«Оазис»

Повесть-сказка

Редактор Анна Пестова

Художник-иллюстратор Татьяна Субботина

1.

Когда-то давно, для того чтобы торговать с другими странами, нужно было вести караваны через бескрайние пески, угадывая по солнцу и звёздам нахождение больших купеческих путей. На одном из таких путей, в крохотном оазисе, стояли небольшой каменный колодец с мутной водой и жилище из нескольких камней, песка и ветра. В нём жил одинокий слепой старик, питаясь тем, что оставят ему путники проходящих мимо торговых караванов. Каждый день он таскал из колодца воду своими старыми, морщинистыми руками. У входа в его дом стояла небольшая медная миска, в которую жаждущие путники бросали мелкую монету в благодарность за воду, которую старик процеживал через ветхую ткань, очищая от вездесущего в этих краях песка.

Однажды у его жилища остановился небольшой караван, уставший от долгого перехода. С молодого красавца-верблюда сошёл торговец, дородный и уверенный в себе. Он попросил у старика питья и ночлега и получил воду и приглашение.

– Чем живёшь? – спросил он старика, аккуратно устроившись на лежаке у входа. – Вижу, не бедствуешь, – сказал он, намекая на полную монет миску.

– Живу целью, добрый странник, – ответил тот, – рассказывая всем одну и ту же историю.

– Расскажи и мне, – попросил торговец.

– Слушай.

Когда я был молод, мы с друзьями, закупив много хорошего товара, нужного в других странах, отправились в путь. Он был долгим, и, как это часто бывает, во время одной из песчаных бурь мы сбились с верного пути, и наш небольшой караван стал скитаться по выжженной солнцем пустыне, пока не набрёл случайно на этот небольшой оазис. Вода в наших флягах к тому времени уже закончилась, и мы изнемогали от жажды. Друзья мои, увидев скромную влагу, пробивающуюся из-под едва мокрого песка, затеяли за неё драку. Я пытался их вразумить, говоря, что последние оставшиеся силы нам всем надо бы потратить на углубление данного нам Богом источника воды и защиты его от палящего солнца. Но друзья не слушали меня. Зной иссушил их мозги, и они остервенело продолжали драться, каждый стремясь первым выпить эту скромную лужицу.

Устав от борьбы с ними, я прилёг на песок под тень одного из растений, и сознание на какое-то время покинуло меня. Когда я пришёл в себя, всё было уже кончено. Друзья мои, потеряв много крови и сил от нанесённых друг другу ран, скончались. Их тела лежали обездвиженными рядом с источником. Утолить жажду никто из них так и не успел.

Немного напившись, я похоронил друзей и стал рыть колодец, сразу обкладывая его камнями, которые нашёл неподалёку. К исходу солнца дела мои немного продвинулись, вода стала скапливаться хоть немного, но быстрее, и её количество позволило мне напоить единственного выжившего верблюда.

Закрыв ветвями растений колодец, совершенно изнурённый, я улёгся спать. А наутро, немного подкрепившись оставшейся в небольшом количестве снедью, я продолжил работу, несмотря на ветер, который крепчал. Для дальнейшего пути мне необходимо было заполнить все имеющиеся ёмкости водой, которой в колодце для этого было ещё недостаточно. А что такое настоящая жажда, я уже знал не понаслышке. К полудню ветер усилился настолько, что даже небо заволокло от несущегося песка, который забивал мне уши, глаза, лез в нос и в рот. Ничего не оставалось делать, как закрыть колодец и начинать строить себе укрытие. И тут Господь снова не покинул меня, сделав разбушевавшуюся стихию моим помощником. Камни подкатывались ко мне сами – оставалось только класть их как нужно, и ветер тут же скреплял их, укрывая зазоры летящим с неба влажным песком, в мгновение превращая его в прочную обожжённую глину. Я недоумевал, но возблагодарил Господа, правда с некоторой грустью, понимая, что ничего в этой жизни не приходит просто так и за всё приходится рано или поздно платить.

К утру ветер стих. И я вновь принялся за работу. Но другая беда – голод – начала подкрадываться ко мне. Часть еды, как и часть товара, что мы брали с собой в дорогу, была оставлена с не выдержавшими долгих скитаний падшими верблюдами. Всякий раз, снимая поклажу с умерших животных, мы пытались сохранить как можно больше дорогих вещей, пренебрегая целыми кулями со сладкими финиками, инжиром, орехами, лепёшками и прочей снедью. С какой жалостью я теперь вспоминал об этом! Весь оазис мой, как ты и сам видишь, – это крошечный островок из нескольких растений. Три дерева плодоносят фруктами, но не обильно и не всегда, и первый их сбор лишь немного освежил меня и только усилил мой голод. Запасы еды у меня почти иссякли.

Я продолжил трудиться ещё два дня, растягивая как мог последние припасы. К исходу второго всё подошло к концу: и работа, и припасы. Я понял: дальше рыть бесполезно. Та тоненькая струйка, что пробивалась из-под глубинных недр, больше не усиливалась – вероятно, часть воды расходовалась на питание корневой системы растительности моего оазиса. А это был весь небольшой излишек, который я смог получить, сделав колодец. Результатом было около дюжины больших кувшинов или двух больших кожаных торб мутной воды в день, которую нужно было ещё либо отстоять, либо процедить через ткань, чтобы очистить от красноватой примеси. Не так плохо. В любом случае это было больше, чем было необходимо мне одному. Обхватив окровавленными от работы руками голову, я заплакал, ругая на чём свет стоит своих друзей:

– Несчастные! Чего вы добились своей жадностью и нетерпением?! Вместе мы выполнили бы эту работу всего за несколько часов, и воды хватило бы на всех! Почивайте же теперь в земле!..

Наутро желание моё тронуться в путь поостыло. Во-первых, осмотрев верблюда, я понял: он слишком ослаб, чтобы снова пуститься в дальний путь. Несмотря на большую выносливость этих замечательных животных, она тоже не бесконечна. Да и в своих собственных силах я тоже был не совсем уверен. Во-вторых, я просто не знал, где я в данный момент нахожусь и куда нужно идти. Проводник, коим был один из моих друзей, отлично ориентировавшийся по звёздам и солнцу, погиб в жестокой драке. Что мне оставалось делать?

Ждать. Я решил: раз я как-то оказался здесь, не может быть, чтобы кого-то ещё в этом мире не занесло попутным ветром в мой небольшой оазис. У меня была вода, у меня оставались самые ценные товары, которые мы оставляли для дальнейшего пути. Этого мне должно было хватить для того, чтобы рассчитаться с забредшим сюда караваном за доставку меня в родные края или хотя бы до ближайшего населённого пункта. Оставалось решить проблему с едой, и к полудню, со слезами на глазах, я заколол своего верблюда.

Зная, что солнце не даст долго сохраниться мясу, я нарезал его тонкими кусочками и стал вялить на горячих камнях. На какое-то время пища мне была обеспечена.

Потекли скучные дни ожидания…

Прошла неделя, а может быть больше, когда днём, как обычно скрываясь от жары в своей хижине, я услышал сквозь дрёму чьи-то голоса. Поначалу я даже подумал, что это во сне, и не спешил просыпаться, но голоса становились всё громче, и, осознав явь происходящего, я поднялся и быстро вышел наружу.

Я увидел группу людей чуть больше десятка, собравшихся у моего колодца и вычерпывающих из него воду. Первый кувшин сразу достался самому статному и высокому из них, в его главенстве можно было не сомневаться. Он стал жадно пить, и огромный шрам, проходивший через всё его лицо, и без того покрытое крупными оспинами, начал вздуваться и наливаться кровью.

– Эта вода мутная. Я могу дать вам чистую, – сказал я, как оказалось незамеченным подойдя к ним. Все, кроме главаря, сразу повернулись ко мне.

– Так чего же ты ждёшь? Неси. Не видишь, мы изнываем от жажды? – ответил грозный человек со шрамом, даже не взглянув на меня.

– Прежде мне необходимо попросить вас об одной услуге. Наш караван заблудился во время песчаной бури. Я выжил один. Отвезите меня до ближайшего населённого пункта, и я дам вам хорошую воду. Своими усилиями вырыв этот колодец, я набрал и очистил её.

Человека, как и его людей, мои слова почему-то рассмешили.

– Эта вода не принадлежит тебе, мы можем взять её даром. Стоит ли ради этого тащить тебя через пустыню?

– Хорошо, я могу расплатиться с вами монетами или товаром. Сколько вы хотите? И кто вы есть, откуда и куда держите путь?

Чёрные глаза человека со шрамом наполнились красным огнём, как раздутые угли, но спокойным, ровным голосом он произнёс:

– Мы мирные торговцы шёлком. Шли из Харбата в Ишрат, но сбились с пути. Этот оазис – подарок Всевышнего… Мы можем взять тебя с собой. Но мы простые люди и боимся, как бы ты нас не обманул. Где твой товар и деньги?

– Они в моём жилище, как и вода.

– Хорошо. Мы верим тебе. Наши верблюды истомились от жажды, да и мы валимся с ног от усталости. Неси воду и напои моих людей и животных. Мы остановимся здесь на ночлег. То, чем ты собираешься расплатиться, мы посмотрим утром и после тронемся в путь.

Счастью моему не было предела. Ещё бы – значит, я принял верное решение, оставшись здесь в ожидании людей! Я вознёс хвалу Господу и отправился поить моих спасителей.

Когда гости стали располагаться, я был несколько удивлён количеству оружия, что было при каждом из них. У каждого из-за пояса торчало по два пистолета и свисало по длинному кинжалу.

Но тогда меня это не насторожило. «Мало ли шальных людей бродит по пустыне и нападает на караваны, – подумал я, – люди, верно, заботятся о своей безопасности».

Не удивила меня и молчаливость долгожданных гостей. Я списал её на усталость после трудного пути. Все гости остались ночевать у животных, и только человек со шрамом принял приглашение составить мне компанию в моём скромном жилище.

Истосковавшись по людям, я приготовился к разговору, но мой гость, улёгшись на расстеленную для него циновку, тут же заснул. Я же долго переворачивался с боку на бок, представляя своё возвращение в родные края, и погрузился в сон только под утро.

Разбудила меня тишина. Тишина, к которой я привык за эти дни. Но именно она и вызвала у меня тревогу. Мгновенно вспомнив вчерашние события, я резко сел и огляделся. Вчерашнего гостя не было. Но самым главным, что заставило моё сердце сильно забиться от внезапного предчувствия беды, было отсутствие в хижине моих тюков и баулов с товарами. Я стремглав выскочил наружу. В сотне шагов я увидел отправившийся в путь караван и в отчаянии побежал за ним, а настигнув, преградил ему дорогу.

– Так-то вы выполняете свои обещания, платя чёрной неблагодарностью за кров и за воду?! – гневно воскликнул я.

– О чём ты? – спросил грозный предводитель. – Я лишь обещал, что мы посмотрим, чем ты собирался расплатиться с нами. Нас это устроило, и мы просто взяли то, что нам причиталось.

– Причиталось за что? – меня трясло от ярости. – Не я ли дал тебе кров и напоил вас и ваших животных, подлая твоя душа?! – крикнул я, со злостью глядя в глаза человеку со шрамом.

– За то, что ты просто остался жив, повстречавшись с нами, ослиная ты голова, разве это не стоит всех денег и товаров на свете?!

При этих его словах раздался дружный хохот спутников наглеца.

Недолго думая, в бешенстве я схватил его за ногу и, резко выкрутив ступню, сбросил его с верблюда. Тут же вокруг воцарилось молчание.

Но упавший быстро вскочил, вынул кинжал и, бросившись ко мне, стал наносить сильные удары его рукоятью. Глаза его сверкали ненавистью, слитой с непонятной мне радостью. Пару раз мне удалось увернуться, но третий, страшный, удар всё же настиг меня, угодив в голову, и я лишился чувств.

Когда я пришёл в себя, была уже ночь. Об этом я догадался по прохладе, которую ощутил своим горящим телом. Глаза же не видели ничего. Во рту ощущался привкус крови. Голова нестерпимо болела и кружилась до тошноты. Сильно хотелось пить. Поднимался ветер, нужно было срочно искать пристанище. Куда идти, я не знал, ибо абсолютно ничего не видел. Но ветер, от которого я спешил укрыться, пришёл мне на помощь. Я услышал, как под его порывами шепчутся листья моего оазиса и, с трудом поднявшись, побрёл на их голоса. Войдя в хижину, я утолил жажду и, распластавшись на единственной оставшейся циновке, снова погрузился в глубокий сон в надежде, что утро вернёт мне зрение и силы.

Утро пришло: я ощутил, как мой дом начал согреваться. Но глаза были мертвы. Теперь в этом не было уже никакого сомнения. Их либо повредили удары по голове, либо выжгло нещадное солнце за тот день, что я пролежал в забытьи, упав с открытыми глазами на спину. Ко всем выпавшим мне за последнее время несчастьям прибавилось ещё одно – я полностью ослеп.

Вспоминая события прошедшего дня, я вдруг понял, с кем повстречался вчера. Ещё на своей родине, в благодатной Ирее, я слышал от друзей пересказы торговцев и просто бывалых людей о блуждающих по пустыне отрядах разбойников, перехватывающих торговые караваны, берущих с них дань или просто начисто грабивших их. Но самым страшным считалось попасться к отряду под предводительством беспощадного Гурмеса. Другие бандиты оставляли жизни тем, кто не оказывал им сколько-нибудь сильного сопротивления, и просто грабили их. Гурмес и его люди не оставляли в живых никого. Поговаривали, что они убивали, скрывая свои лица. Особенно боялся сам главарь. Кто он и откуда появился на песчаном океане, толком никто не знал. И никто не мог описать его. Слышали лишь об одном: лицо его пересекает огромный шрам. Поговаривали, что другие шайки разбойников подчиняются ему и даже платят дань.

Но почему тогда он не убил меня? Или был уверен, что, оставляя меня в таком состоянии, выкрав у меня все ценности, всё равно обрекает меня на мучительную смерть? Этого я, наверное, уже не узнáю.

«За что мне это? Чем я разгневал небо, что, казалось бы, в самой безотрадной ситуации мне посылается участь ещё более невыносимая?»

Жить более не хотелось. Первым моим намерением было лишить себя жизни, но, убоявшись Бога, я отверг эту мысль, успокоив себя тем, что и так скоро предстану перед Всевышним и узнаю ответ на свои вопросы. В бессилии я лежал на полу своей хижины, уставив невидящие глаза в невидимое небо.

К середине дня жажда раскалённым песком начала выжигать мне нёбо. Незнакомыми, невидимыми мне руками я отыскал всегда стоявший рядом кувшин – он был пуст. Взяв его, я отправился к своему источнику. Заполнив все имеющиеся ёмкости водой, я уселся процеживать её. «Так будет лучше, – думал я, – ибо так будет что-то ещё».

Сейчас и не вспомню, сколько прошло времени: три дня или вечность, – когда к моему оазису подошёл первый небольшой караван.

Я был несказанно удивлён тем, что путники не случайно набрели на него, а специально немного отклонились от своего маршрута, чтобы пополнить запасы воды и дать возможность животным отдохнуть, а заодно и проверить: правда ли в этих местах есть оазис с питьевой водой и человеком, добывающим её в жаркой, знойной пустыне?

– Но откуда, откуда вы могли узнать это? – спросил я, рассказав прибывшим свою историю.

– Мы не знаем, но слух об этом месте прошёл совсем недавно среди проводников караванов в Ишрате, и мы, часто ходящие этим путём, решили проверить его, ибо не раз, пережидая песчаные бури, теряли запасы воды и могли погибнуть.

Но на моё желание поехать с ними путники ответили отказом:

– Да, наш путь лежит в Ирею, в благословенный Тирим, город твоих родителей, до которого ещё почти тридцать дней пути. Мы не рассчитывали на лишнего человека, и, будучи калекой, ты можешь замедлить нас. Но мы можем рассчитаться за сотворённую твоими руками воду небольшими деньгами и оставить тебе немного еды. Скажи нам, где живёт твоя семья, и мы передадим весть о тебе твоим родственникам. Они снарядят караван и вызволят тебя отсюда. Или ты сможешь сам оплатить свою дорогу? Ибо пустым обещаниям расплатиться позднее мы не верим.

– А сколько будет стоить дорога с вами до Тирима? – быстро спросил я и опустил голову, ибо и сам знал ответ. Не меньше чем за десять золотых или пятьдесят серебряных монет я бы взял лишнего человека, пьющего бесценную воду, да ещё и слепого, в свой поход по пустыне.

– Ты сам знаешь ответ, – услышал я с болью в сердце.

Всю ночь просидел я в горестных мыслях. Вспоминал, как уходил в этот далёкий путь за счастьем. Как собирали с друзьями деньги на закупку товара, недорогого у нас и особо ценимого в других местах. Как отговаривала меня жена от этой поездки и как грустно провожала у ворот с маленьким сыном. У меня была не бедная, но и не богатая семья, теперь ещё и обременённая долгом из-за моей неудавшейся поездки. Как я мог позволить сообщить ей о своей беде и ещё более ввергнуть её в расходы, а быть может и нищету, собирая последние деньги на своё вызволение из этого пустынного плена? Надежд на то, что я когда-нибудь смог бы вернуть эти долги и дать своей семье достойное существование, не было никаких. Уж лучше остаться здесь на всю жизнь, чем вернуться на Родину и мучиться, ощущая страдания близких. Решение было принято.

Наутро, когда караван засобирался в дорогу и кто-то спросил у меня, в каком месте города живут мои родные, которым нужно сообщить о моих злоключениях, я лишь угрюмо промолчал. Что-то аккуратно опустилось около меня. Я это почувствовал, ибо с потерей зрения стал чувствовать острее. Почувствовал на себе и понимающий взгляд. Затем послышался небольшой звон. И караван ушёл.

Как бы очнувшись от забытья, я провёл руками перед собой. Рядом лежал небольшой мешок, по-видимому с какой-то снедью, пустые кувшины, коих стало больше, и вот эта миска, что ты видишь сейчас передо мной. В ней лежало несколько медных монет. «Так будет плохо, очень плохо, – подумал я, – но так будет лучше…»

С этого времени мне стало не так одиноко, ибо торговые люди, прослышав, что здесь можно пополнить запасы воды, стали чаще вести гружённые товаром корабли пустыни к моему окружённому океаном песка острову. Они оставляли пустые бурдюки, прося наполнить их водой ко времени их обратной остановки здесь. Взамен мне давали еду, кое-что из одежды, когда видели, что мне это необходимо, и бросали какую-то мелочь в миску. Поначалу я не уделял ей никакого внимания, ибо деньги мне были не нужны, а точнее тех денег, что бросали мне в благодарность за чистую воду путешественники, не хватило бы, чтобы как-то поправить мои беды.

Один раз я взял в руки несколько монет из миски и на ощупь сразу понял, что они были самыми мелкими из тех, что я знал. Конечно, что же ещё можно бросить слепому, он ведь не ответит подающему укоряющим взглядом! С того момента я потерял к ней всякий интерес. Но однажды один странник, присевший со мной поболтать и выслушавший мою историю, спросил, уж не на дорогу ли домой я собираю деньги. Я заметил, что негоже смеяться над тем, кто находится в жалком положении, но делает тебе добро. На это путник смущённо ответил:

– Прости, если обидел тебя, я этого не желал. Ты, наверное, не знаешь, но миска, что у твоей хижины, полна, и рядом с ней лежит ещё много мелкой монеты. Твой рассказ впечатлил меня, и я готов немного помочь тебе. Конечно, в дороге неудобно обременять себя мелкими деньгами, но я еду торговать, и мне они понадобятся. Я готов поменять их на более крупные.

– Если тебе нужно – меняй, – ответил я, – мне всё равно.

Странник отошёл, и через какое-то время, когда я уже забыл о нём, подсел ко мне, взял мою ладонь и положил в неё несколько монет.

– Я не стал брать с тебя проценты за мену.

И, немного посидев, встал и после короткого молчания добавил:

– Ты не смог жить там, где желал, и с теми, кого любишь, но умереть, где захочешь, имеешь полное право. Вряд ли тебе хотелось бы сделать это здесь. Подумай об этом.

И очередной караван двинулся дальше. А слова доброго странника всё стояли у меня в ушах.

– И вправду, – подумал я, – почему я не могу устремиться к смерти лучшей, чем мне уготована здесь, в тоске и одиночестве? Разве только Господь предопределил мне её…

Кончиками пальцев притронувшись к деньгам, я оценил их достоинство. Это были одна золотая и две серебряных монеты. Мне не хватало восьми золотых и трёх серебряных монет. К тому времени я находился здесь уже около двух лет. Сделав в уме нехитрые арифметические вычисления, я понял, что ранее ближайших шестнадцати лет покинуть это место мне не удастся. Но всё равно это была надежда!

С этого момента жизнь моя снова обрела смысл. Я с радостью встречал усталые караваны, снабжал их водой, неутомимо очищая её, и как мог скрашивал вечера путешественников разговорами. Дни мало отличались один от другого. Мир, скрыв от меня свои краски, растворился во времени, которое я тоже, кажется, перестал ощущать, лишь изредка спрашивая у зашедших странников, какой сейчас год.

Так прошло двадцать лет.

– Как двадцать лет? – удивился гость, до той поры молчавший. – Ты же говорил, что начал своё путешествие совсем молодым человеком!

– Да, мне было двадцать пять лет. Но, наверное, солнце и горести так иссушили моё тело, что выгляжу я гораздо старше?

– Да, ты выглядишь стариком. Ну, а что с твоей целью? В начале своего рассказа ты сказал, что продолжаешь ей жить.

– Видишь ли, цель моя почти достигнута. В этой миске не хватает одной медной монеты до десяти золотых.

– Но она же невелика и полна меди!

– Золото на дне. Я не прячу денег. Завтра я дам тебе воду в дорогу. Много воды, ибо ко мне уже долго никто не заходил. Мне нужна от тебя лишь одна монета. Лишь одна маленькая медная монета. И тогда миг, которого я ждал более двадцати лет, наступит. Куда направляется твой караван? Я готов отдать тебе все деньги, если отвезёшь меня на родину. Откуда я родом, ты слышал.

– Другой караван вывезет тебя, – после небольшого молчания ответил гость, – завтра рано утром я ухожу в другие края. Держи свою монету и давай ложиться спать.

2.

Когда старик проснулся, гостя и каравана уже не было. Ему не нужно было удостоверяться в этом: годы слепоты и одиночества обострили все чувства, и он просто знал, что рядом никого нет. Как был уверен в том, что приближается другой караван. Он даже не понимал, слышит он разговоры людей или чувствует запах животных, он просто чувствовал, что кто-то приближается к его жилищу.

Примерно через час он услышал их отчётливо и вышел из хижины.

А ещё через короткое время по приветственным голосам узнал старых торговцев, часто останавливающихся здесь, чтобы пополнить запасы воды.

– Мир тебе, добрый старик! – раздалось рядом, и хозяин оазиса тотчас признал голос Верея, того самого торговца, что поменял ему в первый раз мелкие монеты, натолкнув на мысль выбраться отсюда.

– Мир вам и вашим животным! Я ждал вас.

– Ты всегда видишь дальше зрячих.

– Я ждал этого дня, – тихо сказал старик, и по щекам его вдруг потекли слёзы. Как видно, это было неожиданностью и для него самого, потому как он резко отвернулся от всех и прикрыл лицо рукой.

Верей быстро подошёл к нему, развернул и, держа его за плечи, спросил:

– Подожди, подожди, неужели ты?..

– Да, – тихо сказал старик, – сегодня я хочу уйти с вами. Теперь у меня есть на это деньги.

– Тебе повезло, старик, мы идём через Ирею, ты сможешь добраться до Тирима, города твоих предков.

– Возьми деньги.

– Где они?

– Там, где и всегда, в миске, ты же знаешь, я не прячу денег.

Верей отошёл. Подойдя к хижине, он поднял с песка миску и долго держал в руках, задумчиво уперев в неё взгляд. Затем с резким взмахом зашвырнул её далеко от хижины.

– Ты что-то бросил? – спросил старик.

– Тебе она больше не понадобится.

– Ты взял деньги?

– Да.

– Посчитай, всё ли там?

– Я верю тебе, старик, не нужно… Нам навстречу попался небольшой караван, он провёл здесь ночь?

Старик молча уселся на песок и уставился куда-то вдаль, как будто пытаясь в ней что-то рассмотреть своим невидящим взором.

– Да, – тихим, хриплым голосом выдавил из себя он. Слёзы на его глазах уже высохли.

– Мы только наполним водой сосуды и уйдём. Я думаю, тебе не нужно будет много времени, чтобы собраться.

3.

Караван шёл только третий день после остановки в маленьком оазисе, когда наткнулся на что-то необычное – отдыхающий днём караван. Часто бывает, что утомлённым долгим походом людям и животным нужны дни отдыха, но в этом случае сразу сооружается лагерь с навесами от солнца и в нём, как в любом поселении, ведётся обычная активная жизнь. Здесь же ни о какой активности речи вести не приходилось. Издали было видно людей, разлёгшихся на песке прямо под раскалённым зноем, и животных, лежащих на брюхе.

– Интересно, как они потом поднимут верблюдов? – сказал Рамин, спутник и преданный слуга Верея, с которым они росли с детства.

– Может, у них закончилась вода?

– Нет. У них должна быть вода. Они идут оттуда же, откуда и мы. Третий день мы идём по их следу.

– Я это заметил, но не хотел тебя спрашивать. Ведь пока они шли туда, куда нужно и нам. Ты преследовал их, хозяин?

– Не знаю. Я не был уверен в желании встретиться с этими людьми и предоставил решение Богу.

– Тогда, может, повернём немного в сторону?

– Не нужно. Раз они на нашем пути, значит, всё уже решено.

Когда их караван приблизился к стоянке, перед ним предстала ужасная картина: люди, лежавшие на песке и казавшиеся издали спящими, были мертвы. Их раны были ужасны, и песок под ними был пропитан кровью. Часть животных была жива, просто отдыхала, некоторые же были мертвы, также пострадав в жестокой резне. Поклажа была разбросана вокруг и, судя по всему, тщательно обыскана. Один хорошо одетый человек, видимо богатый торговец, лежал, держа в каждой руке по короткому мечу. Верей остановился перед ним, нахмурившись, и стал пристально разглядывать. Мужчина был плотно сложён, на вид ему было чуть больше сорока. Что-то неприятно-хищное было в его застывшем лице. Может, это выражение ему придавали ноздреватый, острый нос и тонкие, казалось, до сих пор крепко сжатые губы. Все его тело было покрыто ранами. Похоже, он дорого отдавал свою жизнь. Вокруг него было рассыпано много крупных и мелких монет, которые почему-то не подобрали грабители – по-видимому, они высыпались из его распахнутого проколотого во многих местах халата.

На этом неподвижном фоне выделялся человек, прильнувший к умирающему верблюду и пьющий кровь из его открытой артерии. Верей спешился и подошёл к нему:

– Кто ты и что здесь произошло?

Человек нехотя, словно во сне, оторвал губы от животного и повернулся. Лицо его было в крови, но и она не могла скрыть огромного шрама, проходившего через всё его лицо:

– Я торговец шёлком из Харбата, – хриплым голосом ответил он. – Здесь лежат мои товарищи, такие же торговцы, как я. Утром на нас напали грабители. Мы защищались как могли, но перевес был на их стороне: мы люди мирные и не умеем сражаться хорошо. Я уцелел случайно.

– Не очень-то ты похож на неумелого вояку, впрочем, как и на торговца шёлком, – заметил Верей.

– Внешность обманчива.

– Как ты остался в живых?

– Не знаю. Сухожилия под правым коленом перерезаны. Я обездвижен и уже вряд ли смогу ходить. Может, поэтому меня не стали убивать, а просто оставили умирать под палящим солнцем, будь трижды прокляты его лучи! Я не смог даже влезть на верблюда, и мне пришлось просто пристрелить его, чтобы попытаться утолить голод и жажду. Сам Бог направил вас ко мне. Вы довезёте меня до места, куда вы идёте. Я оплачу ваши издержки.

Последние слова он сказал властным голосом, как бы не терпящим возражений. И по уверенному взгляду его глаз было видно, что он не предполагал отказа.

Верей молчал, по всему было видно, что незнакомец ему не нравился, вместе с тем сострадание требовало помочь ему. Но не слишком ли много сострадания он проявляет в последнее время? Ведь, взяв ещё одного калеку, его люди должны будут, хоть и меняя друг друга, идти пешком. Кстати, как там старик? Он начал искать его глазами и с удивлением обнаружил его стоящим недалеко от себя.

Глаза его были широко открыты и смотрели в сторону раненого, как будто могли его разглядеть, а губы что-то шептали. Верей подошёл к нему:

– Ты что, старик, прозрел? Что с тобой?

– Скажи, есть ли у него шрам? Есть ли у него на лице большой шрам?

– Да, есть, – ответил Верей. – Ты его знаешь?

Губы старика сжались, а лицо исказилось каким-то выражением боли и злости, вместе взятыми. Верей, часто останавливавшийся на ночлег у старика и не раз слышавший его историю, сразу всё понял:

– Это он, старик, ты не путаешь?

– Этот голос я не забуду никогда, хоть и слышал его лишь несколько раз, – твёрдо ответил старик.

Верей снова повернулся к незнакомцу и повнимательнее присмотрелся к нему. Да, одет тот был не по-разбойничьи хорошо, но всё же не как торговец: его облачение было походным, но больше годилось для путешествия военного, нежели спокойного и комфортного. На нём не было халата с обилием больших накладных и внутренних, потайных карманов, неизменного атрибута торговцев, – только длинная свободная рубаха из превосходного белого шёлка и удобные узкие штаны. А отстёгнутый и лежащий рядом ремень с двумя пустыми кобурами и ножнами только подтверждали его удалённость от торгового ремесла.

Возраст его было определить сложно, из-за статного сложения он мог бы казаться моложе, но лицо, отмеченное, кроме шрама, глубокими морщинами, выдавало человека уже немолодого. Он смотрел на окруживших его людей спокойно, но взгляд покрасневших глаз резал кинжалом, поскольку не мог скрыть природной злобности этого человека.

– Где Астор? – громко спросил Верей. – Пусть осмотрит и перевяжет раненого. Караван становится на отдых. Уйдём завтра рано утром.

Астор, наёмный врачеватель, сопроводивший не один десяток караванов и спасший не одну жизнь человека и животного, направился к незнакомцу.

4.

Поздним вечером, когда солнце наконец оставило пески и они, остывая, отдавали своё тепло пришедшей ночи, Верей в своём небольшом походном шатре тихо говорил с Рамином:

– Астор сказал, что ходить он сможет лишь при помощи посоха, а что такое посох в песках? Всадник из него уже тоже будет неважный – он больше не воин. Я думаю, они сами всё поняли, поэтому и оставили его здесь. Раненый лев уже не страшен, нужно только держаться от него на расстоянии. Именно поэтому они и не стали его убивать, боялись подойти. А таскать с собой по пустыне стареющего, ослабевшего, но злобного тирана – дело неблагодарное. Они недолго останутся без предводителя. Думаю, очередной негодяй уже выбран.

– Не сомневаюсь. Но что мы будем делать с этим?

– Он наконец окажется там, где давно должен быть.

– На виселице?

– Мы идём в Ирею. Убийцам и грабителям там отрубают голову. Но ты спасёшь его от смерти.

– Я?! – Рамин, широко открыв глаза, удивлённо смотрел на хозяина-друга.

– Ты. Он окажется там, где должен быть и где, может, первый раз в своей жизни, будет необходим и полезен людям. Оставшихся у него сил и здоровья достаточно для этого. И это будет справедливо.

– Я не могу спрашивать, о какой справедливости ты ведёшь речь, спасая душегуба от заслуженного наказания. Известно, вся моя жизнь принадлежит тебе. Но люди в караване уже стали догадываться, кто он.

– Это не важно. Они будут молчать. Ночью вы уйдёте. Я прошу тебя: будь осторожен, проверяй, надёжно ли он связан, и не спускай с него глаз. Ты знаешь, кто он. Мы будем вставать на отдых раньше времени и отправляться позже, это позволит тебе через десять дней нагнать нас…

5.

Шёл тридцатый день пути каравана из оазиса и сорок шестой – из Ишрата, откуда он тронулся в дорогу. Старик всё время был безмолвен, как мумия, и стойко выносил все тяготы долгого перехода. Он никогда не склонял голову вниз, а всегда держал её прямо, как бы всматриваясь в даль, и не засыпал на верблюде. Эта его стойкость внушала уважение всем людям. Большинство из них прекрасно знало старика и его историю, они сочувствовали ему, но не все приветствовали решение Верея взять его с караваном. Вызвано это было заботой о сохранении своей собственной жизни. Кто теперь будет следить за источником, ниспосланным им Богом в этом неизвестно откуда взявшемся маленьком оазисе, который так часто спасал их в долгих странствиях? Уже большинство караванов, шедших по этому пути, делало небольшое отклонение от прямого маршрута, чтобы пройти через оазис и пополнить запасы воды, обезопасив себя от главного врага этих мест – жажды, на случай если караван закружит во время песчаной бури и срок его путешествия увеличится. Кто очистит воду из источника от мелкого песка, который и без того постоянно скрипит на зубах, и, отстояв в высоких кувшинах в глубоко вырытой яме, даст её усталым путникам прозрачной и восхитительно прохладной? И всё – лишь за несколько мелких монет! Поговаривали, что Верей взял за этот переход со старика великую плату, ведь у того за столько лет жизни в оазисе должно было скопиться, верно, много денег! Но не все люди, в особенности хорошо знавшие Верея, этому верили.

На тринадцатый день после своего ухода к каравану снова присоединился Рамин. Точнее, он появился ночью и уже ранним утром продолжил путь со всеми. Никто не задал ему никаких вопросов, как и обещал Верей, да и был он всегда неотлучным спутником хозяина, а расспрашивать слугу в присутствии его господина было бы верхом неприличия.

Старик же слушал пески и думал о том, что люди со всей своей любовью и ненавистью, правдивостью и лживостью, верностью и предательством всё же мало отличаются от песчинок в этой пустыне. Как суета жизни заставляет двигаться людей, так и пустынный ветер увлекает песчинки. Затем часть залегает глубоко в барханы и на века остаётся без движения, чтобы когда-нибудь ветер вынес их из толщи времён, понуждая нестись куда-то в бессмысленном потоке, который затихает лишь на время невообразимого безветренного зноя… Воспоминания о его прежней жизни давно поблёкли, и вера в то, что она когда-то существовала, уже тоже была непрочной, но появилась вера в то, что будет что-то ещё несравненно лучшее, чем было в последние, проведённые в пустыне, годы.

– К вечеру мы будем в Ирее, а завтра к полудню достигнем Тирима, – поравнявшись со стариком, сказал Верей. – Скажи, где находится твой дом, Рамин доставит тебя туда. Или я сам по возможности сделаю это.

Старик ответил и сразу замолчал.

– Ты как будто не рад своему возвращению? – удивлённо спросил Верей.

– Скажи, почему ты взял меня? – вместо ответа спросил старик.

– Что тут удивительного? Ты хорошо заплатил, и я помог тебе.

– Миска была пустой, верно?

Пришла очередь смолкнуть Верея. Старик продолжил:

– Мне сказали об этом пески. Когда долго разговариваешь с ними, начинаешь понимать их язык и узнавать правду. Вот уже тридцатый день они твердят мне о моём малодушии. Они не хотят меня отпускать. Конечно, трудно расставаться с тем, кто так тебя понимает. То, что произошло, сразило меня. Я так и не понял, почему со мной так поступили. Неужели жадность дороже вечности? Но я ослабел от ожидания и просто пожалел себя, а ты? Почему ты взял меня?

Верей ответил после небольшого молчания:

– Мир песка суров. Он не терпит слёз и быстро осушает их горячим солнцем, засыпает сердца, часто делая людей ленивыми на чувства. Я часть этого мира – как и ты, старик. Если мы видим перед собою несчастного, то говорим: «Значит, так было угодно Господу, на то была Его рука». Но всё, что происходит на земле: и угодное, и неугодное Богу, – творится руками человеческими. Как узнать, когда ему понадобится моя рука? Мне кажется, что, творя добро, твои руки всегда лежат в руках Господа. Как быть со злом и с теми, кого Он хочет покарать, я ещё не разобрался. Но мне кажется, я на верном пути. И потом, есть другой мир, где у меня растут дети. Может, и им Господь подаст чью-то крепкую руку, чтобы вытащить из бездны. Я не имел возможности помочь тебе ранее, но дал надежду на возвращение в этот мир и не мог её разрушить. Были в миске деньги или нет – это уже ничего не решало. Так было угодно Господу, на то была Его рука.

6.

Вечером того же дня Верей заканчивал свой рассказ. Да это был и не его рассказ, а рассказ старика. Но тот сидел молча, ибо не мог говорить. Огромный ком стоял у него в горле с того момента, как они вошли в дом, где хозяином уже был его повзрослевший сын, сидящий теперь рядом и бережно обнимавший его – своего заблудшего отца, которого он давно уже мысленно похоронил, как и его мать, пристально вглядывающаяся в этого совершенно незнакомого ей старика, пытавшаяся уловить в нём родные, знакомые черты и пока не находившая их.

Верей поднялся, давая понять, что собирается прощаться, но старик, непонятно как уловив его движение, неловко, но быстро ухватил его за руку.

– Подожди, – дар речи вернулся к нему, но голос был тихим и хриплым, – что будет дальше?

– Не знаю, – ответил тот улыбнувшись, – наверное, что-то ещё.

Осторожно освободив руку, он коротко попрощался и вышел, ещё раз отказавшись остаться на ночлег.

Стояла ночь, но переполненная нежным светом луна радостно разливала его миру, как воду истомлённому зноем страннику. Верей шёл, и на лице его сияла улыбка.

***

Эта же полная, горящая дорогим перламутром луна не давала уснуть и новому обитателю оазиса, хранителю священной в пустыне воды из небольшого колодца у жилища из нескольких камней, песка и ветра. Освещая пустыню ровным синим светом, она делала её похожей на море, покрытое неподвижными молчаливыми волнами, и не давала ему покоя. Он сидел на песке, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, и напряжённо вглядывался в даль. Огромный рубец, пересекавший его лицо, уродливо вздулся.

Море оставалось пустынным.

Оглавление