«33 марта»

Виталий Мелентьев 33 марта

Глава первая Решение принято

Звёзды сверкали ослепительно ярко. Окружённые лучистыми венчиками, они казались близкими и тёплыми; мороз крепчал, и в воздухе плавал густой колючий туман. Электрические фонари, фары автомобилей, окна домов тускнели и расплывались желтоватыми пятнами. Под ногами свирепо и раскатисто скрипел снег.

Искусно лавируя в путанице тропок, ученик шестого класса средней школы № 3 Вася Голубев то выходил на освещённое фонарём полукружие, то пропадал в тумане. Свернув в сторону, он перепрыгнул через торчащую из-под снега ограду палисадника, пригнулся, отодвинул в сторону доску забора и перевёл дух — перед ним возвышалось четырёхэтажное здание средней школы № 21. Вася с тоской посмотрел на такое знакомое, такое родное здание, покосился на пушистые маленькие кедры, которые посадил его пионерский отряд в прошлом году, и побежал вперёд.

В тёплом вестибюле школы раздался звонок, и почти сейчас же огромное здание наполнилось шумом и громом: в средней школе окончились занятия.

Вася пристроился в уголке около раздевалки, но здесь его заметила худая и вечно злая сторожиха тётя Поля. Она подозрительно посмотрела на Васю и спросила:

— Опять драться пришёл?

Вася вытер нос и решил быть миролюбивым и добрым.

— А зачем мне нужно драться? — очень мягко спросил он.

— Этого я не знаю, — сказала тётя Поля и поджала губы. — Но только как ты здесь появляешься — так сейчас же драка.

— Ну уж и «сейчас же»!.. — протянул польщённый Вася.

— Конечно! В прошлую субботу дрался, в том месяце дрался. Сейчас опять?

— А если они сами лезут?

— Они к тебе в школу не ходят.

— Какая вы странная, тётя Поля! — удивлённо сказал Вася. — Вы хотели, чтобы и у нас в школе было такое же безобразие?

— Хорошенькое дело! — воскликнула возмущённая тётя Поля. — Если б ты сюда не ходил, никакого безобразия и не было бы.

Васе Голубеву совсем не нравился этот никчёмный разговор, тем более что возле вешалки уже закипали споры. Мальчишки, стремительно врезаясь в очередь, отталкивали девчонок. Кто-то взвизгивал, кто-то кого-то звал, и никто не стоял на месте. Один только Вася, как привязанный, должен был выслушивать тёти Полины наставления. Ему следовало бы тоже врезаться в очередь и свести кое-какие давние счёты со своими бывшими товарищами, а теперь врагами из шестого «Б».

Но тётя Поля заметно повышала голос:

— Чего ты с ними дерёшься? Чего вы не поделили?

Было много причин, по которым Вася не хотел ссориться с тётей Полей, и поэтому он как можно ласковее старался объяснить:

— А что они задаются? Почему так получилось: и для физического кабинета мы все модели делали, и «Умелые руки» все вместе организовывали, а когда нас перевели в женскую школу, они всё себе оставили? Разве это правильно? Почему они нам ничего не отдали? Ведь половину класса перевели? Половину! Значит, должны были половину и отдать. А теперь ещё и задаются: «В вашей третьей школе только слюнявчики вышивают!» Вы же, тётя Поля, сами знаете. Разве мы работали хуже, чем они? Разве не мы парты чинили? Разве не я пробки вставлял? Меня за что перевели к девчонкам? Говорили: «Вот у Голубева выдумки и фантазии много, он там работу „Умелых рук“ наладит». А что получилось? Инструмент весь у себя оставили, материалов ни крошечки не дали. Это — по правилу? Да ещё дразнятся: «Иголки с нитками у вас остались — вот и стройте атомные электростанции». А сами — построили? Даже модель высотного здания и ту закончить не смогли! А ещё задаются!

Тётя Поля поняла, что попала в затруднительное положение. Она пожевала тонкими губами и, подозрительно заглянув в глаза Васи, неуверенно сказала:

— Всё равно драться не резон.

— «Не резон»! Пускай не задаются! Если вы хотите знать, наша школа ещё загремит. Ещё они к нам на экскурсию будут приходить!

Тётя Поля уже лет десять работала в 21-й (в прошлом мужской) школе. Она была уверена, что лучше этой школы нет не только в городе, но, наверно, и в области, и поэтому немного обиделась.

— «На экскурсию»! — передразнила она Васю. — Драчунами любоваться?

В это время совсем рядом начался хорошо известный всем школьникам отрывистый, но захватывающий разговор.

— Ты чего?

— А ты чего?

— Да я ничего, а вот ты чего?

— А чего ты лезешь? А то вот как дам…

— Был тут один такой смелый, да его в женскую школу перевели.

Тётя Поля быстро обернулась. Лёнька Шатров и Женька Маслов легонько подталкивали друг друга и приподнимались на цыпочки. Вася немедленно воспользовался изменением обстановки и, юркнув в сторону, точным, отработанным двойным приёмом — концом пальцев и ладонью — ударил в плечо Женьку и сбил его с ног. Женька Маслов — бывший Васин товарищ по кружку «Умелые руки», а теперь самый отъявленный враг, упал на проходивших школьников. Они оттолкнули его, и Женька, как мячик, стал переходить из рук в руки.

Полюбовавшись поражением врага, Вася пропал в общей сутолоке и вскоре протиснулся к самой вешалке.

Смуглый, подтянутый, в очень опрятном форменном костюме подросток пригладил свои чёрные, зачёсанные на пробор волосы, едва заметно улыбнулся и спросил у Васи:

— Пришёл?

— Конечно. Слово — закон! — ответил Вася.

— Ладно. Пошли, — тщательно застёгивая все пуговицы на пальто, отозвался мальчик.

Они выбрались из толчеи и вышли на улицу. Морозный воздух сразу обжёг лица. Ребята подняли воротники тёплых пальто и зашагали по затянутым туманом улицам.

Вася первым нарушил молчание и мрачно сказал:

— Завтра или никогда. Понял, Саша?

— Понял.

— Пойдёшь? — Голос у Васи дрогнул.

Верный товарищ и сосед по квартире Саша Мыльников опять слегка усмехнулся и ответил:

— Я всё-таки не совсем понимаю, для чего это нужно?

— Но ты друг?

— Понятно…

— Так неужели ты не понимаешь, что если мы найдём мамонтовый зуб, то к нам будут ходить на экскурсии со всех школ!

— А почему не в музей? — спросил Саша.

— Ну, видишь ли… Ведь с этого мы и начнём создавать свой музей. Школьного музея нет ещё ни в одной школе.

— Это ценная мысль, — солидно сказал Саша.

— А ты как думал? — сдерживая гордость, ответил Вася.

— Но я не совсем верю в этот зуб… в то, что нам удастся найти его.

— Ты удивительный человек! — Вася забежал чуть вперёд и повернулся к Саше. — Ты никому и ничему не хочешь верить. Ведь сколько раз и твой отец и мой говорили: на старых разрезах, где они выкопали два мамонтовых зуба, остался ещё один. Им не хотелось вырубать его из вечной мерзлоты. А мы вырубим! Нам захочется!

— Ну, я понимаю… — Саша остановился. — Ты хочешь, чтобы твоя школа загремела. Но ведь моя школа уже гремит.

— Но ты друг? — остановился Вася, в упор глядя на Сашу.

— Понятно… — уже не так уверенно, как прежде, ответил Саша и задумался.

— Я тебе так скажу! Если мы найдём два мамонтовых зуба, один будет твой, — великодушно и в то же время очень дипломатично сказал Вася. — Так как? Пойдёшь со мной?

Саша покосился на него и промолчал.

Конечно, Вася друг, но помогать ему доставать зуб и, значит, давать ему возможность обставить 21-ю школу — дело не простое. Хотя почему, собственно, там не может быть двух зубов? Ведь известно, что в ледяном панцире вечной мерзлоты, покрывающей огромные северные пространства Сибири, находили не только мамонтовые зубы. На столе у Сашиного отца лежит нож для разрезания бумаги, сделанный из мамонтовых клыков — бивней. Это подарок искусных чукотских косторезов. Почему же в старых разрезах, в которых геологи искали какой-то важный минерал, не может быть не только мамонтовых зубов, но и бивней? И Вася и Саша недаром сыновья геологов — они знают, что необыкновенная сибирская земля хранит в себе ещё и не такие тайны.

— Ладно, — сказал Саша и решительно двинулся вперёд. — Я пойду. Но с условием: если мы найдём что-нибудь, всё пополам. Хорошо?

— А если будет только один зуб?

— Гм… Тогда так. В своём музее ты напишешь: «Найден совместно с пионером двадцать первой школы». Ладно?

Вася долго молчал. Выхода у него не было. До старых разрезов — километров десять. Идти туда одному страшновато. Да и с кем же идти, если не со старым товарищем? Вместе они переезжали из города в город, когда их отцов, работающих в одной геологоразведочной партии, переводили в новый район. Всегда учились в одной школе и сидели на одной парте. И не их вина, что им пришлось расстаться.

Когда мужские и женские школы стали соединять, Сашу оставили, а Васю Голубева перевели. Все, кто знал Васю, не очень удивлялись этому. Он с головой погружался во всякие общественные затеи, был душой совета дружины, отлично рисовал и вечно что-нибудь мастерил: то ультракоротковолновый приёмник, то модель паровой машины, то электрическую мясорубку. Понятно, что времени для домашних заданий у него было немного. Но даже и то время, которое всё-таки оставалось у него, он использовал для занятий в секции юных боксёров, осваивания лыж, коньков и особых беговых санок, к которым он приспособил парус и они могли катиться по замёрзшей реке, как лодка. Словом, преуспевая почти везде, Вася Голубев получал иногда не только тройки, но и, к своему величайшему удивлению, даже двойки. Как они прорывались в тетради, для него оставалось страшной тайной.

Саша Мыльников был человеком спокойным, уравновешенным и не очень спешил выполнять пионерские задания. Возиться со строительством моделей он не любил и собственных изобретений не имел. Но зато он любил спорт и стихи. Однако это не мешало домашним занятиям, и Саша был одним из лучших учеников класса.

Видимо, за всё это Сашу очень уважала Васина мама, и с этим, к сожалению, приходилось считаться, потому что, когда Вася собирался уйти из дому в одиночку, это было одно, но, когда он предупреждал, что уходит с Сашей, — совсем другое. В первом случае мама обязательно читала долгие и нудные наставления и иногда просто не отпускала, а во втором даже слова не говорила.

Понятно, что, если Саша не согласится с Васиным предложением, нечего и думать о походе за мамонтовым зубом: одного мама всё равно не отпустит. Поэтому волей-неволей пришлось соглашаться.

— Хорошо! Напишем: «Найден совместно с пионером двадцать первой школы».

— Александром Мыльниковым?

— Александром Мыльниковым, — покорно согласился Вася, стараясь не очень сердиться.

— Ладно. Я пойду.

— Тогда так. Ты берёшь топорик и спички. Я возьму лопату и немного керосину, чтобы разжечь костёр и растопить мерзлоту. Нужно взять хлеба и консервов.

— Консервы я возьму, — решил Саша. — У нас есть. Когда собираемся?

— В восемь утра ты зайдёшь за мной.

— Почему я — за тобой?

— Ну, видишь ли… мама…

— Ага, ну понятно. Значит, всё?

— Всё! И будь спокоен — мамонтов зуб у нас будет!

— Конечно, — почему-то не совсем уверенно сказал Саша.

Глава вторая Печальное начало

Всякую маму надо знать. Свою маму Вася Голубев знал очень хорошо. Когда он сказал, что собирается на дальние разрезы, она возмутилась:

— Это что ещё за глупости? Мороз под тридцать, вот-вот начнутся весенние метели, а он собрался в сопки! Никуда я тебя не пущу!

Вася вздохнул, отвёл в сторону свой совершенно чистые, безгрешные глаза и сокрушённо сказал:

— Вот всегда так: одному нельзя. Договоришься с Сашкой — опять нельзя. Сиди дома, а все ребята уходят на лыжах.

Он повернулся и пошёл к своей кровати, стараясь идти как можно расслабленнее, слегка подрагивая плечами. Могло даже показаться, что он плачет. Мама сейчас же спросила:

— Ты собираешься с Сашей Мыльниковым?

— Конечно!

Мама ушла, и Вася немедленно юркнул в кладовую. Здесь он нашёл пустую бутылку, поднатужился и приподнял бидон. Подумав, он опустил бидон, сделал из бумаги воронку — такую, какую делали на уроках физики, — и через неё налил керосин. Бутылку он поставил у двери. Потом открыл шкаф, вынул буханку хлеба, отрезал половину и, завернув в газету, тоже положил у двери под старым пальто. Только после этого он прошёл за свой столик и раскрыл тетрадь и учебник. В эту минуту вошла мама.

— Ну хорошо, — сказала она уже поспокойней. — Я разрешаю тебе идти на лыжную прогулку, но ты должен сегодня же сделать все уроки и дать мне честное пионерское слово, что не будешь задерживаться.

Вася был совершенно спокоен — он знал, что иначе быть не может, и поэтому не очень обрадовался маминым словам.

— Ты же видишь — я уже учу, — даже как будто недовольно ответил он и добавил: — Честное пионерское, я не буду задерживаться.

Он выучил уроки, приготовил лыжи и рюкзак, проверил одежду: на шубе не хватало пуговицы. Очень хотелось спать, но Вася заставил себя пришить пуговицу: всякий уважающий себя спортсмен, а тем более путешественник обязан уметь всё делать сам. Папа всегда говорит: лучше сделать всё дома, чем потом мучиться в дороге.

Заснул он гораздо позже обычного и утром едва поднялся. Спросонья пошёл зачем-то в кабинет отца, потом вернулся и едва сообразил, что и как нужно надеть.

Вася умылся, и постепенно сон стал проходить. Он позавтракал, положил в рюкзак приготовленный матерью бутерброд, надел шубу. Едва часы пробили восемь, в дверь постучали, и в коридор вошёл снаряжённый в дальнюю экспедицию Саша Мыльников.

Опасаясь, как бы мама не передумала, Вася юркнул за дверь, но сейчас же вспомнил, что керосин и хлеб он забыл. Саша насмешливо выслушал товарища:

— Растеряха! Подожди.

Он спокойно вошёл в коридор, взял из-под пальто бутылку и хлеб и вышел.

— Тоже мне, придумал — прятать хлеб рядом с керосином! Никогда как следует не подумаешь! Ты и по алгебре поэтому отстаёшь — не умеешь думать.

На улицах ещё горели фонари, но туман исчезал. На востоке небо уже тронул рассвет, и оно чуть-чуть зазеленело. Ветер обжигал морозом лица. По снегу прокатился язычок позёмки.

Мальчики стали на лыжи и быстро, по уже проложенным лыжням, прошли ещё пустынные улицы города. Справа остались сияющие в темноте корпуса рудника и обогатительной фабрики. Слева холодным синеватым светом лучились скаты стеклянной крыши — огромной теплицы. К ней от фабрики тянулся теплопровод. Снег над ним вытаял, и тёмная земля курчавилась лёгким парком, кое-где виднелись тёмно-зелёные стрелки травы. Теплица освещалась лампами дневного света — под ними овощи вызревали быстрее.

В небе прошумел самолёт, а рядом на шоссе, вдоль которого высились мачты высоковольтной передачи, метались снопы света — в тайгу шли машины.

За шоссе начался подъём, потом спуск — и снова подъём. Мальчики шли молча. Плечи побаливали — рюкзаки тяжелели. Лыжня пропала, и пришлось остановиться. Саша осмотрелся и сказал:

— По-моему, мы взяли левее.

— Почему ты так думаешь?

— Когда я ездил к папе, сопка была левее нас, а теперь она правее.

Они осмотрелись уже внимательней, и Вася предложил вначале найти с помощью Полярной звезды север, а потом уж разобраться, куда они едут. Но ни ковшика Большой Медведицы, ни обычно яркой, голубоватой Полярной звезды не было. И тут только ребята заметили, что небо потемнело и стало низким, ветер налетал чаще и злее, вокруг как будто всё помрачнело. На сердце стало тревожно. Вася поёжился и согласился, что они действительно, кажется, взяли левее.

Мальчики свернули в сторону и вскоре начали новый подъём. Ветер трепал лыжников по-настоящему. По снегу неслась позёмка, и седые космы её то и дело пересекали лыжню. Ребята упрямо шли вперёд, на ходу поправляя съезжающие рюкзаки.

Почти на самом перевале небо стало светлеть. Даль прояснилась, показались тёмная стена тайги и горные склоны, у подножия которых геологи нашли зуб мамонта. К этим сопкам вело широкое и совершенно ровное плоскогорье. На нём не было ни бугорка, ни впадинки, как на простыне, которую тщательно выгладили огромным и тяжёлым утюгом…

Перед спуском на плоскогорье ребята остановились, поправили рюкзаки и проверили лыжные крепления. Вася долго любовался равниной, дальней грядой тёмных сопок и наконец сказал:

— А ты знаешь, Саша, когда смотришь отсюда, сверху, начинаешь верить, что в наших местах действительно когда-то путешествовали ледники. Ведь это, конечно, они сделали равнину?

— Какую ещё равнину? — покровительственно спросил Саша. — Это называется распадок.

— Ну, в географии распадка ты не найдёшь, — возразил Вася. — Это равнина, выглаженная ледником. Он спускался вон с тех гор, но наткнулся здесь на гряду сопок и повернул чуть на юг. И потом уж пополз дальше.

— Как ты легко делаешь открытия! — заметил Саша. — Такие сопки, как эти, — ледникам не препятствие. Ты знаешь, что их толщина достигала нескольких километров? Они всё сметали на своём пути. А ты — сопки!

— Ну и что ж? Всё равно сопки могли помешать им. А почему же эта равнина такая ровная? Конечно, её пробили, а потом разгладили могучие ледники.

Саша промолчал. Он не любил признавать себя побеждённым. А Вася продолжал:

— Видишь, ты какой — не знаешь, а говоришь. Вот потому в наших местах и осталась вечная мерзлота, что здесь очень долго ползали ледники.

— Эх ты, открыватель! — протянул Саша. — Разве ледники в этом виноваты? А ты знаешь, что ещё никто по-настоящему не знает, почему образовалась эта самая мерзлота? Ты знаешь, что целая четверть земного шара покрыта вечной мерзлотой? И что кое-где она то возникает, то пропадает? В одних местах держится год или два, а в других — тысячелетия? Ну, ты это знаешь?

Вася этого не знал.

— Молчишь? Учиться надо, а ты вечно со всякими затеями лезешь! — назидательно сказал Саша.

Вася невольно посмотрел на него, чтобы не ошибиться: ему показалось, что говорит это не Саша, а мама или классная руководительница. Но так наставительно, скучно и сварливо говорил именно Саша — вечный отличник, совершенно правильный парень, который никогда не ошибается и которому всегда все верят. И это почему-то обидело Васю. Он посопел, потёр свой слегка вздёрнутый, в мелких веснушках нос и сердито сказал:

— Ты всё выучил! За вечную мерзлоту ставлю вечную пятёрку. Но только ты тоже многого не знаешь.

— Чего же я не знаю? — ещё не решив, обижаться или принять похвалу как должное, спросил Саша.

— А вот чего ты не знаешь! Мы за чем идём? За мамонтовым зубом. А какое животное мамонт? Ледниковое. Растаяли ледники — исчезли и мамонты. Значит, жили они только там, где были ледники.

— Это ещё не доказано, — неуверенно возразил Саша.

— «Не доказано»! Ты вот не знаешь, что у нас найдено тридцать целеньких, замёрзших в ледниках мамонтов.

— Ну, уж и тридцать! Так сразу целую мамонтовую ферму и нашли? Ты ещё скажи, что их доисторические люди разводили.

— Ты не смейся. Доисторические люди мамонтов не разводили. Нашли их у нас именно в тех местах, где когда-то были ледники, а на их месте образовалась вечная мерзлота.

— Ну вот! То в ледниках нашли, то в вечной мерзлоте. Тебя никак не поймёшь.

— Ты не придирайся. Были ледники, а стала вечная мерзлота.

— Ну вот мы с тобой тоже идём над вечной мерзлотой — так что ж, по-твоему, и здесь можно найти замёрзшего мамонта?

— А почему нельзя? Ну почему? Ведь зубы мамонтовые находят? А почему не мог здесь какой-нибудь мамонт замёрзнуть?

Теперь пришла очередь сопеть Саше. Он потёр свой прямой нос, покривил красивые яркие губы, пытаясь улыбнуться как можно независимей, но ответить на Васины «почему» не мог. Вася это сразу понял и решил закрепить свою победу.

— Так что ты не задавайся своими пятёрками! — хитро улыбнулся он. — И давай не спорить. Поехали!

Он оттолкнулся палками и помчался вниз, наискось пересекая склон сопки. Лыжи неслись всё быстрее и быстрее, но встречного ветра Вася почти не чувствовал, потому что ему в бок бил всё крепнущий юго-восточный ветер.

Вася лихо мчался точно на север. Изредка ему приходилось объезжать снежные намёты и гольцы — большие камни, выступающие на поверхности сопки, исковерканные северными ветрами низкорослые деревца и кусты удивительного растения — багульника. Он растёт только на северных и восточных склонах сопок и начинает цвести в любое время, лишь бы была вода и тепло. С лыжных прогулок ребята обязательно привозили домой охапки промёрзших, хрупких прутьев багульника и ставили их в воду. Через неделю на прутьях набухали почки, а ещё через неделю, обычно ночью, багульниковая метла превращалась в пышный, точно окутанный ласковым туманом розовато-фиолетовый букет. Недаром эвенки, кочующие охотники и оленеводы тайги называют багульник солнечным цветком. Он встречает северное раннее солнце и купается в первых его лучах, а потом, заслонённый с юга склонами сопок и гор, пылает своими красивыми, как утренняя заря, цветами в прохладной и влажной тени.

Чуть не наткнувшись на куст такого багульника, Вася резко наклонился, сжался в комок и, вздымая лыжами вихри снега, промчался мимо. Он даже вспотел от неожиданного напряжения, но, сознавая, что искусно избежал опасности, улыбнулся.

Вдруг он почувствовал, что лыжи потеряли опору и он несётся куда-то вниз. На лицо, за воротник и даже за отвороты варежек посыпался колючий, холодный снег. Наконец Вася стукнулся обо что-то твёрдое, угловатое, услышал треск сломанных лыж и палок и упал на бок. Он попытался ещё встать, но левую ногу пронзила острая боль, и он присел. Его лихорадило, во рту пересохло от страха и неожиданности. Понимая, что он провалился в какую-то яму и повредил ногу, Вася испугался всерьёз: теперь-то наверняка ему попадёт от матери, а Сашка, конечно, воспользуется его беспомощностью, и мамонтовый зуб окажется в 21-й школе.

Глава третья В яме

В снегу на дне ямы, куда он попал, Вася барахтался всего несколько секунд, но ему показалось, что прошло много времени. Он очень спешил освободиться от рюкзака и лыжных обломков. Наконец ему удалось с трудом встать на ноги.

— Нужно думать логически. Не надо спешить, — стараясь успокоиться, шептал Вася.

«Думать логически» — любимое отцовское выражение. Рассказывая о своих приключениях во время скитаний с поисковыми партиями на Севере, самые интересные места он начинал так: «Тогда я решил успокоиться и думать логически».

Оказывается, если человек умеет думать логически, то он обязательно найдёт выход из любого, самого трудного положения. По крайней мере, отец всегда находил и всегда оказывался победителем.

Вася осмотрелся. Вверху, метрах в двух — трёх над Васиной головой, в нависшем над ямой сугробе, виднелось отверстие. Через него лился неверный утренний свет, едва освещая просторную, с неровными стенами пещеру. Пахло сыростью, тленом и чем-то очень странным — как будто бы палёной шерстью.

Когда глаза привыкли к темноте, Вася разглядел в стенах пещеры прослойки льда, следы кирки, пятна сажи. Видно, золотоискатели жгли здесь костры, стараясь растопить вечную мерзлоту. Но порода оказалась неподходящей — бедной золотом, и они бросили эту глубокую яму-шурф. Яму занесло снегом, и вот Вася провалился в неё, как в западню.

Вверху зашуршали лыжи и раздался сдавленный от волнения Сашин голос.

— Вася! Вася Голубев! — кричал Саша, как будто на этой заснеженной сопке бегало с десяток Вась и среди них только один — Голубев.

— Здесь я, — нехотя откликнулся Вася, но, подумав, что Саша не услышит его и уедет дальше, испугался и закричал: — Саша! Саша! Я здесь! Я провалился…

Серенькое небо загородила Сашина голова. Когда Саша убедился, что Вася жив и почти невредим, он рассердился:

— Обязательно с каким-нибудь приключением! Ну как тебя угораздило?

— Ладно, брось, — мрачно ответил Вася. — Помоги лучше выбраться.

Обсудив положение, решили, что двух связанных за ремни лыжных палок будет вполне достаточно, для того чтобы с их помощью выкарабкаться из ямы. Но при первой же попытке ремни оборвались, и Вася грохнулся на больную ногу. Саша связал палки поясным ремнём. Дело пошло лучше. Вася поднялся на полметра, но дело застопорилось. Саша решил помочь и потащил палки на себя, поскользнулся и, сам чуть не угодив в яму, обрушил кучи снега. Вася долго отряхивался, а когда поднял голову, то увидел, что отверстие вверху стало побольше.

Палки связали снова, и Вася дотянулся почти до половины ямы. Саша кряхтел, сопел и помогал сам себе, приговаривая:

— Так… Ещё разочек… Ещё… Так…

Оставалось всего несколько сантиметров — и одна палка оказалась бы на поверхности, а половина Васиного пути пройдена. Но Саша слишком увлёкся, перехватил палку и приналёг на неё, как на рычаг. Палка не выдержала. Раздался треск, и Вася опять кубарем полетел вниз.

Неудача и усталость подействовали на обоих удручающе. Они сидели молча — один наверху, другой внизу — и ничего не могли придумать.

— Остаётся одно, — несмело сказал Саша, — идти за помощью.

— Нет! Ни в коем случае! — испугался Вася.

Это значило, что все узнают о его тайне, о его неудаче. Но это ещё куда ни шло… А вот если узнает мама… Нет, надо попробовать ещё раз. Они пробовали несколько раз, пока Вася в сердцах не крикнул:

— Чего ты всё время снег сыплешь? И так за воротом полно.

— Ты знаешь, Вася… знаешь, — дрогнувшим голосом ответил Саша, — кажется, начинается метель.

Они опять замолчали. Вася посмотрел вверх. Над ним неслись снежинки. Края ямы как будто сблизились, отверстие стало меньше — снег заметал её. Дело принимало серьёзный оборот, и он решил:

— Ладно, спеши домой. Успеешь?

— Постараюсь, — несмело ответил Саша. — Мы слишком долго возились.

— Всё равно нужно спешить.

— Хорошо… Но у меня всего одна палка. Ты это учитывай.

— Ладно. Но ты спеши! И, слушай, оставь мне консервы.

— Да. И топорик. Ты пока что подруби стенки ступеньками. Будет легче вылезать.

— Об этом нужно было думать раньше, — вскипел Вася. — Пятёрочник несчастный! Тебе бы только стишки писать… А я вот сиди! Если бы мы сразу подрубили стенки, я бы уже выкарабкался.

— Почему же ты об этом не подумал?

— Ведь топорик-то у тебя?

Саша вздохнул и извиняющимся, примирительным тоном сказал:

— Ну, я пойду… Ты тут не очень волнуйся. Хорошо?

Вася не ответил. Хотя будущее не обещало ему ничего приятного, он решил быть твёрдым, смелым и стойким.

В яме было холодно и пахло чем-то палёным. Вася поел мороженого хлеба с мороженой колбасой — бутерброды уже успели промёрзнуть, консервы он поленился открыть — и заел обед сыпучим, колющимся снегом.

— Рассуждая логически, — вздохнул Вася, — на Северном полюсе и то живут лучше. Там у них и палатки, и радио, даже артисты в гости приезжают. И, потом, спальные мешки. Залезешь в них — и спи при любом морозе.

Он выбрал местечко в уголке, свернулся клубочком, подложил под голову рюкзак и решил немного отдохнуть.

Метель завывала сильней, а дыра темнела и темнела. Снег через неё сыпался реже, и наконец всё стихло — метель снова затянула сугробом яму-шурф. Но Вася этого не заметил, как и не вспомнил, что не посоветовал Саше отметить яму снаружи — ведь метель могла замести лыжню. Он не думал об этом, потому что спал.

Очень плохо ложиться спать поздно, даже готовясь к поискам мамонтового зуба.

Глава четвёртая Тузик

Первое, что услышал Вася Голубев, был рёв. То жалобный, то злобный, то умоляющий. Трубный, необычайно громкий рёв.

Потом Вася почувствовал, что земля колышется и на лицо сыплются влажные комочки и что вокруг очень тепло, даже жарко; вспотевшее тело сковано такой удивительной слабостью и истомой, что, кажется, не то что пошевелиться, а даже открыть глаза и то не хватит сил. Оценив все эти ощущения, вспомнив, что там, наверху, над ямой началась метель, он с ужасом подумал: «Замерзаю». Ведь все замерзающие обязательно согревались перед смертью, страшно хотели спать и не могли даже открыть глаза. Об этом он читал много раз.

Но Вася не хотел замерзать. Он собрал всё своё мужество, всю силу воли и, стиснув зубы так, что один, коренной, зуб с дуплом даже заныл, заставил себя открыть глаза и попытался подняться.

Глаза открылись с трудом, как будто ресницы были склеены чем-то липким, тягучим. А когда он всё-таки открыл их, то прежде всего удивился. Над ним было подёрнутое дымкой высокое небо. Края ямы-шурфа осели. Она казалась теперь не такой уж глубокой. И нигде — ни в небе, ни на краях ямы, ни в самой яме — никаких признаков снега, или изморози, или хотя бы спутников вечной мерзлоты — ледяных прожилок в стенах.

Стены ямы высохли, на краях росла трава, кусты багульника, и вниз заглядывали пушистые, как гусята, сероватые цветы — махровики. В яму всё время врывался сухой, будто от утюга горячий воздух. С каждым дуновением этого необычайного ветерка Вася ощущал, что в нём крепнут силы.

В это время над ним опять раздался отчаянный рёв, и та стена, к которой он лежал, прислонившись головой, закачалась. На лицо упала оттаявшая земля. Вася оглянулся и увидел, что справа, в самом углу, топчется огромная, как бревно, волосатая, с костяными наростами на ступне, определённо живая нога. Не помня себя Вася вскочил и отпрыгнул в противоположный конец ямы. Это спасло его, потому что почти сейчас же над ним метнулась тёмная змея. Прыжок отнял последние силы. Ноги подкашивались, в горле пересохло, сердце стучало медленно и глухо. Вася не выдержал и присел.

Он рассматривал стену, у которой ложился спать, и удивлялся всё больше и больше.

Перед ним стоял удивительный, мохнатый слон. Вернее, не весь слон, а только одна его половинка, как у расклеившегося картонного ёлочного слонёнка. Вторая половина и спина скрывались в толще ещё не оттаявшей вечной мерзлоты, которая открылась после того, как со стены ямы-шурфа отвалился слой влажной, холодной земли.

Живая половинка слона, которую Вася сначала принял за стену, была не только огромна, но ещё и беспокойна. Задняя нога всё время ворочалась, бок, поросший густой бурой шерстью, от которой и сейчас всё ещё пахло палёным, тяжко вздымался. Чёрный морщинистый хобот то взлетал вверх и становился торчком, то бессильно падал на желтоватый сломанный бивень. Даже четырёхклассник мог бы сразу определить, что перед Васей стоял оживший, но всё ещё скованный вечной мерзлотой доисторический житель ледникового периода — мохнатый мамонт.

Разглядывая своего соседа, Вася увидел маленький, свирепо ворочающийся сизовато-карий глаз. Он неотрывно следил за Васей, но вдруг померк, и из него скатилась большая жёлтая слеза. Она скользнула по ресничкам и повисла на грубых волосах. Мамонт плакал. Он опять поднял хобот и затрубил — жалобно, призывно, точно жалуясь на свою удивительную судьбу или выпрашивая помощи и защиты. Васе стало очень жалко этого оттаявшего, ожившего гиганта, который, оказывается, делил с ним все беды плена в холодной яме-шурфе.

Мальчик хотел было подойти к мамонту, погладить его, успокоить, но потом решил, что спешить с этим не следует. В школе № 3 ещё не проходили мамонтов и правил обращения с ними. Можно было ошибиться.

Слабость постепенно исчезала. Захотелось есть. Да так, что даже под ложечкой засосало. Вася осмотрелся и увидел сломанные лыжи и палки, свою лопатку и Сашин топорик, тускло поблёскивающую банку консервов. Осторожно, чтобы не попасть под мамонтов хобот, мальчик собрал своё имущество и сломанной лыжей подтащил рюкзак: в нём должен быть хлеб.

Но вместо хлеба в рюкзаке были какие-то мокрые, серые крошки, слегка попахивающие керосином, потому что, хотя бутылка была цела, пробка в ней испортилась.

Всё ещё ничего не понимая, но уже догадываясь, что с ним произошло что-то невероятное, Вася покорно вздохнул, вскрыл покрытую пятнышками ржавчины консервную банку и стал есть. Консервы были вкусные, слегка солоноватые, и пахло от них так, словно их только что принесли из магазина. Это успокоило Васю, но он всё-таки с горечью вспомнил:

«На Новой Земле нашли консервы, которые пролежали на зимовке почти пятьдесят лет…»

Мысль эта не только не успокоила его, а наоборот — ему стало грустно, и он пожалел себя. Почему именно с ним вечно случаются самые неприятные вещи? То переведут в женскую школу, то никуда не пускают, то вот попал в такую неприятность, что и сам не разберёшь, что же всё-таки случилось. Вася вздохнул ещё горше, печальней и понял, что даже хорошие консервы без хлеба — не очень приятное кушанье. Удивительное дело, когда он обедал дома, мама вечно покрикивала на него:

«Опять без хлеба? Возьми же хлеба, Вася. Ну как можно есть без хлеба?»

Тогда Вася обижался, и хлеб для него был одной сплошной неприятностью. А сейчас… Дорого бы он дал за кусочек хлеба! Да что там — хлеба! Просто за сухарь.

Притихший мамонт шумно вздохнул и пошевелил хоботом. Его диковатый глаз неотрывно следил за жующим Васей. По толстым, как щетина, волосам опять поползла желтоватая слеза. И потому что Васе было очень жалко самого себя, он пожалел и мамонта.

— Бедный… Тузик, — невольно сказал он и даже улыбнулся: собачья кличка так не шла к этому волосатому великану, попавшему в плен вечной мерзлоты. — А ведь и ты, наверно, есть хочешь!

Консервы придали Васе силы, и он, разыскав топорик и лопатку, без труда сделал в оплывшей, мягкой стене ямы ступеньки и вылез на поверхность. Мамонт проводил его взглядом, поднял хобот и затрубил — кажется, из последних сил — жалобно и призывно.

Глава пятая Неблагодарная скотина

По всем правилам, нужно было немедленно возвращаться домой, чтобы узнать, что же с ним случилось. Пусть будет нагоняй, даже наказание, но зато он узнает, что же с ним произошло. Да и мама перестанет волноваться. Но мамонт трубил так жалобно, что оставлять его в беде показалось Васе нечестным, непионерским поступком. Нужно было помочь ему вырваться из плена. Вспоминая о доме, о товарищах и, конечно, о теперешней своей 3-й школе и о своей бывшей 21-й, Вася подумал, что было бы очень здорово вытащить мамонта и привести его в теперешнюю свою школу. Это не то что зуб. Это живой мамонт! Вот уж тогда в 3-ю школу повалят экскурсии, пожалуй, не только со всего города! Вот уж тогда 3-я школа прогремит!..

Пока Вася мечтал, он всё-таки осматривался по сторонам, и его мечты постепенно потухали. Кусты багульника уже явно отцвели — на них вовсю разрослись листья. Травы стояли густые, тёмно-зелёные. В хмуром небе чирикали пичужки и даже как будто звенел жаворонок, хотя Вася твёрдо знал, что вокруг их городка никогда не бывало жаворонков. Внизу, у самого подножия сопки, на которой стоял Вася, подпрыгивала на камнях река, а вся долина переливалась на теплом ветру, как зелёная вода: он был засеян пшеницей.

На далёких сопках, на тех самых, на которых был обнаружен мамонтов зуб, высились какие-то строения, и не то их крыши, не то огромные зеркала на них всё время поблёскивали. Именно оттуда непрерывным потоком, ровным и спокойным, тёк тёплый, сухой воздух, но с таким привкусом, какой бывает только после грозы.

«Почему же тёплый ветер дует с севера?» — удивился Вася, но сейчас же подумал о другом: сколько же времени он спал в яме?

Понятно, что сейчас начало лета или конец весны. А он ходил на лыжах в марте. Значит… значит, он проспал не менее трёх месяцев! Это смутило Васю, но он подумал, что бывали же случаи, когда люди спали летаргическим сном даже несколько лет, а не то что месяцев. «Вот и будут меня дразнить теперь: спящая красавица из женской школы!» Но он отмахнулся от этой мысли.

— Надо рассуждать логически, — сказал он вслух. — Когда я провалился, началась метель. Саша мог заблудиться, или меня занесло снегом. Поискали, поискали и решили, что я замёрз. Значит, дома меня не ждут. А если Саша заблудился и не вернулся домой? Значит, нас обоих считают погибшими? Значит, я мёртвый?! Но если я спал столько времени на морозе, я должен был замёрзнуть. Я не мог не замёрзнуть. Но как же я оттаял? Странно! Как это могло случиться?

Конечно, он знал, что, например, лягушку можно оживить даже через несколько лет после того, как она была заморожена. Он читал, что в медицинских клиниках научились оживлять людей через несколько часов после того, как они умерли. Да что там — в клиниках! Взять утопленников. Ведь их оживляют уже после того, как они и посинеют, и похолодеют, и сердце у них вовсе не бьётся. А замёрзших людей? Всякий житель Севера обязательно расскажет, как приводили в чувство людей, которые провели в сугробах по нескольку дней без всякого сознания.

Всё было правильно, всё говорило о том, что Вася вышел из ямы на вполне законных, строго научных основаниях, и всё-таки…

Всё-таки человек оживал через несколько часов… ну дней, но уж не месяцев. Оставалась только лягушка. Она одна оживлялась и через несколько лет. Вот и будут дразнить так:

Лягушонок в тине Болен скарлатиной Прилетел к нему грач И сказал: «Я врач. Полезай ко мне в рот — И всё пройдёт».

В сущности, очень глупые стишки, но когда Сашка появился в школе, переболев скарлатиной, то Вася долгое время дразнил его этими стишками, а Сашка очень сердился. Да и неизвестно ещё, какие ехидные стишки сочинит Сашка про Васю, когда он возвратится домой…

Нужно было как следует подумать, прежде чем бежать домой. Кто и как его встретит?

Отец и мать, конечно, обрадуются, что он остался жив, и если будут ругать, так только через некоторое время. Беда в том, что уж теперь его, конечно, не будут отпускать на лыжные прогулки по крайней мере года два или три. Это неприятно, но в конце концов можно будет что-нибудь придумать. А вот ребята… Они вначале будут удивляться и даже, может быть, позавидуют, а потом обязательно припомнят ему, как он не то замёрз, не то заснул. Этого не забудут. В этом случае выручить могло только что-то особое, поражающее.

И этим особым, поражающим, конечно, был мамонт, который уже не трубил, а только сипел своим бессильно опущенным хоботом.

В спасении мамонта Вася увидел и собственное спасение. Он испугался, что мамонт так и не выберется из вечной мерзлоты, в которую вмёрз его правый бок и большая часть туловища.

«А вдруг мамонт возьмёт и умрёт?» — заволновался Вася.

Он присел перед мамонтом на корточки:

— Что тебе сейчас больше всего нужно? Может, ты есть хочешь?

Хобот мамонта упал почти к самым ногам Васи и, сдувая пыль, жадно тянулся к траве. Глаз мамонта стал ещё темнее, и на нём опять показалась слеза.

— Ясно, — сказал Вася, — ты хочешь есть! Но что ты ешь? В нашей школе не проходили кормления даже домашних животных, а не то что мамонта.

В самом деле, окажись сейчас перед Васей не мамонт, а, например, корова, овца или свинья, он не знал бы толком, как и чем их нужно кормить. И Вася в первый раз пожалел о том, что они не проходили этого в школе.

Но жалей не жалей, а кормить животное нужно. И не только кормить: нужно ещё и приручать. Это было просто удивительно! Тринадцатилетний пионер, ученик шестого класса, вдруг оказался в положении доисторического человека, который никогда не приручал животных, а значит, и не знал, как их кормить.

Положение было трудное, но не безнадёжное.

Мамонт тянулся к траве. Значит, ему нужна растительная пища. Известно, что животных приручают прежде всего с помощью пищи и хорошего обращения. И если животное правильно себя ведёт, его поощряют лишней порцией самого вкусного корма.

Вася по-хозяйски огляделся вокруг и решил, что самым вкусным кормом будет, конечно, молодая пшеница. Разработав план действия, Вася достал со дна ямы всё своё имущество — лопатку, топорик, рюкзак с бутылкой керосина, спички и даже обломки палок и лыж. Всё могло пригодиться. Потом он снял шубу и шапку, о камень наточил лопатку и топор и начал прежде всего рубить кустики багульника. Первую охапку он положил правее мамонта и строго сказал:

— Тузик, право!

Мамонт жадно потянулся к веткам и отправил их в белый, бескровный рот. Ветки захрустели, и Вася, положив на прежнее место новую порцию кустиков, подошёл к самому мамонтову уху и несколько раз прокричал:

— Тузик, право! Тузик, право!

Тузик покосился на него и повернул хобот направо, туда, где лежали ветви.

Потом Вася клал ветви слева и кричал: «Тузик, лево!» Потом он сбегал на поле и, перебравшись через реку и начерпав полные валенки воды, положил по снопу пшеницы и справа и слева мамонта и стал кричать:

— Тузик, право! Тузик, лево!

Мамонт оказался из понятливых и если вначале тянулся хоботом невпопад, то потом, когда Вася, осмелев, руками поправил хобот, Тузик свыкся и стал брать пшеницу из той кучи, из которой ему приказывал Вася. Когда урок был почти усвоен, мамонт вдруг перестал слушаться Васю и стал тереться хоботом о его мокрые валенки.

— Да ты, брат, пить хочешь! Ну-с, будем рассуждать логически. Посуды у меня нет. Как же я тебя напою?

Взвесив все свои возможности, Вася выложил остатки консервов прямо на шубу, снял с себя нижнюю тёплую рубашку — благо ему становилось всё жарче, — взял шапку и рюкзак. Справа, слева и перед самым мамонтом он выкопал три ямки и вымазал их мокрой глиной из шурфа. На реке он набрал воду в банку, в шапку-ушанку, в валенки и намочил рубашку. Банку и шапку он нёс в левой руке, а всё остальное положил в наполненный водой рюкзак и побежал к мамонту, оставляя за собой мокрую дорожку.

Вылив воду из валенок и шапки, выжав рубашку и рюкзак, он наполнил две ямки и опять занялся дрессировкой. Раз пятнадцать он бегал к реке и за кормом. Мамонт был похож на паровоз: сколько ему ни дай, всё съедал; сколько ни таскай воды, всё выпивал. Но, видно, «горючее» укрепляло его, и он быстро разводил пары — стал шевелиться, подрыгивая свободной задней ногой. Но остатки вечной мерзлоты держали его крепко.

Вася так устал, что ему уже не хотелось ни дрессировать, ни бегать. Он присел на шубу, рассеянно доел консервы, сходил к реке, напился воды и, разложив мокрые вещи сушиться, задумался. Через полчаса он поднялся и стал рыть возле мамонта канаву. Оттаивающий грунт поддавался его усилиям, но мешали камни. Вася так увлёкся работой, что вначале даже не заметил, что мамонт всё время пытается поймать его хоботом. Наконец Тузик ухватил Васю за штаны и легонько потянул на себя.

— Брось! Перестань! Не смей! — закричал Вася и замахал руками.

Мамонт отпустил Васины штаны, и Васе показалось, что Тузик чуть улыбнулся одним глазом. Впрочем, это ведь могло только показаться — он ещё никогда не видел, как мамонты улыбаются. Вася внимательно посмотрел на Тузика, на его хобот, и тут только заметил, что прорытая им траншея очищена от камней.

Тузик работал! Он сам пришёл на помощь Васе, и мальчик до того растрогался понятливостью доисторического пленника, что не выдержал, смело подошёл к нему и погладил мамонта по шершавому, в жёстких волосиках, хоботу. Тузик тихонько хрюкнул, как поросёнок, которому почесали брюшко, и заморгал глазом.

С этой минуты освобождение Тузика пошло быстро. Вася отламывал лопатой куски породы, отковыривал камни и подсовывал их под хобот Тузику. Тот отбрасывал породу в сторону. Когда удалось освободить его голову и шею, камни полетели во все стороны. Время от времени мамонт напрягал все свои мускулы, шевелился, и порода сама сваливалась в канавку.

После нескольких часов работы Тузик как-то удивительно крякнул, напрягся особенно сильно и вдруг стал выбираться из ямы. Совершенно обессиленный, Вася сел на траву. Мамонт встал на склоне сопки, дрожа всем телом, затрубил — победно и радостно. Потом, тяжело топая, побежал по берегу реки. Вася чуть не заплакал от обиды: какая же неблагодарная скотина! Столько возиться, с ней, освобождать из плена, кормить, а она взяла и убежала. Вот уж действительно доисторическая скотина!

Едва сдерживаясь, чтобы не заплакать от усталости и обиды, Вася отвернулся и ничком лёг на траву.

Глава шестая Начало дружбы

Вася не то спал, не то дремал, не то просто лежал без мыслей — усталость и огорчения утомили его. Когда он очнулся, весеннее северное солнце висело над дальней грядой сопок, над странными строениями. Он подумал, что успел проспать всю ночь. Правда, ночи в это время года здесь такие короткие, что и заснуть не успеешь. Это даже не ночь, а зеленоватые, прохладные сумерки с одинокими робкими звёздами на бледном небе.

Но даже утром Вася не чувствовал холода. Всё так же с севера тянул ровный тёплый ветерок, напоенный каким-то особым, очень знакомым запахом, как будто где-то рядом пронеслась бурная гроза. Согревая, этот ветерок укреплял силы. Вася потянулся и встал. Рядом поднялась огромная волосатая голова.

Мамонт, оказывается, не убежал. Он вернулся и спал рядом с Васей совсем как собачонка. Недаром Вася назвал его Тузиком. Он, кажется, будет настоящим другом. Вася подошёл к Тузику и смело потрепал его за лохматое ухо. Мамонт шумно вздохнул, прищурил глаза и едва заметно зашевелил хоботом.

— Но-но! Не балуй! — прикрикнул Вася и на всякий случай отошёл подальше — кто его знает, что замышляет этот доисторический житель.

Мальчик подошёл к реке. Здесь он снял рубашку, размялся и стал умываться по пояс освежающей водой. Он кряхтел, сладко охал и подпрыгивал, когда капельки воды скатывались по спине. Вася почти кончил умываться, как вдруг на него обрушилась волна. Он чуть не захлебнулся и, отплёвываясь, отскочил в сторону. Рядом стоял мамонт и, хитро щуря маленькие глазки, набирал хоботом воду. Вася от неожиданности не понял, откуда на него свалилась волна, и смотрел то на Тузика, то на небо. Мамонт поднял хобот, надул бока, и на Васю опять полилась могучая прохладная струя воды.

— Брось! Хватит! — закричал Вася и замахал руками. — Как тебе не стыдно! Нашёл время обливаться!

Тузик опять опустил хобот в реку. Вася со злости схватил хворостину и хлестнул ею мамонта, даже не подумав, что животное не почувствует этого удара. Но Тузик вдруг смешно подпрыгнул, мотнул лопоухой головой, как щенок, задумавший поиграть, и бросился в реку. Вася опять замахнулся на него, и мамонт рванулся в сторону. Игра незаметно захватила Васю. Он бегал по берегу, замахиваясь на Тузика, а мамонт, то замирая на месте, то бросаясь в сторону, увёртывался от его ударов, смешно помахивая тонким, беспомощным хвостиком с метёлочкой на конце. Если Вася застревал в грязи, Тузик успевал окатить его с ног до головы водой и снова бросался в сторону.

Наконец играть надоело. Вася снял брюки и бельё, разложил их на траве и, погрозив мамонту кулаком, сказал:

— Ладно, хватит! Иди сюда! Будем сушиться.

Довольно посапывая, Тузик подошёл и стал топтаться на месте, раскачивая грязно-бурой головой с беспомощно поникшим хоботом и обломанным бивнем. Вся его туша была покрыта густой, въедливой грязью. Вода, стекая, не смывала эту ещё доисторическую грязь.

Вася посмотрел на Тузика и подумал, что нужно было бы почистить его как следует. Вася сделал несколько прочных метёлок из кустарника, потом подошёл к мамонту, ласково похлопал его по боку и начал сдирать грязь метёлкой.

Вначале Тузик не обращал внимания на Васю, но потом перестал раскачиваться и искоса следил за его работой.

Метёлке мешали засохшие комки земли в густой мамонтовой шерсти. Хорошо бы окунуть Тузика в реке. И Вася скомандовал:

— Вперёд, Тузик!

Мамонт покосился на своего маленького командира, посопел и не тронулся с места. Вася рассердился, толкнул его и, хлестнув метёлкой, крикнул:

— Вперёд, лодырь!

Тузик покорно повернулся и пошёл в воду.

— А-а, тебя, оказывается, зовут не Тузик, а лодырь!

Мамонт вскоре понял Васину затею и стал помогать ему: мальчик тёр ему бока, а Тузик набирал воду в хобот и смывал грязь. Видно, ему было очень приятно, потому что он похрюкивал и посапывал.

Бока были вымыты. Но спина оставалась грязной. Дотянуться до неё Вася не мог. Он прыгал и крутился, но ничего не мог поделать. Мамонт был больше самого большого слона. Тузик долго смотрел на мальчика, потом понял, в чём дело, стал на колени и, когда Вася ухватился за шерсть, чтобы влезть мамонту на спину, подсадил его хоботом. Мыть мамонтову спину оказалось не таким уж сложным делом: каждый, кто хоть раз мыл полы, без особого труда справился бы с этой работой.

Наконец мамонт был вымыт. Вася и Тузик вышли из реки и расположились отдохнуть. Но у Тузика было явное преимущество: он стал обгладывать кусты, а потом отправился на пшеничное поле. А Вася сидел и облизывался — есть ему было нечего.

Прогулка с мамонтом затягивалась. Нужно было подумать и о возвращении: какие бы беды ни ожидали дома, но накормить-то Васю всё равно накормят, а уж потом будут ругать.

Глава седьмая Встреча у реки

Солнце было в зените, но тёплый ветер по-прежнему ровно, без порывов, дул с севера. Вася собрал свой пожитки, уложил в рюкзак и заставил Тузика стать на колени. Мамонт не только беспрекословно послушался мальчика, но даже сам, без напоминаний, подсадил его хоботом. И Вася скомандовал:

— Вперёд!

Весело помахивая головой, пофыркивая, то и дело задирая хобот и принюхиваясь, Тузик шёл на взгорок. На шее Тузика была небольшая впадинка, густо заросшая шерстью, — в ней было мягко и тепло. Рюкзак и шубу Вася подложил под спину и путешествовал со всеми удобствами, слегка покачиваясь, как будто ехал не на мамонте, а на лодке или на легковой автомашине.

Со взгорка показались линии электропередач и дальний, блистающий стеклом городок. Он был таким красивым, таким зелёным, что у Васи даже сердце сжалось. Пока он смотрел на город, разыскивая школу, главную улицу с её большими домами и свой маленький домик, мамонт подошёл к шоссе.

Оно сильно изменилось: стало шире, а главное, было покрыто зеленоватой, блестящей, как бутылочное стекло, ровной массой. На его обочине росли деревья, а за ними виднелось второе полотно шоссе — тоже блестящее, серовато-зелёное. Посредине каждое полотно шоссе разделялось широкой светлой полосой. Такие же полосы, только поуже, тянулись и по их краям. Не совсем понимая, что же произошло со знакомым гравийным шоссе, Вася даже не подумал о странных светлых полосах. Он тихонько ударил Тузика по темени, и тот, всхрапывая, двинулся вперёд, но сейчас же остановился между двумя полотнами шоссе и стал ломать верхние, самые сочные веточки деревьев. Он так аппетитно чавкал, что Вася чуть не заплакал от острого приступа голода и ударил Тузика сильней. Но тот только мотнул головой, как будто сгоняя муху.

«Мотнёт посильнее — и слетишь кубарем, — подумал Вася. — Придётся ждать».

В это время издалека донёсся ровный тяжёлый гул и из-за поворота показалась странная машина. Очень широкая, гораздо ниже и гораздо шире даже двадцатипятитонных самосвалов, она мчалась с невероятной скоростью. Впереди, в блестящей, прозрачной кабине, сидел шофёр. Сзади машины тянулся целый поезд длинных, таких же низеньких и широких прицепов.

Машина была совсем неподалёку от Васи, и он увидел, что лицо у шофёра в прозрачной кабине-колпаке вытянулось, глаза округлились, а рот стал таким, каким он бывает у людей лишь тогда, когда они с крайним удивлением произносят: «О-о-о!»

Разглядывая мохнатое доисторическое чудо, шофёр забыл об управлении, и машина на полном ходу мчалась прямо на Тузика. Столкновение представителей двух эпох было неминуемо и грозило Васе порядочными неприятностями. Он съёжился и замер, неотрывно следя за бешено мчащейся на него машиной.

Но тут случилось чудо. Едва переднее колесо машины приблизилось к светлой полосе на обочине шоссе всего в нескольких метрах от мамонта и когда ни один шофёр уже не смог бы вывернуть руль и избежать столкновения — машина вдруг вильнула так круто, что шофёр в прозрачной кабине-колпаке свалился с сиденья. Машина удалилась, наискось пересекая шоссе. Мимо Васи, поскрипывая на повороте, проносились прицепы. Они почти касались земли своими низкими бортами и визжали множеством маленьких блестящих колёсиков.

У противоположной обочины машина опять вильнула, точно наскочила на непреодолимое препятствие, выровнялась и помчалась прямо по шоссе, увлекая за собой целый поезд прицепов.

Всё произошло так быстро, так неожиданно, что Вася даже не успел изумиться и испугаться как следует.

Мамонт вначале растерянно следил за бешено мчащимся автопоездом, потом вдруг вскинул хобот, дико затрубил и помчался напрямик, смешно вскидывая задние ноги, как телёнок, которого наконец выпустили на прогулку. Сорваться со взбрыкивающего телёнка — удовольствие маленькое. А вот свалиться с несущегося полным ходом мамонта — настоящее несчастье. Спасаясь от новой опасности, Вася вцепился в его волосатую шкуру, лёг на живот, проклиная и Тузика и свою судьбу, которая обязательно должна была сыграть с ним какую-нибудь невесёлую шутку.

Тузик мчался, не разбирая дороги, ломая кусты, перепрыгивая через болотца и ручейки. Впереди чернел лес.

«Если он и там будет так же взбрыкивать, — подумал Вася, — меня обязательно собьёт ветвями».

На самой опушке мамонт приостановил свой бег и быстрым шагом вошёл в лес. Нижние ветки хлестали Васю со всех сторон. Приходилось терпеть. Потянуло свежей сыростью, и вскоре показалась река. Мамонт решительно протрубил и пошёл к воде. Вася увидел, что от реки в лес бегут три человека — мальчик, девочка и мужчина. Опасаясь, как бы Тузик не натворил чего-нибудь неприятного, Вася отчаянно закричал:

— Стой! Стой, тебе говорят!

Мамонт шёл к воде, не слушая своего поводыря. Девочка остановилась и оглянулась. На ней были ярко-красные шаровары и светлое платье, а на голове — цветная тюбетейка. Загорелая, с тёмными живыми глазами, она была бы похожа на узбечку, но волосы на её лбу и на висках уже выгорели и были совсем светлые. Она посмотрела на Васю, колотившего Тузика по голове, и сочувственно крикнула:

— Не слушается, да?

Как назло, Тузик остановился и повёл в сторону девочки хоботом.

— Слушай, — крикнул Вася, — ты лучше отойди! Он, понимаешь, ещё не совсем приручённый.

— Вот ещё! Тебе можно, а мне нельзя! — сказала девочка и тряхнула коротко подстриженной головой. — Ты ему сахару давал?

— Какой тут сахар — это ж мамонт.

— Я вижу, что не слон. У нас уже в школе слонов проходили. Но ведь и мамонты, наверно, любят сахар. Я сейчас принесу, и мы его приручим.

Девочка побежала к приземистой, тупоносой автомашине светло-стального цвета, по бокам которой, как крылья, были навесы из материи такого же цвета, как и машина. Вот на этот автомобиль и косился Тузик.

— Слушай, не нужно! Эй! Тут не до сахара! Я его только начал приручать! — кричал Вася девочке.

Из леса ей тоже кричали:

— Лена! (Это мужской голос.) Ленка! (Это — мальчишеский.) Иди сейчас же сюда! (Это оба голоса вместе.)

Но девочка никого не слушала. Она достала из машины свёрток и побежала прямо к мамонту.

— Не ходи ты сюда! — орал Вася. — Я не хочу за тебя отвечать! Он же ещё дикий.

— Ну, на диком ты бы не катался, — возразила девочка и блеснула своими тёмными глазами. — Просто ты думаешь, что все будут ужасно уважать твою храбрость.

Она смело подошла под самый хобот Тузика и протянула ему на ладони несколько кусочков сахара. Мамонт косился то на девочку, то на сахар. Вася сидел ни жив ни мёртв — он боялся, что мамонт ушибёт девочку, затопчет, — и не решался даже дышать, чтобы не спугнуть животное.

Тузик обнюхал сахар, покосился опять на девочку, забрал сахар и подал его наверх, Васе. Такого доверия Вася не ожидал и, приятно польщённый, похлопал Тузика по мохнатым щекам и милостиво разрешил:

— Ешь, Тузик. Прямо ешь — и всё.

Мамонт услышал знакомое слово «прямо» и понял его. Сахар исчез в его пасти. Девочка даже подскочила:

— Слушай, ну это же просто удивительно! Он как дрессированная собака: ничего не берёт без разрешения. Как ты его здорово воспитал! Долго возился?

— Да как тебе сказать… — протянул смущённый и польщённый Вася. — Пришлось, конечно, помучиться… Но он — скотина понятливая, хоть и доисторическая.

— Действительно, просто удивительно: доисторическое животное, а такое понятливое! А ты его танцевать не учил?

Вася даже поперхнулся от возмущения. Мамонта — может быть, единственного на всей земле — и вдруг танцевать? Что ж, он будет ходить на задних лапках, как собачонка?

Девочка спрашивала, а сама всё скармливала и скармливала сахар, аккуратно поплёвывая на каждый кусочек.

Вася недовольно спросил:

— Зачем ты издеваешься над животным? Расплевалась…

— А меня папа учил так собак приручать. Поплюёшь — он будет знать мой запах. И животные так быстрее привыкают к человеку.

— М-да, конечно… Рассуждая логически, это правильно… — мямлил Вася. — Но не очень приятно, когда сахар оплёванный. Я его не так приручаю.

— Ну, я же не знала, — скромно и доверчиво сказала девочка и попросила: — А можно, я к тебе сяду? Места там же хватит. Скажи ему, чтобы он подсадил.

Этого ещё недоставало! Да и как ему скажешь? Ведь Вася ещё не окончательно разработал технику обращения с мамонтом. Но девочка, не дожидаясь его согласия, сразу же стала цепляться за мамонтову шерсть. И Тузик вдруг склонился на одно колено и осторожно, заботливо подсадил Лену хоботом. Вот что значит сахар.

Девочка уселась рядом с Васей, поправила тюбетейку и удивлённо сказала:

— Ой, какой он высокий! И ты не боишься на нём ездить?

— Ну… как видишь… конечно…

— Ой, правда, мне страшно! — сказала девочка и вдруг пронзительно закричала: — Дедушка! Женька! Он — домашний! На нём пионер ездит! — Она обернулась и быстро спросила: — А ты пионер?

— Ну, а как же? — удивился Вася

— Значит, всё правильно. Давай поедем к дедушке.

Пришлось подчиниться. Вася, как капитан, дал команду:

— Тузик, право! Ещё право! Пошёл! Вперёд!

Похрустывая остатками сахара, мамонт покорно пошёл к лесу.

Глава восьмая Электронка

Окончательное знакомство состоялось под шатром, возле машины. Мамонт пошёл пастись, а Васе предложили покушать. Отказаться он не посмел. Дело тут не в том, что очень хотелось есть, а просто неудобно. Такие хорошие люди… Откажешься — обидятся.

Дедушка отошёл и подозвал к себе Лену и Женьку. Вася так увлёкся обыкновенными котлетами, бутербродами с колбасой, яблоками и бананами, что не слышал, как дедушка строжайше предупредил внуков.

— Ни в коем случае ни о чём его не спрашивайте — ни откуда он, ни как сюда попал. Я, кажется, знаю этого мальчика. Здесь удивительная тайна. Вы только слушайте, а я сам буду разговаривать.

Новые знакомые подошли к машине и присели вокруг Васи. Он посмотрел на дедушку и подумал, что знает его. Видел где-то… Лицо круглое, румяное, с прожилками, носик вздёрнутый и задиристый и очень знакомые светлые глаза. Вот видел их где-то, а где и когда — не упомнишь. А ребята — явно незнакомые. Чтобы уточнить, где же он видел дедушку, Вася решил вначале узнать все о ребятах. Уплетая бананы, он спросил как можно безразличней:

— А ты из какой школы?

— Я? — спросила Лена. — Я из двадцать первой.

— А-а… — протянул Вася и подумал, что он её не знает по вполне понятной причине: её, видно, только недавно перевели из женской школы в мужскую. — А ты? — спросил он у Женьки.

— Я тоже из двадцать первой.

— А из какого класса?

— Из третьего.

— А кто у вас учительница?

— Нина Петровна…

— А-а… — несколько разочарованно протянул Вася. Нина Петровна была самая молодая учительница в школе, только в прошлом году окончившая педучилище. — Это такая… блондинка? Беленькая?

— Да, вся белая. Совсем-совсем седенькая! Ты её знаешь?

Вася не ответил: с третьеклассником разговор должен быть коротким. Дедушка то и дело посматривал на Васю и иногда едва заметно покачивал головой, не решаясь начать деловой разговор. Ребята тоже словно в рот воды набрали. И Васе показалось, что молчать неприлично — всё-таки он гость и не какой-нибудь, а серьёзный.

— Скажите, это что — автомобиль новой марки?

— Да нет, видишь ли… — замялся дедушка, — он не совсем новый… И потом, это не автомобиль, а электромобиль.

Вася недоверчиво посмотрел на странно знакомого дедушку и, посопев, решил показать, что и он кое-что понимает:

— Значит, это вроде троллейбуса?

— Не совсем так, — пожал плечами дедушка и добавил: — Да ты ешь, ешь! — А потом посмотрел на машину, что-то вспомнил и крикнул: — Женя! Ты аккумуляторы подключил?

Женька вздрогнул и покорно полез под машину, потом открыл дверцы, щёлкнул чем-то в кузове и наконец вернулся к шатру. Судя по тому, как старательно он избегал дедушкиного взгляда, аккумуляторов он не включал. Дедушка это понял.

— Когда ты научишься слушаться? Нам сейчас рыбу ловить, а у нас аккумуляторы пустые. Ты об этом подумал?

Женька горестно вздыхал и прятал глаза. Вася считал, что дедушка совершенно прав: готовясь к такому ответственному делу, как рыбная ловля, нужно было всё предусмотреть, всё продумать. Любая ошибка в этом деле нетерпима. А этот несчастный третьеклассник даже аккумулятора не включил…

«Хотя, зачем для рыбалки аккумулятор? — спохватился Вася. — На свет ловить? Так сейчас день… И потом, куда включать?»

Вася перестал жевать и осмотрелся. Ни столбов, ни проводов вокруг не было. Дедушка между тем сердился всё больше и разворчался не на шутку:

— Дома, понимаешь ты, не подзарядились, по дороге у линии не остановились на зарядку — вот и будем теперь сидеть!

Вася недоумевал всё больше. Ну, если дома не могли «подзарядиться», то где ж теперь сделаешь это?

Он отложил недоеденный банан и обошёл тупоносую, похожую на автобус машину, но ничего особенного в ней не заметил. Он погладил её по тусклому крылу и почувствовал, что краска, которая покрывает крыло, не гладкая, лаковая, какая бывает на обычных машинах, а шершавая, мягко поблёскивающая мельчайшими кристалликами. Вот эти-то кристаллики и были первым толчком, породившим первые догадки.

Смущённый и виноватый Женька опять захлопотал у машины. Он заглядывал под кузов, поправлял какие-то проволочки, проверял соединение шатров с кузовом. И, только убедившись, что всё в порядке, стал отругиваться:

— Да ладно вам, дедушка!.. Солнце светит вовсю, света много, аккумуляторы враз подзарядим. Да ведь и когда мы ехали, они тоже заряжались.

— Не в том дело, что солнце светит, а в том, что ты ничего не помнишь. К делу нужно относиться серьёзно. На солнце надейся, а сам не плошай!

Вася прислушивался к этому разговору, и десятки догадок, одна невероятней другой, мелькали в его голове. Как староста кружка «Умелые руки» он переводил эти свой догадки в чёткие линии технических решений. Но решения требовали проверки. Вася нагнулся и заглянул под кузов машины. Первая из догадок немедленно подтвердилась.

Электромотор, двигавший машину, стоял прямо на задней ведущей оси. Никаких валов и передач. Заключённые в бронепровода проводнички от кузова и шатров тянулись внутрь машины.

«Понятно, — мысленно решил староста кружка „Умелые руки“ и солидно нахмурил брови. — Это они идут к аккумуляторам».

И когда он понял всё, у него замерло сердце точно так же, как оно замирало во время встречи с Тузиком. Он понял, что сейчас, сию минуту, он находится в гостях у гениального изобретателя техники будущего, человека, опередившего своё время по крайней мере на полвека. Вася даже не представлял, что этот человек живёт, работает и изобретает в его северном городке. Вот кого нужно было бы затащить в свою, 3-ю школу! Вот с кем следовало бы работать! Правда, Вася сейчас же вспомнил, что внуки этого гениального человека учатся в 21-й школе, но это его не смутило. Ведь и сейчас видно, что они не очень-то уважают своего дедушку.

Вася вышел из машины и почтительно подошёл к дедушке. Дождавшись перерыва в его длинной речи, он наконец вставил фразу, в которую вложил всё, что мог вспомнить из прочитанного в журналах о технике. Фраза эта должна была показать странно знакомому старичку и Васины знания, и то, что из него может выйти незаменимый помощник, верный соратник и продолжатель дела создания техники будущего.

— Мне кажется, — сказал Вася, — что вашу прекрасную машину правильней было бы назвать не электромобилем, а солнечнобилем.

Дедушка прислушался к несколько заискивающему тону Васи, недоверчиво покосился на него, потом махнул рукой и коротко отрезал:

— Вообще-то старьё!

— Что — старьё? — опешил Вася.

— Вот эта наша электронка.

— Но почему же? — спросил Вася, внутренне преклоняясь перед таким удивительным человеком: чудо будущего он называет старьём! Что же он держит в запасе? Подумать страшно…

— Да так… — неопределённо сказал дедушка. — Привык я к ней, вот и держу! Полупроводниковую краску нужно менять на ней… Да и вообще…

Вася даже задрожал от нетерпения. Подтверждалась ещё одна его догадка.

Дедушка говорил о тех самых полупроводниках, о которых пишут газеты, о которых мечтают инженеры и техники, в том числе и юные, самых различных специальностей. Теперь, когда Вася услышал подтверждение ещё одной догадки, он смог по частям восстановить целое.

Дедушкина электронка представлялась ему так: и её кузов и шатры, которые раздвигаются только на остановках, покрыты особой краской. Она сделана из замечательного материала — полупроводников. Вот эта-то полупроводниковая краска не только украшает машину, но ещё и переделывает солнечный свет в электрическую энергию. Она по проводам собирается в аккумуляторах, а оттуда подаётся на электромотор, движущий машину. Всё гениально просто и вполне доступно.

Правда, в цепи этих железных рассуждений была одна неясность: почему такую электронку требовалось подзаряжать? Спросить об этом у дедушки неудобно: всё-таки гениальный человек. Спрашивать у Женьки бесполезно. И Вася обратился к Лене. Она выслушала его и равнодушно ответила:

— Потому и нужно подзаряжаться, что дедушка никак не хочет сменить это старьё на настоящую, современную машину. Очень интересно: едешь ночью, энергии не хватает, и становись к столбу, к розетке на нём, как будто это не машина, а электроплитка!

— А… а как же можно ещё заряжаться?

— Нужна машина с прибором для приёма воздушной беспроводной электропередачи. Ну, вот как радио. А дедушка не хочет. Говорит, что это ещё неизвестно, как она там будет работать. Вот мы и мучаемся.

— Да!.. — мечтательно протянул прислушивавшийся к разговору Женька. — На тех машинах и управление как на атомках. Даже первокласснику можно самому кататься — ни за что не разобьёшься.

— Я вот тебе покатаюсь! — услышав последние слова, прикрикнул дедушка. — Забыл, какие неприятности из-за твоего катания были?

— Но, дедушка, я говорю о новых машинах, об атомках.

— Всё равно. На машины надеяться нечего. На себя больше надейся.

Пока они спорили, Вася думал. Оказывается, чудо будущего века действительно старьё. Оказывается, гениальный изобретатель-дедушка — не изобретатель. Ведь если бы он сам изобретал, Лена не жаловалась бы на то, что он не хочет сменить старьё на новую машину.

И чем дольше присматривался Вася к дедушке, тем больше ему казалось, что он его знает, видел где-то. И характер у него знакомый — любит обязательно с кем-нибудь поспорить, читать нотации, словно он умнее всех.

«На кого же он похож? И потом, что за атомки? — с тревогой думал Вася. — Неужели, пока я замерзал, начали сбрасывать атомки? Да нет, что-то не похоже — всё очень спокойно…»

— Да разве только атомки! — горячился меж тем Женька. — Я и сейчас, на этой самой машине, поеду куда хочешь — по любой дороге.

— Маловат ещё. Маловат, — отвечал дедушка.

— Ну так что ж, что маловат? Но зато я умею! — продолжал кипятиться Женька. — Он схватил Васю за руку: — Вот пойдём посмотрим, как всё это просто. Пойдём, пойдём!

Глава девятая Живое привидение

Женька потащил Васю в кузов автомобиля. Мягкие сиденья, обитые прохладной, похожей на кожу тканью, едва заметно светились. В щиток электронки был вделан небольшой экранчик, а подле него блестящий диск — почти такой, как на телефонах — автоматические измерительные приборы и спидометр. Словом, если бы не телефонный диск, можно было бы подумать, что Вася сел в обыкновенное такси.

Хлопнули дверцы, Женька уселся за обыкновенный руль и сейчас же опустил шторки на стёклах. В кузове стало призрачно светло.

— Это я ночь сделал, — пояснил Женька, — чтобы были самые большие трудности.

Вася с недоумением осматривался. И ветровые и боковые стёкла были закрыты, а всё вокруг светилось, отражаясь на никеле телефонного диска. Светились сиденья, светились приборы, светились шторки. Голубовато-зелёные лучи сливались с синеватыми и розовыми, и всё вокруг было залито чистым, мягким, будто предутренним светом.

— Как это… так получается? — крутил головой Вася, разыскивая хоть одну лампочку. Но её не было.

— Что — получается? — удивился Женька.

— Да вот что светло? А лампочек нет…

— Ну, это же очень просто! — воскликнул Женька. — Стеклянная покрышка сиденья пропитана светящейся краской. Как же… её… лю… люми… Дедушка! — крикнул Женя и открыл дверцу. — Как эта краска… ну, светящаяся… называется?

— Какая краска? — спросил дедушка.

— Ну, вот которой сиденья пропитаны. Что внутри всё покрашено.

— А-а! Люминофорная. А что, Вася не знает, что это такое?

— Не-ет, — смутился Вася, — не знаю.

— А я тебе напомню. Когда ты приехал из Иванова от бабушки, ты рассказывал, что видел спектакль «Зайка-зазнайка». Помнишь?

Вася вспомнил. Действительно, когда он был ещё в четвёртом классе и ездил к бабушке на каникулы, он видел в Иванове, в Театре музыкальной комедии, удивительную декорацию. На сцене, в ярком свете огней, стояли обычные грубоватые, размалёванные полотняные деревья. Над мочальной травой росли невероятные деревянные грибы, дымил покосившийся фанерный домишко хитрой лисы, завоёванный Зайкой-зазнайкой. Пьеса была смешная, музыка — весёлая, и Вася заметил убогую декорацию только дважды: когда открывался занавес и когда он опускался.

Но вот занавес открылся снова, огни погасли, в зале наступил такой мрак, что нельзя было увидеть даже вытянутого к сцене соседского носа. А на сцене начались настоящие чудеса. На каждой травинке сверкала свежая капелька росы, каждый гриб светился своей удивительной краской, каждый листик на деревьях, каждая ягода на кустах переливались искрящимися голубоватой и розовой, зеленоватой, как изумруд, и алой, синей и жёлтой красками. А дом хитрой лисы! Не только резные наличники на окнах, не только карнизы и петухи на крыше, а даже брёвна, каждый сучочек в них горел, сверкал, переливался и лучился.

И этот непостижимый, мягкий, удивительно красивый свет заливал всю полянку, на которую, крадучись, вышли лиса и волк. Их глаза горели, их шкуры переливались.

Васе показалось, что на лесной поляне жили настоящие зайцы, живые лисы и волк. И то, что они говорили человеческим языком, Васю не удивляло — они не могли не говорить, не могли не петь на такой чудесной лесной полянке, среди таких необыкновенных грибов и цветов.

Это была настоящая сказка, ставшая настоящей правдой. И всё это сделала удивительная, светящаяся в темноте люминофорная краска.

Вася вспомнил, как он рассказывал об этом спектакле и об этой краске в кружке «Умелые руки». Ребята не верили ему, а он сердился и пытался доказать, что не сочиняет ни крошечки. Но Женька Маслов оборвал его:

— Короче говоря, ты всё врёшь, а попросту — брешешь!

Все рассмеялись, а Вася покраснел и стал с ещё большим жаром отстаивать правду. Но чем больше он уверял и доказывал, тем меньше ему верили и тем откровенней смеялись. А больше всех Женька Маслов.

Всё это вспомнилось и промелькнуло в голове в одну секунду, а уже в следующую Вася подумал:

«Но откуда знает этот странный старичок, что я видел в Иванове?»

Ответ, который напросился сам по себе, ужаснул Васю. Женька Маслов был круглолицый, краснощёкий, со вздёрнутым, задиристым носом и светлыми глазами… Всё, как у этого старичка. Внутренне холодея от страха, Вася уже не рассматривал машину, уже не думал об удивительных светящихся красках. Он спросил Женьку:

— Слушай, а… а как твоя фамилия?

— Моя? — беззаботно переспросил Женька. — Маслов.

Вася подскочил и чуть отодвинулся. Если бы он не был пионером и верил в привидения, он бы обязательно сказал: «Чур, меня! Растворись! Исчезни!»

Перед ним действительно сидел почти что Женька Маслов. Почти, но не совсем. Он был тоже курносый, тоже вихрастый, и глаза у него были светлые, и лицо круглое, и щёки пылали.

«Что же со мной делается? — беспомощно подумал Вася. — Куда и как я попал? Это Женька Маслов. Но не тот. Он похож, но это не тот. Но ведь этот тоже Женька Маслов из двадцать первой школы, но из третьего класса. А тот Женька Маслов сейчас в пятом. Ведь вчера… или когда-то, я уже теперь ничего не понимаю… я толкнул его двойным ударом, и он покатился по всему вестибюлю. Но если это тот, тогда где же я? В прошлом или в будущем? Будем рассуждать логически. Ведь тот Женька Маслов действительно учился в третьем классе, когда я жил в Чите. Но тогда он меня не мог знать. А когда он перешёл в четвёртый, я поступил в двадцать первую школу, в пятый класс, и он меня узнал. Тогда, рассуждая логически, я попал в прошлое, отстал на целых два года. Но если это так, то почему дедушка знает то, что я видел в Иванове? Ведь Женька тогда меня ещё не знал, и он не мог поэтому рассказать дедушке…»

Логика окончательно отказала Васе. Видно, он был очень огорчён этим, потому что Женька Маслов вдруг посмотрел на него, испуганно поморгал глазами и стал задом выбираться из машины. Что он говорил дедушке, Вася, конечно, не знал, потому что решал страшно сложный вопрос. Кто же, в конце концов, Женька Маслов и что произошло с ним самим?

— Вечно ты всё разболтаешь! — возмущался дедушка. — Ведь попросил как человека, ведь говорил же: помолчи! Нет, всё по-своему! Я же тебе сказал: здесь тайна.

— Вася, брось ты возиться с машиной, — сказал дедушка ласково и заискивающе, как говорят люди только с больными или когда хотят что-нибудь выпросить. — Электронка от нас не уйдёт. Пойдём лучше рыбу ловить.

Вася с ужасом смотрел на дедушку, на его чуть вздёрнутый нос, на всё ещё румяные щёки в старческих прожилках, и не двигался с места. Он даже думать как следует не мог, а всё только спрашивал самого себя:

«Который из них — внук или дед — Женька Маслов? Что же со мной случилось?»

Дедушка взял его за руку и осторожно, но настойчиво потянул на себя. Вася покорился и вышел из электронки. Его уже не интересовали ни телефонный диск на щите машины, ни атомки, ни даже Тузик, который мирно ощипывал молодые древесные побеги и изредка довольно похрюкивал. Как будто сонный, пошёл Вася рядом с дедушкой, даже не удивляясь, что его ведут на реку, даже не замечая взглядов: сожалеющих — Ленки, испуганных — Женьки, укоризненных и заботливых — дедушки. Он всё думал об одном: кто же из двух Женька Маслов? И эта мысль была такой въедливой и вредной, что, наверно, со стороны казалось, что Вася не совсем в своём уме…

Над ним, попискивая, заплясали комары, впереди тихонько позванивала струями быстрая, горная река.

Глава десятая Рыбий концерт

Река бежала по камням, тихонько и ласково булькая в прибрежных кустах краснотала. Солнце серебрило её, а тёплый ветерок с севера согревал. Было очень тихо и очень приятно. Но комары…

Вначале Вася даже не замечал их, но когда один, самый жадный, впился ему в шею и стал быстро наливаться кровью, Вася машинально изо всех сил хлопнул себя рукой по шее. Стайка комаров поднялась повыше, но потом снова опустилась, мешая Васе сосредоточиться: он всё ещё думал, всё ещё старался разгадать тайну Женьки Маслова, но уже стал кое о чём догадываться и замечать, что делается вокруг.

Дедушка и Лена возились с каким-то ящиком. На нём было множество кнопок, ручек и даже вольтметр. От ящика тянулись провода: один — к машине, другой — к берегу реки. Тот провод, что тянулся к реке, оканчивался металлической катушкой. Женька внимательно осмотрел её и, размахнувшись, забросил в воду. Подошёл дедушка, покачал головой и сказал:

— Далеко кинул. Рыбу нужно ближе собирать. — И подтянул катушку за провод поближе к берегу.

Лена ещё возилась возле ящика. Женька подбежал к ней и закричал:

— Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты не вмешивалась! Опять ты на гольянов поставила! Что мы с твоими гольянами будем делать? Кошке на питание?

— Ничего не на гольянов, — ответила Лена и выпрямилась. — Я поставила на тайменей.

— Какие же это таймени?! — возмущался Женька. — На этом контакте мы всегда собираем гольянов.

— Нет, не на этом, — упрямилась Лена.

— Много ты понимаешь! — крикнул Женька и переставил ползунок прибора на другой контакт.

— Да побольше, чем ты, — запоздало возразила Лена и не совсем уверенно сказала: — это ты сейчас на гольянов ставишь.

Женька только уничтожающе посмотрел на сестру, но промолчал.

— Вот видите, опять спорите, — вмешался дедушка. — Сколько раз говорил: напишите над контактами, какой какую рыбу ловит!

Вася всё внимательней слушал ребят и дедушку и подумал:

«Что за ерунда — контакты ловят рыбу…»

Лена покосилась на Васю, капризно надула губы и сказала:

— Но, дедушка, не контакты же ловят рыбу, а ультразвук. И даже не он. Ультразвук только собирает рыбу.

Кое-что прояснилось. Ну конечно, кому неизвестно, что кильку, например, ловят с помощью электросвета? Это же знает всякий. Но не всякий знает, что такое ультразвук, и не представляет его роли в ловле рыбы. Вася старался быть равнодушным, хотя он и видел, что Лена молчаливо предлагает разъяснить ему трудную задачу. Но то, что можно сделать один раз, не стоит делать во второй, а тем более надоедать вопросами девчонке. Не мог он сделать этого ещё и потому, что не хотел показывать, что на душе у него по-прежнему очень грустно и недоумение не прошло. Но он решил быть твёрдым и непоколебимым.

Все собрались на берегу. Река катила свои прозрачные, чистые волны, подхватывая со дна песчинки, кружа траву и щепочки. Почти по самому дну путешествовали небольшие юркие рыбки — гольяны, названные так потому, что их бурое, в крапинках тело совсем не имеет чешуи. Чуть выше гольянов, в прибрежных прогретых заводях, стайками юлила рыбья молодь. Крупной, промысловой рыбы видно не было. Но Вася по собственному опыту знал, что она всегда держится на глубине.

Как только начал работать ультразвуковой аппарат, гольяны вдруг остановились как вкопанные и, шевеля хвостами и плавниками, часто топорщили жабры, будто прислушиваясь. Вася невольно вспомнил свои рыбалки.

Стаи рыб разных пород недвижимо стоят на одном месте, вот так же, как сейчас гольяны, чуть пошевеливая хвостами. Вокруг — тишина. И вдруг, как по команде, одна из рыбьих стай, вильнув хвостами, исчезает в водорослях. Присмотришься — а внизу так же спокойно стоит вторая стайка рыб, уже другой породы. Она, кажется, вовсе не заметила, как исчезли соседи. Но вот опять следует неслышная и невидимая команда, и вторая рыбья стая тоже исчезает.

«А что ж… Может быть, рыбы тоже переговариваются между собой на своём рыбьем языке с помощью этого самого ультразвука. Они подают сигналы, а мы их не слышим. Ведь вот у диких гусей, например, есть же сторожевые гуси, которые предупреждают всю стаю, как только заметят опасность. Может быть, и у рыб есть свои сторожа или даже вожаки… Только мы ничего об этом не знаем».

Пока Вася думал, Лена толкнула Женьку и сердито сказала:

— Говорила я тебе — это гольяновый контакт! Видишь, как они заслушались.

— Это ещё неизвестно… — неуверенно ответил Женька.

Дедушка остановил их:

— Подождите. Пусть Вася посмотрит.

Прошло ещё несколько минут. Со всех сторон поверху и понизу стали собираться гольяны — стаями и в одиночку. Речные струи тревожили их, они сбивались в кучки, но упрямо старались держаться на одном месте, прислушиваясь к удивительным звукам. Гольянов становилось всё больше и больше. Дедушка подумал и сказал:

— Готовьте спиннинги, а я сменю контакт.

Дедушка пошёл к ящику. Вася услышал, как щёлкнул контакт, и среди гольянов пробежала дрожь. Они стали двигаться, вначале медленно, несмело, потом всё быстрей и быстрей, рыская во все стороны, словно пытаясь разыскать пропавший звук. Вода так и вскипала — столько гольянчиков сплылось на этот участок реки.

— Ты понимаешь, что произошло? — возбуждённо спросила Лена у Васи.

Вася гордо промолчал.

— Дедушка сменил контакт, и в воде сейчас начнёт распространяться новый ультразвук. Ведь ты, наверно, знаешь, что одни рыбы пищат, а сами ничего не слышат; другие, наоборот, сами слышат, а пищать не умеют. Ну вот. Но все они прекрасно слышат ультразвук — это такой звук, который мы, люди, не слышим. Знаешь, им ещё металл сверлят, стекло режут, вообще он широко применяется. Вот мы и устраиваем рыбий концерт. Рыба одной породы слышит только звук одной частоты, а другой породы — другой частоты. Понимаешь?

Кое-что Вася уже понимал. Он вспомнил, что полуслепые летучие мыши с помощью ультразвука находят дорогу в ночном лесу и ловят насекомых. Он вспомнил, что комары умеют пищать не только слышно, но и неслышно и даже переговариваться на этом своём неслышном, комарином языке! Так что ничего удивительного в словах Лены он не увидел. Придумали — и хорошо!

Программа рыбьего концерта сменилась. Зеленоватую, искрящуюся толщу воды, как серебристые молнии, пронизали две огромные, почти в метр длиной, рыбы с красными плавниками.

— Таймени! — радостно завопил Женька.

Дедушка подбежал к берегу и закричал:

— Закидывайте спиннинги! Спиннинги!

Тут не утерпел и Вася. Он тоже схватил спиннинг и, чуть размотав катушку, закинул в реку блесну с крючком-тройчаткой.

Блесну подхватили речные струи и закружили. Она блистала на неярком, будто затянутом марлей, солнце, как настоящая рыбка.

Но таймени не обращали внимания ни на Васину блесну, ни на другие, которые закинули рыболовы. Они продолжали охотиться за беспомощно кружащими на месте гольянами.

Ультразвуковая катушка всё работала и работала, и в реке стали то и дело мелькать серебристо-зелёные туши тайменей. Они жадно набрасывались на собравшихся сюда и всё ещё ожидающих продолжения концерта гольянов. Охотничьи страсти разгорались не только у тайменей, но и у рыболовов. Они то и дело перекидывали блесну, стараясь попасть на охотничий маршрут тайменей. Но подводные хищники не обращали на неё внимания. Впопыхах рыболовы не замечали, что их блесна никелированная, блестящая, а таймени ловят бурых, пятнистых рыбок, которые не похожи на блесну. Дедушка махнул рукой и начал ругать Женьку:

— Всё перепутал! Конечно, тайменю в обычное время гольяна ни за что не взять, а гольянчик рыбка жирная, вкусная. Вот таймени и бросились на них.

— Ну, дедушка, — взмолился Женька, — я же не знал, что контакт не тот!

— «Не зна-ал»! — передразнила Лена. — Я ж тебе говорила — не тот контакт. Накормил тайменей сытным обедом, а теперь хочешь их ловить. Не такие они дураки.

Да, ошибка Женьки была слишком явной. Не привлеки он сначала гольянов, голодные таймени обязательно бы бросились на блесну, принимая её за рыбку. А когда они очутились посредине своего любимого блюда — гольянов, — их, конечно, не заинтересует блесна.

Пока рыболовы переругивались, доказывая друг другу, что виноват не он, а кто-то другой, Тузик вошёл в воду, опустил в неё хобот и стал пить, шумно поводя боками. Внезапно огромный таймень с налёту наскочил на толстые, как брёвна, ноги мамонта, метнулся в сторону и угодил как раз на хобот. В то же мгновение Тузик согнул хобот крючком и подхватил рыбину под брюхо. Всё произошло так быстро, что Вася едва заметил, как над водой взлетел огромный серебрящийся краснопёрый таймень. Он перелетел через мамонта и тяжело шлёпнулся на траву, да так, оглушённый, и застыл.

Рыболовы бросились было к тайменю, но тот пришёл в себя, оттолкнулся могучим хвостом и взвился в воздух. Все четверо навалились на метровую рыбину, и дедушка, суетясь не меньше, чем внуки, кричал:

— Осторожно! У него зубищи огромные.

С большим трудом таймень был укрощён. Шум утих, и все услышали требовательный звонок.

Глава одиннадцатая На пороге разгадки

Дедушка прислушался и посмотрел на машину. Ребята возились с тайменем. Издалека опять донёсся звон, и дедушка обратился к Васе:

— Кто-то нас вызывает. Пойдём, Вася, я тебе покажу ещё одну вещь.

В машине звенел телефон. Дедушка вынул из-под щитка трубку, нажал на кнопку, и сейчас же зеленоватым светом, вспыхнул маленький экранчик. Дедушка подождал несколько секунд и, когда на экране вырисовался облик молодой и красивой женщины, сказал в трубку:

— Что там такое, Валя?

— Я просто волнуюсь, папа. На дворе сыро, а ребята так легко одеты… Как идёт ваша рыбалка?

— Наша — плохо. Но вот рыбалка нашего нового знакомого — отлично. Поймали тайменя — наверно, больше пуда весом.

— А что это за новый знакомый? — удивилась женщина.

— А вот этот… — Дедушка притянул к себе Васю, так что его лицо оказалось как раз против экранчика, а потом на минуту задумался и сказал: — Он не очень новый, и, может быть, даже ты кое-что о нём знаешь… Его зовут Вася Голубев. Василий Николаевич Голубев. Помнишь?

Женщина на экранчике вначале удивлённо вскинула брови и поджала губы, потом глаза у неё расширились, и она прижала розовую, чуть припудренную мукой руку к румяной щеке и спросила:

— Неужели… Неужели это Николая Васильевича Голубева…

— Да-да! — перебил её дедушка и обратился к Васе: — Ты пойди погуляй минутку.

Вася вышел, а дедушка, захлопнув дверь машины, торопливо сказал:

— Слушай, Валя, немедленно сообщи об этом в медицинское управление. Ты же сама видела Васю и можешь подтвердить, что он совершенно нормальный человек. Это редчайший случай, — и повесил трубку под щиток.

Экранчик потух.

Вася молча смотрел через блестящее стекло двери на дедушку. Сердце билось толчками. Он понял, что стоит на пороге разгадки своей тайны — ведь Николаем Васильевичем звали его отца. И ещё он понял, что женщина на экранчике хотела спросить, не он ли, Вася Голубев, и есть сын Николая Васильевича. Вася ничего не спрашивал, потому что по глазам дедушки видел, что он собирается сообщить ему всю правду. Но он ошибся. Дедушка опять пригласил его в машину и вкрадчиво заговорил совсем о другом:

— Вот видишь, Вася, в каждой машине установлен такой радиотелефон. Стоит только включить аппарат, и ты можешь набрать нужный номер и вызвать кого хочешь. Но дело не только в этом. Мало того, что ты можешь разговаривать с кем хочешь, — ты ещё можешь и видеть того, с кем ты говоришь, и он тебя видит. И всё — в цвете. Но это, впрочем, не ново. В Москве уже в твоё время работали над созданием цветных телевизионных передач. — Дедушка посмотрел на Васю и стал смущённо покашливать: он видел, что мальчика интересует совсем не радиотелефон. Однако он продолжал: — А для того, чтобы не перепутать номера радиотелефонов, им присваивается номер машины, на которой он установлен. Если знаешь номер машины, можешь немедленно позвонить в неё — пусть та машина будет хоть за тысячу километров.

Вася упорно, не моргая, смотрел на дедушку так, словно хотел сказать: «Это всё интересно, но меня волнует сейчас другое».

Дедушка опять смущённо покашлял и, чуть покраснев, продолжал:

— Ты не заметил, что впереди каждого номера машины стоит буква? Они приняты как обозначение длины волны. Набирая на обыкновенном телефонном диске нужные буквы, ты автоматически настраиваешь приёмо-передаточный аппарат на нужную волну. А потом уже, когда набираешь номер телефона или машины…

— Скажите, — перебил его Вася и на мгновение запнулся, не зная, как называть дедушку. — Скажите, как вас зовут?

— Меня? — Дедушка почему-то покраснел, словно его поймали на чём-то нехорошем. — Меня?

— Да, вас. Как вас зовут? И как ваша фамилия? — Вася смотрел на дедушку не мигая и говорил опять спокойно и тихо.

— Так, значит… — покашлял дедушка. — Зовут меня… меня зовут Евгений Алексеевич Маслов.

— Ясно! — закричал Вася. — Значит, ты не дедушка, а Женька Маслов из двадцать первой школы! Значит, это ты занимался в кружке «Умелые руки», значит, это ты дрался в вестибюле! Так вот почему ты всё знаешь обо мне! Сейчас же рассказывай, что со мной случилось, изобретатель несчастный!

Дедушка страшно смутился, стал оправлять свой пиджак и вдруг неожиданно шмыгнул носом и рукавом вытер его.

— А почему я изобретатель? Да ещё несчастный? — попробовал обидеться дедушка, чтобы по привычке детских лет перехватить инициативу.

— Конечно, несчастный! В кружке ничего не мог сделать толком — даже модели высотного дома не закончил — и теперь занимаешься неизвестно чем.

— Почему — «неизвестно чем»? Я, брат, очень интересными делами занимаюсь, — опять почему-то покраснел дедушка. — А ты думаешь, что это я ультразвук выдумал, — так нет. Не я.

— Разве ультразвук выдумывают! Эх ты, изобретатель…

Дедушка, конечно, не понимал, почему Вася с таким упорством называл его изобретателем, и ему почему-то это казалось обидным — ведь в своё время, в школе, именно так называли самого Васю. И дедушка никак не хотел меняться с ним ролями:

— Брось, Васька! И ультразвуковую катушку не я изобретал. Понял? И вообще хватит.

Вот теперь Вася совершенно не сомневался, что перед ним пятиклассник Женька Маслов, который, пока ещё совершенно непонятным образом, прикинулся дедушкой. Вася злился уже не на шутку. Подумать только, как ему приходится мучиться, разгадывая собственную судьбу, а этот Женька замаскировался и ничего ему не говорит! А он, как дурак, ещё мечтал стать помощником этого «гениального изобретателя». Вот уж, действительно, поспешишь — людей насмешишь!

— Женька! Говори сейчас же, что со мной случилось! Где Сашка Мыльников? Где папа и мама? Всё говори!

Вася даже сжал кулаки: он был уверен, что с Женькой Масловым иначе не договоришься — тот всегда был довольно вредным парнишкой. Но дедушка не протестовал. Он как будто даже согласился с Васиным превосходством — всё-таки, что ни говори, а Вася Голубев был старше Женьки Маслова на целый класс. Миролюбиво и даже заискивающе он ответил:

— Я тебе всё расскажу. Ты не волнуйся. История, правда, получается таинственная, но я тебе потом расскажу.

— Нет! Это ты брось! Ты сейчас рассказывай!

Пятиклассник 21-й школы Женька Маслов потёр морщинистыми руками пылающие щёки в красных прожилках, погладил остатки седых волос на голове и неуверенно сказал:

— Я думаю, что лучше всего сначала поехать в город. Там ты всё поймёшь…

— А я хочу всё знать сейчас же!

— Мало ли что ты хочешь.

— Женька!.. — угрожающе сказал Вася.

— Вот что, Вася Голубев: ты всё-таки не забывайся! Был я Женькой, а теперь в честь того Женьки назван другой Женька Маслов — вон он с тайменем возится. А я теперь тебе Евгений Алексеевич. Понятно? Как-никак, а я старше тебя ровно на полсотни лет… Точнее, на сорок девять.

— На сколько? — широко раскрыл серые глаза Вася. — На сколько?

— На сорок девять, — невозмутимо ответил дедушка. — И ты теперь меня будешь слушаться во всём. Сказано: поедем в город — и поедем… Женя, Лена! — крикнул он. — Мама звонила — собирайтесь. Сейчас поедем.

— А мамонта с собой возьмём? — спросила Лена.

Дедушка закашлялся. Мамонт — обстоятельство непредвиденное. Даже сообщая своей дочери о Васе, он как-то упустил это из виду.

— Вася, — спросил он, — ты поедешь на мамонте или мы его оставим здесь, а потом приедем за ним?

Но Вася не слышал дедушкиного вопроса. Он сидел в машине и плакал. Слёзы лились сами по себе, и он даже не замечал их. Он только тихонько, почти беззвучно шептал:

— Мама, мамочка…

Дедушка посмотрел на Васю, смущённо потёр лысину и, тряхнув головой, пробормотал:

— Гм… да, положение…

Глава двенадцатая Во всём виноват зуб

Через некоторое время дедушка принял решение:

— Тузика оставим здесь, а потом приедем за ним.

— Но ведь он убежит, — сказала Лена.

— А что же делать? — развёл руками дедушка. — Нас он не послушает, а Вася… Васе сейчас не до мамонта.

— А что с Васей? — тревожно спросила Лена.

— Видишь ли… я же говорил, что здесь тайна, — вот она постепенно и раскрывается. — И, заметив нетерпеливое движение девочки, остановил её: — Не спеши — всё узнаешь. Когда попадём домой, я всё расскажу.

Дедушка ушёл искать убежище для мамонта, а Лена бросилась к машине, открыла дверцу и растерянно остановилась: она ещё никогда не видела, чтобы мальчики, да ещё такие смелые, каким показался ей Вася, плакали так безутешно. Он даже не оглянулся, когда открылась дверца, а только всхлипнул.

Лена решительно убрала под тюбетейку выбившиеся светлые пряди волос. Готовясь как следует пристыдить Васю, она взглянула на него укоризненно и поджала губы. Но Вася опять всхлипнул. Лена только вздохнула поглубже и промолчала. Чем дольше она молчала и смотрела на Васю, тем быстрее проходила её решительность. Она почувствовала, что в уголках её глаз почему-то защипало, дышать носом стало трудно, и она беспомощно открыла рот.

Вася, конечно, заметил Лену, но он не мог сразу же совладать с собой и поэтому некоторое время плакал уже нехотя, по инерции: разогнался и никак не мог остановиться. Но на конец усилием воли он заставил себя успокоиться и спросил у Лены:

— Слушай, какой сейчас год?

— Где — какой год? — не поняла Лена.

— Ну, вот здесь. Где мы сейчас, — уточнил Вася.

— А он везде одинаковый, — растерялась Лена.

— Тем более… — уже начинал злиться Вася: на себя за то, что он так плакал, на Лену за то, что она видела, как он плакал, и за то, что она такая непонятливая. — Тем более. Неужели ты не знаешь, какой сейчас год?

— Ну, пятый…

— Какой, какой?

— Пятый, — уже твёрдо сказала Лена.

Вася недоверчиво покосился на неё и разозлился ещё сильнее. Ему показалось, что Лена шутит над ним.

— Слушай, а тебе сколько лет?

— Мне? Двенадцать.

— Так почему же сейчас пятый год? В каком же году ты родилась?

— Я? — Лена всё больше удивлялась и даже чуть растерялась. Она никак не могла понять, что от неё хочет Вася. — Я родилась в 1993 году.

— В каком, каком? — опять переспросил Вася и побледнел. Он решал новую, совершенно невероятную и очень мучительную для него задачу.

— В 1993 году.

— Значит… значит, сейчас 2005 год?

— Ну да, — совсем растерялась Лена. — Я так и сказала — пятый.

Слёзы опять покатились по Васиным щекам, и, как он ни старался успокоиться и «рассуждать логически», из этого ничего не получилось.

Как только Лена увидела новый приступ Васиного горя, она поняла, что и ей самой очень хочется плакать. А когда ей что-нибудь хотелось, она обязательно это делала.

В машину заглянул наконец Женька. Он увидел, что Вася и Лена сидят рядом и дружно плачут, Женька открыл рот и испуганно спросил:

— Что случилось?

Ему никто не ответил. Вася только скрипнул зубами, но сейчас же новый поток слёз покатился из глаз. Дело в том, что Вася слишком сжал зубы, и коренной зуб с дуплом невероятно заныл. Лена громко всхлипнула и уткнулась в платок. Женька тоже растерялся и на всякий случай потёр кулаком глаза.

— Дома что-нибудь? — спросил он, но Лена отрицательно покачала головой. — Потеряли что-нибудь?

Вася, у которого зуб болел всё сильней, пробурчал: «Нет», и вытер слёзы. Женька вспомнил странное поведение Васи в электронке и, перестав тереть глаза, подозрительно спросил:

— Вася заболел?

— Дурак! — Вася окончательно рассердился на себя, на Женьку и на свой зуб. — Неужели ты не понимаешь, что я пролежал замёрзшим пятьдесят лет!

— Сколько, сколько? — вскричал Женька, а Лена разом перестала плакать.

— Пятьдесят лет! Ты это понимаешь?

Женька не понимал, но на всякий случай присвистнул и с уважением, почти с завистью сказал:

— Вот это да! Здорово! Пятьдесят лет… — и попытался уточнить: — Ты вместе с мамонтом замерзал?

— Дурак! — уже спокойней повторил Вася, и слёзы перестали капать, но зуб ещё ныл. — Мамонт же доисторическое животное. А я… я — исторический…

— Слушай, я ничего не понимаю, — честно признался Женька.

— Я сам… — начал было Вася, но, почувствовав, что у него опять навернулись слёзы, сжал зубы и вскрикнул: — Ой!

— Ты чего? — наклонилась к нему Лена.

— Зуб вот ещё…

— А-а! — понимающе сказала Лена и окончательно успокоилась: от зубной боли плачут не только мальчишки, но даже взрослые — это такая боль, хуже которой не бывает. И странно, она, жалея Васю, уже снова верила, что он очень смелый и совершенно необыкновенный мальчик.

— В конце концов, это ведь не так важно, сколько ты там замерзал, — сказала она, — важно, что ты отмёрз и даже приручил мамонта. Он вместе с тобой отмерзал?

Вася кивнул головой.

— По-моему, это тоже неважно, — с завистью сказал Женька. — Это даже интересно — пятьдесят лет пролежать замёрзшим, а потом вдруг оттаять и сразу же приручить мамонта. Слушай, а как же ты замерзал?

Вася понял, что его положение не такое уж безнадёжное, и мысли о родителях отошли на задний план — ведь ещё ничего не известно: может быть, они и живы. Теперь они, конечно, старенькие, но всё-таки… и Вася рассказал всё, что с ним случилось пятьдесят лет назад. Кстати он спросил:

— А почему вы говорите «пятый», а не две тысячи пятый год?

— Видишь ли, это просто удобней. Ведь каждый знает, что две тысячи лет уже прошло, — ответила Лена.

— А Сашка Мыльников всё-таки плохой товарищ, — твёрдо сказал Женька.

— Почему? — нахмурился Вася.

— Ну, что же это за товарищ, если он бросил тебя в яме? Я бы обязательно разыскал.

— Метель была… пурга.

— Ну и что ж! Разве это оправдание? Вот когда первые межпланетные лётчики потерялись на Марсе, так их и то нашли. А тут, на Земле, он не мог разыскать…

Лена вздохнула и почему-то очень твёрдо сказала:

— Ты ничего не знаешь, Женька, и поэтому не болтай.

— Сама ты болтаешь! — очень своевременно и остроумно ответил Женька. — Разве это товарищ?! — добавил он с презрением.

Они помолчали. К машине приблизился Тузик и стал обнюхивать её хоботом, шумно вздыхая и опасливо косясь своими маленькими глазками.

Вскоре пришёл дедушка и сказал:

— Тузика мы оставим в старом лесничестве. Там есть загон — в нём когда-то приручали лосей. Вот он и погуляет.

— А разве лосей приручили? — уже откровенно удивился Вася.

И дедушка, тоже уже не таясь, ответил:

— Да, уже лет тридцать, как они домашние животные. Их разводят, как коров, из-за мяса, молока и хорошей кожи. А в лесных районах лосей используют как лошадей. Ну, взбирайся на своего мамонта и веди в загон.

— Я тоже сяду! — закричал Женька.

Но Лена презрительно сжала губы:

— Так он тебя и возьмёт!

— Вася ему прикажет.

Польщённый Вася взобрался на Тузика и, покрикивая на него, заставил посадить Лену и Женьку.

Дедушка шёл впереди, показывая дорогу.

Вскоре они подошли к заброшенному деревянному зданию фермы.

Оно было ограждено высоким и крепким забором с хорошими воротами.

Ничего не подозревая, Тузик спокойно прошёл во двор и стал обнюхивать хоботом постройки. Они не понравились ему, поэтому он фыркал и сопел. Ребята наносили в корыто воды, нарвали травы и ветвей и простились с мамонтом. Он стоял посреди двора, слегка раскачивая свою большую лопоухую голову.

— До свиданья, Тузик! — сказал Вася. — Мы скоро приедем.

Ворота закрылись, и все четверо пошли к машине. Сзади раздался трубный рёв, ворота затрещали… Все остановились. Но рёв затих, и слышно было, как Тузик, тяжело ступая, пошёл обследовать свои владения.

— Ничего, — сказал дедушка. — Привыкнет…

Глава тринадцатая Вулкан на колёсах

Переваливаясь на кочках, электронка выбралась на шоссе, и дедушка чуть прибавил скорость. Сделать это было нетрудно — стоило только нажать на педаль и, значит, направить в электромотор немного больше тока из аккумуляторов. На повороте, где несколько часов назад Тузик испугался автопоезда, на щитке электронки зажёгся красный сигнал.

Дедушка поправил зеркальце и увидел, что сзади его догоняет новый автопоезд. Красный сигнал зажёг специальный аппарат, который зорко наблюдал за всем, что делается позади, и заранее предупреждал водителя об опасности. Электронка прижалась к самой обочине шоссе. Мимо промчался автопоезд. Его вагоны были окрашены в светлую краску, в них было множество широких окон, возле которых сидели пассажиры: вагоны-прицепы мелькали со скоростью курьерского поезда.

— Атомка промчалась! — с завистью сказал Женька.

«Ах, вот что такое атомка! — подумал Вася. — Это, видно, автопоезд, работающий на атомной энергии. Да, такие атомки делать гораздо лучше, чем те, что делали когда-то».

Воспоминание о тех далёких днях, когда атомками называли атомные бомбы, заставило Васю опять вспомнить о своём странном положении, и он снова загрустил. Лена тоже задумчиво ответила Жене:

— Это пассажирский экспресс порт Уэлен — Ужгород.

— А не московский? — ревниво спросил Женя.

— Нет, московский проходит раньше.

— Вот вырасту, — мечтательно протянул Женька, — и стану водителем атомных поездов!

— Не очень-то интересно, — заметила Лена. — Всё время в дороге. Они же могут вокруг света без остановки проехать.

— Мало ли что могут! — возразил Женька. — А водителей-то всё время на станциях меняют. Сменился — и кати куда хочешь! Красота!

— Да! — почти с завистью сказал дедушка. — Атомки — хорошее дело. Недаром железные дороги перестали строить. Атомка ведь везде пройдёт.

Пока выяснялись все преимущества безрельсовых атомных поездов, электронка вдруг замедлила ход и остановилась, хотя Вася ясно видел, что дедушка при этом даже пальцем не шевельнул.

— Перекрёсток, — сказал дедушка. — Что ж, подождём.

— Вот, «подождём»!.. — обиженно протянул Женька. — Меня так за руль не пускаете. А ведь вот сами заговорились, и автотелефонотормоза за вас сработали — остановили машину. А то б наверняка нарушили правила уличного движения.

— Ладно тебе! А фотоэлементы у нас на что?!

Из дальнейшего разговора дедушки и Женьки Вася сделал вывод, что и дороги и машины устроены так, что даже при всём твоём желании совершить аварию, сделать это не позволят особые устройства — фотоэлементы. Они установлены на всех машинах, и на всём протяжении шоссе на перекрёстках и поворотах полосами нанесена особая краска, посылающая невидимые простому глазу лучи. Их-то и ловят установленные на машинах приборы и автоматически помогают водителю, предостерегая от опасности и аварий.

И сейчас же вспомнился случай на шоссе: бешено мчащийся прямо на Тузика автопоезд, растерянный водитель. Да, крушение тогда было неизбежно. Его предотвратили умные приборы.

Как тогда вильнула атомка! Как понеслась! Вот теперь ясно: полосы вдоль обочины шоссе — это своеобразный фотоэлементный барьер, который не позволяет машине выезжать за его предел. Пожалуй, Женька-маленький прав: при такой технике машину может водить не то что третьеклассник, а даже первоклассник. И Вася посмотрел на него уже дружелюбней.

«А Женька Маслов-старший стал таким вредным! Просто смотреть на него не хочется», — подумал Вася.

Шоссе пересёк автопоезд, и электронка свернула. Сквозь ветровое стекло перед Васей открылся вид на родной городок. Как он вырос, как повзрослел! То там, то здесь из-за высоких деревьев высились разноцветные, а чаще всего серебристые крыши многоэтажных домов. Вася догадался теперь, что они также покрыты фотоэлементом, перерабатывающим солнечную энергию в электрическую. Надо думать, летом солнечные лучи с помощью специальных аппаратов охлаждали воздух в домах, а зимой помогали обогревать их.

Теплица, что была на окраине города, стала чуть побольше; но обогатительная фабрика осталась такой же. Зато неподалёку от неё высились новые фабричные здания.

Но сколько ни искал Вася родную школу, он так и не мог её увидеть. Не нашёл он и своего маленького, одноэтажного, деревянного дома. Улицы были застроены многоэтажными зданиями самых различных цветов и оттенков. Среди них преобладал тот же странный зеленовато-блестящий материал, которым было покрыто шоссе.

Однако Вася не обращал внимания на эти странности, потому что больше всего думал о родителях. Живы ли они? Ведь прошло пятьдесят лет! Целых полвека… Взволнованно посматривал он по сторонам, заглядывая в лица встречным людям, надеясь увидеть родных или знакомых. Лена видела Васино волнение и ласково шепнула ему:

— Ты не беспокойся… По-моему, они живы, и ты их найдёшь…

— Ты думаешь? — обернулся Вася.

— Ну конечно, — убеждённо сказала Лена, и глаза у неё смотрели так твёрдо, что Вася невольно поверил девочке.

Электронка опять остановилась, и дедушка пробурчал:

— Придётся объезжать.

Прямо перед электронкой стояли люди и смотрели в переулок, вливающийся справа в улицу, по которой двигалась электронка. Блестящая загородка красиво очерчивала ярко-зелёные газоны, на которых росли деревья и аккуратно подстриженные кустарники. Между загородками, занимая всю проезжую часть дороги, стояла огромная машина. По бокам её плоского тела с прозрачной кабиной впереди выдавались чуть вздрагивающие выступы. Под кабиной беспрерывно и стремительно вращался архимедов винт, по которому скользила слегка дымящаяся серовато-зелёная масса. Над ней струился раскалённый воздух. Человек в блестящей кабине всё время посматривал на архимедов винт и иногда касался блестящих рычажков, во множестве разбросанные на щите перед ним. И тут только Вася заметил, что машина не стоит на месте: она движется медленно, ровно, как корабль на тихой воде. Позади машины остаётся блестящее, как зеркальное стекло, зеленоватое, искрящееся на ярком солнце шоссе.

— Вот это и есть дорожная машина, — сказал дедушка. — Она тоже атомная. Сзади в специальном котле беспрерывно выделяется тепло в несколько сотен тысяч градусов. В этот огонь попадает грунт, который машина сама выбирает по бокам дороги — видишь, выступы по бокам. Они роют канавы по бокам будущего шоссе, а землю подают в атомный котёл. Понятно, что земля не выдерживает такой невероятной температуры и плавится, превращаясь в лаву. Она подаётся вперёд и по архимедову винту равномерно разносится по всей площади будущего шоссе. Вся машина катится на огромных, тяжёлых валках, которые уплотняют лаву. Позади остаётся только готовое шоссе — каменное, почти базальтовое. Прямо-таки настоящий вулкан на колёсах! — улыбнулся дедушка.

Вася с уважением обошёл пышущую жаром, могучую машину. Она неумолимо ползла всё вперёд и вперёд. Пока дедушка рассказывал, а Вася осматривал машину, она успела выложить несколько метров нового, ещё тёпленького шоссе.

— А где же она берёт атомное топливо? — спросил Вася, чтобы показать себя солидным, думающим человеком.

— В этом-то и вся штука! — оживился дедушка. — Помнишь, как на уроках физики нам доказывали, что построить «перпетуум-мобиле» — вечный двигатель — невозможно. А вот эта машина, в сущности, вечный двигатель. Ты не удивляйся! Конечно, и она не вечна, но… дело в том, что для неё не требуется горючего. Вначале, когда её построят на заводе и запустят в ход атомный котёл, ей, конечно, горючее требуется.

А потом она сама добывает горючее из той земли, которую она же и расплавляет. Ты, конечно, знаешь, что многие редкие элементы рассеяны в земной коре — в песке, земле, камне — в таких ничтожных количествах, что добывать их раньше было просто невыгодно. А вот при такой машине стало выгодно. У неё есть специальный атомный сепаратор, который сортирует всевозможные элементы. Ненужные атомы сепаратор выбрасывает, и они идут на строительство шоссе. А редкие, нужные элементы сепаратор сортирует по своим кладовочкам-полочкам. Так что эта машина, строя шоссе, добывает ещё и химически чистое железо, медь, серебро, золото, кобальт и многие-многие другие элементы. Некоторые из них сами служат атомным горючим. Понимаешь? Машина сама добывает себе энергию, сама перерабатывает её и сама даёт столько и такой продукции, как в прошлом целая группа заводов. Вот, брат, какая это умная и дешёвая машина!

Лена, скромно слушавшая дедушку, вставила:

— И знаешь, Вася, на таких машинах водителями работают наши ученики-старшеклассники.

— Почему? — удивился Вася. — Неужели им доверяют?

— Управлять-то ею не очень сложно, — сказала Лена, — а вот регулировать, готовить к работе, — ужас до чего сложно! Но зато, знаешь, несколько дней поработаешь и сразу поймёшь, как в лаборатории, какие элементы существуют, чем они отличаются друг от друга и в каком соотношении они встречаются в земной коре. Потом мы ходили на экскурсию в парк таких машин, когда опоражнивали их бункера, — каких там слитков только не было! Всякие-всякие!

— И золотые? — недоверчиво спросил Вася.

— Подумаешь, золотые! — презрительно сказала Лена. — Они большие, да толку в них мало. Они ведь сейчас почти не применяются в технике. А вот стронций, германий — вот это да!..

Женьке было скучно слушать эти научные разговоры, и он потащил Васю:

— Брось ты! Тоже мне интерес — шоссе заливать! Это и первоклассник сумеет. А вот дома строить — это действительно… Дедушка, поедем покажем! Вот это работа! Как только вырасту, обязательно стану строителем!

— Инженером? — ехидно сказала Лена и покровительственно улыбнулась. — Если ты хочешь знать, на той машине, что строит, нельзя работать даже инженеру. Профессор — он справится. Вот это машина так машина! А кем ты всё-таки будешь? — насмешливо продолжала Лена. — Водителем атомки, строителем или просто инженером?

Женька смутился только на минуту и сейчас же ответил:

— Вот чудачка! Важно стать инженером. А кем я работать буду, это уж моё дело. Может, водителем, может, строителем, а может, и пекарем.

Электронка тем временем медленно подъехала к одному из новых искрящихся домов, и дедушка предложил:

— Слезай, приехали.

Кажется, ничего страшного в этих словах не было. Но сердце у Васи сжалось. Приехали — а куда? Как будто и в свой город, но в чужой и незнакомый дом. Ведь вот как иногда складывается жизнь: лёг спать, проснулся, и ты сирота — ни родных, ни знакомых, ни даже дома. Один на всём белом свете. Вася опять еле удержался, чтобы не всхлипнуть.

— Снова зуб разболелся? — участливо спросил Женька.

Васе так захотелось стукнуть его, но ведь нельзя!..

Глава четырнадцатая «Профессорская машина»

Вася Голубев остался в квартире Масловых один (если не считать Женьки-маленького). Лена отправилась по поручению матери отыскивать ему подходящий для времени года костюм, потому что Васина одежда — шуба, шапка, валенки — всё это было явно не по сезону.

Дедушка и Женькина мама тоже отправились по каким-то делам.

Один только Женька-маленький решил быть настоящим другом и потащил было Васю показывать свой «конструктор», из деталей которого можно было, по его словам, соорудить всё — начиная от высотного здания и комбайна до подводной лодки и межпланетного корабля.

Они устроились в коридоре. Женькины сокровища заслуживали самого пристального внимания. Кроме шурупов, болтов с гайками, медяшек, алюминиевых и пластмассовых обрезков, среди сокровищ были парные и даже тройчатые зубчатые колёса, шарикоподшипники, конденсаторы, лампы и лампочки и ещё масса всякой всячины. И хотя многоопытный глаз моделиста и старосты кружка «Умелые руки» без особого труда определил, что не то что межпланетного корабля, но даже комбайна здесь не соорудишь, он всё-таки заинтересовался сокровищами.

Однако Васю всё время не покидали мысли о своём доме, о матери, похожей, понятно, и на Женькину мать, как похожи, наверно, все матери друг на друга.

Впервые за свою жизнь Вася решил сознательно соблазнить и обмануть младшего товарища, да ещё пионера. Конечно, он понимал, что поступает нехорошо, нечестно, но ничего не мог поделать с собой. Ему очень хотелось увидеть родителей. Поэтому, пряча виноватые серые глаза, стараясь скрыть выступивший румянец, Вася как можно спокойнее предложил:

— Вот если бы посмотреть твою «профессорскую машину», мы бы с тобой из этих деталей сделали такую модель! Сама бы дома строила!

— А можно сделать? — восхищённо понижая голос и заглядывая в глаза Васе, спросил Женька.

— Не знаю… — коварно остановился на полпути Вася. — Нужно посмотреть.

— А ты знаешь что… знаешь… Давай пойдём и посмотрим.

— Так тебя ж мать не пустит! — почти презрительно сказал Вася.

— Ну и что? Ну и что?… А мы пойдём и посмотрим. Она, знаешь, куда-то по хозяйству ушла. Пока она вернётся, мы уже дома будем.

— Неудобно, понимаешь… Скажут, что я тебя сманил.

— Вот ещё! Я что — маленький? Пойдём. Честное слово, это недалеко.

Вася дал Женьке уговорить себя, и они тихонько выскользнули за дверь. Женька потянул Васю к ближайшей стройке, но Вася сразу стал неумолимым:

— Мне нужно найти Ленскую улицу.

— Да зачем тебе Ленская? Она ж далеко.

— Нужно. Я жил на Ленской, понял? В доме двадцать один. Такой деревянненький домик.

— Да на что тебе деревянненький?

— Нужно — и всё. Веди!

Женька покорился. Они быстро миновали несколько улиц. Вася так волновался, что даже не замечал, что встречные посматривают на его необычный костюм с некоторым интересом. Но ни один из них не остановился, не стал удивляться вслух, а тем более смеяться. Ну, идёт человек в зимнем, да ещё старомодном костюме, — значит, ему так нравится. Пусть себе идёт.

На Ленской, такой знакомой в прошлом, такой родной, Вася не увидел ни одного старого дома. Улица неузнаваемо изменилась. Всё было новое, и везде строились новые дома. Он даже растерялся. Старой улицы не было, не было и его дома. Вася подумал вначале, что Женька, по своей легкомысленности, привёл его на другую улицу. Но вдруг он увидел старую знакомую: почти чёрную внизу и всё ещё нежно-белую вверху раскидистую берёзу. На всей улице была только одна такая красивая, такая раскидистая и старая берёза. И она стояла как раз против Васиного дома. Ошибиться Вася не мог. Правда, берёза немного постарела, но почти не изменилась, стала только ещё толще и раскидистей. Её крохотные нежно-зелёные листочки беспрерывно вздрагивали — рядом проносились самосвалы и грузовики, а чуть подальше, на том самом месте, где стоял когда-то Васин дом, суетились грейдеры и экскаваторы. В шум их моторов смело вплеталась звонкая птичья песня.

Пел скворец. Пел самозабвенно, запрокинув чёрную, будто отлакированную голову назад и прикрыв глаза. Пел весело, словно заражённый общим весельем труда.

И только один человек не радовался и не веселился. Он думал о том, что скворечню, на крыше которой пел скворец, мастерил он вместе с отцом. Он вспомнил, как он лазил на дерево, чтобы привязать птичий домик, и как мама кричала снизу:

«Слазь! Сейчас же слазь! Упадёшь!»

И как отец, задрав голову, добродушно посмеивался:

«Здоровый парень — не сорвётся. Я в его годы на мачты лазил».

Это было в «День птицы», и скворечню ставили не для скворцов, а для синичек, потому что скворцов в Васино время в этих местах не бывало.

И вот прошли годы. По-прежнему стоит на своём месте раскидистая берёза с маленьким деревянным скворечником на вершине, и в нём уже живут весёлые голосистые скворцы, а человек, который делал этот птичий домик, теперь не имеет ни дома, ни родных. Да… Если бы рядом не стоял Женька, который наверняка бы осведомился насчёт больного зуба, впору было зареветь. Но делать нечего. Приходилось быть стойким и мужественным. В конце концов, люди переносили и не такие трудности. А тут просто вместо старого дома строят новый. Это ведь даже хорошо.

Пока Вася смотрел на скворечник, пока он думал о своей судьбе, Женька уже успел обежать стройку, вернулся и теребил Васю за рукав:

— Идём! Понимаешь ты, там такой дядька отличный есть — всё объяснит. Идём!

Вася нехотя пошёл за Женькой. Едва они свернули за огораживающий строительную площадку заборчик, Вася увидел огромную, очень высокую машину с гибким хоботом. Над ней возвышался подъёмный кран. Вот он взял прямо с автомашины оконный переплёт с подоконником, задвижками и стеклом, поднял его и осторожно установил на нежно-розовую стену. Двое рабочих помогли крану поставить переплёт на место.

К мальчикам подошёл высокий загорелый человек в комбинезоне со множеством кармашков и застёжек и спросил:

— Учиться пришли? Хорошее дело! А где же ваш учитель?

— Мы одни, — замирая, ответил Женька.

— Это хуже. Как бы не попали под кран…

— Да нет, дяденька! Мы тихонько. Мальчик вот приехал… издалека, никогда не видел такой машины.

Загорелый человек с интересом осмотрел Васю, его необыкновенную одежду и переспросил:

— Издалека, говоришь, приехал? Даже в телевизор не видал такой машины?

На первый вопрос Вася тактично не ответил, а отвечая на второй, сказал честно:

— Никогда не видел. Ни в телевизоре, ни так.

— Да, брат, далековато, видно, живёте. Ну ладно, поможем. Раз такое дело, возьмусь за работу экскурсовода.

В это время подъёмный кран поднимал второй оконный переплёт, третий… десятый и наконец начал устанавливать двери, тоже совсем готовые — с ручками, электрическими звонками и почтовыми ящиками. Рабочие в это время подвели железные стены и закрепили их болтами. Дом сразу вырос на целый этаж.

— Заметили, что сделано? — спросил прораб. — Теперь смотрите дальше.

В огромной машине что-то зашуршало, загудело, и длинные хоботы опустились над металлической стеной, в которую одновременно упёрлись небольшие, мелко дрожащие брусья с резиновыми набалдашниками-вибраторами. Из хоботов полилась пенистая огненная масса. Брусья задрожали ещё сильней.

— Видел, как вибраторы работают! — сказал восхищённо Женька.

Через минуту хоботы и брусья присосались к другой стене, и опять полилась огненная жидкость.

— Что же это такое? — немножко испугался Вася. Раскалённый поток был слишком необычен.

— А вот это они стены делают, — пояснил, блестя глазами, раскрасневшийся Женька. — Туда воздух нагоняют, и они становятся такими… пузырчатыми.

— Куда нагоняют воздух? Кто становится пузырчатым?

— Ну, Вася, какой ты непонятливый! Это стены, значит. А воздух в них нагоняют…

— Ничего не понимаю, — честно признался Вася.

— И не мудрено, — вмешался инженер. — Тебе, парень, — обратился он к Женьке, — нужно как следует заняться русским языком. Даже рассказать толком ничего не умеешь.

— А чего ж тут такого? — удивился Женька. — Воздух же нагоняют туда? Нагоняют.

— Послушай-ка лучше меня, Вася, — начал рассказывать инженер. — Давным-давно, кажется ещё в 1950 году, в одной из лабораторий было получено удивительное стекло — оно не тонуло в воде, не разбивалось от ударов молотка. Это было пеностекло. Делали его так. В расплавленную стеклянную массу вводили газ. Стекло застывало не сплошным куском, а мельчайшими порами, клеточками, как губка. В порах был заключён воздух, газ, и стекло поэтому не тонуло. Если его ударяли молотком, то разбивалось только несколько клеточек, а весь кусок оставался целым. Кирпич из такого пеностекла очень удобен: он лёгок, хорошо сохраняет тепло, почти не пропускает звук, его можно окрасить в любой цвет. Из таких стеклянных кирпичей уже пробовали строить дома. Но тогда пеностекло было очень дорого. Так вот… А в наше время для строительства зданий применили почти такой же метод — атомная машина плавит минеральную массу, отделяет от неё полезные примеси и окрашивает в нужный цвет. Когда масса готова, специальный вентилятор насыщает её воздухом и гонит по трубе-хоботу к месту заливки. Масса выливается в нужное место и застывает, как пеностекло. Не нужно ни каменщика, ни цемента — стены домов сразу же льются из минеральной массы. А чтобы она застывала ровно, плотно, её встряхивают, уплотняют. Пока что лучшего строительного материала у нас не придумано. Но тут ещё одно затруднение: дома-то бывают разные. Один — с маленькими окнами, другой — с большими, третий — с какими-нибудь особыми выступами. В помощь машине существуют специальные заводы. Раньше они были железобетонными или домостроительными, теперь они несколько переоборудованы, но занимаются тем же делом, что и прежде, — изготавливают части домов: окна, двери, потолки, полы и т. д. Что тебе нужно, то они и изготовят. Привезут такие детали на строительную площадку, установят, как это ты только что видел, а промежутки между ними, то есть стены, зальют пеномассой. Потом покроют крышей, и дом готов.

Пока инженер рассказывал, машина уже повернула за угол дома — целая стена была готова. Ребята пошли вслед за машиной, но инженер остановил их:

— Посмотрите, что будет дальше.

На только что залитую стену кран уже подал сложное соединение резервуаров, решёток и труб.

— Это устанавливают систему искусственного домашнего климата, — сказал инженер. — Она будет регулировать в этом этаже температуру и влажность воздуха. А когда будут готовы другие стены, на них положат балки, укрепят пол и потолок и начнут возводить следующий этаж. Неделя — и трёхэтажный дом будет выстроен без каменщиков, плотников и штукатуров. Вот так, брат, и строят теперь!

— Сколько же нужно учиться, чтобы управлять такой машиной? — вслух подумал Вася.

— Ну, теперь только покрасят внутри — и всё в порядке! — восхищённо сказал Женька.

— Нет, брат, теперь в домах ничего не красят. На внутреннюю отделку идут или пластмассы, или чаще всего специально обработанное под высоким давлением дерево. Благодаря такой обработке дерево становится намного крепче, почти как металл, не горит и окрашивается в любые цвета — оранжевый, красный, какой угодно. С нашим замечательным деревом, только специально обработанным, никакие другие отделочные материалы не сравнишь!

Женька хотел задать ещё один вопрос, но вдруг съёжился, схватил Васю за рукав и торопливо стал благодарить инженера. Тот несколько удивился такой поспешности, но задерживать ребят не стал.

А Женька прошептал:

— Ленка нас ищет. Бежим!

Но убежать им не удалось. Лена подошла к ним и сейчас же напала на Женьку, но тот стал оправдываться давно известным способом:

— А я что? Ничего…

— Сбежали из дому без спросу, ребятки? — улыбаясь, спросил прораб. — А мне говорили, что вот он приехал издалека и никогда не видел атомной домостроительной машины.

— Ой, нет, нет! Это правда, правда! — торопливо вмешалась Лена. — Он действительно никогда не видел. Просто у нас обед остывает…

— А-а, ну тогда всё в порядке. Спешите скорей домой.

Он усмехнулся и пожал ребятам руки. Вася тоже невесело усмехнулся. Женьке это не понравилось, и он ехидно спросил:

— Опять зуб болит?

— Женька! — крикнула Лена и топнула ногой. — Перестань сейчас же!

— А чего он печальный? Нашёл мамонта, и ему всё мало!

— Ты понимаешь, что он беспокоится о родителях! — яростно зашептала Лена брату на ухо. — Какой ты бесчувственный…

— А чего о них беспокоиться? — искренне удивился Женька. — Не маленькие — не пропадут.

Лена грозно сверкнула глазами, но промолчала.

Глава пятнадцатая Механизированная учёба

Возвращение с «экскурсии по знакомым местам» было не очень весёлым. Вася угрюмо шагал по улицам, стараясь не замечать взглядов прохожих и не смотреть на дома. Он уже знал судьбу своего дома, и ему было очень грустно. Правда, старых домов в городе осталось ещё немало. Они честно несли свою службу, только стали более опрятными — выбеленными, с покрашенными крышами. Дом, в котором жили Масловы, был не то чтобы стар, но уж, во всяком случае, не нов. Вместо литых стен — кирпичные, но крыша была покрашена полупроводниковой краской. Значит, она тоже вырабатывала электроэнергию.

Пока мать и дедушка ругали Женьку за его легкомысленное поведение, Вася вынужден был молчать: он прекрасно понимал, что виноват не Женька и что все упрёки касаются прежде всего его самого. Но, очевидно, Васю как гостя пока ещё щадили.

Когда кончилась первая часть второго Васиного вступления на территорию масловской семьи и выяснилось, что Женька ни в чём не виноват, что он только помог Васе найти свою улицу и что, если б он знал, что уходить нельзя, он ни за что бы не ушёл без спросу, потому что, это же всякий понимает — вначале нужно было пообедать, — после всех этих сложных переговоров Женькина мать тревожно покачала головой и сказала:

— Я понимаю, Вася, что тебе не терпелось повидать родных, но ты должен был спросить о них у меня.

Конечно, Женькина мать думала, что она права, как думают об этом все матери. Но она не учитывала, что Вася уже требовал ответа от бывшего ученика, а ныне дедушки, и не получил его. Откуда Вася знал, что о его родных может знать кто-то другой? Но опыт прошлого подсказывал, что в споры с незнакомыми старшими лучше не вступать — в конечном счёте окажется, что они всегда правы. Поэтому Вася промолчал, а Женькина мать сказала:

— Если бы ты спросил у меня о них, я бы тебе ответила, что они…

Вася даже чуть подался вперёд, не сводя глаз с Женькиной матери. Вся его тоненькая фигурка вытянулась, и на белом, чистом лбу обозначились морщинки, а на носу мелкими бисеринками выступил пот. Он ждал продолжения, он ждал слов и в то же время боялся их — ведь от них зависело очень многое. Почти всё…

— Я бы сказала тебе, мой мальчик, что они живы и здоровы, — мягко улыбаясь, проговорила Женькина мама.

— А где же они? — хрипло спросил Вася и вдруг почувствовал, что он очень устал.

— Они сейчас в Средней Азии, на Памире. Видишь ли, Вася, когда с тобой случилось несчастье, твоей маме было очень тяжело здесь жить, и тогда она попросила отца переехать. Вот почему они живут теперь всё время там. Но ты не беспокойся: мы с Евгением Алексеевичем уже дали знать в Москву нашим общим знакомым, а они свяжутся с твоими родителями. И тогда они приедут за тобой. Так что ты не волнуйся. Хорошо?

Нет, конечно, он не волновался. Он был в том блаженном, расслабленном состоянии, когда всё вокруг кажется необычайно милым и приятным. В этом состоянии можно, улыбаясь, пить касторку, решать незаданные задачи или зубрить ненужное правило, можно быть абсолютно послушным и приятным человеком. Вася улыбался и почему-то твердил:

— Спасибо… Вот спасибо!

Большей радости он не испытывал ещё ни разу в жизни.

Но, странно, чем глубже и понятней становилась эта радость, тем быстрее она уходила куда-то вглубь, в самое сердце, и уже спокойно думалось о том, что раз родители живы и здоровы, значит, всё в порядке, значит, можно заняться теперь другими делами.

С этих минут всё окружающее стало по-настоящему интересовать Васю. Жизнь не остановилась. Жизнь идёт, и он должен занять в ней своё место. А это место прежде всего в школе. Он теперь ясно представлял себе все трудности, которые придётся ему преодолевать. Учиться, наверно, он будет в старой школе, но уж, во всяком случае, с новыми учениками. А так как он и раньше переезжал не раз, то представил, как важно сразу же, с первых дней, завоевать настоящий авторитет среди новых товарищей. Ну, на первых порах пригодится мамонт. Он, конечно, сыграет свою роль. Но этого мало. Учиться! А вот чему теперь учат? Может быть, он забыл всё? Ведь как-никак, а пятьдесят лет прошло, целых полвека. Немудрено порастерять кое-какие знания.

Вот почему, когда Вася пришёл в себя и утихомирил свою радость, он заговорил с Леной о школьных делах.

Выяснилось, что в пятых классах проходят сейчас почти то же самое, что в Васино время — в шестых. Это заставило его насторожиться. Лена поняла это по-своему, хитро улыбнулась и очень серьёзно предложила:

— Тебе обязательно нужно проверить свои знания. Ведь если ты забыл всё на свете, тебя же могут перевести в четвёртый класс, а то ещё возьмут и посадят в третий.

Лена говорила без улыбки, и Вася так поверил ей, что даже покосился на несерьёзного Женьку: неужели и в самом деле могут посадить рядом с такой мелюзгой? Вот будет позорище!

— Мне кажется, что тебе нужно сделать это немедленно, — продолжала Лена, и глаза у неё хитро поблёскивали. — Знаешь, чтобы не волноваться. Верно? Пойдём ко мне в комнату.

Комнатка Лены оказалась маленькой и очень уютной. Кровать, столик для занятий, над ним — полочка для книг со стеклянными дверцами, стенные шкафчики для одежды, стулья, несколько картин…

На столе, слева от чернильницы, поблёскивая никелем и пластмассой, стоял какой-то странный прибор, а рядом с ним — крошечная пишущая машинка. Под полочкой для книг — матовый экран телевизора.

Лена усадила Васю за стол и достала новую тетрадь в клеточку:

— Давай проверим твои знания по арифметике, а потом уж по математике. — Она тоже села за стол и придвинула к себе странный прибор. — Ну-с, вначале — умножение. Помножь 3475 на 9821.

Вася склонился над тетрадью. Лена щёлкнула выключателем, и на приборе загорелся розоватый экранчик. Потом она нажала на кнопки, на которых были написаны числа 3, 4, 7, 5 и затем 9, 8, 2, 1; через секунду на экранчике вспыхнуло вздрагивающее розовато-зелёное число: 34 127 975. Вася ничего этого не видел. Он честно писал, считал и наконец сказал с некоторым торжеством:

— 34 127 975!

— Правильно, — спокойно сказала Лена. — Теперь проверим деление.

Вася решил все примеры, но, прежде чем он произносил результат, на розоватом экранчике прибора перед Леной уже светилась нужная цифра. Потом они перешли к относительным числам, потом попробовали алгебру, и Лена бесстрастно произносила:

— Правильно. Неправильно.

Вася наконец не выдержал:

— А откуда ты знаешь, что правильно, а что неправильно?

— А у меня есть проверяльщик, — ответила Лена и показала глазами на прибор.

На его кнопках были написаны цифры и латинские буквы: в стороне рядком стояли знаки, обозначавшие арифметические, алгебраические и тригонометрические действия и значения.

— На этом приборе можно решить любую задачу в несколько секунд — успевай только на кнопки нажимать. Понятно?

— Ну-у, — разочарованно и обиженно протянул Вася, — так вам, конечно, в школе и делать нечего — только на кнопки нажимай! За вас же машины думают.

— Да… как бы не так! Они только ответ дают. А решать-то всё равно самим приходится, чтобы в тетрадях был виден весь ход решения. Видишь ли, в наших задачниках есть только примеры и задачи. А ответов на них нет. Как же мы делаем? Решаем задачу обычным путём, а потом проверяем ответ. А учителю сдаём письменную работу.

Теперь Вася разочаровался снова, но уже совсем по другому поводу.

— Ну, это неинтересно… — протянул он. — Зачем тогда нужны такие машины? Лучше ответы в задачниках печатать.

— Ой, Вася, какой ты странный! Но нам-то ведь нужно учиться работать на вычислительных машинах? Сейчас без них везде как без рук. И в школе у нас такие же машины, только больше размером. А в институтах — так там прямо огромные.

— Что же выходит? Попадёте вы в поле или в тайгу и без машины не сможете решить ни одной задачки, ни одного примера? Обязательно подавай вам машины? — почему-то начиная сердиться, спросил Вася.

Лена покосилась на него, вздохнула и постаралась ответить как можно мягче:

— Вот как раз поэтому мы и учимся всякую задачу и пример решать обычным путём. Как будто в поле, в тайге, — добавила Лена и слегка улыбнулась. — И только ответы проверяем на машине. Зато, когда мы будем работать на заводах или в совхозах, мы уже будем пользоваться этими умными машинами. Они ведь очень экономят время. И потом, на них можно решать такие задачи, которые самому и за год не решить.

— Знаю, — недовольно ответил Вася. — Читал.

Конечно, Лена была права. Но Васе очень не хотелось попадать в четвёртый, а тем более в третий класс только потому, что в школу наконец пришла техника. Разве он виноват в том, что в его время техники побаивались? И, сердясь на свою неудачную судьбу, он спросил:

— Ну, а какие ещё машины вы изучаете?

— Мы учимся работать на пишущей машинке. Видишь, и у меня и у Женьки есть свои машинки. Но всё равно тетради мы ведём от руки, уроки записываем тоже от руки. А когда нужно, учитель диктует, и мы печатаем на машинке.

— Так… — протянул Вася и иронически присвистнул. — Ну, а телевизоры у вас зачем? Чтобы не скучно заниматься было?

— Что ты! Это учебный телевизор. А для развлечения у нас в столовой стоит.

— Нет, это уж слишком! Телевизор и тот приспособлен к школьным занятиям! Такой весёлый и интересный аппарат — и вдруг уроки!

Но Лене уже надоело Васино недоверие. Она сказала:

— Послушай, но это, честное слово, нехорошо — ничему ты не веришь!.. А ты знаешь, что у нас, кроме школьных, есть ещё и телеуроки.

— Это ещё что такое? — удивился Вася

Лена щёлкнула ручкой в стене, и экранчик под полочкой засветился. Вскоре вырисовались цветные картины далёкой Антарктики — зеленовато-белые величественные айсберги, фонтаны китов, колонии пингвинов с белыми грудками. Потом открылась необозримая горная страна, покрытая слоем льда и снега.

— Это повторный дополнительный урок для шестых классов, — сказала Лена. — Вот на таких учебных телевизорах дают нам уроки. Ты не понимаешь? Ну, видишь ли… программа во всех школах одна и та же. И вот определённые станции передают пособия для уроков. На одной волне — для одних классов, на другой — для других. Я вот смотрю программу для пятого класса. Вот мы, например, изучаем по истории техники доменный процесс. Передача покажет и старые домницы, и более поздние, ещё сохранившиеся сейчас домны, и заводы, на которых добывается металл без помощи домен. Так зубришь, зубришь — ничего всё равно толком не поймёшь. А посмотришь передачу, книжку прочтёшь — и всё в порядке: сразу на пятёрку отвечаешь.

Лена увлеклась. Она достала с полочки катушку с тонкой ленточкой, открыла ящик в столе, вставила катушку в приборчик и переключила ручку. Экранчик засветился сильнее. На нём появился класс, доска, учитель возле неё. Вот он обернулся, и начался самый настоящий урок по русскому языку.

— Это повторные уроки. Понимаешь? Если ты отстаёшь по какому-нибудь предмету, берёшь в школьной картотеке повторный урок и вкладываешь плёнку, на которой он записан, в проигрыватель. Он соединён с телевизором, и тогда слушаешь и смотришь урок, пишешь диктант, решаешь задачи и всё, что хочешь.

— Да, — восхищённо протянул Вася, — с такой техникой можно учиться не то что на пятёрки, а даже на десятки!

Лена не поняла шутки, и Вася это заметил. Но как ни великолепна была техника, пришедшая на помощь школьнику, он всё-таки считал, что теряться ему перед ней не приходится. И поэтому он заговорил с Леной несколько снисходительно: всё-таки что бы там ни говорили, а она девчонка и слишком уж расхвасталась. Нужно поумерить её пыл.

— Вот вам теперь во всём машины помогают, — сказал он и усмехнулся, — а ты бы поучилась в наше время, тогда бы знала, как пятёрки достаются!

— Подумаешь — «в наше время»! Конечно, теоретически теперь стало легче учиться. Так ведь теперь теория — это ещё не всё. Если ты не умеешь всё делать на практике, всё равно пятёрки не получишь.

— Так-таки и всё? — так же покровительственно улыбаясь, спросил Вася. — Всё-всё?

— Ты не веришь? — рассердилась вдруг Лена. — А знаешь, что в седьмом классе у нас будет экзамен по вождению трактора и комбайна? Ты знаешь, что всю пахоту проводят школьники и студенты? А об уборке и говорить нечего!

— Не знаю, но думаю, что ты уж слишком загибаешь — никто ведь этого не разрешит.

— «Не разрешит!» Почему не разрешит? Ты знаешь, что пшеницу теперь сеют сразу на три — четыре года. Один раз вспашут, посеют, а потом три или четыре года подряд урожаи снимают.

— Ну, этого я не видел, но такую пшеницу выводили.

— «Выводили»!.. — насмешливо протянула Лена. — Если ты хочешь знать, она теперь по всему земному шару растёт. И тракторы теперь тоже — будь уверен! — всё автоматически делают: поставишь плуг на нужную глубину и включаешь ток… А там сиди и следи только, чтобы всё в порядке было. Даже скучно… Учитель и инструкторы из совхоза всё время на мотоциклах разъезжают и проверяют.

Вася смотрел на Лену и начинал ей верить — так горячо она говорила, так ярко горели её тёмные глаза, что не верить ей было невозможно…

— А убирают урожай как?

— А так же… Приезжаем в совхоз на производственную практику, нам дают комбайны. Опять установишь визир, включишь мотор — и пошёл. Вот тут дело сложное: нужно следить за бункером, за высотой среза. А на полёгших хлебах обязательно инструктор рядом.

— Видишь! А говоришь — все ребята: и пашут и убирают.

— Ну, конечно, не все, — немного поостыла Лена, — но всё-таки большинство работ мы делаем. В программе так и записано: две недели производственной практики в поле. Вот и работаем. Ох, как хорошо в поле!.. Я, наверно, агрономом стану.

— Две недели, — задумчиво сказал Вася. — За год этого мало…

— Ты, честное слово, странный! Конечно, в совхозе и взрослые работают, ну и мы помогаем.

— Видишь! То — всё делаем, то — помогаем.

— Конечно, всё!.. Что нам скажут, то всё и делаем… И потом, визир контролирует! Тут и младенец всё сделает.

— Что это ещё за визир?

— А такой прибор… Ну, вот дедушка тебе рассказывал, что на автомашинах установлены такие приборы, что не позволяют ей съехать с шоссе. А на тракторе, на комбайне, сеялке и других машинах установлены такие приборы, которые не позволяют им свернуть с прямой линии. Как наведёшь визирный прибор на какой-нибудь предмет, так хоть бейся не бейся, а трактор ровнёхонько пойдёт на этот предмет. Такие квадратики делаем — закачаешься!

— Скажешь, вы и на заводе работаете? — недоверчиво спросил Вася.

— Ясно! У нас три недели производственной практики на заводе. У станков стоим. Управляем ими. Потом на животноводческих фермах бываем, тоже работаем. Если ты в теории силён, а на практике ничего сделать не можешь, всё равно пятёрку не получишь, в институт не примут.

— А… а в школе мастерские есть? — срывающимся голосом спросил Вася, мгновенно вспомнив свою школу, товарищей и всё, что с ним произошло.

— Конечно есть! Там и учатся вначале, а потом на фабриках, рудниках, заводах, в совхозах. В восьмом классе сдают вождение автомашины, а в девятом уж выбирают основную профессию…

— Лена! — крикнул дедушка. — Мама беспокоится: куда ты нашего гостя дела?

— Сейчас, сейчас! — откликнулась Лена и потащила за собой Васю. — Пойдём обедать. А вообще, когда я читаю старые книги про школу, так мне кажется, что у нас лучше.

Вася уже не слушал Лену. Он опять задумался над своей судьбой. Теперь она казалась не такой уж мрачной. Техники он не боится. И ещё он подумал про Лену, что она толковая девочка, толковее многих мальчишек. Ничего не боится. Технику любит. Всё понимает. Это здорово…

Но в следующую секунду Вася спохватился, что думать о ней слишком долго было бы не совсем серьёзно. Ведь он всё-таки мужчина. С какой стати думать о девчонке! И, чтобы заставить себя не думать о ней, хоть ему всё время думалось, он тихонько вздохнул и сурово нахмурил свои выгоревшие, редкие брови: ему казалось, что, когда хмуришься, сила воли прибавляется. А сейчас ему прежде всего нужна сила воли. Без неё не оправишься с трудностями в каком угодно году и в какой угодно обстановке.

Глава шестнадцатая Биомеханика

Сила воли помогла Васе Голубеву в первые же минуты обеда.

В столовой собралось всё семейство Масловых: дедушка, жена его сына Валентина Петровна, Лена и Женька. Их отца — техника автобазы Александра Евгеньевича — дома не было: он уехал на завод за новыми автомобилями. Взрослые спокойно, даже равнодушно показали Васе свободный стул. Вася вспомнил, что мама учила его никогда не садиться до тех пор, пока не сядут взрослые. Вася так и сделал. Он скромно стоял, слегка нахмурив брови, у своего стула и старался ни на кого не смотреть. Лена и Женька, конечно, немедленно уселись на свои места и потянулись к тарелкам с салатом и селёдкой. Валентина Петровна немедленно отметила это.

— Лена! Женя! — сказала она укоризненно. — Ну когда вы научитесь вежливости? Дедушка ещё не сел за стол, а вы уже за салат. Нужно быть более сдержанными. Вот поучитесь у Васи.

Да, как это ни удивительно, хоть и через пятьдесят лет, но Васино поведение всё-таки было поставлено в пример. Вот что значит сила воли!

Взрослые сели, и тогда уселся и Вася, сжав ладони коленками. Валентина Петровна спросила:

— Ты салат любишь? А селёдки тебе положить?

Честно говоря, Вася, конечно, хотел и селёдку и салат. Да что там салат! Хоть бы до хлеба добраться… Но он понимал, что находится в гостях. А мама не раз учила его, что в гостях не следует набрасываться на еду, и поэтому он промычал что-то такое, что можно было понять и как «Да, пожалуйста» и в то же время как «Нет, благодарю вас».

Валентина Петровна сразу же поняла Васю и взяла его тарелку. Женька ехидно и в то же время как будто бы невинно сказал:

— Мама, он же не будет есть морской салат.

— Почему? — удивилась Валентина Петровна. — У него же очень своеобразный вкус.

— У салата, конечно? — спросил Женька.

— Да, разумеется. Ведь я ещё не знаю Васиных вкусов.

— Ну вот видишь! А предлагаешь морской салат… Ты знаешь, что это такое? — наклонился Женька к Васе. — Это всякая морская трава: водоросли, морская капуста, морские огурцы, морские помидоры — их недавно вывели. И всякое такое… С непривычки никак не лезет.

— Не говори глупостей! Китайский салат — очень вкусное и полезное блюдо.

— Ну, смотри сама, мама, — скромно потупил глаза Женька. — Морской салат нравится не всем…

Валентина Петровна пожала плечами и, постучав ложкой по тарелке, спросила у Васи:

— Ну как? Положить или не нужно?

Вася растерялся. Салат, конечно, всегда был вещью вкусной. Но морской? Из водорослей? Он никогда не слышал, чтобы водоросли ели, да ещё какие-то там морские огурцы и помидоры. Но раз едят все…

Впрочем, дедушка не положил себе салата. Он привык к старой пище и морские салаты, видно, недолюбливает. Значит, и Васе стоило бы вначале присмотреться, а то съешь какой-нибудь ерунды, а потом хорошего, знакомого не захочется.

— Так положить или нет? — опять спросила Валентина Петровна.

Дедушка хитро щурился. Лена молчала. Женька беззаботно ковырялся в тарелке. Надо было решать самому. Сила воли ещё не оставила Васю. Он взял себя в руки и решил схитрить:

— Скажите, а это действительно китайский салат?

— Ну конечно! В Китае очень любят различные съедобные морские водоросли. Они очень полезны.

Это был опасный ответ. Многолетний опыт подсказывал Васе, что, как только взрослые начинают говорить о полезности какого-нибудь блюда, оно наверняка невкусное, а порой даже противное. Но китайцы… Если они любят, то почему это может быть невкусно? Ведь нельзя же поверить, что в Китае вместо компота подают касторку или рыбий жир… А ведь они полезны.

— Да, — твёрдо, но всё-таки ощущая, как ёкнуло сердце, сказал Вася. — Положите мне немного… — Он подумал и добавил: — Пожалуйста.

Дедушка удивлённо посмотрел на Васю, слегка крякнул и покачал головой. Лена едва заметно улыбнулась — поощрительно и ласково. Женька сделал вид, что Васино решение его не касается.

Китайский салат на первых порах показался Васе странным — от него чуть-чуть пахло йодистым простором южных морей. Он был слегка кисловат, чуть-чуть сладковат, немножечко отдавал перцем и ещё чем-то таким необычным, что Вася даже жевать перестал.

Это немедленно заметили сидящие за столом. Дедушка хитро улыбнулся. Женька довольно ухмыльнулся. Лена тревожно нахмурилась.

Но, прежде чем окончательно разобраться, чем всё-таки пахнет салат из морских водорослей и овощей, Вася решил: салат просто вкусный. Он молча доел свою порцию и, уже понимая, что попытки Женьки поставить его в трудное положение не удались, решил отомстить ему. Он поднял свою тарелку и обратился к Валентине Петровне:

— Будьте добры, положите мне ещё немного морского салата. Он, оказывается, не только полезный, но и вкусный.

— Ну что! — торжествующе воскликнула Лена и толкнула Женьку. — Съел? Вечно всем настроение портишь!

Если не считать этого происшествия, то обед в семействе Масловых проходил спокойно. На первое были отличные щи из свежей капусты, а на второе — оленье мясо по-турецки: с перцем, с черносливом и прочими вкусными приправами. Но когда наконец на столе появилось третье — фрукты, — Вася удивился. Какие тут были плоды! И желтоватые изогнутые бананы, о которых Женька сейчас же сказал, что они мыльные, и огромные, как хорошая слива, вишни нового сорта «Полярная», и покрытый коричневыми чешуйками ананас, и ещё какие-то необыкновенные, не виданные Васей фрукты. Как ни странно, но больше всех обрадовался вкусным плодам дедушка. Он довольно потирал руки, щурился и наконец сказал:

— Это ты всё ел, наверно, а вот мангуса ты ещё не пробовал. — Он протянул Васе круглый, чуть побольше яблока, зеленовато-розовый плод. — Только кожуру очисти.

Вася с некоторой опаской взял невиданный фрукт.

Кто его знает, этого дедушку: морской салат ему не нравится, но ведь он вкусный. А может быть, этот самый мангус какая-нибудь кислятина…

Но мангус оказался очень вкусным — нежным, сладким и в то же время с приятной кислинкой. Он так и таял во рту, освежая его, словно во рту сразу вырос целый цветник, — таким оказался мангус душистым.

— Во-от, брат! Нравится? Это у нас в оранжерее не оплошали и вывели новый сорт — мангус «Арктический». А ведь раньше он рос только в тропических странах и был настолько нежным, что его даже перевозить было трудно: портился. А мы вот сумели вывести свой сорт.

Дедушка говорил с такой гордостью, что Вася не мог не спросить у него:

— В какой это вашей оранжерее?

— Ну, в нашей, где я работаю.

— Так ты… — изумился Вася и поэтому слегка ошибся. — Так вы работаете садовником?

— Да нет… Видишь ли… ну, когда тебя перевели в женскую школу, кружок «Умелые руки» почти совсем заглох. Но зато у нас появилась такая учительница биологии, что мы сразу все записались в юннаты. Вот, брат, понимаешь, биология так захватила, что в результате я и работаю теперь механиком по искусственному климату в нашей оранжерее.

— Что же вы там делаете?

— Как — что? Создаю искусственный климат. Тёплый или холодный, тропический или умеренный. Полярный день или экваториальную ночь — всё, что хочешь. Потом, конечно, электронное воспитание растений — это тоже на моей ответственности. Вообще очень интересно. Тут тебе и физика, и химия, и механика, а всё вместе — биология. Меня так и называют: биомеханик. Вот для мангусов я климат разрабатывал. И теперь видишь — весь район снабжаем. А бананы или ананасы — так это для нас просто чепуха. Высадили их из оранжереи в грунт, создали вокруг посадок микроклимат, поливаем их особыми растворами — ростоувеличителями, облучаем всякими лучами, и растут они лучше, чем в Мексике. Понимаешь, недавно мы новый сорт вывели — так за саженцами из Канады прилетали! Вот, брат, что такое биомеханика!

— Папа, — сказала Валентина Петровна, — но ведь дело не только в механике.

— Знаешь, Валя, я не люблю возражений. Никакая современная биология без механики быть не может.

— Ну хорошо, хорошо. С тобой спорить нельзя… Но тебе, Вася, я скажу, что дело, конечно, не только в механике.

— Нет в ней! — упрямился дедушка. — Вот пойдём в оранжерею — сам увидишь.

Вася не стал спорить.

Впервые ему показалось, что бывший Женька Маслов, а ныне биомеханик, прав.

Всё-таки выращивать ананасы или вот эти мангусы на вечной мерзлоте — дело не лёгкое. Главное в этом деле, наверно, не биология, а механика. Впрочем, об этом стоит подумать…

Начиная думать, Вася взял огромную вишню и, забыв, что в ней, в отличие от мангуса, есть косточка, стал её жевать и сейчас же вскрикнул: вишнёвая косточка попала на больной зуб. Он невероятно заныл. Из глаз сами выскочили две слезинки. Женька немедленно вмешался:

— Что, опять зуб?

Вася не ответил. Он сморщился и схватился рукой за щёку. Валентина Петровна и дедушка переглянулись.

— Знаешь что, Вася, всё равно тебе нужно обязательно показаться врачам. Они, по-моему, уже поджидают тебя. Так что поедем в поликлинику и сразу же решим вопрос с зубом.

Что ни говорите, а хождение к врачам во все времена и у всех народов не считалось самым долгожданным удовольствием. А тем более — к зубным врачам. В другое время и в другой обстановке Вася, конечно, отказался бы от этой прогулки. Пусть лучше болит этот чёртов зуб — поболит, поболит и перестанет. Но зато его не будет лечить врач, который, когда боль станет такой, что хоть к потолку прыгай, не преминет сказать: «Ну вот, молодец! Настоящий мужчина. Ещё немного — и конец».

Но вся беда в том, что Вася был не в той привычной далёкой обстановке, а в этой новой и ещё не совсем разгаданной. Кроме того, рядом сидела сочувствующая Лена и ехидно-торжествующий Женька. В этих условиях нужно было сразу же показать всем, что ты настоящий мужчина, что ты не боишься ничего на свете. Даже зубного врача.

Обо всём этом Вася, конечно, ничего не сказал, но при мысли о зубном враче его светлые и безгрешные глаза несколько затуманились. И дедушка, кажется, понял его грусть:

— Ничего не поделаешь, брат. Нужно — значит, нужно.

Тут Вася окончательно понял, что зубного врача ему не избежать, но выхода у него не было…

Глава семнадцатая Новая роль старого знакомого

Поликлиника как поликлиника — стены белые, блестящие. Чистота, сложные запахи лекарств, озабоченные и неприступные на вид врачи, сёстры и прочие медицинские работники. И кабинет зубных болезней, куда вначале попал Вася Голубев, наивно полагая, что на этом и окончится его посещение поликлиники, был тоже обычным и несколько скучным: блестящие шкафы из никеля и стекла, тяжёлые кресла, сложные машины с опасно длинными, гибкими шлангами. Зубной врач сейчас же воспользовался одним шлангом, и Вася, уже по опыту зная, к чему приводит знакомство с ним, вцепился в поручни кресла и мысленно решил:

«Будь что будет, а я не крикну».

Но решительности хватило ненадолго. Чернявый толстенький врач поковырялся в зубе и, обращаясь к дедушке, сказал:

— Зуб у него, конечно, неважный, но, думается, удалять его не следует. Эмаль в основном цела, так что лучше запломбировать. Как вы думаете?

Дедушка кашлянул и не совсем решительно ответил:

— Да, конечно… Хотя, знаете, на эмаль надейся…

— Ничего, — успокоил врач, — мы её укрепим… Ну-с, молодой человек, — обратился врач к Васе, — сейчас мы приступим к операции. Постарайтесь думать о чём-нибудь приятном. Например, о мороженом.

С этой минуты Васина решительность исчезла. Если уж врач рекомендует думать о приятном, значит, впереди только неприятное. Вася хотел было сказать, что лучше вырвать зуб, чем пломбировать его, потому что во все времена не было неприятней минут, чем те, когда вам сверлят зубы. Но Вася не успел сделать этого: врач уже засунул ему в рот новый шланг. Внутри зуба что-то мелко-мелко затрепетало. Этот странный трепет распространялся всё глубже, но он не вызывал ни боли, ни даже неприятного ощущения, а, наоборот, как будто успокаивал. Но Вася стойко не поддавался успокоению и ждал момента, когда сверло поглубже врежется в зуб и с противным скрежетом доберётся до нерва. Тогда придётся подскочить, замахать руками и ногами и, конечно, замычать.

Но время шло, врач то и дело менял шланги, потом стал что-то делать с зубом с помощью иголок, лопаток и ещё каких-то инструментов. Уже давно ныли скулы, уже много раз приходила и уходила решительность, а боли всё не было. Даже мелкий трепет исчез давным-давно. Вася всё ждал неприятности, но врач неожиданно сказал:

— Ну-с, вот и всё, молодой человек. Ввиду того что вы так долго думали о мороженом, запрещаю вам употреблять его целых два часа. Выдержите?

Ещё не вполне веря своей удаче, Вася кивнул головой, но всё-таки спросил:

— И это всё? Уже запломбировали?

— Да, разумеется. Вы, конечно, ждали худшего?

Вася чистосердечно признался, что он ждал много худшего. Врач рассмеялся:

— Ах, молодой человек, молодой человек! Вы же почти взрослый, а живёте всё ещё старыми представлениями… Вот к чему приводит несовершенство школьной программы! — обратился он к дедушке. — Ребята боятся зубных врачей, не ходят к ним вовремя и портят из-за этого зубы. А почему? Потому, что в школе уважаемые преподаватели физики не растолковывают им практического применения ультразвука… Вы понимаете, молодой человек, что мы теперь действуем с помощью ультразвука. Он не только сверлит зуб лучше, чем любое сверло, но он одновременно и совершенно безболезненно убивает больной нерв. Происходит, так сказать, обезболивание. Я теперь представляю, как вы, ничего не зная о наших методах лечения, волновались! И, как видите, напрасно.

Прощаясь с зубным врачом, Вася не знал, чему удивляться: уже старому знакомому — ультразвуку, который ловит рыбу, лечит зубы и, вероятно, делает ещё немало иных дел, или неожиданно хорошему настроению дедушки. Он улыбался, часто потирал руки, похлопывал Васю по плечу. Можно было подумать, что это ему вылечили больной зуб.

— Ну вот, теперь тебя осмотрят другие врачи — и всё будет в порядке.

— Какие ещё врачи? — опешил Вася.

— Так, видишь ли… ты всё-таки вроде бы как воскрес, и им, знаешь ли, очень интересно посмотреть на тебя. — Заметив нетерпеливый жест Васи, дедушка вдруг рассердился. — Ты не задавайся очень! Нужно уважать старших — им это для науки требуется. И вообще, если удалось тебе воскреснуть, так это не значит, что ты уже от врачей избавлен.

Спорить не приходилось — не потому, что Вася не мог не подчиниться дедушке: в конце концов он всё-таки только Женька Маслов и с ним ещё можно поспорить, — но дело касалось науки…

Вася вздохнул, искоса посмотрел на дедушку и согласился.

Глава восемнадцатая Учёный совет

Они прошли по чистым коридорам и наконец попали в небольшой зал. От невысокой не то сцены, не то просто настила вверх полукругом уходили ряды полированных столиков. За ними уже сидели какие-то люди. Когда Вася и дедушка вошли в зал, люди эти примолкли и уставились на мальчика. Он слегка смутился, но, призвав на помощь всю свою выдержку, стал внимательно присматриваться к окружающему.

Над сценой-настилом висел экран. Возле него стояли какие-то странные машины, свешивались шланги и лампы. Окон в зале не было, а мягкий, приятный для зрения свет струился неизвестно откуда. Васю медленно, но настойчиво окружал целый взвод седовласых, русых, лысых, черноволосых, худых и толстых людей в белых шелковистых халатах и белых шапочках, которые придавали людям очень учёный и даже несколько устрашающий вид. Среди них выделялся смуглый старичок с пронзительными глазами. Он первый пожал Васину руку и с лёгким, чуть сюсюкающим акцентом представился:

— Меня зовут Ли Чжань. А тебя — Вася?… Очень хорошо…

Ещё не совсем понимая, что же в этом хорошего, Вася решил, что перед ним китаец, и подумал:

«Какой он? Наш, русский, китаец или оттуда, из Китая? — Но, поразмыслив логически, решил: — Нет, наверно, китайский китаец. Он уже старенький. Если бы он жил всё время у нас, он бы говорил по-русски без акцента».

Потом Вася знакомился с другими учёными-докторами и с удивлением отметил, что многие из них говорили по-русски с большим трудом. Но задуматься над этой странностью он не успел, потому что в зал вошли высокие смуглые люди в лёгких развевающихся одеждах. Вася без труда отгадал, что это пришли индусы. Их сейчас же окружили другие врачи, и они стали оправдываться:

— Пришлось делать крюк. Над Тибетом сильные магнитные бури. Кроме того, мы залетали за бирманскими товарищами.

— Да, что-то в этом году слишком много всяких бурь! — покачал головой Ли Чжань. — Наши австралийские и американские коллеги задержались в Индонезии. Ну, я думаю, что мы не будем откладывать конференцию? Я думаю, что можно организовать им телепередачу.

Самый молодой из всех присутствующих на конференции — высокий, белокурый, подчёркнуто аккуратный и чистенький врач, — как бы в знак одобрения наклонил голову. В то же время в его глазах мелькнула искорка превосходства, точно он знал нечто такое, чего не знал никто. И эта чистоплотность, и это сознание собственного превосходства показались Васе странно знакомыми. Уже наученный горьким опытом, он подумал было, что перед ним ещё один из его выросших соучеников, но потом отбросил такие мысли: аккуратный врач был слишком молод для того, чтобы учиться с Васей. Молодой врач едва заметно улыбнулся и ответил Ли Чжаню:

— Хорошо. Я организую телепередачу.

Он собрался было уйти, потом озабоченно посмотрел на Васю, подумал и улыбнулся.

— А вам, наш юный гость, придётся заняться делом: заполнять анкеты. Вы… вы умеете писать? — спросил молодой врач совершенно серьёзно.

Ну, всего ожидал Вася, только не такого по меньшей мере странного вопроса. Неужели этот белокурый красавчик думает, что полвека назад жили только дикари, которые даже писать не умели? Вася хотел было возмутиться, но потом подумал: заполнять анкеты — дело не очень интересное. Может быть, это лучше сделают другие?… Но врать он не стал, а только скромно наклонил голову. Врач кивнул головой, и на его красивом, тщательно выбритом лице опять мелькнула улыбка превосходства.

— Ну ничего, — сказал он, — это дело поправимое. Я сейчас организую заполнение анкет.

Он ушёл, и вскоре в зал вошла регистраторша в белом халате. Поджав тонкие губы, она так сердито посмотрела на учёных-докторов, точно они уже мешали ей работать. Она села за стол, подозвала Васю и громко, как учительница, которая спрашивает правило у неуспевающего ученика, окликнула Васю:

— Мальчик, как твоя фамилия? Имя? Отчество? Национальность? Место рождения?…

Вася Голубев терпеливо и довольно вежливо отвечал на эти привычные вопросы, и регистраторша, не глядя на него, строчила вечной ручкой по бумаге. Всё шло как по маслу. Но вот регистраторша задала новый вопрос:

— Год твоего рождения?

Вася несколько помедлил, и она подсказала:

— Ну, возраст? Сколько тебе лет?

— Год моего рождения тысяча девятьсот сорок второй. Мне… тринадцать лет… — Голос у Васи чуть дрогнул.

Регистраторша сначала написала ответ, потом задумалась, недоверчиво покосилась на анкету, потом на Васю, потом снова на анкету. Наконец она убрала одну из многих прядок седеющих волос под белый колпачок и сердито сказала:

— Нужно отвечать точно: не тысяча девятьсот сорок второй, а тысяча девятьсот девяносто второй. Не маленький.

— Видите ли… я действительно родился в тысяча девятьсот сорок втором, — как можно спокойней и вежливей ответил Вася.

— Послушай, Василий Голубев, я работаю, а не разгадываю вопросы из школьной математической викторины. Если тебе тринадцать лет, то ты мог родиться только в тысяча девятьсот девяносто втором.

— Но, видите ли…

— Не морочь мне голову, я всё вижу отлично!

— Да я вовсе не морочу! — обиделся Вася. — Если в вашей анкете нужно писать правду, тогда вы запишите, что я родился в тысяча девятьсот сорок втором. А если в анкету всё равно, что записывать, — тогда пишите хоть тысяча девятьсот девяносто второй год, хоть какой сами хотите. Мне всё равно. Я от этого не помолодею.

— Ты просто невоспитанный мальчишка, который не уважает старших! А ещё, наверно, пионер! — сердито сказала регистраторша.

«Ну что ж… — подумал Вася, услышав знакомую присказку. — Ведь многие взрослые, когда они не хотят понять ребят, обязательно обвиняют их во всех страшных грехах и прежде всего в невоспитанности, причём обязательно прибавляют: „А ещё пионер!“».

И возмущённый Вася ответил:

— Вот потому, что я пионер, я и говорю правду!

Регистраторша стала багроветь, и, вероятно, Васе пришлось бы туго, но ему на помощь пришёл дедушка.

— Он действительно родился в тысяча девятьсот сорок втором году, — сказал он регистраторше.

— Послушайте, гражданин, не морочьте мне голову! Если вы знаете арифметику, так вы сами поймёте, что если он действительно родился в тысяча девятьсот сорок втором году, то, значит, сейчас ему шестьдесят три года. А вы посмотрите на него разве ему можно дать шестьдесят три года?! Ведь каждый скажет, что Вася Голубев — ребёнок! Да он и сам не отрицает этого. Он же сам говорит, что ему тринадцать лет.

Дедушка потёр лысину, покачал головой и на всякий случай осмотрел Васю. Нет, никто бы не сказал, что мальчику уже идёт седьмой десяток.

— Всё это верно, конечно, — протянул Маслов. — Но вы понимаете, что случилось…

Дедушка вкратце попытался рассказать Васину историю. Но она не взволновала регистраторшу. Она думала не о Васиной судьбе, а о правильном ответе на анкетный вопрос. По этому она сказала:

— Ну и что же? Всё правильно. Даже если он и не жил пятьдесят лет, так ему всё равно тринадцать лет. Так мы и запишем тринадцать! Но… но, позвольте… тогда, как же быть всё-таки с годом его рождения?

Регистраторша первый раз растерялась и почти с ужасом посмотрела на Васю. Смотрели на него и многие учёные, которых невольно привлёк громкий и строгий голос регистраторши. Она сказала:

— Я действительно ничего не понимаю. Ведь если он родился в сорок втором году, значит, по всем правилам ему шестьдесят три года. Но ему тринадцать. Значит, он родился в девяносто втором, но в этом году он даже не жил. Ничего не понимаю!

— Позвольте, — вмешался один из учёных врачей. — Здесь, видимо, нужно применить не арифметику, а алгебру… Я, правда, не занимался ею уже лет сорок, но всё-таки попробуем. Запишем условия задачи. Вася Голубев прожил тринадцать лет. Так. Это, значит, его актив. Плюс тринадцать. Положительное, так сказать, число. Потом он не жил целых пятьдесят лет. Поскольку он не жил эти годы, то логически это будет отрицательное число минус пятьдесят. Понимаете? Теперь мы складываем, сколько он жил и сколько он не жил… Та-ак… Плюс тринадцать плюс минус пятьдесят… Итого получается… — Учёный-врач вдруг покраснел, побледнел и почти закричал: — Так ведь получается нечто необыкновенное — человек с отрицательным возрастом! Оказывается, Васе Голубеву в данный момент минус тридцать семь лет. Но ведь этого не может быть!

Учёные-доктора, конечно, поняли, что человека с минусовым возрастом быть не может. Таким образом, не только арифметика, но и алгебра оказалась бессильной перед задачей, которую невольно задал Вася учёным.

Доктора некоторое время глубокомысленно молчали, потом вдруг зашумели. Случай этот непосредственно не касался их специальностей, но он всё-таки заинтересовал их. Одни рассуждали так:

— Голубев родился в тысяча девятьсот сорок втором году. Значит, арифметически ему шестьдесят три года. Но мы все видим, что ему тринадцать лет. Арифметика зачёркивается. Алгебра результата не даёт. Значит, на помощь нам может прийти только логика…

Другие возражали:

— Какая же здесь может быть логика? Раз он жил на земле, значит, ему шестьдесят три года. Это же очень просто.

— Нет, не так просто. Жить — это значит расти, стариться, словом жизнь — это движение. А Вася Голубев не рос, не старился, не двигался. Значит, он не жил. Ведь так, если рассуждать логически? А если это так, то нужно признать, что алгебра права. Но та же логика не позволит нам признать возможным появление человека с минусовым возрастом. Так что и логика отказывает.

Учёные-доктора думали. Вася молчал. Дедушка краснел так, славно он был виноват в том, что Вася невольно задал всем такую невероятную задачу. Не растерялась только регистраторша.

— В конце концов, меня это не касается, — решительно сказала она. — Раз он действительно родился в тысяча девятьсот сорок втором году, так мы и запишем. А потом кому нужно — разберутся.

Мудрое решение пришлось всем по нраву. Учёные-врачи облегчённо вздохнули:

— И в самом деле. Нам ведь важно выяснить не его возраст, а установить те изменения в его организме, которые могли возникнуть в результате длительного пребывания на морозе в течение определённого периода времени, а также установить, по возможности точно, причины его… ну… так сказать, оживления, или, точнее, возвращения в нормальное состояние…

Вася упрямо молчал. Он ещё не мог понять: с каких пор относительные числа перенесены в алгебру? Может быть, так требует новая программа? А может быть, настоящая алгебра поможет ему установить собственный возраст? И он, кажется, в первый — но, как потом выяснилось, не в последний — раз пожалел о том, что так мало и так поверхностно знает математику.

О логике он почему-то не вспомнил…

Вопрос как-то сам по себе несколько отодвинулся, и Вася подумал:

«Поскольку я отстал от этих людей на полвека не по моей вине, я обязан учиться, чтобы догнать их. А для того, чтобы учиться, нужно спрашивать…»

Однако ему показалось не совсем удобным задавать вопросы таким серьёзным и таким учёным людям. Трудно сказать, как они посмотрят на это. Ведь врачи никогда не отвечают на вопросы. Они всегда только сами спрашивают: «Не болит ли горло? Покажите язык. Вдохните, выдохните. Здесь болит?… А вот так больно?»

И на всё нужно отвечать. Но когда врачу задаёшь совершенно ясные вопросы: «А когда я выздоровею?» или «Когда мне можно будет выйти на улицу?» — следует покровительственный ответ: «Всё в своё время. Полечитесь, молодой человек, полежите, а там будет видно. И зачем вам спешить? Разве дома плохо? Книги есть, чего вам ещё нужно?»

Попробуй растолкуй, чего ещё нужно! И сразу станет понятным, что только глупый человек может задавать такие дурацкие вопросы.

А перед Васей сидели не какие-нибудь, а учёные-врачи. В такой обстановке, прежде чем задать вопрос, подумаешь и подумаешь.

Но пока Вася думал, он всё сильнее хмурил свои светлые брови. Чем ближе они сходились над переносицей, тем больше в Васе накапливалось силы воли. В таком состоянии Вася долго находиться не мог. Он вначале покраснел и попыхтел от напряжения, а потом очень вежливо и не слишком громко спросил:

— Простите, пожалуйста, но меня интересует один вопрос. Не могли бы вы ответить мне на него?

Первым с живостью обернулся Ли Чжань:

— Пожалуйста, мой друг. Мы охотно ответим тебе на все твои вопросы.

— На чём летели товарищи индусы, если им помешали магнитные бури? И почему не могли прилететь американцы?

Среди учёных-докторов прокатился шумок. Они задвигались на местах, как ученики в классе, когда учитель наконец прочёл условие задачи. Послышался приглушённый шёпот, странные, оканчивающиеся на «ус» слова. Учёные переглядывались с Ли Чжанем, а он — с ними. И в эту очень неприятную, напряжённую минуту к Васе подошёл дедушка и, заикаясь от уважения к учёным-докторам, сказал:

— Мне кажется, что ему… — дедушка ласково обнял Васю за плечи, — ему нужно рассказывать всё так, как есть на самом деле.

— Вы уверены? — строго и в то же время заботливо опросил Ли Чжань. — Вы проверяли?

— Видите ли… — Дедушка от волнения прижал к груди руки. — Видите ли, раз он живёт в современном обществе, он не может быть отгорожён от его влияния. А он совершенно нормальный человек, и ему всё интересно. Значит, ему лучше всего сразу всё объяснить. Тем более, что многое он и так знает — ведь он в своё время был старостой кружка «Умелые руки» и занимался вопросами техники будущего.

Это сообщение дедушки учёные-доктора восприняли несколько настороженно, но всё-таки с должным вниманием. Шум, движение и шёпот в их рядах стали утихать. Тогда один из индусов спросил:

— А вы уверены, что преждевременное раскрытие всех особенностей техники нашего общества не нанесёт ему психической травмы?

Вася опять насторожился: ему попалось совершенно новое слово — «травма». Видимо, и дедушке это слово было не совсем знакомо. Он на мгновение задумался и пробормотал:

— Травма… травма… Ах, да это же повреждение или потрясение организма. Так что же они боятся, что Вася испугается до смерти? Ну нет! Он не из таких.

И он уже твёрдо ответил учёным-врачам:

— Да, я уверен, что никаких нервных потрясений, или, как вы говорите, психических травм, не предвидится. Он парень крепкий.

— Ну что ж… — сказал Ли Чжань. — Я думаю, что мы проведём первый опыт и разъясним Василию Голубеву его вопрос. Вы не возражаете? (Учёные не возражали.) Индусы, как и многие другие из присутствующих, прилетели на эту нашу научную конференцию на специальных, очень быстрых самолётах. Вас удовлетворяет этот ответ, молодой человек?

— Нет, — честно и немного обиженно ответил Вася. — Не удовлетворяет.

— Почему? — удивился Ли Чжань.

— Потому что самолёты бывают разные, — твёрдо сказал Вася. — Я знаю, что были самолёты, которые летали со скоростью, превышающей скорость звука. Я читал — и мне рассказывал папа, и потом на вечере в нашей школе лётчики, — что звуковой барьер преодолеть было очень трудно. Но его преодолели. И тогда реактивные самолёты с газовыми турбинами, нагнетающими воздух, полетели быстрее звука. Но летели они всё-таки не очень высоко. Не дальше начала стратосферы.

— А-а!.. — радостно улыбнулся Ли Чжань, и вместе с ним улыбнулись все учёные-доктора. А дедушка засмеялся. — Теперь мне понятно, что мой ответ вас действительно не может удовлетворить. Ну хорошо. Я исправлю свою ошибку. Видите ли, Вася Голубев, ракетные самолёты есть и до сих пор — правда, они несколько изменились. Но сейчас основным видом воздушного транспорта являются атомные самолёты. Они бывают грузовые, пассажирские, скоростные. Каждый тип самолётов используется по назначению и каждый по-своему хорош. Я надеюсь, что вы избавите меня от подробного изложения всех достоинств и недостатков атомных самолётов?

Вася милостиво избавил учёного-доктора от этого изложения, хотя и пожалел об этом, но потом подумал:

«Понятно. Когда доктора спрашивают, им обычно подробно отвечай. А когда им задаёшь вопросы, они освобождаются от изложения подробностей».

Китайский учёный искоса посмотрел на снисходительного пионера и, улыбнувшись, продолжал:

— Так вот, молодой человек. А самолёты летают теперь со скоростью в три — четыре тысячи километров в час. Они снабжены такими приборами, которые дают им возможность садиться на любом аэродроме в любую погоду и в любое время года и суток. Но в силу некоторой несовершенности современной техники и на приборы, и на их моторы влияет не погода, а невидимые простому глазу магнитные бури, иногда возникающие в атмосфере. Ещё больше влияют и мешают космические бури. Дело в том, что в межпланетных пространствах то и дело происходят атомные катастрофы и взрывы. Кроме того, на космические бури всё ещё очень сильно влияет солнце, на поверхности которого также всё время происходят атомные взрывы. На поверхности земли магнитные и космические бури не так страшны, потому их порывы разбиваются о различные слои атмосферы. А так как атомные самолёты летают на очень большой высоте: тридцать — сорок — шестьдесят километров, где сопротивление воздуха ничтожно, то они испытывают на себе удары всех этих бурь. Вам теперь понятно, Вася Голубев?

— Да, благодарю вас. Теперь почти понятно.

— Только почти? — удивился доктор. — Но, честно говоря, я не смогу вам сообщить большего. Для этого потребовался бы специалист.

— Ну хорошо, — сказал Вася. — Главное-то я понял.

В зал вошли люди в нежно-голубых халатах и вкатили какой-то сложный аппарат. На нём стояли мощные осветительные приборы — юпитеры и похожие на громкоговорители большие трубы. Люди в голубых халатах подключили этот аппарат к толстым проводам, зажгли юпитеры и направили их яркий режущий свет на Васю. Потом они нацелились на мальчика трубами-громкоговорителями. Покрутив какие-то ручки, медицинские радиотехники бодро доложили:

— Двусторонняя телерадиосвязь с Индонезией установлена!

Молодой врач, который тоже пришёл с радиотехниками, предложил:

— Давайте начнём конференцию!

Начались скучные разговоры. Васю крутили во все стороны, выслушивали, выстукивали, и он, озадаченный и даже слегка испуганный новым и, пожалуй, самым неприятным и сложным происшествием за всё последнее время, покорно вздыхал, ложился, вставал, показывал язык и говорил «а». В это же время он успевал отвечать на десятки самых невероятных и, с его точки зрения, пустых, порой даже и неприличных вопросов. Дедушка — Женька Маслов мужественно отражал натиск учёных, добросовестно рассказывал всю прошлую жизнь Васи, хвалил его за то, что он был самым лучшим конструкторам в школьном кружке «Умелые руки» и даже отлично учился.

Надо сказать, что здесь Маслов покривил душой: как известно, Вася Голубев имел и тройки и даже двойки, которые, правда, не определяли оценок в четвертях, но тем не менее в тетради попадали. Но дедушку можно было извинить: ведь каждому пятикласснику кажется, что в шестом классе все учатся замечательно и стоит ему перейти в шестой класс, как и он, конечно, станет отличником.

И ещё нужно сказать: Васе Голубеву показалось, что дедушка употребил не вполне приличное слово — «фантазёр». Ведь в переводе на язык нормального школьника оно звучит, как «враль», или «врун», или (когда этого не слышит учительница русского языка) «трепач». Но ведь это могло и показаться…

Кажется, дело подходило к концу. Но молодой врач безжалостно предложил:

— Приступим к внутреннему осмотру!

«Как же это они начнут осматривать меня изнутри? — не без робости подумал Вася. — Ведь не вздумают же они меня резать?»

Но резать его никто не собирался. В комнате погас свет, и экран на стене вспыхнул мерцающим розовато-синим светом. Молодой врач навёл на Васю один из шлангов. Из репродуктора вдруг раздался голос:

— Свейтить бронхи!

Вася вопросительно посмотрел на дедушку, и тот шепнул ему:

— Это, видно, американец просит. Он же по телерадио всё видит и слышит.

Васю попросили повернуться спиной. Перед его глазами оказался экран. Он посмотрел на него и обмер. На экране светились, дышали, бились, двигались все его внутренности. Он видел, как сжимается и разжимается его сердце, видел, как вздыхают сероватые лёгкие, как бежит в жилах ярко-красная кровь. Он видел всё в красках, в цветах и не просто в натуральную величину, а в значительно увеличенном виде.

Так вот почему учёные даже не поднялись с мест! Они пользовались цветным рентгеновским аппаратом, который просвечивал тело насквозь, позволяя видеть невидимое, скрытое.

Кто-то попросил по радио:

— Включите сердечные шумы.

О, это было что-то совершенно невероятное! Вася услышал, как стучит его сердце, стучит так, что его можно было услышать даже за сто метров.

Учёные в зале и учёные в далёкой Индонезии изучали состояние Васиного организма с такой точностью, что ошибок в их оценке быть не могло. И всё-таки, когда длительный внутренний и внешний осмотр окончился, учёные вдруг стали спорить. В спор вмешивались и те, что были за океаном, и, как потом оказалось, африканские учёные, которые просто не успели прилететь, но были извещены о конференции. Все забыли о Васе, и он присел на диванчике. К нему подошёл дедушка, крякнул и присел рядом. Прислушиваясь к спору учёных, он с уважением сказал:

— Вот, брат, как разговорились! И, понимаешь, всё по-латыни! Подумать только — ведь кроме врачей и аптекарей теперь уж, наверное, никто не знает латинского языка. А они на нём, как на родном, разговаривают.

Вася следил за молодым врачом, который почти не участвовал в споре. Он стоял на сцене, заложив руки за спину, выпрямившись, и на его лице играла лёгкая улыбка собственного превосходства. Она почему-то показалась Васе такой неприятной, что он спросил:

— А кто этот задавака?

— Это? А ты не знаешь? — хитро улыбнулся дедушка.

— Не-ет…

— Это, брат ты мой, сын Сашки Мыльникова. Да… Вот стал врачом.

— Сын… Сашки Мыльникова?… Значит, он жив?!

— Ну как же! Известный поэт.

— Он и сейчас пишет?

— А как же?… Товарищ Мыльников! — окликнул дедушка молодого врача. — А что пишет сейчас ваш отец?

Мыльников-младший выпрямился и с гордостью, отчеканивая слова, ответил:

— Мой отец пишет сейчас новую поэму! Называется она «Космос». В ней будет двести тысяч строк.

И Вася подумал, что этот Мыльников-младший не столько сам «воображает», сколько кичится своим папашей. Однако Вася невольно ощутил прилив уважения к поэту Александру Мыльникову. Подумать только — двести тысяч строк! Это ж надо высидеть!

Между тем учёные-врачи как будто окончили свой спор, и Мыльников-младший обратился к Васе очень официально:

— Мы вам очень благодарны, товарищ Голубев, но вам придётся ещё потрудиться. Нам нужно съездить с вами на то место, где вы замерзали и отмерзали.

Прежде чем Вася успел что-нибудь сказать, дедушка решительно запротестовал:

— Нет! Я не разрешу этого. Человеку нужно отдохнуть. У него и так слишком много впечатлений.

Ли Чжань первый согласился с дедушкой, и все порешили, что экскурсию на место Васиного «воскрешения» нужно отложить до следующего дня.

Глава девятнадцатая Что такое счастье?

В машине Васю ждали Лена и Женька.

Солнце скрылось за ближними домами, и над сопками в зеленоватом небе показалась бледная, пятнистая луна. Она была едва заметна и казалась заплутавшимся обрывком облака. В домах зажглись разноцветные огни. Слышались звуки музыки. Бесшумно проносились сияющие мягким светом электронки.

В небе, освещённые последними отблесками розовой зари, почти бесшумно проплывали вертолёты — маленькие, похожие на жучков, индивидуальные и побольше — семейные или общественные. Много было и пешеходов в лёгких красивых одеждах. У иных модников одежда была отделана цветной светящейся тканью, которая мягко и загадочно мерцала в сумерках.

И Васе почему-то стало грустно…

Он устал во время врачебного осмотра и сейчас, вспоминая его, не мог не думать и о Сашке Мыльникове.

Значит, он жив! Значит, он не сумел сделать всё для того, чтобы спасти его из занесённого снегом шурфа! Разве он, Вася, смог бы успокоиться, если бы знал, что его товарищ погибает или даже уже погиб! Да он бы сам лучше замёрз! А Сашка, оказывается, смог и даже не расстроился.

Он, наверно, окончил школу отличником. Ведь не мог же человек, окончивший школу кое-как, стать известным поэтом, который пишет космические поэмы в двести тысяч строк! Потом он, наверно, окончил какой-нибудь литературный институт и вот теперь пишет себе свой поэмы по всем правилам, и все его уважают.

А то, что этот уважаемый человек оставил в беде товарища, никто и не знает.

Но тут впервые Васе показалось, что он ошибается. Ведь не может быть, чтобы Сашка — пусть парень и положительный, хотя порой и вредный, самолюбивый и всё такое прочее, но всё-таки пионер, советский школьник, Васин товарищ, — поступил так подло! Не мог он так поступить! И стоило Васе начать оправдывать Сашу, как он немедленно вспоминал, что ведь и родители тоже не нашли его. Так чего же ждать от Сашки Мыльникова? Значит, были какие-то особенно серьёзные причины. И узнать о них он может только тогда, когда повидается с Мыльниковым.

Словом, почти всё выяснилось, но ощущение грусти всё-таки не пропадало. Может быть, ещё потому, что Вася как будто даже завидовал и Женьке Маслову, и Сашке Мыльникову. Подумать только! Один — биомеханик, второй — известный поэт. А что он, Вася! Что из него ещё выйдет! Ох, неизвестно… Вокруг столько интересного…

— Нужно спешить, — сказал дедушка, — сейчас самая лучшая видимость межпланетных телевизоров.

— Да, — подтвердила Лена, — а то начнутся служебные переговоры — не настроишься на волну.

И, несмотря на то что Вася чувствовал себя немного несчастным, он всё-таки заинтересовался этим разговором и спросил:

— Это что ж, можно будет посмотреть, как живут люди на других планетах?

— Да, конечно, — безразлично ответила Лена и едва заметно зевнула.

Вася был неприятно удивлён таким равнодушием.

— И что же, служебные переговоры очень мешают настраиваться на волну?

— Да как тебе сказать… Не так чтобы очень… Лунные ещё ничего, а вот те, что работают на наводке межпланетных кораблей, и особенно те, что связаны с Марсом и Венерой, — вот эти очень мешают. Они же очень сильные! Шутка сказать — послать радиоволну сначала на Луну, оттуда передать на промежуточный искусственный спутник, а потом уж оттуда на Марс или на Венеру! Вот эти-то служебные станции и мешают… Да и вообще-то мы уже не смотрим Марс или Венеру, а уж Луну тем более! Ничего интересного! — капризно закончила Лена.

Вася очень удивился: не интересоваться тем, что делается на Луне или Марсе? Да если бы в его время появился кинофильм «На Луне», так к кинотеатру нужно было бы пробиваться сквозь сплошную толпу. А тут — неинтересно! Подумаешь, какая умная…

Лена заметила, как у Васи сначала удивлённо расширились глаза, потом они стали узенькими и между бровями прорезались тоненькие, упрямые морщинки. Она поняла, что сказала что-то не так. Чтобы исправить впечатление, она разъяснила:

— Видишь ли, вначале это, может быть, и интересно, а по том всё одно и то же: машины, красивые картинки лунной природы, потом опять машины и машины… А людей почти не видишь. Ну разве может быть что-нибудь интересное без людей?

Это объяснение только рассердило Васю. Вот они — девчонки! Во всё времена одинаковы. А ведь что может быть интересней машин?

Женька как будто понял Васины мысли. Он неожиданно хмыкнул и сказал:

— Конечно, стишков там никто не читает, песенок не поёт и даже никто ни за кем не ухаживает… Конечно, ей неинтересно. Вот если бы там про записочки что-нибудь рассказывали, тогда да! Тогда бы она от экрана не отходила.

Лена неожиданно покраснела, быстро покосилась на Васю и вдруг накинулась на Женьку:

— Что ты говоришь? Болтун! Как тебе не стыдно!

Но чем больше она кричала и возмущалась, чем настойчивей старалась ударить Женьку, который привалился в самый угол сиденья и, отчаянно хохоча, прикрывался от Лены не только руками, но и коленями, — тем больше Васе казалось, что Лена краснеет неспроста. Записочки, вероятно, были…

«Ну, а мне что за дело? — спрашивал себя Вася. — Мало ли кто пишет записки или переписывает для девчонок стихи… А я-то тут при чём?»

Но чем больше он убеждал себя, тем грустнее становилось у него на сердце. Лена всё-таки… смелая девочка. Вон как она решительно познакомилась с Тузиком. Наконец, она просто сильная и ловкая девочка. Как она лихо справлялась с тайменем! Потом она, конечно, ещё и… добрая девочка — даже заплакала, когда плакал Вася.

И чем больше думал Вася, стараясь не сказать самого главного — что Лена просто красивая девочка, которая ему понравилась с первого взгляда (теперь-то он понимал это очень хорошо), — тем больше самых великолепных качеств он отыскивал в ней и тем грустней ему становилось. Он надулся и отодвинулся от Лены как можно дальше. А она, стараясь достать до Женьки, всё ближе придвигалась к нему.

Женька, отбиваясь, всё время подзуживал сестру:

— Сказать, от кого записка? Сказать?

Лена яростно визжала и всё сильней наваливалась на совсем загрустившего Васю.

Женька не унимался:

— А про стишки рассказать? А как песенками переговаривались, рассказать?… Слушай, Вася… — начал было он.

Но Вася только безнадёжно отодвинулся подальше от Лены. Он с горечью думал:

«Ну и пусть записочки… Пусть песенки… Пусть даже стихи… Сашку бы Мыльникова сюда — он на любую тему любой стишок состряпает».

Ему казалось, что он должен быть совершенно безразличным и строгим, как настоящий мужчина. Но в то же время Вася понимал, что он вдруг стал очень несчастным, даже несчастней, чем в масловской машине, когда он понял, что пролежал замёрзшим целых полвека. Он даже подумал, что не стоило и отмерзать только для того, чтобы узнать, какая замечательная и, без всякого сомнения, самая лучшая из всех девочек, которых он встречал за… за…

Это окончательно сбило его с толку. За сколько же лет он впервые встретил такую замечательную девочку, как Лена? За тринадцать, за тридцать семь или за шестьдесят три? Вот дурацкое положение! Даже не знаешь, какой у тебя возраст.

Вася немного успокоился и почувствовал себя менее несчастным, чем секунду назад. Тем более Лена так натурально кричала на Женьку, что он всё врёт, что он всё выдумывает, что стоило только захотеть, и можно было поверить, что Женька действительно говорит неправду. Когда она искоса, почти умоляюще посматривала на Васю, в её красивых — больших и тёмных — глазах сверкали самые настоящие светлые и чистые слёзы. Её ресницы сами по себе стали склеиваться стрелками, а лицо раскраснелось, и от этого светлые выбившиеся из-под тюбетейки кудряшки были ещё красивей. Вася не выдержал. Он поверил ей и почувствовал, что он скорее счастливый, чем несчастный.

«Всё-таки, как-никак, а ещё никто не может похвалиться, что он приручил мамонта, — думал он. — Ещё ни один мальчик из нашего города не может похвастаться, что ради него съехались учёные со всех концов света. И вообще, поживу месяц в двадцать первом веке — ещё поглядим, кому записочки будут писать!»

Он уже так уверился в невиновности Лены, в собственной неотразимости, что даже сам не заметил, как у него появилась сила воли, решимость и даже, кажется, способность мыслить логически. Он уже решил, что нужно одёрнуть Женьку, довольно вредного третьеклассника, который явно не умеет вести себя в приличном и солидном обществе. Но Женька наконец добился своего. Он закричал:

— Валька Башмаков тебе записочки писал! И ты ему писала! Я сам видел. Он тебе и стишки переписывал. И провожать ходил…

Вася обмер. Ну ладно — записочки, стишки там, песенки… Ну, бывает. Ну, кто не поскользнётся… Но — провожать! Да, тут всё понятно.

Всё исчезло — и сила воли, и убеждение в невиновности Лены. Осталось одно презрение к этой девчонке, которая так натурально умеет врать. Вася был горд и неприступен, и Лена, взглянув на него, поняла это. Она вдруг бросилась в дальний угол машины, закрыла лицо руками и заплакала. Ещё минуту назад Вася попытался бы её успокоить, но сейчас он отвернулся. В его глазах ещё светилось презрение. Женька понял это по-своему. Он опустил свой исцарапанные, в коричневых, подживающих рубцах колени и не очень уверенно сказал:

— Разревелась… Пусть не задаётся… Машины ей не нравятся!

Вася молчал. Он сложил руки на груди и независимо смотрел в окно. И тут только он заметил, что электронка стоит на месте, дедушка обернулся и, улыбаясь, посматривает на них. Он улыбался так хитро, так понимающе, что Васе опять показалось, что перед ним когда-то знакомый круглолицый Женька Маслов. И он невольно испугался, что тот Женька обязательно отмочит какую-нибудь шутку, после которой придётся краснеть. Поэтому Вася покраснел заранее и предупреждающе сказал:

— Ладно, Женька, брось…

Он обращался к дедушке, но откликнулся маленький Женька:

— А чего бросать? Я правду сказал…

— Врёшь! Врёшь! — Лена сорвалась с места и мокрой от слез рукой залепила Женьке звонкую оплеуху. — Всё врёшь, противный мальчишка!

Прежде чем Женька смог опомниться, щека у него побагровела, нос стал розовым. А Лена, выпрыгнув из машины, убежала в дом.

Вася посмотрел ей вслед. Конечно, Валька Башмаков — неприятность, но нужно признать, что затрещину Лена залепила звонкую и умелую.

«Можно сказать, со знанием дела», — с уважением подумал Вася и вдруг опять понял, что он очень несчастный человек.

Глава двадцатая Лунный рудник

Вечернее освещение масловской квартиры поразило Васю. Ему показалось, что в комнатах каким-то невероятным образом застряли разные кусочки дня.

В прихожей был яркий, но не резкий летний полдень, когда тонкие облака покрывают небо и оно едва голубеет. И глаза можно не щурить.

В другой комнате остался вечерний час — свет был золотистый, богатый и какой-то весомый. Кажется, что его можно набрать в руки и подержать. Обстановка словно выступила вперёд, стала красивее. Даже в углах комнаты, как при закате, переплетались багровые, синие и оранжевые тона, незаметно для глаза дополняя друг друга.

В третьей комнате стоял рассвет. Но не южный — быстрый и буйный, больше похожий на закат, а северный, летний. В нём преобладали нежно-зелёные и едва розовые тени. Свет был такой спокойный, такой радостный и добрый.

Вася заглянул в тёмный кабинет Женькиного отца и удивился ещё сильнее. В кабинете стояла настоящая, живая ночь. Было очень темно. И всё-таки в кабинете был свет — тихий и успокаивающий, как летней ночью у моря или реки, когда яркие звёзды мерцают над головой и их лучики перекрещиваются и едва заметно вздрагивают и в воздухе и на воде. И кажется, словно света нет, неоткуда ему взяться, и все таки все светится, всё живёт своей особой, таинственной жизнью.

Поражённый этой тихой необыкновенной темнотой, Вася постепенно стал понимать, что в комнатах нет ни одной лампочки, ни одного источника света. Лучилось всё — стены, потолок, вещи, карнизы, двери, рамы окон. И каждый из этих предметов светился по-своему, едва-едва отличаясь от окружающих, а все вместе образовывали этот общий необычный свет.

«Но ведь этого мало для освещения», — подумал Вася и снова пошёл по комнатам.

Оказалось, что лампы были, но они прятались в углах, за вещами, в карнизах, и незаметно лили свой необыкновенный свет.

Снова и снова переходя с вечера в полдень, а с полудня в раннее утро, Вася думал, что как было бы красиво жить в его время, если бы люди по-настоящему занялись освещением. Как красиво, сказочно красиво стало бы в комнатах и домах, на улицах и в парках…

Пока он думал об этом, возившийся возле стены Женька удовлетворённо сказал:

— Ну вот! Луна поймана!

Вася даже вздрогнул — так неожиданно было восклицание. Он подошёл к Женьке и увидел, что матовый экран в стене уже светится и слегка вздрагивает. В его глубине стояли какие-то странные машины. Поразило не то, что они двигались, а то, что они были в ясно осязаемой глубине экрана.

— Странно… Даже не как в кино, — сказал Вася.

— Ну, в кино и не такое увидишь! — беспечно ответил Женька. А Вася подумал, что отстал он здорово: полвека назад в кино можно было увидеть только то, что было давным-давно. Но то, что будет когда-нибудь, — этого он не мог бы увидеть ни за какие деньги.

Сзади неслышно подошёл дедушка, повертел круглые ручки под экраном, и пульсация исчезла. Удивительные машины словно приблизились.

— Почему кажется, что они в глубине? — спросил Вася. — Просто как живые…

— Так, видишь ли, теперь телевизоры не только цветные — они ещё и объёмные, или, как говорят, стереоскопические. В твои годы даже стереокино создать как следует не могли, а сейчас даже телевизоры стереоскопические.

Дедушка придвинул поближе кресло. Женька и Вася уселись рядом и уставились в экран.

— Перед тобой, — откашлялся дедушка, — лунный пейзаж сегодняшнего дня. Несколько десятков лет назад люди послали на Луну автоматические межпланетные самолёты. С помощью специальных приборов, в том числе и спектрографов, — это, знаешь, такие приборы, которые по свечению, или, иначе, спектру, определяют присутствие всяких элементов в каком-нибудь расплавленном или нагретом материале не только на Земле, но даже на звёздах, — так вот с помощью спектрографов они открыли…

Дедушка не успел закончить. Там, на Луне, возле домика, что стоял у машин, показался человек в прозрачной оболочке, как будто его упаковали в целлофан. Сквозь эту поблёскивающую на солнце оболочку была видна даже его одежда. В руках он держал чемоданчик и самый обыкновенный раздвижной гаечный ключ. Лунный человек шёл осторожно, выбирая место для своих сапог с необыкновенно толстой подошвой.

— Что это он так? Словно он слепой идёт? — спросил Вася.

— Чудак, у него ж сапоги на свинцовой подошве, — ответил Женька. — Как у водолазов.

— А зачем? — удивился Вася.

— Так на Луне же человек весит в шесть раз легче, чем на Земле. А сила у него остаётся прежняя. Значит, если он шагнёт, как на Земле, так он, знаешь, как подпрыгнет? А потом шлёпнется: тоже радости мало. А когда на сапогах подошвы свинцовые, он ходит почти как на Земле.

Человек обошёл домик и стал осматривать самую большую машину. Он по очереди снимал огромные кожухи, легко перекладывал их с места на место, как будто они были сделаны из бумаги. Вася сразу догадался, что лунному человеку делать это было нетрудно: ведь на Луне всё весит в шесть раз меньше, чем на Земле. Значит, алюминий наверняка, весит столько же, сколько бумага.

— Понятно… Работать ему не так уж трудно.

И Женька и дедушка посмотрели на Васю с некоторым сожалением.

— «Не так уж трудно»! — передразнил Женька. — А ты попробуй поработай возле металла в воздухонепроницаемом скафандре! Там же температуры какие? Климат, в общем… То жара, как в печи, то холод, какого на Северном полюсе нет. Скафандр то размягчается, то, наоборот, становится хрупким. Чуть заденешь за что-нибудь, порвёшь или повредишь скафандр — и пожалуйста, в безвоздушном пространстве. На Луне же воздуха нет…

Лунный человек всё так же осторожно продвигался вдоль машины, снимая кожухи и проверяя детали машин. Из домика вышел второй человек в прозрачном розоватом скафандре с голубыми разводами и, приплясывая, пошёл вдоль машины. Этого кокетливого, пляшущего человека так и мотало из стороны в сторону, но он не падал, как не падает ванька-встанька: ведь и у того на ногах были свинцовые подошвы.

— Вот, — презрительно сказал Женька, — сразу видно, что девчонка. Растанцевалась…

Но в это время первый человек наклонился, и на его затылке сквозь скафандр все ясно увидели две тёмные косички, уложенные самыми домашними и скучными крендельками. А у второго в коротко подстриженных волосах был пробор. Вася покосился на Женьку. Тот промолчал.

Из домика вышел третий человек, большой и грузный, посмотрел на человека в розовом скафандре и, легко подпрыгивая сразу на пяток метров, подошёл к нему. Даже на экране лунного телевизора было видно, что третий ругает второго и руками показывает, что танцевать во время работы не следует. Даже на Луне.

— Да, — усмехнулся дедушка, — не дотанцевал Лунный вальс. Попало? И правильно! Подумаешь, разукрасился! Скафандр — розовый, канты — зелёные, отвороты — голубые… Как попугай.

Оказывается, любители помодничать и позадаваться пробираются даже на Луну.

Три земных человека посмеялись над одним лунным, и Вася спросил:

— А что они всё-таки делают там?

— Как — что? Это же лунный рудник. Добывают некоторые элементы, которых нет на Земле, — те, что открыли с помощью спектрографов. Сделали лунные машины, приспособили их к тамошней обстановке и работают. Причём интересно: на Земле ты эти машины с места не сдвинешь, а на Луне они действуют отлично. Что значит разница в условиях! А сейчас вот обслуживающий персонал проверяет, как они готовы к работе, чтобы поломок не было.

Лунные люди заканчивали осмотр машины, ставили кожухи на места и наконец скрылись в своём домике. Он, как и домик на Земле, был покрыт уже известной Васе фотоэлементной краской.

И здесь, на Луне, она занималась обычным своим делом: перерабатывала световую энергию в электрическую, которая то отапливала домик, когда это требовалось, то, наоборот, охлаждала его.

Глава двадцать первая Взрывной комбайн

Стоящий на колёсиках домик вдруг дрогнул и двинулся вперёд, вслед за огромной машиной. Она подвигалась к глубокой канаве на краю холма с неожиданно острой, как пика, вершиной.

Лунный пейзаж, в сущности, был очень скучным. Вокруг — ни деревца, ни травинки. Даже паршивенькой, грязной лужи и той на Луне не найдёшь ни за какие деньги. Ведь на Луне нет ни воздуха, ни воды…

На том месте, по которому двигались машина и домик, почва была грязновато-жёлтого цвета, с красными и зеленоватыми прожилками. Особенно много этих прожилок было как раз там, куда была направлена головная часть машины.

— Смотри внимательней! — строго оказал дедушка. — Начинается работа взрывного комбайна.

Из головной части комбайна, как иглы у дикобраза, выдвинулись длинные блестящие спиральные свёрла. Они упёрлись в стену, от которой шла траншея, и начали вращать её.

— Сейчас картина сменится, — предупредил дедушка. — Земные контролёры должны следить за рабочей частью машины.

И действительно, экран задрожал, изображение взрывного комбайна на нём расплылось, но через секунду всё стало на свои места. На экране было прекрасно видно, как медленно выдвигаются вперёд пустые внутри длинные свёрла. Вот они упёрлись в стену и стали всё так же медленно исчезать в ней. Через несколько минут свёрла остановились.

— Случилось вот что, — сказал дедушка, — пустые свёрла сделали в породе отверстия — шпуры, причём все осколки, каменная пыль, полученные при бурении шпуров, ушли по внутренним спиралям внутрь бурового аппарата. Теперь по этим же спиралям аппарат подаст взрывчатое вещество. Смотрите, смотрите! Видите?

Мальчики ясно увидели, что свёрла стали вращаться в обратном направлении, а комбайн начал постепенно отъезжать от стены. Когда свёрла вышли из шпуров, от них протянулась тоненькая проволочка.

— Это проводники взрывателей. Вот смотрите: сейчас машина даст взрывной электроток.

Но дедушка немного ошибся. Сначала машина выдвинула перед собой не то совок, не то фартук, а уж потом сверкнул огонь, поднялась пыль, и мелко раздроблённая порода посыпалась в подставленный совок и стала исчезать в машинном брюхе.

— Это её убирают транспортёры, — пояснил дедушка.

Взрывной комбайн всё отъезжал назад, а за ним опускалась быстровращающаяся огромная щётка. Оказалось, что при взрыве не вся порода попала в совок. Траншея была усеяна рудой. Вот её-то и собрал аккуратный лунный дворник. Щётка подмела пол траншеи, собрала всю просыпавшуюся руду и ссыпала её в совок.

Некоторое время комбайн стоял без дела — транспортёры перегоняли руду куда-то за пределы экрана.

— А в это время, — сказал дедушка, — заполняются камеры взрывчатых веществ. Большой их запас держать на машине опасно — из-за малейшей ошибки может взорваться весь комбайн.

— Дедушка, а зачем породу так уж мелко взрывают? — спросил Женька. — В рудниках у нас, на Земле, так прямо глыбы летят.

— Так видишь ли, внучек… на Земле сила тяжести в несколько раз больше, чем на Луне. Крупные глыбы породы подадут на обогатительную фабрику и там раздробят. А на Луне сделать это гораздо трудней — сила-то тяжести меньше, значит, и удар по глыбе будет во много раз слабее, чем на Земле. Вот, чтобы экономить энергию машин, делать их удобными и надёжными, стараются дробить породу взрывами как можно мельче.

Взрывной комбайн между тем полностью закончил цикл и опять пополз по траншее на штурм стены, испещрённой рудными прожилками.

— Ну вот, а теперь мы посмотрим, что делается с добытой рудой. Эх! — с горечью сказал дедушка. — Ведь сколько раз говорил, что нужно поставить широкоэкранный телевизор! Да вот времени всё нет, из-за этого вечно приходится настраиваться на разные волны.

С помощью рукояток дедушка хоть и с некоторым трудом, но нашёл нужную волну. Перед ребятами открылась новая картина.

Далеко, до самого горизонта, тянулись скалистые хребты. Их острые вершины вздымались вверх так отвесно, что, казалось, это огромные великаны установили каменную изгородь вокруг огромного и совершенно ровного каменного поля, на котором никогда ничего не росло. На выходе из этого поля, там, где изгородь расступалась, поблёскивали новые машины. К ним и тянулась линия транспортёра от взрывного комбайна.

— Вот это и есть плавильная фабрика, — сказал дедушка. — В неё попадает только что добытая руда. Видишь, она исчезает в одной из машин. Это — атомный реактор. Он развивает огромные температуры… Впрочем, ты уже видел подобные машины. Вот они-то и плавят руду, добывают очень важные элементы, готовят их к отправке на Землю. Вон, посмотри

Неподалёку от машин стояли аккуратно сложенные на тележках, поблёскивающие на солнце бруски металла. Только когда Вася присмотрелся, он увидел, что они разного цвета.

— Вот это и есть продукция лунного рудника и лунного металлургического комбината. Что это такое? Я тебе скажу: адрианий, галиний, лунарий и другие элементы. Раньше они создавались у нас на Земле в специальных атомных реакторах, на это тратилась масса энергии. А элементы эти крайне необходимы для современной техники. Соединяясь с другими металлами, они делают их либо жароустойчивыми, либо совершенно нержавеющими.

— Дедушка, а как же они попали на Луну, если на Земле такие элементы добывались только искусственно? — удивился Вася.

— А вот посмотри как следует на Луну, — сказал дедушка. — Видишь — перед нами огромный кратер вулкана. Ровное поле — это застывшая лава, а рваные хребты говорят, что здесь были какие-то невероятные взрывы. А ведь Луна вся испещрена такими огромными кратерами. Ты спросишь почему? Даже сейчас учёные ещё не могут объяснить это совершенно точно. Но почти всем уже ясно, что когда-то, очень давно, когда Луна была совсем молода, в её недрах произошли могучие атомные взрывы. Они не только образовали множество кратеров на поверхности Луны, но и изгнали всякие признаки атмосферы. Атомные процессы были так могучи, что создали в недрах Луны неведомые элементы и выплеснули их на поверхность. Вот их мы и добываем.

— А нам в школе объясняли не совсем так… — робко сказал Вася.

— Правильно. Но ведь наука всё время идёт вперёд и постепенно разгадывает одну тайну природы за другой. И чем дальше мы проникаем в глубину Вселенной, тем больше раскрываем непознанных тайн и ставим их себе на службу.

Тихонько шумел телевизор. На далёкой Луне плыл нагруженный рудой транспортёр — значит, взрывной комбайн закончил ещё один производственный цикл, из атомной машины вышла ещё одна тележка с металлом. Но Вася уже не замечал всего этого, а думал о том, что когда-нибудь он тоже полетит на ракетоплане в межзвёздном пространстве с быстротой свободной мысли, между кометами и разной планетной мелочью, к огромным мирам, в другие галактики. Рядом с ним, в блестящей, совершенно прозрачной кабине, пристально вглядываясь в звёздное небо, будет стоять…

Дальше Вася не успел придумать, потому что рядом раз дался недовольный голос:

— Ну, что вы на Луне застряли!.. Пойдёмте — я, кажется, Марс поймала.

Вася оглянулся. Рядом стояла Лена. Глаза у неё были слегка заплаканы, и не все стрелки на ресницах разлепились. Вася готов был немедленно идти не только смотреть на пойманный в телевизор в соседней комнате Марс, а даже немедленно лететь на него. Но, оказывается, кроме Лены, неподалёку была и её мама. И она сразу же запротестовала:

— Нет, нет, ребята, хорошего понемножку! Луну посмотрели — и хватит. Завтра посмотрим Марс. Потом и до Венеры доберёмся. А сейчас ужинать и спать. Не забывайте, что Васе завтра рано вставать: у него много дел.

Будь это своя мама, с ней можно было бы вступить в переговоры, поспорить и всё-таки отвоевать ещё несколько минут. Но это была чужая мама… Приходилось подчиняться. Вася успел переглянуться с Леной и украдкой вздохнуть.

Она заметила этот вздох и вдруг расхохоталась.

«Что тут смешного? — краснея, подумал Вася. — Вечно у этих девчонок непонятные выходки…»

Глава двадцать вторая Почему разморозился Вася

Утром, во время завтрака, беспрерывно раздавались радиотелевизионные звонки, приезжали и уезжали какие-то люди. Они всё время норовили хоть мельком взглянуть на Васю, и это окончательно испортило ему настроение.

«Как в музее! — сердился он. — Смотрят на меня, словно на чудо».

Слава начинала надоедать. Он невольно вспомнил свою поездку к бабушке, в Иваново. Однажды на улице он увидел необыкновенного человека: он был на три головы выше самых высоких мужчин. А ведь он ещё горбился! И все, кто проходил мимо этого человека, обязательно открывали рот, ухмылялись самым глупым образом и, оборачиваясь, смотрели на живого великана. Тогда, в тот день, и Вася смотрел на сошедшего с книжных страниц дядю Степу и тоже приоткрыл рот и глупо ухмылялся. Великан печально вздохнул. Вася заметил, что глаза у великана были немного грустные. Вот только теперь Вася понял, как неприятно видеть обращённые к тебе глупо-восхищённые лица. Ну, увидел — удивись про себя и проходи мимо. Нет, обязательно нужно остановиться, потом ещё повернуться и ухмыльнуться. Ну точь-в-точь, как вот этот толстый дяденька, который, заглянув в дверь, посмотрел на Васю и исчез. Понятно, почему у того, ивановского великана, был грустный взгляд.

А тут ещё ночь оказалась такая противная, что лучше и не вспоминать о ней.

Валентина Петровна заметила Васино сердитое настроение и спросила:

— Что, нездоровится, Вася?

— Нет, благодарю вас. Я здоров, — как можно вежливей ответил Вася.

— Может быть, ты плохо спал? У тебя несколько утомлённый вид.

— Нет, что вы…

Это Вася сказал вслух, а про себя подумал:

«Очень неприятно, когда не владеешь техникой…»

Для такой мысли у него были все основания. Ему отвели Женькину комнату, а Женьке постелили у дедушки.

Прежде чем уйти, Женька рассказал Васе, как нужно пользоваться учебным телевизором, и по секрету сообщил, что благодаря некоторым проведённым Женькой конструктивным изменениям телевизор принимает не только учебные программы… Кроме того, Женька показал, как регулируется комнатная температура. Передвижение двух рычажков по желанию жильца делало климат комнаты то арктическим, то экваториальным. Смесь этих климатов давала нормальную комнатную температуру.

Когда все улеглись, Вася решил проверить действие техники на практике. Не меньше часа он пытался поймать на учебном телевизоре какую-нибудь передачу, но зеленоватый экран показывал нечто совершенно невероятное и расплывчатое. Разочарованный Вася лёг было спать, но ему показалось, что в комнате прохладно. Он решил сделать нужный ему климат. Передвинул рычажок и задремал. Но через некоторое время ему пришлось проснуться в поту и передвинуть другой рычажок. Обстановка и стены слабо светились светящейся краской, было то холодно, то жарко, в голову лезли самые различные мысли, и Вася так и не мог сказать, спал он или только дремал.

Понятно, что после такой ночи настроение вряд ли будет хорошее.

В дверях показался дедушка в таком шикарном, так тщательно отутюженном костюме и с таким ярким галстуком, что даже грустная Лена улыбнулась и сказала:

— Ты просто как на именины собрался. Правда, правда!

Дедушка слегка покраснел и тоже улыбнулся несколько самодовольно и в то же время смущённо как всякий мужчина, когда окружающие, особенно девушки, похвалят его новый костюм.

— Ладно, ладно! Нам нужно спешить. Нас ведь ждут.

Поднялась кутерьма. Женька заявил, что он тоже обязательно поедет. Лена добавила, что если можно Женьке, то и ей, конечно, придётся ехать. Дедушка колебался. Мама была категорически против. Но ведь вы знаете мам? Уже через минуту она «была бы согласна, если бы…» Потом всякие «бы» оказались ненужными, и в виде уступки ребята только переоделись.

Вася тоже не прочь был переодеться в новый, принесённый Леной костюм, но дедушка переглянулся с Валентиной Петровной и сказал:

— Нет, брат! Сегодня ты поедешь ещё в старом костюме. Учёные должны увидеть тебя таким, каким ты вышел из мерзлоты.

Вскоре электронка Масловых катила по городу. Внезапно машина остановилась. Женька недовольно спросил:

— Мы разве будем заезжать в школу?

Совсем неподалёку от шоссе, окружённая огромными стройными красавцами кедрами, стояла серая четырёхэтажная школа. Теперь, когда Вася увидел свою бывшую школу, когда он увидел кедры, которые они сажали когда-то совсем крошечными, последние сомнения в своих невероятных приключениях у него исчезли. Школа была на месте, и кедры выросли. А он по-прежнему Вася Голубев, ученик неизвестного класса. Но дедушка, оказывается, останавливал машину не ради Васи.

Возле школы толпились люди и стояли машины. Каких там только не было машин! Больших и маленьких, обтекаемых и тупоносых, и все — самых различных цветов.

Дедушка открыл дверцу электронки и помахал рукой. Люди ответили ему тем же, и едва электронка двинулась дальше, как за ней помчались другие машины.

— Ну вот, теперь они поедут за нами, — сказал дедушка.

— А зачем они у нашей школы собрались? — осторожно спросила Лена.

— Видишь ли, в городе и так заняты все гостиницы. Решили отвести для учёных вашу школу: всё равно она пустует во время весенних каникул.

— Неужели их столько собралось? — с опаской спросил Вася.

Вчера несколько десятков учёных-докторов осматривали его битых три, а то и четыре часа. Сегодня, когда учёных стало несколько сотен, его могут осматривать несколько дней подряд.

— Да, — беспечно ответил дедушка, — всю ночь прилетали!

Вася поник головой. Вот когда начинаются настоящие испытания, по сравнению с которыми все предыдущие — пустяки!

Вскоре электронка остановилась ещё раз — дедушка велел Васе сесть рядом с ним и показывать дорогу к той самой яме, в которой он замерзал.

Конечно, дедушка подогнал машину к самому краю ямы и, конечно, он широким жестом хозяина пригласил многочисленных гостей остановиться рядом. Видимо, ему очень нравилось играть роль хозяина. Но Вася всем этим был очень недоволен.

Гостей собралось, наверно, с тысячу. И все — самых различных национальностей. Они окружили яму густой и шумной толпой, заглядывали вниз, фотографировали и яму и друг друга.

Вскоре гостей несколько оттеснили работники телевизионных центров, установившие свою аппаратуру, и кинооператоры. А тут, как назло, стали слетаться опоздавшие гости, и над головой то и дело шумели вертолёты. У любого человека от этого шума и пестроты разболится голова, а если он ещё спал кое-как, то даже разговаривать и то не захочется.

А Васю всё-таки заставили говорить. Он покорно сошёл в шурф и стал рассказывать, как он провалился, как жевал промёрзшие бутерброды. Он даже показал банку от консервов и клочок газеты, в которую были завёрнуты бутерброды.

Тут ему немедленно предложили показать, где и как он лёг в то злополучное утро воскресного дня 28 марта 1955 года. Вася лёг и даже свернулся калачиком. Над ним сверкали вспышки электросвета, стрекотали кинокамеры, склонялись лапы телевизионных установок. Потом его снова заставили говорить. Он устал, в горле у него пересохло, и поэтому голос звучал всё тише и тише. Но странно, чем тише говорил он, тем сильнее кричали люди, собравшиеся вокруг ямы. Оказалось, что это старались переводчики — они переводили его слова на все языки мира.

Всё это начинало порядком надоедать, и Вася замолк. Слушатели поняли это как конец его рассказа. Кто-то спросил:

— А как же вы разморозились?

Окончательно разозлившийся Вася подумал: «Разморозился!.. Подумаешь, судака какого нашли!»

Вслух он не очень вежливо ответил:

— А так и разморозился. Проснулся, смотрю — солнце. Я и встал.

Все вокруг него опять закричали и зашумели. И чем больше они шумели, тем реже смотрели на Васю и наконец совсем перестали обращать на него внимание. Сотни людей сбились кучками и отчаянно спорили между собой. То и дело слышалось:

— Я вам говорю…

— Как доказал великий…

— Но это просто невозможно!

— А я вам говорю…

— Наука не верит в непознаваемое. Она верит только в непознанное.

И все смотрели не в яму, а куда-то вдаль. Это так заинтересовало Васю, что он выбрался из ямы и тоже посмотрел вдаль.

Там, на вершинах сопок, по-прежнему мягко поблёскивали какие-то странные, огромные приборы. И все смотрели и показывали на них. И все шумели. Только очень немногие глубокомысленно молчали и переходили от группы к группе.

Вася разыскал в толпе дедушку. Его великолепный костюм был слегка помят, и сам он выглядел совсем не именинником. Рядом с ним стояли несколько растерянные Лена и Женька.

Женька смотрел на взрослых и совсем старых людей с явным недоверием и даже осуждающе. Его взгляд не изменил своего выражения и тогда, когда к ним подошёл Вася. Женька только шепнул:

— Вечно так: как свяжешься со взрослыми, так никакого толку нет. Ну, чего шумят, спрашивается? Лучше бы мы на рыбалку съездили. Я вчера все контакты переметил — теперь бы тайменей таскали. Да и Тузик некормленный стоит.

— Да, — поддержала Лена. — Они шумят, а животное стоит голодное. Просто удивительно, до чего взрослые люди бывают бесчувственными!

— А чего они шумят? — спросил Вася. — Я же им рассказал, как я… размораживался.

— Я сама не пойму, — сказала Лена. — Не верят тебе, наверно…

Глава двадцать третья Наказание маловеров

Так или иначе, а настроение было испорчено. О дедушке все забыли, и он понял, что роль хозяина у него явно не получилась. Он часто вздыхал и едва заметно разводил руками, словно говорил про себя: «Ну что ж поделаешь? Так получилось…»

Растерянность дедушки была слишком очевидна, и Вася, рассердившись, решил набраться силы воли. Он нахмурил свои выцветшие брови, слегка наклонил вперёд стриженую голову и сжал кулаки. После этого он прошёлся среди споривших учёных и наконец наткнулся на Ли Чжаня. Старый китаец очень обрадовался и заговорил с ним, как с хорошим и давним приятелем:

— Вот, не верят тебе! Говорят, что ты не мог разморозиться. А я говорю — мог. Вася Голубев не такой мальчик, чтобы обманывать. Ты же пионер?

— Конечно! А почему они не верят? — удивился Вася. — Ведь я действительно разморозился. Стоит только посмотреть на меня, и каждый поймёт, что это правда.

— Видишь ли, Вася, всегда были и, к сожалению, есть и сейчас такие люди, которые считают, что, если что-нибудь происходит не так, как они думают, значит, это ложь. Полвека все учёные были твёрдо убеждены — и это подтверждалось фактами, — что человек, да вообще всякое живое существо, попавшее под длительное воздействие атомных излучений, должно или заболеть, или умереть. Поэтому все атомные установки окружаются специальными защитными устройствами. Но вот твой случай заставляет думать, что не все атомные излучения влияют на живое существо губительно. И ведь, собственно, это не ново. Радиоактивными веществами люди лечились уже давно. За последние десятилетия в этом были достигнуты особенно большие успехи. Но ещё не было случая, чтобы человек, пролежавший замёрзшим полвека, оживал. Вот тут-то и начинается главный спор. Одни говорят, что если ты и в самом деле разморозился, то не потому, что попал под длительное воздействие атомных излучений. Другие уверены, что ты вообще не «воскресал», потому что и не замерзал. Просто ты жил в очень отдалённых местах и слишком отстал. А третьи — в частности я и многие мои коллеги в самых различных частях света — уверены, что ты действительно замерзал, а потом действительно отмёрз и не как-нибудь, а именно благодаря атомным излучениям.

— Скажите… скажите, товарищ Ли Чжань, неужели я разморозился с помощью атомных излучений? — очень осторожно и почтительно опросил Вася.

— Я в этом уверен.

— Но ведь атомных-то станций поблизости нет, — возразил Вася.

— Как — нет? А вот это? Разве это не атомные станции?

Ли Чжань показал на строения с блестящими крышами, что высились на дальней гряде сопок. Как раз оттуда всё так же, как и несколько дней назад, нёсся ровный, тёплый, напоенный удивительным ароматом ветерок.

— А… а что же это? — спросил Вася.

— Вот как! Ты просто не знаешь, что это такое! Ну, тогда садись, и, пока там спорят учёные мужи, я тебе всё объясню.

Они присели на траву под кустом багульника. Над ними плыли перистые облачка, а вдали клубились кучевые. Шелковистой зеленью отливало широкое пшеничное поле. Поблёскивая, тихонько струилась речушка.

— Видишь ли, лет десять назад советское правительство, а также правительства других стран решили победить вечную мерзлоту. Ты знаешь, что это такое? (Вася кивнул головой.) На Крайнем Севере огромной линией установили атомные реакторы. Тепло, которое они выделяли, подогревало холодный полярный воздух. Весна пошла на север, и вечная мерзлота медленно, но верно отступала. Тепла было маловато, и оно несло в себе вредные излучения. Но вот люди добыли на других планетах элементы, которых нет на Земле. Они обладали гораздо большим запасом атомной энергии, чем все известные земные элементы, особенно один из них — макроний. По старой памяти, люди считали, что и этот звёздный элемент также излучает вредные для живого существа лучи. Но тут появились странности. Не только русские учёные, но и канадские заметили, что после применения макрониевых реакторов для растапливания вечной мерзлоты резко снизились всевозможные заболевания, сократилась смертность. Это же заметили американские, монгольские, норвежские и наши, китайские, учёные — ведь до северных границ этих государств дыхание макрония всё-таки долетало. А вот учёные более южных стран не верили в чудодейственные качества макрония… Твоё же отмерзание, Вася, заставляет подумать о многом. Мы теперь можем предположить, что излучение макрония поможет нам если и не совсем победить саму смерть, то уж, во всяком случае, отвоевать у неё многие позиции. Конечно, маловеры будут ещё долго спорить, не верить фактам. Но мы-то верим твоему размораживанию и, конечно, теперь начнём заниматься вопросами излучения макрония гораздо больше, чем прежде.

Вася слушал Ли Чжаня очень внимательно. Он понял, какие изменения произошли в его городке и во всей округе, понял, какому случаю был обязан: ведь макрониевые реакторы стояли как раз против того места, где была яма, в которой он замёрз. Понятно, что их излучения и разморозили Васю. И он только удивился, почему умные люди не хотят этому верить. Не верят они ни ему, ни дедушке, ни этому симпатичному старичку Ли Чжаню. Он задумался. Задумался и Ли Чжань. Вокруг ямы по-прежнему бушевали научные страсти.

— Видишь ли, Вася, — сказал Ли Чжань, — если бы ты был не один, вот тогда бы тебе поверили даже маловеры! А то один в поле не воин, как говорит русская пословица.

— А я отморозился не один, — сказал Вася и посмотрел на Ли Чжаня.

Тот недоверчиво покосился на мальчика и спросил:

— А кто же отморозился вместе с тобой?

— Мамонт. Тузик. — И, замечая, что Ли Чжань не верит ему, Вася повторил: — Да. Мамонт Тузик.

— Так… — протянул Ли Чжань. — Где же теперь твой мамонт Тузик?

— Мы его оставили на лосёвой ферме… Вы не верите? Да? А мы, честное пионерское, оставили его на лосёвой ферме! Он, понимаете, ещё только начинал приручаться… И потом, он очень боится атомок… Вот мы и не решились вести его в город. Мало ли что может натворить недрессированное доисторическое животное!

— Очень хорошо, — сказал Ли Чжань, но Вася по его глазам видел, что он ни капельки не верит. — Очень хорошо. А позволительно спросить: кто это «мы»? В яме с тобой был ещё кто-нибудь, кроме мамонта?

— Да нет же! — закричал Вася. — Нет! В яме я был один. И мамонт, конечно, — добавил он поспешно. — А «мы» — это дедушка Маслов, его внук Женька и его внучка Лена.

Ли Чжань даже отодвинулся. Его глаза широко открылись, смуглые щёки покрылись румянцем.

— Значит, и дедушка, и внучка, и этот… ну, Женька видели твоего мамонта?

— Ну конечно, видели! Они даже катались на нём! — Вася чуть помедлил и для солидности добавил: — Это я их катал!

— Где твой дедушка? — закричал Ли Чжань и вскочил на ноги так ловко, словно он был не учёным, а всего лишь школьником шестого класса. — Подайте сюда немедленно дедушку!

— Он не мой дедушка, — сказал Вася. — Но всё равно он стоит там, возле ямы.

Расталкивая учёных всех стран, Ли Чжань побежал к яме. Дедушкин парадный костюм был уже изрядно помят, на нём появились грязные пятна — видно, он ходил между тесно составленными машинами и задевал за их крылья. Лена стояла возле электронки, и глаза её светились тревожно и грустно. Но когда подбежал Вася, то в них блеснула радость, и она облегчённо вздохнула. На месте не было только Женьки. Но и он отыскался: Женька уже успел пристроиться к операторам телевизионной студии. Он помогал перетаскивать провода и приборы и уже так вошёл в свою роль помощника, что начал даже покрикивать на учёных, чтобы они «не мешали кадру».

Ли Чжань даже не поздоровался с грустным дедушкой и сразу же закричал на него:

— Почему вы не сказали, что вместе с Васей Голубевым был ещё и мамонт? Или, может быть, его не было?

Дедушка стал краснеть — быстро, стремительно. Даже склеротические жилки на его пухлых щеках исчезли в сплошной алой краске.

— Видите ли… — начал он, — мне казалось, что, если всё произойдёт сразу, будет не так интересно.

— Что — всё? — закричал Ли Чжань. — Почему сразу?

— Ну, и мамонт, и Вася… Я думал, что будет лучше, если уважаемые учёные сначала изучат Васю, а потом уж мамонта. Тем более что мне даже самому не верится, что это был мамонт. Я очень хорошо знал когда-то Васю Голубева. Он был такой отчаянный выдумщик, что я вовсе не ручаюсь, что он привёл настоящего мамонта. Знаете, не всему верь, что видишь. Я даже иногда думаю, что он просто обманул нас, выдав обыкновенного слона за мамонта.

Вася задыхался от возмущения. Вот он, Женька Маслов! Он ни капельки не изменился, даже прожив целых полвека. Он такой же маловер и такой же завистник, каким был в школе.

— Дедушка, — возмутилась Лена, — но я же точно знаю, что это мамонт!

— Откуда ты можешь это знать? — искоса поглядывая на Лену, спросил дедушка. — Может быть, он просто наклеил шерсть на слона и теперь выдаёт его за мамонта.

— Я не понимаю тебя, дедушка! — с некоторой сдержанностью в голосе сказала Лена, и глаза её заблестели твёрдо, как сталь. — Если бы Вася действительно наклеил волосы на слона, они бы обязательно отодрались, когда я и Женька карабкались на него. А волосы были крепкими.

— Ну, знаешь, — возмутился дедушка, — это не доказательство! Неужели можно поверить, что не успевший отмёрзнуть мальчишка приручил доисторическое животное? Понятно, что это дрессированный, но замаскированный слон.

— Дедушка, — с недобрым спокойствием сказала Лена, — но ведь и я тоже приручила его с помощью сахара. Не могла же я знать Тузика раньше!

Дедушка так смешно засопел, так беспомощно замахал руками, что даже очень серьёзный и возбуждённый Ли Чжань не мог не улыбнуться. Он спросил:

— Значит, всё-таки слон это был или мамонт?

— Почему — «был»? — вдруг обиделся дедушка. — Он и сейчас есть. Мы его оставили на лосёвой ферме. Что ж вы думаете, я не понимаю, как это важно? Я прекрасно понимаю. Но я думаю, что, прежде чем говорить об этом мамонте, его нужно проверить. Так я думаю.

Дедушка с таким упоением говорил «я», так смешно выпячивал при этом грудь, что Вася понял: ему очень хочется быть главным в этой истории. Он, пожалуй, даже жалеет, что не он замёрз в своё время.

«Эх, Женька Маслов, Женька Маслов, — горько усмехнулся Вася, — если бы ты знал, до чего же трудная вещь не то что чужая, а даже своя слава! Потаскали бы тебя, как меня, — тогда бы узнал!»

Ли Чжань не стал больше слушать дедушку. Он подбежал к телеоператорам, поговорил с ними, и через несколько минут над усеянным возбуждёнными, спорящими учёными пригорком прозвучал его усиленный радиорепродуктором голос:

— Уважаемые коллеги! Мне кажется, что нам нужно на время отложить наши споры. Вначале следует изучить все факты. Я это говорю потому, что мы знаем только один факт: отмерзание мальчика Васи Голубева. Между тем это не всё. Голубев размораживался вместе с доисторическим животным — мамонтом. Я полагаю, что, если мы убедимся в том, что мамонт действительно существует, наши споры изменят характер. Тогда мы будем говорить не о достоверности размораживания, а о том, благодаря чему оно произошло и какие выводы нам нужно сделать из этого, как поставить обнаруженные явления на службу человечеству.

Учёные стали медленно собираться к яме.

— Я предлагаю, — продолжал Ли Чжань, — ознакомиться с рассказами людей, которые не только видели ожившего, размороженного мамонта, но и кормили его, катались на нём. Предоставим им слово.

Первому пришлось говорить Васе, хотя дедушка и попытался было сразу завладеть вниманием присутствующих. Но Ли Чжань сказал, что, поскольку он видел мамонта, а не катался на нём, его выступление будет предпоследним.

Когда Вася закончил свой рассказ, вокруг ямы столпились все: каждому хотелось посмотреть на яму, в которой размораживался мамонт. Передние успели рассмотреть её как следует и заметили, что одна стена ещё хранит очертания мамонтовой туши. Эти учёные уже начинали верить Васе. Но задние не видели этого. А они хотели увидеть. Постепенно возникла давка: задние нажимали, а передние упирались каблуками, чтобы удержаться, и земля стала скатываться в яму. Послышались возмущённые крики, кто-то сорвался и, увлекая за собой глыбы земли, покатился вниз. Вскоре очертания мамонта оказались засыпанными.

Вполне понятно, что те, которые подошли к яме последними, уже не смогли увидеть эти важные доказательства и не совсем верили тем, кто их видел раньше. А те, кто их видел, были очень обижены тем, что их столкнули в яму, и громко возмущались. Таким образом, вместо успокоения случилось обратное: споры разгорелись ещё сильней. Ли Чжаню с большим трудом удалось установить порядок, да и то только потому, что смотреть на яму было уже незачем.

Выступления Лены и дедушки ничего нового не дали, но рассказ Женьки вызвал необыкновенный интерес, особенно в том месте, где говорилось о рыболовной удаче Тузика. Отовсюду раздались крики.

— Этого не может быть! Мамонты никогда не питались рыбой!

— Это выдумка! Мамонт — травоядное животное!

Женька слушал, пытался возражать, объяснить, как всё получилось, но на него не обращали внимания. Тогда он, рассердившись, буркнул: «Смотри-ка, ещё не верят!» — и побежал к электронке. Он вскоре вернулся с объёмистым свёртком и поднял его над собой так, чтобы все видели кусок жареного тайменя.

— Вот видите?! — закричал он. — Вот этого тайменя поймал Тузик, а мама его зажарила. Если кто-нибудь не верит мне, пусть попробует.

И надо сказать, что учёные стали пробовать. Тут дело не в том, что они вдруг сразу поверили Женьке, а просто каждому хотелось попробовать рыбу, пойманную доисторическим животным. Ведь такую рыбу, конечно, никто никогда не пробовал. Учёные-врачи обнюхивали и рассматривали рыбу, причмокивали и делились своими впечатлениями с товарищами. Но факт был налицо: таймень был отлично прожарен и по-настоящему вкусен. Маловеры были посрамлены, и Женька мог торжествовать полную победу.

Глава двадцать четвёртая Бегство Тузика

Так часто бывает в жизни: люди сомневаются в серьёзных, очевидных фактах и вдруг верят мелочам, которые сами по себе не могут даже подтвердить уже известные факты. Так случилось и с тайменем. Скажи о нём дедушка или даже Вася, учёные-доктора не поверили бы им — ведь тайменя можно поймать и удочкой, и сетью, и другой рыболовной снастью. Но когда его историю рассказал Женька, да ещё подтвердил свои слова делом, поверили все, даже самые упорные маловеры: слишком уж убеждённо говорил Женька, слишком верил он в то, что говорил. И эта убеждённость покорила взрослых учёных.

На взгорке, вокруг исторической теперь ямы, зашумели моторы многочисленных электронок и вертолётов — учёные устремились на лосёвую ферму, чтобы познакомиться с Тузиком. Они были так возбуждены, так спешили, что Вася Голубев невольно стал беспокоиться: он прекрасно понимал, что за поведение Тузика отвечать будет он. На помощь пришла Лена. Она сказала:

— Нельзя подпускать к Тузику такую массу машин. Он испугается и может растоптать и людей и машины.

— А что же делать? — спросил Вася. — Они же обязательно хотят увидеть мамонта. Ведь это нужно для науки.

— Пусть смотрят, но… издалека.

— Да, «издалека»! Даже дедушка и тот не верит, что это мамонт. А они тем более не поверят.

— Поверят. Пусть подходят по одному, по двое и осматривают его.

— Слушай, Лена, но ведь если они будут осматривать его даже по двое, и то нам с тобой придётся сидеть на лосёвой ферме почти неделю: ты посмотри, сколько их.

— Пусть хоть месяц, — решительно ответила Лена. — Раз это нужно для науки, будем сидеть целый месяц и показывать всем Тузика.

«В конце концов, Лена права, — подумал Вася. — Для науки нельзя жалеть ничего. Кроме того, этот месяц они будут вместе с Леной, и, значит, какой-то там Валька Башмаков наверняка не появится даже на горизонте». Вася смутился от этих неожиданных мыслей, но промолчал: мысли всё-таки были верные.

Через некоторое время, когда учёные успокоились, дедушкина электронка помчалась к шоссе. За ней, покачиваясь на кочках, подминая кусты багульника, катились другие машины, а над ними летели многочисленные вертолёты.

Всё шло спокойно и примерно так, как и предполагал Вася, до той поры, пока машины не достигли шоссе. Когда пришлось пересекать его, случилось нечто невообразимое. Машины точно заплутались. Одни стали поворачивать вправо, хотя их водители изо всех сил поворачивали баранки влево, другие, наоборот, стремились вправо, хотя надлежало им ехать прямо. Третьи просто остановились на месте, а четвёртые стали двигаться по кругу, будто танцуя вальс. Дедушка первый заметил это необычайное зрелище и первый раз за весь этот неудачный для него день весело рассмеялся. Он остановил машину около шоссе и сказал ребятам:

— Вот смотрите, что получается, когда очень умные люди надеются только на приборы и автоматику. Они даже не могут переехать шоссе!

— Но почему? — воскликнул Женька.

— А потому, что они забыли отключить автоводители, автостопы и прочие авто. Приборы честно выполняют свою задачу: они поворачивают машины для езды по шоссе — ведь они для этого и созданы. Приборы не разрешают нарушать правила движения. Ты теперь понимаешь, Женя, что вашему брату, малышам, ещё нельзя водить машины?

— Но, дедушка, ведь несчастье-то случилось со взрослыми людьми! — невинно сказала Лена, и Женька благодарно посмотрел на сестру.

Наконец незадачливые водители справились с трудностями, и поток машин пересёк шоссе. До лосёвой фермы осталось совсем недалеко, и дедушкина электронка остановилась. Стали и другие машины. Из них выглянули, учёные.

— Я думаю, что всем сразу нельзя появляться перед мамонтом, — сказал дедушка. — Животное ещё не освоилось с людьми.

«Ну вот, начинается!» — подумал Вася и заговорщически взглянул на Лену.

Ребята первыми вышли из машины и пошли к воротам лосёвой фермы. Учёные и сопровождающие их работники телевидения и радио расположились поодаль, торопливо пряча машины в кустарниках и перелесках. Ворота фермы были заперты.

— Ишь ты, какой умник! — пробормотал необычайно серьёзно дедушка. — Не сбежал.

Они открыли ворота, вошли за забор, и Вася закричал:

— Тузик, Тузик!

Но на зов никто не откликнулся.

Ребята обежали весь двор, заглянули в помещения и загоны, но Тузика нигде не было. Вся трава была съедена, вся вода выпита.

— Понятно! — возмутилась Лена. — Пока учёные спорили, бедное животное голодало, и голод заставил его вырваться из плена.

— Это нелегко, — сказал Женька и с уважением посмотрел на толстый и высокий забор. — Тут не сразу выберешься.

— Очень ему страшны такие заборы! — ответила Лена. — Он чуть нажмёт плечом — и забора как не бывало.

Они осмотрели забор и вскоре нашли пролом. У ворот стали появляться наиболее нетерпеливые учёные. Они покрикивали:

— Ну, скоро там?

— Где же ваш мамонт?

— Получается скандал, — сурово сказал дедушка. — Нужно немедленно разыскать Тузика.

Ребята отправились по следам. Тяжёлые, круглые ступни мамонта оставили на сырой лесной земле глубокие впадины. Они вели к реке. Но ещё не доходя до неё, Женька крикнул:

— Здесь он! Вот он! Спит!

Тузик и в самом деле прикорнул на краю небольшой, густо заросшей травой полянки. Услышав Женькин крик, он пошевелил хоботом и приветливо засопел. Обрадованный Вася бросился к своему доисторическому другу и погладил его. Тузик легонько обнял Васю хоботом, приподнял и посадил к себе на шею. Так поступил он и с Леной, а вот для Женьки такой ласки у мамонта не нашлось.

— Это потому, — сказала Лена, — что ты даже не подумал накормить животное.

— Да, не кормил!.. — чуть не заплакал Женька. — А я ему травы не рвал? Да? А воду не таскал? Да?

— Ну ладно, не хнычь. Мы его попросим подсадить и тебя.

Вася ласково потрепал Тузика по щекам, приговаривая:

— Взять! Взять, Тузик!

Мамонт шумно вздохнул, бесцеремонно обхватил Женьку хоботом и шлёпнул его рядом с Васей и Леной. Женька некоторое время молчал, отчаянно ворочая глазами, и только после того, как мамонт поднялся на ноги и, подгоняемый Васей, покорно пошёл за дедушкой, наконец сказал:

— Ведь он убить может…

— А ты думаешь! — довольно равнодушно сказала Лена. — Я же тебе сколько раз говорила, что с животными нужно обращаться вежливо, тогда и они тебя будут любить.

Покачивая волосатым хоботом и мохнатой шерстяной юбочкой, важный Тузик вышел к воротам лосёвой фермы и остановился.

Вдалеке толпились сотни людей. Рядом с фермой стояла небольшая толпа.

Тузик поднял хобот и принюхался. Ветер донёс до него запахи металла и машинного масла. Они встревожили мамонта, и он яростно затрубил.

Все, кто был неподалёку, остановились как вкопанные и с ужасом смотрели на огромное волосатое животное с желтоватым бивнем. Мамонт ревел всё сильней и, разгорячившись, стал раскачиваться и переступать с ноги на ногу.

Женька, у которого не прошёл ещё первый испуг, а рёв мамонта испугал его снова, осторожно поднялся на четвереньки и пополз по мамонтовой спине, как по ковру, добрался до крупа животного и, уцепившись за хвост, спрыгнул на землю. И только на земле он опять стал храбрым мальчишкой и смело закричал Васе и Лене:

— Слезайте сейчас же! Он драться будет! Слезайте!

Мамонт ревел всё сильней, всё выше поднимал ноги, и ребята чувствовали себя так, словно на маленькой лодочке они попали в океанский шторм, — их швыряло в разные стороны. Вася пытался успокоить Тузика и кричал:

— Тише! Спокойно! Тебя никто не тронет!

Но мамонт не обращал внимания на своего хозяина.

Трудно сказать, что могло бы произойти. Учёные-зрители осторожно, чтобы не раздразнить мамонта, стали прятаться — кто в кусты, кто под машины, кто за забор фермы. Зато теле- и кинооператоры почувствовали себя в привычной обстановке. Как охотники, они окружали мамонта со всех сторон, направляя на него многочисленные объективы и лампы своих установок. Но вся беда заключалась в том, что мамонт стоял у фермы, в лесу, и освещение показалось операторам недостаточным. Они стали включать свои могучие осветительные лампы. Потоки резкого, слепящего света залили Тузика. Отчаянно затрещали аппараты.

Бедный мамонт, ещё минуту назад готовившийся разметать всё это полчище неожиданных врагов, струсил, как комнатная собачонка. Он вдруг осел на задние лапы, поджал хвост, поднял хобот и… заскулил. Операторы наконец нашли нужные им точки для наиболее удачных съёмок и включили свои осветительные лампы на полную мощность.

Тузик беспомощно заморгал глазами, отчаянно взревел и, круто повернувшись на задних лапах, со всех ног побежал в лес. Ни Лена, ни Вася уже не могли ни соскочить с него, ни остановить. Обезумевший мамонт мчался, как танк, подминая деревца, перепрыгивая болотца и ручейки. Ребята прижались к его шее, вцепились в его густую шерсть и молчали.

Во время этой бешеной скачки ветви встречных деревьев наверняка сшибли бы ребят с мамонтовой шеи, но Тузик держал свой хобот вверх и беспрерывно трубил. О хобот, как о нос корабля, разбивался прибой зелёных ветвей, и это спасло ребят.

Тузик всё мчался и мчался со скоростью атомного поезда и с шумом реактивного самолёта.

Глава двадцать пятая Доисторическая жизнь

Подъёмы сменялись склонами, густая, буреломная тайга — полянками, реки и ручейки — болотами. Тузик бежал на север, и ребята, понемногу осваиваясь с безостановочным движением, всё чаще посматривали по сторонам.

Преодолевая очередной подъём, Тузик шумно вздохнул, коротко протрубил и перешёл с рыси на быстрый шаг. На перевале он остановился и затрубил опять. Горы ответили ему раскатистым эхом, и мамонт, оттопырив свои огромные мягкие уши, долго прислушивался и, разом успокоившись, стал медленно спускаться вниз. Поросль хвойного леса сменилась перекрученным ветрами кустарником, и наконец мамонт вступил в кедровник.

Могучие тёмно-бронзовые стволы стояли тесно, как колонны. В невообразимой вышине между их кронами просвечивало голубое небо. Пахло смолой, хвоей и тем особым, необыкновенно приятным ароматом, который всегда наполняет кедровники. Дышалось легко и как-то празднично. Под ногами Тузика тихонько шуршала прошлогодняя хвоя, словно нарочно усыпавшая чистенький, сухой лес. Ни подлеска, ни травинки — только могучие, неохватные стволы да шуршащая хвоя.

Но и кедровник остался позади.

Тузик вышел к речке и стал жадно пить. Ребята осторожно слезли с мамонта и тоже напились студёной, кристально чистой воды. Сразу же захотелось есть.

Вася ещё раз выругал про себя тех зевак, которые не дали ему утром как следует позавтракать. А Лена бранила Женьку:

— Подумать надо, всего тайменя роздал! Вот бы теперь кусочек…

Вася помрачнел. Однако торжественная тишина тайги и поблёскивающая река успокоили его. В эту минуту он прекрасно понимал, что отвечает не только за себя, но и за Лену, и за Тузика. И это чувство ответственности заставило его по-новому взглянуть на окружающее.

Ну и что ж, что нелёгкая судьба занесла его в глухую тайгу? Понятно, что их будут искать; понятно, что их найдут. Но пока это произойдёт, нужно и самим бороться с трудностями. Вася усмехнулся и сказал:

— Ты понимаешь, прямо из двадцать первого века мы попали в доисторическую жизнь.

— Как так? — не поняла Лена.

— А так. Кругом тайга. У нас ни оружия, ни огня, ни металла. С нами только мамонт. Живи как хочешь.

— Верно… — протянула Лена, и глаза у неё сверкнули восторженно и таинственно. — Верно. Мы теперь совсем-совсем одни. Как тысячи лет назад. Что же мы будем делать? Ведь есть-то хочется!

Вася уже не старался думать логически. Он просто чувствовал: нужно что-то делать, и снова жизнь подсказала, что именно.

— Как — что? Перед нами река. Значит, может быть рыба. Неподалёку кедровник — значит, нужно достать кедровых шишек. Кедровые орешки очень вкусные и питательные.

— Верно!.. — всё так же восторженно и таинственно прошептала Лена. — Но ведь удочек-то нет?

— Сделаем, — уверенно сказал Вася.

— Но из чего?

Вася думал только одну секунду. Потом он сказал:

— Видишь, у меня на лыжной куртке есть крючки? Мы их разогнём и сделаем рыболовный крючок. Нужна леска. Мы её сплетём из мамонтового волоса. Ты умеешь заплетать косы?

— Конечно, умею, — ответила Лена.

Глаза у неё расширились и смотрели на Васю так, что ему даже стало немного не по себе: можно было подумать, что Лена восхищается его находчивостью.

Начинались настоящие трудности. Ведь одно дело знать, что нужно сделать, а другое — как это сделать. А это, пожалуй, было потруднее. Вася задумался. Он перебирал в памяти все способы добычи огня, о которых он читал в книгах и которые пробовал во время пионерских путешествий по тайге. Когда-то с ребятами они пытались добыть огонь трением двух сухих палок друг о друга. Но тогда из этого ничего не получилось: сами вспотели, а палки так и не загорелись. Но ему вспомнилось, что эвенки добывали огонь для своих трубочек с помощью кремня. Искорка от камня падала в трут, сделанный из сухого мха, и зажигала его.

— Ладно, — уже смелее сказал Вася. — Мы сейчас попробуем. Ты ищи самый сухой мох и бересту, а я что ни будь придумаю.

Он отправился на речной берег и после недолгих поисков нашёл несколько скатанных речной волной тёмно-серых, немного похожих на копыта камней. Ударами больших валунов он расколол их и стал бить острыми краями о валун. Вскоре в воздухе мелькнула первая искорка.

— Есть, — закричал он. — Давай мох и бересту.

Но первые попытки не привели к успеху: искры падали либо мимо мха, либо гасли в нём. У Васи уже болела рука, удары становились неточными, и он раза два чиркал по валуну не кремнем, а суставами пальцев. Несмотря на боль, Вася даже обрадовался этому: можно было делать вид, что высасываешь кровь, а на самом деле отдыхать. Восторженность Лены угасла, но зато приходила настоящая сообразительность. Она с сомнением посмотрела на валун и сказала:

— Но что ж это получается? Кремень острый, а валун — гладкий: искре не из чего взяться.

Вася молча посмотрел на неё и немедленно сделал вывод. Он притащил большой валун и с размаху бросил его на первый. Маленький валун раскололся. Теперь кремнём били по его острой кромке, и искры полетели гуще и крупней. Во мху закурилась робкая струйка дыма. Склонившись над мхом, ребята стали раздувать крохотную искорку. От напряжения они даже вспотели. Волосы Лены растрепались и приятно щекотали Васин разгорячённый лоб. И ему почему-то захотелось, чтоб костёр не разгорался как можно дольше. Он даже перестал дуть. Но Лена закричала:

— Дуй, дуй сильней!

И Вася стал покорно дуть. Дымок завивался всё смелей и смелей и когда окреп, то стал залезать в глаза. И как раз в это время первый, ещё очень робкий кроваво-красный язычок пламени лизнул колечко бересты. Она понравилась огоньку, и он с жадностью накинулся на бересту. Костёр разгорался. Облегчённо вздохнув, Вася поднялся с колен и сказал:

— Ну вот, теперь ты присматривай за костром и плети леску, а я пойду за шишками.

Лена вдруг обиделась:

— А почему ты? Думаешь, мне не хочется?

— Вот ты какая странная… — заметил Вася как можно ласковей. — Ведь за ними же нужно лезть. Что же, ты полезешь на кедр?

Лена промолчала и уже покорно, как будто извиняющимся тоном спросила:

— А леску нужно длинную?

— Да… Метров пять — шесть.

Всё ясно, всё понятно, и можно было бы отправляться за шишками, но Васе почему-то не хотелось уходить от речки. Он даже пожалел, что вначале стал разводить костёр. Гораздо правильней было бы вместе набрать кедровых шишек, а потом уже браться за костёр: он же всё равно горит без толку. Видно, так же думала и Лена, потому что она искоса, сожалеюще посматривала на Васю и даже, кажется, вздохнула.

Они молчали и никак не могли сдвинуться с места. Слышно было, как звенят речные струи, как потрескивает береста в костре, как шумно вздыхает уставший Тузик. И в эту тишину неожиданно вплёлся деловитый шум моторов. Ребята прислушались и оглянулись.

Вдалеке из-за перевала вылетел огромный вертолёт. Под ним на тросах висели деревья. Их было по крайней мере штук десять — и все с ветвями, с хвоей. Вертолёт летел тяжело, натруженно ревели его моторы и деревья под ним тихонько раскачивались.

— Что это? — тихо спросил Вася.

— Это? — небрежно переспросила Лена. — Это лесозаготовки.

— Вертолёты-лесовозы?

— А ты думал? Конечно. Знаешь, ведь в лесу всегда много деревьев старятся, а потом умирают. Лесники их подсекают, а вертолёты вывозят — для них же дорог не нужно. И лес всегда стоит свежий. В школе рассказывали, что раньше лес рубили делянками, весь с корня сводили. А в это время в тайге гибли тысячи деревьев. А сейчас — нет. Сейчас там, где можно, лес сажают, а из старых лесов вывозят ненужные, старые деревья.

— Здорово! То-то я смотрю, что тайга не только не поредела, а стала даже гуще.

— Конечно! Вот мы были на экскурсии на разделочной бирже, куда вертолёты привозят деревья. Это такое интересное дело — ты себе не представляешь! Ни один сучочек не пропадёт, всё в дело пускают. И доски, и брёвна, и паркет, и отделочную фанеру, и брикеты, и всякую лесную химию — всё, что хочешь! А там, на бирже, стоят ещё атомные лесовозы-вертолёты. Огромные! Они вывозят лес с дальних делянок. Маленькие вертолёты стянут лес в определённое место, а оттуда уже атомки везут. Прямо смотреть страшно! Представляешь, в воздухе плывёт целый лес!.. Ну, а ты чего стал? Ты думаешь, что вертолёт нам шишки сбросит? — спросила Лена и рассмеялась.

Вася вздохнул. Уходить ему не хотелось, но он всё-таки повернулся и пошёл к кедровнику, посматривая вверх — не покажется ли ещё один вертолёт-лесовоз. Но вокруг было так тихо, что в самом лесу, вдали от реки, стало даже жутковато. Так бывает только перед грозой в летние дни. Вася посмотрел вверх, но вершины деревьев скрывали от него небо. Он вздохнул и пошёл дальше.

Чем ближе он приближался к кедровнику, тем больше сомнений у него возникало. Он вспомнил, что кедровые шишки не снимают с деревьев так, как, например, снимают яблоки, — ведь на огромный ствол кедра влезть очень трудно: он совершенно гладкий, толстый, в несколько обхватов. Ни веток, ни выступов до самой вершины, где на ветвях висят шишки, нет. Вот почему сборщики кедровых шишек прежде всего делают из обрубка бревна огромный молоток-колотушку и стучат им по кедровому стволу. От сотрясения шишки срываются с веток и падают на землю.

Но где взять такую колотушку? Как её сделать? Ведь никакого инструмента у Васи не было.

Он остановился, подумал как следует и повернул назад, к реке.

Глава двадцать шестая Пещерный бой

Лена очень быстро осваивалась с новой для неё обстановкой. Собственно, она не собиралась осваивать, но как-то получалось так, что само дело, сама жизнь подсказывали ей, как действовать.

Раньше ей никогда не приходилось разжигать костры.

В пионерских лагерях это всегда делали мальчики. Но теперь она сразу же поняла, что за топливом бегать нужно не тогда, когда пришло время подкладывать дрова в потухающий костёр, а заранее. Она прошлась вдоль реки и притащила несколько охапок отлично просохшего на берегу плавника.

Лена никогда не плела лесок, да ещё из мамонтовых волос. Но, попробовав, убедилась, что нужно иметь запас материала и хоть небольшое приспособление. Поэтому она выдернула из Тузиковой шерсти целый пучок длинных и толстых волос, вколотила в землю рогульку и привязала к ней первые шерстинки Работа пошла быстро и споро.

И потому, что всё удавалось как нельзя лучше, она запела и, может быть, поэтому не слышала, как к ней подошёл Вася.

— Знаешь, я вернулся, — сказал он тихо.

Лена вздрогнула и быстро обернулась:

— Ой, ну тебя! Как испугал… А почему ты вернулся? Не нашёл шишек?

— Нет, видишь ли… на кедр залезть невозможно, а колотушки у меня нет и не из чего сделать.

— Ну и что же ты думаешь делать? — подозрительно равнодушно спросила Лена.

— Видишь ли… я подумал, что хорошо бы приспособить к этому делу Тузика. Вот я и пришёл за ним.

— Что ж, он будет хоботом сбивать шишки? Он же не достанет.

— Нет, не хоботом. Он будет трясти кедры, а шишки будут падать.

— Правильно! — просияла Лена. — Верно! Так и нужно сделать. До чего же ты всё здорово придумываешь, Вася! Недаром дедушка говорил, что у тебя светлая голова.

Вася не ответил. Он растерянно и счастливо хмыкнул и пошёл к Тузику, который мирно пасся среди приречных кустов. Лена крикнула вдогонку:

— Вася, а Вася! Я так плету? Посмотри.

Васе пришлось возвращаться и хвалить Лену — плела она хорошо: леска получалась крепкой и ровной.

— Но ты всё-таки старайся брать шерстинки разной длины и вплетать их постепенно, — стараясь быть серьёзным, посоветовал он.

— А зачем?

— А затем, что тогда леска будет везде крепкой. А если брать шерстинки одинаковые, тогда на соединениях она будет рваться.

Тузик взбирался на пригорок бодро. Он уже отдохнул и, казалось, даже с удовольствием слушался своего поводыря. Вася покачивался на его шее и, чтобы не было скучно, разговаривал с мамонтом:

— Эх, хорошо бы пожить здесь хоть несколько деньков, чтобы никто не мешал! Мы бы и силки сделали — ловили бы птицу. Я бы и луки-самострелы сделал… Да вообще всё, что угодно, можно сделать. И шалаш построить. И даже избушку. Вместе бы охотились, ловили рыбу… — Он хотел сказать, что и готовили бы вместе, но воздержался: возиться с кастрюльками он не любил. Но потом у него мелькнула мысль: кастрюлек-то у них нет. Значит, свою добычу, как и полагается всем уважающим себя доисторическим людям, им придётся жарить только на костре. Как шашлык. Правда, вместо сковородок можно использовать плоские камни, которые следует накаливать на угольях от костра. Так как всё утряслось, Вася уже смело сказал Тузику: — Готовили бы вместе. А в свободное бы время собирали коллекции, ходили бы на экскурсии…

Его воображение так разыгралось, что он стал мечтать о том, как они во время одной из экскурсий найдут… ну… ну, разбитый самолёт. Старинный… Тогда он наделает и кастрюль, и сковородок, и всякую посуду и подарит её Лене. Пусть ей будет легче хозяйничать. Но, вспомнив, что готовить он собирался вместе с ней, он смалодушничал.

— Правильно… Она будет готовить, а я сделаю радиоприёмник из найденных в самолёте деталей, и у нас, в нашем лесном лагере, будет звучать музыка. Да что там, — совсем расхрабрился Вася, — даже электростанцию можно сделать! Наплавную, конечно. Или ручеёк запрудить.

Мысли бежали так стремительно, они так увлекали мальчика, что, когда Тузик неожиданно затрубил, тревожно и настойчиво, Вася даже вздрогнул и чуть было не свалился на землю. Уцепившись за мамонтову шерсть, Вася оглянулся по сторонам, но ничего подозрительного не заметил. Тузик тревожно сопел. Он потоптался и, подняв хобот, опять затрубил. Вася, глядя на хобот, тоже поднял голову, посмотрел на вершины деревьев. Между ними виднелся кусочек голубого неба, по которому плыл край облака — сероватый, будто перепачканный копотью.

В лесу было всё так же жутковато. Только где-то далеко вверху слышался шепоток самых маленьких листочков и веточек. Они словно испугались чего-то и по секрету рассказывали друг другу о своих подозрениях. Васе стало не по себе. Он не знал почему, но чувствовал, что что-то изменилось, и это «что-то» не обещало ничего хорошего. Но он тут же собрал всю свою силу воли, и она помогла ему немедленно вернуть утраченное было мужество.

— Ну пошёл, пошёл! — сердито крикнул Вася на мамонта. — Быстрее поворачивайся!

В кедровнике было не так светло и празднично, как час назад, когда они ехали здесь с Леной. Всё было сумрачно, и верхушки красавцев кедров глухо и угрожающе гудели. Вася только вздохнул: с Леной даже в лесу светлее. Настроение испортилось ещё и потому, что Тузик долго не мог понять, что от него требуется, и никак не хотел толкать деревья. Вася кричал ему: «Прямо! Бей!» — но мамонт послушно подходил к дереву, останавливался и недоумённо косился взглядом на своего вожака.

А кедры меж тем гудели всё глуше и всё более угрожающе. Вася окончательно рассердился. Он соскочил с мамонта и решил воспитывать животное личным примером. Он храбро разбежался и, крикнув «Вперёд!», толкнул руками дерево. Тузик стоял, не двигаясь. Так повторялось несколько раз. Вася устал и даже слегка растерялся:

— Ну что же с тобой делать, скотина ты доисторическая? Почему же ты не хочешь сбивать шишки?

Мамонт посмотрел на него и покачал хоботом, точно хотел сказать: «Так я бы сделал всё, что ты хочешь, но ведь я не понимаю, что ты от меня требуешь».

У него был такой виноватый и такой забавный вид, что Вася перестал сердиться и решил думать логически. Он вспомнил все кинокартины и все книги, в которых участвовали слоны, и наконец сделал вывод:

— Слоны качают деревья лбом.

Тогда он снова отошёл и, крикнув «Вперёд!», побежал к кедру. Толкнув ствол, он отскочил; вместо того, чтобы только показать Тузику, как нужно раскачивать деревья, он так стукнулся лбом о кедр, что услышал даже глухой удар, и вдруг его стукнуло что-то сверху так, что голова закружилась. Он инстинктивно отпрыгнул от опасного дерева, но удар настиг его снова. Оказывается, Тузик, поняв наглядный урок Васи и упёршись в ствол могучим лбом, тряс его. Дерево потрескивало, а шишки градом сыпались на землю. Вася быстро забрался в единственное укрытие — под брюхо мамонта.

Шишек набралось так много, что девать их было просто некуда. Недолго думая Вася снял с себя рубашку и завязал узлом её подол. Получился хоть и не доисторический, но зато вполне приличный мешок. В него Вася и насыпал пахучих, свежих, ещё сочащихся смолой шишек. Уже взобравшись на спину мамонта, Вася совсем было успокоился и даже забыл про свои собственные шишки, которые выросли на лбу и на макушке. Главное было сделано: возвращаться к реке было не стыдно. Можно будет не только молча положить свой мешок-рубашку и показать тем самым, что его слова не расходятся с делом, но и, между прочим, рассказать, как он выучил мамонта новой работе.

Словом, всё было в порядке, но…

Едва они двинулись из кедровника, как Вася заметил, что вверху, в просветах между вершинами деревьев, ползли тёмно-серые, почти фиолетовые облака. Тузик стал беспокоиться.

«Идёт гроза», — подумал Вася и прежде всего испугался за Лену. Она там одна, у реки…

Он заколотил мамонта по шее, и Тузик, помахивая головой, словно сгоняя надоедливую муху, побежал к реке. Они попали туда кстати.

Лена уже кончила плести леску и с тревогой посматривала на гудевший и качающийся лес. Вода в реке помутнела, сердитые волны с белыми барашками на гребнях вступили в отчаянную схватку с быстрым течением. От этого казалось, что вся река кипит. Вверху грозно и неотступно плыли густые, тёмные облака. Над далёкими сопками блистали молнии, глухо перекатывался гром. Когда Тузик выбежал к реке, Лена возмущённо крикнула:

— Ну, почему ты так долго?! Ведь гроза идёт!

И хотя вся тщательно продуманная программа возвращения была явно испорчена, Вася даже не пожалел об этом.

Он соскочил с мамонта и крикнул Лене:

— Нужно немедленно искать укрытие! Пошли к скалам! Бери дрова, а я возьму головешки из костра.

И хотя только что Лена была очень возмущена поведением Васи и даже накричала на него, она тут же покорно подхватила плавник и пошла вперёд. Вася связал рукава рубашки и всунул в эту лямку голову. Мешок-рубашка лёг на спину. Потом Вася взял горящие головни из костра и, прикрикнув на мамонта, пошёл за Леной.

Вскоре ребята добрались до скал и пошли вдоль них. Скалы прятались в густом кустарнике и были почти отвесны. Ветер завывал всё сильнее. Растревоженная тайга стонала и гудела. Где-то вверху раздался могучий шум. Это катилась вниз, по склону, сорванная бурей сосна.

Чтобы не продираться сквозь кустарник, Вася приказал Тузику идти впереди. Мамонт, как танк, прокладывал им дорогу в зарослях. Наконец в отвесных скалах показалась расселина. Вася бросился к ней и увидел небольшое отверстие. Он осветил его факелом. Перед ним открылась уходящая в глубь скалы пещера. Лена робко двигалась за Васей.

В пещере было тихо, темно и сыро. Пахло трухлявым деревом, гарью и почему-то кошками. Ребята продвинулись вглубь, и вдруг из темноты раздался злобный рык, мелькнуло два огненных глаза Лена крикнула:

— Ой, что это?!

Вася ничего не ответил. Он только приподнял факел повыше, чтобы разглядеть опасность. Свободную руку он отвёл назад, точно приглашая Лену спрятаться за его спину. Она так и сделала. Первое мгновение никто не двигался с места, никто не проронил ни звука. Но вот из глубины пещеры опять раздался звериный рык, а снаружи — рёв мамонта. Вася увидел прижавшегося к полу пещеры и готовящегося к прыжку крупного зверя. Свет дробился на его оскаленных огромных клыках. Как настоящий мужчина, Вася, конечно, готов был к самой жестокой схватке не на жизнь, а на смерть, но понял, что он не может рисковать Леной. Поэтому он подумал, что будет правильней вначале отступить, а потом, швыряя в пещеру горящие головешки, выселить из неё зверя.

Однако отступать не глядя Вася почему-то не смог и прежде всего оглянулся. Выход из пещеры был закрыт тушей мамонта. Тузик хотел помочь своим друзьям, но вместо помощи отрезал у них пути к отходу. У Васи на мгновение замерло сердце. Чтобы выиграть пространство и занять наиболее выгодное положение для боя, Вася стал медленно отступать вправо, к стене. Лена тихонько, в лад с его движениями шла за его спиной. И когда они уже прижались к стене, Вася впервые почувствовал, что за его спиной не только Лена, но и кедровые шишки.

Он шепнул Лене:

— Отстегни воротник на рубашке и достань шишек.

— Что, что? — с ужасом шепнула Лена.

Она, по совести говоря, решила, что Вася начинает сходить с ума от страха, от одного вида скалящегося, сверкающего глазами зверя. Ведь нормальный человек не попросит в такой обстановке кедровых шишек. Орешки в пещере перед лицом смертельной опасности не погрызёшь. Но Вася был неумолим.

— Расстегни воротник на рубашке и достань мне пару шишек. А потом готовь ещё пару, — сказал он и переложил факел из правой руки в левую.

— Васечка… — пролепетала Лена и дрожащими руками всё-таки стала расстёгивать воротник на превращённой в мешок Васиной рубашке. Наконец она передала Васе шишки.

Он взял их правой рукой, приспустил факел и стал зажигать шишки от факела. Смолистые, ребристые, они вначале немного потрещали и вспыхнули ярким, бездымным огнём. Недолго думая Вася размахнулся и бросил эти огненные, всё разгорающиеся гранаты прямо в зверя.

Всего ожидал четвероногий противник, но только не этого. Он дико взвизгнул и сделал невероятный прыжок к расселине. Но она была закрыта могучим телом мамонта. Над зверем чёрной змеёй мелькнул хобот.

— Давай шишки! — закричал Вася.

— Даю! — завопила Лена.

Дико рычал испуганный комками огня огромный светло-бурый зверь. В довершение всего затрубил мамонт. Он шарил хоботом внутри пещеры, и вырывающийся из мамонтовой груди воздух раздувал факел.

Вася воспользовался растерянностью врага: он разжёг ещё две шишки и швырнул их. Зверь не выдержал второй атаки. Он опять метнулся к выходу, с налёту ударился о широкую грудь мамонта и, царапая её огромными когтищами, впился страшными клыками в самое уязвимое место мамонтового тела — в его беспомощную и мягкую губу, как раз туда, где когда-то рос сломанный бивень.

Мамонт подался назад, отчаянно взревел и исчез вместе с обидчиком. Вася бросился на помощь Тузику. Но она не потребовалась. Тузик сорвал с себя хоботом обезумевшего зверя и ударил его наотмашь о скалу, а потом, для верности, потоптал его своими огромными ножищами.

Всё было кончено. Пещерный бой принёс победу.

Ярким пламенем горели четыре шишки. Стонал раненый Тузик. В это время совсем рядом блеснула молния и с ужасающим треском ударил гром. Эхо умножило и усилило этот треск. Тузик слегка присел на задние лапы, Вася вздрогнул, а Лена пискнула:

— О-ой!..

Вася покровительственно сказал ей:

— Ты не бойся. Мы победили! — Потом, подумав, добавил: — Теперь уже всё. Полный порядок.

Потом они развели костёр и, хмурясь от дыма и заново переживая только что испытанную опасность, мирно грызли кедровые орешки — сладкие, маслянистые. И чем больше грызли, тем меньше хотелось есть.

А там, за стенами пещеры, грохотал гром, метались молнии и с гор потоками неслась мутная вода. Она глухо ворочала камни и валежник, шумела и ревела. В пещере было тепло и почти уютно. У входа в неё, над бурым телом поверженного врага, склонив голову и поджав хвост и хобот, стоял и мок мамонт. Струйки воды стекали по его шерсти.

Глава двадцать седьмая После грозы

Гроза кончилась через час. Тузик встряхнулся и просунул хобот в пещеру. Ребята выглянули на волю. По небу неслись рваные облака. Кустарник и лес были мокрыми и хмурыми, но гребни противоположных сопок уже сияли в солнечных лучах. Под высокой и необычайно яркой на фоне тёмных грозовых туч весёлой радугой дышалось легко и привольно.

Растоптанный зверь лежал у входа в пещеру. Ребята осмотрели его, потрогали огромные тёмные когти, и им опять стало не по себе. Да… положение доисторических людей было не очень-то завидное. Но всё-таки… Всё-таки и они ведь выходили победителями. Правда, у них не было приручённых мамонтов…

Но через минуту Вася думал уже не о звере. Он думал о том, что следует позаботиться о собственном пропитании — на одних шишках не проживёшь. Он спросил:

— Леска готова?

— Конечно!

— Сейчас сделаем крючок и начнём ловить рыбу.

Крючок был сделан без особого труда: костёр горел, и металл можно было разогреть. Камней было сколько угодно, и поэтому крючок можно было отковать и даже сделать на нём жало. Воды повсюду было сколько угодно, и поэтому закалить его ничего не стоило. Сложнее оказалось найти блесну. Но Вася смело и самоотверженно решил использовать для неё пряжку собственного ремня.

— Она же не блестящая, — попробовала возразить Лена.

— Ничего. Мы её песочком надраим — будет блестеть.

А когда уже всё было готово для рыбной ловли, выяснилось совершенно непредвиденное обстоятельство: вздувшаяся после грозы река разлилась. Её недавно прозрачные воды замутились. Она катила грязно-бурые, пенистые волны так стремительно, что прибрежный, затопленный водой кустарник и бурьян вытянулись в нитку.

— Да… в таких условиях не разловишься. Придётся ждать, пока не сойдёт вода, — оказал Вася.

Ждать можно было бы, но ведь хотелось есть. Лена доверчиво смотрела на всесильного Васю. Он понимал, что от его находчивости и мужественности зависит очень многое. И он принял решение:

— Что ж… будем охотиться.

— А как? — доверчиво и с интересом опросила Лена.

— А так… — не совсем уверенно ответил Вася. — Нужно будет сплести силки.

— А какие?

— Ну, это, знаешь, такие петельки из волос или нитки. Они расстилаются на земле. Птица ходит, клюёт что-нибудь и незаметно ступает ногой в петельку. Потом идёт дальше, а петелька затягивает ногу, и птица поймана.

— А если не попадётся? — всё так же доверчиво спросила Лена.

— Ну тогда… тогда… Да нет, она обязательно зацепится. Я сделаю сейчас лук и стрелы и начну охотиться.

Так и решили. Для тетивы была использована леска — всё равно ловить рыбу придётся не скоро. В кустарнике выломаны и с помощью каменного острого осколка очищены от коры тонкие побеги. Получились стрелы. Но первая же их проба показала, что стрелы слишком лёгкие. Они то взлетали вверх, то втыкались носом в землю, но никак не хотели попадать в цель.

— Слушай, Вася, а ведь доисторические люди делали на стрелах каменные наконечники.

— М-да… Пожалуй… А вот как они это делали?

— А помнишь, в учебнике истории написано? Или привязывали их жилами животных, или просто раскалывали дерево и вкладывали в расселину острый камень.

— Верно! — обрадовался Вася. — А потом ещё мамонтовым волосом свяжем, и всё будет в порядке.

Но порядок пришёл не сразу. Вначале пришлось сделать нож — острый каменный осколок, — чтобы расщеплять кустарниковые побеги. Потом набить каменные осколки, которые походили бы на настоящие наконечники.

Пока Вася возился со стрелами, Лена успела не только сплести с десяток силков, но и промыть Тузику раны.

Солнце уже повернуло к западу, когда приготовления к охоте были закончены. Лена осталась в пещере, а Вася двинулся было к реке, чтобы там попытать охотничье счастье. Но Лена нерешительно остановила его.

— А вдруг… вдруг ещё один пещерный хозяин наведается? — спросила она и с тревогой посмотрела на Васю.

— Так, видишь ли… видишь… — тянул Вася, вспоминая, что звери очень часто живут парами. Может быть, и этот ещё неизвестный ему хищник тоже имел пару. Тогда второй зверь должен вернуться. Но потом, поразмыслив, Вася решил: — Ничего не будет, никто сюда не сунется.

— Ты думаешь?

— Конечно. Ведь у входа лежит убитый пещерный хозяин. Это — раз. Какой же зверь не испугается? Ну, пусть он храбрый, но ведь в пещере горит огонь. Это — два. Разве ж он сунется? И потом — Тузик. Он же будет стоять как самый верный сторож. Это — три. Он же теперь раненый и потому очень злой на всяких зверей. Так что бояться нечего. Только ты силки не забудь поставить.

— Хорошо, — согласилась Лена. — Я не буду бояться.

— Только смотри силки привязывай как следует, чтобы птица не улетела.

Вася взял лук, засунул стрелы за подвязанный узлом ремень и пошёл к реке. Тузик двинулся было за ним, но мальчик приказал ему оставаться у пещеры.

Река разлилась широко. То тут, то там образовывались пенные заводи. Кустарник и лесная молодь стояли по колено в воде. По заводи шныряли дикие утки, прилетающие в эти края выводить птенцов. Они деловито покрякивали во главе целого выводка неуклюжих, смешных, ещё не одетых в перья, но уже больших утят. Утка нырнёт, а за ней, как по команде, ныряют утята.

Пристроившись на бережку заливчика, Вася натянул лук. Выводок подплыл к нему метров на десять. Тихонько свистнула стрела. Первый утёнок встрепенулся, но потом перевернулся лапками вверх. Утиное семейство вначале не заметило гибели своего братца и продолжало нырять. Как только оно сбилось в кучку, Вася пустил ещё одну стрелу — и ещё один утёнок перевернулся вверх лапками. Утята с любопытством посматривали на него, смешно склоняя набок свой топорщившиеся перьями-пеньками головки, и удивлённо крякали. Торопясь, Вася разделся и полез в холодную воду собрать свою первую охотничью добычу.

«Ну что ж… у доисторических людей были свой преимущества — за утятиной далеко ходить им не приходилось», — подумал Вася, когда шёл к своей пещере.

Жизнь представлялась ему очень интересной, и ему хотелось прожить такой жизнью ещё несколько дней. Но, как это часто бывает, самые скромные мечты всё-таки сбываются не всегда…

Неподалёку от пещеры стоял вертолёт. Возле него возился дедушка и крутился Женька. Вася издали услышал его голос.

— А этот самый барс вас не покусал?… А Вася прямо в него шишкой попал? А почему же он не бросился на вас?… Он факела испугался?… А как же он напал на Тузика?

«Вот ещё невезение! — сердито подумал Вася и вздохнул. — Значит нашли всё-таки».

Свидание было не из приятных. Вася хмуро поздоровался с дедушкой и Женькой.

Возле вертолёта и в пещере уже высились груды одеял, тёплых вещей, какие-то походные печки, кастрюльки, сковородки и невероятное количество всяческих продуктов, словно дедушка собирался здесь зимовать.

Вася молча положил на эту груду двух утят и подумал, что, наверно, их даже не придётся попробовать. Женька сейчас же уцепился за них:

— Это ты сам убил?… Из чего?… Палкой?

Вася посмотрел на него с презрением и хмуро ответил:

— Нет, я купил их в магазине. Но они, кажется, несвежие. Боюсь, что тебе не разрешат их попробовать.

Женька не понял его мрачной шутки и спросил:

— А ты что? Будешь есть несвежих уток?

— Я, знаешь, ужасно люблю несвежих. У них особенный вкус.

В это время дедушка уже успел развернуть радиотелефон и набрать нужный номер. Когда на зеленоватом экранчике показалось встревоженное лицо Валентины Петровны, он с удовольствием сообщил:

— Наши робинзоны целы и невредимы. Отвоевали у барса пещеру, развели костёр и теперь собираются жарить уток. Сообщи немедленно Шуре, что всё в порядке.

«Тоже мне, порядок! — подумал Вася. — Не могли хоть немного опоздать…»

Лена посмотрела на Васю грустным-грустным взглядом, и он понял, что и ей тоже не нравится дедушкин порядок. Оба они уже забыли все тревоги и невзгоды, или, точнее, они прекрасно помнили их, но ни ей, ни Васе они уже не казались невзгодами. Наоборот, это были самые желанные и самые интересные приключения.

Потом дедушка рассказал о том, что было, когда мамонт унёс ребят в лес. Их, конечно, немедленно стали разыскивать, но Тузик так петлял, что следовавшие за ним вертолёты потеряли его из виду. А потом — гроза.

Всё было ясно, всё понятно, и всё-таки было скучно. Дедушка стал сдирать шкуру с барса, а ребята ощипывали утят.

— Удивительное дело! — заметил дедушка. — Барсы у нас никогда не водились. А вот потеплело — и переселились. Но таких переселенцев нам, пожалуй, не требуется.

Ему никто не ответил. Было тихо. С гор ещё скатывались тоненькие ручейки. В небе прогудел вертолёт-лесовоз. Где-то рядом попискивала невидимая птица. Лена встрепенулась, прислушалась и вдруг сорвалась с места. Через минуту она вернулась с двумя рябчиками в руках.

— Откуда ты их взяла? — опешил Женька.

Лена переглянулась с Васей и серьёзно ответила:

— В магазине купила. Тут, за углом.

Теперь только Женька понял, что его разыгрывают, и тяжело вздохнул. Лена смотрела на серовато-коричневых птичек и ласково гладила их пёрышки.

— Знаешь что, Вася, давай не будем их жарить. Возьмём их с собой. Может быть, приручим.

— Давай, — согласился Вася. Подумал и добавил: — Только ты сними теперь силки. А то ещё попадётся в них рябчик и погибнет. А зачем губить зря?

— Да, это верно, — деловито согласилась Лена.

Женька смотрел на них и чуть не плакал. Ох, как бы он дорого дал, чтобы испытать всё, что испытывали они! И чтобы хоть как-нибудь приобщиться к их делам, он заискивающе спросил:

— Лена, а Лена?… А мамонт здорово мчался? Вас не сбросило?

— Не нужно было трусить! — резко ответила она. — Мальчишка называется!

Она круто повернулась и ушла снимать силки.

Потом они сидели у костра и смотрели, как жарятся на прутиках утята. Женька принёс свёрток и всё так же заискивающе предложил:

— Лена, а ты не хочешь тайменя? Я специально выпросил…

— Очень мне нужен твой таймень! — всё так же резко ответила Лена и отвернулась.

Но Вася пожалел Женьку всё-таки он третьеклассник.

— Что таймень!.. Давай-ка лучше кедровые орешки погрызём. Они ещё молодые, но вкусные.

Он подтащил к себе рубашку, достал ребристую, пахнущую смолой и тайгой шишку и стал ловко вышелушивать из неё трёхгранные орешки. Женька со слезами в голосе сказал:

— Спасибо. Они очень вкусные.

Быстро смеркалось. Огонь костра пробился сквозь кустарник и осветил разлившуюся реку. Она засверкала таинственными, как глаза неведомых зверей, желтоватыми пятнами. Ребята сидели молча. Лена неотрывно смотрела на реку, и слёзы тихонько капали из её глаз. Потом она наклонилась к Васе и, касаясь плечом его плеча, тихонько сказала:

— Ты не беспокойся, рубашку я тебе сама выстираю. Никто ничего не узнает. Смолы не будет.

Ещё никогда не было так хорошо и так печально, как в этот вечер. Вася чувствовал себя таким сильным, таким смелым и таким… немного, самую малость… несчастным. Может быть, как раз поэтому Вася понимал, что он очень счастлив.

Дедушка недоумённо посмотрел на притихших ребят, заметил светлые полоски на щеках Лены и заботливо спросил:

— Что с тобой, моя девочка? Ты устала? — Он подсел к Лене и обнял её за плечи: — Ты испугалась?

Лена вдруг ткнулась ему в плечо и заплакала.

— Никогда больше не поеду в Индонезию!

Вася покосился на неё, потом на Женьку. Тот шепнул:

— Точно… Она как отличница ездила в пионерский лагерь в Индонезию.

— Куда, куда? — недоверчиво переспросил Вася.

— Ну, в Индонезию. Это не то на Индийском, не то на Тихом океане. В общем, там где-то…

— А чего ж она туда ездит?

— Как — чего? У тамошних ребят нет ни снега, ни льда. Вот они и приезжают к нам на зимние каникулы кататься на лыжах и коньках. А наши зато к ним летом. У них же и океан, и кокосовые пальмы, и вообще…

— Чудачка моя! — тихонько говорил дедушка. — Чем же тебе Индонезия не понравилась?

— Да… почему Вася всё может, всё умеет? Почему он даже с доисторическим мамонтом справился? Почему он, когда мы сюда попали, знает, что делать и как делать? А я ничего не знаю. Я теперь в каникулы буду в тайгу ходить.

— Да пожалуйста, ходи! Ведь каждый месяц бывают походы. Но ты же раньше не хотела…

— Ну и напрасно! — сердито сказала Лена и перестала плакать.

Дедушка не стал спорить, хотя Васе показалось это очень странным. Ужинали беспокойно и без особенного аппетита, потому что радиотелефон трезвонил то и дело. Одним из первых звонил Ли Чжань. Он потребовал Васю.

— Ну вот, товарищ Голубев, — сказал Ли Чжань, — наша победа полная. И тебе поверили, и нам поверили. Я сегодня вылетаю домой. Что передать нашим ребятам?

— Мой самый большой привет! — сказал Вася.

— Пусть приезжают на каникулы, — добавила Лена. — Вместе пойдём в тайгу.

— Хорошо, — ответил Ли Чжань. — Я так и передам. Ну, до свидания!

Потом звонили учёные Америки, Швеции, Канады, Судана и ещё многих, многих стран. Так что ужинать, в сущности, было некогда. Наконец, когда над сопками взошла луна, звонков стало меньше, и дедушка сказал:

— Пора спать, ребята. Давайте устраиваться.

Он хотел было разбить палатку, но ребята упросили его не делать этого. Так хорошо светили звёзды, так таинственно шумели деревья, что спать в палатке казалось просто невозможным. Тузик застыл чёрной волосатой громадой, сливаясь с тёмными кустами. Изредка звонил радиотелефон, но дедушка не снимал трубки.

Все четверо устроились на одеялах. Женька уснул первым, потом замолкла Лена, утих и дедушка. Только Вася ещё долго лежал и смотрел в тёмное небо, на далёкие звёзды. Он думал о себе, о Лене, о том, что было бы очень хорошо учиться с ней в одном классе, а в каникулы отправляться в пионерские походы. Глаза у него стали слипаться, и он задремал, а проснулся оттого, что ему показалось, будто звонок радиотелефона звенит особенно настойчиво и как-то мелодично, словно вокруг падают льдинки.

Вася открыл глаза, и на светлом фоне неба, прямо перед собой, увидел склонённое лицо матери.

— Вася… — тихонько и очень нежно сказала она. — Васенька…

У неё было такое испуганное, такое милое и любящее лицо, что Вася, ещё не проснувшись как следует, почувствовал, что на глаза навернулись слёзы и сердце радостно сжалось.

— Мама… Мамочка!

Он прижался к ней, обнял за шею и зарылся озябшим лицом в тёплый пуховый платок. Он знал, что виноват перед ней: и за неудачную лыжную прогулку, и за то, что все последние дни он даже не вспомнил о ней, а всё время думал только о Лене. Он всё знал, всё понимал, но теперь это казалось таким далёким, таким неважным и никому не нужным, что он сейчас же сам забыл обо всём этом. Ведь самое главное, самое важное свершилось: мать была рядом. Он оторвал лицо от её платка и увидел отца — тоже встревоженного и радостного.

— Ах, боже мой, Вася, — сказала мама, — ну, как же это так получается…

— Ладно, ладно, мама! — сказал отец. (Он часто называл жену мамой.) — Ладно. Мы всё это потом решим.

И тут только Вася заметил, что в стороне, скромно опершись на лыжные палки, стоит Саша Мыльников и из-под его сбитой на затылок ушанки стекают струйки пота. А дальше стоят отец Саши и двое соседей. И, уже присматриваясь, Вася увидел, что вокруг снег, что всё ещё метёт позёмка и оранжевое робкое солнце скрывается за лиловеющей грядой сопок.

— Эх, ты! — сердито сказал Саша и нахлобучил ушанку. — Не мог даже удержаться, чтобы не заснуть! А если бы замёрз?

Вася Голубев молчал. Он ещё ничего не понимал.

Глава двадцать восьмая От автора

В маленьком деревянном домике Голубевых очень тепло и уютно. Только что ушли ребята из кружка «Умелые руки», причём круглолицый и румяный Женька Маслов под конец не утерпел и сказал лежавшему на диване Васе Голубеву:

— Даже замёрзнуть как следует не сумел: ничего не отморозил.

Вася вздохнул, потёр шишку на лбу, но промолчал.

Он проводил ребят печальным взглядам и грустно сказал мне:

— Вот видите, я же говорил, что надо мной будут смеяться!

— Ну что ж, — ответил я. — Ведь это никому не запрещается.

— Верно, конечно. Но мне очень не по себе. Мамонтового зуба мы ведь так и не нашли.

— Ну и что ж? Придёт весна, и мы его обязательно разыщем. И папа тебе обещал, и я даю слово.

Мы помолчали. Вася несколько раз вздохнул и сказал:

— Я рассказал вам всё так, как было на самом деле. Пусть мне даже приснилось, что я побывал в две тысячи пятом году. Но мне всё-таки многое неясно.

— Что именно, Вася?

— Ну вот, допустим, что со мной всё это произошло на самом деле. Тогда всё-таки сколько мне было лет в то время плюс тринадцать, плюс шестьдесят три или минус тридцать семь? И ещё одно непонятно: я пережил, пусть во сне, но всё-таки пережил четыре дня. Какого же числа я всё-таки разморозился? Двадцать восьмого марта, или тридцать второго марта, или первого апреля. Я просто ничего не понимаю. Помогите мне…

— Видишь ли… — Я решил задать ему ещё одну загадку. — Положение усложняется ещё одним обстоятельством. Ты же знаешь, что в среднем длина года равна трёмстам шестидесяти пяти целым и двадцати пяти сотым дня. Вот почему раз в четыре года бывает високосный год, то есть такой год, который ровно на семьдесят восемь десятитысячных длиннее нормального, или, как говорят, тропического года. Люди поэтому решили не принимать во внимание эти тысячные все сто лет. А потом, через каждый век, прибавлять один день. Вот только я не помню, происходит ли такое прибавление обязательно каждое столетие или, может быть, какое-то столетие пропускается… Мне думается, что если все эти расчёты справедливы, то в двухтысячном году люди обязательно прибавят к существующему календарю ещё один день. Но тебе нужно проверить эти расчёты.

— Так… — протянул Вася. — Выходит, я отмёрз тридцать третьего марта. — Он пожал плечами и честно признался: — Ничего не понимаю!

Мы молчали долго, и наконец Вася сказал:

— Во всяком случае, спал я или только фантазировал — это неважно. Я вот всё думаю, думаю, вспоминаю, и, оказывается, всё-всё, что я видел во сне, — всё есть уже сейчас.

— Ой ли? — усомнился я.

Вася смущённо замолк, но потом решительно ответил:

— А что? Почти всё и есть. Только, может быть, не так ещё усовершенствовано, а есть, или вот-вот будет — это неважно. Электронки есть, ультразвук зубы сверлит, атомки делаются, вертолёты летают, счётные машины есть, цветное телевидение, опытное, есть, новые элементы в атомных котлах добывают, и учёные нашли их на других планетах. Но ведь всё это только начало. И в школе теперь мастерские открывают и обещают передавать по телевидению учебные программы. Вот…

— А откуда ж ты это узнал?

— Так и в «Пионерской правде» писали, и по радио рассказывают. А чего ещё нет, так будет! Вы подумайте, ведь всё, что я видел, мне же предстоит и сделать! Ох, я сейчас просто растерялся: какую специальность выбирать? Всё думаю, думаю, а решить не могу — везде интересно. И за что ни возьмусь, всё равно выходит так, что нужно не только многое знать, но ещё и уметь всё делать. Без этого никуда не денешься. Даже рабочим стать не сможешь, а не только инженером или там лётчиком.

Я согласился с ним, и мы снова помолчали. А потом Вася вдруг сказал:

— А Лена Маслова мне, пожалуй, всё-таки не приснилась. Я сейчас всё вспомнил. В нашей школе, в шестом «А», есть точно такая же девчонка. Я с ней ещё на катке катался… — Он смолк и попросил: — Только вы, пожалуйста, никому не говорите об этом. Ладно?

Я промолчал. А это значит, что я не обещал Васе не говорить этого. Но я сделал другое: я выдумал для мальчика, который мне рассказал эту необыкновенную историю, другую фамилию и другое имя. Поэтому, если вы будете искать и, может быть, даже найдёте Васю Голубева, — знайте, что он не герой этой книги, а только однофамилец моего героя.

Когда я уже написал всё, что вы прочли, я вдруг вспомнил, что так и не рассказал, как же был спасён мой герой. А случилось это так.

Днём, когда мы сидели у Голубевых и ждали пельменей, в дом вошёл усталый Саша Мыльников и рассказал о беде, которая стряслась с ними. Мы все немедленно стали на лыжи и по припорошенной лыжне без труда нашли и яму, и сладко спящего в ней моего героя. Вот и всё.

Остаётся ещё добавить, что он кончил шестой класс без единой тройки, хотя и с несколькими четвёрками, что в первый же день летних каникул, как и было обещано, мы всем пионерским отрядом отправились на дальние разрезы и добыли огромный ребристый мамонтовый зуб. Теперь он находится в музее школы, где учится мой герой.

Можно было бы сказать также и о том, что девочка, которую мой герой называл Леной Масловой, тоже была с нами на экскурсии и, по-моему, не столько интересовалась героем, сколько Сашей Мыльниковым. Когда мой герой замечал это, он сопел и старался не смотреть в их сторону. Но как-то он сказал мне:

— Понимаете, до чего же мне не везёт! И во сне и наяву. Хотя, рассуждая логически, не всё ещё потеряно…

Я опять промолчал — ведь из его рассказов я уже знал, что попытки рассуждать логически без особой на то подготовки не приносили ему ощутимых результатов…

Вот и всё.

Оглавление

Глава первая Решение принято

Глава вторая Печальное начало

Глава третья В яме

Глава четвёртая Тузик

Глава пятая Неблагодарная скотина

Глава шестая Начало дружбы

Глава седьмая Встреча у реки

Глава восьмая Электронка

Глава девятая Живое привидение

Глава десятая Рыбий концерт

Глава одиннадцатая На пороге разгадки

Глава двенадцатая Во всём виноват зуб

Глава тринадцатая Вулкан на колёсах

Глава четырнадцатая «Профессорская машина»

Глава пятнадцатая Механизированная учёба

Глава шестнадцатая Биомеханика

Глава семнадцатая Новая роль старого знакомого

Глава восемнадцатая Учёный совет

Глава девятнадцатая Что такое счастье?

Глава двадцатая Лунный рудник

Глава двадцать первая Взрывной комбайн

Глава двадцать вторая Почему разморозился Вася

Глава двадцать третья Наказание маловеров

Глава двадцать четвёртая Бегство Тузика

Глава двадцать пятая Доисторическая жизнь

Глава двадцать шестая Пещерный бой

Глава двадцать седьмая После грозы

Глава двадцать восьмая От автора

Реклама на сайте