«Трио «Душа» и Сестрица Лу»

Трио «Душа» и Сестрица Лу (fb2) - Трио «Душа» и Сестрица Лу (пер. Ю. Симонов) 778K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кристин Хантер

Кристин Хантер Трио «Душа» и Сестрица Лу Пер. с англ. Ю. Симонова

Глава 1

Каждый день этот длинный путь от школы до своего дома Лоретта проделывала нарочито медленно, короткими шажками — спешить ей было некуда. Не то чтобы Лоретта не любила свою маму и семерых своих братьев и сестер. Просто ей нужен был свой угол, хотя бы закуток в одной из комнат, куда бы она могла пригласить своих друзей. Но в пятикомнатном доме, в котором их жило девять — нет, десять человек, свободных углов не было.

В девятьсот девяностый раз Лоретта пожалела о том, что в оставшееся до ужина время ей некуда деться, негде поболтать, повеселиться с друзьями. В Саутсайде — районе, где она жила, — проводить время с друзьями было негде. Разве что на тротуарах улиц и в узких проулках между домами.

Едва переставляя ноги, так как она уже почти добралась до дому, Лоретта вполголоса напевала свою новую любимую песенку — «Верность моя». Ее передавали по всем радиопрограммам, проигрывали во всех барах и кафетериях.

Ты исчез, как туман в океане, Как звезда, ты померкнул вдали, Только верность мою мне оставил В доказательство нашей любви.

Лоретта знала все популярные песни и часто пела их сильным, чистым голосом, средним между альтом и контральто, и чуть прерывистым — мгновенная такая приостановка дыхания, похожая на всхлипывание. Ничего необычного в своем пении Лоретта не находила: многие ее сверстники также знали все песни, и большинство из них умело петь.

Возле своего дома Лоретта остановилась. Домой идти было слишком рано. К тому же в проулке пели мальчишки. Весной, летом и осенью они каждый день собирались здесь после школы, иногда — чтобы подраться, иногда — чтобы распить бутылку вина, купленную в магазине кем-нибудь постарше, но чаще всего, чтобы попеть. И когда Лоретта слышала их пение, она забывала о том, что они находятся в заросшем сорной травой проулке в окружении мусорных ящиков и тощих, голодных кошек.

А-у, а-у, а-уишь, Бэби, ты меня волнуешь…

Это было великолепно: сочный бас Улисса на фоне созвучных ему мягких баритонов Фрэнка и Дэвида и высокий приятный тенор Джетро, выводивший звонкую, чистую мелодию. Не обнаруживая себя, Лоретта прислонилась к стене и слушала из-за угла. Недолго ей оставалось их слушать. Был уже октябрь месяц. Скоро наступят холода, и мальчишки не смогут встречаться в проулке. Деться им будет некуда.

Как-то раз Лоретта спросила мальчишек, почему они не вступают в школьную капеллу. Джетро тут же изобразил на своей медно — бурой физиономии ехидную гримасу и заявил: «Да застрелись ты со своей капеллой, детка! Там тебя заставят петь „Милую Аделину“, „Русую Дженни“ и всякую такую недоделанную муть. С тоски помрешь, детка. Чего я там не видел!» После этого Джетро встал в боксерскую стойку и, пританцовывая на носках, принялся толкать в плечо грузного добродушного Улисса, словно хотел затеять с ним драку. «Эй, чувак, ну ударь меня, — просил он. — Что, слабо? Ну ударь, слышь!» Все саутсайдские подростки умели драться, а Джетро, несмотря на свой небольшой рост и худобу, был самым стойким из них и чаще других побеждал в драках. Иногда Лоретте казалось: он непрестанно дерется затем, чтобы никто не смел подшучивать над его высоким, девчачьим тенорком. Никто и не смел. Зато когда Джетро переставал задираться и начинал петь, это было великолепно:

Я, как кораблик в море бурном,

Теперь Улисс вел мелодию, а Джетро с другими мальчишками принялись подпевать, застонали: «ау-уишь». Издаваемые ими звуки и вправду напоминали шум моря.

Везет мальчишкам, подумала Лоретта. Никто не возражает против того, что они все свое свободное время проводят на улице. Но попробуй девочки следовать их примеру — их тут же назовут испорченными. А куда им еще деться?

Лоретта знала, как бы ей ответила мама: «Ходи в церковь». Лоретта ходила туда: по воскресеньям она пела в хоре в молитвенном доме и даже играла на рояле, когда не могла прийти миссис Морган, постоянный церковный аккомпаниатор. Но ходить в церковь через день, как мама, Лоретте не доставляло радости. Нет, надо придумать себе какое-то другое занятие.

Стоя у стены, Лоретта слушала, как поют мальчишки. Ей хотелось зайти в проулок и присоединиться к ним. Они могли начать дразнить ее и обзывать «рыжей», что всегда злило Лоретту, так как волосы у нее были не рыжие, а темно — русые. Но мальчишки могли и обрадоваться ее появлению. Они могли даже разрешить ей петь вместе с ними.

«Если я поймаю тебя вместе с этими дрянными мальчишками где-нибудь на задворках — пеняй на себя! — любила повторять мама. — Полюбуйся на Арниту! Если и с тобой такое случится — я не переживу!»

Лоретта не особенно верила в то, что мама действительно «не переживет». Для этого она была слишком взрослой, сильной и мудрой. Когда у Арниты родилась Кора Ли, мама спокойно восприняла это событие и стала воспитывать девочку, как своего собственного ребенка. Разумеется, то, что случилось с Арнитой, считалось нехорошим делом. Тем более что Арнита даже не была влюблена в Джеймса Ли Уолтерса; просто крутилась после школы возле его дома, не зная, куда себя деть, вот и докрутилась. Ну и что! Раз мама нянчила ее ребенка, Арнита по-прежнему могла наряжаться, бегать на свидания и развлекаться ничуть не меньше, чем до этого.

Разумеется, Арните пришлось бросить школу.

В одном Лоретта была уверена: она, Лоретта, школу окончит. Она посмотрела на свою потрепанную связку книг. Ее любимым предметом был английский. Учительница, мисс Ходжес, всегда хвалила Лоретту за то, как она читала стихи. В прошлой четверти у Лоретты были А по английскому, по музыке и по истории и В по всем другим предметам, за исключением математики. Учителя считали Лоретту способной. В свое время ей удалось экстерном закончить седьмой класс, и теперь она была самой юной ученицей в десятом классе Южной средней школы — всего четырнадцать лет! Она будет продолжать учебу, окончит школу, потом, наверное, поработает некоторое время, пока не накопит достаточно денег, чтобы можно было пойти учиться в колледж… Впрочем, колледж был для Лоретты такой грандиозной и далекой мечтой, что дома она об этом даже не заговаривала.

Мама не поняла бы ее желания учиться в колледже. Сама она там никогда не училась и считала, что и другим не следует «слишком высоко забираться». «Дальше восьмого класса я не пошла, и ничего — прекрасно вас всех воспитываю», — вот что говорила мама. Даже Лореттин взрослый брат Вильям, который обычно принимал сторону сестры, считал, что только мальчикам надо учиться в колледже. Но, что бы они там ни говорили, среднюю школу Лоретта окончит в любом случае.

А это было непросто и даже иногда обидно. В отличие от Арниты, которая прогуливала уроки, вертелась возле домов, в которых жили мальчишки, попала в переделку и в конце концов вынуждена была бросить школу, Лоретта посещала все занятия, делала домашние задания, получала хорошие отметки и ни одному мальчишке до сих пор даже поцеловать себя не позволила. А в результате получалось вот что: не у Лоретты, а у Арниты была прелестная темная кожа, красивые черные глаза и волосы, нарядные платья и куча поклонников, которые хотели жениться на ней. А по вечерам, когда мама уходила в церковь, Арнита убегала на свидания, почему-то именно Лоретта должна была оставаться дома, мыть посуду, присматривать за детьми, купать их, укладывать спать, и все это в придачу к домашним заданиям. Складывалось впечатление, что Арнита могла вести себя как угодно и по-прежнему быть маминой любимицей.

Лоретта подумала, что она тоже может делать все, что ей заблагорассудится. Потому что своим поведением она даже седого волоска маме не прибавит. Правда, иногда по вечерам, укачивая Кору Ли, мама вдруг выглядела грустной и усталой, точно гадала, не случится ли подобное и с Корой Ли, когда той будет шестнадцать. То есть до Лоретты ей не было дела, но если у ее единственной драгоценной внучки когда-нибудь появится ребенок без отца, это действительно убьет маму, думала Лоретта.

Ее размышления были прерваны патрульной машиной, подрулившей к тротуару. Из нее вылез высокий краснолицый мужчина в синей форме. Это был полицейский лейтенант Лэфферти. Размашистой, самоуверенной походкой он направился прямиком к проулку между домами.

В школе учили: полицейский — ваш друг. Когда учитель произносил подобное, Лоретта и другие школьники, жившие в Саутсайде, глубокомысленно улыбались: они были не настолько наивны, чтобы верить его словам. Они прекрасно знали, что полицейские их друзьями никогда не были (хотя они вполне могли быть друзьями детей, живших в другой части города) и что некоторые полицейские — Лэфферти, например, — были их злейшими врагами. Любимым развлечением лейтенанта Лэфферти было отлавливать компании саутсайдских мальчишек в укромных местах вроде пустых домов и глухих закоулков, где не было свидетелей тому, что он творил. Он обзывал мальчишек, обвинял их в различных преступлениях, провоцируя их на ответную грубость, сопротивление или бегство. Если они пытались убежать, он стрелял в них из револьвера. Если они поступали как-нибудь иначе, он избивал их своей дубинкой и доставлял в полицейский участок, обвиняя в «оказании сопротивления при задержании» или в «нападении на представителя власти». С таким громилой, как лейтенант Лэфферти, сладить было невозможно.

Лоретта и опомниться не успела, как, забыв о маминых наставлениях, влетела в проулок.

— Бегите! — крикнула она мальчишкам. — Громила идет! Быстрее!

Улисса, Джетро, Дэвида, Фрэнка и нового мальчишку не надо было предупреждать дважды. Кто такой Громила, они прекрасно знали: некто в полицейской форме, некто такой большой, жестокий и всесильный, что ему и имени не требовалось.

К счастью для них, проулок с другой стороны выходил на Авеню, и к тому моменту, когда в нем появился Лэфферти, ребята уже выбежали на Авеню. Тут они могли чувствовать себя в безопасности: магазины, бары, рестораны, яркие огни, толпы людей — здесь Лэфферти не посмеет их тронуть. Они перешли на шаг, стараясь вести себя так, словно они весь день прогуливались по Авеню. Но вид у них был испуганный.

— Уф, чуть не влипли, — сказал Фрэнк, с трудом переводя дыхание. — Спасибо, девчонка предупредила.

На душе у Лоретты потеплело от гордости. Она оказала услугу мальчишкам; может быть, теперь они станут относиться к ней как к другу и перестанут обзывать «рыжей». Впрочем, мало ли что сказал Фрэнк! Он был таким же светлокожим, как Лоретта: лицо у него было цвета кофе со сливками. Важно то, что скажут другие.

— Нда, — согласился с Фрэнком Улисс. — У меня до сих пор башка трещит с того раза, как Лэфферти сбацал на ней собачий вальс. Мне совсем не светит снова быть для него барабаном.

Лоретта громко рассмеялась. Большой, круглолицый, черный как смоль Улисс, потиравший свою голову и сравнивавший ее с барабаном, выглядел комично. Он весил почти 90 кило и уже играл за вторую сборную школы по американскому футболу, хотя ему еще и пятнадцати не было. Он бы и за первую сборную мог играть, если бы регулярно посещал тренировки. Но он предпочитал слоняться по улицам вместе с другими ребятами. Все они принадлежали к одной компании — «ястребам» и большую часть времени проводили, разрабатывая планы стычек со своими противниками — «мстителями».

— Нам нужна штаб — квартира, — объявил Дэвид. — Проулки скоро накроются — холодно. И «пауки» за нами гоняются.

— А чего такие пугливые? — спросил Джетро, выпятив свой маленький, сердитый подбородок. — Нас целых пятеро, а он всего один. Да мы бы его, понял, в два счета!

— «Паука»?! — изумленно вытаращил на него глаза Дэвид, самый младший в компании. Ему было тринадцать лет, но росту в нем было около 180 сантиметров, а его длинные руки и ноги никак не вязались с его детским лицом. Ребята называли его Жеря, потому что он выглядел и двигался как неуклюжий жеребенок. — Ты что, старик, с горы упал? Побить «паука» — скажешь тоже! Что ты против него!

— Самое лучшее, когда увидишь «пауков», дуй от них в противоположную сторону, — заметил Фрэнк.

Лоретта понимала его. Все жители Саутсайда были едины в своем недоверии и страхе к полицейским. Посторонний человек мог из этого заключить, что все они преступники. И был бы далек от истины. В большинстве своем саутсайдцы вели вполне достойный образ жизни, хотя некоторые из них и скрывали от полиции кое — какие пустяки. К примеру, семья жила на «соцобеспечение», но кто-то из ее членов работал один или два дня в неделю, зарабатывая явно недостаточно на жизнь, но вполне достаточно для того, чтобы лишиться пособия, если об этом станет известно. Или кто-то играл в нелегальную лотерею, или продавал соседям самодельное вино, не имея лицензии на торговлю спиртными напитками. Никто в Саутсайде не считал подобную деятельность зазорной. Кроме полиции. Вдобавок практически каждому в Саутсайде доводилось сталкиваться с такими зверюгами в полицейской форме, как Лэфферти, которым нравилось врываться в чужие дома и избивать людей. Может быть, широко распространенная в Саутсайде привычка убегать от полицейских и никогда не помогать им ожесточала некоторых блюстителей порядка. Но Лоретта в это не верила. Ей казалось, что люди, подобные Лэфферти, просто родились зверюгами.

И тут новенький изрек нечто неслыханное.

— А я считаю: Джетро прав, — заявил он, и все с уважением умолкли. — До тех пор пока мы будем бегать от них, они будут нас бить. Сколько же можно! Вот уже триста лет мы бегаем от Громилы, а он все еще нас преследует. Пора наконец остановиться, смело повернуться к нему лицом и не отступать. И, может быть, выбить у него несколько зубов, чтобы он нас зауважал.

Лоретта уставилась на новенького, пораженная его словами. Речь у него была четкой и правильной; он не бормотал себе под нос и не растягивал слова, как большинство обитателей Саутсайда. (Их район находился в южной части города, но Саутсайдом назывался еще и потому, что большинство живших здесь людей приехали с Юга.) Вид у новенького также был странный: этакий приземистый крепыш, похожий на лягушку или на сову, с круглой головой и круглыми серьезными глазами, скрывавшимися за очками в толстой черепаховой оправе; он единственный из мальчишек носил галстук.

— Как тебя зовут? — спросила Лоретта.

— Фил Сэттертуэйт, — ответил тот, протянул ей руку и улыбнулся, добавив полукружье сверкающих зубов к двум кругам, составлявшим его лицо. — А тебя как, малышка?

Малышка?! Лоретта этого не любила. Прежде чем пожать протянутую ей руку, она вспомнила, как мисс Ходжес говорила им: первой подавать руку должна девочка. Этому самодовольному нахалу, оказывается, не все известно, злорадно подумала Лоретта.

— Лоретта Хокинз, — ответил Лоретта и нерешительно добавила: — Мисс Лоретта Хокинз.

— Да ладно вам церемониться, — сказал Улисс. — Фесс, зови ее просто Лу… А ты его — Фесс. Мы зовем его Фессом, потому что он запросто тянет на профессора.

— Точно, — подтвердил Фрэнк, — Фесс у нас такая крупная птица! Нам до него далеко — он ходит в «Эмерсон».

Неожиданно для себя Лоретта прониклась уважением к этому странному мальчишке. В средней школе «Эмерсон» учились лишь те, у кого средний балл был не ниже В с плюсом; только два процента городских школьников добивались таких высоких результатов. Лоретте с ее С по математике «Эмерсон» была недоступна.

Все принялись расхваливать новенького.

— Фесс из Бостона. Там говорят на правильном английском, — сообщил Дэвид.

— И он сочиняет стихи, — добавил Фрэнк. — Мы хотим уговорить его сочинить для нас пару песенок.

— Хватит, мужики. А то она решит, что я белоручка, — остановил их Фесс и подмигнул Лоретте совиным своим глазом. — Черт ее знает — она сама похожа на белоручку.

«Белоручками» называли тех, кто задавался и считал себя лучше остальных. Если у вас была светлая кожа, как у Лоретты, темнокожие тоже обвиняли вас в том, что вы белоручка — иного от вас не ожидали. Вы считались белоручкой и в том случае, если у вас или у вашей семьи было больше денег, или лучше образование, или речь была правильнее, чем у других.

Лоретта почувствовала, как в душе у нее нарастает злоба к незнакомцу. Она и минуты с ним не общалась, а он уже ухитрился дважды оскорбить ее.

— Никакой он не белоручка, — сказал Дэвид. — Он накостылял Лерою Смиту. Почти сразу, как переехал к нам.

На Лоретту это произвело впечатление. Лерой Смит, главарь «мстителей», был на редкость крупным, грубым и сильным для своего возраста парнем и наводил ужас на большинство младших мальчишек. Лоретта не любила драки — слишком часто они происходили в их районе. Однако она не могла считать их беспочвенными, когда рядом жили бандюги наподобие Лероя. Этот новенький, вероятно, здорово работает кулаками — вот почему другие смотрят на него с почтением, догадалась Лоретта. За его светлую голову никто бы его не уважал. Нет, они восхищены его умением драться и поэтому терпят его ум. Вожаком «ястребов» всегда был Фрэнк. Но сейчас, когда этот новый мальчишка поколотил вожака «мстителей», он, должно быть, отнял у Фрэнка лидерство. Другие мальчишки явно во всем слушались Фесса.

— Лоретта, между прочим, тоже не белоручка, — сказал Джетро. — Она своя в доску.

Лоретта с благодарностью посмотрела на Джетро, а тот продолжал:

— Ну да, рыжая. Ну и что из этого!

— Джетро! Какой же ты гад! — взвизгнула Лоретта. — У меня не рыжие волосы!

Но Джетро уже мчался по Авеню, ловко ныряя в толпу и снова выныривая из людского потока, то и дело останавливаясь, оборачиваясь к Лоретте своей востренькой, смешливой физиономией и дразнясь. Пронзительно визжа, Лоретта устремилась за ним мимо бакалейных лавок с корзинами фруктов и овощей, выставленных на тротуар; мимо двух шумных баров; мимо химчистки, аптекарского магазина и джазовой лавки, выплескивающей на улицу громкую музыку; мимо лавки распродажи случайных вещей и магазина уцененной обуви; мимо лавки, в которой торговали чудодейственными травами, мазями и порошками; гналась до тех пор, пока не уткнулась с разбегу в чью-то большую, мягкую грудь и тут же обессилела.

Подняв глаза и увидев перед собой преподобную Мэми Лобелл, Лоретта чуть со стыда не сгорела. Мэми Лобелл, высокая представительная особа, возглавляла «Радостную баптистскую церковь», находившуюся здесь же, на Авеню. Женщиной она была очень строгой, набожной и воздержанной, к тому же принадлежала к числу лучших маминых подруг. Мама в ее церковь, правда, не ходила, так как была методисткой. Но что будет, если мисс Мэми расскажет ей о том, как ее дочь, Лоретта, подобно сирене, со зловещим криком гналась по Авеню за каким-то мальчишкой и чуть не сбила с ног ее, преподобную мисс Мэми?

Лоретта попыталась одновременно поправить прическу, подобрать рассыпавшиеся учебники и извиниться.

— Простите, мисс Мэми, я вас не заметила. Я смотрела в другую сторону.

Но мисс Мэми на нее не сердилась; голова у нее была занята иными заботами.

— Пустяки, дитя мое, мне не больно. Но лучше отойди в сторонку, чтобы не мешать рабочим носить мебель. Осторожнее! — вдруг воскликнула она своим низким зычным голосом. — Не столкнись с этим живым распятием.

Лоретта с удивлением покосилась на грузчика, вышедшего из церкви с шестью складными стульями — по три на каждой руке — и резным крестом на груди; он напоминал изваяние в религиозной процессии.

Здание церкви ничем не отличалось от магазинов и лавок, соседствующих с ним по обеим сторонам улицы; разве что его широкое окно — витрину постоянно закрывали зеленые занавеси, на которых золотыми буквами было написано название церкви и ниже: «Мисс Лобелл, пастор». Насколько помнила Лоретта, здесь всегда была церковь. Никому в Саутсайде не казалось странным, что церковь помещалась в здании с торговым фасадом между табачным магазином и лавкой оккультных товаров, примешивая к звукам джаза и шлягеров, царившим на Авеню, церковную музыку и хлопки в ладоши.

Внутри церкви Лоретта никогда не была, хотя ей часто хотелось туда зайти. Нередко, проходя мимо церкви, Лоретта слышала звуки тамбуринов, барабанов и пианино; их музыка была такой веселой и подвижной, что ноги сами просились танцевать. Теперь же, впервые на памяти Лоретты, занавеси были раздвинуты.

Лоретта заглянула внутрь. Просторная зала была пустой, за исключением висевших по стенам картин на религиозные сюжеты, старенького темного пианино и задрапированного в пурпур алтаря, который грузчики готовились вынести на улицу. Большая часть обстановки уже была погружена в стоявший у тротуара фургон.

— Вы что, переезжаете, мисс Мэми?

— Да, дитя мое. Мы долго ждали этого момента, и вот господь наконец отыскал для нас более просторную обитель.

Отнеся алтарь к грузовику, мужчина закрыл входную дверь и повесил на нее замок.

— Мисс Мэми, они забыли пианино! — воскликнула Лоретта.

— Мы его оставляем, Лоретта. Оно такое старое, что того гляди рассыплется по дороге. В нашей новой церкви у нас есть новый инструмент. В это воскресенье приходи к нам на церемонию освящения и возьми с собой свою маму. Запомни: угол Шестнадцатой и Пирл-стрит.

Лоретта обещала прийти, хотя знала, что мама не пойдет. Торопливо попрощавшись с мисс Мэми, Лоретта повернулась к окну. Пианино не давало ей покоя. Она прижалась носом к стеклу между буквами Р и К в надписи «ЦЕРКОВЬ». Пианино, которое никому не нужно, думала Лоретта. Которое стоит и ждет первого попавшегося, кто захочет на нем поиграть! Полгода Лоретта занималась музыкой и все готова была отдать за то, чтобы у нее было свое пианино, на котором она могла бы разучивать классические пьесы, подбирать по слуху популярные песни и аккомпанировать себе. В методистской церкви она лишь брала торжественные аккорды к молебным гимнам. Но, может быть, ей удастся со временем научиться извлекать из пианино танцевальные мелодии.

Ей казалось, что это пианино само умеет играть хорошую музыку, а ей лишь останется положить пальцы на клавиатуру. В сгущающихся сумерках высокий, нескладный силуэт пианино был едва различим, но Лоретта смотрела на него не отрываясь, пока у нее за спиной не столпились мальчишки.

— Эй, коты! — забыв о погоне, окликнул их Джетро. — А чего это вы тут делаете? Собираетесь в церковь спасать свои душонки?

— Церковь слиняла, дядя, — ответил Улисс. — Дом пустой.

— Вот бы где устроиться на зиму, — задумчиво произнес Дэвид.

— В церкви? — брезгливо поморщился Джетро. — Нет, в церковь вы меня не заманите!

— Это уже не церковь, — возразил ему Фесс. — Это обычное здание.

— Там даже есть пианино, — сообщила Лоретта. — Вы могли бы петь свои любимые песни, а я бы вам подыграла.

— Не надо! Ты бы играла одни молитвы, — снова поморщился Джетро. — Что я вас, девок, не знаю, что ли? Вы только и умеете играть церковную музыку. Хотя вряд ли это пианино может выдать что-нибудь другое.

— А чем тебе не нравится церковная музыка? — спросил Фесс, к удивлению Лоретты, неожиданно приходя ей на помощь.

— Только обыватели считают, — продолжал Фесс, — что музыка должна быть такой, какую мы привыкли слышать вокруг себя, или это не музыка. Но тот, кто действительно разбирается в музыке, знает, что существует совершенно особая музыка, называемая «душой», и она рождается именно в церкви.

— Нормально! — воскликнул Джетро. — Хотел бы я послушать этой самой душевной музыки.

— Для этого тебе придется пойти в церковь, — строго заметила ему Лоретта, радуясь, что нашла способ отомстить Джетро.

Лореттино торжество было нарушено ударами молотка о церковную дверь. Удары длились недолго. Человек, забивавший гвозди, скоро перестал стучать молотком и вернулся к своей машине, а ребята прочли объявление:

СДАЮТСЯ

ЧЕТЫРЕ КОМНАТЫ И ЛАВКА

ВЕЙНСТЕЙН RА 3–6200

Настроение у ребят тут же упало, а от прежнего оживления не осталось и следа.

— Все, накрылась наша штаб — квартира, — угрюмо произнес Улисс. — Откуда у нас на нее деньги?

— А что, старик, клевая была идея, — вздохнул Дэвид.

— Да пошли вы к черту! — нетерпеливо выкрикнул Джетро. — Только и знаете, ей — богу, что трепать языком и строить красивые планы… А где же действия?!

Совиное лицо новенького было крайне серьезным.

— Если этот дом нужен нам для штаб — квартиры, — заявил он, — нам надо просто взять его. С какой стати мы должны платить этому мужику арендную плату? Не мы ему, а он нам должен. Он наверняка уже успел нажиться на нашем брате.

— Нормально! — согласился с ним Джетро. — Может, нам удастся залезть с другой стороны. Пойду гляну. — Он тут же исчез за углом.

Слова Фесса и реакция на них Джетро обеспокоили Лоретту. Саутсайдские мальчишки, в особенности такие беспокойные, как Джетро, постоянно жаждали действия и по малейшему поводу готовы были пуститься на авантюру, даже если это вело к нарушению закона. Похоже, Фесс только что дал им такой повод к правонарушению, и не пустячному, как игра «в номера», а к серьезному и опасному, подумала Лоретта.

— Может быть, нам все-таки удастся достать денег… где-нибудь, — предположила она, обращаясь к Фессу, который продолжал хмуриться. — А иначе никак нельзя!

— Твоими устами глаголет невежество, сестричка, — ответил ей Фесс. — Тебе надо приобщиться к учению. Чувствую, мне придется тобой заняться.

Задетая его высокомерием, Лоретта повернулась к Фессу спиной. «Заниматься» с ним она вовсе не собиралась.

— Там сзади два окна, но на них решетки. Похоже, ни фига у нас не выйдет, — с сожалением доложил Джетро, вернувшись из разведки.

Ребята были разочарованы, но Лоретта почувствовала облегчение. Она заторопилась домой, так как стало уже совсем темно и Лоретта опаздывала к ужину.

Глава 2

Перед тем как открыть дверь небольшого домика, в котором она жила, Лоретта тяжело вздохнула. В ее семье не было недостатка в любви, равно как в волнениях, ссорах и несчастьях. Жизнь в доме № 1308 по Карлисл-стрит была подобна цирку. В нем всегда что-то происходило и по крайней мере в трех местах одновременно. Лоретте то и дело приходилось устранять кризисные ситуации (драка между близнецами, кость, застрявшая в горле маленького Рэндолфа, рыдающая малышка и т. п.), переходя от происшествия к происшествию по мере их возникновения. Как в любом цирке, здесь было весело. Но одно дело, размышляла Лоретта, ходить в цирк раз в году, и совсем другое — ежедневно участвовать в его представлениях.

Помимо мамы, в маленьком пятикомнатном доме жило восемь Хокинзов: Вильям, которому было двадцать один год; Арнита, которой было семнадцать; Лоретта — четырнадцать; Эндрю и Гордон — двенадцать и десять; близнецы Кларис и Бернис — по семи лет и маленький Рэндолф, которому шел четвертый год. Кора Ли стала десятым членом семьи.

На первом этаже дома находились гостиная и кухня, а на втором — три спальни. Лоретта спала в одной двухспальной кровати с Кларис и Бернис, которые росли не по дням, а по часам и занимали все больше места. Они постоянно толкали Лоретту своими острыми коленками и локтями, но ей все равно приходилось спать между двойняшками, чтобы они не дрались друг с другом; уж тогда бы Лоретта вовсе не уснула! Мама, Арнита, малышка и Рэндолф спали в просторной передней спальне, каждый в своей кровати — двух больших и двух маленьких, а в третьей спальне помещались трое мальчиков.

Разумеется, Вильям был уже давно не мальчик, а взрослый мужчина. С тех пор как четыре года назад папа ушел от них, он стал единственным мужчиной в доме.

Лоретта не любила вспоминать о том времени: папа и мама каждый вечер ссорились друг с другом. Лоретте иногда казалось, что папа от них и не уходил, а просто место во главе стола, на котором он всегда сидел, однажды вдруг занял Вильям. Вскоре после этого родился Рэндолф. И с тех пор Вильям изо всех сил старался заменить им отца. Он и вправду был для них почти что отцом и уж точно таким, каким должен быть старший брат: высоким, сильным, красивым, добрым, в меру строгим, чтобы его слушались, и в меру ласковым и веселым. Лоретта и представить себе не могла, что бы мама делала без Вильяма. Что бы все они делали без него! Вильям окончил среднюю школу и устроился на хорошую должность в почтовом отделении — руководил сортировкой почты. Арнита тоже работала — домработницей, — но лишь по настроению, большую часть своего заработка тратя на наряды. Так что фактически содержал семью один Вильям.

У Вильяма была тайная мечта: он хотел открыть собственное печатное дело. Но всякий раз, когда он заговаривал об этом, мама сердилась и заявляла: «Только не говори мне, мой мальчик, что ты собираешься купить этот свой станок. Только его мне не хватало, в нашей-то тесноте! И потом, если ты бросишь службу, на что, спрашивается, я буду кормить семейство?»

Напрасно Вильям объяснял маме, что службу он не оставит, по крайней мере в первое время; что печатать будет лишь по вечерам, как до этого ходил на курсы печатного дела. Куда там — мама и слушать не желала! Лоретта понимала, что мама боялась лишиться заработка Вильяма, но всей душой сочувствовала брату. Однако в спорах между мамой и Вильямом Лоретта не любила принимать чью-либо сторону. Все это слишком напоминало ей давнишние споры мамы с отцом. И тогда и сейчас Лоретта любила обоих и обоим желала победы.

В жизни Вильяма было и другое, еще более тревожное для мамы обстоятельство: Вильям хотел жениться на Ширли Тернбо — школьной учительнице и очень милой девушке. Когда Вильям приводил Ширли к ним в дом, мама была с ней как-то чересчур вежлива, словно показывая тем самым, что Ширли ей не нравится, но она не смеет в этом признаться. Желая сгладить мамину холодность, Лоретта старалась быть как можно более приветливой с Ширли, но это не помогло, и вскоре Вильям перестал приглашать Ширли к ним в дом. Мама воспряла духом, но Лоретта знала, что Вильям продолжает встречаться с Ширли.

Впрочем, история с Ширли вызывала у Лоретты меньше сочувствия, чем проблема печатного станка. Самой Лоретте никогда не хотелось выйти замуж (ну, разве что когда она будет совсем старой, лет эдак в двадцать пять или в тридцать, но очень не скоро), и она не понимала, как другие могут хотеть жениться. Когда она станет взрослой, мечтала Лоретта, она будет жить совсем одна в собственной квартире, по крайней мере первое время. Выйти замуж — это значит иметь полный дом детей, которых надо кормить, нянчить; значит, шум, гвалт, склоки, и негде приткнуться, некуда пригласить друзей и даже негде собраться с мыслями…

Ну точь-в-точь как сейчас, подумала Лоретта, входя на кухню. Гордон и Эндрю волтузили друг друга плюшевыми зайцами, близняшки гонялись друг за дружкой вокруг стола, а Рэндолф вопил истошным голосом, сидя на коленях у Вильяма, который смазывал ему йодом ободранную коленку. Мама, стоя у плиты и раскладывая по тарелкам бобы с салатом, выглядела так, словно готова была расплакаться вместе с Рэндолфом.

Одна Арнита сохраняла спокойствие. Она сидела на стуле рядом с мамой и покрывала серебристым лаком свои длинные, овальной формы ногти. Арнита всегда оставалась невозмутимой, словно была посторонним человеком, и то, что происходило в семье, никоим образом ее не касалось. Осуждая поведение Арниты и считая ее эгоисткой, Лоретта все же иногда завидовала своей старшей сестре.

Лоретта пристроилась на стуле рядом с Арнитой. Иногда, когда та бывала в хорошем настроении, она разрешала Лоретте пользоваться своим лаком для ногтей.

— Можно я тоже покрашу после тебя?

Арнита была в плохом настроении.

— Нет, — не взглянув на сестру, ответила она и так низко склонила голову, что ее длинные черные ресницы коснулись щек. Она вытянула вперед руку и чуть помахала ею, любуясь маникюром. — Мала еще для серебристого лака.

— Арнита, — позвала мама. — Слышишь, малышка плачет. Ты можешь подняться наверх и дать ей бутылочку?

— Сейчас не могу, мамочка, у меня ногти не высохли.

— Лоретта! Ну-ка давай! — приказала мама. — А когда вернешься, расскажешь мне, где тебя носило.

Вот тебе и на, подумала Лоретта. А она-то считала, что ей удалось прокрасться на кухню незамеченной.

— Хорошо, мам, — сказала Лоретта и поднялась на второй этаж навстречу пронзительному призыву племянницы. Кора Ли была сухой и тут же перестала плакать, едва Лоретта взяла ее на руки. Она привыкла к своей тете — и знала ее лучше, чем собственную мать. Когда мама или Лоретта брали Кору Ли на руки, она успокаивалась, а когда девочку брала Арнита — плакала еще громче.

Коре Ли уже исполнилось девять месяцев, и для Лоретты она стала слишком тяжелой. Лоретта медленно спускалась по лестнице, осторожно ставя на ступеньку обе ноги и лишь затем нащупывая носком следующую. Собственно, куда ей спешить, думала Лоретта. Мама собирается расспросить ее о том, где она была после школы, и ей придется сказать правду. Пристальный, всевидящий мамин взгляд словно убивал в Лоретте любую ложь. Лоретта никогда не обманывала ее, даже в таких ситуациях, как сейчас, когда правда едва ли могла обрадовать маму.

Однако та уже успела забыть о Лореттином опоздании. Когда Лоретта вернулась на кухню, мама была поглощена разговором с Вильямом. Переложив ребенка на левую руку, Лоретта открыла холодильник, достала оттуда детскую бутылочку и сунула ее под горячую воду. Арните и в голову не пришло помочь сестре, хотя той даже двумя руками было тяжело держать Кору Ли, не то что одной. Когда Лоретта наконец села, пристроив Кору Ли у себя на колене и дав ей бутылочку, Лореттина левая рука ныла так, точно ее выдернули из сустава. Но она ничего не сказала сестре, лишь молча покосилась на нее. Та сидела на прежнем месте, вздернув красивый профиль, безразличная ко всему, кроме своих наманикюренных ногтей.

— Сегодня я внес тридцать долларов за печатный станок, — сообщил Вильям, усадив Рэндолфа на его высокий стульчик, велев Эндрю и Гордону угомониться и вернув за стол двойняшек, шлепнув одну из них по заду. (Невозможно было установить, которая из девочек напроказила; приходилось шлепать ближайшую, и это оказывало успокаивающее воздействие на обеих.)

— Ну так пойди и забери их обратно, свои тридцать долларов, — ответила мама. — Сколько раз я тебе говорила, у нас нету места для всей этой техники.

— Мама, но я не собираюсь держать его здесь, — возразил Вильям. Видно было, что он тщательно все обдумал. — Фредди Джеймс разрешил мне поставить станок у него в гараже. Пока я не сниму какое-нибудь дешевое помещение.

— Не нравится мне этот твой Фред Джеймс и, между прочим, никогда не нравился, — объявила мама. — До того как он пристроился ремонтировать автомобили, он ведь сидел в тюрьме… Ах, это он тебя взбаламутил! Или это твоя распрекрасная учительша, подружка твоя? Ей — богу, это она, белоручка! Ей, видите ли, мало, что у ее ухажера приличная работа. Ей подавай бизнесмена!

Было бесполезно указывать маме на то, что практически каждый молодой человек из их округи, за исключением Вильяма, бывал в тюрьме. Полицейские вроде Лэфферти имели обыкновение арестовывать саутсайдских парней независимо от того, совершали они что-нибудь плохое или не совершали. Нередко их забирали целыми группами «по подозрению», просто за то, что они стояли на углу. Их держали неделями, а когда наконец приводили к судье и отпускали на свободу, на них уже успевали завести дела.

— Мама, оставь ты Ширли в покое, — попросил Вильям. Голос у него был ровным, но его верхняя губа чуть подрагивала — знак для Лоретты, что Вильям расстроен. — Во — первых, она не белоручка. Она свой человек, и ты бы это сразу поняла, если бы относилась к ней по-человечески. Хотя бы вполовину того, как она к тебе… А во — вторых, да будет тебе известно, что печатный станок — это моя собственная идея. Я еще со школы о нем мечтаю. — Вильям был и вправду расстроен. Он закурил, не кончив ужинать, чего никогда не позволял себе: мама не любила, когда курили за столом. Решив, что и ей теперь дозволено, Арнита потянулась к пачке и тоже закурила.

— Ну вот, воспитываешь детей, стараешься, чтобы они выросли приличными людьми, а они, нате вам — сидят за столом и дымят, как паровозы, — таков был мамин комментарий.

— Мама! — воскликнул Вильям, взмахивая сигаретой. — Я хочу, чтобы ты хоть раз постаралась понять меня. Ведь, чтобы стать печатником, я целых два года ходил на курсы. Если в ближайшее время у меня не будет станка, я забуду все, чему там научился. Я не хочу, чтобы все это пропало даром.

— А я, между прочим, всегда была против того, чтобы ты ходил на курсы. У тебя уже была хорошая работа. Так нет, зачем-то понадобилось еще и на курсы ходить.

В этом была суть маминой жизненной философии: будь благоразумен, обеими руками держись за то, что у тебя есть, и не тянись к большему и лучшему, иначе жизнь, та, которой живут белые, накажет тебя. Знай свое место, даже если оно жалкий угол. В мамином детстве, там, на Юге, где она жила, что-то наверняка сильно напугало ее, раз она так всего боится, размышляла Лоретта.

— И потом, если уж ты хочешь быть печатником, зачем тебе собственный станок? Неужели нельзя работать на кого-нибудь другого?

— Ты сама все прекрасно знаешь, мама. Чтобы устроиться в типографию, надо быть членом профсоюза. А цветных туда не принимают.

Вот почему Вильям как-то сказал Гордону и Эндрю, что они должны окончить колледж, вспомнила Лоретта. В сфере обслуживания — плотниками, сантехниками или электромонтерами — они не смогут работать: их не примут в белые профсоюзы. Девочкам колледж не нужен, они всегда устроятся продавщицами или секретаршами, но парень, если он цветной, может быть либо выпускником колледжа, либо дворником. Среднего ему не дано. Мама любила повторять: «Ну и ладно, пусть дворниками. На ваши колледжи у меня все равно никогда не будет денег». Но Лоретта понимала — Вильям еще и потому хотел завести печатный станок, что надеялся заработать деньги на обучение Гордона, Эндрю и Рэндолфа.

Мама, казалось, готова была расплакаться.

— Если ты, Вильям, бросишь работу на почте, на что мы будем жить?

— На «соцобеспечение», — сердито ответил Вильям. — С твоими девятью детьми тебе в любом случае дадут больше денег, чем я зарабатываю.

Лоретта знала, что подобная мысль ранит маму. Единственной ее гордостью было то, что ей и ее семье никогда еще не приходилось жить на «соцобеспечение».

Мама воздела глаза к небесам, и слеза так и поползла по ее щеке.

— Боже милосердный! — воскликнула мама. — За что ты так тяжко меня караешь?

Вильям тут же вскочил, обнял маму за плечи.

— Послушай, давай больше никогда не говорить об этом. Проживем, мама, не беспокойся. Я обещаю тебе, что не брошу работу.

Мама всхлипнула громче, одновременно краешком передника вытирая слезы. Скоро она перестанет плакать и снова начнет хлопотать по хозяйству, с сухими глазами и упрямым выражением на лице, разговаривая только со своим «господом», потому как «эти дети» ее не понимают. Было самое время переменить тему.

— Мама, — сказала Лоретта, — Кора Ли больше не хочет. Она сыта.

— Тогда давай ее мне, — ответила мама, протягивая к ребенку свои смуглые сильные руки, которые, казалось, были созданы для того, чтобы держать младенцев.

— А почему ты не заставишь Арниту взять свою дочь? — воскликнула Лоретта. Это восклицание вырвалось у нее как бы само собой. Ей вдруг стало обидно, что все в доме делалось так, как хотелось Арните, которая ничем не помогала семье. А Вильям, добрый, хороший Вильям, который трудился на них в поте лица, не мог добиться от мамы даже простого понимания.

— Арнита скоро уходит, — спокойно ответила мама, принимая внучку.

— А почему ты не заставишь ее остаться? — настаивала Лоретта. Ей казалось несправедливым, что Арнита могла потратить пятьдесят долларов на парик, в котором у нее был глупейший вид и от которого никому не было проку, а Вильям не мог приобрести печатный станок, чтобы с его помощью больше зарабатывать для семьи.

Маме никогда не приходило в голову отдать Вильяму должное за то, что он трудолюбивый и целеустремленный, не бездельник и не бандюга какой-нибудь. Должное мама отдавала самой себе: за то, что в течение пяти лет выхаживала сына от полиомиелита. Дескать, он привязал Вильяма к дому и потому он не мог связаться с какой-нибудь дурной компанией, отбиться от рук и попасть в полицию вместе с другими мальчишками. Вильям и сам нередко шутил, что полиомиелит — лучшее из того, что с ним случалось. Когда он наконец поправился, ему было уже поздно заводить дружбу со сверстниками, и все свое свободное время он посвятил наверстыванию упущенного по школьной программе. Он до сих пор прихрамывал, впрочем, едва заметно, зато теперь у него были приличная работа, школьный аттестат и в придачу диплом печатника, в то время как другие саутсайдские юноши его возраста ничего не имели, кроме тюремных приводов. Стоило человеку хоть раз побывать в тюрьме, даже если только «по подозрению», и ничего иного ему не оставалось, как попадать в еще большие неприятности: на работу его все равно никто не брал. Лоретта верила, что ее старший брат может добиться всего, о чем мечтает, в том числе наладить прибыльное печатное дело. Она не понимала, почему мама не разделяет этой ее уверенности.

Лоретта так глубоко задумалась, что едва расслышала, как мама сказала ей:

— Оставь Арниту в покое и ешь.

Лоретта уставилась в тарелку с остывшим ужином. Сегодня у них был один из «вегетарианских» вечеров. Как бы экономно они ни расходовали заработок Вильяма, мяса на всю семью они могли купить лишь раз в неделю, да еще рыбу — по субботам и курицу — по воскресным дням. Лоретта ничего не имела против того, чтобы есть на ужин бобы с зелеными овощами, тем более что мама готовила их с говяжьими позвонками, которые придавали кушанью восхитительный вкус мяса. Они должны быть счастливы тем, считала Лоретта, что хотя бы раз в неделю едят мясо. Большинство саутсайдских детей, в особенности те, которые жили на «соцобеспечение», вообще не ели мяса, кроме того тошнотворного, отдающего картоном консервированного мяса, которое раздавали в Центре продуктовых излишков для неимущих. Но Лоретте было обидно есть ужин холодным из-за того, что бездельница Арнита не соизволила заняться собственным ребенком. Это несправедливо, думала Лоретта. Многое из того, что делалось в этой семье, казалось несправедливым.

Лоретта с трудом дождалась, пока мама унесет из комнаты Кору Ли. Ей хотелось поговорить с Вильямом. К счастью, Арнита тоже ушла — докончить туалет перед свиданием, а дети убежали в гостиную смотреть по телевизору свой любимый вестерн. Лоретта с Вильямом остались наедине. Возникла редкая в их доме ситуация, когда можно было поговорить с глазу на глаз.

Лоретта посмотрела на старшего брата. Судя по его отрешенному лицу, в мыслях своих он был далеко от окружавшей его жизни. Мама совершает ужасную ошибку, чересчур боясь потерять Вильяма, вдруг подумала Лоретта. Если она и дальше будет на него давить, она в конце концов добьется прямо противоположного своим желаниям и выживет Вильяма из дому. Чтобы удержать его, надо предоставить ему полную свободу действий. Иначе в один прекрасный день он просто встанет и уйдет, как папа. И что они тогда будут делать?

Грустное лицо брата встревожило Лоретту. Желая ободрить Вильяма, Лоретта спросила:

— Как твой склад, милый брат?

Эту игру в рифмы они придумали еще тогда, когда Лоретта была маленькой, и с тех пор играли в нее вдвоем, не принимая никого из членов семьи. «Склад» считался местом работы Вильяма. Нелепо, конечно, но по ходу игры получалось еще нелепей.

Вильям улыбнулся. Его широкое добродушное лицо растянулось в улыбке, а на щеках и вокруг глаз образовались сотни морщинок, словно веселая рябь на воде, потревоженной камнем.

— В нем водичка, сестричка, — шутливо отозвался Вильям.

— Браток, почини потолок, — моментально отреагировала Лоретта.

Вильям рассмеялся:

— Не могу, сестрица Лу.

— А ты чинил, братец Билл?

— Тебя не победишь, малыш, — признался Вильям. — Сегодня ты явно в ударе. Я всегда говорил, что ты самая умная в нашей семье. Хотел бы я быть таким же умницей, как ты.

— Оставь надежду, брат — невежда, — поддразнила его Лоретта, и оба рассмеялись. Потом Лоретта посерьезнела. — Послушай, Вильям, я сейчас покажу тебе, какая я умница. Я нашла место для твоей печатной мастерской.

— Где? — быстро спросил Вильям, но вслед за этим его лицо снова стало грустным, а веселые морщинки исчезли одна за другой. — А что толку, Лу! — вздохнул он и закурил новую сигарету.

— Мама все равно не согласится. Ты же слышала, что она сказала.

Иногда Лоретте казалось, что те годы, которые брат просидел дома, болея полиомиелитом и целиком находясь на попечении у мамы, на всю жизнь сделали Вильяма ее «бедным сыночком». С другими людьми он вел себя как подобает мужчине, но для мамы он навсегда останется маленьким. Без ее разрешения он ничего не может сделать, подумала Лоретта и вдруг рассердилась.

— Вильям! Ты же теперь взрослый мужчина! — крикнула она и ударила кулаком по столу. — Тебе вовсе не обязательно на все спрашивать мамино разрешение. У тебя своя жизнь, и ты должен делать в ней то, что считаешь нужным. А мама пусть привыкает.

Вильям задумался.

— Может быть, ты и права, Лу. Действительно, пора, наверно, дать отпор маминым предрассудкам.

— Ей кажется, что она до сих пор у себя на Юге, на ферме, — вставила Лоретта. — Она не понимает, что мы живем на Севере, в большом городе, и что сейчас другое время.

— Ты права, — повторил Вильям. — Она считает, что здесь Миссисипи, что мы должны работать на хлопковых полях и что меня линчуют, если я осмелюсь открыть собственное дело. Но как ты ей объяснишь, что там и здесь — совсем разные вещи?

— Ты же знаешь маму, — сказала Лоретта. — Она, конечно, старомодная женщина, но она смирится с твоим печатным станком, как только он у тебя будет. Вот увидишь! И я нашла прекрасное место для твоей мастерской. Вильям, я все тебе сейчас расскажу. Но только при одном условии.

Вильям рассмеялся.

— Ну, нет, Лу, никаких условий. Я больше не позволю женщинам в этой семье командовать над собой. Понятно? Зачем выбираться из-под маминого каблука, если потом придется выполнять твои приказы?

Вильям дразнил ее; Лоретта растерялась.

— Перестань, пожалуйста, — попросила она. — Я вовсе не пытаюсь тебе приказывать. Там намного больше места, чем тебе нужно для работы. Если бы ты только разрешил ребятам устроить свой клуб в одной из комнат…

— Каким ребятам? Какой еще клуб? — насторожился Вильям.

— Ну… ребятам моего возраста. Да ты их знаешь! Понимаешь, нам нужно какое-то место, где мы могли бы петь, играть на рояле, слушать пластинки, танцевать. А там уже есть пианино, Вильям! Оно ничье! Мы могли бы на нем…

— Если ты имеешь в виду Джетро Джексона и всю эту шпану, — перебил сестру Вильям, — я не хочу, чтобы ты с ними водилась. Они тебя втянут в историю.

Лоретта не знала, что ответить. Конечно, Джетро и его друзья были шпаной, если быть шпаной означало собираться в компанию, часто драться и изредка стянуть то, что плохо лежит, — так, развлечения ради. Но других ребят, с которыми можно было дружить, попросту не имелось. К тому же, если у них будет собственный угол, рассуждала Лоретта, как знать, может, они и шпаной перестанут быть. Вильям должен принять ее план.

— Да как они меня втянут в историю? — возразила Лоретта. — Ведь ты будешь там каждый вечер. Они побоятся сделать что-нибудь плохое, если ты будешь за ними присматривать.

Вильям покачал головой.

— Я собираюсь работать, а не нянчить вас целый вечер.

— Мы не дети, чтобы нас нянчить! — рассердилась Лоретта. Вильям был ее любимым братом, а она — его любимой сестрой. Но что это за манера — издеваться над ней! Так трудно было иметь взрослые мысли и быть всего — навсего четырнадцатилетней девчонкой, да еще иметь старшего брата и старшую сестру, которые относились к ней как к ребенку. Не хватало еще, чтобы он теперь назвал ее «рыжей», подумала Лоретта.

— Прости меня, рыжик, — улыбнулся Вильям. — Я знаю, что ты и твои друзья — взрослые люди. По крайней мере, считаете себя взрослыми.

Лоретта не умела сердиться на Вильяма — она на него обижалась. Она почувствовала, как сморщилось ее лицо, будто она собиралась заплакать.

Вильям, должно быть, заметил это, так как вдруг смягчил тон:

— О'кэй, Лу. Забудь, что я сказал, ладно? Я знаю, что твои волосы лучше не трогать. Ну, извини меня… Так где находится твое место?

— Представляешь себе церковь преподобной Мэми Лобелл?

— Подходящее здание, — кивнул Вильям. — И совсем рядом. Но у них же каждый вечер службы.

— Теперь уже нет. Церковь переехала. Дом теперь пустой и сдается в аренду. Все, что тебе надо сделать, — позвонить по этому телефону. — Лоретта протянула брату бумажку с фамилией владельца — Вейнстейн — и номером телефона.

— Боюсь, что окажется слишком дорого, — пожал плечами Вильям. Он встал, надел куртку, чтобы выйти на улицу к телефону — автомату. — Ну ладно, попытка не пытка… На-ка, держи. — Из внутреннего кармана куртки Вильям извлек тонкий конверт и вручил его Лоретте. — Пока я хожу, можешь послушать новую пластинку.

Лоретта с нетерпением раскрыла конверт. В нем оказалась пластинка с последней песней «Дакронов» «Если б ты знала, что знаю я» и с другой, быстрой вещью на обороте. Лоретта побежала в гостиную, поставила пластинку на портативный проигрыватель и выключила телевизор. Дети подняли протестующий вой, но, услышав новую музыку, тут же умолкли. Все они предпочитали танцы под новую пластинку чему бы то ни было, даже телевизору, и все превосходно танцевали.

Сначала Эндрю танцевал с Гордоном, а Бернис с Кларис, затем Эндрю стал танцевать с одной из близняшек, а Гордон — с другой; Лоретта танцевала сама по себе. Даже мама, уставшая за день от домашних хлопот и встревоженная планами Вильяма, и та вышла на середину комнаты и принялась танцевать, держа на плече Кору Ли. В их семье мама была лучшим танцором. Она умела так незаметно переступать своими шлепанцами, что казалось, ноги ее стоят на месте, а все тело охвачено плавным движением. Малышка любила, когда бабушка танцевала, и довольно гукала у нее на плече.

Желая продлить блаженство, Лоретта выложила к проигрывателю кипу старых пластинок. В этот момент появился Арнитин кавалер, Джон Хокстер, и стал танцевать с Арнитой, так яростно крутя и разворачивая свою партнершу, что Арнитин парик съехал набок, прикрыв ей один глаз. Лоретта от души хохотала над сестрой. Она взяла за руки своего маленького брата и принялась выделывать с ним то, что Рэндолф называл «танцем», то есть семенить по кругу в такт его скачкам.

Затем вернулся из телефонной будки Вильям. Чуть прихрамывая, он пересек комнату, обнял

Лоретту за талию и стал с ней отплясывать. Пластинку уже перевернули, и музыка стала быстрой, но Вильям не отставал: он не ограничивал себя в удовольствиях, несмотря на хромоту. После мамы он был лучшим танцором в семье.

— Сколько они за это хотят? — шепнула ему Лоретта.

— Всего двадцать пять в месяц, — ответил Вильям, едва шевеля губами.

— И ты согласился?

Вместо ответа Вильям крутанул ее за руку, отпустил и, хлопнув в ладоши, приказал:

— Рванем бугалу, сестрица Лу!

Лоретта радостно подчинилась его приказу, принялась раскачивать бедрами и щелкать пальцами.

Вся семья теперь танцевала: Арнита с Джоном Хокстером, Гордон с Кларис, Эндрю с Бернис, мама с Корой Ли на плече. В углу гостиной маленький Рэндолф, рад — радехонек, что его до сих пор не уложили в кровать, весело отплясывал во что горазд. Пол их маленького дома дрожал от топота ног, а потолок звенел их смехом. У них было тесно, и все время не хватало денег, и на ужин были одни бобы. Но иногда, как казалось Лоретте, они были самой веселой семьей в городе.

Глава 3

Когда Лоретта после третьего урока — английского языка — выбежала в школьный коридор, в голове у нее шумело от счастья. Мисс Ходжес, миловидная, миниатюрная темнокожая учительница, поставила ее в пример всему классу. Большинство учеников вовсе не приготовили домашнее задание — не прочли три стихотворения Лонгфелло, — а Лоретта не только прочла их, но одно стихотворение запомнила наизусть от начала до конца, не заучивая специально.

Сперва мисс Ходжес вызвала Джоэллу Эванс и спросила, что, по ее мнению, Лонгфелло хотел сказать своим «Псалмом жизни».

— Он хотел сказать… — запинаясь, отвечала Джоэлла, — он вообще-то хотел сказать… Я не знаю, что он хотел сказать, мэм. Я его вообще не поняла.

— Ты хочешь сказать, что ты не поняла стихотворения, — поправила мисс Ходжес. — Послушай, но как ты могла его понять, когда ты его не читала? Ведь так, Джоэлла? Признайся, что ты не выполнила домашнее задание… Лоретта!

— Я думаю, Лонгфелло хотел сказать, что мы должны серьезно относиться к жизни, не тратить зря время и делать свое дело, — ответила Лоретта.

— Отлично, Лоретта. Ты можешь найти в стихотворении то место, где об этом говорится? Зачитай нам его, пожалуйста.

Стихотворение Лоретте понравилось. Слова в нем пели, будто просясь, чтобы их положили на музыку. Накануне вечером Лоретта несколько раз вслух прочла стихотворение. Встав теперь со своего места, Лоретта почувствовала, как оно запело у нее в голове. Начала она неуверенно, но под конец декламировала бойко, звонким голосом.

Класс молчал в изумлении, а Лоретта, кончив декламировать, пояснила:

— Видите ли, мисс Ходжес, главная мысль здесь не в нескольких строчках, а во всем стихотворении. Поэтому я прочла вам его целиком.

— Прекрасно, Лоретта. Ты не только выучила стихотворение, но и откликнулась душой на содержащийся в нем призыв. Жаль, что остальные не проявляют того усердия, к которому зовет нас Лонгфелло.

Лоретта не знала, что означает «проявлять усердие», но поняла, что мисс Ходжес была очень, очень довольна ее ответом. Остаток урока она просидела в каком-то теплом, приятном тумане; в голове у нее шумело от возбуждения, и она едва замечала то, что происходило вокруг. Когда прозвенел звонок, она все еще не оправилась от волнения.

Ей не терпелось поделиться с кем-нибудь своей радостью. Оглядевшись, Лоретта заметила Донну Демарко, которая разговаривала с двумя мальчиками.

Когда-то они с Донной были лучшими подругами. Семья Демарко жила тогда на Карлисл-стрит, тремя домами дальше Хокинзов. Их квартал был тогда, что называется, «смешанным», и быт их действительно был «смешанный», а жизнь — разнообразной и веселой: девочки то ели спагетти в доме Донны, то бобы у Лоретты и постоянно играли вместе.

Однако, когда обеим было около девяти лет, семья Демарко, подобно другим итальянским, польским и еврейским семьям, переехала в другой район, и Лоретта не виделась с Донной до тех пор, пока не пошла в среднюю школу. Они остались подругами, но что-то в их отношениях переменилось: после уроков они уже не заходили друг к дружке — им теперь было в разные стороны. Что именно переменилось в их отношениях, Лоретта не знала, но догадывалась, что это каким-то образом связано с мальчишками. Все ее белые одноклассницы имели обыкновение в присутствии белых мальчишек неожиданно становиться недружелюбными.

Когда Донна разговаривала с мальчиками, Лоретта, как правило, проходила мимо нее, но сегодня она была слишком взволнована и забыла об осторожности.

— Донна, — прямиком направилась она к подруге, — ты слышала, как мисс Ходжес похвалила меня за стихотворение? Здорово, правда?

Мальчишки — оба высокие, светловолосые игроки в американский футбол, — едва Лоретта подошла к ним, прервали оживленный разговор, неловко переминаясь с ноги на ногу.

— Конечно, — ответила Донна, — еще бы ей тебя не хвалить!

— Что ты хочешь сказать?

— А то, что она всегда за тебя. Но мне, между прочим, было смешно, когда ты читала эти стишки с твоим дурацким акцентом. Мисс Ходжес, понятное дело, и бровью не повела, — прибавила Донна.

— Моим акцентом?! Ну, ты нахалка! — парировала Лоретта. — Твои родители вообще с трудом говорят по-английски.

Донна покраснела, но не сдавалась:

— Ну и подумаешь! Зато они читают стихи и могут сочинять их, если хотят. Спорим, что ты ничего не слышала о Данте.

Лоретта молчала.

— Ясно, не слышала, — ответила за нее Донна, тряхнув своим иссиня — черным конским хвостом. — Твой народ никогда не сочинял стихи. Вы только и знали, что рыться в земле, собирать хлопок и вкалывать дома. И тебе, я считаю, туда же дорога.

От обиды и злости Лоретта не знала, что ответить. В ушах у нее загудело, глаза застлал туман, в котором перед Лореттой возникло сразу две Донны. Обе они презрительно смотрели на нее, а мальчишки понимающе ухмылялись. Лоретта поняла: Донна не хочет, чтобы мальчишки приняли Лоретту за ее подругу, и лишь поэтому так себя ведет. Но легче от этого не стало. Точно побитая, Лоретта пошла по коридору, пообещав себе, что никогда в жизни больше не подойдет к Донне.

Из класса вышла Джоэлла Эванс. Вид у нее был мрачный. Мисс Ходжес задержала ее после урока, вероятно, затем, чтобы отругать за невыполненное задание. Джоэлла была неуклюжей девочкой с толстогубым лицом; когда она бывала сердитой, губы у нее еще сильнее выпячивались. Лоретта подошла к Джоэлле. Не нужна ей Донна — она может дружить с другими девочками.

— Послушай, Джоэлла, — сказала Лоретта, — я с удовольствием объясню тебе стихотворение. Хочешь, я могу каждый вечер помогать тебе готовить уроки. Давай приходи ко мне после школы.

Конечно, дома у Лоретты было тесновато, но они с Джоэллой могли бы заниматься на кухне, после того как все пообедают. Лоретта попыталась взять Джоэллу под руку, но та сердито оттолкнула ее:

— Да пошли вы все, тоже мне объяснялыцики нашлись! Думаешь, раз ты любимица мисс Ходжес, значит, ты такая умная? Видела я, как ты только что клеилась к этим белым. Чего, у тебя белая горячка, да?

Когда кто-нибудь ради дружбы с белыми поступался собственным достоинством, это называлось «белой горячкой». Лоретта попыталась объяснить Джоэлле, что она этим не страдает, что к Донне она подошла потому, что они когда-то дружили.

— Ты не права, Джоэлла. Я просто… — начала Лоретта, но Джоэлла перебила ее:

— Еще бы у тебя не было белой горячки, с твоей-то физией!

— На что это ты намекаешь? — рассердилась Лоретта.

— У мамочки своей спроси, — огрызнулась Джоэлла и пошла по коридору на «мальчиковую» сторону, где ее поджидали Фрэнк, Улисс и Джетро. Лоретта хотела было пойти следом за ней, но не решилась, испугавшись, что мальчишки тоже будут подсмеиваться над цветом ее волос.

Джоэлла присоединилась к саутсайдским мальчишкам. Они смеялись, перешучивались, пританцовывали. На другом конце коридора развлекались Донна и ее друзья.

Прислонившись к стене, Лоретта стояла одна в центре школьного коридора, слушая их смех. Глаза у Лоретты были сухими, а вид — беззаботным, но внутри у нее все болело: она казалась себе такой одинокой и никому не нужной. К Донне и ее приятелям она демонстративно повернулась спиной. Но к другой компании она также не могла подойти. Разве что каким-то образом доказав им, что она, в сущности, ничем от них не отличается.

Вот если бы Вильям снял тот дом и пустил в него ребят! Но на все вопросы сестры он отвечал лишь «не знаю», или «посмотрим», или «потерпи, рыжик».

«И учись в труде упорном ждать прихода лучших дней», — вспомнила Лоретта строки из стихотворения Лонгфелло. Трудиться пожалуйста, но с терпением у Лоретты было менее благополучно.

Опасаясь, что Джоэлла уже успела наябедничать на нее «ястребам», Лоретта молча прошла мимо них. Домой она пришла рано. В квартире было тихо, но дымно, к тому же сильно пахло паленой шерстью. Лоретта сразу же поняла, что происходит.

Она пошла на кухню. Арнита с полотенцем на плечах сидела возле плиты, а мама медным гребнем распрямляла ей волосы. Гребень она то и дело накаляла в конфорке. Причесывание было в самом разгаре, поэтому часть волос у Арниты клубилась мохнатым облаком, а другая часть была прямой и сверкающей, как кусок шелка.

— Сильнее жми, мама, — просила Арнита. — Надо, чтобы они до субботы у меня лежали: у нас вечеринка.

— Если я хоть капельку нажму сильнее, ты станешь лысой, — ответила мама и отбросила расчесанную прядь Арните на лицо.

— А-а-а! — взвизгнула Арнита, но голос ее был приглушен волосами. — Горячо же!

Лоретта расхохоталась: у сестры был такой смешной вид.

— Над чем веселимся, барышня? — поинтересовалась мама. — Между прочим, следующая — ваша очередь. Давай вынимай из головы заколки и переодевайся.

Лоретта сняла с себя блузку, набросила на плечи полотенце и вынула заколки, освобождая свернутые у нее на макушке тяжелые каштановые волосы.

— Мамочка, когда будешь мыть мне голову, покрась мне, пожалуйста, волосы в черный цвет. Как у тебя и у Арниты, — попросила Лоретта.

Мама перестала расчесывать Арниту и удивленно покосилась на Лоретту.

— Это еще зачем? У тебя такой красивый цвет волос.

— А мне не нравится, — тихо произнесла Лоретта.

— Не верю я в это дело, — сказала мама. — Я даже свои седые патлы никогда не крашу, потому что считаю: господь наш дал каждому человеку то, что ему положено — волосы, глаза, кожу и прочее. Все это одно к одному… Черные волосы тебя изуродуют, Лоретта.

— Господь знает, что она и так уродка, — пробормотала Арнита.

— А ты считаешь, что ты Лина Хорн?! — накинулась на сестру Лоретта и тут же пожалела: своим хорошеньким личиком Арнита и вправду напоминала кинозвезду. Впрочем, сейчас, когда волосы у нее были в беспорядке, она скорее была похожа на овчарку.

— Ничего я не считаю, — ответила Арнита. — Но я, по крайней мере, похожа на члена нашей семьи.

Мама отложила в сторону горячий гребень.

— Что это вы хотите сказать, мисс Арнита? — спросила она.

Арнита смутилась.

— Сама знаешь, — пробурчала она.

Лоретта все поняла. Она посмотрела на свои светлые руки. У остальных членов ее семьи, от мамы до Рэндолфа, кожа была другого оттенка — теплого и гладкого цвета какао.

Мама подбоченясь возвышалась над Арнитой.

— Ну-ка, выкладывай. Я жду.

Арнита молчала. Вид у нее был довольно испуганный.

— Ну ладно. Тогда я отвечу за тебя. Ты хотела сказать, что у Лоретты, как ты думаешь, был другой отец, не тот, что у остальных моих детей. Белый отец. Ты это хочешь сказать?

Лоретта зажала уши ладонями. Вот что все они имели в виду, когда дразнили ее, называя «рыжей». Лоретта не желала слышать об этом, но мамин голос просачивался сквозь Лореттины пальцы: — …уж от тебя-то я никак не ожидала услышать. По крайней мере, когда я вас рожала, я была замужем. Но раз ты так думаешь о своей матери, Арнита, придется тебе искать другого парикмахера.

Арнита была в отчаянии: она собиралась вечером на свидание! Но мама теперь даже не смотрела в ее сторону.

— Иди сюда, доченька, — позвала она Лоретту. — Давай займемся тобой.

Расчесывая Лореттины волосы, намыливая их шампунью, моя над раковиной, вытирая полотенцем и раскладывая их на пряди, мама осветила некоторые события из истории их семьи, о которых Лоретта прежде не слышала. Обращалась она к Лоретте, но то, что она рассказывала, предназначалось и для Арнитиных ушей:

— Я всегда считала, что ты, Лоретта, пошла в своих родственников по отцовской линии. На самом деле, ты очень похожа на отца. Ты светлее его, но среди его родичей было много людей со светлой кожей.

Многие теперь считают, что быть светлокожим позорно, что это якобы потому, что твоя мать была нехорошей женщиной. Тем самым они только показывают свое невежество. Бывает как раз наоборот, как это случилось в семье твоего отца.

Вы, поди, и не слышали о том, что в старину рабами были не только черные, но и белые. Масса людей об этом понятия не имеет. Но белые тоже были рабами. И вот дедушка вашего отца женился на одной из таких белых рабынь. Он родился на Севере и был свободным негром, а она была крепостная служанка. Ее привезли сюда из Уэльса. И свободу она получила только после того, как вышла за него замуж.

Так что, видишь, Лоретта, тебе нечего стыдиться. Твой цвет кожи достался тебе законным путем. Он ничем не хуже, чем у других людей, и не позволяй никому убеждать тебя в обратном. Не слушай тоже тех, кто говорит тебе, что ты непохожа на члена нашей семьи. Ты самый настоящий член нашей семьи. Ты вылитый отец: у вас одинаковые глаза, нос и многое другое. А он был хороший человек. Жаль, что не все мои дети на него похожи.

— Если он был такой хороший человек, почему он тогда ушел от нас? — спросила Арнита.

Лоретта повернулась на стуле, чтобы взглянуть на маму. Вид у той был довольно растерянный.

— Я никому из вас пока не рассказывала, — с трудом ответила она, — только Вильям знает об этом. Но вы две по старшинству идете следом за ним, и я думаю, вы тоже имеете право знать.

То, что мама рассказывала до сих пор, пришлось Лоретте по душе. Но теперь Лоретта насторожилась. Ничего плохого о своем отце она не желала слышать.

— Папа же не хотел от нас уходить, правда, мама?! — воскликнула Лоретта.

К ее большому облегчению, мама ответила:

— Нет, доченька, не хотел. Видишь ли, нам тогда было трудно вас всех прокормить. Твой отец потерял работу, а другой работы для него просто не оказалось. У нас не было денег ни на еду, ни на что другое. И тогда в конце концов он пошел в бюро социального обеспечения… Я не хотела, чтобы он туда ходил. Но он пошел…

Теперь Лоретта поняла, из-за чего когда-то спорили ее родители и почему такими ожесточенными были эти споры. Жить на «соцобеспечение» — ничего хуже не могло случиться с семьей.

Это означало сидеть в собственном доме как в тюрьме, тратить деньги только на самое необходимое, раз и навсегда отказаться от каких-либо развлечений; агенты из «соцобеспечения» постоянно совали нос в твои дела и в любой момент могли нагрянуть с проверкой. Мама всей душой противилась этому, и поэтому они так часто спорили с отцом.

— …и они ему сказали, что семья с отцом не может получать «соцобеспечения». Замужней женщине с детьми они дадут пособие — пожалуйста, но только если ее муж с ней не живет. Мы все это обсудили, и я просила и умоляла его… Но денег у нас все равно не было. И тогда он ушел.

История была короткой. Простой и короткой. Но Лоретта знала, что надолго, надолго запомнит ее.

И все-таки одного она не могла понять:

— Но ведь мы никогда не жили на «соцобеспечение»? Так ведь, мама?

— Нет, никогда. Когда Вильям узнал о том, что произошло, он так рассвирепел, что на следующий день нашел работу. Ваш отец доучился в школе только до четвертого класса, так что ему было сложно устроиться. А Вильяму с его аттестатом о среднем образовании это было куда проще.

— Ну хорошо, но когда Вильям нашел работу, почему ты не позвала папу обратно?

— Я не знала, куда он делся. Он ни разу не подал о себе вестей, — ответила мама.

— Но почему, мама? Почему?!

Мама слезла со своей высокой табуретки и подошла к окну. В сгущающихся сумерках ее грузная, сутулая фигура и ее лицо выглядели еще более усталыми, чем обычно.

— Думаю, ему было слишком стыдно, — ответила мама.

На несколько минут в кухне воцарилось молчание. Потом мама отвернулась от окна и указала на Лоретту пальцем. Похоже, она сердилась, но не на Лоретту и не на кого бы то ни было, разве что на самого господа бога.

— Но тебе не должно быть стыдно! Нечего тебе стыдиться! Кроме того, что случилось с твоей сестрой. И слава богу, отец об этом ничего не знает. Где бы он ни был, он ничего не знает.

Лоретта взяла в руки зеркало и посмотрела на свои только что вымытые, подсыхающие волосы. Они были такие, как всегда: длинные, густые, волнистые, темно — русые, в тон ее бровям, ресницам, глазам. Всю жизнь она слышала разговоры про «хорошие волосы» и «плохие волосы». Ее волосы, решила Лоретта, не были ни хорошими, ни плохими; это были ее волосы, такие, какие должны были у нее быть.

— Не хочу я их красить, мам, — объявила Лоретта. — И не хочу, чтобы они были прямыми.

— Насколько я понимаю, моими волосами никто не собирается заниматься, — плаксивым голосом произнесла Арнита.

— Правильно понимаешь, милочка, — ответила ей мама. — А я так понимаю, что тебе сегодня придется напялить свой парик. Или сиди дома.

Никто из них больше ничего не успел сказать, так как в следующий момент на кухню влетел Вильям.

— Мам, Нит, привет, — торопливо поздоровался он, чмокнув маму в щеку. — У вас тут пахнет, как в салоне красоты. Но где же красотки? — Вильям вдруг подмигнул Лоретте. — Как делишки у малышки?

С этими словами Вильям бросил на кухонный стол связку ключей.

— Это, — пояснил он, — ключи от дома номер тринадцать сорок три по Авеню. От бывшей «Радостной баптистской церкви». А ныне — «Печатной мастерской Хокинза».

— Вильям, миленький! — вскрикнула Лоретта и кинулась к брату, обхватив его обеими руками за талию, потому что до его шеи было не дотянуться. — Ты снял его! И у тебя теперь будет своя мастерская!

— А у тебя — домик для игр, — откликнулся Вильям.

— Не домик для игр, а клуб! — возмутилась Лоретта.

Впрочем, ничто в эту минуту не могло омрачить ее счастья. Даже то, что мама взяла горячий утюг и, похоже, намеревалась распрямлять им Лореттины волосы, или прижечь ей уши, или то и другое одновременно.

Глава 4

Ясным осенним днем Лоретта шла из школы мимо тесных домишек и грязных проулков. В знакомых уродливых улицах города не было ничего волшебного, — но Лоретта чувствовала себя дудочником в пестром костюме. Сначала она увлекла за собой лишь пять «ястребов», но на каждом перекрестке, без особых на то приглашений, к цепочке присоединялись другие подростки. К тому времени, когда процессия достигла Авеню, их было уже пятнадцать — большей частью мальчишки, чуть разбавленные девочками, Джоэллой Эванс в том числе.

Вильям ждал их на месте, поигрывая ключами и широко улыбаясь. Однако, увидев Лоретту с ее компанией, он тут же нахмурился.

— Откуда все эти дети, Лу? — удивился он. — Ты хоть знаешь, как их зовут?

— Знаю, как же, — ответила Лоретта. — Это мой брат, Вильям. А это мои друзья: Шарон, Джоэлла, Флоренс, Джетро, Фрэнк, Дэвид, Фесс и… и… — Лоретта запнулась, добравшись до незнакомого паренька с угрюмым лицом и желтовато — коричневым цветом кожи.

— Кэлвин, — подсказал тот.

— …и Кэлвин, — повторила Лоретта. — Ну вот, видишь?

— Отлично вижу, — мрачно ответил Вильям, медленно переводя взгляд с драного свитера Джетро на большой живот Шарон, потом на насупленное лицо Кэлвина. — Если это твой «клуб», Лу, то боюсь, тебе придется поискать для них другое место. Извини, конечно.

— Да ладно тебе, старик! — крикнул Улисс.

— Я же говорил, он нас не пустит, — сказал Дэвид.

— Смотри, какой скот! — заявил Джетро.

Зашаркали по асфальту ноги, ребята напряглись.

— Вильям! Ты же обещал! — взмолилась Лоретта.

Вильям, казалось, не слышал ее. Все свое внимание он теперь сосредоточил на бритвенном лезвии, неожиданно появившемся в руке у Кэлвина.

— Ты что-то задумал, парень? — спросил он у незнакомца.

— Задумал, — ответил тот. Угрюмое выражение на ею лице сменилось улыбкой, точно солнце выглянуло из-за тучи. — Думаю соскоблить эти буковки с вашего окошка. Или пусть так и останется?

Все посмотрели на окно и на золотые буквы, по-прежнему возвещавшие: «Радостная баптистская церковь». Первым засмеялся Джетро, потом басом — Улисс, к ним быстро присоединилась вся компания.

Вильям засмеялся последним. Сердитые морщины вокруг его глаз исчезли, а заодно с ними исчезло и напряжение.

— Как вы собираетесь назвать это место, мастер? — снова помрачнев, спросил Кэлвин. У него, должно быть, всегда такой угрюмый вид, подумала Лоретта. И не агрессивный он, а просто сосредоточенный. — Дайте мне пятьдесят центов. Я сгоняю в магазин, куплю там золотой краски и нарисую все в лучшем виде.

— Так ты, значит, художник? — снова рассмеялся Вильям.

— Да, мастер, я художник, — с достоинством отвечал Кэлвин. — Два года я занимался тиснением и рисунком, а сейчас осваиваю макетирование и иллюстрацию.

— Ладно, художник, — сказал Вильям, — как насчет «Радостной печатной мастерской»? Тогда тебе придется переделать только два слова. А заодно сохраним кое-что от здешней радости. — Вильям протянул Кэлвину долларовую бумажку. — Сдачу оставь себе.

Кэлвин протестующе поднял руку:

— Нет, мастер, я не за деньги. Мне нужна практика. Вот если бы вы разрешили мне время от времени где-нибудь тут рисовать. Дома мне просто негде.

Прежде чем Вильям смог ответить на его просьбу, со всех сторон на него посыпалось:

— А бильярд можно поставить?

— Можно задарма взять автопроигрыватель…

— А мы каждый вечер сможем устраивать клубные заседания?

— Да пошел ты со своими заседаниями. Я плясать хочу!

— А нельзя назвать «Радостный клуб и печатная мастерская»? — предложила Лоретта.

— Я лучше придумал: «Ястребиное гнездо»! — перебил ее Джетро.

— Угу, — одобрил Фрэнк. — Чтобы другие коты знали, что место уже забито.

Тревожные морщинки снова появились на лице Вильяма. Стряхнув со своего рукава дюжину чужих рук, он скомандовал:

— Хватит давить мне на психику! Погалдели — и будет. Это и тебя, между прочим, касается, Лу.

— Послушай, Вильям, — обиженно возразила Лоретта, — если бы не я, не видать тебе этого дома как своих ушей.

— Я знаю, Лу, — согласился Вильям. — Я действительно многим тебе обязан. Без твоей помощи я бы до сих пор сидел у мамы на поводке. Может быть, до конца своей жизни. — Вильям вновь улыбнулся, заметив, что Кэлвин уже принялся соскабливать буквы с окна. — Конечно, твои друзья могут приходить сюда, если хотят. Но давай сначала посмотрим, как у нас пойдут дела, а потом сделаем вам вывеску. Вопросов нету у Лоретты?

— Убедил, братец Билл, — ответила Лоретта, хотя в глубине души испытывала некоторые сомнения. Достаточно одного маленького ЧП, и Вильям может выставить их всех за дверь. А ведь эти ребята на многое способны. Лоретте хотелось намекнуть брату, что с этими уличными мальчишками ему придется запастись терпением. Он не привык к ним, так как в их возрасте сидел дома. Он не понимал, что как бы они ни вели себя поначалу, он должен доверять им, и тогда в конце концов они станут нормальными людьми.

— Главное для меня сейчас, — продолжал Вильям, — наладить дело. Ничто не должно этому мешать. Потому что, если моя работа не будет окупаться, нам будет не из чего платить арендную плату.

— Так чего же мы ждем? — воскликнул Фесс, до этого молча любовавшийся массивным металлическим станком, стоявшим на тротуаре.

— Да, черт возьми! — поддержал его Джетро. — Давайте втащим эту бандуру.

Вильям отпер дверь. Мальчишки, сгрудившись возле станка, с трудом подняли его и, кряхтя от натуги, потащили внутрь дома. Джетро, отойдя в сторону, командовал ими:

— Эй, впереди, выше поднимай! Куда заваливаете, изверги! Я тебе споткнусь! Под ноги смотрите, гориллы!

— Вильям, можно, ключ будет у меня? — спросила Лоретта у брата.

— Не мешай мне сейчас, — рассеянно ответил ей Вильям. — Ребятки, давайте его в дальнюю комнату. Вон к той стене.

— Можно мне ключ? — повторила Лоретта, не желая, впрочем, испытывать терпение брата.

Вильям посмотрел на сестру таким взглядом, что Лоретта тут же поняла: она добилась как раз того, чего не желала.

— Нет, — ответил Вильям. — Я не хочу, чтобы в мое отсутствие здесь кто-нибудь находился. Я подписал договор об аренде. А значит, отвечаю за все, что здесь творится… Поаккуратнее, ребята! Не волочите его по полу. Если устали — поставьте, передохните, а потом осторожненько поднимите и тихонечко…

Лореттина мечта о клубе сбылась, но тут же пришло разочарование — какой-то станок Вильяму был дороже родной сестры.

Когда Вильям с мальчишками и с печатным станком исчезли в дальней комнате, Лоретта оглядела переднюю залу. При дневном освещении она была похожа на пещеру, темную, пустую и холодную. Может быть, поэтому почти все ушли вместе с Вильямом, а не столпились радостной гурьбой, как представляла себе Лоретта, вокруг пианино и ее самой.

Пианино стояло на своем прежнем месте, большое, черное. Днем оно уже не производило того впечатления, что в сумерках, когда Лоретта впервые увидела его. Корпус его был исцарапан. Подойдя ближе и открыв крышку, Лоретта обнаружила, что нескольких клавиш не хватает, а остальные были пожелтевшими и грязными. Лоретта дотронулась до одной из клавиш. Та отозвалась дребезжащим, фальшивым звуком.

Лоретта потерянно огляделась. Вместе с ней в большой комнате остались только девочки: Шарон, Джоэлла и Флоренс. Вид у них был скучающий, недовольный.

— Давайте споем, — с надеждой в голосе предложила Лоретта.

— Да ну-у! — выпятила нижнюю губу Джоэлла. — Я хочу послушать какую-нибудь музыку и потанцевать.

— Здесь же нет проигрывателя, — заметила Флоренс, высокая тощая девица в брюках и с короткой мальчишеской стрижкой.

— Здесь вообще ничего нет, — уточнила Шарон. На ее лице было написано отвращение. Лоретта так и не поняла, к чему она его испытывала: к состоянию, в котором находилось помещение, или к собственному своему состоянию.

— Пойдем выпьем где-нибудь газировки. Там, где можно посидеть и послушать музыку, — предложила Флоренс.

— У нас же есть собственная музыка! — Лоретта была в отчаянии. Она попыталась играть, но пианино откликнулось на ее попытку новыми фальшивыми звуками. Надо запомнить сломанные клавиши и стараться не нажимать на них во время игры, подумала Лоретта.

— Ты называешь это музыкой? — рассмеялась Шарон. — По-моему, так орут голодные кошки, сидючи на заборе.

Лоретта решила показать им, на что она способна, и воспряла духом. Она заиграла свой сольный номер, последнее, что она разучила за те полгода, которые занималась музыкой, — самое начало бетховенской «Лунной сонаты». Она боялась, что уже давно забыла ее, но оказалось, музыка до сих пор оставалась у нее в памяти. Она боялась также, что старое пианино не послушается ее, но начало сонаты пришлось главным образом на черные клавиши. Все они были на месте, рождая чистые, как кристалл, унылые, как лунный свет, и прекрасные, как поэзия, звуки.

Где-то в середине она все же сфальшивила, и Джоэлла захихикала, но это лишь укрепило решимость Лоретты доиграть до конца. Закончив, она выжидательно посмотрела на девочек. Вид у тех был беспокойный, неловкий, точно им не хотелось реагировать на то, что они не понимали.

— Милочка, это же никакая не музыка, — наконец произнесла Шарон. — Ты когда-нибудь видела, чтоб под такое танцевали?

— Черт знает что! Какой-то похоронный марш! — добавила Джоэлла.

Но тут появился Фесс.

— Неслабо, Лу, — сказал он. — В этом есть душа.

При всей своей неприязни к Фессу Лоретта была готова тут же расцеловать его. Но прежде чем она успела это сделать, Фесс добавил:

— Но это душа белого. У тебя ничего не выйдет на этом пианино, пока ты не вложишь в него черную душу.

Теперь Лоретта готова была расплакаться. Она даже не знала, что такое «душа», и уж тем более не могла отличить «белую» душу от «черной». А Фесс намекал ей на то, что одна из них — хорошая, а другая — плохая.

Осудив Лоретту так же неожиданно, как похвалил, Фесс удалился в маленькую комнату, а девочки быстро направились к входной двери.

— Давай посмотрим, что делают мальчики! — бодрым голосом воскликнула Лоретта.

Из всех ее предложений за день это оказалось самым удачным. Джоэлла, Флоренс и Шарон обернулись разом, словно близняшки Кларис и Бернис, будто соединенные невидимыми нитями. Очевидно, мальчишки были тем предметом, к которому все трое проявляли одинаковый интерес.

То, чем в маленькой комнате были заняты ребята, к музыке не имело ни малейшего отношения: все помогали Вильяму установить станок и подготовить его к выполнению первого заказа — ресторанного меню.

— Неслабая машина, мужик, — возбужденно говорил Фесс, укладывая в стопку листы бумаги.

— Я думаю о том, как мы можем ее использовать. Можно, скажем, выпускать газету.

— Что это за газету вы собрались выпускать? — спросил Вильям, отрываясь от стола, на котором он смешивал чернила.

— Правдивую газету, — мгновенно откликнулся Фесс. — Мы можем просветить весь район, показать им, как освободиться от рабства. Ведь они до сих пор рабы! Зарубите это себе на носу.

— А кто собирается платить за все это дело? — поинтересовался Вильям.

— Послушай, мужик, у тебя уже есть печатный станок. Ну так не будь эгоистом. Неужели ты не хочешь помочь своему народу?

— Насколько я понимаю, — спокойно ответил Вильям, — ты просишь меня помочь тебе.

Но мальчишки были слишком возбуждены, чтобы обратить внимание на его слова.

— Старик, а как мы назовем эту газету? — спросил Фрэнк.

— «Правда за неделю», — тут же ответил ему Фесс; похоже, он уже давно все обдумал.

— За неделю? — недоверчиво повторил Вильям, но его голос потонул в общем гвалте.

— А сколько мы за нее будем брать?

— Нисколько. Мы будем бесплатно распространять ее.

— Ну ладно, старичок, а чего мы туда напишем? — спросил Джетро.

— Я же сказал — правду, — ответил Фесс. — Мы откроем им глаза на наших местных спекулянтов. Научим их, в каких магазинах отовариваться, а какие обходить стороной. И как через мэрию заставить домовладельцев отапливать их квартиры. И за кого голосовать на выборах. Вот в таком плане.

— А как насчет рассказов и стихов? — спросила Лоретта.

В ответ на ее вопрос раздалось несколько громких стонов. Фесс, однако, задумчиво посмотрел на Лоретту.

— А цыпа дело говорит. Само собой, рассказики, которые она имеет в виду, мы не станем печатать. Никаких стишков про цветочки и мотыльков.

— Откуда ты знаешь, какие стихи мне нравятся? — рассердилась Лоретта. — Ты вообще ничего обо мне не знаешь.

— Но парочку крепких стихов я бы напечатал, — продолжал Фесс, не обращая на нее внимания. — Ну, вы знаете, вроде того, в котором говорится о линче.

— Верно, старичок, нормальная вещь, — тут же поддержал его Джетро.

— И все мы можем написать рассказы. Массу рассказов.

— Только не я, — возразил Улисс.

— А почему вдруг не ты? У каждого из нас найдется о чем рассказать. Что-то такое ведь было в твоей жизни!

— Было, старик, но я писать не умею.

— А ты давай своими словами. Как было все, так и напиши!.. Короче, даю вам неделю, и чтоб каждый написал рассказ, — обращаясь ко всем присутствующим, приказал Фесс. — Потом отберем из них лучшие и опубликуем в газете.

Вильям нарушил его далеко идущие планы:

— По-моему, я еще никому пока не разрешил печатать газету. Как я, интересно, смогу работать, если вы будете все время галдеть вокруг меня?

Фесс медленно повернул голову и с удивлением посмотрел на Вильяма, словно совершенно забыл о нем и только сейчас вспомнил о его существовании. Потом ласково заметил:

— Ничего, привыкнешь.

Глава 5

После урока английского языка Лоретта задержалась в классе, выжидая, пока мисс Ходжес кончит говорить с пятью учениками. В конце концов класс опустел, и Лоретта осталась наедине с маленькой учительницей, перебиравшей за своим столом тетрадки.

— Ты хотела со мной поговорить, Лоретта? — приветливо улыбнулась ей мисс Ходжес. — О домашнем задании?

— Нет, не о домашнем задании, мисс Ходжес. Но я действительно хотела с вами поговорить.

— О чем же, милая? По моему предмету, насколько я знаю, у тебя не возникает трудностей. Стало быть, речь пойдет о другом.

Лоретта кивнула, но для того, что хотела сказать, не могла найти нужных слов.

— Ладно, бог с ним, — вздохнула Лоретта и направилась к двери, чувствуя, как ее лицо становится пунцовым от смущения. У темнокожих передо мной много преимуществ, подумала Лоретта, и одно из них — они не краснеют.

Она уже добралась до двери, когда за ее спиной раздался голос мисс Ходжес, почти такой же неуверенный, как ее собственный: «Лоретта!»

— Да, мэм? — обернулась Лоретта.

— Если ты хочешь что-то сказать мне, скажи, пожалуйста.

Лоретта все еще не могла решиться.

Мисс Ходжес посмотрела на свои часы.

— К сожалению, я могу тебе уделить только пятнадцать минут. Потом за мной должна зайти моя подруга, к которой я сегодня приглашена на обед.

Лоретта зажмурилась, набрала полную грудь воздуха и затараторила:

— Понимаете, я хотела у вас спросить: не найдется ли у вас времени после школы, чтобы поговорить с моим клубом, который я сегодня организовала. То есть это пока не совсем клуб, а просто компания ребят, и у нас, собственно, и клуба-то нет, а на самом деле это печатная мастерская моего брата, Вильяма, но ребята хотят выпускать газету, и я подумала, что, может быть, им нужна какая-то помощь. Я думала, они хотят организовать музыкальную группу, потому что там есть пианино, но похоже, они больше хотят выпускать газету, и я не знаю, что мне с ними…

— Где находится ваш клуб, Лоретта? — перебила мисс Ходжес.

— На Авеню, дом номер тринадцать сорок три.

— А когда ты хочешь, чтобы я к вам пришла?

— Как можно быстрее, мисс Ходжес. — В голосе Лоретты прозвучала настойчивая нотка. — Понимаете, Фесс хочет издавать газету, и я не знаю, что они собираются поместить туда, но, может быть, вы бы могли им помочь, и они…

Мисс Ходжес постучала по столу карандашом:

— Кто такой Фесс?

— Действительно способный мальчик, мисс Ходжес. Он писатель. Он ходит в «Эмерсон». И он хочет выпускать эту газету и назвать ее «Правда за неделю». Каждый будет писать в нее рассказы, но большинство из них не знает, как это делается. И я подумала, что, может быть, вы поможете им с правописанием, с грамматикой, ну и так далее.

— Звучит довольно заманчиво, — отметила мисс Ходжес. — Газета. Гм… Но, насколько я поняла, лично ты хотела организовать музыкальный ансамбль?

— Да — да, мисс Ходжес. Понимаете, там после церкви осталось пианино, и Джетро, и Улисс, и другие ребята всегда любили петь на улице, и я подумала, что, если Вильям пустит их, они тогда будут петь у него в мастерской, и я могла бы им подыграть. Но вот только они…

— …проявляют больший интерес к выпуску газеты, — подсказала мисс Ходжес. — По крайней мере, в настоящее время.

— Да, мэм.

— Лоретта, не надо называть меня «мэм», — мягко поправила ее учительница. — Так говорит прислуга. А ты слишком способная девочка, чтобы стать служанкой, когда подрастешь.

— Да, конечно, мэм, — ответила Лоретта и прикусила язык.

Мисс Ходжес улыбнулась и продолжала:

— Видишь ли, все не так просто, как тебе кажется. Во — первых, я не уверена в том, что твои друзья захотят, чтобы я присутствовала на их встрече. Им это может прийтись не по душе. В конце концов, ведь это их газета.

— Да, мэм, — машинально произнесла Лоретта.

Мисс Ходжес шутливо поморщилась.

— Во — вторых, я не совсем понимаю, о чем ты меня просишь. Ты действительно хочешь, чтобы я помогла твоим друзьям наладить выпуск газеты, или же ты ждешь от меня, что я помогу тебе отвлечь их от газеты и приобщить к музыке?

— А нельзя нам и то и другое?! — так поспешно воскликнула Лоретта, что забыла прибавить «мэм».

— Не знаю. Можно, наверно, — улыбнулась мисс Ходжес, но тут же серьезно продолжала: —

Ты говоришь, печатная мастерская принадлежит твоему брату, Вильяму. А что он думает по поводу вашей затеи?

— Не знаю, мисс Ходжес. Понимаете… он всегда хотел быть печатником, даже хотя мама была против, и это я нашла для него дом, который сдавался в аренду, и он был мне благодарен, и поэтому разрешил привести туда ребят. Но теперь, когда они там, он боится.

— Неудивительно, — заметила мисс Ходжес. — И ты тоже боишься, Лоретта. Я же вижу. Такое впечатление, что вы с Вильямом ухватили за хвост тигра, а теперь ищите того, кто бы помог вам с ним справиться.

— За хвост тигра?

— Ну да. То, что вам двоим не под силу.

— Да, мэм.

— Тебе, ей — богу, надо оставить эту привычку, — сказала мисс Ходжес. — Иначе ты и в сорок лет будешь всюду вставлять свое «мэм». — Учительница глубоко вдохнула и выдохнула с легким стоном. — Ну ладно, насколько я понимаю, бывают привычки и похуже. Так когда ты хочешь, чтобы я к вам пришла?

— Сегодня, мисс Ходжес. Сразу же после школы.

— Что? Сегодня? — недовольно переспросила мисс Ходжес, снова посмотрев на часы. — Да понимаешь ли ты, что сегодня я никак не могу! Я иду на обед к своей подруге! После обеда я должна навестить в больнице маму, а вернувшись домой, проверить сто двадцать тетрадей. Боюсь, что мне всю ночь придется над ними сидеть.

— Да, мэм, — вяло ответила Лоретта и направилась к двери.

— Лоретта! Хорошо, я подумаю. Честное слово. И как-нибудь зайду к вам. Но вряд ли мне это удастся сегодня.

Лоретта даже не потрудилась оглянуться или сказать «до свидания». Следующие полтора часа она провела, сидя на невысокой стене напротив школы и глядя в пустоту.

Вывеска была готова. Сверкающие золотые буквы сообщали: «Радостная печатная мастерская. Вм. Хокинз, влад.».

Но Кэлвин, добавлявший последние штрихи к своему творению, выглядел озабоченным.

— Ну, как тебе? — спросил он у Лоретты.

— Очень красиво, Кэлвин. Но…

Кэлвин отшвырнул бутылку с краской; из нее вытек золотой ручеек и медленно пополз по тротуару к сточному желобу.

— Так и знал! — закричал Кэлвин. — Ничего не выходит. Новые буквы не подходят к старым. Ты ведь об этом?

— Нет, не об этом, — спокойно ответила Лоретта. Она наклонилась, подняла с тротуара бутылку и протянула ее Кэлвину. — На, возьми, пока все не пролилось.

У тебя получились чудесные буквы, Кэлвин. Я просто хотела сказать: жаль, что Вильям не разрешил нам написать «Радостный клуб и печатная мастерская».

— Ах вот как! — Кэлвин еще несколько мгновений хмурил брови, потом из-за туч проглянула его застенчивая улыбка. — Ну, раз ты считаешь, что они ничего…

Лоретта не понимала, почему ее мнение так важно для него, но ей было приятно.

— Я считаю, что они замечательные, Кэлвин.

— Может быть, он мне и стены разрешит расписать, — тут же предположил Кэлвин. — Есть у меня одна задумка. Я вот тут набросал эскизец из истории печатного дела.

Лоретта боялась случайным словом расстроить этого странного, впечатлительного паренька.

— Может быть, и разрешит, когда увидит, как ты хорошо сделал ему витрину. Но он, наверно, сейчас так занят, что ему не до этого.

— Боюсь, ты права. Ему действительно сейчас достается от всей этой кодлы и учителей.

— Учителей? Каких учителей?!

— Они тебя, между прочим, искали. Говорят, ты просила их прийти.

Лоретта хотела попросить Кэлвина, чтобы он вместе с ней зашел в мастерскую, но тот снова повернулся к вывеске и свирепо на нее уставился. Никуда он отсюда не уйдет, пока не удовлетворится своей работой, поняла Лоретта и одна вошла внутрь.

В дальней комнате был бедлам, однако маленькая мисс Ходжес утихомиривала ребят, призывая их к порядку, так, как она это делала в классе. Несколько раз хлопнув в ладоши, дабы привлечь к себе внимание, она объявила:

— Я здесь только потому, что один из вас попросил меня прийти. Но если я вам мешаю, я могу уйти.

— Вот и чудесно, — грубо ответил ей Фесс. Кое-кто одобрительно свистнул, а Джетро вставил:

— Хватит с нас за день учителей — нагляделись.

— Я прекрасно вас понимаю, — с натянутой улыбкой продолжала мисс Ходжес. — В конце концов, это ваше мероприятие, и я не собираюсь в него вмешиваться. Я хочу лишь посидеть и послушать.

— А чего, если посидеть — пусть посидит, — неуверенно произнес Улисс.

— Спасибо, — поблагодарила его мисс Ходжес. — Но у меня к вам есть одно предложение. Почему бы нам не перенести обсуждение газеты на второй этаж, чтобы не мешать Вильяму работать?

— Но станок-то здесь, внизу, — возразил кто-то.

— Полагаю, что сегодня он вам не понадобится, — ответила мисс Ходжес. — Насколько я понимаю, вы пока в самой начальной стадии.

— Кто это вам все сказал? — подозрительно покосился на нее Фесс.

Лоретта затаила дыхание, до тех пор, пока мисс Ходжес не ответила:

— Один из членов вашей группы. Если вы мне позволите, я, пожалуй, не назову его имени.

— Слушайте, друзья, — заговорил Вильям. — Будет чертовски мило с вашей стороны, если вы уйдете наверх, как она сказала. У меня здесь и так мало места, а с вашим собранием мне ни одна мысль в голову не лезет.

— Значит так, парни, — снова взял бразды правления Фесс. — Собрание переносим на второй этаж. Она может пойти с нами, если хочет. Хотя я и не собирался подпускать женщин к этому делу.

— Он смерил Лоретту тяжелым взглядом. — Могу поспорить, что это кто-то из баб пригласил ее сюда.

— Еще одно сообщение, — не обращая внимания на его реплику, объявила мисс Ходжес. — Если кто-нибудь из вас хочет петь, у рояля вас ожидает мистер Лючитано. Он любезно согласился прийти сюда вместе со мной.

Мальчишки устремились к лестнице. Вслед за ребятами проходя мимо Лоретты, мисс Ходжес подмигнула ей и шепнула:

— Я решила, что это важнее моего приглашения на обед.

Лоретта хотела догнать учительницу и поблагодарить ее, но не желала, чтобы Фесс таким путем получил подтверждение своей догадке — не сейчас, во всяком случае. По непонятной причине, она несколько опасалась этого парня. Может быть, потому, что он постоянно критиковал Лоретту и намекал ей на то, что она не соответствует его критериям.

Прежде чем попытаться защитить себя, Лоретте хотелось по крайней мере выяснить, что же это были за критерии.

Звуки музыки привлекли Лоретту в залу. За пианино сидел молодой мужчина с оливкового

цвета кожей и густой копной волнистых черных волос. Лишь через минуту Лоретта узнала в нем учителя музыки из «Южной средней». Мистер Лючитано играл ровно, легко и профессионально; пианино у него звучало намного лучше, чем у Лоретты. И в то же время Лоретте не хотелось бы играть так, как он. Его игре чего-то не хватало, но чего — Лоретта не могла понять.

Впрочем, его музыки оказалось достаточно, чтобы переманить некоторых мальчишек со второго этажа на первый. Сначала появился Джетро, следом за ним — Фрэнк и Дэвид и чуть позже — Улисс.

— Музыка мне светит больше, чем писанина, — объяснил Джетро. — Особенно когда вокруг англичанки. Ну, чего споем, дядя? Про «Русую Дженни»?

Мистер Лючитано не заметил издевки в голосе Джетро.

— Пожалуйста, если хотите, — совершенно серьезно ответил он.

— Господи, спаси и помилуй! — простонал Джетро, когда мистер Лючитано заиграл вступительные аккорды к «Дженни».

Учитель перестал играть и повернулся к мальчишкам, которые корчились от смеха за его спиной.

— Тогда давайте все, что хотите, — простодушно предложил мистер Лючитано, но Джетро лишился дара речи и лишь дергался из стороны в сторону, привстав на носках.

Учитель музыки повернулся к Фрэнку и Дэвиду:

Мальчики, у вас есть какие-нибудь предложения?

Но «мальчики» тупо смотрели на него и молчали до тех пор, пока в дверях не показался Кэлвин; очевидно, он удовлетворился-таки своей вывеской.

Из дальней комнаты выглянул Вильям:

— Эй, куда же подевались все мои помощники? Я вовсе не собирался выгонять всех. Мне надо, чтобы кто-нибудь помог мне напечатать меню.

— Ваш покорный слуга, — тут же откликнулся Кэлвин, метнув яростный взгляд в сторону Лоретты. — Другие могут хоть целый день торчать у пианино — пожалуйста! Но не я! Я собираюсь кое — чему поучиться.

Боже мой, опять он сердитый, подумала Лоретта, когда Кэлвин исчез в маленькой комнате. Несмотря на свою озабоченность, Лоретта была счастлива. Час назад она и войти-то сюда боялась, но теперь ей хотелось быть в трех местах одновременно: наверху — с мисс Ходжес, внизу — с певцами и в маленькой комнате — с Вильямом и этим странным, агрессивным новеньким. Окончательное решение Лоретты — остаться на прежнем месте — не было продиктовано ее любовью к музыке. С певцами она осталась потому, что наверху ей пришлось бы бороться со своим страхом к Фессу, а в дальней комнате у нее мог случиться приступ стеснительности, который Вильям тут же использовал бы для новых нападок на сестру.

— Давайте и мы кое — чему поучимся, — предложил мистер Лючитано. — Мы можем, например, разучить новую песню.

Он сыграл замысловатое вступление, потом откинул назад голову и запел:

Она была добра, нежна; Ее лицо так было мило. Она лишь по двору прошла, Но сердце мне навек разбила.

Мелодичная песенка, но ужасно старомодная, подумала Лоретта. Мальчишки слушали вежливо, с теми ничего не выражающими лицами, с которыми в школе обычно слушали объяснения учителей.

— Запомнили, мальчики? — нетерпеливо спросил мистер Лючитано. — А теперь давайте попробуем вместе. И вы тоже, мисс.

В первом же аккорде, который он взял, попалась фальшивая нота. Джетро прыснул со смеху, но под гневным взглядом Лоретты зажал себе рот и дохихикал уже беззвучно.

— Надо будет вызвать сюда настройщика, — деловито произнес мистер Лючитано. — Ну как, все готовы? Давайте постараемся нежно и неторопливо… Раз… два… три…

Они постарались. Они старались изо всех сил, но в нескольких местах сбились и закончили явно невпопад.

— Терпение и еще раз терпение, — сказал мистер Лючитано. — Просто нам надо немного порепетировать.

— Репетируй не репетируй — все равно ничего не выйдет, — заявил Фрэнк. — Простите, сэр, но в ней нет ритма. Я все время пытался его поймать, но его просто нету.

— И потом, — грустно продолжал Улисс, — где же тут смысл? Как можно петь песню, если в ней ничего не понять?

— Дурак ты неграмотный! — воскликнул Джетро; его быстрый ум мгновенно воспринял содержание песни и тотчас отверг его. — Тут же все ясно: один чудик видит у своего дома чувиху и решает, что втюрился в нее по гроб жизни. Увидит он ее еще раз, не увидит — не играет значения.

— Ас чего он взял, что она добрая и нежная, если он с ней даже не разговаривал? — недоумевал Улисс. — Она может быть самой последней злыдней — он-то откуда знает!

— А так в песне, понял? — ответил Джетро.

— Ну и глупо, по-моему, — заметил Улисс, но, увидев расстроенное лицо мистера Лючитано, добавил: — Ой, простите, сэр. Хорошая песня, на самом деле.

— Нет — нет, не надо кривить душой, — возразил учитель. — Здесь вы у себя дома и можете говорить все, что хотите. И петь все, что пожелаете… Ну ладно, давайте тогда споем то, что вам самим нравится. А я постараюсь подобрать аккомпанемент.

Ребята в растерянности смотрели друг на друга, пока Лоретта не предложила:

— А вы спойте «Гуляй всю ночь». У вас же здорово получалось.

Джетро обдумал ее предложение, решил, что оно ему не по душе, и, сорвавшись с места, выбежал на улицу. Остальные ребята пожали плечами — они уже привыкли к его неожиданным выходкам — и встали полукругом. Дэвид начал, а остальные подпевали ему, отбивая такт ногой и хлопая в ладоши, чтобы не сбиться с ритма:

У меня зудит спина, Гуляй всю ночь! У меня трещит башка, Гуляй всю ночь! Эх, соснуть бы на часок Гуляй всю ночь…

С каждым куплетом они пели все громче, постоянно убыстряя темп, и мистер Лючитано в конце концов оставил попытки подыграть им. Он снял руки с клавиатуры и сидел не шевелясь, склонив голову набок и сосредоточенно прислушиваясь. Заметив, что он перестал играть, ребята один за другим умолкли и сконфузились.

Но учитель был доволен.

— Удивительно! — воскликнул он. — Безо всякого музыкального сопровождения вы производите такое впечатление… Как бы мне хотелось саккомпанировать вам. Но я не знаю как.

— Вот этот чувак покажет вам, как это делается, — раздался с порога голос Джетро.

Все обернулись. Джетро привел с собой седенького старичка, у которого был такой вид, словно он не стригся и не брился по меньшей мере полгода. Одет он был в несколько слоев каких-то лохмотьев, а в руках держал белую трость и обшарпанный футляр для гитары. Лоретта видела, как этот слепой старик пел и просил милостыню на Авеню, и была неприятно удивлена тому, что Джетро додумался притащить его сегодня в мастерскую.

Но делать было нечего. Держась за Джетро, убогий старикан дошел уже до пианино и вытянул вперед правую руку.

— Пред вами Эдди Белл, слепец, — представился он, — магистр блюза и певец. Ранее выступал с Джимми Лансфордом, Эрскином Хоукинзом и «Маленькими налетчиками» Рея Джонсона.

— Рад познакомиться, — сказал учитель и пожал старику руку. — Эл Лючитано. — Он встал, освобождая место у пианино.

Слепой Эдди взял несколько аккордов и усмехнулся:

— С этим пианино мы почти одного возраста. Но похоже, мы оба еще полны музыки.

И он тут же принялся читать им лекцию.

Это была некая смесь рассказов, пения и музыкальных экспромтов, своего рода краткая история музыки и творчества музыкантов, которых встречал на своем долгом жизненном пути Слепой Эдди.

— Слепой Лемон Джефферсон часто исполнял эту вещицу, — говорил Эдди. — Впервые я услышал ее в Чикаго, в двадцатых годах.

Лоретте песня понравилась, несмотря на то, что она была исполнена в старомодной, непривычной для Лоретты манере. В песне рассказывалось о человеке, потерявшем работу и нуждавшемся в деньгах.

— А вот вам коронный номер Виктории Спайви.

«Блюз черной змеи» не был церковным гимном — вовсе нет. Это была вполне «земная» песня о женщине, которая подозревает другую женщину в том, что та пытается колдовством похитить у нее мужа.

Лоретте очень не хотелось прерывать Эдди, но возникший у нее вопрос был слишком важен.

— Простите меня! Эти музыканты, о которых вы рассказывали, они что, все цветные?

— Ну конечно же, — улыбнувшись, ответил Слепой Эдди. — Белые не пишут такую музыку. Ее могли создать только цветные.

На душе у Лоретты потеплело от гордости.

Лоретта вдруг перестала обращать внимание на длинные волосы и лохмотья Слепого Эдди. Она села рядом со стариком на скамейку перед пианино и попросила:

— Вы покажете мне, как надо играть блюзы? Так, как вы их играете.

— Конечно, покажу, девонька, — ответил Слепой Эдди. — Блюзы просто играются. Надо знать всего три аккорда, и тебе их хватит почти на все блюзы. Вот эти три аккорда. — И он показал их ей на пианино.

— Для меня блюзы — примитив, — заявил Джетро, раздосадованный тем, что Слепой Эдди тратит время на Лоретту. — Это все сельская музыка, а я парень городской.

— Милый мой, — покачал головой Эдди, — та песня, которую вы пели, когда я вошел сюда, тоже блюз. Барышня может сыграть ее на тех же самых аккордах. Смотри.

Поставив Лореттины пальцы на клавиши, он заиграл ими и запел:

У меня болит спина, Гуляй всю ночь…

Мальчишки подхватили мелодию и пропели песню от начала до конца. В середине второго куплета Слепой Эдди убрал руки с клавиатуры, и Лоретта стала играть самостоятельно, завершив аккомпанемент модуляцией всех трех аккордов.

— Никогда бы не подумал, что это так просто, — заметил мистер Лючитано.

— Просто, но не легко, — уточнил Слепой Эдди.

— Понимаю, что вы хотите сказать, — задумчиво произнес учитель. — Здесь все дело в чувстве.

— Верно, — согласился Слепой Эдди. — Это такая музыка, которая должна идти от самого сердца и от определенного образа жизни. Тяжелой жизни, в которой люди не могут обманывать себя. Как бы мало у них ни было радостей, они сами их себе доставляют и этим счастливы. Такой жизнью живут цветные люди, и поэтому они пишут блюзы.

Мистер Лючитано молчал.

— Надеюсь, вы не возражаете, что я, как говорится, потянул на себя одеяло, — извинился перед ним Слепой Эдди. — Ведь, если я не ошибаюсь, вы здесь учитель?

— Да нет, что вы! — ответил Лючитано. Он чуть замешкался, потом улыбнулся смущенно и приветливо: — То есть… собственно, в самом начале я немного… возражал. Но сейчас, сейчас я до — волен. Я узнал нечто совершенно для меня новое.

— Ну и отлично, — сказал Слепой Эдди. — У меня дело идет к обеду, и, по-моему, самое подходящее — закончить нашу программу церковным гимном. К концу дня никогда не мешает вспомнить о господе нашем.

Сначала гимн пропел один Эдди, потом к нему присоединились другие:

Храни тебя господь, Храни тебя господь, Храни тебя господь до новой нашей встречи…

Под конец Лоретте показалось, что поют не менее двадцати человек. Пустая зала наполнилась их голосами, отозвавшись на финальный аккорд по крайней мере восьмиголосым эхом.

Оглянувшись по сторонам, Лоретта увидела, что вокруг них незаметно собралась целая аудитория, включая Вильяма, мисс Ходжес и большинство «газетчиков» со второго этажа. Некоторые из них, вероятно, подпевали.

— Церковью она была, церковью и останется, — с притворной грустью заявил Джетро.

— Ты зря, мужик, — возразил ему Фесс. — Я сам не терплю молитвы и прочую муру, но в этой музыке точно есть душа.

Медленно и пока еще смутно Лоретта начала понимать, какой смысл он вкладывал в свое любимое словцо. «Душой» называлось нечто глубокое и волнующее. Лоретта начинала различать его, ибо что-то внутри ее самой словно устремлялось ему навстречу.

Все огорчились, когда Слепой Эдди встал из-за пианино и взял в руки потертый футляр. Простукав палочкой до двери, он остановился на пороге и сказал:

— Если хотите, чтобы я еще для вас поиграл, могу заглянуть как-нибудь.

— Приходите завтра! — крикнул Дэвид.

— Приходите каждый день! — крикнула Лоретта.

— Я тоже завтра приду, — сказал мистер Лючитано, хотя никто не приглашал его.

Глава 6

Ни угрюмые предостережения мамы, ни молчаливая озабоченность Вильяма на Лоретту не действовали. Ничто не могло столкнуть ее с облака счастья, на котором поселилась ее душа с тех пор, как Слепой Эдди распахнул перед ней дверь в новый мир музыки и вручил ей от него ключи. Каждый день после школы Эдди показывал Лоретте новые блюзовые аккорды, обучал различным вариантам аккомпанемента, извлекая все новые и новые образчики из волшебной музыкальной шкатулки — седой своей головы:

«Важно правильно выбрать тональность, барышня. Ваш голос лучше всего звучит в соль мажоре. Это хорошо, ибо соль мажор — счастливая тональность. Си — бемоль мажор, наоборот, немного грустная, а до минор еще грустнее…»

Каждый вечер после ужина Лоретта бежала в мастерскую, чтобы поупражняться в том, чему она научилась днем.

Но сегодня Лоретта была недовольна собой. Спустя неделю занятий с Эдди Лоретте перестали нравиться те звуки, которые раньше приводили ее в восторг. Да, она научилась брать простые аккорды, но у Слепого Эдди они получались намного интереснее — с легкими переливами, с неожиданной сменой тональностей и добавочными нотами, которые сразу же меняли всю картину. Одна такая нотка делала аккорд вдвое звучнее. Лоретта также не была уверена в том, что она правильно усвоила ритм. Ей было значительно легче его удерживать, когда Слепой Эдди сидел рядом, мурлыча себе под нос мелодию и ногой отбивая такт. Не желая сдаваться, Лоретта попробовала еще раз, напевая вполголоса.

С каждым тактом она все больше входила во вкус, веселее и игривее получался у нее аккомпанемент. Лоретта уже готова была поверить в то, что ей наконец удалось найти нужную манеру исполнения, когда за ее спиной раздался громкий, неприятный смех. Лоретта перестала играть и обернулась.

Смех повторился.

— С чего ты взяла, что можешь научиться играть блюзы? Этому не учатся. С этим надо родиться.

Лоретта так увлеклась игрой, что не заметила, как стемнело. В наступившей темноте она не могла разглядеть лица говорившего, а голос показался ей незнакомым.

— Такой девице, как ты, играть блюзы — все равно что Эдгару Гуверу танцевать бугалу. — В этот раз сатанинский надрывный смех донесся уже из другого угла. Лоретте стало страшно: это мог быть вор, бандит — да кто угодно мог зайти с улицы в открытую дверь мастерской! Но в следующий момент мимо проехала машина, и в свете ее фар в дальнем углу комнаты блеснули круглые стекла очков.

Лоретта встала и на ощупь добралась до настенного выключателя. Всегда она оказывается в невыгодном положении перед этим мальчишкой, подумала Лоретта. Ну так надо, по крайней мере, лишить его дополнительного преимущества — скрываться от нее в темноте.

— Не нравится — не слушай, — спокойно ответила Лоретта и зажгла верхний свет, осветив сидевшего на корточках в одном из углов Фесса, надутого, уродливого, похожего на жабу.

При ярком электрическом свете в нем не было ничего пугающего.

— Почему тебе обязательно все надо обругать? — с неожиданной смелостью спросила Лоретта. — И вообще, что ты против меня имеешь?

— Откуда ты взяла, что я против тебя что-то имею, свистушка?

— Нет, правда! Ты слова не можешь мне сказать, чтобы не оскорбить меня. Что я тебе такого сделала? Сидела здесь одна, играла на рояле…

— Ты оскорбляла мой слух, — проворчал Фесс. — То, что ты тут изображала, слишком напоминает издевательства белых музыкантов над нашей музыкой. Пустое трыньканье, и ни капли души.

Его замечание уязвило Лоретту: оно было не так уж далеко от истины. Разве сама Лоретта не замечала, какими неуклюжими были ее попытки воспроизвести музыку Слепого Эдди. Но, как бы то ни было, сдаваться без боя она не собиралась:

— Я, между прочим, не белая.

— Почти белая, — раздраженно произнес Фесс. — Ты когда последний раз смотрела на себя в зеркало?

— Человек не виноват в цвете своей кожи, — ответила Лоретта и, не подумав, добавила: — Я же не ругаю тебя за то, что ты урод.

Фесс вздрогнул и съежился, словно захотел вдруг стать меньше и незаметнее, но Лоретте было не до его чувств.

— Поэтому ты такой злой и вредный, — продолжала она. — Если бы ты был добрее к людям, все бы забыли о том, что ты… несимпатичный. Странно, что такой умный парень не понимает таких простых вещей.

Одним длинным прыжком — он все больше напоминал ей лягушку — Фесс с корточек поднялся на ноги и неуклюже заковылял к двери, словно был ранен. Лоретта вновь пожалела о том, что вовремя не придержала язык. Но Фесс был слишком горд, чтобы имело смысл просить у него извинения. Заметив у него под мышкой свернутые в трубку листки бумаги, Лоретта решила попробовать с другого конца:

— А что это у тебя? Рассказы для газеты?

— Ну! — прохрипел в ответ Фесс.

Ощущая себя победительницей, Лоретта с радостью пошла на уступки.

— Ой, дай мне их почитать. Ну, пожалуйста! Мне безумно интересно!

— Все равно не поймешь, — сердито проквакал в ответ Фесс, однако остановился, боком повернувшись к Лоретте.

А я очень постараюсь, — усердно заискивала перед ним Лоретта. — Я, конечно, мало чего понимаю в расовой проблеме и подобных вещах. Но, если я чего-нибудь не пойму, может, ты будешь

добр и объяснишь мне.

Из-за толстых стекол очков на Лоретту смотрели удивленные, настороженные глаза.

— На, — сказал Фесс и неуклюже протянул ей листы бумаги.

«ДАДИМ ОТПОР РАСИСТСКИМ ПАУКАМ!!!!!» — прочла Лоретта на первом листе, крупными буквами и с пятью восклицательными знаками. И дальше, с абзаца:

«Вооруженное чудовище преследует наш народ. Большое, жирное, с красной шеей и в синей форме, оно избивает наших женщин и детей и убивает всех молодых мужчин, которые попадаются ему на пути. Хотя сам он большой, мозги у него маленькие: обычно он носит 2–го размера фуражку и 12–го размера сапоги. И однако этот полуидиот имеет АБСОЛЮТНУЮ ВЛАСТЬ над нами! Если мы не разделаемся с этим чудовищем, значит, мы заслуживаем те страдания, которые он нам причиняет…»

Лоретта перестала читать и робко заметила:

— Ты очень хорошо пишешь.

— Спасибо, — коротко ответил ей Фесс.

— Но, — продолжала Лоретта, — тебе не кажется, что ты немного преувеличиваешь?

— Каждое слово здесь — правда, — ответил Фесс, сердито уставившись в какую-то точку на стене, чуть справа от Лоретты. — Дальше я привожу примеры, подтверждающие мои слова. Примеры из жизни, из газет.

— Я знаю, что это правда, — возразила Лоретта. — То есть что полицейские злые. Некоторые из них. Но ведь не у всех же у них большие ножищи и маленькие головки. Некоторые бывают довольно… пропорциональные. — Лоретта едва не рассмеялась.

— Я пишу о символическом полицейском! — закричал Фесс. — Я просто соединил вместе всех «пауков», которых знаю, понимаешь? — Он нетерпеливо взмахнул рукой, как бы показывая, что объяснять это Лоретте значит даром тратить время. — Ладно, все это мелочи. Главное — распространить призыв.

— Да, конечно. Но представь себе: в один прекрасный день какой-нибудь человек встречает полицейского-го, который выглядит как все нормальные люди. Или у того маленькие ноги и большая голова. И, может, шея у него будет совсем не красная, а белая или загорелая. А теперь представь, что в тот же день тот же самый человек читает твою статью. И думает: «Этот писатель наврал в мелочах, значит, и в главном он не прав».

— Я же говорил, что ты не поймешь! — Фесс протянул руку за статьей.

— Погоди, я тут еще кое — чего хотела посмотреть, — сказала Лоретта, быстро перелистывая бумаги.

— Ты это тоже не поймешь. Верни мне все назад!

— Фесс, ну подожди, пожалуйста, — попросила Лоретта. — Дай мне это прочесть. Я так много слышала о твоих стихах, но ни разу не читала ни одного твоего стихотворения.

— Хорошо, только побыстрее, — проворчал Фесс и, засунув руки глубоко в карманы брюк, повернулся спиной к Лоретте.

Подозревая, что к своим стихам он относится с еще большей щепетильностью, Лоретта решила не критиковать их, даже если они не понравятся ей, как его статья. Но в ее решимости нужды не возникло.

— Здорово, Фесс! — воскликнула Лоретта, кончив читать. — Я надеюсь, что твоя газета обязательно выйдет. И ты напечатаешь их на первой странице.

— Ты это серьезно? — вновь удивленно вытаращил на нее глаза Фесс.

— У меня, к сожалению, никогда так не выйдет. А жаль! — искренне призналась Лоретта.

Все еще не веря ей до конца, Фесс нервно взмахнул рукой и сказал:

— Послушай, я боюсь, ты не поняла. В этом стихотворении говорится не просто о коте. Оно — о человеке, который…

— Прекрасное стихотворение, — быстро перебила его Лоретта. — И все здесь понятно без всяких объяснений.

— Его надо еще доработать, — смущенно заметил Фесс.

— Зачем? В нем и так все замечательно. И не смей менять в нем ни одного слова.

Фесс неуклюже переминался с ноги на ногу; казалось, похвала смутила его больше, чем критика. Потом молча протянул руку за листками.

Лоретта отдала ему все, кроме стихотворения.

— У меня к тебе просьба, Фесс. Можно я оставлю у себя стихи? Всего на один вечер? Ну, пожалуйста!

— Зачем еще? — встревожено покосился на нее Фесс.

Лоретта хотела было признаться ему во всем, но передумала.

— Я хочу выучить их наизусть, — обманула она. — Все, что мне по-настоящему нравится, я стараюсь запомнить. — А так как Фесс все еще с недоверием смотрел на нее, Лоретта продолжала:

— Я беру пример со своей мамы. Она обычно учит наизусть стихи из Библии. Она говорит, что так никто их у нее не отнимет.

— Вот в чем беда нашего народа. Во всей этой религии, — сказал Фесс. — Если бы они хоть раз встали с колен, они могли бы жить с высоко поднятой головой.

— Ты прав, наверно, — смиренно согласилась Лоретта и тут же представила себе, что сказала бы по этому поводу мама: «Этот мальчишка — сущий дьявол. И ты хуже самого сатаны, если слушаешь его болтовню и не осуждаешь его». Однако, вместо того чтобы осудить Фесса, Лоретта лишь улыбнулась, представив себе мамину реакцию.

— Я люблю учить стихи, особенно теперь. Я бы с удовольствием выучила наизусть твое стихотворение.

— Ну что ж, валяй, — угрюмо буркнул ей Фесс. У двери он спохватился: — Только не вздумай показать его своей ненаглядной учительнице. Не хочу, чтобы она читала его в сыром виде.

— Не бойся, не покажу, — пообещала Лоретта, улыбнувшись про себя. Видно, Фесс не такой уж свирепый и независимый, каким представляется, если собирается показать свои творения мисс Ходжес, подумала Лоретта.

Теперь она значительно меньше боялась его и все же обрадовалась, когда он ушел. Ей не терпелось, чтобы он ушел, с той минуты, как у нее родилась захватывающая идея.

«Блюз голодного кота»! Стихотворение с таким названием само просилось, чтобы к нему написали музыку!

Начала она очень осторожно и издалека, подбирая пока одни аккорды. Сочинять песню все равно что строить дом, говорил Слепой Эдди. Сначала ты подбираешь аккорды — это твои кирпичи, затем настилаешь поверх них мелодию, как доски… В конце концов Лоретта подобрала аккорды к первым трем строчкам:

Я — кот голодный Бреду в тоске промозглой Совсем один унылый.

Но на следующей строке дело застопорилось; стихи оказались сложнее тех трех-четырехстрочных блюзов, которые играл Слепой Эдди. Лоретта никак не могла продвинуться вперед, постоянно натыкаясь на фальшивые аккорды, чувствуя себя более слепой, чем старый слепой музыкант; он, по крайней мере, легко находил дорогу на клавиатуре. Что-то подсказывало Лоретте, что надо бы перейти в другую тональность. Но в какую? Лоретта не знала. После многих неудачных попыток она наконец подобрала трезвучия к двум следующим строчкам…

Сочинив музыку к первым пяти строкам, Лоретта испытала громадное облегчение. Она несколько раз подряд проиграла и пропела начало блюза, и с каждым разом оно нравилось ей все больше. Но в первом куплете оставались еще две строки, и что делать с ними — Лоретта понятия не имела. Она перепробовала множество аккордов, но ни один из них не подошел. Все они как бы повисали в воздухе вместо того, чтобы завершить мелодию. Испробовав десяток вариантов, Лоретта заиграла сначала и вдруг отыскала! Оказывается, ничего не надо было сочинять: надо было лишь вернуться в исходную тональность.

Проиграв первый куплет, Лоретта нашла его безукоризненным и, дрожа от волнения, принялась за припев. Припев был простым: его четыре строчки в точности совпадали с тремя основными трезвучиями, которым обучил ее Слепой Эдди:

(Первый аккорд) Белый котенок лакает жирные, сладкие сливки. (Второй аккорд) Желтый котенок на шелковой дрыхнет подстилке. (Первый аккорд) Даже метису лучше живется, чем мне. (Третий аккорд) Черный я — вот и живу в нищете.

Вот и все — и песня на стихи Фесса была готова целиком! Причем никаких там «цветочков и мотыльков» — как плохо Фесс ее знал! Стихи были сердитыми, а песня получилась еще сердитее, но она была правдивой и потому нравилась Лоретте. Она пропела ее от начала до конца, часто нажимая на педаль и стараясь, чтобы голос ее звучал сильно и глубоко.

— Ну-ка, кто это у нас тут? — раздался голос сбоку от Лоретты. — Бесси Смит собственной персоной?

Лоретта вскочила и, задрав голову, посмотрела брату в лицо; в последние дни улыбки у него получались недостаточно широкими, чтобы стереть беспокойные морщинки возле глаз.

— Прости меня, братец Билл. Я не знала, что мешаю тебе.

— Ты не мне мешаешь, а соседям. Ты так вошла в раж, что тебя слышно на другом конце города… А где твои приятели?

— Наверно, ушли домой. — Лоретта потеряла счет времени. Должно быть, было уже поздно — действительно, почти одиннадцать часов!

— И тебе давно пора лежать в кровати или учить уроки. Понятия не имел, что ты до сих пор здесь торчишь.

Лоретта помогла брату прибрать маленькую комнату и закрыть мастерскую. Затем они вместе пошли по ярко освещенной, людной Авеню. Вокруг было так шумно, что Лоретта недоумевала, кому она могла помешать своим пением.

— Слушай, я и не знал, что у моей маленькой сестренки такой чудный, звучный голос, — сказал Вильям. — Может, ты еще станешь семейной знаменитостью.

Лоретта не отвечала. Она пела — не вслух, а про себя. Песня в ее голове звучала все громче, заглушая мысли. Руки у нее тоже были заняты: в глубине карманов они брали аккорды на воображаемой клавиатуре. Мысленно допев песню до конца, Лоретта начинала ее с начала. С каждым разом блюз звучал все лучше. Дожить бы до завтра, подумала Лоретта, чтобы сыграть его всей компании и увидеть реакцию Фесса. Понравится ли ему? Лоретта надеялась, что понравится. Такой удобный случай. В конце концов, он же сам написал слова!

Глава 7

— Сегодня я дам вам несколько необычное задание, — объявила ученикам мисс Ходжес. — Вместо того чтобы писать изложение или сочинение на заданную тему, я хочу, чтобы каждый из вас сам выбрал себе тему и написал небольшую статью, рассказ или стихотворение. О том, что ему кажется важным. Если вы не можете написать статью или рассказ, напишите письмо другу. Если у вас нет друзей, адресуйте письмо мне.

Последнее ее замечание вызвало всеобщий смех: очевидно, друзья были у всех, за исключением Лоретты.

— Ну так о чем же мы с вами будем писать? Как ты думаешь, Флоренс?

— Например, о самом замечательном человеке, которого я знаю, — ответила та.

— Хорошо, Флоренс. Возьми себе эту тему. А ты о чем собираешься писать, Лоретта?

Лоретта слушала краем уха, думая о своем.

— Я? Гм… О моей маме. Она довольно замечательный человек.

Учительница была разочарована.

— Я надеялась, что ты придумаешь что-нибудь свое. Я не хочу, чтобы все вы писали на одну и туже тему. И поймите, ребята, вы абсолютно свободны в выборе темы. Пишите обо всем, что счи — таете важным.

Джетро вскинул руку и замахал ею у себя над головой.

— А как насчет секса, мисс Ходжес?

Мисс Ходжес ответила на его попытку смутить ее тем, что сама его смутила:

— Ради бога, Джетро, если ты уверен в том, что эта тема тебе достаточно знакома.

Просмеявшись минуты три, ребята принялись шушукаться и ерзать от нетерпения. Даже Джоэлла тянула руку.

— Я видела на нашей улице убийство, мисс Ходжес, в прошлом месяце. Один мальчишка… Он просто шел мимо, и вдруг из переулка выскочил другой мальчишка и — бац, застрелил его. Кровищи было — повсюду! А мать этого мальчишки грохнулась в обморок, и ее отвезли в больницу…. Можно я напишу об этом?

— Конечно, Джоэлла. Постарайся, чтобы мы увидели это твоими глазами… Да, Генри?

— А можно написать рассказ о человеке, которому два раза в неделю приходится ходить в церковь, а он не верит в бога?

— Напиши, Генри, — ответила мисс Ходжес. — Это как раз то, что я от вас хочу. А когда вы все выполните задание, я, возможно, преподнесу вам сюрприз. Не исключена вероятность, что лучшие работы будут опубликованы.

Ребята, которые обычно не любили писать, тут же схватились за карандаши, точно их жизнь была поставлена на карту. Но самая усердная из них — Лоретта — почему-то не спешила. В верхней части страницы она написала:

Самый замечательный человек, которого я знаю

Моя мать

К концу урока она ни слова к этому не прибавила, зато страница покрылась на первый взгляд бессмысленными рисунками: на ней появились кошка, пара круглых очков в толстой оправе, несколько четвертных нот, фортепьянная клавиатура с черными и белыми клавишами — через всю страницу.

К невзрачному домишке на Авеню Лоретта пришла раньше других ребят, раньше учителей и даже раньше Вильяма. Ей пришлось дожидаться брата, так как у него были ключи от мастерской.

— Так не годится, милая сестрица, — приветствовал ее Вильям. — Первой приходишь и последней уходишь. Как, кстати, у тебя идут дела в школе?

— Прекрасно, — соврала Лоретта.

— Да?.. Сегодня после обеда не смей сюда появляться. Сиди дома и учи уроки, — приказал Вильям.

Лоретта не стала с ним препираться: два часа посидеть за пианино — это все, что ей было нужно. Счастье ее стало полным, когда первым посетителем оказался Слепой Эдди. Целый день старику было нечего делать, и после обеда он всегда прибредал к мастерской, поджидая ее обитателей. Лоретта тут же усадила его к пианино.

— Послушайте, Эдди, и скажите, что вы думаете об этой песне. — Она спела и сыграла первый куплет с припевом, а старик слушал и улыбался.

— Вам нравится? — спросила Лоретта.

— Еще бы, — ответил Эдди. — Ей — богу, очень милая вещица. И со смыслом. Где ты ее откопала?

— Я сама написала ее, — с гордостью призналась Лоретта. — То есть слова написал один парень — Фесс. Вы знаете Фесса? — Эдди кивнул. — А я сочинила к ним музыку.

— Ну, девонька, я, честное слово, горжусь тобой. Для того, кто всего неделю назад разучил первые аккорды, прямо-таки здорово! А если ты теперь позволишь старому Эдди дать тебе несколько маленьких советов…

Хотя он всего один раз прослушал песню, Слепой Эдди тут же заиграл блюз, попутно объясняя Лоретте:

— В левой руке, барышня, играй вот так, чтобы певцу было легче держать ритм… В этом до мажорном трезвучии во втором колене быстренько захвати пятым пальцем си — бемоль; так получится настоящий блюз… А перед каждым куплетом можешь проводить пальчиком по верхам… Вот так… Чувствуешь?.. Как будто кошка мяучит… Нет, погоди, лучше это сделать на гитаре.

Бережно взяв в руки единственное сокровище старика, Лоретта помогла Эдди извлечь из футляра гитару, перекинуть лямку через плечо. Когда первые мальчишки вошли в мастерскую, Лоретта и Слепой Эдди играли в четыре руки и самозабвенно распевали:

Вы знаете, голодный кот Не тратит время попусту — Он ищет, чем набить живот. Нет, не для дружеской беседы Он к вам пришел перед обедом. По вашей улице он рыщет Все потому, что мяса ищет!

Текст стихов был выставлен на всеобщее обозрение на пианино, а Улисс с Фрэнком не нуждались в специальном приглашении и тут же вступили:

А ну-ка, рыбки вынесите мне. Филейной части, будьте так любезны. И сливок не жалейте, право, Коль ночью спать хотите без кошмаров.

Скоро к хору присоединился еще один голос — Кэлвина. Этот мечтательный молодой художник соблаговолил оставить ответственный печатный бизнес ровно настолько, чтобы пропеть последний куплет:

А то ведь я проворен, Вдруг — шасть из темноты И тут же с ходу — ноги! Не стоит котю обижать, Ведь котик — недотрога. Богатым быть мне не дано, Но злым — да ради бога!

— Годится! — раздался одобрительный возглас сбоку от пианино, где столпились вновь прибывшие.

— Вот эта песня уже со смыслом, — похвалил Улисс.

— Нормальная песня, я считаю, — вставил Дэвид. — Сначала — вроде о коте, а на самом деле — о человеке.

— Ведь «котами» иногда называют и мужчин, — высказался кто-то из девочек.

— Она об обоих, кретины! — заорал на ребят Джетро. — О коте и о человеке. Об обоих, понятно?

— Она о жизни. В ней нет никакой лжи, и поэтому она — настоящая, — заключил дискуссию Слепой Эдди.

Снова открылась входная дверь. Лоретта радостно обернулась, надеясь, что пришел Фесс и он сейчас услышит, как поют песню на его стихи. Но она ничего не увидела, кроме синей глыбы, загородившей дверной проем.

У него действительно красная шея, отметила про себя Лоретта, уставившись на полицейского лейтенанта Лэфферти; тот в это время повернулся к ней спиной, отдавая приказания своему напарнику, сидевшему в машине. И ножищи у него громадные. Все в нем ужасно громадное!

— Та-ак, ладно! Ну и что мы тут делаем, детишки?

— Мы просто пели, — ответила Лоретта.

— Немедленно прекратите шум, — приказал Громила. — У меня в районе и без вашего мычания хватает беспорядков.

— А что, существует закон против пения или… — с вызовом начала Шарон, но полицейский перебил ее:

— Существует закон не нарушать порядок. И я, черт возьми, заставлю его соблюдать в моем районе!

— …или вы просто не переносите, когда людям хорошо? — закончила свой вопрос Шарон.

Краска от шеи Лэфферти прилила к его лицу. Он схватил Шарон за плечо и шмякнул ее спиной о стену.

Ярость, охватившая Лоретту, вытеснила страх.

— Вы животное! — крикнула она, но в следующее мгновение дыхание у нее перехватило от ужаса — Громила двинулся на нее! Рядом с Лореттой, на скамье, Слепой Эдди поднял над головой свою драгоценную гитару, словно надеялся отразить ею удары.

Парализованные страхом, мальчишки молчали и не шевелились. Один лишь Кэлвин быстро шагнул вперед, встав между Лореттой и полицейским.

— Не смейте трогать девчонку и старика, — сказал он Громиле. — Если вам надо кого-нибудь ударить — ударьте меня.

— Хочешь стать героем, парень? — осклабился полицейский. — Та — ак, ладно. Тогда посмотрим, как быстро ты добежишь отсюда вон до той патрульной машины. — А так как Кэлвин не тронулся с места, Лэфферти ткнул его длинной, «ночной», дубинкой. — Кому говорят — марш в машину. Ну, живо!

Лоретта зажмурилась, стараясь сдержать слезы. В том, что произошло, целиком была ее вина. Но что Лоретта могла сделать теперь?

Кэлвин подчинился требованию полицейского.

— Эй, кто тут хозяин? — спросил Лэфферти.

В гробовом молчании, одними кивками и движениями глаз, они указали на маленькую комнату, и Лэфферти двинулся в указанном направлении.

Слов, доносившихся из-за стены, Лоретта не могла разобрать; она слышала лишь отрывистый, угрожающий бас полицейского и мягкий, униженный голос Вильяма. Не слыша разговора, Лоретта, однако, без труда могла представить себе его содержание, и сердце ее наполнилось одновременно злостью и стыдом. Когда слезы снова навернулись у нее на глаза, она не стала их удерживать, и они падали на фортепьянные клавиши крупными тяжелыми каплями.

Наконец все было кончено. Вильям выкрикнул ненужное: «Я прослежу, господин офицер, чтобы они вели себя прилично», и Лэфферти вышел из мастерской, никого из них даже взгляда не удостоив. Он сел в патрульную машину на переднее сиденье рядом с водителем. На заднем, опустив голову, сидел Кэлвин.

— Вы, мальчишки, даже не заступились за него, — произнесла Лоретта жалующимся голосом.

— А вы, девчонки, заварили всю эту кашу, — холодно ответил ей Дэвид.

— Наши женщины всегда так делают, — заметил Слепой Эдди. — Промолчать у них не хватает ума. А достается в результате нашим мужчинам, которые из-за этого садятся в тюрьму или идут на смерть. Масса песен написана на эту тему. Например, «Бетти и Дюпри». Масса песен.

Лоретта всхлипнула, готовая разрыдаться.

— Заткнитесь, вы, нюни! — яростно прошипел Джетро. — Не трепитесь, а пойте. Пойте! Чтобы он слышал, что мы не боимся!

Лоретта не поняла, кого он имел в виду — Лэфферти или Кэлвина, но возможность произвести впечатление на того или на другого показалась ей достаточно заманчивой. Едва она начала играть и петь, слезы высохли сами собой. Вильям ворвался в залу, чтобы заставить их замолчать, но, увидев заплаканное, окаменелое лицо сестры, смущенно потупился и незаметно удалился.

Услышав у себя за спиной хлопок двери и тяжелые шаги, Лоретта даже не обернулась. Рядом с ней пересыпала звонкими нотами гитара Слепого Эдди, а вокруг ободряюще нарастали мальчишеские голоса. Песня завершилась торжествующим аккордом, и в наступившей следом за ним гулкой тишине Лоретта спокойно ожидала, когда тяжелая рука ляжет ей на плечо, вытащит из-за пианино и поволочет в тюрьму.

Но вместо этого она услышала голос мистера Лючитано, нетерпеливый, простодушный, полный энтузиазма:

— Слушайте, какая прелесть! Как называется эта вещь?

— Вернее всего было бы назвать ее «Музыка для ареста», — усмехнувшись, ответил Слепой Эдди. Молодец старик, подумала Лоретта. Ведь и он наверняка пережил ужасные минуты, будучи не в состоянии увидеть, что происходит за его спиной. Неожиданно освободившись от напряжения, ребята расхохотались.

— Действительно опасная музыка, — заметил Улисс. — «Пауки» сбегаются на нее, как на муху.

— Не понимаю, — удивился белый учитель. — Вы хотите сказать, что здесь была полиция?

— Была. И забрала одного из ребят, — сказала Лоретта.

— Кого?

— Кэлвина Ринджера, — подсказал кто-то.

— Он был такой тихий. Ни к кому не приставал. Он просто хотел защитить меня, вот и все. — К своему стыду, Лоретта почувствовала, что глаза у нее снова наполнились слезами.

— Ну-ну, Лоретта, не надо плакать, — похлопал ее по плечу мистер Лючитано.

Лоретта отскочила в сторону и крикнула:

— Я не плачу!

— Вот так уже лучше, — сказал учитель. — А почему они забрали Кэлвина? Что он натворил?

— Ничего, — ответила Лоретта, а остальные лишь пожали плечами.

— Да бросьте вы! — Красивое, мальчишеское лицо мистера Лючитано выглядело растерянным. — Просто так, из-за ничего, полиция не приходит в чужой дом и не забирает людей.

Но, увы, полиция в Саутсайде только так и вела себя. Лоретта, однако, не пыталась объяснить это мистеру Лючитано: он вырос не в Саутсайде, а стало быть, не поверит ей или не поймет.

— В Америке так не поступают. Мы живем в свободной стране! — воскликнул учитель. На вид ему было около тридцати, но Лоретте вдруг показалось, что в некотором отношении он моложе любого из них.

Вначале все молчали, потом Джетро захохотал — визгливым, надрывным, душераздирающим смехом, который, казалось, объяснял, что Саутсайд не принадлежит к «свободной стране Америке» и никогда к ней не принадлежал.

Смуглое лицо учителя стало пунцовым.

— Ну ладно, — растерянно пробормотал он. — Лучше бы мне знать, конечно, что здесь произошло… Но я в любом случае пойду в полицейский участок и постараюсь вызволить вашего товарища… Но сперва спойте мне эту песню. Я слышал только самый конец.

— Она забыла вам сообщить, — сказал Слепой Эдди, — что паренек по имени Фесс написал к ней слова, а музыку сочинила она сама.

— С помощью Эдди, — добавила Лоретта.

— Тем более я хочу ее услышать.

Не столько ради собственного удовольствия — у всех у них настроение было испорчено, — сколько уступая просьбе учителя, они снова принялись за «Блюз голодного кота». Дэвид, Фрэнк, Улисс и Джетро пели, Лоретта играла на рояле, а Слепой Эдди — на гитаре. Остальные подпевали без слов и хлопали в ладоши.

— Браво! — воскликнул мистер Лючитано, когда они кончили петь. — Но не кажется ли вам, что эта песня немного… гм… резковата?

Лица у ребят стали непроницаемыми.

— Ну, бог с ним. — Мистер Лючитано кашлянул от смущения. — Теперь, по крайней мере, я понимаю, почему вам не нравятся песни восемнадцатого века.

— Сударь, — за всех ответил Джетро, — я собираюсь дожить до двадцать первого века.

— Логично, — заметил мистер Лючитано. — Знаете, ребята, я целую неделю думал о том, чем я могу вам помочь. С точки зрения вокала вы не нуждаетесь в помощи, у вас выработались свои вкусы и собственный стиль. Однако я полагаю, что гитара мистера Белла существенно улучшила качество исполнения, не так ли?

Ребята согласились: раздались шумные возгласы и аплодисменты в адрес Слепого Эдди.

— А следовательно, другие музыкальные инструменты улучшили бы его еще более. Кто из вас хотел бы освоить какой-нибудь инструмент, чтобы вы могли не только петь, но и играть?

— Желаю на трубе! — крикнул Джетро.

— А я хочу на ударных, — сказал Уолтер, лохматый переросток, который, когда другие пели, довольно мастерски барабанил по верхней крышке пианино.

— А я — на кларнете!

— Отлично, я могу вас научить играть на всех этих инструментах. Более того, я помогу вам их достать, в подержанном виде, долларов за двадцать.

Лица у ребят сразу же помрачнели, но мистер Лючитано не заметил этой перемены и продолжал:

— Подумайте над моим предложением и сообщите мне, какие музыкальные инструменты вы желали бы приобрести. А сейчас я должен идти в полицию по поводу Кэлвина. Постараюсь уговорить их, чтобы они оставили вас в покое.

Он направился к двери, едва не столкнувшись на пороге с Фессом.

— Прошу прощения, должен зайти в полицию, — сообщил ему мистер Лючитано.

— Здесь были «пауки»? — быстро спросил Фесс, обращаясь к Фрэнку, своему заместителю.

— Да, старик, — ответил Фрэнк и перешел на блатной жаргон. — Потянули на нас, типа того, что мы тут базланим, и замели одного додика.

— Которого?

— Кэлвина.

— Надо вырвать его на волю, — заявил Фесс.

Он не мог сказать это серьезно, подумала Лоретта. Он был всего — навсего мальчишкой — все они были мальчишками! Но выглядел Фесс в этот момент как заправский гангстер. Лоретте стало не по себе.

— Даго сказал, он берет его на себя, — сообщил Дэвид.

— Кто-о?! Мужик, кому ты поверил! Никогда не доверяйте своих дел белым. Сколько можно повторять! — рассвирепел Фесс. — Что еще вам напел даго?

— Так, разную муть. О музинструментах, — ответил Джетро.

— Инструментах?

— Он, как все белые, — стал объяснять Улисс, беспомощно улыбаясь, — хочет помочь, но просто не понимает. Говорит, что может достать нам инструменты по двадцать долларов за штуку. С горы упал! Да у всей моей семьи в жизни такого не было, чтобы сразу столько денег!

Все засмеялись, но как-то невесело.

— Спокойно, я думаю, — объявил Фесс, потом поднял голову: — Кто из вас, мужики, хочет бацать на инструментах?

— Я, старик! Я! Я! Я!

— Четверо? Значит — восемьдесят долларов… А теперь вот что я подумал. — Фесс подтащил к себе стул и уселся на него верхом, скрестив на груди руки и положив локти на спинку стула. —

Мы с вами размякли, мужики. С прошлого года — ни одной драки.

— «Мстители» перестали тянуть на нас после того, как ты отметелил их вожачка, — с гордостью напомнил Дэвид. — Когда они узнали, как ты уделал Лероя Смита…

— Точно, — вставил Джетро. — Но я слышал байку, что они снова собираются с нами стык-нуться. Теперь, когда у нас есть клуб.

— Ну как, теперь понятно? — спросил Фесс. — Скоро нам будет опять весело: «мстители» снова сядут нам на хвост, рано или поздно нам придется схлестнуться с «пауками» — сегодня было только начало.

Ребята призадумались и поутихли.

— Считайте, что мы с вами — на грани войны.

— Нормально! — неожиданно откинув голову назад, исступленно выкрикнул Джетро. Возглас его был похож на индейский боевой клич, и Лоретта снова внутренне содрогнулась.

Фесс ухмыльнулся и оглядел ребят. Его круглые навыкате глаза блестели, а улыбка не предвещала ничего хорошего.

— И вот о чем я подумал, мужики: пора завинчивать гайки. Подготовьте боевое оружие. И проведем небольшие маневры.

— Как это, старик? — напряженно спросил Фрэнк.

— А мы их украдем, эти восемьдесят долларов.

Не в силах сдержать свой восторг, Джетро сновал взад и вперед по зале:

— Я знаю одно местечко. Там можно за один раз взять двадцать бумаг. А если в Верхний город, где «кадиллаки», — еще больше возьмем!

— Можем очистить чью-нибудь лавку, — предложил Фрэнк. — Например, ломбард старика Зильбермана. Он такой ветхий, что и рыпаться не будет. И у него всегда в кассе не меньше полсотни.

— А что у нас в арсенале? — спросил его Фесс.

— Четыре ножа, два самопала, один «тридцать восьмой» и один дробовик.

— Дробовик не годится! Как ты его пронесешь по улице? А остальное оружие — подготовить. Вы с Жерей доставите его сюда сегодня вечером.

Они все чаще называли Дэвида по прозвищу, показывая тем самым, что тот уже созрел для их компании.

— Что за план? — спросил Дэвид.

— Если Кэлвина не выпустят — двинем к полицейскому участку. А если выпустят — к Зильберману.

Руки у Лоретты уже давно дрожали, а тут вдруг упали на клавиатуру, нажав одновременно с десяток нот, а голос ее перекрыл какофонию:

— Не-е-ет!!!

Опешив от неожиданности, мальчишки тут же замолчали и уставились на нее. Лоретта помнила лишь, что неестественным, срывающимся голосом она объявила им, что они не смеют превращать мастерскую ее брата в воровской притон. Ни под каким видом они не должны приносить сюда оружие. А если они собираются возродить свою банду и снова устраивать драки, пусть и думать забудут о клубе. Она, Лоретта, запрет его на замок и выставит их всех за дверь.

— Ну разве она не баба? — спросил Фрэнк, когда Лоретта кончила.

— Не слушайте вы ее, — сказал Фесс. — Она ничем не отличается от всех этих дядей томов, которые хотят, чтобы мы верили в закон и порядок. «Пауки» сегодня чуть не намылили ей шею, а она никак не может понять, что этот ее закон все равно против нас, нарушаем мы его или не нарушаем. Мы не можем не быть вне закона. Они сами нас такими делают!.. Но разве ей это понять!

— Если мы не украдем деньги, Лу, на что мы тогда, спрашивается, купим инструменты? — попытался урезонить ее Дэвид.

— Не знаю. Если для этого надо воровать — бог с ними, в конце концов.

— А-а-а! — с отвращением поморщился Фесс. — Закон и порядок ни черта им не дали, этим дядям томам, и вам они ни черта не дадут. Неоткуда нам ждать милостей — надо взять их собственными руками!

Зло, проповедуемое этим мальчишкой, начало искушать и Лоретту. Тем больше она укрепилась в своем намерении противостоять ему. Отчаяние породило вдохновение.

— А что, если нам устроить танцы? — вдруг предложила Лоретта.

— Танцы? Фу, какая гадость! — В возгласе Джетро, как показалось Лоретте, выразилось отношение к ее идее большинства мальчишек. Но девочки тут же проявили интерес к танцам, вероятно потому, что в отличие от драк и воровства танцы предполагали их непосредственное участие.

— Вообще-то места тут хватит. Но уж больно мрачно, — заметила Джоэлла, оглядев залу.

— А мы можем украсить ее серпантином, — предложила Флоренс. — И ввинтить несколько цветных лампочек. А чего, тогда станет довольно уютно.

— Мы можем брать за вход семьдесят пять центов, — сказала Лоретта, моля бога, чтобы ее предложение встретило поддержку. — Если придут хотя бы сто человек, мы получим семьдесят пять долларов.

— А если устроить буфет, еще больше выйдет, — высказалась Шарон. — Газировку и сосиски запросто можно организовать.

Фесс предпринял новую попытку сорвать Лореттин замысел:

— А где ты достанешь музыку?

— Каждый из нас принесет с собой пластинки. А Вильям одолжит нам проигрыватель, — быстро парировала Лоретта, надеясь, что брат ее не подведет. — Более того, он может разрешить нам напечатать афиши.

Джетро неожиданно изменил свою точку зрения, подобно маленькому ребенку мгновенно перенеся свой восторг с одного предмета на другой. Но он способен увлечь за собой других ребят, подумала Лоретта.

— Нормально, чуваки! — заорал он. — Мы обклеим афишами весь город!

— С афишами мы можем собрать двести человек, — поддакнул ему Улисс. — А может, и триста. Черт побери! Мы можем загрести двести долларов, даже больше! Это посильнее, чем воровать!

— Я могу притащить пару новых потрясных дисков, — объявил Фрэнк и тут же принялся танцевать, дергая руками и ногами и подпевая самому себе:

— Трусишка Дэвид, а пошел-ка ты гу — лять…

Возмутившись такой наглой клеветой, Дэвид встал в низкую стойку и выжидал момент, чтобы ударить Фрэнка, когда тот «откроется». Несколько минут они боксировали, медленно двигаясь по кругу под одобрительные возгласы других мальчишек. Потом сошлись в клинче, обхватили друг дружку, похлопали по спине, рассмеялись и разошлись. Их невинная возня ослабила общее напряжение.

Фесс не мог не заметить перемены, произошедшей в настроении своих подопечных, и того, что она соответствовала общей атмосфере.

— Ладно, — сказал он, — валяйте, слушайтесь ее, если хотите. Но я предупреждаю: это для вас плохо кончится. А когда вы это поймете и вам снова понадобится настоящий лидер, вы знаете, где меня искать. — И, словно не желая признавать свое поражение, Фесс вышел из мастерской.

Лоретта обрадовалась его уходу, хотя ей было жаль, что он не услышал песни на свои стихи. Как знать, может быть, тогда бы настроение у него переменилось. Впрочем, Лоретта не была в этом уверена, а остальные ребята едва ли огорчились его уходу.

Торопливо записав что-то в своем замусоленном блокноте, Джетро поднял голову:

— Глядите, чуваки! Вот что будет на нашей афише. — И он прочел вслух:

ЯСТРЕБЫ РАСПРАВЛЯЮТ КРЫЛЬЯ!

ТАНЦЫ ДО УПАДУ

В КЛУБЕ ЯСТРЕБОВ!

ЛЭМБЕРТ АВЕНЮ, 1343

ВХОД — ТРИ ОРЛА

— И не надо оваций! Сам вижу, что — отпад!.. Вот только не хватает дат! — на радостях срифмовал Джетро.

— Жаль, что здесь нет Кэлвина, — вздохнула Лоретта. — Он так здорово рисует. — Она сразу же представила себе афишу: большой черный ястреб, парящий над яркими, красными буквами.

Точно в ответ на ее мысли дверь вдруг распахнулась, и в мастерскую вошла улыбающаяся личность в свитере. Ребята приветствовали ее радостными воплями, а двое мальчишек подбежали к Кэлвину, чтобы похлопать его по спине и расспросить о том, что произошло.

— Ничего, — коротко ответил им Кэлвин. — За мной пришел этот учитель, и они меня отпустили — вот и все.

Но прежде чем Лоретта успела попросить его нарисовать афишу, Кэлвин быстро оглядел залу, задержался взглядом на Лоретте, сидевшей за пианино в окружении «ястребов», и лицо его потемнело от гнева. Кэлвин ушел так же неожиданно, как и появился, с обычным своим зверским выражением лица. Вот и пойми его, в отчаянии подумала Лоретта. Правда, художники, как говорят, должны быть темпераментными натурами, но разве можно привыкнуть к его молниеносным сменам настроения.

Впрочем, остальные ребята почти тут же о Кэлвине забыли: они были слишком увлечены планированием танцевального вечера.

— Давайте устроим его до Дня благодарения, — предложила Шарон, вероятно, потому, что в декабре собиралась родить и напоследок рассчитывала повеселиться.

— Да, действительно, — поддержал ее Улисс, но по другой причине. — Ведь мы не знаем, отапливается это здание или нет.

— В субботу вечером, — сказал какой-то мальчик.

— Нет, в пятницу, — возразила ему какая-то девочка.

Поспорив в течение нескольких минут, они в конце концов сошлись на субботе, десятого ноября.

— Значит, у нас есть на подготовку четыре недели, — сообщил Улисс. — Времени — вагон!

— Здорово должно получиться! — воскликнула Флоренс. — Вот увидите, все придут!

— Если твой брат нам разрешит, — сказал Дэвид Лоретте.

— И если не появятся «пауки» или «мстители», — мрачно добавил Фрэнк.

Глава 8

— Не нравится мне это, Лу, — в десятый раз за прошедшие десять дней объявил Вильям. — Твоя шпана притягивает к себе полицию. Если на танцах они чего-нибудь выкинут, тут же явятся полицейские и опечатают мою мастерскую. Что я тогда буду делать? Мне будет еще хуже, чем до этого, — ни своего дела, ни сбережений.

— Вильям, но мы уже всем сказали! Мы даже билеты продали! — протестовала Лоретта.

— И работу могу потерять, — продолжал Вильям, не обращая внимания на ее слова. — У меня теперь так много работы в мастерской, что я не высыпаюсь по ночам. На этой неделе я уже дважды опаздывал на службу, а сегодня мой начальник снова застукал меня, когда я клевал носом. И был недоволен. — Вильям посмотрел на сестру воспаленными, беспокойными глазами. — Нет, зря я тебя послушался. В первый же день, когда пришел этот полицейский, надо было выставить твоих парней. Он еще потом заходил два раза, и вид у него далеко не дружелюбный. — Вильям с отвращением поморщился. — Он хочет, чтобы я ему дал на лапу — ясное дело. Все они этого хотят. Если ты им заплатишь, они от тебя отстанут. Но у меня нет денег, и поэтому я должен тщательно соблюдать все законы.

Быстрым, нервным движением Вильям неожиданно ударил кулаком по столу и заключил:

— Завтра — и точка! Я объявляю тебе, что с завтрашнего дня вход в мою мастерскую несовершеннолетним лицам строго запрещен!

— Ты не сделаешь этого, Вильям!

— Прости меня, Лу, но у меня нет другого выхода. Все, я решил!

— Послушай, Вильям, — хриплым от волнения голосом произнесла Лоретта, — ты не можешь этого сделать сейчас. До этого ты мог, но сейчас — не имеешь права!

— До какого еще «до этого»?

— До того, как я уговорила их устроить танцы.

Вильям посмотрел на нее, как на своего злейшего врага.

— Ты их уговорила? После того, как ко мне явилась полиция и потребовала, чтобы я прекратил шум?! Но зачем, Лу, черт тебя побери?!

— Ш-ш-ш! Мама услышит! — приложила палец к губам Лоретта. — Затем, что они знаешь, что собирались устроить?! Я не хотела тебе об этом рассказывать, но теперь, видно, придется. Мальчишкам нужны деньги, чтобы купить на них музыкальные инструменты. И они хотели ограбить одну лавку. А я их уговорила вместо этого устроить танцы.

Вильям сурово посмотрел на свою сестру.

— Я знал, что твои дружки — шайка отъявленных бандюг. Я всегда это знал. И это решает дело, Лу. Завтра же я запираю мастерскую на замок. А тебе запрещаю даже приближаться к этой шпане.

— Вильям, послушай! Я сказала им, что, если они снова возьмутся за свои бандитские штучки, клуба им не видать. И поэтому они согласились на танцы. Ты не можешь прогнать их сейчас. Неужели ты не понимаешь? Тогда они решат, что бесполезно быть хорошими. Что никто в них не верит.

— А ты-то с чего так в них уверовала? — спросил Вильям, странно глянув на сестру. Чуть помолчав, Лоретта ответила:

— Если не я, то кто тогда? Некому больше в них верить.

Вильям сокрушенно покачал головой и впервые посмотрел сестре прямо в глаза; взгляд его был полон тревоги.

— Послушай, Лу, я признаюсь, что последнее время я был слишком занят своими собственными делами и не мог уделить тебе достаточно внимания. Может быть, если бы с нами был отец… Не знаю… Вся беда в том, — Вильям неловко взял сестру за руку, — что до сих пор никто не удосужился объяснить тебе… Понимаешь, кроме нашего района, ты нигде больше не была. Ты не знаешь, что остальной мир непохож на тот, в котором живем мы. Но когда-нибудь ты узнаешь, если наберешься хоть чуточку терпения. Ты узнаешь, что на свете есть другие места и другие люди. Они намного лучше, и дружить с ними намного интереснее. Ты их встретишь, если подождешь еще немного. С твоими способностями ты можешь жить в любом месте и делать все, что захочешь. Не губи ты свою жизнь ради каких-то ничтожеств.

Лоретта хотела было заступиться за своих друзей, но Вильям остановил ее, прижав свой палец к ее губам.

— Погоди, Лу, молчи и слушай меня. Я дело говорю. Дай мне спокойно заниматься моими заказами. И я тебе обещаю, что, как только у меня появятся деньги, я использую их на то, чтобы отдать тебя учиться. В коммерческую школу или даже в колледж, если ты хочешь пойти туда. Тогда моя маленькая сестренка сможет выбраться из этой дыры, устроить себе хорошую жизнь, иметь достойных друзей…

Лоретта молчала. Именно это она давно хотела услышать от Вильяма. Ей всегда казалось несправедливым, что Вильям на первое место ставит ее младших братьев. И вот теперь он доказал ей, что заботится о ней ничуть не меньше.

— Ну как — по рукам?

Предложение было заманчивым. Лоретта еще раз обдумала его, потом ответила твердым голосом:

— Нет, Вильям, не по рукам. Если ты сейчас выставишь из мастерской этих ребят, они вернутся к своему старому плану и украдут деньги, а потом зайдут еще дальше. Как ты не понимаешь, что Лэфферти только этого и надо? Он все время толкает их на то, чтобы они сделали что-нибудь плохое и он мог их арестовать. Если ты их сейчас выгонишь, он добьется своего.

Вильям в полном изумлении посмотрел на сестру.

— Ты хочешь сказать, что из-за какой-то отпетой шпаны ты отказываешься от моего предложения послать тебя учиться в колледж?

— Но ведь ты все равно меня туда пошлешь, — улыбнулась Лоретта.

Вильям горестно усмехнулся: он понял, что дал себя обыграть. Он уже раскрыл карты, слишком откровенно признавшись сестре в своей любви — ей и себе самому! — и тем самым отрезал себе пути к отступлению.

— Ты навязываешь мне невыгодную сделку, сестренка.

— Знаешь что, — предложила ему Лоретта, стремясь заключить с братом компромисс, — а ты пригласи на танцы кого-нибудь из взрослых, чтобы они следили за мальчиками.

Я бы с удовольствием пригласил туда всю армию Соединенных Штатов, — в сердцах сказал

Вильям. — «Мальчики», скажешь тоже! Большинство из них с меня ростом!

— Пожалуйста, приглашай армию, — сказала Лоретта, но тут же поправилась: — Трех или четырех человек. В конце концов, Вильям, это же только танцы.

Они так увлеклись разговором, что и не заметили, как на кухню вошла мама.

— Какие еще танцы? — насторожилась она. — Тебе еще рано, Лоретта. Я не разрешаю тебе ходить на танцы.

— Даже если там будешь ты? — с неожиданным вдохновением спросила Лоретта.

— Чего я там забыла! — сердито ответила мама и принялась убирать со стола остатки ужина.

— Мамочка, ну пожалуйста, послушай меня! — стала умолять Лоретта. — В следующую субботу ребята собираются устроить у Вильяма в мастерской танцы. Мы хотим собрать деньги в фонд нашего клуба. И нам нужно несколько человек взрослых, чтобы они следили за порядком. Я хочу, чтобы ты там была, мамочка. Ну пожалуйста, пообещай мне, что придешь к нам!

Глава 9

И как это Лоретта не заметила, что уж слишком хорошо все начиналось в ту субботу.

Зала на первом этаже мастерской была нарядно украшена серпантиновыми лентами и залита мягким светом разноцветных лампочек, который скрадывал трещины и выбоины на старых стенах. А у Лоретты была новая пышная прическа, ради которой, ей — богу, стоило промучиться всю ночь, лежа на бигуди, и новое яблочно — зеленого цвета платье, подаренное ей Вильямом.

Ни разу в жизни она так много не танцевала и даже представить себе не могла, что столько мальчишек обратят на нее свое внимание. Сбылось пророчество миссис Джексон, матери Джетро, пришедшей на танцы вместе с Лореттиной мамой: сегодня все мальчишки пытались ухлестывать за Лореттой.

Сначала она танцевала с Джетро, который любил танцевать «пони», потому что его партнерши всегда выбивались из сил раньше него самого (но Лоретта ему не уступила); потом — с Улиссом, который для своей громоздкой комплекции оказался удивительно пластичным и легким на ногу; потом — с Вильямом, который в этот вечер особенно заметно прихрамывал: по-видимому, он был не на шутку встревожен. Но в этот вечер Лоретта ощущала себя слишком счастливой, чтобы обращать внимание на беспокойство Вильяма. Она жалела, что потратила на него целый танец. Позже она смогла упрекнуть себя в эгоизме, но не сейчас, когда голова ее кружилась от всеобщего веселья, громкой музыки и непрестанной смены кавалеров.

Заиграла мелодичная музыка, ритм которой напоминал замедленные удары сердца, и тут же к Лоретте подскочил долговязый, нескладный Дэвид. Снова Лоретту взяла досада: может быть, ей лишь показалось, но как будто бы из дальнего угла в ее направлении двинулся Кэлвин. С того дня, когда мистер Лючитано вызволил его из полиции, Лоретте только один раз удалось поговорить с Кэлвином. Она подошла к нему в школе и попросила его нарисовать им афиши для танцевального вечера. В былое время он бы с радостью откликнулся на ее предложение, но тут вдруг отказался и с тех пор даже близко не подходил к мастерской. Лоретта хотела сейчас сказать ему, что она очень рада видеть его на вечере.

Но было поздно — Дэвид уже пригласил ее на танец. Он жевал резинку, двигая у Лоретты над головой подбородком в такт музыке. Уставившись на кончик его галстука, Лоретта вяло и покорно подчинилась своему новому кавалеру, позволив ему водить себя по площадке. Дэвид танцевал неуклюже и не в такт, зато его челюсти ни разу не сбились с ритма, двигаясь вверх-вниз, вверх-вниз с точностью метронома. Глядя на него, Лоретта готова была рассмеяться, но тут Дэвид неожиданно развернул ее, и она увидела Фесса.

Тот вошел в мастерскую, но остановился неподалеку от входа, скрестив на груди руки и повернувшись спиной к двери, точно охранник. Весь его вид — усталый взгляд, широко расставленные ноги, замызганный спортивный свитер — говорил о том, что Фесс явился на танцы не для того, чтобы танцевать. Нет, на уме у него было нечто посерьезнее, и, чем бы оно ни было, оно бросило первую тень на светлое Лореттино настроение.

Когда Дэвид снова повернул ее к себе, Лоретта вдруг почувствовала, что у него в нагрудном кармане лежит какой-то тяжелый предмет.

— Что это у тебя такое? — прошептала она.

Вместо того чтобы прямо ответить на ее вопрос, Дэвид мрачно предупредил Лоретту:

— Слушай, детка, если сегодня вдруг что-нибудь начнется, сразу же падай на пол. Не вздумай бежать — опасно. И передай это другим девчонкам.

Лоретта не поверила своим ушам.

— О чем ты? Что может начаться?

— Ну, маленькая перестрелка, может быть, — небрежно ответил Дэвид, продолжая жевать резинку в такт музыке.

Лоретта перестала танцевать и отступила на шаг. Дэвид был таким высоким, что ей пришлось сильно запрокинуть голову, чтобы увидеть его лицо. Сверху на нее смотрели холодные, серьезные глаза на далеко не детском, осунувшемся и напряженном лице. Дэвиду было лет тринадцать или, самое большее, четырнадцать, но выглядел он сейчас на все двадцать.

И тем не менее Лоретта принялась отчитывать его, как маленького:

— Как тебе не стыдно, Дэвид, так говорить! Ты просто хочешь напугать меня, и, между прочим, это ни капельки не смешно. Здесь не может быть никакой перестрелки, если ты сам ее не начнешь. Но я тебе не позволю! Немедленно отнеси эту штуку домой, пока я не позвала брата и он не вышвырнул тебя отсюда.

С этими словами она направилась в сторону Вильяма, но не успела сделать и двух шагов, как Дэвид грубо схватил ее за локоть и притянул к себе. Его пальцы крепко стиснули ей руку.

— Ой, Дэвид, больно же! — поморщилась Лоретта.

— Прости, Лу. Но ты, кажется, собиралась заложить меня. А я не мог тебе этого позволить. Я ведь не шучу. Когда ты шла сюда, ты разве не видела, что вокруг полно «паучьих» машин?

Лоретта постаралась припомнить, но нет, ничего особенного она не заметила на Авеню. Хотя, пожалуй, она и целую армию могла не заметить: она была так увлечена своим новым платьем и той радостной жизнью, которая ожидала ее на танцах в новом платье. А Дэвид сейчас взял и испортил ей эту радость.

— В боковых улицах, — свистящим шепотом пояснил Дэвид. — Они всегда паркуются в боковых улицах, когда готовят облаву.

— Вильям прав, — простонала Лоретта. — Вы самые настоящие бандюги. И зря я на вас трачу время.

— Давай — давай, — спокойно ответил Дэвид, — обзывай меня как угодно, Лу, но это ничего не меняет. Есть сведения, что «мстители» собираются сегодня вечером устроить нам мордобой. А как только они появятся, сюда вломятся «пауки» и добавят нам. Мы должны их встретить. — Дэвид ухмыльнулся и похлопал себя по карману.

Лоретта уже решила, что не будет верить ни единому его слову.

— Знаешь, что я тебе скажу? Что вы, мальчишки, все это придумали, чтобы у вас был повод для драки. Вы не можете просто танцевать, как все люди: радоваться, веселиться. Нет, вам этого мало. Вам подавай драку! Потому что вы бандю…

Она не договорила, так как Дэвид, грубо схватив ее за лицо, зажал ей рот. Потом уронил руку Лоретте на плечо и сказал:

— Хватит, детка. Давай танцевать. На нас смотрят.

Лоретта была слишком потрясена, чтобы отказать Дэвиду. Улыбка на его лице не предвещала ничего хорошего, его руки тяжело давили ей на плечи.

— Правильно говорит Фесс, — заявил Дэвид, когда они снова стали танцевать. — Нашим женщинам запудрили мозги.

— Да пошел ты со своим Фессом! — огрызнулась Лоретта. — Этот вредный уродец вас всех загипнотизировал, что ли? А то бы вы сразу поняли, что он мерзкий маленький диктатор.

— Фесс говорит, — продолжал Дэвид, словно не слыша Лоретты, — что наши женщины всегда встают на сторону белого мужчины и нас обвиняют в том, в чем он виноват. Если на нас нападают и мы защищаемся, нас называют бандюгами. Ей — богу, у вас, у цветных баб, явно не в порядке с мозгами.

— В таком случае не смею навязываться! — заявила Лоретта и оттолкнула от себя Дэвида. Но именно в этот момент кончилась музыка, и жест ее пропал впустую.

— Хотя, начиная от шеи и ниже — ты очень даже ничего, — неожиданно добавил Дэвид и понимающе свистнул.

Его последнее замечание разозлило Лоретту больше всего остального. Ну дает, сопляк несчастный! В конце концов ему только тринадцать. Сопливый мальчишка, который пытается вести себя как взрослый мужчина!

Но один ли он здесь такой, недоумевала Лоретта. Сколько из них, подобно Дэвиду, прячут на себе оружие: ножи и пистолеты? Считается, что подобные вещи «только для взрослых». Но только не здесь, не в том мире, в котором они живут.

Не в силах совладать с неожиданно нахлынувшими на нее серьезными мыслями, казалось бы, никак не вязавшимися с окружавшим ее весельем, Лоретта инстинктивно направилась к угловому столику, за которым мама продавала прохладительные напитки и легкую закуску. Рядом с ней находилась миссис Джексон, облаченная в старую меховую горжетку, с короной из темных перьев на голове, и Слепой Эдди, уписывавший картофельный салат с курицей, шутивший с женщинами. С ним здесь обращались как с королем, и мама, казалось, с удовольствием его баловала.

Остановившись возле стола, Лоретта испытала на себе успокаивающее воздействие маминого близкого присутствия, но не рискнула поделиться с мамой своими опасениями. Суетясь и весело болтая с миссис Джексон, мама выглядела такой счастливой и молодой; ее родная дочь чувствовала себя сейчас чуть ли не старше ее. Пусть мама пока наслаждается жизнью, а мне придется действовать самой, решила Лоретта.

Вильям! — вдруг с облегчением подумала Лоретта. Вильям придумает, что надо делать. Для этого он достаточно взрослый — и достаточно молодой, чтобы выслушать ее. Двадцать минут назад какая-то глупая, испорченная девчонка пожалела для него танец, теперь же Лоретта была переполнена благодарностью к своему старшему брату. Она направилась к входной двери, возле которой он стоял, проверяя билеты, собирая деньги и твердой рукой выпроваживая за дверь проныр. Но танцующие пары загородили ей дорогу, и прежде чем она смогла добраться до Вильяма, дверь неожиданно распахнулась, Вильям оступился на больную ногу и, не удержав равновесия, упал. В следующую секунду мастерскую наводнили полицейские.

Крик застрял в горле у Лоретты. Наполовину уже предвидя события, Лоретта теперь наблюдала за ними спокойно и безучастно, будто со стороны, точно на экране телевизора.

Вот мама, держа в обеих руках тарелки с картофельным салатом, вдруг роняет их на пол и вместо Лоретты кричит: «Господи, помилуй нас!»

Вильям в это время медленно и с трудом поднимается на ноги, удивление на его лице сменяется выражением угрюмой покорности.

Дэвид в считанные секунды пересекает залу и оказывается возле пианино; сквозь толпу к нему с разных сторон пробиваются Фесс и Фрэнк. В их быстром перемещении навстречу друг другу Лоретте чудится нечто неладное.

Несколько пар еще продолжают танцевать, но остальные замерли на месте: застывшие в воздухе руки, неестественно развернутые ноги, открытые рты, выпученные глаза. И долго еще после того, как прекращает танцевать последняя пара, продолжает наигрывать пластинка, громко, глупо, бессмысленно…

Люди в синей форме сновали между остановившимися парами, похлопывая мальчишек по груди, поясу, бедрам, а Громила, стоя в центре залы, своим ревом перекрывал музыку:

— Та-ак, ладно! Надо их хорошенько обыскать! Всем парням встать к той стене! Руки положить на голову. Пошли к стене. Остановились. Наклонились вперед… Ха — ха, ай да молодцы! — Он засмеялся, так как несколько мальчишек, привыкшие к полицейским облавам, автоматически встали в позу для обыска. — Женщины и девчонки — вон к той стене, — добавил он, ткнув рукоятью револьвера в противоположную сторону. — А ну живо!

Вместе с другими девочками Лоретта послушно сделала несколько шагов в указанном направлении, но, увидев, что Вильяма вместе с мальчишками погнали к противоположной стене, остановилась. Вильям упирался, пытаясь что-то объяснить державшему его за плечо полицейскому. Когда тот вдруг ударил Вильяма, сердце Лоретты вспыхнуло гневом, и она тотчас ощутила себя в гуще событий. Она не позволит этим грубым, липкоруким «паукам» обыскивать ее — нет, ни за что на свете! Лучше умереть!

Однако, судя по всему, полицейские собирались обыскать одних мальчишек. Музыка наконец кончилась, и в наступившей тишине, нарушаемой лишь царапаньем иглы по пластинке, отчетливо прозвучал голос Лэфферти:

— Не тратьте зря время. Мы знаем — они вооружены. Отберите у них оружие!

По меньшей мере половина мальчишек послушно выстроилась вдоль стены, положив руки на головы, как велел им Лэфферти, но другие оказывали сопротивление, и полицейские, подгоняемые своим начальником, с ними не церемонились. Улисса, который всегда медленно двигался, высокий полицейский лягнул сзади по ногам. Лоретта испугалась, что Улисс сейчас развернется и даст ему сдачи, но, смерив полицейского уничтожающим взглядом, Улисс пошел к стене. Кэлвина, который пытался было спорить с другим полицейским, схватили за плечо и с такой силой шмякнули о стену, что даже Лоретте стало больно.

— Ставьте их в ряд! Пора кончать с этим! — командовал Лэфферти.

В следующую секунду у Лоретты родилось желание, которого она сама испугалась. Полицейских оказалось всего шесть человек, а не целая армия, как сперва почудилось Лоретте; причем двое из них были такими же тощими и почти такими же молоденькими, как Дэвид. Среди примерно сорока мальчишек, находившихся в зале, встречались крупные и сильные ребята, вроде Улисса, а некоторые, как Дэвид, были вооружены. Стоило им разом накинуться на полицейских — они бы без труда смели их и затоптали ногами. Боже, вот было бы здорово!

— Врежьте им! — сквозь зубы произнесла Лоретта и затем в полный голос: — Врежьте!

Услышав эти, ее собственным голосом произнесенные, слова, Лоретта ужаснулась — не могла она такого сказать! Таким чужим голосом!

Но никто не услышал Лоретту, а то, что случилось через тридцать секунд, превзошло все ее кровожадные намерения.

Высокий молодой блондин полицейский, который шмякнул о стену Кэлвина, повернулся теперь к Джетро. Джетро к стене не пошел, но и на месте не стоял, пританцовывая на носках, прыгая с ноги на ногу и дергаясь всем телом, словно потерявшая управление марионетка.

Джетро, пожалуйста, не надо! перестань! мысленно попросила Лоретта. Со стороны его поведение могло показаться вызывающим, но Лоретта знала, что Джетро всегда так себя вел, когда нервничал или был возбужден.

Полицейский же об этом не знал и к тому же сам нервничал. Он был еще очень молод, хоть и высок ростом, с румяными щеками и большими розовыми ушами; вероятно, это было его первое задание.

— Двигай к стене, парень, — незлобиво произнес он. — Я тебя не трону.

Но Джетро не смог подчиниться его приказу. Дрожа от возбуждения, он продолжал дергаться на месте, облизывая губы и рыская взглядом по комнате.

Все другие мальчишки — как покорные, так и строптивые — к этому времени уже стояли у стены в унизительной позе, а полицейские их обыскивали, быстро двигаясь вдоль шеренги. В центре залы остались лишь Джетро и молодой полицейский.

И тут Лэфферти заорал:

— Ну чего ты там возишься?!

Получив замечание от начальника, молодой полицейский выхватил револьвер.

Джетро так и не двинулся вперед, но на жест полицейского отреагировал — уронил руки, которые до этого держал над головой.

— Осторожно! Он вооружен! — крикнул Лэфферти.

Раздался короткий, оглушительный взрыв — Джетро вдруг высоко подпрыгнул, согнулся пополам, упал на колени и опрокинулся навзничь. Молодой полицейский удивленно смотрел на него сверху вниз: казалось, он не верил, что его оружие могло кого-то ранить.

С пронзительным криком раненой птицы маленький комочек меха и перьев вылетел на середину залы и замер над Джетро. Шляпа у миссис Джексон комично сползла набок, но, когда бедная женщина подняла голову, взгляд у нее был зловещим.

— Мальчик был нервным. У него были эпилептические припадки. Неужели вы не видели? Боже, если вы его убили, господь вас накажет! — начала она спокойно, но к концу фразы голос ее стал истошным, леденящим душу.

Лэфферти подошел к ней и склонился над Джетро.

— Он жив, — коротко сообщил он миссис Джексон и выпрямился. — Кертис, вызовите «Скорую».

Обрадовавшись предлогу, молодой полицейский выбежал на улицу. Когда дверь за ним захлопнулась, тотчас же с обеих сторон раздался ропот. Он быстро перерос в оглушительный вой какого-то исполинского животного. Подобно обезумевшему стаду, мальчишки и девчонки яростно ринулись вперед, окружили полицейских, били их наотмашь ладонями, кулаками, чем придется, а те пустили в ход дубинки.

— Назад! — заорал Лэфферти, вынимая револьвер. — Или я влеплю вам, как вашему дружку.

В следующее мгновение миссис Джексон поднялась с пола и объявила голосом, полным достоинства и веры:

— Остановитесь, дети мои. «Я есмь судия», говорит господь наш. И он их покарает.

Ребята остановились и затихли. Но к стене никто не вернулся. Со всех сторон на полицейских смотрели с бесстрастных молодых лиц угрюмые глаза стариков.

Из дальнего угла залы вновь раздался протяжный вой; далеко не сразу Лоретта распознала в этом полузверином звуке голос своей матери. Миссис Джексон в этот момент отошла в сторону, и Лоретта увидела бледное, искаженное лицо Джетро — какими белыми становятся лица у всех людей, когда они теряют много крови! — и рядом с его лицом красное пятно, медленно расползающееся по полу и перемешивающееся с какой-то более темной жидкостью.

— У него в кармане была только маленькая бутылка вина, — сказала миссис Джексон.

Он был пьяный? Удивилась Лоретта. Нет, тут же ответила она себе. Нервы у Джетро были в таком напряжении, что он пьянел и без алкоголя.

— Кто же знал, мэм, что он не за оружием полез, — извиняющимся тоном произнес Лэфферти.

— Полицейский вынужден был применить самооборону.

Никто ему не ответил. Их молчание было страшнее любого обвинения. А Лоретта обнаружила, что даже самые наглые громилы иногда могут испытывать смущение. Лицо у Лэфферти покрылось испариной. Он повернулся к Вильяму, словно ища у него поддержки.

— Мы правильно действовали. Мы получили сигнал, что готовится драка между бандами подростков. Могли быть жертвы. Нам надо было конфисковать оружие.

— И вы его конфисковали? — тихо спросил Вильям.

Лэфферти покраснел. Его глаза, до этого просительно — влажные, вдруг словно затвердели в ледышки.

— Вы же сами видели! — заявил полицейский. — Вы видели, как этот парень полез в карман, как будто за оружием.

Своими большими ласковыми глазами Вильям смотрел прямо в лицо Лэфферти, до тех пор, пока тот не отвернулся.

— Нет, господин офицер, я ничего не видел, — ответил он с прямо-таки оскорбительной вежливостью.

Лоретта чуть было не зааплодировала брату.

Лэфферти теперь был красный как рак; пот струился у него по лицу. Точно вдруг вспомнив о своей власти, Лэфферти перешел на хриплый рев:

— Та-ак, ладно! Где у тебя разрешение на проведение танцевальных вечеров?

— Я вам его уже несколько раз показывал, господин офицер, — тем же тихим голосом ответил

Вильям. — Оно висит на стене в задней комнате.

— Это другое разрешение — на открытие коммерческой печатной мастерской, — рявкнул Лэфферти. — Оно не дает тебе права устраивать здесь танцевальный зал.

Вильям молчал, припав на здоровую ногу, словно другая нога причиняла ему боль.

— Когда мы сюда вошли, ты ведь стоял у дверей и собирал деньги? — Вопрос полицейского прозвучал как утверждение.

Вильям кивнул; его лицо по-прежнему ничего не выражало.

— Та-ак, ладно! — торжествующе воскликнул полицейский. — Значит, ты действовал незаконно. Мы закрываем твою шарманку. И ты не будешь здесь работать, пока не явишься к судье.

Вильям снова молча кивнул.

— А судья, — понизил голос Лэфферти, так, чтобы его слышал только Вильям, — а судья может прикрыть тебя насовсем. Если будешь таким же несговорчивым.

Губы у Вильяма были плотно сжаты, но нижняя дрожала. Пожав плечами, точно говоря: «И это все? Подумаешь!», Вильям повернулся спиной к Лэфферти и закурил.

На этот раз Лоретта не удержалась и вместе с другими поддержала брата троекратным воплем одобрения. Рассвирепевший Громила двинулся было на них, но в этот момент в мастерскую вошли с носилками санитары, которые отвлекли на себя внимание Лэфферти и отрезвили мальчишек и девчонок. Все мрачно наблюдали за тем, как Джетро уложили на носилки и поспешно вынесли из залы. Даже те парни, которые обычно танцевали, ели и даже спали в шапках, сняли свои головные уборы, когда мимо них проплыли носилки. Он был таким маленьким, Джетро! Подумав об этом, Лоретта тут же возненавидела молодого полицейского. Как бы молодо он ни выглядел, он все же был взрослым и сильным мужчиной, и ему не нужно было применять оружие, чтобы сладить с больным четырнадцатилетним парнишкой, весившим чуть более пятидесяти килограммов. Миссис Джексон пошла следом за носилками; ее сопровождала Лореттина мама, поддерживая маленькую женщину за талию.

На Авеню взвыли сирены. С криками: «Очищай помещение!» — полицейские принялись выгонять из мастерской мальчишек и девчонок.

— Чего пихаешься, козел чертов! — обругала Джоэлла полицейского.

— Скажи спасибо, мы вас не забираем, — ответил тот.

— Вы нас не забираете? А за что?! Это же вы убийцы! — смело выкрикнула Шарон.

— Убийцы! — поддержала ее Джоэлла.

Злой ропот снова пробежал по толпе, и полицейские сразу же стали вежливыми. Они довольно церемонно теперь упрашивали оставшуюся молодежь покинуть помещение. Лоретта догадалась, почему они изменили свое поведение. Им напомнили, что они не правы, и они решили не наживать себе новых врагов. Один из них в присутствии сотни свидетелей застрелил безоружного паренька. Им не поздоровится, если ни один из этих свидетелей не подтвердит, что их коллега действовал в целях самозащиты.

— Сэр, вас не затруднит покинуть помещение вместе с этой молодой особой? — обратился к Вильяму грузный темноволосый полицейский. Он говорил с трудом, словно вежливые слова застревали у него в горле.

— Очень даже затруднит, — ответил Вильям. — Я нахожусь в своей мастерской. А это — моя сестра. Нам необходимо здесь остаться, чтобы собрать кое — какие личные вещи.

Полицейский вопросительно посмотрел на своего начальника.

— Да, пусть забирают свои монатки, — разрешил Лэфферти. — Дай им на это полчаса. Мы подождем на улице.

— Ладно, — сказал Вильяму темноволосый полицейский. Он покосился на лужу вина и крови и торопливо отвернулся. — Только не трогайте… э-э… вещественное доказательство.

— Мне и в голову бы это не пришло, — заверил его Вильям с прежней уничтожающей вежливостью.

Полицейский нервно козырнул и следом за Лэфферти и другими полицейскими вышел на улицу, оставив Лоретту и Вильяма в одиночестве. Лоретта оглядела залу. Всего лишь час назад — Лоретте казалось, что с тех пор прошла целая вечность, — у мастерской был такой нарядный вид. А теперь пол был грязный, истоптанный, с ужасным пятном в центре залы; повсюду валялись бумажные стаканы и тарелки; с потолка свисали оборванные полоски серпантина. Потом Лоретта посмотрела на брата. Только что он демонстрировал образцовую выдержку и силу духа, но сейчас выглядел усталым и дрожал.

— Вильям, я так горжусь тобой, — подойдя к брату, сказала Лоретта. — Они хотели, чтобы ты помог им выкрутиться. А ты отказался.

Вместо ответа он погладил ее по голове.

— Но они отняли у тебя мастерскую, Вильям, миленький!

— У тебя они тоже кое — чего отняли, сестренка, — вздохнул Вильям. — Твой колледж.

Колледж всегда был для нее лишь мечтой, слишком далекой и нереальной, чтобы стоило оплакивать эту потерю.

— Да бог с ним! — довольно весело ответила Лоретта, хотя для веселья момент был малоподходящий. — Давай быстро все соберем и уйдем отсюда.

— Правильно, — согласился Вильям.

Лоретте стыдно было думать о каких-то ложках и вилках в то время, как Джетро страдал от раны в больнице. Но она все равно ничем не могла ему помочь, а ее семье завтра надо было чем-то есть. Лоретта машинально двигалась по комнате, обходя стороной кровавое пятно и собирая столовые приборы со стола, с пола, стульев, пианино…

Пианино! Когда Лоретта подобрала с его крышки последнюю, двенадцатую ложку, у нее перед глазами вдруг возникла картина, четкая, как фотография: возле пианино словно из-под земли вырастают Фрэнк, Дэвид и Фесс, — и тут же вспомнила свое странное ощущение: будто происходит нечто неладное.

Лоретта кинулась в боковую комнату.

— Вильям, скорей сюда! — возбужденно крикнула она. — Только ничего не говори! И ни о чем не спрашивай!.. Может быть, я схожу с ума… Но надо, чтобы ты заглянул за пианино.

Вильям отложил в сторону стопку напечатанных меню и последовал за сестрой. Сообща отодвинув от стены один край тяжелого пианино, они в растерянности изучали свою находку: целый склад заржавленных ножей и самопалов, воткнутых между струнами.

Вильям тихо свистнул.

— Что нам делать, Вильям?

Вильям закурил сигарету, ненадолго задумался, потом ответил:

— Помоги мне снова придвинуть его к стене. Пока полицейские ничего не заподозрили и не сунулись сюда.

— Вот так, — облегченно вздохнул он, когда пианино встало на прежнее место. — А теперь пусть это будет нашей маленькой тайной, Лу.

— Не понимаю.

— Лучше тайника ты все равно не найдешь, — подмигнув сестре, ответил Вильям. Он не собирался выдавать ее друзей.

— Вильям, миленький! — В знак благодарности Лоретта обняла брата за талию.

С улицы донеслись нетерпеливые гудки полицейских машин, предупреждавшие о том, что их время истекло. Вильям погасил везде свет, запер дверь и отдал ключи поджидавшему их на улице полицейскому. Лоретта несла посуду, столовые приборы и меню для ресторана, а Вильям — пластинки и проигрыватель. Им было тяжело и неудобно идти, но они шли прямо, с высоко поднятыми головами, не обращая внимания на выстроившуюся вдоль тротуара длинную вереницу патрульных машин.

Глава 10

Школа была серым громоздким каменным зданием с высокими железными воротами и круглыми башнями по бокам. Раньше Лоретта сравнивала ее с замком, но теперь она напоминала ей тюрьму. За ее стенами учили лжи: «Полицейский — твой друг», «В Америке каждый может стать президентом» и тому подобное. Как и в церкви, другом большом и сером каменном здании, где тебя учили: бог справедлив.

Чем больше и удобнее здание, казалось Лоретте, тем большей лжи в нем учат. Если бы Лоретта могла, она бы разрушила их все до основания, а уроки и богослужения проводила под открытым небом, чтобы хоть капелька правды могла туда пробиться. Лоретта решила, что больше никогда не пойдет в церковь, и, как только подрастет, бросит школу. Придя в школу сегодня утром, Лоретта меньше всего была настроена на стихи о трудолюбии и призвании, крылатые выражения о демократии и проповеди о свободе и равенстве для всех. Но ей придется терпеть это по крайней мере еще полтора года, пока ей не исполнится шестнадцать лет. Как она это вынесет? Раньше, когда она была достаточно наивной, чтобы верить в красивые, обнадеживающие слова учителей, она любила ходить в школу. Но теперь ей не терпелось выбраться отсюда поскорее. Может быть, если я буду часто прогуливать уроки, меня исключат, подумала Лоретта, повернулась и направилась к выходу.

Но путь ей преградил мистер Лючитано. Он был вдвое старше Лоретты, но до сих пор верил во все эти пустые фразы.

— С добрым утром, Лоретта, — приветствовал он ее, широко и глупо улыбаясь.

— Здрасте, — буркнула в ответ Лоретта.

— Можно тебя на минутку? Я хотел бы с тобой поговорить.

Лоретта молча последовала за ним в музыкальный кабинет. Мистер Лючитано сел за стол и принялся рыться в каких-то бумагах.

— Садись.

— Спасибо, я постою.

— Как хочешь, — удивленно приподнял свои черные брови учитель, потом продолжал: — Лоретта, я просто хотел сказать тебе… Я слышал о том, что у вас стряслось в эту субботу, и сожалею об этом самым искренним образом. Я просто хочу, чтобы ты знала: мы делаем все возможное, чтобы как-то компенсировать вам ущерб.

— Компенсировать? Кого? Джетро?! — Лоретта рассмеялась в лицо учителю.

Брови мистера Лючитано взметнулись к самым его волосам.

— Напрасно вы думаете, что все настроены против вас, — сказал он. — У вас много друзей. Сегодня в двенадцать часов дня делегация учителей отправляется в мэрию по вашему вопросу. Мы намерены потребовать, чтобы полиция оставила вас в покое и немедленно открыла ваш клуб.

— А зачем? — спросила Лоретта.

Лицо молодого учителя скривилось от боли, как у Вильяма. Так тебе и надо, подумала Лоретта.

— Как это — зачем?.. Ну, чтобы вы могли продолжать там свои занятия, — озадаченно произнес мистер Лючитано. — Мы хотим также ходатайствовать о том, чтобы город дал вам некоторые денежные средства. Вы смогли бы приобрести на них необходимый вам инвентарь. Может быть, они выделят для вас штатных учителей и культурных организаторов. — Радостная улыбка вернулась на лицо учителя. — Кто знает, а вдруг из этого что-нибудь да выйдет. Как говорится, нет худа без добра.

Он улыбался ей своей идиотской улыбкой.

— Не нужны нам никакие учителя, — сказала Лоретта. — Они на каждом шагу обманывают нас и вообще сбивают нас с толку… Не надо ничего открывать. Я поняла, что этот клуб — не такая уж хорошая затея.

— Нет, что ты, Лоретта! — воскликнул учитель. — Это замечательная затея!

— Когда не знаешь то, что делаешь, лучше оставить все как было, — заявила Лоретта, пытаясь объяснить учителю то, что недавно поняла сама.

— Но нельзя же отказываться от всего замысла, — возразил мистер Лючитано, — только потому, что в самом начале вас постигла маленькая неудача.

Маленькая неудача? Лоретта снова рассмеялась.

— Простите, мистер Лючитано, — сказала она. — Мне пора.

— Куда ты так спешишь?

— Надо найти доноров для Джетро.

— А какая ему нужна группа крови?

— Любая — лишь бы не белая! — с вызовом посмотрела на него Лоретта.

Учитель густо покраснел, но не сдавался.

— Сразу же после уроков я зайду в больницу, — тихо произнес он. — Ты ничем не поможешь своему другу, Лоретта, если будешь рассуждать подобным образом. Кровь — это всего — навсего кровь. Она всегда красная. Если бы тебе было так же плохо, как Джетро, ты бы это поняла. Я думаю, он с благодарностью примет мою кровь, как любую другую.

— Делайте что хотите, — пожала плечами Лоретта и невозмутимо вышла из кабинета, оставив нахмурившегося учителя за его столом. Ничего, это пойдет ему на пользу, решила Лоретта. Почему белые всегда считают, что, предлагая нам свою помощь, они заслуживают особую благодарность? Обойдется без благодарности, а Лоретта проверит: останется ли он после этого таким же дружелюбным и отзывчивым. Едва ли.

Смело заглянув в кабинет директора школы и узнав у него, что Улисс, Фрэнк и Дэвид находятся на уроке труда, Лоретта направилась в столярную мастерскую. У нее самой был урок английского, но она туда не спешила. Лонгфелло и все прочие пока подождут, решила Лоретта, плевать она на них хотела. Девочкам в мастерскую входить не разрешалось, но Лоретте и на это было наплевать.

Мальчишки обрадовались возможности сдать свою кровь. Все воскресенье они прошатались по улицам в поисках какого-нибудь осмысленного занятия и под вечер решили на следующий день отправиться в школу — просто потому, что ничего интереснее не придумали.

— Я работаю вон над той книжной полкой, — сообщил Улисс и дотронулся рукой до точильного камня. — А в перерывах точу себе тихонечко один старый ножик. Он у меня скоро кирпичи будет резать.

— Для чего он тебе? — спросила Лоретта.

— А вдруг понадобится кому, детка, — ответил Дэвид, выразительно посмотрев на Улисса, но тот не заметил его взгляда.

— Есть у нас на примете один субчик, — признался Улисс. — Тот самый, который настучал на нас «паукам».

— Ненавижу стукачей, — объявил Франк. — И если Джетро вдруг умрет, будьте спокойны — стукач здесь тоже не задержится.

— Придется устраивать двойные похороны, — сказал Дэвид.

— Тройные, — поправил Улисс.

— Как вы думаете, кто это сделал? — спросила Лоретта.

Ребята переглянулись, словно спрашивая друг друга, могут ли они ей доверять.

— Да черт с ней, пусть знает! — рассмеялся Фрэнк. — Что она, нам помешает, что ли? Мы думаем на этого хлюпика, Кэлвина.

— У него была масса времени настучать на нас, — пояснил Улисс. — Он долго сидел в участке, и «пауки», наверно, пугнули его, рассказав, что они с ним сделают, если он не расколется.

— Это ничего не доказывает, — возразила Лоретта. — И потом, он же ничего не знал! Он же не из нашей компании.

— Он мог слышать, как мы договаривались, — сказал Дэвид.

— Смотри, детка, не перестарайся, защищая его, — недобро усмехнулся Фрэнк. — Другой стукач, которого мы высчитали, — твой брательник.

— Вильям?

— Этот Лэфферти заходил к нему каждую неделю. Они запирались в маленькой комнате и о чем-то шушукались с твоим Вильямом, — сказал Фрэнк. — А теперь скажи мне: о чем таком они могли говорить? А я тебе отвечу, что каждый, кто так часто болтает с «пауком», — верный стукач.

— Он, между прочим, тоже не из нашей компании, — многозначительно добавил Дэвид. — Но уши-то у него есть.

— Вы ошибаетесь насчет Вильяма, — ответила Лоретта. — Боже, как ужасно вы ошибаетесь! Если бы не он, вы бы уже сидели в тюрьме.

Мальчишки были ошеломлены.

— Ты о чем это? — спросил Дэвид.

— А о том, — Лоретта понизила голос, так как к ним приближался преподаватель, — что он и я нашли то место, куда вы спрятали ваши ножи и пистолеты. Уже когда все кончилось, и полицейские ушли. И Вильям снова придвинул пианино к стене и ни слова никому не сказал.

Минуту они молчали, переваривая услышанное. Потом стыдливо потупились. Первым извинился Дэвид:

— Черт! Ты извини, детка.

— Действительно, ошибочка вышла, — сказал Фрэнк.

— Вот видите! — не успокоилась Лоретта. — А вдруг вы и на Кэлвина зря думаете? Обещайте мне, что до тех пор, пока у вас не будет точных доказательств, вы его не тронете.

Фрэнк, в отсутствие Фесса игравший роль вожака, поколебавшись, ответил ей:

— Пока мы ничего не будем делать, Лу. Но «ястребы» не шутят. На войне как на войне, понятно? Если Джетро не оклемается, ничего тебе тогда не могу обещать.

— Так бегите скорее в больницу, ради бога! — воскликнула Лоретта.

Глава 11

Денег на автобус у Лоретты не было, и двенадцать кварталов до больницы она шла пешком, ежась от холода в своем поплиновом пальтишке на тонкой шерстяной подкладке. Но холод, который с недавних пор поселился в ее сердце, был еще мучительнее.

— Сожалею, но к этому Джексону мы не пускаем посетителей, за исключением близких членов семьи, — сообщила дежурная сестра, глядя как бы сквозь Лоретту. — Вы относитесь к близким членам семьи?

— Да, — солгала Лоретта.

— Тогда проходите, — сказала сестра, по-прежнему как бы не замечая Лоретты. — Девятый этаж, палата В.

Лоретта направилась к лифту, но сестра ее окликнула:

— Ну-ка погоди! Этот Джексон числится в списке тяжело больных. Лица моложе шестнадцати лет к нему не допускаются.

Лоретта хотела было наврать ей и относительно своего возраста, но передумала, почувствовав, что сестра наконец заметила ее и недоверчиво разглядывает: гольфы, косы — всю ее с ног до головы.

— Кем ты приходишься этому Джексону?

— У него имя есть — Джетро! — крикнула Лоретта, не в силах больше слышать, как ее друга называют подобным образом. Будто он уже умер, подумала Лоретта. Или вот — вот умрет.

— Ну да, — безразлично согласилась женщина.

— Не все ли равно, кем я ему прихожусь, — сказала Лоретта. — Где тут у вас сдают кровь?

— Первый этаж, десятая комната, — усталым, монотонным голосом ответила сестра. — Вниз на лифте, потом — направо.

Лоретта решила, что к Джетро она так или иначе проберется. Теперь, когда она знает номер его палаты, ей это будет нетрудно: поедет на лифте не вниз, а вверх. А сестры и доктора наверняка слишком заняты и не обратят на нее внимания. Однако, войдя в лифт, она передумала. Раз к нему не хотят никого пускать, значит, он пока находится в тяжелом состоянии и действительно не надо его беспокоить, сообразила Лоретта.

Она спустилась на лифте на один этаж вниз и оказалась в длинном темном коридоре. На первом этаже больницы находились служебные помещения. Лоретта пошла мимо кладовых, в которых хранились половые тряпки, швабры и постельное белье; мимо огромной кухни, внутри которой все, казалось, было сделано из сверкающей нержавеющей стали; мимо просторной, наполненной паром прачечной. В ярко освещенном холле на втором этаже все работники были белыми и носили белоснежные халаты, а здесь, в этом длинном мрачном тоннеле, работали одни негры, одетые в поношенные серые униформы. По крайней мере так показалось Лоретте. Но когда она дошла до дверей с табличками «Рентгенкабинет» и «Гематология», коридор посветлел, а вместе с ним посветлели одежды и лица обслуживающего персонала.

На двери комнаты № 10 была надпись «Переливание крови и плазмы». Лоретта толкнула дверь и оказалась в приемной с длинными деревянными скамьями вдоль стен; в другой открытой двери виднелся ряд больничных коек: медицинские сестры развозили между ними какие-то склянки на столиках с колесиками.

— Для кого из больных желаете сдать кровь?

Молодой врач, задавший вопрос, улыбался Лоретте радостной, обнадеживающей улыбкой; своей улыбкой он напомнил ей мистера Лючитано.

Для Джетро Джексона, — холодно ответила ему Лоретта.

— До этого приходилось когда-нибудь сдавать кровь?

Лоретта покачала головой.

— В таком случае придется слегка уколоть вам пальчик, чтобы установить вашу группу крови. Не бойтесь, это не больно.

— А я и не боюсь, — ответила Лоретта, протягивая врачу руку.

— Ваши имя и фамилия?.. Местожительство?… Возраст?.. Туберкулезом болели?.. А сифилисом?

Лоретта ответила на первые четыре вопроса, а доктор записал ее ответы в отрывной блокнот.

Но последний вопрос показался Лоретте оскорбительным.

— По-моему, это не ваше дело, — заявила она.

— Анализ крови это покажет в любом случае. — Доктор отложил блокнот в сторону. — А теперь давайте мне ваш пальчик.

Укол иглы она едва почувствовала, безразлично наблюдая за тем, как врач выдавил из ее пальца яркую красную каплю на стеклянную пластинку и унес ее в лабораторию.

Назад он вернулся с каким-то прибором, к которому была подсоединена длинная резиновая трубка.

— Анализ будет готов через несколько минут. Давайте пока с вами познакомимся, Лоретта.

Лоретта глянула на него исподлобья. У доктора были рыжеватые волосы, веснушчатое лицо и милая улыбка. Однако Лоретте не нравилось, когда посторонние люди называли ее по имени. Особенно белые. «Белые без этого не могут, какое бы низкое положение они ни занимали, — любила повторять мама. — Стоит тебе с ними заговорить, они тут же будут звать тебя по имени».

— Мисс Хокинз, — поправила врача Лоретта и, прочтя на его нагрудном значке «Др. Генри Смит», добавила: — А то я буду звать вас Генри.

После этого он перестал называть ее как бы то ни было.

— Гм… А почему вы не в школе?

Лоретта пожала плечами.

— Ну понятно. Вам не терпелось помочь своему другу, — ответил за нее врач. — Вы улизнули из школы и явились сюда. Очень мило с вашей стороны. И вообще, надо сказать, вы очень милая девушка.

Уж не собирается ли он с ней заигрывать? Лоретта строго посмотрела на молодого доктора, но лицо у того было невинно — серьезным.

— Этот ваш Джексон в трудном состоянии. Когда его доставили к нам, я как раз дежурил в отделении «Скорой помощи». Но доктора делают все возможное, и, поверьте, наша клиника — одна из лучших в городе. Он находится под постоянным наблюдением лучших специалистов. А полиция, по вине которой это случилось, целиком взяла на себя расходы по госпитализации. Вам известно об этом?

— Надо и кровь у них забрать, — с горечью произнесла Лоретта.

— Не понимаю я вас, ребята, — ответил доктор и вдруг покраснел, показывая тем самым, что все он прекрасно понял. Ни слова больше не говоря, он измерил Лоретте давление. Резиновая трубка, подобно змее, обвилась вокруг ее руки, стиснула ее, когда врач нажал на грушу, потом ослабла.

— Весьма сожалею, — безразличным тоном произнес доктор, — но у вас слегка понижено давление. Вам лично это ничем не угрожает, но, увы, оно ниже обязательной для нас нормы.

Лоретта встала и собиралась уйти, но доктор удержал ее за руку.

— Погодите, давайте подождем ваш анализ. Надо все-таки узнать вашу группу крови. Пригодится на крайний случай. Сейчас я за ним схожу.

Он направился к двери, но на пороге остановился и озабоченно прибавил:

— Только дождитесь меня обязательно.

Лоретта пожала плечами, не донимая, почему он придает такое значение ее анализу. Но осталась тем не менее.

Через две минуты доктор вернулся.

— У вас первая группа, — с гордостью сообщил он Лоретте; как будто он добился для нее этой группы крови! — Это очень хорошо. Это означает, что вы можете отдать свою кровь кому угодно.

— Подойдя к Лоретте, он понизил тон: — Но, даже если бы у вас было нормальное давление, мы все равно не смогли бы принять у вас кровь. Дело в том, что у вас чуть понижены эритроциты. Вы когда-нибудь принимали железо?

Лоретта покачала головой.

— Значит, надо начать. Оно продается на каждом углу. Ешьте также побольше печени и шпината. — Он пощупал пальцами рукав Лореттиного пальто. — Ив такую холодную погоду надо потеплее одеваться.

В ответ на его рекомендации Лоретта лишь отдернула руку.

— Я могу теперь идти? — спросила она.

Доктор так густо покраснел, что веснушки на его лице исчезли.

— Послушайте, девушка, неужели вы не понимаете, что я хочу помочь вам? Это может быть серьезным. Анемии у вас пока нет, но вам до нее не так уж далеко. Вы умная девушка. Я надеюсь, вы понимаете, что вам необходимо тщательно следить за своим здоровьем.

Он чуть ли не кричал на нее. Лицо у него было цвета спелого помидора.

Лоретта подождала, пока он замолчит и успокоится, потом тихо спросила:

— Сударь, а кто мне все это купит? Вы, что ли?

Он растерялся окончательно. С минуту Лоретта пристально смотрела ему в глаза, потом докончила:

— Не думаю.

Лоретта вышла из приемной и пошла по коридору. Но молодой доктор догнал ее и взял за плечо.

— Что такое? — удивленно обернулась Лоретта.

— Я просто хотел нам сказать… Вы были правы, когда заметили, что полиция… Они действительно обязаны отдать свою кровь вашему товарищу!

Лоретта ответила не сразу. Сперва она посмотрела ему в лицо, увидела, как сквозь блекнущую краску стыда медленно проступают веснушки; казалось, с каждой секундой доктор чувствовал себя все увереннее.

— Конечно, — сказала Лоретта и протянула ему свою руку.

— Ну… до свидания, мисс Хокинз, — смущенно произнес он, пожимая ей руку. — Следите за своим здоровьем все-таки.

— До свидания, доктор Смит.

Целых два квартала Лоретта шла, беззаботно напевая, пока не обратила внимания на то, что делает, и не остановилась. Чему это я радуюсь, подумала она. Потом она вспомнила свой разговор с молоденьким доктором; заключительная часть разговора определенно подняла Лоретте настроение.

Лоретта тут же напомнила себе, что ей ни в коем случае не следует терять хладнокровия, она не желала, чтобы ее снова посещали такие наивные чувства, как преданность, вера или надежда. Они ведут к слишком болезненному разочарованию.

Лоретта устремилась навстречу ветру, полной грудью вдыхая морозный воздух, точно охлаждая им свой пыл. Мысли о Джетро помогли ей снова притупить свои ощущения, а дом № 1300 по Авеню довершил дело. Дойдя до него, Лоретта увидела патрульные машины и группу полицейских, охранявших вход в здание. Лэфферти среди них не было, зато в дверях стоял тот самый долговязый полисмен с лицом ребенка, который ранил Джетро.

Он был преисполнен самодовольства и поигрывал дубинкой, как тамбурмажор на параде.

— Не хотела бы ты сейчас взять в руки «тридцать восьмой» и шлепнуть его на месте?

Услышав у себя за спиной знакомый скрипучий голос, Лоретта не испугалась. Она была готова к этой встрече и смело повернулась к уродливому лицу, смотревшему на нее из подъезда. За круглыми стеклами очков холодным огнем мерцали глаза, а губы растянулись в улыбке, похожей на звериный оскал. Пар валил у него изо рта и из ноздрей, подобно дыму. Самое время нарушить первую мамину заповедь и заключить союз с сатаной, подумала Лоретта.

— Душу бы свою заложила ради этого! — ответила она.

Фесс отрывисто рассмеялся.

— Серьезно? А я считал тебя кроткой цыпой. Подставь другую щечку, возлюби обидчика своего — так, кажется?

— Так было до прошлой субботы. Теперь не так! — ответила Лоретта.

Фесс тут же понял, что она хотела сказать.

— Вижу, ты уже готова. Не то, что раньше. Я ведь говорил мужикам, чем это кончится. Помнишь? Я ведь их предупреждал. Но они послушались тебя.

— Сволочи эти «пауки»! — выругалась Лоретта, метнув гневный взгляд через улицу.

Взгляд Фесса потеплел от удовольствия, а его рука легла Лоретте на плечо.

— Я верю, что ты готова. Послушай, Лукреция, или как тебя там. Ты, в сущности, неплохая цыпа, но на кой черт тебе тогда понадобилось лезть не в свое дело? Женщины тоже участвуют в нашем движении, но они не могут быть лидерами.

— В каком движении? — не поняла Лоретта.

Покровительственно глянув на Лоретту, Фесс объяснил:

— В мире столько всего происходит, детка, о чем ты даже понятия не имеешь. Ты еще очень многого не понимаешь. Но я могу дать тебе возможность разобраться кое в чем. Ну как, дать или не дать?

Засунув большие пальцы рук в карманы своей кожаной жилетки и привстав на каблуках, Фесс высокомерно ожидал, когда она начнет его упрашивать. К Лоретте вернулось прежнее чувство обиды и негодования, которое она всегда испытывала, разговаривая с этим мальчишкой. Но терять ей было нечего.

— Дай, пожалуйста, — попросила она.

Фесс написал что-то на клочке бумаги и протянул его Лоретте.

— Завтра вечером приходи по этому адресу. Собрание начинается ровно в восемь часов. Пароль — «Лумумба».

— Пароль? — удивилась Лоретта. Это напомнило ей детские игры с их обязательными паролями, шифрами и тайными явками. Но Фесс не шутил.

— Приходится соблюдать осторожность, — кивнул он в сторону полицейского участка, потом с ног до головы ощупал Лоретту каким-то странным, чуть ли не собственническим взглядом, от которого той стало не по себе. — Первое, что тебе придется сделать, это остричь волосы.

Руки Лоретты инстинктивно потянулись к ее длинным толстым косам. Ее волосы были такой же неотъемлемой частью ее самой, как ее лицо, ее имя.

— Нет, не к завтрашнему вечеру, — успокоил ее Фесс. — На первый раз тебя и так пропустят. Но учти, все наши девушки придерживаются африканского стиля.

Лоретта помнила, как они появились на Авеню, сначала всего несколько человек, а потом все больше и больше. Их прически напоминали сдвинутые на затылок шерстяные шапки, а в ушах у них раскачивались массивные серьги, похожие на ножи. Если бы не серьги, их запросто можно было принять за юношей. Лоретта сразу же обратила внимание на эту новую моду и гадала, откуда она взялась, не подозревая, что она вызвана каким-то там «движением». Некоторыми из этих девушек она искренне любовалась, теми, у которых были особенно выражены африканские черты лица. Но себя в таком виде Лоретта никогда не представляла. Ей не хотелось, чтобы у нее были короткие волосы. Впрочем, у нее еще есть время на размышления, подумала Лоретта.

— Спасибо, Фесс, — сказала она, заботливо пряча бумажку с адресом. — Послушай, я хочу тебя попросить об одной вещи. Джетро нужна кровь.

— Да? — переспросил Фесс, всем своим видом показывая, что он не слушает Лоретту, а созерцает нечто на далеком горизонте.

— Я говорю, Джетро нужна кровь, — потянула его за рукав Лоретта. — Два литра у него уже есть, а ему надо два с половиной. Я сейчас была в больнице, но мою кровь они не приняли. Из-за низкого давления и чего-то там еще. Ты можешь сдать вместо меня эти пятьсот грамм?

— Я? Нет, детка, у меня нет времени, — ответил Фесс.

— Не понимаю, — удивилась Лоретта.

— Я сказал: мне некогда. Я очень занят, понятно?

Фесс повернулся и пошел прочь, но Лоретта схватила его за рукав пальто и потянула назад.

— Фесс, я не шучу! Это может спасти ему жизнь.

Фесс стряхнул ее руку, словно гадкое насекомое.

— Я не хочу спасать ему жизнь, — холодно ответил он.

Лоретта остолбенела от неожиданности, а Фесс объяснил:

— Если ты собираешься вступить в наше движение, тебе надо трезво смотреть на вещи. И закалять волю. Иначе нельзя. Живой Джетро нам бесполезен. А мертвый Джетро может помочь нам разбудить весь город. — А так как Лоретта по-прежнему смотрела на него с открытым от ужаса ртом, Фесс грубо добавил: — Слушай, милая, я тут ни при чем. Не я его пристрелил, а вон тот малый. — Он ткнул пальцем в сторону молодого полицейского. — Этот вонючий «паук» и не подозревает, какую услугу он нам оказал. Громадную услугу!

Фесс чуть ли не с жалостью смотрел на Лоретту. Потом похлопал ее по плечу и ласково добавил:

— Приходи завтра вечером на собрание. Оно тебе поможет. Я тоже там буду.

Снова потрепав ее по плечу, Фесс скрылся за углом.

Потрясенная до бесчувствия, но в то же время благодарная своей бесчувственности, Лоретта пошла по проулку, соединявшему Авеню с улицей, на которой она жила.

Она дошла до середины проулка, когда от стены вдруг отделилась какая-то стройная фигура и встала у нее на пути. Лоретта вскрикнула. В отличие от предыдущей встречи эта встреча напугала Лоретту; впрочем, в том нервном состоянии, до которого довел ее Фесс, она могла испугаться чего угодно.

— Да не бойся ты, — сказал Кэлвин. — Это всего-навсего я.

В серых сумерках, так рано наступавших в это время года, его глаза показались Лоретте необычно ласковыми и кроткими.

— Прости, если я тебя напугал. Я не хотел, — сказал Кэлвин.

— Ничего, я просто стала немного нервной после той субботы, — смутившись, объяснила ему Лоретта. — Это было так ужасно.

— Я знаю, — кивнул Кэлвин.

— А сегодня в школе я разговаривала с мальчишками, — вдруг затараторила Лоретта, словно доказывая Кэлвину, что она и вправду нервничает. — И тут вдруг наткнулась на Фесса. А он участвует в каком-то сумасшедшем движении. И хочет, чтобы я тоже в нем участвовала. И… и… и я не знаю, чему мне теперь верить.

К своему ужасу и стыду, Лоретта почувствовала, что под ласковым взглядом Кэлвина она готова дать волю чувствам. Он чуть дотронулся до ее плеча рукой, и это осторожное прикосновение вызвало у нее слезы.

— Послушай, Кэлвин, — сказала она, шмыгая носом и борясь со слезами, — будь осторожен. Они за тобой охотятся. Они считают, что ты донес на них полицейским.

— И это я знаю, — спокойно ответил Кэлвин. — Зачем же я тогда крадусь темными переулками к себе домой? Или ты думаешь, я герой? Нет, я обыкновенный трус.

Смысл его слов дошел до Лоретты как раз в тот момент, когда она собиралась всхлипнуть, и она засмеялась, закашлялась и заплакала одновременно, а Кэлвин принялся энергично хлопать ее по спине. Это Кэлвин-то трус, думала Лоретта. Кэлвин, который так смело встал на ее защиту. У нее лило одновременно из глаз и из носа, но она продолжала смеяться.

«Обыкновенный трус» предупредительно извлек из кармана чистый носовой платок.

— Мне все время хотелось увидеть тебя, — сказал он. — Ноя боялся, что твоя мама будет против, если узнает.

— Ну и зря боялся, — улыбнулась Лоретта, но тут же напряглась, слишком явственно ощутив на своем плече его руку.

Заметив ее реакцию, Кэлвин убрал руку и отступил назад.

— Нет, конечно, не поэтому, — сознался он. — Я просто подумал, что ты на меня и внимания не обратишь — у тебя так много кавалеров.

— Каких еще кавалеров? — рассмеялась Лоретта.

— Будто сама не знаешь. Дэвид, Фрэнк — да все они. И этот умник Фесс.

— Какие они мне кавалеры! Они просто терпят мое общество, — объяснила Лоретта, но, вспомнив вдруг о том, что ей сегодня рассказали, беспокойно покосилась на Кэлвина. — Ты действительно это сделал, Кэлвин? Это ты предупредил полицию?

Его глаза уверенно встретили ее взгляд, а лицо нахмурилось.

— А ты считаешь, что это я?

Лоретта вспомнила, что Кэлвин почему-то чрезвычайно дорожил ее мнением.

— Нет, Кэлвин, я так не считаю! Я просто удивлялась, куда ты так надолго исчез.

Нижняя губа у Кэлвина сердито оттопырилась, но в его лице не было ничего уродливого; наоборот, оно показалось Лоретте симпатичным и трогательным, как у обиженного ребенка.

— А мне надоело смотреть, как эти парни крутятся вокруг тебя, если тебе действительно интересно, почему я не появлялся. Я понял, что у меня нет никаких шансов. И поэтому решил, что лучше вообще перестану ходить в клуб.

Лоретта была одновременно обрадована и растеряна и не знала, что ответить. К счастью для нее, Кэлвин переменил тему.

— Нет, Лу, это не я настучал полицейским, а другой парень, постарше меня. Знаешь, такой грязный, лохматый — Роджер. Они привезли его в участок в один день со мной и посадили нас в одну камеру. Он недавно вышел из тюрьмы, в мае месяце, за воровство сидел. А они взяли его за то, что он нарушил подписку о невыезде — укатил на две недели в округ Колумбия. Если бы он им не настучал, они бы его снова упекли в тюрьму. А он до сих пор гуляет на свободе — значит, это он. Ты веришь мне?

Вопрос прозвучал с такой настойчивостью и был сопровожден таким испытующим взглядом, что Лоретта тут же воскликнула:

— Конечно! Кэлвин, — чуть позже смущенно позвала она.

— Что? — придвинулся к ней тот.

— Я бы давно пригласила тебя к себе домой, но… Понимаешь, десять человек в пяти комнатах. То есть я хочу сказать, что у нас там часто бывает не очень чисто и не очень… И вообще мне как-то стыдно приглашать тебя туда.

Кэлвин расхохотался.

— Пять комнат! Ну ты даешь! Если бы ты знала, как я живу! Да у тебя не дом, а целый дворец.

— Ты шутишь! — не поверила Лоретта.

— Ты не помнишь, как я попросил твоего брата, чтобы он разрешил мне рисовать у него в мастерской, потому что дома у меня нет места? Ты думаешь, я валял дурака? Ну так смотри: мы живем вдвоем с отцом — он и я. У него на Авеню — ресторан, а точнее грязная, маленькая забегаловка. Он вкалывает в ней с утра до ночи, по пятнадцать — шестнадцать часов в сутки. Так что ни в каком другом месте он жить не может. Спереди у нас ресторан, а сзади — одна маленькая комнатушка, в которой две кровати и горы грязного белья. Вот и весь наш дом.

Лоретта изумленно покачала головой, думая о том, насколько неоправданным был ее стыд за их маленький дом на Карлисл-стрит.

— Два человека в комнате, если считать отца и меня. Трое, если считать кошку. И тысяча три, если считать тараканов.

Лоретта засмеялась. Для человека с таким серьезным видом Кэлвин оказался удивительно остроумным.

— А у тебя целых пять комнат! — Кэлвин даже присвистнул. — Какая счастливая девушка! Симпатичная, да еще и богатая.

Отсмеявшись, Лоретта позволила Кэлвину взять себя за руку. Они дошли до конца переулка, держась за руки и помахивая ими.

— Когда же я увижу твой сказочный дворец?

— Когда? — снова засмеялась Лоретта. — Да когда хочешь!.. А где у тебя мама, Кэлвин?

Она тут же пожалела о своем вопросе. Кэлвин выпустил ее руку и засунул свои руки в карманы; лицо его вновь приняло яростное выражение.

— Нет ее, — буркнул Кэлвин.

— Прости, — извинилась Лоретта, решив, что мама у Кэлвина умерла.

— Она бросила нас и смылась, когда я еще был маленький. Мы с отцом не любим о ней вспоминать. Мой отец вообще пропащий человек в том, что касается женщин. Говорит, что ни одной из них нельзя верить. Он прав, наверно. — Кэлвин сердито глянул на Лоретту. — Это твой дом?

— Да.

Кэлвин хмуро, не без зависти изучал ее дом, потом вдруг спросил:

— А у тебя есть мать и всё такое?

— Да, — ответила Лоретта и тут же добавила: — Хочешь, я тебя с ней познакомлю?

— Как-нибудь в другой раз, — ответил Кэлвин и направился к проулку.

— Подожди, Кэлвин!

Он обернулся — маленькая, одинокая фигурка в сгущающейся темноте.

— Чуть не забыла. Я хочу попросить тебя об одном одолжении. Джетро нужна кровь. Ты не мог бы пойти в больницу и сдать для него пятьсот грамм?

— Фу ты! — грустно вздохнул Кэлвин и вернулся к Лоретте. — Я так увлекся самим собой, что совсем забыл о Джетро. Вот кому действительно паршиво… Какие могут быть разговоры! Прямо сейчас туда пойду.

— Кэлвин!

— Да?

— Тебе хорошо, у тебя есть отец, — тихо сказала Лоретта. — Мой отец давно ушел от нас.

— Ах так, значит, мы на равных, — задумчиво произнес он и взялся за шапку. — Пока, Лу.

— Пока.

Он исчез в черной дыре проулка, оставив Лоретту с тем, что она не успела ему сказать. В частности:

«Не вини свою маму, Кэлвин, в том, что она от вас ушла. Может быть, у нее не было другого выхода, как у моего отца». И еще:

«Пожалуйста, будь осторожен. Помни, что они за тобой охотятся. Не попадайся им». И, наконец, самое главное:

«Пожалуйста, не передумай и приходи ко мне. Пожалуйста, приходи скорее!»

Ничего этого она не успела сказать ему и теперь вдруг испугалась, что Кэлвин больше не придет. В душе у нее вдруг родилось щемящее чувство потери. Оно было страшнее всех ее прежних ощущений, когда ей казалось, что терять больше нечего. Было трудно сохранять это самое «хладнокровие», когда у окружающих тебя людей было так много способов согреть тебя. Прикосновением. Улыбкой. Взглядом.

Даже угрюмым взглядом.

Глава 12

На следующий день Лоретта не пошла в школу и осталась дома, чтобы дать маме хоть немного отдохнуть от домашних хлопот. Да и вообще: с ее новым настроением Лоретте было куда приятнее сидеть дома, собирая в школу младших братьев и сестер, моя посуду после завтрака и протирая на кухне пол. Однако, очистив десять картофелин, вылущив двести бобовых стручков, заправив восемь постелей и протерев под ними пол, Лоретта чуть ли не пожалела о том, что не пошла в школу.

Когда пришел Вильям, в гостиной никого не было.

— Большой привет моей Лоретт, — шутливо поздоровался он с сестрой, но лицо у него было озабоченным и усталым.

— Как твой склад, милый брат? — с той же усталой миной спросила Лоретта.

Вильям тут же отбросил притворную веселость.

— Ах, не спрашивай, — грустно вздохнул он, тяжело опускаясь на ближайший стул. Он закурил сигарету, потом посмотрел на нее и сказал: — Боюсь, придется отвыкать. Теперь мне это не по карману. — Он потушил сигарету в одной из любимых маминых расписных фарфоровых тарелок, а бычок сунул обратно в пачку.

Почувствовав неладное, Лоретта придвинула к его стулу пуф и села рядом с братом.

— Что ты забыл, братец Билл? — в рифму спросила она. — Правда, что случилось?

— Сегодня мне сказали: «С 30–го числа вы можете считать себя свободным от возложенных на вас обязанностей». — Вильям глухо рассмеялся. — «Свободным от возложенных на вас обязанностей». На языке белых это означает: «Ты уволен, парень».

— Нет, не может быть, — прошептала Лоретта. — За что?

— За то, что вел себя кое-как, Лу: опаздывал на работу, пропустил слишком много дней, засыпал на службе.

За окном завывал ноябрьский ветер. Значит, в эту зиму у них в подвале может не быть угля — ни тонны, ни полтонны, ни мешка. А на обед не будет курицы, ни молодой, ни старой — никакой. Оставшийся на плите горшок с жестким куриным мясом вдруг стал необычайно ценен для Лоретты. Она кинулась на кухню, чтобы присмотреть за ним и чтобы… не смотреть в глаза брату.

Но так или иначе ей пришлось вернуться назад. Когда она вошла в большую комнату, Вильям вздрогнул.

— Не надо меня так пугать, Лу. Я решил, что ты побежала обо всем рассказывать маме.

— Мама наверху.

— Уф! — облегченно вздохнул Вильям. — Давай пока не будем говорить ей, ладно? Я подал апелляцию в Совет по делам гражданских служащих и должен выиграть, принимая во внимание мою хорошую анкету, трудовой стаж и так далее. Если же нет… Может, удастся за это время найти какую-нибудь другую работу. Не надо ее пока расстраивать.

Лоретта кивнула. Действительно, не следовало ставить маму в известность. Лоретта решила переменить тему:

— А как поживает Ширли?

— Мы больше с ней не встречаемся. Ты разве не знала? Ширли нужен перспективный мужчина, — с горечью произнес Вильям. — А какие у меня перспективы!

Лоретта вздохнула. Куда ни поверни разговор, все равно упрешься в финансовое положение Вильяма, подумала она.

Вильям определенно нервничал. Он вновь прикурил сигаретный бычок и смотрел на дым.

— Если бы у меня была мастерская! Я так удачно начал, Лу. Я стал получать так много заказов, что мне уже не хватало моего свободного времени. Ну и заварил кашу у себя на службе. — Вильям покачал головой. — Недаром говорят: не гонись за двумя зайцами — не имеет смысла.

Лоретта подумала о Фессе и его компании и сказала:

— Людям помогать тоже не имеет смысла.

— Вот как? — удивился ее неожиданному заявлению Вильям. — Что-то непохоже на тебя, Лу.

— Честное слово! Если бы ты сотрудничал с полицейскими, они бы не закрыли твою мастерскую. Правильно?

— Наверно.

— Ну и надо было с ними сотрудничать. Все равно ребята считали, что ты на них доносишь. Они даже собирались избить тебя, пока я не вправила им мозги.

Вильям наклонился вперед и положил руку Лоретте на колено.

— Боюсь, что теперь мне придется вправить тебе мозги, Лу, — сказал он. — Такие вещи делаются не для других, а для себя. Поэтому нечего пенять, если другие не выражают тебе свою благодарность. Я бы пошел против себя самого, если бы помог полицейским, после того, что они сделали с Джетро. Сообщи я им о спрятанном оружии, я бы снял с них всю вину. И они решили бы, что в любой момент могут снова ворваться ко мне в дом и застрелить кого-нибудь еще. В следующий раз им мог оказаться я сам.

Лоретта молчала.

— Так что я сделал это для себя самого, а не для твоих друзей. Понятно?

Обхватив руками колени, Лоретта подтянула их к себе, потом подняла голову и в упор глянула на брата.

— Ты серьезно веришь, что тебе удастся наказать этих «пауков»?

Обдумывая ее вопрос, Вильям закурил новую сигарету.

— Нет, — наконец ответил он. — Но я могу заставить их впредь обращаться с людьми немного осторожней.

Циничная усмешка Лоретты поразила Вильяма.

— Лу, я не понимаю, что с тобой происходит. Ты стала какой-то другой.

— Я расту и становлюсь взрослой — вот и все. Быстрее, чем ты рос в свое время, — ответила Лоретта и встала, исключая дальнейшие объяснения. — Кто-то стучится.

Она открыла входную дверь и от удивления замерла на пороге. Она привыкла к тому, как мисс Ходжес выглядела в школе, но видеть такую шикарную особу у себя дома! С первого взгляда можно было сказать, что она здесь чужая: с обитателями Карлисл-стрит ее роднило лишь одно — темная кожа. Ее эффектная красная шляпка и элегантное красное пальто были как бы из другого мира. Она вошла, принеся тонкий аромат духов в комнату, которая обычно пахла жареной свининой и тушеной капустой. Сняв пальто, она оказалась в нарядном шерстяном платье в тон пальто и шляпке.

Вильям изумленно и с нескрываемым восхищением смотрел на нее.

— Вильям, ты помнишь мою учительницу английского языка, мисс Ходжес?

— Видать, в прошлый раз я вас не разглядел как следует, — ответил тот, бессовестно ухмыляясь. — А я как раз думал о том, что мне не мешало бы серьезно заняться английским. Как вы думаете, меня примут обратно в школу?

Мисс Ходжес отнеслась к его вопросу на редкость серьезно.

— Боюсь, что в дневную школу вы уже давно опоздали. Но ведь у нас есть вечерняя школа для взрослых.

— Да он шутит! — крикнула Лоретта, несколько испугавшись прыти своего братца.

— Ах вот как! — Несколько секунд мисс Ходжес оценивала ситуацию, потом рассмеялась, удивительно естественно и совершенно обворожительно.

— Виноват, мэм, — смущенно произнес Вильям. — Я просто пытался сделать вам комплимент. Не сердитесь, если вышло неуклюже. Когда я учился в школе, там не было таких симпатичных учительниц. Гм… Я лучше оставлю вас вдвоем с сестренкой.

— Нет, не уходите, пожалуйста. Это вас также касается. Можно мне сесть?

Вильям тут же пододвинул мисс Ходжес стул, а сам сел на кушетку.

— Простите меня за мое неожиданное вторжение, но Лоретты сегодня не было в школе, а мне не хотелось ждать до завтра. У меня есть для вас хорошие новости. — Мисс Ходжес повернулась к

Лоретте. — Ты знаешь, Лоретта, что в понедельник группа учителей ходила в мэрию?

Лоретта осторожно кивнула, не слишком веря в учителей и их способность влиять на события.

— Ну так вот, нас принял мэр города, и мы рассказали ему о твоей молодежной группе. Его она очень заинтересовала. Он сказал, что подобные группы следует всячески поощрять.

— Он что, даст нам денег?

— Ну, нет, — нахмурилась мисс Ходжес. — По крайней мере, не сразу. Он хотел бы помочь вам и деньгами, но такие дела быстро не делаются — нужны заседания, обсуждения, разные финансовые операции… — Она в растерянности обернулась к Вильяму.

— Я так и думала, — сказала Лоретта.

— Но пока решается этот вопрос, у вас же есть деньги, которые вы собрали на танцевальном вечере, — деликатно напомнила ей мисс Ходжес. — Это во — первых. А во — вторых, я пока не успела сообщить тебе о главном. Во время нашего визита мэр переговорил с комиссаром полиции и добился у него разрешения для твоего брата снова открыть мастерскую. — С мрачного Лореттиного лица мисс Ходжес перевела взгляд на сияющее лицо Вильяма. — Все обвинения против вас сняты. Они, ей — богу, были нелепыми. Самодеятельной молодежной группе для проведения танцев не требуется никакого специального разрешения. Мэр сказал, что вместо того, чтобы закрывать вашу мастерскую и накладывать на вас штраф, вас следовало бы премировать.

— Когда я могу снова начать работать?

— Да хоть сейчас, — ответила мисс Ходжес и протянула Вильяму ключи. Вильям вскочил.

— Мисс Ходжес, можно я вас поцелую? — на радостях спросил он.

— Можно, но в таком случае вам лучше называть меня Лорой, — не растерялась мисс Ходжес.

— Чудесное имя, — воскликнул Вильям. Он, правда, ограничился воздушным поцелуем, но потом подбежал к Лоретте и звонко чмокнул ее в щеку. Лоретта и бровью не повела.

— Но что с тобой, моей сестрой? Почему такой кислый мордан?

А ваш мэр не может так сделать, чтобы Джетро не лежал в больнице? — ледяным тоном спросила Лоретта.

Все городские власти могли помочь Джетро ничуть не больше, чем вся королевская конница и вся королевская рать — бедному Шалтаю — Болтаю. Взрослые понимали это и молчали.

— Нет, конечно, не может, — наконец ответила мисс Ходжес. — Это другая цель моего прихода. Лоретта, я хотела поговорить с тобой. Мистер Лючитано рассказал мне нечто весьма настораживающее о твоих новых… гм… настроениях.

— Правильно, поговорите с ней, — проворчал Вильям. — Она только что кончила объяснять мне, что она, видите ли, растет и становится взрослой. Лично у меня такое впечатление, что она растет не в ту сторону.

— Как ты думаешь, Лоретта, чем ребенок отличается от взрослого? — спросила мисс Ходжес.

— Дети верят во всякую чепуху, — быстро ответила Лоретта. — В разные сказки: в то, что их принес аист, в Деда Мороза и во все те глупости, которым их учат в школе. А взрослые знают правду.

— И эта правда такова, что все в мире плохо. Так?

— Очень похоже, — грустно кивнула Лоретта.

— Боюсь, что ты заблуждаешься, — возразила учительница. — Действительно, только дети могут верить в сказки и в Деда Мороза. Но верить, что все в мире плохо, тоже ребячество. Если все вокруг себя ты видишь в одном черном цвете, значит, ты тоже далека от истины и тебе еще надо до нее дорасти.

— Правда вот в чем: жизнь не бывает ни целиком хорошей, ни целиком плохой. Она как бы смесь, и такая и сякая, как мой сегодняшний день. Вот это взрослый взгляд на вещи, Лу, — вставил Вильям. — Я правильно думаю, мисс Ходжес?

— Лора, — поправила его учительница, улыбаясь, но не сводя глаз с Лоретты. — Ты одна из самых обещающих моих учениц, Лоретта. И у тебя есть все основания продолжать учебу. Но в последнюю неделю у тебя появились тревожные симптомы. — Мисс Ходжес подняла глаза на Вильяма. — Вы наверняка видели ребят, которые пали духом. Я вижу их каждый день, и поверьте: их уже ничему не научишь. Они ни на что не надеются, ни во что не верят. Они сдались.

Вильям мрачно кивнул.

Мисс Ходжес снова сосредоточила свое внимание на Лоретте.

— Лоретта! — настойчиво продолжала она, взяв Лоретту за руку. — С тобой это ни в коем случае не должно случиться. Слишком много хорошего у тебя впереди. И я пришла просить тебя — пожалуйста, не сдавайся! Я хотела подробно поговорить с тобой, но, начав сейчас этот разговор, поняла, что могу выразить все свои чувства этими тремя словами. Я знаю, что в данный момент тебе нелегко, но, пожалуйста, не сдавайся! Вот и все, что я хотела сказать.

Лоретта собиралась ответить, но мисс Ходжес остановила ее, подняв указательный палец:

— Не надо, не отвечай. Я не вынесу, если ты мне сразу же ответишь «нет». Просто подумай над тем, что я сказала. А завтра увидимся.

С этой заключительной репликой, выражающей уверенность в том, что Лоретта по крайней мере вернется в школу, мисс Ходжес поднялась. Вильям помог ей надеть пальто, а Лоретта смотрела на учительницу и размышляла о том, будет ли у нее когда-нибудь такое же пальто, у нее, Лоретты. Сейчас ей это казалось маловероятным.

— Ой, Лоретта, чуть не забыла! — спохватилась мисс Ходжес у порога. — Мистер Лючитано горит желанием купить вам музыкальные инструменты. Ты сможешь завтра принести в школу деньги?

— Наверно, — равнодушно ответила Лоретта.

— Кстати, в прошлом месяце некоторые ребята написали неплохие сочинения. Лучшие из них я надеюсь поместить в вашей газете. Если к ним добавить заметки твоих друзей, получится чудесный номер. — Мисс Ходжес повернулась к Вильяму. — Мне бы хотелось встретиться завтра в мастерской с теми, кто собирается участвовать в выпуске газеты. Сразу после уроков, если вы сможете нас пустить.

— До пяти я буду на службе. Но… — Вильям порылся в кармане куртки, — вот вам ключи — и господь вам навстречу.

Весело насвистывая, он наблюдал за тем, как учительница садилась в свой изящный маленький автомобиль, потом повернулся к Лоретте.

— Некоторые тут, понимаешь ли, довольно мрачно настроены, — заявил он. — Но лично я собираюсь отметить это дело. Не угодно ли пообедать жареной вырезкой?

— Я уже курицу сделала, — коротко ответила Лоретта и убежала на кухню.

За обедом Лоретта гадала, как ей улизнуть из дома незаметно для мамы. Но это оказалось несложно. Из-за своего чувства ответственности мама так и не отдохнула, за целый день не сомкнув глаз. Встав из-за стола, она извинилась и отправилась к себе спать. Вильям ушел из дома — вероятно, в один из баров на Авеню, чтобы отпраздновать там несколькими коктейлями благополучный исход событий, а дети облепили в гостиной телевизор. Лоретта осталась на кухне одна. Она вымыла посуду, затем тихо выскользнула на улицу.

Дом, адрес которого дал ей Фесс, находился на противоположной стороне города — в Нортсайде. Это был опасный район: преступления и убийства считались в нем обычным делом. Раньше Лоретта побоялась бы в одиночестве отправиться туда вечером, но теперь ей было чуть ли не безразлично, что могло с ней произойти. А посему, разумеется, ничего и не произошло. Она благополучно добралась до места и постучалась в дверь.

За стеклянной дверью тут же отодвинулась в сторону занавеска, и какой-то взлохмаченный бородатый субъект подозрительно уставился на Лоретту. Затем дверь приоткрылась.

— Лумумба, — вспомнив пароль, прошептала Лоретта.

Сначала она услышала лязг отпираемых засовов, потом звон дверной цепочки, потом дверь открылась ровно настолько, чтобы Лоретта могла войти.

— Добро пожаловать, сестра, — приветствовал ее бородач, тщательно запирая за ней дверь на цепочку и на засовы. На привратнике была тога из грубой хлопчатой ткани, а вокруг шеи — деревянные бусы.

— Сначала придется выполнить ряд формальностей. Вон туда, пожалуйста, — указал он на кабинку, занавешенную простынями.

Неприятное предчувствие родилось у Лоретты еще тогда, когда она увидела за стеклом эту бородатую физиономию. Войдя же в кабинку, она поняла, что не обманулась в своих ощущениях.

Перед ней предстали две девицы в широких хлопчатобумажных платьях и ярких головных платках.

На собрание запрещается вносить сигареты, спички, жвачку, спиртные напитки, режущие или колющие предметы, а также газеты и любую западную литературу, — отчеканила одна из девиц.

— Есть при себе оружие? Нам придется вас обыскать, — заявила другая и шагнула к Лоретте.

Стиснув зубы, Лоретта подчинилась. С тем же отвращением, с которым мальчишки переносили полицейские обыски, она позволила этим странным — и странно одетым — девицам ощупать себя с головы до пят. Но свой кошелек она не собиралась им показывать. Чем была пилочка для ногтей — «режущим или колющим предметом»? А ее «Карманная книга стихов» — «любой западной литературой»? Да кто им дал право рыться в ее личных вещах и судить об их назначении, возмутилась Лоретта.

— Пусть это останется у вас, — сказала Лоретта, протягивая девицам кошелек и большую истрепанную книгу. — Заберу на обратном пути.

С Лореттиной стороны это был, разумеется, отчаянный шаг, но не позволять же им рыться в ее личных вещах! То, что они могут это проделать и в ее отсутствие, Лоретта поняла лишь позже. Впрочем, отсутствовала она недолго.

Тесная, заставленная рядами складных стульев комната была заполнена еще более пестро одетыми людьми. Набивные хлопчатобумажные одеяния, бусы и кустистые прически, казалось, служили здесь формой, равнообязательной для мужчин и для женщин. Как ни странно, у мужчин волосы были длиннее, чем у женщин. В своем простеньком сереньком джемпере чувствуя себя вызывающе одетой, Лоретта села в задний ряд.

Еще один бородач в тоге немедленно отделился от задней стены и объявил Лоретте, что женщинам положено сидеть с противоположной стороны.

Лоретта снова подчинилась приказанию, однако внутри у нее нарастал гнев. Никогда в жизни ей не приходилось сталкиваться с таким множеством жестких предписаний, даже в школе. И всего за какие-то две минуты! Ну ладно. Зато ей не придется сидеть рядом с Фессом, который насмешливо ухмылялся ей из другого ряда, будто говоря: «Теперь-то ты признала мое умственное превосходство». Хоть бы он скорее отвернулся, с тоской подумала Лоретта.

В конце концов ее желание сбылось: Фесс сосредоточил свое внимание на импровизированной сцене в глубине комнаты. Лоретта последовала его примеру.

Оратор был самой заметной фигурой: высокий — за два метра ростом, — иссиня — черный молодой человек в широком, ниспадавшем до пола одеянии, с козлиной бородкой и длинными — до самых плеч — волосами. В одной руке он держал резное изображение из красного дерева — африканскую маску, у которой вместо волос были змеи.

— И я вам говорю: мало перестать доверять белым! Отныне не доверяйте всем, у кого кожа светлее этого лика!

Лоретта оказалась самой светлокожей в комнате. Сидевшие перед ней люди были слишком хорошо воспитаны, чтобы обернуться и посмотреть на нее, а взгляды с боков могли ей лишь почудиться. И тем не менее с каждой секундой Лоретта испытывала все большее неудобство.

— Белая кровь растлевает все на своем пути, — говорил оратор. — Слишком много этой растленной крови течет в их жилах. И мы не можем им доверять.

«Кровь — это всего — навсего кровь. Она всегда красная», — вдруг вспомнила Лоретта слова мистера Лючитано и тут же ухватилась за это высказывание, а оратор продолжал:

— Я смотрю вокруг, и душа моя ликует и гордится: как много среди вас, братья и сестры, я вижу прекрасных черных лиц, и почти все вы одеты в традиционные одежды, оттеняющие вашу природную красоту.

В этом Лоретта не могла с ним не согласиться. По мере того как она привыкала к этим стран — ным экстравагантным костюмам, она все охотнее допускала, что большинству собравшихся они были больше к лицу, чем однообразная европейская одежда.

— Ноя также вижу среди вас несколько более светлых лиц, и, должен сказать, испытываю к ним сильное недоверие. Уж больно они напоминают мне белые лица… А у меня к ним нет доверия!

Это показалось Лоретте слишком! Под злобный хохот, которым публика откликнулась на последние слова оратора, Лоретта выбежала из комнаты. Она влетела в занавешенную простынями кабинку, вырвала свой кошелек из рук изумленных девиц.

— Так скоро уходишь, сестра?

— Ты не хочешь нам оставить адрес и фамилию?

— Да! Нет! — крикнула, не оборачиваясь, Лоретта и устремилась к выходу, готовая к самому худшему. Но угрюмый бородатый привратник молча отодвинул один за другим шесть засовов и выпустил Лоретту на свежий воздух.

Лоретта не знала наверняка, что замышляли эти люди, но, судя по их настроению, они жаждали мести. Лоретте показалось, что если у них под рукой не окажется настоящих противников, они могут обрушить свой гнев на первого попавшего. То есть на нее!

Она пошла по улице, благодарно вдыхая холодный воздух. На собрании ей было нечем дышать. Зато теперь она была свободна!

Но радость ее оказалась преждевременной. В морозном воздухе сперва гулко разнесся клацающий топот бегущих ног, а затем голос за ее спиной крикнул:

— Эй, Лукреция! Подожди!

То, что Фесс никак не мог правильно запомнить ее имя, было еще полбеды.

— Почему ты так быстро ушла? — догнав Лоретту, запыхавшимся голосом спросил Фесс.

— Мне там не понравилось.

Фесс стоял у нее на пути.

— Но ты ведь ничего толком не слышала.

— Спасибо, с меня и этого достаточно! — Лоретта попыталась обойти Фесса, но тот растопырил руки, преграждая ей дорогу. Он опустил руки лишь после того, как Лоретта отказалась от своей попытки.

— Ну ладно, я согласен, что с тобой довольно круто поступили: ты только вошла, а он в этот момент вовсю поливал светленьких. Но будь проще в конце концов! Как ты, интересно, собираешься вникнуть в наши дела, если ты и слушать не желаешь?

Лоретта молчала. Решив, что он ее переубедил, Фесс обнял Лоретту за плечо и попытался повернуть ее.

— Пойдем, вернемся назад и послушаем других выступающих. Сегодня там будет несколько очень сильных ребят.

Его рука давила ей на плечо. Лоретта попыталась освободиться, но Фесс надавил сильнее.

— Да ну тебя! Пусти, ей — богу!

Даже в темноте Лоретта разглядела, как яростно вспыхнули его глаза.

— Ах вот ты как, значит? Это лишь доказывает, что брат был прав. У всех у вас, светлых девок, комплекс превосходства.

— А по-моему, наоборот! Это у тебя комплекс! — выпалила Лоретта, но тут же замолчала, вложив все силы в борьбу с Фессом, который, навалившись ей на плечо, толкал Лоретту к темной стенке.

— Думаешь, ты слишком хороша для такого парня, как я? Ничего, ты не первая.

И тут Лоретта словно увидела Фесса насквозь, заглянув на самое донышко его жалкой душонки. Какая-то светлокожая девушка уже раз отвергла его — может быть, в Бостоне, может быть, уже здесь, может быть, потому, что он был черным, но вероятнее всего — потому что он был ей неприятен. А он до сих пор не может это пережить. Лоретте стало жаль Фесса. Но в данную минуту она сама находилась в слишком отчаянном положении.

— Ничего, привыкнешь, — цедил сквозь зубы Фесс. — В нашем движении женщины нас уважают. Они нам принадлежат.

Он прижал Лоретту к стене, дыша ей в лицо. Лоретта дергала головой из стороны в сторону, уворачиваясь от насильственного поцелуя и с ужасом понимая, что одним поцелуем не утолить его ярости.

Но он не на ту напал! Неожиданно опустив голову, Лоретта вцепилась зубами в давившую ей на грудь руку. Фесс взвыл от боли и на секунду отдернул руку.

В следующее мгновение Лоретта была на свободе и сломя голову бежала по улице.

Фесс ее не преследовал. Пробежав целый квартал, Лоретта перешла на шаг. В темноте за ее спиной еще слышались всхлипывания.

Глава 13

На следующий вечер Вильям объявил:

— Вот тебе десять долларов, мама. Пойди в магазин и купи на всю семью антрекотов.

— Восемь штук? Ты что, рехнулся? — испуганно покосилась на него бережливая его мать.

— Хочу, чтобы у нас на ужин было жареное мясо, — настаивал Вильям. — Давайте жить, как белые люди, сегодня по крайней мере. У меня снова есть мастерская, и я хочу это дело отметить. Может, тебе еще дать денег?

— Не надо, — быстро ответила мама, надевая свою шарообразную голубую шляпу с розовыми цветами, ту самую, в которой она ходила лишь в церковь и в лавку мясника; в последнюю она, кстати сказать, редко наведывалась.

— Ты в этом уверена? — спросил Вильям. — Я вырезки хочу, а не твоих жестких кругляшей.

— Уверена, — ответила мама, сердито поджав губы. — Такие деньги на один ужин — да это же чистое разорение. Мы бы целых три дня могли на них прожить, если с толком их потратить.

— Эндрю, сходи-ка с ней, — поддразнил маму Вильям. — Проследи, чтобы она не купила кругляшей или гамбургеров.

— Уж как-нибудь разберусь без его помощи! А ты, Эндрю, стой где стоишь — ответила мама и вышла из дома, бормоча про расточительность Вильяма. Всю дорогу до лавки и обратно она, вероятно, не прекращала свое сердитое бормотание, но купила то, что просил сын. В результате на ужин у них оказались благоухающие сочные куски жареного мяса, а также овощное пюре, приправленное кусочками ветчины, кукурузные хлопья и мясная подлива.

Впервые за долгое время дети сидели за столом тихие и смирные, пожирая глазами жаркое и с нетерпением ожидая, когда мама произнесет молитву и они смогут задать работу своим ртам и желудкам.

Но не успели они начать трапезу, как с черного хода раздался громкий стук в дверь и чей-то хриплый голос прокричал:

— Откройте! Откройте мне!

Жестом приказав всем оставаться на своих местах, Вильям встал из-за стола и направился к черному ходу. Добравшись до двери, он прислушался. Надо было соблюдать осторожность. Обычные посетители стучались к ним с улицы, а не с проулка, куда вел черный ход. На всякий случай он был заперт на три массивных засова.

Снаружи снова заколотили в дверь.

— Откройте, ради бога! Открой, Лу! — в отчаянии кричал голос.

Услышав имя сестры, Вильям с трудом отодвинул проржавевшие от редкого употребления засовы.

Некто грязный и истерзанный в клочья перевалил через порог и, сделав два шага, упал на колени, к ногам опешившего Вильяма.

— Они набросились… на меня, — произнес задыхающийся голос. — Вшестером… на одного. В проулке.

Вильям помог пострадавшему подняться.

— Да это же мой лучший помощник! — удивился он. — За что они тебя так, парень?

Тут и Лоретта опознала его.

— Кэлвин! — в ужасе крикнула она. Кэлвин был весь в грязи и изуродован до неузнаваемости. Один глаз у него так сильно опух, что едва открывался, а голова — Лоретта только теперь это заметила, и ей стало не по себе — голова была в крови. Кровь сочилась сквозь шерстяную шапочку и медленной струйкой ползла Кэлвину за воротник.

— Джетро умер. В больнице, — сообщил Кэлвин. — Фесс и его люди узнали об этом и напали на меня. Они думают, это я донес полицейским. Тогда, перед танцами.

В это пространное сообщение Кэлвин вложил весь остаток сил; глаза у него закатились, колени подогнулись. Вильям едва успел подхватить его под мышки, а то бы он снова рухнул на пол.

— Бедная Джеруша, — запричитала мама низким стонущим голосом. — Ее единственный сын. Боже, какой грех! Стыд какой, господи!

— Потом будешь его оплакивать, мама, — сурово заметил Вильям. — А сейчас вот этим займись.

Мама тут же его послушалась и схватилась за полотенце.

— Вильям, положи его на большую кровать в гостиной. А ты, Лоретта, подогрей в тазу кипяченую воду. Эндрю, беги в аптеку за бинтами.

Старшая половина семьи немедленно приступила к действиям, а самые маленькие, почувствовав чрезвычайность ситуации, старались не болтаться под ногами.

— Одного не понимаю: как можно растить детей в нашем районе. Прямо сердце разрывается. Растишь их, словно телят на убой, — продолжала сетовать мама, но ни на секунду не оставляла Кэлвина: стянула с него тужурку, рубашку, брюки, протерла ему голову мокрым полотенцем, перевязала. Скоро Кэлвин снова открыл глаза.

— Настоящая большая кровать, — удивленно произнес он, оглядываясь вокруг. — Вот это, я понимаю, комната. Привет, — слабо улыбнулся он, заметив склонившуюся над ним Лоретту. — Можно я одолжу у тебя на вечерок твою маму?

Лоретта молча кивнула, решив, что если она не будет ему отвечать, он закроет глаза и уснет. Он был жестоко избит — не считая кровоподтеков, два глубоких пореза на голове, колотая рана в плече. Пока миссис Хокинз перевязывала ему плечо, Кэлвин и правда закрыл глаза, с наслаждением доверившись ее ласковым рукам.

Затем, вспомнив что-то важное, снова открыл глаза.

— По-моему, началось, — сказал он. — У них какой-то план. Лучше сходите туда и проверьте.

Сделав это туманное, зловещее сообщение, Кэлвин откинулся на подушку и заснул по-настоящему. Мама накрыла его одеялом и, сердито шипя, выпроводила Вильяма и Лоретту из комнаты.

В прихожей Лоретта вопросительно посмотрела на брата: может быть, от побоев у Кэлвина временно помутнело в голове? Его сообщение показалось Лоретте бессмыслицей.

— Что он имел в виду — твою мастерскую? — шепнула она Вильяму. — Но как они туда войдут?

— А твоя учительница, — возразил Вильям. — Ты забыла, что я дал ей ключи?

— Да, но мисс Ходжес не оставит их одних. А в ее присутствии они ни на что не решатся.

— Давай не будем о том, на что они могут решиться, Лу, — мрачно произнес Вильям. — Она уже, поди, давно ушла. А когда она уходила, один из них запросто мог спрятаться где-нибудь и потом впустить остальных.

В груди у Лоретты сжалось от страха. Все могло произойти именно так, как сказал Вильям, подумала она. Фесс мог пойти на что угодно в своей злобе. Все они, узнав о смерти Джетро, были озлоблены и рвались отомстить. Лоретту охватила дрожь.

— Вильям, — попросила Лоретта, — пожалуйста, не ходи туда одни.

— Придется, Лу, — ответил Вильям.

— Тогда я пойду с тобой.

Вильям смерил ее удивленным взглядом.

— Какой у тебя рост — сто пятьдесят? А вес — сорок восемь? И ты думаешь, ты сможешь мне помочь?

— Пожалуйста, не разрешай мне. Я все равно пойду за тобой, — объявила Лоретта.

Увидев ее решимость, Вильям не стал с ней спорить.

Глава 14

По сравнению с другими домами на шумной ярко освещенной Авеню здание мастерской было обнадеживающе тихим и темным. Успокаивал и вид четырех патрульных машин, стоящих в разных местах у тротуара. Прильнув лицом к стеклу, Лоретта сначала ничего, кроме темноты, не увидела и вздохнула с облегчением. Но вслед за этим в глубине мастерской вспыхнул маленький огонек, вспыхнул и тут же погас. Действительно ли она видела его или ей почудилось, подумала Лоретта, но на всякий случай схватила Вильяма за руку.

— Осторожно, Вильям! — прошептала она. — Мне показалось, что там кто-то ходит.

Вильям достал из кармана запасные ключи от мастерской, но они не понадобились. Едва Вильям коснулся рукой двери, она распахнулась, и они вошли внутрь.

Сначала Лоретта ничего не видела, но по мере того, как ее глаза привыкали к темноте, она стала различать темные силуэты, которые крадучись перемещались по зале. В дальнем ее конце на мгновение вспыхнул фонарь, и Лоретта замерла от ужаса: ей вдруг показалось, что этих силуэтов здесь великое множество и все они заняты каким-то таинственным, зловещим делом. Словно полночный шабаш ведьм или демонов.

— Старик, посвети-ка сюда быстренько, — раздался из угла знакомый хрипловатый голос. Это был Дэвид!

В ответ на его приказ Вильям незамедлительно включил верхний свет, и в ярком электрическом освещении перед Лореттой предстали — нет, не демоны, а ее одноклассники: Дэвид, Фрэнк, Улисс и некоторые менее знакомые личности.

Из всей компании один Фрэнк не растерялся; может быть, потому, что не заметил вошедших.

— Эй, выруби свет! — заорал он. — «Пауки» могут увидеть.

Остальные ребята, застигнутые врасплох, попятились в дальний угол, жмурясь на яркий свет. Похоже, они пытались что-то скрыть.

Лоретта вдруг почувствовала едкий запах бензина.

— Посмотри в тот угол, Вильям!

Вильям двинулся в указанном направлении, Лоретта — за ним. В углу они обнаружили большую металлическую канистру и дюжину пустых бутылок из-под шипучки, оставшихся здесь после танцев. У половины бутылок горлышки были заткнуты тряпками. Вильям сразу же сообразил что к чему.

— Собираетесь спалить мастерскую, парни? — спросил он.

— Да, если понадобится, — раздался за его спиной невозмутимый голос.

Вильям и Лоретта обернулись и в дверях боковой комнаты увидели надменное лицо Фесса. Маленькую комнату от большой теперь отделяли два одеяла, повешенные в дверном проеме, но Фесс раздвинул их плечом, и в образовавшуюся щель было видно, что задняя комната залита ярким светом. Там шла какая-то тайная работа.

Грубо оттолкнув Фесса, Вильям ворвался в свою мастерскую. В ней точно порезвилась стая обезьян: повсюду — на столах, на печатном станке, на обычно чистом, подметенном полу — были пролитые чернила, обломки шрифтов, пятна смазочного масла и скомканные листы бумаги. Вероятно, мальчишки пытались печатать на станке, и первые их попытки оказались не слишком удачными.

— Так вам и надо за то, что вы избили Кэлвина, — сказала Лоретта, презрительно посмотрев на Фесса. — Он ведь единственный из вас, кто умеет обращаться с этой машиной.

— Мы обошлись без него, — ответил Фесс, в подтверждение своих слов протягивая Лоретте газетный оттиск. Текст был неряшливым, грязным, но разборчивым. Лоретта пробежала глазами одни заголовки:

«ПАУКИ» УБИЛИ РЕБЕНКА

МАЛЬЧИК ИЗ САУТСАЙДА ПАЛ ЖЕРТВОЙ

РАСИСТСКИХ УБИЙЦ

ТЕПЛЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ ЗНАВШИХ ДЖЕТРО

ЧТОБЫ ЭТОГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ С ВАШИМИ

ДЕТЬМИ!

В центре полосы помещались стихи, взятые в черную рамку. Они были озаглавлены «Реквием по Джетро» и подписаны — «Один из его друзей».

Лоретта сразу же догадалась, кем был этот «один из друзей». Глядя на Фесса, на его зверскую ухмылку, которая, казалось, приклеилась к его лицу, Лоретта испытывала довольно противоречивые ощущения. С одной стороны, Фесс так мрачно смотрел на вещи — то есть, как считает мисс Ходжес, впадал в «другую детскую крайность», и его никак нельзя было назвать симпатичным. Но с другой стороны, он был таким умным, таким талантливым, его способностям можно было найти правильное применение…

Лоретта прочла первые два четверостишия, и ее охватило волнение. Она всегда его испытывала, когда читала хорошие стихи. Слезы навернулись ей на глаза — так здорово в этих нескольких строчках был описан Джетро.

Лоретте вдруг искренне захотелось помочь Фессу, несмотря на то, что он так грубо вел себя с ней накануне. Какое-то шестое чувство подсказывало ей, что если в ближайшее время этот парень не найдет выхода для своего темперамента, он может погубить и ее самою, и любого, находящегося в этой комнате.

— Как тебе наш специальный выпуск? — издевательским тоном спросил Фесс. — Он немного отличается от того, что задумала твоя распрекрасная учительница.

Взгляд Лоретты случайно наткнулся на аккуратный портфель красной кожи, валявшийся на полу среди пролитых чернил и жирных пятен. Лоретта узнала в нем портфель мисс Ходжес.

— Откуда он у вас? — испуганно спросила она.

— Портфель-то? А она его здесь оставила, — небрежно ответил Фесс. — Она ушла, думая, что мы собираемся печатать ее дурацкие сочинения. Но мы приготовили ей сюрприз.

Правду ли он говорил? Лоретта вспомнила о Кэлвине, в беспамятстве лежавшем у нее дома на маминой кровати, и ей стало страшно за мисс Ходжес. Лоретта поняла, что совершила роковую ошибку, столкнув Фесса с учительницей, которая была даже не из его школы. Больше всего на свете Фесс не терпел, когда посягали на его авторитет. Неужели попытка мисс Ходжес взять газету под свой контроль так его разозлила, что он посмел поднять на нее руку, думала Лоретта. Ответа на этот вопрос она пока не знала, а посему решила действовать так, как ей подсказывали чувства.

— По-моему, здорово, — сказала Лоретта, возвращая удивленному Фессу оттиск. — И обязательно надо это напечатать.

Вильям, однако, с ней не согласился и самым решительным образом выразил свое неудовольствие.

— Только через мой труп! — заорал он. — Чтобы через две минуты духу вашего здесь не было! Выметайтесь! Это я всем говорю! Больше вы здесь ни к чему пальцем не притронетесь — только через мой труп! — Лицо его дергалось и кривилось от гнева, а взгляд метался по разоренной мастерской. Лоретта никогда не видела брата в такой ярости.

— Ну что же, мужик, если ты так этого хочешь… — со зловещей улыбкой произнес Фесс и подал знак. За спиной у Вильяма тут же выросла исполинская фигура. К своему удивлению, Лоретта узнала в ней Лероя Смита, известного также под кличкой Медведь, — главаря «мстителей» и заклятого врага «ястребов». Кличка его в точности соответствовала его внешнему виду: могучие плечи, большая косматая голова, длинные, чуть ли не до колен, мощные руки. Навалившись на Вильяма сзади, Медведь словно взял его в тиски. Вильям пытался сопротивляться, но Лерой был сильнее.

Положение Вильяма еще больше осложнилось, когда другой «мститель» — плюгавенький мальчишка, которого Лоретта ни разу до этого не видела, — подбежал к Вильяму спереди и приставил ему под подбородок узкое сверкающее лезвие автоматического ножа. Вильям тут же перестал сопротивляться, и только его глаза продолжали сверкать злым огнем.

— «Мстители» действуют заодно с нами, — пояснил Фесс как бы в ответ на Лореттино замешательство. — Мы заключили перемирие, чтобы вместе выступить против нашего общего врага.

— И кто этот враг? — спросила Лоретта, хотя в глубине своей замирающей от страха души уже знала ответ. Врагом для Фесса был любой белый, а равно любой человек любого цвета кожи, который перечил ему или противодействовал его намерениям.

Фесс не удостоил Лоретту ответом.

— Громила сменяется в девять часов, — посмотрев на свои часы, объявил он союзникам. — Сейчас семь. Таким образом, у нас два часа в запасе. В восемь пятнадцать Жеря, Фрэнк и Роджер выходят в проулок и устраивают громкий шухер, чтобы заманить его в засаду. А вы, мужики, наваливаетесь на него и молотите. — Сделав паузу, он насмешливо покосился на Вильяма. — Плохо, что Медведь у нас уже задействован. Тут нужны крепкие люди. — Оглядев ребят, Фесс остановил свой выбор на самом рослом из них. — Улисс, ты пойдешь вместо Медведя. Хочешь, еще кого-нибудь возьми себе. Кровь из носу — мы должны отделать Громилу до полусмерти!

Замысел Фесса был очевиден. Они собирались избить полицейского лейтенанта Лэфферти — человека, который терроризировал всю округу. И снова чувства Лоретты раздвоились. С одной стороны, она всей душой рвалась отомстить за Джетро, но с другой — ее отпугивала мысль о новом насилии. Словно внутри нее сосуществовали два разных человека.

Фесс между тем продолжал инструктаж:

— Не забудьте: первым делом вы отнимаете у него пистолет. Зашвырните его как можно дальше. Не вздумайте оставлять его у себя. Мы не можем позволить себе новые жертвы. Как поживают наши бутылочки?

— Наполовину готовы, — сообщила сверху голова Дэвида, просунутая между двумя одеялами, словно отрезанная.

— Хорошо. Не затягивай с ними, Жеря. А мы все займемся газетой. Надо успеть напечатать несколько сот экземпляров. Думаю, будет достаточно. У нас есть другие, более надежные способы заявить о себе людям.

— Это точно, — ухмыльнулся плюгавый мальчишка, угрожавший ножом Вильяму.

— Когда кончите с Громилой, — продолжал Фесс, — рассыпьтесь как можно дальше. Надо, чтобы отсюда до Четвертой улицы не осталось ни одного целого окна. И чтобы все дома горели. Кто будет клеить газету?

Полдюжины рук тут же взметнулись в воздух.

— Расклейте все, что успели напечатать. Постарайтесь, чтобы в Саутсайде в каждом квартале было по паре газет. А когда кончите, вы знаете, что делать.

Забыв об осторожности, ребята заорали:

— Да, старик!

— Мы-то знаем!

— Смотри сюда!

Они пустились в ликующий пляс, а их лидер сиял торжествующей, поистине дьявольской улыбкой.

Однако зря он забыл о Лоретте. Она выглядела достаточно маленькой и безобидной, чтобы главарь банды подростков, большинство которых было ростом со взрослого мужчину, мог позволить не обращать на нее внимания. Но он забыл, что в этой миниатюрной фигурке скрывался голос героической силы.

Незаметно шмыгнув между занавесок, Лоретта бросилась к входной двери и издала пронзительный, леденящий душу и сотрясающий землю крик. Она нащупала у себя за спиной задвижку замка и распахнула дверь, чтобы следующий ее крик прозвучал уже на всю улицу.

Впрочем, и одного ее крика оказалось довольно, чтобы все мальчишки высыпали в залу.

— Не приближайтесь ко мне, — тут же предупредила их Лоретта. — Только попробуйте — я опять заору. А полиция прямо под дверью. Их там уйма.

Простонав и чертыхнувшись, ребята отступили назад. А Лоретта дала волю чувствам.

— Разве можно помочь людям, поджигая их дома? — вопрошала она голосом полным слез. — И мастерскую моего брата, который вам так много сделал хорошего? Это же глупо. Это же чушь какая-то!

Но она выбрала неправильную форму обращения. Мальчишки сердито заворчали и угрожающе задвигались. В следующую секунду они могли броситься на Лоретту.

Вильям, которому во всеобщей суматохе удалось освободиться от захватчиков, встревожено скомандовал:

— Беги, Лу! Дверь открыта. Беги пока не поздно!

Но Лоретта вновь взяла себя в руки. Когда она этого хотела, голос ее звучал тихо и спокойно, как сейчас.

— Нет, Вильям, никуда я не побегу, — твердо произнесла она. — Но дверь действительно открыта. И если я снова крикну, полицейские меня обязательно услышат.

Фесс угрожающе шагнул в ее сторону.

— Еще шаг — и я такой шум подниму! — тут же предупредила его Лоретта. — На пятьдесят полицейских хватит.

— Вы слышали ее, мужики? — воскликнул Фесс. — Я всегда знал, что она из тех цып, которые готовы продать свой народ его врагам.

Сердитый ропот вновь прокатился по зале. Но Лоретта уже не боялась.

— А ты не знаешь, кто твои враги, — ответила она Фессу и повернулась лицом к долговязому, худому мальчишке; прежде он был оборванным и растрепанным, а теперь стал самым нарядным из всей компании. — Почему бы тебе не спросить у Роджера, что он делал в полицейском участке, когда там был Кэлвин?

Выбранная ею жертва рванулась было к двери, но далеко не ушла: Роджер и трех шагов не успел сделать, как его схватили двое мальчишек. Пойманный и взятый в тесное кольцо, он затравленно озирался.

— Он вам не скажет, а я скажу, — продолжала Лоретта. — Он спасал свою шкуру, чтобы снова не оказаться в тюрьме за нарушение подписки о невыезде. Это он, а не Кэлвин, сообщил им, что на танцах будет драка.

Лица у ребят были недоверчивыми, но Лоретта вдохновенно продолжала:

— Если вы мне не верите, спросите у него самого: где он взял деньги на свою новую одежду? На этот свитерок и на эту замшевую куртку. А прическу он на какие — такие сделал? Он же целый год нигде не работает.

У парня с автоматическим ножом появился новый заложник.

— Говори, крыса, — скомандовал он, водя лезвием у Роджера перед горлом. Но перепуганный Роджер лишь ловил воздух широко открытым, как у тонущей рыбы, ртом.

— А вдруг он и сейчас работает на «пауков», — сказал Улисс.

— Стукач — он и в Африке стукач, — заметил Фрэнк.

— Точно, и им за это хорошие башли дают, — добавил Дэвид.

— Он, наверно, уже рассказал им о том, что вы собираетесь устроить сегодня вечером, — торжествующе воскликнула Лоретта. — Вот почему я видела на улице так много полицейских машин. Они просто ждут, когда вы начнете. Когда вы нарушите закон.

— Тогда они вас всех арестуют, — докончил за нее Вильям. — Но сперва раскроят несколько черепов. Если вы, парни, не оставите свою затею, достанется не Громиле, а вам самим! — Он обвел взглядом злые, растерянные лица и саркастически добавил: — Ну, кто хочет составить компанию Джетро? Есть желающие?

— Мужики! Не слушайте вы этих старых томов! — прорычал Фесс. — Они же вас обманывают. Давайте делать так, как решили.

Но у Лероя Медведя возникло более скорое решение. Он сгреб Роджера за лацканы его дорогой куртки.

— Ты рассказал им, козел вонючий? — спрашивал он, хлеща несчастную жертву по обеим щекам так, что голова Роджера моталась из стороны в сторону. — Ты рассказал? Рассказал? А?

— Говори, крыса, — вторил ему мерзкий маленький «мститель» с ножом. — Говори, или подохни.

Звук, вырвавшийся изо рта Роджера, был похож на кваканье раздавленной лягушки:

— Да. Я… рассказал. Все рассказал.

Лапа Медведя звонко заехала Роджеру по носу, а остальные мальчишки с гневным ревом присоединились к расправе. Лоретта молчала и не вмешивалась, понимая, что на ком-то они должны разрядиться. Но полминуты избиения было пределом того, что она могла вынести.

— Прекратите! — приказал она голосом, грозившим перерасти в оглушительный крик. — «Пауки» услышат!

Предупреждение возымело действие. Шум быстро прекратился, ребята нехотя отступились от Роджера. Тот размазывал кулаком по лицу слезы и кровь, текшую из его разбитого носа.

— Отпустите его! — приказала Лоретта, удивляясь тому, как ей удалось обуздать эту необузданную компанию.

Медведь пинком отправил хнычущего избитого осведомителя к двери. Едва оказавшись на улице, тот пустился бежать. Лоретта предусмотрительно оставила дверь широко открытой. Однако проникающий с улицы холодный воздух, видимо, отрезвил некоторых мальчишек.

— Похоже, придется маненько отложить, — грустно констатировал Дэвид.

— А куда ты денешься, если «пауки» пронюхали про наш план, — ответил Фрэнк.

— Гад буду, пронюхали, — сказал Улисс. — Этот до дик всем стукачам стукач. Такой заложит «паукам» вставную челюсть своей бабуленьки, а потом угостит бедняжку зеленым яблочком.

Его высказывание рассмешило Лоретту и кое — кого из мальчишек.

Но Фесс не смеялся. Он стоял в стороне от остальных, потупившись и упрямо сжав губы. Никто теперь не обращал на него внимания. Кроме Лоретты, которая не хотела повторять своей ошибки.

— А газету вы в любом случае можете напечатать, — предложила она, глядя в лицо Фессу.

— Только через мой… — начал Вильям, но Лоретта перебила его:

— А это идея, Вильям! Пожалуйста, разреши им. Что-то им надо же сделать!

Она знала этих ребят лучше, чем Вильям. Они должны дать выход своему гневу, в противном случае дело может кончиться разрушительным взрывом.

Но Вильям упрямо качал головой.

— Только не на моем станке, — сказал он. — Я их теперь близко к нему не подпущу.

Искра надежды, вспыхнувшая было за стеклами в черепаховой оправе, быстро погасла. Взгляд Фесса стал привычно тяжелым: в его матовых глазах нельзя было прочесть, какой новый план мести вынашивает его предприимчивый мозг.

Лоретта только что одержала головокружительную победу, но чувствовала себя проигравшей. Она бесцельно бродила по зале, остановилась возле пианино, машинально провела пальцем по его пожелтевшим, щербатым клавишам.

— Надо как-то помянуть Джетро, — сказала она то ли ребятам, то ли самой себе. — Как-то так, чтобы без драк, без избиения и убийств. И так их было достаточно.

Но все молчали. Не придумав ничего иного, Лоретта села за фортепьяно и взяла три основных аккорда Слепого Эдди. Она на разные лады играла трезвучия, и вдруг на память ей пришел гимн, которому обучил ее Слепой Эдди. Левой рукой играя аккорды, правой она принялась одним пальцем подбирать мелодию:

Храни тебя господь, Храни тебя господь, Храни тебя господь до новой нашей встречи…

Улисс не был злым мальчишкой. Грубым, да, — всем саутсайдским мальчишкам приходилось

быть грубыми, — но не злым. Лоретта заметила, что большие, сильные парни редко бывают злыми. Самыми злыми, как правило, оказываются самые маленькие и хилые. Добрый Улисс наверняка обрадовался тому, что сегодня вечером ему не придется избивать лейтенанта Лэфферти. Во всяком случае, на втором куплете над ухом Лоретты зазвучал сильный, успокаивающий бас Улисса.

Следом за ним вступили еще несколько голосов.

Скоро даже Медведь запел, тоненьким, скрипучим и фальшивым тенорком, который никак не вязался с его грузной, устрашающей фигурой. Но Лоретте его пение показалось обворожительным.

Глава 15

Миссис Джексон не осталась одинока в своем горе. Его пришли разделить с ней множество людей; причем не только те, кто лично знал и любил миссис Джексон, но и сотни жителей Саутсайда, узнавших о смерти Джетро из газеты. В ту ночь мальчишки напечатали пятьсот экземпляров и на следующий день распространили их. Номера передавались из рук в руки, а те, кому они так и не попали на глаза, знали о случившемся от читавших.

Всю ночь Лоретта помогала ребятам печатать газету, которую смогла внимательно прочесть лишь на следующий день. Оставшиеся до похорон дни она проводила в мастерской вместе со Слепым Эдди, Фрэнком, Улиссом и Дэвидом. Кроме Мэми Лобелл, никто не знал, что они затевают. Лоретта боялась, что ее черное хоровое платье выдаст их замысел. Но никто ничего не сказал. Вероятно, все решили, что Лоретта так нарядилась, потому что было не на что купить траурное платье.

Хрупкая, изможденная, но не сломленная, маленькая женщина поднялась, опустила на лицо черную вуаль, оперлась на руку Вильяма и объявила, что настало время отправляться в церковь. Следом за ней из маленькой гостиной вышли человек двадцать.

Хотя в доме Джексонов собрались лишь родственники и близкие друзья, их оказалось немало: две старшие сестры Джетро со своими мужьями и детьми и многочисленное семейство лучшей подруги миссис Джексон — матери Лоретты. Среди пришедших был и Кэлвин; проведя целую неделю в семье Хокинзов, он стал там своим. Лицо Кэлвина до сих пор носило следы порезов и синяков, и он неуверенно держался на ногах, но уже не выглядел таким бледным, как неделю назад. Его отец, высокий мужчина с орлиным профилем и большой седой головой, ежедневно навещал Кэлвина у Хокинзов, а сегодня после похорон должен был забрать сына домой.

Выбравшись возле церкви из длинного черного лимузина, Лоретта вспомнила, зачем они сюда приехали, и ей стало стыдно за свои эгоистические мысли. В церкви было так много народу, что стоявшие у дверей привратники пропускали теперь лишь официально приглашенных. Несколько фотографов кинулись снимать приезд миссис Джексон, а один даже попросил ее поднять вуаль.

— Это поможет наказать людей, которые убили моего мальчика?

— Наверно, мэм, — ответил репортер.

— Тогда пожалуйста, — ответила миссис Джексон, подняла вуаль и стояла не двигаясь, пока фотограф не сделал несколько фотографий. Затем процессия двинулась к дверям церкви. Новая церковь преподобной Мэми — двухэтажное оштукатуренное здание с маленькими витражными окнами и шпилем — была скромна и изящна, но явно мала для того, чтобы вместить такое множество людей.

Пробираясь следом за мамой по проходу, Лоретта споткнулась о телевизионный кабель и чуть не упала. Когда церковный служитель поднял черный канатец напротив алтаря, пропуская их в сектор для членов семьи, Лоретта шагнула в сторону.

Мама вопросительно посмотрела на нее, но Лоретта улыбнулась ей и прошептала:

— Не волнуйся, мама. Я сижу наверху.

Она не мешкая направилась к алтарной лестнице, миновала гроб, усыпанный таким множест — вом цветов, что их хватило бы на десять оранжерей, поднялась на хоры и села рядом с Улиссом, Фрэнком и Дэвидом. Лоретта обрадовалась, что горы цветов скрывали от нее лицо покойного: она хотела запомнить Джетро живым. Зато ей была отсюда видна вся церковь. Лоретта подумала, что никогда до этого не видела так много людей. В море черных лиц она заметила много белых пятен. Некоторые белые лица были ей знакомы по газетам, но что это были за люди, Лоретта не знала, пока Улисс не потянул ее за рукав и не объяснил.

— Вон там, в пятом ряду, видишь? — мэр. А рядом с ним — комиссар полиции. А другой мужик

— председатель муниципального совета.

Двумя рядами позади них Лоретта разглядела мистера Лючитано, мисс Ходжес, некоторых других учителей и директора «Южной средней». В школе в этот день наверняка отменили занятия, так как среди присутствовавших было много одноклассников Джетро.

Но каким образом, удивлялась Лоретта, все эти люди узнали о похоронах? Потом она вспомнила о газете. Похоже, у нее значительно более широкий круг читателей, чем рассчитывали ребята.

Началась проповедь.

Преподобная Мэми оправдала ожидания миссис Джексон и всех тех, кому удалось проникнуть в маленькую церковь. Эта статная, облаченная в черную бархатную мантию женщина с седыми волосами, собранными в высокую прическу, на церковной кафедре производила внушительное впечатление.

Начала она мягко и спокойно, заговорив о погибшем мальчике и напомнив прихожанам, что и они, увы, смертны, а стало быть, в свое время разделят с усопшим его участь.

Ее слова вызвали первые сдавленные стоны и первые «аминь» у той части паствы, которой в недавнее время приходилось размышлять на эту скорбную тему.

Однако, продолжала преподобная Мэми, мальчик принял безвременную смерть. Жестокую смерть. Возмутительную смерть. Загублен юный росток, не достигший зрелости!

Лоретта ошеломленно наблюдала за тем, как Мэми Лобелл металась по кафедре, воздевая руки к пастве, и как в ответ на ее исступленный призыв повскакали со своих мест некоторые прихожане. Большинство из них, крикнув раз — другой, усаживались на скамьи, но несколько мужчин и женщин выбежали в проход и пустились там в экстатический пляс, напоминавший нервные припадки Джетро. Нет, они не притворялись; как и Джетро, они были искренни, находясь в своего рода трансе. Какой-то мужчина брякнулся на пол и принялся кататься по нему, а одна женщина упала в обморок, и церковному служителю пришлось вынести ее из церкви.

Лоретта была потрясена. Это показалось ей крайне недостойным и неуместным на похоронах. Она бы ни за что не разрешила в церкви подобную истерию. Но каково же было ее изумление, когда через минуту она обнаружила, что сама стоит в полный рост и что один из восклицающих голосов, — не чей иной, как ее собственный.

— Да разве ж это справедливость — карать невинных детей?! — кричала преподобная Мэми, все более распаляясь: голос у нее срывался, а слезы и пот градом катились по щекам.

— Нет! — ревела в ответ паства.

— Но этот город услышит еще глас господен! И справедливость его восторжествует!

Это был сигнал. В первом ряду церковных хоров поднялись Лоретта и трое ее друзей, а сидевший за пианино Слепой Эдди заиграл торжественное вступление, напоминавшее раскаты грома. Стихотворение Фесса «Реквием по Джетро» Эдди положил на церковную музыку, поскольку, по его мнению, «оно, конечно, не совсем похоже на гимн, но под такую музыку оно запросто вступит в лоно церкви. И потом, мне хочется, чтобы у церковной музыки были такие слова».

Поддерживаемые его раскатистым, грозовым аккомпанементом, четверо певцов, соприкоснувшись головами, запели на слова Фесса:

Хочу вам рассказать про мальчугана, Который жил так мало и погиб так рано. Джетро Джексон его звали. С тех пор вы ничего не замечали? Над кем он только не шутил, Но зла, поверьте, никому не причинил. Он в церковь не ходил, не пел хоралы. Но был душевный малый! И вот за то, что был он смелый кот, Большой «паук» пульнул ему в живот. И вот за то, что смугл он был лицом, Верзила в форме накормил его свинцом…

Во время музыкальных проигрышей, которыми Слепой Эдди отделял один куплет от другого, Лоретта видела, как их пение подчиняет себе аудиторию. Со всех сторон раздавались взволнованные возгласы, и все больше людей, до этого сидевших на скамьях, оказывались в проходе. Даже белые, которые никогда не знали Джетро Джексона, достали свои носовые платки.

Вступительные аккорды к последнему куплету Слепой Эдди неожиданно взял очень тихо, и четверо певцов тут же последовали его примеру, умерив свои голоса до мягчайшего пиано. Эта драматическая перемена вызвала у эмоционально напряженных слушателей новые крики и возгласы.

Не знаю, может, треплют языком, Но если есть рай, значит, Джетро в нем. А если он не там, то черта с два Удастся вам упечь меня туда!

Всю неделю Лоретта со страхом гадала, как прихожане воспримут эти последние четыре строчки, казалось бы, ставившие под сомнение святая святых их вероучения. Но Слепой Эдди не дал никому опомниться. Аплодисменты в церкви не были приняты, поэтому Эдди не стал их дожидаться, а, быстро сменив тональность и перейдя на оглушительное форте, неожиданно заиграл вступительные аккорды к «Храни тебя господь до новой нашей встречи».

Четверо юных певцов не заставили себя долго ждать, а сзади их поддержал мощный сорокаголосый хор, поднявшийся со своих мест.

— Все вместе! — скомандовала преподобная Мэми, призывно поднимая руки. — Теперь все поют!

В следующий момент все, кто был в церкви, встали и запели.

Когда гимн был пропет один раз, Слепой Эдди снова заиграл тихо, и под его аккомпанемент преподобная Мэми произнесла заключительные слова своей проповеди.

Вслед за этим гроб в сопровождении плакальщиц медленно вынесли из церкви. Наблюдая за процессией, Лоретта чувствовала себя изнуренной, опустошенной и одновременно как бы умиротворенной. Она поняла теперь, почему миссис Джексон не хотела, чтобы похороны Джетро проходили в скромной, формальной обстановке. Во всех этих криках, слезах и других крайних проявлениях чувств было нечто, что успокаивало вашу… вашу…

Душу. Другого слова Лоретта не нашла.

Глава 16

Через неделю по всему Лореттиному маршруту от школы до мастерской на заборах и телефонных столбах появились своеобразные произведения искусства. Чья-то талантливая рука нарисовала мастерские карикатуры на Фесса — драчливо выступающий подбородок, круглый нос, выпученные глаза за массивными очками — и снабдила их издевательскими подписями. «Диктатор», «Адольф Гитлер», «Гангстер», «Аль-Капоне» — вот лишь некоторые из них. На столбе напротив мастерской со вкусом выполненный плакат коротко призывал: «Долой диктаторов!», и никаких иллюстраций.

Рассмеявшись, Лоретта зашла внутрь мастерской и застала такую картину; Фесс, держась за скулу, поднимался с пола, а над ним стоял Кэлвин.

— Привет, Лу, — сказал Кэлвин и пальцем указал на свою жертву. — Этот парень считает себя искусствоведом. Ему не нравится манера, в которой я выполнил его портреты. А я, как тебе известно, терпеть не могу, когда критикуют мои работы.

— Ах ты, маленький… — поднявшись на ноги, начал Фесс и попытался неожиданным ударом справа заехать Кэлвину в челюсть. Но тот левой рукой отбил удар, а правой ударил Фесса в глаз. Фесс снова рухнул на пол.

Щеки у Кэлвина разгоряченно пылали, но дыхание было ровным. Похоже, он уже совсем поправился, подумала Лоретта.

— Ну, мне пора бежать, Лу, — обезоруживающе улыбнулся Кэлвин. — Прости за нарушение устава, но мне надо было разобраться с этим типом. Я с удовольствием заплачу штраф.

Когда он вышел, Лоретта вздохнула. Она была рада, что Кэлвин так быстро восстановил силы, но теперь они будут редко видеться, и Лоретте будет нелегко к этому привыкнуть. Как было здорово, когда Кэлвин жил у них в доме! Каждый вечер, после того, как Лоретта приносила ему поднос с ужином, они с Кэлвином пускались в длинные разговоры о книгах, о друзьях и родственниках, о днях детства и планах на будущее — обо всем, что их интересовало. Лоретта сильно привязалась к этому мальчику, который помнил свою мать лишь как «что-то мягкое»; который обнаружил свое призвание к искусству, рисуя вывески для отцовского ресторана: — То еще местечко!

Да ты знаешь: «Рагу из шейных позвонков, 35 центов»; который мог смеяться и шутить над всеми своими бедами, но с удивительной серьезностью относился к своей работе и наивно мечтал поступить в художественную школу.

Ну ничего, улыбнулась про себя Лоретта, если он будет продолжать драться по очереди с каждым, кто его бил, скоро ему снова понадобится мамина медицинская помощь.

Штраф был нововведением, которое предложил Вильям. Ребята договорились, что члены клуба будут отныне вносить по пятидесяти центов в клубную казну за «любой случай драки, сквернословия или иного скандального поведения». Дэвид был избран казначеем, но все взимаемые им деньги почему-то отдавал на хранение Лоретте. Возможно, он не доверял самому себе: обычно у него не было ни гроша. Таким образом Лоретта получила на этой неделе уже четыре доллара. А ведь был только вторник — наглядное свидетельство того, какой веселой компашей по-прежнему оставались ее друзья.

Впрочем, они понемногу исправлялись. Вновь с трудом поднявшись на ноги Фесс удивительно достойно перенес свое унижение.

— Куда делся этот ребятенок? — спросил он, оглядываясь. — У него бесподобный прямой правый. Хотел пожать его руку.

— Упорхнул воробушек, — пошутила Лоретта, подняв глаза к потолку. — Ты что, не слышал, как он пролетел над крышей?

— О женщины! — с отвращением произнес Фесс. — Разве вы способны оценить мужское искусство самообороны?

— Не угодно ли уплатить пятьдесят центов, которые вы мне задолжали, — ответила Лоретта.

— А-а-а, — вновь поморщился Фесс, но деньги уплатил и заковылял к пианино, возле которого несколько мальчишек сражались со своими новыми музыкальными инструментами. Мистер Лючитано пока не появился, и Слепой Эдди заполнял паузу тем, что наставлял Дэвида в обращении с его новым контрабасом. Собственно, контрабас был далеко не новым; одна струна у него была порвана, а из-под облупленного лака выглядывала клееная фанера; но для инструмента ценой в какие-то двадцать долларов он был в отличном состоянии.

— Итак, сынок, контрабас — это как большая, упрямая женщина, — объяснял Слепой Эдди. — Ты должен показать ей, кто из вас хозяин. А то она скрутит тебя на всю жизнь. Бери ее за шейку. Так. И дай ей пару шлепков.

Шлепки у Дэвида получились превосходно, но играть он не мог. Пока он, к неудовольствию окружающих, демонстрировал это обстоятельство, Фрэнк извлек несколько не то блеющих, не то мычащих звуков из своей новой (но тоже подержанной) трубы.

Слепой Эдди вынужден был отметить, что оба музыканта пока еще далеки от совершенства в своем исполнении. Оценка Фесса была более суровой.

— Вы, мужики, напоминаете мне стадо больных животных, — заявил он. — Отдайте вы лучше эти инструменты кому-нибудь другому, а сами займитесь делом.

Засунув руки в карманы, он нервно расхаживал вокруг пианино. Лоретта тихо засмеялась. Она понимала, чего он ждет: он хочет, чтобы они спели одну из песен на его стихи. У Лоретты было такое впечатление, что эти песни стали для Фесса своего рода наркотиком: он и дня не мог прожить, не услышав их в чужом исполнении. Удовлетворив свою потребность, он тут же удалялся, радостный и умиротворенный. Но он был слишком горд, чтобы прямо попросить об этом. В самом крайнем случае он позволял себе насвистывать одну из мелодий, как теперь «Блюз голодного кота».

Лоретта снова хихикнула. Фрэнк, решив, что она над ним потешается, отложил в сторону свою трубу.

— Привет тебе горячий! — обиженно произнес он. — Надо же человеку слегка поучиться. Ладно, дома потренируюсь. Черт с тобой, Лу! Давайте споем, что ли?

Лоретта села за пианино и осторожно пробежалась пальцами по клавишам. К ее удивлению и восторгу, в ответ прозвучали чистые стройные звуки. Пианино уже настроили!

Лоретте тут же захотелось играть, но Улисс сказал:

— Чего-то мне неохота. Не знаю никаких приличных песен. — Он подмигнул Лоретте и кивнул в сторону Фесса; тот задумчиво стоял в дальнем конце залы, с демонстративным безразличием разглядывая потолок.

— Хватит его дразнить, — шепнула Лоретта и заиграла «Блюз». После первых же аккордов лицо Фесса расплылось в самодовольной, глуповатой улыбке. Насколько все-таки эта улыбочка симпатичнее его прежнего оскала, подумала Лоретта. Стоит только польстить его тщеславию, и он из рыкающего льва превращается в домашнюю киску.

В последнее время Фесс и в отношении газеты стал более сговорчивым. По просьбе Лоретты мисс Ходжес согласилась представлять газетные материалы на одобрение Фессу, а не наоборот: дескать, он главный редактор. Немногие учителя пошли бы на такое. Получив эту уступку, Фесс тут же сделал ответный шаг, предложив мисс Ходжес возглавить выпуск следующего номера, поскольку свой номер он уже выпустил. Не желая уступать ему в благородстве, мисс Ходжес отказалась. В результате никто теперь не знал, кто же из них в конце концов главный. Чему они собирались посвятить следующий выпуск газеты, Лоретта также не знала. Ей было известно лишь, что в нем будет помещен какой-то материал из истории негритянских народов. Возможно, о негритянском искусстве, догадывалась Лоретта. Она недавно рассказала мисс Ходжес о своем разговоре с Донной, в котором Донна утверждала, что Лореттины предки не сочинили ни одного стихотворения.

— Но как ты могла поверить в подобную глупость, Лоретта! — удивлялась учительница. — Наш народ всегда был и остается самой творчески одаренной частью населения Америки. Наша музыка, наша поэзия, наши танцы…

— Теперь-то я знаю, — отвечала Лоретта. — Слепой Эдди мне так много рассказывал. Но в школе нам об этом никто не говорил. Почему, мисс Ходжес?

— Не знаю, — сразу же помрачнела мисс Ходжес. — Вероятно, кому-то выгодно делать из этого тайну.

— А почему вы нам об этом не расскажете?

— Миленькая моя! — Мисс Ходжес погладила Лоретту по голове. — Пойми ты простую вещь: у меня, как у всякого служащего, есть свое начальство, и оно говорит мне, чему я должна учить детей. Если я вдруг начну преподавать по собственной программе, мне не поздоровится.

— Да нет, я хочу сказать — здесь, в клубе, — терпеливо уточнила Лоретта и добавила: — Знаете, я теперь вовсе даже не считаю Лонгфелло таким хорошим поэтом. Многое из блюзовой лирики Слепого Эдди мне кажется лучше его стихов.

Мисс Ходжес некоторое время обдумывала ее слова, потом ответила:

— Многие наверняка с тобой согласятся, Лоретта… Хорошо… Мне, правда, придется для этого изучить гору материала ведь и меня никто не обучал истории негритянских народов. Но хорошо, я попробую. Если мне удастся подготовить несколько хороших лекций, я попрошу Фесса опубликовать их в газете.

Это-то и задерживало теперь выход следующего номера «Правды за неделю», которая угрожала стать ежемесячником. Зато первый выпуск газеты прочел весь город. Только сейчас Лоретта начинала осознавать результаты этой популярности. Первый из них — громадная толпа на похоронах Джетро и присутствие на них высоких должностных лиц. Но то было лишь начало.

Они как раз добрались до середины «Блюза голодного кота», когда в мастерскую вошли трое хорошо одетых мужчин. Незнакомцы отряхнули обувь от снега, выдохнули из легких морозный воздух и поставили на пол громоздкие, тяжелые чемоданы. В квартале Саутсайда они выглядели так же странно, как белые медведи — в Африке.

— Только что вошли трое белых, — сообщила Лоретта Слепому Эдди, заметив, как напряглось его лицо.

— Ты уверен, Фред, что мы попали туда, куда надо? — спросил один из вошедших.

Самый старший и самый высокий из них заглянул в какую-то бумажку.

— Он говорил: Лэмберт-авеню, 1343. Вроде все правильно… А вот и они, — сообщил он своим спутникам, заметив стоявших возле пианино ребят. — Ну, чего остановились, ребятишки? Не обращайте на нас внимания, пойте себе как ни в чем не бывало.

Однако Лоретта и ее друзья были слишком удивлены и испуганы, чтобы продолжать пение.

Фесс, раздосадованный тем, что прервали его песню, тут же выразил самые худшие из своих подозрений.

— «Пауки»! — заорал он. — Переодетые «пауки»! Когда она вошла сюда, мы дрались с Кэлвином. Это она их вызвала!

Мальчишки до сих пор не забыли, как Лоретта угрожала им вызвать полицию в тот вечер, когда они замышляли свой погром. Хотя она не только не выполнила свою угрозу, но даже не была уверена в том, что могла ее выполнить. Мрачные, недоверчивые взгляды уперлись в Лоретту со всех сторон.

Но тут высокий седовласый мужчина, по-видимому, главный в троице, подошел к Лоретте и протянул ей визитную карточку.

— Мы не из полиции, мисс, — объяснил он. — Мы друзья вашего учителя музыки, мистера Лючитано.

Взглянув на карточку, Лоретта прочла:

«Джуэл Рекордз»

Каждая пластинка — музыкальная жемчужина

Фред Маркус — вице-президент

— Не понимаю, — сказала Лоретта, возвращая карточку владельцу и снизу вверх глядя в его дружелюбные серые глаза.

— Мы из «Джуэл Рекордз». Со студии звукозаписи. Эл Лючитано считает, что мы должны прослушать вашу группу.

— Это еще зачем? — воинственно спросил Дэвид.

— А вдруг мы захотим вас записать, — объяснил незнакомец помоложе.

— Лючитано очень хорошо о вас отзывался, — добавил его напарник. — Честное слово, после того, как он слышал вас на тех похоронах, он нас прямо замучил. Говорит, у вас бесподобное звучание и какая-то особая манера. А это как раз то, что нам надо.

— Знаете наши группы: «Выдумщиц», «Дакронов», Джимми Хилла, «Альпинистов»? — спросил первый. — А вдруг и вы нам понравитесь?

Лоретта была потрясена. Все были потрясены: такие известные группы!

— Между прочим, я и без Эла знаю, на что они способны, — сообщил мистер Маркус. — Я слы — шал небольшой кусочек по телевидению. Самую концовку, но какую, братцы! Надеюсь, никто пока не увел их у нас из-под носа.

Лоретта покачала головой.

— Вы хотите сказать, нас показывали по телевизору? — недоверчиво спросила она.

— Да, в вечерних новостях. Там дали маленький репортаж о похоронах. И, кстати говоря, примите мои поздравления.

— С чем? — удивилась Лоретта.

— Надо чаще смотреть телевизор, барышня, — укорил ее вице — президент. — Полицейский, который застрелил вашего друга, временно отстранен от должности. А тот лейтенант, не помню его фамилии, переведен в другой район.

— Лэфферти? — не поверил Фесс.

— Точно, он самый. И все это благодаря одной газете, которую сочинили и напечатали какие-то пацаны. Она произвела мощное впечатление на нашу общественность.

Ребята разразились торжествующими воплями, засвистели, затопали ногами, а Фесс горделиво надулся. Но шум тут же прекратился, а ребята не на шутку растерялись, едва посетители стали доставать из своих чемоданов записывающую аппаратуру.

Не оробел один Слепой Эдди, который не мог видеть этот устрашающий арсенал микрофонов и магнитофонов.

— Я когда-то записывался на «Джуэл Рекордз», — заявил он. — Лет двадцать назад, когда выступал с Эрскином Хоукинзом. И до этого, помню, тоже несколько раз приходилось.

Седовласый вице — президент склонился над Эдди, вглядываясь в его лицо.

— Бог мой! Да это же — Слепой Эдди Белл! — вдруг воскликнул он. — Я не думал, что он до сих пор… Великий гитарист, ребята, — объяснил он своим ассистентам. — Давно это, правда, было. Вряд ли вы его застали.

Он пожал Эдди руку и вновь представился:

— Фред Маркус, Эдди. Рад с тобой снова встретиться.

Лицо старого музыканта осветилось радостной улыбкой.

— А я тебя помню, Крошка Фред. В те времена ты был еще молоденьким птенчиком. Только что вылупился из колледжа.

— Да, теперь, брат, — совсем седой, — признался вице — президент. — И ты, я гляжу, тоже… Но ты неплохо сохранился, Эдди.

— Скриплю помаленьку, — сияя, ответил тот. — Вот, молодежь не дает мне состариться. Но как приятно встретить старого друга.

— Чему ты так обрадовался, старик? — вдруг спросил Фесс, сердито оскалившись и становясь прежним собой. — Вам известно, на что он теперь живет? Милостыню просит! — сообщил он белым и снова повернулся к Эдди. — С твоим талантом ты должен был стать богачом. А получилось все наоборот: эти бездари нажились на твоих пластинках. На них первоклассные костюмчики, а на тебе — лохмотья.

— Все правильно, — спокойно согласился с ним Слепой Эдди. — Зато они были лишены такой радости, как сочинять и исполнять музыку. А для меня это дороже всяких денег.

— А-а-а! — с отвращением махнул рукой Фесс. — Из-за таких вот предрассудков мы до сих пор живем в рабстве.

Некоторое время вице — президент пребывал в замешательстве, но потом обрел прежнее душевное равновесие и уверенно возразил Фессу:

— О Слепом Эдди забыло новое поколение, сынок. Пластинки покупают люди твоего возраста. А они, по всей видимости, не находят в нем того, за что на него молились их отцы. Как видишь, не мы виноваты в том, что он беден, а вы. Но может быть, нам удастся ему немного помочь.

Вновь повернувшись к Эдди, мистер Маркус смягчил тон:

— Стало быть, Эдди, ты теперь натаскиваешь этих подростков?

— Так, самую малость, — скромно ответил старик. — Их не нужно особо натаскивать, они и так хороши.

— Други мои! — патетически воскликнул вице — президент, обращаясь к своим спутникам. — Похоже, мы с вами сделали находку! Молодая группа под руководством гения прежних времен. — Взволнованным голосом он тут же принялся отдавать указания: — Ребятки, я вас прошу, сделайте мне сейчас ту вещицу, которую вы пели в церкви. Ту, где об умершем пацане.

— «Реквием по Джетро», — подсказала Лоретта.

— Грандиозное название, — заметил один из звукооператоров.

— Считайте, что нас здесь нет, — подбадривал их мистер Маркус. — Пойте так, как для самих себя. Договорились?

Лоретта испуганно покосилась на три уже работавших магнитофона. Поймав ее взгляд, вице-президент объяснил:

— Не волнуйтесь, это пока только проба. Мы еще ничего не записываем, а только смотрим, как вы звучите.

Лоретта встала из-за пианино, освобождая место Слепому Эдди, но старик отказался играть.

— Нет, девонька, — сказал он. — Ты теперь знаешь фортепьянную партию и сама со всем справишься, без моей помощи.

Лоретта в отчаянии принялась упрашивать Эдди, но тот стоял на своем. Наконец, полумертвая от страха, Лоретта села за инструмент и взяла первые аккорды. Они получились чистыми и звучными; у недавно настроенного пианино был хороший тембр. Лоретта с благодарностью вспомнила мистера Лючитано.

Вокруг Лоретты уверенно и стройно зазвучали голоса мальчиков. Пианино играло превосходно, как когда-то оно играло в старой баптистской церкви. Лоретта пела своим сильным, бархатистым меццо-сопрано; голос ее звучал совсем по-взрослому. Она вложила в пение все, что у нее осталось в памяти от похорон — слезы плакальщиц, страстную проповедь преподобной Мэми, эмоциональные реакции прихожан. И все, что помнила о Джетро. И всю себя.

Когда они кончили петь, наступило долгое молчание. Затем один из звукооператоров выключил магнитофоны и произнес одно — единственное слово:

— Здорово.

— Интересно, что это за музыка? — спросил другой. — Это и не «поп», и не блюз. В ней какой-то… церковный душок.

— Не душок, а душа, — поправил его Фесс.

Лоретта почувствовала, как ее глаза наполняются

слезами благодарности: в устах Фесса это была наивысшая похвала. Наконец-то Лоретта поняла, какое качество он так высоко ценил, и что это качество наконец-то проявилось в ее пении и игре. Но музыка служила лишь одним из средств для его выражения. Душа была и в смехе Улисса, и в плаче мамы, и в проповеди преподобной Мэми, в танце миссис Джексон и улыбках маленького Рэндолфа. Это означало вкладывать свое сердце, всю себя без остатка в то, что ты делала. Вот почему едва ли не все цветные, которых знала Лоретта, разговаривая друг с другом, пользовались не только ртом, но всем телом, жестикулируя руками, головой, плечами, бедрами, коленями. Они безраздельно отдавались тому, что делали. И Лоретта от них ничуть не отличалась. В душе все они были братьями и сестрами!

— Душу надо хоть чуточку выстрадать, — заметил Слепой Эдди. — До нее надо дорасти.

Вот в чем, оказывается, дело, подумала Лоретта. За эти последние несколько месяцев она «доросла» и достаточно выстрадала.

— Берем с руками! — принял быстрое решение вице — президент. — Первоклассная вещь с большим будущим. И к тому же оригинальная. Так ведь?

— Да, — с гордостью ответила Лоретта. — Фесс — вон тот — написал слова. А Слепой Эдди сочинил к ним музыку.

— Узнаю руку мастера, — кивнул мистер Маркус.

Фесс, приняв его похвалу в свой адрес, просиял от удовольствия. Впрочем, его можно было понять, подумала Лоретта и решила еще больше подсластить ему.

— К другой песне он тоже написал слова. Мы ее пели, когда вы вошли.

— А Лоретта положила их на музыку. Совершенно самостоятельно, — солгал Слепой Эдди.

— Ну-ка давайте и ее сделаем. А? Поехали? — тут же предложил мистер Маркус.

Ребята теперь были в приподнятом настроении и превосходной форме и уже не стеснялись. С чувством, на подъеме и без единой ошибки они исполнили «Блюз голодного кота».

— Други мои! А ведь у нас целая пластинка! — объявил вице — президент. — Эту песню мы дадим на второй стороне. Единственное, что нам теперь остается — назначить день для записи в студии. В начале следующей недели. — Он достал карманный календарь. — Как насчет среды, во второй половине дня?

Фесс мгновенно принял на себя все полномочия — это он обожал.

— А им за это заплатят? — потребовал он. — Я их антрепренер.

— Разумеется, — чуть заметно улыбнувшись, ответил ему вице — президент. — Мы заключим со всеми контракты на довольно выгодных условиях. Если хотите, можете, конечно, согласовать их с юристом. Но думаю, вы останетесь довольны. Мы выплатим каждому кругленький авансик, а если пластинка пойдет — получите потиражные. На сегодня все, ребятки. Только не забудьте каждый день репетировать. И пора уже начинать работать над новыми вещами. Особенно поэту. Без него мы погибли.

Фесс сиял от сознания собственной незаменимости. Точно внутри него пылал факел, подумала Лоретта.

В дверях мистер Маркус обернулся.

— И вот еще что, — сказал он. — Вы придумали, как будет называться ваша группа?

Фесс и тут все взял на себя.

— Трио «Душа», — объявил он.

— Грандиозно, — одобрил один из звукооператоров.

— Да, но ведь вас четверо, — возразил второй его коллега.

Вильям, который до этого держался в стороне, молча наблюдая за происходящим, вдруг выступил вперед и предложил:

А если так: «Трио „Душа“ и сестрица Лу»?

Оглавление

Кристин Хантер Трио «Душа» и Сестрица Лу Пер. с англ. Ю. Симонова

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg