«Сказки, которые живут в Ярославле»

Сказки, которые живут в Ярославле (fb2) - Сказки, которые живут в Ярославле (Дитятко) 2680K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Наталья Николаевна Обнорская

Наталья Обнорская Сказки, которые живут в Ярославле

Дорогие читатели!

Приглашаем вас в мир детской книги – яркий, трогательный, неповторимый… Идея создания книжной серии «Дитятко» родилась в издательстве «Цитата Плюс», которое специализируется на выпуске литературы для детей и юношества.

Читайте, узнавайте много интересного о малой родине и, конечно, делитесь своими знаниями с родителями и друзьями! Приятного путешествия по страницам нашей книги!

Любовь к истории своей Родины… Именно этим чувством проникнуты детские рассказы и сказки нашего дорогого автора – Натальи Николаевны Обнорской. Приятно читать умные и добрые книжки, написанные ею. Автор с особой выразительностью описывает события, связанные с историей гостеприимного Ярославля. Как хороши старые улочки, сколько интересного таится в уголках древнего города! Прочитав книгу, вы, возможно, сами захотите провести экскурсию для близких людей по мотивам этих увлекательных историй.

Художником-иллюстратором книги выступил Павел Вячеславович Зарослов. Молодой и талантливый ярославский художник, член Союза дизайнеров России. Иллюстрации Павла сияют яркими красками и настраивают читателя на художественное восприятие исторического прошлого Ярославля.

Первый читатель Тимофей Обнорский.

Издано при финансовой поддержке:

– Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России» (2012–2018 годы)

Издательство благодарит за поддержку проекта:

– ОАО «Ярославский завод силикатного кирпича»;

– ООО «Торговый дом «ОАО «Тутаевский моторный завод».

© Оформление ООО «Издательство «Цитата Плюс»

E-mail: citataplus@gmail.com

Могут ли в городе жить сказки

В городах живут люди и кошки, птицы и собаки, разные другие живые существа. Живут деревья, трава, цветы. Живут – бегут, журчат, плещутся речки, ручейки, фонтаны. Можно улыбнуться и сказать, что в городе ещё живут машины, трамваи, заводы, магазины, школы, детские сады и многое другое, что можно увидеть, услышать, потрогать. Но в каждом городе живёт ещё что-то невидимое и неслышное. Это история, воспоминания горожан.

Дома и памятники, реки и деревья, улицы и даже их названия хранят память о старине и событиях, происходивших здесь в разное время, о людях, которые жили или бывали, сражались, строили, создавали что-то очень важное для страны. А вместе с историей могут жить в городе и сказки.

Уж в нашем-то тысячелетнем Ярославле сказок родилось и живёт видимо-невидимо! Живут они во всех уголках города, в старинных зданиях и новых микрорайонах, в тишине лесопарков и в шуме заводских цехов.

Конечно, вы любите наш город, у вас есть и фантазия, и желание увидеть сказку. Тогда эта книга только добавит вам знаний и станет вашим проводником в удивительный, неповторимый сказочный мир Ярославля.

Девочки и мальчики, мамы и папы, бабушки и дедушки! Беритесь за руки и выходите на улицы, на площади, в парки! Пойдём искать сказки!

Сказка, которую знают все

Самая старая сказка Ярославля родилась вместе с городом. О ней напоминает главный символ нашего города – герб, на котором изображается медведь с секирой на плече. Благодаря этой сказке медведи поселились (разбежались!) по всему Ярославлю! Настоящие, живые медведи живут в Ярославском зоопарке, медведица Машенька много лет веселит посетителей Ярославского историко-архитектурного музея-заповедника.

Ещё есть большущий бронзовый медведь в парке Тысячелетия Ярославля, подаренный самим президентом Российской академии художеств Зурабом Константиновичем Церетели. А на углу Московского проспекта и улицы Павлова на пенёчке поселился маленький деревянный медвежонок. Недалеко от него, возле Дворца культуры «Нефтяник», медведь-нефтепереработчик беседует с сибирским соболем, добывающим для него нефть. Эта скульптура – тоже подарок городу. Об этом напоминает табличка со словами: «Дар родному городу от преданного земляка, мэра города Увата Ю. Е. Свяцкевича к 1000-летию Ярославля». Спасибо нашему «преданному земляку»!

А самым знаменитым медведем стал маленький бронзовый медвежонок, подаренный городу группой меценатов. Этот медвежонок «залез» на большой камень на Первомайской улице, возле Богоявленской площади, и каждый час громко «рычит», стараясь показаться очень грозным. На камне написано, что этот медведь – символ России и легенда Ярославля. Так что же это за легенда? Где она живёт?

Сразу надо сказать правду: история о том, как князь Ярослав Мудрый сражался с медведем, победил его и приказал строить крепость-город – это всё-таки сказка. Ведь записали эту историю более чем через семь веков после того, как город появился! А до этого, может быть, много-много поколений бабушек и дедушек пересказывали её своим внукам и, конечно, что-то добавляли, что-то забывали. И герб с медведем появился у Ярославля, когда городу было уже без малого семьсот лет. Но в любой сказке есть частица правды. Давайте «пройдём по следу» ярославского медведя, вспомним нашу любимую городскую легенду и побываем там, где она родилась.

Начинается наша сказка на берегу Которосли. Сейчас эту реку хорошо знают ярославцы, а для других россиян она кажется одной из небольших речек. Но тысячу лет назад для северной русской земли эта река была одной из важнейших. Существовало тогда государство Киевская Русь. Главной его столицей являлся город Киев. Территория Руси была очень большой, поэтому у великого киевского князя служили помощники-наместники, которые правили разными частями страны и жили в главных городах. Здесь, на севере, находилась самая дальняя от Киева часть Руси – Ростовская земля. Столицей её был город Ростов, известный со времени Рюрика, далёкого предка князя Ярослава Мудрого. Ростовская земля была велика, позднее именно на ней появились города – Кострома, Углич, Москва и другие.

В столичный Ростов в 988 году отправил киевский князь Владимир одного из своих младших сыновей, совсем ещё мальчишку Ярослава. Перед этим «назначением» Ярослав, как и другие сыновья Владимира, был крещён, получил христианское имя Георгий (наши далёкие предки произносили его как Гюрги, а потом переделали и в Юрия, и в Егория), но в истории остался под своим первым, нехристианским, княжеским именем. В Ростове Ярослав правил и, видимо, жил более двух десятилетий – до 1010 года. Собирал дань с жителей этой земли, заботился о её развитии и защите. Ростовская земля выходила к берегу Волги – огромной реки, по которой с древности ходили суда разных народов – и мирных, и не очень. Не случайно называли Волгу «путём из варяг в арабы». Кто-то вёз товары, надеясь выгодно поторговать, а кто-то рассчитывал пограбить прибрежных жителей. Ростовский князь обязан был защищать своих людей, поэтому ему требовалась крепость на берегу для размещения воинов. Самым опасным местом считалось то, где в Волгу впадала река Которосль: ведь Которосль вела прямо к Ростову, к столице, к княжескому терему! Вход с Волги в Которосль обязательно надо было держать под контролем! И лучшее место для сторожевой крепости – высокий берег у слияния Волги и Которосли.

Давайте представим, что плывёт от Ростова к Волге княжеская ладья. Плывёт мимо берегов, где в наше время находятся Кармановский посёлок и Перекоп, где перекинуты через реку мосты, – плывёт по излучине, которая огибает сегодня парк Тысячелетия. Большая ладья, прочная. На высоком носу установлена, по варяжским правилам, вырезанная из дерева голова дракона. Спущены холщовые паруса, идёт ладья на вёслах. Дружно взмахивают вёслами мускулистые гребцы. Каждый, если нужно, готов в бой-драку броситься, у каждого оружие наготове, а на бортах ладьи большие варяжские щиты укреплены: видно с берега, кто плывёт, и от стрел защита. Почему и ладья, и вооружение варяжские? Потому что в то время варяги часто служили здесь как воины, многие жили на этой земле, да и сам князь Ярослав был варяжской крови.

Вот так на Которосли началась наша сказка. Вы, конечно, знаете, что на Богоявленской площади, недалеко от Которосли, теперь стоит памятник Ярославу Мудрому? Вряд ли Ярослав, проплывая близ этого места, представлял себе, что город, носящий его имя, через несколько веков будет таким большим!

Плыл Ярослав туда, где Которосль в Волгу впадает, осмотреть место, где советовали знающие люди город-крепость строить. Вот уж недалеко до устья Которосли. Берега невысокие, болотистые, ручейки по оврагам к Которосли бегут. И тут почуял князь недоброе. На левом берегу на широкой логовине заметил идола – чурбан высокий стоит, на нём лицо человеческое высечено. Рядом с идолом – люди, увидели ладью и побежали вдоль Которосли в сторону Волги. А там видны крыши низких деревянных построек, дымы, к небу поднимающиеся. «Медвежий угол это, – говорит князю старый воин, – язычники живут. Много их тут, живут как разбойники, купцов на Волге грабят. Никому не покоряются, дани никому не платят и никогда не платили. Трудно будет нам с ними поладить!»

Действительно, было близ устья Которосли селище Медвежий угол. Поселились здесь люди за несколько веков до того, как Ярослав сюда пожаловал. Всё, что сказал князю старик, было правдой. И дани местные жители никому не платили, и купцов на Волге, бывало, грабили. По их понятиям, у кого нет силы, чтобы защититься, тот сам в этом виноват. Но умели эти люди себя и прокормить, и одеть, и всё необходимое для жизни сделать. Рыбачили, охотились, скота домашнего у них было много – коров, овец, свиней. Ко времени Ярослава разные люди жили в Медвежьем углу: древние хозяева этой земли – меряне, славяне и варяги. Говорили они на разных языках, но хорошо понимали друг друга. И мир все они понимали одинаково: почитали великую богиню Мать Сыру Землю, богов Верхнего Мира, например, Лося, который солнце над землёй несёт, и богов Нижнего Мира, например, Уточку, которая по подземному морю возвращает солнце к восходу. Много ещё богов было у жителей этой земли, и все они требовали от людей с почтением, бережно относиться ко всему, что даёт им Природа.

Такие верования мы сейчас называем язычеством. К одному из богов жители Медвежьего угла относились особенно уважительно. Верили, что он владыка подземного мира, что самой Великой Матери Сырой Земле может указания дать: командует, когда ей уснуть, льдом-снегом покрыться, а когда проснуться и дать жизнь траве, птицам, зверям – всему живому на земле. Помогает он людям домашнюю скотину прокормить и сберечь и во многом ещё может поддержать. А показывается в облике могучего зверя – Медведя. Вот почему селение называлось Медвежий угол. И живой медведь-бог жил рядом с селищем в глубоком овраге. Овраг этот соединял Волгу и Которосль недалеко от места их слияния, по дну его бежал ручеёк («некое проточие водное», как написали позднее сочинители). Теперь от глубокого Медвежьего (или Медведицкого) оврага остались только следы: Волжский съезд, стадион «Юный спартаковец», спуск к Даманскому. А в старину овраг отрезал от «большой земли» нашу нынешнюю Стрелку, и была она как высокий остров, окружённый водою со всех сторон.

Вот этот-то остров за Медвежьим оврагом и облюбовал князь Ярослав под строительство города. Но земля эта принадлежала жителям Медвежьего угла, рядом жил их священный зверь, и отдавать её они не хотели. Не согласились поменять своих древних богов на распятого Бога, о котором пытался рассказать им один человек, прибывший с князем, отказались платить дань.

Не привык князь к неповиновению, в гневе готов был отдать воинам приказ бить непокорных, разорить Медвежий угол. Но мудрый старик подсказал другое решение: здесь уважают сильных богов, исполняют их волю, поэтому надо доказать, что Бог князя сильнее здешних древних богов. Согласились местные люди: пусть боги померяются силой, и если Бог князя Ярослава окажется сильнее, князь может строить город; а если победит древний бог этой земли, князь и его дружина уйдут из Медвежьего угла. «Мы покорны воле богов!»

Солнце поднимается над великой Волгой, блеск речной глади слепит глаза. Начинается ясный летний день. На высоком берегу, там, где выходит к Волге Медвежий овраг, тревожное оживление. Длинноволосые, бородатые мужчины в длинных, туго подпоясанных рубахах большим кольцом окружили трёх волхвов, слушают их выкрики, что-то отвечают хором. Волхвы – самые мудрые люди, они могут говорить с богами, знают их волю, знают прошлое и будущее, им открыты все тайны мира. От прочих людей волхва отличить нетрудно: ни у кого нет такого большого количества амулетов-оберегов, как у него.

Впрочем, каждый житель Медвежьего угла оберегает себя от злых сил, нося подвески-амулеты. Мастера делают фигурки богов и подвески с разными священными символами – солнца, земли и другими – из бронзы, и носят их люди и на головном уборе, и в ожерелье, и на поясе. Хорошо, если эти подвески шумят-звенят при движении: от этого звона все недобрые силы прочь разбегаются.

Но сегодня, говорят волхвы, большая беда грозит людям от приплывших на ладье чужаков. Надо показать им силу наших богов, чтобы ушли прочь и не возвращались. И весь народ Медвежьего угла призывает самого сильного бога, Медведушку-батюшку, показать всю мощь своих лап, острых когтей и беспощадных зубов. И вот уже ведут волхвы из оврага на горку над Волгой божественного зверя.

А у князя с дружиной тоже тревога: о том, чтобы боги поборолись, договорились, но как им, христианам, своего Бога на битву привести? Не подумали! Уж не уйти ли?.. Но князь отступать не намерен, не зря его потом Мудрым прозовут! Вот выходит он из круга дружинников и на глазах язычников громко молится своему Богу – Христу и его святому помощнику Илье Пророку. Верит князь, что у Ильи сила необыкновенная: по небу с грохотом в колеснице катается, огненные стрелы на землю мечет – дай, Илья, часть своей силы! И почувствовал Ярослав силу, и поднял свой боевой топор, и смело выступил навстречу страшному зверю, и одолел его в отчаянной схватке! Упал медведь, обливаясь кровью, горестно взвыла толпа местных, но никто не посмел нарушить данное слово, и ушли люди прочь. Только волхв выкрикнул что-то, повернувшись к княжеским дружинникам, но его не поняли. Прислал князь на это место строителей-древоделов, построили они из брёвен небольшую, но неприступную крепость, город Ярослава, по-древнерусски – Ярославль град.

Много веков защищала эта крепость русскую землю, шесть с половиной веков берегли, восстанавливали, перестраивали ярославцы деревянные стены своей крепости. Только после Великого пожара 1658 года деревянные стены исчезли навсегда.

Ещё, как рассказывает легенда, записанная ярославским книжником в XVIII веке, приказал князь Ярослав на месте победы над языческим богом поставить церковь в честь своего небесного помощника – Ильи Пророка. Была эта церковь деревянной, позднее её не раз перестраивали – «переодевали» в каменные стены, и сохранилась она до наших дней.

Надо заметить, что Илья Пророк так полюбился ярославцам, что в городе и окрестностях ему впоследствии посвятили несколько храмов. Например, совсем недалеко от Волги стоит на площади ещё одна Ильинская церковь, построенная купцами в XVII веке и прославившаяся на весь мир своей красотой: внешним убранством и фресковыми росписями.

А наша «сказочная» церковь расположена прямо на набережной, над Волжской башней. В начале XIX века её перестроили в архитектурном стиле «классицизм»: ряды колонн – портики стоят возле стен, так что некоторым ребятам она кажется похожей на московский Большой театр. Кроме Ильи Пророка, в ней позднее стали почитать святого Тихона, и название у неё стало длиннее – Ильинско-Тихоновская. Церковных служб в ней давно нет, здание принадлежит художественному музею, и служит она сохранению нашей культуры. Но посмотрите на горку, над которой поднимаются её колонны и золотая главка, и вспомните: здесь, на этом месте, родилась самая старая сказка Ярославля.

А потом по Волжской набережной пройдите до Стрелки. Какой простор открывается отсюда, с высокого берега! Слева внизу – Волга, далеко справа – Которосль, а впереди – широкая водная гладь, на которую так же, как мы, смотрел тысячелетие назад князь Ярослав Мудрый и мечтал о том, что когда-нибудь всё это будет в его власти, будет Русской землёй.

Сейчас внизу, на самой Стрелке, тянется длинный низкий песчаный полуостров, украшенный фонтанами и газонами. В дальнем конце его стоит памятник 1000-летия Ярославля.

От времени основания нашего города до середины XX века это место было непригодно для какого-нибудь строительства: в половодье его заливало, а когда вода убывала, здесь могло оказаться русло Которосли (она его не раз меняла) или лужа. Только во второй половине прошлого века это место укрепили и навсегда осушили, и к 1000-летию города поднялась колонна со скульптурами и барельефами, рассказывающими об истории Ярославля. А на одном из барельефов, за спиной бронзового Ярослава Мудрого, среди серьёзных исторических событий уютно устроилась наша сказка про медведя и князя Ярослава.

Шум Московского проспекта

Костя часто ездит с дедушкой на дачу. Добираются они туда на электричке от Московского вокзала, а до вокзала едут на автобусе или на троллейбусе. Костя хорошо знает дорогу до вокзала: сначала поедут они по Богоявленской площади вокруг памятника Ярославу Мудрому, потом – по мосту через Которосль и дальше – прямо по Московскому проспекту, мимо красивых новых и старинных домов, мимо Выемки, под мостом, по которому поезда над проспектом проезжают, а там уже и площадь перед вокзалом.

Однажды летним утром собрались и поехали. Из окна троллейбуса Костя, как всегда, помахал рукой Ярославу Мудрому: этот князь, как кажется Косте, обиженно смотрит вслед всем, кто едет за Которосль. Он, наверное, тоже хотел бы туда отправиться, да постамент не пускает. А Московский проспект, как рассказывал дедушка, это только начало очень важной и старинной дороги. Если ехать по ней из Ярославля один час, окажешься в древнем русском городе Ростове. Там и жил Ярослав Мудрый, это была столица его владений. Наверное, и сейчас князю в Ростове понравилось бы: город хоть и небольшой, но очень красивый, и музеев там много.

Если ехать в ту же сторону ещё один час, будет город Переславль-Залесский. Он моложе Ярославля и Ростова. Князь Юрий Долгорукий, правнук Ярослава, велел сей град построить. Это произошло очень давно, почти 900 лет назад. И с тех пор сохранились в Переславле огромная крепость с земляными стенами и каменная церковь. Может быть, Юрий Долгорукий сам следил, как их строили. Таких больших строек при этом князе больше нигде не было, наверное, он хотел сделать Переславль своей княжеской столицей. Но так получилось, что столицей позднее стал другой город, тоже Юрием Долгоруким основанный – Москва. От Переславля до Москвы по нашей дороге ещё два часа пути. Значит, всего за четыре часа от Ярославля можно доехать до Москвы, поэтому проспект и назвали Московским.

В это утро по проспекту двигался большой поток машин, оттого троллейбус ехал медленно, часто останавливался. Мотор его ровно урчал, будто пел колыбельную. У Кости начали слипаться глаза. Дедушка улыбнулся: «Поспи минутку!»

Но тут Косте показалось, что слышит он не автомобильный шум, а шаги тысяч людей. И представилось ему, что в ту же сторону, куда он сейчас едет, идёт огромная толпа народа, и всё это мужчины, суровые, бородатые. Так же, как сейчас, встаёт солнце, начинается жаркий летний день, и на мужчинах надеты только полотняные штаны и длинные рубахи. Многие босиком идут, но к мешкам заплечным у них привязаны и сапоги, и шлемы железные. А ещё у всех оружие – сабли, копья. И будто бы спрашивает Костя одного из них: «Вы кто? Вы куда идёте?» А тот отвечает: «К Москве идём, изменников выгонять, землю Русскую спасать! Нижегородец Козьма Минин нас собрал, а князь Дмитрий Михайлович Пожарский – наш воевода».

Костя от удивления проснулся: об ополчении Минина и Пожарского дедушка недавно ему книгу читал! Стал рассказывать дедушке о своём сне, а дедушка и говорит: «А знаешь, ведь ополчение в 1612 году именно по этой земле шло к Москве! Может быть, это был не простой сон, а, когда ты шаги воинов услышал, включилась машина времени?»

– А можно эту машину времени ещё раз включить и увидеть что-нибудь?

– Можно, но только то, что было где-то здесь, рядом с этим самым местом. Надо закрыть глаза и постараться услышать звуки того события. Попробуй!

Костя крепко зажмурился и стал вслушиваться. Постепенно среди шума проспекта появились новые звуки: будто железо звенит, и люди яростно кричат и стонут. И увидел Костя страшную картину: среди леса, на поляне, через которую проходит тропинка, бьются русские воины-витязи с татарскими воинами. И хотя стоит летняя жара, те и другие одеты в железные кольчуги или панцири-рубашки, обшитые железными пластинами, а на головах у всех – шлемы. Русского от татарина, пожалуй, только по лицу и можно отличить. Все сбились в тесную толпу – взлетают, взблёскивают над ней прямые русские мечи и кривые татарские сабли. И почти звериный рёв, визг, хрип стоит над сражающимися. Сквозь эти звуки слышны звон металла и глухие удары оружия по ярким щитам. Вот какой-то молодой русский воин, видно, в пылу битвы уронивший меч, с размаху кулаком врезал в скулу противника. А в середине бьющейся толпы яростно размахивает палицей высокий витязь – без шлема, с окровавленным лицом. И в тот же миг увидел Костя, что в этого витязя нацелил свою стрелу татарин, укрывшийся за кустом, увидел это и кто-то из сражающихся и отчаянно крикнул: «Костятин!..»

– Константин, Константин, – дедушка тряс Костю за плечо, – просыпайся! Выходить пора!

Дедушка с Костей купили билет и сели в вокзале на скамейку, дожидаясь прибытия электрички. Рассказал Костя дедушке свой сон. И вот что поведал дедушка.

Оказывается, здесь, рядом с нынешним Московским железнодорожным вокзалом, в 1257 году была битва русских с татарами.

Всего 20 лет прошло тогда после страшного Батыева нашествия, отцы и матери ещё с ужасом вспоминали те дни, рассказывали детям, как пылали подожжённые врагом избы, как страшные, невиданные до того люди беспощадно убивали каждого, кто попадался им на пути, как сами чудом остались живы. От слова «татары» замирало сердце…

И вот летом, когда заканчивали сенокос, прилетела весть, что татары опять идут к Ярославлю. Плач и стенанья поднялись по всей земле, кто с детьми и наскоро прихваченными пожитками побежал в город, надеясь спастись за его высокими бревенчатыми стенами, а кто уже Богу молился и к смерти готовился. У князя Константина собрались воеводы-бояре, криком кричали: что делать?! Не победить татар, никто ещё их в бою не одолевал. Может, милости попросить, у ворот города на колени встать, отдать злодеям всё, что взять захотят? Хоть кто-то живым останется…

Всех выслушал князь, долго молчал. А потом спросил, помнят ли, что отца его татары убили? Помнят ли, что его дядей родных и многих родичей татары же убили? Гоже ли ему, сыну, племяннику, родичу воинов-героев, смиренно склонять голову перед убийцами родных? Нет, не может он перед врагом на колени встать. «Лучше убитым быть, чем полонённым быть, – так его предки говорили. – Мёртвые сраму не имут…»

– Это за себя говорю, – продолжил князь. – Но я за город, за людей перед Богом отвечаю, и большей беды, чем та, что идёт к нам, людям сделать не хочу. Выйду я на бой с погаными, голову сложу, но отплачу им за родных и за всю землю Русскую. Только биться буду не у города, а в стороне от него. Даст Бог победу – не дойдут они до стен городских, а одолеют нас – так город-то невиновен перед ними останется… Уж тогда чему быть, того не миновать… Мы не победим – так наши дети победят, а мы им пример покажем!

Суровы, немногословны были княжеские воины, но все как один захотели с князем быть, с ним на смерть пойти. Были и горожане, которые в дружину попросились, не могли в сердце своём смирение хранить. И, переправившись через Которосль, пошли по дороге к Ростову, откуда врага ждали. На первой от реки горе переночевали, а утром здесь же врага встретили.

И был тот яростный бой, который Костя во сне увидал. Сложили головы в том бою все ярославцы, и князь Константин погиб. Потом на ту гору много лет подряд приходили вдовы и сироты – поминать героев, скорбеть, тужить по ним. От древнего слова «туга» – скорбь, горе, тоска – и гору стали называть Туговой.

– Дедушка, – сказал Костя, – я знаю Тугову гору, мы по Выемке как раз через неё ехали, и поезд наш по ней проедет! Даже представить не мог, что тут такое случилось!

– Ну, так всё было или не так, сказать трудно, а верить в это хочется, правда? Твои мама и папа не зря тебя Константином назвали!

– А тогда, в старину, говорили не «Константин», а «Костятин»!

– И тебя мы зовём Костей, а не Коней каким-нибудь! Всё оставляет следы! Ну, пойдём, электричка пришла!

Сели в вагон, а Костя никак не мог успокоиться.

– Дедушка, ведь в 1257 году здесь была уже дорога. А когда она появилась, кто первым по ней из Ярославля в Ростов проехал?

– Ну, этого никто не знает. Но ещё за сто лет до битвы на Туговой горе, в 1152 году, здесь уже можно было на коне проскакать. Хочешь, расскажу, о чём в летописи написано?

В то время на нашей земле правил князь Юрий Долгорукий. Он Москву основал. А главным городом в его владениях был тогда Ростов, там жили воины-дружинники. Главным путём между Ярославлем и Ростовом была река Которосль, которая у нас, в Ярославле, впадает в Волгу. А по Волге могли приплыть враги, и город-крепость Ярославль должен был остановить их, не пустить в Которосль и дальше, вглубь Русской земли.

Однажды с низовьев Волги к Ярославлю на многочисленных ладьях приплыли волжские булгары. Их государство – Волжская Булгария – было мощным врагом Руси. Они хотели прорваться к Ростову и разорить русскую столицу. Но люди из маленькой крепости на высоком берегу не пустили врагов в Которосль. Прогнать иноземцев не могли (мал был городок), но дальше не пустили. Булгары окружили Ярославль-городок со всех сторон: встали булгарские корабли на Волге, на Которосли, на речке Медведице, которая текла в овраге под городской стеной. В городе начались голод и жажда, но крепость держалась.

И вот один юноша-ярославец, как написал летописец, сумел ночью выйти из города. Он перебрался через Которосль и верхом помчался в Ростов. Там сообщил о нашествии булгар, и конная княжеская дружина, прискакав к Ярославлю, отбросила врагов прочь! Значит, сухопутная дорога или хотя бы тропинка между Ярославлем и Ростовом уже тогда, в 1152 году, была. И являлась она важной для Русского государства.

– Дедушка, а как звали того юношу?

– Этого никто не знает: в летописи об этом не сказано.

– Жалко! А если опять закрыть глаза и послушать, можно услышать, как скачет тот юноша? – хитренько спросил Костя.

– Попробуй!

– Давай оба послушаем?

Дедушка и внук замолчали, крепко зажмурились, и, хотите верьте – хотите нет, оба услышали быстрый стук копыт, будто кто-то скачет во весь опор верхом на коне по земляной дороге.

Почему обиделась старая башня

На Богоявленской площади в Ярославле все обращают внимание на старинную крепостную стену. Каменную, побелённую, для врагов, наверное, неприступную. Есть у неё вверху зубцы, чтобы воинам-защитникам укрыться, есть внизу маленькие окошечки – бойницы подошвенного боя, чтобы из них пушечными выстрелами врага к стене не подпустить, есть посередине щели-варницы, чтобы, если враги всё-таки подбегут, кипятком (варом) или смолой облить. По концам этой стены стоят крепостные башни. Справа, там, где дорога из-за Которосли выходит, башня побольше. Она называется Богородицкой. Слева – Угличская башня, которая поменьше. Вот на эту Угличскую башню и посмотрим повнимательнее.

Обойдём её слева, с улицы Нахимсона. Маленькая эта башня, приземистая, в островерхой шапочке, как грибок-боровичок. А под шапочкой-крышей – посмотрите-ка! – будто лицо у башни! Две бойницы – как два глаза, под ними кирпичные выступы-усы топорщатся, зубцы наверху из-под крыши видны – чёлочка, а ворота внизу башни – рот. И так этот рот искривлён, будто башня заплакать или пожаловаться хочет. И всё лицо такое обиженное…

На что обиделась Угличская башня? Попробуем разобраться.

В старину крепостные стены и башни для города были главными постройками: только огороженное селение называлось городом. Когда на высоком берегу над слиянием Волги и Которосли родился город Ярославль, он тоже был крепостью. Маленькой-маленькой. В ней, наверное, не поместился бы даже один двор современной школы. Но были у этой крепости стены, башни и крепкие ворота, а жили в ней воины-защитники, князья и воеводы, их семьи. Если враг к Ярославлю подходил, в неё весь окрестный люд сбегался. Эта первая, старейшая ярославская крепость была построена из дерева, «срублена», как говорили в древности, поэтому называли её Рубленым городом. Если бы в то далёкое время, тысячу лет назад, было в русском языке слово «кремль», её бы кремлём называли. Но слово это появилось у нас намного позже.

Через несколько веков народу вокруг Рубленого города жило так много, что пришлось для этих новых улочек-переулков свою защитную стену строить. Насыпали высокий земляной вал от Волги до Которосли, снаружи вала глубокий ров вырыли. Для входа-въезда несколько ворот поставили, сначала эти ворота деревянными были, по верху вала тоже построили бревенчатую стену и дозорные башни, но всё равно новую большую крепость называли Земляным городом.

Две крепости – Рубленый город и Земляной город – считались городом Ярославлем. Люди там под защитой стен жили, детей растили, радовались и грустили, ремёслами и торговлей занимались. Земляная стена проходила как раз там, где сейчас Угличская каменная башня стоит. До начала XVII века эта башня была деревянной, за её воротами в Земляном городе торг шёл. Множество купцов каждое утро ждали, когда город откроет эти ворота и можно будет ввезти товар, начать торговлю. Верно служила городу Угличская башня и была одной из главных.

Кроме Рубленого города и Земляного города, на месте современного Ярославля находилась ещё одна крепость: крепостными стенами был окружён монастырь на берегу Которосли. Родился он, когда Ярославлю было два века, и простоял, не сливаясь с городом, почти шесть веков. Этот мужской монастырь назывался Спасо-Преображенским. Закрыла, или, как принято говорить, «упразднила», его царица Екатерина II в конце XVIII века. Тогда же стали считать, что место, где он стоит, это уже город.

Рядом стояли город Ярославль и Спасо-Преображенский мужской монастырь, а жизнь в них была разная. В городе – шум, торговля, стайки детишек на улочках играют, а в монастыре – покой, тишина, монахи молятся. В городе – одни заботы, в монастыре – иные дела. И доходы у монастыря и города отличались. Тут порой и до обид доходило, выясняли, кто что нечестно получил. Монастырю жилось легче: богатые люди жертвовали ему много богатства.

Когда в 1501 году великий пожар случился, и город и монастырь – всё сгорело. Но в городе люди, как могли, сами строились – выкручивались, а монастырю великий князь московский средства на восстановление дал. Тогда-то, в начале XVI века, и появились в Спасо-Преображенском монастыре каменные постройки, которые дошли до наших дней: и соборный храм, и трапезная палата, и Святые ворота со стороны Которосли.

Чуть позднее и каменные стены появились, от которых сохранилась, может быть, небольшая часть. Этот бывший монастырь, похожий на крепость, и видим мы на Богоявленской площади. Но до XVII века монастырь был меньше по размеру: видите вход с площади, возле которого стена будто сломана? Здесь монастырская земля кончалась, ограда монастырская тянулась до Которосли, дальше была городская земля, по которой проходила дорога, а уж потом – городской земляной вал с деревянными башнями и воротами. Земляной город и монастырь – две крепости – стояли рядом.

В тяжёлое смутное время, в начале XVII века, монастырь и город вместе от врагов оборонялись, вместе все силы победе над врагом отдавали. А победили недругов – опять друг с другом ссориться стали. Горожане считали, что монастырь не по праву доходы получает, у города их отбирает. Монахам не нравилось, что рядом с обителью людное, шумное место, что от горожан монастырь может подвергнуться «всякому дурну». Царю и патриарху жаловались, что с высокого городского вала заглядывают люди в монастырь и «им видать всё, что в монастыре делается».

В конце концов, в 1635 году, царь Михаил Фёдорович разрешил монастырю расширить свою территорию до самой границы города. Тогда и построил монастырь на месте старых деревянных городских ворот каменную Угличскую башню, а позднее от башни к Которосли убрали земляной вал и построили монастырскую стену.

Вот теперь спросим Угличскую башню: «Что же ты, башня, невесёлая? Чем тебя обидели?»

– Как же мне не обижаться?! Когда стояла я деревянной – одной из главных в городе Ярославле была: город от врагов охраняла и добрых людей в город впускала. Под сводами ворот со всего света торговые гости проходили-проезжали, каждый день сотни людей ждали, когда стража ворота откроет. А теперь ворота совсем закрыты. Меня пристроили к стене монастырской, а монастырь – что чужая семья: жили рядом, да всяк по-своему. А главное, посмотрите-ка: мои глаза-бойницы теперь на город смотрят, будто в ту сторону кто-то из пушек стрелять собирается. Грустно мне, и перед горожанами неловко, – проворчала Угличская башня, натянула пониже на глаза-бойницы свою крышу-шапочку и замолчала.

Цветы, краше которых нет на свете

В 2011 году в древнем Ярославле открыли новый планетарий имени Валентины Владимировны Терешковой, первой в мире женщины-космонавта. На углу улиц Чайковского и Большой Октябрьской появилось суперсовременное здание с большим стеклянным куполом, под которым показывают фильмы о звёздном небе и фантастических путешествиях, с башенкой-обсерваторией. Есть и настоящий телескоп, через который можно посмотреть на настоящие звёзды. А также познакомиться с другими чудесами современной познавательно-развлекательной индустрии. И здание, и площадка вокруг него, украшенные разными астрономическими символами, притягивают взгляд каждого, кто попадает на этот перекрёсток.

Но есть рядом с планетарием постройки, которые стоят здесь больше трёх веков, с XVII века. Скажем планетарию «спасибо!» и представим, что его ещё нет… И окажемся в том времени, когда все мужчины на русской земле бородатыми ходили, даже царь-батюшка бороды не брил, когда одевались богатые люди в кафтаны цветные, а девицы-красавицы носили сарафаны яркие и кокошники, жемчугами и золотом вышитые. Добро пожаловать в сказку XVII века!

Стоит-красуется на Волге славный город Ярославль. Большой город, но ремесленникам-мастерам да купцам и в таком городе тесно, растут вокруг него слободы-посёлочки. Одна из слобод недалеко от Которосли стоит на том самом месте, куда мы пришли. Название у этой слободы смешное – Киселюха. Кисель в ней, конечно, любят, ведь это старинное русское угощенье, но назвали слободу так потому, что земля здесь на кисель похожа: мокрая, вязкая, после дождя идёшь – еле ноги из грязи вытаскиваешь. Болото, одним словом, да ещё ручьи к Которосли бегут. Самый большой из них Ершов ручей называется. (Он был как раз там, где сейчас улица Чайковского идёт.) Все в городе знают, что Киселюха на мокром месте стоит, даже церковь, которую построили здесь жители в честь своего любимого святого – Николая Угодника, чтобы от других Никольских церквей отличать, назвали Никола Мокрый.

Вокруг церкви и по берегам Ершова ручья избы слобожан стоят. В середине – большие, нарядные. Народ здесь живёт небедный, всё больше торговый. Нагружают честные купцы корабли свои товарами ярославскими, по Которосли, по Волге везут в страны далёкие, возвращаются с хорошим барышом и с заморскими товарами. Если повезёт, конечно.

Самый богатый, самый уважаемый в слободе купец – Гордей Семёнович. Вот он сам с крылечка своего дома спускается, подковками по ступенькам постукивает, бороду поглаживает, улыбается. А что ему не улыбаться?! Его корабли с товарами каждый год в заморские страны плавают, богатство у него немереное. Палаты он себе каменные построил. Другие купцы, даже побогаче, в деревянных избах-теремах живут, по старине. А Гордею захотелось, чтоб было у него жильё, как у бояр московских, как у владыки-митрополита, как у самого царя-батюшки, – из кирпича! Вот и выстроил дом ладный, просторный. Внизу – подклет с кладовками-палатками, где товары да припасы хранить можно, над домом – высокая тесовая крыша, трубы с нарядными дымниками. А выше подклета, ниже крыши – жильё: и сени, и жилые покои с окошками. В частые переплёты оконных рам заморское, дорогущее стекло вставлено, снаружи вокруг окон наличники красивые из кирпича выложены. Не дом, а загляденье! Но больше всего гордится Гордей не богатством, не домом, а дочками-умницами, красавицами. Трое их у него, все – невесты на выданье.

Бывает, сидят купцовы дочки под окном, рукоделиями занимаются и про женихов заговорят. Старшая хвастает: «Я замуж только за молодого князя выйду! По городу будем с ним в золочёной карете кататься, все перед нами шапки снимут, все нам поклонятся!» Средняя говорит: «А я за богатого купеческого сына пойду. На его богатство да моё приданое мы свою карету золотом в три слоя покроем, нам все поклонятся да ещё завидовать будут!» А младшая дочка, Настенька, молчит. Пристанут к ней сёстры, о каком, мол, женихе мечтаешь, у неё один ответ: «За кого батюшка выдаст, за того и пойду». А глазки грустные-грустные. Никому не говорила, что давно ей нравится Иванушка – паренёк, что по соседству живёт. Да только беден Иван: с детства сиротой остался, живёт своим трудом. Горшки, кринки глиняные делает.

Хорошая у него посуда получается: прочная, лёгкая, красивая. И на базар вынесет – мигом разбирают, но на таком товаре много не заработаешь. Сам Иван целыми днями в мастерской работает, вечно у него рубашка глиной испачкана, а как обжигает горшки, так, бывает, и сажей перемажется. Знает Настя, что никогда гордый отец не согласится её за такого бедняка-замарашку выдать.

Вот опять весна пришла, снова собираются купцы ярославские с товаром в дальние страны. И Гордей Семёнович корабли нагрузил. Стоят Гордеевы корабли на Которосли, молодцы-работники паруса белые налаживают, в путь собираются. А Гордей с дочками прощается, наказы даёт да спрашивает: «Дочери мои милые, дочери мои любезные, какие подарки вам из дальних стран привезти?» Старшая попросила зеркальце волшебное: смотришься в него, и красота твоя возрастает. Средняя, любознательная такая, просит привезти блюдечко с золотой каёмочкой, в серединке которого можно увидеть всё, что в мире делается, всё, что узнать пожелаешь. А младшая, Настя, ничего себе не просит. «Возвращайся, батюшка, благополучно да поскорее», – вот и весь сказ. Насилу уговорил её: попросила она красивый цветочек привезти. «Да я для тебя ничего не пожалею, лучший в мире цветок найду!» – пообещал Гордей.

Вот идут дни за днями, за весной лето красное пришло, вот уж и осень наступила… Ждут сёстры отца, в церковь свою каменную ходят, Николе о батюшкином благополучии молятся.

И вот в один счастливый день бегут с реки ребятишки, кричат: «Возвращаются, возвращаются наши купцы!» Вся слобода на берег вышла: точно, идут корабли купецкие. Паруса потемнели и пообтрепались, а люди на кораблях радостные. И встреча была радостной: все живыми-здоровыми вернулись и с хорошей прибылью.

Гордея Семёновича дочки встречают. Старшие – сразу о подарках: привёз ли? «Привёз я вам, сороки, что просили, – улыбается Гордей старшим, – вот тебе зеркальце, тебе – блюдечко». А на младшую глянул – и погрустнел: «Не привёз я тебе, Настенька, цветочка. Какие красивые цветы видел – а люди всё говорили, что есть ещё лучше. Так и вернулся. Может быть, здесь тебя цветочек дожидается?» Обернулся купец к людям и вскричал громким голосом: «Эй, люди добрые! Прошу я вас: найдите для моей любимой дочери, для Анастасии Гордеевны, цветок, краше которого нет на свете! Кто найдёт – тому бочонок золота дам!» Заволновался народ, а тут Иван-горшечник, как всегда, глиной да сажей перепачканный, всех растолкал, вперёд вышел: «Гордей Семёнович, люди добрые! Я подарю Анастасии Гордеевне лучшие в мире цветы, дайте только срок!» Подивились люди, а Гордей согласился подождать.

Снова весна пришла, в день праздничный народ в церковь собирается. И тут Иван, умытый да принаряженный, к Гордею обращается, дескать, помнит ли Гордей Семёнович обещание своё?

– Всё помню, и слово моё купецкое твёрдо!

Тогда говорит Иван, что и он своё слово сдержал, и зовёт весь народ цветы посмотреть, оценить, хороши ли они, достойны ли, чтобы их Настасье Гордеевне подарить. Привёл Иван народ к церкви, и увидели люди красоту невиданную: по стенам церкви будто цветы распустились, многоцветные, диковинные. Кто лютик, кто незабудку увидел, а другим цветам и названия нет! Под крышей трава-мурава вьётся, вокруг окон церковных пышные венки из цветов и травок обвились. Церковь Николы Мокрого как невеста, цветами убранная, стоит!

– Хороши ли цветы? – спрашивает Иван.

– Хороши! – кричит народ, – краше их нет!

И все на Гордея посмотрели.

– И мне нравятся, – говорит Гордей, – только понравятся ли дочери моей? Что скажешь, Настасья?

– Нравятся, – прошептала Настя.

Велит Гордей слугам прикатить бочонок золота для Ивана, а Иван ему: «Гордей Семёнович, не надо мне золота, отдай мне в жёны Анастасию Гордеевну!» Посмотрел Гордей на дочь, а у Насти и слов нет, только головой кивает да слёзы украдкой вытирает! Улыбнулся купец и благословил Ивана-жениха и Анастасию-невесту.

Обвенчали молодых в этой же церкви Николы Мокрого, и устроил Гордей пир на весь мир!

Назвали люди украшения, Иваном сделанные, изразцами. Был Иван мастером глиняную посуду делать, и цветы-изразцы из глины вылепил. Краски для них нашёл, глазурь-поливу сделал, сумел обжечь в печи так, чтобы изразец не треснул, не искривился. Трудная была работа, но всё как надо получилось, потому что с любовью делал. Славятся теперь многоцветными изразцами многие старинные церкви Ярославля.

Так или по-другому всё было, сами догадывайтесь. Правда только в том, что расцвели изразцы на стенах церквей ярославских от большой любви, любви мастеров к жизни, к красоте, к своему городу. И, наверное, у каждого мастера была своя любовь, своя лапушка-красавица, которой хотелось подарить красоту небывалую!

Про то, как Никита орлом летал

В начале XX века писатель Евгений Николаевич Опочинин, который подолгу жил в своей усадьбе под Рыбинском, написал историю о крестьянине Никитке, который будто бы во времена Ивана Грозного сделал себе деревянные крылья и, прыгнув с колокольни, полетел как птица. Рассказ получился таким правдоподобным, что в него поверили. Города Тула и Александров даже стали спорить, в котором из них жил Никитка, об этом событии упоминают и в кинофильмах, например, в комедии «Иван Васильевич меняет профессию». А советский художник Александр Дейнека в 1940 году написал картину, которая называется «Никитка – первый русский летун». Изображён на ней парень, который летит с колокольни на деревянных крыльях, к изумлению и ужасу людей на земле. Рассматривая картину, видишь: колокольня-то ярославская! Точь-в-точь такая стоит возле церкви Иоанна Предтечи в бывшей Толчковской слободе! Церковь эта знаменита на всю Россию, потому что изображена на 1000-рублёвой купюре.

Знатоки истории и русской культуры ценят её как выдающийся, неповторимый памятник XVII века. А тем ярославцам, которые ещё не успели полюбоваться этим храмом, напомню, что стоит он на берегу Которосли, возле Толбухинского моста. Обязательно посмотрите!

Что мы знаем об этом храме? Построили его жители богатой, многолюдной Толчковской слободы, которая располагалась здесь в старину. Большинство слобожан были кожевниками: обрабатывали шкуры домашнего скота и превращали их в красивый высококачественный кожаный материал. Для выделки шкур использовали настои коры разных деревьев: ивы, ели, дуба, осины, при этом кору сушили и толкли в порошок. Толчение коры в ступах было здесь таким обычным занятием жителей, что слободу стали называть Толчковской. Работа у кожевенников тяжёлая: шкуры приходилось не только в разных настоях замачивать, но и каждую несколько раз мять, скоблить, снова переминать. Однако доходы получались хорошие: кожа была очень востребованным товаром, а качество ярославских кож отмечалось как высокое. Так что народ в Толчковской слободе жил небедный. Когда сгорела в XVII веке старая деревянная церковь, толчковцы построили новую, каменную. Не жалели ни сил, ни средств, ни времени: семнадцать лет строили. И получилась церковь на загляденье: красивая, богатая, такая, какой больше нигде на Руси не встретишь! Такой она и сохранилась – смотрите, любуйтесь!

А любуясь церковью Иоанна Предтечи в бывшей Толчковской слободе и картиной художника Дейнеки, расскажем старую сказку по-новому, по-ярославски.

В середине мая в большой семье мастера-кожевника, что жил в Толчковской слободе под Ярославлем, родился седьмой сынок (дочки-девчонки не в счёт: их ещё было пятеро). По святцам окрестить мальчонку можно было в честь одного из святых: Исидора, Никиты или Серапиона. К радости родителей, священник дал ему имя Никита. Только бабушка недовольно качала головой и ворчала, что все Никиты, как Аника-воин из сказки, упрямые, настырные, лезут очертя голову куда не надо, во все опасные дела. «Ох, натерпитесь от него!» – пугала она родителей. Не раз потом вспоминали её слова!

Беспокойным малышом рос Никита. Братья летом на реку купаться бегут – он за ними; с берега в воду скатился – хорошо, не утонул. Отец идёт кожи переминать – Никитка за ним цепляется, мешает. Матери норовит помочь, горшок щей из печи хотел вытащить – пролил, чуть не обварился. Гонят его, ругают, а Никите обидно: хочет он доказать, что не хуже, не глупее, не слабее старших братьев, а не получается…

В ту пору в слободе всем миром церковь каменную строили. Давно строили, неспешно. В основании её были положены крепкие камни, по окрестным полям собранные. Отец и старший брат рассказывали, как по воскресным дням искали эти камни и вместе с соседями на специально для того сделанных телегах привозили к стройке. А мать с гордостью добавляла, что дьяк-грамотей написал о том в книге и сравнил мужиков, искавших камни, с орлами, высматривающими добычу с высоты небесной. «И во всём-то он у нас орёл!» – гордо говорила мать об отце. «Не то что ты, Никитка!» – смеялся кто-нибудь из братьев. Обидно…

А потом уж стены церкви поднялись, каменщики галерею да крылечки строили. Недалеко от слободы, у глиняной ямы, народ кирпичи делал, тут их и обжигали. Все слобожане в свой срок там работали. Каждый радовался, что может своё усердие показать, свой труд в церковь вложить. Кирпичи теперь делались не простые, а фигурные, украшенные: то с утолщением, то будто бы с пряничками налепленными. Стена из таких кирпичей как ковёр драгоценный, узорный. Но и этого казалось мало: на тех самых «пряничках», пока кирпич не обожжён, решено было ещё узоры вырезать, кто что хочет: цветочек, звёздочку, завиток какой-нибудь. Матери, бывало, детей своих сюда приводили, просили мастера, чтобы разрешил и детям хоть кирпичик украсить. И Никитины братья и даже сёстры свой след на кирпичиках оставили, к украшению храма руки приложили, а на Никиткин кирпич мастер посмотрел да снова в глину вмял – на переделку. Хоть и сказал по-доброму, что не надо огорчаться, что подрастёшь и лучше всех сделаешь, всё равно обидно было…

Рос Никитка – росла и церковь. Купола над ней поднялись – будто свечечки зажглись, иконостас золотом засиял, росписи по стенам ковром расстелились, подзоры с краёв кровли, как кружево, свесились. Все мастеров хвалят – и каменщиков, и кровельщиков, и жестянщиков, и изографов-художников. А Никиту ни за что не хвалят: нет тут его труда, обычный он кожевник-подмастерье. Думал-думал Никита, как бы ему народ удивить, себя показать, чтобы и о нём «орёл наш» сказали, и придумал. Сделал он себе крылья из лёгких дощечек и из самой тонкой и прочной кожи. Красивые, большие крылья, как у орла. Долго делал, втайне от всех, долго всё обдумывал да рассчитывал. К святкам всё было готово.

Святки – время особое. Шутить и смеяться можно сколько хочешь, никто не осудит. Рядиться – в медведя, цыгана, хоть в чёрта – тоже можно. Парни силу да удаль показывают, на кулачках бьются – тоже забава добрым людям. Вот тут Никита и объявил, что нарядится орлом и полетит как птица – люди верят и не верят, и смеются, и подшучивают. А Никита какие-то кожи да досочки в охапке несёт, на колокольню поднимается. Народ вокруг смеётся, шутки ждёт. Да вдруг все притихли. Видят, стоит Никита на самом верху колокольни, в рубашке, без кафтана, к спине доски привязаны. Перекрестился и сиганул с колокольни вниз! Раскрылись у него за спиной крылья большие, орлиные, и полетел он к земле не как камушек, а вот как пушинка от цветка-одуванчика или как семечко кленовое: и крутило его, и вертело, да не вдруг о землю грянуло. И то хорошо, что снег глубокий: ахнули, подбежали – а он жив-здоров! Ногу, кажется, подвернул – да дело молодое, пройдёт. Вот тут уж было и крику, и расспросов, домой на руках понесли. А дома мать и сёстры – в слёзы, отец сперва выпороть хотел, да весь народ заступился: такой молодец, такой орёл – всей слободе слава!

Потом уж Никита любил рассказывать, как всё придумал, как ветром ему крылья чуть не оторвало, сколько силы потребовалось, чтобы удержать их, и как весело было лететь над землёй, как испугался только, что прямо на людей упадёт. А больше не летал и не хотел летать. К чему? Та девушка, что первая к нему, упавшему, раньше всех подбежала, теперь всегда с ним: жёнушка его любимая. А деток их народ Орловыми называет. И дело кожевенное у Никиты спорится. Что ещё для счастья надо?!

Церковь Иоанна Предтечи в бывшей Толчковской слободе

Как ярославцы Федориному горю помогали

В XX веке сказки в нашей стране не очень любили. Много лет их даже не рекомендовали читать и рассказывать детям: ребятам полагалось узнавать всё о жизни из правдивых научных книжек. Очень любили тогда песню со словами: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…»

И действительно, многое из того, что веками считалось сказкой, в XX веке оказалось самым обычным делом. В домах стало светло без огня и дыма, повозки начали бегать по дорогам без коня, люди научились летать по воздуху и плавать глубоко под водой. Можно сразу увидеть человека, который находится за тысячи километров от тебя, и даже запросто поболтать с ним о том о сём. Даже до Луны люди долетели и привезли лунные камешки на Землю. Разве это не похоже на чудо?! Много таких сказок родилось и в Ярославле, на его заводах, благодаря труду ярославских учёных, инженеров и рабочих. Даже у сказки Корнея Ивановича Чуковского «Федорино горе» есть ярославское продолжение!

Корней Иванович в своей книжке рассказал про грязнулю Федору, от которой убежали и посуда, и мебель: не хотели жить в грязи. Федора исправилась, вымыла и вычистила и столы, и чашки-тарелки, и ложки, и самовар. И всё это к ней вернулось. А дальше было вот что.

Пьёт Федора чай из чистой чашки за вымытым столом. И тут приносят ей телеграмму: любимый внук едет к ней в гости. Федора очень обрадовалась, но вдруг обратила внимание, что неряшества в доме ещё полным-полно: и стены, и потолок в пыли и паутине, на полу – горы мусора! Как же тут встретить-приветить любимого внука?!

Схватила Федора веник, давай обметать паутину, мести пол. Пыль столбом поднялась, хлопья паутины поплыли в воздухе, приклеиваясь к лицу и волосам. Помахала-помахала Федора веником, поняла, что не справиться ей с этой грязью, села и горько-горько заплакала. И вдруг… Вдруг что-то ка-ак сверкнёт, как грохнет! Открыла Федора глаза, а перед ней стоит добрый молодец, улыбается. «Здравствуйте, Федора Егоровна! – говорит. – Решили мы вам помочь!» Держал молодец какую-то бочку в руках, и тут он её набок положил, а у бочки с одной стороны тонкий хвост, а с другой – толстый нос-хобот. И вдруг бочка зарычала, заревела и стала хоботом своим всё засасывать – и пыль, и паутину, и мусор с пола. Скоро ни пылинки не осталось ни на полу, ни на стенах, ни на потолке, и воздух в комнате стал чистый, свежий. «Ой, чудо-то какое!» – всплеснула руками Федора. А добрый молодец улыбается: «Никакое это не чудо! Это просто электрический пылесос! Мы, рабочие ярославского завода «Красный маяк», первыми в нашей стране стали делать их для хозяюшек!»

Разулыбалась Федора: «Вот спасибо, голубчик! Дай я тебя чаем напою! Вот только сейчас чашечку полотенцем протру!» Взяла полотенце – а на нём пятно. Осмотрелась и увидела: занавесочки и вышитые салфеточки давно не стираны, и нет даже ни одного чистого, без пятен, полотенца. Всё надо стирать! А стирала Федора по старинке, в большом корыте. Каждую-то вещь надо долго в мыльной воде руками тереть да потом полоскать. Грязного белья столько, что руки сотрёшь, а к приезду внука всего не выстираешь! Федора снова чуть не заревела, но тут опять что-то ка-ак сверкнёт, как грохнет!

И тот же добрый молодец перед нею с новой бочкой. Эту бочку он на пол поставил, всё Федорино грязное бельё – и полотенца, и занавесочки, и скатерть, и простыни – в бочку положил. И снова бочка зарычала, загудела, что-то в ней забулькало. Вскоре вынул из неё добрый молодец всё бельё чисто выстиранное, белоснежное. Вот уж это – чудо! А добрый молодец снова улыбается и почти те же слова говорит: «Никакое это не чудо! Это просто электрическая стиральная машина! Мы, рабочие ярославского завода «Красный маяк», первыми в нашей стране стали делать их для хозяюшек!»

И встретила Федора Егоровна своего любимого внука в чисто прибранном домике, угостила тёплыми плюшками на белоснежной скатерти и спать уложила на чисто выстиранное, свежее бельё. И внуку в гостях у бабушки было очень уютно. И город Ярославль ему тоже понравился.

Разорванная фотография

В самом центре Ярославля, в самом красивом и торжественном месте города, горит Вечный огонь. Много лет вырывается из-под земли негаснущее пламя и освещает два обелиска, две каменные плиты, с которых смотрят лица людей, которые победили фашистов. На одном обелиске – воин в каске, с оружием в руках, и высечены слова «Слава воинам-героям»; на другом – женщина в платке, и можно прочитать надпись «Слава героям труда». И ещё выбиты цифры «1941–1945», и все мы знаем, что это годы Великой Отечественной войны, память о которой должна жить вечно.

Экскурсоводы возле этого памятника рассказывают о том, как доблестно сражались воины-ярославцы на фронте, и о том, как много сделали для победы те, кто жил и работал в городе – женщины, старики и даже дети. Рассказывают о том, как сутками работали на заводах и фабриках, делали оружие, машины, шины, военные катера, аэростаты – огромные надувные шары, и надувные лодки, и сапоги, и валенки, и многое другое. Всё для фронта, всё для победы! Как лечили-выхаживали раненых воинов и больных, обессилевших от голода ленинградцев, как ночами (другого времени не оставалось!) приводили в порядок улицы и скверы, строили набережную на Которосли. А жизнь в городе была трудной: голод, многочасовая работа, тревога за родных, сражающихся на фронте. И над самим Ярославлем много раз появлялись немецкие самолёты, сбрасывали бомбы на железнодорожный мост, на заводские цеха, на дома ярославцев. Сотни людей погибли в городе от тех бомбёжек.

Слушая рассказ экскурсовода, вглядитесь в каменные плиты обелиска: кажется, что, если сдвинуть их вместе, точно сойдутся их края и получится одна плита, на которой, как на старой фотографии, рядом будут лица двух любящих людей – парня и девушки. Во многих семьях хранятся такие фотографии молодых ещё прабабушек и прадедушек. Почему же разъединены эти лица на обелиске? Кто «разорвал» эту «фотографию»? Вот какая легенда родилась благодаря этому памятнику.

Молодые ярославцы Николай и Валентина летом 1941 года закончили среднюю школу. Всю светлую ночь на 22 июня они вместе с друзьями-одноклассниками гуляли по набережной, встречали рассвет над Волгой, мечтали о том, как будут дальше учиться, работать, путешествовать. А Николай сказал Вале, что не представляет своей жизни без неё, что она – его счастье на всю жизнь…

Утром они услышали слово «война». Жизнь резко изменилась. Николай поспешил в военкомат, и вскоре был взят в армию, отправлен на ускоренные военные курсы. Валентина пошла работать на шинный завод. Чтобы приблизить победу над врагом, она старалась работать как можно больше, иногда по нескольку дней не выходила из цеха. Но однажды в конце смены Вале передали, что Николай проездом в Ярославле и ждёт её у проходной. Бегом бежала девушка к выходу с завода. Николай! В солдатской шинели, в каске, с автоматом, он отправлялся на фронт и в родном городе мог задержаться только на пару часов. Валя провожала его на станцию Всполье, к военному эшелону, и не могла отпустить его руку, не могла насмотреться на любимого. По пути встретился деревянный домик с фотографией. «Давай сфотографируемся вместе?» Старый фотограф, накрывшись с головой чёрной накидкой, долго колдовал над большим фотоаппаратом, похожим на гармошку на подставке-треноге, потом просил немного подождать и вынес из лаборатории две ещё мокрых после проявки фотографии. На снимке Валя и Николай были вместе, близко-близко, смотрели друг на друга.

Николай уехал, взяв снимок. Валя положила свою карточку вместе с заводским пропуском в кармашек на груди.

Однажды поздней осенью на Ярославль вновь налетели фашистские стервятники. Завыли сирены воздушной тревоги, раздались выстрелы зенитных пушек, тех, которые могут сбивать в небе самолёты. Но на город посыпались бомбы. Они падали рядом с волжским мостом, на улицы, на дома, на заводские цехи.

После налёта рабочие шинного завода разбирали завалы, помогали раненым, собирали убитых товарищей. Среди погибших оказалась и молодая работница Валентина. В нагрудном кармашке её блузы нашли фотографию, разорванную пополам осколком снаряда. На одной половинке была Валя, а на другой – молодой солдат.

А вскоре родителям Николая пришло горькое письмо: товарищи сообщили о гибели их сына и прислали фотокарточку, разорванную пулей: на одной частичке – Николай, а на другой – девушка в платочке.

У Николая и Валентины не осталось ни детей, ни внуков, ни правнуков. Их фотографии не попали ни в семейный альбом, ни в рамочку на стене. Они были безжалостно разорваны войной.

Похожих историй во время той страшной войны были тысячи и тысячи. «Разорванная фотография» возле Вечного огня в Ярославле стала выразительным символом нашей скорби и памяти о тех, кто отдал силы, молодость, жизнь ради нашей Победы. Пусть же не угаснет эта память, как не угасает Вечный огонь.

Тайна стражника Романовской заставы

Стоит наш Ярославль на земле, как на открытой ладошке: со всех сторон можешь въехать в город на машине, на автобусе, на поезде, приплыть на теплоходе, а на тебя никто внимания не обратит! Раньше было не так. В старину, когда город был совсем маленьким (он вообще за высокими стенами прятался), войти можно было только через ворота под строгим присмотром стражников, которые проверяли документы входящих и въезжающих, собирали пошлину.

Даже в конце XVIII века, после того как Ярославль стал губернской столицей, расширил свои границы и уже не было стен вокруг города, сторожа ещё оставались. Там, где к городу подходили дороги, были устроены заставы, на которых проверяли паспорта аж до 1862 года.

Заставы строились так: по сторонам дороги стояли кирпичные островерхие столбы, увенчанные двуглавыми орлами, а рядом с ними – кордегардии, или караульни, – помещения для стражников. Городскими стражниками (городовыми их не называли – это другая должность!) часто были отставные солдаты-старики, отслужившие 25 лет, или инвалиды.

В Ярославле было три заставы: на выезде в сторону Москвы, возле современного Московского железнодорожного вокзала – эта застава, естественно, называлась Московской; в Тверицах у пожарной каланчи – Вологодская, а на западной границе города, в районе площади Карла Маркса, застава называлась Романовской.

Понятное название? Да, конечно, первым от Ярославля городом по этой дороге стоял Романов-Борисоглебск, нынешний Тутаев.

Давно наш город стал в несколько раз больше, чем в XVIII–XIX веках, давно уничтожены и забыты городские заставы, но к 1000-летнему юбилею Ярославля на проспекте Ленина, на бульваре возле дома № 20 (где до начала XX века город заканчивался), снова появилась у нас Романовская застава, а главное – замечательный стражник.

Немолодой, но ещё крепкий и бравый отставной солдат ни днём, ни ночью не смыкает глаз. Стоит круглые сутки, опираясь на алебарду, цепко оглядывает всех проходящих мимо: кому улыбнётся, на кого нахмурится, а перед кем-то может и алебарду наклонить, проход закрыть. Но таких плохих людей пока не встречалось.

Чтобы служивый мог укрыться в непогоду, построили для него небольшую будку, крупными чёрно-белыми полосами раскрашенную. Такие яркие, заметные будки стояли в городах Российской империи для низших полицейских чинов – будочников, которые за порядком наблюдали. У сторожей на заставах бывали кордегардии каменные, побольше и посолидней, ну да нашему, бронзовому, и такой хватает. Всё равно туда никогда не прячется, пост не покидает. Греется по-солдатски, дымом: затеплил костерок у ног. Тут можно и кашицы сварить, не зря ложка за голенищем припрятана. Ещё трубочка-носогрейка в руке дымится, табачку кисет припасён. Курение, конечно, вещь нехорошая, но какие ещё радости могут быть у бронзового? Люди идут всё мимо и мимо, без остановки… Одна ворона в друзьях: сидит на крыше будки, новости рассказывает.

Но есть у нашего стражника большая тайна, большая мечта. Не зря он таким молодцом глядит, не зря пуговицы с ярославским гербом начистил, медаль, в боях заслуженную, надел и усы подкрутил! Поверх мелькающих голов посматривает он на прекрасную юную девушку, что стоит, как и он день и ночь в нише на втором этаже большого дома за перекрёстком. Дом красивый, как царский дворец, а девушка – как царевна! Хрупкая, беленькая, в лёгоньком платьице без рукавов. В холода и в непогоду так жаль её, так хочется укрыть, приголубить… А она строгая, серьёзная, и не глядит на него. Досадно!

Ящер на проспекте у дома 18. Автор Д. Куликов

И ещё тревожится старый солдат: знает он, что у дальнего конца дома-дворца живёт страшный каменный змей-ящер. Лежит этот ящер брюхом на газоне, лапами когтистыми за землю уцепился, глаз чёрный блестит.

Летом над спиной и хвостом его цветочки растут, и вид у него самый мирный, но кто его, зверюгу заморскую, знает! За царевну тревожно!

Ящер на проспекте Октября. Автор Д. Куликов

Рассказывала стражнику ворона, что, если пойти направо по большой дороге, ещё одного ящера встретишь. Он от злости до косточек высох, но всё тянет свои пальцы железные, скалит зубы стальные в сторону царевны. А за ним ещё есть дракон трёхголовый. Тот добрым кажется, детской горкой работает, но можно ли ему верить? Ведь в старинных сказках разные змеи-ящеры всегда красавиц обижали.

И тревожится наш стражник, и мечтает втайне спасти однажды белую девушку от змея, как спас свою царевну святой Егорий – Георгий Победоносец. И тогда сойдёт она со своего второго этажа, подойдёт к старому солдату и улыбнётся ему ласково… Но об этой мечте никому наш стражник не расскажет.

Однажды майской ночью…

Есть у нас хорошая старая песня со словами:

Майскими короткими ночами, Отгремев, закончились бои. Где же вы теперь, друзья-однополчане, Боевые спутники мои?

Мы все знаем, что говорится в песне о боях с фашистами, о нашей победе в мае 1945 года. День Победы – наш самый святой, самый главный праздник, потому что решалась судьба русского народа, всех народов нашей страны и всего мира: жить в рабстве и зле или нет. Вот почему за победу была заплачена такая страшная цена, за неё отдали жизни миллионы людей.

Каждый, кто даже просто достойно жил, работал в то время, – герой. А те, кто уходили в армию, на фронт – герои из героев: каждый из них, как бы ни сложилась его военная судьба, готов был погибнуть за Родину. Не все подвиги были отмечены наградами и званиями: погибали и безвестно, не на глазах командиров и товарищей, да и, выйдя живым из страшного боя, не все рассказывали о нём: остались живы – уже счастье. И, наверное, только те, кто вместе сражались, до конца понимают друг друга и по-особому ценят друзей-однополчан. Вот почему в День Победы даже сейчас стараются ветераны встретиться друг с другом. На улицах весенних городов видим мы в этот день нарядно одетых очень немолодых людей, мы дарим им цветы, поздравляем и благодарим их.

Но всё меньше и меньше тех, кто приходит на встречу с однополчанами.

Памятник у Музея боевой славы

И вот однажды короткой майской ночью в Ярославле прошла удивительная, небывалая встреча.

…Когда в небе над Ярославлем погасли последние огненные цветы праздничного салюта, затихла музыка и улицы города опустели, ожил бронзовый солдат со знаменем перед Музеем боевой славы. Он выше поднял знамя, и красное полотнище затрепетало на ветру. Торжественным парадным шагом солдат-знаменосец отправился к Юбилейной площади – по Угличской улице, по проспекту Ленина.

А на Юбилейной площади в это время не спеша повернул голову, расправил плечи и отложил в сторону карту бронзовый Маршал Советского Союза Фёдор Иванович Толбухин.

Вы знаете, что маршал – это высокое воинское звание: за весь XX век в нашей стране оно было присвоено только 41 раз. Маршалы командуют целыми фронтами – огромными соединениями всех родов войск. Маршал Толбухин в конце Великой Отечественной войны командовал всеми войсками, которые освобождали Юг Украины, Молдавию, Болгарию, Румынию, Венгрию, Югославию, Австрию. Все, кто знали Фёдора Ивановича Толбухина, говорили, что он был очень смелым и мужественным человеком, талантливым полководцем и при этом заботливо, душевно относился к простым солдатам. Не о каждом полководце можно сказать такое! Мы, ярославцы, гордимся, что Фёдор Иванович – наш земляк: он родился и вырос в крестьянской семье в деревне Андроники (недалеко от Ярославля).

Памятник маршалу Ф. И. Толбухину

Итак, маршал отложил карту военных действий, которую обычно держал в руке, повернул голову к подошедшему знаменосцу – раздался приглушённый, но твёрдый маршальский голос: «Здравствуйте, товарищ воин! Благодарю Вас за прекрасную выправку, за стойкость на вверенном Вам посту у Музея боевой славы!» «Служу Советскому Союзу, товарищ Маршал Советского Союза!» – радостно откликнулся знаменосец. Но маршал вдруг улыбнулся и просто сказал: «Молодец, парень! Только сейчас Советского Союза нет, в Российской армии по-другому отзываются. Но Победу – нашу победу! – празднуют до сих пор. Вот и мне захотелось встретиться с товарищами, с которыми вместе воевал. Со всего города ребят пригласил – смотри!»

Памятник в пос. Прибрежный

Оглянулся солдат-знаменосец, а рядом с ним ещё несколько человек в военной форме, в плащ-палатках, с автоматами, – тех, кто в обычные дни стоят памятниками на постаментах.

– Здравствуйте, ребята! – совсем не по-военному улыбнулся маршал. – Откуда вы пришли?

– Я – из посёлка Прибрежный!

– А я из парка на Резинотехнике!

– От Дворца культуры «Магистраль»!

– От проходной «Парижской коммуны»!

– Отложите оружие, подходите, рассаживайтесь, давайте поговорим, друг на друга поглядим, познакомимся. Сегодня наш день, день нашей Победы! Много цветов вам девушки подарили?

– Ну почему только девушки, товарищ маршал! – смутился совсем молодой солдат в плащ-палатке, так и не снявший автомата. – Разные люди цветы приносили!

– Правильно, так и должно быть! Знаете, товарищи, не зовите меня сегодня маршалом! Зовите просто Фёдором Ивановичем. Я ещё в войну мечтал, что настанет мирная жизнь и будем мы общаться просто, без чинов и званий. Расскажи про себя, как воевал, где теперь служишь? – обратился он к тому же молодому солдату.

Памятник у ДК «Магистраль»

– Я, Фёдор Иванович, почти и не воевал, не успел. В первом же бою пуля в сердце попала. В пехоте был. А перед самой войной заводское училище закончил и пришёл на Ярославский паровозоремонтный работать, оттуда и на фронт пошёл. Сейчас стою у проходной нашего завода, бережно храню имена ребят, которые, как и я, не вернулись… Сто двадцать семь фамилий в моих списках. Знаете, какие это ребята были?! Я с некоторыми дружил, вместе в футбол играл. Один парень так пел – ну прямо как артист! А Константин Тулупов, слесарь из паровозосборочного цеха, – Герой Советского Союза! Вот уж он повоевал! Его ещё до войны в армию призвали, всю войну прошёл, танкистом стал. И в конце войны, перед самой победой, погиб. В Чехословакии дело было. Фашисты там сражались остервенело. Константин танковым взводом командовал. В последнем бою Константина гитлеровцы бросили против его взвода в двенадцать раз больше танков, чем у него, и не прошли! Вот это герой! Я, правда, его лично не знал, он старше был…

– А сейчас как живёшь, солдат? Как к тебе люди относятся?

– Нормально, Фёдор Иванович! И белят меня, и цветы мне приносят. Уважают! А недавно паровоз рядом со мной поставили. Завод наш был паровозоремонтным, теперь же электровозы ремонтируют. Так чтобы славное трудовое прошлое не забыть, паровоз и установили. А я рад! Я паровозы очень люблю!

– Хорошо тебе, парень! – глухо произнёс немолодой солдат в тёплой ватной куртке, затянутой ремнём, и в каске. – А у нас на лесозаводе «Парижская коммуна» что-то новых памятников не ставят. Говорят, из лесозавода что-то другое сделали, вроде бы фирму какую-то. Но я так думаю, что работать у нас люди умеют и все трудности преодолеют. А вот нам памятник хороший поставили, мне нравится. Нас ведь сто шесть человек с «Парижской коммуны» с фронта не вернулись, я свой список не раз перечитывал.

Памятник у «Парижской коммуны»

– Знаете, Фёдор Иванович, – обернулся солдат к маршалу, – у нас памятник очень хороший. И порядок вокруг, и цветы. Мне особенно нравится, что со мной мои товарищи рядом. Есть с кем поговорить и прошлое вспомнить. И они нынешним людям о нашем военном труде рассказывают. Пусть люди, особенно ребята, знают, как наши бойцы в атаку ходили, как командир первый под пули бежал, как на лошадке по бездорожью пушку везли – часто солдатам вместе с лошадью тащить её приходилось. Наш завод, знаете ли, до войны не только брёвна на доски и брусья распиливал, мы и кузова для грузовиков, и кабины для машин скорой помощи делали. Теперь, говорят, деревянных кузовов у автомобилей уже не бывает, ну что ж, наши кузова хорошо послужили.

Барельеф у «Парижской коммуны»

А во время войны наш завод выпускал спецпродукцию: ящики для патронов и снарядов, сани для зенитных орудий, волокуши, чтобы пулемёты на них тащить. Всё это на нашем памятнике увидеть можно. Ещё правильно, что изображено на памятнике, как наши девушки-работницы и старики строили оборонительные укрепления вручную, лопатами в мёрзлой земле рвы противотанковые копали. Им приходилось не легче, чем нам на фронте, и фашисты их бомбили… Товарищ маршал, то есть Фёдор Иванович, можно, я им Ваш привет передам? Так и скажу: от самого маршала Толбухина! Вот рады будут!

– Не привет, а великую благодарность передай, солдат! И не только от меня, маршала, а от всей страны, от всего мира…

Голос маршала как-то не по-военному дрогнул, но Фёдор Иванович тут же обернулся и весело окликнул: «И ты, Михаил, здесь?»

– Здесь я, Фёдор Иванович! – хором ответили два удивительно похожих друг на друга молодых лётчика. Или мы?.. Я ведь… – опять хором заговорили лётчики и снова смутились и замолчали.

– Ладно, Михаил Петрович, говори хором, не стесняйся. Михаилу Жукову в нашем городе два памятника поставлены, – объяснил маршал, – один у школы № 3 на улице Жукова, другой – недалеко от шинного завода, где он учился и работал. Мы с Михаилом не первый раз встречаемся, и всегда вот так. Говорить ему трудно, а памятники – по заслугам! Можно, Михаил, я сам расскажу о тебе?

– Что рассказывать, Фёдор Иванович? Все, кто мог, воевали, – снова на два голоса заговорили лётчики. – У меня все шесть братьев были в армии, я – седьмой, и сестра наша медицинской сестрой служила. Нам мама писала: «Мои дорогие, любимые, деритесь с проклятым врагом до последней капли крови!» Разве мог я не драться?!

– Не скромничай, Михаил! Ведь ты и твои однополчане – Пётр Харитонов и Степан Здоровцев – первыми, в первые же дни Великой Отечественной войны совершили таран фашистских самолётов! Сколько мужества надо иметь, чтобы своим самолётом в самолёт противника врезаться, не дать ему уйти безнаказанно! Вы первыми в той войне звание Героев Советского Союза получили, про вас стихи написаны!

– Фёдор Иванович, просто патроны кончились, не мог же я фрица безнаказанно отпустить! И не важно, кто первым, кто последним в бой шёл. У нас ещё двенадцать парней, как и я, в ярославском аэроклубе на лётчиков выучились и в боях звание Героя Советского Союза заслужили.

Памятник Герою Советского Союза М.П. Жукову

Неловко как-то перед ними – им памятников, как мне, не поставили. А кто-то и воевал, и погиб в бою, да званий на всех не хватило… Я слышал, что у нас в Ярославле ещё один памятник лётчику поставили, Амет-Хану Султану. Пришёл ли Амет-Хан на нашу встречу?

– Я здесь, – откликнулся смуглолицый лётчик. – Памятник ярославцы замечательный сделали! Представляешь, будто два самолётных крыла у меня за спиной, и ещё самолёт с красными звёздами на крыльях прямо в небо взлетает! Установили памятник на проспекте Авиаторов, и проспект в честь лётчиков назван. Большая честь у такого памятника стоять!

– Расскажи о себе, Амет-Хан, – зазвучали голоса. – Откуда ты родом, как в Ярославле оказался?

– Я родился в Крыму, в Алупке. У нас там зелёные горы, море огромное, как небо, и небо – голубое-голубое! Как у нас солнце светит! В небе выше гор орлы летают, и мне всегда хотелось взлететь выше орлов, жить в небе, как они! Сразу после школы я Симферопольское железнодорожное училище закончил, стал работать слесарем в железнодорожном депо. Паровоз – машина что надо! Только самолёт – лучше! В Симферополе стал учиться в аэроклубе, потом в Качинскую школу военных лётчиков направили. За год до войны окончил её младшим лейтенантом, стал служить в боевом полку. Фашистов бил с первого дня войны. Сколько боевых вылетов было – сам со счёта сбился, говорят, больше шестисот. А вот сколько фашистских гадов сбил – точно помню: сам – тридцать, с товарищами в группе – ещё девятнадцать. Мог бы больше, да война закончилась!

Памятник Герою Советского Амет-Хану Султану

– Я, ребята, об Амет-Хане много слышал, – хрипловато проговорил солдат с Резинотехники, – мы с ним в одном районе Ярославля стоим – в Заволжском. Он над нашим районом, над Тверицким бором, фашистский самолёт сбил. Тоже на таран пойти пришлось – и, говорят, так в фашиста врезался, что самолёты сцепились и вместе на землю упали! Лётчики на парашютах спаслись. Фашисту – плен, а Амет-Хан вскоре опять на фронте воевал, дважды Героем стал!

– Да, за воздушный таран звание Героя – честная награда! – прозвучал чей-то голос.

Памятник в пос. Резинотехника

– За тот бой ему никакого ни звания, ни ордена не дали, – перебил солдат с Резинотехники, – его только город Ярославль часами наградил!

– Это неважно, – заговорил снова сам Амет-Хан. – Удалось отвести беду от города – и хорошо. Я Ярославль, в основном, с неба видел: наш полк у вас недолго стоял. Весна была, всё, помню, внизу зеленеет, Волга синяя широко разлилась, на улицах ребят много… Красивый город! Я, товарищи, и после Победы ещё Родине служил, – всё больше волнуясь, рассказывал лётчик. – Я до первого февраля 1971 года летал, испытывал разные новейшие самолёты и первый, экспериментальный самолёт-космоплан. Это ещё до полёта космонавтов. И когда будущие лётчики-космонавты впервые испытывали невесомость на борту пикирующего ТУ-104М, мне довелось за его штурвалом быть! Даже космонавт Леонов выход в открытый космос на борту моего самолёта-лаборатории репетировал! Знаете, ведь всего через шестнадцать лет после войны именно наш лётчик, Юра Гагарин, первым в мире в космос поднялся! В войну он ещё маленьким мальчиком был… Нет, не зря мы сражались за нашу Родину, за наш народ!

Памятник Герою Советского Союза В. П. Мирошниченко

– А почему Вы только до первого февраля 1971 года летали? – спросил молодой солдат.

– Самолёт взорвался, – просто ответил Амет-Хан Султан, – бывает… А вы Виктора Мирошниченко знаете? Вот он вместе с мостом подорвался, чтобы фашистов остановить. Осенью 1941 года это было. Виктору ещё и двадцати пяти лет не исполнилось. Сержант в железнодорожных войсках служил, ему звание Героя посмертно присвоили. Виктор, ты здесь?

– Здесь я, – скромно откликнулся молодой человек, стоящий в стороне. – Я ведь в Ярославле и не бывал. Спасибо, ваши воины-железнодорожники меня не забыли, теперь я на территории их части стою. Там недалеко речка есть со смешным названием Шевелюха! – вдруг улыбнулся он.

– Это тебе великая благодарность, сержант Мирошниченко! – раздался голос Маршала Советского Союза Фёдора Ивановича Толбухина. – Нет у нас чужих героев! Люди и сейчас должны помнить всех защитников нашей Родины! И мы все ради этого до сих пор на своих постах стоим!.. А кто это там, за сержантом Мирошниченко, прячется? Леночка?! Ты что же, всю смелость потеряла?! Выходи, выходи!

Памятник Герою Советского Союза Е. Ф. Колесовой

И маршал сам пошёл навстречу красивой девушке, которая, улыбаясь, тоже вышла на середину круга воинов:

– Вот, будьте знакомы: Елена Фёдоровна Колесова. Или просто Лена? Ведь ей, товарищи, всего двадцать два года! Учительница, в младших классах ребятишек грамоте учила. А когда враг на нашу землю напал, с оружием в руках пошла этих ребятишек защищать. Ей бы стихи читать и крестиком вышивать, а она стала командиром отряда девушек-партизан. Минировали дороги в тылу у фашистов, пускали под откос железнодорожные составы, громили полицейские участки и вражеские гарнизоны в деревнях. Об отваге и дерзости этих девушек легенды рождались! Елену прозвали Алёшкой-атаманом! За её поимку враги обещали дать тридцать тысяч марок, две коровы и литр водки. Не поймали! В бою Лена погибла… Где ты сейчас стоишь?

– Я, товарищ маршал, снова в школе. В школе № 80 в Ярославле. Скульптор Югова мой портрет вылепила. Её, между прочим, тоже Еленой звали. Еленой Борисовной. Я рада, что снова среди ребятишек. Они, как и раньше, такие же неугомонные, шумные, я их так люблю! Только теперь они намного больше всего знают, у них намного больше радостей, чем было у моих довоенных ребят. Смотрю на них, радуюсь за них, желаю, чтобы не было у них никакой беды…

– Правильно ты, девушка, о моих детях и их друзьях сказала, – раздался тихий голос из полумрака майской ночи. Немолодая женщина в наброшенном на плечи тёплом платке сделала шаг вперёд. – И шумные, и бедовые они были, мальчишки и девчонки довоенные, ни мобильников, ни мороженого вдоволь у них не было, а людьми стали хорошими, настоящими. Я к вам с Нижнего посёлка пришла. У нас посёлок был как столица всех торфоразработок заволжских. Торф-то знаете, что такое? Земля болотная, горючая. Добывали его и в Вакареве, и у нашего Нижнего посёлка, и возле Яковлевского, и там, где теперь зоопарк построили. Этим топливом дома обогревали, топили электростанцию, котельные заводов. Торф и в мирное время нужен, а в войну – особенно. Добывать его – работа тяжёлая. Но когда враг напал, мы, немолодые уж матери и старики, работать пошли, а детей наших на фронт проводили. Ждали весточки от детей, ждали сыночков и дочек с победой… Победы дождались, а детей – не всех. 155 наших кровиночек не вернулись. Матери их всю жизнь ждали. Я теперь последняя из тех матерей осталась.

Памятник «Скорбящая Мать» в Нижнем посёлке

– Фёдор Иванович, – обратилась женщина к Толбухину, – я вот хочу нынешних людей поблагодарить. Не забывают меня и ребят наших. Приходят ко мне, цветы приносят. Постоят рядом, попечалятся со мною. А я им всем желаю жизни счастливой, долгой, радостной.

– Товарищи воины! – снова раздался твёрдый командирский голос маршала. – Под наше победное знамя становись! Пехотинцы и сапёры, лётчики и артиллеристы, партизаны и железнодорожники! Все-все, кто сражался за Победу! И вы, матери защитников Отечества, встаньте в этот строй! Да-да, и Вы, Скорбящая Мать с Нижнего посёлка, и Вы, Женщина-Мать от завода «Полимермаш»! Мы все – в одном строю!

В сумраке короткой майской ночи развевалось победное знамя, ровной шеренгой построились все, кто смог прийти на эту встречу. Маршал торжественно произнёс перед строем:

– Всем вам – слава во веки веков! Но знайте, что и ответственность на вас лежит большая, и расти она будет с каждым годом. Вы – хранители имён российских героев, а значит – хранители Истории. Россияне могут и должны гордиться своей страной, напоминать об этом – ваша задача. Пусть каждый мальчик или девочка, встретившись с вами, спросит своих близких: «А наши родные защищали нашу страну от фашистов?» Пусть и взрослые задумаются об этом. Тогда ближе и дороже будет им родная земля, и устроят они жизнь на этой земле такую счастливую, о которой мы только мечтали, за которую шли в бой. С праздником Великой Победы, товарищи!

– Ур-р-ра! – прозвучало над Юбилейной площадью, над всем городом. А далеко-далеко, в Брагине, в парке Победы грянул праздничный залп четырёх пушек, которые обычно кажутся людям просто какой-то красивой конструкцией, на которой укреплены даты «1941» и «1945».

…Задумавшийся на несколько секунд маршал поправил на плечах шинель, гордо повернул голову и быстро взял в руку карту военных действий, на которой отмечены страны, освобождённые от фашистов его войсками. Фёдор Иванович поторопился и не заметил, что карта оказалась повёрнута к тем, кто возлагает цветы к монументу. А поправлять уже было некогда. Придите, посмотрите и убедитесь: это правда.

Памятник «Победа в Великой Отечественной войне» в Брагино

Снежинка над городом

Над Ярославлем падал снег. Маленькие пушистые снежинки с любопытством смотрели на землю, на город, который должен был почти на пол года стать их домом. Сверху хорошо видно, что город большой. Посередине города шла широкая белая полоса – река Волга, покрытая льдом и снегом.

Снежинка Танюша знала, что Волга в России самая любимая река, её все знают, о ней песни поют. И ещё знала, что такой большой, длинной реки нет больше нигде в Европе – ни в Англии, ни во Франции, ни в Италии и ни в каких других европейских странах. Танюша хотела когда-нибудь стать капелькой Волги, но до этого надо было ещё дорасти.

Пока что она летела над Ярославлем и любовалась. На окраинах города высились крыши многоэтажных домов. Недалеко от них, будто пушки, направленные в небо, торчали высокие трубы заводов. Из некоторых труб шёл дым, и снежинка постаралась побыстрее улететь от них, чтобы не испачкать платьице. Ближе к центру города дома становились ниже, среди простых крыш было много разноцветных куполов, это было очень красиво. Но больше всего снежинке Танюше понравились площади, от которых во все стороны расходились улицы-лучики, и сверху это было похоже на большие нарисованные на земле снежинки.

Танюша любила фотографировать и взяла с собой фотоаппарат, но сначала ей надо было выполнить поручение Деда Мороза – найти Зайца. Дело в том, что этот Заяц рос в Великом Устюге, во дворце Деда Мороза. Дедушка Мороз его воспитывал, заботился о нём. Когда Заяц попросил разрешения съездить в Ярославль, в гости к знакомым Медведям, Дедушка, конечно, разрешил, но просил почаще звонить: мало ли что может случиться с таким маленьким! Заяц поехал на поезде, прислал SMS-ку о том, что он уже в Ярославле, и пропал! И сам не звонит, и мобильник не отвечает! Дедушка очень разволновался и попросил Танюшу поискать малыша. Танюша была уверена, что с Зайцем ничего плохого не случилось, просто забыл зарядить мобильник или «проболтал» все деньги. Вот найдёт его и надерёт уши! Но найти этого косоглазого и успокоить Дедушку надо было в первую очередь.

Начала поиски Танюша с железнодорожного вокзала. Это оказался очень красивый дом с большими арками посередине, через которые входило и выходило много людей. Надо бы спросить кого-нибудь о Зайце, но с настоящими людьми снежинки не разговаривают: во-первых, люди снежинок не слышат и не понимают, а во-вторых, они горячие, и от их дыхания можно растаять. Снежинки разговаривают с людьми из бронзы или гипса – с памятниками. Возле вокзала как раз стоял такой человек. Перед ним был круглый столик, на который Танюша и приземлилась. Но человек оказался таким серьёзным, даже суровым, что с ним страшно и заговорить. А ещё он всё время смотрел на старинные карманные часы, которые держал в руке. Наверное, проверял, точно ли по расписанию ходят поезда, и мешать ему не хотелось. Снежинка взвилась вверх и перелетела на башенку над вокзалом. На ней тоже были часы – только огромные, и ещё выше поднимался острый шпиль, окружённый железными завитушками. С одной завитушки Танюша рассматривала город, размышляя, где искать Зайца.

В другой стороне, куда уезжали от вокзала почти все троллейбусы, автобусы и маршрутки, Танюша увидела ещё один шпиль, повыше и покрасивей: он был зелёным, и на нём красовалась пятиконечная звезда. Вот откуда можно посмотреть! Снежинка полетела к шпилю и уселась на самом верху. Красота! Внизу были какая-то площадь, и цирк, и стадион, и «Макдональдс». А сам шпиль поднимался над высокой башней, а башня – над очень большим зданием. И всё было видно далекодалеко!.. Но тут налетел сильный ветер, Танюша не удержалась и кувырком полетела куда-то над крышами.

Приземлилась она возле симпатичного бронзового парня. Он, чуть улыбаясь, смотрел на большое красивое здание жёлтого цвета с белыми украшениями. И это было необыкновенное здание, и украшено оно было интересно! Под самой крышей, в большом полукруглом окне, сидел красивый молодой человек и тихо перебирал струны какого-то музыкального инструмента. Мелодичный перезвон слушали две симпатичные девушки, сидящие рядом с ним. А вдоль стен здания целые вереницы красавиц что-то негромко пели, а другие торжественно, нараспев читали стихи на каком-то непонятном языке, медленно танцевали. Это было так прекрасно! Дом казался старинной музыкальной шкатулкой (Танюша такие в музее видела), казалось даже, что он сам чуть-чуть пританцовывает!

– Правда, красивый театр? – спросил бронзовый парень. – Я-то свой театр устроил в простом кирпичном сарае, вон там, дальше, на берегу Волги. Здесь тогда старый земляной вал был – ну, насыпь длинная, – пояснил он, видя, что Танюша его не понимает. – В древности этот вал город от врагов защищал, а когда я мальчишкой был, мы по нему лазали, зимой на ледянках скатывались! Нет, хорош театр! – снова восторженно повторил парень.

– И, знаешь, ему моё имя дали! – с тихой гордостью добавил он.

Танюше всё это нравилось, но надо было искать Зайца, и она спросила о нём.

– Там, на бульваре за театром, какой-то Заяц бегает, – просто ответил парень-памятник.

За театром ровными рядами росли деревья. На их чёрных ветках красиво блестел иней. На заснеженной полянке стояли два бронзовых человека в длинной старинной одежде – мужчина и женщина. Они старались прикрыть от холода гнездо с малыми птенчиками. Тут же вертелись голуби-родители, которые так не ко времени вывели птенцов. Люди показались Танюше очень добрыми, и она со своим вопросом смело подлетела к ним. Женщина тихо засмеялась и сказала: «Не тот ли, что за мою юбку прячется?» Танюша заглянула за спины людей и увидела! Тот самый Заяц! Он страшно струсил и начал оправдываться. Обманывал, конечно! Сказал, что за ним Лев погнался, чуть не съел и отобрал мобильник! Танюша Зайцу нисколько не поверила, по глазам было видно, что врёт: глаза косили всё больше и больше. И когда снежинка пристыдила Зайца, сказала, как переживает из-за него старенький Дедушка, Заяц расплакался, рассказал всю правду и пообещал больше так не делать.

Он в самом деле всю дорогу играл в мобильник, разрядил его, а зарядное устройство взять забыл. Танюша позвонили Деду Морозу, успокоила его. Дедушка простил Зайца и позволил ещё задержаться в Ярославле, а княгиня Феврония – так звали женщину – сказала, что у неё такой же телефон, как у Зайца, она ему поможет, а малыш пусть ещё спокойно погостит.

Так Танюша закончила своё главное дело и, наконец-то, могла спокойно осмотреть город. Ей захотелось проверить, правду ли сказал Заяц, что тут рядом живёт Лев? Она тихо порхала над бульваром, и вдруг увидела Льва! Он смотрел на неё со стены дома: на углу, над окном второго этажа, улыбалась львиная морда. Грива Льва торчала во все стороны, как лучи солнышка или лепестки большого цветка. Вообще Лев казался очень добрым и даже весёлым. Снежинка решила немного отдохнуть и уселась на его нос, болтая ногами и рассматривая площадь внизу. Но отдыхала она недолго: вскоре Лев сморщил нос и быстро прорычал: «Не болтай ногами! Щекотно! Как сейчас чихну – улетишь!» Конечно, Танюша извинилась, перестала щекотать Льву нос, и они долго разговаривали на разные интересные темы.

Лев рассказал, что никаких зайцев он не ест и не собирается – пусть на него Заяц из Великого Устюга не наговаривает; что зимы и холода не боится, живёт в Ярославле давно, больше ста лет; что у него здесь много друзей-львов – и старых, и молодых; что самые старые, самые уважаемые львы живут на стенах старинной церкви Ильи Пророка. «Видишь, вон там, в конце улицы, – мотнул Лев головой вправо. – Там вообще живёт много разного зверья и птиц. Я из них особенно уважаю Льва Вонифатьевича, – продолжал Лев, – он там, наверное, с самой постройки церкви, больше трёх с половиной веков, живёт. Грива от старости поседела, а глаза – молодые, голубые-голубые! Какой он мудрый! Сколько стихов знает! Он мне как-то стихи одного ярославского поэта о себе и о своём храме читал:

Эти яркие краски — С детства краски мои! Вот он, лебедь из сказки — Храм пророка Ильи!

Правда, здорово?! Обязательно побывай у церкви Ильи Пророка, познакомься со Львом Вонифатьевичем!»

Ещё Лев, на носу которого сидела снежинка Танюша, рассказал, что видел в городе, возле своего дома, много интересного. Особенно запомнилось, как летом 1963 года здесь проехала машина, в которой сидела Валентина Владимировна Терешкова, только что вернувшаяся из космического полёта. А ведь она первой из всех женщин Земли в космосе побывала! Тогда вся площадь и улицы были полны народу, ярославцы очень радовались, кричали «ура!!!», машину цветами забрасывали! Валентину Владимировну многие называли просто «наша Валя» и гордились, что она – действительно наша, из Ярославля! «Мы и сейчас этим гордимся, – улыбнулся Лев, – даже улицу, вон ту, за площадью, называем улицей Терешковой!»

Лев, наверное, давно ни с кем не разговаривал, и сейчас он никак не мог остановиться, хотел рассказать как можно больше.

– Ярославцы, наверное, не все знают, что в нашем городе жил ещё один человек, который ещё за 30 лет до полёта космонавта Терешковой поднялся над землёй выше всех в мире! В 1933 году 19 километров было мировым рекордом! Там ещё, правда, не космос, а стра-то-сфе-ра, – старательно, по слогам, выговорил Лев. – Поднимались туда не на ракетах, а на огромных надувных шарах – стра-то-ста-тах. Так вот, Константин Дмитриевич Годунов, который с товарищами на стратостате «СССР-1» установил мировой рекорд, часто возле моего дома проходил. Он на заводе «Резинотех-ника» за Волгой работал. Его цветами не забрасывали, но я его очень уважаю!

– И вообще ярославцев в небо тянет! – продолжал Лев. – Я уж не говорю про высокие башни и колокольни, но, представляешь, они больше чем двести лет назад уже воздушный шар в небо запустили! Тогда меня ещё, правда, на свете не было, но дом этот уже стоял, он мне и рассказал. Представь, перед домом ещё не бульвар был, а древний земляной вал, на площадях трава росла и коровы паслись, на главных улицах кареты скрипели… В общем, ещё в 1809 году, до того как Наполеон на нас напал, дело было… Пустили ярославцы бумажный воздушный шар, горячим дымом надутый. Он куда-то за город улетел. А на другой день несколько мужиков привезли в город его остатки и сказали губернатору, что это летающее чудовище, которое в дыму и пламени упало на землю! Смелые мужики, правда? – обратился Лев к снежинке.

Он хотел ещё о многом рассказать – и о том, как в его доме был штаб ополчения, собравшегося для войны с Наполеоном, и о том, как устраивали бульвар, как всё вокруг строили, но тут заметил, что маленькая Танюшка очень устала. Лев улыбнулся ей, и они вместе молча стали смотреть на площадь.

Там ехали машины, автобусы, троллейбусы, шли люди. Мигали разными цветами светофоры – красным, зелёным, жёлтым. И ещё ярко переливались световые фонтаны. Было красиво! Снежинка Танюша подумала: «Может быть, кто-нибудь из этих ребят первым на другую планету слетает…» И крепко уснула.

На следующий день Танюша рассматривала свои ярославские фотографии и многого не могла вспомнить. Попробуйте ей помочь, подскажите ответы на вопросы:

– Как называется железнодорожный вокзал, на котором Танюша начала искать Зайца?

– Как зовут бронзового человека с часами возле вокзала? Почему он тут стоит?

– Как называется площадь, на которой находятся цирк и высокая башня с красной звездой на шпиле?

– Как называется стадион, который видела Снежинка?

– Как зовут бронзового юношу, который любуется театром? Почему театр назвали его именем?

– О чём напоминают прекрасные девушки, которые украшают стены театра, и кем может быть молодой человек, который над входом в театр играет на струнном музыкальном инструменте?

– Кто такие мужчина и женщина на бульваре, за спиной которых спрятался Заяц?

– Как называется площадь, на которую смотрели Лев и Снежинка, сидевшая на его носу?

– Что вы знаете о доме, на котором живёт Лев?

– Чем знаменита церковь Ильи Пророка, на стене которой живёт старый Лев Вонифатьевич?

Ответы скажите снежинкам, они передадут их Танюше. А сама Танюша просила передать вам, ярославцы, самые лучшие пожелания: чтобы город ваш был самым красивым и чистым, чтобы все вы были счастливыми и весёлыми!

Оглавление

Могут ли в городе жить сказки

Сказка, которую знают все

Шум Московского проспекта

Почему обиделась старая башня

Цветы, краше которых нет на свете

Про то, как Никита орлом летал

Как ярославцы Федориному горю помогали

Разорванная фотография

Тайна стражника Романовской заставы

Однажды майской ночью…

Снежинка над городом Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg