. – И вообще, не советую читать. Мой папа его не любит. Говорит, что он слишком мрачно пишет. Правды жизни мало.

Саша не стала слушать, какие советы давал этот дурак Семенов. Развернулась на каблуках и зацокала из праздничного зала в раздевалку.

Дома текла однообразная жизнь. Родители работали, а по выходным надрывно и устало возились по хозяйству, заставляли помогать Сашу, которая спокойно, без энтузиазма возила тряпкой по полу или смахивала пыль со скучных домашних вещей. Родители считали деньги и откладывали потихоньку, как всегда, на какие-то крупные покупки: новый платяной двухстворчатый шкаф, новое Сашино зимнее пальто, новый пылесос. Слово «новое» преследовало Сашу, но все оставалось старым. Жизнь оставалась прежней…

Мама чаще и чаще приставала к Саше, говорила, что та должна определиться и наметить вуз для поступления. А без вуза, твердила мама, жизнь не сложится, не удастся. Саше не нравились эти тягучие приставания, она огрызалась, шла к себе в комнату и до одури слушала магнитофон.

Зима незаметно сползла, растаяла, надвигались весенние каникулы, манили свободой. В школе для девятиклассников и десятиклассников организовывали поездку в Петербург. Старшеклассники оживились, начали составлять списки и бурно обсуждать предстоящее путешествие. Саше тоже захотелось побывать в Петербурге, но она увидела в списке фамилию Семенов и отказалась.

В весенние каникулы шаталась по городу, кино и выставочным залам, а в последние два дня поехала к бабушке. Просто так, в гости. Как она там?

Бабушка и зимой жила на даче. В доме была хорошая печка крепкой, давнишней кладки. Каждый год родители звали бабушку в город, но она отказывала им: мол, без печного целебного тепла ей и года не протянуть, а дрова – нетяжелая история, и таскать их до одури не надо, как многим городским кажется, пять-шесть полешков на длинный вечер. Топить-то с умом надо…

Уже в электричке Саша начала внутренне напрягаться: летние воспоминания нахлынули на нее. Она боялась этих воспоминаний. Они болели где-то в глубине души. И бабушка, и дача, и лето, и писатель, и томительные длинные августовские дожди, и непрочитанные книги писателя – эта неразрывная цепочка будила в Саше тревогу. Непонятную тревогу – то ли о близком взрослом будущем, то ли о каком-то важном невыполненном деле, то ли о подступающей тоске, глубокой и непроходящей, как хроническая болезнь. Саше хотелось увидеть писательский дом и самого писателя. Это ожидание тревожило и волновало ужасно.

И вот она вышла на знакомой станции и пошла через молчаливый, пока еще не проснувшийся весенний поселок. Дорожки разъезжались под ногами. Лужи были голубого цвета, потому что чистое небо раскинулось над головой. И пахло весной. Еще не спелой, очень-очень молодой, но уже присутствующей здесь, на этой станции, в этом поселке.

Бабушка обрадовалась, расцеловала Сашу с громкими чмоками и засуетилась: внученька с дороги, кормить, срочно кормить!

Саша, как только вырвалась из бабушкиных объятий, прошла в свою летнюю комнатку. Она показалась Саше совсем маленькой. Та же дурацкая розовая картинка висела на стене. Те же ветхие шторки шевелились на свежем воздухе, вплывающем через открытую форточку.

Саша посмотрела в окно и увидела старый длинный дом, который еще больше облез, три толстых дерева, подтаявший, почерневший снег.

Бабушка тараторила на кухне, о чем-то спрашивала и, не дожидаясь ответа, продолжала рассказывать свои немудреные новости: в погребе много картошки подгнило из-за дождливого лета; трех кур зарезала на праздники – Новый год, Восьмое марта и Пасху, а черную яйценосную курицу пожалела; в доме мыши объявились, да быстро с ними с помощью химии расправилась..

– Сашенька! Да что ты мне не отвечаешь? – появилась в дверях разрумяненная бабушка. – А-а… – протянула она. – Смотришь на писателев дом. – Шепотом добавила: – Горе у нас, Сашенька, ой, горе горькое…

У Саши закружилась голова, и предчувствие цепкими пальцами вцепилось куда-то, где начиналось дыхание.

– Что?

– Наш соседушка-то умер. Хоронили два дня назад.

– Где хоронили? – механически спросила Саша.

– Да на кладбище писателевом. Тут, за поселком. Народу понаехало, венков, венков!.. И жена была! Сыночек-трехлеточек остался. Грешила я на него, Сашенька, наговорами. Беспутный, одинокий, никому не нужный… У каждого ведь своя жизнь, Сашенька, кому лихо везет и он всем нравится, а у кого-то жизнь тихая, непонятная. Человек-то неплохой сосед был… Что он, меня чем-нибудь обижал? Или задирал? Не-ет. Хороший, добрый, только тихий. – И осторожно добавила: – Нелюдимый, прости господи…

Саша механически ела бабушкино угощение, механически отвечала на бабушкины вопросы и все спрашивала себя: «Что же случилось? Что же случилось? Что же случилось?»

Она знала это короткое слово «умер», но не могла понять его…

После обеда собралась на кладбище. Бабушка не спрашивала, может, даже догадывалась, куда внучка собралась, и все приговаривала:

– А ты поди, поди, воздухом подыши. Чистый у нас здесь воздух. Не то что в городе.

Саша медленно шла по поселку. Дорога ее лежала через тощенькую речушку, по деревянному трясущемуся мостику. Над речушкой склонилась старая верба, вся в пушистых почках. Речушка звенела, мостик прогибался и скрипел, верба призывно качала порозовевшими гибкими ветками. Саша отломила несколько веток и пошла дальше. Сзади с крайнего участка пронзительный старческий голос закричал:

– Ходют тут всякие, деревья портют! Сейчас собак поспущаю!

На кладбище было тихо. На двух-трех могилах работали люди в серой одежде – сгребали мусор, высаживали рассаду.

Синее небо весело трепетало, искрилось, как легкий шелк. Зловеще каркающие вороны возникали в нежном небе тенями, а потом исчезали – садились на ветви печальных кладбищенских деревьев.

Саша решила никого не спрашивать – найти могилу самой. И медленно шла по вязкой дорожке, всматриваясь в молчаливые памятники и кресты. Свежих могил почти не было. Встретила она всего две свежие могилы и с остановившимся сердцем всмотрелась в фотографии, увеличенные и застекленные. Но это был не он. И Саша шла дальше.

За полчаса поисков Саша старалась привыкнуть к мысли, что сейчас она увидит его могилу. Но когда увидела еще одну свежую могилу и алая лента, вспорхнув с венков, поставленных аккуратно, как шалаш, развернулась так, что она прочла его фамилию, – сердце стало тяжелым, как камень, и колючие слезы подступили к глазам.

Саша обошла могилу кругом и увидела его фотографию. На фотографии ему было лет сорок. Он не улыбался. И глаза, усталые, умные, темные глаза, смотрели прямо на Сашу. Пронзали ее.

Она заплакала.

Синее весеннее небо дышало над головой. Каркали вороны. Шелестели ветвями голые кладбищенские деревья.

Саша положила веточки вербы на венки и пошла прочь…

Вечером похолодало. Бабушка топила печь и звала Сашу:

– Иди, иди, внученька, погрейся по-настоящему. У батарей городских только распаришься, а тут – здоровье. Иди сюда!

Саша вошла к бабушке, присела на табуретку и заглянула в печь.

Рыжий огонь плясал на почерневших поленьях, и синие огоньки то тут, то там вспыхивали и прятались снова в рыжее пламя, как озорные дети.

Сухое тепло обожгло Сашино лицо. Кровь сильными толчками прилила к щекам.

Саша смотрела на веселое пламя. А перед глазами заметались картины: дождь, три толстых дерева, писатель на крыльце, скупо улыбающийся друзьям, телефонная будка у старенькой почты, сияющие окна в последний вечер, и качели, детские, милые, беспомощные качели, болтающиеся посреди дождя, посреди этой дурацкой, неустроенной жизни. Но раз болтались, была надежда?..

Ей захотелось увидеть, висят ли качели на старом вязе. Она выскочила из горячего печного круга, из жаркого тепла в синий, полусонный, холодный весенний дом.

Саша вошла в свою комнатку и приблизила лицо к стеклу. Сначала она ничего не увидела, длинные черные тени царапали стекло и рябили в глазах. Потом привыкла к мельканию теней и отчетливо разглядела в сгущающейся темноте длинный дом, тощенький заборчик, старые деревья…

На толстом суку одного из вязов болтались детские качели. Их было труднее всего разглядеть в этом весеннем вечернем шевелении. Но они качались на прежнем месте, и Саше показалось, что она отчетливо видит деревянное сиденье, обшарпанную краску и две веревки, как две тонкие натянутые струны.

Саша долго смотрела на то, как качели трепал ветер и они летели то туда, то обратно, и вдруг поняла, что никогда не прибежит к ним маленький мальчик, для которого и были повешены качели летом, что никогда не выйдет писатель на крыльцо длинного скучного дома с бидончиком в руке, что вообще, может быть, этот дом сломают, деревья спилят, качели выбросят, а на освободившемся месте появится образцовый дачный участок с грядками и симпатягой домиком…

Слово «никогда» равнодушно шевелилось в горячей голове, и Саша подумала, что, если она не увидит, как ломают дом, как срезают и выбрасывают качели, для нее все останется по-прежнему. Как на прежнем месте, в душе, остался писатель и она не верит в его смерть. И писатель жив, и дом жив, и качели – пока качаются – тоже живы!..

Саша долго вглядывалась в темноту и ждала: вот-вот в доме вспыхнет свет и сердце облегченно покатится вниз.

Но дом растворился в ночи, его уже нельзя было разглядеть.

Об авторе и художнике этой книги

Ирина Анатольевна Андрианова родилась в Москве в семье медицинских работников. Окончила факультет журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова. Много лет работала в журнале «Пионер». Пишет с семи лет. Первая книга, повесть «Золотой ручей», была издана в Германской Демократической Республике (1983). У И. Андриановой более тридцати книг. Особой популярностью среди них пользуется повесть «Мой сумасшедший папа».

Валерия Леонидовна Попова родилась в Москве. Закончила Московскую академию промышленного искусства (бывшее Строгановское училище) по специальности «керамика». С 1992 г. работает как художник-иллюстратор книг для детей и подростков. Сотрудничает с детскими журналами. Одновременно не забывает свою первую специальность художника-керамиста. С 2000 г. начала работать постановщиком и декоратором художественных фильмов и сериалов.

Много выставлялась в России и за рубежом. С 1994 г. является членом Союза художников.

ЛАУРЕАТЫ I МЕЖДУНАРОДНОГО КОНКУРСА ИМЕНИ СЕРГЕЯ МИХАЛКОВА (2008)

• Пономаревы Николай и Светлана. ФОТО НА РАЗВАЛИНАХ (Россия, г. Омск).

• Михеева Тамара. ЮРКИНЫ БУМЕРАНГИ (Россия, Челябинская обл., с. Миасское).

• Киселев Геннадий. КУЛИСЫ… ИЛИ ПОСТОРОННИМ ВХОД РАЗРЕШЕН! (Россия, г. Москва).

• Степанова Елена. ПОД СТЕКЛЯННОЙ КРЫШЕЙ (Россия, г. Москва).

• Слуцкий Вадим. МОИ ЗНАКОМЫЕ ЖИВОТНЫЕ (Россия, Карелия).

Сухинов Сергей. ВОЖАК И ЕГО ДРУЗЬЯ (Россия, Московская обл.).

Лучинин Максим. ГИБЕЛЬ БОГОВ (Россия, г. Киров).

Бондарева Светлана. ФЕТКИНО ДЕТСТВО (Россия, г. Москва).

• Нечипоренко Юрий. СМЕЯТЬСЯ И СВИСТЕТЬ (Россия, г. Москва).

• Олифер Станислав. ПЕМИКАН И КАПАЛЬКА (Россия, г. Приозерск).

• Смирнов Виктор. МОБИ НИК (Россия, г. Москва).

• Козлова Людмила. ЗЕМЛЯ – МОЙ ДОМ (Россия, г. Бийск).

• Абрамов Николай. НЫКАЛКА, ИЛИ КАК Я БЫЛ МИЛЛИОНЕРОМ (Россия, г. Кондопога).

• Штанько Виктор. ТРУДНО БЫТЬ ДРУГОМ (Россия, Московская обл., г. Пушкино).

• Дунаева Людмила. ПЕРВАЯ ЗАПОВЕДЬ БЛАЖЕНСТВА (Россия, г. Москва).

• Красюк Нинель. МАЛЕНЬКИЕ СКАЗКИ БОЛЬШОГО ГОРОДА (Беларусь, г. Минск).

• Линькова Вера. ПИСЬМА В ОБЛАКА (Россия, г. Петрозаводск).

ЛАУРЕАТЫ II МЕЖДУНАРОДНОГО КОНКУРСА ИМЕНИ СЕРГЕЯ МИХАЛКОВА (2010)

• Веркин Эдуард. ДРУГ-АПРЕЛЬ (Россия, г. Иваново).

• Дегтярева Ирина. ЦВЕТУЩИЙ РЕПЕЙНИК (Россия, г. Москва).

• Никольская-Эксели Анна. КАДЫН – ВЛАДЫЧИЦА ГОР (Россия, г. Барнаул).

• Ахматов Борис. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПОЛИ НА УНЕ (Россия, г. Москва).

Брусникин Виктор. СОЛО ХОРОМ (Россия, г. Екатеринбург).

Каменев Владимир. СТАРЫЙ ЛИС (Россия, Московская обл., пос. Кратово).

Копылова Марина. ДЕВОЧКА, КОТОРАЯ РАЗГОВАРИВАЛА С ВЕТРОМ (Россия, г. Йошкар-Ола).

Леонтьев Александр. КРЕПОСТЬ (Украина, г. Одесса).

• Липатова Елена. ПЕРВОКУРСНИЦА (США, г. Салем).

• Малышева Татьяна. КОГДА ОНИ НЕ ЛЕЖАТ У НАС НА КОЛЕНЯХ (Россия, г. Москва).

• Михеева Тамара. ЛЕГКИЕ ГОРЫ (Россия, Челябинская обл., с. Миасское).

• Тамбовская Александра. ДАРЮ ТЕБЕ МЕЧ Я И СТРЕМЯ (Россия, г. Липецк).

• Павлов Игорь. КАК Я УЧИЛСЯ… ПРАВДИВЫЕ ИСТОРИИ ДЛЯ МАЛЬЧИКОВ И ИХ МАМ (Беларусь, г. Брест).

• Столярова Наталья. ДМИТРИЙ РУССКИЙ (Россия, Пермский край, г. Чайковский).

• Штанько Виктор. НИКТО НИКОГДА НЕ УЗНАЕТ (Россия, Московская обл., г. Пушкино).

ЛАУРЕАТЫ III МЕЖДУНАРОДНОГО КОНКУРСА ИМЕНИ СЕРГЕЯ МИХАЛКОВА (2012)

Богатырева Ирина. ЛУНОЛИКОЙ МАТЕРИ ДЕВЫ (Россия, Московская обл., г. Люберцы).

Волкова Наталия. НА БЕЛОМ ЛИСТОЧКЕ (Россия, г. Москва).

Чернакова Анна, Адабашьян Александр. ХРУСТАЛЬНЫЙ КЛЮЧ (Россия, г. Москва).

Гаммер Ефим. ПРИЕМНЫЕ ДЕТИ ВОЙНЫ (Израиль, г. Иерусалим).

Евдокимова Наталья. ЛЕТО ПАХНЕТ СОЛЬЮ (Россия, г. Санкт-Петербург).

Жвалевский Андрей, Пастернак Евгения.

Я ХОЧУ В ШКОЛУ! (Беларусь, г. Минск).

• Каретникова Екатерина. ГОСТЬ ИЗ БЕЛОГО КАМНЯ (Россия, г. Санкт-Петербург).

• Корниенко Татьяна. ESPRESSIVO (Украина, г. Севастополь).

• Липатова Елена. ДОЖДЬ СВОИМИ СЛОВАМИ (США, г. Салем).

• Орлов Иван. ПРИКОЛЬНЫЕ ИГРЫ НА КРАЮ СВЕТА (Беларусь, г. Брест).

• Пономаревы Николай и Светлана. ВЫ СУЩЕСТВУЕТЕ (Россия, г. Омск).

• Соловьев Михаил. ПЕРЕХОД (Россия, г. Иркутск).

• Штанько Виктор. МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕК В БОЛЬШОМ ДОМЕ (Россия, Московская обл., г. Пушкино).

ЛАУРЕАТЫ IV МЕЖДУНАРОДНОГО КОНКУРСА ИМЕНИ СЕРГЕЯ МИХАЛКОВА (2014)

Дегтярева Ирина. СТЕПНОЙ ВЕТЕР (Россия, г. Москва).

Корниенко Татьяна. ХЕРСОНЕСИТЫ (Россия, г. Севастополь).

Карчик Михаил. КЛЮЧ ОТ ГОРОДА АНТОНОВСКА (Россия, г. Санкт-Петербург).

Турханов Александр. ГРУСТНЫЙ ГНОМ, ВЕСЕЛЫЙ ГНОМ (Россия, г. Москва).

Шипошина Татьяна. АНГЕЛЫ НЕ БРОСАЮТ СВОИХ (Россия, г. Москва).

Колпакова Ольга. ЛУЧ ШИРОКОЙ СТОРОНОЙ (Россия, г. Екатеринбург).

• Манахова Инна. ДВЕНАДЦАТЬ ЗРИТЕЛЕЙ (Россия, г. Оренбург).

• Амраева Аделия. ГЕРМАНИЯ (Казахстан, пос. Береке).

• Лабузнова Светлана. БИЛЕТ ДО ЛУНЫ (Россия, г. Люберцы, Московская обл.).

• Васильева Надежда. ГАГАРА (Россия, г. Петрозаводск).

• Клячин Валерий. СТРАШНАЯ ТАЙНА БРАТЬЕВ КОРАБЛЕВЫХ (Россия, г. Иваново).

• Кузнецова Юлия. ФОНАРИК ЛИЛЬКА (Россия, г. Москва).

• Андрианова Ирина. СТО ФАКТОВ ОБО МНЕ (Россия, г. Москва).

Оглавление

О конкурсе

Сто фактов обо мне

Рассказы

  ВМ

  Воспоминание о вальсе

  Качели

Об авторе и художнике этой книги Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg