«Серебряная трель. Сказки»

Серебряная трель. Сказки (fb2) - Серебряная трель. Сказки (Сказки для принцесс - 1) 3846K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Надежда Георгиевна Нелидова

Надежда Нелидова СЕРЕБРЯНАЯ ТРЕЛЬ

ВОЛШЕБНАЯ КУПАЛЬНИЦА

Раньше Софка жила с мамой в городе. Но мама заболела. Лекарства стоили целую кучу денег. Пришлось продать квартиру. А мама всё равно не выздоровела.

Бабушка забрала внучку к себе в деревню. В первое время маленькая Софка тосковала по маме, просыпалась по ночам и плакала. Бабушка вздыхала:

– На солнышке тепло – возле мамы легко.

Садилась рядом с внучкиной кроватки, включала лампу, надевала очки. Вынимала нескончаемое вязание и рассказывала сказки. Она их знала великое множество.

* * *

Софка уже привыкла к жизни в деревне. Тут чистый лесной воздух и тишина. Идёшь в лесу или в поле, и отовсюду слышится бульканье бьющих из земли родничков. Родники прозрачные и студёные даже в самую жару.

Бабушка и Софка держат огород и козу Масю. Бабушка ходит на дачи и продаёт домашнее маслице.

Его очень просто делать. С молока осторожно снимают ложкой густой верхний слой. Когда сливок наберётся полная баночка, его сбивают.

Софка смотрит мультики по телевизору и покачивает банку туда-сюда, туда-сюда. Как будто куклу баюкает. На дне миски появляется кисло-сладкий жёлтенький кружок. На хлеб намажешь – вкуснотища!

Бабушка возвращается с дач довольная: «Наше масло прямо с руками рвут!»

С руками рвут и первые витамины с бабушкиного огорода. Сладкую морковку, кудрявую петрушку, тугие и сочные пёрышки лука.

Загорелые ножки Софки без устали носятся по огороду с утра до вечера. Овощи очень не любят сорняков и вредных насекомых. Зато любят, чтобы земля была рыхлая, а водичка – тёплая и мягкая, из дождевой бочки.

Бабушка ласково называет внучку маленькой хозяюшкой.

* * *

В последнее время бабушка прихварывает. Стонет:

– Ой, внучка, правду говорят: здоровым быть – богатым быть. Потеряла я своё богатство.

Ничего не кушает, хотя Софка умеет готовить – пальчики оближешь. Когда мама заболела, девочка сидела рядом с больной и листала толстую потрёпанную «Книгу о вкусной и здоровой пище». Там было много больших ярких картинок. Голодная Софка рассматривала накрытые столы, нарядные, как цветочные клумбы, и глотала слюнки.

А однажды прочитала: «КА-ША». Внимательно прочитала рецепт. Нашла в шкафу крупу, в холодильнике молоко и сварила, и покормила маму. А потом научилась готовить много другой вкусной и здоровой пищи. Если, конечно, в холодильнике и шкафу были продукты.

Ещё у мамы была книжка «Азбука кройки и шитья». Софка, пока сидела у маминой постели, вышила в квартире все салфетки, полотенца и даже носовые платки. А если бы потолки, стены и двери были льняные или шёлковые, и их вышила бы весёлыми нарядными узорами.

* * *

Переделав все дела в доме и огороде, Софка со всех ног неслась за дом. Там на днях в тенистом углу сада расцвела купальница.

Представьте себе пышный куст, усыпанный цветами так, что листьев не видно. Цветы тугие, нежные, круглые и золотые, как солнышки.

* * *

– Привет, купальнички! – издалека кричала Софка. Те качали в ответ тяжёленькими головками, роняя в траву росу пополам с душистым жёлтым маслом: «Привет, Софка!»

А сегодня девочка обнаружила за домиком страшный беспорядок. Прекрасный куст увял. Ощипанные бутоны поникли, некоторые валялись на земле. Лепестки, как потускневшие золотые монетки, были втоптаны в грязь.

Слёзы брызнули из глаз Софка. И тут… на её плечо опустилась тёплая женская рука.

Как ни вглядывалась девочка, она не могла разглядеть, во что одета незнакомка. Мелькало что-то нежное, полупрозрачное: лиловое… Нет, розовое… Да нет же, золотое с дымчатым… Платье слепило глаза, переливалось, как цвета радуги!

– Привет, Софка! Кто тебя обидел, маленькая хозяюшка? Я ведь знаю, как с любовью ты ухаживаешь за больной бабушкой, как день-деньской хлопочешь по дому…

Тут красавица увидела голый, ощипанный куст:

– Постой! Да это же мои человечки Зелёные Крошки. Они любят лакомиться вареньем из лепестков купальницы. Пришло время сбора урожая. В своих пещерках Зелёные Крошки наварили лепестков с мёдом и нектаром и на радостях закатили пир. Они прыгали с цветка на цветок. Они пищали и кривлялись! Воображаю, как они безобразничали! Кавалеры качали своих дам в лепестках купальницы, как в гамаках. А потом наполняли свои мохнатые ладошки душистым вареньем и пили за моё здоровье, забыв, что губят мой любимый цветок…

– Ты Фея Купальница?! – недоверчиво спросила девочка.

…– Ой, Софка, Софка, – сказала укоризненно Фея Купальница ворчливым бабушкиным голосом. – Выдумщица. Совсем заболела моими сказками. – Рядом стояла бабушка. Она услышала про разорённый куст купальницы и, опираясь на палку, пришла в огород.

– Знаю я этих Зелёных Крошек, кротов и землероек. Промышляют червей и подкапывают корешки. Ты вот что, милая. Поищи в сарае ловушку. Её ещё дедушка мастерил. Поймаешь мышь – вот и завтрак коту. Кошке – игрушки, мышке – слёзки…

* * *

На следующее утро в ловушке бегала тощая мышь с длинной волосатой мордочкой-хоботком. Софка обратилась к дремавшему на крыльце котёнку:

– Что, котик, хочешь кушать? Сейчас, мой хороший. А если мышка окажется тебе не по вкусу, тогда просто с ней поиграешь.

Софка вовсе не собиралась скармливать коту зверька. Она хотела хорошенько его напугать и отнести подальше от сада. Мышка засуетилась пуще прежнего. Котёнок привстал на задние лапки и с любопытством заглянул в ловушку. И вдруг… оттуда вырвался отчаянный писк:

– Девочка, чего тебе от меня надо?! Пожалей меня, девочка! Ты такая молодая и красивая… Я тоже красивая и молодая, но глупая!

Нет, точно бы бабушка всплеснула руками: «Господи Боже, люди добрые! Моя бедная внучка тронулась умом. Видно, я ей сказок лишку рассказала. Разговаривает то сама с собой, то с мышью».

От неожиданности Софка выронила ловушку, а мышка действительно едва не угодила в лапы котёнка. Но в последний миг девочка успела подхватить говорящего зверька и удивлённо принялась разглядывать его. Тот щекотно цеплялся коготками за её руку и плаксиво ныл:

– Ой, ну зачем я поселилась в вашем саду? У вас разве что дождевым червяком разживёшься! Ой, а как я жила у вашей соседки! Её грядки просто кишели вкусностями. Там ползали жирные сочные слизни, и лежали тающие во рту личинки. Там бегали кисленькие, как карамельки, муравьи. Там паслись тучные стада жуков, которыми хрустишь как семечками. Ой, зачем я позарилась на купальницу, спутав её со сладким корешком осоки? Ой-ой, девочка, спаси меня от кота!

Мышка просительно сложила розовые лапки и горестно заорала:

– Девочка, не надо! Я всё сделаю, всё! Всё, что ты пожелаешь. Ведь я волшебница!

* * *

Софка поступила так, как советовал школьный психолог. Она сделала десять глубоких вдохов и выдохов. Сосчитала до ста и обратно. Мышка продолжала назойливо жаловаться и ныть на человеческом языке.

– А ты, правда, всё можешь, мышка?

– Я не мышь, а землеройка.

– Здорово! Меня зовут Софка. А тебя?

– Я Худышка. Нынче модно быть тощей, и я сижу на диете. Но немедленно выпусти меня из ловушки. Я из рода знатных землероек и не собираюсь вести беседу в какой– то ло-вуш-ке, – спесиво потребовала землеройка. Освободившись, она вскарабкалась на плечо девочки и, щекоча усиками, забормотала в самое ухо:

– Видишь, у тебя уцелел один корешок купальницы? Осторожно выкопай его, не повредив корней. Поставь в горшочке на окне. Не забудь обильно полить. Через день распустится множество цветков. Среди них будет четыре волшебных. На рассвете, когда бутон напьётся росой, сорви его. Загадай желание и стряхни росинку-золотинку на землю.

И желание вмиг исполнится. Зелёные Крошки любят пить росу пополам с душистым маслом купальницы. Но, если ты забудешь произнести скороговорку, Зелёные Крошки очень обидятся и навредят. И твоя добрая мечта (а она у тебя обязательно добрая, я знаю) превратится в злую.

– Но, Худышка, как я найду волшебные бутоны?

– А вот как. Возьми старую бабушкину иглу и проткни по очереди все цветы. На четырёх из них выступят алые капельки крови.

И землеройка юркнула в траву.

* * *

Софка быстренько сбегала за лопатой. Пересадила уцелевший кустик в глиняный горшок, полила тёплой водичкой. На следующее утро он густо покрылся бутонами. Скоро бабушкина иголка заработала над цветами. И правда, с четырёх капнула кровь!

Софка прямо с ума сошла от радости. Она принялась прыгать и напевать, отбивая ритм босой ножкой:

– Какая радость! У меня есть четыре волшебных, волшебных цветка! У меня много желаний, и я выполню из них – четыре! Самых заветных, самых-самых!

Из-за печи послышался жалобный голос, прерываемый кашлем:

– Внучка, я только задремала… А ты распрыгалась, как наша коза Мася.

Софка покраснела: вот бессовестная, про бабушку забыла! Она и бросилась к горшку с волшебной купальницей. Сорвала бутон, стряхнула росинку-золотинку:

– Пусть бабушка скорее выздоравливает!

Тотчас стоны и кашель за печкой утихли. Донеслось деловитое кряхтение. Слышно было, как бабушкины шлёпанцы протопали в кухню. Скоро там сердито загремели кастрюли. Бабушка, не встававшая с постели месяц, бабушка, о здоровье которой учтиво справлялся городской гробовщик, летала по кухне, как птичка!

* * *

Едва Софка опомнилась от радости, в дверь осторожно постучали.

Это была молодая соседка Аня по прозвищу Хромоножка. Находились глупые и злые люди, которые ею пугали в округе детей. И даже за спиной называли ведьмой. А всё из-за того, что в детстве болезнь иссушила её ноги в прутики и скрутила в тугой узел. Аня Хромоножка заглянула, чтобы попросить на часок мутовку для взбивания яиц.

Софка, таинственно улыбаясь, усадила её на лавку. И будто бы пошла в чулан искать мутовку. Сама же в это время без колебаний сорвала второй бутончик: «Пускай Аня Хромоножка станет красавицей… Ну, просто здоровой симпатичной девушкой!» Стряхнула росинку-золотинку и шёпотом позвала в гости Зелёных Крошек.

Теперь на кусте оставалось два волшебных цветка. Зато на лавке сидела совсем другая девушка: хорошенькая, глаз не отвести! Ножки длинные и стройные, Аня испуганно и стыдливо натягивала на них юбку. Со смехом Софка поднесла ей зеркало. Та взглянула на своё отражение в зеркале и схватилась за голову:

– Верно, и впрямь я колдунья, как про меня говорят!

Она всё порывалась плюнуть в зеркало и даже разбить его. Только через час Софка удалось убедить девушку, что это она, Аня, собственной персоной. И никакая уже не Хромоножка, и ничего удивительного тут нет: с кем не бывает!

* * *

Утром Софка рассказала бабушке про чудесную купальницу. Бабушка слушала, всплёскивая руками. А под конец укоризненно сказала:

– Внучка, ты потратила уже два лепестка, а о нашей маме – забыла!

– Да, бабушка, я очень хочу, чтобы мамочка вернулась и снова стала жить с нами!

– У тебя одно на уме, тараторка! – рассердилась бабушка. – Не спеши языком, спеши делом. И я мечтаю обнять свою доченьку, но грех о таком думать. Нам бы с тобой посмотреть, как ей живётся на том свете? Хоть одним глазком.

– Можно и двумя, – буркнула Софка. Вытерла слезы и пошла к горшку с купальницей. Бабушка включила старенький телевизор и уселась перед ним серьёзная, деловитая, строго сложив руки на коленях.

Дикторша, передающая новости, исчезла. Пошли помехи, и на экране вдруг показалась… преисподняя. В огромных закопчённых котлах и на чугунных сковородках вопили грешники, но мохнатые юркие бесенята продолжали подкидывать дрова в адский огонь.

– О Господи! – охнула и закрестилась бабушка. Но тут перед ними открылась совсем другая картина.

– Смотри, смотри, – зашептала бабушка, толкая Софку в бок. – Вот он, рай небесный. Ой, ой, великолепие! Век бы глядела да радовалась…

– Бабушка, смотри! Это мама, мамочка моя, видишь?

Мама сидела на пышном белом островке, похожем на пирожное «безе». Перед ней текла душистая оранжевая речка из апельсинового сока. Даже в комнате запахло апельсинами, в носу защекотало. Над её головой порхал ангелочек, держа поднос с фруктами и сладостями. Но мама не обращала внимания на еду и грустно шептала:

– Как там живёт моя маленькая доченька?

Бабушка обняла сироту, и обе расплакались.

* * *

Прошла неделя. У бабушки с внучкой оставался ещё один цветок «на всякий случай». А в кухонном шкафу закончились крупа и макароны. Из холодильника давно выветрился запах мяса и рыбы. Бабушка попросила Софку:

– Внучка, милая. Сходи в лес, черника поспела. Вечером поедим ягоды с молоком.

Софка весь день ползала по полянам. Вернулась вечером с полным лукошком, с синими черничными ладошками.

В доме она сразу почувствовала неладное. Бабушка лежала на печи с полотенцем на голове и громко стонала. Увидев Софку, она страшно раскашлялась и только слабо махнула рукой.

– Внученька, милая… – говорила она, задыхаясь через каждое слово. – Сейчас всё расскажу. Как ты ушла, я подумала… А что, если последний цветок… исполнит такое желание? Чтобы у нас каждый день была еда… Немного колбасы… Сахарница бы всегда была полна сахаром, а банки – крупой… Я сорвала цветок, а…

– А стряхнуть росинку-золотинку забыла, и Зелёные Крошки рассердились? – печально закончила Софка. Она согрела в кружке остатки молока, опустила туда последний кусочек сливочного масла.

Бабушка, прихлёбывая, рассказала, какие ужасные и непоправимые последствия произошли по её вине.

Первое: она заболела пуще прежнего. Наверно, жить на этом свете ей осталось совсем немного. Приходил гробовщик: будто навестить – а сам, конечно, незаметно снял с неё мерку!

Второе: что приключилось с Аней Хромоножкой! Мало того, что она снова охромела, так всё её тело выгнуло колесом. На спине вырос огромный горб. Бедняжка ещё и окривела: ходит по деревне, мигая единственным глазом. Даже собаки от неё разбегаются по подворотням, воя и поджимая хвосты.

И третье, рыдая, едва выговорила бабушка: бедная мама свалилась с пирожного «безе» прямо в преисподнюю. Правда, бесенята её пожалели. Разрешили просто сидеть у котлов, помешивая адские головёшки. Но каково ей там, такой нежной и доброй?

А последнее скромное желание бабушки… В их холодильнике пусто, не осталось ни ломтика сыра, ни капли сметаны! Коза Мася совсем сдурела. Сорвалась с привязи и убежала вместе с колышком в лес. А, не дай Бог, встретится волк?!

Что, что теперь будет с бедными бабушкой и её внучкой?

* * *

Наступила ночь. Бабушка долго ворочалась, кашляла и ругала сама себя. Наконец, с печки раздалось похрапывание. И Софка уснула. На заре открыла глаза: рядом лежал золотой конвертик, заклеенный лепестками купальницы. Внутри на гладком, как атлас, листке – письмо.

«Привет, милая Софка!

Я уже обо всём знаю и страшно огорчена. Слушай внимательно: насколько далеко– настолько близко, находится королевство. На самом краю королевства есть Тухлое Болотце. Там растёт золотая купальница. Все её цветки волшебные!

Если найдётся храбрый юноша, который добудет цветок, ты исправишь все дела. Как найти королевство, тебе подскажет твоя старая знакомая – землеройка Худышка.

Удачного пути! Дорога поведёт – язык приведёт.

P.S. О бабушке не беспокойся – я позабочусь о ней…»

Письмо вспыхнуло всеми цветами радуги, ослепив Софку и заставив её зажмуриться… Девочка открыла глаза: это сверкало утреннее солнце. Никакого письма рядом не было. Взглянула на ладошки: они были разноцветные, с лиловым оттенком.

Но это могла быть черника.

* * *

– Худышка! Худышка!

Напрасно. Вот уже добрых два часа кричит Софка в дальнем углу сада, а землеройка не появляется.

…– Не глухая, не ори, горе луковое. – Оказывается, Худышка давно сидела у её босой ноги и чистила мордочку и лапки. – Я всё знаю. Знаю, где королевство. Знаю Тухлое болотце, где растёт купальница. Ведь я из рода волшебных землероек. Иди, надень свою самую тёплую курточку, самые крепкие джинсы и кроссовки. Ты будешь слушать мои указания. Только обещай, что будешь делить со мной в пути кров и пищу.

– Я бы рада отдать тебе самую вкусную на свете еду, но холодильник пуст. О какой пище ты говоришь?

– Вот об этой, – Худышка кивнула на примятую траву. Там на листе лопуха неизвестно откуда взялся бутерброд – свежий пышный ломоть хлеба с толстым слоем масла и кольцом сочной колбасы наверху.

Софка рассмеялась, вертя в руках бутерброд:

– Мы проглотим твой хлеб за одну минуту!

– А ну, откуси, – хитро прищурилась Худышка.

Софка немножко откусила и стала с удовольствием жевать. Когда она разохотилась отхватить ещё порцию, то увидела, что бутерброд остался… тех же размеров!

Она снова откусила – тут же «доросли» и хлеб, и масло, и колбаса.

Третий хороший укус – бутерброд не думал уменьшаться.

– Вкусно? Ешь, ешь, – смеялась Худышка. – Это же нескончаемый бутерброд.

На следующее утро Софка прощалась с бабушкой. Нескончаемый бутерброд она разломила пополам (причём оба куска тут же стремительно выросли до прежних размеров), и один оставила бабушке. Они обнялись, заплакали, но Худышка торопила девочку.

Долго бабушка смотрела из окна на свою внучку, уходящую за чёрной бегущей точкой.

* * *

Путники шли дни, недели, даже, может быть, месяцы – Софка не помнила. И спросить не у кого: людные места они обходили. Худышка побаивалась котов, а девочка – лихих людей.

Землеройка без устали бежала вперёд, Софка едва поспевала за ним. Пролезала сквозь кусты, валежник, пробиралась через ручьи и пригорки. Вечером они ужинали своим, признаться, надоевшим бутербродом, запивая его студёной водой из родников.

Девочка всегда отламывала добрый кусок и делилась с Худышкой. Ложась спать, укладывала её в свой шерстяной носок. Вот уж не думала девочка, что землеройка, казавшаяся поначалу противной брюзгой, окажется таким милым зверьком.

Если девочка грустила, Худышка веселила её. Она маршировала, размахивая крошечными лапками, и забавно пищала:

– Бревно берёт пила, дорогу – ходьба!

Она разыгрывала сценки, как Фея кормит бабушку супом из лепестков купальницы. А бабушка плюёт в платок и жалуется: «Ей-богу! Отравишь меня совсем!»

Или как бесенята играют в карты, а потом яростно спорят, чья очередь подбрасывать дрова в адский огонь.

Это было, наверно, смешно, но Софка всё равно плакала. Тогда Худышка плакала за компанию. Ведь всем известно, что если с тобой плачет друг, то горе делится пополам.

* * *

Однажды на рассвете Софка умывалась из чистой дождевой лужицы. Она загляделась на своё дрожащее водяное отражение. Ветер завил волосы в тугие кудряшки, а солнце позолотило их. Лицо похудело, глаза стали темнее и печальнее. А у кончиков губ она заметила складку-морщинку… Или ей показалось?

Вдруг ей стало страшно. Что, если они с землеройкой будут идти, идти, и Софка уже превратится в старуху, и землеройка давно умрёт, а она, старая Софка, будет идти, сама уже не помня, куда идёт, зачем…

Подойдя к завтракающей землеройке, она, как бы между прочим, поинтересовалась:

– Худышка, милая. Мы всё идём, а королевства что-то не видно.

– По королевству мы идём давно. Взгляни на ту аллейку.

Софка прочитала слова на стрелке-указателе, прячущейся среди пушистых голубых ёлочек: «Посёлок Королево». Слово «посёлок» было замазано краской. А перед последней буквой дописаны сверху три буквы «СТВ». Всё вместе читалось «КОРОЛЕВСТВО». Это выглядело довольно странно.

– А вот перед нами то, что нам нужно, – продолжала землеройка.

Софка обернулась и ахнула.

Утренний туман рассеивался. На глазах обретал очертания огромный дворец из разноцветного кирпича, с башенками и зубчатыми стенами. С востока стены золотили лучи, а с запада окутывали густо-молочные клубы тумана. Через ров был перекинут изящный кружевной мостик на цепях.

Как это было красиво!

А Худышка уже озабоченно дёргала и теребила джинсы Софки.

– Теперь думай сама, как быть дальше. Юноша, которого ты ищешь, живёт в этом дворце. Он знает, как найти волшебную купальницу. Постарайся проникнуть во дворец и попасться какому-нибудь доброму человеку на глаза. Не будь недотёпой, не стесняйся спрашивать – по губам не шлёпнут. А я… Я отлично проведу время здесь. Тут много учтивых джентльменов о четырёх лапах, – и землеройка, хихикнув, нырнула в траву.

– Постой, Худышка! Куда мне идти? Что делать? Я ничегошеньки не знаю, – взмолилась Софка. Она принялась раздвигать траву в том месте, где исчезла землеройка.

– «Не знаю», «не знаю»… – Худышка сердито высунулась из клумбы. – Вот привязалась. Куда овца, туда и хвост. Иди во дворец, наймись кем-нибудь… Судомойкой, прачкой – что ты умеешь делать? Боюсь, ничего, как все современные девицы. И не мешай мне, пожалуйста. Видишь, я завязываю знакомства. Чует моё сердце, бешеный успех мне обеспечен. Привет!

* * *

Софка нерешительно двинулась в сторону дворца. Из будки выглянул охранник в камуфляже. Софка несла лукошко, и он принял её за девочку-зеленщицу.

– Что же ты так поздно несёшь зелень к завтраку? – упрекнул её охранник. – Тебя заждались на кухне.

Ажурные ворота сами собой бесшумно раздвинулись. Девочка медленно двинулась вдоль длинной кирпичной стены. То тут, то там встречались низенькие железные дверцы. Из одной вышел человек с метлой и начал мести дорожку, выложенную разноцветными стеклянными камушками. За другой дверцей скрылся старик, который поливал из шланга клумбы.

Софка приоткрыла наугад одну из дверей. По истёртым каменным ступеням, круто уходящим вниз, спустилась в подвал. Здесь обнаружила ещё одну дверь. Набралась духу и толкнула её.

Это оказалась кухня. Мимо Софки стремительно проносились распаренные женщины, задевая её мокрыми горячими локтями и жирными подносами.

Раскалённая докрасна плита, клубы пара, оглушительное звяканье ложек и ножей, звон тазов, шум бьющих из крана струй воды, крики и хохот женщин – всё это оглушило Софки.

Кто-то пребольно ударил её в бок грудой тарелок и заверещал:

– Чего путаешься под ногами, здесь люди работают!

Это кричала низенькая женщина в белом переднике.

– Кто тебя сюда впустил? Видишь табличку: «Посторонним вход строго запрещён»?

Видя, что Софка совсем растерялась, она уже добрым голосом добавила:

– А то все бегают, ненароком ошпарят. Я-то тебя не больно ударила?

Тут она кого-то увидела за спиной девочки и подобострастно сказала этому «кому-то»:

– Господин Повар, вот девчонка тут. Не знаю, как сюда попала. Я ей говорю: «Антисанитария». А я, господин Повар, ни в чём не виновата.

Софка обернулась: позади стоял толстый дядька в высоком колпаке и белом халате. Он равнодушно взглянул на неё:

– Иди, иди, девочка, куда шла. Не мешай нам. Королева сердится: десерт снова не пришёлся ей по вкусу. Хотя зачем я тебе это говорю? Всё равно ты не поможешь.

– Напротив! – воскликнула Софка. – Я постараюсь приготовить десерт так, что он понравится Королеве. Ещё я могу готовить бифштексы. Они так и называются: «королевские».

– Правда? – оживился повар. – Отчего бы не рискнуть, а? Марш мыть руки с мылом. Передник на гвозде, а необходимые продукты в холодильнике. До ужина осталось полчаса.

* * *

Лучше всего Софке удавался воздушный яблочный пирог.

Яблоки запечь, протереть, в пюре добавить сахар и ваниль… Яичные белки взбить высоко и крепко, чтобы не падали с перевёрнутой ложки. Так… Щедро смазать сливочным маслом. Подрумянить в духовке, обсыпать сахарной пудрой. И подавать в горячем, непременно горячем виде. Ой, тает во рту!

Пирог украсим по бокам цветочками. Растопленный шоколад уже взбит со сливками, смешан с нарубленным орехом. Из всего этого слепим фирменные цветочки-купальницы.

В общем, пирог получился на славу. Стряпуха взглянула, ахнула и побежала за Поваром. Тот отведал, зажмурился и от души чмокнул Софку в щёчку.

– Надеюсь, – сказал он, – Королева не будет сегодня швырять в меня тарелками.

– Ой, я тоже надеюсь.

* * *

Королева и Принц сидели в столовой в ожидании обеда. Королева сидела очень прямо. Она держала в правой руке один из 12 серебряных ножиков, а в левой – одну из 24 вилочек. Принц скучал и рисовал на салфетке рыцарей, кресты и скелетиков.

Затем рассеянно начал ковырять вилкой норки в ломтиках батона. Вдруг он вспомнил, как вчера с адвокатской дочкой катались на лошадях в парке. Она лукаво сказала: «Знаете, Принц, кое-кто приглашает вас на свидание!»

Он сделал недоумённое лицо. Тогда она поцеловала его в щеку и, стегнув лошадь, умчалась. Да, девица необыкновенно мила! Зато её отец – просто дьявол в образе человека. Какое у него бывает потешное лицо, когда он ругает дочку за шалости. Похоже на дряблый баклажанчик на тонкой шее-хвостике.

Принц прыснул, вспомнив, как сердито трясся баклажанчик на весёлую дочку.

– Принц, – холодно сказала Королева, – ведите себя за столом прилично.

«А какая фигурка у адвокатской дочки, – продолжал вспоминать Принц. – Наверно, не слезает с диет». Он вспомнил, как её стройные ножки выглядывают из кружевных панталончиков во время урока бальных танцев. И, забывшись, вдохновенно взмахнул ножом, отчего Королева вздрогнула.

– Принц, сколько вам говорить…

Тут внесли бифштексы. Королева прямо задрожала от нетерпения, так что с её носа посыпалась пудра. Она подхватила вилкой большой кусок мяса.

– О! Недурно!

Тарелка вмиг опустела, и Королеве поднесли вторую.

– Даже хорошо!

После третьей:

– Даже отлично!

* * *

Когда на огромном блюде не осталось ни куска, Королева томно откинулась на спинку стула и воскликнула:

– Впервые в жизни ела такой чудный бифштекс. Уж точно не вы его приготовили, – это была шпилька в адрес Повара.

– Ваша правда, – поклонился Повар. Бифштексы приготовила молодая повариха – она только поступила на работу.

Когда внесли воздушный яблочный пирог, королева ребячливо, в восторге захлопала в ладоши.

– Принц! Взгляните на это произведение искусства. В нашей кухне появился заграничный кондитер?

– Уверен, – сказал Принц с постным лицом, – что его приготовила девушка-поварёнок, чьим бифштексом вы были очарованы.

– Невероятно! У девицы золотые руки! Только у варвара, – с этими словами королева вынула серебряной лопаточкой порядочный кусок пирога, – только у варвара поднимется рука разрушить это кулинарное чудо… Покажите же мне эту мастерицу.

* * *

Послышались лёгкие шажки. Кто-то остановился по ту сторону двери, унимая дыхание. И вот вошла она – Софка.

Принц украдкой разглядывал вошедшую. Он ожидал увидеть толстощёкую румяную деваху, откормившуюся в кухне. А тут стояла юная девушка, и такая миленькая. Кружевной передник ладно сидел на ней, и лёгкие быстрые ноги в простеньких кухонных тапочках… Далеко было до них нарядным ножкам адвокатской дочки.

– Мы довольны твоей работой, голубушка.

– Благодарю вас, Королева.

– Ты скромна – это похвально. Мне бы хотелось тебя по-королевски наградить. Убери пока со стола, а я поищу что-нибудь подходящее.

Софка, убирая в поднос грязную посуду, мечтала, чтобы ей подарили кроссовки: старые совсем прохудились.

– Придумала! – воскликнула Королева. – Я подарю тебе пуговицу со своей сорочки. Сейчас схожу в спальню.

* * *

– Пуговица? – разочарованно пожала плечами Софка. – Что я с ней буду делать?

– Как что?! – Принц был оскорблён, больше не за Королеву, а за себя. Эта миловидная простолюдинка даже не посмотрела в его сторону. Хотя он-то глаз с неё не сводил! Как будто Принц был нуль.

– Это неслыханная честь – иметь пуговицу с нижнего королевского белья. Однажды матушка подарила пуговицу прачке, когда та удачно накрахмалила её бальную юбку. Так вот, прачка вдела эту пуговицу в цепочку и носила всю жизнь, не снимая. А когда умирала, попросила, чтобы в гроб положили пуговицу. Одну только пуговицу, и больше ничего.

– Ну, уж этого я точно делать не буду! – заверила Софка. – А вы матушке своей передайте, чтобы она всем пуговицы не раздаривала. Застёгиваться нечем будет.

– Да как ты смеешь?! – возмутился Принц. – Дикарка! За такие слова… Знаешь ли ты, что мой прапрапрадед триста тридцать три человека повесил и ещё стольким же отрубил головы?

– Это не делает чести вашему прапрапрадеду. Думаю, у него просто не было хорошего невропатолога. И, пожалуйста, не тыкайте. Мы с вами малознакомы, почти не знакомы. Я же не говорю вам «ты».

* * *

Тут вплыла Королева, неся пуговицу в вытянутых пальцах. Это была простая белая пластмассовая пуговичка.

– Носи на вечную память, – она промокнула платком глаза и размазала тушь.

– Спасибо, Королева, – серьёзно сказала Софка.

– Послушай, дорогая, – доверительно сказала Королева, отводя её в сторонку. – Что сегодня будет на ужин?

– Господин Повар собирается подать бульон с булочками, язык под белым сосусом, – пересчитала по пальчикам Софка. – И, на сладкое, ореховые корзиночки с ягодами.

– Язык? Под соусом? Нет, милочка, пусть это снова будут бифштексы… Много-много огненных сочных бифштексов! И воздушный яблочный пирог! И чтобы непременно с этими цветочками… Как ты их назвала: купальницы? Я сейчас распоряжусь на кухне.

* * *

Королева выплыла из столовой. Софка нагрузила поднос посудой и тоже направилась к двери. Но Принц преградил ей путь:

– Вы снова хотите принести на ужин эту бурду?

– Да, а что? – Софка незаметно улыбнулась: ведь Принц начал-таки говорить ей «вы»!

– Да потому что ваше кулинарное творение – че-пу-ха.

– Попробуйте сами приготовить такую че-пу-ху. Увидите, что это не просто.

– Не собираюсь становиться стряпухой.

Софка обиделась. Она перехватила тяжёлый поднос и попыталась обойти Принца. Но – вот несчастье! – случайно задела подносом дверной косяк. По полу со звоном разлетелись сервизные тарелки и чашки, а хрустальные бокалы брызнули дождём.

– Что я наделала?! – Софка торопливо принялась собирать уцелевшую посуду. Принц нехотя стал помогать ей.

«А в кухне ещё говорили, что Принц прекрасный молодой человек. Вот, убедилась в его «прекрасности»! – думала расстроенная Софка.

Так они ползали по полу, собирая осколки, складывая их в поднос. И не замечали, как прикасаются их руки, порой стукаются лбы. А когда заметили, то оба сначала удивились, а потом рассердились. Оба с негодованием вскочили и даже одновременно сердито топнули ногами.

– Принц, обойдусь без вашей помощи!

– А я не нуждаюсь в вашем на то разрешении!

* * *

И не миновать бы новой ссоры, если бы не вошла сияющая Королева:

– Я приказала повару, и на ужин будут снова бифштексы и пирог с купальницами. Правда, пришлось поспорить с доктором…

Тут под каблуком королевской туфли со звоном хрустнула чашка. Королева на всякий случай взвизгнула. Потом осторожно приподняла краешек юбки и с опаской глянула вниз.

– Кто уронил поднос, мой любимый золотой поднос?! Кто разбил мой сервиз, мой любимый фарфоровый сервиз?!

– Это я, матушка!

– Это я, Королева!

– Гм. Очень странно, что вы оба ухитрились разбить посуду. Но я буду справедлива. Вы, Принц, не получите сладкого на ужин. А ты, девочка, будешь лишена месячной зарплаты. Нет, лучше двухмесячной – сервиз-то мой любимый!.. Вы, кажется, из-за чего-то повздорили, – заметила Королева. – Вы, Принц, уступили бы ей как девочке. А ты, девочка, уважай Принца – он же будущий король. Когда был жив мой супруг, мы всегда уступали друг другу. И у нас никогда – подчёркиваю: никогда – не было ссор.

– Но, матушка, – изумился Принц. – Это же страшно несправедливо. Сладкое на обед – и месячная зарплата.

– Двухмесячная, – спокойно поправила Королева.

А Софки уже не было в столовой. Бедняжка неслась прочь с подносом, полным хрустальных и фарфоровых осколков. Она кусала губы, не в силах сдержать сердитых слёз.

* * *

В кухне Софка смерчем пронеслась мимо кухарок, проводивших её удивлёнными взглядами. В своей комнатке упала на кровать и горько заплакала.

Через минуту скрипнула дверь. Тяжело и мягко протопали шаги. Чья-то большая тёплая рука погладила Софку по голове.

– Ну, ну… Наш поварёнок с золотыми руками о чём-то горюет. Что с тобой, мастерица?

Как ни старался повар заглянуть в её зарёванное лицо, Софка только глубже зарывалась в подушку.

– Ну, ну… Ты должна радоваться: не каждому выпадает честь работать на королевской кухне. А ты плачешь: о чём?

Да, вот именно. Софка прекрасно понимала, что находится в чужом дворце, далеко-далеко от дома, где её ждет больная бабушка. А она, Софка, вынуждена жить среди чужих людей, баловать вкусностями взбалмошную Королеву и её злого распущенного сыночка.

Словно в подтверждение её мыслям, повар сказал:

– Ну, ну. Хватит. Скоро ужин. Королева с нетерпением ждёт твоих бифштексов и пирожных. Умойся и приходи на кухню. Как же мы без тебя?

– Чтобы я?! Чтобы я хоть ещё раз приготовила королеве? Никогда, никогда в жизни, слышите?!

* * *

Софка обещала не прикасаться к королевской еде. Но уже через полчаса, как ни в чём ни бывало, напевала и весело перекликалась с соседками, готовя ужин. В разгар работы прибежал кухонный мальчик и, отведя Софку в сторону, сунул в карман её передника золотую монету.

– Это от Принца. Они велели отнести денежку тебе, Софка.

– Ещё чего, – рассердилась Софка. – Ступай сейчас же и отнеси обратно.

Мальчишка унёсся, но скоро опрометью вернулся:

– Они не взяли монету. Они стали печальные. Они велели во что бы то ни стало оставить денежку у тебя, Софка.

– Очень нужна мне его денежка. Отнеси обратно и… Скажи «спасибо».

Но мальчик появился в третий раз. Он рыдал так, что не мог слова вымолвить:

– Я передал твои слова Принцу. А они сказали, что если я ещё раз вернусь с монеткой, они…

– Прикажут отрубить тебе голову?!

– Нееет! – прорыдал мальчишка. – Они пригрозили, что каждый день заставят меня сидеть с ними на уроке… Математики… До тех пор, пока не сдам экзамен по этому предмету. А я… даже не знаю, что означает это сло…слово.

Софка спрятала монету в кармашек. А мальчику, который не мог успокоиться, сказала:

– Знаешь, что? В воскресенье мы с тобой обязательно пойдём в город, и… Я куплю тебе целую плитку сладкого воздушного шоколада.

– С пузырьками? – икнул мальчик.

– С пузырьками. Их там будет столько, что, съев его, тебе придётся крепко хвататься за деревья – иначе улетишь в небо.

* * *

Когда мальчик убежал, Софка вздохнула (неизвестно от чего). Вытерев полотенцем пальчики, принялась рассматривать подарок принца, даже тихонько погладила.

В это время по кухне пронёсся шёпот:

– Принц, сам Принц идёт сюда.

Софка быстро спрятала монетку. Приняла гордый и независимый вид и снова взялась за нож. Принц, немного смущённый, под множеством любопытных взглядов, огляделся и нашёл Софку.

– Королева просила узнать, что готовят на ужин… – пробормотал он.

– Но она только что сама отдала распоряжение насчёт ужина. Так что вы это не очень удачно придумали.

– Что вы имеете в виду? – Принц покраснел, как свёкла, лежащая в углу в корзине, и даже сильнее.

– А вот что, – с досадой сказала Софка. – Вы мне дали монету, которая в десять раз больше моей месячной зарплаты. Но вам этого мало. Вам не терпится похвастаться, какой вы добрый и великодушный. И ждёте услышать от меня поток благодарностей. А может, даже вставания на колени… А может, даже целования ручки…

Принц возмутился:

– Да как вы можете… Да вы должны…

– В ножках у вас валяться? Ой, держите меня: целая золотая монета!

– Да вы соображаете, что болтаете? Я – Принц, а вы…

– А я – простой бедный поварёнок. Ну и что?

– Вы – грубиянка! Вы… невежда, деревня, вот вы кто!

– Ах, вот как? – Софка вытащила монетку, задумалась на секундочку и… И бросила её в пылающий очаг, где в это время на живом огне запекались тушки гусей. Монета расплавилась и растеклась золотой лужицей. В кухне раздалось дружное «ах!» Все притихли.

– Этого вы никогда себе не простите! – крикнул Принц. – И, согласитесь, вам будет труднее найти новую работу, чем Королеве – нового повара.

Софка догнала Принца в коридоре:

– Постойте! Но тогда и вы согласитесь, что плохо поступаете со мной. Вы всегда первый задираете меня. Хорошо, пусть я виновата, я прошу прощения. Но и вас прошу: забудьте, что на свете есть маленький грубый поварёнок. Невежда и деревня, как вы верно подметили. Умоляю: не цепляйтесь ко мне, не замечайте больше меня. Вы мне очень, очень НЕ нравитесь (простите, я в последний раз вам грублю). Если бы вы знали, как мне мешаете. Я ищу одного смелого юношу… Впрочем, это вам не интересно.

Если Принц до сих был красный, как свёкла, то теперь он побелел, как сливочный пломбир в деревянной кадке.

– Вы ищете смелого юношу? Вы его… любите? Да, я понял: вы его любите. Что же вы замолчали и отвернулись? Ух, как я вас… терпеть не могу!

* * *

Шло время. Софка терпеливо ждала, когда в её жизни объявится смелый юноша, который приведёт её к волшебной купальнице.

Однажды её терпение лопнуло. Рано утром всё королевство ещё спало. А Софка прибежала на лужайку, где месяц назад простилась с землеройкой.

– Худышка! Худышка, милая! Где ты? – звала она, раздвигая траву.

– Софка! – радостно завопила землеройка, появляясь, как всегда, откуда-то из-за спины. – Как я соскучилась по тебе, милая Софка!

Она взобралась на колени девочки и начала деловито делиться новостями.

– В местном обществе я признана самой симпатичной и приятной дамой. Сейчас придётся особенно тщательно следить за талией, чистотой шёрстки и длиной хвоста: нынче в моде, чтобы он рос от ушей. Ведь мне придётся выступать на конкурсе красоты среди местных землероек. Не хочу хвастать, но уверена, что меня выберут королевой красоты. И увенчают мою голову короной из сушёных проволочников, да! – Землеройка кокетливо потупила мордочку и начала перебирать пучок мышиного горошка.

– Худышка, я, правда, рада за твои успехи. Но мои дела очень, очень плохи. Смелый юноша всё не появляется. Кроме того, во дворце живёт противный Принц. И хотя я много раз говорила ему, чтобы он оставил меня в покое, он будто случайно везде мне встречается. Я стараюсь молчать, потому что едва я заговорю, мы обязательно ссоримся. Я стараюсь отвернуться…

– Так значит, стараешься отвернуться, – землеройка отчего-то разозлилась. – А жаль. Если бы ты хоть разок поглядела внимательно в глаза Принца, то наверняка бы увидела другое. Что там не насмешка, а любовь к тебе, дурочка.

– Любо-овь?! – Софка от неожиданности опустилась в траву. – Вот уж неправда. Мы ссоримся каждый день. Мы… терпеть не можем друг друга. Вот!

– Но признайся, что все ссоры начинаешь именно ты! А как ты ругаешься! Поверь моему опыту: любой мужчина сердится, если ему всегда говорят против. А каким тоном ты с ним разговариваешь! А какие злые слова находишь! Да на месте Принца я бы давно полюбила какую-нибудь милую покладистую дочку олигарха, чем такую злюку, как ты. Да, поначалу Принц задирал нос. Но с твоим появлением – ты заметила? – он стал намного скромнее и мягче. А ты… У, скандалистка!

– Ну, хорошо, – отвечала Софка дрожащим голосом. – Я злюка и скандалистка. Но он-то чем хорош, ваш Принц? Все как сговорились: добрый, хороший. Чем он хорош?!

Землеройка смутилась.

– Право, не знаю, я сама здесь недавно. Очевидицы-мышки рассказывают, что маленький Принц всегда выпускал из мышеловок их несмышлёных детёнышей. И сейчас не подписывает указ, чтобы нас травили всякой дрянью. Говорит, что в природе должно сохраняться биологическое рав-но-ве-си-е!

– Зато бедняжке Королеве приходится спать в окружении десятков котов!

* * *

Софке было очень грустно. Она рассеянно перебирала тарелки, подсчитывая их к ужину. К ней подошёл старый Повар.

– Ты печалишься, девочка. Боюсь, обед получится под стать твоему настроению.

– Милый Повар, помогите мне.

– Когда-то ты, девочка, помогла мне. Только по твоей милости я не был выгнан с королевской кухни на пенсию. Разве я тебе откажу?

– Помогите мне разобраться в одном человеке.

– О, это уже труднее. Но всё равно постараюсь помочь.

Чуть слышно Софка промолвила:

– Скажите, Принц – что за человек?

– Откуда же мне знать, моя девочка? – добродушно развёл руками Повар.

– Неправда, неправда, знаете. Вы с ним как-то ездили на охоту, мне на кухне рассказывали. Ну, вспомните!

– М-м, охота? Ну, там я убедился, что Принц очень простой человек. Трудностей походных не боялся. Спал со всеми в одной палатке. Ел с одного котла. Ну, что ещё о нём рассказать? Знаешь, девочка, на охоте произошёл несчастный случай. Принц выстрелил, но из густого орешника раздался дикий крик. Кричал человек. Это был бродяга, отдыхавший в кустах в обнимку с бутылкой.

Мы подбежали: пуля поцарапала бедолаге ногу. Ну, все подальше отошли, чтобы, значит, не запачкаться в крови и грязи. Принцу советуют: держись, мол, подальше от этого бродяги. Оклемается и поковыляет себе дальше.

– И что? – шепнула Софка, затаив дыхание. – Что Принц?

– А он их всех послал… к чёрту, значит. Я сбегал к роднику, и Принц сам, понимаешь, своими руками промыл бродяге рану, перевязал. И отвёз на собственной лошади ко дворцу. Да ещё присвоил ему звание Первого королевского бомжа.

– Этого не может быть, – раздумчиво сказала Софка. – Это так не похоже на Принца. Со мной он всегда разговаривает грубо… Чем я хуже этого бомжа?

– С тобой – грубо? С такой хорошенькой ласковой девочкой? – удивился Повар. – Наверно, ты первая начинала. Признайся, что язычок у тебя острый. – Повар обнял Софку: – Знаешь, девочка, уже вся кухня догадывается про вас с Принцем. Чтобы будущий король полюбил простую повариху – этого и в сказках не бывает. А тут – наяву. Мы рады за тебя, девочка.

Ночью Софка никак не могла заснуть. Ворочалась, ворочалась. Наконец, встала и, захватив фонарик, на цыпочках прокралась в кухню. Здесь было непривычно тихо, пусто и холодно. Софка присела перед очагом и погрузила руку в золу. Она вся перепачкалась, прежде чем нашла, то искала. На ладони лежала лепёшечка золота.

Она присмотрелась к нему: вот чудеса! Монета расплавилась и стала точь-в-точь цветок купальницы! Софка промыла монетку, оглянулась – не видит ли кто – и на миг приложилась к нему губами. Потом завязала в платок и привязала ближе к сердцу.

* * *

Принц лежал на бархатном диване и смотрел в потолок. Прямо над ним висела позванивающая тяжёлая хрустальная люстра. «Бзык, кряк, ба-бах, дзынь, – думал Принц, глядя на люстру, – и золотой стержень люстры пронзит мою грудь, самое сердце. И я погребён под курганом хрустальных осколков. И всё кончено».

В коридоре послышалось цоканье каблуков. Растворилась дверь, до щекотания в носу и чиха запахло духами. Вплыла Королева в пеньюаре и чалме из полотенца. Она сказала:

– Не понимаю, за что я плачу учителю хороших манер? Лечь на диван в башмаках, в верхней одежде…

«Может, её смущает, что я Принц? Но одно её слово – и я откажусь от всего, что меня окружает. Перееду в деревню, начну жизнь с нуля, с чистого листа. Или она не может простить моего поведения в первые дни? Подумать, какое я ничтожество: взъесться на бедную девушку лишь за то, что ей не понравился. Да, именно за это я разозлился, а не из-за пуговицы. Эта глупая матушка со своей затеей: дарить всем свои пуговицы. Хотя к чему валить вину на Королеву?

Королева раскрутила чалму. Она просто не могла молчать:

– Вчера парикмахер своим феном устроил короткое замыкание во всём королевстве! У меня волосы встали дыбом в прямом смысле слова. Пришлось накручивать бигуди и спать в кресле. Всю ночь снились кошмары, и вот результат – отвратительно выгляжу.

«А она так и не взглянула на меня, – продолжал мрачно вспоминать Принц. – Взглянула лишь затем, чтобы сквозь слёзы крикнуть: «Вы мне НЕ нравитесь! Вы мне мешаете!»

Королева отвинтила крышечку тюбика и выдавила немного зелёного крема.

– Представляете, Принц, вчера на балу от таинственного незнакомца получила записку, где меня назвали обворожительной. Может, я недурна собой, даже симпатична… Но «обворожительная»! Никогда ею не была.

Принц шумно повернулся на другой бок. Королева промокнула лицо салфеткой. Протёрла его розовой водой и намазалась жёлтым кремом. Взглянула на сына.

– Не понимаю, за что я плачу такие деньжищи королевскому психологу? Ты пребываешь в постоянной депрессии…

– Я влюблён, – мрачно, в подушку буркнул Принц.

– Давно пора, – спокойно откликнулась Королева, массируя шею. – В кого же?

– Я в-л-ю-б-л-ё-н.

– Да в кого? В адвокатскую дочку? Или в юную владелицу автозаправочной станции? Или в племянницу банкира – она прелестна? Может быть, в маленькую кузину – отец уже отписал ей в наследство сеть ювелирных магазинов… – Королева стала рисовать себе брови. – Не сомневайтесь, Принц, все они с восторгом примут ваше предложение.

– Матушка! Почему та молоденькая повариха, которая готовит ваш любимый пирог, больше не приносит его в столовую?

– Она сама попросила об этом, – Королева обмахнула лицо пуховкой.

Принц застонал в подушку.

Выходя из спальни, Королева пожала плечами: «В кого же он всё-таки влюблён?»

* * *

Приближался день Великой Охоты. Отовсюду съезжалась знатные молодые люди. Они прохаживались вдоль клеток с дикими зверями. Юноши щёлкали языками, девушки визжали, а потом все шумной компанией устремлялись к столам.

По ночам в королевском саду закатывались невиданные маскарады, полыхали на полнеба фейерверки. Гости расхаживали в оскаленных звериных масках, в накинутых шкурах. По паркету волочились пятнистые, полосатые и даже райские павлиньи хвосты.

Великую Охоту придумал ещё покойный Король.

В назначенный день из клеток выпускали разъярённых зверей. Например, буйвола со шпагой в загривке. Медведицу, у которой отбирали медвежонка. Не кормленного несколько суток льва… Тот, кто отлавливал зверя живым, получал титул Великого Охотника.

* * *

Последний маскарад наделал шума: петарда взорвалась у склада с моющими средствами. Пожар быстро потушили, но королевство осталось без «фейри» и «кометов».

У Королевы от взрывов, шума и суеты разболелась голова. Доктор прописал ей постельный режим и посадил на диету. Диета решительно исключала мясное и сладкое. Таким образом, Софка получила неожиданный выходной.

Она решила помочь бедным судомойкам. Без моющих средств они не справлялись с горами жирной посуды. Софка уложила в одну большую корзину тарелки, в другую – ложки, ножи и вилки – и отправилась на речку. Речка текла у самой каменной стены, а с другой густо росла ольха.

Здесь было тихо, пахло нежными водяными цветами. Казалось, стена и ольховник отгораживают Софку с её невесёлыми мыслями от всего белого света. Напевая, девушка выгрузила посуду на траву. Сначала тёрла её речным песком, потом ополаскивала водой и раскладывала для просушки. Начищенные серебряные ножи и вилки слепили глаза, на белом фарфоре тарелок и блюд плясало солнце.

* * *

Софка трудилась над последней стопкой тарелок.

В это время в ольховнике раздался пронзительный поросячий визг, затрещали кусты. Через мелкую речку, вздымая тучи брызг, бежала огромная дикая свинья. Щетина на ней торчала, маленькие глазки горели злобными огоньками. Наверняка, её детёныша запихали в мешок, и разъярённая мамаша искала обидчика.

Увидев замершую от ужаса девушку, кабаниха хрюкнула и ринулась прямо на неё. Софка видела, как с клыков свиньи падает хлопьями жёлтая слюна. Она сжала в руке узкий ножик для масла, но его стеклянное лезвие сломалось бы от прикосновения с сырой картошкой.

Бежать вдоль нескончаемой высокой каменной стены было бесполезно. Девушка уже чувствовала жаркое смрадное дыхание. Летящие из– под копыт комья земли ударяли ей в колени…

Но в воздухе тоненько запели один за другим две стрелы. Свинья застонала и брякнулась в ногах Софки. Она хрипло дышала и в судорогах разбрасывала щетинистые ноги. Девушка отскочила и попала в чьи-то объятия.

– Вы целы? Не ранены?!

Конечно, это был Принц! Он устало застёгивал на боку кожаную сумку.

– Хорошо, что я не знал, что это вы, Софка, – заметил он. – И действовал хладнокровно и решительно. Если б хоть малейшее подозрение, что это вы беспомощно прижались к стене… Моя рука бы дрогнула… Софка, если б вы знали…

– Ой, костюм на вас порван, – торопливо перебила его девушка. – Да вы в крови. Сидите, Принц, я вас перевяжу.

– Софка, выслушайте меня. Я вас очень, очень…

– Никаких разговоров. Вы слабы и потеряли много крови! – Софка промыла ранку на локте Принца прозрачной речной водой и перевязала своей чистенькой косыночкой. – Вот так. И не вздумайте разговаривать.

Она присела перед тушей животного, с жалостью разглядывая её.

– Принц, для чего устроена эта жестокая охота? Убивать несчастных животных! Бедная кабаниха! Что вы сделаете с её сиротками детьми? Зажарите на вертеле на ужин?

– Софка, держитесь от свиньи подальше. Это не стрелы, а шприцы со снотворным. У меня, – он хлопнул по кожаному ремню, – их полная сумка. Сейчас эта свирепая мамаша очухается и побежит на свидание к своим деткам.

– Так вы, Принц, лишитесь титула Великого охотника?

– Фу-ты. Какой-то паршивый титул – и жизнь человека! Ваша жизнь, Софка! Теперь слушай…те. Я люблю вас… Люблю тебя, Софка, и не могу без тебя жить. Я полюбил тебя с первой минуты, как увидел. – И, как все юноши в этом королевстве, объясняющиеся в любви, добавил: – Одно ваше слово, и я самый счастливый человек в мире. Или самый несчастный…

– Счастливый, счастливый! – подхватила Софка уже высоко в воздухе, у Принца на руках.

– Ура! Меня любит такая девушка, как Софка! Мой солнечный лучик! Меня любит самая лучшая девушка в мире!

– С ума сошёл! Отпусти меня немедленно, я толстая! Я прибавила целый килограмм на вашей ужасной кухне!

* * *

Вечерело. Усталые охотники, не докричавшись Принца, ускакали во дворец. А Принц лежал на траве, грыз травинку и неотрывно смотрел на Софку.

– Принц, меня давно мучает вопрос. Что это за комедия с королевством? «Ваше Величество…» «Ваше Высочество…» Взрослые люди играют в странную игру с самыми серьёзными лицами. Ведь ясно же, что никаких королевств нет!

– Всё очень просто. Наша фамилия – Королёвы. Моего отца называли нефтяным королём. После его смерти бедная матушка немножко помешалась. Она вбила себе в голову, что наш особняк – королевство. Она – Её Величество Королева. А я – Его Высочество Принц.

Доктора посоветовали не перечить Королеве, чтобы не причинить вреда её здоровью. Мы берём на работу людей и всё им объясняем. Как следует себя вести, в каких местах подыгрывать. Видимо, тебя впопыхах забыли об этом предупредить.

– Какой ужас. Да это не комедия, а трагедия, – тихо сказала Софка.

– Однако просто удивительно, мой Лучик, что ты пришла именно в наше королевство. Что попала именно в нашу кухню. Если бы ты устроилась, предположим, прачкой, мы с тобой никогда бы не встретились. Какое страшное слово: никогда. И я бы дружил с глупенькой адвокатской дочкой, не зная, что на свете есть такая чудесная девушка!

– А я не случайно очутилась в вашем королевстве. Я ищу волшебный цветок купальницу…

И Софка рассказала всё-всё. О маленьком садике, о четырёх волшебных цветках. О Фее Купальнице, о доброй бабушке, о говорящей землеройке. О долгом и трудном своём пути сюда.

Принц отшвырнул травинку и вскочил:

– Что бы ни случилось, я достану волшебную купальницу! Честное слово, достану!

* * *

И он рассказал Софке свою историю.

На самом краю королевства есть Тухлое Болотце. В нём жило странное существо. Ростом с пень, такое же кряжистое. Лицо обросло потрескавшейся корой. Волосы – мочало, глаза – мелкие дупла, в которых зрачками шныряли водяные жуки. Вместо носа – кривой сучок. Ноги толстые и разлапистые, как корни. Люди звали её Болотная Коряга.

Жила Болотная Коряга – и пропала. И вдруг пошли слухи, что в Тухлом Болотце расцвёл невиданной пышности цветочный куст: бутоны с кулак. Похож на купальницу, но какая же это купальница: чёрного цвета?! И цветёт не неделю, как положено, а с ранней весны до поздней осени. «Ой, не к добру», – качали люди головами.

И правда: самая ближняя к Тухлому болотцу деревня потихоньку начала вымирать. Хворали женщины, мужчины пьянствовали, а повзрослевшие дети ни за что не хотели сюда возвращаться. Когда последний хозяин заколотил окна своей избы, с куста тихо упал один увядший цветок.

Потом опустела вторая деревня: кто-то умер от неведомой болезни, кто-то спился, кто-то уехал подальше от страшного места. Заросли бурьяном дороги. На околицах, где раньше заливались гармошки, выли ветер и волки. Там, где были колодцы, зияли, как могилы, ямы. Из кирпичных труб торчали молодые берёзки. По ночам со скрипом осыпались гнилые избы.

И купальница лишилась ещё одного цветка.

И по третьей деревне прошёл мор, и лепестки с третьего чёрного бутона долго кружились над болотом…

Находились смельчаки, которые хотели вырвать с корнем чёрный болотный куст. Уходили со словами: «Эх, жить – так жить, умирать – так умирать». Но ни один из них не вернулся.

Что ж, пришла очередь его, Принца, остановить хворь и мор, которые подкрались к самому королевству.

* * *

Они расстались, договорившись встретиться вечером.

Ужин в столовую принесла Софка. Принц не сводил с неё глаз, так что Софка укоризненно покачала головой. Из-за спины Королевы она растопырила и показала девять пальчиков: в девять часов она будет ждать его за воротами.

Едва она вышла, Принц поскучнел. Королева, прожёвывая кусочек мяса, внимательно посмотрела на него:

– Что с вами, Принц?

– У меня болит голова. Просто раскалывается.

– Вызвать доктора? Я так и знала, что эта ваша жестокая охота к хорошему не приведёт.

– Нет, мама, я лучше прилягу. Пусть ко мне никто не входит.

В спальне Принц тщательно запер за собой дверь, накинул плащ и вышел на балкон. Ловко перемахнул через перила, спрыгнул на покатую крышу башни. Оттуда по карнизу пролез к колонне и съехал прямо перед Софкой. Девушка, дрожа, сказала:

– Ужасно боюсь. И ночь как на заказ…

Погода в самом деле испортилась. Дымные серые тучи летели по небу. Ветер посвистывал, и начинал накрапывать дождик. Столетние деревья в королевском саду раскачивались и скрипели, как плакали. На королевский башенных часах пробило ровно девять.

Принц тихо засвистел. Из-за деревьев появился, зацокал копытами послушный конь. К седлу его были приторочены две большие вязанки хвороста. Принц подсадил Софку, запрыгнул в седло сам и дёрнул поводья.

Ох, и мчались они! Ветки деревьев больно били по лицу, как пощёчины. Ветер свистел, кусты цеплялись за одежду, пытаясь сорвать её. У Софки, спрятавшей лицо на груди Принца, зуб не попадал на зуб.

Через час сумасшедшей скачки конь остановился. Под копытами чавкала грязь. Здесь начиналось Тухлое Болотце.

Принц отнёс Софку на сухой островок. Заботливо укутал в свой плащ и поцеловал на прощание. Сам, подсвечивая фонариком, пошёл по едва примятой тропке. Трясинное поле под ногами пружинило, раскачивалось, как живое. Под ногами хлюпала вонючая жижа.

Не успел Принц сделать и трёх шагов, как с островка раздалось жалобное: «Принц!» Он бросился на крик назад. Софка вынула из грудного кармашка золотую «купальницу» на нитке и повесила Принцу на шею. Прошептала ему на ухо, как заклинание, слова, которые слышала однажды от бабушки:

– Ничего не бойся. Бойкому – жизнь, тихоне – смерть.

А ветер выл и свистел. Так же неслись по небу рваные тучи. Деревья прямо выворачивало с корнями. Казалось, в темноте скулят и скребут когтями волки.

* * *

Принц давно начерпал сапогами ледяной протухшей воды. Несколько раз проваливался по грудь, но его, как поплавки, поддерживали вязанки хвороста за спиной. Нащупывая в воде коряги и корни мёртвых деревьев, Принц выкарабкивался. То и дело выдёргивал из-за спины хворостины и бросал перед собой.

Сжимая на груди тёплую золотую лепёшечку-«купальницу», он шёл в самую середину Тухлого Болотца. Высохшие мёртвые деревья вокруг – или Принцу казалось? – шевелились и оживали вокруг, тянули к нему со всех сторон костлявые скрюченные руки-ветви. Бродячие синие огоньки на воде вспыхивали всё чаще. И, наконец, сомкнулись в одно сплошное мертвенное голубое сияние. Оно мерцало вокруг большого пышного куста.

«Так вот она, чёрная купальница».

Принц рассыпал под ногами остатки хвороста, чтобы встать твёрже. Вынул из-за пояса остро отточенный топорик и принялся за работу. Однако с первых ударов по стеблям купальницы раздался лязг, словно топор рубил по железу. Через минуту бесполезный топор с зазубренным лезвием можно было выбрасывать.

Принц пытался переломить стебель. Но, как не выкручивал его, тот только скрипел, как резиновый шланг. Поплевав на ладони, он ухватился за куст, чтобы вытащить его с корнями. Казалось, он тянет клубок холодных склизких, вырывающихся из рук мускулистых змей.

Однако же дело пошло: куст неохотно стал приподниматься. Вместе с ним из болота показалась верхушка коряги: корни купальницы густо обвивали её.

Вдруг с тугим хрустом корни полопались один за другим. Вытащенная коряга ожила. С неё струями бежала вонючая ржавая вода. Зашевелился, принюхиваясь, нос-сучок. В дуплах-глазках загорелись злобные огоньки. Облепленная тиной коряга, кряхтя, встала на четвереньки на уродливых мохнатых ногах.

– Болотная коряга! – вспомнил Принц. – Ну и мерзость.

Он взмахнул топориком. Однако длинный корень болотной коряги изогнулся, как живой, и легко выдернул орудие из рук Принца. Топорик булькнул, исчезнув в трясине. Ноги, точно кандалами, тоже опутало цепкими корнями. Ещё одни живые деревянные «кандалы» намертво сцепили руку Принца.

Он оказался в могучих объятиях Болотной коряги. Ещё мгновение – и вместе с навалившейся многопудовой корягой Принц навсегда уйдёт в бездонную гнилую воду. И наверху ещё пышней расцветёт жирный, напитавшийся человечиной чёрный куст…

Принц пытался высвободиться.

– Куда-куда?! – глухо пробулькала коряга.

Из последних сил Принц сорвал с шеи «купальницу» и запустил им в мерзкую морду Коряги.

– Ой, уголёк, уголёк! Ой, жжёт! – завопила Болотная Коряга, схватившись за глаз. Окутанная синим болотным газом, она вмиг вспыхнула. Корни дымились и обугливались, ослабляя свою железную хватку.

Принц, сбивая с одежды огонь, бросился в воду. Беспомощно заколотил руками в поисках спасительного хвороста. Ухватился за кренившийся с человеческим стоном куст купальницы. Нестерпимое золотое сияние ослепило его глаза.

Принц потерял сознание.

* * *

Он очнулся от мокрых горячих слёз, капавших на его лицо. Было утро.

– Жив, жив! – закричала Софка. – Я долго на острове сидела, тебя всё нет. Потом начало рассветать. Я скорей к тебе – по дорожке из хвороста. Ты лежал такой бледный… Сердце не билось. Как ты?

– Теперь уже неплохо, – шепнул Принц. – Всё позади. Зато волшебный цветок в наших руках. – Он оглянулся: – А где же она, купальница?!

Чёрного куста не было. На его месте сияла золотая купальница – точно само солнышко спустилось на землю. Куст попал в добрые руки. И на макушке желтел самый крупный распустившийся бутон.

– Одно хорошее дело купальница уже сделала: убрала мерзкую корягу из болота, – сказал Принц. А Софка уже отрывала и подбрасывала цветы один за другим, и кружилась вместе с ними:

– Пусть мамочка вернётся в рай!

– Пусть бабушка выздоровеет!

– Пусть Аня Хромоножка станет здоровой и красивой!

* * *

Принц, смеясь, поймал её в объятия:

– Лучик мой! Давай пойдём к Королеве просить её благословения.

Софка вздохнула:

– Королева не согласится. Я – простая повариха.

– Тогда я скажу матушке, что прекрасно обойдусь без её благословения. Уйдём вместе, Лучик!

– Это будет хуже всего. Может, Королева и скажет «да», но возненавидит меня на всю жизнь. А если ты покинешь её, она заболеет от горя.

– В таком случае, стоит оторвать цветок, и Королева…

– Не надо, Принц. Купальница достаточно помогла нам. Я не хочу, чтобы она выручила ещё и нашу любовь – чего тогда мы стоим? Даже любовь, нашу любовь не смогли отстоять.

– Тогда вот что. Завтра ко мне приезжают семь невест. Королева будет выбирать достойную мне жену. Ты, Лучик, нарядишься восьмой невестой! Уверен, мама выберет только тебя.

– А если нет?

– Тогда мы со спокойной совестью уезжаем из дворца.

Софка с сомнением покачала головой:

– Королева узнает во мне повариху, подававшую ей яблочный пирог.

– Мама очень близорука, просто стесняется носить очки. Завтра она обязательно их наденет. Да ещё прикажет доктору закапать глазные капли для остроты зрения. И впервые разглядит, как следует, твою красоту.

Принц зевнул: он очень устал.

– Ложись, поспи перед дорогой, – предложила Софка. Когда Принц задремал, она задумалась.

– Ну, хорошо… А откуда же я достану платье, украшения? У меня даже порядочных туфель нет, – Тылси выразительно покрутила ногой в стоптанной кроссовке. – Снова цветок? Ну, нет…

* * *

Вдруг на полянке заколыхалось золотистое облачко. Когда оно рассеялось, перед девушкой стояла ослепительно прекрасная женщина. Она была с ног до головы увита гирляндами из купальницы.

– Фея! – захлопала в ладоши.

– Привет, моя девочка. А я к тебе с приятными новостями. Бабушка бегает по дому и огороду и пополняет запасы в холодильнике и погребе. Матушка снова сидит под райской яблонькой. А наша хромоножка Аня стала такая красавицей – из соседних деревень приходят сваты. Не знаем, как отбиться от женихов. У тебя, кажется, нет наряда? – Фея нагнулась, собираясь поцеловать девушку.

– Стоп, стоп! – закричала Софка. – Всё это ужасно мне напоминает мне другую сказку. Просто кошмар! Чего ни коснись, это уже происходило с другими девочками. А я хочу свою собственную историю, одну-единственную.

Она взяла Фею Купальницу за руку и, отведя в сторону, зашептала ей что-то на ухо. Принц спал и не видел, как волшебница повела красивой рукой над лугом, заросшим купальницами. Мерцающий золотистый воздух шлейфом собирался с трав и лёгкими слоями обвивал её белую руку, точно рулоны нежной полупрозрачной ткани. Они были увиты росой, как жемчужинками.

Всю ночь в каморке Софки стучала швейная машинка. А из мастерской королевского сапожника до зари слышался стук молотка. Под утро на стуле висело золотистое воздушное платье. У кроватки дремали золотые туфельки-лодочки – будто два свёрнутых лепестка купальницы.

– А вот подарок от меня, – Фея надела на склонённую голову Софки золотой венок.

– Живые купальницы! – прошептала Софка, боясь прикоснуться к нежным цветам и измять их.

– Они неувядаемые. Носи их и будь счастлива!

– Я побаиваюсь, – призналась Софка. – Там будет столько учёных барышень, хорошеньких, как куколки. Меня никто и не заметит.

– Ничего не бойся, шепнула Фея. – Помни: пена – на воде, бриллианты – на дне.

* * *

Назавтра на королевской стоянке стояли автомобили, один другого дороже и наряднее. В гостиной толпились восемь невест, среди них – Софка.

Королева по такому случаю встала пораньше. Накануне она тщательно смыла с лица пудру и краски (для этого ей пришлось отмачивать лицо два часа в мыльной воде). Из косметики она выбрала совсем немного. Под глазами наложила тёмные тени, на висках осторожно прочертила карандашом едва заметные морщинки. Теперь Королева выглядела немолодой матерью, давно озабоченной женитьбой единственного сына.

Перед выходом в гостиную Королева переоделась. Скинула кокетливый пеньюар и надела старомодный коричневый капот. На ноги натянула тупоносые туфли на низком каблуке. Водрузила на нос круглые очки в железной оправе. И в таком облачении появилась перед томившимися девушками.

Сначала она, как того требовал обычай, расспросила невест о родителях. Когда очередь дошла до Софки, Королева вгляделась в неё пристальнее.

– О! Вас я никогда не видела в нашем обществе. Верно, вы из дальних мест, милочка?

Софка подумала, слегка присела в поклоне и ответила:

– Я живу в Долине Прекрасных Купальниц.

– Вот как! Никогда не слыхала. Должно быть, там растёт очень много купальниц?

– Да, Королева. Благоухание от них такое, что бабочки и пчёлы слетаются к нам со всего света.

– Кто же твоя мать, и отчего она не сопровождает тебя?

– Она умерла, когда я была ещё маленькой… – Софка подняла глаза и стал смотреть на люстру, чтобы остановить непрошеную слезинку.

– Прости меня. Не буду, не буду, – Королева тоже прослезилась и обняла девушку. Хлопнув в ладоши, она крикнула:

– Эй, красавицы! Сейчас я вот что вам скажу. Знанием английского и компьютера сейчас никого не удивишь. Конечно, вы не будете стряпать пироги и стирать мужьям рубахи. За вас это сделают домработницы. Ну а вдруг, представьте на минутку, они сбегут, как сбежала моя негодница – служанка наутро после моей розовой свадьбы? Кто оденет и накормит вашего молодого мужа? Учтите, конкуренция нынче жесточайшая. Занять вакантное место будущей королевы готова куча девиц за воротами.

Я испытаю вас добрым старым способом. Даю вам три часа сроку. Приготовьте мне по пирожному и вышейте эти салфетки. – Королева указала на золотой поднос с восемью белоснежными лоскутами шёлка.

Богачки: дочки банкиров, ювелиров, адвокатов и депутатов – принялись за работу. Они взвизгивали, вскрикивали, айкали и ойкали, укалываясь иглами, обжигаясь о плиты, пачкая и портя дорогие наряды.

Скоро к Королеве потянулись первые невесты, выполнившие с грехом пополам задание. Королева брала тарелки с пирожными и брезгливо отбрасывала прочь:

– Это что, пирожное или сырое тесто?

– Выбросьте этот кусок угля!

– Милочка! Крем к пирожному делают не из чёрной икры.

На салфетки она вообще едва взглядывала и, вздыхая, передавала их главному королевскому портному. Тот тоже их рассматривал и тоже вздыхал и укоризненно качал головой:

– Нет, нет. Это чёрт знает что. Чему вас учат мамочки, не понимаю. Не по– ни– ма– ю современную молодежь.

Наконец, Софка, замирая, преподнесла свою тарелочку с пирожным, вылепленным в виде цветка купальницы. Королева в восторге захлопала в ладоши:

– Даже моя юная повариха так бы не приготовила!

А когда Королева увидела салфетку, она ахнула и закатила глаза. Главный портной, подражая ей, тоже ахнул и закатил глаза. На белом шёлке Софка вышила Принца на коне, с охапкой золотых купальниц в руках

* * *

Вечером Королева торжественно разложила перед Принцем восемь карточек невест.

– Выбирай, сын мой, спутницу жизни!

До Принца уже дошли слухи, что королеве очень понравилась Софка. С притворным равнодушием он ткнул в первое попавшееся фото.

– Эта девица весит 70 килограмм – в семнадцать-то лет! Фу! У меня в её годы была осиная талия. С такой жёнушкой стыдно будет в люди выйти, со стыда сгоришь.

Принц равнодушно указал на второй портрет.

– А у этой волосы как солома.

– У этой такие длинные ногти, что иглу она ухватывала пинцетом!

Для четвёртой девушки у неё также не нашлось ласковых слов:

– Её пирожное не стал есть даже Главный Королевский бомж. А моя негодная стряпуха куда-то сбежала (чего ты улыбаешься, не понимаю?) Кто будет готовить мне сладкое? Ты, что ли?

Тут Принц не утерпел и выхватил портретик Софки.

– Ты любишь её? – защебетала королева. – Да и кто её не полюбит? Она такая скромная, милашка.

Королева ещё что-то ворковала о салфетках, но Принц не слышал её слов. Он пронёсся по коридору, вбежал в каморку к Софке, подхватил её и закружил:

– Ура, ура, Лучик! Полная победа! Ты – моя законная невеста.

* * *

За последние несколько дней Королева страстно полюбила будущую невестку, прямо души в ней не чаяла. И Принц влюблялся в свой Лучик всё больше. А девушка грустила. Однажды прямо посреди ужина расплакалась и, извинившись, выбежала в сад. Принц – за ней.

Софка выплакалась на плече Принца:

– Мне не даёт покоя моя ложь. Королева думает, что я дочка знатных и богатых родителей, и радуется, что у его сына достойная невеста. А ведь я простая деревенская девушка.

Каждый вечер она заставляет меня рассказывать о не существующей Долине Купальниц, о выдуманных покойных родителях. Какое платье надевала на завтрак моя мама, какое вино пил на ужин мой отец? И я выдумываю глупые сказки, и всё больше тону во лжи. Я больше не могу так. Прости. Это первая причина моей грусти.

– Ну а вторая?

– А во-вторых, я очень-очень соскучилась по бабушке. Как она там? Правда, за нею ухаживает добрая Фея. Но всё же лучше, если буду ухаживать я.

Принц схватил Софку за руку, как будто она собиралась уйти в эту минуту.

– Вот что, Лучик. Мы прямо сейчас идём к Королеве. Я ей объясняю, что ты – это ты. И будь, что будет.

* * *

И они рассказали всё Королеве. К их удивлению, она не закатила истерики. Возможно, потому, что был полдник, когда подавалось кипячёное молоко с булочками, выпеченными Софкой. В это время Королева всегда находилась в благодушном настроении.

– В конце концов, я всегда говорила, что деньги – не главное. Главное – человек, правда, Принц? Когда мы студентами поженились с твоим отцом, мы спали в заброшенной машине. А обедать бегали в комплексную столовку за пятьдесят копеек.

Как водится, Королева заплакала и благословила их. Софка тут же запросилась съездить в деревню к бабушке.

– А может, лучше она сама приедет и поживёт здесь, сколько ей захочется? – предложила Королева. – Я не обижу её, поверь.

За бабушкой послали самый быстрый автомобиль. А во дворце начались шумные и весёлые приготовления к свадьбе. Когда Софка и бабушка встретились, они крепко обнялись и не выпускали друг дружку из объятий целый час. Королева сказала, что Софкина бабушка – весьма приятная дама, и они с ней крепко подружатся. А для козы Маси, которую привезла с собой бабушка, найдётся лужайка с самой сочной травой.

* * *

Ну и свадьба была, скажу я вам!

Было много приглашённых. Музыки, всяких лакомств и сладкого вина – ещё больше. Когда гости подняли бокалы за молодую королевскую чету, Софка почувствовала, что кто-то под столом настойчиво теребит кончик её юбки. Это была землеройка.

– Худышка! – обрадовалась она.

– Ш-ш, тихо! У меня живот подвело от голода, а тут так вкусно пахнет!

Софка взяла землеройку в ладошку и поднесла к Королеве.

– Этот милый зверь, – сказала она, – очень помог мне в своё время. Чем мы можем его отблагодарить?

И Королева не стала визжать. Она взяла землеройку за передние лапки, поцеловала в мордочку, правда, тут же сплюнула:

– Милая зверушка! Поселите её на кухне, пусть она питается объедками с королевского стола. А всем моим котам отныне вход в кухню строго запрещён.

* * *

В разгар веселья Софка и Принц незаметно вышли из зала в сад. В углу сада доцветала волшебная купальница. Софка оторвала цветок и крикнула:

– Пусть не будет тухлых болот и мерзких коряг! Пусть люди больше не умирают от тайных недугов!

Принц тоже оторвал цветок и сказал:

– Пусть все люди будут добры и любят друг друга!

– Станут гордыми, смелыми и сильными! – подхватила Софка.

– Пусть будут счастливы!

– Пусть не будет горя на земле!

Сияющие цветки усыпали землю вокруг, точно золото. А Софка и Принц отрывали всё новые цветы и выкрикивали всё новые желания. В конце концов, остался один зелёный куст.

– Не жалеешь? – спросил Принц.

– Нисколько!

И они, взявшись за руки, побежали во дворец, где сияли тёплые огни, играла музыка и кружились в танце весёлые пары.

Знаете задорную пословицу: народ пашет – паши! Народ пляшет – пляши? Так что же вы сидите?!

АЛЁШКА

В аллее по солнечной майской                                         дорожке Толкают коляску. В коляске —                                         Алёшка. С пустышкой во рту путешествует                                          крошка. Прошло и всего-то, что год                                   и немножко, Наш старый знакомый                            приятель Алёшка Уже ковыляет                          По той же дорожке В пинетках на крепоньких                         толстеньких ножках, В смешном колпачке                      и рубашке в горошках, В цветастеньких гольфах,                     на гольфах – бомбошки. Сам кушает кашу пластмассовой                                             ложкой И слушает сказку                          про ножки да рожки Сосед по подъезду приятель Алёшка. Три года на два поскорее                                      Умножь-ка: Уже первоклашка                               сосед наш Алёшка Веснушчатый нос                         прилепился картошкой, Он клянчит пятак                          на пломбир и киношку. Девчонкам безжалостно ставит                                              подножки. Голы забивает соседкам                                               в окошки, Соседок увозят опять                                         «неотложки». Вопит очумело дворовая                                                   кошка, Спасаясь вприпрыжку                           от жуткой бомбёжки… И мама вздыхает:                            «Ты варвар, Алёшка!»

ДЕНЬ ВАРЕНЬЯ

У нашей мамы будет Завтра день рождения. Бабуля ей прислала Открытку с поздравлением. А тётя из деревни Связала ей платок. «А что же нашей маме Подарим мы, сынок? — Сказал мне папа утром. — Пока что мамы нет, Давай, браток, устроим Ей праздничный обед». Поваренную книгу В шкафу он отыскал. «Так… Заливную рыбу Недурно бы, – сказал. — На сладкое, конечно, Пирожные и чай. А может, торт с орехом С мускатным. Выбирай! Я выпотрошу рыбу. Десертом ты займись». Мы фартуки надели, Мы в кухне заперлись. Ох, до сих пор я помню Тот кухонный кошмар… Сосед вверху подумал, Что тушим мы пожар. Но нёсся вопль снизу, Что топит дом водой. И слесарь с управдомом Стучались к нам домой. И целой делегации Пришлось нам объяснять: «Мы не желаем вовсе Квартиры поджигать, И не хотим пускать мы Водопроводных рек». И папа, заикаясь, кричал: «При чём тут жэк?» И чешуя блестела У папы в бороде, И папа топал шлёпанцем Сердито по воде. И вот сидим и ждём мы. В глазах у нас тоска. Мы чувствуем: расплата Ужасная близка. Вот-вот раздастся цокот Знакомых каблучков. И я по папе вижу: Он к встрече не готов. «Кошмар! Здесь есть живые? Угар, потоп и грязь, И тишина в квартире…» (Ой, мама «завелась»!) Ау, никто не видел Здесь пары поросят?…» А всё же наш подарок, Представьте, удался. Мы маме помогали, Старались, как могли. Мы лужи вытирали И потолки скребли. В двенадцать ночи мама Утёрла пот: «Друзья, Как заново родилась В свой день рожденья я».

ЗОЛОТОЙ БРУСОК

– Ой, худышка! – бабушка Югыт качает головой, глядя на Аню. Аня – аспирантка, участница этнографического проекта. Одета тепло: в пуховичок, в расписных валенки. Морозно, Новый год на носу. С рюкзачком за спиной, спрыгнула со ступенек рейсового автобуса. Быстро нашла избу, где живёт местная сказочница.

Бабушка Югыт мала ростиком – эдакая кнопочка, беззуба и любопытна, как ребёнок, говорлива как ручеёк. Узнав, что Аня приехала к ней за местными пословицами и поговорками, смеётся над собой:

– Э! Сиди, старая, вспоминай молодость. Жуй, корова, солому – вспоминай лето.

Угостила Аню шанежками с молоком. Потом вытащила с подволоки две пары лыж, влезла в телогреечку и ватные штаны: «В лес пойдём. Ёлочку губить не будем, хоть пару веток нарвём». За деревней над прудом избушка в землю вросла, пухлым снегом её, как подушкой, накрыло. Рассохшаяся дверь камнем-валуном придавлена. Что за изба? Откуда камень?

Нагулялись, наломали пушистых хвойных веточек, домой вернулись. За окошками посинело, на небо хрустальный месяц выплыл, стар и млад на улицы высыпал. С горки катаются, петарды взрывают, в клубе музыка гремит.

Бабушка Югыт Аню посылает веселиться, а та отнекивается.

– Иди, милая, хоть грусть растрясёшь. А с дружком помиришься, не грусти.

Аня покраснела: эти древние старушки видят всю тебя, и ещё на два метра глубже. Поссорилась со своим парнем перед дорогой. Сердится, что Аня всё время ездит по деревням, собирает фольклор. Сейчас друг забрасывает новогодними поздравлениями, умоляющими СМС-ками и электронными письмами. Но Аня обиделась, не отвечает…

Бабушка Югыт на это ничего не сказала. В свою постель гостью уложила, сама рядом села, вязание в руки взяла.

– Про избушку и камень спрашивала. Расскажу, милая.

Жили у нас зажиточно старики, с ними два сына. Старики померли. Старший сын хитрый оказался. Нужных людей в районе подкупил. Всё богатство к рукам прибрал. Живёт – в жиру-масле купается. А младшему досталось пяток тощих куриц.

И у обоих братьев было по сыночку. У старшего он был пухлый, конопатый. Звали его Пужы (Веснушка). Он всё больше на диване посиживал, мультики смотрел, «сникерсы» жевал. Матери на сельских мальчишек-драчунов жаловался. А пуще всего на Лади, своего двоюродного брата. Лади и вправду рос шустрый, отчаянный. Отец его за уши драл, мать шлёпала. От соседских мальчишек крепко перепадало. А он, ещё слезинки на ресницах не высохнут – снова бегает и балуется.

Вот как-то сидит отец, валенки подшивает, дратву сучит. А дверь распахивается, влетает жена у старшего брата. Лади за ухо тащит.

– Ты, кричит, зять, попридержи своего сорванца! Он нашего Пужы дармоедом обозвал, камнем кинул. Так и знай, денег в долг не проси!

Толкнула парнишку так, что кубарем полетел. Подбоченилась, сказала с издёвкой: «Какие корни, такие и ветки! Какие родители, такой и сынок!»

Лади ухо растирает, на отца поглядывает. Ждёт, когда тот ругаться будет. К ругани ему не привыкать. Известно: отцовы слова жёсткие, да изба уютная.

А отец голову опустил, думает.

– Вот, – говорит, – сынишка, и вырос ты, а всё такой же неслух. Отправлю тебя в город, учиться ремеслу. Как раз сегодня через село человек проезжает, знакомый мой. С ним до города поедешь.

Месяц проходит, другой, третий на исходе. Нет от сына весточки. Уж и мать не раз со слезами отцу выговаривала:

– Ума хватило малолетку-глупыша в люди одного выпустить. Вот и выручай теперь мальчонку.

Уж и отец встревожился, ездил в город. Весь вдоль и поперёк обошёл. Люди только плечами пожимали: «Не бывал у нас твой сынок. Не видали мы его». Вернулся отец ни с чем. В милицию заявляли – не нашли. По телевизору передача есть «Жди меня». Туда фотокарточку слали – без пользы.

Пужы, племянник, школу закончил, в селе лавку открыл, бакалеей торгует. Тогда и объявился Лади – молодец молодцом. Роста высокого, ширины в плечах необъятной. Кудри густые, глаза синие, весёлые.

Входя в избу, о родной косяк щекой потёрся. Шепнул:

– Родная сторонка – мать, чужая сторона – мачеха.

Родители на сыночке родимом так и повисли. Оказалось, отцов знакомый по дороге в город занемог, умер. А Лади один до города добирался. Неведомо, как в другом очутился. Всякие люди встречались: добрые, злые. Добрых больше.

Привёз сын родителям подарки. Отцу – ящик дорогих столярных инструментов. Матери – пуховый платок. А самое главное – научился ремеслу: обувь шить. Да как шил! Люди хвалили:

– Какая обувь мягкая, лёгкая! Идёшь, как босиком, а ноги не зябнут. Это тебе не китайский ширпотреб. Молодец Лади! Не зря говорят: по людям пройдёшься – ума наберёшься.

Скоро у парня невеста появилась, по имени Шектэм (Терпеливая). Девушка хорошая, в веселье и в работе сноровистая – никому за нею не угнаться. И собою хороша: статная, круглолицая, сероглазая. Мать Лади не нарадовалась. Очень ей хотелось, чтоб только она, Шектэм, в дом хозяйкой вошла. Правду говорят: хорошая жена – полдома.

Да что говорить. Пужы, и тот на красавицу поглядывал, слюни пускал. Но отец строго прикрикнул:

– Не пара тебе девка, худого роду-племени.

Сам-то он на дочку главного писаря давно облизывался, в невестки прочил. Был у них в селе главный писарь. Перо у него, что ли, волшебное. Что ни напишет – всё по его выходит, ему на пользу. Так лавочник с писарем договор имел. Мол, как вернётся в деревню дочка его Чильтро (Кокетка), тут и быть её с Пужы обручению. Да только ничего у него не вышло.

Ближе к зиме приехала Чильтро из города, вся из себя. Главный писарь возгордился. Моя дочка, говорит, нежное создание. Про таких говорят: поднимет иголку – в талии переломится.

И на фортепьяно играет, и по-иностранному говорит, и романы по ночам читает. Куда до нее Пужы-лавочнику! И сама Чильтро, как про то услышала, пудреный носик вздернула:

– Фу, атай (отец), но о чём я буду с ним говорить?! Не о квашеной же капусте.

А как-то ей пришлось с сапожником Лади встретиться. Сапожок у неё прохудился. У парня-то характер был лёгкий, весёлый. В шутку говорит: «Какая чиновничья дочка маленькая, беленькая да хорошенькая!» Та носик отворотила. А Лади опять: «Ишь, какая ножка у неё махонькая, ровно у ребёнка».

Чильтро рассердилась. Норковой муфточкой замахнулась. Топнула ножкой. Хамом обозвала. Лади оторопь взяла:

– В жизни такой строптивой не встречал!

В другой раз кричит, когда она мимо проходила:

– Эй, замуж за меня пойдешь? Хватит мне одиноким журавлём бродить.

Та со злости глазками засверкала. А парня с той поры бес попутал. Говорят же старые люди: «Молодой конь на сторону воротит – молодой парень с ума сходит».

Приходил столетний дед Пурысь. Бородой сурово крутил:

– Дело ли, парень, задумал? Всё село про твои заигрывания с аптекарской дочкой говорит. Не гляди, что собою шибко пригож, да руки золотые. Худо дело кончится.

Мать Лади только плакала, вскрикивала:

– Ой, сынок, хоть бы нас с отцом пожалел! Невесту Шектэм бы не позорил. Ой, уж лучше бы ты не возвращался вовсе.

А на Шектэм смотреть больно. Извелась вся. Работа из проворных когда-то рук валится. Не зря старые люди говорят: «Горе приходит – силы уходят». Дед Пурысь гладил морщинистой коричневой ладонью девичью головку. Утешал:

– Потерпи, дочка. Дождь подождит – ветер развеет. Вода просочится – песок останется. День пройдёт – вечер пожалует…

Ну, и главный писарь про те дела прослышал. А он уж давно задумывал: как бы парня закабалить. Слава-то про его ладную обувку далеко разлетелась. А тут сам, голубчик, в сети летит. Пригласил его к себе хитрый аптекарь. Что, дескать, за слухи нехорошие идут? Лади сразу и рубанул: хватит вашей Чильтро в девках томиться.

– А где же, – усмехается ехидно главный писарь, – Чильтро на фортепьяно играть будет? На каких тренажёрах талию блюсти? Книжки, одеколоном пахнущие, как читать по ночам? Дома у тебя, поди, всё кожами провоняло.

– Дашь дочь в жёны, – отвечает твёрдо Лади, – пятистенок из душистой сосны сам отгрохаю. Руки при мне. Капитал на то имеется. В одной половине дома жить будем, в другой работать стану. А что касается книжек, одеколоном пахнущих, так ночью Чильтро спать будет – не читать. За день-то намается! Анай (матушка) стара стала, не поспевает по хозяйству. За отцом уход нужен – одряхлел старик. А там детишки пойдут, дел ещё прибавится.

Писарь рот разинул:

– Да понимаешь ли, дурак, что говоришь?! 3а отцом-лапотником его ходить… Огород его вонючий копать… Чильтро за границей училась. В ночных клубах с благородными господами танцы танцевала… Прочь, Лади!

Отошёл Лади. Потом повернулся и весело кричит:

– В городах много беленьких барышень в клубах пляшет. Не едут что-то богатые дэмчи (сваты) в деревню. Братцу Пужы отказали, а других женихов и не видно. Ходит твоя Чильтро, муфтой крутит. Докрутит, что в вековухах останется.

Промаялся писарь в горячих подушках и возненавидел парня-насмешника лютой ненавистью. Рано утром жену растолкал. Сунул ей, сонной, худой валенок. Велел сапожнику нести, подшить. Жена глазами хлопнула. Подивилась, с чего это муженьку вздумалось рухлядь обновлять. Да делать нечего: унесла.

Еле дождался писарь вечера, чтобы за обувкой идти. Валенок уже готовый встречает – будто заново свалянный. Взял валенок, внутрь рукой залез… И вдруг позеленел, будто глотнул яду. Понёсся крик над деревней:

– Караул! В починок валенок отдал. А про то не вспомнил, что в нём банковский золотой слиток был спрятан. Был – и нету. Сапожник отнекивается: мол, золота в глаза не видал. Вот так Лади! Выходит, не только сапожному ремеслу в городе выучился…

– Ну что, Лади, – подбоченился писарь. – Мастерскую твою описывать будем? У меня перо волшебное: была мастерская – и нету.

Парень твердит: не видел никакого бруска: ни золотого, ни серебряного, ни медного. Мать Лади в ногах у писаря валяется: дескать, мой сын в жизни чужого не брал.

– А знаешь ли, парень, – потирает руки писарь, – что твоё дело тюрьмой пахнет? Слиток дорогой, банковский. Видал священную гору за селом? Эдакую гору монет за него отсыпь – мало будет.

Качают люди головами. Видно, старики правду говорят: «Детей растить – лишнее горе заводить».

Заперли Лади-вора в сельской каталажке. Связи у писаря ого какие. Пропал бы парень ни за что, если бы не невеста его Шектэм.

Наутро семейство писаря к электрическому самовару чай пить садилось. Тут вбежала в избу девушка: глаза безумные, волосы растрёпанные. Упала, лбом о пол застучала.

– Агай (дяденька), – кричит, – пожалей! Совесть замучила-изглодала. Зря человек в тюрьме томится! Прикажи отпустить Лади – я твоё золото украла.

Писарь чуть чашку с чаем не выронил. А Шектэм объясняет, торопится:

– Помнишь, в прошлом месяце в домработницы ты меня брал? В лихой час я в чулане прибиралась да заприметила: блестит что-то. Попутал меня шайтан…Твоё ли золото, агай? – протягивает Шектэм тяжёленький слиток.

А ладошка трясётся, как осиновый листок. А аптекарю откуда знать, тот ли брусок, нет ли. Он его в глаза не видал.

– Ты, дева, часом, напраслину на себя не возводишь? – спрашивает сладким голосом.

Жена – торк! – мужа под локоток. С Лади-то дело ещё неизвестно как обернётся. А тут богатство само в руки прёт. Слиток – и на вид, и на зуб – чистое золото.

– Ой-ё-ё-ёй! – запела она и в волосы девушки вцепилась. – А я-то думаю, чего это негодница сама не своя ходит. Краденое руки жжёт? Прочь, прочь, воровка!

Посрамили девку, выгнали. А в полдень выпустили Лади. Он в избу вошел, сел у печи мрачнее осеннего вечера. Мать его целует:

– Тебя, сынок, перед людьми оправдали, а ты хмуришься. Теперь самое время к Шектэм идти. В ноги ей броситься, прощения вымаливать.

Лади на скамье подпрыгнул:

– Что ты городишь, мать? Твою Шектэм на селе воровкой окрестили. Из-за неё дочка писаря за меня замуж не пойдет.

Мать за голову схватилась:

– Ой, непонятливый! Шектэм напраслину на себя возвела, тебя жалея. Грязью её на селе из-за тебя поливают.

Лади знай своё кричит:

– Аптекарь сказывал: слиток – большое богатство. Откуда у Шектэм деньги?

Мать поникла головой. Боится открыть правду сыну.

Дело так было. Как тюрьмой Лади пригрозили, без памяти бросилась она к Шектэм. В ноги повалилась. Слезами захлёбывалась, причитала:

– Пропал наш Лади! Спаси его, милая, спаси его!

Хотела Шектэм спросить, что ж к писарской дочке не побежала мать за помощью. Да сама заплакала:

– Апай, я бы жизни не пожалела, чтобы Лади выручить. Только у меня и завалящей сотенки нету…

А мать точно обезумела. Растрёпанной седой головой о пол бьётся. Сморщенными губами подол юбки Шектэм ловит. И будто невзначай, платком рот прикрывая, шепчет:

– А ведь как Пужы-лавочник на тебя засматривается… Как подарками заманивает… – И снова головой о пол и в крик:

– Ой, вскормленный-вспоенный мой сыночек! Пропащая твоя кудрявая голова! Не видать нам твоих синих глаз…

У Шектэм догадка до ума дошла. Ойкнула, рот зажала:

– Апай, куда меня посылаешь? И не жалко тебе меня? И не страшно грех на душу брать?

Жалко, жалко девушку. Только родного сыночка пуще того жаль. Шектэм стоит белая, как стенка. Руки, бедняжка, уронила. Дико вскрикнула и вон из избы бросилась.

Кончила мать рассказывать, слезами обливаясь.

– Вот и должен ты, сынок, своей спасительнице земным поклоном кланяться. Прощения просить, что не можешь её теперь в жёны взять.

Лади потемнел лицом, мать слушая.

– Это почему, анай, я теперь не могу на Шектэм жениться?

Та руками замахала:

– Что ты, полоумный, опомнись! Это какая же мать порченой девке своего сына, такого пригожего, отдаст? Чтобы за спиной насмехались? Чтобы твою жену всю жизнь «жёнкой из-под Пужы» звали? А от Шектэм, дай бог, откупимся – чай, не звери. Вдовца ей приищем.

Лади ударил кулаком по столу так, что горшки и миски подпрыгнули и мать обмерла. На двор выскочил, к избёнке Шектэм поспешил. Глянула на него изба заколоченными окнами. Дверь камнем-валуном придавлена.

Соседка сверху сказала, что видела на заре девушку с узелком в руке. Садилась она в рейсовый автобус до города. А сосед снизу божился, что ночью Шектэм выбежала к замёрзшему пруду. Со взгорка в прорубь кинулась – только льдинки в чёрной воде зазвенели – заколыхались.

Лади с мужиками лёд расколотили, благо тонок ещё был, дно пруда баграми вдоль и поперёк исшарили – не нашли утопленницы. Да и не станет человек, на тот свет собравшийся, окна заколачивать, дверь камнем придавливать.

Не мешкая, собрался парень. Отцу-матери сколько-то деньжонок оставил. Бросил последний взгляд на дом Чильтро – так глянул, будто сжечь хотел. Писарь как раз в это время в окошко выглядывал. Крикнул ему Лади:

– Верно про вашу породу говорят: сверху шёлком блестите – внутри дерьмом гремите! Тьфу на вас!

Закинул ранец за плечи. Отправился в путь – невесту искать. Надо будет – сто дорог пройдёт. Сто рек шириной с Каму переплывёт. Сто гор высотой с Иднакар одолеет. Музъем быглес – сюлэм чузырес. Земля круглая – сердце вещее.

Отыщет девушку, крепко к сердцу прижмёт. Её солёные слёзы горячими губами осушит. Своей ненаглядной, солнышком своим назовёт. За руку возьмёт и домой законной женой приведёт…»

За окошком взрываются петарды. Скрипит голубой снег под ногами и санками, смеются люди. Песни гремят.

Аня сонно улыбнулась. И, уже засыпая, спохватилась: камень… Он всё ещё припирает дверь. Значит, до сих пор ищет Лади по свету свою единственную возлюбленную… Земля круглая – сердце вещее.

МЫШОНОК

Голодному худенькому Мышонку Приснился сон. Как будто в пузатый большой холодильник Забрался он. Как будто набит тот большой холодильник Отменной едой — Такой, Что не снилась и в жизни Мышонку — Вот какой. Как будто здесь шпику, котлет и паштетов — Ну, прямо не счесть. Как будто здесь столько добра, что и за год Его не съесть. На полках стоят чередою бутылки С густым молоком. И каждая эта бутылка ростом — С большущий дом. И горы вокруг ноздреватого сыра лежат, И этот сыр издает Божественный аромат. Мышонок – глупышка, ужасно боясь, Что проснется вдруг, Жует и глотает душистый и сочный Колбасный круг. Потом он находит три пачки пахучих, А в них – маргарин, И пачку за пачкой в мгновение ока Съедает – один! Потом он находит тяжелые сладкие глыбы халвы. Потом уплетает остатки копчёной свиной головы. И лишь когда брюшко его стало круглым, Как маленький мяч, Мышонок озяб, испугался, ударился В жалобный плач. Бедняжка! Он только теперь, Озираясь, узнал, В какую ловушку из снега и льда Он попал. А вдруг, превратившись в сосульку, в снежинку, Мышонок уснёт?! Напрасно костлявые серые лапки Царапают лед. И рад бы проснуться, и жалко: Когда ещё он Досмотрит, чем кончится Столь фантастический сон?

СЕРЕБРЯНАЯ ТРЕЛЬ

– Какое чудо! Наверно, старинная? – Аня рассматривает брошь в форме ивовой серёжки, каждая тычинка как живая. Золото тусклое, а алмазная пыльца под солнечным лучом нестерпимо горит-переливается. Бабушка Югыт улыбается: «Так-то вот махонькая ивовая серёжка больших бед наделала».

Аня хватается за тетрадку – знает, что за этим последует сказка.

«В нашей деревне, – начинает нараспев бабушка Югыт, – жила девочка-сирота. Родители её, фермеры, поехали по делам и в аварии насмерть разбились.

Приезжали городские тётеньки, сиротку в детский дом забрать. А она так пряталась – с милицией не найти.

Рассердились тётеньки. В сердцах: «Несносный ребёнок!» – обозвали. Уехали обратно в город.

– Айда к нам, забоишься одна в доме, – звали сироту соседи.

– Не забоюсь. А Мурка с Тузиком на что? Как в пословице: дурной человек придёт – кошка цапнёт, собака загрызёт.

И ведь смогла себя прокормить, выросла. Картошку рыла, хотя сама затылком вровень черенку у лопаты. Козу доила и молоко пила.

После школы на ферму устроилась. В ладную девушку выровнялась. Голосок серебряный, как у жаворонка. Её деревенские так и прозвали: Азвесь Чирдэм (Серебряная Трель).

Частенько из районного дома культуры за певуньей машину посылали. Надевала Чирдэм бабушкино платье и шапочку с подвесками. Повязывала узорчатый фартук.

За концерты Чирдэм денежку приплачивали. Ну и подарки, конечно, принимала. Коробки конфет шоколадных, бусы завлекательные, сервизные чашки с блюдцами. От подарков не отказывалась: дом мелочью полнится.

Не раз к ней женихи заглядывали, всем отказывала. Гости за порог, а Чирдэм расхохочется:

– Нашли дурочку! Правду люди говорят: собаку берут для охоты, жену берут для работы! Охота свободу терять, на кого-то спину гнуть!

Было у девушки любимое место за деревней: речка Извилька, по берегам ивняки тянутся. Туда приходила девушка после работы одна, без подружек, пела на бережку. Кому довелось слышать, рассказывал, что таких чудных песен не слышали. Сладкие слезы ручьём льются.

Однажды Чирдэм пришла: плещется в нагретой солнцем воде девушка. Нахмурилась: это кто же её заветное местечко разведал? Решила незнакомку не окликать, присела на бережок.

Рядом одежда лежит: платье лёгкое, скользкое, травяного цвета. Чирдэм интересно – на руки взяла, ткань рассматривает: зелёные блёстки переливаются. Покрой дивный, просторный. Ворот и рукава золотом вышиты, ивовыми серёжками. Богатая одёжка. Вот бы такую на концерт надеть – городские бы модницы обзавидовались.

– Ты чего высматриваешь?!

Перед Чирдэм стоит девушка. От купания у неё тело в капельках, будто в жемчужинах. Пушистые волосы на затылке сколоты. Глаза синие, гневом брызжут. Брови сердито надломлены.

А Чирдэм не знает, что сердитой девушке сказать. Что дорогого платья в руках держать не приходилось – на самой-то вечно застиранные майка с джинсами.

А девушка уже по-доброму усмехается:

– Постой, да ты не Азвесь Чирдэм? Певунья, красавица…

– Выдумала красавицу! Чёрная, смуглая, как цыганёнок.

– Я тебя часто слушаю, – продолжает девушка. – Иной раз не стерплю, всплакну. Душевно поёшь, милая.

Чирдэм на неё во все глаза смотрит. Девушка как девушка, только росту больно большого: на целую голову выше самого высокого мужчины в деревне. Стоит в одной тонкой сорочке, и платья не накинет. «Бесстыжая, однако», – решила. А вслух заискивающе сказала:

– Тело у тебя красивое. Белое, шёлковое. Руки нежные, как у ребёнка.

– Не всегда, как у ребёнка-то, были. И чёрную работу знавала. Котлованы рыла, робы тюремные строчила…

– Ой, тебя не Ивушка ли зовут? В деревне про тебя рассказывают. Только мало кто верит.

– А ты верила? – испытующе спрашивает девушка.

Чирдэм рассудительно сказала:

– Не в сказке живём – в жизни. А слушать про тебя любила. У нас на жил дед Пурысь, год как помер. Так он пуще всех про Ивушку рассказывал… Только помер он, дед-то. Да и людские языки тут приврут, там приукрасят…

– Что ж, расскажу как было. Только осмотримся: нет ли рядом лихого глаза.

Ивушка по берегу прошлась. Чирдэм ею любуется. Идёт лесная девушка величаво, плавно. За спиной тяжело коса покачивается.

– Ты, верно, знаешь, я дочка местного егеря. У нас сторожка в лесу была срублена. Мать моя умерла рано. Отец меня жалел, не женился. Помню, всегда приговаривал:

– Мачеха – хуже горячей сковороды.

Большой он был, с кудрявой бородой. Ручищи мохнатые, ровно у медведя.

В детский садик я не ходила – нянькой мне лес был.

На заре отец меня по голове гладит:

– Нылы (доченька), не раздумала со мной на обход идти?

А я еще маленькая, спать хочется. Головёнка на подушку клонится, а всё равно лепечу:

– Нет, атай (отец), я с тобой.

Вот и хорошо. Идём по лесу. Серенько ещё, а пташки заливаются. А солнышко проглянет– роса под босыми ногами огнём горит – ступить страшно!..

В полдень знойно, пчёлы гудят. Малиной, мёдом пахнет… А рядом лес еловый, синий. Зайдём туда, словно в тенистую прохладную комнату.

Вечером пыль уляжется: мягкая, белая, как мука. Отец меня, утомлённую, на руках несет. Я головёнку ему на плечо свешу. Смотрю, как солнышко за холмы уходит…

Пошла я в школу, а лес не забывала. Прибегу на поляну, закричу, закружусь. А лес шумит: вместе со мною радуется. И платья я себе всё зелёные шила. Взойду в лес – между деревьев сама, как тоненькое деревцо.

Стал отец речи такие заводить:

– Скоро, Ивушка моя, в город поедешь, профессию получишь. Замуж выйдешь…

А у самого в глазах грусть. Говорят ведь: дочь замуж вышла – огонь в доме потух.

Я сердилась:

– Никуда отсюда не поеду. И замуж не выйду.

– Не зарекайся, дочка. Знаешь пословицу: навоз – земле, овёс – лошади, девушка – парню?

И правда, лукавила я. По ночам мечтала. Выйду как-нибудь на зелёный лужок. А там паренёк: улыбчивый, пиджак нараспашку. И трактор его неподалёку. Сядем на травке, разговор заведем.

И будет он поле пахать, меня машинным рокотом будить. Я ему в полдень кисленького кваску вынесу. «Бог в помощь»! – скажу. Вечером до деревни пойду провожать. Обвенчаемся, и будем жить все вместе: он, отец да я. Потом, даст бог, детки пойдут.

Да, видно, такое только в сказках бывает. Наяву всё по-другому случилось. Пошли про нас в деревне чёрные слухи. Что с шайтаном мы дружбу водим. Что отец мой – колдун.

Дошли те слухи до лесного начальника. Его не напрасно Узыр-Убир (Богач-Кровопийца) звали. Не больно он в нашу лешачью силу верил. Своими глазами захотел взглянуть, правда ли, что неслыханно как хороша дочка егеря.

Воротился отец с обхода, сам не свой:

– Узыр-Убир к нам пожаловать хочет. Товарища-лесника встретил– спасибо, упредил. Собирайся, дочка. Завтра в район к тётке тебя свезу.

Я в узелок платьишки завязала. Печь не топили, ужинали всухомятку. А ночью незваные гости на двор нагрянули: господа на джипах вездеходных. Собак с собой навезли: страшных, горбатых, воют, грызут землю.

Отец меня в дальнюю комнатку на лавке уложил. Тряпьём закидал, велел сказываться хворой. Сам за столом прислуживает.

Я, к щёлке глазом приникнув, дивлюсь. Не узнать отца! Он на районных сходках, как по писаному, выступал. А тут– вроде и впрямь медведь из чащобы вылез. А я-то в щёлку вижу: рука у него под столом в кулак сжимается… Знать, и Узыр-Убир тот кулачок приметил.

Горько вздохнула девушка:

– Не успела я отскочить, когда Узыр-Убир занавеску отдернул. Как увидел меня – глаза выпучил да слюни сглотнул… И зазвали они отца в лес. Не видела я его больше с той поры. Погиб через мою красоту, будь она проклята. Незнамо, где Эзель (злой рок) моего отца настиг. Неведомо, какие слова свое Ивушке в мучениях смертных крикнул…

Тут она шёлковый рукав закусила и отвернулась.

– Потешились они надо мной, враги. Убежала я, притаилась в лесу. До ночи они волками рыскали, меня искали. Да где найти! С досады напились пьяными, тут и попадали.

… И сгорела в ту ночь наша изба, с четырёх сторон подпалённая, до прозрачных угольков. Горела ровно, как свечечка. Я из лесу смотрела и плакала… Один Узыр-Убир, поганый, из огня выполз. Он на меня в милицию и заявил: мол, поджигательница, убийца.

С собаками нашли меня в лесу, скрутили. Осудили на всю жизнь в тюрьму, за уральские хребты. Да только скоро убежала я: лес меня поил-кормил, волшебной силой наградил.

На прощание лесная девушка предложила:

– Может, нужда в чём одолеет, милая. Так ты не стесняйся, проси. Будем с тобой как родные сёстры теперь.

Помощь-то Чирдэм нужна. У дома крышу перебрать не мешало бы. Поросёнку закут утеплить. Коровку купить… Но догадалась: рано еще просить, зарвёшься. Скромно поблагодарила, отказалась. И поняла: вроде не прогадала. Испытывает её ивушка.

С тех пор Чирдэм в лес чаще стала бегать. Зорко следила, чтобы деревенские её отлучек не примечали. С лесной девушкой бродили по полянам. Грибы-ягоды собирали в глухих местах, в болотах, куда деревенские нос боялись сунуть. Плели венки и по воде пускали. Поверяли друг другу сердечные девичьи тайны. Утомятся, на коряжину присядут. Ивушка Чирдэм петь просит.

– Голос у тебя – чистое серебро, – скажет. – Не жалей хороших песен для людей. Не больно много у них, людей, радости в жизни.

Как-то Чирдэм шаньги с картошкой напекла. Подругу стала в гости звать: айда, мол, апай (старшая сестра). Посмотришь, как живу.

Ивушка, как стемнело, стукнула в оконце. Частенько потом подруги в избушке собирались. Ивушка сложа руки не сиживала. Шутливо приказывала:

– Задавай, хозяйка, работу. Руки от безделья затомились.

И за что ни возьмётся, всё у нее проворно выходит, лишь рукава зелёные, узорчатые подоткнёт. Чирдэм повернуться не успеет, а у этой уж печь жарко топлена. Лепёшки пекутся белые да пышные. Ни у одной деревенской женщины такие не получаются.

Осенью Ивушка помогла подружке корову купить.

– Погоди, – смеётся, – институт закончишь, лесной знахаркой станешь. Ой, заживём!

За осенью зима студёная накатила. А там весна не за горами.

Дождались подружки, когда снег сойдёт. Пошли любоваться первоцветами, заодно хворосту для растопки наломать. Бродили, перекликаясь, по весеннему лесу. Вышли на берег Извильки.

Речка недавно ото льда очистилась. Деревья голые, чёрные стояли. У Чирдэм на её сапоги земли полпуда налипло. А у Ивушки башмачки чистенькие, к ним и грязь не пристанет.

Чирдэм весь подол вымочила – хоть выжимай. Ивушка её поддразнивает:

– Ножки не промочишь – рыбки не наловишь! Догадываешься, зачем сюда привела?

Чирдэм, озираясь, головой помотала. А Ивушка ей испытующе в глаза заглянула:

– Целый год к тебе приглядывалась. Душевная ты девушка, самостоятельная. Хочу перед тобой похвалиться. Отвернись-ка да сочти до трёх.

Чирдэм краем глаза примечает: ивушка воды в рукав зачерпнула, впереди себя той водой спрыснула.

– Глянь, богатая или нищая лесная девушка?

Чирдэм руками всплеснула. Ивовая роща, как жар, горит. Глазам больно. Ой, великолепие! На каждом дереве веточки золотые. На них расцветают висячие серёжки, осыпанные алмазной пыльцой.

– Неужели и впрямь твое богатство, апай?!

Ивушка, глядя на её широко разинутый рот, засмеялась:

– Я только хранительница. А хозяин-лес-отец. Лес мне и ключ – тайное слово доверил. Дай время, до конца тебя испытаю – заветное слово открою. Помощницей моей будешь.

Чирдэм, сама не своя, домой брела. С обидой думала: «Богатства у Ивушки сколько! А мне не предложила: на, мол, подружка. Или обеднела, кабы мне хоть крошку алмазную на ноготок стряхнула?»

Села на крыльцо, сапоги от глины выскоблить. Глянь, на грязной подошве жёлтенькие пятнышки сияют. Отколупнула: четыре целёхонькие золотые серёжки на ладони лежат, тычинки алмазные посверкивают.

Чирдэм всю ночь ворочалась. Думала: «Четыре серёжки – в море капелька. А мне та капелька ой бы сгодилась».

Но и другие думы в голову лезут: «Узнает подружка, что утаила золото, быть беде. Глаза у неё светлые, холодные – мстительная».

Ничего Ивушка не сказала при встрече. Она ведь не считала серёжки-то. Их там несметные тысячи были. Правда, Чирдэм показалось, глаза у подружки в тот день холоднее, льдистее были… Или только показалось?

Повеселела тогда Чирдэм. Отправилась в город к ювелиру. Отсыпали Чирдэм целую кучу денег. Она их в платок увязала – и под юбку. Домой в темноте, чтоб никто не видал, пришла.

Дома зарыла в подполье в глиняном горшке. Однажды почудилось: вроде кто-то настойчиво и сердито стукал кулачком в оконце. Утром увидела: ставня оборвалась. Она ночью под ветром стучала.

Чирдэм еще немного выждала и совсем осмелела. Вырыла горшок.

Ухватистой, умной хозяйкой Чирдэм оказалась. Кирпичный завод и пилораму купила. Речку Извильку запрудила, напустила туда жирного карпа.

Наняла работников строить дом: большой, каменный, в центре деревни, подальше от леса. Мужики строили, посмеивались:

– Какая корова – такой и хлев.

Въехала в дом барыней. Автомобиль заграничный, лакированный пригнала. Сад фруктовый разбила. В нём фонтаны бьют до неба. В хрустальном бассейне золотые рыбы плавают. Породистые кобели с цепей рвутся, добро стерегут.

Люди, мимо проходя, головами качали:

– В такой двор и мышь не проскочит.

На полях Чирдэм наёмные мужики и бабы спины гнут. На лугах тучные стада пасутся.

Серебряную Трель теперь не признать. Стала жирная, волосы бальзамом мажет, чтобы блестели. Шаль купила кашемировую, цветастую, с кистями – всё ею плечи кутает.

Прилепилось к Чирдэм второе имя: Алама (скверная). Свои песни Алама-Чирдэм давно позабыла: «Песня бездельников любит».

На Троицу выпила самогона. Девки на улице частушку пели, хотела подхватить. Да поперхнулась: горло жиром заплыло, голос осип. Какая уж серебряная трель.

А всё же неспокойно Аламе было. Как вспомнит Ивушку, так в пот её бросит. Ой, грозна, грозна лесная девушка. И будто кто на ухо нашёптывает:

– Из душистой сосны не тебе ли баню выстроили – выше деревенской церкви? Не твоя ли машина дорог не разбирает, покосные травы колёсами давит? Не в твоём доме полы медвежьими шкурами устланы? Не твои работники охапками зелёные ветки из лесу таскают для прожорливой скотины? Не ты ли тех работничков за бороды таскаешь? Или забыла, как Ивушка о бедняках пеклась? Не с ворованного ли золота тебя жадность одолела?

Не утерпела Алама, накинула шаль с кистями. Поехала в город, к знакомому начальнику милиции. Кулаком по столу стучала: мол, у тебя под носом в лесах беглая уголовница скрывается. Пригоршню валюты отсыпала на поимку беглой девки.

Развесили всюду снимки с фотороботом Ивушки. Снарядили людей леса пошарить. Те люди чуть в болотах не утонули. Недобрым словом Аламу, вздорную бабу, помянули, липкую болотную грязь с себя счищая.

Тут и вовсе не до того стало: объявился в селе нефтяной хозяин. Прознал про невесту-миллионершу. Прилетел на вертолёте.

Сам-то, говорят, местный, был начальником лесных угодий. Зовут Узыр-Убир. Жених собою осанистый, бородатый. Поверх атласного жилета пущена толстая золотая цепь. Невесте навёз подарков щедрых. Алама тоже со своей стороны не поскупилась. На трёх столах угощение выставила – деревенские ахнули.

Понравилась жениху Алама. Одно не глянется: что невеста из бывших скотниц, навоз из-под коров выгребала.

Алама испугалась, что Узыр-Убир развернётся да укатит прочь. Давай перед женихом бахвалиться: я-де с местной самой богатой богачкой дружбу водила, через то разбогатела. Мол, обвенчаемся, да айда со мной в заветное место, там на деревьях золото растёт. Под золотишко корзины прихватим.

Думала: спрысну ивы речной водой. Может, и без тайного слова озолотится роща. А не озолотится – дело сделано. На попятную не попрёшь, перед богом венчаны.

Соблазнила Алама бородатого жениха. Прямо из церкви ушли они в лес, в руках тащат. Вечер наступил, новобрачных нету. Ночью боязно было, а уж утром жениховы сваты искать кинулась.

На берегу нашли брошенные корзины, под золото приготовленные. И, людей завидев, две горбатые свиньи с визгом кинулись прочь. За боровом золотая цепь тянется. За жирной кабанихой волочится кашемировая шаль, в кустах с треском рвётся. Люди одно поняли: без колдовства тут не обошлось. Подхватились, да бегом в деревню…»

* * *

– От бабки Югыт идёшь? – На автобусной остановке толстая тётка хмуро оглядела Аню. – Как с ума сошли. И едут и едут, и едут и едут. Мёдом у неё намазано, что ли.

Аня помалкивает, любуется золотым украшением – подарком бабушки Югыт.

– Заколки эти китайские девчачьи. В сельпо лежат, дешёвка, четыре рубля штука, – монотонно ворчит толстуха. – Навыдумывала серебряную трень-брень. Врушка она первостатейная. Старуха, постыдилась бы. Будущим летом приедешь – ещё с три короба наврёт.

Припылил автобус. Шофёр узнал толстуху:

– О, тётка Алама! В город едешь, дочку изводить, зятя пилить?

…Аня приколола брошку к кофточке. Скорее бы будущее лето! Скорее бы новая встреча с бабушкой Югыт!

СКАЗКА ИЗ ЧУЛАНА

В одном королевстве Принцесса жила. У этой принцессы Служанка была. Принцесса считалась Капризной и злой. Был славным и добрым Характер другой. Мы в скобках отметим: Немножко банальной Была ситуация В сказке печальной.

* * *

Теперь, по возможности, Ясно и сжато, Знакомимся с жизнью В дворцовых палатах. Служанку будили Пинком до зари, Когда ещё Видели сны косари. Принцесса давила Атласный матрас, Когда уже било Полуденный час. Принцесса зевая Мочалку брала И нехотя в ванную Комнату шла. Где тёплой водичкой И импортным мылом Лениво она Своё личико мыла. Потом – первый завтрак. Её на столе Уже поджидали Бисквит и желе, И вился душистый Кофейный дымок, И стыл-остывал Земляничный пирог. Служанка же В эту минуту как раз Глотала на кухне Горбушку и квас… Принцесса, горячий Допив шоколад, Спешила к портнихе Примерить наряд. Придворный цирюльник Её завивал. Прогулка, обед, А потом – карнавал! Служанка носилась, Не ведая ног: Паркет натирала, Как стёклышко, в срок. Парадные лестницы Шваброй скребла. В духовке ватрушки Из сдобы пекла. Вдобавок пилила Её день и ночь У повара то ли жена, То ли дочь. Не правда ли, Можно отметить такое: Насыщенным день был У наших героев? Служанка с принцессой Минут не теряли, И к вечеру страшно Они уставали.

* * *

Однажды принцесса Гуляла в саду. Я вряд ли сравнение Саду найду. Здесь много фонтанов, Тенистых аллеек, Здесь клумбочек много И много скамеек. И в тихой беседке Под лёгким навесом Играет на скрипке Придворный маэстро. Я вам сообщу по секрету, Как другу: К рождению принцессы Готовит он фугу. И, пользуясь Этим же райским укрытием, Поэт сочиняет Поэму к событию.

ПОЭМА

«У короля сегодня Родилась дочь – ура! Шипит бокал, фанфары Гремят– звенят с утра. И музыка, и танцы, И песнь, и шум, и гам — Рождению принцессы Все рады тут и там. И в честь новорождённой Кричит и пьёт народ, И прославляет шумно Весь королевский род. И у озёр, у синих Салют и фейерверк, И по сравнению с этим Весельем день померк. Но ровно через месяц Скончался наш король, И быстро иссушила Вдову тоска и боль. В беспамятстве шепнула: «Лечу к тебе, мой друг…» Её похоронили Под вопли верных слуг. Принцессочка осталась Совсем-совсем одна. Как говорится, стала Сироткою она. Опеку над малюткой Министр придворный взял. Её любил и нежил, Капризам потакал. Затем старик скончался, И крошку прибрала Молоденькая фрейлейн, Что при дворе жила. И в платьях разбираться, И туфли выбирать, И пудрить нос и щёчки, И в модный гольф играть, И поддержать изящно Высокий разговор, И принцам строить глазки, И всякий прочий вздор, Для дам необходимый, Она преподала И выпорхнула замуж. А девочку взяла Старуха, что знавала Весь грешный белый свет, Все сказки и легенды Последней сотни лет…»

* * *

Поэт свой триумф Предвкушает заранее, А мы возвращаемся К повествованию. Принцесса по саду, Угрюмая, шла. Принцесса сегодня Не в духе была. – Бедняжка слаба И печальна весь день! – У бедной малютки, Наверно, мигрень? – А может, животик Немножко болит? – А может быть, В ушках ужасно звенит? – Принцессочке дурно, Уйдите все прочь! Сказала «апчхи» Королевская дочь! На цыпочках дамы Скользят за больной… Кто там нарушает Принцессы покой?! Поёт во все горло! – Ах, хам! – Вот, наглец! А ну-ка ведите Певца во дворец. – Да это служанка! Скажи, какова: Болит у её Госпожи голова, Она ж распевает Куплеты в саду! Я слов от нахальства Её не найду! — Язвительно пискнула Злобным дискантом Какая-то дама В воланах и бантах: – Вот дура, так дура! Тупое желание: Окучивать розы И песни горланить. – Принцессе бы надо Её показать. Принцесса сумеет Её наказать. Преступницу чинно В покои ведут. В покоях её На колени кладут: – Замаливай, грязная дура, Огрехи. Задаст вот принцесса Тебе на орехи.

* * *

…Принцесса, легка, Грациозна и хрупка, С улыбкой на розовых Пухленьких губках, Ступала неслышно Хорошенькой ножкой По бархатной толстой Ковровой дорожке. За ней восхищённые Взоры летели, Ей вслед Умилённые дамы галдели: – Принцесса немножко Хандрила с утра, Сейчас же прелестна Опять и добра. – Она грациозна, Как робкая нимфа! – Ах, к нам ангелочек Спустился с Олимпа! – Взгляните: летит Мотылёк мотыльком, Что с сумраком жизни Ещё не знаком. – Вся в мать-королеву! – Вся в тётку пошла! Ведь тетка красавицей Первой слыла. И, правя пред зеркальцем Утренний грим, Принцесса кивала С улыбкою им. Но вдруг закричала С досадою: «Тише! Я звуки какие-то Странные слышу. Какие смешные И гадкие звуки — Как будто бы хнычет Какая-то бука». Ей шепчут, что это Служанка-нахалка, По ком уж давненько Печалится палка. Принцесса услала Всех прочь, а сама Решила взглянуть На нахалку одна. Тихонько она Перешла через залу, У бронзовой двери На цыпочках встала. Потом забралась, Загрустив, на лежанку И слушала долго, Как плачет служанка…

* * *

Я точно не знаю, Какая развязка Предшествовать будет Концу этой сказки. Быть может, принцессе Вдруг так стало жалко Бедняжку, которую Звали «нахалка»? Служанку, целуя, Она утешала И дружбу и золото Ей обещала? А может, принцесса Так сильно взгрустнула, Что тут же она На лежанке… уснула? И крепко спала, И не слышала даже, Как тащит служанку Дворцовая стража? Но, вас в заблужденье Вводить не желая, Я честно признаюсь: Конца я не знаю. Я сказку в чулане Глухом отыскала, У сказки последних Страниц не хватало Чулан посещали Хозяева редко. Чулан был щелястый, Холодный и ветхий. В чулане таинственно Щели шуршали, Здесь плесенью пахло, И пахло мышами… Боюсь, что конец Этой маленькой книжки Смогли «прочитать» Лишь голодные мышки.

Оглавление

ВОЛШЕБНАЯ КУПАЛЬНИЦА

АЛЁШКА

ДЕНЬ ВАРЕНЬЯ

ЗОЛОТОЙ БРУСОК

МЫШОНОК

СЕРЕБРЯНАЯ ТРЕЛЬ

СКАЗКА ИЗ ЧУЛАНА Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg